"Фантастика 2023-188". Компиляция. Книги 1-20 [Ник Перумов] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Браславский, Наталия Подлесная Щит Королевы

Всякое сходство с реальными людьми, не знакомыми авторам. является чистым совпадением.

Книга первая

Пролог

– Ее Королевское Высочество Фиона, герцогиня Тайленская, дочь Ольтании.

Торжествующе взвыли губные гармошки, и двери в королевский Чертог широко распахнулись.

Принцесса опиралась на руку Шенни тен Веденекоса, посла Ольтании при дворе Вьорка, короля Хорверка. По этикету невесту должен был вводить в Чертог глава одного из кланов, но Ведающий Минувшее согласился с послом, что той так будет спокойнее.

Они все относились к юной принцессе как к ребенку – начиная с короля, не так давно посетившего Храм Дара в восьмой раз, и кончая самым молодым из собравшихся здесь гномов, едва встретившим свой сотый день терпения.

– Ничего не бойся, смотри прямо перед собой, – шепнул Шенни. – И ни в коем случае не сходи с ковра.

Все это он повторял ей уже добрый десяток раз, но сегодня и сам волновался не меньше своей подопечной.

«Смотри прямо перед собой…» Легко сказать! Пестрые гобелены на стенах Чертога, начищенные доспехи, парадные женские одеяния, копья и бороды – все сливалось для Фионы в праздничный, сверкающий вихрь, полный надежд, страхов, ожиданий и тревог. И глаза – десятки, сотни глаз. Веселых и недоверчивых, удивленных и насмешливых, следящих за каждым ее шагом, оценивающих, наблюдающих, внимательно рассматривающих ту, которой суждено вскоре стать королевой Хорверка.

– Два шага вперед, – еле слышно продолжал наставлять ее Веденекос. – Первый реверанс.

Принцесса присела в реверансе, посол же склонился в церемониальном поклоне, опустив взгляд и коснувшись лба двумя пальцами правой руки.

– Худенькая-то какая! – случайно услышала Фиона полный сочувствия женский голос.

Хорошо, что последние несколько месяцев принцесса целыми днями учила гномий. Теперь она хоть как-то могла понимать, о чем перешептывались вокруг.

Придется привыкать, и не только к незнакомой речи. Конечно, гномам она должна казаться и худенькой, и слабенькой, и еще одни боги ведают какой. Ну да ладно: ворот крутить ее не заставят, а вот на то, чтобы смириться со здешним сыроватым воздухом и отсутствием солнца, сил хватить должно.

Ожидая ответа короля и не отрывая глаз от пушистого светло-коричневого ковра, посол и сам прислушивался к разговорам. Впрочем, ничего нового для себя он неуслышал.

Гномихи находили плечи принцессы на редкость хрупкими, бедра – чересчур узкими, а грудь – едва заметной, непременно добавляя, что все это не имеет ни малейшего значения, поскольку детей ей не рожать. Ну да что с них взять: женщины – они и есть женщины, кто бы там ни был их прародителем, Крондорн или Меркар.

Веденекос поморщился: то, что Фиона незаметно пытается оглядеть всех присутствующих, также было отмечено. Достоинства принцесса не теряла, но изящная головка точно против ее воли все время норовила повернуться то чуть влево, то чуть вправо. А излишнее любопытство для королевы Хорверка – скорее порок, нежели добродетель.

Зато ее рост – и это все признавали – был идеален, не то что у Кренны, предыдущей жены Вьорка. Предшественницу Фионы нельзя было упрекнуть в худосочности: объемами она превосходила иных гаомих. Да только при этом Кренна, даже чуть сгорбившись, нависала над своим королем, как пожарная каланча Тильяса над городским фонтаном.

– Его Величество просит вас приблизиться, – торжественно провозгласил Ведающий Минувшее, тщательно выговаривая слова на ольтанском.

Шенни по привычке коснулся застывшего в прыжке снежного барса, вышитого на груди его камзола, с тревогой взглянул на свою подопечную и вновь подал ей руку. Принцесса была красива, хотя ни роза, ни лилия не были ее цветами, скорее она напоминала незабудку^[1]. И цвет глаз – глубокий, но нежный голубой, и бархат кожи, и изящная миниатюрность… Правильное лицо с точеным носиком было открытым и живым – ей все казалось интересным. Темно-русые пряди обрамляли высокий лоб, а подбородок был чуточку вздернут, что вовсе ее не портило, а, напротив, придавало властный и решительный вид. Ее красота была живой – чопорные придворные красавицы тщетно пытались придать своим лицам схожее природное очарование. Фиона же, игривая, как лесной ручеек, была сама тепло и свет.

Подняв голову, она шаг за шагом приближалась к своей судьбе.

После падения Арвианской империи короли Ольтании старательно продолжали политику своих предшественников, стремившихся навсегда связать Хорверк с людьми, не делая попыток его покорить, но заставив короля гномов хотя бы раз в двести лет брать в жены принцессу правящего дома. И когда Нельд заявил Веденекосу о своем желании сохранить эту традицию, посол только обрадовался. Но в то время он еще не видел эту девчушку, младшую дочь третьего брата короля…

Ее вызвали ко двору Нельда, пожаловали приданое, на которое она не смела и надеяться, даровали титул герцогини Тайленской. Посол всегда симпатизировал Вьорку, легкий нрав которого уже успел войти у гномов в поговорку, однако, будь его воля, он предпочел бы для Фионы иную партию.

Нет сомнений, что король будет с ней добр. Но вот сможет ли он подарить ей любовь…

– Второй реверанс, – прошептал Веденекос. – И не будь такой серьезной!

Лукаво улыбнувшись королю, принцесса сделала изящный реверанс.

Поднявшись с трона, Вьорк двинулся ей навстречу. Почтенный даже для гномов возраст проглядывал у него лишь в седых кустистых бровях и серебряных нитях в бороде. В остальном же он казался Фионе не старше остальных.

Король Вьорк, Вьорк-Труба, как не слишком почтительно прозвали его подданные.

Еще она отметила, как необычно король ступает по ковру: останавливаясь на мгновение после каждого шага, точно желая убедиться, что пол пещеры выдержит его вес. Не дойдя нескольких шагов до Фионы (по традиции до завершения обряда жених не должен даже случайно коснуться невесты), он широко улыбнулся в ответ:

– Рад видеть тебя, моя принцесса. Надеюсь, наши земли не заставят тебя скучать о доме.

Рокочущие раскаты королевского приветствия многократно отразились от стен Чертога. Гномы умели подбирать прозвища…

Теперь настал черед Ведающего Минувшее. Однако стоило тому сделать шаг вперед, как король сломал ритуал с той же легкостью, с которой он разметал строй имперской пехоты в битве при Тильясе.

– Щиты – к королю! – громогласно скомандовал он.

По залу пронесся ропот.

Щиты короля – традиция столь же древняя, как и сам Чертог. Один из потомков главы каждого клана в свой срок приносил королю Клятву и становился его Щитом. Дело было сугубо добровольным и в то же время весьма почетным: Щиты являлись для короля не только телохранителями, но и друзьями, советниками, исполнителями его воли. Щит имел право говорить от имени государя, и никто не смел ставить его слова под сомнение.

Обычно король представлял невесте своих Щитов лишь после того, как она становилась его женой. В этот ритуал гномы вкладывали больший смысл, нежели простое знакомство: тем самым супруге предлагалось разделить с мужем и трон, и ближайших друзей.

За спиной Вьорка возникла четверка гномов. Фиона смотрела на них во все глаза: Веденекос успел рассказать достаточно, чтобы принцесса смогла оценить этот шаг короля. И признаться себе, что Вьорк начинает ей нравиться все больше и больше.

И все же ни она, ни посол не смогли предугадать, что последует дальше.

Подмигнув невесте, король пророкотал:

– Внуки Крондорна! Всходя на престол, женщины нашего народа попадали под защиту Щитов короля. Так было и с принцессами людей – женщинами зрелыми и готовыми за себя постоять. Но сегодня на вашем троне рядом со мной появится это дитя. И я хочу, чтобы у нее были свои Щиты. Щиты королевы.

Ропот превратился в оглушительный гул. Часть гномов принялась бить древками копий об пол, выражая королю свое одобрение. Другие поспешили громкими криками предостеречь Вьорка от непоправимой ошибки. Растерянность и удивление на лицах Щитов едва не заставили Фиону нервно хихикнуть.

Наконец из толпы выступил старик, опирающийся на тяжелое церемониальное копье с древком из красного дерева. Затейливые рога тура, украшавшие его шлем, настроили Фиону на несколько легкомысленный лад.

Шенни вновь склонился к уху принцессы:

– Хийнм, глава клана Алтаря. Уж сколько он Кренне крови попортил…

Тем временем гном, покосившись на нее, обратился к королю:

– Не делай этого, Вьорк. Даже король не смеет столь открыто попирать традиции ради своей прихоти. Принцесса может находиться подле тебя, раз тебе так угодно, но никогда дочь Ольтании не становилась равной нашему государю. И не станет.

Фиона наморщила лоб: она все же не очень хорошо знала гномий. Но стоило Веденекосу перевести принцессе эти слова, глаза девушки негодующе вспыхнули.

– Никогда еще гном не нарушал своего слова! – взревел король. – И не нарушит. Мы все согласились, чтобы Ольтания прислала нам свою дочь, и я не дам ее в обиду. Скажу больше: из-за таких, как ты, ей и нужны свои Щиты.

– Ты не хуже меня знаешь, что я буду защищать дочь Ольтании так же, как и ты, – укоризненно покачал головой Хийнм. – Но у королевы не может быть Щитов.

– До сих пор не было, – уже тише поправил его Вьорк. – Но с этой минуты будут!

Он сделал знак, и губные гармошки взвизгнули, призывая собравшихся к тишине.

– Формально Хийнм прав, – прошептал Шенни. – Если глава клана против, король не в силах изменить традицию. Но тогда это может сделать Ведающий минувшее.

Склонив голову набок, Фиона наблюдала, как Вьорк преклонил колено перед Ведающим Минувшее и принялся горячо его в чем-то убеждать. Веденекос принялся было переводить, но принцесса с легкой улыбкой прервала его:

– Мне кажется, для Ведающего это не сюрприз. Я даже почти не волнуюсь. И не сомневаюсь, что у них было время все обсудить. Скажи лучше, он кто – верховный жрец Крондорна?

– Нет, здесь все сложнее. Он – архивариус, церемониймейстер, хранитель летописей и традиций. Ну и жрец, конечно. А верховный – Беххарт – вон там, справа, видишь? Хотя, строго говоря, он тоже не совсем верховный и не совсем жрец. Другие служители Крондорна, не хорверкские, никак ему не подчиняются.

– А почему «не совсем жрец»?

– Он… как бы это сказать. Как и магистр нашего Ордена Снежного Барса, он служит богу-прародителю.

– И Крондорн так же глух к его молитвам, как Мер-кар – к молитвам благородного Блиша тен Дорноса?

Посол тихонько фыркнул:

– Ну, это как посмотреть… Мы полагаем, что бог-прародитель куда более могуществен, чем обычное божество. И именно поэтому редко снисходит к просьбам простых смертных. Если человек ломает ногу и поблизости есть храм Ашшарат, которая, как ты знаешь, не только богиня Любви, она не откажет ему в помощи. Так зачем же Мер-кар размениваться по пустякам?

– Прости, я не хотела тебя обидеть. – На лице Фионы появилась легкая тень. – Шенни, а кто же тогда лечит гномов? Ты ведь сам говорил, что они редко молятся нашим богам.

– Как и наших бедняков, – пожал плечами посол, – те, кто сведущ в порошках и микстурах.

– Травники?

– По-всякому бывает. В Ашшарат ведь гномы не верят, так что служителям Крондорна тоже пришлось овладеть умением готовить целебные настои.

– Но как же тогда…

– Подожди, – перебил принцессу посол. – Кажется, они договорились.

Поднявшись с колена, Вьорк провозгласил:

– Ведающий минувшее даровал мне свое согласие! Традиция изменена.

Чертог взорвался торжествующими возгласами. Но принцесса вновь обратила внимание, что далеко не все приветствовали победу короля.

Похоже, ее жизнь в Хорверке не будет безоблачной. Впрочем, ей не привыкать…

– Есть ли в Чертоге те, кто хотел бы быть рядом с королевой, когда она предстанет перед лицом Крондорна? – спросил Вьорк, провожая задумчивым взглядом вернувшегося в толпу Хийнма.

– Разве Щитов убивают, когда умирает король? – удивилась Фиона.

– Говорят, что раньше так оно и было, – подтвердил Веденекос. – Но, к счастью…

И тут Фионе стало не до расспросов.

Из толпы вышел гном, чье лицо она не могла забыть с тех первых минут, когда, сопровождаемая эскортом рыцарей, вступила под своды Хорверка. Все гномы, стоявшие вдоль пути свадебного кортежа, были для нее удивительно похожи. И лишь один показался совсем другим, не таким, как остальные, совершенно особенным, хотя принцесса и не смогла бы объяснить, что в нем было такого уж необычного.

Длинные, до плеч, каштановые волосы, перехваченные на лбу тонким металлическим обручем. Едва заметные морщинки, разбегающиеся от уголков глаз. Грубоватое лицо потомственного воина. И глаза – яркие, темно-зеленые, похожие на сверкающие изумруды ольтанской короны.

– Мэтт, внук главы клана Врат, – тихонько представил гнома Шенни.

– Так он принц? – вырвалось у Фионы.

– Конечно. – Посол как-то странно на нее покосился. – Только принц может стать Щитом короля. И не думаю, чтобы Вьорк захотел разрушить еще и эту традицию.

– Моя королева. – Мэтт явно предвосхищал события, но сейчас его вряд ли рискнули бы в этом упрекнуть. – Я буду счастлив служить тебе, пока мы оба не предстанем…

Неожиданно гном замолчал. Будет ли Крондорн рад видеть перед собой человека, пусть даже этот человек – королева Хорверка?

– Я буду счастлив служить тебе, – уверенно повторил он, – пока мы оба не переступим Грань. Но если будет на то твоя воля, то и за Гранью ты не найдешь более преданного друга, чем я.

И Фиона поверила, что Мэтт говорит правду.

Глава I

5 намари

Столько событий! Не успеваю записывать. Приемы, знакомства, вчера был пир в мою честь – первый раз в моей жизни! И первый раз в жизни я столько ела, пила и танцевала. Удивительно, но в наших медленных и церемонных танцах (похоже, их играли специально ради меня) гномы не проявляют ни малейшей неуклюжести – скорее изящество. Особенно Тиро, один из моих Щитов: он моментально освоил все па. Мы танцевали до упаду весь вечер напролет: и наши менуэты, и хорверкские плясовые – тут уж мне нашлось чему поучиться у Щитов.

Я так рада, что они со мной! Сколько ошибок я избежала с их помощью, сколько раз они мне подсказывали, как правильно себя вести, что лучше произнести в ответ на какой-нибудь слишком уж «гномий» вопрос… Если бы не Щиты, наверняка бы уже поссорилась с Хийнмом. А этого делать никак нельзя: он глава клана.

В Хорверке четыре клана, и их главы подчиняются королю. А еще есть гильдии – прямо как у нас. Есть гильдии каменщиков, булочников, кузнецов… Только у гномов главы гильдий тоже допущены к управлению и вместе с главами кланов и Вьорком обсуждают насущные дела.

Каждый из моих Щитов – принц. Толстенький молчаливый Стради – из клана Чертога, дальний родственник Вьорка. Полная ему противоположность – балагур и озорник Тиро из клана Кипящего Озера. Гвальд – из клана Алтаря, внук Хийнма. Он – слава богам – помог мне найти с этим вредным стариком хоть какой-то общий язык. Но вообще-то Гвальд для меня слишком серьезный и, наверно, взрослый. Правда, когда я сказала об этом Мэтту, тот лишь рассмеялся в ответ.

Мэтт – который первый вызвался быть моим Щитом – самый открытый. Мне очень легко с ним. Интересно, каким бы он был, если б родился человеком? В большинстве своем гномы проще и спокойнее нас, и порой мне кажется, что Вьорк и Мэтт самые что ни на есть гномские гномы, которые когда-либо жили на земле. Но даже родись они людьми, мне было бы с ними тепло и спокойно.

Хотя Щиты очень разные, вместе им, по-моему, совсем неплохо. Однажды призналась Мэтту, что они порой кажутся мне братьями. Он ответил мне стихотворной строкой, которую я бы перевела так: «Если король в опасности, Щиты превращаются в единый кулак».

Щиты обычно разговаривают со мной на гномьем (а я учу их ольтанскому – как ни странно, им очень нравится). И Гвальд, и Тиро, и Мэтт болтают со мной запросто, как с подружкой, и это замечательно: учить чужой язык всегда легче, если на нем говорит друг. Конечно, уроки Звенста тоже много дают. Вьорк меня сегодня похвалил, что я так бегло говорю и почти все слова понимаю.

Глаза уже слипаются. А ведь хотела еще столько написать – о том, почему обычно гномы женятся не раньше двухсотлетия (как здесь говорят, после второго посещения Храма Дара), обращаются друг к другу только на «ты», как устроены у них дома… До сих пор не могу привыкнуть, что даже под землей они делают окна – по-моему, исключительно чтобы при случае поболтать с соседями. Впрочем, ко всему этому я уже привыкаю – думаю, скоро перестану замечать даже то, что у них нет в ходу денег, а жилища освещаются и обогреваются специальными лампами, которые не чадят. Значит, это становится частью моей обычной жизни. И стоит ли тогда писать об этом в дневнике?

Совсем засыпаю. А с утра опять приемы, застолья, знакомства. Я пока не очень хорошо понимаю, кто чем занимается, и не очень хорошо помню, как кого зовут, но мне кажется, что я представлена уже всему Хорверку.

Все, пора прятать дневничок в шкатулку. Думаю, ни одному гному не придет в голову его читать, и я могла бы отказаться от глупой привычки запирать шкатулку на ключик. Но мне хочется сохранить этот ритуал как воспоминание о том времени, когда мой дневник был моим единственным другом… Я не запираю двери в свои покои, но продолжаю запирать две шкатулки – с моими старыми безделушками и с дневником. Тем более что ключик от них один, и я лет с десяти ношу его на цепочке как талисман.

9 намари

Сегодня целый день провела с королем. Вьорк сам водил меня по дворцу, показывая залы и рассказывая об их предназначении. Признаться, я не ожидала встретить такого великолепия. Приземленность гномов вошла у людей в поговорку, но что они знают о гномах?

Все залы прекрасны, и величественнее всех – Чертог. Это что-то вроде тронного зала – там и происходило наше бракосочетание. Но тогда мне было не до того, чтобы разглядывать его убранство.

Вместить он может, наверно, человек семьсот, если не больше. Чертог довольно глубоко под землей, на четыре уровня ниже Сада, а в Сад проникают солнечные лучи. Здесь все освещается магическими шарами – они прикреплены к стенам или цепочками к потолку, как люстры. Когда нужно осветить весь зал целиком, вносят канделябры с такими же шариками. Они около полусарга^[2] в диаметре и излучают мягкий желтоватый свет. Соридель, придворный маг, сказал мне, что цвет их можно менять по желанию и что такое освещение не портит гобелены, скрывающие нижнюю часть стен этой естественной пещеры.

Я поинтересовалась у Вьорка: почему гобелены не до потолка, а лишь в два моих роста? Тот хмыкнул в ответ:

– Гномы, знаешь ли, до потолка носы не задирают. К тому же просто пещера – это очень красиво… Тебе так не кажется?

На всех гобеленах – гномы за работой. Они очень Древние. В смысле и гномы, и гобелены. Можно часами ходить вдоль стен и рассматривать кузницы, шахты, мастерские… Мне очень понравилось изображение ювелира. На холсте вытканы мельчайшие подробности – даже пыль от ограненного алмаза нанесена несколькими стежками сероватой нити. Оказалось, что все это портреты. И ювелир, Стромт, умер лет четыреста назад.

Дня два назад я была в ювелирной мастерской – кто знает, может, той самой, где работал когда-то Стромт… За ювелирами наблюдать интересно. Но только очень уж долго надо трудиться, чтобы из камня получилось украшение. Оказывается, алмазы до обработки – тусклые камешки! Я бы нипочем не обратила на них внимания, валяйся они у меня под ногами. В мастерской мне подарили аметистовый браслетик. Я решила отправить его в Ольтанию, справившись прежде у Втайлы, можно ли передарить браслет сестре. Оказалось – можно.

Да, ведь я до сих пор не рассказала о Втайле! Когда я только приехала, меня окружало очень много гномов и гномих, и я даже не догадывалась, кто же будет моей служанкой. После свадьбы мне почти всегда помогала Втайла. Она хорошо говорит на ольтанском, и я решила, что именно поэтому ее ко мне и приставили. Когда мне наконец-то удалось поговорить с Шенни без свидетелей, он рассказал кое-что о гномах, чего люди в Ольтании не знают или не желают знать. (Посол вообще очень добр ко мне, и без его советов я наделала бы глупостей.) Шенни предупредил, что самого слова «слуга» у гномов не существует. Они предпочитают все делать сами. Даже те, кто ухаживает за другими, готовит еду, моет полы, не называются слугами. Их зовут «кранчеккайл» – как-то так, кажется. Это означает «помощник». При этом помощники могут в одночасье из «слуг» превратиться в «хозяев», хотя, как об этом договариваются, я не очень вникла. И у всех кранчеккайлов есть какая-то профессия. Втайла, к примеру, белошвейка. И какая белошвейка! Таких кружев я не видала и при дворе Нельда…

Вернусь к Чертогу. У дальней от дверей стены высятся два трона – большой для Вьорка и поменьше – для королевы. Язык пока не поворачивается сказать «для меня». Они каменные, украшены резьбой и множеством драгоценных камней. Хотя троны довольно неудобные, подушки на них класть нельзя – такова традиция. Почему-то мне пришло в голову, что предусмотрительные гномы не разрешают восседать на мягком специально – чтобы вдруг какому-нибудь королю не понравилось раздавать всякие приказания и гонять без толку подданных туда-сюда. Правда, я не могу себе представить такого гнома… Это настолько не в их натуре! Все-таки мы, люди, сильно отличаемся. Большая часть человечества мечтает повелевать. А гномы, как мне кажется, думают о своем деле. И друг о друге…

Перед тронами, ближе к парадной двери, стоят длинные скамьи. Я уж собралась было присесть на одну из них, чтобы рассмотреть гобелен на противоположной стене, как пришлось посторониться: в зал внесли несколько столов, заказанных для Ночи Роракса.

Роракс Длиннобородый – это древний гномий король, о котором каждый здесь может говорить часами. Послушать их – этот Роракс одним взглядом дух из врагов вышибал. Другие говорят, что, когда он вел армию в бой, враги тут же и разбегались. Но он, наверно, их догонял и одним взглядом…

Ночь Роракса – это не когда он всем снится, а когда король зовет к себе глав кланов и гильдий поговорить о том, как прошел год, и подумать, как жить дальше. Не то чтобы Вьорк не мог подумать обо всем этом один. Или со мной. Но традиция есть традиция.

Вьорк, кстати, сказал, что десяти часов обычно не хватает и эта Ночь растягивается на несколько следующих дней, если не на пару недель. Особенно когда приходят любители поспорить или двое приглашенных друг друга недолюбливают.

На людях, то есть при гномах, Вьорк со мной строг и Церемонен. Но когда мы вдвоем, он очень ласковый и заботливый. Мне иногда кажется, что он вот-вот сунет руки в карманы и скажет: «Догадайся, в какой руке конфетка, моя королева?»

Если нам встречаются другие гномы, мы раскланиваемся. Точнее, дружелюбно киваем друг другу – никаких Реверансов, поклонов до земли и прочих чудес акробатики. Признаться, сначала я была немного разочарована – как-никак я очень хотела стать королевой. И почувствовать, каково это – быть коронованной особой. Но внешних проявлений моего нового положения немного. Разве что я слегка поправилась – теперь-то уж я могу есть что пожелаю и сколько пожелаю.

Этим вечером мы ужинали с Вьорком. Как только мы остались наедине, король снял богатый тяжелый пояс с палладиевыми и золотыми вставками и расстегнул кафтан.

– День прошел, и близится ночь, тра-тата, – напевал он себе под нос какую-то гномью песенку явно легкомысленного содержания. – Ну что, теперь ты увидела, где мы живем. Осталось разобраться как…

Я решила, что после этой фразы будет хорошим тоном расспросить его о каких-нибудь древних традициях, возведенных в силу закона. Ну чем не достойный повод для вечерней застольной беседы! Вот только о чем бы таком спросить? Я почти уже придумала, как Вьорк, взглянув на меня, разразился хохотом:

– Точь-в-точь как Сьеже! Надулась, будто пополун на краю гнезда, и притихла!

Наверно, я настолько удивилась, что нескромно уставилась на Вьорка.

– Кто такой пополун? И почему «как Сьеже»?

– Пополун – птичка такая маленькая, в предгорьях живет. Перед тем как крылышки расправить и с ветки слететь, надувается, перья распушает – прямо как ты сейчас.

Мне показалось немножко обидным, что Вьорк так говорит обо мне. С какой-то птичкой сравнивает. И опять я не сумела справиться со своим лицом: король заметил, что улыбка моя спряталась, и сразу же попытался исправить положение:

– Ничего-ничего, ты быстро все схватываешь. Скоро сама почувствуешь, когда надо выдать заготовленную фразу, когда можно просто поболтать… А насчет Сьеже – она тоже по первому времени страшно церемонилась. И везде ожидала подвоха…

И Вьорк поведал, как первая человеческая королева Хорверка впервые ночевала в столице гномов. Она была дочерью Империи (не то что я!), внучкой самого Немера Первого. Еще в детстве я читала о том, как ее брат поднял восстание против деда. Оказывается, Сьеже тоже была не робкого десятка И, когда попала в Брайген, решила на ночь глядя осмотреть все покои в своей части дворца Она не знала, что это примерно сто комнат, соединенных запутанными коридорами! Королева не доверяла гномам, поэтому отправилась на разведку в одиночестве. Я спросила Трубу, почему она хотя бы посла не разбудила. Оказалось, Сьеже насторожило, что тот слишком уж тепло отзывался о ее муже. Кстати, я тоже поначалу удивлялась, что Шенни так хорошо относится к Вьорку и дружен с гномами.

Король с азартом рассказывал, как Сьеже аукалась сама с собой, бродя по заброшенным нижним этажам дворца, куда ее занесло ближе к утру. Совершенно не чувствуя направления, она кружила по одним и тем же туннелям, поначалу не желая себе признаваться, что без посторонней помощи ей не выбраться. А когда поняла, что заблудилась, и начала звать на помощь, ее уже просто никто не мог услышать – очень уж глубоко она забралась. Нашел ее, страшно напуганную, сам король, дед Вьорка.

– Хотя Сьеже не подала виду, что ей неприятны наши подземелья. Молодцом держалась, – завершил Вьорк свой рассказ.

Интересно, как король к ней относился? Любил? Баловал?

Вот меня муж очень любит – правда, как ребенка. К счастью, он не относится ко мне как к дорогой кукле, но и к советам моим вряд ли станет прислушиваться. Если б он был моложе… Не знаю. Все равно между нами целая пропасть лет, опыта, переживаний.

Я вспомнила ночь после нашего бракосочетания. Вьорк проводил меня в мою спальню. Честно говоря, я очень боялась, что мне придется разделить с ним ложе, – я не знала, как себя вести. Конечно, мне говорили, что король вместе со мной отправится в опочивальню, и я знала зачем. Но представить, как все это произойдет, было выше моих сил…

Мы с Вьорком, рука об руку, остановились у дверей моих покоев. В отличие от Сьеже, мне вовсе не хотелось становиться обладательницей половины дворца. Наверно, это было самое некоролевское, что я сделала: выбрала всего лишь четыре не самые большие, но зато очень уютные комнатки. Итак, нам с Вьорком предстояло пройти просторную прихожую, оказаться в гостиной, повернуть направо, а там уже и спальня. Всего пара минут, а дальше?..

Щиты, между прочим, следовали в десяти шагах позади нас, и это тоже смущало: а ну как они обязаны оберегать королевский сон прямо рядом с кроватью? Мало ли что гласят не изученные мной досконально тонкости гномьего этикета… Я взяла себя в руки и мысленно повторила то, о чем думала сотни раз еще дома: «Корона – это власть. Она дает тебе желанную свободу. Она накладывает на тебя множество обязательств». Я даже зажмурилась в тот момент и сама толкнула дверь. Но когда выдохнула и открыла глаза, то увидела, что и Вьорк растерян.

– Э-э… – пробормотал он, пытаясь высвободить руку, которую я сжимала с поистине гномьей силой. – Э-эх… Знаешь ли, я собирался оставить тебя наедине с твоей подушкой. То есть… ты же совсем дитя. А я, ну… как сказать…

Пораженная, я продолжала сжимать его теплую ладонь все сильней и сильней, не обращая внимания на то, что дверь потихоньку закрылась. Я его просто не слышала.

– Фиона, если ты насчет наследников, я должен тебя несколько разочаровать. У меня их больше не будет… И… ну… я же тебе в дедушки гожусь… Я не буду…

Тут наконец-то до меня дошло. Конечно, я знала, что короли Хорверка женились на человеческих женщинах не для того, чтобы проводить с ними страстные ночи. В любом случае годам к пятистам гномы, хотя и не старели в нашем, человеческом смысле, детей иметь уже не могли. Поэтому-то дед Вьорка женился на Сьеже на восьмом столетии, да и Труба взял замуж Кренну в пятьсот с лишним лет, после смерти своей первой жены – племянницы тогдашнего главы клана Алтаря, подарившей королю двух сыновей.

В общем, королева из людей ни разу не приносила наследника королю-гному. Со вздохом облегчения я посмотрела на Вьорка и… тут же отвела взгляд.

Дело в том, что до сих пор я ни разу не видела краснеющего гнома. Краснеющего – это мягко сказано. Буквально цвета свеклы…

Я снова была в полном недоумении. Я что-то испортила? Не так себя повела? Он действительно не собирается идти со мной? Пришлось второй раз за пять минут заняться самовнушением. «Спокойно! – сказала я себе. – Посмотри со стороны. Это все просто смешно!»

И я посмотрела со стороны. Маленькая девочка, чуть не втащившая пожилого, почти тысячелетнего (или сколько ему там? восемьсот?) гнома в свою спальню. Опешивший гном. Двое переминающихся с ноги на ногу молодых и еще двое вполне уже взрослых гномов в сторонке…

Смешно не было.

Вьорк поцеловал мне руку и галантно распахнул передо мной дверь. Я присела в реверансе, повернулась и быстро пошла к спальне. Дверь захлопнулась.

Ту ночь я провела без сна.

Уже под утро, устав от собственных переживаний, я затеплила свечу. В неровном свете узоры на большом килузанском ковре, висящем на стене, будто бы ожили. Я поднесла свечу к ковру, чтобы рассмотреть виньетку, обычно казавшуюся мне серо-зеленой, но в желтоватом пламени отливающую золотом. Мне почудилось, что пламя свечки дернулось. Отвела руку, вновь поднесла к виньетке – нет, не показалось! Пламя не плясало, но легонько пританцовывало!

Отодвинув ковер, с трудом разглядела маленькую замочную скважину. Потайная дверка! Если я ничего не путаю, должна вести в один из тех коридоров, которыми редко пользуются.

Кстати, так до сих пор и не проверила свою догадку.

10 намари

Вся первая половина дня прошла в Саду. Терлест и Крадир, сыновья Вьорка, развлекали меня беседами.

Терлест пробыл с нами не очень долго. Он глава клана Чертога. Раньше им был Вьорк, но, став королем, он принял под свое покровительство всех гномов Хорверка. Или они его приняли – тут у них путанно как-то. Вроде он и монарх, но без одобрения прочих гномов важные решения не принимает.

Честно говоря, Терлест мне не очень нравится. Какой-то излишне суровый. Наши светские беседы протекали примерно в таком ключе:

– Видите ли, королева, там четыре чередующихся пласта плагиоклазов и гранита – редчайший случай, должен вам сказать, а если я добавлю, что рубины встречаются только в их контактах…

Терлест разворачивал карту и, ткнув пальцем куда-то в ее середину, оценивающе на меня смотрел:

– Думаю, вам и так ясно…. Правда, потрясающе?! А вот здесь, посмотрите, видите тонкую прослойку повеллита? Если начать добывать медь, не обратив на нее внимания… М-да. Но никто из наших мастеров, конечно же, не допустит такой ошибки.

– Конечно же, мой принц, у меня и сомнений не было в квалификации ваших мастеров.

– По-моему, ты занудствуешь, Терлест. – Крадир иногда приходил мне на помощь.

Я догадывалась о значении примерно половины слов, которые произносила сама, и трети из тех, которыми щеголял Терлест. К счастью, как я уже сказала, он скоро нас покинул.

С Крадиром, младшим принцем, гораздо проще. Он входил в число стражей Врат, потом выбрал профессию ювелира и после совершеннолетия все свое время посвящает драгоценным камням. Наверно, если бы он был каким-нибудь каменщиком – что у гномов не менее почетно, – я бы даже не писала об этом. Но ювелирное искусство настолько привлекает меня… Родись я гномом, была бы ювелиром. Я вспомнила Стромта, которого видела на гобелене. Крадир сказал, что это был один из самых талантливых мастеров – именно он создал Танцующий Листопад. Он и вправду работал в той мастерской, куда я заглядывала несколько дней назад.

В отличие от Терлеста, Крадир пришел ко мне с маленьким подарком, хотя встреча в Саду и не была официальным приемом. Он преподнес его не на глазах у брата, а когда мы уже собрались уходить. Теперь у меня на руке красуется перстень с маленьким рубином. Рубин будто горит внутренним огнем – это глаз маленького дракончика, который обвивает мой палец. Как ни странно, дракон из-за этого выглядит живым, но не страшным, а будто бы иронично улыбающимся.

– Когда я умру, глаз потухнет, – обронил Крадир. – Наверно, ты этого не увидишь.

Не могу сказать, что меня порадовало лишнее упоминание о быстротечности моей жизни. Хотя, живя в Хор-верке, я уже привыкла к таким словам.

Крадиру интереснее беседовать о вещах куда более понятных, чем плагиоклазы, и мы просто болтали. Он расспрашивал, как мне живется. А потом рассказывал о своем детстве.

Поздние дети… Вьорк унаследовал трон от деда. Молодому королю после войны долго было не до личной жизни. Женился он, когда ему перевалило за четыре сотни. Кстати, ни Крадир, ни Терлест не женаты до сих пор: идут по стопам отца…

Жену Вьорк любил и горько оплакивал ее потерю: она умерла, когда Крадир был еще совсем малышом. Конечно, и Терлеста, и Крадира все баловали – и прежде всего отец.

– Знаешь, ни у кого на свете не было такого замечательного детства, как у меня, – признался Крадир. – Разве что Терлест со мной поспорит. Хотя нет, не станет – с младых ногтей он был таким серьезным, что в основном думал об управлении государством.

– Неужели с самого детства?

– Ну, я, наверно, немного преувеличил, – с улыбкой признался Крадир. – Но лет с восьмидесяти – точно! А вот у меня была другая страсть: камни.

Сдается мне, он воспринимает их как живых существ – как я собак или кошек, которых, кстати, в Хорверке совсем нет. Он столько мне рассказал – кто с кем из камней спорит, кто с кем сочетается, а кто нет, и какую оправу требуют сапфиры или изумруды, а какую – яшма или янтарь…

На прощание Крадир сказал мне:

– Чтобы сделать настоящий подарок, ты должен вложить всю душу. Надо поговорить с камнем, узнать, во что ему хочется превратиться. Надо представить, какой металл лучше подойдет под выбранную камнем форму. Представляешь, если бы твой дракончик был не золотой, а, скажем, палладиевый? Он бы зазнался и думал только о том, что он очень дорогой. Смешинки в его глазах не было бы, это уж точно.

Обедала я с Мэттом и Стради. Про себя я называю Стради «номер три» – он третьим согласился стать моим Щитом, после Мэтта и Гвальда. Он очень молчаливый, и с ним мне сложнее, чем с другими Щитами. Стради полноват, и порой мне даже кажется, что он все время что-то жует – специально, чтобы не отвечать на мои вопросы. Я даже улучила момент, когда его не было в комнате, и спросила Мэтта:

– Скажи, а Стради нарочно избегает разговоров со мной?

– Стради? Избегает разговоров? – На лице Щита появилось выражение искреннего изумления.

– Неужели ты не заметил? Каждый раз, как я его о чем-то спрашиваю, оказывается, что он с набитым ртом…

– Да, покушать он не дурак… Зато сильнее и выносливей меня и Гвальда, вместе взятых. А страсть к еде – его самый большой недостаток, не считая, конечно, болтливости. Поэтому ума не приложу, что это он с тобой такой молчаливый.

Когда я показала Щитам подарок Крадира, Стради загадочно хмыкнул, а Мэтт сказал:

– Драконов кому попало не дарят.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты понравилась Крадиру. И он уверен, что вы будете дружить. Такие подарки дарят… ну… – Мэтт посмотрел на Стради, видимо ожидая помощи. Но тот, по своему обыкновению, тихонечко жевал. – Только близким людям: тем, в ком ты уверен.

13 намари

Недавно вернулись назад из Мерцающего коридора. Это что-то невыносимо прекрасное. Слезы восторга застилают глаза, мешая рассмотреть все великолепие. Ослепительный блеск… Волшебное сияние… Нет, все не то. Учитель ольтанского не зря хвалил меня, когда я старалась записывать свои мысли: обычно, пока пишешь, верные слова сами приходят на кончик пера, и надо лишь следить, чтобы они располагались в нужном порядке. Но сегодня…

Гномы называют этот штрек как-то по-другому. Кажется, просто по порядковому номеру и еще что-то добавляют – может, имя начавшего разрабатывать жилу… Ну отчего бы не назвать этот прекрасный коридор, наполненный мягким колдовским светом, просто Мерцающим? Нет, названием у них служит какое-то число! Да, еще одно – жаль, что Шенни остался в Брайгене. Оказывается, подданным Ольтании в эти шахты спускаться нельзя. Все-таки гномы такие зануды!

Хотя если не говорить с ними о работе, то они не прочь повеселиться и ничем не напоминают батюшкиного астролога, тоже все сводившего к числам, датам да запретам. Вчера, к примеру, мы с Гвальдом и Мэттом играли в Саду в «мух и пауков». До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что им больше ста лет! Ста! Ох, я даже попросила их не называть свой точный возраст. Иначе не смогла бы с ними играть. А ведь кажется, что их слова о годах – это шутка, потому что они ведут себя как мои ровесники: и повеселиться не прочь, и пошалить.

Шенни сказал, что на самом деле они и есть мои ровесники – просто гномы очень медленно взрослеют. Им, как и мне, хочется веселиться, их чувства свежи, как мои, хотя опыта уже гораздо больше. Конечно, перед замужеством мне тысячу раз это объясняли. Но когда сталкиваешься с такой огромной разницей лицом к лицу…

Мы с Мэттом были «мухами», а Гвальд – «пауком». Присев на корточки за толстой колонной, я в упоении наблюдала, как он носится по Саду. (Колонны эти, кстати, растут из пола пещеры. Шенни сказал, что это сталагмиты, а по-гномьему – раабх.) В какой-то момент я потеряла Гвальда из виду – мне казалось, что он за дальним раабхом, и я решила быстро перебежать за соседнюю колонну… Только привстала, как Гвальд ринулся мне навстречу с другой стороны! Мой бедный лоб повстречался с рогом на его шлеме. У меня искры из глаз сыпятся, а Мэтт хохочет над нами до упаду. Мне обидно, а вот Гвальд, по-моему, вовсе не обижается. Еще бы, они с Мэттом лучшие друзья и постоянно подтрунивают друг над другом.

А на меня обиделась Втайла. Она ведь кранчеккайл, и я не могу ей приказывать. Но вчера, когда мы вечером отправлялись на прогулку, я совершила ошибку. Втайла принесла мне шерстяную накидку. Я стала убеждать ее, что мне будет жарко, но она настаивала на своем. Конечно, я знаю, что после захода солнца в Саду холоднее – как-никак он почти на поверхности. Но если бы я просто попросила ее принести мой легкий плащ… И объяснила бы, что не так чувствительна к холоду, как ей кажется… Наверно, она бы улыбнулась и не стала спорить. Но я вместо этого топнула ногой и сказала довольно зло: «Я приказала тебе принести плащ! Почему ты этого не сделала?» Втайла молча положила передо мной и то и другое, повернулась и ушла, не говоря ни слова. И с утра ничего не сказала, кроме «Доброе утро, моя королева». Да уж, доброе!.. Шенни был огорчен и недоволен мной – теперь надо очень постараться, чтобы вернуть расположение Втайлы, потому что она вольна не быть моим кранчеккайлом. А далеко не каждая гномиха говорит по-ольтански. Только ли в этом дело? Нет, конечно… Честно говоря, я уже к ней привязалась.

Это правильно – королева должна добиваться расположения своих слуг. То есть кранчеккайлов. И лучше знать наверняка – хорошо к тебе относятся или плохо, любят или нет. У гномов с этим просто. Они почти не умеют скрывать свои чувства (хотя чувствительными их не назовешь, это уж точно). При дворе Нельда я никогда не могла понять, как ко мне относятся. Даже второй повар, оставлявший мне сладкие булочки, делал это, оказывается, по просьбе своего двоюродного дяди, главного конюха, который интриговал против камердинера. А камердинер этот очень меня не любил. Кстати, мне бы нипочем не догадаться, как он ко мне относится и из-за чего, если бы не один подслушанный разговор… Ну ладно, хватит невеселых воспоминаний. В Альдомире об этом писать было нельзя, а в Брайгене – не нужно.

Все, ложусь спать. С утра придет Звенст – мой учитель гномьего. Если я не высплюсь и буду плохо соображать, он расстроится.

Хорошо бы еще Мэтт завтра заглянул. И Гвальд. Жаль, что они не дежурят, но, может, хотя бы придут проведать. И еще одно: так хочется помириться со Втайлой. Но она такая гордая… Получится ли?

26 намари

Началась Ночь Роракса, к которой столько готовились – с месяц, наверное. Я боялась, что мне будет ужасно скучно сидеть целыми днями в Чертоге, но оказалось, что все это совсем не занудно, а очень интересно. Со мной уже два раза советовались, когда речь шла о торговле с Тильясом! Я постаралась ответить внятно и логично, и мне кажется, что Вьорк да и остальные посмотрели на меня с одобрением.

Если мне становится совсем невмоготу, я могу пойти прогуляться или что-нибудь съесть. Шенни говорит, что я вообще могу не появляться в Чертоге – Кренна, предыдущая жена Вьорка, очень часто не присутствовала на этих собраниях. Но если буду, это прибавит мне весу. Втайла услышала конец разговора и прыснула в кулак: «Такой худышке не помешало бы».

С Втайлой мы помирились, и это действительно оказалось непросто. Зато теперь – я точно знаю – она не держит на меня зла.

Было это так. Днем, после того как ушел Звенст, Втайла принесла мне обед. Я попросила ее поесть со мной за одним столом. Представляю, какой был бы переполох в Альдомире, если бы я там обедала со слугами!.. Она согласилась, не увидев в моей просьбе ничего удивительного, но говорить со мной явно не хотела. Я продолжала пребывать в расстроенных чувствах. Мы поели и пошли в Сад на прогулку. И по-прежнему молчали.

Ах, как мне стало досадно! Я думала, здесь, в Хорверке, и начнется настоящая жизнь. А начинается она с обид…

Мне вдруг захотелось рассказать Втайле о себе. Счастливое детство, потом немилость государя и ссылка батюшки – со всей семьей – в Тайлен, который казался мне самым голодным и неприветливым уголком королевства. Бедность батюшкиного двора, постоянные попреки родителей, обноски с плеча Ксантии, моей старшей сестры, – доходило даже до этого! Слуги, которые позволяли себе тайком заигрывать с Ксантией и со мной и менялись столь же часто, сколь и матушкино настроение. У нас никто не задерживался надолго – частью из-за того, что мы мало платили, частью из-за матушкиного характера. Порой мне даже приходилось мести полы в парадных комнатах, потому что матушка не доверяла вороватой поломойке, а выгнать ее не могла, и так уже почти никого не осталось… Двору родного брата короля не подобает обходиться без слуг. «Предпочту обойтись без обеда, но одевать меня должна служанка», – говаривала матушка.

Потом – внезапный вызов ко двору Нельда. В сердце затеплилась надежда на перемены к лучшему. Но когда я узнала, что мне предстоит отправиться в Хорверк, она сменилась страхом перед неизвестностью. Конечно, я все равно согласилась ехать. Впрочем, это согласие было пустой формальностью, ведь мои желания ничего не значили не только для короля, но даже и для отца – выдал же он Ксантию замуж по расчету… Вздумай я отказаться, надо мной просто посмеялись бы. Нельд не простил брата, просто в силу каких-то политических причин ему понадобилось изобразить полную любовь и взаимопонимание между всеми членами семьи. Поэтому батюшка остался в Тайлене, якобы по своей воле, а меня поселили в дальнем крыле королевского дворца и приставили ко мне занудных учителей – подозреваю, далеко не самых лучших в Альдомире. Я находила утешение в книгах и мечтах о том, как я попаду в Хорверк. Конечно, я очень боялась, но… Но чувствовала, что моя судьба необычна.

Если в начале моего рассказа Втайла, по-моему, даже не прислушивалась, то теперь она смотрела на меня не отрываясь. Она переживала мои страхи и унижения вместе со мной… И она жалела меня – не так, как жалеют постороннего человека, и не так, как больного котенка. А так, как жалеют друга.

Я никогда не думала о том, что выйду замуж по любви. Обязанность родственников короля – поддерживать мощь государства династическими браками, еще в детстве это было затвержено нами назубок. Но останься я у батюшки, вышла бы замуж, скорее всего, не за заморского принца, а за того, кто мог бы поспособствовать нашему возвращению из ссылки, – за айн Сверга или айн Тредара. Один – денежный мешок, внешне галантный и симпатичный, а на самом деле сухарь, корыстолюбец и женоненавистник. Я ему нужна была для того, чтобы вести дела с какой-то иноземной гильдией купцов, все члены которой состоят в родственных связях с правящими династиями.

Другой – бывший наставник Нельда. Семидесятилетний старик, уже готовый к объятиям Орробы, но все еще мечтающий породниться с королевским домом. В его замке вместе с ним живут пятеро сыновей, которые по причине лени и полного довольства жизнью не хотят ни служить, ни жить отдельно. Конечно, куда как проще выколачивать деньги из местных крестьян, чем попытаться в жизни хоть чего-то добиться. Ни жевать морковку этой развалине, отбиваясь от плотоядных сыночков, ни быть мелкой фигурой в чужой игре мне не хотелось. Но выбора у меня не было. Точнее, был – между морковкой и пешкой…

Мы шли по укромному уголку Сада. На этой террасе очень много настоящей зелени – деревья и цветы растут в каменных кадках, богато украшенных резьбой. Растительность столь густа, что гуляющие по соседним тропкам могут не заметить друг друга. Конечно, я вовсе не собиралась рассказывать Втайле о том, что мне грозило бы, останься я у батюшки. Но, как иногда со мной бывает, не смогла сдержаться. Я почувствовала, что она готова утешить. Помочь. Приласкать. Мы присели на каменную скамью. И я, не сдержавшись, разрыдалась у нее на плече.

– Бедная девочка, – шептала она мне, гладя по голове, как обиженного ребенка.

Вот мы и помирились. Конечно, можно расценивать мое поведение как уловку. Дипломатический ход. А можно – как несдержанность, недостойную королевы. Первое было бы мне неприятно, а второе – не пристало моему теперешнему положению. Просто все произошло так, как я написала, и главное, что мы помирились. Надеюсь, что теперь она станет мне не просто кранчеккайлом, а настоящей подругой.

Спросила у Втайлы, почему нет кранчеккайлов у Вьорка. Оказалось, его кранчеккайл и большой друг умер больше десяти лет назад, и с тех пор муж, непритязательный в быту, обходится без помощников. А если нужда в них все же возникает, на помощь приходят его Щиты.

Втайла теперь часто рассказывает мне о том, как они тут живут. Деньги – то, чего в последнее время не хватало моей семье, – в Хорверке не в ходу, и говорить о богатстве одного гнома нельзя. Твое богатство – это богатство твоего клана, поэтому нет бедных и богатых, нет господ и рабов, вассалов и слуг. Чем ты занимаешься – печешь пирожки или стоишь на страже у Врат Хорверка, – зависит от тебя и… от Крондорна. Гномы очень ответственно подходят к выбору будущей профессии, они думают, что Крондорн заранее предопределил, кто чем должен заниматься. Не поймешь этого до первого посещения Храма Дара – будешь маяться, ничего не достигнешь и в конце концов не приобретешь уважения у соплеменников. А это для них – крах всей жизни.

У нас в Ольтании, да и в других странах, гномы считаются богачами. Оказывается, если они хотят жить за пределами Хорверка, клан делится с ними деньгами, причем когда ты возвращаешься, то обязан все это вернуть. Мне надо было бежать в Чертог, и я не успела спросить, что бывает с теми, кто разоряется на чужбине или, наоборот, невероятно богатеет. Ладно, еще успею во всем разобраться.

Хотя на весь Брайген всего-то дюжина портных, не могу сказать, что гномы выглядят одинаково. Собственно говоря, первые дни я узнавала лишь Вьорка и Мэтта, а всех остальных различала не иначе как по одежде. Но теперь понимаю, насколько они разные – и внешне, и по характеру, совсем как мы. Втайла, например, довольно высокого для гномихи роста – примерно с меня. У нее крупная фигура, и все части тела, за исключением удлиненных пальцев белошвейки, как будто говорят: «Да, это я, рука. Рука гномьей женщины должна быть именно такой: крепкой и жилистой. А вот нога – смотрите, какая она сильная, как крепко опирается о матушку-землю. Чтобы носить такое тело – мускулистое, с четко очерченными формами, – именно такие ноги и нужны». И вся она такая: грудь, плечи, шея, живот – все это весомо, крепко и в то же время красиво. Да, да, Втайла красива, причем, оказывается, не только по гномьим меркам, но и по моим. У нее чудесные каштановые кудри и обычно мягкое выражение лица, а карие глаза – большие, как у всех гномих. Давясь от смеха, я рассказала ей, что в детстве меня убеждали не водиться с гномами и пугали женщинами из их рода: по уверениям моих нянек, они все бородатые и усатые. В нашем дворце редко появлялись гномы, тем более женщины, и лет до семи я верила этим небылицам…

Втайла намекнула мне, чтобы я впредь с другими гномихами держала язык за зубами, а то и обидеть недолго. Буду аккуратнее.

Мне кажется, правда, что я нашла гнома, с которым могу говорить совершенно откровенно, – это Мэтт. Я с ним болтаю так, как будто знаю его с рождения – если не все его сто, то хотя бы мои шестнадцать. Кстати, и с ним мне неплохо было бы быть посдержаннее – сболтну чего лишнего… Но пока он не обижался ни разу и ни на что, хотя и говорит иногда, что у меня змеиный язычок.

30 намари

– Фиона Тайленская, королева Хорверка.

Присутствовавшие в зале немного склонили головы, пока я проходила к своему трону по левую руку от Вьорка. Взойдя на возвышение, я слегка улыбнулась мужу, а тот – мне в ответ. Если бы он был чем-то недоволен, то нахмурился бы. Все-таки искренность – прекрасная черта гномьего характера.

Едва я уселась на троне, Вьорк склонился ко мне:

– Будь осторожнее сегодня. Хийнм недоволен тем, что ты здесь, а мне не хочется с ним ссориться. Но и не допускать тебя в Чертог я не намерен.

– Я постараюсь вести себя подобающим образом, мой король, и быть сдержанной в речах и взглядах.

Он одобрительно похлопал меня по руке. Если б я могла, то поморщилась бы – рука гнома тяжеловата. Но мне надо было сохранять приветливо-горделивое выражение лица, на чем я и сосредоточилась.

Между тем Хийнм, слушая главу Гильдии каменщиков своего клана, бросал на меня полные недовольства взгляды. Мэтт оперся на спинку моего трона и тихонько вздохнул – он не мог их не заметить.

– …Тогда нам понадобится начать разработку в новой каменоломне. Мне кажется, что лучше отказаться от обещаний, которые мы дали людям, и компенсировать им убытки. Это обойдется дешевле.

– Я считаю, что ты прав. Однако король выступил против твоего решения, Транд. – Хийнм взглянул на Вьорка.

– Тут нечего и думать! – прогремел Вьорк. – Мы обещали людям этот камень. У нас достаточно мастеров для разработки каменоломни. Торговля сфаритом в прошлые века всегда приносила отличную прибыль.

– Но мы понесем убытки! – Хийнм поджал губы, прячущиеся в довольно редкой бороде. – Прибыль за первый год торговли не окупит и четверти нового предприятия. А человеческие слова – вещь ненадежная. Будут ли они покупать сфарит и в будущем году, никто из нас предсказать не возьмется. Что им договоренности с какими-то там гномами. Последний император о них даже и не вспомнил.

Вьорк замолчал, видимо обдумывая ответ. И тут я голосом, как мне казалось, полным смирения, сказала:

– Если мой король позволит мне, а достопочтенный Хийнм пожелает выслушать мою точку зрения…

Вьорк заинтересованно уставился на меня. Хийнм посмотрел куда-то чуть в сторону – видимо, на Мэтта – и хмуро кивнул.

– Трудно не оценить по достоинству, сколь глубоким знанием людского характера обладает достопочтенный Хийнм. – Я удостоила его небрежным кивком царственной головы. – Однако мне кажется, что в данном вопросе я своими слабыми силами смогу помочь всему благородному собранию. Я знаю, насколько ценится у людей сфарит. За долгие века, прошедшие с тех пор, как его добыча приостановилась, многие здания обветшали. А ведь из сфарита построены храмы и дома богатых господ. Даже дворец Нельда выглядит не столь парадно, как этого хотелось бы людям, поскольку на то, чтобы починить его, этого прекрасного материала не хватает. И Тильяс, и вся Ольтания процветают, войны им не грозят. Так почему же гномам не взяться за заказ, который не принесет мгновенной прибыли, зато станет прекрасным источником дохода в следующие десятилетия?

Транд повернулся к Хийнму:

– А она ведь права. Думаю, мы займемся разработкой.

Хийнм пожал плечами, но промолчал.

– Пожалуй, нам пора пообедать, – сообщил Вьорк таким тоном, будто на обед сегодня приготовили парочку сушеных ящериц. – Встретимся в Зале Пиршеств.

Гномы поднимались с мест, потягиваясь и разминаясь, и не торопясь направлялись в зал. Вьорк даже не взглянул на меня, хотя я его не винила – он был занят разговором с Трандом. Но я почувствовала себя совершенно брошенной.

Чья-то теплая рука коснулась моего плеча. Я вздрогнула. Как же я забыла, что за спиной у меня все это время был Мэтт!

– Пойдем, моя королева, – тихо произнес он. – Нам есть о чем поговорить.

Мы пошли в небольшой трактир, где я недавно обедала в компании моих Щитов. Народу было мало, и мы сели за дальний столик, чтобы нам никто не мешал.

– Королева…

– Фиона.

– Фиона, обязательно ли тебе спорить с Хийнмом?

– Если я хочу стать настоящей королевой, боюсь, что да.

Мэтт задумчиво посмотрел на меня и накрыл своей ладонью мою. Слегка сжав мои пальцы, он тихо проговорил:

– Не понимаешь… Ты здесь одна. Шенни неплохой парень даже для человека, но он ничего не значит. Вьорк тебя предупредил, что Хийнм опасен? Король, конечно, не даст тебя в обиду. Но ты для него дитя. Как, впрочем, и для всех нас. Чтобы стать королевой, не следует ссориться с кем бы то ни было.

Я задохнулась от возмущения.

– С какой стати ты мне выговариваешь? Разве я была не права? Разве в итоге Вьорк не принял верное решение?

– Нет, не принял. Пока. Хотя, наверно, примет. Но вот меня принятое такой ценой верное решение не устроит. Теперь Хийнм окончательно ополчится на тебя. Не все так просто, как может показаться с первого взгляда. – Я почувствовала, как Мэтт напрягся. – Не обижайся, но будь поосторожней.

Нам принесли еду, и некоторое время прошло в сосредоточенном жевании. Мэтт вроде отошел от своего занудно-нравоучительного настроения и расслабился.

– Нет, ну как ты его срезала! «Трудно не оценить по достоинству глубокое знание людского характера достопочтенного Хийнма!» Тебя обучали риторике? – Мэтт разулыбался, потом вдруг опять посерьезнел. – Пожалуйста, постарайся быть аккуратнее. Не обещай быть, обещай постараться.

Вместо того чтобы успокоиться, я опять начала закипать.

– Почему для тебя это важно? Ты – Щит, а не нянька! Хватит с меня Шенни и Втайлы, которые следят за каждым моим шагом – сюда не наступай, этого не делай… Ты имеешь право говорить от моего имени – и прекрасно, говори то, что, по твоему разумению, следует сказать. В конце концов, тебе не кажется, что это не твои проблемы? Зачем ты пытаешься меня переделать?

Во время моей довольно грубой тирады лицо Мэтта посерьезнело еще больше. Я задала вопрос, но он повис, словно песня, оборвавшаяся на высокой неустойчивой ноте. Мэтт опустил глаза и, будто бы собравшись с духом, начал:

– Просто потому, что я…

В эту секунду в трактир ворвался Гвальд:

– Фиона! Скорее! Вьорку плохо!

Я выбежала и, не помня себя, ринулась за Гвальдом.

Глава II

– Все кончено! Эй, ты слышишь?!

Тарелка с хрустом впечаталась в стену, чуть помедлила и упала мне под ноги беспомощным глиняным крошевом.

– Значит, все кончено. – Я постарался, чтобы мой голос звучал спокойно.

Кажется, удалось.

Чинтах растерянно оглядела комнату, выискивая, чем бы еще в меня запустить, махнула рукой и разрыдалась.

Надо было идти ее утешать. По крайней мере, каждый порядочный гном на моем месте поступил бы именно так. Но я уже по шлем был сыт ее скандалами и рыданиями.

Пожалуй, действительно пора расставаться.

– Мэтт, – проговорила она сквозь слезы. – Ну, Мэтт…

Только мне не хотелось снова начинать играть в эти игры.

– Ты… это… не плачь.

– Но ты же все время с ней! – Слезы Чинтах иссякли куда быстрее, чем я ожидал. – Днем с ней, ночью – с ней.

– Ночью – без нее. – Кажется, мои слова не слишком улучшили ситуацию. – И потом, чему ты удивляешься: Щит и должен быть рядом с королевой.

– Да кто тебя просил становиться Щитом! – Чинтах сжала кулачки. – Кто тебя за язык дергал! Жили бы себе спокойно…

«…Поженились, детишки бы пошли, – мысленно продолжил я. – Но ведь, выходит, и хорошо, что не поженились». По крайней мере, чем дальше, тем меньше мне верилось в эту самую спокойную жизнь. С другой стороны, раньше я не давал ей повода для ревности.

Ну так и сейчас не даю.

Я знал, что многие мне завидуют. Дочь Фралира, главы клана Кипящего Озера, была достойна того, чтобы обернуться ей вслед. Волосы цвета светлой бронзы, обычно спускающиеся на грудь двумя церемонными косами, сейчас были распущены и яростно развевались, подчеркивая каждое слово своей хозяйки. Большой мягкий нос мне всегда хотелось погладить – он был каким-то необыкновенно уютным, хотя и наводил на мысли о притворяющейся котенком пантере. Вернее, теперь наводил. После того как в одной из Фиониных книг я увидел этих удивительно грациозных животных. И котят, и пантер.

– Чинтах, ну чего ты от меня хочешь?! Чтобы я отрекся от Клятвы? Попросил Фиону меня от нее освободить? К кому ты ревнуешь? Она – человек, я – гном. Она – жена короля…

– Это ничему не мешает, – безапелляционно заявила Чинтах. – Вьорк уже стар, ты же сам говорил, что они не спят вместе!

Я и без того не раз успел пожалеть, что в свое время об этом заикнулся.

– Ну вот что. – Теперь, когда ее слезы высохли, я мог позволить себе быть жестким. – Хочешь уходить – уходи. Но я больше не намерен слушать о том, как часто я с ней встречаюсь и как много времени с ней провожу. В конце концов, она – моя королева. Чинтах, вдумайся, это же просто оскорбительно…

Хлопнула дверь. Запах терпких арахисовых духов задержался на пару минут, но вскоре покинул меня и он.

Похоже, и правда все кончено.

Проклиная всех женщин мира, я натянул легкую кольчугу, пристегнул меч и поспешил в Чертог. Король не станет меня ждать.

С тех пор как я стал Щитом, Чинтах просто взбесилась. Всего, что она наговорила о Фионе, хватило бы не на один смертный приговор. У людей, конечно, не то что у нас: сама мысль о том, что за слова можно казнить, сперва заставила меня расхохотаться. И только потом, узнав, сколько народу в Ольтании сложили голову на плахе за так называемое оскорбление величества (слова-то какие – важные, пузатые, надутые), я в очередной раз подумал, до чего же мы различаемся.

Вроде все так же: две руки, две ноги, одна голова. Мозгов тоже примерно одинаково, но это уж как кому Крондорн дал. Или им, значит, Меркар. Хотя я так толком и не разобрался, в кого Фиона больше верит: в Меркар или во всяких там других богов, которых у людей целая толпа, совсем как у нас – глав гильдий.

И тем не менее мы совсем разные.

Позавчера Фиона дала мне почитать книгу человеческих стихов. Ничего так стихи, есть даже забавные. И вдруг словно про нас: «Как Аспари^[3] с Луной не слиться, не понять мне тебя вовек…» Вовек мне ее не понять: все, ну все не так. Она видит одно, я – другое. Помнится, я, когда впервые попал в Чертог, застыл на самом пороге. И не двинулся с места, пока не впитал в себя эту огромную величественную пещеру, равнодушную, прекрасную, прекрасную в своем равнодушии… А она сразу кинулась к гобеленам.

Почему для нее так важно, кого там изобразили наши мастера? Что зависит от того, что этот ювелир – Стромт, а не кто-нибудь другой? Да ясное дело, Стромт, кого ж еще на гобелен перетащить, как не его! Но ведь Чертога-то она за ним и не увидела…

Нет, не понять мне тебя вовек. Ты не гномиха, ты – человек.

Да, ссоры с Чинтах определенно размягчают мозги.

Я едва успел занять свое место за троном королевы, как Труба подал знак продолжать Ночь Роракса.

А вот Фиона опоздала.

И это даже хорошо: пока Гвальд и Тиро сопровождали ее к трону, я мог спокойно понаблюдать за лицами собравшихся.

Хийнм усмехнулся – не к добру. Терлест насупился – ну да он всегда такой «веселый». Про таких говорят: кобольд мимо люльки пробегал. Фралир мне даже подмигнул. Подмигнул в ответ и я: надеюсь, что моя размолвка с Чинтах нас не поссорит. А вот отец нахмурился – Трубу он часто не одобряет, и его идея дать королеве Щитов тоже сочувствия не вызвала. «Блажь это, чистая блажь» – единственное, чего мне удалось от него добиться. Был бы он Ведающим минувшее, мы бы до сих пор в доспехах из шкур тигланов ходили. А так подземные львы могут спать спокойно.

Фиона шла, высоко подняв голову. Маленькая, хрупкая, она словно бросала вызов и этому гигантскому залу, и всем в нем собравшимся.

Плохо, надо будет потом ей сказать. Может, в Ольтании королевы так себя и ведут, да только у нас тех, кто нос задирает, особо не любят.

Смешная она. Ребенок ребенком, а старается.

Слишком старается.

Стоило ей сесть, как Труба намекнул, что Хийнма лучше бы не злить. Я бы и сам ей это сказал: поссориться с кланом Алтаря проще простого, а вот помириться потом… Хийнм и так не упускает случая подчеркнуть, что Храм Дара стоит на землях его клана.

Можно подумать, это он его строил.

Да только после таких слов я не сомневался, что Фиона не смолчит. Вьорк плохо ее знает: надо было посоветовать ругаться с Хийнмом почаще, слова не давать ему вставить. Тогда бы она молчала, как заваленная.

Или не молчала бы? Вообще-то она хоть и человек, а шутки ценит. Не все, конечно, но многие.

У Хийнма с чувством юмора похуже. И когда Фиона его срезала, он чуть не взвился. И взвился бы, если бы не Труба.

Надо будет сказать остальным Щитам: первого врага она себе нажила. Если и дальше так дело пойдет, нас четверых может не хватить.

Впрочем, дед часто говорит, что я отношусь к жизни слишком серьезно. На его памяти королевам никогда никто не угрожал. С королями еще бывало, а вот до их жен у злопыхателей обычно руки не доходили. Да и смысла нет на королеву зубы точить. Даже когда Дхари осталась одна с малолетним сыном на руках, внешне все было как положено – она и правила, и глав кланов собирала, да только все знали, что нет в ней крови Роракса. А Фиона и вовсе человек…

У меня еще вот что никак не идет из головы – зачем Труба дал Фионе Щитов? Спросил у Крадира – тот и сам не знает, только посмеивается. Чинтах пару недель назад предположила, что все дело совсем даже не в Фионе, а в Кренне: если Сьеже все у нас полюбили, то Кренна как жила, стиснув зубы, так ее со стиснутыми зубами и похоронили. То ли не смогла она ни с кем толком у нас подружиться, то ли не захотела – разное рассказывают. Да только и Вьорку нелегко с ней было, и Фиона теперь расплачивается: Хийнм-то Кренну отлично помнит.

И все же Чинтах меня не убедила. Если Труба хотел, чтобы юную королеву окружали друзья, так и надо было побольше девочек ей в кранчеккайлы набрать. Хотя нет, тут уже другие разговоры могли пойти: мол, Фиона без помощи шагу ступить не может. Ну хорошо, не в кранчеккайлы… Придумал бы что-нибудь, создал бы ей свой двор – и традиций никаких менять бы не пришлось.

Спросить бы, конечно, Вьорка напрямую, да не те у нас отношения, чтобы в душу к нему лезть…

Тем временем Труба объявил перерыв. Я ожидал, что король поговорит с Фионой, но он вместо этого, похоже, предпочел прощупать, на самом ли деле королеве удалось переубедить Транда. А мы с Фионой отправились в небольшой трактир, который я полюбил еще в те годы, когда бывал в Брайгене лишь время от времени.

Она, конечно, на Трубу обиделась. А досталось мне.

Я был бы не против, если бы уму-разуму ее учил Шенни, а я – только охранял. Но Шенни на Ночь Роракса, само собой, не пустили. Гвальд с королевой ссориться не стал бы, он вообще на подобные вещи смотрит проще. Стради, по-моему, тайно в нее влюблен: такого болтуна еще поискать надо, а как Фиону увидит, хоть бы слово сказал. Остается Тиро, а Тиро самого бы кто жизни поучил.

Разговора, естественно, не получилось. Фиона еще не отошла от стычки с Хийнмом, гордилась своей маленькой победой и от моих нравоучений только плавники растопырила, как пещерный ерш.

И тут на пороге появился Гвальд.

– Фиона! – проорал он с порога. – Скорее! Вьорку плохо!

Дипломат, тиглан его за ногу!

Фиона вскрикнула и кинулась за ним. Я побежал следом.

Но… Гвальд примчался один, а если король при смерти… Тут и он, похоже, вспомнил про Хартию: резко остановился, повернулся и перегородил собой проход.

Налетев на Гвальда, королева пискнула: «Ну же!» – но тот оставался неподвижен.

– В чем дело? – Фиона растерянно обернулась ко мне.

– Хартия Щитов, – пояснил я, тяжело дыша. – Это уже не игры. Если есть угроза жизни, выпускать тебя иначе как под охраной трех Щитов не имеем права.

Хорошо бы, конечно, чтобы в дюжине саргов впереди шел и четвертый Щит. Но об этом я промолчал.

– Именно меня? – уточнила Фиона.

– Царственную особу. – Я специально произнес это по-ольтански, чтобы она почувствовала себя не просто нашей подружкой.

– А если ее, особу эту, уже выпустили? – настаивала Фиона.

– Щиты должны ее прикрывать, пока не появится третий, – поддержал меня Гвальд. – Тиро будет здесь с минуты на минуту.

– Ну, Мэтти, – жалобно, совсем как Чинтах сегодня утром, попросила Фиона. – Вдруг с Вьорком действительно что-то серьезное…

– С ним действительно что-то серьезное, моя королева, – отрезал Гвальд. – Я не стал бы беспокоить тебя по пустякам. И как раз поэтому…

– Он… он жив? – Губы Фионы задрожали.

– Жив, – заверил ее Гвальд. – И, надеюсь, проживет еще не одну сотню лет. Однако пока никто не может понять, что произошло. Ты все увидишь сама.

– А что это еще за Хартия? – отступилась Фиона. – Вы мне никогда о ней не рассказывали.

– И правильно делали, – проворчал я.

С Хартией Щитов меня знакомил дед. Захотел бы я когда-нибудь сделаться Щитом, не захотел бы – как любой потомок главы клана, я обязан был знать ее назубок. И не просто знать: Хартия должна была сделаться частью меня.

«Когда станешь Щитом, времени размышлять уже не будет». И дед был прав: некоторые страницы вписаны в Хартию кровью Щитов и их государей.

Кстати, если бы Фиона была гномихой, то могла бы с полным на то основанием возразить, что Хартия задумывалась именно для защиты королей, а не королев.

Но Фиона не была гномихой.

– Тиро! – с облегчением воскликнул Гвальд, хлопая по плечу нашего друга. И отошел в сторону, освобождая королеве дорогу.

Вот только повода для облегчения не было: Тиро задержался, чтобы облачиться в доспех и взять оружие. Щит, шлем, пояс для метательных ножей, дагасса и меч – теперь он был готов отразить любое нападение.

В одной кольчуге я почувствовал себя голым.

– Бежим!

Но мне казалось, что мы не бежим, а еле плетемся! Тиро пришлось пустить первым, и он быстро начал задыхаться под весом доспеха, я старался не дать Фионе его обогнать, Гвальд прикрывал нам спины. Гномы по дороге вжимались в стены. Мы оставляли за собой череду встревоженных лиц: происшедшая с Тиро метаморфоза не осталась незамеченной.

Комната перед покоями Вьорка оказалась полна народа. Шенни двинулся было к нам, но я только едва заметно развел руками: дескать, сам ничего не знаю. Посол кивнул и низко поклонился Фионе.

– Шенни, что случилось?! – Она едва сдерживала слезы.

– Представления не имею, Ваше Величество. – Веденекос опустил голову. – Может быть, с тобой Щиты короля будут более любезны.

Вход в покои преграждали Ланкс и Цорр. В доспехах. Глаза из-под шлемов смотрели настороженно.

– Королева! – Они отсалютовали ей копьями.

Я заметил, что Щиты не добавили «моя».

Гвальд тоже это заметил. Мы переглянулись.

– Пропустить! – потребовала Фиона.

– Только тебя, королева. – Щиты дружно раздвинули копья.

Вот уж не повезло, так не повезло: после коронации именно Ланкс намекнул мне, что только вопиющее нарушение всех и всяческих традиций позволило нам занять равное с ними положение. Правда, когда мы остались наедине, Гвальд резонно заметил, что мы с ним имели не меньше прав стать Щитами Трубы, чем Даларх и Ланкс, – было бы желание. Да и какое ж тут нарушение традиций, если сам Ведающий минувшее… Словом, тогда Ланкс стерпел, а вот теперь я видел, что его кулаки угрожающе сжимаются и разжимаются. Только этого нам не хватало!

Я взглянул на Фиону: она еле слышно пробормотала что-то на ольтанском. Поскольку я не большой дока в этом красивом, но весьма непростом языке, мне показалось, что она желает обоим Щитам, чтобы их забрала одна из тех богинь, которым люди вручили власть над их жизнью и смертью. Хотя ума не приложу, что она стала бы делать с гномом, чьей судьбой вправе распоряжаться лишь Крондорн.

Покуда я размышлял, королева, видно, тоже решила, что ее первая мысль была неудачной, и распорядилась уже на гномьем:

– Мои Щиты пойдут со мной.

– Сожалею, королева, – покачал головой Цорр. – Это невозможно.

Клан Алтаря всегда отличался упрямством.

– Мы охраняем ее так же, как ты охраняешь Вьорка, – попытался вразумить его Тиро.

– В покоях Вьорка нет угрозы для королевы, – фыркнул Ланкс, словно Фионы здесь не было.

Мог ли я представить себе, что не пройдет и месяца после бракосочетания, а Щиты короля и королевы будут готовы кинуться друг на друга с оружием.

Выход неожиданно нашла Фиона.

– Мэтт, прошу тебя следовать за мной, – надменно заявила она. – Гвальд, Тиро, подождите меня здесь. Где Стради?

– В ваших покоях, моя королева, – смиренно ответил Гвальд.

– Так пошлите за ним, – капризно потребовала Фиона. Видно было, что она удивилась, с чего это Стради вздумалось сторожить пустые комнаты, но решила, что сейчас не время для вопросов.

Ланкс открыл было рот, чтобы что-то возразить, но Фиона уже величаво проследовала мимо него. Я попытался изобразить на лице нечто вроде: «Сам понимаешь, служба», – и протиснулся следом.

Вьорк лежал на кровати – как был, в парадном облачении, в котором он проводил Ночь Роракса. Его серебристо-черная борода, обычно воинственно торчащая вперед, бессильно покоилась на груди.

Так, наверно, король должен был выглядеть на смертном одре лет через триста. Его тело казалось высохшим от старости, дыхание – едва заметным.

– Что это? – прошептала Фиона. – Вот эта палка в его руке, с двумя лезвиями.

– Гвизарма, – не задумываясь, ответил я.

А задуматься стоило.

Гвизарма – не то оружие, которое берут с собой, отправляясь умирать. Не говоря уже о том, что гномы редко им пользуются: изогнутый клинок хорош против лошадей, но лошадей у нас по пальцам пересчитать можно. А выходить против пони или тех коняг, что крутят вороты, едва ли кому придет в голову – что с гвизармой, что без.

Однако это, несомненно, была гномская гвизарма: для человека рукоять слишком коротка. И очень, очень старая: клинок весь иззубрен, острие изъедено грязно-рыжей ржавчиной.

Где только Труба ее откопал? И что вообще здесь происходит?!

Только теперь я огляделся. Ведающий Минувшее уже был тут. Плохо, очень плохо. Сбоку на ложе Вьорка, положив правую руку ему на живот, примостился Беххарт. Рука старого жреца дрожала; нахмурив лоб, он отчаянно что-то бормотал, сам, похоже, не веря в успех. Не иначе, Крондорн сегодня от нас далеко.

Из угла комнаты, поднявшись на ноги при нашем появлении, грустно смотрели еще двое Щитов Трубы, Айрант и Даларх – оба при полном параде. Кивнув двоюродному брату, Айранту я поклонился; худощавый и непривычно высокий для гнома, он был старше нас всех.

Справа от входа вполголоса беседовали еще двое. Ганта, главу Гильдии первопроходцев Хорверка, я хорошо знал: хотя тот был из клана Алтаря, дед не раз призывал его посоветоваться, в какую сторону лучше прокладывать новые туннели. А вот присутствие здесь в такую минуту Биримбы меня удивило едва ли не больше, чем гвизарма в руках Трубы: чернявый суетливый маг появился в Хорверке не так давно и, на мой взгляд, никому, кроме короля, не пришелся по душе. И то, что Щиты его не выставили, было весьма показательно.

Фиона приблизилась к ложу. Не знаю, показался ли ей муж, как и мне, живым мертвецом, но только она застыла, не прерывая Беххарта и ни о чем не спрашивая. А я, по привычке не спуская с нее глаз, отошел к Щитам.

Сев, мы немного помолчали. Первым, как и положено, заговорил Айрант:

– Где остальные?

– У входа. Ланкс их не пускает.

Айрант поморщился. Авторитетом в семье он пользовался непререкаемым: его, единственного из всех, Труба просил стать его Щитом.

– Образумится. Не держи на него зла.

– Так образумь.

Айрант усмехнулся.

– Надо будет. А теперь слушай. Гант его, – он кивнул на короля, – с самого утра дожидался. Все твердил о каком-то кладе. Когда Вьорк покинул Чертог, мы мастера незаметно оттерли – надо же и честь знать. Тогда он кинулся к Хийнму. Словом, Вьорк его выслушал.

– Прямо в Зале Пиршеств?

– Рядышком. В одной из пещерок для любителей уединения.

– И кто из вас там был?

– Никого. Король отослал всех.

В принципе, в мирное время король вполне мог обходиться и без Щитов. По традиции. В реальности же крайне редко бывало, чтобы он просил Щитов удалиться, когда речь не шла о его личных делах. Насколько я знал, Труба тоже не упускал случая использовать Щитов как советников – как правило, они были в курсе дел не меньше его самого.

– Тебе это не показалось необычным?

– Показалось. Но я не стал спорить: вряд ли Гант кинулся бы на него с топором.

– А с гвизармой?

На этот раз усмешка Айранта оказалась невеселой.

– Гвизарму он держал завернутой в ткань. Видно было, что на весло похоже, а так не разобрать. Странно, конечно, впираться к королю с такой жердиной, но он все ж таки глава гильдии, должен и понимание иметь. Раз идет, значит, так надо.

Фиона грациозно опустилась рядом с ложем прямо на пушистый килузанский ковер и положила ладошку на лоб королю. Но что меня изумило больше всего, так это то, что Беххарт одобрительно кивнул и забубнил с удвоенной силой.

Похоже, она ему как-то помогала, но как? Как вообще человечья женщина способна помочь жрецу Крондорна?!

– Знаешь, это сейчас все, что ни возьми, кажется странным, – горячо зашептал Даларх, – а тогда… Ну, хочет Гант поговорить с королем, не дожидаясь, пока закончится Ночь Роракса. Ну, попросил Вьорк оставить их наедине – мало ли что они хотят обсудить.

– Вообще-то мало.

– Ты прав, наверно. – Кузен сразу сник. – Но и потом все было прекрасно. Вьорк показал нам гвизарму, поблагодарил Ганта…

– А что он ел?

– Никакой экзотики, – успокоил меня Айрант.

Подозреваю, что мы – единственные в Хорверке, кто не исключал, что король мог быть отравлен: последняя попытка изменить равновесие была предпринята еще до того, как мой прадед впервые посетил Храм Дара. Рассказывал он о ней уклончиво и невнятно, да я и не настаивал, не имея склонности к историческим изысканиям. Что-то там крутилось вокруг третьей жены короля и ее не в меру энергичного отпрыска.

– Чтобы избавиться от короля…

– Допустим, – согласился Даларх, – но тогда это сразу заводит нас в тупик. Мы ведь не люди какие, чтобы монаршии кушанья специальный кранчеккайл отведывал.

Шпильку пришлось проглотить. К тому же я был уверен, что Даларх хотел не обидеть меня, а просто поддеть. Ничего-ничего, сочтемся при случае.

– И потом?

– Он уже хотел возвращаться в Чертог. И тут внезапно тяжело оперся на гвизарму и приказал позвать сыновей. Знаешь, действительно внезапно. Стоял, шутил – и вдруг словно на три сотни постарел. Лицо серое, безжизненное…

– Как сейчас?

Даларх молча кивнул.

– Вьорк не сказал, что случилось? Кого он подозревает?

Айрант покачал головой:

– Не сказал. Ни нам, ни детям. Терлеста сразу отправил в Чертог, чтобы тот его заменил…

– Ого!

Фиона рассказывала мне немало историй про то, как люди готовы были горло друг другу перегрызть за регентство или трон. У нас, слава Крондорну, такого нет. Если король тяжело болен, но надеется выздороветь, то за него говорят Щиты. За одним исключением: если он в сознании. Если нет, слушают старшего сына, однако все серьезные дела стараются отложить на потом. А что может быть серьезнее, чем Ночь Роракса?

Одно только это распоряжение Вьорка говорило о многом. Как минимум о том, что он не надеялся выжить.

– Именно! Но ты дальше слушай. Когда Терлест ушел, Вьорк подозвал Крадира. И отдал ему Око Роракса.

Вот тут я действительно онемел. Этот браслет с крупным, вытянутым аметистом (действительно напоминающим широко раскрытый глаз) переходил от короля к королю начиная с сына Роракса. Как раз он, а не корона (уже пятая за время существования Хорверка), считался истинным символом власти. С утратой браслета перестал бы существовать и сам Хорверк – по крайней мере как отдельное государство.

Изменить порядок наследования было не под силу, наверно, даже Ведающему Минувшее. После похорон Вьорка королем все равно стал бы Терлест. Но до того старший сын оставался главой клана Чертога, которому лишь позволили провести Ночь Роракса.

Реальная же власть переходила к Крадиру.

– А как обычно? – глупо спросил я.

– «Обычно» не бывает, – важно ответил Айрант, хотя и сам родился лет через двести после того, как Вьорк принял браслет у своего деда. – Ведающий Минувшее наверняка знает лучше… Но я слышал, что король, как правило, не расстается с браслетом до самой смерти. Формально Вьорк прав: Терлест сейчас глава клана и королем быть не может. Но собрать клан – дело недолгое.

Я окончательно запутался.

– Ладно, а кому пришла в голову блестящая идея уложить его на кровать прямо с гвизармой?

– Вьорк просто не выпускал ее из рук, – пояснил Даларх. – Он же не сразу… Мы еще довели его до покоев, Труба все храбрился, шутил. Видно было, и сам не знал, что вдруг на него накатило. А потом мы не смогли разжать пальцы.

Загадок было больше, чем я мог переварить.

– Терлест знает про Око?

– Не думаю, – помедлив, ответил Айрант. – Он сейчас в Чертоге.

– А Крадир где?

Айрант пожал плечами.

– С Гантом кто-нибудь поговорил?

– Мы хотели дождаться Крадира…

Дверь приоткрылась.

Я ожидал увидеть младшего сына короля, но вместо него появилась взволнованная человеческая женщина лет сорока в длинном зеленом одеянии, расшитом золотыми листьями. Головой она почти касалась притолоки, а объемами не уступала самым дородным из женщин нашего народа.

Лиз, жрица Ашшарат.

В отличие от Биримбы, она прожила в Хорверке полтора десятка лет и, как я слышал, стала для людей чем-то вроде всеобщей матери, к которой можно прийти за советом и утешением. Да и с врачеванием она вроде бы справлялась, хотя как – ума не приложу. Травы она почти не применяла, тех знаний, что передают из поколения в поколение служители Крондорна, она, конечно, не имела, а в целительную силу обращенных к Ашшарат молитв мог бы поверить только какой-нибудь очень уж наивный гном.

Завидев Лиз, Беххарт поднялся с ложа и заслонил собой короля.

– Тебе нечего делать в королевских покоях, Лиз, – спокойно, но твердо произнес он. – Если у твоей богини и есть Сила, здесь она не поможет.

Из уважения к жрице Беххарт вложил в слово «богиня» лишь легкий оттенок сомнения, но и без того было ясно, что он имеет в виду.

Однако Лиз не смутилась.

– Именем Ока Роракса, – громко заявила она, заставив вздрогнуть всех присутствующих в комнате. – Или ты уверен, что справишься?

Ссутулившись, Беххарт отошел в сторону.

Фиона подняла на жрицу полные слез глаза.

Мольба и надежда. Надежда и мольба.

– Ты мне не мешаешь, дитя мое, – мягко сказала Лиз. – Может быть, только ты и удерживаешь короля на земле.

«Вернее, под землей, – мысленно поправил ее я. – Да, если Крадир попросил Лиз о помощи…»

Потянув за уходящую под ворот цепочку, жрица выпустила поверх одеяния маленький изумрудный листок. Гномы молча наблюдали за ней: кто с явным неодобрением, кто с нескрываемым любопытством.

Подойдя к ложу, Лиз поставила вдоль него десяток маленьких палладиевых наперстков. По крайней мере, мне они показались именно наперстками.

Губы ее зашевелились – как и Беххарт, жрица молилась беззвучно. Я думал, что мне показалось, но нет, медальон на ее груди и в самом деле начал светиться. Сперва чуть-чуть, едва заметно, но постепенно чистое изумрудное сияние окутало все ложе, а Вьорк и Фиона превратились в персонажей удивительного театра теней, в двух призраков, вернувшихся из тех земель, куда смертным путь заказан.

Мгновение – и наперстки засветились в ответ. Из каждого нерешительно выглянули столь же призрачные, бесплотные ростки, качнулись под порывом свежего лесного ветра и потянулись к потолку – наливаясь, разбухая, превращаясь в мощные несокрушимые секвойи. Их ветви причудливо переплетались, оставаясь при этом совершенно прозрачными.

Коснувшись верха пещеры, секвойи застыли.

Лиз продолжала шептать. Под ее глазами проступили тяжелые, черно-лиловые круги. Левая рука легла на медальон, правая – оперлась о стену. Только сейчас я увидел, что на самом деле она не молода. По нашим меркам, немногим старше Айранта.

Вновь качнувшись, деревья расступились. Теперь каждому стало видно, как от живота Вьорка, от того самого места, где лежала рука Беххарта, уходит вверх темный колышущийся столп, растворяясь в потолке пещеры.

Фиона ахнула, но жрица требовательно коснулась ее плеча.

Королева обернулась, нехотя кивнула. Потом посмотрела в мою сторону, но я догадался, что видит она сейчас не меня, а нечто совсем другое.

Далеко за пределами Хорверка. А может быть, и Двэлла.

Лиз вытянула ладонь вперед. Полоса изумрудного света перерезала столп. Тот качнулся, разорвался – верхняя часть продолжала подниматься к небу, а нижняя заметалась, рванулась вдоль пола к жрице, дернулась назад, повинуясь движению ее ладони…

Я был уверен, что Лиз победила.

И тут столп вскипел, забурлил и, растворяя в себе изумрудное сияние, впился в потолок. Застонав, Лиз согнулась пополам, словно получила сильный удар в живот. Секвойи исчезли.

С трудом распрямившись, Лиз обвела нас беспомощным взглядом.

– Кто… – Она хрипло закашлялась. – Кто был с королем?..

И вновь приступ тяжелого, выворачивающего кашля. Фиона вскочила на ноги, и жрица оперлась на ее плечо.

– Спасибо, моя девочка. Так кто же? Счет идет уже на минуты.

– Я! – Гант шагнул ей навстречу, скрестив руки на груди.

Величественность его позы портило лишь то, что мастеру приходилось высоко задирать голову.

– Расскажи мне все по порядку, – приказала жрица. – Коротко и быстро.

Глава гильдии побледнел.

– Жрецы ложных богов не имеют над нами власти.

– Делай, что она говорит, Гант.

Стоя в дверях, Крадир уже несколько минут наблюдал за тем, что происходило в покоях отца.

Гант бросил на него ненавидящий взгляд. Видя, что мастер колеблется, Крадир поднял руку. Соскользнув, рукав открыл обхватывающий запястье браслет.

Я чувствовал, что на моих глазах медленно, постепенно, но в то же время необратимо начинает что-то рушиться. Устои, традиции. Спокойная жизнь, катящаяся по давным-давно проложенным рельсам, как тележка в забое.

Одно следовало за другим, лавина не останавливалась, а набирала скорость. Прибытие Фионы, появление у королевы Щитов – здесь я всецело поддерживал Вьорка.

Но призвать Лиз пользовать короля… Разрешить ей допрашивать главу Гильдии первопроходцев…

– В пятьдесят втором коридоре мы обнаружили пустоты. – Гант демонстративно повернулся спиной к жрице, обращаясь лишь к Крадиру. – Пробили стену. Там сеть старых туннелей, на картах их нет.

– Земли клана Кипящего Озера? – быстро уточнил Крадир.

– Самый край.

Теперь я понимал, почему Гант спешилувидеться с королем.

Если бы те туннели не были проложены гномами, Гант непременно сказал бы об этом. Однако, по легендам, Хор-верк создавался с другой стороны, от первых Врат.

Теперь же получалось одно из двух: либо легенды лгали (или, скажем аккуратнее, заблуждались), что было само по себе невероятно, либо гномьи поселения существовали в Хорверке до прихода детей Роракса.

Впрочем, почему «существовали»? Существуют!

– Они были пусты? – Похоже, Крадир пришел к тому же выводу, что и я.

– Мы успели разведать лишь самое начало.

Гант намеренно рассказывал сухо и скупо. Обиды он не простил.

Мы вообще тяжело их прощаем.

– Гвизарму там и нашли?

– Там. В одной из комнат.

Комнат! Значит, эти туннели были обитаемы.

Теперь я смотрел на гвизарму совсем другими глазами.

– Что еще?

– Больше ничего. Две двери, от которых остались только ржавые петли. Дальше мы не пошли, я отозвал своих людей.

– Пролом охраняется?

– Двумя первопроходцами.

– Распорядишься? – попросил Крадир Даларха.

Отсалютовав, Щит выскочил из покоев.

Крадир бросил требовательный взгляд на Лиз. Та опустила голову.

– Я надеялась… – прошептала она, однако Крадир мягко остановил ее:

– Я тоже. Спасибо…

И в этот момент Беххарт, забыв про распри, подошел к жрице и встал подле нее.

– Король умирает, – тихо проговорил он. – Отворите двери.

Глава III

30 намари (продолжение)

Страшный сон.

Мне казалось, стоит открыть глаза – и наваждение уйдет, отпустит меня.

Я открыла глаза лишь для того, чтобы убедиться – все по-прежнему. Нет, не все. Беххарт почему-то встал. Почему? Чье-то присутствие… Теплое… знакомое…

Стоило мне увидеть ее лицо, и надежда вспыхнула яркой искоркой. Как же я сама не догадалась позвать Лиз?

Но Беххарт… Я так надеялась на него и на Крондорна! Они оба много потеряли в моих глазах…

Лиз, как и старый жрец, позволила мне остаться возле ложа. Я снова положила руку Вьорку на лоб. Лиз склонила голову в молитве, и меня внезапно охватило странное ощущение: будто вместе с ней пришел кто-то близкий, как любимая нянюшка, и в то же время очень мудрый.

Перед ее приходом я была почти на грани обморока. Теперь это прошло. Я взяла себя в руки и стала настойчиво молиться вместе с ней. Что мои просьбы рядом с молитвой жрицы Ашшарат? И все же… Но почему-то у меня плохо получалось. В голове назойливо вертелось незнакомое слово. Гвизарма… гвизарма…

Словно кто-то вложил это слово в мою голову и настойчиво повторяет его. Мне вдруг почудилось, что я слышу приказ: «Гвизарма. Ты должна…»

И в этот момент я увидела своими глазами, что убивает Вьорка. Это был страшный колодец черноты, идущий от его тела к потолку покоев.

Я вскрикнула, но Лиз успокоила меня своим прикосновением.

Я сделала еще одну попытку сосредоточиться на молитве. И вновь у меня ничего не вышло. Мысли мои были не с Вьорком. Мне казалось, я иду по длинному темному коридору и впереди что-то светится. Но я знаю, что в этом свечении не спасение, а смерть. Оно приближается, летит мне навстречу… Источенное ржавчиной лезвие…

Видение растворилось в крике жрицы. Лиз пошатнулась и закашлялась, я вскочила, чтобы поддержать ее.

– Кто был с королем? – требовательно спросила жрица.

Гномы обменялись растерянными взглядами. Вперед вышел Гант.

Разговор Лиз с Гантом доносился до меня словно сквозь густой туман. Мне надо было что-то вспомнить… Что-то, что поможет Вьорку. Спасет его. Но что?

Сквозь пелену слез я видела, как Айрант открыл двери. К ложу Вьорка начали подходить гномы – бесконечная череда лиц, наверно, все, кто был в Брайгене. Болела голова. В висках пульсировало: «Ты должна-должна…»

Но я не могла понять, что именно.

Гвизарма.

Почему она у Вьорка в руках?

Не знаю, сколько я простояла у изголовья. За моей спиной беззвучно плакал Даларх – я не слышала, но чувствовала это. А гномы все шли и шли. Кто-то дотрагивался до чела Вьорка, кто-то припадал перед ложем на одно колено, кто-то, наклонившись, тихо шептал два-три слова… Никто не задерживался дольше чем на пару минут. Одни выражали мне свое сочувствие, другие кивали, третьи, казалось, вовсе не замечали…

Неожиданно я почувствовала чье-то ласковое прикосновение. Подняв залитые слезами глаза, я с трудом разглядела медленно удаляющуюся Втайлу.

В этот момент я решилась. К кровати подходил очень древний гном – его поддерживали двое юношей. Думаю, он помнил правление еще прадеда Вьорка. Заставив себя сосредоточиться на главном, я быстро опустилась на колени и попыталась разжать пальцы, намертво вцепившиеся в древко.

И тотчас же кто-то с силой сжал мне предплечье. Рывком поднявшись, я обернулась: Цорр. За его плечом раздраженно хмурился Айрант. Не ожидав от меня столь резкого движения, оба гнома сделали шаг назад.

– Оставь его!

– Не прикасайся к нему! – выпалили они хором и озадаченно уставились на Стради, как по волшебству возникшего между ними.

Наверно, он появился уже после того, как открылись двери, и потихоньку пробрался ко мне. Щиты короля твердили что-то об оскорблении, о том, что недопустимо… Что именно недопустимо, я не расслышала. Пальцы короля мне не разжать – это точно. Гномы тут не помогут, даже Стради смотрит на меня с укоризной.

Решение пришло мгновенно.

– Стради! Приведи Сориделя! Пожалуйста!

Кивнув, Щит заторопился к выходу.

– Мало было этой человечьей жрицы, она хочет еще и колдуна притащить! – затянул Цорр.

Проигнорировав его, я повернулась к Крадиру. Лицо сына короля напоминало безжизненную маску.

– Пожалуйста, поверь, – тихо проговорила я, несмотря на ропот Щитов Вьорка. – Это очень важно. Если здесь магия, с ней не справится никто. Разве что Соридель…

– Не делай этого, малыш! – прогудел Беххарт, загородив собой ложе. – Не оскверняй последние минуты жизни твоего отца!

Крадир, до сих пор не замечавший ни его, ни меня, вдруг словно очнулся. Не отрывая взгляда от посеревшего лица Трубы, он глухо произнес:

– У нас есть последний шанс. Мы не вправе его потерять.

Соридель уже приближался к кровати – спешно, почти бегом. На ходу он что-то шепнул Крадиру. Я стояла ближе всех, но смогла разобрать только «…беру на себя». Крадир коротко кивнул и, тяжело ступая, направился к дверям. Маг подошел к нам с Беххартом. Щиты короля сомкнулись, отрезая его от Вьорка.

Поймав холодный взгляд жреца, Соридель лишь хмуро обронил:

– Клянусь, что не причиню вреда королю.

– Конечно, не причинишь. Не посмеешь. Но и пользы от тебя… – начал было жрец и вдруг осекся. Глаза его удивленно раскрылись. Через несколько мгновений он дотронулся до висящего на груди медальона, потом склонил голову, будто смиряясь с неизбежным. В конце концов жрец нехотя двинулся вслед за Крадиром.

Оба гнома – седой, слегка согнувшийся под тяжестью лет Беххарт и совсем молодой по сравнению с ним Крадир – встали возле дверей.

– Конец близок. Вьорк должен в последний раз обратиться к Крондорну, прежде чем вступит в его обитель. Он желает остаться с ним наедине, – негромко проговорил сын короля.

Я недоуменно взглянула на Крадира, потом на Беххарта. Тот, к моему изумлению, выпрямился во весь рост и отчетливо произнес:

– Такова воля Вьорка. Такова воля Крондорна.

С этими словами он медленно вышел из покоев Вьорка. За ним потянулись те, кто оставался в зале.

В это время маг подошел ко мне и прошептал:

– Ты мне поможешь. Мне придется создать двойников – прямо сейчас. И сделать так, чтобы мы оставались невидимыми. Ты готова?

Я кивнула, не очень вникнув, о чем это он.

Соридель едва слышным шепотом произнес:

– Dahfrogka!

Я не успела толком удивиться, что это за язык, как он торопливо, но очень четко добавил:

– Pauranh!

Слова его произвели на меня странное впечатление: будто бы их выжгли огненными буквами в моем мозгу. Я хотела поинтересоваться у Сориделя, что все это значит, но он, едва переведя дух, прошептал уже по-ольтански:

– Отойди к стене и жди меня, хорошо?

Я собиралась возразить, что Щиты короля вряд ли позволят мне остаться, но маг уже шел своей пружинящей походкой к дверям. Я двинулась было за ним, но, спохватившись, сочла за благо и правда отойти к стене, раз уж он так попросил. Только вот почему Стради не последовал моему примеру? Пожав плечами, я обернулась и… увидела еще одну Фиону.

Вот эта смешная девочка с надменно задранным подбородком и непросохшими дорожками слез на щеках – я?..

Я подумала с горечью: а ведь мне только казалось, что моя осанка величественна. Пока же я больше напоминала встревоженного воробышка, чем настоящую королеву. Впрочем, сейчас не до того…

Айрант скользнул по мне взглядом. Инстинктивно я Дернулась, желая как-то спрятаться. Но нет – Щит действительно меня не заметил.

Фиона-воробышек прошествовала к выходу в сопровождении Стради. За ней последовали и Щиты короля.

Соридель тоже раздвоился: один маг уже выходил, а другой преспокойно стоял неподалеку от Крадира. «Интересно, – задумалась я, – почему я вижу и настоящих, и… этих?» Я еще раз окинула всех взглядом: похоже, большинство и не подозревали, что придворных магов и королев стало в два раза больше. Тут пришла очередь Крадиров: их тоже стало двое. Один из них немедленно отправился к дверям. Последними зал покинули Щиты короля, закрывшие двери с другой стороны.

Мы остались в комнате вчетвером. Я с подозрением оглядела Крадира: конечно, я понимала, что тот, который здесь, – настоящий, но… «А почему ты решила, что Соридель – настоящий? Да и вообще, сама-то ты кто?»

Эти странные вопросы навели меня на совсем другие мысли: насколько беззащитными оказались гномы перед магией. В Ольтании при дворе каждого вельможи есть чародеи, которые день и ночь следят, чтобы никто не смог нанести вред господину каким-нибудь волшебством. А здесь… Соридель, конечно, охраняет Вьорка от всяческих напастей. Он да еще этот, как его… Биримба.

Только ведь они рядом с Вьорком отнюдь не день и ночь. Иной раз неделями не видятся. А Щиты в магии, ясное дело, ничего не смыслят.

Усилием воли я отогнала от себя непрошеные мысли. Сейчас важно одно – Соридель может спасти Вьорка. Я не просто верила в это, я это знала.

Маг и Крадир приблизились к ложу. Соридель чуть склонил голову перед сыном короля:

– Прости, мой принц. И спасибо за доверие.

– Я не просил меня заколдовывать!

Казалось, Крадир еще толком не пришел в себя.

– Сожалею, но у меня не было иного выхода. Клянусь, что ничего плохого тебе от этого не будет. Разве что в ближайший месяц у тех, кто тоже надумает тебя также заколдовать, могут возникнуть проблемы.

Крадир нетерпеливо нахмурился, и Соридель энергично продолжил:

– Время не ждет, выслушайте меня внимательно. Ваши двойники не очень разговорчивы: могут жаловаться на усталость и просить отдохнуть, а спустя час и вовсе исчезнут. Лже-Крадир сейчас в молельне – той, что над покоями Вьорка. Там общаются с Крондоном без свидетелей, поэтому все должно сойти гладко. Ты проникнешь туда через потайной ход, мой принц.

Крадир возмущенно хмыкнул.

– Тебя удивляет, что придворный маг знает о потайном ходе? – Соридель сверкнул глазами. – Знаешь, я бы мечтал забыть половину из того, чем поделился со мной король, – с горечью произнес он. – Теперь ты, моя королева. – Маг снова был полон энергии. – Твой двойник дойдет до спальни и приляжет на кровать. Учитывая обстоятельства, его желание отдохнуть, бледность и прочее никого не удивят. Когда мы закончим, тебе придется что-нибудь придумать, чтобы пробраться в собственную опочивальню, иначе Щиты будут ждать тебя у дверей, пока Луна с Аспари не встретятся. Действие чар закончится через час. Но если вы дотронетесь до своих двойников, чары исчезнут раньше. Так что будьте осторожны, не то возникнете из воздуха, как Зеантис перед Фройдой.

Вот когда я пожалела, что у меня нет ключика от потайной дверцы в моей спальне!.. Но маг уже обращался ко мне:

– Фиона, так что там с этой гвизармой?

– Толком не знаю… Принесли из коридоров, Гант показал ее Вьорку… И… и… – Рыдания опять подступили к горлу.

– Ну-ну, на слезы у нас нет времени. – Соридель повернулся к сыну короля. – Крадир, у меня может не хватить Силы. Не удивлюсь, если завтра Терлест вышлет всех чародеев из Хорверка. Постарайся, чтобы этого не случилось, ладно? Эх, был бы хоть один шанс обойтись без магии… Да нет его у нас, этого шанса, – вздохнул маг.

«Будто он простой ремесленник, который берется за любимую, но непосильно тяжкую работу», – подумалось мне.

Крадир кивнул, а я, собравшись с силами, в двух словах пересказала обрывки разговоров, долетевшие до моих ушей. И добавила, что не могла молиться, слыша звенящее в ушах слово «гвизарма». И еще припомнила так настойчиво возникавший перед моим внутренним взором коридор со зловещим светящимся лезвием.

Он посмотрел на меня как-то странно – я бы сказала, с уважением, которого прежде не было.

– Звон в ушах и видение – только когда работала Лиз? – уточнил маг.

– Работала? Да, наверно…

– Хорошо. Приготовьтесь. Я начинаю. Фиона, возьми эту ткань. – Соридель дал мне небольшой отрез льна, слегка покалывающий кожу. – Обмотай руку. Если мне удастся разжать пальцы, сбрасывай гвизарму на пол. Главное, чтобы она не коснулась кожи. Крадир, ты – свидетель, просто стой и смотри. Если все пойдет наперекосяк, позаботьтесь о моей дочке… – Он поджал губы, будто обдумывая важную мысль. Потом, решившись, махнул рукой. – Начали.

– Соридель, прости! Я уже дотрагивалась до гвизармы голыми руками, и ничего не…

– Колдовство действует не постоянно, иначе мы бы уже многих недосчитались. Но узнавать, как оно действует, времени нет. Так что бери тряпицу. Не спорь, ладно?

Я встала у кровати, рядом с гвизармой. Крадир – с другой стороны, ближе к изголовью.

Замерев, я не смела отвести взгляд от пальцев Вьорка, все так же судорожно сжимавших рукоять странного оружия. А когда наконец подняла голову, увидела все тот же черный столп, тянущийся от живота короля к потолку. Крадир – я чуть не вскрикнула – на мгновение пошатнулся, в его глазах застыл настоящий ужас…

Я опять опустила глаза и принялась беззвучно молиться Ашшарат. Магия магией, а молитва Зеленой Деве никогда не помешает.

Сколько времени так прошло – не знаю. Мне казалось, годы. В ушах звенело, голова кружилась, вокруг метались какие-то неясные черные тени, шея и спина затекли от неподвижности, я молилась уже вполголоса – так было легче. Вдруг бледная рука мага дотронулась до кисти Вьорка. Пальцы короля начали было медленно разжиматься, но тут же сомкнулись вновь.

Так повторялось несколько раз. С каждым разом тени вокруг сгущались, дышать становилось все труднее. Но вот Вьорк слегка ослабил хватку, вот…

– Сейчас! – не выдержав, закричал Крадир.

Я не успела схватить гвизарму – под тяжестью лезвия она сама упала к моим ногам.

1 адлари

Уже день, а я только проснулась. Вернувшись домой под утро в компании Крадира, Беххарта и Щитов, я еще некоторое время не могла успокоиться. Потом они ушли, а я улеглась в кровать. Но желанный сон не шел, и я, закутавшись в плед, села записывать события вчерашнего дня.

Теперь я чувствую себя намного лучше, но подниматься очень не хочется. Я попросила Втайлу принести мне чего-нибудь поесть прямо в постель. Она пощупала мой лоб, сказала, что у меня небольшой жар, так что вставать мне нельзя, и сама сварила мясной бульон. Мэтт и Гвальд притащили подарки от жителей Брайгена: две огромные шкатулки – точнее, небольшие сундучки, битком набитые драгоценностями.

Несмотря на слабость, вечером все равно поднимусь. Сначала покажусь гномам – я им обещала! А потом пойду к королю.

Гвальд обмолвился, что Крадир с Терлестом теперь не разговаривают. Терлест не может простить, что брат позвал колдуна. По-моему, это ужасно глупо: неужели Терлест предпочел бы другой исход? Нет, конечно. Просто он любит дуться на всех.

1 адлари (вечером)

Заходил Шенни, он был у Лиз. Она тоже в постели – борьба с гвизармой и для нее не прошла даром. Соридель же совсем плох, неизвестно, дотянет ли он до завтрашнего утра. Вчера я удивилась, когда маг упомянул о своей дочери. Никогда не слышала ни о том, что он женат, ни о том, что у него есть дети. Тиро мне все объяснил – оказывается, дочь Сориделя наполовину эльфийка, потому-то маг и живет в Хорверке. Несмотря на то что гномы не слишком жалуют и эльфов, и людей, здесь терпимее относятся к полукровкам. Видимо, в Хорверке полагают, что дети таких союзов не виновны в легкомысленности родителей. Сами же гномы редко вступают в смешанные браки.

Нет, лучше я буду рассказывать все по порядку, чтобы «в старости, долгими-долгими зимними вечерами» перечитывать это… кому? У меня-то детей все равно не будет.

Грустные мысли…

Но Вьорк спасен, и это главное.

Когда гвизарма со стуком упала на пол, тени исчезли. Буквально на глазах лицо Вьорка начало розоветь. Соридель тихо осел, глаза его закатились – обессилев, маг лишился сознания. Я уже хотела было броситься к дверям, как вспомнила о предупреждении Сориделя и поспешила к потайной дверце. Крадир склонился над отцом, повторяя: «О Крондорн! О Крондорн!..» Казалось, он ничего не замечал. Дернув его за рукав, я шепнула:

– Скорей! Вдруг они войдут, а ты – как Фройда перед Зеантисом! – щегольнула я оброненным Сориделем сравнением.

К Крадиру вернулось осмысленное выражение лица. Он легко, как ребенка, поднял Сориделя на руки. Обернув ладошку тряпицей, я взяла гвизарму за рукоятку, и мы направились к потайному проходу.

– Выходи! Я сейчас. – Подчиняясь внезапному порыву, я оставила оружие у маленькой дверцы и вернулась к ложу.

Наклонившись над спокойно спящим Вьорком, я поцеловала его в лоб. Справа над изголовьем свешивался шелковый шнур. Я тихонько дернула за него, отбежала к Крадиру и подхватила с пола гвизарму.

Уже закрывая за собой маленькую дверцу, прикрытую бархатной портьерой, я увидела, как в комнату вошли Беххарт, Терлест, Ведающий и остальные. На лицах гномов застыло странное выражение: не то радость, не то страх, не то изумление. Но времени разглядывать их у меня не было.

Крадир перенес мага в небольшую комнатку, первую в потайном коридоре. Там было пусто, если не считать запыленного ковра на полу. Аккуратно усадив так и не пришедшего в себя Сориделя у стены, Крадир склонился над ним.

– Потерпи немного, я скоро вернусь, – произнес он так, словно маг мог его услышать.

Оставив у ног Сориделя завернутую в тряпицу гвизарму, мы поспешно удалились. Крадир с удивительной для гнома ловкостью взбежал по узкой лестнице, а я бросилась к своим покоям.

Хорошо, что Крадир объяснил мне, как быстро и незаметно дойти до моих комнат. Мне не встретилось ни души. Впрочем, сейчас половина жителей Хорверка толпилась под дверьми королевской опочивальни. Теперь передо мной стояла нелегкая задача: пробраться в собственную спальню. Три из четырех моих комнат образуют анфиладу: просторная прихожая, за ней – гостиная, потом кабинет. Спальня чуть сбоку, и в нее ведут двери из гостиной и из кабинета. В спальне есть прикрытая ковром дверца – я проверила, она выходит на одну из улиц-коридоров возле покоев Вьорка. Но ключика-то у меня нет! А ходить сквозь стены Соридель меня не научил. Так что придется пробираться обычным путем, через главный вход. Только вот незадача: у массивных дверей, угрюмо подпирая стену, стоял Тиро при полном боевом параде.

Надо отвлечь его внимание, но как? Погасить светильник на стене напротив? Или бросить камушек дальше по коридору?

Может, просто сознаться во всем Тиро? Но я не была уверена, что это правильное решение.

Пока я ломала голову, теребя на пальце свое любимое колечко с розочкой, удача мне улыбнулась. Двери открылись, и вышел Гвальд.

– Ну как она? – взволнованно спросил мой верный часовой.

– Все так же. Молчит и смотрит в потолок. Бегу за травником: боюсь, от Лиз сейчас толку не будет, ей самой-то… – Гвальд махнул рукой.

– Слушай, я тогда за Втайлой!

– А Хартия…

– Наковальня Крондорна, какая Хартия! Ей явно нужна помощь кого-то, кто в таких вещах получше нас с тобой разбирается. Может, это она с нами, грубыми мужланами общаться не хочет, а с Втайлой еще как заговорит! И вообще, если что – Мэтт со Стради свое дело знают.

– Согласен. Дуй к королевским покоям.

Я чуть не прыснула: Тиро, самый изящный – и внешне, и по манерам – из моих Щитов, оказывается, считал себя и своих друзей «грубыми мужланами»! Никогда бы так о них не подумала… Щиты умчались в разных направлениях, причем Тиро в своем боевом облачении производил столько шума, будто новую шахту открывали.

Путь свободен! Скорее пробежать пустую прихожую – и в гостиную! Потихонечку заглянув в нее, я обнаружила там Стради. Он стоял у самых дверей в спальню и с растерянным видом наблюдал за тем, что происходило внутри.

Я бесшумно скользнула в кабинет.

Мне несказанно везло: дверь из кабинета в спальню была открыта. А лже-Фиона не очень-то опрятна: забралась на антронское покрывало прямо в туфлях. Возле нее сидел Мэтт и нервно мял в руках мой носовой платок.

– Может, по щекам ее? – коварным шепотом предложил Стради, заглядывая из гостиной.

– Как-то… страшно… Давай травника подождем. Она же умаялась…

– Давай хоть водой напоим! И лицо ей оботрем – сразу в чувство приведем! – Стради, видно с перепугу, заговорил стихами.

– Точно! – приободрился Мэтт.

Дело принимало серьезный оборот: медлить было никак нельзя.

Осторожно приблизившись к кровати, я мельком заглянула в лицо Мэтту. Еще никогда я не видела его таким испуганным. Так, теперь успеть бы занять место двойника…

Тут Мэтт в отчаянии закричал, обернувшись к Стради:

– Скорее сюда! С ней что-то не так! Она… испаряется!

Я вспомнила слова Сориделя: через час закончится действие чар…

Успела! Вспрыгнув на кровать, я постаралась изобразить на лице страшную усталость и удивление. К счастью, как Соридель и предупреждал, уже начавший исчезать двойник моментально пропал насовсем.

– Как… как я сюда попала?

Глупый вопрос! Ведь лже-Фиона все время была в сознании. Но чтобы придумать что-нибудь поумнее, надо было сосредоточиться. Времени на это не было.

– Очнулась! Слава Крондорну!

С Мэттом и Стради случилась совершенно разительная перемена: они разве что не плясали от радости.

– Лежи-лежи! – приказал Мэтт. – Сейчас Гвальд травника приведет… Слушай, а ведь порозовела! Но какая бледная была – я думал, ты уже собралась к этой – как бишь ее, Ор… Орробе отправиться… Ну, как ты?

– Я… Да уже хорошо… А почему я здесь? Я же была у Вьорка…

Щиты недоуменно переглянулись, и вдруг молчуна Стради прорвало. Слова полились рекой: оказывается, они меня чуть не волоком тащили, а я ни на что не реагировала – как в беспамятстве была, только отдохнуть просила. Я энергично кивала: мол, теперь припоминаю, так оно и было. То, что аккуратная Фиона даже туфельки не сняла, когда на кровать ложилась, окончательно уверило Щитов, что я не в себе. А они-то, Щиты, так перепугались!

Повинуясь моему настойчивому желанию отдохнуть, они оставили меня в покое. Но Мэтт через некоторое время не выдержал и решил меня проведать. А я уже и говорить перестала.

В отчаянии они послали за травником – тут-то я и очнулась…

В этот момент в дверях появились остальные Щиты вместе с Втайлой и травником.

– Труба жив-здоров! – заорал Гвальд с порога, едва сообразив, что я тоже раньше времени расставаться с жизнью не собираюсь.

После приветственных криков и бурного выражения радости, когда все наконец поуспокоились и общими усилиями напоили меня горькой настойкой, Втайла смогла рассказать все подробно.

Беххарт в течение получаса никого не пускал к королю. Терлест, стоя у дверей, настаивал на том, что ему нужно незамедлительно увидеть отца – пока не поздно. Жрец мягко уговаривал его немного подождать. Потом вдруг прозвенел колокольчик. В задних рядах еще недоумевали, кто бы это мог позвонить – сам Вьорк или же Крондорн, оповещающий своих детей о смерти их короля, – а Терлест, оттеснив Беххарта и Ведающего, уже ворвался в спальню. За ним двинулись и остальные.

Я только что стала свидетельницей того, как выражают свою радость шестеро гномов. Могу представить себе, что происходило в покоях мужа! Лишь исключительная напористость и громогласность позволили Тиро пробиться к самым дверям и докричаться до Втайлы.

Тем временем Вьорк очнулся (да и кто бы от такого гама не очнулся!). Что было дальше, Втайла уже не видела – начала пробираться к Тиро.

Тут же к мужу были созваны лучшие лекари. Пузатенький травник не преминул мне объяснить, что посылали и за ним, однако он уже получил приглашение от Щитов королевы, а потому поспешил ко мне… Я как можно любезнее поблагодарила его.

Стради, снова сделавшись молчаливым, отправился провожать травника до дверей и быстро вернулся: Труба уже отправил за мной гонца!

Опять мы торопились по коридорам, как и три часа назад. Только лица вокруг были теперь не испуганными, а счастливыми…

В спальне Вьорка собрались главы кланов, кроме них были здесь Ведающий Минувшее, Беххарт, Биримба и Шенни… Вьорк полулежал на кровати. Я бросилась к нему.

– Наконец-то! – Голос его грохотал, отражаясь от стен большой комнаты. – Я ждал тебя, моя королева… Думаю, это должны знать все: если бы не Фиона, я был бы уже в обители Крондорна.

– А… а Соридель?.. – За приветственными криками никто не услышал моего тихого возгласа.

Крадир словно тисками сдавил мое плечо. Вперед выступил верховный жрец:

– Силой, дарованной самим Крондорном, Фиона освободила нашего короля от проклятого оружия! Когда король остался с Крондорном наедине, отважная королева вернулась в спальню, чтобы спасти своего мужа! Слава Крондорну! Слава Фионе!

Снова радостные возгласы. На секунду обернувшись, я увидела, что Мэтт и Тиро застыли в изумлении. Рты их открылись настолько широко, что туда, наверно, дракон мог бы залететь. Я сделала им страшные глаза и крепко сжала губы, показывая, чтоб они молчали. Потом разберемся, кем тут руководил Крондорн и кто этот самый спаситель.

Но почему Крадир ничего не рассказал Вьорку о своем участии в этом деле? Я попыталась что-то пискнуть, но Крадир еще раз сжал мое плечо, явно предупреждая.

Вьорк протянул мне руку, и я, присев на кровать, вложила свою ладошку в его большую ладонь. Какой она была теплой! И у него снова светились глаза. Неужели пару часов назад муж выглядел как дряхлый старик?

Труба благодарно улыбнулся мне.

– Спасибо тебе, моя королева, что пришла ко мне. Может, и твоими молитвами… Хотя, не скрою, мне было бы приятнее, если бы ты молилась Крондорну. А то говорят, ты все к какой-то Деве обращалась, а, Фиона? – И он лукаво подмигнул мне.

– Я… я же хотела… – На меня нашло какое-то странное смущение.

– Ну, будет, будет тебе, я же шучу по-стариковски… – Вьорк на мгновение прижал мою ладошку к своей груди и уже громко, для всех, сказал:

– Я устал, и королеве тоже не сладко пришлось. Завтра мы вернемся к нашим обычным делам.

Меня чуть ли не на руках вынесли из покоев мужа. Щиты отчаянно пробивались сквозь толпу, чтобы не потерять меня из виду. Только в коридоре Мэтт наконец растолкал всех, чтобы можно было передвигаться со скоростью, хоть немного превышающей черепашью. До моих покоев мы шли, наверно, в три раза дольше обычного. Я в центре, вокруг меня – мои Щиты, за ними – Беххарт и Крадир, вокруг – ликующая толпа: гномы выражали мне свое восхищение.

Именно тогда я и должна была почувствовать себя настоящей королевой. Вот оно, признание подданных! Вот оно, выражение любви обычно таких сдержанных гномов!

Я шла, счастливо улыбаясь, но в душе моей царили сомнения. Почему все заслуги приписали мне?!

У моих дверей Мэтт во всеуслышание заявил, что содеянное мной отняло очень много сил и я нуждаюсь в длительном отдыхе, и гномы разошлись. Крадир и Беххарт вошли вместе с нами. Я провела их в гостиную и приветливо попросила располагаться, шепнув Стради, чтобы он сбегал за элем и еще чем там полагается в таких случаях Беххарт жестом остановил его:

– Моя королева, я хотел бы поговорить с твоими Щитами. Уверяю тебя, мы прекрасно обойдемся и без эля.

– Да, конечно… Пожалуйста…

– А мы с тобой, если не возражаешь, пройдем в другую комнату, – добавил Крадир.

Сперва я слегка растерялась, но только мы остались с Крадиром наедине в моем кабинете, я полным возмущения шепотом накинулась на него:

– Почему надо было врать? Почему ты не сказал отцу, что его спас Соридель? И при чем тут, Айригаль его возьми, Крондорн?!

Крадир, по-моему, чуть не шлепнул меня по губам:

– Не богохульствуй. В конце концов, все хорошо закончилось – для вас с отцом в первую очередь. Можно? – Он уселся на стул напротив меня.

– Конечно! – Я мысленно корила себя за чудовищное нарушение всех правил: сначала следовало гостя усадить, а потом уже с ним беседовать. Даже если я очень зла, этикетом пренебрегать нельзя ни в коем случае!

– Ну что, ты готова слушать, как все произошло?

Я кивнула.

По словам Крадира, пока я пробиралась к своей спальне, Вьорк пришел в себя. В первую минуту Щиты просто не могли поверить своим глазам – и никого, кроме верховного жреца, к Вьорку не подпускали. Даже Дамерту пришлось подождать. Наконец Беххарт объявил, что король вполне здоров, хотя очень слаб и нуждается в отдыхе.

Вьорк не стал спорить и прогудел, что не против побездельничать до шестого колокола, но только желает прежде знать, кто его спас. Тут откуда ни возьмись вылез Биримба – Вьорк очень привечает этого вертлявого мага – и завопил, что ему было видение и он знает, кто спас Вьорка.

– Короля гномов спас человек! – провозгласил он.

Все ошарашенно уставились на колдуна, а Беххарт спокойно добавил:

– Твоя жена – вот кого надо благодарить.

А потом Труба послал за мной.

Дослушав эту странную историю, я была не в силах произнести ни звука.

– Ничего не понимаю… Почему Беххарт решил сказать, что это я? И откуда взялся этот Биримба?

– Помнишь, Беххарт подтвердил, что такова воля Крондорна – все должны покинуть умирающего короля? Именно этот шаг и дал нам возможность остаться у ложа.

– Да, я еще удивилась, что все так случайно совпало…

– Ничего случайного. Беххарт сделал это, потому что воля Крондорна действительно была такова.

– Ты хочешь сказать, что… что Крондорн хотел забрать Вьорка к себе?

– Вовсе нет, – улыбнулся Крадир. – Все проще и сложнее одновременно. Насколько я понял, Соридель просил Беххарта уйти и увести всех из зала, но тот вовсе не собирался этого делать. Тогда Соридель попросил жреца поинтересоваться у Крондорна, кто из них прав.

Меня будто обдало холодом. Неужели Соридель просто ловкач?

– Ты хочешь сказать, что маг внушил жрецу, будто с ним разговаривает бог? И Беххарт поверил?

– Что ты! – рассмеялся Крадир. – Видела, сколько у Беххарта граней на медальоне? Одиннадцать!

Я понятия не имела, что означают эти самые грани, хотя сам медальон – чересчур большой, на мой вкус – жрец всегда носил на шее на толстой палладиевой цепочке. Однако я решила не перебивать Крадира: потом с этим разберусь.

– Конечно, Беххарт знает, как все произошло на самом деле. Однако признать, что Вьорка спас колдун, выше его сил. Поэтому он и перебил Биримбу, боясь, что тот укажет на Сориделя.

– Но когда Беххарт сказал, что это была я, он соврал! Почему этот Биримба его не поправил?

– Начнем с того, что верховный жрец не лжет, – строго сказал Крадир. – Хотя он может недоговаривать.. Ты Решилась позвать Сориделя, и тебя действительно надо благодарить. Где здесь несправедливость? А что до Биримбы, то я не спрашивал, почему он предпочел промолчать. Может, он и не знал-то ничего наверняка… В общем, вот так ты и стала героиней, – весело улыбнулся Крадир.

– Но ты рассказал Вьорку правду? – с надеждой спросила я.

– Да, но, как я и ожидал, отец не захотел признаваться всем, что в его спасении принимал участие какой-то человеческий маг. Он отблагодарит Сориделя… или его дочь.

– Но почему он не поблагодарил тебя? Ведь без твоей помощи мне ничего не удалось бы сделать!

– Наследник – Терлест, – ответил Крадир. – У нас с ним и так напряженные отношения. Я как-нибудь обойдусь без публичной благодарности.

Мы помолчали.

– Скажи мне, как там Соридель?

– Не очень. – Крадир вздохнул, будто в этом была частица и его вины. – Я тихонько перетащил колдуна к себе, потом отправил на носилках домой и попросил знакомого лекаря побыть с ним до утра. Надеюсь, к тому времени Лиз встанет на ноги.

Снова воцарилось недолгое молчание.

– Но зачем надо было приписывать львиную долю заслуг Крондорну?

– А ты что хотела? Девочка пробралась в комнату – и никто не заметил? Беххарт пытался спасти короля – но сумела это сделать именно ты? Ну как такое объяснить без вмешательства высших сил! Если не Крондорн, то кто? Или, вернее, что? Только магия, а магию в такие дела впутывать нам совсем уж никак нельзя.

– Она и без того в них впуталась, – упрямо пробормотала я. – И потом, как теперь быть со Щитами? Я, значит, пробралась мимо них незамеченной к Трубе. И обратно тоже как-то прошмыгнула. Какие же они после этого Щиты?

– А вот за них можешь не беспокоиться, – усмехнулся Крадир. – Беххарт вовсе не случайно к тебе заглянул.

– Я бы и сама могла им рассказать…

– Отец так и предложил, но… Ты не думаешь, что у верховного жреца Крондорна могут быть свои соображения на этот счет? И если ему кажется правильным лично притащиться в твои покои и побеседовать со стайкой молодняка…

– Стайкой кого? – не поняла я.

– Это он твоих Щитов так зовет. Впрочем, – после недолгого раздумья продолжил Крадир, – зная Беххарта, могу сказать наверняка: всей правды он не скажет.

Я приуныла.

– И какой тогда смысл? Разве что Щиты станут на меня дуться. Давай я с ними тоже поговорю, ты не против?

Крадир развел руками:

– Что я? Как отец скажет, так и будет.

Щиты, как мне кажется, не слишком поверили Беххарту. Однако после его ухода и не подумали приставать ко мне с расспросами: видимо, Крадир или жрец предостерегли их от этого. Пожалуй, если Труба не разрешит мне прояснить свою роль в этом чудесном спасении, я еще долго буду ловить удивленные взгляды то Тиро, то Мэтта, то остальных…

Позже я все спрашивала себя, разрешит ли Вьорк рассказать им правду. Думаю, да: он же поначалу это и предложил. А Щиты – они надежные, они не выдадут.

2 адлари

Вчера вечером мы отправились проведать короля. Гномы, встреченные мною по дороге, широко улыбались, а я все время чувствовала странную неловкость, словно на самом деле не имела к выздоровлению Вьорка никакого отношения. Задумавшись, я едва не налетела на совсем юного гнома, смущавшегося, кажется, едва ли не больше меня.

– Моя королева! – Стараясь не поднимать глаза, он робко протянул мне витой золотой браслет. – Я сам… – Он откашлялся. – Я сам сделал его! В день совершеннолетия! А вчера, когда все складывали в шкатулки, не успел…

Я поблагодарила его и с улыбкой приняла подарок. Мэтт же нахмурился и проворчал что-то вроде «второй день здесь всякие околачиваются», хотя ему явно было приятно, что меня все так полюбили.

Когда мы добрались до покоев Вьорка, Тиро, шедший последним, уже изнемогал под тяжелым грузом. В течение всего пути он собирал подарки и теперь был похож на ряженого – с плеч свисали шерстяные и шелковые шали; цепочки и диадемы он вешал на левую руку, уперев ее в бок; браслеты, кольца и прочую мелкую дребедень распихивал по карманам, отчего звенел при каждом шаге, как колокольня Юрайи в ветреный день. Следом в спальню протиснулся Мэтт, буквально задушенный огромной охапкой цветов. Щит поминутно чихал и каждый чих сопровождал ворчанием, правда вполне добродушным. Не в обычаях гномов дарить букеты – к тому же растений здесь не так много. Но кто-то – наверно, Втайла – проговорился, что я очень люблю цветы, да и принято так у людей… Вот я и оказалась обладательницей половины цветочных запасов Хорверка – зримого и благоухающего выражения благодарности королеве.

У Вьорка мое появление было встречено громкими криками. Оказалось, что муж, несмотря ни на что, решил продолжать Ночь Роракса сам. И прямо в своих покоях.

Раскрасневшаяся и счастливая, я поклонилась всем присутствующим и подошла к Вьорку. Мэтт и Тиро замялись на пороге – они не решались тащиться за мной в таком виде. Наконец Тиро пристроился рядом с Далархом и Цорром, а Мэтт, оставив охапку цветов на попечение Тиро, встал у ложа короля подле Айранта.

Порывисто наклонившись, я обняла и поцеловала Вьорка. Он чмокнул меня в лоб.

– Ты уверен, что надо продолжать Ночь Роракса? – с тревогой поинтересовалась я. – И потом, как вся эта заполнявшая Чертог толпа влезет в твою опочивальню?

– Не волнуйся, моя маленькая заботливая королева, – тихо ответил муж с лукавой улыбкой. – Всем и не надо влезать. Ты не обратила внимания, что уже позавчера было намного меньше народа? Нам осталось решить не так уж много вопросов. Но, – Вьорк поднял вверх указательный палец и назидательно покачал им, – очень важных вопросов. Присутствие толпы необязательно, а вот присутствие живого короля…

– Живого-то живого, но не слишком здорового, – пробурчала я.

– Почти совсем, – крякнул Вьорк. И вдруг своим прежним громовым голосом торжественно провозгласил: – Что ж, я вновь хочу поблагодарить свою жену! И давайте приступим.

Гномы еще немного пошумели, но вскоре перешли к делам.

– Терлест был прав, что не стал вчера обсуждать торговлю с людьми, – начал Вьорк. – С некоторыми из вас я уже успел поговорить. И рад, что большинство согласно с Трандом, которого поддержала моя королева. Мы заключим договор.

Большинство удовлетворенно загудели. Я бросила быстрый взгляд на Хийнма: он молчал, поджав губы. Не сдался, но пока не собирается оспаривать решение короля?

В этот вечер я не участвовала в обсуждении. Просто сидела рядом с Вьорком и радовалась тому, что он такой же, как всегда. Я чувствовала, как благодарны мне гномы, и наслаждалась. Наконец-то они начали признавать меня настоящей королевой!

Часа через два гномы разошлись – Вьорк пока еще был слаб. Вернувшись в свои покои, я занялась разбором драгоценностей. Вскоре мне уже казалось, что все вокруг в цветных пятнах – таким ярким был блеск самоцветов.

Я совсем было собралась ложиться, когда раздался деликатный звоночек – кто-то дожидался у входа в мои покои. Тиро пошел узнать, в чем дело. Вернувшись, он деловито сообщил:

– Фиона, Вьорк просит тебя, если ты не слишком устала, навестить его еще раз.

Глава IV

3 адлари

Первого вечером я немного удивилась, когда Вьорк снова позвал меня к себе. Знахари еще строго запрещали королю вставать, и весь Брайген толпился у него в спальне. Труба быстренько от всех избавился, но тут уперлись Щиты: как же так, а вдруг самочувствие короля внезапно ухудшится. Особенно сомневался в моих способностях дойти до дверей или просто громко крикнуть Цорр. Но Вьорк гневно сверкнул глазами, Щиты отступились, и мы наконец остались наедине.

Я села в удобное кресло, вплотную придвинутое к огромной кровати. Король по-прежнему полулежал на подушках, из-под легкого одеяла виднелись рукава мягкой серой туники.

– Тебе получше? А к отвару из шиповника так и не притронулся!

– Так-то ты развлекаешь больного-несчастного короля! – притворно нахмурился он. – Может, давай…

Он помедлил и добавил куда более серьезно:

– Давай поговорим прямо. Без обиняков.

Я удивилась. Мне казалось, мы и так честны друг с другом.

Вьорк вздохнул, будто действительно хранил какую-то тайну, а теперь решил, что пора мне обо всем узнать.

– Девочка моя! Вижу же, что дуешься, – ну и зачем? Я же тебе не этот, как его, не государь. – Последнее слово он с уморительным старанием по складам выговорил на ольтанском. – И не нянюшка – для этого у тебя Щиты есть. Так и говори мне правду – все, что думаешь.

Как же, скажешь ему правду. Уж я-то знаю, какие гномы ранимые! Обидеть их – проще простого. А потом придется как с Втайлой…

– И думаешь ты сейчас, – Вьорк внимательно следил за моим лицом, – что я старый несправедливый гриб, спасать которого – дело нудное и неблагодарное.

Я потупилась. Ну, не совсем так, конечно…

– А я, моя прекрасная и невероятно юная королева, думаю, признаться, совсем о другом. Не поверишь – все время боюсь, что ты ляпнешь что-нибудь не то… – в мгновение ока раскипятился Вьорк, напрочь позабыв о столь не свойственном ему высоком стиле. – Вот Хийнму, к примеру, а? Взяла ведь – и брякнула!

Я поморщилась. «Человечьи» короли даже слов таких не знают: ляпать, брякать. Но и мне хотелось поговорить начистоту, тем более после истории с гвизармой.

– «Брякнула», значит? – не смолчала я. – Хочешь без обиняков – давай без обиняков. Почему ты никому не рассказал о Сориделе? Он тебя спасал, спасал… Коне-ечно, – протянула я, – гномы, видите ли, не доверяют магии! Но хоть упомянуть его можно было?! А Крадир! Без него… все было бы плохо. А ты о нем – ни слова, а я, оказывается, великий посланец Крондорна.

– Не богохульствуй! – одернул меня Вьорк.

Похоже, Крадир перенял кое-какие интонации у отца.

– Нет, это не я богохульствую, это ты богохульствуешь! – Поймав усталый взгляд Вьорка, я осеклась. – Прости. Я что-то глупости говорю… Мне хочется, чтобы гномы знали: Крадиру – во многом – мы обязаны тем, что ты… вернулся к нам. В конце концов, когда он решился позвать к тебе мага, его наверняка направлял сам Крондорн. Разве не так?

– Воистину неисповедимы пути творца. – Король благочестиво закатил глаза к потолку, но я так и не разгадала: взаправду или чтобы меня позлить. – А твоего Сориделя мы уже отблагодарили.

Интересно, кто это «мы»: гномы или Вьорк Труба, их король собственной персоной?

– Что касается Крадира, то… ну, не пристало ему быть заметнее брата. И так он этим божеским Оком всем глаза намозолил. – Я тихо хмыкнула, но муж и бровью не повел. – Все равно не ему бытькоролем. А что Терлест тебе кажется скучным… Хорверком править – не саркат^[4] танцевать!

Вьорк задумался. Поднес руку к густой бороде, зажал прядь в кулаке.

– По крайней мере, с традициями он уж точно станет обходиться куда бережнее меня! – Король усмехнулся. – Да у него и выхода другого не будет. Ты знаешь, что мы с Ведающим – друзья детства? Так вот, после нашей свадьбы Дамерт сказал мне: «Труба, а ведь тебе все наши обычаи – как бервару вши. Что есть, что нету…» И добавил – вот тут даже я задумался: «На сей раз ты опять все по-своему переломал. А следующего раза может и не быть».

– И ты догадался, что он имел в виду?

– Кто ж его разберет… Любит он, знаешь, иногда напустить на себя такой вид – умный и таинственный… Хотя шесть-семь сотен лет назад – что я, не помню, что ли! – вовсе не был таким занудой.

– Вьорк! Это же несправедливо!

– Что? Что мы вместе росли?

– Да нет же! – Я рассердилась.

– Ты все про Крадира… – расстроился король. – Эх, не понимаешь…

Но я правда старалась его понять. Честно-честно!

– Традиции – это же не Дамерт. Не наше гномье упрямство. Это…

Вьорк замолчал. Молчала и я.

– Ты вот по отцу скучаешь? – неожиданно спросил он.

Скучаю ли?.. А что такое – скучать? Вспоминать, хотеть видеть? Вспоминаю. Хочу увидеть. Но возвращаться к нему не желаю. Может, я плохая дочь…

Вьорк так и не дождался моего ответа.

– Знаешь, мне в детстве его так не хватало, – снова заговорил он, обращаясь к потолку. – Он вечно был занят. Ты, наверно, и представить себе не можешь, что когда-то и мне было всего шестьдесят… всего девяносто… А потом – потом и у меня начались другие заботы. Я привык. Клан, Хорверк. Я ведь мальчишек своих маленькими почти и не помню, – а они уже вон какие вымахали!

Я спрятала улыбку: про кого никогда не сказала бы «вымахали», так это про гномов!

– И самое главное – ни о чем я не жалею. Может, и ты когда-нибудь к этому придешь: не мы определяем нашу роль в жизни, не нам ее менять.

Он взял меня за руку, и я пересела к нему на кровать.

– Разве ты не счастлив?

– Пожалуй, счастлив. Все хорошо… все идет хорошо.

Король отвернулся, избегая смотреть на меня. Внезапная догадка кольнула меня:

– Вьорк, ты… боишься? Боишься смерти?

– И да, и нет.

Глаза у мужа были усталые, грустные. Он вздохнул и объяснил:

– Я не боюсь смерти, но столько еще хочется сделать… Ты не представляешь себе этого, моя маленькая королева. Просто потому, что у тебя вся жизнь впереди. Чем ближе конец, тем чаще думаешь о том, как бы все успеть. Все, что задумал. А ты уж решила, что избавишься от старикана, э?

Я, конечно, догадалась, что это была очередная не слишком удачная шутка. Но только не в тот момент. А тогда-Сухой комок подкатил к горлу, и мой голос прозвучал как-то деревянно:

– Я никогда и ни за кого так не волновалась. И очень испугалась. Ты для меня… без тебя плохо.

Весь ужас того дня снова предстал передо мной: меня даже начал бить озноб. Я прижала его руку к губам.

– Тихо, тихо, маленькая моя… Я здесь… Ну, успокойся… – Вьорк обнял меня за плечи – бережно, будто хрустальную статуэтку. – Что я натворил, ну прости меня…

Почувствовав, что я дрожу, он уложил меня на кровать и укутал легким пуховым одеялом. Я перевела дух, сосчитала до десяти и уткнулась Вьорку в плечо. Он гладил меня по голове – так мягко, нежно касаясь волос… Усталость взяла свое, и, убаюканная его прикосновениями, я начала засыпать.

– Спи, Фиона, спи, дитя. Настанет новый день, ты пойдешь на прогулку в Сад. Втайла накинет тебе на плечи теплый плащ. Вы будете болтать, смеяться и радоваться тому, что все вокруг такое красивое…

Я улыбнулась: наверно, королю не доводилось рассказывать сказки.

– Потом, зимой, мы вместе отправимся в Тильяс. И Щиты поедут с нами – они славные мальчики. В Тильясе тебя встретят с королевскими почестями – ты же У нас королева. Вдоволь наговоришься, узнаешь все новости из Ольтании…

Я вздохнула. Оказывается, мне так хотелось поехать куда-нибудь к людям! Надо же, а сама я об этом и не подозревала, пока Вьорк не сказал. Как он только догадался?..

– И ничего не бойся. – Вьорк неправильно истолковал мой вздох. – Смотри, как все мою королеву любят. Никто не даст тебя в обиду – ни я, ни Щиты. Мэтт – он ведь такой надежный, и Гвальд, и Тиро…

Почему-то при упоминании Мэтта мне стало неуютно у Вьорка в руках. Будто бы ледяная иголочка вонзилась в сердце – и сразу же вышла, оставив болезненное ощущение неловкости.

Мэтт… Насупленные брови… Серьезный Мэтт, который учится читать по-ольтански… Смеющийся Мэтт – я рассказала ему, как однажды в детстве нарядилась в мамино платье и вышла в таком виде к гостям… Улыбка на его лице – редкость, но зато как здорово он улыбается!

Король продолжал говорить, а я уже засыпала.

И мне приснился странный сон.

Я гуляла с Втайлой, и вдруг прибежал гонец. Он пытался что-то объяснить, но мы его не понимали, словно он говорил на неизвестном языке. Отправились обратно, домой. И почему-то оказались в моей комнате во дворце Нельда. На кровати лежал Мэтт, и был он белый-белый, словно его мукой засыпало. Из его груди поднимался черный столп.

– Он – принц? – спросила я Втайлу. – Л почему он белый?

Втайла не ответила, прижала палец к губам и вдруг превратилась в Сориделя.

– Ты забыла, что Мэтт погиб из-за тебя? – Голос чародея был суров. – И даже я не смог его спасти. Но ты не бойся, никто не станет тебя винить. Все ведь так любят мою маленькую королеву.

Потом Мэтт встал и, взяв меня за руку, подвел к окну. Отодвинув тяжелую портьеру, я увидела такой знакомый яблоневый сад – в Тайлене для того, чтобы сорвать яблоко с ветки, мне достаточно было выйти на балкон и протянуть руку.

– Посмотри: снегирь! – Мэтт показал на ветку. – Значит, уже зима, и ты скоро увидишь свою сестру…

Я расплакалась и сейчас же проснулась.

Несмотря на жутковатый сон, выспаться мне удалось. Мы позавтракали с Вьорком, он рассказывал смешные истории – как Крадир первый раз в жизни увидел младенца и никак не мог сообразить, почему же этот маленький сверточек называют гномом; как сколько-то веков назад Ведающий объявил, что отправляется в дальние странствия, и вернулся через неделю – дошел до Тильясских ворот, а там столько снегу намело, что в одиночку он даже выйти из Хорверка не смог. Настроение у меня было – как перед Карнавалом бабочек, когда все пританцовывают на ходу и думают только о маскарадных костюмах и угощениях.

За завтраком я лишь ненадолго вернулась ко вчерашнему разговору: попросила у мужа разрешения рассказать правдивую историю его спасения своим Щитам.

Вьорк нахмурился:

– Давай договоримся так. Если ты почувствуешь, что это действительно необходимо, – расскажи.

На том и порешили.

Вернувшись утром вместе со Стради в свои уставленные букетами покои, я застала Втайлу и Мэтта – насупленного, как Звенст спросонья. После урока гномьего кранчеккайл предложила погулять в Саду – все было именно так, как вчера рассказывал Вьорк!

Но прежде я решила заняться другим делом.

Добрую греть моего кабинета занимали подарки – они лежали на столе, на креслах, даже прямо на полу. Я с помощью Щитов и Втайлы решила перебрать это богатство. Как ни странно, в качестве благодарности за спасение короля мне преподнесли немало оружия и доспехов. Я даже примерила, не без помощи Стради, одну кольчужку – самую легкую, по его заверениям. Слава Небесному Воину, никакие церемониалы меня не обязывают в ней ходить! Так и представляю, как я еле ковыляю по Чертогу, а гномы умирают надо мной со смеху. В общем, обновить гардероб мне не удалось, зато я нашла отличный шлем для Стради – он частенько подшучивал над рогатым волшебным сокровищем Гвальда, но я-то видела, что он и сам бы не отказался… Рогов ему не досталось, зато навершие с кошмарной оскаленной пастью какого-то чудища привело его в неподдельный восторг. Как дети прямо… Кроме шлема мы с Щитами выбрали пять кинжалов – один мне, остальные – им.

Приметив, что Втайле нравится ярко-голубой цвет, подарила ей бирюзовое ожерелье. Приготовила, кроме того, подарки для Шенни и Сориделя. Подумав, отложила еще и миниатюрную золотую диадемку – для дочери мага. Я решила, что обязательно навещу их. А если приду не с пустыми руками, им будет еще приятнее. Все остальное отдам в казну. Куда же это богатство еще девать?..

В Сад на этот раз мы прошли по Тванской улице.

– А что такое тван? Главный начальник пятнадцатого отряда выливающих воду в озеро? – Сегодня на уроке я узнала, что у гномов есть такая должность – твин: начальник отряда выращивающих грибы. На мой вопрос, чего же их выращивать, учитель даже обиделся.

– А что такое Фиона? – не очень-то вежливо передразнил меня Стради.

– Незабудка!

– Э-э… Я не то имел в виду. Тван – не что, а кто. Это имя.

– У всех на этой улице одинаковое имя? – Мне хотелось дурачиться. – Вон идет Тван Третий, а за ним Тван Высокий, а вон та гномиха – Твания? Или Тванка?

– Не смешно, – отрезал помрачневший Мэтт. – Тванов было двое, дед и внук, и оба они погибли. А улица названа в честь первого – удивительного мастера, знаменитого на весь Хорверк…

Я на мгновение притихла.

– Ой… А кто такой второй Тван? И почему они погибли? А чем это первый Тван так знаменит? Ну расскажите же мне, что случилось! – начала я тормошить насупившихся гномов.

– Первый Тван родился почти две тысячи лет назад. Когда он был молод, его все любили. Потом начал украшать дома. Ну, занимался резьбой по камню…

– Стради, ты что, на уроке? – хмыкнула Втайла. – Мэтт, давай-ка ты рассказывай, иначе Фиона уснет по дороге.

…Две тысячи лет назад в семье потомственных каменщиков родился Тван – любознательный, упорный, трудолюбивый. Когда он подрос, ни у кого не было сомнений – быть ему мастером по камню. Самые красивые дома того времени украшены его резьбой.

Он был лучшим из лучших. Однажды, вскоре после первого посещения Храма Дара, Тван решил пуститься в путешествие по землям эльфов и людей – поучиться, чужое мастерство посмотреть да и свое показать. Его не хотели отпускать, заказы сыпались со всех сторон. Но он ушел. Ушел, чтобы вернуться через полвека, став мастером, которому не было равных.

Вскоре он взял в жены дочь главы клана Алтаря. Через пару десятков лет у них родился сын, Гаскен, еще через тридцать – Тронд. После посещения Храма Дара сыновья, как и Тван, отправились за границы Хорверка. А вернувшись, тоже снискали себе большую славу.

Старший стал скульптором и весьма в этом преуспел; младший любил возиться со съедобными растениями, даже вывел новый сорт мхов – и растут быстро, и вкусные, и возни с ними мало. До сих пор эти мхи зовут Трондовыми.

И тут началось. Первым был Тван: лет через пятнадцать после возвращения сыновей его нашли мертвым. Он не болел, никто его не убивал. Просто взял и умер. Дом был просторный, красивый, и сыновья переселились туда. Через несколько лет один за другим погибли и они – точно так же, как Тван, совершенно внезапно. В живых остались их жены и дети – Хравонк и Тван, названный в честь деда. Все это, конечно, настораживало; но умерли они не в один день, и все сочли, что это несчастное совпадение.

Тем временем внуки подросли. Никто не предполагал, что их жизни будут еще короче, чем у отцов. Хравонк скончался вскоре после того, как впервые сходил в Храм Дара – он как раз собирался покинуть Хорверк, поучиться У эльфов мастерству скульптора, унаследованному от Гаскена. Весь Брайген загудел, было проведено специальное расследование. Сначала думали, что виновата неизвестная наследственная болезнь, потом решили, что кто-то преследует семейство Твана… Лучшие жрецы, травники и даже некий знаменитый толкователь-провидец пытались разобраться в случившемся. Однако никто так ничего не нашел и не доказал.

Тван же, родившийся после гибели своего отца и оттого получивший прозвище Последыш (которое очень скоро превратилось в Последний), считал, что все беды его семьи – из-за походов за границу. И уж он-то точно никуда уходить не собирался.

Тван был гномом очень осторожным. Судьба семьи наложила на него неизгладимый отпечаток: говорят, он старался никогда не гасить свет и не оставаться в одиночестве. Даже спал в одной комнате с кранчеккайлом. Тем не менее и он погиб однажды ночью, едва достигнув совершеннолетия. Твана нашли рано утром не в спальне, а в одной из гостиных, он был одет, будто собирался куда-то… На его лице застыла маска крайнего изумления. Что случилось с ним, так никто и не понял, хотя догадок и предположений было множество.

После смерти Твана Последнего дом, конечно, был заброшен. Несмотря на всю красоту и удобство, ни одна живая душа селиться в нем не желала. Лет пятьсот назад Беххарт, едва ставший верховным жрецом, решил осмотреть дом. Ничего пугающего он там не нашел, однако счел за лучшее довести до сведения всего Брайгена, что он объявляет своей властью дом Твана заповедным на триста лет. Это значило, что входить в дом можно было только по специальному разрешению, полученному от жрецов. Честно говоря, Беххарт таким образом пытался окоротить мальчишек: они нередко залезали туда, доказывая друзьям свою отчаянную храбрость. Обычно гномы очень строго соблюдают все запреты, наложенные жрецами, но в этом случае эффект оказался прямо противоположным: десятки молодых гномов ринулись на поиски приключений. До сих пор подростки порой пробираются в дом, хорошо хоть, что ни с кем с той поры ничего плохого не случилось… Видимо, проклятие тяготело именно над семьей Твана.

Для меня эта история стала очередным примером того, насколько гномы – такие умные, такие смелые – подвержены предрассудкам и обычаям, установившимся давным-давно. И не важно, откуда эти обычаи берутся: из суеверий или законных установлений.

Мы уже давно стояли у таинственного дома. Не могу сказать, что я особый ценитель архитектурных сооружений, но от такой красоты дух захватило и у меня. Вдоль фасада тянулась невысокая колоннада, причем когда-то с верха каждой колонны по нескольким желобкам стекали ручейки Они собирались в два маленьких каменных бассейна – справа и слева от входа. И «русла» ручейков, и вода в бассейнах, судя по крепежам для факелов, раньше подсвечивались. Дно и колонны были выложены полудрагоценными камнями, так что могу себе представить, как это было красиво… Почти все здания в Брайгене по сравнению с этим домом выглядят гораздо менее… менее изящно, что ли.

– Неужели сразу после смерти Твана никто не пытался выяснить хоть что-нибудь? Семейные архивы просмотреть, дом обыскать, хоть что-то!

Мне вдруг стало очень обидно, что в таком потрясающе красивом доме никто не живет. И одна из колонн у входа вот-вот рухнет, и каменное узорочье под карнизом едва можно разглядеть – половина осыпалась… А будь в доме рачительный хозяин, такого не случилось бы!

– Многие пытались, да, видно, не нашего ума это дело. Пусть уж лучше никто туда не лезет, – заявила кранчеккайл.

Я долго просила Щитов заглянуть в дом вместе со мной. Мне очень хотелось прикоснуться к многовековой тайне, окутывающей эту красоту. А вдруг я найду ключ к разгадке – наверняка раньше там бывали одни только гномы, а я все-таки человек… Вдруг мне удастся?

Щиты только посмеялись надо мной – по их мнению, гномы живут одинаково всегда и везде. Но я так упрашивала хоть одним глазком взглянуть, что же там, внутри, что Мэтт и Стради смилостивились над ищущей приключений королевой. Под надежной охраной из насупившихся Щитов я вошла внутрь. Втайла осталась на улице – ей было неуютно даже рядом с домом, да еще Мэтт страху напустил, рассказывая эту странную историю. Точнее, он слишком уж спокойно ее рассказывал – от этого становилось еще страшнее.

Честно говоря, не понимаю, чего боялась кранчеккайл: ничего страшного в доме не было. А после того как Стради прихватил с собой маленький уличный светильник, все тени окончательно попрятались по углам.

Первой нас встретила небольшая комнатка: вешалка для одежды, сундучок… Но только я потянулась к его крышке, как Стради укоризненно покачал головой, а Мэтт шепотом попросил «вести себя как подобает и держаться за кем-нибудь из Щитов». Я фыркнула: если б они сами не были в душе сорванцами, порой ведущими себя отнюдь не как подобает, никогда бы мы сюда не забрались.

В конце прихожей виднелась широкая лестница, ведущая на второй этаж. Но мы решили не забираться так далеко, а свернули в первую дверь налево и оказались в довольно просторной комнате: даже со светильником ни стен, ни потолка я разглядеть не смогла. Кругом лежала пыль – сразу видно, что здесь сто лет никого не было.

Мы двинулись вдоль правой стены. Еще один сундук. Стол.

– А эта штуковина раньше целой была! – Мэтт показал на довольно большую морскую раковину, висящую на стене подле стола.

Я несказанно удивилась:

– Откуда ты знаешь? Или… ты был тут раньше? И молчал?!

В ответ Мэтт что-то сердито пробурчал себе под нос.

– И ты? – с вызовом обернулась я к Стради, но тот лишь виновато засопел.

Вот как! Выходит, они здесь бывали. Что ж мне-то ничего не сказали?! Еще и не пускали внутрь…

На глаза чуть слезы не навернулись. Да, я королева, меня надо охранять-оберегать, в обиду не давать… Но зачем же принимать меня за маленькую глупую девочку? «Не подходи к печке, обожжешься. Не ходи по мосту, свалишься в реку».

Чтобы скрыть обиду, повернулась к Щитам спиной и пошла вдоль другой стены. Стради со светильником молчаливо сопел сзади.

Еще одна раковина – не расколотая! И зачем Тванам столько? Или это уже не они их тут поразвешивали? Ведь говорят, гномы не очень любят воду, а море так просто их пугает.

В отличие от меня: я просто обожаю качаться на соленых морских волнах! Матушка все детство запрещала мне купаться, но когда мы гостили в Катэне, я или кормилицу уговаривала сходить со мной на берег, или просто сбегала – и будь что будет! А когда осенью возвращались помой, я всегда привозила с собой самую большую морскую раковину, какую только могла найти, – чтобы и зимой слушать, как поет море.

Интересно, а в этой раковине море шумит? Я попыталась снять ее со стены, но мне это не удалось.

– Да приклеена она чем-то, – буркнул исправно светивший мне Стради.

– Ты откуда?.. Ах да, вы все уже тут побывали. Кроме меня. Тогда скажи, кто раковины повесил? И зачем? И кто расколол?

Щиты переглянулись и пожали плечами.

– Точно не мы, – попытался пошутить Мэтт.

– Ну ладно, – вздохнула я. – Хоть море послушаю… – Я приникла ухом к холодной створке.

Однако то, что я услышала, совсем не напоминало море. Голоса. Разговор на гномьем.

Показалось, – донеслось из раковины.

У меня появилось ощущение, что говорит кто-то очень знакомый. Может, чей-то усопший родственник?

Поначалу я действительно решила, что это прежние обитатели дома. Получалось все, как задумывалось: стоило сюда прийти – и я уже у разгадки тайны. А вот Щитам я решила ничего не говорить: во-первых, и они от меня скрыли, что дом Твана им хорошо знаком; а во-вторых, если я скажу, что слышу призраков, моему маленькому приключению тут же придет конец.

Давай тише, не ровен час, и впрямь кто зайдет. – Второй обладал густым ровным басом, это было слышно, даже несмотря на то, что он старался понизить голос. – Так что ты предлагаешь?

Надо узнать наверняка, что там произошло.

Да кому нужна эта смерть? – пробасил неизвестный. – Ты думаешь, кто-нибудь вот так, запросто, пойдет на убийство? Это тебе не Ольтания!

Ну, например, новоиспеченной королеве? – перебила его какая-то гномиха.

Вряд ли, какой ей от этого прок? Да и с магией она незнакома, – задумчиво пророкотал бас.

Почему это ты так решил? Она же человек – значит вполне может быть колдуньей! – В голосе гномихи чувствовалось неприкрытое отвращение.

В разговор снова вмешался первый:

Ерунда. Я уже проверял – ничего подобного. К тому же у нас еще не все готово. В любом случае мы встретимся здесь же через пять… нет, шесть дней. Выждите пару часов после третьего колокола и приходите… Эх, кабы знать, что успел увидеть Гант…

А если…

Бас, верно, хотел что-то добавить, но тут Стради окликнул меня:

– Эй, Фиона, ты что, уснула? Пойдем, а? – Ему явно было не по себе.

– Стра-ади, – капризным шепотом протянула я. – Куда мы так торопимся? Мне так хочется еще послушать!

Я вновь прильнула к раковине, но на этот раз мне действительно почудился отдаленный гул моря – и все.

– Пойдем-пойдем. – Стради потянул меня за руку. – Светильник догорает. А в темноте… мало ли чего.

Я не настаивала: никак не могла опомниться после услышанного. И решила для себя, что надо запомнить разговор слово в слово и записать, когда вернемся. В свое время учитель риторики объяснял мне, как запоминать разговоры: надо просто «поиграть в театр». Сосредоточиться на персонажах, представить себе каждого в подробностях, войти в роль…

– Что-то разонравился мне этот дом, – признался Стради, когда мы вышли на улицу.

– Ага, а лет пятьдесят назад тебя оттуда было не выманить! – съехидничал Мэтт и тут же посерьезнел: – Тебе было неуютно? Показалось, что там стало опасно?

– Знаешь, какое-то странное чувство… не то чтобы я заметил что-то угрожающее, но…

– Понятно. Меня, честно говоря, тоже туда больше не тянет.

– Почему? Что-то случилось? – По голосу Втайлы я поняла, что ей немного обидно, что она отказалась от приключения. А еще немного страшно и немного любопытно.

Щиты принялись рассказывать, а я покамест настроилась хорошенько все обдумать. Итак, совещались трое неизвестных. Голос первого мне был как будто знаком… Но только как будто. Обсуждали недавние события. И гномиха предположила, что убийцей короля могла стать…

Я. Бред какой-то.

– Фиона, ты чего такая бледная?

Я махнула рукой и изобразила слабую улыбку:

– Так, голова разболелась.

– В Сад не идем?

– Идем, почему же! – Я так скучаю по свежему воздуху, что пошла бы туда, даже если бы у меня на самом деле болела голова.

Любопытно, что же у них не готово? Может, они выясняют, не покушение ли на Вьорка это было?

Похоже на то.

Но ведь бас сказал, что на убийство в Хорверке никто не пойдет! Тем более на убийство короля… Или наоборот?!.. Ужасная догадка!

Рассказать Щитам? Но о чем? Что я подслушала неизвестно чей разговор, в котором шла речь о том, что Трубу, возможно, хотели убить…

Но Щиты и так знают об этом!

Нет, так дело не пойдет. Мало того, что я маленькая глупая девочка, так меня и вовсе умалишенной сочтут.

– Слушай, Мэтт, а ведь ты когда-нибудь станешь главой клана? – бесцеремонно вмешалась я в болтовню Щитов.

– Ты это к чему? – подозрительно покосился на меня Щит.

– Ну, я просто вспомнила про Крадира… По-моему, он так любит свои камни, что если бы даже родился первым – перед Терлестом, – то отказался бы от трона! – выпалила я.

– Его и воспитывали бы по-другому, к другому готовили, – начала Втайла. – Кроме того…

– Нет, подожди. Мне просто интересно. Вот ответьте мне: мог бы Крадир отказаться от трона, случись что – не приведи Крондорн! – с Терлестом?

– То есть как это? – Вся троица озадаченно уставилась на меня.

– Ну, допустим, уступить кому-нибудь престол.

– Нет, – с сомнением в голосе произнесла Втайла. – Он же сын короля как-никак…

– Ну хорошо, с Крадиром все ясно. Но неужели никогда так не бывало, чтобы король или наследник отказывался от трона? Ну, больной он очень, немощный или, к примеру, мечтает грибы выращивать – помешался на них…

– Таких лечат, если помешался, – прыснул в кулак Стради.

– Говорят, Прад отказался от трона, когда стал совсем дряхлый – он полторы тысячи лет прожил, – после некоторого раздумья признал Мэтт.

– И кому он передал Хорверк?

– Как кому – старшему сыну, кому еще? Да и тому уже под тысячу было.

– Кстати, тот всю жизнь готовился стать королем, а всего-то лет тридцать и поправил, – добавила Втайла. – Вот оно как бывает. И наследников у него не было – потом на трон сел его младший брат.

– Да? Всю жизнь ждал?!

– А чего ты удивляешься?

– Ну, у нас… Я хочу сказать, у людей сын не стал бы ждать смерти отца. Захватил бы власть. Отца – в темницу. Или в монастырь, или убил бы… Вышел бы к народу весь в слезах и сказал: «Папа скончался от удара. Я страшно скорблю». Его бы потом еще уговаривали, чтобы он королем стал.

Такая история действительно приключилась как-то в Дебокассии, я ее помнила по рассказам учителя.

– Дикие нравы! – пробормотал Мэтт. – Нет, у нас такого не бывает…

– А все-таки? Если вдруг король умер, кто-нибудь помимо сына может претендовать на трон?

– Фиона, что тебе в голову лезет! – возмутилась Втайла.

Тем временем мы дошли до Сада.

Я решила, что буду рассуждать трезво и холодно, как в королевском суде. Значит, так: никому, кроме Терлеста, смерть Вьорка не выгодна. Если только Крадиру, которому надо будет еще и брата на Бесплодные Равнины отправить. Ну нет, это уже чересчур.

А Терлест? Неужто он на такое способен?!

На обратном пути я решила рассказать гномам, как однажды провела целый день в Саду с Терлестом и Крадиром.

– Крадир такой… С ним интересно. Он внимательный, не то что этот надутый Терлест. – Я, пожалуй, немножко преувеличила недостатки наследника. – Мне кажется, он никого, кроме себя, не видит и не слышит. Себялюб.

– Ты не права, – мягко возразил Мэтт. – Я знаю, что Терлест тебе кажется не слишком-то приятным. И что тебя не жалует, но…

– Знаешь, он очень нежно любит отца, – заявила Втайла. – И не имеет ничего против тебя – девочки по имени Фиона. Но с трудом переваривает, что ты стала его мачехой. Просто ревнует.

– Что?.. – недоуменно пробормотала я. – Ты имеешь в виду…

– Фиона, ты что, не знала? – изумился Стради. – Еще когда была жива Кренна, предыдущая королева, он всем своим видом показывал: «Моя семья – это мой отец и я. Ну и Крадир. Мать моя давно умерла, и никаких других, тем более человеческих, женщин в нашей семье быть не может». Все говорят, что человеческой жене Терлеста ох как тяжело придется.

Что же это получается?

Смерть Вьорка выгодна только Терлесту. Терлест души в отце не чает. Прихожу я к мужу и тонко так намекаю, что его собственный сын желает ему смерти. А он пальцем у виска крутит. Или как там у гномов принято…

Теперь я поняла, почему не стали немедленно выяснять, кто подсунул гвизарму. Потому что версия об убийстве приходила в голову только Щитам. И те, поразмыслив, решили, что в здравом уме на это никто не пойдет. Не было таких случаев в Хорверке. Ни-ког-да.

А вдруг теперь – тот самый первый случай?..

Но зачем убивать короля? Для чего? Должен же в этом быть какой-то смысл. Но смысла губить Вьорка по крайней мере мои Щиты не видят совершенно. И гномы в доме Твана, пожалуй, тоже.

«Кто же они?» – вновь и вновь спрашивала я себя. Может, этим гномам муж поручил во всем разобраться? Но почему же тогда здесь нет его Щитов, Крадира, Сориделя, меня, наконец?!

Может, это члены какого-нибудь тайного общества любителей непознанного? Увидели, что Труба не назначил никакого расследования, и решили разобраться во всем самостоятельно. Вот теперь и подозревают всех и вся. Начиная с самых невиновных…

Тайное общество, тайное общество… Меня смущало слово «тайное». Не понимаю, от кого им скрываться? И зачем? Король никому не запрещал строить предположения, отчего он чуть было не отправился на встречу с Крондорном. Подслушивать и подглядывать у гномов не принято – так и собирались бы спокойно у себя дома. Или они у себя дома и сидят – просто какой-нибудь из Тванов был настолько любопытным, что повесил эту раковину и подслушивал, что у соседей творится?!

Тут меня осенило: если они подозревают даже меня, то, конечно, им нужно скрываться! И держать все в тайне даже от самых близких. Хотя бы потому, что они этих самых близких в первую очередь и подозревают. И, наверно, правильно делают: я вот тоже начала свои размышления с того, что это убийство могло быть нужно сыновьям мужа.

Ничего не понятно, – ясно лишь, что мне с ними по пути. Мужу сейчас не до того, Щиты не знают, что и думать, – значит, я сама узнаю, кто желал смерти Вьорку. Только стоит ли мне общаться с этими гномами, раз у них все так тайно? Думаю, что нет. Но прийти в дом Твана и послушать – приду. Надо во всем разобраться самой!

Вечером я снова была у мужа.

– Вьорк!

– Тс-с…

Король сидел на краешке кровати. Единственная зажженная свеча в высоком бронзовом подсвечнике давала неяркое голубоватое пламя. Над туалетным столиком – прямо в воздухе – висела небольшая бусина. Или горошина?

– Иди сюда скорее, – вполголоса позвал меня муж. – Только не спугни!

Я подошла, стараясь ступать как можно тише, и присела на низенькую скамеечку.

– Вот, сюрприз тебе приготовил. – Вьорк на ощупь нашел мое плечо. Его ладонь, занесенная над горошиной, чуть дрогнула.

– Вьорк, смотри же под ноги! – Рядом со мной внезапно раздался голос молодой гномихи, мягкий и мелодичный.

Ашшарат всеблагая! Я оказалась в Саду!

Растерянно оглядевшись, я обнаружила, что Сад какой-то не такой. Вроде и наш, знакомый, и в то же время…

По дорожке неторопливо прогуливалась королева – именно королева, я это сразу поняла. Молодая и красивая, в ярко-желтой шали, концы которой с изящной небрежностью были перекинуты за спину. Совсем маленький гномик в симпатичном кафтанчике цвета увядших листьев и зеленых башмачках явно только недавно научился ходить. Но при этом держался с большим достоинством, и я поймала себя на мысли, что еще неизвестно, кто кого ведет – королева сына или же он свою маму.

Вьорк чуть сжал свою руку на моем плече. Как я сразу не догадалась! Волшебная горошина! Я по-прежнему сижу у Вьорка в спальне, а вижу и слышу…

Так вот оно что! Я попала в детство Вьорка!

– Хочешь пойти к няне на руки?

Из-за куста шиповника, поддерживая рукой длинную юбку, к гномику кинулась пожилая няня.

– Вьорк, не шали!

В ту же секунду гномик бросился навстречу няне, споткнулся и со всего маху врезался в куст. Обе женщины кинулись к ребенку.

И тут гномик заорал. Ого! Прозвище Трубе наверняка дали еще в далеком детстве.

Не доверяя няне, мать подхватила малыша на руки, и тот мгновенно успокоился.

– Сколько раз я тебе говорил, не таскай Вьорка на руках! Он уже тяжелый! А главное, взрослый!

Если бы я не знала, что Вьорк – тот самый маленький гномик, то решила бы, что именно он сейчас появился в Саду. Отец Вьорка подошел к матери, и мне показалось что он собирается… ну, скажем, хлопнуть ее пониже спины. Та шутливо увернулась, несмотря на немалый вес сынишки.

– Дай его мне. Вьорк, иди к папе. – Няня что-то неодобрительно проворчала. – Тетушка Ситта, мы сами с ним погуляем.

Вдруг все переменилось: я повисла где-то под потолком Чертога. Внизу творилось что-то невообразимое: песни, пляски, речи… Счастливые король и королева. Вьорк, подросший и, видно, впервые допущенный на настоящий «взрослый» пир. Здравицы… гулянье… Фейерверк прямо в зале…

От следующей картины у меня захватило дух: я вдруг оказалась высоко-высоко в горах. Внизу проплывали клочья облаков (или это был туман?). А еще ниже, в залитой солнцем долине, строились в боевые порядки гномы в доспехах и шлемах, с мечами в руках. Начищенные наконечники копий блестели, там и сям виднелись боевые штандарты. Отразившись от чьего-то щита, солнечный луч резанул мне по глазам.

– Вьорк! А что это за битва?

Мой вопрос повис в воздухе. Муж настолько погрузился в воспоминания, что даже не услышал меня. А я не стала настаивать.

Было еще много-много картин – рождение Терлеста, еще совсем молодой Вьорк учит маленького Крадира читать, они втроем отплясывают на каком-то празднике… Мне кажется, я уснула, не досмотрев чудесные картинки до конца.

Глава V

– О Крондорн, о Крондорн, о Крондорн, ты самый великий и могучий бог!

Храм Прозрения постепенно пустел.

О человечьих храмах Фиона рассказывала совсем уж смешные вещи. Якобы люди очень часто собираются там на совместную молитву, но каждый просит бога о своем. Представляю себе: соберется человек сто, и все наперебой меня о чем-то просят. Одновременно. Не знаю, как их боги такое терпят, а я бы за это убил.

У нас гномы приходят к Крондорну сообща только для того, чтобы дважды не повторять одно и то же. Если бы за спасение Вьорка каждый благодарил, когда у него найдется для этого время, думаю, Крондорн зарекся бы нас спасать.

Как Щиту королевы мне стоило бы поблагодарить Крондорна и за то, что она не осталась вдовой. Фиона так и не поняла, почему на пороге смерти Вьорк решил вдруг столкнуть лбами своих сыновей. А ведь все просто: стань Терлест королем, одному богу известно, как он поступил бы с Фионой. Мог бы ведь на Нельда и не посмотреть…

Однако до коронации должна пройти хотя бы неделя траура. Эта неделя и Око Роракса в руках Крадира были залогом того, что королева благополучно покинет Хор-верк.

Теперь же Терлест и Крадир были друг с другом любезны лишь на людях, а в остальное время наследник предпочитал брата не замечать.

Забавно, что я подумал: «на людях». Обычно мы говорим по-другому: «ани-ларт», «перед лицом рода».

Путь к покоям Фионы лежал направо. Но я свернул к лестнице наверх.

Еще батюшка Вьорка, будучи главой клана Чертога, заставил колдунов как следует поработать, облегчая нам жизнь. Никто не принуждал меня карабкаться по лестнице – такой узкой, как будто ее прокладывали енн'ар. Стоило в нужном месте коснуться стены…

Но я потащился пешком. Было что-то волшебное в том, как ступенька сменяется ступенькой, медленно приближая меня к солнцу, небу, хрустальному горному воз-духу, которым почти невозможно дышать.

Ко всему, без чего гномы превосходно обходились и будут обходиться еще много столетий.

Винтовая лестница выбросила меня на узкий, огороженный каменной балюстрадой балкон. Мы иногда приходим в такие места побыть в одиночестве и подумать над тем, что Хорверк – еще не весь мир.

Интересно, что сказали бы про это люди, считающие гномов исключительно приземленными – во всех смыслах этого слова – созданиями?

В последнее время я часто смотрел на Хорверк глазами людей. Вернее, глазами одного человека.

Сцена у постели Вьорка оставила у меня примерно такое же ощущение, какое бывает, когда касаешься трухлявого гриба. Ощущение разочарования. Обмана.

Фиона-спасительница! Я невольно хмыкнул.

Вьорку зачем-то понадобилось приписать свое спасение именно ей. И Крадир, а главное, Беххарт его в этом поддержали. Подозреваю, вопреки желаниям Терлеста (впрочем, надеюсь, ближайшие пару сотен лет его желания мало кого будут волновать, кроме гномов его клана).

Но Фиона – что заставило ее согласиться на ложь?! Почему было честно не сказать, кому пришла в голову идея избавить короля от гвизармы? Гномы, конечно, тщеславны, но это не мешает нам радоваться успехам других.

Вчера я спросил об этом Даларха, но брат был обескуражен не меньше меня. Клялся, что в комнате с Вьорком не осталось никого – иначе Щитам и в голову не пришло бы покинуть короля в такой момент.

Горы равнодушно смотрели на маленькое черное пятнышко на одном из белоснежных склонов, любуясь собой и позволяя ему ими любоваться. А я, щуря слезящиеся от невыносимо яркого снега глаза, старался на них не смотреть.

И заметил далеко в небе… Или я – старая грелка моего прадедушки, или это эльф на крылатом льве! Над территорией Ольтании!

Надо будет сказать Веденекосу. До Тильяса слишком далеко – оттуда эльфа наверняка не увидят. А пограничной стражи на пути в Хорверк люди не держат.

Люди…

Да, за то, что он сохранил Фионе мужа, я Крондорна так и не поблагодарил. Но я не очень умею и уж точно очень не люблю быть неискренним. К тому же отец уверяет, что у меня на лице написано все, что я хочу скрыть, и еще чуть-чуть.

Вьорк остался жив. Умерла Фиона.

Нет, что я говорю, она, конечно, жива-здорова, носится по Хорверку, принимает поздравления… Но та, которую я впервые увидел у самых Врат Хорверка, умерла.

Не изменилась, это было бы неудивительно: осознание того, что смерть здесь, совсем рядом, стоит лишь коснуться ее рукой, не проходит бесследно. Но стала другой: взрослее, серьезнее, задумчивее. И вряд ли мы еще будем играть с ней в Саду.

Или я просто не привык, чтобы девочка так быстро, сразу, мгновенно превращалась в девушку?

Лев улетел, глаза с непривычки слизились. Чаще всего я выбираюсь на поверхность по ночам, когда луна превращает горные кряжи в бесконечную заснеженную дорогу, ниспадающую в море далеко на юге.

Обратный путь показался мне не короче, как это обычно бывает, а намного длиннее. Ноги не шли. И я осознал, что совсем не тороплюсь увидеть ту, которая присвоила себе право называться Фионой.

Моей королевой.

Зайдя в ее покои, я кивнул Стради, под тяжестью которого уже который час кряхтела стоящая у входа кушетка: мы решили, что, пока все не утрясется, один из Щитов не станет снимать боевого облачения.

– Королева у себя?

– В детской. Болтает о чем-то с Гвальдом.

Стради продолжил чистить кинжалом ногти – вчера Фиона, набравшись смелости, все же сказала ему, что землекоп от придворного отличается не только мечом на перевязи. Откровенно говоря, здесь я был не на ее стороне: привычка валяться по часу в горячей ванне, листая какой-нибудь привезенный с ее родины роман, – не то, что Стради стоило бы позаимствовать. К тому же представить себе его с романом в руках не легче, чем Вьорка – подметающим Чертог.

Дверь детской была приоткрыта. Вообще-то это, конечно, кабинет, но мы уж так, между собой…

– Люблю – не люблю, какая разница!

Фиона почти выкрикнула эти слова. Я остановился.

Из того, что Фиона рассказывала о нравах королевского двора, я с трудом уразумел, что люди находят какое-то совершенно извращенное удовольствие в том, чтобы стараться проводить ночи не с теми, с кем их сочетали законным браком. Однако постичь смысл этого я до конца так и не смог. Если я хочу съесть горсть зеноргов, то я и ем зенорги, а не подношу их ко рту, а другой рукой суетливо закидываю в себя краюху хлеба.

С королями еще более или менее ясно. Но именно короли этим не злоупотребляли: опасались бастардов.

– Стоило ли тогда идти на поводу у желаний короля? – Голос Гвальда был холоден.

Я замер.

Дурацкая ситуация. Удалиться на цыпочках на глазах у изумленного Стради было бы, скорее всего, самым верным, но отнюдь не самым удачным решением.

Войти и помешать их разговору? Особенно при том, что Гвальд – мой друг?

– Ну пойми же, я не могла поступить иначе! – Фиона чуть не плакала.

Мне стало не по себе.

Конечно, я не предполагал, что Фиона вышла замуж по любви. Однако все же надеялся, что со временем любовь придет: проросшая из симпатии и уважения, лишенная очарования страсти, но прочная и глубокая.

– Как ты не понимаешь: подчиняясь королю, ты предаешь себя!

Я никогда не слышал, чтобы Гвальд говорил с Фионой таким тоном.

Внутри появился жесткий холодный комок. В висках мерзко застучало – я даже оперся рукой о стену.

– Он послал за мной, едва пришел в себя. Как же я могла ему отказать!

А ведь действительно: она провела с ним две ночи…

Хватит! Я почувствовал, что если сейчас не сделаю хоть что-нибудь…

Я попробовал широко улыбнуться. Кажется, получилось.

Придав лицу самое беспечное выражение, на которое был способен, я громко постучал.

– Входи.

Кажется, Фиона произнесла это с изрядным облегчением.

Распахнув дверь, я поклонился королеве, кивнул Гвальду и протопал к своему любимому креслу подле кадки с разлапистой пальмой. Вернее, с тем, что Фиона так называла: на месте увенчанного листьями волосатого шоколадного ствола в кадке красовалось сборище лопухов, одержимых манией величия.

Гвальд собрался было уйти, но королева его удержала:

– Ну уж нет, давай договорим до конца! Мэтти, мы о чудесном спасении Вьорка.

Все встало на свои места. Комок скатился вниз, к желудку, и растаял без следа.

– Пора бы. – Я напустил на себя равнодушный вид. – И что же там было на самом деле?

Пока Фиона рассказывала, я купался в теплом и обволакивающем чувстве облегчения. Обидно, конечно, что первым делом королева решила всем этим поделиться именно с Гвальдом. Но, с другой стороны, разве он не такой же Щит, как и я?

Честно признаюсь, что эта другая сторона мне решительно не нравилась.

– За Сориделя не волнуйся, – мягко проговорил я, когда Фиона умолкла. – Может, даже и лучше, что Крадир его не упомянул. Почести ему не нужны, а вот что началось бы, узнай кланы, что судьба королевства находилась в руках у колдуна, я примерно себе представляю.

Фиона скорчила весьма скептическую гримаску.

– А где сейчас гвизарма? – Гвальд опередил меня всего на пару секунд.

– Не знаю, – растерянно ответила королева. – Наверно, Соридель куда-нибудь пристроил. А это важно?

– Если она одна такая, то не важно. – В голове металась и все не могла толком оформиться какая-то мысль. – Главное, чтобы до нее никто не добрался.

– Но мы же теперь будем знать, что ни до чего откуда нельзя дотрагиваться? – робко спросила Фиона.

– Будем, – успокоил я ее. – Мы-то будем.

– Думаешь, ни Труба, ни Крадир не позаботились как следует перекрыть вход в это место? – нахмурился Гвальд.

– Надеюсь, что позаботились. – Я словно добрался до кровати после целого дня изнурительной битвы – и вот уже пора вставать. – Но я бы на всякий случай задал им этот вопрос.

– Мэтти… – Фиона медленно перебирала лежащее на столике ожерелье из крупных тусклых бусин цвета морской волны. – Но так ведь можно убить каждого… Если только Соридель… и то с трудом…

– Пожалуй. – Мне не хотелось ее обнадеживать: лишняя осторожность сейчас не помешает. – Ни Беххарт, ни Лиз с этим не справились.

– И что же теперь? – Бусины грустно зазвенели. – Проверять каждый подарок? Если там есть оружие, кто сказал, что там нет… я не знаю чего: ложек, стульев, дверных ручек…

– Стоп! – поднял руку Гвальд. – Давай начнем с того, что никто никого не собирается убивать. И не собирался. Гвизарма попала к Трубе совершенно случай…

Гвальд осекся и замолчал.

Он не был бы Щитом, если бы неусомнился в своих собственных словах.

Я некстати подумал: а ведь он, наверно, должен нравиться женщинам. Серьезные светло-серые глаза, длинные, чуть вьющиеся волосы оставляют уши открытыми и мягко спускаются на плечи… Борода придает ему солидность и надежность, которых так порой не хватает в нашем с ним возрасте…

Впрочем, Гвальд старше меня на целых тридцать два года.

– Мальчики, – смешно пискнула Фиона. Она никогда нас так не называла, но сейчас ее слова не вызвали у меня веселья. – Это что же теперь будет?

– А что было, когда в сто двенадцатом коридоре нашли Когтистый Сундук? – попытался я ее успокоить. – Или когда половина клана Кипящего Озера лежала в бреду, подхватив лебяжью лихорадку, а другая половина не знала – то ли бежать куда глаза глядят, то ли ухаживать за больными? Или когда Драг Шило в безумии перебил всех своих Щитов, а потом, на сладкое, покончил с собой? Моя королева, даже мы кажемся тебе древними, но ведь Хорверк куда старше, чем все ныне в нем живущие, вместе взятые…

– Ну это ты махнул! – впечатленно пробормотал Гвальд.

– Ладно, не все, эко дело, – согласился я. – Словом, даже если бы гвизарма заквакала, а потом еще и исполнила на столе танец отчаявшихся вепрей, я бы и то не стал смотреть на жизнь столь трагично!

– А есть такой? – Фиона уже улыбалась.

– Конечно, – важно проговорил я. – Как же много ты еще не знаешь! Раз в год главы кланов собираются в Саду, обнажают свои тела, оставляя лишь украшения, берутся за руки и под плавные звуки скрипок…

Оглушительный хохот Гвальда испортил все дело. Наверно, вообразил, как Терлест от души отплясывает в компании со всеми остальными.

– Ну тебя, – повеселела Фиона – Но вы все-таки проследите, чтобы эта гвизарма хранилась в надежном месте. И поговорите с Вьорком, чтобы он усилил охрану новых туннелей.

– Будет сделано, моя королева, – поклонился Гвальд.

Из прихожей послышался удивленный голос Стради. Через минуту Щит заглянул к нам в комнату:

– Фиона, посланец от короля.

– Опять?! – не удержалась королева, явно представив себе, что Вьорк надумал устроить еще одну публичную церемонию.

– Он просит прийти – одного из твоих Щитов. Гант мертв.

Королева коротко вскрикнула и зажала ладошкой рот.

– Убит? – деловито поинтересовался Гвальд.

– Не знаю. – Стради вновь был в своем немногословном амплуа. – Я попросил гонца разбудить Тиро.

– Пойдешь ты, Мэтти. – Фиона уже взяла себя в руки. – Заодно попроси Крадира, если он там будет, присмотреть за гвизармой. Только так, чтобы муж не слышал: не стоит его волновать.

А неплохо все же, что королева отправила к Трубе именно меня! Поболтать – оно, конечно, и с Гвальдом можно, а как дело делать…

Недавнее расслабленное настроение улетучилось без следа: Вот уж не думал, что Щитам выпадет так часто встречаться со смертью. И что нам придется стать не только советниками и почетным эскортом королевы, но и ее защитниками.

Теперь, когда Ганта не стало, я бы уже не рискнул с чистой совестью сказать, что гвизарма попала в руки короля случайно.

Ланкс встретил меня у дверей и проводил в оружейную. Трубе мало приходилось воевать, однако оружейную он содержал в порядке, то и дело пополняя ее лучшим из того, что выходило из наших мастерских.

Крадир и Беххарт уже были здесь. Беххарт задумчиво теребил пояс, вглядываясь в лица короля и его сына, Крадир же, напротив, был энергичен и собран, хотя и сумрачен. Перед ним на ковре лежало тело Ганта, на заднем плане маячили Айрант и Цорр.

Вполголоса всех поприветствовав, я приблизился к телу. Неярко горящие светильники заставляли Ганта казаться старше, нежели он был. Лицо главы Гильдии первопроходцев искажал страх. Жуткий предсмертный страх.

Хорверк не так мал, как порой кажется людям. Не скажу, что знаю его вдоль и поперек, но я все же и не Лур Три Кармана, надумавший выбраться из дома лишь через триста восемьдесят два года после посещения Храма Дара. Однако представить себе, чего (или кого) у нас можно так испугаться, я не мог.

– Магия, – услышал я шепот Крадира.

Не исключено. Хотя, на мой взгляд, мы и так списываем на колдовство больше, нежели следует. Все странное, таинственное, удивительное. Достаточно сказать «магия», и других вопросов уже не возникает.

К моему удивлению, Беххарт покачал головой:

– Это не магия. Одно из человеческих божеств. Ты доигрался, Труба.

Это был их старый спор. Любопытно, что более всех противился приглашению в Хорверк чародеев и особенно жрецов именно Беххарт. И отнюдь не из вечной гномьей косности и консерватизма, как думали некоторые. «Допускать под горы силы, которые не можешь контролировать, все равно что распахнуть клетку с тигланом», – из раза в раз повторял он. Обычно Труба только хмыкал и говаривал: «Не дело внуку идти против деда. А тиглан там или бий-но, это мы еще посмотрим». Однако на этот раз король вздрогнул:

– Ты так думаешь или ты в этом уверен?

Мне показалось, что Трубу недавно подняли с постели: нерасчесанная борода была небрежно заткнута за пояс, а пуховые тапочки на ногах странно смотрелись с наброшенным на рубаху камзолом.

– Уверен? – хмыкнул Беххарт. – Уверен-то я, друг мой, лишь в одном. В том, что никто из нас не расскажет тебе, как умер Гант.

– Где его нашли? – тихонько спросил я у Крадира.

– Неподалеку от покоев Трубы, в коридоре. Должно быть, шел к королю.

– Мэтт, – устало проговорил Вьорк, – я не хотел лишний раз беспокоить Фиону, но нам будет важно все, что она сможет рассказать про тот день. Все. Как и любой, кто имел возможность перекинуться с Гантом хотя бы парой слов.

– Я попрошу, чтобы переговорили как можно с большим количеством народа, отец, – пообещал Крадир.

– Хорошо. Завтра днём я встречусь с Хийнмом, он еще не уехал. – Взгляд Вьорка задержался на королевской секире, дремавшей подле его доспехов. – И я не уверен, стоит ли нам по-прежнему делать вид, что ничего не случилось. Беххарт, у меня есть предчувствие, что Крондорн нас не защитит.

– Я буду молиться, мой король, – почтительно ответил старый жрец.

– Попроси его не оставить своих детей в беде. – Вьорк опустился в кресло, и Ланкс сразу же встал за его спинкой.

Я грустно усмехнулся: теперь Щиты короля начнут подозревать каждого.

– Айрант, – и для короля маневр Ланкса не остался незамеченным, – навести Терлеста. Прямо сейчас. И посоветуй ему почаще бывать в компании проверенных друзей.

Щит с поклоном удалился.

– Мальчик мой, – Вьорк подозвал к себе Крадира, – я знаю, что ты мне сейчас скажешь. Но посмотри на это по-другому: нас всего трое. И никто не станет вызывать нас на честный бой. Согласен?

Крадир молча кивнул.

– Тогда все. – Труба тяжело поднялся на ноги. – Беххарт, Мэтт… Друзья мои, простите, что не дам вам как следует выспаться, но мне хотелось бы увидеть вас здесь же завтра утром. Оставьте окна открытыми, чтобы услышать первый колокол.

Идти к Фионе было уже поздно, и я отправился домой.

Спальня укоризненно встретила меня широкой пустой кроватью. Но лучше пустота, чем бесконечные упреки Чинтах. Так я ей и сказал.

Сон не шел. Что-то я делаю неправильно.

Мне не так много лет, я – Щит королевы, внук главы клана. Фиона с улыбкой называет меня принцем. Но я не принц, конечно: принц – это когда цветы под копыта коня, дворцовая стража берет на караул, а такие принцессы, как Фиона, бросаются на шею, стоит появиться на пороге.

В Хорверке, я уверен, мне не завидуют. Один рождается в семье чеканщика, другой – главы клана. И гномы достаточно мудры, чтобы не судить, кому повезло, а кому – нет.

Прадед сказал бы, что у меня еще все впереди. Отец – что не умею довольствоваться тем, что есть. А что сказал бы я сам?

Не в Чинтах дело. Хотя тоже ведь не случайно: мне проще расстаться, нежели попытаться ужиться. Люди сказали бы, что я жду свою принцессу.

Свою принцессу…

Мне приснилась сидящая в клетке Чинтах. Сидя на пятках, она покачивалась, как змея, и временами угрожающе рычала. А у входа в клетку оживленно спорили Вьорк и Беххарт. Спорили о том, стоит ли ее выпускать.

Чинтах возмущенно ударила хвостом о прутья клетки, и те зазвенели, загудели…

Гаснущий звук колокола.

Наскоро умывшись, я забежал к Фионе, попросил Гвальда передать ей, когда она проснется, слова короля, а сам поспешил к Вьорку.

Мне показалось, что Айрант так и не ложился, да и Беххарт сегодня выглядел еще хуже, чем вчера. До Погружения дело пока не дошло, но ночь он провел в молитвах, это точно.

– Больше никого ждать не будем, – рубанул рукой Вьорк.

Пинком отодвинув кресло, он принялся расхаживать по оружейной, временами поглядывая на то место, где ночью лежало тело Ганта.

Точно услышав его слова, в дверь робко просунулась голова Харрта.

– Я не опоздал?

Вьорк усмехнулся:

– Заходи! И благодари Крондорна за то, что мне без тебя не обойтись.

Труба явно что-то затевал. Главой Гильдии первопроходцев клана Кипящего Озера Харрт не стал только потому, что физически был не способен отвечать за кого-либо, включая себя самого. Но это был не просто первопроходец. Про таких говорят: «Видит сквозь камень».

Оказавшись в оружейной, Харрт мягко обошел ее по кругу, то и дело цокая языком. Я не считаю себя профаном в оружии, но так и не понял, чем ему приглянулись те несколько мечей, которые он удостоил своим вниманием.

– Насладился? – прогудел Вьорк не хуже давешнего колокола. – Тогда к делу.

По мере того как Харрт слушал историю про гвизарму, глаза его разгорались.

– И ты доверишь мне туда отправиться? – не выдержав, перебил он Вьорка.

– Я тебя об этом попрошу, – поправил король. – Если будут проблемы с Фралиром, я с ним договорюсь.

– Это честь для клана, – неожиданно церемонно поклонился Харрт. – Скольких я могу взять с собой?

– Сколько тебе нужно?

Первопроходец доходил королю до подбородка, но на него было любо-дорого посмотреть: мне показалось, что Даже толстый ворс ковра не приминается под его ногами.

– Еще троих, – не раздумывая, выпалил Харрт. – Больше не надо: только мешаться будут.

– Мэтт, – подозвал меня король. – Как ты думаешь, Фиона тебя отпустит?

Признаться, я опешил.

Он даже не спрашивал, согласен ли я. Впрочем, наверно, этого и не требовалось.

Но зачем Трубе понадобилось, чтобы я участвовал в этой экспедиции?

– Не знаю, – честно признался я. – Вернее, она-то, скорее всего, отпустит. А вот стоит ли мне в такой момент уходить?..

– Я не могу отправить с Харртом никого из своих Щитов, – развел руками Вьорк. – Если бы у меня был десяток министров, сотня курьеров и еще куча всяких дармоедов… Хотя тогда бы я точно в шахту бросился. Словом, мне хочется, чтобы рядом с этим ветродуем было хотя бы одно разумное существо.

Харрт ухмыльнулся:

– Но только одно, не больше!

– Больше и не получится, – в тон ему фыркнул король. – Кто же в здравом уме согласится составить тебе компанию. Ты, кстати, знаешь Бранта из моего клана?

– Видел пару раз. Но парнишка вроде симпатичный.

– И способный. Возьмешь?

– Идет. Но третьим я бы попросил Секкара.

Имя мне ни о чем не говорило: в клане Кипящего Озера я бывал редко. Но Вьорк кивнул, и, как мне показалось, кивнул удовлетворенно.

– Годится. Только говорю сразу: никаких эскапад. Если один будет ранен, возвращаются все. Лучше организовать новую экспедицию, чем потерять кого-нибудь из вас. Ни одной колдовской штуковины руками не касаться.

– И как ты нам предлагаешь их отличать?

Первопроходец сощурился и, вызывающе поглядывая в сторону короля, провел пальцем по лезвию изогнутого антронского ятагана.

А ведь ему и в самом деле мешает свет! Мне доводилось слышать, что Харрт никогда не берет с собой факелы, но я был уверен, что это из разряда тех фантастических историй, которые неустанно сочиняют про первопроходцев гномы куда менее романтических профессий.

– Разумный вопрос.

Вьорк помедлил, потом оглянулся на Айранта, точно спрашивая у того совета. Тот кивнул.

– Мэтт возьмет с собой Солнечный Луч.

Ничего себе! Лично я бы с такой штукой не расстался ни за какие коврижки.

Древний артефакт, чувствующий колдовство. Появившийся тогда, когда в Хорверке еще не было магов. Драгоценность короны.

– Значит, решено, – подвел итог Вьорк. – Мэтт, давай в сокровищницу, потом к Фионе. По дороге разбуди Крадира, он будет мне нужен. А я пока побеседую с Харртом.

В сокровищнице мне доводилось бывать нечасто. Прямо скажем, пару раз, вместе с дедом. И впервые я имел право войти туда в одиночестве.

Копируя деда, я задержался перед низкой дубовой дверью, украшенной золотыми пластинами. Пригладил волосы – забавно, я не делал этого, даже приходя к Вьорку.

– Именем короля! – Голос едва не сорвался.

Дверь приоткрылась.

– Мэтт?

– Хорошего дня, Уло! Только не смотри на меня так, будто я стою на голове!

Я не ожидал, что он меня узнает, но вот уж кто не менялся, так это вечный хранитель королевской сокровищницы, занявший свой пост еще при Торне, доброй памяти деде Вьорка. И мне почему-то казалось, что и дети, и даже внуки Терлеста в свой час все так же будут невольно смущаться под насмешливым взглядом Уло. Вьорк еще пару веков назад позаботился, чтобы хранителя было кем заменить, и дал ему в помощь пару молодых ребят из клана Чертога. Но похоже было, что Труба поторопился: Уло и не собирался уходить на покой.

– Уговорил. – Уло широко ухмыльнулся. – Вот уж не думал, парень, что ты станешь служить человечьей королеве.

– Почему? – опешил я.

– Не важно. Проходи.

Неприкрытые коврами стены, крепкие низенькие двери, бесконечная радуга сводов: внутри сокровищница мало чем отличалась от просторного хранилища любого из глав кланов. Разве что сундуков было побольше, а паутины – поменьше.

– Что тебе разрешили взять?

«С чем тебе разрешили поиграть?» – услышал я незаданный вопрос старика.

– С Солнечным Лучом… Ой, я хотел сказать… Солнечный Луч!

Похоже, Уло понял, почему я оговорился.

– Ну, бери. Вон там, на третьей полке.

Открыв узкий деревянный ларец, я едва не зажмурился: эти ножны и впрямь сверкали, как солнечный луч. Ярче, чем давешний снег на вершинах гор.

– Пойдем? – Я почему-то не смог просто взять их в руки. – Ненадолго. Ладно?

Ножны потухли. Теперь передо мной, безусловно, было прекрасное произведение искусства, но я уже не боялся к нему прикоснуться.

– Как бы мне их…

– К ним подойдет любой меч, – хмыкнул Уло. – Не веришь – проверь.

И он оказался прав! Стоило моему клинку коснуться ножен, как Солнечный Луч мгновенно принял нужную форму. Уло не скрывал улыбки.

Укрепив Солнечный Луч на поясе, я вложил в них свой меч, попрощался с хранителем и поспешил к Крадиру.

Бывают такие дни, когда кажется, что идти всего ничего, а встречаешь по дороге всех, кого только можно. И вместо четверти часа добираешься втрое дольше.

Иногда это приятно: мы сейчас проводим много времени в покоях Фионы и подчас чувствуем себя оторванными от жизни. Но не до такой же степени!

Первым, кто мне попался на пути, был лорд Эрлинг. Сейчас уже не вспомнить, почему вдруг его стали звать лордом – поначалу в насмешку, потом по привычке, – но даже он успел притерпеться к этому совершенно не характерному для эльфов титулу.

Мне много доводилось слышать об эльфийской спеси. Не знаю, не знаю, те, что у нас, ведут себя весьма смирно. Другое дело, что их манера держаться совершенно прямо, точно неся на голове кувшин с водой, в самом деле не располагает к приятельским беседам. Но любой, кто оказывался с эльфийским послом за одним столом, должен был признать, что собеседник он хоть куда.

– Не спится? – приветливо кивнул Эрлинг.

– Дела.

Взгляд его остановился на Солнечном Луче. Не уверен, узнал ли он ножны, но его и без того круглые, как у совы, глаза расширились еще больше.

– Подарок? – небрежно спросил эльф.

– Если бы мне дарили такие подарки! – отшутился я. – Рад был вас видеть, господин посол.

Эрлинг еще долго смотрел мне вслед.

Не поторопился ли я прицепить ножны? Труба не говорил, что надо держать наш поход в тайне, но…

Тут уже настал мой черед удивляться. В боковом туннеле мелькнуло вишневое платье Фионы.

– Моя королева! – Я кинулся следом.

Сложно не услышать, когда за тобой несется гном, бряцая всем, чем только можно, и все же некоторое время Фионе это удавалось. Однако когда я окликнул ее в третий раз…

– Мэтт! – изумилась девушка, обернувшись.

– Как ты догадалась! – Я был в ярости. Пробежка не улучшила моего настроения, но главное – рядом с ней не было ни одного Щита. – Где все эти дармоеды?!

– Со мной был Стради. – Фиона опустила глаза. – Я… я разрешила ему ненадолго забежать домой.

Я закатил глаза к потолку.

– Фиона! Да пойми же ты!..

– Я все понимаю. – Она напустила на себя тот гордо-упрямый вид, при котором с ней совершенно невозможно спорить. – Мэтт, пойми и ты, невыносимо непрерывно оглядываться, не идет ли кто-нибудь по пятам. Постоянно прикрываться Щитами. Давай хотя бы сегодня я доберусь до дома сама.

Я был уверен, что надо настоять на своем, довести ее До дверей и сдать с рук на руки Тиро, но тогда я рисковал поссориться с ней по-крупному. А Щит, который находится в ссоре со своей королевой, – это нечто совсем уж невообразимое.

– Что это ты ни свет ни заря?

– Мэтт! – Фиону уже несло. – Давай договоримся, что у меня здесь только одна нянька – Втайла.

В итоге я сдался, обреченно вздохнул и взял с Фионы слово, что она вернется домой и будет дожидаться моего прихода. Заодно я передал ей просьбу короля навестить его и рассказать все, что она помнит про тот кошмарный день. Королева молча кивнула.

– Это все?

Какие там эльфы, вот где было истинное высокомерие!

Настроение было, конечно, не то, но все же я рассказал ей про предложение короля сопровождать первопроходцев – и без лишних расспросов получил согласие.

Слишком легко. Я даже почувствовал себя задетым.

Оставив Фиону в покое, я наконец добрался до дома Крадира. И замер у самого порога: дверь была приоткрыта.

Мы далеко не всегда запираемся на семьдесят два замка, однако я надеялся, что смерть Ганта заставит Крадира стать менее беспечным.

Я протянул руку к дверному молотку. Но что-то меня удержало. Вместо этого я обнажил меч.

Входить в дом сына короля с мечом в руках… Если это ложная тревога, я буду выглядеть весьма по-дурацки. Но сейчас как раз тот случай, когда лучше перебдеть…

Прихожая была пуста. Я остановился. Прислушался.

Как в могиле.

От пришедшего в голову сравнения меня передернуло.

Лесенка в спальню показалась бесконечной. Еще одна приоткрытая дверь. Темная, как склеп, комната.

Да, что-то я сегодня в ударе.

Когда глаза смирились с темнотой, я огляделся. Нагромождение теней: большой угловатый шкаф, кровать под балдахином, низкий стеклянный столик, подсвечник…

Поколебавшись, я щелкнул огнивом и сразу же отскочил назад, поднимая меч.

Хилый огонек осветил комнату. Никого.

Стараясь оставаться спокойным, я приблизился к балдахину. И представил себе удивленное лицо Крадира: Щит королевы с занесенным над головой клинком…

Опустив меч, я рывком отдернул занавесь.

Крадир лежал на кровати. Не шевелясь, лицом вверх.

Поначалу мне показалось, что он спит. Лишь наклонившись, я увидел, что глаза наследника широко раскрыты.

И в них нет ни единого проблеска жизни.

Глава VI

Наверно, нормальной реакцией всякого гнома было бы выбежать из дома и закричать в полный голос. Мы, конечно, не эльфы, для которых тягостна сама мысль о смерти, но в Хорверке живут долго, и покойники – не то зрелище, с которым приходится сталкиваться ежедневно.

Если бы Крадир тяжело болел, тогда да. Но как Щит я бы об этом знал – нам приходится держать в голове много такого, о чем не говорят даже ближайшим родственникам.

Вместо того чтобы громко кричать и мчаться к выходу, я задул свечу и подкрался к дверям спальни. Если убийца не успел покинуть дом, то он прячется именно здесь: лучше места для засады не придумаешь.

Наверно, я вел себя глупо. Воевать с врагами Хорверка за его пределами – к этому каждый гном готовится с детства Но воевать в самом Брайгене, да еще неизвестно с кем…

Я никак не мог вспомнить, есть ли у Крадира кранчеккайл: очень не хотелось, пробираясь по темному дому, получить подсвечником по голове. Но пока что вокруг царила тишина.

Если бы мне довелось хоть раз побывать у Крадира в гостях, было бы проще.

Кабинет, библиотека, гардероб. У каждой двери я замирал и прислушивался. Никого.

Дойдя до спальни для гостей, я понял, что все это несерьезно. Убийца мог спрятаться под кроватью, в любом из шкафов или сундуков, за портьерами – где угодно.

Но как он проник в дом? Если входная дверь была заперта – а я почему-то не сомневался, что она была заперта, – то кто-то ее отпер. Или сам Крадир, или его кранчеккайл. Крадир отпадал: открыть гостю дверь, лечь в постель и умереть несколько странно. Да и кранчеккайлу совершенно незачем оставаться в доме после того, как сын короля лег спать.

Или Крадира отравили? Предположим, он поужинал с поздним гостем… Нет, тоже бред – дверь была бы закрыта.

А если его отравил кранчеккайл?

Я тряхнул головой: так не пойдет. Что толку гадать – в конце концов, можно ведь договориться до того, что Крадир сам распереживался из-за ссоры с братом, пришел домой, выпил яд и завалился на боковую. А дверь запирать не стал, чтобы его поутру было проще найти.

Спустившись по лестнице, я оказался на кухне. Все как обычно. Очаг холодный – выходит, гостей Крадир не ждал.

Узенькая дверца, через которую выставляют на улицу мусор.

Я подошел поближе. Гном здесь, пожалуй, если и протиснется, то с трудом. А человек? Или эльф? И подумал ли Крадир закрыть ее на ночь?

Подумал: засов виновато висел на паре гвоздей. Дверь выбили снаружи.

Так тихо, что Крадир не проснулся? Не исключено: спальня на другом этаже, а сон гнома давно уже вошел у людей в поговорку.

Говорят, что гномий храп напоминает скрип ворота По мне, так ничего похожего.

Я выглянул наружу. Мешки с мусором не стояли, как обычно, посреди прохода – они были аккуратно отодвинуты в сторону. Так, до второго колокола, когда на улицах появляются мусорщики, осталось еще около получаса. И убийца – если, конечно, он действительно прошел этим путем – ничем не рисковал.

Если только Крадир не был мертв еще с позднего вечера.

Нет бы мне догадаться потрогать тело! Хотя представления не имею, за сколько часов остывает гном.

Думать о сыне. Вьорка как о теле или покойнике было мерзко и непривычно. Неправильно.

Обе двери открыты. Значит ли это, что через одну из них убийца вошел, а через другую вышел? Но так ли это важно, если я все равно не могу караулить у обоих выходов сразу!

Придется звать на помощь. Но кого? И как?

Разве что…

– Лашши? – тихонько позвал я.

– Вообще-то у меня есть имя! – возмутился тоненький голосок из-за большого котла перед очагом.

Все-таки и мне иногда везет!

– Прости, пожалуйста. – Лучше всего при общении с этими маленькими преданными существами помогало смирение: посторонних они недолюбливали, хотя и испытывали к ним вполне объяснимое любопытство. – Я – Мэтт. А тебя как зовут?

Если бы мне удалось уговорить лашши признать меня за своего…

– Так тебе и скажи, – хихикнул голосок. – Крадир что, про меня не рассказывал?

– Мы с ним не настолько близки, – честно ответил я. – Но должен же у него жить такой замечательный, такой незаменимый…

– Ладно-ладно, – самодовольно оборвал голосок, и из-за котла высунулась остренькая насмешливая мордочка. – Ты друг?

– Конечно, друг, – горячо заверил я. – Он здесь вошел или вышел?

– Вошел. – Существо сразу догадалось, о ком я говорю. – Ушел через большие ворота.

– Давно?

– Он ушел, ты пришел.

Незадолго передо мной… Обидно.

– Кто он? – Я бы не удивился, если бы Крадир познакомил своего лашши по крайней мере с теми, кто часто бывает в доме.

– Самочка.

– Гномиха? – уточнил я.

– Разве что очень худенькая.

Я заторопился к выходу.

– Посидишь с ним?

– Не топочи, хозяина разбудишь! – крикнул вслед лашши.

Его уже ничто не разбудит… Жаль, лашши не видел, что происходило в спальне: шансы найти убийцу таяли на глазах.

Распахнув дверь, я чуть не убил Даларха, взявшегося за ручку с другой стороны.

– Ты что, уснул что ли? – завопил он. – Труба…

– Брат, сейчас не до того, – остановил я его. – Крадир мертв. У себя в спальне. Позаботься о нем, ладно?

– Крадир – что?!!

Полчаса назад я и сам отреагировал бы так же.

– Что слышал. Да, и там еще лашши. Постарайся с ним не ссориться.

Пока я бежал обратно – что-то часто приходится в последнее время бегать, – улицы Брайгена были не так уж многолюдны. Неудивительно: третий колокол еще не прозвонил. А если у Трубы бессонница, это еще не значит…

Так, а ведь по дороге сюда я встретил сразу двоих!

Вряд ли лорд Эрлинг сойдет за самочку, хотя протиснуться в узкую дверцу для мусора эльфийскому послу труда бы не составило. Правда, представить себе лорда Эрлинга, возящегося с полными объедков мешками, оказалось нелегким испытанием для моего воображения.

Признаюсь, я смалодушничал: идти прямо к Трубе было выше моих сил. Убедив Айранта, что не шучу, я позволил себе рухнуть на кушетку и слегка отдышаться. И когда король ринулся к выходу, меня он, к счастью, не заметил.

Прошло около часа. Я ждал.

Дверь отворилась, пропуская носилки с Крадиром. Вьорк, Беххарт и, к моему изумлению, Лиз шли следом. Не знаю уж, то ли Соридель так хорошо поколдовал, то ли вся эта история изменила отношение верховного жреца к людям, но они с Лиз мирно беседовали.

– Вьорк… – Опустив голову, я нерешительно выступил вперед.

– Он жив! – Труба так меня обнял, что синяки от кольчуги держались потом еще пару дней. – Жив, слышишь!

В ту минуту я решил, что король от горя лишился рассудка.

– Жив-жив, – похлопал меня по плечу появившийся вслед за ними Айрант. – Это все Лиз.

И он низко поклонился человеческой жрице.

Когда мы все наконец собрались в оружейной, Крадир уже мог разговаривать, хотя и выглядел как гном, которого не кормили последнюю сотню лет.

– Мэтт, – Труба избегал смотреть мне в глаза, – тут такое дело…

– Я зря поднял тревогу?

Откровенно говоря, мне не было за это стыдно.

– Нет. – Вьорк досадливо махнул головой. – Не знаю, как тебе сказать…

– Давай лучше я, отец. – Крадиру трудно было говорить громко, и он подозвал меня поближе. – В некотором смысле я действительно был мертв. По крайней мере, Лиз старается, чтобы я в это поверил.

– Знаешь, Труба, я, пожалуй, беру назад свои слова про человеческих жрецов, – улыбнулся Беххарт. – Если мы не станем спорить о том, чья ладонь была первой.

Не уверен, что Лиз поняла его: открыв новое месторождение, первопроходец окунал ладонь в светящуюся краску и оставлял на стене свой отпечаток. Но жрица кивнула.

– Просто вы с таким еще не сталкивались. – Она улыбнулась, пожалуй, даже немного виновато. – Заклятие Гудящего Тростника.

Неужели и Фиона станет когда-нибудь такой, как Лиз: тяжеловесной, даже несколько грузной, уверенной в себе, всеобщей матерью, не делающей различия между людьми и гномами?

Я впервые подумал о том, как быстро люди стареют. Вернее, впервые это осознал. Глаза становятся печальнее, в них появляется обреченность – отблеск скорого ухода. Женщины перестают быть женщинами, в лучшем случае превращаясь в нечто доброе и бесполое, в худшем – в злобное и агрессивное.

И все это почти мгновенно. Демиурги определенно были жестоки.

– Мэтт, ты меня слушаешь? – Лиз смотрела на меня с укоризной.

– Что? А… да. Заклятие Гудящего Тростника.

Жрица покачала головой:

– Тогда объясню по-другому. Это все равно что вставить в голову воронку, позволяющую забраться под череп.

Крадир побледнел, и я подумал, что Лиз могла бы быть и поделикатнее. Впрочем, что жрецы, что лекари – иногда кажется, что без этих своих неаппетитных подробностей они просто жить не могут.

– Зачем? Чтобы читать мысли?

– Насколько я помню, что-то вроде этого… Но я ведь не чародейка, – напомнила Лиз, – а Соридель еще слишком плох, чтобы мы могли с ним побеседовать.

– Есть и другие, – не удержался я. – Тот же Биримба, а?

– В последние дни он не слышит голос ветра, – буркнул Вьорк.

– Что?! – изумился я.

– То самое. – Мне редко доводилось видеть Трубу настолько не в духе. – И сказал, что, пока его не услышит, я могу никаких советов от него не ждать.

– А что это значит? – все же рискнул полюбопытствовать я. – В наших-то подземельях?

– Представления не имею, – честно признался Вьорк. – В общем, тут такое дело…

Да что же такого должно было случиться, чтобы король с Крадиром ходили кругами, как ослики вокруг помпы!

– Мэтт, меня выпотрошили, – перебил отца Крадир. – И теперь им известно все.

– Так. – Я попытался успокоиться. – То есть теперь они знают и про гвизарму, и про Фиону…

Когда я упомянул королеву, Крадир вздрогнул.

– Знают. Видишь ли… Это она и была.

Если бы Крадир сообщил мне, что его прабабушка встала из гроба и танцует сейчас в Чертоге в объятиях Роракса. я бы, наверно, поверил. Но представить себе Фиону, которая прокрадывается к Крадиру среди ночи, чтобы вывернуть его наизнанку…

Совершеннейший бред. Начать с того, что Фиона любит, конечно, когда я по многу раз рассказываю одни и те же байки о прошлом Хорверка, но забраться чуть ли не в постель к Крадиру, чтобы услышать, как дело было! При том что она сама присутствовала при исцелении Вьорка!

– Крадир… – Как бы это поделикатнее сказать? – …а ты…

– Он абсолютно нормален, – заверила нас Лиз. – И я не сомневаюсь, что ему не примерещилось.

– Погоди! – Еще немного, и я сорвусь. Для одного дня сюрпризов было чересчур. – Расскажи все по порядку.

– Рассказывать, скорее, придется тебе. – Тон Крадира мне решительно не понравился. – Я спал, когда кто-то вдруг начал меня трясти. Открыв глаза, я увидел Фиону.

– Как она была одета?

– Не веришь? – усмехнулся Крадир. – Изволь. Вишневое платье – ну то, что было на ней, когда отец болел. Воротник веером – или как они там его называют. Юбка такая… Слушай, не мастак я. На голове золотая сеточка.

Все совпадало.

– И что же Фиона? – Челюсти свело от ярости.

– Прижала палец к губам, наклонилась, посмотрела мне в глаза. Очнулся я уже на руках у Лиз.

– Маги называют это первичным трансом, – прокомментировала жрица. – А потом, когда человек оказывается в их власти, собственно и начинается заклятие. В общих чертах как-то так.

– Мэтт, – Вьорк помолчал, давая мне время собраться с мыслями, – а ты никого не видел по дороге? У дома?

Я почувствовал, как щеки краснеют, приобретая цвет свекольной кожуры. Если сказать правду… Нет, я даже не представлял себе, что будет, если сказать правду.

Но солгать – значит предать своего короля.

Светильники на улице горели вполсилы – мог же я, конце концов, ошибиться?

Нет, не мог.

Что, что ей понадобилось в такую рань рядом с домом Крадира?! Если бы я мог хотя бы вообразить!

Лашши тоже говорил о самочке. Но мне и в голову не пришло связать это с Фионой.

– Как раз это меня и удивило. – Я надеялся, что лицо меня не выдаст. – Я встретил лорда Эрлинга. Он что, любитель ранних прогулок?

– Представления не имею, – пожал плечами Вьорк. – Ты же знаешь, у нас не принято следить за послами.

Вьорк улыбнулся, но я догадывался, каково ему сейчас.

Вся эта неразбериха определенно сделает из нас лунных эльфов: вот уж у кого, говорят, неизвестно что на уме.

Поверить в виновность жены Вьорку было не проще, чем мне. Единственное утешение: королева не владеет магией. Впрочем, так ли мы в этом уверены?

Нет, сегодня определенно день открытий и разоблачений. Или утро.

Я вдруг осознал, как мало мы знаем о Фионе. Даже ее Щиты. Родилась в столице, жила с отцом в провинции. Небогато жила, насколько мне известно, хотя небогатая принцесса – штука странная. Даже у людей, чьим бесчисленным странностям я уже постепенно перестаю изумляться.

Отец был замешан в каком-то мятеже… Или это я придумал?

Потом король со смешным именем Нельд выдал ее замуж за Вьорка.

Кто сказал, что ее не учили чародейству? Или, например, что она не жрица какого-нибудь их Айричварты?

И, главное, мы бы об этом спокойно могли никогда не узнать: даже юный тридцатилетний гном знает, что женщина в лучшем случае ответит на прямой вопрос – и то это будет знаком особого расположения. Не то чтобы они были как-то невероятно скрытны – несказанное для них не существует. А потом выясняется, что о чем-то просто не зашла речь, – какие тут тайны?

– Возможно, зря, – мягко упрекнул короля Беххарт. – Эльфы не стесняются ограничивать свободу гномов так, как им это удобно. Ты можешь себе представить, чтобы наш посол свободно разгуливал с утра пораньше по королевским садам Баль-Тэре?

– Ну, королевские сады – это все же не Брайген, – неуверенно защищался Вьорк. – Это, скорее, мои личные покои. И здесь, клянусь тебе, никаких эльфов ты с утра пораньше не встретишь!

– Я серьезно, – не принял шутку Беххарт. – Поверь, я ничего не имею против эльфов, но ты сам видишь, что ситуация выходит из-под контроля.

– Скажи еще, что мне надо завести тайный сыск и придворного палача. – Вьорк тоже не терял времени, беседуя с Фионой. – Беххарт, что ты предлагаешь? Приставить стражу к каждому послу? Запретить всем, кому не посчастливилось родиться гномом, выходить среди ночи из дому?

– Не сейчас, отец. – Крадиру не хотелось вести этот разговор в присутствии Лиз. – Наша свобода имеет и свои преимущества: я сам могу спросить Эрлинга, что выгнало его из дома в такую рань. Но это будет праздным любопытством: говорю тебе еще раз – я видел того, кто ко мне вломился.

– Мэтт? – Король ожидал продолжения.

– Но этого не может быть! – Я не смог ее предать. – Крадир, ты же всегда ей симпатизировал. А сейчас? Ты в силах это объяснить?

– Не в силах, – согласился тот. – Но я же не слепой.

– А как ты ее увидел? – Я старался использовать каждый шанс, который еще оставался. – Прости за подробности, ты спишь при свете?

– Она наклонилась надо мной, держа в руке свечу, – терпеливо ответил сын короля. – Лишнее доказательство того, что это был не гном.

– Как раз это-то мало что доказывает, – вмешалась Лиз. – Для заклятия надо видеть глаза человека. Хорошо видеть.

– Допустим, – не сдавался Крадир. – Мэтт, я согласен: бред, безумие. Но тогда тебе придется объявить меня сумасшедшим.

– Слушайте! – Я едва не затанцевал от радости. – Да не она это была, не она! Двойник!

– Увы, – перебил меня Крадир. – Соридель, помнится, обмолвился, что ни у меня, ни у Фионы в ближайшее время двойников не предвидится.

Я не знал, что и думать.

– Вот что, – поднял руку король. – Хватит. О том, что сегодня произошло, никому ни слова. Крад, ты остаешься здесь. Айрант!

Щит выступил из полутьмы.

– Ты тоже. Даларха я возьму с собой, а Ланкса отправь к Терлесту. Пока будем жить так.

– Отец, мне не нужен Щит! – запротестовал Крадир. – Это против всех традиций!

– Если не ошибаюсь, один раз мы с тобой это уже обсуждали. – Труба и пытаться не стал его переспорить. – Помнишь, как ты убедил Ганта?

Вьорк постучал пальцем по прикрытому рукавом браслету.

– Считай, что это королевский приказ, – с ухмылкой закончил он. – Закон не дает вам Щитов, но закон и не позволяет безнаказанно издеваться над любым гномом будь он сын короля или нет. – Вьорк посуровел. – Прошу вас всех, – он обвел комнату тяжелым взглядом, – не распространяться об этой истории. До выяснения обстоятельств. А тебе, Даларх, сегодня придется поработать за четверых.

Брат подмигнул мне за спиной короля…

Увидев нашу процессию, Гвальд вскочил на ноги – сегодня был его день дежурить на входе.

– Королева? – бросил Вьорк, не останавливаясь.

– В кабинете, – столь же коротко ответил Гвальд и изумленно посмотрел на меня.

А что я мог ему сказать? Что Фиону подозревают во владении магией и злонамеренном причинении вреда одному из членов королевской семьи?

Тиро у дверей кабинета оказался менее церемонным. Ведь в первую очередь он – Щит королевы, разве нет?

– Доброе утро, – вежливо поздоровался он, не отходя в сторону и не давая королю пройти.

Труба нахмурился.

– Тиро! – Он погрозил пальцем. – Сейчас не время для игр.

– Кто там? – Голос Фионы из-за двери.

– Король, – крикнул Тиро, не двигаясь с места.

Дверь открылась. Я невольно отметил, что сейчас на Фионе совсем другое платье – темно-синее, с золотым шитьем.

– Вьорк? – Она была и удивлена, и обрадована.

Тиро отступил в сторону.

Полное ощущение, что мы перенеслись во вчерашний день: я снова опустился в кресло под пальмой, и снова разговор зашел про Крадира. Однако теперь роль Гвальда исполнял Вьорк.

Мне было приятно, что король смутился, не знал, как начать. Значит, и он до конца не верит в виновность Фионы. Думаю, если бы ему было кому перепоручить эту беседу, он бы с радостью это сделал.

– Тут… такое дело… – Труба потоптался на пороге. – Да ты сядь…

– Что-то случилось? – забеспокоилась Фиона.

Неужели она может так сыграть?

– Ты была сегодня у Крадира? – Вьорк пошел напролом.

– Ты знаешь, который сейчас час? – вопросом на вопрос ответила Фиона.

– Да, но… Понимаешь… Словом, сегодня ночью на Крадира напали.

Фиона ахнула, прикрыв рот рукой.

– Он жив?!

– Жив, – успокоил ее Вьорк, чувствуя всю абсурдность этого разговора. – А ты сомневалась?

Фиона сделала шаг назад.

– Вьорк, давай по порядку. – Нахмурив лоб, она напомнила мне старательную ученицу, пытающуюся уследить за ходом мысли мастера. – Что-то не так?

– Крадир говорит, что это была ты! – на едином дыхании выпалил король.

– Я? – опешила Фиона. – Я напала на Крадира?!

Она оглянулась на меня, ища поддержки. Я развел руками: «Если мир сошел с ума, что тут можно поделать!»

– И так. – Она все еще думала, что, если разложить этот бред по полочкам, он станет яснее. – Крадир говорит, что я напала на него этой ночью. Тебе будет достаточно того, что я со вчерашнего вечера не выходила из своих покоев?

Тут уже настал мой черед изумляться.

Все-таки она лжет. Фиона, что же ты делаешь?! А если бы я упомянул при Вьорке, что видел тебя сегодня утром?!

Да и какой ей смысл лгать, если она не виновна?

«Ну как, ты окончательно запутался? – спросил я сам себя. – И к чему привели твои дурацкие представления о порядочности?»

Впрочем, не в одной порядочности здесь дело. Может каждый Щит испытывает то же самое, но сама мысль, что я могу навредить Фионе, была для меня хуже зубной боли.

– Гвальд!

Щит мигом вырос на пороге; похоже, он уже догадался, что это не простой визит мужа к жене.

– Ты бодрствовал всю ночь?

– Так, моя королева. – Гвальд с изумлением взглянул на Вьорка, словно прося у него прощения за то, что приходится говорить об очевидном.

– И можешь подтвердить, что я не покидала своей спальни?

Как я уже говорил, скрытность и невозмутимость – не те добродетели, которыми могут похвастаться гномы. «Неужели он ревнует?!» – огромными буквами было написано на лице Гвальда.

Труба опустил глаза:

– Отвечай.

– Да, моя королева.

– Спасибо, ты можешь идти.

Щит деликатно прикрыл за собой дверь.

– Тебе достаточно?

Я уже хорошо знал эту ее гримаску. Не представляю, зачем она вела себя столь высокомерно – пыталась защититься, не иначе. Вьорк не желал ей зла. Но какой же одинокой она должна была себя чувствовать в Хорверке, где все, совершенно все по-другому. Даже люди здесь – это те люди, которые согласились пойти к нам на службу.

За исключением Веденекоса. Я ожидал, что Фиона попросит позвать его. Однако она до последнего старалась оставаться не человеческой принцессой, а королевой гномов.

Она лгала – но я не мог ее за это осудить.

– Фиона…

– Может быть, мне выйти? – перебил я короля.

– Нет-нет. – Он замахал руками с таким ужасом, точно я предлагал оставить его наедине с пещерным медведем. – Если жена не против…

– Я не против. – В голосе Фионы слышалось плохо скрываемое раздражение. – Вьорк, давай сначала.

Труба покорно рассказал всю историю от начала до конца. Теперь уже он не понимал, что происходит: если королева всю ночь оставалась у себя…

Был еще один вариант, о котором он не подумал, но обязательно подумает: а что если она вступила в сговор со своими Щитами? Вот я, скажем, – стал же я покрывать ее и без всякого сговора.

– Ты мне не веришь? – Фиона едва дождалась, пока он закончит.

– Поставь себя на мое место, – ушел от ответа король. – Я не знаю, кому верить. Но зато теперь я знаю, что делать. Тебе хватит на несколько дней трех Щитов?

Королева кивнула.

– Хорошо. Мэтт, тогда не забудь, что примерно через час тебя ждут.

– Мэтта? – не сдержалась Фиона.

– Мне бы хотелось, чтобы эти заброшенные туннели увидел кто-то, кому я могу доверять, – пояснил Вьорк. – А моим Щитам сейчас приходится охранять сразу троих.

Лишь когда король ушел, Фиона дала волю слезам.

– Мэтти, ты что-нибудь понимаешь?!

Я понимал. Понимал, что пока она не будет со мной откровенной, я ничем не смогу ей помочь.

– Зачем ты обманула короля?

Возможно, этого не стоило говорить. Или надо было сказать потом.

Она подняла на меня заплаканное обиженное лицо. – И ты туда же! – изумленно прошептала она.

– Не туда же, а совершенно в другое место. Фиона, я видел тебя этим утром. По дороге к Крадиру.

– Вы что все, сговорились?! – выкрикнула Фиона с какой-то отчаянной горечью.

Надо было встать, коснуться ее, хоть как-то остановить истерику. Но зачем она снова лжет?!

– Я не владею магией. – Королева сама взяла себя в руки. – И не умею ходить сквозь стены – так, чтобы ни Гвальд, ни Тиро этого не заметили. И Крадир твой мне даром не нужен.

Нет, все, конечно, бывает…

– Слушай, а где твое вишневое платье?

– А что?

Теперь она вовсех нас видела врагов.

– Пожалуйста. – Я понизил голос. – Не упрямься.

– Пойдем.

На глазах ошеломленного Тиро мы вышли из «детской» и отправились к гардеробу.

– Вот. – Фиона кинула мне платье. – Доволен? Да, это подарок Вьорка! Ну, беги, скажи ему об этом! Не нужны мне его подарки, ничего мне не нужно!

Лиф платья украшала коричневая обугленная дыра.

– Крондорн всемогущий! Кто это тебя так!

– Меня? – И тут Фиона впервые рассмеялась. – Это не оно меня, а я его. Ты же сам говорил, что кранчеккайл будет со мной не вечно. Вот я и училась гладить.

– Гладить! – Я захохотал вместе с ней. – Да чем же ты его гладила, шаровой молнией что ли?!

– Пять дней назад еще, – с неподражаемой женской логикой откликнулась Фиона. – Ну что? Все теперь?

– Наверно.

Оставалось слишком много вопросов. Очевидно, и я, и Крадир видели одного и того же человека. В этом самом платье. Вернее, не в этом: не заметить такую дыру мог бы разве что крот.

Если только она не сделала ее специально. Сегодня утром.

Я чуть не врезал кулаком по ни в чем не повинному шкафу. Хорош Щит, который неустанно подозревает свою королеву…

Никогда еще я так не радовался гулу третьего колокола.

– Не забудь рассказать Вьорку про платье. – Это уже по дороге к выходу. – И не грусти. Все образуется.

Да уж, попрощались. Тертые слова, пошлые, банальные. Вот как нужно утешать девушку, когда собираешься с ней расстаться…

Но что если Беххарт рано сдался?

Люди принесли в Хорверк настоящее исцеление и магию. Мир с Империей. Деньги, наконец.

И яд, против которого у нас нет противоядия.

Глава VII

4 адлари

«Живые картины» из детства Вьорка произвели на меня впечатление: утром снова потянуло в Сад – посмотреть, насколько же там все изменилось за восемьсот лет… На обратном пути встретили Монха, который как-то чинил замочек в моей любимой шкатулке. Попросила его зайти: пусть сделает мне ключ от потайной дверцы в спальне.

Обедала с Гвальдом в гостиной. Есть совсем не хотелось, я снова и снова вспоминала подслушанную вчера беседу.

– Эй, ты что делаешь? Этот цветок может год в воде простоять! Или ты думаешь, у нас тут таких целые заросли? – Гвальд явно был не в духе.

– Ой… – Оказалось, я в задумчивости оборвала лилоцвету почти все лепестки. – Ой…

– С Вьорком, что ли, поругалась? Фиона, да на тебе не только лица нет. В смысле и его нет, и во всем остальном ты как не отсюда. То есть… – Гвальд сконфузился. – В общем, если что-то случилось, лучше расскажи. Я имел в виду, что если с Вьорком, то это твое дело, тогда лучше ничего не говори. – Он совсем запутался.

Я вздохнула.

– Нет, не поругалась… Я вот все думаю про эту гвизарму: может, это заговор против Вьорка?..

– Что-что? – нахмурился Гвальд.

Я произнесла «заговор» по-ольтански, потому что не могла вспомнить, как это звучит на гномьем.

– Как бы объяснить… Это если бы мы с тобой, например, тайком от Тиро и Стради договорились между собой что Мэтта надо… – Я замялась.

– Устранить? – хмыкнул Щит.

Я поежилась и внезапно поняла: Гвальд имел в виду не «убить», а именно «устранить», отодвинуть…

– Знаешь, почему ты не смогла вспомнить, как по-гномьи «заговор»? Потому что мы его произносим точно так же, как вы! Ну, почти так. И не только его. «Бриз», «болото», «шулер», «заговор»… Понимаешь? – Гвальд пытливо вглядывался в мое лицо.

– Ты хочешь сказать, что у вас никогда…

– Был однажды случай… Чуть ли не две тысячи лет назад. Если ничего не путаю, там все крутилось вокруг разного толкования права старшинства, но и то никто своих требований не скрывал, все шли в бой с поднятым забралом.

– Я совсем про другое, заговор – это когда втайне…

– Наковальня Крондорна! – вдруг разъярился Гвальд. – Фиона, я тебе пытаюсь объяснить: не бывает так у гномов, не бы-ва-ет. Не способны мы что-то скрывать дольше одного дня.

С одной стороны, он прав. Действительно, это не в гномьем характере. С другой – не совсем. Гномы врать не будут, но они могут просто недоговаривать…

– Знаешь, – помягчел Щит, – мой тебе совет: забудь ты обо всяких заговорах. Начиталась своих книжек? «Страсти при дворце»?

Я покраснела.

– Не «при», а «во», и не «страсти», а «страсть»… – У меня действительно на столике возле кровати валялась эта книга. Правда, речь там шла не совсем о заговорах, даже совсем не о заговорах… Словно боги снова напоминали, что мы говорим на разных языках…

– Не важно. Фиона, пойми, я-то Щит и делаю скидку на то, что ты из Ольтании. Но кому другому расскажешь – засмеют. Впрочем, даже Щиты засмеют… Вот Тиро, остроязыкий наш, узнает – не упустит случая повеселиться.

Мне стало как-то неловко. Раз Гвальд так уверен…

– Неужели ты из-за этого такая мрачная?

– Да… То есть нет. – Я вздохнула.

– Что ж с тобой случилось? Может, я помогу? – участливо поинтересовался Щит.

– Вряд ли.

– Ну, не хочешь говорить – не надо, – миролюбиво согласился Щит. – В конце концов, кто я такой, чтобы со мной своими мыслями делиться… Так, охранника приставили. А ты – королева… – Гвальд встал, тихо отодвинул стул и направился к двери.

Мне показалось или в его словах действительно чувствовалась горечь?

– Погоди, – окликнула я его. – Я, наверно, тебя обидела…

– Да что там. – Щит махнул рукой. – Это я какой-то сегодня… не такой. А ты действительно имеешь право… вообще с нами не разговаривать. И ничего не рассказывать. Мы стерпим. Мы ж сами вызвались. К тому ж всякие добрые души вроде Беххарта нам, бестолковым, помогут…

Меня как ударило! Действительно, я же так и не рассказала…

– Я тебя прошу, подожди! Я давно хотела… – Я вскочила, схватила Щита за руку и силком усадила обратно. – Вот, слушай с самого начала.

Гвальд слушал меня молча, и лишь временами его взгляд становился таким пристально-внимательным, что мне делалось не по себе. Как я и думала, Беххарт ничего им толком не объяснил – лишь намекнул, что в деле замешана магия. Я же старалась не упустить ни единой детали, но как же тяжело оказалось вспоминать, переживать это заново!.. Гвальд был полон сочувствия, но я все же не смогла удержаться от слез. К тому же мне вновь не давала покоя обида за Крадира и за мага.

– Ну почему, почему! Почему так несправедливо!

– Фиона, я догадываюсь, что ты любишь людей больше, чем гномов…

– Глупости! И вообще, люблю – не люблю, какая разница!

– Стоило ли тогда идти на поводу у желаний короля? – Гвальд сказал это так, будто я пошла на поводу у палача.

– Он послал за мной, едва пришел в себя. Как же я могла ему отказать?!

Тут открылась дверь – вошел Мэтт.

Я едва сдержала вздох облегчения. Во-первых, потому, что это Мэтт, а не кто-то другой, а во-вторых, потому, что теперь мне не придется ломать голову над тем правильно ли я поступила, рассказывая правду только Гвальду.

Гвальд встал, но мне очень не хотелось его отпускать. Пусть лучше еще раз послушает… а я постараюсь успокоиться. В конце концов, лет через десять, надеюсь, я смогу вспоминать об этом без такого напряжения сил, но сначала надо выговориться.

И я все рассказала Мэтту. Конечно, я предупредила, что дальше моих Щитов эта история пойти не должна… Но они и сами не маленькие – понимают.

А потом… потом я подумала о гвизарме. Точнее, Гвальд напомнил нам о ней. Неужели любой в Хорверке рискует жизнью – постоянно! – только потому, что здесь так мало магов?

Мэтти все повернул так, будто это пустые страхи. И я уже успокоилась, как вдруг в дверях появился Стради, явно собирающийся сказать что-то важное. Я бы даже сказала, собирающийся с духом. У меня возникло ощущение, что все повторяется, все это уже было…

– Гант мертв, – произнес он.

Мертв?! Я вскрикнула, не сумев сдержаться, и зажала ладошкой рот.

– Труба просит, чтобы к нему, в смысле к Трубе, пришел кто-нибудь из нас. В смысле из Щитов.

Я не колебалась ни мгновения.

– Мэтти, сходи ты. И попроси Крадира присмотреть за гвизармой. Только так, чтобы муж не слышал, не надо волновать его понапрасну.

5 адлари

Ночью я просыпалась от каждого шороха. Один раз мне показалось, что в соседней комнате кто-то есть, и я уговорила Тиро вместе с Гвальдом сходить и проверить. Гвальд из предосторожности отправился один и тотчас вернулся – никого.

Согласна, со страхами надо бороться. Но после смерти Ганта мне ни на секунду не хочется оставаться одной. И дело не только в том, что он умер. Хотя почему нет – именно в этом!

Так тревожно на душе… Хочется быть поближе к мужу, но ему и без меня забот хватает. И еще Втайла – как некстати – отпросилась на свадьбу к сестре и вернется только через три дня.

Тиро никак не проснется. Вот во всем он такой… Надо будет крикнуть Гвальду в соседнюю комнату – пусть пропоет какой-нибудь боевой гномий мотив, этот соня сразу подскочит.

Хотя не знаю, хватит ли у Гвальда голоса не то что на боевую песнь, но даже и на колыбельную: ему вчера выпала роль сиделки при королеве. Далеко за полночь он рассказывал мне легенды об основании Хорверка: как четверо сыновей Роракса Длиннобородого появились в этих горах, как возникли кланы… Потом я угомонилась, попросила его не уходить дальше столовой и наконец заснула.

С утра решила поднять себе настроение: принарядилась в любимое синее платье с вышитыми по подолу золотыми звездочками. Едва оделась, как в дверях появился Вьорк вместе с Мэттом. Мне бы радоваться, да что-то слишком они рано. Я насторожилась – и не зря.

Вьорк сразу же огорошил меня:

– Ты была сегодня у Крадира?

– Ты знаешь, который сейчас час? – Наверно, ответ не слишком вежливый… Но с какой стати мне, не успев глаза протереть, тащиться к Крадиру?

– Да, но… Понимаешь… Словом, сегодня ночью на Крадира напали.

Что же это творится!

– Он жив? – спросила я с надеждой.

– Жив, – ответил король, – а ты сомневалась?

Я ничего не понимала. Откуда такая враждебность? Я даже отступила на шаг: сейчас передо мной был не мой муж – добрый и заботливый, а король гномов Труба, недоверчивый и беспощадный.

– Вьорк, давай по порядку. – Я постаралась взять себя в руки. – Что-то не так?

– Крадир говорит, что это была ты! – скороговоркой произнес Вьорк.

Я обернулась. Мэтт – верный Мэтт! – беспомощно пожал плечами. Если даже он…

Конечно, он же гном. А я человек.

И Вьорк! Тоже хорош!

Мысли путались и разбегались, как овцы у нерадивого пастушонка. Я сжала зубы. Надо все же разобраться, что происходит.

Во-первых, с моим появлением в Хорверке начало твориться что-то неладное. Во-вторых, кто-то очень умный хочет все свалить на меня.

Ну уж нет!

– Я со вчерашнего вечера не выходила из своих покоев!

Мы позвали Гвальда, и он подтвердил мои слова.

– Тебе достаточно?

– Фиона…

– Может быть, мне выйти? – Мэтт с запозданием осознал, что стал свидетелем весьма некрасивой сцены.

– Нет! – Вьорк замахал на Мэтта рукой. – Если жена не против…

– Не против. – Я уже могла отвечать только сквозь зубы. – Вьорк, давай сначала.

Вьорк поведал мне, что, оказывается, этой ночью я пробралась в спальню к Крадиру и заколдовала его заклятием Гудящей Тростинки – или что-то в этом роде. Исключительно для того, чтобы узнать, о чем он думает, – насколько мне удалось уяснить из сбивчивых объяснений мужа. Я сидела как на иголках и еле дождалась конца этого бреда.

– Ты мне не веришь?

– Поставь себя на мое место.

Даже при большом желании у меня бы не вышло, да я и не пыталась.

– Тебе хватит на несколько дней троих Щитов?

Конечно хватит! Почему он спрашивает?

– Хорошо. Мэтт, тогда не забудь, что примерно через час тебя ждут.

Мне показалось, что я самая несчастная королева на свете. Я так мечтала, чтобы Мэтт побыл со мной!

Если бы я знала, что скоро лишусь его общества на несколько дней, отправила бы вчера к Вьорку Гвальда.

– Мне бы хотелось, чтобы эти заброшенные туннели увидел кто-то, кому я могу доверять, – мягко сказал Вьорк. – А моим Щитам сейчас приходится охранять сразу троих.

Ну что же это такое! То есть Вьорк прав, конечно, но почему именно Мэтт? А другим он что, не доверяет?! Они же все – мои Щиты… Я едва удержалась от того, чтобы попросить послать в эти туннели Гвальда…

Когда Вьорк ушел, я опять разрыдалась. Если я собираюсь и дальше плакать по любому поводу, наверно, придется выпивать в день по четыре кувшина воды.

– Мэтти, ты что-нибудь понимаешь?!

– Зачем ты обманула короля?

Обманула?! С такой холодностью, с таким презрением…

– И ты туда же!

Глупая, глупая! Зачем я его спросила? Зачем он вообще остался? Он же тоже мне не верит! Шел бы себе прямо сейчас в этот свой дурацкий поход…

– Не туда же, а совершенно в другое место.

«Вот-вот, – подумала я. – Именно в другое. В туннели. Ну и на здоровье».

– Фиона, я видел тебя этим утром. По дороге к Крадиру.

– Вы что все, сговорились?! – В горле стоял ком. Правда, плакать уже не хотелось – хотелось кричать на Мэтта. И как следует дать ему чем-нибудь тяжелым.

Так дело не пойдет. Глубоко вздохнуть, закрыть глаза, медленно досчитать до пяти…

– Я не владею магией, – проговорила я устало.

– Слушай, а где твое вишневое платье?

И чем ему это не нравится?! Синее, мое любимое! И вообще, нашел время…

– А что?

Он так толком не объяснил, но я и не настаивала. Мне хотелось поскорее закончить этот странный разговор. Вряд ли Мэтт стал бы меня спрашивать о нарядах, если бы ему не пришла в голову какая-то идея.

Я открыла шкаф. Платье было очень удобным и мне шло, но, собираясь на Ночь Роракса, я решила самостоятельно его погладить. Ну и сожгла, конечно. Вообще-то в трудные времена мне иногда приходилось этим заниматься, но больших успехов в искусстве отутюживания я так и не достигла.

Мэтт, когда увидел платье, испугался:

– Крондорн всемогущий! Кто это тебя так!

– Меня? – Я нервно расхохоталась. – Это не оно меня, а я его. Ты же говорил, что у Втайлы могут быть и другие заботы… Вот я и училась гладить.

Мэтт развеселился вместе со мной. Со смехом ушло напряжение между нами – погасло, как свечка на ветру. Но только я собралась сказать Мэтту, что хочу попросить Вьорка отпустить в туннели Гвальда, а не его, как ударил третий колокол.

– Не забудь рассказать Вьорку про платье. – Честно говоря, я не думала, что Вьорк станет интересоваться дырой. – И не грусти, все образуется. – Вот и все, что сказал мне мой Щит на прощание.

А я растерялась и ничего ему не пожелала: ни удачи, ни скорого возращения… Просто не успела – он не ушел, а умчался.

6 адлари

Вчера после ухода Мэтта долго не могла успокоиться. Отправила Страда разузнать, что случилось с Гантом. Никто толком не знает. Был гном – и не стало. Упал и умер…

Кажется, скоро Щиты понадобятся не только королю, но и главам кланов. И гильдий уж заодно.

Но сегодня заставляю себя не думать об этих несчастьях. С утра поднялась вместе со Щитами наверх, в Сад. Такой солнечный день!

Морозно. Где-то на севере, наверно, уже падают снежинки. Мне всегда так радостно смотреть на их игру, особенно на солнце. Теперь почаще буду приходить сюда, чтобы проверить – лег снег или нет еще. Хорошо бы в снежки поиграть…

Но сейчас не до игр.

Надо попытаться еще раз проникнуть в дом Твана. Пробовала завести разговор об этом со Щитами: сначала со всеми вместе, потом с каждым по отдельности. Они против (видно, Мэтт им сказал, что мы туда не пойдем – и точка). Придется что-то придумать.

Сегодня решила проведать Шенни. Его дом недалеко от моих покоев, а я уже неделю с ним не виделась.

– Ну наконец-то! А я думал, ты забыла про скромного посла своей родины.

Вскоре после моего приезда в Хорверк мы с Шенни по местному обычаю перешли на «ты».

По правде говоря, думаю, что у него свободного времени как раз гораздо меньше, чем у меня.

– Что-то ты неважно выглядишь. Не выспалась? Устала?

Хорошенькое начало. Теперь чуть ли не каждое утро начинается с «комплиментов»: «не выспалась», «исхудала», «на тебе лица нет»…

– Честно говоря, ты тоже, – усмехнулась я, не удержавшись. – Знаешь, все эти события. А тут еще Гант. – Я не знала, могу ли поделиться с Шенни тем, что случилось с Крадиром. И решила, что не стоит впутывать еще и посла.

Может быть, рассказать о том, что я слышала в доме Твана? Пока я раздумывала, не сочтет ли Шенни меня выдумщицей, он тихо проговорил:

– Я бы на твоем месте заглянул к Лиз.

– Не веришь, что я здорова? – Сказать честно, получилось это у меня резковато. Но я сразу вспомнила ту страшную ночь!

– Разве я сказал, что ты больна? – улыбнулся Веденекос. – Посидите, поболтаете… Вот уж кто действительно полон сил! Да и Соридель пошел на поправку – и тоже, уверен, будет рад тебя видеть.

– Ты был у него?

Совсем забыла! Я же так хотела зайти к нему, с дочкой познакомиться.

– А как же. Он пока в постели, так что скучает за троих и все порывается сбежать в свою лабораторию, только Лиз ему и думать про нее запретила, пока полностью на ноги не встанет.

– Шенни, – спросила я немного невпопад, – а как зовут его дочь?

– Дочь? – удивился Веденекос. – Сиэнре. Только по-моему, ее нет сейчас в Хорверке.

– Как это нет? – возмутилась я. – С отцом плохо а она…

– …так активно его лечила, что Соридель отправил ее к родственникам, – расхохотался Веденекос. – Должна была вчера уехать.

Мы еще немного поболтали, Шенни показал мне новый увлекательный роман, присланный ему из Ольтании. В нем герои прячут от злого колдуна какую-то старинную волшебную чашу. Интересно, наверно, – возьму у него почитать.

После обеда, захватив приготовленный для Сиэнре и Сориделя сундучок с подарками, отправилась вместе со Стради и Гвальдом к придворному магу.

Пока дошли до Кораллового леса, все башмаки стоптали. Сначала наша процессия двигалась длинным коридором, огибающим королевские покои, – это, конечно, не Тронная улица, главная в Брайгене, но тоже довольно широкая и многолюдная. Или многогномная. В силу того, что я теперь почти народная героиня, шли мы по ней целый час, если не больше. Приходилось все время раскланиваться. Потом поднялись с четвертого на второй этаж, миновали много узеньких улочек-коридорчиков, один раз оказались почти у самой поверхности и наконец попали в лес.

Легенда гласит, что когда-то давно предок Вьорка обнаружил в одной из естественных пещер Хорверка первый коралл (сейчас он в центре леса, под стеклом). Коралл так поразил короля, что тот отдал приказ повсюду собирать их и свозить в Брайген. За столетия коллекция необычайно разрослась, и сейчас уже четыре большие пещеры действительно напоминают диковинный лес из белых, зеленых, розоватых, красных и перламутровых деревьев…

Не задерживаясь в лесу, мы вышли через боковой проход на Гончарную, добрались до Лестничной улицы и оказались возле старинной двери, обитой медью. Звякнул колокольчик (могу поклясться – раньше, чем номер три дотронулся до шнура), и вскоре нам навстречу вышла уже немолодая, но очень миловидная ольтанка.

– Ваше Величество, как приятно… большая честь…

Я уже устала за последние дни от всеобщей любви. Тем не менее из уст Синтры, экономки Сориделя, мне было приятно услышать эти слова. А я боялась, что прием будет куда холоднее, – ведь мне приписали сделанное магом! Впрочем, скорее всего Синтра даже не знает всех подробностей.

– Проходите, пожалуйста, располагайтесь. – Синтра провела нас в просторную комнату. – Я должна предупредить господина Сориделя. Пока еще он не может вставать с постели, но думаю, что вас с удовольствием примет.

Синтре, на мой взгляд, лет немало – может, сорок, а может, и больше. Но она легко, как девочка, взбежала по ступеням наверх.

Мы остались внизу разглядывать диковинный шкаф: каждая его дверца была украшена причудливым изображением лиц – или морд – каких-то неведомых мне существ. Я присела на краешек кресла, правда, не раньше, чем Стради потрогал его рукой. «Мало ли что за мебель у них, колдунов», – пробормотал он еле слышно.

Неодобрительно поглядывая на топочущих Щитов, Синтра провела нас на второй этаж. Из светлого холла – такое ощущение, что его заливали солнечные лучи, хотя я и знала, что это невозможно, – вело пять дверей. Я вслед за Синтрой вошла во вторую справа, Щиты следовали за мной.

Спальня чародея тоже была словно освещена солнцем. На самом деле, как я разглядела, присмотревшись, свет струился с потолка – будто неяркое вечернее солнышко заглядывало в окошко на крыше. На широкой кровати, похудевший, с изрядно поседевшей – это за несколько дней-то! – шевелюрой, лежал Соридель.

В этот момент во мне что-то перевернулось. Вспоминая об этом позже, я так и не могла понять, отчего это произошло: то ли я испугалась, что Соридель при смерти, то ли так устала, что не могла сдержаться… Но только с той поры в горле у меня горький ком, а в мыслях – постоянное осознание того, что и гномы поступают несправедливо. Маг чуть не умер, а я якобы… И даже Вьорк – мой муж, тот кого я так люблю! – может обманывать.

Я подумала об этом, наверно, в тысячный раз, но именно теперь, у постели обессилевшего мага, я назвала вещи своими именами. Ложь. Вот что кольнуло меня больнее всего. Вот отчего я так не люблю вспоминать всю эту историю.

Нет, я вовсе не наивна. Тот, кто провел в альдомирском дворце больше одного дня, наивным быть не может. Я прекрасно понимаю, что правители вынуждены хитрить, недоговаривать, лгать, наконец… Но с тех пор, как я поселилась в Брайгене, я ни разу не была свидетельницей чего-то подобного. И невольно где-то внутри меня зародилась мысль, что так всегда и будет: все честно, открыто, по правилам. Но вот – впервые – все не так, и как же мне больно…

Наверно, я побледнела, потому что маг, даже не поздоровавшись, крикнул:

– Синтра! Воды!

Вбежала экономка, усадила меня на стул, подала стакан…

Я прошептала:

– Простите меня. Простите…

– За что, Фиона? Да что с тобой такое?…

– Соридель, ведь это вы… ты спас короля. А мне приписали…

Я дернулась, вспомнив, что Синтра еще в комнате. Маг сделал успокаивающий жест:

– Не волнуйся, Синтра все знает.

Я взглянула на него с удивлением: интересно, кто ей рассказал?

Словно уловив мою мысль, Синтра мягко подошла к нам:

– Сиэнре любит иногда побаловаться с разными магическими штучками… И никогда не может удержаться, чтобы не поделиться своими успехами со мной.

Я не стала допытываться: Соридель и без того выглядел весьма смущенным.

– Простите меня, хорошо? – Я снова повернулась к магу.

– Мне не за что тебя прощать, девочка. Ты вела себя мужественно и с достоинством. Ты настоящая королева.

– Спасибо! Но мне так больно оттого, что все почести обрушились на меня, а ты остался в стороне…

Я все-таки не выдержала: слезы потекли двумя солеными ручейками на подбородок. Надо взять себя в руки… Сквозь влажную пелену я посмотрела на мага. Соридель был очень старым. Очень. И он улыбался.

– Девочка…

У него была такая теплая улыбка. И он только что назвал меня настоящей королевой. А я опять расплакалась, как сопливая девчонка…

Внезапно Соридель закатил глаза, – я испугалась, не стало ли ему плохо. Поднес ко рту кулак, дунул, раскрыл его… На ладони лежал чудесный батистовый носовой платочек. С вышитыми незабудками и буквой «Ф». У Сориделя был такой вид, будто он дракончика наколдовал и тот его сейчас за нос цапнет. Я расхохоталась. Совсем не по-королевски, но мне уже было все равно.

Маг протянул мне платок. Я вытерла слезы, обернулась. Синтра, подмигнув, подала мне зеркало. О чудо! Будто и не плакала вовсе. Платочек был волшебным. Да, это именно то, чего мне так недоставало последние дни!

– Ой… Спасибо! – Вот и все, что я смогла произнести.

Потом мы пили чай около постели мага – вставать ему пока тяжело. Синтра принесла мне вкусные конфеты, Гвальд и Страда уписывали за обе щеки пирожки. Соридель рассказывал всякие забавные случаи из жизни «великих и ужасных» магов.

Возвращались мы уже поздно вечером. Я молчала, все думая, как бы мне уговорить Щитов сходить в дом Твана. Но так ничего и не придумала.

7 адлари

За то недолгое время, что я здесь живу, я успела полюбить Брайген всей душой. Его улицы-коридоры – одни таинственные, полутемные, другие – светлее дворцовой площади Альдомира в солнечный день. Его удивительные кварталы-мастерские и маленькие фонтанчики, возникающие как по волшебству на перекрестках и людных площадях. Его огромные часы с неимоверным колоколом, задающим ритм жизни всего города… Но больше всего, конечно, я полюбила людей Брайгена. Точнее, гномов. Трудолюбие, доброжелательность, терпение, гостеприимность… Впрочем, все эти слова – лишь бледные тени тех качеств, которыми они обладают. Для того чтобы понять их, надо находиться рядом с ними. И я счастлива, что живу здесь.

Но иногда – только иногда! – бывают моменты, когда я вспоминаю о солнце, о лесе, о море, о том, что я человек… и раньше вокруг меня были почти одни только люди. Мне кажется, это было давно-давно. Но до сих пор меня иногда тянет на поверхность. Или к другим людям.

Вчера, придя от Сориделя, почувствовала: мало. Мне мало человеческого общения, мне хочется поговорить еще с кем-то…

Утром, отпросившись у Щитов, отправилась к Лиз. Они без особых возражений отпустили меня одну (Вьорк разрешил мне ходить к жрице и к послу самостоятельно, видно чувствуя во мне эту «человеческую» потребность, – да и идти-то и к одной, и к другому всего ничего). Правда, мне показалось, что все равно чьи-то глаза провожали меня по крайней мере до поворота, если не до дверей жрицы. Так, конечно, надежней. Но иногда утомляет.

Шенни оказался прав: жрица мне очень обрадовалась.

Надо сказать, она совсем не похожа на тех служителей богов, к которым я привыкла при дворе Нельда. Может, потому она и здесь. Может, потому меня к ней и тянет.

В ней нет ни капли напыщенности, она не лезет со всякими дурацкими советами. И еще она очень мягкая. Не знаю, как по-другому сказать. Наверно, нехорошо так думать, но я бы хотела, чтобы у меня была такая мама. Свою я тоже очень люблю, но Лиз…

К ней хочется прижаться, хочется, чтобы она обняла тебя, защищая от любой напасти. И хочется делать так, чтобы она сама была довольной и веселой.

Впрочем, Лиз и так все время с улыбкой на устах. Даже сейчас, еще не до конца оправившись, она ходит по дому, напевая какие-то тихие песенки и чуть ли не пританцовывая.

Лиз меня очень удивила. Когда мы прощались, она наклонилась ко мне и потихоньку шепнула на ухо, так, чтобы не слышали Щиты:

– Передай Втайле, что я молилась за нее. Все будет хорошо – так и скажи.

Вот уж не думала, что Втайла общается с человеческой жрицей! Интересно, что кранчеккайл понадобилось от Лиз? Мне, конечно, страшно любопытно. Но если Втайла сама не расскажет, допытываться не буду.

Вечером ужинала с Вьорком. Нельзя сказать, что поначалу он был настроен благодушно. Точнее, он, кажется, не знал, как себя со мной вести.

Я попыталась немного разрядить обстановку: рассказала ему, что была в гостях у мага и у Лиз. Муж только помрачнел.

– Ты обсуждала с Сориделем то, что случилось с Крадиром?

– Все еще думаешь, что я как-то замешана в этой истории. Очень жаль. – Я поджала губы. – Кстати, как самочувствие Крадира?

– Неплохо.

Мы помолчали. Что же делать? Вьорк думает, я что-то скрываю от него. Нет ничего глупее, чем оправдываться в том, чего ты не совершала.

И тут меня осенило: не зря же Мэтти просил рассказать мужу о платье?! Не думаю, что это сильно поможет, но попытаться стоит.

– Вьорк, я тут кое-что вспомнила… – начала я.

Он напрягся, как тиглан перед прыжком.

– Точнее, Мэтт считает, что это очень важно. Дело в том, что вишневое платье – то, которое ты подарил мне месяц назад, – я прожгла утюгом.

Глаза короля округлились так, что на ум невольно пришло сравнение с огромными тарелками, из которых мы как раз в эту минуту ели суп.

– Ты тоже считаешь, что это очень важно?! – Его обычно громовой голос прозвучал очень мягко. У гномов нет лечебниц для душевнобольных, но Вьорк, по-моему, в это мгновение был готов устроить одну такую. Для меня.

Кажется, зацепочка не сработала. Но раз уж начала надо договаривать до конца.

– Я не знаю… показала ему это платье, которое прожгла пять дней назад, а он расхохотался…

– Пять дней назад? И как же Крадир тебя видел в ту ночь, если…

– Не меня!

– Ты хочешь сказать, что на самом деле твое платье на тот момент было уже прожжено?

– Ну да! Оно с такой дыркой! – вновь расстроилась я.

– Наковальня Крондорна! – Вьорк откинулся на спинку стула, зажав ложку в кулаке.

И тут и до меня дошло! Я была так расстроена, что поначалу никак не могла взять в толк, при чем тут эта злополучная дырка…

– Вот видишь! Видишь! А ты мне не верил! Это просто не могла быть я!

– Если б я тебе действительно не верил, – муж с силой сжал кулак, – то ты бы… Я бы… – Он махнул рукой. – Скажи лучше, есть у тебя идеи, кто это был на самом деле? И, кстати, кто еще про этот утюг знал?

– Втайла, конечно. Но она говорит, что проще новое сшить… – Я махнула рукой.

Вьорк задумался, и больше мы к этой теме не возвращались.

После ужина мы с Вьорком отправились в его покои. Я любила такие вечера: Щиты оставляли нас одних, а сами уходили в соседнюю комнату. Муж занимался какими-то важными бумагами, а я вышивала. Иногда, когда ему не надо было работать, он раскрывал старинные летописи, позаимствованные у Ведающего, и читал мне вслух. Все было так по-домашнему…

Но в этот раз только я устроилась на своей скамеечке возле его стола, как заглянул Цорр и, потупившись, попросил короля «выйти поговорить».

– Что случилось? Давай здесь.

– Вьорк, разговор не предназначен для ушей королевы. Да и остальных…

Муж на мгновение насупился, потом ободряюще улыбнулся мне и вышел.

Вздохнув, я продолжила вышивание розы. Честно говоря, мне не слишком-то удавались все эти вязания-вышивания, но муж так радовался, когда я ему подарила собственноручно связанную салфеточку…

– Да кто тебе дал право! – донесся голос Вьорка из столовой. Я прислушалась.

– По-моему, я все еще твой Щит. – Цорр тоже повысил голос. – И уже без малого…

– То есть ты склонен ему не доверять, – грубо оборвал его король. – Сначала Мэтт пересмотрел весь Фионин гардероб. Потом выяснил, что именно это платье она испортила. Но зачем, Цорр? Ты считаешь, что королева чуть не убила Крадира, а Мэтт с ней заодно?!

– Я не знаю, выгораживал ли он Фиону, но…

– Что – «но»? Невиновность Фионы может подтвердить Втайла. Все, разговор окончен. И позови обратно Гвальда. Все равно мы так орали, что, наверно, эльфы в Баль-Тэре оглохли.

Орал по большей части Труба. Точнее, гудел. Но благодаря этому я поняла – у меня появился еще один недоброжелатель. И что я такого Цорру сделала?!

Нет, определенно сегодня все мечтают, чтобы Вьорк им поверил!

Муж вернулся в кабинет, положил руки мне на плечи и пристально взглянул в глаза:

– Ты все слышала?

– Не все…

– Не обращай внимания. Они хотят как лучше. Главное, что я верю тебе.

Я кивнула и улыбнулась – довольно печально, надо признать. А что мне еще оставалось делать?

Муж сел за свои бумаги, я за шитье. Работа у него явно не клеилась, он пыхтел, сопел, вставал, снова садился.

– Может, я могу тебе помочь?

– Не думаю… хотя вот, взгляни. – Муж протянул мне исписанный лист. – Не нравится мне эта речь, ох как не нравится. Я бы после такого не то что договор не подписал, я бы… – Вьорк выразительно рубанул рукой наотмашь.

Речь была написана Дамертом по случаю скорого приезда в Хорверк брата эльфийского короля, который должен был договориться с Вьорком о каких-то выгодных для гномов торговых делах. Но Ведающий со своим знанием истории явно перестарался. Человеку, да и эльфу, не искушенному в политических интригах, речь могла бы показаться хвалебной. Но на самом деле она никуда не годилась, и любой придворный увидел бы в ней следующее: «Несмотря на то что в прошлом между нами было то-то и то-то, – далее шло солидное перечисление столкновений между гномами и эльфами, причем последние почему-то всегда оказывались в них виноваты, – очень хочется с вами торговать, уважаемые».

– Не знаю, что на него нашло, – пожаловался Вьорк. – Дамерт был против этого договора, может, поэтому он так все изобразил… Я ему сказал: ты там намекни, что они не всегда были правы, да и кое-какие должки за ними остались… Вот он и намекнул. Хм-м… Вообще-то он эльфов не любит, но надо же знать меру!

– Давай я исправлю!

– А у тебя получится? – Король лукаво прищурился.

– Я могу попробовать! Все равно переделывать!

До седьмого колокола я усердно переписывала речь. Вьорк пытался занять себя чем-нибудь, но поминутно подбегал ко мне и, заглядывая через плечо, удовлетворенно хмыкал или цокал языком. Я попыталась объяснить, что он отвлекает меня. Не тут-то было. Тогда я пригрозила, что уйду писать к себе, но хитрый Вьорк объявил, что бумаги государственной важности из его покоев не выносятся.

Наконец речь была готова. Я торжественно вручила ее мужу. Вьорк был очень доволен и все нахваливал меня.

– Слушай, а у людей есть такая должность при королях?

– Какая?

– Ну, тот, кто речи пишет.

– Обычно этим занимаются канцлеры, секретари разные.

– Ну, беру тебя в канцлеры! Проси чего хочешь! И полкоролевства в придачу – так у вас в сказках говорится? Заслужила, маленькая королева!

Вот он, мой шанс!

– Знаешь, я немного устала от однообразия. – Мне показалось, что такой разговор лучше заводить издалека.

– Что ты имеешь в виду?

– Все время одно и то же! Можно сегодня сходить в гости к одному, а завтра – к другому. Можно прогуляться в Коралловый лес, а можно – в Сад. Но не целыми же днями этим заниматься! Нет, ты не подумай, там здорово… Но иногда ведь хочется и чего-то другого.

– Э-э… А ты задумывалась, чего именно?

– Ты удивишься, наверно… И скажешь, что это слишком…

Я печально вздохнула.

– Ну? – Вьорк даже притопнул от нетерпения.

– Я хочу настоящего приключения.

Он закашлялся, а я решительно перешла в наступление:

– Знаешь, когда я жила у батюшки и во дворце, мне постоянно что-то запрещали. С горок кататься нельзя. В море купаться нельзя. Скакать на лошади нельзя – можно лишь ездить шагом, неподалеку от замка. На крышу лазить тоже нельзя. Все из-за того, что я якобы могу упасть, пораниться, утонуть… Все вокруг повторяли: «Вот выйдешь замуж, пусть муж за тебя и отвечает».

Тут я слукавила, конечно. Все приговаривали: «Кто возьмет замуж такую непоседу?»

– Но в Хорверке ты не найдешь таких развлечений, – Резонно заметил Вьорк. – Давай подумаем, может, мы их на что-нибудь заменим? Не менее увлекательное, а? У нас есть пони…

– Эти коротконогие? – Я презрительно фыркнула, хотя на самом деле мне нравилось на них кататься – у меня даже был любимый маленький конек во Вьорковой конюшне, которому я тайком носила соль и сахар.

– Как раз для тебя! – засмеялся Вьорк. – А если их вывести в Длинный коридор, чудесные скачки можно устроить!

На моем лице отразилось такое уныние, что король сконфуженно замолчал. Одно дело – скакать по полям, когда ветер несется тебе в лицо, и совсем другое – заставлять бедных пони мчаться по узким каменным коридорам.

– А хочешь, отправляйся со Щитами на Ласточкин перевал: туда часа три пути, и обратно столько же – настоящий поход!

На самом деле мне этого очень хотелось. Но еще больше хотелось добиться другого.

– Вьорк, там же сейчас очень холодно, ветры. Вот весной – с удовольствием!

Муж задумался. Я уставилась в пространство, будто бы только сейчас серьезно задалась вопросом, что же мне будет интересно.

– Кажется, я знаю, где оно меня ждет!

– Кто? – не сразу понял муж.

– Приключение, конечно! Самое настоящее! И в то же время неопасное. Причем прямо в Брайгене.

Вьорк был удивлен и обрадован:

– Приключение, неопасное и в Брайгене? Решила Хийнма за бороду подергать?

Вот такой у гномов юмор. Незамысловатый, прямо скажем. Прыснув в кулак, я спросила мужа напрямик:

– Ты знаешь, где дом Твана?

– Конечно.

Вьорк не сообразил, куда я клоню. Решил, видно, что приключение ожидает меня где-то поблизости.

– Я хочу его исследовать!

Лицо короля потемнело.

– Там была магия! – Вьорк сделал страшные глаза и стукнул кулаком по столу. – Давай договоримся: любое приключение по твоему вкусу. Но действительно безопасное.

– Хорошо! Тогда я иду со Щитами кататься на лыжах по Северному склону.

Кулак снова с грохотом опустился на стол, но меня это не испугало.

– Да там… там одни сорвиголовы катаются! Ты знаешь, что до совершеннолетия туда гномам даже подниматься запрещено?

– А ты сорвиголова? Сам мне рассказывал, как лет за десять до первого посещения Храма Дара убежал туда кататься.

– Тогда склоны были не такими крутыми!

Я не выдержала и расхохоталась.

– Конечно, не такими. И солнце светило ярче. И вода была чуточку мокрее.

Вьорк надулся:

– Зря ты так. За восемьсот лет, знаешь ли, угол наклона изменился примерно на…

– Ладно-ладно, не спорю! – Я поспешила вернуть разговор в прежнее русло. – Предлагаю отличный вариант: дом Твана. Может, он, конечно, и заколдованный, но я уверена, что вреда от того, что я туда схожу, не будет. К тому же я…

Я хотела рассказать, что как-то уже заглядывала внутрь, но решила не рисковать.

– Что – ты?

– Ну, одним глазком заглядывала за дверь. Щиты были рядом, не волнуйся! И я толком даже прихожую не смогла разглядеть: темно. Но там ужасно интересно. Наверняка полно всяких старинных вещей…

Король призадумался. На Северный склон он меня отпускать не собирался. Говоря по правде, я бы и сама не решилась: удовольствие, может, и получила бы, но риск сломать себе шею или по крайней мере ногу был слишком велик. К тому же на лыжах я держалась не очень уверенно.

– Однажды я там был, еще мальчишкой. Ничего интересного, – сделал Вьорк последнюю попытку меня отговорить. – Рухлядь какая-то, все в пыли и паутине…

Даже если бы мне захотелось отправиться туда просто из каприза, теперь я бы точно настояла на своем: когда мне в детстве говорили про какую-нибудь комнату «ничего интересного», это означало, что в ней есть масса замечательных вещей.

– Вот видишь! – подхватила я. – И ничего опасного!

– Да это было почти восемь веков назад!

– А разве за это время там что-то изменилось? Мальчишки наверняка до сих пор туда лазят!

Вьорк снова погрузился в размышления. Наконец с глубоким вздохом он произнес:

– Ну ладно. Но при одном условии: Щиты от тебя – ни на шаг!

Я вскочила со стула и, подбежав к мужу, звонко чмокнула его в щеку.

Глава VIII

8 адлари

– Ну нет, снова в Сад! Не пойду!

– Может, тогда в грибные коридоры? Или на кораллы посмотрим?

– Все эти узкие коридоры… Там плесенью пахнет! И на кораллы я уже насмотрелась.

Тиро задумался. Стради, по своему обыкновению, молчал.

– Ну почему вы не хотите еще разочек сходить в этот дом? Вьорк же разрешил!

Щиты тяжело вздохнули – и сдались. Как хорошо, что я заручилась поддержкой Вьорка!

Сегодня с утра все было как-то не так. Я обожглась горячим шоколадом. Звенст мучил меня, пытаясь добиться истинно гномьего произношения именно тех слов, которые человек просто не может выговорить. Но я старалась держать себя в руках – впереди ответственное дело.

Наконец мы выбрались на прогулку. Я чувствовала себя немного нервно и, чтобы скрыть собственное волнение, решила потормошить кого-нибудь из Щитов.

– Стради, почему ты всегда молчишь? Неужели настолько не любишь королев, что даже и разговаривать с ними не желаешь?

В ответ послышалось маловразумительное бурчание.

– Вот-вот, рта не раскроет, если его полдня не упрашивать. Только чтобы скушать чего-нибудь – это у него лучше получается, чем речи толкать. – Тиро частенько подтрунивал над товарищами. – Зато с родственниками – не унимался Щит, – не умолкает! Прям не удержишь…

Третий номер раздраженно бросил ему что-то на гномьем.

– Да ладно тебе обижаться, все свои. – Тиро дружелюбно хлопнул Стради по плечу.

– Тиро, ты о чем? А ты, Стради, если уж мы втроем, не мог бы говорить попонятней?

Тиро подмигнул мне:

– А как же великий учитель Звенст?

– Что-то я от него не слышала таких слов…

– И не услышишь! – Оба Щита дружно расхохотались.

– Ясно. А при чем здесь родственники Стради?

– А, ты ничего не знаешь об этой истории! Стради, расскажи сам.

– Да там ничего особенно интересного… В общем, когда я был маленький, мне все твердили о том, какой у меня замечательный дядя Фир – тот самый, который глава Гильдии воинов. Он тогда жил у Озера, поэтому я его ни разу не видел, но зато рассказывали о нем столько…

– В основном анекдотов, – перебил Тиро.

Оказалось, что, когда дядя впервые за много лет вернулся в Брайген, дома не оказалось никого, кроме маленького Стради. Узнав, что перед ним тот самый дядя Фир, почти что легенда, малыш обрадовался и с энтузиазмом вывалил на него все, что доводилось слышать в семье. К приходу домой своего брата Фир был уже порядком взбешен.

– Значит, форма моего черепа повторяет изгибы шлема?! – накинулся он на отца Стради. – И ноги у меня такие длинные, чтобы удобнее было за эльфами гоняться?! Ты чему ребенка учишь?

Стоит ли говорить, что Стради влетело по первое число, хотя, честно говоря, он был не виноват. В этой истории меня больше всего поразило то, что в детстве, оказывается мой Щит был таким разговорчивым.

У меня поднялось настроение, я забыла о мелких утренних неприятностях. Решив, что мне совершенно необходимо знать гномий в полном объеме, я стала уговаривать Щитов научить меня парочке тех выражений которые я никогда не услышу от Звенста. На что Тиро закатив глаза к потолку, смиренным голосом продекламировал:

– Дражайшая королева! Не соблаговолите ли вы тщательно обдумать этот вопрос? Не будет ли бестактностью со стороны ваших преданных слуг донести до слуха Вашего Величества фразы, не слишком принятые вприличном гномьем обществе?

У Стради кончик бороды достал до пояса – так широко он распахнул рот. В его изумленных глазах явственно читалось: «Это ты от Фионы таких слов понахватался?!»

– Не соблаговолю!

Когда мы подходили к повороту на Тванскую улицу, я знала уже с полдюжины таких фраз. Звучали они все почему-то очень смешно; задыхаясь от смеха, я даже прислонилась к стене одного из домов. Щитов тоже пробрало.

– Нет, ты представляешь, – булькал Тиро, – приходит к тебе завтра Звенст, а ты ему и говоришь на чистейшем гномьем: «Здравствуйте, многоуважаемый…»

– …Старый вьессак! – Выкрикнув, я чуть не сползла по стенке от хохота. Вьессак – это, оказывается, гриб такой противный, несъедобный. Я бы перевела это на ольтанский как «пень трухлявый», но на самом деле это гораздо неприличней, обидней и смешней.

И тут я встретилась взглядом с Хийнмом, умудрившимся именно в это мгновение показаться из-за угла.

– Добрый день, Фиона. – Хийнм решил сделать вид. что он ничего не слышал, но в его глазах блестели злые огоньки.

Я так растерялась, что толком не поздоровалась. Разом смолкшие Щиты вразнобой поприветствовали главу клана Алтаря.

– Смеетесь? У меня тоже сегодня отличное настроение! – И он не торопясь продолжил свой путь.

Откуда он только взялся! Собирался ведь уезжать из Брайгена…

Мы присмирели и, не сговариваясь, ускорили шаг.

За поворотом нас ждал еще один сюрприз.

– Приятной вам прогулки, королева! – учтиво раскланялся со мной посол Эрлинг. – Чудесный день. Я только что из Сада, наверху такое яркое солнце!

Мы слегка поболтали – так, светский разговор. Уже собравшись расстаться с нами, Эрлинг вдруг спросил меня:

– Позвольте узнать, не посещали ли вы в последнее время досточтимого Сориделя?

Странно, что эльфийский посол интересуется магом.

– Я была у него позавчера… Он чувствует себя немного лучше.

– Если вам удастся в скором времени навестить его еще раз, передайте мой искренний привет. Все никак не могу зайти его проведать. Ну что же, не буду отвлекать вас от созерцания красот Брайгена, хотя при таком освещении, надо заметить, они не слишком-то видны. – В голосе посла сквозила ирония.

Мы распрощались. Я огляделась вокруг: действительно, в этот раз почему-то горело несколько меньше светильников. На вопрос, что бы это могло означать, Щиты только недоуменно переглянулись.

Наконец мы добрались до дома Твана.

По моим расчетам, назначенная встреча должна была состояться чуть позже, а мне не хотелось, чтобы мой интерес к раковине показался Щитам подозрительным. Придется потянуть время.

– Давайте теперь все как следует осмотрим, ладно?

Стради покорно вздохнул, а я энергично продолжила, сделав вид, что не замечаю его унылой физиономии.

– Сможете его открыть? – кивнула я на сундук в прихожей.

– Попытаемся! – ухмыльнулся Тиро и с грохотом откинул крышку, взметнув в воздух тучи пыли. Сундук был совершенно куст.

Так, не получилось…

– Ничего, ничего… – Кажется, в комнате был ещё один сундук, может, хотя бы с ним повезет. – А вот этот?

Щиты попытались откинуть крышку, но не тут-то было.

– Сейчас мы ее ножичком. – Тиро с азартом начал ковырять крышку.

Я отошла от них.

– Фиона! Ты куда?

– Да здесь я, здесь. Пойду еще море послушаю. – Я приложилась ухом к раковине.

…не стоит благодарности, – язвительно заявил уже знакомый мне бас.

Опоздала! Или они перенесли время встречи?..

Может, ты лучше объяснишь, почему наш друг, – это слово было произнесено то ли с презрением, то ли с недоверием, – не рассказал нам, что произошло ночью?

Я же объясняю – он не мог отлучиться! – Снова давешняя гномиха. – У него просто не было времени! И он не знал, что мы затеваем.

Ты уверена?

А вот этого гнома в прошлый раз не было. Но голос у него очень, очень знакомый…

Как бы то ни было, мне совершенно расхотелось объявляться перед ними и предлагать свою помощь. Если это действительно мой знакомый… Он почти в открытую меня недолюбливает. Приди я к нему, ничего, кроме презрительной усмешки, не добьюсь.

Да, конечно! Вы подозреваете его в неискренности, даже место и время встреч от него утаиваете. А зря! – В запале гномиха едва не кричала. – Давно вам говорю: он с нами. Ему можно доверять. Или вы и мое слово ставите под сомнение?

Не горячись. Ладно, убедила, в следующий раз позовем, коли ты так в нем уверена. Теперь бы еще узнать, как поживают другие наши друзья.

На этот раз я была уверена: Ланкс. Точно, Ланкс.

Но для этого придется подождать, пока вернутся первопроходцы. Если, конечно, они вообще вернутся. – Щит помедлил. – Они должны быть в Брайгене вечером девятнадцатого. Так что в этот же день после седьмого колокола все собираемся в Старой столовой.

И тогда?..

…обсудим все детали. А пока следим за развитием ситуации. И стараемся ни на секунду не упускать Трубу из виду.

Все-таки лучше бы мы придумали другой способ… – Снова гномиха.

Лучше, – прогудел бас. – Но пока мы его не придумали.

У тебя есть идеи? – В голосе Ланкса мне послышалось раздражение.

Появятся. Ведь если король покинет Брайген, нам будет значительно труднее.

Пока Въорк никуда не собирается, – отрезал Ланкс.

Знаю, но Хийнм…

– Фиона! Скорее! – Я даже не заметила, как ко мне подошел Стради. – Тиро там нашел такое…

Щит в нетерпении потянул меня за руку, а я так и не смогла придумать, как бы от него отвязаться, не привлекая внимания. Эх, все ведь прослушаю!

Тиро по-прежнему стоял на коленях перед сундуком. Только теперь у него в руках была маленькая склянка!

– Представляешь, – с жаром прошептал Щит, – там сначала ничего не было! Когда Стради закрывал сундук, мне показалось, что я уронил ножик, которым подцеплял крышку. Мы открыли его еще раз, а на дне – эта стекляшка! Клянусь бородой Роракса, в первый раз он был пустым!

Ничего себе! У меня даже мурашки пробежали по коже. Что же это за скляночка?

Я протянула руку, но Стради остановил меня:

– Ну нет, сначала мы сами посмотрим. Мало ли что там было…

Мало или много там было, мы не узнали. Если когда-либо склянка и была наполнена жидкостью, то она испарилась, похоже, много веков назад.

Я снова задумчиво уставилась на сундук. Как это так? Не было ничего – и вдруг появилось…

– Это волшебство, как вы думаете? – поинтересовалась я.

– Сейчас посмотрим.

– Тиро! Лучше не лезь! А вдруг правда волшебство?

Но Тиро, казалось, не слышал рассудительного номера три. Он вовсю ковырял ножичком в сундуке.

– Ах ты… – И тут он произнес одно из тех слов, которые я сегодня выучила по дороге. – Кожу содрал. Сейчас, сейчас… Ага, есть!

Тиро поднялся с колен, отер руки о штаны и обвел нас торжествующим взглядом.

– Если открыть сундук один раз, ничего не произойдет. Но если хлопнуть крышкой и снова открыть, будет видно второе дно. Вот так-то! А ты – «волшебство, волшебство»… Тут, знаешь, без всякого волшебства, была бы смекалка!

Мы обошли комнату по периметру, но больше ничего в ней не обнаружили. Проходя мимо раковины, я будто ненароком на секунду приложилась к ней ухом, благо она висела как раз на подходящей высоте. Ни звука. Видно, все уже ушли. Зато теперь я знаю, когда и где они будут в следующий раз!

Всю дорогу домой я прокручивала в голове подслушанный разговор. Кто эти гномы? Все же тайное общество или кто-то еще? При чем тут Хийнм? Почему они собираются не выпускать Вьорка из виду? И что Ланкс имел в виду, когда сказал про первопроходцев: «Если они вообще вернутся»?

Может, все же сходить к нему?

Стала вспоминать, что мне известно про Ланкса. Брат Тиро, внучатый племянник Фралира, главы клана Кипящего Озера. По человеческим меркам ему лет тридцать – тридцать пять; до сих пор не женат. Сколько я его видела, всегда настороже – будто Вьорку постоянно кто-то угрожает, и только он, настоящий Щит, способен такого безалаберного короля уберечь от неминуемой опасности.

После недолгого размышления я вынуждена была признать, что первая мысль – самая верная, и идти к ним самой мне не стоит. В памяти всплыл день нашего знакомства (он же – мой второй день в Брайгене). Я изящно протянула Щиту руку для поцелуя. По ольтанским меркам этот знак означал бы: будущая супруга короля подчеркивает свое особое благорасположение. Откуда мне было знать, что он так оскорбится, что даже разговаривать со мной несколько дней не пожелает! И не подумал сделать поправку на мое неведение… А я даже извинилась, причем дважды!

Я почувствовала, что от давешней обиды гневно полыхнули щеки, и поспешила сосредоточиться на сегодняшних событиях.

Собрание, в котором участвовал Щит короля, интриговало меня все больше и больше. Я приходила к выводу, что это все-таки что-то вроде ольтанского Малого совета – самые доверенные лица государя, действующие на благо короны. Или у нас этим занялся бы Большой совет?

Наверно, стоит оставить их в покое: раз там Щит короля, значит, Труба знает, что делает. Вот пусть сами и расследуют эту историю с гвизармой: мне только спокойней будет. А то из разговоров с мужем у меня сложилось впечатление, что он мечтает поскорее все забыть. Но, оказывается, Труба просто не хотел меня впутывать в эти дела! Или все-таки не доверяет? Снова пришли на ум слова гномихи: «новоиспеченная королева»… «вполне может быть колдуньей»…

И что же теперь – сидеть сложа руки? Ну уж нет!

Они поведут свое расследование, а я – свое. Хуже не будет. Кто-то ведь напал, притворившись мной, на Крадира: значит, со смертью Ганта ничего не закончилось. И мне тем более стоит держать ухо востро.

Некогда я читала роман о хитром служителе Ашшарат. Он делал вид, что исполняет обязанности посла в Вар-Рахибе, а на самом деле собирал всякие тайные сведения о шахе, который был в сговоре с иерархами Айригаля. И никто не мог заподозрить, что его следует опасаться.

Вот так и я! Пусть думают, что «человечья» королева ни на что не способна, мы еще посмотрим, чья возьмет! Я в красках представила себе, как меня (а не каких-нибудь надутых Щитов короля) осеняет слава – на этот раз действительно заслуженная. Фиона, настоящая героиня, распутала клубок заговора! Я даже сжала скрытый в рукаве кинжал, который теперь всегда носила с собой, а ночью прятала под подушку.

Впрочем, если я что-то разузнаю, то поделюсь с Ланксом, мне не жалко. Или даже сразу с мужем, раз про Ланкса мне знать не положено.

Но тогда уж пусть и они со мной делятся! Нет, решения своего я не отменяю: к Ланксу не пойду. Он мне ничего не скажет. Да и зачем он мне? Где Старая столовая, я и сама знаю. Однажды, вскоре после того как Вьорк рассказал мне про Сьеже, я попросила его устроить мне экскурсию по подземельям. Отлично помню огромный зал – там множество мест, куда можно спрятаться.

Оставалось решить, как бы мне уговорить на это моих Щитов. Или и не надо их уговаривать – сбегать одной? Да, так и сделаю! Время будет позднее, Щиты меня не хватятся… Вот и пригодится ключик от моей потайной двери. И хоть Ланкс, конечно, не Тиро, но не свернет же он голову своей королеве, даже если меня и обнаружат.

В конце концов я решила положиться на судьбу. Если уж доверять такое деликатное дело, то только Мэтту. Так и сделаю: если Мэтт к тому времени успеет вернуться, все ему расскажу и уговорю составить мне компанию. А если нет – отправлюсь в одиночку.

На обратном пути нам встретился Гвальд. Он был чем-то страшно озабочен и чуть не пронесся мимо.

– Ой, привет! Что это вы таким длинным путем в Сад отправились? Как не в Саду, а где же вы были?

Мы в двух словах поведали ему о наших приключениях и показали находку. Гвальд присвистнул:

– Ух ты! Ну и чудеса! – И чуть не вприпрыжку умчался дальше.

После обеда я решила поискать книжку наподобие той, про Вар-Рахиб, – не помню, как она называлась. Отправилась в библиотеку, где работает старая-престарая гномиха. Мы со Щитами, чтобы ее не утруждать, сами взяли лестницу и стали лазить по пыльным полкам. Щиты в основном интересовались описаниями гномьих военных походов, а я нашла какую-то небольшую печальную повесть о любви и пристроилась читать прямо на лесенке. Нельзя сказать, чтобы я загрустила, но на меня снизошло какое-то очень лирическое настроение. И еще я почувствовала, что сильно соскучилась по Мэтту, хотя не видела его всего лишь три дня.

Вечером мы собрались в моем кабинете. Тиро ушел, не дожидаясь пятого колокола, – у него кончилось дежурство, но ближе к ночи вернулся с лайнорой^[5]. Я зажгла маленькие свечки.

– Фиона, а ты слышала, как поют твои Щиты? – оживился Гвальд. – Ну, правда, не мы с Мэттом, а эти двое. – Он с улыбкой показал на Стради и Тиро. – Это что-то! Устраивайся поудобнее! – Он придвинул столик с бокалами поближе к моему креслу и плюхнулся в ногах.

Я завернулась в пушистый плед и мысленно приготовилась затыкать уши, представив себе, что сейчас придется выслушивать бравурные марши. Оказывается, я сильно ошибалась и в очередной раз недооценила гномов. Никогда не предполагала, что они способны сочинять такие прекрасные песни.

Тиро и Стради пели вдвоем. У Тиро голос повыше и позвонче, а у Стради – мягче и с хрипотцой. О смысле я только догадывалась, потому что песни были очень-очень старые, на древнегномьем. В основном, наверно, о любви – медленные, печальные, чуть слезы на глаза не наворачивались. И обязательно в каждой из них были совсем другие куплеты – быстрые, почти скороговорки, а некоторые – едва ли не танцевальные. А потом все опять возвращалось к грустным, но таким трогательным мотивам.

Ничего похожего я никогда у людей не слышала. Эта музыка как будто проникает в глубь тебя, захватывает целиком. Начинаешь думать музыкой, а не словами – это очень трудно объяснить! Мелодия то идет вверх, то будто возвращается к своему началу. Кажется, вот-вот песня должна завершиться на тоскливой ноте, а тут вдруг начинается мажорный припев, и потом снова певцы грустят и плачут… Да что об этом писать, это слушать надо.

Полночи я сидела как завороженная, потягивая вкусное вино. Удивительно, что Тиро почувствовал мое настроение и захватил лайнору! Он очень неплохо играет, мне так никогда не научиться. Жалко только, я не могла им подпевать.

Щиты и меня просили спеть, но я предложила оставить это до другого раза – не хотелось уходить от этой старинной музыки, обволакивающей, как тепло от очага.

13 адлари

Весь вечер промаялась в очень неудобном платье. Зато в очень королевском. И все из-за этого противного Ойрида, брата короля эльфов.

Однако платье – ерунда в сравнении с тем, что мне пришлось выслушать.

Все поначалу было чин чином. Мы с Вьорком стояли в Чертоге, приветствуя высокого гостя. Прозвучали губные гармошки, двери распахнулись, и в зал прошествовали – именно прошествовали, а не вошли! – Ойрид и еще восемь эльфов, его свита.

Честно говоря, эльфы мне всегда нравились чуточку больше, чем гномы. «Человечьему глазу их облик приятней», как сказано в каких-то стихах. Но облик этих расфуфыренных созданий мне не был приятен вовсе.

Вьорк произнес написанную мной речь без единой запинки. Ойрид ответил – еще более пространно и витиевато. Но хотя бы дружелюбно. После всяких формальностей мы уселись за стол – нас Ждал торжественный ужин.

Вьорк развлекал самого Ойрида, а рядом со мной сидела молоденькая эльфийка, Кайнце, дочь сестры короля. Она не должна была приехать, и только накануне мы узнали, что дядя взял ее с собой. Я справилась о здоровье ее родственников и о погоде в Баль-Тэре, поинтересовалась, что она читает. Выяснилось, что читает она мало.

– Еще успею, – беспечно прощебетала эльфийка. – У меня впереди о-очень долгая жизнь.

И она пристально уставилась на меня, словно намекая, что некоторым не так-то уж много отпущено. Едва я привыкла к тому, что в Хорверке буквально все, кроме дряхлейших, меня переживут, как приезжает какая-то эльфийская задавака и без зазрения совести опять о том же. «Может быть, мне только показалось, – подумала я. – В любом случае надо держать себя в руках».

– Да, мне так жаль тех, кому не суждено прожить несколько веков. И тех, на чью долю не досталось ни капли изящества. – Она бросила косой взгляд на Стради, который как раз в это время случайно пролил на стол эль. – Хвала Эккилю, я-то родилась не здесь.

«Хвала Меркар, ты не родилась человеком и я не знала тебя раньше. Хвала Крондорну, ты не родилась гномихой и скоро уедешь отсюда!» – готово было сорваться с моих губ. Вместо этого я любезно улыбнулась и предложила ей еще немного восхитительного салата с грибами.

– Ах, пожалуй, мне хватит, – поморщилась она. – Как представлю, где выращивают эти грибы… Темные коридоры, сырость, затхлый воздух… Я еще понимаю – они. – Эльфийка обвела рукой ту половину стола, за которой сидели одни гномы. – Но вы? Неужели вы не грустите по солнцу?

Конечно, я грустила по солнцу. И запах в грибницах мне тоже не нравился. Но она нарушала все правила хорошего тона!

– Знаете, дорогая Кайнце, я прекрасно себя чувствую здесь. И с детства обожаю грибы.

– Да? А цвет лица у вас что-то не очень. Или я просто запамятовала, у людей всегда такой?

Я готова была вонзить вилку в ее бесстыжий эльфийский глаз. Или потыкать в щеку, чтобы цвет лица стал еще румяней. По-моему, она перешла все границы – это просто оскорбление!

– Я думаю, он у меня не изменился, – пробормотала я. Улыбнуться сил не хватило.

– А как у вас обстоит дело с личной жизнью? Насколько я знаю, король не может иметь детей?

Я почувствовала, как Гвальд, сидевший напротив, напрягся. Стради уже давно был багрового цвета. Хвала богам, они не проронили ни звука.

– У меня прекрасная личная жизнь. Достойная описания в романе – вы читаете романы о любви? Ах, ну да, у вас еще все впереди…

Конечно, нельзя сказать, что я отыгралась. Но обидеться на мои слова она не могла, а меж тем я ее слегка подковырнула. Щиты, по-моему, чуть не зааплодировали.

Разговор тянулся в том же духе еще с полчаса. Стради порывался встать – наверно, хотел Вьорку пожаловаться, – но я его удержала. Кайнце вела себя не просто неприлично – она вела себя вызывающе. Но я не реагировала. В какой-то момент она слегка расслабилась и немножко вполне по-дружески поболтала со мной о моде и нарядах, но через минуту чуть не вывела меня из себя «невинным» вопросом, не справляют ли гномы нужду в спальне прямо на пол – это же так негигиенично! А ведь ходят такие слухи…

Я готова была отправиться к Вьорку и прямо спросить, могу ли я залепить ей оплеуху. Но взглянув направо, я увидела, что мужу тоже приходится несладко: Ойрид с самозабвенным видом что-то пел королю на ухо, а тот лишь обескураженно улыбался. Я сделала попытку привстать, но Вьорк замахал на меня рукой. Пришлось покорно опуститься на стул и слушать откровенные насмешки.

Я с трудом боролась с желанием дать отпор эльфийке. Наконец подали десерт.

Посидев еще чуть-чуть для приличия, я встала из-за стола. Кайнце отправилась отдыхать, Вьорк и еще несколько гномов с Ойридом и его свитой пошли в кабинет смотреть договор.

– А ты ее классно срезала! У, гадина какая! Сама она… горшок дырявый! – Стради был на удивление многословен.

– И как только ты сдержалась? Я бы точно ей нагрубил на твоем месте. Вот что значит настоящая королева! – Гвальд чуть не хлопнул меня по плечу, но вовремя сдержался.

Как потом выяснилось, я не зря старалась. Уже совсем поздно, после седьмого колокола, муж попросил меня прийти к нему – если я еще не сплю. Я не спала. И сразу побежала к королю, надеясь, что он разрешит мне самолично дать мерзкой эльфийке пощечину.

– Ну, ты выдержала испытание! – Вьорк встретил меня в приемной. Тиро отступил на шаг, но король махнул ему рукой: – Пойдем-пойдем, расскажешь, как мою жену сегодня мучили.

– Вьорк! – выдохнул Тиро. – Это просто издевательство! Можно, я ее за косы?

Я засмеялась. Да, попадись она нам…

Тиро подробно рассказал Вьорку, что творилось за ужином. Тот хмурился все больше и больше.

– Вот, значит, как. Ясно. И все из-за какого-то дурацкого договора…

– Так я же хотела подойти к тебе и пожаловаться!

– Ага, а в этот момент этот ясноглазый шептал мне о том, как его племяннице одиноко, все ее бросают, никто ее не привечает – и все из-за того, что она обожает общаться с людьми. А те ее не принимают, считают, что это какой-то подвох, дружбы ни с кем не получается, ну и так далее. И знаешь, кстати, что он еще ввернул? Что твоя прабабка была сумасшедшей и постоянно устраивала всякие выходки – особенно на людях. То пощечину кому-нибудь влепит, то нагрубит, то еще чего-нибудь…

Ах, значит, сумасшедшая! Но только я набрала полную грудь воздуха…

– Подожди-подожди. – Вьорк не дал мне оправдать прабабушку. – Эти тонконогие и не подозревают, что кое-кто из гномов неплохо владеет эльфийским. Знаешь, что услышал Даларх? Как один эльф из свиты Ойрида говорил другому, что Кайнце взяли в поездку в последний момент. И как ты думаешь, для чего? Чтобы портить тебе настроение!

Король расхохотался. Мы с некоторым недоумением уставились на него.

– Видишь ли, от настроения королев очень многое зависит. Но не задирай нос: не всегда! – Вьорк лукаво улыбнулся. – Хотя сейчас именно такой случай. Им надо было тебя позлить: ведь на самом деле Ойрид вовсе не хочет заключать с нами договор, он здесь по воле своего брата. Вот он и взял с собой эту пакостную девчонку – вдруг ты не сдержишься, ляпнешь что-нибудь. Тогда посольство с гордым видом удалится, и вот вам повод для новых бесконечных обвинений в том, что мы сами-де не желаем с ними дружить.

– Ты думаешь, они рассчитывали… – У меня, честно говоря, в голове не укладывалось, что вся эта комедия разыгрывалась ради меня.

– Неужели ты уверена, что твоя строптивость – государственная тайна? – Муж хохотнул. – Наковальня Крондорна! Даже я об этом знал еще до того, как тебя замуж взял!

Я покраснела.

– Вьорк, но откуда?..

Король лукаво усмехнулся:

– Не только эльфы умеют добывать сведения о соседних государствах. Я, скажу тебе, был уже немолод, когда твоя прабабка куролесила на пирах. Более того, однажды и мне досталось.

– Но она же…

– Да знаю я, не была она сумасшедшей. Только… хм-м… несколько несдержанной. Прямо как ты иногда, – расхохотался король.

Я расхохоталась и чуть не кинулась на него с кулаками. Тиро, по-моему, готов был меня поддержать.

15 адлари

Два прошедших дня – это сущий кошмар. Даже вспоминать не хочется. Теперь выдержки мне ни у кого занимать не придется.

Кайнце «беседовала» со мной так же мило, как и позавчера. Рядом всегда были Щиты, так что она не могла ни с того ни с сего заявить, что я ее чем-то оскорбила. Мне даже пришло в голову, что неплохо бы все же в свою очередь сказать ей какую-нибудь гадость. Но я вовремя вспомнила, что эльфы спокойно относятся к магии, а ведь даже у Вьорка есть волшебная горошинка. Вдруг и у нее такая же? Я ей брякну, по выражению Вьорка, что-нибудь, Щиты, конечно, подтвердят, что я ничего не говорила, а она вытаскивает свою горошинку – и вот вам пожалуйста! Все слышали, какая королева у вас нехорошая?

Поразмыслив, я пришла к выводу, что это уж вряд ли. В смысле вряд ли у нее горошинка. Насколько я знаю, на всяких таких встречах маги следят, чтобы все было по-честному, без волшебства. Но, с одной стороны, мы встречались уже не у Вьорка, а на моей половине или в Саду, а с другой – я все равно решила сдерживаться. Как тот посол в Вар-Рахибе.

Вчера с утра Кайнце заявила, что у нее есть послание к дочери Сориделя, Сиэнре, но сама она к нему в дом идти не хочет и с Сиэнре знакомиться тоже не желает. Надеясь этим походя кольнуть и меня, она, конечно же, добавила какую-то гадость про смешанные браки, но я уже забыла, что именно. Обрадовавшись, что можно будет избавиться от ее несносного общества, я предложила отнести письмо, мне, дескать, не сложно. Кайнце некоторое время ломалась, потом прозрачно намекала, что для этого в нормальных королевских домах есть слуги, потом удивлялась, как королева может ходить в гости к простому магу. Я ответила, что не вижу ничего плохого в том, чтобы запросто навещать своих приятелей, к тому же маг не простой, а придворный. Для пущего эффекта я с абсолютно невинным видом изрекла:

– А помните, лет триста назад принцесса Велса, ваша тетушка, очень дружила с одним магом, причем из людей?

Кайнце даже покраснела! Иногда знание истории очень помогает: маг был любовником Велсы, об этом чуть ли не в учебниках написано.

И тут я вспомнила, что Сиэнре нет в Хорверке! Но вовремя прикусила язык: вдруг Кайнце решит не отдавать мне письмо? С нее станется. А так хочется под благовидным предлогом отдохнуть от нее хотя бы несколько часов!

Жаль все же, что Сиэнре нет. И Втайла, и Щиты рассказывали про нее много забавных историй – как она приручала грибы, как сотворила маленький фонтан на голове Одного уж очень плаксивого десятилетнего гнома, как в одиночку пыталась переплыть Кипящее озеро… Вот, наверное, с кем не соскучишься!

Словом, вчера я наконец снова ощутила себя почти прежней Фионой. Можно было спокойно смеяться и шутить, не ожидая в ответ услышать грубость. Щиты тоже перевели дух – они намаялись молчать, как рыбы, за моей спиной и бессильно сжимать кулаки в ответ на очередную милую колкость нашей гостьи.

В доме мага нас ждал самый радушный прием. Соридель обрадовался нам как старым друзьям. Я боялась снова увидеть его в постели, но он уже ходил, правда пока только по дому. Синтра заварила душистого чаю, мы уселись за круглый стол.

Я достала письмо и передала его магу.

– Свежая эльфийская почта!

Соридель взял письмо и вдруг изменился в лице.

– Что-то не так?

– Когда приехали эльфы?

– Вчера.

– Фиона, может, ты знаешь… Они не задерживались в дороге?

– Разговоров об этом не было. – Я пожала плечами. – А что случилось?

– Это от ее матери. Обычно из столицы эльфы добираются до Брайгена за неделю. Может, конечно, Аталь передала это письмо до того, как Сиэнре попала домой, но…

Тут я вспомнила: шестого Шенни мне сказал, что Сиэнре должна была уехать к родственникам. Но не могла же она добраться до Баль-Тэра за пару дней? Меня мучило любопытство.

Соридель повертел письмо в руках.

– Так и есть. Аталь, как всегда, поставила дату. Шестое адлари. Но шестого она должна была быть уже там…

Я все же не выдержала и спросила мага, как его дочь могла так быстро доскакать до эльфийских земель.

Соридель рассеянно махнул рукой:

– Здесь нет ничего особенного. Есть тайные волшебные ходы, которые перебрасывают человека на большие расстояния, – камеры перехода называются. В Хорверке все равно мне за ними присматривать, и Вьорк не против, если изредка… Словом, Сиэнре должна была оказаться в двух шагах от дома. – Он озабоченно потер мизинцем переносицу.

Разговор не клеился: Соридель волновался за дочь. Маг то взволнованно ходил по комнате, то останавливался в нерешительности. А я волновалась за Сориделя.

– Может, спросить у приехавших эльфов?

– Не стоит. – Он поморщился. – Боюсь, от них помоги не дождешься, только раскудахтаются. Я сам ее найду.

Он объяснил, что попробует поискать ее с помощью колдовства. Так что завтра к вечеру все должно проясниться.

Я решила, что на ужин можно и опоздать, поэтому обратно мы шли более чем неторопливо. Размышляла, что же могло случиться с Сиэнре, но так ничего и не придумала…

Глава IX

17 адлари

Утром принесли две записки: муж звал меня на завтрак, а Соридель обещал сам заглянуть в гости, «если королеве будет угодно». Во время своего последнего визита я просила мага навестить меня, как только он почувствует себя достаточно здоровым, но не рано ли ему бегать по городу? Или он наконец смог поколдовать – и выздоровел?

Чуть попозже пришла Втайла с письмами из Ольтании. У гномов хорошая традиция: возвращаясь на родину, они никогда не отказываются захватить с собой почту.

Большой конверт с печатью – от отца и матери. Холодные слова, заверения в почтении к моему мужу… «Надеемся, ты здорова, надеемся, ты посетишь нас, надеемся, ты ведешь себя благоразумно…» Ощущение, будто они хотели написать: «Ты должна быть здорова. Ты должна посетить нас. Ты должна вести себя благоразумно»… Особой Радости письмо не принесло.

Второй, чуть помятый на углах голубой конвертик – от Ксантии. Пахнет жасминовой водой. Внутри – всего °Дин листочек: в отличие от меня, сестра не любит излагать свои мысли на бумаге.

Сначала я письму очень обрадовалась. Мы не были особенно дружны, зато теперь, на расстоянии, я почему-то ощутила, насколько она мне близка и как мне ее не хватает. Письмо было таким теплым… Ксантия благодарила за присланные из Хорверка подарки, немного рассказывала про свою жизнь – все хорошо, она вполне довольна. Странно, ведь у нее с мужем нет ничего общего. И еще она писала' что Жинья – дочь одного из вассалов отца и подруга наших детских игр – сосватана за Свигга и скоро свадьба Сестра сообщала об этом так, будто ничего особенного не случилось. Он, конечно, не очень знатного рода, наши родители никогда не дали бы согласия на брак, но я же помню, как сестра со Свиггом при каждом удобном случае целовались в укромных уголках. Хотя время идет, должно быть, Ксантия в конце концов им переболела…

Я подумала: вот уже и Жинья скоро будет замужем, а ведь она младше меня на целых полгода! Жизнь в Ольтании продолжается – без меня. Нет, я не грущу. Я просто, наверно, повзрослела. И Брайген потихонечку становится моим родным домом.

Убирая письмо сестры обратно в конверт, я обнаружила, что в нем еще что-то есть, и с трудом подцепила ногтем приклеенный изнутри маленький листочек:

Извини, что пишу на обрывке – тороплюсь. Муженек отлучился ненадолго, надо сказать тебе самое главное.

Прекрасно понимаю, что жить тебе тяжеловато. Старый гном, все такое. У меня вот хоть и не гном, а тоже настоящий чурбан. В общем, я недаром тебе написала про Свигга: женится-то он на Жинье, а встречается по-прежнему со мной. И то, что нас могут застигнуть врасплох мой муж или его невеста, только придает этим встречам остроты. Вот это действительно жизнь!

Так что мой тебе искренний сестринский совет: найди в Брайгене человека посимпатичней и заведи с ним роман. Ты можешь особо не бояться: если что и раскроется, ничего гномы не сделают – побоятся скандала. И не робей, сестричка. Нечего заживо гнить в этих подземельях.

Любящая тебя Ксантия

Сказать по правде, Ксантия всегда была ветрена… Но такого я от нее не ожидала. Мысли о родстве наших душ испарились, будто их и не было.

Я возмущенно ходила по комнате, комкая ни в чем не повинный клочок бумаги. Нет, ну сама она, конечно, может заниматься чем хочет и с кем хочет, но мне-то зачем её дурацкие советы?! Ксантия должна понимать, что я на такое не пойду. С одной стороны, это просто невозможно. С другой – чтобы с кем-то встречаться, этот кто-то должен мне очень-очень нравиться. А мне, по счастью, очень-очень нравится собственный муж, хоть он и старше меня на несколько столетий.

Да как только она посмела так пренебрежительно отзываться о Вьорке и гномах? Я же ей писала, что мне здесь просто замечательно, с Ольтанией и не сравнить! Тоже мне, наставница нашлась – прямо как родители: давай-ка делай то, давай-ка делай это… Ну уж нет, я…

Или?..

Я остановилась как вкопанная.

Нет, конечно нет. Я никогда не предам Вьорка. Но письмо Ксантии заставило задуматься над тем, что я постоянно от себя скрывала.

Я никого не любила так, как женщина должна любить мужчину. Будем надеяться, никого и не полюблю. А если полюблю, то никто-никто не должен об этом знать.

Надо было записать это в дневнике именно так – жирно, подчеркнув толстой чертой. По-ольтански – и еще раз, на гномьем. Надо было найти силы признаться самой себе, что мне очень хотелось любить и быть любимой. Да, быть любимой во что бы то ни стало! Я желала этого даже больше, чем стать королевой… Не сейчас, конечно, – раньше, до того, как была вызвана ко двору. Но я не встречала никого, кто хоть отдаленно напомнил бы мне человека, о котором мечталось. А раз так – наверно, и не встречу. И хватит об этом.

За завтраком собрались несколько глав гильдий, Беххарт, Ведающий, Терлест, Биримба… У меня было такое ощущение, что все догадались о письме Ксантии и теперь с укоризной смотрят в мою сторону, хотя ничего дурного у меня и в мыслях никогда не было.

Мы ели в Малахитовой столовой – удивительно уютном и тихом месте, совсем-совсем не брайгенском. Часто мы завтракаем здесь по-домашнему – с Вьорком и двумя-тремя Щитами. Несмотря на то что по размеру этот зал чуть ли не в четверть Чертога, он не производит впечатления холодного или неуютного. По его периметру идет колоннада с небольшими, в рост эльфа, колоннами. Но их макушки не упираются в потолок, а изгибаются под углом и «дорастают» до стен. У подножия каждой колонны стоят деревянные кадки, в них живые растения – уль-кар^[6], фикусы, садовые цветы, карликовые деревца. Говорят, еще Сьеже попросила посадить их здесь – ей не хватало зелени, а зал этот она очень любила.

Положив мне на тарелку вкуснейшее воздушное пирожное, Вьорк поинтересовался:

– Письма-то уже прочла?

Я снова почувствовала себя неловко. Муж сам прервал паузу:

– Твои родители мне тоже письмо прислали. Большущее такое, тяжеленное. Только, – он виновато поднял на меня глаза, – я не все там понял. Вот, например: «В целом поверившая вашей бессонной подоплеке». Это они на что намекают?

– Ты со словарем переводил, что ли? – рассмеялась я. Родители ему, как и мне, писали на арвиане – признак хорошего тона. – Наверно, «всецело вверенная вашей неусыпной опеке». Это они обо мне.

– А-а, – протянул Вьорк. – Ох, придется в том же духе отвечать. Поможешь? А то к старости что-то арвиан стал забываться… – лукаво подмигнул муж.

– Ой-ой, старичок, а кушает – очень даже! – рассмеялась я: Вьорк доедал вторую порцию грибов. – Да, с чего вдруг у нас сегодня такой представительный завтрак? Празднуем отбытие эльфов на родину?

– Нет, дело не в том. – Вьорк наклонился ко мне поближе, будто решив доверить тайну: – Биримба намекнул, что будет сегодня пророчествовать. Снизойдет на него.

– Намекнул? – Я так удивилась, что нарушила этикет, поставив чашку на стол, а не на блюдце. – Как это он мог намекнуть?

– Ну как обычно намекают… Пришел ко мне и выложил: мол, завтра готовься, за завтраком чего-нибудь интересное скажу. Скорее приятное, чем нет.

Я едва сдержала смех. Ну и намек!

– Нет, я не о том. Как он может намекнуть заранее? Или на него «снисходит» раз в одиннадцать дней? – Я тоже, конечно, старалась говорить так, чтобы чародей меня не услышал. – И, кстати, кто эти самые пророчества ему посылает? Он же не жрец! И откуда знает, что пророчество будет хорошее?

– Ну, сколько вопросов!.. Ты меня с Биримбой перепутала – я-то не пророчу, – улыбнулся муж. – Пророчества приходят извне, от могущественного волшебника. Знаешь старую легенду о том, что сила магов – из другого мира? Да ты спроси самого Биримбу – он тебе поподробней расскажет. Я, честно говоря, ему не очень-то верю – про другой мир и колдунов в смысле, – но уже два раза мне приходилось убеждаться, что его пророчества, – Вьорк старательно выдержал паузу, – сбываются!

– Расскажешь? – с любопытством попросила я.

– Не сейчас. – Вьорк помрачнел: видно, воспоминания были не из приятных. – Ты лучше скажи мне, пока не началось, что все-таки из Ольтании пишут? Дома все хорошо?

Я вспомнила письмо Ксантии и даже, кажется, слегка покраснела. Совсем было хотела сказать что-нибудь вроде «отец и мать здоровы, чего и нам желают», да так и застыла: с Биримбой, сидевшим напротив нас, явно было неладно. Лицо его сделалось мертвенно-бледным, а взгляд затуманился.

Внезапно за столом стало тихо, как в предгорьях Тильяса перед бурей. Все неотрывно смотрели на мага.

Колдун вскочил из-за стола, не дожевав кусок. Стул с грохотом опрокинулся на пол. Биримба выпрыгнул на середину зала, упал на колени и чужим, страшным и неестественным голосом торжественно произнес, обращаясь к люстре на потолке:

– Силой слова моего преисполнишься!

Дальше пошло нечто совсем уж неразборчивое, причем Биримба говорил то своим голосом, только очень быстро, невнятно и будто бы слегка заискивающе, то незнакомым – глухим, страшным, низким. Как я ни вслушивалась, ни единого слова разобрать было невозможно.

Странный этот разговор с самим собой маг сопровождал не менее странными действиями. Сначала он покачивал головой из стороны в сторону, потом поднялся и завертелся вокруг своей оси, не переставая бормотать. В конце концов когда речь пророка стала почти совсем бессвязной, он остановился и замолчал.

И именно тут мне неожиданно стало по-настоящему страшно. Возникло ощущение, что в комнате появился кто-то чужой, всемогущий – или, по крайней мере, всезнающий. Как будто сотни сквозняков вдруг загуляли.

Внезапно Биримба быстро-быстро закружился по комнате, притопывая то левой, то правой ногой, и заунывно запел страшным, снова чужим голосом:

Допев, Биримба повалился на пол как подкошенный. Глаза у него закатились – мне даже почудилось, что он не дышит.

Цорр и Ланкс кинулись к колдуну и, подхватив под руки, вывели из столовой. Тот еле перебирал ногами. Айрант и Даларх поспешили к мужу: оградить, защитить… Хотя какое там – пророчество есть пророчество.

Первым опомнился Беххарт. Он с силой бросил вилку на тарелку, раздался оглушительный для такой тишины звон.

– Говорил я тебе, до добра это не доведет! – раздраженно бросил он Вьорку.

Король не отвечал.

– Нечего было принимать всех этих колдунишек и человечьих жрецов! – Беххарт распалялся все больше и больше. – Они тебе такого напророчат…

Он говорил еще что-то, но я его уже не слушала. Голова внезапно закружилась: цветочек… из далеких стран…

Как наяву, перед глазами всплыла картинка. Тванская улица. Вопрос Стради: «Что такое Фиона?» И мой кокетливый ответ: «Незабудка»… Неужели это про меня?!

Я взяла себя в руки и отогнала тяжелые мысли. Нет, не может быть. Наверняка Биримба имел в виду другое. Может, действительно цветок или растение какое, а может, что-то в виде цветка… Украшение, вазу… Вьорк разберется.

Терлест – надо отдать ему должное – изо всех сил старался угомонить Беххарта. Дождавшись, пока все замолчат, король встал, с шумом отодвинув кресло. И с нехорошей усмешкой произнес, глядя жрецу прямо в глаза:

– Стоит ли беспокоиться? Это же слова человека, а людей ты ни во что не ставишь!

Обведя тяжелым взглядом всех сидящих за столом, он продолжил:

– Никому не сообщайте о пророчестве. В конце концов, оно действительно может быть ошибкой. Никаких действий в отношении послов не предпринимать. Вести себя с ними так же, как и всегда. Всем ясно?

Будто туча нависла над нами – и все замолкло в ожидании грома.

Но он так и не прогремел.

– Ты, конечно, понимаешь, что Биримба говорил об Эрлинге? – спросила я мужа напрямую, когда все начали расходиться.

Король отрицательно покачал головой.

– Ты становишься подозрительным! – упрекнула я его. – В смысле ты начинаешь подозревать невиновных.

– Откуда ты знаешь, кто виновен, а кто нет?

Я прикусила язык.

Надо было вместо этого успокоить мужа, сказать, что не верю в чушь, которую напророчил Биримба. Но я вовремя не сообразила. И, если быть до конца честной, то, как Биримба произносил глупый детский стишок, не оставляло сомнения, что он действительно является пророчеством.

Устроившись в кабинете писать ответ родителям, я не переставала думать о Биримбе. Строчки выходили кривые, письмо получалось сухим и официальным… Отложив перо, я спросила у Тиро:

– А другие пророчества ты слышал?

Тиро невесело ухмыльнулся:

– Ну да, в прошлый раз. Ланкс заболел, попросил сбегать, предупредить. А Вьорк меня вместе со Щитами завтракать усадил. Наверно, не знал, что на Биримбу найдет… Или знал, но решил, что и мне можно.

– А ты помнишь его дословно?

– Еще бы! – Тиро, казалось, слегка обиделся. – Оно же стихотворное, а я, конечно, не поэт, но тоже сочиняю… Я ж тебе пел!

– Ну, знаешь, сегодня были такие стихи… Никудышные.

– Фиона, да это же пророчество!

Мне опять стало как-то зябко. Вот и Тиро верит Биримбе…

– Так что? Прочтешь?

Тиро без всякого выражения продекламировал:

Я ничего не сказала, но про себя отметила, что это-то стихотворение получше будет.

– Утонул?

– Нет, к счастью. Да тогда сразу ясно было, о чем эта поэзия. Хийнм как раз собирался в Заозерье. Ланкс кинулся на пристань – тот уже уплыл. Пришлось посылать вдогонку две лодки с лучшими гребцами. Ну, те его «утлый челн» мигом и нагнали.

– И что, правда течь нашли?

– Нашли, – нехотя признал Тиро. – Вроде ничего страшного, но все бывает.

– А с драконом что?

– А что с ним?

– Ну, его победили?

Тиро усмехнулся:

– Ты хоть раз видела над нашими горами дракона?

– Нет, – неуверенно ответила я. – Но говорят, что дальше в горах…

– Ага, только сюда они не залетают. Уже тысячу лет, между прочим. Да и маловато их осталось…

– То есть Биримба имел в виду какие-то другие горы?

– Да нет, как раз наши, он в каждом пророчестве их упоминает. Просто то, что в первой части стихотворения, – дело будущего отдаленного. Насколько именно отдаленного, никто, и сам Биримба тоже, не знает. А вот вторая часть – это ближайшее будущее. Может, день, может, месяц, но не сотни лет.

Больше мы к этой теме не возвращались. Но мне стали ясны сразу двевещи.

Во-первых, вот почему переполоха не поднялось. Если пророчество можно «исправить», то надо просто тщательно следить за послом. И предотвратить эту самую смерть.

Во-вторых, на цветок из дальних стран просто не обратили внимания. Мало ли что за цветок и откуда его привезут в Хорверк через двести лет…

Мне стало спокойней. Наверно, случайно так совпало, что у меня «цветочное» имя. И затоплению Хорверка я, к счастью, способствовать не буду.

Остается один из двух послов – других в Хорверке сейчас просто нет. Вернее, почему один из двух, ясно ведь, что это не Шенни!

Значит, лорд Эрлинг. Неизменно любезный, хотя приторности в этой любезности… Но чем же эльфам не угодил именно Вьорк? И они что, не понимают, что это чревато войной? Или надеются обстряпать все так, чтобы никто на них и не подумал?

Ну уж нет, Биримба-то нас предупредил! Мы еще как повоюем – мало им точно не покажется! Эльфы просто недооценивают гномов. Ну и достанется же им! В смысле эльфам, конечно!

Противно мне как-то. Сижу тут и хладнокровно рассуждаю о том, что мужа могут убить. Хотя этого ведь уже не случится, раз Биримба…

А вдруг случится?

Но ведь у мужа Щиты. Но хватит ли четверых?

Я обернулась к своему Щиту, тихонько мурлыкавшему себе под нос:

Напевая себе под нос, Тиро задумчиво полировал и без того сверкающий как зеркало кинжал. Вообще-то Щиты очень любят эту песенку, и обычно она звучит весьма бравурно. Но только не сегодня.

Вздохнув, я вышла в соседнюю комнату. Там было не веселее: Гвальд с упорством муравья кидал кинжалы в мишень, которая когда-то была отличным деревянным щитом, а нынче стала похожа на разделочную доску престарелого мясника. «Практическое пособие», как ее называл Тиро: они с Мэттом приволокли эту доску еще недели две назад, после происшествия с Вьорком.

Улыбок на лицах Щитов не наблюдалось. Наблюдалась исключительно решимость с оружием в руках немедленно защитить кого-нибудь от чего-нибудь. Наверняка воинственное настроение – результат услышанного сегодня за завтраком.

Вздохнув, я вернулась в кабинет. Щит задумчиво выводил:

– Тиро, может, дать тебе лайнору? – спросила я.

– Чего среди дня петь-то? К тому же скоро Звенст придет, – буркнул Щит. – Лучше бы урок повторила.

– Но ты же и так уже поешь! – заупрямилась я.

– Это не песня, а, считай, молитва для поднятия боевого духа, – парировал Тиро.

Снова вздохнув, я потянулась за тетрадкой. Но повторять и без того вызубренное задание мне не пришлось: в кабинет влетела Втайла.

Такой я ее видела впервые. Волосы растрепаны, на щеках – слезы. Стук в приемной затих: в дверях показался удивленный Гвальд. Вид у него был… будто Крондорн посоветовал ему побольше есть каши на ночь.

Тиро только взглянул на Втайлу – и моментально поцарапался острием кинжала. Смутившись, он вскочил и принялся усаживать ее в свое кресло, а я тем временем уже подносила стакан с водой.

– Первый раз в жизни вижу тебя в таком состоянии! – Гвальд произнес мою мысль вслух.

– Втайла, милая, что такое? – Я опустилась рядом с креслом прямо на пол и взяла ее за руку.

Гномиха торопливо выпила воду. Я отчетливо слышала, как зубы лязгнули о стакан.

– Втайла, ты только скажи… Мы их всех… – Наконец-то Тиро представилась возможность показать свою воинственность в деле.

Запинаясь, осипшим голосом кранчеккайл проговорила:

– Тиро, Гвальд, не обижайтесь, а? Просто вы не поймете.

Щиты вышли, недоумевая. До меня донесся приглушенный голос Гвальда:

– Мы с ними еще разберемся!

Втайла была старше Щитов и до того, как я приехала, редко общалась с ними. Но они очень хорошо к ней относились. «Как к старшей сестре, – внезапно подумалось мне. – Но не к такой, как моя, а к настоящей».

Я подождала, пока Втайла немного успокоится. Наконец она вытерла слезы краешком широкого рукава и прошептала:

– Фиона, помоги мне. Извини, что я прошу тебя об этом, но… – Вздохнув, она продолжила: – В общем, я, наверно, должна тебе все рассказать.

До пятого колокола она делилась со мной всем, что Долгое время не поверяла никому. Извинившись за меня, Щиты попросили Звенста прийти завтра. На обед я, несмотря на уговоры кранчеккайл, не пошла.

Шесть лет назад Шенни тен Веденекос прибыл в Хорверк. Тогда Втайла впервые его и увидела.

Всю жизнь прожив в Брайгене, она не раз встречалась с людьми и даже была почти в приятельских отношениях с Лиз, жрицей Ашшарат. Веденекос поначалу не произвел на нее большого впечатления. Не то чтобы люди казались ей одинаковыми, но Шенни она никак не выделяла.

Так уж случилось, что Веденекоса – а я и не знала – с детства мучили сильные головные боли. Лиз навещала его дважды в неделю и как-то раз предложила Втайле отправиться к нему вдвоем, надеясь, что та развлечет посла беседой, пока она сама будет творить молитву. А потом они вместе обедали, Шенни много шутил…

Нет, и это, по сути, не было началом. Но именно тогда гномиха впервые заметила Шенни. Или, точнее, отметила.

Было еще несколько случайных встреч – во дворце, на улице… Однажды посол предложил симпатичной гномихе зайти к нему в гости – просто так, поболтать. А через несколько месяцев Втайла с ужасом поняла, что сама ищет встреч и боится признаться себе в этом.

Она старалась гулять именно по тем улицам, где ходил он. Если они случайно встречались, то зачастую пряталась в каком-нибудь коридоре – чтобы он прошел мимо, не заметив, потому что Втайле казалось, что они подозрительно часто видятся. Ее очень радовали пиры в королевских покоях, на которые приглашали Шенни и куда порой попадала она. Веденекос чрезвычайно общительный – я и сама знаю – и старается обязательно поговорить с каждым мало-мальски знакомым гномом, расспросить его, как дела, посочувствовать или вместе порадоваться… Конечно, к Втайле он тоже подходил. Она то с увлечением щебетала о каких-то пустяках, то в смущении, едва не заливаясь краской, убегала в другой зал…

Однажды гномиха решила, что дальше так продолжаться не может и ей следует уехать. Пожив месяц у родственников, она совсем зачахла. Ей ничего не хотелось делать, никого не хотелось видеть. Она стала вспыльчива и раздражительна. Почти не ела, исхудала и стала из рук вон плохо шить – до кружев ли белошвейке, если она влюблена… Глава гильдии была в ярости.

Втайла не выдержала и вернулась в Брайген. Конечно, в первый же день она исходила вдоль и поперек улицу перед его домом. И на второй день. А на третий случайно узнала, что Шенни в Ольтании.

Втайла вернулась домой, легла на кровать и не вставала неделю. Почему он уехал? Кого пришлют вместо него? Впрочем, какая разница… Главное – что его здесь больше нет…

Все это время ее навещала сестра, Даррат. Она приходила, кормила Втайлу бульоном и оставалась на несколько часов, пытаясь развлечь бедняжку разговорами. Но та молчала и продолжала таять на глазах. Ни травники, ни жрец Крондорна ничего не могли придумать. Такое случилось с ней впервые в жизни – она просто лежала и ничего не делала. Даже не думала.

Через неделю сестра случайно обмолвилась, что человеческий посол вернулся в Хорверк: пришло время продлевать целую кипу торговых договоров. Втайла старательно делала вид, что ей сейчас не до придворных новостей, однако уже на следующее утро тихонько поднялась и, пошатываясь, отправилась к заветному дому. Но не дошла…

Очнулась Втайла в постели. Оказалась, она настолько ослабла, что по пути просто упала без чувств. Ее подобрали, донесли… Прибежала взволнованная Даррат.

Ближе к вечеру в дом кто-то постучался. Удивленная сестра впустила в комнату Шенни.

– Ты упала на улице? – Он был не на шутку встревожен. – Что стряслось? Как можно было так все запустить!

Шенни просидел с ней часа два: расспрашивал, как она себя чувствует, рассказывал, как съездил в Ольтанию и навестил семью – матушку, сестру и брата, – смешным шепотом делился свежими дворцовыми сплетнями… А Втайла лежала и счастливо улыбалась. И думала об одном: только побудь еще чуть-чуть. Только не уходи.

Кранчеккайл пыталась описать, что она чувствовала. Мне, конечно же, не понять… Ей было приятно, что он здесь, так близко. Она могла слушать его часами – и ей казалось, что нет голоса прекраснее на всем Двэлле. Ей страшно хотелось дотронуться до его руки, но она боялась Даже представить, как это будет…

– Болезнь болезни рознь, – небрежно обронил Шенни, уже собираясь уходить. – Для одной и трав достаточно! а от другой…

– Ничего не поможет, – вырвалось у Втайлы.

Вернувшись, Шенни присел подле кровати. Втайла замерла. Неожиданно для самого себя посол нагнулся и поцеловал гномиху в лоб.

– Ты очень хорошая, – сказал он ей. – Но я ничего не могу тебе дать. – Он помолчал, вглядываясь в ее испуганное лицо. – Пойми, дело не в том, что ты не человек или я не гном. Я люблю тебя… как сестру, и мне невыносима даже мысль о том, что я… причина твоего горя. Втайла, милая, как же это случилось?..

Гномиха всхлипнула.

– Наверно, так суждено было… Как у вас сказали бы, насмешка Ашшарат… – Она улыбнулась сквозь слезы.

Втайла отвернулась, чтобы собраться с силами, и вновь взглянула на него, такого близкого и такого недоступного.

– Наверно…. Наверно, мне надо просто пореже видеть тебя. Но только пока это не кончится совсем, мы же будем иногда видеться, правда? И болтать, как раньше… Пожалуйста…

– Конечно, будем!

– Обещаешь?

– Обещаю!

Это было за полгода до моего появления в Брайгене. С тех пор ничего не изменилось. Гномиха и Шенни встречались так же, как и раньше, – то там, то здесь, не планируя ничего заранее. И Втайла любила его. а он ее нет…

Сильно покраснев – я и не думала, что она умеет краснеть, – кранчеккайл призналась мне, что однажды чуть было не кинулась к Лиз, чтобы попросить заступничества Ашшарат. Это сказало мне о том, что она чувствовала, больше любых слов! Испокон веков гномы молились только Крондорну. Нет, они не сомневались в существовании Меркар и Эккиля, создавших людей и эльфов. Но что было до них гномам? А в богов, столь привычных нам, – в Ашшарат, Орробу, Темеса, Юрайю и других – в Хорверке почти не верили.

Правда, иногда к ним обращались гномы, долго жившие среди людей. Но, возвращаясь в Хорверк, они обычно теряли свои «людские» привычки. Лишь немногие продолжали общаться с «людскими» божествами и прибегали к помощи людей-жрецов. Тем более не было случая, чтобы гном, всю жизнь проживший в Хорверке, вдруг уверовал в Айригаля или Лориндейл.

И все же в конце концов Втайла решила, что Ашшарат ничем не сможет помочь гномихе, будь она хоть трижды богиней любви. Не в последнюю очередь она надумала стать кранчеккайлом именно потому, что это позволило бы ей чаще видеться с Шенни. Подруга очень боялась, что я обижусь. Но нет, нет, мне вовсе не было обидно. Более того, я сказала, что поступила бы на ее месте так же…

А сегодня кранчеккайл не пустили к Шенни. Она уже собиралась к нему постучаться, как откуда ни возьмись появился Цорр. Он устроил допрос с пристрастием: зачем Втайла идет к Веденекосу, что планирует там делать, как часто вообще тут бывает… Она постаралась ему втолковать, что это никого не касается, но Цорр фыркнул в ответ, что поскольку Втайла постоянно общается с подданным другого короля, то касается, и еще как!

Вообще-то Цорр с Втайлой недолюбливают друг друга, как она сама мне призналась. Но сейчас впервые в жизни моя подруга столкнулась с тем, что кто-то смеет лезть в ее жизнь и что гномы – гномы! – намекают, что не стоит общаться с кем-то, кто тебе приятен. Она попыталась выяснить у Цорра, что случилось, – безуспешно. Тот с важным видом процедил сквозь зубы, что он здесь не по своей воле и все это – дело, государственной важности, но так ничего толком не рассказал. Слово за слово – дошло до того, что они отчаянно поругались…

Что было дальше, я точно не знаю – кранчеккайл расплакалась. Ясно лишь, что к Шенни она так и не попала, а Цорр страшно ее обидел.

Когда Втайла добралась до конца своего рассказа, первым моим желанием было собрать Щитов и отправиться к Цорру. Чтобы просто-напросто дать ему в ухо.

Глупость, конечно: наверняка он выполнял приказ Вьорка. Но как топорно, как грубо!

Я по мере сил утешила Втайлу и отправила ее в свою спальню – отдыхать и приводить себя в порядок.

Едва кранчеккайл ушла, в дверях кабинета появился Тиро.

– Там колдун! – радостно сообщил он.

– Попроси его пройти в кабинет, пожалуйста.

Соридель казался взволнованным. Одет он был по-походному, за плечами висел небольшой дорожный мешок.

Я предложила чародею кресло, а сама расположилась на стуле с высокой спинкой.

– Удалось что-нибудь выяснить о Сиэнре? Где она?

Он вздохнул и почесал подбородок.

– Выяснить-то удалось…

– Она… здорова?

У мага было такое лицо, будто его дочь попала в какую-то историю, и он не знает, как ее оттуда вытащить. Судя по тому, что я о ней слышала, такое время от времени случалось.

– К счастью, да. Фиона, прости, я не могу рассказать, где она. Надеюсь, скоро будет в Брайгене, и вы наконец-то познакомитесь.

Я разочарованно вздохнула. Ладно, будем ждать.

Мы поговорили еще немного – так, светский разговор. Уже прощаясь, маг заметил:

– Кстати, я завтра увижу наших героев – после шестого колокола меня в Брайгене уже не будет.

– Каких героев? – не поняла я.

– Ну как каких – исследователей подземелий, – почему-то с тяжёлым вздохом произнес он.

Ой! То есть уже завтра днем Соридель встретится с Мэттом и остальными? Как здорово!

А я – лишь послезавтра. Они вернутся поздно, я в это время буду в Старой столовой…

– Соридель, а ты не можешь чуть-чуть задержаться? Я хочу черкнуть два слова Мэтту.

– Конечно, – немного удивленно ответил маг. Наверно, подумал: «Что за глупости? Полдня подождать не может!» Но люди не имеют привычки спорить с королевскими особами.

Схватив перо, я задумалась. Что, собственно, я собираюсь написать? А вдруг я его напугаю?

Решила, что сделаю свое послание порасплывчатей. И Мэтт испугаться не успеет, и в то же время у меня будет уверенность, что если вдруг…

Собственно говоря, что – вдруг?

Внезапно я осознала, что крайне редко хожу по Брайгену без Щитов. И просто боюсь. Может, надо побороть этот страх?

Но рука уже выводила на пергамене:

Дорогой Мэтт!

Вряд ли тебе это понравится, но я решила сходить в одно очень интересное место. Если 19 адлари через два часа после седьмого колокола я еще не вернусь в свои покои, ищи меня по пути к Старой столовой.

Перечитав, исправила «два» на «три»: получилось таинственно и как в сказках: три часа, седьмой колокол… Скрутив свиток, я надписала его: «Мэтту. Вскрыть в случае необходимости. Ф.».

Проводив мага, объявила Щитам, что сегодня Втайла переночует со мной. Они нисколько не удивились – еще бы, не идти же ей в таком состоянии в ее одинокий дом…

21 адлари

В тот день, девятнадцатого, нервничала с самого утра. Сдерживалась изо всех сил, но Тиро все равно поинтересовался:

– Ты чего какая-то… Носишься туда-сюда, на месте не сидишь, вышивать начала – бросила, рисовать начала – бросила?

В остальном день прошел обычно. Даже описывать не буду.

Вечером ушла пораньше в спальню. Надела мягкие сапожки, платье покороче – чтобы не мешалось. И уселась Ждать.

Незадолго до седьмого колокола я закуталась в плащ, низко надвинула капюшон и, откинув ковер и открыв дверцу, осторожно выглянула.

Выскользнула тенью из двери – и вот я на улице. Никого. Место безлюдное (или безгномное?..), да и время не раннее.

Без приключений добравшись до нужного этажа, я потушила факел и достала маленький светильничек. Пошла направо по коридору. Поворот, еще один… До столовой буквально саргов пятьдесят. Сейчас пройду небольшой перекресток…

Шаги… За поворотом кто-то есть!

Я прикрыла светильник полой плаща и вжалась в нишу в стене. Чего мне было страшиться? Но я жутко испугалась! Стиснув в моментально вспотевшей ладони холодную рукоять кинжала, я думала только о том, чтобы меня не заметили.

О, да это же Биримба! Еле ползет, слегка шаркает, сжимая в руке факел. Идет и тихо ворчит себе под нос. Значит, не заметит. Интересно, ему-то что здесь понадобилось в такой поздний час?

Биримба проковылял было мимо, и я облегченно вздохнула. Вдруг он замер и неспешно, еле-еле начал поворачиваться в мою сторону. Я затаила дыхание. Факел вспыхнул неестественным зеленоватым пламенем, и маг чуть не ткнул мне им в лицо…

– Ты! – выдохнул он. – Что ты здесь делаешь?

– Это я у вас, досточтимый волшебник, хотела бы спросить! – ехидно пропела я.

Руки колдуна взметнулись вверх.

«Чары! Он хочет меня заколдовать!» – была моя последняя мысль.

Я попыталась поднять руку с кинжалом – бесполезно, рука отказалась повиноваться.

Глава X

Когда я добрался до пятьдесят второго коридора, первопроходцы меня уже ждали. Охранявшие провал воины клана Кипящего Озера, тихо переговариваясь, топтались поодаль.

Спрыгнув с пони, я передал повод одному из воинов – и замер: Солнечный Луч вспыхнул ярким светом, как старый сухой мох. Колдовство было совсем близко, а ведь мы еще не вступили в запретные коридоры!

– Чего это он? – Харрт с уважением покосился на ножны. – Уже чует?

– Чует, – печально согласился я. Пожалуй, от этой жемчужины короны будет не больше толку, чем от моих старых расшитых серебром ножен.

– Ладно, разберемся, – махнул рукой первопроходец. – Плохо только, что с такой штуковиной сложновато будет остаться незамеченными.

– Ты хотел идти без факелов?

– Конечно – только с карнахами, но и те пока потушим. Вот, держи.

Харрт протянул мне тонкий бронзовый обруч с крошечной капсулой светильника. Мне доводилось слышать, что наши предки никогда не освещали свои поселения (во что сейчас трудно поверить), а писали и читали исключительно при свете карнахов. Устроены они совсем просто: твердая горючая смесь, маленький фитилек, откидывающаяся линза. Получается сильный, но довольно тонкий луч света, так что хорошо видно только прямо перед собой.

Откинув волосы назад и закрепив карнах на лбу, я засунул Солнечный Луч в заплечный мешок. Харрт прав: вовсе ни к чему предупреждать всех в округе о нашем прибытии.

– Готовы? – Первопроходец собрался было нырнуть в провал, когда вспомнил, что не познакомил меня с будущими спутниками. – Да, кстати, это Брант, это Секкар. А Мэтта вы наверняка знаете.

Мы обменялись крепкими рукопожатиями.

Брант показался мне слишком хрупким и узким в плечах для чистокровного гнома, но я оставил свои мысли при себе. Единственный из всех нас он не надел даже кольчуги – только тесную кожаную куртку, едва доходящую до пояса. Его меч был пристроен за спиной – так иногда носят клинки эльфы, реже люди, а у гнома я сталкивался с подобным впервые. Но в узких коридорах это должно быть весьма разумно, и я порадовался, что Харрт взял с собой не новичка.

Секкар, как я подозревал, был и взрослее, и опытнее; обычное снаряжение первопроходца сидело на нем как влитое. Подобно многим из его гильдии, плоский мешок он носил не на спине, а на груди: и дополнительная защита, и все под рукой, коли доведется застрять. Мечу он предпочел топор: если попадутся двери, которые придется ломать, с топором, конечно, сподручнее.

– Ну что, пошли?

За провалом нас ожидал темный пыльный коридор Ровные, гладко отшлифованные стены – все как обычно. Разве что светильников не видно.

Первая дверь. Вернее, не дверь – низкий прямоугольный проем с торчащими ушками петель. И сразу за ним – второй.

Гант не солгал. Вообще-то я и не думал, что он обманет носителя Ока Роракса, но если его подослали специально…

– Заходим? – Брант остановился на пороге.

– Еды у нас недели на три. Вьорк просил вернуться до двадцатого, а до того мы сами себе хозяева. – Харрт говорил негромко, точно подозревал, что эти заброшенные коридоры могут быть обитаемы. – Так что торопиться некуда. Но свет зажигаем только при необходимости.

Спорить я не стал. Не стал и признаваться, что чувствовал себя весьма неуютно. Глаза постепенно привыкли, я наконец-то смог различить выражения лиц своих спутников, однако уже в десятке саргов от меня начиналась полная темнотища.

Попав в Хорверк, Фиона поначалу даже ночью оставляла у постели свечу, и я еще, помнится, вовсю над ней подшучивал. Гном, боящийся темноты, – все равно что кондор, не решающийся подняться в небо. Но эта темнота была другой – чужой, непонятной. Никто не знал, чего от нее ожидать. Если Труба едва не отправился к Крондорну от одного прикосновения к найденной здесь гвизарме…

Первые комнаты оказались пусты, и все несколько успокоились. Вернее, мне так показалось – лица моих спутников оставались бесстрастны. Впрочем, надеюсь, мое тоже.

Где-то здесь и стояла гвизарма, однако мы не стали зажигать карнахи, чтобы обнаружить ее следы. И без того нас ждало еще немало сюрпризов.

По правой стороне коридора то и дело попадались пустые комнаты – все примерно одинакового размера, не более четырех саргов в длину и пяти – в ширину. Склады? Оружейные?

– Тупик! – послышался из темноты изумленный голос Секкара. – Как, и все?

Мы столпились в конце коридора. То, что первопроходец принял за скалу, при ближайшем рассмотрении оказалось кладкой – чередой тщательно подогнанных каменных блоков.

– Любопытно, – пробормотал Харрт. – Получается, наши предки от чего-то отгородились. Или от кого-то.

– Мы ничего не пропустили? – прошептал Брант.

Судя по голосу, он был еще совсем юн.

– Можно поискать.

– Ломаем? – Секкар взвесил на ладони топор.

– Такое сломаешь. – Харрт с сомнением взглянул на перегородку. – Главное, стоит ли? Думаешь, Труба закричит от восторга, если мы впустим в Хорверк то, что там прячется?

– Обратно, что ли, возвращаться? – недовольно пробасил Секкар. – Много же мы узнали.

И тут позади раздался глубокий удовлетворенный вздох – так мог бы вздохнуть великан, славно поужинавший дюжиной неосторожных путников. По подземелью пронесся ледяной порыв ветра, толкнув нас в спины, бросив на стену и друг на друга.

Развернувшись, мы прижались к камням, напряженно вглядываясь в темноту. Первым не выдержал Брант – луч света от карнаха выстрелил в коридор.

Я впился взглядом в тянущиеся по пыльному полу цепочки следов. Только четыре пары гномьих сапог – больше ничего…

И тут ветер негодующе взвыл. Линза разлетелась на мелкие кусочки. Свет погас.

Я осознал, что вжимаюсь в стену с такой силой, что способен развалить ее не хуже, чем киркой. Линза карнаха выдерживала прямое попадание арбалетной стрелы, пущенной с пяти шагов. С какой бы высоты гном ни падал, карнах оставался цел.

По щеке потекла кровь – осколки стекла вспороли кожу. Но сейчас мне было не до того.

Из темноты приближалось нечто – неторопливое, уверенное в том, что мы никуда не денемся.

– К бою!

Харрт первым обнажил длинный широкий нож. Рядом вскинул топор Секкар. Потянулся за мечом Брант.

Мой клинок оставался в ножнах. Я чувствовал, что против этого простая сталь бессильна.

Секкар заворчал – помимо его воли, топор, выворачивая кисть, начал подниматься над головой. Гном сжал зубы, ухватился за рукоять обеими руками…

– Берегись!

Меч едва успел взлететь вверх, парируя удар. Охнув, Брант выпустил оружие, – срикошетив о стену, клинок со звоном покатился по полу.

– Это не я! – Глаза Секкара налились кровью.

– Бросай! – закричал Харрт. – Бросай, говорю, прокопать твою налево!

Стоило Секкару разжать руки, как топор взвился под потолок и завис, выбирая себе жертву.

«Глупо, – пронеслось в моей голове. – Ничего толком не узнать. Ничего толком не увидеть. И погибнуть от гномьего же топора.

Нас наверняка будут искать – на это оно и рассчитывает. Через месяц Труба поймет, что мы не вернемся. Пошлет других. Они дойдут до стены, обнаружат наши тела. А сзади…»

– Не шевелитесь! – вдруг скомандовал Брант, баюкая кисть руки.

Продев цепочку между пальцев, он положил на левую ладонь гексаграмму из тусклого металла.

Топор ринулся вниз.

– Брант! – не выдержал Харрт.

Лезвие топора сделалось темно-багровым, словно его поместили в горн. Казалось, только раскрытая, вскинутая навстречу ладонь удерживает его в воздухе.

Брант пошатнулся. Я подставил ему плечо, с другой стороны подоспел Секкар. Мы не понимали, что творится, в голове билось лишь одно: топор не промахнется.

Свет от лезвия становился нестерпимым. Свободной рукой я прикрыл глаза и едва не потерял равновесие – Брант отпрянул, а сверху на пол коридора закапал раскаленный металл.

И вновь вздох – на сей раз глуше, тише. Оно уходило – разочарованное, недовольное. Может быть, даже уползало, зализывая раны.

И обещая, что еще вернется.

Искореженный топор бессильно упал на пол. Брант обмяк в наших руках.

Засветив карнахи, мы склонились над ним, едва не стукнувшись лбами. Секкар бережно разжал кулак – оплавленная гексаграмма утонула глубоко в ладони. Представив себе, что должен был пережить Брант, я содрогнулся.

Когда Харрт, вновь достав свой нож, примерился к руке Бранта, я отвернулся. Заметив мое смущение, Секкар хлопнул меня по плечу:

– Не бери в голову. По перворядку с каждым такое бывает. Когда мне пришлось доставать Прума со дна шахты…

По счастью, мне так и не довелось узнать, как выглядел бедняга Прум: Харрт вовремя одернул напарника. Но все то время, пока они занимались ладонью Бранта, мне пришлось просидеть, привалившись к стене и думая только о том, как бы укротить свой желудок. В нос тугими волнами бил запах паленого мяса, а обугленные края раны по-прежнему стояли перед глазами…

– Вот и все!

Я с трудом поднял голову. И почувствовал облегчение, когда затылок коснулся холодного камня.

Надо мной нависал Харрт.

– Ты как? – Первопроходец опустился на корточки. – Секкар, давай бинты, он тоже ранен.

Лишь сейчас я осознал, что воротник рубахи мокр от крови, а волосы прилипли к шее.

– Ерунда. – Пересохшие губы не слушались.

А я-то еще считал себя неплохим воином!

На мечах я был третьим в клане. На топорах – пятым. Но это. оказывается, ничего не значило.

Гномы уважают своих бойцов – куда больше, нежели люди. Но мы ненавидим войну. Мне доводилось читать про берсеркеров – у нас они просто не могли бы появиться.

В Фиониных книжках рыцари скакали в бой на ухоженных конях, а красавцы оруженосцы в нужный момент подавали им копье или щит. Выходя из боя, рыцарь первым делом молился, потом вспоминал про свою даму. Но я ни разу не читал, чтобы он позаботился смыть с себя кровь и грязь.

Для людей война – это поэзия. «Как сладок бой, как реет орифламма! Бегут враги от взора короля…» Бред! Бой не может быть сладок. Если гном признается, что ему доставляет удовольствие убивать себе подобных, в лучшем случае его ждет всеобщее презрение. В худшем – грайхон^[7].

Прадед не только не приукрашивал сражения, в которых ему довелось побывать, он неизменно и, как я сейчас понимаю, подробно описывал раненых и убитых – как своих, так и врагов. Это могло быть сколь угодно неприятно, мерзко, отвратительно, однако он вновь и вновь заставлял меня пройти через это.

И все же я оказался не готов.

Поднявшись на ноги, я позволил Харрту щедро намазать щеку пахнущей мокрой шерстью мазью.

– А стекло?

– Через пару часов начнет выходить. Ты уж потерпи.

– Уж потерплю, – хмыкнул я, думая, что если оно не выпустит нас из ловушки, долго терпеть мне точно не придется. – Возвращаемся?

– С чего бы это? – усмехнулся Секкар. – По дому соскучился?

– Помнишь, что Вьорк говорил? – осадил его я. – Если одного из нас ранят, все должны вернуться обратно.

– А что, кто-то ранен? – подмигнул напарнику Секкар.

– Пока, слава Крондорну, все живы-здоровы, – тоном туповатого грузчика отрапортовал Харрт. – И не знаю, о чем ты, господин Щит.

С трудом сдерживая улыбку, я кивнул на Бранта.

– Ах, этот! – с облегчением проговорил первопроходец, словно впервые заметил лежащее на заплечных мешках тело. – Так то ж не раненый, господин Щит, то товарищ наш, Брант, нешто не помните? Притомился – вот и отдыхает. К вечеру будет как грибочек!

– Так бы сразу и сказали. – Я развел руками. – Тогда никаких вопросов.

Поразмыслив, я вынужден был признать, что первопроходцы правы. До выхода было рукой подать, однако, если мы вернемся, неся на себе Бранта, Труба запретит все дальнейшие экспедиции – по крайней мере в ближайшее время. И тайна гвизармы так и останется нераскрытой.

Оставаться у стены не хотелось – мы оттащили Бранта в одну из заброшенных комнат и сели рядом. Щека нестерпимо чесалась.

– Чего загрустили? – прервал молчание Харрт. – Давайте перекусим, что ли?

Из его заплечного мешка появился узелок, источавший аромат домашней выпечки. Признаться, что мне кусок в горло не полезет, было выше моих сил.

– Пойду погляжу. – Секкар смахнул с бороды крошки. – Раз уж я теперь безоружный, толку от меня все равно чуть. Жаль, правда, что ежели и сожрет, то не подавится. – Он грустно взглянул на пустую петлю для топора на поясе.

– Ничего, – успокоил его Харрт. – Ты нам еще пригодишься. Если что, мы тебя первым пустим.

– Ну-ну.

Выйдя из комнаты, Секкар вынул из кармана странную машинку – два зубчатых колесика, крошечный железный корпус – и завел ее ключиком, как детскую игрушку. Прижав машинку к стене коридора, он с силой запустил ее вдаль. Я с интересом следил за его манипуляциями.

– Все-таки потайная дверь, – довольно провозгласил первопроходец.

– Откуда ты знаешь? – Похоже, мне еще учиться и учиться.

– Где упала, там и будем искать, – пояснил Секкар.

– А что было у Бранта в руке? – спросил я, как только осознал, что уже могу об этом вспоминать.

Харрт пожал плечами:

– Очнется – спросим. Лично я такое в первый раз вижу.

Брант и в самом деле пришел в себя через несколько часов. К тому времени Секкар уже соскреб у меня со щеки зудевшую корку и перебинтовал по новой. В корке поблескивали тоненькие кусочки стекла.

– Мы где? – Брант прокашлялся.

– Лежи пока, – добродушно проворчал Секкар. – Успеешь еще повоевать. Все тихо, все живы. Дрянь эту ты спугнул.

– Только спугнул? – расстроился Брант.

– Ну не знаю, может, и убил.

– А чем это ты ее так? – едва сдерживая нетерпение, поинтересовался я.

– Долго рассказывать.

– Ты что, не слышал? – ухмыльнулся Секкар. – Еды хватит на три недели.

– Нас не хватит, – фыркнул Брант. – Надо уходить. Если в двух словах, то эта штуковина у нас в роду уже не первое тысячелетие. Говорили, что помогает против нежити, да как проверишь?

– Вот и проверили, – пробормотал Харрт. – Сил-то хватит на ноги встать?

Очевидно, первопроходцы не задавались вопросом, который лежал на самой поверхности: а отчего, собственно, Брант потерял сознание? Топор его не коснулся. Оно было слишком далеко. Только от боли в руке? Но гномы от таких вещей в обморок не падают.

Я вспомнил, как выглядела Лиз, когда пыталась исцелить Вьорка. Очень похоже.

Однако Лиз была жрицей. И человеком. Служители Крондорна исцеляли иначе – без всех этих пассов и жреческих побрякушек.

– Попробуем.

Брант поднялся и двинулся к выходу. Его пошатывало, но мы предпочли сделать вид, что этого не заметили.

Секкар засветил карнах и, подобрав с пола свою странную машинку, внимательно осмотрел ту часть стены, подле которой она лежала. Окажись я на его месте, первым делом попытался бы простучать стену в поисках пустот. Потом попробовал бы нащупать тот камень, который приводит в движение скрытый механизм. По крайней мере, те потайные двери, которые мне случалось видеть в Хор-верке, открывались именно так.

Вместо этого Секкар повернулся к противоположной стене и подверг ее столь же пристальному осмотру. Затем настал черед пола и потолка.

Остальные терпеливо ждали.

– Харрт, – тихо позвал Секкар. – Встань-ка вот здесь.

Он ткнул пальцем в какую-то одному ему видимую точку на полу. Харрт повиновался.

– Мэтт, подстрахуешь? Да не меня – Харрта.

Сам Секкар с силой надавил на ту стену, возле которой упала машинка. Засмотревшись на него, я чуть не упустил Харрта: плита, на которой он стоял, с противным скрежетом двинулась вниз. Я едва успел обхватить первопроходца за плечи, как плита, опустившись не больше чем на сарг, внезапно застопорилась; скрежет, правда, не прекратился…

– Хватит обниматься, – бросил нам Брант. – Вон У Секкара уже полстены в сторону отъехало.

Скрежет стих. Насчет полстены Брант явно преувеличил. В былые времена проход скорее всего освободился бы полностью; сейчас же образовавшейся щели было довольно только-только чтобы протиснуться.

– Осторожнее, – предупредил Харрт, не сходя с места. – Если оно уползло именно туда…

– Туда-туда, больше некуда, – невозмутимо откликнулся Секкар.

Его карнах осветил новый коридор.

Здесь было чисто. Подозрительно чисто: ни пылинки.

– Зажигаем карнахи, – скомандовал Харрт – Оно нас все равно видит. Брант, держись за Мэттом.

Тот кивнул.

Коридор оказался куда шире предыдущего. Здесь тоже некогда были двери, но потом проемы заложили крупными кусками камня. Причем совершенно мне незнакомого: серо-коричневого, пронизанного паутиной красноватых прожилок.

Брант присвистнул: у нас дома никому и в голову бы не пришло что-то замуровывать. Дом Твана – и тот стоял. На всякий случай. Проклятие, если оно там есть, может, со временем куда и откочует, а вот скалу по новой долбить…

Когда наши карнахи, выдохшись, начали помигивать, Харрт объявил привал: в Хорверке уже наступал вечер. Нам пришлось расположиться прямо посреди коридора, однако первопроходцы видели в этом сплошные плюсы: все слышно, незамеченным никто не подкрадется, а если оно надумает вновь нас навестить, будет куда отступить (правда, я бы сказал: «быстренько сбежать»).

Плотно поужинав, мы достали тонкие одеяла из шкурок бий-но, в которые с головой и завернулись. Не знаю, как там бий-но не маются от жары (у них ведь только носики из шерсти торчат), однако мне стало тепло почти сразу. Разве что жестковато, да и заплечный мешок не очень обрадовался, узнав, что я назначил его подушкой. Словом, когда Брант толкнул меня под утро, мне показалось, что ухо так и останется плоским, рубчатым и размазанным по щеке.

По счастью, ночью мы обошлись без гостей. Когда последняя песчинка в наших часах перекочевала вниз, я разбудил храпевшую на весь коридор троицу, и мы двинулись дальше. К этому моменту я был уже совершенно спокоен: все живое и неживое либо уже сбежалось бы от такого храпа дать нам по голове, чтобы не мешали спокойно спать, либо забилось бы в дальние норы и щели – лишь бы только его не слышать.

Так прошло два дня. Замурованные двери, чистый, широкий коридор – и ни души. Первое время мы еще старались держаться поближе друг к другу, всем постоянно чудились то вздохи, то стоны, но в конце концов было решено, что оно отправилось восвояси, убедившись, что от четырех отважных гномов больше головной боли (если, конечно, у него есть чему болеть), чем прибытку.

Тоже, кстати, вопрос: а чего оно от нас хотело? Если эта мерзость гномами питается, то она явно выбрала не самое населенное место в Хорверке. А во всем остальном мы ей не конкуренты… Мучил нас и другой вопрос: откуда же здесь взялось это заброшенное поселение, кто в нем жил? Если предки, как всех нас учили, пришли в Хорверк со стороны Ольтании, то как мы можем ничего не знать о существовавших так далеко к западу кланах? Гномы ведь не люди, у которых память – что золотая жила: то густо, то пусто…

На утро четвертого дня путь вновь преградила стена. Ее темно-красные прожилки вдруг показались мне сеточкой кровеносных сосудов, и в голове родилась совершенно безумная мысль: а что если она живая? Смотрит сейчас на нас и думает: «Как же спокойно я без вас жила все эти годы! Так нет, пришли – ищут чего-то, стучат по мне, тревожат…»

– А ведь стена-то совсем другая, – погладил кладку Секкар. – Смотрите: вот здесь и здесь, похоже, какие-то окошечки были.

– Может, ты знаешь, как они через нее проходили? – Брант устало скинул свой мешок на пол.

– Никак, – покачал головой Секкар. – Или не здесь.

Каждый из нас счел своим долгом бросить быстрый взгляд через плечо. Второй раз ему нас на ту же наживку не поймать.

– Мы не могли с разгону проскочить какое-нибудь ответвление? – Рядом с первопроходцами я чувствовал себя мальчишкой, которого взрослые первый раз в жизни взяли с собой на прогулку.

– Всё могли. Но не думаю. Это явно какая-то гранича, за которой никто не селился.

– С определенного времени, – поправил его Харрт. – А до того, готов держать пари, этот коридор был главной улицей города. И немалого, надо сказать.

– Город из одной улицы? – удивился я.

– Кто знает. Скорее, не из одной. И часть того, что мы принимали за двери, – наверняка другие улицы.

– Двинулись в обратный путь? – вздохнул я.

– Слушай, а здесь есть какое-нибудь колдовство? – неожиданно спросил Харрт.

Пришлось доставать Солнечный Луч. Признаться, я ожидал, что эти места давно покинуты, однако ножны по-прежнему ярко сверкали.

– Вот так так, – поцокал языком Секкар. – Угадать бы еще, какой из кланов здесь жил?

– А почему один клан? – усмехнулся Харрт. – Все и жили. Покуда в Хорверк не перебрались. Приятные новости мы с собой принесем – Ведающий Минувшее будет счастлив. «Знаешь, Дамерт, забудь все, что ты там ведал. На самом-то деле и Традаркт, и Лакдуф…»

Стена со скрипом пошла вниз.

– К бою! – заорал от неожиданности Харрт.

Однако биться было не с кем. Первопроходец смутился.

Стена окончательно скрылась в полу – и не догадаешься, что она здесь была. Но первый же проем по левую руку показал, что ее поставили не случайно: вместо камня проход закрывали остатки настоящей двери, наполовину сгнившие, удерживаемые на месте лишь металлическим каркасом.

Убрав их с дороги, Секкар пропустил нас внутрь. Я ожидал вновь увидеть полное запустение, однако здесь все было по-другому.

Небольшой овальный зальчик. Похоже на прихожую, разве что…

Когда Фиона, тому с неделю, захотела посмотреть, как жили гномы тысячу лет назад, я, признаться, поначалу даже не понял ее любопытства. Что значит – как жили? Да так же – и тысячу, и две тысячи. Но высекать в камне овальную комнату…

– Интересно, зачем им это понадобилось? – откликнулся на мои мысли Брант.

– Ума не приложу. – У меня действительно не было ни единой догадки. – Смотрите-ка, ниши. Если мы в чьем-то доме, самое место поставить здесь платяные шкафы.

– Ты представляешь себе гнома, который станет выдалбливать их в скале, вместо того чтобы сколотить из дерева? – засомневался Секкар. – Им что, делать было нечего?

– Дерево мы привозим снаружи, – заявил Харрт так, будто остальные могли подумать, что это под сводами Хорверка шелестят дубовые рощи.

– А раньше? Вокруг Хорверка пустыня была?

Почему-то ни один из нас не сомневался, что все это построено гномами, только очень-очень давно. Может быть, даже сотню тысячелетий назад – кто помнит, когда был сотворен этот мир и когда в нем появились мы?

Разве что сам Двэлл. Ну, и Крондорн, конечно.

– Не в том суть, – отмахнулся Харрт. – Это сейчас мы и наружу спокойно вылезаем, и с людьми торгуем. Может, раньше-то выдолбить было и проще.

Я пожал плечами. Всякое бывало, не раз хорверкским сотням приходилось сражаться под открытым небом. Но чтобы совсем, никогда и никому, не выбираться на поверхность…

– А это еще что такое? – Секкар щелкнул маленьким рычажком у дальнего выхода из комнаты.

– Мало ли что здесь было. – Брант хотел подойти поближе, но остановился, услышав тихий низкий гул. – Отпусти его!

Секкар послушно отдернул руку. Однако гул продолжал нарастать, пока не перешел в бульканье – точно за стеной кипятили огромный чан. Гудение по-прежнему приближалось…

– Ложись!

Мы кинулись на пол – и вовремя. Из скрытого в стене отверстия вылетел длинный сгусток пахнущего серой пламени. Проревев над головой Харрта, он врезался в стену и оплыл по ней дюжиной огненных дорожек.

Нам повезло – механизм оказался слишком древним. Еще шесть отверстий дохнули на нас серой, но то ли резервуары оказались пусты, то ли еще что не заладилось. В общем, мы остались живы.

Гул стихал. Отряхиваясь, Харрт поднялся на ноги.

– Что же ты, крепь-перекрепь, творишь?! – накинулся он на Секкара. – С Крондорном давно не виделся?! Или мы тебе надоели?!

– Как только они здесь жили? – Видно было, что Секкар и без того чувствует себя виноватым. – Ты представляешь, у себя дома – и такую штуковину соорудить?

– Да кто тебе сказал, что они здесь жили?! – клокотал Харрт. – Ты что, по Брайгену, что ли, гуляешь?! Про гвизарму забыл?!

– Это я виноват. – Мне не хотелось ссориться. – Как про платяные шкафы начал болтать, Секкар и расслабился.

– Расслабился он, видите ли!

– А что, штука хорошая. – Брант осторожно заглянул в одно из отверстий. – Если за тобой, к примеру, гонятся.

Представив себе древних гномов, которые наперегонки летели ввечеру к себе домой, причем проигравшему доставался огненный душ, я фыркнул. Харрт подарил мне неодобрительный взгляд.

– Ладно, забыли, – буркнул он. – Как дети малые…

Внутренний коридорчик вывел нас в зал, который я сразу назвал про себя гостиной. Чем-то он мне напомнил большую гостиную в доме деда – просторная, с покрытыми гобеленами стенами, большим длинным столом посредине и приземистым креслом на торце.

Кресло, кстати, тоже оказалось каменным, словно вырастающим из пола. И, что не менее странно, ни лавок, ни других кресел подле стола не наблюдалось.

Я поискал взглядом камин – у нас он едва лине в каждой гостиной на самом видном месте. Камина не было. То ли наши предки предпочитали не только темноту, но и холод, то ли обогревали свои дома как-то иначе. Помня про плюющиеся огнем трубы, я бы этому не удивился.

Зато не переставал удивляться другому: здесь все было не так. Мне казалось, что я одновременно попал и в прошлое, и в будущее: жилища не освещались, зато при входе гостей ожидали такие сюрпризы, о которых, выходит, даже воспоминаний не осталось. То есть я, конечно, догадывался, что там горит и как, но взяться это воплотить… И почти уверен, что никто бы не взялся.

– Ого!

Карнах Секкара осветил гобелены.

Я бы даже сказал не «ого», а «о-го-го»! Гномы на гобеленах занимались привычными повседневными делами, но какие это были гномы! Бледные – белая ткань не оставляла в этом сомнений – и донельзя страшные: плоские, вдавленные носы ближе к ноздрям слегка раздваивались, уши торчали вверх и прижимались к черепу, как у пещерных волков, короткие бороды едва закрывали шею. Появись такие чудища в Брайгене – народ разбегался бы от них, как от сорвавшегося ворота.

– И это… наши предки? – запинаясь, проговорил Харрт.

– Вряд ли. – Брант лишь мельком взглянул на гобелены. – Ну, бороды со временем еще могли отрасти. А остальное?..

Глава XI

Мир продолжал рушиться.

Роракс Длиннобородый отправил в Хорверк четырех сыновей.

Так начинается легенда, которую каждый из нас слышит раньше, чем начинает читать и писать. А порой – и ходить.

Каждый сын возглавил новый клан – Чертога, Врат, Алтаря и Кипящего Озера. А старший стал еще и королем всего Хорверка.

Я привык думать, что во мне течет кровь самого Роракса. Это не давало никаких оснований задирать нос – лишь в глазах Фионы я был принцем. Скорее, наоборот: это заставляло вести себя так, чтобы любой из моих предков был вправе смотреть на меня, не краснея.

Впрочем, любой гном мог сказать про себя те же слова.

Но если на этих гобеленах не кошмарные шаржи на наш род, то это в них текла кровь Роракса, они были соратниками его сыновей. И лишь потом появились мы – Удивительная игра природы. Которая, доведись нам встретиться, показалась бы им не менее чудовищной.

– Да уж! – Пятерня Харрта надолго погрузилась в бороду.

– Пытаешься понять, что к чему? – Я усмехнулся. – Брось. Нужно искать дальше.

– Этих уродов? – не сдержался Секкар.

– Эх, намяли бы они тебе бока, – подколол его Брант – Не уродов, а книги, записи, летописи – все, что удастся.

В коридоре послышался звук, напоминающий суетливый галоп отправившихся прогуляться доспехов.

– Накликал! – прошипел приятелю Харрт и потянулся к рукояти ножа.

– Не стоит встречать их с оружием в руках. – Похоже, Брант и впрямь надеялся увидеть перед собой изображенных на гобеленах гномов.

Если бы.

Два существа, появившиеся из коридорчика, уж точно не могли быть нашими предками. Равно как и не нашими.

Короткий торс целиком состоял из выпуклого изломанного панциря. Мне не видно было, как там со спины, но спереди панцирь бугрился и преломлялся под самыми неожиданными углами. Его поверхность была не просто неровной, а вызывающе неровной, ни один из наших кузнецов не позволил бы себе выковать такого. К тому же часть бугров и выступов на глаз казалась заостренной.

Нижнюю часть туловища им заменял длинный металлический стержень – и это сразу делало их на несколько голов выше нас. Заканчивался же стержень двумя крохотными привинченными ножками, со звоном семенящими по каменному полу. Мне подумалось, что надо быть крайне самоуверенным мастером, чтобы сотворить нечто, столь неустойчивое. Вряд ли им удастся сохранить равновесие, остановившись.

Вместо шеи… Да что шеи – вместо всего остального у них было пустое место. Ни шеи, ни головы, ни рук. Значит, разговаривать с нами никто не будет. И ножа тоже не увидит.

– Механические человечки? – удивленно протянул Харрт.

– Думаешь, именно человечки? – усмехнулся Брант.

Существа перекрыли выход из гостиной – и остановились. Вернее, продолжали идти, но на месте, раскачиваясь и смешно перебирая своими ножками.

– Может, они ждут приказаний? – с надеждой предположил Секкар.

– Угу, – кивнул Харрт. – Закажи им ужин при свечах четыре персоны – и посмотришь, что от нас останется.

– От нас в любом случае именно это и останется, – возразил я. – Другого выхода отсюда что-то не видно.

Вот оно как бывает – только что я мечтал потратить хотя бы полчасика на эти гобелены, а тут вдруг так захотелось выбраться из гостиной, что хоть с разбегу кидайся.

– Расступитесь! – не отказался от своей идеи Секкар.

Существа отреагировали на его слова именно так, как я и ожидал, – никак.

Не успокоившись, первопроходец попробовал между ними протиснуться. Я поразился, с каким неожиданным проворством он отскочил назад: оба существа качнулись одновременно навстречу друг другу, и не продемонстрируй Секкар чудеса ловкости, на его теле появилось бы больше ран, чем залечила бы любая мазь.

Я надеялся, что первый опыт хоть немного его отрезвит, но не тут-то было. Секкар подобрался сбоку, сделал обманное движение, заставив ближайшее существо наклониться в его сторону, – и рывком дернул его на пол.

Грохот, ножки засучили по воздуху – и тут я оторопел. Похоже, существо отнюдь не было обескуражено. Опираясь на один из выступов, оно крутанулось вокруг своей оси, и штырь со всего размаху врезал Секкару по ногам. Тот взвыл от боли и рухнул бы, не подхвати его Харрт и не оттащи назад. Присев на корточки, Брант быстро ощупал голени нетерпеливого первопроходца.

– Пока ничего не сломано, – доложил он. – Крондорн тебя любит.

Я мигом повернул голову, надеясь поймать его взгляд. Не удалось. И, наверно, показалось.

Он произнес эти обычные, в общем-то, слова как-то не так. Не совсем правильно. Не насмешливо, нет, – никто из нас себе бы этого не позволил. И не с сомнением. Не с издевкой. Не… Сплошные «не». И вроде все верно, Харрт ничего не заметил. Да и я бы не заметил, если бы выкинул из головы тот бой с нежитью.

Лязг металла. Существо, раскрутившись, как волчок, Докатилось до стены и покатилось по ней вверх, под углом, пока не встало на ноги.

– Странная конструкция, – с уважением пробормотал Секкар. – Малая устойчивость компенсируется большой скоростью и изобретательностью.

– Совсем как у тебя, – не смолчал Харрт. – Только наоборот. Малая сообразительность усугубляется большой скоростью… А если бы оно принялось нас давить?

Неужели и я когда-нибудь стану таким ворчливым? В принципе, годам к девятистам у нас это случается, но Харрту-то едва четыре с половиной сотни стукнуло… Начну бурчать по каждому поводу: и то мне будет не так и это не эдак. А окружающие будут смотреть и думать: «О Крондорн! Мы ослышались или ему и правда еще не пора познакомиться с тобой поближе?»

– Не принялось же, – пробурчал Секкар.

И точно – существо заняло свое место в дверях, ничем не показав, что первопроходец его обидел.

Я огляделся: как назло, ничего подходящего. Даже кресло – и то каменное. Не гобеленами же их, в самом деле…

– А если попробовать вместе? – предложил Брант.

– Не выйдет. – Получив свое, Секкар сделался на редкость осторожным. – Они потому и раскачиваются, чтобы сразу нескольких зацепить. По сути дела, они совершенны. Не свалить – лежа дерутся не хуже, чем стоя. Не обойти. Не убить.

– Ты так уверен, что меч их не возьмет? – Мне сразу захотелось попробовать.

– Почему, возьмет. Как обычный металл. Как доспех. Оставит зазубрины, да и клинок попортишь. Да им-то что с того? Интересно, каким местом они думают?

На этот раз Харрт сдержался. И я был ему благодарен.

– Вариант номер два. – Брант, как и я, настроен был выбраться отсюда как можно скорее. – Если это стражи дома, как они отнесутся к тому, что мы начнем крушить все вокруг?

– Его, что ли? – Секкар кивнул на кресло.

– Не его – гобелены.

– Гобелены жалко, – решительно заявил Харрт.

Вот уж не ожидал от него любви к… Как там про гобелены правильно говорить – к живописи?

Однако заметно было, что и Харрт начинает нервничать: засунув за пояс большие пальцы обеих рук, он тоже принялся слегка раскачиваться, переваливаясь с пятки на носок.

– Тогда надо сбить их с толку. – Я еще не знал как, но мысль уже просилась наружу. – Сделать нечто такое, чего они от нас не ожидают.

– Давай сначала, – оборвал меня Секкар. – Ты считаешь их живыми или механическими?

– Заодно и проверим.

– С чего начнем? – Брант в нетерпении защелкал пальцами. – Слушайте, а перекиньте-ка меня через них.

– Не убьешься?

Сомнения Харрта были вполне оправданны: гномы редко увлекаются акробатикой. Прямо скажем, не чаще раза в жизни.

– Заодно и проверим, – передразнил его Брант. – Мэтт, Секкар, ну пожалуйста!

Сцепив руки, мы подошли к существам так близко, как только рискнули, Брант не без изящества на нас вскарабкался, мы подкинули его к потолку…

Гном еще летел, готовясь оттолкнуться руками от свода коридора, а существа уже отреагировали. Не разворачиваясь, они засеменили к выходу. Мне показалось, что Брант попытался впиться пальцами в потолок, но его уже несло ногами вперед как раз на то место, где его поджидали обрубленные тела наших стражей.

Они разом (и вновь поразительная для механизмов согласованность) отклонились назад и ударили по Бранту – как бьет ладонь по летящему навстречу волану. Только в этом сумасшедшем кешбене^[8] вместо волана был наш товарищ, которого механические существа старались отбросить туда, где мы стояли.

– Ну и как они на ощупь? – поинтересовался Харрт, когда Брант уселся на полу: отбитые ноги его не держали.

– Мягкие – не поверишь. Как бы на них вмятин не осталось.

Захохотав, Харрт хлопнул Бранта по плечу:

– Идеи кончились?

– Не все сразу. – Брант снял сапоги и принялся умело массировать ступни.

– Ну-ка, а если так? – Я все же обнажил меч. – Попробую их атаковать. А вы, когда они двинутся за мной.

– Зачем это им за тобой бегать? – охладил мой пыл Харрт. – Вреда ты им не причинишь…

– Это мы еще посмотрим!

Я решил бить в самый низ – туда, где ножки крепились к штырю. Эх, топор бы здесь не помешал!

С мечом в опущенной руке я двинулся к стражам, стараясь сохранять на лице самое беззаботное выражение, на которое был способен. Не думаю, что они меня видели, но вдруг…

Они подпустили меня почти вплотную. Может, поверили в свою неуязвимость, а может, недооценили. Проклятие, я все время говорю о них как о живых! Однако ведь они и вели себя как живые.

Нацелившись в «сустав», я резко послал руку вниз. Металл звякнул о металл, существо дернулось, нога зазвенела по полу… Но уж на одной-то ноге ему было не устоять. И оно завалилось – прямо на меня.

Хорошо, что Харрт, как потом выяснилось, заранее подозревал, что дело закончится самым худшим образом из всех возможных. Он с силой толкнул меня в плечо, существо жахнулось об пол, закрутилось – и могу с гордостью сказать, что мне таки удалось его разозлить.

Толку от этого не было ровным счетом никакого – напарник добровольно последовал его примеру и волчком закрутился в проходе, – а вот нам пришлось побегать и попрыгать. Смотреться это должно было презабавно: четыре гнома в расцвете лет с воплями и проклятиями носятся по залу, не отрывая глаз от пола и едва успевая подскакивать, а между ними крутится здоровенная жердь, норовя заехать повыше лодыжки. Особенно живописно выглядел Брант, проделывавший свои пируэты на негнущихся ногах и босиком, а мы старались по возможности подхватывать его в нужную минуту под мышки.

То ли существо утомилось, то ли мы оказались ему не по штырю, но в один прекрасный момент оно откатилось к выходу и, подрагивая, постаралось дать нам понять, что так просто мне это с рук не сойдет. И ладно бы одному мне.

Я в этот момент испытывал всего два желания: не быть убитым первопроходцами и посмотреть, как страж станет прилаживать себе ногу. Первое сбылось в полном объеме – они были так вымотаны, что повалились на пол и ограничились подробным рассказом о том, кем надо быть, чтобы удумать такую штуку. Мне все же думается, что они не правы: из их длинного списка я обладал разве что одним-двумя качествами, да и то не в полной мере.

А вот страж мои ожидания обманул – он откатился поглубже в коридор и лег там по самому центру, тогда как второй, напротив, поднялся на ноги.

– Самое время перекусить, – выдохнул Харрт, когда его поток красноречия иссяк. – Ну, Мэтт, уважаю. Так быстро я давно не бегал.

– Говорят, что главы Гильдии первопроходцев склонны к полноте, – парировал я. – Жизнь медленная, неспешная, почти как у эльфов.

– Как там у эльфов – не знаю, – рассмеялся Харрт. – Наш лорд Эрлинг – живчик, каких еще поискать надо! Да и я – не глава гильдии.

– Пока не глава, – подчеркнул я.

Я боялся, что Харрт обидится: все же шутка была сомнительной, однако он лишь повторил:

– Пока не глава – и слава Крондорну, что не глава. Мэтт, сегодня твоя очередь. Доставай бабушкины пирожки. Как там они – свежие еще?

Я возмущенно фыркнул. В нашем клане Врат только младенцы не знают, что дед – неслыханное дело – чуть не разошелся с бабушкой, не дожидаясь положенного века: Хрунда абсолютно не умела готовить. И при этом страшно любила стряпать: бесчисленные пресловутые пирожки, грибные супы с десятком экзотических приправ, соленья и маринады – она готовила их тоннами. Одинаково несъедобные и, так или иначе, съедаемые: гостями, которых не выпускали из-за стола, покуда они еще были способны что-то в себя впихнуть, мужем, который нес это тяжелое бремя с не меньшим достоинством, нежели Труба – бремя королевской власти, да любящими внучатами.

Ни у одного из нас так и не хватило духу сказать бабушке правду.

Однако первопроходцам повезло: Хрунда осталась дома, за тысячи саргов от Брайгена. А как бы мне хотелось забежать к ней поболтать, узнать, что она думает о нашей новой королеве…

Зря я, наверно, Фиону обидел. Накинулся, как тиглан, со своими обвинениями. А ведь она мне верила – может, единственному из всех, – что я смогу ее защитить, поддержать. И я не захотел. Даже не попрощался толком. Но что я должен был ей сказать? Что мы с Крадиром дружно сошли с ума?..

– Мэтт, уснул, что ли? Или жадничаешь?

Я поспешил развязать заплечный мешок. И зажмурился – Солнечный Луч сиял. Не как лучик, а как целое солнышко. Слепящий желтый свет омыл гобелены, упал на стражей…

И они отступили. Скрылись в глубине коридора.

– Слушай, а они ведь ушли! – Харрт не верил собственным словам.

– Как же. – Я тоже боялся им поверить. – Не иначе, затаились на время. Или не хотят портить нам аппетит.

Судя по тому, как первопроходцы накинулись на захваченную с собой снедь, аппетит им было не испортить.

Трапеза подходила к концу, а существа так и не показывались.

– Будем выбираться, – скомандовал Харрт. – Осторожненько, но бодренько.

Мы выбрались из гостиной. Потом из овальной прихожей. Никого.

– Позавидовал моему титулу Великого Изгонятеля Нечисти? – усмехнулся Брант. – Ну, Харрт, пора и тебе показать, на что ты способен!

– Где уж мне с вами, великими, тягаться! – довольно проворчал Харрт. – Значит, так. Больше в двери не заглядываем: это как если бы мы вчетвером решили быстренько обежать весь Хорверк. Годика в три бы уложились. Словом, ищем ту информацию, которую можно добыть быстро и без потерь.

– И где она, по-твоему, должна нас ждать?

– У здешних правителей. В Чертоге, зале клана, доме его главы…

– Осталось только догадаться, где он жил, – хмыкнул Брант.

– Это все равно проще, чем осматривать каждый дом. Какие-то записи мог вести любой – вон у нас, если порыться у Кухха в доме, такое можно найти! Он ведь, как ногу потерял, дни напролет своим пером скрипит.

– А ты читал? – заинтересовался Секкар. – Про меня там есть?

– Про всех там есть, – мстительно усмехнулся Харрт. – И про Трубу есть, и про тебя, и про Мэтта я пару строк видел. А если б ты почитал, что он про Вьоркову свадьбу пишет!..

– Так что, ищем Чертог?

Я даже не ожидал, что разговор про свадьбу окажется мне неприятен. А ведь оказался – в груди противно заныло, точно Харрт затронул нечто совсем интимное.

Искать Чертог, ни на что не отвлекаясь, – есть ли смысл говорить, что это так и осталось благими намерениями. Долгое время мы действительно старались не обращать внимания на разнообразные двери, дверки и боковые ходы. И нам это удавалось, пока возле очередного коридора Брант не заметил силуэт вырезанной на камне скачущей лошади.

– Гвизарма!

Мы подумали о ней одновременно. Одна из тех нестыковок, которые всем не давали покоя: зачем гномам оружие против всадников?

– Сворачиваем, – распорядился Харрт. – Идти осторожно, не разделяться. Брант – за спину к Мэтту, ты без карнаха.

Мы ожидали увидеть все, что угодно, вплоть до конюшни. И все же этому заброшенному городу вновь удалось нас удивить.

Коридор выводил на широкий балкон, по которому тянулись каменные лавки. А внизу, под балконом, распахнулась огромная пещера: лучики от карнахов не доставали не только до дна, но даже до стен.

– Рискнем погасить свет? – неуверенно предложил Харрт.

Подойдя к самому краю балкона, он перегнулся через парапет и попытался заглянуть вниз. Его пальцы побелели: высота – не то, что доставляет удовольствие гномам.

– Рискнем. – Секкар первым затушил свой карнах.

Мы подождали, пока глаза привыкнут к темноте. Пещера оказалась похожей на впечатанную в скалы гигантскую восьмиконечную звезду. Что творилось на том ее луче, который оставался под балконом, видно не было, зато постепенно проступили невысокие каменные столбики, усеивающие пол пещеры в им одним известном порядке. Некая система в их расположении, несомненно, была, но какая? И при чем здесь лошади?

– Будем спускаться. – Харрт отыскал слева от входа уходящую вниз винтовую лестницу.

– Думаешь, это и есть Чертог? – с сомнением проговорил Секкар.

Я заметил, что он старается держаться подальше от парапета и то и дело оглядывается на спасительное пятно выхода за нашими спинами.

– Не думаю, – признался Харрт. – Но я бы выяснил, что это такое. Если они здесь собирались всем кланом, покои его главы скорее всего неподалеку.

Засветив карнахи, мы спустились вниз. Пещера оказалась куда глубже, чем это виделось с балкона; у меня даже успела немного закружиться голова. Я взглянул на Бранта – шагал он довольно бодро и почти перестал прихрамывать. И то ладно.

Лестница выплюнула нас как раз на тот луч, который мы не могли углядеть сверху. И лучше бы мы по ней не спускались!

Здесь действительно стояли лошади – вернее, то, что от них осталось. Длинный ряд желто-белых скелетов. Невысоких, пониже обычных лошадок, но и не пони. Мордами они были обращены к пустому каменному желобу, бегущему вдоль стены. Но главное – они все оставались на ногах!

Секкар невольно попятился. Харрт помянул Крондорна.

– Как такое может быть? – Еле слышный шепот Бранта уполз вдаль, к центру звезды, и принялся там блуждать, зажив собственной жизнью.

Никто из нас ему не ответил.

– Пошли обратно! – предложил Секкар, делая шаг к лестнице. – Никого здесь нет. И ничего.

Я наклонился. Скелеты прочно стояли на всех четырех ногах, но что заставляло их кости держаться в суставах?.. Вновь на ум пришло спасительное слово: магия. Но не многовато ли магии для гномьего королевства? И если наши предки столь искусно владели ею, почему сегодня мы смотрим на магов с подозрением? Или именно потому и смотрим?

Хотя предки ли? А вдруг как раз их враги?

По-хорошему, надо было сначала завершить наш поход, а потом уже пытаться осмыслить увиденное. Но мозг отказывался встречаться с неведомым на каждом шагу. А тело отказывалось идти вперед: если здесь все не так, что принесет с собой следующий шаг?

Воображение отчаянно рвалось выстроить единую, цельную картину. Зачем столько лошадей в одном месте? И зачем здешним гномам гвизармы? Сражались в конном строю и умели останавливать кавалерию? Но чью?

Хорошо, допустим, желоб – нечто вроде коновязи. Или поилки. Лошадки пили-пили и… И что? И померли в одночасье? Окаменели?

Я щелкнул по ближайшему скелету. Кость. Не камень, не мрамор – обычная кость. Самый обычный скелет. Упорно не желающий падать.

– Пошли! – Харрт повел нас через пещеру, к противоположному концу звезды. Секкар нехотя последовал за ним.

Вблизи столбики оказались вполне приличными столбами: толстыми и высоченными, как два гнома. Я даже улыбнулся: и так, как два гнома, и так, как два гнома. На некоторые из них был нанесен орнамент – ни единого знакомого завиточка; другие оставались гладкими. Одни стояли совсем рядом, между другими мы могли бы пройти плечом к плечу.

Как я и подозревал, на другом конце звезды нас не ждало ничего. Ни коновязи, ни лестницы.

– Смотрите! – Побледнев, Секкар указал рукой на балкон.

– Свет!

Я вскинул руку к карнаху. Мы успели. Правда, потом так и не сошлись в том, что же это было.

Мне померещилось, что на балконе появилась сотканная из огней – совсем как созвездие – лошадь. Встала на дыбы, ударила передними копытами – и исчезла. И я подумал, какого размера должна быть эта лошадь, чтобы отлично разглядеть ее снизу.

Как выяснилось, каждому привиделось свое. Харрту – факельное шествие: полсотни четвероногих и четвероруких созданий, ростом примерно с нас, медленно продефилировавших за парапетом с высоко поднятыми факелами. На мой резонный вопрос, как он умудрился сосчитать количество ног, если парапет доходил нам до пояса, Харрт только сплюнул и принялся править нож.

Секкар заявил, что наша воспаленная фантазия срочно требует парочки холодных компрессов. Он окликнул нас, заметив волну огней – просто волну, ничего больше. Прокатившуюся по балкону, нависшую над парапетом, грозящую хлынуть вниз…

Мысль о том, что балкон не имел наклона (и что бы по нему ни катилось, мы бы это самое не увидели), я оставил при себе.

Брант отмолчался. Поклялся, что ни лошадей, ни четвероруков, ни волн там не было, и мы оставили его в покое.

Все соглашались с тем, что это было соткано из огней. Удивительно красиво, неожиданно, пугающе. Предназначено именно нам, никому больше. И совершенно непонятно. Осматривать звезду дальше расхотелось даже Харрту. В молчании мы поднялись по лестнице, не без опаски протопали по балкону и вернулись обратно в центральный коридор.

Следующий знак заметил уже я. Многогранный драгоценный камень – символ Крондорна. Нашего Крондорна.

Он вдруг показался мне таким родным, точно из-за поворота в одночасье появилась бабушка Хрунда. Наверно, это первая привычная и знакомая вещь, которую мы здесь увидели.

Первопроходцы тоже разулыбались и как-то даже приободрились. Для Крондорна мы все – дети, сколько бы кому лет ни было. И ведем себя, наверно, соответственно-как с добрым, но вечно занятым папашей. Главой гильдии, клана, королем – как с тем, кто тебя очень любит, но груда ежедневных дел… обязательно поиграем, но не сегодня… Мэтт, потише, папа работает… Нет, Мэтт, мы пойдем вдвоем, папа собирает златокузнецов… ты уже вырос, сын, и я должен тебе сказать… я знаю, папа…

– Мэтт!

Что-то частенько я стал задумываться. И не в самые подходящие моменты.

Прищурившись, я сосчитал грани. У входа в жилище Беххарта их было одиннадцать, у остальных жрецов и того меньше.

Здесь я насчитал тринадцать граней.

Мы прошли коротким коридором (дверь оказалась полностью сгнившей, даже трухи не осталось) и попали в уже привычную овальную прихожую с дырами в стенах и рычажком у выхода. Однако если там стражи появились, точно из воздуха (а откуда, кстати?), то здесь они уже ждали нас, лежа на полу у правой стены. Мне даже показалось, что это те же самые – обогнали и теперь мечтают о реванше, – но, присмотревшись, я заметил, что у обоих поперек панциря идет темный змеистый разрыв: такой оставляет молния, попадая в камень.

Да уж, только метателя молний нам здесь не хватало. И не уверен, что мы с ним стали бы союзниками: стражи, как бы мы ни были на них злы, делали свое дело – охраняли от непрошеных гостей. Разве что молниеносец прошел здесь за несколько столетий до нас.

Ощущение родной и теплой защиты куда-то улетучилось. Люди любят запрещать: Фиона рассказывала, что к королям и иерархам с оружием и вовсе не пускают. В Хор-верке такого нет, но покажите мне того сумасшедшего, который обнажит меч в присутствии Ведающего или Беххарта. И не в том дело, что себе дороже станет.

– Там кто-то есть, – тихо пробормотал Секкар, показывая на ведущий из овального зальчика проход. – И, похоже, по наши души.

– В любом случае нас уже заметили, – философски пожал плечами Харрт.

Мы осторожно приблизились к ходу, ведущему во внутренние покои.

Около дюжины гномов. Тусклые доспехи, кольчужные юбки, изготовившиеся к бою фигуры. И все спинами к нам.

Первопроходцы замерли. Но и гномы не шевелились.

– Вперед, – шепотом приказал Харрт.

Ждать было нечего. Застывшие, закованные в латы скелеты. Бело-желтые, как у лошадей. Ни клочка одежды (как только мы сразу не обратили на это внимания!), никакого оружия. Панцири аккуратные, без пробоин, черепа… чуть не сказал: как новенькие. И форма у черепов чуть другая – вроде как гномы и в то же время не гномы. Не иначе те, с гобеленов.

Если бы мне с детства везло, по другую сторону коридора мы бы наконец увидели то, что умеет так славно обгладывать кости. Мертвое, конечно, зачем оно нам живое.

Но мне с детства не везло, и по другую сторону коридора мы не увидели ровным счетом ничего и никого.

Столовая встретила нас точно таким же каменным креслом – оно напомнило мне трон. Гобеленов не было, и стены смотрелись пусто и сиротливо. Почему-то я не сомневался, что раньше они голыми не стояли.

Я представил себе гигантского, под потолок, метателя молний, крадущегося прочь с зажатыми под мышкой гобеленами, одним движением длани поражающего затаившихся в коридоре гномов…

– А вот отсюда мы бы, наверно, выбрались! – Брант стоял у двери, ведущей во внутренние покои.

Дверь тоже была необычная, как и все в этой части Хорверка. С закрытым окошечком и маленьким подоконничком посредине. И не деревянная – каменная, точно обитатель этого дома собирался выдержать настоящую осаду.

Вспомнив про гномов в прихожей, я подумал, что у него были для этого основания.

Секкар налег на дверь. Она не поддалась.

А вот окошечко, в которое Харрт всего лишь стукнул костяшками пальцев, вдруг со звоном лопнуло. Не обращая внимания на еле слышное шипение, первопроходец просунул руку внутрь и отодвинул засов.

Это был первый нормальный покойник, встреченным нами в городе. На кровати, под истлевшей пленкой одеяла, лежал гном с нормальным, как у нас, носом. Кожа на лице свисала, будто лишняя, глаза закрыты, руки вытянуты вдоль тела.

Кожа! Но ведь…

– Ничего не трогать! – распорядился Харрт. – Или он умер пару дней назад, или здесь что-то не так.

Умереть пару дней назад он уж никак не мог – мы почувствовали бы запах.

Раз ничего нельзя трогать, самое время оглядеться.

Комнатка небольшая – у нас так живут те, кто едва начал строить свой дом, но уже стремится вырваться из-под родительского крова. Кровать, единственный стул (заметим, что не каменный), узкий стол, крошечный шкаф (тоже, однако, деревянный) – все эти вещи теснились, едва не громоздясь друг на друга. Дверь в отхожее место, полочка над входом, засохший уль-кар в темного стекла вазе. В таких местах обычно даже не жили, а приходили переночевать. Но имея рядом как минимум просторную столовую… Нет, не понимаю.

Поверхностный осмотр не помог нам ничем: комната как комната.

– По крайней мере, обычные гномы тут тоже жили. – Секкар подумал и добавил: – Один.

Успокоившись, Харрт разрешил нам как следует осмотреть комнату. Подозреваю, что в глубине души он надеялся вернуться к Трубе с чем-нибудь действительно полезным: книгами, оружием, драгоценностями. Хоть с чем-то, кроме баек про блуждающие огоньки.

Секкар и здесь оказался на высоте: ниша в стене скрывалась от его взгляда не дольше, чем первопроходцу потребовалось, чтобы обойти комнатку по периметру.

– Осторожнее, ладно? – попросил Харрт.

Секкар кивнул. Достав из заплечного мешка загнутый пинцет размером с ладонь, он поддел дверцу, та покорно отворилась… И тут на нас хлынули свитки. Настоящий водопад, забарабанивший по столу и кровати.

– Можно? – Я взглянул на Харрта.

Первопроходец улыбнулся:

– Давай.

Я развернул свиток. Один, второй, третий. Руны на них жили своей собственной жизнью – то пересекали листы под причудливыми углами, то сплетались в клубки… Pешительно ничего невозможно разобрать! Разве что отдельные слова Неужели язык так изменился?

Харрт и Секкар тоже не отказали себе в удовольствии подержать трофеи в руках – и тоже отступились.

– Покажете? – Взяв в руки пергамен, Брант принялся шевелить губами.

– Ты что, знаешь язык жрецов? – Харрт даже решил что тот над ним издевается.

– Чуть-чуть, – смутился Брант. – Подожди, пожалуйста…

– Как это – подожди! – возмущенно взревел Харрт. – Ты вслух читай, вслух!

– Но я же еще не понимаю, где начало, где конец, – попытался сопротивляться Брант. – Эх, ладно!

Он скинул заплечный мешок на пол, присел на краешек стула и медленно прочел:

– «Сегодня Крондорн рассказал мне, что Роракс был эльфом…»

Глава XII

Харрт и Секкар остолбенели. Да и я, подозреваю, выглядел не лучше.

– Брант, – ласково проговорил Харрт, когда обрел наконец дар речи. – Ты это… Ничего не напутал?

Брант поднес пергамен поближе к глазам.

– Самую малость, – признал он. – Здесь сказано, что Роракс был бы эльфом.

– Если бы – что? – поторопил Секкар, готовый услышать все, что угодно, – от «если бы умел летать» до «если бы не стал лепрехауном».

– Так я читаю дальше? – невинно поинтересовался Брант. – Тогда слушайте. «Сегодня Крондорн рассказал мне, что Роракс был бы эльфом, если бы Эккиль вовремя не поделился с прародителем таким замечательным именем. К счастью, Крондорн сумел убедить своего друга, что эльфу больше подошло бы нечто другое – мягкое, звонкое, переливчатое. А в имени „Роракс" так и слышатся удары боевого молота и рев губных гармошек».

– Друга? – не утерпел я. – С каких это пор Эккиль стал другом Крондорна?!

– Ты умеешь разговаривать с мертвыми? – Брант посмотрел на меня с укоризной.

– Э… нет. Но не могу сказать, чтобы хоть когда-то у меня возникало такое желание.

– Вот и я нет. Сам подумай: что я могу тебе ответить? По крайней мере, пока не прочитаю все эти свитки.

– Скажи хотя бы: ты веришь в эту писанину?

– Не знаю, – пожал плечами Брант, точно ему было все равно, дружили Крондорн с Эккилем или нет.

– Знак у двери, – лаконично напомнил Секкар.

Да, знак у двери. Драгоценный камень с тринадцатью гранями.

Когда Беххарт говорил от имени Крондорна, никто не подвергал его слова сомнению. Что же получается, этот жрец – еще ближе к прародителю, чем Беххарт? И с ним Крондорн был не прочь запросто поболтать?

Интересно, откуда Брант знает язык жрецов? Не то чтобы в нем было что-то тайное, но…

Убедившись, что все притихли, Брант продолжил:

– «Когда Эккиль согласился, Крондорн, не мешкая, сотворил Роракса и двенадцать его сыновей…»

– Сколько?!!!! – На этот раз не выдержал Секкар.

Бездетным семьям у нас все сочувствуют: кто же в здравом уме откажется продолжить свой род. Обычно мечтают о двух-трех детишках, но это уж как повезет: куда чаще после рождения первого или второго ребенка пара понимает, что больше детей у нее не будет. Фиона рассказывала, что у людей все по-другому и семьи из восьми-десяти человек отнюдь не редкость, да и у Нельда уже четверо, хотя он еще не стар. А если потомства и вовсе нет, один из супругов отправляется в долгое паломничество к знаменитой стеле Ашшарат в окрестностях Шарьера. Много веков назад богиня явилась здесь императору Хаону Четвертому и его – будем деликатны – подруге жизни. Я попробовал было выяснить, что делал Хаон Четвертый так далеко от своей Империи, но Фиона надулась и заявила, что тупоголовым гномам человеческие предания не понять. То есть она, конечно, выразилась более округло, но смысл был тот самый, могу поклясться.

– Двенадцать, – терпеливо повторил Брант. – Секкар я тебя умоляю: поднапрягись и уясни наконец, что это не я вам тут сказки рассказываю. Как написано, так и читаю.

– И потом, получается, что Роракс не сам их родил, а Крондорн постарался, – поддержал его Харрт.

Фраза, на мой взгляд, страдала некоторой двусмысленностью, весьма близкой к богохульству, однако я решил не привлекать к ней лишнего внимания: вдруг Харрту повезло, и Крондорн пропустил ее мимо ушей.

– «…и его двенадцать сыновей. Трое из них основали Керталь, четверо – Хорверк, четверо – Бреогар, а сам Роракс стал править в Адварте». Видимо, с последним сыном, – пояснил Брант уже от себя, предупреждая вопрос о том, почему три плюс дважды по четыре равно двенадцати. – Должен же он был кому-то трон передать. «Они отправились…» Все. На этом свиток кончается.

– Бери следующий, – посоветовал Харрт.

– Он совсем про другое. – Брант пробежал взглядом начало пергамена, наугад вытащенного из лежавшей на столе груды. – Обидно, я впервые слышу про этот самый Адварт. Может, здесь он и был? Роракс и его сын со своими кланами пришел в Хорверкские горы с запада, а кланы четырех других его сыновей – с востока…

– А потом что – встретились посерединке? – ухмыльнулся Секкар.

– Слушайте, ведь и правда, – потеребил бороду Харрт. – Нигде и никогда не говорится о том, куда делся сам Роракс. Хорверк постоянно обменивается посольствами с Керталем и Бреогаром, но, получается, ни в одном из этих мест Роракс даже не бывал!

– Торопишься, – осадил его Брант. – С чего ты взял, что Роракс ни разу не навестил своих сыновей?

– Тоже верно. А что там дальше?

– Читать?

Мы кивнули. Понятно, что эти залежи еще разбирать и разбирать, однако у меня возникла мысль попросить Бранта прочитать нам как можно больше на обратном пути. Когда свитки доберутся до Трубы – и особенно до Беххарта, – нет никаких гарантий, что к ним будет допущен кто-то еще.

По крайней мере, будь я верховным жрецом Крондорна, я бы предпочел о таких вещах не распространяться.

– «…стили меня к себе». Как будто на лошади писал, – неодобрительно нахмурился Брант. – Но почерк тот же. «Мне стоило большого труда сдержаться: за те века, что клан жил в изоляции, гномы превратились в кошмарные порождения Меркар, способные испугать даже шаддеша».

Прервавшись, Брант потер уставшие глаза.

– Ты что-нибудь понимаешь? – осторожно спросил Харрт.

– Очень мало. Бумага получше, чем у предыдущего свитка, и вообще мне кажется, что это самое начало записей. А вот кто такой шаддеш или про какие кошмарные порождения он пишет…

– Порождения Меркар – это люди. – Мне было тяжело признать, что некогда мы были такими узколобыми, но я не видел смысла скрывать правду. – Дамерт как-то обмолвился, что древние гномы считали остальные расы безумными играми безумных богов. Не так-то просто нормально воспринимать существ, которым ты по плечо. И людей, и эльфов в те времена называли одинаково – баяд'нах.

– Искалеченные великаны^[9], – пробормотал Брант. – Я даже не знал об этом.

– Одна из немногих традиций, которая сейчас забылась, – кивнул я. – И Дамерту за нее было бы стыдно.

– Ничего стыдного, – вспыхнул Харрт. – Так ты договоришься до того, что станешь стыдиться собственного отца!

Первопроходец балансировал на грани смертельного оскорбления, однако я был уверен, что он сделал это не нарочно.

– Люди и эльфы стремились вбить нас обратно под горы! – Харрт произнес эти слова с удивившей меня горечью. Правда, я совсем не знал историю его рода.

Секкар успокаивающе коснулся его руки, и первопроходец, смешавшись, замолчал.

– Он не хотел тебя обидеть. – Секкар чувствовал себя неловко.

– И наверняка забыл, что я – Щит. – Я заставил себя улыбнуться.

– Кажется, про Фиону я ничего плохого не сказал, – буркнул Харрт.

– Про Фиону – да.

– Слушайте, я сейчас читать перестану! – вмешался Брант. – Если каждое слово из этого свитка будет вызывать такую бурю…

– Читай уж. – Харрт отвернулся.

Я так и не понял, что на него нашло. Надо будет потом как-нибудь аккуратненько разузнать, если не забуду.

Только забуду ведь.

– «Ко мне отнеслись приветливо, хотя я и заметил, что родители торопились убрать детей с моего пути. И когда я объявил, что предпочитаю уединение, все вздохнули с облегчением».

– Еще бы! – хмыкнул Секкар. – А то начнет потом ребеночек заикаться…

– Брант! – Харрт уже взял себя в руки. – Просмотри быстренько пергамен до конца. Там есть что-нибудь на тему о том, почему они такие?

– Мы торопимся? – удивился я.

– Не очень. Но свитки от нас никуда не уйдут. Теперь мы знаем, что это действительно гномы, причем, похоже, целиком один из кланов…

– Интересно, какой? – пробормотал Брант.

– …И если то, что их исковеркало, все еще здесь, мне не хотелось бы с ним столкнуться, – невозмутимо закончил Харрт.

– Это не могло произойти за один день! – возразил я.

– Так и мы здесь не день, – подмигнул Харрт. – Мэтт, я все понимаю: тебе это кажется пустыми предосторожностями. Но мне хотелось бы доставить вас обратно в Хорверк живыми и неизменными. Фиона не обрадуется, если у тебя вырастет раздвоенный нос.

Наверно, он не имел в виду ничего особенного: в конце концов, я сам напомнил ему о том, что я – Щит.

– Быстренько – это около суток, – предупредил Брант. – Если ты, конечно, не хочешь, чтобы я ослеп.

– Не сегодня, – милостиво согласился первопроходец. – Ты нам еще пригодишься. Тогда собираемся и пошли.

Мы распихали свитки по заплечным мешкам. Оставалось непонятным, нужно ли что-то делать с телом жреца: добровольно ли он выбрал столь экстравагантный способ погребения?

– Была бы необходимость, Крондорн и без нас решил бы эту проблему, – ответил на наши мысли Брант. – Оставим все как было: ручаюсь, его никто не потревожит.

Я не был в этом так уверен, но спорить не стал. В конце концов, не думаю, что новая экспедиция заставит себя ждать, а там как Беххарт скажет, так и будет.

Когда мы выбрались на главную улицу, Харрт принялся настаивать, чтобы мы повернули к дому. Мне даже показалось, что ему не столько необходимо спешно поделиться с Трубой нашими открытиями, сколько хочется получить от Ведающего четкий и недвусмысленный ответ, как же все было на самом деле.

Однако Секкар убедил его провести в заброшенном городе еще хотя бы пару дней: мы так и не узнали, есть ли в свитках жреца ответ на вопрос, который по прибытии нам наверняка зададут одним из первых.

Чем дальше от Хорверка, тем более запутанной и разветвленной делалась система ходов и коридоров. От главного стали отходить в стороны настоящие улицы, появились первые украшения – имитации поддерживающих своды колонн, а на дверях – чего в Хорверке не встретишь – начали встречаться гроздья медальонов с портретами. Все с теми же, раздвоенными.

И над всем этим висела тишина. Ощущение непередаваемое: в городе всегда есть хоть какие-то звуки. Обычно мы их не слышим, не обращаем внимания: шаги, хлопанье дверей, голоса – все это существует само по себе, а мы – сами по себе.

– Померещилось? – поднял руку Брант.

Секкар покачал головой: он тоже уловил какой-то писк. Мы с Харртом ничего не заметили.

– Я посмотрю? – Брант шагнул в боковой коридор.

– Чего уж там, все посмотрим, – проворчал Харрт.

Коридор оказался абсолютно пуст и мало чем отличался от дюжины других. Однако Секкар уже почуял след. Его необычная машинка проехалась по правой стене на сотню саргов вперед, пересекла коридор по потолку и вернулась в руку по левой стене.

Вид у первопроходца стал изрядно озадаченным.

– Ты что, так уверен?..

– Тсс…

Опустившись на колени, Секкар пустил машинку по полу, и она почти сразу завалилась набок. Первопроходец поднес палец к губам, жестом показав, чтобы мы отступили подальше. Луч от его карнаха ощупывал пол дюйм за дюймом, а невесть откуда взявшийся мелок отмечал очертания люка.

Замахав руками, Секкар заставил нас отступить на главную улицу, на четвереньках попятился назад и поднялся на ноги, лишь оказавшись рядом с остальными.

– Клянусь, внизу кто-то есть, – прошептал он, не спуская глаз с люка.

– Гномы?

– Не знаю. Мне показалось, что я слышал голоса.

– С люком справишься? – решился Харрт.

– Только снизу.

– А если его проломить? – предложил я.

– Камень-то? – поморщился Харрт.

– Я могу показать, где у него петли, – сразу понял меня Секкар. – Какой бы механизм там ни был, сейчас он просто удерживает люк.

– Если, конечно, тот не откидывается вверх. – Харрт сбросил заплечный мешок и уселся сверху.

– Не разумно, – фыркнул Секкар. – Слишком заметно.

– А случайно дернуть за люк, когда по нему будет кто-нибудь проходить, – разумно?

– Давайте попробуем. – Спор начал казаться мне пустым. – Если одновременно вчетвером прыгнуть на люк…

– Вдвоем, – поправил Брант. – Четверо там не уместятся.

– Хорошо, вдвоем. Он либо отвалится, либо те, кто внизу, поймут, что мы хотим их навестить.

– И выскочат нас поприветствовать, – кивнул Харрт. – Мэтт, тебе никто не говорил, что ты наивен?

– Ни разу! – заверил его я. – Обаятелен, остроумен, таже неотразим – все это было. Но наивен…

Чинтах, помнится, в последнее время частенько называла меня «деревяшкой», но ведь ласково, не со зла. К тому же, если учесть, сколько стоит дерево Хорверку, я вполне мог считать, что это наш, хорверкский аналог человеческого «золотце мое». Что, согласитесь, совсем другое дело.

– Тебе что, сложно попробовать? – неожиданно поддержал меня Брант.

– Пожалуйста, пробуйте, – отступил Харрт. – Но если оттуда выскочит полсотни гномов, учтите, что я с детства неплохо бегал.

– Ты покажешь врагу спину? –шутливо изумился я.

– И не только спину. Я же не эльф, чтобы тупо ждать, пока меня превратят в фарш.

Закончив разговор на этой оптимистичной ноте, мы с Секкаром подошли к люку и, шепотом досчитав до трех, прыгнули. Раздался скрежет, я почувствовал, что у меня на плечах повис Брант, и крышка люка обрушилась. Мы попадали в разные стороны, но, к счастью, все же не вниз.

Я осторожно заглянул в люк. Карнах осветил уходящий вниз колодец.

– Кто первый? – ухмыльнулся Харрт.

– Привяжите меня. – Я передал заплечный мешок Бранту. – Будем надеяться, что они этого не ожидают. Как крикну – тяните, крышка падала от силы с десяток саргов.

– Я за тобой, – предложил Секкар. – Удержите?

Мы обвязались веревками и нырнули в дыру. Лететь и в самом деле оказалось недолго. Коснувшись пола, я сразу отпрыгнул в сторону, чтобы Секкар меня не раздавил, и лишь потом огляделся.

Не знаю, кто там пищал, но сейчас мы были одни в крошечной пещерке с такими низкими сводами, что мне едва не приходилось пригибаться. Воздух здесь оказался застоявшимся, в нем чувствовался какой-то необычный запах – то ли заплесневевших грибов, то ли годами не мытых тел.

Брант и Харрт спустились следом. Ведущий из пещерки ход больше напоминал лаз – соваться туда не хотелось.

– Давайте возвращаться, – решил наконец Харрт. – Крондорн его знает, куда он уходит. Было бы нас побольше, я бы оставил пятерых здесь, на подстраховке…

– А остальные сели бы на лошадей, подтянули осадные орудия… – съязвил Брант. – Вообрази, как будет весело, если там всего лишь заброшенная грибница.

– Лучше заброшенная грибница, нежели преждевременные похороны, – поддержал друга Секкар. – Помнишь второе правило первопроходца?

– Поделитесь? – Я вновь почувствовал себя лишним.

– Слушай и запоминай, – торжественно объявил Харрт. – «Раз ты еще не умер, так тому и быть».

Троица громко расхохоталась – тут-то все и началось.

Из лаза хлынула толпа раздвоенных – низеньких, закованных в железо и невероятно вонючих. Однако, хотя они были и пониже нас, это оказались отнюдь не дети: отвратительная бороденка того, кто несся первым, была совсем седа. Они не кричали, не размахивали странной формы кирками, которые держали в руках, и от этого нам стало действительно страшно.

– К стене, – скомандовал Харрт.

Мы прижались спинами к стене, меч привычно скользнул в ладонь. Я подумал, что второе правило первопроходца на сей раз, пожалуй, не применимо: Трубе придется…

Дальше мне стало не до размышлений. Старик примерился ударить меня в живот, мой клинок отбросил кирку в сторону, но соскользнул с его доспеха. Рука привычно коснулась лба, чтобы опустить забрало… Эх, ну что за бой! Ни щита, ни шлема!

Вместо того чтобы пытаться прорубить его доспех, я что было силы ткнул кулаком в сосредоточенную физиономию старика и выиграл пару секунд, чтобы проверить, как идут дела у остальных.

Дела оказались нерадостными. Секкару удалось завладеть киркой, однако она явно была ему не по руке, с таким же успехом он мог бы размахивать и сапожным шилом. Харрт дрался, сжав зубы, но его широкий нож не способен был удерживать раздвоенных на расстоянии. Первопроходец уже еле держался на ногах, на его штанах и куртке начали появляться пятна крови.

Брант же – единственный нормально вооруженный из всех троих – орудовал мечом так, будто держал его впервые в жизни, а до того лишь заготавливал дрова, и то не часто. Он не колол, не бил прицельно по щелям между доспехами или по ногам – он рубил. Это выглядело бы смешно, если бы не было столь фатально: клинок уже украшали несколько здоровенных зазубрин, раздвоенные от ударов валились с ног, но оставались целы и невредимы. Они отступили – как отступил бы любой, чтобы не попасть под руку сбесившемуся дровосеку, но я знал, что долго Брант не продержится: рано или поздно рука устанет. Более безумного способа драться мечом я, пожалуй, еще не видел.

Харрту не до того, значит, командовать придется мне.

– Брант! – рявкнул я. – Отдай меч Секкару, он тебя прикроет.

К счастью, они не стали спорить: формально у меня не было никакого права приказывать первопроходцам.

– «Трезубец»!

Конечно, это был не совсем «трезубец». Обычно двое делают шаг вперед, обтекая противника, а третий остается держать центр. У нас же получилась какая-то недоделанная вилка: Харрт пытался выбрать момент, чтобы перевязать раны, а мы с Секкаром бились за четверых, опасаясь, что Брант с унаследованной киркой того и гляди так приложит по затылку, что мало не покажется.

Правда, мало нам и без того не показалось.

Увидев, что Брант отступил, раздвоенные вновь кинулись в атаку. Теперь они наносили быстрые и точные удары – как молоток в руках умелого мастера бьет по кернеру, оставляя на жестяном листе цепочку из дырочек.

Не знаю, из чего они ковали доспехи, но мой клинок Решительно отказывался иметь с ними дело. Секкар оказался более успешен: силы его удара хватало, чтобы воткнуть клинок в щели между пластинами. Однако и его дыхание становилось все более тяжелым: любой из нас готов провести ночь у горна, но не в ситуации, когда из тебя одновременно пытаются сделать чеканку.

Пожалуй, «трезубец» был не лучшей идей.

– «Близнецы»! – скомандовал я.

Мы с Секкаром встали плечо к плечу.

– Я сейчас! – Из-за спины раздался звук рвущейся ткани. – Брант, подсоби.

Я понимал, что все это бессмысленно. Пусть даже раздвоенных немного. Сотня, две сотни – сколько их могло остаться в этих подземельях? На нашу долю хватит.

Внезапно их натиск ослаб. Несущийся ко мне раздвоенный отшатнулся. Остановиться он уже не успевал, и я с наслаждением угостил его мечом под нижнюю челюсть а Секкар с совершенно ненужным лихачеством снес своему голову, полностью при этом открывшись.

Воспользоваться его ошибкой было некому: последние раздвоенные, унося раненых и убитых, уже скрывались в лазе. И судя по их лицам, то ли у Бранта выросла вторая голова, то ли Харрт явил им истинный лик Крондорна.

Я с любопытством обернулся. На вытянувшейся физиономии Харрта была написана неподдельная растерянность гнома, получившего от судьбы подарок, о котором не смел и мечтать. А вот Брант, на мой взгляд, занимался его ранами излишне деловито. Мог бы и удивиться.

Хотя, если отталкиваться от его непревзойденного умения владеть мечом, боевого опыта у Бранта – что алмазов в лесу. И как только он умудрился попасть в первопроходцы?!

Похоже, такая идея возникла не у меня одного.

– Брант, с тобой все в порядке? – осторожно поинтересовался Секкар.

– Так, царапины.

– Я не про то. Меч плохо сбалансирован?

Секкар довольно неуклюже пытался пощадить его самолюбие: представить себе, что один гном ставит клеймо на плохо сбалансированное оружие, а другой этого не замечает, взяв клинок в руки… Престарелый, слепой – возможно. Но Бранту, надеюсь, еще жить да жить.

Затянув последний узел на украшавшей голень Харрта повязке, Брант неторопливо распрямился. Столь же неторопливо показал Секкару ладонь.

Ожог! Как мы могли об этом забыть!

Секкар смутился:

– Прости.

Ожог и в самом деле заживал плохо. В обычное время он бы почти не беспокоил…

Только вот объясняет ли это столь странную технику боя?

– У нас гости! – напряженно проговорил Харрт.

Из лаза вновь появился раздвоенный – на этот раз один и без кирки. Лицо сморщенное и даже какое-то скукоженное, похожее на чернослив, который прадед привез однажды из Тильяса. На панцире доспеха медальон с очередным портретом, таким же раздвоенным. Это, пожалуй, поразило меня больше всего: у нас такого отродясь не водилось. Не иначе как это лик местного властителя, возомнившего себя царем вселенной.

Помахав раскрытыми ладонями, раздвоенный сделал несколько шагов нам навстречу. Мне он напомнил крысу, осторожно высовывающую мордочку из-под буфета.

Секкар недоверчиво хмыкнул. Раздвоенный тут же остановился, скрестил руки на груди и на всякий случай насупился. Я догадался, что он пытается выглядеть храбрым и внушительным.

Подождав, не придет ли и нам в голову сложить оружие, раздвоенный что-то отрывисто протараторил с мелодичностью выпущенной из рук колодезной цепи. Понять-то его я смог: раздвоенный интересовался, кто мы и зачем пришли на земли его клана. А вот язык, на котором он говорил, лишь с большой натяжкой можно было назвать гномьим: ни тени присущего гномьему парадоксального сочетания четкости и тягучести, столь восхитившего в свое время Фиону. И все же это был он, точнее, какая-то ветвь древнегномьего.

– Раньше надо было спрашивать, – буркнул Брант из-за моей спины.

– Не отобьемся, – еле слышно бросил Харрт.

Отдав мне нож, он вышел вперед. Раздвоенный опасливо попятился к лазу.

Усмехнувшись, Харрт продемонстрировал ему пустые руки и медленно, как эльфу, проговорил:

– Мы пришли сюда именем и властью короля Хорверка. Мы несем мир, но можем постоять за себя. Где глава твоего клана?

Склонив голову, раздвоенный внимательно выслушал эту короткую речь и насупился еще больше.

– Кажется, понял, – прошептал Секкар. – Еще бы поверил…

– Поверит – не поверит, его заботы, – презрительно бросил Брант. – Харрт, пойдем, а?

– Они нас не выпустят, – одними губами ответил первопроходец. – И я пока не понял, что их так напугало. По-моему, он считает, что мы хотим их завоевать. И не надо быть гением, чтобы догадаться: если мы не вернемся те, кто придет за нами, имеют хорошие шансы раздвоенных просто не найти.

Раздвоенный старательно пытался переварить услышанное.

– Ваши слова далеки от канона, – неожиданно заметил он.

– Твои тоже, – невозмутимо парировал Харрт. – У каждого свой канон, друг.

Раздвоенный опять задумался: похоже, слова Харрта настолько не укладывались в его картину мира, что он физически не способен был их воспринять. Если уж в Хорверке не сохранилось преданий о потерянном клане… Догадка на догадке, но я чувствовал, что изоляция раздвоенных вряд ли была добровольной. И не случайно остальные про них забыли. Но тогда в интересах их главарей было либо представить внешний мир как мстительный и смертоносный, либо убедить этих несчастных, что они одни в целом свете.

И помнят ли эти главари или их потомки, как оно было на самом деле?

– Следуйте за мной. – Раздвоенный тоже решил, что душеспасительные беседы с гигантами не его амплуа, однако повернуться к нам спиной так и не рискнул.

– Э, нет, так дело не пойдет, – остановил его Харрт. – Мы не последуем за тобой, пока не узнаем, кто ты есть и что нам уготовили твои сородичи.

Я улыбнулся: Харрт, сам того не замечая, стал подстраиваться под архаичные обороты собеседника.

– Глава клана призывает вас преклонить колена у подножия его трона. Желанным гостям не воспоследует смерть, – успокоил нас раздвоенный.

Харрт сделал ему знак, что нам надо посоветоваться.

– Я – против, – сразу заявил Брант. – Неужели это и впрямь гномы? Гостей на коленях ползать заставляют да смертью грозят…

– Поставь себя на их место, – тяжело вздохнул Харрт. – Думаешь, мне хочется туда лезть? Но если бы в Хорверк невесть откуда свалилась четверка вот таких раздвоенных, и мы бы не знали, много ли их там еще, как думаешь, Труба отпустил бы разведчиков, способных положить в бою нескольких наших?

– Понятное дело, отпустил бы, – рыкнул Секкар. – Ты что, Трубу не знаешь? Поболтал бы с ними, все выяснил, выспросил – и пусть идут. Да еще и остальным расскажут о могуществе Хорверка, чтоб не совались!

– Вот их глава клана примерно этого и хочет, – ухмыльнулся Харрт. – Я что предлагаю: пусть Брант останется здесь или даже выберется наверх, а мы втроем пойдем с этим чудом.

– Исключено, – отрезал Брант. – Без меня вы там…

Он осекся. А любопытно было бы послушать, чего это без него с нами стряслось бы.

Харрт подавил улыбку:

– Твои предложения?

– Пусть останется Мэтт!

Вот этого я от него никак не ожидал!

– Ты не первопроходец, – с жаром пояснил Брант, – и не выкрутишься там, где выкрутимся мы. Да и Труба тебе скорее поверит.

– Очень убедительно, – фыркнул я. – Скажи лучше, что тебе просто интересно.

– Ничего подобного. – В голосе Бранта зазвучали умоляющие нотки. – Мэтт, я тебя прошу… Поверь, что это так: я там буду нужен.

– Харрт? – потребовал я разъяснений у старшего первопроходца.

– Ерунда, – отрезал тот. – Труба в одинаковой степени поверит любому из нас. Хорошо, тогда остается Секкар. Ты-то, надеюсь, не станешь нас убеждать…

– …что вы без меня пропадете? – подхватил Секкар. – Не стану. Для тебя же не секрет, что в глубине души я в этом и без того не сомневаюсь?

Брант заметно покраснел.

– Значит, решено. – Харрт повысил голос. – Один мой друг останется здесь. Остальные последуют за тобой.

Раздвоенный пожевал губами.

– Немалая опасность поджидает остановившегося на границе миров, – заметил он. – В верхнем мире нет места для гномов, нижний мир велик и гостеприимен.

– Опасности мне не страшны! – браво отрапортовал Секкар, и я бы не удивился, если бы он для пущей убедительности еще и постучал кулаком по доспеху. Прямо не первопроходец, а Лнака-вояка из детских сказок: всегда готов отдать жизнь за Хорверк, свой клан и кружку доброго эля.

Раздвоенный склонил голову – не очень, надо сказать, низко – и исчез в лазе. Подмигнув Секкару, я двинулся следом.

– Ежели несете вы к нам колдовства орудия, не оскорбляйте ими главу клана, – предупредил через плечо раздвоенный. – Искусное чародейство – его извечная привилегия. И закройте глаза.

Теперь он не видел смысла быть любезным. А зря.

Я почувствовал, как за спиной вновь напрягся Брант. Вспомнил про Солнечный Луч? Ничего, Лучик, раз за столько дней никто тебя не заметил, то и здесь обойдется.

Закрыв глаза (зря, наверно, но проводник ведь может и проверить), я расставил руки в стороны. Несколько раз стена под ними исчезала. Двери? Проходы?

– Мы достигли Чертога, – наконец объявил раздвоенный. – Склонитесь же пред волей Заттара!

Я открыл глаза.

Большая пещера, залитая зеленоватым сиянием, исходящим от возвышающегося у дальней стены трона. Настоящего трона – не чета королевским креслам в нашем Чертоге. Если бы я не знал, что это невозможно, решил бы, что он высечен из единого цельного изумруда.

Раздвоенный на троне был стар даже по нашим меркам. Он сидел сгорбившись, опершись на подлокотники, и, казалось, был покрыт патиной, как древний бронзовый монумент.

Вдоль стен выстроилась стража – с гвизармами и такими же нагрудниками, как у нашего провожатого. Больше в зале не было никого. Или весь его народ – лишь церемониальная стража? А как же женщины, дети?

– Они предупреждены, Верхал? – звонко спросил Заттар.

Я даже закрутил головой: не прячется ли за его троном юноша, говорящий от имени отца.

– Они предупреждены, – откликнулся наш раздвоенный, становясь на колени.

Меня замутило.

Я не уловил, как он это сделал, но в зеленовато-подводном мире пещеры вдруг возникла яркая, солнечная нота: свет от Луча пробился сквозь мешок и вынырнул наружу.

Позади ахнул Брант. Рука коснулась эфеса меча, я обернулся…

И застыл, как застыли все в этом зале.

С первопроходцем происходили разительные перемены. Нос сделался узким и аккуратным, с красивыми, хищными, четко очерченными крыльями. Лицо окаймили светлые, завивающиеся у щек локоны. Став вдвое выше меня, раздвоенным Брант должен был казаться сейчас гигантом.

Впрочем, теперь это был уже не Брант… На месте первопроходца стояла юная, испуганная и, не скрою, совершенно очаровательная эльфийка.

Глава XIII

Самым сложным оказалось сделать вид, что мы ничуть не удивлены.

Где были наши глаза! Как же, семейная реликвия, амулет против нежити… Бедный Брант, у него так болит рука. Левая, левая рука, а не правая, которой он дрался!

Меня подмывало спросить у Харрта, не знает ли он, где Вьорк подцепил эту мастерицу на все руки, но все, что я себе позволил, – это ударить кулаком по ладони. Надо же было такое удумать – притащиться к раздвоенным вместе с эльфийкой! Да уж, верный путь к их сердцам! Ну, пусть не с эльфийкой, с полуэльфийкой… Не уверен, что они станут вникать в такие тонкости.

– Вы осквернили наш Чертог колдовством!

Мне показалось, что в голосе Заттара звучал скорее интерес, нежели настоящее обвинение.

– Мы принесли в твой Чертог чудеса, невиданны здесь доселе, – мигом сориентировался Харрт, и я мысленно воздал ему должное.

– Женщина баяд'нах проникла сюда обманом, – настаивал глава клана, не замечая, что торжественная аудиенция постепенно превращается в банальное препирательство.

Конечно, обманом – а то мы не догадались! И страшно подумать, что Харрт с ней сделает, когда мы отсюда выберемся.

Справедливости ради стоит добавить, что Брантом притворялась не какая-то там абстрактная женщина баяд'нах, а хорошо знакомая нам дочка Сориделя – того самого мага, который, если верить Фионе, спас Трубе жизнь. Сиэнре, непоседа, доставлявшая отцу столько хлопот, что я бы на его месте давно уже отправил ее к… хм-м, ее матери.

Рассказы о шалостях Сиэнре то и дело прокатывались по Брайгену, превращаясь в устах стариков в возмущенный рокот подступающего урагана. Мне же виделось в них освежающее дыхание морозного горного воздуха, заглянувшего в глухую шахту.

В сущности, Сиэнре очень любила нас, но за счет своей молодости и своего роста воспринимала, на мой взгляд, как множество добрых, живых, говорящих игрушек, существующих, чтобы скрашивать ей тоску пребывания в далеких от солнца подземельях. Наши обычаи были для нее забавными условностями, навязанными отцом, тогда как сама она видела в них лишь занудные и не слишком понятные правила игры, соблюдать которые, наверно, следует, но до тех пор, пока это не наскучит.

Ей ничего не стоило подкрасться и гугукнуть в начинающую лысеть макушку Хийнма (случайный выбор, имевший, однако, далеко идущие последствия), попроситься на колени к погруженному в раздумья Ведающему или броситься с разбега на шею Беххарту прямо посреди общей молитвы.

Не могу сказать, что в Хорверке мне доводилось встречаться со многими эльфами (лорд Эрлинг не в счет: я готов поклясться, что он старательно изображает собирательный образ эльфа в нашем представлении). Так что я был даже благодарен Сиэнре за науку: если уж полуэльфийке так тяжело хоть что-то втолковать, общаться с настоящими эльфами, должно быть, мука несусветная. И я не осуждал Сориделя, не спешившего перевезти жену в Хорверк.

Сиэнре нельзя было назвать непослушной – нет, она искренне стремилась не расстраивать отца и делать все, как он говорит. Но ведь на чем он не настаивал, можно и не делать, правда? Любой наш малыш из истории с Хийнмом вынес бы не то, что гномы трепетно относятся к своим макушкам, и не то, что главы кланов как-то особенно пугливы, а, естественно, ту нехитрую мысль, что главы кланов имеют право на особое уважение со стороны остальных.

Ничего подобного! Сиэнре, как мне показалось, назначила про себя Хийнма вздорным старикашкой, начисто лишенным чувства юмора, и не прошло и недели, как Сориделю пришлось объясняться с Фралиром. Главе клана Кипящего Озера однажды случилось пройти мимо колодца, когда Сиэнре играла там в народную, как она потом уверяла, эльфийскую игру «Зайцы воют на луну». Не знаю, как там ведут себя по ночам зайцы в дремучих эльфийских лесах, но, услышав этот жуткий, загробный и заунывный вой, Фралир испытал одно желание – бежать, бежать со всех ног от этого проклятого колодца. И побежал бы, не будь он главой клана, на землях которого завелась такая нечисть.

(Неудивительно, что один из первых вопросов, который Фралир годы спустя задал Фионе, был именно про зайцев: никто из нас попросту не знал, как выглядят эти чудовищные создания. К его чести, стоит добавить, что отец Чинтах не пошел по стопам Хийнма: услышав ответ, он так долго и громко смеялся, что Фиона испугалась, как бы его не хватил удар.)

Каждый запрет Сиэнре воспринимала настолько конкретно, насколько ей это позволяло воображение. И ее счастье, что мы не знали о планах Сориделя научить дочку колдовать всерьез, а не просто устраивать над крыльцом фейерверки из огоньков и роднички в кадках с фикусами.

– Женщина баяд'нах с нами, – не очень убедительно возразил Харрт.

Слава Крондорну, у Сиэнре хватило ума промолчать.

– Что это за свет?

Контраст между юным голосом и внешностью тысячелетнего старца продолжал меня удивлять.

– Знак нашего клана. – Я попытался взять инициативу в свои руки. – Какой клан возглавляешь ты?

Старикашка опешил: похоже, остальные в своей безмерной почтительности отучили его отвечать на такие вопросы. Ну да мы – не раздвоенные. Это в Хорверке никто носа не задирает, а здесь и я могу вспомнить о том, что чаще главы кланов подчиняются Щитам, а не наоборот. И вообще, даром, что ли, Фиона то и дело называет меня принцем!

– Единственный.

Да, Заттар был достойным противником. И безусловно поднаторевшим в умении ставить на место куда больше меня.

Но ведь ему не приходилось жить бок о бок с Чинтах, правда?

– Король Хорверка приветствует новый клан!

Во взгляде Харрта явственно читалось опасение за мой рассудок. Ничего, переживет. А вот выражение лица, с которым Сиэнре осматривала Чертог, мне решительно не понравилось. И, главное, даже на ногу ей не наступить!

– Ты король Хорверка? – иронично поинтересовался Заттар.

Хорошо, что он хотя бы знает, что такое Хорверк. А то переспросил бы: «Чей-чей король?» Вот был бы фокус.

– Я вправе говорить от его имени.

Вообще-то, конечно, Щит королевы имеет не больше прав говорить от имени Трубы, чем та же Сиэнре. Но если Заттар считает нас посольством, а не шпионами, то посольство должен кто-то возглавлять. А я не был уверен, что Харрт захочет взять это на себя.

Идея с посольством мне определенно понравилась. Почему, скажем, нас до сих пор не убили? Подозреваю, именно поэтому: если мы – четверо заблудившихся путников, случайно наткнувшихся на клан Заттара, это одно. А вот если посольство, отправленное специально по его душу…

Надо будет только придумать, откуда король Хорверка узнал про потерянный клан и почему так долго медлил.

– Тогда передай своему королю, чтобы оставил нас в покое. Такие, как ты, едва не довели наш клан до полного вымирания. И довели бы, будь на то их воля. Мы не имеем и не хотим иметь ничего общего с Хорверком!

Да, видать, здорово наши предки им насолили! Мне вот что интересно: кто возводил все эти стены? Гномы отгораживались от раздвоенных (назвать и их гномами язык не поворачивался) или раздвоенные от нас? Откуда взялась вздыхающая нежить – уж не использовала ли ее одна из сторон, чтобы посильнее досадить другой? Как случилось, что раздвоенные, со всей своей кучей открытий, до которой даже мы еще не доросли, оказались заперты в этой крысиной норе?

Я сомневался, что Заттар в настроении удовлетворить мое любопытство. А что если немного повысить ставки?

– Хорверк – это не только я и мои спутники. Это все мы. – Я обвел рукой зал, попутно отметив, что раздвоенные внимательно меня слушают, а не стоят истуканами, как раньше. – В моих венах течет кровь Роракса. Но она же течет и в твоих, разве не так?

– Что ты знаешь о Рораксе, – презрительно фыркнул глава клана. – Легенда красива, спору нет. Великий король, который заботится о подданных, как о своих детях. Чьи сыновья пришли в Хорверк и поклялись жить в мире и согласии.

Старик говорил с такой горечью, что мне невольно стало его жаль. Живым в нем оставался лишь голос: за все время нашей беседы глава клана даже не пошевелился.

– Хочешь сказать, что это ложь? – с вызовом проревел Харрт.

И тут Сиэнре наконец решила, что пора действовать. А я-то еще удивлялся ее кротости – стоит себе тихонько, Помалкивает…

Маленький шажок в сторону выхода. Потом еще один. Она явно что-то задумала, а мне меньше всего хотелось вновь привлекать к ней внимание.

Неужели хочет сбежать? Невероятно: насколько я её знаю, любопытства в этой девчонке на пяток гномов хватит. И еще останется на парочку эльфов.

– Это стало ложью! – Фигура на троне впервые качнулась. – Кланы изгнали нас. Они решили, что мы не можем более считаться детьми Роракса. И я проклинаю – их и его самого.

Я не знал, чего в его словах больше – ненависти или боли. И впервые задумался о том, каково это – стать изгоем вместе со своим народом.

– Что сотворили вы? Что заставило кланы отказаться от родства с вами?

Я невольно посмотрел на эту сцену со стороны. Два гнома и эльфийка допрашивают главу клана. Пусть эльфийка молчит, все равно.

Если Заттар откровенен, не означает ли это, что нам отсюда не выбраться? Почему он нас до сих пор терпит?

Или это лишь спектакль для его соплеменников? Вот, полюбуйтесь: те, кто изгнал нас, теперь пришли и требуют ответа.

Только бы Харрт не проговорился, что Хорверк давным-давно забыл, что в этих пещерах еще кто-то живет. Тогда и я бы на месте Заттара не выпустил нас за порог.

– Не тебе спрашивать меня об этом, – не без ехидства буркнул раздвоенный. – Рядом с тобой говорящий от имени короля Хор верка, ему ли не знать истины?

А ведь он прав! Похоже, я сам себя поймал в ловушку.

– Много королей сменилось в Хорверке с того времени, как твой клан был изгнан, – попытался я взять реванш. – Мы не знаем за вами вины. Мы пришли с миром.

Во всем этом разговоре было что-то неестественно-зловещее: и недвижный силуэт на троне, и таинственное освещение, и вооруженные раздвоенные у стен, и приведший нас Верхал, который так и не поднялся с колен. Гном на коленях! Пусть не совсем гном – кто нам поверит!

Любому из наших, доведись ему услышать эту беседу, она показалась бы приторно-патетичной. Заттар говорил так, как говорили в книгах Фионины императоры. Или он и вообразил себя таким императором?

– Мы знаем вашу вину. – Заттар понизил голос. – Вы отреклись от нас, вы убивали нас. За то единственное, что нам не посчастливилось поселиться именно в этих местах. Любой клан мог оказаться на нашем месте.

Сомневаюсь я что-то, что так оно и было. Может, конечно, наши предки были горячи и невоздержанны, как антронцы, да только у нас в Хорверке не принято хвататься за меч по поводу и без повода. А уж убийство соотечественника – вещь почти неслыханная. Фионе, помнится, пришлось немало потрудиться, растолковывая нам со Стради, что такое гражданская война…

И все же раздвоенный впервые подбросил нам если не ключ к разгадке, то хотя бы ниточку. «Не посчастливилось поселиться именно в этих местах». Значит, с ними воевали не потому, что видели в них злую пародию на весь наш род. Из-за территории? Именно этой, или остальным в принципе не хватало места?

Выходит, именно этой. Здесь в те времена существовало нечто, о чем изначально не знали (иначе он не сказал бы «не посчастливилось»), причем нечто весьма злое и гибельное. И из-за этого «нечто» остальные пошли на раздвоенных войной? Или наоборот: этому клану «не посчастливилось» наткнуться на что-то настолько замечательное, что он отказался делиться с остальными?

Нет, запутался. А если так: именно это «нечто» превратило гномов в раздвоенных, и тогда остальные пошли на них войной. Вроде логичнее. Однако Заттар сказал «поселиться», а не «натолкнуться». Превращение должно было быть медленным, так почему же они не насторожились?

– Не мы вас убивали. – Я чувствовал, что, говоря об обрушившихся на клан несчастьях, его глава сам себя распаляет. – А вот отравленные гвизармы…

Я указал на стоявшую у стен стражу.

– Заколдованные гвизармы, – усмехнувшись, поправил Заттар. – Значит, наши дары все еще приносят пользу?

В этот момент я готов был его придушить. Я видел в нем не несчастного старика, а гнома, несущего смерть и получающего от этого наслаждение.

Зачем вообще мы ввязались в этот разговор?! в Хорверке не много дипломатов – и большую часть времени они проводят за его пределами, – но Труба, по крайней мере, решил бы, что и как говорить. Теперь же получалось, что я вступил в переговоры с настоящим врагом – с тем, кто чуть было не отправил к Крондорну самого Вьорка.

Впрочем, раньше надо было думать! Ведь мы, по большому счету, и появились здесь, чтобы понять, что и как едва не погубило короля.

– Мы справились с этим, – небрежно заметил Харрт.

Что, съел? Понял, что нас так просто не возьмешь?

– У нас еще довольно сюрпризов. Но к делу: зачем вы пришли? И чего хотите?

Я ждал и боялся этого вопроса.

В обычной жизни я стараюсь не врать без необходимости – правда обладает неприятной способностью всплывать в самый неподходящий момент. А если уж врать, то так, чтобы самому себя убедить, что говорю чистую правду.

В то же время я боялся, что Заттар не оценит, если я бухну: «Интересно было посмотреть, что это там шуршит, вот мы и провалились. А ваш драгоценный клан уже не первый век как никому на дух не нужен».

– Мы хотим, чтобы одни гномы не убивали других!

А Харрт-то далеко не простак. И по высокопарности не уступит раздвоенному.

– Бежим! – вскрикнула Сиэнре.

Я не знаю, что и как она почувствовала: внешне все оставалось по-прежнему. Думаю, она планировала незаметно нырнуть в лаз и проверить, как там Секкар.

Вместо этого Сиэнре резко развернулась к трону, вскинула голову и соединила перед грудью указательные пальцы. Погасший было Солнечный Луч ожил.

Харрт замешкался. Слишком часто своенравная эльфийка делала остальных жертвами своих невинных развлечений. Но я, не знаю почему, поверил ей сразу. Может быть, из-за того, что Заттар так нам ничего и не ответил.

Рванув Харрта за плечо, я потащил его в лаз. Если это засада, у раздвоенных было достаточно времени, чтобы его перекрыть, – я вспомнил о боковых проходах. И одному Секкару с ними не справиться.

– Сиэнре! – позвал я на бегу.

Никто не препятствовал нашему отступлению, никто на него даже не отреагировал, и это испугало меня больше всего.

Мотнув головой, девушка осталась на месте.

Тут все и началось: нам в спины ударил порыв ветра такой ураганной силы, словно мы вдруг оказались на открытом склоне скалы в разгар снежной бури.

Сиэнре превратилась в живой щит, приняла удар на себя. На кончиках ее пальцев заплясали крошечные багровые диски. Если бы не она, нам бы уже переломало все кости о стены лаза.

Я не знал, что делать дальше. Пока Сиэнре нас защищает, есть шанс добраться до Секкара. Но в тот момент, когда она отступит, ураган превратит нас в лепешки.

– Идите, – сжав зубы, прокричала Сиэнре.

Я видел, как ее спина одеревенела, напряглась.

– Ты можешь перекрыть проход? – рявкнул Харрт.

В который раз я позавидовал его опыту. Труба знал, кого отправить старшим.

А вот я себя чувствовал хуже некуда. Решил поиграть в дипломата, посмотреть на затерянный клан. Клан, целый клан против нас четверых! Да они одной массой могли нас задавить! И только, как я подозреваю, потери в бою заставили Заттара отозвать своих воинов.

Девушка кивнула и попятилась к лазу, не опуская заслон. Вокруг нее уже бушевала настоящая буря: Заттар легко сориентировался, по кому надо бить в первую очередь.

Соридель, должно быть, был великим магом и отличным отцом, если сумел воспитать такую дочь. А мы-то еще…

Так вот почему она так настаивала, чтобы идти вместе с Харртом!

– Как тебе помочь?! – проорал я, стараясь перекричать рев урагана.

– …ый …уч, – едва донеслось сквозь ветер.

Я мигом развязал заплечный мешок и выхватил из него ножны. Не зная толком, что с ними делать, я направил Луч на ураган и попытался, как невероятно длинным клинком разрубить им ревущий вокруг девушки ветер.

Никакого эффекта. Сиэнре пошатнулась и рухнула на колени. Ураган радостно взвыл.

Я растерянно оглянулся на Харрта. Первопроходец разрывался между тем, чтобы бежать на помощь Секкару и остаться нас прикрывать – хотя что он мог здесь сделать? Да и никто не мог – никто, кроме хрупкой полуэльфийки, отчаянно спасавшей жизни трех неосторожных гномов.

Видя, что Луч не причиняет урагану вреда, я направил его в спину Сиэнре. Сам не знаю почему. Наверно, от отчаяния.

Девушка вскрикнула, и в первый момент я испугался, что убил ее.

Но это был крик радости: словно почувствовав плечо друга, она вскочила на ноги, отпрыгнула назад и распахнула руки, воздев их раскрытыми ладонями вверх.

Я видел, как воины отлепились от стен и ринулись вперед: Заттар понял, что проиграл. Багровые диски потянулись от рук Сиэнре, превращаясь в вытянутые донельзя овалы. Хлопок – они соприкоснулись друг с другом – и ветер стих. Лаз перекрывала прозрачная багровая стена, и лица раздвоенных казались за ней особенно зловещими.

Впрочем, думаю, и мы с Харртом выглядели не лучше.

– Хватит! – улыбнулась Сиэнре.

Я опустил Солнечный Луч.

– Как ты догадался?! – Девушка крепко обняла меня, что при нашей разнице в росте должно было выглядеть весьма комично. По крайней мере, Харрт ухмыльнулся.

– Это ты догадалась, – улыбнулся я в ответ. – Спасибо!

– Спасибо! – Харрт хотел хлопнуть ее по плечу, но попал между лопаток.

– Мэтти, это чудесно! Как будто только что проснулась! Нет, это не описать!

Сиэнре готова была щебетать вечно, однако первопроходец быстро вернул ее на землю:

– Сколько продержится эта штука?

– Не долго, – признала Сиэнре. – Ой, там же Секкар! Бежим!

И мы побежали.

Лаз, как я и думал, оказался частью настоящего лабиринта. И если бы не эльфийка, то и дело замиравшая на месте и что-то еле слышно шептавшая себе под нос, мы могли бы проплутать там неделю.

Ответвления, двери, отнорки… Похоже, раздвоенные не теряли времени. Но везде было пусто. Не по-доброму пусто. Если Заттар копил силы, но не собирался отпускать нас живыми, неужели он пощадил Секкара?

Он и не пощадил.

Мы нашли Секкара у самого выхода из лаза. Исколотый, весь в крови, он полз, чтобы нас предупредить.

Но ему не дали этого сделать.

Мы бросились к нему втроем, разом. Перевернули на спину, Сиэнре положила его голову к себе на колени.

Секкар был мертв.

Харрт не дал нам ни секунды передышки.

– К люку, – скомандовал он. – Мэтт, поможешь?

Мы подхватили Секкара и потащили его к люку. Всех мучила одна мысль: остались ли там веревки?!

Веревки остались. Как и шестеро погибших раздвоенных под люком.

Поднять тело Секкара в верхний коридор оказалось нелегко, но мы справились. Хотя бы потому, что у нас не было другого выхода.

Обратный путь мне даже не хочется описывать. Мы не шли, а тащились, погруженные в свои мысли. И лишь два момента заслуживают того, чтобы о них вспомнить.

Один из них – разговор, произошедший на следующий же день, когда мы отдыхали после обеда, перед тем как двинуться дальше.

– Угораздило же нас разделиться! – обронил Харрт.

Я почти уверен, что он и не собирался ничего говорить вслух – вырвалось. Но я не мог позволить, чтобы он винил себя в смерти товарища:

– Не сомневайся: тогда раздвоенных было бы не шестеро. Сколько надо, столько бы и отправили.

– Пробились бы, – махнул рукой Харрт.

– Не думаю, – угрюмо буркнула эльфийка.

Я не ожидал, что Сиэнре примет участие в нашем споре: на каждом привале она садилась немного в стороне подтягивала колени к груди и молчала, как мы ни пытались с ней заговорить.

– Почему? – подавил раздражение Харрт.

– Заттар не дурак и не параноик. – Девушка говорила на гномьем очень чисто, совсем без акцента, и я в очередной раз восхитился тем, как она нас провела. – Он четко все рассчитал. Лаз был достаточно прямым, чтобы ураган пронесся по нему без помех, и достаточно извилистым, чтобы бить нас при этом обо все углы. И я согласна: он бы подстраховался.

– А так, значит, решил не подстраховываться? – резонно возразил первопроходец.

– Он был уверен, что мы вернемся отомстить за Секкара, – нехотя проговорила Сиэнре.

– С чего ты взяла?! – Харрт чуть не вскочил на нога.

– Я читала его мысли, – скромно заявила девушка.

Сказать, что мы были поражены, – это ничего не сказать.

– Только кусочек, – признала она, налюбовавшись на наши лица. – Он почти сразу закрылся.

– Сиэнре, нам не пора поговорить начистоту? – осторожно предложил Харрт. – Не хочешь пересесть поближе? Или мы к тебе?

Стараясь не смотреть на тело Секкара, Сиэнре кинула свой заплечный мешок рядом со мной и села.

Интересно, а почему рядом со мной, а не с Харртом? Я ей приятнее? Или чтобы лучше его видеть?

– Я тебя слушаю. – Голос полуэльфийки оставался ровным, но я почувствовал, что внутренне она вся сжалась.

– Что с Брантом? – строго спросил Харрт.

– Теперь он уже наверно знает, что мы ушли. – Девушка невольно улыбнулась. – А тогда я его убедила, что поход отменяется.

– То есть он жив и здоров? – на всякий случай уточнил первопроходец, точно подозревал, что Сиэнре, ради того, чтобы отправиться с нами, перерезала горло настоящему Бранту.

– Мне плохо отсюда видно, – продолжала оттаивать девушка, – но надеюсь, что да.

– А Соридель знает, где ты? – Я подумал, что оставить больного отца было не самой лучшей идеей.

– Папа уверен, будто я поехала к маме, – беззаботно сообщила Сиэнре, но добавила, догадавшись, что я имел в виду: – Ты не думай, он почти совсем поправился. И с ним Синтра.

– Ну-ну.

– Мэтти, – взмолилась девушка, – неужели ты никогда не замечал, как у вас в Хорверке скучно!

– Конечно. Если бездельничать, – попытался заступиться за Хорверк первопроходец.

– Да при чем здесь безделье! Тихо, спокойно, никаких опасностей. Стоило появиться гвизарме, вы забегали, как в потревоженном муравейнике. А многие ли из тех, кто суетился, реально придумали, как помочь Вьорку?

А я ведь и правда не замечал – пока не появилась Фиона. Впрочем, что значит «не замечал» – мне-то и сейчас скучать некогда. Как жизнь вообще может быть скучной – каждый день появляется что-нибудь новое, а то, что впереди этих дней еще немало, только в радость.

Фиона другая, конечно. Пока все вокруг для нее было внове, она крутила головой по сторонам и валилась с ног от усталости. А как попривыкла, пообтерлась и поняла, что жить ей в нашем Хорверке до самой смерти…

В чем-то мне ее даже жалко. По-моему, она никак не может посмотреть на вещи по-иному. Или это оттого, что мир под небом представляется ей безграничным, а Хорверк – довольно небольшим. Она искренне старается быть нам настоящей королевой, но вот именно что старается. Труба же просто так живет…

Нет, не знаю. То мне кажется, что наши стены давят на нее, что слишком редко ей удается побыть не королевой, не супругой Вьорка, а человечьей девчонкой по имени Фиона, чей возраст и жизненный опыт весьма скромны не только по нашим меркам. То, наоборот, я радуюсь, видя, как она растворяется в Хорверке, становится его частью…

Но с Сиэнре я спорить не стал. Промолчал и Харрт

Полуэльфийка, переживающая за судьбы Хорверка, стала для меня первым сюрпризом. А второй ждал нас в самом конце пути, у поворота в коридор, ведущий к лазу.

Дорогу перегораживала стена. Не древняя, соскальзывающая в сторону. Новая, свежая кладка. Самая обычная кладка, без волшебства, без фокусов, без излишеств.

Нас замуровали.

Несколько мгновений мы ошарашенно смотрели то на стену, то друг на друга. Кому такое могло прийти в голову? И Вьорку, и Хийнму прекрасно известно, куда мы собрались и когда должны вернуться.

Даже если представить, что бесплотное чудовище вырвалось на волю и напало на Хорверк, никто бы не отдал приказ оставить нас в этих туннелях навсегда.

Или отдал бы?

Привычный мир продолжал рушиться: я осознал, что в нем остается все меньше и меньше прочного, неизменного, незыблемого.

Пожертвует ли король четырьмя гномами, чтобы спасти свою страну? Раньше этот вопрос не приходил мне в голову. Но после того, как выяснилось, что некогда пожертвовали целым кланом…

Харрт стукнул по стене кулаком. Естественно, она и не пошевельнулась. Сложено на славу.

Не веря своим глазам, первопроходец принялся исследовать залитые раствором щели, стыки с полом, потолком, стенами коридора. И убедился, что камни великолепно подогнаны друг к другу – ни зазора.

Знамо дело, гномы иначе не строят! Правда, что бы мы делали с зазором?

– Месяц, – упавшим голосом проговорил Харрт.

– Даже втроем? – оценивающе оглядела стену Сиэнре.

– То-то и оно, что втроем! – едва не сорвался первопроходец. – С Секкаром мы бы разобрали ее за неделю. И снова сложили за нашими спинами!

– Так уж и за неделю? – засомневалась эльфийка.

Что-то здесь не то. Признаюсь честно, мысль о том, что еда у нас кончится раньше, чем удастся разобрать стену, меня не порадовала. Не то чтобы перед глазами встал призрак голодной смерти – я не сомневался, что мы втроем что-нибудь да придумаем, – но в первый момент я испугался.

А Сиэнре – нет. И это эльфийка, для которой наши туннели должны казаться немногим просторнее гроба!

Смотрю, Харрт тоже насторожился:

– Есть идеи?

– Сколько надо времени, чтобы сложить такую стену?

В задумчивости Сиэнре принялась играть своими длинными светлыми локонами. Я даже засмотрелся: блондинок в Хорверке ой как немного. Прямо скажем, за свою жизнь я видел всего двух-трех.

А они ведь другие. Совсем светлая кожа с россыпью то ли родинок, то ли веснушек. Почти прозрачные руки – видно каждую синюю прожилочку. Светящиеся, хрупкие…

– При желании и дня хватит.

– Харрт, а зачем? Если отгородиться от той нежити, что на нас напала, так она ведь через такую стену наверняка пройдет. Или проскользнет, пока ее будут строить.

– К чему ты клонишь? – Харрт запустил пятерню в бороду.

– Не хочу тебя расстраивать, – хитро улыбнулась эльфийка, – но я уверена, что эта стена придумана специально для нас.

– Придумана? – непонимающе переспросил первопроходец.

– Смотри. Только отойди подальше, мало ли…

Харрт опасливо отступил в сторону. Я тоже предпочел оказаться за спиной чародейки. Вот именно: мало ли. А потом мало и не покажется.

Мне померещилось, что глаза Сиэнре засветились. Она развела руки, точно пытаясь обнять всю стену, вобрать ее в себя, выгнулась, закинув голову назад и обрушив на спину поток своих замечательных волос, – и вдругрезко, с громким хлопком свела ладони.

Стена исчезла.

– Неплохая иллюзия. Но ничего особенного – папе Удавались и получше.

Наверно, мы с Харртом подумали об одном и том же: окажись мы здесь с настоящим Брантом, страшно подумать, сколько бы мы пытались разобрать эту стену И, уверен, нам бы это так и не удалось.

Два чуть не плачущих от облегчения гнома, неловко обнимающих хрупкую смеющуюся эльфийку, – не самое обычное для Хорверка зрелище. Но в этот момент нас заботило лишь одно – как бы не раздавить на радостях нашу неожиданную спасительницу.

Глава XIV

21 адлари (позже)

Темнота. Я лечу, лечу куда-то…

Неяркий свет. Очень болит голова. Но надо, надо проснуться… Открываю глаза.

Склоненное ко мне напряженное лицо Мэтта. Я все еще сплю?

– Фиона! Наконец-то! Как ты? – Его голос неожиданно нежен.

– Я… хорошо… А что случилось?

На лице Мэтта полнейшее непонимание.

– Это я как раз у тебя хотел узнать!

Мэтти! Он вернулся? Как здорово! А почему на нем все еще дорожная одежда? Светильник на голове – как он называется? Карнах, кажется…

Заволновавшись, я огляделась. Моя спальня. Мы с Мэттом вдвоем. Как я тут оказалась?

Голова гудит, будто я – брайгенский колокол. Ближе к вечеру.

– Тебе нехорошо? – Мэтт подал мне стакан воды и присел на краешек кровати. Напряженно – вот-вот готов вскочить и куда-то бежать. А в глазах читается такая усталость…

– Который час? Седьмой раз уже прозвонили? – Почему-то я начала шептать.

– Недавно…

– Ох, Крондорн всемогущий… Значит, мы можем опоздать! Бежим в Старую столовую!

Далась мне эта столовая! Здесь Мэтт, он только вернулся. А я так по нему скучала, мне так его не хватало… Броситься на шею. Сказать, пусть в следующий раз отправляют Гвальда, Щитов короля – да кого угодно… Расспросить, как он все это время – там, в коридорах, один на один с опасностями…

Но меня будто жгло изнутри: вперед! Точнее, вниз – в столовую…

– Погоди, давай разберемся. Что ты делала на нижних уровнях? К тому же в полном одиночестве! Меня очень интересует, как ты там оказалась. И, кстати, что этот пророк, бервар его дери, от тебя хотел?

К чему он пророка приплел?.. Сейчас не о нем речь!

Все-таки какие гномы неторопливые! Иногда их рассудительность выходит боком. Опоздаем же!

– Я хотела узнать, что надумал этот Совет! – торопливо выпалила я.

– Какой еще Совет?

– Созданный по приказу Вьорка. Я случайно узнала… Мэтт, ну пойми ты, надо бежать!

Щит выглядел крайне озадаченным.

– Фиона, в любом случае сейчас ты никуда идти не можешь. И вообще, заруби себе на носу, что отныне без Щитов – ни шагу! В конце концов, ты нездорова! Вызови этот свой Совет прямо сюда, раз уж он так тебе нужен!

– Я не могу его вызвать! Они встречаются тайно!

– Глупости какие-то, – растерянно пробормотал Щит.

Я с жаром продолжила:

– Да послушай же меня! Это очень важно! Вьорк назначил нескольких гномов тайно расследовать покушение. К сожалению, они не горят желанием видеть меня в своих Рядах. Ну и не надо, я сама все разузнаю! Но для начала мне надо хоть немного вникнуть, понять, что они сами Успели разнюхать…

– Какое покушение?

– На Вьорка, конечно!

Мэтт вскочил с кровати.

– Было покушение? В открытую?! И я до сих пор ничего…

– Что ты, успокойся!.. Я имею в виду гвизарму.

Мэтт сразу стал деловитым.

– Фиона, давай толком. Я, например, уверен, что это не было покушением… Разве кто-то доказал обратное?

– Нет, в этом-то все и дело! А если мы сейчас не кинемся в Старую столовую, я потеряю их след. И не узнаю, когда и где они соберутся в следующий раз. Мэтти ну пойми же, для меня это очень важно!

Честное слово, в этот момент я верила, что все зависит от меня, все держится на волоске и что я – именно я! – обязательно докажу, что гвизарму подбросили нарочно. А главное, найду, кто это сделал!

Щит взглянул на меня с жалостью:

– Я выкину все твои романы! Отдам в королевскую библиотеку и попрошу никаких книг, кроме как на гномьем, тебе не давать!

Я чуть было не начала яростно возражать, но сначала надо было вернуть разговор в прежнее русло. Колокол в голове рассыпался на множество маленьких колокольчиков… Нет, молоточков. Я потихоньку-потихоньку, чтобы не выдать своего состояния, села на кровати, спустила ноги и нырнула в мягкие туфли.

– Я тебя очень прошу: давай сходим…

Мэтт перебил меня:

– По-моему, ты собираешься совать нос не в свое дело.

Он прямо так и сказал – совать нос! Я онемела.

– И как ты, интересно, собиралась войти в этот Совет, если они не мечтают с тобой общаться?

Я покраснела. Как-то недосуг было самой себе признаться… Ну да ладно, буду честной:

– Я собиралась подслушать.

Мэтт громко фыркнул. Спохватился, прикрыл рот рукой.

– Королева, подслушивающая тайный Совет! Ну выдумала! Ты кому-нибудь еще рассказывала?

– Нет, конечно! Только тебе! Мэтт, ну пожалуйста, пойдем! – Я умоляюще прижала руки к груди.

– Фиона, милая, успокойся! Ты просто болеешь. Биримба предупредил, что могут быть всякие… явления.

– Какие явления? При чем тут Биримба?

– Он же тебя… Ты что, не помнишь? – Щит пристально посмотрел мне в глаза.

– Что я должна помнить?

Мэтт снова сел и, прикрыв глаза, потер переносицу. Столько в этом жесте было трогательности…

Но молоточки в голове выстукивали бешеный саркат. Все громче и быстрее… Осознав, что Мэтт не собирается меня никуда отпускать, я решила идти напролом.

– Ты мой Щит?

– Да.

– Я могу тебе приказать?

– Да.

– Я приказываю тебе: сопровождай меня до Старой столовой.

Ничего не произошло! Он даже не встал с кровати! И не соизволил мне ответить!

Так. Последняя попытка окончилась провалом. Что ж, как знаешь, мой верный Щит. Я такого от тебя не ожидала.

– Предатель!

– Что? – Щит вскочил как ужаленный. – Ты хоть думаешь…

Я резко вскочила. Стены закружились, потолок куда-то съехал…

В этот момент в спальню вошла Лиз.

– Мне надо бежать!

Правда, ноги пока меня не слушались, но решимость моя не угасала.

– Не угадала – тебе надо лежать. Мэтт, давно она очнулась?

– Только что. И, похоже, соображает пока не очень.

Ах так! Значит, я плохо соображаю!

Они все заодно!

– Господин Щит, – процедила я сквозь зубы, – извольте покинуть мои покои. Сомневаюсь, что я буду нуждаться в ваших услугах в дальнейшем.

Последнее, что помню, – искаженное, как от боли, лицо Мэтта. Он выбегает из комнаты, а я, вместо того чтобы броситься искать этот Совет…

Да зачем мне Совет?! Надо бежать за ним, догнать его. объяснить, что это – не я, это все молоточки, они громче, громче…

И снова темнота.

21 адлари (вечером)

Утро. Голова снова болит, но уже совсем по-другому У постели сидит Лиз, сливает что-то из разных скляночек в плошку. У меня на лбу – холодное мокрое полотенце. Руку поднять – и то сил нет. Язык сухой и еле ворочается во рту.

– Как ты себя чувствуешь?

– Голова раскалывается. И тяжесть какая-то…

– На вот, выпей. – Жрица заботливо обхватила меня, помогая сесть на кровати, и протянула мне плошку.

– Лиз, что это со мной?

– Последствия заклинания, надо думать.

– Заклинания? Какого?..

– Ты ничего не помнишь? – Жрица удивленно вскинула брови.

– Не понимаю… Что я должна помнить?

– Ну хотя бы как ты выгнала Мэтта, – сурово произнесла она.

– Я?!

И тут я действительно вспомнила. Застонав, я откинулась на подушки.

– Лиз! Я не знаю, что на меня нашло! Я не хотела!»

– Тише, тише, девочка. – Голос жрицы стал куда ласковее. – Тебе просто нехорошо, я понимаю…

– Да нет же! Я действительно не хотела его обижать. Со мной что-то такое приключилось… Будто и не я вовсе…

Лиз устало вздохнула.

– Не ты была в одну не самую прекрасную ночь У Крадира, это точно. А вчера именно ты выставила Щита вон.

Мне хотелось плакать, но я понимала, что это не выход. Мягкая Лиз была сурова, как ветер с Дейронских гор!

– Ты не могла бы позвать Мэтта?

– Боюсь, он не захочет с тобой говорить.

– Тогда… Кто там из Щитов? Гвальд есть?

– Может, отложим серьезные разговоры до…

– Нет-нет, именно сейчас!

Лиз пожала плечами:

– Я бы тебе не советовала. Ничего страшного для твоего здоровья не случилось, и все-таки…

Жрица вышла, и на пороге появился Гвальд.

– Моя королева?

Всеблагая Ашшарат! Еще вчера я была окружена друзьями. А сегодня Гвальд холоден как лед, а Мэтт и вовсе не желает меня видеть!

– Гвальд, прошу тебя, выслушай… Я хотела бы попросить прощения у Мэтта…

– Ну так я же не Мэтт, – отрубил Щит.

Я растерялась.

– Я могу идти? – подчеркнуто вежливо осведомился он.

Почему и он тоже?.. Ах да, я же сбежала от Щитов!

Как найти верные слова? Как достучаться до него?

– Гвальд, но я должна извиниться и перед тобой тоже!

– А стоит ли? Ты же делала то, что тебе хочется. И когда первый раз в жизни тебе сказали «нет», ты сразу стала швыряться словами и друзьями.

Ах, если бы он знал, как часто я слышала это слово! «Нет» мне говорили все детство и большую часть юности. Пока я не попала в Хорверк…

От обиды я с силой сжала кулаки. Не дать волю гневу! Я должна поговорить с ним!

Приказать ему сесть, остаться?

О, только не это!

– Прошу тебя, удели мне немного времени.

Мне показалось, что мой потухший голос не произведет на него никакого впечатления и Щит развернется и выйдет. Но, видно, он все же понял, что я испытываю.

Гвальд подошел к кровати размашистым шагом и уселся на стул саргах в трех от меня.

– Во-первых, я виновата перед тобой, перед всеми вами. Я ушла без спроса. Никому ничего не сказав. Но уверяю тебя, что опасности никакой не было.

– Как показали события, – философски заметил Щит, – она все-таки была.

– Это случайность!

Я замолчала в смятении.

– Ты понимаешь, что это такое – отвечать за чью-то жизнь? – спокойно спросил Гвальд. – Ты понимаешь что будет, если с тобой что-нибудь случится?

Я судорожно кивнула.

– Эх, не понимаешь, – крякнул он. – Думаешь, мы Вьорка боимся или там грайхона какого. Так нет же, представь себе, – Гвальд взглянул мне в глаза, – дело не в этом. А в том, что мы сами себе никогда не простим, понимаешь? Сами…

– Я понимаю… Честное слово, я никогда…

Гвальд махнул рукой – что, мол, с ней говорить.

– Можно тебя попросить? – робко проговорила я.

– Разрешить тебе сбегать проветриться? Скажем, до Баль-Тэре и обратно? – Гвальд осекся: понял, что это уже слишком. – Прости… Конечно, можно.

– Передай, пожалуйста, Мэтту, что я ни в коем случае не хотела его обидеть. Я даже не помню, что я ему наговорила! У меня в голове такие молоточки стучали: тук-тук… тук-тук…

– Из-за колдовства? – нахмурился Гвальд.

– Какого колдовства? – Вот и Лиз тоже упоминала про какое-то заклинание…

– Ты и правда не помнишь? Как встретила Биримбу… и что он с тобой хотел сделать?

– Биримба?.. – Я непонимающе уставилась на Щита. – Хотел со мной сделать?..

– Мэтт, не заходя к тебе, понесся в Старую столовую: говорит, от тебя какое-то письмо ему передали, ну и…

Я понимающе кивнула. Только вот интересно, что же он это письмо сразу вскрыл? Я же просила «в случае необходимости» …

– Несется, значит, – продолжал Гвальд, – и тут видит, как Биримба то ли факел тебе в нос тычет, то ли еще что…

Точно! Вот оно! Как эти события выскочили у меня из памяти?

Биримба, моя неудачная попытка схватиться за кинжал…

– Ну вот, – продолжил Гвальд, видя, что я наконец-то начинаю соображать, – Мэтт потащил тебя домой, а Биримба вокруг вился, что-то причитал про себя… Потом Мэтт на него рыкнул, пророк от него и отстал. Ну да нам тоже досталось.

– Догадываюсь, – кивнула я смущенно.

– И что все-таки ты там делала? – пытливо вглядываясь в меня, спросил Щит. – И как мы недоглядели…

– Сейчас расскажу… – Мне отчаянно не хотелось объяснять, но что делать! И тут догадка пронзила меня: может, Биримба – из этих? – Гвальд, а вот Биримба что там делал?

– Как – что? Лаборатория там у него. Опыты он какие-то ставит. Сначала была здесь, неподалеку, – Гвальд неопределенно махнул рукой, – но там однажды так пыхнуло, что Труба попросил его куда-нибудь это дело спрятать, подальше от народа и Беххарта.

Я сникла. Значит, Биримба не из них.

– Ну что, поделишься? – Гвальд встал со стула. – Я-то тебя, положим, и простил. Но ведь надо, чтобы и остальные… Давай я за Тиро и Стради схожу?

Ума не приложу, как бы я им рассказывала всю эту историю! Я уже решила, что первым делом надо поговорить с мужем. Пусть он сам мне и выложит, что это за тайный Совет, а то что из меня дурочку делают! А потом и со Щитами разберемся. Не будут же они на меня век дуться…

Мне очень повезло: в этот момент в гостиной раздался громкий голос мужа.

– Не спит? Вот и отлично!

Вьорк собственной персоной возник на пороге.

Сначала я испугалась: а вдруг и он будет на меня в обиде? Но я ошибалась.

– Здравствуй, моя маленькая королева! Привет, Гвальд. Ты не мог бы?..

Гвальд схватывал на лету: сразу исчез за дверью. Мы остались наедине.

– Значит, так, – неторопливо произнес муж. – Пока что я в этой истории не понимаю ровным счетом ничего. Как ты среди ночи оказалась возле Старой столовой? Почему без Щитов? Что сказал Биримба? Откуда там взялся Мэтт? Давай все по порядку.

И я начала по порядку. С дома Твана, раковины, Совета…

По мере рассказа муж мрачнел.

– Ты уверена, что все это тебе не… прислышалось?

– Совершенно уверена! Но ты же расскажешь мне, кто эти гномы? Они же ведут расследование, правда?

– Понятия не имею, кто они. А также что и куда ведут, – пробурчал муж.

Вот так раз! Я ни капли не сомневалась, что Вьорк знает, кто это!

– Может, ты слышала какие-нибудь имена? – сумрачно поинтересовался он.

– Нет, к сожалению, ни одного имени они не называли…

– А какой-нибудь из голосов тебе не показался знакомым?

Я вздохнула.

– Ну что ты! Зачем бы мне тогда тащиться среди ночи в Старую столовую? Достаточно было бы подойти к этому гному и сказать, что тоже хочу помочь…

Вьорк задумчиво почесал бороду.

– Ты не веришь мне?

– К сожалению, верю. Ладно, отдыхай пока, а я пойду поговорю с Биримбой. Попозже еще навещу тебя, может, не один приду.

Вьорк вышел из комнаты, и я услышала, как он о чем-то взволнованно говорит с Лиз.

Снова появился Гвальд.

– Так я за остальными?

– Подожди, не беги, – попросила я Щита. – Если ты правда меня простил… Сходи, пожалуйста, к Мэтту, передай ему, что мне ужасно стыдно и пусть он считает, что не я произнесла те слова… Я правда так не могла бы сказать… Это для меня очень важно, очень! – прошептала я.

Удивленный Щит вышел из спальни, уступив мест Лиз.

– Все, больше никаких посетителей сегодня. – Жрица мягко мне улыбнулась. Значит, не сердится! – Тебе нужен покой. Как-никак Развеивание Чар…

– Развеивание Чар?..

– Биримба решил, что перед ним – не ты, как в ту ночь у Крадира. Ну и попытался развеять чары, чтобы раскрыть истинное обличье того, кто тобой прикинулся. А расплата за его ошибку – твоя головная боль и недомогания. Ничего страшного, скоро пройдет.

Но я по-прежнему чувствовала эту странную тяжесть и слабость.

Лиз напоила меня лекарством, напоминающим морковный сок, и я уснула.

После недолгого сна пришлось срочно приводить себя в порядок: в моей маленькой спальне собралась целая толпа. Слава Ашшарат, Труба поверил мне! Но он думает, что этот тайный Совет вовсе не для того собирался, чтобы покушения раскрывать.

Муж решил, что мою историю должны послушать и его Щиты, и Ведающий, и Соридель. Все мои Щиты тоже были тут. Биримбу звали, но он куда-то запропастился. Впрочем, Вьорк уже успел с ним поговорить.

Когда я закончила, Труба хмуро взглянул на Айранта.

– Я думаю, ты прав, это они, – тихо подтвердил Щит. – Но что-то здесь не так… Неужели они ни разу никого не назвали по имени? – Он удивленно обернулся ко мне.

– Увы. Я же слышала только обрывки разговоров.

Когда все расходились, Вьорк попросил моих Щитов собраться отдельно в соседней комнате и о чем-то с ними пошептался. Я очень испугалась, что он будет их ругать, и пыталась его остановить. Но муж только буркнул:

– Не волнуйся, они так за тебя дрожат, что, пожалуй, свое уже получили…

Вернулись Щиты недовольные. Но никто уже на меня волком не смотрел.

Я позвала Мэтта:

– Ты не задержишься ненадолго? Я не знаю, как найти слова… Пожалуйста, пойми: это было как наваждение…

– Фиона, я не обижаюсь, – спокойно сказал он. – Если б я действительно обиделся, то сложил бы с себя обязанности Щита. Но я же здесь.

– Да. Но ты такой чужой…

– Я очень устал. Да и помыться толком не успел после похода. Отпустишь? – Его голос был очень усталым, это правда. И еще он был ледяным.

– Конечно, иди… прости…

Сон снова сморил меня.

Окончательно проснулась ближе к шестому колоколу. У изголовья дежурила Втайла: она уже была в курсе последних событий. Кранчеккайл видела, что я пока слабовата, и все старалась как-то подбодрить меня. Но я чувствовала, что у нее на душе неспокойно. Стала потихоньку выяснять – оказывается, куда-то исчез Шенни.

Теперь в моих покоях дежурит еще один гном, совсем молоденький – Сетр. Он с важностью сообщил нам, что бегает быстрее всех в клане Чертога, поэтому его Вьорк ко мне и приставил. Чтобы если что – я его сразу отправляла с запиской.

Щиты вроде оттаяли. Тиро даже предложил спеть что-нибудь. А Лиз услышала и сказала, что музыка очень благотворно влияет на выздоравливающих. Вот поужинаю, выпью очередную порцию морковного лекарства, и пусть влияют.

22 адлари

Утром на всякий случай отправила с Сетром записку мужу, что у меня все хорошо и чувствую себя сильно лучше. Сетр от гордости надулся, как мыльный пузырь, и со скоростью раненого бервара ринулся по коридору. Сравнение с пузырем не только мне пришло в голову – Стради даже крикнул ему вдогонку:

– Смотри не лопни!

Тот даже не оглянулся.

Вчера вечером славно попели песен. Меня даже научили одной не слишком сложной и недлинной балладе – ° том, как каменщик Типст… или Дхипст… – не понимаю, как правильно передать, у нас таких звуков просто нет – строил дом для своей невесты, а она то любила его, то не любила.

Все, конечно, кончилось хорошо, у них родились двое детей, и сын тоже стал каменщиком. Да, гномы без наследственности – никуда. Даже сказку сочинить не могут без всяких этих: «Сын пошел по стопам отца, и жили они счастливо…» Мэтт уверяет, что раньше так и было.

Прежней дружбы между нами, наверно, уже не будет. Я очень надеялась, что Мэтт расскажет нам про поход, но он и не думает меня прощать. Вчера он тоже пел со всеми вместе, но нарочно сел отдельно, у самой стены, и я даже лица его не видела. Я стараюсь об этом не думать. Потому что мне кажется, будто я потеряла что-то дорогое-дорогое, самое заветное… Потеряла не случайно, а потому что сама плохо за ним следила. Так мне и надо. Хотя я до сих пор не понимаю, что на меня тогда нашло!..

По-моему, ему тоже грустно. Но он ни за что этого не покажет, я уверена. Делает вид, что все нормально, и старается поменьше со мной разговаривать. Хорошо, хоть Стради перестал быть таким молчуном, как раньше. Двоих немых Щитов я не перенесу.

Ах, все не так!.. Это я сама себе внушаю, будто и не важно для меня вовсе, что Мэтт обо мне думает. Сама себя обманываю…

Садимся завтракать. Мне кажется, даже гобелены с цветочными узорами на моих стенах поблекли. Как будто бы за окном в солнечный день вдруг появилась грозовая туча. Только нет его, окна.

Втайла пришла.

22 адлари (позже)

Втайла какая-то задумчивая.

– Утром от него записку принесли, – рассеянно сообщила она.

– От кого? – Погруженная в свои мысли, я не сразу сообразила, что речь идет, конечно же, о Шенни.

– Странную какую-то. Смотри: пишет, что все нормально, уехал ненадолго. – Втайла меня вроде и не слышала. – И еще, что я не должна беспокоиться и постоянно бегать к нему домой. А я не бегаю. Да и раньше не бегала…

– Может, тебе только казалось? – хмыкнула я.

– Нет, – сердито ответила она. – А подпись точно Шенни – он всегда так подписывается: Ш.т. В. Но он никогда не писал «дорогая Втайла». Обычно просто по имени…

– Может, чтобы ты не волновалась понапрасну? Решил тебя успокоить, ну и «дорогую» прибавил?

– Как-то на него не очень похоже…

Просто Втайла переживает, вот и все. И он хочет ее ободрить. Я бы на его месте тоже так поступила…

Мэтт ночевал дома, пришел совсем недавно. Все такой же, как и вчера. Интересно, вот он стал бы из-за меня волноваться? Не по обязанности, а так. Записки мне писать…

Наверняка не стал бы. И я позавидовала Втайле. Конечно, не очень-то ей сладко. Она же Шенни любит, а он… Зато Шенни такой преданный друг!

«Да уж. Только вряд ли Втайла его так обижала, как ты Мэтта, – сказал мне ехидный внутренний голос. – И потом, нашла что сравнивать. У них совсем другие отношения.

В общем, утро опять испорчено. День прошел в тумане. Я, кажется, совсем поправилась. Исправно занималась гномьим. Звенст был в восторге и дал мне столько заданий – от радости, наверно, – что мне и за неделю не справиться.

Весь день так и просидела за столом над тетрадями, время от времени прося помощи то у одного Щита, то у другого. Втайла ушла и вернулась лишь под вечер.

– Еще одна записка, – взволнованно прошептала она, наклонившись ко мне и отодвигая таблицы времен глаголов. – Знаешь, где • Шенни? Преследует заговорщиков! Я так боюсь… Но в то же время мне почему-то кажется, что у него все получится! – У Втайлы даже глаза заблестели.

– Каких заговорщиков? – не поняла я.

– Ну, тех, кто гвизарму Трубе подсунул.

Я ахнула. Вот кто оказался на моем месте! Вот кто смог все разузнать!

А как же гномы, которых я слышала? Может, это они…

Но мысль не успела оформиться.

– Для тебя тоже есть записка от Шенни, – радостно сообщила Втайла.

Я раскрыла свиток.

Дорогая Фиона!

Спешу тебя обрадовать: я встал на след того, кто подсунул Вьорку гвизарму и прикидывался тобой той ночью.

Ты им прилично насолила, и теперь покушение готовится на тебя. Мне удалось узнать, когда они нанесут удар. Вьорк сообщит тебе, что ненадолго покидает Брайген, – это заставит заговорщиков себя раскрыть. Если он попросит тебя прийти попрощаться или позовет с собой, не ходи ни в коем случае! И ничего никому не объясняй – просто скажись больной. Я пока не знаю, кому вокруг тебя можно доверять.

Твой покорный слуга

Шенни т. В.

Что за ерунда?

Я не успела даже вдуматься в смысл этих слов, как на пороге возник Сетр.

– Фиона, я только что от Вьорка. Он срочно покидает столицу и просит, чтобы ты пришла к нему попрощаться.

Колени подкосились.

Сказать Сетру? Написать записку? Или и правда не рисковать?

Сетр внимательно вгляделся в мое лицо. Не слишком ли внимательно? Я решилась.

– Королева, тебе плохо? – спросил он тревожно.

– Мм-м… да… Знаешь, передай Вьорку, что мне опять что-то нездоровится. – Втайла с тревогой посмотрела на меня. – Голова болит. Если ненадолго, так ничего страшного… Скажи, что я его целую и жду возвращения.

Ну, Шенни, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. При помощи Втайлы я добрела до кровати. Хоть я и побледнела, на самом деле никакого недомогания, конечно, не чувствовала. Хотелось побежать к Вьорку… Но делать нечего…

Обеспокоенные Щиты советовались, послать ли за Лиз.

А Сетр уже мчался по коридору.

Эпилог

Вьорк задумчиво погладил пони между ушей.

Прав ли он, что покинул Брайген, так до конца и не разобравшись с этим странным Советом? Но, услышав про забытый клан, король просто не мог усидеть на месте. И даже, наверно, не имел права.

«Как же их все-таки тянет на заговоры. – Мысли Трубы вновь вернулись к недавним событиям. – Людей, эльфов… Человеческий посол, эльфийский… У нас не так, у нас какие могут быть заговоры? И кому они здесь нужны? Терлесту? Крадиру? Никому другому все равно не сесть на мое место. Да и приз, прямо скажем, невелик…»

Король с улыбкой вспомнил, с каким наслаждением в юности проводил время с первопроходцами в низеньких шумных комнатках «Погашенной лампы». Они всегда держались несколько особняком, словно им было ведомо нечто, не предназначенное для глаз и ушей остальных гномов. Тогда это казалось невероятно волнующим и романтичным…

Вьорк грустно огляделся. Узкий коридор не позволял Щитам сомкнуться вокруг него, и заметно было, что это заставляет их нервничать. Один впереди, один сзади. Шлемы, панцири, боевые топоры у седел – как на войну едут, право слово. Хорошо, хоть Айрант с Далархом остались в Брайгене: вчетвером они бы и его самого заковали в сталь с головы до ног. Насилу уговорил. И как уговорил! Попросил приглядеть за престолом – дескать, Терлест еще молод, неопытен.

Вьорк усмехнулся. Раз уж все с ума посходили, приходится и самому сусликом прикидываться. Ничего, остались. Правда, заставили его пообещать, что он станет во всем слушаться Ланкса. А тот уж и развернулся…

В голове колонны, саргах в трехстах, тенями скользят первопроходцы. Дальше целая армия – три десятка воинов. Потом Соридель. Как уж Труба не хотел брать мага с собой! А следом и он сам со Щитами, еще два десятка воинов, опять первопроходцы. Крондорн всемогущий, помилуй неразумных!

– Тренируетесь, Ваше Величество? – оборвал его мысли ехидный голос Сориделя.

После истории с гвизармой между ними установились отношения, которые можно было бы назвать приятельскими, если бы не решительный отказ чародея перейти на «ты» и отбросить разнообразные словесные побрякушки, к которым люди питают столь непонятное пристрастие.

– Что? – не понял Вьорк.

– Тренируетесь, говорю, карликов обаивать?

Вьорк фыркнул.

– Я-то больше про Брайген вспоминаю, – признался он. – А ты считаешь, придется?

Чародей пожал плечами:

– Взяли бы с собой гномов десять, как собирались, может, и пришлось бы. А от такой толпы они и сами попрячутся – послушать Сиэнре, так наши и вчетвером чуть всех там не перебили.

– Фиона… – Как король ни старался, мысли о том, что жена не пришла попрощаться, не давали ему покоя.

– На сердце неспокойно? – кивнул маг. – И у меня неспокойно.

– Думаешь, разболеется? – переспросил Вьорк еще более взволнованно.

– Разболеется? Нет, не думаю. Мне почему-то кажется, что она вновь отправилась на поиски…

– Беды на свою голову?

– Приключений, – мягко уточнил Соридель. – Одна надежда, что на этот раз Щиты ее не упустят.

– Да и Втайла будет рядом, – улыбнулся Вьорк.

Пущенный из бокового прохода камень гулко прокатился по полу коридора.

Охрана не подвела. Соридель, словно только этого ожидал, резко развернулся в седле и выбросил вперед обе ладони. Ланкс с Цорром мигом развернули пони и перегородили проход, закрывая короля своими телами.

Тишина.

Не выдержав, Вьорк громко расхохотался. Дождались!

Словно отвечая на его хохот, в проходе вспыхнул свет Присосавшиеся к стенам шарики, такие же, как в Чертоге, равнодушно осветили сцену, от которой смех короля мгновенно стих.

Он увидел ее частями, рваными кусками, которые решительно отказывались складываться в голове в единое целое. Фиона – бледная, заплаканная, с мертвенно блестящей у горла дагассой. Шенни тен Веденекос – хмурый сосредоточенный, вцепившийся ей в плечо. Взгляд исподлобья, рука, сжимающая рукоять дагассы, слегка подрагивает. И совсем сзади, в тени – странная низкорослая фигура в плаще с капюшоном. Неестественная, театральная.

Так не бывает.

– Фиона? – нерешительно позвал Вьорк.

– Это может быть морок, Ваше Величество, – спокойно проговорил Соридель, не опуская рук. – Такой же, как у Крацира.

– Король идти сюда. Медленно идти, – странным полузадушенным голосом, коверкая слова, пробормотала фигура.

– Что стряслось? – За плечом Вьорка возник Харрт.

– Похоже? – не оборачиваясь, спросил король.

– По росту похоже, – засомневался первопроходец, разглядывая непонятную фигуру. – Только откуда бы им здесь быть.

– Значит, ждали, – сквозь зубы бросил Вьорк. – Вы можете проверить, она ли это? – От волнения Труба тоже перешел с магом на «вы».

– Позовите двоих с арбалетами, – ощерился Ланкс, мысленно хваля себя за предусмотрительность.

– Не вздумай колдовать! – Веденекос заметил их переговоры. – Если пошевелится хоть кто-то, кроме короля, она умрет.

– Дочь говорила, что раздвоенные отлично владеют магией, – прошептал Соридель, почти не разжимая губ. – Стоит мне начать…

– Ясно, – жестко оборвал его король. – Я сам.

Чародей не ответил. Произошедшая с Трубой метаморфоза стала для него сюрпризом. Нет, он, конечно, слышал, что когда-то, много столетий назад… Битва при Тильясе, Безнадежный Поход…

– Не помнишь, где мы встречались в последний раз? – ласково спросил Вьорк.

– В… – Девушка задумалась. – В Саду, Ваше Величество.

Сзади шумно выдохнул Цорр.

– Подожди, – поднял руку король.

Он не случайно начал с такого простого вопроса. Сотворенный чародейством призрак назвал бы первое, что приходит в голову, любое мало-мальски правдоподобное место. Но зачем бы ему понадобилось фантазировать?

Однако Вьорк оказался не единственным, кто пришел к этому выводу.

Фигура в тени пошевелилась. Пока, слава богам, их план оставался безупречен.

Продумано было все. И то, что бессмысленно устраивать засаду на пути кортежа: тогда придется перебить три дюжины гномов, прежде чем удастся добраться до Вьорка. И то, что если кому девчонка с Втайлой и поверят, так это Веденекосу. И то, что посол оказывается самым уязвимым во всем окружении короля и королевы: его единственного никому не придет в голову охранять. Зато заколдовать при желании проще простого.

Проход отнюдь не был таким низким, как это казалось снаружи: навесной потолок с трудом удерживал груду камней, которая через несколько минут должна будет стать надгробием для всех троих.

– Оставайтесь на своих местах, – приказал король.

Он не спеша двинулся к Фионе. Медленным, осторожным шагом. Еще дюжина саргов, и можно будет начинать. Фигура едва удержалась, чтобы не отодвинуться подальше от замершей в ожидании парочки. Расчет должен быть верен: ее не заденет.

– Беги! Да беги же! – Фиона не знала, что им уготовано, но чувствовала, что просто так мужа отсюда не выпустят.

– Уже бегу, – насмешливо хмыкнул Вьорк.

Шенни стоял спиной к свету, но в какой-то момент Трубе показалось, что тот поднял глаза к потолку. «Молишься? Ну, молись, молись».

Так, осторожно, медленно, без резких движений. Ещё несколько шагов.

Посол не должен знать, что их обучали, как биться с людьми врукопашную. Так, чтобы недостаток роста оборачивался достоинством. Когда Вьорк приблизится внимание Веденекоса неминуемо рассеется. И тогда у него будет секунда, чтобы…

Провожая взглядом удаляющуюся спину короля, Соридель незаметно опустил ладони. Допустим, что тот, в капюшоне, тоже маг. И на любой удар последует ответ – не по нему, по Фионе. А вот если выбрать другую цель…

Посол лихорадочно пытался сообразить, что задумал король. Догадается ли, что здесь не обошлось без колдовства? Нет, едва ли. Особенно после этого проклятого пророчества…

Тиски, сжимающие тело ольтанца, на мгновение ослабли. Времени на раздумья было достаточно – теперь пришла пора действовать.

Разжав ладонь, Веденекос выпустил дагассу и всем телом рухнул на Фиону, прижимая ее к земле.

Изумление в глазах Вьорка. Отшатнувшаяся назад фигура в плаще. Разошедшиеся створки подвесного потолка. Громкий, разрывающий уши, крик Фионы.

И груда камней, погребающая их под собой.

* * *

«Нельду, государю Олътании, владетельному герцогу Аллайрскому, покровителю свободного города Байнара и прочая, и прочая, и прочая…

С прискорбием сообщаю Вам о трагической гибели достойнейшего из достойных, доблестного рыцаря достославного Ордена Снежного Барса, мессира Шенни тен Веденекоса, павшего от рук презренных убийц сего месяца третьего дня в два часа пополуночи…

Гвалъд из клана Кипящего Озера,

от имени и по поручению Фионы Ольтанской,

королевы Хорверка»

Книга вторая

Пролог

– Да за кого же ты меня принимаешь?! За цареубийцу, что ли!

Сидящий за столом пожилой гном произнес это слово по-ольтански, слегка грассируя на альдомирский манер. Впрочем, никто из присутствующих не удивился: в гномьем, при всем желании, такого понятия не существовало.

– Ты бы, Варр, и в самом деле сначала подумал, – лениво, даже не обернувшись, проговорил гном помоложе, изучавший книжные полки в углу комнаты. – Уж не хочешь ли ты сказать, что это мы вознамерились погубить Вьорка?

Тот, кого назвали Варром, заметно стушевался. Примостившись на краешке кресла напротив пожилого гнома, он то и дело ерзал, мечтая побыстрее закончить неприятный разговор.

– Да нет… Что вы… – проблеял он.

– Ну, то-то же!

Его собеседник откинулся в кресле, стоявший на столе канделябр дрогнул, и свет, отразившись от бриллиантовых пуговиц знатока ольтанского, неприятно резанул Варра по глазам.

– Я… я могу идти?

Стоило двери закрыться за спиной незадачливого гнома, как библиофил резко обернулся:

– Мне проследить за ним, Ваше Величество?

– Наследник, – мягко поправил его пожилой. И с укоризной добавил: – Хамелеон, мы же договаривались. И не Далее как вчера.

– Ты действительно полагаешь, что нас могут подслушивать? – усмехнулся Хамелеон, однако опытный глаз заметил бы в этой усмешке оттенок страха и неуверенности.

– Когда речь идет о троне, ни одна предосторожность не кажется мне лишней, – назидательно проговорил Наследник. – Останься, о Варре позаботятся.

Приоткрыв резные дубовые дверцы за своей спиной, Наследник выставил на стол наполненный доверху кувшин и два пузатых кубка из горного хрусталя.

– Присядешь?

– На место Варра? – вновь усмехнулся Хамелеон. – Ты заметил: он как чувствовал, что его ждет! Весь извертелся, бедняга… Впрочем, я не мнителен.

С этими словами он опустился в кресло, нарочито развалившись и закинув ногу на ногу. Наследник метнул в него настороженный взгляд, но промолчал.

Несколько минут тишину нарушали лишь журчание эля и одобрительное покряхтывание обоих гномов.

– Один вопрос, – наконец нарушил молчание Хамелеон, отирая усы. – Можно?

– У тебя есть сомнения? – Наследник вновь наполнил до краев кубок своего гостя.

– Размышления. – Хамелеон чуть отодвинул кресло от стола, стремясь забраться поглубже в тень. – Ты не боишься, что мы привыкнем убивать?

– Предлагаешь оставить Варра в живых? – с интересом взглянул на него Наследник.

– Не в Варре дело, – отмахнулся Хамелеон. – Я о другом: так, как развиваются события, без крови нам не обойтись. Без большой крови.

– А как же высокие идеалы? – Наследник явно его провоцировал. – Благо Хорверка, свобода от необходимости кланяться людям?

– Звучит красиво. – Хамелеон словно попробовал фразу своего собеседника на вкус. – Но я о другом. Действительно ли эльфийское посольство прибыло именно сейчас совершенно случайно?

– Так вот ты о чем, – добродушно улыбнулся Наследник. – Естественно, не случайно! Ты ведь сам знаешь: пора наконец разобраться со всеми этими торговыми договорами…

– Понятно. – Хамелеон отхлебнул еще эля и потянулся к лежащим на тарелочке зеноргам, плавающим в кисло-сладком белом брайгенском соусе. – Я всего лишь боюсь, что наши сторонники…

– Мои сторонники, – тихо подчеркнул Наследник.

– Да, конечно, твои сторонники, – легко согласился Хамелеон. – Я боюсь, что и они рано или поздно могут задуматься над теми же вопросами.

– И кто же заставит их об этом задуматься? – поторопил Наследник, поощряя своего собеседника высказаться до конца.

– Никто! Разумеется, никто, – вскинул руки Хамелеон, словно защищаясь. – Но ведь они отнюдь не дураки. Гант принес Вьорку гвизарму – и вот Гант мертв. Варр доставил Втайле те злополучные письма…

– Я понял, что ты имеешь в виду.

Прежде чем ответить, Наследник неторопливо набил трубку арангой. Гость терпеливо ждал.

– Ну, с Гангом…

– Но ведь они-то этого не знают! – не выдержал Хамелеон. – Прости…

– Ничего, ничего, – великодушно махнул трубкой Наследник. – Я понял, в чем твоя проблема. Из всех событий, которые происходят в Брайгене или в Хорверке, ты без труда выделяешь те, за которыми стоим мы. Или не стоим, но нас можно в этом заподозрить. Но ты ведь не вспоминаешь про ту девочку… ну, что утонула третьего дня? Или про четверых рудознатцев, попавших под обвал в двести восемнадцатом коридоре. Или про своего троюродного брата, которого зашиб сорвавшийся ворот полгода назад. Правда ведь, ты про них даже не думаешь? А все оттого, что точно знаешь: это случайности, каких немало на свете.

Закончив эту необычно длинную для гнома тираду, Наследник не отказал себе в удовольствии промочить горло.

– И гибель Вьорка со всей честной компанией – тоже случайность?

– А что, они уже погибли? – ухмыльнулся Наследник. – Не бери в голову, это не твоего ума дело.

– Пока, – многозначительно заметил Хамелеон. – Пока не моего ума.

– Мы же договорились, что ты не будешь иметь к этому никакого отношения, – настороженно напомнил Наследник. – Или ты пришел сказать, что хочешь кинуть кости обратно в стаканчик?

– Я пришел к тебе со своими сомнениями, – твердо заявил Хамелеон, постаравшись придать лицу как можно более бесхитростное выражение.

– Намекаешь, что мог бы пойти и к кому-то другому? – поддразнил его Наследник. – Что ж, иди. Только к кому? Труба не послушал даже свою девчонку – послушает ли он тебя?

– Король слышит все, – отрезал Хамелеон.

– Король? – впился в него взглядом Наследник.

– Вьорк, – не сопротивляясь, отступил гость. – Вьорк не станет поднимать панику, что бы он ни услышал. И, поверь, мы его уже достаточно насторожили. И насторожим еще больше, когда исчезнет Варр.

– Даже если это будет несчастный случай?

– В любом случае это будет весьма кстати произошедший несчастный случай. И я стал бояться, что мы им лишь отпугнем твоих сторонников.

– У них не будет другого выхода. – Голосу хозяина недоставало былой уверенности. – Кого еще им поддерживать? Фиону?

– Кстати, о Фионе: ты не забыл, что обещал оставить ее в живых?

– Все еще на этом настаиваешь? – Наследник заставил себя расслабиться. Ароматный, полный запаха прелых листьев дым окутал комнату.

– Это по-прежнему остается тем непременным условием…

– Погоди, – оборвал его Наследник. – Какие могут быть условия: разве мы не делаем одно, общее дело?

– Разве ты не обещал?..

– Обещал? Ну да, как же я мог забыть! – Полуприкрыв глаза, Наследник полностью погрузился в раскуривание трубки.

Хамелеон ждал, нервно покачивая мыском сапога.

– Не нравится мне наш разговор, – тихо заметил Наследник в промежутке между двумя затяжками. – Тебе не кажется, что мы оба слишком нервничаем?

Гость молча пожал плечами.

– Я тоже не привык балансировать над пропастью. – Видно было, что слова даются Наследнику нелегко. – И если ты думаешь, что все эти несчастные случаи доставляют мне удовольствие… Но я не вижу другого выхода. И не могу позволить себе отступить – сейчас уже не могу. А если дрогнет полководец…

– Я понимаю, – столь же тихо проговорил Хамелеон.

– Едва ли. Ты уверен, что я своего добьюсь, и решил заранее сделать ставку на победителя. Подожди, дай мне договорить. А ты никогда не спрашивал себя, зачем мне это? Нет, не Вековечный трон… Хотя и в нем какой прок? Короли Хорверка – не арвианские императоры, их власть не пощупаешь. Но ведь гномы не дураки, рано или поздно кто-нибудь догадается, как и отчего умер Вьорк. Как мои – да и твои – потомки станут смотреть в глаза ребятам из клана Чертога?

– Пока что не понимаю, к чему ты клонишь. – Хамелеон старался сохранять спокойствие.

– К тому, что ты заранее записал меня в убийцы. – Поймав взгляд Хамелеона, Наследник уже не отпускал его. – Считай, что мне пришло в голову с тобой посоветоваться. Это не спасет Варра – его уже ничто не спасет. Но может сохранить жизнь Трубе. Мне это даже нравится – жизнь Вьорка в твоих руках. Каково, а? Ощутил, насладился?

– Я не просил об этом. – Казалось, Хамелеон сам уже трижды пожалел, что начал этот разговор.

– Так и я не просил! – Наследник в сердцах стукнул кулаком по столу. – Именно это я уже битый час пытаюсь тебе вдолбить! Мы перестали жить, как гномы. Магия, жрецы-самозванцы, пророки-самоучки…

– Но все это было в Хорверке и до Вьорка, – попытался возразить Хамелеон.

– Все ли? И в таком ли количестве? Молчишь? Посмотри, кто постоянно сидит с Трубой за одним столом. Соридель, Лиз, Фиона… А теперь вспомни, когда он в последний раз приглашал отужинать меня?

– И ты обиделся? – Хамелеон не стал скрывать своего удивления.

– Обиделся. За Хорверк. Он пережил бы и человеческих королев, и их Щитов, и магов, и жрецов – но не все сразу. Это как яд, который просачивается незаметно, потихоньку, по капельке. Я надеялся на Дамерта, но и Ведающий не стал перечить Вьорку. Я надеялся на случай но они нашли способ обезвредить гвизарму. И теперь я могу надеяться лишь на самого себя.

– Ты прав. – Хамелеон неторопливо встал и, помедлив мгновение, низко поклонился. – У меня больше нет вопросов.

Глава I

– Драконья кровь! Это… ты?

Я смотрел – и не верил своим глазам. Конечно, это был он, толстячок Лимбит, увалень Лимбит, как мы прозвали его с полвека назад. Пухленький, кругленький, с выпирающим над ремнем животиком, лучащийся светлой и немного грустной улыбкой.

Лимбит из клана Кипящего Озера. Принц, как сказала бы Фиона. Старший брат Чинтах – мы так и провели все детство втроем, катаясь на лыжах поСеверному склону, пробираясь в заброшенные штреки, а один раз на спор даже переночевали в доме Твана.

Тогда-то я и сошелся с другим гномом из их компании – Гвальдом, внуком Хийнма. Поначалу он меня не принял, пытался верховодить, не упускал случая нас поддеть, но та ночь все расставила по своим местам.

Толстячок Лимбит… Нежданный привет из детства. Когда все дразнили нас с Чинтах женихом и невестой, когда поездка к Вратам казалась настоящим путешествием, а главой нашего клана был мой ныне покойный прадед, который, я был тогда в этом уверен, знавал еще самого Роракса…

– Я, я… А что, есть сомнения?

Сомнений не было – и все же передо мной стоял не тот Лимбит, которого я знал. Его большие серые глаза с длинными пушистыми ресницами – Чинтах еще называла их девчачьими – смотрели остро и пронзительно, ощупывая, не доверяя. На шее тонкая палладиевая цепочка – вещь для гнома столь же немыслимая, как и кокетливый бантик на макушке.

Мы крепко обнялись. Я пододвинул второе кресло поближе к огню, поставил на низенький столик две кружки и кувшин с элем – настоящим, нашим, хорверкским.

Мой славный приятель покинул Хорверк почти четыре десятилетия назад, не дожидаясь, когда придет время для визита в Храм Дара. Он всегда был немного странным… Нет, даже не так – отстраненным, словно ему было уготовано какое-то совершенно особое будущее, совсем не такое, как у других потомков Роракса. Не знаю, говорил ли он на эти темы с отцом, но Фралир, помнится, довольно рано перестал видеть в нем наследника, что меня немало удивляло. Вот уж о ком стоило вспомнить в том разговоре с Фионой о свернувших с пути своих предков!

Слушая рассказы о его путешествиях – долгом плавании к Бар-Кателю, морозных ночлегах на перевалах Дейронских гор, столичной суете Альдомира, – я все пытался угадать, что за путь избрал для себя увалень Лимбит. Что так влекло его в этой жизни? Что оказалось сильнее обычаев и крови?

Наконец я не выдержал:

– Слушай, если не секрет?..

– Да? – Он настороженно замолчал, видно, почувствовал, о чем я собираюсь спросить.

– Ты пойдешь в Храм Дара?

– Я был в нем.

Лимбит произнес эти слова очень мягко, словно пытаясь уберечь любопытного ребенка от дальнейших расспросов. И невольно улыбнулся, глядя на мою растерянную физиономию.

– Еще до отъезда. Ты просто никогда об этом не спрашивал.

Вот кочерыжка, а! Было бы удивительно, если бы я об этом спросил: в Храм Дара мы приходим в год своего сотого Дня терпения. И только потом те, кто хочет, отправляются посмотреть большой мир – уже зная свое призвание, уже определившись. Мог бы и сам ведь догадаться – мало кто уезжает раньше! Но чтобы так рано…

Это могло означать одно – Улыбку Крондорна. Выходит, судьба Лимбита была предопределена еще в момент его рождения, такое тоже бывает. Беххарт торжественно является в дом счастливой молодой пары и просит отнести младенца в Храм Дара. А потом клан устраивает многодневный праздник – чтобы все разделили с ним великую радость. Но что-то я не слышал, чтобы Лимбит…

– Сразу после рождения?

Пожалуй, мне стоило промолчать. Предназначение не та вещь, которую принято обсуждать с каждым встречным, а я пока не знал, как прошедшие годы повлияли на наши отношения. И станет ли этот Лимбит – изменившийся, совсем иной – моим закадычным другом.

– Ты приносил клятву Щита?

Вот тут я удивился второй раз. Наверно, когда-то эта клятва и значила что-то особое, но в наше время она превратилась в пустую формальность: защищать короля, защищать королеву, служить Хорверку… Смысл этой церемонии так и остался для меня таинственным. Она была очень величественной, красивой, но какой-то непоправимо древней, сохранившейся лишь в силу традиции. Никто же не неволит идти в Щиты, у нас нет никаких особенных привилегий – это обычная работа, как любая другая. Не хочешь быть Щитом – иди в ювелиры, сапожники, могильщики, да мало ли куда. Главное – никто не удивится, не бросит вслед косого взгляда.

Однако Лимбит явно вкладывал в свой вопрос какой-то особый, недоступный – пока недоступный – мне смысл.

– Да, конечно. А что?

– Помнишь там: «Клянусь хранить тайны моей страны…»

– «…как кобольды хранят тайны своего рода», – непроизвольно продолжил я. – И? Ты что, пришел устраиваться королевским палачом?

Я все еще пытался расшевелить Лимбита, обратить все в шутку. И в самом деле – какое должно быть у гнома призвание, чтобы делать из этого великую тайну?

Среди Фиониных книг я как-то откопал один фолиант, который меня весьма позабавил, – «Жизнеописание великих гномов от сотворения мира и до сего дня, с приложением отменных карт подгорных королевств, описанием потаенных сокровищ сего малого народца…» Ну и так далее. Не помню имени почтенного автора сего труда, но Фиона рассказывала, что там у них, наверху, он пользуется огромным авторитетом как самый главный гномознатец и советник Его Королевского Величества по всем гномьим проблемам. Я так смеялся, что она даже обиделась, – что ни страница в этой книжище, то сущий перл. Уж и не знаю, бывал ли сей достойный муж у нас в гостях и чем мы ему так насолили, но только к гномам он относился примерно так же, как к пчелам или бабочкам, – не особенно понимая, но и не слишком стараясь понять.

Так вот, в самом начале своего труда он сравнивал нас с муравьями – дескать, каждый гном знай себе трудится на благо своего клана и легко заменяем другим, была бы нужда. И вообще, якобы благо клана – для нас главное и любой первопроходец с удовольствием встанет к горну, ежели клан того захочет.

Полный бред. На первопроходца (равно, впрочем, как и на кузнеца) столько учиться надо, что только безумцу пришло бы в голову менять их местами. Другим, наверно, этого не понять: даже Шенни меня спрашивал, отчего мы так поздно отправляемся в Храм Дара, ведь гномы взрослеют лишь чуть-чуть медленнее, чем люди. Так оттого и не торопимся, что хотим прежде попробовать себя то в одном, то в другом, а не скакать потом, как блоха на веревочке.

Я это к тому, что едва ли кто станет напускать туман вокруг своего призвания. Не предназначения, а именно призвания, профессии. И то, что Лимбит пустился в такие пляски, меня весьма настораживало.

Но его ответ объяснил все.

– Хуже. – Лимбит не сводил с меня глаз. – Я – Толкователь…

Толкователь Снов… Я и не подозревал, что они еще остались! Это были гномы из преданий, вроде златокузнеца Цирта или Тушпа Врачевателя. Поднаторевшие в своем искусстве настолько, что порой переставали быть гномами – по крайней мере по духу.

У эльфов его называли бы начальником порубежной стражи. У людей – главой тайного сыска. Но это все не то – у нас не было ни порубежников, ни сыскарей. Толкователь всегда оставался невидимкой – до такой степени, что многие даже не верили в его существование. И уж конечно, не задумывались о том, кто его выбирает, кто обучает, кто помогает ему в работе.

И тут до меня дошло, что Лимбит не только остался моим другом – он доверял мне больше, чем другу. Скорее всего, даже Фралир не знал, кем стал его сын.

Мы помолчали. Настал мой черед рассказывать – не трудно было догадаться, что именно его интересует. И почему он вернулся домой.

Лимбит слушал внимательно, я бы даже сказал, расслабленно, не требуя никаких уточнений, не перебивая. Только потом я подумал, что он наверняка успел уже узнать эту историю и лишь воспользовался случаем, чтобы услышать ее еще раз, чуть по-иному – и спокойно подумать. Но стоило мне дойти до самого покушения, как все переменилось.

– Давай помедленнее, – тихо попросил он. – У нас есть Шенни, Фиона и эта непонятная фигура на заднем плане. Что вам удалось узнать про каждого?

Удалось нам, откровенно говоря, немало. В эти дни я осознал, что начал по-настоящему уважать Вьорка. Не просто любить – уважать.

Нет, не хотел бы я быть королем! Он сумел незаметно, без суеты сделать почти невероятное: и провести подробное расследование, и успокоить остальных гномов. Потому что если бы они поняли, что к любому в дом может ворваться незнакомый колдун и подчинить своей воле, что началось бы в Хорверке, трудно себе представить. Или, наоборот, легко – в первую очередь народ заставил бы Трубу выслать из королевства всех людей и эльфов. А уж во вторую стал бы думать, что делать дальше.

Вьорк же, едва оправившись от ран, сказал им ровно то, что они ожидали услышать, потому как и без него знали: раздвоенные – как стали теперь называть потерянный клан с нашей легкой руки – уготовили королю смерть, заколдовав Шенни и заставив его похитить Фиону. В тот же день Труба распорядился, чтобы у прохода в заброшенные туннели дежурило не меньше трех десятков воинов, которым были приданы несколько посыльных с пони и даже один из человеческих магов. Король также попросил Сориделя наложить на проход особое заклятие. Теперь, объявил Вьорк, враги не проникнут в Хорверк и можно больше не опасаться их мерзкой ворожбы. Придет время, и Хорверк сам нагрянет к ним в гости, да так, что мало не покажется.

Скажу честно, речь его – а в Чертоге по такому случаю собралось не меньше народа, чем на Фионину свадьбу – мне откровенно понравилась. Так и должен говорить король – громко и уверенно. А что он при этом думает – его дело.

Подумать же Вьорк тоже успел о многом. Харрту было предложено возглавить новую экспедицию к раздвоенным – тайную, но тщательно подготовленную. Недели через две – точной даты даже я не знаю – первопроходец должен собрать своих гномов у провала. Все они будут добираться туда поодиночке, ни слова не сказав никому из домашних. Его дарзами^[10] король назначил, вопреки всем обычаям, Сориделя и Юнти из клана Врат – лучшего дипломата в Брайгене, срочно отозванного по такому случаю из Баль-Тэре при помощи того же Сориделя. Не сомневаюсь, что эльфы воспользуются этим как еще одним поводом для вечной и смертельной обиды, но сейчас, видит Крондорн, нам не до их ужимок.

Одновременно Вьорк распорядился, чтобы Терлеста и Крадира охраняли так, чтобы и мышь не проскользнула – вражеская мышь, конечно, с ядовитыми зубками. Здесь задачка была посложнее – окружить их вооруженной стражей много ума не надо, да только что подумали бы об этом те самые гномы, которым только-только король заявил, что никакой опасности нет и не предвидится. Поэтому специально отобранным Ланксом воинам из просто приятелей пришлось срочно стать близкими друзьями Крадира и Терлеста. О Фионе Труба тоже позаботился: просил одну ее вообще не отпускать. Мы для надежности решили ходить как минимум по двое, тщательно делая вид, что не в силах с ней расстаться. Ну а самого короля по-прежнему охраняли четыре его Щита – он оставался уверен, что этого вполне достаточно.

Хорошо, хоть Биримба куда-то запропал – одной заботой меньше. Но куда, кстати? По крайней мере, после того случая с Фионой мы его больше не видели. Кто-то мне недавно сказал, что он отправился в путешествие по землям других кланов; если так, то я мечтал бы, чтобы осмотр наших достопримечательностей задержал его как можно дольше. А в идеале – «что утонет утлый челн, тут все мечтают».

Я видел, насколько королю приходилось нелегко: обвал едва задел его, и все же Вьорк то и дело морщился от боли, наступая на правую ногу. Однако он не раздумывая преклонил колено перед лежащим на усыпанной цветами повозке забальзамированным телом Веденекоса: Труба понимал, что это лучший способ выразить послу свою благодарность, а заодно убедить весь Брайген в невиновности Шенни. Мы отсалютовали ему мечами, Фиона плакала, уткнувшись мне в плечо.

Так тен Веденекос удостоился Бер ани-ларт – прощания перед лицом рода, почести, которую оказывали лишь настоящим героям. Почти все население Брайгена высыпало на улицы, провожая его тело к крипте. Тогда мы еще не знали, что король Ольтании потребует вернуть тело посла на родину.

Пока траурный кортеж в сопровождении десятка воинов неторопливо продвигался к крипте, горожане взволнованно перешептывались: мало кто из них не заметил на груди Шенни, прямо поверх вышитого на его камзоле серебристого снежного барса, круглый палладиевый медальон размером с ладонь. Это тускло блестевшее колесо с черным бриллиантом вместо ступицы было высшей наградой Хорверка, которая вручается не чаще раза в столетие за особую доблесть, проявленную в бою. Мы понимали, что покойному дипломату уже нет дела до наших почестей, но это было то немногое, что мы могли для него сделать. В тот же день Вьорк своей властью объявил, что любого прямого потомка Веденекоса всегда примут в Хор-верке с распростертыми объятиями, а клан Чертога будет счастлив признать их своими приемными детьми.

Тем временем Айрант попытался восстановить последовательность событий, которая и привела в итоге к трагедии. Прежде всего, он еще раз убедился, что о готовящемся походе заранее не знал никто, кроме Вьорка, Терлеста, Крадира, Харрта, Сориделя и всех восьмерых Щитов, и это сразу поставило его в тупик. Теоретически нельзя было исключать возможности, что кто-то заметил двигающуюся к провалу колонну и успел предупредить раздвоенных, но лишь сугубо теоретически: стража у провала клялась, что мимо нее никто не проходил, да и скачущего во весь опор гнома наверняка заметили бы.

И все же у раздвоенных явно были союзники внутри Хорверка. История с записками Веденекоса так и осталась загадкой: Айрант выяснил, что их приносил Втайле некто Варр из клана Чертога, бывший с Шенни в хороших приятельских отношениях, однако самого Варра нам найти не удалось, он как в воду канул. Айрант даже заподозрил, что и здесь была замешана магия – Варром притворился кто-то из раздвоенных, – но, по зрелому размышлению, вынужден был от этой идеи отказаться: едва ли гномы из потерянного клана так хорошо знали Брайген, чтобы никого не насторожить, да и почерк в записках был подделан кем-то, не раз видевшим причудливые завитушки, которые оставляла на бумаге рука Веденекоса. Заодно мы выяснили, что сам он не имел к этим запискам никакого отношения – почерк был очень похож, но лишь до такой степени, чтобы ни Фионе, ни Втайле и в голову не пришло сравнивать его с теми документами, которые хранились в двух шагах от них в королевском архиве.

Как оказалось, Фиона не пошла прощаться с Вьорком только потому, что поверила записке, и здесь для нас было одно из самых узких мест во всем расследовании. Почему заговорщики так старались, чтобы она не увидела мужа в тот вечер? Чему это могло бы помешать? Единственное, что я мог придумать: они опасались, что Труба позовет королеву с собой, что тут же разрушило бы все их планы.

Вместо этого после седьмого колокола Варр через Втайлу передал Фионе новую записку: Веденекос раскрыл заговор и просит ее срочно прийти к нему домой. Разумеется, втайне от всех. Предупредив Втайлу, но ничего не сказав Щитам, Фиона кинулась к послу. После историй с Биримбой это могло показаться верхом легкомыслия, но у нее не было никаких оснований не доверять другу Веденекоса, да и мало ли какие у человеческого посла могли быть секреты от Щитов, считавшихся как-никак слугами короны. Как и следовало ожидать, до резиденции Шенни она не добралась. Время было позднее, народу на улицах дикого – не зря же Вьорк отправился в путь ближе к вечеру, – и где-то по дороге… Что там произошло, Фиона толком не помнила. То ли ее кто-то окликнул, то ли она просто потеряла сознание, но очнулась она уже в руках у Веденекоса. Никакой фигуры за их спинами она не видела, поглощенная единственной мыслью: не допустить, чтобы муж кинулся ей на выручку. А потом начался камнепад, и ей совсем уж стало ни до чего…

После возвращения в Хорверк Харрт полдня просидел в одиночестве, собираясь с мыслями и раз за разом прокручивая в голове события того дня. Он оказался единственным из спутников Вьорка, кто видел раздвоенных раньше, и мы очень надеялись, что ему удалось подметить нечто, ускользнувшее от внимания остальных. Но и тогда он не смог нам однозначно сказать, действительно ли таинственный колдун был одним из раздвоенных. По росту – очень похоже, а вот по голосу – едва ли. И Заттар, глава потерянного клана, и его посланник говорили с нами совсем по-другому: в их речи слышался сильный акцент, однако они не коверкали слова так, как коверкал их колдун. С другой стороны, что нам мешало предположить, что Заттар, как и один из его придворных, по каким-то причинам еще помнил, как звучит правильный гномий, хотя и в несколько архаичном его варианте, а остальные давно уже разговаривали между собой на своем диалекте. Тогда становилось понятно, почему колдун изъяснялся так странно, – его вообще могли научить лишь паре подходящих фраз, в надежде, что ему не придется вести настоящие переговоры, а если вдруг и придется – это отлично сделает за него заколдованный Веденекос.

Никто – даже Фиона – об этом не знал, но нам пришлось оставить Сориделя на пару часов наедине с телом Шенни. Работа с остаточными следами волшебства – по крайней мере, так мудрено он выразился – весьма непроста, но маг и тут не подкачал. Правда, ничего нового мы не узнали: Веденекоса действительно заколдовали, подчинив не только его тело, но и мысли. Лишь в последний момент Сориделю удалось ослабить чары, и Шенни воспользовался этим, чтобы спасти жизнь Фионе. Да и Вьорку, конечно: подойди король поближе к Веденекосу, от него бы мало что осталось.

Когда я закончил свой рассказ, кувшин с элем давно уже был пуст и огонь в камине почти погас. Подбросив пару полешек, я с надеждой посмотрел на давнего друга: если уж и Толкователь окажется неспособен разгадать эти наши загадки…

– Поужинаем? – подмигнул мне Лимбит.

Я мысленно проклял все на свете: хлебосольный хозяин, нечего сказать! Извинившись, я вылетел на кухню. И вот уже два сочных куска мяса со специями шкворчат на сковородке, горка пухлых лепешек того и гляди рассыплется по подносу, кувшин вновь полон темным элем. Лимбит довольно крякнул, и на время все тайны оказались отодвинуты в сторону. Мы просто болтали – о Фра-лире, Вьорке, Чинтах и, конечно же, о бабушке Хрунде, чьи пирожки Лимбит не забыл бы и за четыре века…

И лишь когда посуда была свалена горкой на маленьком столике в углу – лашши-то у меня в Брайгене нет, как нет и своего дома, – Лимбит вновь вернулся к нашим приключениям.

– Ты говорил, что после той истории с Биримбой вы стали присматривать за Фионой пуще прежнего? – задумчиво пробормотал он. – И как же тогда, интересно знать, она сбежала?

Я не сдержал улыбки – Толкователь сразу нащупал в моем рассказе слабое место. Да только и мы не первой плавки – этот вопрос Айрант задал мне еще три дня назад.

После прогулки в Старую столовую мы хотели попросить Фиону отдать нам ключ от потайной дверцы. Но королева же не пленница, чтобы замуровывать ее в собственных покоях! Мы понадеялись на ее разумность, да и она сама клялась потом, что если бы письмо было не от Веденекоса… В итоге теперь ключик покоится где-то в недрах сундуков Вьорка.

Лимбит, по-прежнему весь в своих мыслях, покивал головой, но видно было, что мой ответ его не удовлетворил.

– Дом Веденекоса осматривали?

– Ты забыл закон? – удивился я. – Опечатали, как положено. Прибудет новый посол, пусть сам и разбирает его бумаги.

Толкователь хмыкнул, но промолчал.

Узнав, что Лимбит не стремится показываться в Брайгене, я предложил ему остановиться пока у меня и поздней ночью позвал в гости Вьорка. Мы проболтали почти до утра, а после третьего колокола король уже собрал у себя Фиону, Сориделя и всех Щитов.

– Есть идея! – Глаза его хитро блеснули. – Заговорщики нас знают, а мы их – нет. Предлагаю сделать так, чтобы все было наоборот.

Все, кроме Фионы, посмотрели на него с уважением, явно пытаясь переварить эту непростую идею. Фиона же прямо спросила:

– Ты что имеешь в виду?

Терпеть не могу ее торопыжничество – сказали тебе умную мысль, так подумай, подумай! Но Вьорк, кажется, не обиделся. Привык, наверно.

– Вы можете превратить кого-нибудь из нас в Фиону? – Это он Сориделю.

Маг аж закашлялся.

– Внешне, внешне, – успокоил его Вьорк. – Мне думается, пора перехватить у них инициативу. Сколько можно сидеть и ждать, когда и как они нанесут следующий удар? Так недолго и королям Ольтании уподобиться!

Фиона слегка покраснела. Но Вьорк совсем не стремился ее задеть – это он от неуклюжести. Ольтанские короли издавна были в Хорверке излюбленными персонажами шуток и баек. Как же надо довести свой народ, чтобы ежечасно дрожать в ожидании покушения, приставлять к столу специального человека, который пробовал бы все блюда (а не подсыпал ли кто своему обожаемому монарху яда?), допускать во дворец только придворных… Странные, безумные люди… Неужели ольтанцам не приходит в голову, что их вон сколько, а король один, и если бы все навалились?.. Зато короли об этом наверняка не забывают и постоянно ищут, как бы себя обезопасить. То придворного мага просят изобрести защиту похитрее, то к жреческим Орденам за помощью обращаются. Им, наверно, и править-то толком некогда. А что – вот я не смог бы спокойно управлять, если бы каждую секунду только и старался бы угадать: а не скрывается ли кинжал под плащом господина канцлера? А не подкупил ли кто мою верную стражу? А не кланяются ли подозрительно низко моему старшему сыну?

Я вообще не понимаю, как у них там в Ольтании живут. Вон Даларх рассказывал, в Тильясе после заката солнца во многих кварталах и на улицу не выйдешь – ограбят. В Консулат без подарка не сунешься – засмеют Зайдешь в храм – и там, если монетку не бросишь, будешь ловить на себе косые взгляды.

Интересно, люди когда-нибудь пробовали жить по-другому – как мы, например? Грабить-то на большой дороге много ума не надо – так ведь и тебя потом любой ограбить может. Не разбойник, так наместник. В чем выгода-то? И в чем удовольствие, когда все – от короля до последнего нищего – дрожат за свою жизнь?

Пока я размышлял, остальные успели заверить Фиону, что Труба совершенно не имел в виду ничего оскорбительного, и углубились в обсуждение его плана. По большому счету, я ничего не пропустил: король пытался убедить их ровно в том же, в чем вчера мы с Лимбитом с трудом убедили его самого: с заговорщиками можно бороться только их собственным оружием.

Если они делают ставку на обман, надо, в свою очередь, попытаться их обмануть. Если они выжидают удобный момент для покушения, надо предоставить им такую возможность – но так и тогда, как это будет удобно нам. Знай мы, где раздвоенные нанесут удар, не составило бы особой проблемы отрезать им все пути к отступлению, и сейчас нам не пришлось бы гадать, кто этот колдун в плаще и куда он делся.

Лимбит заметил, что уже дважды в планах заговорщиков присутствовала Фиона – два раза из трех, если считать гвизарму первой попыткой покончить с Вьорком. И даже если допустить, что маг, прочитавший мысли Крадира, прикинулся королевой совершенно случайно, единственно для того, чтобы сбить нас с толку, то при втором покушении ей отводилась главная роль. Исходя из этого, Лимбит предложил, в первую очередь, подставить заговорщикам именно Фиону – вернее, одного из нас в ее образе. И только потом, если они не клюнут, начать ловить рыбку на самого короля.

Звучало все это убедительно, по крайней мере вчера вечером. Настолько убедительно, что ни я, ни Труба не задали Лимбиту простого вопроса: а почему бы не начать сразу с Вьорка? Объявить шепотом по всему Брайгену, что король с небольшой охраной отправляется в какое-нибудь подходящее место – подходящее для того, чтобы с ним покончить, – и дело с концом. Да только не надо быть Толкователем, чтобы догадаться: Вьорк никому не позволит им прикинуться. Если уж необходимо сунуть голову в пасть дракону, он сделает это сам, без всяких заместителей. А вот настоящую Фиону на такую прогулку никто не отпустит – хотя бы потому, что она рискует не узнать заговорщиков ни в лицо, ни по голосу. К тому же если Фиона денек тихонько посидит в своих покоях, никто не умрет. Не в том смысле, конечно, что и она в живых останется, а в том, что девять жителей Брайгена из десяти один день без нее, так уж и быть, обойдутся. А вот лишаться даже на день короля нам бы не хотелось – в такое-то время.

Была у Лимбита и еще одна мысль, которой ему с Вьорком волей-неволей пришлось поделиться, рискуя навсегда с ним рассориться. Толкователь подозревал, что за спинами заговорщиков логично было бы стоять или Терлесту, или Крадиру. Ни разу не покушались на всю королевскую семью разом – только на одного Вьорка или Вьорка с Фионой, тогда как наследники неизменно оставались вне опасности: им не пытались ни дарить гвизармы, ни устраивать обвалы. Магическое нападение на Крадира заставляло в большей степени заподозрить Терлеста – он был ближе к трону. Однако реальной-то угрозы для жизни младшего сына короля, как выяснилось, не было, а это означало, что такое «покушение» он мог подстроить и сам – как раз для того, чтобы отвести подозрения.

Именно поэтому на первом этапе Терлесту с Крадиром предстояло оставаться не у дел – Вьорк не пригласил их к себе сегодня утром и предупредил всех, что до поры до времени оба наследника должны пребывать в полном неведении относительно наших задумок. Однако на самом деле нам предстояло выбрать удобный момент, чтобы «случайно проговориться» о том, куда направится «Фиона». Раздваивать ее мы не рискнули, чтобы не плодить лишние сложности, так что решено было, что в первый раз «проговариваюсь» я, беседуя с Крадиром. А во второй – Вьорк, с Терлестом.

Для нас с королем ход мыслей Лимбита был настолько не гномьим, что мы только диву давались! Впрочем, и заговорщики действовали нетрадиционно, то и дело прибегая к магии, – и здесь Толкователь, долгое время проживший во внешнем мире, оказался незаменим: для него магия была естественным оружием, о котором не стоило забывать и которым не следовало пренебрегать.

Самым трудным оказалось придумать, как подставить «Фиону», чтобы это выглядело естественно, – ведь ее должны были охранять как минимум два Щита. Именно это мы и пытались сейчас придумать.

– А не покататься ли ей с горок?! – осенило Айранта.

В первое мгновение я подумал, что он имеет в виду все тот же Северный склон – неплохой способ покончить с королевой, не дожидаясь, пока подоспеют заговорщики. Впрочем, если королевой будет кто-то из нас…

– С малышней? – подхватил Стради.

Так вот они о чем! На поверхности, неподалеку от Сада есть место, которое мы называем Гнилым Зубом, – обрушившаяся скала саргов в двадцать высотой с удобным пологим склоном. Лет до восьми-девяти каждый из нас мог пропадать там дни напролет – широкая седловина у подножия Зуба позволяла родителям не волноваться, что мы разобьемся. Нам же казалось, что лишь тот, в чьем сердце живет настоящее бесстрашие, способен сесть на край Зуба, оттолкнуться – самое сложное заставить себя не просто отпустить руки, а именно оттолкнуться, словно сбросить самого себя со скалы, – и полететь вниз в снежном вихре… Все быстрее и быстрее, так чтобы уже не остановиться, даже если струсишь. Уже годам к десяти Гнилой Зуб стал для меня маленьким, игрушечным, совсем не страшным. И лишь много позже я почувствовал, чтo в глубине души завидую ребятишкам, которым он дарит столько радости…

– Фиона их всех передавит, – покачал головой Цорр. – А если мы разгоним детей, едва ли там появится кто-то из заговорщиков.

Королева фыркнула – наверно, тоже представила, как огромная тетушка Фиона давит крошечных гномьих детишек.

– Не разгоним, – поправил его Айрант. – А попросим чуть-чуть подождать. В седловине всегда много народу – кто играет в снежки, кто ждет своей очереди подняться на Зуб. Там же мамаши и папаши, которые за ними присматривают, няньки, собирающиеся в кружок поболтать, – в хорошую погоду любой заговорщик среди них легко затеряется. Да и понятно будет, почему Фиона ненадолго осталась без Щитов – вы же не можете лететь с горки втроем сразу. Только не надо изображать, что вы специально шли туда покататься. – При этих словах Фиона снова фыркнула. – Вышли подышать свежим воздухом, королева расшалилась, вскарабкалась на горку… Ну, дальше сами сообразите.

– Не будет ли нескромностью с моей стороны узнать, кто станет этой самой королевой? – перебила его Фиона. – А то вы так тут болтаете, как будто меня с вами нет.

– Выбирай! – щедро предложил Вьорк, радуясь, что она не стала с ним спорить:

– Только учтите, моя королева, – пряча лукавую улыбку, добавил Соридель, – что я не глава Созвездия^[11]: у вас и У этих почтенных гномов несколько разные… гм… манеры. Хотелось бы, чтобы ваш… э-э… избранник сумел хотя бы чуть-чуть в вас перевоплотиться. Если королева вдруг начнет косолапить и через слово поминать Наковальню Крондорна, не знаю, как заговорщики, а вот лекари точно насторожатся…

Нет, каково, а? Значит, ему кажется, что мы косолапим! Впрочем, в чем-то он, несомненно, прав: так уж вышло, что разгуливать в юбке и мило улыбаться по поводу и без повода Щиты и впрямь не обучены. Ох, не завидую я тому, кто станет изображать Фиону!

– Что ж… – Королева не торопясь обвела нас взглядом, и все, кроме Вьорка и Сориделя, постарались, как мне показалось, сделаться меньше и незаметнее. Рисковать жизнью – это одно, но рисковать жизнью в женском платье!..

– Итак, любой из восьми Щитов, – подытожил чародей. – Едва ли мы предпочтем погубить короля вместо королевы, а я уж, простите, в это время буду занят совсем другими делами.

– Тогда… пусть это будет Мэтт! – выпалила Фиона.

Я ведь чувствовал, чувствовал, что к этому все и идет! Вот вредина, а? Едва ли во время первой же прогулки заговорщики нападут – даже если «королева» начнет спускаться по ведущей из седловины лесенке, не дожидаясь Щитов. Там неплохое место для засады – почти сразу начинаются горизонтальные штреки, часть из которых сейчас не используется, но ведь такую засаду надо еще организовать! А мы с Лимбитом договорились, что во время первых двух прогулок по Брайгену «королева» останется одна внезапно, как бы случайно – иначе ни Терлеста, ни Крадира невозможно будет толком проверить. И только на третий раз мы дадим заговорщикам шанс подготовиться заранее.

И все же спорить я не стал – если уж что ей в голову втемяшилось…

Через пару часов мы с Сориделем встретились у Фионы, и он попросил оставить нас вдвоем в ее спальне. Трусом я себя никогда не считал да и с магией более или менее знаком, но предательский холодок то и дело пробегал по спине: шутка ли, ведь я сам стал объектом применения чар, как выразился Соридель. И каких чар! Могу себе представить, сколько колдовства нужно, чтобы превратить упитанного гнома в тростинку-принцессу!

Я был слегка удивлен, что все прошло так гладко. Я ждал, что вот-вот захрустят мои косточки, но маг ограничился тем, что пробормотал несколько слов на каком-то варварском языке – не иначе на эльфийском – и сделал пару пассов руками.

– Так и будем столбом стоять? – ехидно поинтересовался он.

– А что, уже? – не поверил я. – Я ведь даже ничего не почувствовал.

– Хочешь что-нибудь почувствовать? – мрачно пробурчал он. – Это мы мигом.

– Нет-нет, спасибо уж, – быстро ответил я, – как-нибудь обойдусь.

– Тогда одевайся. – Соридель показал на кучу сваленной на кровати Фиониной одежды. – Только старайся на себя не глядеть.

Признаться, это было очень нелегко – не смотреть на самого себя. И когда из рукава вдруг вынырнула хрупкая бледная рука, мне стало немного не по себе.

– Я же просил! – укоризненно проворчал маг. – Ладно уж, давай помогу.

Дальше все пошло как по маслу: я увлеченно разглядывал орнамент на ковре, а Соридель, занимавшийся моим туалетом, командовал:

– Левую руку вверх… теперь правую. Хорошо, стой смирно.

– Ой!

– Это булавка, ничего страшного. Теперь немного наклонись вперед… влево…

Клянусь бородой Роракса, такого количества тряпок одновременно я в жизни на себя не напяливал! Фиона с утра подробно рассказала нам, что куда и как надевается, не исключая корсет, от которого я наотрез отказался. Шутка ли – тебя утягивают шнурками, а ты терпи, улыбайся да еще получай удовольствие от катания с горки!

Когда Соридель закончил, на кровати валялось еще несколько предметов неизвестного нам назначения. Но мы оба уже употели их на меня напяливать – и в прямом, и в переносном смысле. Маг решил, что сойдет и так.

Когда я вышел из спальни, Фиона ахнула, всплеснула Руками и крепко расцеловала смущенного мага – и только тогда я поверил, что ему все удалось. Правда, потом мы еще долго поправляли то сползающие чулки (оказывается, их надо было прикреплять подвязками, а мы и позабыли), то норовящий перевернуться задом наперед шейный платок.

Щиты, отойдя от потрясения, принялись надо мной подтрунивать, и было над чем. Чувствовал я себя не очень уверенно: тело было совершенно чужое, даже дышать было неудобно. К тому же постоянно помнил, что Фиона гораздо изящнее самого изящного гнома и, пожалуй, многих гномих. И чтобы походить на нее, надо в три раза меньше размахивать руками, делать шаги в два раза короче, не орать, как Труба в Чертоге, и еще много чего «не». Два часа у меня ушло на то, чтобы научиться сносно ходить и даже бегать.

Наконец я натянул на себя мягкие женские сапожки и нахлобучил изящную шапочку с двумя лисьими хвостами, которые упорно лезли мне в рот и ни в какую не хотели мирно улечься за спиной. Перед самым выходом я все же не удержался – глянул в зеркало. И остался собой доволен: на меня смотрела самая настоящая Фиона, только в глазах ее металась такая растеренность, какой у живой Фионы я вовек не видел. Тьфу ты, так ведь и опозориться недолго! Собравшись с силами, я постарался прогнать эту растерянность куда подальше, и Фиона в зеркале послушно набычилась, как перед дракой на кулаках. Эх, тоже не то…

– Я же тебя предупреждал – так и тронуться недолго! – оттащил меня от зеркала Соридель, но я думал уже о другом.

Если меня так легко превратить в Фиону, то ведь и той ночью… Как же мы сразу не догадались, что, конечно же, не Фиона напала под утро на Крадира, а некто, кому точно так же придали ее внешность. Да, Фиона показала мне платье. Да, Лимбит потом доказал нам, что это была не она. И все-таки предательская мысль нет-нет да и закрадывалась. Уж слишком много совпадений.

Эх, и натерпелась она от наших подозрений. Но до недавнего времени мы слишком редко сталкивались с колдовством, чтобы столь простое объяснение сразу пришло на ум. Что ж, кто-то явно решил исправить такое положение дел…

Недолгий путь до Гнилого Зуба обернулся сущей пыткой – я изо всех сил изображал легкую походку, снизу дуло, непривычно тонкая подошва сапожек создавала полное ощущение, что я шлепаю по Брайгену босиком, а постоянные шуточки Гвальда и Стради вызывали сильное желание сорвать с себя эту дурацкую шапку и дать ей им по голове. Встречавшиеся по дороге гномы здоровались со мной совсем по-другому, не так, как с Мэттом, и я чувствовал, что многие из них относятся ко мне как к собственным детям. Хорошо еще, что маг не забыл про голос – правда, говорить я старался поменьше: никогда не обращал внимания, что и кому говорит при встрече Фиона. Вообще-то, надо было, конечно, подготовиться получше – не забыть бы предупредить об этом, когда все закончится.

Как мы и договаривались, оказавшись у подножия Гнилого Зуба, я захотел покататься, а Стради попросил малышей не путаться под ногами. Но они и без того смотрели на меня в полном восхищении – разговоров о моем появлении на горке хватит им теперь до конца дня!

А вот мне насладиться снежным вихрем не удалось – все закончилось слишком быстро. Да, в детство так просто не вернуться…

Помахав рукой Щитам, я крикнул: «Догоняйте!» – и нырнул на лестницу. Один пролет, второй, третий. Никого. Так я и знал: никому-то я не нужен. И тут…

– Фиона! – тихо окликнули меня из темного штрека.

Уж и не знаю, что сделала бы настоящая Фиона: взвизгнув, припустила бы вниз по лестнице или полезла бы посмотреть, кто там ее зовет. Впрочем, скорее всего она дождалась бы Щитов.

– Да? – настороженно ответил я, постаравшись, чтобы в голосе прозвучал легкий испуг.

– Старых друзей не узнаешь?

Кто же вы такие, старые друзья? По крайней мере мне голос был не знаком.

– Пока нет.

– Надо поговорить. – Я прямо почувствовал, как неизвестный мотнул головой в сторону штрека. – Думаешь, если мы простили, что ты не смогла придушить Крадира, то простим и твою шуточку с Шенни? Забыла, как обещала, что к сегодняшнему дню уже будешь богатой вдовой? Так мы тебе напомним.

И показавшаяся из темноты рука изо всех сил дернула меня в глубину штрека.

Глава II

28 адлари

Неужели это Шенни? Но радость моментально сменилась страхом: как такое может быть?..

Почему он держит меня?

Кто стоит за моей спиной и, как-то странно коверкая слова, отдает приказы?

За мгновение тысячи вопросов вихрем пронеслись в моей голове.

Я плохо помню, что было дальше. Страшный грохот, хочется зажать уши, но руки за спиной. Сверху наваливается что-то тяжелое…

И я стала молиться – как никогда. Я просила Крондорна, чтобы он оставил Вьорка в живых. Неужели он все-таки услышал меня?..

Но никто не просил богов за Шенни. Ни Меркар, ни Ашшарат не защитили его.

Не могу поверить, что он мертв. Иногда ловлю себя на мысли, что собираюсь к нему пойти… Куда? В холодную крипту, к его набальзамированному телу?

После положенных десяти дней траура его отправят на родину, в Ольтанию. Втайла не может с ним расстаться и проводит в крипте большую часть времени. Теперь он принадлежит ей.

Порой думаю, что это я во всем виновата. Ну почему, почему я не догадалась, что Шенни держит меня не по своей воле! Хотя если бы и догадалась…

Нет, тогда бы я наверняка молилась Меркар. За него. За его жизнь. Но разве боги откликаются на каждую молитву? Да полно, слышат ли они нас? Не знаю. Опять вопросы, вопросы без ответа.

Почему, Меркар? Неужели он плохо служил тебе? Или это наказание за то, что он дружил с гномами и уважал их? Неужели ты так жестока?

Почему, Ашшарат? Ты знаешь, что он был любим. Ты знаешь, что, умирая, он унес с собой частичку другого человека.

Нет, не человека. Гномихи.

На Втайлу страшно смотреть. Она стала совсем прозрачной. Стеклянной.

Впрочем, что богам до нас? Наверно, и мне, и Вьорку просто повезло. А Шенни – нет. И ни мои, ни Втайлины молитвы его бы не спасли.

Вьорк сказал, что Шенни закрыл меня собой. И что он поступил так, как должен был поступить любой на его месте…

Сколько еще предстоит испытаний? Я чувствую, что они не закончились.

1 кналлари

Потушила в спальне светильники, зажгла свечи. С ними уютнее. По углам – странные тени. Можно фантазировать: тень от вазы с цветами – невиданный дракон, тень от плаща, переброшенного через спинку стула, – старая волшебница… А я – прекрасная принцесса, живущая в заколдованном замке.

В Ольтании есть поговорка: «Каждая судьба мечтает превратиться в сказку, каждая девчонка – в принцессу». Я родилась принцессой, но при этом мне часто казалось, что я – ненастоящая. И то, что я появилась на свет в королевской семье, просто случайность.

Настоящие принцессы – красивые, слегка капризные особы. Не так, как я, а действительно слегка. Они изящны во всем, они не лазают по крышам и не носятся по полям и лугам, а целыми днями примеряют новые платья и мечтают о прекрасных принцах.

Потом он появляется – какой-нибудь прекрасный принц, – и принцесса становится королевой.

Им, принцессам, на роду написано стать королевами. Чтобы подданные восхищались их неземной красотой.

Бывали, конечно, исключения – когда королевы правили сами, и подданные ценили их и поражались уму и дальновидности, а не только изящным чертам лица да изысканным нарядам. Но это такая редкость!

Я не думала не гадала, что стану королевой. Но когда это произошло, дала себе слово, что не буду сидеть сложа руки. Да и не вышло бы у меня это. Другое дело, что Вьорк поначалу боялся мне доверять хоть что-то ответственное. Но после того как я написала для него речь, он стал куда внимательней прислушиваться ко мне.

Только я все время перебарщиваю. Что за геройство – одной тащиться в заброшенные подвалы, распутывать заговор – неясно, мнимый или существующий! Мне было очень интересно, и я казалась самой себе ой какой умной, догадливой, смелой… Но если честно – это просто ребячество. Не стоило мне впутываться. Сотый раз говорю себе: не стоило. Все могло бы пойти по-другому. Возможно, сиди я тихо, заговорщики не обратили бы на меня внимания. И тогда, быть может, Шенни остался бы в живых. Нет, не буду об этом. Всякий раз при воспоминании о нем меня охватывает такое чувство вины… Я не могу спокойно об этом писать.

Сегодня утром я снова взялась за рукоделье: принялась вышивать. Противные розочки давно надоели, и теперь я старательно, стежок за стежком, изображала битву при Тильясе – так, как она мне представлялась. Правда, гномы получались все на одно лицо. Ну да не беда – люди тоже.

Когда в спальню вошла Втайла, я корпела над силуэтом Вьорка. Мне хотелось посадить его на коня, чтобы он выделялся из толпы. Но тогда бы я погрешила против истины – гномы сроду на лошадях не воевали. Пришлось сделать его самым большим гномом. Явного сходства мне не добиться, может, хоть так догадаются. Эх, что-то у меня не выходит…

– Втайла, ты не посмотришь на мою битву при Тильясе? Похоже?

– Хм-м… Ну, в общих чертах… А что ж ты Вьорка-то так?

– Ну ты же сразу догадалась! Вот чтобы и другие так же…

Она задумчиво провела пальцем по шитью.

– Давай-ка вот здесь распори, а стежки помельче сделай. Вот тут нитку надо бы потоньше. Да, гномы у тебя какие-то невыразительные…

Хорошо белошвейке рассуждать, где какая нитка должна быть! А я так старалась…

Заметив, что я насупилась, Втайла поспешила меня подбодрить:

– Зато крепость очень красиво получилась. Кстати, а это что за странная фигура? Почему у нее руки к небу тянутся?

– Дар Криден, знаменитый маг. Это он у меня так колдует… Если бы он не погиб, еще неизвестно, как бы все…

Я прикусила язык, но Втайла, к счастью, заинтересовалась совсем другим:

– Дар? Странная приставка…

– Странная? Да отчего же?

– Его кто-то заметил? «Дар» – это ведь по-ольтански «заметный»?

– Можно сказать, заметили, – улыбнулась я. – Или отметили.

– А кто и за что? Император? Неужели завоенные заслуги?

– Сначала боги, а потом уже император.

– Подожди, – взмолилась Втайла, – как это – боги? Я всегда думала, что дворянство выдумали вы, люди.

– Кто выдумал, не знаю. Только настоящее дворянство еще от Арвианской империи осталось. Взять тех же Веденекосов – знатный вполне род. Небогатый, правда, но знатный. Вот смотри, – пояснила я, чувствуя, что Втайла окончательно запуталась, – если у вас гном отличается в бою или на королевской службе, его ведь награждают? Так и у нас награждали – дворянством. «Айн», «тен» – это все староимперские дворяне и есть. А вот приставку «дар» могли добавить к своему имени лишь те, кого наградили сами боги – колдовским даром.

– Но ведь Империи-то вашей нет давно? – покачала головой Втайла.

– Империи нет, – невольно начала раздражаться я, – а дворяне есть. Ольтания-то их всех признала.

– Эх, только люди могли такое удумать – ценить одних магов или воинов больше других за одно то, что их предки обладали каким-то особым талантом. – Втайла покачала головой.

– Не совсем так. – Мне не хотелось, чтобы Втайла плохо думала о людях. – Маги должны были совершить что-нибудь великое.

– А Кридены что такого совершили?

– Да кто же это помнит? – удивилась я. – Говорю же тебе: еще при Империи это было…

Мне было слегка досадно, что Втайла такого невысокого мнения о людских обычаях. Но и я впервые в жизни задумалась над тем, что действительно странно как-то получается: прапрадедушка отличился, скажем, на поле битвы, стал центурионом, получил дворянство. А праправнучек пожинает плоды: помыкает крестьянами, от которых сам недалеко ушел, и за их счет как сыр в масле катается.

Отвлекаясь от этих мыслей, я поспешила похвастаться:

– Знаешь, я одну из дар Криденов своими глазами видела – страшненькая такая старушенция.

Действительно, у Нельда при дворе жила древняя старуха, которую звали дар Криден. Сомневаюсь, что она была на что-то способна, но рассказывали, будто когда-то ее боялись не на шутку.

Втайла покосилась на меня неодобрительно и вернулась к вышивке.

– Слушай, а с какой это радости у тебя все люди верхом на лошадях?

– Ну как же, равнина – значит, там были конники… Втайла изумленно взглянула на меня.

– Я думала, ты знаешь историю лучше меня. В битве при Тильясе ведь почти что одна пехота сражалась! Были, конечно, всадники – командиры, была одна конная сотня… Но отнюдь не все!

Пришел мой черед удивляться.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, я прочла пару книжек… тен Парендоса, например… Да и не так давно битва-то была – отца тогда дважды ранили, а ему к тому времени уже пять сотен стукнуло.

– Твой отец там был?!

– Да пол-Хорверка там было!

Я замолчала. Втайла, сделав еще пару замечаний и показав, как держать пяльца, чтобы лучше удавались особо сложные стежки, ушла. Думаю, опять в крипту – в холодную пещеру на несколько этажей ниже дворца…

Мне кажется, Втайла оживает только в чьем-то присутствии, и то через силу. В этой крипте теперь вся ее жизнь. Вот и с этим вышиванием – раньше бы она сама ко мне подошла, помогла бы, мы бы вместе посмеялись над тем, что я всех людей на коней посадила, а сейчас – куда там. Подошла лишь потому, что я ее попросила, а на самом деле ничего ей не интересно.

Тиро говорит, что, когда тело Шенни отправят на родину, ей полегчает. Да только я в это не верю. Надо что-то придумать, как-то помочь ей.

Скоро примчался Сетр: меня звал к себе Вьорк. Оказывается, сегодня утром из Ольтании прибыл новый посол.

Еще месяц назад я бы, наверно, написала: «из дома». Но не теперь. Мой дом – Брайген.

Посла принимали официально, в Чертоге. Зовут его Сивард айн Раткнор. Поначалу он мне очень понравился: держится с достоинством, но скромно, ответы его в меру остроумны, в меру любезны, и сам он довольно симпатичный. Хоть он и граф, при дворе Нельда я с ним не встречалась.

Раткнор только вручил Вьорку верительные грамоты, как муж сразу пригласил его на обед в свои покои, где мы и встретились.

Вьорк был сама любезность:

– Как поживают король и его супруга? Не виделись ли вы случайно перед отъездом, дорогой граф, с родителями моей жены?

– Его Королевское Величество и ваш батюшка, – Раткнор с улыбкой склонил голову в мою сторону, – пребывают в добром здравии, как и их супруги. Однако и государь мой, и его двор весьма скорбят о безвременной потере мессира Шенни тен Веденекоса – опытного и умелого дипломата, немало сделавшего для поддержания с вами, сир, – он слегка поклонился Вьорку, – мирных и добрососедских отношений. Его Величество уже распорядился начать приготовления к торжественному погребению и был бы не против, – посол помедлил, словно подчеркивая второй, скрытый смысл своих слов, – если бы в похоронном кортеже присутствовал кто-то из гномов, могущих пролить свет на весьма таинственные обстоятельства гибели благородного мессира тен Веденекоса.

То ли я отвыкла от такой велеречивости, то ли мне не понравилось, что он так говорит о Веденекосе, которого на самом деле при дворе Нельда не особо жаловали, но только в его словах мне почудилась какая-то неискренность.

– Безусловно, мы пошлем кого-нибудь сопровождать тело Шенни на родину, – ответил муж. – Иначе и быть не может.

Но я видела, что посол немного его озадачил. Кого посылать-то? Да и подробности Нельду пересказывать, мягко говоря, не хочется. Мало ли что он подумает, если поймет, что на Вьорка было совершено самое настоящее покушение! Да, надо хорошенько поразмыслить, кого отправить в Ольтанию и что он там должен будет рассказать.

Учтивый разговор ни о чем продолжался еще некоторое время. Я заскучала и встрепенулась, лишь когда Вьорк неожиданно спросил, не был ли Раткнор случайно знаком с Биримбой.

– Этот почтенный господин прибыл в Брайген лет десять назад, а до того был, по его словам, весьма известен в Альдомире, – уточнил муж.

– Ни разу не слышал такого странного имени, – все с той же учтиво-медвяной улыбкой ответил Раткнор. – Он вообще человек?

– Да, из людей. Он маг, притом весьма недурной.

– Десять лет назад… – прикинул посол. – Я в те времена пребывал по поручению Его Величества в Кертале, так что слава господина Биримбы могла пройти мимо меня… Не припомните ли, какого он рода?

– Рода? – хмыкнул муж, точно лишь сейчас ему пришло в голову, что у Биримбы могла быть семья. – Представления не имею. Никогда этим не интересовался.

Я тихонько улыбнулась. Гномам-то нет особой разницы, из какой ты семьи. Вот и Втайла тоже удивлялась…

– Тогда, боюсь, что не смогу вам помочь. – Если посол и почувствовал иронию, то ничем этого не показал. – Биримба… Нет, точно, никогда не встречался. Но ведь у нас не так мало чародеев, Ваше Величество. В Ольтании процветает несколько магических школ, и, увы, знакомство со всеми волшебниками просто невозможно. К тому же некоторые школы закрытые, в них обучают тайным знаниям, а их выпускники порой и имена-то свои меняют. За всеми не уследишь. – Он виновато развел руками, но мне почудилось, что на самом деле он хочет сказать: «У нас тако-ое в Ольтании есть, что в этих ваших подземельях вам и не снилось! Подумаешь, маг какой-то безродный нашелся…»

Мне стало обидно.

– Простите, а с Сориделем вы знакомы?

– Сориделем? Дар Криден? Конечно-конечно! Встречался! Почтеннейшее магическое семейство, и господин Соридель был под стать своим предкам и родственникам… покуда жил в Ольтании.

Чуть не выронила пирожное на скатерть! Только сегодня рассказывала Втайле про дар Криденов… Да, хороша я! Ни у Сориделя, ни у Биримбы ни разу не поинтересовалась, какого они рода! Да, мне только в раскрытие заговоров играть.

– А потом, – ничуть не смущаясь, продолжал новоиспеченный посол, – что-то с ним случилось. Не хочется вторить сплетням, но… – Он махнул рукой, как бы говоря: «Дело прошлое». – Уехал, женился на эльфийке, говорят, у них даже дочь есть…

Уж и не знаю, что он этим хотел сказать. То ли показать недолюбливающим эльфов гномам, что и он «этих длинноногих» не уважает, то ли действительно был против смешанных браков. А может, и правда Соридель чего-то там учудил на родине перед отъездом. Хотя вряд ли: он такой ответственный, вдумчивый…

Что и говорить, к концу обеда Раткнор мне окончательно разонравился.

Возвратилась к себе – и застала кранчеккайл, печально уткнувшуюся в какую-то книгу. Втайла рассеянно подняла глаза:

– Ну как, было что-нибудь интересное?

По-моему, ей вовсе не было интересно, было ли что-то интересное. Невеселый каламбур, да только так он и есть.

– Новый посол приехал, – ляпнула я, не подумав.

– Да? – оживилась гномиха. – Расскажешь?

– Что там рассказывать… Противный, но не с виду, а изнутри как-то.

Втайла посмотрела на меня с немым укором, будто бы хотела произнести: «Не стоит меня утешать».

– Больно они скоренько…

– Видно, Нельду страшно любопытно, что же случилось с Шенни. Вот он и торопит Вьорка, чтобы тот поскорее отправил те… Шенни в Ольтанию. Кстати, он попросил, чтобы Веденекоса сопровождал кто-нибудь из тех, кто может внятно рассказать, в чем там дело было.

– Даже так? – Втайла нахмурилась. – И кого же Вьорк надумал отправить?

– Пока решает. Нельд должен понять, что на самом-то деле Шенни никто зла не желал… И что у нас довольно спокойно.

– Хм-м, это непросто будет. – Против моих ожиданий, Втайла не замкнулась в себе при одном только упоминании имени Веденекоса. Уже хороший признак!

Кранчеккайл задумалась.

– У тебя есть какие-то идеи? Давай я передам Вьорку!

– Нет… То есть да, есть. – Втайла опустила глаза. – Я… я бы и сама поехала.

Ничего себе! Такого я от нее не ожидала.

– Ты хочешь сказать… А не трудно ли это для тебя?

Я представила себя на ее месте. Сопровождать гроб с телом любимого человека… Зачем так мучить себя?

– Думаю, нет. – Втайла улыбнулась. – Ты уверена, что я хожу в крипту грустить и вздыхать? – Она покачала головой. – Я не тоскую. Я только вспоминаю. И мне становится легче.

Может, и легче, да только жить-то надо не в воспоминаниях, а в настоящем мире! Несколько дней рядом с телом Шенни, неотлучно. Боюсь, вместо того чтобы собраться, она, наоборот, раскиснет… Но как ей сказать об этом?

Втайла меня опередила:

– Сомневаешься? Боишься, снова слезы буду проливать?

– Нет, но…

– Удивительное стихотворение… Чье?

– Жил такой поэт – из ваших. – Судя по мечтательности и печали в голосе, кранчеккайл и сама еще была под впечатлением. – Альсуранна.

– Да, знаю… Варрахибец. Вот откуда курганы…

– Взглянуть бы хоть разочек: степь, солнце сквозь клочья тумана… – мечтательно улыбнулась Втайла. – Понимаешь, мне всегда было интересно, каково это – целую жизнь прожить там, наверху… И еще – мне просто необходимо какое-то дело. Поручение. Может, ты сходишь к Трубе вместе со мной?

Я даже слегка испугалась такой скоропалительности.

– Идем? – настаивала Втайла. – Прямо сейчас!

Немного подумав, я решительно ответила:

– Нет, лучше тебе одной.

Мне очень хотелось ее поддержать, но здесь был особый случай. Пусть уж Втайла сама…

Честно говоря, я боялась, что муж начнет ее отговаривать и мне придется в этом участвовать. С одной стороны, я не была уверена, что Втайле стоит уезжать. С другой – это было ее решение, ее битва с прошлым, ее надежды на будущее. В конце концов, это было какое-то дело, которое она могла совершить. А если ты страдаешь, лучший выход – за что-то взяться.

Нет, бесследно ничего не пройдет, конечно, и рана останется. Она его любила – да еще как! Но боль притупится: если Вьорк согласится ее отправить в Ольтанию, Втайле прежде всего понадобится думать о нас – о живых, а не о погибших.

Вернулась кранчеккайл часа через два. Едва она вошла, я поняла: все получилось, Втайла едет. Так гордо она шла, высоко подняв голову, – не то что все последние дни…

– Они накинулись на меня вшестером – Вьорк, Дамерт, Беххарт, Щиты… «Зачем? Куда? Тебе лучше остаться, отдохнуть…» Будто я устала или тяжело больна! – фыркнула гномиха. – А Ведающий знаешь что потом сказал?

– Ну?

– «Если она убедила шестерых довольно занудных гномов, значит, и людей сможет убедить. Пусть едет».

– Здорово! – Я даже в ладоши захлопала. – И когда?

– Дня через два.

– Та-ак скоро? – Я опешила. Даже представить не могу, как я буду без Втайлы. Без ее трогательной, хоть иногда и слегка навязчивой заботы. Без ее поддержки. Без ее веселого смеха…

Впрочем, в последнее время она не смеется.

– Ну что ты, не грусти. – Гномиха опустилась на стул напротив меня. – Хочу понять, как люди живут, почему у них все не так, как у нас. Но насовсем расстаться с Хорверком я все равно не смогу. К тому же есть камера перехода: только ты позовешь – я уже здесь!

Я не стала ей говорить, что камерой перехода далеко не каждый день можно пользоваться, да и то лишь из Альдомира и Тильяса. И о том, что буду грустить – поначалу сильно, это точно. Незачем ее расстраивать.

И все же я рада, что она поедет. По зрелом размышлении, мне кажется, что ей так будет лучше.

2 кналлари

Сегодня у меня были гости. В Хорверк вернулись несколько гномов, путешествовавших и живших кто где – в Ольтании, в Маркусе, а один даже до Дебокассии добрался. Очень симпатичные, и общаться с ними легко и приятно. Наверно, Хорверк покидают самые разговорчивые.

Прослышав о «чудесном спасении» Вьорка, они явились ко мне с подарками. Больше всего меня поразил шелковый платок из Вар-Рахиба. Он широкий-широкий и длинный, как платье, но если его свернуть, становится размером с ладошку. А какие чудесные краски! Невиданные оранжевые птицы, по краю – орнамент из красно-желтых листьев. Вглядываешься – и кажется, будто идешь по осеннему парку.

Я их угостила чаем со всякими сладостями, а тем, кто отказался, попросила принести крепкого хорверкского эля, так что все остались довольны. Один гном, Стаброд, был с женой. Они полвека прожили в Тильясе и уже несколько лет как надумали вернуться, но все дела, дела, и вот наконец… И все же они задержались еще на один день: двадцать второго адлари скончался настоятель храма Ашшарат. На другой день состоялись пышные похороны, народу – не протолкнуться. И в этот же день, говорят, треснула одна из колонн храма. Сами они не видели, но…

Тильясцы сочли такое событие очень печальным предзнаменованием.

А я вот думаю, что это связано с Шенни, хоть он и служил Меркар. Это же день его гибели!

3 кналлари

С утра была у Вьорка. Ого-го, что мы придумали!

Вьорк решил, что заговорщиков нужно опередить. А как? Да очень просто! Если они охотятся на королеву – надо ее подставить. Только, конечно, понарошку.

В общем, кто-то должен переодеться в мое платье, а Соридель его заколдует, сделает похожим на меня.

Хорошо еще, что Вьорк догадался меня спросить, кто это должен быть. «Мэтт, конечно», – сразу решила я.

Кто еще настолько меня знает? Кто может почувствовать, что я отвечу, а чего ни в коем случае говорить не стану?

Только он.

Жаль лишь, что я сама в последнее время его не слишком-то хорошо понимаю. Он какой-то загадочный. Или просто стал холоднее? Когда-то стремился лишний раз побыть со мной, поболтать, пошутить, побалагурить. А сейчас, если не его дежурство, и носу не кажет.

В чем причина? Неужели я его так сильно обидела?

Из-за Мэтта я все время чуть-чуть нервничаю. Хочется обратить на себя его внимание, постоянно тереблю его и выгляжу ужасно глупо. Сама это понимаю, уверяю себя что на следующий день и не посмотрю на него, и каждое утро все начинается сначала.

Нет, нет, нет, не буду о нем думать. Велика птица! Подумаешь, принц! У нас в Хорверке этих принцев штук двадцать, и ничем они от всех прочих гномов не отличаются.

Ну вот, опять вру сама себе. Мэтт – особенный. Конечно, отличается. Он умнее их, он мужественней, он, в конце концов, красивее.

Ну и что? Нельзя же напрашиваться на общение с другом, если ты стал ему неинтересен! Надо взять себя в руки и поступать так же, как он, – не замечать.

Пролистала дневник, не вчитываясь: Мэтт, Мэтт… Ах, что он скажет да что он подумает. Хватит о нем.

Стради, Гвальд и Мэтт отправились «на прогулку». Вообще-то я не волнуюсь – хотя бы потому, что сегодня, скорее всего, ничего не произойдет.

Щиты слегка потешались над Мэттом – глупые! Как будто не понимают, какая на нем ответственность и как ему непросто не только влезть в мое платье, но и вести себя в точности как я!

Ну вот, не хотела же писать об этом Мэтте, и опять…

А Соридель!.. Как ему это удается? В первую секунду, посмотрев на заколдованного Мэтта, я решила, что передо мной зеркало.

После того как Щиты ушли, время тянулось ужасно медленно. В кабинете негромко разговаривали Втайла, Тиро и Даларх: муж «поделился» со мой Щитом, чтобы, пока мои катаются на горке, у меня на всякий случай была охрана. Я обрадовалась, что это именно Даларх: он чем-то отдаленно напоминает мне Мэтта – не зря же они кузены. И он, по-моему, лучше ко мне относится, чем Цорр и Ланкс: те вообще поначалу меня не замечали, а Даларх всегда со мной болтал. Расспрашивал, как мы в Ольтании живем, рассказывал, как он в детстве с Мэттом играл. Объяснял, почему гномы называют грибы «даром Крондорна», а розы – «эльфийской иглой»…

Я нервничала, не могла ни на чем сосредоточиться. Снова взялась за шитье – надо же докончить этих неправильных всадников, а заодно и себя занять. Прислушалась к разговору.

– А ты давно была в Желтом переулке? – негромко спросил Щит Втайлу.

Я медленно подняла голову.

– С тех пор, как Варр исчез, – ни разу… – В этот момент кранчеккайл поймала мой взгляд.

– Что случилось? Ты что-то вспомнила?

– Втайла, скажи, тот самый Варр, который принес нам записку… Это ведь его дом в Желтом переулке? – Не дожидаясь ответа кранчеккайл, я пробормотала: – Ну конечно! Как я сразу не догадалась…

– О чем? Фиона, милая, да что же…

– Мне… мне надо поговорить с мужем, – перебила я гномиху.

– Прямо сейчас? Ты забыла, что катаешься на горке? – рассудительно заметил Даларх. – И скажи уже толком, в чем дело!

Я подробно описала им одно маленькое происшествие.

На днях мы с Мэттом и Тиро отправились в Коралловый лес. Мы шагали по утреннему городу, настроение было просто отличное. И вдруг в одной из узких улочек нам встретился грустный пони с двумя небольшими седельными сумками. Когда мы подошли, он пил из низенького уличного фонтанчика. Завидев нас, пони простучал копытцами на другую сторону улицы и стал печально топтаться возле прикрытой двери.

– Вот ведь дундуки! Животину на улицу выставили! – Тиро очень любил столь малочисленных в Хорверке домашних животных.

– Ну чего ворчишь. Может, стойло забыли закрыть. – Мэтт остановился у входа в домик и постучал дверным молотком. – Эй, сони! Забирайте пони!

Мэтт вдруг заговорил стихами; я не выдержала и прыснула.

Но внутри никто не отозвался.

Я дернула дверь стойла – она легко поддалась, внутри было темно и пусто.

Подойдя к «животине», я погладила жесткую челку. Пони был совсем смирным. За это я их люблю, этих маленьких коняг. В Ольтании их очень мало, к тому же они какие-то нелюдимые, не то что здесь – добродушные и ласковые.

Я потрепала его по холке.

– Бросили тебя, да?

Конек всхрапнул и мотнул головой, откидывая гриву. На шее было темное пятно, грива в этом месте спуталась и свалялась в мочалку.

– Э, дружок, да где ж ты так…

Я достала платок, намочила под фонтанчиком и оттерла кровь. Царапины не видно, да и кровь бурая, засохшая. Похоже, давно уже поранился – все зажило.

– Чей это дом, никто не знает?

Щиты дружно пожали плечами.

Гвальд тихонько толкнул входную дверь:

– Не заперто. Если б надолго ушел… а так – нечего волноваться, хозяин скоро вернется.

– Надо сказать кому-нибудь, может, соседям…

Мы расседлали конька и отвели его в стойло. Постучали в дверь ближайшего дома, из-за которой показался заспанный мальчуган. Он объяснил, что пони действительно соседский, а сосед куда-то к родственникам уехал дней пять назад – к Озеру, что ли… Взяв с мальчишки честное слово проследить за пони и покормить его, мы отправились дальше.

Нельзя сказать, что тогда все это произвело на меня большое впечатление. Тем более что когда-то, с месяц назад, мы уже повстречали потерявшегося пони и без проблем вернули его хозяевам.

– Теперь я понимаю, что кровь была… человеческая. Точнее, гномья, – завершила я рассказ.

Такое ощущение, что даже воздух заморозился в комнате.

– Так ты думаешь, что Варра… – ахнула Втайла.

– Стоп! Фиона, ты почему так решила? – присоединился к расспросам Щит.

– Просто у него не было никакой отметины на шее. Так быстро зажить не могло. Тогда я как-то сразу не сообразила…

– Эх, надо было сразу искать Варра! – Кранчеккайл даже кулачки сжала.

– Дундунки – это мы, – печально констатировала я. – Может, стоит послать кого-нибудь, чтобы посмотрели на эти сумки?

– Фиона, ну все время забываешь, что ты не в Ольтании! – рассердилась Втайла. – Как можно заявиться в чужой дом и начать копаться в вещах!

– Да, королева, перегибаешь, – неодобрительно поддержал ее Даларх.

– О чем вы? Принято – не принято, а его, может, и в живых-то…

– Фиона, ну что ты – сразу плохое думать, – мягко прервал меня Даларх. – Твои Щиты вернутся – пойдем к Вьорку, он что-нибудь придумает.

На душе у меня все равно было неспокойно. Если Варра действительно убили…

Я нервно ходила по комнате, не в силах остановить поток тяжелых мыслей.

Гант. Шенни. Потом Варр. Смерть пробралась в Брайген, притаилась, ищет новую жертву… А мы пока не в силах ее остановить. Кто будет следующим?

А Мэтта все нет. Страх закрался в сердце: вернется ли он? Или…

Нет, нельзя об этом думать. Нельзя, чтобы не накликать беду.

Глава III

Самым сложным оказалось постоянно помнить, что я – Фиона. Втащить в темный штрек худенькую девочку, не ожидающую ничего плохого, и молодого гнома, готового к любым сюрпризам, – не совсем одно и то же.

Поддавшись незнакомцу, я и в самом деле чуть было не потерял равновесие и тихо ойкнул – по-моему, получилось очень натурально. По крайней мере, он остался доволен.

– Когда ты сделаешь то, что обещала?! – прошипели мне прямо в ухо.

– Кто ты? Я ничего не вижу! – Беспомощно расставив руки, я потянулся ровно в противоположном от стены направлении.

А сам попытался незаметно разглядеть, кто попался нам на крючок. Лицо мне было не знакомо – значит, скорее всего, он не живет постоянно в Брайгене и, уж конечно, не с Востока – в своем-то клане я всех знаю наперечет. Похоже, он был немолод, чуть-чуть горбился, по росту примерно на ладонь ниже меня. Характерный горизонтальный шрам над левой бровью – знать бы еще, настоящий ли. Уж слишком в глаза бросается…

– Кабад, – прошипел незнакомец. – Вспомнила?

Мне имя не напомнило ровным счетом ничего. А Фионе? Ладно, попробуем перейти к делу.

– Что ты от меня хочешь? – Я наконец позволил руке коснуться стены. Пусть ему кажется, что королева постепенно начала успокаиваться.

Другая рука скользнула в сапожок. Фиона уговорила меня сунуть туда кинжал, уверяя, что в Ольтании приличный разбойник без него и на улицу не выйдет. Я как-то не подумал, что едва ли даже в Ольтании разбойники разгуливают по улицам в женских сапожках, предназначенных вовсе не для ношения кинжалов, а совсем даже для другого. Мешал же мне этот кинжал всю дорогу – сил не было.

Но теперь, когда пальцы коснулись рукояти, я почувствовал себя спокойнее.

– Все того же. У нас нет больше времени дожидаться, пока Вьорк сдохнет. Вот, возьми.

В моей ладони очутилась какая-то склянка.

– Что… что это?

– Любимый напиток Трубы. – Кабад издал неприятный смешок. – Подольешь ему в эль – и мы в расчете. Как договаривались.

Пора было решаться. Мысль о том, что Фиона участвует в заговоре, казалась мне безумной, но едва ли этот тип явился сюда нас разыгрывать.

– Никогда.

Главное – побыстрее передать ход противнику и ничем себя не выдать. Чем дольше мы пробеседуем, тем больше у меня шансов. Если, конечно, Гвальд и Стради не отправятся на поиски, но я был почти уверен, что они этого не сделают. В конце концов, мы же не в Заозерье, на краю света, – в Брайгене.

– Отлично. – Кабад не выглядел обескураженным. – Тогда еще до седьмого колокола твой муж обо всем узнает.

– Расскажешь ему про наш разговор? – Я попытался язвительно перейти в атаку – ровно так, как сделала бы это Фиона.

– Какой разговор? – ухмыльнулся Кабад, сделав шаг назад. – Не уверен, что его интересуют такие подробности из твоей жизни. А вот что ты ему ни слова не говорила про свою интрижку со Стради – уверен.

Мне показалось, он даже облизнулся.

Хорошо, что я держался за стену – голова шла кругом. Фиона участвует в заговоре, мечтает убить Вьорка и крутит роман со Стради? Скажи мне кто про такое, я бы пощелкал за ухом и посоветовал ему обратиться к лекарю – и чем скорее, тем лучше. Но когда это говорится в лицо самой Фионе!

Впрочем… Мне вспомнилась и странная молчаливость Стради в присутствии королевы, и то, как она несколько раз просила его переночевать с ней в одной комнате – якобы из страха оставаться одной. Грамотно придумано… Первый раз, помнится, с ней оставался Тиро, но поутру Фиона устроила ему целый выговор: дескать, никак не могла его добудиться. А за несколько дней до того… Да, точно, когда за несколько дней до того мы болтали, Гвальд брякнул, что мы с ним оба страшно храпим.

– Не сегодня, – пискнул я. – Подождите хотя бы несколько дней.

– Два дня, – четко и раздельно проговорил Кабад. – Поняла? А потом… Потом весь Брайген узнает, кого ты предпочитаешь королю.

Для наглядности он даже поднял вверх два пальца, но едва ли настоящая Фиона их разглядела бы.

– А теперь беги.

Развернув «королеву» лицом к выходу, Кабад слегка подтолкнул меня в спину, а сам бросился в глубину штрека.

Я рванулся за ним – шапка обрадованно хлестнула меня по лицу. И поделом! Пять шансов из двух, что он меня заметит. На всякий случай Соридель поделился со мной словечком, отменяющим заклинание, но несущийся по улицам Мэтт в женском платье едва ли привлечет меньше внимания, чем Фиона, мчащаяся по Брайгену без Щитов.

К тому же Кабада могли страховать. Даже не могли – должны были.

Поразмыслив, я вернулся на лестницу и не спеша отправился вниз. Эх, Фиона, Фиона, зачем же ты…

Не подумала? Запуталась? Не ожидала?

Теперь многое становилось ясным. Конечно же, Фиона не желала Вьорку зла. И не собиралась никого убивать. Болото затягивало ее постепенно, по чуть-чуть, а ей все казалось, что вот-вот – и она выберется. Может быть, она даже до конца не верила, что существуют гномы, которые и в самом деле мечтают убить доброго дедушку Вьорка.

Она лгала нам – не со зла, нервно и неумело, – а мы верили. Как-то все слишком уж было накручено – все эти прожженные платья, записки Веденекоса, походы в дом Твана. Что-то, несомненно, можно было списать на совпадение, но далеко не все…

Поначалу Фионе это должно было казаться игрой: флирт со Стради (он такой ми-илый), стр-р-рашные заговорщики, мечтающие сжить со свету законного государя, отважные Щиты, готовые отдать жизнь за свою королеву. И вот финал этого – тусклая склянка с ядом.

Фиона запуталась, а я уже ничем не смогу ей помочь. До гибели Шенни я бы еще попытался распутать весь клубочек самостоятельно. Однако сейчас это означало предать Вьорка: как только заговорщики поймут, что Фиона струсила, они нанесут новый удар. В другом месте. И где – мы знать не будем.

Щиты ждали меня там, где я и рассчитывал, – у подножия лестницы.

– Получилось?! – азартно шепнул Гвальд, едва не хлопнув меня по спине.

– Еще как! – Я постарался бросить эти слова небрежно, но с должным энтузиазмом. – Давайте скорее к Вьорку!

Обратный путь оказался настоящей пыткой. И что она нашла в этом Стради – пузо над ремнем выпирает, пыхтит, как кузнечный мех, глазки маленькие, да и цвета какого-то невнятного – не то сизые, не то бурые! Лучше бы уж в Гвальда влюбилась!

Щиты едва дотерпели до покоев Вьорка, и надо было видеть их лица, когда я попросил короля остаться с ним наедине. Но это не мои тайны и даже не Фионины – теперь это его тайны. Время для шуток закончилось вместе с появлением гвизармы – просто мы этого тогда не осознали.

Труба воспринял мои новости спокойнее, чем я ожидал. Он даже не выглядел удивленным.

Что-то подозревал? Не знаю. Спрашивать я не стал.

– Переговори с Лимбитом, – подчеркнуто ровно распорядился он. – Но сначала вспомни, пожалуйста, что вы там видели, возле дома Варра?

– Где? – изумился я. – Никогда не был у него в гостях.

– А если я скажу, что это он живет в Желтом переулке? – со значением проговорил Вьорк.

– Так это там, где мы с Фионой?..

Король грустно кивнул. Пока я рассказывал, как мы нашли одинокого пони, Вьорк помрачнел – похоже, он все-таки надеялся, что Варр еще отыщется.

– Если… – Труба запнулся, точно ему трудно было заставить себя произнести имя королевы. – Если Фиона права, Варр убит своими же. Правда, я слышал о нем как о гноме хотя и несдержанном, но предусмотрительном. Вот и проверь, как далеко простиралась его предусмотрительность. А потом отдыхай – до завтрашнего утра Фиона без тебя обойдется.

– Спасибо, – от души поблагодарил я Трубу. Мне и правда стоило привести свои мысли в порядок, прежде чем встречаться с королевой. – Ох, наковальня Крондорна! Не получится… Сначала мне придется забежать к Фионе, отменить заклятие, переодеться…

– У себя переоденешься, – отрезал Вьорк. – Пусть Гвальд и Стради проводят тебя до дома и убедятся, что за вами никто не следит. Здесь есть, конечно, риск, но показываться на глаза Фионе тебе сейчас не с руки. Если этот Кабад говорил правду, ты ее спугнешь: у тебя же на лице все написано. Ну а коли он врал напропалую…

Зачем, зачем ему врать – вот это меня и мучало! Но спорить с Трубой я не стал.

До Желтого переулка я добрался уже под вечер. Какой тут у них домик Варра? Да, кажется этот.

Незаметно оглядевшись по сторонам и убедившись, что за мной никто не наблюдает, я, словно случайно, прислонился к двери. Обычно мы свои дома не запираем; просто, вернувшись, вешаем дверной молоток на крючок снаружи, а перед тем как уйти, перевешиваем его внутрь. Очень удобно: сразу видишь, дома ли хозяин.

Молотка на месте не было.

Легонько толкнув дверь, я очутился в прихожей. И сразу почувствовал, что в доме есть еще кто-то.

Не знаю как – шестым чувством, наверно. Вроде и пол покрыт пылью, и свет не горит…

Значит, придется зажечь. Затеплив свечу, я приоткрыл дверь в горницу. Темно. Тишина. Никого…

Тишина вдруг показалась мне древней и безразличной – как в заброшенных жилищах раздвоенных. И одновременно опасной – как в ту ночь, когда я нашел Крадира еле живым.

Рука сама потянулась к мечу. Засада? Но кто мог знать, что именно этим вечером мне придет в голову сюда отправиться?

– Мэтт?

Шепот Лимбита едва не заставил меня подпрыгнуть.

– Уфф! Ты хоть думаешь, что делаешь?! – накинулся я на приятеля. – Мне и так после той истории с Крадиром сплошные призраки везде мерещатся! Нашел где пугать – в доме покойника!

– «Не жги свечей в подлёдном доме, где ставнем хлопает мертвец», – вполголоса процитировал Толкователь. – Ну, извини. Кто же знал, что вы здесь теперь такие нервные.

– Осторожные, – поправил я, постепенно успокаиваясь. – И бдительные. Это что-то эльфийское?

– Про мертвецов-то? – усмехнулся Лимбит. – Тебе определенно пора посмотреть мир… Это Стааш Бьян из Полуночных Братьев. Ольтания его еще не знает, да и раньше чем лет через триста-четыреста едва ли узнает. Кстати, почему ты так уверен, что Варр покойник?

– А кровь на холке пони? – напомнил я. – Да и найти мы его не смогли.

– Если бы я решил исчезнуть, точно притворился бы мертвым, – пробормотал Лимбит. – Тогда и искать бы толком не стали.

– Мне не показалось, что его отец и мать притворяются.

Почему-то мне сильно захотелось, чтобы Лимбит хотя бы раз оказался не прав. Хотя чести мне это не делало.

– Собственная жизнь – это, знаешь ли, такая штука-Ладно, с Тогаром я сам поговорю.

– Поговори. И зажег бы ты свечу, а то нам, осторожным и бдительным, что-то неуютно.

– Изволь. – Щелкнул кремень, и вторая свеча осветила ухмыляющуюся физиономию Лимбита. – А если ты еще и закроешь дверь…

Едва не хлопнув себя свечой по лбу, я метнулся к входной двери и тихонько ее прикрыл. Да, не быть мне Толкователем, никогда не быть.

– Давно здесь? – подозрительно взглянул я на Лимбита. – И вообще, стоило мне сюда тащиться…

– Вдвоем сподручнее. – Лимбит, кряхтя, заглянул под стол. – Посмотришь в кладовке и гардеробной? А я пока здесь пошарю.

Бормоча себе под нос все, что я думаю про проницательных Толкователей и их всенепременные тайны, я покорно потащился в кладовку. Пробил шестой колокол. А я, как сбесившийся старьевщик, все рылся в шкафищах, шкафах и шкафчиках, которых у Варра, как и у любого из нас, было немало. Любим мы хранить всякое барахло, ничего не поделаешь. Недаром Фиона частенько вспоминает, что «в хозяйстве пригодится» было одним из первых расхожих выражений, которые она у нас почерпнула.

– Можно тебя на секундочку?

Естественно, я уже и думать забыл про Лимбита! Картах ему в пузо, что за привычка шептать из-за спины!

Подведя меня к пустому буфету подле заваленного посудой стола, Лимбит неуловимым жестом фокусника нажал на два каких-то гвоздика, и из задней стенки выщелкнулся потайной ящичек.

– Ты ведь наверняка его уже открывал! – упрекнул я друга.

– Да, но сам процесс… – меланхолично откликнулся он.

Вынув из ящичка перевязанную бечевкой стопку пергаменов, мы поделили их пополам и принялись просматривать. Ничего интересного: какие-то хозяйственные записи, заметки, что стоило бы в доме отремонтировать, несколько писем от друзей и знакомых.

– Пусто? – Лимбит перевернул последний листок и даже посмотрел его на свет.

– Пусто, – согласился я.

Мы задумались. С одной стороны, в этих листочках не было ничего такого, что заставляло бы их прятать. С другой – мало ли у кого какие загибы. Может, Варру тоже нравился сам процесс. Или сделал потайной ящичек, а потом не знал, что в него положить.

– Давай поменяемся, – вдруг предложил Лимбит. – Ты прогляди мои, а я – твои.

– Знаешь, я вообще-то не железный…

– Я тоже, – доверительно сообщил мой приятель. – Тронулись?

Вздохнув, я решил, что дольше будет спорить.

И опять письма, список гостей какого-то семейного торжества, Дни терпения ближайших друзей…

«Девятнадцатое. Начать ремонт в столовой».

Даже не знаю, почему вдруг я зацепился за эту строчку. Девятнадцатое… Столовая… Что-то хотело сложиться, но никак не складывалось.

– Погоди-ка.

Взяв свечку, я перешел в столовую. Едва ли в ней что-то меняли в последние полтораста лет. Но почему бы Варру не планировать ею заняться? Например, девятнадцатого икдари…

И тут меня осенило!

Вернувшись, я протянул пергамен Лимбиту:

– Никаких идей?

Шевеля губами, он внимательно прочитал его от начала до конца. И радостно стукнул кулаком по ладони:

– Я же говорил!

– Уверен, что не совпадение? – Тут уже я засомневался.

– Сейчас проверим. – Он вновь зашуршал пергаменом. – Так. Предположим, что мы правы и это девятнадцатое адлари, Старая столовая. Не помнишь, когда Фиона слышала заговорщиков в доме Твана?

– Первый раз, кажется, третьего. Или четвертого.

– Ага… Слушай, а здесь ведь явно есть какая-то система…

– Эй, поаккуратней!

Увлекшись, он чуть не подпалил один из листочков.

– Ничего подходящего… Вот! «Второе. Не забыть поздравить Гаскена».

– А Гаскен – как раз старший сын Твана, – продолжил я. – Сильно. Но тогда мы можем все здесь перерыть и так ничего и не узнать. Смотри, сколько дат! Но вряд ли они только и делают, что встречаются друг с другом.

– Хотя неплохо бы было… И едва ли мы что-то угадаем задним-то числом. Да еще без указания месяцев. Хотя… Почти исключено, чтобы они договаривались о чем-то сильно заранее. Варр только-только погиб – если погиб, конечно. Значит, после встречи в Старой столовой он мог знать еще про одну, от силы две даты. А листочки, я уверен, лежали в определенном порядке. Тогда это должно быть где-то здесь…

Лимбит разложил на столе шесть пергаменов.

– «Восьмое. Смастерить подарок Лопоухому», – прочитали мы чуть ли не хором и озадаченно воззрились друг на друга.

– Прозвище кого-то из заговорщиков, – нерешительно предположил я, – одновременно указывающее и на место встречи. На его дом?

– Прозвище – слишком опасно, – покачал головой Лимбит. – Сразу выдает человека. А Варр, как ты заметил, старался этого избежать.

– Откуда ты знаешь? – резонно возразил я. – Может, просто до того они не встречались ни у кого конкретного. И потом, кто мешает подобрать такое прозвище, которое не имело бы с внешностью ничего общего.

– Все равно не верю, – отрезал Лимбит. – Либо Варр не боялся, что эти листки попадут в чужие руки, тогда мог бы и прямо написать, где, когда и в каком часу, либо…

– А в каком, кстати, часу? – перебил его я.

– Да, это вопрос.

Приятель снова взял в руки записи про дом Твана и Старую столовую. И когда я случайно поднял голову..

– Номер на обороте!

– Номер? – удивился Лимбит. – Смотри, и точно. Видел ведь, но не обращал внимания, только отметил, что пронумерованы они не по порядку. Тогда смотри, к встрече в Старой столовой относится «0/7», а к дому Твана – «1/4».

– «Если 19 адлари через два часа после седьмого колокола я еще не вернусь в свои покои, ищи меня по пути к Старой столовой».

– Что? – вскинулся Лимбит.

– Записка Фионы, – пояснил я. – Именно так она мне и написала. Значит, встречаться они должны были на пару часов раньше. А разговор в доме Твана она слышала где-то днем, не исключено, что как раз после четвертого колокола.

– Похоже, – одобрительно кивнул Лимбит. – Когда он там собрался мастерить подарок?

– Две шестых. – Я перевернул листочек. – Знать бы еще где.

– Давай думать. – Лимбит пододвинул к себе кресло, капнул воском на стол и укрепил свечу.

– Лень было подсвечник поискать?

– Да ладно, – отмахнулся он. – Подожди, не сбивай. Если я прав и «Лопоухий» – это какое-то место…

– С оттопыренными такими ушками, – поддакнул я. – Слушай, а если это «Лопоухий гепард»?

– Гепард? – изумился Лимбит.

– Ну да. Таверна Прада неподалеку от дворца. Лет тридцать пять как уже открылась.

– Тогда неудивительно, что я ее не знаю, – согласился Лимбит. – Но почему лопоухий-то?

– Ума не приложу. – Я пожал плечами. – Наверно, Прад гепарда никогда не видел. А словечко понравилось.

– Он, часом, не родственник короля Прада?

Лимбит весь напрягся, будто взял след.

– Не думаю. – Я порылся в памяти. – В принципе, конечно, он из клана Чертога… А вот чей он точно родственник, так это Монха! Брат.

– Так-так. – Лимбит побарабанил пальцами по столу. – Забавный клубочек. Ведь это Монх вытачивал ключ для Втайлы? И клялся потом, что не делал никаких дубликатов?

Мы помолчали. Кажется, чутье его не подвело и в наши руки попала еще одна ниточка.

– Заявиться в таверну просто так мы не можем, – размышлял вслух Лимбит. – Задержать всех, кто придет туда через два часа после шестого колокола, – тоже. Там один вход?

– Знаешь, я и был-то там от силы пару раз. Вроде как один.

– Проследить за теми, кто будет входить в таверну? – предложил Лимбит.

– Это если там соберутся одни заговорщики. А ну как нет? Да и не станет Прад закрывать таверну по такому случаю.

– Мы можем узнать, кто там повар?

– Едва ли он там есть. Таверна маленькая – я почти уверен, что вся готовка на Праде и его жене, а дети помогают по хозяйству. Для его семьи это скорее развлечение…

– Удобное место для встречи, – потеребил усы Лимбит. – Все свои, в одном зальчике можно спокойно поговорить, а в другом народ ничего и не заподозрит.

– Смотря какой народ, – зацепился я за его мысль. – Мы сами туда отправиться не можем – здесь ты прав. А кто-нибудь из наших общих знакомых?

– Если не Щиты, не Вьорк и не его сыновья… – Лимбит помедлил. – Да, нам ведь придется еще разбираться с тем, откуда Кабад узнал про прогулку. Получается ведь, что это Крадир его предупредил, но что-то меня в этом смущает… Ладно, надо будет еще поразмыслить. У тебя есть идеи, кого бы нам отправить в этот «Лопоухий гепард»? Больше всего мне, конечно, не нравится, что придется кому-то из посторонних рассказывать всю историю – хотя бы в общих чертах.

Да уж, представляю себе реакцию на незатейливую просьбу пошпионить в «Лопоухом гепарде»…

Лимбит задумался, а я вдруг осознал, что именно теперь, когда осталось только протянуть руку, чтобы поймать заговорщиков, совершенно не желаю знать, кто они. То есть не то чтобы не желаю: за покушение на Вьорка и смерть Шенни я готов был задушить их собственными руками. Но я боялся, что среди заговорщиков может оказаться кто-то из моих друзей, а то и родственников. И что тогда?

Фиона… Я действительно не знал, что и думать. Разговор с Кабадом по-прежнему казался мне нарочитым, неестественным, почти карикатурным. Смахивал на дурную шутку.

Но ведь Кабад не сомневался, что перед ним на самом деле королева! Да и кому бы пришло в голову иное…

– Лимбит?

– Да? – Он поднял голову.

– У нас есть немного времени?

– Смотря на что.

И тут я вывалил на него все: свои сомнения, подозрения, слова Кабада про Стради – уж об этом-то я имел полное право не рассказывать никому другому.

Две свечи между нами превращали комнату Варра в причудливый театр теней. Казалось, что лишенное тела лицо Лимбита парит передо мной в воздухе. Зыбкий свет делал его старше, мудрее, но вместе с тем опустошенным и усталым. Или свеча лишь подчеркнула то, что он старательно прятал?

Лимбит слушал меня, опустив глаза, рассеянно рисуя пальцем на столе какие-то узоры. Даже не знаю, чего я хотел. Выговориться? Услышать от Толкователя, что все это ложь? Надеялся, что он предложит мне свою помощь?

– Фиона сама попросила Стради у нее переночевать? – неожиданно поинтересовался он.

– Что? А… Нет, наверно. Мы сами предложили, она только выбрала.

– Но ты же сказал, что первым был Тиро.

– Слушай, либо мы в принципе считаем, что Кабад порет полную чушь, либо во всем видим умысел, нет?

– Может быть, и нет. – Лимбит подцепил ногтем кусочек расплавленного воска, покатал его в пальцах. – Она хоть раз оставалась со Стради наедине?

– Наверно… Понимаешь, никто из нас не следил за каждым ее вздохом.

– Хорошо, могла ли она остаться с ним наедине хотя бы на четверть часа так, чтобы второй Щит – ты ведь сам говорил, что вы дежурите при королеве по крайней мере по двое – ничего не заметил? И не насторожился?

– Теоретически… Да, вполне бывало. Я мог часами болтать с ней в детской…

– В детской? – поднял брови Лимбит.

– Это мы между собой… – не знаю почему, смутился я. – В ее кабинете. А Гвальд, предположим, валялся с книгой совсем в другой комнате.

– То есть в любую секунду мог к вам заглянуть?

– Постучался бы, наверно. – Я понял, к чему он клонит, и на душе сразу полегчало. – Но да, мог.

– Теперь допустим, что к Крадиру действительно приходила Фиона, – сменил тему Лимбит. – Зачем?

– Как «зачем»? – удивился я.

– Ну зачем? Зачем ей приходить среди ночи к Крадиру? – пояснил Лимбит. – Тьфу ты… Не за этим же – для этого у нее Стради.

Теперь он мог себе это позволить. А я лишь широко ухмыльнулся в ответ.

– Ну, предположим…

– Предположим… – поощрил меня друг.

– Наложить заклятие и узнать все его мысли! – выпалил я, вспомнив разговор с Лиз.

– Отлично! – удовлетворенно покачал головой Лимбит. – То есть она приходила, чтобы узнать всю правду про гвизарму, да? Так, кажется, вы решили?

– Ну да, – непроизвольно согласился я и тут же сам себя перебил: – Но почему тогда к Крадиру, а не к Сориделю? Что такого мог знать Крадир, чего не знала бы она сама?

Плохого настроения как не бывало! Игра в вопросы и ответы определенно начинала мне нравиться.

– Все не так запущено, как я думал, – подмигнул Лимбит. – Теперь идем дальше: кому-нибудь из вас хоть раз приходило в голову проверить, не колдунья ли она?

– Что за бред! Нет, конечно!

– А если бы пришло?

– Спросили бы у Сориделя…

– У Сориделя, – раздумчиво повторил Лимбит. – Значит, если бы Фиона и в самом деле скрывала свое умение колдовать, она бы знала, что достаточно вам попросить Сориделя…

– Но не забывай, что он тоже человек!

– Допустим, – великодушно согласился Лимбит. – Идем дальше. Если поверить, что в заброшенных коридорах именно Фиона собиралась погубить Вьорка, мозаика действительно складывается. Она знала, что король собирается сам выступить в поход, она могла даже опередить его – в конце концов, ни одному гному не пришло бы в голову пытать королеву, куда именно она скачет. Да и потом они не прибежали бы к нам: о том, что Фиона тоже оказалась в ловушке, и без того знает весь Хорверк. Есть только одно «но» – маленькое такое, почти незаметное…

– Она погибла бы вместе с ним!

Взгляд Лимбита говорил: и у тебя, старина, бывают прозрения – редкие и оттого тем более удивительные!

– Именно так. Феноменальная самоотверженность, правда? Погибнуть, чтобы никто не узнал про ее роман со Стради! Да и с ядом примерно то же самое получается: думаешь, маги не узнали бы, кто отравил короля?

– А как это можно узнать? – удивился я. – Наверняка ведь эта отрава действует не сразу…

– Да? – усмехнулся Лимбит. – Меня умиляет твое умение уверенно рассуждать о том, в чем, прости уж, ты ничего не смыслишь. Мэтт, в самом деле, ты хоть раз в жизни держал в руках какую-нибудь книгу о колдовстве?

– Разве это не тайное искусство? – смутился я. – Кто-то мне рассказывал… Да, точно, Соридель, – он говорил, что волшебные книги написаны такими специальными закорюками…

– То-то и оно, что волшебные, – подчеркнул Лимбит. – А вот про волшбу читай – не хочу. Надо только знать, что читать, а то можно на такие фантазии наткнуться!

– А у тебя есть такие книги?! – загорелся я. – Только правильные, конечно. Фантазий, как мы выяснили, у меня и у самого хватает.

– Не здесь, – туманно ответил Лимбит. – Но я тебе вот что скажу: колдуны умеют, по меньшей мере, читать мысли. Не все, разумеется, лучшие из лучших. А Соридель должен быть даже сильнее, чем прикидывается.

А ведь он прав: если уж Сиэнре удалось прочитать мысли Заттара, который, похоже, и сам был колдуном не из последних…

Да, чем больше я слышал про магию, тем сильнее она мне напоминала топорик из сказки про Отважного Бар-дота. Ну, которым Чучельник зарубил всех своих дочерей, а потом выяснилось, что топорик-то ни в чем не виноват – он просто старался исполнять все желания своего хозяина. И когда Отважный Бардот вышел с ним против полчищ Эльфища Окаянного…

– И что б тебе тогда было не попросить Сориделя почитать мысли? Вместо всех этих катаний с горок?

– Чьи мысли? А? Всех гномов в Брайгене? Это же заклятие, а оно, знаешь ли, изматывает. У Сориделя на это ушли бы годы – и то если бы он не занимался ничем другим. Была у меня, конечно, идея попросить кого-нибудь заглянуть в мысли Терлеста с Крадиром, – Лимбит понизил голос, – но тут уже Труба встал насмерть. Дескать, хочешь проверять – проверяй, а в голову не лезь.

– Тогда уж скажи сразу, на что еще колдуны способны! – не отступил я. – Причем лучше даже не мне, а Вьорку. Ну? Видеть сквозь стены? Воскрешать мертвых?

– Видеть сквозь стены? А что…

Но договорить Лимбит так и не успел – входная дверь начала медленно открываться.

Опыт – великое дело. Я еще только подумал, что хорошо бы задуть огонь и спрятаться, как Лимбит одним движением потушил 'обе свечи и метнулся в глубь комнаты. Сам я предпочел не шевелиться: спору нет, что-то в такой кромешной тьме я вижу, да только каждый стул на пять саргов в округе считает своим долгом подставить мне ножку, а все, что способно с грохотом разбиться, тут Же разбивается, даже если я к нему не прикасаюсь.

– Есть здесь кто? – раздался тихий голос из-за двери, и мне показалось, что голос этот я узнал. На пол упал лучик света.

Лимбит промолчал. Я решил, что ему виднее, однако торчать посреди комнаты, как застигнутый врасплох воришка, было выше моих сил.

Подскочив к двери, я распахнул ее настежь, едва не втащив в комнату остолбеневшего Стради со свечой в руке. За другую его руку держалась Фиона.

– Мэтт? – Похоже, она даже не удивилась. – А ты-то что здесь делаешь?!

– Нет, это что вы здесь делаете? – скрестил я руки на груди.

Она не должна догадаться, чего мне стоит это спокойствие! Ногти впились в ладони.

– Мы пришли за… одной вещью. – Стради смотрел на меня с немалым подозрением.

– В потайном ящичке? – Лимбит будет иметь полное право свернуть мне шею, но остановиться я уже не мог. – Перевязанной бечевочкой?

Ответ я понял по его лицу.

– Фиона, тебе не кажется, что нам пора поговорить? – не выдержал я. – Один на один, без свидетелей?

Я искал в ее глазах страх, панику, растерянность. Но там отражалось лишь безмерное изумление.

Подойдя к столу, я зажег обе свечи.

– Кстати, знакомьтесь, это…

Но в комнате уже никого не было.

Глава IV

4 кналлари

Вчера, пока Щиты развлекали на горке переодетого в меня Мэтта, Сетр принес мне письмо. Я вскрыла темно-желтый конверт, на котором значилось: «Фионе». Раз без всяких церемоний, значит, что-то личное.

На листке было всего несколько фраз по-ольтански:

Дорогая Фиона!

Буду очень рад видеть Вас на празднике по случаю моего двухсотпятнадцатого Дня терпения. Конечно, я понимаю, что Вы заняты делами, но мне и моим гостям очень хотелось бы пообщаться с Вами в теплой, непринужденной обстановке.

Будем ожидать Вас в «Лопоухом гепарде» восьмого кналлари через два часа после шестого колокола. Надеюсь, Вы не ответите отказом на мое скромное предложение.

Ваш Рабран

Странно: у них тут не очень принято писать – ведь можно просто зайти…

Я оставила распечатанное письмо на своем столе и почти сразу забыла о нем. Меня не покидала мысль о Желтом переулке: как же обидно, что нельзя добежать до Вьорка, пока Мэтт делает вид, что он – это я.

Не утерпев, позвала Сетра и набросала мужу несколько слов. Ответ не заставил себя ждать: не волнуйся, кто-нибудь из Щитов этим займется, а ты при встрече расскажешь мне толком, что произошло. Толком! Нет, ну… Эх, как же он не понимает! Если Варр действительно убит…

Да где же наконец этот Мэтт!

Только у дверей послышался шум, я бросилась к входу. Увы! Мэтта не было. Не было и Гвальда. Один Стради с ворохом моей одежды.

– Крондорн всемогущий! Что с Мэттом? А Гвальд где? – едва пролепетала я.

– Ну что ты так волнуешься! – Стради легонько потрепал меня по плечу. – Жив он, жив. Рухнул спать, наверно. И Гвальд отправился домой передохнуть.

Но почему? Что Мэтту стоило зайти ко мне – на минуточку! – и самому сказать: «Все в порядке, не волнуйся, я цел и невредим». К тому же Соридель снял бы с него заклятие. Так нет, он предпочел воспользоваться волшебным словом, которое маг ему шепнул на всякий случай.

Просто обидно. Наверняка он специально сразу отправился к Трубе, чтобы досадить мне, не видеть меня лишний раз. А что я с нетерпением жду, чем дело кончится, что волнуюсь за него – на это ему наплевать…

Мы снова расположились в кабинете, и Стради рассказал о том немногом, что видел сам: Мэтт исчез из поля зрения буквально на несколько минут, потом выскочил как ошпаренный и рванул прямиком к Вьорку. Закончив, он, похоже, сам удивился своему красноречию, занервничал и принялся непроизвольно складывать и раскладывать какую-то бумажку.

– Ну что же ты делаешь! Это, между прочим, приглашение!

– Да? А куда? Ой, я хотел сказать, извини, пожалуйста, – убирая руки со стола, виновато произнес Щит.

– На День терпения к Рабрану. Неясно, идти или нет, – вздохнула я.

– А почему нет? Рабран – отличный парень!

– Да?

– Разве не помнишь – ты с ним как-то часа два проболтала. Ты тогда только приехала, важная такая была, надутая. – Тиро явно надо мной посмеивался. – Ну да он не обиделся…

– Во-первых, пока не вернется Мэтт, никуда я не пойду. И вообще, в таком настроении не годится по вечеринкам расхаживать. А во-вторых – это может быть ловушкой! Кстати, вы же еще не знаете… – Я рассказала им о своем разговоре с Далархом и Втайлой о доме в Желтом переулке.

– Слушайте, а что если нам самим туда и сходить? – Тиро, как самый решительный, взял дело в свои руки.

– Но Мэтт не вернулся. И я обещала Вьорку ни во что не лезть… – Я как-то стушевалась.

– Так ты и не будешь лезть! Мы просто сходим и посмотрим! – радостно предложил Тиро. – Вьорк ведь все равно собирался поручить это кому-нибудь из Щитов. Так почему не нам?

– Неужели ты предпочитаешь сидеть и ждать сложа руки?

Даже осмотрительный Стради – и тот готов отправиться к Варру! Точнее, к нему в дом.

– А мне казалось, что гномы исключительно деликатны и не любопытны в отношении чужих жилищ, – съязвила я.

– Тебе правильно казалось, – не смутился Тиро. – Только случай-то особый.

– Точно! А восьмого с чистой совестью пойдем к Рабрану на праздник! – На конкурсе легкомысленных явно побеждал мой номер три.

– А чего это вы его так любите? – поинтересовалась я.

– Да не то чтобы любим. Просто он действительно очень… Ну не знаю, хороший, компанейский, добродушный. Думаю, он в жизни никого не обманывал. А тут у тебя такие подозрения. – Тиро неодобрительно покачал головой.

– Но Мэтт…

– Будет сидеть у Вьорка, пока туда солнышко не заглянет. – В переводе с гномьего это означало: «Пока луна с Аспари не встретится». – Он сам сказал, что это надолго. Ну что, сходим прогуляемся?

А почему бы, в конце концов, и нет? К тому же я могу подумать по пути. И если эта затея мне покажется действительно опасной…

Но по дороге мои опасения развеялись. Переулок был тих и безлюден. У дома напротив фонтана мы немножко посовещались, кто останется снаружи: и Тиро, и Стради непременно хотели войти вместе со мной. Пришлось припомнить детскую считалочку, и роль почетного эскорта выпала номеру три.

Когда мы открыли дверь, я испугалась, что в доме кто-то есть. Мне почудились шорохи и даже голоса.

– Эй, хозяева? Есть кто дома? – как-то сдавленно спросил Стради.

Полная тишина. Значит, никого.

– Фиона, дай руку, – прошептал Щит в самое ухо. Могу поклясться, голос у него слегка дрожал!

– Ты что, темноты боишься? – еле слышно пробормотала я.

– За тебя боюсь! А на случай темноты…

И номер три зажег свечу, а у меня отлегло от сердца. Какие тут шорохи? В доме наверняка несколько дней никто не появлялся.

Только Стради взял меня за руку, как вдруг дверь перед нами рывком распахнулась. А за ней…

Был Мэтт!

Я остолбенела. Стради, кажется, тоже. Признаюсь, уж кого-кого, а его я вовсе не ожидала встретить.

– Что ты тут делаешь? – спросила я строго.

– Нет, что вы тут делаете?! – грозно прорычал Щит, встав в позу Лакдуфа Победителя.

– Мы пришли… э… взять одну вещь, – пролепетал Стради.

Ничего не скажешь, нашелся! Не мог что-нибудь получше придумать!

– В потайном ящике?

Оказывается, Мэтт что-то знал! И скрывал от нас! Ну ладно Стради, остальные Щиты… Но мне-то, мне он мог что-нибудь рассказать!

Значит, пока я отсиживалась у себя, Мэтт не только ловил на живца заговорщиков! Он еще и про Варра вспомнил – и почти наверняка распутал этот клубок! А я, как всегда, не у дел…

– Фиона, тебе не кажется, что нам пора поговорить? – Наверно, просто был неверный свет, но мне показалось, что Щит белее мела.

Я очень хотела сказать в ответ что-нибудь резкое – например, что с теми, кто мне не доверяет, не о чем и беседовать.

Но Щит уже отвернулся.

– Ах да, знакомьтесь… – Его голос повис в тишине.

– Ну так кого ты нам хотел представить? – Надеюсь, Мэтт расслышал нотку язвительности в моем голосе.

Он обернулся. Глаза злые-злые, колючие.

Стради растерянно смотрел то на меня, то на Мэтта и явно чувствовал себя очень неуютно. Определенно что-то было не так. Совсем не так.

– Стради. Выйди. Пожалуйста. – Мэтт с силой выдавливал из себя слова. «Пожалуйста» – так вообще, можно сказать, еле-еле из него вылезло.

– Мэтти, – взмолилась я, – что случилось?

Стради почти бесшумно и даже как-то боком выскочил из комнаты.

– Объясни, – отрывисто приказал Мэтт, когда за Стради закрылась входная дверь.

– Я?! Но ты же хотел что-то… или кого-то… показать?

– Сначала объясни, как ты… со Стради… здесь оказалась.

– Я была уверена, что надо проверить дом… Только что поняла – здесь жил Варр! Тебя что, Вьорк послал?

– Да. – Он тяжело опустился на стул.

– Давай пойдем отсюда, если ты все уже нашел! И там поговорим!

Мне было страшно любопытно, что же обнаружил Мэтт. Но он был в таком состоянии, что и описать не берусь. Прерывистое дыхание, капельки пота…

– Ашшарат исцеляющая! Они тебя не отравили? Тут магия?

– Кто – они? – не понял Щит.

– Эти… заговорщики…

– Фиона. – Он поднял на меня измученные глаза. – Если бы ты знала, как я устал.

Мэтт решительно встал со стула и взял меня за руку.

– Пойдем. Здесь нам и правда делать больше нечего.

– Но ты же…

– После. И имей в виду, ты должна мне все рассказать. Действительно все.

4 кналлари (позже)

Мэтт схватил меня за руку, и вместе мы выбежали за дверь. Он посмотрел на остальных Щитов – просто посмотрел. Но этого оказалось достаточно, чтобы они, не задавая вопросов, в одно мгновение построились: Стради спереди, Тиро – сзади, на расстоянии ровно в пять саргов от нас. Мэтт меня так и не. отпустил: сжимая мою ладонь в своей, он ринулся по переулку. Щиты, ни слова не говоря, бросились за нами. Когда мы вбежали ко мне, я просто задыхалась.

Мэтт дотащил меня до кресла в кабинете и буквально бросил в него.

– Вы – за дверь. Никого не пускайте, ладно?

Щиты исчезли.

– Теперь – что тебе там понадобилось?

Пробежка меня основательно взбодрила. На улице я предпочла молчать: вид у Мэтта был ужасный. Но теперь, у себя…

– По-моему, ты первый должен мне все объяснить. Что ты там делал? Ты что-то нашел? И почему ты мне не доверяешь? Почему ни слова не рассказал про Варра? Я-то думала, вы действительно ничего не знаете! Да вы… обдурили меня! Сами обо всем знали, а я тут сиди волнуйся. Чуть не плакала, пока ты… с горки катался. Когда не пришел, я в первую минуту решила: все. Надоела им Фиона, а убили Мэтта. А ты, ты…

– Да ты сама нас… обдуриваешь! Рассказывай немедленно! Почему ты – ты со Стради! – явилась туда? И что пообещала заговорщикам? Молчишь?!

– Мэтт, умоляю тебя, не кричи на меня! Я этого не переношу.

– Ага, не кричи! Чтобы никто ничего не слышал? Все по-тихому? По-моему, ты запуталась. Да? И меня хотела запутать! Дурацкие девчоночьи игры! Мало того, еще и Лимбита запутываешь…

– Лимбит? Это еще кто такой? И при чем здесь он?

– Ни при чем! И Вьорк ни при чем, и Стради! – невпопад выкрикнул Мэтт.

Я мысленно сосчитала до десяти. Мне казалось, что Мэтт возвышается над моим креслом, как гора.

«Сейчас все прояснится. Сейчас. Надо успокоиться». Поняв, что заставить Мэтта говорить мне не суждено, я начала:

– Вы ушли кататься. У меня были Втайла с Далархом, и тут они заговорили про дом Варра… Пришли Щиты – без тебя. Мы отправились в Желтый переулок и встретили там одного дурацкого гнома с вытаращенными глазами. Все.

– Нет, не все. Еще раз, и без вранья.

– В моей речи нет ни капли вранья. – Я вздернула подбородок.

– Почему ты была со Стради?

– А с кем? Тебя-то мы и так внутри нашли.

– Почему ты вошла в дом вместе со Стради? – раздельно, как для глухой, повторил Мэтт.

– Потому что я вспомнила детскую считалочку, и выпало идти Стради. – Я поняла, что на вопросы надо отвечать четко и по существу.

– О Крондорн! Какую еще считалочку?!

– Мэтт, выпей воды. Пожалуйста. – Я налила полный стакан, и Мэтт безропотно выпил его до дна. – Обыкновенную детскую считалочку. Оба – и Стради, и Тиро – хотели пойти внутрь.

– Дураки! Они же не понимают, что ты… – Мэтт спохватился, будто чуть не выболтал какой-то секрет. – И что ты со Стради собиралась там делать?

– Целоваться, конечно! А Тиро снаружи караулил!

Мэтт вскочил как ужаленный.

– П-повтори!

Никогда не слышала, чтобы он заикался.

– Мэтти, ты что, с ума сошел? Ты что, думаешь, я серьезно? – Если бы не напряжение, пронизывающее воздух, я бы прыснула со смеху!

– Ну хорошо. Кто такой Кабад?

– Понятия не имею.

– Кто бы сомневался! Что ты должна была сделать… отдать Вьорку? Может, и гвизарму ты ему подсунула? – внезапно спохватился он.

– Ага, чтобы потом спасти его руками Сориделя. Какая я умная! И чего мне это действительно сразу в голову не пришло? Приубить мужа – а потом приоживить, чтобы все радовались, какая я славная.

– Так что ты должна была ему отдать? Что в склянке?

Я мучительно пыталась сообразить, какого ответа Мэтт от меня ждет. В голову ничего толкового не приходило. Какая такая склянка? Он вообще о чем?

– Не знаю. Просто не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ясно.

Несколько минут мучительных раздумий.

– Фиона, а можно почитать твой дневник?

– Что-о?!

– Я не верю тебе.

Вот этого я никак не ожидала. Нет, я понимала, что он мне не верит, но такая просьба…

Я сходила в спальню и вернулась со своей тетрадкой в кожаном переплете. Подошла к сидящему у стола Мэтту. Горло сдавил мучительный спазм.

– Возьми, – с трудом проглотив горький комок в горле, проговорила я. – Никогда в жизни никому не давала его читать. И думать не думала, что кто-то в здравом уме такое попросит. Оказывается, ошибалась.

Я швырнула тяжелую тетрадь на колени Щиту.

– Я верю, что ты делаешь это из лучших побуждений. Но другом ты мне после этого уже никогда не будешь.

Мэтт посмотрел на дневник так, будто у него на коленях свернулась калачиком ядовитая змея. Осторожно, явно делая над собой усилие, взял тетрадь в руки. Я сквозь выступившие слезы наблюдала за ним.

Вот сейчас он ее откроет. Сначала робко, с сомнением посмотрит на первый лист. Потом начнет читать, все быстрее и быстрее перелистывая страницы, с интересом вглядываясь в мои закорючки…

Вся моя душа, страхи и тревоги, то, что я не открыла бы никому.

Вдруг я поняла: до этой глупой просьбы Мэтт был единственным, кому я действительно могла доверить дневник. Наверно, я и так когда-нибудь дала бы ему почитать эти исписанные мелким почерком страницы. Для чего? Наверно, просто хотелось, чтобы он меня лучше узнал. Понял. Почувствовал.

Но – не сегодня. Не при таких обстоятельствах.

Все мои тайны…

Как я буду смотреть ему в глаза?

И самое страшное, что там есть, – это как раз то, что я думала о нем. Я за него волновалась, хотела, чтобы он был рядом…

Сейчас он возьмет и перечеркнет все разом. Пусть убедится, что я не виновна в… чем там он меня подозревает. Это уже не важно, будь я хоть сто раз виновата. Завтра с утра я пойду к Вьорку и скажу, что не могу больше видеть Мэ… этого Щита. Пусть найдет нового. Или пусть их будет только трое – не такая я важная птица, чтобы меня четверо охраняли.

Лучше бы я осталась под обвалом. Оказывается, это такое унижение – когда твои чувства хотят вывернуть наизнанку… Тем более если это делает тот, кому ты собирался их доверить.

Я не отрываясь смотрела на тетрадь и на руки Мэтта. Внезапно он начал тихо-тихо, едва касаясь, поглаживать кожу переплета.

Я взглянула ему в глаза. Мэтт задумчиво смотрел куда-то в стену.

– Ну? – не выдержала я.

Мэтт спокойно поднялся и положил тетрадь на стол.

– Извини меня. Правда, извини. Я понимаю, что не должен был об этом просить… Давай попробуем еще раз. – И он улыбнулся.

Будто солнце, наплевав на все каменные стены и потолки, ворвалось в мою комнату. Такое облегчение я испытала только тогда, когда узнала, что Вьорк не погиб.

– Мэтти, я расскажу все-все… Только объясни, чего ты от меня хочешь? – жалобно протянула я, садясь рядом с его креслом прямо на пол.

– Даже и не знаю… – Мэтт рассеянно погладил меня по волосам, а мне больше всего хотелось поймать его руку, прижать к щеке… – Заговорщики вели себя так, будто ты с ними заодно. Ты точно не знакома с Кабадом?

– Это их главный?

– Вряд ли. Просто один из них.

– Мэтти, но я честно-честно не знаю никакого Кабада!

– Лицо со шрамом.

– Не помню ни одного гнома со шрамом на лице.

– Что характерно, я тоже, по крайней мере из живущих сейчас в Брайгене.

Мы помолчали.

Мэтт наклонился и взял мое лицо в ладони.

– Ты сможешь меня простить? Я вел себя как дурак.

– Что ты! Ты просто беспокоился… За меня, за Вьорка… – Я дотронулась до его руки и склонила голову, чтобы поцеловать. – Это ты меня извини.

Мэтт вырвал руку.

– Ну что ты, что ты опять! – Не очень соображая, что делаю, я положила голову ему на колени.

Мэтт очень бережно поднял меня на ноги и встал рядом. Странно – никогда не думала об этом, – он выше меня где-то на пол-ладони. Почему-то в эту минуту это было важно.

– Пожалуйста, никогда не обманывай меня.

– Пожалуйста, верь мне.

Наши лица были близко-близко. Мэтт держал меня за руку. А я не слышана, но чувствована, как часто бьется его сердце: тук-тук. Тук-тук.

Это, наверно, неправильно, но мне страшно захотелось его поцеловать.

Не так, как целуют друзей. Так, как целуют мужчин Тех, кто защищает, кто рядом в самую страшную минуту…

Боги, простите меня. Я не ведала, что со мной творилось в этот момент. И сейчас не ведаю.

5 кналлари

Сразу после того, как Мэтт ушел, я отправилась спать, так и не расспросив его, что же он нашел у Варра и с кем говорил на горке. Мне это и в голову не пришло, я совсем о другом думала…

О том, что пора посмотреть правде в глаза. Я не могу без него. Мне надо видеть его лицо, слышать голос, чувствовать тепло его рук…

Признаться в этом даже самой себе – огромное счастье, но и страшное испытание. Конечно же, никто об этом не узнает. Даже он. Нет, это не любовь, это не влюбленность. Не может быть. Я просто привязалась к нему – слегка и случайно.

Или все же?..

Стради и Тиро о чем-то негромко разговаривали в кабинете. Боги, они же могли войти! И что бы подумали?…

Погасив светильники, я зажгла толстую витую свечку, прикрыла дверь, оставив лишь маленькую щелочку, и нырнула в кровать. Открыла дневник, обмакнула перо, и вдруг…

– А почему ты каждый вечер что-то пишешь? – спросил меня высокий тоненький голосок.

Вздрогнув, я уставилась во все глаза на маленькое серо-коричневое существо с глазами-бусинками, любопытно помаргивающими в неровном свете свечи.

– А… ты кто?

Впрочем, я уже догадалась, кто это. И поэтому не испугалась.

– Так и быть, представлюсь первой. Я – Берья.

– Ты – лашши? Моя лашши?

– Не твоя! – Берья обиженно фыркнула. – Вот еще выдумала. Твоего дома!

Я вздохнула с облегчением. Шенни рассказывал мне, что лашши – гномьи домовые – существа довольно обидчивые, но если они решили у тебя поселиться или тем более познакомиться с тобой, значит, они тебе доверяют. Дело вовсе не в доме, а в хозяине.

Тем временем лашши уже исчезла за платяным шкафом. Испугавшись, что знакомство может на том и закончиться, я тихонько позвала".

– Берья! Извини, что не представилась первой. Меня зовут Фиона.

С минуту ответа не было. Эх, надо было сразу знакомиться, а не задавать дурацких вопросов. Наверно, лашши решила отныне игнорировать невоспитанную хозяйку дома, подумала я с горечью.

Но вот острая мордочка вновь показалась из-за шкафа.

– Знаю, знаю, как тебя зовут. Это не твое? – Берья приподняла правую переднюю лапку, на которой в качестве браслета красовалось мое серебряное колечко.

– Ой, я давно его потеряла.

– Да? – с сомнением ответила лашши. Задумчиво покрутив «браслет», она уныло сняла его. – Куда положить-то?

– Нравится? Может, примешь в подарок? Мне показалось, что тебе так идет…

– Правда? – Берья оживилась. – Да, ты права, неплохо смотрится. Что ни говори, а вкус у тебя есть. Иногда, конечно, он тебе изменяет – вот в этом своем желтом платье ты выглядишь просто ужасно! Но мне серебро и правда идет.

Я едва сдержала смех, чтобы не обидеть домовую.

– Берья, а может, ты поесть чего-нибудь хочешь?

– Спасибо, – важно ответила Берья. – Грибы я съела, мне понравилось. Пока не хочу. Да, и в следующий раз сделай их поострее, ладно?

С тех пор как Мэтт почти сразу после моего вселения в покои рассказал мне о гномьих домовых, я каждое утро ставила блюдечко с их любимым лакомством – тушеными грибами – в темный угол спальни, возле шкафа. Иногда еда исчезала, иногда нет. Впрочем, это ничего не значило: «чужой» лашши мог прокрасться и съесть лакомство, а даже если бы и завелся мой собственный, он вовсе не обязательно показался бы мне на глаза. Многие хозяева ни разу в жизни не видели своих домовых, хотя грибы и прочая снедь регулярно исчезали из блюдечек. Так что и у меня не было особой надежды, к тому же я прожила в Брайгене всего-то с полгода.

– Ты о чем пишешь? Расскажешь?

– Так, обо всем понемножку. Записываю события, которые происходят со мной и с моими близкими.

– А обо мне там будет?

– Конечно!

– Вот здорово! Когда-нибудь почитаешь мне вслух. Ладно, пора, а то очень уж у тебя свечка яркая.

– Спокойной ночи! Приходи еще!

– Посмотрим, – сурово ответила Берья. – Если кормить хорошо будешь, приду. Приятных тебе снов, и не забудь про меня написать.

Лашши вновь скрылась в своем убежище за шкафом, вильнув напоследок пушистым хвостом с белой кисточкой.

Наконец я снова забралась в кровать. Писать расхотелось, я отложила дневник и почти сразу провалилась в глубокий сон. И он был чудесный… Или ужасный?

Мне снилось, что Мэтт все же поцелован меня.

Мы были маленькими детьми. Гуляли вдвоем на весеннем зеленом лугу. Я даже помню, как пахло травами.

Мэтт сказал:

– Не обманывай меня.

А я ответила:

– Верь мне.

И он поцеловал меня в губы. И это было… Как будто свежий ветер коснулся лица. Мимолетный, сильный, ласковый… Ерунда – у ветра нет усов и бороды. И сердце не стучит так громко, если вдруг порыв свежего воздуха бьет тебе в лицо.

А потом появился Вьорк.

– Пойдем, маленькая? Я соскучился по тебе…

И я разрыдалась, потому что Мэтт, не оглядываясь, удалялся по тропинке, а я должна была остаться с Вьорком. Но мне не хотелось.

– Правда, что ты мой дедушка? Тогда отпусти меня поиграть с Мэттом.

– Нельзя, – сказал посуровевший Вьорк. – Нам так много надо сделать. Мэтт уходит, чтобы все было хорошо.

И я проснулась, а лицо было в слезах…

Мэтт вернулся утром. Будто и не было вчера ничего: собранный, приветливый, невозмутимый.

Но стенка, которая так досаждала мне последнее время, пропана. Щит будто говорил всем своим видом: «Я твой самый лучший друг. Я не дам тебя в обиду. Можешь на меня рассчитывать. Но это все». Наверно, так Шенни когда-то говорил Втайле…

И это правильно.

Может, я все же чуть-чуть – самую капельку – в него влюбилась? Ерунда. Надо все это забыть, выкинуть из головы, как сорняк или болячку.

Как корь. Поболеешь – и пройдет.

Ничего не было, не было, не было. Мэтт прав.

Я люблю Вьорка. Все.

5 кналлари (позже)

Завтракала с мужем в компании Крадира и Терлеста – собранного, как перед боем. Крадир шутил, рассказывал всякие истории из своего детства, а Терлест все время осаживал брата.

– Представляешь, нога болит – мочи нет, а что делать? Загляни я к любому травнику – отец бы в ту же секунду узнал, что я сбежал-таки на Северный склон! – Он бросил на Вьорка хитрый взгляд. – Вот уж тогда мне точно не до ноги было бы…

– Отлежатся?

– Не дотерпел. – Крадир смущенно улыбнулся. – И к лучшему: потом оказалось, что перелом.

Я сочувственно покивала.

– Не умеешь кататься, так и нечего было. Да еще в метель, – буркнул Терлест.

– Ладно-ладно, не изображай из себя зануду, – фыркнул Крадир. – Можно подумать, сам там ни разу не бывал!

Терлест пожал плечами, будто говоря: «Бывал – не бывал, какая разница? Речь-то не обо мне!»

– Думая я, думал и решил отправиться к Задрасу, – продолжил его брат. – Он был жрецом какого-то вашего бога, – подмигнул мне Крадир, – да не простым, а торжественно давшим обет молчания.

Вьорк постарался было придать себе грозный вид, но не выдержал и расхохотался:

– Ну, хитрец…

– А лечить-то он умел? – недоверчиво поинтересовался Тиро. – Или главное было, чтобы королю не рассказал?

– За день все как рукой сняло! – Крадир даже притопнул ногой.

– Если бы ты пошел к травнику, за день бы и он управился. А если бы догадался попросить его молчать, тот тоже никому не сказал бы, – проворчал Терлест. – Между прочим, пол-Брайгена узнало, что ты был у этого жреца!

– Главное – не узнали зачем. А что, кстати, в этом плохого? – невинно поинтересовался Крадир.

– Сам помнишь – что. Отец тогда только-только разрешил им у нас селиться. Забыл, сколько тогда шарлатанов понабежало? А тут ты им помог: как же, сам сын короля лечится у человечьего жреца! Нечего было так открыто людей поддерживать, вот что! – Терлест покосился на меня. – Простите, Фиона, к вам это, понятно, не относится.

Мы до сих пор никак не могли перейти на «ты», отчего наши беседы всегда были какими-то выспренними.

– Ну, ты не прав, – вмешался Вьорк. – Если бы Крадир не пошел тогда к Задрасу, может, жрецов у нас так и не приняли бы.

– И прекрасно, – прокомментировал Терлест. – Между прочим, до недавнего времени ни один гном в своем уме не стал бы обращаться за помощью к чужим божествам и их приспешникам. А сейчас – то к Лиз бежим, то к Сориделю, то к Биримбе…

Кажется, он все же понял, что дал маху, и сконфуженно замолчал.

– Обычаи старины, – с тяжелым вздохом произнес король, – я ценю не меньше твоего. Но если ничему не учиться, никого не пускать в свой дом, ничего не видеть вокруг себя, толку будет мало.

Терлест насупился.

– Единственное, что меня успокаивает, – то, что ты не склонен принимать решения, тщательно их не обдумав, – смягчил свои слова Вьорк. Но я чувствовала его напряжение.

Во время этой не самой приятной беседы мне пришла в голову одна мысль. После завтрака я с самым невинным видом поинтересовалась:

– Терлест, не уделите ли вы мне несколько минут?

Он внимательно посмотрел на меня.

– Если только прямо сейчас, королева, – осторожно ответил он.

– Хочу рассказать вам притчу. – Я опустилась на стул, галантно придвинутый Терлестом. Щиты ждали за дверью: я шепнула Тиро, что хочу поговорить без свидетелей.

– Внимательно слушаю.

– Только, пожалуйста, не воспринимайте это как намек. Просто… – я вздохнула, – люди все разные, есть и хорошие, и плохие… Разве в Хорверке не так?

– В Хорверке гномы, – тут же поставил меня на место Терлест.

Я снова вздохнула, но Терлест насмешливо приподнял бровь, показывая, что готов меня выслушать.

– Однажды правитель… ну, скажем, халиф Антронии, заболел таинственной болезнью. День и ночь лучшие жрецы пытались его вылечить, но ничего не получалось. А в это самое время был в столице проездом один эльф – искуснейший из целителей. Все придворные советовали халифу обратиться к нему, но тот считая, что прибегнуть к помощи эльфа – ниже его достоинства. Да и лечить-то, по его мнению, эльф способен был только своих соплеменников.

Когда мучения халифа подходили к концу и стало ясно, что он одной ногой в могиле, его единственная дочь все же настояла на том, чтобы призвать эльфа к постели умирающего…

– Тот потребовал в награду самое дорогое, что только было у халифа, и, исцелив его, забрал дочь с собой, – насмешливо закончил за меня Терлест. – А через месяц правитель скончался от грусти. Так?

– Примерно так. Но…

– Фиона, вы меня удивили, – перебил он. – Расхожая сказка – у нас ее рассказывают про спавшего на золоте дракона… Но какова мораль? – сухо осведомился Терлест. – Мы должны будем принять то, что навязывают нам люди, и заплатить им самым ценным, что у нас есть? Фиона, вас просто обидело то, что я так отозвался о человеческих жрецах.

– Нет, просто я хотела…

Но он уже не слушал меня.

– Избавьте меня в следующий раз от нравоучений. Всего хорошего. – Он небрежно кивнул мне и направился к выходу.

Вроде ничего такого не сказала. Подумаешь – старая легенда. Но он точно обиделся.

Вот и рассказывай сказки из лучших побуждений! Я-то намекала, что рано или поздно все равно с людьми придется общаться. А раз так, то лучше их не обижать высокомерием и обо всем спокойно и сразу договориться. Иначе действительно придется платить самым ценным.

А он не так все понял… И до того Терлест меня не жаловал, а теперь и вовсе будет считать навязчивой дурочкой.

6 кналлари

Вчера Втайла уехала.

Нас было немного – Вьорк, Беххарт, сестра Втайлы, Щиты и трое гномов, провожавших кранчеккайл до дворца Нельда. Втайла была необычайно красива в длинном темно-желтом парадном одеянии, с тяжелыми коваными монистами и убранными назад волосами. Позже Мэтт рассказал мне, что этикет редко обязывает гномов надевать эти пышные и не слишком удобные наряды, но на что не пойдешь ради того, чтобы подчеркнуть торжественностью момента.

Мы стояли в Чертоге и ждали, когда гроб вынесут из крипты. Сестра Втайлы то и дело прикладывала платок к покрасневшим глазам, а Вьорк гулким шепотом давал моей подруге последние наставления.

– И не робей. Ты умница! – вдруг прогудел он на весь Чертог и порывисто ее обнял.

Потом Втайла подошла к сестре, и они о чем-то негромко поговорили, взявшись за руки. В отличие от всех нас, гномиха казалась совершенно спокойной.

Мне было едва ли не тяжелее остальных. Противоречивые чувства обуревали меня: ведь уезжала моя единственная подруга. Конечно, я не стала пересказывать вчерашний разговор с Мэттом. Зачем лишний раз тревожить? Ей сейчас надо собраться с силами. А тут еще и я со своими глупыми переживаниями.

Когда настал черед Беххарта, он тоже склонился к самому уху кранчеккайл. Советы, напутствия… Напутствия и советы… А в самом конце Втайла встала перед ним, смиренно опустив голову и прикрыв глаза, и жрец положил руки ей на лоб. Долго-долго они так и стояли, словно изваяния. Какой-то обряд прощания? Или благословения…

Надо пойти в храм Крондорна. Наверняка мне разрешат. Хочу понять, почему Крондорн остался для гномов таким близким, а люди почти забыли Меркар. Неужели он действительно им так помогает? Или они благодарнее, чем мы? Преданнее?

Втайла подошла ко мне в последнюю очередь, когда четверо гномов на пороге Чертога уже впрягали пони в повозку с телом.

– Не грусти, все-все будет хорошо. Пиши. Если станет совсем тяжко, только напиши – я сразу приеду. За меня не волнуйся, я… Я тебе уже говорила – выросла. Берега себя. И Вьорка.

Она крепко-крепко обняла меня и поцелована.

Мы не плакали. Наверно, наконец-то у меня кончились слезы.

На душе было пасмурно и тревожно, и я осталась у Вьорка ночевать.

– Втайла молодец, она все сделает как надо, – сказан мне муж в утешение. – А мы пока тут разберемся – забот хватает.

Я только вздохнула в ответ.

– Устал я от этого всего, – признался Вьорк. – Прибегает позавчера Мэтт и говорит: «Так, мол, и так, дорогой король, королева твоя непонятно на чьей стороне играет». Я молчу. Он мне: «Ну, если ты не понял, то объясню еще раз: я ее очень люблю, и Фиона девочка что надо, но жди кинжала из-под подушки». Да сколько ж можно!

– Когда все это кончится, поедем в Тильяс, как ты обещая. – Мне не хотелось думать, хотелось мечтать. – Позовем ненадолго Втайлу к себе. Будем по городу гулять… А ты переоденешься, и никто не узнает, что ты король, а я тоже переоденусь, и меня тоже не узнают. Будем покупать на рынке леденцы – сладкие такие, тягучие, – и есть по три штуки зараз. А на приемы всякие ходить не будем. А еще в Тильясе отличные подземелья – там можно гулять, как по улицам, почти как у нас. Тебе и Втайле понравится, да и Щитам тоже…

– Так и сделаем: сбежим из Брайгена, – улыбнулся муж, – Щитов с собой, бросим все на Беххарта и на Ведающего, пусть сами тут…

– Ага. – Я уже почти засыпала, но что-то меня кольнуло…

Несмотря на то, что я очень часто видела Мэтта и Вьорка вместе, в моих мечтах они почему-то не умещались. Вот и теперь… Если уж в Тильяс, то либо с одним, либо с другим.

Ну как я могу так думать? Мэтт – мой Щит, мой друг. А Вьорк – муж.

Среди ночи проснулась и все пыталась понять, что же со мной происходит. В спальне Вьорка вспоминаю Мэтта. Рядом с мужем думаю о другом. И плачу.

Глава V

Есть у нас одна легенда. Хотя дело давнее, за правдивость ее не поручусь…

Уходил как-то Драг Шило эльфов воевать. Он тогда года три как женился, и молодая королева только-только подарила ему наследника. Вот эльфы и думали, что не пойдет король на них войной, не оставит жену одну. Или, может, еще чего думали – кто ж их, эльфов, разберет.

Словом, все шло как обычно – вытянувшиеся перед вратами легионы, жены прощаются со своими мужьями, королева рыдает на груди у короля. И тут она ему и говорит:

– Обещай, что выполнишь мою просьбу!

Драг призадумался. Ну, что она такого может его попросить? Себя беречь? Так тут и обещания требовать не надо. Не изменять ей в походе? Так и не с кем: маркитанток у нас не бывает, а чтобы заглядеться на какую-нибудь тощую долговязую эльфийку, от которой несет цветами, как от сбесившейся клумбы, извращенцем быть надо, не иначе.

– Проси чего хочешь, – решился наконец Драг. – Одного лишь не сделаю, хоть и самому мечтается о том больше, чем о любом другом на этом свете. Остаться с тобой не смогу, а в остальном…

Тут королева и говорит:

– Забудь обо мне. Обещаешь?

Изумился Драг, решил, что ослышался:

– Забыть?!

– Именно так! – отвечает королева, а сама глаза прячет. – Забудь. До самого возвращения.

Что Драгу оставалось – пожал плечами да и согласился.

И с тех пор потерял Драг покой. Не сдержать слова он не мог – не эльф все-таки. Как придет ему королева на ум, так и гонит он от себя эти мысли прочь. Утром гонит, днем гонит… До того довел себя, что ни о чем другом уж и думать не мог.

Болтают, правда, что тогда-то Драг и сдвинулся. Вернулся живым из похода, дан жизнь еще двум сыновьям, а потом и их порешил, и с собой покончил. Вот и я что-то в последнее время чувствую себя этаким Драгом Шило на новый лад. Чем больше гоню от себя мысли о Фионе, тем больше схожу с ума.

Я запутался. Вижу одно, а верю совсем другому. Вернее, не знаю, чему верить.

Буквально со всех сторон получается, что Фиона – совсем не та обаятельная и задорная человеческая девчонка, какой старательно хочет казаться. На поверхности все чинно и прилично: и короля любит, и спасти его не прочь, и жизни своей за Хорверк не пожалеет. А на деле выходит, что к ней-то и стекаются ниточки заговора.

Лимбит, конечно, настоящий друг. Как он меня! Глаза завязая, раскрутил да и спрашивает: в какой стороне Ольтания? Ткнул я пальцем, а он и рад по плечу похлопать: правильно, говорит, угадал. Я, дурак, и обрадовался.

Это я к тому, что Лимбит не просто так со мной болтая – в нужную сторону подталкивал. А как я стал в правильном направлении носом тыкаться, он тихонечко так в сторонку отступил и громко зааплодировал: «Сметлив даумен ты, Мэтт, лучше многих других соображаешь, не обмануть тебя злым ворогам!» Тут я и успокоился. И, как выяснилось, рановато.

Да и с Фионой – сплошная глупость получилась. Ну не могу я любимого человека в предательстве подозревать! Хоть рубите меня, не могу!

Любимого человека? А что – любимого! Такой уж я есть – и друзей своих люблю, и к королеве, хоть и недолго ее знаю, привязаться успел. Влюбчивый, наверно… Да и можно ли всерьез защищать то, что не любишь?

Нет, не так.

Кого я хочу обмануть? Ее? Себя?

А вот она меня обманула. Переиграна. Только такой круглый идиот, как я, мог потребовать почитать дневник. Лимбит бы хохотал надо мной до упаду.

Ну, кто, кто станет записывать в дневник тайные планы – при том что про Фионину тетрадочку только ленивый не знает?! Выходит, я ее обидел на пустом месте. А она правильно сделала, что чуть не запустила в меня этим самым дневником – все равно я бы ничего не узнал, только расписался бы в собственной глупости.

Если мне не удастся выяснить, виновна ли Фиона, я сойду с ума. Внутри будто что-то ворочается – противное, мерзкое, выгрызающее внутренности, сладко покусывающее сердце. Пока Фиона рядом, я верю каждому ее слову. Как уходит, перед глазами встает Кабад. И шепчет с ехидной такой ухмылкой:

– А вот что ты ему ни слова не говорила про свою интрижку со Стради – уверен!

И внутри эхом: «Уверен, уверен, уверен…»

Да ни в чем я уже не уверен!

Только вернулся от Фионы, забежала Чинтах. Нарядная, сияющая, удивительно очаровательная. Косы она отстригла и с мягкими завивающимися локонами стала еще прелестнее.

Да, мое отсутствие определенно пошло ей на пользу.

Чмокнув в щеку, Чинтах пригласила позавтракать с ней на следующее утро… в «Лопоухом гепарде». Отказать я не смог – если обидел одну женщину, это не повод обижать еще и вторую.

Свет, что ли, клином сошелся на этом «Лопоухом гепарде»?..

Согласился и сразу вспомнил, как Фиона расспрашивала меня про брайгенские таверны – где мы обедаем, где вечера проводим. А я никак не мог взять в толк, что значит «престижное местечко» – у нас-то народ ходит не туда, куда «нужно», а туда, где вкусно. Умеешь готовить, так за посетителями дело не станет, а не умеешь – значит есть повод призадуматься, правильно ли разгадал свое призвание и не стоит ли лишний раз посетить Храм Дара.

Впрочем, с призванием у Прада все было в порядке. Жена его и раньше славилась своим грибным студнем, а после того как Прад вернулся из Иратака (есть такой городок неподалеку от ольтанской столицы, ежели кто не знает) с рецептом оленины под соусом бешамель, в «Лопоухом гепарде» стало не протолкнуться…

Спал плохо, беспокойно. Хорошо, хоть на этот раз обошлось без кошмаров про запертую в клетке Чинтах.

Наутро я отправился в «Лопоухий гепард». Никаких приготовлений к собранию заговорщиков я не заметил. Прад, конечно, молодец – идея превратить таверну в кусочек Ольтании просто великолепна! Своды он стилизовал под трапезную в каком-нибудь замке, на стенах красовались «охотничьи трофеи», а привычные для нас бочки с элем отлично вписались в интерьер, отчего «Гепард» сразу стал напоминать уютные монастырские подвалы. Огромный камин украшала скалящаяся морда гепарда – и где он только ее раздобыл? Вернее, я так думаю, что это гепард, а на самом деле – кто его знает. Но в итоге получилось очень славно и необычно.

Чинтах весело щебетала, поглощая тарталетки с грушевым повидлом, которое Праду бочками доставляли из Тильяса вместе с пресловутыми оленями и множеством других ольтанских вкусностей, казавшихся Фионе примитивными, а нам – весьма изысканными. Однако о самой Фионе речи, к счастью, не заходило – и то хорошо.

– Тебе не кажется, что нам уже пора что-то делать? – беззаботно проворковала Чинтах в ожидании вишневого шербета. Отличная, кстати, штука, когда стоишь у горна…

– Нам? – на всякий случай уточнил я.

Кто знает, что на уме у этих женщин: может, она о народе Хорверка, а может, о наших с ней отношениях.

– Ну да, – кивнула гномиха. – Какие-то гады вертят нами как хотят – то короля чуть не погубили, то королеву едва не зарезали. А мы? Сидим и ждем, что еще взбредет им в голову?

Эх, рассказать бы про Лимбита и про все наше расследование! Но нельзя: никакой, конечно, Чинтах не враг, но вдруг кому сболтнет – что потом делать?

Пришлось неопределенно помычать в ответ.

– Смотри-смотри, тебе ведь и сказать-то нечего! – Чинтах потянулась щелкнуть меня по носу, но тут же смутилась и неуклюже отдернула руку назад.

Хуже нет этого дурацкого словечка «бывший». Все позади, ничего впереди.

Повисло неловкое молчание.

– Да есть что сказать, – насупился я. – А толку. Вот поймаем кого-нибудь… А так – чего щеки надувать.

– Поймаете, как же, – фыркнула Чинтах. – Мэтт, ну неужели даже ты не понимаешь, что наш дорогой и ненаглядный Хорверк огромен и замшел, как валун над обрывом. Это все равно как жилу искать – один сарг, другой, ты и сам уже чувствуешь, что ничего-то здесь нет, а все долбишь, долбишь – только бы не признать своего поражения! И что, по-твоему, следует сделать с таким рудознатцем?

– Руки оторвать, – буркнул я. – И отправить беднягу в Храм Дара. Только при чем здесь, интересно, жила? Намекаешь, что Вьорк не на своем месте сидит?

– На своем, конечно, – отступила Чинтах. – Что Вьорк, что батюшка, что Хийнм – чудесные стариканы, и я их люблю уж никак не меньше твоего. Это Хорверк уже не тот. Считай, что они выросли в другой стране – и этой страны нынче нет.

Как мы все-таки с ней похожи! Я ведь совсем недавно думал о том же самом, только никак не мог придумать, что с этим делать. А вот Чинтах явно к чему-то клонит…

– И что теперь? Отправить их на покой? И сделать нас с тобой королем и королевой?

Щека у Чинтах дернулась, и только тогда я сообразил, что задел ее не меньше, чем Фиону. И столь же глупо и жестоко.

– А ты веришь в кровь Роракса? – вдруг спросила она.

Эх, знала бы Чинтах, как все на самом деле было! Но не рассказывать же ей о том, как Роракс чуть не стал эльфом. Или о том, что я не просто верю в кровь Роракса – теперь я знаю, что мой дальний предок был одним из его сыновей.

– «Моя кровь – это влага, и станет камень цветущим садом. Моя кровь – это узы, и станет народ единым», – процитировал я, чтобы ответить хоть что-то.

– В жрецы, что ли, готовишься? – хихикнула Чинтах. – Никак славе Дамерта позавидовал? Я же не про завещание Роракса, я по правде?

– Так и объясни толком! – потребовал я, начиная злиться.

Раньше просто было: не успеешь сказать – тебя уже поняли. А теперь куда ни повернешь, везде ухабы с колдобинами. Слова выбираешь, как на допросе: как бы чего лишнего не сболтнуть. И все равно ничего не выходит!

– Ну, смотри. – Чинтах явно решила, что с таким тупаком, как я, придется ей набраться терпения. – Ты же историю вроде как неплохо знаешь?

– Не жалуюсь, – осторожно ответил я.

– Помнишь, о чем мы болтали на юбилее твоего прадеда? Когда они стали песни петь, а мы сбежали и бродили всю ночь по Брайгену?

Самое страшное, когда с такими памятливыми общаешься, это брякнуть: «Представления не имею!» Обидятся на всю жизнь. Они-то помнят – по крайней мере, мне, забывчивому, так кажется – каждую минуточку своей жизни. И твоей заодно. И всех вокруг. Помнят, что ели, что пили, о чем говорили, во что были одеты и кто в каком часу наступил им на ногу.

Я, признаться, на память тоже не жалуюсь. И разговоры обычно помню – важные, конечно, а не про виды на урожай грибов в Заозерье. Вот и сейчас: юбилей прадеда как в тумане (а, нет, прямо вижу, как дядя Юнти затянул с отцом нашу застольную – хохочут, раскачиваются, а остальные по мере сил подпевают). А Чинтах? Она вообще-то была на нем? Да, конечно, наверняка: мы к тому времени уже года полтора как встречались, не мог же я ее не пригласить…

– В общих чертах…

– Опять ничего не помнишь! – На сей раз Чинтах к моему носу не потянулась, хотя я и видел, как ей этого хотелось. – Бестолочь какая-то… Раньше хоть вид делал…

Раньше-то да. И иногда даже успешно.

– А ты не нервничай, не кипятись, – спокойно предложил я, трезво понимая, что этим злю ее еще больше. – Я же с тобой не спорю: гуляли. И не один раз. А про что болтали-то?

– Про Арвианскую империю! – выпалила Чинтах.

Видно, очень уж ей хотелось, чтобы я сам это вспомнил. Но не сбылось.

Да, был такой разговор. Учителя с нами возились разные (не бывает такого, чтобы гном из одного клана учил ребенка из другого, разве что только профессии), однако каждый глава клана старался найти для своих детей лучших из лучших. И вопросы они нередко ставили схожие. Вот так и выходило, что мы порой, вместо того чтобы целоваться в полутемном тупичке, обсуждали судьбы Арвианской империи…

А задачку нам тогда и правда подбросили непростую. Про императора Арталана – не самого, кстати, бездарного за всю историю. Не сказать, чтобы его на руках носили, но и вслед не плевали. Наместники провинций – почти все как на подбор: еще Карент Второй разрешил им передавать свою должность детям, причем не обязательно наследникам всего фамильного достояния: не задался старший сын, пусть правит младший, лишь бы канцлер утвердил. Империя процветала: прочно закрепилась на южных берегах Эларского моря, с Хорверком мир, с эльфами дружба до гроба.

И буквально за три года все рушится. В прах. Наместники объявляют себя владетельными герцогами, Антрония пытается округлить владения, покушаясь на заморские территории, Хорверк закрывает свои ворота.

Задание на дом: понять, что случилось. Не просто объяснить – понять, почувствовать, почему все произошло именно так.

И по всему выходило, что Арталан всего лишь оказался не на своем месте. Попробовали бы наместники бунтовать при Немере Первом, кровью бы умылись. Рискни Антрония даже не напасть – лишь пригрозить нападением при Гессоне Рыжем, императорские легионы сровняли бы Маркус с землей.

Арталан же так не мог. Он пытался договориться, воззвать к разуму, обрисовать последствия. И кончил свои дни в темнице.

Кажется, я стал постепенно понимать, на какие мысли Чинтах старается меня натолкнуть. Неужели и она тоже?..

Нет, быть того не может! Чинтах в заговоре? Звучит так же по-дурацки, как «Фиона – убийца короля». Да и не стала бы она тащить меня в тот же «Лопоухий гепард», где вот-вот соберутся…

– Помню, конечно, – успокоил я Чинтах, стараясь обратить все в шутку. – Про что еще болтать с прекрасной девушкой, как не про политику давно почивших императоров. И себя показать можно, и у нее опять же повод будет восхититься твоим умом и проницательностью.

– Мэтт, я серьезно! – нахмурилась Чинтах. – Мы же тогда вместе решили, что если бы на троне сидел Немер Первый, все было бы по-другому. Ну не мог двор не видеть опасности! Не мог не знать, что наместники зашевелились, начали сговариваться друг с другом и с главными жреческими Орденами. Тут бы и отменить эдикты Карента Второго, перетасовать быстренько наместников, ввести в провинции дополнительные легионы, верные короне, а не этим князькам… Арталан же больше увлекался живописью, чем управлением страной, а канцлер быстро понял, куда ветер дует, и переметнулся на сторону самозваного герцога Этренского.

– Что не помешало ему сложить голову на плахе после Ночи Невинноубиенных, – напомнил я.

– Не о нем речь, – не смутилась Чинтах. – Я уже тогда подумала: почему мы столь ясно видим ошибки прошлого и совершенно не замечаем ошибок настоящего?

– И какие же ошибки Вьорка ты углядела?

Я постарался произнести это как можно более равнодушно: если Чинтах действительно надеется перетянуть меня на сторону заговорщиков, сейчас самое время.

– Как и у Арталана: не ошибки – ошибочки, – оживилась Чинтах. – Крошечные такие, но постепенно нарастающие, как горный обвал, способный похоронить под собой любой выход на поверхность. Сам посуди: вот возникла из ниоткуда эта проклятая гвизарма. В Хорверке полно человечьих магов, сотни первопроходцев. Явная ведь опасность: неясная, непонятная. И что делает Труба: бросает в пасть этому неведомому горстку гномов! Отмахивается от него!

– То есть ты бы отправила туда армию? – усмехнулся я. – С трубами и барабанами? Чтобы окончательно распугать всех, кто таится в заброшенных туннелях?

– Ах так, да? Тогда позволь напомнить тебе про битву при Жай-ли!

Вот такая Чинтах мне определенно нравится! Умненькая, собранная, глаза горят – настоящая дочь главы клана Кипящего Озера.

Битву при Жай-ли я тоже помнил. Было это при короле Адвире – одном из лучших наших полководцев. Нападение он готовил заранее, войска собирались и тренировались вдали от Врат – и лишь потом лавина за несколько дней выплеснулась на поверхность и дальше уже шла, сметая все на своем пути.

Первый удар был направлен на восток – и люди всего за месяц оказались отброшены далеко от Хорверка. Тильяса в то время еще и в помине не было, и когда Восьмой императорский легион перестал существовать, нам открылась дорога на Катэну, а при желании и в глубь страны. Однако у Адвира были другие планы.

Войска втянулись обратно в Хорверк, все якобы затихло. Эльфы, конечно, насторожились: только ребенок не понял бы, против кого будет нанесен следующий удар, а уж наивными они никогда не были. По всем правилам военного искусства им стоило бы стянуть войска к Вратам и блокировать их – тогда мы оказались бы в крайне невыгодном положении и, скорее всего, войны просто бы не было.

Но эльфы не рискнули. Побоялись, что Адвир воспримет их приближение к Хорверку как угрозу и после этого уж точно атаки не миновать. А в результате, когда Врата открылись, наши войска встретили лишь разрозненные группы лучников, и исход битвы при Жай-ли был предрешен.

Хороший пример, удачный. В самую что ни на есть точку.

Если последовать дальше за ходом мысли Чинтах, Труба отправлял нас на верную смерть – и потому лишь, что не хотел никого насторожить.

– Кажется, я понял. Тогда ты наверняка и вторую экспедицию считаешь неудачной идеей: ее могли принять за вторжение, а сил для настоящего вторжения Труба с собой не взял. Так?

– Именно! – победно улыбнулась Чинтах. – Вьорк – отличный король для мирного времени, когда все тихо и спокойно. Но сейчас, – она понизила голос, – во главе Хорверка должен стоять воин, способный принимать быстрые и безошибочные решения. Конечно, и Вьорк когда-то водил легионы в бой, да только когда это было! Признайся, Труба ведь до сих пор не знает, как относиться к вашим находкам. Он настроен изучать врага спокойно и неторопливо, а это возможно, лишь когда нам ничего не угрожает.

Вьорк настроен? Едва ли… Скорее, ему сейчас просто не до того, а свитками занимается Ведающий Минувшее, как ему, собственно, и положено. К тому же я едва ли могу упрекнуть Дамерта в том, что он не торопится. Я бы и сам на его месте не торопился. Чинтах хорошо рассуждать, она-то тех свитков не видела…

– Что ты предлагаешь? Собрать войска и отправиться в эти туннели?

– Ну уж не замуровывать их! – Чинтах стукнула кулаком по столу, чем вновь напомнила мне своего папашу. – Хороша идея: сделать вид, что врага не существует!

– Соридель наложил на эти стены свои чары, – напомнил я.

– Чары! – презрительно бросила Чинтах. – Отец рассказывал, что у раздвоенных колдуны посильнее наших. Что им твои чары! К тому же самого сильного мага мы, как ты знаешь, неожиданно лишились.

– Биримбы, что ли? – усмехнулся я.

– Ты полагаешь, он слабый колдун? – Глаза Чинтах сузились. – Но если так, получается, что Труба приблизил к себе слабака, во всем на него полагался, доверчиво внимал его пророчествам…

– Ну, – замялся я, – не то чтобы слабый…

– Так все-таки сильный? – Я прямо почувствовал, как в меня впились цепкие коготки Чинтах. – Тогда скажи на милость, что же Вьорк не обеспокоен исчезновением этого достойного чародея? Ищут ли его по всему Хор-верку? Пытаются ли понять, куда он делся? Нет ведь!

– И куда же он делся? – Я почувствовал, что постепенно проигрываю – совсем как эльфы в битве при Жай-ли.

– Мэтт, но ты-то не Труба?! Ты-то способен пошевелить мозгами?

Безотказный прием. Дескать, если не полный болван, сам догадаешься – и скажешь то, чего я от тебя жду. Лимбит тоже его любит. Семейное это у них, что ли…

– Понятия не имею, куда он делся на самом деле, – начал злиться я, – но ты намекаешь, что его наверняка похитили раздвоенные. Как самого сильного чародея королевства. Тогда почему же, интересно знать, они не похитили, к примеру, Сориделя?

– А ты давно его видел? Впрочем, всему свое время.

Голос Чинтах дрогнул, и фраза неожиданно показалась мне пророческой. Накаркаем ведь, как пить дать накаркаем. А без Сориделя нам и правда придется туго.

Убедившись в своей победе, Чинтах милостиво позволила мне перевести дух и попросила Прада принести ей засахаренные щупальца осьминога – один из немногих деликатесов человечьей кухни, которые я так и не смог заставить себя попробовать.

Прихлебывая горячий отвар с плавающими в нем листочками дихра, я вновь задумался о том, что заставило нас расстаться. Не Фиона – служба королеве, по большому счету, оказалась удобным поводом, не более того. Да и никакой другой девушки у меня на примете как нет, так и не было.

Чинтах красива, обаятельна, умна – что еще надо? Порывистая, страстная, отличный собеседник, у нее множество друзей и подруг. Со вкусом одевается, порой чуть более экстравагантно, чем нравится ее отцу, но зато множество гномих, и не только из клана Кипящего Озера, с удовольствием копируют приходящие ей в голову идеи. Когда мы разошлись, приятели считали меня чуть ли не сумасшедшим – и я их понимаю.

А Фиона? Несомненно, симпатична, улыбчива, обаятельна. Она совсем другая, не из нашего мира – и это привлекает. Ее знания скорее поверхностны, чем глубоки: у людей никому не придет в голову готовить девушку к управлению страной. Обидчива, и, что самое печальное, порой она мне кажется обиженной навсегда – не случайно Фиона так часто вспоминает времена, когда жила в ссылке и у нее не было даже надлежащей прислуги. «Никто меня не любил, – нередко жалуется она. – Ни родители – им было не до меня, – ни челядь». Это можно было бы принять за беззащитность; мне же частенько становится от этого грустно.

Что еще? Слишком робка, чтобы быть авантюристкой, и слишком авантюристична, чтобы быть королевой. Склонна действовать под влиянием минутного настроения – ничего толком не продумав, совершая множество ошибок, оказываясь почти смешной. Да и само ее настроение способно меняться по дюжине раз на дню: только что шутила и смеялась, как вдруг загрустила, губки надулись, чуть ли не слезы на глазах.

Чем же она так меня привлекает? Почему хочется быть с ней рядом? Привязчива, благодарна? И это тоже, но меня не покидает ощущение, что в любой момент все может перемениться, стоит Фионе решить, что я ее обидел.

Порой Фиона искренне хочет нам помочь, а получается только хуже. Если плохо ее знать, складывается впечатление, что королева слишком к себе критична, но на самом деле ничего подобного: вспомнить хотя бы, как она ринулась сломя голову в Старую столовую.

Она не проста – даже очень не проста. Ничуть не удивлюсь, если весь спектакль вокруг дневника был разыгран ею специально: Кабаду не было никакого резона мне врать. Но чаще наоборот: вся ее хитрость наивна, лежит на поверхности, очевидна для каждого, кто хоть немного разбирается в людях.

Ерунда получается. Гадость какая-то. Сам же говорил, что нельзя защищать того, кого не любишь – хотя бы чуть-чуть. Но по всему получается, что королеву я не люблю: слишком четко вижу все ее недостатки.

Отчего же тогда меня так задевают наши ссоры? Отчего все время хочется прижать ее к себе, защитить? Отчего так хорошо было гладить ее по голове и ни о чем не думать? Совсем ни о чем.

Не будь она королевой, я бы наклонился и коснулся губами ее макушки. Ласково, по-братски.

Не обманываю ли я себя?

Обманываю, конечно. Мне просто захотелось поцеловать ее: по-настоящему, забыв про Вьорка, Чинтах и про всех на свете!

И как же хорошо, что я этого не сделал. Мы остались друзьями, пусть это все, на что я могу надеяться, – но как же легко потерять эту дружбу. Всего лишь попробовать поцеловать ее, заглянуть в удивленные, широко раскрытые глаза и увидеть, как постепенно в них проступают понимание и брезгливость…

– О чем задумался? – Чинтах уже расправилась со своими канапе и теперь внимательно разглядывала меня – пожалуй, даже слишком внимательно. – Неужто о Сориделе?

– О твоих словах, – легко соврал я. – Не спорю: во многих случаях Трубе стоило бы действовать по-иному. Или скажу даже осторожнее: во многих случаях я бы действовал по-другому. А уж ты тем более. И что? И мы, и люди, и даже – трудно в это поверить – эльфы редко бывают довольны теми, кто ими правит. Каждому кажется, что он умнее, находчивее, проницательнее. Советы всегда легче давать со стороны.

– Скажи еще, что власть непременно должна быть в руках потомка старшего сына Роракса!

– И скажу!

«Вот оно! – подумал я про себя. – Она уже совсем близко».

– А почему, собственно? Ты никогда не задавал себе этого вопроса? Если, например, этот потомок слабоумный, тогда что?

– Тогда власть переходит к его старшему сыну. Что да что, ты прямо как Фиона!

Я прикусил язык и быстро добавил:

– «Из столпа первородства вырастет мир. Из столпа первородства проклюнется жизнь».

– Опять завещание Роракса? – насмешливо улыбнулась Чинтах. – Но оно ведь не полное.

– И что?

Действительно, тот список завещания Роракса, который хранится у Ведающего, не полон – и никто, надо заметить, не делает из этого тайны. Когда Роракс жил, и когда мы! Удивительно, что вообще хоть что-то дошло.

– Не знаю, как тебя, а меня это давно удивляло, – раздумчиво продолжила Чинтах, сделав вид, что не заметила упоминания про Фиону. – Я обращалась к Дамерту, однако ничего нового он мне не сказал: что есть, то и есть, будь и этому рада. Только я почему-то не обрадовалась. И не поленилась написать в Керталь: а что хранится у них?

Разумно: мы обычно не задумываемся, что в Кертале и Бреогаре есть свои Ведающие. А если вспомнить найденный нами свиток, то был еще и какой-то Адварт, где якобы остался править сам Роракс. Вот бы его отыскать!

Хорошо еще, что Чинтах про него не знает. По крайней мере, надеюсь, что у Трубы хватило ума никому про этот самый Адварт не рассказывать.

А Чинтах молодец – я почувствовал, что по привычке все еще продолжаю ей гордиться.

– Так что же?! – Заговорщица она или нет, а мне самому уже стало интересно.

– В основном то же самое. Если не считать небольших расхождений – буквально в двух-трех статьях. И одна из них словно для нас писана!

– Неужели Роракс завещал свергнуть Вьорка? – не удержался я.

– Не совсем, – не поддержала шутку Чинтах. – Роракс был куда умнее. Он написал, что король всегда остается королем и его право – передавать престол своим наследникам или править самому. Но если возникнет ситуация, когда подавляющее большинство гномов уверено, что сохранение на троне потомка Роракса может погубить страну, они имеют право выбрать из своей среды клатти-анхата^[12] – слышал когда-нибудь о таком?

– Ни разу, – признался я. – Полководец на время?

– Вроде того. Но не только полководец. На выборах клатти-анхата в обязательном порядке должны присутствовать представители всех кланов королевства, а срок действия его полномочий не может превышать четырех с половиной месяцев. Если не предусмотрен более короткий срок, через четыре с половиной месяца клатти обязан либо отказаться от должности, либо назначить новые выборы – иначе ему просто перестанут повиноваться. Король же никуда не исчезает – он по-прежнему пользуется почетом и уважением, при нем остаются Щиты, он вправе отдавать любые распоряжения. Словом, все как обычно, за одним лишь исключением: клатти-анхат имеет право отменить приказы короля, а вот король с приказами клатти ничего сделать не вправе, нравятся они ему или нет. По крайней мере, пока тот остается на своем посту.

– И они этим пользовались? – обескураженно пробормотал я.

– Дважды!

Я не мог не признать, что это была полная победа. Если Керталь официально объявит, что у него хранится более полный список завещания Роракса, остальные королевства вынуждены будут это признать. В крайнем случае посоветуются с Крондорном, однако я не сомневался, что документ окажется подлинным – едва ли кому-нибудь пришло бы в голову подделывать слова самого Роракса. Это на людей, если верить Фионе, Меркар редко обращает внимание, а у нас такой умелец и оглянуться бы не успел, как Крондорн не поленился бы дать ему по затылку.

Теперь становилось ясно, на что могут рассчитывать заговорщики. Объявив Хорверк в опасности, они примутся настаивать на избрании клатти-анхата, а Вьорк ничего не сможет этому противопоставить. Да и не захочет, насколько я его знаю. Я прямо вижу, как он усмехается, теребит бороду и роняет что-нибудь вроде: «Если я плохой король, то так тому и быть. А если хороший – все это мышиная возня. Куда лучше знать врагов в лицо, чем ожидать удара в спину». Или что-нибудь менее героическое, какая разница!

Правда, заговорщикам надо еще завоевать большинство. Месяц назад я был бы уверен, что клан Чертога однозначно выступит за Вьорка. Но ведь Варр тоже из его клана. И Моих. И Прад. И Стради. Эх…

– Стать клатти может любой? – Я почувствовал, что немного хриплю.

– Роракс пишет, что лучше, если это будет один из его потомков.

«А еще лучше – глава клана», – мысленно добавил я. Например, Хийнм – чем не клатти. Приверженец традиций – и против раздвоенных армию соберет, и людишек из Хорверка выкинет. Раз его переизберут, другой, третий, и все привыкнут, что настоящий король и спаситель Хорверка – наследник Роракса Хийнм, а совсем даже не наследник Роракса Вьорк. А там, пока суть да дело, Крадир корочкой хлебной подавится, Терлест в озере утонет, а сам Труба после очередной болезни мирно отойдет к Крондорну. И станет Хийнм жить-поживать…

– Красиво придумано! – Надеюсь, что мне удалось сохранить невозмутимость. – И много вас таких – ну, кто хочет потребовать выборов клатти?

– Мэтт, ты что?! – Чинтах расхохоталось. – Да ты же Щит, как это я позабыла! Надежда и оплот их королевского величества Капризульки Первой! Ты никак решил, что я готовлю переворот!..

Я смотрел на нее, обалдело хлопая глазами, и не знал, что ответить.

– Опомнись! – Чинтах все хихикала и никак не могла успокоиться. – Дядю Вьорка я люблю не меньше твоего, долгих веков ему жизни. Я просто подумала…

Чинтах остановилась, давая мне время всерьез заинтересоваться ее словами.

– Подумала… Нет, тебе можно. Только никому, ладно?! А что если выбрать – совсем ненадолго – кого-нибудь чуть-чуть порешительнее, чем Вьорк. И кто сможет все так обернуть, что Труба не почувствует себя забытым и ненужным – совсем наоборот. Кого-нибудь, кому доверяют и он, и все остальные. Теперь дошло, а? Если ты только не против… Мэтт из клана Врат, первый клатти-анхат в истории Хорверка. Звучит, а?!

Глава VI

7 кналлари

Едва проснувшись, попыталась разрешить странный, дикий вопрос: кто мне дороже – Вьорк или Мэтт? Промучившись минут пять, сообразила, кого себе напоминаю: собственного двоюродного дядю. Когда я была совсем ребенком, он обожал меня спрашивать, папу я люблю больше или маму. В самом нежном возрасте проблема такого выбора всегда ставила меня в тупик. Будучи постарше, я научилась отвечать уклончиво – и того, мол, и другую, а еще позже обязательно прибавляла «и всех родственников, и вас, дядя», – но только потому, что на этом категорически настаивала няня. На самом деле прилипчивый мамин брат никаких приятных чувств во мне не вызывал, в отличие от его жены – хохотушки, всегда ласковой к нам с Ксантией.

К чему это я? Сама не знаю. Пытаюсь хоть как-то уйти от своих вчерашних тревог и сомнений. Странно это – выбирать между двумя любимыми. И не важно, кто они: отец и мать, муж и брат…

Да, верно. Я должна научиться относиться к Мэтту как к брату. Ведь, как мне кажется, поначалу так оно было.

Когда же все изменилось? Тогда, когда он ушел в поход? Когда вытащил меня из-под носа у Биримбы? Раньше?

Или с самого начала я Мэтта видела в каком-то другом свете, смотрела на него не так, как на остальных…

Как бы то ни было, я решительно гоню прочь все мысли, мешающие сосредоточиться на главном.

А главное – это заговорщики. Те, кто ходил ночью к Крадиру, подставлял меня… Те, кто подкинул гвизарму и убил Шенни. В конце концов, именно они могут быть источником серьезных бед что для мужа, что для Мэтта. Да и для меня.

Попробуем по порядку. Во-первых, надо разузнать, какие тайны может скрывать дом Варра.

Почему Мэтт увел меня оттуда? Только лишь потому, что не ожидал нас там встретить, удивился, возможно, испугался за меня? Почему не рассказал мне, что там нашел?

И вообще, кто такой этот Варр? Может, заговорщиков стоит искать среди его друзей – или, наоборот, врагов?

Дальше. Надо попытаться понять, откуда взялся Кабад. Память на лица у меня отличная, и я могу поклясться, что действительно не видела в Брайгене ни одного гнома со шрамом.

Теперь гвизарма. Связано ли ее появление с заговорщиками? Насколько я понимаю, нашли ее в тех же подземельях, где был Мэтт. Но он почти ничего не рассказывал…

Следующая тайна – дом Твана. Случайно ли именно там собирались те гномы? Были ли они заговорщиками? Хорошо бы это проверить. Но как? Сходить туда еще раз?

Кроме того, сам Биримба мне почему-то не давал покоя. Куда он мог пропасть? Вьорк не слишком волнуется: говорит, что и раньше тот иногда исчезал на неделю-две. Никто не знает куда. Вьорку Биримба объяснял, что общается с тем самым высшим существом, которое дарует ему предсказания.

Мне он никогда не нравился, а Труба ему очень доверял. Но после той встречи возле Старой столовой я почти уверена, что он причастен к заговору. Его загадочное исчезновение только усилило мои подозрения.

Тоже мне, стихоплет: «Зря цветочек привезли из далеких стран»… Можно подумать, он сам не из Ольтании! То есть, конечно, родиться он мог где угодно, но последние годы перед приездом в Брайген провел точно в Тильясе – этот характерный акцент невозможно ни с чем спутать. Кстати, а как понимать «Короля со свитою камень успокоит»? Недопророчил?

Ну вот, я снова полна энергии. Разложила тайны по полочкам… Прежде всего имеет смысл поговорить с Мэттом.

Правда, сегодня не его очередь дежурить. Но мы помирились, может, он придет просто так – как раньше приходил? Подожду.

Позавтракав в компании Гвальда и Стради, я не забыла попросить сделать грибы поострее для моей Берьи. Точнее, не моей, подумала я с улыбкой, а моего дома… Поставив блюдце с угощением в уголок, попыталась определить, где вход в само жилище лашши. Безуспешно: пошарив рукой в узком промежутке между стеной и шкафом, я так до лаза и не достала. Интересно, далеко ли отсюда до ее норки? А может, Берья не только у меня столуется?

С другой стороны королевских покоев – дома послов. Выходят они в противоположные коридоры, но лашши-то не по улицам бродят, им все равно, у кого куда двери смотрят. Это для меня послы живут довольно далеко – четверть часа ходьбы. Выбраться из королевской части Брайгена, завернуть на улицу Мечников, в обход мимо пекарен… А для лашши – три минуты, если лаз проделан.

Кстати сказать, никто не знает, как домовые ухитряются передвигаться в толще породы. То ли прогрызают камень, то ли долбят его чем-то… Сами они не признаются, а на глаза с зубилом в лапках пока никто из них не попадался.

Активно шуровать под шкафом смысла все равно не имело, да и Берья могла неправильно меня понять. Ладно, будем надеяться, что вечером любопытный зверек опять захочет со мной пообщаться.

Так, поговорить с Мэттом, возможно, сходить к дому Твана, попытаться что-то разузнать о Биримбе… Посоветоваться бы, но Мэтта все нет. Буквально уже ерзать на стуле начинаю…

– Гвальд, ты случаем не знаешь, Мэтт не собирался сегодня почтить меня своим присутствием? – Неожиданно для меня самой фраза прозвучала с неприятным ехидством.

– Вообще-то он сегодня не дежурит. – На лице Щита отразилось удивление.

– Да, он вчера у меня был… Но я подумала…

– Соскучилась?

Невинный вопрос, заданный невинным тоном. Но я поспешила отвернуться от Гвальда, почувствовав, что неудержимо краснею:

– Не то чтобы сильно. Так, поговорить хотела.

– Не ты первая. Чинтах вот тоже с ним как раз сегодня поговорить хотела. Даже на завтрак пригласила.

Чинтах? Которую он любил… или до сих пор любит?

– И… как?

– Что – «как»? Мне откуда знать? – довольно резко ответил Гвальд, что на него было совсем не похоже.

Зеленая Дева! Так Тиро же мне говорил – уже целую вечность назад! – что Гвальд с Мэттом чуть ли не соперничали из-за этой барышни. Да он просто ревнует!

И все-таки интересно, с какой стати Мэтт отправился с ней на завтрак? Он же ее бросил! Об этом Тиро тоже не смог умолчать… Наверно, просит его вернуться, рассказывает, как ей одиноко. Еще бы, с Мэтти любая почувствует себя уверенно, с ним легко, он заботливый, надежный, верный… А Чинтах красивая – по гномьим меркам. Наверняка Щит к ней вернется. И будет навещать свою королеву лишь по обязанности…

Внезапно меня как холодный душ окатил: да я сама ревную!

Вздохнув, я присела за столик напротив Гвальда принялась за нелюбимое вышивание, чтобы хоть чем-то занять себя и успокоиться. Гвальд отложил свой только что начищенный до блеска шлем в сторону и мягко произнес:

– Ты прости, но я правда не знаю.

Помолчали. Я взглянула на Щита: опустив глаза, он словно бы собирался с духом продолжить… Хочет выговориться?

– Ну что ты, – пробормотала я. – Я не обижаюсь. Ты ведь так из-за Чинтах? – почти против воли вырвалось у меня.

– Она мне всегда нравилась, – нехотя подтвердил Гвальд, – с самого детства. Но Мэтт все портил!

Вот как! Мэтт стоял у друга на пути! У меня внутри все будто взбаламутилось: это моя душа не знала, как реагировать на слова Щита.

– Ты же говорил, что Мэтт твой лучший друг. Да и он доверяет тебе, как себе. – Я поспешила ответить, чтобы не выдать смущения.

Гвальд прикусил губу и немного помедлил, а затем принялся рассказывать…

Вряд ли я такой уж опытный врачеватель душевных ран, да и у самой на сердце неспокойно. Но, видно, что-то такое во мне есть: сначала Втайла поведала свою невеселую историю, теперь вот Гвальд хочет поделиться тем, что наболело. Или я просто оказываюсь рядом в нужный момент?

– За ней бегали все моложе пятисот и старше пятидесяти. Бегали, пока не появился он. Точнее, он был рядом всегда, но в детстве мы просто дружили – веселая такая стайка молодняка, вместе гулявшая, вместе шалившая… Поначалу никто не подозревал, что между ними что-то есть. А потом вдруг Чинтах переехала к нему. И поклонники сразу притихли. Еще бы: Мэтта даже взрослые уважали, хотя ему тогда всего-то было…

– Что, тебя разве не уважали? Может, ты себя просто недооцениваешь?

Гвальд махнул рукой и запустил ее в свою русую бороду.

– Я всегда был на вторых ролях. Даже за наши проказы влетало больше Мэтту: что ж он, такой рассудительный, а вот подбил всех пойти в заброшенную штольню или сбежать с уроков. А Гвальд – ну да, он тоже соображает неплохо, но заводила-то Мэтт… Мы именно его слушали, и так было всегда. А Чинтах не выносит неудачников. Еще когда мы были совсем маленькими и играли в «принцессу, драконов и эльфов», она каждый раз была принцессой, а Мэтт ее спасал. Я был то драконом, то эльфом и однажды возмутился, что мне постоянно достается играть какого-нибудь злодея. Знаешь, что она сказала? – спросил Гвальд, напряженно вглядываясь мне в глаза.

– Что?

– Что это хоть и игра, но Мэтт-то ее точно спасет. А насчет меня она сомневается.

Я, смутившись, опустила голову: честно говоря, и у меня тоже часто было такое ощущение, ни на чем, впрочем, не основанное. Гвальд сам по себе – отличный товарищ, но на фоне Мэтта, от которого прямо-таки исходила уверенность, он проигрывал.

– И тогда я ушел из их компании, – продолжал Щит. – Года два я почти с ними не виделся. Мы играли с внучкой Дамерта, и она была принцессой, а я ее спасал. Но потом мне просто стало скучно, и я вернулся. Лучше бы я этого не делал.

– Почему?

– Мне было не так интересно, зато я был главным. Я почувствовал, что тоже гожусь в герои. А какой мальчишка не мечтает им стать?

Гвальд откинулся на стуле, припоминая.

– Тиро тебе случайно не рассказывал? Он видел, что со мной творилось, когда после сотого Дня терпения Чинтах они ушли домой вместе с Мэттом. Чинтах так и сказала: «Пошли домой». Они обнялись и ушли. И всем было понятно, что Мэтт не просто ее провожает.

– Не рассказывал…

– Да, приятного было мало. Я, уже взрослый, уже пару десятилетий как посетивший Храм Дара, едва не плакал. И абсолютно не понимал, что мне делать, как себя вести. А на следующий день пришел к Мэтту. – Гвальд говорил взахлеб, будто бы торопясь и одновременно немного стесняясь своих слов. – Чинтах, конечно же, была там. Я попросил у Мэтта разрешения поговорить с ней Мэтт, похоже, и не догадался, о чем я собираюсь разговаривать, сразу умчался куда-то. Он даже завтрак нам приготовил – не спав ночь, я приперся к ним чуть ли не после первого колокола.

Щит перевел дух и вдруг мечтательно добавил:

– Она была прекрасна тем утром… Ты, наверно, не считаешь ее красавицей?

Признаться, что только что над этим размышляла, я не решилась. Надо было, конечно, ответить ему: да, красавица писаная, каких свет не видывал… Он же влюблен! Но покривить душой было выше моих сил. Не знаю как, но с языка будто само собой сорвалось:

– Вообще-то она ничего. Хотя насчет красавицы…

– Просто ты человек, – с жаром возразил Щит. – А так бы ты понимала… – Он снова взъерошил бороду.

– И что же ты ей сказал?

– Признался в любви. Как дурак. Мы сидели рядышком, а я даже за руку не мог ее взять. Чинтах объясняла мне, какой я чудесный и замечательный друг. Но она ни при каких обстоятельствах не сможет меня полюбить так, как Мэтта. Потому что Мэтт из породы победителей, а я…

– Неудачник? Глупости! – яростно возразила я ему. – С какой стати? Кем-кем, а неудачником тебя назвать никак нельзя.

Я вспомнила, с какой гордостью Мэтт, когда я только приехала, рассказывал о Гвальде: и все-то у него спорится, и воин он такой замечательный, что вся гильдия завидует, и стихи слагает – заслушаешься…

– В общем и целом – да. Наставники не жаловались, девушки любили. Все, кроме Чинтах. Знаешь, как я это понял? Во время пира, когда Вьорку восемь сотен стукнуло. Брайген гудел – пол-Хорверка съехалось. Столько красавиц… Мы веселились день и ночь: еще молодыми были. – Я едва подавила смешок: на «человеческие» года Гвальду и сейчас было всего-то лет девятнадцать. – И знаешь что? Все обращали внимание на меня! Мэтта эти красотки и не замечали поначалу…

Это мне, честно говоря, показалось странным. Я и представить не могла, что кто-то Гвальда предпочел Мэтту. Но перебивать Щита я не собиралась.

– Не веришь? – Гвальд отвел глаза. – А зря. Именно на пиру я с Истой и познакомился: мы танцевали в Чертоге, а она сказала, что могла бы взять да и поцеловать меня – хотя даже имени не знала. Представляешь?

– Ну… – Я замялась: понятия не имею, принято ли у них такие вещи вытворять. У нас-то точно ее осудили бы.

– А я и согласился. В Саду, ночью, первый поцелуй – настоящий, а не в щечку, как меня чмокала Чинтах. – Он вздохнул. – Так все и началось, а потом мы с ней два года вместе прожили…

Я была поражена: никогда не слышала, что у Гвальда была постоянная подруга.

– Потом она уехала учиться к себе в клан Врат. Но я не хотел, чтобы она возвращалась. Зачем ее обижать? Это была просто проверка: меня тоже могут любить…

– Ты два года ее обманывал? – с неприятным изумлением спросила я.

– Фиона, да ты еще ребенок, – отозвался Гвальд. – Это не обман. Я же ни разу не говорил ей о любви! – Он вздохнул и помолчал немного. – Чинтах так меня и не замечала, а Иста догадывалась, что в моем сердце другая. Но сама-то она любила меня!

Щит откинулся на спинку стула и забросил ногу на ногу. Я всматривалась в его горделивый профиль на фоне светло-серого антронского ковра, покрывающего стену от пола до потолка.

– А поступил я ничуть не хуже, чем всеми обожаемый Мэтт, – запальчиво добавил он. – Восемь лет Чинтах мозги пудрил, а потом взял и бросил.

– Восемь лет? – ахнула я.

– Ну, семь с половиной. Невелика разница.

Казалось, все внимание Щита поглощено носком собственного покачивающегося сапога. И к счастью: я так разволновалась, что чуть не начала расспрашивать подробности об их житьи-бытьи. Сдержавшись, я поняла, что ни к чему это – ни Гвальду, ни мне.

– А почему они поссорились? Мэтт ее разлюбил? – спросила я совершенно обыкновенным тоном, слегка отвернувшись, чтобы лицо не выдало моего волнения.

– Чинтах говорит, что он ей первый надоел. А Мэтту вообще бесполезно на эту тему вопросы задавать. Они оба такие гордецы, что все равно толком не расскажут.

То ли Гвальд Мэтту завидовал, то ли Чинтах ревновал… Не понравилось мне, как он это сказал. Ну да не мне его судить.

– Почему же ты тогда считаешь, что Мэтт плохо поступил? Может, это была просто влюбленность, а не настоящая любовь. – Я обошла Гвальда и погладила нежные ворсинки ковра. – Вот и расстались…

– Нет, уж поверь мне, – усмехнулся Щит. – Чинтах до сих пор не может его забыть, а главное, простить.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что я за ней ухаживаю. – Гвальд произнес это так, будто имел в виду: «Да будь она хоть королевой, я ее добьюсь!» Впрочем, принцессой Чинтах и так была…

– А она?..

Странно как-то: Чинтах что же, наконец начала отвечать на эти ухаживания Гвальда? И зачем ей тогда Мэтт?

– Если когда-нибудь согласится, то станет моей женой, – твердо ответил он.

– Мне кажется, тебе вполне хватает уверенности в своих силах. Совсем непохоже, чтобы ты считал себя неудачником… – мягко сказала я. – Вот посмотри со стороны: все же хорошо, да ты и сам это говоришь.

– А, не понимаешь. – Щит снова как-то сник. – Только у меня все начинает получаться, только все становится отлично,как вдруг – раз! – и что-нибудь происходит. Как будто кто-то за мной в щелку подсматривает и в самый ответственный момент пакостит, пакостит! И я даже подозреваю…

Он не договорил: дверь в кабинет распахнулась, и в комнату бодрым шагом вошел Тиро. Я едва заметно кивнула Гвальду: мол, продолжим, когда останемся одни.

Няня учила: никогда ничего не откладывай. Если уж берешься за дело – не раздумывай, сразу начинай. «Решай – не торопись, решила – за дело берись», – повторяла она. Я и взялась: предложила Щитам прогуляться в Желтый переулок.

Очередное посещение дома Варра нам ничего не дало. Обычное жилище обычного гнома. Полочки, шкафчики, сундучки и сундучищи. Покопалась в бумажках, спрятанных в ящиках стола и в беспорядке валяющихся на полках. То починить, это сделать, про то не забыть… Ничего интересного.

– Неудивительно, – прокомментировал Гвальд. – Если тут и было то, что могло навести нас на их след, все давным-давно спрятали или унесли с собой.

Вернувшись, мы обнаружили у моих покоев Мэтта.

– Гулять ходили?

– Да так, проветрились, – ответила я, опережая Щитов. Не знаю почему, но сейчас мне не хотелось ему рассказывать, куда именно мы ходили гулять.

– Какие планы на сегодня?

– Хотела Сиэнре навестить, но, наверно, теперь уже не сегодня. А так – никаких.

Мэтт вроде засомневался: то ли ему со мной побыть, то ли уйти.

– А ты торопишься куда-то?

– Да нет…

– Оставайся с нами, пообедаем. – Я боялась, что, если отпущу Мэтта, он снова отправится к ней. – Заодно поможешь мне тут с одним делом.

Гвальд, по-моему, испугался того же:

– Может, мы с тобой поменяемся? Сегодня ты подежуришь, а завтра я.

– Как хочешь, – ответил Мэтт таким тоном, будто ему предлагают провести день в обществе людоеда, а не королевы Хорверка.

Гвальд сразу же испарился – надо полагать, побежал к Чинтах проверять, благосклонна ли она к нему.

Тиро устроился в кресле и начал меланхолично подкручивать колки лайноры, изредка касаясь струн. Лениво насвистел одну песенку, потом другую, взял три-четыре аккорда и наконец, с любопытством взглянув на насупленного Мэтта, негромко спросил:

– У тебя все в порядке?

– А что у меня может быть не в порядке? – Мэтт взглянул исподлобья.

– Ну уж не знаю. Только что-то у тебя набекрень, – с широкой улыбкой сообщил Тиро.

– С чего ты взял?

– В трезвом уме я бы не стал с самого утра дихр пить. От него, между прочим, в сон клонит, а тебе еще королеву охранять. Нечего было с Гвальдом меняться!

Я так вовсе не считала, но Тиро пытался как-то подначить Мэтта, вывести его из хмурого состояния, и это ему наконец удалось. Мэтт расшевелился: подошел к креслу, лукаво посматривая на Тиро. Наклонился к инструменту, легонько провел по струнам лайноры – та пропела в ответ что-то фривольное.

– У меня от него мозги на место встают, – сообщил Мэтт доверительно.

– Вот видишь, – не утерпел Тиро, – сам признаешься!

– Мальчики, не ссорьтесь, – властно произнесла я. – Мэтт, смотри, если плохо себя чувствуешь…

Мне вдруг стало стыдно. А вдруг он действительно собирался снова к Чинтах? С какой стати я его буду удерживать?

– Сговорились вы, что ли? – пробормотал он. – Не выспался я.

– Ладно, тогда бренчать не буду. – Тиро отложил инструмент. – Пойду учебное пособие помучаю.

Вот мы снова остались с Мэттом вдвоем.

– Слушай, а к Рабрану-то ты идешь? – внезапно спросил он, устраиваясь в своем любимом кресле с книжкой в руках.

– Не собиралась… А разве я тебе говорила о его приглашении?

– Да. То есть нет, – стушевался Щит.

– А ты, как и Стради, любопытненький, – догадалась я. – Приглашение прочел? – Я кивнула на стол.

– Ну да, – признал он извиняющимся тоном.

– Если бы меня туда вместе с вами позвали… А так – как я одна пойду? – Я посмотрела на Мэтта: вдруг предложит забежать туда вместе? Но он промолчал. – С другой стороны, ни с того ни с сего отказывать тоже некрасиво… Скажу, что слегка простудилась, когда каталась на Гнилом Зубе, – усмехнулась я.

– Можно и так. Но ты точно не хочешь туда идти? – Мэтт пытливо всматривался в меня. О чем он сейчас думает, интересно?

– Ну не то чтобы совсем не хочу… – Я подсела к столику. – С одной стороны, все вокруг меня уверяют, что Рабран – отличный парень и подвохом тут и не пахнет. А с другой, мне кажется, это может быть какая-то новая игра заговорщиков. – Я вздохнула. – Уже и ответ ему приготовила. – Я сунула Мэтти в руки лист пергамена. – Почитай вот.

Пока Мэтт читал, выражение его лица менялось на глазах. Окончательно насупившись, он вернул мне листок.

«Опять неприятности, – подумала я. – Пять строк, и снова ссора».

– И все же при чем тут Гнилой Зуб?

– Ну надо же было мне придумать какой-то повод. А на Гнилом Зубе меня, то есть тебя, видели.

– А ты не могла бы просто написать, что простудилась?

– Могла, но так звучит убедительнее.

– Напиши, что простудилась, и все. Безо всяких зубов.

– Что-то я снова не могу понять. – Я уперла руки в бока. – Ты опять мне приказываешь? Мы опять будем ссориться? Я уберу из записки этот треклятый, отвратительный, мерзкий Гнилой Зуб. Но сначала ты все же объяснишь мне, почему я должна это сделать.

– Фиона, не становись в позу!

– Поздно. Я уже встала. – Я сделала вид, будто у меня в руках шпага и я собираюсь проткнуть Мэтта. Фехтование, между прочим, мне давалось легко, хотя и занималась я им всего-то месяца два. Главная проблема была в том, что противнику всегда слишком быстро удавалось вывести меня из себя…

Нет, надо остыть.

– Ну шучу я, шучу. В позу не становлюсь и в шахту не прыгаю. – Я сделала пируэт и обвела кончиком воображаемой шпаги вокруг запястья Мэтта. – Но ты все же объясни… если можешь. – Наверно, моя просьба прозвучала как-то не так: жалко, неуверенно. – Что там произошло? Разве есть связь между заговорщиками и Днем терпения какого-то Рабрана?

– Ты хочешь честно-честно?

– Да! Честно-честно!

– Ладно, – с усилием произнес Щит. – Только не обижайся… Откровенно говоря, я думал, что ты… что если вдруг… – Он покраснел. – В общем, что с помощью этого самого Зуба ты в письме можешь подать заговорщикам какой-то знак.

– Я? – Сказать, что я опешила, – значит не сказать ничего. – Зачем?

Мэтт не двигался, молчал, краснея все сильней.

– Ты… Ты подозреваешь меня? Опять?!

Я вскочила со стула и тут же снова села. Так, он молчит. Значит, моя догадка верна. Сглотнуть, еще раз. Главное, чтобы не брызнули слезы.

– Фиона! – Мэтт наконец вышел из своего ступора и кинулся ко мне. Сжал мою руку так, что хрустнули кости.

– Больно же!

– Прости, пожалуйста! В смысле за все прости, пожалуйста! Ну дурак я, дурак. Глупости всякие в голову лезут. Я тебя нисколечко не подозреваю. Просто я все проверяю. И Лимбит меня учил, что всегда надо проверять… Друзей в первую очередь… Мы же договорились доверять друг другу! – непоследовательно закончил он свою тираду.

– Вот и доверяй! – Я просто пылала гневом. Хорошо, хоть снова дневник не попросил почитать!

– Ты же хотела честно – вот я и ответил, как мог, – признался Щит, усаживаясь обратно в кресло.

– А кто такой этот твой Лимбит? – подозрительно поинтересовалась я. – Что-то не припоминаю такого имени…

– Вот видишь – и ты меня подозреваешь: я ведь со всякими неизвестными лимбитами вожусь. – По-видимому, Мэтт решил пошутить. Да, не всегда у него это получается.

– Не хочешь – не говори. Но хотя бы что было на Гнилом Зубе, расскажешь?

– Фиона, – снова неожиданно твердо ответил Мэтт, – не могу я тебе этого сказать. Не потому… а просто ради твоей же безопасности.

– Дундуку понятно, что ты на этом Зубе кого-то встретил. Только все думают, что встретил не ты, а я! Поэтому ты просто обязан мне рассказать, кто это был… Как раз ради моей же безопасности! Кабада? Ну, того, со шрамом?

– Вьорк тебе все объяснит, если…

– Уже спрашивала утром, – настойчиво перебила я Щита. – Он хотя бы улыбается и просит меня ни о чем не волноваться. Но в остальном – такой же, – тут я запнулась, – как ты. Молчком молчит. Ты, кстати, и про Варра ничего не говоришь. А мы, между прочим, сегодня к нему заходили, – некстати похвасталась я.

– И как? – с усмешкой поинтересовался Щит. – Много интересного узнали?

– К сожалению, ничего. Думаю, самое интересное досталось на твою долю.

– Отрицать не буду, – с хитрой улыбкой ответил Щит, поудобнее устраиваясь в кресле.

– Со мной, конечно, ты не поделишься… Ну да ладно, слушай, я тут набросала кое-какой план действий…

– Как? Опять? – с ужасом воскликнул Мэтт.

– Да нет, ты не понял. Я же не собираюсь воевать в одиночку. – Я принялась загибать пальцы. – Первое – Варр. Но тут уже, боюсь, не разобраться, раз он пропал… К тому же ты намекаешь, что что-то выяснил, – вот сам им и занимайся, – заявила я с ноткой мстительности в голосе. – Второе – Кабад. Третье – гвизарма. Есть еще дом Твана и Биримба. Ты же мне поможешь? И мы вместе…

Но тут нас прервали: Вьорк звал меня на обед с обоими послами. Еще вчера же предупредил, а я совсем забыла! Идти надо было прямо сейчас, и я попросила Мэтта передать с кем-нибудь мой ответ Рабрану.

Не знаю уж, зачем это понадобилось мужу – сводить их обоих за одним столом. Я боялась, что обстановка будет довольно напряженной, но ошиблась: и эльф, и человек весело щебетали, обмениваясь дипломатическими любезностями. Только однажды – когда речь зашла об Альдомире – меня будто что-то кольнуло.

– И вот, – со смехом рассказывал айн Раткнор, – я и отвечаю Его Величеству: конечно, не извольте волноваться, пригляжу за вашей племянницей. Да только сами знаете, что никто ее там не обижает: вот и родителям она пишет, что всем довольна…

Тут я не сдержалась:

– А батюшка вам пересказывал, что я писала?

– Что вы, Фиона, – неприятно улыбнулся он. – Но я был в этом уверен. Неужели я ошибся?

– Нет, конечно нет.

Странно как-то… Похоже, мою переписку читали. Специально Раткнор об этом упомянул или проговорился? Скорее первое – вряд ли он настолько неопытен, чтобы не следить за своими словами.

От Эрлинга, похоже, не укрылось мое замешательство, и эльф поспешил перевести разговор, как он считал, на более приятную тему:

– Знаете, Фиона, у вас замечательная сестра. Прекрасно разбирается в поэзии! Помнится, мы с ней провели в беседе пару приятнейших часов. Как она поживает? Я слышал, вышла замуж?

– Да, и счастлива в браке… – рассеянно ответила я.

«Поэзию Ксантия до сих пор любит, – подумалось мне с грустью. – Но, судя по ее письмам, предпочитает дешевую прозу».

– А как поживает ваша сестра? – поинтересовался Раткнор у эльфа. – Ее часто видели при дворе Нельда до того, как она овдовела. Скажу без лести: столь же хороша собой, сколь и умна. Почти не уступает нашей юной королеве. – Он слегка насмешливо (или мне так показалось?) поклонился.

При этих словах эльф явно помрачнел, но быстро взял себя в руки:

– Спасибо, все прекрасно. Сейчас она вернулась домой и немного оправилась.

Что они имеют в виду, мне было невдомек. После обеда поинтересовалась этим у мужа.

– Раткнор подколол эльфа, – объяснил Труба. – Правда, зачем ему это было нужно – не очень понятно.

– Так в чем дело-то?

– В свое время эльфы тоже мечтали породниться с Хорверком. И сестра лорда Эрлинга, по их мысли, вполне годилась мне в жены. Только меня этот план не устраивал, хе-хе…

– А от чего она оправилась? От того, что за тебя замуж не вышла?

– Вряд ли она об этом мечтала. После того как я женился на Кренне, ее мужем стал состоятельный эльфийский вельможа, тоже, кстати, дипломат. Его совсем недавно убили в случайной драке в Альдомире.

Точно! Мне даже Ксантия об этом писала.

– Получается, что Раткнор как бы хвастался мной перед Эрлингом? Но зачем?

– Мне и самому это интересно, – признался муж. – Ты бы, кстати, понаблюдала за ними обоими, пообщалась бы – по крайней мере с Раткнором. А то неясно, что он за камешек.

– Какой-то он… противный.

– Ну смотри, я тебя не неволю. – Вьорк ласково погладил меня по волосам.

– Да я не отказываюсь, просто говорю тебе о том, что уже успела разглядеть.

– Ну почему ты оправдываешься?! – Муж со смехом прижал меня к себе. – Не хочешь – не надо. Захочешь – поболтаешь с ним.

Когда я пришла домой, чувствовала себя уже усталой.

Ну ладно, приберу немного комнату и кабинет. Нет, конечно, у меня и так чисто, но с отъездом Втайлы то тут, то там стала появляться пыль, какие-то книги я забывала под кроватью, пару платьев не повесила в шкаф… Начав протирать пыль, я не выдержала и полезла заглядывать во все шкатулки и перебирать свои любимые украшения. А без этого не стоило и уборку затевать – скучно!

Интересно, а куда запропастилась шкатулка с платком из Вар-Рахиба? На месте-то и нет… Или?.. Да вот же она, за следующим ларчиком. Но я же точно помню, что ставила ее не туда!

Открываю. Платок на месте, точно так же свернутый Почудилось? Сама не помню, что делаю? Или Втайла передвинула шкатулку?

Нет, не может быть. Уже после отъезда кранчеккайл, когда Тиро пел, я сидела, закутавшись в этот самый платок.

Чудеса какие-то. Сюда бы Сиэнре…

7 кналлари (позже)

Вечер был просто замечательный: Тиро мне пел, Мэтт вместе со Стради подтягивал – у Мэтта густой баритон, очень красивый. Я так и задремала в кресле под какую-то старинную балладу о неразделенной любви, но Щиты меня растолкали и заставили лечь в постель как полагается. Тут у меня снова сон пропал, вот и пишу. А в голове еще звучат строки:

И потом:

Почему это, интересно? Ведь во сне, наоборот, приходят те, кого любишь… Может, у гномов не так?

Сюжет у песни длинный и запутанный. Гномиха вышла замуж, хотя ей хотелось за другого. Этот другой ей снится. А любящий муж все время предупреждает, что тому верить нельзя. Потом муж погибает на войне, она встречается с тем, другим, но замуж все равно за него не выходит, хоть тот и просит. Под конец оказывается, что на самом деле этому другому вовсе не она нужна была, а ее золотистые косы. И даже не сами косы, а вплетенные в них «златые нити» и сверкающие на них «каменья». Ужас. В голове почему-то вертится: «хорошо, что у меня волосы не такие длинные»…

Глава VII

Дед в Брайгене!

Это что ж такое должно было случиться?! На Ночи Роракса он давно уже не ездит, отца отправляет. Вот так и вышло, что я не видел его года три, если не больше…

Фиона даже фыркнула, когда об этом услышала. Люди почему-то думают, что если мы долго живем, то и время для нас летит как-то по-особому, быстрее, что ли. А ведь на самом деле ничего подобного, и за три года я не то что соскучиться успел!..

– Кагги!

– Сынок!

Не знаю почему, но дед всегда называл меня сыном. Я даже как-то в детстве спросил об этом отца – вдруг ему обидно. Но он лишь улыбнулся в бороду и хмыкнул, что Кагги^[13] – так мы деда дома зовем – в глубине души расстраивается, что первенец не в него пошел, а в бабушку Хрунду, тогда как я – вылитый глава клана Врат, только помоложе. Оно и правда – и шевелюра, и глаза зеленые у меня от него. Мне-то все равно, а вот ему, наверно, приятно.

А дед постарел… Никогда ни на что не жаловался, но я же вижу: и ходить стал чуть по-другому, похоже, колени побаливают, и сгибаться немного начал, скоро будет не обойтись ему без посоха.

Я вздохнул. Всю жизнь казалось, что годы идут, я расту, а дед – ну совершенно не меняется. И на тебе…

Хотел настоять, чтобы мы поболтали в гостевых покоях клана, но дед сам потащил меня на прогулку в Коралловый лес. Не трудно было догадаться, что он стесняется своей внезапно подкравшейся немочи, хорохорится да и Брайген посмотреть хочет – когда-то он ведь в нем не один десяток лет прожил, пока был Щитом у деда Вьорка. Труба в те годы только-только появился на свет, королевская чета пригласила Ситту к нему в няньки, и прадед ушел в отставку, передав Кагги свое место. Дед тогда души в ней не чаял, жизни без нее не представлял, а оно вон как получилось: встретил при дворе смешливую толстушку Хрунду из клана Чертога – и пропал.

Увидев деда, я вдруг подумал, насколько сам привык к Брайгену. А ведь Брайген – это еще не весь Хорверк. И если заговорщики рассчитывают свалить Вьорка, то им надо быть куда более активными не в столице – в кланах. Взять тот же разговор с Чинтах про клатти-анхат – без поддержки кланов им ничего не сделать.

Я рассказал деду все, разве что не упомянул про Лимбита и не стал касаться своих мыслей о Фионе. Рассказал так, как это мог бы сделать любой Щит – по возможности бесстрастно, четко и точно, постаравшись отделить факты от своих домыслов.

Кагги мрачнел на глазах. Узнав про предложение Чинтах, только усмехнулся, не более того. Наверно, у меня в голосе все же промелькнула гордая нотка – смотри, дед, какой я, думал ли ты, что парень из клана Врат когда-нибудь сможет стать больше чем королем. Конечно, на самом деле я этого не хотел. В смысле не хотел подсиживать Вьорка.

За этими разговорами мы и добрались до Кораллового леса. Сославшись на усталость, я предложил деду присесть на уединенную лавочку, затерянную среди «кораллов». Кагги хмыкнул – не велика была хитрость, – но спорить не стал.

– Не знаешь, часом, где Терлест с Крадиром? – неожиданно спросил он.

Я пожал плечами: что-то и правда давно их не видно. По крайней мере, со времен той истории с переодеванием.

– Хочешь знать, зачем я приехал в Брайген? – переменил тему дед. – Чтобы понять, что происходит.

Происходит? Значит, и дома тоже что-то происходит! Что бы мне было раньше про это подумать?!

А случилось за последние месяцы действительно многое. В основном по мелочам, в разных поселениях, почти незаметно. Рухнула крепь в семьдесят второй штольне, а обычных соболезнований от короля семьи покойных так и не получили. Несколько гномов попросились воинами в королевскую стражу – из столицы пришел отказ. Собрались на свою ежегодную сходку первопроходцы – и никого от клана Чертога, хотя приглашение им было послано заблаговременно и по всей форме.

Терпение деда лопнуло, когда присланный из Брайгена маг попытался отравить несколько колодцев. Чародея едва не убили на месте, Кагги с трудом его отстоял. А на следующий день, когда клан собрался его судить, выяснилось, что маг исчез.

Теперь пришел мой черед мрачнеть. Я готов был поклясться, что Труба не отправлял к нам никакого чародея, ничего не слышал про просившихся в стражу и погибших под завалом сородичей, а первопроходцы клана Чертога – сам знаю – изумлялись, почему их не позвали на очередную сходку. Я на всякий случай описал ему Биримбу – нет, никого похожего Кагги не встречал.

В клане Врат уже в открытую возмущались Вьорком-зазнайкой, но до Брайгена эти вести не доходили. Дед отправил Трубе три письма – никакого ответа. Конечно, гонцам и в голову не пришло настаивать на личной встрече с королем – обычно письма передавались кому-нибудь из Щитов. Но вот кому именно – этого дед у них, естественно, не спросил.

– Да какая разница, – чуть было не отмахнулся он. – Не думаешь же ты…

Но именно об этом я и подумал.

Вернее, о том, что увидел в «Лопоухом гепарде» троюродный брат Стради. На день рождения к Рабрану были приглашены отнюдь не только его друзья – скорее, наоборот: близких друзей там было мало. Зато заявились лорд Эрлинг (уж кого-кого, а его никогда не звали на наши дружеские посиделки), Сивард айн Раткнор (Раб-ран положительно обладает нездоровой склонностью к экзотике), Цорр (кстати, внук Хийнма) и Сетр – приставленный к Фионе гонец. Заглянул и Моих – тот самый мастер, который сделал Фионе ключик от потайной двери и давно уже был у нас с Лимбитом на примете. Звали даже саму королеву – и это мне решительно не нравилось.

Похоже на заговорщиков, очень похоже. Щит короля – умно, ничего не скажешь. Лорд Эрлинг – как же без длинного эльфийского носа и не менее длинных эльфийских рук. Сивард айн Раткнор – после свержения или смерти Вьорка позиция Ольтании окажется крайне важной, как бы войны не было. Да и Сетр стал бы для них весьма ценным приобретением: знать, о чем переписываются король и королева, дело не последнее.

Одно плохо – мы не очень представляли себе, что теперь с этим знанием делать. Отстранить Цорра – скандал, Хийнм этого не простит. А дальше терпеть его при Вьорке – рисковать жизнью короля. Выслать Эрлинга из Брайгена – ну, пришлют какого-нибудь Ойрида, чем лучше-то. Отправить восвояси Сиварда айн Раткнора – так ведь после смерти Шенни мы у Нельда и без того не в большом почете, опять же скандал выйдет. Оставались Моих и Сетр – Лимбит обещал ими заняться.

И вот теперь рассказ деда. Можно вообразить, что творится в других кланах!

Прозвонил пятый колокол, и мы отправились к Вьорку. Как и следовало ожидать, о маге и о письмах Труба слышал впервые. Однако мне показалось, что дурные новости нашего клана его почти не удивили.

– Ну и что будем делать? – Сейчас дед выглядел особенно постаревшим. Он был далек от того, чтобы подозревать Вьорка в злом умысле – как-никак король вырос практически у него на руках, но…

– Я рад, что ты здесь, – рассеянно заметил Труба. – Пока будем думать. А там…

В зал быстрым шагом вошел Крадир – весь в пыли. И от него на дюжину саргов шибало лошадиным потом.

– Оставьте нас одних.

Ланкс и Цорр с удивлением выполнили распоряжение короля. Я тоже поднялся, но Вьорк жестом велел мне не торопиться.

– Что скажешь?

– Все, как ты ожидал. – Опустившись в кресло, Крадир налил себе полную кружку эля, залпом осушил ее и вновь потянулся к кувшину.

Вьорк едва заметно поморщился, и кувшин тут же был отставлен в сторону. Только сейчас Крадир заметил деда.

– Я рад, что ты здесь!

Мы чуть не расхохотались, настолько сейчас он напоминал Трубу – а деду наверняка еще и Трубу в молодости. Крадир ошалело взглянул на наши лица и сам невольно улыбнулся.

– Завидую вашему хорошему настроению. Отец, клан Алтаря бурлит и кипит, что озеро у Фралира. Ты получил послание от его златокузнецов?

Вьорк покачал головой.

– Так, понятно. А от литейщиков? От Гильдии грибников? Отец, а ты вообще от них что-нибудь получал за последние несколько месяцев?

– А как же, – ухмыльнулся Труба. – Поздравления по случаю благополучного выздоровления.

– И все?!

– И все.

– Тогда считай, что ты многое пропустил. – Не удержавшись, Крадир вновь налил себе эля. – Жрец Ашшарат по имени Ейн уже две недели томится под стражей – ждет твоего решения. Надо сказать, Хийнм недолго терпел его проповеди, но и старика можно понять – этот самый Ейн взял на себе нелегкую миссию доказать всем, что Крондорн – не более чем детские сказки, тогда как великая богиня любви…

– Можешь не продолжать, – кивнул Вьорк. – И наверняка на его приглашении в Хорверк стоит моя подпись. Или печать.

– Печать. – Глаза Крадира блеснули. – Так это действительно ты его пригласил?

– Ни разу в жизни не слышал этого имени, – фыркнул Вьорк. – Ну, что там еще я натворил?

– По твоему прямому распоряжению – кстати, в обход гильдейцев – было проложено два новых штрека. Один из них – прямо под основными грибницами клана. А рудознатцы пользовались брайгенской картой, на которой, конечно же, никаких грибниц нанесено не было. И теперь Хийнм тряся бородой и плюясь во все стороны, требует от нас возмещения убытков вместе с головой того парня, который возглавил первопроходцев Хорверка после смерти Ганта.

– Ты их успокоил?

– Насколько смог. Знаешь, Хийнм мне, естественно, этого не сказал, но, по-моему, он думает, что ты выжил из ума, плюнул на Хорверк и интересуешься теперь только молодой женой.

Вьорк побагровел, однако и он не сомневался, что Крадир не добавил от себя ни слова.

– Как могло потеряться столько писем? – строго спросил дед, и я сразу представил себе те времена, когда он еще качал Вьорка у себя на коленях.

– Никак. – Труба кивнул куда-то в угол. – Все послания Щиты сваливают вот на тот поднос, и я сам забираю его из прихожей.

– То есть любой…

– Любой. Было бы желание. Раскручивать это бессмысленно – можно либо подозревать всех, либо тешить себя мыслями о колдовстве.

– Поздно уже себя тешить, – буркнул дед и принялся внимательно изучать пол у себя под ногами.

– К тебе Терлест. – В дверь заглянул Ланкс.

– Давай его скорее сюда, – проревел Труба. – И позови Айранта. Да, неплохо было бы увидеть еще человеческого посла – если, конечно, он свободен.

Старший сын короля выглядел не лучше младшего: та же пропыленная одежда, лицо осунулось от усталости, в глазах пляшут нехорошие огоньки.

– А к нам, значит, ты никого не отправил! – обиженно бросил дед, первым догадавшийся, в чем тут дело.

– Прости, – развел руками Труба. – Я был уверен, что ты не такой терпеливый, как Хийнм и Фралир. И, уж не обессудь, у меня всего два сына – и так Айранту пришлось заниматься делами нашего клана.

Терлест рухнул в кресло подле Крадира и потянулся к кувшину.

– Все так плохо? – исподлобья взглянул на него Вьорк.

– Могло быть и хуже.

Да, Терлест был воистину неисправимым оптимистом!

– Дай-ка я попробую угадать. – Вьорк старался не терять лица. А вот я бы на его месте давно уже бегал по потолку. – Отправленный мной чародей выпил всю воду из озера? Приближенный ко двору жрец наслал на Фра-лира лебяжью лихорадку?

– Почти, – совершенно серьезно ответил Терлест. – Купец из Тильяса, размахивая твоей охранной грамотой, попытался было вербовать воинов в дружину какого-то человечьего князька.

Тот, кто подослал этого купца, был явно не дурак. Вроде как не придерешься – это тебе не простой отравитель и не явный кандидат в великомученики. Но предложить хорверкскому гному убивать за деньги – все равно что поинтересоваться у почтенного тильясского магистрата, сколько стоит провести ночь с его дочерью.

– И его судьба? – с напускным спокойствием поинтересовался Вьорк.

– Фралир неделю ждал от тебя ответа. Потом купца казнили.

– И ты это допустил?!

– Я прискакал через два дня после того, как ему отрубили голову. – Терлест устало вытянул ноги. – Нельзя требовать от Фралира невозможного – он и так едва сдерживает своих. Самое большое их желание сейчас – заявиться в Брайген всем кланом и потребовать у тебя ответа.

Тихий стук в дверь – и в зале появился Айрант. Лицо его было невозмутимо, но мне показалось, что за этой невозмутимостью скрывается многое.

Едва со всеми поздоровавшись, Щит приступил к отчету.

– Наш клан спокоен.

Вьорк с шумом выдохнул воздух:

– Первая хорошая новость за весь день!

– Погоди радоваться, – прервал его Айрант. – Спокоен – не значит доволен. Ходят разговоры о том, что ты пригласил из Тильяса несколько десятков жрецов – якобы они должны будут занять место травников, которые, по твоим словам, и хромого козла вылечить не могут.

– По моим словам?! – изумился Вьорк.

– Но и это не все. Народ уверен, что Раткнор привез с собой новый договор, который ты вроде как согласился подписать, чтобы задобрить Нельда после гибели Веденекоса. И по нему не только король должен брать в жены человеческих женщин, но и все главы кланов, а в будущем – и все главы гильдий.

– И ты называешь это спокойствием? – усмехнулся дед.

– Я бы называл это недовольством, – сквозь зубы бросил Айрант, – но не более. И если Вьорк не против выступить перед кланом…

– Бесполезно, – покачал головой Крадир. – У меня нет сомнений, что отцу верят, но считают его слишком мягкотелым.

– И пока ты не избавишь нас от людей… – подхватил Терлест, обращаясь к королю.

– Не бывать этому! – Труба хватил кулаком по столу. – Я делаю то, что считаю нужным, и если вы думаете, что какие-то сплетни заставят меня…

– Не сплетни, отец, – тихо прервал его Крадир. – Неужели ты не видишь, что все посыпалось? Или ты думаешь, что и я что-то имею против Фионы, Сориделя, Лиз?.. Да, они не гномы, но это их беда, а не вина. Однако если не принять решительных мер, котел взорвется.

– Как, интересно знать?! – Лицо Вьорка все больше наливалось кровью. – Может быть, и мне тоже предложат убраться из Хорверка, ты это хочешь сказать? Помнишь Драга Шило? Если уж Хорверком мог править безумный король – а я, слава Крондорну, пока что далек от безумия…

– Труба! – окликнул его дед. – Эй, Труба, слышишь меня?!

– Что? – Вьорк остановился. – А, да?

– Ты не забыл, кто перед тобой? Это что, Мэтт собирается отправить тебя в изгнание? Это Крадир настаивает на грайхоне? Я тебе больше скажу – они никогда не соберут для него достаточно голосов. Так это ли стоит обсуждать?

– Нет. – Успокоившись, Вьорк улыбнулся деду.

Впервые в жизни лицо короля показалось мне мягким и нерешительным. Так, наверно, чувствовал себя Арталан, когда ему доложили, что императорская гвардия перешла на сторону мятежных баронов. Страшное, должно быть, ощущение – снежной лавины, перед которой ты не более чем песчинка. И как ни суетись, дело все равно кончится обвалом.

Но ведь первой, кого погребет под собой этот обвал, станет Фиона. Если отбросить в сторону упрямство короля – и справедливое, надо сказать, упрямство, – то выбить оружие из рук заговорщиков мог бы только один ход. Крадир прав: если немедленно выслать всех людей из Хорверка, пожар потухнет, не успев разгореться. Останется только «невнимательность» Вьорка, но ее легко объяснить. Если поймем, кто перехватывал письма, тем лучше. Если нет, сошлемся на болезнь – это-то Трубе простят. Поворчат, конечно, не без того, но простят.

Доказывать что бы то ни было здесь бессмысленно – поступки людей говорят сами за себя. Оставить одну Фиону – едва ли она сама на это согласится. А если и согласится, как Труба станет смотреть ей в глаза, если без всякой на то причины откажет от дома Сориделю, Лиз и многим другим ее соотечественникам? Не будет ли это означать, что он, в некотором смысле, отверг и ее саму?

Неожиданно я почувствовал, что в зале стало жарко. Если так случится, что Фиона перестанет быть королевой, то и я перестану быть ее Щитом. Но смогу ли я считать себя ее другом, если, проводив ее до Врат, останусь в Брайгене? Не должен ли настоящий друг последовать за ней в изгнание?

Еще год назад мысль о том, что мне придется оставить Брайген, показалась бы дикой, невозможной. Фиона как-то назвала нас, со своей обычной гримаской, крайне свободолюбивым народцем, однако едва ли можно сказать, что мы любим свободу. Мы просто к ней привыкли и не задумываемся о том, что можно жить как-то по-другому Вот любят ли люди, скажем, свои уши? Или большой палец на правой ноге?

Мы уедем с ней вместе. И… и что?

Мне стало не по себе. Это все равно как неожиданно осознать, что многих из тех, с кем ты сегодня дружишь, без кого не представляешь свою жизнь, лет через семьсот уже не станет… Деда, Вьорка…

«Я буду счастлив служить тебе, пока мы оба не переступим Грань». Тогда я произнес эту фразу, толком не подумав, она сама выскочила откуда-то изнутри. Тогда мне казалось, что так правильно. Но сейчас банальная, в общем-то, картинка: Фиона, стареющая на моих глазах, причиняла мне боль.

– Прошу прощения. – Это снова был Ланкс. – Сивард айн Раткнор еще перед третьим колоколом покинул Брайген через камеру перехода. Нельд вызвал его на Совет.

От меня не укрылось, что Вьорк вздрогнул.

– Хорошо. Разбуди, пожалуйста, Даларха.

– Сделаем, – кивнул Щит. – Да, только что прискакал гонец от Врат. К нам направляются три служителя Крондорна из Керталя.

Значит, Чинтах все же в заговоре?! А почему, собственно, нет? Потому что они не стали бы рисковать, открываясь Щиту королевы? Но ведь я уже смирился с тем, что среди заговорщиков может быть любой из Щитов короля…

Поймав многозначительный взгляд деда, я едва заметно покачал головой. Чинтах не сказала ничего, что Вьорк сам не узнает в ближайшие дни. Не стоит еще и мне добивать его – куда полезнее поговорить с Лимбитом.

Извинившись перед Трубой, я выскользнул за дверь.

– Ну, что там? – Взволнованные Щиты обступили меня со всех сторон.

– Ничего хорошего, – успокоил их я. – Но это единственное, что я могу сказать.

– Мэтт! – На меня налетел Гвальд. – По всему Брайгену ищу!

– Что-то с Фионой? – Я замер.

– Да чтоб тебя перекосило! – возмущенно фыркнул Гвальд. – Ничего подобного!

Пока мы быстрым шагом шли к моему дому, Гвальд успел рассказать, что совершенно случайно наткнулся сегодня утром на гнома со шрамом – похоже, того самого, что угрожал мне, когда я изображал Фиону. Но точной уверенности, естественно, не было.

Гвальд решил за ним проследить. Кабад, если это действительно был он, зашел только в три дома. К Монху, к Цорру и в «Лопоухий гепард». Там Гвальд его и потерял: гном со шрамом прошел во второй зал и как растворился в воздухе – скорее всего, выскользнул через заднюю дверь.

Выходит, мы с Лимбитом были правы. Монх, Цорр, Кабад, владелец «Лопоухого гепарда»… Что-то начинаем нащупывать…

Гвальд отправился заступать на дежурство в покоях Фионы, а я свернул в сторону своего дома.

По счастью, Лимбит был у себя. Точнее, у меня. Не помню даже, чтобы мы специально обсуждали это, но так уж получилось, что он поселился в моей дальней комнате – формально дом принадлежал клану Врат, и я мог занимать его сколько мне заблагорассудится, хоть один, хоть не один.

Как выяснилось, увалень Лимбит тоже не терял времени зря.

Едва я успел рассказать ему последние новости, он потащил меня к столу, где лежало семь записок – все разными почерками, но с одним и тем же содержанием:

Труба что-то заподозрил – надо с ним кончать. Сбор завтра после первого колокола в Старой столовой. Остальных я предупрежу сам.

Я сразу обратил внимание на странный пергамен, на котором были нацарапаны записки. Чем дольше я на него смотрел, тем более явно на нем проступали какие-то то ли узоры, то ли знаки…

– Сегодня я разнесу это всем Щитам – естественно, кроме тебя. – Неожиданно резкий голос Лимбита помог мне очнуться.

– Не слишком ли просто? – засомневался я. – Во-первых, в Старой столовой они уже собирались. А если у них не принято дважды встречаться в одном месте?

– Принято или не принято, если дело срочное, никто не удивится. Да и в доме Твана они, помнится, не раз встречались, – резонно возразил Лимбит. – Ты лучше мне другое скажи. Вот представь себе: приходишь ты домой, на столе такая записка. Что ты сделаешь?

– Я? Или заговорщик?

– Ты, ты.

– Побегу к тебе. И очень удивлюсь, почему вдруг такую записку принесли именно мне. Наверно, подумаю, какой-то олух меня проверяет.

– Так, отлично. Но придет ли тебе в голову самому отправиться в Старую столовую, чтобы разоблачить заговорщиков?

– Никогда, – уверенно заявил я. – Особенно после всех разговоров про Фионино безрассудство. Да и ясно же, что здесь либо ошибка – а я с трудом представляю себе заговорщика, который по случайности отнесет такую записку не тому Щиту, либо проверка. Если проверка, тем более стоит поставить в известность кого-то еще.

– Хорошо. Но ни один другой Щит о моем существовании не знает.

– Тогда они поставят в известность Вьорка. Или Айранта. Или меня.

– Про Вьорка и тебя я уже подумал – короля надо предупредить обязательно, хватит ему сюрпризов. А вот мысль про Айранта мне в голову не приходила. Хотя должна была: он из клана Чертога, самый старший, наверняка любому покажется, что уж он-то вне подозрений.

– Покажется? – хмуро уточнил я.

Одержимость Лимбита начинала действовать мне на нервы. Он словно решал трудную задачку – отдавая ей все силы, погружаясь в нее без остатка. Но я так не умел. За каждым именем для меня стояли реальные гномы.

Добродушный стеснительный Стради. Порывистый Тиро. Старый друг Гвальд – один из немногих, с кем я всегда мог быть откровенен. Сумрачный, но надежный, как гранит, Айрант. Заносчивый Ланкс. Наивный и впечатлительный Даларх. Погруженный в себя Цорр. Семь гномов, в порядочности которых я был совершенно уверен. Был. Еще пару месяцев назад.

– Мэтт, – почувствовал мое настроение Лимбит, – одно из двух. Либо мы решаем, что Щиты вне подозрений, и я тотчас же сжигаю все эти послания. Только объясни мне сначала… Ну, например, считаешь ли ты совпадением присутствие Цорра в «Лопоухом гепарде» и визит к нему Кабала? Или то, что это не Крадир рассказал Кабалу про Гнилой Зуб, но тем не менее Кабад поджидал королеву именно там?

– Если не Крадир, то кто? – непроизвольно спросил я.

– Пока не знаю, – терпеливо ответил Лимбит. – Но непременно узнаю. Так что?

– Ну да… Или куда делись письма, отправленные Вьорку из кланов, – добавил я. – Понятно. Ты прав, я – нет. Что будем делать с Айрантом?

– Проверим его первым.

– А если он поделится с кем-нибудь из Щитов? Что мешает ему взять Ланкса, Цорра и Даларха и отправиться в Старую столовую вчетвером?

– Оставив Вьорка одного? – усмехнулся Лимбит. – Исключено.

– Хорошо, просто поставить их в известность?

– Это мне не помешает.

– В каком смысле? – оторопел я. – Слушай, а ведь ты мне голову морочишь. Где-то я что-то такое уже слышал, только разворот был другой. Если ничего не путаю, там была идея, что у каждого есть своя тайна… И когда по приказу короля Ольтании главе антронской делегации на переговорах подкинули записку: «Срочно возвращайтесь, они все знают!», тот мигом распорядился погрузить всех своих людей на корабли – и только их и видели.

Лимбит довольно кивал:

– Вспомнил?

– Так ты меня дурил! – возмутился я.

– Делать мне больше нечего… Ты забыл, кто я?

– Ну… Толкователь Снов. – Мне не хотелось лишний раз произносить это вслух.

Кажется, я начинал кое-что понимать. Получается, что важен не текст – заговорщики в лучшем случае посмеются над такой наивной попыткой их провести, в худшем – лишний раз насторожатся. Важно нечто, что позволит Лимбиту проникнуть в сны…

– Мне главное, чтобы Щиты нашли эти записки поздно вечером, – подтвердил он мои подозрения. – И прочитали. А остальное… Будут ли они читать их вместе и вслух, побегут ли друг к другу, к Вьорку…

– Не забудь, что кто-то останется бодрствовать.

– Ну, не всю же ночь.

Так. Значит, и об этом он подумал.

– И еще. – Я постарался сказать это как можно тверже. – Записок должно быть восемь.

Я ожидал, что Лимбит возмутится, станет уверять меня не делать глупостей, но он только внимательно посмотрел на меня, словно хотел убедиться, что я не шучу.

– Семь, – тяжело обронил он. – Ты ведь уже прочитал…

Я вспыхнул, чувствуя, как краснеет даже кожа под бородой.

Комната была ярко освещена – в двух бронзовых канделябрах, подаренных мне отцом на пятидесятый День терпения, горело по дюжине свечей. С вызовом взглянув в лицо Лимбита, я заметил, насколько он осунулся. Запавшие глаза, нездоровый цвет лица… Передо мной был не азартный загонщик, а невероятно усталый гном, выглядевший на полторы сотни лет старше своего возраста.

Поймав мой взгляд, Лимбит опустил глаза.

– Прости. Но я – Толкователь. Вне подозрений – один король.

– Не в том дело… – начал было я.

– Я же сказал «прости», – чуть резче, чем следовало, отрезал Лимбит. – Ты, наверно, считаешь меня чудовищем?

– Ерунда какая!

– Мэтт, давай начистоту. Ты – да и не только ты – уверен, что я изменился. Что я уже не совсем гном. Так ведь? Что только мне приходит в голову подозревать всех и каждого, что мне это даже доставляет удовольствие, да? Погоди, прежде чем ты ответишь… Пойми, я сейчас спрашиваю тебя не как Мэтта из клана Врат, не как Щита короля – как друга.

– Остались ли мы друзьями?.. – вполголоса пробормотал я.

Я понимал, что делаю ему больно, но если не сказать всего прямо сейчас, нашей дружбе конец, это уж точно.

– Да. – Лимбит потер лоб. – Ты прав. Я тоже стараюсь не… Но все же скажу. Если не секрет, почему ты ни словом не упомянул о предложении Чинтах?

Я почувствовал внутри неприятный холодок.

– Откуда ты знаешь?! Или Толкователю действительно ведомо все, что происходит в Хорверке?

– Хорошо бы и другие так думали, – буркнул Лимбит. – Но ты не ответил.

– Ты тоже.

В глазах Лимбита на мгновение мелькнуло очень неприятное выражение – словно он задумался, раздавить ли заползшего за шиворот жука или просто отбросить его прочь. Но он тут же взял себя в руки.

– Я спросил первым, – усмехнулся он, пытаясь обратить все в шутку. – Но если ты настаиваешь… Я попросил у Трубы несколько гномов по своему выбору – тех, кому я могу доверять. Сейчас они сменяют друг друга в «Лопоухом гепарде» и, по-моему, скоро уже в двери пролезать перестанут. По крайней мере, я зарекся упоминать при них ольтанскую кухню – могут и побить.

– Да, все просто. – Зря я затеял этот разговор. – А Кабада с Гвальдом они видели?

– Не знаю, – пожал плечами Лимбит. – Надо будет спросить. Но ты прав – если бы они заметили Кабада, то обязательно попробовали бы за ним проследить. Я их о нем предупреждал. Так что с Чинтах?

– В том-то и дело, что это была Чинтах. – Проведя пальцем по свече, я скатал воск в тугой комочек и принялся непроизвольно разминать его между пальцами. – Считай, что я просто не воспринял это всерьез. А ты бы воспринял? От сестры, а?

– Я – да, – грустно ответил Лимбит. – Ты уверен, что хорошо ее знаешь?

– Да ни в чем я уже не уверен! – Я махнул рукой. – Только в одном: я мечтал бы, чтобы ни-че-го этого не было. Ни интриг, ни гвизармы, ни заговора, ни всех этих сложностей…

Я ожидал, что Лимбит тихо спросит: «И Фионы?» Вот тогда бы мы точно поссорились, а этого не следовало делать ни в коем случае.

Но Лимбит промолчал.

– Ты имеешь в виду что-то конкретное? – спросил я уже спокойнее. – Да и может ли хоть кто-то сказать, что действительно знаетдругого?

– Чинтах не такая, как все. Нет, погоди… Давай так она не такая, как ты. Чинтах была бы хорошей парой Гвальду – не тебе. Она всю жизнь стремилась к чему-то большему, чем положение дочери главы клана. Знаешь, какая игра была у нее в детстве? В королеву Хорверка – пока отец не запретил, опасаясь ненужных слухов. Но на самом деле это была игра скорее в человеческую королеву. Стоило мне войти в ее спальню с поклоном и со словами: «Как почивали, Ваше Величество?», Чинтах, визжа, бросалась мне на шею, шептала в ухо, что я самый лучший брат в мире, а один раз… Однажды она сказала: «Если наш король берет в жены людей, то почему бы…» Я шутливо зажал ей рот, и она все поняла. Но от своей мечты, похоже, так и не отказалась.

– Но едва ли она с детства мечтала, чтобы я стал клатти-анхатом. – Как мог, я пытался ее защитить. – Ну, допустим, я принял бы ее предложение. Допустим даже, что дед бы мне это позволил.

– Клатти не требуется согласия главы клана.

– Так ты знал! Какой же я идиот, ты же все знал с самого начала! – Я снова повысил голос.

– Я действительно не исключал возможность, что они используют завещание Роракса, – осторожно ответил Лимбит, на всякий случай отодвигаясь от меня подальше. – Равно как и многие другие.

Но у меня больше не было сил с ним спорить.

– Да, она попыталась бы тебя вернуть, – продолжил Лимбит, видя, что я замолчал. – Едва ли она любит тебя, если ты это хочешь знать. Скорее, она в тебя верит.

– А Гвальд-то чем хуже? – Улыбка получилась кривоватой.

– Разве я сказал, что хуже? – хмыкнул он. – Просто в тебя она верит, а в него – нет. Вот и все.

У Вьорка уже никого не было. Познакомив его в двух словах с замыслом Лимбита, я поболтал часок с Ланксом и Цорром и после седьмого колокола снова двинулся к дому.

Я чувствовал себя так, будто меня пропустили через камнедробилку. День оказался каким-то совершенно уж бесконечным…

– Мэтт?! Отлично! – радостно потер руки Лимбит, только я открыл дверь.

– А кого ты ожидал увидеть? – Я открыто зевнул. – Его Королевское Величество Нельда Первого?..

– Идем, у нас есть еще одно дело. – Лимбит деловито потащил меня к двери.

– Кто на этот раз? – Я зевнул еще более явно.

– Моих. Я бы предпочел навестить его сегодня. Если, конечно, ты не против.

– Ладно, – великодушно согласился я. – Но что мы ему скажем? Разве он совершил что-то предосудительное? Вернее так: можем ли мы припереть его к стенке?

– Полагаю, что да. Ты заговоришь с ним про ключик и про Кабада, а дальше уже и я им займусь. Не отвертится.

Настроение Лимбита явно улучшилось. Эх, похоже, я был к нему несправедлив…

Дом Монха встретил нас той же напряженной тишиной, что и дом Варра. И точно так же дверного молотка на месте не было.

Лимбит проскользнул внутрь на удивление тихо. Я же постарался не отставать и не поминать Крондорна всякий раз, когда натыкался на что-то в темноте.

Но все наши предосторожности были бессмысленны.

Моих сидел в кресле перед камином, лицом к нам. Правая рука на воткнутом в грудь кинжале. Левая бессильно свисала вниз. Крови не видно, но я сразу понял, что он мертв.

Обогнув кресло, мы подошли к резному столику слева от покойного. Кивнув на аккуратно отрезанный кусочек пергамена, Лимбит склонился над телом.

В тусклом свете камина я едва разобрал несколько четких строчек:

Моя королева!

Я больше не могу – я боюсь. Они все равно узнают о тех ключах, которые я для тебя сделал. Сегодня приходил Кабад – он требует, чтобы я устроил ему встречу с тобой. Я отказался. Когда найдешь мое тело, скажи, что меня убили заговорщики – они поверят. Прости. Я помню, что обещал тебе. Но я не могу.

Глава VIII

8 кналлари

С утра, вдохновленная вчерашней уборкой, затеяла у себя перестановку. В спальне с помощью Щитов отодвинула кровать к другой стене, попросила их перевесить пару полочек. Только шкаф не стала трогать: кто знает, что подумает лашши, обнаружив, что я так невежливо обошлась с ее норкой.

В кабинете тоже все переставила. Пододвинула столик и кресло так, чтобы они стояли прямо напротив двери. Ковер Тиро и Стради приспособили на другую стену, книжный шкаф задвинули в угол. Когда к обеду пришел Мэтт, он застал свою королеву очень довольной, а Щитов – отдувающимися после перетаскивания книжек.

– Смотри, как мы тут чудесно все устроили! – похвасталась я.

– И все-таки шкаф надо было сдвинуть в другой угол, – не унимался Тиро. – Он так стоит, что нижнюю дверцу и не откроешь.

– Тебе же Фиона сказала, что и не надо ее открывать, – осадил его Стради. – Там книжки, которые она уже прочла. А мы с тобой уж точно не будем.

Я хмыкнула, представив Щитов, погруженных в чтение ольтанских романов. Вряд ли им интересны подробности любовных приключений придворных красоток и красавцев.

– Ну что, пойдем-ка мы переоденемся. – Тиро с неодобрением оглядел свои светло-зеленые штаны, превратившиеся в грязно-серые. – А то мы тут со Стради всю пыль на себя собрали. Мэтт, развлечешь пока королеву? Если она еще что-нибудь затеет – ни за что не соглашайся. Она дала слово, что раньше следующего месяца точно не заставит нас шкафы тягать да полки перевешивать.

Мэтт тем временем задумчиво рассматривал безделушки и цветочные горшки на полках.

– Слушай, а вот этой шкатулки я раньше что-то не видел.

– Видел-видел, просто внимания не обращал. А что, нравится?

– Симпатичная. – Мэтт пригляделся. – Ахорское дерево?

– Ну надо же! Откуда ты знаешь?

– Запах узнал. У Чинтах была похожая.

Опять эта Чинтах, подумала я с печалью.

А запах ему точно нравился: Мэтт с удовольствием понюхал шкатулочку и даже глаза прикрыл. Воспоминание о бывшей подружке?

– Как тебе? – Сняв с полочки, я поставила шкатулку на стол и достала из нее вар-рахибский платок. Развернула во всю ширину, и сказочные птицы будто поплыли по воздуху, танцуя в неверном свете светильников. Мэтт восхищенно выдохнул:

– Красотища! Откуда это у тебя? С собой привезла? – Он с удовольствием перебирал мягкую ткань. – А прочная какая! У нас таких не ткут, – добавил он со знанием дела.

– Конечно, не ткут!

Я сняла с мизинца свое любимое колечко с розочкой и пропустила сквозь него все полотнище платка.

– Видишь? Так делают только в Вар-Рахибе! А подарили мне его гномы, которые недавно вернулись в Хорверк, – помнишь, я тебе рассказывала?

– Ага… – Мэтт накинул платок мне на плечи. – Слушай, как же тебе хорошо! – Он легонько развернул меня лицом к зеркалу.

Из зеркала на меня смотрела худая бледная барышня Розовая парча, просвечивающая сквозь небывалые узоры платка, только подчеркивала эту бледность. Отчего это я решила, что розовый мне идет?..

А рядом стоял высокий статный гном с каштановыми локонами, мягко спускавшимися ему на плечи. Серебряный обруч, плотно охватывающий лоб, украшен мелкими изумрудами, подчеркивающими зелень чуть прищуренных глаз. Простой коричневый камзол, широкий ремень, слегка потемневшие от старости ножны с мечом… Ничего лишнего. Рядом с каким-нибудь расфуфыренным придворным Нельда Мэтт, несмотря на изумруды, показался бы бедняком.

Внезапно я поняла, почему так внимательно всматриваюсь в зеркало. Мы вместе выглядели как семейный портрет.

Чувствуя, как предательский румянец заливает щеки, я поспешила отвернуться.

– А ко мне лашши приходила! – похвасталась я. – Вот прямо здесь сидела! – Я отвернулась от зеркала, надеясь, что Мэтт ничего не заметил.

– Шутишь? – улыбнулся он.

– И не думаю! Мы с ней болтали, она даже сказала, что ее зовут…

– Тсс! – Щит приложил палец к губам. – Никогда не говори этого посторонним. Она может обидеться!

– Ты же не посторонний! – надулась я.

– Для нее – посторонний. И ты знаешь, что тебе повезло, если у тебя самочка? – Мне показалось, что Щит поглядел на меня с некоторым уважением. – Говорят, они смышленей и общительней.

– Говорят? А ты что, сам лашши никогда не видел?

– Видеть-то видел. Даже болтал не так давно – правда, у Крадира. У меня-то нет своего дома. Вот и лашши в нем нет.

Мэтт произнес это без тени грусти – просто как факт.

Действительно, зачем ему заводить здесь собственный дом? Ну, поживет он в Брайгене еще лет тридцать-сорок. Что за срок по их меркам! – ерунда… Я к тому времени состарюсь, а Щиты будут подтыкать мне пледик в креслице, потому что сама и согнуться уж не смогу, да уверять, что моей седины почти не заметно. Потом я перестану ходить, начну плохо соображать, а то и вовсе впаду в беспамятство или в детство. А верный Мэтт будет вспоминать те дни, когда я была молоденькой задорной девчонкой, и ждать, когда ж я наконец отправлюсь к Орробе…

Может, лучше умереть молодой? Ну, или не очень молодой, но еще и не старухой – лет в тридцать, скажем…

– О чем задумалась? – спросил Мэтт, присаживаясь на краешек кресла. Чувствует, наверно, что мысли невеселые… Но я ему не стану говорить, что меня тревожит. В конце концов, отправляясь в Брайген, я знала, на что иду. – Расскажи еще про лашши, а?

– Да мы совсем недолго общались. Знаешь, она очень забавная. Немножко обидчивая. Вот, подарила ей колечко…

– О, что-то это мне напоминает. – Мэтт подмигнул мне. – Обидчивая, говоришь? Я всегда подозревал, что лашши похожи на своих хозяев!

– Точь-в-точь! – засмеялась я, расправляя складки платка. – И с такой же беленькой кисточкой на хвосте.

Мэтт посмотрел на меня озадаченно.

– Эх, все никак не можешь привыкнуть к моим шуткам?

– Да нет, это ты никак не можешь привыкнуть, что у меня хорошее воображение, – улыбнулся Щит.

И тут мы совсем как прежде принялись болтать обо всем подряд. О прочитанных книжках, о детских мечтах, о моих планах съездить в Тильяс… Кстати, я не смогла удержаться и спросила как можно спокойнее:

– А о чем ты беседовал с Чинтах?

Мэтт хмыкнул. Только бы он не услышал, как бьется сердце! Того и гляди выскочит.

– Историю Хорверка помнишь?

– Экзамен сдавать не решусь, но в общих чертах – конечно!

– Я, как оказалось, тоже не решусь. А вот Чинтах поднаторела. Про клатти-анхата мне рассказывала.

– Клатти-анхата? Это что за зверь, где водится? – Я пыталась скрывать свое смущение за шутками.

– В древности водились. Вроде заместителей короля… Если те сами не справлялись.

– Что это вы в древнюю историю полезли? Ведающими готовитесь стать?

– Если бы! У меня такой длинной бороды никогда не вырастет, а про Чинтах и говорить нечего. Так что не видать нам его посоха, пустые мечты, – подхватил мой шутливый тон Щит.

Больше ничего про встречу с Чинтах мне из него вытащить не удалось. Зато неохотно, но более или менее подробно Мэтт наконец-то поведал мне о том, как он сыграл мою роль и кого встретил, спустившись с Гнилого Зуба.

Как я и предполагала, это был тот самый загадочный Кабад. Надо же – он делал вид, что знает меня! И спрашивал Мэтта, выполнила ли я то, о чем мы с ним якобы договаривались.

– И что ты ответил? – с жаром спросила я.

Щит махнул рукой:

– Да отвертелся кое-как.

Все же мне казалось, что Мэтт что-то скрывает…

– Знаешь, я тут все думала… Биримба меня беспокоит.

– Меня тоже.

Вот как?

– Неужели нельзя как-то выяснить, куда он пропал?

– Пытались, – усмехнулся Мэтт. – Как в шахту прыгнул.

Так мы и проболтали до самого вечера, а потом подошел Тиро, и мы поужинали, подтрунивая над Гвальдом, у которого сегодня все валилось из рук.

Когда я уже собиралась ложиться, неожиданно зашла Лиз. И прямо с порога обрадовала:

– Попрощаться с тобой хотела. – Лиз наклонилась, ставя на пол кошелку с травами, и с некоторым трудом распрямилась. Я с тревогой отметила про себя, что еще месяц назад она двигалась куда легче, да и со спиной вроде проблем не было. Не только годы, но и усталость, похоже, берут свое…

– Попрощаться?

– Знаешь, девочка, я ведь уезжать собираюсь. – Жрица потерла поясницу.

– Как?! И ты?

– Боюсь, у меня нет выбора.

– У человека всегда есть выбор!

– Как и у гнома, – с улыбкой добавила Лиз, – но только не у жреца. Мне был подан знак…

– Ты разговаривала с самой богиней?

– Ну, не то чтобы я с ней беседовала, как с тобой. – Лиз потрепала меня по руке. – Но она ясно дала мне понять, что от меня требуется.

– Но ты вернешься?

– Уверена, – с теплотой в голосе ответила она. – Причем надеюсь, что довольно скоро.

– А… может, попозже поедешь? Весной?

Мне, честно говоря, просто обидно стало. Все, все разъезжаются! Я – из Ольтании, они – туда… Судьба будто смеется надо мной.

– Фиона, никак не могу. Понимаешь, я должна попытаться спасти жизнь одному очень хорошему гному. Он в Тильясе – недалеко совсем. Если все хорошо сложится, дел-то на месяц: неделю лечить, две смотреть, все ли хорошо пойдет, да еще одну на всякий случай…

– Ничего не понимаю. Что у них в Тильясе – своих жрецов не хватает?

– Он верит в Ашшарат – встречаются и такие гномы. Не в Хорверке, там, наверху. – Лиз махнула рукой туда, где, по ее мнению, был Тильяс. – Жрецов хватает, конечно. Но на этот раз без меня, боюсь, им болезнь не одолеть. Старый настоятель храма недавно скончался, замены не оставил… В храме одни послушники, им не справиться. Да и боятся они гнома врачевать…

– Ясно, – вздохнула я. – Тогда конечно… Кстати, давно хотела спросить: а почему ты только лечишь? Ведь жрецы…

– Знаю, знаю: «Лечат, учат, охраняют, им секреты доверяют, если ты в беде большой, обращайся в храм любой…»

– «Внемлют им и скот, и пашни, день грядущий, день вчерашний, – продолжила я за Лиз детскую считалочку. – Водоемы, камни, горы слушают их разговоры…» Ну и почему?

– Не совсем так. Я еще и детишек учила. Знаешь, мне как-то сказали: «Лечат и учат – это про тебя. Об остальном забудь, даже не помышляй».

Везет же Лиз! Она нашла свое призвание. Нет, дело не только в том, что она жрица. Главное, что она знает, как именно самым лучшим образом она может помочь другим…

10 кналлари

Вчера, пообедав с Вьорком, сообщила ему, что направляюсь в гости к Сиэнре.

Мы провели просто чудесный вечер! Сиэнре болтала без удержу, рассказывала всякие были и небылицы, сопровождая их фокусами: то заяц в коридор порскнет, то посередине страшной истории сова с потолка заухает…

Синтра то и дело подносила нам удивительные эльфийские яства. Форель, фаршированная какими-то сладкими фруктами, пирожки с ягодами из баль-тэрских лесов, удивительный напиток, похожий на лимонад, но меняющий цвет от красного до ярко-зеленого. Наконец на столе осталось всего два-три блюда, а Сиэнре устала показывать свои чудеса.

– Может, вы останетесь у нас на ночь? – предложила волшебница.

– Но я никого не предупредила, – засомневалась я. – Да и Щиты…

– Мы – за! – единодушно объявили они. – Только вот Вьорка предупредить обязательно надо, – добавил Мэтт.

– Это несложно! – Эльфийка вновь была полна энергии. – Синтра, принесешь перо и пергамен? Я пока подготовлюсь…

Через минуту пергамен лежал передо мной. Я недоуменно уставилась на него.

– Ну, пиши, чего ты ждешь? – поторопила меня впорхнувшая в комнату чародейка. В горсти она держала комочек свалянного птичьего пуха.

– У тебя что, личный курьер?

– Пиши-пиши, есть способы!

Я написала пару слов.

– А ответ мы сможем получить?

– Легко! Сейчас черкну Его Величеству пару строк…

Сиэнре посыпала листок пухом, щелкнула пальцами, что-то прошептала, и кусочек пергамена истаял в воздухе. Когда через пять минут он снова возник, девушка бережно подхватила его и отдала мне. «Можно. НО БОЛЬШЕ ТАК МЕНЯ НЕ ПУГАЙ!!!» – вот что было на нем написано неровным размашистым почерком мужа. Синтра с гордостью посмотрела на эльфийку:

– Скоро до папы дорастет.

Та легкомысленно бросила:

– Ты же знаешь, такие вещи мне несложно делать…

– Здорово! – восхищенно выдохнул Стради. – А как Вьорк ответ прислал?

Эльфийка, зажав себе нос, занудным менторским тоном процитировала:

– «Данное волшебство обеспечивает двустороннее взаимодействие между субъектом и объектом». Вьорку надо было только произнести одно слово – и пергамен вернулся. Жаль, что предметы лишь на небольшие расстояния передаются, – вздохнула она. – И исключительно в новолуние почему-то, в другое время не выходит…

– Не «передаются», – назидательно поправила ее Синтра, – а материализуются из того, что есть под рукой на том конце. Завтра Вьорк недосчитается маленького клочка пергамена. Тебе отец сколько раз говорил – всегда старайся правильно формулировать.

– Неужели таким штукам можно научиться? – Стради смотрел на эльфийку во все глаза, будто его тоже заколдовали.

– Вообще-то да, но гномы менее способны к магии…

– Это потому что никогда не пробовали! – выпалил Стради.

– Ты что, в ученики к Сиэнре напрашиваешься? – с нескрываемым удивлением поинтересовался Мэтт, оторвавшись от пирожков с яблоками.

– А что? – с вызовом изрек номер три. – Я мог бы попробовать.

Переглянувшись, мы с Мэттом едва не расхохотались. Но Сиэнре отнеслась к словам Щита вполне серьезно:

– Сейчас, погодите. – И она выбежала из комнаты.

– Непоседа! – ласково проговорила Синтра. – Мэтт? Что-то не так? Может, еще что-нибудь принести?

Щит вдруг насупился.

– Нет, Синтра, все замечательно. Спасибо. – Щит внимательно посмотрел на Стради. – Надеюсь, ты не серьезно? Не наше это дело, неужто не чувствуешь?

Все-таки магия для гномов пока – что-то чужое, запретное. Хоть бы они и пользовались ее плодами уже тысячу лет. Даже Мэтт, который все понимает, и тот…

Синтра лукаво улыбнулась:

– Думаю, для волнений повода нет. Магия дается далеко не каждому: уж я-то, всю жизнь прожив рядом с чародеями, это знаю наверняка. Стради, не обижайся, но боюсь, тебе уже поздно этому учиться.

Номер три угрюмо насупился.

– Посмотрим, – только и сказал он.

– Вот тебе для начала. – Запыхавшаяся Сиэнре бережно несла в руках объемистый фолиант. – Руководство для начинающих, первый том. На ольтанском читаешь?

– Первый том? – ошарашенно переспросил Стради, не слыша ее вопроса.

Не выдержав, я засмеялась. Мэтт тоже развеселился:

– Почище истории Хорверка от Роракса до наших дней!

– Что вы тут хихикаете? – гневно повернулась к нам эльфийка. – Вдруг он будет первым гномом-магом? Что в этом плохого?

Синтра с сомнением покачала головой:

– Теорию Стради обязательно одолеет, а с практикой как быть? Учитель нужен! Боюсь, Соридель для этой роли не подходит…

Задумавшись, эльфийка потерла левую ладонь, на которой я заметила заживающий след от ожога. Неужели тоже от каких-то экспериментов остался? Бедный Стради…

– Да, объясняет он отвратительно. И сердится всякий раз, когда ученик за три минуты не понимает сложнейшего волшебства. А вот учебник, между прочим, отличный написал!

– Это все он один?.. – Мэтт недоверчиво покосился на книжищу.

– Нет, конечно, дедушка с бабушкой помогали… А вот мне теория никогда не давалась, – призналась девушка. – Да и вообще, практика интересней. Но тебе, Стради, я обязательно буду помогать! Сначала с учебником разберемся, а там посмотрим. Думаю, что заклятия полегче можно и одолеть.

– Ну вот и договорились, – улыбнулась Синтра. – Только помните: что ни говори, а учиться надо – даже если все легко дается. Кстати, твоя мама, – обернулась она к эльфийке, – как-то мне рассказала такую историю…

История действительно была поучительной: некий маг из-за нелюбви к теории неправильно что-то рассчитал, переносясь из одного места в другое, и застрял между двумя каменными глыбами лет на пять. Доступ воздуха у него был, а вот еду он материализовывал из ближайшей таверны, о чем ее хозяева, ясное дело, не подозревали. Когда наконец его вытащили, он даже ходить не мог – так ослаб.

– Хозяева таверны, понятно, были несказанно рады, когда он им заплатил за все свои завтраки, обеды и ужины, – с улыбкой закончила Синтра.

– А вот у нас бы он так сидел и ел, и никто бы ему слова худого не сказал, – с удовольствием отметил Стради.

Потом мы пошли укладываться на ночь. Сиэнре предложила мне лечь в ее спальне, где помимо ее кровати стоял широкий удобный диван. Щиты устроились в соседнем кабинете на кушетках.

В спальне я просто ахнула: потолок изображал звездное небо (мне показалось, что где-то над Баль-Тэре), со стен свисали веточки с живыми цветами… Такой аромат, наверно, стоит только весной в апельсиновой роще.

– Для тебя старалась, – обвела рукой комнату Сиэнре. – Постарайся уснуть раньше меня, иначе вся эта красота пропадет.

– Что это? – выдохнула я.

– Нравится? – с гордостью спросила девушка. – Я недавно научилась! Смотри, все почти как настоящее, только дотрагиваться нельзя – исчезнет.

10 кналлари (позже)

Проснулась я рано, но Сиэнре в комнате уже не было. Выйдя в кабинетик, я застала ее за книгой. Мэтт спал.

– Стради там, в коридоре, – шепотом предупредила волшебница мой вопрос. – Наслаждается моими горе-чудесами. Я их тут творю, а он там… пробует.

В подтверждение ее слов из коридора выглянул Щит. Физиономия у него была вся перемазана чем-то белым.

– Это не жубной порошок, а чиштый мел, – прошамкал он, отплевываясь. – И ты шкажала, што не будешь больше экшпериментировать. Што обещала? Што будет шо вкушом вишни. И где?

Впрочем, оба они быстро утомились. Стради засел за свой первый том, а мне эльфийка предложила отведать горячий шоколад.

– Обожаю шоколад с утра прямо в постели! Папа всегда ругает меня за то, что я такая неженка, – вздохнула она, забираясь обратно на свою кровать.

Мэтт рассказывал, что в походе эльфийка ни разу не позволила себе расслабиться или, тем более, раскапризничаться. Ничего себе неженка!

– Как же, как же, а в заброшенных подземельях…

– А, – махнула она рукой, – это совсем другое. Это приключение. А вот когда ты дома, никуда спешить не надо, собираться с мыслями и силами тоже не надо… Кстати, приключений-то мне как раз и не хватает. Тут у вас в Брайгене скукотища…

– Не скажи. Слышала про дом Твана? – Не понимаю, почему вдруг я про него вспомнила.

– Тебя опять туда потянуло? – иронично поинтересовалась эльфийка.

– Ты знаешь всю эту историю?

– А то! Вьорк – еще тогда, до гибели Шенни, – попросил папу обследовать этот дом. Но отправил с ним в придачу полдюжины воинов – так что разгуляться они мне там не дали…

– Подожди, так Вьорк Сориделя попросил или тебя?

– Папу, конечно… Но он бы без меня не справился! – гордо заявила эльфийка. – Ну что ты смеешься? Правда! Вот, положим, с ракушками. У меня было в запасе такое чудное заклинаньице…

– И что?

– В момент все стало ясно – раковины усиливают звук, идущий из соседней комнаты! Там, под ракушками, в стене дырки, – пояснила она. – Хотя, признаться, папа просто потратил бы чуть больше времени… Да и волшебства в них оказалось чуть, если быть честной.

– Но вы нашли хоть что-то стоящее?

– Нет, конечно. Да я и не рассчитывала.

Я вздохнула:

– Жалко, что маги не могут поворотить время вспять. И Шенни был бы жив, и…

– Могут-могут. Был такой Кхарад, брат Зеантиса, впрочем…

– Что-что?

– Погоди! – Сиэнре замерла с поднятым к потолку пальцем. – Ты меня натолкнула на одну очень интересную мысль… А что если нам туда прогуляться еще раз?

– Меня точно не пустят!

– Меня тоже, – рассмеялась девушка. – Но тебя кто не пустит, Щиты? Так и возьми их с собой! Только мне надо подготовиться. Нужно найти что-то особенное, какое-то могучее колдовство… – Она задумчиво обвела взглядом комнату, будто приглашая это самое колдовство немедленно выскочить и выполнить все наши желания.

Я приуныла.

– То есть без твоего папы не обойтись?

– Папа как раз не поможет. Он много чего умеет, но… Дай подумать.

Сиэнре слезла с кровати и принялась мерить шагами комнату, сосредоточенно уставившись в потолок.

– Есть! – вдруг вскричала эльфийка, исчезая под собственной кроватью. Вскоре из-под нее показался огромный древний сундук.

– Фиона, помоги, а?! – раздался приглушенный голос волшебницы.

Я потянула сундук на себя, и общими усилиями, пыхтя и отдуваясь, мы вытащили его на середину комнаты.

Эльфийка откинула крышку, подняв в воздух изрядное облако пыли.

– Бабушкин, – изрекла она так, будто хотела сказать: «Этот сундук принадлежал Великому и Могучему Магу, победившему сто драконов и триста злых волшебников»… Впрочем, не исключено, что примерно так оно и было.

– Бабушки дар Криден? – оценивающе прищурилась я.

– Именно! Ты не представляешь, каких трудов мне стоило приволочь его сюда – да еще так, чтобы отец ничего не заметил. Но я чувствовала, чувствовала, что он мне сослужит службу! – Она в восторге закружилась вокруг своего сокровища. – Правда, по чести говоря, я в половине этих свитков до сих пор даже слова не могу разобрать. Зато про вторую половину точно знаю, что они пригодятся!

Сиэнре начала рыться в сундуке, а мне вдруг стало не по себе.

Я, конечно, не дока в магии, однако догадываюсь, чем грозит использование могущественных сил начинающими чародеями. Всякие исчезающие невесть куда предметы – это еще полбеды. Бывает, и сам такой горе-колдун пропадает начисто.

– Ты уверена… – очень неуверенно начала я.

– Сейчас обижусь, – сказала Сиэнре самым будничным голосом, какой только можно себе представить. – Между прочим, самое страшное для волшебника – когда в его умениях и способностях сомневаются.

– Понятно, – с еще большим сомнением протянула я.

Она расхохоталась.

– Фиона, не будь такой занудой! У нас все получится.

11 кналлари

Сегодня я убедилась в этом сама. Хотя, конечно, не обошлось без приключений, но к ним я была готова. У Сиэнре даже обыкновенный завтрак, по-моему, без этого не обходится.

Вьорк – как ни странно – одобрил нашу затею, даже уговаривать не пришлось. А я-то приготовилась к долгим спорам!..

Мы встретились у дома Твана, как только пробил третий колокол. Мэтт и Стради сняли со стены по факелу, Гвальд сторожил снаружи. Ему явно хотелось пойти с нами, но Мэтт его убедил, что кто-нибудь должен охранять тылы – на всякий случай.

Вот опять Мэтт им командует, с ноткой грусти за Гвальда и в то же время с гордостью за Мэтта отметила я про себя. Неявно так, Гвальд и сам не замечает, как подчиняется его авторитету…

Сначала вошли Щиты с зажженными факелами, за ними – я и Сиэнре, сжимавшая в руке пергамен из бабушкиного сундука. В неверном свете факелов мне почудилось, что какая-то тень, затаившаяся у лестницы, метнулась вверх, на второй этаж.

В ее очертаниях было что-то знакомое, но что?

Я тихонько тронула Сиэнре за рукав:

– Видишь? Вон там!

Эльфийка кивнула:

– Взглянем поближе?

– Что там такое? – недовольно проворчал Мэтт мне прямо в ухо. – Лестница как лестница.

Как выяснилось, Щиты ничего не заметили. Но покорно согласились заглянуть для начала на второй этаж.

Мы подошли к широкой и крутой деревянной лестнице и потихоньку начали подниматься вверх. Резные перила давно прогнили, ступеньки расшатались… Из-за спин гномов площадку второго этажа видно не было. Вдруг – ступеньке на пятой – я буквально влетела головой в спину Мэтта.

– Ну, Фиона, у тебя голова – будто в шлеме, – с уважением прошептал он, повернувшись к нам. – Не ударилась? Смотри!

Мэтт поднял факел повыше. Оказалось, что дальше несколько ступенек совершенно разрушены, и, для того чтобы взобраться до конца, надо спрыгнуть на узенькую балку и пройти по ней саргов семь. Если мы кого и видели, это явно было привидение: сигануть с такой скоростью и незамеченным добраться до площадки мог только бесплотный дух. Да и ветхие ступеньки обязательно отозвались бы: хоть в башмаках ступай, хоть босиком топай.

– Показалось, – признала эльфийка. – Возвращаемся.

В комнате с ракушками девушка, не обращая на нас внимания, моментально уселась на пол и закрыла глаза.

– Может, сначала в другую комнату заглянем? – Стради порывался тронуть волшебницу за плечо, но я его остановила.

– Ш-ш, – прошептал Мэтт. – Уже колдует!

Мы замерли, как изваяния. Минуты через три, когда, казалось, она окончательно ушла в себя, эльфийка вдруг покосилась на меня озорным глазом и расхохоталась.

– Что, уже все? – удивился Мэтт.

– Нет, конечно. Я еще и не начинала, просто к месту примерялась.

Мы одновременно выдохнули. Ну что с ней будешь делать!

– Значит, так! – Мэтту явно не хотелось ссориться с эльфийкой, но сдерживался он с трудом. – Хи-хи, ха-ха и всемогущее колдовство оставим на потом, когда мы проверим первый этаж. Согласны?

Он со значением посмотрел на Сиэнре.

– Конечно. Это ж было так, минутка, – заявила она совершенно невинным голосом.

Мэтт только сокрушенно покачал головой и пробормотал что-то типа «бесполезно бороться» и «никакого представления о засадах».

Под лестницей пряталась еще одна дверь. Соседняя комната, где скрывались гномы, которых я подслушала (целую вечность назад!), оказалась совсем как первая: небольшая, пустая, но совершенно не пыльная.

Притворив дверцу, мы вернулись обратно. Сиэнре села на облюбованное место, достала из кармана свернутый лист пергамена, а мы снова замерли вокруг.

На этот раз волшебница оставалась неподвижной довольно долго. Хотя кто знает, сколько на самом деле прошло времени? Ждешь чего-то, неизвестно чего, нервы напряжены… Может, час прошел, а может, и куда больше – как тут посчитаешь?

Наконец эльфийка вздохнула и, откинув назад волосы, вытерла выступившие на лбу капельки пота.

– Свиток оказался еще интересней, чем я думала, – тихо, немного усталым голосом проговорила она. – То, что здесь происходило, увижу не только я.

– А кто еще? – тихонько спросил Стради.

Клянусь, его вопрос не звучал ни глупо, ни неуместно.

– Вы, – выдохнула Сиэнре.

Первую минуту мы ошеломленно молчали, а потом заговорили все разом.

– Ну надо же! Вот здорово! – Стради разве что не подпрыгивал в нетерпении.

– А куда смотреть? – интересовало меня в первую очередь.

– Так, садитесь у этой стенки, – распорядилась эльфийка, – и ни гу-гу. Что бы ни случилось, помните: история давняя, и мы на ее ход все равно никак не повлияем. А если будете вскакивать с места или шуметь – я могу отвлечься, и ничего не выйдет.

– Понятно, – заключил Мэтт. – Фиона, ты в серединку.

Мы сели у стены на расстеленный Мэттом плащ. Он сжал мою руку в своей.

– Если вдруг чего испугаешься, скажи, – шепнул он настороженно.

– Я лучше зажмурюсь, – пробормотала я в ответ, прижимаясь плечом к его груди.

– Начали. – Эльфийка достала свиток. – Закройте глаза, досчитайте про себя до десяти. Потом открывайте и смотрите прямо в центр комнаты.

– Глаза обязательно закрывать? – подал голос Мэтт.

– Что? – Сиэнре даже не поняла, о чем он.

– Глаза, говорю, обязательно? Вдруг кто прошмыгнет?

– Мэтт, ты чересчур подозрительный, – укоризненно ответила волшебница. – Я-то останусь с открытыми глазами!

– Одни глаза – хорошо… – начал он.

– А четыре – лучше, – закончила я. – Мэтти, не занудствуй! Всего десять секунд! – взмолилась я, и он сдался.

Когда прошли эти самые десять секунд, комната будто стала темнее. Факелы горели по-прежнему, но выхватывали из тьмы лишь маленькие кусочки пространства вокруг себя. Я попыталась разглядеть едва заметную фигурку Сиэнре саргах в восьми, но вовремя вспомнила, что смотреть надо на середину комнаты.

Сначала она была пустой. Вдруг загорелся маленький огонек… Свеча! Плавает в воздухе?

Нет, на столе стоит. Очертания массивного стола проступали постепенно, будто бредешь в тумане и подходишь к нему все ближе…

А вот гном, сидящий за столом, возник внезапно и целиком. Был он в расцвете лет, густая пышная борода спускалась ниже пояса. Одет богато, со вкусом; на поясе – кинжал в красивых инкрустированных драгоценными камнями ножнах.

«Тван», – услышала я прямо в голове голос Сиэнре.

Так же внезапно напротив гнома в кресле появился и кто-то другой, закутанный в плащ.

Что-то странное было в его облике. Вроде гном, а вроде и…

«Раздвоенный!» – Голос Сиэнре дрогнул. Мэтт крепче сжал мою ладонь, и я почувствовала, как похолодела его рука.

Я пригляделась к тому, что сидел ближе к нам. Н-да… Красавцем не назовешь. Нос как будто разрублен, уши прижаты к черепу… Похоже, действительно из народца, который повстречался Мэтту и эльфийке в походе.

И тут мы услышали их голоса. Язык, конечно, не совсем такой, как сейчас, но общий смысл уловить несложно.

– В чем я провинился? Я сделал все так, как ты просил меня. – Тван говорил густым и тягучим низким голосом.

– Ты не сдержал клятвы, данной перед лицом Крондорна. – По сравнению с собеседником раздвоенный чуть ли не пищал и от этого нравился мне еще меньше. – И если он тебя не покарает, это сделаю я. Получил ли ты в чужих землях знания, коих нет ни у кого из рожденных в Хорверкских горах?

– Получил, – со вздохом признал Тван.

– Стал ли ты наипервейшим мастером среди всех сынов Крондорна?

– Стал.

– Стали ли твои дети лучшими из лучших? – продолжал допытываться раздвоенный.

– Стали… – Тван отвечал все неохотней.

– И внуки, и пращуры твои станут, если ты сдержишь свое слово.

– Ну как я его сдержу? – чуть не завопил Тван. – Сказал же я тебе – на языке Крондорна, между прочим, а не на каком другом! – живи у меня, располагайся, как хочешь, ни в чем не будет тебе отказа. Но не могу я тебя ни королю представить, ни своим родственником назвать. Посмотри на себя: какой ты мне родственник?!

– Зачем же ты обещал мне то, что не в силах исполнить? Не сдержавший клятвы да познает возмездие!

– Откуда же я знал, как ты на самом деле выглядишь? – в бессилии выкрикнул Тван. – Ты же ко мне в виде нормального гнома приходил, с носом!

– Да я более гном, чем ты! – грозно загудел раздвоенный. – Делай что хочешь, но слово держи! Иначе и тебе несдобровать, и детям твоим!

Внезапно оба они исчезли, и наши факелы загорелись ярче, осветив опустевшую комнату.

– Погодите, – негромко сказала Сиэнре, предупреждая наши расспросы. – Надо понять, о чем они договаривались… Сейчас поглубже копнем. Закрывайте глаза.

Сначала мне показалось, что все повторяется: возникла свеча, потом стол, потом Тван… Но присмотревшись, я поняла, что на нем другой кафтан, да и помоложе он лет на пятьдесят, а то и на сто. Гном сосредоточенно писал что-то. Вдруг он отложил перо и прислушался. Встал, взял со стола свечку, прошел прямо сквозь сидящую на полу Сиэнре. Открыв дверь в коридор, повернулся влево, будто рассматривая кого-то на лестнице, ведущей со второго этажа.

– А, старый знакомый! Ну, заходи, заходи.

Послышались бодрые шаги. На этот раз его собеседником оказался совершенно нормальный моложавый гном.

«Интересно, почему он пришел сверху? Странно как-то», – отметила я про себя и сразу же узнала разгадку.

– Когда ж ты бросишь баловаться? Не доведут тебя эти эльфийские игры до добра. Начнешь со всяких колдовских проходов из Керталя в мою спальню, а кончишь, пожалуй, еще чем-нибудь похуже, да и меня, не приведи Крондорн, во что-нибудь втянешь, – проворчал Тван.

Собеседник улыбнулся:

– Я ж тебе говорил: ничего в этом страшного нет. А что до тебя, то вот, посмотри, какой я для твоего сына подарок принес. – И он протянул склянку с мутноватой жидкостью.

Тван слегка поморщился, но вроде как только для вида, и с жадностью спрятал склянку в карман.

Гномы уселись друг напротив друга, поболтали о том о сем. Говорил в основном Тван, рассказывая о жизни в Брайгене, не слишком отличающейся от нынешней, а его собеседник ограничивался расспросами и вежливыми кивками, практически ничего не сообщая о себе и о своем житьи-бытьи. Напоследок он отдал Твану еще две каких-то склянки. Тот одну немедленно выпил, а другую тоже спрятал в карман. Следующая «картинка» из прошлого: Тван уже постарше – и снова два гнома беседуют, только под конец незнакомец уговаривает Твана представить его соседям и родственникам под видом троюродного брата, никогда не бывавшего в Хорверке. Тван предлагает раздвоенному договориться с кем-нибудь другим, но из уклончивых ответов собеседника становится ясно: слишком много сил он потратил и на этот проход, и на магическое зелье, помогающее Твану и его сыновьям оставаться лучшими… И снова раздвоенный приходил к гному, и еще раз… Каждый раз беседы проходили в уговорах и заканчивались одним и тем же – Тван выпивал какую-то скляночку. По разговорам было понятно, что если б не она, не удавалось бы ему строить таких прекрасных домов…

Скоро Сиэнре добралась и до разгадки. На этот раз споры были жарче обычного: незнакомец уверял, что ему надо срочно переселиться в Брайген, и Тван уже почти согласился, что представит его как дальнего родственника, с которым они в Ольтании не раз эль пивали… Выяснилось, что по крайней мере частично это было правдой: познакомились они действительно в Тильясе, как-то подрядившись вместе строить дом маркусскому купцу…

– А помнишь, как уже стены стояли, и вдруг он заявляет, что кровать в двери не пролезет?! Посмотрели мы на нее – и правда, куда ж такую-то! – Захохотав, Тван широко раскинул руки и вдруг ненароком сшиб со стола свечку.

Его собеседник инстинктивно дернулся, но отодвинуться не успел. Казалось бы, ничего страшного – ну прожжет свечка маленькую дырочку на рукаве кафтана… Вот только в глазах незнакомца стоял неподдельный ужас. В ту же секунду, как пламя коснулось плотной материи, раздался негромкий хлопок. На месте второго гнома появился раздвоенный.

Тван явно собирался заорать во весь голос, но раздвоенный что-то прошипел, и гном так и застыл с раскрытым ртом – будто окаменел.

– Раз случилось, значит, так суждено, – зло обронил гость. – Имей в виду: моего колдовства хватит, чтобы уничтожить и тебя, и твою семью. Так что лучше бы тебе сдержать слово!

Он взмахнул рукой – и Тван вновь обрел дар речи, хотя и остался недвижим.

– Так ты не из Керталя? – с трудом вымолвил он.

– Я из Хорверка! – неожиданно грозно рявкнул раздвоенный. – Только из той его части, что закрыта и для вас, нынешних хорверкнев, и для всех остальных. Впрочем, это не имеет значения… То, что я пробил путь именно в твой дом, – случайность, так что считай, что тебе невероятно повезло. Теперь ты все знаешь… И сдержишь свое слово, не будь я Тхелахом, сыном Гратра.

Свеча погасла, вновь разгорелись факелы, послышался усталый вздох Сиэнре:

– Фу-ух, ну теперь все понятно.

– Хочешь сказать, что это он его пристукнул? – спросил Мэтт. – И детей тоже?

– Конечно, он. А детей…

– Подождите-подождите, – вмешалась я. – Это что же получается? Этот Тхелах с помощью волшебства пробрался в дом Твана…

– По построенному им магическому проходу, – подхватила волшебница.

– И стал уговаривать бедного гнома, чтобы тот ввел его в Хорверк под видом дальнего родственника?

– Ага, и поил его какой-то гадостью, чтобы Тван стал на редкость искусным каменщиком и резчиком. Всем на удивленье, а себе. – на беду, – угрюмо подытожил Мэтт.

– А когда открылось… его истинное лицо, Тван отказал этому уроду…

– И тот его убил, – печально закончил Стради.

– А детей-то тогда за что? Неужели такое мощное колдовство? – поинтересовался Мэтт у Сиэнре.

– Не думаю. Впрочем, давайте посмотрим.

На этот раз перед нами оказался другой гном, но весьма похожий на Твана. Низкий голос, густая борода – лишь чуточку посветлее, черты лица немного резче, кафтан другой, да и кинжала на поясе нет.

– Твой долг поселить меня в Брайгене, Гаскен, – послышался писклявый голос. – Тебе не поссорить меня с Крондорном! Я поклялся, что первым из своего народа буду жить в Брайгене, – и я сделаю это, хочешь ты этого или нет!

– Но ты же договаривался с отцом, – резонно возражал гном раздвоенному, мало изменившемуся со времен Твана, разве что лицо стало слегка морщинистей.

– Верно, договор был заключен с ним. Но и ты получил свою долю. А когда отец погиб, первый стал выпрашивать у меня настойку. Так что тебе и расплачиваться! – провозгласил раздвоенный.

Следующим был Тронд, а когда дело дошло до Твана Последнего, пришедший к нему Тхелах был уже таким дряхлым, что еле на ногах держался. Причем похоже было на то, что Последыш и в самом деле ни сном ни духом не ведал ни о каких семейных тайнах.

Первой от всего этого очнулась Сиэнре.

– Да, ребята, – негромко пробормотала она. – Сдается мне, что нам с Мэттом надо прямиком дуть к Вьорку.

– Вдвоем? Ну уж нет! – мгновенно отозвалась я. – Я с вами!

– Ладно. Пошли. – Мэтт был настроен, как всегда, решительно.

Выбежав в коридор вслед за Сиэнре, мы остановились как вкопанные: эльфийка, подняв повыше факел, пристально вглядывалась в темную фигуру на лестнице. Та самая черная тень! Значит, нам не померещилось!

– Ага, попался! Сейчас посмотрим, кто ты такой!

– Похоже, магический путь так и не закрыли… – пробормотала эльфийка. – Нет, вы только посмотрите, какая ловушечка! – похвасталась она. – По рукам-ногам крепко связала и к полу приклеила!

– Кто это? Неужели опять, как его, Тхелах? – ошалело спросил уже уставший удивляться Стради.

– Наверно. Сейчас поглядим. – Мэтт бодрым шагом двинулся к лестнице.

Кто бы это ни был, он представлял из себя жалкое зрелище. Толстая веревка обматывала его тело от плеч и до пяток – как липкая белесая нить огромную куколку бабочки.

Вдруг безвольно свешивающаяся на грудь голова приподнялась. Мы все подались вперед, надеясь разглядеть что-нибудь под капюшоном, и так же одновременно отпрянули назад.

Нет, не раздвоенный.

И тем не менее этот персонаж в представлении не нуждался.

Глава IX

Помню, восемьдесят четыре года назад отец взял меня с собой на Северный рубеж, где дядя Байг командовал небольшой крепостицей на границе Ацонского ущелья, отделявшего Хорверк от Дейронского хребта. Сплошная романтика – на фоне предзакатного неба приземистая башня, похожая на пень от столетнего дуба, чужие горы, где гнездятся таинственные лунныеэльфы…

Однако больше всего меня поразило другое. В кабинете Байга стоял дивный механизм – огромный макет Брайгена во всех подробностях. И я мог часами просиживать подле него, рассматривая крошечные гобелены Чертога, миниатюрные фигурки гномов, стучащих молотами в подземных мастерских, причудливые барельефы Храма Прозрения. А семь раз в день где-то в глубине макета звонил колокол – и все фигурки останавливались, с благоговением внимая этому маленькому чуду.

А как-то раз Уэнта, моя двоюродная сестрица, запустила туда своего очаровательного белого крысенка, и тот с наслаждением осваивал наши многочисленные ходы и переходы – от покоев Вьорка до Сапфировых врат. Кто бы знал, кстати, как я тогда с этим крысенком сестрице завидовал! И как же приставал потом к отцу с просьбой добыть мне такого же зверька!

Батюшка долго отнекивался, но в конце концов не выдержал и честно сказал, что думал: дескать, держать крысу в неволе – все равно что гнома в клетке. И несколько ночей подряд мне потом снилось, как мерзкие долговязые эльфы запирают меня в клетку и выпускают из нее только в такой вот огромный макет Брайгена. Я мечусь по нему в поисках выхода, а они щелкают ногтем по стеклу, улюлюкают, плющат кривые носы и таращат глазищи, пытаясь получше меня разглядеть…

Больше тот сон никогда не возвращался. Но вот этой ночью…

Я проснулся оттого, что в комнате стало страшно холодно. Не открывая глаз, попробовал нашарить одеяло – сползло оно, что ли? Или это я забыл укрыться?

И вдруг моя рука кого-то коснулась. Чуть не закричав от ужаса, я подпрыгнул на кровати и в изумлении воззрился на мирно спящую рядом Фиону. Укутанную в мое одеяло!

Почему-то именно это меня особенно потрясло. Камин потух, угли едва тлели, Фиона тихонько посапывала. А я таращился на нее как безумный и никак не мог понять, что произошло. Потому как не помнил я ничегошеньки. Просто ничего. Белое пятно. Пустота.

Вернее, на эту тему не помнил. А так-то…

Монха унесли, мы с Лимбитом не спеша двинулись домой. По дороге как раз говорили о Фионе: я уверял приятеля, что заговорщики – страшные зануды и по-прежнему гнут свою линию, стараясь заставить нас все больше и больше подозревать королеву, а он только странно так посмеивался и не отвечал ни да, ни нет. Еще помню, я даже довольно зло спросил его, значит ли это, что он поверил предсмертной записке Монха. И тот снова, как собственное эхо, повторил: «Вне подозрений – один король».

Добравшись до дому, я сразу завалился в кровать, а Лимбит…

Еще раз подпрыгнув, я кинулся к двери в спальню и тихонько задвинул засов. А то с Лимбита станется заглянуть ко мне рано утром с какой-нибудь очередной гениальной идеей…

– Мэтти!

Эх! Все-таки я ее разбудил!

– Моя королева?

Я обернулся и увидел, что Фиона изо всех сил сдерживается, чтобы не расхохотаться.

Да, хорош придворный! Босиком и в панталонах. С королевой в собственной кровати!

– Иди ко мне! Холодно же…

Оставалось только сделать вид, будто так и надо. А как, что – попробую осторожненько выяснить потом. Попозже. Ухмыльнувшись – дескать, шутка такая, – я подбросил дров в камин и вернулся в постель. Фиона хихикнула, милостиво поделилась со мной одеялом и устроилась у меня на груди. А я лежал, прижав ее к себе, и ни о чем не думал. Потому как думать в этот момент я не был способен решительно ни о чем.

– Ты правда можешь это сделать? – вдруг прошептала Фиона.

– Ну… – неопределенно пробормотал я. Похоже, перед сном мы о чем-то разговаривали. Но вот о чем?

– Передумал, – презрительно бросила Фиона.

Подняв голову, она посмотрела мне в глаза. Какая же она все-таки… Красивая? Эх, не в том дело! И красивая, конечно, тоже. Но – главное – удивительно близкая, почти родная.

Мы вместе. Так и должно быть. Так правильно. Я не знаю, не помню, что было вчера, но важно ли это? И насколько важно?

Вот, скажем, вывихнутая рука. Пока она болтается вдоль тела, а ты не можешь ею пошевелить, она и не рука словно. Орудие пытки, комок боли, но не рука. Рука – это когда не успел подумать, а пальцы уже подхватывают падающую с каминной полки статуэтку. Когда подходишь к двери, а рука сама ее открывает. Не дожидаясь приказа.

Но зато потом, когда травник кладет тебя на пол, упирается пяткой в сустав, тянет и – щелк, рука встает на свое место, ты понимаешь, что это правильно. Что теперь это снова часть тебя. Что так и должно быть.

Нет, не мастак я описывать свои мысли.

– Шутишь? – Я постарался придать своему голосу побольше уверенности. – Я тебя хоть раз обманывал?

Фиона молча покачала головой и снова положила ее мне на грудь. Прямо напротив сердца. И оно, выдавая меня, стучало ей в ухо: «Люб-лю! Люб-лю! Люб-лю! Те-бя! Те-бя! Те-бя!»

Бывают такие события, которых ждешь. Предвкушаешь, мечтаешь, настраиваешься. Посещение Храма Дара, День терпения (ну, это лет до семидесяти), первая поездка вовне.

А бывает наоборот: мечтаешь о том, что будет после. После того, как выдерут больной зуб, после первого боя…

Не знаю, сказал бы я когда-нибудь Фионе то, что чувствовал. Не уверен. Скорее всего, нет. И не из трусости – просто бывают слова, которые лучше не произносить. Даже наедине с самим собой. И предложи мне какой-нибудь колдун узнать, как на самом деле, в глубине души относится ко мне Фиона, – отказался бы. Потому как и этим словам лучше было бы не рождаться на свет.

И не потому, что Вьорк – мой король. Я привык относиться к нему как к деду – порой не в меру ворчливому, порой наивному. Другое поколение – мы уже не такие. Но быть соперником деда?..

Пойти с Фионой на откровенный разговор о любви – это начать бесконечную череду вранья. Чем бы он ни закончился и кому бы ни пришлось потом врать – ей, себе, Вьорку, друзьям. А на вранье счастья не построишь: шаткое оно, зыбкое. Только стены возведешь, только крышу положишь – глянь, а все уже расползается, плывет… И вроде как не жизнь уже дальше, а суетливое латание дыр, недостойное того, чтобы называться жизнью.

Не удивлюсь, если Фиона решила, что я из тех, у кого колокол по сорок раз на дню звонит. Ну не получается у меня быть с ней отстраненным, равнодушным. Да и не по-гномьи это как-то – служить тому, кого терпеть не можешь. Никто ж не неволит…

И тут меня как обожгло! А не радуюсь ли я, в глубине души, тому, что все само собой вышло? Вроде как и без меня. Будто в сказке: моргнул Крондорн глазом, и возникли в толще скал палаты роскошные. Ковры по полу стелются, гобелены по стенам струятся. Моргнул другим, и сидит за свадебным столом гномиха-красивица, глаза умом лучатся, пальцы проворством славятся, мастерица в десятом поколении…

– Пора! – опередила меня Фиона. Скользнув рукой под кровать, она вытянула на свет короткий, не длиннее двух ладоней, стилет в замшевых темно-коричневых ножнах.

Так вот что я ей пообещал…

Фиона знала, что слово не было для меня пустым звуком. И не для меня одного – для большинства из нас. За клятвопреступника отвечает весь клан; не перед королем, король может ничего и не знать, – перед Крондорном. Так повелось испокон веков, и не в наших силах изменить это.

Но есть вещи, на которые я физически не способен. Дамерт рассказывал как-то нам с Чинтах про Паомха, знаменитого антронского героя. Когда имперцы повели его на допрос, Паомх, не желая выдать тайное убежище халифа, взял и откусил себе язык. Так вот, мне этого не дано. Не знаю, выдал бы я халифа (а почему бы и нет: что мне, в самом деле, до этого халифа), но язык себе я бы точно не откусил.

Я знал, что Фиона не простит мне предательства. Всего одно слово «нет» – и больше я ее не увижу. И сам не смогу, и она не захочет видеться с тем, ради кого изменила мужу. И все же согласиться было не в моих силах.

И тут я почувствовал на себе чей-то взгляд. Поднял глаза – и снова, как в детском сне, увидел огромные глаза, внимательно изучающие меня из-за стекла. Только на этот раз глаза были не эльфийскими, а гномьими…

Проснувшись, я долго лежал, не в силах пошевелиться. Сон ушел, оставив меня опустошенным.

Первая моя мысль, конечно же, была о Лимбите. О Толкователе Снов. Теперь я понимаю, что ему дано. Какой дар и какое проклятие. Дар, обернувшийся проклятием.

Прошло много лет с тех пор, как отец обмолвился – мимоходом, будто случайно, – что истинная мудрость не в том, чтобы знать все, а в том, чтобы уметь почувствовать, чего знать не стоит. Тогда я не понял его: мне казалось, что чего-то не знать не стыдно, но осознанно бежать знания – глупость и трусость. А я не считал себя ни дураком, ни трусом.

Теперь я его понимаю. Лимбиту стоит протянуть руку, придумать простенький трюк, чтобы узнать об окружающих все, что он захочет. Лгут ли они ему, каковы их потаенные мысли, чувства. От Толкователя нельзя защититься, ему нечего противопоставить – разве что Крондорн дарует своим служителям такую милость. Он может обнажить, вывернуть наизнанку любого. Уверен, кстати, что эти глаза мне было дозволено увидеть лишь потому, что Лимбит хотел остаться со мной честным. Он словно говорил: «Да, я сделал это. И если ты думаешь, что я не прав, можешь больше не считать меня своим другом».

Почему он прожил столько лет вдали от Хорверка? До сих пор я был уверен, что как любому мастеру полезно посмотреть мир за пределами Врат, так и Толкователю есть чему поучиться у людей и эльфов. Но, быть может, отгадка гораздо проще, и Лимбиту оказалось невыносимо оставаться дома, где любой из соплеменников мог стать для него открытой книгой? И вернулся он лишь потому, что долг призвал его обратно?

Эти огромные глаза, наблюдающие за мной – как? сочувственно? подозрительно? изучающе? – навели меня и еще на одну мысль. Сам не знаю почему, но мне вдруг стало казаться, что все мы в последние месяцы как те фигурки в кабинете Байга – суетимся, пытаемся понять, что происходит, ищем выход, а кто-то огромный лишь щурится презрительно из-за стекла. Даже не Крондорн – кто-то другой, не важно, выше или ниже его, но бесконечно нам чуждый. Наши беды не заботят его, а забавят, наши треволнения позволяют ему развеять скуку, а когда мы позволяем себе хоть немного отдохнуть, он недовольно хмурится, дергает там у себя за какие-то рычажки, и мы начинаем двигаться самым причудливым образом и делать то, о чем раньше и помыслить не могли.

Вот мог я пару лет назад представить себе, что – и, главное, из-за чего – мы расстанемся с Чинтах? Детская дружба, детская любовь. Привычная, уютная, волнующая. Все в первый раз. Чудо познания. В Храме Дара мы познаем сами себя, в любви же впервые познаем других. Робко, нерешительно, постепенно – как мы с Чинтах. Зато потом кажется, что можешь предугадать каждое слово, каждый жест, улыбка говорит больше, чем длинный разговор.

Почему же мы расстались? Из-за Фионы? Едва ли. Скорее, из-за того, что Чинтах захотелось большего, а то, что мне казалось любовью – давней, сильной, глубокой, – на поверку обернулось простой влюбленностью.

Наверно, и этот сои расставил что-то внутри меня на свои места. Показал, какой ценой я могу быть счастлив с Фионой, а она – со мной. Но я был не готов заплатить эту цену.

Не мне судить, что происходит в ее душе. К чему она стремится. Что осознает, а что получается непроизвольно, помимо – а быть может, и вопреки – ее желания. Для меня же мы все сказали друг другу.

Глаза в глаза.

– Пожалуйста, никогда не обманывай меня.

– Пожалуйста, верь мне.

Разве нужно что-то еще?

Поднявшись с кровати, я с трудом доплелся до умывальника, плеснул в лицо воды и долго-долго тер полотенцем свою печальную физиономию. Потом оделся, открыл дверь – конечно же, она была не заперта – и, решительно протопав через гостиную, постучал к Лимбиту.

– Входи. – Мне показалось, что голос его дрогнул.

Лимбит сидел на кровати, натягивая сапоги.

– Ты уже решил, что мы будем делать с прощальной запиской Монха? – спросил он, стоило мне появиться на пороге.

О моем сне Лимбит так никогда и не упомянул. Не зря он был моим другом.

– Расскажем о ней Трубе, – предложил я. – Но не Фионе. Не стоит лишний раз ее волновать.

– Один раз придется, – туманно заявил Лимбит, но, как я ни пытал его, что имелось в виду, добиться ответа мне не удалось.

– Если не секрет, – я все еще не был готов к тому, чтобы услышать главные итоги сегодняшней ночи, – что тебе раньше мешало…

– Истолковать сны Щитов? – помог мне Лимбит. – Я никогда не стал бы этого делать без разрешения Вьорка.

Неужели, услышав про клатти-анхата, Труба испугался за свою власть? Я почти услышал тоненький мерзкий голосок, нашептывающий мне в ухо. Он отчаянно пытался мне помочь, но не знал, как это сделать, не измазав грязью других.

– А он согласился на это, – невозмутимо продолжил Лимбит, и я мог лишь надеяться, что голосок этот был для него не слышим, – только после того, как заговорщики совершили три ошибки. Вернее, не ошибки даже – по-другому им не выиграть. Но они не знали о том, что я вернулся.

Надо сказать, прозвучало это грустно. Словно Лимбит жалел о том, что не остался в Ольтании. Или где там он был…

– Во-первых, они затронули королеву. – Пригнувшись, он заглянул в зеркало и несколько раз провел гребнем по жестким темным волосам. – Во-вторых, они обнаружили себя: Труба согласился со мной, что так нагло и уверенно перехватывать почту мог только Щит. И наконец, они принялись раскачивать подъемник, в котором не один Вьорк – весь Хорверк. Будь это вызов, брошенный ему лично; Труба принял бы его сам. Но если подъемник рухнет, с ним полетят в пропасть десятки и сотни тех, за чью безопасность он отвечает. И не только люди, которые приехали к нам, поверив, что король сможет их защитить…

Почему-то в первую очередь я в тот момент подумал о Шенни. Об одной из первых жертв оборвавшегося у подъемника каната. Никто не упрекнул бы Веденекоса, если бы, добросовестно выполняя свою работу, он не любил нас, – нам не привыкать. Но тем обиднее осознавать, что его больше нет.

Привязанность к нему Втайлы казалась тайной разве что ей самой. А о многих ли людях можно сказать, что их полюбила гномиха?

«А о многих ли гномах можно сказать, что они полюбили человека?» – эхом отозвалось в моей голове.

– …Погибнут Щиты, – отойдя в сторонку, Лимбит принялся выбивать пыль из своей куртки, – настоящие Щиты, те, кто до последнего будут защищать короля и королеву. Погибнут дети Вьорка – едва ли тот, кого провозгласят клатти-анхатом, устроил эту заварушку лишь для того, чтобы узнать, каково оно – посидеть годик на троне.

– Кто? – Нарисованная Лимбитом картинка была настолько живой, что я ясно увидел, как трещит дверь в покоях Вьорка, король хватается за меч, Щиты заслоняют его, но их мало, слишком мало…

– Кто станет клатти? – не понял меня Лимбит. – Пока не знаю. Но скоро мы это выясним. Обязательно.

– Нет, – досадливо отмахнулся я. – Кто из Щитов играет против нас.

Я даже не ожидал, что Лимбит ответит. По крайней мере, это было бы вполне в его стиле.

– Двое. Письма перехватывал Ланкс.

Ланкс? Я-то, признаться, думал про Цорра. Но сразу вспомнил, как Ланкс давным-давно насмешливо обронил: «В покоях Вьорка нет угрозы для королевы».

Родной брат Тиро – непохожий на него настолько, насколько может быть непохож только родной брат. Гордый до заносчивости, щепетильный до подозрительности. В последнее время я перечитал довольно много книг из того неподъемного сундучка, что Фиона притащила с собой из Ольтании. И встречая в них всех этих «тенов» и «айнов» – высокомерных и высокопарных дворян, ведущих свой род еще со времен Арвианской империи, – я представлял себе именно Ланкса.

Что заставило его примкнуть к нашим врагам? Я надеялся, что, узнав имена Щитов-предателей, смогу уловить какую-то закономерность, понять, какой клан стоит у истоков заговора против Вьорка. Но Ланкс – двоюродный брат Лимбита… Правда, и двоюродный брат Чинтах а ведь это она вела со мной все разговоры про клатти…

– А второй? – В голове клубилось столько мыслей что я даже прижал пальцы к вискам.

– Гвальд.

– Что?!!! – Я был уверен, что ослышался.

– Гвальд, – спокойно повторил Лимбит. – И, надеюсь, у тебя хватит ума ничем себя не выдать.

– Этого не может быть! – упрямо набычился я.

– И почему, если не секрет? – насмешливо поинтересовался Лимбит.

– Потому что есть гномы, которые не предают!

Прозвучало это глупо и напыщенно, смешно прозвучало.

– Потому что он – твой друг, да? – Лимбит смотрел на меня так, словно это я планировал убить короля и лишь подбирал для этого наилучший момент. – Когда плетет интриги Кабад, противная рожа со шрамом, которой ты никогда не видел в городе, – это нормально? Дескать, так и должен выглядеть настоящий цареубийца? А знаешь, какое прозвище дали заговорщики твоему Гвальду? Хамелеон!

Я оторопел:

– Лимбит, ты что?

Сдувшись, он плюхнулся на кровать.

– У человеческих королей была в свое время такая идиотская привычка: отрубать голову гонцу, принесшему плохие вести. Думаешь, если я – Толкователь, я получаю удовольствие от того, что Ланкс желает Вьорку смерти? Его-то кличка – Судьба, и, похоже, ему она очень даже нравится. Не поручусь, но изначально именно он должен был покончить и с Трубой, и с Фионой.

– Да, но Гвальд…

Лимбит отвел глаза. Опустил голову и я.

Конечно, это смешно. Предателем может стать любой; что я, в самом деле, знаю о Гвальде? Вот только зачем ему это?

Ну чего ему не хватало? Отличный воин, наследник главы клана, Щит королевы. Нет недостатка ни в приятелях, ни в подругах. Батюшка его души в сыне не чает. Труба подумывает о том, чтобы где-нибудь через полсотни лет сделать Гвальда главой его гильдии.

Я же отлично помню все наши разговоры о чести! Гвальд всегда казался мне гномом, способным на компромиссы в чем угодно, но только не в этом. Играл? Притворялся? Но зачем?!

Хамелеон. Если Лимбит не ошибся – а он ведь наверняка не ошибся, – прозвище было выбрано удачно.

– Переварил? – грустно улыбнулся Толкователь Снов.

– Подавился, – зло хмыкнул я. – И что теперь? Не подпускать Ланкса к королю, а Гвальда – к Фионе?

– Ни в коем случае! – отрезал Лимбит. – И не заставляй меня пожалеть, что я все тебе рассказал. А то ведь я тебя знаю… Попробуй только ей намекнуть!

– А Трубе?

– С Трубой я сам поговорю… Если бы их могли убить, давно бы уже это сделали. В любом случае ему решать. Словом, выбрось это из головы: не хватало еще, чтобы они что-то почувствовали.

– Лимбит, – решил я использовать последнюю попытку, – а если они искренне верят, что без Трубы будет лучше? Кланы бурлят, многое действительно идет наперекосяк…

– И лучший способ исправить ситуацию – скрывать ее от Вьорка, да? Кланы потому и бурлят, что кто-то подогрел этот котел. Если бы мы догадались кто…

Два Щита из двух разных кланов – Кипящего Озера и Алтаря. Мы узнали всё и не узнали ничего.

Конечно, в первую очередь на ум приходит Хийнм, дед Гвальда, ревнитель древних традиций. Он в открытую выступил против того, чтобы у Фионы были свои Щиты, да и потом попортил ей немало крови. Но то-то и оно – в открытую. Стал бы заговорщик привлекать к себе внимание? И то, что он не запретил Гвальду принять клятву Щита королевы, что это – дальновидный ход или нежелание навязывать внуку свои взгляды?

Фралира, главу клана Кипящего Озера, я знал куда лучше. Дядю Фралира – я привык его так называть еще с тех пор, как мне приходилось бывать в доме Чинтах не реже, чем в своем собственном. Тучноватый даже для гнома, приветливый, добродушный… В мои весьма юные годы он разговаривал со мной как со взрослым, и хотя его оценки порой казались мне жестковаты, стоит ли им удивляться, если на плечах Фралира был целый клан? Да займи я место деда, может, вообще кусаться бы начал!

Нет, если покопаться в памяти, много чего можно найти. Фралир (как и Чинтах, впрочем) всегда четко знал, чего он хочет, и это временами даже меня пугало. Под мягкой оболочкой таился тяжелый блестящий металл, но потому, наверно, кланами до сих пор и правят потомки Роракса, что способны на это лучше других. Кровь кровью, но мы – народ практичный, а Ведающий вправе изменить традицию…

Лимбит попросил меня занести письмо Вьорку, после чего я отправился к Фионе. Ей не терпелось снова побывать в доме Твана, а вот я бы предпочел побыть где-нибудь наедине с самим собой и собраться с мыслями. Гвальд был в отличном настроении, много шутил, подначивал меня, а я с трудом заставлял себя отвечать на его шутки и не думать каждую минуту о том, не воткнет ли он кинжал в спину Фионе.

Впервые в жизни я почувствовал к нему некоторую брезгливость – странное чувство по отношению к другу.

Нет, не к другу. К хамелеону.

Сиэнре колдовала и резвилась, Фиона увлеченно играла в первооткрывателя страшных и ужасных тайн из гномьего прошлого, и даже я немного расслабился – после того, как смог убедить Гвальда остаться охранять дом снаружи. И не зря, как выяснилось.

История с Тваном и раздвоенными сама по себе наводила на мысли. Если потерянный клан уже пытался раньше проникнуть в Брайген, значит, Заттар, его глава, знал о нас куда больше, чем мы о нем. Помнится, он назвал гвизарму своим «даром». Тогда я решил, что это фигура речи, но не исключено, что ее специально оставили в том месте, куда вероятнее всего могли добраться первопроходцы из Хорверка. Своеобразное такое предупреждение: мы не хотим иметь с вами дела, эти заброшенные коридоры несут с собой смерть.

А уж поставленная Сиэнре западня и вовсе оказалась тем самым кусочком мозаики, которого мне так недоставало! Мне все время казалось, что заговорщики просто обязаны опираться на кого-то за пределами Хорверка. На людей? Едва ли те стали бы поддерживать гномов, стремившихся свергнуть Фиону с трона. На эльфов? Но этому не было никаких доказательств. Да и чем дружба с эльфами лучше, чем с людьми?

И все же, как только капюшон перестал закрывать его лицо, все мы узнали, кто был перепугавшей Фиону тенью. Лорд Эрлинг, посол эльфов.

– Развяжите, – сдавленно прошипел он.

Веревка обматывала тело посла так туго, что он едва мог дышать. Стради непроизвольно положил руку на эфес меча, Сиэнре не шевелилась, с изумлением таращась на соотечественника, а вот Фиона проявила себя настоящей королевой.

– Развяжите его, – приказала она, сопроводив свои слова плавным движением руки. И каким-то непостижимым для меня образом умудрилась вложить в этот жест и презрение – дескать, не боимся мы вас, – и предупреждение.

Стради обнажил меч, но Сиэнре остановила его. Хлопок ладоней, сероватый вихрь – и вот уже посол сидит на полу у ног Фионы, потирая грудь.

– Так это вы такой… ловкий, – не удержалась Фиона, прикинув взглядом расстояние от конца лестницы до площадки второго этажа.

– У эльфов есть свои пути, – шепнула ей Сиэнре, – и свои чары.

Мне показалось, что слово «эльфов» девушка произнесла как-то слишком уж отстраненно, словно подчеркивая, что уж она-то прежде всего человек.

Эрлинг усмехнулся. Он поднялся на ноги плавно и гибко, стараясь и нас не насторожить, и сохранить свое достоинство.

– Мое почтение, Ваше Величество. – Сбросив черный балахон, он изящно поклонился королеве и добавил: – Благородная Сиэнре права. У эльфов, – он сделал едва заметную паузу, – есть свои пути.

– Что за вид, Эрлинг? – высокомерно поджала губку Фиона. – И не странное ли место для прогулок?

– Самый подходящий вид для этого места, Ваше Величество, – мгновенно отозвался посол. – Здесь у вас, знаете ли, грязновато.

И он демонстративно отряхнул ослепительно белые, плотно облегающие ногу чулки, пользовавшиеся у эльфов большой популярностью. Если, конечно, судить по свите Ойрида.

– По-прежнему не понимаю, что вы здесь делаете, – вскинула голову королева.

– Видите ли, – наигранно смутился посол, – государь, ваш муж, не злоупотребляет своим правом призывать меня к подножию своего трона. Большую часть времени, Ваше Величество, – он доверительно понизил голос, – мне просто нечем заняться.

– И что же? – Чувствуя, что проигрывает, Фиона оглянулась, ища нашей поддержки. Но чем мы могли ей помочь?

– Вы бы… – нерешительно переминаясь с ноги на ногу, начал Стради, однако Эрлинг одним движением брови заставил его замолчать.

– Я надеялся, что загадка дома Твана поможет мне развеять… тоску по родине.

Все мы, конечно, поняли, что слово «скука» Эрлинг не произнес единственно ради соблюдения приличий. И зря, кстати, – мы не обидчивые. Развеяли бы ему эту скуку…

А дом Твана и впрямь необычен. Хитрая какая-то архитектура, странная. В чем-то это понятно: настоящие мастера нередко стараются придумать для себя что-нибудь эдакое, особенно если есть большое количество родственников, которым не лень воплощать в жизнь все их выкрутасы. Но тут…

Широкая каменная лестница на второй этаж – лошадей он, что ли, по ней водил? Дверь под лестницей – сразу и не заметишь. И обычно если дом двухэтажный, то первый этаж крошечный, а второй, наоборот, просторный. По той простой причине, что второй этаж мы обычно строим, только если нет другого выхода: справа и слева соседи, а переезжать не хочется. И тогда несколько нижних комнат используются как кухня и какие-нибудь кладовые, а выше уже спальня, кабинет, все, что душа пожелает. Как у Крадира. А у Твана, похоже, все наоборот: жили явно внизу. Но что тогда было наверху? Да и соседние дома довольно далеко…

– Мне говорили, что в заброшенный дом может войти любой, – напомнил о своем существовании Эрлинг. – Но я заранее прошу прощения, если нарушил права кого-то из ваших подданных.

Фиона тянула время, явно не зная, что ответить. Шансы, что Эрлинг действительно забрел сюда просто так, были невелики. Но и рассказывать послу о том, что мы раскрыли тайну дома Твана, ей тоже не хотелось. По крайней мере не посоветовавшись с Вьорком.

– И что же заставило вас от нас прятаться? – решила она попробовать зайти с другой стороны.

– Прятаться? – Эрлинг изумился настолько натурально, что я и сам готов был ему поверить. – Я и не подозревал, что в доме кто-то есть. И конечно же, готов уйти, если помешал Вашему Величеству…

Убедившись, что никто не преграждает ему путь, посол вновь поклонился, подобрал балахон и направился к двери. Стради вопросительно взглянул на королеву. Та покачала головой.

Когда дверь за эльфом захлопнулась, Стради широко ухмыльнулся:

– Представляю себе сейчас лицо Гвальда!

Я тоже представлял его себе, но счел за лучшее промолчать.

Поразмыслив, мы решили, что разумнее всего будет оставить Сиэнре и одного из Щитов внутри дома – кто знает, с кем собирался встретиться Эрлинг, – а другому Щиту добежать до Вьорка и попросить, чтобы тот отправил сюда десяток воинов и какого-нибудь чародея. Я разрывался на части: оставлять Гвальда вдвоем с ничего не ведающей Сиэнре было сущим безумием, а просить его довести Фиону до дому я боялся, хотя и понимал, что ничего с ней не случится. По крайней мере сегодня. Отправлять Гвальда к Трубе у меня тоже не было ни малейшего желания.

Ничего не зная о моих проблемах, Фиона, кажется, решила, что я раскапризничался. К счастью, Сиэнре, то ли что-то почувствовав, то ли просто устав от нашей нерешительности, заявила, что в случае чего найдет способ предупредить Вьорка о наших открытиях и вообще одной ей будет только проще сделать так, чтобы раздвоенные ее не заметили. Ничего лучше никто из нас не придумал, так что на том и порешили: Стради отправился к Трубе, а мы с Фионой и Гвальдом – домой.

Как же мне хотелось по дороге его прощупать! Не спросить впрямую, нет – я помнил о своем обещании Лимбиту, – а исподволь намекнуть, чтобы понаблюдать за его реакцией… Но Гвальд трещал не умолкая, в лицах рассказывая, что он подумал, когда из дома Твана вышел Эрлинг, как чуть было не решил, что это один из нас, заколдованный разыгравшейся Сиэнре, и чуть было не гаркнул ему в ухо что-нибудь страшное… Фиона хохотала, подходящий момент мне так и не подвернулся, а в результате, когда мы добрались наконец до покоев королевы, настроение мое было, как любил говаривать батюшка, ниже грунтовых вод.

Но, видно, этому дню так и суждено было от начала и до конца стать днем сюрпризов. В кабинете Фиону ждало письмо от мужа – сегодня почему-то все со всеми переписывались. А потом, не успели мы попросить Сетра раздобыть нам обед, как ввалились Вьорк с Лимбитом.

Кто-то из нас определенно сошел с ума: не далее как два дня назад я спрашивал Лимбита, долго ли еще продлится его затворничество, а он настаивал, чтобы до самой развязки никто ничего не знал о его существовании. Кроме Трубы, конечно. Поэтому-то я так и испугался, когда чуть не проговорился Фионе.

– Тут такое дело… – смущенно начал было Вьорк, когда Фиона поднялась ему навстречу. – Словом…

– Позволь-ка! – Лимбит довольно властно отодвинул короля в сторону. – Моя королева, мне придется настаивать на одной весьма неприятной для вас вещи.

Я оторопело крутил головой, не представляя себе, как я должен на это реагировать.

– Не имею чести знать. – Фиона тут же натянула на себя маску великой и могучей повелительницы Хорверка, за которой она пряталась в те моменты, когда кто-нибудь пытался ее обидеть.

– Лимбит, сын Фралира, из клана Кипящего Озера.

– Очень приятно, – выдавила из себя королева с самой неприятной из своих гримасок. – Что-то раньше не видывала вас, досточтимый, в Брайгене.

– Досточтимый в Брайгене отсутствовал, – отчеканил Лимбит. – Вы готовы меня выслушать прямо сейчас?

Он показал глазами на меня и Гвальда. Я остолбенел. Гвальд, кажется, тоже.

Наверняка он не знал о том, что Лимбит стал Толкователем, но вообще-то, когда появляешься после многолетнего отсутствия, принято хотя бы здороваться.

– Вообще-то в мои вечерние планы входила прогулка на свежем воздухе.

– В любом случае ее придется отменить.

– Неужели?

– Именно так.

Он что, нарочно ее дразнит? Или старается запугать?!

– Вы хотите сказать, что я под домашним арестом? – с вызовом проговорила Фиона. Я чувствовал, что вот-вот и она взорвется.

– Что вы, моя королева, – сухо, даже не попытавшись улыбнуться, возразил Лимбит. – Мы всего лишь вынуждены будем обыскать вашу комнату.

Глава X

11 кналлари (позже)

Признаться, встреча с Эрлингом поставила меня в тупик. Старательно скрывая свое замешательство не только от него, но и от своих спутников, я мучительно раздумывала, что же предпринять.

Задержать посла и попросить Щитов отвести его к Вьорку? Но в чем я могла его обвинить? Разве что в излишнем любопытстве…

Не успели мы вернуться домой, как нагрянул муж. А ведь письмо от Вьорка ждало меня на столе! Жаль, что я не успела его прочесть, – была бы избавлена от нескольких крайне неприятных минут.

Вместе с королем появился тот самый Лимбит, о котором как-то заикнулся Мэтт. Пренеприятнейшая личность. Толстый, несуразный. Но глаза проницательные, цепкие, колючие. Не гномьи какие-то… То есть гномьи, конечно, но что-то в них не то.

И ведь даже не поздоровался. Зато с порога объявил, что должен обыскать мою комнату.

– И по какому праву вы собираетесь рыться в моих вещах? – гневно сверкнула я глазами.

Муж промолчал – будто так и надо. Но бросил на Лимбита победный взгляд, словно говоря: «Вот видишь, какая она у меня!»

– По праву Толкователя Снов.

Что это еще за Толкователь? Впервые слышу! Исповедник? Или пытками признания выбивает? Я беспомощно взглянула на мужа, за которым в явном смущении толклись Айрант и Ланкс. Первый внимательно рассматривал меня, точно впервые видел, а второй недоуменно пожал плечами: мол, мы и сами пока не понимаем, что тут творится…

Да что же это такое! Почему Труба не протестует?!

Я глубоко дышала, силясь успокоиться и чувствуя, как щеки заливает румянец. Нет, надо им сказать – им всем…

Наверно, муж догадался, что я собралась высказать. Но вместо того, чтобы за меня заступиться, холодно отчеканил:

– Фиона, прости. Так надо. – И вдруг добавил: – Ты мое письмо прочла?

– Не успела. А что, сейчас самое время? – съязвила я.

– Лучше бы пораньше, конечно. – Казалось, он был чем-то слегка разочарован, но в то же время вздохнул с облегчением.

Тем временем Лимбит, обращая на меня внимания не более, чем на ковер или стол, принялся хозяйничать в кабинете. В первую очередь, попросив Щитов ему помочь, он занялся моим книжным шкафом: загнал Ланкса на стул и заставил скидывать Айранту пачки книг и писем, начиная с самой верхней полки. А сам уселся просматривать и сортировать: брезгливо морщась, недолго скользил глазами по строчкам, а потом отправлял в одну из двух стопок – по какому принципу, я так и не поняла.

Выпрямившись до хруста в лопатках, я смотрела на это безобразие и молчала, как заваленная. Муж вывел меня из ступора, подойдя и тихонько шепнув:

– Письмо, письмо! И никому не показывай.

Я с трудом поняла, о чем это он: Айрант и Ланкс, тихонько ворча себе под нос, как раз принялись с натугой выковыривать шкаф из угла, а тот жалобно скрипел, словно взывая о помощи. Представляю, что сказал бы Тиро! Я-то ему всерьез обещала, что мои ольтанские романы все равно никому не понадобятся… Бред какой-то. У королевы устроили обыск… Силясь припомнить, в каком из этих самых романов я читала о чем-то подобном, я протянула руку к письму.

Милая моя, дорогая, хорошая девочка!

Скоро я приду к тебе вместе с Лимбитом – ты с ним не знакома, но, поверь мне на слово, это очень преданный гном. Уверен, что ты все поймешь и сумеешь сыграть как надо. Веди себя так, будто ты страшно возмущена – если будет чем возмущаться. Но вместе с тем знай, что в любом случае тебе ничего, абсолютно ничего не грозит, что бы ни произошло.

В.

Так вот оно что! Это спектакль, представление, и мне необходимо играть дурацкую роль… И пусть, раз так надо. Я едва сдержала вздох облегчения и рассеянно, словно невзначай, сунула письмо за корсаж. Вьорк посмотрел одобрительно, но меня не покидало ощущение, будто я попала на сцену…

Покончив со шкафом, Лимбит добрался до моих заветных полочек, уставленных шкатулками. Бесцеремонно высыпав содержимое первой из них на гладь письменного стола, он принялся изучать мои драгоценности. Впрочем, много времени это у него не заняло: взяв в руки шкатулку, Толкователь стал крутить ее, рассматривать так и сяк. Разве что на зуб не пробовал. Наигравшись, он взялся за другую: самую дорогую для меня, самую любимую. Ни один дракон не хранил свои сокровища так, как хранила их маленькая принцесса Фиона, которая только рассмеялась бы, если бы ей сказали, что в один прекрасный день она станет королевой гномов.

Когда Лимбит попытался открыть шкатулку, я смиренно молчала, улыбаясь одними уголками губ. Ни за что не приду ему на помощь! Может, это и спектакль, но тогда надо играть до конца. Но до чего же он нахальный, этот Лимбит…

– Ключ, королева, – услышала я его спокойный голос.

Труба даже слегка дернулся, а Мэтт сделал такое движение рукой, будто хотел хорошенько ткнуть Толкователя в бок, но вовремя сдержался. И правильно: теперь был мой выход.

– Если досточтимый в чем-то подозревает меня, это не значит, что он может обходиться со мной невежливо. Я пока что королева Хорверка. – И гордо вскинула голову, надменно смотря на него сквозь прищур.

Лимбит попыхтел, но, по зрелому размышлению, сдался и повторил свой приказ уже иным тоном:

– Будьте любезны, ключ.

– С удовольствием, о Толкователь Снов. Кстати, вы до сих пор не разъяснили мне, до каких границ простираются ваши полномочия.

Я залезла во внутренний карман платья, достала маленький ключ и бросила его перед собой на столик – только бы не касаться этого мерзкого Лимбита. Кажется, толстяк всерьез думал, что я сама к нему подойду!

– Если, к примеру, я буду находиться в опочивальне короля, вы тоже можете прийти и нарушить мой покой?

– В некоторых случаях – да, – не задумываясь, ответил Толкователь.

Мне хотелось еще поязвить, но я и в самом деле не понимала, что он может и что ему позволено. А вдруг еще и дневник попросит почитать? Ключ-то от шкатулки, где тетрадка хранится, уже у Лимбита… Ведь ключ один – и от шкатулки, которую он собрался потрошить, и от того ларчика, где тетрадка хранится… Хотя чего мне бояться? Ну, найдет дневник. Узнает, что мне нравится, что нет. И кто мне нравится.

В эту минуту я решила, что обязательно напишу – во всех подробностях – и об этом обыске, и о неприятном гноме со странной должностью «Толкователь Снов». Пусть, пусть еще раз придет, залезет в дневник и прочтет все, что я о нем думаю!

Я с деланым спокойствием заметила:

– Хорошо, что вы поставили меня об этом в известность. Пусть и по моей просьбе.

Лимбит слегка повозился с крошечным ключиком. Я боялась, что он сломает его – у Толкователя были большие и грубые руки. Но вот замок щелкнул. Лимбит бросил внутрь шкатулки лишь беглый взгляд и то ли с досады, то ли чтобы позлить меня, вытряхнул все мои безделушки на стол. Детские украшения раскатились по всей столешнице. Маленькие бусы из кораллов и мелкого шетахского жемчуга – сейчас они послужили бы мне в лучшем случае браслетом – упали на пол и рассыпались. Лимбит, похоже, не обратил на это ровным счетом никакого внимания.

…Солнечный свет. Не помню лица, только тихий ласковый голос. И руки в морщинках, в маленьких коричневых пятнышках, которые я пересчитывала с той поры, как научилась считать. «Фиона, деточка, не забудь надеть наперсток. После голубых жемчужин нанизывай желтые, потом пять черных. Соедини нитки так, чтобы черные жемчужинки образовывали круг. Помнишь, мы с тобой видели старинную книгу? Там на картинке морской бог с черными усами и бородой… Смотри внимательно: такой узор называется „Поцелуй Юрайи" – видишь, губы, а это – черные усы, борода…»

Я вздрогнула. Бабушка, ты не была принцессой, тебя не выдавали замуж за короля, в твоих покоях не устраивали обыск… Как бы ты поступила на моем месте?

– Будьте любезны, если уж у вас нет сил складывать мои украшения обратно в шкатулки, то хотя бы постарайтесь обращаться с ними поаккуратнее, – ледяным тоном произнесла я.

Мэтти подошел к Лимбиту и что-то шепнул. Тот поднял бусы и довольно аккуратно убрал безделушки обратно. Серебряные сережки – мои первые сережки! – печально звякнули. А Лимбит взялся за следующую шкатулку, подаренную мне совсем недавно.

Я окинула взглядом свой кабинет. Вьорк сидел напротив меня, стараясь подбодрить то взглядом, то улыбкой. Айрант был нем, как рыба, и недвижим, как статуя. Ланкс то и дело негромко спрашивал Лимбита, какую вещицу ему подавать. Мэтти ходил из угла в угол, стараясь не встречаться ни с кем глазами, а Гвальд сидел на стуле и нервно потирал руки, пристально следя за манипуляциями Толкователя.

– Нашел, – сухо обронил Лимбит. Будто носок в шкафу потерял и вот нашел… – Вьорк, посмотришь?

Я хотела было тоже встать – интересно ведь, что они нашли в моей собственной комнате! – но вовремя спохватилась, что позвали не меня: Лимбит нарочито и, надо сказать, очень неловко поклонился Вьорку. А я, замерев в неестественной позе и напоминая самой себе статую Лакдуфа Победителя, старалась даже не смотреть в ту сторону, где Лимбит что-то увлеченно демонстрировал Вьорку и Щитам. Только Мэтт, не обращая внимания на них, наклонился ко мне и еле слышно шепнул:

– Уверен, это не всерьез. Не тревожься.

У стола зашумели.

– Не может быть! – раздался удивленный голос Гвальда. – Это ошибка!

– Чтоб мне сквозь землю провалиться… – Изумленный Вьорк выдал совершенно ольтанскую фразу, достойную скорее конюха, нежели королевской особы. – Откуда это у тебя? – Он решительно повернулся в мою сторону.

– Что, мой король?

– Яд, – спокойно произнес Лимбит.

12 кналлари

Если до этого момента я еще была вполне в себе, то после «находки» все вокруг стало как в тумане. Я хорошо помню, что четко отвечала на вопросы Лимбита: как ко мне попала шкатулка, почему у нее двойное дно, что я хотела сделать с ядом, как я связана с Рабраном и другими заговорщиками… Несмотря на то что меня дважды предупредили, в то, что это спектакль, верилось с трудом. Не меняя позы и не повышая голоса, я отвечала снова и снова: принесли в подарок гномы, прибывшие из-за границы; я ничего не знаю о двойном дне; ничего, никак.. Во время допроса Вьорк сидел, упершись локтями в стол, а лбом в скрещенные кисти рук, и лица его я не видела. Мэтт продолжал безучастно ходить по комнате, Гвальд бубнил в углу:

– Это ошибка, это ошибка.

Вскоре, правда, их сменили Стради с Тиро.

Лимбит оставался хладнокровен – можно подумать, Толкователь Снов каждый день обнаруживает у королев пузырьки с ядом. Ланкс заметно нервничал, а у Айранта был такой вид, будто он давно подозревал, что королева Хорверка – прирожденная отравительница.

Внезапно все завершилось. Щиты, едва нас все покинули, чуть ли не на шею мне бросились:

– Фиона, – начал Стради, – если ты думаешь, что мы думаем, что они думают правильно…

Я устало улыбнулась Щиту.

– Не блещи красноречием, – перебил его Тиро. – Фиона, это такой момент. Надо пережить. Мы с тобой, как и поклялись.

Я отправилась в спальню и уткнулась в подушку. Еще минуту назад казалось, что слезы задушат меня, но я моментально отключилась от всего происходящего и уснула.

12 кналлари (позже)

Первая мысль с утра: «Лучше бы я не просыпалась». Сон был такой приятный! Будто я со Щитами гуляю по Брайгену, и рядом Мэтт, все меня любят, ласково здороваются, спрашивают, как поживает королева Фиона… А я отлично поживаю, и единственная у меня забота – почему-то нет писем от Втайлы… Действительно, написала бы она, что ли…

В опустошенном и потерянном состоянии я позавтракала прямо в постели. И Тиро, и Стради не то что заботились – буквально нянчились со мной, и мне было так хорошо с ними… Но я ждала или мужа, чтобы он объяснил мне происходящее, или Мэтта. Однако первыми ко мне явились вовсе не они…

Как только я оделась, Стради, заглянув в спальню, смущенно пробормотал:

– Там тебя…

Я, не дослушав, влетела в кабинет, Тиро поспешил за мной. Мэтти? Вьорк? Да кого угодно я ожидала увидеть, но Терлест-то что тут делает?

– Я здесь по поручению Вьорка и Лимбита, – важно объявил он, только почему-то не мне, а вовсе даже моему столу. Ну, надо же! Будто мои мысли прочел…

Тиро, увидев старшего сына короля, пригорюнился. Ни для кого не было секретом,что у нас довольно натянутые отношения. И конечно же, Лимбит, весь из себя облеченный властью Толкователь Снов, приказал этому надменному гордецу разобраться со мной.

– Моя королева, – Терлест поклонился не хуже иного придворного, – я вынужден просить вас побеседовать со мной наедине.

Щиты не подкачали: Стради галантно распахнул перед нами дверь в кабинет, Тиро встал на страже у входа, словно желая продемонстрировать, что меня есть кому защитить.

Я покорно уселась в кресло. Как и вчера, спина была неестественно прямой: похоже, у меня наконец выработалась королевская осанка. Подготовившись к любым нападкам и насмешкам, я была приятно удивлена, когда Терлест, устроившись на стуле напротив, спокойно произнес:

– Фиона, я уезжаю и прошу тебя не держать на меня обиды.

Что случилось с сыном короля? Разве разговор пойдет не о моем коварном замысле отравить пол-Хорверка с ним самим в придачу? Почему он решил помириться? Только из-за того, что покидает Брайген?

И откуда вдруг это «ты»?

– Мы вчера с отцом очень долго беседовали, и о вас… о тебе в первую очередь, – продолжил Терлест, не смущаясь моим удивлением. – Признаюсь, идея этого визита принадлежит отцу. Лимбит лишь поддержал ее.

– А что с… Почему не сам Лимбит? – Я как-то сама запуталась и не знала, с чего начать и что ему отвечать.

Терлест помедлил.

– Мы все – Лимбит и я в том числе – знаем, что ты ни в чем не замешана.

– Спасибо… – Я не понимала, как реагировать на этот визит. Тон Терлеста так отличался от его обычной холодности. И он пришел ко мне сам, первым… Я тоже перешла на «ты»:

– Пожалуйста, расскажи мне, в чем дело!

– Хочешь понять, к чему спектакль? Изволь. Яд у тебя действительно был, причем об этом знал лорд Эрлинг. Вчера ты правильно сделала, что отпустила его, – посол сам кинулся к королю, чтобы объяснить, как его занесло в дом Твана, и уверить отца в своей глубочайшей лояльности. Хорошенько же вы его напугали! Эльф и рассказал отцу, что ты придерживаешь в шкатулке в ожидании удобного случая.

– Но как он узнал?

– Как узнал на самом деле – понятия не имею. Возможно, эльф тоже причастен к заговору. Перед отцом же он старательно надувал щеки и уверял, что у дипломатов есть свои способы прозревать тайные замыслы.

И Терлест саркастически усмехнулся, давая понять, что ни единому слову посла они, конечно же, не поверили.

– Ерунда какая… – не сдержалась я. – По-моему, только зря привлек к себе внимание.

– Не скажи, – покачал головой Терлест. – Ему было важно показать, что эльфы на стороне Вьорка. А если к кому он привлек внимание, так это к вам… к тебе. Да не знай отец, кто на самом деле состоит в заговоре, вполне мог бы и…

– Поверить? – резко бросила я.

– У эльфов действительно свое колдовство и свои пути, – примирительно напомнил Терлест. – Конечно, отец не поверил бы. Но…

– Но? – Я подняла бровь.

– Но проверил бы. Наверно.

Желать ли, чтобы он уродился повежливее, или радоваться, что сын короля предпочитает говорить правду, даже если ничего не стоит солгать?..

– Повторяю. Все мы поняли, моя королева, что вы… ты тут ни при чем. – Он принял мое молчание за проявление гордости.

– Утешил… Слушай… те, – до меня начал медленно доходить смысл слов Терлеста, – если вы подозревали не меня… значит, Вьорк уже знает, кто?..

– Не всех.

Я вскочила.

– Так надо же их хватать!

– И что? – Терлест грустно улыбнулся. – Что мы им скажем? «Вы подсунули яд королеве, вы устроили обвал, вы хотели погубить короля»? Где доказательства?

Я принялась нервно ходить по комнате.

– Совершенно точно, что один из них – Эрлинг. Тем более что он может использовать природное колдовство эльфов. И не посол ли, кстати, ходил тогда ночью к Крадиру?.. И Шенни, наверно, тоже он заколдовал. И…

– Доказательства, – жестко повторил Терлест. – Ваше Величество, их у нас нет. Ни одного.

Я в который раз устало опустилась на стул. Терлест, видя, как я расстроена, вновь постарался «оттаять»:

– Не обижайся. И не торопись. Осталось совсем немного. Я уверен, скоро мы будем знать их всех – не только Эрлинга. А там, стоит им совершить хотя бы одну малюсенькую ошибку…

– Ты скажешь мне, кто, кроме Эрлинга? – перебила я его.

– Пока мы точно знаем, что один из них – Ланкс.

Я вскочила как ужаленная, но он утвердительно покивал головой и продолжил:

– Второй – Моих. Варр, скорее всего, тоже в их числе. Еще одного я пока не могу тебе назвать.

– Почему? И неужели Ланкс? И как Вьорк хочет их… обезвредить?

– Слишком много вопросов, – вздохнул Терлест. – Боюсь, что Лимбит нам и сам недоговаривает, а здесь ему решать, а не мне и не королю. Потерпи, ладно?

И тут он улыбнулся мне – так ободряюще, так по-доброму. Теперь-то я видела, что он безумно похож на отца. И вовсе не зануда, когда не хочет им казаться.

– Спасибо, что ты пришел. Спасибо, что ты… совсем не такой, как я думала.

– Обещаю, что постараюсь больше не наскакивать на людей по пустякам, – сохраняя серьезное выражение лица, пообещал Терлест.

– И на эльфов… – рассеянно пробормотала я.

– Это смотря на каких эльфов! – рассмеялся он. – Вот с Эрлингом не поручусь, а Сиэнре я и сам полюбил всей душой. Просто умница – скажу честно, не ожидал от эльфийки! Работает сейчас день и ночь… Кстати, чуть не забыл: у меня есть для тебя подарок. На всякий случай.

Он вынул из-за пазухи тугой свиток, обвязанный грубой тесемкой.

– Что это? – Я с интересом разглядывала потемневший от времени пергамен.

– Пока не открывай. – Он отрицательно покачал головой. – Я же сказал: на крайний случай. По давней традиции такой свиток всегда должен быть под рукой у наследника престола. Но Сиэнре сняла для меня копию.

Честно говоря, я не очень поняла, какое ко мне отношение имеют свитки наследников престола – пусть и моего престола.

– Терлест, объясни, будь добр… А в свитке-то что?

– Колдовство, – выдохнул он с легкой неприязнью. – Но, надо признать, полезное, иначе бы и не дарил… Иногда бывает нужно сохранить жизнь – любой ценой. И если врагов слишком много, порой остается один выход: притвориться мертвым. Или сделать так, чтобы мертвым сочли короля, – это уж как получится. Вот тогда и прочитаешь его вслух, можно шепотом. Не забудь только в третьей строке подставить нужное имя.

– Ты? И магия? – неуверенно засмеялась я. – Никогда бы не подумала…

– Надеюсь, не пригодится, – снова суховато, как раньше, ответил Терлест. – Ну, мне пора.

Он поклонился.

– Удачи тебе. Спасибо… за все.

– Встретимся, моя королева. – И он еле слышно прошептал: – Да пребудет с тобой Крондорн.

– Да пребудет с тобой Крондорн, – искренне пожелала я в ответ.

Неужели этот Терлест – настоящий? Но почему тогда раньше он не мог со мной вот так, нормально, по-дружески, поговорить… Не доверял?

Наверно, он из тех, кто почти не меняет свои привычки. Не говоря уже об отношениях к людям, гномам, событиям. Вот решит что-то для себя – и как сводом придавило… Но он может и хочет меняться, и меняется, хотя это с таким трудом ему дается. И… я рада, что все-таки дается.

Я представила, что будет, когда он станет королем, и рассмеялась. Всего лишь надо подобрать таких Щитов, чтобы оттеняли его… любовь к старине. Шустреньких таких. Вроде Тиро…

Только я о нем вспомнила, как Щит возник на пороге.

– Знаешь, кто там? Раткнор!

– Не может быть, – весьма уныло буркнула я. – По-моему, он в Ольтании…

– Ну, значит, двойник, – ухмыльнулся Щит.

– Тиро, дурацкая шутка. Я и так понятия не имею, зачем ему понадобилась. Наверняка какую-нибудь гадость задумал – он такой скользкий…

– Пусть только попробует! – отозвался Тиро, демонстрируя белозубую улыбку и длинный кинжал, слегка вытянутый из ножен.

– Зови в гостиную, что же делать…

Если беседа с Терлестом оказалась неожиданно приятной, то Раткнор наверняка появился в моих покоях не к добру. Как хорошо, что он не член королевской семьи и его не надо принимать в кабинете, как Терлеста. Я мучительно соображала, что бы мог означать его визит. Пронюхал про вчерашний спектакль? И что? Помочь хочет? Вряд ли – если уж он за все время так ни разу у меня и не побывал… Правда, я его и не приглашала. А зря. Королева…

Я неторопливо прошествовала в гостиную. Раткнор был уже там. Церемонно поклонившись, я, не без задней мысли, указала ему на низенький гномий стул напротив своего кресла. Усаживаясь, посол смешно подогнул ноги, но своего неудовольствия, к некоторому моему разочарованию, ничем не выразил.

– Очень мило, что вы, мессир, решили меня проведать… – Раткнор, как человек, воспитанный при дворе, никогда не заговорил бы с королевой первым, и я начала разговор, надеясь, что он будет протекать все в том же духе непринужденной болтовни.

Второй раз за день я ошиблась, если не сказать хуже.

– Честно говоря, я не был уверен, что меня вообще пропустят… Ведь вчера у вас был здешний главный присматривающий и приглядывающий – Лимбит. Нашел что-нибудь? – Посол лукаво прищурился.

Хорошенькое начало! Надо дать отпор наглецу.

– Кто снабдил вас такими сведениями? У вас, видимо, есть свои приглядывающие? Господин посол, позвольте вам напомнить: вы не на своей родине. – Не только дипломат, но и любой придворный понял бы, что я имею в виду: «Не лезьте не в свое дело». – Скажите лучше, как вам Брайген? Удивительный город, не правда ли?

Моя попытка повернуть разговор в светское русло выглядела довольно беспомощной, но ничего лучшего в голову просто не приходило. К тому же такой вопрос во время первого визита посла – обычная дань этикету и учтивости. В конце концов, если ему есть что сказать, он тоже не новичок, успеет еще высказаться. А нет – так и скатертью дорога. Если только он не пришел сообщить нечто очень важное.

Может, что-то случилось с Втайлой?…

– Не скрою, здесь красиво, – вздохнул Сивард айн Раткнор. – Хотя, казалось бы, после Керталя меня сложно чем-то удивить. Да и жизнь в Брайгене, знаете ли, насыщенней.

Он посмотрел на меня чересчур внимательно. В его фразе сквозил очевидный подтекст.

– Вы имеете в виду, что здесь… много нововведений? И мы, люди, больше вовлечены в повседневную жизнь королевства? – ,Я слышала, что в Кертале людям и эльфам не доверяют еще больше, чем в Хорверке.

– Я имею в виду, что там никто не оспаривает право королевской четы занимать свое место, – тихо, но очень внятно ответил он.

Честно говоря, я была ошарашена такой бестактностью, но мгновенно натянула на лицо маску непроницаемой беззаботной светскости:

– Ну, в Хорверке мы тоже, слава Крондорну, таких забот не имеем…

– Неужели? А мне казалось, что последние события свидетельствуют об обратном.

– Надеюсь, вы пришли сюда не затем, чтобы обсуждать действия моего мужа, – холодно отчеканила я и снова выпрямилась, перейдя от непринужденной позы к царственно-недоступной.

– Королева, надеюсь, вы простите меня. – Посол устало провел рукой по лбу, и тут я поняла, насколько он стар. Лет пятьдесят, не меньше… – Я ни в коем случае не желаю оспаривать действия вашего мужа. Однако то, что произошло с мессиром тен Веденекосом…

Я напряглась: он знает. Скрыть ничего не удалось. Или он ни на что не намекает, имея в виду лишь безвременную кончину Шенни?

– То, что должно было случиться и с Вьорком, и с вами, заставляет меня, с одной стороны, быть особенно внимательным. А с другой – думать, что ваша жизнь значительно важнее соблюдения этикета.

– Что вы имеете в виду?

– У меня есть сведения из надежных источников, что в ближайшее время здесь будет неспокойно. Учитывая, что на вас уже было совершено покушение… – Он помолчал. – Если подходить к делу формально, я мог бы и не предупреждать. Однако мне не хотелось бы, чтобы по глупой случайности вы хоть сколько-нибудь пострадали. Именно поэтому я предлагаю… Нет, я прошу вас отправиться на некоторое время на родину.

Я воззрилась на него с холодным изумлением:

– Мессир, боюсь, вы меня с кем-то перепутали. Я – королева, а не судомойка, забивающаяся под стол при первых звуках трактирной драки. – Меня вдруг осенила догадка: – Может, вы здесь по прямому поручению Его Величества? Или батюшки?

– Увы, нет. – Раткнор опустил глаза. – К моему большому сожалению, никаких распоряжений по поводу вашей особы не поступало. Однако сведения, как я уже упомянул, из надежных источников. Впрочем, зачем это скрывать? От друзей Шенни и от Втайлы. И поэтому я настоятельно прошу вас…

– Господин посол, – я поднялась, показывая тем самым, что аудиенция окончена, – вы пытаетесь прикрыться именами моих друзей и толкаете меня на предательство. Но я останусь со своим мужем. Это не только моя воля, но и мой долг.

Посол тоже встал: ольтанец не станет сидеть перед стоящей особой королевской крови. Но не двинулся с места.

– Воля ваша. Однако возможно, вы хотите остаться по другой причине? – то ли лукаво, то ли слегка презрительно спросил он.

Я рассмеялась. Смеялась я долго и безудержно, словно посол сказал нечто удивительно остроумное.

– Сейчас вы обвините меня в связях с заговорщиками, а потом побежите к мужу рассказывать, как ловко вывели меня на чистую воду, – сквозь истерический смех сообщила я ему. – Знаете, айн Раткнор, я страшно устала от этого. Да и что вам за дело, будь я даже среди тех, кто желает Вьорку зла? Надо признаться, в этом случае женщину глупее меня трудно себе представить. Убить мужа, который является моей единственной опорой. Королева-вдова в моем возрасте, в чужом государстве, даже не у людей – у гномов…

– У вас могут быть свои причины, – холодно ответил посол.

– Да? – заинтересовалась я. – Интересно, какие же?

– Заговорщики могли посулить вам… скажем, доходы от одного из золотых рудников за помощь в устранении Трубы. Вы могли договориться с третьей стороной – к примеру, с эльфами, не слишком жалующими Вьорка. Или, устав от общества весьма пожилого короля, вы нашли себе новую партию, и…

– Знаете что? Я вас сейчас выгоню, наплевав и на ваши обвинения, и на ваш ранг. – Сама не понимаю, как такие несдержанные слова сорвались с моих губ.

Как ни странно, Раткнор на них не отреагировал.

– Возможно, я совершаю сейчас грубейшую ошибку… – начал он.

– Вы ее уже совершили, придя сюда, – . перебила я. Чувствовала же, что ничем хорошим эта встреча не кончится!

Посол никак не отреагировал на мою колкость, лишь посмотрел так, словно я десятилетняя девочка.

– Прошу. – Он протянул мне бледно-желтый конверт.

Я взяла. Письмо было адресовано сестре Втайлы – Даррат.

– Жду ваших объяснений, – сухо произнесла я. – Или вы настолько плохо владеете гномьим, что не способны различить слова «Даррат» и «Фиона»?

Это было слишком вызывающе, но он мне… надоел. Другого слова не подберу.

– Королева, на самом деле письмо адресовано Вам. Я испытываю Ваше терпение, но Вы – судьбу.

По-моему, айн Раткнор сам удивился высокопарности этой фразы. Он слегка отвернулся, а я, заинтригованная, вскрыла конверт.

Выпала записочка – несколько строчек Втайлиным почерком, торопливые буквы налезали друг на друга – и еще один маленький запечатанный конвертик.

В записочке Втайла в двух словах сообщала, что у нее все отлично, и настойчиво просила Даррат как можно скорее передать мне ее послание.

Я взглянула на посла.

– Читайте, читайте, Ваше Величество.

Недоумевая, я раскрыла маленький конверт.

Милая, милая Фиона!

Боюсь писать напрямую тебе или Вьорку. Надеюсь, сестра нашла способ передать эту записку.

Не трать время: как можно скорее покинь Хорверк. Срочно предупреди Вьорка, что через камеру перехода из Альдомира в Брайген скоро хлынет целая толпа вооруженных головорезов. Может, человек тридцать, а может, и больше. Когда точно это случится – не знаю, должен быть условный сигнал, но от кого, кому… Ничего не удалось пока выяснить, кроме того, что все делается с молчаливого согласия короля Ольтании. Информация верная, от друзей Шенни. Если получится еще что-то разузнать, сразу напишу.

– Вы… Как к вам попало письмо?

– Я читаю всю почту, – ответил он спокойно. – Точнее, так: я обязан читать любую почту, которая направляется в Хорверк через ольтанскую камеру перехода.

Я посмотрела на него с брезгливостью. А еще дворянин!

Будто услышав мои мысли, Раткнор философски пояснил:

– Это моя работа. Сожалею, королева, такова жизнь.

– Жизнь заставляет вас копаться в чужих… в чужом…

– Грязном белье? – закончил за меня посол. – Отнюдь нет. Вообще-то камера перехода построена на наши деньги и силами наших чародеев. И никто не заставляет ею пользоваться – дело ваше, посылайте курьеров. А если уж благодаря нашему любезному разрешению и отправляете письма с дипломатической почтой, извольте хотя бы не посылать информации, вредящей нашему государству. Я не прав? – Раткнор усмехнулся. – Неужели Ваше Величество настолько прониклись интересами Хорверка, что мои слова кажутся вам чем-то ужасным? Или вы подозреваете, – он бросил на меня хитрый взгляд, – что я приторговываю государственными тайнами?

Неожиданный переход сбил меня с толку, и я удивленно взглянула на него.

– Да, да, многие мои коллеги так и делают. Впрочем, оставим это. – Теперь гримаса брезгливости переползла и на его лицо. – Сейчас речь совсем о другом. Я хотел предупредить вас о том, о чем не сочли нужным сообщить даже ваши родственники, не говоря уже о вашем государе. Бывшем государе. И я не вправе был это делать.

Он замолчал.

Мне стало жаль Сиварда. Нет, не должен он был бежать ко мне с этим письмом. Ему стоило бы сообщить в Альдомир, что Втайла что-то разнюхала и попыталась передать мне. А раз так, она превращалась в шпиона, с которым и поступать надо было соответственно.

– Однако я решил, что жертв можно было бы и избежать. Честно говоря, я искренне симпатизирую и Трубе, и вам. И уверен, сказать по чести, что императоры были куда мудрее Нельда, предпочитая видеть в Хорверке союзника. А толку… Хотя и это к делу не относится. – Он помолчал немного и добавил: – Будучи дворянином, я посчитал своим долгом предупредить вас. – Он встал и склонил голову.

– Мессир, я благодарна вам и прошу прощения за то, что была несправедлива и несдержанна, – совершенно искренне ответила я. – Мне почему-то кажется, что недолго вы продержитесь на службе у Нельда… Если ваша карьера дипломата будет тяготить вас, милости прошу – у меня вы всегда найдете защиту…

– Спасибо, моя королева, – склонив голову, поблагодарил меня человек, вовсе не бывший моим подданным. – Обычно такие, как я, после… хм… неудач по службе коротают остаток дней в какой-нибудь почетной ссылке. Но будем надеяться на лучшее. – Он невесело улыбнулся.

С этой минуты остатки моей неприязни к нему разлетелись вдребезги.

Еще некоторое время после ухода посла я оставалась в задумчивости. Терлест, теперь Сивард… Почему-то я сразу стала называть его по имени. Да он вовсе не такой надутый царедворец, каким представлялся мне сначала. Не каждый на его месте пришел бы ко мне.

А как поступила бы я? Мне хотелось верить, что пренебрегла бы карьерой. Честь – прежде всего.

Ох, только меча и шпор мне не хватало. Начиталась романов о навсегда ушедшем в прошлое благородном дворянстве Империи? Да нет, не начиталась. Вот они, дворяне… А гномы?

А если бы на его месте был Мэтт? Да что за мысли… Из Мэтта дипломат – как из меня белошвейка. Так что никогда бы он не оказался на месте Сиварда.

Пробил шестой колокол. Мэтта все не было. Забежал Гвальд, хоть и не в свою смену.

– Я тут мимо шел, на минутку заглянул. Ну как ты?

– Все хорошо, не волнуйся. – Я улыбнулась. – Ты сейчас куда?

– К Трубе.

Я рассеянно повертела конвертик в руках.

– Передай мужу, ладно? Скажи, что Раткнор очень благородно поступил… Я потом все сама Вьорку объясню.

– Слушаюсь, моя королева! – Гвальд шутливо отдал мне честь и убежал, столкнувшись в дверях с Мэттом.

– Наконец-то! – не сдержалась я. – Стради битый час ждет, когда ты его сменишь. А Гвальд только что умчался…

– Куда это он с такой скоростью?

– Исполнять поручение великой и могучей королевы Хорверка – передавать мужу письмо.

– От тебя? А чего бы тебе самой не сходить? – Брови Мэтта удивленно поползли вверх.

– В том-то и дело, что не от меня! Слушай, сейчас все расскажу. Раткнор оказался таким… Если бы не он и не Втайла, наемники застали бы нас врасплох!

– Какие наемники? Письмо-то от кого?

– От Втайлы. Она выяснила, что нам угрожает опасность из Ольтании… А Сивард отдал его мне, несмотря на…

– Фиона, милая, не тараторь. Где само письмо?

– Я же сказала, Мэтти! У Гвальда! Он отнесет его Вьорку…

Мэтта сдуло в ту же секунду.

До ужина он так и не вернулся. Стради я отпустила, сославшись на то, что Мэтт обещал вот-вот прийти, и осталась в обществе Тиро. Его неукротимая веселость поражает: все вокруг напряженные, злые, а ему хоть бы что. В ужасе стала себя ловить на мысли: а что если он тоже заговорщик? Ведь даже среди Щитов Вьорка…

Гвальд. Меня обожгла внезапная догадка…

Нет, не догадка. Именно про него не хотел говорить Терлест, чтобы не пугать меня. Или чтобы я случайно не спугнула его… Гвальд и Чинтах. Предупредить Мэтта…

Да нет, он уже знает. Иначе не ринулся бы вслед.

У меня было такое чувство, будто внутри вдруг раскололся огромный хрустальный сосуд необыкновенной красоты. Раскололся на тысячу маленьких осколков, и каждый осколок ранит сердце.

Перед глазами поплыли цветные пятна. Тиро, прекратив болтать, схватил меня за руку:

– Что с тобой?

– Все в порядке. Тиро, ты давно знаешь Гвальда?

– Давно, но не очень хорошо… В смысле – раньше не очень хорошо…

Тут он осекся и посмотрел на меня так, будто тоже внезапно прозрел:

– Ты уверена?

– Да.

Как сказал бы Терлест, доказательств у меня не было. Но я была абсолютно уверена.

– Ни в коем случае не подавай виду. – Я отодвинула тарелку и встала из-за стола.

Мгновенно помрачневший Тиро медленно кивнул.

Значит, вот для кого был устроен вчерашний спектакль, думала я, аккуратно складывая обратно в шкатулки свои драгоценности: каждую вещицу – на свое место. Ланкс и Гвальд. Гвальд и Ланкс…

И вот оба моих Щита вернулись вместе – болтают как ни в чем не бывало. Мне невыносимо было видеть Гвальда, и я подивилась выдержке Мэтта.

Пожаловавшись на усталость, я отправилась в постель.

– Мэтти, – позвала я уже из спальни, – можно тебя на минуточку?

Щит подошел и сел на скамеечку для ног возле кровати. Лицо у него было усталое-усталое. Посеревшее. Постаревшее. Еще совсем недавно мне казалось, что мы ровесники, а теперь…

– Ты хотела поговорить?

– Мэтти, я догадалась. Я все знаю.

Щит сжал зубы и процедил:

– Лимбит? Это он тебе сказал? – В глазах Мэтта застыла боль. Боль и надежда. Такого странного выражения я никогда у него не видела.

– Нет, Терлест.

– То есть как? При чем тут Терлест? – Мэтт напоминал ребенка, которому обещали показать тигра, а вместо этого привели к бий-но.

– Терлест назвал всех, кроме одного. – Я коснулась руки своего самого надежного Щита. – Ты понимаешь, о ком я.

На лице Мэтта отразилась напряженная работа мысли.

– Когда ты выбежал вслед за ним, узнав, что я отдала ему конверт…

Как мне показалось, Щит вздохнул с облегчением.

– Так вот ты о чем.

– Ничего себе! – вспыхнула я. – Я-то думала, что ты вне себя. Это же… предательство! Я знаю Гвальда всего ничего, а и то чуть с ума не сошла, когда догадалась. А ведь он твой друг… был. Я же поддержать тебя хотела. А ты, оказывается… бесчувственный. Деревянный.

– Фиона, я уже свыкся с этой мыслью. – Мэтт, слава богам, перестал обращать внимание на мои резкие высказывания. – Точнее, я заставляю себя не думать об этом. Слишком тяжело.

Вздохнув, он грустно улыбнулся мне:

– И тебе советую не думать. Иначе выдашь себя. – Он погладил мою ладонь, лежащую в его руке.

– Что же это такое? – прошептала я беспомощно. – Так мы все… разойдемся… разлучимся… Одни – с этой стороны, другие – с той.

– Ну нет, не бывать этому. – Мэтти усмехнулся, но как-то устало и недобро. – Мы всегда будем рядом – я, Тиро, Огради… – Мне показалось, что это не Мэтт, а Вьорк говорит со мной… – А этот, – только сейчас я обратила внимание, что Мэтт избегает называть Гвальда по имени, – этот еще вспомнит… – И он замолчал, задумавшись.

– Мэтти, а можно, ты переночуешь здесь, в спальне? – попросила я как можно жалостней.

Он отрицательно покачал головой.

– Ну что тебе стоит? – И почему он так реагирует на мои просьбы? Не полкоролевства же выпрашиваю. – Мэтти, пожа-алуйста… Мне не по себе как-то.

Мне действительно было не по себе. А Мэтт – именно тот, с кем я чувствую себя в полной безопасности. И он так любил со мной поболтать на ночь глядя… Почему «нет»? Мы же друзья! Или?..

Нет, нет, таких совпадений не бывает. Пусть он мне нравится – самую капельку – больше, чем просто друг. Но не могу ведь и я ему так же нравиться.

И в конце концов, трудно исполнить мой маленький каприз? Будто я часто о чем-нибудь прошу!

– Лучше пусть Тиро!

– Что ты вредничаешь? Чем это он лучше? – перешла я на яростный шепот.

– Потому что…

Пока Мэтти выдумывал причину, нас внезапно прервали: раздался негромкий писк, и почти к самой кровати подбежала Берья.

– Лашши! – в один голос воскликнули мы.

– Тс-с! – Она приложила лапку к губам таким трогательно-театральным и в то же время человеческим жестом, что мы смутились – не разбудили ли кого.

– А меня ты не боишься? – с удивлением спросил Щит.

– А, – лашши изящно взмахнула лапкой, будто отметая несущественное, – она же тебе доверяет больше, чем себе. Чего мне бояться?

Настал мой черед удивляться.

– А почему ты так думаешь? Может, и доверяю, но…

– Мы такие вещи чувствуем.

Я мельком, незаметно глянула на Мэтта. Он пожал плечами: мол, мало ли что эти лашши напридумывают. С другой стороны, было видно: ему очень приятно.

– Так меня будете слушать или в гляделки играть? – Берья уселась на пол на задние лапки и сразу стала похожа на тушканчика. – У меня к вам важное известие. Мой друг, который живет у Крадира, говорит, что его хозяин – вовсе не хозяин. А где сам Крадир – неясно.

– Как это так?

– Вот уж не знаю. Я вас предупредила, а что там на самом деле – сами разбирайтесь.

Мы снова переглянулись.

– Надо бы его найти… – начал Мэтт.

– Но не сейчас же… – неуверенно ответила я.

– Главное – застать его не одного. – Щит откинул волосы с плеча. – И если получится, неплохо бы было прибегнуть к помощи Сиэнре.

– Ну все, пора мне, – деловито заявила лашши, направляясь к лазу.

– Погоди, – попросила я. – Может, задержишься ненадолго?

Честно говоря, я поняла, что нехорошо было просить Мэтта остаться у меня в спальне. Нет, не просить – настаивать.

Почему нехорошо – не знаю. Он же не чужой?

Или нехорошо потому, что он и сам этого хотел? Но никогда и никому не признался бы?

Берья с важностью покивала усатой мордочкой.

– Ах, я бы с удовольствием, ведь тебе так хочется со мной поболтать, – снисходительно заметила она. – Но прости, остаться не могу: важное дело. Эльф, который за двумя коридорами живет, как раз собирается на вечернюю прогулку. А у него в корзине – две чудесные тесемочки и новенький пакет из эльфийской бумаги, только сегодня прислали. Очень подходит для гнезда… Надо торопиться, пока он не вернулся и меня не застал… У тебя же нет эльфийской бумаги? – на всякий случай уточнила лашши.

– Нет, – с сожалением ответила я ей.

Эльфийская бумага? Новенький пакет?

Не нравится мне это. Я вспомнила Сиварда: «Я обязан читать любую почту».

Никогда не читала чужих писем…

Но Сивард читал, и, несмотря на это, он человек чести, каких мало.

Я решилась:

– Берья, милая, а ты не могла бы мне помочь?

«Конечно, к кому ж еще тебе обращаться за помощью. Безусловно, я тебе помогу, так уж и быть», – было написано на мордочке лашши. Но мы удержались от смеха.

– Мне очень нужно знать, что было в пакете.

– Письмо какое-то, – фыркнула Берья.

– Я должна его прочесть…

Лашши на минутку задумалась.

– Я могу тебе принести письмо – оно на столе так и лежит. Но буквально на минутку. И, – с искренней грустью в голосе поведала она, – тогда я точно не успею перетащить бумагу в гнездо… Хотя знаешь как? Давай завтра с утра, перед первым колоколом. Письмо никуда не денется, по ночам эльф спит крепко… А корзину с бумагой скоро вынесут, и прощай тогда новая подстилка!

– Берья, погоди!..

Но лашши уже скрылась за шкафом.

– Представляешь, Мэтти? Наверняка там что-нибудь… какое-нибудь доказательство! Понятно же, что Эрлинг… – Я готова была от радости вскочить с кровати.

– Завтра будем думать. Сейчас меня больше беспокоит Крадир. – Мэтт задумался и, как обычно, принялся мерить шагами комнату. – Знаешь, пойду-ка я к нему. Наплевать, что время позднее.

Я прислушалась к своим ощущениям. Не знаю, не знаю… Никаких предчувствий…

– Только осторожно, ладно? Ой!

– Что случилось?

– Вспомнила кое-что. Отвернись.

Щит повернулся спиной, а я завернулась в огромный халат.

– Все. Идем в кабинет.

Свет в кабинете уже потушили: Тиро был в другой комнате. Охрана, приставленная Лимбитом, убралась восвояси.

Мэтт затеплил свечу.

– Так что ты хотела? – напряженно спросил он.

Я молча подошла к столу, на котором еще оставались неразобранные украшения. Мэтти укрепил свечу в подсвечнике, а я принялась искать подаренный Крадиром перстень.

– Что случилось? Что ты там рассматриваешь? О чем, наконец, ты…

– Мэтти, – перебила я. – Мэтти, посмотри…

Пошатнувшись, я схватилась за его плечо. Щит нежно поддержал меня.

Собравшись с силами, я еле слышно шепнула:

– Помнишь? Это подарок Крадира…

Дракончик ослеп: его глаз не светился, будто подернувшись пеленой.

– Мэтти, – взмолилась я, – пожалуйста, убедись сам, что с Крадиром все в порядке…

– Я туда и иду… – чуть растеряннее, чем хотелось бы, произнес Мэтт.

И вот я сижу и рассматриваю перстенек. «Драконов кому попало не дарят»…

Ну почему, почему Крадир? Кому он мешал? Он ведь даже не наследник престола.

«Еще вчера ты бы подумала: лучше бы Терлест!» – произнес внутри меня вредный, отвратительный голосок.

Нет, неправда. Я не желаю зла… даже врагам. Даже Гвальду, Гвальду-предателю.

Я лишь не хочу, чтобы уходили друзья.

В эту минуту я даже сочинила такую коротенькую молитву: «Всеблагая Ашшарат! Пусть те, кого я люблю, больше не уходят. Пусть солнце, что светит над ними, светит и надо мной, дождь, что плачет над ними, плачет и надо мной, земля, по которой они ходят, простирается и подо мной. Да разделю я с ними их горести и печали, да возрадуюсь вместе с ними их радостям и удачам». Получилось немного высокопарно, ну да Ашшарат меня поймет. Если услышит…

Мэтт все не шел. Неужели он решил, что я спокойно усну, не зная, что с Крадиром? Впрочем, не стоит себя обманывать: Крадира нет в живых.

Пусть те, кого я люблю, больше не уходят…

Как больно оттого, что я не успела попрощаться с ним. Всегда не успеваешь сказать самого главного – как дорожишь дружбой, как тебе будет ее не хватать… И Шенни тоже не услышал этого от меня…

Нельзя стесняться. Нельзя скрывать свои чувства. Я и не скрывала, но…

Вот Мэтт, например, до сих пор не знает, как я к нему отношусь. А ближе него у меня никого нет.

Я совершенно спокойно произнесла это про себя: да, я люблю его. Люблю. И он мне дороже даже чем Вьорк.

Это ничего не значит, это ничего не меняет. Я – королева, у меня есть муж-король. А он – всего лишь Щит. Принц…

Нельзя молчать. Я должна сама пойти к нему.

Я войду и скажу: «Мэтти, это я. Мы не в силах ничего изменить, но знай: лучше тебя нет никого в целом свете. И это я тоже не в силах изменить».

Мэтти, я иду к тебе.

Глава XI

События последних дней чем-то напомнили мне падение в шахту. Сначала кажется, что протяни руку – и сможешь ухватиться за край, удержаться, не сорваться, а потом все быстрее и быстрее, и хочется только закрыть глаза, чтобы не видеть приближающегося дна и заткнуть уши, чтобы не слышать собственного крика.

Заговор постепенно обретал контуры. Мы еще не знали, кто стоит во главе, но уже не были настолько доверчивы, чтобы хвататься за каждую ниточку, не проверив сперва, кто нам ее подбросил. Чем шире становился круг тех, кому мы могли доверять, тем проще нам было, а врагам короля то и дело приходилось убирать своих же. И Варр, и Моих наверняка были среди их сторонников, и то, что ими пожертвовали, лучше многого другого показывало, что мы постепенно загоняем противника в угол. Оставалось лишь помнить, что зверь, которому не оставили пути для бегства, способен стать куда более опасным, чем тот, что может улизнуть, поджав хвост.

И все же они чувствовали, что мы уже наступаем им на пятки. Это увеличивало их шансы совершить ошибку, но одновременно заставляло нас опасаться, что удар будет нанесен раньше, чем мы окажемся готовы его отразить.

Идея с обыском у Фионы, конечно же, принадлежала Лимбиту и показалась бы мне весьма остроумной, если бы до того он и в самом деле не обыскал – и весьма тщательно – ее покои. Все же королева не преступница, чтобы рыться в ее вещах! Мы так и не узнали, зачем они спрятали яд в шкатулке с платком из Вар-Рахиба; скорее всего, если бы Лимбит его не обнаружил, нам бы так или иначе намекнули, где следует искать. Или кто-нибудь «случайно» на него наткнулся бы – тот же Гвальд, например. Или… Но что толку гадать: находка Лимбита сделала бессмысленным мое возмущение его подозрительностью и позволила нам приблизиться к развязке еще на несколько шагов.

Гномы, преподнесшие королеве этот подарочек, и в самом деле не так давно вернулись в Хорверк. В Брайгене их едва знали, но Тиро запомнил, что один из этих неутомимых путешественников – почтенный кузнец, приехавший вместе с женой из Тильяса, – представился как Стаброд и долго беседовал с королевой о каких-то странных предзнаменованиях. Найти его не составило труда. Стаброд поведал (и у нас не было оснований ему не доверять), что шкатулку Фионе передали его попутчики, с которыми он познакомился на постоялом дворе уже по эту сторону Врат. «Один все про маркусские базары болтал, другой – про то, как с дебокасскими пиратами, в море ходил, – ухмыльнулся Стаброд, – но только вы уж старику поверьте, дальше Катэны ни один из них не бывал. Да мне-то что, приврать – не украсть, у тебя прибавится, у других не убудет». Особой симпатии к попутчикам он не испытывал, но ничего в их поведении его не насторожило. Любопытно, кстати, что на том самом постоялом дворе он видел и гнома со шрамом, но мельком и издалека.

Как бы то ни было, подброшенным королеве ядом заговорщики только развязали нам руки: из любимой жены Вьорка Фиона превращалась в преступницу, которую бессмысленно похищать или убивать.

Однако настоящей находкой для нас стал совершенно неоправданный, как мне поначалу казалось, интерес Фионы к дому Твана. Колдовство Сиэнре и неожиданная встреча с лордом Эрлингом позволили нам посмотреть на план заговорщиков под совершенно иным углом. Похищение Фионы и покушение на Вьорка переставали быть загадкой и становились двумя частями единого замысла, должного вызвать в Хорверке хаос и позволить взойти на трон… Кому? Вот во что упирались все наши мысли! В том, что за спиной заговорщиков стоял кто-то из глав кланов, мы не сомневались – только у потомка Роракса были хотя бы призрачные шансы, что народ Хорверка последует за ним.

Но кто бы это мог быть? И что он посулил раздвоенным? Возвращение в Хорверк? Признание их притязаний?

По-другому виделся теперь и наш с Харртом поход. Конечно же, раздвоенные знали об этой экспедиции, и все попытки начать с ними переговоры были бессмысленны изначально – им и без того уже пообещали все, что могли пообещать. А союзниками они могли стать весьма и весьма ценными – магия, давно забытые нами умения, воины, наконец: кто бы ни возглавлял заговор, его клан никогда не поднял бы руку ни на Вьорка, ни на его сыновей. По крайней мере, мне хотелось на это надеяться.

На следующий день после «обыска» у королевы у меня состоялся непростой разговор с Лимбитом. Я никак не мог взять в толк, почему это надо было делать так нарочито грубо, не предупредив Фиону, не сказав ни слова мне. Лимбит клялся, что Вьорк должен был отправить жене письмо, но я-то видел, что для нее это вторжение было таким же сюрпризом, как и для меня! И вообще, с чего вдруг Лимбит внезапно решил выйти из тени?!

– Ты помнишь, – вдруг спросил он, – как в первый раз оказался в бою?

– Это-то тут при чем? – удивился я. Странно, действительно ведь только недавно об этом вспоминал.

– Если помнишь, ты меня поймешь. Тебя ведь наверняка воспитывали как настоящего воина. И все казалось таким ясным: стоишь в первом ряду, справа и слева друзья, перед тобой враг, в одной руке щит, в другой – меч. Рядом командир, который всегда знает, что надо делать. Не трусь, не покидай строй, бей, как тебя учили, – вот и вся премудрость. Так?

– Ну… примерно. – Я все еще не понимал, куда он клонит.

– А потом первый бой. И вдруг выясняется, что погибнуть – до смешного просто, а выжить – это уж как повезет. Вот и я как тот мечник, которого долгие годы учили воевать, а в настоящей переделке так побывать и не довелось. – Он рассеянно посмотрел на дверь, точно мечтая, чтобы прямо сейчас кто-нибудь заявился ко мне в гости и избавил его от необходимости заканчивать свою мысль. – Да мне и не верилось, честно сказать, что когда-нибудь доведется. А опыт, вот ведь какая штука, в первом бою только начинаешь приобретать.

– То есть ты сам не ведаешь, что творишь? – все еще слишком зло подытожил я.

– Понимаешь… Так уж повелось, что короля не учат бороться с заговорами. За ним остается последнее слово и на поле брани, и в Ночи Роракса, но в таких случаях, как наш, между врагами и короной встает Толкователь. И он имеет право добиваться победы любой ценой. Ты только вдумайся в эти слова: «Любой ценой!». – Он помолчал. – А знаешь почему? Потому что никто, скажем, не станет нас завоевывать – сам подумай, кто мечтал бы здесь жить? Проиграть войну радости мало, нам это грозит потерей денег, престижа, невыгодной торговлей, но все это временно, в любой момент может перемениться. Или, если король бездарно правит, его, ни слова не говоря, «подправляют» главы кланов. А вот переворот – это уже угроза самой основе существования Хорверка.

– Хочешь сказать, что, если у Вьорка отберут трон, он уже никогда его не вернет? – насупился я.

– Не в том дело, – поморщился Лимбит. – Может, и вернет. Но гномы начнут убивать гномов.

– Так и сейчас убивают. Варр, Моих…

– Убивают. Но не воюют друг с другом. Да, согласен, у нас никогда не было, как у людей, убийств, разбоев, грабежей… Но и в Хорверке случается, что сходят с ума, – вспомни Драга Шило.

Я вздрогнул: может быть, он читает мои мысли?

– Считай, что это такие же сумасшедшие, – ничего не заметив, продолжил Лимбит. – А про твой вопрос… Никто не знает, как правильно, как будет лучше. И я тоже. Вот ты мог бы поклясться, что ничем бы себя не выдал, если бы знал, что обыск – спектакль, который мы сыграли исключительно для Гвальда? Мог бы так же раздуваться от ярости, утешать Фиону?

Я покраснел. Не знаю. Наверно, смог бы. Или нет?

– Вот то-то и оно, – подытожил Лимбит. – И хватит об этом. А теперь нам пора к Вьорку. Если мы не воспользуемся тем, что вы узнали в доме Твана, будем последними идиотами.

У короля нас уже ждали Терлест, Крадир и Сиэнре. Дед тоже был там, и это меня порадовало. Айрант и Цорр остались за дверью, и я мимоходом подумал, случайность ли, что Ланкс не стоит сегодня на страже.

Эльфийка показалась мне неожиданно сумрачной и сосредоточенной – вот так, наверно, и кончается детство. Она бодрилась, храбрилась, но все же отец, пусть и не по своей воле, взвалил на нее больше, чем она могла выдержать. После исчезновения Биримбы и отъезда Сориделя она фактически осталась за придворного мага, а это не та должность, которой в такие времена можно позавидовать. В другие, впрочем, тоже.

Вьорк сидел у камина, закутав ноги в плед; казалось, что он дремлет. Крадир же, напротив, мерил шагами кабинет все то время, пока я рассказывал о походе в дом Твана, и то и дело перебивал меня совершенно не относящимися к делу вопросами. Терлест незаметно, как ему казалось, наблюдал за Лимбитом, словно пытаясь для себя решить, можно ли ему доверять, а Сиэнре откровенно разглядывала Толкователя Снов с немым восхищением во взгляде. Словом, было ощущение, что никто, кроме деда, толком меня не слушает.

Вежливо, но довольно безучастно поблагодарив меня, Труба поинтересовался, что мы по этому поводу думаем. Я был несколько обескуражен и собирался было без обиняков заявить, что мы ждем его распоряжений, но вспомнил слова Лимбита и вовремя прикусил язык.

– Что могут эльфы хотеть от раздвоенных? – Крадир перестал наконец бегать, как ослик вокруг колодца, но взамен обвиняюще уставился на меня, словно это я, а не Эрлинг, демонстрировал чудеса ловкости в доме Твана. – И имеет ли это хоть какое-то отношение к заговору? Отец, – он перевел взгляд на Вьорка, – тебе не кажется, что мы все валим в одну кучу?

Но вместо Трубы ответил Лимбит:

– Не кажется. Сиэнре ясно видела, что раздвоенные пытались проникнуть в Брайген, и эльфы здесь могут быть в лучшем случае посредниками. А в худшем…

– Знать не знал, что это ты – мой отец, – презрительно фыркнул Крадир.

Я посмотрел на него не без удивления. После поездки в клан Алтаря он был сам не свой: набросился на Вьорка, теперь вот на Лимбита. Вот уж не думал, что опасность заставит его так потерять голову. Он вел себя не как потомок Роракса, а как избалованный наследный принц какого-нибудь человечьего королевства.

– Не выспался? – с металлом в голосе осадил его Труба. – Или забыл, на что имеет право Толкователь Снов? Да он бы мог и вовсе с нами не советоваться!

Дед одобрительно ухмыльнулся и незаметно мне подмигнул: смотри, дескать, не такие уж мы и старики.

– Прости. – Пряча глаза, Крадир уселся рядом с Сиэнре. – Я и впрямь невыспался.

Едва ли кто-то поверил его словам, но у нас не было времени вникать в причины плохого настроения младшего сына короля.

– А в худшем случае, – закончил Лимбит так, словно его никто не перебивал, – они все и организовали. Но это уже фантазии. Я предлагаю подумать о другом: если раздвоенные в деле, им наверняка что-то пообещали. И кому, как не вам, знать, что в силах посулить раздвоенным король Хорверка.

– Не многое, – усмехнулся дед, – если не хочет увидеть на своем месте кого-нибудь другого. Кстати, послы из Керталя уже прибыли?

– При чем здесь послы из Керталя? – не понял Вьорк. – Нет еще, и слава Крондорну: только их здесь и не хватало.

Значит, Лимбит так и не рассказал ему про клатти. Но ведь и я не рассказал.

– Тогда и не будем пока про них, – поторопил короля Лимбит. – Представь себе, что союз с раздвоенными совершенно нам необходим. Ты можешь признать их хорверкским кланом?

– Едва ли. – Труба в задумчивости погладил бороду. – Любой ребенок знает, что Хорверк основали четыре сына Роракса, а это значит, что либо один из наших глав кланов – самозванец, либо раздвоенные – не потерянный клан Хорверка, а нечто совершенно иное.

– Либо какой-то клан раскололся, отец, – тихо поправил его Терлест, и я впервые подумал, что он будет достойным королем. Фиона считала его занудой, да и мне куда ближе Крадир, но все же рассудительность и спокойствие Терлеста тоже имеют свои плюсы. А с Фионой он, как мне кажется, нарочно всегда был особенно сух.

– Да, но можем ли мы это выяснить? – засомневался Вьорк. – Послать за Дамертом?

– Если бы Ведающий Минувшее что-то об этом знал, едва ли он не сказал бы тебе ни слова, – логично заметил Терлест. – А что если не проводить никакого расследования? По крайней мере сейчас. Разве ты не мог бы пообещать раздвоенным признание их в качестве пятого клана, с тем чтобы потом спокойно разобраться, как там оно было. И не забывай, что есть еще и Беххарт, а если Крондорн захочет ему ответить…

– К тому же мы притащили из заброшенного города только часть бумаг, – добавил я. – Да и те вроде как толком еще не разобраны.

– Согласен, – кивнул Труба. – Но все это не более чем пустые разговоры! Или я чего-то не понимаю?

– Я бы на твоем месте приказал связаться с Юнти, – спокойно предложил Лимбит, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном, – и перекупить раздвоенных на свою сторону.

Крадир аж подпрыгнул:

– Впустить в Хорверк этих… этих… – В ярости, он никак не мог подобрать нужного слова.

– Помолчи, – излишне, на мой взгляд, грубо оборвал его Терлест. – Отец, я считаю, что через посла такие переговоры не ведутся. Раздвоенные не поверят никому, кроме самого короля или его наследника.

– Так ты что же?!. – угрожающе надвинулся было на брата Крадир, но Терлест одним движением руки заставил его остановиться.

– Толкователь Снов думает о безопасности короны – так и должно быть. Он предлагает раздвоенных «перекупить», но короли Хорверка не торговцы…

– Ты пока еще не король, сын. – Труба с гордостью посмотрел на своего первенца. – Но непременно будешь им, и ты прав. Если раздвоенные – наши соотечественники, по отношению к которым была совершена несправедливость, мы должны ее исправить.

Дед с Сиэнре с любопытством наблюдали за спором – похоже, для обоих он был неожиданностью. Я бы тоже с удовольствием остался и узнал, чем дело кончится, но прогудевший колокол напомнил, что совсем скоро мне заступать на дежурство в покоях королевы. Времени оставалось лишь забежать домой и привести себя в порядок.

Стоило мне добраться до Фионы, как выяснилось, что только что она отправила Гвальда к Трубе с каким-то невероятно важным письмом. Эх, если бы женщины умели говорить коротко и ясно, но я, видно, слишком многого прошу у Крондорна. Или у Меркар – теперь уж и не знаю, кто из них послал на наши головы эту «дочь Ольтании», без которой теперь Хорверк и представить себе нельзя. В ответ на мой возмущенный рев Фиона пробормотала что-то невнятное про «конвертик» и Раткнора. Надо же, а я-то думал, что он еще не вернулся из Альдомира!

Пришлось бежать за Гвальдом, и вовремя. Когда я догнал его, Гвальд торопливо сунул письмо в карман – в надежде, что я не заметил, как он пытался его развернуть. Позорище какое – Щит королевы! Это вороватое и суетливое движение поразило меня едва ли не больше, чем слова Лимбита о том, что Гвальд – предатель. Актеры мы оба были неважнецкие: Гвальд старательно делал вид, что рад моему обществу, я, всячески избегая наводящих вопросов, туманно намекал, что совершенно забыл поговорить с королем об одной своей идее. Насторожившись, Гвальд перевел разговор на Лимбита, и тут уж мне пришлось постараться, расписывая в красках, как Толкователь Снов видит сквозь стены, читает мысли за сотни саргов и только что не летает по ночам на Аспари. Уж и не знаю, поверил ли Гвальд мне, но раз Лимбит так мечтал смутить заговорщиков одним только своим появлением, пусть сам потом и расхлебывает.

Однако ни Лимбита, ни Терлеста в кабинете короля уже не было, Крадир показался мне по сравнению с сегодняшним утром необычно тихим, а Сиэнре, забравшись с ногами на кресло, сосредоточенно шевелила губами и время от времени поводила рукой в воздухе – точно кашу размешивала. Сказать кому полсотни лет назад, что кто-то будет колдовать прямо в королевских покоях, не поверили бы. Да я бы и сам не поверил…

Пока дед обнимал Гвальда и расспрашивал его об отце, я пошептался с Вьорком, проследил, чтобы Гвальд отдал ему Фионино письмо, и мы отправились обратно. По пути он пытался осторожненько выпытать у меня последние новости, а я то и дело переводил разговор на здоровье бабушки Хрунды. По-моему, он решил, что у меня размягчение мозгов, но уж чего не умею, так это хитрить и увиливать.

Когда мы наконец дошли до покоев Фионы, я чувствовал себя так, словно на мне воду возили, и мечтал только об одном – пристроиться где-нибудь в тихом теплом уголке и чтобы меня никто не трогал. Но мечтам так и не суждено было сбыться – Фиона тут же потащила меня к себе.

Сидеть у ее ложа после насланного Лимбитом сна оказалось сущей мукой. Ее взгляд, голос, руки – все напоминало о той, другой Фионе, бывшей только со мной и принадлежавшей лишь мне. Умом я понимал, что гному, начавшему путать между собой сон и явь, лучше самому отправиться в клан Алтаря, где, по слухам, располагался наш крошечный дом для умалишенных, и попросить приютить его, пока он не натворил бед.

Попадись мне в этот момент Лимбит, я бы, наверно, придушил его. Сам того не зная, он умудрился за одну ночь разрушить те стены, которые я возводил месяцами, заставляя себя думать о Фионе отстраненно – как о своей подопечной, королеве Хорверка и супруге Вьорка. Теперь же он не оставил мне иного выбора, кроме как либо желать Вьорку смерти (а это было настолько подло, что не могло вызвать ничего, кроме омерзения), либо запретить себе и думать о том… Да, надо отдать себе в этом отчет: о том, что было чужим, хотя и стало казаться мне такой же частью меня самого, как нос или ухо.

Казаться. Именно казаться. Ведь Фиона никогда не вела себя со мной иначе, как со Щитом или другом. А это означало, что я метался в плену своих собственных иллюзий и не находил из них выхода.

Впрочем, такой выход был. Сложить с себя обязанности Щита. Вернуться в клан. Многие удивятся, но если Фиона освободит меня от клятвы, я не обязан буду объяснять кому бы то ни было что бы то ни было. Да отец с дедом и не станут спрашивать, как не спрашивали никогда и ни о чем: я сам делился с ними, если считал нужным. Вернее, возможным.

Но как объясниться с Фионой?! Тиро по секрету шепнул, что она и без того дуется, что я в последнее время якобы избегаю ее общества. Да, конечно, избегаю! Но не потому же, а потому…

Нет, и Фионе я ничего не скажу. Просто совру, что дела клана призывают меня домой. «Поверь, я мечтал бы остаться твоим Щитом…» Глупость какая! Ничему она не поверит, и права ведь будет! Да и дед сейчас в Брайгене…

«Поверь, у меня есть причины, о которых я не хотел бы распространяться…» Решит ведь, что я устал от ее непосредственности или на что-то обиделся.

Но не могу же я сказать ей правду! Пусть лучше обижается – через месяц она едва вспомнит, что был у нее такой Щит, да сбежал при первом удобном случае. Пусть уж лучше так. По уму, надо было бы дождаться конца этой истории с заговором, но кому нужен Щит, который шарахается от собственной подопечной. Да и никто меня не заставляет в первый же день покидать Брайген.

Оставалось дождаться подходящего момента. Но разговор сразу пошел наперекосяк: Фиона едва не дрожала при мысли о том, что ей столько дней приходилось быть рядом с Гвальдом (и кто только ей про него рассказал?!), я принялся ее утешать, а потом едва не кинулся прочь, когда королева попросила меня переночевать в ее спальне. Нечего сказать, подходящий момент попросить отставки…

Когда из норки неожиданно выглянула лашши, я готов был ее расцеловать. Но стоило ей обмолвиться про Крадира… Нет, я, конечно, уже начал привыкать к тому, что колдовство может сделать из меня Фиону, но поверить, что кому-то пришло в голову подменить сына короля, мне было сложновато…

И тут Фиона принялась искать подаренный Крадиром перстень.

– Помнишь? – прошептала она таким голосом, словно Крадир лежал перед ней в гробу. – Ты еще сказал, что драконов кому попало не дарят.

– Ну, не дарят, – согласился я. – И что?

В конце концов, это не мое дело. Если бы Крадир захотел, сам бы все объяснил. Эх, ну что мне тогда стоило попридержать язык!

Да и не было здесь ничего особенного. Как-то нам с Крадиром довелось вместе отправиться в мой клан, и вечерком на постоялом дворе, за кружечкой эля, он рассказал, что еще в детстве выбрал своим символом дракона. А все потому, что его имя происходило от великого Крадда, которого драконы в незапамятные времена считали то ли своим богом, то ли прародителем. Ума не приложу, как потом это имечко перебралось в Хорверк, но было оно среди нас не то чтобы распространенным, но и не очень редким. У меня вон у прадеда кранчеккайла так же звали. Крадир же, по его словам, в детстве просто изводил отца, играя в дракона и то прыгая на него внезапно со шкафа, то умоляя научить его дышать огнем. Тогда же он обмолвился, что несколько раз дарил самым близким друзьям собственноручно сделанных драконов – и на память, и в знак того, что всегда готов прилететь к ним на помощь.

– Крадир… – Голос Фионы задрожал. – Крадир обещал… что, когда он умрет… глаз дракончика погаснет.

– Вот доверчивая, а! – Я даже хлопнул себя по ноге. – Шуток, что ли, не понимаешь? Да наверняка он просто хотел тебя поддеть: ясно же, что когда он скончается…

Как-то это поделикатнее надо было сказать: тут я уже и сам не на шутку встревожился, вот только волновать попусту Фиону, пока сам во всем не разобрался, мне совсем уж не хотелось. А ее нервы, похоже, и без того были уже на пределе.

– Неправда! – Она уже едва не плакала. – Ведь он же горел, горел! А сейчас, видишь, потух!

– Прямо сейчас? На твоих глазах?

– Не знаю. – Она опустила голову. – Я давно его не носила. Все боялась потерять…

– Фиона, – я даже взял ее руки в свои, – я видел Крадира меньше часа назад. У Вьорка. И, клянусь, ему ничто не угрожало.

Не тут-то было: все мои попытки образумить ее оказались тщетны. В итоге я пообещал, что прямо сейчас отправлюсь на поиски Крадира, и только тогда она немного успокоилась. А я мысленно понадеялся, что Крадир все еще у короля: если под его личиной и впрямь таится враг, лучше разоблачить его прилюдно.

Как я и думал, у Вьорка все было по-прежнему. Сиэнре продолжала мешать свою кашу, а Труба с Крадиром до хрипоты ругались над каждым пунктом договора, который король хотел предложить раздвоенным. Дед практически во всем поддерживал Вьорка и прервался только, чтобы рассказать мне, что Терлест уже отправился к потерянному клану, и эльфийка теперь пытается выяснить у Сориделя, благополучно ли он добрался.

Встав в сторонке, я принялся пристально и, как я надеялся, незаметно разглядывать Крадира. Внешне все было как прежде, но ведь и меня заговорщики за Фиону приняли. А в остальном… Все сходилось: удивительные перемены, произошедшие с сыном Вьорка после возвращения из клана Алтаря (неужели все-таки Хийнм?!), его стремление сорвать переговоры с раздвоенными, попытки вывести из себя Лимбита…

Я наклонился к Сиэнре.

– Эй! Очнись! – прошептал я ей на ухо, молясь, чтобы никто этого не заметил. – Можешь тихонько со мной поговорить?

Девушка резко вскинула голову, но что-то в моем лице заставило ее отказаться от мысли меня осадить. Движения ее руки замедлились, и Сиэнре только укоризненно прошептала в ответ:

– Мэтти! Это срочно?

– Очень! – заверил ее я. – Ты способна определить, Крадир ли перед нами?

К счастью, эльфийка тупостью не отличалась. Она понимающе прищурилась:

– Попробую. Помолчи.

Губы Сиэнре зашевелились. «Только бы Фиона ошиблась! – беззвучно молил я. – Только бы она ошиблась!»

– Это не Крадир! – негодующе прошипела Сиэнре, тряхнув волосами.

– А кто? – глупо спросил я, но тут же опомнился: – Сумеешь его расколдовать?

Девушка молча кивнула.

– Тогда давай, – решился я. – На счет три. Раз, два, три! Щиты-ы-ы – к королю! – завопил я в полный голос, выхватывая меч.

Глаза Вьорка полезли на лоб, дед невольно отпрянул назад. Дверь распахнулась; четко разминувшись в проходе, Айрант и Цорр вбежали в кабинет с оружием в руках. А на месте Крадира оказался смертельно перепуганный… Биримба.

– Что все это значит?! – проревел Труба.

Я не зря надеялся на опыт Айранта: в одно мгновение сориентировавшись, он подскочил к Биримбе и уколол его кончиком меча под левую лопатку.

– Не шевелиться, – рявкнул он. – Медленно опускаем руки… Вот так, отлично. Цорр, кинжал.

Цорр ловко вытащил кинжал, висевший в ножнах на боку мага. Странно, первый раз вижу Биримбу с оружием.

Мы с Сиэнре, перебивая друг друга, объяснили, что произошло.

– Королева второй раз спасла мне жизнь, – медленно проговорил Вьорк. В его голосе звучала неприкрытая гордость, сердце мое сжалось. – Ну-ка, дружок, – он обратился к Биримбе, – а как ты это объяснишь? И где мой сын?

– Ваше Величество! – Маг рухнул на колени, не обращая внимания на вспоровший рубаху меч Айранта. – Клянусь… клянусь… Крадир отправил меня в Брайген, чтобы раскрыть… Он думал, что так вы лучше мне поверите…

– Он жив?! – прогудел Вьорк, надвигаясь на мага.

– Клянусь…

Краем глаза я заметил, что в дверях кто-то стоит. Ланкс! Он-то как здесь оказался? Поджидал неподалеку? Или пришел заступать на дежурство?

Но не успел я предупредить короля, как меч Ланкса с шелестом вылетел из ножен.

– Измена! – заорал он и, подлетев к Биримбе, одним ударом снес чародею голову.

– Стоять! – рявкнул Вьорк, но было уже поздно. Голова мага с несказанным удивлением на лице покатилась по полу. Сиэнре резко отвернулась к стене.

Не знаю, как Ланкс собирался оправдаться, но в этот момент по нашим с Вьорком лицам он понял все. Щит рванулся к дверям.

– Взять его!

Не зная о предательстве Ланкса, Айрант с Цорром замешкались, а я был слишком далеко, чтобы выполнить приказ короля. Но позволить Щиту бежать означало позволить ему предупредить заговорщиков. И все пошло бы наперекосяк…

Мой тяжелый метательный нож вошел ему под лопатку – почти туда же, куда упирался Биримбе меч Айранта.

Остальное я помню плохо. Айрант что-то бубнил, но я не слышал ни слова. Послали за Лимбитом. Вьорк, отказываясь поверить в смерть Крадира, распорядился срочно отправить гонца в клан Алтаря. Дед увел содрогавшуюся от рыданий Сиэнре. Наконец Труба велел оставить меня в покое и отправил спать, пообещав отослать записку Фионе и распорядиться, чтобы Стради меня подменил.

До дома я добрался уже совершенно без сил. Лимбита не было.

Я немного посидел на кровати, отрешенно уставившись в одну точку. Потом едва заставил себя скинуть сапоги и тут обнаружил, что собрался завалиться в постель в кольчуге и при мече. Пришлось снова вставать; каждое прикосновение босых ног к полу заставляло меня зябко поеживаться. Но стоило мне стянуть рубаху, как в дверь постучали.

– Кто?! – попытался гаркнуть я, но вместо этого вышло невнятное кудахтанье.

– К тебе можно?

Фиона! Я мысленно застонал.

– Да, конечно! Заходи!

Накинув рубаху, я сунул негодующие ноги в сапоги и поковылял к двери.

– Ты спишь? – изумилась она. – В такое время? Мэтти!

– А где Щиты? – некстати брякнул я.

– Я их отпустила, – отмахнулась Фиона. – Ты же проводишь меня обратно? А что, у нас совсем плохо?

– Хорошего мало, – грустно кивнул я. – Биримба мертв, Ланкс убит… ой, прости, заходи, пожалуйста.

Все-таки она никогда не научится быть рассудительной и осторожной! Надо же такое придумать – взять и отпустить Щитов! Нет, я-то ее, конечно, провожу, но договорились ведь, чтобы мы всегда сопровождали ее по двое.

Впрочем… А почему вдруг она отправила Щитов назад? Мне стало казаться, что с этим полночным визитом дело обстоит не так просто…

– Про Ланкса я и сама хотела тебе сказать! – заявила королева, проходя в гостиную и опускаясь в кресло. – Представляешь себе, я вспомнила!

– Что? – оторопел я.

– Тогда, в доме Твана… Там был Ланкс!

– И ты умудрилась об этом забыть?! Ничего себе!

Мне хотелось спросить, неужели она ничего не записала об этом в своем дневнике, но я не рискнул. Не сейчас. Хотя если после похода в Старую столовую и встречи с Биримбой Фиона была уверена, что никого в доме Твана не узнала… После встречи с Биримбой… Так вот в чем отгадка!

– Мэтти! Да что с тобой?! – Фиона коснулась моего плеча. – Если я не вовремя…

– Что ты, что ты, – вяло запротестовал я. – Ты не голодна?

Я потер глаза. Нет, надо брать себя в руки. Другого такого удобного случая может и не представиться.

И вдруг я понял, что не стану ей врать. Пусть думает, что хочет, но я скажу все как есть.

– Нам надо поговорить, – неожиданно жалобно произнесла Фиона. – Я так больше не могу! Думай обо мне, что хочешь, но…

Она неожиданно замолчала.

– Но что?

– Мэтти, только не считай меня легкомысленной. – Она нервно перебирала бахрому на ручке кресла. – Я очень люблю Вьорка. Вот.

Я уставился на нее в легком замешательстве. Новость, конечно, важная, но нестись ко мне ради нее по ночным коридорам…

– Меркар, помоги мне… Что я несу… Понимаешь, я правда его очень люблю. Но ты как будто специально все делаешь. То здесь, то нет тебя. То ты ласковый, то такой грубый, будто меня просто ненавидишь. То подозреваешь меня, то готов кого угодно убить за волосок, упавший с моей головы.

Я молчал, как дурак. Что я мог сказать? Неужели она думает, что я это специально?..

– Лучше тебя никого нет, – еле слышно выдохнула она. – Я люблю… мужа, но лучше тебя нет…

Крупные слезы полились из ее глаз. Я по-прежнему молчал и стоял перед ней, не в силах сдвинуться с места или вымолвить хоть слово. Но как же мне хотелось… Эх, если бы я сам знал, чего мне хотелось больше: схватить ее на руки и закружить по комнате, сказать, чтобы она немедленно ушла, пока я еще могу за себя отвечать, отругать ее за ночное бдение, сообщить, что я завтра же возвращаюсь на земли клана…

Но я молчал.

– Ты… ты презираешь меня? Считаешь, что я не должна, не имею права…

– Фиона, – прошептал я. Наверно, и камень разрыдался бы. Но я не мог себе этого позволить.

И тут она подняла на меня глаза – и улыбнулась.

– Вот, – она протянула узкую ладошку, – вот моя рука. Никогда, никогда больше я не буду тебя этим тревожить. Обещаю.

Я сжал ее дрожащие пальцы своими. Меня тоже трясло крупной дрожью.

– Что бы я ни делал, куда бы ни шел, я всегда с тобой.

– Тихо. – Она приложила палец к моим губам. – Больше мы не должны ничего говорить. Я самая счастливая и самая несчастная королева на свете. Давай просто посидим – две минутки, ладно? – а потом ты напоишь меня чаем и расскажешь, что с Крадиром… А прежде пообещаем друг другу, что отныне не скажем ни слова о том, что мы с тобой – это мы с тобой. И даже думать об этом не будем. Я смогу, я сильная. Но две минутки у нас есть, ведь правда?

– Правда, – улыбнулся я, глядя в любимые глаза, такие заплаканные, такие счастливые…

Но нет – не было у нас этих минуток. В дверь снова постучали.

– Ты кого-то ждешь? – Фиона удивленно вскинула голову.

– Никого. Кто там?!

– Не спишь?

Наковальня Крондорна! Это Чинтах!

Глаза Фионы потухли.

– Прости, – пробормотала она. – Я была дурой. Приходя к тебе в такое время…

– Сейчас! – крикнул я и яростно зашептал: – Это совсем не то, что ты подумала! Представления не имею, что ей здесь надо! Только не уходи! Пожалуйста! Я тебя прошу. Просто подожди меня… ну, хотя бы в кухне, а?

– Ты правда этого хочешь? – Фиона улыбнулась мне сквозь набежавшие слезы.

– Слово Щита! – заверил ее я, совершенно позабыв, что еще минуту назад собирался просить освободить меня от клятвы. – Договорились?

Неуверенно кивнув, она скрылась в кухне. А я, тяжело вздохнув, поплелся открывать дверь.

– Мэтт! – Чинтах вихрем ворвалась в гостиную, обдав меня до боли знакомым ароматом терпких арахисовых духов. – Еще не спишь?! Отлично! У тебя есть немного времени?

– Может быть, утром? – сурово предложил я, не обращая внимания на ее энтузиазм.

– Стала бы я к тебе тащиться, если бы это ждало до утра! – сразу оскорбилась Чинтах.

– Хорошо, – сдался я. – Я тебя слушаю.

– У тебя почти ничего не изменилось. – Чинтах бегло осмотрела гостиную. – А там кто живет?

– Лимбит, – не очень любезно обронил я.

– Так это у тебя братишка так долго прятался?! – Не дожидаясь приглашения, она устроилась в кресле. – Ну, ты что, так и будешь торчать посреди комнаты?

Решив не спорить; я сел подле камина.

– Ты можешь провести меня в дом Твана?

– Зачем?! – изумился я. Вот уж чего не ожидал!

– Всегда-то тебе все надо знать, – негодующе фыркнула Чинтах. – А если просто: потому, что я так хочу. По старой памяти, а?

– Дом Твана закрыт для всех по приказу короля. – Я не видел смысла врать. – И, поверь, это не пустая прихоть.

– Для всех, для всех, – медовым голоском пропела Чинтах. – И для тебя тоже?

– Не знаю. Но тебя туда в любом случае не пустят.

– А тебя? Тебя-то туда пустят?

– Вот что, – мне стал надоедать этот разговор, – если ты попала в беду, скажи толком, в чем дело, и я постараюсь тебе помочь. Если смогу. А ежели тебе просто хочется пощекотать себе нервы…

«Едва ли, – крутилось у меня в голове. – Лимбит уверял, что, поставив стражу в доме Твана, мы отрезали заговорщиков от раздвоенных».

– Хорошо, давай начистоту. – Чинтах сделала вид, что смирилась, но я слишком хорошо ее знал, чтобы в это поверить. – Помнишь наш разговор про клатти-анхат?

Я кивнул.

– Завтра прибывают послы из Керталя. И сразу после этого мы собираемся объявить общий сбор и поставить вопрос о назначении клатти. Примешь ли ты эту ношу?

Трудно было не поразиться ее откровенности. Или мы действительно загнали их в угол?

– Есть куда более достойные кандидаты, – осторожно заметил я. – Терлест. Крадир, наконец.

– Крадир погиб, – прямо заявила Чинтах. – И не подумай, не по нашей вине. В клане Алтаря он подхватил от людей какую-то жу-уткую болезнь, – она даже зажмурилась, – и ни один травник не смог его исцелить. А Терлест… Я не знаю, где он, но в Брайгене его нет. А ждать больше нельзя.

Конечно, я не верил ей. Но было еще не время это показывать.

– Может, вы и ольтанцев спросили? – ехидно предположил я. – Если Фиона перестанет быть королевой, думаешь, они будут сидеть сложа руки?

– Спросили. – Чинтах выдержала мой взгляд. – Канцлер пообещал через Раткнора, что если твоя Фиона останется королевой – а она ведь ею останется, клатти-анхат – не король, – они не станут вмешиваться. Мы, конечно, хотели бы получить подтверждение от самого Нельда, но камеру перехода заняли воины Вьорка. И в Альдомир сейчас нам дороги нет. Раткнору, кстати, тоже.

– Если хочешь, чтобы я поверил, что чувства Трубы так уж вас заботят, – мне показалось, что дверь в кухню слегка приоткрылась, и я повысил голос, чтобы Фионе было лучше слышно, – скажи на милость, зачем тогда вы пытались его убить? Зачем подбросили гвизарму?

– Это не мы. – И на этот раз, кажется, Чинтах не лгала. – Раздвоенные специально оставили ее поблизости от Хорверка, как только поняли, где мы имеем больше всего шансов пробиться в их туннели. Она должна была послужить угрозой – и предупреждением. Кто же знал, что этот недоумок Гант сразу поволочет ее к королю?! Впрочем, дремавшие в ней силы сгубили и его самого…

– И что же вы не помешали раздвоенным? – не сдержался я. – Раз уж у вас такая дружба.

– Биримба тогда еще не открыл Нить, ведущую из дома Твана, – быстро, словно ждала этого вопроса, ответила Чинтах. – Но потом мы строго-настрого запретили им злоумышлять против короля.

– А они, конечно же, вас послушались? – съехидничал я.

– Послушались, – спокойно подтвердила она. – Они поняли, что, если хотят воссоединиться с Хорверком, у них нет иного выхода. Именно поэтому мне так и нужно в дом Твана: заверить их, что все остается в силе. И страшно подумать, что начнется, если они не получат наших гарантий…

Юнти, Соридель, Харрт, Терлест… Все они сейчас там. И трудно сказать, смогут ли убедить раздвоенных, что делать ставку на короля куда выгоднее, чем на неверный успех заговора. Может быть, мне действительно стоит проводить Чинтах в дом Твана? И выиграть тем самым хотя бы немного времени.

Могу ли я ей доверять? Хотя бы чуть-чуть? Сейчас передо мной сидела совсем другая Чинтах, не такая, какую я знал. И что-то подсказывало мне, что эта Чинтах не остановится ни перед чем.

– И именно поэтому, кстати, отец хотел, чтобы клатти стал именно ты, – продолжила она, приняв мое молчание за нерешительность. – Тебя поддержит клан Врат, клан Кипящего Озера пойдет за нами, Хийнм будет на стороне любого, кто пообещает изгнать из Хорверка хотя бы часть жрецов и магов…

Значит, все-таки не Хийнм, Фралир! Потому-то в заговоре и Ланкс.

Да, но Лимбит? Знал ли он, что сражается против отца? Или этим-то и объясняется та грусть, в которой он пребывает? И наш разговор про Гвальда и Ланкса… Не пытался ли он намекнуть, что куда больнее, когда врагом оказывается не просто друг – отец.

– Что-то у тебя не складывается. – Я сделал вид, что усиленно размышляю. – Если все так, как ты говоришь, зачем же было так упорно бросать тень на мою королеву?

Чинтах вспыхнула. Ей явно мечталось бросить мне в лицо, кто «моя» королева и что она о ней думает. Но гномиха сдержалась.

– Биримба, – нехотя признала она. – Фиону он сразу невзлюбил. Говорил, что королева насмехается над ним, не слушает его пророчеств. Вот ему и захотелось сыграть в свою собственную игру. И когда мы поручили ему узнать у Крадира, что там стряслось с гвизармой, он, уже по собственной воле, отправился туда в обличье королевы. А потом и вовсе словно взбесился: то и дело твердил, что заставит прислушаться к его пророчествам, чего бы это ему ни стоило. Это ведь он чуть Вьорка не погубил, а никакие не раздвоенные. Заколдовал Шенни, выманил Фиону…

«Устроил ловушку, – мысленно продолжил я. – Конечно, теперь-то удобно многое списать на Биримбу – тем более если они все еще думают, что мы считаем его пропавшим. Уж не случайно Ланкс с ним покончил ценой собственной жизни. Потому как стоило магу заговорить, всем их планам сразу приходил конец. Представляю, как они бесились, оказавшись вынужденными во всем полагаться на человека, которого сами же наверняка и презирали».

И тут я вздрогнул. Не сомневаюсь, что и меня они презирали – за готовность служить человеческой женщине, за то, что ради этого отказался от дочери главы клана. Так не слишком ли многое выложила мне Чинтах нынче вечером?

Мы действительно неплохо знали друг друга. Она не пыталась напирать на выгоды, которые я получу от переворота. Нет, наоборот: я должен был оказаться в своих глазах чуть ли не спасителем Фионы и короны. Ведь откажись я, они найдут другого. Гвальда, например. И она знала, что уж до этого-то я додумаюсь.

Да только что она станет делать, если я откажусь? Убьет меня? Я чуть не расхохотался: общение с Лимбитом явно не прошло для меня даром. Кто убьет, Чинтах? Вот эта Чинтах, с которой мы провели вместе столько дней и ночей? Не раз повторявшая, что без меня ее жизнь была бы бессмысленной? Веселая девчонка, то и дело морщившая свой смешной мягкий носик?

Она просто заигралась – точно так же, как и Фиона, вознамерившаяся в одиночку переловить всех заговорщиков. Чинтах изо всех сил старалась подчеркнуть свою значимость – и все же я по-прежнему считал, что не ее надо арестовывать и подвергать грайхону. Повзрослев, она и сама поймет, куда чуть было не завела ее судьба.

Наверно, я должен был согласиться. Зная о планах заговорщиков из первых рук, Лимбиту было бы куда проще превратить этот общий сбор кланов в триумф Вьорка. Но я понадеялся, что теперь он справится и без меня. Заговор фактически уже был раскрыт, а это означало, что рано или поздно Фралир сам себя выдаст. О том, что означало посольство из Керталя, Лимбит знал. А лишившись возможности проникнуть в дом Твана и камеру перехода, потеряв Биримбу и Ланкса, заговорщики теперь могли рассчитывать только на то, что кланы встанут на их сторону. И едва ли им удалось бы уговорить деда.

– Я знаю, о чем ты размышляешь, – вдруг улыбнулась Чинтах. – «Едва ли толпа стр-рашных и ужасных заговорщиков только и думает, как бы поставить меня во главе страны». Ты что, правда поверил, что мы хотим зла Хорверку? Что охотимся за Трубой, готовы перебить его сыновей? Да опомнись! Мы просто мечтаем, чтобы жизнь вернулась в нормальную колею. Если Вьорк постарел, это не повод скидывать его с трона – надо просто дать ему в помощь молодого и энергичного гнома, у которого своя голова на плечах. Ты ведь не станешь отбирать у Терлеста корону, правда ведь? Пусть тебе не хватает опыта, друзья всегда будут готовы дать тебе совет. Кагги, отец, – неужели мы тебя оставим! Но ты не сын Вьорка и не постесняешься исправить его ошибки. Вот и все, чего мы добиваемся.

Если бы я не знал про Кабада… Если бы у меня перед глазами не стоял Моих с кинжалом в груди… Если бы я не был уверен, что никогда не смогу забыть изумления, с которым таращилась на меня отрубленная голова Биримбы…

Я, быть может, и поверил бы ей. В память о том, что нас связывало. Стараясь искупить ту боль, которую я ей причинил.

– Да я-то понимаю. – Разведя руками, я поднялся на ноги. – Но все равно… Я не смогу. Просто не справлюсь. Поблагодари от меня отца, но…

Я ожидал, что она возьмет с меня обещание никому не говорить о нашем разговоре. И даже, скрепя сердце, готов был его дать. Но Чинтах только молча смотрела на меня снизу вверх, словно пытаясь понять, стоит ли меня еще уговаривать.

– Как знаешь. – Она помедлила. – Тогда… прощай?

– Зачем же так трагично? – усмехнулся я, провожая ее до двери. – Мы просто по-разному смотрим на вещи. Ты уверена, что Вьорк уже не в силах править, я…

– Да… Просто по-разному смотрим на вещи… – Совершенно мертвым голосом повторила Чинтах.

Да что же это с ней? Неужели действительно так убивается из-за моего отказа?!

– Мэтт?

– Остальное завтра. – Я легонько подтолкнул ее к двери. – Прости. На ногах уже не держусь.

Словно на что-то решившись, она распахнула дверь.

Я опешил: перед моим домом толпилась дюжина гномов, все, насколько я помнил, из клана Кипящего Озера.

– Ошибка! – выплюнула Чинтах и метнулась в сторону, мимо ворвавшихся ко мне воинов.

Тело само отбросило меня назад, к стене, рука рванулась к эфесу меча – проклятие, я же оставил его в спальне! – а я все не мог поверить своим глазам. Чинтах… Да как же это…

Врагам не хватало выучки – они толклись, мешая друг другу, и это подарило мне несколько секунд. Первый отлетел в сторону, прижимая ладонь к вбитому в череп носу. Второй сунулся было понизу и, воя, откатился, встретившись с моим коленом. Но сзади на них уже напирали другие, с мечами в руках. Я дернулся, силясь уйти от клинка, и тут же почувствовал острую боль в правом боку. Где-то совсем далеко, на самом краю сознания, послышалась торопливая скороговорка Фионы, пол вздыбился, встретившись с моим лбом, и перед глазами стало совсем темно…

Эпилог

– Когда я очнулся, все было кончено…

– Погоди, давай прервемся. – Втайла пододвинула Мэтту кружку с элем. Хорверкским, самым лучшем в мире. – Хочешь, я приготовлю ужин?

Мэтт покачал головой:

– Нет. Не сейчас.

Как-то само собой это стало превращаться в традицию. Раз в столетие, в тот самый день, они находили друг друга, и Мэтт снова и снова рассказывал ей – подробно, по часам, по минутам – все, чему он был свидетелем.

Кому-то это могло показаться глупым – особенно их соотечественникам, отлично знающим, что гному не так-то просто что-либо забыть. Но для них это было не только данью памяти тем далеким дням и друзьям, которых они любили, но и слабой, призрачной возможностью присоединить и свои голоса к тем, которые звучали сейчас у них на родине. В Брайгене, в Хорверке. Там, где вот уже три века не был ни один из них.

Домик Втайлы на окраине Альдомира люди назвали бы крошечным, но. не в гномьих обычаях было менять свои привычки лишь для того, чтобы пустить кому-то пыль в глаза. Маленькая кухонька – если закрыть ставни, то покажется, будто и не уезжал из Брайгена. Небольшая уютная гостиная с завешанными коврами стенами – и стоит ли гадать, дерево под ними или камень. В спальне аккуратно застеленная кровать под балдахином – здесь-то балдахин можно встретить лишь в богатых особняках.

И, конечно, камин, у которого они сейчас и устроились. Если не задумываться, что дым выходит наружу через обычную трубу, а не сложную систему вытяжек, если не обращать внимания на непривычный запах свежих поленьев, то может на мгновение почудиться, что вот сейчас на пороге появится Тиро или Сиэнре…

– Ты уверен? А то смотри, мне не сложно.

Мэтт благодарно коснулся ее руки.

– Уверен. Если, конечно, ты сама не голодна.

Нет, ничего почудиться не могло. Они не в Брайгене, а в Альдомире. И перед Мэттом не кранчеккайл Фионы, а посол по особым поручениям Его Величества короля Хорверка. В конце концов, Втайла нашла себя.

Поначалу она осела в Найтморе, фамильном замке Веденекосов, – родители Шенни полюбили ее и без труда уговорили у них пожить, поручив ей воспитание двух непоседливых внучат, оставленных на их попечение старшим сыном. Никому из гномов не приходило в голову поинтересоваться у Шенни, женат ли он, и только в замке Втайла узнала, что Лейсти тен Веденекос, происходившая из древнего и славного рода тен Зерхосов, умерла родами четыре года назад.

Первое время и тут каждую свободную минуту Втайла проводила в крипте, объяснив старикам Веденекосам, что не хочет надолго оставлять Шенни одного – как в свое время он не оставил ее одну в Брайгене. Потом они признались, что долгое время всерьез опасались за ее рассудок. Но вот догадались ли они, что к Шенни ее привязывает не простое чувство благодарности… По крайней мере, сами они, по ее словам, никогда не поднимали эту тему.

Время шло, но ничего не менялось. Втайла не покидала замок и отказывалась под благовидными предлогами от приема гостей, сделав исключение лишь для Сиварда айн Раткнора, вынужденного уйти в отставку с королевской службы. Собирался ли Нельд поддержать переворот или просто счел поступок посла неподобающим и нелояльным, так и осталось неизвестным, но, как бы то ни было, простить он его не простил, и хотя Вьорк. ясно дал понять, что предпочел бы Раткнора любому другому дипломату, опалы это не предотвратило.

Так продолжалось до тех пор, пока Веденекосы не пригласили погостить благородного Блиша тен Дорноса, магистра Ордена Снежного Барса. Втайла проговорила с ним почти сутки напролет – и после этого ее как подменили. В крипту она стала спускаться, как и подобает, лишь раз в год, в день рождения Шенни, а через пять лет вышла замуж за Золлана – гнома, командовавшего замковой дружиной и давно уже положившего на нее глаз. Мэтту было ужасно интересно, что такого поведал Втайле старый рыцарь, но он так и не собрался с духом ее об этом спросить.

Втайла провела в Найтморе почти век. Вырастила Золлану очаровательного сынишку, проводила в последний путь и родителей Шенни, и его детей. Больше с замком ее ничего не связывало.

Ее наивная мечта узнать людей сбылась – Втайла не только узнала, но и полюбила их, а они платили гномихе взаимностью. Новому поколению Веденекосов пришлось обходиться без ее заботы: Втайла приняла предложение Вьорка послужить Хорверку, не покидая Ольтании.

– Когда я дополз до спальни, – наконец продолжил Мэтт, – она уже…

– Не надо, – мягко оборвала его Втайла. – Я знаю. – И поправилась: – Мы знаем.

– Я все думаю. – Он рассеянно пригубил эль. – Это ведь удивительно несправедливо. Никто не причинил бы ей зла… Они ведь были в полной уверенности, что добились своего: заставили Вьорка думать в такой момент в первую очередь о предательстве королевы…

– Она сделала то, что сочла нужным. – Втайла отвела взгляд. – Можем ли мы не уважать ее выбор? Тебе не в чем себя корить, кто же знал… Если бы Чинтах не была с тобой столь откровенна…

– У нее не было иного выхода, – покачал головой Мэтт. – Раздвоенные требовали у Фралира в залог одного из его детей, а иначе отказывались выполнить предварительную договоренность переправить нежить в указанное Ланксом место в покоях короля. Ну а отдать им Чинтах Фралир, естественно, мог только через дом Твана – особенно при том, что лишился Биримбы… Так что их единственным шансом было открыться мне – я не стал бы играть вслепую и едва ли поверил бы сочиненным по случаю сказочкам. Они даже готовы были действительно сделать меня клатти, а потом уже вернуться к первоначальному плану.

– И Терлест был прав, когда решил сам посетить раздвоенных, – кивнула Втайла.

– Я же тебя просил, – негромко упрекнул ее Мэтт, – не упоминать при мне этого имени. Это ведь он дал ей свиток. И если бы не он…

– Ты был бы мертв, – жестко оборвала его Втайла. – Тебя не стали добивать только потому, что ты перестал дышать. И надо ли мне напоминать тебе, что есть дары, от которых не отказываются. Пойми же наконец, это последний дар Фионы, и не тебе ее осуждать.

– Я понимаю, – тускло отозвался Мэтт. – И все равно, ничто не мешало мне быть умнее. Ведь по сравнению с Фралиром мы оказались просто детьми.

– И что бы изменилось? – Втайла отвернулась, подбросила дров в камин да так и замерла, глядя на огонь. – Есть вещи, которые определяем не мы…

– Эдак все можно оправдать! – негодующе фыркнул Мэтт. – И то, что Фралир подговорил раздвоенных изготовить фальшивую летопись, подтверждавшую, будто клан Кипящего Озера – это клан старшего сына Роракса. А ты представляешь себе, сколько крови пролилось бы, если бы Фралир объявил себя наследником Роракса и попытался бы заставить всех гномов в мире признать себя своим королем?

– Но ты же говорил, что он совершенно не собирался потакать раздвоенным, – возразила Втайла.

– Более того… Слушай, а я ведь так и не рассказывал тебе, что притащила лашши?

– А что она такого важного могла раздобыть? – удивилась Втайла. – Там, по-моему, и так все ясно было, нет?

– Так, да не так, – усмехнулся Мэтт. – Фралир-то пытался играть на трех гармошках разом. И, договорившись с раздвоенными про летопись в обмен на их переселение в Хорверк, тут же дал знать эльфам про забытые Врата, через которые наши предки, судя по всему, и попали в Хорверк. У него все было неплохо рассчитано: эльфийское вторжение должно было начаться примерно за час до общего сбора кланов, и тогда раздвоенным стало бы не до того, чтобы требовать свою долю…

– Как, кстати, они там уживаются, не слышал?

– Уживаются вроде, – пожал плечами Мэтт. – Сперва, как узнали, что Вьорк не собирается дарить им дома в Хорверке, и разговаривать не хотели. Но потом добытое лашши письмецо живенько убедило их, что трепаться-то каждый может, а вот слово потом держать… И видела бы ты, какое лицо было у Фралира, когда раздвоенные заявились на общий сбор кланов… Ну а Труба, ясное дело, их не обманул. Тиро, если не путаю ничего, рассказывал, что стенку пробили, проход открыли. Наши туда то и дело шастают – с летописями возятся. Те – сюда, посмотреть, как мы живем. Привыкаем друг к другу помаленьку, скоро вроде как разрешат селиться где хочешь… Но Труба верно говорил: теперь для них Хорверк перестал быть благословенной землей, куда стоит стремиться любыми путями.

– Мэтти… – Сама того не заметив, Втайла назвала его так, как называли только люди. – Но не думаешь же ты, что все это было зря?

– Все – это что? – невесело уточнил Мэтт. – Мир с раздвоенными?

– Да мир-то ладно, – отмахнулась Втайла. – Хотя и не думаю, что у нас с ними срастется. Я про другое.

– Не знаю… – Мэтт помолчал. – Правда, не знаю. Наверно, ты права, и разговор с Чинтах в конечном итоге оказался нужен. – Ему нелегко было это признать. – Но сколько раз за последние годы я говорил себе: «Ну что мне стоило закрыть тогда дверь перед ее носом? Сказать, что я занят? Что у меня нет ни малейшего желания с ней беседовать…» И тогда… Ладно, что толку… Я продолжаю?

Втайла кивнула.

И они вместе, вот уже в третий раз, прошли те дни от начала и до конца. Лимбит настаивал, чтобы Фралиру дали открыто выступить против Вьорка – тогда сразу стало бы ясно, кто его поддерживал. Однако Труба рассудил по-иному. Едва Толкователь убедился, что Чинтах не лгала, король сам объявил общий сбор кланов и заставил Фралира объясниться. Мэтт до того дня отлеживался в доме у деда, и когда Фралир внезапно увидел и его, и раздвоенных, и похищенное у лорда Эрлинга письмо, то осознал, что отпираться бесполезно – даже его собственный клан не поддержал бы его.

И тут всех поразил Лимбит: он потребовал, чтобы его избрали клатти-анхат для суда над заговорщиками. Не желая карать никого, кроме Фралира, Труба выступил против, и довольно резко, однако кланы пошли навстречу Толкователю Снов. Но прежде весь Хорверк попрощался с Фионой – так, как она того заслуживала и как не прощались до нее нис одной королевой…

Когда Мэтт умолк, камин уже почти потух. Стояла глубокая ночь, Альдомир спал. И лишь в небольшом домике на окраине падали в тишину слова древнего гномьего обряда:

– Мы помним…

– Фиону, дочь Ольтании…

– …ставшую дочерью Хорверка.

– Мы помним…

– Шенни тен Веденекоса, рыцаря Ордена Снежного Барса…

– …принятого в клан Чертога.

– Мы помним…

– Крадира из клана Чертога, сына короля Вьорка..

Фралир до последнего отрицал свою причастность к смерти Крадира, но несколько первопроходцев из его клана посоветовали поискать в одной из заброшенных шахт, пользовавшихся дурной славой. На нем не было следов болезни – только страшные раны. И тела четверых, сброшенных вслед за ним, говорили о том, что Крадир был достойным сыном своего отца.

– Мы помним…

– Даларха из клана Врат…

Труба надеялся, что если не станет бороться Фралир, то и остальные сдадутся без боя. К счастью, Айрант был настроен не столь благодушно, и Щиты оказались на высоте. Пущенная с верхних рядов арбалетная стрела… Даларх закрыл своего короля грудью – как и положено Щиту, но было ли от этого легче? Равно как и от того, что выстрел позволил схватить «Кабада» – Ошуда из клана Чертога, вернувшегося из Альдомира, где он вербовал наемников. И конечно же, никакого шрама у него не было.

– Мы помним…

– Лимбита из клана Кипящего Озера, Толкователя Снов.

На следующий день после того, как по его предложению кланы вынесли приговор его отцу и сестре – грайхон, Лимбит попросил Мэтта подняться с ним на карниз, откуда в детстве оба они любили смотреть на горы. «Я все равно уверен, что поступил правильно, – сказал он тогда, щурясь от резкого ветра. – Гномы не должны убивать друг друга. Но есть вещи, которые нельзя прощать. Передай Тиро, что он всегда был мне как младший братишка. Я уверен, он станет хорошим главой клана. И попроси остальных не считать меня чудовищем. А если что… новый Толкователь уже появился на свет. В присутствии Мэтта из рода Роракса я слагаю с себя полномочия клатти-анхата, – громко произнес он установленную формулу. – Прости… И прощай». С этими словами Лимбит перемахнул через парапет, вновь поступив так, как не поступит ни один гном.

Пытался ли Мэтт ему помешать? Этого Втайла не знала. Но подозревала, что нет.

– Мы помним…

– Фралира, главу клана Кипящего Озера, потерянного для рода и потомков.

Так ли страшен грайхон для тех, кто добровольно обрек себя на изгнание? Не дарит ли он, напротив, драгоценную возможность винить других в своих несчастьях?

– Мы помним…

– Чинтах из клана Кипящего Озера, потерянную для рода и потомков.

Грайхон обрекал на забвение, но оба они знали, что по крайней мере ими Чинтах забыта не будет. Хотя едва ли это та память, которая согрела бы ее душу.

– Мы помним…

– Гвальда из клана Алтаря, потерянного для рода и потомков.

Перед изгнанием Гвальд попросил Мэтта о встрече. Тот не отказал. Несколько минут два бывших Щита королевы молча смотрели друг другу в глаза – и Гвальд сам настоял, чтобы его увели.

– Мы помним…

И до самого рассвета, невольным вызовом равнодушной альдомирской ночи, то предупреждением врагам, а то бессильной мольбой о тех, кого любили и продолжали любить, звучали все те же простые слова:

– Мы помним…

Дмитрий Браславский Паутина Лайгаша

Пролог

Ворон покосился на меня черным блестящим глазом и придвинулся еще на один шаг. Ничего, недолго тебе ждать: из этой передряги мне, пожалуй, не выбраться.

Разжав пальцы, я выпустил ребристую рукоять меча: драться было уже не с кем.

Клинок обиженно зазвенел по старым выщербленным камням.

Настоящий герой был бы просто обязан произнести ему вслед хоть какое, хоть плохонькое и косноязычное, но напутствие. Что-нибудь вроде: «Ты славно служил мне, мой меч, так обрети же себе достойного хозяина!».

Только к чему? В герои я никогда не рвался, да и геройствовать сейчас было не перед кем. Улочка совершенно пуста; в лучшем случае мою напыщенную речь услышали бы глухие стены домов, гниющие в канаве отбросы да шесть тел, успевших основательно испачкать кровью и без того не слишком чистую мостовую.

Грамотная засада. Разве что несколько самонадеянная: взяли бы с собой одного-двух магов, глядишь, остались бы живы. Не все, конечно.

Ворон нерешительно, как-то даже бочком приблизился и нахально попытался клюнуть меня в левый глаз. Я бы на его месте не торопился.

Застонав, я с трудом пошевелился. Негодующе захлопав крыльями, нетерпеливая птица отлетела в сторону. На этот раз недалеко: ворон с достоинством обосновался на пропитанном кровью плаще лежавшего рядом эльфа.

Это его удар был последним. Хитрый удар, необычный, надо бы запомнить.

Я улыбнулся: четверть часа бы протянуть, какие уж тут эльфийские хитрости.

Ворон совсем не по-птичьи задрал голову к небу и громко закричал. Раз, другой…

Открыв глаза, я не сразу осознал, что меня разбудило. Осталось напряжение, предчувствие близкой смерти. И ощущение какой-то неправильности, словно не могло все это со мной произойти, ну никак не могло!

Ворон, любимое воплощение моего бога, обернулся во сне против меня. Вроде как я еще не в том возрасте, чтобы к толкователям снов обращаться. Но тревожит что-то – крутит, не отпускает… И приснится же!

Громкий крик ворона заставил меня вздрогнуть. Так вот откуда этот дурацкий сон… Вольно ж мне было с вечера защиту ставить. Уж здесь-то, в монастыре, можно было бы и не опасаться сюрпризов.

Можно, конечно. Только это из тех привычек, с которыми мне решительно не хотелось расставаться.

Интересно, кто это среди ночи вздумал меня навестить? Настоятель, конечно, знает, что я поздно ложусь, но не настолько же!

Коснувшись медальона, я снял защиту с двери и повернулся так, чтобы не выпускать ее из виду. Если это Стеарис, вряд ли стоит испепелить старика всего за пару лет до того, как Орден предоставит ему поместье и пожизненный пенсион. А если нет, будем считать, что Ворон меня предупредил.

Дверь тихонечко приоткрылась и сразу же испуганно захлопнулась вновь.

– Спит, – раздался разочарованный голос настоятеля. – Ты точно уверен, что своими силами нам не справиться?

Похоже, у старика возникли проблемы посерьезнее бессонницы.

– Входите, входите, почтенный Стеарис, – как можно более доброжелательно произнес я, садясь на кровати. И, не удержавшись, добавил: – Все равно вы меня уже разбудили.

Дверь распахнулась. Э, да тут целая процессия: настоятель, Арантар – главный маг монастыря, несколько воинов с факелами, заспанные монахи…

– Я искренне прошу прощения, монсеньер…

Кажется, дело серьезное: Стеарис не только встревожен, но и напуган. Эх, не иначе как Беральду удалось бежать!

– Пустое! – сложив руки лодочкой, я поймал слабый луч лунного света, заглянувший в узкое окошко кельи, и подбросил его к потолку.

Комната осветилась. Вышло в самый раз: и глаза спросонья не режет, и каждый уголок как на ладони.

Лишь теперь стало видно, насколько Стеарис бледен. Вернее, даже сероват. Старика можно понять: стоило иерарху оказаться в его монастыре, как тут же начались сюрпризы. А в синклите найдется кому его подтолкнуть, если с горки покатится.

– Можете погасить факелы!

Я уже закончил одеваться, а Стеарис все не решался сказать, что привело его ко мне часов в пять утра. Или даже раньше.

– Монсеньер, – не выдержал наконец Арантар. – Графу помогли бежать. Их немного, меньше десятка. Но…

Он перевел взгляд на Стеариса, но тот продолжал молчать, нервно теребя складки своего одеяния.

– Но вам так и не удалось их остановить?

Арантар кивнул.

А чародей-то молодец. В монастыре, да еще в присутствии настоятеля, магу лезть вперед с докладом совсем уж не по рангу, но, видно, тоже понимает, что из Стеариса сейчас собеседник, как из меня белошвейка.

– Помоги! – приказал я ближайшему воину и потянулся к доспеху.

Едва не зашибив настоятеля, воин с грохотом уронил алебарду, густо покраснел, бросился ее поднимать, махнул рукой, поймал полубезумный взгляд Стеариса, метнулся обратно…

Тяжело вздохнув, я сам принялся застегивать ремешки доспеха. Стеарис-то, помнится, из низов. Ранг получить никакая протекция не поможет, тут все от таланта да от Ворона зависит, а вот с тепленькими местечками дело другое: как синклит решит, так и будет. Да, не повезло старику…

– Хотите что-нибудь добавить, почтеннейший?

Молчит. Ладно, не маленький, придет в себя – заговорит. Наверняка ведь до последнего дотягивал, побеспокоить меня боялся!

Проклиная всю эту толпу за излишнюю деликатность, я подошел к массивному дубовому столу в самом темном углу кельи – надо же умудриться так стол поставить – и жестом подозвал настоятеля. Двигался тот как только что сотворенный голем, а ноги у него, по-моему, и вовсе сгибаться перестали.

– Ну, что тут у вас…

Небольшой хрустальный шар на резной деревянной подставке с готовностью засветился изнутри, и Стеарис деликатно отвел взгляд.

Я склонился над шаром.

– Сильвен Беральд!

Шар на мгновение затуманился, и я взглянул прямо в счастливые глаза господина графа. Совсем без Императора распоясались – скоро каждый пригорок графством объявят, а болото – герцогством.

Движение руки – и шар показал его спутников: гном, двое эльфов…

– Ну-ка, ну-ка!

Один из эльфов действительно лунный… Любопытно. Так, рядом с гномом девушка, со спины ничего, но хотелось бы и в лицо взглянуть. А то знаем мы их, этих валькирий. Паренек лет двадцати – лекарем, что ли, озаботились? И вряд ли они без мага… Ага, вот и мессир чародей. Тоже, прямо скажем, не стар. Зато смел – длинное одеяние, потертая холщовая сумка через плечо – не ошибешься. Первая стрела в такого и пойдет.

– Всего шестеро? – я обернулся к настоятелю. Тот виновато опустил глаза.

– Только что до нас добрался человек из лагеря барона. Крайт… Крайт нанял талиссу, – наконец вымолвил Стеарис.

Ну вот, теперь, кажется, картина слегка прояснилась. Стеарис-то, конечно, рассчитывал справиться своими силами. И в самом деле, кому придет в голову разбудить среди ночи прибывшего на пару дней иерарха, чтобы сообщить, что на монастырь, охраняемый полутора сотнями воинов, напали шестеро смельчаков. Вернее, шестеро сумасшедших.

Для талиссы это тоже, пожалуй, слишком. Но тут старик бы, конечно, подстраховался.

– Где они сейчас?

Арантар неслышно подошел поближе и прищурился, вглядываясь в шар.

– Это… Копье Орробы, поздно!

Но я и сам видел, как гном откинул крышку люка, умело скрытую дерном от посторонних глаз. Они были далеко за пределами монастыря.

В этот момент девушка обернулась, и на ее груди сверкнул медальон с оскаленной пастью тигра. Жрица. Да еще поклоняющаяся Темесу, богу войны. Вот уж не думал, что тот пойдет против Ворона. Или жрица действует сама по себе? Надо бы не забыть проверить.

А она ничего, симпатичная…

– Прикажете снарядить погоню, монсеньер? – маг даже не поинтересовался мнением Стеариса. Оно и понятно.

– Как скоро они окажутся в лагере барона?

– Примерно через полчаса. Но там такой лес, что верхом никак.

А чародей неплох, ни единого лишнего слова. И он, и я понимаем, что даже если бросить воинов в погоню прямо сейчас…

Хотя… В этом есть и свои плюсы. В Агарме мне как-то пришлось ночевать у одного костра с талиссой Гьенари, но тогда меня больше беспокоили банды Куниц, чем талиссы – что бы они из себя ни представляли. Под Соргом мне довелось наблюдать, как гибла талисса Бессмертного Легата. Красиво гибла, ничего не скажешь. Когда коннетаблю, наконец, удалось к ней пробиться…

– Монсеньер, – Стеарис робко дотронулся до моей руки.

На старика было просто больно смотреть. И так бедняга звезд с неба не хватал, а уж теперь о карьере можно будет и вовсе позабыть. Если синклит вообще не лишит его сана.

– Погони не будет. Проверьте воинов: там, где проходит талисса, можно не досчитаться многих. И готовьтесь к штурму – не сомневаюсь, что уж теперь-то граф точно поверит в свою неуязвимость.

А у меня, добавил я мысленно, в кои-то веки появится возможность понаблюдать за талиссой. Проблема не в Беральде; своим освобождением он, конечно, не способен подорвать престиж Ордена. А вот если мне удастся разобраться, в чем сила талиссы…

– Еще раз прошу прощения, монсеньер… – голос настоятеля дрожал.

– Я сам займусь этим делом, Стеарис, – называть его после всего случившегося «почтеннейшим» язык не поворачивался. – И, клянусь Вороном, эта талисса от меня не уйдет.

Глава I

Дорога чем-то напомнила мне подъездную аллею к замку маркиза Уастайра: тот же почетный караул тополей, уходящий вдаль, и, увы, те же непрестанные ухабы. По воздуху он к себе добирается, что ли?!

Эх, если бы не Стеарис, быть бы мне уже у господина маркиза. Синклит весьма интересует, что за письмо ему привез две недели назад гонец, одетый в цвета дома дар Криден. И неспроста, надо сказать, интересует.

– Айригаль свидетель, монсеньер, кто ж знал, что все так обернется!

Сидя напротив, Стеарис вот уже не первый час не сводил с меня жалобного взгляда незаслуженно побитой собаки, и это была не последняя из причин, заставивших меня проявлять повышенный интерес к происходящему за окном кареты. До ближайшей Кельи Перехода в Трумарите еще часа четыре хорошей езды, однако я весьма сомневался, что путешествие по здешним дорогам может оказаться приятным. А быть запертым в одной карете с человеком, тоскливо взирающим на мир с оптимизмом приговоренного к смерти, удовольствие, прямо скажем, не из великих.

– Признаться, не очень понимаю, что позволило вам полагать, будто за Беральда никто не вступится? Или вы ожидали, что барон Крайт станет с радостью дожидаться казни своего сеньора?

Почувствовав сарказм в моем голосе, Стеарис еще больше вжал голову в плечи, от чего неожиданно стал похож на проигравшегося в «обезьян и поросят» гнома.

– Чем вообще вы умудрились так раздразнить этого проклятого графа? Когда я встречался с ним полгода назад, он уже был совершенно невменяем!

– Ума не приложу, монсеньер, – карету качнуло, и бывший настоятель щедро обдал меня свежим чесночным запахом. – Вроде как мы к нему со всей душой. Землица пропащая, пользы от нее все одно никакой, да и святейший Исиндиос расстарался: такое прошеньице Беральду отправил, что и Императору было бы не зазорно в руки взять.

Да, Исиндиос не промах. Он был, пожалуй, единственным в синклите, чьей хватке я искренне завидовал. Выслушав в пять утра мой рассказ, он спокойно пригласил Стеариса к шару, при всех объявил о его смещении и тут же назначил Арантара временным настоятелем монастыря.

Нестандартное решение, очень нестандартное. В принципе, ничто этому не мешает: Исиндиос как блюститель интересов Ордена в герцогстве Этренском и окрестных землях имеет практически неограниченные полномочия. Утверждение настоятеля – прерогатива синклита, ну так Исиндиос на нее и не посягает. И все же поставить мага управлять монастырем…

Мания преследования, конечно, но нет ли у иерарха в обители своих информаторов? Все же не каждый день местные лорды собирают ополчение, чтобы взять штурмом монастырь Властителя Ушедших Душ. Мог бы хотя бы из вежливости удивиться! Тем более, что Исиндиос не из тех, кто славится своей невозмутимостью. Или это он со сна такой вялый?

– Да уж, – размышления о письме Исиндиоса не вызвали у меня приятных воспоминаний. – Я, скажем, не исключаю, что как раз после такого «прошеньица» Беральд и возомнил, что все интересы Ордена исключительно вокруг его клочка земли и вертятся! На мой взгляд, иерарх Исиндиос несколько перестарался. «Высокородный»! В былые времена так не ко всякому герцогу обращались.

– Главное – чтоб дело сделано было, – с прямодушной крестьянской хитрецой провозгласил Стеарис, начиная понемногу оттаивать. – В том-то и искусство, чтоб и против правды не пойти, и свою выгоду соблюсти. Святейший Исиндиос, как ни кинь, со всех сторон прав выходит. Ведь как завернул, а? Нужно, мол, местечко «для возведения небольшой обители, где наши жрецы могли бы предаваться посту и молитвам в уединении и покое». Все правда! Большая у меня обитель? Небольшая.

Стеарис на секунду сбился, вспомнив, что с сегодняшнего утра у его обители появился новый хозяин. Что-то меня в его торопливом говорке слегка настораживало. Похоже, старик подозревает, что Исиндиос и сейчас внимательно нас слушает.

– Постятся там божьи люди? Постятся! – настоятель с воодушевлением высморкался прямо на пробегающий мимо пейзаж. – Молятся опять же? Молятся!

В отличие от Стеариса, пейзаж было откровенно жалко.

Дорога решительно нырнула в прозрачный предзакатный лес, полный прохладной вечерней тишины, только-только сменившей одуряющий зной. Ладно, раз уж выпало трястись по ухабам в старой пыльной карете на никому не нужное заседание синклита, почему бы, пока суд да дело, не поразмыслить над тем, что произошло этой ночью.

У меня появилось неприятное чувство тревоги: что-то неуловимо сместилось, сдвинулось с привычных мест. Совсем чуть-чуть, едва заметно. А в центре этого смещения, как ни крути, оказывался граф Беральд с невесть откуда взявшейся талиссой.

Может, и не так плохо, что любопытство заставило меня свернуть с пути и заглянуть на денек в обитель. Пожалуй, маркиз Уастайр подождет. Равно как и дочка мажордома, рыженькая улыбчивая Линни, повидаться с которой, да простит меня высочайший синклит, мне хотелось куда больше, чем с господином маркизом. Была, конечно, некоторая надежда, что общение с маркизом окажется не в пример полезней, но и то не факт.

Ладно, пока что Уастайра можно со спокойной душой послать к Орробе, где ему самое и место…

Стеарис деликатно покашлял. Вообще-то он прав: жрецу Ворона не пристало даже в мыслях позволять себе неуважение к его божественной супруге, Дарящей Легкую Смерть, Той, к Которой Приходят Все. Хотя нет, вряд ли служитель ранга Стеариса способен прочитать мысли иерарха. Или хотя бы осмелиться на это замахнуться.

– Я нисколько не сомневаюсь в талантах и добродетелях иерарха Исиндиоса, – мне пришлось совершить некоторое усилие, чтобы вспомнить, на чем прервался наш разговор, – а также отдаю должное той известной ловкости, с которой было составлено послание. И?..

– Похоже, монсеньер, Беральд и вправду принял все за чистую монету, – ухмыльнулся Стеарис, устраиваясь поудобнее на жестком сиденье кареты. – У нас ведь как заведено: если местный лорд не возражает, укрепляемся потихонечку, солдат начинаем вербовать, крестьянам по хозяйству помогаем. Места для обителей выбираем отдаленные, дела ведем нешумно, с расстановкой.

Кажется, этот неумеха надумал поделиться со мной заведенными в Ордене порядками!

– Так что же, милейший, помешало вам и дальше пользовать столь успешную методу?

Норовистая колымага пожелала было, чтобы мой затылок проверил прочность ее задней стенки, но я в зародыше пресек ее гнусные поползновения и мысленно попросил Ворона ниспослать мне терпения.

– Не повезло, монсеньер, просто не повезло, – философски заметил Стеарис. – Графство у этого Беральда, сами знаете, не разгуляешься. Вот и вникает во что ни попадя. И мне показалось, – старик доверительно понизил голос и наклонился поближе, заставив меня стремительно отодвинуться, – что мы несколько перестарались. Обитель-то вышла почище его родового замка. Вот граф и кинулся ко двору справедливости требовать. А какая, я вам скажу, при дворе справедливость-то?

Ну-ну, ты мне еще про двор расскажи. Меня так и подмывало поинтересоваться у бывшего настоятеля, доводилось ли ему видеть королеву Илайю иначе как на монетах. Кажется, я начал понимать, почему его упекли в столь отдаленный монастырь.

– Не хватало вам еще предстать перед светским судом за оскорбление Ее величества, – осадил я старика. Илайя была мне вполне симпатична, да и не его ума это дело – двор обсуждать. – Скажите лучше, что бы вам с самого начала было не договориться с Беральдом? Полюбовно, без всех этих штурмов, побегов и прочих, прямо скажем, излишних развлечений.

– Да как с ним договоришься! – всплеснул руками Стеарис. – Что ж мне надо было – монастырь снести? Или, того хуже, – новый дворец этому фанфарону выстроить?

Я вынужден был признать, что, в общем-то, старик прав.

– Ладно, давайте посмотрим, что у нас есть, – поднятая лошадьми пыль заставила меня чихнуть, и я аккуратно задернул занавеску кареты. – Все попытки взять монастырь приступом провалились. Так?

– Так, – озадаченно ответил Стеарис, силясь понять, в какую сторону я клоню.

– При последнем штурме граф Беральд попал в плен. И, не вмешайся талисса, так бы в нем и остался. Здесь есть и моя вина, как старшего по Рангу: если бы мне показалось, что вы не в состоянии обеспечить графу должную охрану…

То я мог бы его сместить, не дожидаясь решения Исиндиоса.

Однако в глазах бывшего настоятеля явственно читалось другое: это вы сейчас, милейший иерарх Веденекос, так говорите, а как до суда дело дойдет, сразу Стеарис крайним окажется.

– Получается, все дело в талиссе, – подытожил я. – Ехать нам еще долго, вот и давайте, расскажите мне все по порядку, как перед синклитом. Начнем с того, каким образом они проникли в монастырь.

А в самом деле, – каким? За всеми разговорами и сборами у меня так и не нашлось времени всерьез задаться этим вопросом. Все же укрепленный монастырь – не купеческая лавочка. Да и штурма Стеарис ожидал, часовые на стенах всю ночь глаз не смыкали. И вдруг такое!

– Ума не приложу! – растерянно признался старик. – Ладно, стражников положили, ладно, с начальником ночных караулов сладили, хотя я его еще по Третьей Антронской знавал, еле упросил потом ко мне перейти. Но чтоб из часовни Дарящей Легкую Смерть улизнуть!..

Чуть не посадив себе занозу, я заставил непокорный откидной столик оказаться между нами и бережно поставил на него хрустальный шар. Дорога уже не казалась мне столь долгой.

– Во сколько они напали на стражу?

– Да ближе к полуночи, – нерешительно предположил Стеарис. – Часов одиннадцать всяко было.

– Вчерашний вечер, одиннадцать часов, южная стена обители, – я коснулся шара, и тот наполнился молочно-белым туманом, ожидая, пока я уточню, что именно мне хотелось бы увидеть. – Начнем, пожалуй, с опушки леса – а там посмотрим. x x x

Когда талисса вынырнула из леса, луна любезно скрылась за тучами, освещая их изнутри и придавая высокому южному небу сходство с филигранным пейзажем, сумевшим обрести жизнь по воле могущественного чародея. Однако если тучи казались тщательно прорисованными, вплоть до клочковатой бахромы по бокам, то деревья, оставшиеся за спиной у талиссы, сливались в единую застывшую серо-черную массу, напоминая высокие щиты дебокасской пехоты, над которыми возвышались плоские наконечники копий.

Вступив на выжженную землю, окружавшую монастырь, Макобер поразился плотной, неестественной тишине, мгновенно окутавшей талиссу. Шорохи ночного леса, звук собственных шагов – все осталось позади. А впереди пугающим монументом могуществу Айригаля высилась стена, прорезанная узкими кошачьими зрачками бойниц.

Поежившись, Макобер попытался позвенеть в кармане новеньким набором трумаритских отмычек – и не услышал ни звука.

– Смотрите, – прошептала вдруг Бэх, и Макоберу почудилось, что ее голос разнесся на многие мили вокруг.

Они подняли головы. Выщербленный багровый диск луны презрительно скалился из-за зубцов монастырской стены, точно злорадствуя, что ему удалось-таки заманить талиссу в ловушку. В его свете шершавый пористый камень казался залитым потоками жертвенной крови. Девушка не удивилась бы, если бы сейчас сам Айригаль…

Вздрогнув, жрица беззвучно прошептала молитву Темесу, а ее рука сама потянулась к висящему на груди медальону. Но бог не ответил: он знал, что за этими стенами его могущество заканчивается.

Почувствовав, что девушке тревожно, Айвен ободряюще коснулся ее плеча и приложил палец к губам. Главная роль в их плане отводилась магии – и уж она-то не должна была подвести.

Чародей невольно усмехнулся, вспомнив замечательную идею, высказанную Торрером с утра пораньше: главное – напугать монахов до полусмерти.

Торрер питал удивительную для своего народа страсть к магическим заклинаниям, но, к счастью, благоразумно ограничивался восторженным созерцанием: о том, чтобы пойти учиться колдовству, для порядочного эльфа не могло быть и речи!

Как все расы, обладавшие природной магией и немало этим гордившиеся, эльфы относились к чародеям примерно как кентавры к всадникам: можно, конечно, и так, но зачем же все усложнять?! Зная это, Айвен частенько замечал, что даже самый искусный эльф может, как правило, значительно меньше, чем человек, окончивший полный курс магической школы. Но Торрер лишь пожимал плечами: он не видел смысла лишний раз повторять, что никому не зазорно заплатить медяк, чтобы полюбоваться на фокусника, но это не повод самому присоединяться к бродячему цирку.

Однако эльф был совсем не против, чтобы фокусы показывал кто-нибудь другой.

– Представляешь себе, – с жаром объяснял он, энергично рубя воздух рукой, – ты создаешь иллюзию огро-омного дракона. Потом поднимаешь меня в воздух, я седлаю его, и мы оба предстаем перед дрожащими на стенах жрецами. Раздается протяжный звук трубы, я привстаю в седле и торжественно объявляю…

–…Мы не ищем легких путей! – Макобер, как истинный мессариец, был совершенно неисправим, и Айвен временами даже спрашивал себя, как это они в своем Мессаре умудрились еще не поубивать друг друга.

Чародей огляделся: талисса ждала сигнала к началу штурма.

Поначалу монастырь и в самом деле казался неприступным. Разве что на драконе. И все же им удалось кое-что придумать. Оставалось только надеяться, что никто из них не допустит ошибки: по ту сторону стены, по меньшей мере, сотня монахов, воинов и колдунов. И если талиссу обнаружат, она погибнет вместе с графом. А то и раньше.

Да уж, идти в бой с таким настроением – чистое безумие. И, похоже, не ему одному лезут в голову невеселые мысли: вон Мэтт тоже бледнее, чем обычно, а заставить гнома побледнеть… Ладно!

– Торрер, начинай, как договаривались, – Айвену, наконец, удалось стряхнуть с себя оцепенение. – Мэтти, давай в мешок.

Эльф пробормотал что-то загадочное на родном языке, быстро прикрепил к поясу две толстые веревки и встал рядом с Айвеном. Лунный эльф гостеприимно распахнул перед Мэттом заботливо прихваченный с собой мешок – никому и в голову прийти не могло, что гном взберется по веревке самостоятельно. Завязав мешок у Мэтта под мышками, Терри отступил на пару шагов, полюбовался своей работой, и бодро взвалил товарища на спину. Через мгновение все трое исчезли.

Айвен слегка нахмурился – шевельнувшееся в глубине души предчувствие не давало ему расслабиться. Заклинание Вуали сделает друзей невидимыми для всех, не умеющих проникать в Суть Вещей. Здесь все должно пройти гладко: птицы такого полета не ютятся по провинциальным монастырям. Жаль только, Вуаль спадает от прикосновения любого разумного существа. И не суть важно: кто-то похлопал тебя по плечу или случайно задел висящий за спиной лук – эффект один. Все скрытое становится явным.

Но Торрер и не собирался разрешать кому бы то ни было себя касаться. Поднявшись на стену, он должен был всего-навсего закрепить там веревки и ждать остальных. Постаравшись при этом не попасться на глаза страже, что под Вуалью сумел бы сделать и пятилетний ребенок.

Вот это-то Айвена и смущало. Опыт показывал, что эльф был куда более непредсказуем, чем любой ребенок, в том числе и пятилетний. И одни боги могли предвидеть, что произойдет, когда он окажется наверху.

Воздух слегка задрожал: Айвен прочел заклинание Поднимающегося Ветра. Торрер медленно оторвался от земли.

– Макобер! – вполголоса позвал маг.

В одно мгновение мессариец вспрыгнул Айвену на спину и крепко ухватился за шею.

– Да погоди ты, чтоб тебя волки съели. Пусть он сперва на стену взберется.

Оказавшись наверху, эльф осторожно выглянул из-за парапета.

Так, пока все тихо. Как они и ожидали, с внутренней стороны по стене идет узкая обходная дорожка для часовых. Справа, всего в нескольких шагах, спускается крутая каменная лестница. Отлично: если удастся все сделать бесшумно, не придется сражаться со стражей, чтобы попасть вниз.

Торрер оглядел двор. Несколько низеньких хозяйственных построек, вон тот длинный деревянный барак – наверняка казармы, в самом центре угрюмо высится угловатый донжон. Туда-то им и надо.

Пригибаясь, словно боясь, что его заметят, эльф скользнул на стену.

– Слушай! – голос, раздавшийся в полусотне шагов слева, заставил его подпрыгнуть. В темноте затеплился огонек факела.

– Слушай! – ответ справа не заставил себя ждать.

Чтоб их три раза приподняло да кинуло! Тоже мне, нашли время для обхода!

Высоко подняв факелы, стражники двинулись навстречу друг другу.

Проклиная свою торопливость, Торрер метнулся на лестницу, сделал несколько шагов вниз и затаился.

Неожиданно сверху послышалось удивленное: «Да какой демон здесь!..» – и грохот падающего тела. Подняв голову, эльф послал небу безмолвное, но от этого не менее изощренное проклятие.

Веревки! Он совсем забыл о веревках, позволив им натянуться прямо поперек стены!

Споткнувшись, стражник улетел прямо под ноги своему товарищу. Вуаль, прикрывавшая Торрера вместе с веревками, исчезла. И теперь второй воин с удивлением таращился на совершенно незнакомого ему эльфа, поднимающегося по ступеням из монастырского двора.

– Я… – нерешительно начал Торрер. – Э… Свои в смысле!

Стражник понял только одно: оно еще и заговорило!

– Ко мне! На помощь! – дико заорал насмерть перепуганный воин и схватился за меч.

Айвен вздрогнул: его худшие опасения начинали сбываться.

В доспехах хорверкской работы, с двумя мечами за спиной Торрер выглядел весьма внушительно. Но стражнику было уже все равно: напрочь забыв все, чему его учили, он с криками: «Сгинь! Сгинь!» принялся отмахиваться от эльфа мечом со скоростью сбесившейся ветряной мельницы.

Мысленно посоветовав Айригалю впредь набирать себе людей с более крепкими нервами, Торрер неторопливо обнажил оба клинка. Один из них быстрым точным движением отвел в сторону мельтешащее оружие стражника, а второй рванулся к горлу противника.

Столкнув вниз обмякшее тело, эльф мягко развернулся ко второму воину, успевшему к тому времени подняться на ноги.

– Ах, ты, нечисть лесная! – прошипел тот.

Участь товарища заставила стражника не торопиться. Прощупывая оборону противника легкими выпадами и не стремясь нападать первым, он тянул время в ожидании подмоги.

На соседних постах уже раздались тревожные крики, то здесь, то там вспыхивали новые факелы.

Отскочив назад, эльф взмахнул руками, точно силясь сохранить равновесие, и стражник, вытянув руку с мечом, опрометчиво ринулся в атаку. К его немалому удивлению, неуклюжий эльф, сделав изящный пируэт, ушел в сторону и выставил вперед правую ногу. Споткнувшись, воин почувствовал, как его бок неожиданно стал горячим и мокрым от крови, и, не удержавшись на стене, с отчаянным воплем рухнул вниз.

– Скорее! – громко крикнул Торрер, привязывая веревки к парапету. Таиться уже не имело смысла: теперь все зависело от того, как быстро вся талисса окажется на стене.

Наконец веревка в руке у Терри несколько раз дернулась: это был знак, что можно подниматься.

– Ну, что будем делать? – Айвен нерешительно обернулся к Бэх и Макоберу.

Все растерянно молчали.

– Эх, ну не бросать же его посреди монастыря, – вздохнул мессариец. – Поехали!

Бэх откинула со лба прядь золотистых волос. Разумнее, конечно, было бы отступить. Но тогда Торрера можно считать покойником.

– Раньше надо было думать, – проворчал невидимый гном. – Я сразу был против того, чтобы полагаться на это чудо природы…

– Попробую его прикрыть, – процедил Терри, и в голосе лунного эльфа было что угодно, кроме горячей любви к погубившему весь план Торреру. – Двинулись?

Айвен кивнул. Как только Макобер взгромоздился на него во второй раз, маг прикрыл их обоих заклинанием Вуали и взмыл вверх. Терри уже карабкался по веревке.

Вздрогнув от порыва промозглого ветра, Бэх поплотнее запахнула темный плащ и надвинула капюшон. Ей единственной придется подниматься на виду у всех, но девушка хорошо знала, какой ценой дается Айвену каждое заклинание. В конце концов, в ее силах выдать себя за одного из монахов. Последний раз дотронувшись до медальона, жрица последовала за лунным эльфом.

Не имея возможности посоветоваться с друзьями, Торрер мысленно заметался. Спуститься во двор одному? Бессмысленно. Торчать наверху? Еще хуже!

В этот момент из донжона наконец появился заспанный начальник ночных караулов. Его ранг был невелик – всего лишь Прикоснувшийся к Истине, но символ ворона, висящий поверх доспехов, позволял жрецу пользоваться божественной силой не хуже многих других. Первое, что он увидел, – одинокую фигуру, застывшую в нерешительности на стене, и два тела в знакомых цветах монастырской стражи у ее подножия.

Вряд ли противник решился штурмовать монастырь в одиночку – не иначе как остальные воспользовались прикрытием магии! Ну что ж, держитесь! Выкрикнув слова молитвы, монах простер руки к Торреру, и развеивающий колдовство луч, постепенно расширяясь, рванулся вперед.

Айвен с Макобером, вынырнув из-за парапета, только успели полюбоваться на величественный донжон и внушительный силуэт Торрера на фоне ночного неба, как неожиданно материализовались в воздухе и свечкой ушли вниз.

Земля неотвратимо приближалась. Времени еще раз воспользоваться заклинанием Поднимающегося Ветра уже не оставалось.

Увидев выражение лица Макобера, со свистом проносящегося мимо нее, Бэх чуть было не рассмеялась. Но если сейчас друзья врежутся в землю, им точно будет не до смеха.

– …Давай …тогда …Маркусе! – услышал маг отчаянный крик мессарийца.

Какой же он идиот! Заклинание Тополиного пуха действительно спасло тогда их жизни. В паре футов от земли Айвен буквально выдохнул простенькое заклятие, тугая воздушная подушка больно ударила по ногам, и оба кубарем покатились в мокрую от росы траву.

Проклятье, Торрер-то по-прежнему наверху! Айвен дернулся, силясь подняться на ноги, но несколько заклинаний подряд сделали его слабее новорожденного детеныша лорь'и.

– Да ладно, теперь-то что ж, – обреченно вздохнул Макобер, подсадил Айвена на закорки и начал подъем.

Терри и Мэтт достигли верха стены первыми.

– Похудел бы ты, что ли, перед штурмом хотя бы на десяток фунтов, – еле слышно пробормотал лунный эльф, с трудом перевалив через парапет. К этому моменту ему казалось, что в мешке за спиной он несет добрую половину дружины осаждавшего замок барона Крайта. Подавив в себе желание с облегчением скинуть мешок на обходную дорожку, Терри огляделся.

Стражники с соседних постов приближались к Торреру сразу с двух сторон. Эльф выбрал того, которому посчастливилось оказаться ближе, и, бешено вращая клинками над головой, ринулся в бой. Терри попытался было прижаться к парапету, но эльф, даже не остановившись, играючи снес их с Мэттом со стены и только ошарашенно захлопал глазами, увидев, как в воздухе возникает багровое от ярости лицо гнома.

К счастью, до каменных плит двора оказалось значительно ближе, чем до внешнего рва.

Терри повезло больше: он упал сверху. Мэтт же окончательно разуверился в древних легендах. По крайней мере, в тех, где эльфы – изящные воздушные создания.

Пока гном выпутывался из своего мешка, Терри мгновенно оказался на ногах, убедился, что лежащие рядом воины мертвы, и кинулся на обескураженного начальника ночных караулов.

Ухмыльнувшись, тот прошептал навстречу лунному эльфу несколько слов, от которых дохнуло заснеженными равнинами Заальта. Руки и ноги Терри покрылись инеем, и лунный эльф застыл, на глазах превращаясь в хрупкую глыбу льда.

Мэтт так и не успел выбраться из мешка. Со стороны он был похож на активного участника немудреного деревенского состязания, но гному было не до того, чтобы сейчас смотреть на себя со стороны. Да и вряд ли в той игре стали бы метать ножи в соперников…

Отчаянно хрипящего жреца с силой кинуло на стену донжона, и лишь тогда сковывавший Терри холод начал потихоньку отступать.

К тому времени Бэх наконец достигла верха стены. Слева от нее ожесточенно сражался Торрер; справа, из темноты, подбегал еще один стражник. Прикинув расстояние до незащищенной спины эльфа, воин упал на одно колено и принялся торопливо натягивать пружину арбалета.

Вот, значит, что вы называете честным боем? Воля ваша, воля ваша… Бэх положила руку на медальон. Несколько мелодичных напевных слов – и два луча света, ударив из глаз тигра, впились в голову воина.

Закричав от боли, стражник выронил оружие, схватился за пустые глазницы, сделал несколько неуверенных шагов и с воем свалился вниз. Легко и изящно перемахнув через парапет, девушка очутилась на стене и побежала вниз по лестнице. Разделавшись с последним противником, Торрер протянул руку Макоберу, помогая мессарийцу взобраться на стену, и они оба, подхватив Айвена, поспешили вслед за жрицей.

Мэтт рванул на себя ручку двери, рядом с которой лежало тело незадачливого жреца. Заперто!

– Давай лучше я, – доставая на ходу отмычки, подбежал к нему Макобер, но в этот момент дверь начала недобро мерцать тем же мрачным багровым светом, что и нависшая над монастырем луна.

– Все сюда! Скорее! – Бэх распахнула низенькую дверцу неподалеку от главного входа в донжон и теперь напряженно вглядывалась в темноту. – Мак, зажжешь факел?

– Не стоит! – Айвен решил не рисковать: на стене было слишком много стражников. Пока они сообразят, что произошло, пока начнут искать, куда подевались возникшие прямо из воздуха враги… – Раз темно, значит внутри никого. А это нам и надо!

Один за другим друзья, не оглядываясь, скрылись в донжоне. И дверь сама захлопнулась за их спинами…

Глава II

Шар на мгновение затуманился, и в нем возник новый образ: у борта корабля на фоне покрытого туманом залива стоял невысокий поджарый человек, загоревший до такой степени, что его можно было бы принять за антронца, если бы не правильные чеканные черты лица, свойственные лишь потомственному дворянству некогда всемогущей Арвианской империи. Доходящие до плеч черные волосы, слегка – именно слегка, не более чем это было принято при императорском дворе, загибающиеся книзу усы, нос с характерной южной горбинкой… Даже если бы на мужчине не был надет светло-коричневый парчовый пурпуэн, из-под которого виднелась тонкая белоснежная рубашка, вряд ли можно было бы усомниться в его более чем благородном происхождении.

И действительно, я слышал, что Гардар довольно долго жил при королевском дворе и принадлежал к одному из лучших родов Империи. Знать бы только, к какому. Злые языки называли его самозванцем, но были люди, полагавшие, что чародей дал обет не открывать своего истинного имени, покуда Империя вновь не займет подобающее ей место на карте континента. В первое верилось с трудом, второе – слишком нелепо.

Не отводя взгляда от уменьшенной копии моего шара, которую он держал в правой руке, Гардар приветливо кивнул и сразу же перешел к делу:

– Говорят, у тебя там небольшие неприятности?

Надо признаться, его вопрос меня удивил. Как чародею, с одной стороны, и командору лангера Орробы, с другой, Гардару не полагалось особенно интересоваться тем, что происходит в посвященных Ворону монастырях.

– Не совсем у меня, – я покосился на Стеариса, и тот поспешно опустил глаза. – Так, один не в меру шустрый граф решил, что обойдется и без Ворона. Хотел бы я…

– Подожди, – прервал меня Гардар, – никто не просит тебя выносить сор из избы. Я и так уже все знаю.

Если Гардар узнал о том, что произошло, еще до заседания синклита, значит Ворон с Парящей Вне Жизни придают происшествию в монастыре особое значение. А это уже любопытно.

Попробуем разобраться с самого начала: пауза может показаться чародею излишне многозначительной, зато мне даст время подумать.

Итак, примерно с полгода назад Сильвен Беральд появляется в главном храме Ордена, вооруженный любезным сопроводительным письмом из дворца. Исиндиос, как назло, в Трумарите, так что синклит просит меня выслушать нежданного гостя и отписать потом королеве, что дело улажено.

Почему именно королеве? Означает ли это, что Илайя проявляет к нашему графу особый интерес? Сомнительно, я смотрел его досье: никаких связей при дворе, среди предков ни коннетабля, ни даже захудалого конюшего.

То есть обычное стремление Ее Величества мирно разрешить любую проблему? Ну что ж, допустим.

Теперь мой разговор с Беральдом. И снова вроде бы не за что зацепиться: формально мы были в своем праве, о чем я и не преминул сообщить господину графу, постаравшись попутно успокоить его и заверить, что иметь Лазоревый храм на своих землях – скорее великая честь, нежели повод для беспокойства.

И все же Беральд собирает войска и идет на штурм. Не совсем обычное поведение для владетеля его масштаба, но… Ладно, все бывает. В итоге он у нас в плену.

Здесь тоже ничего невероятного: по Ридрикской грамоте, дарованной еще батюшкой царствующей королевы, за происходящее на наших землях мы отвечаем только перед Вороном. А то, что у графа что ни день, то новые гениальные идеи, – его проблемы. Захотелось мечом помахать – получи свое.

– Они решили, что лангеру имеет смысл быть поблизости, – продолжил Гардар, так и не дождавшись ответа. – И мне показалось, что ты не обрадуешься, если услышишь об этом не от меня.

Стоит ли признаваться Гардару, что я напрочь не понимаю, в чем тут дело?

– Пока все спокойно, – я решил потянуть время. – Каждый из нас остался при своих. Граф, полагаю, давно уже отдыхает в своем лагере, в монастыре удвоены посты. А об остальном пусть болит голова у Исиндиоса. Ума не приложу, что ты-то здесь можешь сделать?

– Давай по-другому: я скажу тебе, что я сделаю, – усмехнулся Гардар. – Ранним утром мои люди нанесут визит господину графу. Не сомневаюсь, что после этого барон Крайт отведет дружину от стен обители. Там есть еще свои сложности снаследованием, но не буду морочить тебе голову. Это во-первых.

Похоже, Ворон решил, что ему нанесено личное оскорбление. Вот только стоило ли прибегать к услугам лангера Орробы? Можно подумать, у нас своих людей мало.

– А во-вторых?

– Во-вторых, собственно, то, из-за чего мне и хотелось с тобой поговорить. У меня тут сказано, – Гардар сделал неопределенный жест рукой, показывая то ли на борт корабля, то ли на играющее под предзакатным солнцем море, – что именно ты пытался вразумить Беральда в Альдомире. Я не ошибся?

Забавно: не успел я поиграть в вопросы-ответы со Стеарисом, как Гардар затеял ту же игру со мной.

– Если ты интересуешься, просмотрел ли я перед беседой его досье, ответ будет утвердительным.

Чародей улыбнулся:

– За что я всегда любил с тобой работать…

– Кто бы мог подумать – за мою дотошность! Нет бы действительно что-нибудь приятное сказать.

– Потом. Обещаю! Слушай, там случайно не упоминался артефакт под названием «ключ»?

– Ключ? – переспросил я. – Ты часом не путаешь его досье с описью движимого и недвижимого имущества?

– Сейчас, секундочку, – Гардар чем-то прикрыл свой шар. – Да, я могу тебе это сказать. Ты сейчас один?

– Если бы! – я перевел взгляд на Стеариса, стараясь надолго не задерживаться на неаппетитных прожилках, покрывающих мясистый синеватый нос моего спутника. Потом коснулся висящего на груди силуэта ворона. – Все, можешь говорить.

– Сегодня утром мне пришла в голову идея запросить трумаритский архив вашего Ордена. Все же Беральд живет в герцогстве Этренском, а не в столице. И там оказался один прелюбопытнейший документ. На первый взгляд – так, пустой слух. Но мне почему-то захотелось его проверить.

– И что там?

Если бы Гардар не был способен вот на такие неожиданные ходы, он вряд ли стал бы командором. То ли что-то почувствовал, то ли смог посмотреть на всю эту историю шире, чем я.

– Не исключено, что в руки к Беральду мог попасть «ключ» от Лайгаша!

Теперь была очередь Гардара держать паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.

Лайгашу, тайной сокровищнице Ордена в нескольких днях пути отсюда, синклит придавал особое значение. Случись что, на хранившиеся там средства можно было бы вооружить армию, способную разом поставить под контроль все герцогство Этренское. Не говоря уже об артефактах, за которые нашими союзниками стали бы любые маги. Или почти любые.

– И как же, если не секрет?

– Давай не сейчас. Как скоро ты сможешь оказаться поблизости от Беральда?

Даже если я выпрягу одну из лошадей…

– Часа через три. Может быть, четыре.

– Не актуально! – левая рука чародея сжалась в кулак. – Тогда продолжай путь. И перед синклитом не придется объясняться. В конце концов, если «ключ» все эти годы действительно был у Беральда, ничего он с ним до утра не сделает. А если нет, будем считать, что я ошибся.

– Тогда все?

– Да, лучше свяжись со мной из Альдомира. Сейчас я хотел бы дать последние напутствия своим ребятам: нужно, чтобы все выглядело прилично.

Я помахал Гардару рукой, и шар вновь превратился в безжизненный кусок хрусталя.

Интересно, знал ли Гардар про талиссу? И способна ли она нарушить его планы? В любом случае, остается только ждать, с чем вернутся его ребята: в монастыре попросту нет специалистов достаточно высокого уровня, а устраивать бойню лишь для того, чтобы опередить посланцев лангера…

Так, теперь Стеарис. Пожалуй, ему стоит и вовсе забыть про наш разговор с командором.

Коснувшись одновременно и медальона, и шара, я дождался, пока глаза бывшего настоятеля перестанут быть пустыми и безжизненными, и одними губами прошептал:

– Дверь сама захлопнулась за их спинами… x x x

Щелкнул замок. Макобер застыл, услышав одновременно еще несколько щелчков: магические ловушки затаились, поджидая незваных гостей.

– Все, теперь можно, – почувствовал Айвен напряжение мессарийца.

Чиркнул кремень. Чадящий факел в руках у Макобера наконец-то позволил друзьям рассмотреть залу, в которой они оказались.

Низкий сводчатый потолок, покрытый толстым слоем сажи. На стенах темные бархатные портьеры с гигантскими вышитыми золотом силуэтами летучих мышей. Плоское возвышение алтаря напротив двери скорее напоминает жертвенник, нежели место для молитв.

Подняв факел повыше, Макобер взглянул на потолок. Из темноты проступили нечеткие барельефы, изображающие битвы кошмарных чешуйчатых чудовищ с конными рыцарями под знаменами герцога Этренского. Судя по всему, рыцарей теснили в дальний угол храма, заросший мохнатой паутиной.

– Вот так попали! – прошептала Бэх и толкнула дверь обратно, но та не выразила ни малейшего желания поддаться хотя бы дюйм. – Айвен, может нам лучше поискать другой вход?

Чародей пожал плечами. Стража вот-вот сообразит, что на стене никого из них нет, спустится во двор, обнаружит тело начальника караула… С другой стороны, летучая мышь – символ Орробы. И какие сюрпризы могут поджидать талиссу в ее храме, лучше и не думать.

– Ну, пара минут у нас еще есть. Мак, посмотришь, что там с дверью?

– Бэх, посвети, – мессариец склонился над замком. Зазвенели отмычки.

– Ну как? – девушка попыталась заглянуть ему через плечо, чуть не подпалив торчащую во все стороны русую шевелюру.

– Намертво! – непререкаемым тоном профессионала объявил Макобер. – Надежно, как сундук катэнского барыги. По крайней мере, с этой стороны явно не откроешь.

– И других дверей не видно…

Бэх становилось все хуже и хуже. Медальон начал оттягивать шею, точно камень утопленника. В ушах зазвучало негодующее рычание тигра, сверля мозг, не давая сосредоточиться.

– Да ладно, не паникуй! – голос мессарийца был, как обычно, полон оптимизма. – Молится же тут кто-нибудь. Не думаю, что Орроба столь неприхотлива, чтобы довольствоваться жертвами всего раз в неделю.

Стоило Макоберу произнести имя богини, как разом вспыхнули укрепленные на стенах факелы. Мессариец восхищенно присвистнул:

– А мы-то мучались! Терри, ты случаем не был знаком во-он с той дамой?

И мессариец показал на проступившую за алтарем фреску. Женское лицо на ней приковывало к себе взгляд, завораживало, не отпускало. Оно менялось на глазах, превращаясь из чеканного лика холодной придворной красавицы в простоватую деревенскую девчонку, отрешенный взгляд воительницы через мгновение становился кокетливым взором куртизанки.

Присмотревшись внимательнее, Макобер неожиданно заметил, что девушка слегка, нет, даже очень и очень похожа на Янту, обещавшую дождаться его из того, первого плавания на «Белом альбатросе», отправившемся пощипать байнарские галеоны. Да только рейд тот оказался куда дольше и сложнее…

– Знаешь, Мак, что-то в ней такое действительно есть… – прищурился Терри.

Образ ускользал, будил странные, расплывчатые воспоминания. Кажется, это было в Альдомире … Нет, все же в Хаттере. Конечно, в Хаттере! Затейливо уложенные косы, насмешливые карие глаза, кокетливая родинка над губой…

– Нет, не узнаю, – Макобер удивленно обернулся на неожиданно хрипловатый голос лунного эльфа, но лицо Терри, как обычно, ничего не выражало. – Впрочем… Ну, конечно! Позвольте, господа, представить вам Ту, У Которой Нет Лица, владычицу этого скромного храма.

Глаза женщины на портрете опасно сузились, словно она попыталась получше запомнить лунного эльфа – и тут же под высокой прической действительно появилось клубящееся черное пятно.

– Айвен, – голос Бэх дрогнул.

– Наверняка отсюда существует переход в донжон, – маг мягко взял Бэх под руку. – Сколько ты еще продержишься?

– Недолго, – коротко ответила жрица. – Зря… Зря я предложила сюда зайти.

– Не говори ерунды, – Айвен решительно повернулся к эльфу. – Торрер, давай начнем с портьер. Мак, посмотри за алтарем.

Только бы они успели! Бэх чувствовала, как храм давит на нее глухими каменными стенами. Внезапно ей стало невероятно душно, на лбу выступила испарина. И запах, этот проклятый запах. Что же он ей напоминает?

Смерть? Нет, Смерть пахнет по-другому. Со Смертью можно бороться, ей можно рассмеяться в лицо. Здесь же пахло покоем и безысходностью. Вечностью, из которой не было пути назад. Как не было выхода из этого храма.

Тем временем Торрер уже отодвигал в сторону одну из портьер. За ней, в неглубокой нише, покоился внушительных размеров сундук.

– Приятный сюрприз, – пробормотал эльф, пробуя приподнять крышку. Та не поддалась.

Просунув кинжал в щель под крышкой, эльф наклонился пониже.

Если прохода нет и за второй портьерой, вся надежда будет на Макобера: вдруг мессарийцу удастся отыскать скрытую в стене потайную дверь. А если не удастся? Люк в полу? Вряд ли – Айвен скептически осмотрел плотно подогнанные каменные плиты. Потолок?

– Торрер, сверху!

Из-под потолка, раскачиваясь на тонких липких нитях, к незащищенной шее эльфа торопились сразу два внушительных размеров паука.

В другой ситуации, услышав крик Айвена, Торрер, не раздумывая, кинулся бы на пол и откатился в сторону. А потом уже пытался бы понять, что ему угрожало. Но храм навевал такое безбрежное спокойствие, что эльф лишь резко выпрямился и с любопытством задрал голову.

Увидев прямо перед глазами паука, Торрер неосторожно махнул рукой, пытаясь отогнать мерзкое насекомое, и тут же громко вскрикнул:

– Стилет Эккиля, чтоб им пусто было!

Оба паука рванулись вверх. Быстрее, чем Макобер успел хотя бы обернуться, Терри сорвал с плеча лук. Пройдя сквозь колышущееся мохнатое тельце, стрела с тупым стуком ткнулась в стену, оставив на ней мокрое пятно. Укусивший Торрера паук дернулся – и бессильно повис на паутине.

– Бей, второго бей! – что есть сил закричал мессариец, но другой паук оказался проворнее: суетливо перебирая лапками, он юркнул в узкую щель на потолке.

Торрер тихо застонал.

– Болит? – с сочувствием спросила Бэх, поднося к глазам ладонь эльфа. Вокруг красной точечки укуса быстро расползалась синева.

– Болит, – честно признался Торрер. – И, главное, рука немеет.

Туго перевязав запястье эльфа, приложив к ранке мазь из корней алордусов и дав Торреру выпить противоядие, Бэх усадила его подле стены и велела попусту не шевелиться. В этот момент жрице стало уже не до себя, она молилась лишь об одном: пусть противоядие подействует. Торрер мог быть беспечен, сколь угодно неосторожен, но сердиться на доверчивого веселого эльфа было решительно невозможно. Бэх даже подумала, что в талиссе многие воспринимают его, как великовозрастного неразумного ребенка, хотя ей самой это дитятко годилось, пожалуй, в прадедушки.

– А в сундуке… в сундуке что было? – слабым голосом поинтересовался Торрер.

– Ничего особенного, только ряса, – словно сквозь туман донесся до него ответ Макобера. – И… Да так, прямо скажем, больше ничего примечательного.

– Совсем ничего? – с подозрением переспросил Торрер. Боль отступала, и он осторожно пошевелил пальцами. Вроде проходит, мизинец вон даже, кажется, дернулся.

– Совсем! – с готовностью подтвердил мессариец. – Сейчас с другой стороны посмотрим.

За противоположной портьерой оказалась точно такая же ниша. Однако вместо сундука в ней стоял низкий продолговатый ящик с хитроумным навесным замком.

– Подстрахуй, пока я тут поковыряюсь, – Макобер показал Айвену на потолок. Но, видимо, пауки тоже не пришли в восторг от столь теплой встречи. По крайней мере, мессарийцу никто не помешал.

Когда крышка ящика распахнулась, перед ними заблестело лезвие огромного обоюдоострого топора.

– Мэтти, кажется, это по твоей части?

– Игрушка какая-то, – презрительно фыркнул гном. – Сразу видно, что люди делали. Как не руками! Вы только на рукоять посмотрите! Узоров-то, узоров – толком и не ухватишься, зато отлетит в первом же бою.

– А двух переплетенных восьмерок у самого лезвия там, часом нет? – поинтересовался Терри, пытавшийся услышать, что творится снаружи, в монастырском дворе. – Еще на цветок должно быть похоже.

– Есть, – удивился гном. – А ты откуда?..

– Ритуал прямого призыва, – немногословно пояснил Терри. – Обычно от трех до пяти жертв оказывается достаточно.

Бэх побледнела.

Макобер не был бы мессарийцем, если бы позволил себе упустить такой благодатный случай. Орроба, конечно, богиня смерти, и все такое… И что с того? Суждено им полечь именно в этом храме – будьте уверены, все и полягут. Но умирать с кислыми физиономиями – ну уж нет!

Наклонившись к жрице, Макобер зашептал страшным таинственным голосом, временами зловеще подвывая и клацая зубами. Именно так, с его точки зрения, должны были бы разговаривать неупокоенные души:

– Каждого, кто пойдет против меня, ожидает страшная кара. Ужасная, жуткая кара! Безумца положат на гладкий черный камень, жрец рассечет его грудь топором, окунет руки в свежую вку-усную кровь, и я приду. Приду-у-у … Эй, ты чего, я же пошутил!

Едва успев подхватить потерявшую сознание девушку, он покрутил головой в поисках места, куда бы ее пристроить. Поколебавшись секунду между полом и алтарем, мессариец взгромоздил жрицу на алтарь и слегка потряс:

– Эй, Бэх! Я не хотел!

Девушка открыла глаза. Барельефы куда-то плыли, рыцари покачивались в седлах, чудовища угрожающе хлопали перепончатыми крыльями…

– Ты что, испугалась, что ли? Вот глупая!

– Не испугалась, – твердо ответила жрица. – Увидела. И твои дурацкие шуточки здесь совсем не при чем. Просто… просто мне нельзя находиться в этом месте. Нельзя, и все!

Бэх хотела встать, но в этот момент обнаружила, куда именно уложил ее заботливый мессариец. Судорога прошла по ее лицу, и девушка вновь чуть было не соскользнула в небытие.

– Больше так не шути! – в ее голосе было столько гнева и обиды, что Макобер даже сделал шаг назад. – Никогда! Слышишь, никогда!

– Ладно, ладно, – мессариец поднял руки кверху. – Что я такого особенного сказал?!

Не отвечая ему, Бэх спустила ноги на пол и уверенно направилась к стене слева от алтаря.

– Ты куда?! – Макобер бросился вслед за ней, но в это мгновение жрица прижала ладонь к стене, ее пальцы легко пробежали по камню – и тот с готовностью откликнулся: стена расступилась, и перед девушкой открылся неширокий проход, в глубине которого колыхалась лилово-розовая завеса.

– Вот тебе и выход! – в восхищении Макобер хотел было хлопнуть Бэх по спине, но вовремя передумал, решив, что сегодня она и так его слишком обостренно воспринимает. – Давай за мной!

Жрица сделала движение, чтобы удержать его, но Макобер уже скрылся за завесой. Вспышка, забористые ругательства с нескромным намеком на куда более близкие отношения с Орробой, чем можно было бы подумать, зная неизменно корректного с прекрасным полом мессарийца, – и вот он уже выскочил обратно, возмущенно потирая левую руку.

– Жжется, сволочь! Бэх, а нельзя ее как-нибудь?..

– А нельзя было сначала меня спросить? – передразнила его девушка.

– Да кто ж знал?!

–Я, я знала! – Бэх подумала, что порой Макобер может вывести из себя даже святую. – Здесь так просто не пройдешь. Когда… Словом, я видела, как через эту завесу проходит некто… жрец, наверно… в точно такой же рясе, как нашел Торрер. Или просто в этой рясе.

Не дослушав, мессариец накинул на себя черное одеяние, нацепил на шею медальон с летучей мышью, обнаружившийся в одном из кармашков, и снова бросился вперед. С тем же эффектом.

Вернувшись, он обескуражено посмотрел на Бэх. На левой руке вспухали ярко-красные волдыри.

– Попроси Айвена чем-нибудь смазать. Как же ты всегда торопишься!

– А чего ждать-то? – удивился мессариец. – Когда моя лучшая подруга в опасности!..

– Это я, что ли? – уточнила Бэх. – Так вот, если ты наконец готов меня послушать, то я бы рискнула предположить, что здесь способен пройти только настоящий жрец.

– Айвен, – позвал Макобер, – Бэх просила, чтобы ты мне чем-нибудь руку смазал. Очень уж не хочется стать таким же безруким, как… Старательно массируя ладонь, эльф бросил на мессарийца предостерегающий взгляд.

– Молчу, молчу! Слушай, Бэх, а ты там пройдешь?

Девушка поколебалась.

– Думаю, что да. Иначе я бы не увидела… того, что увидела, – она резко оборвала фразу. – Но…

Но другого пути у талиссы все равно нет. Или они действительно ждут, пока не начнется молитва, и отказываются от мысли спасти Беральда, или…

Бэх заставила себя взяться за рясу, хотя лишь слепой не заметил бы, что одно прикосновение к тонкой ткани заставило девушку содрогнуться от отвращения. Мессариец протянул ей медальон.

– Нет. Попробую так.

Однако завеса не пропустила и ее.

Значит, все же медальон… Не просто священный знак – путь в душу жреца. Если его надевал самозванец, бог был вправе лишить наглеца жизни.

Может быть плохо, больно. Но не только. Орроба не осмелится требовать ее смерти, однако на душе появится едва заметное маленькое черное пятнышко. От которого придется потом избавляться годами.

Талисса этого не увидит. Может быть, почувствует. Не сразу.

Талисса поймет ее отказ. Но других потайных дверей здесь нет. И утром все окажутся в руках монахов.

Талисса… Это же ее душа, ее! Только ей держать ответ перед Тигром, только Тигру решать, что с ней станет после смерти.

Можно сказать друзьям, что она не в праве касаться этого медальона. И ей поверят.

Когда Бэх надевала медальон на шею, руки ее дрожали. Летучая мышь коснулась груди, как раскаленный кусок металла, впиваясь в душу, выжигая в ней место, где она могла бы поселиться.

И все же девушка нашла в себе силы вскинуть голову и шагнуть вперед.

– Именем…

Но ей не пришлось произносить ничье имя – завеса покорно расступилась.

Глава III

– Похоже, Стеарис, вы просто недооценили и Беральда, и посланцев барона Крайта.

Старик не ответил.

По большому счету, сказать действительно было нечего. Ни он, ни я не предусмотрели возможность столь обширного использования магии: у графа и чародеев-то не было. Да и начальник ночных караулов оказался полным ослом: вместо того, чтобы поднять тревогу и заблокировать входы в донжон, ринулся с талиссой чуть ли не в рукопашную.

– Надеюсь, что удовлетворил ваше любопытство, – внутри меня все кипело от ярости. Уже по тому, как талисса вошла в монастырь – ровно вошла, как остро заточенный стилет – можно было догадаться, что воины из графской дружины ей и в подметки не годятся. – Удовлетворите и вы мое. Когда во дворе обители начался переполох, вам, вероятно, тут же доложили. И все же вы их не остановили?

– Не тут же, – грустно признался Стеарис, нервно покусывая ногти. Сдается, и он не ожидал увидеть, что стражники настолько растерялись. – Обнаружив, что талисса ускользнула, воины решили, что она по-прежнему во дворе, только вновь исхитрилась сделаться невидимой. И я не могу их так уж винить: главный вход в донжон без пароля не откроешь, внутренняя стража клялась, что никто и не пытался это сделать, а часовня Собирающей Последнюю Жатву – пуста. Кроме того, начальник ночных караулов мертв, а он один имел право принять решение, стоит ли будить меня или Арантара.

– То есть сначала они как следует обыскали двор, и лишь затем самый смелый…

– Увы, – чувствовалось, что бывшему настоятелю сильно не хочется об этом говорить, – потом меня разбудил сам Арантар. Они забрались в его покои.

– Ворон всемогущий! А туда-то зачем?

– Полагаю, что заблудились, – хмыкнул старик. – Но и Арантару повезло не больше, чем остальным: они его связали, как беспомощного котенка!

Я не сомневался, что эту новость он приберегал для синклита. Дескать, назначили мага над монахами начальствовать, а так ли он лучше, этот ваш маг-то?

– Думаете, это он выдал, где находится темница?

– Уверен, – глаза старика злорадно блеснули. – Иначе откуда бы им про нее узнать. Прямиком туда и направились!

Надо будет на досуге посмотреть, так ли уж и прямиком. Где-то Стеарис темнит, но в общих чертах наверняка говорит правду. На то, чтобы пробраться в монастырь, найти Беральда и скрыться, у талиссы ушло чуть более двух часов.

Рассеянно кивнув низко кланяющемуся крестьянину, прижавшему своего тощего мула к кромке дороги, я вновь задумался о талиссе.

Вроде бы все просто: собрались люди вместе, принесли Клятву – вот вам и талисса. Плюс, конечно, традиции и ритуалы – куда же без них! Ну, так ритуалов и в нашем Ордене хоть отбавляй. Не говоря уже о традициях.

Некоторое количество легенд. Это куда интереснее, хотя попробуй разберись, где правда, а где игра не в меру живого воображения. Слышал я в свое время, как барон Тойги подскакал с докладом к коннетаблю после битвы при Зайране. Так если ему верить, получалось, что рыцари барона положили народа раза в три больше, чем во всей Антронии тогда было.

И все же есть ряд вещей, в которых все легенды удивительным образом сходятся. Что для легенд как-то не слишком характерно.

Слово талиссы нерушимо. И пока хоть один из членов талиссы жив, он остается верен данному Слову. Но почему? Что мешает его нарушить?

Честь? Вряд ли. Были талиссы, с легкостью наносившие удар в спину союзникам. Но и они держали Слово. Слишком много свидетельств, чтобы это было выдумкой.

Кодекс талиссы священен. Нарушивший его до конца жизни несет на себе Знак. И ни один честный человек в здравом уме не станет иметь дело с клятвопреступником. Знак я видел: похоже на ярко-зеленый отпечаток огромного когтя. Где же это было?.. Да в том же Трумарите, в который мы сейчас и направляемся. Только давно, очень давно. Кабачок, кстати, назывался довольно оригинально. То ли «Уноси ноги», то ли «Убери руки». В общем, из тех, куда жрец Ворона может попасть либо от полного безденежья, либо для встречи со своим человеком с городского дна.

Ладно. Клятва, Кодекс, Слово – все с большой буквы, очень помпезно, торжественно и, допустим, даже реально существует. Интересно другое.

Прежде всего, кто за всем этим стоит?

Кто ставит тот же Знак? В талиссе может не оказаться магов – в конце концов, это боевой союз, а не Созвездие или Круг. И все же стоит талиссе решить, что предатель или клятвопреступник должен быть наказан, Знак появляется.

Кто решает, принять Клятву или нет? Сколько раз так было: друзья – водой не разольешь, не один год вместе, собрались, поклялись – пшик. Ничего. Никакой новой талиссы.

Я пытался навести справки в библиотеке Ордена. Может, там и нет новомодных виршей Генну, но зато по части непознанного и непознаваемого она не знает себе равных. И что же – лаконичные упоминания в летописях, множество романов, с полторы сотни баллад и только один трактат четырехвековой давности, да и в том автор на всех двухстах семидесяти восьми страницах с упорством маньяка проводит одну-единственную мысль: непостижим промысел божий.

В чем-то он, несомненно, прав.

Я разговаривал с иерархами. Одни отшучивались и смотрели на меня как на мальчишку, который все еще развлекается разговорами о сути всего сущего. Другие торопливо уводили разговор в сторону. Это-то меня и настораживало.

Я спросил Ворона. Он не ответил.

Складывалось впечатление, что за талиссами стоит нечто большее, нежели Ворон или равные ему.

В описаниях приключений то одной, то другой талиссы время от времени встречались эпизоды, объяснить которые оказывалось не по плечу летописцам. Словно неведомая сила, не боги и не маги, шла рядом с каждой из них. Помогая и выручая, когда…

Когда – это был еще один вопрос. Когда становилось туго? Не исключено, и все же талиссы гибли. Когда сама этого хотела – тогда получалось, что все зависит от чьих-то капризов. Но, как бы то ни было, я подозревал, что именно эта сила и делает талиссу талиссой.

– Покажи мне Исиндиоса!

Шар с готовностью начал поиск иерарха, потом внезапно почернел, точно на него плеснули чернилами, и из этой черноты плавно, как оттиск печати, проступило лицо Исиндиоса. Эффектно! И не догадаешься, где он сейчас и с кем.

– Равный приветствует равного!

– Да призовет тебя Ворон к подножию своего трона.

Исиндиос быстро оглядел карету и весьма фамильярно, если не сказать развязно, подмигнул Стеарису. Тот замер, глядя на иерарха широко раскрытыми глазами. Не повезло старику: дважды впасть в кому за один день – это, пожалуй, перебор.

– Не будет ли нескромностью спросить, что ты надумал делать с графом и талиссой?

– Сейчас подумаем, – Исиндиос сделал вид, что погрузился в размышления. – Лучше всего, загляни в «Книгу Серых равнин». Часть, если не ошибаюсь, девятая.

– И что там? – забавный старикан, но дело с ним иметь приятно. По крайней мере, не подчеркивает при каждом удобном случае, что ему уже, похоже, под сотню, а мне только двадцать семь.

– При равной должности нескромностью именуется вторжение без разрешения в личные покои и обладание обоими жрецами одной и той же дамой без согласия синклита. А вопрос – нет, вопрос нескромностью не является.

Так, понятно. То ли еще не решил, как поступить со всей этой компанией, то ли не хочет делиться планами Гардара. Скорее второе: Исиндиоса в нерешительности видел разве что Ворон, да и то вряд ли, а вот чувствовать себя не совсем уютно из-за вмешательства лангера Орробы было бы вполне естественно.

– Ты не возражаешь, если… Одним словом, я прошу тебя не трогать пока талиссу.

– Просьба официальная? – подобрался Исиндиос.

– Личная. Все же вломиться в монастырь, где я настроился спокойно провести ночь, – это уже наглость!

– Договорились, – иерарх относился к тем, кто неизменно старался переводить разговоры о талиссах на другую тему. – Если, конечно, она не решит украсить свой послужной список еще парочкой обителей. Тогда уж извини.

– Договорились. До встречи на синклите!

– До встречи.

Будем надеяться, что и люди Гардара талиссу не тронут. А вот я отныне постараюсь не спускать с нее глаз. И на этот раз обойдемся без Стеариса, пусть пока посидит, как есть – дорога короче покажется.

– Лагерь графа Беральда, талисса.

Передо мной пронеслись окрашенные в багрянец облака, вдалеке мелькнули очертания обители Арантара, и вот уже шар заполнило стремительно приближающееся скопление шатров и повозок… x x x

Макобер с трудом разлепил глаза.

За тонкой стенкой шатра что-то ритмично ухало. Похоже на удары молота по железу, хотя с чего бы вдруг кузнецу вздумалось устроиться прямо у них под боком?

Мессариец покрутил головой. В окно шатра заглядывало низкое солнце, кровати друзей были пусты. Эх, не проспать бы ужин – Беральд обещал показать, на что способен его повар!

Уханье стало значительно громче. И теперь каждый удар сопровождало одно и то же негодующее рычание… на гномьем. Посмотреть, чем там развлекается Мэтт, было интересно, но вылезать из кровати… Нет, пожалуй, лень.

Оставив лень препираться с любопытством, – еще посмотрим, кто из них победит на этот раз – Макобер прислушался. С языками у него не слишком складывалось, да он толком и не старался их выучить: суметь бы растолковать людям, что думаешь о них ты, и понять, что они думают о тебе, а остальное само приложится.

«Проклятый недотепа», «проклятый недотепа». Кого это он так? Неужели с годами в гноме проснулась самокритичность?

В шатер заглянула улыбающаяся физиономия Айвена:

– Вставай, соня. Граф уже ждет!

– С ужином, я надеюсь? – зевая, поинтересовался мессариец.

– Надейся. Но пока что там все наши и граф с Крайтом.

– Сейчас буду.

Быстро одевшись, Макобер выскочил наружу. Мэтт с остервенением лупил свои доспехи одолженным в походной кузне молотом.

– Пойдем, гномина! Граф ждет, – кинул ему на ходу мессариец, но Мэтт лишь сделал неопределенное движение подбородком, которое Макобер без труда расшифровал как: «Еще-раз-меня-так-назовешь-пеняй-на-себя-как-доделаю-так-и-приду». И пусть кто-нибудь посмеет сказать, что у него проблемы с пониманием гномов!

Когда мессариец добрался до шатра Сильвена Беральда, доклад барона Крайта, капитана графской дружины, был в самом разгаре. Впрочем, докладом это назвать можно было с изрядной натяжкой: барон обильно жестикулировал, то и дело прохаживался взад и вперед, в лицах изображая героев своей истории, а голос его то повышался чуть ли не до крика, то нисходил до трагического полушепота.

Граф, сидя, по обычаю предков, прямо на толстом темно-вишневом ковре, блаженствовал, следуя за всеми извивами длинной истории, которая неизбежно должна была закончиться его освобождением. После промозглой подземной темницы собственный просторный шатер казался ему необыкновенно уютным, хотя еще неделю назад граф нет-нет, да и жаловался своему старому камердинеру на тяготы походной жизни. Старик, которому от ночевок на сырой земле вступило в поясницу, слушал с пониманием, часто кивал, а при случае пускался в долгие душеспасительные беседы, склоняя своего не в меру воинственного подопечного вернуться домой с миром и не бросать вызов богам.

Следя за рассказом барона, Беральд смог, наконец, незаметно понаблюдать и за своими спасителями. Уж слишком непохожи они были на те легендарные талиссы прошлого, о которых ему доводилось слышать.

Бэх, единственная девушка в талиссе, устроилась сейчас неподалеку от него и зябко грела руки о большую глиняную чашку с терпким травяным питьем. Сняв шлем, она позволила длинным золотистым волосам по-домашнему свободно рассыпаться по плечам.

Гибкая и стройная, она еще не успела приобрести женскую плавность и тягучесть движений, которая и у Майи появилась лишь после замужества. Граф никак не мог отделаться от ощущения, что жрица чем-то напоминает его старшую дочь, за всю жизнь не державшую в руках ничего опаснее веретена. И слава богам – не женское это дело, мечом махать!

Интересно, сколько Бэх лет? Восемнадцать? Двадцать? И что ее заставило принести Обет – родители, минутный порыв, дурацкая детская любовь? Хотя, может, конечно, и вера – чего не бывает.

Постояв пару минут у входа и подождав, пока глаза привыкнут к полумраку шатра, Макобер плюхнулся рядом с Торрером.

– …Весь в черном с золотом, как павлин, – рассказывал Крайт, нимало не смущаясь тем, что явно никогда в жизни не видел эту редкую птицу, – передал письмо – и как ветром его сдуло. Я уж потом понял, как он за свою жизнь трясся. Еще бы: знаете, что посмел мне предложить этот Стеарис, чтоб Ашшарат лишила его потомства?

Мессариец не сдержал улыбки.

Сильвену казалось, что талиссы должны объединять опытных, заматеревших бойцов. Профессионалов. Про эльфов особый разговор, эльфы, может, уже и триста лет землю топчут, а вот по людям не скажешь, что они сильно обременены жизненным опытом. Взять того же Макобера: усы и те еще не растут! По обители ходил, что по твоему лугу – чуть не с песнями. А впрочем, болтать-то он может хоть в полный голос, однако врагов за милю чует. Настоящий оборотень: скользнет тенью в темноту, и моргнуть не успеешь, как путь уже свободен.

– Сдаться в плен? – обреченно предположил сидящий в самом углу лунный эльф.

В подземелье, при неясном свете факелов, графу показалось, что Терри мало чем отличается от Торрера. Кто их там разберет, этих эльфов, все как на одно лицо. А пригляделся – нет, у этого кожа смуглая, точно пеплом покрыта, сероватая даже. Да и лицо – похоже-похоже, но словно скульптор, творивший еще первых эльфов, вернулся и лишний часок поработал над его чертами. Сразу даже и не скажешь, в чем разница… Резче они, что ли, четче.

Значит, вот они какие, лунные… Как там поговорка: на лунного эльфа взглянешь, жить дольше века станешь. Вроде как сидят они в своих горах и носа не кажут, а кому что нужно, так те сами к ним на поклон приходят. Одно слово – диковинка.

– Хуже! – Крайт гордо выпрямился и едва не снес плюмаж о крышу шатра. – Либо, говорит, ты в течение трех дней собираешь выкуп за своего… ну, господина графа, в общем… либо, простите, Ваше Сиятельство, повесили бы вас на монастырской стене. И не вздумай, говорит, к государю вашему, герцогу Этренскому, за подмогой обращаться или, того пуще, обитель штурмовать, тут же пленника вздернем как… Нет, Ваше Сиятельство, такое при всех и не скажешь! Позвольте опустить.

– Похоже на жреца, которому захотелось поиграть в полководца, – усмехнулся Торрер.

Длинный узкий нос и большие зеленые глаза характерного изумрудного оттенка делали эльфа похожим на странную помесь раздраженного орла и настороженной болотной совы. И вот ведь вымахал – шатер-то не маленький, а ему все сгибаться приходится.

Да, чуден мир, чего в нем только нет. Даже такое… Граф мысленно вознес кратенькую молитву Двэллу, сотворившему этот мир. Вроде бы. Хоть батюшка и говорил: суеверие все это, не было вовсе никаких демиургов, сам же видишь – храмов им не строят, в жрецы к ним не идут… Просвещенный человек был батюшка, а одного не понимал: молитва – не нахлебник, лишней не бывает.

– Зря ты так, жрецы тоже разные, – Айвен с наслаждением вытянулся на пушистом ковре и хитро покосился на Бэх.

В юности, бывая время от времени при королевском дворе, граф повидал немало молодых чародеев, дни и ночи напролет изнуряющих себя непосильными штудиями, и, как всякий обычный человек, относился к ним с невольным сочувствием. К счастью, Айвен явно не принадлежал к их числу. Округлое лицо юноши уж никак не свидетельствовало о недоедании, а новенькие сапоги были скроены по самой последней моде.

По крайней мере, графу так искренне казалось. Айвену тоже.

– Ну, думаю, конец, – все не успокаивался барон. – Не уберег государя, как есть не уберег! Денег таких вовек не сыскать. Да что там деньги, наверняка ж эта шельма на выкуп и не рассчитывал! Второй вариант обмозговал… тоже как-то неудобно получается.

Граф усмехнулся. Получив боевое крещение еще в мясорубке Третьей Антронской войны, Крайт был незаменим при обучении новобранцев и в два счета растолковывал взбунтовавшимся крестьянам, в чем именно они глубоко не правы. Но штурмовать укрепленную цитадель, обороняемую жрецами и магами…

– Так что как эти ребята появились, я сам чуть Обет не дал! Еще бы – талисса! И какая!

– И какая? – насмешливо откликнулся Макобер, уверенный, что барону надо было не сидеть сложа руки и не богам молиться, а отправить отряд-другой добровольцев на выручку графу.

– Ну вот, стоило торопиться, – в шатре появился гном в полном боевом снаряжении. Выправил-таки свои доспехи. И правда – как новенькие!

А ведь он совсем не так стар, этот гном, стремящийся казаться чуть ли не ровесником мира. В жесткие темно-ореховые волосы, перехваченные тонким металлическим обручем, прокралась всего одна седая прядь, а что кожа морщинистая и обветренная, да борода чуть не до пояса, так кто ж не знает, что все гномы на одно лицо. Словом, Сильвен не удивился бы, окажись Мэтт моложе обоих эльфов.

– Что ж, теперь, когда все в сборе…

Граф поднялся на ноги. Крайт, все еще сияя от радости, встал рядом.

– Я мог бы долго благодарить вас за свое спасение, – Беральд вновь оглядел всю талиссу, поднявшуюся вслед за ним. – Но мне почему-то кажется, что сытный ужин вы сейчас предпочтете самым изысканным словам благодарности. Здесь, конечно, не замок, но мой повар…

Мэтт мысленно облизнулся. Терри поморщился: о вознаграждении не было сказано ни слова. Айвен понял его с первого взгляда.

– Прошу нас простить, – заявил маг к немалому изумлению остальных, – но боюсь, нам придется отклонить ваше приглашение, которое, смею заметить, более чем любезно. Мы и так задержались на ваших гостеприимных землях несколько дольше, чем рассчитывали. Так что, если вы не против, мы бы отправились в путь, не теряя времени.

Сильвен постарался ничем не выказать своего удивления.

Однако Торрер, с утра мечтавший о доброй пирушке, промолчать не мог:

– Мне все же кажется, что мы могли бы…

Макобер, не спускавший с эльфа глаз, с силой дернул его за рукав. Заставив Торрера наклониться, он быстро зашептал: «Деньги. Айвен хочет получить их прямо сейчас».

– … и поторопиться, – ничуть не смутившись, закончил свою речь эльф. И заговорщически подмигнул мессарийцу: дескать, сам не маленький – понимаю.

А Айвен уже пересчитывал полновесные палладиевые талеры с профилем королевы Илайи. Все честно, столичная чеканка, не что-нибудь. Вернув их в мешочек, маг собрался было окончательно попрощаться, когда граф неожиданно удержал его.

– Господа, – голос Беральда изменился, точно каждое слово стало вдруг даваться ему с немалым трудом, – вы спешите, а я и так уже злоупотребил вашим временем…

– Всегда в вашем распоряжении, – галантно поклонился Айвен, но мысли графа были сейчас далеко. Беральд рассеянно опустился обратно на ковер и замолчал столь надолго, что друзья искренне забеспокоились, не настигло ли его часом какое-нибудь припозднившееся вражеское заклятье.

– У меня нет сыновей, – наконец устало произнес граф. – Только две дочери. Если бы я погиб, это означало бы конец и моего рода. Барон обещал вам деньги, и вы их получили, хотя всей моей казны не хватит, чтобы расплатиться за то, что вы сделали. Для меня и, коли будет на то воля Ашшарат, моих наследников.

– Пусть вас это не беспокоит, Ваша Светлость, – склонил голову Айвен. – Талисса сдержала свое Слово, господин барон – свое. Мы в расчете.

– Жизнь… – похоже, Беральд даже не услышал мага. – Да, господа, смешно. Скажи мне кто-нибудь еще неделю назад…

– Ваша Светлость, – звонкий и твердый голос Бэх выдернул графа из задумчивости, – позвольте просить вас об одном: не скажите сейчас ничего, о чем потом вам пришлось бы пожалеть.

– Год назад я совершал паломничество в трумаритский храм Ашшарат, – постепенно Беральд вновь брал себя в руки. – Для вас, юная барышня, она, несомненно, в первую голову – богиня любви, для меня же – потомства и плодородия.

Щеки Бэх порозовели.

– Так вот, настоятель этого храма, Астальт, мудрейший человек, смею заметить, сказал мне тогда: «Жалеть стоит лишь об одном: что не услышишь шепот судьбы, когда ей вдруг вздумается о тебе вспомнить». Будем считать, господа, что я услышал этот шепот.

– Да вы, Ваше Сиятельство, романтик, – удивленно протянул Мэтт.

– Надеюсь, что нет, – поймав несколько странный взгляд барона Крайта, граф от души хлопнул себя по лбу. – Мессир, вы не будете столь любезны, чтобы лично проследить за приготовлениями к торжественному ужину?

Молча поклонившись, барон удалился.

– Так вот, господа, – продолжил Беральд как ни в чем не бывало, – в нашей семье есть одно тайное предание. Дворянство у нас сейчас сами знаете какое. Кто-то скрывает, что его прабабушка была простой деревенской ведьмой, приглянувшейся проезжему маркизу, кто-то предпочитает не вспоминать о том, что предка колесовали за участие в заговоре против священной особы Императора. Моему роду нечего стыдиться, однако свои тайны есть и у нас. И если вы позволите мне не торопиться, я бы начал с самого начала.

– Ну не с конца же начинать, Ваша Светлость, – проворчал гном. – Сами ж видите, слушаем мы вас, внимательнейшим образом слушаем.

– А чтобы вы, мессир, не обвиняли меня в излишнем романтизме, сразу скажу, что рассказываю эту историю так, как услышал ее от деда. И если она вдруг напомнит вам старую детскую сказку – не моя вина.

Друзья один за другим опустились подле графа. История обещала быть долгой.

– Лет сто двадцать назад в скромном поместье неподалеку от Трайгорна появился на свет мой прадед, Винсент Беральд. Никакой тогда еще не граф, а четвертый и к тому же не слишком желанный сын в обычной небогатой семье. Такому бы прямая дорога в королевскую армию, да вот незадача – король в те времена, светлая ему память, был не воинственным, а прадед, как назло, только и умел, что с клинком управляться. И он без особых сожалений променял каждодневную муштру на службу у одного из самых известных в городе магов. Раоми, не слышали о таком?..

Глава IV

Ну и ночка выдалась! Мало было безудержного весеннего ливня, так еще и к урагану дело идет! Вырвавшийся на свободу ветер раскачивал жестяную дымовую трубу, завывал, дребезжал ставнями – одним словом, развлекался, как мог. А потом, обидевшись, что на него не обращают внимания, принялся за дверь караулки, то наваливаясь на нее, то пытаясь сорвать с петель, то начиная обиженно ухать.

– Виселица!

– Башня!

Винсент ссыпал кости обратно в стаканчик и нехотя пододвинул медяк к кучке монет у локтя напарника. Не везет сегодня что-то. Одно хорошо – вряд ли в такую погоду Раоми отправится проверять посты. А то любит, колдун проклятый, явиться как привидение и таращиться, таращиться, точно душу высосать хочет. Иной день попадет шлея под хвост, так все ему не так и не эдак. То почему в кости играете, то идите проверьте, заперты ли ворота на большой засов.

Делать больше нечего, в такую погодку по двору шататься. Городская стража и то, небось, по домам сидит. Да и какой человек в здравом уме…

Тихий стук в окно заставил Винсента вздрогнуть.

Отложив стаканчик с костями, Беральд посмотрел на Керсеса. Тот только пожал плечами и поправил на себе доспех. Эх, неужели накликал?..

Бесшумно подхватив с лавки меч, Винсент подошел к двери и, приоткрыв окошечко, выглянул наружу.

– Кого там еще Айригаль принес? – недовольно проворчал он, стараясь сквозь потоки воды разглядеть неясную тень, переминающуюся с ноги на ногу на мокрой мостовой.

– Пустите погреться и обсушиться, – робко попросила тень, – в накладе не останешься.

Беральд вновь переглянулся с напарником. Странно, ливень уже часа два как бушует: если человек до них добрался, так и дальше дойдет, не из соседнего же дома выскочил. Да и Раоми отличался прямо-таки маниакальной осторожностью, особенно после того, как новоявленный муж какой-то красотки, которой он продал приворотное зелье, чуть не снес ему голову, прикинувшись очередным просителем.

Дело-то, как ни крути, подозрительное. Если «в накладе не останешься», выходит, не бедняк стучится, а коли не бедняк, откуда среди ночи под дождем взялся? От любовницы выбирался? Не похоже: голос старческий, слабенький. Такого бы и к любовнице в портшезе понесли, всяко случиться может.

– Шел бы ты своей дорогой, мил человек, – решился наконец Беральд. – Что тебе греться: дождь-то, чай, до утра не стихнет.

– Да чего ты там болтаешь, гони его к Айригалю, – Керсес погремел костями.

Ветвистая, как трещина на высохшей земле, молния сверкнула совсем низко, высветив насквозь промокшего старика, не слишком похожего на городского богатея. На шее незнакомца что-то ярко блеснуло – иточно еще одна молния хлестнула Винсента по глазам.

– Ты… это, – неуверенно произнес Беральд. – Керс, может, и правда, впустим. Что ж мы, не люди, что ли?

– Смотри, Вин, дело твое, – равнодушно бросил напарник, придвигая к себе кучку монет. – Если игре конец…

– А, забирай, Орроба с тобой, – махнул рукой Беральд, отпирая дверь. – Заходи, мил человек, обсушись. Только, чур, ненадолго, порядки у нас тут строгие…

Дверь приоткрылась, и в нее протиснулся худенький старичок в огромном темном плаще, явно скроенном не по его скромной фигуре. На человека состоятельного он и впрямь был не похож, а вот на какого-нибудь заработавшегося за полночь звездочета – вполне. Глаза хитрые и умные, но вот жадности в них ни на грош. Только плещется какое-то отчаянное веселье, точно задумал он удачный фокус и с трудом может дождаться, пока и остальные его оценят.

При виде лужи, стремительно расползающейся по полу, Винсент поморщился.

– Скидывай все с себя и давай к камину. А плащ твой…

– Нет, нет, – засуетился старичок. – Я уж так как-нибудь.

Проковыляв к камину, он пододвинул к себе ближайший стул и уселся, с наслаждением вытянув ноги к огню.

– А чей это дом будет, если не секрет?

Винсент не видел ни малейшего смысла темнить.

– Раоми. Слыхал, небось?

– Как же, как же, приходилось. Только еще я слыхал, что он и звука собственных шагов боится.

– Есть такое дело. Только ты ж не грабить его пришел. И не убивать.

– А тебе это откуда ведомо? – подмигнул незнакомец.

– Так и мы не лыком шиты, – ухмыльнулся Керсес. – Ежели что…

Удар грома заглушил его слова. Когда вспышка молнии за окном погасла, дверь караулки с грохотом распахнулась. На пороге стоял Раоми.

Наемники вскочили на ноги. Керсес умудрился еще при этом спрятать кости в карман и ткнуть Винсента локтем в бок: пропали, как есть пропали!

Колдун выглядел так, словно неведомая сила скинула его среди ночи с кровати и бросила, против его воли, проверять караулы. Подол длинной ночной рубашки промок и покрылся грязью, домашние войлочные шлепанцы представлялись странным выбором для прогулки по залитому водой двору, над головой светился непроницаемый для дождя сиреневый купол. Узкое угловатое лицо с набухшими мешками под глазами выглядело злым и встревоженным.

– Все спокойно, мессир, – начал было Керсес, но маг оборвал его движением руки и принялся подозрительно разглядывать стул подле камина.

– С кем это вы тут разговариваете? – пролаял чародей.

– Так ведь…

Винсент ошалело посмотрел на хозяина. Вроде как на зрение не жаловался, пылинку на полу – и ту увидит.

Неожиданно у Беральда заныло в висках, и после недолгой паузы он, сам себе удивляясь, ни с того ни с сего брякнул:

– …друг с другом, мессир.

Старичок благосклонно покивал ему, поднялся и деликатно отступил к стене.

– Так-так, – Раоми начал медленно обходить комнату, точно принюхиваясь. – Друг с другом, значит. А почему же тогда… Ага, вон оно что!

В его руке появился кнут с длинной витой рукояткой.

– А ну-ка, немедля отвечать, кто здесь был!

Керсес открыл было рот, но тут же захлопнул его, чуть не прикусив язык.

– Молчите?!

Кнут просвистел в воздухе, оставив на лице Винсента вспухающий багровый след. «Не убьет, так покалечит», – пронеслось в голове у Беральда. Меч сам скользнул в руку, Раоми, противно хихикая, выбросил навстречу воину раскрытую правую ладонь и …

В ту же секунду старичок превратился в облачко едкого красноватого дыма, окутавшего лицо колдуна. Слова, готовые было сорваться с губ Раоми, так и остались непроизнесенными. Задыхаясь, чародей схватился за горло, прохрипел что-то совершенно невнятное и рухнул на пол.

– Беда-то какая, – старичок снова стоял рядом с Винсентом, – надо ж, как не повезло хозяину-то вашему. Принял Айригаль его душу. Прям, гляжу, сердце не выдержало, так он тебя, парень, испугался.

У Беральда были свои соображения по поводу причин смерти колдуна, но он счел за лучшее промолчать. Вечер превращался в неотвязный ночной кошмар: ливень, гость, гибель Раоми. Поди теперь найди человека, который захочет взять на службу наемника, погубившего своего хозяина…

Винсент провел рукой по лицу. Кровь… Боль в висках отступала, подкрадывался страх: если бы не старик, его могло бы уже и в живых не быть.

– Керс…

Переведя взгляд на напарника, Винсент с удивлением обнаружил, что тот сладко похрапывает, уронив голову на стол.

Старичок же, как ни в чем не бывало, продолжал тараторить:

– Эх, парень, вот чем доброта-то твоя обернулась…

– Ерунда, – отмахнулся Винсент. – Да я готов был целый талер поставить, что уж в такую-то ночь колдун точно из постели носа не высунет. Кто ж мог предвидеть…

– Как кто? – оскорбился старичок. – Тоже мне, квадратура круга! Да хоть я!

Ночной гость прошептал несколько слов, и в одно мгновение одежда на нем оказалась сухой и даже, как показалось Беральду, аккуратно выглаженной. А на шее, на простом черном шнурке, появилась блестящая фигурка филина. Похоже на жреческие медальоны, да только не слышал он о боге, который бы филином оборачивался…

– Склоняюсь перед вашей прозорливостью, мессир, – да не слишком ли много он на себя берет, этот старик?

– Вот так-то лучше, – то ли тот и вправду не заметил иронии, то ли решил, что сейчас не время выяснять отношения. – Слушай внимательно, повторять не стану. Есть у меня, парень, для тебя подарок. Обещал, что в накладе не останешься, а Снедшад слово свое держит. Посмотрим лишь, по нраву ли тебе мой дар, по силам ли.

Незнакомец полез за пазуху. Винсент удивленно следил за его рукой.

– Ну, что скажешь, парень?.. x x x

– И что, что он сказал?! – Макобер в нетерпении стукнул себя по колену.

Мессариец слушал Беральда уже в течение четверти часа и ни разу не перебил! Друзья с изумлением переглянулись: для Макобера это был подвиг, достойный того, чтобы его прославили в веках. А они-то, по простоте душевной, были уверены, что заставить его помолчать хотя бы пару минут способно лишь простенькое, но весьма эффективное заклятье, которое Айвен, по счастью, отыскал еще в прошлом году.

Зато теперь Макобера было уже не остановить.

– А там и вправду был подарок? Или обманул? Ну, не молчите же, граф, рассказывайте, рассказывайте!

– Вот я как раз и пытаюсь… – Сильвен был несколько ошарашен таким всплеском эмоций.

– Нет, погодите, дайте я сам отгадаю! Кошелек? Скучно, да его и сам каждый может… Титул? Полез за пазуху… Нет, отпадает. Айвен, ну что ты на меня так смотришь? Хочешь помочь, присоединяйся, видишь же, человек мучается. Несметные сокровища?

По лицу графа мессариец понял, что угадал.

– Так банально, – от души расстроился Макобер. – А я-то думал, что-нибудь интересненькое…

– Интересненькое? – усмехнулся граф. – Что ж, если это вас утешит, то Винсенту не подарили сокровища. Ему их показали.

– То есть? – не понял Торрер. – Вынул из-за пазухи сокровища, показал и обратно спрятал? Так, что ли?

– Не совсем. И не забывайте, что сам я там не был. А легенда всегда остается легендой.

– Не тяни, а? – вырвалось у Макобера. – В смысле, не могли бы вы продолжить рассказ, Ваше Сиятельство?

Беральд милостиво сделал вид, что не заметил оговорки.

– По словам прадеда, он еще не успел толком разглядеть, что вынул старик из-за пазухи, как тот и вовсе исчез. Вместе с караулкой. А перед Винсентом оказалась просторная, освещенная факелами комната…

– На земле или под землей? – деловито уточнил мессариец.

– По крайней мере, окон там не было. Только не спрашивайте меня, где находилась эта комната, – поспешил добавить граф прежде, чем Макобер успел задать ему очередной вопрос. – Прадед и сам этого не понял. Так вот, окон не было, зато стояла дюжина деревянных сундуков. И тут, не успел он опомниться, как крышки сундуков, словно по волшебству, начали приподниматься и…

– Откинулись совсем? – не утерпев, поинтересовался Макобер.

Терри подумал, что граф сейчас сильно напоминает святого великомученика Греадориса. Хотя нет, тем занималась сама Орроба.

– …и Винсент увидел россыпи талеров и драгоценных камней, – усилием воли Сильвену удалось взять себя в руки. – Настоящее сказочное сокровище – невероятно огромное, не считанное, не поддающееся воображению. Прадед сделал шаг вперед, протянул руку к сундукам – и снова оказался в караулке. Керс по-прежнему мирно спал. А таинственный старик ободряюще похлопал Винсента по плечу и неторопливо растворился в воздухе…

– Это и был весь его подарок? – удивленно спросила Бэх.

– Отнюдь, – граф умело выдержал паузу. – Перед тем как исчезнуть, ночной гость шепнул моему прадеду несколько слов. Каких – предание умалчивает. И вручил ему ключ – от места…

– … где хранятся сокровища, – закончил за него фразу Макобер.

– Ну, раз, я смотрю, вы и так все знаете… – тут Беральд обиделся уже не на шутку.

– Не все, – с искренним сожалением признался мессариец. – Сами подумайте, откуда же нам знать, что там дальше с этой дверью сталось.

– С какой дверью? – не сразу понял его граф.

– С той самой, от которой ключ, – в голосе Макобера явственно звучало: «И как можно уродиться столь недогадливым?! А еще граф!».

– С той самой… – Сильвен на секунду задумался. – Боюсь, ничего с ней не стало. Прадед так и не добрался до Лайгаша.

– Лайгаша?

– Так называлась эта сокровищница, – пояснил Беральд.

– Недосуг было? – сочувственно уточнил Мэтт. – Понятно, закрутился, то одно, то другое – вот и позабыл. И что, говорите, он так и не узнал, где эти богатства его дожидались?

– Если бы все было так просто! – покачал головой Беральд. – Видите ли, там был не просто ключ, а… путеводная нить, что ли. Не столько ключ от сокровищ, сколько ключ к сокровищам… Нет, не знаю, как объяснить. К тому же ни я, ни мои сестры его уже не видели. Единственное, что мы знаем: по словам деда, Винсент как-то намекнул ему, что к сокровищам-то ключ приведет, да только из нескольких путей, ведущих к цели, он вполне способен выбрать далеко не самый короткий. И почти наверняка не самый безопасный.

– Ничего не понимаю, – на этот раз графа перебил Айвен. – Откуда вашему прадеду знать, какой путь выбирает этот самый ключ, если до сокровищ он так и не добрался?

– Чего не знаю, того не знаю, – граф развел руками. – Вроде как собирался и, может, даже в путь отправился. Столько времени прошло, никто уж толком и не помнит… Что-то там не заладилось: то ли какое знамение было, то ли семью так и не решился покинуть: он ведь женился почти сразу, как получил от сына Раоми щедрое вознаграждение… ну, скажем так, за службу.

– Я вот чего не пойму, – не выдержал Макобер, – зачем все так сложно? Хочешь подарить сокровища – ну и дари. А то какие-то ключи, пути…

– Винсент тоже задавал себе этот вопрос, – улыбнулся граф. – Пока не узнал, что сокровищница принадлежит…

– Самому Раоми? – не удержался Торрер. И виновато огляделся вокруг.

– Что стар, что млад, – проворчал себе под нос гном.

– Хуже, – на этот раз Сильвен был необычайно терпелив. – Лазоревому храму.

Мессариец присвистнул: в старину так называли Орден Айригаля или его святилища. Один из самых могущественных религиозных Орденов, не забывающий обид и не прощающий тех, кто хоть раз встал у него на пути.

– А в этом что-то есть! – восхищенно воскликнул Макобер. – Подарить сокровища, которые тебе не принадлежат. Вот это по-нашему!

– Не принадлежат, – согласился с ним граф. – Но вряд ли прадеда это смутило бы. Особенно учитывая, что никто из моей семьи не мог похвастаться хорошими отношениями с Орденом. Да и я, как выяснилось…

Беральд вздохнул, вспомнив о своих недавних приключениях.

– История, безусловно, занимательная, – выразил общее мнение Айвен. – Но, простите, какое она к нам имеет отношение?

– Как я уже говорил, – грустно ответил граф, – Винсент ничего не унаследовал от своего отца. Так что фамильных драгоценностей у нас в роду, прямо скажем, немного. И легенда – пожалуй, самое дорогое, что досталось мне от предков.

– То есть вы хотите отдать ключ нам? – не поверил Айвен.

– Если бы все зависело только от меня, – чувствовалось, что Беральд приступает к самой щекотливой части своей истории, – ключ бы давно уже был у вас. Дед клялся, что не раз видел его, но после смерти Винсента тот как испарился. Мне повезло больше: в конце зимы я обнаружил в семейном архиве любопытный свиток, написанный рукой самого прадеда: «Ключ в руке у окаменевшего стража. Смотри колодец, глаз и клюв грифона». И что поразительно, на той самой полке, куда я из года в год складываю приходные книги. Голову на отсечение даю: раньше его на этом месте не было.

– Скажите, разве ваш прадед был магом? – недоверчиво спросила Бэх.

– Магом? Нет, почему? – удивился Беральд.

– Я просто подумала, что раз он смог заставить стража окаменеть… Или это просто какая-то статуя?

– А, вот вы о чем, – граф рассмеялся. – Сказать по чести, я ума не приложу, что он имел в виду. Может, и правда какому-то стражу ключ доверил: нанять чародея – дело нехитрое. Правда, и замка того уже нет… Он стоял совсем неподалеку отсюда, вон за тем лесом. Когда умерла мать, отец решил… Тем более что когда Винсент купил замок, тот уже был довольно ветхим… В общем, сейчас там, наверно, одни развалины. Разве что колодец и сохранился.

– Почему же ни один из ваших предков так и не смог завладеть ключом? Пусть даже без свитка – просто отыскать его. Или замок был столь велик?

– Вот именно, – поддержал жрицу Макобер. – Да я бы ради такого дела весь замок… по камешку…

– Ну, до этого, к счастью, дело не доходило, – улыбнулся Беральд. – Пытались, искали. Но Винсент не раз говаривал, что ключ признает лишь того, кто действительно решится отправиться на поиски сокровищ. Не побоится пойти против всей силы Лазоревого храма.

Он грустно вздохнул.

– Полагаю, никто из нас был просто не готов поставить на карту все – графство, семью, привычную жизнь, в конце концов. Сокровища, конечно, не шутка, – в тоне Сильвена послышалась неожиданная мечтательность, – да только где они еще. И удастся ли их добыть.

– Да вы, Ваше Сиятельство, вроде как не из робких, – усмехнулся в бороду гном.

– Смею надеяться, – вскинул голову граф. – И все же… Одно дело – осадить монастырь, выросший на моей собственной земле. Совсем другое – бросить вызов Ордену, проникнув в его владения. Как вы вчера ночью.

Талисса притихла: без колебаний кинувшись на выручку Беральду, никто из друзей не задумался, что наживает себе, быть может, самых злопамятных врагов в своей жизни.

– Так что ключ ваш по праву, – граф помедлил, словно колеблясь, не стоит ли на этом остановиться. – И мне почему-то кажется, что прадед… остался бы доволен моим выбором.

Глава V

Много веков назад караванный путь в Антронию едва ли мог обойти Верганд стороной. Теперь же над бесконечным морем песка последним напоминанием о тех временах, когда здесь жили люди, возвышались лишь гигантская пирамида и плоские вершины надвратных башен.

Потемневшую от времени пирамиду, чьи серые замшелые камни казались ровесниками самого Двэлла, венчала овальная чаша. Чем была эта пирамида – храмом забытых, покинувших мир богов? Дворцом местного эмира? Средоточением таинственных магических Сил? Ныне ничто не напоминало о прежнем величии; один только ветер меланхолично перебирал песок, тонким слоем покрывавший дно чаши, да солнце и звезды, сменяя друг друга, с любопытством заглядывали внутрь.

Обычно единственное, что открывалось их взглядам, – массивный мраморный трон, к которому вело несколько широких ступеней. И не было среди смертных человека, способного прочесть высеченные на нем руны.

Обычно, но не сегодня.

С наступлением ночи дно чаши внезапно озарилось призрачным голубоватым светом. Порыв ветра – и напротив трона появились мягкие шелковые подушки, расшитые причудливой вязью.

Два сияющих белоснежных вихря одновременно взметнулись к небесам. И стоило им рассыпаться каскадом ослепительных искр, как оказалось, что чаша уже не пуста.

На троне, картинно подперев голову рукой, расположился стройный черноволосый юноша в ниспадающем темно-синем одеянии. Сдавливающий лоб тонкий платиновый обруч, холеные пальцы, унизанные переливающимися в лунном свете кольцами, – так мог бы выглядеть один из принцев древности, сын Империи. Лицо юноши было преувеличенно красивым и правильным – слишком красивым и правильным, чтобы это существо могло быть человеком. Но более всего на эту мысль наводили глаза юноши: пустые и равнодушные, точно покрытые полупрозрачной слюдой.

Мужчина, вальяжно возлежавший на подушках, выглядел значительно старше, ему было лет сорок-сорок пять. Яркий теплый халат скорее подчеркивал, чем скрывал внушительных размеров брюшко, расшитые золотом сафьяновые туфли намекали на то, что он не чужд некоторой роскоши. Курчавая борода, обрамлявшая широкое добродушное лицо, придавала этому человеку весьма домашний и уютный вид, а глаза светились умом и иронией.

Юноша заговорил первым:

– Ты просил о встрече, брат.

Он произнес эти слова надменно, точно монарх, дарующий аудиенцию своему ничтожному подданному. Однако его собеседник ничуть не смутился:

– Теперь ты предпочитаешь молодость, Кхарад? Некогда, помнится, мой младший брат с нетерпением ждал первых морщин, надеясь, что они придадут ему хоть немного солидности.

Тот, кого назвали Кхарадом, остался недвижим. Лишь рука с силой сжалась в кулак, словно стиснув рукоять отравленного стилета.

– И это все, ради чего ты хотел увидеться? В таком случае не стоило трудиться, память еще ни разу не подводила меня.

Бородач усмехнулся:

– Можно подумать, что тебе не интересно, чем закончились мои штудии?

– Можно подумать, – отбросив безразличие, юноша наклонился вперед, опершись локтями о подлокотники трона. – И если ты считаешь, что я изменился, – что ж, зато ты, Зеантис, остаешься неизменным. Все так же ждешь аплодисментов, одобрения публики, всеобщего восхищения. Все так же хочешь быть благодетелем. И по-прежнему не желаешь замечать, что для людей ты был и остался колдуном – существом странным, непредсказуемым, от которого лучше держаться подальше. Да что я тебе рассказываю – пройдись по улицам Катэны, посиди в трактирах, загляни на рыночную площадь, и ты сам все услышишь. Только не забудь, милый братец, избавиться от своей не в меру приметной внешности – как бы облагодетельствованные тобой и донельзя благодарные горожане не стали от тебя шарахаться.

Зеантис выслушал этот монолог, склонив голову к плечу и задумчиво поигрывая кистями пояса.

– Выговорился? – наконец произнес он, пожалуй, даже с некоторым сочувствием. – Помнишь, что я сказал, когда тебе пяти еще не было, а ты уже мечтал стать чародеем? «Колдун имеет шанс услышать спасибо, только если избавит других от своего общества». Ну, и что нового ты мне сообщил? А еще говоришь, память ни разу тебя не подводила…

– Раз уж ты вспомнил про мое детство… – усмехнулся Кхарад. – Давно хотел с тобой поделиться, да никак к слову не приходилось. Я уже тогда понял, что самое главное для тебя – оставить последнее слово за собой. Изволь, я не против. И что же ты обнаружил, о возлюбленный брат мой?

Кхарад бил наверняка: настроение Зеантиса прилично испортилось. Нет ничего глупее раздоров с близким человеком, подумал тот. Ты знаешь его, как облупленного; он видит тебя насквозь и еще полфута под тобой. А уж куда кольнуть побольнее, чтобы мало не показалось…

Но если сейчас встать в позу… Нет, проще было вообще не встречаться.

– Кто-то из богов принялся перетягивать одеяло на себя, – обронил он, делая вид, что ему и в голову не пришло обижаться на слова брата.

– Не очень понимаю, как бы нас это касалось, – лицо Кхарада вновь стало невозмутимым. – Мы для них не союзники, не противники. Никто.

Зеантис заскрежетал зубами. Дурак! Старый дурак. Даже не так: самый старый дурак на Двэлле. Понадеялся!

– А ты можешь представить себе мир, где правит одна Ашшарат? – сделал он последнюю попытку. – Или, того веселее, один Темес?

Кхарад едва заметно вздрогнул. Темес… В мире, где станет править Темес, ему делать нечего.

– Ты вновь хочешь померяться силами с богами? – осторожно спросил он. – Надеюсь, ты не забыл, что в прошлый раз мы проиграли. И, кстати, действуя заодно.

– Мы выиграли, брат, – твердо ответил Зеантис. – У людей осталась магия.

– Ах, вот ты о чем… – тон Кхарада вновь сделался унизительно насмешлив. – Ну, тогда воюй… Тоже мне богоборец.

Что ж, Зеантис сам себя спеленал по рукам и ногам своими идиотскими принципами. Если выступить сейчас на его стороне, в конце концов, точно выяснится, что они сражались за счастье человечества, мировую гармонию, великое равновесие или еще за какую-нибудь ерунду в том же самом роде. И так полтысячелетия пришлось приходить в себя после Битвы Святых Отцов. Полтысячелетия потеряно впустую. А теперь получается, что все это ради того, чтобы люди владели магией. Да пропади они пропадом!

И не надоест же братцу: вбил себе в голову, что все, буквально все нуждаются в его опеке, заботе, защите. От эльфа до головастика!

– Ну, и что изменится, победи, скажем, Ашшарат? – лениво протянул Кхарад. – Думаешь, люди перестанут умирать? Воевать? Воровать, наконец? Тебе ли не знать, что в мире, который творили демиурги, вообще не было места для богов?!

– Жаль, что ты не видишь дальше собственного носа, – Зеантис не обратил ни малейшего внимания на покровительственный тон брата. – Только представь себе, какая сила будет у этого бога, если все храмы Двэлла станут храмами… в общем, даже не суть. Вообрази, что все, слышишь, все даруют крупицы Силы именно этому богу…

– И поэтому ты предлагаешь выступить против него прямо сейчас. Эх, милый братец… Хочешь я буду патетичен, если по-другому ты не понимаешь?

Кхарад сделал едва уловимое движение, и если раньше трон занимал принц, то теперь казалось, что на нем восседает король.

– Твои знамена давно обветшали и рассыпались в прах. И боги ныне столь сильны, что те, кто некогда с радостью пополнял наши армии, последуют за ними. Поверь мне, – добавил он уже обычным голосом, – все это такие же мечты о старых добрых временах, что и у какого-нибудь вояки-инвалида из тех, что охраняют городские стены.

– Ты хочешь смириться? – в голосе Зеантиса промелькнуло презрение.

– Давай-ка лучше я скажу тебе, чего я не хочу? Не хочу, чтобы об меня вновь вытирали ноги. Не хочу, чтобы клинок Айригаля медленно разрезал мое тело на десятки кусков, тянущихся друг к другу, оставляя кровавые следы. Не хочу вновь отстраивать все, что они разрушили – просто походя наступив, как разрушают крепость, построенную детишками из песка.

– Я все понял, брат! – поднял руку Зеантис. – Твоя воля. Мне будет спокойней хотя бы оттого, что ты предупрежден.

Взметнулся вихрь – и юноша остался один.

– Спасибо за предупреждение, брат. Мир – не мозаика, как это тебе постоянно чудится. Мир – это головоломка, у которой, к счастью, нет единственного решения. Хотя с другой стороны, – Кхарад помедлил, – можно легко сломать себе голову, выбрав неправильное… x x x

– Одним словом, если вы согласны принять от меня этот необычный дар, – подытожил граф, – я бы все же рискнул еще раз пригласить вас на ужин. До старого замка недалеко, но не думаю, что есть смысл появляться там посреди ночи.

Отказываться было уже неудобно и, воспользовавшись тем, что до ужина еще оставалось время, талисса уединилась в своем шатре.

– Все-таки наш общий друг необычайно щедр! – Макобер с разбега плюхнулся обратно на кровать и не стал дожидаться, пока остальные успеют вымолвить хоть слово.

– В ненастный дождливый день в окно постучался хилый и тщедушный убийца. Проковыляв на середину комнаты, он привалился к камину, вздрогнул и издох, – мессариец так точно передразнил интонации Сильвена, что все дружно рассмеялись. – У моего прадеда была одна штуковина, которую уже лет сто как никто не может найти, – дарю. Повезет, так и вы не сможете!

– Но ведь удар по сокровищнице – это удар по самому Лазоревому храму.

Мысль Торрера была безупречна, но остальные, как ни искали, не смогли найти в ней решительно ничего нового.

– А удар по Лазоревому храму – это удар по Злу, – невозмутимо продолжил эльф. – Я за поход!

– Ты имеешь в виду, что если Зло не прочь поделиться с нами своими драгоценностями… – с энтузиазмом начал было Мэтт.

Торрера передернуло.

– …то так или иначе, мы понятия не имеем, где они находятся, – философски закончил Айвен. – Хотя в любом случае ничего не теряем. Доберемся до замка, заглянем в глаза грифону, рассмотрим как следует его клюв, раз уж Винсенту он так приглянулся, познакомимся с окаменевшим стражем. И если никакого ключа там не окажется, кто помешает нам заняться чем-нибудь более интересным? В смысле, справедливым и прибыльным, – тут же добавил он, покосившись на Торрера и Мэтта.

На том и порешили.

Граф скромничал: даже в его замке такое угощение любому показалось бы роскошным, а напитки – изысканными. Кроме, разумеется, Терри, однако и он к концу ужина смягчился и, лишь слегка поморщившись при пятой перемене блюд, заметил, что «в своем графстве Беральд и впрямь постарался найти все самое лучшее».

Когда полная луна уже собралась на покой, они добрели до палатки и без сил рухнули на кровати.

– Полдня проспал, а как не ложился! – с удивлением прислушался к себе Макобер.

– Меньше надо было на вино налегать, – холодно откликнулся Айвен. – Можно было подумать, ты весь месяц на одной воде просидел.

– Тоже мне деликатес – прошлогоднего разлива маркусское, – поддержал его Терри. – Скажи еще, что оно тебе понравилось!

– А что, и скажу, – встрепенулся мессариец. – Нечего брезгливо нос зажимать, когда сам… когда сам…

– Мак, давай потом, – мягко перебила его Бэх. – Если к утру у тебя по-прежнему будет что сказать Терри, он тебя с готовностью выслушает. – Правда, Терри?

– Чистая правда, – заверил мессарийца лунный эльф и добавил чуть тише: – Особенно притом, что я ничем, собственно, и не рискую.

Но Макобер уже выводил носом замысловатые рулады.

– Ну что, доверимся господину графу или кто-нибудь мечтает пободрствовать на всякий случай? – по тону Айвена было ясно, что уж он-то об этом явно не мечтает.

– Знаем мы его дружину, – буркнул в ответ гном. – Если они самого Беральда проворонили, нас точно не уберегут.

Порывшись в кармане, он вытащил затертый палладиевый талер с четким отпечатком чьих-то недоверчивых зубов.

– Торрер, клинок или королева?

– Ну, пусть клинок, – идея не спать всю ночь не слишком пришлась эльфу по душе, однако спорить с Мэттом он не рискнул: так у него хотя бы оставался шанс один к двум. Шансов переспорить гнома не было вовсе.

– Ну, пусть клинок, – покладисто откликнулся гном, ловя монетку. – Поздравляю – ты выиграл!

И вскоре громкий храп Мэтта поплыл над лагерем.

Прошел час. Устроившись в дверях шатра, эльф философски отмахивался от столь же умиротворенных комаров. Треск цикад вызывал в душе ленивые и неторопливые мысли – о доме, о небольшой эльфийской деревушке, в которой и людей-то не всякий год видели, а уж гномы и вовсе встречались лишь в сказках про жадных и злобных карликов, день и ночь стерегущих свои подземные сокровища в ожидании непослушного эльфенка, которого угораздит…

Издалека, со стороны шатра графа, послышался странный шорох, заставивший Торрера встревоженно вскочить на ноги.

Тишина.

Что бы это могло быть? Или послышалось?

Эльф поколебался. Разбудить талиссу? Но когда они уходили от графа, у шатра оставалось пять или шесть дружинников. И если Стеарис надумал нанести ответный визит, трудно представить, чтобы охрана не подняла тревогу.

Положив ладони на рукояти мечей, Торрер застыл, вглядываясь в темноту. Если бы кому-нибудь довелось сейчас заглянуть эльфу в глаза, он увидел бы огромные расширенные зрачки, впитывавшие в себя лунный свет.

У шатра Беральда мелькнула неясная тень. Пригибаясь, она метнулась в сторону замершего эльфа, перебегая от шатра к шатру и явно стараясь остаться незамеченной.

Нырнув на секунду внутрь, Торрер потряс Бэх за плечо и, не дожидаясь пока девушка разбудит остальных, положил стрелу на тетиву. И вовремя: тень возникла уже совсем близко. Эх, была, не была! Если что, графу с утра придется объяснить своим людям правила хорошего тона.

Отделившись от соседнего шатра, тень кинулась навстречу Торреру. Подняв лук, эльф медленно разжал пальцы, целясь чуть пониже подбородка. От удара неизвестного отбросило назад, он потянулся к горлу, точно силясь вырвать стрелу, и издал негромкий булькающий хрип.

– Терри! Мак! Мэтти! Просыпайтесь! – прошептала Бэх. – И Айвена будите!

Первое, что увидел лунный эльф, открыв глаза, – узкое лезвие кинжала, вспарывающее шатер прямо над его головой. Осторожно накинув одеяло на клинок, Терри, не вставая, рванул его на себя и в сторону, выворачивая руку невидимому противнику.

– Мак, буди всех!

– Тревога! – спросонья Макобер не пожалел своих легких, да так, что его вполне могло быть слышно и в монастыре. – Враги!

– Ты это, как-нибудь поделикатнее в следующий раз, – скромно попросил Мэтт, хватаясь за топор. – А то мне под твой вопль такое приснилось!

– Сны гномов… – мечтательно закатил глаза Макобер. – Хоть бы одним глазком… Эй, Терри, тебе помочь?

Ответом на крик стали звонкие трели рожков.

За стенкой шатра раздался хруст и сдавленное проклятие. Отбросив одеяло, Терри двумя руками схватился за лежащий рядом меч.

– А ну-ка!

Разрубив с размаху плотную тяжелую ткань, лунный эльф выпрыгнул наружу и присел, настороженно поводя кончиком меча в ожидании атаки. Никого.

– К оружию! – на этот раз крики раздались со стороны шатра графа.

– Скорее, – обронил Айвен, засовывая кинжал за голенище сапога. – Боюсь, они целили не только в нас.

Талисса с трудом пробилась сквозь плотную толпу возбужденно гомонящих воинов, окруживших шатер Беральда. Десятники тщетно надрывали глотки, пытаясь отогнать и построить ополченцев, однако и сами понимали, что скорее охрипнут, чем угомонят своих людей. По крайней мере, сейчас.

Все шестеро дружинников лежали там, где застигла их смерть. Из тел едва виднелись края острых металлических звездочек. Шатер выглядел таким же, каким друзья оставили его вчера; разве что чьи-то руки позаботились о том, чтобы убрать со стола.

Сильвен лежал на кровати, повернувшись спиной ко входу. Некогда белоснежные шелковые простыни были мокры от крови.

– Пропустите!

Терри посторонился, давая дорогу барону Крайту.

Капитан сделал несколько шагов, точно не решаясь приблизиться к телу своего государя, потом быстро пересек шатер и бережно коснулся плеча графа, переворачивая его на спину. Бэх вместе с ним на мгновение понадеялась, что поднявшийся шум спугнул убийц, и Беральд, пусть чудом, остался жив.

Но чуда не произошло – граф был мертв. Заглянув через плечо барона, Айвен вздрогнул. На теле не было видно ни единой раны, однако лицо Сильвена казалось таким же белым, как лежавший рядом листок бумаги. И откуда же тогда кровь?..

– Вы позволите? – так и не дождавшись ответа от барона, чародей развернул листок. Странно, какие-то руны: крепкие, приземистые, словно…

– Мэтт, не взглянешь?

– Ничего себе! – заухал гном. – Полтора века их не видел!

– Кого там Мэтт полтора века не видел? – из задних рядов протиснулся Макобер. – Познакомишь?..

Увидев графа, мессариец осекся.

– Вот, значит, как, – глаза его зло блеснули. – Все, значит, зря. А он был прав – Лазоревый храм ничего не забывает и не прощает.

– Мэтти, что это? – Бэх бросила быстрый любопытный взгляд на листок. – Какой-нибудь из древних языков?

– Пожалуй, древнее, чем любой другой, – Мэтт держал листок так бережно, точно боялся, что может причинить ему вред. – Сам Крондорн открыл эти руны Рораксу Длиннобородому, нашему первому королю.

– Когда твой Роракс еще только учился читать, – назидательно заметил Терри, – Тийн уже лет триста как создал свой «Закат силы». Если кто не знает, эльфы, придя в этот мир, не только знали письменность, но и…

– …умели летать, ходить сквозь стены и вышивать крестиком, – Макобер закрыл собой уже начинающего багроветь гнома. – Позвольте мне, презренному человечишке, чьи предки явились в этот мир чуть раньше домовых, но чуть позже троллей, поинтересоваться: что же здесь, Айригаль вас всех раздери, написано?!

– Ладно, потом поговорим, – обиженно пропыхтел гном. – В общем, читаю, как есть, а потом пусть мне кто-нибудь объяснит, что все это значит!

– Всенепременнейше! – бодро пообещал мессариец. – Ну давай же!

– "Я ухожу, – начал гном, медленно шевеля губами и стараясь дать как можно более точное толкование каждой руны. – Иначе Айригаль накажет всех. Забудьте про ключ – его там уже нет. Примите другой дар. Он под подушкой. Кольцо отца отведет вражеские стрелы". И тут еще какой-то знак, не руна. Похоже на грозовую тучу.

– Его знак, – безжизненно произнес Крайт. – Так он иногда подписывался. Для друзей.

– Это действительно рука графа? – Мэтт протянул барону бумагу.

Тот кивнул:

– Похоже на то. Я, правда, никогда не слышал, чтобы Его Светлость знал древний язык гномов, но говорили, будто его еще в детстве было из замковой библиотеки не вытащить. Он… – Крайт запнулся. – Я сейчас.

И барон поспешно вышел из палатки.

Подойдя к постели погибшего, Торрер сунул руку под подушку.

– И правда кольцо!

Поднеся украшение к горевшим на столе свечам, эльф задумчиво повертел его в руках. Простенькое колечко, ничего особенного – обычный тонкий платиновый ободок. Торрер попытался надеть его на палец – точно по размеру, как на него делали. Пожав плечами, эльф сунул кольцо в карман.

– Пойдем, – Айвен первым сделал шаг к выходу, – больше нам здесь делать нечего.

Талисса в задумчивости двинулась к своему шатру.

– Знаем мы этих айригалей, – Бэх вздрогнула, вспомнив безжизненное лицо Сильвена. – Умелые ребята. Даже у Темеса таких немного.

– Ну, одного я все же подстрелил, – не без гордости заявил Торрер. – Так что все в наших силах. Кстати, можно и посмотреть, что за птица. Я стоял на пороге, получается, он упал вот на этот шатер…

Поморгав глазами, эльф от неожиданности даже остановился. Тела на месте не было.

– Может, кто из дружинников подобрал, – неуверенно предположил Торрер.

Эльф вспомнил, как стрела впивается тени в горло, как на траву выплескивается кровь…

– Дай-ка сюда факел, – протянул он руку к Айвену.

Подождав, пока факел разгорится, эльф наклонился пониже, хотя уже и знал, и предчувствовал, что он там увидит. Траву, на которой не осталось даже следов от сапог. Лишь несколько пятен крови.

Глава VI

Иерарх Савернос уже не в первый раз раздраженно перевернулся на другой бок. Что-то душновато, надо бы окно на ночь открыть. Только вот поможет ли?

Бессонница наводила на мысли о досадном несовершенстве человеческого бытия. Иерарх Айригаля мог многое: поменять правящую династию в непомерно строптивом герцогстве (чем порой и пользовался), продлить жизнь для нужного человечка на годик-другой (а почему бы и нет?), попросить аудиенции у королевы в любое время дня и ночи (да его во дворец и так не заманишь), есть и пить на посуде из чистейшей платины (в двадцать лет развлекает, ближе к семидесяти кажется невероятно претенциозным).

Не мог он только одного: спокойно выспаться перед завтрашним заседанием синклита, где ему предстояло занять почетное место председательствующего.

Неожиданно в комнате стало темнее. Савернос уже начал подниматься с постели, когда центральная фигура на украшавшем спальню гобелене мягко засветилась. «Айригаль, вершащий суд над жрецами своими», работа неизвестных антронских мастеров. И хорошая, надо сказать, работа, редкая. По крайней мере, Ворону она тоже явно нравилась.

Благообразный и величественный бог, окруженный разодетыми придворными (хотя откуда у него там придворные), приветливо кивнул иерарху и сочувственно улыбнулся:

– Не спится?

– Никак! – признался Савернос, накидывая на плечи одеяло. – Покорнейше жду твоих распоряжений, о всемогущий.

– Что ты думаешь о Веденекосе? – на фоне застывших раболепных фигур Айригаль выглядел довольно странно, однако у Саверноса было время привыкнуть к этому зрелищу.

Иерарх задумчиво пригладил редкие волосы на затылке.

– Слишком молод. На все воля твоя, но стать иерархом в таком возрасте… Он даже не в силах осознать, чего добился милостию твоей.

– Считаешь, что я незаслуженно его возвысил? – прищурился Айригаль.

– Рано, – обронил Савернос. – Лет через двадцать– двадцать пять он был бы вполне на своем месте. Или не был бы.

– Еще, – коротко потребовал бог.

– Не глуп, – поразмыслив, произнес Савернос. – Но чересчур честолюбив. Для настоятеля обители – хорошо. Для иерарха – опасно.

– Еще!

– Плохо управляем. Несколько раз подчинялся мнению синклита нехотя, через силу. Приходилось взывать к имени твоему.

– Иными словами, он тебе не люб? – подытожил Айригаль.

Савернос закашлялся. Старый прием: пока думаешь, что сказать, не вредно бы отвлечь собеседника. В юности ему с той же целью приходилось громко и нудно сморкаться, а со старика – что возьмешь.

– Ну, почему же, – наконец проговорил он. – Инициативен. Склонен к нестандартным ходам. В лангере божественной супруги твоей такого бы с руками оторвали.

Бог усмехнулся: соперничество его Ордена с лангером давно стало притчей во языцах.

– И не мечтай. Он нужен мне здесь, в синклите. Грядут новые времена: каждый человек будет на счету.

Савернос покорно склонил голову:

– Будет ли мне дозволено задать моему Господину один вопрос?

– Только не про будущее, – иерарху показалось, что Ворон и так раздосадован тем, что сказал лишнее.

– Отнюдь, – глаза Саверноса хитро блеснули. – А правду ли говорят про Веденекоса, что он…

– Он служит мне и верен мне, – оборвал бог, которому не составило труда прочитать мысли своего жреца раньше, чем тот успел закончить фразу. – Хотя… В некотором роде, ради этого я тебе и явился. На завтрашнем заседании синклита Веденекос попросит предоставить ему свободу действий, чтобы понаблюдать за одной талиссой.

– Той, что проникла в обитель Стеариса и похитила графа Беральда?

Никогда не лишне продемонстрировать Ворону, что и без дара всеведения можно быть неплохо осведомленным.

– Покойного графа Беральда, – уточнил Айригаль. – Так вот, я хочу, чтобы синклит временно ничем не загружал Веденекоса. Пусть следит за талиссой, если ему так этого хочется.

– Она действительно столь важна для моего Господина? – удивился Савернос.

– Она важна для Веденекоса, и мне этого достаточно, – отрезал Айригаль. – Одним словом, если талисса решит направиться в сторону Лайгаша, я не против, чтобы Исиндиос предупредил гарнизон сокровищницы – пусть будут наготове. Об остальном позаботится Веденекос.

– Если Господин позволит…

Савернос мысленно подивился, что за долгие годы он так и не научился смотреть в глаза своему богу. Вот и сейчас его взгляд рассеянно переходил с оплывшей свечи на столе на полупрозрачный плафон потолка, через который виднелся любопытный глаз луны, перед которой чернело крохотное пятнышко Аспари.

Иерарх не сомневался, что многие почли бы визит Ворона за величайшее счастье, о котором не грех рассказывать внукам даже спустя десятки лет. Он же… Нет, пора уходить на покой.

Жаль, что так и не нашлось достойного преемника. Молодежь-то все больше похожа на Веденекоса: лезут на небо, перепрыгивая через три ступеньки. А что, если бы и крестьяне так же пахали: запряг в плуг оленя, пробежался по полю, не проводя глубокой борозды…

– Позволяю.

– Если талисса не откажется от мысли навестить Лайгаш, стоит ли подпускать ее к сокровищнице? Я боюсь, что иерарх Веденекос способен несколько, гм, увлечься удовлетворением своего любопытства.

Бог ответил без лишних раздумий; Савернос не сомневался, что тот все решил еще до начала разговора и теперь лишь в очередной раз проверяет глубину мудрости своего слуги.

– Если талисса станет опасной, Веденекос ее уничтожит. В то же время… У гарнизона Лайгаша есть право присматривать за подходами к подземной цитадели. Вот пусть им и воспользуется.

И прежде, чем Савернос успел толком понять, велит ли Ворон расправиться с талиссой или же, напротив, оставляет Веденекосу полную свободу действий, иерарх почувствовал, как глаза его закрываются и он погружается в сон. x x x

– Чисто сработано! – Макобер провел рукой по траве, точно ожидая обнаружить на ней невидимый труп. – Граф мертв, охранявшие шатер дружинники – тоже. Получается, ты единственный, кто хоть кого-то видел.

Торрер пожал плечами.

– Вот именно что – «хоть кого-то». Ростом мне где-то по грудь, двигался тихо, словно скользил…

– Как эльф? – уточнила Бэх.

События развивались куда быстрее, чем ей хотелось бы. Проникновение в обитель, освобождение графа, сокровища, смерть Беральда… Стоило ли вообще связываться с этим Лазоревым храмом? Жрецы Айригаля недвусмысленно показали, какая судьба ждет тех, кто посмеет встать на их пути. Просто поразительно, что талиссе удалось отделаться легким испугом. Особенно притом, что убийцы знали: граф успел поделиться с талиссой своей тайной.

– Я же не сказал «бесшумно», – Бэх показалось, что Торрер слегка обиделся.

Шатер встретил талиссу разбросанными одеялами и дырой, сквозь которую свистел ветер. И теперь уже не казался приятным местом, где можно спокойно отдохнуть и расслабиться после сытного ужина. Спать решительно не хотелось.

– Ну, что будем делать? – Айвен устало опустился на свою кровать. – Мэтт, письмо графа у тебя?

Гном снова развернул прощальное письмо Беральда.

– Как-то на удивление складно получается, – пробормотал он. – Кто больше других заинтересован в том, чтобы мы выкинули из головы мысли о сокровищах? Люди Айригаля. И они же, тут у меня и сомнений нет, расправились с графом.

– Записку могли, конечно, и заранее подделать, – Айвен с наслаждением вытянул ноги. – Но все же я склоняюсь к тому, что он написал ее сам. Хотя ума не приложу,почему она на гномьем – уж слишком замысловато получается.

– Хочешь сказать, что перед смертью Беральд сделался подозрительно покладист? – подхватил Терри. – А записка придумана исключительно для того, чтобы мы не отправились за ключом?

Лунный эльф не желал признаваться даже себе, насколько его впечатлило стремительное нападение посланцев Лазоревого храма.

Правда, до талиссы им добраться не удалось.

Только – не удалось ли? Терри все больше склонялся к мысли, что если бы ночные убийцы действительно стремились покончить с талиссой, в лагере графа было бы на шесть трупов больше. А вот с Беральдом не допустили ни единого просчета: быстро расправились с охраной, заставили графа (а уж в этом-то лунный эльф не сомневался) написать письмо – и тут же убили.

Шатер Беральда охраняли как минимум шестеро. Талиссу – один Торрер.

– Похоже, очень похоже, – Айвен принялся было стаскивать сапоги, но по здравому размышлению передумал. – А не отправиться ли нам в путь прямо сейчас?

– Бессмысленно, – уверенно произнес Терри. – Все, что эти люди хотели сделать, они сделали.

Макобер подумал, что так произнести слово «люди» способен только настоящий эльф. Не стремясь никого обидеть, Терри умудрился вложить в него целую гамму чувств: легкий оттенок презрения (дескать, кому, кроме людей, может прийти в голову убивать тайно, под покровом ночи), весьма небольшую долю уважения (сработано четко и без лишней суеты), едва заметный налет снисходительности (ну, и чего они, собственно, этим добились).

– Согласен, – поддержал Терри гном. – Я бы тоже не метался. Спать так спать. И я надеюсь, никому не пришло в голову отказаться от поиска сокровищ?

Мэтт не спрашивал – он утверждал. Уж ему-то такое не могло прийти в голову ни при каких обстоятельствах.

– Никому, никому, – улыбнулся Айвен. – Кстати, Торрер, а где то кольцо?

Рука эльфа потянулась к карману, когда он неожиданно для себя ответил:

– Подарок графа, что ли? Да, наверно, в шатре осталось.

– Ну, и слава богам, – с облегчением вздохнул Айвен. – А то два подарка за один день – многовато было бы. Вроде все, давайте спать!

Торрер привычно устроился у входа в шатер. Только на этот раз лук он положил рядом с собой и то и дело оглядывался по сторонам.

Кольцо… С чего вдруг ему пришла в голову мысль оставить кольцо себе? В письме же ясно было сказано: дар всей талиссе!

Разве что… Кажется, ночное нападение потрясло Айвена куда больше, чем можно было бы ожидать. И теперь магу повсюду мерещатся убийцы, длинные руки Лазоревого храма, злая воля колдунов, надумавших погубить талиссу. Ну и что, попробовали разок, да не тут-то было. И вообще – не стали бы они ничего подбрасывать! Этот народ и без колец, знаете ли…

Эльф вновь задумался о том, о чем думал уже не раз в долгие ночные часы, когда ему приходилось охранять сон талиссы.

Некогда мир за пределами небольшой деревушки, где он родился и впервые взял в руки лук, казался нарядным и удивительным, как дядюшкина скрипка, которую раз в год торжественно извлекали из футляра в Ночь осенних грез. В этом мире люди своим колдовством поворачивали вспять реки и утихомиривали штормы; таинственное племя обитающих в глубинах тритонов из чистого озорства выносило на своих плечах на берег многовесельные галеры; покрытые шерстью каррархи воздвигали невиданной красоты ледяные дворцы. Конечно, где-то далеко под горами роились мириады невероятно злобных и неопрятных гномов, но и этим странным существам боги даровали умение творить такие украшения, что при одном взгляде дух захватывало.

Тот мир был на удивление простым и ясным. Он знал всего две краски: серую и зеленую. Те, кто готов был откликнуться на отчаянный призыв Серебряного горна и встать под зеленые знамена, те – свои. А остальные… К остальным стоило относиться с изрядной долей осторожности. Кто знает, чего можно ожидать от чужаков! Дикие, несчастные народы, ни разу не удостоенные улыбки Эккиля, сотворившего первых эльфов и с тех пор не оставляющего их своими заботами. Великого и справедливого демиурга, радующегося успехам своих детей и переживающего их горести как свои.

Мир далекий и навсегда утерянный. В который невозможно вернуться и по которому нельзя не тосковать…

Эльф разбудил друзей, когда солнце только-только показалось над лагерем.

– Уходим! – едва вскочив с постели, Айвен принялся деловито собирать заплечный мешок.

– А позавтракать?! – возмутился Торрер. – Не говоря уж о том, что теперь бы и я не отказался соснуть часочков эдак десять.

– К тому же я не уверена, что красиво будет исчезнуть до похорон, – заметила Бэх, расчесывая волосы частым костяным гребнем. – В конце концов, граф…

– По-моему здесь кто-то чего-то не понимает, – перебил ее Терри. – Речь не идет о приличиях. Тем более я сомневаюсь, чтобы для Беральда имело хоть какое-то значение, останемся мы на его погребение или нет.

– То есть ты не веришь, что души неотмщенных задерживаются в этом мире дольше положенного? – с любопытством взглянул на него Макобер.

Мессариец как раз завершил свой обычный утренний туалет (плеснул в лицо обжигающе холодной воды и взъерошил пятерней волосы) и теперь был полон энергии. Святая уверенность Макобера в том, что каждый новый день его жизни окажется уж точно не хуже предыдущего, неизменно поражала не склонного к излишнему оптимизму лунного эльфа.

– Никогда не замечала у тебя особого интереса к теологии, – хмыкнула Бэх. – Хотя, если это кому-нибудь интересно…

– Очень интересно! – Айвен придавил коленом заплечный мешок и ловко затянул на нем «поцелуй эфы» – хитрый двойной узел, которому его не так давно научил один парень в Ладаки в обмен на замысловатое охранное заклинание. – Но давай чуть погодя, ладно? Терри?

– Я лишь хотел сказать, – лунный эльф оказался единственным, кто успел и привести себя в порядок, и тщательно застелить кровать, – что Орден недвусмысленно намекает: отступитесь – и вы останетесь живы. Под этим углом немудреным зрения я бы и предложил рассматривать наши дальнейшие планы.

– А что тогда меняет та пара дней, которые мы проведем в лагере в ожидании похорон? – Бэх обиженно поджала губы, но Терри только улыбнулся в ответ.

Улыбка вышла примерно столь же холодной, сколь и вода, которой любил умываться Макобер.

– Ничего, – необходимость объяснять людям очевидные вещи раздражала лунного эльфа, как заползшая под рубаху уховертка. – Если мы не собираемся потом искать ключ.

– А если собираемся? – поторопил его мессариец.

– У Лазоревого храма будет несколько лишних дней, чтобы подготовиться, – терпеливо ответил Терри, выходя из шатра. Он полагал, что и так уже сказал более чем достаточно.

– Ну, тогда я бы тоже не засиживался, – уступил Торрер. – Если Орден боится, что мы заглянем в его сокровищницу, как бы ему не пришла в голову мысль перенести ее куда-нибудь подальше.

– Торрер, ты сокровищницу-то хоть видел когда-нибудь?! – изумился Макобер. – Да легче перенести на новое место тот монастырь, который в недобрый час попался на нашем пути, чем настоящую, воздвигнутую на века сокровищницу!

– Если уж речь зашла о настоящих сокровищницах, – Мэтту показалось, что наконец настало и его время принять участие в разговоре, – то Мак прав. Подозреваю, что даже если бы королева решила взять ее штурмом, Орден увеличил бы гарнизон, но не стал бы ничего никуда переносить. А в нашем случае…

– Что в нашем случае? – не сдавался Торрер.

– И вовсе бояться нечего, – поддержал друзей Айвен. – Сам подумай, ну кому придет в голову воспринимать нас всерьез?! Это все равно, что бросить вызов самому Айригалю и надеяться, что он поторопится спуститься с небес, чтобы принять бой.

– Так может и тем лучше? – по хитрому выражению на лице Бэх маг понял, что у нее возникли свои соображения о том, стоит ли совать голову в пасть к Айригалю. – Пусть Орден пребывает в полной уверенности, что наша талисса в одночасье сошла с ума, раз уж решила пренебречь его предупреждением.

– А на самом деле? – поинтересовался гном, уловивший в словах Бэх некий подвох.

– Там видно будет, – туманно и несколько невпопад отозвалась Бэх и, закрыв глаза, сжала в руке медальон.

Мэтт задумчиво потеребил бороду. Бэх не была святошей и вполне смогла бы воздать Темесу должное и попозже. Значит, она сочла необходимым посвятить его в свои планы. Или попросить о помощи. Или…

Гном только махнул рукой – что толку гадать! Отношения людей со всеми этими многочисленными божествами и так казались ему слишком запутанными. То есть не то чтобы он совсем не верил, что, когда настанет час, богиня смерти Орроба явится по его душу и отнесет ее Айригалю, властителю царства мертвых. Верил. Наверно… Но с другой стороны, можно ли представить себе, что Крондорн-прародитель станет спокойно взирать на такое непотребство?!

Закончив молитву, Бэх покосилась на сгорающего от нетерпения гнома, но не произнесла ни слова. Вместо этого она принялась неторопливо заплетать в косичку выгоревшую от солнца фиолетовую ленту, как делала уже не первый год, готовясь отправиться в дорогу. Мэтт крякнул и принялся столь же нарочито неторопливо точить тяжелый метательный нож, сослуживший ему добрую службу в монастыре.

– Так и будем перемалчиваться? – Макобер с интересом наблюдал за их немым диалогом.

– Вряд ли, – улыбнулся Терри, появившись в дверях шатра. – Значит, так. Ревнителям традиций и приличий: барон отводит войска. Похороны графа состоятся в родовом склепе, милях так… Словом, весьма далеко отсюда. И я не слышал, чтобы нас на них приглашали. Всем интересующимся: кольца, которое мы видели у графа под подушкой, там больше нет. Неторопливым: по лагерю ходит слух, что Беральд перед смертью открыл нам какую-то неимоверно важную семейную тайну, после чего мы его и порешили.

– Слух? – уточнил Торрер, ломая голову, кто мог бы подслушать их беседу с графом.

– Пока – слух, – лунный эльф забросил на плечо лук и поправил колчан у пояса. – Ну что, я готов.

– К старому замку? – то ли спросил, то ли объявил Айвен, и на этот раз никто ему не возразил.

Лагерь встретил их угрюмым перешептыванием, и талисса предпочла покинуть его, даже не попрощавшись с Крайтом.

Дорога слегка раскисла после прошедших недавно дождей, зато на небе уже совсем по-летнему светило солнышко, и ближе к полудню стало даже припекать. Вокруг тихо шумел лес: нежная зелень берез сменялась темной сочной листвой кленов и грабов, озорные белки что-то весело верещали, радуясь погожему дню, и повсюду разливался дурманящий запах цветущего боярышника.

В первый же привал, пока остальные все еще обсуждали гибель Беральда, Терри отсел в сторонку. За всеми перипетиями этой ночи он совсем позабыл про одну любопытную вещицу, попавшую ему в руки в монастыре. Как там звали чародея, у которого он ее позаимствовал?..

Благоразумие нерешительно намекало, что неплохо бы позвать Айвена. Служители Айригаля не поражали воображение белизной своих одеяний, и риск отправиться на встречу с Эккилем куда раньше предназначенного срока не просто существовал, но и представлялся более чем реальным. Хотя Арантар (ничего имечко, звучное), похоже, приберегал эту вещицу на крайний случай, а маг не казался похожим на человека, склонного к самоубийству. Ладно, была не была.

Из берестяного футляра на свет появилась небольшая резная палочка, украшенная орнаментом, напоминающим змеиную чешую. Терри задумался: похоже на те чародейские жезлы, в которые маги заранее вливают свою колдовскую силу, чтобы потом, когда наступит час…

Заметив, что лунный эльф занимается чем-то весьма интересным, Макобер почувствовал себя слегка уязвленным. И так полная скукотища, а он тут еще тайны устраивает!.. С другой стороны, мешать Терри решительно не хотелось. Да и не любит он, когда ему мешают. Ну что ж, а мы и не будем. Просто тихонечко подойдем сзади, заглянем через плечо и…

По чавкающей в грязи деревянной мостовой или гулкой жестяной крыше мессариец подкрался бы к Терри беззвучно, даже не прилагая особых усилий. В такие моменты тело двигалось само, давая голове возможность подумать: а стоило ли вообще все это затевать? Но здесь… Попавшая под ногу ветка хрустнула на весь лес.

Отпрыгнув от неожиданности на десяток футов, лунный эльф выбросил вперед правую руку, забыв, что в ней зажат не меч, а всего лишь таинственный жезл. Не в силах оторвать взгляд, Макобер смотрел, как из жезла повалил зеленоватый дым, пахнущий почему-то свежей дыней, и в воздухе начал материализовываться самый настоящий дракон, блистающий изумрудной чешуей. Вернее, почти настоящий.

Длиной не больше меча, дракончик, тем не менее, явно вознамерился положить конец жизни наглеца, покусившегося на его хозяина. Издав боевой клич (похожий на крик встревоженной чайки), существо с налета вцепилось Макоберу в плечо и изо всех сил хлестнуло его крыльями по лицу. Рука мессарийца потянулась к оружию.

– Не стоит, – вполголоса произнес лунный эльф, полагая в глубине души, что небольшой урок пойдет Макоберу на пользу. Но тут же поспешил осадить новоявленного питомца: – Эй, малыш! Давай назад!

То ли дракончик разошелся ни на шутку, то ли еще не привык повиноваться приказам Терри, но только он и не думал слушаться. И трудно сказать, хватило бы терпения Макобера дольше, чем на несколько минут, если бы Торрер не поспешил другу на выручку.

Не обращая внимание на угрожающее шипение, эльф, тихонько насвистывая что-то ласковое, всего лишь дотронулся до разбушевавшегося дракончика. Мэтт так и застыл, схватившись за рукоять меча: цепляясь коготками за одежду, дракончик перебрался на плечо к Торреру и оживленно защебетал.

Эльф торжествующим взглядом обвел удивленные лица друзей: мол, как я его?!

Единственным, кто не удивился, оказался Терри. Недовольно пробормотав что-то по поводу дурных голов, он осторожно взял существо на руки и нерешительно почесал ему за ухом.

– Спасибо, Торрер, – рассеянно поблагодарил друга Макобер и тут же не преминул отметить, обращаясь к Терри: – Вредный какой-то у тебя дракончик. И царапается уж очень мерзко. Или он просто маленький еще и боится всего на свете?

– Мерзко? – наигранно удивился лунный эльф. – Представляю, что было бы, реши он, что ты всерьез на меня напал!

– А ты уже сталкивался с чем-то подобным? – заинтересовался Айвен.

– Сейчас узнаем, – Терри снова взмахнул жезлом, и дракончик… исчез. Причем настолько быстро, что никто так и не успел заметить, как это произошло.

– Сталкивался, – лунный эльф тщательно обернул футляр в кусок мягкой ткани и сунул за пазуху.

– Слушай, он живой? – мессариец не умел долго обижаться. – Или так – морок один?

– А ты сам его спроси, когда в следующий раз вылезет, – хмыкнул лунный эльф. – И, кстати, его зовут Смерч. Ну что, господа, двинемся дальше?

Глава VII

"Лес наползал на город, окутывая неспешной предутренней дымкой башни и бастионы, окуная в промозглую сырость стражу у пока еще закрытых ворот, стелясь по широким, стекающимся к рыночной площади бульварам. Храмы, посвященные Троим Предвечным, несущие свой караул вокруг потемневшей от времени ратуши, последними пали перед этим бесшумным неумолимым натиском. До рассвета оставалось не более получаса.

Нетерта просыпалась медленно, неохотно, понимая, что новый день все равно наступит, хотя лишь немногие жители действительно радовались его приходу.

Большая стрелка на древних часах, украшавших ратушу, со скрипом преодолела последнее деление; раздвигая молочную пелену, распахнулись узорчатые дверцы, и фигурки жрецов Троих Предвечных поплыли над Нетертой, благословляя и обещая свое покровительство.

И никто пока не знал, что они окажутся не в силах защитить город.

С последним ударом часов в подземных коридорах засветились магические пластины, вплавленные в стены в незапамятные времена. В те дни верхний мир был слишком опасен и недружелюбен, чтобы основавшие Нетерту чародеи отваживались рисковать, часто появляясь на поверхности.

Коснувшись ладонью двери своих покоев, Кхарад поставил охранное заклятье и неторопливо направился в храм Сентарка, таинственного бога ночи, где сегодня должны были собраться жрецы Троих, чтобы дать чародеям ответ: чем же все-таки грозят городу знамения, неотступно следовавшие одно за другим четыре предшествующих дня.

Тогда еще он не верил в Судьбу, этот всемогущий властитель Нетерты. Многие в городе считали его сыном бога ушедших Айригаля и богини природы Анди, так и не признанным ни одним из родителей. Люди заблуждались, что мне известно доподлинно, однако и без крови богов этот баловень небес мог многое.

И вот солнце наконец заглянуло и в наш мир. С первыми же его лучами пелена тумана рассеялась, точно ее и не было.

– Крылатые львы! – пронесся над цитаделью отчаянный крик дозорного.

Пока что он видел лишь ярко-рыжие точки, стремительно приближающиеся к городу. Но уже догадался, с кем имеет дело.

Глубоко под землей пришли в движение чародеи в длинных серо-стальных одеяниях: низкий гул, предупреждая о нападении, одновременно зазвучал во всех подземных помещениях.

Первая волна нападавших была уже над городом. Ни словом, ни стрелой не отвечая на попытки стражей на башнях отразить атаку, наездники сбросили вниз сосуды с горючей смесью, благословленной жрецами Небесного воина.

Несколько благородных животных, кувыркаясь, полетели вниз. Остальные, сомкнув ряды, взмыли вверх и скрылись над лесом.

Пожар принялся лениво лизать дома и купеческие лавки, подбираясь к матовым куполам Провала. Заспанные жители, еще не понимающие, что вскоре им всем предстоит обратиться в пепел, заполнили улицы.

На город накатывалась вторая волна атакующих.

Кхарад слишком поздно осознал, на что рассчитывают враги. Привычные резкие движения заклинания Мгновенного перемещения так и остались не более чем жестами. Небесный воин накрыл землю своей Силой, не давая колдовству прорваться наружу.

Такое дозволялось только в местах, посвященных одному из богов. В храмах, монастырях. Темес явно настроился идти напролом.

В сердцах обозвав Темеса проклятым солдафоном, Кхарад бросился наверх по ближайшей винтовой лестнице. Он был уже недалеко от Провала, когда эльфы ударили во второй раз.

Потолок коридора рухнул сразу в нескольких местах. На этот раз в битву вступили чародеи противника, посылая вниз град магических камней, разлетавшихся при соприкосновении с землей веером жалящих осколков.

Кхарад усмехнулся. Его люди знали это заклинание уже несколько десятков лет назад.

Маг замешкался всего на несколько секунд. И все же он опоздал: рев пламени тяжело ударил по барабанным перепонкам, перед глазами встала удушающая стена дыма.

Он вскинул руки для заклятья, уже видя, как кости выступают из обугленной плоти.

Так погиб Кхарад, один из первых магов Двэлла, прославивший город, который на его глазах прекратил свое существование".

Алан тен Годфарнос

«Гибель Нетерты». Эпилог x x x

В лагере графа сомнений еще не было. Они пришли позже.

«Старые воины не бывают храбрыми, храбрые воины не бывают старыми». Забавная человеческая мудрость, над которой раньше Терри охотно посмеялся бы. Особенно притом, что какие-нибудь лет пятьдесят люди уже считают старостью. Теперь эта незамысловатая поговорка начала приобретать реальные очертания.

Лунный эльф откровенно не любил, когда кто-то пытался распоряжаться его судьбой, диктовать, что можно, а что нельзя. Уничтожив Беральда, люди Айригаля недвусмысленно дали понять: только посмейте отправиться за ключом, и вас постигнет та же участь.

Ну-ну.

Убийцы, появляющиеся из тьмы и исчезающие в ночи. Слишком театрально, чтобы быть правдой. И тем не менее, граф мертв.

Желание завладеть ключом и назло всем дойти до сокровищницы возникло мгновенно. А Терри привык прислушиваться к своим желаниям, благо они не требовали от него ничего невероятного. Например, стать Императором не хотелось ни разу. Что странно.

И, Айригаль их всех побери, что-то в этом есть: противостоять богине Смерти. Пусть не самой богине, пусть ее супругу. Напоминает прогулку по узкому горному мостику с завязанными глазами. Хотя нет, там шансов остаться в живых куда больше.

Но люди – что их толкает на поиски сокровищ? Они и так умирают, едва успев родиться. Думая о том, что ему суждено увидеть, как годы лягут на плечи Бэх или Макобера, лунный эльф все лучше понимал, почему его сородичи предпочитают жить среди себе подобных. Люди… Аллегория несущегося вскачь времени, перед которым не устоять даже потомкам первых эльфов.

Смерть его не страшила. Эльфы вообще боятся не смерти, а смерти бессмысленной, внезапной, неоправданной. Для людей смерть в бою – доблесть. Для эльфов – глупость: из боя нужно выходить победителем.

Лесная дорога не сулила никаких неожиданностей, и это беспокоило Терри едва ли не больше всего. Открытому нападению он мог противопоставить силу, ум, хитрость, наконец. А здесь… Сильвен подробно описал путь, заблудиться им явно не грозило. Да и вообще, похоже, ничего не грозило.

И все же Терри не сомневался: враги уже знают о том, что талисса не послушалась их «совета». И сейчас любое дерево может скрывать за собой лучника, любая лощина – засаду…

– Эй, гроза лесов! Ничего себе следы! Это что ж здесь такое водится-то?

Громкий окрик Макобера заставил Терри вздрогнуть, и он сделал непроизвольное движение к эфесу висящего на поясе меча. А вот Торрер, которого мучили отнюдь не предчувствия, а немилосердная изжога после вчерашнего ужина, с тяжелым вздохом склонился рядом с мессарийцем, внимательно разглядывающим что-то в дорожной пыли. Один за другим подтянулись и остальные.

Следы и в самом деле выглядели странно. Больше всего они напоминали отпечатки двух огромных копыт, причем местами казалось, что неведомое существо умудряется приподняться на них на цыпочки.

– Наверняка сатир! – авторитетно предположил Макобер. – Вышел во-он оттуда, играя на своей дудочке, и ушел себе спокойненько во-он туда.

Услышав про играющих на дудочке сатиров, Бэх фыркнула, но мессарийца это ничуть не смутило.

– Пожалуй, стоит поторопиться, – решительно заявил он. – Может, он еще неподалеку!

– Ну да, догоним, надаем по шее, отберем дудочку, – отозвался Айвен. – Нет уж, господа: если мы решили идти в старый замок графа, то сатирам ближайшую недельку придется как-нибудь прокрутиться без нас.

«Просто удивительно, до чего же некоторые нелюбопытны! – с грустью подумал Макобер. – К тому же, если всех слушать, уши в трубочку свернутся.»

– Ну, если для кого-то живой сатир – ничего удивительного… – разочарованно начал было мессариец.

– Почему же «ничего удивительного», – попыталась его утешить Бэх. – Я, скажем, тоже никогда с ним не встречалась. Да что я, даже Торрер…

Эльф согласно покивал головой.

– И тем не менее…

Но Макобер уже услышал все, что ему было нужно.

– Ну вот видишь! Значит, решено! Сворачиваем! Я прямо как чувствовал, что вы меня поддержите! – радостно объявил он и исчез в лесу, прежде чем кто-либо успел его остановить.

– Хоть на привязи води, – пробормотал Айвен, безуспешно пытаясь догнать мессарийца.

Обреченно вздохнув, талисса двинулась следом. Все давно успели убедиться, что если уж Макобер отправлялся куда-нибудь в одиночку, то приключений, которые его там поджидали, вполне хватало на шестерых. И еще оставалось.

Тенистый зеленый лес мгновенно окутал путников прохладой.

– Руины, знаешь ли, они руины и есть, – после пыльной дороги Торрер был настроен философски. – Столетием раньше, столетием позже…

– Ну, это вообще-то кому как! – не согласилась Бэх. – Если столетием позже, то точно без меня!

– Ну, что ты, – Мэтт неожиданно проявил галантность, – без тебя – это не дело. Прямо скажем, какие же это руины, если без тебя. Кстати, граф еще что-то про болота говорил…

Следы уводили все дальше и дальше в лес, пока наконец не пересекли небольшую полянку и не закончились у ног человека, мирно похрапывающего в тени невысокого бука. Одежда незнакомца выглядела настолько грязной и изношенной, что на него показывали бы пальцем даже в трущобах Трумарита.

– Эй, уважаемый! – окликнул его Торрер в своей обычной манере. Одни боги ведают, кто учил эльфа вежливости в его родной деревушке, но сам он считал подобное обращение верхом любезности.

Нищий вскинул голову и с удивлением воззрился на стоящего перед ним эльфа. Потом медленно обвел полянку взглядом, словно заподозрив, что где-то на ней и спрятался тот самый уважаемый.

– Ты часом не знаешь, чьи это следы?

– Какие такие следы? – изумлению оборванца не было предела.

Торрер молча указал на землю. Нищий внимательно оглядел отпечатки копыт, потряс головой и надолго погрузился в изучение собственных башмаков.

Прошла пара минут, прежде чем он созрел, чтобы поделиться с миром своими выводами:

– Нет, не мои.

Эльф начал терять терпение, и слово «уважаемый» тут же куда-то исчезло, решив дождаться лучших времен:

– Видно, что не твои, дубина! Я спрашиваю, чьи они?

– Чьи? – как эхо, повторил нищий в полном недоумении. Над полянкой повисло неловкое молчание. – Ну, не ваши же!

– Что – не наши? – опешил Торрер, чувствуя, что постепенно сходит с ума.

– Как – что? – не понял оборванец. – Сокровища, что же еще?!

При слове «сокровища» все невольно вздрогнули.

– Уже наши, – отрезал Торрер. – Нам их, как бы это сказать… Подарили, вот!

– Мои сокровища?! – нищий вскочил на ноги. – Да кто ж посмел!

– Твои? – Бэх поняла, что если не вмешаться в этот чудесный диалог, они останутся здесь до конца жизни. – И где же они, если не секрет?

– Хотите посмотреть? – с подозрением поинтересовался оборванец.

– Ну, если ты так настаиваешь… – Мэтт постарался вложить в голос как можно больше безразличия.

– Ах, вам не интересно! Да мои сокровища!…

Сделав знак следовать за ним, нищий исчез в лесу и, не разбирая дороги, понесся сквозь бурелом, как раненый бервар.

– Чем-то… нашего… Макобера напоминает, – задыхаясь, выдавил из себя Айвен, однако взятый оборванцем темп мало располагал к продолжению монолога.

Примерно через полчаса, до предела вымотанные и до крови исцарапанные, они оказались на широкой прогалине, перерезающей лес, как неопрятная рваная рана.

– Уже недалеко! – обернувшись, нищий призывно махнул рукой и…

– Орроба мне в селезенку!

Проследив за взглядом остолбеневшего Мэтта, друзья увидели распростертые крылья заслонившего солнце чудовища.

– А вот и сатир с дудочкой по твою душу! – только и успел вымолвить Айвен, лихорадочно припоминая подходящее к случаю боевое заклятье.

Но талиссе было уже не до шуток. Такие твари ей еще не встречались: две пары крыльев поддерживали в воздухе мускулистое тело хищника с длинным чешуйчатым хвостом, на конце которого поблескивало покрытое зеленоватым налетом жало. Капавший вниз яд прожигал широкие листья подорожника и с шипением уходил в землю.

Взвизгнув от ужаса, проводник расторопно скрылся в лесу.

– Держи его! – запоздало крикнул Терри. – Эх, ладно…

Оттолкнув Макобера за спину, Торрер потянулся было к висящим за спиной мечам, однако тварь оказалась проворнее, чем можно было предположить. Сложив крылья, она камнем рухнула вниз, в нужный момент, словно по волшебству, прервала падение и, пролетев над головой эльфа, наотмашь хлестнула его хвостом. Доспехи честно смягчили удар, и все же Торрер не устоял на ногах и с проклятьями покатился по земле, зажимая ладонью разорванное предплечье.

Айвен, надеявшийся обстоятельно подготовить заклятье за надежными спинами друзей, неожиданно оказался лицом к лицу с чудовищем. Приземлившись на мощные мохнатые лапы, оно плотоядно облизнулось тонким серым языком, уверенное, что и эта жертва точно от нее никуда не уйдет.

Ну, это мы еще посмотрим, кто кого съест! Сделав шаг назад, Айвен выхватил из потайного кармашка на поясе тонкую золотую цепочку. Заклинание Оков требовало немало сил, но медлить было нельзя: еще несколько таких ударов – и талисса поляжет здесь вся. И он – в первую очередь.

Разорвав цепочку, чародей произнес пару волшебных слов и… сзади него послышались приглушенные проклятия и звон цепей. Резко обернувшись, Айвен с ужасом обнаружил, что руки Терри, натягивавшего в этот момент тетиву лука, оказались надежно скованы. Почувствовав, что ноги его не держат, маг осел на землю.

Чудовище насмешливо защелкало клювом. «Почему оно не нападает?! – ошарашенно подумал Терри. – Сейчас же самый удобный момент, чтобы…»

Прикрыв Айвена щитом, Мэтт хитро подмигнул возникшей рядом Бэх.

– Давай по крыльям!

Кивнув, девушка подскочила сбоку. Прежде чем тварь успела ударить в ее сторону, Бэх с силой рубанула мечом и тут же отпрыгнула назад. Клинок беспомощно скользнул по кожистым перепонкам – чудовище развернулось, яростно закричало и стало надвигаться на жрицу, рассерженно хлопая хвостом по земле.

Убедившись, что на него не обращают внимания, гном приблизился – и тварь взвыла от боли: меч глубоко рассек правое крыло, едва совсем его не отрубив. Выпустив когти, хищник в нерешительности покрутил головой.

Что-то не так! Странное ощущение не оставляло Терри с самого начала схватки. Тварь вела себя, как бык, знающий, что его все равно принесут в жертву. А ведь достаточно было рухнуть всей тушей посреди талиссы, чтобы уже вывести половину бойцов из строя. Вот и сейчас Мэтт находится в опасной близости от смертоносного хвоста. Один удар – и…

– Прикроешь?! – не дожидаясь ответа гнома, Макобер поднырнул под зловонное брюхо и со всей силы воткнул в него меч. Сбив мессарийца с ног мощным ударом крыла, монстр рухнул на траву. Клинок с хрустом вошел глубже.

Когти чудовища еще скребли землю, когда по огромному телу прошла последняя судорога, и все было кончено.

– Слишком просто…

– Что? – недоуменно переспросил Айвен, с трудом поднимаясь на ноги. – Ох, прости ради всех богов. Правда, не хотел.

– Правда? – усмехнулся Терри. – Ну что, мне так и стоять, как на альдомирском фонтане?

– Ты имеешь в виду статую Бессилия? – усмехнулся в ответ Айвен. – Так ты, значит, тоже бывал в Альдомире?

Терри скрывал свое прошлое с тем же рвением, с которым иной купец скрывает свои доходы от городских мытарей. И талисса использовала любую обмолвку, чтобы хоть немного…

– Рассказывали, – уклончиво ответил лунный эльф. – В общем, колдуй все это обратно!

Пока жрица залечивала раны Торрера, а Айвен пытался расковать Терри, Макобер, как ни в чем не бывало, вскочил на ноги и быстро осмотрел тушу монстра.

– Мэтти, – позвал он. – Меч поможешь вытащить?

– А доспехи мне потом ты чистить будешь? – пробурчал гном, помогая мессарийцу высвободить клинок. К тому времени появился из кустов и их незадачливый проводник.

– Бегаем? – недобро посмотрел на него Терри.

– Уж и на минутку отлучиться нельзя, – с достоинством ответил оборванец. – Со всяким, знаешь ли, бывает…

– К Айригалю подробности, – поморщился лунный эльф. Обернувшись, он шепнул Айвену:

– Я за ним теперь сам присмотрю.

– Ну что, все живы? – кивнув Терри, поинтересовался у остальных Айвен. – Торрер, ты как?

– Жить будет, – ответила вместо эльфа Бэх. – Но вот куртку придется покупать новую.

– Заштопаем! – бодро откликнулся Торрер. – Если после каждого боя новую куртку покупать… А будешь издеваться, сошью себе что-нибудь экстравагантное из шкуры этого летающего левиафана.

– Да ты ее проветривать две недели будешь!

Умение Торрера обращаться с иголкой и ниткой давно уже вошло в поговорку, так что угроза воспринималась талиссой как шутка только наполовину. А кто его знает – ведь сошьет же! И ничего потом не поделаешь: к добытым в бою трофеям эльф относился с трепетом религиозного фанатика, которому доверили охранять мощи любимого святого.

Даже на захваченном некогда клинке он не поленился выгравировать свое имя и название родной деревни. Правда, безвестный ладакский мастер, похоже, пребывал в блаженной уверенности, что эльфийские руны можно менять местами по собственному усмотрению, лишь бы поместились. И Торрер потом неделю дулся на Терри, под громкий хохот талиссы прочитавшего его имя как Тристрам.

– Ладно, веди дальше, – бросил нищему Айвен. – А то мы так и заночуем на этой прогалине!

Талисса кружила по лесу еще примерно с час, когда оборванец с радостным криком: «Вот оно!» рванулся к ничем не примечательному дубу. Гордо оглядев всех присутствующих, он по локоть засунул руку в дупло, пошарил, противно поскребывая длинными ногтями по стволу, и… извлек на свет горстку орехов.

Последовавшей немой сцене позавидовала бы даже придворная королевская труппа.

– Ну? – не выдержал наконец Торрер.

– Что – «ну»? – не понял нищий.

– Это что, все? – на всякий случай уточнил эльф.

– Как вам сказать, – оборванец стыдливо потупился. – Я там еще парочку оставил. Мало ли чего… Вдруг отберете…

– Ребята, я его убью, – объявил Торрер, в глубине души продолжая надеяться, что это глупая шутка, а на самом деле дупло набито… ну, хотя бы рубинами и алмазами.

– О, нет, только не это! – громкий стон Мэтта заставил талиссу обернуться. Сделав пару шагов вперед, гном увидел сквозь деревья ту самую поляну, с которой они ушли почти два часа назад.

– Мы его сейчас все будем убивать, – пообещал Терри. – И медленно-медленно.

Но нищего рядом с ними уже не было. Воспользовавшись тем, что друзья на секунду отвернулись, он исчез.

Глава VIII

Нет, в мире определенно творится нечто, решительно недоступное пониманию!

Вот уже полдня, как Дэйнер тен Денетос не находил себе места. Казалось бы, у Протектора Лайгаша – подземной цитадели Ордена Айригаля в герцогстве Этренском – не было ни единого повода для беспокойства. Несколько линий обороны – жрецы, воины и чародеи – день и ночь стерегут сокровища Ордена, на которые если кто и покушается, так не чаще, чем раз в пару лет. Да и то каждая такая попытка неизменно заканчивается плачевно. Для воров, разумеется.

Казалось бы… И все же Денетос в который раз, тяжело печатая шаг, пересек свои покои, поправил на груди медальон с недовольно нахохлившимся вороном и рассеянно побарабанил костяшками пальцев по столу.

Этой ночью его неожиданно вызвал на разговор Исиндиос. Так, ни за чем, просто поболтать, узнать, как дела. Пришлось изображать благоговение и неземную бодрость. Старик даже обрадовался: «Что, тоже не спится?». Если бы…

И лишь в самом конце разговора, мельком, невзначай: «Тут одна талисса решила тебя навестить. Расслабься… Ничего особенного. Разве что она сможет раздобыть „ключ“. Пока еще они возле монастыря Стеариса. Надумают – дам тебе знать».

До монастыря Стеариса не один день пути. Явно ничего срочного.

И все же он решил помолиться – истинная степень опасности ведома только Всевидящему. Дэйнер был готов к тому, что бог лишь мимоходом коснется его, даруя утешение. Или ответит, призывая встряхнуться и привести гарнизон Лайгаша в полную готовность.

Он не ожидал одного: Всевидящий хранил молчание.

Протектор перешел во внутренний храм и возложил руки на алтарь. Случаев, когда Ворон не отвечал жрецу его ранга на прямой призыв… Да, пожалуй, и не припомнить.

Или Всевидящий решил его проверить, или… Но об этом лучше не думать.

В пять часов утра Дэйнер решил, что пора действовать. Первый порыв – отправить навстречу талиссе несколько человек из гарнизона. Лучше даже десяток. Или дюжину.

Хотя и это не выход. Исиндиос назовет его паникером и будет прав. Подумаешь – талисса. Не она первая, не она последняя.

Другое дело, если попробовать послать новенькую. А заодно и проверить, так ли она хороша в деле, как об этом говорят. В конце концов, Орден платит ей добрыми палладиевыми талерами, которые не грех бы и отработать.

К семи часам Денетос, наконец, закончил переговоры со столицей и собрался было завалиться спать с чувством выполненного долга, но не тут-то было.

Можно назвать это предчувствием. Или внутренним голосом. Или посланным Вороном предостережением. Однако уснуть Денетос так и не сумел.

Без всякого аппетита позавтракав, Протектор заперся в своих покоях. Что-то он, кажется, упустил. Талисса, монастырь Стеариса, «ключ»… «Ключ»!

Редкая вещица. За все время лишь один «ключ» от Лайгаша мог попасть в чужие руки. Но тогда…

Подойдя к полке с изрядно обветшавшими фолиантами, переходившими по наследству от Протектора к Протектору, Дэйнер брезгливо снял небольшую паутинку, сдул пыль и бережно положил на стол один из пухлых томов.

Наверняка где-то здесь. Выцветшие от времени чернила заставили жреца нетерпеливо потянуться за большим увеличительным стеклом. Ага, вот оно!

«Допрос души Сендира Раоми, Летящего во Тьме, Допущенного к Тайнам, но Не Переступившего Порога.»

Ни один человек в Трайгорне не должен был знать, что чародей работает на Орден. И, похоже, так и не узнал.

Да, Раоми был ценным приобретением, очень ценным. Слава искусного чародея позволяла ему как бы невзначай проявлять интерес к тем магическим артефактам, которые интересовали Орден в первую очередь.

Часть из них до сих пор хранится в Лайгаше. В свое время Дэйнеру особенно запомнился невзрачный с виду медальон с кусочком пожелтевшей кости внутри. Поговаривали, что это ни много ни мало, как чудом уцелевшая фаланга пальца легендарного Кхарада, исчезнувшего в пламени Нетерты. Все бывает…

Потерев лоб, Протектор вновь склонился над фолиантом.

"Вопрос: Знаешь ли ты сразившего тебя?

Ответ: Нет.

Вопрос: Кто мог бы желать твоей смерти?

Ответ: Многие."

А он не слишком разговорчив, этот Раоми. Или жрецы так и не сподобились толком овладеть его душой?

"Вопрос: Есть ли среди них служители иных богов?

Ответ: Есть.

Вопрос: Есть ли среди них именитые маги?

Ответ: Все они слабее меня."

Денетос невольно фыркнул. Даже по ту сторону Грани старик не растерял свою спесь. А что врагов у него было – не сосчитать, так это всякий в городе знал.

"Вопрос: Где «ключ» от Лайгаша, с которым ты не должен был расставаться ни при жизни, ни после смерти?

Ответ: Это был мой «ключ», и без моей Силы он – ничто.

Вопрос: Открыл ли ты кому-либо перед смертью путь к Лайгашу?

Ответ: Нет.

Вопрос: Клянешься ли ты самой своей сутью, что «ключ» не раскроет тайны в чужих руках?

Ответ: Я уверен, что он не нарушит молчания".

Так-так, еще раз! Раоми отказался принести клятву, прекрасно понимая, что Ворон без труда придумает, как ею распорядиться. Как же эти растяпы проглядели, что старик попросту ушел от ответа!

Формально все верно. «Ключи» делались для того, чтобы лишний раз не использовать Кельи Перехода: случалось, что жрецам, обеспечивавшим перемещение, приходилось потом отлеживаться больше суток. А так Раоми мог себе спокойненько телепортироваться, пока собственных сил хватало. «Ключ» же указывал нужное направление и вел чародея уже внутри Лайгаша.

Кто теперь вспомнит, в какой момент синклит вдруг решил подстраховаться? Но с тех пор никто, кроме хозяина «ключа»: ни маг, ни жрец, сколь бы могущественны они ни были, – не заставили бы «ключ» работать.

Ни маг, ни жрец…. А бог?

Неужели здесь не обошлось без вмешательства другого божества? К тому же вмешательства настолько искусного, что даже синклит ничего не заподозрил… x x x

Подозрения потихоньку перерастали в уверенность. Разбросав листву под деревом, возле которого еще недавно спал нищий, Терри и Макобер обнаружили пару больших деревянных копыт с креплениями для башмаков.

– Да по этой дороге хорошо если раз в год кто-нибудь ходит! – изумился Мэтт. – Умаешься в засаде сидеть!

– Лежать, – невольно поправила его Бэх.

– Лежать, – не смутился гном. – Ну что, будем этого деятеля искать?

– А как же, – тут же откликнулся Айвен, – побегаем недельку по лесу, и Айригаль с ним, с графским замком. А как проголодаемся, выйдем на просеку – тут и обед прилетит.

– Я вот чего не могу понять, – не в обычаях Торрера было держать свои сомнения при себе, – почему ему до сих пор никто череп не проломил?

– Вот так, наверно, каждый себя и спрашивает, – не без ехидства парировал гном. – Из тех, конечно, кто в живых остается.

– Господа, а никто не обратил внимания, что чудовище нам попалось, как бы это сказать, несколько странное? – неожиданно поинтересовался Терри.

– В смысле? – переспросила Бэх. – То ли я подустала Торрера лечить, то ли ты чего-то выдумываешь.

– Терри – и выдумывает? – искренне засомневался Макобер; не найдя больше на поляне ничего интересно, мессариец чувствовал себя обманутым. – Да это, почитай, страннее будет, чем любое чудовище! Нет, точно тебе говорю, по всему выходит, что ты подустала.

– Погодите, – нахмурился Айвен. – И что тебе показалось необычным?

– Если оно хотело нас убить…

– Слышали уже, – не слишком вежливо зевнул Мэтт. – И не далее, как сегодня ночью. Если бы нас хотели убить, давно бы это сделали. А то, что Торрер подстрелил одного из этих негодяев, – так, морок, не более того.

– И что с того? – в голосе Терри зазвенел лед.

– Да только то, приятель, – проворчал гном, – что если Айвену повсюду чудятся убийцы и он сейчас скажет, что тварь, а заодно и нищий, оказались здесь совершенно не случайно… Скажешь?

– Скажу, – кивнул маг. – Больше того скажу: они нас явно поджидали.

– Вот-вот. И наверняка не один день поджидали. А что, мы – птицы важные, не абы кто! На таких и тварей не жалко, и нищих, и…

– Эвон как разбушевался, – достав из заплечного мешка приятно булькающий бурдюк, Макобер сделал несколько жадных глотков. – Никто не будет? Так я и думал! Мэтти, тебя-то какая тварь укусила?

– Да никакая, – раздраженно бросил гном. – Просто забавно у нас получается: один от своей тени бегает, другой везде умысел видит. Причем не злой умысел, а даже добрый какой-то. Не мы, выходит, с тварью справились – она чуть ли не сама под твой меч подставилась.

– Похоже на то, – серьезно кивнул Терри. – Такие порождения тьмы обычно нерешительностью не страдают. Помнишь, как оно Торрера завалило? Тут бы самое время и от Айвена мокрое место оставить. А в итоге? Когда вы его шинковали, оно даже защищаться не особо пыталось!

– И что с того? – удивился Айвен. – Думаешь, нам специальнодали его убить?

– Уверен, – Терри потер все еще побаливавшие запястья. – Я бы сказал, что это своего рода еще один «намек». Невесть откуда взявшийся нищий, который выводит нас прямо под когти твари, слишком замысловат, чтобы оказаться сидящим в засаде обычным разбойником. Пожалуй, эта игра даже не лишена изящества. Но я уверен, что она рассчитана на нас и только на нас. Чего стоит хотя бы упоминание о сокровищах…

– Ну, не знаю, – махнул рукой гном, не желая признаваться, что теперь и он, в кои-то веки, углядел в рассуждениях лунного эльфа рациональное зерно. – На засаду и правда не слишком похоже…

– Тогда все складывается, – поддержала его Бэх. – И следы копыт вполне могли быть рассчитаны именно на Макобера. Да что там говорить, все мы изрядно любопытны. На пустом месте.

– Кстати, и тварь такую обычному бродяге вряд ли приручить, – закончил за нее Торрер. – Терри, но если так…

– А что это меняет? – озорно ухмыльнулся Айвен. – Ну, одно предупреждение, ну, два – не все ли равно?

– Не все, – хором ответили оба эльфа и удивленно воззрились друг на друга.

– Давай, чего уж там, – пробормотал, наконец, Торрер, хотя видно было, как ему не терпится поделиться своими сомнениями.

– Благодарю, – Терри оперся рукой о ствол все того же бука. – Если это действительно второе предупреждение, они, по крайней мере, знают, где мы и куда направляемся. Что мне уже не нравится. Я за то, чтобы больше не отвлекаться ни на какие излишние развлечения…

– Согласен, – горячо поддержал его Макобер, не сомневавшийся, что уж развлечения-то точно излишними не бывают. А если вдруг такое по пути и попадется, то… то… то там видно будет.

– Отлично, – кивнул лунный эльф, хотя лицо его не отразило и тени радости. – Тогда идем прямиком к старому замку, разбираемся с ключом, по ночам ушами не хлопаем, днем ворон не ловим…

– То есть ты предлагаешь вести себя так, словно за нами охотится Гильдия убийц, – хмыкнула Бэх.

– Эх, девочка, – проворчал гном. – Гильдию убийц ей подавай. Гильдия, знаешь ли, за такими, как мы, не охотится. Дороговато встанет.

– Гномище, а ты хоть раз пробовал кого-нибудь заказать?

Мэтт взглянул в горящие глаза Макобера и только махнул рукой:

– А, ладно. Терри, я не против. Решили – так решили. Торрер, а ты что хотел сказать?

– Ну, раз решили… – разочарованно повторил Торрер.

– Вот и славненько, – Мэтт уже закидывал на себя заплечный мешок. – Тогда вперед и ни на что не отвлекаемся!

Отмывшись от крови чудовища в ближайшем ручье, друзья выбрались на дорогу.

До вечера отвлекаться действительно было не на что. Выскочив из леса, дорога вольготно раскинулась среди пустынных лугов: похоже, окрестные крестьяне вместе со своим скотом попрятались, как могли, от стоявшей неподалеку армии, справедливо решив, что граф при всем желании не в силах уследить за каждым воином, которому захочется разнообразить походный рацион.

Все бы хорошо, но к вечеру Торрера начало лихорадить. Взглянув на его сжатые зубы и ввалившиеся от усталости глаза, Айвен решительно предложил не испытывать эльфа на прочность, а устроить привал.

– Ну, если вы уже устали… – с трудом выдохнул Торрер и едва не рухнул на землю.

Когда вода в котелке над костром закипела, Айвен высыпал в нее пригоршню зеленоватого порошка и заставил эльфа выпить отвар до последней капли.

– А где тот эликсир, который мне в монастыре помог? – попытался было протестовать Торрер. – Тот хоть смородиной пах, а не могилой!

– Ну что ж делать, если ты такой ядолюбивый?! – парировал маг. – Придется обходиться тем, что есть.

– Ума не приложу, чем один яд лучше другого! – недовольно проворчал эльф.

Прошел час, лихорадка усилилась. Временами Торрер стал впадать в забытье, приборматывая нечто замысловатое на родном языке. Терри на мгновение прислушался, покачал головой и быстро отошел в сторону.

– Бэх, – вполголоса попросил Айвен, когда стало ясно, что питье не помогло. – Посмотри нашего великого и ужасного, а? Помрет ведь.

Девушка кивнула. Если бы у нее было побольше сил, она бы и сама давно это предложила. А так… Раньше эликсиры Айвена помогали. По крайней мере, в трех случаях из пяти.

Подойдя к эльфу, она опустилась на колени и сжала в руке медальон.

О Темес, Воин Со Сверкающим Мечом, услышь меня, даруй мне частицу своей божественной силы!

Жрецы Темеса успешно справлялись с ранами, полученными на поле боя. Но яд… Окажись рядом храм Ашшарат, богини любви и покровительницы всего живого, Бэх, не задумываясь, попросила бы ее о помощи. Однако сейчас она могла надеяться лишь на себя и своего бога.

И только он и она знали, чего ей это стоило.

Позволь мне очистить кровь эльфа от скверны, и да не станет сей воин легкой добычей Пожирательницы Душ!

После каждой такой молитвы она чувствовала себя измотанной, выжатой, опустошенной. Сила бога… Проходя через тело жреца, она забирала и его собственные силы.

А ведь зачастую сразу после этого ей приходилось вступать в новый бой.

Даруй ему отдых и покой по эту сторону Грани, даруй ему свое благословение, ибо в честном бою получены его раны!

Иногда она ощущала сильное присутствие Темеса – казалось, бог спустился с небес, чтобы взглянуть в глаза тому, за кого она молилась.

У жрецов не принято обсуждать эти вещи между собой, но она слышала, что служители Ашшарат после каждой молитвы во исцеление ощущают себя помолодевшими, словно окунувшимися в живительный источник своей богини.

О Бессмертный Воитель, пусть затянутся раны страждущего, пусть придет покой на смену боли, пусть исцелится душа его и тело его!

Она же, обращаясь за помощью к Темесу, чувствовала в крови слепое бешенство боя, ярость берсеркера. А потом лишь пустоту и горький вкус на губах.

Рана Торрера постепенно затягивалась, синева на лице отступала.

Благодарю тебя, о Небесный Рыцарь. Он будет добрым воином, сражающимся во славу твою. Ибо разве не прибавляет каждый воитель свою силу к твоей, свою душу к твоей, свою славу к твоей?!

Бэх чувствовала, что устала, очень устала. Однако молитва подействовала: лихорадка нехотя отступала, недовольно цепляясь за Торрера своими липкими пальцами.

Жрица вздохнула и положила прохладную ладонь на лоб спасенного ею эльфа. Не прошло и минуты, как тело Торрера расслабилось, он улыбнулся во сне и повернулся на правый бок.

– Ну вот и все! И после этого вы еще будете говорить, что они нас так, попугать хотели?!

Бэх с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, добралась до своего расстеленного плаща. Через мгновение девушка спала.

– Ужин готов, – вполголоса объявил Макобер, успевший вымыть котелок и сотворить в нем весьма аппетитное варево.

– Умеешь же ты, – с завистью втянул носом воздух Мэтт. – А я вот, поверишь, так и не научился. А теперь уж и поздно, наверно…

– Вот уж глупости! – запротестовал мессариец. – Да здесь все просто, как парус свернуть! Все дело-то в чем, не в моем особом искусстве, а в приправах! Ну, а это уж Торрер – в корешочках и травках я, признаться, не большой дока.

– Да будет тебе скромничать! – и Мэтт с наслаждением запустил ложку в густое варево.

Поужинав, Айвен незаметно кивнул гному, и они отсели в сторонку. Пока гном, насвистывая что-то под нос, заботливо точил красноватый от предзакатного солнца меч, маг задумчиво покусывал сорванную травинку.

– Но ты уверен, что заклинание было произнесено правильно? – нарушил молчание Мэтт. – Магия, знаешь ли, такое дело…

На всякий случай гном поискал глазами Макобера: мессариец не упускал случая подшутить над его интересом к колдовству. «Что же это за гном нам такой неправильный достался, – говаривал тот в таких случаях. – Мыться любит, от магии за уши не оттащишь! Будто и не гном вовсе!»

– Уверен, – хмуро отозвался Айвен. – Понимаешь, заклинание может разбиться о любое противодействие. Может вообще не сработать. Но чего оно точно не может, так это попасть не по адресу.

– А вдруг это существо отражает магию. Ты в него заклинанием, а оно это заклинание…

– Угу, в Терри, – усмехнулся Айвен. – Отразить-то магию – никаких проблем. Но либо в самого чародея, либо в сторону. А Терри, как ты помнишь, шел прямо за мной.

– А если бы более могущественный чародей… Скажем, Абу Дамлах?

– Да не было там никакого могущественного чародея: я бы его сразу почувствовал.

– Уверен? – засомневался гном.

Айвен молча кивнул.

– Но предположим…

– Мэтт, только в сказках колдуны могут творить абсолютно все, что угодно, добывая огонь из воздуха и воду из камня, – перебил его Айвен. – У магии существуют свои законы. Которые…

– …ты знаешь куда лучше меня. Отлично, давай зайдем с другой стороны. Произошло нечто, на твой взгляд, совершенно необъяснимое. Так?

– Так, – устало согласился Айвен.

– И мы хотим узнать, было ли это случайностью?

– Допустим. Хотя больше всего на свете мне хотелось бы понять, как такое вообще могло случиться.

– Давай по порядку. Ты можешь прямо сейчас произнести какое-нибудь простенькое заклятье?

– Например?

– Ну, скажем, Присутствия Магии.

– Если ты считаешь, что это что-то даст… А, чем Айригаль не шутит! Что проверять будем?

– Да хоть…

Взгляд гнома упал на Терри, с любовью рассматривающего «драконий» жезл в паре ярдов от них.

– Да хоть Терри.

Айвен на несколько мгновений ушел в себя, губы его что-то сосредоточенно зашептали. Мэтт уже не раз видел, как действует заклинание Присутствия Магии, окружая волшебные вещи нежным бирюзовым сиянием. Однако эффект превзошел все его ожидания.

Терри вдруг громко вскрикнул и выронил жезл, дуя на обожженные пальцы. Айвен с гномом молча переглянулись. А разъяренный лунный эльф, уверенный, что все это опять шуточки Макобера, в ярости вскочил на ноги.

Но Макобера по-прежнему поблизости не было: мессариец тоже отсел от талиссы, чтобы как следует рассмотреть свой трофей. Друзья с улыбкой отнеслись к его желанию обшарить тело «летающего скорпиона», как он называл про себя встретившееся на просеке чудовище. Им даже не пришло в голову спросить, нашел ли он что-нибудь. Да и что там можно было найти?

И все же в густой шерсти возле загривка твари чуткие пальцы вора нащупали тонкую, но прочную цепочку с небольшой серебряной бляшкой. Не говоря никому ни слова, мессариец сунул ее в карман.

И вот теперь наконец-то он мог удовлетворить свое любопытство. Разжав кулак, Макобер с изумлением смотрел на маленький кругляш, лежавший у него на ладони. Выбитый на нем символ за последние дни стал слишком хорошо им знаком. Скрещенные стрелы. Знак магов Айригаля.

Глава IX

Причудливо извиваясь, ревущий поток с грохотом катился по дну ущелья, обдавая скалы веером сверкающих брызг.

Красиво. Даже очень. Ради этого, собственно, он здесь и поселился.

Отвернувшись от окна, Кхарад решительно сдвинул груду свитков на край стола. Все это может подождать. Раз уж Зеантису пришлось вернуться в мир, в нем, и правда, должно происходить нечто, не укладывающееся в привычные рамки.

Богам случалось воевать с чародеями, но ни разу между собой. Теперь же нельзя исключить и этого.

Если один из богов действительно задумал взять верх, он должен понимать, на что идет. И не брезговать любой поддержкой. Тем более помощью магов.

Однако потом, когда он останется один и все верующие Двэлла станут молиться только ему, божество отлично обойдется и без магии. А в том, что пантеон, как и во времена Битвы Святых Отцов, видит в чародеях многочисленных докучливых конкурентов, Кхарад не сомневался.

Как был уверен и в другом: у него есть время лишь на одну ставку. И проигрыш будет означать смерть. На этот раз окончательную, настоящую. Небытие.

С тех пор как рухнули башни Нетерты, Кхарад предпочитал оставаться в тени. Многие думали, что он погиб.

Ему не хватило нескольких секунд, чтобы завершить заклинание.

Так остался ли он на самом деле жив? И он ли? Чародей гнал от себя эти вопросы.

Какая-то частичка его самого действительно погибла, навсегда осталась там, в Нетерте. Городе, который он основал и который так любил. Большая, маленькая, важная, не важная – кто знает. Он стал другим. Чуть-чуть, неуловимо другим. И он это чувствовал.

Однако больше всего ему не хватало Силы. Той беспредельной Силы, которая переполняла его в былые времена. Позволявшей потянуться взглядом на другой конец Двэлла, коснуться разума любого из смертных, увидеть отца.

Да полно, так ли уж он хотел его видеть…

Постепенно, понемногу Сила возвращалась. И с ней возвращалось пристальное внимание ничего не забывших и ничего не простивших богов. Особенно одного из них – Темеса.

Думал ли Кхарад на самом деле развязать войну, взять реванш за проигранные битвы? Для того ли основал Нетерту – город магов, город чудес, город таившейся под землей Силы?

Он и сам этого не знал. Возможно. Не исключено. Но может быть, и нет.

И все же Темес первым понял, что это будет за война.

Боги наверняка знали, что он остался жив. Или, по крайней мере, подозревали. Если, конечно, у него случайно не осталось способности закрываться от их взгляда.

В любом случае, пока Кхарад был еще слишком слаб, чтобы рискнуть себя обнаружить.

Тогда появился Круг. Двенадцать могущественных магов, друзей-соперников. Договор не давал им расправиться друг с другом в борьбе за власть. И лишь один из чародеев знал, кто на самом деле управляет Кругом.

Арн. Как же не вовремя он ушел. Дурацкий сердечный приступ – и в такое время!

Кхарад предпочитал не рисковать, и маг, «представлявший» его в Круге, всегда подвергался сейнарье – перенесению в другое тело с легким, едва заметным изменением души. Такой чародей оставался предан ему до конца своих дней.

– Veranh anad aerte!

Увесистый фолиант без единого символа на переплете послушно лег на прозрачный столик, поддерживаемый изогнутой бронзовой фигурой обнаженной девушки. Раньше Кхарад любил представлять ее гостям, как свою бывшую любовницу, удостоенную столь изощренной кары за… Тут уж можно было дать волю воображению.

Раньше. Сейчас рассказывать было некому.

Кхарад медленно переворачивал страницы, вспоминая каждого, кто оказался достойным попасть в этот том. Всех их объединяло одно: он отбирал лучших. Вернее, тех, которые когда-нибудь могли стать лучшими. Отбирал рано, пока еще они не успели войти в силу, не обрели уверенность в себе, стремились к большему и готовы были платить за это назначенную им цену.

Бывали и ошибки: завязи, которые так и не давали плодов. Тогда еще он мог позволить себе ошибаться. Сегодня ошибка будет стоит ему жизни.

Да что ж это такое, никак Смерть из головы не идет!

Стараясь унять дрожь в руках, чародей коснулся кончиками пальцев немногих чистых страниц. Пусто. Все по-прежнему. Несколько весьма перспективных магов недавно вступили в Созвездие. Пора бы и Кругу измениться. Превратиться в разветвленную организацию со своими людьми при дворах и армиях, со своими учениками. Созвездие сделало это уже давно.

Вот только успеет ли Круг? И захочет ли? Кхарад отнюдь не собирался раскрывать себя, приказывая напрямую. Он предпочитал действовать исподволь, внедряя через своего человека в Круге нужные ему идеи, подправляя и направляя, слегка помогая там, где ему было это выгодно, и слегка мешая тем, кто шел не туда.

Одна надежда: боги не склонны суетиться. Если даже Зеантис с трудом сумел разузнать хоть что-то, у Круга есть, по крайней мере, год. Или два.

А придется делать вид, что впереди вечность. Главное – никого не растревожить раньше времени. Тот из богов, кто решил, как выразился его братец, «перетянуть одеяло на себя», наверняка не скидывает его со счетов.

«Как после катастрофы лечит время!» – Кхарад невольно усмехнулся, вспомнив слова популярной баллады про гибель Нетерты. Вот именно, «лечит». Хорошо бы только никому из богов не пришло в голову поинтересоваться, успел ли он уже в полной мере излечиться.

Однако в своем доме он мог быть спокоен. По крайней мере, хотелось на это надеяться.

Что ж, больше ждать некогда.

Обмакнув перо сокола в маленькую чернильницу, Кхарад коснулся чистого листа. Придется вписать это имя самому.

Этого человека будет нелегко привлечь на свою сторону. Очень нелегко. А сейнарье может происходить лишь абсолютно добровольно.

Впрочем, тем интереснее.

Пока еще это имя известно лишь друзьям самого юного чародея. Однако вряд ли его успеет узнать кто-нибудь еще – не случайно сейнарье означает «перерождение»… x x x

Восход солнца застал талиссу уже в пути. Луга уступили место лесам, которые казались столь девственно-дремучими, словно стояли где-нибудь на краю земли, а не в самом сердце герцогства Этренского.

– А вот, наверно, и замок нашего друга графа! Только болот что-то не видно. Не иначе как высохли!

Голос Макобера заставил друзей отвлечься от разговора.

За деревьями едва виднелась старая покосившаяся хижина. Небольшая, размером с охотничий домик. Тропинка к хижине почти заросла вездесущим подлеском; распахнутая дверь жалобно стонала, раскачиваясь на проржавевших петлях.

– Может, ну его, этот домик? – нерешительно предложил Айвен. – Решили же: никуда не сворачиваем.

– Самому небось интересно, – поддразнил его Макобер. – Да ладно, полчаса ничего не решают!

Айвену и в самом деле было любопытно. От хижины исходило нечто… Нечто, чему он никак не мог подобрать названия. Где-то там явно крылась Сила. Добрая, злая – этого, пожалуй, издалека не смог бы сказать и более опытный маг. Однако что-то там такое было…

– Странно, – Торрер сделал несколько шагов в сторону от дороги. – Хибара хибарой, а за домом коновязь на дюжину лошадей.

– Может, это она сейчас хибара, – возразила Бэх. – А раньше какой-нибудь из Беральдов любил здесь охотиться. Вместе с придворными.

– Все может быть… – Айвен пригляделся к домику повнимательнее. – Пожалуй, Мак, на сей раз твоя взяла. Смотрите, стены еле держатся, а вот крышу, пожалуй, не без магии положили – как новенькая. В этих местах лето частенько дождливое – обычная крыша протянула бы лет пять, не больше. Только, сдается мне, граф из-за одной крыши не стал бы с чародеями связываться: либо уж весь домик, либо – ну его к Орробе. Ладно, давайте заглянем. Но, Мак, я тебя умоляю: давай без фокусов!

– А то! – небрежно кинул мессариец, направляясь к домику.

На первый взгляд хижина казалась пустой и заброшенной. Пара грубо обструганных деревянных лавок вдоль стен, стол с кривыми подгнившими ножками, холодная облупившаяся печь. На полу набросаны грязные оленьи шкуры. Судя по запаху, последний раз этот олень мылся лет двадцать назад.

– Ну что, пойдем? – Бэх неожиданно почувствовала себя слегка неуютно. И искренне порадовалась, что можно вновь выбраться на извилистую лесную дорогу, под чистое небо и кроны деревьев…

К ее несчастью, Макобер никогда не страдал особой брезгливостью: не успела жрица предложить выйти на свежий воздух, как мессариец уже принялся откидывать в сторону шкуры.

– Два люка, – удивленно проговорил он, точно предполагая, что остальные резко и бесповоротно ослепли. – Забавно. Обычно хватает и одного.

– Хватает для чего? – уточнил Торрер. – Или, вернее, для кого?

– Картошку хранить, – рассеянно отозвался Макобер.

И прежде чем эльф успел еще хоть что-то спросить, мессариец уже погрузился в изучение внушительных навесных замков.

– Если ты собираешься залезать в подпол каждого дома, мимо которого мы будем проходить, – Айвен постарался, чтобы его голос прозвучал как можно более сурово, – то…

Жалобно звякнул замок.

– Никаких условий для работы! – пробормотал мессариец, даже не обернувшись, и с грохотом откинул ближайший к нему люк.

Гулкий звук, отразившись от стен, заставил друзей невольно вздрогнуть. Словно сама хижина поморщилась, недовольная столь фамильярным обращением.

– Мак, кажется, мы не договаривались здесь поселиться!

На сей раз чародея все же удостоили ответом:

– Если все как следует не рассмотреть, можно было и вовсе с дороги не сворачивать!

– Ну, если Макобер намерен рассмотреть здесь все как следует… – обреченно пробормотал Торрер и устало присел на одну из лавок.

– Я быстренько! – мессариец энергично нырнул в люк, но уже через минуту показался обратно.

– Ничего интересного, – бодро отрапортовал он, – припасы какие-то: мясо гнилое да три бурдюка с вином. Так себе, кислятина.

Эльф уважительно покачал головой: за это время он сам едва успел бы спуститься в погреб.

А Макобер уже взялся за ручку соседнего люка, но тут же замер, почуяв неладное. Опустившись на колени, он внимательно осмотрел петли. Что-то здесь было не так.

– Не поддается? – с надеждой поинтересовалась Бэх. Проведя пальцем по лавке, где сидел эльф, она тяжело вздохнула и предпочла остаться на ногах.

– Все в наших руках! – Макобер на мгновение задумался и нехотя полез в мешочек, висевший на поясе рядом с кошелем.

– Так, значит, – приговаривал он, вовсю орудуя одной из своих отмычек, – а если мы тебя с этой стороны… Ага, а если с умом, потихонечку, потихонечку… Вот так…

Каким образом мессариец порой чувствовал самые хитроумные ловушки, оставалось для талиссы загадкой. «Должны же были боги хоть чем-то его наградить», – говаривал, бывало, в таких случаях Мэтт.

– Ну вот, было бы о чем говорить! – в конце концов радостно объявил Макобер, откидывая крышку.

Оба эльфа как по команде рванулись вперед, но мессариец уже скатывался вниз по приставной лестнице. Спрыгнув с последних ступенек, он на пару секунд замешкался, зажигая факел.

– Что вы так переполошились-то? – укоризненно поглядел он снизу вверх. – Можно подумать, погреба никогда не видели.

Погреб оказался похожим на огромный подземный каземат. То здесь, то там на полу виднелась засохшая кровь, а у противоположной стены скалился череп висящего на цепи скелета. Во всем этом было что-то неестественно-картинное, точно художник с минимумом воображения надумал пострашнее изобразить заброшенную тюремную камеру. И, не справившись с перспективой, сделал ее подходящей скорее средних размеров дракону, нежели этому весьма нетребовательному мертвецу.

Мессариец изумленно огляделся:

– Пытали они здесь, что ли?..

Держа в руке обнаженный меч и настороженно оглядываясь, Терри приблизился к скелету. Странно: с шеи мертвеца на серебристом витом шнуре свисало палладиевое кольцо. Что это – необъяснимая небрежность палачей или?..

– Надо Айвена позвать, – почему-то шепотом предложил Торрер. – Вдруг это Оберег?

Терри пожал плечами. Все может быть: по-настоящему искусный колдун в состоянии наложить на свой Оберег такие чары, что коснувшемуся его мало не покажется.

– Мак?

– Я бы не трогал, – неожиданно для себя проговорил мессариец. – По крайней мере, пока не поговорим с Айвеном.

– Как скажете…

Лунный эльф наклонился, чтобы получше рассмотреть таинственное кольцо. Снаружи ободок чистый, разве что блестит несколько ярче обычного. А изнутри…

Терри знал, что по-прежнему стоит в погребе перед висящим на цепях скелетом. И одновременно видел тот же самый погреб откуда-то сверху, из-под потолка. И точно знал, что дело происходит много лет назад.

Сначала в погребе было тихо и пусто. Лунный эльф напряг волю, пытаясь, пока не поздно, освободиться от странного наваждения. Ничего не изменилось.

Но вот послышались возбужденные голоса, раздался скрип петель, и в открывшийся люк сбросили связанного человека. Следом спустились двое.

Пленника пытали. Долго и безуспешно. Добиваясь одного: чтобы несчастный сам снял с шеи кольцо и передал его своим мучителям. Лишь в этом случае они могли не опасаться стражей кольца и обретали власть над…

Заметив, что Терри застыл, точно загипнотизированный, Торрер рванул его за плечо назад.

– Мак, зови скорее Айвена. И, пожалуй, Бэх.

Мессариец кинулся к лестнице, когда громкий крик Торрера заставил его обернуться.

Справа и слева от эльфов две пары глаз смотрели из облака черного тумана. На фоне огромных оранжевых белков черная горошина зрачка казалась бездонным колодцем, заставлявшим покориться, застыть и смотреть, смотреть…

– Бэх! – успел прохрипеть мессариец, прежде чем застыл, напряженно вглядываясь в пустоту.

Рука Торрера безвольно упала на рукоять меча. И это спасло ему жизнь.

Вокруг клинка появилось едва заметное серебряное мерцание. Широко распахнув глаза, эльф воззрился на меч с не меньшим изумлением, чем окружившая его нежить.

– Раньше бы знать…

Он все еще удивлялся, когда тело само отреагировало на опасность. Меч вылетел из ножен; пружинящий шаг назад – и Торрер уже был готов к бою.

– Бэх, Айвен! Не смотрите им в глаза!

Однако Бэх и без Торрера уже почувствовала, что в доме появилось нечто, угрожающее их душам. Сбежав по лестнице, жрица повернулась спиной к нежити и коснулась медальона.

Яркая вспышка света. Торрер зажмурился, нечисть слегка подалась назад, а к Макоберу с Терри вернулась способность двигаться.

– Там, рядом с Торрером!

Теперь все, кроме эльфа, старались не отрывать глаз от покрытого пылью пола.

– А их ты можешь? – мессариец с надеждой повернулся к жрице.

– Не трать силы! Я сам, – Торрер высоко поднял меч, бросая нечисти вызов.

Парящие в воздухе глаза на мгновение сузились. И приняли бой.

Друзья увидели, как Торрера обволакивает тьма, и услышали жуткий крик, в котором боль смешивалась с ужасом.

– Бэх, ну давай же!

Повинуясь отчаянному крику Макобера, девушка сжала медальон в руке, хотя и знала, что Темес не поможет: ее бог не станет касаться этих бестелесных тварей, просачивающихся сквозь поры земли, как кровавый пот выступает на теле безнадежно больного человека.

Сзади послышались шаги Айвена и Мэтта. Ощущая бессилие своей магии против стражей кольца, чародей остервенело кусал костяшку пальца. А гном дергал себя за бороду с такой силой, что рисковал лишиться предмета своей немалой гордости.

Один Терри не мог признать своего поражения.

– Ну, чего-то же оно должно бояться?! – и лунный эльф принялся судорожно разжигать факел.

Торрер почувствовал, что его словно раздирают на части. Кости захрустели, но он лишь закрыл глаза, чтобы не видеть кошмарного взгляда бестелесных чудовищ, и продолжил бой вслепую. Тьма сделала еще несколько попыток подступиться – и всякий раз клинок без труда рассекал ее, отбрасывая назад. И тут Терри, размахнувшись, бросил горящий факел прямо в окружавший Торрера мрак.

Над подземельем пронесся долгий протяжный стон, и глаза сгинули. Дружно вырвавшийся у талиссы вздох облегчения едва не задул второй факел в руках у Макобера.

– Торрер, ты как?!

– Жив! – выдохнул эльф и без сил привалился к ближайшей стене.

Громкий скрежет. Содрогаясь, стена неожиданно отошла в сторону, и эльф, не удержавшись на ногах, рухнул в открывшийся проход.

Пока Бэх, склонившись над Торрером, возвращала его к жизни, остальные быстро осмотрели потайную комнатку.

Пусто. Даже пыли – и то поменьше. Лишь у дальней стенки одинокий прорвавшийся мешок, рядом с которым на полу что-то тускло блестело.

Гном добрался до мешка первым. Крондорн всемогущий, да это же медные гроши! Стоило так стараться. Едва не погибнуть, чтобы в итоге…

– Похоже на разбойничье логово, – огляделся по сторонам Айвен. – Хотя снаружи и не подумаешь. Мэтти, бросай ты эту ерунду, все равно на себе не потащишь.

– А что, тоже деньги, – меланхолично заметил гном, пересыпая монеты из ладони в ладонь. – Лишними не будут.

– Гномик, – счастливый исход схватки быстро вернул мессарийцу бодрое расположение духа. – Я, конечно, понимаю, что ты силен, как три этих твоих Крондорна…

– Но-но! – предостерегающе поднял палец гном.

Монеты обиженно зазвенели по полу.

– Ну хорошо, как два, – не стал спорить Макобер. – Не будем преувеличивать. Оставь ты их в покое. Ну, хватит тебе этих грошей на неделю безбедной жизни. Пусть даже на полторы. Мы ведь не на плаху, за сокровищем идем!

Мэтт тяжело вздохнул, пожал плечами и сунул в карман пару монет.

Со значением посмотрев на Макобера, друзья двинулись к выходу из погреба.

– Неудивительно, что эти разбойники отсюда откочевали, – почесал в затылке мессариец. – При такой-то небогатой жизни.

– Небогатой? – усмехнулся Айвен. – Можно подумать, что у тебя не бывало дней, когда ты не за мешок – за пару медяков готов был … Словом, на многое.

– У меня-то бывали. Только я думал, что хоть вы, маги, таких проблем не знаете. Живете себе, колдуете помаленьку и в ус не дуете.

– Маги, пожалуй, нет, а вот ученики…

– Слушай, про кольцо-то мы забыли! – вдруг встрепенулся мессариец.

Но кинувшись обратно, обнаружил, что о кольце напоминает лишь шнурок, валяющийся у ног покойника.

– Вот это ловкость рук! – восхищенно воскликнул Макобер.

Друзья переглянулись. Либо кто-то успел побывать здесь, пока они осматривали сокровищницу разбойников, либо…

Осторожно оглядываясь, они выбрались на поверхность.

– Все, пошли, наконец? – двинулся к двери Айвен.

– Подождите-ка, а это-то там что?

Привстав на цыпочки, мессариец потянул с печи покрытую паутиной пятиструнную лайнору.

– Пылищи-то здесь, пылищи!

Макобер от души дунул, и талисса дружно закашлялась, проклиная его на чем свет стоит.

– И зачем тебе лайнора? – неодобрительно взглянул на него гном. – Никак музыке учится хочешь? Думаешь, она не великовата – с собой-то таскать? Все потяжелее тех грошиков.

– Не злопамятствуй! – коротко огрызнулся Макобер. – Мне – ни к чему. Бэх, а ты не хочешь тряхнуть стариной?

– Тоже мне, нашел место для песен, – хмыкнула девушка, но все же протянула руку к инструменту. – Давай только уйдем сначала отсюда, ладно?

Глава X

Некогда Тенистый квартал слыл одним из самых дорогих и престижных районов Катэны. Дубрава, которую пощадил быстро разраставшийся город, придавала этому уголку тот неповторимый привкус респектабельности, который притягивал и купцов, и офицеров дворцовой гвардии, и даже, как говорили, одного из членов Совета лордов. Ну, уж это, пожалуй, вряд ли!

Теперь же едва ли кто-нибудь, кроме старожилов, мог вспомнить, почему этот квартал называли Тенистым. Никто не хотел селиться вблизи от места, которое считалось проклятым, и даже бездомные в поисках убежища на ночь не решались забредать в покинутые жилища.

От вырубленных во время одной из холодных зим благородных деревьев остался лишь покрытый сиротливыми пеньками пустырь, окруженный унылыми заколоченными домами.

А всему виной – неприметный каменный особняк, окруженный высокой, увитой плющом стеной.

Дом Зеантиса. О нем говорили не иначе как полушепотом. Словно могущественный маг покарал бы любого, упомянувшего его имя без должного почтения.

Пересуды в окрестных тавернах давно уже стихли: любители поболтать и перемыть косточки ближнему своему пришли к выводу, что маг мертв, а в его жилище поселились исчадья Тьмы, питающиеся человеческими душами.

Не единожды Совет отправлял к дому Зеантиса воинов и чародеев, чтобы те выяснили, что же там происходит. Раз отправлял, другой, третий. И наконец решил, что у него не так уж много лишних воинов и чародеев.

Ни одного вора не привлекали рассказы о сокрытых там богатствах. Ни один стражник не заходил в Тенистый квартал, обходя город.

Поливая стоящие на окне цветы, Зеантис с грустью вспоминал былую дубраву. Покуда к нему в любое время дня и ночи мог заглянуть любой, нуждавшийся в помощи, покуда посланцы Совета всегда находили в доме радушный прием, все было в порядке. Но стоило ему отлучиться, как первый же воришка, перебросивший ногу через забор, был испепелен на месте. А когда чародей вернулся обратно, внутренний дворик напоминал заброшенное кладбище, на котором поразвлеклась дюжина неумелых некромантов.

Жить рядом с особняком, несущим смерть, не захотел никто. Да и Зеантис не торопился вновь распахнуть ворота своего дома. Не время.

А ведь Кхарад наверняка сказал бы на это: «Разве уединение – это не то, что нужно настоящему магу?»

Да, Кхарад… Вот и последний разговор с ним не особенно удался. А ведь могли бы… Ладно, попробуем еще раз. Вот только знать бы, с кем придется разговаривать: с возможным союзником или затаившимся врагом.

Поставив кувшин на подоконник, Зеантис вытер руки о белое хрустящее полотенце и стал неторопливо подниматься по крутой винтовой лестнице. Когда-то его развлекало, что дом одновременно похож и на роскошный антронский дворец, и на рыцарский замок. Теперь же он задумывался, не поменять ли винтовую лестницу на обычную.

– Что ж, милый мой, – пробормотал он про себя, – мы идем разными путями в этом мире. Однако то, что сотрясет Двэлл, затронет нас обоих.

Поднявшись на третий этаж, чародей прошел через просторную комнату с широкой низкой кроватью, прикрытой голубым магическим куполом. Все-таки с ним спокойнее.

Перед тем как войти в кабинет, Зеантис мгновение помедлил. Старая традиция: все лишние мысли должны остаться по эту сторону порога.

Удобно устроившись в древнем как мир и столь же привычном кресле, Зеантис поставил перед собой большое зеркало, покрытое цветастым платком. Архаика какая-то, сказать кому – засмеют! Такие артефакты сейчас, пожалуй, только в музее Созвездия и встретишь. Жрецы давно уже предпочитают шары, а молодые маги и вовсе щеголяют друг перед другом умением заколдовать самую обычную вещь так, чтобы при случае она могла послужить и защитой, и средоточием Силы, и средством связаться друг с другом.

Только к чему все это? И чем, собственно, плохо старое доброе зеркало?

Сняв покрывало, маг не без грусти взглянул на свое отражение.

Да, годы не делают его краше. Конечно, если тело надоест, его всегда можно поменять. Однако Зеантис и сам уже порядком привык к нему.

Впрочем, не без самодовольства подумал чародей, многим оно еще нравится. Он улыбнулся: седина в бороду… Впрочем, какая там седина!

Заклинание привычно и легко всплыло в памяти, как клинок, который сам ложится в руку искусного воина. Зеантису даже не пришлось произносить его вслух.

Удивительная все же штука – магия. Это сейчас любой юнец, едва овладевший умением открыть взглядом книгу, знает и откуда берется Сила, и в чем таинство Слияния, и почему его почтенный учитель так никогда и не сможет пройти сквозь стену своей лаборатории. А они в свое время собирали знание по крупице, изумляясь собственному могуществу и не понимая его природы. В свое время…

Поверхность зеркала потемнела, и в нем появился силуэт Кхарада. Интересно, почему брат никогда не показывает комнату вокруг себя? Не то, чтобы Зеантиса расстраивало, что за последние четыре столетия его так ни разу и не пригласили в гости, но у любой осторожности тоже ведь должны быть свои пределы…

Два чародея обменялись приветствиями.

– Удалось?

Зеантису показалось, что во взгляде Кхарада сквозит не до конца понятная ирония.

– Кажется, кое-что нащупал.

– Не соблаговолишь ли сообщить мне результаты? – Кхарад явно настроился не терять времени даром.

– С превеликим удовольствием, о возлюбленный брат мой, – на лице Зеантиса появилось выражение, с которым обычно вручают подарок, купленный в немалых трудах задолго до праздника. – Боюсь, что демиурги возвращаются.

Зеантис с наслаждением полюбовался, как изменилось лицо Кхарада.

– То есть все настолько серьезно?

– А ты думаешь, я прервал свой многолетний сон только ради того, чтобы прогуляться в Верганд и подышать свежим воздухом? – не выдержал Зеантис. – Слушай, после Нетерты ты стал совершенно невыносим! Да я бы и разговаривать с тобой не стал, если бы…

– Если бы не дрожал за собственную шкуру, – не слишком вежливо хмыкнул Кхарад.

– Дурак! – в сердцах плюнул Зеантис, чувствуя, что надежды найти с братом общий язык улетучиваются на глазах.

– Ладно, не злись, – неожиданно примирительно сказал Кхарад. – Похоже, сейчас действительно не время ссориться. Ты знаешь, что Нетерта пробуждается?

Такую новость было трудно пропустить, практически невозможно. Кхарад не сомневался, что в скором времени Зеантису станет известно об этом и без него.

Если все пойдет, как задумано, надо, чтобы Зеантис до последнего сохранял иллюзию, что они – союзники. По меньшей мере, потенциальные союзники. И ради этого стоило потерпеть его общество.

Пусть брат сейчас слишком слаб, пусть большая часть его Силы уходит на то, чтобы отвести беду от города, к которому он столь необъяснимо привязан… У Зеантиса по-прежнему слишком много друзей. Особенно среди чародеев Созвездия. И чужими руками он в силах сделать не меньше, чем сам Кхарад.

Круг и Созвездие… Вечные соперники. Искреннее уважение друг к другу – и когти, до поры до времени спрятанные в мягких подушечках напружиненных перед прыжком лап. Интересно, кстати, Созвездие – его рук дело?

– Сама по себе? – вторгся в его мысли Зеантис.

– Пока не знаю. Хочешь, спроси у богов. Если, конечно, они это заметили.

– Да ты ли передо мной? – изумился Зеантис. – Думаешь, боги не захотят еще раз поразмять старые кости?

– А если и так?! Можешь не верить, – Кхарад задумчиво потер подбородок, – но на сей раз я не против. Представляешь Силу неизвестного нам чародея, если он готов взяться за возрождение Нетерты?!

В голосе Кхарада промелькнул страх. Или брат умело сыграл – в чем, в чем, а в этом он был мастером.

– И ты даже не попытался узнать, кто бы это мог быть?

– Знаешь… Скажу тебе откровенно, я мечтаю никогда больше не иметь к этому месту никакого отношения.

Пара ничего не значащих пустяков, и разговор завершился. Зеркало затуманилось, в нем снова появилось отражение усталого чародея с грустными, немолодыми глазами.

Что ж, если братец надеется, что он ему поверил, – пусть. Нетерта возрождается… Будто кто-нибудь, кроме Кхарада, рискнет к ней приблизиться.

Однако даже Кхараду не возродить город за пару дней. Да брат и не станет торопиться: стоит ему активно зашевелиться в окрестностях Нетерты, как Темес сразу это почувствует.

А ведь, по большому счету, жаль: в грядущие смутные времена Нетерта оказалась бы весьма кстати. Но только не в руках брата.

Эх, развернуться бы сейчас в полную силу… Хотя нет, это бы сразу испортило отношения с Кхарадом. А он пока не готов отказаться от мысли выступить плечом к плечу с братом. Может быть, когда Кхарад поймет, что победа одного из богов станет проблемой не только жителей Двэлла…

И все же закрывать глаза на попытку восстановить Нетерту было бы чистым безумием. Что ж, значит, Абу Дамлаху вновь придется вступить в игру… x x x

Выйдя из дома, Бэх почувствовала, как тяжесть, мертвой хваткой вцепившаяся ей в плечи, постепенно уходит, рассасывается.

– Ну у него и Сила! – уважительно прошептал Айвен.

– Ты про нежить? – уточнил Торрер. – Да уж, это вам не в мешках по двору монастыря прыгать. Два эльфа – и то еле справились!

И не замечая свирепого взгляда Мэтта, Торрер принялся насвистывать с энтузиазмом приговоренного к смерти, только что получившего известие о помиловании.

– Да Орроба с ней, с нежитью, – отмахнулся Айвен. – Я про того мага, от которого один скелет остался. Я почти уверен: когда он понял, что умирает…

– Он просто проклял этот домишко со всеми его обитателями, – кивнула Бэх. – Очень похоже на правду. Эх, жреца Ашшарат с нами нет: вот бы уж кто точно знал, в чем тут дело.

– Я тебе и так скажу, – Айвен покосился на входную дверь, точно мертвец мог их подслушать. – Маг не только проклял дом – вся его ненависть, вся его Сила воплотилась в этих стражей. Перед смертью еще и не такое бывает.

– Ладно, пустое все это, – махнула рукой Бэх. – Чародея нам все равно к жизни не вернуть, хорошо хоть сами ноги унесли. Но я, честно говоря, не стала бы больше пытаться познакомиться со всеми тайнами Двэлла в один присест. Можете считать меня не такой любопытной, как некоторые…

– Ну вот, – расстроился мессариец, – опять Макобер виноват! Айвен, кажется, тоже был не против…

– А разве я тебя в чем-то упрекнула? – лукаво улыбнулась Бэх.

Откинув назад волосы, она поставила правую ногу на порог домика и опустила на нее лайнору. Струны с готовностью отозвались, стоило лишь ей пробежать по ним пальцами.

Девушка удивленно подняла брови, еще раз убедилась, что инструмент, как ни странно, отлично настроен, и обвела взглядом талиссу:

– Веселое или печальное?

– Давай уж лучше повеселее, – пробасил Мэтт. – Чует мое сердце, печального нам впереди и без того хватит.

– Как скажешь.

Пристроив лайнору поудобнее, жрица задорно ударила по струнам.

Залюбовавшись ладной фигуркой Бэх и игрой послеполуденного солнца на ее золотистых волосах, гном неожиданно почувствовал в сердце странную щемящую грусть. Песня показалась ему одновременно и веселой, и печальной; в ней чудилась обреченность на вечные скитания, без своего дома, без угла, где можно было бы преклонить голову. Скитания добровольные, дарящие радость и сулящие надежду, – и все же скитания. Можно называть их путешествиями, поисками приключений, чем угодно – суть-то от этого не меняется.

Давным-давно он и сам выбрал свою судьбу. И не бродяжки – бродяги. Или это Судьба его выбрала?..

Бродяжка… Было в этом слове одновременно что-то и озорное, и очень ласковое. Оно подходило Бэх, как подходит идеально сшитое платье, подчеркивающее достоинства и скрывающее недостатки.

И все же… Талисса стала и ее домом, и ее семьей. До поры до времени? Навсегда? Сражаясь с ней бок о бок уже несколько лет, Мэтт в глубине души не переставал желать девушке лучшей участи. Настоящего дома, куда можно было бы вернуться и где бы ее ждали.

И песенка словно откликнулась на его мысли:

Не входя в домик, Бэх аккуратно прислонила лайнору изнутри к косяку и медленно закрыла дверь, точно борясь с желанием взять инструмент с собой.

– Можно сказать и так… – задумчиво проронил гном. – Твоя?

Девушка кивнула.

– Только оч-чень старая, я лет в шестнадцать, наверно, ее написала…

– Похоже, ты с тех пор не слишком изменилась, – улыбнулся Торрер. – Про леса – это ты здорово! Как там: «Нужны мне листья, что шумят в голубизне?». Знаешь, мне понравилось!

– Высокой поэзией, конечно, не назовешь, – скептически возразил ему Терри. – Но для человека в шестнадцать лет, может быть, и неплохо…

– Будто эльфы в шестнадцать лет лучше пишут, – фыркнула Бэх, и Айвену показалось, что реплика Терри все же несколько испортила ей настроение. – Ну что, в путь?!

До вечера оставалось уже не так много, и солнце еще не успело скрыться, когда перед талиссой раскинулась коричнево-зеленая гладь болот, за которыми, точно на старинной картине, виднелись на фоне темнеющего неба развалины древнего замка.

– Это здесь, что ли, озера были? – удивился Макобер. – По-моему, наш граф, как бы это помягче сказать, слегка приврал.

– Лебеди, белоснежные кувшинки… – вздохнула Бэх. – Знаешь, мне кажется, что я все это даже вижу. И эти болота еще помнят себя прекрасными озерами…

Затянутая ряской жижа, оживляемая лишь кваканьем лягушек, и впрямь требовала немалого воображения от каждого, кто хотел бы представить себе былое великолепие.

– Вряд ли Беральд стал бы фантазировать, – резонно заметил Айвен. – Да, в общем-то, какая нам теперь разница? Однако я бы предложил не торопиться и не соваться туда на ночь глядя.

– Никто и не собирался! – быстро ответил мессариец и тоскливо подумал: «Все же иногда Айвен бывает настоящим занудой!».

Окружающий талиссу пейзаж навевал безграничное уныние и ненавязчиво напоминал о том, что все преходяще и нет ничего нетленного в этом мире. Однако друзья не склонны были предаваться пустым философствованиям: с аппетитом поужинав, они завалились спать, не забыв распределить ночные дежурства.

Лишь Бэх в этот вечер молилась своему богу чуть дольше обычного…

Когда громкий крик: «Да помогите же, Орроба вас побери!» вырвал Терри из сна, у лунного эльфа не мелькнуло и тени сомнения в том, что с талиссой, наконец, решили покончить. Он даже почувствовал облегчение от того, что ожидание закончилось и впереди бой.

Однако увиденная им в угасающем свете костра картина отнюдь не напоминала нападение таинственных ночных убийц.

Первое, что бросилось в глаза – мирно похрапывающие Торрер и Макобер. Вместо того, чтобы охранять покой талиссы, оба, похоже, видели весьма качественные, хотя и несколько несвоевременные сны.

– Великий Тигр! – Бэх даже ущипнула себя, чтобы убедиться, что не спит.

При свете луны извивающаяся футах в четырех от земли фигура Айвена выглядела совершенно неправдоподобно. Никто и ничто не удерживало мага в воздухе, и все же он не переставал звать на помощь, отчаянно пытаясь вырваться из невидимых рук.

Зрелище изрядно походило на один из распространенных иконописных сюжетов – «Орроба забирает до срока души нераскаявшихся грешников».

Первым спохватился Мэтт. Приподнявшись на локте, гном отправил в полет острый метательный нож, целясь фута на полтора правее корчащегося тела Айвена. Проследив за клинком взглядом, Мэтт удовлетворенно крякнул: как он и ожидал, нож вонзился в нечто невидимое и начал медленно клониться к земле.

– Бэх, давай!

Но жрица и так уже была на ногах.

Тигр, Вышедший на Охоту, покажи нам лицо врага, и пусть начнется честная схватка!

Пасть благородного зверя оскалилась. Девушке даже показалось, что она слышит тихое угрожающее рычание: Темес терпеть не мог, когда коварство заменяло сражение.

В то же мгновение друзья увидели четыре фигуры, закутанные в серые плащи. Две из них уносили Айвена, третья сидела на земле, схватившись коченеющими пальцами за рукоятку ножа, а четвертая – с кинжалом наготове – на цыпочках заходила за спину лунному эльфу.

Мэтт потянулся было к мечу, но Терри едва заметно покачал головой: враги по-прежнему были уверены, что остаются невидимыми. Дождавшись, пока убийца занесет кинжал для удара, лунный эльф, извернувшись, перехватил его руку и одним движением вскочил на ноги, заставив врага пригнуться к земле. Убийца жалобно заскулил, однако Терри не склонен был причинять ему лишнюю боль. Сильный удар ладони чуть ниже основания черепа, хруст позвоночника – и на землю упало уже мертвое тело.

Обернувшись на предсмертный крик своего товарища, похитители бросили Айвена на землю и мгновенно скрылись в темноте.

– Эх, даже выспаться как следует – и то не дадут! – Мэтт брезгливо разжал скрюченные пальцы трупа и вытер кинжал о его плащ. – Айвен, ты как?

– Кто бы сомневался, что в первую очередь ты схватишься за свой драгоценный нож, – проворчал маг, потирая добрую дюжину ушибленных мест. – Ну вы и мастера дрыхнуть! Еле докричался!

– Кто уж действительно мастера… – Терри потряс Торрера за плечи, но тот только досадливо отмахнулся и перевернулся на другой бок.

Брови лунного эльфа удивленно поползли вверх.

– Мак, драку проспишь! – крикнула Бэх над самым ухом у мессарийца.

– Спишь… спишь… спишь… – с готовностью откликнулось эхо.

– Да тише ты! – шикнул на нее гном.

– А что, есть шанс кого-нибудь разбудить? – заинтересовалась девушка. – Айвен, без заклятья Развеивания чар здесь, кажется, не обойтись.

– Утром, – отрезал маг. – В конце концов, сейчас это ничего не решает, а я бы предпочел немного прийти в себя.

– Разумно, – кивнул гном. – Давайте тогда я сам до утра покараулю. В моем возрасте, знаете ли, не так уж и просто второй раз уснуть.

– В моем тоже, – улыбнулась Бэх. – Не против?

Мэтт молча подвинулся, освобождая место у костра, и подбросил в огонь новую охапку хвороста.

– Не прав я, конечно, – вполголоса признался он, когда Терри с Айвеном, наконец, уснули. – Теперь мы так и не узнаем, кто это был.

– Терри тоже хорош! Есть же силушка…

– Честно сказать, я вообще никогда не слышал, чтобы лунные эльфы брали пленных, – Мэтт поворошил угли, и костер ответил ему сытым довольным гулом. – Как-то на них это не похоже.

– Что значит не похоже?! – неожиданно обиделась Бэх. – Лунные эльфы, если кому интересно, не только пленных берут!

– Надо же? – широко ухмыльнулся гном.

– Они вообще – умные. И догадливые. Не то что некоторые. Ладно, – Бэх резко поднялась на ноги, и звенья ее кольчуги обиженно звякнули, – пойду еще хвороста соберу, косточки твои старые греть.

Мэтт молча улыбнулся ей вслед.

Глава XI

Кажется, прежде он не бывал в этом зале. Что-то знакомое, но… Нет, определенно не бывал. Разве только во сне.

Похоже то ли на древний собор, то ли на главную трапезную старинного рыцарского замка. Высокие готические своды, узкие стрельчатые окна, сквозь которые с трудом просачивается вязкий лунный свет. И уж очень странный здесь воздух: теплый и, пожалуй, даже немного густой.

Он осторожно сделал шаг вперед, боясь, что в темноте… В темноте? Какая, к Айригалю, темнота, если он маг?!

Рука привычно потянулась к кармашку, в котором он хранил несколько крупинок купленного в Мессаре янтаря. Губы чародея шевельнулись, и хотя сам он не услышал ни звука, янтарь стал мягким и послушным, и пальцы без труда растерли его в порошок. И вдруг сразу по всему залу вспыхнули факелы.

Нет, не собор. Никак не собор. Скорее, библиотека какого-то безумного книжника: ни единого выхода, лишь лестницы, ведущие на балюстраду, и книги, повсюду книги. Фолианты, тома, инкунабулы. На уходящих вдаль запыленных полках. На высоких подставках в разрывающих стену нишах. На длинных стеллажах на втором этаже.

Маг что-то шепнул. Тишина. Попробовал крикнуть. Тишина. Воздух не пропускал ни звука.

Другой на его месте испугался бы. Но чародей лишь почувствовал хорошо знакомый азарт: он знал, что непознанное отнюдь не всегда бывает опасным. Зато почти всегда – чарующе-увлекательным.

Что ж, сделаем вид, что принимаем правила игры. Тишина так тишина.

Он еще раз оглядел зал. От книг на полках рябило в глазах, они казались все на одно лицо. А вот тома на подставках… К тому же раскрытые тома…

Он подошел к ближайшему фолианту. Язык был ему известен: им пользовались все без исключения маги Двэлла, когда хотели, чтобы любой другой чародей смог прочитать их заклятья. Любезно, крайне любезно…

У мага появилось ощущение, что ночь за окнами усмехнулась. Похоже, он сделал именно то, чего от него ждали. Допустим, и что с того?

Заклинание называлось «Дар Ашшарат». Забавно, обычно маги не слишком жаловали богов. По крайней мере, не стремились увековечивать их имена в названиях заклятий.

«Чтобы исцелить душу любого существа» … так-так, любопытно… «кроме наяд, сирен и жрецов Юрайя» … интересно, за что же это их так?.. «добавьте лунный свет» … так, здесь все просто … стоп! «И частицу собственной души»! Ничего себе дар!

Он с сомнением покачал головой, помедлил и все же отошел в сторону. Частицу собственной души… Щедр, ой как щедр должен быть чародей, не пожалевший сил на подобное заклятье.

В зале стало темнее. Или ему померещилось?

Несколько шагов – и вот он уже стоит перед соседним томом.

«Копье Славы». Название красивое, но он, кажется, все же не жрец Темеса! «Чтобы не знать поражения в бою» … тоже мне, вояку нашли … «возьмите каплю слюны берсеркера» … угу, проще змеиного яда добыть … «и смешайте … со своей волей к жизни…».

Совпадение? Вряд ли. Не иначе как этот неведомый маг может тратить себя без счета. Или мог? Не случайно ли библиотека выглядит так, точно в нее уже годы как никто не заходил?

Обойдя с дюжину фолиантов, он уже не сомневался, что его предположение было верным. Случается, что маги специализируются на чем-то одном: дарах моря, лунном свете, костях нежити… Экспериментируют, проводят дни и ночи за книгами и в беседах с коллегами и, в конце концов, узнают об излюбленном компоненте все, что только можно. И немного больше.

Однако про подобные эксперименты над самим собой он слышал впервые.

Интереснейшие, прекрасные заклинания. Сотворивший их куда как превосходил его по могуществу. Часть из них предоставляла такие возможности, о которых он даже и не смел задумываться.

Но плата – вот в чем проблема! Душа, решительность, воля, разум. Плата неизменно казалась ему чрезмерной.

Чародей и не заметил, как дошел до конца зала. Здесь, за последней полкой, на неприметном гвоздике, дожидался своего хозяина плащ. Серо-стальной, искусно сшитый из странной, слегка блестящей ткани.

Маг на мгновение остановился. Что-то знакомое… Он видел нечто похожее то ли на каком-то гобелене, то ли…

Пожав плечами, он пересек зал. Обидно, если и здесь все то же самое.

«Диск Веры». «Чтобы жрец потерял веру в своего бога» … эх, иерархи, вам-то и неведомо, что существуют такие заклинания … «возьмите каплю крови существа той же расы, что и сам жрец» … отлично … «капните на его медальон» … сложнее, но ничего невероятного … «и он потеряет всю веру до последней капли, а к вам перейдет его Сила.»

Час от часу не легче. Там пытались отобрать, здесь хочешь – не хочешь, а бери. Хотя… В самом деле, может ли жрец перестать верить и не потерять при этом хотя бы часть жизненной силы?

Ему не было нужды идти дальше: все и так стало ясно.

Ну и библиотека! Заклинания казались невероятно, запредельно могущественными. Поначалу он ощутил обиду, разочарование. Как воин, узнавший в один прекрасный день, что кроме кремниевого ножа, с которым он ходил в бой всю свою жизнь, существуют еще и клинки из закаленной стали.

Но здесь… здесь было иное. Он чувствовал, что может выбрать в этом зале любую книгу, впитать ее знание, сделать его своим. Да что там книгу – он вправе остаться в библиотеке столько, сколько пожелает. И, выйдя отсюда, влиться в ряды самых именитых магов Двэлла.

Зал-дар, зал-искушение…

Маг дотронулся до своего Оберега и почувствовал привычное спокойствие и умиротворенность. Так ребенок утыкается в колени матери, ища утешения и защиты.

Ну, что посоветуешь, брат по Силе?

Молчание. Да он и не ожидал ответа.

Что ж, если выбирать…

Чародей вышел в центр библиотеки. Вот оно – могущество, стоит лишь протянуть руку. Маги не любят делиться друг с другом плодами своих изысканий. Даже за один такой том можно отдать многое.

Ему внезапно стало противно. Ни один подарок не делается просто так. И если некто привел, перенес его в этот зал, значит, зачем-то это нужно.

Зачем? Вряд ли он сможет разгадать замысел чародея такой Силы.

Его выбор был шире, нежели тот, что предлагала библиотека. Не из двух – из трех. Маг знал, что если сейчас он отвернется, закроет глаза, попросит – да что там, потребует! – чтобы все это немедля прекратилось, зал исчезнет.

Вместе со всеми фолиантами. Вместе с могуществом.

И тут библиотека осветилась, точно под ее сводами взошло солнце. Смотреть на кажущийся раскаленным шар, висящий где-то под потолком, было нестерпимо больно, и маг невольно опустил глаза.

И понял, что свет заливает лишь половину библиотеки. Вторая половина оставалась во тьме.

А он стоял на самой границе.

Свет и тьма. Банально, чересчур банально. Детские игры!

Банально?

Он не стал задавать дурацкий вопрос: «Кто здесь?». Кто-то. Хватит и того, что голос смог проникнуть в его мысли.

Маг кивнул.

А мне казалось, символично…

В голосе явно звучала ирония.

– Добро и зло? Не слишком ли старо?

Приятно было чувствовать себя смельчаком, однако чародей не сомневался, что он в полной безопасности. Пока не воплотится замысел хозяина этого зала, ему не причинят вреда.

Не в том дело.

Чародею показалось, что обладатель голоса улыбнулся. Не презрительно – по-доброму, как объясняют другу очевидные вещи, которые тот лишь случайно не смог вовремя осознать.

Магия не требует света. И в то же время она не стремится быть у всех на виду.

Разве истинный маг всегда выбирает тьму?

Тьму? Он выбирает тайну.

Чародей не знал, кто этот неведомый советчик. Таинственный хозяин библиотеки? Или впервые в жизни ему удалось услышать голос брата по Силе?

Не думай над тем, кто я. Думай, кто ты.

Это твои заклинания? – маг и не заметил, как перестал говорить вслух.

Да.

Разве люди не имеют права знать, если ты забираешь частицу их души?

Чародейство не только берет, но и дает. И в твоей власти сделать так, чтобы отдавать больше, чем брать. Для этого у тебя и есть Сила.

А может быть, невидимый собеседник – он сам?! Ведь, в некотором роде, это уже и его заклинания.

Диалог с внутренним голосом…Что ж, бывает. У некоторых даже часто.

А ведь по сути он прав, этот голос. Его собственный или…

Ты бог?

Ему показалось, что собеседник смеется.

Каждый из нас – бог, когда наполнен Силой.

Ему было довольно этого ответа. Он не хотел знать большего.

И вступил во тьму. Она приняла его в себя и окутала. Так защищает от холода теплый плед. Так защищают от ветра стены жилья. Так защищает от непогоды огонь в камине.

На секунду через его тело прошла волна печали и сожаления. И маг понял, почувствовал, догадался, что это свет не хочет отпускать его, скорбит о сделанном им выборе.

Но чародей уже шел через зал к ожидавшим его книгам.

И в этих книгах была Сила. x x x

Поздним утром, когда солнцу наконец удалось доказать Макоберу, что так просто оно от него не отстанет, мессариец с трудом открыл один глаз.

Голова болела, как после разбавленного трумаритского пива. Но вот откуда бы им было его раздобыть? Помнится, он с жаром пытался доказать Торреру, что Мессар был славен еще тогда, когда первые эльфы только-только обживали леса, затем Торрер вдруг замер, точно к чему-то прислушиваясь, а потом… потом… Нет, как отрубило.

Неподалеку раздался глубокий и искренний стон эльфа, прозвучавший для Макобера также оглушительно, как трубный глас боевого рога катэнской панцирной кавалерии.

– Мак, что это было? – слабым голосом вопросил эльф.

– Ну, наконец-то! – громкий возглас Бэх заставил мессарийца поморщиться.

– Я тебя умоляю! – прохрипел Макобер, поднося палец к губам.

Небо закрыло встревоженное лицо Айвена, показавшееся мессарийцу неожиданно огромным.

– На-ка вот, выпей.

Прохладная жидкость, пахнущая свежескошенным лугом, принесла желанное облегчение. Несколько глотков – и уже можно было поверить, что его голову не использовали вчера в качестве тарана при штурме старого замка графа Беральда.

Бульканье и вежливое «спасибо» дали понять, что о Торрере тоже позаботились.

– А теперь рассказывайте! – Айвен присел рядом с эльфом.

– Мне показалось, что я увидел какое-то движение на самой границе света, – принялся медленно вспоминать Торрер. – И только попросил Макобера хоть секундочку помолчать, как… В общем, такое ощущение, что на мгновение закрыл глаза тогда, а открыл их – сейчас.

– Магия? – поинтересовался Мэтт.

– Не без того, – кивнул Айвен. – Видимо, чародею пришлось приблизиться, чтобы точнее направить заклятье.

– Если Торрер его увидел, значит, их было как минимум пятеро, – отметил Терри. – И этому пятому в итоге удалось скрыться.

– Пятеро? – Макобер постепенно начал осознавать, что пока он спал, явно произошло нечто весьма интересное. – И вы нас не разбудили!

– Спокойный здоровый сон – залог долгой жизни, – хмыкнул Терри. – Вот мы и подумали: что вас будить – сами справимся.

– Кончай издеваться, – поспешила вмешаться Бэх, видя, что Макобер готов уже не на шутку обидеться. – Мэтт же сказал: «Магия». Мы вас всю ночь не могли добудиться.

– Всю ночь – это, пожалуй, даже лишнее, – рассудительно заметил Торрер, с интересом наблюдая за вялыми попытками Макобера взъерошить непослушные вихры. – Все живы?

– Пока да, – оптимистично ответил Терри. – Если, конечно, ты имеешь в виду талиссу.

Наскоро позавтракав, друзья забросали мертвых валежником и подошли к краю болот.

– И что теперь?! – Мэтт говорил так, точно болота появились здесь исключительно для того, чтобы самым подлым образом испортить ему и без того не слишком радужное настроение. – Если кто не знает, то плавать я не умею.

– А прыгать – умеешь? – поинтересовался Терри.

– Что ж я, белка, что ли? – обиделся гном.

Лунный эльф деликатно промолчал.

– И как, позвольте полюбопытствовать, будем перепрыгивать эти болота – разом или по частям? – съехидничал Мэтт, все еще не слишком понимая, о чем речь.

– По частям, – не смутился Терри. – Видишь вот эту кочку? А вон ту, следующую?

Гном кивнул.

– Так и пойдем. Только потихоньку, чтобы на радостях не спихнуть друг друга в трясину, – лунный эльф повернулся к мессарийцу. – А почтенных господ, которые любят поперед Айригаля в пекло соваться, честно предупреждаю: торопливость, знаете ли, уместна только…

– При ловле кентавров. Сами знаем, – Макобер махнул Терри рукой и бодро заскакал по кочкам.

Айвен внезапно закашлялся, точно ему что-то попало не в то горло. Терри подозрительно покосился на мага, но вновь промолчал.

Ряска уныло чавкала не более чем в десятке футов от основания полуразвалившейся крепостной стены. Провал на месте ворот не сулил сложностей при попытке проникнуть в замок, и все же талисса остановилась – на остатках зубцов мерно раскачивались три мертвых тела.

– Похоже на разбойников, – Терри скинул лук со спины и предпочел на всякий случай держать стрелу наготове. – По крайней мере, не знаю, кому еще может прийти в голову натянуть камзол с золотыми позументами на голое тело.

– Только трупов нам не хватало! Если их тут развесил еще тот самый прадедушка, надо сказать, ребята неплохо сохранились, – гном поторопился зажать нос.

– Вряд ли, – Терри подошел поближе. – Они явно провисели не больше суток. Я бы даже сказал, часов шесть-семь.

– Думаешь, они как-то связаны с теми, кто решил меня покатать сегодня ночью? – стараясь не свалиться в болото, Айвен встал рядом с лунным эльфом.

– Трудно сказать… Те вроде как несколько поприличней были одеты.

– Загадка на загадке! – нога Макобера описала опасный круг над ряской, но мессариец тут же восстановил равновесие. – И чего они вообще к нашему Айвену прицепились?!

– Двадцать два варианта, – Торрер прищурился, пытаясь разглядеть, не поджидает ли кто талиссу в развалинах замка. – Сам же знаешь: мы без Айвена никуда.

– Ну и?

– А кто сказал, что чародеи одним нам нужны?

– Да ладно, я серьезно! – Макобер подарил Торреру шутливый тычок в бок, чуть было не заставивший эльфа окончить свою жизнь на дне болот. – Полжизни бы отдал, чтобы узнать, кто они!

– А давай! – хитро улыбнулась Бэх.

Айвен с интересом взглянул на жрицу: похоже было, что она не шутит.

– Есть одна молитва… – пояснила девушка. – Если получится, не исключено, что нам удастся с кем-нибудь из них пообщаться. Но честно предупреждаю: мы сможем задать всего три вопроса. И не исключено, что ответы окажутся максимально уклончивы.

– Думаешь, ему самому не хочется с нами поболтать? – искренне изумился Макобер.

– С тобой-то? – фыркнул гном. – Велико счастье!

– А с теми, кто напал на нас ночью, такой фокус бы не прошел? – перебил их Терри.

– Да нет, в общем-то все равно… Ты имеешь в виду?.. – девушка хлопнула себя по лбу. – Сказать честно, я об этом как-то не подумала. Отбились – и то хорошо.

– Лучше допить эль с утра, чем отдать соседу, – утешил ее Мэтт. – Ну что, снимаем? Торрер, тебе какой больше нравится?

Выбравшись на твердую землю, эльф неторопливо изучил повешенных:

– Давай того, что в камзоле.

– Ну, давай, – согласился гном, деликатно отходя в сторонку. – Эй, осторожней же, голову оторвешь! Ну что за недотепа! Так, так, клади его теперь. Уф, что бы ты без меня делал!

Эльф смущенно развел руками:

– Бэх, я не слишком его?…

– Не слишком, – уверенно ответила жрица. – Ему, по-моему, уже ничто не в силах повредить. Так о чем будем спрашивать?

Уже через пару минут выяснилось, что практически каждый полон свежих и оригинальных идей. Совершенно не совпадающих с не менее свежими и подчас не менее оригинальными идеями всех остальных.

– Давайте сначала выясним, кто он!

– Ну да, чтобы получить исчерпывающий ответ: Кривоглазый Хрунд. И что ты с этим будешь делать?

– Тогда – за что их повесили?

– За шею! Бэх же сказала: максимально уклончивы!

В конце концов, девушка не выдержала:

– Айвен?

– Готов, – лаконично откликнулся тот. Обсуждение готово было затянуться до вечера, и маг вполне разделял нетерпение девушки.

Из заплечного мешка жрицы появились две мелкие глиняные плошки. Поставив одну в изголовье, а другую – в ногах повешенного, Бэх наполнила их водой из специальной фляги, которую хранила на самом дне заплечного мешка, и осторожно опустила в каждую по маленькой плоской свечке. И вот уже слабые огоньки неуверенно смотрят на мир, точно не понимая, зачем их вызвали к жизни средь бела дня.

– Думаешь, удастся? – нетерпеливо шепнул мессариец лунному эльфу.

– Уверен, – также шепотом ответил тот. – Помнишь, как Бэх молилась, прежде чем…

Жрица укоризненно взглянула на друзей, и те смущенно замолчали.

Когда приготовления были закончены, над болотами потянулись напевные слова молитвы. И тут… Покрытые тиной кочки, крепостные стены, лес – все вокруг подернулось дымкой и стало постепенно таять, будто невидимая рука медленно стирала окружающий талиссу пейзаж.

…Широкое поле. Едва закончился бой. Даже воронье пока не рисковало опуститься ниже, побаиваясь тех, кто мог остаться жив.

Но каждому в талиссе понятно: живых на этом поле не было. Кругом тела, тела павших. Справа, слева, насколько хватает взгляда.

Рядом с одним из убитых – коленопреклоненный жрец Темеса. Незнакомое молодое лицо, шлем не скрывает подернутые сединой виски.

Юноша бережно приподнимает голову погибшего, неотрывно смотрит в его остекленевшие глаза.

– Ответь моему призыву!

Конвульсия. Мертвец пытается пошевелиться, и наконец ему это удается.

Мэтт отчаянно сдерживает подступающую к горлу тошноту.

– Спрашивайте скорее! – жрец встречается взглядом с Айвеном.

Потом тот расскажет, что эти полные боли глаза не раз явятся ему во сне. Но это будет потом.

Облизнув пересохшие губы, Айвен нерешительно произносит:

– За что вас здесь казнили?

Рот мертвеца искривился, из него доносится бульканье, похожее на выход болотных газов:

– Не здесь.

Айвен с ужасом понял, что один вопрос он уже использовал.

– Почему вас казнили?

По лицу повешенного прошла судорога: меньше всего на свете ему хотелось вновь заглянуть в мир живых для того, чтобы вспоминать свою смерть.

– Не справились. Должны были похитить тебя. Вернулись в условленное место. Ошибка.

Мертвец замолчал. На лбу Айвена выступили капли пота. Оставался последний вопрос:

– Кто вас нанял?

– Чародей. Он себя не назвал.

Повешенный в изнеможении откинулся назад, глаза его даже не закрылись – захлопнулись. Жрец бережно принял тело и уложил его на землю…

Наваждение спало. Снова позади были болота, впереди – развалины замка. А Бэх уже гасила свечи и бережно выливала воду из плошек обратно во флягу. И только Айвена продолжала бить крупная дрожь.

– Ну и что же мы, собственно, узнали?

Вопрос Макобера оказался как никогда кстати.

– Чародей, – медленно произнес Мэтт. – Значит, вряд ли из людей Айригаля.

– Не скажи, – с сомнением заметила Бэх. – Богам служат не только жрецы. Маги, воины, да кто хочешь.

– Пусть так, – согласился гном. – Хотя я все равно не понимаю, зачем Айригалю посылать именно чародея. Ладно, в любом случае сейчас нас ждет замок.

Хотя на самом деле руины вряд ли ждали кого бы то ни было.

Остатки невысоких, покрытых мхом стен, развалины донжона да большой пруд в дальнем углу двора. И рядом, на высоком постаменте в центре круглого фонтана, подобравшись перед прыжком, замерла каменная фигура грифона.

На секунду всем показалось, что статуя слегка повернула голову, чтобы взглянуть на них. Нет, все же померещилось.

– Ключ в руке у окаменевшего стража. Смотри колодец, глаз и клюв грифона, – вспомнила Бэх слова графа. – С грифоном за эти годы ничего не произошло. Вон, стоит как новенький. А…

– Колодец!

Радостный крик Макобера раздавался откуда-то из-за донжона.

– И глубокий какой! Только что-то никакого стража не видно. Эй, страж, чего молчишь, каменюка! А ну вылезай!

Дикий грохот был ему ответом. Торрер с Мэттом переглянулись и, не сговариваясь, бросились мессарийцу на помощь.

Глава XII

Даже самые близкие, самые верные иерарху Эрсину тен Исиндиосу слуги не могли смотреть на него без содрогания.

Чудовищный карла из баллады о Двух героях – и тот стушевался бы, окажись он рядом с иерархом. Можно сказать, что он был омерзительно совершенен, боги не оставили своим вниманием ни единой его черты.

Скособоченный на правую сторону горб делал его фигуру асимметричной настолько, насколько это вообще возможно. Длинные руки со скрюченными артритом пальцами резко контрастировали с короткими полными ногами, намекавшими на начинающуюся слоновью болезнь. Возможно, несколько шрамов на лице некогда придавали ему мужественный вид, однако теперь, на фоне полуприкрытых бельмами слезящихся глаз, они лишь дополняли общий портрет.

Жидкие волосы, липнущие к голому черепу, покрытому коричневыми старческими пятнами, сильно напоминающими первые признаки разложения, заставляли задуматься, уж не вызвал ли его Айригаль с той стороны Грани. Крючковатый пористый нос загибался до такой степени, что становилось непонятно, как сей уважаемый жрец вообще умудряется питаться.

Впрочем, трудно сказать, насколько эта проблема волновала самого иерарха, поскольку зубов у него практически не было, и зловонное облако разлагающейся плоти с готовностью окутывало всякого, кто рисковал завести с ним беседу.

Однако иерарх нисколько этим не смущался; скорее даже использовал. Разговаривая с другими жрецами, он не забывал ревниво поглядывать, смотрит ли собеседник ему прямо в лицо и изображает ли на своей физиономии должную меру почтения и обожания. Стоит ли говорить о том, что карьера осмелившегося хоть раз отвести взгляд легко могла оказаться под угрозой.

Писца из альдомирских архивов синклита его место вполне устраивало. И если он и отрывался от преданного созерцания иерарха, то лишь для того, чтобы заглянуть в один из принесенных с собой свитков.

– Похоже, сокровищница действительно неприступна, – голос Исиндиоса напоминал карканье больной вороны. – Зайдем с другой стороны. Пыталась ли хоть одна талисса когда-нибудь в нее прорваться?

Писец с готовностью зашуршал свитками.

– Всего три раза, монсеньер. Первый – шестьдесят восемь лет назад. Талисса…

– Короче! – рявкнул иерарх, брызгая слюной. – Ты что думаешь, так я до вечера этим Лайгашем и буду заниматься?! Чем там дело кончилось?

– Как прикажете, мудрейший, – проблеял перепуганный писец. – Четыре воина и жрец Темеса. Погибли на первом рубеже обороны. Остановлены магами из Ордена Пурпурной Стрелы.

– Кретины, – презрительно усмехнулся иерарх. – Не нашли ни одного даже самого завалящего чародейчика, который бы оказался столь безумен, чтобы составить им компанию. Дальше!

– Похоже, они не знали, что и маги служат Владыке Вечных Пустошей, – угодливо хихикнул писец. – Второе нападение – пятьдесят один год назад. Продолжать?

– Кто там был?

– Четверо моряков из Маркуса, – писец старался быть лаконичным. – Пираты. Прослышали про сокровища и…

– Дальше, – махнул рукой Исиндиос. – Или и там такая же ерунда?

– Семь человек и два эльфа, – писец сверился со свитком. – Среди них два жреца Ашшарат и один колдун.

– Когда? Да шевелись же ты, морж вареный!

– Одиннадцать лет назад. Желаете подробности, мудрейший?

– Давай, чего уж там, – неожиданно смилостивился Исиндиос.

– Шли наобум, зная только местонахождение сокровищницы. Четверо погибли на первом уровне обороны. Остальные заблудились в западном секторе. Локализованы и уничтожены силами жрецов.

– Все?

Писец замялся:

– Одному удалось уйти, мудрейший. В отчете Протектора сказано, что ему неизвестно… как это произошло.

– То есть? – нахмурился Исиндиос.

– Отчет подписан иерархом Саверносом. Других подробностей нет.

Савернос не стал бы никого покрывать, в этом Исиндиос не сомневался. Наверняка ускользнул колдун. Даже магам Ворона известны не все заклятия, созданные на Двэлле.

– Хорошо, можешь идти.

Дойдя до двери, писец нерешительно обернулся:

– Еще одно, монсеньер. Если позволите…

Исиндиос нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.

– Ну, что там у тебя еще?

– Я просто подумал, что монсеньера это может заинтересовать… Не далее как вчера меня уже расспрашивали обо всех случаях нападения на Лайгаш. И начали как раз с талисс.

– Вот как? И кто же это был?

– Иерарх Веденекос, мудрейший… x x x

Обогнув угол донжона, они увидели Макобера, грустно склонившегося над колодцем. Сзади послышалось хлопанье кожистых крыльев – Терри выпустил в бой своего дракона.

– Ведро упустил, беда-то какая…

В голосе мессарийца было такое искреннее сожаление рачительного хозяина, что Мэтт даже смог подавить в себе желание отправить мессарийца вслед за ведром.

– Новое купишь! – если бы взгляд Терри обладал способностью испепелять на месте, от Макобера остался бы сейчас только оплавленный набор отмычек.

– Ну что ж, окаменевший страж нам пока не грозит, – Бэх кинула меч обратно в ножны. – Давайте начнем с грифона.

Талисса приблизилась к старинному фонтану. Грифон показался Терри на удивление довольным собой: гордо поднятая голова, грациозное кошачье тело, прижатый к задним лапам хвост с трогательной кисточкой на конце. К тому же фонтан не просто блестел – он сиял, лучился…

– Готов поклясться, что его поставили пару дней назад! – похоже, Мэтту пришла в голову та же мысль.

Покружив в вышине, дракончик совсем уж было примерился сесть статуе на голову, но вдруг ни с того ни с сего передумал и, жалобно заскулив, устроился на плече у хозяина. Гном поежился.

– Ты про блеск? – Айвен тоже изучал грифона с немалым интересом. – Здесь-то как раз ничего удивительного: от этого создания магией так и пышет.

Тем временем Макобер уже вовсю карабкался на спину грифона. Мэтту показалось, что тот тоже поежился.

– А что тогда для тебя удивительно? – осторожно поинтересовался Торрер, но тут мессариец, забравшись наверх, радостно прокричал:

– Эй, здесь всего один глаз!

– Можно подумать, нам снизу не видно, – буркнул гном, но Макобера это не смутило.

– Похоже на изумруд. Сейчас мы его…

– Нет!!!

Громкий крик вырвался у всех одновременно.

Донельзя довольный мессариец свесился с шеи грифона:

– Шутка. Что вы раскричались, еще дух дедушки разбудите. У кого-то я такой камешек…

– Ладно, шутник-самоучка, – ледяным голосом произнес Терри. – Раз второго изумруда нет, так и избавь это несчастное чудовище…

– О, кстати о несчастных чудовищах, – ничуть не обидевшись, хлопнул себя по лбу Макобер. – Торрер, по-моему, все-таки у тебя. Помнишь тот изумруд?..

Пробормотав что-то сквозь зубы, эльф полез в заплечный мешок и действительно извлек на свет немалых размеров изумруд. Все остальные видели его впервые.

– Если не секрет, откуда это у тебя?

Но Макобер даже не дал Торреру ответить:

– Все потом, – не терпящим возражений тоном объявил он. – Тут сейчас та-акое может быть!

Подхватив камень на лету, мессариец ловко вставил его в пустую глазницу. Раздался скрежет, от которого заныли зубы, и клюв каменного чудовища распахнулся. К счастью, Айвен успел буквально в последнюю секунду отпрыгнуть в сторону, чтобы не получить его нижней частью прямо по затылку.

– Спасибо, что предупредил, – поднял голову маг. – Если представление окончено, спускайся лучше вниз. Кто у нас тут самый высокий?.. Торрер, заглянешь в клюв?

Подняв голову, эльф встретился взглядом с грифоном. Статуя смотрела на него насмешливо, но не зло. Дескать, ну как, великий герой, рискнешь?

Прикинув, что клюв, случись что, запросто может раздробить ему руку, Торрер зажмурился, но все же засунул ее внутрь, считая в глубине души что слова «великий герой» не так уж далеки от истины.

– Что-то длинное. Твердое.

– Вынимай скорей! – в нетерпении закричал Макобер.

Но Торрер и сам был не склонен медлить. Достав из клюва свернутый в трубочку пергамент, он медленно осмотрел его со всех сторон.

– Что-то это мне напоминает, – заглянула ему через плечо Бэх. – Знаешь, игра есть такая. Просыпаешься утром в день рождения, а у кровати вместо подарка восковая табличка лежит: ищи там, где мы встречаемся трижды в день. Бежишь в столовую, а там еще одна: ищи там, где тебя балуют. Спускаешься в кухню, а повариха с улыбкой тебе еще одну протягивает: ищи в башне, которая первой встретит врага…

– Всю жизнь удивлялся: и зачем это люди строят себе такие громадные замки, – перебил ее Торрер. – И только сейчас, кажется, начинаю понимать…

– Ностальгия – дело хорошее, – Айвен протянул руку, и Торрер не без радости вложил в нее свиток.

Расправив плечи, эльф бросил быстрый взгляд на грифона: знай, мол, наших. Однако теперь птица не сводила глаз с чародея.

Проведя ладонью над пергаментом, Айвен решительно сорвал печать.

– Странно, – прищурился он, привыкая к неразборчивому почерку. – Похоже на заклинание, но язык явно не магический.

– Дорогая штучка, – неожиданно заметил Мэтт. – Двухуровневое заклятье. Тут один свиток талеров на сто пятьдесят потянет.

Айвен удивленно воззрился на гнома:

– Хочешь сказать, что ты с такими встречался?

– Приходилось, – нехотя признал гном, точно не торопясь воскрешать в памяти не слишком приятные воспоминания. – В магических школах такому не учат. Когда чародей хочет, чтобы заклинание мог прочесть любой…

– Даже я? – с надеждой поинтересовался Макобер.

– Я же сказал: любой. Так вот, в таком случае он… эх, не силен я в этих премудростях. Одним словом, выглядит это примерно так. Готовится специальный свиток, покрытый невидимыми письменами на магическом языке. А на него уже пишутся обычные слова… В общем, как спусковой крючок у арбалета. Хочешь – пиши тарабарщину, хочешь –эффект заклятья опиши, все равно сработает.

– В общих чертах понятно, – подбодрил смутившегося гнома Айвен. – Какие будут идеи?

– Ясный ясень, заклинание должно быть направлено на колодец, – резонно заметил Торрер. – Но что потом из этого колодца выползет – вот вопрос.

– Как что? – удивилась Бэх. – Думаешь, не каменный страж?

– Надеюсь, что каменный. А ну как нет? Так что сильно советую всем стать вокруг колодца и ничему не удивляться.

– Это в каком плане «советуешь»? – уточнил Мэтт. – А сам-то ты где будешь?

– Ну, кому-то же надо заклятье читать, – терпеливо объяснил эльф. – И я не против взять эту часть работы на себя. Кстати, самую опасную, если кто не понял.

– Знаешь, – встревоженно отреагировал Макобер, – пожалуй, все же не стоит. Ты у нас и мечом махать неплохо можешь, и вообще… Айвен, прочитаешь свиток?

Усмехнувшись, маг кивнул. Торрер попробовал было что-то возразить, но мессариец решительно оборвал его:

– А ну как оно действительно оттуда ка-ак попрет! Слава богам, что в наших рядах будет хоть один настоящий воин! Где, Торрер, ты сказал, будешь стоять? Я – рядом!

– Я бы тоже предпочел быть поближе, – подавив улыбку, подыграл Айвен. – Кто его знает, вдруг этот страж только выпрыгнет из колодца – и сразу ко мне.

Эльф не проронил больше ни слова. Гордо прошествовав к колодцу, он обнажил оба клинка.

Незнакомые, непохожие ни на один известный язык слова заклинания наполнили воздух. Свиток растаял. Талисса застыла в ожидании.

– Ну?! – поторопил стража Макобер.

Однако колодец оставался пуст. А вот Мэтт вдруг заерзал в своих доспехах.

– Это что еще?.. – и тут глаза гнома стали совершенно круглыми: от панциря лениво поднимался дымок.

Терри оказался рядом, прежде чем сам гном успел сообразить, что с ним происходит. Гибкие пальцы лунного эльфа в один миг справились с кожаными ремешками, и Мэтт тут же скинул с себя раскаляющуюся на глазах груду металла. В воздухе запахло паленым гномом.

– Интересный эффект получается, – медленно произнес Макобер, глядя на лица остолбеневших друзей.

Доспехи постепенно остывали. Мэтт внимательно обвел взглядом талиссу, точно пытаясь понять, кто же сыграл с ним такую глупую шутку.

– Не смешно, – наконец произнес он. – Если бы не Терри…

– Не за что, – улыбнулся лунный эльф, зная, что для гнома в этой фразе было больше, чем благодарность. – Торрер, заглянешь в клюв еще раз?

– Думаешь?…

– Уверен! А если бы свиток достали, а потом с ним что-то случилось? Да хоть в колодец уронили. Если верить нашему графу, Винсент был отнюдь не дурак и, помнится, не умер в нищете. Что, кстати, подтверждают и слова Мэтта. Если уж у него хватило денег заказать такой свиток, я не сомневаюсь, что он что-то предусмотрел и на тот случай, если его потомки окажутся разгильдяями.

– Посмотреть-то, конечно, не сложно, – с сомнением обронил Торрер и снова полез в клюв. – О!.. Кажется, ты прав!

И он так гордо продемонстрировал новый свиток, точно сам все это придумал.

Все заняли свои места.

– Готовы? – и Айвен второй раз громко прочел заклинание.

Мессариец замер: а вдруг это его «ну» вызвало столь замечательный эффект. И когда Айвен рухнул, как подкошенный, на каменные плиты двора, Макобер с облегчением вздохнул.

– Молот Крондорна! С тобой-то что? – бросился к чародею Мэтт.

Вместе с Бэх они помогли магу сесть, и жрица принялась энергично растирать его онемевшие пальцы.

– Как Орробу проглотил! – Айвену нельзя было отказать в образности мышления. – Сердце точно остановилось, а каждый вдох давался с таким трудом, будто лорь'я всей тушей на грудь прилегла, чтоб ей пусто было!

– Звучит красиво, – на этот раз Торрер был настроен весьма оптимистично. – Но не случайно же прадед так настаивал, чтобы мы обратили внимание именно на грифона!

Уверенным жестом фокусника он достал из клюва чудовища новый свиток. Айвен слегка побледнел.

– Я, пожалуй, лучше пока в сторонке посижу, – неуверенно произнес он и привалился спиной к стене донжона, пытаясь окончательно прийти в себя.

Стоило магу прикрыть глаза, как дракончик, подлетев поближе, ласково ткнулся головой ему в колени: если уж ты все равно не участвуешь в этих ритуальных плясках, мог бы и со мной поиграть.

Айвен едва не подпрыгнул от неожиданности, но убедившись, что свиток все еще в руках у эльфа, слегка расслабился и даже почесал дракончика за ухом.

– Ты уверен, что мы все делаем правильно? – крикнула чародею Бэх. – Вряд ли прадедушка обладал столь извращенным чувством юмора…

– Да уж… – поддержал ее Торрер. – О! Кажется, знаю! Все должно быть по-другому!

– Надеюсь, – гном раздраженно потер обожженную грудь.

– В общем, так! – решительно объявил Торрер. – Во-первых, раз свиток был в клюве грифона, то и заклинание нужно читать оттуда.

– Из клюва? – удивилась Бэх.

Однако эльф лишь отмахнулся. Вскарабкавшись на грифона, он уверенно оседлал статую.

– Во-вторых… Слушайте, а ведь я понял… На самом деле понял!

Все посмотрели на него с интересом: уж не началось ли часом действие колдовства?

– Во-вторых, – все столь же торжественно, хотя и более спокойно повторил Торрер, – что, если заклинание должен произносить не маг?!

– На себя, что ли, намекаешь? – гном был далек от радужного расположения духа.

– Почему обязательно на себя?! – обиделся эльф, хотя в тайне считал, что это было бы справедливо. – Хочешь – сам читай.

На лице гнома отразилась борьба врожденной осторожности с возможностью в кои-то веки самому если и не поколдовать по-настоящему, то, по крайней мере, совершить нечто магическое.

– Я, конечно, всегда мечтал сотворить что-нибудь эдакое, – начал было он. – Такое, знаешь… Но… Слушай, давай не сегодня. Сам понимаешь, подготовиться надо, настроиться. Ну, и все такоепрочее…

– Торрер, ты считаешь, что это должен быть не маг или не владеющий магией? – уточнила Бэх.

– Лучше бы, наверно, вообще не имеющий к ней никакого отношения, – грустно признал эльф, нехотя слезая с грифона.

– Тогда остается Макобер, – без особого энтузиазма проговорила жрица. – Мне бы, честно говоря, не хотелось: не уверена, что Тигру это понравится. Кстати, ты уверен, что Маку обязательно карабкаться на эту страхолюдину?

– Абсолютно!

Видно было, что Бэх отнюдь не разделяет этой уверенности, но раз уж…

– Да ладно, сложно, что ли, – Макобер одним махом занял место эльфа. И, едва дождавшись, пока тот вернется к колодцу, бодро произнес заклинание.

Вода в колодце забурлила и начала убывать.

Застыв, талисса смотрела, как над поверхностью появляется огромная каменная голова в старинном рыцарском шлеме с опущенным, как перед схваткой, забралом.

– Вот видите! – радостно воскликнул эльф, но остальные не торопились разделить его восторг.

Статуя рыцаря повела плечами, точно стряхивая с себя оковы колодца, – и вот уже перед талиссой стоял гигантский воин, держа в правой руке внушительных размеров боевой топор. Левая была сжата в кулак.

– Послушайте, уважаемый!.. – начал было Торрер, но рыцарь, не обращая на него внимания, принялся медленно поднимать свое смертоносное оружие.

Талисса попятилась: как победить такую махину, не знал никто.

Бэх в отчаянии схватилась за медальон. Почувствовав силу своего бога, она бросила в лицо воину несколько слов на том древнем языке, который знали лишь Темес и его жрецы, и невольно сделала шаг назад, испугавшись собственной смелости.

Статуя медленно повернулась, каменная голова рыцаря наклонилась, пытаясь разглядеть, кто же это рискнул бросить ему вызов.

Топор начал неумолимое движение вниз. Макобер зажмурился, представив себе, как он сминает хрупкое тело жрицы, но та в похожем на танец движении гибко ушла в сторону и коснулась ноги гиганта.

Камень показался ей льдом, и Бэх пришлось собрать воедино всю свою волю, чтобы не отдернуть руку.

Медальон вспыхнул – и тут же огромный сапог рыцаря начал таять, теряя форму и растекаясь по земле. Стремясь обрести равновесие, великан покачнулся, беспомощно взмахнул руками, но топор увлек его вниз.

Рухнув на землю, статуя разлетелась брызгами каменных глыб.

– Есть! – победный крик Макобера пронесся над двором замка.

Когда поднятая в воздух пыль осела на землю, Бэх с радостью увидела, что никто даже не ранен.

– Ну, ты… в общем… ничего себе! – только и смог выговорить Торрер.

– Я так пониманию, что это вся благодарность и поздравления, на которые я могу рассчитывать? – девушка улыбнулась, хотя руки ее еще дрожали.

– Да ладно тебе! – обнял ее Макобер, успевший уже соскочить с грифона.

Лишь два осколка гиганта сохранили прежние очертания. Разлетевшийся на части каменный топор обнажил сверкающее лезвие настоящего боевого топора. Убедившись, что у остальных нет ни малейшего желания прикасаться к нему, Мэтт сделал шаг вперед.

Не дожидаясь, пока об этом вспомнит кто-нибудь еще, Терри бросился ко второму обломку – левой руке великана. Каменный кулак разжался, и теперь на ладони лежала изящная пирамидка, сделанная из розового гранита.

Терри протянул руку: пирамидка с готовностью уменьшилась в размерах.

И в этот момент сзади раздался насмешливый голос:

– Ну что ж, премного благодарен, что вы выбрали время расколоть этого каменного истукана! Я и сам, бывало, об этом подумывал, да все как-то недосуг было. А теперь – отдайте мне «ключ».

Глава XIII

Нельзя сказать, чтобы я не любил море.

Наше первое знакомство состоялось довольно поздно. Мне было лет восемнадцать, и я хорошо помню, как долго стоял, заворожено глядя на волны и далекие паруса, и думал об огромных пространствах, где нет и не может быть места человеку.

Мы привыкли считать, что все в наших силах. С божьей помощью, конечно. И все же море – одно из немногих мест, где человек всегда остается гостем. Иногда его любят, иногда ненавидят, но на самом деле всегда лишь терпят, и любой неверный шаг может окончиться смертью.

Гардар же, похоже, именно в море чувствовал себя как дома, и шхуна, на которой он предпочитал проводить большую часть времени, была куда лучше знакома его гостям, чем замок командора..

Сегодня море встретило меня неласково: морщилось, волновалось и всячески старалось отравить мое существование.

Взглянув на мое бледное лицо, Гардар любезно предложил начать разговор со стаканчика рома, и хотя день еще не перевалил за середину, отказываться я не стал. И теперь плеск волн напоминал мне шелестящие на ветру заросли сахарного тростника, а не раздраженное ворчание стихии…

– Одним словом, можешь не беспокоиться: что твое, то твое, – Гардар отодвинул пустой стакан в сторону.

– Несмотря на то, что твоим ребятам не удалось захватить «ключ»? – не без ехидства уточнил я, глядя на стакан, который совершенно самостоятельно наполнился вновь и теперь заискивающе терся о руку чародея.

– Надо же и твоему Ордену хоть что-то оставить, – отшутился командор. – Если Летучая Мышь больше не проявляет интереса к этому делу, значит так тому и быть.

Рисуется, подумал я: право называть бога по его самому распространенному воплощению всегда считалось прерогативой жрецов. Хотя лангер есть лангер: я не удивлюсь, если Гардару приходится видеть Орробу чаще, чем мне – Ворона.

– И без всяких там «на всякий случай» и «последим за дальнейшим развитием событий»? – уточнил я. – Гар, я же не первый день любуюсь на длинные уши твоего лангера, торчащие едва ли не из каждого дела, которым мне приходится заниматься.

– Вот уж воистину, в мире так мало интересного, – чародей повел бровью, и в стакане зазвенел лед, – что два умных человека…

– Гар, я серьезно! Пока мы шли, как говорят моряки, «параллельным курсом», – чародей отсалютовал мне бокалом, – это скорее забавляло, чем раздражало. Но после истории с монастырем Стеариса…

Я попытался принять непринужденную позу – увы, желудок тут же намекнул, что считает это непозволительной роскошью.

Проклятье, никак не удается сосредоточиться на разговоре. Я мысленно дал себе зарок: в будущем встречаться с Гардаром где угодно, но только не на этом болтающемся на волнах корыте.

– Я тебя понял, – поднял руку Гардар. – Скажу больше: на твоем месте я бы чувствовал то же самое. Давай так: я не жрец, но действительно делаю все, что мне приказывает Летучая Мышь. Если завтра она велит перерезать во сне всех иерархов твоего Ордена, я сделаю и это.

Ну-ну, посмотрим, как у него это получится. А вот если завтра Ворон прикажет мне разобраться с лангером, шхуна Гардара отправится ко дну раньше, чем командор успеет проснуться. Зря, что ли, я перевез сюда из Антронии целую команду ловцов жемчуга, двое из которых постоянно наготове… К тому же, по крайней мере один из брандеров, стоящих сейчас в альдомирском порту, должен суметь выйти в море в течении двадцати минут после получения команды.

Надо будет и в самом деле поговорить с Вороном: у меня появилось ощущение, что наши отношения с лангером начали выходить за пределы обычного соперничества. Уж не надеется ли Орроба чуть крепче, чем следовало бы, сжать руку, в которой лежит ладонь Ворона?

– Это знаю я, и это знаешь ты, – продолжил тем временем Гардар. – И чему, скажи на милость, это мешает? Это же не повод прямо сегодня перегрызть друг другу глотки. Да не рассматривай ты историю с графом как личный выпад! Скажи лучше, удалось тебе выяснить что-нибудь интересненькое про талиссу?

Ссориться с Гардаром и впрямь не имело смысла. Равно как и доверять ему. Я почувствовал себя воином, тайно пробирающегося мимо вражеских сторожевых постов. Пока он движется точно и бесшумно, тщательно продумывая каждое следующее движение, вокруг безмолвная и безмятежная ночь. Но стоит ветке хрустнуть…

– Пока нет. Да я и не рассчитывал на быстрый результат, – за спиной командора очень некстати покачивалась картина, изображавшая застигнутый штормом корабль. – Скорее… мне просто любопытно.

Разговор был окончен, и я поднялся из прикрепленного к полу кресла, надеясь, что море не станет мстить мне напоследок. Так и есть: обрадовавшись, что я уже ухожу, оно даже особо и не старалось выбить опору у меня из-под ног.

– Что ж, понимаю, – Гардар тоже поднялся и радушно развел руками. – Ну, если что – заходи.

– Непременно, – пообещал я. – Слушай, будет время, поручи кому-нибудь из своих порыться в ваших залежах.

– Что-то конкретное? – напрягся чародей.

– Да нет, пожалуй. Витает что-то такое в воздухе, – я сделал неопределенный жест рукой, – но поймать пока не могу. Скажем так: что делает талиссу талиссой? Буду благодарен за любые детали.

– Договорились! И забудь про графа: я и не думал, что тебя это так заденет. Кстати, вдруг тебе это будет интересно…– командор сделал вид, что и в самом деле только сейчас об этом вспомнил. – Вчера вечером Денетос под свою ответственность взял из ардиария Браслет Лиардоса.

Вот уж новость так новость!

– Крайне любезно с твоей стороны, – я хлопнул чародея по плечу. – Информация достоверная?

Гардар ухмыльнулся:

– Можешь проверить.

Я оценил шутку: помимо того, что хранитель ардиария отвечает только перед синклитом, мне было бы тяжеловато объяснить, откуда я знаю, что браслет покинул сокровищницу.

Однако!.. Лиардос вообще был любопытной фигурой, полуреальной, полумифической. Рассказывали, что в свое время этот иерарх выполнил такое число «особых» поручений Ворона, что вселенная разделилась для него на две неравные части: Орден и весь остальной Двэлл, который спит и видит, как бы этот Орден поглотить, раздавить и уничтожить.

Придя в полный ужас от осознания «истинной» картины мира, сумасшедший иерарх умудрился создать один из мощнейших артефактов, несущих в себе силу Ворона. Браслет, не умеющий ничего иного, кроме как убивать. Всех, кто не поклоняется Ворону и его божественной супруге. И в особенности тех, кто служит другим богам.

– Постараюсь не остаться в долгу, – пообещал я командору. – Теперь я просто обязан специально для тебя раскопать дюжину свеженьких кровавых тайн. Надеюсь, хотя бы каждая вторая сможет лишить тебя сна. В среднем на недельку.

– Удивил? – Гардар не скрывал своего удовольствия.

– Не то слово, – признался я. – Честно говоря, вообще не думал, что обычный жрец имеет право…

Чародей гостеприимно распахнул дверцу каюты, и хлынувший внутрь соленый морской воздух вновь некстати напомнил мне о том, что я вот уже битый час пытаюсь найти общий язык с Альдомирским заливом.

– Оказывается, в исключительных обстоятельствах Протекторы имеют такое право.

Кто его знает, может, и правда имеют. Мне как-то не доводилось сталкиваться с Протекторами, пребывающими в исключительных обстоятельствах.

Интересно лишь, чем обосновал свою просьбу Денетос? Тем, что у него сдали нервы?

– Кстати, о кровавых тайнах, – обронил Гардар, когда я стоял уже возле самого трапа, – я слышал, Савернос совсем плох?

– О, этот еще нас с тобой переживет! – я махнул рукой и с облегчением принялся спускаться по веревочной лестнице в поджидавшую меня шлюпку. Нет, любопытство лангера положительно переходит всякие границы!

Вернувшись к себе, я вылил на голову ушат холодной воды и с радостью почувствовал, что могу наконец забыть и о проклятой качке, и о выпитом роме.

Шар уже ждал меня. С годами я привык думать о нем, как об одном из самых близких друзей. Интересно, что сказал бы по этому поводу Исиндиос… Любит старик всякие психологические игры: хлебом его не корми – дай в ком-нибудь покопаться.

И надо что-то делать с браслетом Лиардоса. Сам того не замечая, я начал воспринимать талиссу как любимую игрушку. Будет досадно, если ее сломают до того, как она мне надоест.

Только вот под силу ли Денетосу ее сломать? Как я ни старался, шар неизменно отказывался заглядывать в будущее, хотя в прошлое и настоящее проникал с той же легкостью, с какой люди открывают недочитанную книгу.

Савернос как-то говорил, что будущее ведомо лишь богам, да и то не всем. Ему, конечно, виднее, но мне куда больше нравилось думать, что будущее творим мы сами. А кто же не знает, что творение целиком доступно и подвластно одному только творцу? Не пытаемся же мы, в самом деле, понять, почему деревья растут вверх, а не вниз, а люди имеют одну голову, а не три.

Что ж, если будущее недоступно… начнем с прошлого! Ну, скажем, с того, как Денетос сумел столь быстро взобраться наверх. Слившийся с Тьмой, Протектор Лайгаша. Не бог весть что, конечно, но и не жрец в заштатном городишке. Что-то я сомневаюсь, чтобы он всего добился исключительно благодаря таланту и вере.

Когда вчера я заговорил на эту тему с Саверносом, старик загадочно улыбнулся и едва заметно кивнул на пустующие кресла других иерархов. Выходит, Денетоса кто-то двигает… Знать бы, кто.

Я готов был прямо сейчас затребовать досье на Денетоса, когда сообразил, что по моим расчетам талисса должна быть уже на подходе к старому родовому замку Беральдов. Можно, конечно, и потом посмотреть, но если там всплывет что-нибудь новое, то чем раньше я об этом узнаю, тем лучше.

Неожиданно я почувствовал на себе чей-то взгляд. Опять лангер Орробы?! Да нет, сомнительно. Гардар не стал бы так рисковать. Тем более теперь, когда я его должник.

И все же я не ошибся: за мной явно следили. За иерархом Ордена! Иными словами, это должен быть некто достаточно могущественный или изрядно безрассудный, чтобы отважиться…

С другой стороны, это наблюдение я и не должен был почувствовать. Никак не должен. Если бы, конечно, в свое время Шайендис не поделился со мной своими умениями, а я не дал себе труда потренироваться…

Изображая глубокую задумчивость, я прошелся по комнате, скользя рассеянным взглядом по сторонам. Либо вон та фигурка ворона на камине. Либо… Нет, все-таки ворон.

Рука привычно легла на медальон. Глаза ворона на мгновение сверкнули. Я не ошибся.

Теперь мой дорогой соглядатай изо дня в день будет наблюдать одну и ту же славную картину: едва переступив порог комнаты, я широко зеваю и, торопливо сбросив одежду, немедленно ложусь спать. Со временем, конечно, догадается, что я морочу ему голову. Но не сразу.

Еще не сев за стол, я подал знак магическому шару. И тотчас убедился, что не зря спешил посмотреть, что там творится у талиссы… x x x

Друзья разом обернулись на голос.

– Это Винсент Беральд, – шепнул Макобер, заставив Торрера нагнуться. – Я сразу его узнал!

– Узнал?! – изумился эльф несколько громче, чем следовало бы, и украдкой покосился на незнакомца.

– В шатре у Сильвена была одна миниатюрка. В общем, давай потом…

Повернувшись к незнакомцу, мессариец вежливо поклонился:

– Ваше Сиятельство…

Тот удивленно улыбнулся:

– Вы меня даже знаете?

Прямо не граф, а сказочный богатырь какой-то, подумал Терри, разглядывая Винсента так, словно тот был выставлен на продажу. Интересно, как он вообще в двери умудряется проходить?

– Прошу прощения, что мы вторглись в ваш замок, – Айвен оглянулся на Макобера, пытаясь понять, не шутит ли тот. – Но поймите и нас: мы были уверены, что…

– Что я мертв? Кстати, уж не мой ли оболтус-наследничек отправил вас покопаться в этих развалинах?!

Самодовольные нотки в голосе Винсента вызвали у Бэх непроизвольное раздражение. Похоже, талисса зря потеряла время. С другой стороны, для своих лет прадедушка подозрительно хорошо сохранился…

– Граф Беральд отправил нас сюда с одним небольшим поручением, – холодно ответил Айвен, недовольный тем, как Винсент отзывается о графе, однако благоразумно сдержал желание сообщить его предку о том, что Сильвена уже нет в живых. – Выполнив его, мы уйдем.

– Поверьте, уважаемый, если бы мы не были уверены, что вы давно уже по ту сторону Грани… – начал было Торрер, однако Винсент Беральд жестом заставил его умолкнуть.

– В свое время я получил еще один драгоценный дар – дар долгой жизни, – он удовлетворенно оглядел изумленные лица талиссы. – Но мне так не хотелось расстраивать бедных деток…

У Мэтта промелькнула мысль, что лично он даже о тараканах отозвался бы с большим уважением. Каковы же должны быть отношения с детьми, чтобы…

– Расстраивать? – гном сейчас был не менее высокомерен, чем его собеседник.

– А вы как думаете? Вот вы бы обрадовались, если бы ваш собственный прадедушка подзадержался на этом свете?

Мэтт демонстративно почесал в затылке.

– Признаться, не вполне понимаю слово «подзадержался», – наконец ответил он. – Мой-то прадедушка жив и здоров и, будет на то воля Крондорна, еще многому сможет научить моих правнуков.

Винсент поначалу опешил, но быстро взял себя в руки:

– Да будет на то воля Крондорна. Но давайте к делу.

– Давайте, – с готовностью согласился Макобер. – Насколько я понимаю, настоящему Винсенту Беральду просто не пришлось бы ждать, пока мы сразимся со стражем. Если он сам вручил великану «ключ»…

– Что значит «он»? Я!

– Допустим. Но если вы собственноручно вручили этой каменюке «ключ», то что вам помешало самому и забрать его?

– Если бы все было так просто! – Винсент явно начал терять терпение. – Когда это чучело заколдовывали, я приказал ему подчиняться только графу Беральду…

– Именно так вы себя и называете, если я не ошибаюсь, – хмыкнул мессариец.

– Безусловно. Но для стража граф – тот, кто имеет все подобающие титулу символы власти: корону, печать и тому подобную дребедень. А поскольку, скончавшись, я, очевидно, не мог унести все это с собой в могилу…

– Однако такой великий воин, как вы, уважаемый, без сомнения могли бы… – вступил Торрер.

– Убить великана? Любопытно, как бы с этим справился такой великий воин, как вы, уважаемый?

Эльф поперхнулся и смущенно замолчал.

– Одним словом, мне не стыдно сознаться в собственной глупости, – Винсент гордо расправил плечи. – Айригаль меня дернул связаться с этим стражем! Но уж больно часто мои детки интересовались, не позволит ли им папочка самим навестить сокровищницу!

Неужели это действительно Винсент? Терри до дрожи не хотелось расставаться с пирамидкой, но ему никак не удавалось нащупать хоть какую-то лазейку.

И все же что-то не складывалось. То одна, то другая фраза Винсента подтачивали, разрушали образ. Такой вояка должен быть прямолинеен, как разъяренный бервар. Не хотят отдавать «ключ» – так сравнять их с землей, и вся недолга.

Или же, напротив, мог оказаться редкостным добряком… Что, очевидно, не сбылось.

– Впрочем, не стану вас задерживать, – усмехнулся Винсент. – Надеюсь, вы не сомневаетесь, что «ключ» принадлежит мне по праву?

Граф сделал шаг вперед и протянул руку к пирамидке. Однако Терри не торопился отдавать ее.

– А если мы все же не поверим, что перед нами и в самом деле Винсент Беральд?

Судя по всему, подобная мысль даже не приходила графу в голову. Он на секунду задумался, а потом внезапно громко расхохотался.

– Господа, да ведь это же «ключ»! Ключ, а не сказочный клубочек, который сам приведет вас к сокровищам. Если не знать дорогу к Лайгашу, он стоит ровно столько, сколько камень, из которого сделан.

– А дорогу к Лайгашу…

– Открыл мне человек, подаривший «ключ». А вот вы, пожалуй, рискуете заблудиться, – Винсент насмешливо взглянул на Терри. – Если, конечно, у вас нет желания пообщаться с духом Раоми.

– А что, неплохая идея, – улыбнулась Бэх. – Вот только откапывать лень. И мне почему-то кажется, что вряд ли его останки нетленны.

– А вы, как я погляжу, жрица? – во взгляде графа появился интерес.

Девушка скромно склонила голову.

Видя, что Винсент отвлекся, Терри ласково почесал гребень дракончика и что-то прошептал ему на ухо. И Смерч, как выпущенная из арбалета стрела, неожиданно взмыл вверх, издал звонкий боевой клич и ринулся на графа.

«Зря это он!» – только и успел подумать Торрер, покосившись на огромный меч, отдыхавший у бедра Винсента, однако граф и не думал хвататься за оружие. Выхватив из кармашка кусочек горного хрусталя, он произнес несколько слов и подкинул камешек в воздух.

– Назад! – закричал Терри, понимая, что сейчас произойдет. Но Смерч уже не мог остановиться.

Вырвавшись из пасти дракончика, струя пламени устремилась к глазам графа, и тому пришлось бы несладко, если бы не хрусталь. Талиссе показалось, что время остановилось: медленно, как во сне, камень втянул в себя смертоносное пламя и резко выбросил его обратно, навстречу пикирующему дракончику.

Жалобно заверещав, тот несколько раз перевернулся в воздухе и рухнул на землю.

Пока Терри гладил и прижимал к себе изрядно потрепанного Смерча, Бэх не давала покоя единственная мысль. Беральд был уверен, что его прадед был воином и только воином! За долгие годы кое-чему можно было, конечно, и научиться, но чтобы достичь таких вершин в магии…

– Самозванец!

Казалось, все только и ждали этого слова, которое презрительно выкрикнула Бэх. Друзья угрожающе придвинулись к чародею, на ходу доставая оружие.

На секунду тот растерялся, хотел было что-то возразить, но, взглянув на талиссу, понял, что бесполезно. Едва уловимый жест, яркая вспышка – и Винсент исчез.

Друзья переглянулись.

– М-да, – протянул Мэтт, – а я уже готов был ему поверить.

– Все были готовы, – хмуро подытожил Терри. – Ладно, что теперь говорить. Спасибо Бэх, что не сплоховала.

Девушка слегка покраснела.

– Не за что. Ты так говоришь, словно здесь твой личный просчет.

– Я ведь чувствовал – что-то не так! Но потом решил, что мне просто уж очень не хочется отдавать этому мужлану нашу пирамидку.

Жрица промолчала. Если уж Терри признал, что он чего-то не предусмотрел…

– Эй, Мэтт, а что это за топор ты нашел? – Макобер тоже счел за лучшее не заострять внимание на словах лунного эльфа. – Дай-ка мне посмотреть!

Топор, оставшийся от каменного гиганта, по-прежнему лежал у ног гнома.

– Не торопись, торопыга, – взявшись обеими руками за рукоять, Мэтт примерился, как для удара…

Крондорн, отчего так кружится голова?! Пошатнувшись, гном опустил топор и тяжело оперся на рукоять, однако странное ощущение не исчезло. Да что это с ним такое творится?!

Назови себя, воин.

Незнакомый голос, гулкий и глубокий, как звон огромного колокола, вторгся в его мысли. Сам Крондорн? Нет, ну это уж вряд ли. Но тогда…

– Мое имя – Мэтт. Этого достаточно моим друзьям, значит, будет достаточно и тебе.

Гном даже не сообразил, что отвечает вслух. Остальные удивленно примолкли.

В глазах Макобера появилось сочувствие. С таким лицом обычно разговаривают заботливые племянники со своими престарелыми тетушками, когда те внезапно забывают дорогу домой.

– Эй, гномище! Что это на тебя нашло? Решил сделать вид, что мы незнакомы? Впрочем, если ты настаиваешь… – мессариец церемонно поклонился. – Макобер.

Я готов последовать за тобой в любую схватку. Принимаешь ли ты мою службу?

– Я принимаю твою службу.

Глаза мессарийца медленно полезли на лоб.

– Какие способности заложены в тебе?

Остальные подошли ближе.

– На радостях, что ли? – шепнул Айвену Торрер, сделав неопределенное движение около виска.

– Показать? – с готовностью предложил мессариец. – Ну, например… Хочешь – две секунды, и кошель с твоего пояса перекочует на мой?

Макобер начинал понемногу тревожится. А ну как это не игра, а Мэтт действительно?.. Ну, уж упоминание о деньгах-то его должно и из мертвых поднять!

Я не раз спасу твою жизнь.

– Всего-то? – хмыкнул гном. – Знаешь, до сих пор я как-то и сам справлялся!

Сзади послышался голос Терри:

– Топор! Как же я сразу не догадался!

– Сам?! – Макобер окончательно осознал, что с Мэттом творится неладное. – Да хватит заливать. Эй, Мэтти, бросай эту игру. Слышишь, что я тебе говорю?

Но Мэтт не слышал его.

Если меня напоить кровью врагов, я помогу тебе восстановить силы.

– И часто тебя надо поить кровью врагов?

– Два раза в день перед едой, – не задумываясь парировал Макобер.

Эх, определенно надо что-то делать!

– Слушай, дай и мне подержать эту железяку!

Главное – не забывай про меня. И я отплачу тебе тем же. Опасность! Среди тех, кто сейчас стоит вокруг…

– И не рассчитывай, что я позволю тебе убить моих друзей!

– Давай! – махнул рукой Терри, убедившись, что Торрер успел зайти за спину гному.

Удар – и Мэтт провалился во тьму.

Глава XIV

Замок Найтмор, двадцать лет назад

Он так и не смог разузнать, почему эту башенку называли Сластеной.

Золлан – гном, командовавший дружиной отца и представлявшийся мальчугану едва ли не ровесником древнего замка, – обронил как-то, что очень уж эта башенка любила полакомиться кровью самых смелых и удачливых врагов, прорвавшихся аж до самого рва. Самому же мальчику она казалась красивым, до замирания сердца, марципаном, украшающим изящный торт отцовской крепости.

Как-то само собой получилось, что Сластена стала его излюбленным местом. Сюда он уходил лежать, думать и часами смотреть на дорогу, мечтая о тех временах, когда под звуки прощальных труб его собственный конь вырвется, гарцуя, из ворот замка и понесется…

Да так ли в самом деле важно, куда! Навстречу диким ордам степняков, к королевскому двору, по горбатым улочкам Мессара. Главное – тот момент, когда распахнутся ворота замка, и весь мир будет лежать перед его конем.

Протрубил рог, и крепостные стены с готовностью откликнулись запоздалым эхом. Мальчуган тряхнул головой, перевернулся на живот и выглянул из бойницы. Опять этот надутый индюк из Трайгорна! И за что только отец его привечает?

Турнир продолжался с раннего утра и успел уже мальчишке изрядно поднадоесть. Сшибающиеся на полном скаку кони, вылетающие из седел рыцари, радостные возгласы лучников – все слилось в единый тусклый калейдоскоп. Здоровенные дядьки, а радуются своим игрушечным победам, как дети. Точно не понимают, что все это понарошку.

Мальчуган нашел глазами отца, и взгляд его засветился от гордости. Именно так он представлял себе великих королей древности: на холме, под раскидистым дубом, в окружении верных друзей и угодливых придворных.

По старой традиции хозяин замка выступал в роли главного судьи и сам не принимал участия в турнире. Пройдет несколько лет, и мальчишка займет почетное место по правую руку от отца, прямо под огромным флагом с атакующим снежным барсом – символом рыцарского Ордена, в рядах которого сражались все его предки.

Развевающееся на ветру темно-синее знамя неожиданно обернулось глубоким ночным небом, барс присел на задние лапы, готовясь к смертоносному прыжку, и…

Мальчуган и не заметил, как его сморил сон.

…Ближе к вечеру на поле появились одетые в легкие кожаные доспехи оруженосцы. Кони были уже вычищены и отдыхали в стойлах, а рыцари на время разошлись промочить горло и перекусить в ожидании назначенного на вечер поединка орденских магов.

Отец остался на месте, однако позволил себе снять и отложить в сторону тяжелый парадный шлем. Интересно, о чем они там перешептываются с Золланом? Не иначе решают, как лучше использовать собравшихся на турнир рыцарей, чтобы покончить наконец с шайкой, облюбовавшей окружавшие Найтмор леса.

Первая пара вышла вперед. Слуги установили мишень и отошли в сторону.

О, да это Брог! Вчера оруженосец провозился с мальчишкой целое утро, показывая «полет вампира» – хитрый крученый бросок, при котором кинжал лишь в последний момент восстанавливал баланс и впивался в ничего не подозревающего врага.

Вот его соперник подходит к черте. Было бы на что смотреть: три из пяти. Да в этом замке и у кухарки бы не хуже получилось!

Брог неторопливо примерился.

Размах, бросок! Мальчуган с удивлением увидел, как Брог скривился, зажмурился, точно в глаза ему попала горсть песка, рука оруженосца неловко вывернулась и… клинок устремился к склону холма.

Он быстро отвел взгляд от оторопелой физиономии Брога и почему-то сразу понял, куда летит кинжал. Ему даже показалось, что тот не замедляется в полете, а, напротив, набирает скорость, будто выпущенный из арбалета.

«Отец!» – хотел крикнуть мальчик, но в горле неожиданно пересохло, вместо крика вырвался тонкий отчаянный писк.

А отец разговаривал с Золланом, не замечая надвигающейся опасности.

Зрители вокруг ахнули, Золлан вскочил на ноги, пытаясь заслонить своего сеньора, перехватить клинок… Но смерть оказалась проворнее.

Кинжал вонзился в шею чуть ниже подбородка.

А он все смотрел и смотрел, не в силах оторвать взгляд от забрызганных кровью доспехов.

Он не кричал и не плакал. Он просто знал, что отец мертв.

…Мальчуган проснулся только ближе к вечеру, когда на поле появились одетые в легкие кожаные доспехи оруженосцы.

Отец! Да нет, привиделось, конечно, привиделось. Вот же он, там, где и сидел, только позволил себе снять и отложить в сторону тяжелый парадный шлем.

Ветер подул в сторону замка, и мальчишка услышал, как отец от души смеется, слушая одного из заезжих баронов. Не иначе как тот недавно вернулся от двора и теперь веселил собравшихся, изображая дрожащий голос сильно постаревшего Гарната.

Мальчуган вскочил на ноги, готовый скатиться во двор, кинуться, пока не поздно, к отцу. Все рассказать, предупредить о грозящей опасности…

Первая пара оруженосцев вышла вперед. Слуги установили мишень и отошли в сторону.

Брог! Сон начинал сбываться.

Добежать до холма он уже не успеет. А если крикнуть? Но что: «Берегись, Брог сейчас убьет тебя?!» Бред. Отец только тревожно улыбнется в ответ и пошлет кого-нибудь к матери: кому, как не жрице Ашшарат, божественной Зеленой Девы, лучше знать, как бороться с галлюцинациями. Тем более, галлюцинациями собственного сына.

Соперник Брога, опустив голову, отошел в сторону. Три из пяти.

Похлопав барона по плечу, отец повернулся к Золлану.

Ашшарат! Мама так убежденно рассказывала про совершенные ею чудеса, что это просто не может быть неправдой!

Ашшарат, помоги мне, отведи руку судьбы!

Боги, как же ей молятся?! Все детство он проводил куда больше времени на площадке, где тренировались воины, нежели в домашнем храме Зеленой Девы.

Ашшарат, да помоги же! Помоги, и я стану твоим жрецом, твоим вассалом или как это у тебя называется?!

Но богиня молчала.

Брог широко улыбнулся: он уже предвкушал победу. Примерившись, оруженосец смерил глазом расстояние до мишени и отвел назад руку с кинжалом.

И мальчуган понял: Ашшарат не ответит. Ей не нужна сделка – одна лишь глубокая искренняя любовь, которую питали к своей покровительнице все ее жрецы.

А он не любил. Скорее ревновал, когда мама удалялась в храм, не успев досказать его любимую балладу. Скорее уважал, видя, как мама исцеляет гноящиеся рубленые раны. Скорее предвкушал, прикидывая, не принесет ли больше пользы Ордену Снежного Барса, став всемогущим жрецом.

Ведь в том, что жрецы всемогущи, сомнений не было.

Размах! Мальчуган с ужасом увидел, как Брог скривился, зажмурился, точно в глаза ему попала горсть песка, рука оруженосца неловко вывернулась…

Что ж, он знает того, кто обойдется и без любви!

Айригаль, прими мою душу в обмен на душу моего отца!

Слова дались неожиданно легко, хотя еще вчера таинственный бог, царящий по ту сторону Грани, внушал ему благоговейный ужас. Мама говорила о Владыке Вечных Пустошей с отвращением, отец – вдумчиво и спокойно, как о противнике, которого не стоит бояться, но не стоит и недооценивать.

Бросок – и клинок устремился в сторону холма.

Айригаль, клянусь, я стану лучшим из твоих жрецов!

Второй шаг дался ему уже легче. Не зря отец учил его доводить начатое дело до конца. «Если взялся – будь первым. Если не готов – не берись».

Зрители вокруг ахнули, Золлан вскочил на ноги, пытаясь заслонить своего сеньора, перехватить клинок… Но он не успевал, явно не успевал.

Кинжал вонзился в дуб прямо над головой отца. x x x

Когда гном пришел в себя, голова его раскалывалась так, словно каменный страж зацепил ее при падении своим гигантским топором. Топор, разговор, крик Терри…

Память постепенно возвращалась, но шевелиться было пока еще лень. Лежа на спине, Мэтт от нечего делать принялся разглядывать небо.

Стервятник. Высоко-высоко. Прямо над развалинами замка. Не иначе как ждет, пока талисса уйдет, чтобы всласть попировать на телах повешенных. Один круг, второй, третий…

Боль отступала. Однако попробовав пошевелиться, гном неожиданно выяснил, что заботливо связан по рукам и ногам.

– Что за ерунда!!!

– Эй, Мэтт пришел в себя! – Макобер замахал талиссе рукой.

– Ну и как, все еще боишься, что Мак перебьет всех твоих друзей? – сумрачно поинтересовался Торрер.

Соседство с мертвецами угнетало его. Все смертны, все преходяще, но люди немало удивились бы, узнав что эльф, живущий по их меркам чуть ли не вечно, любит жизнь так же остро, как иные любят родителей, им эту жизнь подаривших.

Это могло бы прозвучать высокопарно, да и сам он этого так не осознавал, но висящие на стене покойники разрушали для Торрера гармонию мира. С другой стороны, тратить время на похороны людей, которые еще вчера готовы были его убить…

– Я боюсь! – взревел гном, чувствуя, как от недавнего благодушия не осталось и следа.

Обильно пересыпая свою речь проклятиями, Мэтт в двух словах пересказал разговор с боевым топором.

– А ты уверен, что с тобой говорил именно топор? – недоверчиво уточнил эльф. – Что если это очередной прадедушка решил с тобой побеседовать?

– Не похоже, – задумчиво произнес Айвен. – Вряд ли, как ты выражаешься, очередной прадедушка стал бы предлагать Мэтту свои услуги.

– Угу, а говорящий топор тебя, часом, ничем не удивляет?

– Ничем, – уверенно ответил маг. – И не только топор. Меч, копье… Если хороший чародей постарается – что угодно заговорит.

Эльф с сомнением покачал головой. Айвену, конечно, виднее, но…

– Кстати, Мэтти, будь поосторожнее, ладно? – чародей ловко разрезал удерживавшие гнома веревки. – Такие штучки нередко бывают проклятыми.

– Будешь тут осторожным, – недовольно пробурчал гном, поднимаясь на ноги. – Топор-то мне пока ничего плохого не сделал. А вот некоторые…

Отвернувшись, Айвен улыбнулся: Мэтти мог ворчать, сколько ему заблагорассудится, однако он был не из тех, кто не следует советам исключительно из принципа сделать все наоборот. И увидев, как гном осторожно, стараясь не касаться рукояти, обматывает ее куском мягкой ткани, маг понял, что его слова не пропали даром.

Бережно подвесив топор к поясу, гном покосился на остальных, но все же вполголоса проговорил:

– Ты это, не обижайся… Мы еще повоюем!

Все сделали вид, что заняты своими делами. Топор обиженно промолчал.

– Ну что, в подземный ход?

Друзья разом посмотрели на Макобера: никто и не заметил, как он успел исчезнуть и появиться вновь.

– Донжон-то разрушен, а вот ход куда-то вниз остался, – пояснил мессариец. – И раньше через него наверняка можно было выбраться из замка. Проверим?

– Ну, не через болота же обратно тащиться! – Мэтт произнес это таким тоном, точно ему предлагали послужить мишенью для когорты зайранских арбалетчиков.

– Конечно! – в тон ему заметил Торрер. – Лучше уж, как червяки, под землю полезем. А если вдруг обвалится нам этот ход на головы…

– Слушайте, оптимисты, – перебила их Бэх. – С таким настроением я бы вообще из дома не вылезала. Одного под землю тянет, другого только пусти по кочкам поскакать. Я, например, за разнообразие. Давайте так: сюда пришли по болотам, обратно выберемся подземным ходом. По-моему, так будет честно.

– Не зря тебя Айвен «борцом за мировую справедливость» зовет, – пробурчал Торрер почти совсем как Мэтт. – Ну что ж, погибнем, так все вместе.

– Я бы, честно говоря, предпочел еще немножко пожить, – усмехнулся Терри.

Лунный эльф свистнул, подзывая дракончика, и тот, недовольно оторвавшись от изучения покрывавшего стены мха, ловко спикировал ему на плечо.

– Хм, а вот он-то здесь пожалуй что и не пролетит! – мессариец задумчиво почесал в затылке. – Да оно и к лучшему – кто знает, что нас там ждет. Пусть уж хоть кто-нибудь в живых останется.

– Да вы что, сговорились, что ли! – не выдержал Айвен. – Если и Макобер о близкой смерти заговорил!.. Пошли уж скорей!

И легонько подтолкнув мессарийца перед собой, чародей постарался поскорее увести его от Терри. Лунный эльф проводил их долгим взглядом, хмыкнул, но все же велел своему Смерчу спрятаться обратно в жезл.

– Давайте лучше я первым полезу, – остановил Айвена гном. – Вдруг и вправду чего…

Спускаясь по щербатым ступеням, гном, незаметно для остальных, кинул встревоженный взгляд на небо. Стервятник исчез.

Один за другим они скрылись в полузаваленном подземелье. Здесь пахло тленом и сыростью, кое-где по стенкам сочилась гнилая болотная вода, и все же тайный ход был проложен на славу и вполне еще мог послужить желающим тайно покинуть развалины замка.

Не прошло и получаса, как талисса вновь выбралась на свежий воздух.

Солнце клонилось к закату. Болота остались за спиной, а впереди лежала ведущая на северо-восток дорога, которая каких-нибудь лет двадцать назад наверняка начиналась у самых ворот замка.

– Ну, и куда теперь? – обернулся к талиссе Мэтт. – Если этот самозванец прав, то «ключ» нас никуда не приведет.

– Сейчас посмотрим.

Терри поставил пирамидку на ладонь. И та – словно только и ждала этого момента – слегка повернулась, ловя одной из граней одинокий солнечный луч. Мгновение – и сторона, обращенная к дороге, внезапно стала совершенно прозрачной.

– Вот так «ключ»! – на лице Макобера появился профессиональный интерес. – Дай-ка взглянуть!

Но Терри, ничего не отвечая, отвел руку в сторону, не обращая внимания на удивленно-обиженный взгляд мессарийца.

– Не стоит настаивать, – тихо, но твердо сказал Айвен, отводя Макобера в сторонку. – У тебя никогда такого не бывало? Находишь какую-нибудь вещицу – не простую, конечно, волшебную – и чувствуешь, что не то чтобы отдать, дотронуться никому не дашь?

– Было, конечно, – задумался Макобер о чем-то своем. – Ладно, пусть так!

«В конце концов, эльф лунный, а не железный, – добавил он про себя. – Надо же ему когда-нибудь спать».

– Может быть, стоит вернуться к наследникам графа и рассказать, что их «предок» встал из могилы? – предложила Бэх.

– Ну да, и потерять еще дня три, – скривился Торрер. – Тем более сейчас, когда он знает, что «ключ» у нас.

– Интересно другое, – медленно проговорил Айвен. – Откуда он вообще взялся? Да еще именно в тот момент, когда мы раздобыли «ключ»?

– Вот-вот, – усмехнулся Терри. – Я все думал, хоть ты задашь этот вопрос.

– А сам не мог? – не удержался гном.

– Не видел смысла лишний раз всех пугать, – пояснил лунный эльф. – Мы и так слишком многого не знаем. Не знаем, кому обязаны странным ночным нападением. Понятия не имеем, кому вдруг понадобился Айвен. И вообще, почему именно Айвен? Я бы понял, если бы они решили уничтожить всю талиссу…

Макобер невольно вздрогнул, но промолчал. Он совсем забыл о невзрачном серебряном кругляше, мирно лежавшем на дне его заплечного мешка. Показать его теперь? Расспросов не оберешься: откуда взял, почему раньше ничего не сказал. Нет, лучше уж сначала с кем-нибудь одним посоветоваться.

– Завидуешь, что ли? – улыбнулась Бэх. – По мне, так лучше уж одного Айвена. По крайней мере, теперь мы знаем, кого денно и нощно охранять.

– Ну-ну, – лунный эльф не удержался и улыбнулся в ответ. – Если нощно, так это точно не я. И вообще, Бэх, я серьезно! Кто, скажем, этот неизвестный чародей, о котором говорил повешенный?

– Вижу, что серьезно, – вздохнула девушка. – Ну, не знаем, не знаем мы ответов на твои вопросы! Давайте думать. Только я предлагаю думать по дороге: раз пирамидка показывает на северо-восток, так тому и быть.

Лунный эльф кивнул: информации и правда было слишком мало. Однако никто не обещал, что потом ее станет больше.

– В путь так в путь! – подхватив заплечный мешок, гном на всякий случай еще раз взглянул на небо. Проклятие! Прямо над ними в воздухе кружил огромный грязно-белый стервятник. Словно поймав его взгляд, птица тут же поднялась повыше и тоже направилась на северо-восток.

Совпадение? Или за ними следят? Пожалуй, совет Айвена прямо-таки пророческий: им всем не мешало бы быть поосторожнее.

Однако вскоре и он перестал задумчиво хмуриться: цветущие вдоль дороги яблони и теплый весенний ветерок потихоньку отвлекали талиссу от грустных мыслей. В конце концов не на плаху идут – за сокровищами. А если все время оглядываться назад да от каждого куста шарахаться…

Первой оттаяла Бэх. Проходя под старым раскидистым деревом, она не удержалась, подпрыгнула и хлопнула ладонью по ветке. Заскрипев в ответ, яблоня, как снегом, припорошила талиссу нежными белыми лепестками. Оглянувшись на друзей, Бэх радостно засмеялась и задорно запела:

Все заулыбались, лишь Айвен снова и снова прокручивал в голове события сегодняшнего дня. Почему, почему заклинание не сработало с первого раза? И позавчера, во время боя с крылатым чудовищем… И потом, на привале…

Да и стоит ли вообще овчинка выделки? С Мэтти все понятно, он при одном слове «сокровища» голову теряет. Торрер не упустит случай бросить вызов врагу, которого, как кажется, в принципе невозможно победить. У Бэх с Темесом, похоже, свои интересы.

И все же – чем для талиссы обернется столь настойчивое стремление вывести Орден из себя? Драгоценности драгоценностями, деньги деньгами, но найдут ли они на всем Двэлле место, где эти сокровища можно будет потратить без лишних проблем?..

К вечеру дорога начала втягиваться в узкую длинную лощину, зажатую между крутых, покрытых жестким колючим кустарником холмов.

– Отличное место для засады, – пробормотал Терри.

Лунный эльф в очередной раз сверился с пирамидкой. Она по-прежнему показывала на северо-восток. Терри сделал пару шагов в сторону, словно собираясь обогнуть холмы с востока. Пирамидка повернулась в сторону дороги.

– Минуточку! – Терри сделалостальным знак остановиться. – Нам прямо, но что-то меня здесь смущает. Подождете?

Друзья кивнули. Не исключено, что лунный эльф ошибается, и даже лучше, чтобы так оно и было, но вдруг?..

Скинув заплечный мешок, лунный эльф принялся бесшумно взбираться на холм, у подножья которого талисса и расположилась, приготовившись к долгому ожиданию. Однако не прошло и двадцати минут, как Терри возник вновь.

– Семеро, по разные стороны дороги, – коротко доложил он. – У всех луки. А один, кажется, маг.

– Значит, им не повезло, – и Бэх стала спокойно, без суеты натягивать кольчугу.

– Атакуем? – с надеждой спросил Торрер.

– Интересно, как ты себе это представляешь? Сейчас уже вечер, все устали. Можно попытаться обойти их с тыла, но некоторые, – Терри со значением посмотрел на Мэтта, – будут ломиться через кустарник, как стадо берваров, идущее на водопой.

– Отлично, что ты предлагаешь? – прервал его Айвен.

– Лечь спать.

– ???

– Подождать, пока окончательно стемнеет, и развести костер побольше, чтобы нас нетрудно было найти.

Друзья переглянулись.

– И?

– Свернуть наши плащи, разложить их вокруг костра и поставить кого-нибудь одного все это охранять. Можно, конечно, изобразить полную безмятежность и «улечься спать» всем, но если они не полные идиоты, это не пройдет.

– То есть одного все-таки подставляем, – подвел итог Айвен. – Так, дальше?

– Если хочешь, этим одним могу быть я сам. Ну, а дальше все очевидно: прячемся поблизости и меняемся ролями с охотниками.

Айвен покачал головой. План Терри был неплох, и маг готов был это признать. Но тогда под ударом окажется один из них. И нет никакой гарантии, что он останется жив.

– Я бы все-таки предложил двинуться дальше.

– Прямо в засаду? – удивилась Бэх.

– А что тут такого? – усмехнулся чародей. – Люди сидят, ждут нас, неудобно как-то получается. Правда, я бы теперь не назвал это засадой…

– Понятно, можешь не продолжать, – Торрер поправил доспех. – Один вопрос: как ты предлагаешь справиться с лучниками?

– Тоже мне – проблема! – хмыкнул Макобер. – Что у нас, мага что ли нет?

Айвен с Мэттом переглянулись. Маг-то есть, вот только…

И тут все решилось помимо их воли.

Из сумерек раздался тихий свист. А через секунду на талиссу посыпались стрелы.

Глава XV

Я не привык, чтобы события выходили из-под контроля.

Однако сейчас ответов у меня было не больше, чем у талиссы. Разве что чуть больше возможностей их получить.

Итак, талиссу атаковали трижды.

Первый раз в лесу, на прогалине.

Помнится, впервые я летал на Глорне лет шесть назад, и уже тогда он заслужил мою немалую симпатию кротким нравом и стремлением сделать все, чтобы защитить своего седока.

Было бы наивно думать, что Глорн не сумел бы положить их всех. Особенно притом, что маг внезапно разучился колдовать, а Торрер – пожалуй, самый сильный боец талиссы – был им выведен из строя первым.

Глорн действовал грамотно, очень грамотно. И явно сдерживал себя, выполняя приказ. До последнего.

Эх, если бы я знал, что Глорном решили пожертвовать!.. Мне давно казалось, что Орден не всегда умеет ценить преданных слуг, но не настолько же!

К тому же подозрителен и нищий: на мой вкус, он несколько переигрывал, демонстрируя свою непроходимую тупость – за ней угадывалась немалая ирония. Хотя не исключено, что мне померещилось: не зря говорят, что один дурак способен поставить в тупик десяток умных. Шанс невелик, но все же нищий мог быть и настоящим.

Теперь второе нападение, на Айвена. Признаться, здесь я был в еще большей растерянности. Айвен не входил в число лучших чародеев Двэлла и вряд ли успел прославиться за пределами талиссы. Про таких говорят «широко известен в узком кругу». И было бы не просто странно – почти невероятно, чтобы Денетос вообразил, будто именно Айвен представляет наибольшую опасность.

И даже если так! Идея выкрасть, а не убить отдавала легким безумием. Зачем? С какой стати?

Третий раз – «прадедушка». Пусть не атака, пусть попытка остановить. Но самозванец держал себя настолько уверенно, что даже я подумал, не надоело ли, часом, Винсенту лежать в могиле.

А вот это уже похоже на вмешательство Денетоса: именно для него было бы идеально, если бы талисса вообще не пошла к Лайгашу.

Пожалуй, отсюда и начнем.

Я дважды постучал костяшками пальцев по столу, и за дверью тут же отозвался колокольчик.

Дверь, открываясь, едва прошелестела – ненавижу, когда они скрипят.

– Материалы на специалистов по иллюзиям на службе Ордена, – произнес я, не оборачиваясь. – Регион: столица и герцогство Этренское. Дата: по сегодняшний день.

– Две минуты, монсеньер.

Не две, конечно: пока Черр доберется до орденского архива, пока сам просмотрит все, что ему отыщут… Зато можно не сомневаться, что не пройдет и получаса, как я получу все, что хотел.

А пока…

Подойдя к камину, я снял с него фигурку ворона и поставил перед собой. Красивый ход – использовать для наблюдения символ моего же бога. Ну что ж, пришло время посмотреть, кто там такой смелый.

Сняв с шеи медальон, я поднес его к самым глазам гордо стоящей птицы. Забавно: даже не припомню подходящей молитвы по случаю.

Придется импровизировать. Только бы сам Ворон не счел, что я слишком фамильярно обращаюсь с его излюбленной ипостасью.

Откликаясь на мои слова, птица суетливо захлопала крыльями, напомнив мне голубя, который отчаянно пытается вырваться на волю из цепких кошачьих лап. Еще мгновение – и статуэтка посерела, а крылья безвольно повисли вдоль тела.

Похоже, получилось. Теперь можно посмотреть и самому.

Украшенный лепниной потолок. Изображение постоянно дергается, перемещается. Чье-то лицо. Нет, не успел. А вот сейчас…

Денетос?! Легок на помине…

Я почувствовал легкое головокружение: изображение резко повернулось, заставив меня упереться взглядом в гладкую поверхность стола.

Кажется, трайгорнская береза. У кого-то такой столик я уже видел…

Что ж, теперь понятно: за мной наблюдают через перстень. Только вот кто? Явно ведь не сам Денетос.

– Я прошу, чтобы их остановили уже сейчас, монсеньер!

В голосе Протектора слышалось почтение, однако я уловил и скрываемые изо всех сил истеричные нотки.

– Остановили, говоришь… Отчего же не остановить. Да вот стоит ли?

Исиндиос! Его карканье ни с чем не перепутаешь. Отлично – один иерарх позволяет себе следить за другим!

Так вот кто покровительствует Денетосу… Тогда и с браслетом Лиардоса многое становится понятно. И уже не важно, имеет ли право сам Протектор запускать руку в ардиарий – уж для члена синклита он всяко открыт.

Да, все понемногу встает на свои места. Хотя… Старик всегда играл только за себя. Ну, и за Ворона, конечно. И не сомневаюсь, что тем же Денетосом он пожертвует и глазом не моргнув.

Все-таки я поторопился радоваться. По-прежнему вопросов больше, чем ответов. Если уж кто не дурак, так это Исиндиос. Зачем же тогда ему Денетос? Есть ведь куда более способные…

– Если ключ вновь вернется в мир, монсеньер…

– Если, Денетос, если. Не рановато ли ты начал беспокоиться?

Вот и я думаю: не рановато ли. Жаль, что не видно лица Протектора, опять этот проклятый потолок! А руки-то у Исиндиоса дрожат. Может, конечно, и от старости…

– Не исключено, повелитель, – процедил Денетос.

А ведь он так нервничает, что с трудом балансирует на грани дозволенного!

– Рад, что ты со мной согласен.

Вот ведь старая шельма: играет с Протектором, как есть играет.

– Просто я не привык, – Денетос пошел на попятный, – что «ключ» от Лайгаша попадает в руки бог знает кому.

– Знает, мой мальчик. Точнее и не скажешь, – иерарх захихикал.

– Так это он…

– Кто он? – изображение качнулось. – Не бери в голову, Протектор. Делай, что положено. Но ты и так, я погляжу, времени не теряешь.

Я замер в ожидании ответа Денетоса. Вот сейчас…

И тут все поплыло куда-то вбок, несколько раз дернулось… Щелчок – и наступила темнота.

Тут уже я не сдержался, и стол укоризненно охнул, когда на него опустился мой кулак.

Все-таки почувствовал! Конечно, я не сомневался, что Исиндиос тоже заметит слежку. Но если бы хоть на четверть часа позже! А так – сильно подозреваю, что перстень теперь покоится в своей шкатулке и ждет своего часа, пока у Исиндиоса дойдут руки разобраться, что, собственно, произошло.

Значит, надо торопиться. Я вновь надел медальон на шею.

– Монсеньер?..

На край стола легла стопка навощенных табличек.

– Спасибо, Черр. Думаю, до завтра ты мне больше не понадобишься.

– Доброй ночи, монсеньер.

– Доброй ночи.

Шестая табличка оказалась целиком посвящена Лайгашу. Оказывается, Орден Пурпурной Стрелы держал там немалые силы, но все больше не специалистов по иллюзиям, а тех, кто в первую очередь посвятил себя боевой магии.

И только один чародей оказался приписан к Лайгашу совсем недавно. Вернее, не чародей – чародейка.

Рыжая Молния. Я как-то встречался с ней в Трайгорне, и помнится, Савернос говорил потом, что она не просто специалист по иллюзиям, а один из лучших на Двэлле. И очень, очень многообещающая колдунья.

Как же ее настоящее имя?.. Нет, не вспомнить.

Любопытно, я даже не знал, что она на нас работает. Так, место найма: Альдомир. Взять Глорна и обогнать на нем талиссу проблемы не составляло. И насколько я ее помню, она не то что нищего – королеву Илайю сыграть может. А уж в роли прадедушки графа Беральда и вовсе смотрелась бы отлично.

Умна, иронична, с одинаковой легкостью управляет что мужчинами, что разговором. Если Денетос действительно задействовал ее, я бы на месте талиссы не расслаблялся.

И все же он нервничает… Как там ответил Исиндиос: «Знает, мой мальчик»? Интересно, это намек? Или просто игра слов?

Если намек, то не попасть моей душе к Ворону, если я понимаю, на что. Слишком много вариантов.

Например, за талиссой стоит кто-то из богов, с кем Ворон пока не хочет ссориться. Темес? Не думаю. Он никогда не посмел бы в открытую выступить против нас. Ашшарат? Ей нет дела до Лайгаша. По крайней мере, не должно быть.

Или, наоборот, талиссе покровительствует сам Ворон? Я почувствовал, что не удивлюсь даже самому невероятному раскладу сил.

Кажется, пора остановиться. А то так можно договориться до того, что Ворон отправил эту талиссу в свой же монастырь, а потом и на поиски Лайгаша. Конечно, замыслы Господина нашего временами бывают весьма извилисты, но всему же есть предел…

Шар перед моими глазами стал разгораться настолько внезапно, что я даже вздрогнул, хотя сам же попросил сразу дать мне знать, если талисса попадет в переделку.

Я ласково провел пальцами по его переливающейся поверхности – и благодаря, и показывая, что готов за ним следить.

Тело непроизвольно дернулось, пытаясь пригнуться: стрела летела мне прямо в лицо.

Что ж, похоже, Денетосу уже не до шуток… x x x

«Идиоты! – это было первой мыслью, пришедшей Айвену в голову. – Расселись, как куры на насесте. Тут-то нас всех и перестреляют!»

Талиссу спасло лишь то, что нападавшие, несомненно, были не самыми лучшими лучниками Двэлла: стрелы бессильно защелкали о доспехи.

Вскакивая на ноги, Айвен заметил, что Терри уже успел закрыть собой Бэх, подивился, что так судорожно ищет по карманам лежащий ничком Торрер и улыбнулся при виде Мэтта, который, заслонив щитом Макобера, напряженно вглядывался в сумерки, пытаясь определить, откуда несутся стрелы. Очень уж гном с мессарийцем походили на статуи Двух героев у входа в шетахский порт: мудрый младшенький заботится о непутевом старшеньком.

Все это пронеслось перед чародеем быстрым мерцанием стеклышек в калейдоскопе, из которых лишь потом складываются картинки.

Дорога с обоих склонов видна как на ладони. Стрелять снизу вверх – безумие. А хорошая арбалетная стрела пробьет кольчугу Бэх и не заметит. Не говоря уже о его одеянии мага.

Метнуться назад? Что-то очень сомнительно, чтобы эта засада оказалась здесь случайно. Все равно погони не миновать.

Лучники, по всей видимости, расположились на самом краю холмов, почти рядом с талиссой. И если не лезть на рожон, а все сделать по уму…

– Вперед, быстро!

Отлично, вот и Терри спохватился. Подставить лучникам спину – доблесть не великая, ну так и талисса не из Ордена Снежного Барса, чтобы тут в рыцарей играть. Хотя если одного подстрелят – и остальным не уйти.

Один за другим откатившись с линии обстрела, друзья бросились вслед за Терри по вытянувшейся между холмов дороге.

– Я задержу их!

– Ты с ума сошел! – пробегая мимо Торрера, Бэх попыталась было увлечь его за собой – и опустила руку. На пальце эльфа блеснул тонкий платиновый ободок. Девушка готова была поклясться, что еще четверть часа назад его там не было!

– Беги, да беги же, – Торрер подтолкнул ее вслед за остальными.

Тигр всемогущий, кольцо графа!

– Оставь его, бежим!

Это уже Мэтту, который явно вознамерился хоть добром, хоть силой заставить эльфа выйти из-под обстрела.

Залп. От свиста стрел сводило скулы, точно по стеклу быстро и настойчиво проводили железом. Спина против ее воли постаралась съежиться, уменьшиться в тщетной надежде, что это даст хоть какой-то дополнительный шанс, хоть десятую долю шанса…

Обернувшись, Макобер с ужасом увидел, как Торрер медленно, точно неуязвимый живой мертвец, выпрямился во весь рост и широко раскинул руки. Эльф сделал шаг, еще шаг. Он отступал вслед за талиссой, так и не повернувшись к врагу спиной. Промахнуться не смог бы даже слепой.

– Торрер!

Словно только и дожидаясь отчаянного крика Макобера, стрелы рванулись к открытой груди эльфа. И беспомощно упали к его ногам, отскочив от невидимой преграды.

Кольцо не подвело: опустив оружие, лучники начали нерешительно подниматься из укрытия. Наверно, такие же лица были у тех, кто сподобился лицезреть Первое Чудо, когда боги впервые ступили на землю Двэлла.

Не удержавшись, эльф издевательски помахал лучникам рукой и кинулся догонять своих.

– Ну и шуточки у него…

Мессариец еще не успел договорить, когда Айвен резко рванул его вправо от дороги:

– Стой. Погоди чуть-чуть. Вон там, повыше справа, в кустах.

И точно, что-то блеснуло. Если нападавшие догадались перекрыть выход из лощины…

Припав к склону холма, маг шепотом окликнул лунного эльфа.

– Вижу! – Терри слился с кустами так резко и внезапно, что Айвен невольно заподозрил, что тот пустил в ход свою природную магию. Значит, и правда не показалось.

Выходит, бежать бессмысленно. Остается одно – драться и надеяться, что враги не успеют сомкнуть кольцо.

Жуткая, тошнотворная волна ужаса прошла по телу чародея и свернулась в дрожащий комок где-то глубоко в желудке.

– Ложись!

Не раздумывая, не пытаясь понять – в ту секунду это казалось единственным выходом.

Рядом с Айвеном размеренно задышал Макобер. Маг прищурился, пытаясь разглядеть Терри.

– Этих оставьте мне.

И хоть бы травинка колыхнулась.

Страх не отпускал. Влажной холодной ладонью он вновь и вновь сжимал сердце чародея.

Айвен осторожно попытался понять, почему ментальная защита, которую он всегда поддерживал в бою, не просто треснула – развалилась, точно ее и не было.

И он понял. Это не маг – это бог.

– Мак, ты чувствуешь?

– Если ты про тот камень, что так премерзко упирается мне в бок…

Он еще может шутить!

Значит, все же не бог. Либо жрец не из простых, либо артефакт, которым можно горы двигать. Тогда не удивительно, что мессариец ничего не заметил. Так же, как он сам не заметил бы доспеха стражника, мелькнувшего из-под плаща добропорядочного бюргера. А для Макобера это стало бы равносильно огромной вывеске: «Облава».

Осторожно подняв голову, Айвен огляделся. Позади вжались в землю Мэтт с Бэх. Хорошо, значит услышали. Торрера не видно, но это и не удивительно: эльф не дурак, чтобы торчать посреди дороги, а прятаться умеет не хуже Терри. Впереди никого – уже не плохо. А вот на холме через дорогу…

Одинокая фигура на самой вершине, силуэт на фоне заходящего солнца. Эффектно. Но стоило Айвену прикрыть глаза рукой, чтобы получше рассмотреть врага, как желудок взорвался такой яростной болью, точно в него впились осколки точеного алмаза.

– Похоже, он хочет, чтобы мы его заметили, – шепнул возникший рядом с друзьями Торрер. – Эх, далековато. Может, заклинанием снять?

Маг покачал головой.

– Не тот случай, чтобы экспериментировать. Бэх! – вполголоса окликнул он жрицу.

– Смотри, смотри! – Макобер ткнул чародея в бок.

Фигура картинно вытянула вперед правую руку

– Быстрее к Айвену! – Бэх обернулась к Мэтту. – У них что-то случилось!

Пригибаясь, они кинулись вперед, и в этот момент медальон на груди девушки вспыхнул, едва не ослепив ее до конца жизни. Зажмурив глаза, Бэх попыталась сжать в кулаке рычащую от ярости тигриную пасть, но ей показалось, что в ладонь ткнулись раскаленные угли.

Коротко вскрикнув, жрица отдернула руку, споткнулась и с неподобающим сану проклятьем полетела вперед, а ей в спину со всего маху врезалось что-то тяжелое, металлически-угловатое и оглушительно пыхтящее.

«Только бы не раздавил!» – жрица без труда представила себе, сколько должен весить гном в полном боевом доспехе. И тут же поняла, что не ошиблась: он весил ровно столько и не унцией меньше.

Земля содрогнулась.

– Мэтти! – вывернувшись из-под гнома, Бэх с ужасом смотрела назад. Там… там, где они только что бежали…

Черная, ветвящаяся, постепенно расширяющаяся пропасть. Похожая на разлитые по бумаге чернила. Вот она пробивает себе путь через дорогу, вот впивается в ничего не подозревающий холм…

Эта пропасть не несла с собой смерть. Как несет смерть стрела, вонзившаяся в дерево в двух пальцах от виска. Как несет смерть чудом выдержавший твой вес качающийся над пропастью мостик.

Она была самой Смертью.

– Все, все, не смотри туда! – гном успокаивающе обнял девушку за плечи.

Макобер с трудом оторвал взгляд от черных метастаз пропасти и фигурки Бэх, сжавшейся в объятиях Мэтта.

– Прикроешь, если что? – не то вопросительно, не то утвердительно бросил он магу. – Торрер?

– Давай, давай, я за тобой!

Кивнув, Макобер принялся карабкаться вверх по склону. Спотыкаясь, обдирая руки о колючки. Только бы успеть…

– Айвен, сзади! – Мэтт чувствовал себя на редкость беспомощным. Его топор до сих пор оставался у пояса, а проклятые лучники, оправившись от потрясения, благоразумно выстраивались на той стороне пропасти, готовые хладнокровно расстрелять попавшую в ловушку талиссу.

И скрыться от них ни гном, ни жрица уже не успевали.

– Берегись! – и, убедившись, что лучники и не подумали последовать его мудрому совету, Айвен надвое разломил припасенную еще в Маркусе апельсиновую корку.

– Давно бы так! – довольно ухнул гном. Жар грозил опалить ему брови, глаза слезились, и все же зрелище стоило того, чтобы на него посмотреть.

Шар раскаленной лавы пронесся вдоль вражеского строя, как рука, сбрасывающая со стола надоевших оловянных солдатиков.

– Вот и все… – улыбнувшись, чародей устало откинулся на траву.

– Бэх, давай скорее к нему, – гном рывком поднял девушку с земли, и они, не оглядываясь по сторонам, бросились к посеревшему от усталости магу. Высоко справа слышался звон стали. А слева…

– Мак, осторожно!

Макобера не надо было предупреждать дважды. Свистнула стрела, но мессариец уже вжался в пахнущий свежей травой склон холма.

Противник вновь поднял лук, но внезапно выросший перед ним эльф, не церемонясь, разрубил оружие надвое. Еще один удар – и голова незадачливого лучника покатилась к дороге.

– Тигр, защити!.. Ой!..

Словно наяву, Бэх услышала брюзгливый голос матушки Орсии: «Девочки, запомните раз и навсегда. Бог – не подружка, с которой можно запросто поболтать. Обращенная к нему просьба должна быть ясной и четкой. Вы запомнили, девочки? Ясной и четкой!»

– Уфф! – с облегчением выдохнула она, когда вокруг них с Мэттом замерцала искрящаяся овальная сфера. Приятно, что их представления о защите совпадают.

Одинокая фигура на холме вновь вытянула руку вперед, сфера вздрогнула, точно по ней нанесли удар богатырским молотом, и второй разлом, ветвясь, перечеркнул дорогу.

Не устояв на ногах, Бэх с Мэттом в очередной раз повалились друг на друга, а их прикрытие лопнуло, рассыпавшись десятком фиолетовых искр.

– Кажется, с меня на сегодня хватит! – ошалело покрутил головой гном. – Если они сейчас не угомонят этого проклятого колдуна…

– Посмотри, нет ли тут еще лучников, – кинул Торрер мессарийцу и рванулся вперед.

Тело предательски тянуло его вниз, к безопасному подножью склона, ноги неожиданно стали вялыми и на удивление непослушными. Ужас Айвена, отчаяние Бэх, бессилие Мэтта били в его душу не хуже арбалетных стрел. Он чувствовал талиссу как единое целое… Неужели эта засада окажется им не по зубам?..

А впереди была Смерть. Повернуть, скрыться, спрятаться – это подарит хотя бы несколько драгоценных минут, позволит остаться в живых, а там…

Эльф застыл. Он был не в силах сделать еще хотя бы шаг.

– Эльфушка! Давай же, давай!

Голос мессарийца прокрался в его сознание, как сам Макобер, бывало, прокрадывался в пустой и темный дом через неосторожно оставленную открытой заднюю дверь.

Сжав зубы, Торрер почувствовал на губах вкус крови.

Он выигрывал шаг за шагом. У Смерти, у собственного страха.

И те отступили. Почувствовав, как сковывающие его путы слабеют, эльф в последний раз рванулся – и почувствовал, что наконец-то свободен.

Таинственная фигура перестала казаться ему полной демонической силы. Обычный человек, изрядно потасканный жизнью, не дурак выпить. Разве что…

С неба спикировала черная тень большой хищной птицы.

– Стервятник! – ахнул далеко внизу Мэтт, но эльф, конечно же, его не услышал. Зато увидел, как мужчина в проржавевшей кольчуге на секунду коснулся когтистой лапы стервятника, и птица взмыла вверх.

– Бросай оружие!

– Благородно, – противник усмехнулся, обнажив корешки сгнивших зубов. – Должен ли я предложить тебе то же самое?

Меч был уже в его руке. Осторожный обмен ударами – и Торрер понял, что перед ним достойный противник.

– Надеешься… на… подмогу? – экономя дыхание, эльф вытолкнул слова одно за другим, точно отравленные шарики из духовой трубки.

– А то!

Уйдя в глухую оборону, противник даже не пытался контратаковать. За его спиной, несомненно, был опыт десятка боев, и сейчас эльф тщетно пытался зацепить врага хотя бы кончиком меча.

Солнце било в глаза, слепило. Удар, отход, выпад, отход… Движения эльфа постепенно становились все более и более медленными, усталыми, вялыми.

Позвать на помощь? Ну уж нет!

Собравшись, эльф удвоил усилия. Клинок сверкал в воздухе, обрушиваясь на защиту врага, прощупывая, выискивая слабые места.

Не выдержав натиска, тот сделал шаг назад, и… кубарем полетел на землю, запнувшись обо что-то за своей спиной.

– Макобер!

– К вашим услугам!

Мелькнуло лезвие кинжала, и тело врага бессильно обмякло.

Опершись на меч, эльф тщетно пытался восстановить дыхание. Пот заливал его глаза. Холодный пот.

– Ну что, все? – деловито поинтересовался Макобер, вытирая кинжал о траву.

– Ты думаешь, я бы сам с ним не справился?! – искреннему возмущению эльфа не было предела.

– Что ты, что ты, – мессариец примирительно поднял руки. – Справился бы, конечно. Но сам подумай, вот Терри спросит меня: «А ты, никчемный воришка, что сегодня сделал полезного?». И что я ему отвечу?!

Эльф почувствовал, как его ярость стремительно улетучивается, и громко захохотал, кидая меч обратно в ножны.

Минут через пять, собравшись на дороге, друзья с радостью увидели, что никто из них всерьез не пострадал, если не считать расцарапанных о колючки рук мессарийца и ноющей спины Бэх.

– Эй, а Терри где?

– Я здесь, – спокойно произнес тот, появляясь из сумерек. – И не один.

Дага лунного эльфа была прижата к горлу пленника.

Глава XVI

Абу Дамлах скучал. Нельзя сказать, чтобы в последнее время это состояние было для него необычным. По правде говоря, он даже начал к нему привыкать.

Еще лет пять назад он с презрительной усмешкой оглядывался на прожитую жизнь. От цели к цели, от вершины к вершине, без отдыха, без смысла. И каждая новая вершина казалась выше и неприступней предыдущей, дразнила надеждами, пробуждала опасения, волновала кровь. А потом вызывала такое же смешанное ощущение тоскливой ничтожности, как пылящаяся в углу детская лошадка, о которой когда-то мечтал не один год.

От вершины к вершине… Пройти Слияние и остаться в живых. Доказать, что ты настоящий маг. Прошел, доказал. И стал одним из сотен и сотен чародеев, ползающих по щеке Двэлла.

Заработать себе имя. Прославиться так, чтобы… Чтобы что? Тогда он об этом даже не задумывался. Прославился. Нет такого государя, который бы его не знал. Нет такого чародея, который бы ему не завидовал. Но славу не повесишь на стену, не проведешь с ней ночь, не заполнишь ей душу.

Проведя полжизни в дороге, как он мечтал о своей цитадели, чьи объятья всегда будут гостеприимно распахнуты, когда бы он в нее ни вернулся. Лучшие гномьи архитекторы стоили ему больше, чем стоила императору Немеру корона Арвианской империи. Эльфы проводили месяцы под его кровом, ни в чем не зная отказа, и, казалось, заставили цвести и плодоносить даже сам камень, из которого вырастал замок. Люди из лангеров запускали руки в его сокровищницу, как в свой кошель, чтобы только ни один смертный не посмел без приглашения приблизиться к величественной цитадели.

Все было сделано, как он того хотел. И точно – кроме учеников, ни один смертный. Что с приглашением, что без…

А ученики… Он мечтал, чтобы они толпами ловили каждое его слово, готовы были умереть, лишь бы увидеть его одобрительную улыбку. И не проходило недели, чтобы новый ученик не постучал в ворота замка. Постепенно они заполонили все залы и коридоры, отняли все его время. Он выгнал всех и не жалеет об этом.

Пять лет назад ворота цитадели проскрипели в последний раз. Абу Дамлах перестал откликаться на просьбы владык и обращать внимание на своих слуг. Замок стал холоден и пуст, но ему не было до этого дела.

Годы проходили в блаженстве: впервые с самого рождения он был свободен и никому ничего не должен, ни себе, ни другим.

А потом пришла скука.

И вместе с ней появилась подвеска. Она лежала в библиотеке, на полке, между томом о разведении лепрехаунов и свитком с заклинанием Гаснущего Глаза. Лежала так, точно здесь ей и место, точно он сам положил ее туда лишь накануне. Однако Абу Дамлах видел ее впервые.

Только мальчишка мог схватиться за артефакт, не убедившись, что тот абсолютно безвреден. Только безумец мог повесить эту подвеску на шею, не изучив ее предварительно в своей лаборатории. Абу Дамлах сделал и то, и другое. И не посчитал себя ни мальчишкой, ни безумцем.

С тех пор он уже успел привыкнуть к ее успокаивающей тяжести. К идеям, которые она ему навевала. Привык считать эти идеи своими.

Большую часть времени подвеска молчала. Тогда Абу Дамлах забывал о ней, иногда на несколько месяцев.

Сегодня она заговорила.

Круг собирается восстановить Нетерту.

Допустим, ему-то что за дело? По крайней мере, он еще в своем уме, чтобы туда соваться.

Но есть шанс заполучить власть над городом. Пусть все делает Круг, пусть он тратит время и Силу, пусть его люди гибнут. А потом, когда Нетерта вновь оживет…

Так-так-так…Вот это уже мысль. И как же?..

Жезл Ниерати.

Абу Дамлах вскочил на ноги.

Отлично! Однако заявиться туда самому было бы либо слишком просто, либо, что скорее, слишком опасно. Город почувствует чародея его уровня.

Отправь туда кого-нибудь. Например, какую-нибудь талиссу.

И пообещай приз, который развлечет и тебя самого. Например, исполнение желаний. Скромненьких таких, небольших желаньиц.

А с талиссой хорошо придумано. И больше шансов остаться в живых, и…

Даже не талиссу, а талиссы. Приз не мал, так почему бы, собственно, и не повысить ставки.

Сам же он сможет издали любоваться на тех, кого его воля отправит в путь. Желать удачи то одним, то другим.

Кстати, сам жезл пусть лучше доставят в Катэну. Не исключено, что по дороге он еще несколько раз сменит хозяина.

Что ж, приз достанется достойнейшим.

Он начнет прямо сегодня. Тогда они успеют подготовиться. Пока им еще нечего делать в Нетерте…

Через полгода.

… а через полгода, когда жезл вернется в мир, талиссы уже будут на подходе к городу.

Так, теперь кого бы выбрать? Абу Дамлаху уже казалось, что не на смерть он отправляет большинство из тех, кто откликнется на его приглашение, а делает им невиданное одолжение.

Авертай пару месяцев назад неплохо прогулялась на недельку к троллям. Сойдет. Можно еще позвать ребят, которые недавно вырвали из рук Лазоревого храма какого-то местного дворянчика. Потом Трэмани со своей талиссой. Для начала, пожалуй, и хватит.

Он разошлет приглашения всем. И лучше, чтобы для каждой талиссы его послание уже несло в себе Силу. Они не получат приглашений, они их найдут. Неожиданно и в тех местах, которые лучше него расскажут о том, кто оказал им честь.

Абу Дамлах подумал, что хотел бы он посмотреть на ту талиссу, которая откажется выполнить отведенную ей роль.

Приз для избранных… А остальные, увы, погибнут. x x x

– Неплохо, – одобрительно кивнул Айвен. – Наконец-то мы сможем хоть что-то понять.

– И это мечтало отправить нас в могилу? – еще не успевший остыть от схватки Торрер критически осмотрел пленника с головы до ног.

Пленник и в самом деле не походил на серьезного противника. Его кожаный доспех был пропитан кровью и потом, меч сломан, а зубы тихонько постукивали от страха. Встретившись взглядом с эльфом, он вжал голову в плечи, точно пытаясь стать как можно незаметнее.

– Убейте его, – равнодушно произнес Айвен, незаметно подмигивая Мэтту.

– Ну что, брат, пойдем.

Боевой топор гнома показался в этот момент пленнику смертоносным топором палача.

– Или… – Айвен помедлил. – Ведь твоя жизнь стоит дорого, не так ли?

Нападавший судорожно кивнул, едва не прикусив себе язык.

– Имя? – резко, как на допросе, бросил чародей.

– Кадтрист, мессир.

Бэх что-то быстро шепнула Айвену.

Вынув из заплечного мешка кусочек мела, чародей очертил вокруг пленника сильно сплющенный овал, поднял голову к небу и разразился длинной зловещей тирадой, из которой остальные разобрали лишь одно, но зато часто встречавшееся слово: «Кадтрист». В завершение ритуала маг коснулся пленника, отчего тот едва не подпрыгнул на месте.

– Развяжите его.

Терри молчал рассек дагой им же наложенные путы.

– Что же ты не бежишь? – маг обратился к Кадтристу необычно торжественным голосом. – Боишься? И правильно боишься! Стоит тебе отойти от меня больше, чем на полсотни шагов, и ты обернешься плешивым, умирающим от старости шакалом.

Полюбовавшись произведенным эффектом, Айвен понизил голос и с надеждой спросил:

– Попробуем?

– Н-н-нет, ч-ч-что вы, – Кадтрист повалился на колени. – Клянусь, клянусь не покидать вас до конца жизни, мессир!

– Ну это уж ты как знаешь, – безразлично проговорил Айвен, делая шаг в сторону.

– А… А за долгую верную службу?.. – робко пробормотал пленник.

– Расколдую ли я тебя? – Бэх почувствовала, что Айвен уже едва сдерживает смех. – Если… Боги всемогущие, да я же не помню обратного заклинания!

Кадтрист побледнел.

– Слушай, а ты разве не говорил как-то, что его и вовсе не существует? –добавил масла в огонь Торрер.

– Беда, однако… – покачал головой чародей. – Ладно, чего уж там. Ходи пока с нами, а там видно будет.

– Ну, а теперь поговорим, – Терри рывком развернул пленника к себе. – Кто твои друзья и что вас заставило желать нашей смерти?

– Клянусь, милосердные господа, я и не думал, что мы встретим столь благородных и доблестных воинов! – увидев, что его лесть прошла незамеченной, Кадтрист тяжело вздохнул. – Атаман, это все он! Сказал, что есть неплохой способ поживиться, и мы…

– Кто ему сообщил, что мы пойдем этой дорогой?

– Да все, кому не лень!

– Мэтти, мы популярны! – усмехнулся мессариец, толкая гнома локтем.

– Все – это кто? – уточнил Терри.

– Сначала чародей какой-то в лагере объявился. Вчера еще. Покумекал с атаманом, взял пятерых и отвалил.

– Ага, кое-что начинает проясняться, – обрадовался Торрер.

– А пару часов назад колдунья заглянула. Тут-то атаман и приказал на вас засаду устроить.

– Так, еще и колдунья, – хмыкнул Мэтт. – Не многовато ли чародеев интересуется нашими скромными персонами?

– Вот и я о том думаю, – поддакнул ему Макобер – Ладно бы жрецы, понятно было бы, откуда ветер дует.

– Подозреваю, что скоро ветер будет дуть со всех сторон, – оптимистично заметил лунный эльф. – И где сейчас эта колдунья?

– Кто ж их, чернокнижников, знает, – Кадтрист понемногу начал осваиваться со своей новой ролью. – Тоже куда-то… это…

И он сделал неопределенный жест рукой, из которого можно было заключить, что чародейка вознеслась прямиком на небо.

– А тот громила, которого я… гм… мы с Макобером завалили, это кто? – поинтересовался Торрер.

– Атаман, – лаконично ответил Кадтрист. – Туда ему и дорога. Какой-то он в последнее время совсем дурной стал. Чтобы честный разбойник с колдунами стал дружбу водить, да где ж это видано?

И он обвел взглядом талиссу, точно перед ним как раз и стояло шестеро абсолютно честных разбойников.

– Не зарывайся, – от голоса Терри пленник вздрогнул, как от ушата холодной воды.

– Что это было за колдовство? – пытаясь преодолеть внутреннее отвращение, Бэх указала на две черные пропасти, перерезающие дорогу.

Однако Кадтрист, похоже, видел их впервые.

– Ума не приложу. Разве что… Помнится, атаман перед боем новым браслетом похвалялся. Якобы теперь, ежели кто его по-настоящему разозлит, так потом у того сама Орроба косточек не соберет.

– И не надо, – фыркнула Бэх.

– Браслет? Что-то я не заметил на нем никакого браслета, – заинтересовался Макобер.

– А что ты на нем заметил? – насторожился Мэтт, переживавший, что ему так и не удалось толком поучаствовать в сражении.

– Да ладно, гномик, – Мэтт уже раз триста говорил мессарийцу, что терпеть не может подобного обращения, но тот неизменно пропускал это мимо ушей, – чего надулся? Ничего я на нем не заметил! Не до того было.

– А откуда у него этот браслет, он не говорил? – заинтересовалась Бэх.

Но Кадтрист только развел руками.

Проведя остаток ночи у выхода из лощинки, наутро талисса двинулась дальше.

Перейдя широкое поле, буйно заросшее разнотравьем, путники вновь углубились в лес. Пустынные места, заброшенные. Неужели это все еще тянутся земли графа Беральда?

Бэх не сомневалась, что некогда в лесу вовсю стучали топоры, а поля золотились пшеницей. Некогда. Очень давно. После гибели Арвианской империи люди стали жаться к большим городам в поисках… защиты? Помощи богов? Или, может быть, просто надежды?

Уж очень вон та просека похожа на бывшую дорогу. А может, это все игра воображения, ведь за столько лет лес давно уже поглотил покинутые деревеньки и затопленные травой погосты.

Макобер пристроился рядом с пленным:

– Эй, как тебя, Калист, а ты часом не знаешь, куда ведет эта дорога?

– Атаман говаривал, раньше здесь знатный торговый путь был. Аж до самого Трумарита товары возили. – Кадтрист тяжело вздохнул. – Только нынче – какая торговля! Времена пошли смутные, так, проедет кто изредка…

– Да уж, – посочувствовал ему Макобер. – Разбойник без добычи, что повеса без… Ч'варта Вездесущий, это еще что такое?!

Талисса удивленно остановилась. Сразу за поворотом, дорогу перекрывали несколько исполинских бревен, а вокруг них деловито копошились маленькие, Мэтту по пояс, человечки в полном боевом вооружении. Больше всего они напоминали оживших солдатиков: сверкали копья, позвякивали доспехи, но все это было настолько крошечное, что друзья широко заулыбались, когда при их появлении человечки деловито сомкнули щиты, точно и правда вознамерились не дать им пройти.

– Енн'ар, – вполголоса произнес Терри.

– Ты что-то сказал? – удивленно покосился на него Мэтт.

– Я сказал: «Енн'ар». Вот уж не думал встретить их здесь.

Тем временем предводитель енн'ар вышел вперед:

– Стражи дороги приветствие вам. Талер – идем с миром, нет талер – идем обратно.

– С миром?! – возмутился гном. – И за что же это, интересно, мы должны денежки выкладывать?

– Страж колодца, стражи дороги… – пробормотал за его спиной Торрер. – Могли бы придумать и что-нибудь пооригинальнее.

– Наш земля, ваша палладия! – ничуть не смутившись, ответил енн'ар. – Справедливость!

– А ну как пройдем и не заплатим? – Макобер недвусмысленно опустил руку на эфес меча.

– Не хотеть платить – умирать, – человечек был столь серьезен, что Бэх чуть не расхохоталась. – Ваш смерть приходить. Наш Друг приводить.

Мессариец на мгновение примолк: кто его знает, что там у них за друг. Может, тролль какой.

– А с кем дружите-то? – в конце концов решился он задать вопрос в лоб.

– И вообще… – уклончиво «ответил» предводитель.

Друзья посовещались. Платить определенно не хотелось.

Как нетрудно было предположить, главным камнем преткновения стал Кадтрист: если за себя некоторые особенно миролюбивые еще готовы были внести требуемую сумму, то разбойник при любом раскладе оставался по эту сторону завала. Но тут уж воспротивился Терри, напомнивший, что где-то поблизости еще разгуливают жаждущие их крови чародей с колдуньей.

Пленник знал их в лицо. Талисса – нет.

– Чего ж делать, зовите друга, помашемся, – мессариец искренне попытался обратить разговор в шутку.

Однако крошечный воин явно воспринял его слова абсолютно серьезно. Повернувшись к лесу, он громко, с переливами свистнул.

Талисса переминалась с ноги на ногу еще минут пять. Ничего.

– Ну ладно, вы тут дружите, а мы пошли! – не выдержал Макобер.

Малый народец тут же кинулся врассыпную. Друзья с изумлением переглянулись и переступили через завал.

– Смотри! – Макобер дернул Торрера за рукав. – Тебе такое когда-нибудь попадалось?

На глазах изумленного эльфа от ближайшего дерева отделились и неторопливо поплыли над дорогой навстречу талиссе несколько полупрозрачных шаров. Бэх на мгновение показалось, что она видела большую мохнатую лапу, похожую на паучью. Но через секунду на этом месте была уже только листва.

– Стой! – крикнул было Терри, но Макобер лишь пожал плечами:

– Нашел чего бояться!

И, выхватив меч, пружинисто прыгнул к первому же шару, не дожидаясь, пока тот приблизится.

– Да назад же!

Клинок мягко вошел в белесую податливую оболочку…

…Придя в себя, Айвен обнаружил, что крепко связан. Голова болела, язык с трудом ворочался во рту. Маг медленно огляделся: остальные выглядели не лучше.

Чародей задумчиво посмотрел на небо. Последние лучи солнца золотили легкие гроздья облаков – выходит, они провели в беспамятстве почти день. Или не один?

Удивленное лицо Макобера, густой туман, хлынувший из лопнувшего шара, а потом? Полная пустота.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Айвен с трудом приподнял голову. Енн'ар стояли вокруг, рассматривая незнакомцев с нескрываемым интересом. Крошечные домики наводили на мысли о бродячем кукольном театре. Похоже, пока друзья были в беспамятстве, их куда-то перенесли.

– Ну как? Платить? Звать Друг? – предводитель енн'ар стоял перед ними руки в боки и был необычайно доволен собой.

Айвен только тихо застонал. Вот уж действительно, чего на свете не бывает. Интересно бы узнать, кто это таскает им бревна. Тоже друг?

– Мы заплатим, – пообещал голос Терри. – Только развяжите сначала.

– За себя говори, – неласково проскрипел Мэтт.

– Ты что, еще не понял, что с ними бесполезно спорить, – прошипел в ответ лунный эльф. – Либо мы поворачиваем обратно, либо платим.

Гном промолчал, однако, даже будучи связанным, умудрился презрительно пожать плечами.

– Сначала веревки, – напомнил человечкам лунный эльф.

Повинуясь приказу предводителя, енн'ар недоверчиво разрезали веревки, и Терри принялся отсчитывать монеты.

– А в нашей маленькой эльфийской деревушке… – начал было Торрер, разминая затекшие запястья.

О своей родине эльф вспоминал редко. И исключительно с целью сообщить, что поскольку его собеседник нарушил принятые там испокон веков обычаи, то теперь заслуживает в лучшем случае быстрой и неотвратимой смерти. Хотя откуда этот незадачливый собеседник должен быть осведомлен о том, как ведут себя неуемные эльфы в своих маленьких деревушках, для талиссы всегда оставалось загадкой.

Иногда они считали, что разумнее будет промолчать. Но не на этот раз.

– … всегда любили таких малышей, как вы, – бодро закончил Макобер, загораживая собой Торрера. – Здорово вы нас. А кстати, что еще умеет ваш замечательный друг? Может, вы и нас с ним познакомите?

Пальцы мессарийца любовно погладили рукоять кинжала.

– Наш Друг – защита. Завтра два… нет, три дракон приходил, весь умирал, – доверительно сообщил стоявший поблизости енн'ар.

На лицах друзей отразилось разочарование. Словно не замечая этого, енн'ар продолжил:

– Вы не хотеть платить. Хотеть драка. Теперь платить. Мир?

– Мир, – задумчиво ответил Макобер, но было видно, что, в отличие от остальных, его желание познакомиться с неведомым «другом» только возросло.

– Мак, угомонись, – прошептал подошедший сзади Терри. – Это не «друг», а «друкх» – гигантский разумный паук, которого они считают чем-то вроде бога. Хотя, честно сказать, никогда не думал, что енн'ар могут забраться так далеко на север.

– Что ж ты сразу-то не сказал? – шепнул в ответ мессариец. – Только все «назад» да «назад». Я, может, это «назад» полжизни уже слышу!

– Хотеть спать – давать дом, – радушно предложил енн'ар.

И, подумав, добавил:

– Большой. Как эльф.

Торрер польщено потупился.

– И кто же сейчас живет в вашем дом, большой, как наша эльф? – чтобы быть лучше понятым, гном даже перешел на «язык» енн'ар.

– Все живет, – с гордостью ответил человечек. – Купец живет. Воин живет. Жрец живет. Весь доволен.

– Что, все, э-э-э, прямо сейчас? – опешил Мэтт.

– И вообще, – успокоил его предводитель. – Наш защита каждый ценить. Два талер ценить.

– Да мы сами кого хочешь…. – снова завелся было Торрер, хватаясь за меч. Краска бросилась ему в лицо.

– Не кого хочешь. Кого можешь, – спокойно поправил Айвен, кладя руку на плечо эльфа. – Кончай кипятиться. Так можно неделями бросаться в драку, а потом приходить в себя связанным.

Стараясь всем своим видом показать, что, дали бы ему волю, от всей деревни и мокрого места не осталось бы, эльф с негодованием скинул руку мага с плеча и отошел в сторону. Однако ладонь с рукояти меча убрал.

– Мы с благодарностью принимаем ваше приглашение.

Еще дюжина талеров поменяла своего владельца.

Несмотря на почтенный возраст, хижина оказалась весьма крепкой. Порезав на столе холодное вяленое мясо, друзья собрались было приступить к ужину, когда их неожиданно прервал стук в дверь.

Никто из малого народца так постучать просто не сумел бы.

Убедившись, что клинок легко вынимается из ножен, Терри открыл дверь, предусмотрительно загородив собой проход.

На пороге стоял высокий мужчина в темно-зеленом дорожном плаще, из под которого виднелись ребристая рукоять меча и сверкающий панцирь доспехов. Открытое лицо с коротко стриженной каштановой бородкой невольно внушало доверие. Однако глаза, внимательно изучавшие собравшихся, были слишком серьезными и проницательными, чтобы позволить талиссе расслабиться.

– Мне будет позволено войти?

Терри молча посторонился. Когда незнакомец переступал порог, плащ слегка распахнулся, открыв висящий на шее медальон на тонкой платиновой цепочке.

Лунный эльф так и впился в него взглядом. Зеленый листик, сделанный из цельного изумруда. Символ Ашшарат.

– Мой монастырь оказывает енн'ар посильную помощь, – не присаживаясь, незнакомец сразу перешел к делу, – а они в ответ считают своим долгом предупреждать нас, если что-то кажется им необычным.

– И что же в нас такого необычного? – Мэтт оторвался от куска мяса и выглядел сейчас взъерошенным, как собака, у которой пытаются отобрать кость.

– Талисса – редкость в наших краях.

Вошедший помедлил и, словно вспомнив, что забыл представиться, склонил голову:

– Лентал, паладин Дарующей Жизнь.

Все с облегчением вздохнули и подвинулись, освобождая гостю место у очага.

– Не согласится ли благородный паладин разделить с нами эту скромную трапезу? – Айвен сделал приглашающий жест в сторону стола.

Лентал улыбнулся:

– Поверьте, друг мой, ваша трапеза – пир по сравнению с монастырской.

И, скинув плащ, подсел к очагу.

Представив остальных, Терри словно невзначай поинтересовался:

– Вы сказали, что ваше имя Лентал тен… Или Лентал айн…

Принадлежность паладина к старому имперскому дворянству сомнений не вызывала. Однако тот лишь еще раз улыбнулся:

– Поскольку мы не при королевском дворе, вы – просто Терри, а сей почтенный гном – просто Мэтт, я, признаться, не вижу смысла в излишних церемониях.

– И откуда же вы знаете, что мы – талисса? – подозрительно спросил Мэтт.

«Кого-то он мне напоминает, – подумал гном. – Но кого? Убейте – не вспомню.»

– От Зеленой Девы, – коротко ответил Лентал. – Я не рискую навязывать вам свое общество, господа, однако если вам вдруг нужна помощь…

В этот момент Кадтрист быстро наклонился к сидящему рядом Торреру и одними губами произнес:

– Выйдите сейчас вслед за мной из хижины.

И прежде, чем эльф успел хоть что-то спросить, громко заявил:

– Я ненадолго.

Встав со своего места, разбойник бодро направился к двери. Терри уже хотел было преградить ему дорогу, когда Торрер поднялся вслед за пленником:

– Я пригляжу.

Плотно прикрыв дверь за собой, Торрер вопросительно посмотрел на разбойника. Но тот не начал говорить, пока не отвел эльфа в сторону и не оглянулся несколько раз, желая удостовериться, что их никто не подслушивает. Теперь на его лице отражался настоящий ужас.

– Милостивый господин! Я знаю, что вы мне не поверите, но…

Пленник пошатнулся. Из его горла донесся сдавленный хрип, на губах показалась кровь. Когда Торрер подхватил его, Кадтрист еще силился что-то сказать, но эльф видел, что Орроба уже коснулась пленника своей рукой.

Ничего не понимая, Торрер опустил безжизненное тело на землю. И отшатнулся: в груди разбойника торчала отливающая синевой рукоять кинжала. Лезвие вошло прямо в сердце.

Не веря своим глазам, эльф огляделся по сторонам.

Никого.

Их было двое. И теперь один из них мертв.

Глава XVII

Пятый подземный уровень Лайгаша. Череда окованных тусклым металлом дверей. Хрупкого огонька свечи едва хватает, чтобы не наступить в очередную зловонную лужу, как нарочно расплывшуюся в самой середине коридора.

Выругавшись, стражник поднял свечу повыше. Кажется, здесь.

Лязгнул засов, но пришлось еще подналечь на дверь плечом, чтобы она распахнулась. В этой тюрьме узники появлялись редко: Протектор предпочитал либо казнить их на месте, либо отправлять в Альдомир на суд синклита.

Пламя свечи в ужасе шарахнулось от покрытых лишайником и непросыхающей слизью стен, и стражнику пришлось прикрыть его рукой.

Пара крыс, мерзко вереща, кинулась прочь от его тяжелых сапог.

– Кушать подано, милостивый господин.

Изможденный старик, сидящий в углу на куче сырой соломы, благосклонно кивнул, словно не замечая неприкрытой иронии. Когда он потянулся к миске, в которой плавал кусок непропеченного хлеба, звенья тяжелой цепи протестующе звякнули.

– Спасибо, сын мой. Пусть и твоя трапеза будет столь же изысканна и обильна.

Стражник на секунду замер. Издевается? Вроде непохоже, вон как на похлебку накинулся, только ложка мелькает.

Невнятно буркнув что-то в ответ, тюремщик привалился к косяку. Ел бы уж поскорее, что ли. Сколько сидит, а все…

Стражник задумался. А сколько здесь, действительно, этот старикан? День? Год? И то и другое казалось одинаково похожим на правду.

Тюремщику стало не по себе. Он помнил каждый день своей службы, серенькой, как похлебка в миске узника. Помнил, где провел прошлую ночь и как полтора месяца назад Жмых, уснув на посту, чуть не выколол копьем глаз Щербатому – то-то смеху было! Но вот когда здесь появился этот старикан…

Узник громко зачавкал, впиваясь зубами в хлеб. Стражника передернуло.

– Эй, как там тебя, не спеши. Чай, не отнимут.

– Чай, сын мой, уж точно не отнимут. А вот похлебку…

Стражник наморщил лоб. Интересный старикан. Только мутный какой-то: не поймешь, то ли всерьез говорит, то ли посмеивается себе в бороду.

Тюремщик вздрогнул. Айригаль с ним, когда этого старика сюда посадили. Но вот за что?! Это уже граничило с преступлением: он был обязан обращаться с узниками соответственно их проступкам. Как бы так спросить…

– Слушай, дед. Просто так-то у нас цепями не приковывают.

– У вас, может, и не приковывают, – равнодушно откликнулся узник, облизывая ложку.

– А у вас? – эх, куда-то не туда его ведет.

– А у нас, сам видишь, – приковали. Как собаку, на цепь посадили! И кого – меня, великого…

Стражник застыл: раньше старик никогда не называл своего имени. Однако и на этот раз его подопечный внезапно умолк, в последний раз заискивающе оглядел миску, точно надеясь, что она вновь наполнится, и разочарованно протянул ее обратно.

– Дед, а величие-то твое в чем? – стражник попытался вернуть разговор в прежнее русло.

– Сам подумай: будут простого человека так охранять?

Стражник нахмурился.

– Ну, не будут.

– Вот и я так думаю. Выходит, что великий…

Сплюнув на солому, тюремщик вновь загремел засовом. Так и тронуться недолго. За что же все-таки сидит здесь этот тип? Надо будет у центуриона спросить.

Но сделав пару шагов от двери, он начисто забыл обо всем: о своих тревогах, странном старике, желании поговорить с центурионом.

Впрочем, так же, как и вчера. И позавчера.

Между тем камера ярко осветилась, точно в нее внесли сразу дюжину факелов. Грязные вонючие лохмотья превратились в ослепительно белый балахон, солома обернулась низкой мягкой кушеткой. Забившиеся в угол крысы растаяли в воздухе, а замысловатому узору мозаичного пола позавидовал бы сам антронский халиф.

– Вот пристал, – недовольно пробурчал старик, – откуда взялся да за что сидишь. Не у тебя же на коленях сижу!

Если бы стражнику в этот момент пришло в голову вновь заглянуть в камеру, он обнаружил бы на месте истощенного и вечно голодного заключенного весьма энергичного старичка – сухощавого, однако явно не страдающего от недоедания – чьи глаза слегка щурились, привыкая к яркому свету.

– Нет, не то!

Исчезла аккуратно расчесанная седая борода, разгладились морщины, спина распрямилась так стремительно, что узник даже охнул. Теперь ему никто не дал бы больше семнадцати-восемнадцати.

Поднявшись с кушетки, он прошелся по камере, привыкая к своему новому телу. Потом раздраженно стукнул кулаком по стене:

– Да так я и часа здесь не высижу!

В конце концов загадочный узник остановился годах на тридцати-тридцати пяти. Пожалуй, в самый раз. И кости от сырости не ломит, и желания свернуть шею этому заносчивому индюку в латах вроде как не возникает.

Оглядев свое жилище, он нетерпеливо щелкнул пальцами. Огромный фолиант, переплетенный в кожу лорь'и, услужливо повис в воздухе и, мгновение помедлив, счел за лучшее раскрыться на нужном месте.

– Секунды покоя не дают. То завтрак, то ужин – поработать некогда!

Но узник лукавил. Он прекрасно успел изучить повадки своих тюремщиков и знал, что до завтрака его точно не побеспокоят. И то ладно, дела-то не ждут. Если уж он должен терять время в этой дыре, это еще не значит, что от него перестали зависеть судьбы обитателей Двэлла. И не только Двэлла. x x x

Паладин Ашшарат. Такой человек должен обладать немалой силой и властью над обстоятельствами. Если, конечно, он действительно паладин.

Подмигнув Бэх, Айвен поинтересовался:

– И давно вы служите Зеленой Деве?

– Я прошел Посвящение ей, когда мне было шестнадцать.

Чародей знал, что ни один медальон, посвященный истинному богу, не останется равнодушен, если творится святотатство. А попытка выдать себя за жреца считалась святотатством и по божественным, и по людским законам.

Бэх словно случайно коснулась медальона. Тигр под ее пальцами оставался абсолютно спокоен.

Поймав ее улыбку, Айвен заметно расслабился:

– Мы с благодарностью примем помощь вашей обители. Особенно если вы расскажете поподробнее, в чем она могла бы заключаться. Настоятель поделится с нами настоями лечебных трав? Или у вас есть святыни, которые способны придать силы жрецам и других богов?

Лентал пристально посмотрел на мага. В конце концов тот был вынужден отвести взгляд.

– Настоятель просил передать вам его благословение и ничего больше. Но не в нем дело. Моя богиня знает, куда и зачем вы идете.

В воздухе повисло неловкое молчание.

– И она сочла вашу миссию достаточно важной, чтобы направить меня сопровождать вас, – в конце концов, добавил паладин.

– Миссию? – переспросил Айвен.

– Если угодно, поход, – поправился Лентал. – Одним словом, я готов отправиться с вами в Лайгаш.

– Все не любят бедный-несчастный Лазоревый храм, – пробормотал Терри, – буквально все.

«Настоятель просил?» – удивилась про себя Бэх. Насколько она знала, все религиозные Ордена организованы примерно одинаково. Каждый жрец имеет Ранг, определяющий его силу и могущество. И какова бы ни была должность, все зависит именно от Ранга. Если настоятель о чем-то просит паладина, получается, что тот уж никак не ниже его по Рангу, а то и выше. Иначе это уже называется не «просить», а «приказывать».

Терри и сам не знал, насколько его слова были недалеки от истины. Тигр не посвящал Бэх в паладины: и она была еще слишком неопытна, и он не видел в этом нужды. И все же в последние дни он был с нею рядом куда чаще, чем раньше. И когда Бэх, прежде чем отправиться с друзьями в Лайгаш, просила его благословения, она почувствовала, что Тигр доволен.

И вот теперь Ашшарат. Между ней и Тигром не было открытого соперничества, однако это не значит, что он одобрит присоединение паладина к талиссе. С другой стороны, только Торрер свято верит, что способен и в одиночку справиться с любыми преградами. Куда он, кстати, запропастился?

Хлопнула дверь, и эльф появился на пороге. Он был необычно бледен.

– Он… убит … кинжал …

Все с удивлением воззрились на эльфа.

– Кто убит? Какой кинжал?

Взяв себя в руки, Торрер наконец сумел внятно произнести:

– Я говорил с пленником. Он убит. Кинжалом.

– За что? – резонно поинтересовался Макобер.

Но Лентал уже рванулся к двери. Остальные выскочили вслед за ним.

Увидев торчащую из груди Кадтриста рукоять кинжала, Бэх сразу поняла, что пленнику уже не поможет даже чудо.

– Хлебни-ка! – Айвен поднес к губам Торрера бурдюк с вином.

Сделав торопливый глоток, эльф затравленно огляделся по сторонам. Лес оставался все так же спокоен и молчалив, как и четверть часа назад.

– Он просто возник, из ниоткуда, ни с того, ни с сего, – Торреру было стыдно, что он не смог уберечь пленника, не почувствовал угрозы. – И Кадтрист был мертв, прежде чем мы оба успели осознать, что случилось.

– Ты стоял с ним рядом? – удивленно поднял голову Терри, разглядывавший следы на траве.

– Он хотел мне что-то сказать, – Торрер и сам понимал, как глупо выглядит его рассказ. – Что-то необыкновенно срочное и важное.

– И чего мы никогда уже не узнаем, – мрачно заметил Айвен. – Мэтт, посмотришь кинжал?

– Если позволите, – паладин преградил путь гному, – я бы не рекомендовал трогать такие вещи голыми руками.

– Сами с бородами, – буркнул Мэтт и покраснел, вспомнив, как он совсем недавно радостно ухватился за рукоять топора, совершенно не предвидя никакого подвоха. – Бэх, а ты не могла бы… как с тем, на стене…

– Думаешь, стоит?

Жрица на несколько секунд ушла в себя.

– Не получается, – удивленно прошептала она. – Лентал, а вы умеете общаться с мертвыми?

Паладин покачал головой:

– Иногда удавалось. Но сейчас это бесполезно.

Девушка не стала даже спрашивать, почему. Просто кивнула.

– Кадтрист говорил о двух чародеях, – напомнил Терри. – И каждый из них мог считать его предателем. Не похоже?

– Все бывает, – пожал плечами Айвен. – Но лично я сомневаюсь. Если кто-то из этих магов способен убивать на расстоянии, глупо ждать, пока Кадтрист все нам расскажет. Торрер, ты видел этот кинжал раньше?

Обернув руку полой плаща, эльф осторожно вынул кинжал из раны и внимательно осмотрел, держа на вытянутой руке, точно готовую укусить гадюку.

– Первый раз вижу. Мэтти?

– Сдвинься-ка сюда, поближе к свету, – гном наклонился над клинком. – Позор на мою голову, но я не знаю этого клейма!

Бэх давно не видела друга настолько ошарашенным.

– Чувствую себя недоучкой, – Мэтт рассеянно потеребил бороду. – Не наша работа. И не человеческая. Все, что пока могу сказать.

Торрер потеряно покрутил кинжал, явно не зная, что с ним делать дальше.

– Ладно, так уж и быть, давай я его к себе в заплечный мешок кину!

В любое другое время любезное предложение Макобера натолкнулось бы на решительный отказ: за каждый волшебный предмет эльф дрожал, как мать за дитя. Однако кинжал отдал с явным облегчением.

– Ну что, господа, вернемся в дом? – слова Лентала вызвали у Бэх неожиданное облегчение: она вдруг почувствовала, насколько неуютным был окружавший их лес, из которого только что пришла смерть.

– Мы сейчас, – улыбнулся ему Айвен.

Паладин понимающе улыбнулся в ответ и прикрыл за собой дверь. Улыбка магу понравилась: пожалуй, этот человек талиссе не помешает.

– Ну, что вы думаете? – излишне громко проговорил Торрер. – Не тащить же его за собой, в самом деле. Особенно когда тут такие дела творятся.

– А тебе не кажется, – возразил Айвен, – что мы не в том положении, когда стоит отказываться от помощи?

– Которая будет оплачена сокровищами Лазоревого храма. Ну уж нет! – гном был непоколебим.

– Пока мы доберемся до этого самого храма, еще глаза позеленеют, – резонно заметил чародей. – Или, что скорее, нас просто перебьют по дороге. К тому же сокровища Ордена – это не то, что можно унести вшестером.

– В смысле? – исподлобья взглянул на него гном.

– В прямом. Лошадей у нас с собой нет. Повозок тоже. Сколько ты можешь унести на себе? Ну, двести драгоценных камней, ну, триста…

– Я?! – гном гордо выпрямился и стал доставать Айвену почти до плеч. Острием шлема. – Да я…

– Там их тысячи, – перебил его маг. – Понимаешь, тысячи!

На лице Мэтта появилось мечтательное выражение.

– Допустим, – продолжал настаивать Торрер, – но разумно ли брать с собой человека, который не входит в талиссу? Ты не боишься, что он будет нам обузой?

– Паладин? – усмехнулся маг. – Как бы мы ему обузой не стали. И потом, каждый из нас тоже когда-то не входил в талиссу. Ну и что?

Эльф только покачал головой.

– Думаешь, он когда-нибудь войдет в талиссу? – удивилась Бэх.

– Лично мне пока и вшестером не тесно, – скептически заметил Терри. – Но я не возражаю. Пусть идет.

– Пусть идет, – эхом откликнулся Макобер. – Мне тоже кажется, что ничего плохого, кроме хорошего, от этого не будет.

– Решили? – убедившись, что других возражений нет, Айвен первым вошел в домик.

– Я не претендую на ваши сокровища, а ближайший же бой покажет, кто чего стоит, – встретил их паладин.

– Нас было так несложно подслушать? – недобро усмехнулся Терри.

– А вы считаете, что в этом была нужда? – спокойно выдержал его взгляд Лентал.

– Мы польщены честью, которую оказала нам обитель, – примирительно произнес Айвен. – И не сомневаемся, что паладину Зеленой Девы проницательность присуща в той же мере, что и десятки других достоинств.

– Как сказал! – с восхищением шепнул Торрер на ухо мессарийцу. Правда, этот шепот вполне мог разбудить даже мирно почивавшего предводителя енн'ар. – Нам бы так, а?

– Тебе бы еще и не так! – в тон ему прошептал Макобер.

Лентал слегка поклонился чародею и, встав на пороге, громко свистнул. Великолепный белый конь, появившись из темноты, приветственно заржал и ласково ткнулся мордой в плечо паладина. Отвязав от седла заплечный мешок, тот похлопал скакуна по шее, и благородное животное вновь скрылось в ночи.

Эльф открыл было рот, но, поймав взгляд Айвена, благоразумно решил воздержаться от вопросов.

Переночевав в деревушке енн'ар, наутро друзья похоронили пленника и отправились дальше. До самого вечера дорога оставалась пустынной.

Прошлая ночь понемногу забывалась, и Бэх с Ленталом завели долгий разговор об отличиях культов Темеса и Ашшарат, к которому вскоре с интересом прислушивалась уже вся талисса.

К вечеру, когда путники расположилась на ночлег неподалеку от дороги, Бэх с некоторым раздражением подумала, что Лентал знает о богах куда больше, чем она сама: спорить с ним было совершенно невозможно.

Похолодало, и друзья с удовольствием придвинулись поближе к костру, где дразнилась капельками прозрачного жира тушка только что пойманного Терри зайца.

– Все-таки что-то у нас не так, – решился наконец произнести вслух Айвен. – В смысле, с магией.

– Я тоже это заметил, – скромно подтвердил Торрер. Чистая правда: не заметить этого было бы трудновато.

– Мне понятно, когда боги не слышат наши молитвы, – медленно проговорила Бэх. – Но ведь магия, если не ошибаюсь, это практически чистая наука. Есть цель, скажем, осветить комнату. Есть эксперимент – и в конце концов ты знаешь, какие слова и жесты приводят к успеху. Что же здесь может не сработать?

– Наука… – Айвен загадочно улыбнулся. – Конечно, наука. Но не только. Знаешь, то, что барды называют вдохновением, и для нас не лишнее.

Лентал с интересом прислушивался, предпочитая не вмешиваться.

– Согласна, но бард не может задумать одну балладу, а написать совершенно случайно другую!

– Барды все могут, – подал голос необычно молчаливый Макобер. – Вот как-то в Маркусе залез я в карман к одному барду, а там…

– Опять ты со своими байками! – грубовато прервал его Мэтт. – Здесь магия исчезает, а ты!

– А я – нет! И не надейся, – и мессариец гордо повернулся спиной к гному.

– Кстати о магии, – ткнув в зайца заостренной палочкой, Айвен почувствовал, как у него потекли слюнки. Ничего, вот-вот, и можно будет есть. – Я так и не понял, Торрер, зачем ты нас всех тогда обманул. Я имею в виду – с кольцом Сильвена.

– Я… – начал было эльф, но осекся и приложил палец к губам. – Ш-ш-ш…

– Доброй ночи, благородные господа!

Друзья обернулись. Перед ними стояли три мужика в потрепанных, многократно заштопанных, но все же относительно чистых одеждах. И каждый держал на плече солидных размеров топор.

– Дровосеки! – с облегчением объявил Торрер. В его голосе звучала гордость автора пьесы, в которой наконец-то все пошло как по маслу.

– Дровосеки! – обрадовано покивали мужики. – Мы здесь лес, понимаешь, рубили неподалеку…

«Странно, что ничего не было слышно, – невзначай подумал Терри. – Или мы просто слишком увлеклись своими разговорами?»

– … вот он, – двое вытолкали вперед третьего, который явно чувствовал себя неловко и смущенно переминался с ноги на ногу, – срубил, значит, сосенку, а оттуда свет как брызнет!

– Свет? – заинтересовался Айвен. – А не было ли, часом, на той сосенке чего-нибудь необычного?

– Необычного? – мужик глубоко задумался, но почему-то почесал не голову, а спину. – Да нет вроде… Разве что тряпица какая-то поближе к комельку, я уж потом ее разглядел…

– Показывай! – Айвен мгновенно забыл о еде.

– Да объясни ж ты толком, – не выдержал мессариец, – что за тряпица-то?

– Ты про Танцующий ковен слышал когда-нибудь?

– Ведьмы из Докмара, – усмехнулся Лентал. Похоже, он был знаком с ними ближе, чем все остальные, включая самого Айвена. – Тогда, пожалуй, нам всем стоит на это посмотреть.

– Может, я один схожу потихоньку, а вы пока спать будете ложиться? – нерешительно предложил маг. – Здесь ведь близко?

Дровосеки кивнули чуть ли не в унисон.

– Ну уж нет! – это уже был голос Торрера. – Идти, так всем вместе. А то потом ищи вас с Макобером…

Айвен хотел было возразить, что уж его-то, кажется, никому и никогда искать не приходилось, не говоря уже о том, что он совершенно не собирался брать с собой Макобера… Но вовремя сдержался.

– Ну что ж, всем так всем.

Они углубились с дороги в лесок. Бэх запалила факел и теперь тщетно пыталась осветить путь гному, спотыкавшемуся на каждой коряге и всякий раз поминавшему недобрым словом кого-нибудь из богов. То Крондорна, который в недобрый час послал им этих дровосеков. То Анди, которая не иначе как от полного скудоумия согласилась быть покровительницей таких дурацких творений, как леса вообще и деревья в частности.

– Далеко еще? – нетерпеливо спросил Айвен, пытаясь разглядеть из-за спины Макобера, что творится впереди.

– Да считай пришли, – пробасил идущий следом за ним дровосек.

И с хрустом опустил топор на незащищенный затылок мага.

Глава XVIII

Внизу проносились холмы, напоминавшие усталые спины огромных, прилегших отдохнуть верблюдов. Ни дорог, ни деревень. Орден никому не позволил бы поселиться так близко.

Возможно, другому пейзаж показался бы скучным и однообразным. Но не ему. И не сейчас.

Абу Дамлах огляделся и взял немного левее и выше, чтобы в нужной точке миновать защитный купол, невидимый обычному глазу.

Ну и лица были бы у стражей, возникни он перед ними из пустоты. Впрочем, нет: его давно уже не развлекали подобные шутки.

Тело мага прошло сквозь камень так же легко, как входит в воду тело ныряльщика. Первый уровень, второй, третий. Здесь.

Абу Дамлах уже приготовился бесшумно заскользить по коридорам, когда разговор за стеной заставил его остановиться.

Кажется, собеседники уверены, что скала служит надежной преградой для непрошеных ушей. Что ж, тем интереснее.

– …до конца боя?

– Можно сказать и так, мессир. Я отправила птицу забрать браслет и сразу после этого исчезла.

Он мог без труда войти к ним комнату. Но предпочел остаться незамеченным.

«Отправила», «исчезла», да и голос, несомненно, принадлежал девушке. Прислонившись к холодному камню, Абу Дамлах мысленно нарисовал ее портрет. Похоже, человек: маг не обнаружил характерного эльфийского акцента, от которого мало кому удавалось избавиться, даже прожив вдали от родных мест не один век.

Лет двадцать-двадцать пять, точнее не скажешь. Голос приятный, мелодичный. Значит, не воин: есть у них такие металлические нотки в голосе…

Получается, жрица или чародейка.

– Вы даже не попытались сами забрать его?!

– Мессир, либо вы мне доверяете, либо нет. Если нет, я попрошу синклит о переводе в другое место. Если да, то я, признаться, не вижу смысла в этом вопросе.

Второй собеседник – мужчина. Средних лет, больше привыкший командовать, чем подчиняться. В его голосе звучала плохо скрываемая ярость, и все же он считал необходимым держать себя в руках.

– Птица до сих пор не вернулась, и если завтра иерархи призовут меня к ответу…

– Вы всегда сможете сказать им, Протектор, что браслет еще в работе. Уверена, что им, как и вам, важнее всего результат.

Протектор Лайгаша. Вот уж повезло так повезло!

– И каков же он, с вашей точки зрения?

В тоне жреца явно угадывался сарказм, однако девушка разговаривала с ним подчеркнуто невозмутимо. И это, похоже, особенно бесило Протектора.

Теперь Абу Дамлах уже не сомневался, что девушка – чародейка: вряд ли Протектор потерпел бы, чтобы жрица разговаривала с ним, как с равным.

– Я прекрасно понимаю, на что вы намекаете, Протектор. Но если вы хотели уничтожить талиссу грубой силой, отрядили бы пару центурий из гарнизона, чего проще? Я видела свою задачу несколько иначе: сделать все, чтобы они оставили мысли о Лайгаше… Признаюсь, не удалось.

Протектор преувеличенно громко хмыкнул, однако девушка спокойно продолжила:

– Но, согласитесь, и ваш приказ был несколько поспешным. Стереть талиссу с лица земли! И кем я должна была руководить? Отборными воинами Ордена? Ничего подобного: жалкой кучкой оборванцев, да и то еще повезло, что я отыскала хотя бы ее! И вы еще ждете результата, Протектор? Кстати, кто вам сказал, что идея с прадедом этого проклятого графа была у меня единственной? Стоило немножко подождать…

– И они оказались бы на пороге Лайгаша, – проворчал Протектор. – Ситуация изменилась. И, надеюсь, моих слов вам будет достаточно. Что же до доверия… Рыжей Молнии трудно не доверять. Слава, знаете ли, репутация.

– Вот и отлично, – усмехнулась чародейка. – Да, нет ли у вас идей, Протектор, что это еще за маг за ними охотится? Уж не решили ли вы перестраховаться?

– Не решил, – отрезал ее собеседник. – По-моему, это вы на службе у Ордена, а не я у вас.

– Вы, как всегда, правы, мессир.

Специально она его, что ли, бесит?

– А Орден здесь – это я, – совсем уж грубо закончил разговор Протектор. – Извольте не покидать цитадель в ожидании дальнейших распоряжений. И передайте, чтобы ближние телепорты постоянно держали наготове.

Абу Дамлах покачал головой. Он уже заранее не завидовал тем, на кого охотились эти двое. Младший Денетос, конечно, сопляк по сравнению с братом. Уж Найлэн-то знал бы, как стоит, а как не стоит разговаривать с Рыжей Молнией. И все же чародейка сейчас в ярости, и если у нее хватит терпения и умения выплеснуть свою ярость на талиссу, до Нетерты та может и не дожить.

Послышался звук шагов, хлопнула дверь. Следом раздался смешок, слышный даже через стену. Абу Дамлах невольно улыбнулся.

А девчонка, пожалуй, ему даже симпатична. И при других обстоятельствах он бы ей помог.

На указательном пальце мага замерцал неяркий огонек. Замирая на пересечениях коридоров, Абу Дамлах двинулся вперед. Вот, кажется, здесь. Еще одно движение, и чародей, не доходя до двери, просочился сквозь стену в нужную ему комнату.

Дунув на огонек, маг заставил его засиять ярче нескольких факелов. Неторопливо осмотревшись, он, наконец, коснулся стены, из которой вышел, и, дождавшись, пока та станет мягкой, как воск, вылепил в ней узкую неглубокую нишу.

Распахнув плащ, чародей достал шкатулку. Пожалуй, здесь ей будет самое место. И заинтриговывает, и проглядеть невозможно.

Любопытно, однако, с чего вдруг они вообще рискнули сунуться в Лайгаш? Неужели и правда думают вшестером проникнуть в сокровищницу?

Сомнительно. Но, так или иначе, неплохо было бы пригласить в Нетерту еще парочку талисс. Всякое может случиться.

Собравшись уходить, он секунду помедлил. Потом, усмехнувшись, провел рукой над ларцом. Теперь любой вор увидит здесь хитроумную ловушку.

Что ж, дело сделано. И шкатулка будет дожидаться своего часа, который, возможно, уже не так далек. x x x

Торрер оказался единственным, кого неожиданное нападение не застигло врасплох.

Времени на размышления уже не было. Когда Айвен упал, эльф плавно ушел в сторону, выхватив из ножен оба меча и мысленно послав талиссе отчаянный призыв встряхнуться. И это усилие чуть не стоило ему жизни.

В голове словно взорвался огромный огненный шар, перед глазами поплыли красные круги. Эльф пошатнулся и начал разворачиваться к идущему следом за ним дровосеку. Медленно, слишком медленно. И если бы сильный толчок в бок не отбросил его на землю…

Не проронив ни слова, Мэтт принял на щит мощный удар топора, чуть было не воссоединивший Торрера с его предками по ту сторону Грани.

Выхватить собственный топор Мэтт уже не успевал, но и дровосек не ожидал обнаружить на месте высоченного эльфа низенького разъяренного гнома. Растерявшись, враг позволил тяжелому топору увлечь себя чуть дальше, чем следовало бы… Макоберу показалось, что Мэтт небрежно уперся правой рукой в грудь дровосеку, а потом легонько оттолкнул – и тот безвольно осел у ног гнома. Не слабо! Пожалуй, даже в трумаритской Гильдии воров Мэтту не нашлось бы равных в умении обращаться с ножами.

– Да стой же ты!

Макобер резко обернулся на крик Терри и вздрогнул, увидев, как Бэх метнулась к Айвену и упала рядом с ним на колени, накрыв рану друга скрещенными ладонями. А сзади нее из темноты бесшумно появился третий дровосек и теперь, точно боевой молот, раскручивал над головой топор.

Никто из талиссы не успевал его остановить.

Услышав свист топора, Бэх кинулась ничком рядом с телом Айвена и перекатилась на спину, но тут дровосек выронил оружие, неестественно прогнулся и рухнул на покрывавшие землю листья. Из-за его спины, выдергивая меч из раны, неожиданно возник Лентал. Шутливо отсалютовав благодарной жрице, паладин протянул ей руку, помогая подняться.

– Айвен…

Глаза Лентала вмиг стали серьезными.

– Ему уже не помочь.

Бэх почувствовала, как к горлу подступают слезы.

Ответом на слова паладина был пронизывающий порыв ветра, заставивший ветви деревьев недовольно зашелестеть. Странно, эта весна была такой теплой…

Лес вокруг талиссы ожил, вмиг наполнившись криками и светом факелов.

– Спина к спине!

Откликнувшись на призыв Торрера, друзья окружили тело Айвена.

Сорвав ткань с рукояти нового топора, Мэтт рывком отцепил его от пояса. Враги приближались к гному необыкновенно плавно и неторопливо, точно продираясь сквозь густую толщу воды.

Оставив удивление на потом, Мэтт поудобнее перехватил топор и нанес первый удар. Его противник, одутловатый бородатый мужик, явно не вчера взявший в руки меч, не успел даже замахнуться. Еще двое смельчаков дружно устремились к гному и не менее дружно разделили печальную участь своего сотоварища.

Талисса билась плечом к плечу, и первая волна нападавших откатилась, оставляя на земле лишь трупы. Но среди деревьев замелькали новые тени: в одинаковых зеленовато-коричневых плащах они казались бесплотными лесными духами, явившимися за своими жертвами.

Держась на почтительном расстоянии от талиссы, враги подняли арбалеты.

Слева от Бэх вспыхнуло холодное белое пламя, и трое арбалетчиков превратились в хрупкие ледяные статуи. Рухнув оземь, они рассыпались на куски. Изумрудный листок на груди Лентала отбрасывал неестественный зеленый свет, превращая его лицо в маску явившегося из-за Грани призрака.

Щелкнули пружины арбалетов, и стрелы усеяли вытоптанную траву вокруг талиссы.

– Ну, давайте же, подходите ближе! – сквозь зубы бросил Торрер арбалетчикам, поглаживая большим пальцем кольцо.

Эльф не мог смириться с потерей. И никогда не смирится с ней, сколько бы врагов не заплатили за это.

Отложив арбалеты, люди в плащах взялись за мечи.

На этот раз талиссе пришлось туго: казалось, в бой вступила целая центурия.

Мечи Торрера сверкали в свете факелов, жаля, отступая и снова жаля. Без пощады, без промаха.

Обмотав плащ вокруг левой руки и используя его как щит, мессариец бился с такой дерзостью и отвагой, что узкий клинок казался продолжением его руки.

Лентал больше не призывал на помощь божественные силы, однако его меч оказался не менее смертоносен.

Рядом с ним Бэх раз за разом хладнокровно выбирала слабое место в защите врагов и отвечала ударом на удар.

Терри дрался, как на тренировке, не делая ни единой ошибки.

Но и усталость давала себя знать. И если гном был весь покрыт кровью, но, как ни странно, чувствовал лишь прилив сил, то раны Торрера и Бэх заставляли их двигаться все медленнее. Девушка прижала рубашку к предплечью, пытаясь остановить кровь. Ткань мгновенно намокла и стала липкой.

И все же вторая волна откатилась вслед за первой.

Из глубины леса послышались голоса, нараспев читающие заклинания. Две молнии, разрывая темноту, устремились к израненной талиссе.

Медальон на груди Лентала вспыхнул ярко-зеленым светом, словно омытая весенним дождем листва. Сделав шаг вперед, паладин вытянул правую руку, и обе молнии послушно потянулись к раскрытой ладони. Застыв, талисса смотрела, как паладин сжал их в кулаке, секунду повременил и швырнул обратно во тьму.

Два коротких вскрика – и тишина.

Пошатываясь, они всматривались в ночной лес, не решаясь разомкнуть кольцо.

Лес молчал. Вокруг них были лишь мертвецы.

– Глупая смерть, – Мэтт еле слышно пробормотал то, о чем думали все. – И что толку…

Махнув рукой, гном презрительно пнул ногой ближайшее тело в зеленовато-коричневом плаще. Нахмурившись, Лентал наклонился над убитым.

– Что-то заметил? – не удержалась Бэх.

– Ничего, – паладин распрямился. – Вернее, почти ничего…

Подняв факел повыше, Бэх повела друзей обратно к костру. Торрер шел посередине, прижимая к груди безжизненное тело Айвена и стараясь не смотреть на страшную рану, из которой все еще сочилась кровь.

Вернувшись к огню, эльф медленно опустил мага на землю, и талисса вновь образовала вокруг него живое кольцо. Паладин, не говоря ни слова, отошел в сторону.

Они вспоминали Айвена. Они знали, что маги сейчас уже сидели бы у прощального костра, вполголоса рассказывая, каким был их товарищ. Но среди них больше не было магов.

Каждый чувствовал себя виноватым в том, что не распознал ловушку. Банальную, простенькую ловушку, в которую они уж никак не должны были попасться, зная, кто им противостоит. И в которую они все же попались.

– Лентал, – негромко спросил Мэтт, когда друзья разомкнули руки, – может ли эта твоя Ашшарат воскрешать из мертвых?

– Зеленая Дева может все, – холодно ответил паладин, задетый тем, как гном упомянул Ашшарат.

Типичный ответ для жреца, кому бы он ни служил, подумал гном. Интересно, а Крондорн?..

– Скажи, – Бэх нерешительно коснулась плеча Лентала, – а если ты ее об этом попросишь?..

Но взглянув в глаза паладина, она уже знала, каким будет ответ.

– Я не ее верховный жрец. Дева совершает чудо лишь в исключительных случаях. И на моей памяти таких не было.

Лентал старался говорить подчеркнуто отстраненно, однако девушка не сомневалась, что он не только чувствует, но и разделяет их боль.

– То есть… – нерешительно уточнил Макобер.

– Боюсь, что выбора нет.

Больше вопросов ему не задавали.

Перевязав раны, талисса при свете факелов принялась копать могилу. Паладин вновь занял место поодаль: обычай не позволял принимать в этом участие тем, кто знал покойного меньше трех лун. Если, конечно, его было, кому похоронить.

Наконец Айвена обернули в его плащ и бережно опустили на дно.

Бэх сама протянула паладину руку: теперь, как жрец, он имел право принять участие в ритуале.

– Все ли уверены, что они этого хотят?

Девушка удивилась: традиция предусматривала формальный вопрос только если у жреца были основания считать, что его услуги могут быть отвергнуты. Но кто в здравом уме стал бы отвергать помощь паладина Ашшарат?

Бэх оглянулась на друзей. Никто не возражал, и Лентал присоединил свои молитвы к тем, которые девушка еле слышно произносила сейчас одними губами.

Могила стала покрываться землей. Изумрудное мерцание Силы, дарованной Ашшарат, слилось над ней с желто-черным сиянием Силы, дарованной Темесом.

Хорошо, подумала Бэх. Теперь покой Айвена никто не потревожит.

Последняя частица земли легла на свое место. Чародеям не ставили надгробных памятников и не насыпали курганов. Они уходили, не оставляя после себя следов. Только память.

Были безумцы, еще при жизни начинавшие строить себе гробницы. Их не помнил никто: ни маги, ни другие обитатели Двэлла.

– Спи спокойно, – шепнула Бэх и скорее почувствовала, чем услышала, как Лентал повторил ее слова.

Ритуал был окончен. Айвен из первой жизни перешел в следующую: в память тех, кто его знал и любил. Как любила его талисса.

– Спасибо, – благодарно сжав руку паладина, Бэх занялась ранами Торрера.

Когда ей пришлось отдирать присохшие к ранам повязки, эльф напрягся и скрипнул зубами, но тут же расслабился, почувствовав целительную Силу жрицы.

– Тебе еще повезло, – Бэх ласково коснулась пальцами раскрывшейся раны в боку, – чуть выше и…

– Повезло, – безжизненно согласился эльф, думая об одном: им всем повезло. Кроме Айвена. И желание во что бы то ни стало дойти до Лайгаша и взглянуть в глаза того, кто послал Айвену смерть, росло с каждой секундой.

Не просто дойти до сокровищницы – взглянуть в глаза. И увидеть, как эти глаза закрываются. Навсегда.

– Все. Теперь спи.

Спокойное дыхание Торрера было ей ответом.

Бэх повернулась к остальным:

– Мэтт?

Гном с удивлением рассматривал тыльную сторону ладони, которую задел вражеский клинок. На месте раны красовался тонкий белесый шрам.

– Клянусь молотом Крондорна! – Мэтт помедлил, потом улыбнулся и поднял голову к висящим в вышине лунам. – Всегда верил в тебя, старик, хотя ты порой и забывал поглядывать на землю со своих… Со своей… Ну, где ты, в общем, там…

– Только религиозного фанатика нам еще не хватало! – пробормотал Терри и уже громче добавил: – Бэх, с нами все в порядке. Займись лучше собой.

– Завтра, – устало махнула рукой девушка. – Кто остается сторожить?

– Раз Мэтт – такой живчик, ему и дежурить, – предложил засыпающий на ходу Макобер.

Кивнув, гном полез в заплечный мешок за точильным камнем.

– Я тоже посижу, – улыбнулся Лентал. – Вряд ли я еще сегодня смогу попросить мою богиню о помощи, но если Мэтт не против…

Из недр заплечного мешка раздалось глухое бурчание.

– Он не возражает, – порадовал паладина мессариец.

Бэх хотела было поблагодарить Лентала за то, что тот спас ей жизнь, но все слова внезапно куда-то исчезли, улетучились. Она просто подошла и села рядом, глядя вместе с ним на огонь. Были бы они сейчас живы, если бы не этот паладин, появившийся, как в сказке, в самый нужный момент? И кого еще пришлось бы хоронить вместе с Айвеном?

Молчал и Лентал. Наконец, он мягко коснулся руки девушки:

– Иди спать. А завтра полечим их. Если у тебя будут силы, конечно. Мне кажется, что Терри…

– Что значит «если будут силы»? – воинственно вскинула голову Бэх. – Ты сомневаешься?..

– А кто может быть уверен в женщине? – его лицо оставалось серьезным, но глаза смеялись. – Впрочем, твой бог – мужчина.

– Мой бог – бог!

Бэх обиженно поднялась и направилась к Терри. Лунный эльф еще не спал.

– Лентал сказал, ты ранен…

– С каких это пор ты прислушиваешься к каждому его слову? – усмехнулся тот. – И вообще, я считаю, что на сегодня хватит.

– Не упрямься. Вот на что уж у меня точно нет сил, так это с тобой спорить.

Когда Терри, уже засыпая, с облегчением пробормотал слова благодарности, Бэх наконец почувствовала, до какой степени устала. Девушка хотела еще раз подойти к Ленталу, но махнула рукой и опустилась на землю. Через минуту она тоже спала.

Глава XIX

Проскользнув в окно, острый луч серебристого света коснулся центра комнаты, по очереди обежал вершины пентаграммы и угас, выполнив свое предназначение. А на голом каменном полу остался лежать человек.

Час за часом он оставался недвижим, как снулая рыба, выброшенная волной на морской берег.

Но вот он вздрогнул, пошевелился. Медленно, неуверенно человек приходил в себя. Привыкал к тому, что малейшее движение, даже поворот головы, причиняет ему сильнейшую боль. Стонал и не думал о том, что может быть услышан. Терпел и позорно, безудержно выл, когда боль судорожными уверенными толчками выплескивалась через границы его терпения. Наконец, собравшись с духом, он перевернулся на спину и долго лежал, отдыхая от этого почти сверхъестественного усилия.

Боль на мгновение отступила, и человек тут же воспользовался этим. Осторожно, аккуратно, как некогда его учили, он заставлял свое сознание воздвигать на пути страдания и мучений тонкие прочные стены, сквозь которые те не могли бы пробиться. Сейчас он видел свой мозг со стороны, и тот представлялся ему гигантским серым лабиринтом, в котором блуждали боль и отчаяние, а сам он лишь ждал, когда они выберут неправильный путь, когда упрутся в тупик, чтобы наконец запереть их там и не дать выбраться наружу.

Потом он вновь отдыхал, наслаждаясь слабостью и блаженным ощущением покоя. Только теперь он позволил себе оглядеться вокруг.

Тьма.

Человек попытался вспомнить, где он и как сюда попал.

Тьма.

И тогда на смену боли пришел страх.

Он резко поднялся на ноги, и головасладко закружилась, как после долгой болезни. Человек пошатнулся, рухнул на колени. Хотя бы так, понемногу, потихоньку. Боги, да почему же так темно!

Усилием воли он взял себя в руки, хотя какая-то частичка его существа все еще в панике рвалась наружу, как дрогнувший в бою воин, уже не думающий ни о победе, ни о своих товарищах – лишь бы остаться в живых!

И все же человек нашел в себе силы обуздать этот предательский страх, от которого ноги еще больше слабели, а тело решительно отказывалось признавать за головой право советовать ему, что делать дальше.

Очень медленно он протянул вперед правую руку. Пустота. Так, теперь еще чуть-чуть, еще…

Громкий вопль, полный страдания и отчаянья, гулко отразился от стен: рука наткнулась на пентаграмму.

Баюкая, прижимая руку к себе, человек вновь укротил боль. Он так и не понял, что это было, но впредь решил быть еще осторожнее.

Эхо… Значит, он в комнате. Что и так очевидно – ни в какую, даже самую безлунную, ночь под открытым небом не бывает такой кромешной, всепоглощающей тьмы.

И эта комната велика, скорее, даже огромна.

Пентаграмма начала едва заметно светиться. Еще секунду назад он мечтал о свете, но сейчас почувствовал, что волосы на голове зашевелились. Свет казался абсолютно черным, словно Тьма, в которую уйдет каждый. И он понял: лучше темнота, чем такой свет.

Пентаграмма пылала, а человек съежился в самом ее центре, изо всех сил стараясь, чтобы его не коснулись стремящиеся вверх языки черного пламени. И когда ему показалось, что пентаграмма жадно сжимается, чтобы наконец расправиться со своей добычей, он зажмурился.

Наверно, он все же не был воином – только их учили никогда не прятаться от смерти. Но и с закрытыми глазами он чувствовал, как холод подступает все ближе и ближе. Еще мгновение и…

Холод исчез.

Приоткрыв глаза, человек огляделся. На этот раз он оказался на жестком топчане в крошечной комнатке, освещенной огоньком оплывшего огарка свечи.

Его подташнивало, все тело ныло, точно он оказался на пути разъяренного стада берваров. К тому же из комнаты не было видно ни единого выхода.

Человек понял, что силы его подходят к концу. Он не помнил ни своего прошлого, ни своего имени, его телом играли, перенося из одного места в другое и заставляя сжиматься от боли.

Он решил, что, пока не восстановит силы, не станет даже шевелиться. Если им того хочется – пусть явятся сами. Он же постарается выспаться. Просто выспаться.

И сон пришел.

Он увидел себя со стороны, обнаженным, дрожащим от страха и холода, лежащим на голом каменном полу внутри пентаграммы. Только на этот раз он мог хорошо разглядеть окружавший его зал. Слишком хорошо.

Это был зал из его старого сна. Зал выбора, как он звал его про себя. Бессчетное количество раз он пытался угадать, что принес с собой этот выбор, что он изменил в его жизни.

Теперь он понял.

Горло его исторгло жуткий, животный, полный ужаса крик.

Он не мог проснуться, он рвался из этого безумного сна, как утопающий рвется к спасительной и все же безнадежно далекой поверхности воды, на которой играют солнечные блики.

И тогда человек сделал единственное, что еще ему оставалось, – он потерял сознание. x x x

Утро встретило талиссу хмурым насупленным небом.

Настроение было под стать. В тишине, погруженные в свои мысли, они двинулись дальше.

Мэтт задумчиво погладил рукоять топора.

Ты доволен?

А разве ты не доволен?

Гном задумался. Это был не тот бой, который мог радовать.

Не знаю.

Он потер шишку на затылке и вздохнул. Жаль, что в тот раз не пришло в голову пообщаться мысленно. Что, впрочем, не удивительно.

Теперь Мэтт куда лучше понимал Торрера. Однажды гном искренне веселился, когда, захватив в бою зачарованный клинок, эльф немедленно отправился в ближайший город, чтобы выгравировать на нем свое имя.

Мэтту это показалось блажью, ребячеством. А ведь наверняка у Торрера было то же самое ощущение: эта вещь предназначена мне самими богами, и даже мысль о том, чтобы расстаться с ней, кажется святотатством. А если…

– … как считаешь?

– Прости, что ты сказал? – переспросил гном, поднимая голову.

– Я уже третий раз спрашиваю, не стоит ли нам остановиться вон на том пригорке и хоть немного передохнуть? – обиженно повторил Торрер. – Бэх сегодня бледновата, да и паладин за ночь, как мне кажется, не успел до конца восстановить свои силы. И о чем это таком важном ты все время думаешь?

Сказав это, эльф осекся. Ближе всего Айвен был именно с Мэттом.

– Ни о чем, – торопливо ответил гном. – Я не против. Хочешь – давай отдохнем.

Пока он был погружен в свои мысли, небо успело проясниться, и солнце, точно сообразив наконец, как без него тоскливо, принялось разгонять тучи, разрисовывая легкими облачками окружавшую его голубизну.

– Слушай, совсем забыл, – Мэтт понизил голос. – Почему ты тогда не признался Айвену, что все-таки взял кольцо графа?

– Да вы бы меня с землей сравняли, – усмехнулся эльф. – Так вскинулись, точно это не кольцо, а змея гремучая. Ну и сам скажи, что бы мы без него делали?

– Ты что, правда полагаешь, что записку Сильвен сам сочинил? – изумился гном.

– Я правда думаю, – в голосе Торрера вновь прорезалась обида, – что ты постоянно считаешь меня глупее, чем я есть.

– Боги, Торрер, твоя склонность к обобщениям сведет меня в могилу, – закатил глаза гном. – Ну, и как по-твоему было дело, о мудрейший из мудрых?

– Естественно, Сильвена заставили написать записку, – окончательно набычился эльф. – Но соглашаясь написать ее своей рукой, взамен граф потребовал разрешения вернуть нам долг. Хотя бы так и хотя бы перед смертью.

– Твоими бы устами… – гном потеребил бороду.

– Мэтти, убей меня, я не понимаю, чего ты тревожишься. Кольцо действует? Действует. И именно так, как Сильвен и обещал. Оно спасло нам жизни? Спасло. И почитай что дважды. Так в чем проблема?

– Проблемы я тебе обещаю. А вот в чем они… – Мэтт обернулся к шагающей следом за ними талиссе. – Никто не против передохнуть? Вон Торрер уже и место присмотрел.

– Дело хорошее, – Макобер покосился на Бэх и, догадываясь, что она сейчас скажет, добавил:

– Это я, я устал. А у тебя еще столько сил, что ты способна пробежать отсюда до Лайгаша, останавливаясь лишь затем, чтобы … ну, в общем, водички попить.

И стоило Бэх возмущенно открыть рот, как мессариец поторопился поправиться:

– Хорошо, хорошо. Еще и с конем Лентала на плечах.

Фыркнув, Бэх с радостью скинула на землю заплечный мешок.

Лентал сел немного в стороне от талиссы, и Бэх, секунду поколебавшись, словно случайно, опустилась рядом.

Грызя травинку, она молча смотрела в небо, чувствуя, как усталость потихоньку уступает место воспоминаниям.

Все как в детстве. Когда-то она часами могла вот так лежать, представляя, что вон то облако – таинственный бородатый чародей, мечтающий заточить ее в своей башне, это – огнедышащий дракон, ненадолго покинувший свои несметные сокровища, а то, чуть подальше…

– Прекрасный рыцарь, скачущий в бой во славу своей не менее прекрасной дамы.

Бэх вздрогнула.

– Прости?

– Мне просто показалось, что вон то облако удивительно напоминает рыцаря. Смотри – вот конь, вот копье, видишь? И даже плюмаж на шлеме!

– А ты сам никогда не хотел быть рыцарем? – неожиданно спросила девушка.

– Знаешь, прекрасным рыцарем мне все равно не стать. И потом, чем тебе паладин – не рыцарь?

– Ничего общего, – хитро улыбнулась Бэх. – Рыцарь служит исключительно своему государю и своей даме. Правда, правда, я точно знаю! И кстати, в первую очередь именно даме! А паладин… У него должна быть одна любовь, одна дама сердца – его богиня. Скажешь, не так?

– Ну, тебе виднее… И правда, давненько что-то у меня не было дамы, ради которой хотелось бы совершить великий подвиг. Паладины – само собой, не рыцари, но тоже, знаешь ли, иногда как возмечтают…

Глаза Бэх были подняты к небу, но она могла поклясться, что Лентал ей подмигнул.

– Кстати, Ашшарат, в общем-то, в некотором роде тоже дама. И разумеется, она прекрасна. Между прочим, даже Темес это признает.

Интересно, он специально ее поддразнивает или правда влюблен в свою богиню? Если верить легендам о ее красоте…

– Но верить в свою даму – неожиданно закончил Лентал, – это уже слишком. Кто же верит женщинам?! Если они не богини, конечно.

– Сказать честно, я знала парочку тех, кто верил женщинам и ни разу об этом не пожалел, – парировала девушка.

– Женщинам или женщине?

Бэх почувствовала, что краснеет против своей воли. Вскочив на ноги, она отряхнула плащ и, к великому неудовольствию остальной части талиссы, энергично предложила:

– Ну что, вперед? Или дождемся, пока на нас опять кто-нибудь нападет?

Они шли еще два дня, однако, вопреки общим опасениям, дорога оставалась пустынна. Колдуны, стервятник, малый народец, засада среди холмов остались где-то далеко позади – и в пространстве, и во времени.

Ближе к вечеру третьего дня на горизонте показались отроги далеких гор. Холмы вокруг оставались еще мягкими и лесистыми, но становились все выше и круче, и дорога уже не петляла между ними, а упрямо карабкалась на склоны.

И все же, к превеликому удивлению гнома, талисса несколько раз натыкалась на настоящие скалы, устремившиеся ввысь, словно в тщетной надежде заглянуть в жилище богов.

– Ничего не понимаю, – наконец не выдержал Мэтт. – В предгорьях так не бывает: раз – и сразу вершина чуть ли не до небес. Да не видеть мне молота и наковальни – что-то здесь не так…

Поначалу его слова остались без ответа: друзья справедливо полагали, что кому, как не гному, разбираться в подобных материях. Разве что лунному эльфу… Однако Терри если и знал, в чем здесь дело, тоже хранил молчание. И лишь Лентал неохотно обронил:

– Бывает. Здесь и не такое бывает.

И было нечто – то ли в тоне, то ли во взгляде паладина – отчего Мэтту вдруг не захотелось ни спорить с ним, ни расспрашивать, чем, собственно, это место так уж отличается от всех прочих.

Старею я, что ли, мимоходом подумал гном. Или привыкаю с годами, что и вправду все на свете бывает: хошь тебе скала посреди степи, хошь сияние из срубленного дерева…

Айвен. Так или иначе, последние два дня все их мысли и разговоры возвращались к погибшему другу.

Странно, но в глубине души каждый из них ощущал, что талисса не стала меньше. Точно Айвен не умер, а ушел далеко-далеко, отошел в тень, и они продолжают чувствовать с ним связь – слабенькую, едва теплящуюся, и тем не менее реальную.

Однако сама мысль о том, что Айвен, погибший на их глазах, жив, представлялась друзьям настолько абсурдной, что они так и не рискнули поделиться друг с другом своими ощущениями.

– Не знаешь, у него кто-нибудь остался? – негромко спросил гном идущего рядом Торрера.

Эльфу не надо было объяснять, о ком идет речь.

– А тебе никогда не казалось, что все мы похожи на семена, невесть какими ветрами унесенные за тысячи миль от родных деревьев?

Мэтт с удивлением взглянул на друга: он давно уже не видел Торрера в таком настроении. Лет так…

– Я про то, что никто из нас не любит рассказывать о тех корнях и ветвях, которые его взрастили.

– Какой ты сегодня патетичный!

Эльф вздрогнул: он так и не сумел привыкнуть к обыкновению мессарийца внезапно возникать рядом. В самый подходящий момент – разумеется, на взгляд Макобера. И в самый неподходящий – на вкус остальных.

– Патетичный? – необычно отсутствующим тоном переспросил Торрер. – Может быть. Но тебе вот не странно, что Айвен ушел, а мы даже толком не знаем, есть ли кому его вспомнить кроме нас?..

– Ну, вспомнить-то точно есть кому! – ни на секунду не усомнился Макобер. – Но в чем-то ты прав. Хотя… Ну, что вот мне про себя рассказывать? Как я жил в Мессаре до того, как решился покинуть город? Сейчас для меня это скорее отдельные картинки, чем настоящие воспоминания. Голуби на площади Керо Мореплавателя, веселый и привычный шум базаров, портовые кварталы с их вечными запахами свежей рыбы, пьяными драками и девочками, готовыми пригреть соскучившихся по земле матросов…

– Да не про то ты, Мак, – оборвал его гном. – Торрер прав. Все время вместе, а прошлое друг от друга бережем, точно последний грошик, на который надо еще неделю прожить.

– Должно же у каждого быть что-то свое, – ухмыльнулся мессариец. – Вот то-то и оно, что все время вместе.

– Терри, вот ты готов… – окликнул Мэтт идущего впереди лунного эльфа.

– Если вы хотели посекретничать, то считайте, что не удалось, – обернулся тот. – Слышал я все, можешь не рассказывать. Что значит – готов? Готов я вон Торрера в бою прикрыть. А прошлое… Знаешь, как у нас в горах говорят: «Не шипи на змею». Если ты спросишь, я тебе отвечу. Только ведь, может, я потому и готов ответить, что ты и не спросишь.

– Еще пару слов про верность и самопожертвование, – поддел лунного эльфа мессариец, – и можно считать, что философию дружбы мы склепали. Переходим к любви и чести.

– А, пустое все это. Да и не хватит ли нам на сегодня – местечко вон вроде подходящее? – идущий впереди Терри кивнул на ложбинку у подножья одной из поразивших гнома скал. – Там и ветра поменьше, и нас не так видно будет.

– Думаешь, они от нас не отстали? – нахмурилась Бэх.

– Чем ближе к Лайгашу… Хотя на самом деле, ничего я не думаю, – вздохнул лунный эльф. – Думать можно, когда хоть что-то знаешь. А когда имеешь дело с «неведомым чародеем» и «таинственной чародейкой», летающими кинжалами и дровосеками, которые мечтают проломить тебе череп…

Сплюнув, он замолчал. Айвен, опять Айвен…

Один за другим друзья спустились в ложбинку.

– А что, здесь даже уютно, – расстелив на земле плащ, Бэх умудрилась не только лениво на нем свернуться, но еще и прикрыть краешком отчаянно гудящие ноги.

– Рад, что тебе понравилось, – неопределенно хмыкнул Терри.

В отличие от жрицы, он не находил здесь решительно ничего уютного. Уют – это когда смотришь сверху, и весь мир лежит у твоих ног. И знаешь, что все остальные – люди, гномы…

– Терри, вы с Маком не позаботитесь о чем-нибудь вкусном, что пока еще бегает или летает? – нарушил его мысли Торрер. – А я тут пока костерок разведу.

Кивнув, Терри скинул заплечный мешок и поправил на боку полный стрел колчан.

– Ну что, идем? – иронично взглянул он на Макобера.

– Почему нет? – вернул ему взгляд мессариец. – Думаешь, я тебе дичь спугну? Так давай разойдемся в разные стороны. Кто меньше принесет – тому и котелок мыть!

Фыркнув, лунный эльф повернулся и, не говоря ни слова, двинулся к лесу, а Макобер, не удержавшись, в сердцах показал его спине язык. Спина осталась прямой, гордой и совершенно равнодушной к подобному проявлению неуважения.

Пожав плечами, Макобер снял с плеча лук и, стараясь шуметь как можно меньше, направился в противоположную сторону.

Теперь-то он просто обязан принести добычи больше, чем этот спесивый лунный эльф. Не удивительно, что их мало кто любит. Нет, вы подумайте: это с ним-то не хотят вместе охотиться! С ним, который даже в дом Фардуха входил так, что ни один призрак не шевельнулся!

Деревья сомкнулись за его спиной. Остановившись, мессариец дождался, пока птицы возобновят свои оживленные споры…

И удивленно застыл: далеко впереди меланхолично объедало развесистый зеленый куст большое неторопливое животное, подозрительно смахивающее на сайгака.

Только какие здесь, Великий Ч'варта, могут быть сайгаки?! Степи-то боги весть где, а сайгак – не грач, чтобы по весне отправляться в поисках пищи за сотни миль от родных мест.

Нет, на ужин, вообще-то и сайгак, конечно, сойдет, мы не привередливые. А заодно можно будет рассказать Терри, как он не поленился дойти до самых степей, чтобы…

«Сайгак» повел ушами, точно прислушиваясь к голодным мыслям мессарийца. Неужели учуял?!

Макобер нерешительно поднял лук, однако стрелять не стал. Далековато, спугнуть можно, а вот попасть… Тоже, наверно, можно, но если удача отвернется, обижаться будет не на кого.

Держа стрелу на тетиве, мессариец осторожно сделал несколько шагов вперед.

Зверь демонстративно повернулся к нему спиной и, насмешливо фыркнув, отошел подальше.

Макобер застыл. «Сайгак» принялся мирно пощипывать травку.

Затаив дыхание, Макобер возобновил свои попытки приблизиться. Даже не оборачиваясь, животное брезгливо побрело прочь.

Через пять минут мессариец был уверен, что зверь над ним просто издевается. Может попробовать приманить, если уж он такой весь из себя разумный?

– Сайга, сайга! – нерешительно позвал он.

«Сайгак» остановился и возмущенно повернул голову.

– Сам!

Мессариец чуть не подпрыгнул от неожиданности. Точно, померещилось. От голода, не иначе.

– Сайга, сайга! – Макобер постарался изобразить теплоту и домовитость хозяйки, сзывающей по вечеру своих кур. В его голосе звучало невысказанное обещание невиданной ласки и заботы, но зверь лишь раздраженно ударил в землю копытом:

– Сам сайгак!

Второй раз ослышаться было невозможно.

Кажется, он сошел с ума. Ни с того, ни с сего. Но, говорят, рано или поздно это со многими случается.

Опустив лук, Макобер недоуменно уставился на «сайгака». Тот ответил ему полной взаимностью.

– А разве животные разговаривают? – ошалело поинтересовался мессариец.

Эх, видела бы меня сейчас Бэх, подумал он. Уложила бы в кроватку, холодный компресс на лоб, колыбельную бы спела. А утром я бы проснулся – и никаких…

– Сам животное! Если ты всего на двух ногах ходишь, как калека, а по ночам мерзнешь без собственной шкуры, думаешь, тебе все можно? Не угадал!

Макобер обреченно опустился на траву. Теперь-то уж ему точно никто не поверит. Он бы и сам себе…

– А ты не против, – кажется, ему пришла в голову гениальная идея, – если я кого-нибудь из своих друзей позову?

– Это еще зачем? – подозрительно проворчал «сайгак».

– Да как зачем! – впервые с начала разговора Макобер почувствовал себя в своей стихии. – Чтобы познакомиться с таким замечательным, таким великолепным…

Зверь гордо выпрямился.

– Так уж и быть – зови.

– Бэх! – заорал мессариец что было сил. – Бэх! Беги скорее сюда!

Эх, эх, эх… Гулко отразившись от скалы, крик прилетел обратно.

А вслед за ним послышался еще один звук, заставивший Макобера похолодеть. Рев набирающего силу камнепада.

Глава XX

Большинство из тех, кому доводилось в последние годы встречаться с Эрсином тен Исиндиосом, не сомневались, что перед ними древний старец, помнящий еще первые дни Творения.

Им и в голову не приходило, что родители иерарха не только живы, но и вполне здоровы – им лишь недавно перевалило за шестьдесят.

Более того, никто не подозревал, что встречи родителей с возлюбленным чадом происходят весьма регулярно: как бы ни душили дела, раз в полторы-две недели Исиндиос обязательно находил время посетить небольшой особняк на окраине Альдомира. Официально дом принадлежал Ордену Пурпурной Стрелы, и визиты иерарха не удивляли никого, включая тех, кто по долгу службы должен был приглядывать за его передвижениями по городу.

Занеся паланкин во двор, слуги, привыкшие, что Исиндиос часто встречается с людьми, которых посторонним лучше не видеть, поспешно удалялись.

Однако здесь предосторожности были вызваны совсем иным: стройный мужчина лет тридцати, энергично выпрыгивающий из носилок и обнимающий отца с матерью, ничем не напоминал разбитого подагрой старца, час назад с трудом забиравшегося в эти самые носилки при помощи трех дюжих молодцев, специально для этого и состоящих при его особе.

На этот раз Эрсин не видел родителей целых три недели и с таким удовольствием опустошал внушительных размеров блюдо с жареными траспенами, что матери стало казаться, будто ее сын так ничего и не ел со дня своего прошлого визита. Кувшин с нежным майонтским вином, считавшимся в этих краях диковинкой, пустел на глазах, однако иерарх даже не замечал этого, болтая, как попугай, с чьей клетки сдернули поутру покрывало.

– …В общем, вильнули хвостом – и поминай как звали.

– Я так и не понял, Син, почему все же Веденекос их отпустил? – задумчиво произнес отец.

Иерарх насторожился. Отец ничего не спрашивал просто так, а Эрсин не считал себя бестолковым рассказчиком.

– Когда Стеарис удосужился его разбудить, – медленно проговорил жрец, – было уже поздно. Талисса выбралась из монастыря.

– Так-так, – затянувшись, его собеседник на мгновение окутался клубами ароматного дыма сушеных листьев аранги. – А потом?

– Думаю, что не захотел еще больше топить Стеариса. Веденекос и перед синклитом постарался представить все так, словно настоятелю просто не повезло.

– Отлично, – отец надолго увлекся раскуриванием трубки, точно беседа не представляла для него ни малейшего интереса. Сын терпеливо ждал. – А разве храм не строился в Единстве со своим настоятелем?

Эрсин мысленно подмигнул отцу: роскошь, которую в реальности он никогда бы себе не позволил.

– Конечно, папа. Как я понял, все дело в том, что Стеариса совершенно парализовало присутствие в обители иерарха Ордена.

– Неужели настолько? – удивился отец. – Карьера, конечно, дело хорошее… Как-то все одно к одному получается. Веденекос, оказавшийся в подчиненном тебе храме именно в то время, когда этот, как его…

– Граф Беральд, папа, – подсказал Эрсин.

– Да, точно. Именно тогда, когда Беральд попал в плен. Настоятель, у которого все валится из рук в присутствии иерарха. Талисса, надумавшая заглянуть на огонек ровно в тот день, когда все еще можно было изменить.

– Ты хочешь сказать, что здесь не просто стечение обстоятельств?

– Я размышляю, сынок, – отец выпустил несколько безупречных колец дыма и рассеянно проводил их взглядом. – Не слишком ли много совпадений?

– Что ты имеешь в виду, папа? – убедившись, что стоящее перед ним блюдо опустело, Эрсин с грустью вытер рот лежащей на коленях салфеткой. – Что Веденекос сам все это подстроил? Да такое даже Ворону не под силу, прости Господи!

– Веденекос умеет управлять событиями не хуже тебя, – отрезал отец. – И для этого не надо быть богом. Даже мне очевидно, что эта талисса ему зачем-то нужна. Зачем – вот вопрос.

– Нужна?.. Да, все, спасибо, мама, – иерарх подождал, пока они вновь останутся одни. – Быть может. И все же я не думаю, что все было подстроено.

– Эрсин, а ты вообще знаешь, чем занимается этот твой Веденекос? Например, сейчас?

– Ну, знать об этом может только Ворон. Он же иерарх, папа, а не служка в столичном храме. Однако я предполагаю, что Савернос не зря предложил на синклите немного разгрузить его. Веденекос предупредил меня, что хочет понаблюдать за талиссой, – не думаю, что он лгал. И вообще, я рассказал про эту историю, исключительно чтобы развлечь тебя. В любом случае Беральда уже нет в живых, а Стеарис может увидеть себя настоятелем разве что во сне.

– А-а-а, ну тогда вопросов нет! – и отец с легкостью перевел разговор на другую тему.

Однако на обратной дороге Веденекос упорно не шел у Исиндиоса из головы. Не друг и не соперник, деятельный иерарх был ему, пожалуй, даже симпатичен. Опять же наблюдение быстро обнаружил и даже попробовал нанести ответный удар: смело, хотя и несколько безрассудно.

И все же отец явно на что-то намекал. А к его словам Эрсин привык прислушиваться еще с детства… x x x

– Эй, подожди секундочку! Я сейчас! – Макобер прокричал это уже на бегу.

Представшее перед ним зрелище было не для слабонервных.

Талисса застыла, как на знаменитой альдомирской мозаике, зачарованно глядя куда-то вверх. Послушно переведя взгляд повыше, мессариец увидел, что над головами друзей полощется нечто вроде широкого ватного одеяла, и искренне поразился, какого Айригаля Айвен сотворил его в этот, прямо скажем, не слишком солнечный день.

И запоздало сообразил, что Айвена с ними больше нет.

А еще выше по скале стекало темное облако камнепада, и скрыться от него талисса явно не успевала.

– Бегите же! – Терри тоже вынырнул из леса, готовый кинуться друзьям на помощь.

Только вряд ли он мог им чем-то помочь.

Бежать было уже бесполезно.

Мессариец зажмурился, желая лишь одного: чтобы камни убрались восвояси, туда, откуда пришли.

Макобер ждал, что вот-вот они обрушатся на землю… И, так и не дождавшись, осторожно приоткрыл глаза.

– Ч'варта всемогущий! – единственное, что смог вымолвить он, когда, едва коснувшись «одеяла», камни и пыль и в самом деле повернули назад.

Макобер обессилено опустился на землю. Двух чудес для одного дня определенно было многовато.

«Теперь мне уж точно никто не поверит», – обреченно подумал он. Именно это почему-то казалось сейчас самым важным.

И, вероятно, для того, чтобы окончательно доконать его, из-за скалы выехал симпатичный мужичок лет пятидесяти, бодро бивший пятками в бока послушного серого ослика. Дюжина колокольчиков на его затейливой упряже вызванивала необычайно противный и навязчивый выше всякой меры мотив, а на физиономии незнакомца читалась такая радость, будто встретить хорошую компанию именно в этом месте и именно в это время было голубой мечтой, которую он лелеял с раннего детства.

Макобер оторопело покрутил головой. Мужичок пришелся бы весьма к месту где-нибудь в центре Маркуса в базарный день. Но на пустынной дороге, на которой за последние дни им не встретилось ни единой живой души, он смотрелся весьма странно, чтобы не сказать подозрительно. И было совершенно непонятно, как он рискнул отправиться в путь и без меча, и, скорее всего, без припасов: к седлу была приторочена весьма скромных размеров дорожная сумка, в которую разве что одеяло и могло поместиться.

Не иначе как услышав мысли Макобера, незнакомец, не переставая сиять от радости, поднял голову, убедился, что камнепад отправился обратно по своим делам, и тихо свистнул. Аккуратно свернувшись, одеяло устремилось в седельную сумку и даже не побрезговало ее застегнуть.

Мессариец так и не понял, как ему это удалось. «Я сошел с ума! Никаких сомнений, – печально подумал он. – Неужели отныне и до конца жизни мне так и будут мерещиться то ослы, то сайгаки…».

Тем временем ослик подтрусил ближе и остановился, внимательно рассматривая ошарашенную талиссу.

Все молчали. Даже Лентал, казалось, все еще не мог прийти в себя после столь неожиданного спасения.

«Боги, какие невежи, – отметил про себя Макобер, подходя поближе. – Ни слова, точно так и надо! Эх, был бы Айвен…»

И, недолго думая, выпалил первое, что пришло ему в голову:

– Как мелодично звенят эти колокольчики!

Мужичок нахмурился.

– Вы думаете? Мало того, что мне второй день приходится терпеть общество этой скотины, так она мне еще заявила, что порядочный магический осел непременно должен заранее оповещать окружающих о своем появлении. Я их уже слышать не могу!

И в самом деле: хотя ослик давно остановился, колокольчики продолжали вызванивать все тот же назойливый мотив.

Мессариец непроизвольно принялся было насвистывать его, но вовремя оборвал себя. Пошевелив ушами, мужичок подарил ему весьма подозрительный взгляд.

– А ваш осел и вправду волшебный? – постепенно к Макоберу возвращалась его обычная любознательность. – А что он умеет? И как его зовут? Можно его погладить? А, кстати, откуда вы? И это было ваше одеяло?

Мужичок прикрыл глаза, терпеливо дожидаясь, пока град вопросов иссякнет.

– Да. Все. Мимбо. Можно. Издалека. Да.

От наслаждения мессариец даже зажмурился. Кажется, он наконец-то нашел достойного собеседника.

– Мессир позволит поблагодарить его за наше спасение?

Мэтт недовольно покосился на выступившего вперед Лентала, но сдержался. Негоже паладину говорить от имени талиссы, ох, негоже. Однако сам гном пока еще не способен был произнести ни слова. Вот был бы здесь Айвен…

Незнакомец торжественно поклонился. На мгновение задержал взгляд на лице паладина.

– Пустяки, сущая безделица.

– Не сказал бы, – мрачно обронил подошедший к друзьям Терри. Воображение у лунного эльфа было не хуже, чем у мессарийца, и Терри вполне успел в красках представить себе, что может натворить даже дюжина камней, идущая с такой высоты.

– Как скажете, – не стал спорить мужичок. – С благодарностью принимаю вашу благодарность. И если так, у вас есть шанс отплатить мне взаимностью.

– Почтем за честь. И как же, если не секрет? – глаза Терри сузились.

Мэтт подумал, что если бы ему задали вопрос таким голосом, он бы уже изо всех сил пришпоривал своего ослика, мечтая оказаться подальше. Хотя бы в Маркусе, но лучше даже в Мессаре.

Однако мужичок и глазом не моргнул:

– Взяв меня с собой на поиски входа в Лайгаш.

– Вот уж что называется «не терять даром времени», – с уважением пробормотал Макобер.

Зря все-таки Терри с ним так. Если он действительно спас их всех…

– Куда-куда, простите за любопытство? – переспросил Лентал, точно и правда не дослышал название места, в которое мужичку не терпелось попасть.

– В Лайгаш. Ну уж вы-то, святой паладин, не думаете, что я оказался здесь случайно? – счастливое выражение постепенно покидало лицо незнакомца, уступая место обиженному недоумению.

– Все в этом мире происходит по воле богов, – Лентал благочестиво склонил голову, отметив про себя, что мужичонка им попался на редкость осведомленный. – До тех пор, пока люди не решают им немного помочь.

Незнакомец явно не ожидал от жреца подобного ответа. Он оглядел паладина еще более внимательно, чем раньше, и картинно хлопнул себя по лбу:

– Да простит меня святой паладин, но я так и не представился. Баураст.

«А этот мужичок не так прост, – Бэх предпочла пока понаблюдать за разговором со стороны. – Ни оружия, ни доспеха – наверняка маг. А маг, который в силах остановить камнепад и после этого выглядеть, точно пять минут назад снегом растерся… Да, похоже, не взять его с собой будет ой как не легко. Не говоря уже о том, что если бы не он, продолжить путь смогли бы только Мак и Терри. Если, конечно, рискнули бы отправиться в Лайгаш вдвоем».

Тем временем Терри уже представлял талиссу, с любопытством окружившую и ослика, и его необычного седока. Баураст вежливо раскланивался, однако Бэх заметила, что глаза его внимательно оценивают каждого. И, кажется, в итоге маг остался доволен увиденным.

– Боги, как же я забыл, – подпрыгнул вдруг Макобер. – Совсем голова дырявая! Знаете, кого я только что встретил?!

– Ты имеешь в виду еще кого-то, – уточнил гном, давая понять, что и одной подобной встречи ему за глаза хватит.

– Сейчас сами увидите! Сайга, сай… – громко крикнул мессариец и опасливо покосился на скалу.

– Проверяешь, не осталось ли там чего? – с пониманием поинтересовался Мэтт. – Может, завтра, а?

Не слушая его, Макобер кинулся к опушке леса.

Никого.

– Ушел, – мессариец печально поплелся обратно. – Не дождался меня и ушел.

– А кто там, собственно, был? – не удержался Торрер.

– Сайгак говорящий, вот кто!

Друзья с сочувствием посмотрели на мессарийца.

– Контузило, – шепнул гном в самое ухо Бэх. – Может, камешек какой в сторону отлетел, а мы и не заметили. Вылечишь?

– Попробую, – девушка неуверенно пожала плечами. – Мак, а больше ты там никого не видел?

– Нет, – коротко ответил мессариец, глядя на всех честными серыми глазами.

– Ну и слава Темесу, – обрадовалась жрица. – С одним сайгаком я еще худо-бедно справлюсь, а вот стадо, боюсь, было бы мне не по плечу.

– Не верите, – в голосе Макобера сквозила неприкрытая обида. – Ну почему вы мне не верите? Вру – верите. А как правду говорю…

И он отвернулся в сторону.

– Простите, уважаемый, нас здесь перебили, – Торрер невозмутимо повернулся к чародею, – а почему, собственно, вы так уверены, что мы возьмем вас с собой в Лайгаш?

Мэтт от души наступил эльфу на ногу, но было поздно.

– Значит, вы больше не отрицаете, что направляетесь именно туда? – улыбка на лице Баураста засияла вновь, точно никуда и не уходила. – Вот и чудненько, вот и славненько.

– Допустим, – Торрер понял, что допустил промах, – но вы-то здесь при чем?

– Мне почему-то казалось, что вы хотите вернуться оттуда живыми, – словно невзначай проронил Баураст. – Но если я ошибаюсь…

И он сделал движение, якобы намереваясь развернуть ослика в обратную сторону.

– Допустим, – гнул свою линию Торрер. – И что из этого?

– Только то, что вы знаете, как туда войти, а я знаю, как оттуда выйти!

Несколько мгновений все обдумывали его слова.

– И вы можете это доказать? – спросил наконец Терри.

– Могу, – чистосердечно признался чародей. – Мое доказательство будет самым весомым из всех возможных. Я отправлюсь туда с вами.

– Мы тронуты подобным доверием, – холодно произнес Терри, – но все же хотели бы посовещаться друг с другом, прежде чем принять ваше предложение.

Друзья отошли в сторону.

– По-моему, он может быть нам полезен, – Мэтт неожиданно оказался «за». – По крайней мере, один раз он нашу жизнь точно спас. А поскольку кое-кто не в меру активный продолжает свой путь вместе с нами, то, боюсь, нам придется еще не раз прибегнуть к его услугам.

– Ну, если кое-кто не в меру пассивный не возражает, то и я не против!

Насвистывая привязавшуюся мелодию, Макобер не отводил взгляда от гнома. Однако тот счел, что продолжать перепалку ниже его достоинства, и демонстративно промолчал.

– Конечно, – с горечью заявил Торрер. – Зовите, всех зовите! А что, можно и с ослом его поделиться, чего уж там! Хоть каждый колокольчик позолотим! Я просто умираю от вашей щедрости: как кого по пути встретите, так сразу: «Позвольте пригласить вас прогуляться за сокровищами!». А они все к нам прямо так и слетаются, словно пчелы на…

Наткнувшись на взгляд Лентала, эльф осекся и растерянно умолк.

– Помнится, не так давно Айвен уверял, что всех сокровищ нам так или иначе не унести, – припомнил гном. – А вот тела наши Макоберу сейчас пришлось бы вдвоем с Терри хоронить. Так хоть будет кому подсобить в случае чего.

– И мага у нас больше нет, – с трудом заставил себя выговорить мессариец.

– Странный он все же какой-то, – Бэх почувствовала, что остается в меньшинстве. – Давайте хоть спросим, зачем его самого-то туда несет. Сильно подозреваю, что не в деньгах дело.

Ко всеобщему удивлению Баураст и не скрывал своей цели:

– Да есть там одна вещица. Правда, ее еще найти надо, но это уже мои проблемы.

– Одна вещица? – на всякий случай повторил гном.

– Одна, одна, – улыбнулся Баураст. – А все прочее можете спокойно забирать себе. И если кого интересует, тут неподалеку, за ущельем, есть один весьма уютный гротец. Ручеек рядом, место спокойное – все, как положено. А то тут…

И он красноречиво развел руками.

– Ну что, решили? – Терри обвел друзей взглядом.

– Значит, договорились? – Баураст похлопал ослика по шее, и тот с готовностью развернулся в обратную сторону.

– Значит, договорились, – повторил за ним Мэтт, вложив в эту фразу всю свою надежду на то, что чародей действительно ограничится одной штуковиной, которая ему нужна.

И вряд ли это будет алмаз величиной с его голову. Скорее всего, какой-нибудь магический артефакт, без которого они прекрасно переживут. Особенно теперь. Эх, Айвен, Айвен…

Стараясь не обращать внимания на занудный перезвон колокольчиков, талисса неторопливо двинулась вслед за Баурастом.

Последним шел Лентал. Обернувшись, Бэх увидела, что временами он задумчиво покачивает головой, словно ведя с самим собой нелегкий внутренний диалог.

Кажется, ему тоже не слишком пришлось по душе внезапное появление мага. Хотя и Торрер по-своему прав: сам Лентал присоединился к ним не менее неожиданно.

Девушка незаметно замедлила шаг.

– Святой паладин, – она слегка улыбнулась, – а почему ты никогда не рассказываешь о своем земном пути? Ведь чтобы получить столь высокое признание богини… Одним словом, ты же наверняка побывал в куче переделок.

– Наверняка… – Лентал улыбнулся в ответ. – Но если серьезно, я же не главный иерарх Ордена. И не сама Ашшарат.

– Ну, в этом есть свои плюсы, – Бэх так внимательно изучала деревья справа от дороги, что Лентал невольно проследил за ее взглядом. Деревья как деревья, ничего особенного. – А все-таки?

– Боюсь, мои истории окажутся не слишком занимательными. И вряд ли помогут тебе скоротать путь, – паладин рассеянно поддел мыском сапога попавшуюся на пути шишку. – Ну что может быть поэтичного, скажем, в эпидемии чумы? Или в помощи голодным детям в трущобах Трумарита?

– Угу, так я и поверила, что паладины лишь тем и занимаются, что кормят грудью всех сирых и убогих, – не отступала Бэх. – А мечом, по всей видимости, мух от них отгоняют.

Лентал усмехнулся.

– Почему обязательно паладины? Ашшарат не первый раз удостаивает меня такой чести, но в остальное время… А меч – меч тоже в дороге лишним не бывает. Лихие люди, дровосеки опять же…

– Не хочешь говорить – не надо, – обиженно вздернула подбородок Бэх. – Только нечего из меня дурочку делать. Торреру свои сказки рассказывай!

– Кстати, о Торрере, – Лентал был рад возможности сменить тему, – никак не пойму, что вы все к нему привязались? Я бы на его месте и часа не выдержал с этими вашими шуточками-прибауточками. Ну, буквально каждый подколоть старается. Отличный деревенский паренек, даром что эльф, мечами орудует за троих, сам видел. Что плохого-то?

– А что это ты вдруг Торрера кинулся защищать? – удивилась Бэх. – Думаешь, он тебя поблагодарит за это? Да ничего подобного! Он и так уверен, что он – самый распрекрасный-замечательный из всех живущих в мире эльфов!

– И много эльфов ты видела, чтобы быть уверенной в обратном? – вопросом на вопрос ответил Лентал. – Если двоих, из которых один – лунный, то, может, Торрер и не далек от истины. Да такого воина где хочешь с руками оторвут!

Бэх хотела было возразить, но вместо этого рассмеялась.

– Слушай, и умеешь же ты зубы заговаривать! Если мне не изменяет память, две минуты назад мы говорили совершенно даже не о твоем ненаглядном Торрере, а совсем о другом, хотя и не менее могутном воине.

– А что о нем говорить, – удивленно поднял брови Лентал, – если этот другой что в бою, что не в бою всегда имеет поддержку своей богини? Которой лишен … ну, скажем, тот же Торрер.

Бэх возмущенно сжала кулачки, покраснела и попыталась взять себя в руки. Но понимая, что ей это сейчас вряд ли удастся, ускорила шаг и присоединилась к остальным.

Дорога тяжело вскарабкалась на холм, который, пожалуй, уже можно было назвать скорее горой, и перед талиссой открылось широкое, уходящее далеко вниз, затянутое туманом ущелье.

Переброшенный через него мост неожиданно оказался удивительно изящным. Каменная вязь перил и перекрытий была настолько воздушной и так продуманно вписывалась в пейзаж, словно составляла единое целое с обеими горами, которые соединяла.

Мэтт даже замер от изумления:

– Да прихлопни меня Крондорн, если это не наша работа!

– Гномам-то что тут было делать? – не поверил Торрер. – Слышал я как-то, сколько вы берете… Я еще понимаю, на дворец потратиться или на тот же мост, но в столице. А здесь? На глухой дороге, в стороне от всего и всех…

– Хочешь сказать, что я не узнаю руку гномов? – набычился Мэтт.

– Мэтти, давай с другой стороны, – мгновенно встал между ними мессариец. – А зачем бы твои сородичи могли возвести здесь этот мост?

– Всяко бывает, – раздумчиво произнес гном. – Крепостица какая неподалеку была, где правитель любил останавливаться, – вот и решил свой взор потешить. Мосту-то не один год, сам видишь. Или, к примеру, купцов надумали приманить – надо же своим богатством пыль в глаза пустить. Дескать, если даже мосты у нас такие…

Подобрав камешек, Макобер подкинул его на руке и отправил в ущелье.

– Один, два… десять… двенадцать… двадцать… тридцать…

Мессариец растерянно посмотрел на остальных. Никто из них не слышал, чтобы камень достиг дна. Может, конечно, на мох упал…

– Ничего себе пропасть… Ну что, перебираемся?

И пока Баураст спешивался и брал ослика под уздцы, мессариец первым подбежал к мосту и осторожно потопал по нему ногой.

– Да, на века сложено…

– Знамо дело, гномы иначе не строят! – Мэтт гордо окинул взглядом все сооружение, точно здесь была частица и его собственного труда.

– Знамо дело, – охотно польстил ему мессариец.

Один за другим друзья вступили на мост. Древнее строение даже не шелохнулось.

– Или, скажем, путь при случае разорвать хотели, – Мэтт все еще продолжал размышлять над вопросом мессарийца. – Да так, чтобы до поры никто ничего не заподозрил.

– Путь разорвать? – заинтересовался Макобер. – А в чем тут хитрость-то?

– Хитрость невелика, да ты поди о ней догадайся! – ухмыльнулся Мэтт. – На самом деле все просто. Оставляют в нескольких местах небольшие полости, закладывают туда смесь толченого кревиса с майронгом…

– И что? – мудреные слова не говорили мессарийцу ровным счетом ни о чем.

– Потом чародея зовут, знамо дело. Так что в нужный момент достаточного одного заветного слова…

– Бегите! – громкий крик Лентала многократно отразился эхом от стен ущелья.

Но паладин опоздал.

Расколовшись от оглушительных взрывов сразу в нескольких местах, мост рухнул в пропасть, увлекая их за собой.

Глава XXI

Человек медленно приоткрыл глаза, надеясь, что дурной сон послушно рассеется.

Темнота.

Он осторожно ощупал ложе.

Все тот же жесткий топчан.

Спустив ноги на пол, он вытянул руки перед собой и сделал несколько шагов.

Пальцы наткнулись на холодный, безучастный камень.

Где-то здесь должна быть свеча. Нащупав лужицу воска с застывшим в ней фитильком, он понял, что остался без света.

Придется с этим смириться, огнива все равно нет.

Позади раздалось покашливание, скрипнула дверь и по глазам ударил свет от факела, поднятого над головой худого сгорбленного старика, одетого в потертый серо-стальной плащ.

Человек вздрогнул.

– Хозяин просит вас пожаловать к нему в кабинет.

Он ожидал, что голос старика окажется противным и скрипучим, но тот, напротив, был на удивление ясным и сильным.

Слуга? Тюремщик? И если слуга, то чей?

Вопросы толпились в голове, и каждый спешил вырваться наружу первым. Кто он? Что он здесь делает? И что, во имя всех богов, напоминают ему эти серо-стальные одеяния?

Человекпопытался улыбнуться, но распухшие губы не слушались. Просит… Как будто он может отказаться.

– Ваша одежда, мессир.

Мессир… Не «милорд», не «господин барон», не «мэтр», не «монсеньер». Хоть бы одну зацепку…

Старик сделал шаг в сторону, и в комнатку, старательно отводя взгляд, протиснулась смущенная миловидная девица. Оставив на топчане стопку одежды, она поторопилась выскочить наружу, словно он был драконом или людоедом.

Ладно, разберемся.

Человек оделся. Куртка, штаны, невысокие сапожки. Все обычное, безликое, такое же, как и это равнодушное «мессир».

На всякий случай он сунул руки в карманы. Пусто.

И все же он почувствовал себя увереннее. Тошнота временно отступила, затаилась где-то глубоко внутри.

Он помнил, что совсем недавно был на грани безумия. Но сейчас это и в самом деле представлялось ему лишь дурным сном.

– Следуйте за мной, мессир.

Старик повернулся к нему спиной и, не оборачиваясь, двинулся по коридору. Значит, его даже не боятся.

Подавив в себе сильное желание тут же, немедленно, доказать, что его тюремщикам следовало бы вести себя поосторожнее, он побрел следом. Потом, преодолевая боль в каждом мускуле, заставил себя распрямиться.

Широкая деревянная лестница, покрытая дорогим антронским ковром. Еще один коридор. И ни единого окна. Только двери. Одна, вторая, третья…

Где он – в башне? В подземелье?

Постучав в одну из дверей, старик широко распахнул ее, не дожидаясь ответа, и сделал приглашающий жест:

– Прошу вас, мессир.

Наверно, все же слуга. Для тюремщика слишком вежлив.

Полутемную комнату освещало несколько свечей. Портьеры на окнах, еще один ковер на полу, выцветшие гобелены…

Поморщившись от незнакомого терпкого запаха, он переступил порог. Он всегда думал, что именно так – болью и безысходностью – должна пахнуть смерть. Смерть и старость.

За спиной мягко прикрылась дверь. Ничего, выход есть всегда. Даже когда положение кажется безвыходным.

– Проходите, чувствуйте себя как дома.

Из теней выступил хозяин кабинета. Юноша, немногим старше его самого. И красив так, как бывают красивы только сказочные принцы. Сказочная принцесса упала бы в его объятия, не раздумывая и пяти секунд.

Его нельзя было назвать высоким или низким, худым или полным. Ни то, ни другое – золотая середина. И это придавало юноше сходство со статуями тех далеких времен, когда портретное сходство почиталось излишеством и святотатством.

Просторное темно-синее одеяние, скрепленное на плече вытянутой платиновой фибулой, мягко ниспадает почти до самого пола. На руках несколько перстней, на шее палладиевая цепочка.

Медальон жреца? Оберег мага?

Человек огляделся. Вся обстановка комнаты состояла из пары мягких кресел, одно из которых ему и предложили.

Он принял приглашение.

– Спрашивайте, – голос юноши был столь же мягок, как и его одеяние.

Человек решил, что ему нечего терять.

– Это вы лишили меня памяти?

– Отнюдь. Так уж устроен мир: покинув его, мы не помним своей земной жизни.

Юноша занял кресло напротив.

Если забыть долгие часы отчаяния и боли, к нему даже можно проникнуться симпатией. Что-то наводило на мысль, что он привык даже не приказывать – повелевать. И это позволяет ему говорить спокойно и просто.

– Что?.. – кресло обволакивало, расслабляло, дарило столь желанный покой, что человеку с трудом удавалось сосредоточиться. – Впрочем, не существенно. Скажите, способны ли вы вернуть мне память?

– Если вы действительно этого желаете. Многие, поверьте, предпочитают начать жизнь с чистого листа. Скажем так: я готов в любую минуту вернуть вам те умения, которыми вы обладали в прежней жизни, – юноша сочувственно улыбнулся. – А память? Что в ней толку? Хотите знать свое имя – придумайте себе новое. Хотите вспомнить прошлое – дайте волю своей фантазии. Вы можете стать внебрачным сыном Императора или даже одного из богов. Почему нет?

– Означает ли это, что я больше не вернусь в мир?

Теперь человек говорил, осторожно подбирая слова. Значительно осторожнее, чем в начале. «Покинув мир»… Обмолвка ему однозначно не нравилась. Уж не рассчитывает ли этот жрец или чародей, что он так и проведет остаток дней, пользуясь его гостеприимством?

– Все зависит от вас, мой друг, исключительно от вас. Представьте себе, что вы оказались в месте, где исполняются все ваши самые смелые желания. Неужели вы никогда о таком не мечтали?

– Не знаю. Не помню… – растерянно ответил он.

Место, где исполняются все желания. Звучит неплохо… Знать бы еще, как отсюда выбраться.

И что пожелать, если он не помнит своего прошлого? Своих стремлений, своих надежд.

– Верните мне память.

Человек постарался произнести это твердо, но голос выдал его сомнения. В самом деле, так ли он уверен…

– Извольте, – юноша казался разочарованным.

И человек вспомнил.

Когда первая волна воспоминаний накатила, едва не захлестнув его навсегда, тело задрожало, как в тяжелейшей малярийной лихорадке.

Он вспомнил все, что ему довелось пережить. Свою жизнь и свою смерть, свое имя и первую любовь, мать и отца, Слияние и талиссу.

– Теперь вы знаете, кто вы. Знаете, как вы погибли. И вам решать, как распорядиться этим знанием.

Голова кружилась. Айвен едва мог усидеть в кресле. Казалось, в виски вкручивают скрипящие ржавые винты.

– Сколько… Сколько дней меня нет с ними?

– Немного, – хозяин кабинета смотрел на него с явным сочувствием. – Всего дней пять.

Айвен с облегчением вздохнул. Конечно, за пять дней может произойти многое, но…

– И мои желания по-прежнему исполняются?

Юноша усмехнулся.

– Разумеется.

– Тогда я хочу знать, что сейчас с талиссой.

Он не чувствовал ее. Это тревожило, пугало.

Пустота. Словно ее больше нет.

– И вновь я обязан спросить: уверены ли вы в своем желании?

Как-то раз, на безлюдном постоялом дворе неподалеку от Докмара, он видел, как кошка играет с только что пойманной мышью. Отпустит – и ждет. Мышь радостно пищит, кидается в угол… Не зная, что достаточно одного удара лапой…

– Да.

Айвен посмотрел прямо в глаза незнакомцу. И пожалел об этом.

В глазах юноши была Ночь. Вечная, безысходная Ночь.

Айвену приходилось сражаться с нежитью, со вставшими из земли мертвецами, а как-то раз даже с чудовищами, которым и вовсе не было названия, точно они пришли с той стороны Грани.

Бывало страшно, действительно страшно: тот, кто идет в бой без страха, редко выходит из него живым.

Но сейчас его охватил настоящий ужас.

– Ваши друзья мертвы. Все до одного. Соболезную.

Как просто. Его цели, мечты, желания. Его друзья. Мэтт, Бэх, Макобер. Никого из них больше нет.

– Как это произошло? – он сам не узнал свой голос. – Покажите мне их смерть. Нет… Пусть уж все сразу. Как если бы я был вместе с талиссой все эти дни.

И вновь это проклятое сочувствие!

– Айвен… Впрочем, извольте.

Они думали о нем, надеялись на него. И все же, если бы он был рядом, это ничего бы не изменило.

– Давно?

Как будто это имеет хоть какое-то значение.

– Позавчера.

Давно.

– Теперь вы понимаете, почему я задавал все эти вопросы?..

Юноша произнес это слишком грустно и мудро, чтобы можно было поверить, что он действительно молод.

– Понимаю.

Увиденное лишило его надежды. Высосало душу, как обайга высасывает кровь своих жертв. Но Айвен был далек от того, чтобы показать это своему собеседнику.

– Однако если вы – настоящий маг…

А ты? Кто ты? Айригаль? Демон? Вопросы так и рвались наружу. Но он сдержал себя.

– Даже маги не в силах вернуть жизнь павшим.

– Зато они в силах повернуть время вспять. По крайней мере, некоторые.

На что он намекает? По-прежнему играет, как кошка с мышью? Айвен чувствовал, что мечется от симпатии к ненависти, от благодарности к отвращению.

– Кто вы? – не выдержал Айвен.

– Я тот, кто исполнит ваши мечты, – просто, без позерства ответил юноша. – Разве вы не мечтаете, чтобы талисса осталась в живых? Все в ваших руках. Разве вы не грезили о могуществе? Причем, если так можно сказать, досрочном, не в старости, не после долгих лет штудий. Я дам вам его.

– А взамен?

Похоже, это сделка, обычная сделка… Из тех, в которых нельзя отказаться ударить по рукам.

– Мне нужны вы. Целиком. И абсолютно добровольно.

– Разве я и так не в вашей власти? – единственное, что ему еще оставалось, это сарказм.

– В моей власти? – внимательно взглянул на него юноша. – В моей власти вы были, когда лежали в могиле. Да и то, как бы это поточнее выразиться, лишь телесно. Мне же нужно куда больше. И поправьте меня, если я ошибаюсь: разве одно тело и одна душа – слишком большая плата за пять тел и пять душ? Или даже семь.

Смотря чье тело и чья душа. Опытный воин отнимает жизни десятками, и все же отнюдь не готов заплатить за это даже своей рукой, не говоря уже о собственной жизни.

– Я понимаю, что вам необходимо привыкнуть к этой мысли, – незнакомец не убеждал, не уговаривал. Но и не сомневался в выборе Айвена. – К тому же сейчас еще не время. Я верну вас к друзьям, дам Силу, чтобы их спасти. Вы же оставите здесь … ну, скажем, залог. Тот, который не позволит забыть о нашем договоре.

Отдать самого себя! Разве не от этого он бежал, не желая поступиться даже частичкой своей души? Теперь ему предлагают пожертвовать ею целиком.

– По легендам, в таких случаях обычно спрашивают: а если я откажусь? – Айвен отчаянно старался выиграть время.

– Тогда исполнятся не все желания, – улыбнулся незнакомец. – Многие, но не все. Вы же обретете полную свободу.

Понятно. Талисса останется мертва. Вот и все.

Ни угроз, ни разочарования. Он будет свободен! Разве ему всю жизнь не твердили, что свобода – дороже всего на свете?! И не к ней ли он стремился больше, чем к деньгам, могуществу, титулу, в конце концов?

Полная свобода! Но от чего? От друзей? От талиссы? Да бывает ли она вообще, эта самая полная свобода?

Все, кого он любит, уже делают его несвободным. Он не свободен их предать, не свободен жить, руководствуясь исключительно своими желаниями, не свободен отправиться, куда глаза пожелают.

Выбор? А разве у него есть выбор?

Спасая друзей, он даже не получит права рассказать им об этом: из книги будет вырвана одна страница и вклеена другая.

И не он станет автором этих страниц… x x x

Пока Баураст спешивался и брал ослика под уздцы, мессариец первым подбежал к мосту и осторожно потопал по нему ногой.

– Да, на века сложено…

– Знамо дело, гномы иначе не строят! – Мэтт гордо окинул взглядом все сооружение, точно здесь была частица и его собственного труда.

– Знамо дело, – охотно польстил ему мессариец.

Один за другим друзья вступили на мост. Древнее строение даже не шелохнулось.

– Смотрите! – прошептал вдруг Макобер. – Вон там, внизу!

Перегнувшись через перила, мессариец указал на маленькую черную фигурку, едва проступающую из скрывавшего ущелье тумана.

Оба эльфа застыли рядом с ним.

– На чем-то ведь он стоит, – наконец проговорил Торрер. – Нет, не вижу. То ли балкончик какой-то, то ли просто выступ.

– Давайте мы его с той стороны рассмотрим, – слегка подтолкнула их Бэх. – В таком месте достаточно одного хорошего колдуна…

Но друзья так и не узнали, для чего его было бы достаточно.

Расколовшись от оглушительных взрывов сразу в нескольких местах, мост рухнул в пропасть, увлекая их за собой.

Бэх с Ленталом одновременно схватились за медальоны. Но фигурка оказалась проворнее.

Яркий конус света рванулся от рук незнакомца к противоположной стене ущелья. Едва коснувшись камня, луч разделился на десятки тонких, стремительно переплетающихся между собой нитей и превратился в подобие гигантского сверкающего гамака.

– Да этот парень настоящий бог! – восхищенно прошептал Макобер.

Он еще не успел договорить, как луч принялся быстро втягиваться обратно. И уже через секунду они оказались на небольшом уступе рядом со своим спасителем.

Тот оставался неподвижным, и никто не заметил, когда незнакомец успел спрятать руки в складки свободного серо-стального плаща. Черты его лица скрывались в тени низко надвинутого капюшона.

– Я до конца так и не верил, что нам доведется встретиться вновь.

Голос казался глухим и безжизненным, словно засохшее дерево, продолжающее стонать на ветру среди своих куда более счастливых собратьев. Капюшон упал, открывая лицо.

– Айвен! – ахнула Бэх, кидаясь ему на шею.

Это действительно был Айвен, – талисса чувствовала это точно так же, как обычный человек чувствует, что он счастлив или голоден. Но…

На лице мага не отразилось ни единой эмоции. Казалось, оно ничуть не изменилось и в то же время более всего походило сейчас на застывший лик потемневшей от времени статуи.

За спиной Айвена виднелся черный, уходящий в глубь горы туннель.

Бэх испуганно отстранилась. Торрер, вознамерившийся было дружески похлопать по спине старого приятеля, так и застыл с поднятой рукой.

Айвен же по-прежнему оставался неподвижен. Бэх с надеждой взглянула на Лентала, но тот только пожал плечами.

Девушка опустила взгляд на изумрудный листок. Паладин печально покачал головой.

– Думаете, что со мной теперь делать? – вместо улыбки лицо Айвена исказила гримаса. – Ну, если вы уже все одно смирились с тем, что я мертв…

– Что за глупости! – щеки Бэх порозовели. – Ты что, не рад нас видеть?!

– Что это за человек? – не отвечая на вопрос жрицы, Айвен в упор разглядывал Баураста, все еще держащего Мимбо под уздцы, словно они так и рухнули в пропасть, не разлучаясь.

– Баураст, – холодно представился чародей, шокированный столь явным отсутствием хороших манер.

– Он маг и обещал отвести нас… – счел своим долгом добавить Макобер, однако Айвен не дал ему договорить:

– Маг? Иными словами, вы решили, что и без меня прекрасно обойдетесь?

– Скажи еще, что он уже вошел в талиссу! – возмущенно рявкнул Мэтт и запоздало сообразил, что как раз про талиссу-то Баураст ничего и не знает. – Какой демон тебя укусил?! Или по ту сторону Грани так портится характер?

– Портится, мой друг, еще как портится, – внезапно сник Айвен. – Этот человек обещал отвести вас в грот. Так идемте же.

– Но…

– Идем.

Войдя в туннель, Айвен взмахнул рукой, и талисса оказалась подле останков моста по другую сторону ущелья.

– Я знаю на Двэлле всего две-три дюжины чародеев, которым под силу подобные трюки, – пробормотал Баураст, но предусмотрительно не стал задавать никаких вопросов.

Терри взглянул на пирамидку.

– Позвольте…

Баураст протянул было руку к «ключу», но лунный эльф ловко спрятал пирамидку обратно в карман.

– Нам туда, – уверенно показал он на восток от дороги.

– Согласен, – Баураст сделал вид, что не заметил бестактности Терри. – По крайней мере, мой грот в той же стороне.

– Бывают же совпадения, – с подозрением взглянул на него лунный эльф и уже собрался было что-то добавить, когда рядом возник возмущенный до глубины души гном.

– Ты хочешь сказать, что нам теперь придется тащиться прямо через лес?! – Мэтт посмотрел на Терри так выразительно, что лунный эльф готов был, если бы это от него зависело, сам проложить дорогу в нужном направлении. – Если Лайгаш – сокровищница, как-то же они туда все это свозили. Давай пройдем еще немного, как шли, а потом…

– Мэтти, ну что ты, – укоризненно произнес Макобер, беря гнома под руку. – Можно подумать, что ты не гном, а карета о трех конях. Да и поспокойнее там будет: на дороге мы как на ладони.

Вспомнив про взорванный мост, гном еще немного поворчал что-то про «кустистое зеленое месиво», к которому некоторые питают прямо-таки противоестественную привязанность, но в конце концов покорно зашагал вслед за лунным эльфом.

Идя рядом с Айвеном, Мэтт то и дело украдкой посматривал на него, пытаясь разобраться, что же на самом деле произошло. Если человек вернулся с той стороны Грани, то либо какой-то некромант обратил его в нежить, либо…

Здесь уже гному просто не хватало воображения. Вспоминались легенды о великих героях былых времен, взятых богами в свой круг и возвращенных на землю столетия спустя. О Магах Мертвой Руки – легендарном сообществе колдунов-мертвецов, которыми пугали детей от Иратака до Мессара. О таинственных Двойниках, умеющих принимать любой облик…

Не то, все не то. Гном и узнавал своего старого друга, и не узнавал его. То непонятные вспышки злобы. То молчит, как сейчас, уставившись в одну точку. И это лицо!

Во время своих странствий гному довелось видеть древние гробницы нррахов – дикого северного племени со славным прошлым и безысходным настоящим. Живя в пещерах и не зная ни бронзы, ни стали, нррахи с неистовством фанатиков без устали поддерживали постоянно горящий огонь в гигантских подземных залах с единственными остатками своего былого величия – неподвластными времени мраморными саркофагами.

Больше всего гному запомнилась могила одного из вождей, чье имя давно уже стерлось из памяти даже его потомков. На гладком камне, без единого рисунка и без единой надписи, лежала палладиевая погребальная маска. Застывшие, окаменевшие черты лица, которых коснулась смерть, и тусклые глаза, перед которыми был уже иной мир.

Неужели мага поразило какое-то могущественное проклятие? Но почему тогда он не обращается к жрецам, почему не спешит в святилище Ашшарат, чьи служители славятся умением снимать даже самую изощренную порчу? Почему бы ему, наконец, не поговорить с Ленталом, который, несомненно, не последний человек в своем Ордене?

Раньше бы гном дождался, пока они останутся одни, и выложил все начистоту. А теперь… Теперь спрашивать не хотелось ни о чем. Можно было только надеяться, что со временем друг оттает, поделится своей болью.

Со временем… Люди редко об этом задумываются, а вот для гномов вера в целительную силу дней и годов так же естественна, как вера в Прародителя.

Хотя некогда и сам Мэтт не верил, что о чем-то можно забыть. Но весна приходила на смену зиме, и воспоминание о неприступных стенах Хорверка становилось все более и более тусклым.

Взрыв хохота заставил гнома вынырнуть из своих мыслей.

Похоже, Макобер близился к финалу очередной бесконечной истории, запас которых казался совершенно неистощимым. Все они, как правило, плавно перетекали одна в другую, были в изобилии украшены уводящими на мили в сторону лирическими отступлениями и приправлены туманными интригующими обещаниями типа: «А вот это я вам расскажу как-нибудь в другой раз».

– …тихонечко открываю дверь и вхожу в дом того самого типа с блошиного рынка. Там-то он – великий чародей, хотя я, между нами говоря, всегда подозревал, что маг из него, как из меня сборщик податей. Шарлатан – он и есть шарлатан. Одного не пойму, как он умудрился научить своего верблюда каждую неделю подниматься в воздух и делать круг над этим самым рынком?! Но это уже отдельная история…

Последовала весьма многозначительная пауза.

– Правда, что ли? – обреченно поинтересовался Терри.

– То-то и оно! Ладно, раз уж заговорили… – и мессариец с удовольствием окунулся в новое повествование.

С каждой минутой талисса все больше удалялось от дороги и вскоре ничего уже не напоминало о том, что в этих краях некогда бывали люди.

– Эй, не дуйся, – Лентал положил руку на плечо Бэх, но та только возмущенно дернулась, сбрасывая ее. – Если серьезно, то я просто не имею права рассказать тебе о тех приключениях, которые действительно интересны.

– А я и не дуюсь, – сжав губы, ответила девушка. – Не имею, знаешь ли, такой привычки.

– Прости, – паладин собрался было отойти в сторону, но помедлил. – В нашем Ордене очень жесткие клятвы, а мне не хотелось тебя обижать.

– Значит, ты думал, что я не смогу этого понять? – Бэх все еще делала вид, что сердится, но на самом деле уже ругала себя за глупую обиду. – Думаешь, мы в своем Ордене в игрушки играем? Да у нас, если хочешь знать, тайн побольше, чем у твоей Ашшарат!

– И Айригаля вместе взятых, – в тон ей продолжил Лентал.

Не выдержав, девушка рассмеялась.

– Значит, мир? – на всякий случай уточнил паладин.

– Мир. Но ведь о том, о чем можно, ты мне расскажешь?

– Без сомнений, миледи. Хотите – сейчас, хотите – вечером у костра.

– Сейчас, конечно, тоже хочется, – честно призналась Бэх, – но лучше уж вечером. Я очень люблю ночь. А ты?

Паладин задумчиво кивнул.

– Очень. Больше, чем…

– Ашшарат и Айригаля вместе взятых? – невинно поинтересовалась девушка, взглянув на него из-под полуопущенных ресниц.

Лентал улыбнулся.

– А можно я тоже задам тебе вопрос?

– Надеюсь, не про Торрера? – добившись своего, Бэх пришла в отличное расположение духа, однако упустить возможность подколоть паладина было выше ее сил.

– Как ты догадалась?! – сокрушенно всплеснул руками Лентал. – Ладно, если не хочешь про Торрера, расскажи про Айвена.

– Про Айвена? – вздрогнула жрица.

Лицо паладина мгновенно стало серьезным.

– Вы уверены, что это действительно он?

– В каком смысле? – удивилась Бэх. – Ты думаешь, это невозможно?

– Возможно, но… В общем, всякое бывает. Особенно, когда человек возвращается с той стороны Грани.

– Ты знаешь, – Бэх замялась, – как бы тебе сказать… Все время забываю, что ты не один из нас. В смысле, не из талиссы.

Лентал терпеливо ждал, пока она продолжит.

– Понимаешь, мы чувствуем друг друга. Когда Айвен погиб, я не могла отделаться от ощущения, что в талиссе нас по-прежнему шестеро. И теперь понятно, почему.

– Зато мне ничего не понятно, – тихо проговорил Лентал. – Так ты считаешь, что на самом деле он и не умирал?

– Если и умирал, то ненадолго. Не знаю. Но сейчас с нами точно он.

Паладин молчал.

– Честное слово, – совсем по-детски добавила Бэх, и Лентал непроизвольно потянулся, чтобы обнять ее, когда Баураст громко объявил:

– Приехали!

И с облегчением спешился.

Грот и в самом деле оказался неглубоким, но весьма уютным и живописным. Не прошло и часа, как Терри умело освежевал подстреленных им перепелок, и вскоре лишь Мэтт остался возле огня, недоверчиво вглядываясь в темноту.

Все остальные спали – даже чудесное спасение от верной смерти оказалось не способно лишить талиссу душевного равновесия.

Все, кроме Бэх, чей сон уж точно никто не рискнул бы назвать сладким и спокойным. Ибо во сне к ней пришли боги.

Глава XXII

Я подбросил птицу вверх, прямо в усыпанное звездами небо. Мгновение – и она скрылась из виду.

Сорвав печать, я развернул свиток. Ну наконец-то! Кажется, то, что надо, хотя могли бы и поторопиться.

"Дэйнер тен Денетос, 35 лет. Родился в вилайете Арденбур.

Отец: Сеарги тен Денетос, чародей. В настоящее время покойный.

Старший брат: Найлэн тен Денетос, чародей, член Круга. Хозяин фамильного замка Белой Совы (близ Виллара).

Воспитывался в монастыре Лазоревого храма в Арденбуре. После работы миссионером в джунглях Майрана получил сан Носящего Палицу, Допущенного к Поклонению. Переведен в центральный храм Трумарита. После мятежа Сигурда, направленного против герцога Рэндза, вынужден бежать.

Справка: Мятеж Сигурда – попытка дворянских низов взять власть в свои руки, спровоцировав народный мятеж при поддержке Лазоревого храма. В соответствии с планами заговорщиков, в ходе восстания герцог Рэндза должен был отречься от власти в пользу своей несовершеннолетней дочери и покончить с собой.

Предусматривалось, что в возникшей неразберихе регентский совет, состоящий из лидеров мятежа, сможет подавить народное выступление силами нескольких подразделений ладакских наемников, участвовавших в заговоре. По непроверенным сведениям, место одного из членов совета предназначалось Дэйнеру тен Денетосу.

Однако планы мятежников неожиданно были нарушены. Заблаговременно внедрив своих людей в их ряды, Лтай, капитан Когорты Невидимых, сумел предотвратить выступление, поставив в известность герцога и бросив своих людей против истинного центра восстания.

По свидетельствам очевидцев, в Ночь Отравленных Стрел Денетос продемонстрировал отменное личное мужество в сочетании с полным отсутствием таланта организатора. Вместо того, чтобы начать мятеж ранее намеченного срока и попытаться поднять верные заговорщикам центурии ладакских наемников, Денетос со своими сторонниками вступил в уличные бои, а затем в течение двух недель руководил обороной Лазоревого храма в Трумарите.

Переведен в распоряжение Ордена с пометкой в личном досье: «Отважен, но недальновиден».

Тем не менее после подавления мятежа Сигурда получил сан Носящего Палицу, Допущенного к Истине, Света для Немногих. Назначен Протектором Лайгаша.

Покровитель: предположительно иерарх Исиндиос."

Не густо, но и на том спасибо. Что ж, вряд ли Денетос окажется для талиссы достойным противником.

С другой стороны, Лайгаш – это не только Денетос, но еще и немалый гарнизон.

Разве что Баураст… Мне почему-то казалось, что чародей знает о сокровищнице куда больше, чем говорит. Лайгаш был уже близко, и посторонний едва ли стал бы прогуливаться в этих местах, любуясь природой и присматривая удобные для ночлега гроты.

Маг, конечно, загадка. Как он вообще узнал, что «ключ» у талиссы? А ведь знал же, наверняка знал.

Да и сам «ключ» – загадка не меньшая.

Магический артефакт, сотворенный сотни лет назад служившими Ворону чародеями. Не одно десятилетие пролежавший под развалинами замка. И вновь вернувшийся в мир.

Неожиданно мне стало казаться, что в какой-то момент «ключ» начал жить своей собственной жизнью.

Почему именно Винсент Беральд? Чем он так приглянулся этому таинственному старику, сумевшему одолеть самого Раоми?

Неглупый и отважный воин? Без сомнения. Но всего лишь один из многих наемников, зарабатывавших на жизнь мечом.

Готов отправиться за богатством хоть на край света? Любой из его товарищей поступил бы так же.

К тому же в результате именно Винсент так и остался дома. Чистая случайность? Выходит, старик сделал неправильный выбор? Или, наоборот, исключительно правильный?

Кстати, почему вообще за всю свою немалую жизнь Винсент так и не собрался прогуляться в Лайгаш?

Знамение, семья. Сильвену этих объяснений оказалось достаточно. Мне – нет.

Это ведь не остров Отверженных – Лайгаш! Сокровищница, «ключ» от которой лежал у него в кармане! И он, понимаете ли, не собрался…

Чем больше я о ней думал, тем сложнее казалась головоломка. И все время меня не покидало ощущение, что я чего-то не вижу. Что есть какой-то кусочек мозаики, изменивший от времени свой цвет, и теперь мне не под силу его найти.

Единственная реальная причина, по которой Винсент мог не отправиться в Лайгаш – не рискнул. Думал, собирался, уговаривал себя – и все же не рискнул.

Если я прав, то вряд ли первый граф Беральд узнал о сокровищнице что-то новое. Любой интерес к ней насторожил бы Орден, особенно после смерти Раоми. Да и граф, насколько я помнил, не имел никаких контактов с Лазоревым храмом.

Тогда выходит, что это нечто сообщил ему сам старик. Нечто настолько важное, что смогло отпугнуть Винсента и, в то же время не настолько принципиальное, чтобы заставить его отвергнуть подарок.

Старик… Все нити сходятся к старику. Кто же это был, Орроба его побери? И почему он сам не попытался завладеть сокровищами?

Слишком стар? Но на то, чтобы справиться с Раоми, его вполне хватило. Мог бы, в конце концов, собрать подходящую компанию, хоть того же Винсента позвать…

Значит, ему было обязательно нужно и завладеть «ключом», и передать его кому-то другому.

В свое время мне казалось, что старику было все равно, в чьи руки попадет «ключ». Лишь бы его обладатель сумел нанести серьезный урон Ордену. Винсент так Винсент, почему бы и нет…

Однако теперь я стал в этом сильно сомневаться… x x x

Бэх снилось, что она взмыла в небо, навстречу новорожденной луне и ее верной спутнице – Аспари.

Выше, еще выше, и вот уже бусинки созвездий рассыпаны совсем рядом.

Девушка зажмурилась. Когда она открыла глаза, вокруг была пустота. Только свежий ветер по-прежнему бил в лицо.

Она посмотрела вниз. Темес всемогущий, как далеко остались звезды!..

– Темес? – раздавшийся из тьмы женский голос сочился презрением. – А что, этот увалень по-прежнему считается всемогущим?

Девушка вздрогнула.

Бога восхваляли или проклинали, молили или ненавидели. Но Бэх ни разу не слышала, чтобы бога презирали.

Ведь презирать имеет право лишь тот, кто считает себя выше, лучше, умнее. А кто же может быть выше бога?

Девушка огляделась. Никого.

– Молчишь? Иного я и не ожидала. И часто ли, позволь поинтересоваться, этот невежда действительно тебе помогает?

Странный вопрос… Разве бог не помогает своим жрецам ежесекундно и ежечасно, разве не он направляет их разум, разве не он одаряет и карает их руками?

– Всегда! – уверенно ответила девушка.

И повторила:

– Он всегда со мной.

Ветер стих. Бэх неспешно парила в пустоте, Двэлл остался далеко внизу и превратился в крошечный беззащитный шарик, но жрицу это не пугало.

Девушка знала: когда придет время, она проснется. Просто пока оно еще не пришло.

Она даже не удивлялась: миссионерам случалось отвечать и не на такие вопросы, а ей довелось провести в миссиях около полутора лет.

– Ой ли, – голос был по-прежнему насмешлив. – Что-то я не припомню, чтобы твой, с позволения сказать, бог спас тебя, когда ты падала в ущелье.

– Но ведь тогда…

– А во время боя с дровосеками? Разве он, а не паладин пришел тебе на помощь?

– Да, но…

– Бедняжка. По всей видимости, ты просто не задумывалась, почему в самые важные минуты Темес остается глух к твоим молитвам.

– Глух?! – возмутилась Бэх. – Не знаю, с кем имею честь вести сию занимательную беседу, но Тигр – не нянька. И когда я прошу его о Силе, он мне ее дарует! Если считает нужным. Но даже Тигр не обещал мне, что я стану неуязвима!

Ей дали договорить, а потом…

Словно яркое солнце взошло прямо перед ней. Лучи хлестали ее по глазам, Бэх почувствовала, что, помимо ее воли, щеки стали мокры от слез. Но она не отвела взгляда.

Солнце превратилось в слепящий золотом трон.

Пожалуй, слишком массивный, чтобы его создатель мог похвастаться хорошим вкусом, подумала Бэх.

На троне возникла женщина. Богинь принято изображать полными неземной красоты, милосердными и грозными одновременно. Однако Бэх знала, что на самом деле боги выглядят совсем по-другому. Чтобы быть богами, им не нужны ни красота, ни усыпанный бриллиантами венец, ни карающий меч в одной руке и оберегающий щит – в другой.

Так же как Король может быть сгорбленным плюгавеньким человечком с шелушащейся кожей и короткими кривыми ногами. И при этом оставаться Королем. И даже остаться в истории великим Королем.

Бэх внезапно поняла, что она уже не парит, а стоит перед троном на странном, напоминающем огромную карту паркете.

Как того требовал этикет, она преклонила колено. И тотчас же распрямилась – богиня не вызывала у нее ни симпатии, ни уважения. Порочить Тигра – не самый верный путь к сердцу его жрицы.

Впрочем, кто сказал, что богиня искала путь к ее сердцу?

– Можно подумать, что ты встречаешься с богами по двадцать раз на дню, – неожиданно рассмеялась женщина. – Ты не застываешь в благоговении, не засыпаешь меня вопросами, как это сделал бы едва ли не любой на твоем месте. Богиня удостоила тебя аудиенции – и что же в ответ? Ты обижаешься и не соглашаешься сделать хотя бы шаг за пределы этикета!

– То, что ты сказала про Тигра, – неправда! – упрямо мотнула головой жрица.

Краем глаза она увидела какую-то черную тень у себя за спиной и резко обернулась, но там было уже пусто.

– В том-то и дело, что правда, – печально проговорила богиня. – Уж мне-то ты можешь поверить. Ты верна, но ты и мудра.

Похвала оказалась неожиданно приятна. Бэх покраснела, но тут же взяла себя в руки:

– А ты вправе судить об этом?!

– И это мне говорит жрица Темеса? Да Тигр испепелил бы всякого, кто отважился бы задать такой вопрос богу! – Бэх чувствовала, что незнакомка явно ее поддразнивает. – Вправе ли я? Суди сама. Мое имя – Зирментай.

Бэх с удивлением осознала, что имя ни о чем ей не говорит. Что ж, попробуем угадать, кто она.

Богиня не была красива. Зато явно была умна.

Внезапно она напомнила Бэх ее добрую альдомирскую знакомую, Виаренну, чей острый язычок не хуже стилета удерживал мужчин на расстоянии, что, впрочем, не мешало особо храбрым с наслаждением перемывать ей косточки за глаза.

Никому и в голову не приходило признать, что он откровенно глупее, менее остроумен, медленнее ворочает своими распухшими от крепкого эля мозгами. Они были мужчинами.

А Виаренна мечтала в один прекрасный день проснуться обыкновенной тупой матроной, чей муж просто и без претензий любил бы ее саму и их детей.

Просто. А в ее жизни все было так сложно!

Бэх слегка улыбнулась. Но быстро придала своему лицу подобающее выражение: она не видела смысла быть дерзкой без особой на то причины.

Но и богиня улыбнулась в ответ.

– Ты хочешь сказать, что никогда не слышала моего имени?

Бэх поколебалась. Отнюдь не все боги на Двэлле были ей знакомы; некоторые, насколько она знала, приберегали свою Силу лишь для посвященных. Скажем, любимый Макобером Ч'варта, покровитель воров, отнюдь не стремился к широкой известности. С другой стороны, не оскорбит ли она Зирментай, если скажет правду?

– Никогда, – наконец ответила девушка.

И заслужила еще один одобрительный взгляд.

– Ответь ты иначе, наш разговор был бы окончен. Я – богиня мудрости. Ты можешь считать, что я лгу, но поверь, мне известна правда лучше, чем кому бы то ни было.

– И это знание дает тебе право оскорблять Тигра? – Бэх вызывающе положила ладонь на рукоять меча, как это нередко делал Торрер, собираясь поучить собеседника уму-разуму.

– Знание существует само по себе, и оно не дает никаких прав, – голос Зирментай был необычайно мягок и даже несколько грустен. – А делиться им или нет, я решаю сама. И здесь никто мне не указ.

– Я – жрица Темеса, – гордо выпрямилась Бэх. – И все, что мне нужно о нем знать, мой бог в состоянии сообщить мне сам.

– Ты – жрица великого непобедимого воина в сверкающих доспехах, бесстрашного тигра, являющего свой лик немногим.

– Я – жрица Темеса, – повторила Бэх, чувствуя в словах богини какой-то подвох.

– На самом деле он уже глубокий старик, – ничуть не смущаясь ее словами, продолжила Зирментай. – Разумеется, по нашим меркам. Темес с благодарностью принимает поклонение, но не берет за труд всерьез интересоваться, каково приходится его жрецам. А приходится им, если хочешь знать, так же как и тебе: весьма и весьма туго.

– Но он не раз помогал мне! – возразила Бэх.

– Помогал, – согласилась Зирментай. – Он и другим помогает. Насколько хватает сил. Как бы там ни было, Темес остается богом, и может куда больше, чем простые смертные. Стоит ли такому богу служить – вот в чем вопрос?

– Ты хочешь сказать, что старик заслуживает только того, чтобы повернуться к нему спиной?! – в огромных голубых глазах жрицы появилось отвращение.

– Подожди! – женщина предостерегающе подняла руку, и Бэх почувствовала, что исходящая от богини Сила ударила ее в грудь как вода, хлынувшая в трюм из пробоины в днище галеона. – Принципиальность не всегда означает упрямство. Тебе ли этого не знать… Разве не ты всю жизнь стремилась научиться отличать одно от другого?

Бэх опустила глаза. Богиня слишком хорошо знала ее.

– Разве почтенный возраст освобождает от обязанности быть честным?

– Нет, конечно, – удивленно ответила девушка. – Но при чем здесь…

– А при том, – голос богини стал твердым, как гранит, – что, по сути дела, Темес обманывает своих слуг. Он обещает им могущество, равное силе, которую дают другие боги. Тогда как сам располагает лишь бледной тенью своего былого величия. Ведь твои друзья полагаются на тебя, не правда ли?

Жрица кивнула.

– И каково им бывает, когда ты вынуждена признать, что твой бог, я повторяю, бог, не в силах им помочь?!

Тигр и в самом деле слишком часто не слышит ее, с грустью подумала Бэх. Неужели Зирментай права?..

– Считаешь ли ты, что Темес должен защитить тебя, если другой бог поднимет на тебя руку? – вдруг спросила богиня.

– Если не я бросила вызов, – уточнила девушка.

– Пусть так, – согласилась Зирментай. – Смотри же.

Черная молния рванулась к груди жрицы. К ее сердцу.

Бэх не успела даже вскрикнуть: молния коснулась ее тела – и исчезла. Девушке показалось, что до кожи дотронулась гигантская жаба, оставив после себя липкий мерзкий след. На теле и в душе.

– Ты не верила мне, так поверь же себе самой, – Зирментай сделала знак, чтобы Бэх приблизилась. И в тот же момент сияние трона стало мягче, глуше, спокойнее.

Бэх сделала шаг вперед.

– Тигр знал, что ты не причинишь мне вреда!

– Ты думаешь? – усомнилась богиня. – Неужели мне надо действительно убить тебя, чтобы ты наконец мне поверила?!

Но если Тигр слаб… тогда это объясняло многое. И его молчание, и желание отправить ее в принадлежавшую Айригалю сокровищницу, где он заведомо не сможет ей помочь. И то, что защитная сфера разлетелась при первом же соприкосновении с черной пропастью…

Зирментай молчала. Понимая, что сейчас творится в душе жрицы, она не спорила и не настаивала. Бэх должна была решить все сама.

– А в чем твой интерес? – Бэх почувствовала, как к горлу подступают слезы. Посвящение, Клятва, годы служения. Вера в то, что ее бог – самый сильный, самый честный, самый справедливый. Что он всегда поймет ее, поддержит, поможет. И вот теперь…

– В том, что вы задумали слишком важное дело, чтобы позволить ему провалиться. В Лайгаше есть вещи, утрата которых будет воистину невосполнима.

– Даже если так, – Бэх все еще боролась, цеплялась за остатки своей веры. – Пусть Тигр стар, пусть немощен. Значит ли это, что мы должны потерпеть поражение? Ведь с нами святой паладин Ашшарат! Ты же не хочешь сказать, что и она…

Богиня вновь улыбнулась.

– Ашшарат – славная девочка, и мне не в чем упрекнуть ее. Но не кажется ли тебе, что и она решила помочь вам именно потому, что ей известно истинное положение дел?

Так вот почему Ашшарат отправила к ним Лентала… Против своей воли девушка почувствовала досаду.

– Я верю тебе.

– Я не сомневалась, что твой разум возьмет верх над чувствами. Этим ты мне и нравишься.

Виаренне тоже поначалу казалось, что разум важнее, подумала Бэх. Довольно долго. Прямо скажем, до тех пор, пока она первый раз в жизни по-настоящему не влюбилась.

– Только учти, Ашшарат приемлет смерть лишь когда она необходима, чтобы защитить жизнь.

– Но Лентал…

– Мне напомнить тебе, какими правами обладает паладин?

Бэх не нуждалась в напоминании. Паладин – это голос бога, рука бога, воля бога. Он может говорить со своим покровителем столь же часто, как она общается с Мэттом или Макобером.

Когда бог считает, что его присутствие на земле необходимо, он спускается с небес и может дни и недели жить среди людей. Но это бывает редко, крайне редко. Обычно же он появляется на мгновение, именно там, где более всего нужен. И столь же стремительно исчезает.

Когда же бог уверен, что в мире что-то идет не так, что его присутствие требуется не один день, он посылает своего паладина. Им может быть избран любой – от высшего иерарха Ордена до последнего послушника из захудалого монастыря. И все склоняют головы перед избранным.

– Ты сама себе противоречишь, – устало возразила Бэх. – Если Лентал – святой паладин, он сможет защитить талиссу не хуже, чем я.

– Сможет, – согласилась Зирментай. – Но ровно до того момента, пока Ашшарат сочтет это необходимым. Когда же она решит, что жертв уже слишком много…

– Что же мне делать?! – Бэх едва ли не выкрикнула эти слова в лицо богине.

Впервые с той поры, когда священный меч Тигра коснулся ее плеча, Бэх почувствовала себя полностью беззащитной. Она с трудом могла понять, как сражаются воины, не чувствуя в душе божественного огня, не видя перед собой высшей цели.

Убийство ради убийства. Кровь ради наживы. Ей это всегда было глубоко противно.

И именно теперь, когда ей и ее друзьям скоро идти в бой, выясняется, что ее бог, бог, которому она открыла свою душу, – лжец, присвоивший себе то, что иначе ему бы не принадлежало…

– Я предлагаю тебе свое покровительство.

Девушка почувствовала, как неприятный холодок прошел по ее спине.

Поговаривали, что в мрачных культах Орробы и Айригаля не было пути назад. Правда, вымысел – какая разница, Бэх не слишком об этом задумывалась, не собираясь становиться жрицей ни одной, ни другого.

Остальные же, по крайней мере, большинство из них, предоставляли своим жрецам выбор.

Тайно переметнуться на сторону другого божества – это предательство. Но каждый служитель бога войны знал формулу, освобождающую его от обета, и был волен произнести ее, когда сочтет нужным.

– А как же Тигр? – растерянно проговорила Бэх.

– Кто мешает тебе и дальше поклоняться ему? Тысячи и тысячи людей посещают его храмы, молятся, приносят жертвы и дают обеты. Разве для этого обязательно пройти посвящение?

Она была права. Ни один жрец Темеса не забывал принести жертву Юрайе, отправляясь в плаванье, и шел в храм Ашшарат, когда его жена собиралась подарить ему наследника.

– Я знаю, что это может оттолкнуть тебя, – Зирментай поднялась со своего трона и теперь казалось, что ее голос звучит со всех сторон одновременно, – но я скажу больше. Ты мудра и верна, но я призвала тебя не за тем, чтобы заполучить еще одну жрицу. Дело не в тебе, дело в талиссе. Я приму тебя под свою руку, но не только и не столько из-за твоих достоинств. Без Силы, настоящей, реальной Силы, талисса погибнет.

– Ты можешь предвидеть будущее? – недоверчиво спросила Бэх.

– Я знаю того, кто может его предвидеть. Этого достаточно.

– Я могу подумать?

Слишком быстро, слишком стремительно. Все внутри призывало ее остановиться, переждать, поразмыслить, посоветоваться с друзьями. С Ленталом, наконец.

– Сколько угодно, – Зирментай сделала движение, точно готовясь опуститься обратно на трон. – Но не исключено, что уже завтра утром твоим друзьям понадобится моя помощь.

– То есть ты хочешь, чтобы я решила прямо сейчас?

– Я? – удивилась богиня. – Я хочу лишь одного:чтобы ты все решила сама.

Если Зирментай говорит правду, думать и в самом деле не о чем. Ради того, чтобы спасти друзей… А если богиня лжет, что изменится от того, что Бэх сможет спокойно все обдумать?..

А завтра талиссе может понадобиться ее Сила.

– Я решила.

– Мир и Двэлл, слушайте нас.

Богиня произнесла первую часть священной формулы.

Бэх проглотила застывший в горле ком, подняла голову и звонко повторила:

– Мир и Двэлл, слушайте нас.

Древний ритуал начался.

Глава XXIII

Долгие годы Лайгаш оставался неизменен. Перекличка часовых, шуршание одеяний дежурных магов, совместные молитвы жрецов Айригаля и Орробы, его божественной супруги. Так было заведено испокон веков, а значит, так тому оставаться и впредь.

Менялись лишь личные покои Протектора. И это тоже было традицией.

В свое время Денетосу пришлось немало поломать голову над тем, как лучше обставить приемную – единственное место, куда допускались посторонние. Любимый ковер, привезенный из замка Белой Совы, на фоне массивных гладких стен оказался вычурным, гобелены времен Императора Немера – неуместно легкомысленными, и даже наяда на подаренном Исиндиосом подсвечнике хмуро озиралась по сторонам, точно не понимая, за что ее решили заточить в этом каменном мешке.

Поразмыслив, Дэйнер убрал из приемной все лишнее, оставив лишь мягкие диваны вдоль стен и низкий овальный столик посреди комнаты – единственное «наследство» от предыдущего Протектора. Стоило дотронуться до гладкой деревянной столешницы и мысленно представить себе любое место или любое существо в цитадели, как его изображение тут же появлялось на поверхности. Удобно, что ни говори.

На одном из диванов сидел сейчас сам Денетос. Напротив, стараясь не касаться друг друга, – двое, между которыми, казалось, не было ничего общего.

Справа расположился маг в скучном сером одеянии, подпоясанном нарочито грубой толстой веревкой. Глаза его были скромно опущены долу, а пальцы перебирали простые деревянные четки, однако Денетос слишком хорошо знал Асдана, чтобы хоть на секунду поверить в подобное смирение.

Протектор предпочел бы видеть на его месте кого-нибудь из чародеев Ордена Пурпурной Стрелы, однако командующим хотя бы одним из уровней обороны всегда назначали человека Орробы. В конце концов, все они делают здесь одно дело.

Слева… Откровенно говоря, Дэйнеру требовалось немало усилий, чтобы заставить себя посмотреть влево. На первый взгляд, там расположились пустые рыцарские доспехи, и лишь приглядевшись, можно было заметить внутри слегка мерцающий призрачный силуэт.

Рыцарь-легенда, бессмертный воин, славный призрак навсегда ушедшего прошлого, стоящий во главе двух дюжин других.

Его звали лишь по титулу – виконт. Ушедшие не любят, когда вспоминают их имя.

Опущенное забрало, начищенные словно вчера доспехи. Но главное было не в этом, а в той ауре, том запахе, том ощущении, которое исходило от виконта. Дэйнер не взялся бы его описать, даже если бы и смог. Есть вещи, о которых лучше не задумываться.

Место напротив пустовало. Обычно его занимал Халтос, записывавший каждое слово Протектора. Но сегодня Денетос решил, что не нуждается в услугах секретаря.

– Кажется, скоро у нас будут гости.

Фраза во многом считалась ритуальной: именно ее произносил Протектор, когда к сокровищнице приближались чужаки.

Место, где находился Лайгаш, было одной из самых охраняемых тайн в Ордене. Но, как любил говаривать иерарх Исиндиос, «если о чем-то знаете только вы и бог – это секрет. Если один только бог – тайна». О том же, где расположена сокровищница, знали не один и не двое.

– Кто и сколько?

– Ты как всегда лаконичен, виконт. Талисса. Было шестеро, теперь – восемь. Целый зверинец: два эльфа, гном и пятеро людей. Три воина, два мага, двое жрецов и вор.

– Неплохо подготовились, – призрак склонил голову с видимым одобрением.

– Жрецы? – Асдан нахмурился. – И каких же богов, если не секрет?

– Девушка служит Темесу, а мужчина – Зеленой Деве.

– А кто присоединился?

– Жрец, – лаконично ответил Денетос.

– Кто-нибудь известный?

Протектор пожал плечами.

– За ними наблюдала Рыжая Молния. По ее словам, жрец защищен. Она не может увидеть его лица.

– Хорошо, что на этот раз решили обойтись без троллей и минотавров, – в тихом голосе виконта звучала ирония. – И то ладно. А уж с остальными мои молодцы как-нибудь да справятся.

– С остальными? – слова Асдана были холодны и презрительны. – Уж не думаешь ли ты всерьез, что талисса доберется до твоих благородных рыцарей?

– Господа! – Денетос примирительно поднял руку. – Поверьте, сейчас не время обсуждать, какая часть гарнизона лучше охраняет сокровищницу. Ее вообще нельзя охранять лучше или хуже. Если враги уничтожены, значит, все в порядке. И все мы хорошо поработали.

– Правильные слова, Протектор, – доспехи виконта неприятно лязгнули. – Мне-то, как ты понимаешь, все равно. А вот если вместо того, чтобы делать общее дело, кое-кому захочется выслужиться…

Дэйнер увидел, что Асдан сжал кулак так, что ногти впились в ладонь, и хлопнул ладонью по столику:

– Я сказал – хватит!

– Ты их боишься?

Прямолинейность призрака заставила Протектора поморщиться. Некогда, если верить слухам, виконт был одним из самых галантных кавалеров своего времени. Да, смерть явно не пошла ему на пользу.

– Именем Хранителя Душ!

Услышав официальную формулу приказа, виконт склонил голову, выражая готовность повиноваться Протектору и их общему властелину. Но Дэйнер мог поклясться, что призрак усмехнулся.

– Обратите особое внимание на жреца: сомнительно, чтобы он отправился сюда без прямого приказа Ашшарат.

Протектор сделал паузу:

– Остальные – на ваше усмотрение. И я надеюсь, что твои воины, – он взглянул на виконта, – о них даже не услышат.

В маленьких глазках Асдана блеснуло торжество.

– Такова моя воля, – подвел итог Дэйнер.

Рыцарь и маг одновременно поднялись со своих мест. Отсалютовав Протектору, виконт вышел из комнаты, а Асдан, словно случайно, замешкался в дверях и еще раз низко поклонился.

Слизняк. Надеется, что его усердие будет замечено.

Когда дверь за магом закрылась, Денетос перевел взгляд на столик. Ему доставляло наслаждение смотреть, как, подчиняясь его приказам, гарнизон постепенно начинает приходить в движение.

В дверь тихо постучали.

– Кто?

– Бальдр Фрейн, мессир.

– Давай его сюда.

Протектор придирчиво оглядел вошедшего, словно видел его впервые.

На вид лет около сорока. Русые, слегка седеющие на висках, волосы. Рыжеватая бородка не скрывает глубокого бледного шрама. Цепкие глаза лениво рассматривают обстановку комнаты, демонстративно не задерживаясь на ее владельце.

Он был высок, явно более шести футов роста, так что наклон головы перед притолокой вполне можно было принять за поклон. Если так было угодно Денетосу. Бальдр же не забивал себе голову такими пустяками.

Когда он входил, пустые ножны сиротливо били его по левому бедру. Но нравилось ему это или нет, таков был закон: пока не объявлен Полет Ворона, никто не смеет войти в покои Протектора с оружием. Правда, большинству посетителей оно и не требовалось.

Что ж, пожалуй, подойдет. Денетос поуютнее устроился на диване:

– Присаживайтесь, сударь.

Кивнув, но по-прежнему не произнося ни слова, Фрейн обосновался напротив него столь основательно, будто собирался провести здесь остаток жизни.

Эту основательность Дэйнер в нем и ценил. Не говоря уже о том, что он считал Бальдра лучшим мечником Лайгаша, а его дюжина души не чаяла в своем командире.

– Я знаю, что вы подчинены Асдану, но уверен, что тот и так прекрасно справится со своими обязанностями. Вам же мне хотелось бы поручить нечто… нечто особенное.

Ни тени интереса. Фрейн оставался так же спокоен, как если бы Протектор поделился с ним видами на сезонный улов сельди в Мессаре.

– И если вы выполните приказ, я буду счастлив назвать вас центурионом.

Бальдр небрежно поправил висящий на груди амулет с изображением застывшего в прыжке тигра. Обычно такие безделушки носили воины – не принявшие сан, но преданные Темесу душой и сердцем. Однако Денетос чувствовал, что все не так просто: божественной Силы здесь действительно не было, а вот магической…

И на этот раз Фрейн даже не удостоил Протектора ответом. Однако злиться или обижаться на него было бессмысленно. Если решился обзавестись мечом, будь готов к тому, что можешь сам же о него и порезаться.

– Я хочу, чтобы вы вышли из Лайгаша навстречу врагу.

Ага, кажется проняло. Еще бы – даже Дразобаршу Бесстрашному, осадившему Лайгаш со всей своей армией, не оказывалась подобная честь: послали одного эвни, и дело с концом.

– Со всей дюжиной?

Теперь и только теперь, когда приказ был получен, Бальдр позволил себе заговорить.

Ох уж этот кодекс Эбруонара… Жрецом, пожалуй, быть куда проще. И претензий меньше.

– Возьмите столько народа, сколько посчитаете нужным. Не почетный караул посылаем.

– Какова воля Ворона: уничтожить или обезвредить?

Вот пройдоха, никогда не упустит шанса уколоть, подумал Протектор. Специально ведь не спрашивает, какова будет его воля.

– Уничтожить, друг мой, только уничтожить. x x x

Наутро друзья быстро позавтракали остатками вчерашнего ужина. Все чувствовали, что Лайгаш уже близок, пирамидка светилась все ярче и ярче.

Если Лентал и обратил внимание на то, что Бэх полностью погружена в себя, то оказался достаточно деликатен, чтобы ничего не спрашивать первым. Остальные же были поглощены бесплатным представлением под названием «Баураст в поход собрался».

Маг проснулся первым. Когда его зычный голос: «Том, кувшин воды и полотенце!» по несколько раз отразился от каждой из стен грота, а Торрер спросонья чуть не отрубил ухо гному, все успели слегка пожалеть о, пожалуй, излишне опрометчивом решении взять чародея с собой.

Тем временем со вкусом умывшись по пояс из висящего в воздухе кувшина и растеревшись возникшим из ниоткуда полотенцем (которое тут же торопливо покинуло сей мир), Баураст решил, что созрел для завтрака.

Покосившись на друзей, уже нетерпеливо переминавшихся подле своих заплечных мешков, маг принял тоскливый вид обреченного на голодную смерть и ограничился всего четырьмя блюдами. Каждое из которых подавал все тот же не слишком расторопный Том, видимый, в лучшем случае, одному своему хозяину.

Наконец, разочарованно вздохнув и вытерев рот накрахмаленной салфеткой с вышитой в уголке монограммой, чародей приказал:

– Том, дашь знать, когда Мимбо будет готов в путь!

При мысли о том, что сейчас Том будет столь же обстоятельно потчевать еще и ослика, талиссе стало не по себе. Но тот оказался молодцом: не прошло и четверти часа, как он успешно взгромоздил в седло своего путешествующего налегке хозяина.

Колокольчики бодро зазвенели вновь, и только сейчас талисса сообразила, что ночью они, выходит, молчали. Крайне гуманно, хотя не исключено, что они всего лишь мешали спать самому Мимбо.

– Скажите, уважаемый, – осторожно поинтересовался Торрер, стараясь приноровить шаг к задумчивому цоканью копыт, – а вы когда-нибудь раньше путешествовали?

– А что, есть сомнения? – удивился Баураст. – Да я, молодой человек, если хотите знать, полматерика пропахал!

Сколько ж дедушке лет, мысленно спросил себя Торрер, если я для него молод?

– Пешком? – усомнился эльф.

– Зачем пешком – в седле, – маг любовно потрепал Мимбо по холке. – Мы же не простолюдины какие. Бывало, что и… Впрочем, что вам стариковская болтовня.

– И все столь же, гм, резво?

– Не обязательно, молодой человек, не обязательно. Когда есть куда торопиться, можно и поспешить. Но мы-то, насколько я понимаю, за сокровищами едем?

– Мы, – подчеркнул Торрер, – за сокровищами.

– Так куда же нам спешить? – искренне изумился Баураст. – Храмовая сокровищница, она, знаете ли, такое дело: чем позже в нее придешь, тем больше там найдешь.

– Афоризм? – съехидничал эльф.

– Жизненная мудрость, – философски парировал Баураст.

Примерно через час неумолимый звон колокольчиков стал действовать на нервы даже невозмутимому гному.

– Скажите, милейший, – зашел он издалека, – а что это за э…любопытный мотив?

– Надгробная песня вендрингов, – не моргнув глазом, ответил маг.

– Кого, простите? – запыхтел гном.

– Вендрингов. Есть такое племя далеко на восходе, жестокое в своей неистовости и неистовое в своей жестокости.

Не ожидавший столь поэтичного пассажа гном с подозрением покосился на Баураста, но тот оставался невозмутим.

– Так вот, если один из них гибнет, эта чудная мелодия исполняется в течение всей тризны. Дня этак два-три.

– Но вы же…

– Не беспокойтесь, – щедро утешил его маг, – к вендрингам я не имею ни малейшего отношения. Просто это одна из любимых музыкальных тем Мимбо. У него, знаете ли, тоже есть свои маленькие слабости.

Хорошо, что не Тома, подумал гном. Вразумить бесплотного слугу было бы еще труднее, чем бессловесного меломана.

– Полностью с вами согласен, – молчание Мэтта ничуть не помешало Баурасту продолжить беседу, – вкус у него хромает. Все-таки осел, знаете ли. Вот боевая песнь вендрингов – совсем другое дело. Заслушаешься! Если желаете, я даже ее напою…

– Благодарю, – гном был на редкость вежлив, – но я, сказать честно, полностью лишен слуха. Петь люблю, а так – не очень.

– Что ж, тогда как-нибудь в другой раз, – благосклонно покивал Баураст.

– А нельзя их как-нибудь, – теряя остатки терпения, Мэтт решил пойти напролом, – тряпочками обвязать, что ли?

– Можно, конечно, – без энтузиазма откликнулся чародей. – Но что это изменит? Они и через тряпочку звенеть будут, и через матрас – я уже и сам пробовал.

– То есть мы обречены? – сбился с шага гном.

– Ну, зачем же так мрачно? – Баураст ласково похлопал Мимбо по шее. – Если вы сумеете найти подход к моему четвероногому спутнику…

– А это возможно? – Мэтт с сомнением посмотрел на упрямую морду Мимбо.

– Вряд ли, – неохотно признался Баураст. – Скажу вам по секрету, он упрям, как осел.

– Видите ли, – мысленно похвалив себя за изобретательность, гном вновь великодушно позволил себе быть вежливым, – впереди нам предстоят нелегкие испытания. Каждому из нас придется рисковать жизнью. И не раз. Так стоит ли идти в бой под звуки погребальной песни?

Неожиданно ослик громко расхохотался:

– А я-то все думаю: что тебя так волнует?! Хочешь совет, гномик? Не бери в голову! Вендринги исполняют эту чудную мелодию не в знак скорби по павшим, как ты, я смотрю, подумал. Напротив, она должна внушить оставшимся, сколь сладостна схватка, если даже смерть не в силах остановить настоящего воина!

Вздрогнув от неожиданности, гном отошел в сторону, бормоча что-то вроде: «Чем-то он мне неуловимо напоминает Макобера…».

Некоторое время друзья шли молча, искренне стараясь почувствовать себя настоящими вендрингами.

Удавалось им это с переменным успехом, причем особенно переменным успех был у Бэх: в отличие от Мэтта, она обладала слухом. И перезвон колокольчиков был для нее столь же мелодичен, как звук воды, капающей на темя приговоренного к пытке.

Наконец и ее терпение истощилось. Однако когда девушка решительно приблизилась к чародею, тот обратился к ней первым:

– А правда ли, прекрасная леди, что жрецы Темеса умеют исцелять любые болезни, а не только полученные в бою раны?

– Чистая правда, – Бэх пока еще не понимала, к чему он клонит. – А почему вас это интересует?

– Видите ли, – маг понизил голос до шепота, – несколько лет назад у меня начало твориться что-то невероятное с правым коленом. Иногда поутру, честно признаться, еле хожу. А сегодня, переночевав на голой земле…

Вспомнив около дюжины теплых шерстяных одеял, которые Баураст меланхолично доставал накануне вечером из седельной сумки Мимбо, Бэх едва удержалась от того, чтобы фыркнуть.

Но жрица взяла в ней верх.

– До привала дотерпите?

– Ни малейших сомнений, – благодарно кивнул чародей.

Бэх поколебалась, не заговорить ли все же о невыносимом звоне колокольчиков, но теперь это показалось ей не совсем удобным.

Решив, что она, пожалуй, тоже сможет дотерпеть до привала, девушка продолжила прерванную беседу с Айвеном. Впрочем, беседой это можно было бы назвать лишь очень условно: девушка изо всех сил пыталась вызвать у мага хотя бы подобие улыбки, вновь и вновь натыкаясь на его равнодушно-застывший взгляд.

После полудня, когда все остановились передохнуть и слегка перекусить, жрица подошла к сидевшему на траве Баурасту.

– Не передумали?

– Нет, нет, если вас это действительно не затруднит, – чародей обнажил слегка припухшее колено.

Прикоснувшись к нему, девушка настроилась на молитву.

Тигр, исцеляющий всякого, кто идет в бой…

Однако ее медальон оставался холоден и безучастен.

Так значит, все-таки это был не сон…

Бэх похолодела. И только сейчас поняла, что весь день гнала от себя мысли о том, что произошло ночью.

Она – жрица Зирментай. Жрица богини мудрости. К этому надо будет еще привыкнуть. Надо сделать себе медальон, чтобы Зирментай его освятила. Надо узнать, какие умения та дарует ей вместо утраченных. И не исчезнет ли ее способность исцелять раны.

Прервав молитву, Бэх отвернулась от Баураста и бережно сняла с шеи медальон Темеса. Что ж, раз медальона Зирментай у нее нет, остается прямое обращение к богине.

Она вновь попыталась настроиться на лечение, вызвав перед глазами образ женщины, восседающей на сверкающем троне.

Зирментай, прошу тебя, ответь своей жрице, даруй ей божественную силу…

Слова падали в пустоту. Если ночью богиня была близка настолько, что, казалось, ее Силу можно было черпать руками, то теперь Бэх не чувствовала даже слабого контакта. И с ужасом поняла, что не знает ни единого ритуала, посвященного своей новой покровительнице.

Но как признаться в этом Баурасту?

– Мессир, – в конце концов решилась она, – Тигр сейчас не слышит меня. Если вы не возражаете, попозже я бы попробовала еще раз.

– Конечно, конечно, – чародей был сама любезность. – И не корите себя, даже если вам вообще не удастся мне помочь. В конце концов, я же не воин.

Интересно, а бывают ли боги – покровители магов?

Впрочем, у нее были сейчас куда более важные заботы.

Зирментай, ответь мне, научи молитвам и посвяти в каноны!

Тишина. Тишина и пустота.

Не может же быть, чтобы она являлась только во сне?

– Помочь?

Бэх и не заметила, как Лентал оказался у нее за спиной.

– Пойдем! – девушка резко обернулась и, схватив паладина за руку, потащила его подальше от талиссы.

Лентал безропотно последовал за ней.

– Ты когда-нибудь слышал о богине по имени Зирментай? – убедившись, что их никто не услышит, Бэх решила обойтись без лишних предисловий.

– Зирментай? Честно сказать, не припомню… А почему вдруг тебя это так интересует? Решила поискать себе кого-нибудь пошустрее Темеса?

Взглянув на побледневшее лицо Бэх, паладин осекся и посерьезнел.

– Что-нибудь случилось?

– Можно сказать и так, – Бэх подумала, стоит ли идти до конца, но решила, что у нее просто нет другого выхода. – А имя богини мудрости тебе известно?

– Мне – да, – медленно ответил паладин. – Но тебе наверняка нет. Оно вообще мало кому известно. В основном посвященным.

– И Зирментай…

– Не имеет с этим именем ничего общего. Откуда ты его выкопала?

С трудом сдерживая слезы, Бэх рассказала все от начала до конца. Паладин молча положил ей руки на плечи и прижал к себе.

– Что, плохо мое дело? – прошептала Бэх, не отрывая лица от его груди.

Ей неожиданно стало удивительно спокойно. Еще пару минут назад Бэх была уверена, что все кончено. А сейчас…

– Бывает хуже, – Лентал ласково провел рукой по ее золотистым волосам. – Жрицей Темеса ты быть перестала, здесь сомнений нет. Но я думаю о другом: а стала ли ты вообще хоть чьей-нибудь жрицей?

– Что ты имеешь в виду? – отстранившись, Бэх удивленно взглянула в его лицо.

– Вспомни, – настаивал Лентал, – эта, как ты говоришь, Зирментай сказала тебе, что отныне ты стала жрицей богини мудрости?

– Пожалуй, что нет, – Бэх постаралась припомнить свой сон в мельчайших подробностях. – Когда дело дошло до Клятвы, она лишь пообещала, что Зирментай не оставит меня в беде.

Паладин молчал.

– Действительно странно: с чего бы вдруг она стала называть себя по имени… Но тогда я не обратила на это внимания: мало ли какие ритуалы существуют.

Лентал нахмурился. Выходит, его догадка вполне может обернуться правдой. Уж лучше бы он ошибался…

– Я думаю, тебя учили, что бог или богиня не в праве лгать только в одном случае: когда они произносят Клятву.

– Значит, Зирментай говорила правду?

– Сомневаюсь, что ее действительно так зовут, – Лентал заглянул в полные боли глаза жрицы и подумал, что в эти минуты чувствует и понимает ее как никогда. – В том смысле, что Зирментай действительно не оставит тебя в беде. Если вы, конечно, когда-нибудь встретитесь.

– Но не могла же она что-то обещать за совершенно постороннего человека?!

– А если Зирментай, скажем, ее жрица?

Паладин был прав: больше надеяться не на что.

– Там вообще много всего может быть понамешано. Если, скажем, эта Зирментай убьет тебя при встрече – будет ли это означать, что она оставила тебя в беде? Я бы так не сказал…

– И ты думаешь, что Тигр?.. – в отчаянии спросила девушка, сама не зная, какой ответ ей больше хотелось бы услышать.

– Все остальное – очевидная ложь, – похоже было, что паладин и в самом деле не сомневается в своих словах. – Если «Зирментай» окружила себя защитной сферой, знаешь, как над монастырями, Темес при всем желании не мог защитить тебя от молнии.

На глазах девушки показались слезы.

– И что же мне теперь делать, – растерянно спросила она.

– Давай сперва я попытаюсь выяснить, кто явился к тебе этой ночью. Но больше всего мне не нравится та черная фигура, которую ты заметила краем глаза. Сдается мне, «Зирментай» была там не одна…

Еще через полчаса, когда друзья совсем уж было собрались закончить привал, из-за деревьев послышался топот копыт.

– Не стреляйте, – тихо проговорил паладин, увидев, что луки оказались в руках эльфов быстрее, чем люди успели задуматься над тем, что происходит.

Раздувая ноздри, белый конь Лентала вылетел на поляну и остановился перед хозяином. Все вопросительно посмотрели на паладина.

– Простите меня, – Бэх встала рядом со жрецом Ашшарат, – но нам придется вас покинуть. Возможно, даже на пару дней.

Если бы Бэх сообщила, что Темес решил прямо сейчас принять ее в сонм богов, талисса изумилась бы меньше.

– Если тебя интересует мое мнение, ты выбрала не самое удачное время для прогулки, – осторожно сказал наконец Терри. – Мне кажется, что Лайгаш уже совсем близко.

– Это не прогулка, – вскинула голову Бэх. – Я должна посетить ближайший храм Темеса. И как можно скорее. А святой паладин любезно согласился меня сопровождать.

– Ну, если должна, – протянул Макобер. Пути богов были неисповедимы. И их желания не обсуждались.

– А как и где, если не секрет, вы нас станете потом искать? – Мэтт воинственно взглянул на Лентала, точно не веря, что Бэх отправляется с ним добровольно.

– Искать? – паладин сделал удивленное лицо. – А зачем вас искать? Лично я на вашем месте вообще бы никуда отсюда не уходил. Терри абсолютно прав: до Лайгаша уже рукой подать.

С этими словами Лентал легко вскочил в седло, нагнулся и протянул руку, чтобы помочь Бэх устроиться за его спиной.

– А мы бы на своем месте… – начал было гном, но тут конь привстал на дыбы и, едва касаясь копытами земли, в одно мгновение скрылся за деревьями.

– Боюсь, они просто не оставили нам другого выбора, – холодно произнес Айвен.

И с этим трудно было поспорить.

Глава XXIV

Отложив стихотворение, Исиндиос поморщился. Тоже мне – поэты доморощенные. Жрецов – мудрецов.

Зато идеек – как помета в курятнике. Надо же было удумать: повесить такую штуку на стену столичного Лазоревого храма! Разбирайся теперь.

Как будто ему без того забот мало!

Только вчера ему пришлось еще раз поговорить с Раоми. Наедине. Без формальностей. Синклит неохотно давал разрешение на эксгумацию, но тут все-таки уступил. Савернос оказался на удивление покладистым, а Веденекос, к счастью, и вовсе отсутствовал.

Иерарх не повторил ошибки жрецов, проводивших допрос много десятилетий назад. Он не стал ни грозить, ни мучить душу ушедшего чародея. Он просто дал понять Раоми, что новая реинкарнация зависит лишь от него самого.

Исиндиос даже смог взглянуть на тот вечер его глазами и оценил сей жест доверия со стороны покойного более, чем его мог бы оценить кто-либо другой. Он знал, что для души погибшего это столь же мучительно, как раскаленные щипцы для живого тела.

И все же иерарх не чувствовал себя в долгу – он поклялся, что Раоми это зачтется.

Увидев старика перед собой, Исиндиос не замедлил пустить в ход дарованную ему Силу. И понял, что его самые смелые предположения оправдались.

Отпустив на покой душу Раоми, иерарх усмехнулся. Теперь он знал, кем был «случайный» ночной гость. Но вот зачем ему понадобилось отдавать ключ именно Винсенту Беральду – простому наемнику, не слишком решительному и не страдавшему от избытка интеллекта?

Одно дело было сделано. Оставалось еще одно.

Исиндиоса ждала Келья Перехода. Произвольная телепортация на большие расстояния оставляла с дюжину магов Ордена Пурпурной Стрелы выжатыми, как выброшенный на помойку лимон. Однако иерарх мог себе это позволить.

Через четверть часа он уже стучал в дверь старинного каменного особняка, затерянного в глуши Агарма.

Если появление мага в одном из Лазоревых храмов было делом обыденным, то визиты жрецов в жилища магов, мягко говоря, не поощрялись.

Одни были уверены, что так повелели сами боги, щадя чувства чародеев, проигравших в знаменитой Битве Святых Отцов. Другие, в основном жрецы, не сомневались, что большинство колдунов в той или иной степени страдает манией преследования и попросту боится впускать в свое жилище тех, чья Сила многократно превосходит их собственную. Как бы то ни было, обычай переходил из поколения в поколение, как бывает со многими традициями, способными поразить непредвзятого человека как своей абсурдностью, так и своей живучестью.

Однако иерарх надеялся, что его посещение не будет истолковано ни как угроза, ни как оскорбление. Лииль был не просто чародеем, не просто одним из лучших, не просто членом Круга. Он был эльфом! А эльф, посвятивший свою жизнь занятиям колдовством, вряд ли мог оказаться ревнителем древних традиций.

Беседа оказалась долгой.

Единодушно осудив необоримое упрямство гномов, на прошлой неделе в очередной раз наотрез отказавшихся разрешить заколдовывать клинки еще в их кузницах, Исиндиос неторопливо обсудил повышение цен на перья шеандилей (совсем пираты распоясались, а эмир как сидел сложа руки, так и сидит!) и несколько неожиданно (честно признаться, чародей в этот момент ненадолго задремал) перескочил на обсуждение нравов современной молодежи.

Лииль стоически терпел, безнадежно пытаясь понять, зачем же на самом деле пожаловал к нему этот занудный иерарх.

– … просто некому передать весь тот опыт, который мы по крупице собирали десятилетиями, – журчал Исиндиос, временами доверительно наклоняясь поближе к магу. – Разве ж это ученики! Вот у вас, почтеннейший, был ли хоть один ученик, которым вы могли бы гордиться?

– Пожалуй, что и был, – задумчиво ответил эльф, деликатно отстраняясь, чтобы не так чувствовался нестерпимый запах, изливавшийся изо рта иерарха. – Вернее, была.

– Талантлива? – с завистью поинтересовался Исиндиос.

– Не без того. Иллюзии, телепортация – здесь ей не было равных. Однако слишком самолюбива. Слишком. Уверен, что, если б она пожелала, могла бы лет через десять даже претендовать на место в Круге. Но, увы…

– И вы, конечно же, не стали настаивать? – иерарх постарался устроиться так, чтобы горб не слишком упирался в спинку кресла.

– Я не был уверен, что ей пойдет это на пользу, – эльф погрел руки о чашечку с нежно-зеленым тиссаром. – Она любила интригу ради интриги, если вы понимаете, о чем я говорю… Вернее, даже так: в любой игре ей хотелось двигать все фигуры сразу. И за себя, и за противника.

– То есть никакой лояльности? – угрюмо прокаркал иерарх.

– Трудно сказать. Если уж давала слово, то держала его с упрямством рыцаря Ордена Снежного Барса. Но в остальном… Даже я никогда не знал, чего от нее можно ожидать.

– Зачем же, мой друг, в таком случае вы взялись ее учить? Если не ошибаюсь, маги вашей расы не слишком любят людей.

– А вы знаете много магов моей расы? – с горечью парировал эльф, и Исиндиос отметил про себя, что, похоже, старые раны еще даже не зарубцевались. – И разве я сказал, что она была человеком?

– Разве нет? – ухмыльнулся иерарх, в полной красе продемонстрировав полусгнившие корешки зубов.

– Была-была, – Лииль как-то сразу сник, и Исиндиосу стало даже жаль его. – Все в прошлом, отчего не рассказать. Мне порекомендовал ее один мой старый друг, у которого не было в то время иного выхода. И я не смог ему отказать.

– Потом жалели?

– Иногда, – лукаво улыбнулся Лииль. – Особенно когда она в очередной раз пыталась отстаивать свое мнение. По любому поводу. Знаете, как сейчас вижу. Совсем ребенок, ей и семнадцати не было, когда она появилась в этом доме. Но, бывало, тряхнет своими огненно-рыжими волосами, склонит немного голову набок… Стыдно признаться, но я отступал. Даже я.

– Слишком упряма, чтобы заслуживать доверия? – иерарх хотел было сочувственно покивать, но вместо этого отчаянно закашлялся и несколько минут Лииль всерьез опасался за жизнь посетителя – из горла Исиндиоса вырывалось только сиплое шипение.

– Напротив, – покачал головой эльф, дождавшись, пока приступ кашля миновал. – Я и сейчас уверен, что она меня не предаст. Что бы ни случилось.

– Воистину редкость. И имя сей добродетельной особы…

Лииль секунду поколебался. Что-то насторожило его в голосе иерарха. Возможно, он был слишком любезным.

– Если вы не против, монсеньер, мне бы не хотелось…

– Конечно, конечно, забудьте о моем бестактном вопросе, мессир! – Исиндиос замахал покрытыми коростой руками столь энергично, что даже перевернул кувшин со свежим апельсиновым соком на новую мантию чародея. – Орроба меня побери, какой же я неловкий! Простите, мэтр, ради всех богов простите! Кажется, я и так злоупотребил вашим терпением, а тут еще такая досадная случайность. Одно ваше слово – и мои жрецы…

Когда гость наконец откланялся, Лииль кинул мантию слуге и неторопливо направился в свою лабораторию.

Так зачем же все-таки приезжал этот настырный иерарх?! x x x

Бэх казалось, что конь несся даже не по тропинке – над ней. И если бы ветви, покорные воле Лентала, предусмотрительно не отгибались в сторону, они с паладином давно бы уже оказались на земле.

До сих пор она видела подобную скачку только раз в жизни, да и то со стороны, когда один из работавших на Темеса магов наложил на скакуна орденского курьера заклятье Летящей Бури.

Паладин мерно поднимался и опускался в седле, не выказывая ни малейших признаков усталости, тогда как Бэх чувствовала себя отбивной, которую скоро уже можно будет подавать на стол.

Девушка решила, что вытерпит еще четверть часа, а потом все же попросит Лентала устроить привал. Или полчаса… Нет, пожалуй, и четверти будет многовато.

Повинуясь приказу всадника, конь перешел с рыси на шаг и, пританцовывая, остановился.

– У нас есть минут пятнадцать, чтобы размять все, что затекло, – бодро объявил Лентал. – А потом снова в путь!

Стараясь не выдать облегчения, Бэх спрыгнула на землю и привалилась к ближайшему дереву. Мысли он, что ли, умеет читать? Или, боги всеблагие, неужели и сам устал?

– Все хотел тебя спросить, – будто невзначай поинтересовался паладин. – Только честно. Я тебе не слишком помешал, когда к вам присоединился?

– С чего бы вдруг? – Бэх удивленно взглянула на него, одновременно пытаясь усовестить затекшую левую ногу.

– Ну как, раньше ты была единственной жрицей в талиссе, и все такое прочее…

– Ну и что?! Не единственной же в мире. И потом, разве не боги определяют наш путь? – улыбнулась она, стремясь окончательно развеять сомнения паладина.

– Не боги, – неожиданно серьезно ответил тот.

Однако увидев изумление на ее лице, добавил:

– В смысле, и боги, конечно, тоже. Но не только.

– Ты про свободу воли, – усмехнулась Бэх. – Есть такое дело. Но я все равно уверена, что все самое-самое важное в нашей жизни определяют боги.

Лес внимательно прислушивался к их разговору. Странная весна в этом году, недобрая. Слишком много смертей, слишком много боли. Сначала Беральд, потом Айвен…

В ответ лес дохнул ей в лицо будоражащей кровь весенней свежестью: запахом новорожденных почек и тянущейся к солнцу травы, пением птиц и журчанием протекавшего где-то за деревьями ручейка.

– А что же здесь такого невероятно важного? – не отказал себе в удовольствии Лентал. – Подумаешь, тоже дело! Ну, присоединился к вам приблудный паладин. Ну, отсоединится при случае.

Бэх смутилась. Дразнит, издевается. И зачем она с ним связалась…

– Паладины, если кто не знает, – ответила девушка тоном весьма занудного ментора, – суть самые близкие слуги любого бога, кои действуют лишь по его прямой воле.

– Да ну, – изумился Лентал, – и где же ты этого нахваталась?

– Не нахваталась, – все также строго поправила его Бэх, – а почерпнула.

Взглянув в лицо Лентала, она едва удержалась от того, чтобы щелкнуть его по носу. Нашел тоже несмышленую девицу…

– И где же ты это почерпнула? – охотно исправился паладин.

– Было дело, – напустила туману Бэх. – Нам не пора?

– В самый раз, – не споря, Лентал в одно мгновение оказался в седле.

Прошло еще несколько часов. Убаюканная сказочной быстротой, с которой убегали назад деревья, Бэх ненадолго задремала.

Проснулась она от того, что конь громко заржал и встал на дыбы. Тропинка впереди оказалась перегорожена наспех устроенной засекой, перед которой стояли двое. Больше всего они были похожи на повешенных на стене древнего замка Беральда – та же разнородная одежда с чужого плеча, те же неделями не мытые тела.

Стоящий сзади целился из лука в голову паладину – один его глаз был прищурен, а стрела плясала, как кружка в руках у пропойцы. Второй неуклюже попытался схватить коня под уздцы, но с таким же успехом он мог бы ловить молнию голыми руками. Стоило жеребцу угрожающе клацнуть зубами, как рука немедленно отдернулась.

– В чем дело, ребята? – паладину не надо было оглядываться, чтобы почувствовать, что и сзади тропинка тоже перекрыта.

– Надо поговорить, – ответил тот, в ком Лентал признал главаря.

– Есть тема?

На Бэх только кольчуга. И если пробовать прорваться, все шансы получить стрелу выпадают именно ей.

Главарь неуверенно сделал рукой Знак. Если бы Лентал не умел владеть своим лицом, его глаза поползли бы на лоб. Впрочем, кто сказал, что обычный паладин должен знать Знак?

– Поговорим наедине? – главарь приглашающе мотнул главой.

Откровенно говоря, поговорить, конечно, стоило.

Его могли выследить, хотя это было крайне сомнительно. В любом случае, они не должны были знать, что он стал паладином. Хотя и недооценивать их тоже не резон…

– Готова? – прошептал Лентал.

Бэх не ответила, но паладин чувствовал спиной ее напряжение.

– Начали!

Лентал вновь поднял жеребца на дыбы. Главарь отшатнулся, но, увы, недостаточно быстро – размозжив ему голову, копыта коня опустились на тропинку и тут же взметнулись вновь. Второй оказался проворнее: выстрелив, он сумел увернуться и избежал удара. Но это его не спасло – паладин послал жеребца вперед, пригнулся и одновременно выхватил меч.

Разрубив ключицу, тяжелый клинок застрял в теле.

– Займись теми, кто сзади!

Проводив взглядом спрыгнувшего с жеребца паладина, Бэх зацепила поводья за луку седла и сдернула с плеча лук. Позади нее раздалось невнятное завывание – боги, только магии еще не хватало!

Резко развернувшись, Бэх, почти не целясь, отправила стрелу в потертого мужичонку, одной рукой делавшего в воздухе странные пассы, точно он солил нечто невидимое. Другую руку мужичок выставил в сторону паладина раскрытой ладонью вперед, и между его пальцев побежали легкие искорки голубого пламени.

Стрела пробила ладонь насквозь, и заклинание превратилось в громкий крик боли.

Прижимая руку к груди, маг кинулся прочь с тропинки.

– Ну уж нет!

Еще одна стрела мягко вошла под левую лопатку убегавшего колдуна. Белые перья быстро окрасились кровью.

Бэх огляделась.

Паладина атаковали сразу пятеро, стремясь оттеснить его к краю тропинки, подальше от коня. Вместо того, чтобы сразу броситься на помощь, девушка невольно залюбовалась Ленталом: оставив щит у седла, он бился, парируя удары длинным кинжалом с гардой в виде перевернутой Чаши Ашшарат.

«Почему он не прибегает к помощи своей богини?» – на секунду мелькнув в голове Бэх, но мысль тут же исчезла, сметенная лихорадкой боя. Лук был отброшен, в руке девушки блеснул меч, и неосторожно приблизившийся к коню противник рухнул под копыта вслед за своей отрубленной рукой…

Бэх остановилась, лишь увидев, что вокруг них уже никого не осталось.

– Передохнем?

Паладин склонился над главарем.

– Как скажешь, – осмотрев коня, девушка порадовалась, что тот остался невредим. – Ты хоть понял, с чего это вдруг они на нас полезли? И о чем хотели с тобой поговорить?

– Можно тебя на минутку? – голос Лентала казался озабоченным.

Бэх подошла ближе.

– Похоже, им действительно было, что сказать.

– Ты их знал?

– Не их. А тех, кто их послал, – перевернув острием меча руку главаря ладонью вверх, Лентал указал на кольцо на безымянном пальце, повернутое печаткой внутрь. На черном камне, вставленном в хитроумную оправу, блестел вытравленный силуэт кобры.

– Какие-то змеепоклонники? Или тебе знаком этот символ?

– Еще бы, – нахмурился паладин. – Лангер Орробы. Не ожидал.

При упоминании Орробы девушка невольно вздрогнула. Лентал подозревал, что именно эта богиня решила принять облик «Зирментай».

– Лангер? – переспросила жрица.

– Орден, – пояснил Лентал. – Но не совсем. В Ордене обычно либо воины, либо жрецы, либо маги. В лангер могут входить все сразу.

– Первый раз о таком слышу! – Бэх нагнулась, чтобы как следует рассмотреть кольцо.

– Это-то как раз не удивительно, – рука паладина предостерегающе легла на плечо девушки. – Лангеры созданы богами для тех дел, которые и должны оставаться в тайне. Иногда даже от их собственных жрецов. Разумеется, кроме тех, кто входит в лангер.

– Лангеры… Значит, они есть не только у Орробы?

– Не только, – признал Лентал. – Но не спрашивай меня, у кого еще. Это как раз тот случай, когда мало знаешь – крепко спишь.

– И ты подозревал, что эти ребята из лангера?

– Я не поверил, – паладин сорвал пук травы и принялся старательно счищать с сапог забрызгавшую их кровь. – Главарь сделал мне Знак. То ли проверял, то ли был уверен, что он мне известен.

– Подожди, – Бэх нагнулась, чтобы подобрать лежащую на тропинке стрелу. – Давай с начала. Ну Знак, ну лангер. Что здесь такого невероятно опасного? Или тебя тревожит что-то другое?

– В лангеры входят лучшие из лучших, – Лентал казался не на шутку встревоженным. – Ты тут как-то меня чуть ли не в великие воины произвела. Так вот, я в лангер не вхожу.

– Значит, у Ашшарат он тоже есть, – улыбнулась Бэх. – Ладно, пока тебе еще не удалось разболтать все секреты, скажи лучше, что ты имел в виду под тайными делами? Я, знаешь ли, тоже не объявляю всем и каждому, зачем Темес меня отправил… отправлял в ту или иную миссию. И что?

– Боги не всегда требуют благородства и славных деяний, – возразил паладин. – Да что я тебе рассказываю?! Помнишь, Макобер вспоминал, как убили графа Беральда? Готов поклясться, что там тоже поработал лангер.

– Айригаля?

– Бэх, я не страдаю всеведением. Просто лангер на мелочи не разменивается. И если он послал своих людей с нами поговорить…

– А чей это был Знак? – чтобы чем-то себя занять, девушка проверила подпругу.

Сказать или не говорить Ленталу, что Темес тоже придавал их походу в Лайгаш особое значение?

– Как раз лангера Орробы. Все совпадает: Знак, кольцо. Меня уже однажды так предупреждали, когда я случайно перешел ему дорогу. А по части устранения преград лангеру Орробы нет равных.

– То есть это что-то вроде Гильдии убийц? – медленно произнесла Бэх. – Смерть, которая может поджидать повсюду?

– Не совсем, – паладин старательно вытер меч о траву. – С Гильдией убийц гораздо проще. Ты знаешь, где она находится. Ты знаешь, как прибегнуть к ее услугам. Ты знаешь практически все. Кроме того, кто именно будет выполнять твой заказ.

– Ты так спокойно об этом говоришь, – возмущенно заметила девушка, – словно каждый день заказываешь кого-то гильдии!

– Ну, зачем же, не каждый! Скажем, вот уже несколько дней у меня совершенно нет такой возможности. Что поделаешь, – Лентал тяжело вздохнул, – в моем возрасте нелегко менять старые привычки. Но приходится. Хотя именно в последнее время я бы с удовольствием сделал им заказ-другой.

И на его лице появилось столь явно выраженное сожаление престарелого людоеда, который не в силах больше без посторонней помощи пережевывать мясо своих жертв, что девушка, не выдержав, звонко рассмеялась.

– Так и что же, мессир крупный заказчик?

– Только то, что убийцы невидимы, но ты, по крайней мере, представляешь себе, чем они занимаются. И если у тебя нетмогущественных и, заметь, богатых врагов, можешь спать спокойно.

– А что, члены этого самого лангера – они на любого бросаются?

– Не то чтобы на любого. И не то чтобы бросаются. Они выполняют волю Орробы.

Паладин помедлил.

– И никто не знает, – наконец продолжил он, – какова будет ее воля. Ведь поступки богини невозможно предугадать. Тем более такой богини.

Бэх поежилась. Уже начинало смеркаться, и лес неожиданно показался ей унылым и холодным.

– Представь себе, – Лентал посмотрел ей прямо в глаза, – что твоему сыну суждено стать великим героем. Или знаменитым жрецом. Скажем, той же Ашшарат. Жрецом, который не раз столкнется со слугами Парящей Вне Жизни. Если она сумеет узнать об этом, сумеет предвидеть будущее (а это ей иногда удается), – считай, что он приговорен.

– А если у меня пока еще нет детей…

– Тем лучше. Ведь куда проще убить не его самого. И не потом, когда на его стороне будет вся сила Дарующей Любовь. А тебя. И сейчас, когда ни один бог не встанет на твою защиту.

– Хватит! – Бэх с трудом отвела взгляд и едва удержалась, чтобы не перейти на крик. – Если ты хотел меня напугать, считай, что тебе это удалось.

– Напугать? – в приближающихся сумерках девушка не могла определить, действительно ли Лентал удивлен или притворяется. – При чем здесь «напугать»?! Я же тебе не страшные сказки перед сном рассказываю! Ты сама видела кольцо!

– Допустим, – Бэх изо всех сил старалась взять себя в руки, – но какое отношение имею ко всему этому я? Или мы?

– Сейчас, пожалуй, никакого. Разве что, как я уже сказал, именно теперь, когда рядом с тобой нет ни твоего бога, ни твоих друзей, по тебе проще всего нанести удар.

– А вообще?

– А вообще, вспомни, куда и зачем вы идете.

– Вы?

– Прости. Теперь уже мы. Не могу сказать, чтобы Дарующая Легкую Смерть и Владыка Вечных Пустошей были совсем уж не знакомы.

– То есть ты хочешь сказать, что он попросту, по-дружески, нажаловался жене на наше нехорошее поведение, и она решила нас наказать?

Внезапно мысль эта показалась Бэх настолько забавной, что она чуть не рассмеялась. Уж слишком тогда боги походили бы на людей.

– Честно говоря, я ничего не хочу сказать. Может быть, не наказать, а остановить, заставить повернуть обратно – так, по крайней мере, понятно, зачем им понадобилось сначала со мной поговорить. Может быть, ни ты, ни талисса вообще здесь не при чем. И они охотились за мной.

– Неужели ты не знаешь, приходилось ли тебе когда-нибудь переходить дорогу столь могущественным противникам?

– Знаю. Приходилось. Ну ладно, давай лучше поторопимся, путь не близкий.

И только когда они вновь оказались на спине жеребца, Лентал, прежде чем тронуть поводья, небрежно заметил:

– А ты неплохо сегодня билась. Не ожидал.

Паладин пришпорил коня, а Бэх за его спиной густо покраснела и была счастлива, что ее спутник этого не видит.

Глава XXV

Девушка проснулась за минуту до того, как часы пробили пять.

К тому моменту, когда звон по пустым каменным коридорам донесся до ее комнаты, он больше напоминал разъяренный гул идущего в атаку войска.

Дождавшись, пока стихнет последний удар часов, Пээ медленно села на постели, подтянув колени к груди и обхватив их руками. В жарко натопленной комнате было тихо, и только разметавшийся рядом мужчина временами всхрапывал во сне.

Девушка ласково провела рукой по его лбу, стирая редкие капли пота. Мужчина беспокойно зашевелился. Погладив его по голове, она коснулась его висков указательными пальцами и прошептала несколько слов. Храп возобновился с новой силой.

Улыбнувшись, Пээ спустила ноги с кровати, быстро оделась и провела гребнем по волосам. Пора. Если не случится ничего непредвиденного, он проспит до ее возвращения.

Подойдя к камину, она взяла с полочки кусок мела и начертила на полу неправильной формы многоугольник. Взглянув в стоящее на камине тусклое бронзовое зеркало, поправила ярко-рыжий локон. Хорошо бы еще умыться, но ничего, в темноте сойдет и так.

Отцепив от пояса маленький мешочек из плотной синей ткани, Пээ равномерно посыпала пол внутри многоугольника тонким слоем мелкого золотистого порошка. Подув на пальцы, она аккуратно завязала мешочек, вернула его на пояс и только после этого переступила меловую черту.

В то же мгновение порошок вспыхнул, и мужчина остался в комнате один.

Чародейка же оказалась на широкой лесной тропинке. Висящая высоко в небе луна завистливо посеребрила непокорную гриву ее волос, придав им сходство с пушистой шкуркой лорь'и. Но любоваться этим было некому: вокруг нее лежали лишь мертвецы.

– Жаль, – прошептала она, однако так и осталось непонятно, относится ли это к покойникам или же к ее разрушенным планам.

Осмотревшись, она неторопливо обошла место, где недавно разыгрался бой.

– Три, пять, восемь, все здесь.

И еще раз несколько удивленно повторила, убедившись, что не ошиблась:

– Все.

Взглянув на небо и решив, что лунного света под деревьями может оказаться недостаточно, Пээ произнесла короткое заклинание и растерла между пальцев несколько крупинок янтаря. Повинуясь ее воле, в воздухе появилось яркое вертикальное веретено магического света.

Девушка мысленно подняла его повыше. Ну вот, теперь все видно, как на ладони.

Пээ не особенно задумывалась о том, что кто-то может заметить странный свет и не полениться поинтересоваться, что здесь происходит. Поблизости не было никакого жилья, и она была уверена, что легко справится с любой неожиданностью. Разве что заблудившийся в лесу бог мог бы доставить ей определенные неудобства.

Раскрыв дорожную сумку, девушка извлекла из нее привезенную из Шетаха мягкую ткань и осторожно, стараясь не проронить ни капли драгоценной жидкости, смочила ее из особого малахитового флакончика.

Встав на колени рядом с главарем, она взяла его за руку и, обернув тканью безымянный палец, осторожно сняла кольцо. Настоящий знак лангера Орробы, клеймо, которое ее люди оставляли на убитых, могли снять лишь специально подготовленные жрецы. Но Пээ была уверена, что жрец Ашшарат не станет касаться печатки.

Поколебавшись, девушка запустила руку в карман неподвижного тела. Три новеньких палладиевых талера все еще были там. Все справедливо: главарь не справился. А ведь она предупреждала, с кем ему придется иметь дело.

Так, теперь последнее. Девушка достала из сумки два влажных листа карьята и провела ими по широко открытым глазам мертвеца.

– Двое, – пробормотала она, заглянув в его глаза, – как и ожидалось. И ни один даже не ранен! Идиоты!

Неужели жрец не узнал Знак? Да быть того не может! И все же он даже не захотел разговаривать.

Обидно, она надеялась, что сможет уговорить его не слишком торопиться обратно. С жрицей из талиссы это бы, конечно, не прошло, но Пээ казалось, что жрец неравнодушен к девушке и сможет задержать ее хотя бы на несколько дней. А к тому времени ей было бы уже некуда возвращаться.

В любом случае предупреждение он получил. Но теперь Пээ уже не верила, что жрец к нему прислушается. Что ж, Бальдру придется поторопиться. Если бы не защита, удобней момента, чем сейчас, просто не придумать.

Опустившись на траву рядом с окоченевшими телами, Пээ позволила магии отнести ее обратно.

Вновь оказавшись в комнате, она разделась, постаравшись разбросать одежду в том же живописном беспорядке, что и накануне вечером, взглянув в зеркало, придала своему лицу заспанный вид и юркнула под одеяло.

Бальдр по-прежнему спал. Опершись на локоть, девушка несколько секунд с улыбкой рассматривала его лицо. Потом легонько коснулась плеча:

– Эй, соня, пора вставать!

Фрейн недовольно зашевелился, но тут же глаза его тревожно раскрылись и он резко сел на постели.

– Что, уже?

– Ты же сам просил разбудить тебя после третьей стражи.

– Просил, – он помотал головой, окончательно стряхивая сон. – Спасибо. Попробуем еще раз. Хотя я уже, признаться, не сильно рассчитываю на успех.

– И все равно не хочешь взять с собой парочку чародеев из Лайгаша?

Фрейн помотал головой:

– Протектор вряд ли это одобрит. Да и не стоит хныкать раньше времени. Талисса так или иначе стоит на месте. Вот и мы подождем.

Когда дверь за мужчиной закрылась, девушка сладко потянулась, с наслаждением представляя себе, что впереди ее ждет еще несколько часов сна.

– Удачи, Бальдр, – прошептала она, – что-то мне уже хочется, чтобы со всей этой историей было поскорее покончено. Надеюсь, что сегодня ты пробьешься сквозь защиту, или через нее пройду я. И тогда мы посмотрим, насколько она им поможет. x x x

– Мэтти, ты не спросил ненароком, на сколько дней они уехали? – поинтересовался на следующий вечер Макобер.

Мессариец уже в двадцатый раз в пух и прах проиграл сам себе в «двойные ворота», и это занятие ему начало порядком поднадоедать.

– А ты? – вяло огрызнулся гном, успевший наточить свой топор до такого состояния, что им можно было бриться (если бы, конечно, Мэтту пришла в голову столь экзотическая идея).

– По-моему, Лентал просто заморочил нам всем голову, – подправив наконечник очередной стрелы, Терри отправил ее обратно в колчан. – Ни куда они поехали, ни зачем…

– Ну, не скажи. Воля богов есть воля богов, – и Торрер осторожно покосился на Айвена, не заинтересует ли того разговор. Но маг по-прежнему валялся в траве, не сводя глаз с ярко-желтого одуванчика.

И, насколько эльф мог судить, в одуванчике этом не было ровным счетом ничего примечательного.

– "Я бы на вашем месте никуда не уходил", – раздраженно передразнил паладина гном. – Тоже мне, пророк Биримба!

– Мэтти, а кто этот самый?… Ну, как ты сказал? – с уважением полюбопытствовал Макобер.

– Был такой! – таинственно ответил Мэтт. – Ну что, правда будем здесь сидеть, как прикованные?

Он обвел взглядом остальных. После внезапного отъезда Бэх друзья пребывали в состоянии сильнейшего недоумения. Словно лег спать у себя дома, а проснулся в логове дракона: не то чтобы много неудобств, но странно до невозможности.

– Ладно, давайте еще одну ночь, а там посмотрим, – предложил Терри, и остальные согласились, точно эта ночь и вправду могла что-то изменить.

В быстрое возвращение Бэх не верил никто.

Идти спать сразу после ужина друзьям не хотелось. Как следует отоспавшись накануне и переделав днем все дела, которые смогли придумать, вечерком они позволили себе лениво посидеть у костра.

Терри, заложив руки за голову, задумчиво глядел на огромные весенние звезды.

– Помните, как кончается баллада о Двух героях?

– Никак знакомое созвездие углядел? – фыркнул гном. – Кто ж этого не помнит?!

– И увидел он, что мертв его старший брат, и воззвал он к богам: «Вы слепы и неправедны, коли смогли допустить такое. Не верую я в вас более – и будьте прокляты», – вполголоса продекламировал Терри. – И шагнул он в пропасть, и подхватили его боги, и вознесли на небо. И молвили ему боги…

– Да, – мечтательно перебил его Торрер, – вот бы со всеми так было. Чтобы не умирали, а только это… возносились бы, в общем…

Сообразив, куда его занесло, эльф испуганно умолк.

– Кстати, Айвен, – Макобер с энтузиазмом влился в ряды нечутких и неделикатных, – а как тебе удалось воскреснуть?

Вопрос этот мучил талиссу уже давно, но никто, кроме мессарийца, временами оказывавшегося удивительно бесхитростным и прямолинейным, не решился бы задать его так в лоб.

Лицо мага застыло.

– Боюсь, что не смогу тебе этого рассказать, – медленно проговорил он. – Лгать не хочется, а правда… Не уверен, что такую правду стоит знать кому бы то ни было.

– Слушай, но ты же не клялся никому об этом не рассказывать? – с надеждой уточнил Макобер.

– Не клялся, – Айвен произнес это таким тоном, что даже у сфинкса отбил бы охоту задавать следующий вопрос.

– Ну, тогда еще не все потеряно! – воспрянул духом Макобер.

– Что-то я уже совсем засыпаю, – демонстративно зевнув, Терри попытался сменить тему. – Кто мечтает подежурить?

– Давайте я, что ли, первым, – вызвался Баураст. – Заодно с Мимбо поболтаю, днем-то до него считай что не докричишься. Да не бойтесь вы, не усну: не впервые в походе-то.

Друзья с сомнением посмотрели на мага, но обидеть его не рискнули.

– Тогда я после вас, – объявил Торрер. – Кто хочет, может составить мне компанию.

Мэтт был не против. Айвен с Макобером согласились нести вахту перед рассветом, а Терри вполголоса пообещал Мэтту не спать все то время, пока чародей будет наслаждаться обществом ослика. На том и порешили.

Засыпали они под бодрый тенорок Баураста:

– Ну и как, друг мой, тебе наши новые знакомые?

Ослик вяло отбивался и мечтал хоть немного вздремнуть. Колокольчики нервно позвякивали.

Когда Мэтт с Торрером разбудили Айвена и Макобера, уже светало.

Считая неоконченным тот давешний разговор, мессариец только было настроился поподробнее разузнать у Айвена все этапы его эпопеи, когда маг неожиданно резко оборвал его:

– Подожди. Не сейчас. Мне надо… – он словно к чему-то прислушался. – В общем, главное – не трогай меня сейчас. И что бы ни случилось, – знай, что со мной все в порядке.

И прежде чем Макобер успел спросить, что, собственно, стряслось, чародей застыл, глаза его остановились, а дыхание стало ровным и спокойным, как у спящего.

– Лучше бы я с Бау подежурил, – разочарованно попенял Макобер неподвижному телу Айвена. – Ладно, подождем, чем дело кончится.

Прошел час, а дело все не кончалось. Мессариец заметно заскучал.

Пытаясь отогнать сон, он несколько раз обошел лагерь по кругу. Все было спокойно. Но стоило присесть, как голова сама собой начинала клониться на грудь.

– Слушай, – в конце концов заявил мессариец, точно хоть кто-то мог его услышать, – пойду-ка я дорогу на завтра посмотрю. Утро близится, Бэх не было и нет, а еще день торчать на этой поляне лично я совершенно не согласен.

Ответом ему был богатырский храп Мэтта.

– Кстати, неплохая идея! – мессариец энергично растолкал гнома и, бросив ничего не понимающему Мэтту: «Присмотри там за Айвеном, я мигом», – радостно углубился в лес.

Лес встретил его насмешливым перешептыванием деревьев, поскрипывающих и смеющихся за его спиной. Мессарийцу стало не по себе, хотя раньше он одинаково спокойно чувствовал себя среди ночи что в лесу, что на кладбище, что в пещерах. Особенно в пещерах, к которым чуть ли не с детства питал совершенно непонятную для городского жителя слабость.

Лайгаш должен был быть и в самом деле неподалеку. И если по уму, талиссе стоило бы, пока есть время, разведать дорогу до его врат (мессариец ярко представил себе огромные, в три человеческих роста ворота, едва выступающие из скалы), а потом уже…

Невидимая преграда мягко, но настойчиво отбросила его назад.

– Это еще что за фокусы?! – возмущенно спросил мессариец и взял немного правее. С тем же результатом.

Заинтересовавшись, Макобер нащупал нечто мягкое и упругое, провел рукой вниз, чтобы убедиться, что оно тянется до самой земли, а потом привстал на цыпочки и попытался дотронуться до верхнего края.

Бесполезно. Полное ощущение, что невидимая стена выходит из самой земли и поднимается к небесам.

Двигаясь вдоль преграды, мессариец направился влево, но скоро понял, что начинает заворачивать обратно к лагерю. Реши завтра талисса отправиться дальше, это окажется физически невозможно.

Неужели чародеи Лайгаша всерьез полагают, что талиссу это остановит?

Лет пять назад в Ферно ему уже приходилось сталкиваться с похожей магической преградой. И оказалось, что ее можно просто разрезать, как взрезают алмазом оконное стекло. Правда, там эта преграда ничего не охраняла, а, скорее, предупреждала хозяина, что его слуги не в меру любопытны. Но чем Айригаль не шутит…

Мессариец провел по завесе кинжалом. Однако она лишь мягко оттолкнула клинок.

– Ладно, попробуем по-другому!

Макобер энергично зашарил по карманам.

– Отмычки здесь ни к чему, – бормотал он, перебирая попадающееся под руку барахло. – Зеркальце – если только расколоть. Перстенек… Это что еще за перстенек? Клянусь дудуном Ч'варты, первый раз вижу!

Мессариец задумчиво повертел его в руках. Маленький золотистый камешек, вставленный в приподнятое над кольцом гнездо, ровным счетом ни о чем ему не говорил. А вот его острые грани…

Поднеся перстень к завесе, Макобер мягко надавил и резко провел рукой сверху вниз.

Он ожидал услышать громкий хлопок, извещающий о том, что путь свободен. Или, на худой конец, почувствовать хоть какое-то сопротивление. Однако ни того, ни другого не произошло.

Мессариец осторожно вытянул руку вперед. Завеса исчезла, словно ее тут никогда и не было.

Не поверят ведь, ни в жизнь не поверят. Правда, может, невидимый кокон лопнул не полностью, и где-то в другом месте еще осталось…

Знакомый свист возле самого уха заставил его броситься на землю.

Торопливо сунув перстенек в карман, Макобер, приподнял голову и огляделся. Похоже, стреляли вон из-за того бука. И если сместиться немного в сторону…

Мессариец не успел даже пошевелиться, когда кто-то весьма солидный навалился на него сзади и крепко надавил на затылок, пытаясь вжать его голову в землю. С трудом перекатившись на спину, Макобер чудом умудрился даже не сбросить, а скорее спихнуть незнакомца, но тут же сбоку метнулась еще одна тень, и руки мессарийца оказались крепко прижаты к земле.

А здоровенный детина, напавший на него первым, уже распрямился и теперь, нехорошо улыбаясь, тянул из ножен двуручный меч размером с доброе копье.

Дернув руки и с грустью осознав, что высвободить их ему не удастся, Макобер рывком подтянул ноги к себе и стукнул по земле каблуком правого сапога.

– Что, лягушонок, дергаешься?

Тихий щелчок, с которым из подошвы вышло остро заточенное лезвие, остался незамеченным. Вот и отлично!

Целясь врагу в живот, Макобер резко распрямил правую ногу и в ту же секунду вцепился зубами в одну из державших его рук.

Краем глаза он успел заметить, что детина упал, и полностью переключился на его товарища. Проведя носком сапога по земле, мессариец вернул лезвие обратно в зажим и, извернувшись, выхватил из-за голенища кинжал.

Заметив блеск стали, враг попытался отшатнуться, но мессариец уже почувствовал себя в своей стихии. Удар, лезвие, чавкнув, провернулось в ране, и рука Макобера стала мокрой от крови.

Мессариец хотел уже кинуться обратно, когда наперерез ему из леса выбежал еще один воин.

– Мэтт! К бою! – что было сил крикнул Макобер.

Засада? Или передовое охранение Лайгаша? И надо же было именно ему нарваться на всю эту толпу!

Сжимая в руке боевой топор, противник медленно приближался. Он не пугал, не поигрывал оружием – просто шел вперед, не сомневаясь, что на этот раз мессарийцу пришел конец.

Это мы еще посмотрим!

Перебросив кинжал в левую руку, мессариец обнажил меч.

Интересно, сколько их еще здесь, подумал он, уходя от ударов и одновременно пытаясь прощупать противника. Тот дрался мощно, тяжело рассекая топором воздух, будто кузнец, выполняющий привычную и необходимую односельчанам работу.

Из леса долетели крики, звон стали и недовольное верещание разбуженного Смерча. Услышав привычный звон колокольчиков, Макобер улыбнулся и перешел в нападение.

Выбрав момент, он поднырнул под топор, целясь мечом по ногам. Тот инстинктивно попытался подпрыгнуть, однако мессариец вместо того чтобы сделать шаг назад для нового удара, продолжил движение вперед, ударив плечом чуть выше колен.

Не будь в руках у противника топора, Макобер бы даже решился попробовать принять его вес на плечо и откинуть в сторону. Однако сейчас он решил не рисковать и, дождавшись, пока спина врага коснется земли, оказался у него на груди и приставил к горлу кинжал.

– Жить хочешь?

Пленник кивнул – терять уже было нечего.

– Тогда говори, откуда вы, такие храбрецы, взялись.

– Гарнизон Лайгаша, внешний круг обороны.

То есть даже не передовое охранение… В хорошеньком же местечке добрый паладин оставил их переночевать!

– И командует вами?

– Бальдр Фрейн.

Имя ему ни о чем не говорило.

– Воин, чародей?

– Воин.

Глаза пленника бегали по сторонам. То ли он ждал шанса улизнуть, то ли пытался угадать, что с ним сделает мессариец, когда закончит допрос.

Зрелище двух неподвижных тел неподалеку не добавило ему оптимизма.

– Кто не давал мне здесь пройти?

– Не давал пройти? – искренне удивился пленник.

Похоже, не врет.

– Ну, маги среди вас есть? – уточнил Макобер.

Пленник энергично замотал головой:

– Ни единого.

Странно. Но об этом можно будет поразмыслить потом.

– Ну ладно, мне пора.

Во взгляде пленника появилась мольба.

– Не боись, мы маленьких не обижаем!

Мессариец прицелился и с силой ударил его между носом и верхней губой. Голова пленника мотнулась назад, и глаза его закрылись.

Далеко впереди гулко ухнул взрыв.

Не иначе, как Баураста разбудили, с уважением подумал мессариец. Или Айвен наконец в себя пришел…

Эх, не пропустить бы!

И Макобер кинулся бежать обратно к лагерю.

Глава XXVI

Чем дольше я следил за действиями талиссы, тем более наивным казался мне тот вопрос, из-за которого я, собственно, оставил все свои дела. И на место стремлению разобраться в том, что же такое талисса, приходило стремление сначала разобраться в самом себе.

Забавно. Вот уж не предполагал, что меня потянет в эту сторону.

Тем более вместо того, чтобы спокойно отсыпаться, пока Бэх уединилась у алтаря в храме Темеса, а талисса нетерпеливо ждет ее возвращения.

В сказках, которые рассказывала мне в детстве нянюшка, в балладах, которые позже доводилось слышать в тавернах, Добро непременно побеждало Зло. Всегда. Не оставляя Злу ни единого шанса. И это казалось столь же естественным, как и многое другое: молитвой душа успокаивается, клевету смывает поединок, фамильный замок переходит по наследству к старшему сыну.

Все было просто и ясно. Ежели колдун почем зря мучает добрых молодцев, на плече у него сидит сова, у ног – черный кот, а в котле варится лягушка – это злой колдун. И раз так, то быть ему битым и убитым. А как же иначе?

Вот ежели на белом коне, в сверкающих доспехах, благословляемый вдовами и сиротами, то, дети, угадайте, кто это? Правильно – настоящий рыцарь. Добрый, ему ведь так и положено – быть добрым. За что, собственно, в итоге ему и позволяют расправиться со злым чародеем.

Именно расправиться – назвать честным боем то, что рыцари проделывали с колдунами, язык не повернется. Злодей мог сколько угодно пыжиться, приумножать грехи свои и даже делать вид, что ничего-то он в этой жизни не боится, да только сразу почему-то становилось ясно, что все это до поры, до времени. До конца сказки или баллады.

Но даже в детстве мне казалось, что победить слабого противника – невелика честь. А уж мучить его перед смертью – тем более. Что б рыцарю сразу не направить своего коня прямиком к башне колдуна? (И почему, кстати, сказочные чародеи так любят эти башни? Не иначе как чтобы рыцарь-душегуб ненароком не заблудился.)

Да не сговорились ли они, в самом деле? Колдун в поте лица использует каждую секунду, чтобы сотворить все новые и новые преграды на пути к своей башне, а рыцарь с упорством маньяка хватается за самый незначительный повод, чтобы только дать колдуну эту возможность. Сворачивает в сторону, дабы навести порядок там, где его никто не просит, разгадывает три загадки, которым прекрасно жилось и неразгаданными, просит руки королевской дочери, чем чуть не отправляет на тот свет ее венценосного папашу.

И что приятно – в итоге все довольны. Чародей, славно повеселившись напоследок, отправляется на погост, а рыцарь, как обычно, весь в белом…

Только вот ведь что получается: герой убивает колдуна, и за то ему честь и хвала. За то. То есть за то, что убил.

Выходит, лишить жизни – Добро? А что же тогда Зло?

Вот и эти шестеро, вытащившие графа Беральда из монастыря Стеариса, – они кто? Добро? Зло? Если судить по тому, как талисса продвигается вперед, оставляя за собой тела врагов, то…

Сказочнику за компанию с менестрелем было бы куда проще, ведь талисса вызволила из темницы настоящего рыцаря, да еще и графа! Значит, кто у нас Добро? Особенно притом, что сказочники как-то не привыкли интересоваться, а не за дело ли несчастный рыцарь попал в эту проклятую темницу?

Но так ведь получится: кто победил – тот и Добро?

Раньше я считал, что талисса – обычный боевой союз. Не совсем, конечно, обычный, но в принципе…

Потом мне стало казаться, что талисса – это дружба. Только вот может ли дружба быть Злом?

Им многое удается. Однако они совсем не похожи на героев баллад. Где сверкающие доспехи, где вдовы и сироты?

Вот и выходит, что талисса – это… просто талисса. Она может творить добро или зло, однако от этого не перестает быть талиссой.

А удача, которая ее сопровождает? Совпадение? Или все же милость богов? Только что же это за боги, если объединенные силы Орробы и Айригаля не смогли остановить талиссу?

Она проникла в монастырь и вышла из него без потерь. Почему Ворон не вмешался сам? Оказался не в силах? Не захотел? Или за талиссой стоит нечто (или некто), что выше богов?

Я улыбнулся: начать со сказок и закончить едва ли не богохульством! Причем двойным: и поставить под сомнение высшую мудрость богов, и посягнуть на то, что смертному могут открыться их замыслы.

И все же, размышляя о талиссе, я стал думать о том, не слишком ли мы привыкли полагаться на богов, на их мудрость и их замыслы? Не слишком ли привыкли верить, что за каждым шагом, каждым поступком человека кто-то стоит?! Не что-то, а именно кто-то.

Но что если боги – лишь огромные тени за плечами людей, которые благосклонно принимают наше поклонение и готовы позволить сослаться на их волю в оправдание наших собственных поступков? Нет, не то чтобы я сомневался в их существовании – для иерарха Ордена Айригаля это было бы даже не богохульством, а чистейшей воды безумием. Только так ли часто они вмешиваются в то, что происходит на Двэлле?

Как я радовался, когда Ворон одобрил мой замысел! Но кто знает, возможно, он оказался бы не менее благосклонен, предложи я расправиться с талиссой?

Так кто же тогда, в самом деле, принял это решение: Ворон или я?

И кто правит этим миром – мы или боги?..

Стук клюва в окно – и вот уже птица у меня в руках.

Наконец-то! Теперь я знал, кто такой Баураст и почему он постарался присоединиться к талиссе… x x x

Путь назад показался Бэх куда короче.

Подъезжая к изгибу тропинки, где они сражались с людьми из лангера Орробы, девушка невольно потянулась к мечу, однако на этот раз здесь не было не только врагов, но и их мертвых тел.

Беда… Получается, что они сразили не всех, и теперь лангер постарается расправиться с ними, не вступая в разговоры.

– Лентал, – Бэх тронула своего спутника за плечо, – все забываю тебя спросить. А почему ты тогда в бою не попросил помощи у Ашшарат?

– Когда – тогда? – удивился паладин.

– Ну, когда на нас напала эта шайка из лангера Орробы!

– Ничего себе шайка! Там, знаешь ли, абы кого не держат.

– То есть это мы такие могутные? – с сомнением уточнила девушка. – Помнится, ты их разметал минут так за десять.

– Во-первых, не я, а мы, – методичность, которой временами отличался Лентал, могла вывести из себя даже святого. – А во-вторых… Честно говоря, я об этом как-то не задумывался. Понимаешь, с лангерами обычным людям не так часто приходится сталкиваться. Но говорят, что в свой лангер Орроба отбирает лучших из лучших.

– Угу. Особенно тот маг, которого я из лука уложила.

– Откуда ты знаешь, какое заклятье он собирался сотворить? – не отступал паладин. – Может, от нас бы и косточек не осталось. А стрела – она и есть стрела. Так что и самого Кхарада можно булавкой убить, если знать, куда целиться.

– Кстати, о косточках, – Бэх решила все же настоять на своем, – по-моему, ты мне так и не ответил.

– Да нет тут никакого секрета! Любому богу при желании не так сложно заметить, когда ты прибегаешь к помощи другого бога. Я имею в виду, конечно, по-настоящему серьезные вещи, а не ранку на пальце залечить.

– И что? Раньше, кажется, это тебя не удерживало?

Теперь Бэх уже находила удовольствие в том, чтобы скакать со скоростью молнии, пряча лицо за спиной Лентала, когда ветер начинал слишком уж настойчиво возмущаться тем, что они вполне способны его обогнать.

– Раньше я был вместе с талиссой, – терпеливо объяснил Лентал. – А теперь, когда мы разделились…

– Думаешь, за нами могут наблюдать? – Бэх поежилась. – Да еще и боги?! Не много ли чести?

– Не много, – на вкус Бэх ответы паладина порой бывали слишком лаконичны. – Достаточно сказать, что своим лангером Орроба управляет сама. Без посредников. Хотя это и не означает, что она не сводит с него глаз.

От этой мысли уютнее как-то не стало. Бэх с некоторым внутренним содроганием представила себе, как откуда-то сверху за ней пристально следит пара невидимых глаз.

Нечего сказать, приятное ощущение. Особенно если знаешь, что глаза эти принадлежат богине, для которой нет ничего невозможного. Или почти ничего.

– А кто этот Кхарад, которого ты упомянул? – девушка решила, что пора бы и отвлечься от грустных мыслей, а иначе ей прямая дорога в бесплатную лечебницу для жрецов с особенно буйным воображением при центральном храме Темеса в Мессаре.

– Ну да, ты же не колдунья! – обернувшись, паладин лукаво подмигнул. – Поговори как-нибудь с Айвеном на эту тему, когда он вновь станет самим собой. Интересно, что он тебе расскажет: у них, магов, свои легенды.

– А у вас, паладинов?

Лентал усмехнулся.

– Нам, паладинам, как-то редко доводится обмениваться друг с другом разными байками.

Девушка невольно покраснела, почувствовав, что сказала глупость.

– Не сердись, – Лентал легко уловил ее реакцию. – Давай я тебе просто расскажу про Кхарада то, что сам знаю. Заодно и время быстрее пролетит. А то я что-то начинаю беспокоиться за твоих друзей. Чует мое сердце, не усидят они на месте.

– Почему же это не усидят? – обиделась за товарищей Бэх. – Ты же им ясно посоветовал никуда без нас не уходить.

Да уж, если бы она сама была в этом так уверена…

Надо будет все же объяснить талиссе свое внезапное исчезновение, а то неудобно как-то получилось. Жаль только, что правду все равно не расскажешь: ведь это ради них она решилась отступиться от Темеса!

– А ты всегда слушаешься, когда паладины дают тебе советы? – нахмурившись, Лентал послал коня в галоп. – Ладно, забыли. Так вот, по легенде их было два брата – Зеантис и Кхарад.

– Близнецы?

Паладин рассмеялся.

– Сомневаюсь. На юге среди магов бытовала даже такая присказка: «Как Зеантис с Кхарадом». Это когда братья оказывались настолько разными, что дальше некуда. Сам не видел, но рассказывали, что более непохожих людей даже представить себе трудно. Что неудивительно, если отец их и вправду сам Двэлл.

– Странное имя, – девушка наморщила лоб. – Что-то не припомню, чтобы кого-то называли в честь нашего мира.

– Да потому и не называют, что имя это носил и, думаю, будет носить только его создатель. Хотя и он, приходя на Двэлл, предпочитает называть себя Дайнаэлем.

– Не любит собственное имя? – удивилась Бэх. – А по-моему, очень даже ничего. Звучно, как удар колокола: «Двэлл!».

– Думаю, не в том дело, что не любит. Просто Двэлл – это демиург, в честь которого назван целый мир. А Дайнаэль… Дайнаэль может быть кем угодно. Встретившимся по пути странствующим рыцарем, путешествующим в одиночку небогатым купцом, ушедшим от мира отшельником…

– И ты веришь, что у такого огромного мира был всего один творец? А как же остальные демиурги? – засомневалась жрица. – Помнится, в монастыре нам рассказывали историю творения несколько по-другому.

– Я же тебя честно предупредил, что это лишь один из вариантов. И я совсем не уверен, что самый увлекательный или самый правильный.

– Ну? А дальше? – поторопила паладина Бэх.

– А дальше оба брата стали магами – первыми магами новорожденного мира.

– Один злым, а другой – добрым, я надеюсь? – пошутила девушка.

– Если бы все было так просто! – усмехнулся Лентал. – Они – не добрые и не злые. Скорее, в них сконцентрировано все, что несет с собой магия: красота и амбиции, воля и сила, власть и пресыщение.

– И что стало с Кхарадом?

– Многие считают, что он погиб вместе с Нетертой – городом магов и несбывшихся надежд. Но, похоже, ему все же удалось спастись, хотя вряд ли ты найдешь человека, который смог бы рассказать – как.

– Так он до сих пор жив?

– Не исключено. Только он, конечно, должен быть очень стар. «Стар, как мир», – это как раз тот редкий случай, когда речь идет отнюдь не о метафоре. Представляешь себе, скольких врагов Кхарад проводил до могилы, а то и отправил туда собственными руками? Правда, подозреваю, ему это доставляет уже мало удовольствия: ведь у настоящего мага, Мага с большой буквы, возможности почти как у бога. Если желания исполняются, стоит лишь всерьез захотеть, то постепенно теряется смысл жить дальше. А если ты при этом еще и бессмертен…

– Красивая легенда, – задумчиво протянула Бэх. – Только грустная какая-то, как все твои легенды.

Лентал замолчал: возразить и в самом деле было нечего. Впрочем, ему всегда казалось, что веселыми бывают не легенды, а байки.

– Послушай, – без всякого перехода спросила вдруг девушка, – а что такое для тебя любовь?

Он уже собирался было отшутиться, но, обернувшись и взглянув в доверчивые голубые глаза Бэх, вдруг понял, что не хочет ее разочаровывать.

– Слово, – паладин поймал удивленный взгляд девушки. – Правда, я не шучу. Есть такие слова, под которыми каждый понимает все, что ему заблагорассудится. «Дружба», например. У одного – все друзья. Даже те, с кем он провел вечерок за бутылкой вина. А другой уверен, что у него в жизни есть только один друг, зато настоящий. Или вовсе ни одного. Остальные же – просто приятели, знакомые, да кто угодно.

– Но что-то же ты называешь для себя любовью?

– Слишком многое, чтобы найти между этими чувствами нечто общее. Иного-то слова не придумали, – паладин вновь почувствовал, насколько Бэх еще молода. – Я любил и люблю своих родителей. Ашшарат…

– И друзей?

– А кто тебе сказал, что я не из тех, у кого лишь приятели и знакомые?

Бэх замолчала. Как странно, наверно, человек должен себя ощущать, когда он может рассчитывать только на себя.

– Но неужели между всеми этими чувствами нет ничего общего? – наконец проговорила она. – Ну, скажем, готовность пожертвовать собой ради тех, кого любишь?

– Знаешь, со временем приходит понимание, что ты не вечен, – паладин не был уверен, что Бэх действительно способна его понять, но тем не менее решил сказать ей все, как есть. – А жизнь – одна. И тогда чувствуешь, как глупо звучит: «Я готов отдать за него жизнь». За всех-то ее не отдашь.

– Но тебе плохо без тех, кого ты любишь?

Паладин на секунду задумался.

– Что такое «плохо»? Мне не может быть плохо без Ашшарат: боги всегда с нами, когда мы того…

– Хотим?

– Нет, заслуживаем. С другой стороны, любовь к родителям не заставила меня всю жизнь провести в родовом замке.

– А любовь к женщине?

– Опять совсем иное! Слово то же самое, но… А почему, если не секрет, ты вдруг заинтересовалась этим именно сейчас?

– Просто за последние дни я поняла, что Темес действительно меня любит. И такому богу стоит служить, – дождавшись, пока паладин вновь обернется, девушка взглянула на него так невинно, что он чуть не расхохотался.

Ленталу отчаянно захотелось пошутить – на его вкус разговор получался уж слишком патетичен. Но сделать это сейчас означало порвать ту тоненькую ниточку, что протянулась между ними во время путешествия.

– Это потому, что он принял тебя обратно?

– Что значит «принял обратно»? – обиделась девушка. – Я же не собака, которая ушла к другому хозяину. И потом…

– Ты, безусловно, представляешь собой лакомую добычу для любого бога: красива, умна, отважна, – все-таки не удержался паладин.

Но Бэх не поддержала шутку.

– Он меня простил, – лаконично сказала она, не скрывая, сколь много вкладывает в эти слова. – Просто простил. Это всегда было для меня важно. Я не знаю, понял ли, поверил ли. Но – простил.

– А почему бы ему не простить свою жрицу? – удивился Лентал. – Которая к тому же примчалась к нему сразу после того, как совершила ошибку?

– Почему? Да по тысяче причин! Хотя бы потому, что настоящая жрица не имеет права на такую ошибку. Потому что я отреклась от него, поверив всем тем гадостям, которые наговорила про Тигра какая-то Зирментай – кстати, он, как и ты, почти уверен, что это была Орроба. Потому что я променяла его Силу на другую. И вернулась обратно не раньше, чем осознала, что обещанная мне Сила – не более, чем иллюзия.

– Так вернулась же– вот что главное! – желая дать коню отдохнуть, Лентал вновь перевел его на рысь.

– Может быть, – девушка несколько мгновений подумала, но потом упрямо добавила, – но не для всех. Для кого-то главным окажется то, что я ушла. И не просто ушла, а к тому, что мне казалось в этот момент лучше. Или, если хочешь, выгоднее.

– Но ты же сама мне говорила, что сделала это для своих друзей. Разве не так?

– Так. Наверно, так. Хотя кто знает, не обманываю ли я себя и других, пытаясь казаться лучше, чем есть на самом деле. Мне самой тоже ведь не помешала бы Сила, обещанная Зирментай.

Бэх надолго задумалась, и Лентал решил не мешать ее мыслям.

Наконец они свернули с тропинки. Подъезжая к поляне, на которой они оставили талиссу, паладин пробормотал:

– Защита снята. Неужели они все-таки рискнули побродить по окрестностям?

– А это действительно опасно? – встревожилась Бэх.

– Как тебе сказать, – паладин пришпорил коня, – вообще-то Лайгаш уже в двух шагах отсюда.

Минут через пять они услышали впереди за деревьями хорошо знакомую мелодию, старательно вызваниваемую дюжиной колокольчиков.

– Ну, по крайней мере, Мимбо жив, – заметил Лентал.

– Мне кажется, даже если мы убьем этого проклятого осла, – пробурчала Бэх, – мотив-то уж точно останется с нами до конца жизни!

– Давай на всякий случай посмотрим сперва, что там творится.

Паладин спешился и, ведя коня под уздцы, приблизился к лагерю. Осторожно раздвинув кусты на краю поляны, он несколько секунд вглядывался в открывшееся перед ним зрелище и вдруг в полный голос произнес:

– Клянусь палицей Айригаля! По-моему, кто-то из нас все-таки сошел с ума! И хорошо, если я.

Глава XXVII

Засов в последний раз жалобно лязгнул и наконец умолк.

Узник, сидящий в углу тесной тюремной камеры, с облегчением вздохнул. Что-то в последнее время стражник начал действовать ему на нервы. Уж для него-то могли бы и кого получше подобрать. Эх, доведется в следующий раз в темнице оказаться, надо будет и о тюремщике подходящем позаботиться. Чтобы в свободное время рисовал полные щемящей тоски акварели, а засыпал в обнимку с томиком Генну.

Ну все приходится самому делать, буквально все.

Еще днем он разрешил стражнику побеседовать с центурионом. И теперь эти двое тщетно пытались вспомнить, кто же, а, главное, когда и за что засадил его сюда. Ничего, пусть помучаются, не зря же им Орден платит.

Но сейчас узника волновало иное. В гигантский гобелен событий вплетались все новые и новые нити, заставляя его недовольно хмуриться.

Подумать только: маг, добровольно отдавший другому чародею частицу своей души! Он уже лет восемьсот как, если не больше, не слышал о подобном безобразии.

Пейзаж, что ли, принять, чтоб не нервничать… Одна из стен камеры послушно открылась в прохладу тихого соснового леса. Остроконечные домики вдалеке, несомненно, принадлежали маленькой эльфийской деревушке…

Тьфу ты, теперь Торрер из головы не идет! То ашдын, то мартлат – час от часу не легче.

– Эй, непоседа, – ласково позвал узник, отвернувшись от так и не умиротворившего душу пейзажа.

– Сам! – привычно донеслось из угла камеры.

– Да ладно тебе, иди сюда, за ухом почешу.

Почувствовав, как теплый бок уютно прижался к его ноге, он нежно провел рукой по загривку зверя. И словно ненароком поинтересовался:

– Ну, и как они там?

– Ужас какой-то, – честно признался сайгак. – Шагу ступить не могут. Если в пропасть не свалятся, то гору на себя обрушат.

– Ох, так я и думал, – тяжело вздохнул узник. – Ладно, малыш, потерпим. Недолго уж нам осталось.

– Вот им точно недолго осталось!

– Нечего сказать, успокоил. Может, тебе еще разок их навестить?

– Эка невидаль, – зверь разговаривал уже сквозь полудрему, – но если ты настаиваешь… Ладно, так уж и быть, подумаю. x x x

Возвращаясь, Лентал всерьез надеялся, что Бэх права и вся честная компания по-прежнему сидит у костерка и мирно готовится к предстоящим битвам.

Однако когда паладин раздвинул кусты, его взгляд упал на траву, вытоптанную с такой неописуемой безжалостностью, точно ударный полк Алых Плащей на полном скаку прошел по ней в атаку на злейшего врага. И благополучно вернулся обратно.

Да и остальная часть поляны выглядела немногим лучше. Огромные куски коры покрывали ее подобно остаткам разрушенной тараном крепостной стены, а на дальнем краю несколько деревьев оказались и вовсе выворочены с корнем, что наводило на мысли об изрядно рассеянном великане.

Земля вокруг них была тщательно выжжена дотла.

В центре поляны восседал Айвен. Иначе это и назвать было нельзя: маг сидел абсолютно прямо, словно ведущий прием королевский советник, под спину ему, для пущей устойчивости, был подложен заплечный мешок Мэтта, а сам гном суетился вокруг, точно заботливая тетушка, старающаяся от души накормить ненароком заглянувшего в гости племянника.

И, что особенно насторожило паладина, Айвен не обращал на это ни малейшего внимания. Он даже не шевелился.

Неподалеку чистил своего ослика Баураст. Лоб чародея украшала окровавленная повязка, а Мимбо казался весьма потрепанным, а его колокольчики звенели еще противнее, чем раньше.

Рядом с ним Макобер со своей обычной жизнерадостностью поил Торрера вином из сильно похудевшего бурдюка. Присмотревшись, Лентал заметил, что одна рука эльфа плетью свисает вдоль тела, а другая туго притянута к груди неровными кусками разорванной на частирубахи.

Но больше всего паладина потрясло то, что Торрер при этом довольно улыбался, не выказывая ни малейших признаков боли! Хотя пил он вроде как с трудом, что наводило на мысль как минимум о вывихнутой челюсти.

Нет, это, пожалуй, был бы уже перебор – не на кулачках же они тут дрались!

А вот Терри и вовсе видно не было. Лентал поискал взглядом могилку. Не было и ее.

Когда Лентал с Бэх появились на поляне, на них обратились взгляды, полные такой нескрываемой веры и надежды, что оба почувствовали себя пустившимися во все тяжкие няньками, оставившими малых детей на произвол судьбы.

– Ну как?! – только и спросил Макобер.

– Все в порядке, – ошарашенно ответила Бэх. – Можно двигаться дальше.

– Ты думаешь? – искренне усомнился мессариец.

Обведя поляну взглядом, Бэх поняла, что и впрямь несколько погорячилась. Однако первое, что у нее вырвалось, прозвучало, тем не менее, довольно-таки бодро:

– А вы тут, я вижу, не скучали.

Мессариец энергично закивал в ответ:

– Еще как повеселились! Сейчас я тебе все расскажу! Ночью мы с Айвеном должны были дежурить, а он застыл. Сидит, сидит, ну, я и решил пойти прогуляться. А там висит что-то. Я ее кольцом – а она как лопнет! Тут они и навалились…

Девушка прижала пальцы к вискам.

– Стой! Подожди! Ради всех богов!

Вор обиженно умолк.

– Айвен, давай лучше ты.

И только тут она обратила внимание, что маг не подает никаких признаков жизни и даже не повернулся в их сторону.

– Мэтти! Да что здесь, Орроба вас всех побери, происходит?!

– Не мастак я рассказывать-то, – засмущался гном. – Пусть уж лучше другой кто-нибудь.

И он принялся поудобнее усаживать по-прежнему совершенно неподвижного Айвена: зачем-то подложил ему под спину второй заплечный мешок и стал старательно расправлять складки на плаще, которым были укрыты ноги мага.

Еще пару дней назад этот плащ Терри при желании можно было назвать почти новым. Теперь же его в лучшем случае можно было бы использовать в качестве половой тряпки в придорожном трактире.

– Торрер?

Эльф явно хотел что-то сказать, однако осилил лишь невнятное мычание.

– Вот я и говорю, – радостно продолжил Макобер, – они как накинутся! Я одного ногой, другого – мечом…

– Э-э, если позволите, молодой человек… – нерешительно вступил Баураст.

Девушка с надеждой посмотрела на чародея.

– Бэх, он же спал, когда я…

– Мак! – жрица подняла руку, останавливая новый поток подробностей, который уже готов был на нее обрушиться. – Дай я хоть что-нибудь пойму!

– Я бы тоже не отказался, – поддержал девушку Лентал.

Мессариец разочарованно пожал плечами, но тут же нашел себе новое занятие: Торрера предстояло еще и покормить.

– Насколько я понимаю, – начал Баураст, тщательно чистя скребницей брюхо Мимбо, который только что не мурлыкал от удовольствия, – этот молодой человек вбил себе в голову, что нашел в лесу какую-то магическую завесу. Чистейшей воды заблуждение, позволю себе заметить. Магов-то тут у нас по пальцам пересчитать можно, а противник вряд ли был столь напуган нашим славным отрядом, чтобы вдруг ни с того ни с сего от него отгородиться. Так вот, господин Макобер с присущей его возрасту наивностью утверждает, что сам, без посторонней, я бы даже сказал, квалифицированной помощи, смог не только обнаружить, но и разрушить подобную завесу.

Лентал издал какой-то звук – нечто среднее между слабым стоном и хрипом, – но чародей лишь довольно покивал головой:

– Вот и вы, я вижу, многоуважаемый паладин, полностью со мной согласны. Одним словом, ничего сверхъестественного здесь не произошло. Просто на нас напали хорошо подготовленные воины. Как я предполагаю, из гарнизона Лайгаша. И, смею заметить, ни одного мага среди них мы так и не обнаружили.

Слушая Баураста, Бэх уже не в первый раз подумала, что в нем каким-то непостижимым образом уживается несколько совершенно разных личностей. Сейчас, к примеру, он больше всего напоминал педантичного Хранителя молитв из захудалого монастыря Юрайи.

– Ну, мы им тут и дали спросонья некоторый отпор, – закончил Баураст. – Вот, собственно, и все. Остальное перед вами.

– В каком смысле «остальное», – встревожилась Бэх. – А где Терри? Он жив?

– Жив? – удивился Макобер. – А что с ним станется? Поохотиться пошел – он у нас теперь кормилец, да и бегает, почитай, быстрее всех.

– А Айвен? – тут же спросила Бэх, наблюдая, как Лентал медленно обходит Айвена вокруг, поглядывая при этом на медальон.

– С Айвеном странная история получается, – признался Баураст. – Мимбо, давай теперь копыта. Простите, дорогая жрица… Так вот, насколько я могу судить, где-то между тем, как я лег спать, и тем, как на нас напали, мой уважаемый коллега впал в весьма любопытный транс, и вывести Айвена из него нам так и не удалось.

– За целый день?! – изумился Лентал.

– Именно так, – подтвердил Баураст. – Меня и самого это немало удивляет. Больше всего его состояние напоминает застывший контакт с кем-то за сотни миль отсюда.

– Застывший? – переспросила жрица.

– Так мы называем контакт, который маг сумел установить, но не в силах прервать, – пояснил Баураст. – Все, Мимбо, иди. Надеюсь, что на склоне моих лет и ты ответишь мне тем же.

Пробормотав нечто вроде: «Надеюсь все же скончаться раньше», ослик недовольно отошел в сторонку и улегся подле Макобера. Бросив ненавидящий взгляд на колокольчики, мессариец прикрыл ладонями уши Торрера.

– Чудненько, – съехидничала Бэх. – А вы, значит, могущественный и великий маг, ничем не в состоянии ему помочь?

– Ничем, – спокойно признался чародей. – Контакт такого рода способен разорвать лишь тот, кто его инициировал. Но вот что меня поражает: подобная связь обычно устанавливается посредством зачарованного кольца, которое, в некотором роде, как бы это попроще объяснить… окликает реципиента…

– Простите?

– Да… – Баураст почесал в затылке. – Словом, не важно. Важно то, что Айвен, по-видимому, сумел без него обойтись.

– А ваша рана…

– Наименее серьезная из всех, – успокоил ее Баураст. – Так, череп слегка раскроили, ничего особенного. Если найдете время зарастить, буду, конечно, благодарен.

Девушка тяжело вздохнула.

– Что касается этого достопочтенного эльфа, – чародей сделал широкой жест в сторону Торрера, – то левую руку ему вывихнули, а правую едва не отрубили.

– Никогда не слышал, чтобы это затрудняло речь, – невзначай заметил паладин, не спуская глаз с Айвена.

– А, вы про это, – Баураст почмокал губами. – Действительно мощное средство. Из народной, так сказать, магии.

– Неужели он попытался себя вылечить? – в голосе жрицы неожиданно послышались несколько ревнивые нотки.

– К счастью, только обезболить, – успокоил ее чародей. – Вот его и обезболило.

– Все шутите, мессир, – вступился за друга Макобер. – Вам бы так безруким походить! По мне так если всех жрецов невесть куда сдуло, приходится пользоваться тем, что есть. У него, правда, теперь язык не слишком поворачивается… Да, так вот: оглушил я, значит, бандюгу…

– А Мэтт тогда почему так суетится? – не успокаивалась Бэх. – Я правильно понимаю, что Айвену сейчас вряд ли чем поможешь?

– Не обращайте внимания, – чародей понизил голос, – контузия.

– Как! – ахнула девушка. – Чем?

– Видите ли, – терпеливо объяснил Баураст, – терпеть не могу, когда меня будят. Тем более враги. А посему привык сразу выбирать из своего арсенала подходящее заклинание, которое позволяет мне спокойно доспать, а врагам, соответственно, прогуляться на ту сторону Грани. Словом, когда я сквозь сон услышал громкий крик Макобера…

Из леса появился Терри, опирающийся на самодельный костыль. С его пояса свешивалась парочка мертвых глухарей.

– Отличная была идея, – даже не поздоровавшись, буркнул он паладину, – оставить нас в двух шагах от Лайгаша и не сказать ни слова!

– Ни слова? – Лентал встретился с Терри взглядом. – Мои слова были ясны всякому, кто захотел их услышать: «Я бы на вашем месте никуда отсюда не уходил». И уверен ли ты, что мы действительно так близко, а не Протектор послал людей нам навстречу?

– Уверен, – лунный эльф бросил глухарей подле кострища.

– И «ключ» подтверждает твои слова?

– Да тут и без ключа, знаешь ли… – пробормотал лунный эльф, залезая в карман.

Внезапно он замер, потом быстро ощупал остальные карманы и поковылял к своему заплечному мешку. Когда через пару минут лунный эльф поднял голову, на его лице был написан неподдельный ужас.

– "Ключ" исчез.

Руки Терри дрожали, но уже через минуту он вновь овладел собой.

– Давайте сначала разберемся со всеми болящими, а потом и поиски начнем, – небрежно предложил он, хотя Лентал чувствовал, чего стоило лунному эльфу напускное спокойствие.

– А ты не мог его потерять? – сочувственно спросила Бэх.

– Не мог, – отрезал Терри. – Если ты не против, займись пока Торрером.

Девушка наклонилась к эльфу и коснулась его вывихнутой руки.

– Ничего себе обезболивание, – с невольным уважением проговорила она, – жаль, что ты меня таким штукам научить не можешь!

Торрер что-то возмущенно промычал в ответ.

– Кабы я сам знал, как мне это удалось, – с готовностью перевел Макобер.

Вылечив одну руку, жрица отерла пот со лба и принялась за другую.

– Я что-то не совсем понимаю, – в конце концов призналась она Макоберу, – неужели это он сам с собой такое сотворил?

– Сам, – уверенно ответил Макобер. – Такое только Торрер может.

Между тем Лентал уже разматывал повязку на голове чародея. Увидев, что скрывалось под ней, паладин вздрогнул и искренне позавидовал мужеству Баураста. Когда через четверть часа страшная рана затянулась, Лентал выглядел так, словно только что вышел из нелегкого боя, потеряв по дороге большую часть своих друзей детства.

– Может, заодно и колено посмотрите? – нерешительно попросил чародей.

– Уж лучше я, – Бэх сочувственно взглянула на паладина. – По крайней мере я один раз его уже видела.

Слабо улыбнувшись, Лентал обернулся к Терри:

– Давай тогда я твою ногу заодно посмотрю.

К тому времени, когда лунный эльф окончательно убедился, что может передвигаться без костыля, паладин уже спал, уронив голову на грудь. Терри заботливо перетащил его подальше от шумных друзей и укрыл плащом.

Выслушав благодарность Баураста и справившись с контузией Мэтта, Бэх поняла, что больше всего на свете ей хочется составить паладину компанию. Но оставался еще Айвен.

– Баураст, – обратилась она к чародею, – а вы уверены, что Айвену никто и ничто не сможет теперь помочь?

– Ну, такой чуши я, по-моему, не говорил, – любезно откликнулся маг. – Честно признаться, я вообще очень мало знаю истинно необратимых действий. Вот разве что…

– Баураст, – мягко повторила Бэх.

– Простите, я, кажется, отвлекся, – чародей потрогал лоб, точно не веря, что страшная рана окончательно исчезла. – Вся проблема в том, как узнать, что именно помешало Айвену прервать контакт. А на этот вопрос способен ответить только он сам.

– То есть пока мы не догадаемся, что случилось…

– Мы не узнаем, как ему помочь, – закончил за нее фразу Баураст. – Именно так. Вам-то, жрецам, хорошо: помолились – и бог сам решает, как облегчить страдания. А представьте себе травника. Вот приходит к нему, скажем, мытарь и говорит: что-то у меня живот побаливает. Так откуда ж травнику знать, что с тем стряслось: колики или, к примеру, грошик от жадности проглотил.

Чародей широко улыбнулся, довольный удачно подобранным сравнением.

– Лечат же как-то, – у Бэх уже не было сил спорить.

– Как-то лечат, – откликнулся Баураст. – Только вот вы сами куда пойдете: к травнику или в храм? А, в том-то все и дело.

Девушка и не заметила, как ее сморил сон.

На следующее утро друзья, изрядно посвежевшие и отдохнувшие, собрались вокруг Айвена. Некоторым из них, правда, показалось, что ночью их вещи кто-то аккуратно пересмотрел, но, покосившись на Баураста, они предпочли не поднимать эту тему. Тем более что по старой привычке самое ценное каждый из них старался хранить на себе.

– У нас три основных проблемы, – начал Терри, дождавшись, пока все разговоры утихнут. – Айвен, пропавший «ключ» и несколько обезболенный Торрер. С чего начнем?

Торрер что-то замычал и активно замахал свежевылеченными руками.

– Так, точка зрения Торрера понятна, – объявил Терри. – Кто еще хочет высказаться?

– А Баураст не может нам наколдовать «ключ» обратно? – Мэтт был, наверно, единственным в мире гномом, который в этой ситуации предпочел бы в первую очередь прибегнуть к магии.

– Не могу, – честно признался чародей. – Для этого мне надо было хоть раз подержать его в руках.

– Поня-я-ятно, – разочарованно протянул гном, заслужив косой взгляд мага. – Тогда давайте с Айвена начнем. Он-то наверняка может и с Торрером разобраться, и «ключ» обратно вернуть.

– Ну что ты все об этом дурацком «ключе»?! – накинулась на него Бэх. – Тут человеку плохо, а ты!

– А кто тебе сказал, что Айвену плохо? – Макобер тут же встал на защиту гнома. – Может, ему, наоборот, лучше нас всех!

– Макобер, а как ты умудрился пробить завесу? – неожиданно спросил Лентал.

– Завесу? Какую завесу? – недоуменно переспросил Макобер.

– Помнишь, ты говорил, что в лесу тебе преградило дорогу нечто, что ты никак не мог миновать? – пояснила Бэх.

– А, вы об этом, – Макобер сунул руку в карман. – Вот этим колечком!

Не касаясь кольца, паладин наклонился над раскрытой ладонью мессарийца. Медальон на груди у Бэх слегка замерцал. «Интересно, почему это символ Ашшарат никак не реагирует? – искренне удивилась она. – Неужели Темес отличается большей мнительностью?»

– И откуда оно у тебя, если не секрет?

– Не секрет, – с готовностью ответил Макобер, – только я и сам не знаю.

– Не мог бы почтенный маг сказать мне, что он думает об этом артефакте? – Лентал повернулся к Баурасту.

– Минуточку, если позволите… – взяв кольцо двумя пальцами, Баураст отошел в сторону и что-то пошептал себе под нос.

– И?.. – не выдержал Макобер.

– Как вам сказать, – чародей секунду поколебался. – Вы, часом, не встречались в последнее время… ну, скажем, с Айригалем?

Мессариец опешил.

– Вы не поверите, но мне не раз хотелось перекинуться парой словечек с сим достойнейшим господином, – Макобер явно решил, что маг над ним издевается. – Но пока что… Увы.

– А что – похоже? – кажется, Лентал был единственным, кому не показалось, что чародей шутит.

– Очень, – кивнул Баураст.

– Скажите, мессир, – полюбопытствовала Бэх, – а вы не можете сказать, кому раньше принадлежало это кольцо?

– Отличная идея, милая барышня! – чародей с интересом посмотрел на жрицу. – И как это мне, старому дурню, самому в голову не пришло?!

Вынув из кармана кусок бечевки, он подвесил на нее колечко, и Бэх улыбнулась, вспомнив, как ее двоюродная сестра точно так же гадала, кто у нее родится – мальчик или девочка.

Описав небольшой круг, кольцо уверенно потянулось к Айвену.

– Но этого просто не может быть! – воскликнула девушка.

– Вам ведомы пределы возможного? – галантно откликнулся Баураст.

– Но вы уверены?

– Так же, как и в том, что стою перед вами.

– Честно говоря, мне не слишком хотелось бы дотрагиваться до этой штуковины, – признался Лентал. – Но, может быть, если вы наденете ее на палец Айвену…

– …то одежды паладина по-прежнему останутся ослепительно белыми, а мир будет спасен? – Баураст отреагировал, пожалуй, неожиданно резко.

– Зачем вы так, – устыдила его Бэх, – вы же знаете, что паладин Приносящей Весну просто не может брать в руки такие вещи!

– Откуда же мне это знать, милая барышня? – маг явно смягчился, но не желал отступать. – Мы, знаете ли, при монастырях не учились.

Тем не менее после этих слов он решительно надел кольцо на правую руку Айвена. Ничего не изменилось.

– А при чем здесь Айвен? – изумился Макобер. – Колечко-то мое!

– Мак, а ты можешь вспомнить, что ты делал до того, как уйти? – неожиданно спросил Терри.

– Могу, конечно, – с негодованием фыркнул мессариец. – За кого ты меня принимаешь! Прождав часа четыре…

– Мак!

– Ну, не четыре… В общем, я уже начал волноваться, не собирается ли Айвен снова нас покинуть… Словом…

– Я уже понял! – судя по лицу Терри, он действительно что-то уже начал понимать.

– Боги, какой нетерпеливый! – Макобер закатил глаза к небу. – Короче говоря, я уже собирался снова обойти лагерь, когда вдруг услышал внутренний голос: «Дотронься до него, Макобер!».

– Внутренний голос? – переспросил лунный эльф, хватая Макобера за плечо. – И что же еще сказал тебе этот голос?

– Помню я что ли! – мессариец резко дернулся, пытаясь освободиться. – Отпусти сейчас же! Что, до Айвена уже и дотронуться нельзя?!

– Дотронуться можно, – лунный эльф старательно подчеркнул первое слово, но хватку все же ослабил. – Значит, ты дотронулся до него и…

– Правда, не помню, – честно ответил Макобер, сбрасывая с плеча руку лунного эльфа. – Как затмение какое нашло…

В этот момент Айвен пошевелился и открыл глаза. Недоуменно поморгав, он взглянул на небо, а потом не менее недоуменно обвел взглядом талиссу.

– Лентал? Бэх? – маг тряхнул головой. – Неужели я уснул?

– Что-то вроде этого, – попытался успокоить его мессариец.

Рука Айвена потянулась к кольцу. И тут он понял, что произошло на самом деле.

Поднявшись на ноги, маг, не говоря ни слова, стал надвигаться на мессарийца.

– Я… Я – правда, ничего, – расстроено забормотал Макобер. Лицо друга казалось сейчас особенно чужим, точно смерть неузнаваемо исказила все бывшие когда-то хорошо знакомыми черты. – Айвен, я не хотел!

– Мак правда не хотел, – коснулась чародея Бэх, однако остановить его оказалось уже невозможно.

Он произносил древние магические слова быстро, одно за другим, сплетая из них сложную магическую формулу. Баураст вздрогнул. Макобер мгновение помедлил и, повернувшись к талиссе спиной, что было духу кинулся в лес.

Мессариец был в двух шагах от деревьев, когда его тело выгнулось и стало рывками подниматься в воздух, переворачиваясь вниз головой. А Айвен на глазах изумленной талиссы с мстительным наслаждением наблюдал, как огромная невидимая рука изо всех сил встряхивает мессарийца за ноги. Зубы Макобера громко клацнули.

– Айвен! – проговорил Лентал позади мага. – Остановись. Хватит.

Бэх так и не узнала, воспользовался ли паладин помощью своей богини, но Айвен неожиданно обмяк.

– Ты прав, – совершенно потухшим голосом ответил он. – Не стоило этого делать.

Все увидели, как мессариец начал переворачиваться обратно, чтобы опуститься на землю, и тут вдруг из его кармана выпала и покатилась по траве какая-то блестящая вещица.

– Не может быть! – изумился Макобер. – У меня…

– "Ключ"! – ахнул Терри. – Да чтоб тебя тридцать три раза подняло и кинуло!

Но Макобер уже был на земле и на сей раз не стал никуда убегать. Исподлобья взглянув на Айвена, мессариец произнес сквозь зубы:

– Ты мне больше не друг.

Глава XXVIII

"От Эрсина тен Исиндиоса, Лицезревшего Смерть, Пребывающего у Подножия – Дейнэру тен Денетосу, Протектору Лайгаша, привет!

Да сократятся дни твои, да припадешь ты в скором времени к стопам Господа нашего, да успеешь перед Уходом послужить ему, не жалея ни сил, ни живота своего.

Любезный друг мой. В столице все больше разговоров о той маленькой кучке безумцев, что приближается сейчас к твоей цитадели.

Может быть, тебе это и не покажется странным. Ты еще молод, но поверь мне, что со времен Дразобарша Бесстрашного синклит не проявлял столько внимания к Лайгашу. И лучше бы, мой мальчик, чтобы он не проявлял его в такой степени и впредь.

Иногда мне кажется, что другие иерархи знают больше, чем я. А они не должны знать больше.

Иногда я подозреваю, что все это – тщательно спланированная интрига. Чтобы подорвать мой престиж и не дать тебе подняться.

Хочу напомнить, любезный друг мой, что дело сие не слишком легкое: за все время существования Ордена лишь один иерарх – блаженной памяти Лойтос – был низложен. И то ему пришлось для этого весьма потрудиться.

Сам я не был с ним знаком, благо мы с тобой в те времена еще и на свет не родились, но сведущие люди рассказывали, что большого ума был жрец. Хитер, изобретателен, одним словом, хоть сразу в петлю засовывай. Мои же таланты, не скрою, не блещут столь вызывающей зависть россыпью, так что, боюсь, вряд ли смогу ему уподобиться.

Что же касается протекторов Лайгаша, то и на моем веку их сменилось уже немало. Должность хлопотная, за старания никто слова доброго не скажет, а за любой просчет спросят дважды.

Прости меня, любезный друг мой, разболтался я по-стариковски, да и подзабыл, что ты все это и без меня знаешь. Потому напишу о том, о чем ты еще, быть может, не ведаешь. Синклит соберется месяца через полтора-два. Савернос совсем плох и долго не протянет.

Нет ли у тебя новостей из столицы? Если что – не забывай делиться со стариком, ведь надежнее и искреннее друга, чем я, у тебя нет и не будет.

И вот еще что я подумал. Лучше быть Протектором мертвого Лайгаша, чем узником живого.

Увидишь Асдана, передавай ему, старому прохвосту, от меня большой привет.

И."

Денетос отложил письмо. Только в редких, прямо скажем, исключительных случаях Исиндиос брался за перо сам. Но чего же в этом послании нельзя было доверить писцу?

Протектор в очередной раз пробежал глазами свиток. Еще немного, и он, кажется, выучит его наизусть.

Начнем с начала. Исиндиос неоднократно намекает, что своим возвышением Протектор обязан именно ему. Спору нет, он сам никогда этого не отрицал.

Упоминает о том, что через пару месяцев соберется синклит и место Саверноса может освободиться… Есть только одна причина говорить об этом при живом иерархе: если на место Саверноса Исиндиос прочит его самого. История Ордена знавала взлеты и покруче, однако в синклит нельзя попасть по протекции: иерархов назначает сам Ворон. Или Исиндиосу ведомы его планы?..

Дэйнеру показалось, что это уже больше похоже на правду. Следовательно, послание отправлено, чтобы дать ему понять, как надобно себя вести, чтобы не разочаровать Ворона.

Во-первых, не допустить эту банду в Лайгаш. Тут все очевидно, к тому же прекрасно известно, что будет, если он не справится. Во-вторых, не иметь никаких связей с соперничающими в синклите группировками: похоже, под «новостями из столицы» Исиндиос имеет в виду как раз такую переписку. Здесь тоже понятно: решает-то Ворон, но если кто-то из иерархов выступит против его решения, всякое может случится. В прошлом бывало, что такой человек навсегда оставался за пределами синклита.

Но мертвый Лайгаш – о чем бы это? Неужели Исиндиос полагает, что верный способ заслужить благосклонность Ворона – это уничтожить Лайгаш? Не выжил же старик из ума!

Денетос почувствовал сильную резь в глазах. Нет, больше так невозможно!

Выйдя из кабинета, Дэйнер принялся беспокойно мерить шагами бесконечные туннели Лайгаша. Факелы на стенах горели ровным магическим светом, часовые привычно подтягивались и отдавали честь, едва завидев Протектора. Все было как обычно.

Подняв голову, Денетос внезапно осознал, куда, помимо его воли, принесли его ноги. Только отсюда можно было одним движением руки уничтожить весь Лайгаш, если шансов спасти его уже не останется. До этого рубежа сокровищницу еще должно оборонять.

Дэйнер усмехнулся: талисса пока далеко, а он уже думает об обороне. Правда, Бальдр куда-то запропастился…

И все же мысль расправиться с Лайгашем прямо сейчас казалась ему совершенно безумной. Либо он все же не смог разгадать послание иерарха, либо тот точно на старости лет…

Так и оставшись незамеченным, виконт проводил взглядом удаляющуюся спину Протектора. Раз синклит поручил ему приглядывать за Денетосом, значит, у него были на то основания. А вот что ни с того, ни с сего погнало Протектора к сокровищам, над этим стоит подумать…

Виконт направился в противоположную сторону.

Тусклое сияние, наполняющее доспехи. Таким его видели живые.

Он знал, что его боятся и презирают. «Нежить», «прoклятый рыцарь» – как только его не называли. За глаза. Виконт знал, что и Дэйнер чувствует себя неуютно в его присутствии, однако виконта это скорее забавляло, нежели раздражало.

Ему было достаточно, что все его недруги давно покоятся в земле. А он, «нежить», стоит во главе одной из самых блестящих центурий мира.

Павшие воины. Лучшие из лучших. Он сам отбирал их по всему Двэллу. Маги из Ордена Пурпурной Стрелы знали свое дело: ни один из героев прошлого не отказался встать под его знамена. О многих ли армиях можно это сказать?

Его ребятам редко приходилось вступать в бой. Зато он знал, что они не подведут, что бы ни случилось. Именно поэтому он и командовал самым ответственным уровнем обороны Лайгаша. Последним уровнем.

Дэйнера чуть удар не хватил, стоило ему услышать про талиссу. Трус.

Жрец Ашшарат – вот кто действительно интересовал виконта. Эту богиню он особенно ненавидел. И с нетерпением ждал часа, когда сможет, наконец, скрестить клинки с ее посланцем. Когда увидит в глазах человека страх. И приближение смерти.

Все они достаточно храбры, чтобы убивать, имея за спиной бога. Но здесь им не поможет ни один бог. Здесь правит лишь он. Он и Айригаль.

– Господин виконт!

Он медленно приблизился к своему воинству.

Ряд закованных в латы рыцарей. Отполированные доспехи, ни пятнышка ржавчины на мечах. Они были непобедимы.

Непобедимы настолько, что около трех столетий назад синклит отказался от их услуг. Если бы его воины повернули оружие против Ордена, даже иерархи не смогли бы остановить призрачное войско.

И тогда сам Ворон помог магам изготовить шесть торквесов. Смерть для бессмертных воинов.

Виконт видел их: с черепами на концах, увитые узкой лентой с рунами Ворона. Его заверили, что при необходимости торквесы выполнят свое предназначение.

Его бог не привык шутить и не допускал промахов. Как и он сам.

Тогда его воинство рассыпется в прах, и он останется один. Но он и один стоит многих. x x x

Мэтт вздрогнул, словно получив пощечину.

Однако Айвен лишь презрительно спросил:

– Ты хоть понимаешь, что ты наделал?!

– Да даже если это любимое кольцо твоей прабабушки! – упрямо произнес Макобер. – С друзьями так не поступают.

И неожиданно добавил:

– Я же не нарочно.

Терри, который уже приближался к мессарийцу с сильным желанием проломить ему череп, почувствовал, что весь его пыл как-то вдруг угас.

– Хороша талисса, нечего сказать! Мы еще не вошли в Лайгаш, а уже все переругались. Ладно, Мак, – лунный эльф протянул руку мессарийцу, – я сам виноват, что не давал тебе посмотреть на «ключ». Забыли?

– Забыли! – улыбнулся Макобер, пожимая руку. – А пирамидку я бы тебе вернул. Разведал бы дорогу и вернул. Просто все так закрутилось… А вот этому всему из себя такому…

– Можно тебя на пару слов? – подойдя к мессарийцу поближе, Лентал наклонился и зашептал ему что-то на ухо.

– Так бы сразу и сказал, – кивнул Макобер. – Эй, Айвен, мир?

– Можешь называть это как хочешь, – маг по-прежнему говорил совершенно ледяным тоном, – только второй раз повторять этот фокус я тебе не советую.

Мессариец кивнул, однако Терри услышал, как он тихо-тихо пробормотал:

– Я тебе тоже.

– Они уже второй день как потерянные, – доверительно поделился с Бэх Баураст. – Бой и правда был тяжелым, но не в том дело. Мне кажется, они привыкли, что всегда рядом есть кто-то, кто может залечить раны, облегчить боль…

А Мэтт тем временем не сводил взгляда с Айвена. Талисса могла сколько угодно спорить между собой по любому поводу, и не раз бывало, что если один предлагал попытать счастья в герцогстве Этренском, то другой не сомневался, что лишь жаркие антронские земли принесут им удачу. Но в этих спорах никогда не было ни злости, ни ненависти.

Пытаясь почувствовать, что происходит с другом, гном постоянно натыкался на вроде бы прозрачную, но необыкновенно прочную стену. Как та завеса, которую то ли снял, то ли не снял Макобер. Словно большинство обуревавших Айвена чувств умерло, замерзло.

– А Торрера-то вылечит кто-нибудь? – Макобер повернулся к Айвену.

– Вылечить-то я его вылечила, – фыркнула Бэх. – И что?

– А почему вы просто не прочитали на него заклинание Развеивания Чар? – Айвен вопросительно посмотрел на Баураста.

– Откуда ж мне знать, какие там у него магические артефакты на себе припрятаны? – резонно заметил чародей. – Я, знаете ли, так все развеять могу, что он сам потом не обрадуется. Я еще вчера утром предложил ему сложить все в сторонке, так он как замычал, как закричал! Ну, я и не подходил к нему больше.

– Да уж, – хмыкнул Макобер, – он у нас такой. Осторожный в смысле.

Кивнув, Айвен направился к эльфу. На сей раз тот самостоятельно сложил в стороне все самое ценное и вскоре уже мог шевелить языком без посторонней помощи.

– Ты знаешь, как он мне предложил?! – сразу же накинулся он на Айвена. – В смысле, спасибо большое. Но ты знаешь, что он сказал? Если, говорит, у тебя есть что-нибудь магическое… Представляешь себе!

– Ну и что? – не понял Айвен.

– Да как – «что»?! Что значит «если»?!

– Выздоровел, – с облегчением заметила Бэх. – Окончательно выздоровел. Теперь можно и вперед двигаться. Ой, совсем забыла. Терри, а дракончик-то твой как?

– В посохе отдыхает, – лунный эльф благодарно улыбнулся девушке.

– Ну что, пошли тогда?

Мэтт наконец оторвался от своих раздумий.

– Слушайте, – медленно начал он. – А что, если…

На лице гнома появилось хитрое выражение:

– Талисса мы или не талисса?!

– Это ты к чему? – осторожно поинтересовался Терри.

– Айвен, – Мэтт с надеждой взглянул на мага, – ты не против, если мы сейчас немножко над тобой поколдуем?

– Так я и знал, – подскочил Макобер, – что когда-нибудь наш гном окончательно тронется и вообразит себя великим волшебником!

– Погоди, – отмахнулся Мэтт. – Так как?

– Что именно ты хочешь сделать? – чувствовалось, что маг еще не остыл.

– Один – ничего. То есть, вдруг, если мы все вместе, в смысле, всей талиссой, попробуем… – гном явно не знал, как закончить фразу.

Но Макобер, как обычно, первым понял, что задумал гном, и пришел ему на помощь.

– Во, голова! Я всегда говорил, что нам единственный умный гном достался. – Макобер подскочил к Мэтту и одобрительно хлопнул его по спине. – Лично я – за.

Остальные в недоумении переводили взгляд с Мэтта на Макобера. Наконец Бэх не выдержала:

– Да вы скажете наконец толком, что за такая гениальная идея родилась в ваших светлых головах?

Макобер заговорщицки подмигнул Мэтту и повернулся к Айвену.

– Мэтт предлагает использовать силу талиссы. Попытка – не пытка, а так дальше продолжаться не может. Я уж не знаю, где ты побывал, – мессариец внимательно посмотрел на мага, – но похоже, у тех самых вендрингов, про которых нам Баураст рассказывал. Когда мы произносили Клятву, ты был совсем другим.

– Все меняются, друг мой, и ты, боюсь, не исключение, – едко парировал Айвен. – Я тогда тоже не думал, что ты начнешь оттачивать на мне свои способности.

Но Макобер остался невозмутим.

– Одним словом, ты не против, – подытожил он. – У остальных возражения есть? Я почему-то так и думал. Тогда давайте руки. Айвен, становись в центр.

Еще раз усмехнувшись, маг встал напротив гнома. Лентал с Баурастом остались в стороне, а остальные образовали круг, – ладонь каждого была прижата к ладони товарища.

– Вы когда-нибудь видели нечто подобное? – тихо, чтобы не мешать, прошептал Лентал чародею.

– Видел, – неодобрительно бросил тот. – И, должен сказать, последствия таких экспериментов совершенно непредсказуемы.

– О чем думаем? – Терри ободряюще улыбнулся Мэтту.

– Об Айвене. У меня такое ощущение, словно его чего-то лишили. Давайте попробуем.

Лунный эльф мысленно потянулся к Айвену, чувствуя, как в него вливаются силы его друзей, как он становится с ними единым целым. Маг сейчас виделся ему, как блеклый серый силуэт, у которого… Да вот же оно! Похоже на вырванный с мясом клок… Терри напрягся, стараясь заполнить зияющую пустоту, и понял, что и другие делают в этот миг то же самое.

Лунному эльфу показалось, что над ними в высоте что-то мелькнуло. Но он побоялся отвести глаза от мага, чтобы не испортить все дело.

Силуэт постепенно обретал привычные очертания. Еще немножко… Ладони Бэх и Торрера, которых он сейчас касался, стали сухими и горячими. Чародей застонал.

– Все! – Мэтт первым разомкнул цепочку и с тревогой посмотрел на Айвена. – Больно?

– Ерунда! – маг улыбнулся ему в ответ. – Только…

– Не помогло? – с ужасом выдохнула Бэх.

– Считай, что помогло, – Айвен с благодарностью расцеловал ее в обе щеки. – Но вот надолго ли?

Мэтт улыбнулся.

– Айвен, – гном в нерешительности помялся. – Я знаю, что тебе пришлось нелегко. Но может, теперь ты расскажешь нам, что с тобой стряслось?

Рассказать… Если бы все было так просто!

Да и что он вообще может им рассказать? Порадовать, что если бы не он, они бы сейчас стояли перед Айригалем? Не все, конечно: Темес наверняка забрал бы Бэх к себе.

Сказать: «Помните, как вы погибли три дня назад?..»

– Мак, прости, на самом деле, – Айвен виновато взглянул на мессарийца. – Да ты и сам знаешь, что я бы никогда так не сделал.

– Знаю! – Макобер встал рядом с паладином. – То есть, мне Лентал сказал. Я-то сам уже такое подумал!

– А как ты догадался, что со мной произошло? – Айвен с интересом посмотрел на паладина.

– Что, я и сейчас не знаю. Вернее, почему.

Вспомнив о таинственном чародее, Айвен вздрогнул. Остается ли теперь в силе их договор? Пожалуй, что да, он ведь и без всякого залога брался его соблюдать. «Но в следующий раз, когда ты попросишь меня о помощи…». Да, именно так: «когда», а не «если».

В следующий раз… Только сейчас Айвен задумался, что если бы не взорванный мост, юноше никогда не удалось бы вырвать его согласие. И если бы не нелепая смерть от топора «дровосека». И, кстати, почему эти дровосеки так стремились выманить именно его?..

– Опять на тебе лица нет! – прогремел над его ухом гном. – Ну уж дудки!

– Ладно тебе, – Айвен оглядел столпившихся вокруг друзей. – На вашем месте я бы точно так же изнывал от любопытства. Но это не те воспоминания, которыми мне хотелось бы делиться. Ни с кем. Хотя …

Он соглашался подчиниться решению талиссы. Но он и не мог поступить иначе.

– Как знаешь, – слегка разочарованно ответила за всех Бэх. – А впрочем, главное, что ты снова с нами. Настоящий!

– А то! – подмигнул ей маг.

Но на душе у него скребли кошки. Долго ли еще он сможет оставаться в талиссе? Вряд ли тот чародей настолько прост, чтобы подарить жизнь его друзьям, ничего не получив взамен…

– Ну что, двинемся?

Мэтт подхватил свой заплечный мешок и уже приготовился было закинуть его за спину, когда изнутри послышался протестующий писк и маленький зверек тенью метнулся в сторону.

От удивления гном выпустил мешок из рук, и тот тяжело рухнул ему на ногу.

Торрер отреагировал мгновенно. Закрыв глаза, он выбросил вперед руку, точно натягивая невидимую нить. А другая рука медленно двигалась в воздухе – поглаживая, успокаивая.

– Наковальня Крондорна! – как обычно, гному не нужно было много времени, чтобы прийти в воинственное расположение духа. – Это еще что за отродье Айригаля?!

Из-под кустов показалась любопытная крысиная мордочка.

Щелкнув пальцами, эльф разорвал «нить» – похоже, ему удалось убедить зверька, что тому здесь ничто не грозит.

Перевернув заплечный мешок, гном увидел, что снизу красуется аккуратно прогрызенная дыра. Он перевел укоризненный взгляд на крысу.

– Эх ты! – устыдил его Макобер. – К тебе такая чудесная крыса пришла, а ты ее отродьем обзываешь! Иди ко мне, моя хорошая.

– Почему это она твоя хорошая? – подозрительно переспросил гном. – По-моему, это у меня в мешке она весь хлеб сожрала.

– Тебе-то она зачем? – изумился мессариец. – Что-то я у тебя не замечал особой любви к животным.

– Что не делает чести твоей наблюдательности, – ничуть не смутившись, заявил Мэтт. – А крыс я… Короче, что с тобой языком трепать. Моя крыса!

– И что ты с ней собираешься делать, если не секрет? – Терри подошел поближе.

– В хозяйстве пригодится, – туманно ответил гном. – Дай-ка мне лучше кусочек хлебушка.

Получив хлеб, Мэтт положил его рядом с собой на землю.

– Цыпа-цыпа, – позвал он крысу, показал ей на хлеб, и принялся крайне убедительно чавкать, изображая неземное блаженство.

– Да она наверняка этот хлеб уже видеть не в силах! – вступился за животное Макобер.

– Видеть его она, может, и не в силах, – рассудительно заметил гном. – А съест как миленькая. А то ишь худая какая, без слез не взглянешь!

Крыса осторожно ткнулась мордочкой в хлеб. Потом присела на задние лапки, взяла угощение в передние и принялась торопливо и с благодарностью его поедать.

Гном разглядывал зверька с улыбкой довольного папаши, гордящегося своим чадом.

– Мэтти, я тут знаю одну молитву… – вступила в разговор Бэх, ясно сознавая, что так они еще часа два не сдвинутся с места. – Словом, если хочешь, могу помочь передать твои мысли этой малышке.

– Это еще зачем?

– Ну… Если ты ей понравишься – подружитесь.

Гном просиял.

– Правда? С этого и надо было начинать!

Усевшись на траву, он наморщил лоб, а девушка, стоя рядом, шевелила губами, поглядывая то на Мэтта, то на его новое приобретение.

Сначала крыса казалась совершенно огорошенной пролившимся на нее потоком эмоций: она прижалась к земле, задрожала и жалобно запищала. Но по мере того, как продолжался этот безмолвный разговор, стала потихоньку успокаиваться. А в самом конце даже ткнулась мордочкой в руку гнома, встала столбиком и Мэтт принялся покорно почесывать ей спинку.

– Все, больше не могу, – призналась Бэх. – Успел?

– Еще как, – на лице гнома появилось крайне довольное выражение. – В общем, так. Зовут ее Рэппи, и теперь она будет путешествовать вместе с нами.

– С чего это вдруг? – не понял Торрер.

– Я ее пригласил, – гном оглядел друзей, ожидая возражений.

– Ну, хоть с ней не надо сокровищами делиться, – пробормотал Торрер, отходя в сторону. Тема была закрыта.

Наскоро заштопав заплечный мешок, гном сунул в него Рэппи, побросал сверху остатки завтрака и радостно объявил:

– Я готов.

Из-за его спины послышалось оживленное хрумканье.

Прежде чем поставить пирамидку на руку, Терри внимательно оглядел ее со всех сторон, словно опасаясь, что Макобер успел сотворить с ней что-нибудь неладное.

– Нам действительно именно туда, где на Мака ночью напали, – наконец объявил он. – И думаю, что уже недалеко: вон как сияет!

Идти и в самом деле оставалось не более получаса.

– Айвен, – Мэтт радовался, что наконец-то может поболтать со старым другом, – а что ты думаешь про Лентала?

– В каком плане? – уточнил маг. – Паладин как паладин. Вернее… Вернее, мне кажется, что именно так паладин и должен выглядеть.

– Мы как-то ни разу не спрашивали, с чего Ашшарат вдруг решила нам помочь.

– Сказать честно, – Айвен ощущал себя слишком легко, чтобы всерьез прислушиваться к подозрениям гнома, – я не слишком силен во всяких этих божественных делах. Представь себе, что Ашшарат захотелось натянуть нос Айригалю. Вот она и отправила к нам паладина.

– Что-то у тебя все до одурения просто получается, – не успокаивался Мэтт. – Собственно, я-то за Бэх волнуюсь.

– Тебя в ней что смущает? – хмыкнул Айвен. – Мэтти, твой интерес к магии я еще как-то могу пережить, а вот неожиданно проснувшуюся тягу к богословию… Только не спрашивай меня, зачем еще и Темесу все это нужно!

– Да при чем здесь Темес, – отмахнулся гном. – Ты видел, как они друг на друга смотрят?

– Бэх с Темесом? – не удержался Айвен.

– Ну тебя, – проворчал гном, хотя и не сдержал улыбки. – Прекрасно ведь понимаешь, о ком я говорю.

– Я бы еще лучше понял твое удивление, если бы Бэх было за семьдесят. Ревнуешь, что ли?

– Беспокоюсь, – уклончиво ответил гном. – Знаю я таких молодцов – всех в белом. Потом по своим делам отправится и даже не вспомнит. Может, намекнуть ему, что за Бэх есть кому заступиться?

– А то он не догадался! Впрочем, тебе не кажется, что Бэх и сама может за себя постоять? Приятно, конечно, когда о тебе заботятся… Но я не уверен, что здесь тот случай, когда твое вмешательство и правда необходимо.

– Эх, люди, люди, – вздохнул гном. – Ничего-то вы не понимаете в жизни.

А Терри не спускал глаз с пирамидки. Взять чуть левее, перебраться через овраг, так, в бурелом не полезем, обойдем. А это еще что за шутки?

Рука, на которой он держал «ключ», уперлась в шершавый ствол дерева.

– Наверняка здесь должно быть дупло! – предположил Макобер. – Знаете, как в сказках бывает. Дупло, а внутри длинный-длинный спуск вниз. Хорошо хоть ленталовского коня с нами нет, а то бы думали сейчас: первым его пустить – так неизвестно еще что там впереди. А последним…

Вор, никогда не отличавшийся недостатком воображения, поежился, а потом уверенно заявил:

– Нет, пусть уж лучше лезет первым!

– Что первым? – Терри отвлекся от своих мыслей. – Дупло, говоришь…

Он с сомнением оглядел дерево.

– Вряд ли. По крайней мере, тогда некоторые из нас точно туда не пролезут.

– Тогда некоторые из нас, – в тон ему ответил Мэтт, – туда и не полезут. Мы ж не белки какие – по деревьям шастать. Может, у эльфов и принято по дуплам хорониться…

– Подожди секундочку, – поморщился Терри. – А, понятно, вот так, значит…

Найдя на коре треугольное углубление, он нерешительно вставил туда пирамидку. Секунду помедлив, пирамидка выскочила обратно.

– Красивая идея! – тут же оценил Макобер. – Неужели не угадал?

– Не думаю… – Айвен растерянно смотрел, как деревья вокруг них стали постепенно исчезать. Одно за другим.

– Морок, – с восхищением заметил Баураст. – Да какой! Даже я ничего не заметил.

Теперь посреди поляны стояло одно-единственное дерево.

– Эй, давайте отойдем слегка, – предложил Торрер. – Как бы и нам вместе с ними…

Друзья едва успели отступитьна край поляны, как трава на том месте, где они только что стояли, действительно начала медленно таять в воздухе, обнажая землю. Потом не стало и ее.

Теперь одинокое дерево возвышалось на крошечном островке, как на огромной колонне. А вокруг него вилась, неспешно спускаясь вниз в клубах голубоватого тумана, гигантская винтовая лестница, освещенная призрачным светом факелов.

– Лайгаш! – восторженно прошептал Макобер. Но он был единственным, кто оказался способен хоть что-то вымолвить в эту минуту.

Глава XXIX

В сотнях промозглых подземных коридоров одновременно вспыхнули висящие на стенах факелы.

Денетос отдыхал после обеда в Бирюзовом салоне, когда в дверь громко постучали.

– Протектор, – центурион из внешнего пояса обороны не стал ждать, пока неторопливый слуга доложит о нем по всей форме, – Лайгаш впустил посторонних.

Дэйнер вскочил на ноги, едва не опрокинув столик с бокалом терпкого маркусского вина. Он с самого начала знал, что придет час, – и эти слова будут произнесены. Но все же надеялся. На Рыжую Молнию, на Фрейна, на то, что талисса повернет обратно.

Надеялся и знал, что этого не произойдет.

Денетос распахнул дверь. Центурион вытянулся и, приветствуя старшего, небрежно сделал пальцами левой руки знак Ордена.

Что ж, пусть все идет своим чередом. Если талисса хочет бросить ему вызов…

– Объявите от моего имени Полет Ворона. Где Асдан?

Центурион пожал плечами.

– Сегодня я его не видел. Надеюсь, что уже на своем посту.

Денетос на секунду задумался, стоит ли сейчас дергать мага, и решил, что тот, пожалуй, прекрасно справится и без него.

– Позвольте идти, Протектор?

– Идите.

Центурион исчез. Вместо него в дверь просунулась виноватая физиономия слуги.

– Простите, мессир, но он…

Денетос оборвал его движением руки.

– Сейчас не до того. Вызови мне Халтоса.

Через пару минут тот уже стоял перед Протектором.

– Записывай! – Халтос послушно вытащил из-за пояса навощенные таблички и занес над ними стило. – Разблокировать Келью Перехода. Отправить какого-нибудь монаха к виконту – пусть тоже знает, что происходит. Хотя не думаю, что талисса действительно до него доберется. Фрейн по-прежнему не вернулся?

– Ни он, ни его люди, Протектор.

Убит? Вряд ли. Эта семейка всегда отличалась поразительной живучестью.

– Где Рыжая Молния?

– Покинула Лайгаш прошлой ночью, Протектор.

Денетос безмолвно выругался. Тоже мне, нашла время для ночных прогулок.

– Как появится, сразу ко мне. Все остальное без изменений.

Поклонившись, Халтос заторопился выполнять приказы.

– Да, вот еще что, – крикнул ему вслед Протектор. – Подготовьте к моему приходу Келью Иерархов. Я буду там через час.

Стоит ли спешить? Может, лучше подождать, какие новости принесет Асдан?

Однако шестое чувство подсказывало ему, что по крайней мере здесь он не совершает ошибки: спешить стоило. x x x

– Почему-то именно так я и представлял себе пасть Айригаля, – пробормотал Макобер.

Ему никто не ответил: талисса молча застыла на краю раскрывшейся бездны. И только Баураст, отойдя немного в сторону, вполголоса произнес:

– Pauranh!

И Мимбо исчез, словно провалился сквозь землю. Колокольчики стихли.

– Домой, что ли, отправили? – полюбопытствовала Бэх.

– Зачем – домой? – удивился чародей. – Пусть рядышком будет. Не знаю, как вам, а мне еще обратно ехать.

Девушка внимательно посмотрела на чародея, но, так и не определив, шутит он или нет, на всякий случай предпочла улыбнуться.

– Я пойду первым, – Айвен осторожно поставил ногу на стертую каменную ступень. – Если Торрер или Лентал не против держаться поблизости, буду благодарен.

Кивнув, Торрер скользнул вслед за Айвеном. Остальные потянулись за ними.

– За Баурастом присмотреть? – шепнул Мэтту Терри.

– Помнится, за оборванцем с копытами мы с тобой вдвоем присматривали, – хмыкнул в ответ гном. – Ну и что? Кто хочет нанести удар в спину, всегда его нанесет.

– И по этому поводу мы должны не только предоставить ему изрядный выбор спин, но еще и стилет в руку вложить, так что ли? – прищурился лунный эльф. – Мэтти, временами я не понимаю, как ты вообще умудрился дожить до своих ста… двухсот…

– Либо доверяй человеку, либо не бери его с собой, – отрезал гном. – А если ты будешь держать на прицеле Баураста, я – Лентала, а Мак – еще кого-нибудь, нам уже не до врагов будет.

– Ну, как знаешь.

Однако Мэтт не питал иллюзий, что ему удалось переубедить лунного эльфа.

Лестница неторопливо уходила вниз. Туман надежно скрывал дно котловины, и оставалось совершенно неясно, что ждет их впереди.

Гладкие каменные стены напомнили Терри заброшенную гномью шахту, на которую ему случилось наткнуться как-то в детстве. Уже тогда стесанный камень показался ему искалеченным и невероятно уродливым. Мертвым. Прорубая в теле скалы проходы, люди и гномы насиловали горы, вместо того, чтобы прислушаться к ним, понять, куда те готовы пустить их, а где им лучше не бывать. Он чувствовал боль окружающего их камня: покоренного, но не покорившегося…

– Подождите, – еле слышно произнес Баураст.

Чародей достал из кармана кожаную перчатку и натянул ее на правую руку. Потом снял с шеи тонкую палладиевую цепочку, намотал ее на кулак и неспешно провел им по стене.

– Что это с ним? – наклонился к Ленталу Макобер.

– Если я хоть что-нибудь смыслю в сокровищницах, – голос паладина звучал не громче шелеста травы, – парадный вход должен вести в западню. «Ключ» «ключом», но создатели Лайгаша наверняка были не столь просты.

Вскрикнув от боли, Баураст отдернул руку, – раскаленная цепочка прожгла перчатку и коснулась кожи.

Отбросив перчатку на ступени, чародей кивнул Макоберу:

– Посмотрите-ка здесь.

Мессариец осторожно ощупал стену.

– Дверь! – восхищенно воскликнул он, но тут же понизил голос. – Эх, мне бы так!

Талисса терпеливо ждала, пока Макобер дюйм за дюймом простукивает камень – боясь торопить мессарийца и изо всех сил желая, чтобы он все же поторопился.

– У меня такое ощущение, что за нами уже наблюдают, – шепнул Лентал Баурасту.

– Не сомневаюсь, – кивнул чародей. – Именно поэтому мне так и хочется убраться с этой проклятой лестницы.

– И вы знаете, что за дверью?

– Предполагаю.

– Если она и открывается, то только изнутри, – разочарованно произнес наконец мессариец. – Или здесь магия какая, или я уж не знаю. Но только мне эта штука не по зубам.

– Идем дальше? – нерешительно предложил Айвен.

– Мак, покажи мне, где ты видишь эту дверь, – попросил Терри.

– Есть идеи? – удивленно спросила Бэх, но лунный эльф не ответил.

Пробежав пальцами по контуру двери, он резко бросил:

– Не смотрите.

И тут же добавил, желая смягчить свои слова:

– Пожалуйста.

Прижавшись всем телом к стене, лунный эльф закрыл глаза, впуская в себя ее боль и ненависть к людям. Через мгновение он и сам уже ненавидел: тех, кто некогда заставил этот камень поддаться, уступить, тех, кто касался его своими грязными руками и считал себя его повелителем лишь потому, что оказался сильнее. Ненавидел сталь в руках людей, ненавидел их дыхание, касающееся древней скалы, стоявшей в этих местах еще до того, как первый человек появился на Двэлле.

Жалость и сострадание. Терри заставил стену почувствовать все, что чувствовал он сам. Стал ее другом, ее единомышленником. И, повинуясь его воле, скала вырвала из себя дверь, как вырывают застрявшую в теле занозу.

По стене побежали трещины, и дверь с грохотом вывалилась к ногам талиссы.

– Ничего себе, – с уважением прошептал Макобер, разглядывая освещенный коридор, уходящий в глубь горы. – Терри, а как ты?…

– Пожалуйста! – вновь повторил лунный эльф, и мессариец умолк.

– Думаете, нам туда? – с сомнением произнес Торрер, заглядывая ему через плечо.

– Внизу лестницы нас будут ждать, – уверенно бросил Баураст. – А здесь… Здесь еще есть шанс прорваться. Если мы, конечно, будем действовать, а не болтать.

– Ясный ясень! – с видом оскорбленного достоинства эльф умолк.

Один за другим они углубились в боковой коридор.

– Интересно, почему здесь так светло? – ни к кому особенно не обращаясь, спросил Макобер. – У меня было несколько другое представление о подземельях и сокровищницах.

– Ты же не по Нетерте гуляешь, – фыркнул чародей. – Здесь не только светло, еще и жарко станет! Тут тебе не заброшенный город, а действующая, так сказать, сокровищница. И вообще, сейчас я бы лично помолчал: кто его знает, где нас будут ждать.

– А будут? – насторожился Торрер.

– Обязательно, – успокоил его Баураст.

Некоторое время они шли молча. Коридор постоянно извивался, но упорно не давал им возможности свернуть куда бы то ни было. Несколько раз ровный пол сменялся чередой уходящих вниз ступеней.

Внезапно Мэтт, шедший первым, поднял руку, призывая друзей остановиться.

Футах в двадцати перед ним коридор превращался в узкий балкон с низкой каменной балюстрадой. Вглядевшись в изваяния зверей, поддерживающих перила, гном вздрогнул: распростертые крылья и покрытые чешуей хвосты воскресили в памяти тот бой на просеке. Надо же, совсем недавно он вспоминал нищего оборванца…

Обернувшись к талиссе, гном приложил палец к губам.

– Хотите, я прочитаю заклинание Тихих Шагов? – едва слышно спросил Баураст у Айвена.

Тот покачал головой: они так и не выяснили, что творится с магией. С одной стороны, на Баураста все эти странности вроде как не распространялись. С другой…

Придерживая оружие и стараясь двигаться поближе к стене, они вступили на балкончик.

Зала, под потолком которой кралась сейчас талисса, казалась поистине огромной. Возможно, лишь оттого, что она была погружена в темноту. Узкий балкончик, освещенный отблесками факелов из коридоров позади и впереди талиссы, заставил друзей почувствовать себя беззащитными и выставленными на всеобщее обозрение, и они молили богов, чтобы зала оказалась пуста.

Однако она не была пуста. Внизу, лицом к высокой закрытой двери, застыли несколько десятков фигур. Они стояли неподвижно, не шевелясь, и сверху невозможно было различить, статуи это или живые люди.

Вновь оказавшись в коридоре, все с облегчением вздохнули. Отойдя от залы на почтительное расстояние, Баураст прошептал:

– Это монахи. Пока нам везет.

– Думаете, мы бы с ними не справились? – Торрер воинственно взглянул в глаза чародею.

– Не думаю – уверен, – тот без колебаний выдержал взгляд эльфа. – Но вам придется поверить мне на слово.

– Сколько еще заслонов нас ждет? – казалось, Айвена совсем не удивляла редкостная осведомленность Баураста.

– Ни один и ни два – это все, что я могу сказать, – чародей прислонился к стене и вытер выступивший на лбу пот.

– А что это был за вход? – также шепотом поинтересовался Мэтт.

– Это не вход, а выход, – поправил его Баураст. – Так, на всякий случай. Для тех, кто знает.

– Но вы-то откуда?…

– Тсс… Сейчас мы как раз попадем в место, где обе дороги сливаются воедино.

Часть стены со скрипом отошла в сторону, и талисса оказалась в другом, более широком коридоре, освещенном все теми же факелами. Только сейчас Бэх заметила, что огонь не превращает дерево в уголь, а лишь робко лижет его, черпая свою силу где-то в ином месте.

– Мы все еще на первом уровне обороны, – Баураст указал на бронзовые диски размером с тарелку, вплавленные в стены через каждые три дюжины футов. Все диски небрежными росчерками пересекал один и тот же знак. Скрещенные стрелы.

– Орден Пурпурной Стрелы? – пробормотал Макобер.

– Именно так, друг мой, – Баураст положил руку ему на плечо, и мессариец поразился тому, как горяча оказалась ладонь мага. – Когда будете проходить мимо, от души советую пригибаться. Хотя не исключено, что Протектор и так уже знает, где мы.

– И куда же нам теперь? – Торрер с надеждой посмотрел на Баураста.

– Куда «ключ» укажет, – оборвал Терри уже готового было что-то ответить чародея.

– Ну зачем ты так! – Бэх укоризненно взглянула на лунного эльфа.

– Как? – удивился тот. – Или почтеннейший господин Баураст готов проводить нас непосредственно к сокровищам?

– "Ключ" так «ключ», – ушел от ответа чародей. – Не беспокойтесь, милая барышня, я не обиделся.

Бэх покачала головой, но Терри уже устанавливал пирамидку на ладони.

Никакого солнечного света здесь не было и в помине, и все же с одной из сторон «ключ» по-прежнему оставался прозрачен. Более того, он начал еще и слабо светиться, словно медальон жреца.

– Нам направо.

– Рискуя вновь вызвать неудовольствие господина Терри, – хмыкнул Баураст, – скажу все же, что, насколько мне известно, этот путь действительно ближе, но, увы, если нас где-то и будут ждать, то именно на нем.

«Из нескольких путей, ведущих к цели, – вспомнила Бэх слова графа, – „ключ“ вполне способен выбрать далеко не самый короткий. И почти наверняка не самый безопасный».

– Что будем делать? – в голосе Айвена появилась тревога. – Мы теряем время.

– "Ключ" выведет нас всегда. Может ли мэтр Баураст сказать то же самое о себе? – встал перед магом Терри. – Не говоря уже о том, что мы так и не знаем, откуда ему все это известно.

– А, идите, куда хотите, – махнул рукой Баураст.

– Тогда налево, – решил наконец Айвен, несмотря на удивленный взгляд лунного эльфа.

– Поздно, – Бэх коснулась его руки.

Слева, пока еще далеко-далеко, один за другим начали гаснуть факелы.

– Направо! – воскликнул Торрер и первым бросился вперед.

Но не успели они пробежать и сотни футов, как справа и слева от них бесшумно, точно падающий на шею жертвы топор, распахнулись потайные двери, за которыми стояли люди в длинных ржаво-пурпурных одеяниях. Грудь каждого из них украшал бронзовый диск со скрещенными стрелами.

Одновременно, будто по команде, они затянули тягучий, как патока, напев, в котором ни Айвен, ни Баураст не услышали ни единого знакомого слова: у магов Айригаля были свои пути и свои заклятья.

Но и талисса не растерялась.

– К оружию! – крикнул Айвен, и вонзил кинжал в ближайшего к нему мага.

Коридор заволокло бурыми клубами дыма. Закашлявшись, друзья продолжали биться вслепую.

Выплюнув горечь изо рта, Айвен принялся читать ответное заклинание.

– Нет! – крикнул Лентал. Поздно… На том месте, где стоял маг, вспыхнул огненный шар, и в воздухе запахло паленым мясом.

Бросив своего противника, Бэх стала отчаянно пробиваться на помощь Айвену, как вдруг… Будто дюжина ледяных иголочек одновременно уколола ее сзади в шею. Бэх не смогла даже обернуться: она почувствовала, как пол уходит из-под ног, стены заплясали вокруг в каком-то бешеном танце, и девушка потеряла сознание.

Видя, что жрица упала, Мэтт понял, что еще немного, и они проиграют этот бой. Двое из восьми уже лежали на мокром от крови каменном полу.

Поможешь?

Постараюсь.

Топор в руках гнома засверкал, разгоняя дым. Увидев перед собой расплывчатое пурпурное пятно, Мэтт с ходу перерубил его едва ли не пополам и, с трудом вырвав топор из мертвого тела, рванулся к Бэх. Вокруг него вспыхнул вихрь магических молний, но он лишь отмахнулся клинком, снес с дороги заступившего путь чародея и подхватил жрицу на руки.

Облачко сизого пара коснулось шлема гнома… и трусливо растаяло, стоило топору угрожающе засветиться.

Потайные двери захлопнулись так же внезапно, как и растворились. Шестеро колдунов навсегда остались лежать в коридоре; остальные отступили, унося с собой раненых.

– Догоним? –Торрер без особого энтузиазма стукнул кулаком в каменную дверь, но та и не подумала поддаться.

– Мэтти! – придя в себя, девушка еще крепче прижалась к гному, но тут же покраснела и нерешительно попросила:

– Отпустишь?

Бережно поставив ее на ноги, гном улыбнулся.

Спасибо.

Ты славно напоил меня кровью…

Лентал взял в руки ладони Айвена, умудрившегося буквально чудом остаться в живых. Не в силах смотреть на обгоревшее лицо друга, Бэх отвернулась: если ему не сможет помочь паладин Ашшарат, – ему не сможет помочь уже никто.

– Любопытные диски, – Баураст склонился над одним из колдунов, с уважением глядя на нанесенную Макобером едва заметную, но смертельную рану. – Ну-ка, ну-ка…

Он протянул руку, чтобы снять диск и рассмотреть поближе, но, вскрикнув, выронил его из рук, словно коснулся раскаленного металла.

– Вот уж не думал, что во мне столько Добра, – хмыкнул чародей, нимало не смутившись.

– Насколько мне известно, – когда последние следы ожога исчезли с лица Айвена, паладин с удовольствием принял участие в беседе, – эти чудесные штучки служат для того, чтобы отражать заклинания. Как-то у нас с Айвеном даже был разговор на эту тему…

– Был, – слабо подтвердил маг. – И если бы ты крикнул об этом несколько раньше…

– Я пытался, – паладин виновато пожал плечами. – Кто же знал, что ты такой шустрый!

Айвен обезоруживающе улыбнулся. А гном только покачал головой и взглянул на Рэппи, чтобы убедиться, что с ней ничего не случилось.

Они миновали уже несколько перекрестков, всякий раз выбирая дорогу с помощью пирамидки: Баураст упорно отмалчивался, словно не он совсем недавно с легкостью указал им потайной вход в сокровищницу.

Наконец в правой стене появилась первая дверь. Все остановились.

– Нам явно дальше, – заметил Терри, в очередной раз сверившись с «ключом», – если, конечно, вы не ищете дополнительных приключений на свою голову.

– Да при чем здесь приключения! – обиделся Макобер. – Если в каждую дверь не заглядывать, можно знаешь сколько всего пропустить! И вообще, откуда ты знаешь, куда эта штука нас ведет? Мы ведь, насколько я понимаю, уже в сокровищнице.

Эльф задумался.

– По логике вещей, «ключ» должен привести нас либо в главное хранилище, либо к Протектору.

– Отличный выбор, – съязвил Торрер. – Может, мы тогда дальше сами как-нибудь?

– И как, интересно? – говоря откровенно, Терри уже успел привыкнуть, что талиссу ведет вперед именно он. – Монетку бросать на каждой развилке?

– Давайте все-таки посмотрим, что там, – не унимался Макобер. – Ну, потеряем четверть часа, чем мы рискуем? А ну как сундуки с рубинами?

И мессариец с надеждой посмотрел на гнома.

– Четверти часа у нас точно нет, – отрезал Айвен. – Помнишь гаснущие факелы?

– Вот что, – неожиданно предложил Торрер. – Давайте мэттовскую крысу туда запустим! А то что, ходит с нами, еду нашу жрет, а проку от нее!..

– Твою, что ли, жрет? – огрызнулся гном, но спорить не стал. В конце концов, кто в подземелье обратит внимание на крысу?

– Рэппи, – проникновенно произнес он, глядя своей питомице прямо в глаза, – две ноги здесь – две там. Посмотри, как там что чего – и обратно.

Крыса пискнула, точно действительно его поняла, и быстро скрылась под дверью, радуясь возможности поразмяться.

Прошло две минуты. Пять. Семь. Неожиданно для себя гном почувствовал, что от беспокойства не находит себе места.

Но вот внутри послышался какой-то шорох, а затем грохот, словно что-то большое разбилось на множество осколков.

– Наших бьют! – взревел Мэтт не своим голосом. – Ломаем дверь, ребята!

Глава XXX

Халтос догнал Протектора в коридоре и пристроился рядом, стараясь подладиться под его широкие шаги.

– Какие новости? – бросил на ходу Денетос.

– Асдан сообщает, что талисса внезапно возникла у него в тылу.

– Ты хочешь сказать, что битва в Зале Нежданных Встреч не состоялась? – жрец позволил себе картинно приподнять одну бровь.

– Именно так, мессир. Он попытался перекинуть часть своих сил через боковые коридоры, но этот их недомерок оказался силен, как сам Темес! Да еще и с зачарованным оружием!

– А больше Асдану ничего не мешало? – презрительно поинтересовался Денетос. – Ну там, может, еще и доспехи у них есть? Или, не приведи Айригаль, мечи?!

Халтос промолчал, мечтая, чтобы маг оказался на его месте.

– Прости, – Дейнэр взял себя в руки. – Ты здесь ни при чем. Ступай. Нет, передай Асдану, что он может хоть своей тушей коридоры перекрывать, но если они уйдут с его уровня…

Поклонившись, Халтос исчез.

Завернув за угол, Денетос приложил руку к двери, обитой шершавой шкурой мальнука. Та слегка задрожала под его ладонью, и, признав хозяина, широко распахнулась.

Келья, в которую он попал, была невелика, однако висящие на стенах и лежащие на полу ковры делали ее похожей на жилище антронского халифа. Сходство усиливали стоящие повсюду вазы с цветами и разбросанные на коврах подушки. Разве что халиф вряд ли бы стал украшать свое жилище силуэтами ворона.

Окно, пожалуй, единственное в Лайгаше, выходило в прелестный фруктовый сад,

Денетос плотно прикрыл за собой дверь, опустился на подушку побольше и прикоснулся к окну.

В саду появился окруженный стражей паланкин. Поставив его на землю, слуги отошли в сторону.

Полог паланкина отодвинулся, и Исиндиос вяло махнул рукой жрецу. «Наверно, совсем плох старик, – с жалостью подумал тот. – Эх, успеть бы, пока он еще жив. Только успеть бы».

– Слившийся с Тьмой, Протектор Лайгаша Дэйнер тен Денетос приветствует своего повелителя и склоняет голову перед иерархом, рядом с которым лишь равные и выше которого один лишь Бог, – отчеканил он.

Исиндиос не прерывал, терпеливо выслушав приветствие до конца. «Неужели сердится, – подумал про себя Денетос. – Но за что?»

– Ты хотел со мной поговорить? – прокаркал иерарх.

– Я собирался доложить, монсеньер, что талисса вошла в Лайгаш.

– А как же Браслет Лиардоса? – съязвил Исиндиос. – Промахнулся?

Денетос опустил голову.

– У меня есть вопрос, монсеньер.

Иерарх усмехнулся.

– Всего один? У меня их куда больше. Ладно, говори.

– За ними кто-то стоит?

В глубине души он надеялся, что его покровитель лишь рассмеется. Но тот задумался.

– Все не так просто, мой мальчик, – наконец произнес он. – Они – самые банальные бродяги, искатели приключений, готовые в любой момент отправиться куда глаза глядят. Разве что дерутся между собой меньше обычного да за талер глотку друг другу не перережут. Но с этим уж ничего не поделаешь – талисса. Твои ребята уже начали с ней разбираться?

Уже в который раз за последний месяц Денетос почувствовал этот щемящий холодок, мимолетный, как предчувствие скорого конца.

– Они откуда-то узнали про потайной ход.

– Предатель? – вскинулся Исиндиос. – Ты уверен в своих людях?

Фрейн. Бальдр Фрейн. Пожалуй, он единственный, кто недавно исчез при весьма странных обстоятельствах. Ни один из ушедших с ним воинов так и не вернулся в цитадель.

Но вот стоит ли Исиндиосу об этом знать?

Дэйнер сам найдет Фрейна, хотя бы с помощью Рыжей Молнии. Кажется, эти двое недолюбливают друг друга. Что ж, тем лучше.

– Да, повелитель, – спокойно ответил он, глядя прямо в глаза иерарху. – Я в них уверен.

– Хорошо, мой мальчик, хорошо. Плох тот полководец, который не верит своим воинам. Раз так, придется мне действовать самому. И уж я обещаю тебе, слышишь, обещаю, что узнаю, кто открыл им путь в Лайгаш… x x x

Гном несколько раз со всего размаху врезался в дверь. Та перекосилась, но устояла.

– Ну зачем же так, – Макобер посмотрел на Мэтта как на живодера, – со всей дурацкой мочи…

Мессариец пару секунд поколдовал над замком, и дверь распахнулась.

Маленькая пыльная комнатка оказалась завалена покрытыми паутиной тюками, которые доходили чуть ли не до самого порога. Наверху, на широких полках вдоль стен, высился ряд керамических горшков.

Один из мешков был самым бессовестным образом прогрызен, и зерно из него текло тонкой струйкой прямо на пол. Рядом, с раздувшимся животом, подозрительно мокрым хвостом и не в силах даже пошевелиться, виновато сидела Рэппи, тихо попискивая от страха. В паре шагов от нее на полу, в луже оливкового масла, валялся разбитый вдребезги горшок.

– Ах, ты маленькая моя, – гном любовно взял крысу на руки, – какой-то гадостью мою хорошую накормили, чуть не отравили.

– Твоя хорошая, – заметил из-за его плеча Торрер, – так обожралась, что даже про тебя забыла. Да еще и все горшки побила.

– Все?! – возмутился гном. – Эх, не любишь ты природу, а еще в лесу вырос. Для тебя дурацкий горшок ценнее… Да что там говорить!

– Слушайте, горшечники, – поддел спорщиков Айвен. – Может, лучше дальше двинемся – клянусь ушами Торрера, они вот-вот будут здесь.

Пыхтя от негодования, Мэтт поудобнее устроил Рэппи в заплечном мешке.

– И своим лучшим шейным платком укрыл, да еще и подоткнул! Сам видел! – шепнул Бэх Макобер, внимательно наблюдавший за манипуляциями гнома. – Что-то с нашим Мэтти случилось!

Быстрым шагом талисса двинулась дальше. Лентал, пропустив Бэх перед собой, то и дело оглядывался через плечо, однако факелы позади горели привычным ровным светом. Но вместо того, чтобы успокоиться, паладин почувствовал, что тревожится все больше и больше: погони просто не могло не быть! И если врага нет позади, значит он…

– Передай Макоберу, чтобы был повнимательнее, – попросил он Бэх. – По-моему, нам уже пора сворачивать.

– Передай Ленталу, что если он уже научился ходить сквозь стены, пусть показывает дорогу, – возмущенно бросил Баурасту Макобер, который и так до боли в глазах вглядывался в каждую трещинку в стене.

И все же именно его удалось застать врасплох.

Подходя к очередному повороту, мессариец осторожно заглянул за угол – и тут же сдавленно захрипел. Талисса не успела и пошевелиться: невидимый противник одним движением развернул Макобера лицом к остальным, удерживая холодными пальцами его затылок, а другой рукой сжимая охватившую шею мессарийца тонкую удавку.

– Шевелиться не сметь, – прошипел он в ухо Макобера с резким акцентом жителя западных земель.

И громко крикнул остальным:

– Оружие на пол! Минута – или ваш друг умирает. И без колдунов!

– Сейчас я его… – пробормотал Терри, доставая из-за плеча лук. Враг прятался за спиной Макобера, но лунный эльф не сомневался в своем мастерстве.

– Не надо, – остановил его Баураст. – Такие люди не шутят. Стоит нам шевельнуться, и Макобер – труп. А это чудо исчезнет так же стремительно, как и появилось.

– А если заклинанием? – одними губами произнес Айвен, удивляясь, что мессарийца на этот раз подвело врожденное чувство опасности.

– Они обычно имеют при себе всякие волшебные штучки, позволяющие распознавать магическую атаку, – также едва слышно ответил ему Баураст. – Я в тот раз здесь такие уже видел.

Айвен кивнул и громко произнес:

– Бросаем оружие.

Но тут впереди началось что-то невообразимое. Удавка упала, освобождая горло Макобера, а убийца издал странный звук, слегка подался вперед, попытался в поисках опоры ухватиться за стену и рухнул на пол.

Через мгновение все уже были подле потирающего шею мессарийца.

Баураст вгляделся в хмурое лицо убийцы, обрамленное жесткой черной бородой.

– Похоже на эвни, – пробормотал он. – Кажется, за нас взялись всерьез.

– Ну, Мак, ты силен, – прогудел Торрер, одобрительно хлопая мессарийца по плечу. – Так даже я бы не смог!

Макобер обалдело покрутил головой.

– Да я, собственно…

– Ладно, чего уж там, не скромничай, – эльф весь светился от гордости за своего друга.

– По-моему, он и не скромничает, – задумчиво откликнулся Терри. – Сам посмотри: у этого молодца кинжал в спине торчит.

При слове «кинжал» Торрер слегка побледнел.

– Тот самый! – едва смог вымолвить эльф, взглянув на рукоятку.

– В смысле?.. – не понял его мессариец.

– Тот самый, которым Кадтриста убило. В деревеньке енн'ар, помнишь? Ты еще взялся его потаскать на себе.

Макобер кинулся развязывать заплечный мешок. И правда: от клинка осталась лишь рваная тряпица, в которую он был завернут.

– Готов поклясться, что еще вчера вечером кинжал был на месте! Не мог же я его потерять…

– Не мог, – серьезно кивнул Айвен.

Подумав, он повернулся к Баурасту:

– А вам эта вещица ни о чем не говорит?

Не прикасаясь к клинку, тот вполголоса пробормотал какие-то слова.

– Очень странно, – наконец признался он. – Оружие явно не простое, но это, собственно, и так понятно. Я бы сказал, что… Да, похоже, им можно управлять на расстоянии.

Всем стало не по себе. Где бы ни был выкован клинок, кто бы ни вдохнул в него магическую силу, этот человек вряд ли мог рассчитывать на благосклонность Темеса. Такая вещица делает бессмысленным все: военную хитрость, честь, отвагу…

– И его сотворили не маги, – помолчав, добавил Баураст. – Скорее, кто-то из богов.

– Ну что, – нерешительно спросил Макобер. – Тут оставим или с собой возьмем?

– Я бы на вашем месте такую вещицу с собой не таскал, – посоветовал Баураст. – Вам она все равно не подчинится, а вот убить может запросто.

– Если все так, как вы говорите, – тут же отреагировал Торрер, – тот, кто направляет кинжал, находится где-то неподалеку. Или это один из богов. В любом случае, если кинжал останется здесь, хозяин спокойненько приберет его к рукам. И потом будет устраивать нам такие же сюрпризы, как с Кадтристом.

– Мы в любом случае не в силах обуздать этот клинок, – резонно заметил Айвен. – Что он с нами, что он не с нами.

– Как сказать… – пробормотал Терри. – Если бы он нам еще послужил…

– А я согласна с Айвеном. И тоже считаю, что кинжал должен быть уничтожен, – вступила в разговор Бэх. – Считайте, что такова воля Темеса.

Ссориться с богом войны в кратком промежутке между схватками не захотелось никому.

Девушка положила руку на медальон, губы ее зашевелились. Вырвавшийся из медальона луч света коснулся рукояти кинжала, и тот исчез.

– Убедительно, – только и проговорил Баураст.

– Да, весело, нечего сказать, – буркнул Торрер. – А они здесь разнообразны, в этом Лайгаше. Что делать будем?

– Вперед идти, что делать, – видно было, что сил у Бэх изрядно поубавилось, но она полна решимости не дать усталости одержать верх над собой.

– Вперед так вперед, – пожал плечами эльф. – Кто на этот раз рискнет идти первым?

– Может, передохнем? – встревожено предложил Лентал, взглянув на Бэх.

– Разумно было бы, – поддержал его Мэтт, – да и наверху наверняка уже ночь наступила. Но где?

– А если в той комнате, где склад? – Торрер покосился на гнома.

– Отличная идея, да вот незадача: дверь туда Мэтти считай что вынес, – меланхолично заметил Терри. – Замок Мак, может, и запрет. Если дверь к стенке прислонить…

– Так и отлично, – с энтузиазмом провозгласил Торрер. – Я даже первым подежурить согласен. Пойдет кто-нибудь по коридору, заглянет к нам на огонек, и тут-то мы его…

– А ты уверен, что они здесь по одному ходят? – остудила его пыл Бэх. – А ну как человек по двадцать сразу, как те маги или монахи? Представляешь, валит такая толпа по коридору, заглядывает, как ты любезно ей предложил, на огонек…

– Да уж, мало не покажется, – вставил свое слово Мэтт.

– Если не секрет, с чего вы взяли, что вам вообще дадут поспать? – удивился Баураст. – Мне лично всегда казалось, что здесь не то место, где отдыхают.

– Одно плохо, любезнейший, – голос паладина был холоден, как снег на горных вершинах, – считайте тогда, что еще один бой – и вы останетесь без поддержки жрецов. Кстати, не уверен, что и маги могут развлекаться колдовством от зари до зари без передышки. Хотя здесь вам, конечно, виднее.

– Ладно, пока разговор изрядно абстрактный, – подытожил Айвен. – Думаю, никому не придет в голову предлагать ради этого вернуться на поверхность? По крайней мере, я, хотя и не испытываю особой радости, оставив монахов у себя за спиной, совершенно не мечтаю лишний раз попадаться им на глаза. Так что давайте просто пойдем вперед: получится – отдохнем, нет – нет.

Паладин о чем-то пошептался с Бэх и кивнул. Остальные тоже не возражали.

– Думаю, теперь моя очередь, – Торрер первым направился дальше по коридору, – хотя если кто-нибудь подстрахует, я – не против.

– Я буду рядом, – заверил его гном, довольно прислушиваясь к сонному посапыванию Рэппи.

– Слушай, а у вас под горами похоже? – спасшись от смерти, мессариец чувствовал немалое облегчение, сопровождающееся непреодолимым желанием поболтать.

– В смысле? – переспросил лунный эльф.

– Ну, на то, что здесь или у гномов? Сокровища всякие?… – уточнил мессариец.

– Если кто не знает, – мрачно ответил Терри, – мы живем не под горами, а в горах. Что же до сокровищ – не жалуемся.

– Надо будет Мэтту сказать! – полностью удовлетворенный обретенным знанием, Макобер прибавил шагу. – Пригласишь как-нибудь в гости?

В гости… Пожалуй, вернись он сейчас в Дейронские горы, Терри и сам оказался бы там в гостях. Да и не было ему пути назад. По крайней мере, пока.

Даже товарищам по талиссе он не признался бы, как часто видит ночами знакомые до последнего камешка родные серые склоны…

На этот раз передышка продолжалась около часа. Позади осталось еще несколько спусков и не один десяток развилок. Друзья все чаще стали с сомнением поглядывать на Терри: туннели становились уже и уже, да и пыль покрывала их куда более толстым слоем.

– По-моему, здесь уже лет тридцать никто не ходил, – выразил наконец общее мнение Макобер.

Но в этот момент все застыли, услышав громкие, отчетливо произнесенные слова, которые, казалось, исходили от самих стен:

– Протектор первый и последний раз официально предлагает вам сложить оружие и положиться на его милость.

Создавалось впечатление, что с ними заговорил сам Лайгаш.

– А велика ли она? – вопрос Макобера гулко унесся вдаль.

– Кто? – удивленно переспросил голос.

В ответ раздались смешки: торжественное и пугающее ощущение, появившееся было несколько секунд назад, исчезло без следа.

– Его милость, – невинно пояснил мессариец. – Ну, в смысле, если мы сдадимся. То что?

– То вам будет дарована жизнь!

– А… – Макобер махнул рукой. – Так и знал, ничего интересного! Она-то у нас и так есть!

Кого бы Протектор ни избрал для переговоров, этот кто-то сейчас явно оказался поставлен в тупик.

– Бросайте оружие! – несколько неуверенно повторил он.

– Еще чего! – только отсутствие у голоса тела или, на худой конец, места, откуда он исходил, помешало Макоберу сопроводить свои слова соответствующим жестом. – Поговорили – и хватит. Пошли, ребята.

Одобрительно хлопнув мессарийца по плечу, Торрер двинулся было вперед, когда в воздухе раздался звук распрямляющейся пружины и в щит эльфа глубоко вонзилась арбалетная стрела. Наконечник другой противно чирикнул о стену, а третья вошла эльфу в плечо, не так давно вывихнутое в ночном бою.

– Бэх! – простонал было он, но тут же устыдился собственной слабости. Паладин не шутил: лечение отнимало у жрецов слишком много сил.

Сунув руку в карман, эльф быстро надел на палец оставленное графом кольцо.

– Погасите факелы, – крикнул Айвен. – Они же на свет стреляют!

По всей видимости, так оно и было: впереди, впервые с того момента, как талисса углубилась в Лайгаш, царила кромешная тьма.

Стоило затушить факелы на стенах, как обстрел прекратился, словно по волшебству. Мэтт, который и так прекрасно видел в темноте, отвел к Бэх издающего слабые стоны Торрера, а Лентала – к раненному в бедро Макоберу.

Лечение не заняло много времени, но Бэх уже с трудом держалась на ногах.

Гном откашлялся:

– Какие будут идеи? Может, наши маги их чем порадуют?

– Угу, чтобы снова нарваться на диски, отражающие заклинания, – фыркнул Баураст. – Премного благодарен, как-нибудь без меня.

– А если вернуться к предыдущей развилке?

– Не сомневаюсь, что мы окружены, – буркнул Терри. – Можно, конечно, попробовать, но что-то я в это не очень верю. Надо прорываться.

– Есть у меня в запасе одна мысль, – признался Лентал. – Но тогда на сегодня я вам больше не помощник.

– А ты? – Терри взглянул в сторону Бэх.

Девушка покачала головой. Сообразив, что Терри ее не видит, она добавила:

– Я уже все.

Друзья замолчали. Но другого выхода не было.

– Макобер, Айвен и Баураст, подойдите к факелам, – распорядился Лентал. – Когда я крикну «пора», вы зажигаете их, и мы все бросаемся вперед. В ближнем бою от этих арбалетчиков и воспоминания не останется!

Положив руку на медальон, паладин погрузился в молитву. Через пару минут от каждого из друзей отделилась голубоватая слегка светящаяся в темноте тень и двинулась навстречу засаде.

В воздухе запели арбалетные стрелы.

– Пора!

Вспыхнули факелы. Понимая, что времени перезарядить арбалеты не остается, перекрывавшие проход воины заторопились избавиться от них и схватились за мечи. Но Мэтт с Торрером уже врубились на бегу в нестройные ряды противников.

Когда талисса двинулась дальше, за спиной у нее осталось восемь неподвижных тел.

Вскоре на стенах вновь стали встречаться ярко горящие факелы. Однако по-прежнему не попадалось ни единого места, хоть мало-мальски подходящего для отдыха.

– Терри, может плюнем на «ключ», ну его? – на этот раз не выдержал Мэтт. – Сам же видишь, здесь не ходит никто и никогда. Разве что в виде исключения, да и то те, кто хотят нам какую-нибудь пакость устроить.

– И что ты предлагаешь? – бросил в ответ лунный эльф. – Клубочек разматывать? Крестики на стенах рисовать? Да без «ключа» мы через полчаса кругами ходить начнем.

– А мэтр Баураст ничем не в силах нам помочь?

Маг рассмеялся.

– Господа, сразу скажу, чтобы развеять ненужные подозрения и ложные надежды. Я не служу Лазоревому храму и не подослан, чтобы заманить вас в дебри Лайгаша. Просто однажды мне довелось продвинуться довольно далеко.

От его неожиданной откровенности друзья даже остановились.

– То есть?

– А вы думаете, только у вас неплохая компания, в которой приятно прогуляться навстречу смерти? Встреться наши талиссы на узкой дорожке, еще неизвестно, кто бы остался в живых.

– Ну уж! – недоверчиво хмыкнул Торрер, до глубины души пораженный тем, что перед ним – осколок еще одной талиссы.

– Разве что тогда мы еще не знали про потайной выход, – добавил Баураст.

– И сумели вернуться обратно? – Бэх привалилась к стене, чтобы хоть немного передохнуть. Она чувствовала, что еще чуть-чуть, и друзьям придется ее нести.

– Не все. Прямо скажем, я один. В свое время мне удалось, как бы это помягче сказать… завладеть свитком с заклинанием Родного Дома. Нас оставалось… Я четыре дня тащил Браца на себе к выходу. И все же он умер. А я воспользовался свитком.

– А вдвоем нельзя было, что ли, отсюда колдануться? – поинтересовался Макобер.

– Увы. Заклинание способно перенести только одного человека и только в тот дом, который он считает родным. Идиотская идея, должен вам сказать, но тогда я был рад и этому.

– Но вы все же сумели войти в Лайгаш?

– Еще бы! Но, к сожалению, «ключа» у нас не было. Так что мы не просто шли: через каждый заслон приходилось прорываться с боем.

– Можно подумать, что мы здесь цветочки собираем, – буркнул Терри.

– Вы уверены, что смогли бы пройти через тех монахов внизу? А через магов, не будь у Мэтта волшебного топора? Через убийцу, не заваляйся у Макобера такой полезный кинжальчик? Через арбалетчиков, если бы не Лентал?

– Кто бы сомневался, что и ваши товарищи тоже чего-то стоили! – польстил ему мессариец.

– И многого, молодой человек, многого! Правда, в нашей талиссе был всего один маг – ваш покорный слуга. Но жрецов тоже двое, и оба поклонялись Деве Весны. Одним словом…

– Одним словом, здесь вы впервые, – грубовато перебил его Терри, который на дух не выносил неудачников. – Другие предложения будут?

Макобер, который, пока шел разговор, оказался в первых рядах, неожиданно замер на месте.

– Клянусь отмычками Ч'варты, впереди под полом что-то есть!

– Что значит – под полом? – не поняла Бэх. – Этажом ниже?

– Ну, не совсем под полом… В общем, не ходите пока никуда.

Он опустился на колени и стал продвигаться вперед едва ли не дюйм за дюймом, внимательнейшим образом осматривая пол.

– Вот она, родимая! – в конце концов прошептал Макобер. – Смотрите.

Он отцепил от пояса ножны вместе с мечом и, удерживая клинок за лезвие, шлепнул им по полу прямо перед собой. Раздался хруст, и в камне возникла дыра фута в три шириной.

Подойдя поближе, друзья заглянули вниз.

Дна видно не было. Совсем как в том ущелье, где под ними проломился мост.

– Да, хороши бы мы были, влетев в такую штуку со всего разгона, – Мэтт поежился. – Как-то я совершенно про них не подумал. Хотя у нас, в общем-то, обычная вещь. Это так, банальненько. Прямо скажем, без воображения строили. Вот то ли дело…

Пока все перебирались через провал, гном успел познакомить друзей примерно с дюжиной конструкций, одна изобретательнее и непременно смертоноснее другой.

– Убедил! – мессариец поднял вверх обе руки. – Мэтти, а ты не мог подождать, пока мы отсюда выберемся? Я теперь не то что спать не стану, мне ходить расхотелось!

– Ничего, будешь осторожнее, – философски парировал гном, наблюдая, как Макобер двинулся дальше чуть ли не в полуприсяде, простукивая пол перед собой любезно одолженным Баурастом незажженным факелом.

А Айвен к тому же строго-настрого наказал мессарийцу не торопиться и не увлекаться.

Однако где-то через четверть часа друзья поняли, что, возможно, это и самый безопасный способ передвижения, но уж наверняка не самый быстрый. Тем более что от всего на свете все равно не убережешься.

И словно в подтверждение этой немудреной мысли, откуда-то из-под потолка коридора раздался короткий приказ:

– Хватай их, ребята.

Рухнув сверху, тонкие, но прочные сети окутали друзей, не давая ни вырваться, ни пошевелиться.

Глава XXXI

Замок Найтмор, одиннадцать лет назад

Юноша проснулся еще затемно. Пытаясь удержать сон, он покрепче обхватил подушку, с головой закутался в теплое шерстяное одеяло и вновь закрыл глаза.

Но сон не шел. Похоже, он уже успел отправиться к кому-то более благодарному и менее беспокойному.

С досадой высунув голову из-под одеяла, юноша перевернулся на спину и стал прислушиваться к привычной утренней суете.

Замок медленно оживал. Скрипнули ворота конюшни – конюхи отправились кормить лошадей. От калитки доносился громкий разговор – молочница, как обычно, завернула кним по дороге с фермы. Прогремела поднимаемая решетка, и двор наполнился цоканьем копыт: вернулся ночной дозор.

Начинался самый обычный день. Для всех, кроме него. Сегодня юноше предстояло связать свою жизнь с богом, имя которого нечасто звучало в этих стенах.

Рыцари Ордена Снежного Барса не жаловали Айригаля. Испокон веков покровительницей Ордена считалась Меркар – прародительница всех людей, живущих на Двэлле. Ей они молились чаще других, в ее объятиях, а не в сером царстве Айригаля, рассчитывали найти упокоение после смерти.

Столичные жрецы назвали бы это ересью. Здесь, на Востоке, это было в порядке вещей.

Сегодня он станет жрецом. Айригаль не требовал обета безбрачия, всенощных бдений или очищения постом духа и плоти. И все же предстоящее Посвящение пугало юношу больше, чем все обеты и бдения.

«Лишь слабые подчиняются судьбе. Сильные творят ее сами», – любил говаривать отец.

Что ж, юноша и творил свою судьбу сам. Вернее, сотворил. Не сейчас – девять лет назад.

И вот настал день, когда он должен сдержать свое слово.

Жаль, что отец все еще при дворе и вернется не раньше, чем через месяц. Хотя, может, это и к лучшему…

Юноша хорошо знал, что такое быть жрецом Девы Вечной Весны. Но жрецом Айригаля?..

Книги в библиотеке замка были на эту тему крайне молчаливы.

Бывало, Пожиратель Душ требовал от прошедших Посвящение жить прежней жизнью. Такие люди становились членами королевских советов, магистратами, именитыми купцами. И даже их близкие не знали, кому те молятся по ночам и кто руководит их делами.

Если Айригаль оставит его в Найтморе, зачем прощаться?

Проще всего было бы выскользнуть из замка под любым предлогом – отправиться на охоту, присоединиться к дозору, сделать вид, что внезапно появилось желание навестить соседей.

Малодушие. Пока еще он не принес Клятву, и мама имеет право знать, кем сегодня станет ее сын. Хотя бы для того, чтобы Айригалю не пришло в голову оставить его в Найтморе.

Выскользнув из-под одеяла, юноша быстро оделся. Мама наверняка уже закончила утреннюю молитву…

Уже взявшись за ручку двери, он остановился. Может, лучше отправиться к ней после завтрака – никто же не гонит его к алтарю с самого утра? Или даже сначала собраться в дорогу и уже перед самым отъездом…

Нет, сейчас.

Пройдя по галерее, он подмигнул статуе прадеда, который всегда нравился ему больше других навеки застывших в мраморе предков. Прадед бы его понял…

Юноша решительно постучался в дверь в конце галереи, украшенную изумрудным листком Ашшарат.

– Сын?

Он вздрогнул: на мгновение ему показалось, что мама знает, с чем он пришел. Что она его ждет. Что исчезнуть незамеченным так или иначе не удалось бы.

Все-таки она жрица.

Впрочем, нет. Скорее всего, мама просто узнала его шаги.

Он помедлил на пороге.

Пусть Айригаль отправит его хоть на край света, Найтмор все равно всегда будет с ним. Его шпили и башенки, прохладные кладовые и бесконечные подземелья.

И, конечно, эта комната. Необыкновенно тихая, словно она одна из всего замка удалилась от суетного мира. И необыкновенно добрая и уютная.

– Не спится? – улыбнувшись и легонько взъерошив сыну волосы, мать показала ему на кресло перед собой. – Что-то я не замечала, чтобы ты любил вскакивать с первыми петухами.

Он помолчал, не зная, с чего начать. Потом все же сел в кресло. Снова встал.

– Нет, мама… Просто у меня сегодня… Посвящение.

Вот слово и произнесено. Но мать все так же ласково смотрела на него, по-прежнему ничего не понимая.

– Уже? – растерянно проговорила она. – Конечно, это большая честь для нашей семьи… Но отец… Разве не стоит его подождать? Хотя нет, это я возьму на себя… И потом, все так неожиданно: она ничего не говорила о тебе… Хотя если она хочет, чтобы ты…

Боги, ну почему все так сложно! Какой же он болван! Проклятие, как же теперь сказать ей правду?!

– Не совсем… То есть, да. Она и не хочет.

Мать удивленно подняла брови.

– Если ты намерен стать жрецом против ее воли, на меня можешь не рассчитывать. Опять что-то нафантазировал!

Он скользнул взглядом по ее смешливым серым глазам, коротким каштановым локонам, перехваченным на лбу хрупкой палладиевой диадемой… Она все еще думает, что он шутит.

– Подожди, мама. Я собираюсь стать жрецом совсем другого бога.

На этот раз она ничем не выдала своего удивления: служить или не служить божеству, всегда считалось в их доме личном делом каждого. Только в глазах появилась тревога.

– Темеса?

– Нет… – он и теперь не решился произнести имя божества, которому отдал свою душу, и предпочел выбрать едва ли не самое нейтральное из его прозвищ. – Того, Кто Ждет за Порогом.

Ее боль всегда была его болью, однако сейчас он ничем не мог ей помочь…

Выехав из ворот родительского замка, юноша сразу повернул коня в лес. Пока ему не приснился этот затерянный среди деревьев алтарь, он и не знал, что тот ждет своего часа так близко от Найтмора, хотя десятки раз охотился с отцом в этих местах.

Теперь же алтарь звал, притягивал, и найти его не составило труда.

Спешившись в паре шагов от серого замшелого валуна, в котором, слава Богам, не было решительно ничего зловещего, юноша привязал коня к растущей поблизости березе.

От матери он слышал, что Клятва – это праздник, просветление, миг, когда человек сливается с богом и чувствует, как в него входит божественная сила.

Если бы только для него Клятва была таким же праздником, как для слуг Ашшарат!

Он принял решение, и он сделает все, что от него зависит. А то, что ноги отказываются вести его к цели, так на то он и потомок рыцарей древнейшего на Двэлле Ордена, чтобы заставить их себе повиноваться.

Приблизившись, он положил руку на камень.

Алтарь оставался холоден и молчалив. Только сейчас юноша задумался о том, что произойдет, если бог не явится на его зов. Сможет ли он считать себя свободным от данного некогда обещания? Вправе ли отправиться домой?..

Сзади послышались шаги, и юноша резко обернулся, схватившись за меч.

Мужчине, неторопливо появившемуся из леса, на вид было лет пятьдесят. Ни оружия, ни доспехов. Скорее купец, нежели воин.

Окладистая черная борода, в которой прячется второй подбородок. Широко расставленные иронично прищуренные глаза. Холеные руки с парой палладиевых перстней скрещены на груди.

– Ну что ж, рад тебя видеть.

И это – бог?! Бог, которому он собирается служить до конца жизни? Не спускается с небес, не рычит громовым голосом, стоит лишь дотронуться до его алтаря.

Хранящий Жатву Смерти, Страж Вечности, Играющий Душами… У Айригаля много имен. В его Цитадель гость вступает лишь единожды – после смерти. Его жрецы носят символ ворона – символ смерти и мудрости.

И этот бог запросто заводит с ним разговор!

– А чего ты, собственно, ожидал? – улыбнулся незнакомец. – Огненной колесницы, молнии в руке, когтистых лап по локоть в крови?

Юноша замялся. В глубине души он действительно полагал, что бог заставляет упасть на колени одним своим появлением. И вообще, неужели божество сходит к каждому, кто принимает его покровительство?

Странно, мама об этом ничего ни говорила…

– Похоже, мне сейчас впервые в жизни придется доказывать, что я – бог, – расхохотался незнакомец, глядя на его оторопевшее лицо. – Ну, изволь. Девять лет назад…

– Зачем ты хотел убить моего отца? – юноша гордо вскинул голову.

Он перенял эту манеру у прадеда. Вернее, у статуи прадеда.

– Убить? – казалось, Айригаль искренне удивлен. – Это, прости, не по моей части.

И юноша вдруг понял, что тот не лжет: он и в самом деле не собирался убивать его отца. То был сон, ниспосланный богом, и все же не более, чем сон. Кинжал в любом случае не попал бы в цель.

Что ж, даже Темес назвал бы это лишь «военной хитростью». А то, что отец остался жив, так долгих лет ему жизни.

Слово не было вырвано силой, он дал его добровольно.

И все же… Пока Клятва не принесена, пока не пройдено Посвящение…

Заставив себя не думать об этом, юноша произнес так спокойно, как только мог:

– Я дал слово, и я пришел. Теперь я в твоей власти.

– В моей власти? – медленно повторил бог, взвешивая каждое слово. – Что ж… Однако если ты думаешь, что у меня нет иной заботы, кроме как являться каждому, приносящему мне Клятву, должен сказать, что ты ошибаешься. Я явился, чтобы ты услышал то, что должен услышать. Именно ты. И прежде, чем встанешь в ряды моего Ордена.

Юноша промолчал, но бог и не ожидал от него ответа.

– Если я в тебе не ошибся, ты уже задумывался о смысле жизни, – сочувственно-серьезно проговорил Айригаль.

Юноша кивнул.

– Четырнадцать-пятнадцать лет, самое время, – глаза бога смеялись. – Давай я попробую угадать, к чему ты пришел. Ты хочешь соединить в себе все: славу и доблесть предков, силу и стойкость отца, доброту и обаяние матери. Хочешь быть добрым сеньором и храбрым рыцарем, чье имя останется в веках и чья статуя займет должное место в родовом замке.

– Тебе это кажется странным или недостойным?

Дерзость приятно холодила сердце, однако у нее был и иной исток. Юноша умел лгать другим, но не умел лгать себе: он надеялся, что сможет оттолкнуть Айригаля. В конце концов, кому нужны не слишком почтительные слуги…

– Не более странным, чем то, что Аспари кружит подле луны, и не более недостойным, чем то, что твой отец может казнить своего вассала, а тот его – нет, – усмехнулся Айригаль. – Однако я пришел к тебе не затем, чтобы обсуждать это.

Показывает, кто здесь хозяин, подумал юноша. Пусть. Пока еще никто…

– Я пришел сказать тебе, – бог возвысил голос, – что на самом деле ты хочешь иного: остаться в памяти людей. Людей, а не только вассалов твоего отца и обитателей славного замка Найтмор. Ты хочешь стать живой легендой. Более того – ты мечтаешь повелевать, мечтаешь, чтобы никто не мог противиться твоей власти. Жалеешь, что не родился принцем крови, которого ждал бы трон. Я дам тебе славу и власть. Я, а не Орден Снежного Барса!

Слова Айригаля были правдой. Хотя и не той правдой, которую хочется услышать.

– Твоя слава и твоя власть несут с собой смерть! – голос юноши сорвался в самый неподходящий момент.

– Можно подумать, что Снежные Барсы несут с собой жизнь! – прогремел бог. – Не обманывай себя, любая слава и любая власть несут с собой смерть. Я не говорю тебе: «Выбирай». Ты уже сделал свой выбор. Я говорю тебе: «Задумайся».

– Снежные Барсы завоевывают славу своими мечами, – не сдавался юноша. – А ты требуешь плату.

– Не в большей и не в меньшей степени, чем любой другой бог. Или богиня. Значит ли это, что ты осуждаешь свою мать?

И, уже тише, Айригаль добавил:

– Разве что, чем больше плата, тем больше и награда.

Юноше стало не по себе: он вспомнил, с каким именно богом он разговаривает.

– То есть мне придется отдать тебе свою душу?

– Еще не хватало! – расхохотался Айригаль. – Предложить душу Владыке Вечных Пустошей! Свежая идея. Признаюсь, ты первый, кому она пришла в голову. И вообще, при чем здесь душа? Мне нужна вера. Настоящая, истинная вера. Мне нужно, чтобы ты хотел, мечтал стать моим жрецом.

– Но ты же сам сказал, что не предлагаешь мне выбора, – юноша чувствовал себя изрядно обескураженным.

– Ты дал мне слово, и я воспользуюсь им. В твоих же интересах. И все же я не тюремщик. Поверь, сейчас ты еще не готов выбирать. Но если когда-нибудь, в будущем ты решишь встать на иной путь, я не стану тебе препятствовать.

Юноша понял, что разговор окончен, и прижал правую руку к сердцу, показывая, что готов начать Клятву.

– Мир и Двэлл, слушайте нас, – на этот раз голос незнакомца раздавался со всех сторон, окружал, завораживал. Сейчас перед юношей был бог, и он счел за лучшее склониться перед его мудростью…

Юноша произнес последние слова Клятвы. Он ожидал, что божественная Сила наполнит его до краев, что он сможет… сможет… Сможет хотя бы что-то, чего не мог раньше.

Айригаль вновь от души расхохотался.

– Это я могу двигать взглядом горы! Я, а не ты!

Юноша опустил голову.

– У жрецов все по-другому. Смотри, – внезапно бог стал серьезным.

Приблизившись, он надел на шею юноши витую цепочку с палладиевой фигуркой ворона.

– Видишь вон то дерево, – он указал на кривоватый засохший ясень неподалеку от алтаря. – Представь себе, что за ним прячется враг, а ты безоружен. Стрела его арбалета смотрит тебе в грудь. Еще мгновение…

Юноша пристально посмотрел на дерево. Если бы за ним действительно кто-то прятался, ему надо было бы встать вон там, чуть левее, чтобы ствол скрывал тело, а ветви не заслоняли от стрелка алтарь.

Он и сам не заметил, как внутренне напрягся и подобрался. А ведь этому богу ничто не мешает действительно поставить там арбалетчика. И если сейчас не выполнить то, чего от него ожидают…

– А теперь попроси моей помощи! Быстрее! Мысленно, про себя.

Он попросил. Даже не попросил, а словно зачерпнул из бездонного хранилища Силы. Она наполнила его тело, заставила засверкать медальон. Мгновение – и дерево исчезло, будто его и не было.

И Сила ушла. Но она не оставила его опустошенным, обессиленным, разбитым. Он знал, что в любой момент Сила вернется, стоит лишь ему захотеть. Попросить. Воззвать к богу. Его богу.

Потом пришла усталость. Приятная усталость человека, который хорошо выполнил свою работу.

– Я дарую тебе мой первый Ранг. Отныне ты – Преступивший Грань, – довольно улыбнувшись, Айригаль похлопал его по плечу. – Кстати, можешь называть меня Вороном. Ты готов принять мое первое задание?

– Да, Ворон, – юноша склонил голову.

По дороге сюда он с грустью думал о том, что придется покинуть Найтмор. Ерунда – и хорошо, что он не успел поделиться этим с Вороном. Найтмор прекрасен, но мал – нельзя же всю жизнь провести в колыбели.

– Тебя воспитывали в готовности принять Посвящение Ашшарат?

О чем он говорит? Юноша с трудом заставил себя сосредоточиться.

– Если на то будет ее воля. Хотя отец хотел видеть меня рыцарем…

– Зеленая Дева отвечала на твои молитвы? – бог больше не был похож на вальяжного богатого купца. Теперь перед юношей был властитель, лорд, не сомневающийся в его лояльности.

– Не единожды. Она благосклонна к матери и говорила, что рада будет числить меня среди своих жрецов.

Айригаль прищурился.

– Отлично! Тогда прямо сейчас ты отправишься в ее святилище в Тайлене и пройдешь второе Посвящение.

Юноша почувствовал, что земля уходит у него из-под ног и чуть не опустился прямо на алтарь.

Ворон хочет от него отказаться? Но тогда к чему вся эта комедия?

Собирается обмануть Ашшарат? Но разве богиню можно обмануть?

– Никто и не подозревает, что это возможно – служить двум богам одновременно, – продолжал тем временем Айригаль, словно не замечая, какой эффект произвели его слова. – Но никому и не следует об этом знать. Аши было жалко терять тебя, а я еще не успел к тебе привыкнуть.

– И при этом я?..

Бог поднял руку, призывая его дослушать.

– Ты принес Клятву мне, и ты – мой жрец. Прежде всего мой. Аши уверена, что сможет использовать твои умения так, что это не пойдет ей во вред. Быть может. Я дозволяю тебе принести Клятву и ей, но помни, что ты – мой человек среди ее жрецов.

Юноша сделал шаг вперед, однако Айригаль вновь не дал ему произнести ни слова:

– Я знаю все вопросы, которые ты хочешь задать. Мой ответ таков: ты получил приказ, и ты его выполнишь. Отправляйся в Тайлен и соверши то, о чем мечтала твоя мать. Не забудь, кстати, сказать ей, что пошутил. А если ей доведется впоследствии увидеть тебя с моим медальоном, Аши достаточно умна, чтобы придумать для нее подходящее объяснение. А теперь ступай, Преступивший Грань, и помни, что твой бог не поленился притащиться сюда, чтобы пожелать тебе удачи.

– Но… – но юноша уже снова остался один. И у него не было иного выбора, кроме как подчиниться приказу. x x x

– Руби! – скомандовал Айвен.

Эх, если бы можно было положиться на магию…

– Разрубишь тут, – буркнул в ответ Мэтт, безуспешно силясь дотянуться до рукояти топора.

– Да это не сети, паутина какая-то! – Бэх попыталась схватиться за медальон, но не смогла даже поднять руку.

Чем больше они пытались высвободиться, тем больше увязали в липких нитях сетей.

Рывок – и пол ушел из-под ног.

– Посмотрим, что тут за паучки водятся, – с угрозой пробормотал Торрер. – Не знаю, как у людей, а в нашей маленькой эльфийской деревушке за такое давно бы уже…

Пока талиссу тащили наверх, высказаться успел едва ли не каждый. Особенно часто поминали «ключ», Винсента Беральда и всех родственников Протектора по материнской линии вплоть до пятого колена.

Пещера, в которую попала талисса, ничем не напоминала ровные, ухоженные и хорошо освещенные коридоры Лайгаша. Перед друзьями предстало настоящее логово: с набросанными на полу грязными шкурами, запахом давно немытых тел и закопченными стенами.

Да и люди, которые сейчас стояли перед ними, выглядели немногим лучше. Любой цирюльник зарыдал бы при виде их всклокоченных волос и торчащих во все стороны бород. И все же, судя по полуистлевшим остаткам одежды, когда-то и они знавали лучшие времена.

– Кольцо Айригалю в нос! – удивленно произнес здоровяк, командовавший захватом талиссы. – Да тут целый паноптикум!

– Сам сайгак! – фыркнул в ответ Макобер. – Неужели старина Айри настолько обеднел, что даже такое берет на службу?!

– Нам бы неплохо выбраться отсюда живыми, – вполголоса напомнил ему Терри.

Однако главарь был настолько поражен, что даже не обратил внимания на слова мессарийца.

– Жрецы, да не те, – он прищурился, разглядывая медальоны Бэх и Лентала. – Темес и Ашшарат. Неплохая парочка.

– Глянь, там еще и маги! – провопил какой-то коротышка, вооруженный суковатой дубиной.

– Сам вижу, – рявкнул главарь. – Ребята, вы вообще откуда на наши головы свалились?

– Мы?! – в негодовании откликнулся Торрер, все еще пытаясь вытащить из ножен хотя бы один меч. – Это мы-то свалились?! Шли себе спокойно, никого не трогали…

– Почти никого, – поправил эльфа Макобер, тесно прикрученный где-то за его спиной.

– Почти никого, – согласился Торрер, давным-давно уяснивший, что спорить с мессарийцем себе дороже. – И тут, трам-тара-рам, вопли, крики, сети…

– Нехорошо как-то получилось, – здоровяк почесал в затылке. – Эй, Блимт, развязывай.

На первый план выдвинулся худющий, ростом едва ли не с эльфа человек, закутанный в лохмотья, которые некогда вполне могли бы быть шерстяным одеянием колдуна.

Но могли и не быть.

Икнув и откашлявшись, он принялся за весьма замысловатое заклятье, поминутно сбиваясь и путаясь в словах.

Баураст зажмурился: он без труда представил себе, что произойдет, если верзила не совладает с потоками магической энергии, которая клубилась сейчас вокруг талиссы. Хорошо, если они погибнут на месте. А ну как нет?

Но тут сети, точно почувствовав хозяина, заерзали на пленниках, и вдруг все одновременно превратились в потоки воды.

– А попросту, по-деревенски, ну, разрезать, к примеру, никак нельзя было? – поинтересовался Баураст, постукивая зубами от холода.

Однако Блимт казался куда более удивленным, чем талисса.

– Гирн, я не хотел, честное слово не хотел, – тоненько проверещал он, падая на колени перед главарем, – ты же сам знаешь…

– Знать-то знаю, – Гирн скептически оглядел незадачливого чародея с головы до ног. – Ладно, Блимт, забыли. Но вот болото это тебе убирать. Чем хочешь, хоть рясой своей.

– Какая ж то ряса, – пропищал колдун.

Однако Гирн так посмотрел на него, что Блимт мгновенно скинул с себя ветхое одеяние и принялся суетливо вытирать пол, отжимая воду в дыру, через которую втащили пленников.

– А вы извиняйте, ребята, – пробасил главарь, глядя почему-то на сапоги Торрера. – Сами понимаете, магия…

– Не может быть! – вежливо изумился Макобер.

– Прошу к огню, – здоровяк явно чувствовал себя не уютно. –Обсушитесь, поужинаем.

– Чего только эти жрецы не наколдуют, чтобы с комфортом переночевать! – иронически глядя на Лентала, прошептал Баураст.

Но паладин лишь втянул носом воздух, тяжело вздохнул и лениво поправил:

– Не наколдуют. Намолят.

Как они и подозревали, огонь в этой пещере разводили прямо на полу. При этом лишь малая часть дыма успевала ускользнуть в узкие щели в скале – оставшаяся же висела в воздухе тяжелыми сизыми клубами. Однако после устроенного Блимтом купания идея обсушиться выглядела весьма привлекательно.

Главарь протянул каждому гостю по большому куску сухого плоского хлеба, на которые вывалил пахучие кусочки мяса из висящего над огнем котелка.

– Ну, рассказывайте, – он добродушно хлопнул Макобера по спине, – откуда вы тут взялись такие расфуфыренные.

Друзья придирчиво оглядели друг друга. До сих пор они как-то не воспринимали свою запыленную дорожную одежду, не раз штопанную после боев, как роскошные придворные одеяния. Однако сейчас талисса вынуждена была признать, что воистину все познается в сравнении.

– Ты был прав, Гирн, – одобрительно отметил Айвен, стараясь говорить как можно проще и доходчивее. – Мы не имеем никакого отношения к слугам Айригаля.

Главарь довольно рыгнул.

– Мы – его враги. Как вы и догадались, я и впрямь чародей. А это, – Айвен сделал небрежный жест в сторону Баураста, – мой нерадивый ученик. Сколько лет учится, пыжится – а все бестолку.

Терри заметил, как лицо Баураста окаменело. И когда маг сунул руку в карман, лунный эльф счел за лучшее незаметно придвинуться поближе на случай, если тому придет в голову поставить Айвена на место.

– Так как вас сюда занесло? – поторопил Гирн.

– Всему свое время, – на взгляд Бэх, Айвен излишне рисковал, испытывая терпение главаря. – Ты без сомнения слышал, почтенный, как люди говорят: «Провалиться мне на этом месте!».

– Ну? – кивнул Гирн.

Остальные с интересом прислушивались к разговору, не забывая при этом дружно работать челюстями.

Торрер попытался представить себе, чье это должно быть мясо, и почувствовал, что аппетит стремительно покидает его.

– Вот я и подумал, – как ни в чем ни бывало продолжил Айвен, – почему бы, собственно так и не сделать.

– Как так? – тупо переспросил Гирн.

– Встав над Лайгашем, мы дождались, пока Аспари не превратится в зрачок тусклого глаза луны и, повинуясь моим чарам, – глубоким таинственным голосом прошептал Айвен, – расступилась земля и разверзся камень.

Увидев, что Баураст с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться, лунный эльф позволил себе расслабиться.

– Мы ступили на землю Лайгаша…

Бэх почему-то вспомнила, как Макобер пугал ее в храме Орробы. Кажется, у мессарийца появился достойный последователь.

– …враги же наши оказались не прочнее скал и не тверже камня, – отблески костра плясали на стенах пещеры, и гигантская тень Айвена угрожающе колыхалась над слушателями. – Они бежали с нашего пути, как олени от лесного пожара. И близок час, когда люди скажут: «Лайгаш бросил им вызов, Лайгаша более не существует».

– А как вы узнали, где его искать? – тоже почему-то шепотом поинтересовался главарь.

– Мой ученик некогда служил здесь, – уже обычным голосом ответил Айвен. – Помощником повара.

И, насладившись выражением лица Баураста, мимоходом добавил:

– Младшим.

– Вишь как оно бывает, – с уважением протянул Гирн. – Ну, мы-то люди простые. Меня Орден нанял тюки грузить, Блимт лошадей в караване кормил – все при деле были.

«Маг – и кормил лошадей?!» – чуть было не воскликнул Айвен, позабыв, что и сам только что представил Баураста помощником повара. Младшим.

– Как все разгрузили, – продолжал тем временем главарь, – так и… Одним словом, в Лайгаш-то мы залезли, только кто ж думал, что он такой огромадный! А уж как вся эта айригалева нечисть стала нас теснить… Словом, в такие дебри загнали, про которые и сами, похоже, позабыли. Так и живем здесь. Несколько раз пытались нос высунуть – все бестолку.

– Выбраться не можете? – удивился Торрер.

– Выбраться-то можем, – хмыкнул Гирн. – Я так понимаю, что чем ближе к денежкам, тем больше народу их охраняет. И одним нам не пройти. Зато теперь…

Хитро улыбнувшись, главарь сладко зевнул, продемонстрировав талиссе десятков пять, как ей померещилось, весьма крепких зубов:

– Ладно, хватит на сегодня. Как говорится, деваха с вечера, молитва с утра.

Друзья и сами уже начинали клевать носом: сегодняшний день казался почти бесконечным.

– Спим? – оглядел талиссу Айвен.

– Ну, Гирн же сказал: «Молитва с утра», – подмигнула ему Бэх.

Выбирая место на грязном полу пещеры, она постаралась устроиться подальше от новых знакомых.

Заметив, что девушке неуютно, паладин опустился рядом на холодный каменный пол и протянул Бэх свой плащ:

– Подстели под себя, теплее будет. Ну, как ты? Отошла немножко?

Девушка благодарно улыбнулась:

– Немножко. Обидно бывает Силу тратить, только когда кто-нибудь сам на свою голову приключения находит. А так…

Паладин невольно посмотрел в сторону Макобера.

– Лентал, я все хотела тебя спросить, – девушка помедлила, словно не решаясь задать вопрос, – а почему все-таки тебя с нами отправили?

Сердце подсказывало ей, что не все здесь так просто: слабо верилось, что Ашшарат посылает паладинов на помощь каждому, кто захочет поживиться деньгами Лазоревого храма.

Он знал, что не стоит этого делать, и все же ответил, не желая ей лгать:

– Давай договоримся так: я обязательно тебе все расскажу. Но не сейчас. Чуть позже. По правде говоря, мне уже давно надо было бы от вас уйти. Еще в тот момент, когда я понял… В общем, сразу после нашего с тобой путешествия к Темесу.

– Значит, ты здесь не для того, чтобы нам помогать?

– А я мало помогаю? – лукаво улыбнулся паладин.

– Мне – много, – серьезно ответила Бэх. – Но все равно… Я понимаю, зачем с нами идет Баураст. А вот чем мы сможем расплатиться за помощь паладина Ашшарат?

– Расплатиться? – удивился Лентал. – Знаешь, по-моему, за все в этой жизни человек платит только одним – собой. За смерть друга и за любовь женщины, за помощь бога и за уважение окружающих. Разве не так?

– То есть Ашшарат нужны мы сами?

– Ашшарат?.. – паладин помолчал. – Хотя в чем-то ты, наверно, и права.

Бэх нахмурилась, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Тебя что-то тревожит? – напрямик спросил паладин.

– Не знаю, – почувствовав, что дрожит, девушка поплотнее закуталась в плащ. – Неспокойно как-то. Словно все идет как надо, и тем не менее что-то не так. Даже не знаю, как объяснить. Может, просто устала. Может, привыкла чувствовать настроение талиссы. И с магией что-то странное творится…

– А давно это началось?

– В первый раз… – девушка задумалась. – По-моему, когда мы с этим чудищем летающим дрались. Помнишь, я тебе рассказывала?

Паладин кивнул.

– А перед этим вы ничего необычного не находили?

– Не находили?.. Да нет вроде. Постой! Разве что после смерти графа Беральда. Записку и кольцо. Записка должна быть у Мэтта, а кольцо…

– Кольцо? – заинтересовался Лентал.

– Точно! Я же сама видела его на Торрере! – Бэх взглянула на тихонько посапывающего эльф. – Разбудим?

– А смысл? – Лентал вытянулся рядом со жрицей с таким наслаждением, точно под ним был не голый камень, а пуховая перина. – Попроси Баураста, чтобы он завтра взглянул на эту вещицу. Ну что – спать?

– Хитрый! Ты мне так и не ответил…

– Хочешь, чтобы я тебе соврал?

– Нет, конечно!

Бэх даже слегка удивилась собственной горячности. Будто для нее неожиданно стало важно, чтобы Лентал обязательно оставался с ней честным. До конца честным.

– Тогда подожди. Я тебе обещаю, в свое время ты первая все узнаешь.

– Слово паладина?

– Слово паладина! – со всей возможной серьезностью произнес Лентал. Он ласково коснулся пальцами ее щеки, но тут же отдернул руку, словно устыдившись невольного жеста.

К счастью, рев главаря, пронесшийся над пещерой, помог ему скрыть смущение:

– Всем спать, бездельники, Орроба вам в бок. Завтра мы наконец-то двинемся дальше! Теперь у меня есть настоящие воины и колдуны!

Глава XXXII

Протектора разбудил громкий стук в дверь.

С трудом разлепив глаза, он взглянул на клепсидру. Только ведь уснул…

Набросив на себя лазоревое бархатное одеяние с вышитым на груди золотым силуэтом ворона, Дейнэр распахнул дверь.

– Халтос? Что случилось?

Жрец склонился в глубоком поклоне.

– Простите, Протектор, но Асдан велел мне разбудить вас. Он потерял след талиссы.

Денетос протер глаза. Сюрприз за сюрпризом…

– То есть как это – потерял? Она вернулась на поверхность?

– Никто не знает, мессир. Курьер от виконта передал, что к нему они не спускались. Сам Асдан докладывает, что талисса прошла сквозь заслон из арбалетчиков и теперь находится за пределами его постов.

– В какую сторону они направлялись? – Денетос уже натягивал сапоги.

– В восточный придел. И зачем он только существует, заколотили б – и дело с концом.

В отличие от Халтоса, Протектор хорошо знал, что такое восточный придел. Правда теперь, не то, что раньше: в этом пустынном нагромождении ходов и переходов проще затеряться, нежели из него выбраться. И только проходы, ведущие на нижние уровни, тщательно охранялись.

Не одна шайка охотников за сокровищами нашла свою смерть в восточном приделе. По большей части, от голода.

Через десять минут Денетос уже был в своей приемной.

Вызвав на столике карту восточного придела, Протектор тяжело вздохнул. Кажется, этой ночью ему придется обойтись без сна.

Ворон, повелитель душ и властитель судеб, дай мне силы видеть, даруй мне возможность знать.

Над столиком появилось легкое марево, дрожащее и клубящееся, будто живое.

Денетос видел своих противников впервые. Протектору сообщали, что их всего семеро. Однако в тусклом свете единственного факела Дэйнер насчитал более двадцати фигур.

И он понял, почему так тревожился Асдан. Выбраться из лабиринта восточного придела было непросто. Каждый, кто попадал туда, рано или поздно убеждался в этом на собственной шкуре.

Но «ключ» мог вывести всю эту толпу в обход стражи, в обход ловушек. Прямо к сокровищам. x x x

Под утро Лентал проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел Айвена, таинственно прижимающего палец к губам.

– Вроде как их часовой наконец-то заснул, – прошептал маг. – Буди остальных. Иначе потом мы от этой компании не отвяжемся

Пока паладин пытался внушить Мэтту, что уже пора в путь, Айвен выглянул в дыру, чтобы понять, смогут ли они спуститься вниз без посторонней помощи.

В ту же секунду раздался истошный обиженный визг – ни дать ни взять отдавили лапу несчастной кошке. Оборванцы повскакали на ноги, схватившись за оружие.

Лентал мгновенно рухнул на пол рядом с гномом и притворился спящим. Айвен едва успел сделать то же самое, свернувшись клубочком рядом с дырой.

– Блимт, чтоб тебе Орроба все кишки выела! – сонный голос главаря не предвещал колдуну ничего хорошего. – Опять ложная тревога!

– Клянусь своими свитками, – Блимт вновь бухнулся на колени перед Гирном. – Ну не может она быть ложной! Магия – это…

– В задницу Айригалю твои проповеди! Еще раз устроишь это представление, я тебя самого в эту дырку вниз головой на всю ночь повешу! – бушевал Гирн. – А вы что вылупились? Спать, бездельники. Кто завтра решит покемарить на ходу, башку снесу!

Ворча и вяло переругиваясь, все разбрелись по своим местам. Когда дружный храп вновь повис над пещерой, Айвен приподнялся, осмотрелся и, пригибаясь, перебежал к паладину.

– Кажется, от этой идеи придется отказаться, – в голосе мага слышалась слабая надежда, что Лентал так или иначе сумеет что-нибудь придумать.

– Ты не хочешь попробовать Развеивание чар?

– На этот раз я знаю, какое заклятье применил Блинт. Если мы попытаемся его развеять, тревоги точно не миновать.

Привалившись к стене рядом с паладином, Айвен обвел взглядом пещеру в поисках хоть малейшей зацепки.

– А нельзя всю эту толпу просто усыпить? Утром, когда Блимт снимет защиту.

– Можно попробовать. Многовато их, честно говоря. Хотя, вместе с Баурастом…

Они забылись тревожным сном еще на несколько часов.

Когда друзья поднялись на ноги и лениво побрели к костру, трапеза уже заканчивалась.

Наблюдая, как их новые знакомые суют в общий котелок свои ложки, немытые, похоже, еще с первого дня творения, паладин окончательно понял, что он не голоден. И позавидовал Макоберу, который уплетал завтрак за обе щеки, словно перед ним были лучшие яства с королевского стола.

– Молодец, девчонка-то ваша, – наклонился к Айвену один из людей Гирна, назначенный на сегодня поваром. – И поднялась раньше всех, и стряпает – пальчики оближешь!

Пожалуй, здесь это не просто метафора, мельком подумал Лентал. А повар, поймав удивленный взгляд главаря, торопливо добавил:

– Слово даю – сама! Я ее и пальцем не тронул! Отдохни, говорит, а я тут сама все пока…Чудо, а не девица!

Друзья с удивлением покосились на Бэх.

– Как-то не ожидал от тебя такого, гм, рвения, – наконец выдавил из себя Торрер.

Бэх покраснела.

– Честно говоря, – смущенно сказала она, – меня Терри разбудил четверть часа назад. Может, я во сне, конечно, такая помощливая…

Друзья дружно отложили ложки, а повар взглянул на Бэх с нескрываемым удивлением:

– Ты? А при чем здесь ты? Сам-то я вчера в дозоре был, да только у нас, сама видишь, девиц и вовсе нет.

– Вот что, уважаемый, – Торрер решил идти напрямую, – насколько я знаю, вряд ли еще кого-то из нас можно назвать «девицей».

– Ну, рыжая такая, – изумился повар его тупости. – Вон там спала.

Он махнул рукой в дальний угол пещеры. Сейчас там было пусто.

– Слушай, – перебил его Гирн, – о девках потом. Давайте решать, все пойдем или на хозяйстве кого оставим.

Терри усмехнулся: главарю казалось, что он обошелся с талиссой чрезвычайно ловко.

И друзья не стали его разочаровывать.

– Перед тем, как мы отправимся за сокровищами, – Айвен понизил голос, – у меня будет к вам одна просьба.

– Передумал, что ли? – недобро прищурился Гирн.

– Добровольно отказаться от таких союзников?! – возмутился Айвен. – Помилуйте, не о том речь. Видите ли, мы с учеником, если знаем, что впереди нелегкий бой, непременно начинаем день с молитвы Темесу.

Бэх закашлялась, и сидевший рядом Макобер с энтузиазмом похлопал ее по спине.

– Молитва – дело хорошее, – расслабился главарь. – Нет вопросов. А мы покамест в путь соберемся.

Отойдя в сторонку, оба мага и в самом деле принялись усердно молиться. Правда, предварительно каждый из них вдохнул что-то из маленького кожаного мешочка, появившегося из недр просторного одеяния Айвена.

– Нет чтобы повару раньше про эту рыжую сказать, – вполголоса проговорил Макобер. – Как-то мне все это не нравится. Вряд ли они действительно не знают кого-то из своих…

– Думаешь, тебе одному это не нравится? – одними губами ответила Бэх. – Но Айвен не обнаружил в еде никакого яда.

– Спишем это на еще одну загадку Лайгаша? – предложил мессариец.

– Эй, повар, – пробормотал вдруг главарь, – а ты нас вовремя разбудил-то? Глаза слипаются, точно и часу не проспали.

– Как приказано, так и разбудил, – помня о ночной угрозе Гирна, повар отчаянно старался не подать виду, что его и самого зверски клонит в сон. – Сам же велел…

Голова его рухнула на грудь, и он засопел, тихонечко подсвистывая себе носом.

Вскоре пещера вновь напоминала сонное царство. Айвен с Баурастом поднялись с колен.

– Ну что, «молитва» окончена, можно и в путь, – Баураст подмигнул Бэх. – И давайте поторопимся: вряд ли они проспят больше часа.

Бэх что-то прошептала на ухо Айвену. Тот коротко кивнул.

– Слушай, Торрер, – чародей внимательно посмотрел на эльфа, – я тут вот что подумал.

Лентал с интересом подошел поближе.

– Наш почтенный спутник, – Айвен слегка поклонился в сторону Баураста, – говорил, что не один год провел, изучая магические кольца. То, что нам Беральд подарил, не у тебя, часом?

Торрер почувствовал себя весьма неуютно, однако предпочел сделать вид, что ничего особенного не произошло.

– Кольцо графа, – эльф задумчиво пошарил по карманам. – Видел я его тут где-то пару дней назад. Держите, мэтр.

Взяв кольцо, Баураст положил его на ладонь и медленно провел поверх другой рукой.

– Отличная вещь, смею вам заметить, – усмехнулся чародей. – Штучная работа. Я бы даже рискнул сказать, что чувствуется рука кого-то из архимагов.

– И как оно, уважаемый, работает? – побледнев, спросил Торрер.

По голосу Баураста эльф уже понял, что дело неладно.

– Очень оригинально, – Баураст повертел кольцо в руках, примерил на палец и нехотя отдал обратно. – Если одним словом, то непредсказуемо.

– А если двумя? – поощрил его Макобер.

– Весьма непредсказуемо, – выполнил его пожелание Баураст. – И что еще любопытно: обычное магическое кольцо не функционирует, пока его не наденешь на палец. А это колечко, если его носить на руке, должно то ли от стрел защищать, то ли еще что-то в таком роде. Но где бы оно ни было, вся магия в округе начнет действовать, как я и сказал, весьма непредсказуемо. Забава-то дорогая… Граф, говорите, подарил?

– Граф, говорим, – обиженно отрезал Торрер.

Айвен с Бэх понимающе переглянулись.

– Эльфушка, – вступил Макобер, предвидя, что Торрер вряд ли согласится так легко отказаться от кольца, – а ведь Баураст прав. Ты ведь не хочешь, чтобы у нас все и дальше наперекосяк шло?

– А что если он не просто так мое кольцо порочит? Ты об этом подумал, а? – горячо зашептал Торрер, подозрительно косясь на отошедшего в сторону Баураста. – Мы его сейчас выбросим, а он его как подберет! Оно же нас от стрел защищало!

– Эльфушка! – уже более строго повторил Макобер.

– Эх, ничего-то вы не понимаете! – махнул рукой Торрер. – На, бери. Только что, интересно, ты с ним делать будешь посреди Лайгаша?

Бережно взяв кольцо, мессариец протянул его Бэх.

– Как с кинжалом?

Макобер кивнул.

Мгновение – и кольцо исчезло, а медальон жрицы довольно полыхнул резким синим светом.

– Идем? – пока Макобер спорил с Торрером, Терри уже успел закрепить веревку на краю дыры. – Чует мое сердце, они вот-вот проснутся.

– Сейчас, только Рэппи докормлю, – меланхолично ответил гном, зачерпывая очередную ложку варева.

У лунного эльфа возникло непреодолимое желание схватить Мэтта в охапку и сбросить вниз. Вместе с Рэппи. Но выражение безграничной любви и заботы на лице гнома было столь забавным, что он, не выдержав, улыбнулся.

– Давай я первым спущусь, – выручил Мэтта Лентал. – Бэх, тебя поймать?

– Попробуй! – девушка легко спрыгнула на руки паладину.

Оказавшись внизу, все первым делом посмотрели на пирамидку.

– Кажется, нам обратно, – растерянно произнес Терри.

– Может, к Баурасту в кои-то веки прислушаемся? – предложил Айвен. – Вы ведь знали, мэтр, что в этой части цитадели нет и не может быть никаких сокровищ?

– Думаете, я не догадался, почему вы столь рьяно представляли меня своим бездарным учеником? – хмыкнул Баураст. – Знал, конечно, но эти господа столь откровенно не хотели меня слушать…

– И куда же нам сейчас?

– Вы будете смеяться, но, похоже, действительно обратно.

Друзья покорно побрели назад по своим же следам.

– Интересно получается, – Торрер огляделся по сторонам, – такое впечатление, что твой «ключ» специально привел нас к этим головорезам.

На языке у Терри уже вертелась какая-то колкость, когда он заметил в стене треугольное отверстие, как две капли воды напоминающее прорезь на дереве перед входом в Лайгаш. И лунный эльф готов был поклясться, что еще вчера его здесь не было.

– Смотри! – дернул его за руку Макобер.

– Вижу, – хмуро отозвался Терри.

Лунный эльф на мгновение прислонил к прорези пирамидку, но на этот раз ничего не произошло.

Терри чувствовал, как на него все сильнее давят эти бесконечные подземные коридоры, в которых он чувствовал себя, словно в чреве дракона. А ведь поначалу, увидев скалы, он даже обрадовался… И каково же здесь должно быть Торреру!

– Стойте, – гном застыл на месте, – чувствуете дуновение ветерка?

Стоявший рядом Баураст покачал головой.

– Да точно ведь есть! Как будто из бокового туннеля тянет. Ну-ка… – Мэтт дотронулся до стены рядом с отверстием.

Друзья вздрогнули: рука гнома наполовину погрузилась в камень.

– Иллюзия, – выдохнул Торрер. – Значит, нам туда?

Пройдя сквозь стену, они и в самом деле оказались в боковом коридоре.

– Ну, теперь Гирну нас ни в жизнь не найти, –Торрер погрозил кулаком куда-то назад. – Чтоб он подавился своей похлебкой!

Остальные оказались более сдержаны, но и они готовы были подписаться под каждым словом возмущенного эльфа. Лентал искренне порадовался, что удержался от эксперимента.

Коридор радовал глаз чистотой и ярким светом. К тому же он вгрызался в толщу скалы совершенно прямо, не сворачивая и не ветвясь.

Отличный путь, чтобы вести прямо к сокровищам. А почему бы, собственно, и нет? Потайная дверь должна была защитить его от посторонних глаз…

Баураст удивленно покосился на Мэтта: с лица гнома не сходила мечтательная улыбка.

Поддавшись общему настроению, Макобер, не особенно задумываясь, широко распахнул дверь в конце коридора.

– Ну что там, уже? – Мэтт, идущий последним, привстал на цыпочки, пытаясь разглядеть, что происходит впереди.

– Уже, – упавшим голосом откликнулся Макобер. – Торрер, берегись!

Мессариец бросился на пол и откатился к стене коридора.

На талиссу пахнуло густым звериным духом: гнилью, кровью, свалявшейся шерстью и еще чем-то острым и пряным, что сулило схватку, в которой нельзя признать себя побежденным.

Гибкое львиное тело на секунду застыло в прыжке и с грохотом врезалось в эльфа. От звука когтей, проскрежетавших по доспеху, у Мэтта невыносимо заныла челюсть.

Упав, Торрер попытался было нащупать кинжал, но времени на это уже не оставалось: огромная смрадная пасть рванулась к его лицу. Эльф отчаянно уперся обеими руками в львиную морду, стараясь отодвинуть ее от себя, удержать, не дать сомкнуть челюсти на горле…

Терри, шедший на шаг позади, с силой опустил меч на шею льва. Торрер закричал от боли: в бок ему впились не знающиепощады когти. Откуда-то сверху хлынула горячая кровь, запах зверя стал невыносимым, но еще мгновение – и туша в его руках обмякла.

Лентал с Мэттом с трудом оттащили зверя в сторону.

– Эх, дурная башка – расстроено пробурчал эльф, пока Бэх добиралась до его ран, – теперь плащ выбрасывать придется!

И в самом деле, пропитанный кровью, разодранный когтями плащ оставалось только выкинуть.

– Нашел о чем сожалеть, – хмыкнул Терри.

– Нашел, – огрызнулся Торрер. – Он хоть один там? Эккиль всемогущий!

На этот раз эльф успел, по крайней мере, выставить вперед щит. В последний момент Бэх отскочила в сторону, а Торрер, вновь не удержавшись на ногах, рухнул на каменный пол. Львица всей своей тяжестью грохнулась сверху.

Издав тихий стон, эльф не стал даже сопротивляться, покорно ожидая, пока остальные разберутся с огромным зверем.

– Кажется, с меня хватит! – теперь Торрер выглядел еще более помятым, хотя пять минут назад любому из друзей это показалось бы просто невозможным. – Два льва за один день! Нет, вы только послушайте…

Львиное логово оказалось пустым. За исключением еще одной двери.

– С ума они, что ли, посходили? – ворчал эльф, с наслаждением чувствуя, как под руками Бэх его раны превращаются в шрамы. – Ну зачем, скажите на милость, им львы посреди Лайгаша?

– Традиция, – поежившись, ответил Баураст. – Когда Лайгаш только строился, поблизости еще стояло немало поселений. И тех, кому не давали покоя сокровища… словом, львов здесь держали исключительно в воспитательных целях. Сейчас же я, признаться…

– Мэтти, ты ничего не чувствуешь? – встревоженно перебил его Айвен.

– Есть немного хочется, – честно признался гном. – А что?

– А вы? – маг обратился к Баурасту.

Тот насторожился.

– Что-то и правда есть. Словно какие-то молоточки в голове стучат. Тихонько-тихонько…

– А заклятья использовать можете?

– Почему бы и нет, – Баураст нахмурился. – Странно. Очень странно. Знаете, не выходит. Пока просто идешь, ничего. А как пытаешься…

Его губы зашевелились.

– Нет, не получается! Сосредоточиться не могу, точно кто-то все время за рукав дергает.

– Торрер?

– У меня после этих львов так башка гудит, что мне не до ваших дурацких молоточков! – эльф все еще невесть на кого обижался, что оба льва достались именно ему. – Сейчас попробую. Стучит, конечно, но… Да нет, вроде все в порядке. Не знаю. Мы все-таки под землей, а не в лесу.

– Терри?

– Что? – невинно откликнулся лунный эльф. – Я, если ты вдруг забыл, не колдун. А что до подземных молоточков – так это, скорее, к Мэтту.

Усмехнувшись, Айвен оставил Терри в покое.

– Баураст, давайте-ка еще раз. Вместе, а?

Но через пару минут оба окончательно осознали, что чародейство им не удается.

– Лентал! – Айвен с трудом сдерживал себя, чтобы не запаниковать. – Похоже, мы лишились магии…

Паладин прикоснулся к Айвену, положив руку на медальон. По мере того, как он шептал молитву, его лицо становилось все более и более озабоченным.

– Это не болезнь, – в конце концов, уверенно произнес он. – Нас, похоже, все же отравили. Но чисто магически.

– Ты дело говори, – оборвал его Мэтт. – Вылечить сможешь?

– Вылечить такие вещи физически невозможно, – спокойно ответил паладин.

– Это надолго? – огорошенно поинтересовался Баураст.

– Хорошо, если не навсегда.

Слова паладина звучали как приговор. Айвен растерянно посмотрел на него:

– Что же нам теперь делать?…

Увы, но ответа у Лентала не было.

– Боюсь, что придется обходиться без магии. По крайней мере, некоторое время. Бэх, ты что-нибудь чувствуешь?

Девушка покачала головой.

– Значит, на жрецов это, к счастью, не распространяется.

– Ничего себе, счастье привалило, – пробормотал Торрер. – Знать бы, кто этот шутник, я бы ему уши…

– Ты хотел бы остаться еще и без помощи богов? – перебил его Терри. – Хорошо хоть, что Лентал с нами. Бэх в одиночку просто не справилась бы.

По глазам девушки было видно, что она полностью согласна с его первой мыслью и совершенно не разделяет вторую.

За дверью открывался новый коридор. В глубине его что-то мелькнуло, раздался грохот, топот ног. И все стихло.

Талисса осторожно, опасаясь попасть в очередную ловушку, продвинулась на несколько ярдов.

Тишина. Только на полу одиноко валялась перевернутая корзина, полная сырого мяса.

– Добегались ваши львы! – злорадно прокричал Торрер куда-то в темноту.

Глава XXXIII

Порыв ветра заставил огонь вгрызться в еще не тронутые сухие ветви, и, на мгновение вспыхнув, костер осветил всю поляну.

Прислонившись спиной к шершавому стволу бука, Бальдр Фрейн задумчиво смотрел на огонь. В пляске язычков пламени проступали пылающие улицы Зайрана. Рушащиеся дома погребали под собой дюжины мародеров. И когда перед его десятком появился в почерневших от дыма и копоти доспехах сам Лорд командующий…

Пошевелившись, Фрейн скривился от боли. Пересекавшая загорелый лоб повязка вновь пропиталась кровью.

Уже утро, а он так и не смог заснуть.

Сидящая подле костра девушка украдкой взглянула в его сторону и тяжело вздохнула.

– Бальдр, да не убивайся же ты так! Сам ведь знаешь, что сделал все, что мог. И теперь…

– Да пойми ты, наконец… – взорвался было Фрейн, но тут же взял себя в руки. – Прости, Пээ. Просто мне еще тяжело об этом вспоминать.

– Можно подумать, что ты из каждого боя выходил победителем!

– Не из каждого, – он устало посмотрел на девушку и на мгновение прикрыл глаза. – Но здесь… Я взялся их задержать и должен был это сделать. Протектор разрешил мне взять столько воинов, сколько я…

– Бальдр, я слышу это в сотый раз! – Пээ вскочила на ноги и принялась энергично прохаживаться взад-вперед. – И уже наизусть знаю, что тебе сказал этот надутый индюк и что ты ему ответил. Кстати, и ты не забудь, что если бы не я, ты со своими людьми так и толокся бы перед поставленной паладином защитой.

Воин дернулся вперед, чтобы что-то ей возразить, однако раны заставили его зашипеть от боли.

– Я знаю все, что ты хочешь сказать! – негодующе фыркнула Пээ. – Что ты дал слово. Что ты получил приказ. Но только честно – теперь, когда ты знаешь, чего они стоят, – ты мог их остановить?

– Я мог их задержать, – Фрейн по-прежнему смотрел на огонь.

– Считай, что я задержала талиссу. А может быть, даже уничтожила. Без магии им в Лайгаше не продержаться и дня.

– Не думаю, – скептически буркнул Фрейн. – Я и безо всякого колдовства мог бы по нему годами бродить.

Пээ улыбнулась. Бальдр действительно был способен многое. Но, похоже, он все же не до конца представлял себе все возможности Денетоса.

Например, он так и не видел виконта.

Они замолчали, и лес молчал вместе с ними. Странный это был лес – порой он притворялся прозрачным и ласковым, порой представал первозданной чащей.

Лайгаш отбрасывал на него свою тень, как Ворон отбрасывал тень на души своих жрецов. Этот лес не был обычным лесом – он лишь казался им. Чужаки слышали пение птиц и видели звериные тропы, солнце ласково серебрило капли росы на листьях и улыбалось из неглубоких озер.

Но в них лес почему-то все еще видел своих.

– Пойми, малышка, это дело чести, – еле слышно проговорил Фрейн. – Ты – человек свободный, твои собратья примут тебя, что бы ни случилось. А я куда теперь сунусь?! Да надо мной каждая крыса в Трумарите смеяться будет!

– Кто-нибудь слышал твой разговор с Денетосом? – лицо Пээ внезапно стало сосредоточенным.

– А, что с тобой говорить, – голос воина был все таким же потухшим. – Да какая разница: слышал – не слышал? Я слышал! Тебе этого мало?!

– Вряд ли ты сам примешься трепаться об этом по всему Двэллу!

Фрейн мотнул головой.

– Хватит об этом. Давай спать. Я и так сейчас передвигаюсь, как беременная улитка, а нам еще шагать и шагать.

– Я тебе предлагала воспользоваться магией! – возмутилась Пээ. – Сам же упираешься.

– Угу. Сам. Давай на этом и закончим, – он демонстративно зевнул. – Поможешь мне лечь?

Когда Бальдр ненадолго забылся, девушка подбросила в костер охапку хрустящих сучьев и тихо прошептала:

– Значит, говоришь, никто не слышал… x x x

– Особенно приятно, что жрецы теперь знают, каким путем мы идем, – Терри, как всегда, оказался практичен. – Давайте прибавим шагу, господа.

Что-то шло не так. Он знал, что друзья порой считают его излишне холодным, чересчур много взвешивающим и продумывающим. Особенно на фоне Торрера, наивно верящего в счастливую звезду талиссы и предпочитающего хорошую схватку самой изощренной стратегии.

Лунный эльф действительно был немногословен. Он не видел смысла попусту сотрясать воздух, если не мог предложить решения – одновременно и изящного, и эффективного.

Здесь же решения не было. Они вошли в Лайгаш как победители, с честью выдержав бой с людьми Бальдра Фрейна. И талисса надеялась, что, по крайней мере, первый уровень обороны уже позади.

Однако дальше их вел «ключ». Вел так, как считал нужным. Талисса могла с равной вероятностью и приближаться к сокровищам, и удаляться от них.

Порой Терри завидовал бесшабашности Макобера, спокойной уверенности Бэх и изобретательности Айвена.

Часто его друзья действовали, не понимая до конца, куда ведут их боги и Судьба. Если они оказывались не правы, талисса зализывала раны и продолжала идти вперед. Без потерь.

Но до сих пор она ни разу не бросала вызов ни одному из богов.

Для Торрера Лайгаш, наверняка, лишь новая череда боев, в конце которых их ждет награда. Бэх, похоже, отправилась сюда не без согласия Темеса. Айвена должны привлекать рассказы о могущественных магических артефактах, попавших в руки Лазоревого храма. Макоберу явно просто интересно. Мэтт… Терри улыбнулся. Он не сомневался, что пальцы гнома уже мысленно ласкают изумруды, гладят рубины и творят оправу для бриллиантов.

Сам же лунный эльф ощущал лишь всепоглощающее бессилие – как в тот день, когда ему пришлось покинуть родные Дейронские горы. Но тогда он хотя бы мог объяснить себе, за что Эккиль обрек его на изгнание. И Терри заставил себя идти и не оборачиваться, пока покрытые лесом склоны не остались далеко позади.

Горы учили верить снам, а сон, пришедший к Терри этой ночью, мог с полным правом претендовать на то, чтобы называться вещим.

…Шумная таверна, наполненная запахами кислых щей и не менее кислого вина. Громкие разговоры, стук грошей и кружек об изрезанные дубовые столы. Трактирщик, достойный занять не последнее место в Гильдии воров.

Все, как обычно. Талиссе не часто приходилось сидеть за одним столом с графами.

За дальнем столом, в углу, лицом ко входу четверо. Мэтт, Бэх, Торрер и Макобер. Себя Терри не видел, не видел он и Айвена. Но знал, как можно знать только во сне, что их уже нет с талиссой.

Когда Мэтт вытряс на стол из мешочка несколько сапфиров, друзья наклонились поближе. «Последние», – грустно произнес Торрер так, словно раньше они могли разбрасывать драгоценности горстями.

«А в Лайгаше-то…» – вздохнул Мэтт. Друзья помолчали.

Терри долго еще сидел среди друзей, бесплотный и не видимый для них. Слушал их разговоры, смеялся над их шутками. Однако так и не узнал, что же произошло в Лайгаше.

Всего один раз Макобер обмолвился: «Когда Терри покинул нас…» Значило ли это, что им с Айвеном суждено погибнуть? Или, во что трудно поверить, оставить талиссу?..

Прошло около получаса, и безлюдный коридор начал беспокоить талиссу больше, чем все львы и жрецы вместе взятые.

– Они что-то готовят! – не выдержал наконец Торрер. – Гномом буду – готовят!

– Ну, гномом тебе, предположим, не стать, – рассудительно заметил Мэтт, – если, конечно, не считать бородой те чахлые кустики, что ты бреешь раз в полнолуние, и тот чахлый…

– Мэтти! – укоризненно призвал его к порядку Айвен.

– Что Мэтти? – недовольно пробурчал гном.

– А зря ты не дал ему договорить, – грустно вздохнул Макобер, – теперь мы так и не узнаем…

– И слава богам, – закрыл тему Айвен. – О, ну хоть что-то новенькое!

Коридор оборвался, правда не совсем так, как они ожидали: черным провалом примерно с полдюжины футов. По другую его сторону путь продолжался как ни в чем не бывало.

– Что-то мне это сильно напоминает, – усмехнулся Макобер. – Только вот мостик забыли повесить.

– Смотри, а там еще зачем-то и ступеньки выдолбили, – ткнул его локтем в бок Торрер.

И в самом деле: туннель напротив словно сделал несколько нерешительных шагов вниз.

– Мэтти, – Макобер подергал гнома за рукав, – а зачем вы, гномы, такие ступеньки сделали бы?

Вопрос мессарийца застал Мэтта врасплох: он как раз размышлял о том, что еще надо было бы добавить Торреру, чтобы тот стал настоящим гномом. Или убавить.

– Ступеньки? – удивился Мэтт. – Чтобы спускаться по ним, дурья твоя башка.

Гном запустил пятерню в бороду.

– Или подниматься, – добавил он, немного поразмыслив.

Макобер закатил глаза к потолку пещеры: да, в сообразительности Мэтту не откажешь.

– Не вообще ступеньки, – терпеливо уточнил он. – Вот эти. У тебя под носом.

Смирившись с тем, что от Макобера не отвязаться, Мэтт внимательно изучил противоположную сторону провала.

– Может быть, под нами идет другой туннель? – предположил он. – Нет, не знаю. Ерунда какая-то! Если хотели сделать спуск вниз, то почему начали так близко к краю? Все-таки не чувствуют люди камень! Такое иногда придумают, голову сломаешь!

Окончательно осознав, что толку от гнома ему не добиться, Макобер обреченно махнул рукой.

– Слушай, – он посмотрел на Терри. – А что, если я оставлю оружие и заплечный мешок здесь, а сам попробую перепрыгнуть. А потом, с той стороны, зацеплю за что-нибудь веревку?

– А если это засада? – тут же вмешался Торрер, который после приятной встречи со львами на время приобрел столь несвойственную ему осторожность. – И ты там один окажешься! Да еще и без оружия!

– Тоже мне проблема – прикроете, – со свойственным мессарийцам легкомыслием отмахнулся Макобер. – Сам видишь, здесь футов семь, не больше. Кто бы ни решил на меня поохотиться, он будет у вас как на ладони.

Не дожидаясь, пока остальные примутся его отговаривать, мессариец мигом скинул заплечный мешок и кожаный доспех. Потом аккуратно положил сверху меч.

– Мак! – в последний раз попытался воззвать к нему эльф, однако Айвен остановил его:

– Иначе мы здесь и в самом деле не переберемся. Не мост же строить.

Осуждающе покачав головой, Торрер отошел в сторону. Провал и в самом деле не широк. Но… Интересно, это только у него такое чувство, что за ними наблюдают?

– Подержишь?

Пожав плечами, Мэтт покорно принял конец веревки.

– Ну, Ч'варта, помоги же и ты мне!

Но у бога, судя по всему, были в этот момент куда более неотложные дела.

Разбежавшись, мессариец перемахнул на ту сторону провала и упруго приземлился на первую из спускавшихся вниз ступеней.

Раздался тихий хлопок, ступени превратились в гладкий наклонный желоб, и мессариец заскользил в пропасть.

– Держись! За веревку держись! – крикнула Бэх.

И в самом деле, держаться больше было не за что. Вцепившись в режущую руки веревку и проклиная себя за то, что не позаботился как следует закрепить ее на поясе, Макобер рухнул вниз.

Закусив губу, Бэх смотрела, как его тело, худое и хрупкое на фоне бездонного провала, набирая скорость, приближается к стене.

Мессариец попытался оттолкнуться от нее ногами, веревка перекрутилась…

– Отойди-ка! – сурово прикрикнул на девушку Мэтт, и они с Ленталом в четыре руки вытащили Макобера наверх. На лбу мессарийца красовался огромный, постепенно расползающийся синяк.

– Слышал я как-то у людей поговорку про тех, кто бьется лбом о новые ворота! – проворчал гном. – Я ж тебе сразу сказал, что ступеньки служат для того, чтобы по ним спускаться.

– Ну и? – не понял Макобер, которому сейчас явно было не до гномьих нравоучений..

– Ну ты и спустился! – удовлетворенно закончил Мэтт и умолк, весьма довольный собой. И с таким видом полюбовался на макоберовский синяк, словно сам его только что и поставил.

– Вот так, значит?!

Прежде чем его успели удержать, мессариец одним движением обвязал веревку вокруг себя, вновь разбежался и на этот раз умудрился зацепиться пальцами за край желоба. Подтянувшись, он перебросил тело на пол туннеля и вскочил на ноги.

– Эй вы там, копуши! – прокричал Макобер, цепляя веревку за подходящий выступ. – Ждете, пока Айри подсобит перебраться?

– Резв! – одобрительно воскликнул Баураст, первым хватаясь за веревку.

«Пожалуй, я уже староват для подобных экзерсисов, – с грустью подумал маг, когда опора ушла у него из-под ног. – Я рассказывал им о своей талиссе, а они слушали так, точно речь шла о подвигах Симраса Железнорукого. А сейчас я и сам чувствую себя так, словно встал из могилы».

Добравшись до противоположного края провала, чародей ухватился за протянутую руку мессарийца и, тяжело дыша, вскарабкался на твердый пол коридора.

«Это мой последний поход, последний бой, – неожиданно понял он. – И если я останусь в живых…»

– Один есть! – громко крикнул Макобер. – Запускайте следующего.

Когда все, кроме Мэтта и Лентала, стояли уже на другом конце провала, гном неожиданно заупрямился.

– Слушай, Терри, – позвал Мэтт, надеясь, что голос его не выдаст, – будь другом, взгляни на пирамидку! Нету там обходного пути?

– Теперь уж точно нет, – резонно ответил Терри. – Я-то здесь.

Лунный эльф поставил «ключ» на ладонь.

– Вот и он так думает. И, ради Эккиля, не кричите вы так с Макобером!

– Ради Эккиля? – ворчливо переспросил гном, однако сейчас ему явно было не до спора. – Ладно, придется быть арьергардом. Лентал, твоя очередь.

– Перенести? – паладин решил пойти напролом.

– Еще чего! – гордо отказался Мэтт. – Я и сам могу. Вот разве что Рэппи. Испугается еще… Давай, я ее лучше на руки возьму!

– Да как же ты сам тогда переберешься? – непонимающе посмотрел на него Торрер.

– И в самом деле… Эх, незадача какая! – гном почесал в затылке и поднял глаза на Лентала. – Ладно, чего уж там, делать нечего – переноси. Все равно силушку девать некуда!

Но прежде чем устроиться на закорках у паладина, Мэтт взял крысу на руки и ласково почесал ее за ухом.

На этот раз коридор не заставил талиссу ждать так долго.

– Еще одна дверь, – хмыкнул Торрер. – Ну, кто на этот раз желает?..

– Прикроешь? – подмигнула ему Бэх, доставая меч и пропуская Макобера вперед. Терри молча встал рядом с ней.

Позвенев отмычками, мессариец благоразумно отошел за спины друзей.

– Открываем? – убедившись, что все наготове, Бэх решительно взялась за ручку двери.

Однако в вытянутом подземном зале по другую сторону двери не было ни львов, ни магов. Стены его казались плохо обработанными, потолок то прижимался к земле, то исчезал за пределами света от факелов. Пол же, напротив, был гладко отполирован, хотя и не везде одинаково – больше по центру, меньше по краям.

Вдоль короткой противоположной стены зала широкие ступени поднимались на невысокую каменную платформу. Справа от нее виднелись наглухо закрытые деревянные ворота.

И там, на возвышении, красовалось странное деревянное сооружение, напомнившее Терри хлипкие бамбуковые беседки, которые он видел на спинах слонов в вечно влажных лесах Джалинхи. Сверху сооружение крепилось на дюжине коротких цепей к трем толстым гладким деревянным балкам, исчезавшим в полукруглых пазах над воротами.

Слона поблизости не наблюдалось.

– Интересная штуковина, – Мэтт зацокал языком, разглядывая загадочное сооружение со всех сторон.

– И что это, по-твоему? – с изрядным скепсисом в голосе поинтересовался Торрер.

– Похоже, повозка какая-то. И по этим балкам она вполне могла бы скользить, если бы ее тянула, ну, скажем, пара лошадей. Только вот ума не приложу, как их сюда впрячь. И главное, зачем?

– А вы ожидали, что Лайгаш с готовностью ответит на все вопросы? – не удержался Баураст.

– Айригаль с ним, с Лайгашем, – фыркнул гном. – Но какой-то ведь смысл в этом должен быть!

Забравшись на возвышение, Макобер постучал по воротам.

– На славу сработано!

– А открыть можешь? – спросила снизу Бэх.

– Не думаю, – честно признался мессариец. – Ни скважины, ни замка. Это, скорее, по части Терри.

– По моей? – удивился лунный эльф. – А, ты про ту дверь… Может, прежде чем крушить все вокруг, разберемся сначала, что это такое. Как-то ведь эти ворота заперты.

– Магией, как же еще, – хмыкнул Айвен. – Сейчас бы хоть простенькое заклятье…

– Угу, я даже знаю какое, – поддержал его Баураст.

И оба дружно рассмеялись. Остальные покосились на них с опаской.

– Смех – дело хорошее, – пробурчал Мэтт, поднимаясь по ступеням и осторожно взбираясь в «беседку», – был бы еще повод.

– Мэтти, а она твой вес-то выдержит? – засомневался Макобер.

– А куда она денется, – уверенно бросил гном, хотя «беседка» и начала угрожающе раскачиваться. – Здесь несколько рядов скамеек – и все. Может, действительно лошадей через ворота приводят?

Гном устало опустился на скамью, но тут же с громким криком вскочил на ноги:

– Да Орроба им в ухо!

Возвышение стало стремительно уходить вниз.

– Прыгай! – крикнул Макобер, одним махом очутившись на полу. – Трусишь?

Мэтт мгновение помедлил. Потом закрыл глаза и, помянув совершенно неизвестный друзьям, хотя и весьма пикантный факт из биографии своего любимого Крондорна, рухнул вниз.

В ту же секунду возвышение вернулось на место и замерло как ни в чем ни бывало.

– Уфф, – гном покрутил головой, еще не в силах встать на ноги. –Хорошо еще ничего не сломал. Рэппи, ты как там? – Мэтт заглянул в заплечный мешок. – Не понимаю я этого Айригаля: вроде бог как бог…

– Главное, что ты был прав, – Лентал протянул гному руку, помогая подняться. – Это все же повозка. Я видел, как она успела дернуться, пока ты… не передумал.

– Без лошадей? – Мэтт недоверчиво посмотрел на паладина.

– Магия, – Лентал развел руками.

Мэтт кивнул. Красивое слово. Главное, все объясняет. Если, конечно, паладин не ошибся.

– Вопрос только в том, нужно ли нам все это? – с сомнением проговорил Айвен.

Терри посмотрел на пирамидку. «Ключ» насмешливо указывал на ворота.

– Отлично, – сдался маг, – но садиться нам придется одновременно.

– А если кто-нибудь не успеет? – на всякий случай поинтересовался Мэтт.

– Развлечение будет – на всю жизнь! – заверил его Макобер. –Запрыгнули, выпрыгнули. Запрыгнули, выпрыгнули. И так до тех пор, пока этот кто-нибудь не будет успевать первым.

Гном подарил мессарийцу негодующий взгляд, но Макобер посмотрел на него такими невинными глазами, что Мэтт немедленно устыдился собственной подозрительности.

– Ладно, чего болтать-то, – пробурчал он и повернулся к Айвену. – Командуй.

Успели все. Возвышение вновь ушло вниз, ворота распахнулись и под скрип цепей шаткая конструкция рванулась вперед по совершенно круглому, вырубленному в скале тоннелю.

На каждом повороте дерево жалобно стонало, а Мэтт закрывал глаза, шепча про себя:

Крондорн Всемогущий, если ты считаешь, что гномы и магия плохо совместимы в одной повозке, клянусь тебе…

Наконец, впереди со скрипом раскрылись створки еще одних ворот, «беседка» лихо вынесла друзей в просторный подземный зал и остановилась, как вкопанная, на точно таком же возвышении.

Только на этот раз оно находилось ровно посреди зала. А по краям, справа и слева, скрестив руки на груди, неподвижно, как изваяния, застыли монахи в простых сине-голубых рясах.

Талисса не успела еще схватиться за оружие, как из-за спин монахов появился человек в невзрачном сером одеянии:

– Спускайтесь по одному, – хмуро приказал он. – Оружие можете оставить в нальтене.

Глава XXXIV

– Все-таки удивительно, до чего уютным может быть самый обычный каземат!

Он не должен был вмешиваться в эту схватку. Но он и не вмешивался.

Наблюдал со стороны. Обсуждал с друзьями изобретение гномами животворного огня, падение Арвианской империи, гибель Нетерты и процветание Мессара. Этот мир воистину непредсказуем, и в этом тоже есть свое удовольствие.

Узник в нетерпении прошелся по камере.

– Оставить их без магии… Красивый ход. И неожиданный. Теперь одна как следует продуманная западня…

Интересно, когда это он приобрел привычку разговаривать с самим собой?

Он знал, что многие наблюдают сейчас за тем, что происходит в Лайгаше. Айригаль и Темес, Ашшарат и Орроба. Как знал и то, что стоит за этой сокровищницей – огромной, одной из самых больших из тех, что находятся в распоряжении Лазоревого храма.

Но почему никто из богов до сих пор не явил себя ни талиссе, ни ее противникам?

Узник мог прочесть мысли любого из них. И все же предпочитал этого не делать. Зачем лишать этот мир его непредсказуемости?..

Но и они не обнаружат его здесь, если только не станут проверять камеру за камерой.

Оставалось только ждать. И наблюдать. Все как обычно.

Заключенный с улыбкой взглянул на маленькую фигурку бычка, сидящую на полочке в углу каземата. С беззащитными белыми рожками, широко раскрытыми, полными слез глазами, Кирики казался ему несправедливо обиженным ребенком, мечтающим, чтобы его пожалели и утешили.

Узник привязался к нему, хотя и не любил себе в этом признаваться. И уже многие годы таскал за собой повсюду, куда бы ему ни приходилось отправиться.

– Ну что, поможем?

Бычок радостно закивал.

– Эх, Кирики, сам вроде вон какой смурной, а все о других заботишься, – погладил его узник. – Конечно, поможем! Если они до нас доберутся.

Глаза бычка стали еще печальнее.

– Вот и я об этом, – кивнул узник. – Если Айвен еще хоть раз попросит о помощи…

В тот раз гном не сплоховал. Но в следующий раз и он окажется бессилен. Легенды о талиссах красивы, да только на самом деле они могут не так уж и многое.

Вспомнив о том, как маг заключал сделку с Айвеном, узник усмехнулся: он презирал тех, кто пользуется чужим несчастьем.

Эк как он со временем говорить начал! Словно жрец на ступенях храма. Ужас! Еще о мировой справедливости пару раз задуматься, и все, пора на встречу с Айригалем.

– Только что он с моей душой делать станет? – узник подмигнул Кирики. – Жирноват кусок будет, а ну как не проглотит? Да и по мировой справедливости у нас вроде как Бэх специалист!

Мордочка бычка расплылась в широкой улыбке.

– Ну-ка, ну-ка, ты еще и улыбаться умеешь? Чего ж тогда постоянно такой хмурый?

– А чего радоваться-то? – Кирики снова насупился.

Да, радоваться и в самом деле пока нечему. Все еще способно так повернуться… По-разному, одним словом.

И, главное, за успех всегда приходится кому-то платить. Может, потому Кирики такой и грустный, что давно уже это понял?… x x x

– Бу-бу, му-му, – непочтительно передразнила Бэх. – Только подумайте, какие мы страшные!

Лицо Асдана вспыхнуло.

Кажется, они еще не поняли. Ничего, скоро поймут.

Победитель мог себе позволить быть великодушным.

Мэтт незаметно сжал рукоять метательного ножа. Ну, этого, серенького, он, предположим, завалит. А дальше?

– Их больше трех десятков, – еле слышно шепнул Терри.

Один к четырем. И все монахи. А здесь, где Айригаль совсем близко…

– Будем драться? – на этот раз даже в голосе Торрера не слышалось уверенности.

Лунный эльф покачал головой.

Ворота впереди и ворота позади. И те, и другие закрыты.

Прикрыв глаза, Терри попытался почувствовать стены. Где-то же здесь должна быть дверь?!

На сером фоне стен дверь расплывалась уродливой черной кляксой, невидимой обычному глазу. Блок? Защита? Лунный эльф осторожно коснулся двери – и тут же клякса рванулась вперед, разворачивая длинные осьминожьи щупальца…

– Я жду!

Громкий голос Асдана заставил Терри очнуться.

Отсюда им не вырваться. Слишком много божественной силы.

Успели подготовиться.

– Надо сдаваться, – прошептал Айвену лунный эльф.

Маг рассеянно кивнул, лихорадочно обшаривая залу глазами.

Надо сдаваться. Талисса проиграла. И бросят они оружие или нет – конец один.

Талисса ждала его слов, его сигнала. Макобер напрягся, готовый одним махом выскочить из нальтена. Лицо Бэх побледнело, тени под глазами делали ее сейчас похожей на взъерошенного маленького совенка.

Маг взглянул на паладина: только у того еще могли оставаться какие-то сюрпризы.

Лентал отчаянно молился. Но его медальон оставался безжизненным.

Значит, и боги им не помогут.

– У вас есть еще минута, – глухо предупредил Асдан, наконец осознавший, что триумфа ему, пожалуй, не испытать.

Айвену показалось, что кольцо на безымянном пальце левой руки слегка потеплело.

Макобер тогда сильно рисковал. И трудно сказать, чего в гневе мага было больше: страха за мессарийца или возмущения его феноменальной беспечностью.

Один поворот кольца – и талисса спасена. По крайней мере, Айвен на это надеялся. Сумевший обратить вспять время сумеет помочь и здесь.

Но если он попадет во власть чародея, его душа никогда не отправится за Грань. И никогда не воплотится вновь.

Сплошные «никогда»…

Поворот кольца – и в плен попадет он один. Его душа.

Иначе в плен попадут они все. Талисса была едина в жизни, станет единой и в смерти.

Они погибнут все вместе. В нескольких шагах от цели. Перестанут существовать, на его глазах, один за другим. Все, с кем он сражался плечом к плечу. Его талисса.

Один раз они уже умирали. И он это видел.

Достаточно ничего не делать. Не шевелиться…

Айвен резко повернул кольцо. Время остановилось.

«Вы действительно меня звали?» – поинтересовался знакомый голос.

«Звал», – Айвену было не до шуток.

А ведь…

А ведь юноша с самого начала знал, что так все и случится! Если он в силах изменить прошлое, что ему стоит заглянуть в будущее? Когда они встретятся…

Впрочем, знал, не знал, какая разница!

Это его выбор и ничей больше.

«Я к вашим услугам».

Еще бы…

«Наш договор остается в силе?»

«В силе», – эхом откликнулся голос.

Еще можно передумать. Пока еще можно…

«Тогда я прошу вас спасти талиссу».

Теперь пути обратно уже не было.

Как просто. Всего от нескольких слов…

«Только талиссу?» – невозмутимо уточнил юноша.

Чародей оказался предусмотрительнее, чем он сам…

«Всех».

И что теперь? Он умрет? Чародей заберет его душу?

«Да будет так, – пожалуй, излишне торжественно провозгласил юноша. – Вы готовы?»

«Я готов», – просто ответил Айвен.

Время возобновило свой ход.

Айвен ждал, что чародей вернет ему магию. Или даст силы сотворить чудо. Он готов был использовать любое колдовство…

Готов ради чего? Проклятье, конечно, ради того, чтобы талисса оказалась свободна.

Но ведь чародей и так обещал ее освободить. Ради чего тогда?

Наверно… Наверно, чтобы иметь лишнюю возможность остаться в памяти друзей. Войти в легенду.

Смешно. Неужели они его забудут?..

Забудут, конечно. Рано или поздно в талиссе появится другой чародей. А про Айвена станут вспоминать…

Поначалу часто. Хорошо бы, если часто.

А потом останется разноцветный потускневший образ. Как фреска, день за днем покрывающаяся копотью на стене таверны.

Но чуда не произошло. Магия не вернулась.

…Высоко над залой, в небольшой каменной нише один из монахов Асдана не отрывал глаз от талиссы. Рука его лежала на рычаге, останавливающем нальтен и блокирующем ворота.

Это он поймал талиссу в ловушку. Он, а никакой не Асдан. И монах надеялся, что награда Протектора окажется воистину щедрой.

Такой переполох – и всего-то из-за восьми крошечных фигурок, копошащихся сейчас в нальтене далеко внизу. Внизу… Внизу…

Монах никогда не боялся высоты и даже не подозревал, что этот страх гнездится в дальних уголках его души.

Фигурки закружились перед глазами, стали расти, заполнили собой всю залу, всю нишу…

Обмякшее тело рухнуло на рычаг.

Нальтен рванулся вперед с такой скоростью, что Торреру показалось, будто он встал перед этим на дыбы.

– Эге-гей! – Макобер показал язык едва успевшему отскочить в сторону Асдану.

– Убейте их! – закричал чародей с побелевшим от ярости лицом.

Пропуская повозку, ворота беззвучно распахнулись.

Над залой поплыли слова молитвы.

Нальтен плаксиво задребезжал на повороте, заставив друзей вцепиться в деревянные поручни. Оглянувшись, Терри увидел, как туннель заволакивает густой чернильно-синий туман, пронизанный яркими оранжевыми всполохами.

Необыкновенно красиво. И все же лунный эльф испытал немалое облегчение, когда туман остался далеко позади.

Туннель резко ушел вниз, и желудок Мэтта подпрыгнул так высоко, что гном испугался, как бы не прикусить его вместе с языком. Нальтен дернулся, покачнулся, влетел в очередные ворота и наконец остановился.

Пещера, в которой они оказались, была невелика. Всего пара факелов освещала пологий скат справа от широких каменных ступеней, за которым виднелся уходящий вглубь скалы коридор.

– Слушай, как мы их, а?! – Макобер радостно повернулся к Айвену.

И застыл: вместо мага на задней скамье бесполезной грудой лежало пустое серо-стальное одеяние, отливающее серебром в свете факелов.

– Айвен…

Мессариец оторопело приподнял одеяние за самый край, точно надеясь, что маг спрятался где-то под ним.

– Он ушел! – отчаянный крик Макобера заставил талиссу обернуться.

– Айвен вернется, – мгновенно сообразив, что произошло, гном положил руку на плечо мессарийца.

– Он ушел… – еще раз повторил тот, отворачиваясь к стене.

– Мак… – Торрер неожиданно почувствовал себя слишком большим и неловким.

Закусив губу, эльф замолчал.

– Знаешь, почему я так думаю? – Мэтт незаметно сделал знак остальным, чтобы они оставили Макобера в покое.

– Почему? – покорно спросил Макобер.

– Он не мог уйти навсегда, не попрощавшись, – гном потряс мессарийца за плечо. – Не мог, слышишь!

Макобер громко шмыгнул носом, но все же развернулся к Мэтту.

– Ты же тоже, бывало, забудешь про все, понесешься куда-нибудь вперед… – гном даже сумел выдавить из себя бодрую улыбку. – Но потом всегда ведь возвращаешься, правда?

Еще раз шмыгнув, мессариец молча кивнул.

Бэх закусила губу. Если гном прав… Только бы он был прав!

– О, Тигр…

Ответ пришел мгновенно:

– Тише. Я здесь.

Бэх растерянно оглянулась по сторонам. Похоже, остальные ничего не слышали.

Но обычно Тигр общался с ней мысленно. А здесь, в сокровищнице Айригаля…

– Вот именно. Слушай и ничего не говори. Захочешь ответить – все только мысленно.

Девушка кивнула. Только видит ли ее сейчас Небесный Воин?

– Нет, – честно признался Темес. – Вы слишком глубоко под куполом Лайгаша.

Бэх улыбнулась. Чем-то все-таки она была похожа на своего бога. Может быть, стремлением сказать правду, когда так легко соврать?

Разве и через купол можно проникнуть?

– Удается, как видишь, – хмыкнул Тигр.

Нас спас Айвен?

– Да. Маг оказался отважнее, чем я думал. Но не это главное.

Он жив?

– Я сказал «слушай», а не «болтай», – прикрикнул на нее бог, и девушка обиженно умолкла. – Чем дальше вы будете продвигаться, тем меньше Силы я смогу тебе дать. Скоро ты сможешь рассчитывать только на себя.

Сначала ушла магия, а теперь… Может быть, им лучше вообще повернуть назад?

– Поздно. Путь обратно не проще. Если не сложнее.

Значит, у нас нет выхода?

– Есть. Двигаться вперед.

И это и есть то «самое главное», ради чего ты здесь?

– Главное то, что Лайгаш должен быть уничтожен, – либо Темес не заметил иронии, либо просто не обратил на нее внимания. – Не ограблен – вы не унесете на себе и сотую долю того, что здесь валяется. Уничтожен. Повтори.

Уничтожен, – медленно повторила жрица. – А я смогу это сделать? Без магии? Без твоей Силы?

– Сможешь. Ты ведь не одна.

Ей бы его уверенность.

А Лентал? Он тоже останется без дарованной Ашшарат Силы?

Темес ответил не сразу.

– У Лентала свои источники Силы.

Какие?!! – не удержалась Бэх. – Он, конечно, паладин…

– Это не моя тайна, – оборвал ее Темес.

И добавил, уже куда мягче:

– Подожди.

Ты позволишь мне спросить его об этом?

– Ну, уж меня-то ты этим не подведешь, – на сей раз ей показалось, что бог улыбается. – Разве что только себя.

То есть не стоит торопиться?

– Ты хочешь, чтобы я ответил на все твои вопросы?

Нет, но…

– Ты же не спрашиваешь меня, как строить свои отношения с паладином! – Тигр явно подтрунивал над ней.

Пусть только еще хоть раз кто-нибудь скажет ей, что у Тигра плохо с чувством юмора!

Отношения? – девушка вспыхнула. – Что ты имеешь в виду?

– Я, конечно, не Ашшарат… – внезапно Темес оборвал фразу. – Помни о том, что я сказал. Мне пора.

Подожди! Она же так и не успела спросить… А Айвен?.. Он жив?..

– Жив? – голос бога был едва слышен. – Можно сказать и так. Но не думаю, что особенно рад этому.

А мы…

– Встретитесь ли вы еще?.. Все зависит…

Тигр исчез. Она сразу почувствовала это; так человек чувствует, что остается один, даже если вокруг царит темнота.

Тигр…

Но она уже знала, что ответа не будет.

Его и не было.

Когда Бэх повернулась к друзьям, по ее щекам спускались две извилистые дорожки слез.

– Тигр ответил мне. Он сказал, что Айвен… Айвен…

Она не договорила. Но все было понятно без слов.

Гном только сумрачно кивнул. Макобер опустил глаза.

– Он сделал это ради нас? – тихо спросила девушка у Мэтта.

Самого старшего. Самого надежного.

– Ради нас, – гном был немногословен. – И ради себя.

– Пойдем, – Терри мягко тронул его за руку. Лунный эльф казался непривычно бледным. – Пора. Если у них есть второй нальтен…

– Скорее, они решат вернуть обратно этот, – возразил Баураст. – Естественно, вместе с нами.

– Вряд ли, – покачал головой лунный эльф. – Если бы могли, давно бы уже сделали.

– Интересно, как Айвен заставил эту колымагу сдвинуться с места? – Мэтт несколько раз подпрыгнул на скамье.

Порыв гнома оказался для скамьи нелегким испытанием.

– Думаете, он согласится везти нас дальше? – Баураст с сомнением посмотрел наверх.

Балки уходили в совершенно гладкую стену.

– Да нет, это я так, – согласился гном. – Если здесь и существуют потайные ворота, нам их не найти. А «ключ» что?

– Надо вылезать, – сверился с пирамидкой Терри.

– Только одеяние Айвена я возьму с собой! – с вызовом заявил Макобер. – Вдруг…

– А ты думал, мы здесь его бросим? – проворчал Мэтт. – Все возьмем. И заплечный мешок возьмем.

Выбравшись из нальтена, гном помог Макоберу свернуть одеяние и распределил вещи Айвена между остальными.

– Слушайте, – вдруг задумчиво произнес Мэтт, – а может, ну его все?

Торрер воззрился на него так, как будто у гнома неожиданно появился нимб.

– Деньги, сокровища… Все это, конечно, здорово.

– И? – поторопил гнома Терри.

– Слишком высока плата, – безжизненно пробормотал гном.

– Ты предлагаешь повернуть назад? – удивился Торрер.

– Что? А, нет. Пошли.

Рэппи протестующе пискнула и устроилась поудобнее.

Макобер осторожно заглянул в выходящий из пещеры коридор.

– Странно, что здесь ничего не охраняется, – удивился он. – Как проходной двор.

Однако он ошибался.

Стоило талиссе покинуть пещеру, как послышался глубокий утробный вздох. Факелы на стенах дружно погасли, а в лица друзьям ударила тугая струя воздуха.

Талисса осталась в темноте.

– Стойте, где стоите! – шепот Мэтта показался друзьям криком.

Где-то он уже слышал этот вздох. Давным-давно…

Клинки мягко вышли из ножен. Друзья замерли.

Гном и сам не заметил, как рукоять топора оказалась в его руке.

Торреру показалось, что меч в его руке внезапно дернулся. Эльф попытался покрепче ухватиться за эфес, но клинок словно ожил: он опустился почти до пола, потом резко ушел вверх и вбок, выворачивая кисть из сустава. Глухо вскрикнув, эльф выпустил рукоять.

Почуяв нежить, лезвие засеребрилось, но теперь это вряд ли могло кого-то обрадовать. Взмыв в воздух, меч нерешительно завис и… рухнул на Мэтта.

Гном машинально выбросил вперед топор, парируя удар.

Не бойся!

Однако случилось именно то, чего гном так боялся.

Два волшебных клинка встретились, и вспышка света заставила талиссу зажмурить глаза. Разломившись пополам, меч Торрера со звоном упал на пол.

Подав топор назад, гном прокрутил его над головой и нанес удар в пустоту. Тихий смех прошелестел по коридору.

На пальце Терри мелькнуло кольцо. Уже не думая о том, что надеялся сохранить его до лучших времен, лунный эльф швырнул кольцо в темноту.

Громкий заунывный вой окружил их со всех сторон. Ветер стих. Щелкнул кремень, и факел в руках Бэх осветил растерянные лица друзей.

Подобрав остатки клинка, Торрер вздохнул не хуже, чем их сгинувший враг.

– Хорошо хоть второй не уволок, – эльф силился улыбнуться, хотя это удавалось ему с трудом.

– Хватит с него и кольца, – кажется, Терри уже раздумывал, не слишком ли он поторопился.

– Слышишь, Мак, – не унимался Торрер, – если они все коридоры здесь так «не охраняют», я, пожалуй, солидарен с Мэттом!

Гном покосился на эльфа, но ничего не сказал.

– Должно быть уже недалеко, – Баураст осмотрелся вокруг.

– Опять воспоминания о былом? – с пониманием хмыкнул Макобер.

– Не совсем, – проигнорировал иронию чародей. – Я слышал, что они хранят сокровища на самом нижнем уровне. И сильно подозреваю, что на этой колымаге их сюда и привозят.

– Интересно, как вы себе это представляете? – фыркнул Терри. –Сюда от входа миль десять шагать.

– Если петлять, как зайцы, то и поболе будет, – Баураст отнюдь не казался обескураженным. – А если напрямую?

– Думаете, скаты эти – чтобы мешки таскать? – Мэтт с уважением посмотрел на чародея. – Все может быть.

Коридор впереди начал активно ветвиться, словно его прокладывали не люди, а толпа сумасшедших кротов. Без пирамидки они могли бы блуждать здесь неделями. Закрытые двери чередовались с развилками и поворотами, временами талиссе слышались далекие голоса, а порой друзьям казалось, что они первые, кто заглянул сюда за последние десятилетия.

Настоящая паутина ходов и переходов…

– На месте Ордена я бы сюда нарочно всехврагов приводила, – пробормотала Бэх на очередном повороте, пока Терри сверялся с «ключом». – Если это только одна сокровищница из многих… И если они построили такой лабиринт лишь для того, чтобы никто не покушался на их добро…

– Не только, – возразил Баураст. – Случись что, Лайгаш в один момент способен превратиться в неприступную крепость. К тому же здесь наверняка есть связь со столицей.

– Наверняка, – поддержал его Лентал. – Когда синклиту понадобится надежное убежище, он выберет не храм – храм всегда на виду. А вот подземная цитадель… И так во всех Орденах. Защита здесь наращивается годами. Мне другое удивительно – что мы еще чувствуем своих богов.

– А Зеленая Дева тебе ничего не говорила? – удивилась Бэх.

– О чем? – не понял паладин.

– Как раз об этом. Или опять твои обычные тайны? – девушке казалось странным, что Ашшарат даже не предупредила своего паладина. – Тигр мне честно сказал, что скоро он не сможет отвечать на мои молитвы. А той Силы, что есть у меня сейчас, надолго не хватит.

– Может, стоит тогда передохнуть? – заботливо предложил Макобер.

– Я не против, – пожала плечами Бэх. – Но не думаю, что это что-либо изменит.

– Знаешь, это довольно очевидно, – рассеянно проговорил Лентал. – Чем дальше, тем хуже. Над Лайгашем должен быть точно такой же защитный купол, как и над любым из храмов. А уж то, что Темес смог здесь с тобой побеседовать, – и вовсе чудо.

– Так то – Темес!

– Воистину, – улыбнулся паладин, и Бэх так до конца и не поняла, что он вкладывал в этот ответ.

– Передохнуть бы и я не отказался, – признался Мэтт. – Особенно после всего…

– Мягкая перина, – поддразнил его Макобер. – Ковры. Белоснежные простыни. И среди всего этого грязный, как свин, гном!

– Ну уж нет! – Мэтт сделал вид, что оскорблен до глубины души. – Тогда извольте, мессир, перед этим ванну, да погорячее.

– Еще ужин не забудь заказать, – напомнил ему Терри. – Мак, на этот раз нам, кажется, опять с дверью разбираться.

– Если снова львы, можете оставить их мне, – небрежно бросил Торрер.

– Память эльфа коротка, как… – повозившись с замком, Макобер распахнул дверь и тут же отступил назад. – Магия, говорите, ушла? И кто нам это, по-вашему, наколдовал?

Отступив в сторону, мессариец позволил и остальным полюбоваться столь поразившим его зрелищем.

Глава XXXV

Садик был небольшим, но уютным. Ручеек затейливо вился среди мощных стволов деревьев, оплетенных узкими лианами, посыпанные песком дорожки взбегали на горбатые каменные мостики и исчезали в душных тропических зарослях, благоухающих под низким предгрозовым небом.

Маги Ордена Пурпурной Стрелы потрудились на славу. Конечно, Ворон мог бы и не только сад сотворить – хоть подземное море. Однако там, где можно, его слуги старались обходиться собственными силами.

Дэйнер с наслаждением вытянулся в шезлонге. Пост Протектора был неплохим трамплином. С местом иерарха Исиндиос, конечно, погорячился. Не сразу. Не так сразу. Но вот получить потом должность настоятеля где-нибудь в Мессаре, а то и в столице – почему бы и нет? А настоятель в таком городе – полномочный представитель Ордена, советоваться с которым – долг каждого добропорядочного правителя.

А вот уже оттуда…

Протектор представил себе величественный Зал Двенадцати. И слугу, который торжественно провозглашает: «Иерарх Дэйнер тен Денетос». Звучит!

Солнце медленно склонялось к горизонту. Сад навевал спокойствие, и все тревоги последних дней показались Протектору сущей чепухой. Теперь он и сам удивлялся, что появление талиссы так его взволновало. Ну, пришли, ну, проникли внутрь. Что они могут противопоставить Ордену?!

В такие минуты слугам запрещалось его тревожить. Разве что он понадобится одному из иерархов.

Вот и сейчас Халтос поджидал его у входа. Завидев Протектора, верный слуга вскочил на ноги, и лицо его озарила радостная улыбка.

– Все кончено? – с надеждой поинтересовался Денетос.

– Почти, мессир. Асдан велел спросить, хотите ли вы сами присутствовать на месте засады?

«Я уже не то что присутствовать, слышать о них не хочу», – подумал Денетос. Однако вслух произнес совсем иное:

– Слишком много чести. Уж с этим-то Асдан сумеет справиться.

Халтос предпочел не заметить легкой вопросительной интонации в голосе Протектора, однако вновь улыбнулся, чтобы показать, что вполне уловил его сарказм.

– Прикажете допросить?

– Не стоит. Может быть, у Асдана и есть какие-то вопросы… Но мне уже давно все ясно.

– Отправить в темницу?

– Передай Асдану, чтобы не трудился. Как представитель синклита, я облечен правом выносить смертные приговоры. Пусть считает, что бумаги уже лежат перед ним.

Пройдя в приемную, Протектор принялся ждать доклада.

Может, стоило все же отправить талиссу в столицу? Хотя бы жрецов. Формально он в своем праве, но если у синклита будут неприятности из-за убийства двух безоружных людей Темеса и Ашшарат…

Значит, надо позаботиться о том, чтобы они умерли с оружием в руках.

Протектор уже собирался позвать Халтоса, когда тот сам проскользнул в приемную

– Уже разобрались? – несколько разочарованно спросил Протектор.

Пожалуй, он все же поторопился…

Слушая рассказ Халтоса, Денетос не знал, плакать ему или смеяться.

Асдан, конечно, та еще штучка. В отличие от виконта, маг никогда не спорил и не возражал. Он лишь внимательно смотрел прямо в лицо собеседнику своими маленькими цепкими глазками, и Денетосу порой казалось, что тот не случайно получил это назначение. Отнюдь не случайно.

Это для жреца поменять веру – дело редкое. А вот для мага уйти от Орробы (разумеется, с ее благословения) и вступить в Орден Пурпурной Стрелы – раз плюнуть. Да и сам Дэйнер не видел в Лайгаше другого человека, который мог бы принять командование, если с Протектором что-то случится. Скажем, впадет в немилость…

К тому же синклит нередко проявлял куда большую осведомленность о том, что происходит в Лайгаше, чем этого хотелось бы Денетосу.

Каждая удачная операция приближала Асдана к желанной цели. А вот каждая неудачная…

Прежде чем распорядиться судьбой мага, Протектор потратил больше часа, чтобы поговорить со всеми очевидцами.

Получалось нечто совсем уж несусветное. Все, как один клялись, что Асдан спланировал засаду до мельчайших деталей: Денетос и сам не смог бы уйти из такой ловушки живым.

– Латта сюда!

Дверь приоткрылась, и слуги втащили в комнату молодого монаха. Заплывший правый глаз прикрывало лиловое пятно, струйка крови из рассеченной брови пряталась за ворот рясы. Сам он идти уже не мог.

Протектор поморщился. Этого он в Асдане никогда не понимал.

– Так это тебе мы обязаны таким счастьем?

Латт не реагировал. У него не осталось сил даже бояться.

– Кто приказал тебе открыть ворота?

Никакой реакции.

Халтос возник рядом бесшумной тенью.

– Асдан уже задавал ему этот вопрос, мессир.

– Асдан сам скоро может превратиться в такой же мешок с костями, – рявкнул Протектор.

Халтос испуганно умолк.

– Говори, Ворон тебя побери.

– Асдан… – Халтос осекся, и Протектор нетерпеливо побарабанил по столу кончиками пальцев. – Асдан уверен, что Латт невиновен.

– То есть?!

– Виновный выдал бы все. Латт только просил пощадить его. Если бы ему было что сказать…

Денетос кивнул. В этих словах Асдана у него не было оснований сомневаться. Если только маг не играет в свои собственные игры.

– И как же он это объясняет, интересно знать?

– Случайность, – внезапно прохрипел Латт, заставив всех вздрогнуть.

– Убрать, – Протектор сделал брезгливый жест рукой.

– И?.. – поторопил он Халтоса, когда они остались одни.

– Действительно, похоже на случайность, – пожал плечами Халтос. – Пока Латт еще мог как следует говорить, он клялся, что ему лишь на секунду стало нехорошо, а когда он открыл глаза…

– Случайность, говоришь? – переспросил Денетос.

Однако Протектор чувствовал, что ничего случайного здесь не было. С того самого момента, как в руки талиссы попал «ключ».

Он делал все, чтобы остановить ее. Бальдр Фрейн, Асдан… В прошлом любой из них шутя справлялся с куда более сложными заданиями.

И вот теперь Фрейн исчез. А Асдан…

Словно читая его мысли, Халтос согнулся в поклоне:

– Какие будут распоряжения, мессир?

– Асдана арестовать, – решившись, приказал Протектор. – Если будет сопротивляться, примените силу.

– Но у нас в тюрьме только одна надежная камера.

– И что? – Протектор удивленно поднял голову.

– Она занята. Старик какой-то сидит.

– Старик? – Денетос почувствовал неприятное покалывание в висках. – Старик… Ладно, Ворон с ним, пусть сидит.

– А Асдан?

– Подготовь его к отправке в столицу. Келья Перехода разблокирована?

– Так точно, Протектор.

– Как только Асдан будет готов, не теряй времени. Но перекинь его в наш храм. Пусть сами разбираются, случайность это или…

Что ж, придется положиться на виконта. Уж у его-то воинов точно не бывает внезапных головокружений… x x x

Пыльная проселочная дорога, упирающаяся у самого горизонта в пылающий полукруг заходящего солнца. Бесконечные сиротливо-пустые поля. И чуть поодаль – двухэтажный постоялый двор.

Теплый весенний ветер ласково коснулся талиссы. На постоялом дворе громко прокричал петух.

– Ничего удивительного, – проворчал Мэтт. – Столько ноги бьем – могли вообще посреди Альдомира вылезти.

– Думаешь, это и правда выход? – в голосе Бэх желание отдохнуть смешивалось с разочарованием.

Устраивать выход чуть ли не посреди дороги… Да еще и рядом с постоялым двором. Вроде как создатели Лайгаша ни разу еще не давали повода заподозрить себя в слабоумии…

– Постойте, господа, – поморщился Баураст. – Лайгаш, конечно, крайне любезен, но… Либо он действительно хочет от нас избавиться, в чем лично я не вижу ничего привлекательного, либо все это – чистейшей воды иллюзия.

– Боюсь, мэтр, что теперь только вы можете ответить на этот вопрос, – с нажимом проговорил Терри.

– Мог бы, – парировал чародей. – Если бы сумел воспользоваться магией.

– Иллюзию нельзя потрогать, – нравоучительно произнес Мэтт. – Насколько я помню, это самый простой способ выяснить, что нас ждет.

– Ваша осведомленность в самых разнообразных вопросах неизменно внушает мне уважение, – холодно парировал Баураст. – Если бы все действительно было так просто…

Выглянув наружу, маг убедился, что дверь расположена в огромной скале, весьма напоминающей ту, рядом с которой он встретился с талиссой.

– Я почти уверен, что это все еще Лайгаш, – наконец произнес он. – Поля, дорога, и скала торчит, словно ее тут приклеили. В окрестностях сокровищницы такое, конечно, бывает, но вот чего там точно не бывает, так это постоялых дворов!

– Вы так хорошо знаете окрестности Лайгаша, мэтр? – удивленно спросил Лентал.

– Предполагаю, что лучше, чем любой из тех господ, с которыми мне выпала немалая честь нынче…

– Хорошо, давайте по-другому, – оборвал его Макобер. – Если мы отсюда выберемся, то сможем вернуться обратно?

– Если живы останемся, – хмыкнул маг. – Ладно, как скажете. Хотите искушать судьбу, я с вами.

И все же постоялый двор возник слишком вовремя, чтобы не оказаться иллюзией или очередной шуткой Лайгаша. Да и трудно было поверить, чтобы жрецы Айригаля не смогли от него избавиться, приспичь им и в самом деле прорубить выход именно здесь. Уж они-то нашли бы, как припугнуть: не то что постоялый двор – дорогу бы перенесли!

Осторожно, не убирая руки с эфеса меча, Терри сделал несколько шагов вперед. И… исчез.

– Эй, – шепотом позвал его Мэтт. – Ты где?

– Там же, где и ты, – процедил лунный эльф. – Нашел время шутить.

– Мы тебя не видим, – также почему-то шепотом сообщил Торрер. – Ты уверен, что тебя никуда не перенесло?

– Уверен. Я же всех вас прекрасно вижу, – Терри было не отказать в логике.

– Интересно, это только изнутри так?

Прошмыгнув мимо Торрера, Макобер переступил порог, и в тот же момент друзья потеряли его из виду.

В пустоте послышался звук неспешных шагов, быстро сменившийся проклятьями лунного эльфа, которому ненароком наступили на ногу.

– Что ж, теперь, по крайней мере, понятно, почему они не боятся вылезать прямо рядом с дорогой, – философски заметил Баураст.

– Непонятно только, что потом с этой невидимостью делать, – буркнул Мэтт. – Что если она до ближайшего храма Айригаля так и держится?

– Невидимость… – мечтательно протянул Макобер.

– И не думай! – одернул его гном. – Терри, а ты не можешь как-нибудь… Ну, пожелать что ли…

– Чтобы стать видимым? – уточнил лунный эльф. – Сейчас попробую…

Талиссе показалось, что Терри не появился, а скорее проступил на фоне окружающего его пейзажа.

– Другое дело! – хлопнул его по плечу Торрер, в два шага оказавшись рядом. – Привычнее, знаешь, как-то.

Слева от лунного эльфа также медленно и, как показалось друзьям, нехотя проступил Макобер.

Выбравшись на дорогу, они убедились, что прекрасно видят друг друга и лишь после этого в нерешительности приблизились к одиноко стоящему строению. Ворота оказались не заперты.

Двухэтажный постоялый двор явно знавал и лучшие времена. Забор вокруг слегка покосился, пристроенная к дому конюшня обветшала, да и само здание не отказалось бы от хорошего ремонта.

– Заходите, коли пришли, – процедил чумазый мальчишка лет четырнадцати, выглянувший навстречу талиссе. – Конюх я здешний. Лошади есть?

– Пока нет, – расплывчато ответил Макобер, прикидывая, не повернуть ли им обратно.

– А что это тут у вас оригинально так? – завел было Торрер светский разговор. – То, гляжу, скалы…

– Где? – искренне удивился конюх. – Тут? Скалы?

Друзья переглянулись.

– Я… Это… – попытался было выкрутиться эльф, но, к счастью, этого даже не потребовалось.

– Ворота за собой не забудьте прикрыть, – и, не дожидаясь ответа гостей, мальчишка скрылся в доме.

– Честно вам скажу, – буркнул гном, – колдуны, конечно, странные люди, но для иллюзии и они могли бы выбрать что-нибудь пооригинальнее. Или полюбезнее.

– Как сказать, – принюхался Баураст, точно надеясь учуять запах магии.

– Ну, тогда уж пусть идут до конца, – потребовал Мэтт. – Все, как заказывали. По крайней мере, от иллюзии лохани с горячей водой я бы точно не отказался!

Закрывая ворота, Терри подозрительно оглянулся на скалу.

Вопреки его ожиданиям, та никуда не исчезла. И вход, практически сливаясь с камнем, по-прежнему оставался на месте. Похоже, хозяева Лайгаша все продумали: местные жители и не подозревают, что в нескольких минутах ходьбы…

Или талиссе просто умело морочат голову.

Дверь со скрипом растворилась, и на пороге, вытирая руки о засаленный серый фартук, появился хозяин сего почтенного заведения. Паладин поморщился.

– Добро пожаловать, гости дорогие, – глядящая на них разбойничья физиономия изо всех сил старалась изобразить добродушную улыбку.

После недолгой, но ожесточенной борьбы с лицевыми мускулами улыбка в негодовании удалилась.

– Сколько комнат прикажете подготовить?

– Семь!

– Одну!

Терри с Ленталом удивленно воззрились друг на друга.

– Мне кажется, не слишком разумно расходиться на ночь по разным комнатам, – вполголоса произнес лунный эльф.

– Разумнее, чтобы все в кои-то веки нормально выспались и пришли в себя, – возразил ему паладин. – Подежурим, как обычно, и ничего с нами не станется.

– Так что же, гости дорогие?

– Семь, – неохотно подтвердил лунный эльф.

– Отдохните пока с дороги, – радушно предложил хозяин, – и не сомневайтесь: все будет, как вы пожелаете.

От этого заверения гному почему-то стало не по себе.

В общей зале царил полумрак. При слабом вечернем свете покрытый сажей потолок и скособоченные столы выглядели особенно жалко.

Зала была пуста. Только в дальнем углу, за одним из столов, что-то оживленно обсуждали трое, не удостоившие вновь прибывших и беглого взгляда.

– Комнаты наверху, почтенные господа, – поклонился хозяин. – Платить будете…

– Утром, как обычно, – небрежно махнул рукой Макобер.

Если это заявление и не обрадовало хозяина, то он, по крайней мере, ничем не выказал своего недовольства.

Комнаты неожиданно оказались просторными и уютными, кровати – мягкими, а белье – чистым. Правда, довольно-таки ветхим.

Основная проблема была с мебелью. Если кровати протестующе скрипели, но тем не менее могли продержаться до утра, то большинство стульев и кресел были решительно неспособны на столь геройский поступок. Однако всем было понятно, что других комнат здесь просто нет.

– Кто там о перине и чистых простынях мечтал? – проворчал Мэтт. – В следующий раз помечтайте лучше о том, чтобы они мебель не из бумаги делали. А то приличному гному и присесть некуда.

– Приличный гном – это, знаешь ли, такая редкость, – не упустил случая Торрер. – Может, на этом постоялом дворе таких и вовсе отродясь не видывали.

– Увидят, – мрачно пообещал Мэтт.

Оставив вещи и убедившись, что замки надежно запираются, друзья спустились вниз, надеясь договориться о лохани горячей воды и сытном ужине.

Первая просьба не встретила никаких возражений. Вторая заставила хозяина насупиться.

– Видите ли, почтенные господа, – медленно проговорил он, опуская глаза. – У меня оставался последний барашек, на которого уже успели предъявить свои права…

Он кивнул в сторону единственной в зале компании и виновато развел руками.

– Увы, но… Ничего не в силах поделать.

– Барашек? – удивился Торрер. – Сомневаюсь, чтобы они могли съесть его целиком!

С этими словами он быстрым шагом подошел к столу и похлопал по плечу ближайшего из незнакомцев.

– Уважаемый! О!.. – когда тот обернулся, Торрер обнаружил, что перед ним эльф, и радостно перешел на родной язык. – Не согласитесь ли вы поделиться с нами своей трапезой?

Торрер был сама любезность, однако на незнакомца это не произвело ни малейшего впечатления.

– Нет, – отрезал эльф и продолжил прерванный разговор.

Но Торрера было не так-то легко смутить. Пододвинув к себе ногой свободный стул, он уселся на него, всем своим видом показывая, что предпочтет сидеть здесь до скончания веков, нежели согласится остаться голодным.

Компания замолчала и принялась разглядывать Торрера в упор. Тот в ответ стал насвистывать популярный мотивчик народной эльфийской песенки.

– Гляди-ка, эльф, а упрям, как гном, – один из незнакомцев ласково погладил рукоять кинжала. Потом поднял глаза и встретился взглядом с Мэттом, который начал уже было привставать со своего места.

Трое против семерых. Расклад явно был не в их пользу.

– Ладно, половина ваша, – нехотя буркнул эльф.

Когда Торрер присоединился к друзьям, он выглядел слегка обескураженным.

– Ну как? – заранее облизываясь, поинтересовался у него Макобер.

– Половина наша, – рассеянно ответил эльф. – Но странно: они даже не спросили, откуда мы.

– Ну, и слава богам, – не поддержал его Мэтт. – После этой фразочки о гномах…

– Думаешь, – не дослушал его Торрер, – эти места прямо-таки и кишат эльфами? Сколько я ни встречал земляков вдали от дома, такой прием вижу впервые.

– Может, они просто голодные? – предположила Бэх. – Да и мало ли какие у людей могут быть дела?

– У людей, может, и мало какие, – покачал головой Торрер, – а вот у эльфов…

– Что ты заладил: «эльфы да эльфы», – поморщился Терри. – Если они в тех же отношениях с Лайгашем, что и мы, появление такой толпы должно, скорее, вызвать настороженность, нежели бурную радость.

– Не говоря уже о том, что теперь даже мне постепенно начинает казаться, что это и в самом деле не ловушка, – добавил Баураст.

Торрер не совсем понял, что маг имеет в виду, но предпочел глубокомысленно покивать в ответ.

– Эй, хозяин! – Макобер подозвал его так, словно был, по меньшей мере, местным герцогом. – Не забудьте подать половину барашка на наш стол. И что там у вас еще есть! Вино? Картошка? Не одним же мясом нам тут давиться!

Владелец постоялого двора оглядел всю компанию, словно борясь с искушением выставить друзей за ворота, и покорно стал накрывать на стол.

– Вода готова! – чумазый конюх на секунду просунул голову в дверь.

Помыться после долгих дней пути было настоящим блаженством. Особенно долго плескался Мэтт, к вящему негодованию ждущего своей очереди Макобера.

– А говорили, гномы воды боятся, – бормотал мессариец, меряя шагами общую залу. – Просто водоплавающее какое-то.

– Посмотрела бы я, что бы ты сказал, если бы Мэтт действительно ее боялся, – Бэх отжала волосы принесенным хозяином полотенцем. – Лучше уж чистый гном, чем…

– Лучше чистого гнома вообще ничего не бывает, – безапелляционно перебил ее Мэтт, появляясь в дверях.

– Ты уверен? – засомневался Торрер. – А у нас…

– … В маленькой эльфийской деревушке, – подхватил Макобер, выбегая на улицу.

– В маленькой эльфийской деревушке, – непроизвольно продолжил Торрер. – О чем это я? Эккиль в коленку этому воришке, никогда не даст договорить до конца!

– Кстати, – Баураст понизил голос, – давно хотел вас спросить. Жрец – профессия почтенная, перед служителями богов и шапку снять не зазорно.

Бэх прищурилась, пытаясь понять, к чему это он клонит.

– Да и остальные здесь, прямо скажем, не из отребья, – продолжал между тем чародей. – Лунных эльфов, врать не буду, не встречал, а вот господин гном… Вы ведь не из простых каменотесов?

– У нас не бывает простых каменотесов и не простых каменотесов, – нахмурился Мэтт. – Равно как баронов, графов и всякой прочей белиберды.

– У них бывают только принцы и короли, – совсем тихо произнес Терри.

Мэтт вздрогнул, но никто, кроме лунного эльфа, этого не заметил.

– Пусть так, – не стал спорить Баураст. – И все равно: ваша талисса ведь не грабит на большой дороге. Не нарушает закона…

– По-всякому бывает, – перебил его Торрер. – К сожалению.

– К сожалению! – повторил его слова чародей. – А как же тогда вор? Человек, чье призвание – нарушать закон? Неужели это не смущает хотя бы почтенных жрецов?

– Ни капельки! – Бэх довольно сильно обиделась за Макобера, который неизменно выказывал искреннюю симпатию к чародею.

– Мак – профессионал, – спокойно объяснил Терри. – Один умеет горшки обжигать, да так, что все горшечники в городе умирают от зависти. Другой делает стрелы, которые чуть ли не сами дорогу находят. А Мак… Да вы же сами видели его в деле.

– Скажите, мэтр, – Торрер проникновенно посмотрел магу в глаза, – вам действительно надо все это объяснять? Рассказывать, что умение – лишь инструмент, что стрелой можно убить святого, а горшком пробить голову достойнейшему из достойнейших.

– Вас, видимо, само слово смущает, – усмехнулась Бэх. – Мак обожает представляться вором, потому что ему нравиться шокировать окружающих. В действительности же…

– Ну что, едим? – Макобер ворвался в залу, как маленькое мокрое торнадо. – Сил уже нет.

За едой царило молчание. Баураст хитро поглядывал на Макобера, и Бэх подумала, что чародей затеял весь этот разговор исключительно ради того, чтобы услышать то, что он услышал.

«Барашек» на поверку оказался больше похож на павшего от истощения почтенного пожилого барана, но голод, специи и вино помогли талиссе быть не слишком привередливой.

– Даже если это иллюзия, – проворчал Мэтт, удовлетворенно откидываясь на спинку стула и ковыряя щепочкой в зубах, – я согласен нанять себе какого-нибудь колдуна вместо повара. Ну, что там, Мак?

Мессариец успел уже сбегать наверх, чтобы прикинуть, что они будут делать, если постоялый двор окажется не столь мирным и безопасным.

– Ставни крепкие, да и крюки на них выглядят солидно, – заверил он всех. – Двери вот хлипковаты…

– Если нас атакуют маги, – не согласился с ним Баураст, – то им что двери, что окна, что пол с потолком – все едино.

– Что ж тогда, всем спать в одной комнате и дрожать всю ночь?! – чувствовалось, что данная перспектива прельщает Торрера в минимальной степени.

– Ну, если ты собираешься всю ночь именно дрожать, Крондорн тебе в помощь, – фыркнул Мэтт. – Если нас атакуют маги, то и мы найдем, чем им ответить. И все дела.

– А вы когда-нибудь ночевали внутри иллюзии? – поинтересовался Макобер у Баураста.

– Ночевал, – лаконично ответил чародей. И его передернуло.

– Ну и как? – не отставал мессариец.

– Отлично. Только просыпаться не слишком приятно. Ту иллюзию, помнится, над самым обрывом сотворили. Том…

Баураст растерянно огляделся, осознав наконец, что его верный слуга удалился вместе с магией.

– Айригаль им в бок! – чародей погрозил в пространство кулаком.

Приняв его жест на свой счет, хозяин вздрогнул и уронил себе на ногу огромное металлическое блюдо. Блюдо протестующе загудело.

– Подслушивает, скотина, – Баураст понизил голос. – В общем, я так скажу. Против хорошей магической атаки нам сейчас все равно не выстоять. Лежать всю ночь, не смыкая глаз, – тоже не выход. Давайте я посижу в коридоре. Если что замечу – разбужу остальных.

– Если мы что заметим, не сомневайтесь, вас тоже разбудим, – хлопнул его по плечу Макобер.

Чародей поморщился.

– А через пару часиков можете меня толкнуть, – предложил Терри. – Для Торрера это, может, и земляки, а мне вот их рожи решительно не нравятся.

И лунный эльф кивнул в сторону компании за дальним столом.

На том и порешили. Поднявшись наверх, чародей вынес стул покрепче из своей комнаты и уселся на нем прямо посреди коридора.

Все стихло. И только снизу, из общей залы, доносился едва различимый разговор на эльфийском.

Глава XXXVI

Принимая у себя Круг, Имарн велел вынести из обеденной залы все лишнее. Осталась лишь старинная железная люстра и десять глубоких деревянных кресел: по три у стен и еще одно, чуть иное, рядом со входом.

Когда с подобающей их положению неспешностью маги наконец расселись, девять кресел оказалось занято.

– Он уже ждет, – шепнул Имарн Жанне айн Крэгг.

Сегодня именно она играла роль председателя на их импровизированном собрании.

Престарелая чародейка кивнула.

– Готовы, господа? – буднично поинтересовалась она. – Начинаем.

Перед каждым креслом засветилась выпуклая голубоватая линза высотой в человеческий рост – энергетический щит.

Повинуясь жесту чародейки, двери залы распахнулись. Ритуал начался.

На пороге появился человек, облаченный в темно-синее одеяние с откинутым назад капюшоном. Лицо вновь прибывшего скрывала маска.

– Мы призываем Арна занять свое место в Круге, – голос Жанны неожиданно стал звучным и сильным, точно она сбросила с плеч не один год.

– Я пришел занять его место, – судя по голосу, кандидат был не старше лет двадцати пяти.

– Что дает тебе это право? – торжественно вопросила чародейка.

– Воля Арна и моя Сила.

Согласно ритуалу, он должен был ответить лишь: «Воля Арна».

А мальчишка-то не так прост… И изрядно самолюбив.

Впрочем, по-иному и быть не могло. Претендовать на место в Круге в его годы…

Айн Крэгг сделала вид, что все идет, как должно.

– Арн вправе назвать себе преемника, – согласилась она. – Но прежде мы должны признать его достойным.

– Назови свое имя, – потребовал Найлэн тен Денетос.

– Оно ни о чем не скажет вам, – предупредил кандидат. – Арн звал меня Кефтом.

Действительно, ни о чем… Неужели они проглядели по-настоящему сильного мага?

– Откройся тем, кому ты считаешь себя равным, – Жанна поспешила повести ритуал дальше.

К чему бесполезные вопросы, если сейчас они узнают, чего он на самом деле стоит.

– Я открыт перед вами, – просто ответил Кефт.

Девять лучей, девять сгустков магической энергии ударили в него с трех сторон.

Жанна ахнула. Кефт засиял столь чистой, столь первозданной, столь безудержной Силой, что чародейка на мгновение невольно зажмурилась.

Кефт был не просто достоин войти в Круг. Его Сила была больше, чем у любого из них.

Магические линзы дрогнули. Еще мгновение…

– Круг разомкнут, – Жанна наконец вспомнила, что может положить конец этой демонстрации могущества.

Сияние погасло. По зале прошел облегченный вздох. Линзы исчезли.

– Готов ли ты слиться и остаться собой, подчиняться и повелевать, быть выше добра и ниже зла? – продолжила чародейка. – Готов ли ты замкнуть Круг?

«Знать бы, кто придумал все эту высокопарщину, – подумала она. – Когда-то, возможно, ритуал и приводил кандидата в трепет. Очень наивного и очень неискушенного кандидата, вообразившего, что черные маги и ведьмы действительно существуют».

– Я готов.

А он немногословен, этот невесть откуда явившийся маг…

Круг никогда не изберет себе лидера. Но он достоин быть этим лидером.

– Займи свое место, – велела Жанна. – Оно твое по праву.

Повинуясь Имарну, слуги внесли в комнату большой круглый стол и зажгли дополнительные свечи.

Маги сдвинули кресла поближе к столу. Десятое кресло занимал теперь Кефт.

– Господа, – Жанна подождала, пока установится тишина. – Кефт попросил дать ему возможность высказаться. Никто не против?

Маги удивленно загудели: обычно новичок довольно долго не раскрывал себя, предпочитая вначале присмотреться. Все-таки его окружали едва ли не лучшие чародеи Двэлла. Это вам не Созвездие, куда открыт путь каждому, кто готов безоговорочно подчиняться воле наиболее опытных интриганов.

– Господа, – уверенно начал Кефт, – не удивляйтесь, что я не знаком вам. Слишком много времени я провел в городе, которого ныне нет на картах. В Нетерте.

Маги замерли. Город-сказка, город-легенда, колыбель чародеев… Уничтоженная по воле Темеса вместе с ее создателем.

– Доказательства, – спокойно потребовал сидящий слева от Кефта эльф.

– Скажите, каких доказательств вы желаете, и я представлю их.

«А парень молодец, не боится, – подумала женщина. – Интересно только, что ожидал увидеть Лииль, задавая этот вопрос? Пепел Кхарада? Жезл Ниерати?»

– Я могу продолжать?

Вопрос остался без ответа, и Кефт продолжил:

– Мы с детства знаем, что Нетерта была разрушена. Что ни один чародей в здравом уме не появится более на ее развалинах. Что каждого, кто решится восстановить ее, постигнет кара богов.

– А на самом деле? – не выдержал Найлэн.

– Я жил в Нетерте. И я предлагаю восстановить ее.

«Только маг такой Силы и мог на это отважиться, – подумала Жанна. – И Круг пойдет за ним …»

– Там что-то осталось? – деловито поинтересовался эльф.

– Еще как, – улыбнулся Кефт. – Подземная цитадель практически не тронута. Обвалился лишь ряд переходов, по большей части из тех, что шли ближе к поверхности. Однако в целом…

– Но стоит ли оно того? – перебила его Жанна.

– Стоит, – уверенно ответил Кефт. – Если бы шла речь о любой другой заброшенной крепости, я первым сказал бы, что проще построить новую, нежели возиться со старой. Но дело не только в том, что Нетерта – это символ, легенда, предание. Самое ценное – место, на котором был возведен город… x x x

Спустя полчаса Лентал осторожно приоткрыл дверь своей комнаты. Баураст, придвинув стул поближе к лестнице, с интересом вслушивался в беседу в обеденной зале.

Не спуская глаз со спины чародея, паладин бесшумно сделал несколько шагов и тихонько постучал в соседнюю дверь.

Через секунду он уже был в комнате Бэх.

– Не спится? – Бэх устроилась на кровати, поджав под себя ноги.

Она даже не удивилась, словно ожидала его прихода.

– Отвык уже, – усмехнулся Лентал и, убедившись, что кресло у окна не разваливается от малейшего прикосновения, рискнул ему довериться.

Все последние дни он чувствовал, как тают ее силы, как нарастают ее усталость и отчаяние. Слабеющая с каждым днем связь с Темесом, смерть Айвена, ощущение, что уже поздно поворачивать назад, и до жути, до боли в стиснутых кулаках страшно идти вперед…

Талисса ценила ее, любила ее. Но Бэх делала все, чтобы они забыли, что ей нет еще и двадцати, что она – прежде всего девушка, а потом уже испытанный друг… И часто, слишком часто, они забывали об этом.

– А я все-таки гедонистка, – Бэх сладко потянулась. – Готова неделями спать в лесу на голой земле, чтобы потом…

– Быть того не может! – подыграл ей паладин. – Не зря говорят, что нравы пали вместе с Империей. Где вы, суровые и аскетичные жрецы Темеса, земное воплощение добродетели и справедливости?

– Кто меня звал? – страшным голосом прогудела Бэх и первая же рассмеялась. – Слушай, ну почему с тобой всегда так легко?! Я даже проснулась.

– Только Мэтту этого не говори, – шутливо предупредил Лентал. – Он и так уже на меня косится.

– Не говорить, что я даже проснулась? – Бэх крайне убедительно изобразила невинное хлопанье ресницами. – Или думаешь, он тоже захочет испытать, как с тобой легко? И не надейся! Ты для него недостаточно гномолюбив.

– А вот и неправда! Гномов я очень даже и люблю. Особенно с жареным луком и вку-усным укропным соусом!

Девушка снова рассмеялась.

– И на все-то у вас, мессир, есть ответ.

Если бы, подумал Лентал. Хорошо еще, что она не задает самый простой и самый сложный вопрос: «Зачем я здесь? Почему я пришел к ней вместо того, чтобы спокойно спать? Чего я хочу?».

И в самом деле, чего он хочет? Успокоить, помочь, поддержать. Чтобы она знала, что ей есть на кого опереться в этом внезапно сошедшем с ума мире, где гибнут ее друзья, где даже бог не слышит ее, а место его Силы занимает в душе пустота.

Талиссе не проглотить этот кусок. Смерть Айвена не станет последней.

Не каждому жрецу дано почувствовать будущее, но Лентал не сомневался, что Бэх его чувствует.

И не может поделиться этим ни с кем из своих друзей. Они поймут, скорее всего, даже поверят. Но уже поздно поворачивать назад.

– Ну почему же на все? – не согласился паладин. – Я знаю пару дюжин вопросов, на которые нет ответов даже у меня.

«Ты хочешь, чтобы я ответил тебе на все вопросы?» – всплыли в памяти жрицы слова Тигра.

– Слушай, а у тебя есть в жизни тайна? – Бэх внимательно посмотрела на паладина.

Неожиданно девушка напомнила Ленталу настороженную белку, раздумывающую, съесть ей орешек прямо сейчас или лучше мигом оттащить его в дупло.

Ленталу безумно нравились в ней и эти внезапные перепады настроения, и полное отсутствие умения высчитывать, выгадывать, ходить вокруг да около.

Бэх решительно не умела ничего скрывать. Если уж она обижалась, только слепой умудрился бы этого не заметить. Если радовалась – ее довольная физиономия могла вызвать улыбку даже у Орробы.

И сейчас исходящее от нее напряжение было почти осязаемо.

– А что, есть люди, у которых ее нет? – осторожно произнес Лентал.

– У меня, например, – чуть растерянно призналась девушка. – То есть не то чтобы совсем нет. Но такого, чтобы не знал никто-никто…

– Ну, тогда и я могу сказать, что Ашшарат открыты все мои тайны, – Лентал подпер голову рукой. – Как твои – Темесу.

– Не в этом дело! – с досадой перебила его Бэх. – Тут все понятно: жрец от своего божества вообще ничего скрыть не может. Но у тебя есть что-то такое, чем ты не стал бы делиться с другими?

– Опять же смотря с кем, – Лентал явно стремился обратить разговор в шутку. – Вот при тебе, к примеру, я поостерегся бы вспоминать о десятках очаровательных женщин, которые встречались на моем пути…

Бэх натянуто улыбнулась.

– …хотя большинство из них были лишь моими сестрами в Ашшарат, – выдержав паузу, закончил паладин.

И едва увернулся от полетевшей в него подушки.

– Ну тебя, – Бэх подавила желание запустить вслед за подушкой чем-нибудь более тяжелым. – Все дразнишься, а я серьезно! Тебе что, трудно ответить? Или это единственное, о чем ты не стал бы мне рассказывать?

«Определенно, с годами я становлюсь мягче и покладистей, – подумал Лентал. – Еще месяц назад я бы и от демиурга такого допроса не потерпел!»

«Неужели Темес ошибся? – замерла Бэх. – Или Лентал мне сейчас солжет?»

– Не единственное, – неожиданно согласился паладин.

Тигр был прав…

– Бэх, здесь не в доверии дело, – добавил Лентал, желая смягчить свои слова. – Ты никогда не задумывалась, что бывают ситуации, когда всего действительно лучше не знать?

Нахмурившись, Бэх дунула на непослушный локон, щекотавший ей кончик носа.

Сколько же в ее лице еще совсем детского… Слегка неправильный овал лица, чуть пухлые щеки, почти незаметная ямочка возле левого уголка губ…

Ее не назовешь красивой…

Посмотришь на иную женщину – будто статуя Ашшарат в столичном храме. Народ вслед оборачивается.

Тоска…

А Бэх… Милая? Очаровательная? Нет, все не то…

– Это ты о чем? – не дождавшись продолжения, поинтересовалась жрица. – Ну что за тайны такие могут быть у паладина Ашшарат? Даже если ты своими руками отравил с дюжину братьев… По мне, так всегда лучше заранее представлять себе, с кем имеешь дело.

– Я бы не назвал это «заранее», – тихо проговорил паладин.

Бэх почувствовала, что ей стало не по себе.

– И потом, знать все – это часто и конец всему. Если выпить бокал до дна, останутся лишь воспоминания. Кстати, вдруг пригодится: братьев я предпочитаю травить все же не руками. А вот сок пайати – весьма, должен сказать, эффективное средство.

– С тобой хоть о чем-нибудь можно говорить серьезно?!

Девушка зажмурила глаза, чтобы удержать подступающие слезы.

Паяц он, а не паладин. И ни капельки ей не доверяет!

Лентал поднялся из кресла и сделал несколько шагов по комнате.

– Бэх, позволь тогда и мне задать тебе один вопрос. Твои расспросы случайны или…

Щеки Бэх стали пунцовыми. Предупреждал же Тигр!..

– Или, – сухо ответила она. – Просто мне показалось, что тебе есть, что мне сказать. Считай, что я ошиблась.

– Да не дуйся же ты! – присев на кровать, паладин взял девушку за руку. – А если я скажу, что ты права? Просто бывают вещи, которые живут потом между людьми, и никуда от них не денешься…

Ну и пусть! Она действительно хотела знать про него все.

Спроси Лентал сейчас, что с ней происходит, Бэх и сама не сумела бы ответить. Паладин не входил в талиссу, не был одним из тех, кого она привыкла считать своей семьей: Мэтта – кем-то вроде доброго дядюшки, Макобера – младшим братишкой, а Торрера – старшим, но невероятно непутевым двоюродным братом.

И все же именно Лентал постепенно, незаметно стал тем человеком, с которым ей в первую очередь хотелось поделиться своим прошлым, радостями, бедами, всем на свете!

Но если ему этого не надо…

Бэх тоскливо посмотрела в его глаза.

В них были тревога и печаль. А еще…

Смутившись, девушка отвела взгляд. Точно увидела нечто, для нее не предназначенное.

«Со стороны я, наверно, выгляжу круглой дурой… Сама же завела этот разговор, а теперь только молчу и краснею. Даже уши уже, по-моему, стали малиновыми».

– Хорошо, – тряхнул головой паладин. – Подожди один день. До завтра.

Он обнял ее и мягко притянул к себе.

Бэх знала этого человека куда меньше, чем любого из своих друзей. Вернее сказать, совсем не знала.

Он возник на пороге домика енн'ар, как настоящий рыцарь из волшебной сказки, в ореоле могущества и власти, связанных с его саном.

Но ей уже не пять лет, чтобы верить в сказки. Пусть даже иногда этого так хочется.

Завтра… И что будет завтра?

Он посвятит ее в свою тайну? Или постарается за ночь что-нибудь придумать?

В конце концов, кто она для него? Судьба свела их вместе всего на несколько недель…

Мысли Бэх кружились, путались, сталкивались друг с другом…

Паладин ласково коснулся ее щеки.

Завтра… Неужели он не догадывается, как много зависит от этой дурацкой тайны! Если, конечно, она действительно существует!

Только… Не обманывает ли она себя? Ничего-то от этой тайны уже не зависит…

Наступила ночь, но никому из них не хотелось зажигать свечи.

Лентал медленно провел рукой по ее волосам, приподнял их и пропустил сквозь пальцы, как поток золотого света.

Полнолуние. Время, когда можно все.

Прижавшись к паладину, Бэх поняла, что именно этого ей так недоставало. Спокойствия. Уверенности, что вместе они способны преодолеть любые трудности. Бросить вызов любым богам.

Неожиданно сквозь тонкую ткань рубахи она почувствовала на предплечье паладина нечто похожее на браслет.

Боги, она же ничего о нем не знает! И даже не имеет права спросить! По крайней мере, пока.

Лентал нежно приподнял голову девушки и заглянул ей в лицо.

Совсем ребенок… Не в силах ничего скрыть, даже если от этого будет зависеть ее жизнь.

Страх, тревога, сомнение, желание…

Паладин прикоснулся губами к ее лбу. Тихо, как целуют на ночь дочь. Успокаивая, забирая страхи с собой.

И почувствовал, как девушка расслабилась, поверила ему, согласилась принять его защиту.

Сможет ли она также доверять ему завтра?

Лентал был уверен, что они все еще в Лайгаше, и не хотел даже задумываться над тем, как выглядит этот «постоялый двор» на самом деле.

Талиссе разрешили отдохнуть только потому, что Протектор должен успеть перегруппировать свои силы. И тогда завтра для них может вообще не наступить.

Паладин наклонился к дрожащим от волнения губам девушки, и те раскрылись ему навстречу.

Шум за окном заставил их насторожиться.

Резко высвободившись из объятий, Бэх подошла к окну.

Никого.

Секунду поколебавшись, Бэх повернулась к Ленталу:

– И что потом?

Паладин понял, что означает этот вопрос.

«Ты меня правда любишь?».

После того разговора о любви…

Он хотел согреть ее, заставить хотя бы на одну ночь забыть о том, что уже довелось пережить, и о том, что ждет ее впереди. Он был готов дать ей все.

Все, что мог.

– Бой, – спокойно ответил Лентал. – И не один.

Бэх горько усмехнулась. Она ожидала услышать совсем другое.

– Высшее счастье в этой жизни: умереть не от старости, а с мечом в руках, преисполненным божественной Силой? Захватить с собой в могилу дюжины две врагов? Чтобы королева посвятила тебя в рыцари (посмертно, разумеется), а барды слагали песни? И потом, века так через два, очередная девчонка, убегая из дома, назвалась бы твоим именем? Было такое…

Паладин терпеливо ждал, не мешая девушке выговориться.

– Но теперь… Знаешь, наверно, явсе-таки стала взрослее.

Она бросила быстрый взгляд на Лентала, словно ожидая, что тот захочет ей возразить. Но паладин молчал.

– Так что…

– И мы, – закончил Лентал. – Понимаешь, мы.

На лице Бэх появилась одна из тех замечательных открытых улыбок, что он так любил.

Поднявшись, паладин подошел к Бэх и остановился совсем рядом, точно не решаясь прикоснуться. Потом слегка дотронулся до ее щеки. Девушка вздрогнула.

– Мы, – повторил он. – А все остальное – завтра.

Она только кивнула в ответ.

Бэх боялась этой ночи и знала, что она наступит. Торопила и оттягивала ее. Мечтала, чтобы Лентал принадлежал ей, только ей, целиком, без остатка, и проклинала Судьбу, которая свела их вместе.

Эта ночь должна была расставить все по своим местам. И если она ему не нужна…

Пальцы Лентала коснулись шеи, скользнули по тонким ключицам…

И Бэх ответила – прильнула к нему всем телом, спрятала лицо у него на груди. Он обнял ее, обнял так крепко, что у девушки перехватило дыхание.

Именно так, как она мечтала. Именно так, как ей было нужно.

Они застыли. На минуту? На четверть часа? Боясь пошевелиться, Бэх чувствовала, как стучит его сердце.

Она могла бы простоять так и час, и два. Простоять до завтра. Не торопиться…

Бэх подняла голову, сама потянулась к его губам…

Поначалу деликатные и нерешительные, они становились все более требовательными, звали, надеялись, обещали. И она отвечала, растворяясь, сливаясь, чувствуя, что Лентал уже не только паладин Ашшарат. Это и ее паладин, ее мужчина.

Мужчина… После той трактирной драки, меньше года назад, когда Терри с трудом удалось ее отбить… Она говорила с Мэттом всю ночь… Уж не считает ли ее Лентал юной, наивной девчонкой!

Отстранившись, она с вызовом взглянула ему в глаза.

Сегодня.

Нет.

Да.

И мысленно повторила, словно боясь, что он не поймет, не поверит:

Да.

Лентал провел по ее плечам, сбрасывая на пол легкую бархатную куртку.

До его прихода Бэх казалось, что в комнате холодновато, но сейчас она вся горела.

Паладин не спешил: он лишь слегка касался ее, тихо, бережно, словно стараясь запомнить эти мгновения на всю жизнь.

Изучая, узнавая…

Его пальцы дотронулись до шелковой рубашки, осторожно очертили контуры груди. Нежно, необыкновенно нежно.

Шелк мягко холодил кожу. Словно желая убедиться, что девушка не растает в воздухе, что это не сон, не сотворенная Лайгашем иллюзия, паладин на секунду сжал в руках ее талию. Откинул с ее лица непокорную прядь волос.

– Бэх, – прошептал он, и в этом было все: обретение, восхищение, обожание…

Его руки по-прежнему оставались любящими и ласковыми. И в то же время это были руки человека, привыкшего сражаться и побеждать. И когда они сомкнулись на ее спине, Бэх почувствовала, что хочет стать его добычей, его трофеем.

Запрокинув голову, девушка обвила руками шею Лентала .

Борода непривычно щекотала лицо. «Неужели так будет всегда? – улыбнулась Бэх. – Изо дня в день. Неужели он действительно принадлежит мне настолько, насколько мне кажется?»

Она не узнавала себя: ноги неожиданно ослабели, внутри поселилось странное, непривычное беспокойство…

Паладин опустился на кровать и, откинувшись, потянул ее за собой. Бэх опустилась рядом.

Если сейчас… Нет, как же она привыкла брать все на себя, заботиться обо всем от начала и до конца! Может быть, хоть теперь она сможет побыть просто Бэх, а не вечно собранной и сосредоточенной жрицей Темеса – Небесного Воина, чей меч…

При мысли о том, что Тигр может сейчас их увидеть, девушка густо покраснела. Интересно, а в самом деле, видят ли боги в темноте? Великий Воин, о чем я сейчас думаю!

В этот миг она почувствовала, как губы Лентала спускаются по ее подбородку, целуют шею…

Тихий стук в окно заставил их вздрогнуть. К стеклу прижималась обеспокоенная физиономия Макобера.

– Бэх, – шепот мессарийца был едва слышен. – Дико извиняюсь, но ты можешь меня впустить? Похоже, нам пора.

Глава XXXVII

Денетос невзлюбил виконта с первого взгляда.

И не в том дело, что того не за что было любить. Говорят, когда-то виконт слыл душой компании. Однако Протектор не сомневался, что теперь призрак наслаждается ужасом и отвращением, которые вызывает у людей.

Он и сам не испытывал к виконту ничего, кроме ужаса и отвращения, хотя из принципа старался этого не показывать. Обычно ему это удавалось.

– Садитесь, виконт, – он любезно указал на диван напротив.

– Благодарю, я не нуждаюсь в отдыхе.

В голосе бессмертного воина прозвучал сарказм. Денетос мысленно проклял себя за допущенную ошибку.

– Что ж, тогда перейдем сразу к делу. Как вы планируете справиться с этими проходимцами?

– Если позволите, Протектор, – судя по интонации, виконт не сомневался, что уж ему-то дозволено все, – я бы не пошел по пути Асдана.

– Да уж, – хмыкнул Денетос, – вряд ли кого-нибудь теперь способен привлечь его путь. Но что конкретно вы имеете в виду?

Шлем рыцаря качнулся назад, как будто воин гордо расправил плечи.

– Никаких хитростей. Никаких ловушек. Все эти штучки, которые Асдан так любит, красивы и остроумны. Признаю. Но, если не ошибаюсь, нам уже не до них.

И еще мягко сказано! Если талисса обойдет воинов виконта, дорога к сокровищнице окажется открыта. Вернее, почти открыта, но призраку об этом лучше не знать.

Протектор кивнул.

– Мы преградим им путь в той самой пещере, где был казнен Лойтос. Она достаточно просторна, чтобы мои воины не мешали друг другу. И из нее нет лишних выходов.

Пещера Лойтоса… Что ж, отлично придумано. Второй выход из пещеры надежно замаскирован, и у этих проходимцев появится полное ощущение, что они оказались в тупике.

Путь назад перекроют жрецы. Чуть поодаль, чтобы не попасться под горячую руку воинству виконта.

– Согласен, – Денетос склонил голову. – Вам нужна помощь?

Призрак издал странный звук, который при желании можно было истолковать как смех.

– Спасибо, Протектор, но поражение исключено. Вы и сами знаете, что моих ребят ничто не остановит.

Ничто. Дай-то боги, чтобы это и в самом деле было так.

И все же не к добру он помянул Лойтоса, ох, не к добру… x x x

Мэтт выдержал в одиночестве ровно десять минут. Покормив Рэппи позаимствованной со стола краюхой хлеба, он устроил ее у себя за плече, запер комнату и решительно забарабанил в дверь к Макоберу.

– Соскучился? – с понимаем подмигнул мессариец. – Заходи – гостем будешь.

– Не здорово как-то это все, – пробурчал гном, закрывая за собой дверь. – Ну, сам подумай: зачем нам семь комнат? Перережут по одному, как котят.

– Тебе, может, и ни к чему. А кому-нибудь другому к чему.

– Кто-нибудь другой может и подождать пару дней, – отмахнулся гном. – Расположились на отдых, точно матроны на антронских пляжах. Ладно, поболтаем, что ли?

Весь следующий час они славно провели за бутылочкой вина, «оставшейся» у Макобера после ужина.

Когда друзья совсем уж было собирались разойтись по комнатам, в дверь просунулась обеспокоенная физиономия Баураста.

– Эльфы внизу что-то затевают, – прошептал он, протискиваясь внутрь. – Перегородили столом входную дверь, а сами уселись рядом и мечи на колени положили. Похоже, чего-то ждут.

– Значит, все-таки ловушка, – гном помрачнел. – Только что они втроем против нас могут?

– Надеюсь, что ничего, – маг размял пальцы и привычно потянулся к висящему на поясе мешочку. На полпути его рука остановилась.

– Надо отсюда выбираться, – вскочил на ноги Макобер.

Он выглянул было в коридор, но тут же захлопнул дверь и громыхнул засовом.

– Один уже здесь. Там, где вы только что сидели. И без боя…

– Может, лучше уйти, не прощаясь? – чародей кивнул в сторону окна. – Выспаться, конечно, не выспимся, зато целее будем.

Распахнув ставни, Макобер выглянул во двор. Опоясывавший здание карниз давал прекрасную возможность предупредить остальных, избежав общения и с эльфами, и с теми, кто мог спешить им на помощь.

Макобер запасся веревками и скользнул на карниз. Разбудив Торрера и переговорив с Терри, мессариец вручил каждому из них по веревке, сбросил вниз заплечный мешок Мэтта и направился к комнате паладина.

Внутри было темно.

– Семь комнат, семь комнат… – ворчливо пробормотал мессариец, переходя к окну Бэх.

Заглянув в комнату, он мысленно понадеялся, что девушка его простит. В конце концов, в чем-то Мэтт и прав.

– Бэх, – прошептал мессариец, стараясь, чтобы его не услышали в коридоре. – Дико извиняюсь, но ты можешь меня впустить? Похоже, нам пора.

Девушка раскрыла окно. Увидев Лентала, Макобер галантно поклонился.

– Не спите еще?

Паладин заскрежетал зубами.

– Тогда скорее. Только вас ждем.

Не теряя времени, Макобер в двух словах обрисовал ситуацию.

– А Мэтт там как? – обеспокоено поинтересовался Лентал.

Мессариец пожал плечами.

– Там с ним Бау занимается. Повезет, так справится.

– Будем надеяться. За моими вещами заглянешь?

Через пару минут все уже были внизу. Баураст справился. Но, посмотрев на лицо Мэтта, Лентал предпочел не спрашивать, чего ему это стоило.

– До скалы не так близко, – головы друзей склонились к Терри, – и нас все равно заметят. Так что давайте решать: сбежим или будем драться?

– Сбежим?! – в голосе Торрера звучало столько негодования, словно ему предложили сдаться на милость победителя. – Да я даже драконам спину не показывал!

– А что ты им?.. – начал было Макобер, но оборвал себя, поймав укоризненный взгляд Бэх. – В общем, не важно. Драка – дело хорошее, если только их там не сто пятьдесят человек.

– Не думаю, чтобы они рассчитывали справиться с нами втроем, – поддержал его Мэтт, бледный, как любующаяся на талиссу луна. – Давайте как-нибудь потихоньку… А там посмотрим.

Торрер понял, что остается в меньшинстве.

– Ладно, – пробормотал он, – как знаете. Но если нас все же обнаружат… Я никуда удирать не собираюсь.

Трое из них умели двигаться достаточно тихо, чтобы остаться незамеченными. Мессариец отправился первым, сливаясь с тенью, отбрасываемой стеной здания. Терри и Торрер последовали за ним.

Остальным пришлось туго. Особенно гному, который пыхтел так, что слышно было, наверно, даже в Маркусе. Баураст бросил на него укоризненный взгляд и хотел было что-то сказать, но лишь печально покачал головой.

– Не оленем я родился, не оленем, – сдержанность явно не входила в число добродетелей Мэтта. – У нас, гномов, другие достоинства, знаете ли …

– Шшш, – Бэх приложила палец к губам. – Ценим. Любим. Только помолчи, пожалуйста.

Обогнув постоялый двор, талисса убедилась, что ее исчезновение прошло незамеченным. Через освещенные окна первого этажа виднелся один из эльфов, по-прежнему несущий караул возле выхода. Тени двух других мелькали на втором этаже.

– Уф, пронесло, – поспешил обрадоваться Баураст.

– Так бы и поджег это осиное гнездо! – в голосе Торрера слышалась мука нереализованных желаний. – Ну да ладно, пусть себе живут.

В этот самый момент в небе над их головами вспыхнуло и засеребрилось сверкающее веретено ослепительно белого света.

– Вперед! – закричал Баураст. – К скале!

– Назад! – проревел Торрер. – К бою!

С досадой осознав, что упрямый эльф не сдвинется с места, пока не разделается со всеми противниками, талисса приготовилась к драке.

Раздался грохот. Дверь постоялого двора распахнулась. Макобер и Терри одновременно выпустили стрелы.

Фигура, появившаяся на пороге, зашаталась и рухнула на землю.

Подняв лук, Торрер навскидку выстрелил в выглянувшего сверху эльфа и не поверил своим глазам: стрела мягко прошла сквозь тело.

Превратившись в сгусток белого дыма с черными провалами глаз, «эльф» поплыл им навстречу.

– Тигр всемогущий, – пробормотала Бэх, обнажая меч.

Баураст вскрикнул и покачнулся. Терри, в последнюю секунду успевший подхватить чародея, увидел, что в его боку, между ребер, торчит оперение стрелы.

– Бэх, скорее!

Магический свет слепил и мешал разглядеть, где засел еще один лучник. Терри и Макобер выпустили по окнам несколько стрел, прикрывая глаза от нестерпимо-яркого сияния.

Ловкими умелыми движениями Бэх извлекла стрелу. Боги, как же мало Силы у нее осталось! Глаза слипались, а Тигр был сейчас настолько далеко, что она едва чувствовала его.

Помоги же мне, хоть в последний раз, но помоги…

Выкинув из головы соблазнительные мысли об отдыхе, Бэх погрузилась в молитву. Хриплое дыхание чародея постепенно выравнивалось.

Тигр помог. Но Бэх чувствовала, что связывающая их ниточка стала еще тоньше.

– Ч'варта им в глотку, – Макобер схватился за ногу чуть пониже колена: вторая стрела нашла свою цель.

– Заткните этого гада, – кивнув на окна, Мэтт бросился наперерез призраку.

Рукоять топора привычно легла в ладонь.

– Сдюжим?

Ответа он уже не услышал: заметив гнома, привидение ринулось вниз.

На мгновение Мэтту показалось, что он ослеп. Режущий глаза свет сменился обволакивающей тьмой.

Несколько ударов – в пустоту, наугад… Топор становился все тяжелее, гном уже с трудом мог поднять его обеими руками.

Держись!

Кто это сказал? Бесполезно, все бесполезно.

Топор выпал из рук, но Мэтту было уже все равно. Он опустился на землю и вытянулся, прижавшись к ней всем телом.

Наконец-то. Не надо больше никуда идти, ни с кем сражаться, ни от кого ничего скрывать. Не надо бояться встречи с соотечественниками, которые знали его по той, прошлой жизни.

Талисса не будет в обиде: он сделал для нее все, что мог. Но его путь окончен.

А впереди… Впереди та, с которой он так мечтал быть вместе.

Фиона. Сколько лет он уже не вспоминал о ней? Сколько лет он еще не сможет ее забыть?

Друзья увидели, как белое призрачное облако поглотило Мэтта и не спеша двинулось им навстречу.

– Смерч, окна! – выпустив дракончика, Терри обнажил клинок, но Лентал опередил его.

Не поднимая меча, паладин встал на пути призрака. Почуяв добычу, приведение ухнуло и рванулось к нему, но вздрогнуло, точно натолкнувшись на невидимую стену.

– Так вот кто… – начал было Макобер, вспомнив завесу неподалеку от Лайгаша, но замер, глядя во все глаза, как призрак попятился и заметался вокруг паладина.

Вспышка ярко-изумрудного света – и нежить сгинула.

Убедившись, что рана на боку Баураста практически затянулась, Бэх, пошатываясь, направилась к лежащему на земле гному.

А Лентал уже держал в руках стрелу, попавшую в Макобера.

– Сперва… выберемся отсюда, – проговорил мессариец, с трудом сдерживая боль. – Лучник.

Где-то возле постоялого двора призывно заверещал Смерч.

Кивнув, паладин поднял глаза к небу. На этот раз в его молитве не чувствовалось и тени былой мелодичности.

Сверкающее веретено скрылось в угольно-черной туче. Теперь поле боя освещала только луна.

– Вон он! – закричал Терри и, вскинув лук, выстрелил, практически не целясь. Короткий вопль и грохот падающего тела подтвердили, что лунный эльф не промахнулся.

– Теперь к скале. Быстрее. Если они тут не одни, то подмога может прийти в любой момент. Смерч, ко мне!

– Мэтти, – Бэх, стоящая на коленях рядом с гномом, с трудом подняла голову. – Он умирает.

На теле гнома не оказалось ни единой раны. Но на лице появилось странное спокойствие, невероятная отрешенность, которая бывает лишь у тех, кто душой уже по ту сторону Грани.

– Он перестал бороться со смертью, – прошептал Торрер. – Он ждет ее, сам торопится ей навстречу.

Мэтт улыбнулся, словно услышал его слова.

– Я иду, – его губы едва шевелились.

Присев на запястье Терри, Смерч заковылял к нему на плечо. На дракончике не было живого места.

– Давай в жезл, – ласково погладил его лунный эльф, не сводя взгляда с гнома.

– Лентал, – девушка с надеждой посмотрела на паладина, – ты можешь что-нибудь сделать?

Тот грустно покачал головой.

– Мне сейчас не ответят.

Бэх собрала в кулак всю свою волю. Теперь жизнь гнома полностью зависела от нее.

О, Тигр, не оставляющий в беде тех, кто верен тебе!

На ее глаза наворачивались слезы. Неужели Мэтт все-таки… уйдет? Бывали моменты, когда девушка сама была близка к тому, чтобы его убить. Упрямый, ворчливый, порой чисто из принципа поступающий по-своему…

Судия, парящий над схваткой! Неужели ты позволишь, чтобы Тьма забрала у тебя этого храброго воина?

Сейчас же гном казался ей невероятно родным, словно она знала его с детства, всю жизнь… Айвена уже нет. И вот теперь Мэтт…

Если бы любой из нас потерял жизнь в честном бою… Что ж, каждый, берущий в руки меч, должен быть готов к этому. Но Мэтт стал жертвой отродья Тьмы, не знающего, что такое справедливость и отвага.

Гном пошевелился. Бэх с надеждой всматривалась в его лицо.

– Фиона! – прошептал гном и вновь улыбнулся. Так улыбаются, когда встречаются после долгой разлуки.

«Кажется, моя молитва напрасна, – подумала девушка. – А что, если он счастлив, именно теперь счастлив? Что, если я так стараюсь его вернуть не ради него самого, а ради себя? Ради всех нас»…

Отбросив эти мысли, Бэх продолжала бороться.

Тигр, нежити нет места на этой земле. Она забирает души до срока. Души воинов, которые не отступают в сторону, когда их друзьям грозит Смерть.

Лицо гнома преобразилось. Теперь в нем было столько грусти и печали, что Бэх не могла больше сдерживать слезы.

– Фиона! – отчаянно позвал он, пытаясь кого-то удержать, уговорить хотя бы обернуться, остаться еще на секунду.

Что она наделала! Неужели он предпочел бы смерть?!

«В последний раз…» Показалось? Или Тигр действительно ей ответил?

Тигр… Но напряжение оказалось слишком велико. Девушка потеряла сознание.

Лентал нежно подхватил Бэх на руки. Положил на траву немного в сторонке, присел рядом.

А к Мэтту постепенно возвращалась жизнь.

Время не слишком властно над гномами. Они взрослеют настолько медленнее людей, а живут настолько дольше, что мало кто успевает заметить, как они меняются с течением лет.

Но когда Мэтт открыл глаза, все поняли, что за последние несколько минут он постарел на несколько десятков лет.

– Пора уходить, – Макобер вопросительно посмотрел на Мэтта. – Ты сможешь идти сам?

Гном молча кивнул. Рассеянно погладил пристроившуюся на плече крысу.

«Помнит ли он свою смерть? – неожиданно подумал паладин. – Или…»

– Лентал?

– Я донесу ее.

Вскоре они уже стояли возле скалы.

Мессариец просунул лезвие кинжала в щель рядом с дверью. Щелчок – и она распахнулась.

Но вместо уходящего вглубь коридора за дверью оказалась ровная каменная стена.

– Ну и что это, простите, значит?

Мессариец так растерялся, что даже не заметил, как начал говорить вслух.

– Только то, что внутри нас больше не ждут, – Баураст подошел поближе. – Хотя нам туда по-прежнему весьма необходимо попасть.

– Боюсь, что Лентал – единственный, на кого мы теперь можем рассчитывать, – грустно улыбнулась Бэх. – Ты как?

– В любом случае не сегодня, – устало вздохнул паладин.

– У меня есть одна идея, – отрывисто бросил Терри. – Но тоже на завтра.

– На постоялом дворе сейчас тихо, – заметил мессариец, – но меня сильно тревожат хозяин с конюхом. Если они заодно с этими «эльфами», то поспать нам точно не грозит.

– Давайте зайдем с другой стороны, – предложил Торрер. – Кто-нибудь что-нибудь может сделать с этой стеной?

Он обвел взглядом друзей. Все молчали.

– Только проломить, – пожал плечами Мэтт. – Эх, кабы знать ее толщину…

– И чем, если не секрет? – охладил эльф его пыл. – Уж не твоим ли упрямым лбом? Тогда, пожалуй, какая бы толщина ни была…

Гном обиженно запыхтел.

– Не можешь чего-нибудь получше предложить, так и не завидуй! Ну, и копай своим длинным носом, пока…

– Вы еще уши мои вспомните, – тут же вмешался Макобер. – Какие ж вы все нервные, как не выспитесь! Если нет идей, как попасть обратно, то мы можем либо убраться по этой самой дороге восвояси…

– Ну уж нет! – гном чуть не взорвался от негодования. – Эти айригалевы отродья ждут – не дождутся, чтобы мы сдались…

– Никогда! – немедленно поддержал его Торрер. – Чтобы потом сказали, что я испугался какой-то там нежити!

Мессариец тихо застонал, решив не напоминать гному, что совсем недавно у него были совершенно иные мысли.

Похоже, Темес и вправду совершил чудо.

– Одним словом, ложимся спать, – подытожил Макобер. – Согласен покараулить первым.

Как ни странно, до утра их так никто и не побеспокоил.

Бэх дежурила вместе с Ленталом, и утром друзьям показалось, что между ними что-то произошло. Глаза девушки покраснели и припухли, а взгляд временами уходил в пространство. Но они сочли за лучшее не заострять на этом внимание.

– Торрер, – Баураст внимательно прислушался к чему-то, происходящему в его организме, – а молоточки-то стихли!

– Какие еще молоточки? – искренне удивился эльф.

– Какие-какие – в голове!

– В голове?! А, ты про то, что мешало вам использовать магию? Вроде да…

– Ну, если, кроме молоточков, в голове ничего больше нет… – пробурчал гном. Однако, когда Торрер подозрительно покосился на него, сделал вид, что любуется окружающим пейзажем.

– Ну-ка, ну-ка, – в глазах чародея засветился охотничий азарт, – а что, если мы вот это, скажем, попробуем?..

Он произнес несколько слов, хитро прищелкнул пальцами, и доспехи паладина окрасились ровным бирюзовым светом.

– Действует! – казалось, Баураст сейчас пустится в пляс. – Смотри-ка, Том, действует!

Все привычно оглянулись в поисках невидимого слуги, но, как обычно, никого не заметили.

«Айвен, – подумал Торрер. – Исчезновение магии первым заметил Айвен. Мы не говорим о нем, не вспоминаем его. Мы просто его помним. И каждый боится сказать об этом вслух, чтобы не спугнуть Судьбу. Хотя… После той, первой смерти, мы чувствовали, что он остался в талиссе. А теперь, когда он не умер, а ушел, в талиссе нас осталось пятеро».

– Значит, по крайней мере магия к нам вернулась, – оживился Терри. – Бэх, а ты как?

– Неплохо, – рассеянно ответила девушка. – Наверно, я должна вам сказать…

Она оглянулась на Лентала. Паладин спокойно стоял рядом, сложив руки на груди.

– Нет, ничего, – Бэх смутилась и быстро сменила тему. – Ты про Тигра? Я почти его не чувствую…

– Тем больше причин не задерживаться, – не желая больше смущать Бэх, Терри приблизился к стене за раскрытой дверью. – Пожалуй, теперь моя очередь.

Полное ощущение, что прохода здесь нет. И никогда не было. Большой серый монолит. Открыть дверь, как на лестнице при входе в Лайгаш, уже не получится.

Лунный эльф представил себе, как он стоит, приложив руку к теплому боку просыпающегося вулкана. Вот лава уже ищет себе дорогу, поднимается к жерлу, но на ее пути встречается маленькая, едва заметная трещинка, по которой…

Друзья едва успели отшатнуться: камень стал плавиться, точно от неимоверно сильного жара, стекая к ногам застывшего в трансе лунного эльфа. Когда отверстие расширилось достаточно, чтобы в него можно было протиснуться, Бэх взяла Терри за руку:

– Хватит.

– Что? – вскинулся лунный эльф и с некоторым удивлением посмотрел на свое творение. – Прости. Я не думал, что так быстро.

– Мак, тебя полечить? – повернулась жрица к Макоберу.

«Если Тигр мне ответит», – добавила она про себя.

– Давай лучше я, – предложил Лентал.

– Подождем, – срубив толстую сучковатую палку, мессариец как раз закончил обстругивать ее рукоять. – А вдруг кого-нибудь действительно серьезно заденет? Давайте не будем спешить, ладно?

С этими словами он, прихрамывая, направился вглубь скалы.

– А сюрпризы, однако, продолжаются!

Бэх не рискнула бы сказать, чего в голосе мессарийца было больше: негодования или восхищения.

За стеной вместо коридора их глазам предстала глубокая отвесная шахта.

– Спускаемся? – Макобер посмотрел на Терри.

Тот привычно сверился с пирамидкой.

– Получается, что так. Мэтта спустит кто-нибудь?

– Заладили: гном да гном, – не на шутку оскорбился Мэтт. – Что я вам, инвалид какой? Давай лучше веревку привязывай!

Из заплечного мешка, точно надеясь выяснить, не шутка ли это, показалась протестующая мордочка Рэппи.

– Сиди, маленькая, – успокоил крысу Мэтт. – Чего не бывает, может, и выживем.

Широко улыбнувшись, мессариец закрепил веревку на краю шахты.

– Первым полезешь? – невинно посмотрел он на Мэтта.

– За тобой, – буркнул гном. – Чтобы было, на кого падать.

– Мэтти, – с тревогой взглянул на него Торрер. – Ты, это, не погорячился? Может, тебе глаза завязать, а?

– Если Макобер тебе больше не нужен, я знаю парочку куда более дешевых способов от него избавиться, – Мэтт подарил эльфу весьма красноречивый взгляд исподлобья.

– Одного не понимаю: как-то же вы у себя там под горами ползаете? – не успокаивался Торрер. – Я ведь тебе не со скалы предлагаю спрыгнуть…

– Со скалы я бы уже спрыгнул, – рявкнул гном. – Там тридцать три секунды – и вечное блаженство. Ты только подумай: ни одного эльфа! Мечта! А у себя под горами мы, извини, по лестницам передвигаемся, а не скачем по веревкам, как взбесившиеся обезьяны. Мак, сохрани жизнь Торреру, лезь, а?

Покорно кивнув, Макобер скользнул вниз по веревке, и гном, сжав зубы, последовал за ним.

Шахта и в самом деле весьма напоминала гномью. Правда, крепеж был настолько свежим, что казался Мэтту не более убедительным, нежели постоялый двор посреди Лайгаша. Но мысль о том, что, возможно, ему всего-навсего мерещится, что он спускается по веревке, только придавала Мэтту уверенности.

Крондорн, – жалобно подумал он. – Ты же помнишь то предсказание? Правда ведь, мне не суждено умереть под землей?

Ему казалось, что спуск длился вечность. Выступы по краям время от времени позволяли талиссе передохнуть. И у всех было ощущение, будто они забрались уже так глубоко, что внизу их вполне может ждать куча сокровищ.

Однако внизу талиссу встретил очередной коридор.

– По-моему, осталось совсем немного, – Баураст оглянулся по сторонам.

– Где-то мы это уже слышали, – скептически пробормотал Терри.

– Если я прав, мы сейчас в так называемом коридоре светлячков.

– Что за странное название? – удивился Торрер.

– Сам посмотри, – чародей поднес факел поближе к стене. Стена заискрилась сотней мерцающих точек.

– Светлячков, – хмыкнул Мэтт. – Придумают же люди! Это просто дарф из стен выступает, только и всего!

– А тебе не кажется, что коридор светлячков – куда интереснее, чем коридор этого твоего дарфа, – Бэх посмотрела на него сверху вниз. – Эх ты, ни грана романтики в тебе нет!

– Романтика, – фыркнул гном. – Вздохи под луной, шуршание босых ног по прибрежному песку. Это твоя романтика, да?

– Ну, хотя бы.

– Ты хоть знаешь, сколько романтики может быть в сверкании неограненного рубина? В таинственной тишине каменных лабиринтов? В бездонной глубине подземных озер?

Девушка невольно сделала шаг назад. Она как-то не ожидала, что в Мэтте живет такая поэтическая жилка.

– Мэтти, ну чего ты разбушевался, – примирительно сказала она.

– Вечно вы из меня делаете чудовище какое-то, – возмущенно продолжал гном. – Вот ты, Торрер, сколько раз в своей жизни бывал влюблен?!

– Я? – изумился эльф. – Сейчас посчитаю…

Он углубился в размышления. Мэтт терпеливо ждал.

– Раз семьсот восемьдесят, наверно, – наконец, произнес Торрер. – А что?

– Тьфу на тебя, – гном сплюнул себе под ноги и взглянул на Бэх. – Вот он, твой, как его, романтик!

Ничего не понимая, эльф растерянно уставился на спорщиков. Но осознав, что, как обычно, никто не спешит ничего ему объяснять, пожал плечами и двинулся вперед. А гном, посадив Рэппи себе на плечо, принялся почесывать крысу за ухом, время от времени бросая укоризненные взгляды на Бэх.

– Эй, а чего ты нам сказать собиралась? – Макобер дернул Бэх за рукав.

Девушка покраснела от досады и поискала глазами паладина. Но тот был увлечен беседой с Терри.

– Ничего особенного. Надо будет – узнаешь.

– Фи, как грубо, – ничуть не обиделся мессариец. – У тебя-то хоть все нормально получается?

Краска на щеках у Бэх стала еще гуще.

– Что у меня нормально получается?! По-моему, у кого-то слишком длинный нос, вот он его и сует куда не следует.

– У кого-то – это точно, – легко согласился Макобер. – Хорошо хоть Торрер тебя не слышит. Мы, кажется, как раз вчера с ним эту тему обсуждали.

Девушка тяжело вздохнула.

Теперь развилок им почти не попадалось. Но на одной из них Терри ненадолго остановился.

– Мэтт, загляни-ка в правый коридор, – попросил он. – Ничего не замечаешь?

Гном несколько минут напряженно вглядывался в темноту.

– Нет, а что?

– Показалось, наверно, – не слишком уверенно ответил Терри. – Вроде как блеснуло что-то. Ладно, пошли.

– Хочешь, я схожу посмотрю, – предложил Мэтт. – Мне, правда, не сложно.

– Давай не терять времени. Если там что и было, то теперь-то уж точно успело исчезнуть

Где-то через час туннель вывел талиссу в большую круглую пещеру. Не тронув сталактиты по краям, люди Айригаля избавили от них центр пещеры, отчего та приобрела вид сказочной опушки посреди зачарованного леса.

Однако талиссе сейчас было не до красот.

Перекрывая дорогу, перед ней сомкнули щиты рыцари, не единожды покрывшие себя славой на полях сражений. Имена многих из них гремели в свое время от Альдомира до Маркуса.

Они были не просто достойными противниками – никто из талиссы не смог бы выстоять против любого из них в открытом бою. Даже Император гордился бы такой гвардией.

Один из рыцарей выступил на полшага вперед и замер. Не обнажая меча. Не произнося ни слова.

Но слова были и не нужны. Это воинство не знало поражений –хотя бы потому, что слишком хорошо знало, что такое смерть.

Рыцарские доспехи были пусты, а рукояти клинков сжимали невидимые обычному глазу руки.

Нельзя убить того, кто уже мертв. Конечно, магия Баураста сможет уничтожить, обратить в прах нескольких из них. Не исключено, что объединенных усилий Лентала и Бэх хватит еще на пару воинов. Но не больше.

Лайгаш не случайно считался неприступным.

Переговоры с ними бессмысленны. Эти воины не берут пленных. Жалость, выгоду, милосердие – все это они давно оставили по другую сторону Грани.

Когда Лентал вышел вперед, никто, кроме Бэх, не обратил на это внимания.

– Освободите дорогу! – голос паладина оставался абсолютно спокоен.

– Кто ты такой, чтобы требовать это? – шлем над доспехами повернулся в его сторону.

– Лентал тен Веденекос, иерарх Ордена, – надменно ответил паладин. – И данной мне властью я приказываю нас пропустить.

Глава XXXVIII

До последней секунды я и сам не предполагал, что произнесу эту фразу.

Все-таки вся эта история сильно напоминала сказку.

Было у отца три сына… Да не было у него никаких трех сыновей! Один был. Хотя, как показало время, явно дурак.

Я даже не сразу спросил себя, почему именно мне выпала честь стать жрецом сразу двух богов, почему они оба согласились поделиться со мной своей Силой.

Расставшись с Вороном, я действительно отправился тогда в Тайлен.

Зеленая Дева приняла мою Клятву.

Она доверяла мне, хотя никогда не заговаривала ни о Вороне, ни о моей матери. Я начинал как все – с самого низшего Ранга, с Поверившего в Любовь.

И потом шаг за шагом, год за годом поднимался все выше и выше. Ни разу не обманув ее доверия.

Чумные бараки в Трайгорне, крысы, которых ели дети в трущобах Трумарита, мятеж Ложных Пророков в Реборде, восстание богоборцев в Килузане… Путь жреца Ашшарат не был усеян розами, однако я не свернул с него, пока не понадобился Ворону.

Ему был нужен мой опыт, мои умения. И вновь я не обманул ожидания бога, которому служил.

Айригаль обещал мне власть и славу. Через четыре года он сделал меня иерархом, ввел в синклит. Выше был только сам Ворон.

«Я уже не умею подчиняться…» Я не помнил, кто и когда произнес эту фразу. Но я действительно разучился подчиняться. Всем, кроме бога.

Ворон не стал создавать лангер, ему претила идея таиться от своих же иерархов, он не хотел дробить силы. Орден Айригаля и Орден Пурпурной Стрелы действовали как единое целое.

У Ворона не было лангера, но я стал его Командором.

И вновь стоило бы спросить: почему я?

Откровенно говоря, был даже момент, когда я начал презирать Ашшарат за то, что она терпела меня среди своих жрецов. И любила меня, зная, что, по большому счету, я принадлежу лишь Ворону.

Только потом я осознал, что это не так. Вернее, не совсем так.

Ворон не был Злом. Это люди придумали, что смерть – Зло, и жрецы Царящего за Порогом приняли правила игры. Черные свечи, скелеты, черепа – вся эта мишура привлекала, пугала, заставляла бояться и поклоняться. Сам же Ворон частенько усмехался, когда ему доводилось бывать в Лазоревых храмах.

И Ашшарат не была Добром. Это люди привыкли считать любовь – благом, рождение – милостью богов. Свет, зеленые одеяния жрецов, медальоны с изумрудными листочками… Такая же мишура. Но те, кому хотелось верить в Добро, приходили в храмы Зеленой Девы.

Трудно любить Орробу, которая несет с собой смерть. Но так ли почитаема была бы Ашшарат, если бы люди жили вечно? Когда я представляю себе мир, населенный дряхлыми больными стариками, впереди у которых – бессмертие, я готов молиться Орробе денно и нощно, лишь бы она не забывала собирать свою жатву.

Не Добро и не Зло. Боги. И все же это были разные боги.

Ворон мог быть добрым и милосердным, обаятельным и беззаботным. Но он всегда оставался игроком, Игроком с большой буквы, готовым многим пожертвовать ради красоты самой игры.

Дева Вечной Весны бывала капризной и своенравной, не слишком логичной и по-женски мстительной. Но грань между игрой и жизнью – нашей жизнью – была для нее той гранью, которую не должны преступать даже боги.

Раньше я без колебаний играл на стороне Ворона. И по его правилам.

Подаренный Вороном хрустальный шар заставлял меня воспринимать жизнь как бесконечную пьесу, которую разыгрывали передо мной лучшие актеры Двэлла. Мне казалось, что когда шар гаснет, они снимают свои костюмы и маски и расходятся по домам в ожидании того часа, когда в их театре вновь появится единственный зритель.

Однако то, что я видел в шаре, и было жизнью. Настоящей жизнью.

Впервые я подумал об этом, когда ждал Бэх в маленькой провинциальной гостинице, отчаянно желая быть с ней рядом и понимая, что в святилище Темеса она должна войти одна.

Достав шар, я хотел попросить его показать талиссу. И не смог.

Я понял, что смотрю на него в последний раз.

Это было все равно, что расстаться со старым другом, с которым провел вместе долгие годы. Расстаться по собственной воле.

И все же в глубине души я знал, что он никогда не был моим. Мы оба принадлежали одному и тому же богу – Владыке Базальтового Трона. Некогда принадлежали…

Я попрощался с шаром и ласково погладил его хрустальную поверхность. Она была теплой на ощупь. Совсем живой. Иногда мне даже казалось, что он все слышит, все понимает.

– Прощай, – прошептал я одними губами. – Я отпускаю тебя.

Шар исчез, словно только этого и ждал.

Обидно. Я надеялся, что он хотя бы помедлит, хотя бы попрощается.

Но он уже знал, что отныне нас с ним ждут разные пути. Он спешил к Ворону, а я…

Я вновь вспомнил, как Ворон улыбнулся, когда я попросил у него разрешения провести пару недель вместе с талиссой. И сам настоял на сохранении полной тайны: ни Денетосу, ни его приближенным не стоило знать, что в Лайгаш имеет шанс заглянуть один из иерархов. Представляю, какой прием они бы нам устроили!

Невероятно устав за день, я быстро уснул. И мне снилось, что Айригаль спустился на Двэлл в образе человека, который мне хорошо знаком. Точно помню, что я встречался и разговаривал с ним, мы скакали рядом по каким-то бесконечным полям, шутили и смеялись.

Но, проснувшись, я начисто забыл, какой именно облик принял Ворон на этот раз. В душе я уже не был его жрецом.

Прошлой ночью, когда растолкавший нас Мэтт наконец заснул и мы с Бэх остались вдвоем, я протянул ей письмо. Так проще: я слишком боялся увидеть ужас и отвращение в глазах, которые столь сильно любил.

– Ты уходишь?

Она не удивилась. Только сжимавшая письмо рука слегка дрогнула.

– Если ты захочешь, я вернусь.

Я надел ей на палец старинное кольцо с маленьким сапфиром в окружении изумрудных лепестков. Кольцо, доставшееся мне от матери.

– Просто на память…

Именно так, ничего не объясняя. Бэх сама почувствует, как меня позвать.

Она не стала прощаться. Не стал и я – сказанное слово порой бывает сильнее надежды.

Меня ждал еще один разговор. Иерарх вправе попросить бога о личной встрече.

Отойдя меньше, чем на милю, я направился к заросшему травой гроту, окруженному рощей старых сухих кленов, на которых не было ни единого зеленого листка. Готов поклясться, что еще вчера его здесь не было, да быть и не могло.

Ворон ждал меня внутри.

Ничуть не изменившийся за прошедшие годы. Ему по-прежнему было около пятидесяти, разве что на этот раз лицо бога выглядело значительно более серьезным и озабоченным.

– Ты уходишь? – он слово в слово повторил вопрос, заданный Бэх с полчаса назад.

– Ты сомневался?

Он пожал плечами:

– По-разному могло повернуться.

Я покачал головой.

– Не могло. Рано или поздно…

– Ты даже не представляешь, что происходит сейчас на Двэлле! – его глаза сузились. – Еще пару лет, тебе и в голову не пришло бы разорвать Клятву.

Он не собирался меня карать. Не уговаривал остаться. Ворон жалел меня, полагая, что я совершаю величайшую в мире глупость.

– Не представляю, – честно ответил я. – Но это ничего не изменит. Я вернул тебе долг. И прошу меня отпустить.

– Иди, – он усмехнулся. – Люди – странные существа. Сами бегут от своего счастья… Пройдет месяц, год, десять лет, тридцать. И твоя душа вернется ко мне. А я умею вознаграждать верных слуг!

Здесь он был прав. Ворон дал мне все, что обещал одиннадцать лет назад, во время нашей первой встречи. Но и я не обманул его ожиданий.

– Что ж, поторопись! – бросил он. – Она ждет тебя.

В глубине души я рассчитывал на ее снисходительность. Но не позволял себе лишних надежд.

– Она освободит тебя от данной мне Клятвы. Иди…

Я повернулся к выходу.

– Значит, так? И тебе даже не интересно, почему я не держу тебя?

Мне было не интересно. Я думал о Бэх, которая читает сейчас мое письмо. И чувствовал ее боль, как свою.

Но я не стал разочаровывать Ворона. В память о прошлом.

Я остановился. Обернулся к нему.

– Ты считал себя слишком ценным, чтобы я мог пожертвовать тобой? Чтобы оказаться ставкой в обычном пари? А знаешь, глядя на тебя сейчас, я даже не слишком жалею, что проиграл.

Игрок. Я же знал, что он игрок!

Но все равно обидно. Теперь – обидно.

– Аши так просила не мешать тебе, так наивно верила, что к концу пути ты встанешь на ее сторону. Приятно сознавать, что все ее очарование здесь совершенно ни при чем. Если бы не эта девчонка…

Я улыбнулся. Ашшарат не откажешь в проницательности. Победить одного из лучших игроков нашего мира!..

– Я должен был давать тебе Силу. Что бы ты ни делал.

Он думает, что я его поблагодарю?

– Что ж, с пари покончено, – с презрением заключил Ворон. – Мы оба свободны от обязательств.

Я сделал вид, что не обратил внимания на явную угрозу, таящуюся в его словах.

– А если бы победил ты?

– О, – Ворон оживился, – тогда Аши… Впрочем, какая разница. Ладно, иди. Я желаю тебе лишь одного: никогда в жизни не пожалеть о своем выборе. Хотя бы потому, что ты все равно пожалеешь о нем. После смерти.

Я хотел было ответить, что знаю о вечных душах куда больше, чем он думает, но бог уже исчез. Внезапно, как и в тот раз.

А я вышел из грота. Клены вокруг него уже окутались разноцветной листвой, словно наперебой торопились похвастаться новым одеянием.

Передо мной стояла она. Я хотел опуститься на колено, попросить прощения. Хотя нет, ей не за что было меня прощать.

– Мир и Двэлл, слушайте нас.

Богиня произнесла эти слова серьезно и торжественно, но глаза ее смеялись. Она даже не заставила меня приносить новую Клятву.

– Твое сердце всегда служило мне, какой бы символ ни украшал твои доспехи.

Это были ее последние слова. Я снова остался один.

Опустив глаза на медальон, я увидел, что и он не изменился. Однако отныне я мог носить его по праву.

Изменился я сам. Веденекос, иерарх Ордена Айригаля исчез вместе со своим богом. А клены что-то успокаивающе шептали Ленталу, легату лангера Ашшарат.

Наверно, Зеленая Дева не ошиблась. Я не мог не вернуться к ней.

Поначалу меня влекло чистое любопытство. Шар позволял наблюдать за каждым шагом талиссы. Слышать разговоры друзей, видеть их лица.

Но я не замирал от ужаса, когда замирали они. Не смеялся вместе с ними. Их сражения, их мечты, их тревоги – они не были моими.

И тогда я решил, что разобраться в секрете талиссы можно лишь идя с ней рядом. Оказавшись среди них, став почти одним из них.

Я ошибался. Понять талиссу нельзя, ее нужно почувствовать. А для этого мало быть рядом – надо стать ее частью.

Друзья принимали, но не слишком любили меня, в этом не было тайны. Да только и я не мечтал связать себя с кем бы то ни было столь тесными узами.

Ведь талисса – даже не дружба. Может быть, больше, чем дружба. Может быть, нечто совсем иное.

Я бы не назвал Терри другом Макобера. Соратник, единомышленник? Не то, не совсем то, да и слова какие-то казенные. Брат? Уже ближе. Наверно, талисса – это действительно братство.

В ее основе не обязательно лежит любовь. Но всегда – доверие. Полное, безграничное доверие каждого каждому. И ощущение себя частью единого целого.

Нити, связывающие талиссу, столь же прочны, сколь и незримы. Братство. Не прощающее измен, хотя практически и не знающее их. Ибо, если верить Бэх, лишь искренность каждого позволяет создать талиссу.

Братство, созданное по воле богов или даже демиургов. Что ж, они могут гордиться своими детьми.

Но я – другой.

Нетрудно было предположить, что Бэх станет меня проверять. И все же на ее вопрос я ответил правду:

– Я прошел Посвящение ей, когда мне было шестнадцать.

Конечно, я не был паладином Дарующей Жизнь. Но за последнее время мне пришлось сменить столько ролей, что и эту ямог сыграть не хуже любой другой.

Чистая случайность едва не разрушила весь мой план. Четыре года назад Кадтрист служил стражником в альдомирском Лазоревом храме. Я не сомневался, что он выдаст меня талиссе, и кинжал, убивающий на расстоянии, пришелся весьма кстати.

Мне еще повезло, что не пришлось в открытую столкнуться с Рыжей Молнией. Когда-нибудь, если Бэх будет интересно, я расскажу ей, как мы с Пээ познакомились. Очень романтическая история…

Пожалуй, Пээ была для талиссы едва ли не самым серьезным противником, не то что Денетос. Услышав вчера, что чародейка помогала готовить завтрак незадачливым грабителям, я, как и Айвен, тут же поспешил проверить, нет ли в нем яда.

Яда не было. Нам повезло, что Пээ так и не полюбила убивать.

Что действительно оставалось для меня загадкой, так это смерть Айвена и его чудесное возвращение. Той ночью, когда он в первый раз покинул талиссу, на арбалетчиках были плащи, которые некогда носила в Нетерте личная гвардия Кхарада.

Совпадение? Или действительно одному Кхараду под силу возвращать к жизни мертвых?

Сложнее всего оказалось не подать вида, что мне известно куда больше, чем талиссе. Хорошо, хоть я не стал заранее изучать карту Лайгаша…

Откровенно говоря, я вообще не думал, что зайду с талиссой так далеко. А в итоге сам себя загнал в ловушку: я не хотел убивать людей Айригаля и не мог бросить Бэх в беде.

Уже не мог. Как не мог больше врать ей, называя себя паладином Ашшарат.

Трудно сказать, когда я окончательно осознал это. Наверно, на постоялом дворе, когда понял, что Бэх для меня дороже славы, дороже власти, дороже могущества, которые давал пост иерарха. Мне незачем было помогать талиссе проникнуть в Лайгаш: я мог получить оттуда все, что угодно, не покидая Альдомира.

Бэх… Не сомневаюсь, что если бы Ворон рассказал остальным иерархам, что заставило меня от него отречься, они тоже лишь усмехнулись бы.

Из-за какой-то женщины… Еще месяц назад я думал бы так же, как они.

Но Бэх и не была «какой-то» женщиной. Она была той женщиной, ради которой я готов пожертвовать всем. И, видят боги, это не просто красивые слова, которые легко произносить в пятнадцать лет, не имея ничего за душой…

И тут я услышал Зов. Бэх прочла письмо. И сделала свой выбор.

Она могла сохранить мою тайну, сказав друзьям, что мне внезапно пришлось их покинуть.

Она была вправе рассказать им, кем я был на самом деле. И больше мы никогда бы не встретились. Веденекос тихо оставил бы пост члена синклита. А талисса продолжила бы путь к сокровищам Лайгаша.

И все же она позвала меня.

Я подчинился воле кольца. Бэх сидела на том же месте, где я оставил ее. Только глаза покраснели от слез.

– Ты решила?

Глупый вопрос. Но она ответила, словно слабое лесное эхо:

– Я решила.

Я опустился на траву рядом с ней. Мы оба молчали: самое главное уже было сказано.

– Ты отказался от своего бога?

И все же она не до конца верила, что я действительно сделаю это ради нее.

Я кивнул.

– И приобрел помощь богини. Своей богини. Так что я больше не тот всемогущий паладин на белом коне, в которого ты влюбилась. Мне доступно не так уж и много. Особенно здесь.

– Я не влюбилась…

Ровный спокойный голос. Мое сердце остановилось. Неужели я ошибся?! Она никогда не говорила в открытую о своих чувствах.

– Я полюбила.

Когда она подняла лицо, оно было детским и растерянным, а на щеках еще не высохло несколько мокрых дорожек. Я прижал ее к себе.

– Лентал, что будет дальше?

Я не был уверен, что именно она имеет в виду. Завтрашний день или всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, это не одно и то же.

– Прорвемся.

Наверно, это прозвучало не слишком успокаивающе. Но мне не хотелось лгать. Бэх лишь предполагала, что Лайгашу есть что нам противопоставить. Я – знал.

Я так и не успел разобраться, почему в течение последних лет на Лайгаш работало столько народа. В синклите им занимался Исиндиос, а старик не любил, когда кто бы то ни было пытался сунуть нос в его дела.

Я мысленно вернулся к разговору с Айригалем. Его слова встревожили меня куда сильнее, чем я старался ему показать. Что-то готовится, что-то должно произойти.

Спокойная жизнь в ближайшее время нам точно не грозит. Ни Бэх, ни мне. Даже если мы оба выберемся из Лайгаша живыми.

– Нам не надо было сюда приходить?

Я понял, что она подумала об Айвене.

Что я мог ей ответить? Что иначе мы бы никогда не встретились?

– Надо. И чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что нам было просто необходимо сюда прийти.

Она удивленно взглянула на меня, пытаясь понять, не пришло ли мне вдруг в голову пошутить. И увидела, что я абсолютно серьезен.

– Ты правда думаешь, что нам так уж нужны сокровища?

– По крайней мере некоторым из вас… из нас – уж точно.

Я улыбнулся и посмотрел в ту сторону, где мирное посапывание Торрера сливалось с похрапыванием Мэтта.

– Бэх, не в сокровищах дело. Хотя здесь их столько, что хватит на всю жизнь любому из вас. И еще внукам останется.

– Не в деньгах…

– Не в деньгах. Но здесь есть и могущественные артефакты. Весьма могущественные. Темес будет просто счастлив, если ты избавишь от них Во.. Айригаля.

Я уже не был его жрецом. Что ж, будем привыкать.

– А какие?! – при свете костра было видно, как заблестели ее глаза. – Расскажешь? Если знаешь, конечно.

Я лишь подтвердил то, что она и так знала от Темеса. Но Темес и представления не имел, что скрывает купол Лайгаша.

– Пойми меня, пожалуйста, – я коснулся ее руки. – Если сможешь. Отныне я не служу Айригалю…

Одиннадцать лет…

– Но я ушел от него открыто. Не как предатель или перебежчик. И не имею права раскрывать его тайны.

– Но неужели Ашшарат?..

Я вздохнул.

– Она не задала мне ни единого вопроса. И надеюсь, не задаст.

Бэх улыбнулась, скрывая улыбкой разочарование.

– Ты скажешь что-нибудь остальным? – ее представления о чести были не слабее моих.

– Обязательно. Когда выйдем из Лайгаша. Пока же надо предупредить их, что возможности Ашшарат, как и Темеса, здесь весьма ограничены.

– Но почему не сразу?..

– А ты возьмешься предсказать, что сделает Торрер, услышав о том, что уже не первый день проводит в обществе иерарха Айригаля? – улыбнулся я в ответ. – Вот и я не возьмусь. А я не тот человек, который не может себя защитить.

На том мы и порешили. Но все получилось иначе.

В этом было немало черного юмора, столь присущего моему бывшему божеству. Сначала я лгал Бэх и ее друзьям, называя себя паладином Ашшарат. Сегодня мне пришлось лгать, называя себя иерархом Ордена.

И всякий раз я искренне верил, что моя ложь – во спасение.

Глава XXXIX

Ветер пробежал мелкой рябью по поверхности тихого лесного озерца.

Ветки на берегу шелохнулись, и соскучившиеся по веселой компании комары дружно устремились посмотреть, кому это вздумалось их навестить.

Небрежно отмахнувшись от роя надоедливой мошкары, Пээ бесшумной тенью спустилась к воде и на всякий случай огляделась по сторонам. Никого.

Раздевшись, девушка сложила одежду в кожаный мешок и привязала его к запястью.

На мгновение в воздухе мелькнуло ослепительно-белое женское тело. Громкий всплеск, затухающие круги по воде, и озеро впустило Пээ в свои глубины…

Почувствовав, что босые ноги коснулись пола, девушка открыла глаза. Как обычно, телепорт сработал безукоризненно.

Отжав волосы снятым со стены полотенцем, Пээ нырнула в узкое пепельно-серое платье и поколебалась, стоит ли обуваться. Пожалуй, нет – лучше померзнуть, нежели оказаться услышанной.

Открыв дверь висящим на шее ключом, девушка бесшумно притворила ее за собой.

Она уверенно шла по подземелью, легко ориентируясь в замысловатой паутине коридоров. Заслышав шаги стражи, мгновенно пряталась в темные боковые проходы. И вновь продолжала путь, когда патруль скрывался из виду.

Никто бы не удивился, обнаружив ее здесь. Но потом об этом стало бы известно.

Наконец, она свернула в широкий, хорошо освещенный туннель. Осторожно заглянув за угол, прикинула на глаз расстояние до пары стражников возле массивной каменной двери с барельефом, изображающим увенчанного короной ворона.

Задумалась. Вынула из кармана и положила на ладонь сизое голубиное перышко. Губы девушки что-то шепнули, перышко взлетело в воздух… Через пару секунд в коридоре звякнули доспехи, и громкий храп дал ей понять, что дело сделано.

Подойдя к двери, чародейка прилепила на замочную скважину катышек мягкой жирной глины. Несколько слов – и дверь больше не представляла для нее преграды.

Убедившись, что ее никто не потревожит, Пээ приблизилась к низкому овальному столику и осторожно коснулась крышки.

– Пещера Лойтоса, – тихо пробормотала она. – Что ж, мир их праху.

Девушка вновь дотронулась до столика.

– Отлично, – ее шепот был не громче шелеста тростника на берегу омута. – Как я и думала, он не удержался от искушения посмотреть на талиссу своими глазами. И появится там примерно через полчаса.

Вот и все, что ей надо было знать. Теперь оставалось лишь воспользоваться этим знанием. x x x

Друзья замерли.

Паладин Ашшарат явно выбрал неподходящий момент, чтобы сойти с ума. Не настолько же он наивен, чтобы надеяться обмануть призрачных рыцарей…

Стоявший перед ними воин был поражен не меньше талиссы.

– Ты можешь это доказать, иерарх? – в его тоне слышалась издевка.

Не снисходя даже до того, чтобы кивнуть, Лентал достал из кармана маленькую фигурку ворона на черной витой цепочке. На месте глаз птицы пламенели крошечные рубины.

– Этого будет достаточно?

– Барон Элк к твоим услугам, монсеньер, – склонился в поклоне рыцарь. – Я признаю твою власть, иерарх. Но у меня есть приказ, который ты не в силах отменить.

Друзья ошарашенно переводили взгляд с Лентала на призрачного воина.

– Кто же посмел противоречить воле иерарха Ордена?

Бэх никогда не видела его таким. Сейчас перед ней был человек, привыкший, чтобы ему повиновались – и повиновались беспрекословно.

– Виконт, – коротко ответил рыцарь. – Я прошу тебя несколько минут подождать. Когда он вернется, то, без сомнения, изменит свои распоряжения.

– Что ж, мы подождем, барон, – бросил Лентал брезгливо-скучающим тоном. – Но я искренне советую ему поторопиться.

Еще раз поклонившись, Элк отошел в сторону.

– А кто такой этот виконт? – шепотом поинтересовалась Бэх.

– Их центурион, – тихо ответил Лентал. – И ждать его мы не будем.

Он слышал за спиной перешептывание талиссы. И без труда мог представить себе, что друзья о нем думают.

Как не вовремя… Именно сейчас, когда он даже не может толком ничего объяснить.

И все зря.

Талисса оказалась в пещере быстрее, чем предвидел виконт. Ловушка захлопнулась. Однако пока не было никого, кто пришел бы ее проверить.

Лентал и делал ставку на то, что барон не посмеет перечить иерарху. Элк обязан будет доложить о нем виконту, тот – Денетосу, тот – Исиндиосу, Исиндиос – синклиту. Но до этого они должны успеть…

– Несколько минут уже истекли, барон, – тоном капризного аристократа произнес Лентал. – Мы торопимся.

– Ничем не могу помочь, иерарх, – глухо ответил рыцарь. – Приказ.

– Освободить дорогу! – рявкнул Лентал.

Бэх поежилась.

Однако воины даже не пошевелились.

Друзья растерянно переглянулись. Кем бы он ни был, этот странный человек, имевший при себе и изумрудный листок Ашшарат, и черную фигурку ворона – иерархом, паладином, хоть демоном, – но надежда на спасение таяла на глазах.

Лентал сделал шаг вперед. Рыцари сомкнули щиты.

– Именем Повелителя Бесплодных Равнин, я приказываю вам расступиться!

Никакой реакции.

– Жаль, – процедил Веденекос. – Я привык, чтобы мои приказы исполнялись.

Выхватив висевший у пояса кинжал, Лентал поддел им рукав рубахи чуть пониже плеча и рванул лезвие вниз.

Ткань с треском расступилась. В свете факелов блеснуло тусклое серебро торквеса, перевитого узкой лентой с рунами Ворона.

Призраки качнулись вперед.

Они не успевали воззвать к нему, не успевали его остановить. Но их единый беззвучный вопль врезался в барабанные перепонки, едва не сбив жреца с ног.

Лентал устоял. Проведя по предплечью лезвием кинжала, он выдавил на торквес несколько капель крови.

Не-е-е-е-ет!!!

Они умирали, заново переживая каждый свою смерть. Гниение старости, горечь поражения, выходящий из спины клинок… Он заставил их испытать все это вновь.

Друзья в ужасе отвернулись.

А когда они повернулись обратно, воинства виконта больше не существовало.

Но и Лентал выглядел так, словно убил каждого из врагов своими руками. Браслет не довольствовался одной лишь кровью владельца.

Сорвав торквес с предплечья, жрец отшвырнул его в сторону.

– Бэх… Ты можешь меня перевязать?

На том месте, где только что был браслет, зияла открытая рана с черными, обугленными краями.

– Я полечу тебя? – девушка в одно мгновение оказалась рядом.

– Нет, – покачал головой Лентал. – Побереги силы. Прорвемся.

«Что-то слишком часто в последнее время мне приходится это слышать», – подумала Бэх. Но почувствовала, что спорить сейчас бессмысленно. Оторвав до конца свисающий вниз рукав рубахи, она перевязала рану.

– Не туго?

– Нормально, – лицо Лентала побледнело. – Нам надо торопиться. Если Денетос узнает о том, что произошло, все пропало.

– Денетос? – переспросил Макобер.

– Протектор Лайгаша, – пояснил Лентал. – Жрец, отвечающий за сокровищницу.

– Идем обратно? – Мэтт взглянул на Терри.

Не дожидаясь ответа Терри, Макобер принялся быстро осматривать стены пещеры.

Лунный эльф покачал головой:

– Боюсь, что тогда, в коридоре, мне все же не померещилось. Сзади нас ждут.

Невыносимо тянулись минуты. Виконт мог появиться в любой момент.

Лентал, – момент был явно не подходящий, но гном не утерпел, – а никто из твоих предков, случаем, не бывал в…

– В Хорверке? – слабо улыбнулся Лентал.

Гном кивнул.

– Я хотел сказать… Он был…

– Оп-па! – торжествующе воскликнул Макобер. Секретная дверь распахнулась.

– Я пойду первым, – Лентал внимательно оглядел друзей. – И все вам объясню. Потом.

– Я с вами, – неожиданно шагнул вперед Баураст. – Если что, моя магия…

– Малахитовое колье?

Чародей не стал спорить.

– Оно совсем рядом. За этой пещерой начинается туннель, по потолку которого идет сиреневая полоса. А дальше…

– Хорошо, – Лентал поморщился и поправил повязку. – Остальное по дороге. Пошли?

Друзья были столь ошарашены внезапным преображением паладина, что молча кивнули в ответ.

По потолку коридора и в самом деле шла широкая полоса, нанесенная слегка мерцающей в темноте сиреневой краской.

– Ты все знала? – обвиняюще шепнул Макобер.

Бэх опустила глаза.

– И не рассказала мне?!

Девушка подумала, что мессарийца не исправит даже личная встреча с Властителем Ушедших Душ. То, что путешествующий вместе с ними иерарх Ордена мог одним махом покончить со всей талиссой, Макобера, похоже, совершенно не взволновало. А вот то, что столь увлекательная тайна прошла мимо него…

– Я сама только сегодня утром… – также шепотом ответила ему Бэх. – И вообще, это не мой секрет!

Коридор закончился узкой винтовой лестницей. И она вела вверх.

Друзья растерянно переглянулись.

– Терри?

Лунный эльф удивленно посмотрел на пирамидку.

– Она тоже показывает наверх. Наверно, другого пути здесь просто нет.

– А если вернуться и поискать второй выход из пещеры? – нерешительно предложил Торрер.

– Виконт может оказаться там раньше нас, – отмел его идею Лентал. – Баураст, а ваше колье?

– Наверху, – коротко ответил чародей.

– Колье? – насторожился мессариец.

– Все потом, – отрезал Лентал. – Они действительно ждали виконта с минуты на минуту.

– Значит, наверх? – Мэтт тяжело вздохнул.

– Эй, гномик, – Макобер попытался поднять ему настроение. – Ты же сейчас под землей! Считай – у себя дома.

– У нас дома, – ворчливо подчеркнул Мэтт, – так не строили!

– А что, по-моему, очень даже прочная лестница, – изумился Торрер. – Думаешь, не выдержит?

Мэтт издал звук, больше всего похожий на разъяренное рычание.

– У нас строят так, чтобы по лестнице любой мог взобраться. А не только тот, кто умирает от истощения! – и он окинул критическим взглядом худощавую фигуру эльфа.

– Животик, что ли, не пролезает? – ухмыльнулся Торрер. – Так бы и говорил!

– Сам ты животик, – проревел гном. – В плечах мы широки! И заруби это себе на носу!

Удовлетворенно улыбнувшись, Мэтт запыхтел вверх по лестнице. Остальные потянулись следом.

– Ну, и куда нам дальше? – спросил Макобер Баураста, когда они оказались наверху.

– Дальше? В конце этого коридора, – маг указал на уходящий вперед туннель, – развилка. Если пойти налево и еще раз налево, потом взять правее, пройти два перекрестка…

– Понял, понял, – не дослушал его мессариец. – Налево, направо, прямо, налево, налево, а дальше вы сами покажете нам дорогу. Договорились?

– Годится. Но у меня к вам тоже есть один вопрос, – Баураст понизил голос. – Я вот уже который день думаю: разве Торрер и Терри –эльфийские имена?

– Нет, конечно, – снисходительно объяснил мессариец. – Так же, как Мэтт – совершенно не гномье. Просто настоящие выговаривать замаешься.

– К тому же значительно сложнее разыскать лунного эльфа, – словно невзначай заметил маг, – если его зовут Терри, а не…

– Не исключено, – Макобер сделал вид, что не понял намека. – Но это уж не ко мне.

– Мэтр, – окликнул чародея Лентал. – У меня сильное подозрение, что виконт теперь может объявиться только позади нас.

– Не спорю, – согласился Баураст, пропуская остальных вперед. – Думаете, мы сможем его задержать?

– Полагаю, что у нас нет другого выхода, – пожал плечами Лентал.

От потери крови у него так кружилась голова, что жрец весьма сомневался в исходе схватки не то что с виконтом – даже с Рэппи. Но не признаваться же в этом Баурасту…

– Дверь! – раздался изумленный голос Макобера. – Что-то давно никто не пытался остановить нас такими простыми замками!

Замки и в самом деле оказались несложными.

Лепнина на потолке длинной проходной комнаты, в которую попала талисса, больше подошла бы для владений Бессмертного Воителя: древки склоненных знамен образовывали свод, а гипсовые полотнища свисали из-под потолка вечным напоминанием о неведомых битвах.

Макобер собирался уже было пробежать комнату насквозь и заняться противоположной дверью, когда, обернувшись, заметил узкую неглубокую нишу справа от входной двери. Стоящая в нише лакированная шкатулка, украшенная изображением золотого парящего дракона, так и просилась в руки.

– Ну-ка, ну-ка! – Мэтт протянул руку к шкатулке, но мессариец неожиданно остановил его:

– Подожди. Чует мое сердце, здесь есть какой-то подвох…

Не касаясь шкатулки, мессариец внимательно осмотрел нишу.

– Ага, так и есть! – Макобер торжествующе рассек кинжалом тонкую, как паутина, нить. – Сейчас бы мы ее взяли, и…

– И?.. – гном вопросительно посмотрел на друга.

– И какая-нибудь гадость точно бы случилась! – уверенно закончил Макобер.

Достав шкатулку, он откинул резную крышку.

– Ничего интересного, – мессариец не сумел скрыть разочарования. – Просто свиток какой-то…

– Магический? – с надеждой спросил Торрер.

– Кто его знает, – Макобер явно потерял всякий интерес к своей находке. – Веревочкой перевязанный. Ладно, потом почитаем.

– Что значит потом? – нахмурился Торрер. – Дай-ка сюда. Может, это уже сокровища начались!

– Велико сокровище, – хмыкнул мессариец, но свиток все же отдал.

Развязав шелковый шнурок, эльф развернул свиток.

– Стоит свету солнечных лучей упасть на эту страницу, – прочел он вслух, с трудом продираясь через неразборчивый почерк, – как вы узнаете, куда лежит из Лайгаша ваша дорога.

– Знамо дело, – пробормотал гном. – Сокровища продавать, куда ж еще?

– Интересно же, – укоризненно заметил Торрер.

– После интересоваться будешь, – Мэтт был непреклонен. – Ну сам подумай, – откуда мы тут солнце возьмем?

Поразмыслив, эльф вынужден был признать его правоту. Нехотя убрав свиток обратно в ларец, он бережно отправил его в заплечный мешок.

Дверь из комнаты оказалась не заперта, и друзья бодро зашагали вперед.

Развилка. Пирамидка показывает прямо. Но только талисса двинулась дальше…

– Веденекос!

От этого голоса, холодящего в жилах кровь, они застыли на месте.

Лентал с Баурастом обернулись первыми.

Из бокового прохода донесся лязг доспехов. Меч виконта оставался в ножнах; перед собой рыцарь держал заряженный арбалет.

И после смерти рыцарь продолжал подчиняться древнему кодексу Эбруонара, запрещающему убивать со спины даже заклятых врагов.

«Узкий коридор не позволит талиссе сражаться в полную силу, – пронеслось в голове у Лентала. – Если бы виконт дал ей еще хотя бы четверть часа… И откуда призрак так быстро узнал мое имя?..»

– Akuanda ntura avertol…

Баураст вытянул правую руку вперед.

Пружина арбалета щелкнула, как удар хлыста.

– Shaernh!

В последний момент маг подался вперед, загородив Лентала своим телом. Молния, сорвавшись с его руки, ударила в доспехи призрака и, зашипев, разлетелась снопом оранжевых искр.

От рыцаря не осталось и щита с гордым фамильным гербом.

Ухватившись рукой за стену, чародей улыбнулся, сделал несколько шагов вперед и тяжело рухнул на пол. Из его шеи торчало древко тяжелой арбалетной стрелы.

– Малахи…

Его умоляющие глаза еще смотрели на Лентала, когда из горла хлынула кровь. Через мгновение Баураст был уже мертв.

Глава XL

Увидев смущенные лица стражей у двери своей приемной, Денетос мысленно понадеялся, что хотя бы здесь не произошло ничего сверхъестественного.

Неприятностей и так хватало за глаза. А мелкие шалости, вроде игры на посту в «бывать – не бывать», его сегодня не интересовали.

– Мессир!

Оглянувшись на оклик, Протектор с облегчением увидел спешащего к нему Халтоса.

– Я уж было решил, что и ты сбежал! – не удержался Дейнэр.

– Что вы, Протектор, в мои-то годы.

Денетос подозрительно взглянул на жреца: это была первая шутка, которую он услышал от Халтоса за все время пребывания в Лайгаше.

Мир положительно сошел с ума: у Халтоса прорезалось чувство юмора.

– А что, кто-то исчез? – поинтересовался жрец, глядя на ошарашенное лицо Протектора.

– На этот раз виконт.

Денетос полюбовался произведенным эффектом и добавил:

– Разумеется, вместе с талиссой.

– А его л-люди? – от изумления Халтос даже начал слегка заикаться. – В-вернее, нелюди?

– Горстка праха, – буркнул Дэйнер. – У кого-нибудь еще в цитадели были торквесы?

– Исключено, мессир. Только у вас.

– Так я и думал, – кивнул Протектор, направляясь ко входу в приемную. – Асдан отправлен?

– Отправлен, мессир.

Из-за поворота коридора выскочил запыхавшийся монах.

– Протектор! – отчаяние в его глазах не предвещало ничего хорошего. – Тревога на третьем уровне. Совсем рядом с…

– Халтос!

Денетос уже бежал в сторону Кельи Перехода.

– Какие будут распоряжения, мессир? – тяжело дыша, Халтос изо всех сил старался поспевать следом.

– Найди Андальта. Срочная связь с Исиндиосом. Пусть доложит синклиту о том, что у нас происходит. Особенно про торквес.

Халтос попытался было на бегу достать из-за пояса навощенные таблички, но быстро оставил эту затею.

– Понял, мессир.

– Поднимай резервную центурию. Бич Айригаля! Не успеют… Как пить дать, не успеют. Перебрасывай их через Келью Перехода. Сколько тебе понадобится времени?

– Полчаса, мессир.

– Двадцать минут. Не больше. Я постараюсь задержать их.

– Слушаюсь. А потом, мессир?

– Отправляйся в мой кабинет. Будешь следить, чтобы все пошевеливались. И скажи им, что если эти голодранцы унесут с собой хоть один талер, судьба Асдана покажется им…

– Да, мессир?

– Сам что-нибудь придумаешь. Хоть это-то ты можешь без меня сделать?

Хлопнув дверью, Протектор оставил Халтоса за порогом Кельи Перехода. Тот покачал головой, вздохнул и бодро потрусил к верхним казармам. x x x

– Бау! – Макобер кинулся к чародею. И остановился, осознав, что магу уже не помочь.

Сжав кулаки, мессариец повернулся к Ленталу:

– Это из-за тебя! – голос мессарийца сорвался. – Все из-за тебя!

– Мак, – Бэх дотронулась до плеча друга, но мессариец сбросил ее руку.

– Что – Мак?! Ты-то наверняка все знала с самого начала! И если бы этот… этот…

– Если бы не Лентал, – гном встал между ними, – призраки уже заканчивали бы нас хоронить. Если бы они вообще этим озаботились.

Не проронив больше ни слова, мессариец поднял на руки тело чародея.

– Пошли, – резко бросил он.

Никто не решился ему возразить.

Минут через пять Макобер все также молча положил Баураста на пол коридора и присел рядышком на корточки, привалившись к стене. Руки его дрожали.

Талисса остановилась.

– Ты же сам еле идешь, – попытался урезонить его гном. – Ну куда тебе еще…

– Он говорил, что уже совсем близко. Выберемся, попробую…

– Что, что ты попробуешь! – взорвался Мэтт. – Податься в монахи и уговорить Ашшарат совершить чудо?!

– Ах, так? – мессариец с вызовом посмотрел на гнома. – Тогда я сам найду малахитовое колье!

– И как же ты собираешься его искать? – опешил Торрер.

Макобер осторожно, словно боясь потревожить покой чародея, осмотрел его карманы.

– Вот по этой карте! – он развернул на коленях засаленный клочок пергамента.

Бэх поднесла факел поближе.

– Кажется, здесь действительно не так далеко, – задумчиво произнес Терри. – Вот только кто сказал, что нам туда?

– Я сказал, – Макобер поднялся на ноги. – Не нам – мне.

Друзья переглянулись.

– Давай помогу, – поднял чародея Торрер.

Мессариец промолчал. Теперь он хромал еще сильнее, и видно было, что каждый шаг причиняет ему боль.

Время от времени Терри незаметно поглядывал на пирамидку. Всякий раз она подтверждала выбранный Макобером путь.

На этот раз они даже не разговаривали между собой. Лентал то и дело тяжело опирался на стену коридора, и Бэх бросала на него обеспокоенные взгляды, но чувствовала, что тоненькая ниточка, связывающая ее с Тигром, порвется от малейшего усилия.

Потолок коридора постепенно снижался. Сначала пригнули головы люди и эльфы. Потом гном. Дальше можно было только ползти.

Макобер сверился с картой, привязал за собой тело Баураста, закрыл его лицо плащом и исчез в глубине лаза. Остальные последовали за ним.

И оказались в крохотной душной пещерке.

– Мак, ты уверен, что мы не первые, кто на нее наткнулся? – Торрер остановился рядом с лазом, из которого хоть как-то тянуло воздухом.

Мессариец озадаченно посмотрел на пергамент. Потом взял факел и поднес его к правой стене пещеры.

Только теперь все заметили высеченные на камне неясные очертания животных.

– Олени, что ли? – предположил Торрер.

– Сам ты олени! – фыркнул Макобер. – Медведей не узнаешь?

– Не узнаю, – честно признался эльф. – Гномом буду, если это не рога!

– А кто тебе сказал, что у пещерных медведей не было рогов?

Реплика мессарийца поставила Торрера в тупик.

– У пещерных? –Торрер задумался. – Это тех, которые в пещерах живут, что ли?

– Не живут, – назидательным тоном пояснил мессариец. – Это такие особые медведи, крайне чувствительные к своей репутации. И в пещеры они заходят исключительно попозировать художникам. Особо тщеславные, правда, иногда разрешают неутилитарно использовать свои остатки.

– Как-как использовать? – обалдело переспросил эльф, не ожидавший обнаружить в мессарийце такой кладезь премудрости.

– Не-у-ти-ли-тар-но, – по складам повторил Макобер. – Не мешай, пожалуйста. Эх, темный вы народ, эльфы, не знаете даже, что такое зоолатрия…

И, не теряя больше времени, мессариец заскользил пальцами по силуэту.

– Что это с ним? – удивленно прошептал Терри.

– Медвежатник, наверно, – так же шепотом предположил Торрер.

Неожиданно медведь начал обретать плоть и кровь. На глазах обрастая клочковатой буро-рыжей шерстью, животное недовольно заворчало, оскалило клыки и зашевелилось, сбрасывая с себя куски разваливающейся стены.

Они отступили назад. Лентал положил руку на медальон. Терри обнажил меч.

А Макобер… Макобер протянул руку и ласково почесал медведя за ухом. Все застыли.

Довольно урча, животное тяжело спрыгнуло со стены и разлеглось у ног мессарийца, доверчиво подставляя ему живот.

Стена за его спиной окончательно рухнула, обнажив грязную тюремную камеру. Грубо сколоченный стол, стул-развалюха, неровные сырые стены. Бросившиеся врассыпную крысы вызвали из заплечного мешка Мэтта весьма заинтересованное попискивание.

Единственным заключенным этого странного подземного каземата оказался взъерошенный филин, обосновавшийся на краю низкой неприбранной кровати у дальней стены камеры.

Увидев развалившегося на полу медведя, филин несколько раз возмущенно щелкнул клювом. Медведь утробно зарычал и покачал головой.

– Ну-ну.

Друзья переглянулись.

– Простите, что вы сказали? – мессариец понял, что не удивится уже ничему.

– И все-то тебе не терпится, – благодушно откликнулся филин.

– Магия? – с подозрением принюхался Торрер. – И кто же это, интересно знать, решил использовать тебя, чтобы с нами пообщаться?

– Что значит использовать? – возмущенно прогудел филин.

– Погоди, – Макобер на секунду обернулся к эльфу. – Дай я сам с ним поговорю.

Филин насмешливо склонил голову на бок.

Бэх взглянула на медальон: Тигр оставался спокоен.

– Неужели Айригалю служат говорящие филины? – тихо спросила Бэх.

Лентал пожал плечами:

– Ни разу о таком не слышал. Но это в любом случае не его филин. Это сам по себе филин.

– В смысле? – удивилась девушка.

– Он не принадлежит этому месту. Не знаю, как по-другому сказать. Не от мира сего.

Макобер присел на корточки рядом с филином и набрал в легкие побольше воздуха.

– Обожаю говорящих птиц! – затараторил он. – Нельзя сказать, чтобы они попадались мне каждый день… Но всякий раз, когда мне удается вволю поболтать с ними, я обычно спрашиваю: а не встречалось ли им, скажем… малахитовое колье.

– А вам оно зачем? – хитро поинтересовалась птица.

– Да не нам! Стали бы мы, в самом деле, искать какое-то колье?! Как ты только мог такое удумать! Чтобы мы, великие победители драконов, перед которыми даже призраки рассыпаются в прах…

– Куда-куда рассыпаются? – заухал филин.

– Да куда угодно! Но раз уж ты сам заговорил про колье, скажи хотя бы, где оно сейчас.

Филин покрутил головой.

Жест был настолько человеческим, что Мэтт невольно улыбнулся. Он уже в который раз с наслаждением наблюдал, как Макобер обрабатывает очередную жертву. Были люди, способные выдержать монолог мессарийца минут пять. От силы десять. После этого сдавались даже самые стойкие.

В когтях у филина появилось колье. Бэх ахнула.

– Умная птичка! – от души похвалил мессариец. – А теперь сам подумай, ну, зачем оно тебе? На шею не наденешь – свалится, а потом еще в ногах мешаться будет. И тяжелое, небось, – ни взлететь, ни за ветку уцепиться. Морока, да и только.

Филин расправил крылья, критически оглядел их и покосился на колье.

– Но ты не расстраивайся! – успокоил его Макобер. – Мы тебя от этой ерунды избавим. Представляешь, как тебе повезло, что мы случайно мимо проходили? А то так бы и сидел с этой безделушкой…

Птица разжала когти, и колье скользнуло в подставленную мессарийцем ладонь.

– Кстати, ты не знаешь… случайно, конечно, – не унимался Макобер, – какова его истинная ценность?

– Восемьсот двенадцать с половиной талеров, если не обманут, – похлопал глазами филин и одобрительно добавил: – Умный воришка. Морока, да и только.

– Да я не про то, – махнул рукой Макобер. – Хочешь верь, хочешь нет, первый раз в жизни такую красоту вижу. А что толку? Ну, подарю я ее какой-нибудь девице…

– Надень на шею, – посоветовал филин.

– Себе?

Филин вновь покрутил головой.

– Ему? – мессариец указал на тело Баураста.

Птица не ответила.

Макобер осторожно приподняв голову чародея.

Драгоценные камни заструились, перетекая друг в друга, превращаясь в живое сверкающее ожерелье, слепящее глаза тем же чисто-изумрудным светом, что отбрасывал в бою медальон Лентала.

Движение становилось все стремительнее, и Макобер отвел глаза, пытаясь подавить подступающее головокружение.

Баураст исчез.

– Он?.. – Макобер растерянно взглянул на филина.

– Там, где ему сейчас хорошо, – на этот раз в голосе птицы слышалась печаль. – Баураст искал это колье всю свою жизнь. Слишком долгую жизнь…

Торрер хотел было что-то спросить, но Бэх приложила палец к губам.

– Это он уговорил свою талиссу отправиться в Лайгаш. И так до последнего дня не мог себе простить ее гибель. А потом ждал, ждал тех, с кем мог бы повторить свою попытку. Ты спас его, но и тебе лучше не знать, от чего.

– Ты только скажи, – нерешительно проговорил Макобер, – ему правда хорошо?

Птица кивнула.

– Тогда ладно, – Макобер улыбнулся. – А как нам?..

– Ну уж нет, – не выдержал стоявший за его спиной гном. – Мне, пожалуй, и так неплохо! Большое спасибо, господин филин, но нам пора.

Подойдя к ведущей из комнаты двери, Мэтт в изумлении обнаружил, что она заперта на засов. Снаружи.

– Вот так, значит? – растерянно произнес он, обращаясь к засову.

– Видите ли, господин гном, – скромно потупился филин, – некоторые птицы столь драгоценны…

– Ладно, чего уж там, мы и обратно проползти можем!

– Мэтти, ты что? – удивленно шепнул ему Макобер. – Как с цепи сорвался.

– Не нравится мне здесь, – пробурчал гном. – Уж слишком все как-то… благостно что ли. Колье? На тебе колье. Не знаешь, что дальше делать с Баурастом? И здесь все прямо как по заказу!

– Ты что-то подозреваешь? – напрямую спросил мессариец.

– Мы в Лайгаше, Мак! Понимаешь, в Лайгаше, а не на бульварах Альдомира. И союзникам здесь просто неоткуда взяться. Ты что, не видишь, что он просто время тянет?!

К концу разговора шепот гнома напоминал удары боевого молота.

– А вам, собственно, куда надо-то? – даже не обиделся филин.

– Да говорят, здесь сокровища какие-то валяются, – снова выступил Макобер к вящему негодованию Мэтта. – Посмотреть бы, а? Ты не бойся, мы люди аккуратные, ничего не поломаем!

– Так до них еще идти и идти, – посочувствовал филин. – Сначала белесое марево…

– Что-что? – заинтересовался Терри.

– Ну, мерзость такая. Сквозь нее одни жрецы Айри пройти могут.

– Резко это он, – пробормотал Терри, – особенно в таком месте.

– А что ты с ним сделаешь? – фыркнул Торрер. – Разве что чучело.

– Ну, с маревом-то мы… – энергично начал Макобер.

– С маревом-то да. А с Вечным Истуканом как – тоже надеетесь совладать? Смотрите на Жалящей Слизи не поскользнитесь!

– Слушай, – мессариец наклонился к филину. – Нам-то что, мы хоть с кем сразимся. Но Лайгаш, знаешь ли, жалко. Люди старались, строили… Может, как по-другому проскользнем?

– По-другому? – филин задумался. – Можно, конечно, и по-другому.

На глазах у талиссы прямо за хлипким столом открылся низкий тесный проход, уходящий в темноту.

– Опять ползти! – простонал гном.

– Так пройдешь, – ободрил его Торрер, критически оглядев с головы до ног. – Мэтти, да у тебя никак мания величия.

– Спасибо! – не веря своим глазам, Макобер перевел взгляд на филина.

Но тот уже исчез. За дверью послышались шаги стражника.

Мессариец в восхищении присвистнул.

– Ни тебе медведя пещерного, ни тебе… Хорошо хоть туннель остался.

– Давайте скорей, – поторопил всех Терри. – Чует мое сердце, они уже хватились и виконта, и его несравненных воинов.

Пригнувшись, друзья поспешили вперед.

Ни развилок, ни ответвлений. Туннель уверенно вел их к цели.

Местами шаги талиссы вызывали небольшие оползни, и Мэтт уже не сомневался, что проход этот держится одним лишь волшебством.

Но вот туннель еще больше придавил их к земле, заставив согнуться в три погибели, а потом внезапно, точно они миновали узкое бутылочное горлышко, выплюнул талиссу в просторный освещенный коридор.

– Нам налево, – вполголоса проговорил Терри, взглянув на «ключ».

Пирамидка сияла так сильно, что на нее было больно смотреть.

– Уже совсем близко.

Поворот, еще один поворот.

Увидев одинокую фигуру, перегораживающую проход, в дюжине футов перед талиссой, Терри застыл на месте.

– Подожди, – остановил он Торрера, уже сдернувшего с плеча лук. – Я так понял, что между нами и сокровищами больше никого не будет.

Но он был – высокий, чуть грузноватый мужчина в серых боевых доспехах, поверх которых свободно висел медальон.

– Кажется, ворон, – прищурился Торрер. – Ну, с одним-то жрецом…

Прямые черные волосы, перехваченные кожаным ремешком, спускались чуть ниже плеч незнакомца. В глазах жреца отражались ненависть и отчаяние. Правая рука сжимала гладкий черный посох.

Увидев талиссу, он сделал пару шагов ей навстречу и положил посох на пол коридора у своих ног.

– Это еще что такое? – Макобер удивленно оглянулся на Бэх.

– Знает Кодекс, гад, – сквозь зубы процедил Торрер. – Теперь у нас нет другого выхода. Лентал, одолжишь меч?

Лентал молча протянул ему клинок.

– Ты уверен? – гном ласково погладил рукоять тяжелого метательного ножа.

– Уверен, – отрезал Торрер. – Если, конечно, ты не собираешься биться потом еще и со мной.

– Понеслось – не остановишь, – вздохнул Макобер.

Эльф вышел вперед и встал перед незнакомцем. Мечи легли рядом с посохом.

– Не иначе, как на кулачках надумали? – проворчал гном. – Кто-нибудь еще, кроме нашего великого героя, знает этот дурацкий кодекс?

– Знает, – откликнулся Лентал. – То, что ты видишь, называется «обмен оружием».

– В смысле? – удивился гном. – Хочешь сказать, Торрер будет дубиной драться, а мужик?..

– Денетос, – поправил гнома Лентал, стараясь оставаться в тени.

– А Денетос…. – Мэтт осекся. – Тот самый, что ли? М-да, велика честь. Торрер-то хоть против него выстоит?

– Не знаю, – Лентал задумался. – Как боец – несомненно. Но Денетосу, в отличие от Торрера, есть кому помочь…

Тем временем эльф внимательно осмотрел посох и протянул его жрецу. Тот таким же образом поступил с обоими мечами эльфа.

– Странно получается, – нахмурилась Бэх. – Торрер, значит, с двумя клинками, а Денетос – с одним посохом?

– Торрер предоставил ему выбор, – поморщился Лентал. – Если бы Протектор поднял один меч, они бы дрались по турнирному варианту. Равное оружие, одинаковые доспехи и до первой крови. Оставив противнику оба, Денетос вызывает его на настоящий бой. Практически без ограничений.

– Понятненько, – протянул Мэтт. – Убить, значит, хочет.

– Торрер имел право отказаться, – пояснил Лентал.

– Такой откажется, – проворчал гном, но Ленталу послышалась в его голосе гордость за эльфа.

Противники отсалютовали друг другу.

– А Торреру-то что до Кодекса? – теперь наступил черед Лентала задавать вопросы.

– Школа мечников в Иратаке, – Бэх встала за его плечом. – Он дал Обет.

Паладин кивнул. Если кто-то из талиссы вздумает вмешаться в поединок, эльф обязан будет драться против него на стороне Денетоса.

Прикрываясь одним из мечей, как щитом, Торрер медленно пошел вперед.

Протектор стоял, непринужденно опираясь на посох. Он подпустил эльфа поближе – и вдруг резко хлопнул левой рукой по воздуху.

К мечу эльфа потянулась тоненькая сиреневая ниточка. Соприкоснувшись с клинком, она рассыпалась гроздью разноцветных искр.

– Неплохо, – пробормотал Лентал, мучаясь от того, что не может предупредить Торрера, чем тому это грозит.

Видя, что Протектор не собирается защищаться, эльф помедлил. Денетос оставался неподвижен.

Решившись, Торрер сделал несколько быстрых танцующих шагов и, замахнувшись правой рукой, неожиданно распрямил левую. Клинок устремился к подбородку Денетоса.

– Пляшущий фавн, – прокомментировал Мэтт. – Неплохой прием. Но все-таки он слишком торопится.

Денетос загородился посохом буквально в последнюю секунду.

Слишком поздно. Слишком неловко.

Торрер готов уже был отвести взгляд, чтобы не видеть, как скатится с плеч отрубленная голова Протектора, когда меч, прослуживший верой и правдой не одно десятилетие, столкнулся с черным посохом и разлетелся на мелкие осколки.

Из дюжин мелких порезов на лице эльфа выступили бисеринки крови.

Денетос оставался невредим.

Торрер отпрыгнул назад. Протектор проводил его ироничным взглядом.

– Не выстоит, – Мэтт начал понимать, что имел в виду Веденекос. – Он уже весь в крови, а это чучело еще и не начало сражаться.

Среди русых локонов Торрера появились охристые пряди. Во взгляде мелькнула знакомая друзьям ярость: в этом состоянии задиристый, но миролюбивый в глубине души эльф способен был переплюнуть любого берсеркера.

Денетос наблюдал за метаморфозой с холодным, отстраненным любопытством, точно его это вовсе не касалось.

Попытавшись отереть кровь со лба, Торрер только еще больше размазал ее по лицу. Теперь он был воистину страшен.

– Защищайся, – прошипел эльф, поднимая клинок.

Терри показалось, что ворон на медальоне жреца слегка повернул голову. Глаза птицы превратились в две яркие багровые бусинки.

Торрер пошатнулся.

– Свет, – простонал он. – Свет, разрази вас Эккиль!

– Свет?! – удивился Макобер. – Двух факелов ему что ли мало?

– По-моему, он ослеп, – пробормотала Бэх.

– Этого еще не хватало! – проворчал гном, словно Торрер потерял зрение исключительно, чтобы сделать ему гадость.

И тут Протектор наконец перешел в атаку. Мгновенно сократив расстояние, отделявшее его от эльфа, Денетос перехватил посох, как копье, и с силой ткнул Торрера в пах.

Эльф согнулся от боли, и Протектор коротким точным ударом хлестнул его по правому предплечью. Выпустив клинок, рука бессильно повисла вдоль тела.

– Опять! – простонала Бэх. – Нет, ему определенновезет!

Торрер нащупал левой рукой стену коридора и стремительно ушел вправо – второй удар посоха скользнул по стене, не причинив эльфу никакого вреда. Сделав вид, что падает, Торрер нырнул к полу, перехватил клинок в левую руку и вновь принял боевую стойку.

Тянуть было уже нельзя. Для привыкшего драться на мечах посох слишком непредсказуем.

К счастью, в Иратаке их почти полгода учили драться вслепую.

Скорее почувствовав, нежели догадавшись, что жрец отвел посох для нового удара, эльф скользнул вперед и рубанул мечом, рассчитывая попасть в не защищенную панцирем шею. От неожиданности Денетос дернулся, закрываясь левой рукой…

Из обрубка фонтаном забила кровь; кисть бессильно соскользнула с гладкого дерева.

Вскрикнув, жрец ослабил наведенную им слепоту.

– Шансы уравниваются?

Макобер так и не понял, спрашивал гном или утверждал, но его довольная ухмылка говорила сама за себя.

Торрер не сомневался, что Денетос отступит, а то и вовсе потеряет сознание от боли. И опустил оружие.

Глаза ворона угрожающе блеснули.

Кровь остановилась. Обрубок рубцевался прямо на глазах, а Протектор, без труда удерживая посох одной рукой, ткнул им с размаху в открытую голень эльфа.

Сделав отчаянный пируэт, эльф все же не удержался на ногах.

– Денетос убьет его, – сквозь зубы проговорил Лентал.

– Посмотрим, – Мэтт, набычившись, не сводил глаз с противников.

– Ты сильнее, чем я думал, жрец, – бросил Торрер в лицо Протектору. – Вернее, не ты – твой бог. Сам же ты – пустышка, голем. И мне жаль Айригаля, если у него нет людей, которые хоть что-то могут без его помочей.

Денетос усмехнулся.

– Думаешь, ты уже победил? – прохрипел эльф, пытаясь справиться с жуткой, разрывающей нервы болью. – Что ж, посмотрим, много ли стоит твой бог против моей талиссы.

Он оглянулся на друзей. Терри спокойно кивнул. Бэх подмигнула. Макобер помахал рукой. Мэтт пожал плечами. Айвен… Эльфу на мгновение показалось, что и Айвен стоит среди них.

Друзья соединили ладони.

Торрер вновь повернулся к врагу. Мысленно потянувшись к талиссе, он почувствовал, что каждый готов отдать ему свои силы. Все, без остатка.

Эльф одним прыжком оказался на ногах и вновь бросился в бой.

Однако Протектор был куда более опытным бойцом, нежели можно было предположить. Жилы на его руке вздулись, но блестящий черный посох парировал удары эльфа не хуже самого прочного щита.

Снизу, по ногам, без замаха. Поврежденная голень отозвалась в голове огненным взрывом…

Как там говорил Лентал? «Прорвемся»?

Подпрыгнул – отлично. Теперь в шею, по артерии, сверху и слева. Пригнулся, сволочь. Эх, второй бы меч сейчас!

Эльф наступал, наносил удар, уходил корпусом в сторону и снова атаковал. С методичностью, которая сделала бы честь любому воину виконта.

Только, в отличие от них, эльф не был неуязвим.

Правая рука висела вдоль тела. Торрер ее уже не ощущал.

Денетос допустил всего две ошибки. Обе стоили ему глубоких ран.

Закрывшихся, затянувшихся. Но и он чувствовал, что устает.

«Сколько мы уже тут развлекаемся? – подумал Дэйнер, отражая очередной удар. – Минут десять? Больше?»

Он представил себе, как поднятая по тревоге резервная центурия, разобрав мечи и щиты, торопится по коридорам к Келье Перехода. Как вжимается в стену Халтос, – чтобы не сбили с ног, не затоптали. Халтоса им простят, а вот если не уберегут Протектора…

Пора заканчивать. С минуты на минуту они будут здесь.

Вырвавшаяся из медальона черная спираль, закручиваясь и пожирая на лету воздух, рванулась к горлу эльфа.

Боги, он же ее не видит! Мэтт раскрыл было рот, чтобы крикнуть, предупредить…

Проклятый Кодекс!

– Торрер, чары!

Гном не произнес ни звука, но талисса его услышала.

Эльфу хватило одного мгновения, чтобы раскрутить меч Лентала перед собой в единое защитное мерцание.

Он не увидел, как, распавшись на части, спираль медленно растворилась в воздухе. Но по недовольной вибрации клинка понял, что попал.

– Чары, – фыркнула Бэх. – Тоже мне знаток магии. Какой тебе Денетос чародей?

Поймав вопросительный взгляд Лентала, девушка шепнула:

– Он предупредил Торрера. Мысленно.

– Нашла время спорить, – огрызнулся Мэтт, думая только об одном: как бы Торреру не примерещилось, что нарушен его проклятый Кодекс.

Гном тоскливо взглянул на Лентала.

– Все чисто, – успокоил тот. – Помощь талиссы слабее помощи Айригаля.

Пошатнувшись, Денетос отступил назад. Его силы были на исходе.

– Спасибо, ребята! – эльф оборвал связь с талиссой.

Полученные силы приятно холодили тело, словно таящие на ладони снежинки. Но Торрер знал, чего друзьям это стоило: еще немного, и они сами начнут терять сознание.

Ворон на медальоне Денетоса захлопал крыльями. Услышав свист приближающегося посоха, эльф попытался блокировать удар эфесом меча, но тот прошел сквозь воздух.

Слух обманул: посох шутя рассек доспех и отбросил эльфа к стене.

В бок вонзилось что-то острое, и сразу стало трудно дышать. И шевелиться. И думать…

Меч Лентала сиротливо звякнул об пол.

Денетос наконец позволил себе расслабиться. Кажется, все.

Дернув посох, Торрер подмял под себя рухнувшего сверху жреца, и оба покатились по коридору.

– Вот тебе и весь Кодекс, – пробормотал гном, вытирая холодный пот тыльной стороной ладони. – На кулачках – оно и есть на кулачках.

Тела противников сплелись в единый клубок. А когда он распался, трудно было определить победителя и побежденного. По крайней мере, с первого взгляда.

Ясно было одно: бой окончен.

Эльф распростерся на полу. Доспех на правом боку казался оплавленным. Через зияющую в нем дыру виднелось кровавое месиво и сломанные ребра. И все же Торрер еще дышал.

Денетос также оставался неподвижен. Под его телом медленно расплывалось темное пятно.

Бэх склонилась над эльфом, но Лентал решительно покачал головой:

– Сейчас ни ты, ни я ему не поможем.

– Я потащу его, – вызвался Мэтт. – Терри, подсобишь?

Лунный эльф согласно кивнул:

– Если только этим мы его не убьем.

– Надо торопиться, – подобрав меч, Лентал оглянулся назад. – Денетос явно чего-то ждал.

– Господа, здесь какая-то красная кнопка! – раздался из темноты голос Макобера. – И тупик. Жмем?

– Крондорн его знает, – Мэтт поколебался. – Странно, чтобы вход был закрыт, а кнопка на виду. Может…

За их спиной Денетос с трудом приподнялся на локтях.

Это было то самое место, куда он приходил совсем недавно, получив письмо Исиндиоса. Тогда он еще мечтал о долгой удачной карьере, о месте иерарха. Теперь…

Теперь обо всем этом можно забыть. И все же он еще может выполнить свой долг Протектора. Спасти Лайгаш. И пусть Исиндиос мудрит дальше без него.

Да где же эта резервная центурия, Ворон их побери!

Он с трудом вытащил из кармана маленькую бронзовую коробочку. Сорвал зубами крышку.

Губы Денетоса шевельнулись. Толстая темно-синяя линия магической защиты светилась совсем рядом, буквально в паре шагов.

Только бы дотянуться до стены… А когда кнопка окажется заблокирована…

Жрец не видел, как позади него коридор осветился голубым мерцанием телепорта. Возникший в нем силуэт помедлил. Провел рукой по волосам. Шагнул вперед.

Почувствовав на себе взгляд, Протектор обернулся. Она узнала его сразу.

Мелькнула стальная звездочка. С мерзким хлюпающим звуком Денетос рухнул в лужу собственной крови. Звякнув, коробочка выкатилась из цепенеющих пальцев.

Телепорт уже гас, когда в коридор один за другим посыпались воины резервной центурии.

Услышав топот сапог, Макобер обернулся и решительно надавил на кнопку.

Глава XLI

Замерцав, стена в тупике коридора исчезла, открыв вход в полукруглую комнату, из которой пятью лучами расходились широкие, хорошо освещенные туннели. Стены комнаты опоясывал каменный барельеф с панорамой Альдомира; в центре просматривалось величественное здание Лазоревого храма.

– По трое в ряд, чародеи в середину! – скомандовал центурион за спиной у талиссы, справедливо опасаясь, что в толчее воины положат больше своих, нежели врагов.

Но и друзья не теряли времени.

– Здесь еще одна кнопка! – Макобер был уже по ту сторону «двери». – Давайте все сюда.

Дождавшись, пока Мэтт с Терри перетащат Торрера через порог, мессариец вновь надавил на кнопку – на этот раз мирного синего цвета.

Стена встала на место. Послышавшиеся из-за нее проклятия только добавили друзьям оптимизма: похоже было, что второй раз трюк с красной кнопкой не прошел, а обходного пути воины Лайгаша не знали. Или же его не существовало.

– Ну что, добрались? – Бэх с надеждой взглянула на Терри.

Пирамидка на ладони лунного эльфа в последний раз вспыхнула и погасла.

– Добраться-то добрались, – спрятав «ключ» в карман, Терри огляделся, пытаясь сообразить, куда двигаться дальше. – Теперь хорошо бы еще не заблудиться.

– Не заблудимся, – успокоил его гном. – Время у нас есть, так что я бы начал…

– Слышите? – поднял руку Макобер.

Откуда-то издалека до талиссы донесся низкий грозный гул, похожий на зарождающееся извержение вулкана.

– Опять твои шуточки? – Мэтт с подозрением взглянул на мессарийца.

– Как что, сразу я! – возмутился Макобер, однако договорить ему не удалось.

Стены содрогнулись. Прошедшая по сокровищнице судорога отправила на пол всех, кроме гнома, первым догадавшегося, что сейчас произойдет. И, разумеется, Торрера, которому было уже все нипочем.

Когда они поднялись, отряхивая пыль со штанов и ладоней, Терри удивленно воззрился на потолок:

– Землетрясение, что ли? И именно в тот момент…

Мощный грохот заглушил его слова.

– Кажется, я знаю, что это такое, – Лентал побледнел.

– Ну?!

– Система ликвидации Лайгаша. У кого-то хватило ума разблокировать кнопку, а у кого-то…

– …ее нажать, – закончил за него Мэтт. – Ясненько. И сколько у нас есть времени?

– Минут десять. Может быть, пятнадцать. На все.

– То есть?

– Это, по всей видимости, третий или четвертый подземный уровень. Волна идет сверху вниз. И потом даже сам Во… даже сам Айригаль нас не откопает.

– Лентал, – Бэх мягко коснулась его руки, – я прекрасно помню, что ты твердо решил не выдавать никаких тайн Ордена. Но, может быть, сейчас не тот случай…

– Не тот. Думаешь, меня сильно радует перспектива остаться здесь навсегда?

– Одним словом, надо бежать, – подытожил Макобер. – И одновременно искать выход.

– Бежать? – Мэтт с сомнением посмотрел на Торрера.

– Идти. Ползти. Все что угодно, только бы не стоять на месте.

– А сокровища?! – возмутился гном, чувствуя, как его мечты рушатся вместе с Лайгашем. – Так и останутся у Айригаля?!

– Ни у кого они уже не останутся, – дернул его за рукав мессариец. – Лентал же сказал: через четверть часа здесь будут одни руины.

– Утешил, нечего сказать, – Мэтт жалобно обвел взглядом талиссу, точно надеясь, что все это еще окажется глупой шуткой.

– Мэтти, помоги лучше сориентироваться! – взмолился Терри.

– Как, интересно знать? – набычился гном. – Лично мне все пять туннелей кажутся абсолютно одинаковыми. Да и проложены они практически одновременно.

– Может быть, центральный – главный? – предположил Макобер.

– Примитивно, – фыркнула Бэх.

– Господа, минуты три уже прошло, – напомнил Лентал.

– Видели?! – вдруг закричал Мэтт, заставив друзей предположить, что обильные переживания все же помутили его рассудок.

Талисса разом повернулась в сторону второго справа туннеля, но не заметила ровным счетом ничего необычного.

– Видели что? – поинтересовался, наконец, Макобер.

– Тень. Силуэт, – гном изобразил руками в воздухе нечто абстрактное. – Ростом примерно с меня. И готов поклясться, что он поманил нас за собой.

– Ну, теперь, по крайней мере, понятно, по какому коридору мы не пойдем, – философски заметил Терри. – Осталось всего четыре.

– Это еще почему? – подбоченился гном. – Потому что его увидел я, а не ты?

– Ни в одной цитадели Лазоревого храма я не встречал призраков внутри сокровищницы, – неожиданно поддержал гнома Лентал. – И терять нам, по-моему, уже нечего.

– Значит, решили, – и, не дожидаясь, чем закончится спор, мессариец захромал вперед.

Терри с Ленталом подхватили плащ с Торрером; остальные потянулись следом.

Трудно сказать почему, но Мэтт представлял себе сокровищницу как бесконечную анфиладу комнат, заваленных всяким добром. Лайгаш разочаровал его: бесконечным казался только сам коридор. Вправо и влево от него то и дело отбегали короткие боковые проходы. Но все двери оказались наглухо закрыты.

– Да что же это такое! – простонал гном. – Побывать в сокровищнице, а ничего, кроме ваших физиономий, так и не увидеть.

С этими словами он вытащил из-за пояса топор и решительно врубился в одну из дверей.

Маленькая комнатка. Полки вдоль стен, уставленные колбами всех возможных и невозможных цветов.

– Вот попал так попал – опешил гном. – Где это мы, интересно?

– Я тебе потом расскажу, – не останавливаясь, пообещал Лентал. – Но если ты не собираешься заняться на досуге разведением нежити…

Мэтт торопливо отпрянул от двери.

– И что, они здесь все такие, э… сокровища?

Черная змеистая трещина прорезала потолок. Но пока еще он держался.

– Четвертый уровень, говоришь? – бросив опасливый взгляд наверх, гном заспешил вслед за Макобером.

Но мессариец уже добрался до конца коридора.

– Тупик. И панелька какая-то.

– Ты это, того, не очень, в общем! – Мэтт мгновенно оказался рядом с ним.

Удар. Грохот. И опять удар.

Они вжались в стены коридора.

– Жми, – решился наконец Терри. – Все одно – погибать.

Панелька мягко ушла в камень. Под ногами Макобера засветился зеленый пятиугольник. Секунда – и мессариец исчез.

Выдохнув, Лентал медленно вытер пот со лба.

– По крайней мере один выход отсюда мы нашли. Терри?

– Может, Торрера сначала отправим?

– А если нас там ждут?

Лунный эльф кивнул и, подойдя к стене, надавил на панельку. Мягкий зеленый свет…

– Будем надеяться, что они хотя бы отправились в одно и то же место, – пробормотала Бэх. – Теперь Торрер?

Лентал в одиночку подтащил эльфа к стене, отошел в сторону и коснулся панельки.

Дождавшись, пока пятиугольник погас, жрец обернулся к гному.

– Прошу.

– Держитесь! – крикнул вдруг Мэтт, хватаясь за стену.

Было полное ощущение, что неведомый великан сжал Лайгаш в кулаке и как следует встряхнул в надежде выяснить, есть ли кто внутри.

Но на этот раз друзья устояли на ногах.

– Нет уж, давай сначала ты, – кивнул на панельку Мэтт, когда пол перестал дрожать. – А то, сам знаешь, попаду я к этому вашему Айригалю – и что? Лучше уж он тобой сперва перекусит.

Гном и сам понял, что шутка у него вышла скорее грустная, но Лентал улыбнулся.

Грохот и удары доносились теперь сверху почти беспрерывно. Лайгашу оставалось не больше нескольких минут.

– Мэтт, не упрямься. Что я, что ты…

Бэх подняла на него глаза.

– Не спорь. Все равно его не переупрямить. А чем дольше мы здесь…

Взяв девушку за руку, Лентал нажал на панельку. Свет. Мэтт остался один.

– Другое дело, – пробормотал он. – Ну, где это видано, чтобы гном уходил из сокровищницы с пустыми руками.

Вернувшись на дюжину шагов назад, он свернул в первое попавшееся ответвление.

Выбив топорищем замок, гном печально обвел взглядом свою добычу: комната оказалась забита продолговатыми плоскими ящиками.

– И никакой тебе романтики, – разочарованно протянул гном. – Нет бы хоть напоследок…

Будто откликаясь на слово «напоследок», потолок с треском раскололся, обрушив на Мэтта поток мелких камней.

Гном пошатнулся, но не отступил. Не дожидаясь, пока стены комнаты начнут проваливаться внутрь, он схватил один из ящиков и решительно потащил его в главный коридор.

Грохот. Удар.

Мэтт и сам не понял, как оказался на полу. Проведя рукой по выбивающимся из-под шлема волосам, он почувствовал на ладони кровь.

– Ну что тебе, жалко что ли? – пропыхтел гном, явно обращаясь к самому Лайгашу. – Маленький такой ящичек…

Почувствовав, что не в силах встать на ноги, Мэтт принялся толкать ящик перед собой. Рэппи жалобно попискивала рядом, то и дело тычась носом в окровавленные руки хозяина.

От сильного порыва ветра факелы на стенах коридора погасли.

Камни свистели в воздухе уже непрерывно: уворачивайся – не уворачивайся…

Надвинув поглубже шлем и вздрагивая всем телом от каждого удара, гном упорно полз к телепорту. Перед глазами вставала багровая пелена, ног он уже не чувствовал.

До гнома донеслись отчаянные крики. «Воины Лайгаша нашли свою судьбу, – равнодушно подумал он. – А я вот-вот найду свою».

Ящик уперся во что-то твердое. Подняв глаза, Мэтт с трудом разглядел перед собой стену.

Приподнявшись на локтях, гном попытался дотянуться до панельки. Рука бессильно проскребла по стене. Во рту появился отчетливый привкус крови.

Мэтт перевел дух. Вдавить панельку в стену ему удалось только с четвертой попытки.

Ничего не произошло.

Привалившись спиной к стене, гном подхватил перепуганную дрожащую Рэппи и бережно посадил ее на колени.

– Прости, животина! – только и смог сказать он.

Ну, раз напоследок, так напоследок…

Подцепив лезвием топора крышку ящика, Мэтт отжал язычок замка и заглянул внутрь.

Сапфиры. Подобранные один к одному, как на прилавке у ювелира. Чудовищно богатого ювелира.

Гном улыбнулся и закрыл глаза. x x x

Когда Макобер надавил на красную кнопку, я подумал, что надо было все-таки провести пару вечеров над картами Лайгаша. Да, задним умом…

Вокруг нас зеленела редкая березовая роща, насквозь прогретая ласковым весенним солнышком. После Лайгаша пейзаж казался неприлично, идиллически безмятежным, если не сказать банальным. Густой бархат травы, приютившаяся на рухнувшем стволе чага, ярко-желтые россыпи одуванчиков…

Поначалу даже трудно было поверить, что это не очередная западня, специально сотворенная для того, чтобы грабители расслабились и добраться до них не составило особого труда.

Последним появился Мэтт. Он был без сознания и выглядел так, точно каждому из трех-четырех разрушенных уровней Лайгаша удалось оставить на нем свой след. Рэппи попискивала от ужаса и никому не давала к себе притронуться.

Убедившись, что спастись удалось всем, друзья рухнули, где стояли. Только мы с Бэх нежились в потоках Силы наших богов, точно две ящерицы на теплых валунах. А потом, не сговариваясь, принялись за дело.

Пока я пытался подлатать Торрера, Бэх удалось привести в чувство гнома. Однако свои приключения после того, как остальные покинули Лайгаш, Мэтт описывал весьма туманно. А в конце поклялся, что перед тем, как провалиться в небытие, заметил приземистую фигуру какого-то другого гнома, спешащую к нему из темноты коридора.

Пришлось сделать вид, что мы ему верим. Тем более что Макобер со значением показал глазами на солидную вмятину на шлеме и потребовал, чтобы мы оставили Мэтта в покое.

Как бы то ни было, сапфиров талиссе хватит не на один год безбедной жизни.

А вот нас в первый день хватило только на то, чтобы отдыхать, отдыхать и снова отдыхать. Не было желания даже разводить костер.

Забавно, что Терри сразу выпустил поразмяться своего дракончика. Кто бы мог ожидать, что он так трогательно к нему привяжется…

Свиток Абу Дамлаха вызвал у талиссы весьма умеренный интерес и еще более умеренный энтузиазм. По общему мнению, никакие сокровища мира не стоили ни Айвена, ни Баураста. С чем, в общем-то, трудно не согласиться.

Как оказалось, нас выбросило всего в дне пути от Трумарита, столицы герцогства Этренского. И талисса была настроена остаться в ней до тех пор, пока ей не наскучат городская суета, мягкие кровати и светлый майонтский эль.

В Трумарите мы с Бэх и объявили о своей помолвке. Меня поздравляли довольно сдержанно, да и на ее долю, как мне кажется, досталось больше напутствий, нежели поздравлений.

После свадьбы мы отправились в мой родовой замок. Я сказал Бэх, что мечтаю познакомить ее с родителями, но еще больше мне хотелось сказать маме, что я вернулся. К ним. К Ашшарат.

Расставались без особых церемоний. Талисса обещала ждать нас в Трумарите по крайней мере месяц. И никто не сомневался, что совсем скоро мы увидимся вновь.

Никто, кроме меня.

Эпилог

Высокая стена плюща, окружающая сад со всех четырех сторон, скорее должна была уберечь его хозяина от докучливого любопытства соседей, нежели сам сад – от разграбления окрестными мальчишками.

Как раз с мальчишками-то было проще всего. Когда хозяин отсутствовал, калитка сама впускала их внутрь и ворчливо напоминала, чтобы они не жадничали, не дрались и ничего не поломали. А когда хозяин возвращался, что бывало не часто, та же калитка просила шалопаев не беспокоить его и заглянуть попозже.

Отделаться от взрослых оказалось куда сложнее. Встречать сборщика налогов или одержимого садовода, прослышавшего про творящиеся за забором чудеса, выходил унылый долговязый слуга, сообщавший, что хозяина дома нет, когда будет неведомо, а что до чудес, так чего только люди не придумают, ежели заняться больше нечем.

В отличие от калитки, заходить попозже слуга не приглашал. Но налоги платил исправно…

Большую часть времени сад пустовал. Однако сегодняшний душный летний вечер служил редким исключением из правил.

Под платаном, в глубоком плетеном кресле устроился добродушного вида старичок. На гравюрах так частенько изображают магов, скорее даже Великих Магов: спускающаяся чуть ли не до земли борода, лучики-морщинки вокруг мудрых, немало повидавших на своем веку глаз, пронзительно седые волосы. Одним словом, как любят говаривать сказители, «убеленный сединами старец».

Вполуха прислушиваясь к беседе, у его ног вальяжно возлежал разморенный жарой сайгак.

Сказать по правде, старичок этот не был не только Великим, но и самым обыкновенным магом, однако чувствовал себя в образе вечного доброго дедушки весьма уютно и не видел резонов от него отказываться. В конце концов, он действительно мог бы иметь седины.

Напротив старичка, на врытой в землю скамейке, расположился мужчина лет тридцати в просторном белом одеянии, стянутом небесно-голубым поясом. В нем сразу чувствовалась та южноимперская порода, что так привлекала женщин удивительным сочетанием безмятежного внутреннего спокойствия и неуемной, бьющей через край энергии.

Сквозь распахнутый ворот на шее виднелась цепочка с серебряной фигуркой филина.

– Благодарю вас за угощение, Величайший, – мужчина чопорно склонил голову, – и если мне будет дозволено вас покинуть…

– Дозволено, отчего ж нет? – проворчал старик, отправляя в рот бело-розовую гроздь своих любимых ягод, весьма напоминающих по вкусу клубнику со сливками. – Я с раннего детства слишком многое тебе позволял. Сам теперь и расхлебываю. Кстати, мой мальчик, если ты вдруг запамятовал, то вот уже лет тридцать, как ты зовешь меня Дайнаэлем.

И добавил, заметив протестующий жест собеседника:

– Хотя, если вам, дорогой Эрсин тен…

– Простите, Дайнаэль, – тут же поправился мужчина.

– Так-то лучше. А то все «ваш покорный слуга», да «если мне будет дозволено», – передразнил старичок. – Тьфу!

– Еще раз простите, – смутился мужчина, – но я и в самом деле чувствую себя полным дураком. Больше двух лет готовить операцию, чтобы в финале узнать, что вы и сами вполне способны навестить Лайгаш! Никогда не поверю, что вам трудно было бы обрушить его без всяких там талисс, денетосов и прочей ерунды! Кстати, до сих пор не пойму, зачем вам понадобилось целую неделю торчать в этом каземате!

– Ты так говоришь, точно я получал от этого удовольствие! – не сдержался старик. – Милый мой, ты хоть представляешь себе, при всех своих регалиях, что такое мгновенное изменение пространства? Да если бы я всю неделю не создавал по дюйму этот коридор, то у сокровищницы талиссу не Дейнэр – сам Айри встречал бы с распростертыми объятьями. И хорошо, если он один.

– Пусть так, – не отступал Эрсин. – И что с того? Когда я вас спрашивал, имеете ли вы право что-нибудь сделать с Лайгашем, что вы мне ответили?

– Чистую правду: не имею. Да ты ешь, ешь, – старик пододвинул блюдо к Эрсину, – я и так что-то увлекся.

Мужчина непроизвольно отщипнул несколько ягод.

– Если так, я, признаться, не очень вас понимаю. В чем тогда состоит этот ваш пресловутый Договор? Я всегда как думал: гору, скажем, хоть двигай, хоть в пыль, а людей…

– А людей – не трогай, – закончил за него Дайнаэль. – Все правильно.

– И чем же Лайгаш столь отличается от горы?

– Тем, что его сотворили люди. Тем, что его исчезновение меняет жизни десятков людей сегодня и тысяч – завтра.

Эрсина особенно задевало то, что Дайнаэль оставался абсолютно спокоен. Сам же он по-прежнему чувствовал себя лишь учеником. Быть может, лучшим, но все же не более чем учеником, которого мэтр даже не считает нужным посвящать в свои планы.

– Все, Син, хватит! – Дайнаэль коснулся руки собеседника, и обида внезапно показалась Эрсину на удивление детской и глупой. – Если бы не ты, следующий ход Айри не заставил бы себя ждать.

– А теперь? – подобрался мужчина, предчувствуя, что Лайгашем дело, пожалуй, не кончится.

– А теперь я бы на твоем месте заперся на недельку в загородной резиденции Ордена и хорошенько подумал: как бы ты поступил на его месте? – посоветовал старик. – Твои планы не изменились, дражайшая супруга по-прежнему мечтает видеть остальных богов толпящимися у подножия ее трона. Деньги и мощнейшие артефакты, которые ты стягивал в Лайгаш со всего материка, погибли… И главное – совершенно непонятно, кого в этом винить.

Заметив удивленный взгляд собеседника, Дайнаэль хитро прищурился:

– А кто, собственно, его разрушил? Макобер уверен, что он. Веденекос наверняка приписывает это себе.

– А я – себе? – улыбнулся Эрсин. – Но ведь если бы я не придумал эту историю с графом…

– Вот и я про то, – улыбнулся в ответ Дайнаэль. – Без тебя – никуда. Разве что с Денетосом ты чуть-чуть переиграл: бедняга едва не тронулся от твоего последнего послания. Хотя остальное, должен признать, ты просчитал просто блестяще.

– Ну да, – иронически согласился мужчина, хотя после такой похвалы ему сразу расхотелось спорить. – Особенно Веденекоса.

– Разве Веденекос вписался в эту историю хуже остальных? – лукаво поинтересовался Дайнаэль. – И не ты ли, мой мальчик, говорил в свое время, что симпатизируешь ему больше других иерархов?

– Айригаль все же симпатизировал ему значительно больше, – усмехнулся Эрсин. – Но подозреваю, что даже он не мог предположить…

– Ты заставляешь меня повторяться. Я уже не раз говорил тебе: люди куда более непредсказуемы, чем боги. Да только ты почему-то слабо в это верил.

Эрсин покачал головой, признавая свое поражение.

– Мне и в самом деле пора, – поднявшись со скамьи, он низко склонился перед Дайнаэлем. – В конце недели соберется синклит, а потом я, пожалуй, и точно залягу в резиденции. Имеет же, в конце концов, иерарх полное право подумать на досуге, какие там планы у его собственного бога…

Париж – Бордо – Москва, 1998 – 2001

Дмитрий Браславский Игры чародея, или Жезл Ниерати

Наташе

Ты всегда рядом, любовь моя, всегда за правым плечом…

Всякое сходство с реальными людьми, незнакомыми автору, является чистым совпадением.

Пролог

— А вот и седьмой. — Тоненькая темноволосая девушка в дорогой хорверкской кольчуге пнула ногой одно из лежащих на тропинке тел. — Если еще Зар догонит ту парочку… Ну что, Кинард, похоже, все?

— Похоже, что нет, — с легкой ноткой осуждения возразил ее собеседник, литой здоровяк в свободном черном одеянии без рукавов. Его толстая шея и широкие плечи в сочетании с неестественно бледной кожей и струящимися по рукам венам наводили на неприятные мысли о вставшем из могилы и не успевшем еще загореть под настойчивым этренским солнцем мяснике.

— И что же тебя смущает? — Трудно было понять, звучит в ее голосе досада или задорный вызов.

— Например, вот это. — Кинард указал носком сапога на полураскрытую ладонь лежащего у его ног мертвеца.

Уже смеркалось, и девушке пришлось наклониться к самой земле.

— Пожалуй, — признала она. — Странно. Мозоли опытного воина, да и дрался он неплохо — и тем не менее одет не как дворянин, хотя и богато. И не как наемник.

— Не для боя, прямо скажем, одет, — кивнул здоровяк.

— От Трумарита, конечно, не так далеко, да и разбойников в этих краях не бывает… — начала было девушка, однако Кинард тут же ее перебил.

— Близко ли, далеко ли, опытный воин не дал бы себя так легко убить.

— Не повезло?

— Быть может.

Однако видно было, что девушка его не убедила.

«Вам что, заняться больше нечем?! — мысленно возмутился человек, которого они принимали за покойника. — Будто мало того, что вы свалились откуда ни возьмись на мою голову! Ну чем, скажите, мы вам помешали?! Вы ведь не разбойники, не бродяги…»

Со стороны глаза мужчины казались пустыми, однако он отлично видел все, что происходило вокруг. Вернее, то, что попадало в поле его зрения: шевелиться пилюля не позволяла.

Сильный вкус мяты до сих пор пощипывал язык.

Огвайн надеялся, что не поторопился. Боя, по сути, не было — несмотря на его недвусмысленные предупреждения, талисса не ожидала нападения, а ему самому синклит строго запретил брать в дорогу привычный клинок: купец, окончивший школу мечников, все равно что скоморох, способный уложить десяток королевских стражников.

Прежде чем Огвайн успел организовать оборону, в живых остались только он сам и двое нанятых им в Трумарите слуг. Трое против семерых — негусто.

Когда стало ясно, что боя не выиграть, Огвайн не мешкая пробил кинжалом пузырь с бычьей кровью и закинул под язык пилюлю. Теперь ему предстояли почти сутки полной неподвижности. Разумная предосторожность — иногда враги надолго задерживались на поле боя. И отличная возможность поразмыслить, что делать дальше.

— Всех накрыли? — Из подлеска бесшумно появился усталый, потрепанный жизнью эльф, на ходу убирая в колчан так и не пригодившуюся стрелу.

— Скоро узнаем. Риндал! Опять ты за свое! — укоризненно окликнула девушка худощавого молодого человека с неприметной физиономией тайного осведомителя. Тот как раз заканчивал снимать сапоги с одного из покойников.

— Не пропадать же добру, — вяло заспорил Риндал. — Не пригодятся, так продам. Кстати, Кин, посмотри вот эти. Считай, новенькие, а тебе по ноге будут.

Кинард только досадливо отмахнулся, по-прежнему задумчиво разглядывая привлекшее его внимание тело.

— Себ! Не взглянешь?

Низенький человечек со смазанными, несколько женственными чертами лица послушно отложил в сторону обнаруженный в сумах запас стрел и подошел к жрецу. Он никак не мог отдышаться после боя. Кровь, прилившая к его вытянутому лицу, окрасила щеки нездоровым, почти лихорадочным румянцем.

— Мозоли старые, а одежда новехонькая, — заметил Себ. — Всяко бывает. Зарабатывал на жизнь мечом, потом разбогател. И держу пари, он не из талиссы. Я больше не нужен?

— Ты долго еще?

— Заканчиваю уже. А где Заратти? — повернулся он к эльфу.

— Я не видел его с начала боя, — забеспокоился тот. — Авертай, где Зар?

— Найдется, — усмехнулась девушка. — Если бы он погиб, мы бы почувствовали.

— Я серьезно! — настаивал эльф.

— Я тоже.

— По-моему, они с Кайалом кого-то упустили, — вполголоса, словно между прочим, проговорил Риндал.

Авертай нахмурилась:

— Ты уверен?

— Гнусное вранье! — донеслось из леса.

— Кайал! Наконец-то!

На тропинке появились трое.

Кайал оказался крепко сбитым, начинающим полнеть жрецом, чью грудь украшал медальон с распахнувшей крылья летучей мышью — символом богини смерти. Морщась от боли, он то и дело косился на пропитанную кровью повязку на левой руке.

Его спутник — остроносый, коротко стриженный мужчина в светло-зеленом одеянии — казался невредимым. Еще в бою Огвайна поразили его глаза: удлиненные, растянутые к вискам, с россыпью оранжевых крапинок вокруг зрачка. Кинжал в руке крапчатого профессионально упирался в спину одного из слуг — расторопного паренька с забавным именем Кубр.

— Кто тут на нас клевещет? — широко улыбнулся Заратти.

Риндал мгновенно сделал вид, что разговор его не касается.

— Плохо бегают, — доложил жрец. — Медленно. И дерутся паршиво.

— Жалеешь, что тебя так и не убили? — хмыкнул Кинард. Размотав повязку, он нахмурился. — Да, могло быть и хуже.

— Могло, — философски пожал плечами жрец. — Справишься?

— Попробую. Только постарайся громко не кричать.

— Как сложится. Да осторожней же ты, костолом! — тут же рявкнул Кайал. — Проще было руку отрубить, чем тебе довериться.

— Еще не поздно, — буркнул здоровяк. — Не дергайся.

— Нам обязательно заниматься этим прямо здесь? — Авертай задержала взгляд на показавшемся в небе желто-зеленом диске луны. Черная точка Аспари, ее неугомонного спутника, придавала луне сегодня особенно неприятное сходство с уставившимся на них глазом.

— Мне кажется, это проще, чем рыть Кайалу могилу, — невозмутимо отозвался Кинард.

— Шуточки у тебя, — хмыкнул эльф. — Тогда не теряй времени. А мы пока займемся этим храбрецом.

Подойдя к настороженно следившему за ним пленнику, эльф взял его за подбородок и несколько мгновений, не отпуская, смотрел прямо в глаза.

— Ты им кто? — веско спросил он.

— Слуга я ихний, — заканючил Кубр, умудряясь одновременно шмыгать носом, подвизгивать и намекать всем своим видом, что вот-вот пустит скупую мужскую слезу.

Огвайн мысленно зааплодировал: Кубр всегда говорил чисто, правильно и с некоторой даже претензией, — дескать, и мы не деревня, цену себе знаем.

— Этого? — Эльф брезгливо указал на Огвайна.

— Его, аспида! — запричитал Кубр, как на поминках. — Ох и не повезло же мне с хозяином, кто бы знал!

Он остро глянул на эльфа, силясь угадать, сразу ли вываливать на того историю своих злоключений или погодить. Но Авертай разрешила эту проблему за него:

— Слуга, говоришь? — Девушка приблизилась. — И чем же занимается твой хозяин?

Заслышав ее голос, эльф выпустил подбородок несчастного Кубра и брезгливо вытер пальцы о траву.

— Купец он, — продолжал ныть Кубр. — Потому и дрался, что привык добро свое защищать. А я… Да вы сами видели…

«Видели, видели, — мысленно усмехнулся Огвайн. — Обоих моих ребятушек видели. Так порскнули в кусты, что только их и видели. Но второму, похоже, повезло меньше: при мече был. Хотя и Кубра скорее всего в живых не оставят. Не те ребята».

— И чем же он торгует, коли не секрет? — насмешливо поинтересовалась девушка.

А вот этого-то Кубр и не знал. Синклит справедливо рассудил, что ради пары слуг заводить Огвайну еще и лавочку — кучеряво будет. А талиссе и вовсе без разницы: купец так купец. Сказался бы герцогским конюшим — был бы герцогским конюшим. Плати деньги, а остальное — твои заботы.

— Ну, этим… — Бедняга Кубр даже перестал ныть. — Всяким…

— Вот что, слуга купеческий, — заявила девушка, — считай, что не повезло тебе. Мы… Мы — пилигримы, совершающие смиренное паломничество в майонтский храм Парящей Вне Жизни…

— Так ведь в Майонте нет храма Орробы! — оторопел паренек.

— Да и талисса Трэмани торопилась в Майонту не затем, чтобы доставить туда какого-то купца, — отрезала Авертай. — Тебя же это не смущает.

— Погоди, не буйствуй. — Ладонь Кайала легла на плечо девушки. — Малец, похоже, правду говорит. Купец он там или не купец, не ему судить.

— А бойкий у него хозяин, — не сдавалась Авертай. — И похоже, привычный к пешим прогулкам? Что, товар он тоже на своем горбу таскает?

— Так он без товара. — Кубр опасливо покосился на медальон на груди Кайала. Кто их знает, вдруг и впрямь паломники. Ведь Орроба — госпожа такая, шутить не любит. — Дело у него в Майонте, у двоюродной сестрицы свадьба. Вот и нанял талиссу для охраны. А что пешком… Так по лесу верхами не пробраться, а от дороги он все просил подальше держаться. Как чувствовал…

— Сколько вас было?

— Шестеро — из талиссы. Еще нас двое. Ну и хозяин.

— Итого девять, — тихо проговорил Риндал. — Мы разобрались с семерыми, Зар с Кайалом — со слугами. Складно выходит. Но в талиссе Трэмани было не шестеро — семеро.

— Согласна. — Авертай перевела взгляд на паренька. — Кого не хватает?

— Трэмани. — Кубр опустил глаза.

— Что с ним? — мгновенно насторожилась Авертай.

— Ничего, — удивился Кубр. — Он не смог выехать вместе с нами. Догонит в Майонте.

— Почему?

Слуга пожал плечами:

— Не докладывался. — Он уже почувствовал себя свободнее.

— В одиночку Трэмани все равно дальше не пойдет, — вполголоса заметил Кайал.

— Скорее всего. — Авертай задумалась. — Ладно, не будем терять время. Себ?

— Готово! — похлопал тот по туго набитому мешку.

— Тогда уходим. Риндал, у тебя есть четверть часа.

Изумление в глазах паренька ее позабавило, но Авертай выкинула пленника из головы раньше, чем ее талисса успела покинуть поляну.

Глава I

— Приготовиться! — вполголоса скомандовал легат. — Он выходит.

Вскочив с лежанки, Тарш спросонья ударился головой о потолок землянки и бросил на легата полный укора взгляд.

— Опять! — простонал он.

— А ты думал, — усмехнулся легат. — И приведи себя в порядок, чучело заморское.

Тарш потер наливающуюся на затылке шишку и нехотя поковылял к висящему на стене отполированному бронзовому щиту. В щите отразились грустные, запавшие от недосыпа глаза, неровно обрезанные прямые черные волосы и выпирающие ребра, испещренные белесыми полосками шрамов. Подтянув набедренную повязку, Тарш вытащил из сундучка россыпь тонких карандашей и, отколупнув от стены глины, сотворил себе свежую рану. Открытую, гноящуюся, пересекающую щеку от уха до подбородка. Ничего получилось, впечатляюще. С такими долго не живут.

Из лежащей на столе большой морской раковины послышались шаги. Легат не ошибся.

Печально вздохнув, Тарш потянулся к шлему: жарища наверху та еще, но положение обязывает.

Обернувшись, легат поперхнулся, но выяснять отношения было некогда: с минуты на минуту тот, за кем они наблюдали, должен был выбраться на поверхность.

— Лук не забудь.

— Как скажете, мессир. — Тарш изобразил на лице покорность престарелой наложницы.

Рана заколыхалась столь неаппетитно, что легат поспешил отвести взгляд.

— Акки, доложи командору, — приказал он меланхоличному смуглому магу, отдыхающему на второй лежанке.

Татуировка, покрывавшая тело Акки с ног до головы, заставила бы цивилизованного ольтанца с отвращением сплюнуть. К счастью, похоже было, что самые отвратительные фрагменты милосердно прикрывала набедренная повязка.

«Художники, — в сердцах сплюнул легат. — Творцы, язви их в печенку! Ни к чему серьезно относиться не могут!»

— Да, и передай ему…

Но Акки уже впал в транс.

— Гильом! — воззвал легат к паре грязных босых ног, переминавшихся на уходящей в потолок лестнице.

— Пока все тихо, — с готовностью откликнулись ноги. — Боевое охранение отдыхать изволит.

— Сколько их?

— По-прежнему четверо. И хоть бы по сторонам огляделись.

— Сейчас оглядятся, — мрачно пообещал легат, направляясь к щиту. — Ладно, красавец, хватит на себя любоваться. И так глаз не оторвешь.

— О! Глаз! — радостно воскликнул Тарш, потянувшись к карандашам.

— Но-но, — пригрозил легат. — Бельма, знаешь ли, у дикарей нынче не в моде.

— Ты уверен? — засомневался воин.

— Абсолютно! — подтвердил легат. — Бельмастых они, друг мой, убивают. В детстве. Скармливают Великой Гадюке, обвивающей стопы Темеса.

— В детстве? — нахмурился Тарш, не желая отказываться от такой великолепной идеи. — Но ведь…

— Разговорчики? — грозно поинтересовался легат. — Гильом, живо вниз. Тарш, а ты давай наружу.

— Командор распорядился, чтобы все остались живы, — заявил Акки.

— Делов-то…

Взглянув в щит, легат поправил ожерелье из ракушек, прикрывавшее висящий на груди медальон, одним движением нахлобучил обруч с перьями фазана (по крайней мере, как человек сугубо городской, он надеялся, что это был именно фазан) и грустно потер шею со следами многочисленных порезов.

— Охрана вскочила на ноги, — послышался сверху голос Гильома. — Тарш, ты готов?

— Еще вчера.

Гильом оказался под стать своим ногам — немытым кривоватым малым, на голове которого умостился целый цветущий куст. Передав куст Таршу, он с облегчением рухнул на лежанку.

Воин проворно вскарабкался по лестнице и выглянул наружу:

— Я начинаю?

— Нет. Подожди, пока он выйдет.

«Должны же мы когда-нибудь их отпугнуть, — подумал легат. — По словам командора, в эту занюханную Нетерту уже несколько поколений никто не совался. Да и те, что сунулись, покоятся где-то неподалеку. И вот надо же, зачастили».

Особенно им докучал назойливый молодой человек, повадившийся навещать Нетерту, точно свое поместье. Описание передали архивистам лангера, но те только развели руками. А вот величественная пожилая дама, появившаяся здесь всего пару раз, опознана была без проблем — Жанна айн Крэгг, чародейка, место рождения — Докмар, отец…

— Открывают дверь в куполе, — сообщил Тарш.

— Акки, быстро на ту сторону. Поддержишь фантомов стрельбой из лука.

— Я же не умею стрелять из лука, мессир, — робко возразил маг.

— Ну и отлично! Есть надежда, что все останутся живы.

Отсалютовав, маг исчез.

Когда менее полугода назад молодой чародей появился в Нетерте с дюжиной воинов, никто в лангере не поверил, что это всерьез и надолго. Вот тогда и надо было действовать, а теперь… Но, похоже, в верхах до сих пор не могли договориться: командор не снимал их пост, но по-прежнему запрещал причинять чародею какой-либо вред. Охрану пощипать — и то с трудом уговорили.

— А вот и он! — плотоядно воскликнул Тарш.

— Выпускай фантомов!

— Сделано!

— Посторонись-ка.

Сбросив с плеча крупного паука, легат подхватил меч и двинулся вверх по лестнице.

* * *

— И что, мил человек, делает это простенькое колечко?

Гомон рыночной площади настойчиво стучался в плотно прикрытые двери лавки.

«А кому коврижек медовых, две штуки на грош! Кому!.. Эй, малый, убери руки, сперва деньги давай! Кому коврижек медовых!.. Воду носим, лишнего не просим!.. Кому пыль отменную, из лучших библиотек, для настоек-наливок…»

— Защита от дэхов воды. Двадцать талеров, — буркнул торговец и потянулся лишний раз протереть древние магические доспехи в дальнем углу.

Здесь, в полумраке, они могли привлечь хоть чье-то внимание. Панцирь, конечно, выправили, не без того. Только все равно можно было подумать, что в нем оборвалась жизнь еще Алосакты Кривого, зарубленного, как известно, полной сотней тяжелой кавалерии.

Торговля шла из рук вон плохо. А тут еще эта старуха! Такая во сне привидится — от хохота проснешься: на голове косынка, повязанная как у дебокасских пиратов, ярко-рыжий балахон небрежно перехвачен на поясе кожаным ремешком, плащ, в котором, наверное, сама Меркар (прости, прародительница, коли слышишь) хаживала, в руке — длинная клюка. Правда, старушенция не столько на нее опирается, сколько вертит, точно дубину, да в прилавки тычет. А чего тыкать-то, когда и слепому видно, что в карманах мышь в кулак свищет…

— Двадцать талеров? — Посетительница близоруко оглядела колечко со всех сторон. — А ну как продешевите?

Издеваться изволит?!

— Странный нынче покупатель пошел, — хмыкнул торговец. — Дорого — плохо, себе в убыток — опять нехорошо. Сами не знают, чего хотят. Был у меня с утра один такой — часа два мечи заколдованные выбирал.

— И как? — заинтересовалась его собеседница. — Да, кстати, и почем эти ваши ржавки?

Отложив колечко в сторону, она скользнула взглядом по развешанным на стенах лукам и мечам, потыкала клюкой в потемневшее от времени зеркало и громко чихнула, склонившись над прилавком с пыльными магическими жезлами.

— А никак! — торжествующе закончил торговец, со значением посмотрев на старуху. «Ржавки»! Да у него лучшее оружие в городе! Ну… почти что лучшее. Эх, женщина, она и есть женщина, что с нее возьмешь. — Знал бы этот эльф, чего хочет, не толокся бы тут полдня!

Однако посетительница ничуть не смутилась:

— Эльф? — Она задумчиво почесала кончик носа. — Да на кой ему ваше богатство-то сдалось? Таких зачарованных клинков, как у них в Шарьере, не то что в Трумарите, во всем королевстве не сыщешь!

— Чем это, интересно, Трумарит хуже других городов?! — обиделся торговец. — А вы, простите, тоже в оружии разбираетесь? Мне-то, темноте деревенской, сроду про эльфийские клинки слышать не доводилось. Гномьи — видел, добрая сталь, крепкая. Говорят, и хримтурсы — кузнецы отменные, да те все больше секирами да наконечниками копий славны. Но чтобы эльфы…

— Про хримтурсов не знаю. — Посетительница подкинула на ладони лежавший на прилавке кинжал, словно намереваясь запустить им в зеркало. — А у эльфов клинки славные. Не то что у некоторых.

— Ну так и езжайте в этот свой Шавьер, — еще больше насупился торговец, борясь с желанием выставить нахальную посетительницу за порог.

— Вы обиделись? — Старушка произнесла это таким тоном, каким сломавшего ногу заботливо спрашивают: «Болит?» — Да я же не к тому, что вы барахлом торгуете.

Хозяин лавки заскрежетал зубами.

— Ну простите, простите, увлеклась! Просто есть у меня одна вещица, которая действительно могла бы украсить…

— У вас? — не сдержался торговец.

— Ну да, а что тут такого? — Старушка приосанилась и на всякий случай бросила беглый взгляд в зеркало. — Правда, использовать ее могут только талиссы…

Торговец расхохотался:

— Ну да, причем в полнолуние и в присутствии особы королевской крови.

— Что-что? Что вы смеетесь-то?

Но, убедившись, что старушка никакая не покупательница, а совсем даже наоборот, хозяин лавки уже не видел смысла сдерживаться.

— Послушайте, матушка, — перешел он на покровительственный тон, — вы, видно, нездешняя?

— Ну… да.

— Тогда поверьте мне на слово: недели не проходит, чтобы мне не принесли на продажу Самую Могущественную Штуковину на всем Двэлле. Выглядит она, как правило, весьма неказисто, зато воистину творит чудеса: двигает горы, безошибочно указывает на спрятанные в земле сокровища, меняет людские судьбы и управляет ходом небесных светил. Но удивительно — это обычно сопровождается какой-нибудь малюсенькой оговоркой. Опять же, всегда разной, однако вот незадача: ее невозможно проверить здесь, на месте. Ну совсем никак.

— Значит, вы мне не верите. — Посетительница принялась воинственно постукивать клюкой об пол.

— Что вы, как можно! — разулыбался торговец. — С удовольствием приобрел бы ее у вас, и за достойное вознаграждение. Но вы уж простите меня, убогого: талиссы редко удостаивают своим присутствием мою лавочку. Если вы понимаете, что я хочу сказать.

— И вам даже неинтересно, что она делает? — поджала губы старушка.

— Не хотел бы задевать ваши чувства, но… Знаете, нисколько!

Возмущенно распахнув клюкой дверь, посетительница, к немалому облегчению торговца, наконец оставила его в покое.

Эта лавочка была последней на рыночной площади. И везде одно и то же.

Несколько минут она постояла, собираясь с мыслями. Найти бы сейчас того антронца, который болтал, что в Трумарите можно продать даже морской воздух. Ага, как же! Да от нее все шарахаются, как от прокаженной, а ведь нет сомнений, что эта штучка — самое интересное из того, что удалось прихватить в Найгарде. Не случайно же она столько времени ее берегла…

Впрочем, не это важно. Важно то, что вещица была последней, а деньги от предыдущей практически закончились.

И за последние полтора года она ни на шаг не приблизилась к отмене Приговора.

Может быть, стоило прибегнуть к колдовству. Без сомнения, настоящая чародейка никогда не унизится до того, чтобы облапошивать лавочников, но это ведь они сами счастья своего не понимают…

Шум рыночной площади оглушал и завораживал. Не Шетах, конечно, но маленьким городком тоже не назовешь. И товары на север через него идут, и байнарских купцов герцог, говорят, научился к себе заманивать…

Пробираясь сквозь гомонящую толпу, чародейка загляделась на любопытную парочку возле одного из лотков.

Волосы молодого человека были подстрижены таким замечательным ежиком, что старушка едва удержалась, чтобы не подойти и не провести по нему ладонью. Правда, не менее замечательные уши наводили на мысли скорее о волчатах, нежели о длинношерстных ежиках.

— Да разве ж это зенорги! — Скривившись, парень отправил в рот полную пригоршню жареных грибов. — Фот как-то фо тфорце у герцога…

Чародейка удивилась: ценитель зеноргов менее всего походил на человека, которого были бы рады видеть во дворце у герцога. Легкий кожаный доспех сидел на нем безупречно, точно дублет от лучшего мессарийского портного дядюшки Яйра с площади Трусливых Змей, а короткий меч в потертых ножнах производил впечатление оружия, за которое его хозяин берется не реже, чем за ложку.

Почувствовав на себе чужой взгляд, парень резко обернулся, и чародейке на мгновение стало не по себе: быстротой и плавной отточенностью движений он напомнил ей атакующую гюрзу.

— Да будет тебе, Мак, — примирительно проговорил стоящий подле молодого человека гном, нервно подергивая окладистую вьющуюся бороду, — не нравится, так пойдем, чего уж там…

Чародейке гном показался забавным; впрочем, она редко могла смотреть на них без улыбки. Рядом с Маком он выглядел как заботливый упитанный дедушка, едва доходящий до груди своему не в меру резвому внуку. Разве что дедушки редко прогуливаются по рынку в блестящих на солнце панцирях и с подвешенными к поясу боевыми топорами.

Хм, а от такого дедушки она бы и сама не отказалась. Конечно, красавцем его не назовешь: грубоватые, как у всех гномов, черты лица, лохматые брови, жесткие темно-ореховые волосы, с трудом удерживаемые тонким металлическим обручем. Но глаза! Яркие, темно-зеленые, с чудесными морщинками, разбегающимися от них, как лучики солнца на неумелых детских рисунках…

— Как это пойдем! — возмутился Мак, аппетитно облизывая пальцы. — Ты же видишь: дикие люди, настоящих зеноргов — и то не пробовали! И кто только придумал готовить их в этом дубильном растворе. Попробуй! Нет, ты попробуй!

И очередная порция грибов оказалась у самого носа гнома, едва не запачкав тому бороду.

— Да… Да как ты смеешь! — Обалдевший лоточник начал понемногу приходить в себя. — Сам небось вчера только из лесу вылез!

— Так. — Тяжелый взгляд молодого человека остановился на торговце. — Ты слышал, Мэтт? Все слышали? По-моему, этот незадачливый собиратель поганок явно что-то имеет против лесов. Эх, Торрера с нами нет!

Вторая пригоршня грибов последовала за первой.

Мэтт? Какое-то не гномское имечко. Или не гномье — как там правильно?

— Угомонись — опять потом всей талиссой тебя выручать! — Мэтт решительно потянул юношу в сторону от лотка.

При слове «талисса» чародейка вздрогнула. Неужели правда? Или так, бахвалится?

Заметив, как кошель зазевавшегося лоточника исчезает в кармане гурмана, она не сдержала улыбки. Но Мак, ничуть не смутившись, хитро подмигнул ей и позволил наконец гному оттащить себя от лотка…

Эх, была не была!

Сделав вид, что отдыхает, опершись на клюку, чародейка зашевелила губами. Так, отлично, никуда теперь не денутся.

И старушка не спеша двинулась следом, то и дело прикрывая глаза, чтобы почувствовать невидимую остальным ниточку.

Многоголосый гул обволакивал ее со всех сторон.

— …двинулся в порт работы поискать, а ни один корабль и не выпускают. Что, почему — кто ж их поймет!

— …мимо храма Темеса. Глянь: такое сияние над шпилем разлилось, словно сам владыка к нам пожаловал…

— …вербуют. Вот третьего дня собрал братан котомку да прямиком в Майонту и двинулся. Хоть напоследок, говорит, поживу как человек…

Чародейка равнодушно миновала торговцев роскошными маркусскими коврами, ловко протиснулась сквозь бурлящую толпу в гончарном ряду, решив попусту не расстраиваться, обошла стороной лавки златокузнецов и наконец, едва не споткнувшись о шапку какого-то особенно настырного нищего, уверявшего, что он потерял ногу еще на полях Третьей антронской, выбралась с рынка.

Переведя дух, она улыбнулась подтянутому стражнику в новенькой, без единой царапины кольчуге и энергичным шагом человека, привыкшего проводить на ногах большую часть жизни, направилась к спрятавшемуся в переулочках дому под вывеской «Верный дельфин».

Снаружи гостиница показалась ей мрачноватой. Похоже было, строил ее человек, столько раз терпевший кораблекрушение, что это успело войти у него в привычку. Небольшой навес над входом изображал натянутый между мачтами рваный парус; на вывеске красовался уходящий под воду корабль, рядом с которым сиротливо плавал дельфин (скорее всего, тот самый, верный). Даже увивавший фасад плющ — и тот напоминал цепкие нити глубинных водорослей, не дающих этому своеобразному строению подняться со дна морского.

Однако внутри оказалось неожиданно уютно. Ненавязчивый морской колорит не раздражал, а скорее манил бросить все и отправиться в плавание — а там будь что будет.

Воспользовавшись тем, что портье оказался занят — с присущим молодости любопытством он выяснял, что прочнее: его зубы или ноготь на заскорузлом большом пальце, — чародейка незамеченной проскользнула в общую залу, предварительно наказав пустому желудку не напоминать слишком уж настойчиво о своем существовании.

Остановившись в уголке, она огляделась. Мак с гномом расположились неподалеку, за заставленным снедью столом, и действительно были не одни. Напротив них, спиной ко входу, сидели еще двое — юноша и девушка.

Рядом на лавке — два меча в ножнах. Рядом. На лавке. В обычной городской гостинице.

Похоже, ей наконец-то повезло.

Дождавшись, когда Мак поднял глаза, чародейка сделала несколько шагов вперед — словно только что вошла и выжидала, пока глаза привыкнут к полумраку.

— Э-ге-гей! — Парень помахал ей рукой. — Ба, какие люди!

Чародейка махнула клюкой в ответ и сделала вид, что никак не может решиться, за каким из столов ей пристроиться.

Юноша обернулся, и чародейка поняла, что это эльф. Самый обычный, лесной, в Трумарите их можно встретить на каждом шагу. Приподнятые брови над четко прорисованным носом придавали ему (как, впрочем, и многим его соплеменникам) слегка удивленный вид не вовремя вернувшегося домой мужа. Длинные светлые пряди перехвачены ремешком из кожи пирьера — недешевая штучка в этих краях.

Словом, любящий пустить пыль в глаза эльф, ничего особенного. Если не считать того, что сидел он за одним столом с гномом.

Похоже, перед ней и правда талисса. Хиленькая такая, всего четверо. Или остальные все еще гуляют по городу?

Старушка тряхнула головой: да хоть трое — лишь бы купили.

Как она и надеялась, Мак, обменявшись парой слов с остальными, привстал из-за стола:

— Эй, почтеннейшая! Не составите нам компанию?!

Изобразив на лице сомнение, чародейка благосклонно кивнула:

— Не откажусь.

— Макобер, — поклонившись, представился «старый знакомый» и приглашающе похлопал по лавке рядом с собой.

— Мист, — с улыбкой ответила чародейка.

Присев на лавку, она с интересом обнаружила на девушке медальон с оскаленной пастью тигра. Жрица Темеса, бога войны. Неплохо для прогулки в опасные места. Хотя… Нет, все-таки она слишком хрупка и изящна для того, чтобы быть хорошим воином. Да и молода — лет двадцать, не больше.

Золотистые волосы, длинные и пушистые, многих заставили бы скрипнуть зубами от зависти. На пальце кольцо — старинное, с маленьким сапфиром в окружении изумрудных лепестков. Наверняка не простое.

— Гномик откликается на Мэтта, — продолжил представление Макобер, — наша грозная жрица предпочитает, чтобы ее называли Бэх, а…

— А я, значит, Торрером буду, — решительно заявил эльф, словно его имели обыкновение именовать как-то иначе.

— Будешь! — щедро пообещал гном.

— Вам заказать чего или сами? — не смутился эльф.

— Эльфушка! — со значением прогудел Мэтт.

Приятно, конечно, что в эльфе нет ни грана обычной для них спеси. Хотя лесные эльфы еще ничего, другое дело — лунные… Или, скажем, огненные…

Пока Мист устраивалась подле Макобера, гном крикнул хозяину гостиницы, чтобы тот притащил еще одно блюдо с тушенными в овощах перепелками. Народ за соседними столами затряс головами, точно вода в уши попала.

— Откуда родом-то? — напрямик поинтересовался эльф, в упор разглядывая чародейку.

Мист почувствовала себя неуютно: ей показалось, что большие изумрудные глаза эльфа засветились, словно у вышедшей на охоту пантеры.

— Наш добрый друг позволил себе поинтересоваться, издалека ли путь держите, — не выдержала Бэх. — Торрер, не пугай людей.

— Я? — изумился эльф.

— Ты, — фыркнула девушка. — Не обращайте внимания, это он в городе такой. А если в лес выпустить…

— Что значит «выпустить»?! — возмутился Торрер. — И вообще, чего вы все на меня накинулись?

Поставив на стол блюдо, хозяин с поклоном удалился.

— Не все, — примирительно заметил Макобер. — Сам же пристал, дай человеку поесть.

— Приятного аппетита! — саркастически отозвался Торрер и, скрестив руки на груди, откинулся назад, забыв, что если друзья перед ним опираются спинами на стену, то он…

Проводив Торрера изумленным взглядом, чародейка укоризненно воскликнула:

— Зачем вы его так?!

Однако, вопреки ее ожиданиям, эльф и не думал падать на пол. С хохотом выпрямившись, он фамильярно подмигнул Мист и как ни в чем не бывало принялся за еду.

— Это не мы его. Это он нас, — обреченно вздохнул Мэтт. — Но вы не обращайте внимания, в талиссах еще и не такое бывает.

— В талиссах?! — Старушка наклонилась к гному, изобразив на лице должное изумление. — Неужели и правда…

— И вы туда же! — обреченно вздохнул Макобер. — Ну почему, почему на нас все смотрят как на стаю енотов, сбежавшую из тильясского зверинца! Да, мы — талисса. Талисса, заметьте, а не четырехголовый и восьмирукий великан…

Глава II

— Крэгги! — Мальчик с такой силой забарабанил в дверь хижины, что хлипкое строение едва не рухнуло на головы своих обитателей. — Крэгги! Да открой же!

Тихая осенняя ночь лениво шевелила плывущие по небу тучи. На мгновение с любопытством выглянул растущий серп луны — и вновь скрылся из виду.

Послышался звук отодвигаемого засова. Морщинистая старуха в небрежно накинутом темном балахоне просунула на улицу пористый крючковатый нос, тревожно огляделась и подслеповато уставилась на непрошеного гостя.

— Что там еще, Ранн? — хмуро пробурчала она, хотя никто в здравом уме не стал бы беспокоить ее среди ночи по пустякам. Да и не по пустякам тоже.

В деревне о ней говаривали разное. Одни шептались, что из-за этой ведьмы молоко у коров пропадает, и подчеркнуто обходили ее хибару стороной. Другие с удовольствием покупали знаменитые по всей округе целебные травяные настои, а при случае не брезговали и приворотным зельем или амулетом от сглаза.

Так или иначе, у нее было уже три ученицы, и недовольным пришлось смириться. Тем паче что деревенский кузнец, решивший как-то покалякать по-соседски с одной из них (ближе к вечеру, правда), только через неделю начал узнавать собственную жену, а вот с постели так до сих пор и не встал.

— Эршу рожает! Бежим скорее!

Старшая сестра Ранна. Теперь понятно, откуда у постреленка взялось столько храбрости. Однако старуха не торопилась:

— Бежим! Ишь какой шустрый! Скажи толком, что случилось-то. Повитуху, что ль, не нашли?.

— Да нет же, Крэгги! — Мальчуган нетерпеливо дернул ведьму за край балахона и тут же испуганно отдернул руку. — Она и попросила тебя позвать. Не так там что-то!

Перед глазами мальчугана все еще стояло бледное лицо повитухи: губы тряслись, точно она вот-вот готова была расплакаться от отчаяния и бессилия.

Кивнув, старуха скрылась внутри дома. Несколько минут оттуда доносилось еле слышное бормотание, прерываемое мерзким мяуканьем кота. Потом, как последний аргумент в этом недолгом споре, оглушительно грохнула печная заслонка.

Ранн ждал, переминаясь с ноги на ногу. Можно подумать, ему в радость будить ведьму среди ночи! Всякое, знаете ли, говорят…

Крэгги появилась не одна, а с красивой, не по-здешнему одетой девушкой. Мальчик смущенно потупился — наряд незнакомки показался ему мужским. Срам, да и только.

Прихватив остро пахнущий узелок, ведьма тщательно заперла дверь и засеменила вслед за мальчуганом. Девушка молча зашагала рядом.

— Давно уже? — задыхаясь, проскрипела Крэгги.

— С вечера. Эршу так кричит, будто ее демоны когтями разрывают. А правду говорят, — Ранн понизил голос, — что в такие минуты Ашшарат и Орроба завсегда где-нибудь поблизости прячутся и спорят, кому душа достанется?

Он незаметно покосился на девушку — но, к его разочарованию, та вновь промолчала.

— Чего им спорить-то? — удивилась ведьма.

— Ну, Ашшарат — она же за любовь? — Ранн покраснел. — А Орроба…

— Без тебя знаю, — оборвала его старуха. — Спорь не спорь, душа Айригалю достанется. Все мы рано или поздно ему достанемся. А ты бы лучше не забивал себе голову всякой чепухой, не время тебе еще.

Мальчугану показалось, что имя Владыки царства мертвых заставило тучи сдвинуться еще плотнее.

«Пресветлая Ашшарат! — мысленно взмолился он Зеленой Деве. — Спаси Эршу и убереги. Спаси, а?!»

Он слышал, что иногда богиня помогала и сама. Но обычно вместо нее помощь оказывали жрецы, да только до ближайшего храма, почитай, полдня пути. А вот Орроба, божественная супруга Айригаля, всегда готова забрать отлетающую душу. Мамка так говорила, а что ей врать, мамке-то.

Ранн поежился. И не заметил, как Крэгги, не замедляя шага, сделала странный жест левой рукой, потом словно принюхалась к чему-то впереди и вдруг, споткнувшись, вскрикнула от боли и рухнула на землю. Девушка охнула.

— А все ты, торопыга! Бежим да бежим! — проворчала ведьма.

Наклонившись, девушка помогла ей подняться, заботливо отряхнула балахон.

— Крэгги… Надо ведь… — испуганно заметался мальчишка.

— Погоди теперь. Нога… Ступить не могу.

— Давай… Я побегу вперед, позову кого-нибудь на помощь.

— Стой! Лучше найди-ка мне палку потолще — сами доберемся.

Когда через четверть часа старуха с трудом доковыляла до дома Эршу, все уже было кончено. В маленькой задней комнатке, пропитанной запахами пота и крови, стояла такая духота, что Крэгги подивилась, как это роженица протянула столь долго. Испуганная повитуха растерянно застыла подле кровати с мертвым ребенком на руках.

— Чего уж теперь слезы лить. — Крэгги быстро осмотрела распростертое на кровати тело. — Ты давала ей мою микстуру? Ну, значит, не помогло. Бывает. Принял Айригаль ее душу. Давай беги за жрецом.

Повитуха метнулась к двери. Девушка, по-прежнему не проронив ни слова, брезгливо посторонилась.

— Да куда ж ты, с младенцем-то?!

Забирая тельце, старуха как бы ненароком коснулась запястья повитухи. Та пошатнулась.

Закрыв за ней дверь, Крэгги прислушалась.

— Все, что могла… Сама схороню…

Удовлетворенно кивнув, Жанна айн Крэгг спрятала крошечное тельце в узелок и довольно улыбнулась. Маги Круга не могли взять в толк, зачем чародейке ее уровня изображать из себя деревенскую ведьму, когда в городских трущобах… А что в трущобах? Грязь, чахотка. И здоровых рожениц, как неподкупных мытарей, — по пальцам пересчитать можно.

— Все дуешься, что я потащила тебя с собой? — Теперь в голосе ведьмы не было и тени старческой хрипоты.

— Нет, госпожа. — Девушка проговорила это ровным, нарочито равнодушным голосом. — Если для вас это важно…

— Эх, милочка… — Старуха покачала головой. — Всего ничего при дворе, а уже носик морщишь. Вот поживешь с мое, сама поймешь, что такое лишние два года жизни. А если повезет, то и больше…

* * *

— Я не хотела вас обидеть! — смутилась чародейка. — Просто… Понимаете, такое совпадение…

— И в чем же мы с вами совпали? — насторожился гном.

Старушка помедлила.

— Ладно… Вам, наверно, можно… — решилась она. — Впрочем, кому, если не вам?

Мист быстро обежала взглядом сидящую вокруг нее компанию.

— Видите ли, два… двадцать три года назад мне попала в руки одна вещица. Так со мной расплатились, если быть точной, за некую услугу, оказанную Его Милости… Впрочем, это не важно. Вот, смотрите!

Засунув руку в потайной кармашек, чародейка выложила на стол круглый медальон размером с ладонь — тускло блестевшее колесо с золотым ромбом вместо ступицы.

— Да это же!.. — ахнул гном. Он внезапно побледнел, словно увидев призрак давно скончавшегося друга. — Нет, простите…

— Мэтт? — вскинула голову Бэх.

— Показалось, — обронил гном. — Но очень похоже.

— Что-то ваше? — не отставала жрица.

— Нет. — Гном произнес это несколько резче, чем следовало бы. — Скажите, Мист, вам ведь не гном это подарил?

— Отнюдь. — Пытаясь сгладить неловкость, старушка улыбнулась. — Хотя я не удивлюсь, если эта вещица действительно из Хорверка.

— Едва ли, — грубовато отрезал Мэтт. — Так что это?

— Она полна магии… — Оправившись от удивления, Мист вновь придала голосу подобавшую моменту таинственность. — Но, увы, только талиссы способны вызвать ее к жизни. И даже такая чародейка, как я…

Мист обратила внимание, что при слове «магия» эльф посмотрел на вещицу куда более уважительно, нежели раньше.

«А ведь странно — к нашему колдовству эльфы относятся не лучше гномов. Я бы лучше поняла, если бы он отодвинулся подальше…»

— А вы чародейка? — изумился Торрер.

— Не похоже?

— Что вы! — Бэх сделала эльфу знак помолчать. — Так на что эта вещица способна?

— Сказать откровенно, манускрипт, в котором содержалось ее описание, весьма туманен. Ясен лишь способ применения: один из вас должен раскрутить колесо, а остальные — внимательно следить, как оно вращается, и думать о чем-нибудь очень нужном… или очень желанном.

— Ну например, об особняке на улице Четырех Кукушек? — плотоядно предположил Мэтт.

— Не думаю, что это сработает, — рассмеялась чародейка. — Если только это не жизненно важно для всех вас… К тому же там было сказано, что побочный эффект способен превзойти все разумные ожидания.

— То есть? — Гном опасливо отодвинулся.

— Среди вас ведь нет мага? — небрежно поинтересовалась чародейка. — Нет? А вот в той талиссе он явно был. И знал, что если влить Силу в небрежно выраженное желание, она выплеснется через край.

Торрер слушал старушку как зачарованный, а вот гном неодобрительно фыркнул:

— Нельзя ли попроще, почтенная? Ведь среди нас, как вы верно заметили, колдунов нет.

Подавив раздражение, чародейка негромко продолжила:

— Но это действительно просто. Представьте себе, что вы пожелаете особняк с улицы Четырех Кукушек — а он возьми и грохнись прямо с неба на вашу гостиницу. Оба дома в щепки, куча погибших…

— Хитру, — хмыкнул гном. — Только я просил дом на улице, а не с улицы…

— Можно и так. Вам предоставят особняк — но на один час. Или на два, но он сгорит. Или…

— В общих чертах понятно, — остановил ее гном. — Но разве это побочный эффект?

— Пока нет. — Мист убедилась, что талисса внимательно следит за их спором, а именно этого она и добивалась. — Я лишь хотела показать, к чему может привести неумелое использование магии. А побочный эффект… Эта штучка как-то меняет реальность, но как — я не знаю.

— Иными словами, — вздохнул Торрер, — лучше, чтобы ее использовал колдун, а еще лучше, чтобы не использовал никто?

— Не совсем так. — Желание продать вещицу боролось в Мист со стремлением остаться честной, хотя бы перед собой. — Ее стоит пускать в ход, лишь когда не остается иного выхода.

— При нашем образе жизни это примерно три раза в день, — серьезно заметил Макобер, и чародейка так и не поняла, шутит он или нет.

— Скажите, а талисса обязательно должна быть для этого в полном составе? — Бэх промокнула рот лежащей на коленях салфеткой.

— Для вас это важно?

Жрица кивнула.

— Думаю, не обязательно, — неуверенно ответила чародейка. — В манускрипте об этом ни слова…

— Мощная штучка! — Торрер с уважением покосился на колесико.

— Но опасная, — отрезал гном. — И сколько вы хотите за эту безделушку?

— Полсотни талеров, — небрежно обронила Мист. — Уверена, что на деле она стоит гораздо больше…

— Проверим? — Гном был в своей стихии.

— Запросто! — азартно стукнула кулачком об стол старушка.

— И вам не жалко этот славный город? — покачал головой Макобер. — Или вы нездешняя?

— А что, я похожа на трумаритку? — Чародейка задиристо поправила косынку жестом, которым воины поправляют сползающий на глаза шлем.

— Да шут его знает, на что эти трумаритцы похожи, — лениво отозвался Макобер. — Огонька им какого-то не хватает, вот что я вам скажу.

«А руки-то у него подрагивают, — подумала Мист. — Странно, очень странно. Для человека его профессии…»

— Зато у нас с огоньком все в порядке, — со значением проворчал гном.

— Нет, правда. Полез тут какой-то шкет ко мне в карман, а меня, не поверите, такое зло разобрало! «Что ж ты, шепелявый, — говорю, — делаешь? Ни отвлечь, ни развлечь, хрясь — и все!» А тот только глазами хлопает. Заладил, как шарманка: «Не губите, милостивый господин» да «Не губите, милостивый господин». Очень оно мне надо! — подмигнул чародейке Макобер. — Так что проверяйте колесико, не жалко мне этого Трумарита. Да только все равно, сказать по чести, нет у нас таких денег.

— Пока нет, — поправил его эльф. — Но ведь вы не торопитесь? И что нам мешает вернуться к этому разговору, скажем, завтра?

Торрер с грустью проводил взглядом колесо, исчезнувшее в кармане чародейки, поднял глаза и наткнулся на предупреждающий взгляд гнома.

Но Мэтту было не суждено охладить его пыл: рядом со столом, вытирая руки о видавший виды передник, вновь возник лысоватый хозяин гостиницы.

— Там вас какие-то люди спрашивают. Говорят, с письмом от самого господина герцога, — с явным сомнением проговорил он.

— Проси! — величественно, точно отдавая приказ своему мажордому, распорядился эльф.

В зале появились двое. Один из них был худ и настолько высок, что, входя, вынужден был нагнуть голову. Макоберу даже показалось, что он без труда способен поправить пару покосившихся свечей в висящей под потолком люстре. Да и через толпу он пробирался довольно забавно — слегка согнувшись, точно великан, опасающийся ненароком наступить на подвернувшегося под ногу карлика.

Моргенштерн у пояса привлекал к себе внимание — в Трумарите такое оружие встречалось нечасто. На Севере питали к нему не до конца понятную склонность, но этот-то явно не с Севера: живые черты лица выдавали в нем уроженца куда более теплых земель.

Другой — крепкий парень лет двадцати — двадцати пяти. Прямые русые волосы собраны сзади, точно перед боем. Пока он протискивался к столу, за которым сидела талисса, многие посетители салютовали ему кружками, а сам он вежливо кланялся в ответ.

— Хагни Моргиль, — представился тот, что повыше. — Жрец.

«Неожиданная встреча, — подумала Мист. — Слишком неожиданная. И будем надеяться, что случайная».

— Хельг айн Лейн, — поклонился второй, доставая из-за пазухи письмо. — Страж из особой центурии Его Светлости.

«Страж? — Эльф порылся в памяти. — Кажется, так здесь называют воинов, следящих за окрестными лесами и за границами. Ума не приложу, на какие деньги герцог их содержит, зато при случае они способны составить костяк маленькой, но боеспособной армии, знающей окрестные леса как свои пять пальцев. Неудивительно, что соседи предпочитают с Трумаритом не связываться… Но что это вдруг герцог надумал с нами переписываться — да еще через стража? И не слишком ли лаконичен этот Моргиль? Это у нас жреца можно не спрашивать, чей именно он служитель, — ясно, что Эккиля. Но у людей вроде как по-другому…»

Сгорая от любопытства, Торрер все же не стал нарушать правила вежливости. Назвав себя, он торжественно и неторопливо представил Мист и друзей, со значением посмотрел на Бэх («неотесанный, говоришь, да?») и лишь затем протянул руку за свитком с личной печатью герцога Этренского.

Эти двое могут пригодиться, чтобы избежать неприятностей: за вами охотятся Снисходительные. Мой искренний совет — немедленно покинуть город. Заказ вправе отменить лишь тот, кто его сделал. Удачи!

Подписи не было, но почерк герцога они хорошо знали.

— Садитесь, господа. — Бэх подвинулась. — Очевидно, не все можно доверить пергаменту… Мак, ты куда?

— Все-то тебе доложи…

— Честно говоря, ничего больше мне не известно, — добродушно улыбнулся Хельг, усаживаясь подле гнома. — Его Светлость дал понять, что я могу помочь вам в решении некоторых… проблем. И пока вы согласны терпеть мое общество, я в полном вашем распоряжении.

Проследив взглядом за Макобером, Мист увидела, как тот выскочил на улицу, коротко переговорил о чем-то с отиравшимся у входа мальчишкой и не спеша двинулся обратно.

Любопытно…

— А господин… — Жрица вопросительно посмотрела на Моргиля.

— Могу то же самое сказать и о себе, — признал тот. — Однако замечу, что, когда Его Светлость уезжал сегодня днем на охоту, он показался мне весьма встревоженным.

— Значит, встретиться с ним нам не удастся?

Вопрос Торрера повис в воздухе.

— Простите, госпожа. — Хагни вгляделся в Мист. — Я в свое время знавал одну девчонку, удивительнейшим образом на вас похожую.

— И носившую то же имя, что и я? — усмехнулась женщина.

Хагни кивнул.

— Моя дочь! — не без гордости призналась чародейка. — Вся в мать, совершеннейшая сорвиголова. И как, она унаследовала мой магический дар?

«Что же я успела наговорить ему про свою матушку? — лихорадочно пыталась сообразить Мист. — Эх, какая же незадача!»

К ее немалому удивлению, Хагни вскочил из-за стола и низко поклонился — при этом его длинные руки едва не смели Хельга с лавки.

— Так вы та самая… та самая Мист-старшая?! — В глазах Хагни читался искренний восторг от столь неожиданной встречи. — Дочь так много о вас рассказывала! У меня просто нет слов… Господа! — Хагни оглядел всех присутствующих, предлагая разделить с ним нечаянную радость. — Вам повезло куда больше, чем вы можете себе представить. С вами…

— Пока еще не с нами, — буркнул гном.

— Перед вами, — с готовностью поправился Моргиль, — одна из лучших чародеек, когда бы то ни было покидавших стены знаменитой найгардской школы магов.

— Рады познакомиться, — иронично ответствовал гном. — Да вы садитесь, садитесь, не стесняйтесь… Так вот. Едва ли герцог станет паниковать на пустом месте. Хорошо бы еще нам кто-нибудь удосужился толком объяснить, в чем, собственно, дело.

— Да, спасибо, дорогой, — милостиво улыбнулась Хагни чародейка, стараясь не смотреть на изумленное лицо застывшего рядом со столом Макобера. — И все же не стоит меня перехваливать. Так вы ничего не знаете?

— Скажем по-другому, — уточнила Бэх. — Со Снисходительными понятно — их иногда еще называют Гильдией убийц, но сами они, как я слышала, сильно этого не любят. Понятно все, кроме одного: кто вдруг решил оплатить им нашу смерть? Вот если бы герцог написал о жрецах Айригаля…

— А у вас есть счеты с Повелителем Ушедших Душ? — Мист с уважением посмотрела на жрицу.

— Десерт, господа. — Хозяин опустил на стол блюдо с виноградом и помчался дальше.

— Чего у нас только нет… — Гном отщипнул виноградину и задумчиво повертел ее в руках.

— Давно ты знаешь эту женщину? — шепнула Бэх Макоберу, как только тот опустился на лавку.

— С детства, — так же шепотом ответил тот. — Она качала мою колыбельку, когда родители уходили в море.

Насладившись произведенным эффектом, Макобер невозмутимо продолжил:

— Расслабься. Я ее увидел в первый раз сегодня на рынке. А что, по-моему, весьма колоритная старушенция.

Тем временем Мист задумчиво склонилась над стоящим перед ней блюдом, сунула руку в один из бесчисленных кармашков, украшавших ее приметный балахон, и посыпала ближайшую гроздь тонким слоем неаппетитного сероватого порошка.

— Не хочу вас расстраивать, господа, — объявила она, когда порошок внезапно пожелтел, — но это яд.

Подняв глаза, она случайно поймала на себе внимательный взгляд Моргиля. И благодарности в нем не было.

Пробегавший мимо хозяин гостиницы остановился так резко, что стоявшие на подносе кружки протестующе стукнули друг о друга.

— Да вы хоть думайте, что говорите! — Он возмущенно оглядел Мист с головы до ног. — У нас тут не притон какой-нибудь, чтобы фрукты ядом посыпать!

Лицо гнома позеленело.

— Слушай, — тревожно повернулся он к Торреру, — ты часом не помнишь, это что за отрава… когда сперва тупая боль в желудке и в предплечье немного отдает?

Эльф с трудом подавил желание стукнуть гнома чем-нибудь тяжелым. Так уж выходило, что в прошлом Торреру доставалось больше других: складывалось впечатление, что ядовитые твари прямо-таки мечтали испробовать на нем свои таланты.

Однако Торрер мигом осознал, что на сей раз Мэтт отнюдь не пытается над ним подшутить.

— В предплечье? — тоном знатока уточнил он. — И во рту такой отвратительный привкус, будто…

— Именно такой и есть, — торопливо кивнул Мэтт.

— От пятнадцати до двадцати минут.

— Минут чего? — не понял гном.

— Жить тебе осталось, — небрежно пояснил Торрер. — Только, Мэтти…

— Ну? — Было видно, что гном решает сложную дилемму: остается ли у него хотя бы слабый шанс добежать до лекаря, или стоит не мешкая приступить к составлению завещания.

— Ты, я погляжу, ягодку-то еще между пальцами крутишь! Не иначе как на чародейку засмотрелся.

И не успел гном возмутиться, как Торрер с простодушным пониманием добавил:

— Никак наконец-то ровесницу встретил?

Тем временем остальные наседали на хозяина гостиницы.

— Притон — не притон, не знаю, — оскорбленно поджала губы Мист, — а яд этот мне хорошо известен. Смотрите, вон гному-то как худо!

И она указала клюкой на Мэтта, который как раз начал менять цвет с салатно-зеленого на багрово-красный.

Заметив, что стоящий рядом Хельг многозначительно нахмурился, хозяин решил пойти на попятную:

— Э-э-э… Господа! Я сей же час приглашу лекаря…

— Повара лучше пригласи, — перебил его Макобер. — А гнома мы и сами вылечим. Правильно, Бэх? Хотя нет, лекаря тоже зови, — добавил он, взглянув на решительное лицо Хельга, — мало ли что.

Хозяина сдуло. Бэх оглядела друзей:

— Кто уже угостился? Торрер?

— Едва ли, — прислушался к себе эльф. — Я вроде и мясо-то еще не доел. По крайней мере, ничего такого я не чувствую.

— И не почувствуете, — успокоила его Мист. — До завтрашнего утра. А вот часов через десять-двенадцать…

— Неплохо придумано! — хмыкнул Макобер.

— Не почувствуете? — возмутился Мэтт. — А как же тогда…

Гном растерянно замолк, обвиняюще уставившись на блюдо и отчаянно пытаясь вспомнить, успел ли он уже отправить в рот хотя бы одну виноградину.

Взяв ладони Мэтта в свои, Бэх прочитала короткую молитву.

— Надеюсь, поможет. В крайнем случае завтра заглянем к лекарю.

— Лучше бы, конечно, помогло. — Мист скептически оглядела гнома. — А то лекарь может и не понадобиться.

— Они еще здесь! — заговорщически прошептал хозяин гостиницы, дернув Бэх за рукав.

— Повара? — высвободила руку девушка. — Или лекари?

— Те, кто попросил передать вам виноград. Я сбегал проверил.

— Что ж ты сразу-то нам не сказал, дубина?! — со значением проговорил Макобер. — Мы бы его и вовсе есть не стали.

— Они просили… — потупился хозяин. — Сюрприз, дескать. Подарок от друзей.

— Хорош подарок, — фыркнул Торрер.

— Хороши друзья, — с негодованием бросила Бэх.

Хозяин нервно хихикнул.

— Где они? — прорычал Мэтт.

— Во-он за тем столом. — Хозяин махнул рукой куда-то в зал.

Вытянув шею, Мист попыталась разглядеть, куда показывал хозяин, но обстановка в зале была далека от чинного великосветского приема.

— Проводи-ка нас к ним, — приказал страж.

Однако, как и следовало ожидать, стол был пуст. Груда объедков на блюде, три кружки с тонкой пленочкой пены, монетка в полталера — и ничего больше.

Глава III

Обойдя караулы, Бергорн тяжело опустился на скамью и с облегчением вытянул ноги. Староват он для таких прогулок. Пара лет — и на покой. Еще бы чуток скопить…

— Гонец возвращается! — Стражник запыхался, но счастлив был принести известие первым.

Ничего, пусть побегает. Место хлебное, работа непыльная, город уж полвека никто не штурмовал. Можно будет и словечко за него замолвить. Чего ж не замолвить, коли так старается человек.

— Пора бы уже, — небрежно бросил Бергорн. — Попроси его ко мне заглянуть. Хотя нет, иди. Я сейчас.

Затянув ремешок шлема, он пристегнул меч и неторопливо вышел на воздух. Стражник в воротах зазевался, позабыв взять на караул, — и заработал сильный тычок в грудь.

— Доложишь декуриону. Как сменишься, поступаешь в распоряжение кашевара. Сегодня все котлы — твои.

— Слушаюсь, центурион! — Довольный, что легко отделался, стражник постарался поскорее убраться с дороги, а Бергорн тут же забыл о его существовании. К тому времени, когда гонец на взмыленной серой лошади подскакал к воротам, начальник караула уже ждал его.

Всадник отсалютовал, но при этом его так повело, что пришлось ухватиться за луку седла. Лицо юноши побледнело; над губой, где только-только начали пробиваться усики, проступили капельки пота.

— Сколько ты был в седле?

— Шестой день. — Гонец опустил голову. — Не сердись, даже сменить лошадь было негде…

— А то я не знаю! — ухмыльнулся Бергорн. — Не вечно же я протирал штаны в этой треклятой караулке! Ладно, парень, отдыхай. Ты сейчас не то что до дворца, до сортира еле дойдешь.

— У меня письмо к Его Светлости, — нерешительно возразил гонец. — Велено было передать немедленно по прибытии.

— Послание к самому герцогу Тайленскому? — Центурион задумался. — Ну, да что ж делать: раз я сказал «отдыхай», значит, отдыхай. А письмо я сам передам.

Гонец благодарно улыбнулся — не зря, значит, о Бергорне его люди одно хорошее говорят, — однако спохватился:

— Но господин посол приказал…

— Приказы существуют для того, чтобы их выполнять, — отчеканил центурион. — Здесь ты прав, парень. Тебе что приказали: доставить свиток. Ты его и доставил. Вопросы?

Юноша устало покачал головой и скорее сполз, нежели соскочил с лошади. Расстегнув седельную сумку, он протянул письмо начальнику караула:

— Спасибо, центурион. Счастлив был бы иметь такого командира.

— А, пустое, — отмахнулся Бергорн. — Накаркаешь еще. Вон там сколько инвалидов на стенах. А так, руку в бою потеряешь — милости просим.

Сунув свиток за пояс и не глядя больше на опешившего гонца, он повернулся и крикнул одному из своих людей:

— Приведи Черныша. И передай, что я во дворец.

Потрепав по холке любимого вороного, центурион удивительно легко для своего возраста взлетел в седло, миновал открытые ворота и углубился в лабиринт городских улочек. Здесь, возле городской стены, строились бедняки. Именно их деревянные дома при осаде первыми доставались огню и огромным камням катапульт…

Покосившиеся хибары уступили место купеческим особнякам за высокими каменными оградами, а те, в свою очередь, — небольшим, но уютным домам, опоясывавшим кольцом дворцовый район.

Не доезжая до дворца, Бергорн свернул к скромной усадьбе, окруженной грушевым садом. Пожилой слуга, не говоря ни слова, принял поводья и низко поклонился. Центурион небрежно кивнул, быстро прошел в дом и заперся в просторной светлой комнате на втором этаже.

— Орроба ему в ухо, все время забываю, какая мерзость для чего, — бормотал он, вываливая на стол мешочки с разноцветными порошками. — Синий, что ли? Нет, вроде коричневый. Чего б ему самому этим не заняться…

Сняв с полкисвечу, Бергорн зажег ее и аккуратно бросил в пламя щепотку бурого порошка. Зажав двумя пальцами шелковый шнурок, с которого свисала печать, и стараясь не подпалить свиток, центурион поднес печать к огню. Шипение — и та раскрылась, словно раковина беспечного моллюска.

Светлейшему герцогу Тайленскому от Саена тай Эссешеля — поклон!

Милостивый государь и друг мой. Считаю своим долгом довести до Вашего сведения, что мы по-прежнему пребываем в полной неопределенности. Наступление Всадников Эркрота развивается по всем направлениям, и хотя Вождь уверяет, что примет во внимание нейтралитет Тайлена, предугадать его дальнейшие действия не в моих силах.

Вчера, во время приватного ужина в отсутствие других послов, Вождь намекнул, что, если бы мы объявили войну Хатронгу, не дожидаясь, пока его Всадники пересекут степь, он с превеликим удовольствием пошел бы с нами на заключение союза, пообещав, что его воины обойдут Тайлен стороной. Сказать по чести, я отнюдь не уверен, что такой союз был бы для нас предпочтительнее поддержки Хатронга, однако, сколь мне известно, нам сейчас нечего противопоставить военной мощи Всадников Эркрота.

Если первоначально орды кочевников не распались только благодаря энергии Вождя и его сподвижников, то с каждой новой победой Всадники все более воспринимают себя как единое целое. Однако же на данном этапе исчезновение их верхушки еще могло бы, как мне мыслится, переломить ход событий.

Засим остаюсь Вашей Светлости покорным слугой,

Саен тай Эссешель

Бергорн мысленно похвалил себя за то, что письмо вовремя попало в его руки. Имарн останется доволен. Знать бы еще, где он сейчас — дома или во дворце.

Соваться во дворец не хотелось. Обыскивать его, конечно, не станут, зато расспросов не оберешься: начальник дневного караула должен находиться на своем посту, а не по приемным отираться. Значит, начнем с другого конца…

Выйдя из дома, центурион быстрым шагом направился к особняку придворного чародея.

Имарн и в самом деле оказался доволен. Бергорн работал на него не первый месяц, но всякий раз, оказываясь в присутствии колдуна, испытывал безотчетный страх: он понимал, что их альянс длится лишь до тех пор, пока устраивает чародея.

По правде сказать, Имарн больше напоминал центуриону деревенского кузнеца, нежели придворного мага. Вот и сейчас, когда колдун с нетерпением схватил свиток своими огромными лапищами, Бергорн подумал, что его старания не повредить печать вот-вот пойдут прахом. Однако чародей развернул письмо бережно, даже нежно, и, быстро пробежав по нему взглядом, удовлетворенно погладил темную с редкой проседью бороду:

— Отличная работа, центурион. — Он широко улыбнулся, продемонстрировав ослепительно белые зубы, которые, казалось, без труда размололи бы и панцирь черепахи.

Бергорн склонил голову и в тот же момент почувствовал приятную тяжесть в правом кармане. Как пить дать, не меньше полусотни талеров. Неплохо за один-то день.

— Ладно, парень, отдыхай. — Сам того не ведая, чародей слово в слово повторил фразу, сказанную Бергорном около часа назад. Или маг подслушивал?..

Оставшись в одиночестве, Имарн еще раз перечитал письмо. Пожалуй, на сей раз обойдемся без герцога.

Взяв перо, он развернул перед собой чистый лист пергамента:

Владетельному барону, полномочному послу нашему Саену тай Эссешелю — привет!

Любезный друг Наш. Твои мысли и наблюдения, как всегда, бесценны для Нас и для блага герцогства Нашего. Союз с Хатронгом представляется Нам куда более выгодным, нежели попытка завоевать благосклонность Вождя. Как бы ни были сильны Всадники, сомневаюсь, чтобы они рискнули бросить Нам вызов.

И все же передай Фейранду: Мы обдумаем его предложение. Но сам знай, что впредь Наши действия будут направлены на обеспечение внезапной смены правителей Всадников, как ты и советуешь в своем послании.

Ведаем, сколь нелегко тебе который месяц находиться среди этих варваров, но такова уж судьба лучшего дипломата герцогства Нашего, коим Мы тебя всегда почитали и продолжаем почитать.

Прими же благодарность Нашу и заверения, что труды твои будут оценены по достоинству.

Таретт, герцог Тайленский

Имарн присыпал текст мелким песком, осторожно сдул его и провел ладонью над пергаментом:

— Aretunk leste quentir Taylennir!

Начертание букв изменилось. Весьма редкое заклятие — но теперь и сам герцог мог бы поручиться, что письмо написано его рукой. Принесенная центурионом печать барона Эссешеля легла в специальный ящичек. А извлеченная из него личная печать герцога Таретта — подвешена к свитку.

Вызвав слугу, маг велел ему завтра утром переодеться в цвета герцога и вручить послание гонцу.

Вроде бы всё. Хотя нет: нелишне было бы известить Круг, что, если Фейранд поторопится, Тайлен может оказаться легкой добычей. И следующей целью после Хатронга.

До Севера руки у них дойдут не скоро. А к тому времени Нетерта уже обретет полную силу…

* * *

— Как они выглядели?

Что-то в голосе Хельга подсказало хозяину, что ему лучше поднапрячь свою память.

— Э… Трое… — начал он.

— Вижу, — оборвал его страж. — Люди?

— Ну, не… — взглянув на Торрера, хозяин вздохнул и покорно подтвердил: — Люди.

— Какие люди? — нажал на него Хельг. — Бедные? Богатые? Воины?

— У меня впервые. Ничего примечательного — на наемников похожи, но не при оружии. Денежки у них водились, не нищие.

— Еще! — рявкнул страж.

Хозяин энергично затряс головой:

— Н-не помню…

— А… — Хельг махнул рукой. — Народу и впрямь сегодня…

— Вы уверены, что он не придуривается? — тихонько спросил Торрер, пока они возвращались на свое место.

Мист заметила, что эльф успел уже прихватить с лавки оба меча и теперь они воинственно торчали у него из-за плеч.

— Мы все равно ничего не докажем, — резонно заметил айн Лейн.

— А если разнести его гостиницу по бревнышку? — Трудно было не заметить, что эта мысль представлялась эльфу весьма соблазнительной.

— То нам негде будет ночевать, — попытался остудить его пыл Мэтт.

— Отчего же, — тут же возразил Макобер. — Подозреваю, что ночевать тогда мы будем в подвалах городской стражи.

— Тупик, — подытожил гном, устраиваясь на лавке. — Ну что ж, господа айн Лейн и Моргиль, присоединяйтесь. Хм, не могу сказать «к нашей трапезе», это прозвучало бы несколько двусмысленно…

— Да чего уж там! — махнул рукой Макобер. — Теперь, когда у нас есть такой замечательный знаток ядов, неужели мы не рискнем хотя бы доесть дичь?!

«Да уж, „замечательный“, — подумала Мист. — Наверняка он уверен, что такая старая карга, как я, вовсю варила отраву, когда его самого еще в колыбели качали».

— Не рискнем, — оборвал Макобера гном. — Мы не рискнем. И думаю, еще долго не рискнем.

— Я бы тоже до утра подождал, — хмыкнул Торрер. — Молитвы Бэх, конечно, великая штука, но хотелось бы знать наверняка.

— Да что вы как на похоронах, — расстроился Макобер. — Не помогут молитвы, завтра и будем печалиться. Сегодня-то к чему вечер портить!

Гном подарил ему «благодарный» взгляд.

Несмотря на все усилия Макобера, разговор не клеился. Хельг и Хагни деликатно помалкивали; Мист что-то настукивала клюкой по полу; Бэх задумчиво хмурилась; Торрер был на удивление тих, а Мэтт то и дело прислушивался к своему желудку.

— Ладно, — в конце концов не выдержал Макобер, — первый раз вижу столько зануд в одном месте. Давайте уж, что ли, спать ложиться.

— Я тогда завтра утром подойду? — с облегчением поднялся из-за стола Хельг. — Надеюсь, сегодня ночью моя помощь не понадобится. Кто бы на вас ни покушался, он, должно быть, уверен, что можно особенно не волноваться.

— Ему-то да, — не удержался гном.

— С вашего позволения я тоже откланяюсь, — присоединился к стражу Хагни. — Или мне лучше остаться?

— Да иди, иди, чего уж там, — пробурчал Мэтт. — Завтра будем думать, что делать. На свежую голову.

Мист проводила странную пару взглядом. Что-то в них было не так. Вроде как оба от герцога, но доверия между этими двумя людьми не чувствовалось. Скорее наоборот.

— Что ж. — Она поднялась на ноги. — Пожалуй, и мне пора.

— Вас проводить? — галантно предложил Макобер. — И спасибо за помощь.

— Пустяки, — отмахнулась чародейка. — Спасибо за ужин. Не трудитесь — я сама. Да и провожать некуда — я еще нигде не остановилась.

Бэх с Мэттом перемигнулись за ее спиной.

— Тогда я бы порекомендовал «Верный дельфин», — важно проговорил гном, будто это была одна из его гостиниц. — К тому же мы будем только рады снять здесь для вас комнату…

Чародейка вздернула подбородок.

— Вы неправильно его поняли, — тут же вмешалась Бэх. — Ну, не можем же мы, в самом деле, просто так отпустить вас на ночь глядя! Вы спасли нам жизнь…

— Любая уважающая себя чародейка способна о себе позаботиться! — отчеканила старушка.

— Конечно, конечно, — согласилась Бэх, думая о чем-то своем. — Так вы не возражаете? Вот и отлично!

Не давая Мист возможности поспорить (впрочем, едва ли та всерьез собиралась отстаивать свое право ночевать на улице), девушка подвела чародейку к хозяину гостиницы и договорилась, что той достанется комната по соседству с ее собственной.

— Какие мысли? — поинтересовалась Бэх у друзей, стоило Мист скрыться за дверью.

Ей показалось, что теперь зала выглядела совсем по-другому: от покоя и умиротворения начала вечера не осталось и следа. Хорошо, если этот айн Лейн прав и Снисходительные действительно пребывают в уверенности, что талисса мертва. А если нет?

Вглядываясь в лица подвыпивших постояльцев в наивной попытке обнаружить убийц, Бэх осознала, что отныне ни о каком покое не может быть и речи. Врагом способен оказаться любой. В конце концов, никто не давал обет покончить со всей талиссой разом — Снисходительным ничто не мешает выбивать их по одному.

Выстрел из арбалета с верхней галереи. Удар кинжалом в толпе. Да что угодно! Только кажется, что настоящий убийца должен непременно действовать под покровом ночи, — средь бела дня это бывает куда сподручнее…

— Я за то, чтобы покинуть город, — твердо заявил Мэтт.

— И потом? — Торрер покосился на закатившуюся за соусницу виноградину.

— Подождем, пока герцог вернется, и для начала поговорим с ним. По душам.

— Бесполезно, — покачал головой Макобер. — Если бы он что-то знал, написал бы. Или передал бы со своими людьми. Уверен, он в таком же недоумении, как мы.

— И что ты предлагаешь?

— Уйти из города, — согласился с гномом Макобер. — В лесу к нам так просто не подобраться, да и эта парочка поможет. В любом случае мы здесь засиделись. Так не долго и на мели остаться.

— Или жениться, — задумчиво произнес Торрер в пространство.

— Или жениться, — покорно согласился Макобер. — Или не жениться. В общем, я был бы уже не против заняться делом.

— Отрыть землянку? — фыркнул Мэтт. — Вылезать из нее поутру, нюхать цветочки, грибочки собирать… И гадать, сегодня до нас Снисходительные доберутся или, скажем, завтра. Ах, завтра? Спасибо тебе, дорогой Крондорн, за лишний прожитый день! Спасибо тебе, великодушная Меркар, что не оставляешь своими заботами!

— У тебя есть другие предложения?

Несмотря на весьма ироничный тон гнома (а может быть, в чем-то и из-за него), Бэх почувствовала себя задетой: о Темесе-то он даже и не вспомнил.

— Опыт в данном случае у меня, прямо скажем, невеликий, но и он подсказывает, что, начав убегать от Снисходительных, мы проиграем. — Мэтт раздраженно отодвинул блюдо подальше. — Я бы посмотрел, не можем ли мы сами их на чем-то подцепить. А потом уже размотать весь клубочек: кому мы так насолили, не согласится ли он удовлетвориться честной дуэлью, благо есть любители. — Гном бросил косой взгляд на Торрера. — И вообще, почему бы нам не разойтись тихо-мирно и не забыть друг о друге веков так на пять?

— Таких умных знаешь сколько. — Жрице то и дело казалось, что в его-то годы Мэтт мог бы быть куда менее наивным. — Недолго бы Снисходительные продержались, если бы соглашались брать деньги с обеих сторон.

— Но ведь и мы не абы кто, — заупрямился гном. — Я так подозреваю, обычно Снисходительные не извещают свои жертвы об открытии боевых действий. И те банально умирают, не успев начать переговоры.

— А поконкретнее? — Торрер почувствовал, что перспектива пожить в лесу тает, как предрассветный туман.

— Ну, например… — Мэтт огляделся, ища, за что бы зацепиться, — например, откуда мы знаем, что это действительно посланцы герцога? Приятно, конечно, что он о нас вспомнил, но как-то… Слишком уж внезапно, что ли…

— А ты бы предпочел, чтобы он вспоминал о нас медленно и постепенно? — невинно поинтересовался Торрер.

— Не в том дело. Да еще эта бойкая старушенция… Все одно к одному. Нас теперь четверо, их — трое. И если кто-то задумал выманить нас из города…

— Кому бы, по-твоему, это могло понадобиться? — устало возразила Бэх. — Если это проделки Ордена Айригаля, им проще было бы сослаться на Лайгаш. И мы точно поторопились бы унести отсюда ноги.

— Допустим, — не сдавался гном. — Моргиль и айн Лейн — настоящие, хотя я бы еще это проверил. А колдунья?

— Эк тебя разжелудило! — не выдержал Макобер. — Даже троллю понятно, что бабулька на мели, вот и обрадовалась, что я ее признал. А уж когда услышала, что мы — талисса…

— Раньше тебе нравились девицы помоложе, — хмыкнула Бэх, удивленная энтузиазмом друга. — И посимпатичнее.

— Годы идут, вкусы меняются, — философски парировал Макобер. — Да, прости, у всех, кроме тебя.

— Давайте всё завтра, а? — взмолился Торрер. — Заодно будет понятно, сколько из нас осталось в живых. Если хотите, я потом добегу до герцога — не в Шетах же он, в самом деле, на охоту поехал. И прямо спрошу, правда ли он отправил к нам этих двух спасителей… Или спасателей? Мак, как правильно?

— Да один пень! — Макобер старательно изобразил эльфийский акцент. — Ну что ж, отложим так отложим.

Однако, уже поднимаясь по узкой скрипучей лестнице, Торрер осознал, что выкинуть из головы мысли про Снисходительных так просто не удастся. За последний месяц они ходили этим путем сотни раз, но только теперь каждый из них подумал, что в коридоре на втором этаже подозрительно темно, застрявший в замке ключ едва не заставил Бэх схватиться за меч, а Макобер, прижав палец к губам, долго прислушивался, не идет ли кто следом.

Переглянувшись, они едва не расхохотались.

— Понятно, — фыркнула Бэх. — Старые привычки: весь мир против нас, но мы победим. Ну что, все спать будем или тоже как раньше?

— Я, пожалуй, погуляю, — предложил Торрер.

— Как нагуляешься, не забудь меня разбудить, — похлопал его по спине гном. — Колдунью-то куда поселили?

Жрица кивком указала на дверь в начале коридора:

— Ну и славненько. Приятной прогулки!

Вскоре все стихло, и эльф принялся задумчиво мерить шагами коридор. Пол едва поскрипывал, из грязного окошка с трудом пробивался лунный свет, но Торреру это было только на руку — как многие обитатели леса, эльфы относились к темноте без страха и давно уже научились с ней сосуществовать.

Баловство, конечно, — никто к ним сегодня не полезет. Возни много, а толку — мало. Передушить всех четверых в своих постелях так, чтобы никто и пискнуть не успел, — тут, знаете, не Снисходительными надо быть…

Прошла пара часов, когда шум во дворе заставил эльфа метнуться к окошку.

Проклятие, не открывается! Торрер привычно вскинул рукоять меча, но в последний момент сдержал себя и приналег на заржавевший крюк — едва ли Мэтт утром похвалил бы его за выбитое окно.

Когда ставни наконец распахнулись, взгляду Торрера предстала знакомая долговязая фигура, наседавшая, с моргенштерном в руках, на вооруженного коротким мечом мужчину. Даже не пытаясь защититься от свистящего шара на цепи, тот проворно скакал по всему двору, пытаясь оторваться от Хагни Моргиля хотя бы на несколько шагов и оказаться поближе к ведущим на улицу воротам. Похоже было, что его товарищу это так и не удалось, — едва различимое в темноте тело живописно привалилось к стене гостиницы. Подле тускло поблескивал в лунном свете сломанный меч.

Торрер уже готов был воспользоваться прислоненной под самым окном лестницей, когда Хагни, на мгновение обернувшись, вполголоса крикнул:

— Справлюсь. Будите остальных.

Едва ли эльф последовал бы его совету, но в этот момент цепь описала замысловатую дугу, меч с болезненным для ночной тишины грохотом зазвенел по булыжнику, а Моргиль, внезапно оказавшись нос к носу со своим противником, без лишних затей отправил его к себе под ноги экономным ударом по голове.

— Ну вот, — не без самодовольства объявил Хагни, склоняясь над поверженным врагом. — Допрашивать подано. Можете уже не торопиться.

С уважением присвистнув, Торрер отправился поднимать на ноги талиссу.

Глава IV

Азнивьер едва увернулся от разгоряченного коня и витиевато выругался вслед всаднику. Правда, его выдержки хватило на то, чтобы сделать это беззвучно: степняки что большие дети — склонны воспринимать все буквально.

Надо будет поговорить с Фейрандом: совсем прохода от его ребят не стало, наглеют на глазах. А помнится, до первого похода, когда им с налету удалось взять и разрушить Латрен, были тише воды, ниже травы. Еще бы — остальные кланы считали их изгоями, с которыми уважающий себя степняк и кизяком-то не поделится. А теперь, смотри ж ты, Всадники Эркрота. Дескать, сам бог любуется с небес их подвигами.

Когда в те годы Фейранд пригласил Азнивьера к себе в ставку, чародей удивился. Впрочем, мало сказать удивился — он был поражен. Степняки традиционно старались держаться от магии подальше. Любой глава клана, услышав про колдовство, презрительно сплюнул бы в пыль. А теперь… Впрочем, где теперь те настоящие главы кланов?

— Стой где стоишь, чужак. Назови свое имя.

Да чтоб им Айригаль подавился! Этот воин, Орроба ему в бок, с утра до вечера торчит у шатра Вождя. По двадцать раз на дню его видит, бестия, а все: имя, имя! И не придерешься: как Вождь повелел, так и действует. Попробовал бы он так какого-нибудь сотника остановить… А раз чародей, чего ж не покуражиться.

Терпеть колдовство здесь со временем научились, но вот любить… Впрочем, он и сам не испытывал особой симпатии к низкорослым степнякам, вечно пахнущим своим и лошадиным потом. Однако Круг считал, что упускать такую возможность было бы попросту глупо.

Солнце слепило глаза, но воин не торопился. Он долго рассматривал чародея, словно появление колдуна в ставке Вождя лишило его дара речи.

Маг ждал. Убедившись, что вывести его из себя не удастся, степняк лениво скрылся за пологом. И вовремя: Азнивьер чувствовал, что еще немного, и он испепелил бы наглеца на месте. А потом посмотрел бы, хватит ли у Фейранда духа по-прежнему утверждать, что обиду, нанесенную любому из его Всадников, он рассматривает как личное оскорбление.

— Входи, колдун!

Азнивьер с облегчением окунулся в вязкую прохладу шатра.

Предки Фейранда немало удивились бы, окажись они в гостях у своего преемника. Традиционные войлочные подстилки уступили место тяжелому и не слишком практичному антронскому ковру. На шесте вместо парба — вместилища душ ушедших, напоминавшего Азнивьеру ласточкино гнездо, старательно вылепленное гоблином из неподатливой глины, — появился рыцарский щит с неведомым доселе гербом: кентавр на голубом поле, обрамленном тускло-желтой, как степное солнце, лентой.

Увидев его в первый раз, чародей вынужден был приложить изрядные усилия, чтобы не расхохотаться: согласно староимперской геральдике, кентавр полагался рыцарю, чьих родителей король отказывался принять при дворе, а желтая лента — бастарду.

— Приветствую тебя, Фейранд! — Хорошо еще, что он сохранил привилегию обращаться к Вождю по имени. Другие во время аудиенций обязаны были именовать его не иначе как «Сын Эркрота». Ну да, точно как дитя малое…

И терпит ведь бог подобную наглость! Хотя каков папаша…

Второе и последнее послабление «этикета» (если у кого-нибудь повернется язык назвать этим словом заведенные в ставке порядки), которого чародею удалось добиться, заключалось в дозволении не опускаться на одно колено всякий раз, как он видел Вождя. Одни боги знают, где Фейранд почерпнул этот старомодный обычай!

Скорей бы уж очередной поход: на время военной кампании соблюдение этикета считалось необязательным.

— Ты хотел меня видеть, маг?

То ли сегодня Азнивьер, устав от бесконечной жары, все воспринимал излишне обостренно, то ли в голосе Вождя действительно промелькнула нотка презрения.

Чародей хмуро взглянул на повелителя Всадников Эркрота. Плоский, точно вбитый кулаком нос, редкие темно-серые волосы, какие не часто встретишь за пределами степи, картофелина подбородка надменно выпячена вперед. Да уж, красавцем не назовешь.

— Надеюсь не разочаровать тебя, Фейранд.

— Надейся, Азнивьер, — в тон чародею ответил Вождь. — У меня сегодня был тяжелый день.

Чтоб ему Айригаль улыбнулся! Хоть бы раз сказал: «Приветствую тебя, достопочтенный Азнивьер! Сегодня у меня был легкий день!»

— Спешу тебя обрадовать: Тайлен не пойдет в ближайшее время на союз с Хатронгом.

— Лучше бы он пошел на союз со мной! Его легкая пехота отлично смотрелась бы в первых рядах, когда мы будем брать Хатронг. Возможно, мне даже стало бы жаль ее: тайленцы на редкость неплохие воины. Конечно, среди тех, кто проводит свою жизнь в вонючих деревянных колодцах.

Интересно, чем же ему дома-то колодцы напомнили? Срубом, что ли? Будто каменных зданий сроду не видел!

— Не все сразу, Фейранд, не все сразу. Не ты ли говорил, что поначалу приходится довольствоваться малым.

Намек был верхом того, что чародей мог себе позволить: Фейранд не выносил, когда ему напоминали, что еще пять лет назад он был всего лишь главой одного из кланов. И далеко не самого влиятельного.

— Это все, с чем ты пришел, маг?

— Не все. До меня дошли слухи, что интерес к твоему народу стали проявлять не только люди. Подозреваю, что со дня на день один из жрецов Парящей Вне Жизни попросит твоего разрешения посетить ставку.

— Воля Эркрота мне ведома, а планы остальных… Что мне до них? — Хитрые глазки Вождя так и впились в лицо Азнивьера, пытаясь прочитать на нем больше, чем маг высказал вслух.

«Что тебе до них? — мысленно усмехнулся чародей. — Вот и спросишь об этом Орробу. При встрече».

Склонив голову в знак согласия с неизбывной мудростью Фейранда, Азнивьер, словно спохватившись, добавил:

— И последнее, великий Вождь. Я хотел попросить твоего дозволения время от времени отлучаться из ставки.

— Это еще зачем?! — Цепкий взгляд Вождя заставил Азнивьера почувствовать себя под прицелом зайранских арбалетчиков.

Не хватало только разбередить его подозрительность! Если уж Вождю с самого начала везде измена чудилась…

— Моим друзьям нужна помощь. И мне не хотелось бы им отказывать.

Дружбу кочевники ценили. Хотя, конечно, не так высоко, как лояльность главе клана.

— И надолго тебе придется меня покидать? — смягчаясь, проворчал Фейранд.

«Меня»! Каково! Будто Азнивьер один из его подданных!

— Всякий раз мое отсутствие продлится не более четверти дня.

В конце концов, в Нетерте можно при желании и время остановить.

Но упустить шанс возродить город, который вошел в легенду… Ну уж нет! Круг бы, может, и предпочел, чтобы Азнивьер и дальше коптился в этой опостылевшей степи, но всему есть свой час и свой срок.

Чародей не сомневался, что окажется полезен не только Кругу, но и самой Нетерте. Городу, который открывает весьма неплохие перспективы перед магом, знающим, что и как у него попросить…

* * *

— Господин Моргиль мечтает, чтобы мы оценили его заслуги, — объявил Торрер ошарашенному Мэтту, безжалостно вырывая гнома из сна как раз в тот момент, когда герцог Этренский обнимал его со словами: «О, мудрейший из ныне живущих гномов! Всех моих богатств не хватит, чтобы отблагодарить тебя, но ты вправе черпать из моей сокровищницы…»

— Да полноте, Ваша Светлость! — Мэтт сел на постели. — Тьфу, это ты, Торрер. Что ты там бормочешь?

— Господин Моргиль мечтает, чтобы мы оценили его заслуги, — терпеливо повторил эльф.

— Передай, что я восхищаюсь им, как пирожками бабушки Хрунды, — рявкнул Мэтт. — Вы что, не могли до утра подождать?!

— Подождать? — опешил Торрер. — Думаешь, я ради собственного удовольствия…

— Странные же вещи, о юный друг мой, стали доставлять тебе удовольствие! — подал голос с соседней кровати Макобер. — Хотя, конечно, у каждого эльфа свои маленькие слабости…

— А что, собственно, произошло? — В дверях появилась Бэх — заспанная, но уже в кольчуге и при мече. — Нашли время поговорить о маленьких слабостях.

— Ну хорошо, хорошо! — великодушно согласился Макобер, поднимаясь с постели. — Давайте поговорим о больших слабостях. Между прочим, когда ты вчера перед ужином опять украдкой на тот портрет любовалась, я молчал. Но если ты настаиваешь…

Гном поспешил прийти Бэх на помощь.

— Тут господин Моргиль требует, чтобы мы им восхитились, — как чем-то само собой разумеющимся поделился он. — Прибежал похвалиться.

— А что он такого сделал? — зевнула Бэх. — И откуда он вообще взялся?

— Понятия не имею. А ты, эльфушка?

Покорно вздохнув — не то чтобы реакция друзей была для него сюрпризом, но он всегда надеялся на лучшее, — Торрер вновь попытался растолковать, что произошло.

— Так бы сразу и говорил! — оценил его усилия Мэтт. — А то бекаешь, мекаешь, а чего хочешь — и не поймешь. Ну что ж, давайте посмотрим, кто там попался Хагни под горячую руку.

Больше не мешкая, они торопливо оделись и, сопровождаемые мрачными взглядами немилосердно разбуженного портье, вывалились из гостиницы.

— Крепко же вы спите, господа. — Изведшийся от нетерпения Хагни Моргиль встретил их прямо в ведущих во двор воротах. — Вот, извольте. Двое. И один еще жив.

Талиссе показалось, что факел в руках у Бэх вырвал из темноты нечто похожее на пару грубо отесанных бревен, при ближайшем рассмотрении обернувшихся двумя телами. Один из ночных гостей уже не дышал, другой был заботливо связан по рукам и ногам.

— Благодарствуйте, — рассеянно проговорил гном, осматривая поле боя. Торрер молча показал на приставленную к окну лестницу. Гном кивнул. — Значит, не рискнули-таки оставить нас одних?

— Не то чтобы не рискнул. — Хагни поклонился эльфу, признавая тем самым, что Торрер справился бы и без него. — Но все же просьба Его Светлости, сами понимаете…

— Его Светлость настолько не верит в наши силы?

Моргиль засомневался, что Бэх действительно задала ему вопрос, но тем не менее решил на него ответить:

— Его Светлость предпочитает, чтобы вы не разменивались по мелочам.

«Изящно, — мысленно отметил Макобер. — И не придерешься, и понимай как знаешь».

— И вам уже ведомо, кто это? — Эльф небрежно указал на тела.

— Ведомо, — с охотой согласился Хагни… — Как это не удивительно, ваши Снисходительные.

— Так-таки и признались? — Торрер смерил взглядом расстояние от стены гостиницы до поседевшего ясеня, у которого лежали тела сейчас. В чем, интересно, смысл перетаскивать покойника?

— Я только начал с ними работать… — скромно обронил Хагни.

«Словечко-то какое, — промелькнуло в голове у Макобера. — Будто он заплечных дел мастер при дворе Его Светлости…»

— И уже такие результаты? — недоверчиво уточнила Бэх.

— Вообще-то это видно по почерку, — слегка смутился Моргиль. — Но если кто-то из вас действительно умеет допрашивать таких ребят…

— Есть идея получше. Будь добра, посвети-ка. — Макобер склонился к земле. — Следы слабые, но все же. Дождик бы вчера…

— Следы — в городе? — изумился Хагни.

— Главное — не следы, а нос! — отрезал Макобер. — Мэтти, пустим по следу твою крысу. Если вы с ней, конечно, не против.

Полгода назад гному случилось обнаружить в своем заплечном мешке маленького голодного зверька, и с тех пор, к немалому удивлению талиссы, они не расставались. Мэтт не мог смотреть на свою любимицу без умиления, а крыса почитала его как вожака стаи и кормильца в одном лице.

— Что тебе Рэппи, собака какая? — обиделся гном. — И вообще, она сейчас спит. Не то что некоторые, которым что ночь, что день — все едино…

По правде говоря, застать Рэппи спящей ему не удавалось еще ни разу. Но должна же она когда-нибудь?.. Так почему бы и не сейчас?

Надо было, кстати, хоть взглянуть, как она там. Щадя нервы постояльцев и хозяина гостиницы, Мэтт соорудил для своей крысы просторный домик из скончавшихся кольчуг, в котором она царствовала, маясь от безделья и громко вереща, если гном забывал ее покормить.

— Жалко тебе, что ли? — Макоберу все больше нравилась его собственная идея. — Покажи ей след…

— Вот дурная голова! — в сердцах воскликнул гном. — Как я, по-твоему, должен ей след показать? Я, знаешь ли, на крысином разговаривать не умею.

— А она на гномьем? — не удержался Торрер.

— Еще нет, — с достоинством ответил Мэтт.

— Это-то не проблема… — Пока друзья спорили, Бэх при свете факела внимательно изучала брусчатку. — Похоже, один из них успел вдоволь нагуляться по грязи. По сырой земле, что ли…

— Может, тогда Рэппи пока не будить, если следы и так видно? — В голосе Мэтта прозвучала неприкрытая надежда.

— Ладно, оставим ее в покое, — сжалилась над гномом Бэх. — Как же мне этого не хочется, но… Вы мне не поможете? — обратилась она к Хагни.

— Все, что угодно, — галантно склонил голову Моргиль.

— Посадите, пожалуйста, того, который еще жив. Так, чтобы я видела его лицо.

— Извольте. — Хагни прислонил связанного убийцу к ясеню и слегка похлопал его по щекам. — Но вы уверены, что желание пообщаться будет у вас взаимным?

— Не волнуйтесь, будет, — успокоила его Бэх. — И вытрите, пожалуйста, моргенштерн: терпеть не могу неопрятности!

Усмехнувшись, Хагни повиновался.

— Ты уверена, что с ними стоит разговаривать здесь? — Торрер настороженно огляделся. — Я и так удивляюсь, что тут до сих пор не собралась вся гостиница.

— Думаешь, у них сон чутче, чем у нас? — хмыкнул Макобер. — Но может, и правда…

— По крайней мере, я уверена, что не стоит тащить их с собой в комнату, — отрезала Бэх. — Мак, подержишь факел?

Откинув назад непослушные пряди волос, Бэх присела на корточки и всмотрелась в лицо человека, который не задумываясь отправил бы к Айригалю любого из них. Глаза пленника оставались закрытыми, но жрица чувствовала, что он уже пришел в себя и внимательно прислушивается к разговору.

Все это казалось нереальным. Ночь, посланник герцога, Снисходительные.

«Почему Снисходительные?» — вот что мучило девушку больше всего. Лазоревый храм, Хозяйка Пустошей — это было бы понятно. Но Снисходительные…

Не слишком ли одно к одному? Мист, вовремя определяющая яды. Хагни, поджидающий их даже не с одним — с двумя убийцами в руках. Словно кто-то настойчиво пытается их убедить…

— Что здесь происходит, господа? — в воротах, зябко кутаясь в шаль, возникла Мист. Зыбкий свет луны, скрадывая морщины, делал чародейку значительно моложе, чем она казалась днем.

— Хотим побеседовать с теми, кто не поленился в такой час заглянуть к нам в гости. — Макобер предпочел избегать пока слова «убийцы». — Честное слово, утром все расскажем. А сейчас… Вам бы в комнату вернуться, почтенная госпожа, рорр-то, глядите, как разгулялся…

— Рорр? — повторила Мист, вкусно перекатывая во рту короткое словечко. — А вы случайно не из Мессара?

— А вы, гляжу, разбираетесь! — широко ухмыльнулся Макобер.

Жителей этого маленького городка, приютившегося на островке между Ольтанией и Антронией, можно было встретить где угодно, начиная от Килузана и заканчивая Хорверком. Временами Макобер спрашивал себя, что стало бы с его родным городом, вздумай все выходцы из него в один и тот же день навестить своих родственников, друзей и знакомых.

Лопнул бы, наверное…

— Да в общем-то нетрудно, — в голосе чародейки внезапно послышалась грусть. — Таких, гм, энергичных в других местах еще поискать надо.

— Да будь он хоть из Маркуса, — вмешался Торрер, — вы не возражаете, если мы побеседуем об этом утром? И что, кстати, за «рорр»?

— В Мессаре так называют ветер, дующий от города в море, — пояснила Мист.

— А сами-то вы?.. — начал было Макобер, но чародейка решительно перебила его:

— Ваш друг прав, сейчас не время. Я не помешаю? Считайте, что меня здесь нет.

Пожав плечами, Бэх дотронулась до медальона. Если хочет, пусть смотрит, не жалко. В конце концов, и ее могли отравить вместе с талиссой.

Тигр угрожающе зарычал. Вздрогнув, пленник непроизвольно открыл глаза.

— Сейчас я задам тебе несколько вопросов. И ты на них ответишь.

Жрица не требовала, не угрожала: она не сомневалась, что так оно и будет.

Пленник нервно облизнул губы. Его взгляд был прикован к оскаленной тигриной пасти, в висках настойчиво стучала воля жрицы, за которой стоял один из сильнейших богов Двэлла.

— Откуда вы явились?

— Из Майонты, — нехотя ответил пленник. Макоберу показалось, что говорил он не очень четко, словно что-то во рту ему мешало. Выбитый зуб?

Бэх вопросительно взглянула на Хагни.

— Небольшой городок на окраине герцогства, — любезно пояснил тот. — Но не спрашивайте, зачем они потащились в такую даль. Здесь и своих подонков хватает.

— Что значит «зачем потащились»?! — возмутился Макобер. — Вы что думаете, нас убить — это так просто?! Да клянусь брюхом Айригаля!..

— Мак! — укоризненно простонал гном.

— Да клянусь чревом Пожирателя Душ, — великодушно поправился Макобер, — даже сотни его жрецов не хватит…

— Чтобы заставить тебя замолчать! — рявкнул гном, покосившись на Хагни.

— Вы оба из Майонты? — Жрица вновь повернулась к пленнику.

Что-то шло не так. Едва уловимо, почти неразличимо, но не так. Смущала ли ее чуть большая, чем обычно, пауза между вопросами и ответами? Или то, что убийца то и дело пытался взглянуть ей в глаза? Но что она знает про Снисходительных и их способность к сопротивлению — пусть даже божественной воле?

— Да.

— Пожалуй, для человека, которому осталось жить всего ничего, он не слишком разговорчив, — мимоходом заметил Торрер.

— Короче. — Макобер присел рядом со жрицей. — Скажи-ка мне, приятель, ради чего ты шлепал в такую даль? Неужели специально, чтобы попытаться нас убить — заметь, я говорю «по-пы-тать-ся», — и, конечно же, потерпеть сокрушительную неудачу?!

Молчание. Бэх повторила вопрос, избавив его от лишних извивов.

— Да.

— Кто вам поручил с нами расправиться?

— Снисходительные.

«Все-таки Снисходительные! — в отчаянии подумала девушка, лишаясь последней надежды, что Моргиль ошибся. — Выходит, наш враг богат, даже очень. Прямо скажем, не знает, куда деньги девать».

— Сдается мне, ты ему настолько понравилась, что ни с кем другим он и разговаривать не хочет, — упрекнул ее Макобер.

Бэх фыркнула:

— А ты что-то имеешь против?

— Да нет, я так. Болтайте, жалко, что ли?

— Кто отдал приказ Снисходительным?

Молчание.

— Не приказ — заказ, — поправил Хагни. — Гильдия никому не подчинялась и не подчиняется. Платите деньги — и все.

— Кто заказал нас Снисходительным?

— Не знаю.

— Кто может отменить заказ?

— Тот, кто его сделал.

— Замечательно! — Мэтт оглядел друзей. — Все как в записке герцога. Какие будут идеи?

Он вспомнил другой допрос, полгода назад. Только тогда Бэх допрашивала покойника. И точно так же каждый ответ вызывал лишь лавину новых вопросов.

А потом были Лайгаш, смерть Айвена… Чьи смерти поджидают их теперь?..

— Насколько я слышала, — тихонько заметила Мист, — самое простое — это завернуться в саваны и отправиться стройными рядами на ближайшее кладбище. Если Снисходительные за что-то берутся, они не отступают.

— Не то чтобы я это предлагал… — Глаза эльфа засветились еще ярче. — Но в наши места Снисходительные не сунутся.

— Думаешь, там одни люди? — скептически хмыкнул Макобер. — Снисходительные — не армия. Им не надо штурмовать города. Или леса. Один-два эльфа…

— А в нашей маленькой эльфийской деревушке… — веско начал Торрер, но Макобер оказался проворнее:

— …убийц отродясь не было. Верю. Но рискнешь ли ты, друг мой зеленоглазый, поручиться за всех эльфов?

Торрер отвернулся.

— Итак, — объявил Макобер, — идея провести остаток жизни в эльфийских лесах восторга у нас не вызвала. С кладбищем — оригинально, заманчиво, но…

— Несколько преждевременно, — поддержала его Бэх. — Слушайте, а мы не отобьемся?

Хагни скептически хмыкнул.

— Сомневаетесь, господин Моргиль? — возмущенно шмыгнул носом Торрер.

— Да отобьетесь, конечно, — заверил его Хагни. — Если в живых останетесь.

— Хм, замкнутый круг получается. — Философия неизменно вызывала у Торрера уважение. — А если у этого спросить?

— От этого мы уже отбились, — напомнил гном. — Но постоянно беречься от ядов, стрел и прочих прелестей?

— Особенно, конечно, от ядов. — Макоберу лишь чудом удалось сохранить серьезное выражение лица.

— Особенно, конечно, от оптимистов, — в тон ему бросил гном. — И что же нам остается?

— Примерно то же самое, что и любому из заказанных Снисходительным, — невозмутимо посоветовал Хагни. — Ничего. Именно поэтому Снисходительные и берут такие деньги за свои услуги. Впрочем…

— Ну-ну? — поощрил его гном.

— Можно попытаться пройти обратно по всей цепочке.

Гном довольно улыбнулся: Хагни почти дословно повторил то, что сам он предлагал накануне вечером.

— Не стоит ли тогда начать с герцога? — Бэх и сама не смогла бы объяснить, почему ей так не хочется соглашаться с тем, что предложит Хагни Моргиль. Но не хотелось ей этого отчаянно. — Откуда-то он ведь узнал о заказе.

— Едва ли он окажется в силах вам помочь, — иронично заметил Хагни. — Насколько я понял, до Его Светлости дошли одни слухи. Самым краешком. И укрыть вас ему негде. Даже если бы господин герцог поселил вас в своем дворце…

— О нет! — Торрера передернуло.

— У него клаустрофобия, — с серьезной миной прокомментировал Макобер.

— Клаустрофобия? — удивленно переспросил Хагни.

— Ну да, боязнь клаустров, — небрежно махнул рукой мессариец. — Но я и сам, откровенно говоря, не горю желанием провести остаток жизни во дворце. В лесу, кстати, тоже. Вообще, когда меня насильно привязывают к одному месту…

— В этом я вас понимаю, — нарушила молчание Мист. — Совершенно невыносимо. Казалось бы, и не нужно никуда, и хорошо, и тепло, а…

Под излишне внимательным взглядом мессарийца она замолчала.

— Тогда остается последний вариант. — Гном героически попытался вернуть разговор в практическую плоскость. — Пообщаться с заказчиком.

Бэх улыбнулась. Нет, в этом разговоре определенно было нечто фантасмагоричное. Нормальному человеку — скажем, Хагни — они должны казаться толпой умалишенных, загадочным образом приглянувшейся герцогу. Ночь. Двое убийц. И о чем они спорят — здесь, едва ли не посреди улицы!

— Прекрасная идея, господин гном, — вновь вмешался Хагни. — За одним «но». Его имя известно лишь Снисходительным.

— Так давайте его и спросим. — Мэтт кивнул на пленника.

— Главарям, а не конкретным исполнителям.

— Да, — помедлила Бэх. — Его я об этом уже спрашивала…

— Ой, а узнайте, кстати, сколько человек они должны были прикончить? — вдруг попросила Мист.

— Так сколько? — хмуро проговорила жрица.

— Всех, — лаконично ответил пленник.

Девушка благодарно погладила медальон:

— Уф-ф! Наверно, все. И ничего толком не узнали!

— Странно… — пробормотал Макобер.

— Что? — вскинулась Бэх.

— И господин Моргиль, и Мэттик уже готовы, как я понял, нестись в Майонту, докапываться там до бедных Снисходительных… Но ни тот ни другой так и не задали себе одного простенького вопроса. Хагни, я ничего не перепутал, Майонта ведь маленький городок?

— Более чем, — подтвердил Моргиль.

— Меньше Трумарита?

— Существенно.

— То есть едва ли в Майонте как минимум двое Снисходительных, а в Трумарите — ни одного?

— Скорее всего, — медленно согласился Моргиль. — Да, странно. Госпожа Бэх, а, пожалуй, это-то как раз и стоит узнать.

— Узнаем, — согласилась жрица. — Разве в Трумарите у Снисходительных нет своих людей?

— Есть, но мы их не знаем, — неожиданно пространно ответил пленник.

— А в Майонте?

— Есть.

— И уж их-то ты наверняка знаешь?

— Да.

— И расскажешь нам, где их найти?

Молчание.

— Кажется, он не понял, что ты задаешь ему вопрос, — предположил Торрер.

— Где мы можем найти в Майонте тех, кто работает на Снисходительных? Кто вами руководит?

На лице пленного появилось странное выражение, какое бывает у человека, когда он пытается поднять тяжесть, которая ему не по плечу.

— Отвечай!

— Бэх! — вскрикнул Макобер, но было уже поздно. По лицу убийцы прошла судорога, губы его в последний раз шевельнулись и застыли в жуткой неестественной гримасе.

Пленник был мертв.

Глава V

Агарм, пять месяцев назад

Смерть могла прийти с минуты на минуту.

Зеркало уже стояло на треножнике. Несколько мгновений — и по нему побежали первые всполохи.

Лииль ждал. Рука чародея, крепко сжимавшая резной жезл из рога лерлана, едва заметно дрожала. Он успел привыкнуть к унылым пейзажам Бесплодных равнин, к тому, что ему открываются дали, одна мысль о которых раньше причиняла боль. Но так и не сумел привыкнуть к разговорам со смертью.

Не с Орробой, именовавшей себя богиней смерти, — ее приземистые серые храмы легко было отыскать почти в каждом городе. С самой смертью.

Эльф пока что не решил для себя, стоит ли верить скованному цепями и брошенному в недра царства Айригаля демону. Что-то в нем было глубоко неестественное, почти театральное. И вековечные страдания, и почерневшие от жара цепи (да любой ученик чародея знает, что магические оковы куда надежнее), и даже неизменное появление ровно в полночь.

Дурацкий розыгрыш? Представление для одного-единственного зрителя? ИлиАйригаль и впрямь склонен к дешевым театральным эффектам?

Уже четвертый день Лииль приближался к зеркалу в надежде отыскать ответы. Проклинал себя за любопытство, решал, что больше никогда, ни за что…

Три дня подряд демон не отвечал на вопросы Лииля. Три дня без устали твердил, что он и есть та самая смерть, прихода которой должен ожидать каждый. Три дня просил о помощи.

Лииль терпеливо ждал. Чем бы это ни оказалось — розыгрышем или неожиданно выплывшей правдой, — он не сомневался, что рано или поздно демон вынужден будет стать более разговорчивым.

Зеркало потемнело. Как обычно, демон задыхался от боли.

— Расскажи, расскажи всем, — выкрикнул он, едва появившись в зеркале. — Айригаль — ничто! Самозванец. Узурпатор.

Лииль почувствовал, как его рука становится мокрой от пота. Эккиль, всемогущий и предвечный, мысленно взмолился он, упаси меня от того, чтобы быть судией богам. Говорит ли эта тварь правду, лжет ли, что мне до того? К чему мне это знание, за что именно мне?

Молитва Прародителю придала эльфу уверенности. Твердо взглянув в пронизанные багрово-красными прожилками глаза, Лииль ласково поинтересовался:

— Самозванец, говоришь? А разве не к нему отправится моя душа, если только Эккиль не призовет меня к подножию своего трона?

«Призовет ли? — горько подумал маг. — Некогда я сумел убедить себя, что, занимаясь чародейством, пройдя Слияние, вступив в Круг, я приумножу славу своего народа. Но что толку лгать Предвечному…»

— Айригаль бессилен, — прохрипел демон. — Все это басни его жрецов. Души уходят в Колодец! И не этому фигляру решать, что станется с ними.

— В Колодец? — удивленно переспросил Лииль: раньше демон не упоминал о каких бы то ни было колодцах. — Но откуда тебе знать, что ждет нас за Гранью?

Чародей покосился на песочные часы — сколько еще у него времени: минута, две?

— Я — смерть. — Демон попытался гордо распрямиться, но цепи лязгнули, исторгнув из его пасти негодующий рев. — От начала времен я принимал отлетавшие души. Я отправлял их в Колодец. И я же зачерпывал из него новую жизнь.

— А как же Орроба? — иронично произнес чародей.

Есть! Картинка в зеркале скачком изменилась. Никаких Бесплодных равнин. Никакого демона.

Только сгусток боли. Нематериальный, не облеченный в плоть и кровь. Удерживаемый неведомо чем в невидимой клетке. И оттого еще более сильный, пронзительный, вечный…

Пальцы мага разжались. В зеркале привычно метался демон.

— Айригаль победил, — чувствовалось, что силы демона на исходе, — и занял мое место. Теперь Орроба может забрать любую душу.

Лиилю показалось, что старый, привычный, устойчивый мир вокруг него дал трещину, которая не зарастет уже никогда. Если демон не лгал, то ни Айригаль, ни Орроба не были нужны этому миру. Он мог обойтись и без них. Но тогда…

— А Ашшарат? — поднял голову чародей. — Ее ты тоже обвинишь в самозванстве?

— Пусть тешится, покуда я не вернулся. — В голосе демона сквозило презрение. — Зачерпывает души из Колодца по собственному разумению… Раньше… они покидали его, подчиняясь Предначертанному. Пусть Айригаль окружает Колодец стенами своей цитадели. Он… знает, что мое заточение не вечно.

Эльф увидел, как налетевший порыв ветра бросил в лицо демону горсть серой пыли. Тот гулко и надсадно закашлялся, изображение заплясало, подернулось рябью, и в последний момент, прежде чем увидеть в зеркале собственное отражение, чародей услышал:

— Прощай. Расскажи…

В лаборатории наступила тишина.

Вот, значит, как. Дурацкий, конечно, маскарад. Но ведь и сам он, приходя к какому-нибудь графу, не забывает драпироваться в мантию повнушительней.

Как же он умудрился дотянуться до этого демона? Или тот до него? Эксперименты эльф вел не первое десятилетие, но чтобы коснуться мыслью бога… Впрочем, и тут не бог — Демон. Вернее, бог, но бывший. Падший. Свергнутый.

Думать об этом не хотелось. Не думать было невозможно.

Неожиданно свеча на столике по левую руку от мага стала разгораться: к его жилищу приближался еще один чародей. А Агарм был отнюдь не тем местом, куда ходят приятно провести время.

Лииль на мгновение замер, потом быстро накинул на зеркало покрывало.

Вежливый стук в дверь не заставил себя ждать. Свеча уже горела так ярко, что освещала всю лабораторию. Гость не уступал Лиилю по силе. Редкий гость.

Щелкнув пальцами, чародей оказался перед не знавшей замков и засовов входной дверью: войти в жилище мага без приглашения рискнули бы немногие. Растерянно взглянув на жезл, который он все еще судорожно сжимал в руке, Лииль плавным движением ладони отправил его в ларец и лишь потом без опаски распахнул дверь. Если лес пропустил гостя так далеко, это должен быть кто-то, не раз бывавший в его доме.

— Гардар! — облегченно вздохнул чародей. — Тебя-то каким ветром сюда занесло?

Эльф постарался скрыть свое… не удивление даже — изумление. Гардар был свеж, как майская роза, а до сих пор Агарм весьма неодобрительно относился к попыткам перемещаться в его пределах иначе, чем на своих двоих. В крайнем случае на лошади.

Это какую ж Силищу надо иметь, чтобы вот так запросто оказаться на пороге его дома?! И каким же дураком надо быть, чтобы так запросто эту Силу демонстрировать? А уж дураком-то Гардар не был.

Из всех знакомых чародеев о Гардаре Лиилю было известно, пожалуй, меньше всего. И все же загорелый поджарый маг, от которого постоянно пахло соленым ветром и брызгами морской воды, был ему чем-то симпатичен. Может быть, своей немногословностью, столь нехарактерной для людей. Или умением не смеяться над собственными шутками…

— Увы, по делу. Зайти-то пригласишь?

Спохватившись, эльф отступил в сторону. И не заметил, как, переступая порог, гость метнул быстрый взгляд по сторонам.

— Вино? Тиссар?

— Тиссар, — кивнул Гардар, без колебаний выбрав горячий эльфийский напиток из душистых полевых трав.

— Проходи в гостиную, — Лииль махнул рукой. — Я сейчас.

В его присутствии Гардар никогда не упоминал о своем происхождении, однако эльф не сомневался, что при любом дворе тот будет принят без колебаний. Именно так выглядели потомственные дворяне с юга Арвианской империи: жесткие черные волосы, темные глаза, нос с небольшой горбинкой, слегка опущенные книзу усы и, конечно же, никакой бороды: во времена Империи она считалась уделом гномов и варваров.

Ставя на огонь воду в крошечной джезве, Лииль вздрогнул: в висящей рядом клетке добродушный серый попугай с малиновым хохолком начал высвистывать модную лет триста назад песенку «О боги, что вы сделали со мною?».

В доме появился посторонний предмет, благословленный одним из богов. Вот только каким?

В гостиную эльф вернулся с подносом, на котором высилась пара глиняных кружек с тиссаром и робко позванивали два хрустальных бокала с родниковой водой.

Даже профан мог бы предположить, что ныне таких уже не делают. И оказался бы прав.

Истинный знаток промолчал бы. Но в конце вечера небрежно поинтересовался бы, не уступит ли ему хозяин по-дружески во-он те бокальчики: так хотелось бы порадовать прабабушку, подарив ей вещицу времен ее молодости.

Гардар промолчал. Увидев хрусталь в первый раз, он задал эльфу прямой вопрос, получил столь же прямой и недвусмысленный ответ и больше не возвращался к этой теме.

— Прости. — Гость приступил к делу, едва дождавшись, пока эльф устроится в кресле напротив. — Но боюсь, у меня не слишком приятные новости.

Лииль слегка поморщился: и куда люди все время торопятся? Даже лучшие из них.

— Я весь внимание.

— Тебе знаком этот символ?

Гардар подтянул рукав шелкового янтарно-желтого одеяния, открывая браслет в виде обвившей запястье кобры. Солнечный луч заиграл на змеиной коже, кобра приподняла голову, раздула капюшон и негодующе зашипела.

Эльф похолодел: ему случалось видеть этот знак. Знак лангера Орробы. Тайного сообщества, которым руководила сама богиня. В него входили жрецы и маги, воины и мореплаватели… все, кого Орроба считала лучшими из лучших.

Карающая длань богини. Люди, которым она поручала то, о чем не должны были знать даже иерархи ее Ордена.

Эти люди не просили, не угрожали; в лучшем случае они предупреждали. И встать на пути у лангера означало обречь себя на весьма печальную участь. При жизни и после смерти.

Лииль слышал, что лангеры существуют и у других богов. Однако с ними, Эккиль миловал, эльфу сталкиваться не доводилось.

— Ты уже догадался, зачем мне пришлось тебя навестить? — с грустью проговорил Гардар.

— Пока что ума не приложу.

Лииль лихорадочно пытался определить, какой пост может занимать в лангере чародей уровня Гардара. Один из командоров, никак не меньше.

— Не стоит, Лииль. Честное слово, не стоит. Мы ведь не хотим тебе зла.

Он произнес эти банальные слова мягко, пожалуй даже излишне мягко. Но эльф понял — действительно не стоит.

— Зеркало?

— Ты можешь и дальше смотреть в него, если захочешь. Но Летучая Мышь предпочла бы, чтобы измышления этой сбрендившей ошибки природы не вышли за стены твоего дома.

Летучая Мышь… Гардар общался с самой Орробой. Или ему сообщили ее волю. Нет, наверняка сам — посредники здесь ни к чему.

Спорить, пытаться что-то объяснять… Бесполезно. Эльф и так подозревал, что все еще жив исключительно благодаря доброму отношению Гардара.

— Передай… Одним словом, я понял тебя.

Гость молча кивнул.

— Переночуешь у меня? — предпочел сменить тему Лииль.

— Увы. — Поднявшись, Гардар развел руками. — Сам понимаешь, дела. Завтра я вновь выхожу в море.

— Жаль…

Проводив гостя до порога, эльф все же не выдержал:

— А скажи… Он… он говорил правду?

Гардар отвел глаза:

— Не знаю… И поверь, тебе тоже лучше этого не знать.

* * *

— Кажется, ты перестаралась, — грустно заметил Макобер, ощупывая шею погибшего.

Бэх побледнела:

— Он что… правда… от простого вопроса?..

— Ладно тебе убиваться! — Почувствовав, насколько девушка расстроена, Мэтт тут же возник рядом. — Все одно ему не жить было.

— Похоже, вопрос был не таким простым, да только кто ж знал-то, — повинился Макобер. — Я слышал, у Снисходительных тоже есть свои жрецы, и они совершенно не заинтересованы в том, чтобы всплыли некоторые тайны.

Присев, Макобер приподнял губу покойного. Еще более удивительно — все зубы на месте. Отчего же тот тогда так странно разговаривал…

— Что ж, господа, — зевнул гном. — Нам, пожалуй, остается только поблагодарить господина Моргиля и придумать, куда бы оттащить этих…

— Ладно, приступим. — Прежде чем гном успел договорить, Макобер обнажил меч и наклонился к шее скончавшегося при допросе убийцы.

— Слишком… — В горле у Хагни пересохло.

— Что вы сказали? — поднял голову Макобер. — Мне кажется, по частям удобнее.

— Мак! — изумилась Бэх.

— Слишком много крови будет, — наконец прокашлялся Хагни. — И вообще, не беспокойтесь, я сам. Все равно мне сегодня не спать.

— Ну, как скажете, — разочарованно протянул Макобер. — Тогда доброй ночи!

— Доброй ночи.

Друзья потянулись со двора.

— Я сейчас! — Бэх коснулась руки Хагни. — Не обращайте на них внимания. Вы нам очень помогли. Так герцогу и передайте.

— Непременно. — Хагни даже не улыбнулся в ответ. Угу, передам. Забавно себя ведут эти благородные дамы — «передайте герцогу». Словно само собой разумеющееся.

Лицо Бэх оставалось в тени, свет луны падал только на самую макушку, золотя ее и превращая в сверкающую бриллиантами корону. И Хагни вдруг стало стыдно за свое ожесточение: они-то все чем виноваты? В спутники к нему вроде как не навязывались, охранять себя не просили.

Интересно, есть ли у нее муж? Или жрицам Темеса это не положено?..

Остановившись у дверей своей комнаты, друзья замялись.

— Как бы это поизящнее сказать, а? — начал наконец Торрер, обращаясь к чародейке. — Вы уверены, что на сегодня наши приключения закончились?

— Если хотите, я могла бы переночевать вместе с вами, — поддержала его Бэх. — Или идите к нам. Положим Мака на полу, ему не впервой.

— Не положим, — заметил мессариец. — Я — в город: хотелось бы перед уходом кое с кем попрощаться.

— Тогда можешь и с нами заодно попрощаться, — неодобрительно заметил гном.

— Не сгущай, — небрежно бросил Макобер. — Так как?

— Я сегодня все равно едва ли усну, — покачала головой Мист, — так что если кто сунется…

Прокрутив клюку над головой, она сделала зверскую физиономию и двинулась на Торрера, уморительно передразнивая приемы записных фехтовальщиков.

Едва успев отпрыгнуть, эльф громко расхохотался.

— Во голосина! — тяжело вздохнул Мэтт. — Утром сам будешь с постояльцами разбираться.

— Выглядит внушительно, — скептически заметил Макобер, разглядывая окованный железом наконечник клюки. — Я бы даже сказал — не для слабых женских ручек. Только вот…

Он посмотрел по сторонам.

— Мэтти, как тебе тот барельеф? — Мессариец указал на пиратскую морду, скалящуюся у начала лестницы.

— Отвратительно, — признался гном.

— Покажешь нашей отважной колдунье?..

— Отчего ж не показать!

Едва заметное движение рукой — и тяжелый метательный нож воткнулся прямо в лоб пирату.

— Так что… — С трудом выдирая нож из дерева, Макобер со значением посмотрел на чародейку.

— Так что, если кто-нибудь на всякий случай проводит меня до двери, я не откажусь, — спокойно продолжила старушка.

И вопросительно посмотрела на Мэтта: гном казался ей самым надежным из всей четверки.

— Воля ваша, — согласился Торрер. — Если что, мы рядом.

Но гном вернулся уже через полторы минуты и позвал всех за собой.

Войдя в комнату, чародейка зажгла свечу и обнаружила лежащий на столе маленький листок пергамента. На нем четким, скорее даже ученическим почерком было выведено:

Советуем лучше выбирать себе друзей.

— Бред какой-то, — растерянно проговорила Мист. — Даже если покойник и не соврал, для Снисходительных это как-то чересчур любезно.

— Да уж, — тоном знатока подтвердил Макобер, — насколько я знаю, полезные советы — это не их стихия.

Старушка пожала плечами:

— Ладно, утро вечера мудренее. — Она чувствовала, что валится с ног от усталости. — Бэх, если вы не возражаете…

— Она не возражает, — заверил чародейку Макобер, выталкивая лишний народ из комнаты.

Бэх с Мист остались одни. Не говоря ни слова, девушка расстелила свой плащ на полу.

— Ну вас, — улыбнулась чародейка, — давайте рядом. Поместимся. Думаете, одни вы такие привычные?

Бэх не стала спорить. Задув свечу, она юркнула в постель и старательно подоткнула одеяло. Холодновато что-то сегодня. Хотя осень только-только начинается, да и Трумарит, прямо скажем, совсем не на севере.

Наверное, ветер. Как там его называл Макобер, «рорр»?

В коридоре слышались мерные шаги гнома: Мэтт решил приглядывать за обеими комнатами сразу. Это и успокаивало, и тревожило: если уж посреди города приходится так ночи проводить…

— Вы давно вместе? — невзначай поинтересовалась Мист.

— Несколько лет. — Бэх заворочалась, устраиваясь поудобнее на набитом соломой матрасе. — Для Мэтта с Торрером, пожалуй, недолго. А мне вот кажется, я их всю жизнь знаю.

— И уже успели нажить столько врагов? — Девушка так и не поняла: то ли старушка произнесла это с завистью, то ли с недоверием.

— Они сами наживаются, — рассмеялась Бэх. — Мы даже не особо и стараемся. Тяжелее всего пришлось с Лазоревым храмом.

Мист поежилась. Лазоревые храмы, святилища Айригаля. Бога, с которым ей решительно не хотелось иметь никаких дел. Равно как и с его жрецами.

— Старая история?

— Не очень. Полгода назад…

Вспомнив о подозрениях Мэтта, Бэх оборвала фразу.

Снисходительные и так неплохо информированы о том, что у талиссы происходит. Едва ли, конечно, эта старушенция имеет к ним хоть какое-то отношение, но… Но кто его знает, на что способны Снисходительные. Могут ли, скажем, их маги подслушать разговор?

— Полгода назад… — поторопила ее Мист.

— Мы тогда и сами толком не понимали, во что ввязываемся. — Девушка закинула руки за голову. — И, как я сейчас думаю, не были готовы к чему-то действительно серьезному.

— Сами не понимали, что творите?

— Не совсем… Мы искали дело, которое казалось бы невероятно сложным, на грани наших возможностей. И нашли. На свою голову.

— Перешли дорогу жрецу Айригаля? — Мист даже заерзала от нетерпения. — А Орден за него вступился?

— Еще веселее. Взяли штурмом монастырь Лазоревого храма.

— Монастырь?! — Старушка поначалу решила, что Бэх над ней издевается.

Представить себе людей, которые осмелились бы вчетвером штурмовать монастырь Ордена, было выше ее сил.

С Айригалем предстояло встретиться всем. Рано или поздно. Если верить легендам, другие боги иногда, крайне редко, в исключительных случаях, брали жрецов под свое покровительство. Избранных жрецов. Скорее всего иерархов. Вряд ли Бэх, не говоря уже о ее друзьях, могла рассчитывать на такую судьбу.

— Думаете, привираю? — усмехнулась девушка. — Да нет, я не обижаюсь, я бы, может, и сама не поверила. Но начиналось все красиво… Как в сказке. Попавший в плен граф, мерзкий жрец, собиравшийся его казнить. И шестеро друзей, которые одни только и могли его освободить.

«Шестеро, — подумала Мист. — Интересно, где сейчас остальные? И был ли среди них маг?»

— И как, освободили?

— Освободили, — вздохнула Бэх. — Правда, Орден потом все равно до него добрался. Ладно, давайте не будем на ночь глядя…

«Бэх явно что-то недоговаривает. — Чародейка предпочла оставить эту мысль при себе. — С чего бы вдруг Лазоревый храм с графом расправился, а остальных пощадил? И что значит „взяли штурмом“? Захватили? Вшестером-то?»

— А те двое? — небрежно спросила она.

— Какие двое?

— Ну, вас же было шестеро.

— Было, — суховато ответила девушка. — Айвен погиб. А Терри… Это отдельная история. Словом, ему сейчас не до нас.

— А с герцогом как познакомились, коли не секрет? — Старушка решила перескочить на другую тему.

— С герцогом Этренским? — уточнила Бэх. — Муж нас познакомил. У Его Светлости было для нас несколько деликатных поручений…

Муж? Разве талисса не требует, чтобы ты принадлежал ей полностью и безраздельно? И что же должен быть за муж, чтобы мириться с присутствием в сердце жены еще пятерых мужчин?

— Справились?

— Как посмотреть. В итоге — да.

Чародейка чувствовала, что в душе Бэх соскучилась по тихому ночному разговору, однако они были еще слишком мало знакомы, чтобы девушка рискнула подпустить ее по-настоящему близко. Сама-то Мист не привыкла злоупотреблять намеками и тайнами, но давно уже научилась не ждать того же от окружающих. Сложится — у них с Бэх еще не раз будет возможность поговорить. Не сложится… Значит, так тому и быть.

— Хотя, может, все это и к лучшему, — неожиданно заявила жрица.

— Куда уж лучше, — хмыкнула Мист, догадавшись, что та имеет в виду. — Яд, убийцы…

— Прорвемся, — повторила Бэх одно из любимых словечек своего мужа. — Мы и так уже засиделись в Трумарите. Постели теплые, еда сытная, опасностей никаких.

— А вам нравятся опасности? — удивилась чародейка.

— Не в том дело, нравятся — не нравятся. Вкусно поесть никто не откажется. И я в том числе. Вы не думайте, — вздохнула жрица, — я не из тех, кто ищет приключений ради приключений. Только побеждать куда интереснее, чем быть хозяйкой поместья или настоятельницей монастыря.

«Монастырь, пожалуй, мне и самой ни к чему, а вот от поместья я бы, откровенно говоря, не отказалась, — подумала Мист. — Небольшого такого. Чтобы розы вдоль дорожек… Или нет, не розы. Парк пусть будет тенистый, как бы дикий. А в глубине — озеро. И русалка при нем, чтобы гости не расслаблялись».

А Бэх, помолчав, продолжила:

— Если, конечно, враги достойные. Но здесь уж нам грех жаловаться…

Глава VI

Дорога в последний раз вильнула, огибая стоящие на пути тополя, и наконец вырвалась из леса.

Замок Белой Совы предстал перед Уларом во всей красе. Правда, поначалу он показался магу не столько красивым, сколько… странным. Цитадель нависала над обрывом, точно безумный архитектор намеревался напоследок столкнуть ее в ущелье. Так… да так просто-напросто не строят! С одной стороны — обрыв, с другой — гладкая, как щека младенца, площадка. Ни рва, ни подвесного моста.

Лес, правда, почтительно отступил. Но и тот слишком близко, чтобы вовремя обнаружить угрозу.

Замок казался игрушечным, ненастоящим. И в то же время Улар не сомневался, что, приведи сюда королева Илайя всю свою армию, ей бы пришлось изрядно повозиться, прежде чем ее штандарт взвился бы над этими башнями.

Взглянув на еще по-летнему яркое солнце, лунный эльф пришпорил выносливую горную лошадку. Найлэн хотел поговорить с ним до того, как прибудут остальные, а скоро уже полдень.

Насколько Улар помнил, замок построили задолго до рождения отца Найлэна, старого Сеарги тен Денетоса. В Круге поговаривали, что чародей он был никудышный, зато оборотень — первоклассный. К тому же верный семейным традициям — вот только полярная сова под Вилларом смотрелась столь же безумно, сколь и его замок. Однако когда вилларская манипула оказалась брошена против высадившихся на побережье гаррасов, даже варвары вынуждены были признать, что Сеарги своей храбростью и хитростью творил истинные чудеса.

А вот Найлэн уродился во сто крат более талантливым магом. Лунному эльфу, предки которого по крупицам собирали остатки дарованных Эккилем знаний и веками оттачивали свои умения, бесцельная растрата такого дара казалась верхом безалаберности.

Еще в детстве Найлэн прославился тем, что на четвертом году пребывания в знаменитой школе Глубоких Корней сотворил гомункулуса, который исправно корпел вместо него на занятиях, покуда туда по чистой случайности не наведался один из магов Созвездия.

Найлэну не исполнилось и двадцати, когда, получив долгожданное наследство, он оставил учебу и буквально за полгода стал главным предметом обсуждения в прибрежных кабачках по всей округе. Попойка следовала за попойкой, а что в состоянии учудить пьяный маг, которого боги воображением не обделили, — и подумать страшно. Помнится, на одной из таких пирушек Найлэн с хохотом развоплотил старого дворецкого своего отца, и с тех пор бесплотный дух несчастного так и скитается по замку, пугая гостей.

Казалось бы, прошла всего пара десятков лет… Улар никак не мог привыкнуть, что за то время, пока эльф едва успевает повзрослеть, иные из его друзей уже отправляются в могилу. Вот и Найлэн… Остепенился, взялся за ум, библиотека — одна из лучших в Круге. Что-то там такое рассказывали про него… То ли Орробу увидал в зеркале с утра пораньше, то ли папаше пришлось с Бесплодных равнин наведаться, чтобы сынка образумить, да только Найлэн с головой ушел в эксперименты — и такие, что теперь даже птицы стараются лишний раз не появляться над стенами его замка.

Вот разве что умения оборачиваться он, похоже, не унаследовал. Ходили слухи, что из всех отпрысков Сеарги оно досталось лишь младшей дочери. Но слухи, не более того, — любые попытки заговорить о сестричке Найлэн душил в зародыше, отделываясь общими словами: спасибо, все хорошо, изредка видимся, да, заезжала на днях… Но даже имени ее Улар не знал.

Ворота с недобрым скрипом распахнулись. Лунный эльф почувствовал, как тело на мгновение окутал холод: в надвратной башне приглашающе замерцал огонек телепорта.

Лошадка вступила в тень ворот — и оказалась в теплом подземном стойле, расседланная, перед полными яслями. Почуяв нежить, она недовольно фыркнула, но конюх оказался из плоти и крови, да и овес выше всяческих похвал, и мало-помалу коняга успокоилась.

Всадник же перенесся в гостевые покои, где его уже ждала бадья с горячей водой. Покуда он плескался, его одежда и сапоги словно сами собой очистились от пыли и грязи, и не прошло и получаса, как он уже следовал в обеденную залу за пушистым оранжевым комочком, предупредительно попискивавшим в полутемных коридорах.

Стол ломился от яств. В широких фарфоровых чашках дымился черепаховый суп, массивные палладиевые приборы вызывали невольное уважение, а продав брусок айратской пальмы, из которой была сделана мельница для перца, можно было бы безбедно прожить в Вилларе лет восемь, ибо росла такая пальма на одном-единственном островке Рыдающего моря, и отнюдь не на самом дружелюбном. Улар усмехнулся: Найлэн по-прежнему не упускал случая произвести на друзей впечатление.

Денетос подождал, пока гость удовлетворенно откинется на спинку кресла, дважды, по древнему обычаю, отказавшись от десерта. И лишь тогда завел разговор о делах.

— Сказать по чести, я не уверен, что ты прав. — Найлэн сам наполнил бокал гостя рубиновым мессарийским вином. — Не передумаешь?

Улар ответил не сразу. Это не десерт, второго предложения не последует.

Чтобы выиграть время, лунный эльф сделал вид, что любуется висящим над камином портретом: молодой Найлэн, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше, сосредоточенно шевелит губами, не отрывая глаз от пожелтевшего манускрипта.

Интересная идея — повесить такой портрет прямо в столовой. Напоминание о том, кем он был и кем стал? Или о том, что в молодости все виделось по-иному?

Надо признать, внешне Найлэн не слишком изменился. Ну может быть, больше начал следить за собой: волосы по имперской моде заправлены за уши, по ногтям явно прошлись пилочкой, а не зубами, но в остальном…

— Знаешь, при всех плюсах и минусах… Нет, не рискну. — Лунный эльф покачал головой. — Кого еще не будет?

— На днях заезжала дар Криден. Старшая, конечно. — Найлэн вздохнул. — Она вообще во все это не верит.

— Не верит, что Нетерту можно восстановить? — удивился Улар.

— Я бы сказал по-другому. — Хозяин замка слегка наклонил бокал, точно желая убедиться, что крепость вина вполне соответствует его ожиданиям. — Шейра считает, что нам не позволят ее возродить.

— Кхарад?

Имя этого чародея было нечастым гостем в устах членов Круга. Всегда неприятно сознавать, что есть некто, кого тебе не превзойти, как ты ни старайся. Правда, маги утешали себя тем, что Кхарад давно уже мертв, а они как-никак живы.

— Я так толком и не понял. — Денетос в задумчивости пригубил вино. — Похоже, ей что-то известно. Но ты же и сам хорошо с ней знаком…

Улар слегка побледнел, но, к счастью, природный сероватый цвет кожи эльфа скрыл смущение.

— То ли пыталась меня предостеречь, то ли просто завидует, — продолжал тем временем хозяин замка. — Ты, кстати, не знаешь, где она сейчас?

Лунный эльф покачал головой. В Круге их всего десять. «Террариум единомышленников», где каждый старается не выпускать другого из виду. Но про Шейру дар Криден Денетосу действительно лучше не знать лишнего.

— И тебя это не настораживает? — настаивал Найлэн. — Возможно, мне показалось, но не хочет ли она нам навредить?

Улар улыбнулся. Еле заметно, одними уголками губ.

— А многое ли ты знаешь о том, где бываю я?

— Скажешь тоже, — отмахнулся Денетос. — С чего прикажешь начать? С восстания в Катэне? Или нет, возьмем поближе. Лукмарская пустыня. Хозяйке потребовался некто, не задающий лишних вопросов…

— Сдаюсь, — Улар шутливо поднял руки, хотя его изумрудные, как у большинства эльфов, глаза отнюдь не смеялись. — Ты хорошо информирован, Найлэн. Не боишься?

— Мышей — боюсь. Даже высоты иногда боюсь. А знаний… — Денетос непроизвольно коснулся крошечного шрама на правом виске. — Потому-то меня и насторожил визит дар Криден. Хорошо, если она блефует. А ну как нет?

Улар не стал говорить, что позавчера встречался с Шейрой в Вилларе. Не так помпезно, но куда с большей пользой. И именно после этой встречи окончательно решил не соваться в Нетерту.

— Была бы у меня пара дней в запасе, я бы и сам попытался что-нибудь разузнать. — Он сделал вид, что Денетосу наконец удалось заразить его своим беспокойством. — А так… Могу лишь пожелать вам удачи.

Отодвинув прибор, Улар встал из-за стола. Найлэн поднялся вслед за ним.

— Неужели, — проговорил он, — мы так и будем всю дорогу как пауки в банке? Ты будешь смеяться, но за долгие годы никто из Круга не рискнул даже остаться у меня пообедать! Ты — первый.

— Не может быть! — Лунный эльф зевнул и потянулся. — А что до меня… Надо же где-то новинки опробовать. Торчишь целыми днями в своей лаборатории как последний гном…

— И что же это была за новинка? — разочарованно поинтересовался Денетос.

— Заклятие Шипящей Воды. Красиво и ни о чем не говорит.

— Но действует?

— Посмотрим, — пожал плечами Улар. — Полная сопротивляемость к ядам. Хватает на три с половиной часа. А больше пяти перемен блюд мало у кого бывает.

Закинув голову, Найлэн от души расхохотался. Гулкое эхо заставило лунного эльфа поморщиться и неодобрительно взглянуть на высокие своды залы. Ох уж эти людские родовые гнезда…

— Да, я только недавно узнал… — Оказавшись во дворе замка, Улар невольно прикрыл ладонью глаза. — Прими мои соболезнования.

Денетос вздрогнул. Вот тебе за Лукмарскую пустыню, подумал он. Промолчал бы — глядишь, и Улар не стал бы затрагивать больную тему. Эх, братишка, говорил я тебе, что служение Айригалю добром не кончится!

Полтора года назад Дэйнер получил ранг Слившегося С Тьмой и стал Протектором Лайгаша — одной из тайных сокровищниц Ордена. Радовался, как ребенок, болтал без остановки о блестящих перспективах, уже видел себя среди иерархов. Если бы… В тот день они виделись в последний раз.

— Спасибо. — Денетос с трудом заставил себя сохранять спокойствие. — Кажется, там что-то нечисто. Знаешь, что мне написали эти святоши? Погиб при землетрясении!

Брови Улара удивленно поползли вверх.

— Землетрясение? В сокровищнице Айригаля? Да они держат тебя за идиота!

— Я примерно так и сказал… в общем, одному из иерархов.

— И что же?

— А ничего. Он намекнул, что выполняет решение синклита. Так что из всех версий осталась одна — официальная.

— Но на самом деле?..

— Да не все ли равно. — Найлэн грустно улыбнулся. — Для меня главное, что Дэйна больше нет. В конце концов, он не шорником подрабатывал, знал, на что шел.

— Ну что ж, мне пора, — понял намек лунный эльф. — А с дар Криден… Не бери в голову. Подозреваю, она сейчас пашет на какую-нибудь купеческую компанию с утра до вечера, вот ей и завидно. До встречи!

Денетос рассеянно кивнул.

Может быть, и так. И все же слова дар Криден продолжали беспокоить его. С Нетертой все действительно может оказаться ох как непросто…

* * *

— А ты еще расскажешь мне про Хозяйку Пустошей? — Лу неторопливо приподняла обеими руками длинные темные волосы.

Стоя перед зеркалом спиной к Макоберу, она дала мессарийцу вволю полюбоваться собой, а потом тягуче, через плечо обернулась:

— Ну пожа-алуйста.

«Интересно, где она этому научилась? — подумал Макобер. — Неплохая ведь, по сути, девчонка, а ведет себя точно записная кокотка. Эх, Трумарит, Трумарит. Все-то у вас не как у людей».

Лениво валяясь на кровати, он, помимо своей воли, скользил взглядом по невысокой фигурке девушки. Тонкая хрупкая шея с бусинками торчащих позвонков, маленькие лопатки, пляшущие, словно крылья неопытного птенца… Ниже он старался не опускаться: за эту ночь предстояло сделать еще слишком многое.

— Про Хозяйку Пустошей? Про нее ведь, Лу, в двух словах не расскажешь. Она… Посмотришь на нее — и никто тебе больше не нужен. Вроде как она тебе сразу и мать, и сестра, и любовница. Ну, всё сразу, понимаешь?

Девушка состроила зеркалу презрительную гримаску.

— Не понимаешь. За нее жизнь отдать не жалко, про других женщин в этот момент и не думаешь.

Он увидел, как спина Лу напряглась.

— Только это все морок, ничего больше. Я ж не видел, какая она на самом деле. Старуха небось…

Девушка заметно расслабилась. Прогнув спину, она заставила грудь подняться и хитро покосилась на отражение мессарийца в треснувшем стекле.

Довольная ухмылка Лу заставила Макобера прикрыться одеялом.

— Иди-ка лучше сюда.

— Подожди-и-и…

Лу сделала вид, что старательно рассматривает уголок правого глаза. При этом она слегка наклонилась…

Шаги на лестнице. Незаметно свесив руку с кровати, Макобер нащупал ребристую рукоять меча и тихо, чтобы не насторожить девушку, потянул его из ножен.

— Мак, — раздраженно позвал высокий, но, несомненно, мужской голос. — Выбирайся. Счастье свое проспишь.

— Сча-астье?

Девушка соблазнительно потянулась. Скорее по инерции, уже понимая, что счастья этой ночью ей не видать.

— Давай, давай! Жду тебя внизу.

Шаги поспешно удалились.

— Мак, а тебе правда надо уходить? — Отбросив кокетство, Лу превратилась в обычную перепуганную девчонку. — Я… Я хотела сказать — именно сегодня?

Она робко присела на краешек кровати.

— Правда.

Однако одеваться мессариец не торопился.

Сегодня последний день. Действительно последний. И вернется ли он еще в Трумарит — большой вопрос.

Янта, Аннабель, Таоль… Теперь вот Лу.

А ведь они ему верили. Ну пусть не ему — себе. Верили, что нашли свою любовь. Ту, которая на всю жизнь.

Ни одна из них об этом не заговаривала, все делали вид, что да, конечно, сегодня — это сегодня, а завтра — это завтра.

И сам он ничего им не обещал. Как всегда. Как обычно.

Ему нечего было пообещать им.

Все было не то. Ярко, буйно, не скучно. Но не то. Не на всю жизнь.

А они верили. Молчали — и верили.

Он чувствовал это, но ничего не мог с собой поделать. Эх, живут же как-то другие без лишних сложностей!

Или они совсем даже не лишние? И он готов делить с этими другими вино и комнаты, готов даже называть их друзьями, но внутри, в глубине души…

Талисса, конечно, исключение. И потому тем более ценное.

— Не жди меня. — Он взял пальцы Лу в свои ладони. — Не жди, ладно?

Рука девушки вздрогнула. Смешная, девчоночья ладошка.

Мессариец коснулся ее губами.

— Ты… не вернешься?

Она заставила себя это спросить.

Тяжело. Через силу. Понимая, что не надо этого делать, — и не в силах удержаться.

«Я вернусь». И не важно, ложь это или правда. Ей хотелось услышать эти слова.

«Я тебя люблю». Бывает ли это правдой? Здесь, сейчас — да, правда. А завтра? А в Майонте? А?..

— Вот еще глупости! — Он ткнулся ей в грудь своим ежиком и покрутил головой, заставив девушку рассмеяться.

— Щекотно же!

— Вот так-то лучше. А теперь представь себе, что Хозяйка Пустошей уже стучит в окно и у нас есть всего пара минут, чтобы одеться и показать ей язык.

Взвизгнув, Лу бросилась к валяющемуся на дощатом полу платью…

На вершине лестницы Макобер подал девушке руку. Лу прыснула, величаво на нее оперлась и гордо прошествовала вниз на глазах у изумленного двоюродного брата.

— Ну-ну… — Фаальт был необычно хмур. — Играемся, значится. А он ведь ждать не будет.

Значит, нашел! Все-таки нашел!

Выходит, Макобер был прав: не станут двое соваться в такое дело без прикрытия. Был еще и третий. Он следил за талиссой издалека, не показываясь на глаза. И это его присутствие мессариец почувствовал вчера в «Верном дельфине». Все сходится: хозяин гостиницы тоже говорил про троих.

Что-то странные какие-то убийцы получаются, не очень опытные. Двоих уложил Моргиль, одного выследили люди Фаальта. Именно так: не страшные — странные. Над этим стоило подумать.

— Пойдем уже, а?

Макобер не стал целовать Лу при Фаальте. Она поймет.

На самом пороге мессариец обернулся и подмигнул ей. Так, как будто они расставались до следующего вечера.

Она поняла. И не заплакала, пока дверь дома не хлопнула, отрезая ее от фальшивого, придуманного будущего. Красивого, как картонный домик. От ее картонного будущего…

— Фаальт?

— Ну?

— Возьми. Семь — твои. Как договаривались.

Звякнули монеты.

Макобер в последний раз приложился к фляжке. Пятилетней выдержки баррат неожиданно показался ему горьким. Но руки дрожать перестали.

— Почти пришли.

Затушив факел, Фаальт притиснул Макобера к стене какой-то хибары.

Мессариец постарался дышать ртом: отвратительный мускусный запах, исходящий от его спутника, угнетал сильнее, чем вонь разлитых по улице помоев.

И нравятся же кому-то такие люди! Лу, помнится, говорила, что второго дня даже декурион из городской стражи заглядывал…

— Он там.

Фаальт прижался еще крепче, и мессарийца чуть не вырвало. Прямо на облезлого, покрытого лишаями кота, возмущенно взиравшего на них из-под стены хибары.

И почему убийц вечно тянет в такие места?! Ведь денег у них должно быть — как гальки в Шетахе. Во дворцах жить могли бы…

Сквозь закрытые ставни пробивался свет.

— Дальше — сам. — Голос Фаальта сорвался, и шепот получился больше похож на выкрик.

Фаальт сделал было попытку пожать ему руку, но Макобер уже метнулся на другую сторону улицы.

Миновав открытое пространство, мессариец восстановил дыхание. Появиться из окна было бы, конечно, эффектнее. Но вот таран он сегодня с собой не захватил.

Макобер оглянулся. Факел Фаальта был уже далеко.

Свет в доме погас.

Не повезло, услышали. Впрочем, это даже хорошо, что не повезло.

Он любил, когда все начиналось вот с такого — мелкого, досадного и совершенно случайного — невезения. Зато потом шло как по маслу.

Он подошел к двери. Осторожно потянул ее на себя.

Не заперто.

Надо было поворачиваться и уходить. Любой другой так бы и поступил. Но не он.

Приходится менять планы на ходу — тем хуже для планов.

Кинжал скользнул в левую руку: от меча в доме толку будет немного. Правую он решил пока оставить свободной.

Рванув на себя дверь, Макобер, плечом вперед, влетел в дом. В сенях кто-то выругался, пахнуло чесноком.

Кинжал даже не ударил — клюнул. Вопль. Упало чье-то тело.

Еще дверь. Распахнувшись, она едва не слетела с петель.

Эх, Ч’варта, а я так тебя любил! Кровать со всего маху ударила его по ногам; мессариец вскрикнул и покатился по полу. Не зажившее после Лайгаша колено отозвалось таким взрывом боли, что на несколько секунд Макобера поглотило одно-единственное желание: умереть здесь и немедля.

Сверху кто-то навалился. Мессариец не задумываясь ударил его кинжалом. От духоты, кружилась голова, боль от колена толчками отдавалась в мозгу.

Макобер захрипел: чьи-то лапищи стискивали ему горло. Почему-то мелькнула мысль: хорошо, что завтра он не увидит Лу. Наверняка ведь будет похож на сорвавшегося с виселицы.

Удар. Еще. И еще. Да что этот парень, бессмертный, что ли?!

Мессариец не сразу понял, что вонзает клинок в безжизненное тело. Прислушался. С трудом свалил с себя мертвеца.

Казалось, дом был пуст.

Сев прямо на полу — сил встать уже не было, — Макобер вытащил огниво. Робкий огонек осветил комнату.

Лежавший перед ним амбал менее всего походил на красу и гордость Снисходительных. Мессариец дотащился до сеней. То же самое, отребье отребьем.

Обтерев кинжал, Макобер сунул его в сапог и вернулся обратно в горницу. Разглядел оплывший огарок свечи, затеплил его и еще раз обошел комнату.

Притон притоном. Ни ядов, ни арбалетов — вообще ничего, что можно было бы связать со Снисходительными. Но кинуть его Фаальт не рискнул бы, — значит, скорее всего, человека, который следил за талиссой, сейчас здесь просто нет. Пока нет.

Скрип входной двери заставил Макобера мигом задуть свечу и скользнуть ко входу в горницу. Вот он, третий. Сейчас наткнется на покойника и… Или не наткнется: в сенях хоть глаз выколи, и если случайно не споткнуться…

Шаги. Мессариец замер. Да чтоб оно отвалилось, это колено!

Дверь слегка приоткрылась. Не сильно, словно от порыва ветра. Совсем чуть-чуть, потом пошире. Пора!

Макобер выбросил вперед руку с кинжалом, но убийца, словно только этого и ожидал, мигом отскочил назад и выхватил короткий клинок.

Они замерли друг напротив друга.

Убийца стоял спокойно, даже несколько расслабленно. Но Макобер чувствовал, что этот противник ему не по зубам.

Снисходительным платили неплохие деньги. И теперь Макобер понимал за что. Сама мысль о том, чтобы захватить и допросить убийцу, сейчас казалась наивной. Хагни выпала счастливая карта. Но на ком-то везение должно было кончиться.

— Мак! — Срывающийся от страха женский голосок раздался у самого порога.

Убийца был слишком опытен, чтобы обернуться. Но он отвлекся — на долю секунды.

Кисть дернулась раньше, чем мессариец успел сообразить, что надо делать. Один шанс из ста. Правда, тренируясь, они с Мэттом потратили кучу времени…

Кинжал еще летел, а Макобер уже понял, что попал. Айригаль с ним, с допросом, — он жив, просто жив!

И когда Лу кинулась ему на шею, мессариец почувствовал, что не может произнести ни слова. Он прижимал ее к себе, гладил по голове, а его тело била крупная дрожь…

Глава VII

Пока Найлэн тен Денетос принимал ванну и примерял новый светло-коричневый колет, слова Улара не шли у него из головы.

«Нет, не рискну». И это Улар, который мог на спор в одиночку вступить в бой с полным легионом тайленцев! Помнится, он и выиграл тот бой, превратившись по ходу дела в точную копию легата.

Не иначе как лунный эльф что-то разнюхал! Когда Кефт предложил заняться Нетертой, в Круге не раздалось ни единого голоса против. А теперь уже четверо предпочли сделать вид, что у них совершенно нет времени: неотложные дела, обязательства перед клиентами, толпы жаждущих знаний учеников… Как будто речь шла не о той самой Нетерте, что столетиями оставалась несбыточной мечтой, легендой, городом-призраком, которому, казалось, уже не суждено подняться из развалин.

Нетерта привлекала и завораживала, как картина великого Пирьере. По ее небесно-голубым куполам хотелось ласково провести рукой, словно по нежным крутым изгибам…

Ладно, пусть трусливо отсиживаются по углам, без них обойдемся. Либо Круг восстановит Нетерту, либо… Вернее, даже не так. Круг восстановит Нетерту. Несмотря ни на что. Созвездие с годами становится все более упорным, и такое сосредоточие Силы, как Нетерта, пришлось бы сейчас весьма кстати. Не говоря уж о том, что оно сулит каждому из них.

— Хозяин! — Дворецкий бесплотной тенью возник у него за спиной. — Вы просили доложить, если вода в бассейне изменит свой цвет.

— Ичто? — Найлэн закончил шнуровать колет и протянул было руку к мечу, но в последний момент передумал. Едва ли сегодня ему понадобится меч. Вместо этого он достал из комода простую деревянную шкатулку, где на бархатных подушечках сверкала дюжина колец.

— Красотища — глаз не отведешь! Точно расплавленная платина!

Денетос фыркнул:

— Ничего себе красотища! Ладно, отправляйся обратно. Если что…

Дворецкий безмолвно растаял в воздухе, и лишь теперь Найлэн позволил себе нахмуриться. У него давно появилось ощущение, что за собраниями Круга пристально следят.

Особенно его беспокоил платиновый цвет воды. Чародей, наблюдавший сейчас за замком Белой Совы, по Силе равен, если не превосходит, объединенные возможности Круга.

Кхарад? Будем надеяться, что он мертв. Зеантис? В его положении не до праздного любопытства…

Подняться в лабораторию и осторожненько прощупать, кто бы это мог быть? Или слишком велик риск спугнуть? В конце концов, этот некто уже знает больше, чем ему положено. И лишний день здесь ничего не изменит.

Отобрав из шкатулки четыре кольца, Денетос перенесся в крошечную комнатушку в подвале, где едва помещалось старинное резное кресло. Опустившись на сиденье, маг привычным движением одновременно коснулся спрятанных в подлокотниках панелей. Створки люка в потолке над его головой послушно разошлись в стороны, и кресло рванулось вверх, вознося хозяина замка в смотровую комнату одной из башен.

Комната эта очаровала Найлэна еще в детстве. С северо-запада в окна заглядывали горы, с востока простирались древние леса, в которых некогда сражался отец, на юге мерцала бескрайняя гладь моря…

Убрав треногу телескопа и стопку книг, слуги поставили посреди комнаты круглый стол из светлого бука и девять палисандровых кресел. Три свечи в высоком канделябре вызвали у Денетоса улыбку: сомнительно, чтобы Круг засиделся до ночи. Разногласий не предполагалось.

Далеко внизу раздался гулкий бой часов. И тотчас пять кресел оказались заняты: Азнивьер, Жанна, Имарн, Лииль, Кефт. Все здесь.

— Господа, — начал Денетос. — Как видите, никто из наших коллег не изменил своего решения. С Уларом я разговаривал сегодня утром — он отказался за себя и за Шейру.

— А двое других? — проскрипела Жанна айн Крэгг.

«Как же плохо она выглядит, — с грустью подумал Азнивьер. — Ушел Арн, скоро уйдет и она. А вместе с ними — целая эпоха, когда Круг таился, стремясь избежать внимания богов, завидовал Созвездию… То, что мы решили заняться возрождением Нетерты, — весьма символично. Это, пожалуй, первое, что за долгие годы Круг делает в открытую…»

— Известили меня о том, что полностью нам доверяют, — ровным голосом сообщил Денетос.

— Иными словами, будут ждать, сломаем ли мы себе шеи, — кивнул Азнивьер. — Этого следовало ожидать.

— Следовало, — согласился Найлэн. — Хотя, признаться, на Улара и дар Криден я рассчитывал. Ладно, предлагаю перейти к делу. В Нетерте все готово к нашему прибытию.

— И значительно раньше, чем ожидалось, — поднял бровь Лииль. — Непредвиденные успехи всегда меня смущали.

— Предвиденные, — спокойно возразил Кефт. — Как я уже говорил, город разрушен не полностью. Люди, которых я нанял в Майонте, сумели расчистить завалы на поверхности и отбиться от дикарей, населявших руины…

— Потомки горожан? — Азнивьер наклонился к Лиилю.

— Не исключено, — вполголоса ответил эльф. — Я где-то читал о том, что Темес никому не позволил покинуть город. Хотя грустно, если так: там действительно были талантливейшие маги.

— …По очереди руководили работами, — закончил Кефт и совершенно по-мальчишески добавил: — Никто не против?

Лииль с трудом скрыл улыбку. Кефту не было и двадцати пяти, и эльф не помнил, чтобы хоть кто-нибудь в столь юном возрасте занимал место в Круге. Но Сила парнишки внушала уважение. А чем моложе и энергичнее станет Круг…

— Карту не передашь? — попросил он.

Кефт развернул свиток:

— Вот здесь я заштриховал те секторы, в которых мы уже начали работу. Красные кружочки — места, где людям требуется постоянное присутствие мага. А синие…

— Я — против! — Жанна айн Крэгг неожиданно стукнула сморщенным кулачком по столу. — Я надеялась, что мне не придется этого говорить. Что Кефт… ошибся, и Нетерту уже не восстановить. Во многом он оказался прав, признаю. Но он не видел краха Нетерты.

— Насколько я знаю, ты тоже его не застала, — примирительно заметил Денетос.

— Он не был там, когда огонь разрушил все, что создавалось годами. — Старуха проигнорировала попытку Найлэна сгладить ситуацию. — Веками. Труды многих поколений пошли прахом за один день — и вот нам снова предлагают стать муравьями, чей муравейник рано или поздно окажется разрушен! Ради чего? Ради призрачной надежды овладеть тем, чем так и не смогли овладеть наши предшественники? Или ты знаешь нечто, чего не знаем мы?!

Сейчас она уже почти кричала, и чародеи опустили глаза, досадуя, что стали свидетелями столь некрасивой сцены.

Жанна и в лучшие-то годы не отличалась хладнокровием. Упрямая и своевольная, она отказалась от блестящей партии, которую готовили для нее родители, и посвятила себя магии. Почему, зачем, что заставило ее так поступить, — никто из Круга не ведал.

— Не я решил восстановить Нетерту — так решил Круг, — спокойно ответил Кефт. — Не хочешь принимать в этом участие, никто тебя не неволит.

— Согласен, — с уважением взглянул на него Азнивьер. — Но и Жанна имеет право на вопрос.

Найлэн нахмурился. Как председательствующий, он сам должен был произнести эти слова. Однако неписаные законы Круга никогда его особенно не интересовали.

— Склоняюсь перед ее правом, — поспешил согласиться Кефт. — Круг требует ответа?

— Я — против, — решительно заявил Денетос. — Круг разомкнут. Вопроса не будет.

Еще не хватало, чтобы они приобрели привычку цепляться друг к другу. Ответить на вопрос собрата, когда это касается общих дел, — извольте, но лезть в душу… Все, что Кефт считал нужным, он рассказал Кругу еще в тот раз, когда они собирались у Имарна. И Круг это удовлетворило.

— Жанна, что с тобой? — мягко проговорил Лииль. — Ты же была «за». Что-то изменилось?

— Спросите Кефта, — буркнула Жанна. — Спросите его, почему он так мечтает, чтобы Нетерта была восстановлена. И главное, спросите его, почему он не рассказал Кругу, что там не все так гладко. Ведь раньше и речи не было о том, что нам придется нянчиться с землекопами и прикрывать воинов!

— Это правда, — вступил в разговор Имарн. — Ты что-то от нас скрыл?

— Тебя интересуют детали? — парировал Кефт. — Я принес с собой все записи: сколько человек погибло, какая нечисть полезла на поверхность, когда мои люди рассеяли дикарей. Но мне казалось, что раз вы мне это доверили…

— Тебя ни в чем и не обвиняют, — успокоил юного мага Найлэн. — Жанна, ты чем недовольна — жизнью или Кефтом?

— Вы сами все увидите, — устало пробормотала старуха. — Нетерта не зря считается проклятым местом. И боюсь, это действительно так.

— Что ж, мне давно хотелось взглянуть на нее собственными глазами, — пожал плечами Лииль.

— Хоть завтра. — Кефт был доволен, что спор подошел к концу. — Дикари по-прежнему кишат на поверхности, но не могут причинить нам реального вреда. Можно считать, что путь свободен. И скажу сразу — основные сюрпризы нас ждут на подземных уровнях. Чем ближе к сердцу Нетерты…

— Уверен ли ты, что говоришь именно про Сердце Нетерты? — не удержалась айн Крэгг.

— О боги! — раздраженно воскликнул Кефт. — Нет, госпожа, это была лишь метафора. Хотя я слышал, что после катастрофы так действительно стали называть некий артефакт.

— У меня есть серьезное подозрение, что ты говоришь о сердце Кхарада, а не города, — поправил его Лииль.

— Послушай, Жанна, — Денетосу показалось, что он наконец понял причину столь странного поведения старухи, — уж не вообразила ли ты, что Кхарад намерен нам помешать? Не его ли ты… опасаешься?

— Как бы это ни было нам неприятно, Нетерта навсегда останется его городом, — философски заметил Имарн. — И если Кхарад действительно погиб там, он в полном праве не прийти в восторг от нашего появления.

— Кхарад? — уточнил Азнивьер.

— Его дух, если угодно.

— Не понимаю, о чем вы все здесь спорите, — искренне удивился Лииль. — Кхарад жив. Можно подумать, для вас это новость.

— Может, еще скажешь, что он входит в Круг? — ехидно прошепелявила старуха.

— Не думаю. Я бы почувствовал. — Эльф сделал вид, что не заметил иронии.

— Ты уверен? — насторожился Найлэн. — Признаться, мне это не представляется столь очевидным.

Жанна усмехнулась. Забавно будет посмотреть на их прозрение. Интересно, Лииль знает или думает, что знает. У эльфов свои пути — в прямом и переносном смысле.

— Просто будьте готовы в ближайшее время познакомиться с ним лично, — посоветовал эльф. — Кхарад не допустит постороннего вмешательства, если не увидит в нем пользы для себя.

— Полагаешь, он обладает прежней Силой?

— Уверен. Но тут уж ничего не поделаешь.

— Кхарад мертв, — внезапно прошипела Жанна. — И душой его теперь играет Айригаль, как сам он некогда играл жизнями тех, кто был ему подвластен. Это все красивые сказки: выжил, спасся. Нетерта и сама по себе способна кого угодно поставить на место. Я уверена, что это не боги погубили город: он сам решил избавиться от надоевших ему людей.

— Ты пытаешься убедить в этом нас или себя?

Денетос не ожидал от Кефта подобной горячности.

Поговаривали, что Нетерта меняет людей. Похоже, что так. Имарн не случайно сказал, что она остается городом Кхарада.

— Остынь. — Имарн предостерегающе поднял руку. — Ты сам сейчас едва не преступил традицию. Лучше расскажи, что там творится.

Поклонившись Жанне, Кефт с благодарностью посмотрел на тайленца:

— Улицы, дома, храмы — все в развалинах. Сохранилось очень и очень немногое, да и то запущено донельзя.

— Шахты?

— Купола разрушены, но мы нашли несколько спусков, которые несложно было расчистить.

— Под землей Нетерта обитаема?

— Дикарей там нет, если ты про них. Но странного и непонятного хватает. Именно поэтому мне и хотелось бы, чтобы вы там постоянно присутствовали. По крайней мере пока мы не закрепимся.

Спокойные, уверенные ответы. И все же Денетоса не покидала тревога. Умеет ведь старуха попортить нервы!

— Найлэн, — Имарн замер в нерешительности, — как ты думаешь, нашей Силы хватит?..

— Должно хватить. — Найлэн отнюдь не был в этом так уверен. — С нечистью мы справимся, сам знаешь. Люди, если они не совсем одичали, скорее обрадуются восстановлению города. По крайней мере, я за то, чтобы начать, не откладывая.

— А как же жезл Ниерати? — Старуха не смолчала и здесь. — Неужели вы рассчитываете, что без него можно овладеть городом?

— Я не почувствовал его присутствия, — отрезал Кефт. — И лично мне он ничем не мешал.

— Еще бы…

— Тогда, — прервал их Денетос, — предлагаю всем завтра же отправиться в Нетерту. Откройте ваши сердца.

Несколько мгновений за столом стояла абсолютная тишина.

— Круг замкнут, — торжественно объявил хозяин замка. — И пусть завтрашний день станет первым днем возрожденной Нетерты.

* * *

Когда Макобер закончил свой рассказ, багрово-красное, как на детских рисунках, солнце уже заглядывало в окошко комнаты. Толком поспать им сегодня не удалось, но, если не считать Бэх, то и дело прикрывавшей рот ладошкой, остальные казались бодрыми и, как ни странно, отдохнувшими.

— Пять трупов за одну ночь, — проворчал Мэтт, — а мы топчемся все там же, где и были.

— Не совсем. — Главный сюрприз Макобер приберег на сладкое. — Что вы про это скажете?

На ладони мессарийца появилась необычная глиняная статуэтка: мускулистый крылатый зверь, бьющий себя по бокам чешуйчатым хвостом. Надпись на подставке гласила: «Лезвие ночи».

— Красиво, — признал Торрер, — но непонятно. И не наш крылатый лев, и не… Слушай, а не тот ли это?..

— Он, — кивнул Макобер. — Узнали?

Полгода назад на пути к Лайгашу — сокровищнице Ордена Айригаля — талисса столкнулась точно с такой же тварью.

— Можно?

Бэх поставила статуэтку на столик перед собой и положила руку на медальон. Тигр оставался спокоен. Значит, либо в зверюгу не вложена Сила другого бога, либо к богу этому Темес относится вполне дружелюбно. В любом случае к Айригалю она, выходит, отношения не имеет.

— Я бы позвал Мист, — предложил Макобер. — Если она хотя бы вполовину так искусна, как Айвен… Бэх, она как там? Дрыхнет еще?

Бэх пожала плечами:

— Сейчас узнаем.

Жрица все еще злилась на себя за ночной разговор с чародейкой. Если не доверяешь человеку, нечего с ним болтать. А если доверяешь — глупо ходить вокруг да около.

Как ни странно, старушенция ей приглянулась, хотя жрице редко кто нравился с первого взгляда. Было в Мист что-то такое — задорное, несмотря на годы. Созвучное самой Бэх.

Уговаривать чародейку девушке не пришлось: та не спала и сразу же согласилась взглянуть на таинственную вещицу. Накинув балахон, Мист вдела ноги в сандалии, пригладила, поплевав на ладонь, каштановые с проседью волосы, повязала косынку, прихватила клюку и выскочила за дверь, не дожидаясь жрицы. С уважением покачав головой, девушка двинулась следом.

— Так, так… — Не прикасаясь к статуэтке, Мист поводила вокруг нее ладонями. — Что-то в ней определенно есть…

Губы чародейки зашевелились, и статуэтка неожиданно озарилась нежным бирюзовым светом.

— Заклятие Присутствия Магии? — спросила Бэх у нее из-за плеча.

— Оно самое, — пробормотала чародейка. — Даже удивительно, как некоторые жрицы разбираются в колдовстве.

— Ничего-ничего, — успокоила ее девушка. — Это только некоторые. Так что конкуренция вам не грозит. И что же?

— Силы в ней не много, но она определенно есть.

— А предназначение? — Услышав про колдовство, Торрер подошел поближе.

— Трудно сказать, — нехотя призналась Мист. — Не хотелось бы вас обманывать. Зато могу предположить, что такое это «Лезвие ночи».

— Предполагайте, — то ли попросил, то ли разрешил Макобер.

— Весьма симпатичный галеон — еще вчера он стоял на рейде.

— Под чьим флагом? — деловито поинтересовался Макобер.

— Флага, увы, не было.

— А чем же он тогда привлек ваше внимание? — В принципе эльфа уже не удивляло умение людей подолгу задерживать взгляд на всякой ерунде, но чтобы разглядывать все корабли на рейде и запоминать их имена… На это, пожалуй, даже люди были не способны.

— Как раз названием. Есть в нем что-то такое… И угрожающее, и в то же время благородное, — мечтательно улыбнулась чародейка.

— Корабль Снисходительных? — предположил Макобер. — При том что в Майонте нет моря? Нет, едва ли. И все же я бы туда наведался.

— Тебе что, предыдущего плавания не хватило?! — накинулся на него гном. — И потом, что значит «наведался»? Подплываешь ты к галеону и спрашиваешь: «Простите, не вашего ли матроса я вчера?..»

— Наведался, — терпеливо объяснил мессариец, — это значит проверил бы: имеет ли «Лезвие ночи» хотя бы какое-то отношение ко всем нашим приключениям. Или, положим, эту штуковину его боцман в порту посеял месяца три назад.

— А если имеет, то что? — настаивал Мэтт. — Я как-то плохо себе представляю захват корабля, когда вокруг так много воды.

— Хочешь уговорить его выбраться на сушу? — понимающе кивнул Торрер. — И вообще, что тебе вода? Как мыться — так первый.

— Знаешь, море в Трумарите показалось мне грязноватым, — процедил гном. — Толком и не искупаешься. Мист, а вы что-нибудь еще про этот корабль не знаете часом? Кому принадлежит, скажем?

— Увы. Меня не настолько заинтересовало название, чтобы наводить справки об этом галеоне. Но боюсь, нам его действительно не захватить.

— И не надо, — обрадовался Макобер. — Тут лучше в одиночку. Я сам смотаюсь туда-обратно — и через два часа у нас будут ответы на все вопросы.

— Я решительно против, — поддержала гнома Бэх. — Ну не согласна я искать тебя потом по всему морю!

— Трупы обычно прибивает к берегу, — тоном знатока сообщил Торрер.

— Какие трупы! — возмутился мессариец. — Я мигом: одна нога здесь…

— …а другую к берегу как раз и прибьет, — отрезала жрица. — Или тебе не терпится выяснить, сколько нужно убийц, чтобы отправить тебя на Бесплодные равнины?

— Подумаешь, какие-то Снисходительные! Было бы о чем говорить!

Однако мессарийца не поддержали.

— Значит, так, — подвела итог Бэх, — на корабль нам сейчас соваться нельзя. Ни по одному, ни всем вместе.

— Золотые слова. — У Мэтта отлегло от сердца.

— А вот в порт очень даже можно, — продолжила девушка, — но осторожно. Потолкаться, порасспросить народ, выяснить, что это за «Лезвие ночи» и с чем оно пришло в Трумарит.

— Запросто! — обрадовался приунывший было мессариец. — Ждите меня к…

— Нас, — поправил его гном. — Вместе пойдем.

— Вместе так вместе, — вздохнул мессариец. — Вечно вы мне не доверяете! А если я пообещаю, что не поплыву на корабль?

— То это насторожит нас еще больше, — отрезал гном.

— А пока вы гуляете, мы попытаемся разузнать, на что способна эта штуковина! — Энтузиазм в голосе Торрера навел Мист на мысль, что эльф обрадуется в любом случае, просто потому, что «в этой штуковине» есть частичка магии.

— Попытайтесь, — обреченно согласился гном.

Мист мысленно улыбнулась. Ну, с Мэттом понятно: гномы с удовольствием пользуются магией, пока та работает стабильно и предсказуемо. Ворчат, изо всех сил делают вид, что ни на грош не доверяют «этим человечьим колдунам», но пользуются.

А вот для Торрера такой интерес к колдовству просто поразителен. Не любят эльфы его, больше, чем гномы, не любят. Хотя, с другой стороны, если про мага-гнома она никогда не слышала, то маги-эльфы вполне есть, и даже известные. Только ведь и другое она слышала: уважающий себя эльф руки такому магу не подаст.

— А что, — все больше загорался Торрер, — найдем в городе чародея посильнее, заплатим ему…

— Заплатим? — встрепенулся Мэтт.

— Может быть, у герцога Этренского есть придворный маг? — быстро вмешалась Мист, прочитав по лицу гнома, что здесь он готов стоять насмерть.

— Куда ж ему без мага-то, — усмехнулся Мэтт. — И мы даже о нем слышали. Помните того недотепу, который…

— А раз есть маг, — спокойно продолжила чародейка, — то почему бы, собственно… Скажите, он сейчас в Трумарите?

— Представления не имею. А что?

— Ну, если герцог был так любезен, что направил к вам стража и Моргиля, почему бы ему не попросить своего придворного мага заняться этой статуэткой?

— А кстати, кто он такой, этот господин Моргиль? — закинул удочку мессариец. — Что-то мне показалось, он слишком много о себе воображает.

Мист улыбнулась:

— Это с ним случается. В свое время дочка немало про него рассказывала.

— И как он ей? — заинтересовался Торрер.

— Ну… — Чародейка задумалась. — Мне показалось, что она его ценила. Может быть, по-своему даже любила. Во всяком случае, он был ее другом. А что нос задирает, так для жрецов это обычное дело.

— И какого же бога он жрец, если не секрет? — нахмурилась Бэх. — Мы как-то толком и не успели его расспросить.

— Будет еще время. — Похоже, чародейка уже думала о чем-то своем. — Помнится, дочка говорила, что он не слишком любит распространяться на эту тему. Даже медальон всегда под одеждой носит.

— А она случайно не рассказывала, как выглядит этот медальон? — не отступала девушка.

— А почему вы, собственно, думаете, что она его видела? — невинно поинтересовалась чародейка.

Бэх явно собиралась что-то ответить, но в итоге сочла за лучшее промолчать.

— Эх, надо было спросить у Моргиля, когда герцог возвращается с охоты, — попытался спасти ситуацию Торрер. — Ладно, забыли так забыли. Но я был бы не против сходить проверить, и если герцог уже в Трумарите…

— Отличное время для визита к Его Светлости, — хмыкнул Мэтт. — Не знаю, как там у людей заведено, но я бы убил, ежели б ко мне ввалились в шесть часов утра и принялись талдычить про какие-то там статуэтки.

— Не такие уж важные птицы эти ваши герцоги, — между прочим заметил Макобер. — Помнится, когда мы Беральда в три часа ночи из темницы вытаскивали, он почему-то не возражал, чтобы его побеспокоили. И этот переживет.

— Беральд был графом… — начал Торрер, однако у чародейки вновь не хватило терпения дослушать до конца.

— Переживет — не переживет, делать нечего, — пожала она плечами. — В конце концов, ради друзей может и проснуться.

— А вы что, дружите с герцогом? — с завистью присвистнул Торрер.

— Да нет, это вы дружите с герцогом, — терпеливо пояснила Мист. — И я совсем не настаиваю, чтобы мчаться к нему прямо сейчас.

— Не настаиваете, — расстроился Торрер. — Что ж, тогда я бы не отказался от завтрака. А там и Хельг с Хагни подойдут.

— Госпожа Мист, вы с нами? — встревоженно уточнил гном.

— С вами, с вами, — улыбнулась Мист. — Но только мне почему-то кажется, что подавать нам яд еще и на завтрак они не станут. Придумают что-нибудь новенькое.

— За что всегда любил колдунов, так это за умение успокоить ближнего своего, — фыркнул Макобер уже на пороге. — Да, жрецам здесь с ними не сравниться. Даже жрицам.

И, уворачиваясь от шутливого подзатыльника Бэх, выскочил из комнаты.

Глава VIII

У бессмертия есть один существенный минус — ошибки прошлого остаются с тобой навеки.

В чем же он просчитался? Город рос и богател, Созвездие смирилось с его существованием, земным владыкам и вовсе не было до Нетерты никакого дела.

Вмешались боги. Неожиданно, безо всякой видимой причины.

О гибели Нетерты написаны десятки книг, сложены сотни баллад. Но к одному фолианту, созданному семь с половиной веков назад Аланом тен Годфарносом, Кхарад возвращался вновь и вновь.

Интриговала не только сама рукопись — лучшее из того, что ему довелось прочесть, — но и ее автор: таинственный, неуловимый, умудрившийся сохранить свое инкогнито, несмотря на все усилия чародея.

Кхараду так и не удалось выяснить, кем же тот был на самом деле. В книгохранилище халифа в Маркусе были уверены, что автор — маг из Тильяса, переписчики в катэнском храме Лориндэйл не сомневались, что лишь жрец может столь тонко понимать богов.

Девять лет, оставаясь неузнанным, Кхарад шел по следу. Ему приходилось притворяться жалким пьянчугой, выпрашивающим грошик на кружку эля, преуспевающим купцом из далекого Вар-Рахиба, бежавшим из-под стражи пиратом, пробирающимся в Шетах. Он собирал информацию.

Но все ниточки кончились ничем. Тен Годфарнос оставался недосягаем.

Да и какой он, к Айригалю, тен Годфарнос? Разрядные книги Империи не сохранили этого имени. Выходит, либо самозванец, либо…

Его труд ничем не напоминал занудные манускрипты монахов, кропотливо собиравших разлетевшиеся крупицы прошлого. Не был он и романом, в котором фантазия автора могла соперничать с изобретательностью богов.

Тен Годфарнос писал свою книгу как очевидец. Однако Кхарад готов был поспорить, что тот никогда не бывал в Нетерте. По крайней мере до ее гибели. И в то же время знал и чувствовал город, как человек, проживший в нем долгие годы. Достоверна была каждая деталь: облупившийся нос глиняного дракона на площади Столетий, лягушки в затянутом ряской канале Трех Лепестков — живое напоминание о досадном просчете архитекторов… Да все, что ни возьми!

И ладно бы только в Нетерте.

Чародей раскрыл книгу наугад. И оказался в начале второй главы.

«— Надо заметить, ты полностью сжился со своей ролью: всюду видишь смертельную опасность. Да какую вообще угрозу она может представлять для нас?! — не удержалась Лориндэйл.

В кругу своих не было смысла надевать обличье богини мудрости, столь привычное тысячам верующих по всему Двэллу. Сейчас это была усталая немолодая женщина, которая вряд ли сумела бы привлечь чье-то внимание. Разве что другая женщина заинтересовалась бы ее необычной прической: широкая серебристая лента удерживала волосы собранными высоко над головой, и уже оттуда они ниспадали темным шелковым каскадом.

— Послушай, Лори, — в голосе Темеса прозвучало с трудом сдерживаемое раздражение, — ты, конечно, необыкновенно умна и все такое прочее. По крайней мере, твои жрецы на этом настаивают. Так пойми же, пожалуйста, что речь идет не о парочке колдунов, возмечтавшей поиграть в завоевание мира!

Небесный Воин, предпочитавший являться своим жрецам (и особенно жрицам) в сверкающих доспехах и с обнаженным мечом (злые языки болтали, что с двуручным), нынче более походил на избалованного младшего сына благородного семейства, нежели на поседевшего в боях ветерана. Узкий, плотно облегающий тело голубой дублет с разрезами на груди, сквозь которые проглядывает белоснежная рубаха, длинные темно-синие шоссы заправлены в мягкие сапоги до колена, черная шапочка с загнутыми полями франтовато сдвинута набок. В южных портовых городах наряд бога войны сочли бы непрактичным, на севере — излишне щеголеватым, но везде он бы не говорил, а прямо-таки кричал о богатстве своего владельца.

Впрочем, здесь все настолько к нему привыкли, что Темес скорее вызвал бы фурор, появись он в надраенном панцире.

— И у тебя есть доказательства? — иронично улыбнулся Айригаль. — Тогда не стесняйся, здесь все свои.

Тяжелая меховая накидка выглядела несколько не по погоде, однако Айригаль не хотел пропускать встречу только из-за того, что сегодня с утра его слегка знобило.

Если Темес отдавал предпочтение тем нарядам, которые он находил модными, то Играющий Душами, напротив, не придавал одежде особого значения. А вот унизывающие его пальцы перстни нередко служили предметом насмешек других богов.

Впрочем, Айригалю не было до этого никакого дела.

— Аши, — Темес с надеждой обернулся к Ашшарат, — скажи хоть ты им…

— Айри, слова моих рыцарей тебе достаточно? — Ашшарат воинственно уперла руки в бедра.

Жрецы Зеленой Девы, несомненно, представляли ее себе куда более нежной и романтичной. Интересная бледность, хорошо заметная на изображениях богини, скромно опущенные долу глаза, мягкая улыбка, легко угадываемые зрелые формы заставляли думать не только о любовных утехах, но и о продолжении рода.

Надо ли говорить о том, что этот образ имел мало общего с действительностью? Невысокая, крепкая и живая, Ашшарат излучала энергию и веселье. И предпочитала остроумную шутку интриге, а честную борьбу — закулисным козням.

— Рыцарей Любви? — добродушно уточнил Айригаль.

— Обет безбрачия они не дают, если тебя это волнует, — отрезала Ашшарат. — Словом, мои рыцари сообщают, что работа, которая ведется в подземельях Нетерты, выходит далеко за рамки обычных магических экспериментов.

— Позволь поинтересоваться, кто их ставил, эти рамки? — не сдавался Айригаль. — Ты? Темес? Я не удивлен, что Темес пытается решать за других, кому что можно, а что нельзя. Но ты-то?!

— Что я-то?! — не на шутку рассердилась Ашшарат. — Предлагаешь подождать, пока маги Нетерты войдут в силу?

— Там есть и твои адепты, — тихо напомнил Айригаль.

— Ты что же, надеешься, что собственная выгода затмит мне глаза?

— Ох, давайте обойдемся без патетики! — Орроба поморщилась. — Ты не в храме, Аши. Я тоже знаю парочку псалмов о собственном бескорыстии и беспристрастности.

Если на изображавших ее картинах преобладали мрачные темные тона, то реальная Орроба не выдержала бы в подобных одеяниях и дня. Высокая брюнетка с распущенными волосами до пояса и черными, как маслины, глазами, она предпочитала совсем другие цвета. Длинная, переходящая в шлейф темно-зеленая юбка. Приподнимающий грудь оливковый лиф, расшитый золотыми нитями. Маленькое зеркальце у пояса. Во всем ее наряде чувствовался тонкий, отточенный столетиями вкус.

— Я же… — обиженно начала Ашшарат.

— Если мы хотим изменить ход событий, — мягко прервал ее Айригаль, — для этого существует миллион способов. Но если Темес самолично сровняет город с землей, это не поднимет наш престиж. Люди и так чувствуют себя слишком беззащитными. А когда возникает ощущение, что боги могут ни с того ни с сего уничтожить твой дом, твоих друзей…

— Ты ведь не возражаешь, когда Темес вмешивается в битвы? — примирительно заметил Сентарк. — Чем эта отличается от других? И почему тебя так волнует Нетерта?

Редко появляясь на совместных сборищах, Сентарк предпочитал сохранять нейтралитет. Однако именно то, что бог ночи не лез в сложные и утомительные взаимопереплетения любви и ненависти, особенно настораживало остальных. Они почти не сомневались, что Сентарк что-то втайне замышляет, — но что?!

Люди считали его темным, недобрым богом, не многим лучше Айригаля и Орробы. Повелителем ночных кошмаров, покровителем тайных дел… Как ни странно, он и не возражал. Было ли Сентарку все равно, казалось ли ему, что так проще? Этого не знали даже остальные боги.

— Спроси лучше у Темеса, — Айригаль ткнул Сентарка в бок, — с чего вдруг она его так волнует. В чем для бога доблесть помериться силами с людьми? Иначе как убийством не назовешь. Мирный город, маги никого к себе насильно не тащат…

— На поверхности — да, мирный. — Ашшарат бросила на Айригаля язвительный взгляд. — А под землей?

— Что под землей? — невинно уточнила Орроба.

— Можно подумать, я не знаю, что колдуны отдали вашему Триумвирату жезл Ниерати! — взорвался Темес. — И как, можете вы гарантировать их покорность?

— Мы всегда сможем призвать их к ответу!

— Так призовите, покуда зараза не расползлась по всему свету! Или вам придется ответить за нарушение равновесия.

— А кто мешает твоим служителям добиться уважения жителей Нетерты? Или людям Ашшарат? Не пытаетесь ли вы прикрыть свое бессилие?

Сентарк не стал говорить Темесу, что ни Орроба, ни Айригаль не знают, где сейчас жезл, и это их немало беспокоит. Но и Темес не позволил сбить себя с толку:

— Одним словом, предлагаю компромисс. Я не стану поднимать вопрос о нарушении равновесия, но и вы не препятствуйте эльфам разобраться с Нетертой. Я сам вступлю в бой лишь в случае крайней необходимости.

— Что мы тогда вообще обсуждаем? — разочарованно фыркнул Ч’варта. — Договорился бы со своими эльфами, и дело с концом.

Жрецы Ч’варты не баловали прихожан изображениями этого бога. А если они и встречались в его храмах, то лишь в виде худощавого и опасного, как клинок, юноши с пронзительно-голубыми глазами, лицо которого скрывала черная полумаска. Считалось, что покровитель воров и торговцев не должен доверять никому — в том числе и своим многочисленным поклонникам.

Перед богами же Ч’варта представал улыбчивым толстячком, лицо которого носило следы многолетних злоупотреблений радостями жизни. Разве что глаза его, хотя и не голубые, блестели также остро, пронзительно и, казалось, способны были проникнуть в самые потаенные помыслы собеседника.

— Согласна, — неожиданно кивнула Орроба. — Но с одним условием. Если ты все же примешь участие в битве, мы с Айри оставляем за собой право поступить так же. Не сейчас — в будущем. В любой момент по нашему выбору.

Ч’варта едва сдержался, чтобы не зааплодировать».

Откуда он все это взял, Айригаль его разбери! Откуда?! Но полное ощущение, что при разговоре богов Годфарнос присутствовал лично, спрятавшись за портьерой.

Годфарнос ни разу не солгал и не ошибся, когда речь шла о Нетерте, — эти сведения Кхарад проверил. Значит, и остальное может оказаться правдой?

Чародей не знал пока, как свести все воедино. Он действительно создал Жезл Ниерати — создал почти в одиночку. Но когда Триумвират выдвинул ему ультиматум — либо жезл перейдет под совместный контроль богов, либо они, опять же совместно, сровняют Нетерту с землей, — он подчинился. И дальше жезлом владели уже жрецы Орробы, Айригаля и Сентарка.

Так в чем же дело? Почему Сентарк так легко сдал Нетерту? Или тен Годфарнос в кои-то веки лжет? Но факт остается фактом: Небесный Солдафон добился своего, хотя так и не предоставил другим богам никаких реальных доказательств.

А ведь с Темеса станется помешать и возрождению Нетерты.

Кхарад медленно выдвинул нижний ящик стола, надел на правую руку перчатку и осторожно поддел пальцем цепочку с висящим на ней медальоном. Оскаленная пасть тигра, символ Темеса. Но в отличие от тех, что украшают его жрецов, этот медальон был черным, будто обугленным.

— Reardaxh aerro kaorno!

Медальон начал раскачиваться из стороны в сторону.

— Berderth!

Теперь он описывал над столом правильные круги.

— Vernixh tardo edaino!

Вокруг тигриной морды появилась мерцающая серебристая сфера.

Кхарад осторожно положил медальон на стол. Теперь, если Темес или кто-нибудь из его жрецов приблизится к Нетерте, медальон тут же даст ему знать.

Надо не забыть поговорить с Кефтом, когда тот вернется в город. На месте виднее, что там можно сделать. А делать надо сейчас, до того как Темес вновь уговорит богов нанести удар.

Кхараду откровенно нравилась и сообразительность юного мага, и то, как тот смог твердо, но ненавязчиво заставить Круг подчиниться своей воле. И все же что-то продолжало его тревожить…

Раньше сейнарье всегда проходило успешно: Арн до самой смерти оставался послушен. А Кефт…

Не ошибся ли он тогда, выбирая подходящего для сейнарье мага?..

* * *

— Если ты сейчас же не встанешь!..

— Да-да, уже встаю… Угу… Сейчас… — Хельг осторожно приоткрыл один глаз, убедился, что давно уже рассвело, и по зрелом размышлении нехотя открыл второй.

Казалось, солнце перевесили поближе к окну: свет его был назойлив, как попрошайка на Осьминожьем рынке.

— Ну хоть занавески ты могла задернуть?!

— Вот еще, — пропела Сьюзи, энергично собирая на стол. — Кто мне вчера полночи рассказывал, что его ждут великие дела?! Вот пусть они тебе занавески и задергивают.

— Великие дела?

Хельг оторопело потер глаза, потом хлопнул себя по лбу и торопливо вскочил с кровати. К тому времени, когда Сьюзи поставила посреди стола кувшин с водой, пышный омлет и свежие марципаны из пекарни напротив, он уже успел одеться.

— Вспомнил? — иронично поинтересовалась девушка, но глаза ее оставались грустными. — Ты у нас теперь человек важный, не то что некоторые. С утра пораньше посетители в передней толпятся: «Не проснулся ли господин айн Лейн? Почивать изволят? Как это на него не похоже!»

— Какие еще посетители? — Хельг пододвинул к себе тарелку с омлетом.

Как-то все быстро закрутилось. Краткий разговор с центурионом, скомканные напутствия, аудиенция у Его Светлости, разношерстная компания, которую ему теперь предстояло сопровождать.

С год назад он и сам был бы счастлив, что заметили, выделили, почтили доверием. А теперь…

Ну куда ему сниматься с места?! Посвящение, Сьюзи — только-только жизнь стала налаживаться. Он даже подумывал жениться… Не сейчас, конечно, куда торопиться. Вот стал бы десятником, тогда…

Он всегда мечтал о семье, о доме. О настоящем доме. А Сьюзи… Была ли она его судьбой — истинной, непридуманной? Иногда ему казалось, что да. Иногда — что нет.

Тихая, спокойная жизнь, когда есть куда вернуться, есть кому приготовить завтрак и ужин, убаюкивала и затягивала.

Как болото? Ответа Хельг не знал. Пока не знал.

— Это уж тебе виднее какие. — Сьюзи устало села рядом. — На вот, держи.

Сорвав печать, Хельг развернул пергамент, нахмурился и небрежно сунул его в карман.

— Плохие новости? — встревожилась девушка. — Посланец сказал, что он от господина герцога, но ничего срочного, можно и не будить…

— А он не говорил, когда придет за ответом? — Отодвинув тарелку, Хельг залпом осушил кружку воды и торопливо поднялся из-за стола.

— Вроде нет… — Сьюзи не знала, что и думать. — Тебя когда ждать?

— Надеюсь, что к вечеру. — Хельг уже начал было спускаться по лестнице, но, точно вспомнив что-то, остановился. — Сьюзи… Если вдруг придет этот, ну, от господина герцога, ты лучше вовсе ему не открывай, ладно? И еще… Боюсь, мне скоро надо будет покинуть город. Но это пока неточно!

Ставя точку в разговоре, хлопнула дверь. Сьюзи прислонилась к притолоке. Ашшарат всемогущая, ну почему именно сейчас!..

Хельг почти пробежал по тихой улице Бессмертных Воинов, перешел на шаг на оживленной площади перед храмом Темеса («Спаси и сохрани, Небесный Рыцарь») и, повернув к «Верному дельфину», едва не столкнулся с Хагни Моргилем.

— Надеюсь, наши подопечные все еще живы, — вежливо приветствовал стража Хагни.

— И вам утро доброе, — поклонился тот. — Хотя я бы не назвал их подопечными.

— Вы видели их в бою?

— Их? Нет, не видел.

И откуда такие умники берутся?

— Я тут знаете что подумал, — неторопливо начал Хельг, замедляя шаг. — Вряд ли найдется более простой и надежный способ покончить, как вы говорите, с «нашими подопечными», чем втереться к ним в доверие. Прийти к герцогу, предложить свои услуги…

По мере того как Хельг говорил, идея переставала выглядеть просто милой шуткой. После утреннего письма и нескрываемая тревога герцога, и его странный приказ представились Хельгу в новом свете. Равно как и этот Моргиль, который поначалу показался стражу обычным надутым фанфароном…

— Вы на что-то намекаете? — холодно поинтересовался Хагни.

— Скорее размышляю, — дружелюбно улыбнулся Хельг. — Меня, например, в страже Его Светлости каждая собака знает…

— Скажи мне, кто твой приятель… — еле слышно пробормотал Моргиль.

— А вот вас, господин жрец, — на проблемы со слухом айн Лейн не жаловался, — вас-то кто знает? Какому богу вы служите?

— Истинному, друг мой, истинному. — Хагни взялся за ручку двери. — И уверяю вас, это очень просто проверить. Стоит лишь оказаться на пути у его жреца.

— Мне почему-то кажется, — невзначай заметил Хельг, входя в гостиницу, — что лучше будет, если мы не станем стоять друг у друга на пути. Потому как иначе — не стоит ли тогда сразу выяснить…

— Не стоит, — отрезал Моргиль. — Не намерен я с вами драться: много чести. Если Его Светлость желает, чтобы мы оба помогли этой странненькой компании, значит, поможем. Вы же, как я погляжу, склонны ставить под сомнение приказы господина герцога. Или я ошибаюсь?

Скрипнув зубами, Хельг промолчал. С утра послание, теперь Моргиль — день начинался прескверно…

Они нашли своих «подопечных» в общей зале, которая в столь ранний час была еще почти пуста. Хагни сочувственно взглянул на хмурое лицо гнома, столь сосредоточенно расправлявшегося со спаржей, словно перед ним был строй вражеских мечников, через который надо было прорубиться во что бы то ни стало. Да и остальные выглядели не лучше, за исключением разве что Макобера, с наслаждением уписывавшего пышный пирог с густой ярко-малиновой подливкой.

— Ни свет ни заря! — помахал им рукой мессариец.

— Что-то случилось? — спросил айн Лейн, едва поздоровавшись.

— Мы рано расслабились, — мрачно пробормотал Мэтт.

— То есть поспать вам все же не дали? — с пониманием кивнул Хельг.

— Они попытались еще раз, — тихо произнесла Мист, когда жрец и страж присоединились к сидящим за столом. — И если бы не господин Моргиль…

Хельг с удивлением воззрился на жреца. Вот, значит, как.

Поручение герцога нравилось ему все меньше и меньше. Чего-то Его Светлость явно не договаривал — иначе зачем посылать в помощь этой компании жреца и тут же приставлять еще одного человека за этим самым жрецом приглядывать. Ох, не доверенное лицо господина герцога этот самый Моргиль, не доверенное — скорее наоборот. И не стоит ли поделиться этим… ну, например, с Торрером?

Впрочем, отказаться от поручения Его Светлости он все равно не мог — разве что уйдя в отставку, но это ему и в голову не приходило. А вот расспросить герцога подробнее — мог. Наверное. Но когда Хельг услышал, что ему предстоит сопровождать талиссу, все вопросы вылетели у него из головы.

Одно из самых ярких воспоминаний детства: он сидит на дереве неподалеку от дома и в который раз уже перечитывает раздобытую где-то дедом книгу «Подвиги и приключения героев древности». Не оттого перечитывает, что книг в доме немного, а оттого лишь, что этот затертый манускрипт позволял ему что ни день отправляться в бой бок о бок с людьми, которых он ценил и уважал. У него не было тайн от них, у них — от него. Такими, наверное, и должны быть настоящие братья по оружию.

Но чаще всего Хельг отправлялся в бой вместе с легендарными талиссами прошлого. Особенно с одной — талиссой Хромого Барабанщика, наводившей ужас на байнарских купцов, а впоследствии так отличившейся во времена Первой антронской, что сам халиф преклонил пред нею колено.

Про талиссы знали все — и толком не знал никто. Таинственные боевые союзы, вступить в которые невероятно трудно, но еще труднее покинуть. Слово талиссы нерушимо. Клятва талиссы священна. Общие слова, не более того.

Говорили, что предателя ждет мучительная и неотвратимая смерть. Что члены талиссы обмениваются друг с другом кровью и душами. Что у каждой талиссы есть незримый покровитель, способный вытащить ее из самых безвыходных ситуаций. Что талисс в мире меньше, чем городов: не многие рискуют связать себя обязательствами, разорвать которые в силах лишь смерть. Жена может уйти от мужа, даже жрец может уйти от бога, но талисса создается навсегда.

Конечно, это наверняка вранье. Патетика, несовместимая с жизнью…

— …И мы пошли спать, — выдохшись, закончила Мист.

Кажется, его опять подвела эта дурацкая привычка погружаться в собственные мысли. Впрочем, может, не такая она и дурацкая: что там у них ночью приключилось, он еще не раз сможет узнать, а вот вернутся ли мысли, если их неблагодарно спугнуть…

— То есть обошлось? — на всякий случай уточнил он.

— На этот раз да, — буркнул гном. — И еще одно: убийцы зачем-то приехали в Трумарит из Майонты. Так что отгадка скорее всего там. И ежели куда идти, то туда. Вот только далеко ли до нее?

— Как идти. — Страж не торопился с ответом. — Дней шесть. Может быть, восемь. На лошадях быстрее, конечно.

— Лошади нам не подходят, — решительно заявил Мэтт. — Хорверкских пони здесь не сыскать, а на местных конягах мне так же приятно ездить, как вам — на драконе, скачками несущемся по земле.

— А чем же обычные-то пони вам не угодили? — изумился Моргиль. —Тихие, спокойные создания. У меня у самого когда-то такой был. Лет двадцать назад.

— Ноги у них под нашим Мэттиком разъезжаются, — поделился Макобер.

— Правда, что ли? — фыркнула Мист.

— Правда — не правда, а пойдем мы пешком, — отрубил Мэтт. — Дорога-то хоть хорошая?

— Наезженный тракт, пока вроде никто не жаловался, — пожал плечами Хельг. — Хотя потихоньку он, конечно, приходит в упадок: караванов сейчас мало, герцог Майонту посещает редко… Зато места красивые — тихие, почти глухие. И совершенно дивные озера, но это уже ближе к Майонте…

— Озера? — неожиданно оживилась Мист.

— Ну да. Наше герцогство издавна славилось…

— Ладно, о красотах природы потом, — оборвал стража Мэтт, к немалому разочарованию чародейки. — Если дойдем до твоих озер.

«Ну уж нет! — мысленно осадила гнома Мист. — Кому, может, и все равно… Хотя за последний год озер этих я перевидала больше, чем любой страж. Исцеляющих недуги, продлевающих жизнь, любимых богами. И нет уже ни сил, ни денег искать то единственное, которое должно помочь именно мне.

Купит, предположим, у меня талисса это колесико, а дальше? Даже если Снисходительные разберутся и возьмут в голову, что я не имею к талиссе никакого отношения, дальше-то что? И чем, собственно, эти озера хуже других?

Ничем, наверное. Но идут дни, проходят месяцы, а Приговор так и остается Приговором. И все меньше остается у меня веры в то, что когда-нибудь я снова стану собой».

Глава IX

Альдомир, тринадцать месяцев назад

В ту ночь, вопреки обыкновению, столичный храм Айригаля был ярко освещен. Горгульи недовольно хмурились, разглядывая укрепленные над входом факелы, в открытые окна лился свет сотен свечей, и даже безлюдные башенки приковывали к себе взгляд теплыми огоньками амбразур.

В ту ночь, вопреки обыкновению, столичный храм Айригаля не отбрасывал тени, и жители окрестных домов перебегали площадь, прижавшись к стенам и низко кланяясь черной громаде храма. Они знали, что это означает: сегодня бог был у себя дома.

Но и случайные прохожие, которых Судьба занесла в этот поздний час на одну из центральных альдомирских площадей, старались держаться подальше от магов Ордена Пурпурной Стрелы, с вечера заступивших в почетный караул у входа. Блики от их парадных нагрудников, перечеркнутых скрещенными стрелами, жалили глаза, как маленькие волшебные молнии — верткие, жгучие, не знающие промаха.

В ту ночь, вопреки обыкновению, в столичном храме Айригаля не было места для простых верующих, да они и не рискнули бы нарушить уединение тех, кто правил от имени и во имя Повелителя Бесплодных Равнин приходами и монастырями, кому подчинялись десятки жрецов и монахов, кто был удостоен чести лицезреть своего бога.

Два иерарха — Савернос и Исиндиос — встречали гостей в центральном нефе. Каждому было отведено свое место; каждому это место было хорошо знакомо. Бог не в первый раз призывал их со всех уголков Двэлла на личную встречу.

Когда последний из приглашенных ступил под своды храма, Савернос собственноручно запер тяжелые, уходящие ввысь двери, и в то же мгновение в нефе воцарилась тишина, какой не бывает даже в могиле, — каждый почувствовал приближение своего господина.

Факелы в простенках погасли. Вернее даже будет сказать, иссякли — так медленно, так нехотя истаяло их пламя. Расползаясь по приделам и забираясь под купол, храм залил мягкий свет раннего летнего утра. Утра, которое обещает быть жарким.

Исчезли черные бархатные портьеры, растворился мрачный, внушающий почтение и страх алтарь. Сегодня богу это было не нужно. Пугать здесь было некого.

На алтарном возвышении возникли два кресла — именно кресла, а не трона — высоких, украшенных затейливой резьбой, но не подчеркивающих грань между господином и его слугами, а лишь обозначающих ее.

Повелитель Бесплодных Равнин выбрал для этой встречи столь любимое им обличье купца средней руки откуда-нибудь с побережья Антронии. Мощное тело любителя поесть и поспать, черная густая борода, глаза слегка навыкате, лицо скорее добродушное, нежели грозное. Лет сорок–пятьдесят, точнее не скажешь. На левой руке скромный палладиевый перстень.

В отличие от него Дарящая Легкую Смерть выглядела настоящей светской дамой. Седеющие волосы уложены в высокую замысловатую прическу, туго перетянутое в талии платье спускается вниз похожими на лучи складками. На лице ни морщинки, в глазах плещется ирония.

Завидев божественную супругу своего господина, ни разу на их памяти не посещавшую его храмов, жрецы позволили себе выразить свое изумление легким ропотом, прокатившимся по центральному нефу и замершим у самого входа. Они могли бы и промолчать, но были достаточно правильно воспитаны, чтобы не лишать своего бога возможности насладиться произведенным эффектом.

Айригаль и Орроба подзывали прелатов по одному устами иерарха Исиндиоса: ожидавшие своей очереди не слышали ни единого слова из тех, что произносились у самого возвышения. Однако от них не укрылось, что Властитель Ушедших Душ держал себя весьма просто, часто улыбался и, когда настоятель главного маркусского храма попытался было пасть ниц, вежливо, но твердо остановил его. В ту ночь боги позвали своих жрецов не для того, чтобы принимать поклонение.

Со стороны могло показаться, что довольная жизнью и друг другом чета дает аудиенцию придворным. На деле же Айригаль и Орроба собрали прелатов, чтобы сообщить об объявлении войны. Пока еще тайной, о которой не должен знать никто, кроме самых приближенных.

Внешне ни Айригаль, ни его божественная супруга не выказывали сомнений в победе. Но они знали, что на карту поставлено все. При самом неблагоприятном развитии событий они могли и вовсе перестать быть богами.

Жрецы не представлялись, не называли свою должность — боги и без того прекрасно знали их. К ним обращались как к принцам и герцогам — по названиям тех мест, откуда они прибыли. В некоторых землях прелат и в самом деле оказывался куда влиятельнее наследного государя.

— Катэна, ты отвечаешь за то, чтобы Сыны Тайха встали на нашу сторону. Добровольно, но с осознанием наших возможностей.

— Но колонна Зеантиса не позволит им покинуть подземелье! А мы не в силах ее разрушить, господин и госпожа.

— Вы — не в силах. Когда понадобится, Колонна рухнет с нашей помощью. Главное — чтобы лорды ничего не знали о ваших переговорах.

Молодой жрец поклонился — и исчез. Его место занял другой.

— Трумарит, ты отвечаешь за Нетерту. Маги должны стать нашими союзниками.

— Но, господин, не думаю, что они уже забыли…

— Битву Святых Отцов? Надеюсь, что нет. Именно это и обеспечит их покорность.

— Что я могу им обещать?

— Жизнь!

— Не торопись, Айри. Узнайте сначала, чего они хотят. Мы не против поторговаться.

— До каких пределов, госпожа?

— До известных. Они побоятся, что после нашей победы не останется ни одного мага. И надо их убедить, что колдунов-конкурентов мы не потерпим, зато друзьям препон чинить не будем.

— А это?..

— Правда ли это? Не знаю. Посмотрим. Но и им знать не обязательно.

Осторожный этренец откланялся.

— Мессар, на тебе флот.

— Большинство моряков поклоняются Юрайе, мой господин.

— Тогда создай собственный флот и набери тех, кому нет дела до бога морей! В нужный момент корабли нам понадобятся, сам понимаешь.

— Не хотите ли вы купить уже имеющиеся суда?

— Если они в хорошем состоянии, я не против. Но не спеши — проверь каждое, у нас еще есть время. Если не подойдут, смело размещай заказ на антронских верфях.

Ухмыляясь и мысленно подсчитывая доходы, мессариец отправился восвояси.

— Байнар, на тебе изготовление эликсира.

— Работы в самом разгаре, моя госпожа. Опыты показали…

— Меня не интересуют подробности. Хотя бы потому, что я и без тебя их знаю. Почему до сих пор не начаты эксперименты на жрецах?

— Я ждал распоряжения моего господина, мудрейшая.

— Ты получил его. И не теряй времени: через полтора-два года я должна быть уверена, что, когда придет время, эликсир подействует.

Ученый жрец из Байнара уступил место обаятельному степняку, долгие годы проведшему в Тайлене.

— Подстегни Всадников Эркрота. Они должны дотянуться до Трумарита.

— Фейранд не хочет рисковать, мудрейший.

— Ему придется рискнуть. Все эти фокусы с божественным благословением его походов проходят до тех пор, пока мы играем роль Эркрота. Тебе не кажется, что ему пора бы уже об этом узнать?

— Вождь придет в ярость, моя госпожа. И я не возьмусь предсказать его поступки.

— Хорошо, попробуй тогда вдолбить ему в голову мысль, что при поддержке наших жрецов всадникам нечего бояться. Сделай так, чтобы Тайлен пал в ближайшие месяцы.

— Но тогда моя епархия перестанет существовать!

— Или ее власть распространится на всю степь. По-моему, в твоих интересах, чтобы события развивались по второму варианту.

— Да, и сам там не появляйся, — добавила Орроба. — Отправь кого-нибудь из наших, при всех регалиях. Со своим они могут надумать поговорить по-свойски.

Когда степняк исчез, Айригаль подмигнул жене:

— Давай пару минут передохнем. Когда я попадаю в это тело, невольно чувствую себя человеком.

— Лучше бы ты не забывал о том, что мы — боги, — отрезала Орроба. — Идиотская привычка — спрашивать мнение этих людей, советоваться с ними. Они не знают и тысячной доли того, что знаем мы!

— Зато у них есть интуиция, моя дорогая. Тайленец понятия не имеет, какова будет реакция Фейранда, но он ее чувствует. Чем не предсказание будущего, к которому ты так стремишься?

Вместо того чтобы рассердиться, Орроба рассмеялась:

— Наверно, ты прав. Просто я продолжаю сомневаться, не рановато ли мы начали. То, что ведомо хотя бы нескольким людям, считай, знают все.

— Вот и посмотрим, как мои слуги умеют хранить тайну, — хитро прищурился Айригаль. — А послезавтра испытаем твоих. Но что мне было бы куда более любопытно…

— Да, дорогой?

— Что скажут остальные — тот же Темес. И в особенности Сентарк.

— Вот как? — усмехнулась Орроба. — Не я ли тебе говорила, что стоило взять его в долю!

— А если бы он не согласился? Подождать еще веков пятнадцать? Сказать, что мы пошутили? Поискать других союзников — и так, пока о наших планах не узнает только ленивый? Вот ведь любительница по двадцать раз обсуждать одно и то же!

— Тебя удивляет, что я боюсь? — почти шепотом проговорила Орроба.

— Хорошо, что об этом не знают твои жрецы. — Айригаль накрыл ее руку своей ладонью. — Прости. Но нам действительно рано бояться: пока что не происходит ничего необычного. Каждый старается по мере сил увеличить свое влияние на людей — дозволенными средствами, конечно. Вот и мы стараемся. Поймем, что поторопились, — затаимся.

— Но ты действительно думаешь, что Сентарк нам не союзник? — На лице Орробы появилась слабая улыбка.

— Сказать честно, мне очень не понравилась история с жезлом. — Почувствовав нетерпение прелатов, Айригаль нахмурился. — Вот ты веришь, что Сентарк представления не имеет, что с ним стало?

— Зная, что последней Жезл держала в руках его жрица? Пусть даже она погибла в Нетерте вместе со всеми… Едва ли.

— Вот когда поверишь, тогда и вернемся к этому разговору. Но мне почему-то кажется, что Жезл всплывет раньше.

«Кажется, — с легким чувством превосходства подумала Орроба. — Ты умен, муж мой, но интуицию, которую ты столь ценишь в людях, с успехом заменяет информация…»

* * *

— Давайте поговорим откровенно, — решительно предложила Бэх, обращаясь к Хельгу айн Лейну и Хагни Моргилю. — Мы ничего не знаем о вас, кроме того, что Его Светлость вам доверяет. Вы тоже вчера увидели нас впервые и теперь наверняка ломаете себе головы, чем же это мы сумели снискать такое расположение господина герцога.

— Скорей уж такое внимание Снисходительных, — вполголоса заметил Моргиль.

Бэх подарила ему осуждающий взгляд.

— Так получилось, — продолжила она, — что нам некогда присматриваться друг к другу. Поэтому начнем сначала. Во-первых, мы — талисса.

— Этого Его Светлость от нас не скрыл, — улыбнулся Хельг.

— Хорошо, во-вторых: не получали ли вы часом этой ночью какого-нибудь письма?

— Ну, ночью это было бы затруднительно, — протянул Хагни. — Но с утра — да, получал. Дескать, если я хочу и дальше любоваться на солнышко и валяться на травке, мне настоятельно рекомендуют до того, как покинуть с вами город, явиться в одно место для получения детальных инструкций. И это место — отнюдь не дворец Его Светлости.

— Со мной та же история, — признался Хельг.

Страж чувствовал себя не в своей тарелке. Угрозы, убийцы, подметные письма — все это существовало в какой-то другой жизни, где танцевали на балах вельможи, умирали от яда купцы, рушились и воздвигались королевства…

— Тогда в-третьих. То, что ночью двое убийц пытались нанести нам визит, вы уже знаете. Но был и еще один. И Мак его выследил.

Мессариец скромно опустил глаза, надеясь, что Бэх не станет упоминать о том, что последние два часа перед рассветом она провела в молитве. И теперь колено, по крайней мере, не напоминает о себе ежеминутно. Хотя мысль о том, чтобы пробежаться, по-прежнему вызывает живейшее отвращение. А вот о том, чтобы спокойно полежать…

— Вы сумели узнать что-нибудь новое? — быстро спросил Хагни.

— А то! — усмехнулся Макобер. — Например, что совладать с ними будет не так просто.

«По крайней мере мне», — добавил он про себя.

— А про статуэтку?

— Я почти уверен, что ниточку с «Лезвием ночи» нам не вытянуть, — нехотя признал мессариец.

Хагни кивнул:

— Не исключено. Мало ли откуда у убийцы статуэтка, может, друг подарил.

— Значит, все же Майонта, — задумчиво проговорил Хельг.

— Это будет в-пятых. — Бэх вновь взяла инициативу в свои руки. — А в-четвертых… Я так понимаю, что вам уже начали угрожать. И очевидно, исключительно из-за нас. Поэтому, господа, я хотела бы предложить вам остаться в Трумарите. Вам, разумеется, такая мысль и в голову не приходила, распоряжение Его Светлости — закон, но ведь часто ничто не заставляет подчиняться его капризам. И нам не составит труда написать ему, что мы сами отказываемся от вашей помощи.

Моргиль почувствовал, что еще немного, и он совершенно неприлично расхохочется. Они решили его пощадить! Нет, каково! Да даже если бы все обернулось по-другому, неужели они думают, он испугался бы! На Аллайре были четырехголовые псы, под Докмаром — одуревшие от голода крестьяне. Ну, добавились бы еще Снисходительные, что с того?

Хагни понимал, что обычный человек на его месте должен был уже утром как минимум испугаться. Или на худой конец побледнеть. Или еще что-нибудь…

А сейчас? Как он должен отреагировать сейчас?

— Не стоит, — прищурился он. — Я имею в виду, не стоит отказываться от помощи, если она может оказаться кстати. А я, можете спросить у госпожи Мист — дочка-то ей наверняка про меня рассказывала, — бываю очень кстати…

Мист несколько смутилась.

— Мало ли у нее знакомых было, — хрипловато произнесла чародейка, — про всех и не упомнишь. Но что-то такое она действительно говорила… То ли вы, Хагни, отменно готовите, то ли искусно играете в «обезьян и поросят»…

Правая рука Моргиля сжалась в кулак, но Хельг не дал ему возможности ответить.

— Я тоже с вами. — Хельгу казалось, что лишние рассусоливания здесь неуместны. — Коли Его Светлость считает, что без нас вам не справиться, значит, так тому и быть.

Бэх улыбнулась: прямота стража импонировала ей больше изощренных речей Моргиля.

— А что, если навестить это одно место? — загорелся Макобер. — Ну, то самое, где полезные инструкции раздают.

— Они наверняка предусмотрели и такой вариант, — осадил его Мэтт. — Нет, так мы ничего не узнаем.

— Однако мне кажется, госпожа Бэх, между «в-третьих» и «в-четвертых» вы кое-что пропустили. — Моргиль выдержал паузу. — Судя по письмам, не одни Снисходительные желают вашей смерти. Тогда кто?

— Ни единой идеи, — со вздохом признался Торрер.

— Все наши враги, — добавил Мэтт, — не стали бы действовать так сложно.

Зала потихоньку заполнялась, и гном понизил голос — теперь его было слышно лишь за тремя-четырьмя соседними столами.

— А если бы они и прислали предупреждение, — Бэх рассеянно полила кусок хлеба густым соусом, — то не вам — нам.

— Кстати, о предупреждениях, — вспомнил Макобер. — Не пора ли мне во дворец?

— Хотите убедиться, что мы действительно посланцы Его Светлости? — неприятно улыбнулся Хагни.

— А вас это тревожит? — подколол его Макобер. — Расслабьтесь. Я всего-то хотел показать придворному магу ту странную статуэтку.

— Тогда не лучше ли к нему отправиться самой госпоже Мист? — предложил Моргиль. — Мне кажется, маг скорее выслушает свою коллегу, чем…

Он замялся, подыскивая нужное слово.

— Не трудитесь, я понял. — Глаза Макобера блеснули. — Что ж, я не против, разумно. А мы с Мэттом покамест в порт прогуляемся.

— Да и я не против. — Чародейка даже не ожидала, что мессариец так легко согласится. — Если, конечно, маг не откажется меня выслушать.

— Ясный ясень — не откажется! — с энтузиазмом подхватил Торрер. — Коли нас… вас к нему пустят. А вот тех, кого герцог к нам отправил…

— Они же не приближенные Его Светлости, — фыркнула Мист. — С чего бы вдруг они смогли провести меня к придворному магу?

— Не приближенные, — честно подтвердил страж. — По крайней мере я.

Моргиль промолчал.

— Так, значит… — В голове эльфа явно зрела какая-то мысль. — Как у вас, людей, все сложно! Да я сам пойду к этому волшебнику!

— И как вы объясните ему цель своего визита, если не секрет? — Чародейка весело взглянула на него из-под косынки.

Талисса ей определенно нравилась. Они знакомы всего второй день…

— Скажу, что намерен обсудить с ним древние эльфийские предания, — брякнул Торрер первое, что пришло ему в голову. — Да мало ли…

— Мало, — отрезал Мэтт. — Если бы герцогский маг развлекал всех, желающих его повидать, такого мага давно бы уже выкинули из дворца. Как болтуна и бездельника. А тебя туда просто не пустят.

— Это еще почему? — Эльф воинственно посмотрел на гнома.

— По тем же причинам. — Мэтт увлеченно продолжил борьбу со стывшей на тарелке спаржей. Потом вдруг замер и вопросительно посмотрел на Мист.

— Все в порядке, я уже проверила, — успокоила его чародейка, благоразумно решив не спрашивать, как он чувствует себя после вчерашнего ужина.

— Хорошо, господа, но я-то всяко могу пройти во дворец. — Бэх отодвинула от себя пустое блюдо. — Не думаю, что жрицу моего ранга туда не пропустят.

— Во дворец-то да. — Мэтт был по-прежнему скептичен. — А дальше? Кто тебе сказал, что местный колдун как-то особенно религиозен?

— Какое ж мне дело до его религиозности — с чего бы ему ссориться с Темесом?

— Так ты вдвоем с Темесом во дворец собралась? — не удержался Макобер.

Бэх со значением посмотрела на мессарийца.

— Да хоть с Айригалем, — подлил масла в огонь Торрер, отличавшийся в вопросах веры редкостной толстокожестью. — Если станет одной загадкой меньше, я буду счастлив.

— Только… — Бэх с сомнением посмотрела на чародейку. Как бы повежливее сказать старушке, что во дворце ее экстравагантность может быть неправильно воспринята?

— Пойду переоденусь, — подмигнула ей Мист. — Сдается мне, рыжее в этом году при дворе не в моде.

— Просто вихрь какой-то, — пробурчал гном, когда Мист энергично помахала им от дверей и застучала сандалиями по лестнице. — Дай Крондорн каждому в ее-то годы…

— В твоих устах это звучит особенно пикантно, — хмыкнул Макобер. — Думаешь, она старше тебя?

— Не исключено, — пожал плечами Мэтт. — Относительно, конечно. Бэх, по-твоему, ей сколько?

— Лет пятьдесят, — прикинула девушка. — Или сто. Иногда мне кажется, что чуть больше. Иногда — чуть меньше. Господин Моргиль, а она действительно столь невероятно умела, как вы рассказывали?

— Проще, наверно, на «ты», — предложил жрец. — Иначе в первые же дни язык сломаем. Как начнем все титулы припоминать…

— А у вас… у тебя они есть? — поправился Макобер.

— Насколько я знаю, по крайней мере у одного из вас они есть, — ушел от ответа Хагни. — Если, конечно, верить моему богу. Что же касается госпожи Мист… Со слов ее дочери… Великой волшебницей ее, безусловно, не назовешь…

— А вот и я!

Появившаяся в дверях залы пожилая дама мало чем напоминала уже знакомую им энергичную старушку. Узкое золотистое платье делало ее стройнее и выше, обрисовывая не потерявшую изящества фигуру, скрытую доселе под балахоном, а конический головной убор, популярный к северу от Биирна, придавал Мист неожиданное благородство и хрупкость.

— Так годится? — Чародейка наслаждалась произведенным эффектом.

— Годится, — ошеломленно ответила Бэх. — Это все было у вас с собой?! И при этом вы…

— И при этом обычно я одеваюсь несколько по-другому? — помогла ей чародейка. — Эх, милочка, нельзя же быть такой доверчивой! Да если бы все это было у меня с собой, меня бы вам Его Светлость рекомендовал, а не господин Хагни Моргиль! Смотрите внимательнее…

Чародейка щелкнула пальцами, и сквозь шикарное платье проступил уже хорошо знакомый друзьям задорный рыжий балахон.

— А теперь поторопимся! Часа два оно, конечно, продержится, но за большее я не ручаюсь.

И на глазах изумленной талиссы чародейка гордо прошествовала к выходу из гостиницы.

Глава X

— Папа, папа! — отчаянно закричала девушка — и открыла глаза.

Бальдр, как и час назад, сидел за столом, погруженный в свои мысли. Свеча уже догорала.

Только сейчас Пээ поняла, что он чем-то напоминает ей Учителя. Та же ранняя седина на висках, хотя и не столь заметная в его русых волосах. Те же плавность и грация в движениях, которые встретишь только у опытных воинов.

Однако если Учителя можно было в равной степени принять как за чародея, так и за какого-нибудь удачливого молодца из лесных братьев, то с Фрейном не ошибешься. Ростом футов шесть с половиной, с многочисленными шрамами на руках, груди и даже под жесткой густой бородой, — для Пээ он был именно Воином. Воином с большой буквы.

— Бальдр!

Мужчина за столом обернулся:

— Опять не спится?

Если бы просто не спалось… Тревожный сон. Отец, мать, тероны — все они остались в прошлом.

Пээ ненавидела слово «сирота» — перед глазами возникала девчушка в коротеньком убогом платьице с грустными глазами побитой собаки. К тому же Учитель заменил ей отца.

Если, конечно, его можно заменить.

— Так, ерунда. Детство приснилось. Слушай, ты не знаешь, где Умгиз живет?

— Умгиз? — удивился Фрейн. — Первый раз слышу.

— Да ты что?! Ну, Умгиз Толкователь. Помнишь, Зея рассказывала: ей ни с того ни с сего шахский дворец приснился. И сам шах…

— Фантазерка твоя Зея, — добродушно хмыкнул Бальдр.

— Ладно тебе, — улыбнулась Пээ. — Нет, правда? С Зеей-то и без Умгиза все понятно: муж у нее — ни в бой послать, ни дома оставить, вот и мечтает о всякой ерунде. А вот к чему мне эти сны снятся…

— Что значит «к чему»? — не понял Бальдр. — Снится детство, выходит, тоскуешь по нему. Семьи тебе не хватает, вот чего. Дома, детишек.

— Ага, именно этого мне и не хватает! — фыркнула Пээ. — Заняться мне больше нечем, кроме как с пузом ходить! Ты еще предложи на огороде горбатиться да сорочки мужу стирать.

— А что, неплохая идея, — ухмыльнулся Бальдр Фрейн. — Я тебе дело говорю, малышка, оставайся в Трумарите. Хочешь, я и сам задержусь, пока мужа тебе не найдем.

— Да такой маргибал, как ты, всех женихов распугает! Нет уж — придется им и меня потерпеть. — Пээ задумчиво потеребила кончик длинного рыжего локона.

А вот что за работа нашлась для Бальдра — этого она не знала. И спросить ей было некого, по крайней мере сейчас.

Все случилось довольно неожиданно. В последнем письме к Лиилю она обмолвилась, что Бальдр после Лайгаша места себе не находит, а уже через неделю в дверь постучал любезный до приторности вербовщик.

«Нет, не в Трумарите, в Майонте. Вернее, там скажут… Нет, десятником… Нет, не война, но дело ответственное, как раз с вашим опытом… Как откуда?! Слухами земля полнится, а уж про такого видного воина…»

Быстр наставник, быстр, ничего не скажешь.

Сама того не замечая, она никогда не называла Лииля учителем. Только наставником. Учитель в ее жизни был один, и никому с ним не равняться.

Только вот что Бальдру в Майонте-то делать? Им обоим было понятно, что такие воины, как Фрейн, в этом захолустье просто не нужны. Если, конечно, городок не надумал отложиться от герцогства Этренского. Что, впрочем, так же трудно себе представить, как желание правой ноги жить независимо от левой.

Значит, все же Нетерта…

— Потерпят, никуда не денутся.

Фрейн не стал говорить, что чародейка со знаниями Пээ будет для них не менее ценным приобретением, нежели он сам. Знать бы еще, кто такие эти «они». И захочет ли Пээ поступить к ним на службу.

Наемное войско? Охрана каравана? Эх, гадай не гадай…

— Ты что-нибудь про нее знаешь? — вдруг спросил Фрейн.

— Немного, — сразу поняла его Пээ. — Лииль как-то обмолвился, что с удовольствием отправил бы меня на месячишко в Нетерту. Если бы было куда. Но это понятно: такие места быстро обрастают всякой романтической дребеденью. Свободный город магов. Город свободных магов. Ну, и так далее.

Хорошо, Бальдр не спросил, зачем Лииль хотел отправить ее в Нетерту. За вещими снами? За ее прошлым, в котором она никак не могла разобраться?

— Но воины-то там были? — ревниво уточнил Фрейн.

— Все там были. Да ты что, это же сказка! Красивая сказка о месте, где примут любого, обладающего даром. Куда не сунутся имперские легионеры, где нет нищих и трущоб, воров и…

— И точно сказка, — ухмыльнулся Фрейн. — Но похоже, ты сама не очень-то в нее веришь?

— Лииль верил. Для него это был особый город. Которого больше нет и уже не будет.

Наполнив кружку элем, Бальдр залпом осушил ее. Крякнул, вытер усы.

— Малышка, а что такого хорошего в городе, которым правят маги? И этот твой, как его, Кхарад?

— Не знаю. — Пээ пожевала локон. — Каждый, наверно, мечтает о том, чтобы его оставили в покое. Чтобы жить как хочется, как ему кажется правильным. А маги… Я знаю, для тебя это не так, но мы ведь действительно можем больше, чем остальные люди. И при Кхараде Нетерта процветала!

— Что-то я не замечал, чтобы маги подарили Ольтании процветание, — поддразнил девушку Бальдр.

А ведь это не Лииль был таким уж неисправимым романтиком — она сама. Представить себе древнего эльфа, мечтающего о свободе для всех и каждого, было выше ее сил.

— В королевстве мы работаем на других. За что заплатят, то и делаем. В Нетерте маги работали на себя.

Фрейн покачал головой. Набег теронов, оставивших Пээ сиротой. Таинственный Учитель, отдавший ее Лиилю. Да и потом Пээ чего только не повидала в своей жизни. Одна служба Ордену дорогого стоит!

И вот же — мечтает. Верит.

— Слушай, — с надеждой начала Пээ, — если ты так не хочешь в Нетерту, почему бы тебе не обратиться к помощи братьев? Или отца?

«Снова-здорово! — подумал Бальдр. — Так я и знал! Четвертый раз за последний месяц».

— Во-первых, я не привык просить о помощи, — терпеливо начал Фрейн. — Все ж не инвалид. Во-вторых, им бы я не стал врать.

— Думаешь, они плохо тебя знают?

В свете свечи лицо Фрейна казалось бледным и усталым.

— Они понятия не имеют, чем я занимался последние два с половиной года. А семья ручается своим именем за наемников, которых рекомендует. — Голос Фрейна сделался монотонным, словно он читал устав Гильдии наемников. — И после той истории с Лайгашем…

— Да не было никакой той истории с Лайгашем! — Пээ вскочила с постели, тихо взвизгнула, когда босые ноги коснулись пола, и, секунду поколебавшись, подбежала на цыпочках к Бальдру.

Когда Фрейн смущенно поднялся из-за стола, девушка обвила его шею руками:

— Ладно, не сердись!

— Хорошо, не было, — с трудом пересилив себя, согласился Фрейн и, подхватив Пээ на руки, отнес ее обратно в постель.

Да уж, с такой не соскучишься. Сейчас вон как льнет… А другой раз исчезнет на неделю, и попробуй спроси, где была да что делала. Мало не покажется.

И ладно бы он был ей нужен. Действительно нужен. Так ведь она своим колдовством так мужика приложить может — никакой меч не понадобится. Одно слово — Рыжая Молния.

А она ему? Эх, уж ему-то все это чародейство сто лет бы не видать. Другие наемники как: залезут колдунье под юбку, потом неделю павлинами ходят. А для Бальдра девчонка — она и есть девчонка. Хоть ты огнем плюйся, хоть по воздуху летай. Что у колдуний, ноги из другого места растут, что ли…

И все же, когда Пээ притянула его к себе, он не стал сопротивляться.

* * *

— Так кто из вас хочет посетить мессира придворного чародея?

Туповатым, но честным упрямством декурион напомнил Бэх десятки других младших офицеров, виданных-перевиданных ею во всех концах королевства. Она даже готова была, приди кому-то в голову безумная идея ее об этом спросить, рассказать всю его биографию — от начала и до конца. Лет десять гарнизонной лямки где-нибудь в захолустье. Нет, пожалуй, даже пятнадцать. Потом перевод в столицу, где и мед послаще, и сметана погуще. И вот наконец венец мечтаний — служба во дворце. Спокойной ее, правда, не назовешь, зато сытная. И потерять эту службу декурион боялся больше, чем прогневать всех богов на свете.

— Вот эта почтенная волшебница, — в десятый раз повторила девушка, моля Бесстрашного Тигра даровать ей терпение.

— Почему же тогда мне доложили, что его желает видеть жрица? — искренне недоумевал декурион.

«А потому, деревянная твоя башка, что Мист в одиночку и на порог бы не пустили!» — чуть было не прорычала Бэх, но сумела взять себя в руки и высокомерно процедила:

— Вы осмеливаетесь подвергать сомнению пути и цели моего Ордена?

Воин опешил:

— Ни в раз, благородная жрица, но разве сия достойная госпожа принадлежит к вашему Ордену?

Мист уже собиралась было что-то сказать, но Бэх взглядом попросила ее помолчать:

— Считайте, что сия достойная госпожа действует от его имени.

Похоже, в голове декуриона что-то вдруг сложилось — он понимающе кивнул и скрылся за тяжелыми двойными дверями, отделяющими покои мага от внешнего мира.

— Я не могу так долго поддерживать иллюзию! — в панике прошептала Мист. — И если он сейчас нас не примет…

— Мессир придворный чародей готов принять ту из вас, у кого к нему дело, — с облегчением заявил воин, появившись из-за дверей.

К его удивлению, это отнюдь не обрадовало настойчивую жрицу.

— Нас обеих! — отрезала она, намереваясь зайти на очередной круг, когда Мист легонько постучала ее сзади по кольчуге.

— Хорошо, — неожиданно для офицера согласилась Бэх. — Я подожду ее здесь.

— Э-э-э…

— Опять что-то не так?! — Голос жрицы прогремел не хуже гласа ее высокого покровителя.

— Если позволите… Вы в кольчуге и при мече…

— Что же мне, голой прикажете во дворец являться?!

Мечтая провалиться сквозь землю, воин лихорадочно облизал пересохшие губы, с ужасом подумал о том, как это может выглядеть со стороны, и вконец смешался.

— Не положено! — в отчаянии воскликнул он, цепляясь за последнее, что ему еще оставалось. — Прийти можно, уйти можно, а быть — не положено!

— Ладно-ладно, — с угрозой кивнула ему Бэх, едва не отправив беднягу на кладбище раньше времени. — Чует мое сердце, вы еще не научились ценить доверие, которое Его Светлость оказал вам, назначив на столь высокий пост.

— Встретимся в «Дельфине»? — поторопила ее чародейка.

— Встретимся. — Девушка ухитрилась произнести это так, что побледневший декурион принял ее слова и на свой счет.

Оказавшись в покоях придворного мага, Мист поразилась скромности, если не сказать аскетизму окружающей обстановки. Жесткая, похожая на солдатскую, койка, заваленный свитками стол, прикрытые обветшавшими шпалерами стены.

В полумраке она не сразу заметила самого мага, что-то сосредоточенно кидавшего в стоящий на огне тигель. С охоты он, что ли, вернулся? Или так по дому и разгуливает — в плаще и заляпанных грязью сапогах?

— Минуточку! — Чародей предостерегающе поднял руку. — Да, теперь можно. Присаживайтесь.

Мист растерянно огляделась. Кроме стола и кровати, присесть было, к сожалению, некуда.

— Мое имя…

— Не важно, — оборвал ее маг. — Говорите.

Чародейка перевела дух: она несколько опасалась, что после слов «мое имя вам ничего не скажет» маг попросту выставит ее за дверь.

— Я принесла одну вещицу, которая…

— Кладите. — Маг раздраженно дернул головой в сторону стола.

Мист осторожно примостила статуэтку на краешке.

— Спасибо, — выдавил из себя маг. — Идите.

— Но…

— Потом, потом посмотрю. — Маг оторвался на несколько секунд от тигля. — Я же сказал: «Спасибо». Зайдите где-нибудь послезавтра. А лучше через недельку.

Видимо, лицо Мист говорило в этот момент само за себя.

— Это мне?

— Нет, это мне…

— Что же вы молчали?! — рявкнул чародей.

Подскочив к статуэтке, он подбросил ее в воздух. Мист ахнула, но зверюга и не думала разбиваться вдребезги: раскинув крылья, она тихонько спланировала на край стола.

— Непростая вещица. И способная многое рассказать о том, что видела. А видела она немало — и вас с талиссой в том числе. Вам когда-нибудь приходилось сталкиваться со жрецами? — Маг снова отвернулся к тиглю.

«Бэх уверяла, что если в статуэтке и есть частица Силы бога, то бог этот весьма добр. А вот маг, похоже, иного мнения».

— Как и любому другому. Но…

— Я имею в виду серьезно, — с нажимом произнес маг, точно она пыталась от него что-то скрыть.

— Вы хотите сказать, чтобы им захотелось меня убить? — не выдержала Мист. — Но при чем здесь жрецы? И при чем здесь я?

«Со знатной дамой, которую я изображаю, мог бы вести себя и повежливее, — раздраженно подумала она. — Иначе стоило стараться…»

— Ответ на этот вопрос мне хотелось бы получить от вас, мадам.

— Мадемуазель, — непроизвольно поправила Мист.

— Раз, два, три, четыре… — внезапно принялся считать маг.

— Простите?

— Эх, сбили! — Он метнул на посетительницу суровый взгляд. — Раз, два…

Постукивая ногой в такт счету, чародейка ждала, пока маг закончит.

— Отлично! — с воодушевлением воскликнул тот, когда из сосуда повалил едкий зеленый дым. — Так вот, мадам, вещица-то у вас непростая. Ничего божественного в ней нет, но пользовались ею сугубо жрецы. По большей части.

— Мессир, вы ничего не путаете? — Мист выглядела обескураженной. — Я предполагаю, что удар был направлен, собственно, не против меня, но…

Подойдя к магу, чародейка протянула полученное ночью письмо. То и дело бросая полные надежд взгляды на тигель, маг быстро проглядел письмо и, пожав плечами, вернул его обратно.

— Согласитесь, с чего бы вдруг жрецам посылать мне такие предупреждения? Кстати, у вас случайно нет предположений, жрецы какого бога могли бы быть в этом замешаны?

— Случайно нет. — Придворный маг прекратил расспросы так же внезапно, как и начал. — И если мои слова для вас более весомы, чем это послание, считайте, что я полностью с ним согласен.

Интересно, входит ли он в Созвездие, подумала чародейка. Эх, надо было не полениться заранее навести справки! Если да, то его предупреждение дорогого стоит. Если нет…

— Не похоже ли это на руку людей Айригаля? — попытала счастья Мист, припомнив ночной разговор со жрицей.

— А вы не так наивны! Не похоже. А вот на руку его супруги — весьма.

Вот даже как! Ничего себе…

Впрочем, у каждого мага свой путь, и не исключено, что ее просто пугают. Но с какой целью? Чтобы она не продавала талиссе то, что собиралась продать?

— Кстати!.. Ой!

Заклятие спало. И теперь вместо придворной дамы перед магом стояла крайне смущенная старушка в потрепанном рыжем балахоне.

— Хм! — Впервые за весь разговор чародей посмотрел на посетительницу с интересом. — Найгардская школа?

Мист молча кивнула.

— Иллюзия неплохая, — похвалил маг. — Отлакировать бы еще парочкой заклятий — цены бы ей не было! А так… Да что там, без толку — найгардцы всегда были торопыгами. Сколько вы продержались — час, два?

Обидевшись, что про него забыли, сосуд утробно заурчал и выплюнул очередные клубы дыма.

— Простите, что побеспокоила вас, мессир, — промолвила чародейка, едва ей удалось откашляться.

Да, упустила она свой шанс. Сразу про колесико не заговорила, а теперь-то уж точно не спросить. Прибьет ведь, чего доброго…

Подхватив статуэтку, чародейка попятилась к двери.

— Оставьте! — хлестнул ее голос мага. — Пока они разберутся, что вещица не у вас, пару часов выиграете. Возможно, даже целый день.

«Значит, теперь меня убьет Макобер, — обреченно подумала Мист. — Но лучше уж Макобер, чем это чудо. В конце концов, может быть, погибнуть на чужбине от рук мессарийца — это не так уж плохо…»

— Даже и не знаю, как вас благодарить! — попыталась она изобразить приступ признательности.

— Благодарите герцога, питающего к талиссе не очень понятную слабость.

— Конечно, мессир!

— Так я могу рассчитывать, что вы в свою очередь окажете любезность господину герцогу?

— Я полностью в распоряжении Его Светлости. — Мист уже собиралась было присесть в реверансе, но вовремя остановилась. В рыжем балахоне это вышло бы смешно и неуместно. Так и до оскорбления величества недалеко.

— Покиньте город, — приказал маг, — и как можно скорее.

— Но чем я…

— Не вы — талисса. Впрочем, вам тоже лучше бы не мозолить никому глаза. Поверьте, герцогу не нужны лишние неприятности.

Вот так, значит.

— Я им передам.

— Вот-вот, — пробормотал маг через плечо. — Передайте. И себе тоже можете передать…

Не упустив возможности помахать клюкой перед носом совершенно ошеломленного декуриона, Мист выбралась на улицу и, отойдя подальше, грустно оглянулась на дворец. Выходит, прощай, Трумарит. И едва ли у талиссы будет желание заниматься в такое время ее колесиком.

Обидно, со всех сторон обидно. Впрочем, а так ли ей теперь нужно это колесико продавать — тем более если у талиссы нет денег? А другая талисса может ей попасться уже по ту сторону Грани, когда она умрет от голода…

— Госпожа Мист!

Чародейка вздрогнула: Хагни Моргиль! Он-то тут откуда?!

— Я слышал, Бэх собиралась по своим делам, — будто услышал ее мысли Хагни. — Вы позволите вас проводить?

— Посмотрим. Зависит от того, как вы, молодой человек, мне все это объясните, — сурово заявила чародейка, нетерпеливо подергивая узел косынки.

— Я мог бы задать тот же вопрос и вам, почтеннейшая госпожа, — прищурился Моргиль. — Матушка Мист, насколько мне известно, провела большую часть жизни толмачом при эльфийском посольстве. Занятие, безусловно, благородное, однако, согласитесь, несколько далекое от колдовства. К тому же по рассказам Мист у меня не сложилось ощущения, что ее мать, как бы это сказать, столь экстравагантна.

— Именно поэтому вы меня так превозносили? — усмехнулась чародейка.

— Разве это не совпадает с вашими собственными планами? — попытался сбить ее с толку Хагни.

— Это не ответ! — Резкий удар клюки высек искры из мостовой.

— А вы — вы готовы рассказать мне, что у вас на уме? Или почему вы вдруг решили представиться матушкой Мист?

«Он всегда был упрям, — подумала чародейка. — И мне его не переупрямить. Талисса не очень-то к нему прислушивается, но лишний союзник не помешает, а лишний враг — очень даже может. И если я готова была положиться на его слово раньше, почему бы мне не положиться на него сейчас?..»

Закончив разговор с Хагни и убедив его, что она мечтает остаться в одиночестве, Мист устало присела на прохладную каменную скамью. Значит, жрецы Орробы. Вот уж действительно не легче…

С трудом поднявшись, чародейка пообещала ногам дать им отдых в самое ближайшее время. И в самом деле, негоже так над ними издеваться. В ее-то годы.

Она усмехнулась и, не забывая крутить головой по сторонам, прошла несколько кварталов. Храм Темеса?.. А впрочем, сойдет. Главное, чтобы здесь с ней обошлись любезнее, нежели во дворце.

Уверенно поднявшись по ступеням храма, Мист потянула на себя дверь. Хороший храм, правильный. Каждый, кто такую дверь сумеет открыть, волей-неволей почувствует себя могучим воином, только что между делом совершившим очередной подвиг.

Подавив тяжелый вздох и бросив в чашу для пожертвований последние полталера, Мист огляделась и быстрым шагом направилась к одному из служителей, зажигавшему свечи в высоком причудливом канделябре.

— Конечно, конечно, храмовая библиотека открыта для всех желающих, — вполголоса ответил тот на ее вопрос. — Вас проводить?

Легко сориентировавшись среди бесконечных полок, заставленных пыльными фолиантами, Мист не без труда взобралась по переносной лесенке ближе к потолку и, аккуратно взявшись за верх корешка, вытащила один из томов.

Ага, список религиозных Орденов, имеющих представительство в Трумарите. Но если это обычный Орден, стал бы маг напускать на себя таинственный вид? Что-то ведь помешало ему играть в открытую…

Чародейка быстро пробежала взглядом несколько страниц. Ничего интересного. Если не считать дважды загнутого уголка.

Мист улыбнулась: в последнее время она частенько ругала себя за то, что согласилась провести четыре с половиной месяца в библиотеке Найгарда. Однако теперь она обнаружила, что в этом были и свои плюсы.

Пролистав фолиант, чародейка нашла еще одну страничку с дважды загнутым уголком. Что-то о фонтане на площади Полночных Слез. Не важно. Так и есть, внизу небрежно нацарапано: «А614/11/2–5//32».

Значит, информация не слишком секретная, иначе ее не хранили бы у всех на виду. Но и не для каждого.

Если здесь та же система, что и в Найгарде, то «А» означает центральный проход библиотеки. Шестой ряд. Единичка — справа. Четвертая полка снизу. Одиннадцатая книга слева.

Мист потянула нужный том. Так и есть, не вынимается. Она легонько щелкнула ногтем по корешку. Два раза, потом еще пять. Книга оказалась у нее в руках.

Тридцать вторая страница. Вот они, еще два Ордена, имеющие представительство в Трумарите. Вернее,не совсем Ордена.

Л. Сентарка.

Ну конечно, куда же без Повелителя Ночи — во многих городах даже его храмы и те тайные…

Л. Орробы.

У последней строчки краткое, из нескольких слов пояснение, вписанное от руки: «Одной из главных целей л. является поиск и уничтожение жрецов, особо приближенных к другим богам».

Любопытно, что богиня позволила этой информации просочиться наружу. Тоже своеобразное предупреждение. Знать бы еще, что такое это самое «л.». Легионеры?

Ладно, оставим на потом.

Головоломка постепенно усложнялась. Придворный маг герцога Этренского ясно намекнул, что статуэтка побывала в руках служителей Орробы. «Л.» той же самой Орробы охотится за жрецами других богов. Вроде как складывается. Но вот при чем здесь Снисходительные?

На выходе из библиотеки Мист на пару минут задержалась, чтобы поблагодарить любезного служителя.

— К вашим услугам, — поклонился тот.

— А не происходило ли недавно в Трумарите что-нибудь необычное? — Внезапно чародейке пришла в голову одна мысль. — Какое-нибудь чудо? Знак богов?

— Вы, видно, совсем недавно в нашем городе?

— Да, а что? — удивилась чародейка.

— Весь Трумарит только об этом и говорит!

— И о чем же, если не секрет?

— Три дня назад сам Небесный Воин почтил присутствием наш храм!

— Сам?! — Учитывая место, где они находились, это показалось ей разумным компромиссом между «да ну?!» и «не может быть!».

— Сам, — скромно, но с гордостью подтвердил служитель.

— И вы его лицезрели? — В глазах чародейки появился неподдельный восторг.

— Увы, никто из нас не был удостоен общения с Тигром. — Назвав бога по его самому распространенному воплощению, жрец ненавязчиво давал понять, что, хотя в тот раз ему и не повезло, все же он находится куда ближе к Темесу, нежели его собеседница.

— Как же тогда вы узнали, что это был сам Воин Со Сверкающим Мечом? — Мист с энтузиазмом приняла правила игры.

— Когда бог посещает храм, — жрец назидательно поднял палец, — над куполом разливается священное сияние. Кому бы из молящихся он ни явился.

— Да ваш настоятель просто святой!

Пожалуй, немного переигрываю, подумала Мист. Сейчас удивится, почему при таком рвении я до сих пор еще не послушница.

— А при чем здесь настоятель? — изумился вместо этого служитель.

— Но разве не к нему приходил Летящий Над Схваткой? Я просто подумала, что раз бог явился не к вам, то к кому же?

— Пути Тигра неисповедимы. — От осознания собственной важности жрец раздулся так, что Мист искренне испугалась, как бы он не лопнул. — Возьмите, скажем, Лаприельское чудо… Если, конечно, вы о нем слышали.

Чародейка знала о Лаприельском чуде наверняка больше самого служителя. Равно как и о том, кто именно его организовал и что сказал Темес, когда об этом узнал. Последнее, правда, до нее дошло уже из третьих уст и с некоторыми поправками — все же она была дамой.

— Да, что-то слышала… Помнится, после него пораженные горожане всего за пару месяцев собрали пожертвования на новый храм. Или даже на два.

— Да в том ли дело! — мечтательно откликнулся служитель. — Главное, что Тигр не забывает нас, грешных. Как…

— Как не забыл и пару дней назад? — Мист решила, что их беседа излишне затягивается.

— Пару дней назад? Ах да. Так вот, настоятелю доложили одновременно со мной. — Он поразмыслил. — Или даже несколько позже.

— Тогда вы, несомненно, знаете, кого именно почтил Темес своим присутствием?

— Вообще-то мы с настоятелем решили никому об этом не говорить. Сами понимаете: тайна. Но вам…

— Вы же не сомневаетесь, что я умею хранить тайны! — Чародейка произнесла это с такой горячностью, что сама чуть было не поверила своим словам.

— Ни малейших сомнений! — Служитель наклонился к ней и перешел на шепот: — В тот день у нас молилась одна жрица. Проездом. Крайне важная персона. Из оч-чень знатной семьи.

— И каково же имя сей благородной жрицы? — благоговейным шепотом откликнулась Мист.

— Бэх тен… Впрочем, не надо подробностей.

Глава XI

Кефт бывал в Нетерте десятки раз, но до сих пор не сумел отделаться от мысли, что именно в этом городе он родился и вырос. Маг не открывал, он вспоминал его: широкие бульвары, которые и спустя десятилетия прослеживались среди развалин, пересохшие обвалившиеся фонтаны, простор пустых площадей и нетронутую тишину храмов.

Если раньше Кефт полагал, что увидит перед собой крошечное тайное поселение чародеев, то за последние полгода он свыкся с мыслью о том, что Нетерта была крупным процветающим городом — существенно больше Трумарита или Катэны. Что делали здесь эти тысячи людей, вдали от столиц и торговых путей? Как они жили, на что надеялись? Что стало с ними, когда эльфы сровняли город с землей?

Отправляясь в Нетерту, Кефт вновь предпочел полет мгновенному перемещению в пространстве. Он полюбил неспешно приближаться к городу по воздуху, ему нравилось, как степенно, неторопливо открывает себя Нетерта его взгляду. Нравилось, что она не смирилась, не отступила перед напором леса и тот так и не смог полностью стереть ее величественных линий, костистых крепостных стен, горбатых спин акведуков. И величественных куполов, открывавших дорогу в иную Нетерту: с бесконечным лабиринтом узких подземных коридоров, множеством магических лабораторий, обширными залами, о назначении которых оставалось только гадать.

Это была та Нетерта, которую им еще предстояло покорить.

Кефт коснулся земли. Столетия превратили выжженную почву в заросшую травой лужайку, украшенную живописными руинами.

Как обычно, несколько минут юный маг провел в молчании подле Провала, отдавая дань памяти тем, кто не обрел покоя в могилах. Потом не спеша направился к южному куполу: запустить центральный подъемник, не приглашая в город гномов, оказалось труднее, чем он ожидал.

Четверо вольготно расположившихся в тени воинов, завидев его, вскочили на ноги.

— Все спокойно, мессир, — басовито доложил старший. — Троих уже проводили, остальных ждем.

— Дикари не возвращались?

С тех пор как часть дикарей скрылась в лесу, его люди постоянно дежурили наверху. Гоняться за одичавшими потомками жителей Нетерты по окрестным чащобам было бы сущим безумием, и теперь приходилось в любой момент ожидать нападения.

Старший покачал головой.

Ничего, дойдут руки и до дикарей.

Спустившись по освещенной факелами лестнице, Кефт помедлил. Спешить было некуда: до назначенной встречи оставалось еще почти два часа.

— Goard neluv!

Теперь его одежда светилась, позволяя спокойно видеть на дюжину футов вокруг.

Маг редко мог позволить себе бесцельные, но тем более приятные прогулки и в лучшем случае успел повидать едва ли десятую часть освобожденных от дикарей и нежити залов и коридоров.

Нырнув в боковой туннель, в котором ему еще не доводилось бывать, Кефт замедлил шаг. Природа украсила эти места куда более затейливо, чем это могли бы сделать смертные, а строившие подземный город гномы умели ценить ее творения. Подчас входы в пещеры напоминали раскрытые пасти гигантских драконов, а временами сталактиты и сталагмиты трогательно тянулись друг к другу, превращая залы в причудливые таинственные сады. Даже запертые столетия назад двери старались не нарушать общей гармонии, притворяясь каменными наростами на стенах коридоров.

Поворот — и в глаза ударил льющийся через отверстие в потолке солнечный свет. Ничего себе колодец — футов семьдесят, не меньше!

Оказавшись прямо под ним, Кефт с интересом задрал голову и взглянул на солнце.

…Пламя, ослепительное, жадное, не знающее преград. Огонь пожирает его одеяние, тело, душу. Пожирает все, до чего может дотянуться…

Кефт покачнулся и вынужден был ухватиться за гладкую поверхность стены. Нужно уходить. Шаг, еще шаг. Испытывая нечеловеческую боль, маг попятился назад.

Наваждение отступило. Он снова стоял в обычном заброшенном коридоре. Только сердце, казалось, готово было выскочить из груди, а ноги предательски дрожали.

Как же он не заметил, что этот колодец не такой, как все! И уж не божественным ли пламенем он выжжен?

Чародей огляделся. Ничего подозрительного. Коридор как коридор.

Сзади раздалось деликатное покашливание. Резко обернувшись, Кефт обнаружил прямо перед собой Азнивьера — в таком же серо-стальном одеянии, как у него самого. Не сговариваясь, они оба решили надеть сегодня цвета чародеев Нетерты.

Если Имарн и Жанна вызывали у молодого мага лишь вежливую настороженность (и что это, кстати, она в последний раз так на него окрысилась?), то Азнивьер стал одним из тех, с кем Кефт был бы не прочь сойтись поближе.

Непревзойденный дипломат, об искусстве которого ходили легенды. Люди часто принимали его за простачка и потом кусали себе локти. Если, конечно, было что кусать. И чем.

— Прогуляться надумал? — добродушно поинтересовался Азнивьер.

Высокий и худой, с непомерно длинным носом, Азнивьер напоминал Кефту аиста — тридцатитрехлетнего аиста со смуглой антронской кожей и длинными волосами до плеч.

Интересно, видел ли он этот внезапный приступ слабости? Кефт предпочел не рисковать:

— Уф-ф, это ты! Что-то мне нехорошо стало: то ли подземелье давит…

— Бывает, — ободряюще улыбнулся антронец. — Хотя ты уже долго здесь, мог бы и пообвыкнуться.

— Мне и казалось, что я привык. — Кефт виновато развел руками. — Пойдем?

Юный маг обратил внимание, что Азнивьер ускорил шаг и прошел вдоль самой стены.

Неужели настолько мнителен?

— Как тебе тут? — У Кефта на языке крутилось множество куда более волнующих его вопросов, но он знал антронца еще недостаточно хорошо, чтобы рискнуть их задать.

— Необычно… Надо признать, я ожидал чего-то другого. Более торжественного, что ли. Я всю жизнь воспринимал Нетерту как своеобразную святыню — навсегда утерянную, но от этого не становящуюся менее значимой.

— Пройдет. — Кефт почувствовал себя старожилом. — Хотя… А знаешь, — расхохотался он, — я ведь думал точно так же!

— Ничего, — улыбнулся в ответ Азнивьер. — Справимся. По крайней мере за тот час, что я здесь, ничего эдакого на меня не выскочило. Только я бы предложил не копать как бешеные кроты, во все стороны, а начать с магии. Если оживут лаборатории, двинемся вперед семимильными шагами. Можно будет и людишек знакомых пригласить: не все же на себе тащить. Тем более что Кхарада, способного справиться с этим за неделю, с нами нет.

— А ты бы хотел, чтобы он был здесь? — невзначай спросил Кефт.

Неужели Азнивьер что-то почувствовал? С самого начала эта демонстрация Силы представлялась Кефту безумной авантюрой, но иначе его не допустили бы в Круг. А Кхарад почему-то был уверен, что Нетертой надо заниматься сейчас или никогда. Почему, кстати?

— Ну уж нет! — вновь улыбнулся Азнивьер. Хорошая у него была улыбка, словно на мгновение смывающая с лица всю серьезность и сосредоточенность. — Лучше попыхтеть пару месяцев, но быть уверенным, что потом в живых останешься.

— Пойдем к остальным? — Кефт решил перевести разговор на менее опасную тему. — Я думаю, уже пора.

— Ну, если ты успел насладиться этим замечательным местом…

— Замечательным? — осторожно переспросил Кефт. — Вот бы не сказал! И что же в нем такого?

— Я могу ошибаться, — Азнивьер внимательно следил за реакцией юного мага, — но мне кажется, что именно здесь и погиб тот самый Кхарад, которого мы только что поминали.

К счастью, появившийся из-за поворота Лииль избавил Кефта от необходимости придумывать достойный ответ.

А неплохой, кстати, коридорчик он выбрал для уединенных прогулок. Тихий такой. Хотя, если судить по лицу Лииля, эльф удивлен не меньше его.

— Я вот что подумал, — мгновенно овладел собой Лииль, — нам надо не копать во все стороны…

— Как бешеные кроты, — не сдержался Кефт.

Кого-то он в этот момент очень себе напоминал. Вот только кого? Нет, не вспомнить…

— Почему кроты? — изумился сбитый с мысли эльф. Азнивьер отчетливо хихикнул. — Может, и кроты, конечно… Но я про другое: карты-то сохранились. Так почему бы не взяться в первую очередь за те секторы, которые нас интересуют больше всего?

— Азнивьер сказал почти то же самое минуту назад. — Кефт с трудом сдерживал смех. — И начать предложил с лабораторий.

— Можно и так, — задумчиво покивал Лииль. — Но я подумал про другое: как раз к юго-востоку отсюда начинались кварталы, где селились не самые последние маги и жрецы. И вроде как у каждого дома были подземные хоромы — когда один этаж, а когда и два.

— Надо будет вечерком и правда сесть и обговорить, кому что кажется наиболее соблазнительным, — не стал спорить Кефт. — Я в принципе на карту тоже ориентировался, но на том этапе было примерно все равно, в какую сторону идти.

— Никто тебя и не обвиняет. А кстати, — Лииль торжественно указал на колодец, — я подозреваю, что на это место тебе всяко стоит обратить внимание. Ведь именно здесь, как мне кажется…

* * *

— А где бабулька? — услышала Бэх, едва успев войти в комнату.

«Кажется, все живы», — с облегчением подумала жрица. Макобер, сидя на кровати, разбирался с крючочками, крохотными пилочками и иголочками, коих у него было немерено. Мэтт отчаянно зевал над купленным третьего дня манускриптом «Хроника царствования Нельда Благословенного». Талисса до сих пор недоумевала, чем привлекло гнома это жизнеописание, явно сварганенное поиздержавшимся придворным в надежде на королевскую милость. Бэх была уверена, что Мэтт и сам давно осознал свою ошибку, но выбросить манускрипт, за который было заплачено двадцать талеров, — не на того напали! Торрер же проводил время куда более весело, обучая Хельга и Хагни игре «Три дупла — один фазан», про которую никто из талиссы (при всей любви к эльфу) после нескольких лет, проведенных вместе, и слышать не мог.

— Соскучились? — шутливо изумилась девушка, снимая сапожки. — По крайней мере, к чародею ее пустили, надеюсь, они поладят. Но и я не с пустыми руками. И знаете, что я выяснила про мистовское колесико?

— Колесико? — изумился Хагни Моргиль.

— Понимаешь, — проникновенно начал Макобер, — с возрастом не всякая женщина может обойтись без колесика…

Если бы Торрер не сжалился над жрецом, тот, несомненно, узнал бы о женщинах в почтенном возрасте немало нового. Однако эльф, показав мессарийцу кулак, милосердно поведал Моргилю, как чародейка пыталась продать талиссе необычный волшебный предмет, назначение которого ей и самой было, пожалуй, не очень понятно.

— Так, и что ты выяснила? — мрачно поинтересовался Хагни, когда Торрер закончил свой рассказ.

Поймав взгляд жреца, Макобер понял, что тот не скоро простит человека, пытавшегося посмеяться над ним.

— Немного, — не стала набивать себе цену Бэх. — Но знающие люди рассказали…

— Знающие люди? — переспросил Макобер, покосившись на кольцо на безымянном пальце жрицы.

Хельг айн Лейн обратил на него внимание еще вчера: сапфир в окружении изумрудных лепестков. Похоже на экзотический цветок, но вот какой? И значит ли он что-нибудь — уж кому, как не стражу, должна быть знакома эта символика. Однако нет, незнакома.

— Да, знающие люди, — с нажимом повторила Бэх, подчеркнув слово «знающие», — и совсем не те, что ты подумал. Сохранилось одно упоминание о таком колесике — наверняка оно не единственное, но уж что успела. Шестьдесят один год назад его использовала в окрестностях Найгарда талисса Двух Лун…

— …в которой было сразу три чародея, — непроизвольно продолжил Хельг. — Простите, Бэх…

— Мы же договорились перейти на «ты», — улыбнулась девушка. — И ты прав. Я так поняла, они попали в какую-то очень непростую переделку и задействовали колесико. Подробности мне неизвестны, но, похоже, они разом пожелали очутиться в самом безопасном месте, какое только можно представить, причем неподалеку. И оказалось, что это карета путешествовавшего в тех краях иерарха Ордена Лориндэйл, причем двое возникли прямо на коленях у самого иерарха. И ведь от народа не скроешь — там стражи вокруг было…

Моргиль даже зажмурился от удовольствия, представив себе эту картину. Иерарх Лориндэйл! Неплохо, надо будет запомнить.

— Но это не все, — продолжила Бэх. — Свита клялась потом, что карета была уже в виду городских стен, а достигли Найгарда они только к исходу месяца. Ну, это дело давнее, а вот что у нас с «Лезвием ночи»?

— Ничего хорошего, — пропыхтел Мэтт. — Был такой корабль, стоял на рейде. Не торговый — товаров никаких не сгружали.

— И не сгрузят уже, — подхватил Макобер. — Сегодня утром он поднял паруса — и поминай как звали.

Постучав, но не дожидаясь ответа, в комнату ворвалась Мист:

— Бэх, вы были в храме Темеса пару дней назад?

— Вас это удивляет? — тряхнула головой жрица.

— Не в том дело, — оборвала ее Мист. — Мне сказали, что вы беседовали с самим Небесным Рыцарем.

— И что, если так?

Когда-нибудь Бэх все-таки выведет ее из себя! Интересно, это из-за того, что ее муж именуется «тен кто-то там» и ведет свой род от южноимперских дворян? Или предки этой задаваки тоже…

— Да как вам сказать… Видите ли, сияние над храмом известило об этом весь город. И теперь вами интересуются не только Снисходительные.

— Погодите, Мист, — вмешался Макобер, видя, что старушка не на шутку разволновалась. — Скажите лучше, что с моей статуэткой.

— Увы, — сникла чародейка. — Она осталась у придворного мага.

— Забыли?! — ахнул Макобер. — Бэх, ты не могла бы…

— Он мне ее не отдал, — повинилась Мист, обессиленно опускаясь на первую попавшуюся кровать. А ведь раньше она пробежала бы от храма до «Дельфина» даже не запыхавшись. — Маг уверял, что статуэтка помогла бы жрецам вас выследить, а так у вас есть по крайней мере несколько часов, чтобы покинуть город.

— Жрецам? Каким еще жрецам?! — возмущенно принюхался Мэтт, словно надеясь учуять жрецов прямо за дверью.

— Каким, я уже выяснила, — похвалилась чародейка. — И наверняка они же подбросили письма и мне, и господам Моргилю и айн Лейну.

— Вы тоже получили письмо? — заинтересовался Хельг.

— Да ваш маг — просто надутый болван! — неожиданно обозлился Хагни Моргиль. — При чем здесь жрецы, если Его Светлость ясно написал, что за вами охотятся Снисходительные.

— Снисходительные, наверно, тоже, — беспечно отмахнулась чародейка. — Но главное, — она сделала многозначительную паузу, — это «л. Орробы»!

Мист швырнула клюку прямо на многострадальный манускрипт о короле Нельде и откинулась к стене, готовая насладиться произведенным впечатлением.

— Никаких ассоциаций! — честно признался Торрер.

— «Л. Орробы»? — переспросил Макобер. — На что это вы намекаете?

— Погоди, что-то знакомое, — нахмурилась Бэх. — Помнится, как-то мы с Ленталом…

— Лентал — это кто? — тихо поинтересовался у Мэтта Хельг.

— Ее муж. На наш вкус, так можно было бы выбрать кого-нибудь посимпатичнее. И нос любит задирать. Но ей чем-то глянулся.

— Попробуйте, пожалуйста, вспомнить. — Мист коснулась руки девушки. — Это действительно очень важно! Я подозреваю, что этот самый «л.» куда опаснее Снисходительных!

— Опаснее? — удивилась девушка. — Опаснее, значит… Точно! Лангер Орробы!

Перед глазами Бэх возникла лесная дорога. Тогда еще у них с Ленталом все было впереди. Слишком невероятно, неопределенно, зыбко. И ощущение полной свободы — от себя и от всех. Мечтать и самой бояться своих мечтаний — такое не повторяется.

— Что-то я не припомню, чтобы ты рассказывала о каких-то там лангерах. — Мэтт со значением посмотрел на жрицу.

— Вы и не спрашивали, — покраснела Бэх. — Словом, хочешь ворчать…

— Хочет, — заверил ее Макобер. — Но не будет, пока ты не расскажешь все до конца. Правда, Мэтти?

Гном буркнул что-то невразумительное. При большом желании это можно было счесть за согласие.

— Когда мы с Ленталом уехали, оставив вас возле… — Бэх запнулась, сообразив, что не все при этом присутствовали.

— Мы наконец узнаем, что там с вами произошло? — выручил ее гном.

— По дороге нас поджидала засада, — с облегчением продолжила Бэх. — И Лентал был уверен, что как раз из лангера Орробы. Это что-то вроде ее тайного Ордена — не знаю, как точнее сказать. Те, кто действует по указаниям самой богини.

— А остальные ее жрецы? — не понял Торрер.

— Представления не имею, — развела руками Бэх. — У Лентала получалось, что лангер стоит вне обычной иерархии Ордена. Люди для особых поручений.

— Могу себе представить. — Хагни проговорил это так тихо, что остальным стало не по себе.

— Похоже на правду. — Мист грустно подперла голову руками. — А теперь, после того как вам явился Темес, они займутся вами вплотную.

И чародейка кратко пересказала то, что узнала в библиотеке.

— Значит, кроме Снисходительных у нас на хвосте еще и какие-то религиозные фантики! — оживился Торрер. — Кажется, скучать не придется.

— Религиозные фантики — это красиво! — похлопал его по плечу Макобер. — Фанатики, о древесный друг мой, фанатики! И откуда ты только выкапываешь эти словечки?!

Торрер нахохлился.

— Скучать точно не придется, — кивнула эльфу Мист. — Особенно если учесть, что придворный маг настоятельно просил покинуть город как можно скорее.

— Желание герцога? — уточнил Мэтт.

— Скорее забота мага о благополучии Его Светлости.

— И все же это не более чем ваша догадка. — Бэх по-прежнему надеялась на лучшее.

— А о чем вы беседовали с Темесом, если не секрет? — Еще не договорив, чародейка уже пожалела о своем любопытстве.

— Боюсь, лангер мечтал бы задать мне тот же самый вопрос, — с достоинством ответила жрица, опасаясь в глубине души, что старушка права и теперь за талиссой будут охотиться не только Снисходительные. — Так что пусть лучше это останется между мной и Тигром.

— В общем, так, — отчеканил гном. — Я помню наш вчерашний разговор, но теперь обстоятельства изменились. Лангер нам покамест ничего плохого не сделал, так что можно на время оставить его в покое в надежде на ответную любезность и поторопиться в Майонту. Но отправимся мы туда одни.

Хельг с Хагни одновременно покачали головами.

— К Айригалю ваше дурацкое благородство! — Мэтт стукнул кулаком по столу. Манускрипт, жалобно зашелестев страницами, подпрыгнул. — За нами по пятам идет смерть, ребята. Мы не во дворце! И герцог ничего не узнает, если вы покрутитесь где-нибудь с пару месяцев, а потом доложите ему, что, несмотря на все ваши старания…

— Мы не спасаем принцесс и не боремся с мировым злом, — поддержал его Макобер, — что бы там ни думал об этом герцог Этренский. И сдается мне, сами виноваты, что Снисходительные заодно с этим лангером, или как его там, мечтают сжить нас со свету. Так что это наши заботы, а ваши широкие плечи как-нибудь проживут и без них. И простите, почтеннейшая госпожа, что отняли у вас столько времени. Вчера у меня была еще некоторая надежда, что я придумаю, где бы раздобыть деньги, но сегодня…

«Вот мы и добрались до финала, — с грустью подумала чародейка. — Невеселого, прямо скажем. Они отправятся в свою Майонту, а я? Куда отправлюсь я?»

— Разве что вы согласились бы, — робко начал Торрер, — дать нам это колесико… на время… Мы отдадим… заплатим…

Он смешался. А Мист неожиданно для талиссы задорно улыбнулась, сразу показавшись лет на двадцать, а то и на тридцать моложе.

— Сами посудите, господа, — понизила голос чародейка, — вещица дорогая, не одну сотню талеров стоит.

— Сотню талеров?! — взвился гном.

— Вот и я говорю: не одну, — невозмутимо подтвердила Мист. — Как же можно такую штуковину без пригляда оставить. Но я, пожалуй, была бы не против покинуть на время Трумарит. Поразмяться, развеяться, растрясти кости. Предлагаю так: я отправляюсь с вами, вы за умеренную плату пользуетесь колесиком, а потом либо покупаете его, либо мы расстаемся друзьями. Ну, скажем, в Майонте.

— И велика ли будет плата? — насторожился гном.

— Невелика — договоримся. Я согласна даже, если — в счет уплаты, разумеется, — вы будете меня кормить, поить и изредка выполнять мои маленькие прихоти.

— Рассказывать на ночь сказки? — предположил Макобер.

— Что вы, я более непритязательна, — улыбнулась чародейка. — Вы знаете, с детства люблю воду. — Она поежилась. — Реки, озера… Да, особенно озера. Если мы будем временами останавливаться, чтобы я смогла искупаться…

— Мэтти, — проникновенно проговорил Торрер.

— Что «Мэтти»? — буркнул гном. — Думаешь, жрецы Орробы будут разбираться, кто там служит Темесу, а кто нет? Или Снисходительные пощадят тех, кто не входит в талиссу? Если уж кто-то из них не поленился намекнуть госпоже Мист, что разумнее бы ей было остаться в Трумарите…

— …тем больше шансов, что мы не зря проведем время, — закончила за него фразу чародейка. — Раз вы умудрились так всем насолить, надо полагать, что-то с этого и поимели. И оружие ваше — тоже не гроши стоит. Или я ошибаюсь? А, Торрер?

— Не старайтесь казаться хуже, чем вы есть. — Эльф, не смутившись, выдержал ее взгляд. — Талеры у нас, конечно, водятся. Вернее, водились. А вот стоит ли ради денег рисковать получить среди ночи нож в спину, еще вопрос.

— А в чем проблема? — искренне удивился Макобер. — Всего и делов, что не поворачиваться к врагам спиной. Мэтти, ты ведь не против, правда? А ты, Бэх?

— Но так ли нам…

— …хочется сделать Торреру и мне приятное? Ты это хотела спросить? Не это? Ну и славненько. Значит, так, господа, — мессариец почувствовал, что, если они еще немного поторгуются, он уснет, — через час встречаемся здесь же и отправляемся в Майонту. Куда уносить ноги из города, нам примерно все равно, а в Майонте есть хотя бы шанс узнать, кто сделал такой приятный заказ Снисходительным. А повезет — так еще и объяснить ему, что мы совсем не такие плохие ребята, как кажется. В общем, кто через час не пришел, про того забыли. Герцогу стучать не будем. Договорились?

«Неужели я решила все свои проблемы? — не верилось Мист. — Кроме одной. Но ее, увы, ни одна талисса решить не в силах».

«Неужели из этого дела действительно торчат уши лангера Орробы? — недоумевал Хагни. — С ним ведь не только талиссе — даже мне, боюсь, не справиться. Поляжем в первом же бою».

«Неужели я все-таки увижу, как работает это колесико?! — пела душа Торрера. — Разве можно было пренебречь такой замечательной штуковиной!»

И жизнь показала, что эльф, единственный из всех троих, оказался полностью прав.

Глава XII

Талиссы больше не было. Его талиссы. Его друзей.

Он знал, что бывает, когда погибает один, — и не пожелал бы испытать этого никому.

Нет, не описать. Разве можно описать, как чувствует себя человек, когда ему вырывают сердце и вставляют вместо него клочок предрассветного тумана, блестящую от дождя паутинку, пригоршню болотной жижи…

Они погибли все. Тоска сбросила Трэмани с коня — на колени, на бок, в пыль. Тоска, от которой хотелось царапать ногтями землю и, распластавшись, прижиматься к ней в надежде, что она милосердно примет в себя человека, не желающего больше жить. Не желающего больше быть.

Он не заплакал — у него не было сил даже на вдох, не то что на вой, на рыдание. Он просто лежал посреди широкого тракта, не ведая о том, что творится вокруг, сколько прошло времени, жив ли он.

К сожалению, жив. Трэмани с трудом поднялся на колени, встал. Туман вместо сердца рассасывался. Тоска оставалась.

Что-то случилось. Посреди леса, где стражи давно уже повывели разбойников, погибли шестеро не самых плохих в мире бойцов.

Огвайн настаивал, чтобы они поторопились, а Трэмани не успевал получить деньги с предыдущего клиента. И упускать столь вовремя подвернувшегося купца талиссе тоже не хотелось: им по-любому предстояло отправиться в Майонту.

Трэмани предложил решение, которое устроило всех: поклялся, что талисса отлично справится и без него, а сам купил на выплаченный торговцем аванс темно-рыжего коня, чтобы заехать к клиенту в небольшой городок к западу от Трумарита и встретиться с друзьями уже в Майонте. И подумал, что если повезет, то у него будет в запасе еще пара дней, чтобы поискать путь в Нетерту.

Его талисса мечтала быть лучшей. И вот ее больше нет. Дальше спешить некуда.

Мирный тракт казался ему теперь зловещим мороком. Что же это за герцогство, где людей убивают среди бела дня, как котят? Что же это за стражи, если они допускают убийство ни в чем не повинных путников?

Трэмани с трудом заставил себя сесть на коня. В Майонте ему теперь делать нечего. В Нетерте тоже.

В этом мире ему вообще больше нечего делать. Кроме одного: найти тех, кто погубил его друзей.

Он, не останавливаясь, проскакал через Трумарит. Глупые вопросы стражников у ворот, летящий на землю талер, на котором на мгновение блеснуло полное сочувствия лицо королевы Илайи.

Ему не нужно было сочувствие. Даже сочувствие.

Удивленные взгляды прохожих, неодобрительно хмурящийся вслед дворец герцога Этренского. Трумарит остался за спиной быстрее, чем он рассчитывал.

Майонтский тракт. Где-то здесь. Совсем близко.

Грустная мысль: он мог бы проскакать по этому тракту совсем по-другому. С надеждой на победу. На скорую встречу с друзьями. В предвкушении.

Утешая, семиструнная лайнора похлопала его по спине. Единственный друг, который у него еще остался. Последний друг.

Лес заставил его спешиться.

Уже рядом. Надо взять себя в руки. Ведя коня в поводу, Трэмани вышел на поляну — и остолбенел. Он ожидал увидеть все, что угодно. Но только не это.

Восемь лежащих в ряд тел. И купец, копающий могилы его друзьям.

Безумная мысль: неужели Огвайн всех их и?..

Купец обернулся, и безумная мысль ушла, едва успев оформиться. Что бы здесь ни произошло, лицо Огвайна не было лицом убийцы.

Восемь тел. Двое слуг и шестеро… шестеро…

Трэмани опустился на землю. Он чувствовал, он знал. Но теперь он увидел. Глупая, бессмысленная надежда, бившаяся внутри залетевшей в окно бабочкой, умерла.

Рассказ Огвайна Трэмани выслушал, не задав ни единого вопроса. Впрочем, купец оказался на удивление наблюдательным — даже человек куда более искушенный в воинском искусстве не смог бы рассказать лучше.

Трэмани не стал спрашивать торговца, как тот остался жив. Так ли уж это важно? Пусть будет на его совести.

Авертай, Кинард, Риндал, Кайал, Себ, Заратти. И эльф, которого так ни разу и не назвали по имени. Тоже семеро.

Жизнь за жизнь. Невысокая цена за судьбы его друзей. За несбывшиеся мечты, не родившуюся на свет любовь, неспетые песни.

Значит, талисса Авертай. Пусть так. Они все равно уже покойники. По оставленным ими следам мог бы пройти и ребенок. Тем лучше.

Трэмани не стал спорить, когда Огвайн предложил похоронить его друзей. Так правильно. Он запомнит их живыми.

Он даже готов был сдержать данное купцу слово и сопроводить того до Майонты. Торговец отказался. Ему виднее.

Горе рвалось наружу, искало выход из его каменеющей души. И неожиданно Трэмани почувствовал под пальцами струны лайноры. Сам ли он взял ее? Не сам?

Не важно.

Проведя ладонью над струнами, он прислушался к инструменту и взял первый аккорд:

Трэмани был уверен, что давно позабыл эту невесть чью балладу — неловкую, неумелую, наивную. Но именно она пришла сейчас ему на память.

Конь у него был, и был меч. Но что толку?

«Никак не добраться туда…» Туда, где его друзья были бы еще живы.

Трэмани уже скрылся в лесу, а Огвайн еще долго смотрел ему вслед. И в ушах у него звучали слова той же самой баллады, слышанные им много лет назад совсем в другом месте. Да и сами слова были немного другими, но разве это важно?

* * *

Выйдя из города через Ладакские ворота, они подождали, покуда Макобер не оплатил преждевременное развитие склероза сразу у дюжины стражников, и лишь затем повернули на восток.

Деревеньки, телеги, спешащие по своим делам всадники — неподалеку от Трумарита Майонтский тракт показался им весьма оживленным. Попадались и стражи — по крайней мере эта часть тракта охранялась неплохо. Однако чем дальше талисса уходила от города, тем более пустынной становилась дорога. Постепенно исчезли поля, а вместе с ними остались позади и маленькие ухоженные селения, поставлявшие в столицу герцогства все, чем была богата эта земля.

Оставалось позади и море. Вскоре Мэтт уже громко жаловался на жизнь, немилосердно потея в своем панцире и пыхтя, как кузнечные мехи.

— Может, я его сниму? — наконец взмолился гном, когда дорога пошла в гору, выводя талиссу на покатый зеленый холм, с которого можно было в последний раз полюбоваться на тоненькую полоску воды, поблескивающую на самом горизонте.

— Дело хозяйское, — пожал плечами Торрер. — Если встретишь Снисходительных, так и скажешь: «Запарился я вас уже тут ждать!»

Когда в свои сто сорок два года эльф впервые попал в степь, ему тоже казалось, что он не выживет. Обмороки, холодный пот, ощущение, что дышать уже больше нечем и незачем, — он вкусил этого в полной мере, хотя его спутники в один голос твердили, что лето для тех мест выдалось не особенно теплое.

Но потом школа мечников в Иратаке научила его носить доспех в любую погоду, обращая на него внимания не больше, чем на штаны или сапоги.

Остановившись, Макобер бросил печальный взгляд на море.

— Плавал?

От прозвучавшего из-за плеча голоса Моргиля мессариец чуть не подпрыгнул.

— Ходил, — не оборачиваясь, ответил он. — Давно, правда.

Хагни тихо хмыкнул.

«Кажется, он настроен посматривать на меня свысока. — Макобер почувствовал к жрецу острую неприязнь. — Только вот вряд ли он бывал хоть где-нибудь за пределами своего ненаглядного герцогства. А для нас — что одна дыра, что другая…»

— Скучаешь? — с пониманием спросил Хагни.

Макобер улыбнулся. Талиссу изрядно забавляла манера Хагни растягивать слова. В результате они начинали звучать невероятно плотоядно, словно в устах соскучившегося по свежей кровушке злодея. «Ску-ча-а-а-ешь…»

— Бывает. — Раздражение мессарийца куда-то улетучилось. — Во всем есть своя прелесть. Даже в бухтении гномов.

И, развернувшись, он двинулся вслед за талиссой, оставив озадаченного Моргиля в одиночестве.

Дорога оказалась на редкость спокойной. Герцог Этренский был одним из немногих государей, готовых раскошелиться на содержание специальной центурии порубежной стражи. И, судя по Хельгу айн Лейну, кого попало в ее ряды не брали.

— Вы бывали когда-нибудь в Майонте? — Мист приноровилась к размашистому шагу Хельга.

— Увы, — покачал головой Хельг. — Далековато. Ходить по этой дороге ходил, но в Майонте свои стражи.

— Что за странная идея — оставить без дела такое количество жрецов? — удивилась Бэх.

— Жрецов? — насторожился Торрер.

— Ты опять все прослушал! Хельг же еще на привале сказал, что служит Анди. Которая, кстати, всегда была с эльфами в прекрасных отношениях.

— И поэтому вы считаете ее богиней природы? — усмехнулся Торрер.

— А ты — нет? — невинно поинтересовалась девушка. — Хельг, а правда, кстати, что все стражи — жрецы?

— Мы в общем-то не совсем жрецы, — поправил ее айн Лейн. — Так, умеем кое-что.

— То есть как это — не совсем жрецы? — не поняла Бэх. — Честно сказать, плохо представляю себе, чтобы Тигру можно было служить наполовину.

— Так то — Темесу, — улыбнулся Хельг. — Анди спокойнее и… мягче. Она не требует, чтобы мы отдавали ей себя без остатка.

— А какая вообще связь между природой и порубежной стражей? — вмешался эльф.

— Помните ту историю: что общего между лепешкой и…

— Погоди, Мак, — поморщилась Бэх. — Вы что, еще и за лесом присматриваете?

— Они за всем присматривают: за лесом, за торговыми караванами, за недовольными, друг за другом. — Лицо Моргиля оставалось серьезным.

Хельг слегка побледнел:

— Да будет тебе известно, многоуважаемый жрец — уж не знаю какого бога…

За несколько лет службы Хельг успел свыкнуться с образом грубоватого рубахи-парня (или рубаки-парня, это уж как кому угодно) — недалекого, но оч-чень сильного и умелого. А что, девушкам в Трумарите нравилось. Скромненько и без претензий.

Но вот талисса… Неужели он наконец встретил людей, с которыми можно быть самим собой? Страж и надеялся на это, и боялся поверить…

Может быть, потому-то Моргиль так и раздражал его, что вносил в эти надежды обидный диссонанс, заставлял злиться, ссориться, выводил из себя. На глазах у талиссы.

— Я кого-то задел? — Хагни посмотрел на него в упор. — Тогда опровергни мои слова или не…

— Вряд ли стоит, едва начав путешествие, затевать свару. — Мист вытянула клюку между спорщиками, когда те уже готовы были броситься друг на друга. — Видно, ваш герцог и впрямь умом не быстр. Отправил бы уж лучше с нами своего придворного мага.

Чародейка, конечно, лукавила: она готова была отдать магу должное, но едва ли всерьез полагала, что тот окажется подходящим спутником в дальней дороге.

— Придворного мага? — озадаченно переспросила Бэх. — Не уверена, что в лесах он окажется эффективнее, чем…

— Господа, я вам не мешаю? — мрачно поинтересовался Хельг. — Может, как-нибудь без меня обсудите мои небывалые достоинства?

— Было бы что обсуждать, — бросил, отходя, Моргиль, постаравшись, впрочем, чтобы вполголоса сказанная фраза была услышана.

— Чего это вы вдруг? — Мист заставила Хагни замедлить шаг. — Не поделили что?

— Да нет, — нарочито равнодушно ответил жрец. — Вам не приходилось сталкиваться с этими ребятами?

Мист покачала головой.

— А вот мне приходилось. Уж больно прыткие, когда пятеро на одного.

— И айн Лейн был среди них? — Чародейка уже представляла себе, сколь приятное путешествие их ожидает.

— Вы же видите, что он еще жив, — глухо проговорил Хагни. — Но, поверьте мне, он ничуть не лучше. Я эту хватку за милю чувствую. С самого утра ко мне пристал: какому богу я служу да откуда взялся! Подозревает что-то, разнюхивает…

«Как же он старается казаться взрослым и серьезным! — подумала Мист. — И очень, очень опасным. Казаться, конечно, проще…»

— Раз уж мы заговорили о богах, — Бэх не была бы жрицей, если бы оставила эту тему, — может, нам все же дозволено будет узнать, какому богу вы поклоняетесь?

— Меркар всемогущая! — закатил глаза Моргиль. — Да сговорились вы все, что ли! Двадцатый раз на дню приходится повторять: истинному, госпожа, истинному. И давайте закроем сию тему!

— Допустим, — не отступала жрица, — тогда, если угодно, где вас рукополагали в сан?

— На опушке леса, — любезно ответил Хагни. — И сразу, предвосхищая ваш вопрос, кто именно это сделал, — Арейдос из Докмара. Широчайшей души человек. Умен, обаятелен, женщины от него так и…

Мист обратила внимание, что жрец то и дело внимательно поглядывает по сторонам. Чего-то ждет? Или кого-то?

— Не хотите говорить — не надо. — Бэх обиженно отвернулась. — При желании я и сама узнаю.

Мэтт неодобрительно покосился на Моргиля: тоже мне, записной остроумец.

— Тайны, конечно, дело хорошее, — в конце концов не выдержал гном. — Но хотелось бы еще и доверять друг другу.

— Мэтти прав, — поддержал его Торрер. — Должны же мы понять, с кем делим пищу и кров!

— Кров, если не ошибаюсь, вы чуть было не разделили с парочкой наемных убийц. — И вновь Моргиль даже не улыбнулся. — А пищу…

— О пище — ни слова. — Гном еще не забыл всю палитру своих переживаний. — Давайте лучше о жрецах. Кстати…

— Кстати, а где Макобер? — перебил его Торрер.

Они растерянно огляделись по сторонам. Мессарийца не было.

— Нагонит? — неуверенно предположил Торрер.

— Угу, — хмыкнул гном. — Нам бы самим его догнать.

Но догонять никого не пришлось. За поворотом дороги они обнаружили мессарийца, припавшего к земле.

— Опять сатир с дудочкой пробегал? — с пониманием спросил Торрер.

Хагни удивленно поднял бровь. На своем веку талисса, конечно, должна была повидать всякого, но не сатиров же!

— Хуже, — не моргнув глазом откликнулся Макобер. — Смотри: следы-то не только копыт. Вот здесь некто спешился и увел лошадь в лес.

— Тебе подсказать, зачем люди с дороги уходят в лес? — проворчал Мэтт.

— За разным уходят, — не стал спорить мессариец. — Но, сделав разное, обычно выходят обратно. И следы совсем свежие. Может, полчаса назад дело было, может, три. Но не раньше.

— Давайте посмотрим, — неожиданно поддержал мессарийца Хагни Моргиль. — Только тихо.

— Если тихо, — многозначительно улыбнулся Торрер, — то подождите меня здесь.

Но не успели они расположиться на обочине и вытянуть гудящие ноги, как эльф уже вынырнул из леса.

— Мужик какой-то, — доложил он. — Один и без лошади. Похоже, хоронит кого-то.

— Боюсь, это по моей части, — подобрался Хельг. — Долго не задержу.

— Только не убивай его сразу! — крикнул в спину стражу Моргиль и энергично зашагал следом.

Переглянувшись, талисса и Мист двинулись за ними.

— Странные нам попались спутники, — сообщил гном удаляющейся спине Моргиля. — Если мужик без лошадизаставляет их обоих сломя голову ломануться через лес, что же будет, когда мы встретим мужика с лошадью…

На небольшой полянке талиссу ожидали восемь аккуратных холмиков и на траве подле них — усталый, бритый наголо мужчина в некогда богатом, а ныне безнадежно погубленном шерстяном фиолетовом пурпуэне. Выглядел этот человек так, словно ему пришлось в одиночку схватиться со стаей волков, после чего его еще некоторое время катали по земле и пинали ногами.

— А чем он могилы-то копал? — шепнул Макобер Торреру. — У него вроде и заступа никакого нет.

Эльф пожал плечами:

— Было ведь что-то… Не разглядел.

Тем временем мессариец обратил внимание, что, когда незнакомец вяло помахал им рукой, его большой палец точно невзначай соприкоснулся с мизинцем.

— Рад вас приветствовать, господа. — Мужчина и не подумал встать. — Надеюсь, вы простите мне… э-э-э… некоторую невежливость. Притомился.

Над полянкой ярко вспыхнул сотворенный Хельгом знак стража.

— Вот, значит, как… — задумчиво проговорил незнакомец, глядя почему-то на Хагни Моргиля. — Что ж, объяснимся.

Не надо было иметь опыт айн Лейна, чтобы заметить, что рассказанная незнакомцем история по меньшей мере неполна. Нападавших он видел впервые, и они его, похоже, тоже. Нет, почти ничего не взяли — так, по мелочам. Да, всех перебили. Его самого приняли за мертвого, добивать не стали.

Хельг все больше мрачнел. Видок у этого типа и в самом деле неважный — можно, конечно, и за покойника принять. И пурпуэн весь в крови. Да ведь только не ранен он даже, ни царапины. Ясно же, что струсил, ветошью прикинулся, — но тут уже не страж ему судья. Да, дело темное, но придется его пока оставить.

— Назовите ваше имя, — потребовал страж. — И предупреждаю сразу: в Трумарите с вами еще побеседуют.

— Конечно, конечно, — рассеянно покивал незнакомец. — Я как раз собираюсь туда возвращаться. Что уж теперь…

— И вас зовут… — поторопил его Хельг.

— Огвайн. Купец, если вас это интересует.

— Чем торгуете, почтеннейший? — полюбопытствовала Мист.

— Да чем придется. — Широкая улыбка купца чем-то напоминала манеру улыбаться Хагни Моргиля. — В последний раз отвозил в Майонту свежайшие лепестки роз. И не тяжело, знаете ли, и прибыльно.

У чародейки появилось ощущение, что над ней старательно издеваются.

— Простите, не может ли кто-то из жрецов уделить мне пару минут? — полюбопытствовал Огвайн.

— К вашим услугам, — поклонился Моргиль, прежде чем Бэх успела вымолвить хоть слово.

— Тогда… Если у вас, конечно, есть время… Я был бы вам благодарен за небольшую молитву над телами моих спутников.

Получив согласие талиссы, Моргиль с Огвайном медленно, один за другим, обошли холмики, тихонько переговариваясь между собой. Макобер отметил, что выражение их лиц было далеко от молитвенного экстаза, и его подозрения еще более укрепились, когда мессарийцу показалось, будто Огвайн что-то украдкой положил в ладонь жреца.

При всем при том у мессарийца не было ощущения, что эти двое знакомы. Отгадка, очевидно, таилась в поданном купцом знаке, но было столь же очевидно, что спрашивать об этом Хагни совершенно бесполезно.

Окончив «молитву», парочка вернулась к талиссе.

— Боюсь, мне пора, — сразу же заявил Огвайн. — Спасибо, что не отказали в моей маленькой просьбе. И так сказать, взаимообразно: что у вас с коленом?

— Вы мне? — удивился Макобер. — Да ничего особенного.

— А жрица Темеса, — легкий поклон, — наверняка исцеляет лишь раны, полученные в бою, так? — Впрочем, купец и не ожидал ответа. — Вы позволите?

Мессариец, не ожидая такого напора, слегка опешил. Зато не растерялся гном.

— Жрец, что ли? — подозрительно покосился Мэтт на новоявленного лекаря.

— Как можно? — чуть ли не оскорбился Огвайн. — Чисто народными средствами. Сушеный помет сусликов! И как рукой снимет.

— Ну, попробуй, — нерешительно пробормотал Мэтт. И спохватился: — Если Мак, конечно, не против.

«Знал бы он… — промелькнуло в голове у Макобера. — Тут не то что от сусличьего помета не откажешься…»

— Присядьте-ка. И штанину закатайте, если не сложно.

Не смущаясь настороженностью пациента, купец достал из поясной сумки мерзко пахнущий порошок и принялся неспешно втирать его мессарийцу в колено.

Медальон на груди у Бэх слегка замерцал. Девушка улыбнулась, но сочла за лучшее промолчать.

— Ну, вот и все, — отряхнул ладони Огвайн. — Пройдитесь-ка!

Макобер медленно поднялся на ноги. А ведь не болит. Боги, не болит, не болит!

— Слушайте, а действует! — изумился Мэтт. — Бэх, смотри, и без темесов отлично выходит!

Девушка сделала вид, что отряхивает пыль с кольчуги.

— С собой не дашь на дорожку? — Гном не любил экивоков. — Мало ли чего.

— Последний, — сокрушенно развел руками Огвайн. — Для себя берег. Да, господа, если кому в Трумарит, то, пожалуй, пару человек я мог бы прихватить с собой.

— Мы уж как-нибудь, — отказался за всех Мэтт. — А вот вы как? Не боитесь один-то путешествовать?

— Да путешествия, собственно, и не будет, — улыбнулся Огвайн. — Что ж, тогда прощайте, господа. Рад был познакомиться.

— Опять народные средства? — не удержалась Мист.

— А то?! Перья орлов с вершин Дейронских гор. — Купец вновь сунул руку в сумку. — Вот смотрите: закладываю по перу за ухо, и раз, два…

При слове «три» он растаял в воздухе.

Глава XIII

На шхуне дважды ударил гонг: вахтенный матрос заметил шлюпку.

Гардар невольно залюбовался благородными очертаниями корабля. Тот казался целиком устремленным вперед — в море, в будущее, прочь от якоря, удерживающего его на цепи. Умеют же на антронских верфях строить!

— Суши весла!

Кивком поблагодарив боцмана, чародей ухватился за упавший сверху веревочный трап и безо всякой магии мигом оказался на палубе.

— Как отдохнули, монсеньор? — отсалютовал капитан. — Жду ваших приказаний.

— Готовься к отплытию, — хлопнул его по плечу чародей.

Помнится, когда он предложил устроить ставку лангера на корабле, Госпожа немало удивилась. Но ей не пришлось пожалеть о своем согласии: «Шепот судьбы» неизменно оказывался в эпицентре событий, тогда как неповоротливой канцелярии Ордена в Альдомире приходилось довольствоваться отчетами местных жрецов. В лучшем случае оттуда перекидывали кого-то из иерархов с небольшой свитой, вдали от столицы чувствовавшей себя как выброшенная на берег акула.

Насвистывая, Гардар направился к кормовой надстройке. Мэйлу уже шел ему навстречу.

Побывав кем только можно — от корсара до центуриона ладакских наемников, — Мэйлу непостижимым образом умудрился сохранить внешность степенного профессора Альдомирского университета. Солидное брюшко, медленные, нарочито неторопливые движения, мозоль на среднем пальце правой руки. И если бы Гардар сам не видел его в работе, ни за что бы не поверил, что не далее как два месяца назад этот «профессор» со своими ребятами средь бела дня вынес такие «погремушки» из охраняемого «змеями халифа» дворца в Хаттере, что командоры лангера лишь руками развели.

— Есть сюрпризы?

— Сколько угодно! — Мэйлу раздраженно дернул себя за мочку правого уха.

Была у него такая совершенно не профессорская привычка. Значит, и правда сюрпризы.

— Делись! — распорядился Гардар.

— Сначала о приятном. Наводка Кайалу не пропала даром — с талиссой Трэмани Авертай разобралась.

— То есть я не ошибся?

— Думаю, что нет. Кайал передал, что купчик и впрямь не простой, но жреческого медальона на нем не нашли.

— Эх, самому бы на того купца взглянуть… Ладно, лучше взять грех на душу, чем потом возиться с ним в Нетерте. Хотя не исключено, что мы перестарались.

— Едва ли. Перестараться здесь, знаешь ли, сложно, — ухмыльнулся Мэйлу.

Но мочку уха в покое не оставил. Уж не перевесят ли плохие новости хорошие?

— И то верно, — легко согласился Гардар. — По крайней мере, линию с Абу Дамлахом мы можем закрыть.

— Не совсем, — Мэйлу оперся о поручни. — Третья талисса подхватилась как ужаленная и ринулась прочь из города.

— Куда это?

«Неужели проглядели?! — застучало в голове у командора. — Вот лопухи! И я — первый из всех! Самый развесистый».

— Пока не знаем.

Гардар изумленно воззрился на своего помощника:

— То есть как это? Ты что, умудрился не приставить никого за ними следить?!

— Приставил — его убили.

Вот так-так… Выходит, Сентарк не на шаг впереди — на два. Переиграл их по всем статьям.

— Талисса ушла из города до или после? — деловито спросил командор, не сомневаясь, что ответ уже известен Мэйлу.

— Сразу после. И никаких следов: убрали грамотно, в доме его брата. А там такой квартал, что центурию перерезать можно — никто не почешется.

— Хороших же людей подбирает себе Фиренн. — Внутри у Гардара все кипело.

— Граф не виноват, — вступился Мэйлу за главу трумаритской ветви лангера. — Если помнишь, мы сами просили последить за этой талиссой на всякий случай — он и отправил кого-то из новичков. Надо же где-то и их…

— Надо, — смирился Гардар, — но статуэтку-то граф ему дал?

— Граф-то дал… Но наутро она оказалась не у нас, а у придворного мага герцога Этренского.

Бред какой-то. Сущий бред. Придворный маг срывает операцию лангера! Да для этого не просто надо быть самоубийцей — как-то уж совсем надо себя не любить.

Нет, конечно, все вполне в его силах — и статуэткой завладеть, и талиссу прикрыть. И действительно, это они в расчет не принимали. Как не принимали в расчет возможность ухода Мэйлу в учителя пения, удочерения Ее Величества эльфами и переселения хорверкских гномов на уютные дебокасские отмели. Много чего они не принимали в расчет. А теперь выходит, что надо было бы.

— Что в Майонте? — взял передышку Гардар.

— Там все тихо. Никаких жрецов Сентарка вроде как не появлялось, да и неоткуда им там взяться: перенестись не рискнут, а за воротами мы следим. И не только за воротами.

— Следим — значит, выследим. Если жрецы от нас не закроются.

— Да хоть и закроются! Затесаться среди наемников много ума не надо, но всех прибывающих в Нетерту проверяют маги Круга. По своим, естественно, соображениям.

— И ничего?

— Ничего. В любом случае за это отвечает Полина — нам туда не дотянуться. А вот в Трумарите, — Мэйлу сплюнул за борт, — мы, пожалуй, махнули…

Гардар мысленно улыбнулся — первый раз за весь разговор. Раз Мэйлу принялся жаловаться на жизнь, все не так просто.

— Да, если они выйдут на след лангера… — сокрушенно покачал головой командор. — Прямо не знаю, что и делать. На «Лезвие ночи» не совались еще?

Гардар поискал взглядом второй свой корабль. И не нашел.

— «Лезвие» с рейда убрал я. — Мэйлу не рискнул и дальше испытывать терпение командора. — А вот маг сегодня после обеда призвал к себе прибывших утром купцов из Ферно. Наверняка прослышал, что среди всяких заморских безделушек, которые они привезли на продажу, были какие-то подозрительные кольца Удачи.

— Кольца Удачи? — переспросил Гардар.

— Что-то типа того. Вот дурни — кого надеялись провести, да?!

— И?..

— Он так раскипятился, когда спускал торговцев с лестницы, что в какой-то там статуэтке и думать забыл.

— Вы были деликатны?

— Как исповедник Ее Величества!

Гардар невольно хмыкнул — о деликатности королевского исповедника ходили легенды. Помнится, когда тот ненароком застал королеву с графом тен Дорносом… Да, красивая была история.

— И что на статуэтке?

— Почищена. Так что, считай, он все-таки нас пнул. Распорядиться?

— Не надо, — подумав, приказал Гардар. — В конце концов, он мог и не знать, с кем связывается.

— Ох, едва ли, — покачал головой Мэйлу.

— Тем обиднее ему будет, — усмехнулся командор. — Представь себе: он-то думает, что подвиг совершил. Готовится, ночи не спит, ждет, когда мы его за шкирку возьмем. Выходит, он сам себя наказал. Забрать статуэтку забрали, а его самого и пальцем не тронули. Вроде как даже внимания не обратили, что мешается кто-то под ногами.

— Неплохо, — согласился Мэйлу, хотя видно было, что командор его не убедил. — Да, я сразу же отправил на поиски талиссы группу Фервора. Если они отловят талиссу сегодня-завтра, так тому и быть. Если нет, я распоряжусь прочесать лес.

— Делай как знаешь. — Гардару и в голову не приходило контролировать своего помощника в таких мелочах.

— Тебе они вообще нужны живыми?

— Пожалуй, жрица. Без остальных я как-нибудь обойдусь.

— Думаешь, жрица как-то в это завязана? — «сделал стойку» Мэйлу.

— Надеюсь, что нет, и Госпоже противостоит только Сентарк. Но после твоих сюрпризов давай назначим на сегодня вечер буйных фантазий. Бэх служит Темесу, а ее муж…

— Ашшарат, — подсказал Мэйлу.

— Спасибо, на память пока не жалуюсь, — осадил его командор. — Если добавить Сентарка, получим новый Триумвират, а это уже забавно. Значит, так. Лентал сейчас у себя в поместье и делает вид, что отдыхает на полную катушку. Насколько я его знаю, это чистый блеф, но, по крайней мере, ни в столице, ни где бы то ни было еще, его не видели. Что, правда, не говорит практически ни о чем.

— Намекаешь, что у нас в руках неплохая наживка? — Мэйлу понял командора с полуслова.

— Он слишком хорош, чтобы не работать на ее лангер. И слишком деятелен, чтобы превратиться в домоседа. Думаю, Дева просто бережет его. Ждет, пока мы расслабимся.

— Она не так наивна, — задумчиво возразил Мэйлу.

— Тогда, наоборот, чтобы не расслаблялись. Но не исключено, что это игра моего воображения. В конце концов, мы с ним не были закадычными друзьями. Начнем с малого: поручи Фиренну распустить в Трумарите слух, что мы крайне интересуемся Бэх. Только грамотно, не на рынке.

— Обижаешь! — Мэйлу блаженно зажмурился.

Операция нравилась ему все больше.

— Буду не прав, извинимся. И сегодня же отплываем в Виллар, нечего на рейде маячить. Если Лентал клюнет, такую махину он не сможет не почувствовать. А Фиренн пусть еще подумает, стоит ли сразу подсекать…

* * *

— Спокойные места, ничего не скажешь! — Мэтт посмотрел на Хельга с упреком. — Восемь могил, и ни одного виноватого.

— Только один совершенно ни в чем не виноватый, — подколол стража Макобер.

К его удивлению, Хагни и не подумал отрицать, что они с Огвайном единоверцы, а на большем мессариец не рискнул настаивать. В конце концов, человек, благодаря которому он перестал чувствовать себя собравшимся с силами калекой, заслуживал, чтобы его оставили в покое.

Единоверцы, значит… И какому же, интересно, богу?.. Тьфу ты, опять все тот же проклятый вопрос. Ответ на который он и так знает. Истинному.

— Это еще как посмотреть, — не успокаивался Мэтт. — Но ночевать под открытым небом, не окружив себя частоколом, мне что-то расхотелось.

— Так окружим! — Даже ворчание гнома не могло поколебать отличного настроения Макобера. — И частоколом окружим, и заботой. Всем окружим!

— На сегодня, пожалуй, частокол я вам не обеспечу, — сдержал улыбку Хельг айн Лейн. — А вот завтра — пожалуйста. Единственный сохранившийся постоялый двор на этом тракте примерно в дне пути от Трумарита — если, конечно, на лошадях. Да и его, по-моему, владелец держит исключительно из упрямства. Зато оленина по-этренски там всегда была — пальчики оближете!..

Ночь талисса провела без приключений, а ближе к концу следующего дня добралась и до постоялого двора. Он действительно оказался окружен частоколом, а над воротами красовалась не без изящества выполненная надпись: «Свиной бок».

— Привлекательно, — облизнулся Макобер. — Хотя мне всегда казалось, что между оленями и свиньями есть некоторая разница. Эй, хозяин, встречай гостей!

Тишина — только где-то вдалеке раздается блаженное поросячье похрюкивание. И замка на воротах нет. Храбрые, однако, люди.

Мессариец толкнул калитку — во дворе громко зазвенел колокольчик. Ну хоть на это ума хватило.

— Гости, говорите? — В окне одноэтажного бревенчатого домика сразу за забором появилась кругленькая физиономия толстяка, знакомого со словами «умеренность» и «воздержание» лишь по молитвам жрецов. — Гости — это хорошо!

Выкатившись на улицу, мужичок совершил героическую попытку поклониться, но пузо мигом вернуло его в вертикальное положение.

— На ночь ко мне? — осведомился он.

— Не отказались бы, — выступил вперед Хельг.

— Господин айн Лейн! — раскрыл объятия хозяин. — Вот это гости так гости!

— Волки-то не беспокоят больше? — похлопал его по плечу страж. — Нам бы тот шатер, что поближе к лесу. Синенький.

И он вложил в руку мужичку новенький талер.

— Сделаем, — кивнул хозяин, едва не вышибив из себя дух подбородком. — Располагайтесь пока, я мигом.

Пройдя между домом и банькой, Хельг вывел талиссу к просторному темно-синему шатру с гостеприимно откинутым пологом.

— Хозяин из кочевников, что ли? — удивилась Мист.

— Едва ли. Просто он давно уже решил, что при таком «наплыве» посетителей проще ставить на лето два шатра, чем хоромы строить. Иначе больше убытка, чем прибытка, выходит. Второй шатер чуть подальше будет, но он потеснее, да и кухня близковато.

— А ежели зимой кто нагрянет? — не отставала старушка.

— В доме положит по такому случаю. Но здесь и летом-то почти никого нет, а уж по зиме и вовсе одни волки.

Шатер действительно оказался просторным — кроватей хватило на всех и еще осталось. Растянувшись на мягких перинах и наслаждаясь неожиданным комфортом, они скоротали время до ужина, а затем воздали должное плавающей в пахучем соусе оленине и запеченному на углях свиному боку.

Вечерело. Хельг как раз выбрался на пенек покурить трубку, когда скрип ворот и звон колокольчика возвестили о прибытии новых гостей. При лошадях и в доспехах.

— А вот и Снисходительные, — объявил мессариец. — Прошу любить и жаловать.

— Типун тебе на язык величиной с… — начал было гном, когда Хельг внезапно перебил его:

— Вы верите в совпадения?

— Талисса — тоже, в некотором роде совпадение, — мягко заметила Бэх.

— Спорить не стану, — согласился страж. — Два шатра, конечно, не зря стоят, могло и совпасть. Но только мы пришли — и тут же следом другая толпа.

— Думаешь, по наши души? — Бэх невзначай погладила медальон.

— Не исключил бы, — мрачно бросил страж. — Хотите рискнуть?

— Непременно! — откликнулся мессариец.

— Странная идея — переночевать бок о бок с убийцами, ты не находишь? — Однако и мысль о том, что сейчас придется вставать и снова тащиться по дороге, не вызывала у эльфа энтузиазма.

— Убедиться, что мы здесь, — дело одной минуты, — поддержал Макобера гном. — И тем не менее они не уехали. Значит, будут ждать подходящего момента. А нам-то что, пусть ждут. Поужинать мы уже поужинали, в еду нам ничего не подсыплют. А вот о том, что герцог нас предупредил, они наверняка не знают.

— Опять эти «они», — вздохнула Бэх. — Если лангер, то знают, даром, что ли, письма разносили.

— Тогда знают, — не стал спорить гном, — но не собираются нас убивать. По крайней мере, ничего плохого нам этот лангер пока не сделал.

— Ну вы и терпеливые! — не выдержал Торрер. — Что мы хотим выяснить? Зарежут нас этой ночью или следующей?! Нападем первыми — и вся недолга!

— Не хотелось бы потом приносить соболезнования родственникам и друзьям покойных, — не разделила его энтузиазм Мист. — Ваши построения по-своему красивы, и после той встряски, что была в Трумарите, я и сама готова под ними подписаться, но…

— Но если это обычные наемники — вот смеху-то будет, — согласился Хагни. — Компания кровожадных маньяков, уничтожающая все живое на своем пути! Бр-р…

— Подождем. — Мэтт расстегнул пояс и повесил его на спинку кровати. — И оставим одного-двоих полюбоваться на Аспари. Мак, а ты не знаешь часом, почему вообще наши новые друзья называют себя Снисходительными? Имечко для убийц какое-то нескладное…

— Да уж, — хмыкнул мессариец. — С человеколюбием у них явные проблемы. И с гномолюбием, подозреваю, тоже.

— Я слышал, как у нас про это рассказывали, — понизил голос Хельг. — Но вот правда ли? В общем, при Империи еще дело было, при Симрасе Железноруком. И случилось так, что в заговоре против чести и особы государя оказался замешан… Да, точно, некий айн Тредар — друг Императора чуть ли еще не во-от с такого возраста. — Страж провел ладонью почти у самой земли. — Заговор раскрыли, изменников казнили. Всех, кроме айн Тредара. Не поднялась у государя рука выставить его толпе на поругание, а семью по миру пустить. Но с семьей-то ладно, в конце концов имущество казне отходит, не хочешь — не бери. А вот в живых айн Тредара оставить он никак не мог — и люди бы не поняли, и придворным бы не та наука вышла, о которой мечталось.

Следя вполуха за рассказом, Мэтт невольно почувствовал, как же все-таки изменил его тот, другой заговор, свидетелем которому был он сам чуть более трех столетий назад. Столько лет прошло, а не затянулось, не срослось… Раньше ведь, услышь он про то, как лучший друг Императора руку на него поднял, точно ведь подумал бы: эх, люди, ну что с них взять… А теперь?

И тут же, словно только этого и ждала, откликнулась эхом его старая боль, старая рана. Фиона. Его королева. Его судьба.

— Потом так и повелось, — Хельг, оказывается, уже подбирался к концу, — пока один из Императоров — не помню уже кто — не повелел создать специальный Орден, наподобие рыцарского. Орден Снисходительных. И если государь готов был оказать снисхождение своему провинившемуся подданному, то не устраивали ни суд, ни публичную казнь. Все брали на себя Снисходительные, и обставлялась эта смерть с наименьшим ущербом для памяти покойного. Поехал на охоту — и не вернулся. Пошел на реку искупаться — и не выплыл. Съел несвежее мясо — и отравился. А когда Империя пала, Снисходительные зажили своей жизнью. Но название осталось, не стали они его менять. Организация древняя, почтенная, самим Императором основанная, — в такую и графу обратиться не зазорно, и маркизу.

— Красивая история, — поблагодарила стража чародейка. — Знать бы еще, что в ней правда. Или, наоборот, лучше не знать? Вы, кстати, думали уже, куда нам в Майонте-то ткнуться? Едва ли у них вывеска на главной торговой улице: «Снисходительные люди — щадящие цены».

— С этим как раз проще, — вмешался Макобер. — Клиенты же их находят, значит, и мы найдем. Совсем-то им прятаться не резон, можно и голодным остаться. В общем…

— В общем, если мы их не боимся, я бы ложился спать, — зевая, предложил Торрер.

— Я бы тоже. — Обойдя шатер, Бэх несколько раз коснулась его медальоном. — Если Орр… В общем, если кто недобрый полезет, проснемся.

— А если добрый, я и его порадую. — Прикрыв глаза, чародейка что-то прошептала. — Только бы хозяин не сунулся.

— Не сунется, — заверил старушку Хельг. — У него своих дел полно. Да он и не любопытен.

— Кто первый? — Бэх даже не ожидала, что настолько успела разлениться за время спокойной жизни в Трумарите, и теперь уставшее за день тело настойчиво требовало отдыха.

— Я, — вызвался Макобер, усаживаясь на ближайшей ко входу кровати. — И я бы на вашем месте не раздевался.

— Мы и не думали! — негодующе отозвалась старушка.

Смутившись, Торрер принялся застегивать рубаху…

Обе луны уже успели встать высоко над лесом, когда Макобер почувствовал, что его начинает неудержимо клонить в сон.

— Верное средство от скуки — взять что-нибудь в руки, — тихонечко пробормотал мессариец. — Мист мы сегодня кормили? Кормили. Поили? Поили. Маленькие прихоти выполняли — колдовать не мешали. Складно выходит — значит, так оно и есть. И колесико теперь наше. Хорошо, я еще вчера приметил, где она его держит, а то пришлось бы будить.

«Из чего же все-таки оно сделано? — подумал он, когда вещица устроилась у него на ладони. — Первый раз в жизни такой металл вижу, надо будет Мэтта спросить».

Возмущенная рулада гнома заставила его улыбнуться.

«Вот ведь как хранит — словно чувствует. Ладно, ладно, спи пока».

— Не трону я твоего вожака, не трону, — прибавил он вслух для Рэппи, обвившей свой хвост вокруг уха Мэтта и возмущенно поблескивавшей на мессарийца темными бусинками глаз.

«Кто бы это ни был, он совершил одну ошибку: не напал на нас сразу. Убийца должен возникать перед тобой внезапно — а иначе что же это за убийца! Недотепа какой-то…»

Проснулся мессариец оттого, что где-то что-то звякнуло. Тихо, едва слышно. Колесика в руках не было.

Откинув полог, чтобы впустить в шатер слабый свет луны, Макобер принялся шарить по полу. Уф-ф, вот же оно, у самой ножки кровати.

Сунув колесико в карман, мессариец выглянул наружу. Луны были уже почти в зените. Да… Здоров же он спать!

Спать? День, конечно, был нелегким, но не настолько же. Потяжелее ведь дни бывали и ничего.

Натянув сапоги, мессариец выскользнул во двор. В доме тихо, ни огонька. А вот во втором шатре, по ту сторону дома, свечи горят. И тихонечко — бу-бу-бу, бу-бу-бу.

Поколебавшись, Макобер лег на землю и приподнял краешек полога. Пятеро. Несмотря на спокойствие тихого осеннего вечера, никто из них так и не снял доспехи.

Мессариец прислушался. Ну и чавкают же они!

— Двинулись? — Чавканье. — Или еще часок?

— Спешить некуда — пускай как следует уснут. Ты перенес от лошадей бурдюки?

— Обижаешь! Вспыхнет так, что небу станет жарко.

Глава XIV

— Водопад!

С неба хлынули потоки воды. Глинистая почва мгновенно размокла, превратившись в вязкую жижу.

Бросившийся на человека тролль не ожидал подвоха. Поскользнувшись, он комично раскинул бугрящиеся бородавками руки, пошатнулся и всем телом рухнул на спину.

Отскочив в сторону, Лентал и сам с трудом устоял на ногах. Со стороны он сейчас, должно быть, выглядит букашкой, суетящейся подле поверженного колосса.

Теперь бы самому не упасть. Цепляясь за шерсть тролля, жрец добрался до шеи великана как раз в тот момент, когда тот пришел в себя.

И почему глаза тролля так часто сравнивают с блюдцами? Скорее уж плошки, в которых пляшут огоньки свечей. Огромные сизые плошки…

Меч просвистел широкой аркой, отделяя голову от туловища. И тут же из жижи к лодыжкам жреца потянулись бугристые клейкие щупальца.

— Зной!

Изумрудный листок на груди Лентала вспыхнул, осветив мокрый металл доспехов. Глина застыла, едва не лишив его сапог, но теперь можно было покончить с неподвижными щупальцами несколькими движениями руки.

Ожидая нового нападения, Лентал крутанулся вокруг своей оси. Никого.

Жрец опустил глаза. Желтовато-коричневая слизь быстро текла в его сторону, сжимая кольцо.

— Пламя!

Огонь заплясал на лезвии клинка. Слизь замерла.

Становилось жарковато. Слизь не позволяла даже стереть пот со лба: стоило жрецу отвлечься, как она тут же сокращала расстояние на пару дюймов.

А ведь это конец: что бы он ни делал, на то, чтобы выжечь всю слизь, его не хватит.

Хлопанье крыльев. Лентал бросил беглый взгляд вверх и едва не ослеп: в глаза ему ударил отразившийся от поблескивающих металлом боков чудовища солнечный зайчик.

Вырвавшееся ругательство плохо вязалось с его саном. Отбросив щит, Лентал положил руку на медальон.

Фонтанчик желтого пара — и от щита осталось одно воспоминание. Зато чудовище с яростью обнаружило, что не в силах взмахнуть крыльями.

Земля содрогнулась. Капли вонючей слизи упали на кожу, прожигая ее до кости.

Лентал застонал, но тут же упал на колено и, не обращая внимания на боль, провел мечом у самой земли. Слизь негодующе зашипела и начала испаряться.

Именно начала. А сил на прорыв уже не оставалось.

— Все, больше не могу! — прошептал он. — Кальмет!

Лентал поднял глаза. В дюжине футов от него молодой маг с трудом стоял на ногах. И ему тоже заливал глаза пот.

— Сколько?

— Собирался перевернуть в четвертый. — Маг кинул взгляд на стоящие на земле песочные часы.

— Да быть того не может! — расстроился Лентал. Ему казалось, что он шинкует тварей уже несколько часов, а выходит, и получаса не прошло.

— Зато от души, — успокоил жреца Кальмет. — Нынче я тебя не жалел.

— Да уж. Ладно, на сегодня закончили. — Лентал вновь коснулся медальона. Теперь символ Ашшарат приятно холодил ладонь. Раны быстро затягивались.

— Ты что, с богами, что ли, воевать собираешься?!

Рассмеявшись, Лентал хотел было хлопнуть мага по плечу, но вовремя сообразил, что в нынешнем состоянии тому хватит и легкого ветерка, чтобы рухнуть на землю.

— Давай передохнём. — Кальмет и сам не устоял на ногах. — Что-то я совсем выдохся.

— Неудивительно, — фыркнул жрец. — Я уже на тролле почувствовал, что дело неладно. Ну скажи на милость, где ты такого тролля видел? Прешь, как бервар, поперек природы, а потом удивляешься, что до дома добраться не можешь!

— Ну, ты же догадался, что это тролль, — смутился маг.

— Догадался. По запаху. — Лентал присел и попытался дотянуться до ремешка панциря. Пальцы не слушались. — Подсобишь?

— Ага, а потом ты заставишь меня копье за собой таскать, шлем полировать, зубочистку подавать после ужина… — Для мага Кальмет управлялся с воинской амуницией весьма ловко. — Вам только согласись, до конца жизни с шеи не слезете. А если серьезно, что-то наклевывается?

— Что-нибудь всегда наклевывается, — уклончиво ответил жрец, не желая впутывать друга в свои дела. — Прорвемся. Кальмет, ну что ты пристаешь? Меньше знаешь…

— Хуже спишь! Хуже, а не лучше! Я же теперь от любопытства глаз не сомкну.

— Сомкнешь, — пообещал Лентал. — И не далее как через часок. Ну что, двинулись?

Взвалив на одно плечо доспех и подставив магу другое, Лентал зашагал к замку. По дороге Кальмет совсем раскис, и жрец с облегчением сдал его на руки слугам, наказав отмачивать в горячей ванне, покуда тот не запросит пощады. Сам же, скинув рубаху, окатил себя во дворе колодезной водой и легко взбежал по ступеням ко входу.

Взглянув на ведущую в библиотеку лестницу, Лентал тяжело вздохнул. Не сегодня. Впрочем, как оказалось, и не вчера.

«Кобры» зашевелились. Слегка, едва заметно. Но ни один из командоров не мог объяснить, что разворошило их гнездо. И ладно бы только «кобры» — вся верхушка Ордена Орробы пришла в движение.

«Ну что, легат лангера Ашшарат, — спросил он себя, — доволен? Даже среди служителей Зовущей Весну немногие знают, чем занимается твой лангер. Помнишь, как сам готов был многое отдать, лишь бы прикоснуться к его тайнам? А теперь? Выкроил пару месяцев после свадьбы с женой побыть, считай, подвиг совершил!»

Хотя что им, собственно, мешало? Призвание, талисса, боги — все могло отступить на второй план.

Если бы они сами этого захотели.

Лентал и Бэх. Не семья, не довольные жизнью обитатели родового замка, не почтенная супружеская пара, принятая при королевском дворе.

Им было хорошо вместе — сказочно, удивительно, непереносимо хорошо, но каждый хотел быть чем-то помимо этого единства. И каждый надеялся, что другой разделит его жизнь, будет рядом.

— Ты хоть чем-то можешь пожертвовать? — выдохнула она в их последний вечер. — Любовь — это жертва.

— Любовь — это счастье!

— Тогда пожелай мне счастья.

Бэх. Сейчас она должна быть в Трумарите. Каково ей там, скучает ли, довольна ли?

Переодевшись, Лентал прошел в кабинет и направился к одному из стеллажей с манускриптами. Место воина занял прелат: длинное светло-зеленое одеяние, белый с золотыми нитями пояс, палладиевая цепочка медальона. Не иерарх, конечно, но и не служка.

Подойдя к стеллажу, Лентал провел рукой по одной из полок. Несколько слов на тайном языке жрецов Ашшарат — и на месте стеллажа появился голубой проем…

Выйдя из огромного, во всю стену, зеркала в подземельях столичного храма Дарующей Любовь, Лентал предъявил дежурящим в зале монахам кольцо с печаткой, удостоверяющей его ранг, и быстрым шагом направился к одному из боковых коридоров.

— Господин легат! — Совсем еще юный жрец Зеленой Девы перехватил его в коридоре. — А я как раз к вам!

— Что-то случилось?

— Почтовый голубь из Трумарита.

Бэх?!

Жрец протянул легату узкую белую ленточку. Поднеся ее к глазам, Лентал вгляделся в крошечные буквы:

«Снисходительные. Заказчика не знаю. Они предупреждены».

— Отправь благодарность от моего имени, — распорядился легат.

Снисходительные? Вот уж чего он не ожидал! Кто же оказался достаточно богат и злопамятен, чтобы организовать заказ? По крайней мере, люди Айригаля к Снисходительным явно не обратились бы.

С другой стороны, герцога легко ввести в заблуждение. Тогда встает вопрос: кто заинтересован прикрыться именем Снисходительных? Причем не только заинтересован, но и весьма смел — вряд ли ему это легко сойдет с рук.

В любом случае талисса предупреждена. Но долго ли она продержится против Снисходительных — в чужом городе и почти без денег? Говорил же он Торреру, что к Хозяйке Пустошей можно было бы отправиться и без такой помпы. Хорошо хоть эльф целый корабль не купил! Хотя Макобер, помнится, склонял его именно к этому.

Лентал распахнул дверь в комнату справа по коридору. Столы работавших здесь монахов были безнадежно погребены под грудой свитков, пергаментов и неподъемных фолиантов в переплетах всех оттенков зеленого цвета. Именно сюда стекались вести с разных концов обитаемых земель.

— Нарлан!

Один из монахов поднял голову и окинул Лентала печальным взглядом запавших от недосыпа глаз. Лицо его было уныло, как трапеза приговоренного к смерти.

— Приветствую, легат. Ничего не понимаю! Утром я получил донесение, что «кобры» вдруг заинтересовались Бэх.

«Вот, значит, как. Одновременно со Снисходительными? За что люблю свою жену…»

— Я не стал тебя дергать, но сразу отдал распоряжение найти Бэх и переговорить с ней. Уже получил ответ: талисса как испарилась. Ни через одни ворота она не проходила, в гостинице ее нет.

«Молодцы, однако. Не ожидал. Если уж мы их потеряли, есть шанс, что и лангеру со Снисходительными потребуется пара дней, чтобы встать на след».

— Но совершенно неожиданно, — продолжил Нарлан, — пришла информация от стражей. Некто Хельг айн Лейн получил приказ герцога составить компанию некой талиссе. Подозреваю, что Трумарит — не то место, где кишели бы талиссы. А потом господина айн Лейна видели на Майонтском тракте в обществе…

— Гнома и эльфа, — продолжил Лентал.

Нарлан кивнул.

— Все сходится, — подытожил легат. — А в Майонте у нас кто сидит?

— Никого. Восемнадцать лет назад лангер счел это нецелесообразным, — ни на секунду не задумавшись, доложил Нарлан. — Маленький городок на краю герцогства. Дальше — непроходимые леса. Там и жрецов-то наших — раз-два и обчелся.

— Хорошо, кто-нибудь еще интересуется этими местами? И вообще, хоть что-то неожиданное там случалось за последнее время? Эпидемия бубонной чумы, появление Гардара…

— Что примерно одно и то же, — хмыкнул монах.

— Мне уже не до смеха…

— Тогда спроси у Зилея — это он у нас по «кобрам» специалист. А лучше всего — запроси Трумарит.

— Договорились. Как группа Банренда?

— Уже прибыли в Трайгорн. Пока осматриваются.

— Передай им, чтобы не спешили. И дай мне знать, когда Гвен выйдет на след Ребристого Посоха.

Заглянув в соседнюю комнату, жрец оторвал от работы еще одного служителя лангера. Несмотря на то что его левая нога с трудом сгибалась даже спустя неделю, проведенную у лекарей (или из-за того?), при появлении Лентала монах попытался подняться. Однако легат жестом усадил его на место:

— Свежие подборки по Трумариту у тебя?

Быстро пробежав глазами пергамент, Лентал вынужден был перечитать его вновь, на этот раз медленнее.

Теперь он был уверен, что не ошибся.

— У нас сейчас есть у «кобр» свои люди?

— Кое-где. — Зилей по привычке осторожничал. — Но далеко от центра.

— В Трумарите?

— Никого, — с сожалением ответил монах. Легат не стал бы беспокоиться по пустякам.

— Одолжишь перо и бумагу?

Написав письмо, Лентал запечатал его своей личной печатью и протянул Зилею:

— Попроси от нашего имени служителей Темеса срочно переправить письмо в их храм в Майонте. А если моя жена туда не заглянет, пусть ее найдут, как только она появится в городе. И по возможности присмотрят, чтобы с ней ничего не случилось.

— Не беспокойся, сделаем в лучшем виде. После той истории с шипучим бальзамом они нам тоже кое-что должны.

Выйдя в коридор, Лентал обратился к первому попавшемуся чародею:

— За какое время вы сможете подготовить Келью Перехода?

Маг удивленно взглянул на него:

— Мессир?

Пришлось снова показать кольцо. Поклонившись, чародей улыбнулся:

— За час справимся, господин легат.

— Действуйте!

Только бы «кобры» не нанесли удар до того, как он окажется на месте! Если, конечно, они действительно собираются его нанести…

* * *

— Да просыпайся же ты! — стащив с Торрера одеяло, Макобер покосился на Мист — и на всякий случай прикрыл эльфа вновь.

Тот в благодарность засунул голову под подушку.

— Терпеть не могу тех, у кого в запасе вечность! — сообщил мессариец мирно похрапывающим друзьям. — Клянусь дудуном Ч’варты, всех бы поубивал!

— Что, уже началось? — Хельг схватился за меч.

— Слава богам, хоть ты проснулся! — приглушенно воскликнул Макобер. — Похоже на то.

— Хм… — Хельг плотоядно зевнул и принялся неторопливо собирать волосы в хвост.

Мессарийцу подумалось, что тот мог бы быть и поактивнее.

— Буди остальных, — шепотом распорядился он, тряся гнома. — Эй, Мэтти!

— А что, кто-то спит? — загудел гном, возмущенный столь неделикатным обращением. — Чего шептать, все свои!

— Не скажи, — возбужденно ответил мессариец. — Те, что в другом шатре, и впрямь явились по наши души.

— Это эпидемия! — хмыкнул Торрер. — Скоро каждый встречный…

— Мак, у нас есть время? — деловито спросила Бэх, словно не она только что проснулась последней.

— Час-полтора… Если им не придет в голову изменить планы. — Макобер постепенно начал успокаиваться.

— Господа! — У Мист был такой воинственный вид, что Бэх едва не расхохоталась. — А может, оно и к лучшему?

— Что они хотят с нами покончить? — уточнил Торрер.

— Что они предупредили об этом Макобера, — пояснил Хагни, натягивая сапоги. — Снисходительные?

— Наверняка!

«Правда, в шатре об этом никто не говорил, но на служителей Орробы они не очень похожи. Морды у них такие… Словом, не жреческие у них морды».

— Трогательно. — Склонив голову, Бэх принялась вплетать в косичку поблекшую от солнца фиолетовую ленту. — Из Майонты?

— Сбегать поинтересоваться? — Мессариец сунул кинжал за отворот сапога. — В общем, они теперь ждут, пока мы как следует уснем.

— Стоило ради этого тащиться в такую даль, — резонно заметил Торрер.

— А если мы уснем, то?.. — поторопила Макобера Мист.

— Кажется, в их планы входит небольшой пожар.

Бэх поежилась:

— Замечательная перспектива. Даже не хочется нарушать столь дивные планы…

…В предвкушении тяжелой ночной работы грех было бы не подкрепиться. И пятеро воинов, расположившихся сейчас в шатре, делали все, чтобы их нельзя было в этом грехе заподозрить.

Поднырнув под полог, Макобер убедился, что враги по-прежнему на месте. И вид их не обещал легкой победы: все в панцирях и при мечах.

Мессариец придирчиво оглядел будущих противников, пытаясь выделить самого опасного. Пожалуй, вон тот, в синем. Наверняка главарь.

— Пора! — Тот, кого Макобер назначил для себя главарем, с сожалением отодвинул блюдо, на котором еще оставалась пара соблазнительных кусков оленины.

— Вечно ты торопишься, — проворчал его товарищ, вытирая руки о скатерть. — Пожар, что ли?

Главарь усмехнулся:

— Пока нет. Пусть выводят лошадей, а мы тут…

Но только он потянулся к стоявшей на столе свече, как из темноты появилась чья-то рука и фамильярно похлопала его по плечу.

— Что за?.. — начал было главарь, но почувствовал, как против своей воли поднимается вверх. Треск разрываемой ткани — и в крыше шатра появилась внушительных размеров дыра.

Подавившись, один из воинов надсадно закашлялся. Остальные как зачарованные проводили взглядами предводителя, бессильно барахтавшегося в воздухе, и лишь потом, опомнившись, схватились за оружие.

— Постучите же кто-нибудь беднягу по спине! — взмолилась чародейка.

— Это мы мигом!

Одним ударом боевого топора Мэтт прорубил полог, вторым — перебил позвоночник кашляющего.

Но трое других уже пришли в себя.

Гном ринулся внутрь. Он еще не успел вырвать топор из спины убитого, когда маленький металлический шарик с просверленной посередине дырочкой ударил его в висок. Гном проследил взглядом за тянувшейся от шарика бечевкой, и на лице его отразилось удивление. Правда, это было последнее, что на нем отразилось.

Выскочив из-за пазухи распростертого на земле гнома, Рэппи в ужасе обследовала Мэтта с ног до головы, потыкалась носом в уши, обнюхала веки и обеспокоенно заметалась вокруг.

— Навались! — крикнул Торрер, и они вбежали в шатер.

Шатер был просторен, однако неразберихи, шума, звона и безумных криков хватило на всех.

Воин, играючи выбивший Мэтта из боя, широко ухмыльнулся, и Мист заметила, что у него не хватает двух передних зубов. Бечевка свистнула, чародейка, защищаясь, вскинула клюку — но метили не в нее.

Убедившись, что бечевке удалось обхватить ноги висящего в воздухе главаря, беззубый с силой дернул. Громкий вопль. Мист пошатнулась, тяжело ухватилась за край стола, но на ногах удержалась.

Противник показался ей могучим, как три тролля. Долго играть с ним в перетягивание каната ей явно не по силам. Или не по Силе.

Зажмурившись, она сумела поднять главаря еще на полфута. Бечевка натянулась.

— Эх, бабка… — с сожалением процедил беззубый и двинулся на нее.

Краем глаза Мист отметила, что Макобер с криком «Вечер добрый!» оказался на одной из кроватей, большое медное блюдо полетело на пол…

Вот теперь самое время!

— Лови! — закричала чародейка, отменяя заклятие Поднимающегося Ветра.

Беззубый дернулся, вскинул голову вверх. Загремев доспехами, предводитель рухнул прямо на него.

— Нашел! Отходим! — заорал Макобер. — Хельг, прикрой!

С трудом удерживая на почтительном расстоянии двоих сразу, Торрер медленно попятился к выходу из шатра.

На пороге, тяжелодыша, появились Хагни и Бэх. Жрец двигался скованно, видно было, что каждое движение причиняет ему мучительную боль. Девушка казалась невредимой.

— Мэтта не забудьте! — крикнул им мессариец.

Подхватив Мэтта под мышки, Бэх потащила гнома наружу. Рэппи пищала и отчаянно путалась у нее под ногами.

Мист вяло поковыляла следом — у нее было такое ощущение, словно она попыталась в одиночку оторвать шатер от земли.

— Хельг, держись! — На бегу пряча в карман огниво, Макобер вылетел в проделанную Мэттом дыру.

С глухим воем пламя рванулось к небу. Страж вскинул ладони, и огонь заметался, мечтая перескочить на дом и окружающие его постройки.

— Торрер где?

— Здесь я! — Эльф сидел на земле, утирая со лба копоть. — Что на конюшнях?

— Было еще трое, один ушел. — Бэх не стала вдаваться в подробности. — Хагни, помочь?

— Справлюсь! — проскрежетал Моргиль. Жрец старался удерживать невидимую глазу стену там же, где страж удерживал пламя. — Лучше Мист помоги.

От запаха паленой плоти чародейку тошнило так, как не тошнило ни разу в жизни. Почувствовав на своем запястье прохладные пальцы жрицы, Мист смогла наконец перевести дух и благодарно улыбнулась.

— Почему их не слышно? — простонала она. — Я оглохла?

— Вот любопытная! — Возникший рядом Макобер заботливо отер ей подбородок невесть откуда взятой тряпицей. — Хельгу скажи спасибо!

Она покосилась на пляшущие в огне тени. Пожалуй, им стоит сказать спасибо не только стражу. Если бы не Хагни, двумя ранеными дело бы точно не обошлось. И тремя, пожалуй, тоже.

Старушка невольно улыбнулась, вспомнив, как Хельг с Хагни негодующе воззрились друг на друга: один пообещал, что сумеет защитить постоялый двор от огня, а другой, брезгливо поморщившись, обронил, что он, пожалуй, сумеет защитить и от людей.

— Всех накрыли? — Сидя на земле, гном ошалело крутил головой. — А мужик-то мой — мастер, надо будет перенять. Шарик, бечевочка — все просто. Но эффект!

— Один ушел, — повторила Бэх.

— Как ушел? — опешил гном.

— На ножках, — мрачно бросил Хагни. — На четырех.

— Ускакал на одной из лошадей, — пояснила Бэх. — Ума не приложу, как мы сразу его не заметили. А потом уже поздно было.

— Он откуда-то вынырнул? — вдруг заинтересовалась чародейка. — Прятался?

— Не уверена, — задумалась жрица. — Словно возник на пустом месте. И уже верхом. Вы думаете…

— Уверена, — коснулась носа Мист. — Так что неудивительно, что вы его проглядели. Опытного мага, знаете, голыми руками не возьмешь.

— Я бы не сказала, что наши руки были голыми, — грустно улыбнулась Бэх. — Мэтти, ты как?

— Жить буду. — Мэтт не сводил глаз с удерживающего пламя Хельга. — Кажется, мы в Хорверке приглашали к себе не тех жрецов. Долго он еще так простоит?

— Боюсь, что нет. — От Бэх не укрылось, что ладони стража подрагивают. — Мак, сколько там было бурдюков?

— Я нашел два. Но, судя по огню…

— Господин айн Лейн! — пронесся над двором стон хозяина. — Да как же так! Да что же вы…

— Бывает, — похлопал его по плечу мессариец. — Пожар — дело такое: то его нет, а то пуф-ф-ф — и полгорода в огне. А господина айн Лейна не трогайте: видите, как он надрывается. Да если бы не господин айн Лейн…

— Кончайте болтать. — Чтобы устоять, Мэтту пришлось опереться на какую-то жердь в полтора раза выше его самого, и теперь он походил то ли на рыцаря, из-под которого сбежал конь, то ли на гнома, который при полном параде собрался порыбачить. — Бочка с водой есть?

— Как не быть, — засуетился хозяин. — Да только…

— Покажи, где бочка, — отрезал Мэтт. — И ведра давай. Ну что, господа, повеселились — и будет. Давайте в цепочку: страж-то у нас не железный.

Словно откликаясь на весьма своевременные слова гнома, в шатре что-то ухнуло, и два языка пламени ринулись ввысь, оплетая центральный столб.

Отпрянув, Хельг надсадно закашлялся и на глазах остолбеневшего от ужаса хозяина постоялого двора осел на землю.

Глава XV

Он не успевал, на доли секунды не успевал. И понял это еще до того, как в отчаянии зачерпнул Силы, чтобы швырнуть ее в монаха сырым, неоформленным комком — не огранив, не придав ему никаких очертаний…

Проснувшись от собственного крика, Кефт полежал неподвижно еще несколько минут, пытаясь прийти в себя. Простыня сбилась в ноги, подушка сброшена, одеяло вымокло от пота. Вдобавок ко всему маг чувствовал себя разбитым, точно и в самом деле мгновение назад вышел из тяжелейшего боя.

Неплохая ночка, душевная.

Дверь отворилась. Кефт невольно дернулся, в памяти услужливо всплыли первые слова заклятия…

— С добрым утром, мессир!

Тьфу ты, так и собственного слугу угробить недолго.

— Утро добрым не бывает, — буркнул Кефт.

С отвращением глядя на деревянный поднос с чашкой горячего шоколада и горкой свежих рогаликов, маг попытался припомнить, что же ему такое снилось. Но от сна остались лишь разрозненные затухающие фрагменты, упорно не желающие складываться в единое целое.

Подземные коридоры, совсем не похожие на Нетерту. Более узкие, мрачные, не такие заброшенные. Радость оттого, что рядом друзья. И пожалуй, все.

Критически оглядев хозяина, Рурт протопал к «окну» и отдернул портьеры.

— Погода-то какая! — провозгласил он с интонациями герольда, возвещающего о появлении Его Величества. — Поднимались бы, а?

Кефт тихо застонал. Ну какое ему дело до погоды в Вар-Рахибе? Или Вар-Рахиб был вчера?

— Две минуты, — бросил он в надежде, что слуга отстанет.

Значит, подземелья. Что-то знакомое?

Маг перебрал в памяти известные ему подземелья. Небедная, надо сказать, коллекция. Однако подземелье из сна не было похоже ни на одно из них.

Он шел по коридору рядом с закованным в латы гномом. Шел, чувствуя собственную беззащитность и опасаясь смерти за каждым углом. Они спускались по длинной, скрытой туманом лестнице, бились со жрецами…

— Ну как хотите, хозяин. — Рурт демонстративно уселся за стол. — Не пропадать же добру.

Кажется, придется вставать. Тем более что сон окончательно отправился по своим делам. Эх, был бы он жрецом Сентарка!

Отбросив одеяло, Кефт подумал, что энергии Рурта хватило бы как минимум на троих, а то и на четверых. И где только Кхарад отыскал ему такого слугу? Армию бы королеве там набирать…

— Что на свете новенького? — Накинув халат, чародей подсел к столу.

— Азнивьер заходил, — небрежно сообщил Рурт, не прекращая перемалывать рогалики.

— И что?

— И ушел.

Да уж. Можно себе представить, с какой важностью Азнивьеру было сказано, что господин чародей в такую рань и носа из-под одеяла не высунет.

Вот теперь-то точно торопиться некуда.

— Ничего не передавал? — на всякий случай уточнил Кефт.

— Сказал, что через часок заглянет. Прогуляться хотел позвать.

— И давно это было?

Рурт задумчиво взглянул на солнце за «окном».

— Сегодня, — уверенно ответил он.

Кефт подавил вздох: и точно — только армию и набирать.

— Сходи к господину Азнивьеру, — распорядился Кефт, — извинись и пригласи его со мной позавтракать.

— Извиниться? — удивился Рурт. — Но за что?

— Просто извинись, — с нажимом приказал маг. — И на обратном пути захвати еще рогаликов с шоколадом.

Негодующе фыркнув, слуга оставил его в одиночестве.

Подземелье, подземелье, что же там было в этом подземелье? И что за гном, рядом с которым он шел в бой?

Нет, зайдем с другого конца. Если он сражался со жрецами, то нельзя ли вспомнить, какие у них были медальоны?..

Тихий стук в дверь. Ну, Рурт, считай, ты доигрался!

Распахнув дверь, Кефт с изумлением увидел за ней Азнивьера.

— Можно к тебе?

— Проходи. — Кефт отступил в сторону. — А где Рурт?

— У нас не так много времени. — Азнивьер прикрыл за собой дверь, потом резко распахнул ее и выглянул в коридор.

— Что случилось? — встревожился Кефт.

— Пока ничего. — Однако лицо дипломата было очень и очень встревоженным. — Ты позволишь мне сделать несколько вещей, которые покажутся тебе странными?

— Изволь, — Кефт почувствовал себя заинтригованным.

Подойдя к кровати, Азнивьер пробежал пальцами по краю одеяла, коснулся матраса и несколько раз осторожно дотронулся до подушки.

— Есть у тебя нож?

Кефт молча протянул дипломату свой кинжал.

— Ага, спасибо, — кивнул тот и двумя быстрыми движениями, крест-накрест, вспорол гобеленовый чехол подушки.

Ожидая увидеть вихрь утиного пуха, Кефт инстинктивно зажмурился.

— Что ты на это скажешь?

Открыв глаза, Кефт обнаружил, что его подушка была набита отнюдь не пухом, а незнакомыми кристалликами темно-синего цвета. И как он, интересно, умудрился этого даже не почувствовать?!

— А это… что? — оторопело поинтересовался он у Азнивьера.

— То, что я и ожидал, — не без гордости сообщил дипломат. — Ты не против, если я продолжу устраивать у тебя маленький разгром? Главное нам успеть прибраться до прихода Рурта.

— Так где он, наконец?!

— Заблудился. Ищет дорогу домой. Но я не смогу водить его по коридорам слишком долго — иначе он может заподозрить, что дело здесь не только в Нетерте.

— Заподозрить? — едва не расхохотался Кефт. — Да он ничего не заподозрит, даже если забудет, как его зовут!

— Это тебе так кажется. — Дипломат даже не улыбнулся. — То, что дураку многое сходит с рук, — единственное, что заставляет Рурта притворяться идиотом. Чародей он, конечно, послабее нас — и существенно послабее. Но уж никак не дурак.

— Вот оно, значит, что. — Кефт почувствовал, как по спине пополз неприятный холодок.

А так ли стоит доверять самому Азнивьеру? Его-то какой интерес в этом деле? И откуда, кстати, он знает Рурта лучше, чем сам Кефт?

— Разберись пока с подушкой, ладно? Только порошок не трогай.

Кивнув, Кефт прикрыл глаза и представил себе подушку целехонькой. Потом коснулся кончиками пальцев гобелена и, преодолевая сопротивление ткани, заставил ее срастись обратно.

Тем временем Азнивьер, проклиная вполголоса не в меру искусных слуг, корпел над замком в каморку Рурта.

— Будем считать, что не удалось, — признал он, когда Кефт открыл глаза.

— Не можешь открыть? Да ты что! Даже я…

— Так и я могу, — оборвал его дипломат. — Разнести все вдребезги — много ума не надо. Но он почувствует. Если будет настроение, добудь у него ключи. А сейчас давай еще посмотрим.

Поджав под себя ноги, Азнивьер уселся прямо на пол и вытащил из кармана небольшой деревянный кубик, украшенный незнакомыми Кефту рунами.

— Очередной сюрприз? — поинтересовался тот, решив ничему уже больше не удивляться.

— Вещица старая. — Дипломат задумчиво покрутил кубик в руках. — Старше меня века на три. Подарок нашей семье от Сориделя дар Кридена.

— Дальнего предка нашей дар Криден?

— Очень дальнего, — подтвердил маг. — И она об этой штуковине, подозреваю, даже не слышала. Соридель в свое время был… нет, даже не только придворным магом — другом одного из королей Хорверка. Вьорка по прозвищу Труба, слышал о таком?

Кефт покачал головой: истории Хорверка он почти не знал. И затруднился бы даже сказать, кто там сейчас на престоле сидит. Хотя не исключено, тот же самый Вьорк и сидит, — что для гнома три века?

— Подай, пожалуйста, уголек из камина. Да, отлично, такой подойдет. Так о чем я?

Азнивьер, не вставая, начертил угольком на полу несколько квадратиков и принялся по очереди ставить в них кубик. Поставит — посмотрит, переставит — снова посмотрит.

— О Вьорке по прозвищу Труба, — улыбнулся Кефт.

— Не о Вьорке, а о Сориделе. — Самый дальний квадратик чем-то глянулся дипломату больше остальных. — Одна из его идей заключалась в том, что наблюдение совсем не обязательно выявлять так, чтобы наблюдающий мог это заметить. А для этого самое важное… Ну вот, здесь все чисто.

Поднявшись, он отряхнулся и спрятал кубик в карман.

— Что чисто? Никто не наблюдает?

— Никто, — подтвердил Азнивьер. — По крайней мере сейчас. А теперь скажи: ты мне доверяешь?

Кефт ответил не сразу. А в самом деле, доверяет ли? Уважает — да, несомненно. Хотел бы считать своим другом? Опять же никаких вопросов.

Кхарад, конечно, предупреждал, что в Круге нельзя доверять никому. В особенности — дар Криден и айн Крэгг. Про Азнивьера же учитель отзывался нейтрально, без особого интереса и, похоже, не считал, что тот заслуживает внимания. Значит, по крайней мере, никаких инструкций Кхарада он не нарушит.

С другой стороны, доверять означало открыться перед чужой магией. Остаться беззащитным. Предоставить другому власть над собой, которой тот еще неизвестно как воспользуется.

Кефт чувствовал, что, как он ни старается, смысл происходящего от него ускользает. Ведь кто в первую очередь заинтересован в благополучном исходе его миссии, как не Кхарад? И если учитель приставил к нему шпиона — это, конечно, не радует, но едва ли Рурт причинит ему зло. Да и что за интерес в этом Азнивьера?

— Ты знаешь…

— Только честно, — жестко проговорил дипломат. — Без околичностей. Доверяешь — или нет?

Кефт молчал.

— Встретимся за обедом! — Хлопнув юного мага по плечу, Азнивьер вышел из комнаты, а Кефт долго еще смотрел на закрытую дверь.

* * *

Когда пожар был потушен, уже светало. Наскоро смыв копоть и кровь, все завалились спать, понадеявшись, что Темес и заклятия Мист оградят их от непрошеных гостей.

Хельг с Макобером проснулись первыми. И пока страж умасливал хозяина постоялого двора, втолковывая ему, что, продав семь лошадей, тот купит себе шатер не хуже прежнего, Макобер тихонько проскользнул в конюшню.

Обед получился печальным: каждый думал о своем, и мысли эти были по большей части невеселыми. Бдительность Мист и Хагни спасла их в «Верном дельфине». Находчивость Макобера — в «Свином боке». Но напади на них кто ближе к утру, у талиссы не было бы сил драться всерьез.

Их было всего семеро. А Снисходительных, не говоря уже о людях из лангера Орробы, — куда больше.

Глядя на грустные лица друзей, Торрер едва не вздрогнул: а ведь они стареют. Люди говорят «взрослеют».

Перестают быть беспечными. С болью, хрустом, кровью — точно отдирая от раны повязку. Часто не осознавая этого. Но даже у Макобера в глазах все чаще проглядывает задумчивая настороженность.

Мак почти ничего не рассказал о последней ночи в Трумарите. Но эльф видел, что встреча с профессиональным убийцей не прошла для мессарийца даром.

У нас проще, подумал он. Мы с детства знаем, что слабы. Эккиль, Парящие, родители — мы в их власти. Изначально. Мы приходим в этот мир слабыми и уходим, зная, что многое нам не дано изменить. Мудрость в том, чтобы уметь рассчитывать свои силы.

Люди же верят: мир только и ждет, чтобы они его покорили. И некоторым это удается — вот что удивительно!

Они смеются над эльфами, считая их слишком медлительными и нерешительными.

«Для эльфа повторяют трижды».

Эльфы и в самом деле не спешат. Не спешат взять в руки меч — только человечий ребенок уже в пять лет размахивает деревянной палкой, воображая себя таким же героем, как и его отец. А эльфы считают, что, прежде чем учиться отнимать жизнь, надо научиться ее дарить. Если у тебя нет детей, можешь быть кем угодно, хоть Парящим, но не имеешь права быть воином.

А ведь сколько лет он уже не видел своего сына…

Люди обожают учиться по книгам. Маги, жрецы проводят часы, дни, годы в хранилищах, как они полагают, древней мудрости. И подтрунивают над эльфами, не спешащими к ним присоединиться.

Эльфов же учит жизнь. Бэх верит в справедливость — и старается всех обратить в свою веру. Мак мало задумывается о том, что скажут про него окружающие, и тоже… учится. Пока — учится, но когда-нибудь и он осознает, что уже вырос и обратно ему не вернуться. А Мэтт… В его душе что-то хрустнуло много лет назад, в те дни, о которых он почти не рассказывает. Но он смог забыть, заставил себя забыть, потому что, если жить одной только памятью, можно сойти с ума. И теперь ему предстоит взрослеть заново, как в первый раз…

— Вот что, господа весельчаки, — наконец нарушил молчание Макобер, — с таким настроением лучше сразу пойти — и сдаться.

— Кому? — не поняла Бэх.

— Да кому угодно! Закопать друг друга на кладбище, а на могилках написать: «Снисходительным — с любовью!» Забуриться в первый попавшийся храм Орробы и поинтересоваться, где тут ее лангер.

— Что мы, по-твоему, прыгать на одной ножке должны? — осадила мессарийца жрица. — По крайней мере троим я бы прописала на сегодня полный покой.

— А можно к ним присоединиться? — робко поинтересовалась Мист.

— Вы — одна из трех, — успокоила чародейку Бэх.

— А остальным? — широко ухмыльнулся Хельг.

— Полное беспокойство от тех самых троих, — съязвил Макобер. — Покой, конечно, дело хорошее. Особенно вечный. Ладно, надумаете послушать, что я тут разузнал, пишите.

— А ты что-то разузнал? — вяло поинтересовался Торрер.

— Надумали? — оживился мессариец. — Ладно, так уж и быть. Первым делом я перебутырил их седельные сумки.

— Мы же еще вчера решили оставить их хозяину! — упрекнул Макобера эльф.

— Э, нет! Мы что обещали оставить? Седельные сумки! Так пусть забирает, жалко, что ли.

— То есть теперь там пусто? — рассмеялась жрица.

— Ну, не совсем, — признал мессариец. — Что я ему, враг, что ли? Но кое-что я действительно оттуда позаимствовал. Например, вот это.

И он протянул Бэх висящую на шнурке печать с оттиснутым на ней листком Ашшарат.

— Любопытно… — Бэх вгляделась в колечко букв на обратной стороне печати. — И надо сказать, красиво…

— Таких печатей там — семь штук, — добавил Макобер.

— Что естественно… И понятно, почему Тигр не насторожился. Знаете, что это? Такие свитки широко продаются в храмах Зеленой Девы. И воспользоваться ими может кто угодно. Если малыш капризничает, не спит, а мамаша валится с ног, она не то что несколько талеров — полжизни отдаст, лишь бы ребенок угомонился.

— Правда? Я не про младенца, конечно, — уточнила Мист. — Неужели жрецы Зеленой Девы торгуют свитками, которые столь просто обратить во вред?

— Во вред что угодно обратить можно. Как раз наоборот: здесь можно быть уверенным, что не нанесешь малышу никакого вреда, сон его будет крепким и приятным. К тому же надо обязательно назвать его имя. А если кому требуется сонное зелье, его у любой травницы можно и подешевле купить.

«Красиво, — мысленно согласился Макобер. — Но почему же тогда проснулся я?!»

— Значит, защититься нам от них не суждено? — проворчал Мэтт.

— Мэтти! — обрадовался Макобер. — Я так и знал, что только разговоры о сне способны поднять тебя из могилы! Думаю, что суждено — когда мы их получше узнаем.

— И каждая новая попытка нас убить будет добавлять знаний в нашу копилку, — стараясь не расхохотаться, поддержала мессарийца Мист.

— Утешает, — буркнул гном. — И подозреваю, это не все, чем Мак хотел нас порадовать.

— Не все, о прозорливейший из гномов! — подтвердил мессариец.

— Не сказал бы, что это комплимент, — не меняя выражения лица, заметил Хагни.

«Я будь не я, если он нас сейчас не расшевелит, — мысленно одобрил мессарийца жрец. — Вот кого с удовольствием увидел бы на своих похоронах!»

— И не говори, — разрешил Хагни Мэтт. — Так что там еще было?

— Там — ничего. Но я прогулялся по пепелищу. Сгорело, надо сказать, на славу. Убийцы по-этренски меня тоже впечатлили: с хрустящей корочкой…

— Макобер! — простонала старушка, рванувшись к выходу из шатра.

— Зря ты это, — осудил мессарийца Торрер.

— Зря, — покаялся тот. — Но не нарочно. Бэх, можно тебя попросить?..

— Можно. — Осуждающе посмотрев на Макобера, Бэх вышла вслед за чародейкой.

— В общем, медальон с летучей мышью я нашел, — сообщил мессариец. — Трогать не стал. Но это он, без сомнений.

— Значит, все-таки лангер? — Видно было, как эльфу это не нравится.

— Макобер же слышал, как они говорили про Снисходительных, — напомнил Хагни.

— Ну, не то чтобы слышал… — замялся мессариец.

— Вариантов много, — спас его Хельг. — Лангер, Снисходительные, зарвавшаяся проезжая банда. Если один из них служит Орробе, это еще ни о чем не говорит.

— Хотелось бы верить, — раздался голос от входа в шатер. Даже опираясь на руку жрицы, чародейка едва стояла на ногах.

— Простите, — повинился Макобер. — Я не хотел.

— Я тоже, — слабо улыбнулась старушка. — Бывает.

— Бэх, а Снисходительным могут служить жрецы? — полюбопытствовал Торрер.

— Знать бы. — Девушка потерла лоб. — Наши — едва ли, а вот Орробы…

Она помогла чародейке усесться на кровати и нерешительно проговорила:

— Надо бы, конечно, до утра передохнуть. И я сама на этом настаивала. Но что-то мне разонравился наш тихий постоялый двор.

— Да ладно, — махнул рукой Макобер. — Двор как двор. В «Дельфине» вон нас даже отравить хотели — и ничего, спали как миленькие…

Вспомнив о том, что именно той ночью их чуть было не вырезали Снисходительные, мессариец предпочел не продолжать.

— После того как нас едва не поджарили, название «Свиной бок» и мне стало нравиться существенно меньше, — поддержал Бэх гном. — Давайте выбираться отсюда. Если, конечно, все в силах идти.

— Постараемся. — Бледность с лица чародейки постепенно уходила. — Потихоньку, но постараемся.

— Кто знает, сколько нам еще до Майонты? — скептически оглядел старушку гном. Не очень-то они, конечно, и торопятся, но такими темпами…

— Дней пять, — прикинул Хельг.

— Эх, ну что у нас за чародейка, — посетовал Мэтт, почесывая разлегшуюся у него на коленях Рэппи. — Нет, чтобы махнуть волшебной палочкой, раз — и на месте.

— Не выйдет, — серьезно откликнулся Торрер. — Что с палочкой, что без палочки. Знаешь знаменитую аксиому Хуррна? «Точность перемещения в пространстве прямо пропорциональна представлениям мага о месте назначения». Иными словами, раз Мист в Майонте не была, жахнулись бы о какую-нибудь крышу, и все. А то и вовсе внутри дерева оказались бы.

— Рискнем? — загорелся Макобер, любуясь округлившимися от удивления глазами чародейки.

— Вечно ты не дослушаешь! Я хотел сказать…

— Откуда?! — только и смогла произнести Мист.

— А вы незнакомы со знаменитым жизнеописанием Хуррна? — Эльф наслаждался произведенным эффектом. — Не все же, знаете, одними только королями Нельдами зачитываются. — Он со значением посмотрел на гнома. — В общем, придется тебе, гномище, топать пешком. И в любом случае, мне кажется, нам стоит держаться подальше от дороги: в лесу больше шансов затеряться.

— В лесу?! — переспросил Мэтт с таким выражением, точно ему предложили войти в озеро раскаленной лавы. — Ты забыл, что я по лесу не то что от Снисходительных, от Престарелых не убегу.

— Мэтти, вечно тебе все не так, — устыдил его Макобер. — Здесь ночевать не хочешь, по лесу идти не можешь…

— Стоит нашему Мэттику войти в лес, — пояснил эльф наблюдавшему за перепалкой Хельгу, — как корни из-под земли так и норовят кинуться ему под ноги. Шагу ступить не в силах, чтобы…

— Это я не в силах?! — оскорбился Мэтт. — Да я там раньше вас буду!

И гном бодро потопал к выходу, провожаемый изумленным возгласом Торрера:

— Где это, хотел бы я знать, он будет раньше нас?

— Торрер что, всерьез интересуется магией? — Мист наклонилась к самому уху Бэх. — Никогда не встречала эльфов, знающих аксиому Хуррна.

— Это их Айвен заразил, — улыбнулась девушка. — Мэтт, тот и вовсе от него не отходил. Хотя интересующийся магией гном — это еще смешнее, чем эльф. А Торрер… Он как большой ребенок. Его привлекает все красивое, волшебное, зрелищное.

— Что же мешает ему пойти учиться?

— Традиция, я думаю. У них ведь довольно жесткие представления о том, что эльфу подобает, а что не подобает. Учиться магии, скажем, явно не подобает. А интересоваться… Кто сказал, что это запрещено?

— Никто не говорил, — поддакнул Торрер. — Вы извините, почтенная госпожа, люди то и дело забывают, что у эльфов очень неплохой слух. По сравнению с ними, конечно.

— Я и не знала, — смутилась чародейка. — В смысле не знала, что настолько…

— Насколько? — уточнил Торрер. — Ничего ведь выдающегося, если откровенно-то говорить. Вот мой дед, тот да. Мог бы сейчас сказать, что на море творится: прилив там или отлив. А уж если бы рорр разгулялся… — И, подмигнув чародейке, эльф побежал догонять гнома.

Однако ему и в голову не могло прийти, что их спор с Мэттом разрешится столь неожиданным образом: дороги за воротами не было.

Глава XVI

— Припекает, однако.

Авертай выскользнула из шелковой мужской рубахи, освободилась от коротких, чуть ниже колен, штанов и, перевернувшись на живот, растянулась на солнце.

Аранкх неодобрительно скользнул взглядом по тоненькой мальчишеской фигурке:

— Милая, мы, конечно, в лесу…

— М-м-м… — пробормотала Авертай, подбирая волосы, чтобы они не загораживали спину.

— Ханжа ты, эльфенок, — ухмыльнулся Риндал, мысленно проведя ладонью по бедрам предводительницы. — Тебе не в талиссе — в монастыре надо быть.

— А мы скоро не талиссой и будем!

— И чем же мы будем? — подняла голову Авертай. — Говори уж, раз начал.

Отдых был безнадежно испорчен. Вот ведь зануда!

И как хорошо все складывалось! Трэмани, похоже, рассчитывал, что соперничество начнется только в Нетерте, даже людей своих бросил. А то и вовсе был уверен, что он один получил послание от Абу Дамлаха.

Да она Кайала на руках была готова носить!

— Сборищем ублюдков, — выплюнул эльф. — Готовых убивать всех и каждого. Они ведь, считай, и не сопротивлялись — так в чем доблесть, перерезать десяток людей, как баранов?!

— Попридержи язык, а? — зло бросила Авертай. — Ты был против, талисса решила иначе. И правильно решила: стоит или вовсе плюнуть на Жезл, или не играть вполсилы.

— Играть, значит?! — ухватился за ее слова Аранкх. — Игра — это когда приз достается лучшему, а не когда проигравший — покойник. Ладно бы еще наша жизнь от этого зависела!

— Жизнь ведь не самоцель, — примирительно заметил Себ, внимательно просматривавший отобранные у купца свитки. — Посмотри, денек какой. Лес, тишина, красотища, можно никуда не торопиться! Тебе часто такие выпадали? Сиди себе — и радуйся жизни. Радуйся, понимаешь? А не дрожи над ней, как девчонка над своим «сокровищем»!

— И чему же прикажешь радоваться? Тому, что мы убиваем людей ради какой-то железяки?

— Ну, радуйся тому, что мы убиваем людей, — хихикнул Риндал. — Нет, правда: если уж решили, чего себе проблемы-то придумывать? Я тебя уверяю: Трэмани точно так же нас бы перерезал. Если бы знал, где искать.

Какое же было искушение выскочить и бросить ему в лицо: «Не суди всех по себе!» Но Трэмани сдержался. Покуда они живы, он не мог позволить себе погибнуть.

Трэмани вжал голову в землю. Если он все рассчитал правильно, сегодня их станет на одного меньше.

— Сдается мне, ты знаешь про Жезл больше меня, — фыркнул Аранкх.

— Все мы про него одинаково знаем, — заметил дремавший в теньке жрец Орробы. — Вернее, одинаково не знаем.

«А еще точнее, — с грустью подумал Кайал, — не всем положено про него знать». Не лежала у жреца душа скрывать такие вещи от друзей — но ослушаться синклита он не мог. Единственное утешение: принимая Кайала в талиссу, они знали, что он посвящен Госпоже. И осознавали, что он не пойдет против ее воли.

Хотя и ему самому многое оставалось непонятным. Если для иерархов Жезл столь важен, почему синклит не послал в Нетерту кого-нибудь, лучше подготовленного к сражению с дюжиной чародеев Круга? А если нет, почему синклит оказывает их талиссе такую помощь? Почему готов рискнуть своими людьми в Нетерте, чтобы провести туда талиссу незамеченной? И почему, наконец, ему велели опасаться жрецов Сентарка — вплоть до того, что любой жрец этого бога, которого Кайал всю жизнь считал другом Госпожи, должен был рассматриваться как враг?

— А стоило бы, — мрачно пробормотал Аранкх, уже жалея о своей вспышке. Что толку — они все равно его не слышат.

— Что стоило бы, — попробовала перехватить инициативу Авертай, — так это узнать наверняка про третью талиссу. Сказать по чести, я не верю, что она останется в Трумарите.

— Узнай, — буркнул Кайал. — Можно подумать, что я тебе мешаю.

— Ты отлично понимаешь, что я имею в виду, — вспылила девушка. — И если уж мы помогли твоему Ордену, почему бы ему не отплатить нам тем же?

— Он и отплатил. — Кайала было не так-то просто вывести из себя. — Если бы не моя Госпожа, Трэмани оказался бы в Майонте первым.

Лежа за кустами, Трэмани чувствовал, как голова идет кругом. Какая еще третья талисса? И выходит, девчонке помогла Орроба, — но почему?!

— Допустим. И все равно: пока есть время, почему бы тебе не связаться со своими?

— А Зар потом потащит меня на закорках? — Кайал приоткрыл один глаз. — Что ты дергаешься? Тебе здесь плохо?

— Отлично, — промурлыкала Авертай, поболтав ногами. — Аранкх треплет мне нервы, третья талисса может напасть на нас в любую секунду. Лучше некуда!

— Орден и сам заинтересован, чтобы у нас все прошло гладко, — терпеливо и наверняка не в первый раз принялся объяснять жрец. — О том, что с Трэмани мы справились, я им сообщил. Если будет на то воля Госпожи, она найдет меня, где бы я ни был.

— Да знаю, — отмахнулась девушка. — Это-то я знаю. А третья талисса?

— Сидит в Трумарите и носа не высовывает. Даже я уже выучил! — подал голос Заратти.

С кем согрешила давно ушедшая за Грань мать чародея, в талиссе не знал никто. Но гаррасы поспешили избавиться от мальчишки, как только тот оказался способен сам добывать себе пропитание. И если бы его не приютили в Килузанской школе…

— Так, значит? Ну ладно… — Девушка сделала вид, что сердится. — Все-то вам ясно, все-то у вас гладко и спокойно. А вот котелок, между прочим, до сих пор не помыт!

— Эх, нет в жизни счастья, — лениво зашевелился Кайал. — В следующий раз притворюсь спящим.

— Тебя будить — одно удовольствие! — злорадно сообщила жрецу Авертай. — Но посуду вместо тебя я мыть не буду, не надейся. Моя очередь послезавтра — и не секундочкой раньше.

— Значит, завтра привал ближе к полуночи, — пробурчал жрец.

— Спи лучше. — Себ легко вскочил на ноги. — Ручей недалеко, а мне все равно что-то не сидится.

— Совесть мучает? — предположил эльф. — Плюнь в меня Эккиль, это неспроста!

— Совесть пусть вон Риндала мучает, — мотнул головой Себ. — И конечно, неспроста: представляешь себе, на что способен невыспавшийся жрец такой богини? В общем, я мигом.

Трэмани затаил дыхание. Он и без того испытывал Судьбу, подбираясь к эльфу так близко.

Себ спускался к ручью неторопливо, мурлыча себе под нос едва различимый мотивчик. Поднапрягшись, Трэмани узнал бесхитростную портовую песенку «Обними меня, малыш» — сколько раз ему и самому доводилось слышать ее, вернувшись из очередного плавания…

Как же давно это было — еще до того, как он встретил Сиэль. А теперь никого из них нет.

Мертвы. Все. До единого.

— Себ!

Эльф! Проклятие!

И вновь Трэмани с трудом удержал себя на месте. Только бы не сорваться, не кинуться навстречу этому мерзавцу.

— Чего тебе? — Себ продолжал беспечно идти вперед.

«Ну еще немножко, — взмолился Трэмани. — Пару шагов. Ну давай, давай же!»

— Быстро назад!

Приглушенное ржание лошади.

— Боги всемогущие! — Нога Себа нырнула в петлю.

Будь что будет. Трэмани что есть силы толкнул бревно, и оно покатилось с обрыва, приминая чахлые кустики и увлекая за собой рухнувшее на землю тело.

— Себ!

Скатившись следом, Трэмани метнулся к бревну. Падающей звездочкой сверкнул меч.

— Себ!

Разбрызгивая воду и оскальзываясь на камнях, Трэмани бросился вниз по руслу ручья.

Нет, глупо. Если уж эльф почуял лошадь… Но как, как он ее почуял?!

Подпрыгнув, Трэмани ухватился за свисающий над водой сук.

— Он мертв! Сюда!

«Повезло. Просто повезло. Судя по голосу, это Кинард. Значит, эльф все еще у моей несчастной коняги».

Подтянувшись, Трэмани перебросил тело на сук. Прижался к нему, как не прижимался, наверное, даже… Да что там — ни к кому не прижимался!

Видно ли его снизу?

Все, поздно — Кинард уже у ручья.

Главное — не пошевелиться. Главное — выжить. Несмотря на то, что от налившейся свинцом лодыжки расползается боль. Несмотря на то, что он потерял коня. Несмотря на то, что талисса Авертай едва ли теперь подпустит его к себе близко.

Главное — выжить. Потому что, пока он жив, можно быть уверенным: те, кто убил его друзей, и сами вскоре будут мертвы.

* * *

— Лес… — потерянным голосом объявил Мэтт.

— А ты что ожидал увидеть? Море разливанное? — фыркнул Торрер.

— Дорога…

— Где дорога? — мстительно продолжил эльф. — Какая такая дорога? Не было тут никакой дороги.

— Мэтти, присядь, — сжалился Макобер, видя, что гнома вот-вот хватит удар. — А мы пока дорогу твою поищем.

— И ты туда же! — рявкнул Мэтт, постепенно приходя в себя. — А вот заметил ли кто-нибудь из вас, что вместе с трактом еще кое-что исчезло?

— Ну например? — поощрил его эльф.

— Дубы вдоль обочины, вот что!

— Дубы — это, конечно, потеря, — сокрушенно подтвердил Торрер. — Как там тебя Мак назвал? «О прозорливейший из гномов»? А ты часом не заметил, что вокруг нас теперь ельник?

Сзади что-то подозрительно булькнуло. Обернувшись, гном уткнулся взглядом в затылок Хельга айн Лейна, внимательно изучавшего резьбу на воротах.

— Хельг, а поблизости от Трумарита вообще есть такие леса? — опередила гнома Бэх. — Ты-то хоть понимаешь, что происходит?

— Колдовство какое-то происходит, — прикинул страж. — Анди к этой свистопляске никакого отношения не имеет, а без нее никто из богов дубовую рощу с ельником менять местами не будет: себе дороже выйдет.

— Так уж и дороже? — задорно спросила девушка, кладя руку на медальон.

— Ну, примерно как для Анди, ежели она в бой полезет, — в тон жрице ответил Хельг. — Не наши это места, не этренские.

— На окрестности Гайтана смахивает, — медленно проговорил Хагни Моргиль. — Бывал я как-то в тех местах.

— На колдовство тоже не очень похоже, — возразила стражу Мист. — Такую бессмыслицу ни один волшебник творить не станет. — Подойдя к первой попавшейся елке, чародейка растерла пару иголок между пальцами. — Нет, не морок. Да и что толку от нас дорогу скрывать?

— Разве что ради Мэтта. — Настроение Торрера поднималось на глазах. — Хельг, а ты можешь сказать, нам вообще куда?

— Если они не повернули вспять солнце, на взмах. — Посмотрев на небо, страж прищурился. — Полдень давно миновал, значит, надо стараться идти так, чтобы оно оставалось за правым плечом.

— Ну, пошли, — обреченно вздохнул Мэтт. — Эх, Торрер, Торрер… Был бы ты чародеем, я бы знал, кого нам благодарить.

— Узнаем, — пообещал гному Макобер. — Рано или поздно мы это точно узнаем. И я ему не завидую.

Однако в первую очередь они не позавидовали самим себе. Временами ельник ослаблял объятия и позволял талиссе немного передохнуть, но по большей части скучать не приходилось: бурелом сменялся оврагами, овраги — цепляющимся за одежду сухостоем. Мэтту повезло лишь в одном: спотыкаться о корни ему практически не приходилось.

«Привыкнуть к такому, наверно, можно, — пыхтя, подумал гном. — Но мечтать здесь жить… Надо будет как-нибудь добраться до этой торреровской деревушки. Хвалить-то он ее хвалит, но ведь сбежал же! А вот родственники его, подозреваю, так до сих пор на елках и сидят. Каждый на своей».

Заметив, что отстает, Мэтт прибавил шагу и присмотрелся, как шагает по лесу Хельг. Не эльф вроде, однако елки ему, похоже, не мешают. Хотя как могут не мешать понатыканные там и сям деревья, было выше его понимания!

О чем это они там?

— До самой смерти, что ли? — потрясенно переспросил Хельг.

Понятно, Макобер нашел благодарного слушателя. Едва ли страж ему верит — но подыгрывает. А мессарийцу только того и надо.

— Это уж кому как повезет! — развел руками Макобер, — Талисса — это, брат, такая штука. Ты думаешь, зачем мы всех этих гномов держим?

Мэтт издал протестующий звук, напомнивший Бэх хрюканье разъяренного кабана.

— А отгадка-то вот она, рядышком лежит. — В голосе мессарийца слышалось: «Эх ты, темнота, простейших вещей не знаешь!» — Мы, скажем, с Бэх помрем…

— Но-но. — Жрица погрозила ему кулачком. — Лично я пока не тороплюсь.

— Да и я не то чтобы спешу, — успокоил ее Макобер, точно их судьбы и впрямь были неразрывно связаны. — Так вот. Помрем мы, значит, а Торрер с Мэттом нас с Бесплодных равнин и вытащат…

— Так и будете несколько столетий маяться? — посочувствовал мессарийцу Хельг.

— И не говори! С ними и нынче-то несладко.

«Шутки шутками, но и правда, каково это — постоянно чувствовать несколько человек? — прикинул про себя страж. — Знать, что ваши жизни связаны и уже не оторвутся одна от другой?» Сам бы он, пожалуй, хорошенько подумал, прежде чем вступать в талиссу.

— Ладно вам. — Бэх поправила перекрутившуюся лямку заплечного мешка. — Меня вот что беспокоит: знаем ли мы что-нибудь про Майонту, кроме того, что в ней гнездятся Снисходительные? Кроме них там вообще кто-то живет?

— Одиноко нам не будет, — заверила девушку чародейка. — Я чуть-чуть читала про эти места. Город как город, ничего сверхъестественного.

— И все же?

— Хагни сказал чистую правду: городок небольшой. Особенно никому не нужный. Разве что герцогам Этренским, да и то чтобы при случае можно было в карту пальцем ткнуть: вот, дескать, до каких медвежьих углов наша власть простирается!

— Неужели Империя доходила лишь до Майонты? — удивился Макобер. — Я, конечно, понимаю, что вдали от Мессара нормальным людям делать нечего. Но почему в этих лесах никто не селился? Крестьяне какие-нибудь.

— В лесах, — хмыкнул Хагни. — Ну-ну.

— Еще как селились, — кивнула Мист. — В основном, правда, не крестьяне, а чародеи. Про Нетерту кто-нибудь слышал?

— Слышал! — ответила талисса чуть ли не хором.

— Приятно встретить столь образованных попутчиков. — Мист даже слегка оторопела. — Я понимаю, среди магов…

— Так она здесь, рядом! — Макобер хлопнул себя по лбу.

Скинув заплечный мешок, мессариец погрузился в него чуть ли не с головой. Раздалось неясное позвякивание, клацанье, шорох пергаментов…

— Вот оно! — Макобер вынырнул обратно, торжествующе сжимая в руке свиток. — Помните про письмо Абу Дамлаха?!

Чародейка поразилась еще больше:

— Так вы и с Абу Дамлахом знакомы?

— Ну, не то чтобы знакомы, — замялся мессариец. — Скажем так: состоим в переписке.

— Ты уверен, что нашим новым друзьям это действительно интересно? — со значением проговорила Бэх.

— Думаешь? — Макобер мигом просмотрел свиток. — Что ж, тогда своими словами.

— А это что? — Старушка попыталась заглянуть Макоберу через плечо.

— Да так, последнее письмо от Абу Дамлаха. — Макобер уже пожалел, что полез за свитком при всех. — Просит через полгодика, когда у нас будет время, добыть ему в Нетерте одну вещицу.

— И давно он вас об этом просил?

— Да по весне вроде. Ой!

«Если они и впрямь состоят в переписке с Абу Дамлахом, шансы на успех увеличиваются, — подумала Мист. — Впрочем, нет, не станет он заниматься моими проблемами. Разве что я добуду для него ту самую вещицу…»

— А что именно — секрет?

Макобер замялся. Обижать любопытную старушенцию не хотелось, однако она какая-никакая, а чародейка. И что нужно одному чародею, то и другому сгодится. Если, конечно, это не конный портрет его племянницы от первого брака.

— Пока секрет, — нехотя ответил за него гном.

— Вы нам не доверяете? — За спиной Мист бесшумно вырос Хагни.

— А вы — нам? — холодно взглянула на него Бэх, вставая рядом с гномом и Макобером.

— Я чего-то не понимаю, господа? — Голос Хельга был подчеркнуто спокоен. — Мессир Моргиль, вам кажется, что этот свиток достаточно важен, чтобы нарушить данное герцогу слово?

— Ну, я-то, предположим, никому слова не давала, — чуть слышно пробормотала чародейка.

— Именно это нас и смущает. — Глаза Бэх превратились в пару голубых льдинок.

— Не вы ли, мессир айн Лейн, должны были обеспечить талиссе беспрепятственный проход до Майонты? — процедил Хагни. — А теперь, когда нас забросило невесть куда, сами же мешаете мне разобраться, что происходит. Забавно, вы не находите?

— Не нахожу. — Хельг развернулся, чтобы видеть руки жреца.

— Господа! — повысила голос Бэх. — Я, признаться, тоже чего-то не понимаю. Либо вы идете с нами, либо мы идем дальше без вас: это наш поход, наши дела и… — она позволила себе улыбнуться, — наши убийцы.

Ее улыбка сделала больше, чем слова: Моргиль явно расслабился, Мист усмехнулась.

— А теперь послушайте, что я вам скажу, — взглянул Мэтт исподлобья. — Я, конечно, понимаю: кровь молодая…

— …Не боюсь этого слова, лишняя, — тут же вставил Макобер, но гном не дал себя сбить:

— Но если вы сейчас, прямо здесь, на наших глазах, не пожмете друг другу руки и не дадите столь высоко ценимое обоими слово…

Хагни растерянно оглянулся на Мист, точно ища у нее поддержки. Чародейка едва заметно кивнула.

— Я согласен, — прервал он гнома. — Господин айн Лейн, вы не против?

— Не против, — коротко ответил Хельг.

Обменявшись заверениями в том, что оба будут держать себя в руках, и пожав друг другу эти самые руки, они одновременно поклонились гному.

Тот довольно потеребил бороду:

— Госпожа Мист?

— А что, есть варианты? — Старушка опустила глаза и принялась корябать по земле клюкой. — Я так, просто спросила. Обидно: гуляем вроде как вместе, а у вас тайна на тайне.

— Вот и договорились. Так что там, почтеннейшая, с этой Нетертой?

— Вы действительно хотите до нее добраться? — обеспокоенно спросил Хагни.

— Еще минуту назад мы были бы счастливы дотащиться хотя бы до Майонты, — вздохнул эльф. — Но теперь я не сомневаюсь, что наш неугомонный не успокоится, покуда не столкнет нас лбами со всей этой тучей магов.

— Да нет там никакой тучи магов, — приободрила его Мист. — В Нетерте давно никто не живет.

— Точно?

— Вы так меня спрашиваете, словно я только вчера оттуда, — улыбнулась старушка.

— Тогда я предлагаю сначала добраться до Майонты, — решительно заявила Бэх, — а там посмотрим. Письмо Абу Дамлахавесьма туманно, но легкой прогулки оно нам точно не обещает. Разберемся со Снисходительными — порасспрашиваем майонтцев.

— Но пока нет майонтцев, может, вы нас просветите? — попросил Торрер чародейку. — А Бэх не слушайте: она тоже сказки любит, только признаться стесняется.

— Как прикажете просвещать? — Деловитость жрицы вызвала у чародейки легкое раздражение. — В поэтическом ключе? Али сойдут и сухие факты?

— В поэтическом оно, конечно, приятнее будет, — поощряюще улыбнулся Торрер.

— Зато если с сухими фактами у нас еще есть шанс разобраться, то со всеми этими вашими тонкими материями, — Мэтт сурово посмотрел на эльфа, — запутаемся окончательно. И бесповоротно.

— Давайте нечто среднее, — предложил мессариец. — Сухо, но с огоньком.

Чародейка сделала было попытку почесать правой рукой в затылке, но вовремя обнаружила, что держит в ней клюку.

— Попробуем. В общем, примерно так: жили некогда два брата…

— У самого синего моря? — невинно уточнил Макобер.

— Почему у моря? — удивилась Мист.

— Так, не обращайте внимания, народные мессарийские сказки.

— Мессарийские — потом, — отрезал гном.

— И почему никто нас, мессарийцев, не любит? — вздохнул Макобер. — Так что там с морями?

— С морями, к сожалению, ничего. А вот братья были в своем роде личностями известными. Особенно среди чародеев. Более того, некоторые из нас полагают, что именно они принесли на Двэлл магию. И совсем уж немногие уверены, что произошло это в те времена, когда никаких богов и в помине не было.

Мист понизила голос и украдкой взглянула на Бэх, однако девушка оставалась невозмутима. Вместо нее вмешался Хельг:

— То есть маги считают, что все это возникло само по себе? Жизнь и смерть, воровство и войны…

— Ну, за всех магов не скажу, но лично мне близки истории о демиургах.

— Которые создали наш мир, а потом пришли в ужас от своего творения и поспешили бросить его на произвол судьбы? — ухмыльнулся Моргиль. — Вот это уж точно детские сказки. Конечно, для меня не секрет, что кое-кто до сих пор верит, что именно Меркар сотворила людей, а Крондорн — гномов…

— Кое-кто? — взревел гном. — Скажи лучше, что есть олухи, которые…

— Вы не будете столь любезны вернуться к вашему рассказу? — пресекла его порыв Бэх. — Считайте, что сотворение мира мы уже обсудили.

Старушка понимающе кивнула:

— Да, простите. Словом, оба брата были волшебниками, и волшебниками выдающимися, не чета нынешним. Вот только ни дружбы, ни любви между ними не существовало и в помине, а все потому, что Кхарад оказался удачливее и талантливее Зеантиса, и тот вдохновенно портил ему жизнь: то одну пакость устроит, то другую. А однажды даже задумал лишить брата Силы.

— Кажется, я об этом уже слышала, — задумчиво заметила Бэх. — И надо сказать, что-то в вашей легенде меня слегка смущает.

— Что ж, легенды магов и жрецов далеко не всегда совпадают, — не стала спорить Мист. — Кхараду, конечно, эти пакости хорошего настроения не прибавляли. Постаравшись, он мог бы навсегда отбить у Зеантиса охоту выкидывать такие фортели, но вместо этого в один прекрасный день просто исчез из отчего дома и отправился в такие дальние края, что Зеантис наконец перестал рассматривать его как соперника и оставил в покое. Майонта была тогда крошечной крепостицей на окраине герцогства Этренского, за которой простирались девственные леса. Там-то Кхарад со своими учениками и основал маленькое поселение, назвав его Нетертой.

— Странное название, вы не находите? — прикинул Торрер.

— Оно только кажется странным. На арвианском это означает «отдаленное, уединенное место». Постепенно поселение росло, маги стекались туда со всего Двэлла…

— А Зеантис? — перебил старушку Макобер.

— Поначалу радовался, что его перестали сравнивать с братом. А потом понял, что проиграл, и постарался внушить богам, будто колдовство Кхарада угрожает их власти.

— Не иначе как к Орробе ткнулся, — пробурчал Мэтт.

— Ну, точно не известно, к кому именно. — Мист вновь покосилась на Бэх и поспешила закончить свой рассказ. — Богов он убедил, и они обрушили свой гнев на ни в чем не повинную Нетерту. Город пал, чародеи погибли.

— А сам Кхарад?

— Говорят, тоже. По крайней мере, с тех пор не объявилось никого, кто рискнул бы утверждать, что пережил катастрофу.

— Познавательно, — одобрил чародейку Мэтт. — Благодарствуйте.

— Хочешь мне тоже поблагодарствовать? — окликнул гнома шедший первым Торрер.

— Ну?

— Кончились твои елки! Значит, если повезет, то и дорога недалеко.

Однако Торрер поторопился: впереди их ждала лишь крохотная дубовая роща, окруженная ельником, как остатки разбитой армии, сомкнувшие свои ряды вокруг павшего главнокомандующего — обугленных развалин скромного бревенчатого домика.

Глава XVII

— День добрый, святой отец.

Встав из-за стола, Лентал склонил голову перед настоятелем. Астальт даже покраснел от удовольствия. Конечно, Вестник находился на территории его храма, но когда тот же самый Вестник в любой момент может назначить другого настоятеля, невольно начинаешь ценить каждый знак его благорасположения.

Астальт вспомнил хрустящий свиток, подписи сразу пяти иерархов.

«…С особой миссией… неограниченные полномочия…» — буквы так и прыгали у него перед глазами.

— День добрый, сын мой, — не задумываясь ответил настоятель и покраснел еще больше.

— Спасибо за помощь, — решил не смущать старика Лентал. — Надеюсь, завтра вечером я уже не буду путаться у вас под ногами.

— Что вы, что вы, монсеньор, — замахал руками пожилой жрец. — Для нас большая честь… Дела так дела… Тем более вы привлекаете в храм дополнительные пожертвования…

— В каком смысле? — удивился прелат.

— Да вот хоть нынче утром, — разулыбался настоятель. — Заглядывает ко мне Хорги, спрашивает, правда ли, что сам Вестник надумал посетить наш тихий уголок. Нельзя ли, дескать, с ним побеседовать?

— Хорги?!

— Да, вы же не знаете Хорги! — спохватился старик. — Самый крупный в Трумарите торговец палладиевой утварью! Вот и наши подсвечники…

Лентал знал Хорги, еще как знал. Но надеялся, что тому понадобятся по меньшей мере сутки, чтобы его вычислить.

Купец оказался проворнее.

— …Велел не беспокоить, — журчал тем временем настоятель. — Опечалился, но все равно оставил два полных кошеля. На храм. Позже, сказал, зайдет. Не каждый же день выдается возможность…

— Если вновь вернется, — мягко прервал его Лентал, — передайте, что я непременно его приму. Ну, скажем, послезавтра.

Настоятель судорожно кивнул, и Лентал увидел, что тот искренне расстроился.

Прелат почувствовал себя неуютно. Нет, свиток был подлинный, как раз для таких случаев у командора хранилась парочка-другая пергаментов со всеми надлежащими подписями. Да и синклит не отказался бы подтвердить, что Лентал действительно отправлен в Трумарит по крайне важному и секретному заданию Ордена.

И все же он обманывал этого замечательного старика — одного из тех, на ком держался Орден. Приземистый и по-южному живой, Астальт наверняка провел свою жизнь не в плетении хитроумных интриг, а оказывая помощь тем людям, которые столь в ней нуждались. Он не смог бы нанести поражение лангеру Орробы или посрамить жрецов Айригаля, однако то, что он делал, было не менее, если не более важно. Собственно, благодаря таким, как он, люди и верили в Зеленую Деву.

— Что тут у вас еще хорошего? — Лентал попытался сгладить неловкость. — Да вы присаживайтесь, святой отец, присаживайтесь.

— Хорошего-то много, да и плохого немало, — усмехнулся настоятель, устраиваясь на краешке стула. — Про Радужный смерч не слыхивали?

Прелат с удовольствием признался в своем полном неведении.

— Есть у нас одна деревенька, Два Двора ее кличут. Так еще при батюшке нашего герцога постигла ее удивительная незадача. Летом, средь бела дня, прямо над домом старосты — огромная крутящаяся воронка, переливающаяся всеми цветами радуги. Народу погибло — страшно сказать. Да и домишки поразрушило, некоторые прямо в щепки…

История, которую он повторял не один десяток раз, помогла старику успокоиться.

— Ну, мужики почесали в затылках, отстроились заново. Кто выжил, конечно. А через семнадцать лет смерч тут как тут. И все по новой. С тех пор что только не делали: и молились, и деревеньку на новое место переносили — все без толку.

Настоятель победно взглянул на столичного гостя: каково, а?

— Или взять, скажем, Шелестящую плеть. — Астальт неожиданно замешкался. — Впрочем, что это я все о своем да о своем. Может, монсеньор не побрезгует рассказать, что в столице творится? А то сидим здесь…

— Неспокойные времена настают, святой отец, — отчеканил Лентал. — Способные и надежные жрецы будут нужны нам как воздух. Не вечно же им по провинциальным храмам отсиживаться.

— Да я, собственно…

Лентал понял, что не ошибся. Все-таки Астальт семь лет уже настоятель, хоть и центрального храма герцогства. Но кто сказал, что это его предел? И если Зеленая Дева будет не против, жить ему в столице.

За полдня, безвылазно проведенных в стенах храма, Лентал успел проникнуться к старику искренней симпатией. И все же его карьера беспокоила сейчас прелата в последнюю очередь.

Бэх с товарищами затерялась где-то в лесах на пути к Майонте. Хозяин гостиницы, где останавливалась талисса, сумел лишь пробормотать нечто невнятное про попытку отравления — прямо скажем, успокоил. Герцог Этренский отсутствовал. Связь с храмом Ашшарат в Майонте осуществлялась только через голубиную почту. Выйти на след Снисходительных пока не удалось.

Оставалось лишь уповать на то, что вся талисса лангеру явно ни к чему. А Бэх сумеет от него ускользнуть, это Лентал предусмотрел.

Но вот зачем Бэх понадобилась лангеру, можно было узнать только в Трумарите. И делать это следовало очень аккуратно: стоит ему насторожить «кобр» раньше времени — и все, можно отправляться восвояси. Или садиться на коня и догонять жену.

Молодой послушник нерешительно просунул голову в дверь:

— К вам там какой-то странный тип, монсеньор. Говорит, Нисс его кличут, или что-то вроде того.

— Пойду я, пожалуй, — деликатно пробормотал настоятель. — Дела…

— Давай его сюда! Да, конечно, святой отец.

Нисс? Кто бы это мог быть?

В дверь заглянула хорошо знакомая хитрая физиономия.

— Тоже мне Нисс! — обнял Лентал старого знакомого. — Вот уж не думал, что ты еще жив!

Тот ухмыльнулся, продемонстрировав дюжину подгнивших зубов.

— Да что со мной станется! А вот ты, я погляжу, рясу-то сменил!

Вот проходимец!

Последний раз Лентал видел его лет десять назад, и уже тогда Куда-То-Вниз славился по всему Трумариту как один из самых неуловимых и опытных взломщиков. Известность же ему снискало не столько необычайное везение, сколько бесконечные байки, охотничьи истории, как он их называл. И редкая история обходилась без его знаменитой присказки: «Гляжу и прямо чувствую, как сердце куда-то вниз екает…»

— Наблюдательный! — Прелат хлопнул приятеля по плечу. — Что, решил благодати удостоиться? Али жена рожает?

Куда-То-Вниз звучно расхохотался:

— Шуму-то было: Вестник, Вестник. Я как тебя увидел, глазам своим не поверил. Ты и Ашшарат — кто бы мог подумать! Сам понимаешь: ну не мог я не зайти!

— Вот и отлично! — Усадив старого знакомого за стол, Лентал полез за массивной темной бутылью с барратом.

Первая удача. Что ж, после этого разговора можно уже выбираться в город.

Они чокнулись и не спеша выпили по первой, смакуя сладковатый душистый напиток, огненным колесом прокатившийся по языку и взорвавшийся колючим теплом глубоко в желудке.

Прошло часа полтора. Опустевшая бутыль давно была отставлена в сторону, Куда-То-Вниз в третий раз восхитился медальоном с кокетливым портретом Бэх, и лишь тогда Лентал перевел разговор на интересующие его темы.

— Слушай, — спросил он, когда речь зашла о великих и судьбоносных проблемах, приведших Вестника в Трумарит, — про отравление в «Верном дельфине» никто из ваших не болтал часом?

Куда-То-Вниз задумался. Забывшись, он потряс бутыль и с сожалением вернул ее обратно на стол.

— Там еще народец довольно занятный жил: эльфы, гномы — все вперемешку? — уточнил он. — Что-то такое было.

Лентал мысленно взмолился Зеленой Деве, дабы та прояснила и укрепила память его неожиданного собеседника.

— Точно! — Куда-То-Вниз воздел палец и громко икнул. — Тебе это как-то интересно?

— Еще как!

— Заметано — разузнаю. А помнишь, как мы с тобой славно покуражились в «Вареном осьминоге»? — Куда-То-Вниз укоризненно посмотрел на свой стакан, точно надеясь, что тот над ним сжалится. — Я тут давеча мечника встретил, что драку тогда разнимал, — четыре года, как на покой ушел, а все вспоминает.

Вспомнить и в самом деле было что. В один и тот же день Судьба заставила Лентала вытащить вора из трактирной потасовки, где тому выбили зубы и вот-вот должны были проломить череп, а не прошло и часа, как Куда-То-Вниз прикрыл его от ножа сбрендившего выпивохи. И ведь случайно Судьба такие штуки не делает. Не ее почерк.

Они разошлись не раньше пяти — обнявшись и договорившись о новой встрече. Донельзя довольный, Куда-То-Вниз отправился выяснять, за какие из старых ниточек еще можно подергать, а Лентал засобирался на встречу с расстригой-жрецом, якобы связанным с «кобрами».

Едва ли, конечно: «кобры» не столь наивны, чтобы позволить поймать себя за хвост. По крайней мере с налета. Но если не пытаться…

Когда прелат вышел из храма, над площадью Эстеранда VII как раз пробил колокол. Стоило поторопиться.

Узкие тенистые улочки, куда солнце заглядывало хорошо если в полдень, выгибали спины, постепенно спускаясь к порту. В воздухе все сильнее пахло морем и свежей рыбой, крики чаек отчаянными призывами о помощи разрывали душу.

Валявшийся у кабачка пьянчужка с удовлетворением отметил, что прелат так спешил, что даже не обратил внимания на мальчишку, притаившегося у входа в шорную мастерскую.

В глубине мастерской звякнул колокольчик. Отлепившись от стены, мальчишка метнулся жрецу за спину, взмахнул рукой — и в срезанном кошеле задорно звякнули талеры.

— Ах ты!..

Паренек припустил вверх по улочке, победоносно размахивая кошелем, точно неприятельским флагом. Проклиная все на свете, прелат бросился ему вослед.

Они неслись, отталкивая с дороги редких прохожих, — мальчишка, как назло, выбирал самые безлюдные улочки. Не отягощенный мечом и тонкой, надетой под пурпуэн кольчугой, он все больше отрывался от преследователя.

Лентал как раз огибал выступающий угол дома, когда мальчишка вдруг выскочил ему навстречу и кинулся под ноги.

Боковым зрением прелат успел поймать показавшийся из двери силуэт, в последний момент попытался отклониться в сторону — но тяжелая, обернутая в ткань дубинка уверенно нашла свою цель…

* * *

— Стойте, господа! — вполголоса распорядился Хельг.

Он втянул носом воздух — запах гари еще витал над пепелищем.

— Ты знаешь этот дом? — почти шепотом поинтересовался у стража Торрер.

— Бывать здесь не бывал, но догадываюсь. В этих краях живет весьма почитаемый отшельник, да продлит Анди его дни. Ребята рассказывали, что без чудес при встрече с ним не обходится, и одно из таких чудес мы, кажется, сейчас видели.

— Ты про ельник? — буркнул Мэтт.

— Я про то, что мы вышли прямиком к его хижине.

— Да… — пробормотал за его спиной Хагни. — Страж, не знающий прямой дороги в Майонту, — это в своем роде чудо.

— А ты сам-то его хоть раз видел? — спросила Бэх прежде, чем Хельг успел ответить на слова Моргиля.

— Ни разу. Но слышал только хорошее.

— Эх, свин-твою-за-двадцать! — возмущенно выдохнул Макобер. — Кто ж тогда его так?

— Это-то я и хочу выяснить. Но осторожно — чтобы не спугнуть негодяев, если они еще поблизости.

— Их уже нет! — Сильный глубокий голос невольно заставил талиссу вздрогнуть. — И я чувствую, что среди вас страж. Так ли это?

Из-за развалин, опираясь на массивный резной посох, показался крепкий высокий старик в светло-зеленом плаще и того же цвета перчатках, украшенных на отворотах серебряным шитьем. Лицо старика было печально, если не сказать уныло, длинные седые волосы пятнала сажа.

— Страж перед вами. — Склонившись, Хельг сотворил в воздухе знак. — Какая беда постигла моего господина?

— Мне неведомо, откуда пришли эти люди. — Не приближаясь, старик сверлил талиссу взглядом. — И впервые в моей жизни мне захотелось нарушить обеты и отправить их по ту сторону Грани. Они не были голодны, не искали крова и ничего не взяли. Ни один из них даже не пожелал вступить со мной в разговор. — Голос старика задрожал от ярости. — Они сожгли мой дом и ушли — вот все, что я о них знаю.

— Когда это было, мессир? — спросил Торрер из-за плеча стража.

— Эльф в наших краях? — Губы старика тронула улыбка. — Я рад тебя приветствовать в своих лесах. Они заявились вчера около полудня. Их было восемь.

— Я думаю, что мы знаем этих людей, — решил порадовать отшельника страж. — И их уже нет среди живых.

— Госпожа осудит меня, — склонил голову старик, — но я благодарен тебе и твоим друзьям за эту весть. Могу ли я попросить вас сослужить мне одну службу?

— Я в вашем распоряжении, мой господин.

— Мне не поднять дом в одиночку. Если бы ты и те, кто с тобой, могли задержаться, чтобы справить мне новое жилище, я был бы вашим должником.

— Думаю, Госпожа не поставит мне это в вину, — улыбнулся Хельг. — Но я вправе говорить лишь от своего имени.

— Об этом не может быть и речи, — отрезал Моргиль. — Да простит мессир мою резкость, но дело наше не терпит отлагательств.

— А куда мы так торопимся? — удивился Торрер.

— Снисходительные не отступятся, — прошептал Хагни. — И лангер тоже. Единственное наше преимущество сейчас — это быстрота.

— Насколько, по-твоему, нас это задержит? — так же шепотом спросила у него Мист.

— Надолго. Я не плотник; вы, насколько я знаю, тоже.

— Тогда я вынужден извиниться перед талиссой, — твердо проговорил Хельг. — Я нагоню. Но уйти и бросить старика одного мне не позволит совесть.

— Мы должны охранять талиссу, а не избушки строить, — осадил стража Моргиль. — Скажешь своим в Майонте, они пришлют ему подмогу.

Услышь Хельг эти слова от кого-то другого, возможно, они заставили бы его задуматься. Но сейчас он потянулся к мечу.

Моргиль понял, что пережал, однако отступить уже не мог:

— Не далее как сегодня ты пообещал держать себя в руках. Не много же стоят твои слова. Не говоря уже о верности Его Светлости.

Побледнев, айн Лейн двинулся на жреца:

— Ты рискуешь судить, чего стоят мои слова?

Хагни сделал шаг назад и сунул руку за пазуху.

«Они поубивают друг друга, — растерянно подумала Мист. — Рано или поздно. И я не могу их все время разнимать: Хельг меня не знает, а Моргиль не до конца мне доверяет».

— Хельг! — окликнул стража Торрер. — Хельг, разрази тебя Эккиль!

— Ты тоже считаешь?.. — разъяренно начал было страж, разворачиваясь к Торреру.

— …только до пяти, — радостно закончил Макобер. — Хватит, ребята. Если хотите выяснять отношения, то не здесь.

— И без нас, — добавил Мэтт. — Мало ли что мне не нравится. Может, меня твой рост оскорбляет!

Задрав голову, гном воззрился на Моргиля. Бэх зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться.

— Или твоя богиня. — Мэтт кивнул на Хельга. — Я же молчу.

— Анди-то тебе чем не угодила? — застонал страж.

— А я… это… деревья рубить люблю, — нашелся гном. — Как, знаешь, разойдусь…

Хельг невольно улыбнулся.

— И не думай, что мы на твоей стороне, — тихо проговорила Бэх за спиной Моргиля. — Не глянулись вы друг другу — киньте монетку, кому возвращаться в Трумарит. Только сдается мне, ты ведь не просто так с нами пошел, а? Герцог герцогом…

Оставив Хагни в задумчивости, девушка обратилась к старику, хмуро наблюдавшему за их препирательствами:

— Простите, мессир, но мы действительно не можем сейчас задержаться. Да и толку от нас будет не много. Что, если мы оставим вам еды и?..

— Вы ничуть не лучше этих негодяев, — пригвоздил ее к месту отшельник.

Он ударил посохом в землю, и тучи заклубились над его головой, закрывая солнце.

— Ого! — оценил его могущество мессариец. — Почтенный, стоит ли так гневаться? Ведь это не мы сожгли твою хату.

— И этих людей я просил о помощи! — рявкнул старик. — Одумайтесь, пока не поздно! Не позволяйте злу запятнать ваши души!

— Злу предается тот, кто силой заставляет творить добро, — не отвела взгляд Бэх. — И если кому и следует одуматься…

Вытянув правую руку к девушке, старик швырнул в нее тончайшую голубую паутину — и жрица застыла, так и не закончив фразу.

— В лес, — скомандовал Моргиль. — Он спятил!

Не ожидая нападения, талисса замешкалась.

— Мессир! — крикнул Хельг. — Остановитесь.

В воздухе вновь вспыхнул знак стража. Однако отшельник смотрел сквозь него: не видя или не желая видеть.

Облачко паутины — на этот раз застыл Хагни.

Старушка и гном, пригибаясь, бросились под защиту ельника; теперь он казался Мэтту недостижимым надежным убежищем. Только бы добежать — а там зайти полоумному старику за спину не составит труда.

Голубая вспышка — и чародейка замерла на полдороге.

— Да остановитесь же! — взревел Хельг, разрываясь между чувством долга и невозможностью поднять руку на отшельника. — Вы ведь той же веры, что и я!

— Нет в тебе веры! — Старик сплюнул. — Да воздастся вам по делам вашим!

Спятивший отшельник! Сказать кому про такое…

Решившись, Хельг рванулся вперед. Старик неспешно провел посохом перед собой, и страж задохнулся: острая струя воздуха ударила ему в грудь. Падая, он ушел в сторону и уверенно вскочил на ноги, оттолкнувшись руками от земли.

Еще один удар. Не успев восстановить равновесие, Хельг опрокинулся на спину. В глазах потемнело.

— Хельг, держись!

Кажется, Макобер. Обернувшись, страж увидел, как брошенный отшельником снежок впечатался в щеку петлявшего среди деревьев мессарийца — и разлетелся кровавыми брызгами.

Перевернувшись на живот, Хельг медленно пополз к старику, преодолевая сопротивление разбушевавшегося ветра. Пополз, так и не зная, что делать дальше: поднять руку на отшельника считалось не меньшим святотатством, чем осквернение храма самой Анди. И все же, если ничего не предпринять, талисса погибнет, и он сам будет в этом виноват.

— Да стойте же! — прохрипел он, чувствуя во рту вкус крови и уже не понимая, как долго он заставляет свое тело тащиться по этой траве. Четверть часа? Час?

И тут за спиной старика появился силуэт, заставивший Хельга вздрогнуть. Лицо покрывала кровавая маска, бурые клочья одежды свисали со всех сторон. В руке этого исчадия Айригаля взметнулся меч.

Хельг едва не вскрикнул — и лишь в последнюю секунду узнал Макобера.

— Не надо! — сделал он последнюю попытку спасти отшельника.

Тот обернулся с неожиданным для его возраста проворством, посох с глухим стуком встретил клинок. Меч вылетел из руки мессарийца, дважды перевернулся в воздухе и воткнулся в мягкую, покрытую пеплом землю.

Хельг почувствовал, что свистевший вокруг него ветер стихает.

— Обернись! — Торрер никогда не стрелял в спину.

Развернувшись, отшельник вновь вскинул посох. Целься в него человек, старик бы успел. Но сейчас две стрелы, одна за одной, уже сорвались с тетивы.

Первая, столкнувшись с посохом, разлетелась в мелкие щепки, а вторая… Вторая попала в цель.

Отшельник сжал пальцами торчащее из груди оперение, проводил стекленеющими глазами тонкую струйку крови и осел на траву.

— Что мы наделали! — Пошатываясь, Хельг поднялся на ноги. — Это же…

— Сумасшедший старец, решивший с нами расправиться. — Торрер забросил лук за спину. — Ого, оттаивают!

Бэх, Мист и Хагни действительно оттаивали — по-другому не скажешь. Поначалу каждый их них обрел способность крутить головой, затем начали шевелиться пальцы…

— Да на тебе живого места нет! — Бэх мигом оказалась рядом со стражем.

— Ерунда. — Хельг потрогал шатающийся зуб.

— Очень мужественно! — иронично пропела девушка, коснулась ладонью лица стража и что-то зашептала. Боль стала утихать.

— Хельг, а это точно отшельник? — прогудел Мэтт.

— Ну да, снисходительный такой отшельник, — рассмеялся Макобер и тут же схватился за щеку. — А саднит ведь. Эх, ручеек бы какой сейчас…

— По крайней мере, едва ли это лангер, — с надеждой заметил Торрер. — Если наш урок…

— Слышали уже, — фыркнул гном. — Одним мы преподали урок в Трумарите. Другим — в «Свином боке». Выходит, однако, все они оказались на редкость бездарными учениками. Если только…

Гном помедлил:

— Если только за нами не охотится кто-то третий.

От этой мысли всем стало не по себе.

А ведь в глубине души Бэх все еще отказывалась верить, что они перешли дорогу лангеру Орробы. Благо, кроме догадок Мист и находок Макобера, ничто больше на это не указывало. Ну так Макобер и свитки Ашшарат нашел — что ж теперь.

Хватит с них и Снисходительных. Перспектива и без того выглядела невеселой: каждый раз проверять еду, прежде чем рискнуть позавтракать или поужинать. Ждать, что любая гостиница, любой трактир могут мгновенно превратиться в смертельно опасную западню. Встречаться с людьми и подозревать…

«Например, что кто-нибудь из врагов решил к нам присоединиться, — неожиданно подумала девушка. — Чего уж проще? Войти в талиссу, не имея открытого сердца, невозможно. Но путешествовать рядом с ней — почему бы и нет?»

И тогда каждый из новичков вызовет немало интересных мыслей.

Мист. Что-то ее в этой старушенции тревожило, что-то смущало. Клюкой машет, прямо скажем, с нестарческой силой. Послушать Хагни, так перед ними величайшая из ныне живущих чародеек, но особых чудес талисса пока не видела. Тех двоих на постоялом дворе она уложила красиво, спору нет, но заклятие-то детское. По крайней мере, так в свое время утверждал Айвен, а уж ему девушка доверяла куда больше, чем Хагни.

О лангере Орробы нам известно опять же только со слов Мист — прекрасный отвлекающий маневр. Что на самом деле сказал придворный маг, не знает никто.

И вообще, вокруг нее слишком много совпадений. Мист случайно увидела на рынке Мэтта с Макобером. Потом случайно оказалась с ними в одной гостинице. Случайно решила проверить, не отравлен ли виноград. Случайно встретила Хагни. Который совершенно случайно знавал раньше ее дочь.

Да и Моргиль — заслуживает ли он доверия? Жрец невесть какого бога… Айригаля, Орробы?

На первый взгляд разумней вовсе было бы скрыть, что тебе доступна сила молитвы. Но ведь возможен и обратный ход: лишний жрец в пути не помешает, больше причин взять его с собой. Идем дальше. Хагни появился вместе с айн Лейном и письмом от герцога. Но так ли трудно подделать почерк Его Светлости? Мало ли во дворце придворных, способных при случае порекомендовать своего человека? Да и вообще, знакомы ли Хагни и Хельг с герцогом лично?

Вот и до Хельга дошли. Страж, которого отправляют вместе с талиссой? Допустим, он там чем-то отличился. Допустим также, что, по мысли герцога, служитель Анди будет в лесах весьма полезен. Допустим. Похоже, айн Лейн не учел лишь одного — возможности встречи с отшельником. Поверить, что один служитель Анди может поднять руку на другого… Смешно. Это же не Темес, который щедро делится своими жрецами с любой воюющей армией.

Пока Бэх, погруженная в раздумья, оказывала помощь всем пострадавшим, усталости она не чувствовала. Усталость навалилась потом — когда жрица вытянулась на траве, ожидая Хельга и Мэтта, копавших отшельнику могилу.

Тело старика коснулось дна.

— Слушайте, — хлопнул себя по лбу Макобер, — надо ведь, наверно, и посох его туда же! Я мигом!

— Не трогай, — закричал Хельг, но мессариец успокаивающе махнул рукой и схватился за гладко отполированное дерево.

Где-то вдали ударил раскат грома, и на месте Макобера возникла трогательно тонкая невысокая ветла. Посох, как ни в чем не бывало, лежал у ее корней.

Глава XVIII

Дверной молоток громыхнул два раза подряд. Выждав несколько секунд, гость ударил еще трижды.

Дверь приоткрылась. Уставший мужчина в грязном пекарском колпаке выглянул на улицу. За спиной пекарь незаметно держал обнаженный стилет.

Откинув капюшон, Асдан позволил хозяину дома себя узнать.

— Приветствую вас, мессир.

Чародей вошел внутрь и скинул мокрый плащ на руки подбежавшему слуге. Выглянув на улицу, пекарь внимательно огляделся и тихо прикрыл дверь.

Засов мягко вошел в петли. Прозвенела цепочка.

— Фиренн у себя?

— Граф ждет вас, мессир.

Жар от печи показался Асдану невыносимым. Тихонечко напевая, оба помощника пекаря раскатывали тесто, не обращая внимания на гостя. Рядышком на табурете лежали два заряженных самострела.

Хмыкнув, Асдан торопливо миновал пекарню и оказался в тесной захламленной спальне. Сдвинутая с места кровать поприветствовала его мятым, в желтых разводах бельем. Пахло чем-то кислым и, как ни странно, мармеладом.

Люк в полу был уже гостеприимно открыт.

Молодцы, грамотно, ежели кто нагрянет… Хотя ежели кто действительно нагрянет, останется только в печку всем попрыгать.

Спустившись по ступенькам, маг оказался в широком подземном коридоре. Никаких факелов — яркие бездымные светильники. Тут уже лежали ковры и нежно пахло лавандой.

По обе стороны коридора тянулись одинаковые сумрачные двери. Попади сюда посторонние, им пришлось бы поломать голову, где здесь что.

Однако посторонние, как правило, попадали сюда в кандалах и с завязанными глазами.

Асдан без стука распахнул вторую дверь слева. Ворошивший угли в камине граф Берр тай Фиренн неспешно поднялся на ноги.

Едва обозначенная бородка, закрученные вверх усы, белый, с разрезами пурпуэн открывает тонкую, едва ли не женскую шею.

— Приветствую вас, мессир. — Поклон графа оказался настолько неопределенным, что можно было подумать, будто ему просто натирает шею воротник.

— Льет как из ведра. — Маг подошел к огню. — Ты был у него?

— Был. — Фиренн нахмурился. — А что толку? Молчит.

— Но ты уверен, что взял того, кого надо?

— Уверен.

Асдан отметил, что граф сел, не дожидаясь его разрешения. Распустились.

— И что же дает тебе основания для столь твердой уверенности? — Асдан попытался быть ехидным.

Впрочем, граф не обратил на это внимания.

— Кольцо. Особое кольцо, такого нет даже у настоятеля.

— Покажешь? — Маг поставил сапог на каминную решетку.

— Простите, мессир, никто из наших не смог его снять.

Действительно, необычно. Асдан в который раз почувствовал раздражение. Что эти, в провинции, что те, в ставке…

Вызывая его в Трумарит, Мэйлу ясно дал понять, что разгуляться Асдану не удастся. Если захваченный Фиренном жрец Ашшарат действительно Лентал, предписывалось как можно быстрее отправить его в столицу. Если нет — отпустить, постаравшись получить выкуп и придать операции видимость разбойничьего налета.

Но те, кто в точности выполняет инструкции, так и остаются мальчиками на побегушках.

— Как его захватили?

Захватить живым кого-нибудь из верхушки лангера Ашшарат, не говоря уже об одном из командоров, было не просто нереально — это граничило с чудом. Хорошо, если вообще не ошиблись и не повязали обычного заезжего жреца Зеленой Девы.

— «Погоня за сиротой», — небрежно ответил Фиренн, и Асдан подумал, что для пущей важности тому еще стоило подкрутить ус. — Старая наработка.

— Так, давай по порядку. — Нога согрелась, и маг поставил на решетку другой сапог. — Как на него вышли?

— Обычно наши люди приглядывают за теми, кто попадает в город, и они клянутся, что у ворот этого жреца не видели. А кто станет перемещать через Келью перехода…

— Согласен. Дальше.

— Один из наших людей попросился на прием к настоятелю храма Зеленой Девы. Тот принял его, но не в своих обычных покоях.

— Почему решили, что он их кому-то уступил? Может, попросту велел штукатурку на стенах подновить?

— Все возможно, мессир. Но в храм началось настоящее паломничество — значит, жрец как минимум высокопоставленный. И среди посетителей не только люди — людишки тоже встречались. Такие в главный храм обычно не лезут.

— Жена рожает, ребенок болеет, чирей вскочил — мало ли.

— Ну, от чирья, предположим, и Ч’варта избавит.

«Похоже, граф никогда не видел чирья, — подумал Асдан. — Тут не только в храм Ашшарат побежишь, к лекарю — и то обратишься. Лишь бы помогло».

— А почему решили, что это Лентал?

— Раз Мэйлу сказал, что в город прибудет Лентал, будьте уверены: так и есть. Впрочем, — протянул граф, — я и забыл, что вы до сих пор не сталкивались с Мэйлу…

«А ведь он смеется надо мной. И все из-за того, что я не так давно в лангере. Что ж, посмотрим, так ли прозорлив этот самый Мэйлу».

Асдан потер руки — вроде бы согрелись.

— Ладно, пошли.

Дойдя до конца коридора, Фиренн с трудом отодвинул засов и подналег на дверь.

Камера была погружена в полумрак. Свет из коридора падал в нее узкой ковровой дорожкой, заканчивающейся у скованных ног узника.

— Я скоро вернусь. Ты мне пока не нужен.

Дождавшись, пока Фиренн отойдет, маг переступил порог.

В воздухе замерцало веретено ослепительно белого света.

Асдан застыл. Все-таки он. Лентал, паладин Ашшарат. Так, кажется, он называл себя, появившись вместе с талиссой в Лайгаше. Ловушки были спланированы безупречно — талисса никак не могла из них вырваться!

Однако ей это удалось.

Асдан же предстал перед судом богини. И та отправила его простым магом на помощь своему лангеру.

С первой же операции он мог не вернуться живым. И со второй. И с третьей. В лангере не видели смысла тратить время на обучение новичков.

Но Асдан выжил. И медленно двинулся в гору. Однако он никогда не забывал, кому обязан своим страхом и унижением.

Теперь один из этих людей сидел перед ним.

Лентал попытался прикрыть от света глаза. Лязгнули цепи.

— Имя? Ранг? — пролаял Асдан.

— Мое имя тебе известно. — Прелат сохранял спокойствие. — Нетрудно догадаться, что я служу Зеленой Деве. Остального же тебе знать не должно.

— По-прежнему паладин? — прошипел Асдан. — Или после Лайгаша она придумала тебе другое занятие?

Он резко схватил руку пленника, поднося кольцо к глазам. Кольцо как кольцо, листочки какие-то выгравированы. Разве что камень подозрительно крупноват — уж не выдолблен ли изнутри?

— Так ты теперь командор? — попробовал маг наугад.

— Я? — удивился Лентал. Потом скосил глаза на кольцо. — А, ты об этом? Подарок любимой женщины. Так, безделушка.

Асдан почувствовал, как ярость запульсировала в висках. Если бы не Фиренн, Лентал умирал бы медленно и мучительно. Но тогда прощай лангер…

Прозвучали слова заклинания. Кольцо засветилось бирюзовым светом такой невероятной силы, что чародей едва не ослеп.

— Любимой женщины, говоришь? — Голос Асдана сочился ядом. — Так молись ей, пока не поздно!

Однако он знал, что Ашшарат не достигнет ни одна молитва из этого подземелья. И Дева Вечной Весны не сможет помочь своему командору. А в том, что перед ним командор, Асдан уже не сомневался.

Дверь захлопнулась. Разговаривать с Ленталом здесь было бессмысленно. Обладателя такого кольца пытками не устрашишь.

А если не пытками, а хитростью? Доставь он Лентала в Альдомир, дальше им будут заниматься совсем другие люди.

Но не сейчас. Успокоиться, подумать…

— Жди повышения, граф! — вернувшись в комнату с камином, чародей похлопал Фиренна по плечу.

Граф слегка поморщился: выскочки из низов действовали ему на нервы. Особенно такие: прыщ на пустом месте, а ведет себя словно принц крови.

— Так Мэйлу не ошибся? — вежливо поинтересовался граф.

— Похоже, что нет. И Лентал наверняка командор, — небрежно бросил Асдан, будто через его руки прошли десятки командоров врага. — Готовь донесение. Код «Рыжий петух».

— И срочную отправку в столицу? Я предупрежу храм…

— Погоди, — оборвал его Асдан. — Перевозить его в храм опасно: отобьют.

— Так перенесите его туда!

«Ага, как же! В этом захолустье приличных чародеев днем с огнем не сыщешь. Так что ж мне — в одиночку надрываться, что ли? Да я потом три дня не встану».

— Меня попросили его сопровождать, а не таскать на своем горбу, — презрительно фыркнул Асдан. — Уговори Мэйлу вызвать сюда еще одного мага. А пока суть да дело, с этим я сам побеседую.

— Как скажете, мессир, — склонил голову Фиренн.

«Прислал Мэйлу работничка на мою голову, — подумал он про себя. — Уверен ведь, что всех перемудрил. Покуда известие дойдет до корабля Гардара, покуда другой маг прибудет в Трумарит… Сутки, не меньше. А то и двое».

При мысли о том, что ему придется двое суток общаться с Асданом, графу стало не по себе.

* * *

— Крондорн всемогущий! — схватился за голову гном. — Это еще что такое?!

— Боюсь, что теперь это Макобер, — вздохнул Торрер. — И вряд ли в таком виде он сможет идти с нами дальше.

— Вот чего можно добиться простым поливом, — задумчиво промолвила Бэх.

— Что? — удивился Моргиль.

— Да так, привязалась одна фраза. Хельг, а Анди здесь не может помочь?

— Не уверен.

Прикрыв медальон ладонью, страж попытался мысленно коснуться богини.

— Боюсь, что нет, — наконец признал он. — Госпожа или не слышит, или не желает отвечать. И в принципе я ее понимаю.

— Да и я понимаю, — согласился Торрер. — Знать бы еще, что теперь делать.

— Будь проклят тот час, когда нам встретился этот отшельник! — В запале Мэтт чуть было не пнул ветлу ногой. — Прости, Макоберчик.

— Думаю, уже ничего, — загрустила чародейка. — Доводилось мне про такие случаи читать. Вот, помнится…

— Хотите подготовить нас к худшему? — перебил старушку гном. — Скажите уж прямо — когда?

— Когда — что? — не поняла Мист.

— Когда он снова станет человеком! Вот ведь деревяшка, сколько ж раз его предупреждали!

— В той истории богиня сочла, что невеже стоит пару лет постоять и подумать над своим поведением. Правда, это была не Анди — Лориндэйл.

— Стоит! — с энтузиазмом согласился гном. — Если бы это его научило сначала шевелить мозгами, а потом кидаться куда ни попадя, я бы и сам его во что-нибудь превратил. Но пара лет! Для эльфа еще туда-сюда, но для Макобера это может оказаться чересчур. Хельг, ты не мог бы ей сказать, что наш друг не такой тугодум? Анди ведь все же не богиня мудрости — передай ей, что уму-разуму мы Мака сами научим.

— Увы, — развел руками Хельг. — Чтобы общаться с богиней когда заблагорассудится, надо быть иерархом ее Ордена. А я ведь даже не совсем жрец.

— Все равно это несправедливо! — упрекнула стража Бэх. — Кто же знал, что посох нельзя трогать? Я, скажем, вообще, никогда в своей жизни отшельника не встречала.

— Я знал, — напомнил Хельг. — Вернее, подозревал. И предупреждал. Но что толку — Макобера ведь не удержишь!

— Некоторым это удается, — с гордостью сообщил Мэтт.

— Скажи лучше, что нам теперь с ним делать? — напомнил о своем вопросе Торрер. — Понесем с собой, окучивая по дороге?

— Бэх, а Темес — никак? — Мист обернулась к жрице.

— Попробую, — вздохнула девушка, — но сомневаюсь, чтобы он захотел ссориться с Анди.

Однако и Темес не ответил. Видимо, полагал, что проблема не стоит его внимания.

В глубине души Бэх даже немного обиделась — уж мог бы сделать так, чтобы она утерла нос всем этим стражам и жрецам невесть каких богов!

— И у меня — увы, — объявила она остальным. — Давайте пока похороним отшельника, а там видно будет.

Когда тело было засыпано землей, друзья переглянулись.

— Ну что, без Мака в любом случае дальше не пойдем, — недовольно буркнул Мэтт. — Значит, привал.

— Чует мое сердце, не одному Макоберу придется сегодня как следует поразмыслить. — Торрер побарабанил пальцами по коре деревца.

— Ему же больно! — возмущенно остановила эльфа Бэх. — Наверное.

Хагни представил себе, как они выглядят со стороны. Сгоревшая избушка отшельника, дубы, окруженные ельником, — и разношерстная компания, озадаченно уставившаяся на совершенно неуместную здесь ветлу.

Жрец тихо засмеялся.

— И что же тут смешного? — набычился Мэтт.

— Так и будем сидеть, пока ничего не придумаем? Года два?

— Сколько понадобится, — отрезал гном. — Хоть два века. Или у тебя есть идеи?

— На что сподобилась одна богиня, всегда может сделать другая, — обронил Моргиль.

— И твоя богиня… — вкрадчиво начала Бэх.

— Ты полагаешь, у меня именно богиня? — усмехнулся Хагни.

— Ну, елки-палки-три-ежа! — оборвал их Торрер. — Опять вы за свое! Пойду-ка я лучше присмотрю что-нибудь на ужин.

Прихватив лук, эльф двинулся в лес. И пораженно замер, когда ветви раздвинулись и навстречу ему высунулась любопытная морда молодого маргибала.

— А вот и ужин, — обрадованно пробормотал Хагни, потянувшись за моргенштерном. — Торрер, не шевелись…

Качнув рогами, маргибал приветливо лизнул эльфа в лицо. Отпрянув от неожиданности, Торрер попробовал изобразить приветливую улыбку.

— Ты чего? — Он потянулся было погладить маргибала по нежному бархатистому носу, но тот мотнул головой и двинулся прямиком к ветле. Эльф растерянно опустил руку.

— Подождите, — остановила Мист Хагни. — Почему он нас не боится?

— А чего ему нас бояться? — удивился Хельг. — Маргибал не мышка — и от волков отбиться может.

При слове «мышка» гном непроизвольно сунул руку за пазуху, нащупывая Рэппи. Та благодарно куснула его за палец.

— Нас все же семеро, — помедлила чародейка. — Хорошо, сейчас шестеро. С оружием.

— Может, он на эльфа купился? — шепотом предположил Мэтт.

Гордо неся свои рога, маргибал подошел к ветле, понюхал, шумно втягивая ноздрями воздух, — и вдруг с аппетитом захрумкал молодыми побегами.

Бэх ахнула:

— Если нам потом удастся превратить Макобера обратно… Страшно подумать, без чего он может остаться!

— Эй! Куда?! Пошел! — Торрер замахал руками, стараясь отогнать благородное животное от деревца, однако маргибал определенно не собирался отказываться от деликатесов.

Но тут не выдержал гном.

— Вот тебя бы отеды так, а? — укоризненно прогудел он. — То Рэппи мою готовы среди ночи на другой конец города гнать, то маргибал им не по нраву. Иди сюда, милый!

К великому удивлению Торрера, маргибал внимательно выслушал эту тираду, оставил ветлу в покое и прошествовал к гному. Рэппи встревоженно выскочила на гномье плечо и принялась покусывать хозяина за ухо: на ее взгляд, это Огромное Животное могло бы держаться и подальше.

— Тише, маленькая. — Гном попытался погладить ее, но крыса не давалась. — Ладно, иди погуляй.

Он решительно ссадил Рэппи на землю, развязал заплечный мешок и, то и дело поглядывая на маргибала, достал пару сухих лепешек. Маргибал наморщил нос.

— Макобер-то, конечно, повкуснее будет, — расстроенно пробормотал Мэтт и, поразмыслив, щедро посыпал лепешки солью.

Маргибал заинтересованно склонил голову набок.

— Договорились. — Гном положил лепешку на раскрытую ладонь и невольно вздрогнул, когда руки коснулся мягкий шершавый язык. — А Мака ты не кушай. Его, знаешь ли, и без тебя съедят.

Красноречивый взгляд, брошенный на ветлу, позволял предположить, что Мэтт не против сделать это и самостоятельно.

— Вот так вот, вот так вот, — приговаривал он, гладя зверя по теплой морде. — Мы, знаете ли, не то что некоторые, которым лишь бы моргенштерном помахать! Сам ты ужин!

Последняя фраза явно относилась к Хагни. Жрец пожал плечами и демонстративно отошел в сторону.

— Мэтт? — нерешительно позвала Мист.

— Да слышал я, слышал, — отмахнулся гном. — Боится он людей, не боится… Людей, может, и боится. А гномов — чего их бояться, ежели ты им ничего плохого не сделал? Верно я говорю, животина?

Маргибал кивнул.

— Ну вот, — удовлетворенно развел руками гном. — Что… что ты сказал?

— Да не сказал он пока ничего, — успокоил Мэтта страж. — Но теперь уж не удивляйся, если скажет.

— Ты с таким сталкивался? — не поворачивая головы, спросил гном.

— Приходилось. — Хельг чувствовал себя в родной стихии. — Обыкновенный оборотень, что тут такого?

Маргибал укоризненно посмотрел на стража, неспешно опустился на землю и лег на бок.

— Что это с ним? — забеспокоилась Бэх.

— Лучше отвернитесь, — посоветовал Хельг. — Превращение. У них не принято на это смотреть.

Все дружно отвернулись. Разве что Бэх сделала это медленнее остальных и еще успела увидеть, как голова маргибала стала сжиматься, рога превратились в крохотные, едва заметные бугорки…

— Спасибо! — Маргибал говорил тем глубоким, богатым баритоном, который, как ни странно, Бэх и ожидала услышать.

В остальном же одетый в шкуры человек ничем не походил на встреченного ими зверя.

— И правда оборотень. — Хагни так и не выпустил рукоять моргенштерна.

— Постой, — поморщился Мэтт, — убить мы его всегда успеем. Тебя как зовут?

— Элвек. — Чувствовалось, что оборотня покоробило подобное обращение. — А вы всегда так встречаете незнакомцев?

— В последнее время, — уклончиво ответил гном. — Пока ты был маргибалом — святое дело. Животина никому зла не причинит. А человек…

— Если вас это успокоит, я без оружия.

— Вижу, — хмуро кивнул гном. — Разумно.

— Не сердитесь на них. — Бэх почувствовала, что пора вмешаться. — Просто мы в некоторой растерянности. Нашего друга превратили…

И она указала рукой на деревце. Элвек смутился:

— Я не знал. Удивился, конечно, но… Простите, у вас случайно воды не найдется? А то господин гном слегка перестарался.

Улыбнувшись, Бэх протянула оборотню бурдюк:

— Вы случайно не знаете здесь поблизости какого-нибудь ручейка? — Девушке страшно было подумать, на что она сейчас похожа.

— Желаете полить деревце? — без всякой насмешки спросил Элвек.

— Не стоит, — мрачно отозвался гном. — Обойдется.

— Умыться бы, — мечтательно пояснила Мист.

Оборотень с трудом удержался от вопросов. Например, какую же голову надо иметь, чтобы так продираться через ельник?

— Есть неподалеку. Надеюсь, я не очень навредил вашему другу?

Напившись, «маргибал» вытер густые усы, напомнившие Мист жесткую густую шерсть зверя, и с благодарностью вернул бурдюк жрице.

— Через пару лет проверим, — оптимистично заметил Торрер. — Но вы, надо сказать, рисковали…

— Я редко выхожу к людям, — точно извиняясь, что помешал, проговорил Элвек. — Но и они здесь редкость — до Гайтана-то, почитай, недели две.

— Гайтана! — торжествующе подчеркнул Хагни.

— А сколько от Гайтана до Трумарита? — практично поинтересовалась Бэх.

— За пару месяцев доберемся.

— Нет худа без добра. — Мэтта такой оборот событий, похоже, совсем не расстроил. — Затеряемся на время, а они там в Трумарите и Майонте пускай побегают.

Элвек с интересом следил за их разговором.

— Трумарит — это что? — наконец спросил он.

— Городишко такой, где, коли увидят вместе гнома, эльфа и людей, непременно попытаются их убить, — любезно объяснил Мэтт. — А вот это, — он показал на развалины хижины, — здесь тоже было?

— Нет. — Элвек покачал головой. — Странная история, мне и самому в ней пока не все ясно.

— Расскажете?

— Пожалуй. Наткнулся я на этот домик еще с утра: что, думаю, за непорядок?! Лес, где мне каждая тропка знакома, — и вдруг дубрава. Перекинулся, подошел поближе.

А ведь он не случайно на нас именно маргибалом вышел, прикинул Хельг. Покрутился, послушал, о чем мы говорим, — и только потом показал, кто он на самом деле. А мог ведь и не показать.

— Никто меня, как вы догадываетесь, не обидел, — продолжал Элвек. — Жили здесь двое — старик-отшельник и паренек, внук его.

Бэх отметила, что Хельг при этих словах как-то странно то ли поморщился, то ли нахмурился.

— Приняли они меня, покормили, да и я, конечно, не стал от них таиться. Что случилось, они и сами не понимали: легли спать в своих краях, а проснулись вот в наших. Но они вроде как не из Трумарита были…

— А откуда? — полюбопытствовал Торрер.

— Помнится, парень упоминал про Майонту.

— Что я говорил! — радостно воскликнул страж.

— Тоже из ваших мест?

— Почти. Но знаком я с ними не был.

— Да и я толком не был, — загрустил Элвек. — Вскоре после того, как я ушел, его убили.

— Что?! — непроизвольно ахнула Мист.

Так он все знает? Нет, не может быть, не стал бы оборотень так спокойно с ними беседовать. Но тогда что? Прощупывает? Пытается взять на испуг?

— Убили, — потерянно повторил Элвек. — А внук чудом спасся.

Ему было очевидно, что эти люди не представляют никакой опасности — ни для него самого, ни для свалившегося на его голову паренька. Однако рассказывать им все от начала и до конца было для него слишком тяжело. Да он и не видел в этом смысла.

Мальчуган прибежал к нему около полудня — чумазый, в слезах, едва державшийся на ногах. Вскоре после ухода оборотня к избушке выехал какой-то человек. Мрачный, средних лет, большего парнишка не запомнил. И пока они с гостем чаевничали, дед отправил внука собрать грибов к обеду.

Вернулся он, когда все уже было кончено. Сжав кулаки, он смотрел, как гость выволакивает во двор тело его деда с распахнутыми навстречу безмятежному небу глазами. Смотрел и ничего не мог поделать. А потом кинулся в лес, не разбирая дороги.

— И кто же его? — осторожно спросила чародейка, боясь получить в ответ гневное «вы!».

— Найдем, — решительно бросил оборотень. — А вот кто расправился с вашим другом?

Мист замялась.

— Видите ли, — почувствовал ее затруднение Хагни, — он бывает на редкость беспечным. Настолько, что умудрился схватиться за посох отшельника.

«Хорошо, что нам не пришло в голову похоронить его вместе с телом, — с облегчением подумал жрец. — Иначе объясниться сейчас было бы несколько затруднительно».

— Опрометчиво. — Элвек покосился на посох. — И что вы теперь думаете с ним делать?

— Представления не имеем, — признался Хагни.

— Скажите, — у Бэх появился слабый огонек надежды, — вы ведь в любой момент можете… в маргибала?

— В любой, — засмущался Элвек.

— А обратно — можете? Вот его — можете?

Элвек помолчал. А Мист некстати подумала, что портному, который одежку этим оборотням шьет, воистину цены нет: шкура на Элвеке сидела как влитая. Лучше, чем на иной моднице платье.

Интересно, чьи он носит шкуры? Не маргибальи же…

Так ничего и не ответив девушке, Элвек неторопливо осмотрел деревце со всех сторон и растер между пальцами один из нежно-зеленых листиков.

— Крепко сработано, — с уважением отозвался он. — Мне, пожалуй, не справиться. А вот если паренек успел уже научиться работать с посохом… Я мигом!

Элвек бесшумно нырнул в лес.

— Слушайте, — вырвалось у Торрера, когда они остались одни, — а это часом не его дедушку мы… того?

Глава XIX

Под вечер Кефт сам постучал в жилище Азнивьера. Разговор с дипломатом не прошел для него даром: уходя, маг выбрал момент, когда слуга отлучился, и быстренько ускользнул, опасаясь, что Рурт увяжется следом. По дороге Кефт то и дело озирался (как ему казалось, совершенно незаметно) и на всякий случай пошел окольным путем, проходившим мимо покоев едва ли не всех чародеев Круга.

Чувствовал он себя при этом глупейшим образом, понимая в глубине души, что не приучен и не обучен уходить от слежки, да еще и обходиться при этом без магии. Оставалось лишь уповать на то, что Рурт не имел инструкций контролировать каждый его шаг.

Азнивьер не отзывался так долго, что Кефт уже собирался отправиться восвояси. Наконец дверь приоткрылась.

— Не спится? — удивился дипломат.

— Помилуй! — Кефт успел трижды пожалеть о своем визите. — Ты знаешь, который сейчас час?

— Честно говоря, не очень, — усмехнулся Азнивьер. — А что, еще не поздно?

— Если я помешал, так и скажи, забегу завтра.

— Нет-нет! — Дипломат нерешительно оглянулся через плечо. — Пара минут, и я в твоем распоряжении.

— Да у меня ничего срочного.

— Тем лучше!

Дверь захлопнулась, но действительно не прошло и нескольких минут, как она распахнулась снова.

— Прошу!

Кефт оказался у Азнивьера впервые и теперь с любопытством осматривался по сторонам, решив, что по отношению к человеку, перевернувшему у него все вверх дном, он может позволить себе легкую неучтивость.

Комнатка уютная, под старину. Солидные стеновые панели из мореного дуба, пузатенький секретер с десятком полочек и ящичков, за «окном» — полная неги и покоя солнечная сосновая роща. В таком месте должно особенно хорошо думаться — сразу обо всем и ни о чем.

— Добрый вечер, мессир!

— Вы?! — остолбенел Кефт.

Вот так-так! Гостью-то азнивьеровскую он и не заметил, а заметить стоило. Лет двадцать, может быть чуть больше. Коротко стриженные темные волосы едва прикрывают шею, в ушах покачиваются бриллиантовые капельки, — правда, в его представлении они плохо вязались с высокими сапогами и облегающим темно-зеленым охотничьим костюмом.

— Полина айн Рин, — представил девушку Азнивьер. — Или вы знакомы?

— Нет-нет, — смутился Кефт под острым взглядом Полины. — Я хотел сказать, вы очаровательны, мадемуазель.

— Благодарю.

— Проходи, проходи, — поторопил Кефта дипломат. — Садись и чувствуй себя как дома.

Кефт не солгал: представлены друг другу они с айн Рин действительно не были. Но не мог он и ошибиться: это ее маг видел у Кхарада меньше месяца назад. Издалека, с верхней галереи, однако Полина относилась не к тем девушкам, по поводу которых приходится сомневаться, случалось ли вам с ними встречаться.

А вот знает ли Азнивьер, какие знакомства водит его гостья? Какую игру он ведет? И случайность ли, что навещавшая Кхарада девушка вдруг оказывается здесь, в Нетерте?

— С тобой все в порядке? — обеспокоенно поинтересовался дипломат.

— Что? — вздрогнул Кефт. — Ах да, конечно. Но если ты занят…

— Я уже собиралась уходить, — промурлыкала Полина. — У господина Азнивьера столько дел, что я не рискую утомлять его еще и своим обществом. Приятно было познакомиться.

— Не рискнул бы я остаться с ней наедине, — с уважением пробормотал Кефт, когда Полина скрылась за дверью. — Прости.

— Да брось ты! — махнул рукой Азнивьер. — Я рад, что ты ко мне заглянул. Просто так или передумал?

— Передумал. И очень о многом передумал. Нет, я не пьян, — почувствовал Кефт незаданный вопрос дипломата. — Но никак что-то не могу собрать себя воедино.

— Бывает, — кивнул Азнивьер. — Только я все равно спрошу тебя о том же: ты мне доверяешь?

— Да.

Дипломат явно ждал продолжения, но его не последовало.

— Хорошо. — Азнивьер пододвинул Кефту кресло и запер дверь. — Садись. Рурт знает, куда ты отправился?

— Не думаю.

— Неплохо. Расслабься. Если что-то увидишь, постарайся запомнить.

— А что ты собираешься делать?

— Творить чары. Все вопросы потом. Если в них будет необходимость.

Кресло показалось Кефту жестковатым. Устраиваясь поудобнее, он поерзал, но в конце концов оставил эту затею. Азнивьеру виднее. Вот только не совершает ли он ошибку, доверяясь дипломату?

Как говорится, еще не поздно было встать и уйти. Расхожая фраза, да только не очень удачная. Если пришел сам, уходить не след.

И надо же ему было встретить эту Полину! Впрочем, Азнивьер наверняка думает то же самое.

Напевные слова заклинания оказались Кефту незнакомы. Теплая волна плеснула на лицо, коснулась лба…

Огромный зал — гулкий, уходящий вдаль, теряющийся в темноте. И кажется, Кефт прежде в нем не бывал. Разве что во сне.

Похоже то ли на древний собор, то ли на главную трапезную старинного рыцарского замка. Высокие готические своды, узкие стрельчатые окна, сквозь которые с трудом просачивается вязкий лунный свет. И уж очень странный здесь воздух: теплый и, пожалуй, даже немного густой.

Кефт осторожно сделал шаг вперед, боясь, что в темноте… В темноте? Какая, к Айригалю, темнота, если он маг?!

Рука привычно потянулась к кармашку, в котором он хранил несколько крупинок купленного в Мессаре янтаря. Губы чародея шевельнулись, янтарь сразу сделался мягким и послушным. Пальцы без труда растерли его в порошок, и в то же мгновение по всему залу разом вспыхнули факелы.

Нет, не собор. Никак не собор. Скорее библиотека какого-то безумного книжника: ни единого выхода, лишь лестницы, ведущие на балюстраду. И книги, повсюду книги. Фолианты, тома, инкунабулы. На уходящих вдаль запыленных полках. На высоких подставках в разрывающих стену нишах. На длинных стеллажах на втором этаже.

— Где я? — с трудом разлепив губы, прошептал Кефт. И сам себя не услышал.

Попробовал крикнуть. Та же история. Воздух не пропускал ни звука.

Другой на его месте испугался бы. Но Кефт лишь почувствовал хорошо знакомый азарт: он знал, что непознанное отнюдь не всегда бывает опасным. Зато почти всегда — чарующе-увлекательным.

Что ж, сделаем вид, что принимаем правила игры. Тишина так тишина.

Кефт еще раз оглядел зал. От книг на полках рябило в глазах, они казались все на одно лицо. А вот тома на подставках… К тому же раскрытые тома…

Что ж, посмотрим — Кефт направился к ближайшему фолианту. Язык был ему известен: им пользовались все без исключения маги Двэлла, когда хотели, чтобы любой другой чародей смог прочитать их заклятия. Любезно, крайне любезно…

У Кефта появилось ощущение, что ночь за окнами усмехнулась. Похоже, он сделал именно то, чего от него ждали. Допустим, и что с того?

Взгляд его упал на висевшее над фолиантом зеркало.

Кефт застыл: лицо в зеркале оказалось совершенно чужим. Странно знакомым — но чужим. Где же он его видел?

И тут магу впервые стало по-настоящему страшно: он вспомнил где.

В зеркале.

* * *

— Торрер, ты невыносим! — сквозь зубы прошипел Мэтт.

Изумленное лицо Элвека раздвинуло ветви примерно в том же месте, что незадолго до того — морда маргибала.

— Мэтти, чего молчишь? — Эльф сделал вид, что не заметил оборотня. — Так это часом не его дедушку мы… того… похоронили?

«Выкрутился! — в отчаянии подумала Бэх. — Боги, единственный, кто мог бы сейчас хоть как-то отболтаться, торчит как дерево посреди дороги. А Элвек не настолько наивен, чтобы поверить…»

— Похоронили? — изумленно переспросил оборотень. — И ни словом об этом не обмолвились?

— Вы и не спрашивали! — перехватила инициативу Мист. — А нам стало стыдно.

— Но почему?

Талисса затаила дыхание.

— Мы поторопились, — сокрушенно признала старушка. — Мы ведь не знали, что у отшельника остался внук, которому наверняка хотелось бы попрощаться с дедом.

— Я думаю…

— Вы думаете, Макобер случайно схватился за посох? Ничего подобного! Он хотел опустить его в могилу, туда, где ему и положено покоиться.

— Но ведь…

— Я же и не спорю! Посох принадлежит ему по праву!

Мэтт сделал знак, чтобы Бэх наклонилась к нему поближе.

— А мы еще думали, зачем нам эта бабка, — с уважением прошептал он. — Да она Макоберчику нашему сто очков вперед даст! Может, ну его — пусть и впрямь пару лет постоит?

С трудом сохраняя серьезное выражение лица, девушка с надеждой подумала: «Чего не бывает, вдруг и правда прорвемся…»

— Я сейчас. — Отчаявшись вставить хоть слово, Элвек исчез в лесу.

— Вот, выходит, как оно все было! — хмыкнул Торрер. — Молодец. Не ожидал.

— Не смешно! — В глазах Мист стояли слезы. — И зря мы его убили. Мало ли что со стариком случилось…

— Мы? — возмутился Торрер. — Вы, помнится, застыли в благородной задумчивости. А вот Мака с Хельгом дед этот чуть не прихлопнул. И что мы, по-вашему, должны были сделать? Закричать: «Не троньте, дяденька, будет вам домик!»? Упасть на колени?

— Помочь ему надо было, — попыталась защититься Мист. — Потеряли бы два дня, зато отшельник жив бы остался. А раз уж так не терпелось махаловку устроить, нечего было его убивать! Уж старик-то точно хотел нас лишь проучить…

— И за что, интересно, ему было нас проучивать? — вскипел Торрер. — Он попросил, мы отказали, в своем праве. Почему я вообще должен что бы то ни было объяснять полоумному старикану?!

— Не стоит так об отшельнике, — обронил Хельг. — Анди тебя не поймет.

— Да плевать я хотел… — Торрер оборвал себя, осознав, что заходит слишком далеко. — Что вы все на меня накинулись? Если бы не Хельг, Мак порешил бы этого старикашку за милую душу. А уж от вас, Мист, я такого, честно скажу, не ожидал. То жизнь нам спасаете, то…

В глазах Торрера появилось подозрение.

— Какая муха тебя укусила? — спокойно поинтересовался Мэтт. — Выговорился?

— Стойте-ка, господа! А откуда мы вообще узнали, что в Трумарите нас хотели отравить? И не странно ли, что врагам докладывают про каждый наш чих?

Бэх вздрогнула. Если уж и Торреру стали приходить в голову такие мысли…

— Ты к чему это клонишь? — угрожающе взглянул на эльфа Хагни.

— Так, пара идей в голову дошла.

Но тут Бэх наконец изловчилась незаметно ткнуть Торрера в бок.

— Больно же! Ладно, замяли. Я просто не понимаю этого размахивания кулаками после драки. Надо было убивать — не надо было убивать. Теперь-то что об этом говорить?

Эльф отвернулся и уткнулся лбом в ствол «Макобера».

Все примолкли. И с облегчением встретили Элвека, ведущего за руку щуплого белобрысого паренька, ничем не напоминающего давешнего отшельника.

А следом за ними переваливалось крупное, по плечо оборотню, заросшее мохнатой белой шерстью существо, больше всего напоминающее раздувшегося от гордости лемура.

— Боги, что это? — прошептала Бэх.

— Не что, а кто, — поправил ее паренек. — Онроту. Хвала богам, оно меня нашло… Да вы не бойтесь, оно доброе. Просто взрослое.

Онроту уставилось на талиссу огромными грустными глазами.

— Взрослое?

— Маленькие онроту все детство скачут по деревьям, — любезно пояснил Элвек. — А взрослые — сами видите какие, тут уже не поскачешь. Вот и грустят.

Девушка осторожно протянула руку и пошебуршила онроту за ухом. Животное блаженно заурчало.

— Рэппи! Рэппи! — обеспокоился вдруг гном. — Эй, Рэппи!

Вынырнув из травы, крыса убедилась, что кошмарный маргибал уже исчез, — и встретилась взглядом с онроту.

Серая молния промелькнула по штанине и рукаву Мэтта, юркнула за шиворот и беспокойно закрутилась, устраиваясь поудобнее.

Элвек успел предупредить паренька, и Мист, уже более подробно, пришлось повторить ту же историю — остальные отводили глаза. Подойдя к могиле, внук отшельника пару минут молча постоял над ней, а потом, резко развернувшись, бросился к оборотню и спрятал лицо у него на груди.

— Ты им поможешь? — спросил Элвек, гладя паренька по голове.

— Дед… — Парнишка прокашлялся. — Дед учил меня, как обращаться с посохом, но я не знаю…

Оборотень что-то прошептал ему на ухо. Мальчишка шмыгнул носом:

— Я постараюсь.

Взяв в левую руку посох (Мист невольно зажмурилась), правой паренек коснулся подбородка — и его тело прямо на глазах стало медленно меняться.

Не так, как у Элвека, иначе: руки удлинились, сделались заметно тоньше, начали ветвиться. Ноги, напротив, срослись в единый толстый ствол. Всего за несколько минут на ветвях набухли почки — дерево зазеленело. И вот уже рядом с ветлой стоял ее двойник.

Новое деревце потянулось ветвями к соседу, обвивая, поглаживая, успокаивая. Первая ветла затряслась, точно силясь вырвать корни из земли. Друзья вновь деликатно отвернулись.

— Бывает же такое. — Энергичный голос Макобера заставил их облегченно вздохнуть. — Кто бы мне рассказал — не поверил.

— А чему тут удивляться? — пробурчал гном, скрывая свою радость. — Деревяшка — она и есть деревяшка.

И мессариец, и паренек были уже в своем обычном обличье. Бэх придирчиво оглядела Макобера.

— Ну, и?.. — напрягся тот.

Кожаный доспех мессарийца выглядел так, словно его только что вынули из пасти гигантской коровы. Из недожеванных ножен торчал огрызок меча.

И то и другое отправилось прямиком в кусты.

— Хорошо хоть заплечный мешок уцелел! — обрадовался мессариец. — Кто здесь говорил про возможность умыться?

Ручеек и в самом деле оказался неподалеку. Выскочив откуда-то из недр Мэтта, первой к нему кинулась Рэппи. Она осторожно намочила хвост, внимательно его изучила, понюхала воду, напилась — и шмыгнула обратно к гному.

Мальчишка сел в стороне, у самой воды, обхватив руками колени.

«Так правильно», — и противоречить оборотню никто не рискнул.

Плескались долго и тщательно, с наслаждением смывая с себя кровь и грязь. И пока Бэх каталась на онроту, обхватив его за шею и зарывшись лицом в длинную белоснежную шерсть, остальные расспрашивали Элвека про окрестности.

— До Гайтана вы без провожатого не доберетесь, — уверенно заявил оборотень. — Хотите — провожу. А там уж наверняка кто-нибудь знает, где этот ваш Трумарит.

— Приятная перспектива, — буркнул Мэтт. — Годика через два точно доковыляем. А на востоке что?

— Глушь, — лаконично ответил Элвек. — Неделю топать можно, ни одного человека не встретите.

— Мечта! — протянул Макобер. — Нам, пожалуй, подходит.

— Если мы действительно в районе Гайтана, — с улыбкой согласился страж, — то терять нам нечего, на Майонте стоит поставить крест. А вот если нет…

Поблагодарив оборотня и смущенно попрощавшись С мальчишкой, они бодро углубились в ставший уже привычным ельник. Однако не прошло и часа, как природа преподнесла очередной сюрприз.

— Впечатляет. — Хельг поднял руку, делая знак остановиться.

Не впечатлиться действительно было сложно. Ельник заканчивался, словно его отрезали ножом: у части деревьев оказались даже обрублены ветви. Точно так же была отрезана и добрая половина озера, по ту сторону которого виднелась плотная стена дубравы.

— Озеро, господа! — торжественно объявила чародейка.

— Купались же вроде недавно, — робко возразил Торрер.

— Не купались — умывались. А вот теперь можно и искупнуться! — Тон старушки был бодрым, однако талисса отметила, что в озеро та полезла не без дрожи. Тем более что остальные дожидались ее на берегу.

Перекусив, сошлись на том, что, пока Торрер моет котелок, Макоберу не худо бы слазить на дерево и взглянуть, не виден ли где поблизости майонтский тракт, по которому они уже успели соскучиться.

Хельг вывел талиссу четко — дорога оказалась рядом, вот только шагать по ней долго не пришлось: теплым серым покрывалом на лес опустились сумерки.

Макобер вновь развел огонь, а Хагни вызвался помочь Мист разогреть прихваченную в «Свином боке» оленину.

— Спасибо, — тихонько поблагодарил он, убедившись, что их никто не слышит.

— Теперь скажешь, зачем тебе это было нужно?

— Увидишь. Ты ведь и сама не прочь заглянуть в Нетерту?

— Угу! — согласился кто-то из густой кроны дуба.

— Слышишь, поддакивает! — усмехнулся жрец.

— Кто там? — поднял голову Торрер.

— Все уже. Улетела.

— Птичка? — понимающе спросил Макобер.

— Почти. Сова. Или, может быть, филин.

— Филин?.. — задумчиво пробормотал гном.

— А что тебя так удивляет? — насторожился Хагни.

— Нет, ничего… Эльфушка, — Мэтт опасливо покосился на пристроившуюся на плече Рэппи и почему-то понизил голос, — а ты не знаешь часом, они крысами питаются?

— А чего бы им поститься-то? — простодушно удивился Торрер. — Жрут за милую душу.

Макобер с хрустом наступил эльфу на ногу.

— А вот гномов боятся. До смерти, — тут же сымпровизировал тот, подумав: «А ведь это у них уже входит в привычку. На всю жизнь хромым останусь». — Даже близко не подлетают! Хоть ты их хлебушком с солью…

— Понятно, — оборвал его гном. И до конца ужина не проронил больше ни слова.

— Кто будет беречь наш сон и покой? — отчаянно зевая, поинтересовалась Бэх после еды. — Хотите, я? Место не такое уж глухое: следов на тракте хватает.

— Спите, — проворчал Мэтт. — Я покараулю. И Крондорн с ними, со Снисходительными, но ежели ко мне сунется хоть одна сова…

И он погрозил кулаком безмятежному ночному небу.

Глава XX

Полина давно не чувствовала себя новичком в подобных играх, однако поведение Азнивьера ставило ее в тупик.

Прежде всего, непонятно, чего он добивался, приглашая ее отужинать? За весь вечер не было произнесено ни одного слова, которое позволило бы ей об этом догадаться. И потом, этот приход юного мага… Случайный? Ой, едва ли. Как не случайно и то, что ее имя Азнивьер назвал, а вот его — нет.

Но ведь должно было быть ровно наоборот! Она почти не появлялась в Нетерте, старалась не попадаться на глаза чародеям Круга и ни разу за последние дни не чувствовала прикосновения чужой магии. И все же Азнивьер не только узнал имя неприметной травницы, почти не выходящей (по крайней мере, общепринятыми путями) из своей комнатушки в северо-восточном секторе Нетерты, но и потрудился позвать ее на ужин.

Если бы приглашение принес слуга, она бы скорее всего отказала. Вежливо, с должным почтением, даже с изумлением, как и подобает травнице, пользующей простых рабочих, — но отказала бы. Однако приглашение возникло на столе в ее отсутствие, и уже это наводило на неприятные мысли. Выходит, Азнивьер хорошо знал обстановку ее потайной комнаты, знал, когда девушка возвращается в город. И как теперь выяснилось, знал ее имя.

Но ведь тогда ему стоило бы знать и еще одну вещь: то, что Полина мечтала оставаться в тени.

Или это слабо завуалированный намек на то, что ей это не удалось? И Азнивьер просто давал понять, что ее миссию в Нетерте можно считать оконченной?

Частично она расквиталась с ним своим нарядом: дипломат остолбенел, увидев ее на пороге. И похоже, не понял, что для нее это еще один способ быть неузнанной другими. Хотя и, безусловно, замеченной. Но если что, не ей отвечать на вопросы.

И все же как узнать, раскусил ли ее Азнивьер? Догадался ли, что она работает на лангер, или просто увидел в ней посланницу кого-то из конкурентов?

Пожалуй, не стоит пока портить Гардару настроение…

Ее комнатушка была слишком глубоко под землей, чтобы в ней можно было не чувствовать промозглую сырость, пропитывающую все и вся. Единственное, что спасало, — маленький очаг, огонь в котором горел постоянно. Когда Полина была в городе, о дровах она заботилась сама; когда ей приходилось покидать Нетерту — один из ее людей. Помимо всего прочего, огонь оказался и отличным прикрытием: кто бы к ней ни заглянул, у него создавалось ощущение, что травница отлучилась совсем ненадолго.

Горящий очаг был тем маленьким чудом, которому Полина не переставала удивляться. Она помнила его историю — его и сотен других очагов и каминов по всей Нетерте. Гардар первым рассказал ей, что гномы умели обогревать свои жилища задолго до возникновения Арвианской империи. Рассказал и о том, как Кхараду пришлось посетить Хорверк и долго уговаривать прадеда нынешнего короля, чтобы тот разрешил своим подданным сотворить это чудо здесь. И все равно пламя казалось ей порождением удивительной древней магии — более древней, чем люди на этой земле.

Она толкнула дверь — в Нетерте, следуя старинному обычаю, двери запирали редко, — и тепло верным псом лизнуло ее в лицо. Настойчивый запах трав заставил девушку вздохнуть: они не пахли плохо или тяжело, но они пахли постоянно, и привыкнуть к этому оказалось труднее, чем к открытым переломам или плоским шуточкам тех, кого ей приходилось лечить.

На мгновение прикрыв глаза, Полина убедилась, что защита оставалась непотревоженной. Или по крайней мере казалась непотревоженной. Надо будет завтра же попросить, чтобы ее научили более искусным заклятиям, вот только как это сделать, не рассказывая о визите к Азнивьеру…

Притворив за собой дверь, девушка быстрым шагом пересекла комнатушку и четким движением ладони отворила себе проход во вторую комнату. Ту, куда она не допускала никого. Ту, где сегодня утром ждало ее приглашение Азнивьера.

Здесь все было по-другому. Запах трав сменился тихим ароматом лимона, голые стены и пол — пушистыми коврами, висящее под потолком чучело крокодила — стоящим на столике хрустальным шаром, размером не больше ее кулачка.

Убрав сережки в устланную бархатом коробочку, Полина присела на кровать. А не подождать ли Гардару до завтра?

Скорее всего она бы так и поступила, если бы до сих пор все не шло на редкость гладко. Почти так, как они планировали. И это настораживало едва ли не больше, чем могла бы насторожить цепь сплошных неудач.

Полина не знала, каким образом Госпожа лишилась контроля над Жезлом Ниерати, — ведь Кхарад передал его всему Триумвирату. Но когда Жезл попал в руки служителей Сентарка, и Вершительница Судеб, и ее божественный супруг высказались за то, чтобы Нетерта была разрушена.

Девушке трудно было постичь пути богов, да и открыты они ей были лишь в незначительной мере. Почему проще было разрушить город, чем завладеть Жезлом? Почему Сентарк не противопоставил свою волю воле Темеса? Почему Жезл не успел попасть в его руки? Ни она, ни Гардар этого не знали, а Госпожа не снизошла до того, чтобы их просветить.

Она лишь предупредила своих командоров, что если маги всерьез возьмутся за восстановление Нетерты, то первым Жезл должен найти лангер, а не жрецы Сентарка. И поскольку Нетерта оказалась ближе всего к герцогству Этренскому, с самого начала дело было поручено Гардару.

До поры до времени ему удавалось добиваться (хотела бы она знать как!), чтобы мысли о возрождении Нетерты так и оставались мыслями. Но противодействовать Кефту напрямую он не рискнул, да и едва ли смог бы сделать это, не привлекая внимания к лангеру. Тогда-то и было решено, что она составит Гардару пару: тот по-прежнему должен был приглядывать за герцогством, а заодно и за подходами к городу, тогда как Полине досталась сама Нетерта.

На «Шепоте судьбы» девушка провела чуть меньше недели — и, как оказалось, не зря. До сих пор Орден Сентарка делал ровно то, что они с Гардаром предвидели, и противодействовать Повелителю Ночи оказалось даже проще, чем она думала.

Первым, на кого они обратили внимание, стал Абу Дамлах. Маг-одиночка, маг-предание. Кое-кто уверял, что он практически не уступает Кхараду с Зеантисом. Другие посмеивались, намекая, что чародей больше работает над созданием собственной репутации, чем над новыми заклятиями. Но, так или иначе, полгода назад, когда Нетерта еще лежала в руинах, чародей направил сразу нескольким талиссам весьма любопытные послания: он пригласил их добраться до Нетерты и отыскать Жезл Ниерати, мимоходом упомянув, что награда никого не оставит равнодушным.

Сугубое мальчишество: как, интересно, они должны были искать этот Жезл, если даже Госпожа не смогла его обнаружить? К тому же Абу Дамлах даже не намекнул ни одной из талисс, что у нее будут конкуренты. Да и лангер потянул за эту ниточку по чистой случайности — лишь потому, что одно из посланий попало в руки Кайалу.

Самой правдоподобной им с Гардаром показалась мысль, что Абу Дамлаха каким-то образом уговорили сыграть роль ширмы, а роль кукловода отводилась Сентарку, и его человек должен был незаметно присоединиться к одной из талисс. Казалось, так оно и есть: сегодня утром Гардар сообщил, что талисса Трэмани и в самом деле была нанята, чтобы сопроводить в Майонту некоего Огвайна, весьма не похожего на купца, коим он притворялся, но зато весьма похожего на служителя Повелителя Ночи. Но зачем тогда надо было отправлять послание талиссе Авертай, в которую входил жрец Госпожи?

Однако Полину больше беспокоила третья талисса, покинувшая Трумарит совершенно внезапно и оставившая им в подарок труп следившего за ней человека Гардара. Похоже на почерк «фиалок»: в свое время лангер Ашшарат носил куда более поэтичное название — Орден Ночной Фиалки, и словечко прижилось.

Впрочем, ее ли это забота?

Полина коснулась ладонями шара.

— Да? — Она услышала голос Гардара раньше, чем увидела самого чародея.

— Они здесь. — Девушка понизила голос.

— Сколько человек? — Кого она имеет в виду, Гардар понял сразу.

— Жрец Сентарка и еще пятеро. Нанялись в один день в Майонте, но сделали вид, что они из разных мест.

— Кто-нибудь еще знает?

— Не думаю. Они в городе уже почти полтора месяца — тогда Круг еще не проверял всех вновь прибывших.

— Работают в одной команде?

Полина кивнула.

— Сектор выбирали сами?

— Все надеешься, что Сентарк приведет нас к Жезлу? — усмехнулась девушка. — Это было бы весьма любезно с его стороны.

— Так как?

— Представления не имею, но попробую навести справки. Что будем делать?

— Сможешь за ними просто присмотреть?

Полина и не сомневалась, что он задаст ей этот вопрос.

— Попробую. Но я не смогу наблюдать за ними постоянно — мне и без того приходится изворачиваться, чтобы никто не замечал моего отсутствия. И что будет, если я отвернусь как раз в тот момент, когда они завладеют Жезлом?

— А что, если их не шестеро, а больше? — резонно ответил Гардар. — Сколько времени ты потратила, чтобы найти этого жреца? Почти две недели. Чтобы проверить всех, тебе понадобится не один месяц.

— Да, ты прав: как только маги Круга расчистят город до нужного этим ребятам места… Хорошо, тогда ждем… ну, скажем, до послезавтра?

— Не дольше? — Гардар не имел права ей приказывать: не он отвечал перед Госпожой за это решение. Но было очевидно, что сам бы он тянул до последнего.

— Если после их смерти остальные зашевелятся, я постараюсь отследить, кто внезапно возжелал поработать в другом секторе, — попыталась утешить его Полина. — Но сам подумай: как только Жезл окажется у них в руках, скрытность станет больше не нужна. Тогда на сцену выйдет Сентарк и заберет их до того, как мы успеем очухаться.

— Твоя взяла. Ума не приложу — и как это женщины всегда умудряются настаивать на своем, оставляя нас в дураках, — хохотнул Гардар. — Хорошо, два дня. Если что, считай, что я дал согласие.

— Очень надо! — возмущенно фыркнула Полина. — Ничего с ними за два дня не случится!

И все же она не забыла мысленно обратиться к Госпоже, моля, чтобы ее слова оказались правдой.

* * *

Проснувшись на рассвете, Торрер с изумлением обнаружил, что Мэтт и не думает никого будить.

Угли в прогоревшем костре едва тлели, утренняя свежесть с упорством, достойным лучшего применения, пыталась забраться к эльфу под тонкое шерстяное одеяло, а гном, щуря глаза и подставляя красному обветренному солнцу страницы древнего манускрипта, казался погруженным в чтение.

— Мэтти! — тихонько окликнул его Торрер.

— Да-да, — задумчиво откликнулся гном, словно эльф постучал в дверь его уединенного кабинета. — Сейчас-сейчас.

— Ты что, всю ночь так и просидел? — Талисса давно договорилась, что первый проснувшийся готовит завтрак, и эльф изо всех сил пытался оттянуть тот момент, когда ему все же придется вылезти из-под одеяла.

— А он ведь не случайно пожаловал ей именно герцогство Тайленское. Знаешь почему?

— Мэтти!

— Не знаешь! — Гном бережно закрыл манускрипт. — Подумаешь, всю ночь — зато Рэппи цела.

— Сова прилетала?

— Нет. Но могла бы. — Гном улыбнулся так хитро, что эльф невольно поискал взглядом перья. — И почему обязательно сова? Помнишь филина, на которого мы натолкнулись в Лайгаше?

— Ну?

— Не его ли это родственница? Сдается мне, ей явно мечталось что-то обсудить с Хагни.

— Не хочу тебя расстраивать, — эльф рывком откинул одеяло и вскочил на ноги, — но сова филину не… В общем, не жена.

— Жаль. — Мэтт с уважением посмотрел на босые ноги Торрера. — Что ж, раз почитать ты мне все равно не дашь, разбуди к завтраку, а?

Промозглое утро заставило талиссу не рассиживаться, и к тому моменту, когда солнышко разыгралось в полную силу, они уже несколько часов как шагали по вновь обретенному тракту.

— Мне вот что интересно, — заметила Бэх, едва почувствовав, что понемногу согревается. — Ведь вчера никто из нас толком не спросил, почему исчезла дорога от «Свиного бока».

— А у кого мы должны были это спросить?

Мист сегодня была в боевом настроении: балахон старушки развевался рыжими языками пламени, а клюкой она, к вящему неудовольствию Хельга, то и дело атаковала головки выглядывавших из придорожной травы цветов.

— Друг у друга, я думаю. — Девушка со значением посмотрела на чародейку. — У меня не идет из головы та история про иерарха Ордена Лориндэйл… Можно мне еще раз взглянуть на эту вашу штуковину?

— Да, конечно. — Мист порылась в своих вещах. — Куда же я его положила…

— Вот оно. — Макобер протянул жрице лежащее на ладони колесико.

— Так-так.

— Простите, — извинился мессариец перед старушкой. — Вы спали, я взял…

— Давно?

— Еще в «Свином боке», а потом все закрутилось… Ну что ты так смотришь, будто у меня рога выросли?

— Не могу сказать, что тогда я увидела бы что-нибудь новое, — развеселилась Бэх. — Скажи лучше, что ты с ним делал?

— Да ничего. Взял, посмотрел, уронил, подобрал. Потом пошел послушать, о чем говорят эти снисходительные лангерцы. А потом ты и сама знаешь.

— Уронил? — насторожилась Мист. — А о чем вы в это время думали?

— Да кто ж его знает, — пожал плечами Макобер.

— Хорошо, — отступила старушка. — А о чем бы вы подумали, случись это сейчас?

— Чтоб они провалились! — в сердцах сплюнул мессариец. — Вот привязались — поспать спокойно и то не дадут!

— Так-так! — Мист посмотрела на Макобера взглядом внимательного лекаря в доме для буйнопомешанных. — Провалились… Очень интересно.

— Что именно, позвольте спросить? — не утерпел Торрер.

— Я просто подумала, не мог ли господин Макобер каким-то образом в одиночку раскачать ту магию, что кроется в колесике, — пояснила чародейка. — Но нет. Не выходит. Тогда, насколько я понимаю, те не в меру ретивые молодые люди действительно бы провалились. В буквальном смысле этого слова.

— Господин Макобер у нас практически все может, — пробурчал гном. — И магию раскачать, и не магию.

— Хотя… — задумчиво продолжила Мист. — Макобер, а как вы уронили колесико?

— Ну…

— Вы же вроде не из тех, у кого все из рук валится, нет?

— Я… Нет, не помню. Но мне кажется, — поднапрягся мессариец, — что я… Похоже, я просто придремал вместе со всеми остальными.

— Так, а потом?

— А потом проснулся, — ухмыльнулся Макобер. — Ну, не помню. Хоть пытайте, не помню!

— Тогда, может быть, и сходится… Перед сном вы наверняка думали о том, не враги ли нагрянули в «Свиной бок» вслед за нами. Прикидывали, что с ними делать.

— И что?

— Не уверена, что права, но все же… Чтобы удержать в узде вырвавшееся из колесика волшебство, нужен был опытный маг. Желательно входящий в талиссу. Так и получилось, что мы-то победили, а вот окрестным лесам явно не повезло.

— Беда… — Гном понял, что пора приходить другу на выручку: в конце концов, это Мак всех их спас, а не кто-то другой. Ну а ельники эти — дело темное, кто их там разберет. — Хельг, а ты-то чего такой смурной? Тоже за леса переживаешь?

— И эти создания еще обвиняют меня в неделикатности! — закатил глаза Торрер. — Хельг, а правда, — эльф посерьезнел, — у тебя не будет неприятностей?

— Там? — Страж выразительно взглянул вверх. — Надеюсь, что нет. Но вообще, неправильно все как-то.

— Ты про отшельника?

— Не только. Вернее, не совсем. У меня такое чувство, будто нами кто-то управляет.

— Магическое воздействие на расстоянии? — с пониманием кивнул эльф.

— Не обязательно. Скорее чистый расчет. Хочется сделать что-нибудь совершенно для них неожиданное.

— Например, вернуться в Трумарит, — съехидничала Бэх.

— Да я не про то, — задумчиво проговорил страж. — Очень уж у нас все… предопределено получается. Устроили они засаду в этом «Свином боке», мы тут как тут. Подожгли хижину отшельника, вывели его из себя, мы покорно с ним сражаемся. Загонная охота получается. Покричали у нас за спиной, попугали, мы и рванули вперед, прямо на охотников. Или в расставленную ловушку.

— Ну, маргибал, я надеюсь, не входит в число заранее расставленных охотников? — буркнул Мэтт.

Ему до сих пор мерещилась понурившаяся фигурка паренька, рассеянно махавшего им рукой.

— Не уверен. Эх, знать бы, где здесь чей-то план, а где — чистое совпадение.

— Все в этом мире — не более чем совпадение, — меланхолично заметил Хагни. — Ну мог ли я подумать, что, приняв любезное предложение Его Светлости, встречусь с матушкой Мист?

— Совпадение или игра Судьбы? — уточнила Бэх.

— Судьбу-то каждый из нассам творит. — Моргиль посмотрел на девушку сверху вниз. — Разве не так?

— А у тебя никогда не бывало: встречаешь нового человека и уже заранее знаешь, что у тебя с ним будет? — не сдавалась жрица. — И как. Подружитесь ли, расстанетесь ли…

— Слабо я доверяю всяким предопределениям, — признался Хагни. — Что значит «будет»? Как захотите, так и будет. Или как получится.

— Это не предопределения, — осадила его Бэх. — Скорее уж предвидения, озарения. Фу, слова-то все какие надутые. Давай назовем это просто знанием. Я вот иногда знаю, что случится дальше. Без подробностей, конечно, не по дням.

— Фатализм какой-то, — фыркнула Мист. — Впрочем, ваш весьма юный возраст располагает. Хотя я и с Хагни не до конца согласна. На самом деле будет не так, как захотят оба, а так, как захочет один из них. Тот, кто сильнее. Или опытнее, умнее — по-разному.

— И как, интересно, вы можете заставить меня сделать что-то помимо моей воли? — с вызовом проговорил Торрер.

— Зачем же помимо? — улыбнулась чародейка. — В том-то весь и фокус, чтобы вы сами этого захотели. Так ли сложно, скажем, заставить человека себя полюбить?

— Вы про кого-то конкретного? — раздался из-за ее плеча голос жреца.

Мист почувствовала легкое раздражение: временами ирония Хагни Моргиля становилась утомительной.

— Что вы, дорогой. И потом — кто же в этом признается? А вот, кстати, идея Хельга представляется мне весьма здравой — будучи уверенным, что мы направляемся в Майонту, не так сложно организовать «приятные неожиданности».

— Может, стоит свернуть с тракта? — предложил Торрер. — Пусть дольше, зато вернее.

— Думаешь, многие смогут пройти по лесу, не оставляя следов? — Айн Лейн незаметно показал глазами на Мэтта. — А если за нами будут оставаться поваленные деревья, лучше уж по дороге шлепать.

— Я тебе тоже что-нибудь приятное скажу, ежели мы когда под землю залезем, — прекрасно понял намек гном. — Вот, скажем, в Лайгаше…

— А это что? — перебил его страж. — И где?

— Уже нигде. — Торрер гордо выпрямился. — Была такая сокровищница у Лазоревого храма. Пока мы до нее не добрались.

— Что значит «была»? — не понял Хагни. — Хочешь сказать, что вы вытащили все, что там было?

— Врать не буду, — слегка смутился Торрер, — не все. Но не в этом дело. В общем, нет больше той сокровищницы, лежит в руинах.

— Интересненькое что-нибудь попадалось? — невзначай поинтересовалась Мист.

— Ничего особенного, — заверил ее Торрер. — Там и брать-то, считайте, нечего было. Одни жрецы да сапфиры.

— Но ни тех ни других больше нет, — торопливо добавил Мэтт, заметив знакомый блеск в глазах старушки. — Мы, знаете ли, не привыкли каждый талер считать.

— И потом, Бэх замуж выходила, тоже расходы, — вздохнул Торрер, словно гордый папаша, пристроивший наконец младшую дочку.

— Вы еще пирожки на рыночной площади вспомните, — возмутилась Бэх. — Признайся уж честно: если кое-кому не терпелось отправиться в пустыню…

Улыбнувшись, мессариец наклонился к уху чародейки:

— Вот такие мы и есть на самом деле. А то, что вчера Торрер болтал…

— Вы думаете, я обиделась? — вскинула голову Мист. — Ну да, обиделась, конечно. И ведь на пустом месте накинулся!

— Я и хотел вас попросить: постарайтесь на него не сердиться, ладно? Он ведь не со зла. Я скоро и сам перестану понимать, кто друг, а кто убийца. Вроде как от яда кто нас спас? Вы. Но могли ведь и сами его подсыпать? Могли. Вот и выходит, что доверять можно только тому, кого не первый месяц знаешь.

— Не могла, — пожала плечами Мист. — Но я постараюсь на него не сердиться. Раз вы об этом просите.

— Господа! — повысил голос Хельг. — Кажется, сзади кто-то едет. И хорошо, если один.

Талисса прислушалась.

— Похоже, что не один. — Торрер приложил ухо к земле. — Я бы сказал, человек десять или чуть больше. И весьма быстро.

— Уходим в лес? — Мэтт с опаской оглянулся назад.

— Так и будем от всех прятаться?! — возмущенно вскинулся Торрер. — Мы вроде как не на необитаемом острове — мало ли кто это может быть.

— Мало, — обронил Хагни. — Насколько я знаю, купеческие караваны в Майонту ходят сейчас весьма нерегулярно. И не на рысях.

— Однако следов на тракте хватает, — напомнила Бэх. — И очень разных. Я, конечно, не страж и не эльф, но это следы не мулов и не тяжело груженных купеческих лошадок.

— Что по-своему странно, — мягко заметил Хельг. — Майонта — не место паломничества, там не бывает ярмарок, двор герцога последний раз посещал ее чуть не полвека назад. Толпам народа там просто нечего делать.

— И все же они туда едут, — усмехнулся Моргиль. — Не значит ли это, что не все на этом свете ведомо особой центурии Его Светлости?

— Или его не менее преданным слугам, поклоняющимся иным богам? — подхватил страж. — Пожалуй, значит. Правда, я слышал, что в Майонту в последнее время начали стекаться наемники, но ума не приложу, кто их там нанимает и, главное, зачем. С другой стороны, известно, что наемники просачиваются туда по одному, по двое, а уж никак не десятками в походном строю. В общем, как скажете, но я бы не расслаблялся. Сойти с дороги — не велика проблема. А там посмотрим: если, скажем, это центурия тяжелой кавалерии, я бы задираться не стал. А вот если наши родные убийцы, которые все никак не могут нас нагнать…

— Тогда решено, прячемся! — Рукоять топора привычно легла гному в ладонь. — Эльфушка, придется уж тебе потерпеть. Мне-то по наивности казалось, что мы хотим добраться до Майонты живыми и здоровыми, а не доказать Снисходительным, что мы их не боимся.

— Чего ж тут доказывать, — удивился Торрер, — если мы их действительно не боимся? По крайней мере я.

Талисса растворилась среди деревьев и замерла.

— Мист, — шепот Макобера был немногим громче шелеста листвы, — если их окажется слишком много, я бы испытал колесико.

— Если окажется, что их много, — отрезал Мэтт, — мы и носа отсюда не высунем. Пусть себе едут своей дорогой.

— По-разному может повернуться, — настаивал мессариец. — Лучше уж Мист держать его наготове.

— Лучше уж нам обойтись без колдовства, — парировал гном.

— И то правда, — с улыбкой согласился Моргиль. — Но не всегда удается.

— Вот я и предлагаю, чтобы, пока есть время, госпожа Мист рассказала, кому что делать, — подхватил Макобер. — А если… Эх, не успели. Ш-ш-ш!

Затаившись и изо всех сил стараясь не чихнуть, мессариец считал пролетавших мимо всадников. Четырнадцать. На разномастных лошадях, с разным оружием, без штандарта — действительно, похоже на наемников. Вот только… Вот только безоружных наемники обычно в свои компании не брали. А чародея едва ли могла себе позволить столь небольшая группа…

— Лежим, — тихонько распорядился Торрер, когда всадники скрылись из виду. — А я выползу посмотрю.

— Что-то не так?

— Сейчас!

Не поднимая головы, эльф дополз до обочины и только тогда осторожно выглянул из подлеска. Была еще одна деталь, о которой он не стал говорить, потому что и сам не знал, как ее истолковать. В школе мечников на них не раз выпускали кавалерию, показывая, как ей противостоять, и приучая не бояться лошадей. И если командующий пехотой вполне мог оставаться в задних рядах (а часто именно так и поступал), то у всадников все было наоборот: оставаться позади означало заслужить устойчивую репутацию труса.

Однако человек, скакавший во главе этих наемников, держался на коне куда хуже остальных.

Торрер мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Всадники взлетели на крутой пригорок — и остановились. Их предводитель поднял руку с блеснувшим на пальце кольцом, несколько мгновений помедлил, а затем развернул лошадь и принялся вглядываться в лес. В то самое место, где укрылась талисса.

Глава XXI

Скрепя сердце служка оторвал настоятеля от послеполуденной молитвы.

— Неужто Вестник вернулся? — обрадовался Астальт. — Дева услышала меня!

— Увы. — Служка виновато развел руками. — Про господина Лентала по-прежнему ничего не слышно. Но к вам опять гости из столицы.

Обреченно вздохнув, старик поспешил в крипту. К тому времени девять человек успели выйти из залитой светом арки и выстроиться перед десятым.

Свет погас. Только теперь стало видно, что арка уже не одно столетие как замурована.

Замедлив шаг, Астальт привел себя в надлежащий вид и переступил порог. Улыбающийся парень с длинными, перетянутыми ремешком волосами сделал несколько шагов ему навстречу. Едва пробивающиеся усики делали его лицо удивительно юным и наивным, однако грубый ветвящийся шрам, спускавшийся от правого уха до ворота рубахи, заставлял отбросить мысли о наивности.

— Лаон тен Зерхос, — отсалютовал парень. — Творящий Туман, Отбирающий Жизнь.

Настоятель побледнел: подобный ранг не часто встречался среди жрецов Ашшарат.

— Чем-могу служить?

Тен Зерхос молча протянул ему свиток.

Подслеповато щурясь от дрожащего света факелов, Астальт начал было читать, но едва ли не сразу же перевел удивленный взгляд на Лаона. Тот кивнул.

— Мы рады приветствовать Вестника на землях храма, — растерянно пробормотал настоятель.

Второй Вестник за неделю! Зеленая Дева определенно не оставляет Трумарит своими заботами.

И этот ранг… Насколько ему было известно, Дева крайне редко отнимала жизнь.

На взгляд настоятеля, стоявший перед ним жрец мало походил на человека, привыкшего убивать. Худоба делала его выше, чем он был на самом деле, а манера говорить сближала с южанами — Вестник медленно цедил слова, точно постоянно обдумывая, что сказать дальше. Его лицо напоминало перевернутый треугольник, сходившийся к узкому подбородку. Впрочем, в этой неправильности была своя гармония, и его вполне можно было назвать приятным, если не красивым.

Тен Зерхос позволил себя рассмотреть и лишь затем прервал размышления настоятеля:

— Вы сообщили в Альдомир об исчезновении моего предшественника. Кто может нам рассказать, с кем он встречался, где бывал?

— Боюсь, что никто, братья. — Астальту вдруг остро захотелось показать этому юноше, что благоволение синклита еще не делает того умнее или лучше. — Вестник не посвящал меня в свои планы, а я, признаюсь, и не стремился в них лезть. Все же приход, знаете ли…

А знает ли он на самом деле, что такое приход: то и дело обращающиеся за советом жрецы из отдаленных сел, тяжелые роды, где без него не обойтись, герцог, уверенный, что служащий Зеленой Деве прелат — это именно то, чего так не хватает его свите…

— Я понимаю, — уже мягче произнес Вестник, отводя Астальта в сторону. — Но нам будет полезен любой намек, любая ниточка.

— Я не договорил, монсеньор, — с достоинством прервал его Астальт. — Я ничего не знаю о планах господина Лентала, однако он просил, если не вернется, передать синклиту вот это письмо.

Взломав печать, Лаон проглядел послание, кивнул и спрятал его за пазухой.

— Вы позволите, святой отец?

Ничуть не смущаясь, тен Зерхос разложил на ближайшем надгробии подробную карту Трумарита, накрыв ею витиеватую эпитафию одного из влиятельных купеческих старшин.

— Где мы сейчас?

— Вот здесь. — Старик дотронулся пальцем до значка храма.

Губы тен Зерхоса зашевелились.

У ворот храма появился тонкий голубой ручеек и, петляя, неторопливо заструился по городу, покуда не уперся в одно из зданий. Прикрыв глаза, Вестник коснулся его рукой.

— Вы знаете пекарню Истана-булочника?

«Дева всемогущая, неужели Лентал прячется в пекарне?» — чуть было не воскликнул Астальт, но вовремя себя сдержал. Возможно, тен Зерхос только того и ждет, чтобы, снисходительно улыбнувшись…

— Святой отец, — улыбнулся Вестник, но не снисходительно, а скорее печально. — Вот вы бы хотели оказаться на моем месте? В Трумарите, Вестником, но с моим рангом?

— Н-нет, — Астальт слегка запнулся. — Нет, не хотел бы, монсеньор.

— Вот и я не хотел, — кивнул Лаон. — Поэтому давайте договоримся: я ни о чем не стану вам рассказывать. Ни сейчас, ни потом. Знакомство с такими людьми, как я, — пусть это прозвучит несколько высокопарно — не способствует спокойному сну окружающих.

«Знал бы еще настоятель, — подумал он про себя, — что я представляю здесь не синклит, а лангер. Причем ту его часть, о которой многие предпочитают не вспоминать, даже встречаясь со мной в Альдомире».

— Согласен. — Настороженность настоятеля улетучилась. — Значит, пекарня на улице Заплетающихся Башмаков… Не самая респектабельная, как вы можете догадаться, улица. Но в соседнем с Истаном доме живет один из наших послушников… Да, монсеньор, я надеюсь, братья не откажутся от обеда?

— Разве что от ужина, — усмехнулся тен Зерхос. — А сейчас мы будем благодарны, если вы отведете нам свободные покои и позовете этого послушника. Как, кстати, его зовут?

— Уло, монсеньор.

— Вы давно его знаете? — быстро спросил один из вновь прибывших — небрежно выбритый усталый мужичок, напомнивший Астальту ленталовских посетителей.

— Тебя что-то смущает, Чагги? — обернулся к нему тен Зерхос.

— Секундочку. — Чагги развязал объемистый кожаный чехол на поясе, вынул из него перевязанные тесьмой свитки и принялся раздумчиво их перебирать.

Остальные терпеливо ждали. Настоятель мысленно позавидовал дисциплине и выдержке людей Вестника — ни один даже не шелохнулся.

— Думаю, да, — объявил наконец Чагги. — Если это тот же Уло, с которым Орден сталкивался четыре года назад в Мессаре. Простите, господин настоятель, а как выглядит этот ваш послушник?

— Лет пятидесяти, на голове короткий седоватый ежик… — начал припоминать Астальт.

— На боли в левой руке не жалуется?

— Я бы не сказал. Видите ли, многие, попадая в храм, первым делом стараются излечиться от всяческих хворей. Но Уло… Нет, не припоминаю.

— Если мне будет дозволено сказать… — подал голос державшийся за спиной настоятеля служка.

— Конечно, конечно, друг мой.

— Вы как-то поручили Уло зажечь свечи перед алтарем…

— Может быть, и?..

— Меня тогда что-то смутило в том, как он передвигался. Но теперь… Я уверен, что левая рука у него почти не действует.

— И на кого же мы наткнулись, Чагги? — поторопил своего человека тен Зерхос.

— Ничего особенного, мелкая сошка. Если помнишь, это он пытался оклеветать Нарлана на Ахтарских островах.

— Что-то такое было, — задумался Лаон. — Пожалуй, все равно разумнее будет вызвать его сюда. Под каким-нибудь предлогом. Просто чтобы не путался под ногами.

— Воля ваша, монсеньор, — согласился настоятель. Он не чувствовал себя виноватым: Дева не примет обет от врага, а послушником имеет право стать любой желающий. Но все же… — И обещаю, что впредь этот Уло не посмеет переступить порог моего храма.

— Наоборот, святой отец, ровно наоборот, — усмехнулся тен Зерхос. — Поручайте ему все более ответственные дела, подводите понемногу к мысли, что он уже достоин принести Обет. А наши люди за ним присмотрят.

— Но он…

— Вынужден вас расстроить, святой отец, он действительно давным-давно служит совсем другой богине. И неплохо служит, надо сказать. Однако нам это будет только на руку.

— Будем считать, что вам виднее, — покачал головой старик. — Чем еще я могу помочь?

— Вы знаете некоего господина Хорги?

— Я? — изумился Астальт. — Несомненно. Но откуда его знаете вы?

— Он некогда продал моей матушке дивный палладиевый подсвечник, — с готовностью объяснил тен Зерхос. — И, прознав, что я отправляюсь в Трумарит, она поручила мне выяснить, нельзя ли к нему приобрести пару.

— Понимаю, — усмехнулся настоятель, покосившись на служку. — Если вы хотите с ним повидаться, я сей же час приглашу его к себе.

— Я был бы не против. Да, кроме почтенного господина Хорги нам еще понадобятся две крепкие веревки, масло и… Прошу прощения, святой отец, но нет ли у вас на примете какого-нибудь человечка, который легко управлялся бы с замками?

— Если это касается господина Лентала…

— Разумеется, святой отец.

— В тот день, когда он исчез, приходил один посетитель. Куда-То-Вниз, если это прозвище о чем-то вам говорит.

— А должно? — Лаон переглянулся со своими людьми.

— Я бы не удивился. — Настоятель вновь взглянул на карту. Надо будет попросить оставить ее в храме. Потом, когда все закончится. — А между тем у нас это человечек по-своему известный. Я бы даже сказал — примечательный. Но вот захочет ли он вам помочь…

— Надеюсь, мы сможем его уговорить. Святой отец, вы знаете, где он живет?

Астальт кивнул.

— Идтай, тогда я поручил бы это тебе, — обратился тен Зерхос к милой, хотя и несколько полноватой девушке с висящим поверх легкого кожаного доспеха знаком Ашшарат. — Только сними медальон: не стоит, чтобы их люди почувствовали тебя раньше времени.

— Может быть, я сбегаю? — вызвался молодой воин, примерно одних с Вестником лет, в длинной, до колен кольчуге. — Я не жрец…

— Да, Прест, и у тебя есть свои недостатки, — согласился Лаон. — Но ты понадобишься мне здесь. Святой отец, подберете Идтай провожатого? Кого-нибудь попроще, чтобы благодать не окружала его сияющим ореолом, когда он станет пробираться по городу.

— Еще не ушла добрая женщина, которая по утрам моет полы в храме. Подойдет?

— Отлично! То, что надо. Чагги, отправляйся-ка поспать, и чтобы к ужину был как новенький. Остальным — два часа тренировки и отдых до вечера.

Воины склонили головы.

— У вас будет где поразмяться, святой отец?

— Мы все ж не Темесу служим, чтоб прямо в храме мечами-то махать! — упрекнул Вестника настоятель.

— Я, собственно, и не имел в виду… — смутился тот, однако Астальт уже махнул рукой.

— А, да пребудет с вами Дева! Здесь и разминайтесь, двери в крипту мы под каким-нибудь предлогом закроем. Все под присмотром будете, авось не покалечитесь. — И он бросил заговорщический взгляд на фреску, с которой одобрительно улыбалась его вечно юная Госпожа.

* * *

«Эх, накаркали! — пронеслось в голове эльфа. — Похоже, он нас как-то чувствует. И даже если прямо сейчас ломануться врассыпную, переловят по одному».

— Нас обнаружили! — уже не скрываясь, крикнул Торрер. — Мист, командуй!

— Все ко мне! В круг! Хельг, Хагни, приглядите за дорогой.

Эльф с уважением отметил, что голос чародейки звучал совершенно спокойно, тогда как куда более опытные вояки в таких ситуациях нередко теряли головы.

— И думайте… чтобы мы победили!

Ничего лучшего она придумать в этот момент не смогла, сосредоточившись на том, чтобы не перепутать слова заклятия, должного хоть как-то удержать ту Силу, которую она готовилась сейчас выпустить в мир. Талисса образовала круг — ладонь к ладони, и чародейка с удивлением поняла, что они делают это не впервые.

Выглянув из-за дерева, Хельг увидел, как предводитель всадников махнул рукой в их сторону.

— Скорее!

— Начали! — Мист бросила колесико на траву, прямо под ноги талиссе.

— Действует! — восхищенно ахнула Бэх.

Колесико не остановилось, не завалилось набок. Сделав круг, оно коснулось каждого из талиссы и завертелось, как поставленная на ребро монетка.

— Не отвлекайтесь, думайте! — взмолилась чародейка, не сводя глаз с блестевшей на солнце вещицы.

— Поздно! — крикнул Моргиль. — Сейчас они будут здесь.

Перестроившись, всадники ринулись с холма вниз. Теперь их предводитель скакал последним.

Сверкнув в последний раз, колесико подкатилось к Мист и упало.

— Мы готовы! — крикнул в ответ Торрер. — Где они?

Ему никто не ответил. Хагни Моргиль и Хельг айн Лейн в изумлении смотрели на то, что творилось на тракте, не зная, верить ли своим глазам.

В одно мгновение ближайшая к ним часть холма оказалась будто срезана гигантским ножом, перебившим хребет летевшей впереди вороной кобыле. Кусок поднимающегося на пригорок тракта исчез, будто его и не было; вместо пологого спуска перед наемниками оказался обрыв, и, прежде чем они успели понять, что произошло, большая часть всадников уже копошилась у подножия холма бесформенной, стонущей, окровавленной грудой. Воздух разрывало ржание обезумевших лошадей.

Невесть как остатки перебитой пополам лошади оказались сверху, кровь толчками выплескивалась из ее тела. Хагни почувствовал, что его замутило.

— Хорошо бы нам побыстрее до них добраться. Эй, не спите! — Эльф выскочил на дорогу. — Это наш единственный шанс.

Никто не сомневался, что он прав: всадникам нельзя было дать время прийти в себя. Даже среди рухнувших вниз погибли или тяжело ранены далеко не все.

Но добежать до барахтающихся под холмом наемников талисса не успела — навстречу ей уже скакали четверо оставшихся невредимыми всадников, пустивших своих лошадей в обход. Один — белобрысый, на серой в яблоках кобыле — слегка вырвался вперед, его нагоняли еще двое, а последним оказался тот, кого Торрер принимал за предводителя. Оставалось лишь радоваться, что четверо — не четырнадцать.

— Хагни, прикрой Мист! Бэх, Мэтт, на другую сторону!

Кивнув, жрец пригнул старушку к земле, и оба нырнули назад, в придорожные кусты, а гном потянул Бэх к противоположной обочине.

Наметив себе белобрысого, Торрер поднял лук. Первые трое наемников, как по команде, обнажили мечи, а последний…

— Не в этого! — вдруг закричала Мист. — Сзади чародей!

Но Торрер лишь мотнул головой: предводителя, кем бы он ни был, закрывали его товарищи. Белобрысый поднял серую кобылу на дыбы; получив стрелу в грудь, лошадь жалобно заржала и упала на колени, а всадник, мигом высвободившись из стремян, съехал на землю через ее голову.

— В мага стреляй, в мага! — Мист лихорадочно рылась в подвешенном к поясу мешочке.

Ага, вот она! Накрутив на указательный палец тонкую бечеву, чародейка вытянула ладонь в сторону последнего всадника и начала заклятие.

Без толку — вспыхнувшая в воздухе россыпь зеленоватых огоньков не причинила колдуну никакого вреда. А вот его удар накрыл эльфа с головой: лук и доспех Торрера на глазах почернели и рассыпались в прах.

Лишившийся коня воин поднял меч. Ошеломленный эльф сделал неуверенный шаг в сторону, собрался — и прыгнул. Клинок настиг Торрера плашмя; отлетев, он врезался в дерево и медленно сполз вниз.

— Бэх, я к нему!

Глядя, как гном несется по подлеску, только что не оставляя за собой просеку, девушка едва не рассмеялась и тут же встревоженно поискала взглядом Хельга. Нет, все в порядке. Просто страж слился с листвой, осторожно подбираясь к придержавшему коня магу. Вот только успеет ли?

Двое других всадников были уже совсем близко. Закричав дурным голосом, Макобер, лишившийся оружия и доспеха еще накануне, сделал вид, что собирается в ужасе кинуться в лес. Ближайший к нему немолодой, с поседевшими висками воин натянул поводья, рассчитывая достать мессарийца мечом, но тот извернулся, кошкой взлетел в седло позади наемника и надавил пальцами на его кадык. Всадник резко опустил голову, прижимая подбородок к груди. Челюсть хрустнула. Седой выпустил меч и потянулся к висящей на поясе дагассе.

Его товарищ перекинул щит на руку и направил коня на жрицу.

— По-берегись! — Хагни выбежал на дорогу, и его моргенштерн взлетел, силясь выбить наемника из седла. Но тот принял удар на щит, слегка развернул коня и рубанул мечом, прежде чем Бэх закончила молитву, — и Моргилю пришлось поднырнуть под брюхо коня, что при его росте удивило жрицу больше, чем мог бы удивить Мэтт, воспаривший в небеса и сделавший два круга над лесом, оглашая воздух хриплым карканьем.

А Мэтт в этот момент возник на пути белобрысого, заслоняя Торрера от его клинка. Гном стоял практически не шевелясь. Глаза внимательно следили за каждым движением противника.

Воин сделал шаг. Мэтт отступил. Меч свистнул, но гном с недюжинным для его комплекции проворством заставил клинок пройти в пяди от своего тела. Будь в руках белобрысого обычный меч, топор без труда парировал бы его удары, но бастард оказался для этого длинноват.

Принуждая гнома раз за разом уворачиваться от обоюдоострой стали, воин вытеснил его на середину дороги. Мэтт печально взглянул на деревья: если бы они его спасли, как бы он их полюбил!

Но они его уже не спасут. И когда воин вновь замахнулся, гном нырнул под клинок.

Меч резко, рукоятью вперед, пошел вниз. Едва не получив «яблоком» в висок, Мэтт почувствовал тупой толчок в плечо — и правая рука безвольно повисла вдоль тела. Едва ли не чудом гном сумел отскочить назад, топор перелетел в левую руку — а белобрысый уже замахивался для нового удара.

Лезвие боевого топора вошло в тело воина чуть ниже подмышки, отсекая руку и с отвратительным хрустом врубаясь в челюсть. Нанести удар такой силы снизу и сбоку смог бы не каждый.

Мэтт смог.

Захватив правой рукой запястье седого, Макобер принялся выкручивать его, принуждая разжать пальцы. Всадник со свистом втянул в себя воздух, резко наклонился вперед, пытаясь перебросить мессарийца через себя, — и вдруг от души ударил его в живот.

Тем временем Мист делала все, чтобы полностью завладеть вниманием чародея.

Защитная сфера. Пороша облепляет ее, не причиняя вреда. Нет, растворяет, все же растворяет!

Новая сфера — уже меньше, ближе к дрожащему от холода телу. Вытянутые призрачные лица скалятся, воют. Пугает, гад.

Воткнув клюку в землю, чародейка налегла на нее обеими руками. Главное — устоять.

Атака. Вроде держит. Или уже не держит?

А ведь не потрать он столько Силы на Торрера, ее бы сейчас уже не было в живых.

Снова атака. Из сферы с шипением уходит воздух. Ладно, а если веер?

На клюке раскрылся ярко-оранжевый веер. Черные, напоминающие мошек точки бессильно бились об него — и падали на землю.

Косынка промокла от пота. Балахон залеплен грязью — откуда здесь грязь?!

Хагни был уже по другую сторону коня, когда меч наемника вошел ему в ключицу. Оттолкнув жреца, Бэх оказалась у самого бока пляшущего разгоряченного жеребца и коснулась ноги всадника.

Воин пошатнулся в седле: кольчуга, к весу которой он привыкал едва ли не с детства, его спасение, его защита в бою, каменной глыбой потянула к земле. Шлем показался ему рухнувшей стеной замка.

Не позволяя себе даже застонать, всадник в отчаянии напряг мышцы. Глаза вылезали из орбит, в них билось безумное желание жить. Хруст — точно треснула сухая ветка, — и его голова повисла надломленным цветком.

Задыхаясь от боли, Макобер выпустил запястье седого. Уже падая, он ухватился за ногу всадника и потянул его за собой.

И увидел отблеск падающей сверху дагассы.

Говорят, в такие моменты перед глазами пестрой чередой картинок мелькает вся твоя жизнь. Макоберу же вспомнилось заплаканное личико Лу.

Клинок Хельга с чавканьем впился в незащищенную шею седого.

— Сочтемся! — с трудом прохрипел мессариец и разжал руки.

Обнаружив, что остался один, маг развернул своего скакуна и ринулся прочь. Мист хотела послать ему вдогонку еще одно, последнее заклятие, но ноги уже не держали ее. Словно сквозь туман она увидела, как маг поравнялся со срезанным талиссой холмом, как его окутало пепельно-серое облачко, а когда оно рассеялось, то не осталось никого — ни самого чародея, ни раненых наемников, ни их лошадей. Но тут кусты вздыбились, ветви рванулись ей навстречу — и чародейка потеряла сознание.

Бэх откинула назад волосы — уже не золотистые, а пепельно-серые. До ближайшего ручейка.

Бой дорого обошелся им. Торрер и Мист без сознания. Макобер пытается храбриться, но не в состоянии даже полностью разогнуться. Мэтт встревоженно ощупывает правую руку. А Хагни — Хагни остался лежать там, где его сразил клинок наемника.

Один Хельг не получил ни единой царапины. Осторожно подняв Мист на руки, он бережно уложил ее на траву и теперь старался привести старушку в чувство.

— Спасибо. — Макобер подождал, пока на щеки чародейки вернется румянец.

— Забудь, — ответил на рукопожатие Хельг. Ладонь стража была сильной и неожиданно прохладной. — Сочтемся.

Макобер кивнул и пристроился на обочине дороги, пересиливая тошноту.

Подавив вздох, Бэх присела на корточки рядом с Хагни. Жрец тяжело дышал, и, хотя девушка видела, что меч вошел в его тело не слишком глубоко, Моргиль так до сих пор и не пришел в себя. Отравленное лезвие? Чары? Этого она не знала.

Привычным жестом Бэх взяла в руку запястье жреца, и тут же медальон на ее груди угрожающе вспыхнул.

«Тигр не дарует мне Силу, чтобы его исцелить, — с ужасом поняла девушка. — Будь на месте Хагни раненный в бою служитель Ашшарат или Анди, Небесный Воин помог бы ему. Но кому же поклоняется Моргиль, если Тигр не хочет иметь с ним дело?!»

Получить ответ на этот вопрос было несложно — стоило потянуть за цепочку, убегающую за ворот Моргиля. Однако Бэх медлила. То, что раньше казалось ей глупой игрой, — уклончивость Хагни, его нежелание рассказать, кому он служит на самом деле, — теперь превратилось для нее в настоящую тайну. Вправе ли она лезть жрецу в душу, если это все равно ничего не изменит?

— Жить будет? — Девушка и не заметила, как гном остановился у нее за спиной.

Впервые глядя на долговязого жреца сверху вниз, Мэтт поцокал языком, но осекся, не зная, как истолковать молчание Бэх.

— Что, так серьезно? — Он наклонился, с трудом сдерживая боль. — Обычно, чтобы такая рана затянулась, тебе хватало четверти часа.

— Да, обычно, — тихо проговорила она, не желая признаваться в своем бессилии. — Но не сейчас.

— Темес прогневался на тебя? — встревожился гном. — Но за что?

— Нет, — покачала головой жрица. — Ему… ему просто все равно.

— А бог Хагни? — Гном понял девушку с полуслова.

— Не знаю. Возможно, к нему надо воззвать. Возможно, он не хочет вмешиваться.

— А возможно, это входит в его планы. — Макобер с трудом заставил себя подняться на ноги. — Ну что, мы так и будем ждать? Бэх, а ты знаешь, как обращаться к другим богам?

— К некоторым, — уклончиво ответила жрица. — Но я бы не советовала тебе этого делать. Обратиться к богу — значит признать его власть над собой.

— А разве мы и так не в их власти? — удивился мессариец.

— Отчасти. Но это как в армии — Хельг меня поймет. Пока начальство не обращает на тебя внимания, тебе же лучше. Если, конечно, ты не хочешь выслужиться. А у меня, прости, нет ни малейшего желания выбирать себе в покровители этого самого «истинного бога».

— Даже если?.. Смотри!

На их глазах рана Моргиля начала покрываться серовато-синим налетом — и вдруг запузырилась, словно покрытая грязной ряской поверхность болота.

— Помрет ведь, — обронил гном. — Ну что ж, мы не гордые, можем и к вашим богам обратиться. Крондорн меня поймет.

Здоровой рукой Мэтт потянул на себя цепочку. Бэх затаила дыхание, но всех троих ждало разочарование — медальон Хагни Моргиля оказался простым палладиевым кругляшом.

— Это как же так? — изумился гном. — Никому он, выходит, не служит?

— Отнюдь. Это означает, что его бог не хочет, чтобы кто-то увидел его символ.

— Айригаль он, что ли? — грустно усмехнулся гном. — Или в детстве в загадки не наигрался? Тут человек умирает, а он…

Талисса так и не узнала, что произошло: то ли небесный покровитель Хагни устыдился, услышав слова Мэтта, то ли он наконец обратил внимание на своего слугу, но пузыри вдруг исчезли, унося с собой синеву и обнажая мелкое крошево костей. Рана подернулась тонкой голубоватой пленочкой — и жрец сразу же задышал тише и ровнее. Тот хорошо знакомый друзьям отпечаток, который накладывает близкий приход Орробы, начал понемногу исчезать с его лица.

— Ну вот, другое дело, — великодушно одобрил бога Мэтт. — А мы чуть было не подумали, что это тебе не по зубам…

Глава XXII

— Ну наконец-то!

Увидев, что наставник входит в комнату, Пээ почтительно привстала, но тот устало махнул рукой:

— Оставь. И так день нелегкий.

Сняв серо-стальной плащ, эльф оставил его на вешалке в углу и накинул шамарр из меха снежного барса с белой атласной подкладкой.

— Вы изменили своим обычным цветам? — удивилась Рыжая Молния. — И мне казалось, эльфы практически не носят мех…

— Ты про это? — Лииль кивнул в сторону плаща. — Дань уважения Нетерте. Может быть, она нас наконец пригреет.

— А почему снежный барс? — Пээ осторожно тронула пальцем стоящие в вазе хрупкие сухие веточки, увенчанные колючими шариками цвета голубого майонтского. — Надумали вступить в Орден?

— К Меркар? — уточнил эльф. — А зачем? Вот ты мне скажи, Меркар — она всех любит?

— Наверно, всех, — замялась девушка.

— Значит, и меня любит. А шамарр — подарок.

— А от кого, можно узнать? Что-то я его не припоминаю…

Рыжая Молния почувствовала нечто похожее на укол ревности. Наверное, так ощущают себя ушедшие, если им выдается шанс взглянуть на тех, кого они оставили. Их уже нет — а жизнь продолжается.

— Да и не можешь помнить… Что будешь пить? Тиссар?

— Глинтвейн, если вы не против.

Тиссар она так и не полюбила, а в Нетерте определенно было холодновато. Особенно по вечерам, хотя каким образом смена дня и ночи может чувствоваться под землей?

— Да, конечно. Я вас с Фрейном уже заждался. — Ворчливые нотки в голосе учителя тоже показались Пээ чем-то новым.

— Просто мы с вами давно не виделись, — улыбнулась девушка. — Помните, когда-то мне казалось безумием тратить время на прогулки по земле, если можно запросто перенестись в нужное место.

— Забудешь такое, — усмехнулся эльф. — Но ты права: я подумал, что если с тех пор твоя Сила возросла…

— Не только Сила, — мягко оборвала его Пээ. — Еще и мудрость. Зачем прибегать к колдовству, если я в состоянии обойтись и без него?

— Не я ли тебе это говорил? — фыркнул Лииль.

— Вы, — охотно согласилась Рыжая Молния. — Думаете, за эти годы я научилась слушать кого-то еще?

— Ты и меня, помнится, не очень-то слушала, — проворчал эльф, но видно было, что слова девушки ему приятны. — Как добрались? Устроились уже?

— Все отлично. А пока я не посмотрела, как живут чародеи Круга, так и вовсе считала, что нам повезло.

— Ну-ну. Вот слушаю тебя и думаю: неужели, старый осел, я все еще падок на тонкую лесть? — Маленький багряно-красный шарик, сорвавшись с пальцев эльфа, запалил сложенные в очаге поленья. — Кажется, в свое время кое-кто сам отказался готовиться к вступлению в Круг. Или я не прав?

Тепло от очага разливалось по комнате, и Пээ неожиданно почувствовала себя дома. А ведь в этом что-то есть — иметь место, где тебя всегда ждут. Где тепло и уютно, пылает огонь и не ты хлопочешь, сооружая Бальдру ужин, а тебе…

— Кое-кто в свое время был не очень умен. Или не очень мудр. И верил, что наставник не даст ему совершить слишком много ошибок.

— Распространенное заблуждение. — Налив в джезву вина, эльф водрузил ее на подставку, и огненный шарик охотно пристроился снизу. — Я надеялся, что хотя бы тебя оно минует.

— Та самая джезва?

Пээ вдруг поняла, что весь вечер она только и делает, что задает учителю вопросы. Впрочем, после долгой разлуки так всегда и бывает.

Скучал ли он без нее? Надеялся ли, что она еще вернется?

Да ведь об этом не спросишь…

— Та самая, — кивнул Лииль. — Знаешь, не могу без нее, привык. Казалось бы, ерундовина, а такое ощущение, будто…

— Будто ты дома?

Рыжая Молния даже не удивилась, что их мысли текут в одном направлении. Может, именно поэтому Лииль и смог заменить ей Учителя. И сам стал учителем.

— Не то чтобы дома. Дом в подземелье?! — Эльфа передернуло. — Неужели я похож на землеройку? Пусть даже очень древнюю землеройку?

— А как насчет пещерного льва? — подколола его девушка.

— Светского такого пещерного льва, а? — Лииль открыл один из крошечных горшочков, понюхал, чихнул — и высыпал в джезву щепотку пряностей. На девушку пахнуло жарким полуденным лесом, разморенной землей, усталой листвой… — Словом, если ты передумала, можем вернуться к этому разговору.

— Наверно, еще рано. — Рыжая Молния помолчала. — Я сейчас не очень понимаю, что мне надо. Ясно, что какой-то кусочек жизни позади, что-то вот-вот переменится… Но за Бальдра спасибо. Правда спасибо.

— Даже если бы тебе надо было пристроить не могучего воина, а полоумную старуху, то только ради того, чтобы тебя увидеть… — Эльф осекся. — Что, так серьезно?

— Не знаю. — Голос Пээ был едва слышен. — Давайте не будем об этом. Пока не будем.

— Прости. Ты сейчас свободна?

— Вы про работу или опять про личную жизнь, мессир?

— Ну, какая у людей может быть личная жизнь? — хмыкнул Лииль. — Только наладишь, пора к Айригалю собираться. Про работу.

— Свободна.

— Тогда не согласишься ли сделать мне одно одолжение?

— Все что угодно, мессир!

— Не зарекайся. — Эльф посмотрел на нее неожиданно странно. — Сначала выслушай. Я был бы тебе благодарен, если бы ты смогла…

— Мы уже о делах? — шутливо возмутилась Пээ. — А мой глинтвёйн!

— Ах, глинтвейн.

Маг дернул подбородком. Джезва снялась с подставки, опустошила себя в тяжелый кубок черненого серебра и подтолкнула его к девушке. Рыжая Молния прикоснулась к кубку ладонями и с наслаждением вдохнула терпкий аромат пряностей.

— Благодарю вас, мессир. Вот теперь я вся превратилась в слух.

— Я бы многое отдал за эти слова лет десять назад, — фыркнул эльф. — Нет, ты решительно не изменилась! И плюнь в глаза тому, кто скажет обратное.

Пригубив глинтвейн, Пээ поняла, что поторопилась, и возмущенно подула на запорошенное специями вино.

— И как только мне до сих пор удалось сдержаться и не превратить тебя в какого-нибудь свиристеля?

Вспомнив цвет этой птички, Пээ невольно улыбнулась.

— В общем, так. — Налив себе глинтвейна, Лииль подошел к огню. Очаг радостно загудел. — Мне нужно, чтобы послезавтра ты была в Майонте.

— Что ж, раз нужно… Как послезавтра?! — спохватилась Рыжая Молния. — А Бальдр?

— Ничего с твоим Бальдром не случится — вон какой вымахал. Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться и попрощаться?

— Собраться — полчаса, попрощаться — ночь. — Девушка уже взяла себя в руки: Лииль не стал бы дергать ее по пустякам. — Что вы хотите, чтобы я там делала?

— Кефт попросил меня помочь ему подобрать архитекторов: нет смысла возвращать Нетерте прежний облик. Чародеи тех времен возводили город своей мечты, мы же строим этот город для себя. Но не это важно. Послезавтра приглашенные мной архитекторы начнут собираться в Майонте. Я хочу, чтобы ты их встретила, расселила до поры до времени по постоялым дворам, а через несколько дней провела сюда.

— Провела или перенесла?

— Пока не знаю.

— А через несколько дней — когда все соберутся?

— Всех ждать не будем — так и разориться недолго. Но вот одного из них дождаться надо обязательно.

— И его зовут?..

— Пээ, да ты ли это? — Лииль даже сделал шаг назад. — Чем-чем, а торопливостью ты вроде никогда не страдала. Неужели ты думаешь, что я отправлю тебя в Майонту, так и не сказав…

— Не доверяете?

— Всему свое время, — ответил Лииль без прежней шутливости.

— Хорошо. Правда, мне все равно непонятно…

— Почему я не могу поручить это кому-то другому? Тому же Бальдру?

Девушка кивнула.

— Потому что это должен быть человек, которому я готов доверить свою жизнь.

Как ни странно, фраза не показалась Пээ патетичной. Рыжая Молния подождала, не добавит ли Лииль еще что-нибудь, но эльф молчал.

— Значит, послезавтра. — Она поднялась. — Спасибо за глинтвейн.

— Не обижайся, — остановил он ее. — Сейчас тебе многое кажется странным, но я хочу, чтобы ты знала: я сказал правду. Всю правду, которую мог. Может случиться, что это задание окажется по плечу и ребенку, — я буду только рад. Но если нет…

— Если нет? — Ей внезапно стало страшно.

— Тогда я буду молиться Эккилю, чтобы ты с ним справилась.

Пээ прикрыла глаза от удовольствия — настоящей работы у нее давно не было. Именно настоящей — чтобы едва-едва по силам. Но все же по силам.

* * *

Здраво рассудив, что едва ли кто способен помочь Хагни Моргилю больше, чем бог, которому тот поклоняется, гном оставил жреца в покое и пронзительно засвистел.

— Хоть бы предупредил! — вскрикнула Бэх, едва не подскочив от неожиданности.

— Могла бы уже и привыкнуть. В конце концов, ты сама объясняла Рэппи, что ей надо делать, если я ссаживаю ее на землю и прошу не высовывать носа, пока я ее не позову.

— Объясняла… На свою голову. — Девушка встала, с трудом разогнув ноги. — Ну что ж, теперь твоя очередь.

— Мне тоже придется молиться своему богу? — невинно поинтересовался гном, дождавшись, пока Рэппи вскарабкается по его штанине и юркнет на привычное местечко за пазухой. — Или можно не бегать так далеко?

— Если бы Крондорн хоть раз исцелил тебя, я бы не отказалась.

— Будем считать, что тебе не повезло: у него есть дела поважнее.

— Ну-ну, — мрачно пробормотала Бэх, осторожно ощупывая плечо Мэтта.

Все-таки вывих. Но на первых порах попробуем обойтись без помощи Темеса.

Она подобрала валявшийся в кустах заплечный мешок:

— Хельг, можно тебя на минутку?

Положив лямки на согнутые пальцы Мэтта, она ласково попросила гнома:

— Подцепи его, ладно? Хоть двумя пальцами.

Гном кивнул. Пока Хельг придерживал заплечный мешок на весу, Бэх двумя руками взялась за поврежденный сустав:

— Отпускай.

Под тяжестью заплечного мешка рука, щелкнув, встала на место. Гном охнул. Бэх взялась было за медальон, но Мэтт упрямо помотал головой:

— До смерти заживет.

— Тогда походи пока с перевязью, а завтра посмотрим. Хельг, сделаешь?

Страж, насвистывая, принялся сооружать для гнома повязку.

Бэх огляделась:

— Мак?

— Обойдусь. — Мессариец был не в духе: ни один из троих убитых не догадался захватить с собой в дорогу ничего мало-мальски любопытного. — Посмотри лучше Торрера.

Эльф сидел на земле, оторопело крутя головой и пытаясь понять, не сломал ли он себе чего-нибудь нужного. Сорвав подорожник, Бэх остановила сочащуюся из-под содранной кожи кровь:

— Ну что, все живы?

— Похоже на то, хотя Хагни придется пока нести, — отозвался мессариец. — И знаете, что самое удивительное? Колесико-то сработало!

— А вы не верили? — Мист медленно поднялась.

Бэх подумала, что чародейка впервые опиралась на клюку — и опиралась тяжело.

— Не то чтобы не верил… Но неужели это так просто? Подумал о чем надо, вжик — и готово?

— После этого вжика мы чуть не погибли, —раздраженно напомнил мессарийцу гном.

— Мэтти, это же только в первый раз!

— Не сказал бы, что мне хочется повторить этот опыт. — Гном поудобнее устроил руку на перевязи.

— Да я не про то! Мы в этот раз о чем думали? О победе!

— И победили, — нехотя буркнул гном. — Так же как миллион раз побеждали до того. И что?

— Но ты уверен, что если бы этих молодцов было полтора десятка?..

— В Лайгаше и поболе встречалось, — не отступал гном. — И что, я тебя спрашиваю?

— Да то, что не победы надо было просить! — Макобер уже едва не кричал: порой и гному удавалось вывести его из себя. — Ну отчего бы нам было не пожелать, чтобы они все сдохли? Ведь если это колесико умеет делать такое, — он махнул рукой на холм, — что ему стоило сотворить здесь пропасть?! Или хоть жерло вулкана?

— Чего стоило, говоришь? — насупился Мэтт. — Я тебе отвечу. Простите, госпожа Мист, если мои слова покажутся вам забавными, но знавал некогда и я одного колдуна. Давно это было, еще в Хорверке.

— Гнома? — изумилась старушка.

— Зачем же — мы до этого еще не докатились. По крайней мере, тогда не докатились, как сейчас, не знаю. Человека.

— И мне известно имя этого мага?

— Представления не имею. Соридель дар Криден. Вам это о чем-нибудь говорит?

— Тот самый дар Криден? — От изумления старушка чуть не плюхнулась обратно на землю. — Так он же жил сто лет назад!

— Три века назад, если быть точным. — Мэтт с улыбкой запустил пятерню в бороду. — Но и я уже не мальчик. Впрочем, мы отвлеклись.

— Но неужели Хорверк смог нанять такого чародея, как Соридель?!

— Что вы имеете в виду? Что у нас не хватило бы денег?

— Нет-нет, что вы. — Мист почувствовала, что так и обидеть гнома недолго.

— А… Вас удивляет, что мы смогли, ничего не смысля в магии, разобраться, кто чего стоит? Ну так гном не достанет кошель, пока не убедится, что товар первоклассный. Нам было кому посоветовать. И могу добавить, что королю Хорверка служил не только мессир Соридель, но и его дочь.

Выражение лица старушки заставило гнома ухмыльнуться.

— Ну а кроме того, поверьте мне на слово, Хорверк умеет вознаграждать за службу.

Чародейке показалось, что к словам Мэтта примешалась неожиданная горечь.

— Так вот, сидим мы как-то у него дома…

— Вы были настолько близко знакомы?!

— Почтенная госпожа, — сжалился над чародейкой Макобер, — вы просто мало общались с гномами. Вот мы, скажем, привыкли, что если наш гном говорит: «Пошли мы как-то прошвырнуться по городу с императором Немером», то, во-первых, не стоит забывать, сколько Мэттику лет…

— Мак! — проревел Мэтт. — Сколько тебе повторять, что я ненавижу, когда ты меня так называешь!

— А во-вторых, — невозмутимо продолжил мессариец, — что едва ли кто сможет опровергнуть его слова. Разве что сам Немер не поленится подняться из могилы.

— Не сердитесь на него! — расхохоталась старушка. — Расскажите лучше про Сориделя. А на вашем месте, господин Макобер, я бы не стала искушать судьбу: мессарийцев и без того не много на этом свете.

— Соридель поведал мне, — с трудом взял себя в руки гном, — и у меня нет оснований сомневаться в его словах, что нам лишь кажется, будто колдовство творит нечто из ничего. На самом деле это подвластно лишь богам. Всегда остается вопрос о том, кто платит по счетам. И искусство колдуна во многом в том и состоит, чтобы, как это ни покажется странным, по возможности не создавать ничего нового.

— Да, все так, — кивнула Мист. — Иначе платить придется самому чародею.

— Более того, — продолжил Мэтт, — чем более противоестественную вещь творит колдун, тем тяжелее ему приходится. Именно поэтому так много сил отнимают перемещения: что может быть более противоестественным, чем исчезновение живого существа в одном месте и появление его в другом?

— Сверхъестественным, — с улыбкой поправила его Мист. — Но в остальном вы правы.

— Не я — что могу я понимать в колдовстве, — а господин Соридель дар Криден.

— Пусть так.

— Ну а теперь то, ради чего я, собственно, затеял весь этот разговор. Можем ли мы предположить, что чем больше мы попросим у мира, тем больше нам придется заплатить?

— Ваша логика кажется мне безупречной, — признала чародейка. — Я и не подозревала у вас таких познаний и… таких знакомых.

— А я вот подозревал! — Макобер осознал, что еще чуть-чуть, и Мэтт потребует никогда больше не пользоваться колесиком. — И никакой безупречной она мне не кажется! Тебя послушать, так мы все сейчас должны помирать от усталости, как колдуны, взвалившие на себя непосильный груз. И что? Кто из нас помирает?

— Помирает, предположим, Хагни, — не спасовал Мэтт. — Да, он не притрагивался к колесику, но разве это не странно для такого воина…

— Каким он хочет казаться? — не смолчал страж.

— Какой он есть, милый Хельг, какой он есть — здесь я не на твоей стороне. Мист, а вы сами? Так ли вы уверены, что этот сбежавший колдун — действительно что-то выдающееся?

— Не знаю. — Чародейка поколебалась. — Но временами у меня действительно было ощущение, что привычные заклятия даются мне труднее, чем обычно.

— Так, а Торрер? Мак, ты видел когда-нибудь, чтобы Торрер в бою выделывал такие пируэты? Чтобы не смог рассчитать прыжок?

— Ладно он — даже я такого не видел! — ухмыльнулся эльф.

— Все, сдаюсь! — Макобер поднял обе руки. — Мист, вы как, кстати, думаете: это снова был лангер?

Мессариец не случайно постарался увести разговор в сторону. Пока он слушал гнома, ему не давала покоя одна мысль: а как он сам так опростоволосился? Как умудрился даже не вспомнить, что бросается в драку, так и не раздобыв оружия? Не оттого ли, что еще в «Свином боке» он первым взял в руки колесико?

— Хочешь надеяться на лучшее? — фыркнула Бэх.

Когда лангер Орробы охотился за Ленталом, это можно было понять. Но за талиссой? Идея казалась довольно экзотичной… Тем более что им опять не удалось найти на телах знакомого перстня.

И вновь они перебили не всех.

— Каждый хочет надеяться на лучшее, — философски заметила чародейка.

Осмотрев оружие убитых, Макобер выбрал меч себе по руке.

Торрер с надеждой приложил к себе кольчугу. Вроде подходит…

— Может, не стоит? — Мист поворошила кончиком клюки разложенные на земле доспехи.

— Вас что-то смущает? — Торрер быстро положил кольчугу обратно. — Цвет? Размер?

— Дух, если угодно. Можете считать это предчувствием, но у меня есть ощущение, что сей металл освящен богами.

— Орробой? — Эльф настороженно взглянул на меч в руке у Макобера.

— С мечом-то как раз все в порядке, — вздохнула чародейка. — Если бы я знала кем…

— Как Хагни понесем? — Бэх оглянулась на гнома.

— Да на его плаще и понесем. Мак, Хельг, дотащите? А ты не хочешь попробовать еще раз?

— Ни малейшего желания, — призналась девушка. — Я так себя чувствую, как будто это меня рубили мечом, били головой о дерево и пинали в живот.

Спорить Мэтт не стал. Он никогда бы в этом не признался, но исцеление до сих пор оставалось для него наивысшим чудом. Оно оставляло Бэх выжатой, измотанной, ни на что не способной, но служители Крондорна, пусть даже такой ценой, не смогли бы затянуть и царапину.

Несправедливо.

Уложив Хагни на плащ, они двинулись дальше. Через несколько часов Макобера сменил Торрер, какое-то время одной рукой нес плащ и Мэтт, но, как они все ни старались не тревожить раненого, жрец то и дело стонал, по-прежнему пребывая в забытьи.

— Эх, Айвена бы сейчас сюда, — вздохнул до предела вымотавшийся мессариец, когда уже начало смеркаться. — Мист, без обид, но мне показалось…

— Вы не ошиблись. — Чародейке тяжело было это признать, но она не видела смысла обманывать талиссу. — Я действительно в основном защищалась.

— Тоже мне повод для печали! — приободрил ее гном, выпуская Рэппи на землю. — Я вон и вовсе колдовать не умею — и не убиваюсь же!

— Да уж, — скептически протянул Макобер. — Если б ты вдруг начал колдовать, поубивались бы все остальные.

Представив себе Мэтта, плетущего сложное заклятие, чародейка повеселела.

— А Айвена и впрямь не хватает, — заметил в пространство Мэтт. — По крайней мере, ему изредка удавалось заставить тебя помолчать.

— Вы о ком, если не секрет? — заинтересовался Хельг.

Гном помрачнел.

— О нашем друге, — нехотя ответил он. — Вроде давно уже все было…

— Это тот маг, что погиб? — Воистину старушка не боялась показаться неделикатной.

— Погиб. — В голосе гнома прорезалась злость. — Но нас вытащил. И вот мы теперь ходим, на небо любуемся, свежим воздухом дышим. А Айвен так и остался в Лайгаше.

— А тот второй, Терри кажется? — припомнила Мист ночной разговор с Бэх.

— О, здесь совсем другая история! — воодушевился было Макобер, но, поймав предостерегающий взгляд гнома, уже тише пообещал: — Я вам ее как-нибудь расскажу. Потом. Но Терри тоже было бы где развернуться. Вы не поверите, но он из дома не выходил, не прихватив с собой настоящего дракона.

— Дракона? — удивилась чародейка. — А вы, молодой человек, когда-нибудь видели настоящего дракона? Это еще кто кого прихватит!

— Если вам действительно интересно, — вновь оживился мессариец, — то да. И еще как видел! Вот как вас сейчас. Вы думаете, я почему хромаю?

— Я бы предпочла оставить свои мысли при себе, — усмехнулась чародейка.

«Везет им, этим магам. — Бэх грустно взглянула на старушку. — Вон сколько лет, а как быстро оправилась. А мне бы хоть к вечеру в себя прийти — и то была бы рада».

— А вот и не угадали!

Импровизированные носилки вздрогнули.

— Не булыжники тащишь! — прошипел Мэтт.

— А по весу-то… Ну так вот, это, бабушка, все дракон виноват!

— Укусил? — сочувственно поинтересовался Хельг, подмигнув гному.

— Если бы! — ухмыльнулся мессариец. — Хвостом задел. Драконы, они такие. Как помирать начинают…

— Так это дракон Терри был столь шустр? — удивилась Мист.

— С драконом Терри вышла совсем другая история! Которую, — тут мессариец покосился на гнома, — о последняя утеха Крондорна, я тоже оставлю на потом.

— Надеюсь, ты хотел сказать «утешение», — сквозь слезы от смеха поправила его Бэх.

— Хотел, — с готовностью согласился Макобер. — Но не сказал же, верно? Нет, глубокоуважаемая Мист. В смысле да, глубокоуважаемая. Дракон Терри был весьма шустр, но это не он. Хотя и он тоже…

— Мак, ты уже всех запутал! — воскликнула Бэх, взглянув на чародейку.

— А что ныне поделывает сей доблестный муж? — не удержался Хельг.

— Он удалился от мира, — торжественно провозгласил мессариец, — и живет теперь в покое и неге на завоеванном нами острове.

Глава XXIII

Почувствовав под собой дощатый пол комнаты, Имарн с облегчением вскочил на ноги.

И замер — возле окна, на фоне подернутых дымкой звезд, постепенно проступал силуэт, от которого опытного чародея бросило в холод.

Арр-эрч, демон Ночных пустынь.

Оставленный на страже муравьед — Имарн и сам уже не помнил, почему он придал охранному заклинанию столь неожиданный облик, — ворвался в его сон, вереща от ужаса. Пожалуй, такого не случалось с самого детства, когда приятели из соседнего дортуара напустили на него Сизую Сыпь.

Как и полагалось в минуту крайней опасности, муравьед, ни о чем не спрашивая, перенес Имарна в кабинет его старого особняка в центре Тайлена. Но и ночной кошмар последовал за своей жертвой.

Имарн рванулся к двери. Проклятие, он же запер ее на ключ, отправляясь в Нетерту! А чтобы выкинуть — что себя самого, что демона — куда подальше, требовалось время.

Которого у него не было.

Арр-эрч медленно двинулся вперед. Честно сказать, ничего впечатляющего: тонкая, плохо прорисованная фигура, похожая на мертвое дерево на заснеженном поле. Если не знать, даже не испугаешься. До последней секунды.

Чародей отчаянно забарабанил в дверь кулаком.

Чтоб их Орроба побрала, этих слуг! Когда не надо…

Увернувшись от протянутых к нему лап, Имарн бросился к шнурку звонка.

Колокольчик надрывался как мог. Но по-прежнему никто не спешил на помощь.

Полностью материализовавшись, арр-эрч уже не казался деревцем: скорее это было нечто человекообразное с дюжиной переплетенных между собой рук и ног. И почему-то особенно ужасали две сросшиеся ладонями руки на месте головы.

Нетерта! От нее можно было ожидать многого, но не такой внезапной и необъяснимой магической атаки. Зачем? Почему?

За дверью послышались неспешные шаги старого слуги.

— Звали, хозяин?

Арр-эрч насторожился. Понимает ли демон человеческую речь? Чем вообще он может ее слышать?

Хотя как-то же он видит. Или чувствует.

— Ты можешь открыть дверь? — хрипло каркнул Имарн.

— Открыть дверь? — удивился слуга. — Так вы ж, мессир, сами ее и заперли!

— Я знаю, идиот! — прорычал чародей. — Отпирай, чтоб тебя демоны…

Он осекся.

Арр-эрч переместился поближе к двери, оказавшись аккурат между чародеем и спасительным выходом из комнаты. Протянул вперед лапу (руку, щупальце — а, не важно!) — и негодующе заворчал.

— Открыть-то я ее могу, — задумчиво рассуждал слуга. — Токо как? Ключ-то, по всему выходит, у вас, хозяин.

Демон не спешил. Имарн мог бы поклясться, что тот смакует эти секунды.

— Fertisir nigand!

Имарн выкрикнул первое пришедшее в голову заклинание. Уничтожить арр-эрча не под силу никому, кроме бога, но хотя бы…

Пошатнувшись, словно его ударили в грудь гигантским кулаком, демон удивленно завертел головой. Несколько светящихся сгустков капнули на пол. Кровь? Слизь?

— Что-что вы сказали, хозяин?

Темные боги, он совсем забыл про слугу!

— Отправляйся за ключом, идиот! Откроешь ларец из сандалового дерева — в библиотеке, справа от входа. И не забудь сказать: «Я приказываю открыться», а то мало не покажется!

— Передать ларцу, что вы приказали ему открыться?

Разъяренный арр-эрч приближался. Имарн попятился, опрокинув в темноте столик с кувшином и парой бокалов. Эх, похоже, вдребезги!

Демон хрюкнул, выставил вперед две похожие на скрюченные пальцы веточки и принялся не спеша наматывать на них тянущиеся от тела чародея голубые нити. Имарн задрожал так, что лязгнули зубы: Сила покидала его. И он ничего не мог с этим поделать.

— Да не я приказал!..

Шаркающие шаги.

Чародей принялся лихорадочно вспоминать, чем он защитил ларец. Заклинание Огненного Вихря!

Айригаль его угораздил оставить такую штуку в библиотеке! Но второй ключ от кабинета лежал слишком далеко отсюда. В Нетерте, подле кровати.

Арр-эрч бросился вперед. Маг увернулся, отпрыгнул в сторону и побежал к двери.

Снизу, из библиотеки, донесся громкий хлопок, сопровождаемый криками боли и ужаса.

В отчаянии чародей всем телом кинулся на дверь. Та устояла, даже не дрогнув. Хорошая дверь, надежная. Не забыть бы поблагодарить плотника.

Треск рухнувших полок и грохот свалившихся на пол фолиантов.

Ниточки становились все тоньше. Еще чуть-чуть, и Имарн не сможет даже разжечь пламя без помощи огнива. Не сможет ничего.

Но пока еще…

— Verstanh!

Движения демона стали судорожными и бессмысленными, как у провалившегося в болото бычка.

Замок щелкнул, дверь отворилась.

— Скорее, хозяин! — На заспанной физиономии девчушки был написан ужас. — Отец… там, в библиотеке…

Увидев демона, она пронзительно завизжала.

Взревев, арр-эрч мгновенно очутился у порога. Чародей едва успел выскочить из комнаты — и только он повернул ключ, как изнутри послышался обозленный разочарованный рев. Тяжелый удар заставил дверь задрожать.

Прерывисто дыша, Имарн прислонился к двери с другой стороны. Ему случалось проводить опыты в кабинете, и вырваться оттуда демону должно быть не так-то просто.

Должно. Но будет ли?

Имарн бросился вниз по лестнице, проскочил сквозь заволакивающие пролет клубы дыма и выбежал на улицу.

— Arinrth Qtinaurte!

Ничего. Пустота. Сила ушла.

Если то, что ему приходилось слышать про арр-эрчей, — правда, она вернется. Но не сегодня и не завтра.

Дом пошатнулся. С крыши скатилось несколько черепиц. Чародей побледнел.

Из дома к этому времени уже доносились такие крики, словно арр-эрчу удалось поужинать по крайней мере половиной его обитателей. В окне библиотеки лопнуло и разлетелось стекло.

Имарн с трудом подавил желание убежать, скрыться куда угодно, где его не найдут ни демон, ни ополоумевшие домочадцы.

Впрочем, бежать он уже не мог. Те заклинания, что прошли за сегодняшнюю ночь через тело чародея, выпили его, как губка впитывает влагу.

— Пожар! Колдуна подожгли!

Ночь оживала. Соседи один за другим выглядывали из окон, сперва робко, потом все более встревоженно. Дома стояли не так уж и тесно, однако пожар в одном из них грозил перекинуться на остальные.

Первые языки пламени вырвались наружу. Дом было не спасти.

— Все на улицу, — зарычал маг. — К колодцу, бестолочи. Хватайте ведра!

Домочадцы, в грязи и саже, принялись лихорадочно передавать друг другу ведра с водой, расплескивая добрую половину себе на ноги.

Слишком поздно! Пламя довольно ухнуло, и перекрытия стали проваливаться внутрь, давя тех, кто не успел выскочить во двор. Над крышей мелькнул силуэт демона, но Имарн даже не задумался, отчего тот поторопился убраться прочь.

На глазах чародея появились слезы. Дом, библиотека, свитки, которые он собирал долгие годы, многое из того, на чем покоилось его могущество, — все погибло.

Имарн чувствовал себя капитаном, корабль которого внезапно пошел на дно.

* * *

— А не хватит ли нам на сегодня? — предложила Бэх, не давая Макоберу нырнуть в очередную байку. — Совсем ведь Хагни замучаете.

Они заночевали, забравшись глубоко в лес, и сторожили по двое, напряженно вслушиваясь в тишину. А поутру Мэтт, так и не сомкнувший глаз из-за боли в плече, сам попросил жрицу его исцелить.

Следующий день не принес им никаких сюрпризов: Бэх попыталась подступиться к Хагни еще дважды, однако жрец по-прежнему не приходил в себя. Озера тоже куда-то запропастились, и настроение Мист портилось быстрее, чем менялись повязки на ране Моргиля.

Широкое озеро блеснуло справа от дороги только к вечеру третьего дня. Бэх оно напомнило прилегший отдохнуть месяц, едва виднеющийся сквозь нежную дымку тумана. В воздухе постепенно проступала прохлада, но вода обещала быть еще теплой.

— Не знаю, как у вас, — заявила старушка, — а у меня привал. До утра.

— Боюсь, и у нас тоже, — тяжело вздохнул Мэтт. — Правда, я что-то уже стал побаиваться наших привалов, хоть и вовсе не останавливайся. Взять, скажем, «Свиной бок» этот…

— Думаешь, озеро нам тоже специально подсовывают? — Попавшийся по дороге ручеек позволил Бэх кое-как смыть с себя грязные и соленые остатки боя, но искупаться как следует и она бы не отказалась.

— Давайте тогда во-он под те деревья. — Торрер ни за что не признался бы, что валится с ног, но вес Хагни уже к обеду стал казаться ему запредельным, и эльф дал себе зарок: если жрец выздоровеет, настоятельно посоветовать ему похудеть. — И с тракта не видно, и помешать никому не помешаем.

На том и порешили. Торрер и Мэтт с облегчением опустили Хагни на траву — немного в сторонке, чтобы ненароком не побеспокоить жреца громкими разговорами.

Стоило скинуть сапоги, как желание отдохнуть пересилило желание искупаться, и Бэх едва заставила себя добрести до краешка берега и зачерпнуть котелком воду. Но когда в котелке закипели подстреленные Торрером дикие утки и первая усталость отступила, жизнь снова начала казаться талиссе приятной и удивительной.

— Ну что, не так уж плохи наши места? — улыбнулся Хельг, раскуривая свою неизменную трубку.

— Не так, — великодушно признал Мэтт. — И убийц этих назойливых что-то давно не видно.

— Не видно… Но все равно что-то меня тревожит.

Если друзья порой и подшучивали над Бэх — самой юной среди них, — то они не раз и не два имели возможность убедиться, что в бою жрица Темеса ничем им не уступала. А наставники учили ее, что не доверять своим предчувствиям может либо дурак, либо боящийся показаться трусом, тогда как Бэх не считала себя ни тем ни другим.

— Они рядом? — Торрер пододвинул мечи поближе.

— Не думаю… Нет, сегодня ночью никто нас убивать не будет. А само место… Я уверена, что оно не таит для нас угрозы, но…

— Место необычное, — согласилась старушка. — Знаете, как иногда про храмы говорят — «намоленные». Так вот, озеро это кажется мне наколдованным. Словно дюжина чародеев состязалась на его берегах в своем искусстве.

— Эх! — Хельг глубоко затянулся. — Не хотел вас расстраивать, но… Не было здесь этого озера. Никогда не было. Сам я, правда, так далеко от Трумарита не забирался, но, не зная вдоль и поперек карту герцогства, стражем не станешь.

— И ты молчал! — возмутилась Бэх.

— Ну, знаете, господа, — усмехнулся Хельг. — И дамы, конечно. С вами ведь не разберешь, чему стоит удивляться, а чему нет. То гайтанский лес в наши края перепрыгнет, то Майонтский тракт по своим делам невесть куда погулять отправится. Что мне, так и кричать всю дорогу дурным голосом?

— Но остальное-то хотя бы на своих местах? — Правоту стража трудно было не признать.

— Надеюсь, — пожал плечами Хельг. — В чем тут можно быть уверенным? Не елки, не пальмы — и на том спасибо!

— Ладно, давайте за еду. — Торрер потыкал в уток кинжалом. — А то переварится.

Утки удались Торреру на славу, из озера не высовывались чудовища, готовые пожрать неосторожных путников, солнце спускалось к воде неспешно, откровенно рисуясь перед попавшей под его обаяние талиссой… Словом, Судьба, еще недавно обещавшая в ближайшие дни мало хорошего, будто решила вознаградить талиссу за долготерпение, и Бэх лениво подумала, что у таких мест есть какая-то своя, совершенно таинственная, непонятная и неявная магия, не имеющая ничего общего с колдовством чародеев. Вроде и озер на свете немало, и дороги ей приходилось видеть покрасивее и поудобнее, но было ведь что-то… И она знала, что и много лет спустя это озерцо окажется в том уголке ее души, где лежат, ожидая своего часа, самые приятные воспоминания.

Интересно все же, а что у Мист связано с этренскими озерами? Девушка видела, что на самом-то деле чародейка не испытывала к воде никакой особенной привязанности — такой, например, как испытывал Мэтт, хотя вся талисса недоумевала, как в своем Хорверке он умудрился заразиться этой любовью.

Вот и сейчас дивному настроению Мэтта можно было только позавидовать. Насвистывая известную гномью песенку «Два отрога, точно губы, так и тянутся друг к другу» («Фу-у, как неприлично!» — только и сказала Бэх, услышав ее впервые), он раздумчиво точил топор, весело балагурил и то и дело подшучивал над Рэппи, которая невесть почему решила сегодня, что смертельно боится воды.

— Не водоплавающая ты у меня, — ласково приговаривал он, позволяя крысе покусывать себя за палец. — Как под горами родилась, право слово.

— Купаться-то будем? — зевнул Макобер. — Или теперь забоимся?

— Будем! — постановил гном. — Как переварим немного, так и будем.

— Не помешаю? — Раздавшийся из леса голос заставил друзей вздрогнуть от неожиданности и потянуться к оружию.

Впрочем, в этом не было необходимости. Прихрамывая, незнакомец подошел к костру и медленно развел руки, показывая, что в них ничего нет. Однако в любом случае он был не из тех, кто способен заставить талиссу всерьез насторожиться. Старенький песочного цвета джеркин, художественный беспорядок на голове, торчащая вперед борода, сапоги, подошвы которых держались исключительно на честном слове, данном еще предыдущему владельцу. И хотя на поясе этот человек носил меч — а кто его сейчас не носит, отправляясь в путешествие, — выглядывающий из-за плеча гриф лайноры говорил о том, что перед ними скорее бродячий певец, нежели разбойник или, хуже того, человек лангера.

«Впрочем, — меланхолично подумал Торрер, — пора бы нам уже привыкнуть, что у убийц может быть любое обличье».

— Вечный Тигр! Как вы нас напугали! — Бэх подвинулась, освобождая незнакомцу место у костра.

— А вы ждали кого-то другого? — вежливо осведомился тот. — Неупокоенных летунов? Полномочную делегацию жрецов Майонты?

«Представляю, какими параноиками мы должны ему казаться, — мысленно усмехнулась девушка. — Шестеро вооруженных до зубов путников, вздрагивающих от каждого шороха».

— А что, она гуляет где-то неподалеку? — не растерялся Макобер. — Заблудилась? Ну так гоните ее в шею! И давайте знакомиться — вот вас как зовут?

Мэтта искренне поражало стремление мессарийца в любой ситуации непременно выяснить имя собеседника. Казалось, тот и пончика не купит, не узнав наперед, как зовут булочника, его жену и всех троих его босоногих детей.

— Трэмани. Странствующий бард. По крайней мере в последние дни.

Мист показалось, что он несколько помедлил, прежде чем назвать свое имя, но расслабился, увидев, что оно никому ни о чем не говорит. Странно, подумала она, другие барды были бы разочарованы своей полной безвестностью. А этот, похоже, ровно наоборот.

— В последние дни странствующий? Или в последние дни бард? — уточнил мессариец, представив себя и остальных.

— Пожалуй, и то и другое. Так я присяду? Ой, прелесть какая. — Он протянул руку к Рэппи, ткнувшейся в мысок его сапога. — Не возражаете?

— Да чего уж там. — Мэтт был польщен, что Трэмани не только не отдернул брезгливо руку, как это сделало бы большинство людей на его месте, но даже собирался погладить зверька.

И точно — погладил. Что самое удивительное, Рэппи совсем не возражала!

Опустившись на траву, Трэмани бережно положил рядом облупившуюся девятиструнную лайнору.

— Отужинаете с нами? — предложила Бэх.

— Дело хорошее, отчего ж не поужинать.

Торрер оторвал от последней утки ножку и кусок крылышка, и Трэмани сосредоточенно заработал челюстями. Макобер обратил внимание, что бард чувствует себя совершенно спокойно, словно трапезничает в почтенном трактире, а не в лесу среди незнакомой компании.

Дожевав, гость степенно вытер руки об извлеченный из кармана простой белый платок.

— Играете? — Заметив интерес гнома, бард любезно протянул ему лайнору грифом вперед. — Тогда не стесняйтесь, я не ревнив.

— Очень неудобно мумифицировать, когда инструмент больше тебя, — хмыкнул Торрер.

— Да, мумифицировать редко бывает удобно, — согласилась Бэх, едва сдерживая смех.

— Я что-то не так сказал? — удивился эльф. — Мэтти? Но вы ведь и в самом деле все больше на губных гармошках бренчите?

Бэх извинилась и на несколько минут унеслась в темноту.

— В Майонту путь держите? — Трэмани откинулся на траву, с удовольствием потянулся и, развернувшись на бок, подпер голову рукой.

Как же давно ему не приходилось выступать в роли простого барда — путника без гроша в кармане, стремящегося к славе, отвечающего только за себя одного… Сейчас он с улыбкой вспоминал те годы, когда стремился быть принятым при дворе, мечтал добиться известности, не задумываясь о том, что талант в таких вещах — дело десятое…

И все же Трэмани так и не нашел в себе сил расстаться с лайнорой. Она была для него не просто инструментом, на котором можно при случае всласть побренчать, но и постоянным напоминанием о том, кем он мог бы стать. И все же не стал.

— Вроде того, — уклонился от ответа Хельг.

— Приятный городишко. — На лице барда отразилось видимое удовольствие от завязывающегося разговора. — Тихий, спокойный. Если есть желание отдохнуть после Трумарита, может и понравиться. Не Альдомир, конечно, но тоже ничего.

«Отдохнуть, познакомиться с убийцами, приятно провести время, — мысленно добавил Мэтт. — Тихий такой городок…»

— А вы и там бывали? — не удержался Макобер.

— В Альдомире-то? Не буду хвастаться, но при дворе королевы Илайи несколько моих баллад были приняты весьма, весьма благосклонно. Впрочем… — Бард хитро улыбнулся. — Вы же наверняка их знаете. Сейчас!

Дотянувшись до лайноры, он пропел негромким приятным баритоном:

— Увы, — с присущей ему прямотой перебил барда Торрер, — впервые слышу. Ваше, говорите?

Трэмани в сердцах отложил лайнору в сторону, и та обиженно тренькнула, надеясь на лучшее.

— А вы и правда бард? — улыбнулась Мист, стараясь загладить эльфийскую неделикатность. — Настоящий бард, повидавший полмира, знающий все легенды на свете?

— Ну, таких бардов давно уже не осталось, — хмыкнул Трэмани. — А настоящий или нет, вам судить.

— Но вы споете? — робко спросила старушка.

— Давайте уж лучше расскажу что-нибудь, — предложил Трэмани. — Вас какие легенды интересуют? Про правящий дом, Соломенную Чушь или, скажем, о Лопнувших Конокрадах?

— Лучше уж об этих краях. Если, конечно, такие легенды вам ведомы.

Трэмани задумался:

— Ну, ни одной легенды о Майонте мне, признаться, слышать не доводилось.

— А о том, что лежит дальше?

— Уж не про Нетерту ли вы? — Он внимательно посмотрел на чародейку. Слишком, на ее взгляд, внимательно. — Пожалуй, про нее одну легенду я вам рассказать могу. Совсем короткую, но, смею надеяться, вы ее не знаете.

Талисса притихла.

— Случилось это в те времена, — начал Трэмани, — когда Трумарит был маленькой рыбацкой деревушкой, а Майонта — крупным имперским городом, известным по всей округе. Здесь можно было купить все — даже отменный дебокасский эль, которого в этой части света…

— Отменный! — фыркнул Мэтт. — Ну у вас, людей, и вкусы. Что дебокасский эль, что водица из озера, поди, и не отличишь!

— То ли дело… — подначил его Макобер.

— То ли дело настоящий хорверкский эль, — с энтузиазмом продолжил гном. — Темный, густой, терпкий! А аромат! А вкус! Три дня потом во рту держится!

— Чего не пробовал, того не пробовал, — дипломатично согласился бард. — Да и давно все это было. Подозреваю, что хорверкским элем в те времена одни гномы лакомились. А в здешних местах и про самих гномов, кроме как в сказках, слышать не слыхивали.

— Ну, прямо так уж и давно? — Мэтт удовлетворенно запустил пятерню в бороду.

— Даже дед ваш тогда еще не появился на свет, — подтвердил Трэмани. — А что до Майонты, то в это трудно поверить, но, когда принц Нетерт впервые вступил в ее пределы и должен был по тогдашнему обычаю обойти один за другим все храмы, он потратил на это пять дней и один час…

— А не вы ли, почтенная госпожа, рассказывали, что «Нетерта» на этом вашем арвианском — что-то такое все из себя тайное? — незаметно наклонился к Мист мессариец.

— Вы его больше слушайте, — отмахнулась чародейка. — Еще не то услышите.

— Так вот, — продолжил Трэмани. — Надо сказать, что попал принц в эти места совсем не случайно. Он был младшим сыном императора Немера: шансов занять трон никаких, а вот настороженности со стороны братьев — хоть отбавляй. В лучшем случае ему бы доверили командовать войском, да и то в тех битвах, где едва ли победишь, — иначе дали бы шанс отличиться наследнику престола. А в худшем — вскоре после смерти отца с ним произошел бы какой-нибудь несчастный случай. Про Снисходительных-то доводилось слышать?

Мэтт медленно кивнул.

— Вот в их руки Нетерт бы скорее всего и попал. Однако Немер не был злым государем. Как император он понимал, что рождение нескольких наследников — государственная необходимость, но как отец желал своему сыну лучшей доли. И когда в один прекрасный день Нетерт попросил у него…

— Право построить свой город? — не сдержался мессариец.

— Почти. Как вы понимаете, сам я при этом не присутствовал. По-слухам, в тот день Нетерт отрекся от престола — за себя и за своих детей. И взамен получил право в любой части Империи взять под свою руку город, который сам возвел бы.

— Красиво придумано, — хмыкнул Мэтт. — Я бы строился вокруг столицы. Вот только что бы Немер стал делать, ежели б другие его дети поумирали?

— Чего не знаю, того не знаю. Наверно, сделал бы вид, что никакого отречения не существует. Но, как вы знаете, Нетерту так и не суждено было взойти на трон. А вот строиться вокруг столицы — совершенно не входило в его планы, потому как принц, вняв словам придворного чародея, задумал совершить невиданное: основать город, в котором правили бы маги и где они могли бы свободно совершенствовать свое искусство. Конечно, чародей подбивал принца на такую авантюру не без задней мысли: он полагал, что городом колдунов рано или поздно станет править колдун. Но вот оно как бывает: имя Нетерта оказалось увековечено в названии его творения, а кто сейчас помнит, того чародея?

— Вы, конечно, — усмехнулся Хельг.

— Я-то помню, — с улыбкой согласился Трэмани. — А кто еще?

— Ну, если вы скажете, как его звали… — заинтересовалась Мист.

— Кхарад. И как, знакомо вам это имя?

Глава XXIV

Ближе к ночи редкие тяжелые капли, испытывавшие на прочность лоскутное одеяло черепичных крыш, переросли в настоящий ливень. Дождь, призвав себе на помощь порывы ветра, очищал улицы от прохожих. К полуночи даже патрули городской стражи предпочли сделать вид, что тавернам не обойтись без их присутствия.

Иссеченное дождем море ожесточенно покусывало деревянные сваи пирсов, а многочисленные корабли спешили убраться прочь от берега: ураганы налетали на Трумарит столь же быстро, сколь герцог Этренский расправлялся с мятежными баронами.

Порт вымер. Даже нищие постарались укрыться под мостами или внутри валяющихся по берегу бочек.

Дом Истана-булочника мало чем отличался от дюжины других в том же квартале: закрытые ставни, сквозь которые пробивались тусклые огоньки свечей, едва заметный дымок из трубы. Ночная смена только-только встала к печи.

Ударил гром. Где-то отрывисто залаяла собака.

Веревка обхватила трубу с первой же попытки. Мелькнули две тени. Одна из них пошатнулась, поскользнувшись на мокрой черепице; вторая поддержала ее и втащила за собой.

В дверь пекарни постучали.

— Кого там еще нелегкая, — пробормотал Истан. — Чего надо-то?!

— У матери дрожжи кончились. — Новый раскат грома заглушил слабый девичий голосок. — А к ней, как назло, свояк притащился. Соседушка, не впустите? А то холодно тута, мокро!

Не иначе как шорника дочка. Эк ее угораздило. Но мать и точно строга, против родительской воли не пойдешь.

— Ладно уж, — великодушно согласился он. — Сейчас отопру.

— Кто там? — обернулся старший пекарь, протягивая руку к самострелу.

— Соседи, — развел руками Истан. — Кто еще может быть в такую погоду!

Отодвинув особый хорверкский засов (скорее дерево разлетится в щепки, чем такой согнешь), Истан приоткрыл дверь.

Девушку, стоящую на пороге, булочник видел впервые. Грудь незнакомки подчеркивала легкая кольчуга. Отблеск молнии осветил висящий на шее медальон.

— Тре… — Вместо крика из горла пекаря вырвалось хриплое кудахтанье.

Выскочивший из темноты воин ловко подхватил обмякшее тело. Идтай махнула рукой: путь свободен.

Люди лангера работали красиво, но жрице Ашшарат лучше было этого не видеть.

В дом проскользнули двое. Ни шороха, ни вскрика. Ей говорили, что особый шик в том, чтобы успеть и метнуть нож, и бережно уложить покойника на пол.

Проверять не хотелось.

— Лаон, — подозвал легата Прест, выглянув из дома. — Здесь все. Начинаем?

Мягкая коричневая шляпа и затейливая вязь татуировок на обнаженных до локтей руках делали Преста похожим на удачливого трумаритского шкипера. Впрочем, в отрепьях паломника на ступенях храма Шеххер в Зайране он смотрелся не менее естественно.

Лаон тен Зерхос не торопился. Если Лентал не ошибся, Летящая Во Тьме, без сомнения, позаботилась о том, чтобы защитить этот дом.

— Проверишь? — шепнул он девушке.

— А не опасно?

— Лучше знать, чем не знать.

Девушка прошептала несколько слов. На мгновение в свете молний, проступил серый прозрачный купол, колпаком прикрывающий пекарню.

— Так и есть. Давайте по-быстрому. Удачи!

Крошечная темная столовая с запахом прокисшего супа.

Неопрятная спальня. Если бы тен Зерхос не держал в одной руке меч, а в другой — свечу, он зажал бы нос.

— Все пусто, легат, — доложил Чагги, появляясь из кладовки. — Ищем люк?

— Ищите.

Люди лангера бесшумно рассредоточились по дому. Через пару минут кровать Истана была отодвинута в сторону.

— Идтай, — подозвал девушку тен Зерхос. — Подавай сигнал.

Жрица выбежала на улицу.

Над домом сверкнула молния. Запахло свежестью. Тени на крыше зашевелились и принялись разматывать веревку.

— Все в порядке.

Тен Зерхос кивнул.

— Заперто. — Прест очертил мелом крышку люка.

Он больше всех возражал против того, чтобы допускать в группу постороннего.

Высунувшись на улицу, Чагги тихо свистнул.

На беднягу Куда-То-Вниз жалко было смотреть; в оставшихся после него на полу лужах едва не плескались головастики.

— Свет, — скомандовал взломщик, и легат безропотно поднес свечу поближе.

— Еще!

Идтай встала по другую сторону люка. Куда-То-Вниз тихонько зазвенел отмычками.

Снизу донесся чей-то вскрик, грохот и лязг мечей.

— Давай же! — в нетерпении сжал кулак Прест. — Ну!

— Не торопи, — огрызнулся Куда-То-Вниз. — Это тебе не на сене девку тискать.

Все было рассчитано по секундам. Проникнув через дымоход, двое воинов должны были отвлечь внимание от люка. Остальным стоило поспешить.

Наконец замок щелкнул.

— Спасибо! — Тен Зерхос торопливо пожал руку взломщику.

Идтай передала ему, что Куда-То-Вниз наотрез отказался от платы. И зря — лангер бы не обеднел.

Взломщик выскользнул на улицу. Двое притаились у задней двери. Остальные хлынули в люк.

Стражи оказалось больше, чем они думали: один из людей Лаона, с головы до ног перемазанный сажей, лежал на полу, неестественно вывернув голову, — чародеи Орробы любили такие заклятия. Второй отбивался бастардом, парируя удары двоих ребят в кольчугах. Вокруг его головы тускнел рой голубых мошек — защита от огня постепенно таяла.

Увидев подкрепление, стражники торопливо отступили по коридору.

— Ложись!

Тен Зерхос и сам упал на пол. Над его головой зазвенели тетивы самострелов.

— Вперед!

Пробравшись через заваленный телами дверной проем, они смогли наконец спокойно оглядеться.

Почти дюжина дверей. Одна распахнута — значит, камин там.

А как прикажете угадать, за которой Лентал?

В люк свесилась голова Преста.

— Двое пытались смыться. Мы уходим от черного хода?

— Одного оставь, — отрывисто приказал Лаон. — Рано.

— Куда теперь? — Чагги говорил тише, чем завывал ветер в камине, но легату показалось, что чародей кричит в полный голос.

— Погоди!

Тен Зерхос прислушался.

— Сюда! — донесся приглушенный крик из-за третьей двери справа. — Скорее!

— Лентал?

— Похоже. — Но уверенности в голосе Идтай не было.

— Посмотрим, — решился легат. — Не торчать же тут до утра.

Дверь не поддалась.

— Может, конечно, и засов. — Прест протянул было руку к двери. — Но я бы не рисковал.

— Чагги! Остальным приготовиться.

Заклятие заставило края проема ярко засветиться. Петли на глазах начали раскаляться.

— Прест!

«Шкипер» с разбега навалился на дверь — и это спасло ему жизнь. Не удержавшись на ногах, Прест рухнул в комнату.

— Ложись!

Свистнули стрелы. Стоило промедлить — и их пригвоздило бы к стене.

Напарник Преста нырнул в комнату — вниз и влево, уходя из-под удара. Остальные бросились на пол.

— Не угадали, — потирая колено, Прест возник из пустого проема. — Засада.

— Продолжаем по плану. — Лаон обернулся к тем, кто следовал за ним.

— На четырех дверях окошечки, — вернулся из тупика Чагги. — Вопрос в том, держат ли они Лентала в обычной камере.

— Проверим, — сжал зубы тен Зерхос. — Ты ее чувствуешь?

Идтай кивнула:

— Вот здесь. — Девушка указала на пятую слева дверь.

— С чего начнем? — Быстрый взгляд на жрицу. — Ладно, понял.

Дверь оказалась не заперта.

— Прест, разберешься? Идтай, Чагги, готовы?

Кивнув, Прест толкнул дверь острием меча.

Стол. Две изогнутые черные свечи, огоньки нежно соприкасаются.

И под ними мерно колышется в воздухе статуэтка раскинувшей крылья летучей мыши.

Оттолкнув легата, Идтай бросилась к столу.

— Ты куда? Да стой же!

Тен Зерхос рванулся за ней, но девушка оказалась проворнее. Ускользнув от его рук, она сжала статуэтку в кулаке.

И исчезла. Звякнул, падая на пол, медальон.

— Идтай!

— Пошли! — Прест потянул его за рукав. — Ей уже не поможешь.

Не надо было быть жрецом, чтобы почувствовать разлитую в воздухе силу Орробы.

Так просто. И Идтай уже нет.

Пустые комнаты. И ни одна не заперта — даже те три, что с окошечками.

А вот четвертая…

— Взломщика сюда!

— Ты же сам его отослал домой.

А ведь и правда.

Один из воинов склонился над замком. Вспышка, запах паленой плоти. Воин еще успел посмотреть на них безумными от ужаса глазами, а из прожженной во лбу дыры уже сочилась кровь.

— Чагги!

— Не сейчас, — покачал головой чародей. — Я пока все.

— Хорошо, ломайте!

Дверь затрещала под слаженными ударами топоров. Изнутри послышались громкие слова заклинания. Тен Зерхос не понял ни слова, но почувствовал, что вот-вот, и они опоздают.

— Быстрее!

Надсадно ахая, топоры вгрызались в дерево. Внезапно дверь вспыхнула, обдав их жаром. Все невольно отшатнулись. Кто-то закричал от боли.

Не дожидаясь приглашения, Чагги выбросил перед собой ладонь. С потолка хлынула вода. Маг согнулся, держась за стену, — его рвало.

Но когда лангер наконец ворвался в комнату, та была уже пуста.

Узкая лавка, валяющиеся на полу цепи.

Тен Зерхос растерянно обводил взглядом тесную камеру. Спрятаться было негде. Значит, им все-таки удалось ускользнуть.

— Вернемся, проверь, не перевезли ли его в храм Парящей Вне Жизни, — буркнул он Престу.

— Слушаюсь! — отсалютовал тот. — Отходим?

— Отходим.

Двое. Двое и Идтай.

Много — они должны были обойтись без жертв.

Стараясь не смотреть в глаза своим людям, легат поднялся наверх.

У задней двери неумело выругался Прест:

— Что там еще?

Надо уходить. Если даже на него так давит…

— Сам взгляни.

На земле, в сизой луже, покрытой волдырями дождевых капель, лежал оставленный имивоин. Шею пересекала кровавая полоса.

Еще один просчет — Лентала перенесли совсем близко. В пределах купола.

Тен Зерхос вздохнул:

— Прест, займись убитыми. Надеюсь, Дева их не оставит. Остальные — со мной!

* * *

— Кхарад? Впервые слышу, — быстро ответил Макобер, бросив на старушку укоризненный взгляд.

Та едва заметно пожала плечами.

— Вот видите! Кхарад рассказал Нетерту, что есть два места в обитаемых землях, подходящих для этого замысла. Одно — Агарм.

— Агарм? — изумился Торрер. — Но Агарм наш лес!

— В этом Нетерт очень быстро убедился: королева Талькар, в честь которой, как вы, несомненно, знаете, названа дочь вашего нынешнего короля, даже не разрешила Нетерту и его свите пересечь границу ее владений. Просто отказала — без всяких объяснений.

— И правильно сделала! Нечего, понимаете ли!

— Правильно — не правильно, не мне судить. И тогда Нетерт с Кхарадом направились во второе место, которое указал принцу чародей: в лес, окружавший со всех сторон Майонту. Так и возник этот чудесный город, коему суждено было погибнуть — и здесь я тоже вижу ехидную улыбочку, на которые так щедра бывает Судьба, — от рук ваших соотечественников. Правда, случилось это много позже, когда Нетерт давно уже лежал в могиле.

— А Кхарад? — тихо спросила Мист.

— Наверно, тоже. Не знаю.

Он умолк. Молчала и талисса: возможно, скоро ей придется познакомиться с городом, который для Трэмани был лишь одной из многочисленных древних легенд. Таких древних, что уже и не разберешь, что в них ложь, а что правда.

— Ну что ж… — Бард вздохнул. — Спасибо вам за гостеприимство…

— Вы хотите продолжить путь среди ночи? — Бэх склонила голову к плечу, и ее волосы, отливавшие расплавленным золотом при свете дня, скатились на плечо волной остывающей меди.

— Едва ли, — покачал головой бард. — Но надо же и честь знать.

— Тогда посидите с нами еще, ладно? — попросила чародейка и сама удивилась своим словам.

— Боюсь, за последние дни я успел отвыкнуть от людей.

Мист замерла, ожидая продолжения, однако Трэмани ничего больше к своим словам не добавил.

— Вы не ранены? — Бэх отметила, что, поднимаясь на ноги, он поморщился от боли.

— Я сам в этом виноват, — неожиданно смутился бард. — Не обращайте внимания.

— Я же не спрашиваю, кто вас ранил, — улыбнулась девушка. — Но может быть, я смогу помочь?

— Может быть, — согласился Трэмани, хотя жрице показалось, что сделал он это с некоторой неохотой.

Они отошли в сторону, и бард снова опустился на траву. Сапог он стянул с трудом — лодыжка распухла и неприятно посинела.

— Если вы…

— Можете мне поверить: это рана, полученная в бою, — вернул жрице улыбку Трэмани. — Иначе я бы и не надеялся, что Темес меня исцелит.

— Простите. — Бэх почувствовала себя глупо. — Я просто…

— Это вы меня простите. — На этот раз Трэмани был серьезен. — Я знаю, что эта любезность обойдется вам не так дешево, как думают многие. И я никогда бы не согласился ее принять, если бы мог позволить себе провести в пути несколько лишних дней. Но…

— Но у вас их нет, — помогла барду девушка.

— Но у меня их нет, — грустно согласился он. — Каждый час промедления делает сам путь все более и более бессмысленным.

— Тогда не будем терять время! — Бэх постаралась произнести эти слова по возможности бодро, хотя и ее саму вдруг ни с того ни с сего начала обволакивать тоскливая тягучая грусть.

Небесный Воин откликнулся на удивление легко; девушка даже задумалась, чем же так сумел угодить ему Трэмани. Никак настрочил хвалебную песнь…

Когда они вернулись к костру, купаться Бэх уже расхотелось. И даже не в том дело, что не было сил, — никто не заставлял ее переплывать озеро. Ушло настроение: сам того не желая, Трэмани поделился с ней частичкой своей грусти. Но жрица надеялась, что барду стало от этого хоть немного легче.

— Вы позволите? — Девушка протянула руку к лайноре.

Трэмани молча передал ей видавший виды инструмент.

Взяв в руки лайнору, Бэх пробежала по струнам, поморщилась и принялась неторопливо, что-то про себя мурлыкая, ее настраивать.

— Спой, а? — попросил Мэтт. — Я тебя уже знаешь сколько не слышал?!

Задумчиво перебирая струны, девушка кивнула.

Мысли Бэх были далеко. Сделав круг над озером, они полетели к ее собственной боли, ее собственной грусти. К Ленталу.

Тогда, на пороге, напоследок он коснулся ее колечка. Того самого, лайгашского. Маленького сапфира в окружении изумрудных лепестков. «Голубого, как твои глаза».

«…И окажешься рядом. — А друзья? — Ты. — А обратно? — Это на тот случай, когда никакого „обратно“ может уже и не понадобиться. Но, если захочешь, ты вернешься. Вот только будет ли куда возвращаться?»

Лентал, паладин Дарующей Жизнь. Полюбила ли она его в тот миг, когда он впервые появился на пороге тесной хижины, где талисса остановилась на ночлег? Или уже потом, когда убедилась, что нет такого боя, который заставил бы его утратить спокойствие? Или еще позже, когда лишилась божественной Силы? И Лентал помог, не задавая лишних вопросов.

Так ли это важно? Она стала его женой, жалея лишь о том, что они не встретились раньше. И у них было целых два медовых месяца. А потом — снова талисса, и Лентал старался, по-настоящему старался сродниться с ней.

Но им он был ни к чему. Лайгаш оказался забыт.

Или даже так: талисса не смогла, не захотела ему поверить. Между ними стоял Лайгаш.

А может быть, так: в талиссе надо было раствориться, а Лентал этого не умел. Он не растворялся даже в ней самой.

Наверное, Бэх надо было выйти из талиссы, друзья бы ее отпустили. И что? Стать хозяйкой чужого родового замка, пока муж целиком посвящает себя своей богине?

Наверное, и он мог оставить свой Орден. Жрецу его ранга нашлось бы место везде. И Ашшарат бы это поняла.

Наверное.

Она сказала, что хочет отправиться с друзьями в очередное путешествие. А он не стал ее останавливать.

Бэх хорошо помнила боль в его глазах, когда они прощались. Если бы Лентал произнес хоть слово — да что там слово, хотя бы руку к ней протянул, — она бы никуда не поехала.

Но он просто стоял, стоял и смотрел, словно стремился навсегда запомнить ее именно такой — сидящей перед ним в седле, с пушистыми, развевающимися от ветра золотыми волосами.

«Береги себя», — прошептала она, но он не услышал. И к лучшему: жрец Ашшарат идет туда, куда посылает его Зеленая Дева. Это ее он должен беречь и охранять. Ее саму и ее дело.

Бэх медлила, не в силах тронуть коня. Ей казалось, что сейчас она скроется за первыми деревьями и в их жизни что-то рухнет, что-то порвется. Потом, быть может, будет новое, другое. Но этих счастливых месяцев не будет уже никогда.

Эх, стоило ли уезжать, чтобы так рваться обратно? Если не первую ночь она думает о муже, пытаясь почувствовать, как он там.

И то, что она чувствовала, не радовало.

Талисса ни о чем не догадывалась. Для них она оставалась прежней Бэх — сестрой, другом. Как и прежде, она лечила раны и не отставала от остальных в бою.

Как и прежде. Стоило ли вообще выходить замуж, чтобы все было как и прежде?

Бэх хотела быть свободной: так вот она — свобода! От любви, от мужа. От себя.

А плакать можно только тогда, когда никто не видит. Редко. Ночью. И слезы не приносят облегчения.

Не единожды она касалась колечка и всякий раз отводила руку, упрекая себя в малодушии.

Талисса и Лентал. Лентал и свобода. Свобода и любовь. Разве она виновата, что они оказались несовместимы.

— Бэх, а правда, спой, — прервал ее мысли Хельг.

Она вновь тронула струны:

Оглядев талиссу, она увидела, что Мэтт, почесывая Рэппи за ухом, улыбается в свою роскошную бороду, Макобер рассеянно поигрывает кинжалом, а Торрер… Торрер, кажется, понял, о чем она только что думала. Ну и пусть!

А если нет? Не было бы талиссы, Бэх давно бы повернула кольцо. А там — пусть он считает ее слабой, непоследовательной, маленькой, какой угодно! Они уже будут вместе.

О какой Бэх она сейчас поет в своей бесхитростной балладе? О той, которая полгода назад отдала Ленталу свою душу, даже не спросив Темеса? Или о той, что сидит здесь, у ночного костра. Счастлива она или несчастна? Ну почему на этот вопрос никогда не бывает простого ответа?!

Лайнора умолкла. Друзья сидели, не произнося ни слова, боясь потушить в себе тлеющие угольки мелодии. Даже Хельг, снисходительно улыбавшийся вначале, слушал Бэх как зачарованный.

Лишь Мист не было в ту минуту у костра, однако никто не обратил на это внимания.

— Ну что, пора спать? — Мэтт неторопливо поднялся на ноги. Песня еще звучала в душе гнома, и пустая болтовня казалась после нее совсем уж неуместной.

— Пошли, — откликнулась Бэх.

Если бы Лентал мог услышать ее… Наверняка он помнил одно: она ушла. Ушла сама, сама решила вновь отправиться в путь. Но может быть, хоть когда-нибудь он сможет понять почему.

Бэх бросила последний взгляд на кольцо. В голубом камне отражались язычки пламени. И на мгновение ей показалось, что Лентал зовет ее на помощь, отчаянно просит повернуть кольцо и оказаться рядом.

Бэх тряхнула головой, отгоняя наваждение. Она приняла решение и будет ему следовать. По крайней мере сегодня…

Глава XXV

Встревоженное лицо Лаона тен Зерхоса последний раз мелькнуло в маленьком хрустальном шаре — и изображение померкло.

— Кто что скажет?

— Ты был прав. — Мэйлу довольно улыбнулся Гардару. — Я-то, признаться, не сомневался, что, увидев защиту, тен Зерхос оставит Идтай снаружи.

— В последний момент я чуть было не снял купол, — вмешался специально вызванный из Трумарита граф Фиренн. — Но побоялся спугнуть. Резиденция лангера, которую не прикрывает Летучая Мышь…

— Рано или поздно он все равно насторожится. — Гардар не склонен был обольщаться. — Они красиво разыграли свою партию, вы тоже не подкачали, но, если бы мы всегда были такими олухами, Госпожа разогнала бы нас в пять минут. Скольких он потерял — троих, четверых?

— И почему же он не насторожился, монсеньор? — Фиренн скрестил руки на груди.

— Все впереди, — заверил его чародей. — Лаон у них один из лучших.

— Какие будут распоряжения, командор? — не рискнул настаивать граф. — Думаете, они осмелятся штурмовать храм?

— Исключено, — покачал головой Гардар. — Хотите пари? На интерес.

— Тебе надоел «Шепот судьбы»? — ввернул Мэйлу.

— Судьба в последнее время что-то не шепчет, а прямо-таки вопит. Причем в оба уха, — не спасовал Гардар. — Так как, граф? Ставлю талер, что они сейчас отправились обратно в свой храм.

— Полагаете, тен Зерхос почувствовал наблюдение?

— Лаон быстро загорается, но быстро остывает, — пояснил Гардар. — Ворваться сейчас к нам — а с чем? «Вы не видели, святой отец, Лентал здесь не пробегал? Ах, не пробегал? Ну, спасибо, спасибо».

Командор прищурился. А Фиренн неплох, еще одно очко в пользу Мэйлу. По виду и не скажешь, но графа надо двигать. Через пару годков может получиться неплохой легат.

— В любом случае первый этап операции можно считать завершенным, — подытожил Мэйлу. — Можете расслабиться. При дворе давно не были?

— Мочи моей больше нет! — взмолился Фиренн. — Повстречаться бы с тем, кто придумал, что я идеально буду смотреться в роли придворного ловеласа…

— Знакомьтесь. — Мэйлу сделал широкий жест рукой. — Гардар. Наш командор. И прочая, и прочая, и прочая. Собственной персоной. Так что, считайте, повстречались. Жалобы, предложения?

— Отличная идея, монсеньор, — расхохотался Фиренн. — Нет, это правда вы?

— Правда, — с напускной мрачностью признал чародей. — Но если бы я знал, что вас это так утомит…

— Двух любовниц я еще терпел, монсеньор, — признался Фиренн. — Но когда для поддержания репутации мне пришлось завести еще и любовника…

— А кто вам обещал, что будет легко? — усмехнулся Гардар. — Значит, так, господа. Мэйлу пока что остается со мной и ждет, когда Летучая Мышь закончит с Идтай и вернет ее нам.

— Ты уже знаешь, что она благополучно добралась?

— Я не стал будить никого из жрецов. Проснутся — узнаем. Но куда бы ей деться? Фиренн, вы переходите ко второму этапу. Вот разрешение на перемещение Лентала в столицу. — Чародей передал графу перевязанный черной лентой свиток.

— Что дальше?

— Готовьте новую резиденцию, почаще навещайте любовника… Словом, мне хочется, чтобы следующий ход был за «фиалками».

— Ваш прогноз, монсеньор?

— Пока никакого. Считайте, что мне любопытно, скольких еще они положат, пытаясь вытащить Лентала.

— Имеет ли смысл рассказывать Асдану о его роли в операции? — уточнил Фиренн.

— Ни малейшего. — Мэйлу потер покрасневшие от бессонной ночи глаза. — Пусть по-прежнему считает, что все в городе вертится исключительно вокруг него. При встрече я поблагодарю его за спасение важного пленника, сообщу, что вы понесли должную кару за просчеты в охране резиденции, и пусть себе отдыхает. До следующего раза. Если бы не Асдан, Лентал до сих пор удивлялся бы, почему мы не отправили его в Альдомир в первый же день.

— Простите… — замялся Фиренн. — Я понимаю, что этот вопрос…

— Не думайте на эту тему дольше, чем она того стоит, — оборвал его Мэйлу. — Да понял я… Вы хотели узнать, почему такого человека, как Асдан, держат в лангере? Не очень умного, не очень компетентного? Поверьте: именно для таких случаев. Госпожа знает, что делает.

— Я в общем-то и не сомневался…

— Вот и отлично. Расскажите лучше, что творится с этой талиссой.

— Да, конечно. Только, если позволите, с самого начала.

Гардар кивнул. Время шло, но в таких случаях командор приучил себя не торопиться.

— Фервор без труда нашел ее, да они и не скрывались. А вот дальше начинаются чудеса. В итоге идеально спланированной засады мы получили семь трупов.

— Я же просил оставить в живых… — вскинулся чародей.

— В том-то и дело, монсеньор. Семь трупов наших людей. Фервор единственный, кто унес ноги.

— Я не ослышался, граф? Вы сказали, что засада была идеально спланирована?

— Да, монсеньор. Заклятие Долгой Ночи — одно из самых простых и в то же время самых надежных, почувствовать его они просто не могли. И я сам давал Фервору разрешение на его использование.

Гардар нетерпеливо побарабанил по столу:

— Допустим. Что дальше?

— Фервор забился поглубже в лес и попросил прислать группу поддержки, пообещав задержать талиссу до ее прибытия. Я распорядился отправить к нему дюжину всадников во главе с декурионом, придав им нашего второго чародея. Я бы послал и больше, но это все, что у меня было.

Гардар внимательно посмотрел на Фиренна. Тот не отвел взгляд, хотя, конечно же, понимал, что сейчас от слов командора зависит его дальнейшая карьера в лангере.

И все же — четырнадцать человек, не многовато ли?

— Давно это было?

— Если мы правильно рассчитали, то с Фервором талисса должна была уже встретиться. А может быть, и с остальными.

— Хорошо. Свяжись, пожалуйста, с Фервором, — попросил Мэйлу командор, — только предупреди, чтобы действовали мягко. Если он не ответит, пусть не настаивают, не хотелось бы отрывать его от общения с талиссой. Да, и узнай заодно, нет ли известий от Ориса.

— Ответственность за действия Фервора я беру на себя, — добавил Фиренн, когда Мэйлу вышел из каюты.

— Вы приняли правильное решение, граф, — не стал томить его Гардар. — Я бы, конечно, оставил несколько человек в резерве, но не суть. Единственное, что… Мне бы хотелось услышать, что вы думаете по этому поводу.

— Приходится предположить, что мы недооценили этих ребят.

— И в чем же? — Гардар прищурился. — Что они умеют такого, чего не умеют наши? Хорошо, предположим, они раскусили группу Фервора. И что с того?

— Не знаю. Может быть, поэтому я и отправил за ними столько народа. И дал несколько зачарованных клинков.

Дверь приоткрылась, пропуская в каюту Мэйлу.

— Ну, и что там?

— Фервор мертв. По крайней мере, наши ясновидцы не могут его нащупать.

Граф побледнел:

— А Орис?

— Еще в Альдомире. Но маги вот-вот получат известие о его прибытии.

— Какое отношение имеет к талиссе иерарх Орис? — недоуменно спросил Фиренн.

— Орис имеет отношение к Нетерте, — терпеливо пояснил Гардар. — Но не к вашему Трумариту.

Граф склонил голову:

— В общем, если больше вопросов нет, возвращайтесь в Трумарит. Установите плотное наблюдение за тен Зерхосом, хотя я уверен, что он вот-вот отправится обратно в Альдомир. И как только поступят новости от ваших людей, не тяните с докладом.

— Мы не хотим связаться с ними вместо Фервора? — предложил Мэйлу.

— Не хотим. Они — наверняка поинтересуются его судьбой, а я не готов им лгать. К тому же в любом случае у них есть инструкции, как действовать, если Фервору не удастся задержать талиссу.

Когда за графом закрылась дверь каюты, Гардар улыбнулся:

— Способный парень. И не переваливает ответственность на других.

— Фервора только жалко.

— Сам виноват. Это мы, сидя здесь, можем недооценивать талиссу…

— Жестко, — усмехнулся Мэйлу. — Как бы нам так вдвоем не остаться. Кстати, ты подумал, что будет, если и эта дюжина не вернется?

— Не смешно. Распорядись лучше, чтобы кто-нибудь присмотрел за Фиренном. Если «фиалки» раскрыли графа, то после того, как они узнают, что мы сделали с Идтай, ему может прийтись несладко…

* * *

Мист шла в ночь, провожаемая размеренным перебором струн.

Озеро ждало ее, раскинувшись, как ленивый кот, которому чешут пузо. И ему не было дела ни до тех, что сидели сейчас у костра, ни до той, что шла к нему в тщетной надежде. Или не тщетной?

«Вода поглощает жизнь и дарует жизнь, творит и раскрывает тайны…»

И Мист искала — в Шетахе и Мессаре, на берегах упрямых антронских рек и ольтанских озер. Повсюду вода дарила жизнь, кормила десятки и сотни людей. И повсюду отнимала жизни. С ней было связано множество легенд: наивных и таинственных, изысканных и неумелых.

Чародейка корила, и проклинала себя — и все же раз за разом замирала на берегу, не в силах сделать последний шаг. Вот и сейчас она села, обхватив руками колени. Суставы протестующе скрипнули.

Старая развалина, которая все еще хорохорится. Если в ближайшие годы она не найдет разгадку, с путешествиями придется завязывать.

Мист не молилась: если боги и были способны услышать простого смертного, в чем лично она сомневалась, — значит, от нее они отвернулись уже давно. Еще в те дни, когда она металась по Найгарду, переполненная Приговором, — от храма к храму, от чародея к чародею.

Кара была жестокой и… непонятной. За что? За простое любопытство? За то, что Мист с самого начала не собиралась становиться послушницей? За стремление окунуться в инкунабулы, к которым были допущены лишь жрецы, да и то не все?

И самое обидное, ничего особенного она ведь так и не узнала! Никаких тайн, никаких постыдных секретов Ордена. Ничего, что могло бы подсластить горечь Приговора.

«Вода поглощает жизнь и дарует жизнь, творит и раскрывает тайны…» И вода же — одна лишь вода — способна смыть с нее Приговор.

Если, конечно, верховный жрец сказал ей правду. И если, конечно, такая вода действительно существует.

И вот еще одно озеро. Которого, по словам Хельга, раньше на этом месте не было.

Еще одна надежда.

Нет, она определенно становится доверчивой, как ребенок! И видит выход там, где его нет. И быть не может.

Ноги напомнили, что она уже не девочка и пора бы их разогнуть. Наверное, пора.

Тяжело опираясь на клюку, чародейка выпрямилась и чуть было не запустила надоевшую палку далеко в озеро.

Рано. Разве что лет через десять, когда и палка уже не поможет.

Мист сдернула косынку, выпуская волосы на свободу. Поблекшие, с седыми прядями. Волосы старухи.

Не спеша сняла платье — и кожа тут же покрылась мелкими противными пупырышками. Если и вода окажется холодной…

Мист осторожно попробовала ее ногой. Вроде ничего. Только бы еще суметь выбраться обратно на берег: хороша же она будет, взывая о помощи.

Решившись, чародейка вошла в воду. Присела, окунулась. И, оттолкнувшись от дна, поплыла прочь. От талиссы, от убийц, от Приговора.

Прочь от себя.

Вода приняла ее так же легко и ласково, как принимает дельфинов. Теплая, почти парная, дарящая телу долгожданный отдых.

Перевернувшись на спину, Мист замерла. Едва покачиваясь, как в колыбели.

Волшебное это озеро, не волшебное, но оно забирало, вбирало в себя все, от чего чародейка мечтала избавиться. Пыль, страх, годы…

Годы?

Ерунда какая! Или…

Мист чуть не захлебнулась, хотя дно оказалось рядом. Сердце билось, как после быстрого бега. Снова двадцать, неужели снова двадцать!!!

Она смотрела вокруг и не могла прийти в себя от удивления. Небо. Звезды. Лес. Какая же красота вокруг! Как давно она не видела этого! Вернее, видела, понимала, знала, но не чувствовала так остро. Как будто двери в сердце, раньше плотно закрытые, распахнулись настежь и в них устремился весь мир.

Младенец, появляясь на свет, кричит, впервые расправляя легкие и наполняя их воздухом. Мист казалось, что ее душа точно так же расправляется, захотелось так же закричать, раскрыть ее еще шире, чтобы все чувства, которых там не было так долго, вошли и заняли свое прежнее место.

Запах лесной ночи, густой и терпкий, кружил голову. От прохладного ночного ветра по мокрой коже бежали мурашки, и даже это ощущение было радостным. Слабые всплески воды вокруг щиколоток словно подталкивали, озеро целовало ее на прощание и торопило выйти на берег.

Вдалеке, за деревьями, мерцал огонек костра. Там ее спутники ждут Мист, такую, какой они ее знают. Как объяснить им перемену, убедить в том, что она — это она? Мист понимала, что необходимо обдумать все заранее. Но в эту минуту ей больше всего хотелось не размышлять, а просто раскинуть руки и полететь. Кстати, а почему бы и нет?

Она поднялась так высоко, как только позволяло заклинание, и покружила в воздухе. И все-таки пора возвращаться. С сожалением опустившись вниз, Мист подобрала с земли платье и накинула на плечи. Одеваться не хотелось.

«Главное — не забыть привести себя в порядок перед появлением у костра. Хотя… Это было бы забавно».

Мист рассмеялась, представив себе глаза Торрера, появись она в таком виде. Но вместо талиссы у костра она увидела Трэмани.

Музыкант сидел один, тихо наигрывая что-то на лайноре. Кажется, она ошиблась поляной. А бард уже вернулся к своему костру. Интересно, почему он не остался ночевать у них?

Затаив дыхание, Мист стояла за деревом и рассматривала человека на поляне. Уже второй раз за сегодняшний вечер она пыталась понять, что же он представляет собой на самом деле. Красивый мужчина, равнодушный к собственной внешности. Талантливый поэт и музыкант, не умеющий подать себя, а потому не сделавший карьеры. Наверняка страдающий от отсутствия признания, но не имеющий ни малейшего представления о том, как его добиться. Словом, для многих — неудачник, заслуживающий лишь презрительной улыбки. Однако у Мист он вызвал искреннее сожаление и сочувствие.

Сейчас, глядя на Трэмани, она вдруг поняла, что упустила из виду самое важное. Свободу и возможность ни от кого не зависеть. Спокойную гордость мастера. Способность видеть красоту мира и дарить это видение всем, кто способен услышать музыку. Мелодия, которую Трэмани играл, казалось, шла из него, была в каждом его движении, в каждом вздохе.

Он и его музыка завораживали. Мист чувствовала звучание струн так, как если бы они были натянуты вдоль ее тела. Хотелось стать частью этой мелодии и раствориться в воздухе вокруг своего создателя. Звезды, лес, озеро — все чары этой ночи сосредоточились вдруг для нее в одном этом человеке.

На секунду Мист попыталась остановить себя и взглянуть на происходящее с другой точки зрения: «Что ты делаешь? Ты слишком увлеклась. Сейчас ты бросишься на шею человеку, о котором на самом-то деле ничего не знаешь. Он может оказаться кем угодно, в том числе и врагом». — «Но он не узнает, кто я, а значит, не сможет оказаться моим врагом». — «Видно, годы наказания не сделали тебя мудрее». — «Возможно. Мудростью пусть обладают те, кто обладает властью, только им она действительно нужна. А радость жизни стоит любого риска…»

Погруженный в свои мысли, Трэмани не сразу уловил чужое присутствие. Подняв голову, он увидел девушку, стоящую на краю поляны. Босая, она рукой придерживала на плечах какой-то кусок материи, кроме которого на ней, похоже, ничего не было. С мокрых волос еще капала вода.

Она, казалось, застыла в нерешительности, боясь приблизиться к нему. Трэмани был так поражен, что невольно вскочил на ноги и поклонился. Улыбнувшись в ответ, девушка медленно подошла и остановилась рядом.

Теперь между ними было не больше шага. Бард хотел что-нибудь сказать, но встретился с ней глазами, и у него перехватило дыхание. Она смотрела прямо на него, и ее глаза светились настоящим счастьем. Как будто она только что сделала удивительное открытие и пришла, чтобы им поделиться.

Поток радости, исходящий от нее, был таким сильным, что у Трэмани закружилась голова. Ее взгляд словно отвечал на все вопросы, развеивал тревоги и сомнения. И он понял, что поддается этому взгляду и радость, теплая, искрящаяся, наполняет его сердце. Он протянул руку и осторожно коснулся ее щеки, еще не до конца веря в реальность происходящего.

На щеке поблескивали капли воды, кожа была теплой и нежной. Девушка слегка вздрогнула от прикосновения, потом закрыла глаза и прижалась щекой к его ладони. Все это было похоже на сон. На душе у Трэмани вдруг стало легко, как уже давно не бывало, — даже боль от потери талиссы и та на время разжала пальцы. Ни с того ни с сего захотелось улыбнуться. В голову пришла мысль о том, что жизнь прекрасна, и почему-то это не показалось пустой банальностью. Прекрасна просто потому, что в ней есть этот звенящий ночной воздух, эти отблески, костра, эта темная листва, клубящаяся на фоне неба, и это чудесное создание в его руках.

Девушка открыла глаза и медленно провела рукой по его волосам. Он взял эту руку и, бережно перевернув кисть, коснулся губами ладони, пахнущей смолой и цветами. Обнял тонкую талию и почувствовал, как кожа вспыхивает под его пальцами. Ее вторая рука легла на его плечо, и ткань, которую она держала до того, бесшумно соскользнула на землю. Он в упоении целовал ее руку, осторожно продвигаясь все выше и выше. Мягкая впадинка на сгибе локтя, плечо, нежная линия шеи, округлый подбородок — он пил ее маленькими глотками и понимал, что жажда становится все сильнее. На миг остановился, наслаждаясь красотой полуоткрытых губ. Ощутил на своих губах их теплое, зовущее дыхание.

Мист увидела себя стоящей на краю обрыва. Там внизу была сверкающая пропасть ночного неба. Она казалась бездонной и неодолимо притягивала к себе. Всего шаг был до края. Один шаг — и пути назад уже не будет…

Шаг. Долгое томительное скольжение вниз по черной, усыпанной звездами спирали. Медленными плавными витками, подчиняясь таинственной музыке воздуха и пульса. И все круче, все быстрее навстречу друг другу. И — вместе — стремительным порывом вниз, к земле. И — вдребезги, в вихрь сияющих осколков. В звезды…

Глава XXVI

— Ты уже слышал о том, что сегодня в одном из секторов были проблемы? Чуть ли не целый бой…

Азнивьер задал этот вопрос словно невзначай и не раньше, чем они с Кефтом отужинали и уселись у низенького столика выпить по чарочке баррата.

Столик этот молодой маг заприметил еще в прошлый раз. Была в нем какая-то совершенно удивительная магия: то он казался прочным и солидным, словно сделанным из темного железного дерева, а то вдруг казалось, что он растворяется в воздухе, превращаясь в сгусток тумана.

Очень похоже на его нынешнее состояние души, подумал Кефт. Он чувствовал, что впереди его ждет отгадка того странного полусна, который подарил ему в прошлый раз Азнивьер, но не был уверен, что действительно хочет ее знать.

«Не сегодня. Не сейчас!» — кричало что-то внутри его. Это было то знание, которое всегда не ко времени. И не то знание, которое дарует душевное спокойствие.

— С дикарями? — не поверил Кефт.

Дипломат пожал плечами:

— Сомневаюсь, чтобы они забрались так глубоко под землю.

— В чьем секторе?

— Жанны.

Оба помолчали.

— Ну что, начнем? — спросил Азнивьер, едва Кефт отставил чарку в сторону. И, словно извиняясь, добавил: — У нас мало времени.

— Его всегда мало.

Кефт не был уверен, что ему удалось скрыть свой страх за напускной бравадой, и это заставляло его еще больше нервничать. Не дожидаясь приглашения Азнивьера, он пересел в кресло и закрыл глаза:

— Так хорошо?

— Вполне, — несколько удивленно ответил дипломат. — Постарайся расслабиться.

На этот раз Кефту показалось, что слова произнесенного Азнивьером заклятия ему знакомы. Но только они начали складываться во что-то более или менее понятное, лба ласково коснулась теплая, как кровь, волна…

— Многие, поверьте, предпочитают начать жизнь с чистого листа. Скажем так: я готов в любую минуту вернуть вам те умения, которыми вы обладали в прежней жизни… А память? Что в ней толку? Хотите знать свое имя — придумайте себе новое. Хотите вспомнить прошлое — дайте волю своей фантазии. Пожелаете — и вы можете стать внебрачным сыном Императора или даже одного из богов. Почему нет?

Кефт с трудом заставил себя сосредоточиться на собеседнике. Его нельзя было назвать высоким или низким, худым или полным. Ни то ни другое — золотая середина. И это придавало сидевшему напротив юноше нечто общее со статуями далеких времен, когда портретное сходство почиталось излишеством и святотатством.

Просторное темно-синее одеяние, скрепленное на плече вытянутой платиновой фибулой, мягко ниспадало почти до самого пола. На руках несколько перстней, на шее — палладиевая цепочка.

Медальон жреца? Оберег мага?

— Все зависит от вас, мой друг, исключительно от вас. Представьте себе, что вы оказались в месте, где исполняются все ваши самые смелые желания. Неужели вы никогда о таком не мечтали?

Как он напыщен, подумал Кефт. Неужели кто-то способен клюнуть на эту выспренность и закричать: «Мечтал! Я мечтал, я!»

— Не знаю. Не помню… — растерянно ответил он.

И что пожелать, если он не помнит своего прошлого? Своих стремлений, своих надежд.

Кефт вдруг с ужасом осознал, что действительно ничего не помнит. Он словно начал жизнь с чистого листа.

Кто его учителя? Каков его оберег?

Ничего. Пустота.

— Верните мне память.

Его голос сорвался — глупо, по-мальчишески, на последнем слове.

— Извольте. — Собеседник казался разочарованным.

И Кефт…

— Все уже, все!

Азнивьер бил Кефта по щекам, голова бессильно моталась из стороны в сторону, больно пощипывало прикушенный язык.

— Хватит! — прохрипел молодой маг.

— Ну, хватит так хватит, — неожиданно спокойно откликнулся дипломат. — Если ты не будешь больше так кричать…

— Что-то пошло не так? — Кефт с трудом сфокусировал взгляд на Азнивьере.

— Наоборот. Слишком успешно.

Увидев, что его гостю такие загадки пока что не по плечу, дипломат, улыбнувшись, пояснил:

— Тебе действительно однажды уже возвращали память. Еще чуть-чуть — и ты бы вспомнил, кто ты на самом деле. Или скончался бы — если заклятие оказалось бы слишком прочным.

— И поэтому ты остановился?! — расстроился Кефт. — И что теперь? Если у меня все равно нет другого варианта, рано или поздно мне придется рискнуть. Так почему не сейчас?

— Чтобы ты сам выбрал, кем хочешь быть. Прости, — дипломат отвел взгляд, — я и не думал, что этот выбор встанет так быстро.

Выбор? Где-то и когда-то Кефту уже доводилось совершать подобный выбор. Но не здесь, не в этой жизни.

— А разве бывают люди, которые не хотят вернуться к самим себе?

— Сколько угодно. — Азнивьер покачал головой, удивляясь наивности своего гостя. — Тебе известно, кто ты есть сейчас, а вот кем был… Что, если ты — пустышка, надутая неизвестным нам чародеем?

— И у меня нет способностей к колдовству? — усмехнулся Кефт. — Брось.

— Да нет, зачем же, есть. Но крошечные-крошечные. Словом, не мне это решать. Считай, что я просто разбудил того, второго человека, живущего внутри тебя. И он будет ждать своего часа. Если, конечно, этот час наступит.

— То есть ты наградил меня раздвоением личности?!

— Ты что, его чувствуешь, это раздвоение? Вот и нечего. Пока ты кем был, тем и остаешься. Просто знай, что стоит разрушить тоненькую стеночку…

— А как? Ну, хотя бы для того, чтобы не разрушить ее случайно.

Однако Азнивьер сделал вид, что не услышал вопроса.

— И велика вероятность, что ты вспомнишь все, но душа твоя не сможет смириться с этим знанием. Кто бы ни сотворил с тобой такое, он был подлецом, но не дураком. Я достаточно тебя запугал? — Дипломат заставил себя рассмеяться, но Кефт видел, что тому не до смеха.

— Вполне. Вот только… а ты знаешь, с кем я разговаривал в своем сне?

Азнивьер кивнул.

— Скажешь?

— Скажу. Но учти, что и это будет шагом…

— Слушай, — разозлился Кефт, — но не десять же мне лет! Сколько можно-то!

— Хорошо. Хотел — получай! Это твоя первая встреча…

Кефт уже осознал свою ошибку и вскочил, чтобы остановить Азнивьера, но тот невозмутимо закончил:

— …с Кхарадом.

* * *

Стихло хриплое покашливание Мэтта, перестал ворочаться Торрер. В последний раз проведав Хагни, Бэх завернулась в плащ и легла поближе к огню.

Макобер сидел, поджав под себя ноги, и лениво шевелил веткой в огне. Что-то с этим Трэмани было не так… Излишне доверчив? Да, пожалуй. Лично он трижды подумал бы, прежде чем выйти к костру, у которого сидит столь странная компания.

С другой стороны, очевидно, барда что-то тяготило. Он отказался петь — и едва ли только из-за того, что они не знали его баллад. Да и рассказанная Трэмани история про Нетерту скорее звучала как вызов, как намек, проверка — и смысл этой проверки Макобер не понимал.

Возможно, он зря насторожился, хотя отказ барда провести ночь у их костра лишь укрепил подозрения мессарийца. Ничего, лучше не поспать, чем прозевать врага. А ближе к утру он разбудит эльфа встречать рассвет.

Ночной лес казался удивительно спокойным. Деревья вполголоса переговаривались друг с другом, а вздрагивать от каждого шороха Макобер отучил себя уже через пару лет после того, как покинул Мессар. Но до сих пор в глубине души скучал по родному городу с его шумным бестолковым базаром, вечным запахом крабов, струящимся между портовыми тавернами, пестрыми флагами на обросших паутинками снастей мачтах…

Макобер тряхнул головой, отгоняя сон. Мист все еще не было. Отправилась прогуляться часа два назад — и ни слуху ни духу.

Как бы не случилось худого. С другой стороны, они же не веревочкой друг к другу привязаны — крикнула бы, ежели что. А нарушать уединение чародейки — в такого Нетерта превратиться можно…

— Ой, уже все спят!

Рука незаметно упала на торчащую из сапога рукоять ножа. Мессариец медленно повернул голову, одарив вышедшую из леса девушку широкой беззаботной улыбкой.

— Как видите, не все.

«Сюрпризы начинаются, — бесшабашно подумал он. — И весьма миловидные, надо сказать, сюрпризы».

— Вы меня не узнаете? — Девушка почесала кончик носа.

Жест показался ему знакомым.

— А разве мы с вами встречались?

Вот, значит, как… Неожиданно — он готов был это признать. Зато теперь он в полном праве повнимательнее рассмотреть незваную гостью.

Ироничные серые глаза, каштановые пряди собраны на затылке в забавный хвостик. Лицо вполне привлекательное, но на любителя. Невысокую фигурку скрывает просторный ярко-рыжий балахон.

Балахон. Рыжий.

— Встречались, и не раз. — Девушка явно развлекалась. — Я присяду?

— Попробуйте. — Мессариец решил покамест не будить остальных. — И где же мы с вами встречались?

Незнакомка и в самом деле кого-то ему смутно напоминала. Но кого?

Густые брови — точно темные линии, твердой рукой проведенные по портрету. Тени под глазами, — похоже, в последнее время ей приходилось мало спать. И… улыбка. Обаятельная, открытая и… как бы это сказать… такая, словно девушка постоянно наблюдает за собой со стороны.

«Человека-то видать, а в человеке не видать», — говорил, бывало, его отец.

— Да где мы только с вами не встречались! — Девушка опустилась на траву.

Одета она была довольно легко, а вечер выдался прохладный. И все же от огня села далековато. Не путешественница — ноги босые, никаких вещей. Не отшельница — слишком уж жизнерадостная у нее физиономия. Снисходительные или лангер? Ход, конечно, нестандартный, но и не очень понятный.

Однако, взглянув гостье в глаза, мессариец понял, что, возможно, не так уж далек от истины. Она могла бы быть и среди Снисходительных, и в лангере.

— А поподробнее?

Будить или не будить?

— Ну что вы, право? — делано возмутилась незнакомка. — Вы как сказок не читали?

— Не читал! — ухмыльнувшись, признался мессариец.

Улыбка, жесты… Что-то совсем близко…

— И не слышали? — посочувствовала девушка.

— Отчего же. Доводилось.

С необходимостью научиться читать Макобер уже смирился. Но гордиться этим — нет уж, увольте!

— В сказках как положено? — потребовала девушка. — Накормить, напоить, а потом уж и расспрашивать.

— У меня для вас неприятная новость, — понизив голос, наклонился к ней мессариец. — Ужин давно закончился.

Девушка невольно подалась вперед, открывая шею. Ударь он сейчас, она успела бы разве что тихо вскрикнуть.

«Не Снисходительная, — грустно подумал Макобер. — А я так надеялся».

Гостья звонко расхохоталась. Мессариец выпустил из ладони ребристую рукоять ножа.

Смех. Да подотри мое копыто! Макобер чуть не хватил кулаком о землю, однако сумел сохранить на лице заинтересованную улыбку. Мист, конечно! Дочка не дочка, Ч’варта его знает, но…

Он мысленно заставил ее лицо с годами располнеть, повязал косынку, убрал гибкость в движениях. Вот только с чего эта самая дочка считает, что они должны быть знакомы?

— А напоить — это запросто. — Макобер отцепил от пояса фляжку. Поболтал — фляжка недовольно булькнула.

— Ладно-ладно, — не стала испытывать судьбу девушка. — Я передумала.

— Тогда позвольте пригласить вас на романтическую прогулку, — мысленно усмехнулся Макобер. — Под луной.

Где, если повезет, они столкнутся с самой Мист.

— Слушайте, романтики, — сонно пробормотал Хагни. — Потише никак?

Если бы у мессарийца оказался под рукой кляп, их отношениям с Моргилем был бы нанесен непоправимый урон.

Но уже через мгновение Макобер был подле жреца.

— Ты как?

Молчание.

— Дайте ему поспать, — с затаенной нежностью попросила девушка. — Ну так что, идем?

— Идем!

Гостья одним движением поднялась на ноги, торопясь уйти от костра прежде, чем Хагни успеет разглядеть ее лицо.

Тело пело, хотелось наслаждаться и любоваться каждым движением. Все такое знакомое — и давно забытое.

— Мист!

Проклятие! От такого возгласа мог не проснуться лишь глухой.

Или гном.

Коготки Мист вонзились в ладонь. Сама виновата.

— Что, дорогой? — кокетливо отозвалась она. — Ты против того, чтобы мы дали тебе поспать?

Оторопевшее лицо Хагни с лихвой вознаградило ее за долгие месяцы Приговора.

— Ты вернулась!

— Скорее это ты вернулся, — терпеливо отозвалась Мист. — Ты что-нибудь помнишь?

— Бой… — Жрецу все еще было трудно говорить. — А потом…

Он помолчал.

— Такое чувство, словно я заново родился.

— Ну, я-то верила, что ты не умрешь. Не можешь умереть.

Жрец слабо улыбнулся.

— Так это и правда вы?! — не подумав, брякнул мессариец и тут же мысленно отругал себя за глупый вопрос.

— Правда я, — серьезно ответила Мист.

— Это мы еще посмотрим. — Эльф появился из леса с натянутым луком в руках. Стрела смотрела в грудь чародейки. — Пока что я подозреваю, что перед нами весьма качественный мурок. Проверим на прочность?

«Вот живчик! — промелькнуло в голове у Макобера. — Что толку сторожить, если эльфы влет проделывают такие штуки! Я даже не заметил, когда он успел отползти».

— Рада, что вам понравилось.

Чародейка почувствовала себя неуютно. То, что начиналось как игра, грозило теперь ее жизни. Специально Торрер, конечно, не выстрелит, а вот рука дрогнуть может.

И стоило ли вообще играть с талиссой?

— Ладно, господа. Я готова доказать, что перед вами не иллюзия и не дочка Мист. А сама Мист.

— Могли бы придумать что-нибудь и пооригинальнее, — презрительно покачал головой эльф. — Мэтти, свяжи-ка ее покрепче. Мист вернется — тогда и разберемся, кто тут дочка, а кто — внучка…

…Серп луны бледнел на сером предрассветном небе. На траве появилась роса, и сразу стало сыро и промозгло. Озеро молчало, скрытое тяжелой и густой пеленой тумана.

Чародейка начала потихоньку хрипнуть — за последние несколько часов ей пришлось говорить больше, чем за все время знакомства с талиссой. Эльф по-прежнему не спускал с нее настороженного взгляда, и Хагни пришло в голову, что к забавной старушке талисса относилась куда теплее, нежели к симпатичной девушке, которая битую неделю морочила им голову.

Впрочем, и без нее загадок хватало, и собственное внезапное выздоровление беспокоило жреца не в последнюю очередь. Не то чтобы он был против, но Хагни любил понимать, что происходит, а в этом странном исцелении он понимал едва ли больше измучившей его расспросами талиссы.

Еще накануне вечером он не приходил в сознание, а ныне от раны не осталось и следа. И ладно бы это произошло в его храме, но среди ночи, на берегу озера, без всякой видимой причины…

— Оно хоть стоило того? — Вопрос давно крутился у Макобера на языке.

— Смотря что считать «тем», — лукаво улыбнулась Мист.

Теперь, когда Приговор был позади, она могла позволить себе пококетничать. Совсем немного, чтобы побыстрее восстановить форму.

— Например, те манускрипты, в которые вы заглянули.

У Бэх чародейка вызывала смешанные чувства. Безусловно, сочувствие — представив себя в положении Мист, Бэх внутренне содрогнулась. С другой стороны, любопытно, какой она сама будет лет через тридцать? Станет более степенной, серьезной? Да нет, серьезной она как раз была в детстве. Впрочем, Мак уверен, что пара фунтов чувства юмора ей и сейчас не помешает.

Наивный.

— О, — Мист мечтательно закатила глаза, — они были не просто интересны — великолепны. Это же опыт — его ни за какие деньги не купишь.

— Была бы нужда, — фыркнула жрица.

Жеманство чародейки начинало ее раздражать.

«Я что, ревную? Вот уж глупости какие. Просто она совершенно не умеет вести себя с друзьями. И это хитрое сияющее лицо — чем вообще они здесь всю ночь занимались?!»

— Да… Нужда — дело такое, не у каждого она есть.

Она могла бы сказать Бэх, какое это наслаждение — любить и быть любимой, как больно лишиться этого — и не постепенно, с годами, а разом, в одночасье. Могла бы признаться, что все эти дни втайне ей завидовала — ее молодости, обаянию, тому, что у нее все впереди.

Но к чему? Хочет дуться — вольному воля. Бэх, как бы она ни старалась, не испортит ей этого утра. Первого утра в ее новой старой жизни.

— А имя ваше? — требовательно поинтересовался Торрер. — Имя хотя бы настоящее?

Может, не стоит усугублять? Или — наоборот — еще одной лжи талисса ей не простит?

— Оно давно уже стало настоящим. Мист — мистификация. Только мало кто об этом задумывается.

— Как мистификация?! — чуть не подскочил Хагни. — Ты же говорила…

Чародейка покачала головой:

— Не говорила — ты сам додумал. Но здесь, господа, заранее прошу прощения — мне бы не хотелось называть свое настоящее имя. Теперь я — Мист, действительно Мист.

— Открытие за открытием, — пробормотал Моргиль. — Осталось узнать, что и те…

— Все остальное — по-честному, — быстро утешила его чародейка.

Жрец скептически поцокал языком.

А ведь в чем-то он, несомненно, прав, пронеслось в голове у Мист. Вот озеро это — откуда оно здесь? Да-да, именно это… Уж не исполнило ли колесико и ее желание, хотя она и не в талиссе? Но тогда получается, что, пока все думали, как одолеть всадников, она сама…

— Если позволите, господа, — Мист дождалась, пока Мэтт закончит перешептываться с Макобером, — мне бы вот что хотелось добавить. Чтобы определиться с самого начала. Вы считаете, что я поступила некрасиво, — ваше право. Единственное, на что я прошу, чтобы вы обратили внимание, — я не часть талиссы. И у меня могут быть свои небольшие тайны.

— Ничего себе, небольшие, — проворчал Мэтт. — А тайны, они у всех есть. И у нас в том числе. У каждого — свой потайной штрек, в который никто, кроме него, не спускается.

«А некоторые и вовсе мечтают его замуровать», — закончил он про себя.

— Я не очень привыкла оправдываться, — с достоинством возразила Мист. — И я прошу у вас прощения за свой невольный маскарад. Хотя это от меня и не зависело. Но вы брали с собой чародейку — я чародейка.

— И все же не понимаю, что мешало признаться, что вы знакомы с Хагни? — не удовлетворился ее объяснениями Хельг. — К чему эти дочки-матери?

А ведь, похоже, ему одному поведение Торрера не показалось забавным, хотя что тут может быть забавного?.. Грамотно эльф поступил, только и всего. Пошути так с часовым на посту, окажешься со стрелой в пузе раньше, чем успеешь объяснить, что ты, собственно, имел в виду…

— Так бы вы мне и поверили!

— Я бы поверил, — ухмыльнулся мессариец.

— Ой ли?

Макобер почувствовал себя задетым:

— После Лайгаша мы бы поверили даже в то, что вы — прабабушка Хагни, восставшая из могилы, чтобы наставить внучка на праведный путь.

— Не стоит трогать мою прабабушку, — с угрозой предупредил Моргиль. — Если бы здесь был мой прадедушка Бииш…

— Как-как, ты сказал, его звали? — оживился Торрер. — Бииш Моргиль? Слушай, я ж с ним встречался!

Хагни прищурился — не издевается ли над ним эльф? Однако Торрер выглядел совершенно искренним.

— Комендант одного из дебокасских портов?

— Было дело.

— Веришь, нам действительно повезло, что его здесь нет! Я и проболтал-то с ним с четверть часа, не больше. Но мне хватило. Да что там хватило — я готов был его…

Мессариец мысленно схватился за голову: он понял, что сейчас будет. Хорошая, крепкая драка. Качественная такая.

Ему приходилось встречать людей, похожих на Хагни.

— …обнять и расцеловать, — вставил Макобер первое, что пришло ему в голову.

— Хм-м, — нахмурился эльф. — Думаешь, по-ольтански это звучит именно так?

— Уверен. Сколько раз повторять, — тоном усталого мэтра напомнил мессариец, — это тебе не эльфийский. И когда мы говорим «старый хрен», это не значит…

— Не значит, — с готовностью согласился Торрер, осознав, куда его могло занести. — Ничего это не значит.

Моргиль настороженно прислушивался. Хотел ли эльф оскорбить его? Не похоже…

— Послушайте, господа. — Мист сочла, что и ей наконец можно вставить слово. — Если вы считаете, что я обманула ваше доверие, я готова уйти. Прямо сейчас. Колесико оставлю вам. И будьте спокойны — до Трумарита я доберусь без всяких приключений.

«А ведь ей ох как непросто! — Мэтт вгляделся в решительное личико чародейки. — Никто из нас за нее даже не обрадовался — разве что Хагни. И кто мы ей, в конце концов, чтобы допросы устраивать?»

— Скажите честно, — медленно проговорил гном. — А вам самой-то теперь какой смысл с нами таскаться?

Чародейка опустила голову.

— Озеро свое вы нашли. Колесико, сами говорите, готовы нам оставить.

— Вы мне нравитесь. — Чародейка по-прежнему не поднимала глаз. — Я не хотела… Кто же предполагал, что так выйдет…

— Не знаю, как остальные, — решительно проговорил Макобер, — а я был бы рад, если бы вы остались с нами.

— Давайте уж на «ты», что ли, — смущенно пробормотала Мист, изумленная его словами.

— Договорились! — тепло улыбнулась Бэх. — Ну что, господа, я, с вашего позволения, передохну: Мэтти будет о ком позаботиться кроме меня.

Гном рассмеялся.

— Мы что-нибудь еще должны про тебя знать? — пробурчал Хельг. — Например, что тебе не двадцать с хвостиком…

— Тебе не нравится мой хвостик? — Мист распустила волосы, и челка тут же упала ей на глаза.

— Очаровательный хвостик, — заверил ее страж. — Очень правдоподобный.

«Интересно, это комплимент?»

— Словом, что тебе не двадцать, а, скажем, пять? — помогла Хельгу Бэх.

— Ну… — Чародейка отбросила челку со лба, точно раздумывая, в чем бы еще признаться. — Пожалуй, нет. Хотя иногда мне и самой кажется, что пять не пять, но лет семь мне точно недавно стукнуло… Да, кстати, родом я из Мессара.

— Я ведь как чувствовал! — радостно подпрыгнул Макобер. — Слушай, а ведь и правда похоже! Площадь Керо помнишь? Я ж там рядом… Ого, кажется, нас сейчас побьют.

— Можешь не сомневаться! — заверил его Мэтт.

— Будем собираться? — Торрер нагнулся за заплечным мешком, напоминавшим к утру большую плоскую лепешку. — Надо только, наверно, с Трэмани попрощаться…

— Он уже, — грустно сообщила Мист. — Еще ночью. Когда я гуляла… Короче, он не захотел вас будить.

Чародейка понадеялась, что это правда. В любом случае Трэмани не пропадет.

— Ладно, тогда в путь. Рэппи, домой!

Крыса выглянула из травы, убедилась, что хозяин не шутит, и юркнула на свое место.

— Во дрессировка! — восхитился Макобер.

— Сам ты дрессировка! Взаимопонимание! — погрозил пальцем гном.

— Господа! — Моргиль скептически осмотрел свой плащ, вздохнул, но все же набросил его на плечи. — А мне никто не расскажет, что тут с вами было? Да, и спасибо, конечно, что не бросили.

— Не за что, — фыркнул гном. — Не так часто нам доводилось носить на руках жреца истинного бога! Давай только по дороге. Вот как выйдем на тракт, Бэх тебе все и расскажет.

— А почему я? — возмутилась девушка.

— Ты добрая, — невозмутимо пояснил гном.

— А мы торопимся?

— Торопимся, — уверенно заявил Мэтт. — Лично я прямо-таки спешу.

— Мэтти, — укоризненно одернул его Торрер.

— Что — Мэтти? — возмутился гном. — Это перед тобой деревья расступаются!

— Столько лет вместе — мог бы и научиться, — посетовал Макобер.

— Расступаться перед Торрером? — хмыкнул гном. — Тут, брат, талант нужен! Ну да ты и сам знаешь.

Быстро собравшись, они по утренней росе выбрались на тракт.

Вертя головой по сторонам, Мист едва не пела от радости. Идти без клюки было непривычно — но какое блаженство! И все же она неплохо придумала эту старушенцию — лучше уж так, чем изображать из себя пожилую леди с накладными буклями. Чего она не ожидала — так это странного чувства ностальгии, разливавшегося по телу приятной теплотой. Ничего, осталось потерпеть лет сорок…

К немалому удивлению Моргиля, Бэх сдержала данное гномом обещание. И вечером, отказавшись от еды и сна, Хагни долго молился, благодаря бога за свое возвращение в мир живых. Правда, Мэтту, охранявшему в тот раз покой талиссы, показалось, что, когда жрец закончил молитву, лицо его было весьма озадаченным.

А ближе к следующей ночи, когда солнце, скрывшись за лесом, бросало последние отблески на редкие войлочные облака, впереди показались долгожданные стены Майонты.

Глава XXVII

— Я выхожу из игры!

Слова Имарна никого не удивили.

Сегодня в Галерее Побед, которую чародеи обычно использовали, когда хотели собраться вместе, было непривычно тихо. Позапрошлой ночью досталось каждому.

Заглядевшись на ажурные своды залы, Кефт подумал, что более неподходящего места для их нынешней встречи трудно придумать. Он понятия не имел, над кем в былые времена одерживала победы Нетерта, однако свисающие с потолка знамена, убереженные колдовством от тления, и куча столь любимого воинами хлама на стенах сегодня выглядели, на его взгляд, совершенно неуместно.

Круг собрался, чтобы обсудить свое первое поражение.

Кефт отметил, что Найлэн тен Денетос вновь взял на себя роль первого среди равных. И ведь что-то заставляет Круг молча признавать его авторитет… Надо будет присмотреться.

— Ты расскажешь нам, что, собственно, произошло? — спокойно попросил он Имарна.

— А ты?

Имарн заметно нервничал и оттого был куда более агрессивным, чем обычно. Но едва ли от кого-то укрылось, что уголок его рта слегка подрагивал.

И неудивительно: еще пара таких ночей — и все они отправятся если не к Айригалю, то по крайней мере в лечебницу для умалишенных.

— Изволь. — Денетос, напротив, держал себя подчеркнуто миролюбиво. — Ничего особенного. Обычный штурм замка…

— Везет же некоторым! — завистливо вздохнул Лииль.

— …лучниками Берлета, — закончил фразу Найлэн.

Все почтительно замолчали.

— И как? — хрипло спросила Жанна.

— Стена продержалась почти полчаса.

— Будет сказки рассказывать, — впервые улыбнулся Имарн.

«А ведь это он принимал меня в Круг, — подумал Кефт. — И совсем недавно. Нетерта раздавила его. Раздавила, даже не заметив».

— Потом стена, естественно, рухнула, — невозмутимо продолжил Денетос. — Сразу по всей длине. Но я уже успел подготовиться: люди убрались в подвалы, под присмотр учеников. С собой я оставил только троих.

— Хочешь сказать, что вы справились вчетвером? — изумился Азнивьер.

— Похороны этих троих завтра.

— Я давно подозревал, что Денетос — самый талантливый из нас, — заговорщически прошептал Азнивьер на ухо Кефту.

— В смысле?

— Отбиться от Лучников Берлета — все равно как убедить Орробу, что тебя нет дома, когда она придет по твою душу.

— Теперь твоя очередь. — Денетос не сводил взгляда с Имарна.

— Арр-эрч, — буркнул тот, — преследовал меня от самой Нетерты и, только удостоверившись, что мой дом сгорел дотла, отправился восвояси. Что и к лучшему, конечно.

— Да, иначе Тайлена бы больше не было, — философски заметил Лииль. — И возможно, не одного Тайлена.

— Крэгги?

— Меня навестила Жанна айн Крэгг. Пренеприятнейшая старушка, скажу я вам. И изобретательна — куда там этому арр-эрчу!

— Послать двойника колдунье твоей мощи? — удивился Азнивьер. — Но в чем смысл? Кому, как не тебе, знать, на что ты способна?

— У меня слишком много способностей, — усмехнулась чародейка. — Всех и не упомнишь. По крайней мере так сразу. Кроме того, убивать саму себя…

— Я проснулся в Бесплодных пустынях. — Лииль не стал дожидаться, пока Денетос вызовет его на откровенность. — Вернее, ночью я был уверен, что это именно они.

— А сейчас?

— Сейчас не знаю. Вот скончаюсь… Но похоже. По крайней мере, познакомиться с Айригалем мне удалось.

— Тебе пришлось сражаться с богом? — не удержался Кефт.

— Сражаться? Я бы так не сказал. — Лииля передернуло от одного воспоминания. — Я даже подумываю, не податься ли мне в чьи-нибудь жрецы. Одним словом… не торопитесь покидать сей мир, господа. Если, конечно, это и вправду были Бесплодные пустыни.

— Почему он называет равнины пустынями? — так же шепотом поинтересовался Кефт у дипломата.

— Эльф, что с него взять. Равнина их тоже страшит, но пустыня… Говорят, в пустыне эльф сходит с ума через пару дней.

— Интересно, как же тогда называют владения Айригаля гномы?

— Азнивьер, — перебил их Денетос. — Поделишься?

— Какие тайны от друзей… Меня, как и Имарна, отправили домой. В смысле к Всадникам. Позволю себе заметить, что Нетерта, безусловно, дама, достойная уважения, но вот с воображением у нее явные проблемы. И у Имарна огонь, и у меня огонь.

— Ты тоже сам себя поджег?

— Увы, не довелось: об этом позаботились люди Фейранда. К сожалению, я долго не мог выяснить, действовали ли они с ведома Вождя или без оного.

— А есть разница? — не понял Кефт.

— И существенная. Если спятил Фейранд, единственный выход — бежать. Любой ценой, пусть даже перебив всех нападающих.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что смог бы перемолоть всех Всадников Эркрота? — фыркнула Жанна.

— Знаешь, я решил не проверять.

— Ну, перебил бы, велика беда, — заметил Кефт. — Они же первые полезли.

— Теперь я куда лучше понимаю, почему там торчу я, а не ты, — усмехнулся дипломат. — Вождь ни о чем не знал. Но если бы я лишил его армию полусотни опытных воинов… Надо сказать, на меня послали лучших из тех, кто был на тот момент в ставке.

— Послали? — насторожился Имарн. — И ты узнал кто?

— Увы. Накануне вечером все было спокойно. Сотник, правда, угощал их кумысом — но в меру. Кстати, сотника так и не нашли. Ни живого, ни мертвого.

— Кефт?

— Чувствую, вы все неплохо провели ночь. Даже обидно. Меня-то они просто лишили способности дышать.

— Они?

— Или она, если вы полагаете, что расправиться с нами решила Нетерта.

— Хочешь сказать, ты не умеешь останавливать дыхание? — Жанна нынче была настроена крайне скептически.

— Но не на час же.

— И ты справился? — Лииль присоединился к чародейке.

— Как видите. У каждого свои секреты.

Если бы они продолжили расспросы, он не знал бы, что и сказать. Кто бы ни напал на магов ночью, он правильно рассудил, что Кефт — слабее всех. И если бы не Кхарад…

— Итак, — Денетос вновь взял обсуждение в свои руки, — что мы имеем? Предположим, к Имарну приходил настоящий арр-эрч. Степняков явно чем-то подпоили. Останавливать у врагов дыхание и я умею. Лучники Берлета мне тоже не померещились — стену срезали чисто и без колебаний. А вот с Жанной и Лиилем уже сложнее — здесь явная иллюзия. Если, конечно, к этому не приложил руку сам Сидящий на Базальтовом Троне.

— Много чести будет, — хмыкнул Азнивьер.

— Тогда Нетерта?

— Похоже, — чувствовалось, что Жанна не на шутку испугана. — Боюсь, город нам не по зубам. По крайней мере без Жезла Ниерати.

— В общем, как хотите. — Имарн поднялся, с грохотом отодвинув кресло от стола. — Но дальше — без меня. Можете считать мой поступок малодушием…

— Скорее — предательством. — Слова Лииля были слышны только сидящим рядом.

— …но я ухожу. И я согласен с Крэгги: мы зря замахнулись на Нетерту. Может быть, нас решил остановить Кхарад…

— Кхарад мертв! — сверкнула глазами Жанна айн Крэгг.

— …может быть, город. Меня это больше не волнует.

И, непривычно ссутулившись, маг в полной тишине вышел из Галереи Побед.

* * *

Макобер резко остановился, огляделся по сторонам и, как показалось Мист, даже принюхался.

Майонта действительно оказалась городком — иначе не скажешь. Расхлябанные деревянные мостовые, низенькие одноэтажные домишки, многим из которых не хватало крепкой хозяйской руки, собаки, начинающие бесноваться за заборами, стоило им почуять случайного прохожего.

Ратуша чем-то напомнила Мист общественные бани в Зайране, и девушка долго еще хихикала, провожаемая удивленными взглядами стражи. Чародейке все казалось убого: Майонта, на ее взгляд, была начисто лишена того неуловимого провинциального очарования, которое влекло ее на пустынные набережные Ладаки или заставляло карабкаться по бесконечным каменным лестницам в древнюю крепостицу Иратака.

В Ладаки ей было уютно. Даже под скучным осенним дождиком, когда статуи так одиноко мерзнут на постаментах, что хочется пригласить их с собой в трактир и напоить горячим глинтвейном…

— Пора!

Макобер попрыгал. Нахмурившись, высвободил зазвеневшее колечко на ножнах. Опять попрыгал.

Прозвучало заклятие Вуали. Мессариец исчез.

— Не рановато? — Чародейка посмотрела на то место, где секунду назад стоял Макобер.

— В самый раз, — уверенно откликнулось пустое место. — Сейчас такие кварталы начнутся, только держись. Кошель на месте?

— А как же! — Девушка показала мессарийцу кожаный, прошитый ярко-желтыми нитями кошель, радующий глаз приятной припухлостью.

— Мист!

— Ах да!

Чародейка прицепила кошель к поясу. Теперь не заметить его мог бы только слепой.

— Другое дело. Значит, так: медленно идем вперед и делаем вид, что ищем дорогу назад.

Чародейка улыбнулась — мессариец, он и есть мессариец.

— Не пританцовывай, — одернул ее Макобер. — Если не можешь иначе, все время повторяй про себя: «Я — бедная… тьфу, богатая сиротка, заплутавшая далеко от дома».

— Думаешь, майонтские сиротки одеваются именно так? — съехидничала чародейка.

— Хм…

Неизвестно как, но Мист почувствовала на себе оценивающий взгляд.

— Твоя взяла. Ладно, веди себя как рассеянная провинциалка.

— Из какой же дыры надо выползти, чтобы чувствовать себя провинциалкой в этом городе? — пробормотала чародейка.

Она по-прежнему пребывала в уверенности, что вся эта затея с поисками Снисходительных на ощупь — чистейшей воды авантюра.

Только они нашли сносную гостиницу с несколько вызывающим названием «Щит Этрена», как Макобер тут же потащил всех обратно в город, излагая на ходу свой гениальный план. Главная роль в нем отводилась Мист и Хагни, которых Снисходительные, как надеялась талисса, хотя бы не знали в лицо. Моргиль ждал их сейчас на площади Вечной Воды, делая вид, что любуется старым, потрескавшимся фонтаном. Смотреть, правда, было особенно не на что: в центре фонтана юный рыбак протягивал руки к выглядывающей из воды сирене.

Впереди послышались четкие, уверенные шаги. Чародейка инстинктивно прижалась к стене дома.

— Мист, гондолу тебе в ухо! — Шепот из темноты едва не заставил ее подпрыгнуть.

Нет, определенно после такой охоты за убийцами она бы не отказалась провести месячишко в поместье Бэх, успокаивая нервы.

Из-за угла показались трое латников с факелами в руках. Проклятие, только городской стражи нам, сироткам, не хватало!

— Знает ли госпожа, что этот квартал — не самое лучшее место для прогулок? Особенно ближе к полуночи, — галантно поклонился старший из стражников.

Чародейка растерялась. Если и дальше изображать заплутавшую девицу, они, несомненно, проводят ее до центра города, а то и до гостиницы.

Прикидываться коренной жительницей Майонты в пятом поколении бессмысленно — она так же похожа на местных, как Хагни на гнома.

Соврать, что у нее здесь дела? Бесподобно! В одиннадцать часов ночи… Можно себе представить, куда они ее после этого проводят!

— Хварка тупорылая!

Получив неслабый тычок в спину, стражник пошатнулся и едва не сбил девушку с ног. По мостовой загрохотал увесистый булыжник.

— Минуточку, госпожа, — извинился старший. — За мной!

Поощряя их рвение, издали донеслось задорное «э-ге-гей!». Гремя мечами, стражники сорвались с места и затопотали по улице.

Хорошо, что Мак не растерялся. И интересно, что такое хварка?

Кстати, по закону подлости именно сейчас на сцене пора бы появиться хорошему, качественному убийце.

— Заблудилась? — Сочувственный голос за спиной резко контрастировал с тяжелой рукой, опустившейся на плечо. Под левой лопаткой Мист почувствовала что-то острое. — Тогда не оборачивайся, тебя-то я и искал.

— Именно меня? — кокетливо поинтересовалась Мист.

Она вздрогнула, когда металл коснулся теплой кожи.

— Кошель на землю.

Забористая ругань стражников слышалась уже за несколько кварталов. Если Макобер решит как следует погонять их по городу…

— Уши бантиком завязаны?

Мист почувствовала, как кончик кинжала вонзается в тело.

— Не дрожи, не поможет. Ну, быстро!

На самое простенькое заклятие нужно секунд восемь-десять. И если грабитель один, у нее есть шанс.

Охота, конечно, пойдет прахом.

«Ничего страшного, — мстительно подумала Мист, — придется Маку изобрести что-нибудь еще. Без смертельного исхода».

Медленно отцепляя от пояса кошель, Мист зашептала первые слова заклятия. И тут же вскрикнула: кинжал вошел чуть глубже. Под лопаткой сразу стало мокро.

— Не советую. И в жабу превратить обещали, и к богам своим взывали. Да только я жив, а они… Вот и умница.

Тугой кошель упал на мостовую.

— Теперь идем вперед. Шажочек за папу, шажочек за маму.

Денег-то не жалко, там одни медяки. А вот оставит ли он ее в живых?

— Хватит. Будем считать, что это мой аванс…

Не договорив, грабитель вскинул руку к виску и рухнул на мостовую.

— Ты в порядке?

Если бы она не боялась промахнуться, Макобер был бы сейчас обнят и расцелован. Им, конечно, повезло, что ворюга был один.

— Вроде живая. — Чародейка чувствовала некоторую слабость, но платье уже прилипло к телу, останавливая кровь.

«Хорошо, что я не надела на эту прогулку свое любимое…»

— Отменяй Вуаль. И давай оттащим его в сторонку.

— Связать?

— Только руки.

Пока Мист стягивала руки грабителя, она наконец смогла его рассмотреть. Ничего, надо сказать, особенного. Не бугай, не оборванец. Приличный молодой человек.

Со стилетом.

Когда пленник открыл глаза, мессариец осуждающе покачал головой:

— Нехорошо, однако, маленьких обижать! Неужто мама в детстве не учила?

Глаза грабителя забегали.

— Молчишь? И правильно делаешь, что молчишь! По-глупому ведь попался, а?

— А вот и нет. — Увидев, что его не собираются убивать или сдавать с рук на руки страже, парень начал постепенно успокаиваться. — Ты ведь чародей?

— Не скрою, — Макобер скромно потупился, — ты меня раскусил. Что, прямо так сразу и видно?

— Еще бы! — ухмыльнулся пленник. — Да я вашу породу за лигу чую!

— Ну, меня-то сложно не учуять, — окоротил его мессариец. — Таких чародеев, как я, в вашей занюханной Майонте еще поискать… Слышал когда-нибудь про Конвент душегубов?

— А то! — Парень явно обиделся, что его посчитали деревенщиной.

— Так это мы и есть, — самодовольно представился мессариец. — Сильнейшие чародеи мира на службе… Впрочем, этого тебе знать не обязательно. А вот внучку мою ты зря обидел, ой зря!

— Внучку?

Грабитель переводил взгляд с Мист на Макобера, пытаясь определить, какая у них разница в возрасте. Год? Три?

— А то! — передразнил парня Макобер. — Забыл, похоже, сколько мы живем? Века, братец, века…

Мускулы на лице у Мист болели от напряжения. Еще немножко, и она испортит ему все дело.

— Эх, разболтался я по-стариковски, — укорил сам себя Макобер. — Да и ты, видать, заслушался…

Он помедлил, точно раздумывая, как лучше поступить с обидчиком его малышки.

— Отпустите меня, а? — прошептал пленник пересохшими губами. — Клянусь, никогда больше…

— Ну да, ну да, — покивал Макобер. — Не забудь еще пообещать, что всегда будешь уступать старшим место в храме и ходить за покупками для престарелых стражников.

Лицо мессарийца внезапно изменилось, на губах выступила пена. В юности это иногда помогало: с эпилептиками стража старалась не связываться.

— Дуннти, слышал такое имя? — прошипел он.

Пленник с трудом взял себя в руки, чтобы не выдать испуга.

— Н-нет.

— Будешь жить! — громогласно объявил мессариец.

За спиной пленника Мист укоризненно прижала палец к губам.

— Жизнь за жизнь — справедливо? — Теперь мессариец говорил зловещим шепотом.

«Переигрывает, — подумала чародейка. — Если бы парень не сообразил, что Мак был невидимым…»

— С-справедливо.

— Душегубы послали нас разобраться с этим ничтожеством, червем, недостойным попирать… Тьфу, опять я увлекся. Годы, братец, годы. Словом, — палец мессарийца уперся в грудь пленнику не хуже стилета, — ты его убьешь. Еще до рассвета.

— Я? — изумился грабитель.

«Что делать? — Он заметался. — Сказать, что никогда никого не убивал? Так засмеют…»

— Ты. — Мессариец вытянул обе руки ладонями вниз. Несколько раз сжал и разжал кулаки, точно готовясь к заклятию. — Или кто-то другой. Нас это не интересует.

— Работа, выполненная из страха, — плохая работа, — начала свою партию Мист.

— Думаешь, он нам не подойдет?

Взгляд мессарийца не оставлял сомнений, какова будет судьба незадачливого грабителя, если он им не подойдет.

— Думаю, надо заплатить.

Макобер нахмурился. Постоял, переваливаясь с пятки на носок.

— Слышь, убогий. — Палец мессарийца, слегка подрагивая, прочертил линию по груди пленника и уперся в подбородок. — Внучка права — мы заплатим.

— Сколько? — В глазах парня появился интерес.

— Достаточно, чтобы этим не занимались любители, — отрезал Макобер. — Мы не уйдем из города, пока не убедимся, что все чисто.

Грабитель сник:

— А кто он, этот Дуннти?

— Чародей, конечно, курья твоя башка! Из бывших наших.

Пленник поколебался:

— Тогда вам нужны Снисходительные.

— Да мне амальгамно. — Боги, что сейчас сказал бы Торрер! Одна надежда, что он впервые услышал бы это слово. — Сам ты его порешишь или с нужным народцем сведешь. Снисходительные так Снисходительные. Я даже не спрошу, сколько ты у них получаешь за каждого нового клиента.

Чародейка почувствовала, что Макобер попал в точку. Впрочем, это было не важно.

— Пошли, — скомандовал мессариец. — Попытаешься бежать — ну, сам понимаешь. Протезы ставить будет не на что.

Глава XXVIII

Несмотря на поздний вечер, на открытой веранде трактира «Лягушачья башня», что напротив городских ворот, было не протолкнуться. Сменившиеся с дежурства стражники, закончившие работу подмастерья и торговцы из ближайших лавочек привычно забегали сюда пропустить по кружечке майонтского эля и не особенно торопились домой.

Трэмани отодвинулся подальше в тень. В лицо его они знать не должны, но вдруг… Границы возможностей жреца Вершительницы Судеб лучше не проверять.

— Они?

Трэмани скосил глаза. Худенькая черноволосая девушка как раз ласково накрыла ладонью руку усталого служителя Орробы. Ничего подозрительного. Если не слышать их разговор, можно подумать, что святой отец заглянул сюда по окончании службы отдохнуть и слегка расслабиться.

Проследив за взглядом Авертай, бард увидел, как, придержав створки ворот, стража пропустила в город запоздалых путников. Хорошо знакомых ему путников.

Он вздрогнул: девушка, пришедшая к нему ночью, была среди них. Бард не спросил ее ни о чем, не знал даже ее имени.

Ему нечего было ей пообещать. Но Трэмани был уверен, что, если боги будут к нему милостивы, умирая, он вспомнит ее глаза.

Сейчас он мог позволить себе помечтать: что было бы, если бы он принадлежал самому себе, а не своим друзьям. Однако бард не стал этого делать: он сомневался, что ночная гостья обрадовалась бы таким мечтам.

Рассеянно следя за двумя дюжими стражниками, сводившими створки ворот, Трэмани внимательно слушал разговор за соседним столом.

Он рисковал, очень рисковал. Но боялся, что талисса Авертай ускользнет из города незамеченной, а он так и не дождется удобного момента.

— Пятеро людей, гном и эльф — да, все совпадает, — подтвердил Кайал.

— Ты же клялся, что третья талисса осталась в Трумарите! — прошипела Авертай.

Вот оно как? Талисса. Теперь Трэмани многое становилось понятно.

— Была в Трумарите, — невозмутимо откликнулся жрец. — А теперь, сама видишь, в Майонте.

— Ты уверен?

Эльф казался Трэмани самым опасным в этой компании, хотя он и не взялся бы объяснить, почему именно. Может быть, потому, что Авертай временами спрашивала взглядом его согласия.

— Настолько, насколько еще недавно был уверен, что они в Трумарите, — съехидничал Кайал. — Решайтесь. Или мы пытаемся их опередить, или нечего рассусоливать.

— Действуем. Помните запасной вариант, который мы приберегали для людей Трэмани?

— Которого мы, кстати, так и не нашли, — пробормотал Риндал.

— К тому же их семеро, а не шестеро… — напомнил Заратти.

— Седьмой станет защищать остальных, так что возьмут всех.

Встав из-за стола и бросив рядом с кружками несколько грошей, талисса Авертай двинулась к выходу.

Трэмани помедлил, и оказался прав: выходя из таверны, Риндал оглянулся и внимательно осмотрел остававшихся в зале. Бард едва успел откинуться к стене и прикрыть глаза.

Неторопливо выбравшись на улицу, Трэмани вразвалочку направился к знакомому особнячку неподалеку, который, как ему удалось разузнать, Авертай облюбовала сразу по прибытии в Майонту. Убедившись, что переулок пуст, бард отодвинул примеченную еще вчера доску в заборе и прошмыгнул во двор.

Никого. Но окна светятся.

Подобравшись к окну, Трэмани заглянул внутрь. Талисса образовала круг, лицом друг к другу, и сперва бард решил, что они готовятся принять в свои ряды новичка. Но нет — в центре стоял Кайал, а остальные замерли, не отрывая глаз от медальона в руках жреца. Летучая мышь то ярко вспыхивала, так что на нее становилось больно смотреть, то окутывалась серой пеленой.

Прошло около четверти часа. Отчаявшись догадаться, что за странному ритуалу он стал свидетелем, и не желая быть замеченным, Трэмани старался лишь изредка бросать взгляды в окно. И вдруг…

Он едва не вскрикнул от удивления. Вместо товарищей Авертай перед ним оказалась еще одна талисса. Та самая, которую он только видел входящей в город.

Мэтт, Торрер, Макобер, Бэх (а неплохо она тогда пела, очень неплохо) и… Как же его звали? Нет, имени раненого он, кажется, так и не узнал.

А вот она — она тоже была здесь.

— Спасибо, — кивнула «Бэх» стоявшему в центре круга «Торреру». — Зар, посмотришь?

«Макобер» прикрыл глаза:

— Как ты и думала. Вошли, пропустили по кружечке эля и незаметно исчезли через задний ход, разойдясь в разные стороны.

— Отлично, оттуда и начнем.

— Ты не боишься, что кто-нибудь обратит внимание, как они снуют туда-сюда? — едва слышно проговорил «страж».

— Вышли на двор, эка невидаль! — усмехнулась «Бэх».

— Все разом? — хмыкнул «Торрер».

— Да хоть и разом, — отрубила девушка. — Некому здесь за ними присматривать. Захотели — зашли, захотели — вышли.

— Я не видел в Майонте ни одного эльфа, кроме тебя, — напомнил «Торреру» «Макобер». — Равно как и гнома.

Но в чем смысл придавать себе облик другой талиссы в городе, где ее никто не знает?

— Ну что, пошли?

Спрятавшись за углом дома, Трэмани подождал, пока хлопнет калитка, и выскользнул на улицу через дыру в заборе.

«Бэх» как раз подводила талиссу к задней двери «Лягушачьей башни», давая последние наставления:

— …Полчаса. Потом выходим, затевая по пути драку. Как только прибудет стража, кладем одного-двух — и врассыпную. Встречаемся утром.

— Да знаю, — отмахнулся «Торрер». — И все равно мне кажется, что лучше бы нам было не зарываться.

Место на веранде оказалось уже занято, но Трэмани не побрезговал и общим залом. Душновато, и все же полчасика можно потерпеть. Тем более что талисса расположилась неподалеку.

Он присмотрелся — похоже, да не очень. Гном, пожалуй, поприземистей будет, Бэх не так худа…

Внезапно Трэмани насторожился. Что-то было не так.

Бард обвел взглядом зал. Звон кружек, громкие разговоры — вроде все как обычно. Но время от времени болтовня за соседними с «талиссой» столами ненадолго стихала, когда за них подсаживались новые посетители. Они никого здесь не знали, и их никто не знал. Они не здоровались со старыми приятелями, не щипали за зад разносивших эль девушек, не обменивались свежими сплетнями. Веселые компании за столами быстро забывали об их присутствии: они никому не мешали.

До поры до времени.

Но вот один из вновь прибывших поднялся с места и, пошатнувшись, оперся на стол. Трэмани мазнул взглядом по залу. Настолько пьяных здесь больше не было. И хозяин заведения уже спешил к перебравшему чужаку.

Губы пьяницы зашевелились, словно он ругал свое непослушное тело, определенно не желающее держать его на ногах.

Инстинкт самосохранения бросил Трэмани на пол. Единственного из всех.

В воздухе засвистели тяжелые метательные звездочки.

Шесть. Потом еще одна.

Опустившаяся на трактир тьма прикрыла отход убийц.

* * *

У двуглавого дракона, мирно прогуливающегося по улочкам Майонты, было бы столько же шансов затеряться в толпе, сколько у Мэтта с Торрером — эльфы и гномы появлялись в городке не чаще королевской четы. И лишь ночь спасала их от неминуемого любопытства зевак.

Вдобавок ко всему прочему гном говорил сейчас на эльфийском: он знал лучше многих, что такое постоянно жить среди людей. Однако, как Торрер ни пытал своего друга, где тот овладел столь чистым произношением, Мэтт неизменно переводил разговор на другую тему.

— Кажется, здесь? — Торрер поднял повыше взятый в гостинице фонарь. — Кто будет стучать?

— Постучать-то и я могу. — Мэтт задумчиво оглядел крепкий деревянный дом со скромным палисадником.

— Ну, давай. — Эльф отступил в сторону.

— Что «давай»? — раздраженно буркнул гном. — Или ты уже придумал, что ему говорить?

— Чистую правду, — не растерялся эльф.

— И как же, если не секрет, ты собираешься объяснить почтенному мэтру Карренто, что привело тебя к нему в одиннадцать часов ночи?

— Что значит «как»? — удивился Торрер. — Нам говорили, что он настоящий книжник, так?

— Так, — согласился гном.

За закрытыми ставнями было темно.

Мэтт огляделся. Ни одного позднего прохожего. Кажется, им повезло.

— Тогда кому, как не ему, знать, что такое истинная тяга к знаниям! Мы не в силах дождаться утра, — думаю, этого будет достаточно.

— Это ты не в силах дождаться утра, — проворчал гном, — а он очень даже в силах. С другими тягами — не уверен, а уж с тягой к знаниям, я тебе точно говорю. Представляю, завалился бы ко мне среди ночи кто-нибудь, кому неймется узнать о брачных обычаях гномов. Да я бы его…

— Мы же не к тебе идем, — урезонил друга эльф. — К тебе я бы и днем трижды подумал… И лично я не собираюсь у него спрашивать ничего интимного. Так, чисто академический, но необыкновенно острый интерес…

Дверь дома широко распахнулась. Оба, как по команде, замолчали.

На пороге со свечой в руках появился тщедушный человечек в длинной ночной рубашке, расшитой разноцветными бабочками.

Мэтт глухо хихикнул.

— Никак опять из «Пятнистого попугая»? — Похоже, хозяин дома нисколько не удивился.

— Из «Щита Этрена», — растерянно произнес Торрер. — Мы не вовремя?

— По два талера с носа — и заходите. — Мэтр Карренто был не склонен попусту тратить время.

— За что? — изумился Мэтт.

— За легенды о Нетерте и пару полезных советов, — терпеливо пояснил человечек. — Четыре талера — или проваливайте.

Друзья переглянулись. Ясновидец он, что ли?

— Дороговато, конечно, — шепнул гном, — но я готов уступить.

— Кому? — удивился эльф.

— Тебе. Тебя же это… к знаниям тянет. Так уж и быть — плати.

Когда палладиевые монеты перекочевали в сухонькую ладошку мэтра Карренто, тот отодвинулся в сторону и коротко бросил:

— Проходите.

Маленькая гостиная с трудом вмещала в себя десятки манускриптов и свитков, некогда попавших в руки хозяину дома, да так и прижившихся. Однако живописного беспорядка, столь обычного в домах одержимых ученых, не было и в помине: хозяин явно не бедствовал.

— Значит, мы не первые, кто интересуется Нетертой? — осторожно начал Мэтт.

— Не первые. Но это к делу не относится.

— То есть как это? — заартачился гном.

— Я почему-то думал, вы захотите, чтобы и те, кто заглянет после вас, получили тот же ответ. — Человечек принялся разглядывать потолок.

— Вы правы, — недовольно буркнул Мэтт. — Я надеюсь, ваш гонорар включает в себя карту?

— Включал бы, — согласился мэтр Карренто. — Если бы она у меня была.

— Что ж, тогда мы… — Торрер сделал вид, что собирается уходить.

— Но не думаю, что она существует, — небрежно добавил мэтр. — Что еще вас интересует?

— Что осталось от Нетерты?

— Здания разрушены. На поверхности — полное запустение. Под землей толпы нежити, одичавшие местные жители и драконы.

— Драконы? — насторожился Торрер. — И много?

— Достаточно было бы и одного. Средний дракон без труда уничтожает в бою три центурии. При наличии некоторой удачи с ним способна справиться дюжина всадников на крылатых львах, семь-восемь опытных чародеев или один жрец не ниже иерарха. Удм айн Цилсед, «О малых и средних драконах».

Мэтт подумал, что либо книгочей над ними издевается, либо они действительно нашли лучшего. И не его вина, что картографы не удосужились составить нужную им карту.

— Понятно, — сглотнул слюну эльф. — А маги?

— Вам мало? — усмехнулся Карренто. — Приятно познакомиться с настоящими энтузиастами!

— Взаимно, — в тон ему ответил Мэтт. — Так как?

— Про магов мне ничего не известно, — сухо ответил мэтр.

— Что такое Жезл Ниерати?

Письмо Абу Дамлаха до сих пор не давало гному покоя: он не любил участвовать в игре, не зная правил.

— Отгадка.

— К чему? — изумился эльф.

— К загадкам Нетерты, — терпеливо пояснил Карренто. — По преданию, его творили сразу три бога.

— Двое — это Айригаль и Орроба? — предположил Торрер.

— Вместе с Сентарком, — кивнул Карренто.

— Бог ночи, — вполголоса заметил Мэтт. — Неплохо.

— Полагаю, легенда об основании Нетерты вам известна.

— За четыре талера я надеялся услышать ответы, а не вопросы, — отрезал Мэтт.

— Идет. — Ученый понял, что встретил достойного противника. — Рассказываю?

— Пожалуй.

— Я буду краток: все-таки ночь на дворе. Так что всякие там финтифлюшки, вроде трагических завываний и пауз в нужных местах, додумайте сами.

Мэтт мимоходом отметил, что подход мэтра Карренто ему даже чем-то импонирует. По крайней мере, человек привык честно отрабатывать свои деньги.

— Тогда про Кхарада и Зеантиса можете не рассказывать, — великодушно разрешил гном.

— И не буду. Байки — не мой профиль, — отмахнулся Карренто. — Кхарад появился сильно позже. К тому времени Нетерт давно уже покоился в могиле.

— Так сколько же вы знаете версий этой легенды? — впервые улыбнулся Мэтт.

— Одиннадцать, — с гордостью признал мэтр. — Но для особых клиентов я приберегаю двенадцатую. Это не версия и не легенда — так было на самом деле.

— Допустим.

— Когда император Немер взошел на престол, — начал мэтр, нисколько не смущенный скептицизмом гнома, — он начал с того, что провозгласил наследницей свою единственную дочь. Как вы знаете, травить ядом родственников в надежде, что рано или поздно они закончатся, было не в традициях династии. А это означало, что шансы принца Нетерта занять трон оказывались минимальны.

— Разве принц был моложе своей сестры?

— Сестры? — не меньше эльфа удивился книгочей. — Он был моложе своего брата, императора.

Мэтт с Торрером переглянулись.

— А меж тем Нетерт хотел править — где угодно, но править. И править самостоятельно. Так что когда Немер предложил брату пост коннетабля — а, сказать по чести, стратег из него был никудышный, — Нетерт отказался.

— Странно… Раньше мы слышали, что Нетерт был сыном Немера, — перебил мэтра Торрер.

— Версия номер девять, — улыбнулся Карренто. — Ложная, разумеется. В наши просвещенные дни на нее ловятся только редкостные простофили.

Гном откашлялся.

— Так вот, иметь при дворе вечно недовольного принца — удовольствие не из великих, можете мне поверить.

— При вашем дворе регулярно бывают недовольные принцы? — постарался компенсировать отсутствие Макобера гном.

Карренто расхохотался. Несмотря на тщедушность, у него оказался приятный глубокий баритон.

Кажется, они поладят.

— А вот дальше в этой истории одно большое темное пятно, — признался книгочей. — Известно, что Немер передал брату некий жезл — но при условии, что тот тотчас же покинет двор. Зачем Нетерту нужен был этот жезл, на что жезл способен, — мы можем только предполагать. Гофмейстер позднее уверял, что император согласился не лезть в дела Нетерта, еслиоснованный им город будет лежать за пределами страны. Похоже, что это правда.

— Я бы тоже не отказался основать где-нибудь город Торрера, — пробормотал эльф. — Но вот беда — с братьями мне не повезло.

— Ничего себе правдивая история, — фыркнул гном. — Не знаю кто, не знаю как…

— Не знаю, — кивнул мэтр. — Однако формально Нетерта подпадала под эту договоренность — леса за Майонтой не принадлежали Империи. Город рос подозрительно быстро — не без помощи чародеев, которых Нетерт приглашал туда со всего Двэлла.

— А к кому попал жезл после смерти Нетерта?

— Полагаю, что к Кхараду. Но, как вы понимаете, он не хвастался своей находкой. Формально город управлялся тремя верховными жрецами. И предполагаю, что официально последней его держала в руках жрица Сентарка. Которая, по слухам, умудрилась чем-то прогневать своего бога.

— А сейчас? — Торрер почувствовал, что начинает запутываться в этом нагромождении предположений и легенд.

Карренто пожал плечами.

— Хорошо, с этим мы разобрались, — подытожил гном. — Если бы к вам пришел гном, который собирался бы отправиться в Нетерту прямо сейчас… Что бы вы ему посоветовали?

— Отправиться без приглашения?

Ни Торрер, ни Мэтт не обратили внимания на это странное уточнение.

— Именно так.

— Вы позволите немного патетики?

— Валяйте! — разрешил эльф.

— Никто и ничто не в силах помочь вам ступить на землю Нетерты и остаться в живых, — торжественно провозгласил мэтр, наблюдая за реакцией собеседников. — Будь у меня враг, я бы и ему посоветовал лишь одно. Отказаться от этой безумной идеи.

Глава XXIX

Бергорн едва смог дождаться, пока окажется дома.

Смешно сказать, но новая любовница герцога лишила центуриона основной части доходов: жизнь во дворце замерла. Политическая жизнь, конечно. Да и посол у Всадников что-то заленился. Одним словом, куда ни кинь, черная полоса в жизни.

И вот наконец-то новый гонец от Саена тай Эссешеля! Беря в руки свиток, Бергорн мысленно уже видел приглушенный блеск трех-четырех десятков талеров. А если там что-нибудь действительно интересное…

— Меня нет, — бросил он слуге, запираясь в кабинете.

Так, зажечь свечу, достать коричневый мешочек…

Почувствовав, что вот-вот просыплет порошок, Бергорн опустил мешочек на стол. Заставил себя успокоиться.

Огонек свечи нерешительно лизнул сургуч, печать покорно раскрылась…

Стук в дверь. И не костяшками пальцев, как стучал бы слуга, — кулаком.

— Я же просил меня не беспокоить! — прорычал центурион, едва не уронив на пол драгоценный кусочек сургуча.

Ярость центуриона была наигранной — он уже понял, кто ждет за дверью. Задув свечу, Бергорн метнулся к окну, распахнул ставни…

— Центурия дворцовой стражи! — раздался из-за двери властный женский голос. — Именем Его Светлости герцога Тайленского приказываю вам открыть!

За окном появилась ухмыляющаяся физиономия в шлеме.

Бергорну показалось, что пол ушел из-под ног. Кто мог его предать? Имарн? Но чародей более других заинтересован в его услугах. Челядь? Она практически ничего не знает.

— Открывайте!

Рука Бергорна дернулась к мешочкам. Воин укоризненно покачал головой и перемахнул через подоконник. Отсалютовав центуриону, он прошагал к двери и отодвинул засов.

За те несколько секунд, на которые воину пришлось отвернуться, центурион смахнул рукавом свечу и наступил на нее сапогом.

Бессмысленно. Все бессмысленно. Порошки, вскрытый свиток…

Бергорн обессиленно рухнул в кресло. Дворцовая стража и в лучшие-то времена мышей не ловила, а уж с тех пор, как ее возглавил барон тай Вадду… В прошлом месяце какой-то бездельник не придумал ничего умнее, как на спор со своей подружкой пробраться в столовую самого герцога. Оделся поприличнее и пошел. Охрана насторожилась лишь тогда, когда он в отчаянии стал спрашивать дорогу, заблудившись в дворцовых коридорах.

Дверь распахнулась. К немалому изумлению Бергорна, стражников возглавляла незнакомая ему девушка. Темные волосы едва прикрывают шею, на лбу завивается кокетливое колечко челки. Пожалуй, симпатичная.

— Центурион Бергорн?

Бергорн промолчал. Если ей хочется соблюдать формальности, подыгрывать он не намерен.

— Именем Его Светлости герцога Тайленского вы арестованы.

— Обвинение?

— Государственная измена.

— Письменный приказ, барышня! — Бергорн придал лицу бесстрастное выражение. — У нас все же не Ферно, чтобы врываться в дома лояльных подданных!

Девушка протянула свиток.

Подпись, большая печать. У Бергорна жалобно заныл живот. Кто же этот мерзавец, который его предал?

Незнакомка требовательно щелкнула пальцами, и воин услужливо подставил ей кресло. Усевшись, девушка подперла щеки руками и сочувственно посмотрела на центуриона.

— А у вас крепкие нервы, Бергорн, — с одобрением проговорила она. — И зачем вам понадобилось вскрывать письма, адресованные Его Светлости? Мания величия? Или шпионите помаленьку? В пользу Фейранда? Совета лордов Катэны?

Кажется, все не так плохо. Центурион покачал головой.

— Но тогда зачем? — Казалось, девушка искренне удивлена, однако глаза ее смеялись. — Неужели вы столь любопытны?

Центурион застыл. А ведь она с ним играет…

— Какими еще приказами на мой счет вы располагаете?

— Вы даже не спрашиваете, кто я такая? — улыбнулась незнакомка. — Похвально. Настоящий воин — суров и стоек. Правда, это лишний раз доказывает, что вы на самом-то деле не слишком любознательны. Я не права?

Бергорн незаметно оглядел комнату. У окна никого — однако он не сомневался, что в саду его будут ждать. Двери приглашающе открыты. Они что, хотят, чтобы он бежал?

Девушка поиграла лежавшими на столе мешочками.

— Не ваше? — сочувственно спросила она.

— Не угадали, — фыркнул Бергорн. — Мое. Мы чего-то ждем?

— Как скажете. — Девушка нахмурилась и сразу же стала отстраненно официальной. — Полномочия от Совета — извольте ознакомиться.

Бергорн просмотрел свиток. Все честь по чести. Разве что удивляла формула «предъявителю сего» — обычно в такие указы вписывалось имя.

— Ознакомлен.

— Если нам удастся застать вас на месте преступления, что мы, собственно, и сделали, — неторопливо продолжила девушка, — дело относится к юрисдикции Ближнего суда. Впрочем, это вы знаете и без меня.

— И на какое же число назначено заседание? — поинтересовался центурион.

Допустим, на лестнице двое. Или даже трое. Но и меч с ним — этой вертихвостке даже не пришло в голову его отобрать!

— Желаете взглянуть на приговор?

Вот, значит, как.

— Благодарю, не стоит.

Да, приговоренных к смерти охраняют совсем по-другому.

Но лучше погибнуть при попытке к бегству, чем на плахе.

Центурион скрестил руки на животе. Рвануться назад, выхватить меч…

— Если же ни у вас лично, ни в вашем доме не найдется никаких доказательств измены, я должна принести вам извинения от имени Его Светлости и оставить вас под наблюдением. Негласным, разумеется.

«Вот, значит, как», — второй раз оторопело подумал он.

— Представим на минутку, что вы ничего не нашли, — бросил пробный шар Бергорн. — Кроме, к примеру, полутора тысяч талеров.

«Мне останется всего триста — триста пятьдесят. И голова в придачу. По-моему, неплохая сделка».

— Мимо цели, центурион, — нехорошо усмехнулась девушка. — Мешочков, которые валяются сейчас на столе, вполне достаточно, чтобы отправить вас на дыбу, а потом на виселицу. Но у вас богатое воображение.

— Не жаловался.

— А что, если мы представим себе нечто иное? — Незнакомка сделала вид, что ей только сейчас пришла в голову эта замечательная идея. — Вас мы, к сожалению, не застали, зато… в одном из потайных ящичков вот этого, к примеру, стола обнаружили должным образом составленное признание.

— И зачем бы мне, интересно, было заранее писать такую бумагу? — Впереди замаячил слабый проблеск надежды.

Полученных от Имарна денег на первое время хватит, потом тесть продаст особняк. Бергорн, конечно, коренной тайленец, но и в других герцогствах, говорят, неплохо живут. Если есть деньги.

— Люди порой бывают невероятно предусмотрительны, центурион. — Девушка посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц, и Бергорн начал догадываться, почему ей доверили этот арест. — Зачем? Да хотя бы для того, чтобы обезопасить себя на случай, если ваш патрон… Кстати, Бергорн, вы так и не ответили, кто же тот таинственный человек, которого столь интересуют письма добрейшего тай Эссешеля?

— Вы даете мне слово? — решился центурион.

— Более того. Смотрите. — Девушка, не оглядываясь, протянула назад руку — ладонью вверх. Воин услужливо положил в нее свиток.

Позволив Бергорну во всех подробностях ознакомиться с приговором, она взяла из ящичка новую свечу. Разгоревшееся пламя оставило от свитка горстку пепла.

— Ну же?

— Имарн.

— Пишите. — Девушка пододвинула чистый кусок пергамента.

Часа через полтора после того, как Бергорн навсегда покинул свой особняк, слуга нерешительно поскребся в двери дворцовых покоев Имарна.

— К вам дама, мессир. Госпожа Эжен.

Новая любовница герцога! Весьма и весьма интересно: Имарну до сих пор не удавалось понаблюдать за ней. К прелестям очередной наложницы он был более чем спокоен. А вот спальня герцога, стоило Эжен туда войти, оказывалась наглухо закрыта для наблюдения.

— Проси.

Девушка не понравилась ему с первого взгляда — чересчур насмешлива и независима. Впрочем, лояльному подданному должно быть достаточно того, что она нравится Его Светлости.

Маг поклонился. Эжен не удостоила его даже кивком.

— Господин маг, долго я вас не задержу. Мне тут попал в руки — совершенно, надо сказать, случайно — один пергамент… И я подумала: вдруг он будет вам любопытен.

«Господин маг — точно она не знает, как меня зовут».

Имарну достаточно было прочитать несколько строк, чтобы осознать, что его карьера подошла к концу. Но его и без того уже мало что привязывало к Тайлену.

Делая вид, что внимательно изучает свиток, чародей постарался трезво оценить свои силы.

Их было не много — сегодняшняя встреча в Галерее Побед измотала его больше, чем он рассчитывал. Да и арр-эрч еще не успел забыться. Имарн знал, что сейчас он способен только на что-нибудь совсем простенькое. Ну, скажем, на перемещение в пространстве. На окраину города, а там…

Скользя глазами по строчкам, чародей зашевелил губами.

Никакого эффекта. Магия уходила в пустоту.

— Бесполезно, — усмехнулась Эжен. — Вам не выйти из комнаты, пока я этого не позволю.

Значит, все-таки чародейка. И не из слабых. Кефт, теперь эта Эжен. Откуда, Айригаль их побери, они берутся? Сильные, никому не известные маги. Способные остановить члена Круга.

Очень потасканного и побитого члена Круга, поправил он себя. Легче не стало.

— Ума не приложу, что заставило этого… — Имарн заглянул в свиток, — этого Бергорна столь нагло меня оговорить. Без сомнения, господин герцог…

— Его Светлость уже видел этот свиток, — весьма невежливо прервала его девушка. — Заплечных дел мастера ждут вас, мессир.

А уж она постарается, чтобы Имарн не вырвался из рук палачей.

Смысл, во всем этом должен быть какой-то смысл! Он никогда не лез в личную жизнь герцога, не осуждал, не перешептывался за спиной. Он ничем не мешал Эжен — точно так же, как не мешал доброму десятку фавориток до нее.

И теперь уже не помешает тем, кто придет после.

— Хотите вина?

— Нет, благодарю. У меня сегодня еще множество дел.

Дел. И самое главное из них — ублажать герцога, пока тот не поверит всему, что говорит эта бестия.

— А вот я, пожалуй, выпью.

Поднявшись со своего места, Имарн подошел к окну.

Ночь. Когда-то она была его главной союзницей. Теперь, после визита арр-эрча, он стал ее побаиваться.

Сможет ли он оправдаться? Сомнительно. Таретт быстро свяжется со своим дипломатом и выяснит, почему так давно не было известий из ставки Вождя. А тай Эссешель не тот человек, чтобы играть на стороне Круга.

— И конфеток не хотите? — Имарн щелчком раскрыл бонбоньерку.

Девушка покачала головой.

— А вот я, пожалуй…

Наполнив кубок, чародей незаметно бросил в него лежавший под леденцами крошечный шарик из сушеных трав.

— Ваше здоровье, Эжен. Ума не приложу, зачем вам это понадобилось, но не могу не поздравить — вы победили!

* * *

— Бэх, а Темес присматривает за всеми воинами или только за своими жрецами? — спросил Хельг, когда они уже подходили к храму.

— Как договоришься, — попыталась отшутиться девушка. — Или ты серьезно?

— Ну, если это не секрет…

Бэх удивленно взглянула на Хельга. За все то время, что они провели вместе, страж ни разу не интересовался ни Тигром, ни его возможностями.

— Тебе что-то от него нужно? — спросила она напрямую.

— Даже не знаю. — Страж по-прежнему раздумывал, не лучше ли будет оставить свои проблемы при себе. — Видишь ли…

— Видишь ли, в следующий раз в храме Тигра я могу оказаться и через месяц. Так что решайся.

Хельг не любил, когда на него давили. Но сможет ли он вернуться к этому разговору через месяц?

Его Светлость не сказал самого главного — как долго они с Хагни должны сопровождать талиссу. Если до границ герцогства, то поход в Нетерту представляется весьма сомнительным.

И самого герцога не спросишь — далековато…

— Не уверен, что смогу рассказать все в двух словах, — предупредил он.

Страж давно хотел завести с Бэх этот разговор, но вот подходящего случая все как-то не подворачивалось. Если Мист не соврала и Темес действительно являлся своей жрице, то, может быть, и сейчас…

В Трумарите он как-то почти решился обратиться к служителям Небесного Воина — но в последнюю минуту передумал. Что он сказал бы им? У него свои пути, своя богиня…

— Я не тороплюсь. — Бэх замедлила шаг и огляделась по сторонам.

Вроде никто не следит. Но у лангера, несомненно, и здесь есть свои люди.

— Понимаешь, семья моей матери почитала Темеса особо, — решился Хельг. — Не так, как других богов.

— Похвально, — улыбнулась девушка.

— Если бы… В смысле да, конечно. Знаешь, есть такие медальоны… Не жреческие, а для воинов…

— Знаю, — успокоила его Бэх. — Не волнуйся ты так: я не Тигр — не съем!

— Да я не волнуюсь… Вот я и подумал: а Темес может тебе сказать, где они сейчас?

— Хельг. — Жрица коснулась его руки. — Тигр все может. Но ты расскажи толком, в чем дело. Ты хочешь найти своих родственников?

Страж кивнул.

— Если они часто ему молятся, Тигр знает и помнит про них. И если захочет, то и со мной поделится. Только ты мне скажи: есть еще что-то, что я должна знать, обращаясь к нему с такой просьбой?

Нерешительность стража изумила Бэх больше, чем его по большому счету немудреная просьба. Видно, что-то в его отношениях с семьей не так просто. Конечно, она не имеет права ничего у него выпытывать, но ведь это он чего-то от нее хочет, разве нет?

— Наверно, ты права. — Хельг вздохнул. — В общем, когда отец с матерью поженились, за ней стоял мощный катэнский клан наемников. Собственно, к тому времени они уже были не простыми наемниками: прадед, а потом и дед содержали контору, куда купцы могли обратиться за помощью в подборе людей. Процветающую контору, с весьма прочной репутацией. Сопровождение караванов, личная охрана, обучение гвардии какого-нибудь новоявленного графа или герцога, — чем только они не занимались.

— А отец?

— Некогда его род был известен, — в голосе стража послышалась гордость, — потом обеднел, осел в Трумарите. Вот уже несколько веков семья тесно связана с жречеством Анди, дед там не последний человек. А вот отец… Он просто жил и получал удовольствие от жизни.

— Потихоньку что-то проясняется, — подбодрила стража Бэх, но он, казалось, ее не услышал.

— Они недолго прожили вместе. Вскоре после того, как я родился, отец был убит, а мать — исчезла.

— То есть как это «исчезла»? — изумилась девушка. — Скрылась? Ее заставили уехать? И она согласилась тебя бросить?

— Эти вопросы я и сам не раз себе задавал, — развел руками Хельг. — По крайней мере, семью матери я не интересовал, поскольку был для них хуже бастарда. Так, плод мезальянса.

— Ты ничего не перепутал? Я бы не удивилась, если бы родственники твоего отца сочли этот брак мезальянсом…

— Тут видишь что… — Страж помолчал. — Все деньги были у деда… Отец не бедствовал, конечно, но и выгодной партией его трудно было назвать. Да и жил он в Трумарите — далековато от Катэны-то. Вот родственники матери и взбесились, когда он недолго думая просто увез ее с собой.

— Взбесились, что их не послушали?

— Не только. Много всего понамешано… И не послушали, и выгоды никакой. Да и к старому дворянству у нас, сама знаешь, разное отношение бывает.

— Ты про зависть, что ли? Так чему завидовать? — Бэх невинно улыбнулась, хотя и знала за собой, что частенько смотрит на новое дворянство слегка свысока. Не то чтобы, конечно, нос задирать, но одно дело император, а совсем другое — все эти выскочившие из небытия самозваные короли и герцоги.

— Тебе объяснить, чем королева Илайя хуже какого-нибудь Симраса Железнорукого? — усмехнулся в ответ Хельг. — Наверно, это и впрямь должно быть обидно. Лезешь из кожи вон, титулами с ног до головы увешан, но самого себя-то не обманешь. Вон чародеев не случайно же в особое дворянство больше не возводят. Ни в одном герцогстве.

— Пожалуй, — согласилась жрица. — Правда, и при Империи эта идея, насколько я знаю, не всем была по нраву. Хотя немногочисленные «дар» зубами за нее держались. Но мы-то не об этом.

— Не об этом, — согласился страж, уже жалея, что завел разговор.

— Нет, погоди. К сестре этих наемников сватался настоящий дворянин, а они еще и нос воротили?

— Как мне кажется, они считали себя истинными воинами, достойными славы былых героев Империи. И не сомневались, что в иные времена император оценил бы их по заслугам. А отцу не надо было ни о чем таком мечтать — он и так все имел. И при этом не был воином. А значит, в глазах этих наемников он-то как раз и не был настоящим дворянином!

— Но твоей маме ведь это не помешало? Она же любила отца? — Бэх склонила голову, подергивая в задумчивости фиолетовую ленту в косичке.

— Наверно. Надеюсь. Я ее совсем не знал. — Бэх видела, что слова даются Хельгу с трудом. — Меня взял к себе двоюродный дед. Отшельник.

Отшельник. Бэх представила себе, чего Хельгу стоило не то что поднять руку на отшельника — помыслить об этом.

— Нашел в разоренном доме. Чудом. Лет до двенадцати дед занимался мной сам, потом отдал Наставнику.

— Ты что, даже не попытался переговорить с семьей матери? — удивилась жрица. — Полагаешь, за столько лет они не остыли?

— Уверен. — Глаза Хельга сузились. — Такие не остывают. Деда они и слушать не стали.

— Но ты хоть знаешь, где они живут?

— В Катэне. У меня с ними нет ничего общего. Даже имени.

— Зачем же тогда тебе Тигр?

Высокое здание храма вынырнуло из темноты.

Бэх любила эти прочные, уверенные в себе здания, рассеянные по всей Ольтании. Точно такое же стояло неподалеку от ее дома.

— Сейчас в Катэне остался один Фанрарн. — Хельг сплюнул. — Он уже стар, из дома не выходит. А я хочу наконец увидеть свою мать.

— Так и спроси у него, где она. Едва ли Темес здесь тебе чем-то поможет.

— Он не ответит. И я для себя решил: послужу еще пару лет, скоплю достаточно денег и отправлюсь на поиски братьев матери. А там… Если мама… если ее держат в каком-нибудь поместье или монастыре, должны же они ее навещать. Ну, хотя бы изредка. А если нет, я заставлю их ответить, где они ее прячут.

— Заставишь?

— Заставлю.

Такого Хельга Бэх видела впервые. И зачем только она полезла к нему в душу…

— Ты знаешь их имена?

Выслушав ответ, девушка уверенно взбежала по серым каменным ступеням и скрылась в храме.

Страж остался ждать в сквере напротив. Удивительно, насколько извилисты иногда бывают человеческие судьбы, подумал он. И не только человеческие.

Ему пришел на память вчерашний разговор. Последний перед Майонтой.

— У вас что, вообще не принято говорить о прошлом? — спросила тогда Мист. — В свое время, когда мы с Хагни работали на пару, дня не проходило, чтобы ребята вокруг не вспоминали какие-нибудь истории. «А помнишь того чудика, который мечом пытался побриться?» — «Нет, ну как ты тогда грифона разделал — он и крылом махнуть не успел!» А вы…

— Ну почему же, говорим иногда, — ответил за всех Мэтт. — Вот Айвена с Терри давеча поминали. Словом, на память не жалуемся.

— А до того, как вы стали талиссой? — не отставала чародейка.

— Кто хочет — рассказывает, кто нет — молчит. Мы друг друга не неволим. Я, скажем, не шибко люблю века ворошить.

— Да и вообще, драками и шрамами хорошо перед девочками хвастать, — поддержал гнома Торрер. — А бой — сама знаешь, что такое. Если правду рассказывать, малоаппетитно будет, а врать, когда кругом все свои, тоже как-то не с руки.

Хельг бы и сам ничего не ворошил, но иначе…

Он не сказал Бэх, что на самом деле ездил в Катэну. Очень давно, лет шесть назад. Пытался поговорить с дядьями.

Его не пригласили и на порог. Слуга высокомерно процедил, что почтенные господа знать не знают никакого господина айн Лейна и не стремятся свести с ним знакомство.

А у ворот, в теньке, стояли охранявшие дом наемники. И ждали, что, сорвавшись, он пустит в ход меч…

— Уснул? — Бэх присела рядышком на скамью.

Откуда Лентал узнал, что она обязательно заглянет здесь в храм Тигра? И что за странное послание — никаких объяснений, только одна просьба. С ним что-то случилось? Должно случиться?

Появиться перед ним прямо сейчас? Хороша она будет, если Лентал где-нибудь на званом ужине или на синклите.

Паникерша. Жил же он как-то без нее почти три десятка лет.

Заметив, что Бэх дрожит, страж накинул на нее свой плащ. Девушка благодарно улыбнулась.

— А как же сияние? — улыбнулся он в ответ. — Гром, фанфары? Или здесь Темес ведет себя скромнее, чем в Трумарите?

— Я попросила его не привлекать внимания к нашему разговору. Кстати, я все спросила.

— И как? — Хельг постарался произнести это как можно безразличнее.

— Не густо. — Бэх выглядела расстроенной. — Но и не пусто. Отец, то есть твой дед, действительно в Катэне. А вот братья, дядья в смысле, разбрелись по свету.

— Ну, это я тебе и сам сказал. — У Хельга не было оснований не доверять одному из своих сослуживцев, коренному катэнцу, в прошлом году навещавшему своих родных.

— И все же Тигр знает больше тебя. — Бэх постаралась улыбнуться. — Старший брат сейчас в Тильясе. Реально именно он занимается делами семьи, и если кто и навещает твою мать, то, я думаю, именно Хенир. Про младшего, Ньерда, мой Господин ничего не знает — тот не молился ему уже много лет. А вот средний брат… Тут что-то не так. Он обращается к Тигру чаще всего — и тем не менее про то, где он сейчас, я не услышала ни слова. И вообще, мне показалось…

— Да?

— Тигр словно недоволен, что я полезла в это дело.

— Извини…

— За что? Кто ж знал… Да и не очень-то я тебе помогла.

— Но все равно спасибо!

— Да уж не за что…

— Бэх. — Хельг понизил голос, словно их могли услышать. — А ты допускаешь, что Темес просто чего-то не знает?

— А что? — осторожно уточнила девушка.

— То, что тогда боги не всеведущи!

— Или они просто не всем хотят с нами делиться, — возразила жрица.

— Или так.

А ведь в Трумарите Тигр был уверен, что вокруг Нетерты завязывается какой-то узел, разгадать который ему не удалось. Через пять дней она должна была вновь посетить его храм, но талиссе пришлось срочно покинуть город. И всю дорогу Бэх волновалась, как бы не опоздать.

Однако Тигр так и не сказал ей ничего определенного. Орроба и Айригаль созывали своих иерархов. По всему Двэллу, словно потревоженный улей, начали шевелиться их жрецы. Но общий замысел оставался неясен.

Или это только с другими богами такие непонятки? И не потому ли Тигр предпочитает беседовать с ней в своих храмах?

Тот Тигр, что являлся ей, ничем не напоминал расхожее представление о Темесе: простоватый воин, у которого одна драка в голове. Ее Тигр — дальновидный полководец, с одинаковым изяществом отдающий приказы и легионам, и каждому из своих жрецов. Ее Тигр умеет быть и далеким, как государь, и близким, как боевой товарищ.

Говорят, что боги для всех разные. Может быть. Но так ли важно при этом, где границы их Силы?

Тигр хочет, чтобы она отправилась в Нетерту. Сейчас он не вправе, как некогда, явиться туда сам. И не ей спрашивать почему.

И еще одно — девушка даже не знала, как сказать об этом Хельгу. Тигр заявил, что из всех новых спутников более всего они могут доверять именно Хагни Моргилю.

— Прости. — Бэх осознала, что Хельг все еще ждет ее ответа. — Я не знаю. Может, и всеведущи. Может, и нет. Но я думаю, они каждому открывают ровно столько, сколько тому стоит знать.

— В каком смысле «стоит знать»? — переспросил айн Лейн. — Если это моя мать…

— Представь себе, что Тигр или Анди откроют тебе, где она находится. Что тогда?

— Мы сможем наконец встретиться. И я разыщу ее, где бы она ни была!

— То есть бросишь нас всех?

Страж смутился:

— Нет, что ты! Сначала я выполню поручение герцога.

— Да? — Бэх посмотрела на него с интересом. — Приятно слышать. Кстати, тебе письмо от кого-то из твоих.

— Через твой храм?!

— Как видишь.

Хельг в нетерпении взломал печать. Очень странное послание…

Центурион извещал — любезно, но абсолютно официально, от имени Его Светлости, без каких бы то ни было комментариев, — что отныне господин Хельг айн Лейн может считать себя в бессрочном отпуске с правом в любой момент либо окончательно подать в отставку, либо вернуться к непосредственному исполнению своих обязанностей. В то же время с господина айн Лейна снималось обязательство сопровождать талиссу, однако отмечалось, что пока он продолжает это делать, то, вплоть до особого распоряжения, за ним сохраняется денежное содержание, которое он может получить, обратившись в любую резиденцию центурии порубежной стражи…

Впечатляет. Интересно, что побудило господина герцога к подобному волеизъявлению…

— И что?

— Ой, Бэх, прости. Ничего особенного. Кроме того, что Его Светлость считает, что его поручение я уже выполнил.

— То есть нас можно больше не охранять?

Страж со значением посмотрел на жрицу. Та старательно похлопала глазами.

— Можно, — усмехнулся Хельг. — Но я дойду с вами до конца.

— Интересно только, где он, этот конец? — ехидно поинтересовалась Бэх. — До Майонты ты с нами уже добрался. А если дальше мы пойдем в Нетерту? Считаешь ли ты, что обязан нас сопровождать?

— Нет, наверно. Вернее, да. До тех пор, пока Снисходительные не оставят вас в покое.

— В том-то все и дело. Узнай ты, где сейчас твоя мать, тебе пришлось бы выбирать между ней и долгом. А так… одним словом, тебя по-прежнему волнует, всеведущи ли боги?

— Конечно, — серьезно ответил страж. — Тем более что в данном случае это ровным счетом ни на что не влияет. Да и выбор совсем иной.

— Это потому, что долг теперь тебе ничего не велит?

— Совсем наоборот. Ну посмотри, могу ли я сейчас вас бросить, если даже ты, великая и могущественная жрица Темеса, задаешь мне такие вопросы!

— Так-так…

— Именно так! — ухмыльнулся Хельг. — Отправиться с талиссой по приказу Его Светлости мог бы любой страж. А вот оставаться с вами, когда даже сам господин герцог вошел в мое положение, — тут нет, тут, знаешь, истинное самопожертвование нужно!

Глава XXX

Подобрав полы длинного темно-синего одеяния, Кхарад свободно устроился на подоконнике.

Жгучее послеполуденное солнце лениво купало свои лучи в стремительной горной речушке, забавлявшейся погремушкой из мелких округлых камешков.

Шум небольшого водопада завораживал и успокаивал. Именно то, что ему сейчас необходимо.

Все шло по плану. Кефт, нагруженный советами и пожеланиями, вновь отправился в Нетерту. Хорошо, что он не испугался. Впрочем, сейнарье справилось бы и с этим.

Не в Кефте дело.

Слишком медленно возвращалась Сила — вот что тревожило. После очередного заклятия чародей порой чувствовал себя как после тяжелого приступа малярии: на лбу выступал липкий трусливый пот, противно стучало сердце, ноги сами тянули его к кровати.

Кхарад не стремился появляться в Нетерте: пока он делает вид, что полностью поглощен починкой собственного замка и перебранками с Зеантисом, даже те чародеи Круга, которые не сомневаются в его существовании, не станут наблюдать за ним излишне пристально. Однако Нетерта сама заставляла его вмешиваться.

Или не Нетерта?

Успокаивая Кефта, Кхарад делал вид, что другого и не ожидал. Непокоренная Нетерта — это непокоренная Сила, пора бы Кругу это усвоить. Но раньше город не выкидывал подобных фокусов. А если не Нетерта, то кто? Не слишком ли много Силы было пущено в ход?

Нет сомнений — это была прямая атака. Пострадали только чародеи — ни воины, ни рабочие ничего не заметили.

Кефта это не удивило. Похоже, он до сих пор гордится тем, что стал членом Круга. Видит в нем тайный Орден, куда принимают лишь избранных.

Пройдет.

Кхарада заботило иное. Цель. Если некто (или нечто) намеревался уничтожить магов — нападение было задумано чересчур по-дилетантски, чересчур картинно, напоказ. Однако самым вероятным покойником мог оказаться Кефт — и это тоже не следовало сбрасывать со счетов.

Если пытались замедлить восстановление города, было бы проще бить по воинам и чернорабочим. Искать новых взамен погибших или сбежавших — месяцы потерянного времени. Глашатаю в Трумарите не сунешь медяк, чтобы созывал по всему городу желающих потрудиться на благо Круга.

Есть и третий вариант: заставить магов уйти из Нетерты. Но тогда следовало действовать более решительно: завалить входы, разрушить пещеры, которые маги успели расчистить, пробить путь грунтовым водам. Некто, способный испугать чародеев Круга, осуществил бы это без труда.

Ни одно, ни другое, ни третье. Тогда что?

Результат удивлял: Имарн покинул Нетерту. Так и планировалось? Или он просто-напросто оказался самым слабым?

Сплошные вопросы, и ответов у Кхарада не было. Не только, кстати, на них.

Он едва не опоздал с началом возрождения Нетерты: посланница Орробы появилась в его замке куда раньше, чем ожидалось. И она не была склонна ходить вокруг да около, вопрос был задан в лоб: рискнет ли Кхарад, опираясь на Нетерту, противостоять воле Вершительницы Судеб и ее божественного супруга — или предпочтет выступить в роли их союзника?

Не союзника, конечно, — вассала. Красивая обертка Кхарада не обманывала. А вот то, что Орроба даже не поинтересовалась, с какой целью он ввязался в восстановление Нетерты, — настораживало. Похоже, она не собиралась вести долгие разговоры, а это могло означать лишь одно: ее планы зашли слишком далеко, чтобы существование Нетерты могло всерьез в них что-либо изменить.

Мысль была неуютной, ноющей, тянущей. Уж не ошибся ли он в своих расчетах? Не был ли прав братец? Ведь в одиночку можно остановить лошадь, но не несущийся навстречу табун…

Что ж, он ведь с самого начала не исключал возможности союза с Пожирательницей Душ. Но как же не вовремя… Сейчас — когда к нему еще не вернулась Сила, когда Нетерта еще не может в полном объеме сыграть отведенную ей роль козырной карты, когда еще не найден Жезл Ниерати…

Однако Кхарад всерьез опасался, что иначе Орроба обойдется и без него, договорившись с Кругом напрямую, а без Жезла чародей не мог диктовать ей свои условия.

И теперь Кефт становился тем более важен. И если он подведет…

Маг, посредством которого Кхарад управлял Кругом, неизменно подвергался сейнарье — перенесению в другое тело с небольшим, ювелирно рассчитанным изменением души. Часть ее Кхарад оставлял себе — так надежнее. Поверх оставшегося накладывал ложную память. Добавлял личной преданности. Словом, добивался, чтобы блюдо соответствовало его вкусу.

Однако с Кефтом что-то было не так.

Задернув тяжелую портьеру, чародей отошел от окна:

— Shiirti!

Сложнейший узор. Восхитительное и на первый взгляд совершенно хаотичное переплетение разноцветных нитей. В ольтанском не было слов, чтобы описать светящееся перед ним чудо.

Аура Кефта.

Кхарад обошел ее со всех сторон, нежно касаясь то одной, то другой нити, внимательно вглядываясь в каждый перелив цвета.

Ложная память на месте. Слияние, благодарность «учителю», трудное постепенное возвышение — все здесь.

Преданность и обожание. Ни единой мысли об измене.

По-прежнему не сомневается в собственной самостоятельности, следует советам «учителя» лишь в той мере, в которой они представляются ему разумными. Амбициозен, но искренен.

Защита на высоте. Ни один из членов Круга не должен ничего заподозрить.

Что же тогда не так?

Не поверив собственным глазам, Кхарад застыл.

Аура была целой!

— Feg’herrin!

Чародей потянулся к той частичке души Кефта, которую он оставил себе в залог. Она по-прежнему билась в огромном кристалле феонита.

Но теперь она была лишней!

Кхарад впился пальцами в виски. Бред.

Осторожность требовала срочно вывести Кефта из Круга, заменить его кем-то другим, более надежным.

Однако и это нереально: с легкой руки Кхарада именно Кефт предложил восстановить Нетерту. Уйди он сегодня — кто знает, как отреагирует Круг.

Да и Кефт не дает никаких оснований для беспокойства. Пока не дает. И все же Кхарад понимал, сколь зыбко возведенное им здание.

Если сойдет ложная память… Сейчас Кефт его любит, уважает, преклоняется, ценит. Благодарён ему — за годы ученичества, за место в Круге. Но что останется, если Кефт вспомнит, кто он на самом деле?

— Zirdi kihhar!

Хрупкий многогранник заполнил почти всю комнату.

Да, вот здесь… Вкрапления цвета морской волны…

Похоже, истинная память Кефта потихоньку пробивает себе дорогу. Пока еще в подсознание.

Надо будет поинтересоваться, не видел ли его «ученик» в последнее время необычных снов? Не испытывал ли «странных», на его взгляд, стремлений?

Нет, так не пойдет. Если Кефт задумается, подсознание может проложить себе путь наверх.

Кхарад чувствовал себя человеком, стоящим у плотины в бессилии предугадать, сколько та еще продержится под напором воды.

Кто вообще способен восстановить целостность души? Айригаль? Наверное, но зачем ему это? Ашшарат? Не исключено.

И все же представить себе Ашшарат, которая вмешивается в дела магов и пытается трансформировать душу одного из членов Круга…

А ведь больше никто. Разве что демиурги.

«Доигрался, — кивнул чародей сам себе. — Именно это и называется паранойей».

Трагедия была в том, что сейчас он не мог предпринять ничего. Совсем ничего. Только ждать.

А после — мало ли вокруг талантливых магов, которые будут счастливы представлять его в Круге?

* * *

— Допустим. — Мэтр Карренто и не пытался скрыть, что с самого начала отнесся к рассказу Хагни весьма скептически. — Заметьте, я говорю: допустим, господин Огвайн действительно не смог продолжить свой путь и попросил вас рассказать мне о его судьбе. Что ж, считайте, что рассказали. Чем еще я могу вам помочь?

Отвратительный вечер, подумал Моргиль. Весь наперекосяк.

Сначала он торчал на ветру, ожидая, покуда проклятый Карренто освободится. Занят он, видите ли, среди ночи! Посетители, понимаете ли!

Потом Хагни пришлось, увидев, кто побеспокоил мэтра в столь поздний час, метнуться в ближайший переулочек — и хорошо еще, что этот переулочек там был. Уши бы открутил тому, кто посоветовал Мэтту с Торрером обратиться именно к этому книжнику! Ну да, Огвайн тоже говорил, что Карренто — лучший. И не даром ест свой хлеб, оставаясь в Майонте. И что?

Все не слава богу. И не в последнюю очередь старое правило, заставляющее ждать, пока Карренто сам попросит его предъявить свои полномочия. Конечно, это разумно, предусмотрительно, дает возможность присмотреться… Но не сейчас же, когда Хагни с трудом улучил минутку…

— Уже ничем. — Моргиль с тоской посмотрел на дверь. — К сожалению, я тороплюсь и…

— Конечно, конечно. Рад был познакомиться. Окажетесь еще раз в нашей глухомани…

Хагни поднялся на ноги:

— Я уж думал, не дождусь…

Он вытащил из кармана завязанный хитрым узлом светло-коричневый сыромятный ремешок и кинул его Карренто.

Не обращая внимания на слова жреца, тот подслеповато, но внимательно изучил ремешок и только тогда позволил себе улыбнуться:

— Простите, господин Моргиль. Но если бы вы знали, что нынче творится…

— И что же?

— Буду краток — я и так отнял у вас немало времени.

«Если он не будет краток, я сверну ему шею, — подумал Хагни. — Наверно, еще четверть часа у меня есть, но в принципе Мист с Макобером могут хватиться меня в любой момент».

— Я надеюсь, — сухо обронил он.

— Но, видит небо, не случайно, — невозмутимо продолжил книжник. — Огвайн — не единственный, кто потерпел неудачу.

— Кто еще? — Моргиль присел на краешек лавки.

— Вам открыта вся картина?

— Подозреваю, что нет. И еще, мэтр, простите, но можно у вас попросить… кусок хлеба хотя бы? Поесть я уже точно не успеваю.

— Это вы меня простите! — Всплеснув руками, Карренто бросился на кухню, и вскоре перед Хагни появился ломоть еще свежего хлеба и тонко нарезанная нежно-розовая, с белыми прожилками ветчина.

— Благодарствуйте. — Моргиль энергично принялся за угощение. — Так что там? Посвятите?

— Разумеется. Вам насколько подробно?

— Хотелось бы ориентироваться в ситуации. Хотя, если я не появлюсь вовремя…

— Я понял. Тогда в общих чертах. Да ешьте, ешьте, вы меня не смущаете. Вам известно такое имя — Зеантис?

— Мэтр, это как раз те подробности, которые можно было бы и опустить, — попросил Хагни. — Я, конечно, куда моложе господина Огвайна, да и рангом пониже, но поверьте…

— Не хотел вас обидеть. — Свеча на столе несколько раз мигнула, и Карренто заменил ее другой. — Совсем кратко: когда Зеантис осознал, что Кхарад вот-вот начнет восстановление Нетерты, то первый вопрос, который он себе задал, — почему именно сейчас? И ответ был неутешительным: Кхарад вновь станет заигрывать с Орробой. Только теперь не просто пригласит ее в Триумвират, но и выступит на ее стороне.

— Сомнительно. Но, как вы говорите, допустим.

Карренто поморщился:

— Зеантису стало ясно, что и ему не обойтись без союзников. И без ключа к Нетерте.

— Иначе говоря, без Жезла Ниерати.

— Именно. Причем союзников было бы разумно выбирать таких, которые и Жезл найти помогут, и окажутся в силах отстоять его, когда Орроба с Айригалем придут к ним в гости.

— Кажется, я догадываюсь, кого он нашел.

— Зеантис правильно рассчитал, надо отдать ему должное, — согласился Карренто. — А ведь в то время он еще не знал, что Фай-дэ, служительница нашего Господина, входившая от его имени в Триумвират, была последней, кто держал Жезл в руках. Так что если кому и было ведомо, где его искать…

— Но стоило ли дожидаться, пока в Нетерту вернутся чародеи? — Хагни непроизвольно понизил голос.

— Конечно. — Глаза книжника блеснули. — Пока Нетерта оставалась грудой развалин, и сам Жезл был никому не нужен, и добыть его, не привлекая внимания Орробы и Айригаля, казалось весьма проблематичным. То ли дело теперь.

— И тогда Господин отправил в Нетерту Огвайна?

— Не совсем так. Огвайн должен был послужить прикрытием для другой группы наших людей.

— Которая уже в Нетерте? — нехорошо усмехнулся Хагни.

Он вспомнил череду могильных холмиков и растерянное лицо Огвайна. Моргиль понимал, что это было необходимо. Или неизбежно. И все же…

— Разумеется. Им предстояло дождаться своего часа и, как только будут расчищены нужные коридоры, захватить Жезл. Так что грех было не воспользоваться тем, что еще до переговоров с нашим Господином Зеантис через Абу Дамлаха отправил в Нетерту на поиски Жезла несколько талисс. С одной из них Огвайн и путешествовал.

— А меня подкинули другой?

Карренто кивнул.

— И знаем ли мы, как Зеантис рассчитывал, что талиссы найдут Жезл?

— Едва ли. Я, по крайней мере, нет. Хотя думаю, что Зеантис смог бы им помочь. В любом случае он прикидывал время, когда талиссы должны были появиться в Нетерте, весьма приблизительно, на глаз. А мы в свою очередь постарались сделать так, чтобы талиссы не успели еще дойти до Майонты, а путь к Жезлу был уже свободен.

— И как?

— Путь свободен, — устало повторил Карренто. — Вот только наши люди в Нетерте два дня назад были уничтожены.

Два дня назад… Как раз когда талисса была у озера…

Он не должен был выжить. Если рана смертельна, даже жрец становится законной добычей Орробы. И ни одному богу не пристало вмешиваться в это лично.

Разве что в самом крайнем случае.

А ведь Бэх говорила, что ничем не могла ему помочь. Скорее всего, клинок действительно был зачарован. Возможно даже, зачарован специально против служителей его бога.

Он не должен был выжить. И не выжил бы, если бы два дня назад…

— Господин Моргиль? — встревоженно окликнул жреца книгочей.

— Да, господин Карренто. — Лицо Хагни вновь ничего не выражало. — И теперь идти в Нетерту придется мне?

— Другого выхода нет. Или мы его не знаем.

— Я могу переговорить с кем-нибудь из иерархов?

Книгочей покачал головой:

— Увы. Вы не представляете, что сейчас творится в городе: он просто набит людьми Пожирательницы Душ. А что вы хотели узнать? Может быть, я помогу?

— Если Кхарад дружит с Орробой, а Нетерту восстанавливают с его подачи, почему ее жрецы до сих пор не наложили лапу на Жезл?

— Да, в это я посвящен. Фай-дэ хранила Жезл в нашем храме.

— Под защитным куполом?

— Именно. Так что почувствовать на расстоянии его невозможно.

— И никто не догадался обыскать храм?

— Проход к храму был расчищен, насколько я знаю, только вчера ночью. Официально в Нетерте нет сейчас никаких жрецов — в том числе и Парящей Вне Жизни. Обыщут, не сомневайтесь. Вот только найдут не сразу.

— Так, с этим ясно. Второй вопрос: должен ли я уговорить талиссу отправиться в Нетерту?

«А ведь они, похоже, окончательно перестали меня раздражать, — удивленноприслушался к себе Моргиль. — Всего-то пара-тройка драк… Если не принимать Макобера всерьез, не обижаться на Бэх, не вскидываться на ворчание Мэтта и смириться с тем, что Торрер воспитывался не при дворе… Разве что Хельг мне по-прежнему нравится тем больше, чем дальше он от меня находится».

— Мне кажется, письмо Абу Дамлаха здесь и без вас сыграет свою роль. Вам останется лишь ее подтолкнуть. Ну и конечно, объяснить, почему вы по-прежнему собираетесь ее сопровождать.

— А если они откажутся?

— Им без вас там делать нечего. Я и так стараюсь отвадить от Нетерты всех, кого могу…

Не прошло и четверти часа, как Хагни уже был у фонтана. Быстро умывшись, он попил из горсти и уселся на бортик, нацепив на лицо выражение угрюмой скуки.

Мист с Макобером не заставили себя ждать.

— Ну наконец-то! — Жрец распрямился, критически осмотрев незадачливого грабителя. — А то я уж тут окоченел. Давайте быстрее.

— Это еще кто такой? — задрал голову разбойник.

— Тот, кто будет говорить от моего имени, — объявил Макобер. — Видишь, заждался уже. Пошли, хватит уже этому мерзкому Дуннти поганить здешний воздух.

Пленник довел их до ничем не примечательного особняка в богатом квартале города. Высокий забор скрывал внутренний двор, позволяя разглядеть только крышу двухэтажного дома.

Они остановились перед воротами. Факел в руках Хагни осветил двух вырезанных из дерева русалок, низко склонившихся перед дорогими гостями.

— Пойдешь с нами? — прошептал Хагни. — Или у тебя свои дела?

— Должен же я с вас хоть что-то поиметь, — ухмыльнулся парень. — Раз уж госпожа не позволила себя ограбить…

— Он нам нужен? — Моргиль повернулся к Макоберу.

— Боюсь, без него мы туда не попадем. Так?

Грабитель кивнул:

— А вы сообразительны, господин чародей.

— Тем и живем. — Макобер разрезал веревки. — И помни, что тебе выгоднее получить свой процент, чем сдать нас охране. Забор-то хлипенький. Одного заклятия хватит и его обрушить, и тебя прихлопнуть.

— Угу, и полгорода развалить. — Ближе к своим парень почувствовал себя увереннее. — Не сомневайтесь, сделаем в лучшем виде.

— Ну-ну. — Тон Макоберу не понравился. — Я остаюсь здесь. Ежели что…

— Накаркаешь. — Мист решительно тряхнула головой.

— Если что, я сам от него один скелетик оставлю, — пообещал Хагни. — Трогательный такой, как у селедочки…

Парень смерил жреца взглядом — в иной харчевне одного такого взгляда оказалось бы достаточно для того, чтобы предложить задире прогуляться на улицу.

Хагни плотоядно улыбнулся.

Пожав плечами, грабитель постучал в ворота и тихо назвал свое имя. Калитка отворилась.

Двор оказался погружен во тьму, хотя только-только они ясно видели отблеск факелов.

— Прошу. — Парень шутливо поклонился.

Стоило Мист и Хагни оказаться во дворе, как калитка захлопнулась точно сама собой.

— Оружие есть? — раздался голос из темноты.

— Пока нет, — спокойно ответил Моргиль.

Послышался негромкий смешок.

Неторопливо разгорелись факелы. На Мист с Хагни смотрело около дюжины самострелов.

— Угорь? — окликнул грабителя один из арбалетчиков — горбоносый парень, позабывший где-то часть подбородка.

— Нету у них оружия, — хмуро подтвердил Угорь, видевший, как Моргиль оставил свой моргенштерн Макоберу.

Обычно здесь встречали более любезно, — видно, гости чем-то им не понравились. Впрочем, клиенты есть клиенты; если они сделают заказ, процент — его.

Самострелы опустились.

— Проводи их к Мастеру, — распорядился горбоносый. — Условия обычные.

— Что это значит? — вполголоса спросила чародейка.

— То, что я отвечаю за вас головой, — ухмыльнулся Угорь.

Они пересекли двор. Воин в кольчуге распахнул дверь дома.

— На второй этаж. — Угорь указал на лестницу.

«Первая часть придуманного Маком плана прошла безупречно. — Чародейка ощутила, как внутри ее начинает холодеть от недоброго предчувствия. — А вот как выбираться будем, если сговориться не удастся?»

Поднявшись на второй этаж, Угорь без стука отворил одну из трех выходивших на площадку дверей.

— А что за другими? — полюбопытствовал Хагни.

— Такие же ребята, как во дворе, — небрежно ответил грабитель. — Стоит ошибиться, и… Ну, сам понимаешь.

Жрец отметил, что парень уже перешел на «ты».

Быстро это он. Надо было спросить Мист, что они там с ним делали. Так ведь и нарочно под стрелу подставить может…

Короткий коридор. Еще одна дверь. Рядом мужик — здоровенный, разодетый, как бывает разодет лишь разбойник.

Похоже, он здесь не только для охраны, но и впечатление произвести. Такой и шею свернет, и косточки потом обглодает — да так, что концов не найдешь.

— Входим по одному, — распорядился мужик. — Кто первый?

— Как это «по одному»? — заартачился Хагни. — Денежки ее, спорить не стану, но этот… кого надо… тот мой. Только мой.

— Не хотите, как хотите, — равнодушно процедил мужик. — Впервой, что ль?

— А если и впервой? — подбоченился Хагни. — Или талеры наши не нужны?

Мужик с намеком покосился на свой кафтан.

— Бесполезно. — Мист величавым жестом положила конец спору, точно Хагни и впрямь был ее управляющим или небогатым мужем. — Договорись, дорогой, я заплачу.

Ох, не к добру все это. Но отступать уже поздно.

— Ладно, я пошел, — дружелюбно подмигнул Угорь, точно не он пытался ограбить ее меньше часа назад.

Изображая нерешительность, Хагни потянулся к ручке двери.

— Погоди, — негромко, но веско потребовал мужик. — Сейчас все будет.

Он пробежался пальцами по стене, небрежно отодвинул жреца в сторону и распахнул потайную дверцу:

— Туда.

Хитро, подумал Моргиль, спускаясь по полутемной винтовой лестнице. Наверху свои дела крутят, внизу — свои. И на охрану лишнего тратить не надо, и отдельный вход для серьезных клиентов сделать не проблема.

Открыв дверь внизу лесенки, Хагни оказался перед человеком, который, в отличие от мужика наверху, ни на кого и никогда не старался произвести впечатление. Скорее наоборот. Лицо приятное — округлое, улыбчивое, но при этом совершенно обычное, незапоминающееся. Узкая красная куртка, рисунок ткани на рукавах напоминает золотистые обручи, на шее палладиевая цепь. И никакого знака Гильдии.

Мужчина вежливо улыбался — не приветливо, а именно вежливо — из-за монументального стола, занимавшего добрую треть комнаты. Стол был девственно чист.

— Присаживайтесь. — Мастер указал жрецу на глубокое деревянное кресло напротив. — Поговорим о погоде? Или желаете сразу сделать заказ?

— Как вам угодно.

Хагни продолжал изображать из себя провинциала — он, не скрываясь, вытер ладони о штаны и смущенно улыбнулся. И тут же, поймав понимающий взгляд Мастера, покраснел, выпятил грудь и закинул ногу на ногу.

Мист спорила на три талера, что покраснеть по заказу ему не удастся — не девица все же. Придется ей поверить Хагни на слово.

— Кумкваты нынче не уродились, — лаконично посетовал Мастер. — А теперь перейдем к делу.

Над ним, без сомнения, издевались, но издевались тонко. Деревенщина не поймет.

— Я бы сначала узнал про ваши условия, — скромно попросил Хагни. — Если не возражаете.

Моргиль огляделся. Окна нет, конечно. В общем-то он и не собирался устраивать здесь потасовку — но вдруг…

— Извольте. — Мастер заговорил по-деловому. И Хагни понадеялся, что проверка закончена. — Ваш… скажем так, недруг в Майонте?

Моргиль громко сглотнул. Облизал губы. Кивнул.

— Тогда нам нужно только имя. И деньги — все сразу. Если желаете, можете доплатить за срочность. Остальное — уже наше дело.

— А если я тем временем, к примеру, скончаюсь?

Он не мог свернуть разговор слишком быстро — это было бы подозрительно.

— Смерть заказчика не отменяет самого заказа. — Мастер наверняка произносил эти слова бессчетное количество раз. Ничего, клиент небогатый и без горящих глаз обойдется. — И… вы позволите личный вопрос, мессир?

— Конечно.

Хагни сунул правую руку в карман и принялся «незаметно» нащупывать, не потерял ли он по дороге деньги.

— Вы действительно планируете скончаться в ближайшие несколько часов?

— А это… Это и правда так быстро? Э-э-э… Раз — и нет?

Не перестараться бы! Если Мастер выкинет его вон…

— Правда.

— Скажите, а кто-то другой вправе отменить мой заказ? — Хагни сделал вид, что волнуется тем больше, чем ближе момент, когда ему придется назвать имя. — Заплатит, окажется более влиятельным?

— Не беспокойтесь. Ваш заказ — это ваш заказ.

— А если мой недруг, к примеру, королева Илайя?

Мастер терпеливо улыбнулся:

— Тогда мы вам откажем. Здесь, сразу. Бывают, знаете ли, такие персоны, что потом нам самим придется искать, куда бы скрыться от их друзей. Однако, если заказ принят, можете не волноваться.

— Даже если этот мой недруг решит покинуть город?

— Мы обеспечиваем выполнение заказа по всему Двэллу.

— По всему?! — восхитился Моргиль. — Тогда… Тогда я подумаю, ладно…

— А если бы мы ограничивались только Майонтой, это помогло бы вам принять решение? — желчно хмыкнул Мастер. — Ну что ж, думайте.

Сгорбившись, Хагни бочком двинулся к выходу. И лишь оказавшись вместе с Мист на улице, в тени роскошных древних деревьев (Моргилю почему-то захотелось назвать их вязами), он позволил себе с облегчением улыбнуться.

Глава XXXI

Бальдр валился с ног от усталости. Работа в Нетерте кипела днем и ночью.

Такого он раньше не видел. Жесткой иерархии, которую выстроили колдуны, могла бы позавидовать императорская гвардия.

С каждой группой рабочих отправлялась четверка воинов. Слово старшего — закон: даже если он прикажет станцевать менуэт с кирками и лопатами, обязаны подчиниться.

При малейшей опасности полагалось отступать и вызывать подкрепление. В крайнем случае одного из колдунов. Только так число потерь удавалось свести к минимуму.

Однако это не означало, что потерь не было вовсе. И несмотря на запрет обсуждать происшествия в других секторах, слухи то и дело просачивались.

Третьего дня в северном секторе группа наткнулась на сокровищницу. Алебастровые статуи рабочих украшают теперь один из коридоров.

Позавчера на юге группа оказалась в огненном кольце. Старший отдал приказ прорываться, но не назад, а вперед. Завтра из Тайлена ждут горцев, чтобы вытащить тела погибших из пропасти.

Вчера — и снова с юга — пришло известие об исчезновении другой группы. Азнивьер нашел ее через час. Вернее, то, что от нее осталось: два воина стояли неподвижно, уставившись в глаза друг другу. Еще дюжину — как маргибал слизал. Да и с воинами не все понятно — судя по щетине, они провели за этим приятным занятием не один день. И до сих пор молчат.

На одной чаше весов были слухи, на другой — деньги. Столько, сколько в Нетерте платили за день, можно было заработать только грабежом купеческих караванов — и уж никак не охраной их от разбойников.

Без помощи чародеев здесь пришлось бы возиться годы — и маги трудились наравне со всеми. Так что учителя Пээ Бальдр смог увидеть лишь однажды, по прибытии. Поблагодарил кратенько, поговорили немного — и все.

Мужик, сразу видно, крепкий, даром что эльф, И понятно, за что Искорка его так любит.

Лииль обещал на днях пригласить на ужин, но так и не сбылось: эльф практически не покидал северного сектора. Вот и сегодня вечером туда перекинули три десятка мечников — вроде как Круговерть разгулялась. Что за Круговерть, с чем ее едят…

Словом, и без эльфов скучать не приходилось.

И все же Бальдр скучал. Скучал по Искорке, которая отправилась в Майонту. Хотя никогда бы ей в этом не признался. А уж тем более никому не рассказал бы, что ему снилось в эти ночи.

Правда, спал он в последнее время мало. Вот и сегодня, когда смена закончилась, Фрейн довел своих воинов до поста стражи у подъема на верхние уровни, сразу после досмотра попрощался с ребятами, нырнул в один из боковых туннелей и направился к границе южного сектора.

В этот час коридоры были пустынны. Пару раз Бальдру приходилось замирать в боковых проходах, пропуская торопящихся на свои места рабочих, но до цели он добрался без приключений.

В южном секторе, который начали расчищать одним из первых, селили всех тех, кто не мог претендовать на личные покои: рядовых работяг и стражников, не успевших покуда отличиться воинов, поваров и кухарок. И уже которую ночь Бальдр урывал время от сна, чтобы попытать счастья в узких темных коридорах, до рези в глазах всматриваясь в переданные ему Лиилем замысловатые песочные часы. Пробковое дерево в тонком металлическом ободке, тончайшее стекло, мелкий черный песок, медленно пересыпающийся из одной половинки в другую.

Ничего подобного Бальдр в своих странствиях не видел. О чем, впрочем, не особо и сожалел — хотя к колдовству он относился несколько лучше гномов, не всякий сумел бы увидеть эту разницу невооруженным глазом.

Прошло около двух часов. Песок, туннели. Туннели, песок. Бальдру уже стало казаться, что никакой он не воин и не наемник, а один из бесплотных духов, обреченных вечно скитаться по заброшенному городу колдунов. Еще чуть-чуть, и он попытался бы пройти сквозь стену…

Бальдр потер глаза. Нет, не померещилось: песок в часах и впрямь приобрел нежно-голубой оттенок.

От волнения все инструкции Лииля чуть было не выскочили у него из головы. Так, убедиться, что не померещилось. Бальдр усмехнулся: ну, предположим, убедился. Вернуться на несколько шагов назад. Вернулся — песок вновь черный. Теперь тихонечко вперед…

Появись в этот момент патруль, Фрейн протаранил бы его лбом, даже не заметив. Дойдя до перекрестка, он удостоверился, что нужное ему место осталось позади, и повернул обратно, держась поближе к левой стене.

Да, где-то здесь. Как ни мечталось обойтись без колдовства, но не удастся.

Спрятав песочные часы, Бальдр отцепил от пояса мешочек с мелками. Художник из него был никудышный, но колдовство, по счастью, оказалось снисходительным: хотя нарисованный голубым мелком колокольчик вполне был способен сойти и за медузу, рисунок исчез, едва была проведена последняя черточка. Та же судьба постигла два других рисунка — решетку и глаз.

Бальдр даже не стал задумываться, что это означает. Сделал — и ладно. А об остальном пусть у эльфа голова болит.

Отряхнув ладони, он с легким сердцем отправился спать. И в эту ночь ему впервые не снилась Пээ.

* * *

Когда Макобер прошагал от окна к дверям в триста одиннадцатый раз и развернулся, чтобы двинуться в обратный путь, небольшая комнатка в «Щите Этрена» чуть не взмолилась о пощаде.

Стук в дверь. Четыре дробных, рассыпчатых удара. Пауза. И еще три удара — четких, решительных. Мессариец нетерпеливо рванул засов.

В комнату ввалился возбужденный Торрер, за которым едва поспевал Мэтт.

— А где остальные?

— Мист с Хагни обольщают Снисходительных, — ухмыльнулся мессариец. — А Бэх…

Вновь раздался условный стук — вернулись Бэх с Хельгом.

— Как там Темес? — Торрер подвинулся на кровати.

— Жив и здоров! — Жрица подняла глаза к потолку. — А почему вы не спрашиваете про Анди?

— Так вы и Анди навестили?! — восхитился Макобер.

— Было дело. — Хельг предпочел не заострять на этом внимание. — А у вас что?

Следующие четверть часа все слушали неторопливый монолог Мэтта, расписывавшего ужасы Нетерты.

— Драконы, говоришь, — задумался Хельг, когда гном изложил все, что им удалось узнать. — А он не врет, этот твой мэтр? Майонта все ж таки не край света. Что-то я плохо себе представляю драконов, скукожившихся глубоко под землей.

— Вообще-то да, они простор любят, — авторитетно заявил Макобер. — На крайний случай пещеры в горах. Чтобы оттолкнуться задними лапами, распахнуть крылья…

— Заслушаешься! — хмыкнул Мэтт. — А ты сам часом не дракон переодетый?

— Не дракон, — расстроенно признал Макобер. — Но пещеры люблю.

— Какие там пещеры, — покачал головой Хельг. — Да и какие драконы, если до Трумарита рукой подать? Вы что думаете, стражи бы не знали о такой диковинке?

— Мне тоже показалось, что мэтр Карренто как-то уж очень настойчиво старается отговорить нас от идеи посетить Нетерту, — кивнул Мэтт. — Хотя…

— Словом, с чем мы к нему пришли, с тем и ушли, — поддакнул Торрер.

— Врет, — крякнул гном. — Как есть врет. А про четыре талера — забыл?

— Четыре талера за истории про драконов! — поддела гнома Бэх. — С ума сойти! К оружейнику-то хоть заглянули?

— Успели, — улыбнулся Торрер. — Вот уж чье лицо я долго не забуду. Думаю, к нему не каждую ночь вваливаются с просьбой подобрать лук и доспехи для эльфа.

— Если бы мне заплатили столько денег, — хмыкнул Мэтт, — я бы доспехи всю ночь подгонял, а утром бы еще забежал узнать, не жмут ли. А этот… Халтурщик, одним словом. Избавился от того, что завалялось, и доволен.

— Ничего, — отмахнулся эльф. — На первое время сойдет, а там — подберем что-нибудь поизящнее.

— Поизящнее! — фыркнул Макобер. — Тебе же в них не на бал!

— Едва ли хотя бы одному здравомыслящему эльфу придет в голову отправиться на бал в этой вашей Майонте, — отбрил его Торрер. — Но понимаешь…

— Да?

— Я не могу, как некоторые: подобрал первую попавшуюся железяку — и в бой.

Стук в дверь.

— Железяку? — обнажив трофейный меч, Макобер сделал вид, что внимательно осматривает клинок. — Ну, в общем ты, конечно, прав. Это железо. Но в остальном, по-моему, все в порядке. О, Хагни, привет! И тебе, красавица, мои поклоны!

— В порядке?! — от души возмутился Хагни.

— Ты тоже что-то чувствуешь? — оживился Макобер. — Честно говоря, я надеялся, что в этом клинке есть нечто… эдакое!

— Еще бы. — Жрец брезгливо провел пальцем по лезвию. — Ты на баланс, на баланс посмотри! Не сомневаюсь, что этот мастер ничего сложнее кочерги отроду не выковал. Да я бы ему даже свою лошадь не доверил, не то что жизнь!

Мессариец попытался обнаружить в клинке очевидные для Хагни изъяны, несколько раз махнул им в воздухе — идеально. Да, в бессознательном состоянии Моргиль ему определенно нравился больше.

— Ну-ну. — Клинок отправился обратно в ножны. — Узнали что-нибудь?

— Не только, — промурлыкал Хагни, жмурясь, как сытый, довольный кот. — Все кончено, господа!

— То есть можно и не рыпаться? Или последние Снисходительные умерли от раскаяния, не приходя в сознание? — предположил Макобер.

— Лучше! — хихикнула Мист.

— Еще лучше? — Мэтт даже перестал играть с Рэппи. — Мы теперь сами работаем на Снисходительных?

— Еще лучше. — Хагни выдержал паузу. — Они за вами больше не охотятся.

— Уверовали в истинного бога? — не сдержалась Бэх.

— Почти. — Глаза жреца сузились. — Осознали, что лучше с ним не ссориться.

— Долго же они чесали в затылках. — Отцепив перевязь, Хельг повесил ее на стену и устроился на кровати. — Вот уж воистину тугодумы.

— Ну, мы знавали тугодумов и пострашнее… — рассеянно заметил Макобер.

Что-то в голосе Хагни ему не нравилось. Он не думал, конечно, что жрец лгал, — нет, тут было что-то иное. Может быть, просто, на его взгляд, так не сообщают об избавлении от смертельной опасности?

Но ведь, с другой стороны, не Хагни же она грозила. И Моргиль просто радуется, что больше с талиссой его ничего не связывает?

Да нет, не радость это. Но что? Ожидание?

— Мак, ну сколько можно, — одернул его гном. — Представляешь, что будет, если Торрер наконец возьмет и обидится?

Эльф, до того совершенно не принимавший слова мессарийца на свой счет, с негодованием воззрился на друга.

— Представляю, — печально признался Макобер. — Все начнут издеваться над тобой. Кошмар!

— Мак, ну ничего же вам рассказывать не хочется, — расстроилась Мист. — Слушайте, а ведь вы же нам не поверили!

— Ну, не очень, — согласился Мэтт. — А вы бы нам поверили? Звучит-то как: Снисходительные осознали, что лучше со мной не ссориться! Да он прямо пророк Биримба!

— Мэтти, мочи уже нет, — воззвал к его совести мессариец. — Который раз Биримбу поминаешь, так хоть бы сказал…

— Не совсем так. — Присев, Хагни вытянул ноги, и комнатка сразу будто втрое уменьшилась в размерах. — Не со мной, а с моим Господином.

— И что же ты в Трумарите не мог им этого объяснить? — скептически поинтересовался Хельг.

— А кому? Той парочке? Они же ничего не решали. Да и, честно признаться, — Хагни отвел глаза, — у меня в Трумарите и полномочий таких не было.

— Огвайн? — коротко спросил мессариец.

— Огвайн. А ты когда догадался?

— Да все мы догадались, — устало проговорил Хельг. — А ты, по-моему, не очень и скрывался.

— Но главное даже не Огвайн, а дарованная моим Господином Сила.

— Красиво сказано, — поцокал языком гном. — Было бы еще правдой…

— Сомнева-аешься? — недобро протянул жрец.

— Размышляю, — простодушно ответил Мэтт. — Вот ведь повезло на старости лет! Скольких жрецов видел, но такого…

Хагни вдруг почувствовал себя неуютно. Ставшая столь привычной за последние годы скептически-надменная маска внезапно показалась ему аляповатой и глупой. Ни с того ни с сего захотелось, чтобы Мэтт хлопнул его по плечу, — а ведь жрец ненавидел чужие прикосновения. Захотелось пожать руку Торреру, поймать лукавый взгляд Макобера и дернуть за косичку Бэх. Захотелось стать частью талиссы.

Так оно, наверное, и бывает…

— Ладно тебе, — улыбнулся Моргиль. — Я серьезно.

— Ну, серьезно так серьезно, — подмигнул гном.

— И кто же заказал нас Снисходительным? — полюбопытствовала Бэх.

— Вот этого не знаю. Но кто бы он ни был, ему передадут, что заказ выполнен не будет. Это точно. Правда.

— То есть тебя нам можно не благодарить, — ухмыльнулся Макобер. — А вот твоего бога явно придется. Но ты, конечно, опять не скажешь, кто он. Но вообще, забавно получается — столько топали в Майонту, а все зря.

— Ну почему же! — не согласилась Мист.

— Ах да, кое для кого очень даже не зря! — фыркнул мессариец. — Ой, смотрите, краснеет! А я думал, только Бэх так может! Слушай, кстати, а Темес-то чего хотел?

— Давайте сначала определимся, что мы дальше делать будем. Все-таки нас теперь снова четверо…

— Это еще почему?! — возмутилась Мист.

— Да потому, что Хельга и Хагни мы можем только поблагодарить и пожелать им счастливого возвращения в Трумарит. Снисходительные угомонились, герцог счастлив, почтенная публика аплодирует.

— А я?

— А что ты? — не понял мессариец. — Денег, чтобы купить колесико, мы, правда, так и не скопили, но твой-то что за интерес и дальше с нами таскаться? Озеро найдено…

— Я не про это! — Мист даже притопнула от негодования, что Макобер никак не может ее понять. — Как же Нетерта? Разве вы не собираетесь в Нетерту?

— С утра вроде собирались, — буркнул гном. — Но мэтр Карренто уверял, что путь в Нетерту не отмечен ни на одной карте. До заставы на краю леса идет дорога. А дальше…

— Понятно, — разочарованно вздохнула Бэх. — Искать нам эту Нетерту до конца жизни. И всякие там Снисходительные с лангерами могут спать спокойно — сами помрем.

— Кстати! — Мист подняла палец. — Про лангер-то вы и забыли!

— По-моему, это он про нас забыл, — улыбнулся Хельг. — И слава богам.

— Значит, единственное, что вас останавливает, — это то, что вы не знаете дороги в Нетерту? — уточнил Хагни.

— Не только, — рассудительно проговорил гном. — В Трумарит нас, конечно, мало что тянет: денежки-то все одно кончились. Но и в Нетерте нас непонятно что ждет. То есть понятно, конечно, — ужасы всякие ждут, но я про приз. Ведь Абу Дамлах в своем послании был весьма уклончив.

— Уклончивее некуда, — кивнул Торрер. — Что притащить надо, написал, а вот что нам за это будет…

— И что же вы должны притащить? — невзначай поинтересовалась Мист.

— Давайте я скажу, — предложил Хагни, видя, что эльф замялся. — Жезл Ниерати!

— Что?! — опешила Мист. — Правда, что ли?

— Лучше скажи, откуда ты об этом знаешь? — подозрительно потребовал Торрер. — Залезал к Макоберу? Письмо Абу Дамлаха читал?

— А вот это давайте я скажу, — передразнила Хагни Бэх. — Никуда он не залезал. А знает от своего таинственного-растаинственного бога. Я права?

Хагни Моргиль молча кивнул.

— Что-то, видать, у меня с головой сегодня, — потер лоб Мэтт. — Не иначе как недосып сказывается. Может, не будем больше играть в угадайку? Кто из вас способен рассказать все толком, тот пусть и рассказывает.

Я, увы, знаю не много, честно призналась Бэх. — Я говорила с Тигром, и единственное, что он мне поведал, — это то, что мы можем полностью доверять Хагни.

— Вот как?

Бэх впервые видела жреца столь изумленным. Может быть, она не до конца поняла Небесного Воина? Но вроде бы его слова не допускали двоякого толкования…

— Польщен, — склонил голову Моргиль. — Не ожидал. Тогда послушайте, что я знаю. В Трумарит, даже если бы вы об этом мечтали, возвращаться нельзя. Про лангер Мист правильно говорила — он вас в покое не оставит. А разобраться с ним, как со Снисходительными, я, к сожалению, не могу.

— Да мы и сами с ним неплохо разбирались, — проворчал Мэтт.

— До поры до времени. Словом, я не спорю, что в Нетерте может быть опасно. И даже очень опасно.

— Так там все-таки есть драконы? — уточнил Торрер.

— Сомневаюсь. Но там и без драконов развлечений хватит. Про Круг слышали?

— Приходилось, — степенно кивнул гном.

— Так вот, половина Круга сейчас в Нетерте.

— Ты прям как про сыр, — усмехнулся Макобер.

— И не только Круг, — невозмутимо продолжил Хагни. — Но еще и нанятые им воины. Стражи недаром обратили внимание, что в Майонту в последнее время стекается подозрительно много народа. На самом деле не в Майонту — в Нетерту.

— Были у меня такие мысли, — подтвердил Хельг.

— Воины охраняют рабочих, расчищающих подземную часть города: в тех районах, куда они пока не добрались, немало всякой дряни и всякого колдовства — за последние несколько сотен лет изрядно, надо сказать, протухшего. Зато единственного, чего там не должно быть, — это лангера Орробы.

— Это тебе твой бог сказал? — ухмыльнулся мессариец.

— Дался же вам мой бог, — хмыкнул Моргиль, но впервые у него это вышло не зло и не ехидно, а скорее грустно, по привычке. — Это я вам говорю. В Нетерте вообще нет жрецов. Или по крайней мере пока нет.

— Но ведь в лангере не только жрецы, — напомнила Бэх.

— Да, ты права, конечно. Но если там и есть люди лангера, они будут заняты совершенно другим.

— Поисками Жезла Ниерати?

До того как Хельг произнес эти слова, никому из талиссы и в голову не приходило связать воедино эти две, казалось бы совершенно разные, истории: Абу Дамлаха с Жезлом Ниерати и охотившийся за Бэх лангер Орробы. Но теперь…

— Не исключено, — спокойно ответил Хагни. — Однако в первую очередь, я думаю, лангер ломает голову, как бы наложить свою лапу на саму Нетерту.

Моргиль уже в который раз мысленно проклял стража. Как же он не любил этих умников, которые слова сказать не дадут, чтобы не вылезти с каким-нибудь заковыристым вопросиком! Одна догадка — и вся работа могла пойти насмарку!

Впрочем, догадка ли? Или Хельг тоже знал?

— Зачем? — удивился Торрер, однако на сей раз эльфу ответила Мист:

— Сильные чародеи для Орробы хуже, чем прыщик на носу. Если то, что мне доводилось читать, правда, Орроба до сих пор мечтает, чтобы люди, желающие приподняться над обыденной жизнью, шли в жрецы — и никуда больше.

— А кроме того, — добавила Бэх, — Орроба не исключает, что в ближайшем будущем боги вновь сойдутся в бою с магами. Оттого-то, я подозреваю, и Круг не спешит впускать жрецов в свои владения. Ведь в тот раз они чародеев предали.

— Не все, — тихо проговорил Хагни.

— Хорошо, не все, — не стал спорить Хельг. — Анди и в самом деле никого не предавала. По той простой причине, что ее служители в Триумвират не входили. Но ты лучше другое скажи: твой-то интерес здесь в чем? Только в том, чтобы Его Светлость ахнул от восхищения, узнав, что ты уберег талиссу от всех напастей, существующих в нашем несовершенном мире?

— А свой интерес я и не скрываю. — Моргиль мысленно дал себе зарок лично удавить Хельга, когда все закончится. — Хотя и не все в этой жизни определяется исключительно интересом…

Наверное, ему хотелось бы, чтобы кто-нибудь из талиссы дал Хельгу отпор. Сказал бы, что видит в Хагни друга, а друзьям таких вопросов не задают. Кто-нибудь — хотя бы Мист.

Но все молчали.

— Я хочу, чтобы Жезл Ниерати достался вам. А мой Господин не хочет, чтобы он достался другим талиссам.

— Каким таким «другим талиссам»? — вскинул голову Торрер.

— Абу Дамлах отправил это послание трем талиссам сразу. И все три спустя полгода приняли его приглашение поучаствовать в поисках Жезла.

— И ты с самого начала об этом знал? — сурово спросила Мист.

— Я узнал это от Огвайна. Но не хотел поднимать тревогу раньше времени.

— А что в этом тревожного? — простодушно поинтересовался Торрер.

— В двух других талиссах есть жрецы…

— Других истинных богов? — невинно предположил Макобер.

— Хуже. Орробы и Айригаля. С которыми мой Господин не в самых добрых отношениях.

— Значит, Орроба и Айригаль не так уж и безразличны к Жезлу?

Настойчивость стража едва не привела жреца в бешенство, но Хагни все же сумел сохранить на лице выражение спокойного превосходства:

— У меня нет этому доказательств. И не надо ловить меня на противоречиях. Я имел в виду только то, что сказал: я хочу, чтобы Жезл Ниерати достался вам, а мой Господин готов меня в этом поддержать.

— Но известно ли тебе что-то еще о других талиссах?

— Мы можем встретиться с ними в Нетерте. А можем и не встретиться.

— И как, по твоему разумению, мы станем искать Жезл в огромном городе? — мрачно спросил Мэтт.

— Мне кажется, Абу Дамлах должен был об этом подумать. — Моргиль позволил себе улыбнуться. — А если нет…

— То у нас есть колесико! — воскликнула Мист. — Если, конечно, вы не настроены от меня избавиться.

— Не хватит ли нам чудес вокруг твоего колесика? — Мэтт хмурился, но чародейка видела, что в глубине души гном и сам не против заглянуть в легендарный город. — Колдовство — оно, знаешь ли…

— …бывает весьма полезно, — закончил за Мэтта Макобер. — А в Нетерте наверняка ведь и кроме Жезла найдется на что посмотреть!

— Или найдется, кому нас убить. Только о чем мы спорим, если даже мэтр Карренто не знает, как добраться до этой вашей Нетерты.

— Ну и что? — спокойно проговорил Хагни. — Зато это знаю я.

Глава XXXII

— И все-таки я решительно вам завидую!

Ларб щедро плеснул из бутыли в стоящие на столе кубки. Тонкая струйка потекла по стеклу, собираясь лужицей вокруг ножки, однако ветеран был далек от того, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Равно как и на то, что гость едва пригубил горьковатое килузанское и отставил свой кубок подальше.

Были же денечки! Сам покойный господин герцог, батюшка нынешнего (сыночек ему не чета, надо сказать!), спешился перед своими орлами-молодцами и, прихрамывая, прошел перед строем, благодаря за службу. Из его рук Ларб и получил свою первую тисовую ветвь — прямо на поле боя, перед всей манипулой. Вернее, перед теми, кто выжил после зайранской сечи.

Потягивая вино, Ларб погрузился в воспоминания. Липкий удушливый дым над Зайраном, дерзкий налет антронской легкой кавалерии на их походную колонну, отчаянный и бессмысленный штурм Хаттера…

Впрочем, гость и не требовал к себе внимания. Слегка раздвинув занавеси, он неотрывно наблюдал за домом на другой стороне улицы.

Служители Ашшарат редко просили людей Темеса о помощи — и приказ обеспечить встречу и незаметное сопровождение талиссы был передан в Майонту незамедлительно. Раздумывать, кому поручить это дело, настоятелю долго не пришлось — Блайри был как раз тем «подающим надежды» молодым жрецом, которому уже давно пора было бы закончить подавать надежды и заняться чем-нибудь полезным в столице. А что может быть лучше для карьеры, чем успешное выполнение миссии, за которой будут присматривать из самого Альдомира!

Будучи уроженцем Майонты, Блайри без труда следовал за талиссой по хорошо знакомым кривоватым улочкам и был достаточно осторожен, чтобы не дать ей повода насторожиться. Когда друзья разделились, жрец мысленно помолился, чтобы с остальными в его отсутствие ничего не случилось, и двинулся вслед за Бэх и стражем к храму Тигра.

Ближе к ночи талисса вновь благополучно собралась в «Щите Этрена», и Блайри с облегчением вздохнул: только очень упертым убийцам пришло бы в голову выковыривать талиссу из гостиницы, вместо того чтобы перебить поодиночке. Теперь можно было бы и расслабиться, однако не исключено, что настоятель относился к молодому жрецу столь благосклонно именно потому, что расслабляться было не в его стиле: убедившись, что единственное место, откуда окна снятой талиссой комнаты видны как на ладони, — это стоящий напротив дом, Блайри безропотно отправился подбирать ключик к сердцу его хозяина. И теперь, глядя на оживленно что-то обсуждавшую талиссу, Блайри испытывал чувства, хорошо знакомые родителям, не переставшим еще волноваться за своих детей: все сыты, довольны, накормлены, напоены — можно и отдохнуть, вполглаза присматривая за не в меру шумным потомством…

Громкий стук в дверь. Блайри проверил, легко ли выходит из ножен меч.

— Господин… э-э-э!.. — Хозяин дома поднял на него мутноватый взгляд. — Прикажете открыть?

Медальон с оскаленной пастью тигра и несколько слов о выполнении совершенно тайного задания особой важности (да-да, разумеется, по поручению Его Светлости) произвели на Ларба должное впечатление. Ветеран почувствовал себя, если так можно выразиться, причастным — и теперь оказывал посланцу своего государя подобающий почет. В полном объеме.

— Откройте, — распорядился Блайри. — Если спросят, я — ваш двоюродный племянник, заглянувший пропустить по чарочке. Ну, того, что вы обычно пропускаете…

При воспоминании о прокисшем килузанском жреца передернуло.

— Со всем пониманием! — загадочно пробормотал Ларб и слегка нетвердым шагом спустился по лестнице.

Загремели засовы.

— Супруга… Если позволите…

Кто бы там ни заявился, просительные интонации давались ему нелегко.

Выплеснув часть вина за окно — повторить знакомство с этой пародией на благородный напиток было выше его сил, — Блайри подсел к столу, подпер щеку ладонью и принялся поигрывать кубком, любуясь многочисленными следами, оставшимися от пальцев хозяина дома и его гостей.

Скрип ступеней. Богато одетый мужчина при мече и шпорах ворвался в комнату, принеся с собой запах усталости и загнанной лошади. Ларб уныло тащился следом.

— Господин просит разрешения воспользоваться нашим окном, — несколько витиевато (как, на его взгляд, и следовало разговаривать с особами, приближенными к государю) пояснил ветеран. — Его супруга… Словом, не откажем, племяш?

Кивнув Блайри, обманутый муж устремился к окну.

Жрец улыбнулся. Ларб наверняка решит, что сегодня весь мир сошел с ума, а в доме напротив неверные жены думают о свержении правящего дома.

— Дело известное. — Блайри опустил голову пониже.

Обманутый муж впился взглядом в светящиеся окна гостиницы.

Блайри прислушался. Если ему не показалось, голоса талиссы сделались громче.

— Так что не в том дело, дядюшка. — Жрец понизил голос, точно не желая посвящать постороннего в семейные тайны. — Я ведь чуял, что не отдаст он двадцать талеров, не с чего ему отдавать…

Краем глаза Блайри наблюдал за незадачливым супругом. Бывают, конечно, в жизни совпадения, но не до такой же степени.

Однако отнюдь не Ларбу, а именно «рогоносцу» казалось, что мир сошел с ума.

Покуда столичные гости зализывали раны в одной из лучших гостиниц города, он со своими людьми взялся за дело. И имел все основания быть собой довольным; талисса, за которой вот уже который день охотились посланцы графа Фиренна, была уничтожена буквально через пару часов после появления в Майонте. Вся, кроме запропастившегося куда-то стража, но кого интересовал этот страж… Словом, хотя не в характере графа было сразу сулить деньги и чины, но доклад был принят благосклонно — и даже более того.

И вот теперь эта талисса перед ним.

А если бы чародеи лангера не научились выявлять жрецов Сентарка? Если бы их человек вовремя не доложил, что служитель бога ночи пришел на переговоры с Мастером Снисходительных? Если бы ему не удалось выследить этого служителя?

Потом придется разобраться, каким образом талиссе удалось остаться в живых. Но это потом. А сейчас…

Он на мгновение оглянулся. Спившийся вояка вновь наполняет свой кубок, племянник клюет носом. Самое время.

Но стоило жрецу Орробы вскинуть руки, как Блайри в секунду оказался за его спиной. Захват, удар по голени, шаг в сторону, разворот — и вот уже враг лежит на полу с вывернутыми за спину руками.

Только теперь Ларб вскочил на ноги:

— Господин страж! Я и не думал… Если я хоть чем-то могу помочь…

Из разодранного ворота показался медальон. Летучая Мышь! Проклятие…

Дагасса глубоко вошла в тело служителя Орробы. Ларб вскрикнул.

Приложив палец к губам, Блайри склонился над убитым. Полупустой кошель. Зубочистка. И конечно, медальон. Негусто.

Выпрямившись, Блайри пристально посмотрел на хозяина дома. И торжественно отчеканил:

— От лица Его Светлости герцога Этренского — благодарю.

Вспомнив былые времена, Ларб вытянулся в струнку и четко пролаял:

— Слава господину герцогу!

В домашнем халате и старых рваных шлепанцах ветеран Третьей антронской выглядел весьма комично. Однако Блайри лишь серьезно кивнул и вернулся к окну.

* * *

— И как же? — весьма скептически поинтересовался гном. — Хагни, флюгер тебе в ухо, коли ты знаешь о Нетерте больше мэтра Карренто, на кой ляд мы вообще к нему ходили?

— О Нетерте, как вы могли заметить, я знаю довольно мало, — усмехнулся жрец.

— Хорошо, о пути в Нетерту! — не отступал Мэтт.

— А о пути в Нетерту так и вовсе представления не имею. Я знаю, как добраться в Нетерту.

— Хагни, скажи честно, ты видел когда-нибудь разъяренного гнома? — вмешался Макобер. — Чует мое сердце, еще нет. А мне вот доводилось.

— Не будем экспериментировать. — Моргиль вновь улыбнулся. — Отгадка проста: когда Мист рассказывала нам про Нетерту, она не знала самого главного. Город был необитаем — до последнего времени.

— А теперь?

— В него вернулись чародеи.

— Тебе ведомо даже то, чего не знает сам мэтр Карренто? — с подозрением спросил Торрер.

— Теперь ведомо. Полгода назад колдуны бросились восстанавливать подземную часть города — на тот момент втайне от всех. Даже от вашего мэтра. А сейчас пришло время задуматься, что делать с теми живописными развалинами, которые остались на поверхности.

— Развалины — это да, это по нашей части! — ухмыльнулся Макобер. — Куда ни придем, повсюду за нами одни развалины и остаются.

— Жизнь меняется, — обронил Хагни. — Город с землей сровняли без вас. Зато теперь вы можете помочь его восстановить.

— Мы?!

— Вы. В ближайшие дни из Майонты туда отправятся несколько нанятых колдунами архитекторов.

— Насколько мне известно, — глубокомысленно заметил Торрер, — среди нас архитекторов нет. И нас никто не нанимал. Хотя теперь я, наверно, уже ничему не удивлюсь.

— Ну, насколько мне известно, — усмехнулся жрец, — только сумасшедший откажется от услуг архитектора из Хорверка. А если не поверят, то милости просим в подгорное королевство. Какой-нибудь месяц туда, месяц обратно, ну и там месячишко, чтобы полюбоваться творениями почтенного мэтра.

— Обидно, — расстроился Макобер. — Я, признаться, надеялся предложить свою кандидатуру.

— Мало тебе славы великого чародея? — поддела мессарийца Мист. — Едва ли нас наймут, не задав ни единого вопроса. Мэтт, по крайней мере, сможет на них ответить.

— Ха! Ответить и я смогу, — отмахнулся Макобер. — Тоже мне…

— Господа, — проревел гном. — Я-вижу, меня уже не только в архитекторы произвели, а прям сразу в мэтры! А моим мнением кто-нибудь поинтересуется?

— Мэтти, ты всегда так гремишь? — поморщилась чародейка, приложив ладошки к ушам.

— Гулкая она какая-то, эта ваша Майонта, — виновато пробормотал гном. — Нет, но правда…

— А знаешь, — перебила гнома Бэх, — чем больше я думаю, тем больше мне нравится эта идея! Ну неужели среди твоих друзей в Хорверке не было ни одного архитектора?

— Там среди моих друзей кого только не было. — Мэтт проговорил эти слова на удивление тихо.

— Значит, ты против?

— Этого я не говорил. И если мне дадут как следует выспаться…

— Идея-то неплоха…

Макобер мельком подумал, что любой услышал бы в голосе стража ровно обратное.

— Но? — нетерпеливо уточнила Бэх.

— Но что, если они спросят, откуда мы вообще узнали об этих архитектурных затеях? И что такой именитый мастер, как мэтр Мэтт, делает в Майонте?

— Это я беру на себя. — Хагни вновь едва сдержался, чтобы не сорваться. — Кстати, тебя-то это с какой стороны волнует?

— С сугубо практической — не хотелось бы, чтобы над нами потешалась вся Майонта.

— Над нами? — Брови жреца поползли вверх. — Мне казалось, Его Светлость просил тебя быть рядом с талиссой лишь до тех пор, покуда ей угрожают Снисходительные.

«Он просил меня быть рядом с талиссой, покуда ей угрожаешь ты!» — чуть было не бросил ему Хельг. И не солгал бы: на Хагни Моргиля герцог велел ему обратить особое внимание. Даже более того.

«А если поймешь, что жрец угрожает их жизням, — добавил тогда Его Светлость, — убей его. Не уверен, что смогу защитить тебя официально, но я сделаю все, чтобы тебя вытащить. Даю в этом мое слово».

Но эти распоряжения предназначались ему одному, и открыть их означало предать своего государя.

— Герцог прислал Хельгу новые инструкции, — осадила жреца Бэх.

— Ему предписывается быть с вами пожизненно? — хмыкнул Моргиль.

— По крайней мере, мы можем быть уверены, что он служит именно Его Светлости, и никому иному. — Девушка даже не старалась скрыть свое раздражение. — Словом, теперь ему самому решать, что делать дальше. Ему и нам.

— Ну, мне-то решать, пожалуй, и нечего, — благодарно улыбнулся девушке страж. —Если талисса сочтет, что я могу ей пригодиться, я с вами.

— Почему? — коротко спросил Макобер.

— Чтобы Мэтт деревья не рубил… Мак, ты уверен, что тебе действительно нужен ответ?

— Нет, — буркнул мессариец. — Я додумаю. И я «за».

— Я тоже. — Бэх едва не показала Хагни язык.

— Смотри, проклянет тебя Анди за то, что с такими, как я, знаешься, — фыркнул гном. — Но ежели не боишься…

— То милости просим, — закончил за Мэтта Торрер. — В драке мы тебя видели, парень ты не вредный…

— Только если будете и дальше с Хагни собачиться, — подвела итог Бэх, — не знаю, как Анди, а я вас точно прокляну!..

К вечеру того же дня архитекторов, собравшихся во дворе известной майонтской гостиницы «Неугомонный кролик», ожидало примечательное зрелище. Впереди шествовал герольд с горном. За ним топотал упитанный гном с заткнутой за пояс бородой. По обе стороны от гнома, почтительно приотстав на полшага, вышагивали две девушки с написанным на лицах неприкрытым обожанием. За гномом, обливаясь потом, эльф тащил огромный, почти с него ростом, тубус. Замыкали процессию двое — судя по всему, телохранители: верзила с четырьмя заплечными мешками и моргенштерном и парень с доспехом на одном плече, топором на другом и мечом у пояса.

Остановившись в воротах, герольд поднес к губам горн, но только он надул щеки, как гном милостиво махнул ему рукой:

— Не стоит, мой друг. Истинный мастер появляется без лишней помпы.

Архитекторы насторожились.

— Мэтр Тигус из Хорверка! — громогласно объявил герольд.

В окнах начали возникать любопытные физиономии.

— Добро пожаловать… э-э-э… мэтр, — наконец проговорил один из архитекторов.

Однако гном и ухом не повел.

Наконец на крыльце появилась встревоженная рыжеволосая девушка в темно-синем дорожном костюме.

— Господа?

— Мэтр Тигус из Хорверка! — торжественно повторил герольд.

Стекла задребезжали.

— Проходите, почтенный мэтр, — поклонилась Пээ. — Чем обязана?

По знаку гнома процессия вступила во двор. Не доходя пары шагов до крыльца, герольд отступил в сторону и вновь вскинул горн.

— Не будем беспокоить моих коллег, — прогудел Мэтт, выделив последнее слово так, что и самому толстокожему из присутствующих стало ясно, что уж кем-кем, а коллегами гном их точно не считает. — Прослышал я о том, благородная госпожа, что людям вновь потребны истинные мастера, способные украсить их город. Верны ли слова, достигшие моих ушей?

Пээ заколебалась. Она сразу узнала человека, о котором говорил ей наставник. Но при чем здесь талисса — та самая, что попортила столько крови ей и Бальдру?!! Вот уж кого она не ожидала здесь увидеть… И если Бальдр встретится с ними в Нетерте…

Надо было что-то решать. Раз человек Лииля решил притвориться телохранителем архитектора, отказать сейчас этому мэтру Тигусу она не может. Иначе придется срочно придумывать другое прикрытие, а времени у них все меньше и меньше…

— Не скрою, мы не ждали вас, почтенный мэтр. — Пээ позволила себе легкую нотку неудовольствия. — Но будем рады рассмотреть ваши предложения.

— О, их немало! — с воодушевлением взревел гном. — И стоит вам пожелать…

Склонившись перед мэтром, эльф принялся открывать тубус, но Рыжая Молния с мягкой улыбкой остановила его:

— Следует ли сразу раскрывать все свои секреты? Мне будет достаточно, если вы обрисуете… общие направления своей работы.

— Я — специалист по контрфорсам! — провозгласил гном.

Воцарилась тишина.

— А… А если чуть поподробнее?

— О, я могу говорить о них часами! — прогудел гном, наслаждаясь произведенным на «коллег» впечатлением. — Это же основа всего и вся! Можно ли сотворить истинный шедевр без контрфорсов? Можно, я вас спрашиваю?!

— Меня? — удивилась Пээ.

— Вас, вас, люди! — Мэтт широким жестом обвел двор, с удовольствием отметив, что народа в нем прибавилось. — Плавные и уступчатые, каменные, но могучие — это целая поэма!

— Но почему именно контрфорсы? — вновь подал голос архитектор, первым приветствовавший гнома, однако тот и на сей раз не обратил на него ни малейшего внимания.

— Только не думайте, — привстав на цыпочки, гном поводил пальцем перед носом Пээ, — массивные контрфорсы — это не для меня! И не уговаривайте! Я не стану их возводить!

— Да мы, собственно…

— Совсем иное дело — контрфорсы тонкие, с особыми ребрами жесткости. — Гном провел по своим ребрам. — Или на худой конец…

— Да? — заинтересовалась Рыжая Молния.

— Если нет иного выхода, — Мэтт понизил голос, — то я использую сквозные и наклонные, но, впрочем, скажу правду, — его бас взлетел до фальцета, — это не то, к чему я стремлюсь. Кстати, ведь до места нашего назначения путь неблизкий?

— Не очень, — смешалась девушка, изумленная столь резкой переменой темы.

— Тогда — заметьте, я не то что некоторые, я говорю об этом сразу, — прогудел гном, — прошу вас: подумайте об оголовках!

— О чем?

— Об оголовках! О каких оголовках вы мечтаете? О массивных? Я угадал, да? О, меня не обманешь!

— Но вы же сами сказали, что массивные контрфорсы…

— Почтенная госпожа! — возмущенно взревел Мэтт. — Уж не хотите ли вы сказать, что не различаете массивные контрфорсы и массивные оголовки?! Они ведь такие разные! Неужто вы вздумали проверить мои знания? Испытать меня?

— Ну…

— Что ж, я вас понимаю! — Гном расхохотался, и народ во дворе уважительно проводил взглядами отправившееся за ворота эхо. — Но со мной это не пройдет! Если вы были в Хорверке, то наверняка видели оголовки моей работы. Закругленные, грибовидные… Вы же не могли не обратить на них внимание!

— Увы. — Пээ опустила голову. — Не довелось.

— Как же я вам завидую! — с чувством завопил Мэтт.

В толпе послышались смешки.

— Да, я завидую вам — и не скрываю этого. Ведь вы столь молоды, и впереди у вас величайшее чудо из тех, что создано смертными. Конечно, вам не превзойти его… Но не все потеряно, ведь сам мэтр Тигус предлагает свои услуги людям!

Гном стукнул себя в грудь, и неожиданно из его кармана послышался всполошенный писк.

— Что это, мэтр?

— Древний хорверкский обычай, — не моргнув глазом доверительно пояснил гном. — Животина — она всегда фальшь чует. Ну что, моя маленькая?..

Выудив из кармана крысу, Мэтт бережно спустил ее на землю. Покрутившись у его ног, Рэппи подбежала к крыльцу и принюхалась.

— Видали?! Дерево-то пропитать забыли?!

— Отчего же забыли? — робко возразил затерявшийся в толпе хозяин гостиницы.

— Забыли, точно вам говорю! Впрочем, вы правы, моя госпожа. Что толку терять время, пытаясь наставить профанов на путь истинный. Идемте же, и я обещаю, что лучшие в этой части Двэлла контрфорсы с аркбутанами будут украшать нефы ваших храмов…

Взяв Пээ под локоть, гном потащил ее под кров «Неугомонного кролика», свита почтительно последовала за ним. И только герольд, задержавшись на пороге, возмущенно прошипел в спину своему «хозяину»:

— А подудеть ты мне так и не дал!

Глава XXXIII

Кефт уже поднимался в Галерею Побед, когда его нагнал запыхавшийся гонец с шевроном юго-восточного сектора.

— Что стряслось? — Чародей торопливо посторонился.

— Часть сектора затоплена… Имарн приказал пробить вентиляционный колодец, а там озеро…

Отсалютовав, гонец помчался дальше. А вот Кефт, сделав несколько шагов ему вослед, в изумлении остановился.

Имарн? Который навсегда покинул Нетерту?

Чародея охватила тревога. Кто из магов собирался сегодня работать в юго-восточном секторе? Кажется, никто. Да там и проблем-то не должно было быть!

Ерунда получается. Даже если представить себе, что руководящий работами чародей не потрудился захватить с собой карту, для него не составило бы труда посмотреть, что находится на поверхности над его головой. А уж не заметить озера… Кефт прибавил шагу.

В Галерее вместо чинного собрания чародеев Круга его встретил шум растревоженного осиного гнезда. Не было одного Азнивьера. Остальные отдавали приказы десятникам, перебрасывая людей из других секторов.

Махнув рукой, Денетос торопливо вышел из зала. Десятники послушно потянулись за ним.

— Посол будет с минуты на минуту. — Дипломат бесшумно возник за спиной у Кефта.

— Придется ему немного подождать, — хмыкнула Жанна айн Крэгг. — Найлэн отправился блокировать юго-восточный сектор, пока весь город не затопило.

Дипломат удивленно поднял брови. Кефт в двух словах рассказал ему о случившемся.

— Имарн? — изумился Азнивьер. — Неужели решил вернуться?

— Я только что говорил с центурионом внешнего охранения, — покачал головой Лииль. — Никакого Имарна здесь нет и быть не может. Сам же знаешь, мы лишили его права доступа на территорию Нетерты. Впрочем, как и других коллег, не участвующих в работах.

Сейчас эта предосторожность уже не казалась излишней. А вначале Кефт и Денетос были решительно против того, чтобы обижать коллег своим недоверием.

— Опять кто-то муроками балуется? — Вопрос Кефта остался без ответа.

Пожав плечами, юный маг потащил Азнивьера в сторону.

— Слушай, — смущенно попросил он. — В двух словах, а? Совершенно забыл вчера тебя спросить, что это за иерарх Орробы и чего вдруг он к нам пожаловал?

Однако смущался Кефт не только оттого, что вынужден был показывать свою неосведомленность. Ему претило обманывать дипломата, но не мог же он признаться, что час назад получил от учителя инструкции, как себя вести и как голосовать. И в то же время Кефту хотелось понимать, не нанесет ли он ущерба Кругу, выполнив волю Кхарада.

— Ты за последние полгода ничего особенного не заметил? — вопросом на вопрос ответил Азнивьер. — Не у нас, а… вообще?

— «Вообще» — это где? Как ты знаешь, большую часть времени за последние полгода я провел под землей, — ухмыльнулся молодой маг. — Не самое лучшее место для наблюдения за судьбами мира.

— Тогда в двух словах для тех, кто заблаговременно похоронил себя заживо… Что в общем-то мудро в свете последних веяний. Так вот, только слепой мог не заметить, что в мире что-то сдвинулось. Каждая деталь в отдельности — ничего особенного. А в целом выглядит угрожающе.

— Для нас? Для мира?

— Если б я знал. Смотри сам: Лазоревые храмы в последние годы весьма энергичны. В Ферно активно стекаются наемники. С кем им, интересно, там воевать?

— Ну, например, с соседями.

— Вернешься к себе, посмотри на карту, ладно?

Кефт опустил голову.

— Идем дальше. Лайгаш из заурядной сокровищницы превратился в крупнейшее хранилище магических артефактов. Все в прошлом — но тем не менее. Появление Всадников Эркрота грозит обрушить степь на близлежащие города. Думаешь, я просто так там торчу? А вот спроси меня, почему Вождь появился именно сейчас? И откуда взялся этот самый Эркрот?

— Ну, почему? — Не стал упираться Кефт. — И откуда?

— Представления не имею, — заявил чародей. — И ведь не один Вождь. Вот кто мне, к примеру, объяснит, почему впервые за несколько сотен лет зашевелились Сыны Тайха?

— Не я.

— Знаю, что не ты. Все одно к одному. Совпадения? Смешно.

— И каков же вывод?

— Не знаю. Но чую, что Айригаль с Орробой что-то затевают. Медленно, осторожно, стараясь не вызывать подозрений. Вот только что?

— Новую Битву Святых Отцов?

— Сомневаюсь. Хотя, думаю, из заявления Ориса многое станет ясно.

— Разве это не самое логичное?

— Не самое, поверь мне на слово. — Азнивьер хлопнул Кефта по плечу. — В тот раз маги вынуждены были уступить объединенной мощи богов. Но в храмах Ашшарат, Темеса, Юрайи не ведется никаких приготовлений. Так что, похоже, эта парочка готовит собственные битвы. Но когда? И с кем?

Посол и Денетос появились в Галерее одновременно. Пробираясь к отведенному ему месту, Орис приветливо кивал знакомым чародеям — многие из присутствующих хорошо знали этого энергичного и, пожалуй, самого обаятельного из иерархов Дарящей Легкую Смерть. Магия магией, а от помощи богов члены Круга при случае не отказывались. Стоит ли тратить драгоценные месяцы на создание охранных или наводящих ужас амулетов, если Собирающей Последнюю Жатву практически ничего не стоит их сотворить?

Кефт с любопытством присматривался к послу. Вот Орис галантно поцеловал руку Жанне. Странно… Нет, показалось. Вряд ли старуха и вправду вздрогнула от его прикосновения.

За спиной иерарха стояла Сила. Кефт впервые встречался со столь высокопоставленным жрецом и теперь в полной мере испытывал на себе, что такое оказаться перед лицом мощи, многократно превосходящей его собственную. Пренеприятнейшее, надо признаться, ощущение. Возникают лишь два желания, но оба разом: забиться куда-нибудь в угол и выполнить любую просьбу этого чудесного человека.

Тем не менее Орис держался просто, как среди равных. И это невольно вызывало симпатию.

Плюхнувшись в кресло, прелат тяжело вздохнул.

— Значит, так, почтенные чародеи. — Сделав паузу, Орис дождался, пока Лииль закончит перешептываться с Денетосом. — Согласитесь, в последние годы моя Госпожа не слишком докучала вам своими требованиями. Я бы даже сказал — наоборот.

При слове «требования» Найлэн заметно поморщился.

— Ну да пес с ним, с этим прошлым, — историю вы не хуже меня знаете. — Намек был более чем прозрачен. — А теперь о том, чего вы не знаете. Через десяток лет на Двэлле останется очень мало магии. Я сожалею, но при всем желании ни вы, ни я ничего не можем с этим поделать. Если не верите, спросите сами.

Улыбнувшись, он ткнул пальцем в потолок. Ответных улыбок не последовало.

Слова иерарха означали новое перераспределение сил. И порождали множество вопросов. Боги договорились между собой? Решили не мешать Орробе? Но что заставило их вновь объявить войну чародеям?

Это если действительно поверить. Но никто не мешает Орису лгать — в своих интересах, разумеется.

Синклит запросил разрешение на прибытие посла буквально пару часов назад. Срочно, не давая магам опомниться. В небесных сферах что-то случилось? Кругу оказали особую честь или в то же самое время посланцы Орробы беседуют с верхушкой Созвездия и иными именитыми чародеями Двэлла?

— Вам уже сейчас предлагается решить, — продолжал тем временем Орис, — хотите ли вы встать под знамена моей Госпожи и превратиться тем самым в один из ее мечей или предпочтете разделить судьбу всех прочих колдунов.

— Если у твоей Госпожи изменились взгляды на мировое равновесие, не стоит ли нам для начала о них услышать? — спокойно прервал посла Лииль.

— Не стоит. — Орис говорил намеренно жестко, но никто из чародеев не рискнул поставить его на место.

— Получили ли другие такое же предложение? — не удержалась Жанна.

— Другие члены Круга? — Орис сделал вид, что не понял вопроса. — Безусловно — это распространяется на всех.

— Что я говорил! — шепнул Азнивьер Кефту. — Орис бросил все карты на стол. Теперь у него обратного пути нет.

— У нас тоже, — мрачно заметил Кефт.

— Согласен. И все же, служи я настоящим дипломатом, надо было бы подавать в отставку: я был уверен, что у нас есть еще как минимум год-другой.

— Сколько у нас есть времени? — поинтересовался Денетос, словно услышав слова Азнивьера.

— Месяц. На это время моя Госпожа направляет в Нетерту своего наблюдателя. — Иерарх даже не спросил у магов согласия, не сомневаясь, что, пока работы в Нетерте в самом разгаре, они не станут совершать резких движений.

— Тебя, я надеюсь. — Найлэн попытался рассеять тяжелую атмосферу за столом.

Теперь, когда главное было сказано, Орис не видел смысла отталкивать от себя чародеев.

— Увы. — Он развел руками, точно и вправду сожалел, что дела не позволяют ему остаться в Нетерте. — Но вы можете выбирать. Хотите — жреца, хотите — колдуна.

— Пожалуй, лучше мага, — выразил общее мнение Азнивьер, — проще будет найти общий язык…

Когда посол покинул Галерею, Денетос растерянно посмотрел по сторонам:

— Это ультиматум. Объединив свои силы, мы могли бы попробовать справиться с Орробой. И только с Орробой. Но я сомневаюсь, что все это затевается без участия Айригаля, а два бога нам уже не по зубам. Если же просить помощи у других чародеев…

— Бессмысленно, — согласился с ним Кефт. — Они нам просто не поверят. Или решат, что Нетерта толкает нас бросить вызов богам.

— Найлэн, а ты думаешь, что Орроба в силах сделать то, что обещает? — с сомнением обронил Лииль. — Все-таки за десять лет извести всех колдунов в мире…

— Мне тоже кажется, что Орис берет нас на испуг, — присоединился к эльфу Денетос. — Битва Святых Отцов расставила все по местам. Мы делаем вид, что боги нам не мешают, они — что мы ничем не выделяемся из общей массы верующих. Если сегодня Орроба сделает хоть шаг, другие боги будут первыми, кто встанет на ее пути. Не считая Айригаля, конечно.

— Слишком много «если», — с грустью заметил Азнивьер, чувствуя, что они еще не раз пожалеют об утраченном равновесии. — Если боги договорятся между собой. Если поверят, что планы Орробы представляют для них реальную угрозу. Если богиня не окажется достаточно осторожна, чтобы никого не потревожить раньше времени.

— Собираем Круг? — предложил Денетос. — Жанна, к тому, что ты у него спросила. Я уверен, что мы — первые. А возможно, и единственные. Им нужна Нетерта. И я бы не стал принимать такое решение впятером. Пожалуй, Имарна я навещу сам. Заодно и убедимся, что он не имеет отношения к сегодняшнему потопу.

— Да конечно же не имеет! — прошипела Крэгги. — Это все Нетерта! Не любит она нас, говорю же, не любит!

— Такую полюбишь! — шепнул Кефт Азнивьеру.

— Не скажи, — усмехнулся дипломат. — В свое время Крэгги повидала в своей постели больше графов и герцогов, чем ты — заклятий.

— Да уж, — хмыкнул Кефт. — Заклятий в моей постели и впрямь бывало немного. Ну что, как по-твоему, Круг уступит?

— Посмотрим, что будет с Нетертой. — Азнивьер понизил голос. — Они допустили одну ошибку.

— Дали нам месяц?

— Именно, — кивнул дипломат. — Если работать и днем и ночью… Словом, я почти уверен, что Кхарад проиграл Темесу лишь потому, что тот застиг его врасплох.

«Сражаться с богами?» — мысль показалась Кефту дикой.

— Но мы ведь не повторим его ошибку, как ты думаешь? — подмигнул Азнивьер.

«Не повторим», — мысленно согласился Кефт.

У него возникло неприятное ощущение, что Кхарад в свое время еще легко отделался.

* * *

Они тащились по лесу уже четвертый день. Впереди под охраной трех наемников бодро шагала Рыжая Молния, за ней шествовали мэтры в окружении немногочисленных слуг, нагруженных куда более многочисленным скарбом. Позади и чуть в стороне топала талисса, а замыкал процессию десяток воинов из Нетерты, помогавших разбивать лагерь и несших боевое охранение на стоянках. Пустить в ход мечи им пока что так и не довелось: обещанные чародейкой дикари куда-то запропастились, никаких зверей опаснее куницы не встретилось, а с жалобами мэтров Пээ успешно справлялась и без применения грубой силы.

А пожаловаться было на что: ровный, хотя и неширокий тракт доходил лишь до пограничной заставы (на которой, как ни странно, никого не было), а дальше тянулся и тянулся вековой нетронутый лес, равного которому никому из путешественников, кроме, конечно, Торрера, видеть не доводилось — даже Хельгу айн Лейну, проведшему в рядах особой центурии Его Светлости не один год.

Особенно досаждал цепкий колючий кустарник, невесть откуда взявшийся в этих краях — не иначе как по воле оборонявших Нетерту колдунов. Но даже если и так, то чародеи уже много веков гнили в земле, а кустарник все еще героически выполнял поставленную перед ним задачу, и, если бы не четкое осознание того, что одним им отсюда живыми точно не выбраться, половина архитекторов, а то и больше, давно бы повернула назад.

— Как она хоть что-то понимает в этом проклятом лесу?! Какой восток, какой мох, какие муравейники?!

Мэтт с негодованием взглянул на Торрера, будто именно эльф постарался, чтобы леса вокруг Нетерты доставили гному максимум неудобств.

— Ну признайся, что ты морочишь мне голову и мы давно уже ходим кругами! — Подняв глаза, Мэтт попытался заглянуть своему другу в лицо и едва не полетел на землю, запнувшись об корягу. — Крепь-перекрепь!

— Не ругайся! — смиренно попросил Торрер в сто восемьдесят четвертый раз. — Я уже говорил тебе: она отлично ориентируется по сторонам света.

— Да слышал я уже про эти стороны света! — вскипел гном. — Я тебе что толкую: откуда она знает, куда нас вести?

— Смотри, солнце сейчас вон там, значит, мы идем почти прямо на восток.

— Причем восток, Мэтти, — это где солнце всходит, — добродушно пояснил Макобер.

— А я-то думал… — проворчал гном. — И дальше что? Ну, на восток?

— Дальше переберемся через овраг… — Торрер заглянул вперед поверх голов.

— Овраг! — взревел гном. — Если бы Хагни сразу сказал, что нам придется ломиться через эту чащобу, как ополоумевшим берварам…

— То что? — с интересом посмотрел на него Торрер. — И вообще, где ты видишь чащобу? Так, лесок. Я бы даже сказал — рощица.

— Он уверял, что знает дорогу в Нетерту! Дорогу, а не овраги и буреломы!

— Я говорил, что знаю, как добраться в Нетерту, — усмехнулся Хагни. — И по-моему, у кого-то плохо с памятью: в Майонте мы уже это выясняли.

— И что выяснили? — поинтересовался Макобер.

— В смысле?

— Ну, у кого плохо с памятью?

— Хоть ты помолчи, а? — рявкнул гном. — И без тебя тошно!

«Интересно, — подумал Моргиль, — как талисса умудряется не только терпеть это неуклюжее раздражительное существо, но и получать удовольствие от его общества?»

— Молчите, да? — победно возопил гном через несколько минут. — Конечно, теперь, когда вы меня сюда затащили…

— И часто он такой? — шепнул Хагни Торреру.

— Он вообще не такой, — хмыкнул эльф. — Ты бы послушал, как мы в другие дни с ним ругаемся. Особенно когда уверены, что нас никто не слышит. Знаешь, мы достаточно долго живем, чтобы начать уже получать удовольствие от самого процесса. Думаешь, Мэтт и шагу без бурчания ступить не может? Да когда мы с ним попали в засаду в Шетахском лесу, он, не говоря ни слова, восемь дней тащил меня до ближайшей деревни. И никакие овраги ему совершенно не мешали.

— А что же он тогда? И неужели вам так нравится его постоянное ворчание?

— Считай, что нам нравится Мэтт, — поравнялась с ними Бэх. — А остальное: ворчание, вечное недовольство всем — от Эккиля до мозоли на большом пальце, беспрестанная похвальба своим Крондорном — к нему просто прилагается. Как моросящий дождик к ночевке на свежем воздухе.

— Все равно странно. Всем тяжело, не ему одному. Чего стонать-то?

— Да не стонет он! Ну как тебе объяснить?! — в сердцах воскликнул Торрер. — Мы потому и талисса, что давно привыкли принимать друг друга такими, какие мы есть. Я — не самый лучший воин этого мира, а Макобер — не самый искусный воришка.

— Чего не скажешь о Бэх, которая уж точно самая красивая жрица на Двэлле! — улыбнулся Хельг.

Смутившись от простодушного, хотя и несколько тяжеловесного комплимента, девушка лукаво уточнила:

— Значит, не жрицы есть и посимпатичнее? Ладно, Хельг, не дуйся, мне правда приятно. А Торрер хотел сказать, что всех можно было найти и получше. Даже гнома менее ворчливого — хотя зачем нам, собственно, сдался именно гном? Но мы не служим ни одному государю, мы — живем. И мне приятно видеть рядом с собой Торрера и Мэтта, а не специально отобранных гномов и эльфов — ловких, как акробаты, с изысканными манерами…

— Да нет, в этом, безусловно, есть и свои плюсы, — пошел на попятную Хагни. — По крайней мере, другие архитекторы не докучают нашему мэтру…

Для придуманной им легенды характер гнома действительно оказался как нельзя кстати. Первому же архитектору, задавшему Мэтту совершенно невинный вопрос, пришлось выслушать двухчасовую лекцию, пропитанную такой высокомерной спесью, что больше тот и сам поблизости не появлялся, и коллегам своим отсоветовал.

— Мне вот другое любопытно, — проговорил Торрер, помогая гному перебраться через трухлявый ствол рухнувшего от старости дуба. — Госпожа Пээ обещала, что завтра к полудню мы уже доберемся до цели. До сумерек часа два, не больше. А у меня такое ощущение, что в этой чащобе уже лет триста никто не бывал. А то и все пятьсот.

— И слава богам, — тут же откликнулся мессариец. — Хоть немного отдохнем от всех этих ребят, которые спят и видят, как бы с нами разделаться.

— С чего ты взял, что они не последуют за нами в Нетерту? — вопросительно поднял бровь Моргиль. — Ты уверен, что как раз сейчас по нашим следам не идут люди лангера…

— …В сопровождении передумавших Снисходительных! — радостно подхватила Мист. — Хагни, тебе определенно нет равных в умении поднять настроение!

— При чем здесь настроение? — удивился жрец. — Я просто хотел сказать, что, как это ни смешно, Нетерта для нас сейчас — самое безопасное место. А что дороги нет, так оно и лучше, труднее будет нас найти.

— Но как-то ведь госпожа Пээ добиралась до Майонты? И все те наемники, про которых говорил Хельг…

— Для того и водят разными путями, чтобы дорожку не протоптали, — предположил Хагни.

— Не нравится мне это все, — тихо проговорил эльф. — Позади лангер, впереди — чародеи. Пробьемся ли?

— Едва ли, — неожиданно усмехнулся жрец.

— То есть? — вскинулся мессариец.

— Сражаться что с одним, что с другими было бы безумием. И, что самое главное, бессмыслицей. Лично я не собираюсь ни осаждать Нетерту, ни держать круговую оборону против лангера. Наш единственный шанс — просто прийти и взять то, что нам нужно. И это либо удастся, либо нет, правильный ответ мы будем знать завтра. Самое позднее — послезавтра…

— Слушай, ты нас тут не хуже любого лангера положишь! — Ветка, которую гном не успел придержать, хлестнула Торрера по поясу. — Хагни, а где граница?

— Между чем и чем?

— Между твоим фатализмом и нашей настороженностью? Или как правильно сказать: осторожностью?

— По-твоему, я неосторожен?

— По-моему, да.

Жрец с любопытством посмотрел на эльфа:

— И что же предлагаешь ты?

— Будь мы одни, я предложил бы устроить засаду и посмотреть, не поймается ли в нее кто.

— Но мы не одни.

— Не одни. И все же мне кажется, что последний шанс лангера нас перехватить — это нанести удар до того, как мы войдем в Нетерту.

— Или проследить, куда мы там направимся, — возразил Хагни.

Мист с улыбкой подумала, что жрец уже не в первый раз сам себе противоречит. Но промолчала: ее раздражало, когда Хагни начинал на нее дуться, а уж это он умел едва ли не профессионально.

— Бэх, конечно, права — люди Орробы и там могут притвориться кем угодно: воинами, рабочими, лекарями, — рассудительно проговорил Торрер. — Но мы не собираемся жить в городе, равно как нанимать себе в помощь воинов и лекарей. Любой, кто пойдет за нами, себя обнаружит.

— Не факт.

— Не спорю. Однако мне не дает покоя и еще одна мысль: если лангер планировал проследить, куда мы пойдем, почему он с такой настойчивостью пытался покончить с нами раньше?

— Допустим, — пропыхтел Мэтт. — Убедил. Нас убьют до входа в Нетерту. И что?

— А то, что Торрер задается вот каким вопросом, — не вынес долгого молчания мессариец. — Если нас хотели убить, но до сих пор не убили, что это может значить? Я прав? Ничего, что я тебя перебил?

— Прав, — обреченно вздохнул эльф.

— Вот видишь! А у меня это получается куда быстрее. И не только это. Так знаете, что Торрер отвечает себе на этот вопрос?

— Знаем, — мстительно буркнул Мэтт. — Ответ здесь может быть только один. Лангер или потерял нас в Майонте, или решил не привлекать к себе внимания, продираясь через лес. А раз так, он будет ждать нас у самых стен Нетерты.

— Но тогда… А что, если попросить Рэппи пробежаться немного вперед? — Торрер поднял руку, предвосхищая лавину протестов, готовую уже сорваться с уст гнома. — Мэтти, ну ей-то что может угрожать? А если Бэх не разучилась с ней общаться…

— Бэх? — переспросил Хельг. — Вот уж не думал, что жрицы Темеса столь, гм, разносторонни.

— Все в воле божьей, — подмигнула девушка. — На самом деле не то чтобы даже общаться. Скорее, я могу попробовать передать ей наши мысли.

— Если и впрямь дело так серьезно, что вы готовы рискнуть самым дорогим из того, что у нас есть, — тяжело вздохнул гном, — давайте тогда уж я сам пробегусь! А через пару часиков вернусь.

— Это если мы тебе просеку пробьем? — простодушно уточнил Макобер.

— Да и ориентируешься ты в лесу примерно как я среди моря, — напомнил Торрер. — К тому же я как-то плохо себе представляю, чтобы ты нашел нас по запаху.

Мэтт яростно запыхтел.

— Давайте тогда уж все пробежимся, — попытался Хельг выручить гнома. — Вот как госпожа Пээ сделает знак остановиться на ночлег… В конце концов, одну ночь не поспать…

— Господа, если кто собирается всласть повоевать с лангером, я, как вы понимаете, не против, — улыбнулся Торрер. — Кругом лес опять же. Можно вокруг засеки устроить — миль на десять в каждую сторону. Выставить передовое охранение…

— Стоп, стоп, стоп! — перебила его Мист. — А откуда ты знаешь, с какой стороны на нас нападут? Да и есть ли кому нападать?

— Да вот и я, собственно, всего лишь предлагал это узнать! — Торрера отнюдь не обрадовало, во что превратилась его идея. — Не задерживаться на полмесяца, а убедиться потихоньку, что нас оставили в покое.

— Честно говоря, сильно сомневаюсь, чтобы кто-нибудь сюда за нами полез, — наконец взял себя в руки Мэтт. — Любым убийцам, не говоря уже о лангерцах, как их называет Мак, куда как проще подождать, пока мы сами себя угробим.

— Ну да, и потерять наш след, — недоверчиво покачал головой Макобер.

— Ну, ты же не собираешься отсиживаться в этих лесах до конца своей жизни? — возразил гном. — А как только мы появимся в любом городе, лангер об этом узнает.

— Одним словом, что мы решаем? — Эльф никак не мог взять в толк, почему столь пустяковая тема, как небольшая прогулка мэттовской крысы, вызвала такое ожесточенное обсуждение.

Еще раз тяжело вздохнув и убедившись, что друзья не передумали, Мэтт поманил Рэппи из-за пазухи. Бэх подумала, что у гнома сейчас такой вид, будто ему предложили выдать любимую дочку замуж за овдовевшего людоеда.

Сосредоточившись, девушка зашевелила губами, пытаясь втолковать крысе, чего от нее хотят. В такт ее словам жреческий медальон то ярко сверкал, то матово светился, точно уставая повторять одно и то же.

— Вроде все, — наконец нерешительно проговорила Бэх. — Я попросила ее, как остановимся на привал, отправиться вперед и найти много каменных коробок, в которых жили люди. А потом вернуться к нам и обо всем рассказать. Да, и постараться добежать до нас к утру, если, конечно, раньше она не увидит ничего подозрительного.

— Интересно, что для нее подозрительное? — усмехнулся Моргиль. — Вот сова, например?..

Пискнув и укоризненно взглянув на Хагни, зверек вырвался из рук гнома и скрылся в траве. И если до заката он еще время от времени высовывал из кустов остренькую мордочку, словно желая дать Мэтту знать, что все в порядке, то стоило талиссе остановиться на ночлег, как Рэппи окончательно исчезла из виду…

Лес был полон опасностей. С каждой минуты она отдалялась от своей стаи, которая и накормит, и поможет в случае чего, и от врагов защитит. Особенно вожак — сильный, добрый, заботливый. Человеческая самочка объяснила, что именно он посылает Рэппи на разведку. Угроза нависла над всей стаей, и только она — самая слабая, младшенькая, но храбрая — может всех спасти.

Это вызывало гордость, но не грело и не утешало. Деревья шумели, ночь пугала, и впереди и позади была неизвестность. Самочка обещала, что, пока Рэппи нет, она не станет есть из рук вожака, однако крыса не очень этому верила. Здесь дело такое: только отвернешься…

Странная все же у нее стая. Вместо того чтобы общаться, как это делают все нормальные крысы, пахнут какой-то ерундой, шумят, гремят, гудят! Или — совсем чудно — влезают, как эта самочка, прямо в голову. Бр-р-р, неприятно. Но терпеть можно.

Успокоившись, Рэппи побежала бодрее. Но не успела еще увидеть никаких каменных коробок, когда резкий незнакомый запах заставил ее чихнуть. Из едва заметной дыры в земле тянуло теплом, едой и человечьим логовом.

Самочка просила ее проверить, действительно ли их стае что-то угрожает. Но что может быть опаснее, если территория, куда они направляются, уже занята? Да еще другой стаей!

Жуть какая! Рэппи собралась с силами, еще раз принюхалась и отважно шмыгнула вниз…

Глава XXXIV

— Командор, Орис только что сообщил, что Нетерта будет играть на нашей стороне, — доложил от двери Мэйлу. — Осталось подождать формального согласия Круга.

— Спасибо, — кивнул Гардар. — Зайдешь?

— Может, сам вылезешь? — предложил помощник. — Что-то мне сегодня везде душно.

Кивнув, Гардар выбрался на палубу. А Орис не промах! И если в Нетерте все в порядке, первоочередными задачами становятся Всадники Эркрота и Катэна, где лангеру также придется работать рука об руку с иерархами.

Пасмурная погода лишила командора заката — одного из тех зрелищ, на которые он мог любоваться изо дня в день. Повернувшись спиной к обманувшему его солнцу, Гардар рассеянно скользил взглядом по хрупкой береговой линии — меловым скалам с распластавшимся на них замком. Издалека складывалось странное ощущение, будто расшалившийся гигант натаскал на вершину огромные глыбы камня, из которых и сложил это лишенное всякой грации, но способное выдержать любую осаду сооружение.

— Хорошо, что ты меня вытащил. — Гардар глубоко вдохнул и подставил лицо легкой измороси.

— Докладываю дальше?

— А почему так официально? — хмыкнул командор.

— Когда ты разглядываешь замки, это всегда настраивает тебя на официальный лад.

— Что, настолько чувствуется? — Сам Гардар за собой такой привычки не замечал, но понимал, почему у его помощника сложилось такое впечатление: вид старинного замка действительно вызывал у него тихую щемящую тоску.

— Я прозорлив. — Мэйлу усмехнулся. — Ладно, прости, я не хотел.

— Тебе не за что извиняться.

— Как скажешь. Так вот, мы получили еще одно донесение — из Майонты. Талисса со жрицей Темеса уничтожена — вся, кроме стража.

— Но стража, насколько я помню, в ней и не было. А сама жрица?

— Погибла вместе со всеми.

Командор вспомнил Лентала — он не простит. Но другого выхода — Орроба свидетельница — просто не было. Лентал и сам поступил бы так же.

— Талисса Авертай?

— Молчит, — нехотя признал Мэйлу. — Но волноваться пока рано: они не должны были выходить на контакт с нашими людьми, если только им не понадобилась бы помощь.

— Отлично. Ты послал вызов Полине?

— Да, она подтвердила, что на закате выйдет на связь.

— Тогда передай…

— Полина айн Рин, монсеньор, — перебил его старший помощник.

— Иду. Я сам с ней поговорю.

Бросив последний взгляд на замок, командор нырнул в носовую надстройку. Ясновидец поднялся, уступая начальству место у хрустального шара.

— Госпожа айн Рин.

— Вижу. Не уходи далеко, я быстро.

Картинка плыла и дрожала: с тех пор как чародеи всерьез взялись за защиту своего города, связываться с Полиной с каждым разом становилось все труднее.

— Что у нас сегодня?

— Она вышла на связь сама. — Ясновидец сверился со своими записями. — Значит, сонеты Генну.

— Какая строка?

— Как тень турмалина, трепещет торнадо…

— Что за муть? — поморщился командор.

— Писано на смерть любимой левретки Ее Величества, — бесцветным голосом прокомментировал ясновидец.

— Понятно.

Наконец в шаре появилась Полина.

— Как тень турмалина, трепещет торнадо, — кривясь, как от зубной боли, продекламировала она. Похоже, эти вирши Генну нравились ей не больше, чем Гардару.

— Долгих лет! — поклонился командор.

— Долгих лет! Какие новости?

В двух словах чародей ввел девушку в курс дела:

— Твои люди готовы?

— Думаешь, они нам понадобятся? — удивилась Полина. — У меня-то уже который день сердце не на месте. И я бы с большим удовольствием отправила их восвояси.

— Не спеши.

— Не спешить? Еще чуть-чуть, и чародеи смогут при желании заглянуть в любую точку города. По крайней мере, мне говорили, что Денетос это обещал. На нижние уровни слугам Сентарка уже не попасть. Те, что были, мертвы. А вот если кто-нибудь обнаружит наших…

Девушка заметно нервничала. Гардар нахмурился: она явно говорила ему не все. Однако настаивать он не имел права: как и он сам, Полина отчитывается только перед Госпожой.

— Кто и, главное, как их может обнаружить? — Гардар, напротив, постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. — Если Круг решит специально заняться поисками, ты об этом узнаешь. А никому, кроме Круга, это не потянуть.

— Хорошо. Это все?

— Не торопись. — Гардар позволил себе улыбнуться, позаботившись, чтобы улыбка ни в коем случае не выглядела покровительственной. — Помнишь, я говорил тебе о нашем плане захватить Лентала?

Девушка кивнула.

— Он у нас. А его жена — мертва. Но подозреваю, он может знать, зачем она шла в Нетерту.

— Мне бы не хотелось сейчас покидать город.

— Предчувствие? — подобрался Гардар.

— Возможно. Не знаю.

— Тогда смотри. Я полагал, что тебе же спокойнее станет. К тому же такие допросы — твой конек…

— Уговорил. Он в Альдомире?

— Естественно. Так что тебе даже не придется надолго исчезать.

— Надеюсь. Хотя и не думаю, что это будет так просто, как тебе кажется.

— Лентал был моим другом…

— То-то и оно, — усмехнулась Полина. — Так что я лучше посоветуюсь с господином тен Исиндиосом. Уж он-то, помнится, с Ленталом не дружил…

— Ну-ну, — пробормотал Гардар меркнущему изображению чародейки. — Посоветуйся.

И командор вновь положил руки на шар…

— Господин легат! Господин легат!

Он открыл глаза.

Поступок, достойный сожаления, — от склонившейся над ним физиономии легату впервые в жизни захотелось упасть в обморок. Вот была бы на его месте одна из альдомирских красавиц, она бы уже точно — раз, и готово! Интересно, как они это проделывают? Или их мамаши с детства тренируют?

— Что случилось? — недовольно пробормотал легат, будучи уверенным, что в любом случае ребята справились бы и без него.

— Послание от командора!

— Он хоть знает, который час?

Вид сирены, которую одновременно насиловали четверо бородатых здоровяков в волчьих шкурах (и как Акки сумел уместить такую толпу у себя на лбу?), вызывал легкую тошноту. Впрочем, определенный смысл в этом, несомненно, был: попадись маг настоящим дикарям, его бы убили не сразу. Первые недели три его бы рассматривали.

— Прикажете поинтересоваться, господин легат?

— Прикажу скрыться с моих глаз долой. На четверть часа.

А ведь такой сон был, рожа татуированная! И если бы только рожа…

Маг послушно вернулся к столу, а легат не спеша поднялся с койки и обернул вокруг пояса набедренную повязку. Повязка была настоящей — грязной, ветхой, источающей аромат потного горного козла.

— Ну, что там?

— Монсеньор Орис вернулся в столицу. — Уставившись в пространство, Акки читал как по писаному. — Круг ответит согласием на предложение Ордена. Отныне Госпожа распорядилась считать чародеев Круга нашими союзниками.

— И нас отзывают домой? — без особой надежды предположил легат.

— Что? — взгляд Акки стал осмысленным. — Мессир, я же просил не перебивать меня, когда я вещаю!

— Боги всемогущие! — Легат поднял глаза к низкому потолку землянки. — Что ж мне теперь остается — молча на тебя любоваться?

— Могли бы и полюбоваться, — обиженно пробурчал маг. — Зря я старался, что ли? Хоть сейчас иди вождем племени.

— Шаманом, — мстительно поправил легат. — Я бы даже сказал, помощником шамана. Моющим господину ноги перед сном, убирающим за его черным слюнявым котом…

— Почему это помощником? — возмутился Акки. — Можно подумать, мессир, вы знаете о дикарях больше нашего!

— Увы, — не стал спорить легат. — Эти суетливые чародеи отогнали их раньше, чем мы успели пообщаться. Но я знаю главное — дикари целомудренны, как лилии в королевском саду! И с таким ходячим домом терпимости не то что у одного костра не сядут…

— Представляю, сколько приходится видеть и слышать в королевском саду этим лилиям, — мечтательно пробормотал маг. — Мессир! Мало того что вы меня сбили, так еще и обзываетесь! Вот доложу командору — пришлет нам другого легата. Доброго, заботливого, вежливого…

— …И причисленного к лику святых всеми Орденами Двэлла, — закончил за него легат. — Девичьи грезы, право слово. Ладно, давай дальше.

— Что значит «ладно»! — взъерепенился Акки.

— Это значит, что я прошу глубокоуважаемого господина чародея соблаговолить продолжить…

Акки приосанился.

— …иначе я выкину его из лангера пинком под зад. Ну?

— Госпожа также приказывает, — монотонно забубнил маг, — пропустить в Нетерту нанятых колдунами архитекторов. Помимо этого, нам предписано не чинить более никаких препятствий Кругу в восстановлении города, ничем не обнаруживать свое присутствие и немедля докладывать обо всех изменениях, которые произойдут в лике вышеупомянутого…

Акки запнулся.

— Сбили! — заявил он, укоризненно глядя на легата.

— Вот и славно, — ничуть не расстроился тот. — Расскажи лучше по-человечески, а то токуешь, как эльф на колокольне!

Маг попытался представить себе токующего на колокольне эльфа — и не смог.

— По-человечески получается, что Гардар велел «татуировки смыть, кольца из носов вынуть, перевести дух и немного расслабиться». Если провороним выход талисс из Нетерты, вакансии полотеров в сельских дебокасских храмах к нашим услугам. Легата, так уж и быть, назначит старшим полотером.

— Другое дело! — удовлетворенно потянулся легат. — Стоило ради этого меня будить.

— Я надеялся, вы захотите и остальным передать послание командора, — вновь обиделся маг. — А то заиграются, пришибут кого-нибудь из чародеев, а мне потом отвечай.

— Мне, мне отвечай, — поправил легат. — Нет, определенно каждая коряга с татуировкой воображает здесь себя великим полководцем! То ли климат в Нетерте такой…

— У насгости! — по лестнице тяжело спустился еще один «дикарь».

«Ни у одного вождя племени не поднялась бы рука послать в бой человека с такими ранами и увечьями, — подумал легат. — Его бы усадили на почетное место у костра, поили теплым молоком, а специально приставленный мальчишка жевал бы ему вечерком хлебушек и другие корнеплоды».

— Магов с сегодняшнего дня не трогаем, — обрадовал его легат.

— Давно бы так, — с намеком пробурчал Акки.

— Чужих, чужих магов не трогаем, — уточнил легат. — А своих трогаем, и еще как. Кто там по наши души?

— Лучше сами полюбуйтесь. — Тарш растянулся на еще теплой койке. — А то будете потом опять говорить: «эль в глаза стукнул», «эль в глаза стукнул»…

Натянув на голову снятый воином пышный зеленый куст, легат поднялся по лестнице и выглянул наружу.

Унылой толпой заблудившихся в лесу беженцев мимо их землянки тянулись люди. Тянулись маленькими группками, незримо отделенными друг от друга. Легат вгляделся: в центре ближайшей к нему группки тащился разжиревший явно не на казенных харчах мужик, надутый и важный от осознания собственной значимости, а за ним двое слуг несли уходящие в небо тубусы. Как же они через чащобу-то продирались?

Уже собравшись было обругать Тарша за ложную тревогу, легат сообразил, что тот никак не мог слышать послание Гардара, а для человека, привыкшего к редким визитам рабочих и воинов, эта процессия и впрямь должна была казаться горячечным бредом.

— Мессир, вы их видите?! — раздался снизу испуганный шепот.

Надеясь, что от него отстанут, легат раздраженно дернул ногой, однако Тарш увидел в этом лишь знак согласия.

— Тогда повернитесь… Только медленно, а? И увидите кое-что еще.

На этот раз Тарш мог бы гордиться произведенным эффектом — даже собирающая землянику Орроба не заставила бы сейчас легата удивиться больше.

Перед ними была совсем иная Нетерта.

Гордые крепостные стены. Башни и бастионы. А за раскрытыми воротами — разноцветные стены домов, покрытые красной черепицей крыши, разноголосо поющие флюгеры и цветущие вокруг черенков бульваров сады…

* * *

Завтрак не занял много времени. Еще с вечера талисса решила поспать подольше, чтобы встретить Нетерту с новыми силами, и теперь эти новые силы вкупе с уже третьим гонцом, прибегавшим от Пээ, гнали их вперед, не давая даже толком распробовать приготовленных Макобером перепелок.

— Деликатес, деликатес, — ворчал Торрер, выковыривая из зубов жесткое мясо. — А мускулистые — точно Мэтта жуешь.

— Лапка гнома в брусничном соусе, — облизнулся Макобер. — Пальчики оближешь!

— На лапке-то? — уточнил Мэтт. — Ладно, гурманы, двинулись.

— Рэппи не появлялась? — встревоженно спросила Мист, оглядевшись вокруг.

— Нагонит, куда она денется. Если бы с ней что случилось, я бы почувствовал.

— Прости, а она уже что, тоже в талиссе? — словно невзначай поинтересовался Макобер. — Да нет, я что, я ничего, — тут же добавил он, наткнувшись на взгляд гнома. — Хочешь, вон перепелку ей оставим, больно смотреть, как Торрер давится…

С Рэппи и правда ничего не случилось. Возбужденно попискивая, она нагнала талиссу, стоило той отправиться в путь.

Не в силах сдержать широкую улыбку, Мэтт подхватил ее на руки и принялся активно пичкать лепешкой, словно его любимицу угораздило провести пару месяцев в бесплодной пустыне.

— Ну, что там? — поторопил Бэх Макобер.

Девушка вновь зашевелила губами. Оторвавшись от лакомства, крыса сделала самочке одолжение и послала ей несколько мысленных образов. Нет, как все-таки та дурно воспитана: это надо же, оторвать от еды! Еще бы сама к сыру потянулась! Или в вожака носом ткнулась!

— Кто там понадеялся на худшее? — нахмурилась Бэх. — Хагни, ты? В общем, кто-то из вас был прав: нас действительно ждут. Несколько человек. В какой-то норе. Прямо по пути.

— Ч’варта, ты услышал меня! — раздался из-за ее спины энергичный голос Макобера. — А то так и с тоски помереть можно! Который день вокруг одни ваши физиономии — и решительно ничего интересного!

— В норе? — удивился эльф. — В могиле, что ли?

— Не знаю… — Бэх задумалась. — Не похоже. Но я бы не исключила.

— В свое время Нетерта славилась и своими мертвецами, — тихо проговорил Хагни. — Оживающими мертвецами.

— Бэх, справишься? — встревожился гном.

— И не уговаривайте! — Фиолетовая ленточка заняла привычное место в косичке. Теперь девушка чувствовала себя готовой к любым неожиданностям. — Ожившие мертвецы — не по моей части.

— Договорились, оставьте их мне.

Хагни улыбался, однако Бэх не стала уточнять, было ли это шуткой.

Временами Моргиль виделся ей нескладным подростком, изо всех сил старающимся произвести впечатление на окрестных девчонок. А временами — как сейчас — настораживал. Как настораживает змея, когда не знаешь, есть ли у нее яд.

— Хорошо, с мертвецами, допустим, ты справишься, — ухватилась Бэх за подвернувшуюся возможность. — А что ты еще умеешь? Вот, скажем, лечить?

— Лечить — нет. — Моргиль так подчеркнул первое слово, что девушке сразу расхотелось продолжать расспросы.

— Непруха — она и есть непруха, — задумчиво проговорила Бэх. — Удивительно все-таки: к Айригалю в храм заглянешь — и там целители попадаются. Да где только герцог отыскал для нас жреца, которому это не с руки?! То ли Его Светлости звезды так с небес улыбнулись, то ли…

— Он решил, что есть вещи и поважнее, — закончил за нее фразу Моргиль. — Словно порядочному жрецу больше и заняться нечем!

— Ну хватит! — оборвал их пикировку гном. — Надо решать, что делать будем. Мист, ты чего как в воду опущенная? Ой, прости…

— Ничего. — Этим утром чародейка и впрямь казалась несколько меланхоличной. — Наверно, не проснулась еще.

— Бэх, а ты-то что такая? Все о мертвецах думаешь?

— Типун тебе на язык! — возмутилась девушка.

— Значит, о Лентале? — предположил Макобер.

Жрица слегка покраснела:

— Понимаете, тут такое дело… Если мы скоро уже войдем в Нетерту…

— То что? — насторожился Мэтт.

— Лентал просил меня завтра ночью к нему перенестись.

— Как? — быстро спросил Хагни.

— Как просил? — невинно уточнила Бэх. — Письмом. Я получила его в Майонте.

Эх, как же неспокойно на сердце было у нее после этого письма! И ни объяснений, ни намека на то, что случилось. Только дата и просьба.

Нельзя сказать, чтобы она редко вспоминала о муже, но последние несколько дней — и особенно ночей — Лентал не шел у нее из головы. А тут еще эти дурацкие сны…

— Самое подходящее время, чтобы повидаться с мужем! — не сдержался Хагни.

— Оставь, — тихо, но твердо заявил Макобер. — Был бы ты замужем, понял бы. Надо — значит надо. Бэх, надолго?

— Не знаю, честно говоря…

— Значит, до завтрашней ночи нам ни во что ввязываться нельзя. Но мы вроде и не надеялись…

— Так как ты собираешься к нему переноситься? — Мист едва ли была менее любопытна, чем Хагни.

— Она тебе потом расскажет, — пообещал мессариец. — Если мы сейчас не решим, что делать с этой могилой…

— Давайте поговорим с Рыжей Молнией, — предложил Хельг. — Мы же можем войти в Нетерту с другой стороны? Все-таки город, не деревенька.

— Войти-то мы можем… Но как мы ей это объясним? Так и скажем, что нас предупредила говорящая крыса?

— Вот сделали бы меня архитектором, уж я бы… — вздохнул Макобер.

— Тогда лучше уж я, — перебил мессарийца гном. — Ладно, совру что-нибудь. Как там она говорила: каждый архитектор получает свою часть города и придумывает, что из нее сделать? Вот пусть и даст мне кусок подальше. Остальные наверняка заартачатся тащиться на другой конец города, а я…

— А тебе нужно уединение? — предположил Макобер.

— Уединишься тут с вами, — проворчал Мэтт. — В общем, ждите. Рэппи, на место!

Судя по всему, гном и впрямь обладал неведомыми доселе талантами, — по крайней мере, Рыжая Молния спорить с ним не стала. Получив карту своего участка, Мэтт быстро вернулся к остальным, и талисса, постаравшись не привлекать внимания настоящих архитекторов, углубилась в лес.

Путь оказался неблизким. Минул полдень, а города так и не было видно.

Торрер шел первым — то и дело останавливаясь и поджидая своих друзей. На лице его отражалась мука птицы, вынужденной вприпрыжку скакать по земле, вместо того чтобы спокойно парить под облаками.

Друзья сочувствовали, но мало чем могли ему помочь. Разве что старались предупреждать Мэтта об особенно хитрых корягах, торопящихся припасть к его стопам. Так, по крайней мере, эльфу реже приходилось знакомиться с уникальными образцами гномьего фольклора.

И вдруг…

— Кто тут говорил про руины?

— Что? Ой!.. — Подняв голову, Мист уперлась взглядом в уходящие ввысь стены города.

Лес оборвался, отступил, почтительно отстал, задержавшись в нескольких шагах позади.

Город не спешил им навстречу. Он ждал — полный достоинства и осознания собственной красоты.

Золотистый камень стен. Кудрявая просека бульвара сразу от городских ворот. И в конце — стройное здание, рвущееся в небо всеми тремя куполами. Голубыми куполами.

Казалось, оно не стоит на земле, а тоже парит, танцует в воздухе. В нем была какая-то невыразимая легкость, полет, музыка — и Мист поняла, что готова преклонить колени перед зодчим, сотворившим это чудо.

— Интересно, от кого они здесь защищались, — задумчиво заметил Хагни. — Конница по такому лесу не пройдет — здесь и гном-то с трудом. А перебрасывать пешие легионы…

— Ну, это ты не прав, — с удовольствием ввязался в спор Макобер. — Ежели, к примеру, сначала пустить легион гномов, а потом по степи конницу…

— Все, нишкни, — оборвал его гном. — Мист, ты рассказывала красивую историю про то, как Нетерту сровняли с землей?

— Может, не всю? — неуверенно предположила чародейка, силясь отдышаться. Хорошо, что она в собственном теле — бабульке за эльфом точно было бы не угнаться.

— Вообще, идеально получается. — Бэх откинула со лба мокрую прядь волос. — Не хватает только герольдов с фанфарами — а так полное «добро пожаловать».

— Пожалуем? — Завидев городские стены, эльф несколько подрастерял свою уверенность.

— А куда мы денемся? — пожал плечами Хельг, направляясь к воротам.

Караулка оказалась пуста. Город, похоже, тоже.

Под надвратной башней талисса проходила медленно, осторожно, словно пробуя ногой воду перед тем, как целиком в нее окунуться. Они ожидали чего угодно: кипящей смолы, скрывающей лучников и стражников магической завесы, бургомистра, выходящего с ключами навстречу…

Однако Нетерта оставалась безлюдна и равнодушна. И только бульвар приглашал следовать за собой — просторный, как это бывает лишь в городах, возведенных по заранее продуманному плану. С выстроившимися по краям тополями, сливающимися с увитыми плющом стенами домов. Да и сами домики радовали глаз: с цветочными горшками под окнами, с выглядывающими из красной черепицы трубами. Разноцветные: белые с коричневыми прожилками досок, горчично-желтые, кремово-зеленые.

— Хельг, случилось что?

— Наверно, померещилось.

Должно быть, и правда померещилось.

Когда Тирис увез его в Шетах, они жили в точно таком же домишке: двухэтажном, со старой скрипучей лестницей и солнечным эркером, в котором никогда не закрывались окна. И можно было верить, что все беды остались по ту сторону гор, что Тирис, как настоящий эльф, вечен, — Хельгу тогда особенно не хватало надежности, прочности, ощущения, что близкие ему люди останутся рядом навсегда.

По утрам наставник сам поднимался к нему, присаживался на кровать…

— Хельг!

— Да, — задумчиво пробормотал страж. — Иду.

— Как сонные мухи, — неодобрительно буркнул гном.

— Слушайте, — оживился Макобер, — ведь весь город, совсем как игрушечный. А представляете, как должно быть красиво, если смотреть на него сверху: потихоньку в каждом доме зажигаются огни, и когда на Нетерту спускается ночь…

И наступила ночь. Внезапно, без предупреждения, точно на город набросили гигантское черное покрывало. А окна вытянувшихся вдоль бульвара домов засияли мягким и теплым светом.

«Как в сказке», — восхищенно подумала чародейка.

Глава XXXV

Альдомирское подземелье «для приватных бесед» ничем не напоминало тесную аскетичную камеру в Трумарите.

Разве что отсутствием окон и тяжелой дверью, деликатно прикрытой портьерой из дорогого месхенского бархата. В остальном же оно могло соперничать с любимым голубым салоном для малых приемов во дворце Ее Величества, до которого, кстати, отсюда было рукой подать. Ковер — разумеется, антронский ковер — возлежал на полу столь величественно, точно делал ему великое одолжение; расставленные тут и там пуфы и несколько низких кушеток вдоль стен навевали мысли об одалисках покойного короля — да приголубь Айригаль его душу, да воздай ей по заслугам. Интерьер дополняли покрытая благородной пылью монастырских погребов бутылка вина и пара кубков на яшмовом овальном столике.

Впрочем, люди, находившиеся сейчас в комнате, были далеки от фривольных мыслей об одалисках.

Примостившись прямо на ковре в углу у портьеры и скрестив ноги по старому антронскому обычаю, строчил по табличкам писец, чей цвет лица составлял достойную пару воску, по которому бегало его стило. Лентал тягой к завязыванию ног узлом не страдал, а посему устроился на кушетке, обитой золотой парчой. Прелат сидел, опершись спиной о стену и положив ногу на ногу. Время от времени он теребил отросшую за неделю бородку, которая уже начинала изрядно курчавиться.

Рядом с ним, так близко, как позволяли приличия, расположилась обворожительная девушка с короткими темными локонами, убранными под невесомую сеточку с проблесками мелких рубинов. Ее бордовое платье с высоким лифом и зауженной талией более уместно выглядело бы при дворе, нежели на допросе, но оно настолько соответствовало духу салона, что Лентал мысленно поаплодировал неведомому автору этой мизансцены. И решил подождать, что последует дальше.

Откровенно говоря, ничего другого ему и не оставалось. Как он подозревал, они находились глубоко под храмом Орробы, где ни один другой бог не увидел бы и не услышал бы своего жреца.

— Если мессир не хочет называть свой ранг, это его право, — соблазнительно улыбнулась девушка, представившаяся как Полина. — Но я хотела бы заметить, что теперь это не имеет ровным счетом никакого значения.

Выверенные учтивые обороты наводили прелата на мысль о том, что Полина и в самом деле нередко бывает при дворе. Куртизанка, фрейлина, знатная дама? Не исключено. Но в любом случае она занимает значительный пост в лангере Орробы.

«Кобра». Обаятельная, готовая к укусу.

Лентал молча пригубил терпкое, хотя, пожалуй, излишне теплое маркусское.

— Мессир наверняка понимает, что выйти отсюда живым ему удастся лишь при крайне благоприятном стечении обстоятельств. Например, если мы убедимся, что он искренне хочет нам помочь.

— А в противном случае? — поинтересовался прелат.

— В противном случае мы будем счастливы предложить мессиру наше гостеприимство, которое, поверьте, не знает ни пределов, ни границ.

Вот так, значит. Без угроз, без применения силы. Вежливый равнодушный выбор. Либо он рассказывает им все, что знает, либо…

Интересно, что у них в запасе. Пытки? Глупо — даже Асдан понял, что кольцо защитит его от боли. Убивать его им тоже не с руки: Дева без промедления потребует у Айригаля душу своего жреца.

Пожалуй, они уже осознали, что лангер оказался в весьма щекотливой — и, по сути, проигрышной — ситуации. Как только они убивают или отпускают Лентала, Дева тут же узнает о том, как обошлись с ее доверенным лицом. И теплоты ее отношениям с Орробой это не прибавит.

Держать его взаперти без шанса заполучить интересующую лангер информацию — жест щедрый, но бесполезный. Если не предполагать, что именно без Лентала «фиалки» завянут на корню, а дураков здесь (кроме, наверное, Асдана) он не встречал.

Выходит, им остается одно — ждать, покуда пленник созреет для взаимовыгодного сотрудничества. Желательно до своей кончины — иначе его душа попадает к Зеленой Деве, и далее по тексту.

Лет тридцать у них в запасе есть. А если повезет, то и сорок.

Правда, очень скоро знания Лентала упадут в цене примерно так вдвое. Лично он бы на месте «кобр» поспешил.

Что они, собственно, и делают. Не Асдана же прислали — барышню. Да такую, которой и без угроз все рассказать хочется, только бы улыбнулась. А учитывая, что о произошедшем в этих стенах Дева никогда не узнает, если он сам ей не поведает…

— Я искренне благодарен Ордену за гостеприимство, — любезно ответил Лентал, не прерывая размышлений, — но не уверен, что действительно смогу быть вам полезен. Вряд ли проблемы строительства нового приюта для душевнобольных и убогих, ради которого я прибыл в Трумарит, так уж интересуют ваших… ну, скажем, друзей.

— Мессир, должно быть, великий зодчий! — Полина не сводила с него насмешливого взгляда. — Его… ну, скажем, друзья не пощадили своих жизней ради того, чтобы иметь возможность обиходить наконец всех трумаритских дурачков. И в самом деле — давно пора!

Им обоим понятно, что все это не более чем игра, прелюдия. Значит, ребята все же попытались его освободить. И именно поэтому Асдан так срочно телепортировал его в столицу.

— Неужели ваши друзья рискнут вызвать гнев моей Госпожи? — притворно изумился Лентал. — Всякое, знаете ли, в жизни бывает. У кого жене придет время рожать, у кого ребенок приболеет. Вот вы, мадемуазель, — если не секрет, вы замужем?

Щеки девушки порозовели.

— Отвечу как на духу — вам ведь приходилось принимать исповеди, — не встретила достойного. Впрочем, я пока могу не торопиться, вы не находите?

— Бесспорно, — с жаром согласился Лентал.

— И станет ли богиня мессира мстить невинным? Никто здесь не терзает ни его плоть, ни его душу. К услугам мессира лучшие повара столицы. Напротив, я уверена, что Дарующая Жизнь оценит, с каким уважением мы отнеслись к ее слуге. Не зная, замечу, ни его должности, ни его ранга.

Да уж, подумал Лентал, оценит.

— Если позволите, мессир. — Полина впервые обратилась к нему напрямую, давая понять, что предлагает от придворного этикета перейти к более задушевной беседе. — Я бы предложила вам взглянуть на ситуацию несколько с иной стороны. Мы не знаем в точности, кто вы. Мы в состоянии пробиться через защиту кольца, однако наши жрецы уверены, что это приведет к вашей смерти. В то же время и вы не в силах покинуть нас по собственной воле. Я доступно излагаю?

Лентал кивнул. Полина, или как ее там на самом деле, была совершенно права. Лангер Орробы мог бесконечно долго ждать, пока он образумится.

— Кольцо подобной мощи попадает в руки далеко не каждому, — продолжила девушка, так и не дождавшись ответа. — Так ли важно, кто вы сейчас? Командор лангера Ашшарат, как уверен Асдан. Паладин, как и полгода назад. Просто высокопоставленный жрец. Поверьте, нам это все равно. Да и вам тоже — пока вы здесь. Так стоит ли изображать из себя героя, если подвиг все равно никем не будет оценен?

Банальный прием. Но порой действенный.

— При чем здесь геройство? — В голосе Лентала неожиданно послышалось раздражение. — Вы предлагаете мне предательство!

— Да с чего вы вбили себе это в голову?! — всплеснула руками Полина. — Настоящее предательство по отношению к вашей богине — это похоронить себя здесь. Как только обретете свободу, никто вам не помешает и дальше бороться против нас. Или принять меры к тому, чтобы все, что мы узнаем, обесценилось, обратилось в труху.

Складно у нее получается. Всего-то по-новому организовать всю работу лангера!

— И вы мне поверите?

— Проверим, — мягко улыбнулась девушка. — Проверим, а потом уже и поверим.

— Где гарантии, что меня отпустят?

— Подправим память — и Ашшарат даже не заподозрит, что мы с вами нашли общий язык. А гарантии… Клятва на алтаре Орробы представляется вам достаточно веской?

— Хорошо, — решился Лентал. — Но поклясться должен будет один из руководителей лангера. Тот, с которым я буду говорить.

Прелат в задумчивости коснулся кольца, однако Полина даже не обратила на это внимания.

— Говорить вы будете со мной, мессир. — Девушка устало обмахнулась веером. — Надеюсь, уровень легата вас устроит?

* * *

— Мак! — взревел гном.

Рэппи высунула нос наружу, чтобы посмотреть, чем так возмущен ее хозяин. Увидев, что наступила ночь, она обрадованно запищала, взобралась гному на плечо, ласково куснула за ухо и успокаивающе обвила хвост вокруг шеи.

— Что «Мак»? — возмутился мессариец. — Если ты про движение солнца по небосводу, то нести за него ответственность я решительно отказываюсь! Равно как за прошлогодний дебокасский недород, самумы под Вар-Рахибом и нерест рыб у берегов Антронии.

— Но ведь пока ты не пожелал посмотреть, как они светятся, все было нормально, — резонно заметил Торрер.

— А если сейчас я пожелаю, чтобы ты сквозь землю провалился? — то ли пошутил, то ли пригрозил Макобер. — Что тогда?

— Эксперимент дешевле расчета, — фыркнула Бэх. — Мак, а серьезно?

— Серьезно? — Макобер обвел друзей недоумевающим взглядом. — Ничего я не желал. Я просто сказал, как было бы красиво…

— Стой! — громче, чем следовало бы, воскликнул Мэтт. — Давай лучше обратно!

— Что «обратно»?

— Пожелай, чтобы наступил день! — потребовал гном.

— Ты что, издеваешься?!

«А здорово было бы — как скажешь, так и исполняется, — подумал мессариец. — Я бы и в самом деле много чего пожелал. Мэтту — чтобы не грустил. Видно же, тоскует, который год уже тоскует. Торреру — чтобы он и взаправду стал таким, каким хочет. А то старается, старается, а мы все равно над ним шутим. По-доброму, конечно, но… Бэх — мужа. Настоящего, не такого, как Лентал. Чтобы заботился, рядом был. Ну что это такое: поженились — и разбежались в разные стороны. Едва медовый месяц вместе вытерпели. Хотя я бы с таким и месяца… Сноб — он и есть сноб. Подумаешь, дворянин в семьсот двадцать втором поколении — что теперь, пылинки с него сдувать?! И себе бы пожелал… Не сразу, конечно, тут подумать надо, а то наколдуешь с кондачка…»

— Мак, ну пожалуйста, — вмешалась в его мысли Мист. — Попробуй, а?

— Вот теперь я понимаю, что чувствуют великие колдуны! — простонал мессариец. — Секунды посидеть спокойно не дадут. Хотите — да ради всех богов!

Макобер поднял глаза к небу — где звезды, кстати? — и торжественно взвыл:

— Желаю, чтобы наступил день!

Ему показалось или небо пожало плечами? Дескать, ну желаешь, а мне-то что с того?

— Представляю себе, как днем здесь должно быть красиво! — уже менее уверенно провозгласил мессариец.

— А ты представь, представь, — поторопил его гном. — На самом деле представь. А то болтать-то всякий горазд. А сам небось думаешь: «Видал я днем эти домишки — ничего особенного». Вот они и не слушаются.

— Мэтти, кто они?

— Ну, они. — Гном сделал рукой неопределенный жест, из которого можно было заключить, что то ли «они» все такие кудрявые, то ли все такие из себя непонятные.

— Не буду я больше ничего желать! — возмутился Макобер.

— Тогда расскажи, как ты это сделал!

— Хорошо, отвечаю сразу на все вопросы, — не стал упрямиться мессариец. — Никто не против? Все меня внимательно слушают?

— Все, — заверил Торрер.

— Я ни-че-го про э-то не зна-ю, — по складам проговорил Макобер. — Хоть пытайте.

— Значит, как портить — так первый, — насупился гном.

— Мэтти, а вдруг это не Мак? — попыталась остудить пыл гнома Бэх.

— Как это «не Мак»?

— Ну, если оно само? Сама Нетерта?

— Господа, — вмешался в их разговор Хагни, — вам не кажется, что, сколько бы вы ни спорили, все останется как есть. Нетерта решила, что так правильнее, — с помощью Макобера или без помощи — значит, так и будет. Хотя лично я предпочел бы провести этот день не в темноте.

Тьма рассеялась, словно ее и не было.

— Та-ак, — тяжело обронил гном.

— Никогда не думала, что попаду сюда… — пробормотала Мист, вновь невольно залюбовавшись городом. — Ведь для любого чародея оказаться в Нетерте — все равно что…

Она запнулась, подбирая нужное сравнение, и Макобер тут же галантно пришел на помощь:

— …все равно что для Торрера посидеть на коленях у Эккиля!

Представив себе эту картину, Бэх закашлялась.

— Вот уж спасибочки, — нахмурился Торрер.

— Всегда пожалуйста, — великодушно разрешил Макобер. — Интересно, она и правда так выглядела?

— Почему бы и нет? — Бэх тоже не могла оторвать глаз от отточенной простоты загубленного Темесом города. — Слушайте, а не о ней ли та старая-старая баллада?

— Я тоже ее слышала, — тихонько, словно боясь спугнуть наваждение, пробормотала Мист. И подхватила:

Голоса девушек неожиданно стали тише:

— Не сочтите меня занудой, — напомнил о себе гном. — Стихи, конечно, красивые, но я бы потратил сегодняшний день с большей пользой. Ну, например, решил бы, что мы собираемся делать дальше.

— Освоиться в Нетерте, — заявил Хагни так, будто это уже десять раз было решено. — Раз Бэх нужно ночью, — жрец не удержался от того, чтобы подчеркнуть это слово, — к мужу, значит, начинать действовать мы можем только после ее возвращения. А пока стоит посмотреть, что вокруг. Ну и Мэтту, наверно, разумно нарисовать чертеж какого-нибудь дворца — на случай, если Рыжая Молния решит проверить, чем мы тут занимались.

— Вот только ума не приложу, куда мы этот дворец воткнем, — пробормотал Макобер. — Здесь вроде как и без него все в порядке.

— Давайте лучше сориентируемся, пока не поздно! — Мист подскочила к Мэтту. — Доставай карту. Мы скорее всего вот здесь, а это что?

— «На время работы в отведенных архитекторам секторах будет обеспечена реконструкция города с опорой на сохранившиеся творения художников, — прочитал вслух Макобер. — Убедительная просьба при изменении реконструкции не выходить за обусловленные рамки». Мэтти, ты здесь видишь какие-то рамки?

— Подозреваю, что Рыжая Молния должна была рассказать о них, когда архитекторы войдут в город, — предположил Хельг. — Но нам ничто не мешает спросить ее сейчас.

— Не стоит, — остановил его Хагни. — Разберемся. Мне не хотелось бы без необходимости попадаться ей на глаза.

— Скучно, — грустно подытожил мессариец. — Значит, это все — просто иллюзия? Мурок?

— Веселиться будем послезавтра, — буркнул гном. — Если выживем. Ну, теперь, по крайней мере, все понятно. Что-то из этого наверняка настоящие развалины, а что-то воссоздали к нашему приходу. И мы можем спокойно прогуляться, не ожидая никаких сюрпризов — разве что от самих себя. Главное — не выходить за ту черту, которую Рыжая Молния провела на карте.

— А если надумаем заглянуть в дома, то на всякий случай не забираться выше первого этажа, — продолжил Хагни.

— А также не спускаться в подвалы, не проверять, точно ли перед нами мостовая, и по возможности не отходить далеко от улиц, — закончила Бэх.

Однако прогулка получилась весьма своеобразной: бульвар упрямо не желал никуда сворачивать, и уже через четверть часа, так и не заметив ни одного перекрестка, талисса добралась до границы отведенного ей сектора.

— Да не может такого быть! — ошарашенно заявил Макобер. — Что ж они, годы тратили, чтобы на соседнюю улицу попасть?

— Решено: считаем, что Нетерта восстановлена некачественно! — хмыкнул Хагни. — Господа, это же иллюзия. В ней как задумаешь, так и будет. Так что тяни этот бульвар, хоть пока в Трумарит не упрется…

— Значит, будем пробираться через развалины, — упрямо заявил Макобер. — Надо же понять, где здесь что. Угадать бы только, что настоящее, а что нет…

Подойдя к стене дома, он потрогал ее рукой. Стена как стена, только теплая почему-то. Словно солнцем нагретая, а денек нынче не жаркий.

Макобер двинулся вдоль дома.

Стена. Охристо-белая, потом салатово-желтая. Другая стена. Соседнего дома.

— Так мы далеко не уйдем. — Гном с интересом следил за манипуляциями мессарийца. — Мист, а мурок — он какой?

— В смысле? — не поняла чародейка.

— Ну, какой он? Если, скажем, топором долбануть, что будет?

— А, ты про это… — Мист почесала кончик носа. — Смотря кто творит. Мой, скажем, и пощупать не удастся. Так что зря ты, Хагни, сработано на славу.

— На славу, говоришь? — кивнул гном. — Вот и ладненько.

И вдруг, разбежавшись, всем телом врезался в стену.

На глазах изумленной талиссы гном, не встречая сопротивления, в одну секунду скрылся внутри дома. Послышались грохот, вопль и витиеватая, со вкусом закрученная тирада, по счастью непонятная большинству присутствующих.

— Попал на соседнюю улицу, — деликатно перевел Макобер. — Ну что, за ним?

Ходить сквозь стены оказалось непривычно — но в принципе ничего страшного. Самое обидное, что нельзя было зажмуриться, — повторить судьбу торопливого гнома (неплохое сочетание, почти как «вялый мессариец») никто не стремился.

Однако пробивную силу Мэтта Макобер явно преувеличил: они очутились отнюдь не на улице, а внутри старого разрушенного дома — с многолетней пылью, навязчивым запахом запустения и останками полусгнившей мебели. Оставалось неясно лишь, как все это за века не превратилось в прах и как выглядела мебель до внезапного появления гнома, барахтающегося теперь на полу среди обломков стола.

— Не ушибся? — Бэх подала Мэтту руку.

— В жизни не слышал более дурацкого вопроса, — буркнул гном. — Впрочем, спасибо.

Утвердившись на обеих ногах и убедившись, что пол под ним не собирается проваливаться, Мэтт присел на корточки:

— Рэппи! Рэппи! Иди сюда, моя маленькая.

— Ты не хочешь поднять голову? — небрежно поинтересовался Макобер. — Похоже, тебе достался редкостный экземпляр летучей крысы.

Крыса и в самом деле выглядывала из-за створки верхней дверцы буфета — принюхиваясь и пытаясь сообразить, за какие грехи судьба обошлась с ней столь неблагосклонно. Все попытки пристроить ее на гномьем плече потерпели провал — попискивая, Рэппи забралась Мэтту за пазуху, высунулась, укоризненно покачала головой, словно говоря: «А ведь с виду такой смирный! Как обманчива жизнь!» — и спряталась обратно.

— Идем дальше? — Отряхнувшись, Мэтт примерился к противоположной стене.

— Не хочешь передохнуть? — Торрер отодвинул друга в сторону. — Давай уж теперь я.

Подойдя к стене, эльф потрогал ее рукой. Потом что есть силы стукнул кулаком.

— Как настоящая, — с уважением отметил он. — Подстрахуйте меня, что ли.

Обвязавшись веревкой и вручив ее конец Хельгу, Торрер отошел подальше, примерился и с разбегу врезался в стену. На глазах изумленной публики эльф с громким воплем сделал странный кульбит, дернул ногами и гулко свалился на пол.

Вертикальное положение Торрер принял без посторонней помощи.

— А стена-то и правда настоящая. — Открыв дверь в углу, которую они поначалу приняли за стенной шкаф, Макобер обнаружил проход в соседнюю комнату.

Пожевав губами, эльф отвязал веревку и с поклоном вернул ее Хельгу.

— Оставь, вдруг пригодится, — предложил страж, едва сдерживая смех.

— Не пригодится, — мрачно бросил Торрер и первым прошел через дверь.

В остальном до вечера обошлось без сюрпризов. Постепенно талисса приноровилась менять облик зданий и даже создавать небольшие переулочки — действительно, для этого было достаточно лишь четко представить себе, что хочешь в итоге получить. Накладки получались только в том случае, если на пути оказывались стены, которые еще не успело разрушить время, но таких, как показал опыт, было немного.

Когда стало смеркаться, их разыскал хмурый неразговорчивый воин, пригласивший господ архитекторов к общему костру. На одной из площадей ближе к западной границе города были уже поставлены шатры, над огнем жарилось мясо, а притомившиеся за день «коллеги», к счастью, были далеки от того, чтобы приставать к талиссе с расспросами.

Бэх ела вяло. Что же ее ждет? И что случилось? Опасная операция? Она рискует оказаться в месте, откуда иначе не выбраться?

Когда, наевшись, талисса устроилась в отведенном ей шатре, Мэтт успокаивающе накрыл ее руку своей ладонью.

— Не бойся. Надо — значит надо, — не задумываясь, повторил он давешние слова Макобера.

— Да я и не то чтобы…

— Постарайся вернуться часам к трем-четырем утра, ладно?

Она с удивлением взглянула на Хагни:

— Думаешь, ночью будет проще?

— Не ночью — утром. Я уверен, что нам вниз, и не хотелось бы там на кого-нибудь наткнуться. А часов до девяти нас, я надеюсь, не хватятся.

— Да, а не успеешь, — добавил Торрер, — возвращайся, когда сможешь, и жди нас в шатре: мы скажем, что ты приболела, никто и не хватится.

— Я успею. Ну куда вы без меня?.. — через силу улыбнулась девушка. — Что ж, мне пора.

Бэх коснулась кольца. Изумрудные лепестки разошлись и исчезли, уступив место двум тонким рукам, тянущимся к маленькому сапфиру между ними — еще мгновение назад темному и спокойному, а ныне небесно-голубому.

«Голубой, как твои глаза».

— Простите, — тихонько прошептала жрица. — Но, по-моему, ему я сейчас нужнее.

И Бэх решительно повернула кольцо.

Глава XXXVI

Темнота. Буквально на секунду, на мгновение, Бэх даже не успела толком испугаться. А стоило вынырнуть из тьмы — он. Похудевший, немного обросший, но он, он!

Когда девушка возникла в небольшой, элегантно обставленной комнате (впрочем, без единого окна), пламя свечи в изголовье массивной широкой кровати недовольно качнулось.

— Бэх!

Сколько раз она представляла себе эту встречу. Знала, что он посмотрит на нее именно так: изумленно, радостно, с гордостью. Знала, что просто окликнет по имени.

— Да!

Лентал вскочил с кровати, прижал Бэх к себе. Наконец-то, наконец-то!

Положив голову ему на плечо, девушка поняла, что муж не зря предупреждал ее: использование кольца тоже имеет свою цену. Голова кружилась, как от кубка игристого вина. Ноги превратились в желе: неудержимо хотелось сесть, лучше — лечь.

Словно прочитав ее мысли, Лентал мягко усадил жену на кровать:

— Спасибо!

— Я все сделала как надо? У тебя-то как? Все в порядке?

— Лучше не бывает: я в тюрьме.

Бэх улыбнулась так широко, будто Лентал сообщил, что назначен канцлером Ее Величества.

— Приятно, что тебя это радует.

Бэх тихо рассмеялась. Все, все как раньше: правильно, привычно. Он не разучился читать ее мысли, не разучился чувствовать то, о чем она еще даже не успела подумать.

— Тебе не кажется, что для тюрьмы здесь весьма неплохо?

— Как тебе сказать. Лучшего друга лангера одной замечательной богини могли бы устроить и подостойнее.

— А ты и впрямь стал его лучшим другом? — Девушке не важно было, что он говорит, она просто смотрела и слушала. Хотя, откровенно говоря, предпочла бы для встречи схожий интерьер, но в каком-нибудь более спокойном месте.

— Бэх, ты можешь «коснуться» Темеса?

Лентал подумал, что, если не начать действовать немедленно, ночь он потратит отнюдь не на освобождение из плена.

Девушка заглянула в себя.

— Нет. — Голос ее дрогнул. — Как будто я перестала быть его жрицей. Как тогда…

— Не волнуйся, — поспешил успокоить жену Лентал. — Я тоже не могу дотянуться до Госпожи. Надежная комнатка, ничего не скажешь. Будем выбираться.

— Может, ты просто возьмешь мое кольцо? Не разорвут же они меня на части, в самом деле.

Мысль о том, что надо прямо сейчас вставать с кровати и куда-то бежать, удручала больше, чем встреча со служителями Орробы.

— Меня разорвут, меня, — усмехнулся Лентал. — Мэтт, своими же руками. Совсем плохо?

— Полчасика, а? — взмолилась Бэх.

— А который час?

— В Нетерте не было и полуночи.

— Значит, добрались?! — Лентал присел рядом с женой на кровать. — Отлично! Поздравляю.

— Так что, согласен на полчасика? — хитрым бельчонком улыбнулась Бэх…

…Когда Лентал с мечом в руке добрался до дверей камеры, колокол на альдомирской Башне Всех Гостей пробил три.

— Будешь звать стражу? — предположила Бэх, не поднимаясь с кровати.

Для пленника Лентал выглядел на удивление спокойным. Но раз он спокоен, стоит ли волноваться ей — они же вместе! В конце концов, в прошлую встречу с лангером им смогли противопоставить лишь умение быстро бегать.

— Банально, — покачал головой Лентал. — Зовешь стражника, даешь ему по голове. Скукотища.

— Повеселиться, значит, хочешь, да? А если попросить стражника вывести нас отсюда?

— Ты уверена, что не только в сказках прижатый к горлу меч гарантирует лояльность? Вот я бы на его месте довел нас до первого скрытого поста.

— А ты что предлагаешь? — Бэх села на кровати. — Да, у тебя нет гребня?

— Извини, не захватил.

Лентал что было силы заколотил в дверь:

— А теперь ждем, кто к нам первым заглянет.

Не услышать такой грохот могла только очень глухая стража: не прошло и нескольких минут, как за дверью послышались шаги.

— Как договорились? — прошептала Бэх.

— Ну, раз ты настаиваешь… — Лентал прижался к стене слева от входа.

Распахнув дверь, двое стражников застыли на пороге. Вместо пленника, с которым им было приказано обращаться исключительно вежливо и деликатно, на кровати, целомудренно подтянув одеяло до подбородка, возлежала прелестная — и совершенно незнакомая — золотоволосая девушка.

— Лентала не видели? — осведомилась она, похлопав глазками. — С вечера его жду, а глаза-то слипа-аются. Не идет и не идет…

— А-а-а… — было все, на что хватило одного из стражников.

Однако его товарищ оказался менее впечатлительным.

— С кем имеем честь? — отчеканил он, войдя в комнату.

Несмотря на уверенность в голосе, стражник чувствовал себя как человек, обнаруживший в собственном платяном шкафу висящего на крючке крокодила.

— Да вы проходите, не бойтесь, — заманчиво улыбнулась девушка. — Скажите, он вообще часто здесь бывает? Или завтра заглянуть?

Второй стражник нерешительно последовал за своим товарищем, и Лентал бесшумно выскользнул в коридор.

— Поднимай трево…

Стражник ошалело проводил дверь взглядом. Засов лег на свое место.

— Фи, какие невежливые, — состроила презрительную гримаску девушка и растворилась в воздухе…

— Все в порядке? — Лентал приложил ухо к двери. — Сделано на славу: еле слышно. До следующего поста им не докричаться.

— Да, на этот раз попроще. — Головокружение быстро проходило. — Почему ты не захотел их убить?

— Зачем? — Лентал сделал несколько шагов налево, задумался и решительно зашагал по коридору направо, в одной руке держа меч, а другой поддерживая жену. — И потом, я не Темес: уложить двоих так, чтобы они даже не пикнули.

— А не вырвутся?

— Исключено. Я эту дверь уже как родную знаю.

— И куда теперь? — Бэх едва поспевала за его широкими шагами.

— Тише, — попросил Лентал. — Вниз, еще глубже: по этому уровню меня водили на допросы, здесь нам не пробраться.

— А там?

— Ты знаешь, что такое кольцо легата лангера? — вопросом на вопрос ответил Лентал, покосившись на тыльную сторону ладони.

— Пока нет.

— И слава Деве. Нам надо найти место, которое кое-кто уже не считает необходимым контролировать. Кладовку, тупик — что угодно.

— Интересно, как же я тогда к тебе пробилась?

— Вот и мне интересно.

— Так ты что же!..

— Тс-с-с! Рассчитывал. Только на тебя и рассчитывал. И на то, что к этому кольцу приложила руку Меркар. Которая посильнее будет. Давай налево.

Медленно, чтобы та не заскрипела, Лентал отворил боковую дверь.

— Я видел, как сюда спускались, — пояснил он в ответ на удивленный взгляд Бэх. — Осталось узнать, куда она ведет. Держись за мной.

Легат убедился, что лестница пуста, и, взяв со стены горящий факел, вручил его жене.

— Стой-ка. — Бэх прислушалась. — Слышишь? Вернее, чувствуешь?

Лентал кивнул.

На первый взгляд в коридоре ничего не изменилось. Только воздух стал как будто свежее и холоднее. И откуда-то издалека донесся шелест, похожий на шорох разворачиваемого пергамента.

— Значит, с этой дверью я не угадал, — спокойно признал легат. — Защита. Хорошо, тревогу не подняли. Ладно, придется поторопиться. Но до того…

Когда ее губы заныли, Лентал милосердно отстранился и, улыбнувшись, прошептал:

— Какая же ты у меня все-таки умница!

— Ты думаешь? — Бэх вспомнила свои сомнения, стоило ли касаться колечка.

— Уверен! — кивнул Лентал на факел в ее руке. — Хотя бы потому, что не подожгла мне шевелюру.

И, не дожидаясь, пока Бэх реализует эту прекрасную идею, легат бросился дальше по коридору, увлекая жену за собой.

* * *

— Господа!

— Э-э-э, — зашевелился во сне Макобер.

— Господа! — Чуть громче и настойчивее.

— Что случилось? — Посмотрев на лицо Хагни, Мэтт принялся одеваться.

— Мист!

— Я не сплю. А вот Торрер, кажется, еще дрыхнет.

— Опять Торрер? — шепотом возмутился эльф. — Что, пора уже?

— Пора. Но не так, как мы думали. Я только что поговорил с госпожой Пээ — сюда вот-вот придет один из чародеев Круга.

— Прямо к нам? — спокойно спросил Хельг.

— В лагерь. И мы окажемся в ловушке.

— Что-то мне это напоминает, — пробормотал мессариец. — Где ты, где ты, «Свиной бок»?

— Ну, раз в лагерь, нам-то что за дело? — прищурился страж. — Пускай приходит. Если госпожа Пээ ничего не заподозрила, и тут сойдет. Да, Бэх вернулась?

— Нет, — резко бросил жрец.

Проткнув кинжалом дырку в шатре, Макобер приник к ней глазом:

— Пока все тихо.

— Пока да. — По лицу Хагни промелькнула тень раздражения. — Но опытный чародей легко сможет понять, кто мы: среди архитекторов едва ли бывают жрецы и маги. У нас нет выбора.Уходим.

— С чего это вдруг? — фыркнул страж. — Мы ж не тайком пробрались. А вот стоит нам заметаться…

— Хельг прав. — От обычной ворчливости гнома не осталось и следа. — Выскользнуть-то мы выскользнем, да только пустой шатер неминуемо наведет их на ненужные мысли. Узнают, кого не хватает…

— Не так быстро, — не сдавался жрец. — Я посмотрел: они нигде у себя не помечали, кто в каком шатре. Придется будить всех — это даст нам еще час. Нет, надо уходить.

— И бросить Бэх здесь? — Торрер с трудом сохранял спокойствие. — Чтобы она отвечала за всех?

— Бэх знала, на что шла, — стиснул зубы жрец. — А если нас обнаружат, придется принять бой.

— Нас? — Гном упер в бока кулаки. — Или тебя?

— Меня. Или Мист. Но без меня Жезл вам не найти.

— Вот что. — Мэтт говорил медленно, точно вбивая каждое слово в голову жреца. — Обнаружат, дадим отпор. А до того времени, может, и Бэх появится. Мак?

— Согласен.

— Торрер?

— Еще бы.

— Хельг?

— Я с вами.

— Мист?

— Как решите. Едва ли Бэх обрадуется, если мы погибнем до того, как она вернется. Но бросать ее здесь…

— Ясно, — оборвал Мэтт. — Решено. Хагни, рады были познакомиться.

— Я не уйду, — насупился жрец. — А раздумаете драться, я могу и один.

— Отчего же, — не без ехидства возразил мессариец. — Мы друзей в беде не бросаем. Но если ты так уверен, что они ищут именно жрецов и магов, так, может, вам с Мист просто спрятаться?

— Бесполезно, — покачал головой Хагни. — Они почуют, что мы здесь были. Да и Бэх почуют. А раз так…

— Что-то там началось, — вгляделся в темноту Макобер. — Но пока далеко…

— Кого разглядываем? — раздался голос у него из-за спины.

— Бэх! — Торрер обнял жрицу почти так же крепко, как Лентал. — Все в порядке?

— Да что со мной случится! Вы-то чего не спите?

Торрер вкратце объяснил жрице, в чем дело.

— Ясно… Ну что ж, — Бэх присела прямо на пол, — раз я здесь, то и спору нет: можно идти. Дайте только дух перевести.

— Тебя не ранили? — с тревогой всмотрелся Мэтт в бледное лицо жрицы.

— И не надейся! Это колечко такое, с сюрпризом.

— Кстати, о сюрпризах. — Макобер пристально посмотрел на Хагни. — Что ты имел в виду, когда говорил, что Жезл нам без тебя не найти? Разве мы не договорились покатать колесико?

— Договорились, — признал жрец, отчаянно ругая себя за то, что поднял тревогу раньше времени. — Но то было в Майонте. Мне и тогда казалось, что это опасно, а теперь в колесике просто нет необходимости. Я сам отведу вас к Жезлу.

— И откуда ты знаешь, где он? — В голосе эльфа промелькнула подозрительность.

— Я его чувствую. Ну, если Бэх передохнула…

— Не передохнула, — отрезал гном. — Рассказывай.

— Что?

— Все. Желательно от начала и до конца. Ты ведь так и так собирался с нами поделиться, да только потом, когда Жезл был бы уже в твоих руках. Я прав?

Моргиль устало улыбнулся:

— Напротив: я очень не хотел об этом говорить. Предрассудки, знаете ли. Нас не слишком-то любят.

— А за что вас любить-то?! — фыркнул мессариец. — Вон сколько голову морочишь, а так и не сказал, в чем тут соль.

— Это и я вам могу сказать.

— Ты? — удивленно повернулся к Хельгу Мэтт.

— Конечно. Помнится, в Майонте Хагни говорил, что в двух других талиссах, которые охотились за Жезлом, есть жрецы Орробы и Айригаля. Значит, к вашей талиссе должен был присоединиться…

— Жрец Сентарка… — пробормотал мессариец.

В шатре повисло молчание.

— Было бы что скрывать! — первой пришла в себя Бэх. — Подумаешь — жрец Сентарка! Не Айригаля же…

— Тогда бы я точно не признался, — усмехнулся Моргиль, чувствуя, как у него отлегло от сердца. — Сказал бы, что Сентарка, и все дела.

Бэх с подозрением взглянула на Хагни — тот был само простодушие.

— Так это правда? — нахмурилась Мист.

Жрец кивнул.

— И как же ты чувствуешь Жезл?

— Всем сердцем.

— Я серьезно!

— Мой медальон подскажет, куда идти.

— Твой ли? Или Огвайна? — усмехнулся мессариец.

— Нам не пора?

— Нет еще. — На взгляд Мист, гном вновь остановил Хагни несколько грубовато. — Там будет не до откровений. Это все, чем ты можешь с нами поделиться?

— Почти, — смирился жрец. — На Жезл наложена печать моего Господина — никто, кроме его жреца, не способен его взять. К тому же он неплохо спрятан. Разве что колесико вас к нему приведет — и то я не уверен. Так что я не лгал, когда говорил, что без меня вам не обойтись.

— А тебе без нас? — не выдержал мессариец.

— Едва ли.

— И ты по-прежнему обещаешь, что отдашь нам Жезл?

— Надеюсь, что мой Господин не будет против. Сам понимаешь, против Его воли мне не пойти. Ну, вот теперь все.

— Тогда двинулись. — Бэх поднялась. — Если ты знаешь, в какую сторону.

— Вниз. А пока я предлагаю быстро нырнуть в ближайший же дом — там разберемся.

— Ищем подземный ход? — нетерпеливо предложил мессариец, когда они добрались до аккуратного одноэтажного домика на краю площади.

— Здесь? — изумился Торрер. — В этом домишке? Скажи, Мак, вот у тебя в доме был подземный ход?

— А как же! — возмутился Макобер. — Да у меня была дюжина подземных ходов!

— По одному на каждого члена семьи, — фыркнула Мист. — Хагни, а правда?

— Будем проверять дом за домом. Жаль, факел зажечь нельзя: опасно. Торрер, ты что-нибудь видишь?

— Я что-нибудь вижу, — буркнул Мэтт. — Постойте пока у дверей, чтобы ничего тут не переломать.

— Ты про мебель или про ноги? — поддел гнома мессариец. — И вообще, кто бы говорил!

— Я… Погоди… Хагни, здесь люк в подпол, не подойдет?

— Попробуем, — пожал плечами жрец. — Лестница там есть?

Откинув крышку люка, Мэтт спустился на несколько ступенек и запалил факел:

— Так нормально? Бэх, спустишься? Держи!

Как они и ожидали, подпол оказался совершенно пуст.

— Тебе свет нужен? — Девушка подняла факел повыше.

— Обойдемся. Посмотри лучше вон те две стены, пока я…

Не договорив, гном принялся барабанить пальцами по слегка влажным и совершенно гладким на первый взгляд каменным плитам. Пожав плечами, Бэх поднесла факел к противоположной стене и даже отпрянула от неожиданности: в круге дрожащего света оказался не только совершенно неуместный в погребе дверной проем, но и необычный знак справа от косяка: круг с вписанной в него снежинкой.

— Самое смешное, — вполголоса проговорила жрица, — что Мак был прав: тут вполне может быть подземный ход. И не один. Давайте-ка все сюда.

Погреб был явно не рассчитан на такую толпу, и стоявшим внизу пришлось потесниться.

— А что это значит? — показала на снежинку Мист. — Мне, к примеру, такой знак не говорит ровным счетом ни о чем.

— Мне бы тоже не говорил, — великодушно успокоила ее жрица, — если бы мэтр Ахудах не был помешан на древних культах.

— Это что-то новенькое, — оживился Макобер. — Про мэтра Ахудаха даже я еще не слышал!

— Даже я! — передразнила его Бэх. — Можно подумать, что ты мой муж!

— А Ленталу ты ночи напролет рассказываешь именно про мэтра Ахудаха? — посочувствовал прелату мессариец. — А я-то еще его, бедного, недолюбливал…

— Про любовь потом, — мрачно вмешался Мэтт. — Значит, мэтр Ахудах…

— Да отстаньте вы все от меня со своим Ахудахом! — вспылила девушка. — Мист, ты спрашивала, почему мы редко говорим о прошлом? Вот, заговорила…

— Бэх, давай мы выберемся из Нетерты, — затараторил Макобер, — и тогда ты та-ак на всех обидишься…

Жрица улыбнулась:

— Что вы все из меня обидчивую строите?! Так, знак. Мэтр… — Она опасливо взглянула на мессарийца. — В общем, раньше в ряде мест существовал обычай хоронить усопших прямо под домами, в фамильных склепах. Говорят, на западе, в Тильясе, некоторые семьи до сих пор это практикуют. И дверь, ведущую в склеп, помечают как раз такой вот снежинкой.

— Зачем? — удивился Хагни. — Я так полагаю, обитатели этого дома и без того помнили, что у них в подполе творится.

— Почем я знаю: рисовали — и все. Не в этом суть: со временем места начинало не хватать, приходилось расширяться, и в итоге склепы выстраивались вплотную друг к другу, образуя сложную систему подземных ходов и переходов.

— И куда, по-твоему, мы сможем по ним добраться? — Очутившись под землей, гном повеселел, да и Рэппи не утерпела и высунула мордочку наружу. — В другие склепы?

— В другие дома, — поправил его Хагни. — И дальше. Понять бы еще, действует ли и здесь этот их мурок… И держат ли чародеи под наблюдением эти подземелья.

— Ну, это навряд ли, — вмешалась Мист. — Такое разве что Кхараду было под силу, а обычный маг нас под землей через пять минут потеряет. Если, конечно, следом не пойдет.

— Решайте, а? — тихо попросил Торрер, и Бэх внезапно поняла, насколько эльфу не хочется лезть в подземелье — до впившихся в ладонь ногтей, до крика, до дрожи. — Эх, был бы твой Кхарад за нас…

— Мой? — удивилась Мист.

— Ну, ты же его так расхваливаешь. Да будь среди нас хоть один сильный маг…

Чародейка опустила голову. Обидно, однако, тоже прослыть обидчивой…

— По-моему, кое-кто сам активно не желает учиться магии. — Неожиданно Бэх пришла Мист на помощь. — Сколько раз Айвен говорил, что у тебя есть способности?

— К чему способности? К тому, чему меня дома учили? Не спорю.

Хельг удивленно обернулся — ему еще не доводилось видеть Торрера столь сумрачным и серьезным.

— А к колдовству… — В голосе эльфа послышалась тоска. — Чтобы узнать, есть ли у тебя способности, надо хотя бы попробовать.

— Что для эльфа совершенно неприлично, да? — не сдавалась Бэх. — Для людей, значит, прилично…

— Да не в приличиях дело! — махнул рукой Торрер. — Это противоестественно. Ты ведь можешь съесть сырую лягушку? Можешь. Но не ешь.

— Вопрос в другом: зачем? — не согласилась Бэх. — Я и не хочу научиться есть лягушек сырыми. Равно как и вообще лягушек, упаси Тигр от таких желаний. Но ты же хочешь — да что там хочешь — мечтаешь стать чародеем!

— Мечтаю — не мечтаю… Ладно, раз другого выхода нет… Бэх, за этими дверями могут быть какие-нибудь неожиданности?

— Понятия не имею. — Жрица еще раз оглядела снежинку. — Я же не мэтр Ахудах, сама их впервые вижу. Мак, подожди, надо же сперва…

Но мессариец уже открывал дверь.

— Любите же вы поговорить! — бросил он через плечо. — Так мы до Жезла и к зиме не доберемся.

Громкий щелчок заглушил его последние слова.

Глава XXXVII

— Как он может выглядеть?

Седой десятник не отвел взгляда, и чародейка одобрительно усмехнулась:

— Как угодно. Господа, видимо, мне не удалось внятно сформулировать свою мысль. В вашу задачу не входит заменять собой Круг. Я всего лишь хочу, чтобы каждая, повторяю, каждая вещь, которую вы обнаружите в городе, проходила через мои руки. Разумеется, я не говорю о статуях, манускриптах и зачарованных клинках. Но все, что напоминает Жезл или может его в себе скрывать…

— Статуя тоже, однако, может, — проворчал десятник.

Бальдр промолчал. Он не понимал смысла сегодняшнего сбора старших воинских групп. Зачем особо говорить о Жезле, если с самого начала работ отдано распоряжение досматривать всех и каждого?

— Господа, я не сомневаюсь в вашей бдительности, — вкрадчиво проговорила Жанна айн Крэгг. — Равно как и в честности. Но Жезл опасен. Особенно в неумелых руках.

— Чем опасен-то? — настороженно спросил сидевший перед Бальдром воин в сероватой кольчуге.

Насколько Бальдр помнил, за право попасть в центурию Серых Псов в королевских войсках готовы были глотку перегрызть. Врагу, разумеется. Возведение в дворянство, небольшое поместье после ухода со службы, право на малую рыцарскую ветвь на дверце кареты…

— Всем, — отрезала Жанна. Ее рука нервно прошлась по украшавшей шею нитке голубого жемчуга. — Желаете послушать страшные истории на ночь глядя?

— Понять бы, — уже менее уверенно попросил воин.

— Извольте. — Чародейка тоскливо вздохнула. — Это не оружие. Не средство исполнения желаний. Стоящая на нем защита действует безукоризненно: через пару часов плоть начинает отслаиваться от костей… Продолжать? Или избавите меня от этой необходимости?

Собравшиеся согласно зашумели.

— Тогда больше не задерживаю, господа. Если приволочете безобидную бронзовую чушку, я переживу. А вот надумаете скрыть от меня Жезл…

Возвращаясь в отведенную им с Пээ комнатушку, Бальдр не спешил. Жанна откровенно не нравилась ему, однако остальные чародеи были вполне симпатичны. И слегка циничный Азнивьер, и порывистый Кефт, и тен Денетос, под чьими знаменами он легко согласился бы пойти в бой. Угадать бы, против кого его намерен использовать Лииль, — а в том, что придется встать на пути одного из магов, Фрейн почему-то не сомневался.

— Что-нибудь интересное?

Склонившаяся над свитками Пээ подняла на него уставшие глаза.

— Болтовня. — Бальдр ласково провел пальцем по носику девушки. — Поболе меня работаешь, а?

— Предлагаешь заняться чем-нибудь другим? — задумчиво предложила Пээ, вновь утыкаясь в свои свитки.

— На что другое у тебя второй день уже сил нет, — хмыкнул Фрейн. — Неужели тебя от них еще не воротит?

— Воротит, — призналась Пээ и потерла глаза. — Но меня и от безделья воротит. Довести до города этих надутых индюков смог бы и дрессированный суслик — столько времени впустую!

— Слушай, — перебил девушку Бальдр, усаживаясь на кровать. — Ты про Жезл слышала когда-нибудь?

— Сапоги бы хоть снял, — недовольно напомнила Пээ. — Сколько раз тебя просить?!

— Я же сел, а не лег!

— Еще бы ты лег! Что за жезл?

— Ну, какой-то местный жезл…

— Ниерати?

— Может быть. Не знаю. А если Ниерати, то что?

— Вот уж не замечала у тебя интереса к подобным вещам. — Пээ принялась аккуратно скручивать свитки. — Ложимся?

— Так что там с этим Жезлом? — поторопил ее Бальдр.

— Ох, вот пристал, — вздохнула девушка. — Может, завтра?

— Притомилась? — хитро спросил Бальдр.

— Кто — я?! — Рыжая Молния подперла руками подбородок. — Вот еще! А кстати, почему ты спрашиваешь?

Бальдру показалось, что Искорка неожиданно насторожилась. Водит его за нос? Нет, едва ли.

— Крэгги сегодня нам все уши про него прожужжала, — нехотя пояснил он. — Дескать, ежели найдем Жезл, сразу к ней. Вот меня любопытство и взяло — а не нужен ли он кому другому?

— А ты… Ты что, его видел, что ли?

— Ничего я не видел! Слушай, если это большая тайна…

— Да какая тайна! Просто я и сама про него мало что знаю. Так, слышала кое-что лет десять назад, не более того.

— Все лучше, чем ничего, — философски заметил Фрейн.

— Кому как, — фыркнула Пээ. — Я бы лично предпочла что-нибудь более проверенное. Итак, Жезл Ниерати — он же так называемое сердце Нетерты — знаменитый артефакт…

— А попроще нельзя? — взмолился Бальдр.

— Можно, — легко согласилась девушка. — Вот смотри: если ты забил кабана, то можешь пожарить мясо и съесть его в течение нескольких дней, а можешь засолить и оставить на зиму. Оно будет, конечно, менее вкусным, но зато всегда под рукой. Пока понятно?

— Ну, не такой уж я и… — скривился Бальдр.

— Такой! — отрезала Пээ. — Просил попроще — теперь терпи. Но если у тебя есть выбор, то в Лукмарской пустыне его обычно нет — стада через нее с собой не погонишь. И становится уже не важно, кто, когда и где приготовил это мясо, — главное, что его много и в нужное время оно всегда под рукой. Вот так и Жезл — он способен хранить в себе Силу десятков чародеев, которой при необходимости может воспользоваться его обладатель. Если сумеет.

— И кто его сделал?

— Подозреваю, что Кхарад. Но я не уверена.

— А Ниерати?

— Как я слышала, Ниерати была первой хранительницей Жезла. Но тут я уж совсем ни в чем не уверена…

— Так, пока все ясно. А потом?

— Потом о Жезле узнали боги. В один прекрасный день Кхараду явились трое из них — Та, У Которой Нет Лица, Хранящий Жатву Смерти и Ночная Тень.

— Почему столь пышно? — удивился воин.

— Потому что место здесь уж больно для фамильярности не подходящее, — невозмутимо ответила Пээ. — Явились и потребовали Жезл в обмен на покровительство городу. Кхарад согласился — он тогда не мог не согласиться. И они заключили договор: Кхарад может прибегать к услугам Жезла — а он к тому времени уже успел каким-то образом связать Жезл с самим городом…

— Но только с их разрешения и под их контролем?

— Именно. И хранится сей предмет — раз тебе так не нравится слово «артефакт» — у Триумвирата, трех главных нетертских жрецов этих богов. По очереди.

— А Кхарад не мог втайне от них сделать себе новый Жезл?

— Подозреваю, это было не так просто. А то и вовсе невозможно: вроде как он сотворил Жезл из какого-то особого материала, и больше у него просто не было. Да и в принципе, чтобы сотворить нечто втайне от богов, надо или самому быть богом, или находиться под покровительством одного из них.

— Ну хорошо, хорошо. А боги не боялись, что пока Жезл у одного из жрецов, его Господин оказывается полновластным хозяином Нетерты? — Бальдр с удивлением почувствовал, как история начинает его увлекать.

— Не боялись, потому что каждый из них наложил на Жезл свою «печать». Ну, по крайней мере, это слово ближе всего к истине. И воспользоваться Жезлом можно было, лишь сняв все три печати, никак не иначе.

— Красиво, — кивнул Бальдр. — Словом, подстраховались со всех сторон.

— Не оригинально, но действенно, — согласилась Рыжая Молния. — Так вот, за десять дней до катастрофы настал черед Фай-дэ.

— Странное имя, — нахмурился Бальдр. — Он не был человеком?

— Она, — поправила Рыжая Молния. — Не знаю. Однако персонаж реальный: Лииль проверял, на одной из стен столичного храма Повелителя Ночи действительно значится: «Фай-дэ, жрица».

— Просто жрица? Ни ранга, ни должности?

— Да, странно. Но тем не менее. И это не все: в ночь накануне катастрофы Фай-дэ была низложена.

— Кем? — оторопел Бальдр. — Кто вообще вправе низложить жрицу?

— Сегодня — синклит ее Ордена. Или сам бог. В те дни — не знаю. И обрати внимание: не совсем ясно, что значит «низложена». Потеряла сан? Или, что более вероятно, ее вывели из Триумвирата?

— А почему?

— Здесь все. Дальше можешь сам добавить щепотку туманных намеков и посолить по вкусу. Якобы то, что Фай-дэ отказалась расстаться с Жезлом Ниерати, и привело к гибели города: двое других членов Триумвирата заблокировали его Силу. Но есть и другой вариант: Фай-дэ прихватила Жезл, когда все «печати» с него были сняты, — и он исчез.

— И она не отдала Жезл своему преемнику? Сомнительно, нет?

— Ну, что толку фантазировать… На следующий день Нетерты не стало, и Жезл перестал интересовать кого бы то ни было. Подозреваю, мне потому про него и рассказали.

— И кто же, если не секрет?

Тихий стук в дверь не дал им договорить.

— Госпожа Пээ, господин Бальдр, — почтительно прошелестел слуга, — господин Лииль просил вас к нему зайти. Обоих. И так быстро, как вы сможете.

* * *

Талисса застыла.

— Так что это? — спросил наконец гном.

— Пока не знаю. — Увидев, что потолок не рухнул ему на голову, мессариец вновь оживился. — Едва ли гадость какая: не станут же они в собственном склепе…

Комнату начало медленно заливать призрачное колдовское сияние.

— Ну, что я говорил! Ничего страшного!

— Ты бы это… — попросил Мэтт. — Держался бы, что ли, поближе к тем, кого боги еще не лишили разума. Торрер, присмотришь?

— Да что я вам?!..

— Тс-с-с! — оборвал его гном. — Входим?

— Будьте осторожны, — предупредил Хагни. — Не забывайте, что здесь был город чародеев.

— Ну, не все же они тут чародеи! — резонно заметила жрица.

— Не все. Но я бы не стал выяснять, кто и в какой степени.

Склеп оказался невелик, но ухожен. И равнодушен к бушевавшим наверху бурям. Высокие, с гнома ростом, негасимые свечи по углам, орнамент из переплетенных восьмерок на низком постаменте и сам открытый гроб, из которого гостям улыбался не тронутый тлением господин в грубом домотканом балахоне. Глаза господина были закрыты.

— Посмотрим? — шепнул эльфу Макобер.

— На что тут смотреть?! — прошипел эльф. — Видишь дверь? Моли своего Ч’варту, чтобы за ней была не швабра, а проход в подземелье.

В глубине души эльф признавал, что склеп совсем не казался страшным или опасным. И то — «опасный склеп»… Похоже, это воспоминания о Лайгаше играют с ним дурную шутку.

Здесь было спокойно. Тихо и спокойно. Надежно.

Странно думать так про человеческие погребения. Все уходит в землю и произрастает из земли — в этом нет ничего удивительного, — но просить родственников зарыть тебя, да еще поглубже…

Эльфы называют себя «дыханием Эккиля». Эльф — это ветер, перебирающий ветви деревьев. А после смерти эльф — это пепел, рассеиваемый ветром…

— Мак, дверь тебя ждет не дождется!

— Куда она денется, — отмахнулся от Мэтта мессариец и потянул эльфа за рукав поближе к гробу. — Торрер, пойми, это мой единственный шанс!

— На что?! — не смягчился эльф. — Опять ищешь приключений на свою?..

— Верю, верю! — оборвал его Макобер, стараясь не повышать голос. — Ольтанским разговорным ты овладел в совершенстве. Цени: когда тебе еще доведется такое от меня услышать!

— Возле следующего же покойника. Так что за шанс?

— Проверить мое тайное оружие против неупокоенной нежити, — зловеще прошептал мессариец тоном престарелого некроманта. — Помнишь, как нам в тот раз досталось? Вот и прикупил при случае…

Эльф поежился:

— В Трумарите?

— А то! Три штуки! Ну не в бою же их опробовать…

— Так они же против неупокоенной, — попытался вразумить друга Торрер. — А здесь, по-моему, все очень даже упокоенное.

— Да ты хоть знаешь, что такое нежить? — не сдавался мессариец. — Нежить — это тот, кому уже не жить. Не жилец, в общем. Понимаешь?

— Ну?

— А «неупокоенный» на ольтанском — это тот, кому покоя не дают. Такие, как мы, например. Нет, скажи, чего ты боишься?

И в самом деле, чего он боится? Того, что у Макобера хватит ума поднять покойника из гроба? Ума-то, может, и хватит, да только одним умом тут не обойдешься…

— Эй, ну что вы там копаетесь? — вновь поторопил их Мэтт.

— Сейчас, сейчас. Понял, чудо ты наше вечнозеленое? Ты вот знаешь, почему он так сохранился?

— Бальзамирование какое-нибудь, — вполголоса предположил эльф. — Пойдем, а?

— Вот заладил! — искренне возмутился Макобер. — Покойников боишься, а еще магом хотел стать. Хочешь, я поклянусь, что даже пальцем до него не дотронусь?

— Клянись!

— Чем? — опешил мессариец, не ожидавший такого оборота.

— А чем обычно люди в таких случаях клянутся? — осведомился Торрер.

— Люди? — оживился Макобер. — Люди клянутся самым дорогим, что у них есть. Чтоб меня Мэтт дальше чем на два шага от себя не отпускал!

Торрер вздохнул:

— И что теперь?

— Да оставь ты его в покое, — донесся от двери приглушенный голос Хельга. — Никто не будет подвешивать каменную плиту над дверью в склеп. Вот, смотри…

Дверь отворилась. Легкий ветерок робко заглянул в склеп, поиграл с пламенем свечей и вылетел наружу, не найдя ничего заслуживающего внимания.

— Там дальше какие-то ходы, — негромко окликнул их страж. — С гробом что-то не в порядке?

— Все отлично! — успокоил Хельга Макобер. — Секундочку… Договорились?

Эльф обреченно кивнул.

«Обычный склеп, — уговаривал он себя, уже предчувствуя, чем это все закончится. — Самый обычный склеп. К которому Мак невесть с чего прицепился».

Взобравшись на постамент, мессариец склонился над покойным.

Нет, не бальзамирование — лицо умершего казалось живым: румянец на щеках, биение жилки на шее. Что за ерунда! Вот шевельнулась грудь — еле-еле, едва…

— Мак!

Мессариец отпрыгнул, однако покойника это не угомонило. Он даже не стал садиться в гробу, а сразу — точно по еще недавно неподвижному телу прошла колдовская волна — спрыгнул на пол.

За спиной эльфа тихо, закрыв ладошкой рот, ахнула чародейка.

— Эй, мы не хотели! — Мессариец зашарил по карманам.

— Мак! — едва ли не хором крикнули Бэх, Мэтт и Хагни.

Торрер потянулся к мечам.

— Мак, отходи, — с нажимом произнес он.

Склеп не изменился. Все так же ровно и задумчиво горели свечи. Но если раньше присутствие смерти ощущалось еле заметным намеком…

— Вот оно!

Макобер запустил в ожившего мертвеца нечто напоминавшее большое куриное яйцо. Треск скорлупы — и из яйца выползла на свет тоненькая зеленая змейка.

Глаза мертвеца раскрылись. Не глядя, он махнул ладонью — с влажным шлепком змейка врезалась в стену.

— И все?!! — возмутился Макобер. — Ну и жулик же этот…

Отодвинув мессарийца в сторону, Торрер заступил мертвецу дорогу.

Встретившись с ним глазами, эльф вдруг подумал, что оружие нужно против того, кто собирается нападать. Мертвец не собирался. Он обводил талиссу недоумевающим взглядом человека, который привык быстро и энергично просыпаться и сейчас пытается сообразить, зачем же он это сделал. Его растерянные темно-карие глаза удивленно задержались на преграждавшем дорогу эльфе, испытующе пробежали по кольчуге Бэх…

— Торрер, назад!

Но теперь уже он не мог уйти.

Эльф прикрыл глаза.

Он не знал, почему Нетерта до самого конца не отпускала своих покойников. Он всего лишь показал незнакомцу, как это бывает, когда тело перестает принадлежать всему тому, что его окружало при жизни, — родичам, друзьям, лесу. Они не то что становятся не важны — просто остаются позади, как остается позади детство. Не потому, что перестал его любить, даже тянуться, а порой и рваться в него. А потому, что сам стал другим.

Когда он открыл глаза, тело в гробу уже не казалось почти живым.

— Уф-ф! — Захлопнув дверь с другой стороны, мессариец прислонился к ней спиной. — Слушай, Торрер, теперь и я, кажется, понимаю, почему некоторые города считаются столь опасными.

— Потому что в них бывают такие, как ты! — взревел гном. — Слышишь, как ты! Кто разрешил тебе трогать этого покойника?! Зачем ты вообще туда полез?!

— Вот так всегда! — Ища защиты, Макобер оглянулся на Торрера. — Я ведь его даже пальцем не тронул. Ты видел, да?

— Клятвы держать умеешь. — Эльф похлопал мессарийца по плечу и, понизив голос, чтобы не слышал Мэтт, добавил: — А оружие мощное, ничего не скажешь! Всего, говоришь, три штуки припас?

Насвистывая, Торрер двинулся по начинающемуся от склепа подземному коридору. На душе его стало на редкость легко, точно это не он отпустил мертвеца, а, напротив, тот снял с плеч эльфа немалый груз.

Мурок наверху и мертвецы под землей — Нетерта оправдывала его ожидания. Пропитанный магией город, с которым чародеи остаются и по ту сторону Грани. Но не все же чародеи мира жили в Нетерте!

Не все, ответил он сам себе. Однако все в нее стремились.

Все чаще он приходил к выводу, что люди не умеют ни жить, ни умирать. Надо будет разузнать у Мэтта про гномов. Тоже ведь небось не от хорошей жизни под землю закапываются…

Мессариец грустно шагал следом. Стоило добираться до Нетерты, чтобы ничего здесь не трогать.

«Ах, эта вещица может оказаться проклятой! Ох, а вдруг этот мертвец поднимется из гроба?!» Тьфу! Не окажется и не поднимется — если пройти себе мимо. Через весь город, насквозь, и выйти с другой стороны. А если бы Жезл как раз и спрятали на дне этого гроба? Что бы тогда они все сказали?

Айвен, помнится, умел отличать волшебные штуковины от обычных. Не всегда, правда. Но Мист и того не умеет. И никто из них не умеет.

Впереди скрипели двери — склепы, склепы, бесконечные склепы.

Однако мессариец даже не поднимал голову, чтобы взглянуть на них. Ну склепы, ему-то что: все равно ведет всех Хагни, они его слушают. Вот только не заведет ли он их в итоге в ловушку?

— Кажется, пришли.

— И куда же? — изумленно осведомился Торрер.

Макобер огляделся. Склепы, похоже, остались позади. Но и этот узкий коридорчик, упирающийся в едва заметную каменную дверь, едва ли был похож на цель их путешествия.

— Дальше нам одним не пройти, — спокойно пояснил Хагни. — Будем ждать.

— В Нетерте есть твои люди?

— Не совсем мои. Подождите, сами все увидите.

— А наверху-то уже, наверно, рассвело… — мечтательно проговорила Бэх, присев у стены на корточки.

— Едва ли, — тут же откликнулась Мист. — По крайней мере, я бы не торопила рассвет. Расскажешь про мужа, пока время есть?

Однако ответить Бэх не успела. Со скрежетом, который, казалось, был слышен даже в лагере, провернулся в замке ключ, и дверь отворилась. На пороге с факелом в руке стоял высокий мужчина лет сорока в темном поношенном колете. Русые, слегка седеющие на висках волосы стягивала сзади широкая черная лента. Из-под рыжеватой бородки выглядывала молочно-белая полоса старого шрама.

Расстегнув несколько крючков на рубахе, Хагни молча показал незнакомцу медальон. Мужчина так же молча склонил голову.

— Вы за нами? — обрадовался мессариец. — Тогда позвольте представиться…

— Никаких имен, — оборвал его Хагни.

— Но нам же надо как-то друг друга звать! — заартачился Макобер. — Не кричать же в бою: «Эй, ты!..»

— Тогда зовите меня Посланник, — улыбнулся мужчина. — Высокопарно, конечно, но жрец прав: мне лучше не знать ваших имен. А вам — моего.

— Все в силе?

Мист показалось, что Хагни не до конца уверен, что их действительно встретил тот, кого он здесь ожидал.

— В общем и целом. Люди Парящей Вне Жизни все же пробрались в город, но наш общий друг обещал о них позаботиться.

— Прямой путь уже расчищен?

— Не до конца. — Посланник на мгновение замялся, словно не зная, как сообщить неприятную новость. — И главное — я уверен, что на самой вероятной дороге нас будут ждать. Я проведу вас в обход.

— Это долго?

— Потеряем чуть меньше часа. Но нам придется пройти через храм Пожирателя Душ.

— А если напрямик?

— Их не так мало. И мы не знаем, нет ли у них союзников в самом городе. Боюсь, что есть.

— Тогда идем. Если, конечно, никто не против.

Хагни обвел взглядом талиссу, однако нетрудно было догадаться, что вопрос был риторическим. У них едва ли оставался иной выбор.

— Посланник…

Всего полгода назад Бэх уже случалось проходить через храм Орробы. И тогда… Нет, лучше не вспоминать.

— Да?

— Нет, ничего. Идем.

По дороге Торрер в очередной раз подумал, не слишком ли опрометчиво на их месте было так безоглядно довериться жрецу Сентарка. Что за таинственные союзники у него в городе? Что за «наш общий друг»? И если все так просто, зачем Хагни понадобилась талисса? Только для того, чтобы один из них сыграл роль архитектора?

Посланник вел их уверенно, хотя и несколько странно: одни боковые туннели они миновали не задерживаясь, перед другими перекрестками следовал знак остановиться, и Посланник долго прислушивался к чему-то одному ему ведомому. Несколько раз он заставлял их пробираться по каким-то пустынным заброшенным лабиринтам комнат и коридоров, открывая едва заметные каменные двери, о существовании которых никто, кроме Мэтта, не смог бы и догадаться.

Первый факел успел уже догореть, и Бэх пришлось зажечь новый, когда талисса, вынырнув из узкого грязного туннеля, остановилась на пороге огромной, уходящей вдаль подземной залы. Казалось, она вся состояла из острых углов. Ребристые колонны не вливались в потолок, а торчали из него обглоданным скелетом. Ниши не таились в стенах, — напротив, они заманивали в себя, притягивая взгляд. Белые ромбы мозаики на полу вызывали странное желание обойти их стороной.

И при этом зала была гармонична — чудовищной гармонией неправильного, неверного, несущего не созидание, а разрушение.

— Это тот самый храм? — прошептала Мист.

— Храм, храм, храм, храм… — торжественно откликнулось эхо.

— Не здесь, — невпопад бросил Моргиль. — Выберемся, тогда…

Они вошли под своды — настороженные, готовые к встрече с той силой, которую чувствовал каждый.

Бэх непроизвольно подняла факел повыше.

— Ни на что не смотрите, — вдруг скомандовал Посланник. — Особенно в ниши.

Лучше бы он этого не говорил.

— Не смотрите, — пробормотал Торрер. — Что, и под ноги не смотреть?

— И под ноги, — отрезал Посланник. — Не проскочили — храм нас почувствовал. И пытается нащупать. Закройте глаза, держитесь друг за друга.

Торрер послушно прикрыл глаза.

Ему почудилось, что потолок тут же бесшумно спланировал вниз. Затылка коснулась холодная безразличная тяжесть — пригибая, не давая распрямиться. Вцепившись в пояс Бэх, он с трудом сделал несколько шагов. Попытался отвлечься, представить себе…

Воображение услужливо нарисовало живописно рушащиеся своды. Как глубоко успела забраться талисса? Лестниц почти не было, разве что та, почти отвесная, где Посланник подал Мист руку. Но пол то и дело шел под уклон. А наверху… Да, конечно, наверху руины, но там же целый город!

Не выдержав, эльф открыл глаза.

Сбоку от него выставила витые ноги-корни когтистая лапа из тусклого потемневшего металла. Небрежно пропущенный между двумя пальцами, в пол упирался меч — рукоять, словно выбеленная ветром кость, белый хищный клинок, серебристая гарда.

Меч показался Торреру порождением той же самой Силы, что сотворила эту залу: отталкивающим и в то же время притягивающим. Он понимал, что этого оружия касаться нельзя, даже если оно станет единственным средством остаться в живых. И в то же время он не мог его не коснуться.

Меч плавно оторвался от подставки. Торрер инстинктивно попытался спрятать руки за спиной, выпустил пояс идущей впереди жрицы…

Рукоять твердо легла в ладонь. Прохладная, удобная. Такой клинок выпускают из рук только в последний час.

— Посланник! — растерянно крикнула Бэх.

Тот обернулся.

Они все обернулись — перед эльфом пронеслась череда испуганных глаз. И только в одном взгляде плескался отчаянный бесшабашный интерес.

Меч сам выбрал свою жертву, рука эльфа лишь последовала за клинком в слабой, безвольной попытке его остановить.

Торрер ожидал увидеть бегущую по бороздке кровь, однако узкое костяное лезвие легко прошло сквозь грудь мессарийца, точно тот был бесплотным призраком. А сам Макобер начал бледнеть, становиться менее четким…

Торрер моргнул, пытаясь прогнать наваждение.

Рядом выругался Хельг. Что-то пробормотал Мэтт.

— Он… Куда он делся? — Эльф беспомощно взглянул на Хагни.

— Боюсь, туда, куда ты его отправил. К Айригалю.

И Торрер с ужасом осознал, что на сей раз Хагни не шутит.

Глава XXXVIII

Было совсем не больно.

Макобер успел подумать, что меч оказался не настоящим, полюбовался на испуганное лицо Торрера…

И вдруг понял: его убили.

Просто так. Ненароком.

Он слышал, что душа погибшего покидает тело медленно, нехотя. Потом поднимается все выше и выше — не торопясь, не желая расставаться с тем, что оставляет за собой.

Ничего подобного.

Резко — точно ему велели закрыть глаза здесь, а открыть на другом конце света — на месте странной подземной залы оказалась залитая солнцем улочка, на которой он знал каждый дом, каждый уголок, каждую вывеску.

Вот покосившийся крендель над дверью выпивохи Зирри — пекарня хирела, но соседи по привычке еще останавливались у знакомого порога узнать, нет ли свежего хлебушка. Чуть дальше треснувшая рама тетушки Айхес — деньги с матери взять не постеснялась, а раму так и не поменяла. Не собралась. Рядышком дремлющий на лавочке стражник. В детстве он звал его дядя Тосса, потом — «оглобля с мечом», это уже после первого посещения новой городской тюрьмы, которой так гордился магистрат.

Макобер знал — хотя откуда бы, — что стоит ему сделать пару шагов, открыть дверь, и все будут дома. Совсем все.

Он отвернулся.

Можно было уходить. Но если уж уходить не прощаясь…

Мессариец подкрался и звонко щелкнул сонного стражника по навершию шлема. Тосса вскинулся, больно ударившись затылком о плетень…

Темнота. Свет.

Яркий свет послеполуденного солнца, заливающего раскинувшуюся до самого горизонта равнину. Пряный аромат запыленных степных трав, преувеличенно сочный — кто-то явно не пожалел акварели — цвет неба и подчеркнуто приглушенный цвет зелени.

Усталый конь шел шагом, осторожно выбирая дорогу между многочисленными норами, усеявшими степь миниатюрными холмами и долинами. Седло жестковато, стремена коротковаты — не иначе как боги его с кем-то перепутали. Да и путь на столь резвом скакуне мог затянуться на годы.

Макобер ударил коня пятками, но тот лишь тряхнул шеей и укоризненно фыркнул. Единственное, что утешало: покойники, как правило, держатся в седле несказанно хуже. А раз он жив, то встреча с талиссой — не более чем вопрос времени.

Убедившись, что меч и кинжал остались при нем, мессариец повеселел. В конце концов, кто бы его сюда ни перенес, он наверняка знал, что делает. И зачем.

Кстати, куда это «сюда»? Насколько он помнил, мертвецам была прямая дорога на Бесплодные равнины, но как раз эту равнину язык не повернулся бы назвать бесплодной.

Ты видел здесь хотя бы один плод?

По-хорошему, стоило закричать от ужаса и свалиться с лошади. Ему даже не лень было доставить обладателю густого насмешливого баса это невинное удовольствие, однако конь и без того выглядел изрядно утомленным жизнью, чтобы пугать его подобными эскападами.

Не помешало бы спросить у голоса нечто оригинальное вроде «Я мертв?» (впрочем, не исключено, что здесь допускались и различные вариации — от изумленного «Разве я не мертв?» до радостного «Неужели я жив?!»), однако мессариец решил, что на этот вопрос, который так и вертится у него на языке, голос вскоре ответит сам.

Не исключено, что в качестве следующей реплики предполагалось сакраментальное «Кто ты?!». А если еще и поозираться минут пять по сторонам с видом ошалевшей лоточницы, чей короб буквально вот только что украшала горка слоеных пирожков с земляничным вареньем…

— Пока нет, — признался Макобер.

Очень хотелось обернуться — такое ощущение, что голос шел у него из-за спины.

Тогда и не удивляйся, — посоветовал голос. — Эти равнины действительно бесплодны.

— А почему?

«Еще вопросик в этом стиле, и он меня убьет, — некстати подумалось Макоберу. — А умереть второй раз за день было бы особенно обидно!»

Как может быть иначе, раз вы называете меня Повелителем Бесплодных равнин?

Мессарийцу нехотя пришлось признать сразу две вещи. Одна — приятная — заключалась в том, что в голосе не чувствовалось и тени раздражения. Другая — куда менее приятная — что с ним разговаривал сам Айригаль.

Долгое совместное пребывание с гномами и эльфами волей-неволей заставило Макобера махнуть рукой на все попытки разобраться, в каких, собственно, отношениях находятся между собой Крондорн, Эккиль, Ч’варта, Темес, Айригаль и прочие небожители — и то при условии, что боги действительно обретаются на небесах, где нет решительно никаких условий для нормальной жизни.

Для эльфа, к примеру, мысль о том, что после кончины его душа достанется Айригалю, выглядела не менее экстравагантной, чем для человека идея быть похороненным на другом континенте. Сражаясь с людьми Айригаля в подземельях Лайгаша, Макобер старался не задумываться о своей посмертной судьбе. В конце концов, зря, что ли, он чуть ли не ежедневно поминает Ч’варту в своих молитвах?

И теперь мессариец ждал, когда же Айригаль наконец вспомнит, что Макоберу уже случалось переходить ему дорогу.

— Ты хочешь сказать, что, если бы люди верили, что ты живешь на далеком острове, сейчас вокруг было бы море?

Странное любопытство для оказавшегося по эту сторону Грани, ты не находишь?

Справедливо рассудив, что про него забыли, конь опустил голову и принялся мирно пощипывать травку с видом бывалого воина, привыкшего с толком использовать каждую свободную минутку.

— И где же была Грань?

Грань — это Мессар. Для тебя Мессар.

— Только потому, что я там родился?

Не только. Грань — это самое дорогое место на Двэлле. Было бы жестоко не дать с ним попрощаться, разве нет?

«Значит, я действительно умер. — Как ни крути, а мысль не радовала. — Знать бы еще, зачем он со мной разговаривает. Хочет отомстить? Или с этим торреровским мечом не все так просто?»

— Я, конечно, понимаю, что так долго не навещать родителей — это преступление, достойное кары богов, — ринулся в бой Макобер. — Но, честное слово, совсем не обязательно было тыкать меня в это носом. Сразу видно, что ты мало общался с мессарийцами! А почему, собственно? Вот меня, к примеру, ты спрашивал когда-нибудь: «Мак, а почему ты так мало мне молишься, а? Совсем, стервец, меня позабыл!»?

Вообразив, как в самый неподходящий момент с небес гремит: «Совсем, стервец, меня позабыл!» — мессариец вынужден был признать, что самых неподходящих, весьма неподходящих и не очень подходящих моментов в его жизни было столько, что Айригаля скорее стоит не упрекать, а поблагодарить за деликатность. Тем более что его прежний опыт общения с богами говорил о том, что истинные небожители с трудом понимают, как некстати они могут побеспокоить простых смертных.

Представляю, что бы я услышал в ответ! — Бог, похоже, искренне забавлялся. — Или хочешь убедить меня, что тут же кинулся бы в один из Лазоревых храмов?

— Ты что, умеешь читать мысли? — осторожно поинтересовался мессариец.

А ты как считаешь?

«Ни на один вопрос толком ответить не может! — мысленно возмутился Макобер. — Можно подумать, это он мессариец, а не я!»

— Скажи, я здесь надолго? — сменил он тему.

Ты же видел, что сделал Торрер? Жертвенный клинок…

— Но в нем не было ничего жертвенного! — перебил Макобер, чувствуя, как сердце начинает свой путь в сторону желудка. — Предупреждать же надо! Вот как-то, помнится, в храме твоей жены…

«Это я зря вспомнил! — оборвал себя мессариец. — Храм Орробы был в его же монастыре, который мы, извините, поставили на уши. Вот незадача, с ним совсем как с Мэттом: что ни скажешь, все не туда!»

Хочешь сказать, что ты навещаешь и ее храмы?

По тону Айригаля было не понять, издевается он или действительно не помнит, как талисса пробралась в монастырь его Ордена через посвященный Орробе храм.

Выходит, Торрер принес его в жертву. Он бы с удовольствием расхохотался, если бы не осознавал, что тем самым эльфотправил его прямиком в объятия Айригаля. И не исключено, что навсегда.

Прикрыв ладонью глаза, Макобер оглядел равнину. Ничего, жить можно. По крайней мере, если разыскать те тысячи людей, что скончались до него.

Только где они, эти тысячи?

Мессариец прищурился. Случайно ли Айригаль отвечает вопросами на вопросы? Случайно ли он ни разу не назвал Макобера мертвецом? Случайно ли предпочел скрыть, долго ли теперь придется путешествовать по этим степям?

И что, если не случайно?

И что он теряет, если…

— Тебе не кажется, что эта жертва должна была быть добровольной?

Бог заговорил не сразу.

Кто тебе такое сказал?

Небрежный вопрос, за которым вполне может ничего и не стоять.

А может и стоять.

— Меч слишком необычен, чтобы рисковать им в бою. И не похож на жертвенную игрушку. Но если не в храме и не в бою, то где? И где есть возможность предварительно спросить нужного человечка, не возражает ли он против того, чтобы быть убитым этим самым оружием? Не открывая ему всей правды, конечно, но кто считает. Продолжать? Ну признай, что меч поставил тебя в сложное положение. Он застоялся, ему хотелось крови — я понимаю. Но ведь Торрер не вызывал меня на дуэль? Что, не так?

Однако и теперь он не получил ответа.

Я подожду. — Голос ни на гран не стал менее любезен, но это-то и было самым страшным. — Не торопись: у меня есть время.

И снова темнота.

* * *

— Как — к Айригалю? — ошарашенно переспросил Торрер.

— Да вот так! — раздался бодрый голос из-за спины эльфа. — Одним ударом.

Клинок выпустил руку Торрера — как бы безумно это ни звучало. Резко развернувшись, эльф брезгливо вытер ладонь о штаны, а меч плавно опустился обратно на подставку.

— Мак!

— Хочешь потрогать? — с пониманием предложил Макобер.

Интересно — не подыграл ли ему Айригаль? А впрочем, не все ли равно? Или не все?

— Айвен… — пробормотал Мэтт.

— Я его не видел. — Макобер посерьезнел. — Честно говоря, я вообще мало что видел. И никого, кроме Айригаля, не слышал.

— Так это правда? — недоверчиво спросила Бэх, в задумчивости наматывая на палец прядь золотистых волос.

— Чистая, как гном после купания. Ритуальный клинок, видишь ли, не промахивается.

— Откуда вы знаете? — удивился Посланник.

— Дырку показать?

— Да нет, откуда ты знаешь, что он ритуальный? — пояснил Хельг.

— У тебя есть сомнения? Подставляй грудь.

Хельг подумал, что после внезапного появления Макобера зала уже не кажется ему ни смертоносной, ни зловещей. Удивительно, как это у него получается? Улыбка, пара слов…

— Мак, мы серьезно, — попыталась осадить мессарийца Бэх.

— Так и я серьезно, — подмигнул Макобер. — Не переживай.

Бэх пожала плечами:

— За тебя-то? Вот за Айригаля я действительно переживала.

— Сердобольная, — с удовлетворением заметил Макобер. — А Айригаль ничего, только смурной какой-то. Мне даже показалось, что ему там одиноко.

— Ты что-нибудь узнал? — подобрался Моргиль.

— Про что? Про день собственной смерти?

— Хагни, не дави. — Мист коснулась локтя жреца.

— Я давлю? — притворно удивился Хагни. — Прости, Мак, видно, место такое.

— Как вам удалось вырваться? — нахмурился Посланник.

Мист отметила про себя, что того явно что-то смущало.

Уж не знал ли он про этот храм и про этот клинок больше, чем хотел показать?

— Я все ждал, когда кто-нибудь об этом спросит, — улыбнулся Макобер. — Знаешь, мы просто друг другу не понравились. Жестковат я оказался. Вот он меня и выплюнул.

— Ну-ну, — неопределенно заметил Посланник. — Пойдемте дальше, господа. Боюсь, с этой минуты нам придется поторопиться.

— Опасаетесь, что Круг теперь понимает, где мы? — напряглась Мист.

— Увы, не Круг, — покачал головой Хагни. — Но нам от этого не легче.

— Торрер, идем? — Бэх обняла эльфа.

— Что? Да, наверно. — Торрер помотал головой. — Но не уговаривайте меня снова закрывать глаза.

— Не будем. — Посланник прикинул расстояние до выхода. — Мы уже столько здесь топчемся, что, если бы храм хотел с нами расправиться, он бы это сделал. А скрыть свое присутствие у нас теперь не получится.

Парадные двойные двери. Преддверие храма: низкие колонны с пустыми вазами, пересохшая чаша фонтана, пологая, уходящая ввысь мраморная лестница. И солнечный свет, в котором пляшут пылинки старше любого в талиссе.

Или пыль не стареет?

Когда-то здесь было торжественно и красиво, но сейчас Макобер не мог думать об этой зале иначе как о глубоко утопленном в землю каменном коробе с открытой крышкой.

— Уже день? — сощурился Хельг.

— Только что рассвело. — Мэтт тоже остановился на пороге, прикрыв глаза рукой. — Мак!

Мессариец оглянулся от самого подножия лестницы.

— Молчу-молчу, — усмехнулся он. — Как красив этот рассвет! Ты это хотел услышать?

— Главное — не суетись. — Гном осторожно сделал несколько шагов, точно ожидая, что пол вот-вот провалится. — Нравится рассвет, пусть будет рассвет.

— И не выходи на улицу, — добавил Хагни, когда Макобер двинулся вверх по лестнице. — Нам не сюда.

— Мак, не надо, — быстро проговорил Мэтт, прежде чем мессариец успел ответить.

— Не надо так не надо, — легко согласился Макобер. — Я и сам догадался, что он имел в виду что-то значительно более вежливое.

Почему этот мессариец постоянно дает понять, что жрец здесь чужой? Что есть талисса — и все остальные. Есть путь талиссы, а желания остальных могут с этим путем пересекаться, не пересекаться — это уж как получится, — но талисса все равно со своей дороги не свернет.

Хотел ли Хагни войти в талиссу? Иногда не просто хотел — мечтал. Только не просить, не уговаривать — чтобы подошли и сами предложили.

Иногда наоборот: его пугало странное ощущение, что талисса — действительно единое целое. Именно ощущение. Говорили, что талиссы обладают какими-то сверхъестественными способностями. Бред. Обычные люди, обычный гном, обычный эльф. Почему тогда нельзя быть просто их другом?

Не получалось.

А вот у этого туповатого служаки, похоже, как-то выходило. Чем же он их привлекал, наш простой, как стертый грош, Хельг айн Лейн? А ведь смотри — и Бэх ему улыбается едва ли не чаще других, и Макобер всегда готов с ним поболтать. Что не так, что пошло наперекосяк? Или они успели подружиться, пока он валялся без сознания?

Вот только… Он не был, не мог быть с ними честен.

Как признаться талиссе, что не существовало никакого заказа Снисходительным? И яд, с такой радостью обнаруженный Мист, по планам Ордена должен был обнаружить он сам? Как рассказать, что это не Мэтт успешно притворился архитектором, а Пээ с самого начала была в игре?

Что ж, бессмысленно об этом думать. Он по-прежнему должен исполнить свой долг. Скоро уже все закончится, каждый из них пойдет своей дорогой. Может, это и к лучшему.

— Нервы у мессарийцев? — Хагни склонился к Мист.

— Не все же такие спокойные. — Чародейка подумала, что, будь ее воля, она бы тоже выскочила на улицу, под солнце, подальше от этого сумрачного места. — Если бы ты еще сказал, почему нам туда не надо и куда нам надо…

Бальдр Фрейн слушал разговоры талиссы вполуха. Никто из них не догадывался, что творилось у него на душе, — и слава богам, что не догадывался.

Ему действительно было бы лучше не знать их имен. Искорка не предупредила, не сказала ни слова. Но почему? Или, наоборот, предупредила, но не его — Лииля. И чародей распорядился, чтобы Бальдр хранил инкогнито и не задавал никаких вопросов жрецу и его товарищам.

Товарищам! Лииль даже не сказал ему, что это талисса. Та самая талисса. Разрушившая его жизнь, опорочившая его имя. Превратившая его из почтенного воина на службе одного из самых могущественных религиозных Орденов в побирушку, вынужденного довольствоваться любой подворачивающейся под руку работой!

Или Искорка права — и он сам себе все это придумал? Разве поражение — такой уж позор? И чего заслуживают его былые враги — уважения или мести? Да и вправе ли воин мстить тем, кто победил его в честном бою?

В любом случае Лииль едва ли поступил красиво. То, что с этой талиссой у Бальдра старые счеты, не должно было менять планы колдуна, но ведь на его играх свет клином не сошелся…

— Господа. — Посланник подозвал всех к себе. — Давайте, в самом деле, я объясню. Это место раньше называлось храмом Троих Предвечных — Айригаля, Орробы и Сентарка. Но по сути это три разных святилища, соединенных между собой. Нам предстоит пройти в храм Сентарка, откуда ваш жрец и начнет поиски. Раньше переход был поверху, но теперь там, как вы догадываетесь, все разрушено. Хотя я бы не исключил, что это и к лучшему.

— Перебежим по улице? — предложил Мэтт.

Воспользовавшись передышкой, гном раздал всем по куску сбереженного за ужином мяса. Не забыл он и свою любимицу: из-за пазухи Мэтта раздавалось довольное, хотя и осторожное похрумкивание.

— Я попытаюсь провести вас под землей, — покачал головой Посланник. — Поверху слишком опасно. Давайте за мной.

Пригибаясь, как под обстрелом лучников, он перебежал к правой стене и распахнул неприметную дверцу, открывая проход на другую лестницу — тесную и не такую внушительную. Талисса последовала за ним.

Долгий подъем, еще одна дверь, выходящая на тянущуюся над храмом галерею.

— Обратно ведь идем, — стиснул зубы эльф.

— Другого пути я не знаю. — Посланник улыбнулся, и стало видно, что сорока-то ему, пожалуй, и нет. От силы лет тридцать с небольшим. Но не самых простых и спокойных лет. — Пригнитесь, может, и пронесет. Выход в том конце, слева.

Они были на середине галереи, когда снизу послышался громкий шум. Остаться в темноте в таком месте казалось страшнее смерти, но Бэх, секунду поколебавшись, все же загасила факел. Если что, Мэтт выведет.

Бальдр благодарно сжал ей руку и выглянул из-за балюстрады.

Тусклые огоньки сразу трех факелов — кто бы ни были их преследователи, они явно не боялись себя обнаружить, предпочитая скрытности скорость. Внизу шевелились тени — три… пять… восемь… Около дюжины. Не много, если талисса не разучилась драться. Но и не так мало.

Догнав талиссу, Бальдр протиснулся вперед и отпер дверь. Петли заскрежетали, и он проклял себя за то, что не подумал накануне смазать их маслом. Но кто же знал, что эльф отправит одного из своих прямиком к Айригалю!

— Они там, на галерее! — донесся крик снизу.

По мозаичному полу загрохотали сапоги. Скользнув к парапету, эльф скинул с плеча лук, наложил стрелу…

— Некогда, быстрее! — Бальдр кивнул в сторону открытой двери. — Госпожа, зажигайте факел. Больше таиться нечего.

— Сейчас, сейчас… — Эльф отпустил тетиву, но Бальдру уже было не до того, чтобы смотреть, попала ли стрела в цель.

— Мы их перебьем, — буркнул гном, пропуская Посланника.

— Перебьем. Но чует мое сердце, это не все.

Они уже почти бежали. И даже гном, хотя и пыхтел, как загнанный кабан, не отставал от остальных.

— Чародеи смогут отрезать нас от моего храма? — обеспокоенно спросил Хагни.

— Я почти уверен, что им ничего не сообщили. И не сообщат. Если справятся сами.

Эту часть Нетерты Бальдр знал куда хуже, чем те туннели, по которым вел талиссу до святилища Айригаля. Он не собирался оставаться под землей: Лииль обещал, что Пээ на сегодня уведет архитекторов подальше от храмового комплекса, а за поверхностью Круг почти не наблюдал. Разве что за периметром города, но они-то были почти в самом центре!

Поворот направо, несколько выщербленных ступеней, с которых Бальдр едва не скатился, украшенная каменным узорочьем арка с распахнутой дверью…

— Бегите! — вдруг крикнул Торрер.

Бальдр оглянулся. Преследователи уже показались в дальнем конце коридора, — по счастью, у них не было ни луков, ни арбалетов. Как же они так быстро-то?.. Ну, да им-то храм Айригаля должен быть знаком куда лучше…

Эльф понял, что всем не уйти, бесстрастно отметил Бальдр. И совсем молодой парень — как там его, Хельг? — встал рядом с ним. Тренькнула тетива — бежавший первым споткнулся и рухнул на пол, еще глубже загоняя в тело торчащую в груди стрелу. Хельг вскинул руки — он что, тоже колдун? Но много ли у Айригаля за пазухой наколдуешь…

Да, не много. Погоня затопталась на месте, будто уткнувшись в невидимую глазом стенку, но тут из-за спин воинов послышались слова заклятия. Хельг побледнел, жилка на его виске мелко подрагивала.

Когда-то Бальдр мечтал, чтобы они все погибли. Даже не погибли, а сгинули, исчезли с лица земли, унося с собой его позор.

Отличная возможность. Парень не виноват, но эльф — эльф-то в Лайгаше был. А вслед за ним Орроба приголубит и остальных — стоит только завести талиссу в такой тупичок, из которого уже не будет выхода. Люди Айригаля наверняка заинтересованы в том, чтобы захватить хотя бы одного живым, Лииль едва ли сможет в чем-то его обвинить: ну ошибся, бывает.

Бальдр тряхнул головой. Вот ведь привидится. Узнай Искорка о таких его мыслях, она плюнула бы ему в лицо — и была бы права. Да что Искорка…

Да, Лииль ни о чем его не предупредил. Но пусть это останется на его совести. Колдун — что с него взять. Но Бальдр-то не колдун — воин.

Талисса ему доверилась. Как и те, кто навсегда остался в лесу под Лайгашем. А он опять проиграл.

Искорка поймет. Не сразу, но поймет…

Хельг пошатнулся, и Торрер, забросив лук за плечо, поддержал его. В арке оставался один Мэтт — остальные ушли вперед, даже не подозревая о том, что здесь творилось.

— Холодно, — одними губами прошептал Торрер.

Сам же Бальдр ничего не чувствовал. Данный ему Лиилем оберег выдержал.

Добраться до колдуна трудно, но возможно. Угадать, кому Айригаль даровал власть сковывать души холодом, куда труднее.

— Вот что, парень. — Посланник шагнул к Хельгу. — Тебе против них не сдюжить. Там тоже чародей, но чародей орденский, я таких повидал. Он у себя дома.

Похоже, Хельг не слышал его. А вот эльф вскинул голову, и во взгляде его читался совершенно очевидный вопрос.

— Гном, есть там засов? — негромко крикнул Бальдр.

— Есть, — удивленно отозвался Мэтт. — И крепенький…

— Тогда идите. Идите, идите, нечего на меня смотреть, — грубовато буркнул Фрейн. — От колдуна нам всем не улизнуть, дверь ему — что мне занавеска. А я к нему пробьюсь. Да, вот еще…

Сорвав с шеи, он вложил в безжизненную ладонь Хельга амулет и сомкнул пальцы стража.

— Отдайте его Пээ. Да, да, Пээ! Все! Тащи его, они сейчас прорвутся.

— Он прав, — подстегнул Торрера негромкий голос Мэтта. — Идем. Посланник…

— Бальдр Фрейн к вашим услугам! — Наемник отсалютовал гному мечом.

— Спасибо. До встречи.

— До встречи, — усмехнулся Фрейн и, дождавшись, пока дверь захлопнется, занял позицию перед аркой. — Что остановились, ребята? Другой дороги у вас нет.

Никто не хотел нападать на него первым, и Бальдр еще успел пробормотать:

— И у меня, выходит, тоже. Прости меня, Искорка.

Глава XXXIX

— Знать бы, как он там.

Наверху уже рассвело, но в покоях эльфа по-прежнему горели свечи. Лииль не любил колдовского огня: то он казался слишком тусклым, то, наоборот, резал глаза, а на самом деле наставник Пээ просто считал его в глубине души мертвым. И почти им не пользовался.

— Дело-то несложное. — Эльфу показалось, что, пока Рыжая Молния думала о чем-то своем, он успел придремать. — Я вот только не знаю, правильно ли, что ты не сказала ему про талиссу.

— А вы?

— Ну нет, ты его все же лучше знаешь! — Эльф постарался улыбнуться, хотя ему было совсем не весело.

Слишком велика ставка. Талиссы хватятся не раньше завтрака, а если Пээ постарается, так и вовсе не хватятся. Еще полчасика — и ей пора будет идти. Да и ему тоже: Бальдр должен вывести жреца в условленное место, а оттуда Лииль сможет напрямую отправиться в Агарм…

— Иногда мне кажется, что я и вовсе его не знаю, — пробормотала девушка. — Вот любит ли он меня? Ценит, уважает, иногда даже побаивается — это да. Его ко мне тянет — без сомнения. И что?

— И все. — Лииль отпил из кубка уже остывший тиссар. — Мне кажется, такие, как он, и сами об этом не задумываются.

Эльф с грустью посмотрел на свою ученицу. Ночной визит Денетоса выбил ее из колеи — и взбрело же тому в голову самолично притащиться проверять архитекторов!

После смерти брата лишь для самых близких друзей Денетос по-прежнему оставался душой компании, чьей шуткой при случае не грех щегольнуть, выдав ее за свою. С остальными он держался ровно, но довольно холодно, и, не успей талисса ускользнуть, ни Пээ, ни он не смогли бы защитить человека Сентарка.

В лучшем случае погиб бы только жрец. Впрочем, почему в лучшем — и в худшем тоже. Им пришлось бы начинать все сначала, а служители Орробы и без того дышали в затылок.

Эльф не сказал Пээ, что уже дважды ходил в южный сектор — туда, где Бальдр почувствовал следы присутствия Орробы. Первый раз вчера, и убедился, что люди, выдававшие себя за рабочих, не были служителями Пожирательницы Падали — разве что среди них затесались один или два мага, несших на себе ее отпечаток. Это не давало эльфу возможности действовать официально, а своих сторонников в достаточном количестве у него не было. Единственное, что он мог сделать, — запереть их комнату на эту ночь. Но сегодня он опоздал: враги успели ускользнуть.

Талисса талиссой — он действительно считал, что это личное дело Пээ, — а вот стоило ли предостеречь Бальдра, что задача может оказаться куда более опасной, чем планировалось изначально? Едва ли: Лииль все равно не мог ничего изменить. Никто не мог: надо было начинать действовать сразу после появления в городе жреца Сентарка.

Кто же знал, что все пойдет наперекосяк! Предлагая пригласить в Нетерту архитекторов, он, естественно, планировал, что сам и будет их опекать, однако Жанна предложила, чтобы Круг поручил Лиилю заняться юго-восточным сектором, за которым раньше присматривал Имарн. Он попытался увильнуть, но не рискнул настоять на своем, чтобы не вызвать подозрений Жанны. Или он и без того их вызвал?

— Круг замкнут? — Пээ пошевелилась в своем кресле.

— Что? А, да, замкнут, нам удалось собрать почти всех.

— Они приняли предложение Ориса?

Конечно, ей сейчас было не до Ориса, не до планов Орробы, не до грядущей войны. Но стоило угаснуть разговору, как Рыжая Молния сразу же начинала думать о том, как там Бальдр.

И у них будет сын? Или ей только показалось?

— Пока нет, решили встретиться еще раз, а до того хорошенько подумать. Ты уже знаешь, что Имарн покончил с собой?

— От Бальдра: об этом гудит весь город.

Пээ впервые за весь вечер мысленно улыбнулась: наставник не изменился. Он и раньше был не то чтобы выше сплетен и слухов… Скорее он непостижимым образом умудрялся пропускать их мимо ушей. И сам, веселясь, рассказывал, как узнал о воцарении Илайи, лишь когда приволок в ратушу одного купца, будучи уверен, что поймал недотепу фальшивомонетчика.

— Найлэн до сих пор сам не свой, — тихо проговорил эльф. — Все можно понять: сгорел дом, уничтожена библиотека, но чтобы свести счеты с жизнью!

Спохватившись, он мысленно отругал себя за похоронное настроение и тем же тоном продолжил:

— Нет, положительно нынче люди не умеют себя вести. Он ведь даже не попрощался!

— А вот в ваши времена… — иронично подхватила девушка.

— Хоронишь, значит? — хитро взглянул на нее Лииль. — В наши. Все они наши, эти самые времена. К сожалению.

— И это все новости?

— Не все. — Эльф поплотнее закутал ноги пледом. — Завтра посмотришь на девочку, которая заняла его место в Круге.

— Девочку? — Пээ не сразу вспомнила привычку Лииля называть девочками всех женщин моложе его самого. Помнится, Крэгги это особенно радовало. — А кто ее представлял?

— Найлэн и представлял. Оставить нам имя претендентки Имарн, видите ли, не забыл!

— Наставник, о мертвых! — упрекнула его Пээ.

— Он и при жизни-то… — не удержался Лииль.

— И кто она?

— Некая Полина айн Рин, тебе это о чем-нибудь говорит?

— Айн Рин? — задумалась чародейка. — Мне казалось, я неплохо знаю имперские родословные, но…

— Вот и со мной примерно та же история. — Отдернув закрывавшую полки занавесь, Лииль вытащил увесистый том в переплете из бересты. — Так, так… Надо же, есть. Я-то уж было подумал, что барышня шутит. Смотри — родовой замок в окрестностях Гайтана. — Маг заскользил взглядом по строчкам. — Аноблированы поздно, уже в правление Арталана, — потому мы их и не знаем. Уффо айн Рин успел стать лишь его конюшим.

— А потом?

— Это имперская роспись, девочка, никаких «потом» здесь нет, да и быть не может. Ты только послушай, — эльф поднял палец, — «издана столичной Гильдией герольдов в шестьдесят пятый год правления императора Арталана».

— Шестьдесят пятый?

— И я про то. Интересно, они до сих пор полагают, что Арталан еще на престоле, или старательно нумеруют его наследников?

— После падения Империи-то? Не думаю, что они известны. — Девушка почувствовала, что совершенно засыпает. Как некстати! — Разве что вам.

— Отнюдь. — Эльф пожал плечами. — Я никогда ими не интересовался, хотя, может, и зря.

— А чья ученица эта самая Полина?

— Выходит, что Имарна. — В голосе мага не было уверенности. — По крайней мере, надеюсь, что так. У него теперь не спросишь.

— Вас что-то смущает, мессир?

— По Силе она ему примерно равна. Однако по почерку ничего общего.

— По моему почерку тоже не скажешь, что я провела столько лет в дебрях Агарма, — возразила Пээ.

Забавно, но ей это даже приятно.

— Смотря где, — не согласился маг. — И когда. Заклятие Отраженного Света у тебя один в один, даже облегченный вздох в конце — и тот у меня подсмотрела.

— Еще бы! — звонко рассмеялась девушка. — Я тогда думала, что в нем вся соль и есть. Знаете, как финальный аккорд!

— Знаю, — тепло улыбнулся Лииль, и Пээ на мгновение пожалела, что она не эльфийка. И не его дочь. — Правда, у тебя вместо кларнета всегда получался барабан. Но не суть. Я мог бы добавить, что никогда не слышал, чтобы у Имарна была ученица по имени Полина…

— А в Тайлене ее знают? — перебила девушка.

— Надо будет Найлэна спросить. Когда улягутся все эти разговоры вокруг Ориса.

Лииль вновь помрачнел.

С тех пор как эльф согласился на предложение Зеантиса помочь Сентарку завладеть Жезлом, сомнения не оставляли его. Мало чести нанести удар в спину своим же… Но если Орроба наложит лапу и на Нетерту…

Давнишний разговор с демоном не шел из головы. А последовавший за ним визит Гардара явно показывал, что Орроба не склонна довольствоваться отведенным ей местом.

Если бы все пошло так, как они планировали… Дорога к храму Сентарка оказалась расчищена как раз к тому времени, когда талиссы должны были подходить к Нетерте (что-то, кстати, про другие ничего не слышно). Приспешники Орробы должны были сосредоточить на них свое внимание, а в это время заблаговременно проведенный Лиилем в город жрец забрал бы Жезл, передал бы его эльфу, а тот спокойно перенесся бы с ним к себе домой…

А вместо этого что ни день приходится затыкать все новые и новые дыры. Вводить в игру Бальдра, молиться Эккилю, чтобы тому все удалось…

Ведь ошибись Бальдр, когда Жезл Ниерати будет уже в руках жреца Сентарка, — и получится, что они сами доставили его Орробе. А той останется лишь поблагодарить их за помощь.

* * *

— Все… Три минуты, чтобы отдышаться…

Мэтт с трудом свел тяжелые каменные створки и набросил на них засов, способный вызвать уважение даже у гнома.

Теперь уже две двери отделяли их от преследователей. И от Посланника.

Конечно, тому не выжить. Значит, они тем более обязаны дойти до конца и сделать то, ради чего Посланник готов был отдать свою жизнь. Странная игра Абу Дамлаха превращалась в дело, ради которого умирают.

Конечно, и ребенку было понятно: только для того, чтобы Жезл не достался Орробе с Айригалем, Хагни не шевельнул бы и пальцем. Не тот это человек. Он добывал Жезл для себя — для себя и своего бога. Причем трудно сказать, для кого больше. Да и Посланнику, похоже, истинная ценность Жезла хорошо известна. Равно как и цена, которую стоит за него заплатить.

В изложении мэтра Карренто Жезл выглядел скорее символом. Едва ли, хотя Хагни не стал их разубеждать.

Э-эх… Знать бы еще, что делать! И как могло случиться, что Темес тоже в деле. Или в доле?

— Хельг, ты как? — Бодрый голос Мист вывел гнома из задумчивости.

— Лучше, чем мог бы. Но Посланник был прав — в том месте я бы их не удержал. А это еще откуда?!

Страж с изумлением рассматривал лежащий на ладони амулет.

— Последняя просьба Посланника, — лаконично объяснил Торрер. — Он просил передать его госпоже Пээ.

— Госпоже Пээ? При чем тут она?

— Представления не имею! — чистосердечно признался эльф.

— Бэх, не посветишь?

— Ой, — ахнула жрица. — Тигр!

— Жрец?

Девушка покачала головой:

— Нет. У нас они другие. Да и Силы я в нем не чувствую — обычный талисман.

— Не помог ему твой Тигр, — прокомментировал мессариец.

— Что бы ты понимал! Тигр будет с ним за Гранью!

— Очень надо, — фыркнул мессариец, представив Темеса в седле позади себя.

Хельг готов был уже сунуть амулет в карман, когда вдруг заметил выбитую с обратной стороны надпись.

— «Катэна. Бальдр Фрейн», — оторопело прочитал он.

— Тебе это о чем-нибудь говорит? — внимательно посмотрела на стража Бэх.

— Брат матери… — неохотно обронил айн Лейн. — Я не видел его… тогда.

— Дядя? — присвистнул мессариец.

— Брат матери, — упрямо поправил Хельг. — И он ведь не выкарабкается…

— Не выкарабкается, — покачал головой гном.

— Странно… Я много раз думал о такой вот случайной встрече… Или неслучайной… И верил, что заставлю кого-нибудь из них рассказать, что они сделали с мамой, где она. А если нет…

— Ты бы убил его? — тихо спросил Бэх.

— Я вызвал бы его, — кивнул Хельг. — А вот убил бы? Надеюсь.

Бальдр. Дядя. На его руках кровь отца, которого Хельг совсем не помнил. Не помнил благодаря Фрейнам.

Бальдр. Один из тех, кто мечтал бы его уничтожить. Сын человека, выкинувшего мать за дверь.

И все же родственник. Живое — нет, теперь наверняка уже мертвое — воплощение того, что ему хотелось считать своим по праву.

Хотя он никогда себе в этом не признавался.

— Пойдем. — Гном тронул его за рукав. — Осталось совсем чуть-чуть.

— Боюсь, что нет. — Пока талисса отдыхала, Хагни успел пройти немного вперед. — По сути дела, мы уже в моем храме, но нам нужен не он, а одна из пристроек. Не знаю, как Посланник хотел туда пробраться, но я дороги не вижу.

— И что? — нахмурился Торрер. — Все зря?

— Придется подниматься на поверхность. Как бы нам ни хотелось этого избежать. Но я надеюсь, что погоня осталась позади и самое худшее, что нас ждет, — это свора архитекторов.

Если бы так. Было бы наивно полагать, что Орроба отправила за ними тех, кого так легко задержать. Но, разумеется, Хагни не собирался говорить талиссе правду. После смерти Посланника у них оставался лишь один шанс победить: люди Орробы, без сомнения, считают, что Жезл в храме Сентарка или во дворце Фай-дэ, а он, похоже, рядышком, под небольшой пристройкой. Жрица частенько уединялась в ней, когда дела Ордена требовали ее присутствия в храме днями напролет. И главное, ночами.

Там, конечно, тоже все перерыли — в этом Хагни не сомневался. Все, да не все: есть места, куда не только невозможно пройти без жреческого медальона — трудно даже догадаться об их существовании.

Впрочем, для людей Орробы это не секрет, и они будут поблизости. Но если добраться до Жезла первыми…

Хотя этот путь и был короче, Хагни не повел талиссу через центральный неф: винтовая лестница вынырнула прямо из пола восточного придела, имевшего свой выход на улицу.

Приоткрыв дверь, жрец огляделся. Пусто. Пусто и тихо.

Он взглянул на солнце: часов десять утра. Либо их уже хватились, либо… Впрочем, это уже не имело значения: он не сомневался, что Айригаль отпустил Макобера отнюдь не случайно. И теперь пронырливый мессариец позволял служителям Орробы следовать за талиссой, не показываясь той на глаза.

И все же даже они не решатся скакать по Нетерте при помощи колдовства: Круг здесь пока еще слишком силен. А это означает, что в нужный момент осторожность и желание заполучить Жезл сыграют против Орробы.

— Постарайтесь от меня не отставать!

Обернувшись к талиссе, Хагни наткнулся на преувеличенно внимательный взгляд Макобера и смиренно добавил:

— Пожалуйста.

— Не будем, — пообещал мессариец. — Главное, чтобы ты от нас не отстал.

Хотя архитекторов видно не было, и эта часть Нетерты тоже мало напоминала древние развалины. Не рискнув продираться сквозь стены, Хагни нырнул в боковой переулочек, уводящий прочь от храма Сентарка. Они пронеслись мимо показавшейся бесконечной колоннады, свернули направо под соединяющий два угловых дома каменный мостик, срезали угол через внутренний дворик заброшенного особняка, еще не успевшего забыть о прежней роскоши…

— Погодите минутку! — пропыхтел Мэтт.

Рухнув на бортик сухой чаши фонтана, гном принялся вытряхивать из сапога невесть как залетевший туда камешек.

— Интересно, что будет, если нас поймают? — неожиданно спросила Мист.

— Увидим, — оптимистично пообещал мессариец. — Пусть сперва поймают. Хагни, в эту пристройку есть ход снизу?

— Не уверен, — задумался жрец. — Но и не исключил бы.

— Тогда надо уходить под землю. И побыстрее!

— Почему? — изумился Хагни. — Осталось-то всего ничего!

— Потому что здесь… — начал было Макобер.

— …Вы у меня на прицеле, — продолжил голос сверху.

На балконе второго этажа появился молодой человек в распахнутом серо-стальном плаще. Обаятельное улыбчивое лицо, обрамленное разросшейся темной бородой, почти смыкающейся с пушистыми усами. Ни оружия, ни доспехов, только красный с золотой искрой пурпуэн и берет с пышным страусовым пером.

В окнах справа и слева от него один за другим занимали места лучники. Дюжины полторы, а то и две.

Возможно, кто-то из них и промахнется. Если повезет.

— Вот сейчас ты все и узнаешь, — шепнул Макобер чародейке. И уже громче: — Какие у вас приказы?

— Здесь приказываю я сам, — усмехнулся молодой человек. — Позвольте представиться, господа: Кефт, один из хозяев этого города.

Торрер встретился глазами с гномом. Тот кивнул: узнать их имена для хорошего чародея — детская забава.

Эльф церемонно назвал всех, включая самого себя.

Пока он говорил, Кефт с интересом разглядывал стоявшую внизу компанию. Он только позавтракал и направлялся в северо-западный сектор, когда Кхарад заставил установить с ним мысленный контакт. Быстро и жестко, как никогда доселе. Объяснения учителя (или все же не учителя?) были кратки: в городе оказались люди, которые вот-вот завладеют Жезлом, среди них жрец Сентарка. Они на поверхности, к западу от храма Троих Предвечных. Времени терять нельзя: Кефт должен взять всех воинов, которые найдутся под рукой, окружить чужаков и захватить в плен. Живыми. А потом переправить к Кхараду.

Кефту было даже любопытно посмотреть на этих ребят, которые умудрились пройти так далеко, да еще и протащить с собой служителя Повелителя Ночи. А смотреть-то оказалось и не на что. Обычные люди, обычный эльф, обычный гном. Кефт ожидал чего-нибудь пооригинальнее. Хотя бы умудренных опытом вояк, презрительно сплевывающих сквозь зубы и бросающихся с мечами на лучников.

Впрочем, таких вояк сложно было бы назвать умудренными опытом.

— Бэх, скольких ты сможешь взять на себя? — едва слышно спросил Торрер, разглядывая свои сапоги.

— Двоих, — прикинула девушка. — Больше не получится.

«Я единственная, кто может покинуть Нетерту в любой момент». Мысль не давала покоя, Бэх гнала ее, но та возвращалась вновь и вновь.

«Ничего-то с нами не будет. Нас не будет».

Лентал предупредил, что кольцо в силах перенести только ее одну.

— Хагни?

— Тоже двоих.

Пожалуй, стоит посмотреть, как выглядит дворик без возводимых магами декораций.

Бэх потянулась к медальону.

— Не стоит делать резких движений, — предупредил с высоты Кефт. — Я знаю, что среди вас жрец. Наверняка есть и чародеи.

— Хельг?

— Постараюсь.

Шестеро. Еще шестеро останется. Нет, придется искать другой выход.

— Положите оружие на землю, — распорядился Кефт. — Очень медленно, так, чтобы мы видели ваши руки. Одно заклятие — нет, одна попытка наложить заклятие, — и погибнут все. Ну а у желающих помолиться еще будет на это время.

Бэх, Мэтт, Макобер, Торрер. Имена бились в сознании Кефта, словно пытаясь донести до него нечто давным-давно забытое. Но что? Это ведь обязательно нужно вспомнить до того, как он отправит их к Кхараду…

Гном и эльф. Необычное сочетание. Эльф и гном.

Сон! Сон, который он видел давным-давно, еще до Азнивьера. Где он дрался с монахами, а спину ему прикрывали эльф и гном! Помнил ли он это раньше? Или вспомнил лишь теперь?

Неужели прошлое нашло его само, не дожидаясь, пока он примет решение — признавать ли его своим?

— Господин Мэтт, вас не затруднит поднять голову?

Гном гордо вскинул подбородок и не отводил глаз, несмотря на то что они быстро начали слезиться от солнца.

Тот или не тот? А если тот — о чем это говорит? Он знал Мэтта раньше? Но где и когда? В учениках у Кхарада? В школе магов?

Впрочем, он ничем не рискует…

— Мы с вами часом нигде не встречались?

Мэтт покачал головой.

— Вы давно вместе?

— Не один год, — буркнул Торрер.

— Все семеро?

— Четверо, мессир. Талисса — лишь мы четверо, — подчеркнул Макобер. — Остальные трое… даже не знали толком, куда с нами идут.

«Талисса», «талисса», «талисса»… Как звонкий колокольчик, как призыв к бою! Кефт чувствовал, что та перегородочка между двумя душами, о которой говорил Азнивьер, звенит от напряжения и вот-вот готова лопнуть.

Но если он ошибся… И если впереди смерть…

— Сколько человек было в талиссе раньше?

Кефт, это не твое дело.

Маг вздрогнул: никогда до сего дня учитель не позволял себе вмешиваться столь напористо и столь внезапно. И вот уже второй раз!

Но, быть может, это и служит лучшим доказательством того, что он всего в шаге от разгадки.

Друзья посовещались.

— Шестеро, — нехотя крикнул Мэтт.

Кефт, ты слышишь меня?!

— Слышу, учитель, — пробормотал маг, впившись в перила балкона.

Не вступай ни в какие разговоры. По следу талиссы идут и другие охотники, а тебе надо закончить до их появления.

— А если они уже нашли Жезл, учитель?

В первый раз в жизни он воспринимал волю Кхарада как насилие над собой. И тянул время — глупо, по-мальчишески, — но ему надо, надо было вспомнить до конца!

Одна надежда, что Кхарад не умеет читать мысли. По крайней мере на таком расстоянии.

Я не чувствую у них Жезла. Отдай их мне! Немедленно!

— Но…

Считай, что это приказ. Признаёшь ли ты мое право приказывать тебе?

«Учитель, зачем же так грубо! — едва не закричал Кефт, чувствуя себя донельзя униженным. — Не лучше ли было бы с самого начала объяснить мне, что происходит?!»

— Признаю, учитель. Готовьтесь их принять.

Мысленно касаясь медальона, Бэх чувствовала, как Сила Тигра проходит через нее и растекается по потрескавшимся плитам двора.

Действительно плиты. Разве что сильнее пострадавшие от времени.

А вот дом сохранился похуже. Три дыры, три прохода. Правда, добежать удастся лишь до одного из них. И то если талиссу там не ждут…

Кефт нахмурился: решать надо было здесь и сейчас. У него не оставалось времени подумать, хочет ли он знать, что в нем свое, а что досталось от другого человека. Да и кто этот другой?

Он увидел, как девушка подняла голову и ее волосы засверкали на солнце, окутывая лицо золотистым сиянием. Она была жрицей, и она только что воззвала к своему Господину, прося его о заступничестве. Несмотря на все предупреждения.

Ни один из них не сложит оружия. Талисса будет драться.

Талисса… Его талисса…

Кефт, я отзываю тебя. Передай командование десятнику.

И Кефт решился.

Не ударил гром, он не упал замертво, не сошел с ума.

— Айвен, — пробормотал молодой маг, пробуя это слово на вкус. — Айвен…

Чужие мысли, чужие воспоминания, чужая жизнь… Они ушли тихо и незаметно. Но тело, его тело, оно тоже было чужим. И его душа не захотела задерживаться в оболочке, которая ей не принадлежала.

— Принимайте командование, — равнодушно бросил маг десятнику.

У него еще оставались силы на последнее заклятие. А дальше… Если его душе есть куда вернуться, он поборется, еще как поборется! А если нет — лучше умереть самим собой. И хорошо, что Кхарад проговорился о других охотниках.

Айвен услышал далекий вздох — в трех кварталах к югу древняя мостовая расступилась под ногами бегущих к особняку людей. А здесь, вокруг него…

Контуры дома заколебались, словно мираж, в который больше некому верить.

«Второй этаж, не так уж и высоко, — подумал Айвен, чувствуя, как пол ускользает из-под ног. — Хотя не все ли равно…» Он чувствовал, что уходит, что ему уже здесь не задержаться. Именно сейчас, когда он вновь обрел своих друзей… Уходит…

Но прежде чем это произошло, Бэх вскрикнула от изумления: свое место в строю заняла тень друга, которого они не видели вот уже несколько месяцев. Терри, лунный эльф и отличный воин, подмигнул ей и оглядел со своей вечной ироничной улыбочкой ничего не понимавших лучников.

Но они чувствовали, что их не пятеро — шестеро. Как это могло произойти, если Айвен?..

Айвен. Покинувший талиссу полгода назад. Спасший их жизни. И ушедший в никуда.

Не умерший — именно ушедший: им так хотелось верить, что он жив.

Теплая волна. Заполненность, обретение. Снова шестеро.

Особняк исчез — талиссу окружали развалины, из которых доносились крики и проклятия лучников.

Они были спасены. Что-то напористо требовал Хагни, растерянно крутила головой Мист, молился своей богине Хельг.

А они молчали. И думали о том, суждено ли им когда-нибудь вновь испытать это чувство.

Глава XL

— Возле храма Троих Предвечных что-то творится. Кефта ко мне. Срочно!

— Мессир, господин Кефт с самого утра в северо-западном секторе.

— Да ничего подобного! Я уже дважды пытался его нащупать! Посылайте гонца!

— Слушаюсь, мессир.

— И будите Денетоса.

— Господин Денетос просил его не беспокоить.

— Как говорят мои степняки, «недостойный целовать пыль под копытами его коня не должен указывать Вождю». Прости, не обижайся. Буди его — и сюда.

— Будет исполнено, мессир.

— Где Жанна?

Доносившиеся из-за двери голоса били в виски, мешали сосредоточиться. А через четверть часа ей отправляться на встречу с талиссой.

Познакомившись с Жанной айн Крэгг восемь лет назад на приеме в тильясском Консулате, Полина (или Паолина, как ее звали в родных краях) сразу поняла, что это возможность, которую судьба не предоставляет дважды. Захудалый североимперский род оставил ей имя, но и ничего, кроме имени. Для купцов она была дворянкой, однако люди из ее сословия не спешили протягивать руку девушке, чей предок выполнял при Императоре роль посла по особым — пожалуй, даже слишком особым — поручениям. Продержись Арвианская империя еще хотя бы пару веков, большинство и не вспомнило бы ту давнюю историю. Но после падения Арталана Уффо айн Рин сделался изгоем.

В гайтанской школе магов титул стал для нее колокольчиком на шее у коровы — привлекал внимание, но приносил мало прибыли. Что ж, она была первой в своем выпуске, и это позволило ей выбрать достойного учителя.

Полина и сама затруднилась бы ответить, чем привлекла ее Жанна. Независимостью, аурой власти? Просто родственной душой? Или истинной преданностью: не королеве, не семье — магии?

Если бы в тот день Полина сумела представить себе, что такое быть ученицей Жанны айн Крэгг, она бы трижды подумала, прежде чем подойти на приеме к престарелой чародейке. По сравнению с годами ее ученичества судьба юного воина в захудалой крепостице на краю света могла показаться желанным поприщем. Более полутора лет отшельничества — на подножном корму, без единой живой души на многие мили вокруг. Полтора года наедине со свитками и манускриптами. Полсотни футов до ручья, полсотни футов обратно до леса — и тесная вонючая пещера. Все.

Выбираться оттуда ей предстояло самостоятельно. Накопив Силу, сотворив заклятия, которые превзойдут наложенные Жанной чары.

Это было первым испытанием из дюжины других. От каждого из которых она имела право в любую минуту отказаться, уйти, сдаться. Это и стало самым сложным. Жанна не требовала клятв, лести, наивных обещаний. Она терпеливо выжидала, что в итоге вылупится из этой — одни боги знают, какой по счету, — ученицы.

И Полине вновь пришлось бороться за то, чтобы стать лучшей.

Год работы переписчицей в промозглом, захламленном хозяйстве бургомистра Ладаки. Ей приходилось подчиняться совершеннейшему ничтожеству, улыбаться, признавать его превосходство, притворяться деревенской дурочкой, обученной грамоте местным жрецом Ашшарат. Год, который казался выброшенным на помойку. Скрипеть пером от зари до зари в восемнадцать лет…

Не могло быть и речи о том, чтобы этой работой занималась Полина айн Рин. Так родилась Эжен — амбициозная девчонка, готовая перегрызть горло ради того, чтобы выбраться из нищеты. Девчонка, в которой даже близкие родственники не узнали бы дворянку, выросшую в доставшемся старику Уффо замке.

Менять приходилось все — лицо, одежду, манеру говорить, танцевать и петь. Она должна была привыкнуть мыться не чаще раза в неделю, получать удовольствие от прокисшего вина и сплетен соседок. И в равной мере естественно чувствовать себя в роли любовницы Его Светлости герцога Тайленского и вдовушки-трактирщицы, приезжавшей к ведьме за приворотным зельем.

Айн Крэгг была уверена, что знает о девушке все. Ей не нужна была послушная игрушка — старуха ковала клинок, которому предстояло зажить собственной жизнью. Однако Жанна не предусмотрела, что сотворила не тот клинок, который мог долго покоиться в ножнах.

Старая чародейка не сомневалась, что Полина останется ей верна. Не из-за большой любви — здесь иллюзий не было, — а просто потому, что Жанна могла дать девчонке больше, чем другие. Мастерство, опыт и, наконец, свое место в Круге.Реши Полина сделать карьеру самостоятельно, она не сделала бы ее быстрее.

Если бы только не посвятила себя богу. Жанна, подобно большинству магов, презирала клириков. В орденах, подобных созданному Айригалем Ордену Пурпурной Стрелы, нет и не было действительно сильных чародеев. Любой из Круга легко мог справиться с любым из них.

Совсем другое дело — лангер Той, У Которой Нет Лица. Полина айн Рин не так давно стала легатом, однако теперь уже она могла смело сказать, что знает про свою наставницу все. И, в отличие от Жанны, не ошибиться.

Среди многого другого лангеру было известно и то, почему Крэгги так яростно противилась восстановлению Нетерты.

В дворянских семьях предсказания будущего — обычное дело. Не всем, правда, удается заполучить к себе в замок горбуна Юцци, но и тому надо где-то останавливаться на ночлег, когда он путешествует по стране.

Предсказание Юцци, в отличие от многих других, пугало своей определенностью. Жанне — двухлетней малышке, и не помышлявшей тогда ни о каком чародействе, — суждено было погибнуть в никому не известной Нетерте, которой даже не было на карте. Родители перерыли горы фолиантов и с облегчением вздохнули, узнав, что город, о котором пророчествовал Юцци, уже не один век как лежит в руинах.

Верила ли в предсказание сама Жанна? Иногда Полине казалось, что да, всей душой. Иногда — что нет. Но Крэгги, несомненно, раскопала о Нетерте все, что смогла, и в том числе истинную историю Жезла Ниерати.

Никто не заставлял ее лично заниматься возрождением города. И все же Полина не удивилась, что чародейка предпочла ринуться в бой.

Жезл Ниерати. Мог ли он спасти Жанне жизнь? Права ли была Крэгги, настаивая, что тот, кто владеет Жезлом, владеет и городом? Трудно сказать. Но это давало шанс.

Другим шансом было убедить магов, что Нетерта им не по зубам. Жанна била по своим, била жестоко, сражаясь за собственную жизнь. Они не отступили.

Руку помощи протянула та, от кого Жанна ожидала этого меньше всего. Орробе тоже нужен был Жезл, и, конечно же, богиня знала о пророчестве. Истинно оно было или нет, Вершительница Судеб пообещала айн Крэгг не приходить за ее душой, покуда чародейка не умрет от старости. И повелела Полине присмотреть за своей наставницей.

Жанна стремилась отыскать Жезл раньше людей Сентарка, однако Полина уже не верила, что это реально. Пусть лучше Жезл найдет жрец Повелителя Ночи, а уж тогда…

И все же они с Жанной были лишь двумя из пяти чародеев Круга, управлявших Нетертой. Время играло против них: проведи талисса в городе еще пару дней, и кто-нибудь из магов непременно почувствует ее присутствие.

Надо было спешить. Полина не колебалась, отправляя большинство своих людей играть роль загонщиков: со жрецом Сентарка можно будет справиться и без них.

— Полина?

— Пора?

Девушка даже не обернулась. Она понимала, что время для размышлений кончилось: раз Жанна пришла за ней, значит, Жезл уже в руках жреца. И все же ей отчего-то до боли не хотелось идти на встречу с талиссой.

— Быстрее, — каркнула Жанна. — Мы перехватим их, как только они высунут нос из храма.

* * *

— Айвен?

Не понимая, что произошло, Мист изумленно смотрела на растерянное лицо Бэх с тоненькими дорожками слез.

— Где?..

— Не важно, — отрезал гном. — Бежим. Будем считать, что это было чудо. Хагни, веди. Ты, кажется, здесь ориентируешься лучше всех.

— Хорошо, — коротко кивнул жрец. — Тогда держитесь за мной.

И они побежали. Через развалины особняка, на улицу, в обход огромного здания под голубыми куполами.

— Вы почувствовали его? — Даже на бегу Мист не могла удержаться от вопросов.

— А ты думала, талисса — просто красивое слово? — хмыкнул Торрер.

— То есть вы умеете… мысленно ощущать друг друга на расстоянии? — не отступала чародейка.

— Умеем-то мы многое, — пропыхтел гном. — Но редко.

— Ничего не понимаю!

— Тогда наблюдай, делай выводы и береги дыхание, — посоветовал Макобер.

Погони не было. Но почему лучники их не преследуют?

Здесь. — Хагни указал на дверь в маленькую пристройку, прилепившуюся к храму Троих Предвечных.

— Ого! — Мэтт с восхищением взглянул на искусно вырезанные из камня падающие звезды на фронтоне. — Да быть мне мамой Айригаля, если это не гномья работа!

— Не отойдешь чуть-чуть, я открою замок.

— Хагни, а он тебя признает? — заинтересовался мессариец.

— Не думаю.

— Тогда лучше я.

Достав из кармана металлический крючочек, Макобер приник к двери:

— Прошу!

Дверь отворилась так тихо, словно их уже ждали.

— А вот теперь, позволь-ка, первым пойду я, — оттеснил мессарийца Хагни.

Однако войти они не успели: высокая рыжеволосая женщина первой шагнула навстречу. На долю секунды талиссе даже показалось, что это Пээ каким-то чудом удалось их опередить. Однако на самом деле незнакомка была похожа на нее только сложением и цветом волос.

Смуглая, серо-пепельная кожа. Туго стянутые черной лентой волосы, на лбу то ли обруч, то ли венец. Длинное платье глубокого темно-синего цвета — в таком бы на бал, а не в храм.

Хагни неловко поклонился. Талисса замерла.

Женщина окинула взглядом Хагни, кивнула — и, развернувшись, двинулась внутрь, оставив после себя едва ощутимый аромат магнолии. Жрец быстрым шагом последовал за ней.

— Мист, Торрер, приглядите за улицей? — попросил гном.

— Думаешь, нам стоит здесь маячить?

— Если они смогли кинуть лучников наперерез, значит, нас ведут. И когда они подойдут, лучше бы это не было сюрпризом.

Торрер покорно кивнул.

Пристройка действительно оказалась совсем маленькой. Узкое стрельчатое окошко, плохо пропускающее солнечный свет, голые холодные стены, сложенный из крупных каменных блоков пол. И никого.

— Хагни? — Голос Бэх прозвучал неожиданно громко. — Где Хагни?

— Не кричите. Я здесь, в крипте. — Приглушенный голос донесся откуда-то снизу.

— Самозахоронение — это что-то новенькое. — Мессариец попытался на глаз определить, какой из блоков отходит в сторону.

— Хагни, что ты там делаешь? — не выдержала Бэх.

— Сейчас…

Жрец мог быть доволен произведенным эффектом: когда его голова вынырнула близ стены прямо из пола, богов помянули почти все. Правда, Сентарк в этом длинном списке не значился, а некоторые высказывания показались бы столичным теологам не до конца каноническими.

— Как ты туда попал? — Гном в растерянности потеребил бороду.

— Фай-дэ показала мне дорогу.

Высунувшаяся было из-за пазухи крыса благоразумно спряталась обратно.

«Диалог гнома с торчащей из пола человеческой головой, — мысленно усмехнулся Хельг. — И никто, кроме Рэппи, не удивляется. Привыкли».

— Фай-дэ?

— Да. Я сейчас. — Хагни вылез (нет, скорее даже просочился сквозь камень) весь в пыли, но страшно довольный. Правой рукой он прижимал к себе ларец.

— Нашел! — Бэх едва не захлопала в ладоши.

— Надеюсь. Ничего не трогайте, — торопливо предупредил жрец, увидев быстрое движение Макобера. — Фай-дэ пожелала, чтобы я взял ларец. И я взял.

— А больше она ничего не пожелала? — пробурчал мессариец, отходя в сторону.

Скрестив ноги, Моргиль опустился прямо на пол.

— Погодите. Нам надо понять, куда двигаться дальше. И раз нас все равно обнаружили, от того, что я поговорю с моим Господином, ничего не изменится.

— По-моему, ты нам просто голову морочишь, — нахмурился Хельг. — Так это Жезл или не Жезл?

— А мы сейчас просто возьмем и посмотрим. — Гном склонился над ларцом.

— Мэтт! — укоризненно вздохнул жрец.

— Ну?

— Знаешь, как чародеи защищают дорогие их сердцу штучки?

— Ну?

— Так вот, эту защитил бог, — с удовлетворением закончил Хагни.

— Тоже мне пророк Биримба, — пробормотал гном, испытав острое желание пнуть по ларцу так, чтобы тот свалился обратно.

Потом прислушался к себе. Нет, охрометь не хотелось. И окаменеть тоже. Кто знает, на что хватит воображения у бога?

— Я же просил, погодите. — Хагни сосредоточился. — И отвернитесь. Пожалуйста.

— Тоже мне радость — тобой любоваться! — фыркнул мессариец. — В этом твоем храме и вовсе смотреть не на что.

— Смотри на меня, — предложила Бэх.

— Думаешь, я увижу что-нибудь новое и неожиданное? — Следуя приглашению, Макобер оглядел девушку с головы до ног так внимательно, что она даже слегка покраснела.

— Все. — Хагни поднялся на ноги. — Это действительно Жезл. И мой Господин советует нам…

— Хватит, — громыхнул Мэтт. — По-моему, нам пора объясниться. В Майонте ты говорил, что твой бог, — гном произнес это слово не без презрения, — прямо-таки мечтает, чтобы Жезл достался нам. А теперь?

— А теперь скажи мне, что ты собираешься с ним делать? — не стушевался Хагни. — Мы по-прежнему посреди Нетерты. Самим нам из города незамеченными не выбраться. И знаешь, кого надо за это благодарить? Не меня, как тебе могло бы показаться. А не в меру воинственного эльфа, позволившего Айригалю сесть нам на хвост.

— Но-но, — предупредил мессариец.

— Что «но-но»? Это из-за Торрера мы потеряли Посланника. И из-за него же не можем теперь тихонечко выскользнуть из города. Скажешь, это не так?

— Я в этом не уверена, — тихо возразила Бэх.

— Тогда попроси Макобера ненадолго выйти из храма. И увидишь, как быстро слуги Айригаля до него доберутся.

— Хорошо, — прервал их спор айн Лейн. — Что ты предлагаешь?

— Посланник должен был отвести нас к одному эльфу, которому можно доверять. А тот — тайно вывести за стены города. И я не вижу другого способа спастись, кроме как попытаться реализовать этот план самим.

— Нам придется это сделать. — Бэх подняла руку, останавливая готового сорваться гнома. — В конце концов, Тигр уверял, что в Нетерте Хагни можно доверять. Ну а если Сентарк решит отобрать у нас Жезл силой, — она коснулась медальона, — мы еще посмотрим, чья возьмет.

— Согласен. — Мессариец не без удовольствия полюбовался на лицо Моргиля. — Все честно, Хагни, все честно. Настолько честно, насколько это может быть, когда речь идет о служителях твоего «истинного бога».

— Тогда идем. — Глаза Хагни блеснули. — Я постараюсь найти дорогу.

Они выскочили на улицу.

— Никого?

Торрер покачал головой.

— Он? — Взгляд Мист был прикован к ларцу под мышкой у Хагни.

— Он самый! — улыбнулся жрец. — Давайте сюда.

Пробежав до конца улицы, Моргиль минуту поколебался и кинулся к окруженному парком дворцу.

— Ты не заблудился? — настороженно поинтересовался Торрер.

— Неплохо кто-то жил, — вздохнула чародейка.

— Какая-нибудь очередная Фай-дэ, — мрачно предположил Мэтт.

— Для Фай-дэ это сарай, — высокомерно обронил Хагни. — Господа, у нас нет времени на разговоры. Где-то здесь должен быть спуск в подземелья. И молитесь своим богам, чтобы нас еще ждали.

Миновав парадную дверь, они двинулись вглубь дворца, осматривая попадающиеся на пути комнаты. Начавшаяся у просторного холла анфилада встретила гостей пустыми осиротевшими стенами и вскоре вывела их в огромную залу с зеркальными панелями и потолком, занимающую добрую половину первого этажа.

— Либо спальня, либо бальная зала, — хмыкнул Макобер. — Вам как кажется?

— Если додумать паркет, для бальной залы неплохо, — одобрила чародейка.

— А если не додумывать, я бы решила, что это столовая, — предположила Бэх. — Ну что, на ту сторону?

Однако далеко продвинуться талиссе не удалось. Они не дошли и до середины залы, когда в ее дальнем конце возникла пожилая, но все еще красивая женщина в тяжелом парчовом платье цвета спелого лимона, с пышными рукавами, обрамленными широкими зелеными лентами. Уставшие глаза с сеточкой морщинок вокруг, тщательно уложенные седые волосы, подчеркнуто прямая осанка.

Появившаяся за ее спиной стройная темноволосая девушка была одета куда менее парадно и явно старалась держаться в тени.

«Неужели все-таки она?» — вздрогнула Бэх. Всю дорогу жрица надеялась, что встреча с тюремщицей Лентала ее минует. Только прислужницы Орробы им не хватало!

Правда, Лентал обещал, что эта девица уже не сможет кусаться. Перстень, который люди Орробы сочли знаком Ашшарат, на самом деле был ее даром и скрывал в себе антронского скорпиона, чей укус делает жертву настолько восприимчивой к внушению, насколько это возможно. Мужу предстояло лишь выбрать момент, когда он останется с этой самой Полиной наедине.

Интересно, сколько Лентал из нее вытянул? Жрица надеялась, что достаточно. И для своей Госпожи, и для того, чтобы спасти талиссу.

Но для начала Бэх надо было встретиться с колдуньей взглядом… Нет, далековато. Даже если окликнуть, жрица не увидит ее глаз.

— Рада приветствовать вас, господа. — Слабый голос женщины неожиданно разнесся по всей зале.

— Кто-то из магов? — прошептала Мист.

— Похоже, — так же тихо откликнулся Хагни. — Хотя я бы предпочел призрак владелицы дворца.

— Ищете выход из города? — надменно проговорила женщина. — Что ж, я могу вам помочь. Если вы отдадите мне свою находку.

— Гарантии? — прогудел гном.

— Слово Жанны айн Крэгг.

— Хм:.. — Мэтт почувствовал, как по спине словно прокатилась волна острых льдинок, — верный признак того, что бой будет удачным. — Мист, заклятия не позабыла?

— И что, по-вашему, мы здесь нашли? — Макобер мысленно прикидывал пути к отступлению.

До дверей далеко, умелый колдун тридцать три раза успеет их испепелить. Броситься вперед? Если они сумели возникнуть, сумеют и исчезнуть.

Молодой маг у фонтана разговаривал с ними под прикрытием лучников. Эти дамы явились сюда вдвоем. Не обнадеживает.

— Отдайте мне ларец.

Хагни недобро прищурился:

— Почтенная госпожа уверена, что сможет его открыть?

— Это мои проблемы.

Ты дашь мне Силу? Это твоей волею я здесь и нам не выбраться без твоей помощи!

Неожиданно Хагни осознал, как ларец в его руках ожил, превратившись в сгусток той самой Силы, о которой он только что молил своего бога. Усталость исчезла, тело стало упругим и невесомым. И жрецу показалось, что теперь он может все.

Что ж, служение некоторым богам имеет свои маленькие преимущества…

— Не пугайтесь! — крикнул он талиссе и рассыпался по зале сотней темно-синих скачущих мячиков.

Мист восхищенно ахнула.

— Отходим? — Мэтт сместился к выходу.

Девушка за спиной Жанны вскинула руки — и вокруг талиссы вспыхнули тонкие малиновые нити.

— А я-то думал, — скривился Макобер, оглядывая «клетку», — что мы играем по-честному…

Хельг потянулся к Анди, но среди города связь с богиней была слишком слаба. По «клетке» прошла вселившая надежду волна — и колдовство устояло.

А вот Бэх показалось, что Темес совсем близко. Оскаленная пасть тигра привычно легла в ладонь, и жрица ударила — всей дарованной ей Силой. Только бы добраться до этой девушки, а там…

Чародейка оказалась хитрее. Она не собиралась тягаться с богами, и ее чары не таили в себе никакой угрозы. Они просто возвращали назад все, что пыталось прорваться сквозь «клетку». Не целиком, конечно, однако и этого хватило…

Застонав, Бэх рухнула на колени.

— Что с тобой? — Хельг присел перед ней на корточки.

— Дышать… — прошептала девушка. — Дышать… больно.

Не в силах помочь, Хельг ободряюще взял ее руку в свою.

И в этот момент Жанна свела вместе ладони.

Мессариец надеялся на зрелищную магическую дуэль со вспышками пламени, сплетающимися в воздухе лучами света, гибельными заклятиями и огромной фигурой бога за спиной у Хагни.

Вместо этого поединок напоминал какую-то странную детскую игру. Хлоп-хоп, хлоп-хоп — мячики упрямо прыгали навстречу Жанне, отскакивали от пола и стен, отражались в зеркалах и… исчезали один за другим.

— Рискнем? — В руках эльфа оказался лук. — В нее или во вторую?

— Давай во вторую, — проворчал Мэтт. — Освободимся, а там…

Стрела рванулась вперед — и переломилась, пройдя между прутьями «клетки».

Торрер стиснул зубы:

— Так что ж мы, так и будем?..

Хлоп-хоп, хлоп-хоп. Мячики были все ближе к колдунье, но их оставалось уже не более дюжины, меньше десятка, штук семь, пять…

Стукнувшись об пол перед Жанной, мячик превратился в стоящего на коленях Моргиля.

— Есть! — подпрыгнув, закричала Мист.

Жанна усмехнулась.

Иллюзия исчезла. Никаких зеркал — лишь осколки, торчащие из покореженных рам. Остатки стен. И огромная дыра в полу — ровно на том месте, где стоял Моргиль.

— Хагни!

Гном бросился вперед, но «клетка», мягко спружинив, вернула его на место.

Хагни показалось, что время потекло медленно-медленно. Как во сне.

Падая, он выпустил ларец — далеко внизу послышался грохот. Слишком далеко. Справа и слева пустота, не достать. Хагни вцепился в край дыры перед ним — острый каблук Жанны заставил его разжать пальцы.

И тогда Хагни потратил последнее усилие на то, чтобы рвануться вверх. Схватил Жанну за ногу, дернул… Закусив губу, Мист смотрела, как жрец с колдуньей исчезают в дыре.

Жанна мертва. Полина почувствовала это сразу, хотя и не знала, почему это стало возможным. Орроба нарушила свое обещание? Или Сентарк оказался сильнее?

Несколько слов — и из дыры выплыл ларец. Удивительно, он даже не треснул.

— Ну вот и все. — Полина взяла ларец в руки и не торопясь пошла к «клетке».

— Пообещайте, что вы сделаете то, что я попрошу, — вдруг прошептала друзьям Бэх.

— Обещаем. Если останемся при этом в живых, — буркнул Мэтт. — Выбор у нас, сама видишь, небогат.

— Полина! — окликнула Бэх девушку.

— Вы знаете, как меня зовут? — Та удивленно подняла голову.

— И не только это, — тряхнула головой жрица. — Хельг, поможешь?

Страж подставил плечо, и Бэх, пошатываясь, поднялась на ноги.

— Не узнаешь?

Полина удивленно посмотрела ей прямо в глаза. Никто из талиссы не понял, что за слово произнесла Бэх, но чародейка вздрогнула, и взгляд ее сразу стал тусклым и пустым.

— Подойди, — приказала Бэх. — И освободи нас.

Сверкающая «клетка» исчезла.

— Мы сохраним ей жизнь. — Жрица поднесла ко рту платок, и на нем показалась кровь. — Мак, возьми, пожалуйста, у нее ларец.

— Ты можешь себя исцелить? — Гном не понимал, что с Бэх, он видел одно: у них появился шанс спастись.

— Могу. Но на это нет времени.

— Есть время. — Гном оперся на топор, блеснувший в тусклых лучах заходящего солнца.

Как же так? Ведь утро было совсем недавно. А потом храм Айригаля, исчезновение Макобера, смерть Хагни… Или жрец жив?

— Хорошо. — Бэх вновь коснулась медальона.

И Тигр ответил. Жрица с улыбкой распрямилась, едва не оттолкнув Хельга.

— Ой, я не хотела. Спасибо. — Она покачнулась.

— Можешь идти?

— Да, теперь лучше. Я думаю, нам вниз.

— Удержишь всех? — Хельг с надеждой оглянулся на Мист.

— Попробую! Прижмитесь ко мне поближе.

— Подойди к нам.

Полина подчинилась не рассуждая.

Заклятие. Прыжок.

Кто бы мог подумать, что здесь так глубоко…

Подземелье выглядело немногим меньше залы наверху.

— Хагни!

Бэх запалила факел.

Они лежали рядом — так и не выпустив друг друга.

Пальцы Жанны айн Крэгг в пустых глазницах Хагни Моргиля. Ногти Хагни, впившиеся в ногу Жанны айн Крэгг.

Уткнувшись в грудь Макоберу, рыдала Мист. Склонил голову Торрер. А Бэх смотрела — смотрела на смерть, которая, оказывается, была совсем рядом.

Они не доверяли ему, не слишком любили его. А он погиб, спасая их. Или все-таки Жезл?

— Прости! — шмыгнув носом, Мист отстранилась.

Не говоря ни слова, гном поднял Хагни на руки. В другой день это смотрелось бы комично, ноги жреца касались земли, но сейчас никто и не подумал улыбнуться.

Бэх обернулась к пленнице:

— Веди.

— Куда? — Глаза Полины оставались пусты.

— К тем туннелям, которые успели расчистить.

— Но стоит ли тащить ее с собой? — Торрер коснулся плеча Бэх. — Пусть покажет дорогу, и мы ее…

— Оставь, — мотнул головой Мэтт. — Я обещал.

За спиной пыхтел гном, что-то тихо шептал по-эльфийски Торрер, а Бэх упрямо шла вперед, глядя в спину пленнице. Лишь временами она позволяла себе опереться на руку Хельга, шагавшего рядом с обнаженным клинком в руках.

Если бы не Лентал, их бы тоже уже не было в живых. Муж не открыл ей ни места этой девушки в иерархии ее мерзкой богини, ни почему той надо сохранить жизнь. Все, что Бэх знала, — это еще одно тайное слово, которое вернет пленнице свободу и заставит ее забыть то время, когда она подчинялась чужой воле.

Широкие заброшенные туннели. Пахнущие смертью и гордящиеся своим прошлым. Но хотя бы все по-честному — без муроков, без колдовских трюков…

— Вы в странной компании, господа.

Никто из талиссы не заметил, откуда он возник — этот невысокий и очень старый эльф в распахнутом шамарре из меха снежного барса. Он просто стоял посреди туннеля — не угрожая, не нападая, с уважением глядя на них серьезными изумрудными глазами.

Торрер склонился в поклоне. Эльф улыбнулся:

— Это наша… провожатая. Сейчас она уйдет.

Бэх на мгновение коснулась губами уха пленницы, и та безвольно зашагала обратно.

— Определенно сегодня день неожиданных встреч, — пробормотал Мэтт. Едва слышно — как ему казалось.

— Думаю, наша встреча будет последней, — вновь улыбнулся эльф. — Хотя и более долгой: сейчас нам уже некуда торопиться. Пока ларец закрыт, боги не видят его.

— А меня? — ухмыльнулся Макобер.

— А тебя прикрыл я, — вернул улыбку эльф. — До тех пор, пока я не перенесу вас из города. Вместе с Жезлом.

— Так, значит, вам он не нужен? — не удержалась Мист.

— Будь осторожна, выбирая себе друзей.

— Я пришел не только за Жезлом. — Эльф печально посмотрел на Хагни. — Жрец погиб?

— Да. — Гном опустил свою ношу на пол.

— Я готов выполнить то, что обещал вам Абу Дамлах. Считайте, что я говорю от его имени.

— Но вы — не он? — практично уточнил гном.

— Не он, — усмехнулся эльф. — Вы едва ли слышали мое имя. Лииль — один из тех, кто посмел учиться волшебству.

— Тоже хозяин Нетерты? — съехидничал Макобер.

— Отнюдь, — не растерялся Лииль. — Нетерта с легкостью выбирает себе слуг. Но не хозяев.

— И что вы можете предложить нам за Жезл? — Гном почувствовал себя в родной стихии.

— Я думаю, об этом лучше поговорить у меня дома. И после того как мы воздадим должное этому достойному служителю Сентарка, а я смогу узнать, чего вы хотите. И не только за Жезл.

— А за что еще? — заинтересовался Мэтт.

— Разве вы все делаете только в обмен на что-то? — удивился эльф. — Вот, скажем, один из вас хочет учиться магии. Что ж, я готов взять его в ученики.

Торрер ошарашенно уставился на эльфа. Издевается или нет?

— Та-ак, все понятно, — сразу поскучнел гном.

— Мэтти, я же еще ничего не ответил…

— Да ты еще месяца два не ответишь! Одно слово — эльф, — Мэтт по-приятельски помахал Лиилю. — Простите, почтеннейший, не хотел. Но, говорят, на правду не обижаются?

— Мэтти! — в отчаянии воскликнул Торрер.

— Что «Мэтти»? Иди, иди к нему в ученики, чего уж, — пробурчал гном. — Эх, какая была талисса!

— Что значит «была»?! — возмутился мессариец. — А мы?

— Ты прав, вы-то уж точно никуда не денетесь, — вздохнул гном. — Слушай, Торрер, не трави душу. Второй раз такого не предложат.

— Мак, хоть ты-то…

— Иди-иди, — скопировал Макобер ворчливые интонации гнома. Так и правда проще будет расставаться. — Потом и меня чему-нибудь научишь. То-то гномик наш порадуется.

— Тысячу раз тебя просил! — возмутился Мэтт.

— Дурные привычки — самые крепкие, — успокоил его Макобер.

— Бэх? — Торрер видел, что все решается помимо его воли, однако сейчас ему было от этого хорошо и легко. Да и расстанутся ведь они не сегодня. И не навсегда.

— Я не против. — Бэх погрустнела. — Вы ведь потом его отпустите, правда?

— Если он сам того захочет. И вы всегда будете желанными гостями в моем доме, — торжественно пообещал эльф.

— Слушайте, — поморщился мессариец, — чего-то я не понимаю… Мы что Торрера, хороним? Мы что, перестали быть талиссой? Собираемся удалиться на покой, пока этот живчик не выучит хотя бы первые сто тридцать восемь заклятий?

Эльф благодарно улыбнулся другу.

— Да ни за что! — разошелся Макобер. — Чего нам, в самом деле, его ждать — чем вот Мист хуже? Талиссу не талиссу, но что-нибудь я с ней бы точно с удовольствием образовал.

Чародейка шутливо толкнула его кулачком в бок, однако Макобер сделал вид, что этого не заметил.

— Да и Хельг, не служи он герцогу Этренскому, прямо скажем, совсем не хуже, а ровно наоборот: стократ лучше. Вы что, господа?

— Ладно тебе. — Гном коснулся его плеча. — Мы ничего. Просто, понимаешь… Привык я к этому…

Отмахнувшись, Мэтт смущенно запустил пятерню в бороду.

Воспользовавшись тем, что талисса наконец угомонилась, Лииль протянул руку Торреру, и тот, опустив глаза, встал рядом с чародеем.

— Все готовы? Ну что ж, господа, тогда советую вам попрощаться с Нетертой. Боюсь, она будет не очень рада видеть вас вновь.

Эпилог

«К1: Прошу вас, продолжайте.

К4: Мне бы хотелось узнать, кто санкционировал перемещение Л8 в Трумарит.

К1: Так дайте же ему об этом рассказать.

К4: Хорошо, молчу.

Л8: Я сам его и санкционировал.

К4: Без разрешения командора?

Л8: Вы хотите сказать, что я вышел за пределы своих полномочий?

К4: Нет, но…

Л8: Тогда, с вашего позволения, монсеньор, я действительно продолжу. Помимо текущих дел меня беспокоили две проблемы. Первая — локальная: восстановление тех агентурных сетей, которые были замкнуты лично на меня и с некоторых пор, по известным вам причинам, пребывали в бездействии. Трумаритская была самой привлекательной из них: крупный порт, один из главных на нашем южном побережье, — какие бы планы ни вынашивали наши противники, Трумарита им не миновать. К тому же здесь многое держалось прежде всего на личных, дружеских связях: этим людям по большей части совершенно все равно, от чьего имени я действую. Но появись я в столице герцогства Этренского без предлога, „кобры“ сразу задали бы себе вопрос, зачем я это сделал.

К4: И ради этой агентурной сети…

Л8: Не только. Вторая проблема значительно серьезнее. Четыре месяца назад все мы отметили, что „кобры“ начали на редкость успешно путать следы. Те, с кого мы не спускали глаз, постепенно выводились за пределы лангера. К моменту начала операции мы не знали ни в лицо, ни по имени практически никого из командоров противника, не говоря уже об их людях на местах, в том числе и в столичных городах.

К10: Зато теперь они хорошо знают тебя!

Л8: Глупо было бы полагать, что они и без того не проявляют ко мне повышенного интереса.

К4: Ты неплохо о себе думаешь.

К1: Не перебивайте, господа, пусть он расскажет все по порядку.

Одобрительный шум.

Л8: Кроме того, мне не давали покоя сведения о нарастающей активности как собственно „кобр“, так и обычных жрецов Орробы. В этой ситуации сообщение о том, что моей женой заинтересовался лангер Орробы, развязывало мне руки: теперь мое появление в Трумарите выглядело естественным. Однако уже тогда мне показалась слегка подозрительной быстрота, с которой эти сведения попали к нашим людям. В тот же день я отдал распоряжение немедленно приступить к плану „Чистая случайность“.

К3: Напрасно ты это сделал без нашего одобрения.

Л8: Сказать честно, не думаю, что у нас было время собраться. Кстати, ты женат?

К1: Это к делу не относится.

Л8: Прошу прощения!

К11: Но хотя бы поставить в известность наших людей в Трумарите… Тоже времени не хватило?

Л8: Не расстраивайся, Л14 меня почти вычислил. Так что ты можешь справедливо им гордиться.

К11: Я серьезно! Ты тут таких дел наворотил, нам еще долго не до шуток будет.

Л8: Если серьезно, я думал, ты догадаешься, что на начальном этапе мой план не случайно предусматривал опору на собственные силы.

К4: Правильно ли я понял, что ты действовал исключительно на свой страх и риск?

Л8: Не надейся: в конце лета я сообщил об этом плане Зеленой Деве. Она не возражала.

К5: Л8, ты можешь все толком рассказать от начала и до конца? Что за план, общие цели…

Л8: Прости, я не сомневался, что все это знают.

К4: Только не я.

К10: И не я.

Л8: Еще раз приношу свои извинения, господа: я был уверен, что Дева не станет держать вас в неведении.

К1: Рассказывай, не будем говорить кто тебя побери!..

Л8: Уступаю грубой силе. Показательные исцеления, которые настоятель проводил в эти дни по моей просьбе (и, не скрою, при моей поддержке), привлекли в храм множество народа. Правда, потом Л6 едва все не испортил, задействовав, сам того не зная, одного из моих людей… Но сейчас не об этом. Словом, прибыв в Трумарит, я встретился со старыми знакомыми и развил куда более бурную деятельность, чем этого требовалось, чтобы узнать о судьбе моей жены. „Кобры“ клюнули: я получил предложение встретиться с человеком, который раньше якобы на них работал. Хотя, должен признаться, захват они провели безупречно: я был искренне уверен, что меня ждут в кабачке, где и была назначена встреча.

К11: А на самом деле?

Л8: Засаду устроили по дороге. Тем же вечером меня посетил граф Фиренн — глава трумаритского отделения лангера. Л14 потом признался, что и не подозревал, что этот блестящий придворный из свиты герцога Этренского интересуется еще чем-то, кроме охоты и дуэлей. Ну и мальчиков, разумеется. Пребывая в уверенности, что я вхожу в руководство нашего лангера, Фиренн тут же доложил об этом наверх. Из столицы к нему направили мага по имени Асдан.

К3: Известный персонаж. Любопытно, что он теперь входит в лангер.

Л8: Не только любопытно, но и странно. Мне приходилось с ним сталкиваться, и должен заметить, что ум и Асдан — понятия несовместимые. Но в тот день я воспринял его появление как подарок судьбы: он мог опознать меня и хорошо помнил Лентала как паладина Госпожи. Единственное, чего я опасался: у Асдана хватило бы самомнения заняться мною лично, однако штурм Л6 должен был подтолкнуть трумаритцев побыстрее избавиться от опасного гостя. И заодно он подтверждал догадки „кобр“.

К8: Удалось?

Л8: В полной мере. Когда Л6 начал штурм, Асдан перенесся вместе со мной сначала на улицу — видно, хотел поэкономить силы, — но потом все же доставил меня в трумаритский храм Орробы. И больше я его не видел: не удивлюсь, если два таких заклинания подряд вывели его из строя.

К4: Кстати, о штурме. У Л6 были большие потери?

К3: Единственное, чего мы не предусмотрели, — ловушки для душ. Но могу вас заверить, что о погибшей девушке Госпожа позаботилась лично.

К4: А на что вы рассчитывали в Альдомире?

Л8: На то, что я и сделал. „Кобры“ окончательно уверились в своих подозрениях и поставили меня перед выбором: пожизненное заключение или сотрудничество с последующим изменением памяти.

К11: Неплохо придумано. Мне кажется, что-то их подгоняет: раньше и они, и мы действовали более деликатно. Надеюсь, они не станут широко практиковать этот метод, захватывая в плен всех, кого подозревают в связях с нашим лангером.

Л8: Теперь точно не станут. Я потребовал, чтобы меня допрашивал кто-нибудь не ниже легата…

К4: И как ты собирался это проверить?

Л8: По вопросам — поверь мне, это не так сложно. Дальше все было еще проще.

К3: Звучит неплохо. А если бы жена тебя не спасла?

Л8 (улыбается): Исключено. Мы слишком хорошо чувствуем друг друга. И Л6 не подкачал — стоило нам с Бэх добраться до винных погребов…»

Бережно свернув пергамент, Гардар тоже позволил себе улыбнуться. Его лангер переиграли, но переиграли красиво. Жезл в руках Сентарка, и, если предчувствие его не обмануло, вскоре Госпожа столкнется с новым Триумвиратом.

Придется просить Повелительницу о личной аудиенции: только она может решить судьбу легата. Да, и не забыть бы еще отозвать Фиренна из Трумарита.

Но самое главное сейчас, пожалуй, — Всадники Эркрота и Катэна. Здесь их лангер должен быть первым.

Москва, 1999–2004

Галина Курдюмова Неневеста Кащеева

Глава 1 КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

Я перевернула последнюю страницу, внимательно перечитала аннотацию, захлопнула книгу и бросила на стол. Читать больше было нечего.

Постепенно до меня доходил весь ужас происшедшего: я влюбилась. Я?! Я, которая давно получила прививку от любви, да не одну, и твердо сказала себе и другим, что больше не влюблюсь ни за что, никогда и ни при каких обстоятельствах. Ни в кого!

А сейчас я точно знаю, что втюрилась, иначе не назовешь, потому что чувствую в груди щемление и томление, как в двенадцать лет, когда понимаешь, что теперь жить без него не сможешь. Правда, в двенадцать лет через неделю сердце екало уже при виде другого кандидата в идеальные мужчины. А однажды оно почувствовало, что таковых в этом мире не существует, и замолчало надолго – я думала, уже навсегда. А вот сейчас сижу и понимаю: влюбилась. А в кого? Не догадаетесь! В главного героя трилогии Мансурова. Нет-нет. Я сказала – в главного. Да-да, в Кащея Бессмертного. Идеальный мужчина внимательно смотрел на меня с обложки. Точнее, не на меня, а на пресловутую шкатулку из романа.

Кто книгу читал, тот меня поймет. Вот это мужчина! Уверенный в себе на все сто процентов, саркастичный, снисходительно смотрящий на окружающий его мир, сильный, бесстрашный, красивый. В полном расцвете, как говорится. И возраст подходящий…

Да лучше было влюбиться в Галкина, Киркорова или Баскова, в конце концов. Ну обклеивала бы комнаты плакатами с их портретами, бросала бы все дела, когда их по телику показывают, доставала бы билетики на концерты. А то купила бы лицензионный диск и балдела, когда захочу.

Ан нет, угораздило влюбиться в литературного героя, не существующего в реальности. Не существующего?.. Кащей лукаво смотрел на свою шкатулку. Совсем как живой.

Я растерянно швырнула томик на тумбочку и ушла на кухню, надеясь за мытьем посуды отвлечься от навязчивой идеи.

Я уже не девочка, совсем не девочка играть в такие игры! Посуда не мылась. Я на нее рассердилась и бросила на произвол судьбы. Пойду-ка в ванную.

Зеркало отобразило мою обнаженную фигуру.

Я обаятельная и привлекательная. Не худенькая, а изящная. Рост, конечно, немодельный, но и так половина сильной половины человечества ниже меня. Мужик что-то мелкий пошел. Правда, мне это сейчас без разницы. Потому что я обаятельная и привлекательная, но разочаровавшаяся в мужчинах молодая женщина.

И почему это мне кажется, что Кащей как раз бы мне подошел?..

Я встряхнула мокрые после душа волосы, натянула стринги и отправилась спать. (Не смотрите на меня так, – да, не признаю я всякие ночнушки и пижамки.)

Томик с Кащеем на обложке уныло покоился на тумбочке. Прочитанный и одинокий. Не перечитывать же заново, вздохнула я. Быстро сунула его под подушку и натянула на себя простыню.

Вот иногда, только начинаешь засыпать, кажется, будто проваливаешься куда-то, а тут дернешься – и проснешься.

Точно так я сейчас начинала задремывать, как меня дернуло. Нет, не я сама вздрогнула, заблудившись между сном и явью, а кто-то большой и сильной рукой держал меня за лодыжку и тянул в кровать. Не поймите меня неправильно. Не на кровать, а в… кровать, в ее глубину, будто открылась в ней какая-то дыра. Я проснулась по пояс в ней, ухватилась рукой за тумбочку, тумбочка проехалась к кровати и уперлась в нее, а я смогла подтянуться и достать рукой до подоконника. Попробуй теперь меня оторви! Я медленно, но верно выбиралась из постели. Фу!.. Выбралась. Стоя на коленках и вцепившись в подоконник, я обернулась посмотреть, кто же это держит меня за ногу. На моей кровати сидел, изумленно оглядываясь… сам Кащей. Ну точно такой, как на обложке. Нет, пожалуй, еще лучше – живой и чертовски привлекательный.

На узнавание хватило полсекунды, и я заорала. Вообще-то я не из пискливых барышень. В детстве всегда спокойно отбирала у дразнящихся мальчишек пауков, мышей, а то и сама норовила опустить кому-нибудь за шиворот царапучку-ящерицу. Вот весело было! Но тут, вы меня поймите, не каждый день… сказочный герой… на твоей кровати… Да что я говорю! В общем, заорала я не от страха, а от изумления.

Взгляд Кащея, медленно скользивший по комнате, метнулся на меня, и тут заорал он, будто увидел не красивую обнаженную девушку, а привидение или какое-нибудь чудовище.

Мой кумир отшатнулся и стал проваливаться в кровать, его ладонь еще крепче сжала мою лодыжку. Подоконник вдруг выскользнул из рук, я судорожно попыталась ухватиться за что-нибудь еще, чувствуя, что ныряю все глубже в… куда? Пальцы сжались на простыне, а я провалилась уже с головой в какую-то массу вроде жидкой манной каши. Все вокруг казалось липким, дыхание сперло, вверху трепетала белым флагом простыня, а падение ускорялось за счет по-прежнему сжимавших мою ногу тисков.

Глава 2 КОНЕЦ СВЕТА ПРИБЛИЖАЕТСЯ!

Не знаю, как долго длилось падение. Может быть, вечность, а может, мгновение. Я зажмурилась, чтоб каша в глаза не попала, и тут же плюхнулась в кусты. Правда, не совсем в кусты, так как Кащей падал первым, а я скользнула по нему, опрокинула его и оказалась сверху. Он был большим и теплым. Живой! В следующее мгновение мы разлетелись в разные стороны. Бессмертный вперил в меня свой пламенный взор, и я быстренько завернулась в простыню. Ну, правда, не совсем быстренько, так, чтоб он что-то все же успел увидеть. Но не все.

– Ты правда К…К… – Имя Кашей никак не хотело выговариваться, ведь не может быть, чтобы это на самом деле был он.

– Правда-правда, Кащей Бессмертный. К вашим услугам. Прошу любить и жаловать. А ты и правда невеста?

– Я не невеста! – воскликнула я.

– Ну хорошо, Неневеста. Очень приятно.

– Вообще-то меня по-другому зовут. Викой. Ясно? – Ты смотри, он даже в такой ситуации не теряет самообладания, а меня трясет всю. – А откуда ты взялся?

– Можно я расскажу об этом чуть позже? А сейчас меня гораздо больше интересует другой вопрос: где мы?

Я кивнула. Меня этот вопрос тоже лично касается. Поспать не дали, из постели вытащили, вернее, в постель затащили… Ой, что это я такое думаю? Ну а как выразиться иначе?

Кащей протянул руку и крепко сжал мою ладонь, видимо, чтоб я никуда не убежала, и мы медленно стали выбираться из колючих кустов. Он-то хоть одет, да еще в плаще, а я в простыне на голое тело.

Только сейчас у меня появилась возможность рассмотреть окрестности. Во-первых, здесь был день. Во-вторых, за двухметровыми кустами ничего не видно. Поэтому я оставила план изучения местности на потом и стала разглядывать Кащея. Я, конечно, его уже видела, когда мы с ним были вместе в постели (ну ты посмотри, опять звучит двусмысленно, хотя и неплохо звучит), но рассмотреть толком смогла только сейчас, да и то в профиль. Орлиный профиль, мужественный, класс! Кащей, видимо, почувствовал мой взгляд, в глазах блеснули огоньки, и лукавая улыбка спряталась в уголках губ. Он покачал головой, словно что-то хотел сказать, но промолчал.

– А почему бы тебе не использовать какую-нибудь из своих штучек, чтобы выбраться из этих зарослей? – спросила я.

– О, точно! Это ты на меня свалилась, вот все мозги и выбила.

– Я на тебя свалилась, потому что ты меня за ногу тянул.

– А за что мне было держаться?

– Ладно, замяли. Доставай свою штучку.

– Мм?..

– Ну какой-нибудь аннигилятор материи.

– А, ты про это… А ты такие слова знаешь?

– Какие – такие?

– Ну, например, «аннигилятор». Если судить по твоей одежде…

– По какой одежде? Да разве это одежда? Это простыня! Я, к твоему сведению, была в своей спальне, в своей личной кровати и уже засыпала, когда появился ты и вырвал меня из знакомого, привычного (хотелось добавить «и такого скучного») мира! Спасибо, хоть простыню успела прихватить, а то была бы сейчас…

– Нормально.

– Что?!

– Говорю, что укрыл бы тебя в таком случае своим плащом.

– С черепами! Давай.

– Так это если бы ты забыла прихватить с собой простыню. В ней ты красивее, Неневеста.

– Я не… Ладно, выбираемся отсюда побыстрее, а то точно от моей простыни ничего не останется.

Кащей выудил из тайников плаща черную трубочку, нажал на красную кнопочку, и алый луч чудненько уничтожил перед нами кусты, образовав довольно свободный проход, по которому мы и двинулись. Это были обычные растения, они на нас не нападали, проход не зарастал на глазах, правда, еще несколько раз Бессмертному пришлось включать аннигилятор.

Идти пришлось долго. Первый шок прошел, природные потребности взяли свое, и мои глаза стали отчаянно слипаться. Я вообще-то, когда невыспавшаяся, зверь. Лучше ко мне не подходить, не трогать, а будить может только самоубийца. Если бы Кащей не тащил меня за руку, давно бы прикорнула где-нибудь на дороге, в колючках. Бешенство тихо закипало во мне, и стрелка нервометра медленно приближалась к черте с надписью «Взрыв». Я уже раскрыла рот, чтобы сказать этому невесть откуда взявшемуся сказочному герою, что я обо всём этом думаю. Но тут кусты кончились.

Я так и осталась стоять с открытым ртом, даже глаза приоткрылись.

Кончились кусты, и кончилось все. Под ногами была бездонная пропасть. И больше ничего. Сзади был день". Впереди отвесной стеной поднималась непроглядная чернота.

Ни звезд, ни неба, ни-че-го.

Кащей присвистнул:

– Край света! Даже не думал, что он действительно существует. Сказки какие-то…

Он протянул руку вперед, она нырнула, словно в чернила, и так же вынырнула, расплывающиеся очертания медленно вернулись на свое место.

– Ого! – потер он ладонь. – Чуть руки не лишился. Действительно, материя закончилась.

– Не поверит никто, – покачала я головой.

В руках у Кащея блеснул нож, он присел у края, наклонился и выковырял два сереньких камушка, один протянул мне:

– Держи. Сувенир с края света.

– И куда я его засуну? – спросила я, разглядывая подарок.

Бессмертный выудил откуда-то из плаща маленькую дрель, просверлил дырочку, продел туда шнурочек и торжественно надел сувенир мне на шею. Мне было все равно. Я хотела спать, и меня не интересовал даже край света.

– Теперь ясно, почему его загородили такими зарослями. Чтоб никто не свалился, – говорил сам себе Бессмертный. – Слышишь, Неневеста?

– Иди. Я здесь посплю.

Кащей подхватил меня на руки, чтоб я не грохнулась за край земли, оттащил подальше от опасного места… Все это я уже слабопомню.

Когда я открыла глаза, обнаружила себя укутанной в черный плащ, а голова моя лежала на коленях у Кащея. Шея затекла.

– Наконец-то! – воскликнул он. – В здоровом теле – здоровый сон. Я уже думал, что ты превратилась в Спящую красавицу.

Вообще-то хорошо бы еще поспать, я и проснулась единственно от того, что очень хотелось… ну в кусты.

– Я щас приду, – пробормотала я, выбираясь из плаща и протирая глаза.

Бессмертный проводил меня взглядом, затем, догадавшись, отвернулся.

Когда я вернулась, спать еще, конечно, хотелось, но уже проснулись любопытство и волчий голод.

– А как насчет пожевать чего-нибудь? – спросила я. – Да и от чашечки горячего кофе не отказалась бы.

Я-то знаю, что карманы плаща с черепушкой выходят в другие пространства и потому из них можно извлечь кучу нужных вещей.

– От горячего придется отказаться, – вздохнул мой спутник, – а насчет пожевать – сейчас поищем.

Порывшись в карманах, он выудил связку баранок, лаваш и бутылку какого-то старого и, наверное, очень дорогого вина.

– А нет ли тушенки или хотя бы рыбных консервов из неприкосновенных запасов?.. А, ладно, сойдет! – Я уже жевала кусок лепешки, запивая ее сладковатым вином.

– Неневеста, а откуда ты обо мне столько всего знаешь? – прищурился, глядя на меня, Бессмертный.

– Во-первых, о тебе написано много сказок. Я думала, что на самом деле ты не существуешь. Во-вторых, про тебя Мансуров написал трилогию… Дмитрий Мансуров, – прочавкала я с полным ртом. – Я, правда, только две книжки прочитала, третью еще не нашла. Расскажешь?

– Будто я знаю, о чем в первых книгах написано.

– О нашествии вампиров, о Яге, о колдунах, Империи парамиров, Колдовской войне, волшебной шкатулке…

– А откуда Мансуров обо мне все это знает? – округлил глаза Кащей.

– Вот вернешь меня в мой мир, отыщешь его и сам спросишь.

– А где же ты живешь?

Ну и как объяснить?

– Солнечная система, планета Земля, материк Евразия, Украина, Днепропетровск.

– И что мне это все говорит?

– А что?

– Что Земля, это я и сам догадался, а остальные названия мне, увы, незнакомы.

– Может, будущее?

– Нет, я сразу почувствовал, что ваш мир другой. Шестым чувством. Могу предположить, что это какая-то альтернативная Вселенная, параллельная реальность. Но раз обо мне сложено много сказок, то, видимо, у наших миров общие корни. Затем, в какой-то переломный исторический момент, произошел раскол, и две половинки пошли по разным путям развития. Откуда только Мансуров обо мне столько знает?

– Ну параллельные миры иногда в некоторых точках соприкасаются. Может, он у вас побывал, может, к нам кто-то из вашего мира попал и все рассказал. А может, просто подключился к информационному полю Вселенной и списал всю историю.

– Круто, – покачал головой Кащей, – даже я этого не умею.

– У нас тоже не все умеют. Некоторые экстрасенсы специально этим занимаются. А вот у писателей и поэтов случаются спонтанные подключения. Впадает человек типа в транс и пишет, пишет. Потом думает: «Вот это я сочинил!» И сам не догадывается, что это все правда.

– А у вас книжки есть, как этому научиться?

– Книжек куча, но почему-то получается не у всех. А теперь скажи, как и зачем ты пробрался в наш мир?

Бессмертный вздохнул:

– Я не нарочно.

– То есть?

– Жил я себе обычной бессмертной жизнью. Приключения – вещь хорошая, но они имеют неприятную привычку заканчиваться. И тогда становится скучно-скучно. Вроде бы все уже знаешь, все попробовал, всему научился, все, что мог, сотворил, все, что мог, испортил. Делать больше нечего. Жуть… И вот сидел я на верхушке скалы, на море бескрайнее смотрел, тосковал….

– Ну…

– Вот и подумалось мне, что все у меня в жизни было, вот только невесты никогда не было. Настоящей. У разных принцев, королевичей я невест похищал. Так не для себя, а только чтоб проверить истинность чувств жениха: пойдет любимую спасать или нет. Ловушки всякие устраивал, смелость проверял, смекалку. Доброе дело делал, да и сам развлекался. Пока не надоело все. Ясно, что за столько-то лет и у меня женщин было немало. И не только женщин: русалки, дриады, ведьмы, оборотни, даже привидение Прекрасной Дамы было. А вот любви никогда не было. Никогда и никого не называл я своей невестой. И стало мне грустно-грустно, тоскливо-тоскливо, одиноко-одиноко. «Где же мне искать тебя, невеста?» – прошептал я…

– Ну…

– И очутился в твоей кровати.

– А-а-а, поэтому ты и спросил меня прежде всего, невеста ли я?

– Да, но ты ответила, что не невеста. И я совершенно не догадываюсь, какие силы и зачем выбросили меня в твой мир. Может быть, ты должна помочь мне ее отыскать?

Я пожала плечами. И почему я ответила Кащею, что я не невеста? Где же я теперь другого такого мужчину найду?

– Да, кстати, а почему ты заорал, когда меня увидел?

– А как не заорать, если вдруг очутился неизвестно где и передо мной вопящее обнаженное женское существо?

Я вспомнила, в какой была позе, когда стояла на кровати на четвереньках, судорожно вцепившись в подоконник, и покраснела.

– Не обнаженной, а в стрингах…

– Это та веревочка между половинками? – уточнил мой спутник, и я промолчала в ответ.

– А сейчас мы в твоем мире? – спросила я спустя пару секунд.

Бессмертный отрицательно покачал головой:

– Сначала меня перенесло в твою реальность, затем, видимо из-за разности потенциалов, нас срикошетило в какой-то третий мир. Но куда? И как отсюда выбраться?

– И зачем? – добавила я. – Ведь ничего в мире не происходит просто так.

– Как бы там ни было, но нам придется путешествовать вместе, пока все прояснится.

– В таком случае нет ли у тебя в кармашках какой-нибудь более удобной одежды? – спросила я.

Кащей покачал головой. Хотя я ему не поверила, пришлось поудобнее затянуть запылившуюся простыню и отправиться в обратную сторону.

Если к краю света мы прошли сравнительно легко, правда ¦ благодаря исключительно аннигилятору, то дорога назад существенно осложнилась. За ночь кусты подросли, колючие ветки потянулись навстречу друг другу, мечтая снова слиться в объятиях. Пройти пока еще было можно, но, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров, – проход стал совсем узкий. Я зацепилась несколько раз простыней за колючки, затем какая-то ветка больно хлестнула меня по лицу, я не выдержала и заойкала:

– Ой-ой-ой! Доставай аннигилятор, иначе…

Я не успела договорить. Кащей только откинул полу плаща в поисках прибора, как сзади раздался смачный звук: «Хр-р-рум!» Я подпрыгнула и обернулась. Что это? Черная стена небытия стала ближе, схрумкав в одно мгновение несколько метров кустов. Я не успела изумиться, как мой спутник ухватил меня за руку и потащил по колючему коридору с криком:

– Конец света приближается!!!

Глава 3 Я НЕ АНГЕЛ! Я УСТАЛЫЙ ПУТНИК

Мы мчались как угорелые. Точнее, мчался Кащей, а я только успевала перебирать ногами, оставляя то тут, то там на ветках клочки многострадальной простыни. Так туристы в памятных местах привязывают всякие ленточки, цветные тряпочки, оставляя после себя след. Вот так и я, правда невольно. На такой скорости я еще умудрялась о чем-то думать. А чего? Голова-то свободная. Вот только ноги… «Хрума» больше не слышно, можно бы и остановиться, подумать о каком-нибудь другом виде транспорта, кроме своих двоих. Но Бессмертный меня вроде бы и не слышит, во всяком случае скорость не сбавляет. Руку сжал так, что… Ничего, скоро она оторвется, и я смогу отдохнуть.

Пр-р-р-р! Бух!

Мы так резко остановились, что я пролетела дальше и со всего маху врубилась в кусты. Все! Хода дальше не было, мы добежали до того места, куда вчера чебурахнулись. Я посмотрела на себя, а что не могла увидеть – представила. Видок! Простыня – лохмотьями. Руки-ноги – в ссадинах и царапинах. Волосы – торчком, вся прическа украшена заколочками из веточек, листочков, колючек…. Слов нет, полный отпад. А Кащей еще ничего. Ну да, у него же плащ какой? Пулемеченепробиваемый. Что ему какие-то колючки? Разве ему понять мои страдания? Все. Хватит. Я пошла домой. Слышите, небеса? Домой!

Небеса не отвечали.

Бессмертный, видимо, все же уловил мое настроение.

– Ну не сердись. Ты хоть понимаешь, что происходит?

– Вот что, – показала я на изорванную простыню.

– Происходит то, чего ожидали и боялись тысячелетия. Конец света приближается!

– Ну… Разок хрумкнуло. Может, на этом и закончится? А может, это поступательный процесс: шаг вперед, два назад?

– Нет, – покачал головой Кашей, – раз процесс начался, то его уже не остановить. И мы стали первыми свидетелями начала конца…

– А-а-а… Ну… А зачем нас сюда забросило? Может, именно мы и должны его остановить?

– Ты знаешь как?

– Не-а. – Я мотнула головой.

– Вот то-то и оно. Я тоже. А сюда мы отлетели, скорей всего, случайно. И сейчас надо побыстрее уносить ноги. Будем пробивать дыру дальше.

– Но ведь это долго! И пешком! Мои ноги говорят, что после такого кросса хотят отлежаться не меньше двух-трех недель. В твоих карманах наверняка завалялось какое-нибудь летающее приспособление типа ковра-самолета?

Бессмертный пожал плечами. Я не выдержала:

– Какой-то ты Кащей ненастоящий! Знаешь, каким ты должен быть? Всегда, из любой ситуации найти тысячу выходов! Я тебя по книге представляла супергероем, Главным Злодеем, как тебя называли, неунывающим, саркастичным, мобильным! А ты унылый, апатичный и вообще какой-то потерянный. Фу!..

Я перевела дух.

– А ты очень точно подметила мое состояние, – спокойно ответил Главный Злодей. – У меня действительно такое чувство, будто я что-то потерял.

– Что?

– Память. Не полностью. Что-то помню отлично, а в чем-то сплошные белые пятна. Я вначале думал, что это ты мне мозги отшибла, когда свалилась сверху. Но теперь понимаю, что все намного серьезней. Я словно половину жизни потерял.

– Это, конечно, неприятно. Но не из-за меня, разумеется. Ты ведь первый упал, ударился, может, головой. Такое бывает. Амнезия вообще-то лечится… Иногда. А иногда сама проходит. Со временем. Ты только верь, что все пройдет.

– Пытаюсь верить. Но чувство пренеприятнейшее. Если все, что написал ваш Мансуров, правда, то ты сейчас знаешь обо мне куда больше, чем я сам. Так что там за летательные средства должны у меня быть?

– Антиграв. Такая коробочка, ее можно прикрепить к ковру или любому твердому предмету. К сожалению, нельзя к одежде и живым организмам, даже если голова дубовая.

– Прекрасная инструкция. Как бы еще эту коробочку отыскать.

С этими словами Бессмертный стал выуживать из карманов различные предметы и раскладывать их на земле.

– Это аннигилятор вещества, я помню. Это шпагоплеть. Классная штучка, обычно я ее ношу на поясе. А это что еще такое? – округлил глаза Кащей, доставая один за другим несколько мешочков, из которых тут же донесся многоголосый хор смеха.

– Хохочущие мешочки!

– А зачем они мне? Пусть здесь себе хохочут.

– Оставь, может, пригодятся. Бывало уже…

– Да? Ладно. Что дальше… Вот это не оно?

– Не думаю. – Я повертела в руках коробочку с кнопкой, возле которой был нарисован красным большой восклицательный знак. – Красный – опасность, ты почему-то не хотел, чтобы кто-то случайно включил прибор. Но тем не менее взял его с собой. Возможно, это электронный карманный подсознательный научно-популярный разговорник? Ты его включал, и тебе не очень понравилось, что голова заполняется всякими сложными терминами. Вещь хорошая, но в данной ситуации совершенно бесполезная.

– Далее… А вот это вещь полезная!

– Была когда-то, – понюхала я и зашвырнула в кусты кусок колбасы.

– А это что?

– Папка?.. Знаю! Вот читай, здесь же написано: «Плитка дорожная. Открывать осторожно». – Я нажала на кнопку: папка распахнулась, я обожглась, выронила ее, обломки кустов, на которые мы вчера свалились, загорелись. Но Кащей уже подхватил плитку и забивал огонь первым попавшимся хохочущим мешочком, который, подпалив бок, начал громко и жалобно охать.

– Молодец, – покачал Кащей головой, пряча папку. – Чуть не подожгла кустарник. Ты не забыла, что мы еще тут? Жаркое было бы.

– Ну хватит. Я же не хотела.

– Другой раз будь поосторожнее. Мало ли что там у меня еще отыщется.

– Вот бы отыскалось что-нибудь попить. И поесть, – вздохнула я.

– Коробочка! Может, это она?

– Почему к каждой штучке не прилагается инструкция? Может, и она. А как проверить? Кнопочку нажмешь, антиграв и улетит. Сам. Без нас.

– Я буду держать. Крепко. А ты нажимай – и сразу выключай.

– Угу. Держи покрепче. Двумя руками.

Кащей вцепился в коробочку, а я нажала кнопку, и тут же еще раз. Никакого движения не заметила. Может, слишком крепко держал?

– Ну что?

– Ничего. Нажми еще раз, может, слишком быстро выключила?

Я нажала. Кащей подержал немного и выпустил, коробочка шлепнулась на траву.

– Точно не оно.

– А что это тогда такое? – спросила я, поднимая штучку. – Я же его включила. Должно ведь оно как-то действовать?

– Должно… Тсс…

Нашу беседу перебил чей-то негромкий разговор. Люди! Здесь! Наконец-то! Я начала кричать и звать на помощь. Разговор тут же смолк.

– Помолчи, Неневеста. – Кащей зажал мне ладонью рот. Какое-то время мы не шевелились и прислушивались. Голоса послышались вновь.

– Ну что там? Спокойно? – спрашивал женский.

– Ага, выходи, – отвечал мужской.

– Иду, а то ты сам все слопаешь.

– Мм… Вкуснятина! – раздалось чавканье.

– Тебе бы все жрать, давай лучше спрячем на потом.

– Ешь. Бог дал, потом еще даст.

– Ах и правда, какая прелесть!

Кащей намотал на руки свой защитный плащ и тихонько раздвинул кусты. Потом продвинулся немного дальше и кивнул мне. Я осторожно приблизилась. В зарослях валялась забракованная мной колбаса. К ней присоседились две мыши. Кащей отпустил ветки.

– Так это что, они? Это мыши разговаривали? А, я догадалась, – подхватила я коробочку, – это переводчик с языка животных. – А мы-то думали – антиграв. Хорошая штучка, полезная. Прячь так, чтобы легко можно было найти.

– А я и не знал, что мыши верят в Бога, – задумчиво произнес мой спутник.

– Почему бы им не верить? – пожала плечами я. – Ладно. Поехали дальше.

– Куда?

– На экскурсию по карманам твоего плаща.

Кащей продолжил инспекцию. На свет божий появились бомба, арбалет с набором разноцветных стрел, книга без названия, длинный меч.

– Это кладенец, – прокомментировала я. – Из ножен лучше не доставай без надобности. Опасно. Да, классные карманчики, сколько всякой всячины вмещается – и никакого веса. Обзавидуешься! Только бы съестного чего-нибудь…

– Держи, Неневеста! – Кащей бросил мне старую бутылку.

– Опять вино? Лучше уж джинн был бы. Нет, не джин-тоник, а живой нормальный джинн с тремя желаниями. Нету? Жаль. А как насчет стандартной родниковой водички?

– Неневеста! Прекрати свои словесные излияния. А то заберу бутылку.

Вот как, значит? Пусть попробует, пока пить больше нечего – не отдам, а то ему дашь глотнуть, и можно прощаться с содержимым навсегда. Но я промолчала, приложившись к горлышку. Ох, лучше бы сначала уступила на пробу Кащею!

То ли вино давно и безнадежно испортилось, хотя с возрастом, насколько я знаю, вкус его должен был только улучшаться. То ли это вообще не вино. Жаль, успела сделать глоток, теперь внутри все переворачивается. И вообще чувство какое-то… Голова кружится… Спину ломит. И как-то странно смотрит на меня стоящий напротив мужчина…

Ба-бах!

Когда я открыла глаза, надо мной хлопотал озабоченный Кашей.

– А что случилось? – Я попыталась приподняться. Сзади что-то мешало и тянуло.

Я попробовала вытащить из-под себя мешающий предмет, но мою руку перехватила мужская рука.

– Не надо. Это довольно красиво. Да и больно будет, если отрывать.

– Ты о чем это, черт побери?!

– О крыльях. У тебя выросла пара прелестных крылышек. – Кащей помог мне подняться и поправить простыню.

– С ума сошел? Такого не бывает! – Я начала судорожно оглядываться, пытаясь рассмотреть, что там у меня за спиной. – Каких крылышек?!

– Белых и пушистых. Как у ангела. Хотя на небесное существо ты непохожа, слишком грязный какой-то ангел получается. Впрочем, вдруг теперь ты сможешь летать?

– Это что, розыгрыш? – воскликнула я, но ради интереса попробовала подвигать плечами. Получилось примерно так же, как у только что вылупившегося цыпленка.

– Они еще маленькие, – успокоил меня мой хладнокровный спутник. – Но, возможно, со временем вырастут, и тогда ты полетишь.

– Но как?.. Что?.. Откуда?..

– Думаю, оттого, что ты пила из этой бутылки.

– И что же теперь делать?! Нет, слушай, должна где-то быть в таком случае и бутылка с обратным действием! А ну-ка давай ищи!

– Тебе не нравится?

– Ну я не знаю… Нет, не нравится. – Я представила себя с крылышками на улицах города или в офисе, где работала. Или в ночном клубе. Вот это был бы номер! – Это ты виноват, подсунул мне бутылку, теперь твоя первая обязанность – избавить меня от всего этого.

– Моя первейшая обязанность на данный момент – найти побыстрее какое-нибудь средство передвижения, чтоб оказаться подальше от края света. А вторая – выяснить, что к чему, и делать ноги из этого мира.

– Я-а-а…

– Согласен, третья – убрать крылья. Но это мы будем делать попутно – найдем еще бутылку, и будешь пробовать.

– Так, да? Пробовать? А что, если от следующего твоего напитка у меня не крылья отвалятся, а вырастут для полного счастья еще рога и копыта? Нет уж, теперь подопытным кроликом будешь ты!

– Поймаем какого-нибудь кролика для этого дела. – Кащей снова полез в свои безразмерные закрома и выудил на свет божий зеркальце.

– О! Вот это дело! – обрадовался он.

– Дай я погляжу, сутки себя не видела.

– В этом зеркале своего отражения не увидишь, это для связи. Сейчас Ягу вызову.

– А, мобильное…

Кащей минут пять возился магическим прибором, тряс, протирал. Результат заставлял себя ждать.

– Ничего! Лучше бы выдал: «Абонент вне зоны доступа», – расстроился Бессмертный. – Начинаю подозревать, что этот мир не имеет никакой связи и мы здесь застряли…

– Безвыходных положений не бывает, – успокоила я его. – Ты сам говорил, что всегда можно отыскать два выхода. Нужно только не отчаиваться. Ты что, забыл, что ты самый-самый?

– Неприятное чувство, но я и правда многого не могу восстановить в памяти.

– У тебя уже было такое. А потом ты все вспомнил. Может, мне рассказать то, что я читала о тебе?

– Нет, я попытаюсь сам. Скажи только, как меня еще называли?

– Главным Злодеем, Злобным Монстром, Добрым Злыднем, Злодеем всех стран и народов. Еще тебя называли когда-то Странником.

– Странником? Вот это я помню лучше. И мне это нравится, можешь меня так называть.

– Только тогда, когда перестанешь меня звать Неневестой!

В это время Кащей достал какие-то старомодные сандалии:

– Сейчас проверим.

– Да выбрось ты их, – скривилась я, – сейчас такие не носят.

– Выбросить? Я подозреваю, что это находящиеся в розыске сандалии самого Меркурия. Что в розыске – помню, что они у меня делают – без малейшего понятия.

Он быстренько засунул выложенные вещи в карманы и переобулся. И едва успел подхватить меня под руки, как взмыл в воздух.

Сандалики весело понесли нас над зарослями. Летели они довольно быстро, и кусты, казавшиеся бесконечными, уже заканчивались. Но и обувь в то же время начала чихать, фыркать и дергаться. Не свалиться бы снова! Я и так уже вся исцарапанная. Но, к счастью, сандалии дотянули до первых проплешин поредевшей зеленой зоны, и мы шлепнулись не в колючки, а на мягкую траву.

– Батарейки сели, – прокомментировал Кащей. – Привал.

– Вот так вот? Не евши, не пивши?

– Ты мечтаешь попробовать содержимое еще какой-нибудь бутылочки? А вдруг что-то еще вырастет?

– Нет, я заставлю попробовать тебя!

– А вдруг что-то отвалится?

– Ну пожалуйста, поищи какую-нибудь еду! Меня нельзя морить голодом.

– А то похудеешь без меры, на чем простыня держаться будет?

– Да, это, кстати, второй больной вопрос. Мне нужна приличная одежда. Неужели ты не припрятал в каком-нибудь карманчике скромненькое платьице со шлейфом и норковое манто? Или хотя бы дизайнерский костюмчик моего размера?

– А зачем? Я не собирался сопровождать по неизвестным мирам полуобнаженных девушек!

– Я тоже не собиралась составлять компанию таким неджентльменистым мужчинам!

Я вовремя глянула на происходящее со стороны. Нос к носу, злые, голодные и уставшие, вчера познакомившиеся, мы уже выясняем отношения. Сейчас мы круто развернемся и зашагаем в разные стороны, пытаясь доказать друг другу, что одному быть лучше. И я останусь в чужом мире, потеряв всякую надежду на возвращение.

Я воспользовалась женской мудростью и резко поменяла тактику:

– Кащеюшка, милый, нам просто нужно поискать ближайший отель, хотя бы даже трехзвездочный…

– Неневеста, дорогая… Ты так уверена в наличии здесь отелей? – применил мужскую логику Кащей. – Мы же ничего не знаем об этом мире. Может, здесь вообще живут только доисторические монстры? А уже довольно быстро темнеет. Потерпим до утра. Эти заросли сейчас для нас самое безопасное место.

Вечно мы, женщины, поддаемся на сладкие уговоры мужчин. Что поделаешь. Это, видимо, какой-то неизученный закон природы.

Мы умостились на краю Кащеева плаща, им же и укрылись. Голодный живот что-то недовольно пробурчал, но я тут же вырубилась и животу не ответила. Все-таки усталость взяла свое. Я даже снов не видела. Словно только закрыла глаза – и уже кто-то нагло трясет за плечо.

Меня? Будить? Я собралась убить нахала, который так не дорожит своей жизнью. Единственно с этой целью я и открыла глаза. А, это же Кащей… Идею убийства пришлось отложить. Во-первых, это единственный близкий мне человек в этом мире, во-вторых, он все равно бессмертный, смотри потом на изуродованное ногтями тело, пока не воскреснет. Придя к такому выводу, я решила отделаться коротким «рано» и снова натянуть на себя плащ, ночи здесь все же довольно прохладные.

– Пора. Есть будешь?

Эти слова возымели волшебное действие. Я уже сидела и оглядывалась в поисках еды.

Оказывается, Кащей не нашел больше никаких запасов в плаще, ну не собирался он далеко путешествовать в ближайшее столетие. Хотя, честно, я не поверила, что он все проверил. Ведь на доброй половине плаща спала я, следовательно, там он не искал. Зато он обнаружил где-то рядышком красные мясистые плоды размером с яйцо, развел костерок и поджарил их на веточках, как шашлык.

– А ты уверен, что это съедобно? – Живот буркнул, предлагая не ломаться, а побыстрее есть, есть, есть.

– Угу, – кивнул шеф-повар, – съедобно.

– А вдруг я отравлюсь?

– Не-а. Я ел.

– Ну и как, живой?

– Как видишь.

– Кашей, а вдруг ты умер от жутких спазмов в животе, а затем воскрес и теперь морочишь мне голову?

– А зачем?

– Точно. – Я исчерпала аргументы и взяла палочку с местными плодами. Они были местами подгоревшими, а местами сыроватыми, так что и вкуса не понять. Но раз у Кащея живот не болит, то и я выживу. Не знаю, как там некоторые не едят месяцами. Я, не поев вовремя, скорее с голоду помру, чем от этого деликатеса.

Короче, с шашлыками мы расправились быстро и бесповоротно.

Кащей протянул руку и вытер мне щеку. Крылышки проснулись и мелко задрожали за спиной. Ох, как же они мне мешают…

Вдали что-то громыхнуло. Гроза, что ли? Но мне все равно ничего не видно. Кащей гораздо выше меня, и то приподнялся на носочки, вглядываясь.

– Еще отломилось, – произнес он.

– Что?

– Конец света отъел еще кусок от пирога. Короче, если ничего не изменится, он будет отгрызать раз в сутки где-то… несколько метров. Будем идти на восток. С такой скоростью он нас не догонит. Если, конечно, не увеличит скорость.

– Да, но, когда-то он слопает все, что будет тогда?

– А вот тогда и будет конец света. И нам остается только надеяться, что мы до того момента успеем вернуться в свои миры.

– Ты думаешь, конец света ест только этот мир? А если это происходит везде одновременно?

– Чрезвычайно пессимистический прогноз. – Кащей покачал головой. – Нельзя думать о катастрофах, накличешь. Лучше считай, что это локальный конец света в одном отдельно взятом варианте Вселенной.

Где-то я уже слышала нечто подобное.

– Ладно, хватит философствовать. Вперед за орденами!

Кашей старательно затоптал и забросал землей остатки костра. Аккуратный… Я подтянула бывшую когда-то белой простыню, посокрушалась еще о своем нереспектабельном имидже, и мы отправились в путь.

Мы шли и шли. Шли и еще шли. Природа здесь, конечно, была прикольная, но следов человека что-то нет и нет. Может, этот мир вообще необитаем? Вот будет хохма. Мы что, тогда с Кащеем станем Адамом и Евой? Не-э-э… Отменить. Должность, разумеется, почётная, да и партнёр симпатичный. И, если задуматься, стопроцентная гарантия защиты от измен, отсутствие тянущих мужа на рыбалку или в баню друзей. На работу ходить не нужно, спи сколько хочешь, каждый день – выходной. Отсутствие сплетен, соседей, налоговой, что само по себе приятно. Но, с другой стороны, как прожить без кафе, бутиков, шопинга, подружек, телешоу? Без микроволновки, холодильника, пылесоса? Без музыки? Без книг? Без шумных улиц моего города? В конце концов, без парикмахерской? Да я уже сейчас небось похожа на горгону Медузу в период расцвета. Нет, рая в шалаше не получится. Я здесь не выживу. Поэтому оформляю всё как тур по заграницам. Месячный, не более. И домой, к цивилизации. А пока хотя бы каких-нибудь человекоподобных существ отыскать.

Накаркала… Дерн под моими ногами дрогнул и провалился, а я полетела в открывшуюся в земле дыру.

Глава 4 КАЗНИТЬ, НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ!

Хорошо… Хорошо, что хоть успела за Кащея схватиться! Хорошо…

Хорошо, что он скользит по узкому лазу на своем плаще, который, кажется, уже дымится… Хо-хорошо, что я на нем сверху, как на салазках, а то бы у меня уже все, что только можно, стерлось… Кто там мечтал покататься на американских горках? Вот вам бесплатный Диснейленд! Интересно, они когда-нибудь закончатся или мы вылетим с другой стороны Земли?

Туннель окончился неожиданно резко. Мои импровизированные салазки в виде ошалевшего Кащея (ему на таких аттракционах, может, и не приходилось отрываться) влетели в светлую просторную пещеру. Но ее я рассмотреть не успела, так как мы пролетели пещеру на первой космической скорости, громко вписались в противоположную стену и благоразумно синхронно выключились, чтоб не увлечься подсчетом шишек и ссадин.

Когда я пришла в сознание… Впрочем, слишком рано пришла, все еще болело и щемило, можно было бы еще пока погулять. Почему там так классно, ничего не чувствуешь? А здесь… ух! Но все же надо открыть глаза, оглядеться, разобраться, где это я… вишу.

Нормально! Вишу на стене, прикованная холодными железными цепями. А я боялась, что мир необитаем. Хотела найти людей. Мечта дурака сбылась! Говорили мне, будь осторожна со своими мечтами. Что теперь? Кащей рядом висит, еще не пришел в себя, везунчик. Не дам побалдеть, пусть присоединяется к моим страданиям.

– Эй, Бессмертный, очнись! Злыдень! – Я дотянулась до него и слегка пнула ножкой.

Ага, зашевелился! Ну-ка, как ему это все понравится?

– Давай, Злыдень, покажи свою силу! Порви эти цепи и всех наших врагов, на фиг!

Кащей подергался, как жук в паутине.

– И где это мы?

– У тебя что, еще раз память отшибло? Идем себе, споткнулись, упали, очнулись – цепи. Рви их! Покажи им всем, кто ты есть! Пусть трепещут те, кто останется в живых, и в легендах расскажут будущим поколениям о твоих подвигах!

Кащей еще подергался в цепях. Ноль! Я не поняла.

– Слушай, Ночной Ужас и Дневной Кошмар, насколько я знаю, для тебя эти цепи – ничто. Почему ты не разнесешь здесь все по камушку? У тебя что, какой-то хитроумный план? Или в сказках сила Кащея сильно преувеличена?

– Знаешь, Неневеста, – мне показалось, что Бессмертный даже немного покраснел, – не совсем вовремя об этом говорить, но мне кажется, что я потерял не только память, то и силу тоже.

– Что-о-о?

– Хотя… Мы где-то глубоко под землей. В таких местах могут жить только гномы. А они умеют изготавливать такие сплавы… Правда, в своем мире я гномовские цепи пусть с натяжкой, но рвал. Но тут… Возможно, они вышли на еще более высокий уровень развития металлургии.

– Короче, вместо полного разгрома врагов нас ждет полное фиаско? А я-то собралась смотреть шоу с Главным Злодеем в главной роли…

– Вообще-то шоу не отменяется. Да и с главных ролей нас с тобой пока не снимают.

– И что же теперь делать?

– Попробуем договориться. Или запугать. Вообще-то мы еще не знаем, может, они с добрыми намерениями…

– Да-а? Похоже, что с добрыми. Вот, кстати, можешь сам у них спросить насчет намерений.

В камеру, а иначе я это место не назову, вошли… Ну и кто это?

Не гномы, во всяком случае, их я не так представляла. Хотя тоже невысокие существа, где-то метр сорок – метр пятьдесят. Широкие в плечах, с синими повязками на лбу. Их было пятеро. Один, видимо из знати, в расшитом самоцветами костюме. Повязка его сверкала несколькими крупными камнями, похоже сапфирами. Черты крупные, грубоватые, лицо украшает трехдневная щетина. Сопровождали его четверо воинов. Я так решила, потому что одеты они были попроще, с боевыми топориками в руках и непонятными штучками за поясами.

– Ты кто? – без предисловия ткнул пальцем в Кащея предводитель карликов.

– А ты кто? – парировал Кащей.

– Вопросы здесь задаю я! – возмутился человечек.

Охрана угрожающе подняла вверх топоры.

– Я Кащей Бессмертный! – громогласно прозвучал ответ. – Я Добрый Злыдень и Злой Добряк! Я… Кто я там еще? – вопросительно кивнул он мне.

– Это Страх ваших страхов! Главный Злодей всех миров и народов! – продолжила я.

Ожидалось, что после этих слов гномы, или кто там они были, должны по крайней мере броситься ниц, облобызать Главному Злодею сапоги и на руках отнести, вместе со мной разумеется, на пир в нашу честь.

Предводитель зевнул:

– Все?

– Все, – кивнул Кащей.

– В нашем мире такой не числится. Но раз уж ты такой большой злодей, в чем нам добровольно признался без суда и следствия, то мы милостиво избавим от тебя несчастные миры и народы. Казнь путем отсечения головы назначается через два часа. Готовься.

Упс… Увы, имя Кащея здесь никого в ступор не ввергает. Похоже, они о нем даже ничего не слышали. Глушь какая, провинция!

– Он пошутил! – заорала я. – Вы что, не видите сами, какой же это злодей? Обычный путешественник, Вася Стебельков!

– Обычный путешественник, забравшийся в наши владения с целью шпионажа? О, тогда приговор будет помягче: казнь через три часа.

– Какой шпионаж? Обычное путешествие. Исключительно с добрыми намерениями! К вам совершенно случайно попали!

– Случайное пересечение границ? Но это совсем другая статья! Что ж вы раньше не сказали? Чуть не произошла чудовищная ошибка! Тогда казнь через четыре часа.

– За что?!

– Случайное пересечение границ королевства карается лишением головы…

– Так кто же знал?

– Незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение. Но тогда, согласно статье 2037, осужденному даруется отсрочка. Итак, казнь через пять часов. Рад за вас.

Я офигела. Чем бы еще облегчить участь моего спутника? В голову больше ничего не лезло.

– А ты кто? – Толстый палец ткнул в меня.

Вот и думай теперь, кем представиться, чтоб не зашуршать вслед за Кащеем на плаху. Ему-то нестрашно, он бессмертный. А я?

Из всех моих познаний о жизни гномов в памяти мелькнула только одна-единственная сказка с хорошим концом.

– Я Белоснежка!

– Кто-кто? – Брови присутствующих поползли вверх.

Ну да, при таком внешнем виде: в грязной, порванной простыне и со спутанными волосами выдавать себя за нежную, скромную деву – сумасшествие. Но зато это имя им наверняка знакомо! Неужели история Белоснежки старше самого Кащея? О нем-то здесь и не слыхали! Вот это да!

– Я Белоснежка, – повторила я, – та самая, которая дружила с семью гномами. Вернулась к вам с миссионерской целью.

– Ух ты! – восхитился предводитель. – Давненько такого не было. Вторжение во владения цвергов плюс самозванство! Здесь так с ходу статью и не назовешь. Будет суд! Подсудимой необходимо выбрать защитника.

Влипла! Только этого мне не хватало. Или все же лучше, чем без суда и следствия? И кого же мне теперь брать адвокатом? Может, среди местных и есть таланты, но они мне незнакомы, да и платить нечем. Кащей? Я оглянулась. Нет, он себя и то отстоять не смог. Значит, остается один вариант.

– Я сама буду себя защищать.

– Вообще-то так не принято. Но…иногородним – скидки.

При этих словах группа цвергов круто развернулась на каблуках и покинула помещение. Так, нужно хорошенько подготовиться к защите.

– Кстати, Кащей, проведи разъяснительную работу. Кто такие цверги?

– Во всяком случае, это не гномы.

– Вот как! Ну и…

– Гномы – элементалы, духи земли. А цверги – это живые материальные существа, древний народ, предки всех карликов: кобольдов, стуканцев, коблинай, эрдлюитл и других. Яга рассказывала о древних народах, но они, когда началось массовое расселение человека, вдруг исчезли. Вот они куда, оказывается, переселились. Цверги…

Хорошенько подготовиться к защите не довелось. Какие же они оперативные! Двое стражников, не произнеся ни слова, сняли с меня цепи, тут же заменив их на подобие наручников, и поволокли к выходу. Я только и успела, что бросить на скрипящего зубами Кащея прощальный взгляд.

Несколько минут спустя мы оказались в огромном зале, где уже ждали судьи, присяжные, стража. Как в кино. Интересно, кто у кого содрал всю эту процедуру? А зрителей… Ни одного свободного места. Аншлаг! Да, я должна гордиться. Событие года!

Мой взгляд упал на замученную простыню, окутывающую мое тело. Да, наряд малость не по теме. Не от Валентино и даже не от Юдашкина. Что делать? Такова жизнь. Надо радоваться тому, что есть. Спасибо милой простыне за то, что она еще держится после стольких полетов. Итак, разрешаю начинать.

– Встать! Суд идет!.

Да ладно, встаю-встаю. Не дергайте.

– Сегодня, многоуважаемые цверги, на повестке дня дело так называемой Белоснежки, которая обвиняется в нарушении государственной границы и присвоении чужого имени. Обвинитель: славноизвестный Цвиг Ги Ру (им оказался богато одетый цверг, с которым мы уже познакомились), защитник – сама обвиняемая. Итак, что вы можете сказать в свое оправдание?

Придумать я ничего не успела, придется импровизировать. Главное теперь – стоять на своем. А то еще ко всем грехам добавят лжесвидетельство в суде.

– Я утверждаю, что я и есть Белоснежка.

Зал возмущенно зароптал.

– Та самая?!

– Та самая.

– А не знаете ли вы, подсудимая, что настоящая Белоснежка умерла несколько тысячелетий назад?

Умерла? Что ж ты так, подруга! Подвела…

– А разве я утверждаю, что я живая?

– ???

Интересно, какая у них религия?

– Многоуважаемые судьи, дорогие цверги! Верите ли вы во Всевышнего Бога? Творца, который создал всех нас?

Гул толпы прозвучал утвердительно. Хорошо, можно продолжать.

– Так вот, тысячелетия назад я умерла, за добрые дела была вознесена на небо, где и пребывала до последнего времени в виде ангела.

– Докажи! – послышались крики.

Вот где и пригодились мне неудобные, но так вовремя прорезавшиеся крылышки. Я подвигала плечами туда-сюда, чтоб приспустить простыню, и обернулась к народу спиной.

Рев цвергов потешил мою душу. Я их сделала!

Судьи велели мне подойти и придирчиво обследовали крылышки.

Ну что? Съели? Всамделишные!

Судьи удовлетворенно закивали. Но мой обвинитель не успокаивался, атеист несчастный.

– А почему же, будучи ангелом, подсудимая не может освободиться от оков?

– Да, интересно, почему же? – поддакнули судьи.

– Да потому, что Бог, отправляя меня к вам, на Землю, дал мне тело, чтобы вы могли меня видеть и слышать!

– А почему же ангел одет в такие грязные лохмотья? – не унимался Цвиг Ги Ру.

– Да потому, что с высоты неба я упала прямо в заросли на краю света! Посмотрела б я, если бы вас сбросили с вертолета без парашюта!

Суд удалился на обсуждение, я вздохнула и присела, оглядываясь на публику. Как среагировали? Может, я лишнего ляпнула насчет вертолета?

Цверги заинтригованно шушукались и искоса посматривали на меня. Что-то будет?

Судьи вернулись, построив всех по стойке «смирно». Ну? Да не мнитесь же, вопрос жизни и смерти решается.

– Верховный суд цвергов решил и постановил: признать подсудимую действительно Белоснежкой, ставшей ангелом после смерти и возвратившейся на Землю во плоти.

Ура! Да здравствует самый гуманный суд в мире!

– Итак, обвинение в самозванстве снимается. Остается вопрос о нарушении государственной границы.

Приехали…

– Протестую! В связи с подтверждением судьями моей личности как настоящей Белоснежки автоматически должно быть снято обвинение в незаконном переходе границы, в связи с тем что переход был осуществлен в миссионерских целях для посещения моего любимого народа.

– Ну нетушки! – восторженно заорал Цвиг. – Все-таки она самозванка! Настоящая Белоснежка жила в свое время у коблинай, а вовсе не у цвергов!

– Но у вас общие корни! Я решила обойти все родственные народы, – выкрутилась я.

– А вначале ты вообще говорила, что жила у гномов! – обличительно ткнул в меня пальцем Цвиг.

– В небесной канцелярии все народы ниже метра шестьдесят ростом называют гномами! – парировала я.

Зал зароптал. Мой оппонент обиженно захлебнулся:

– Но… но… но независимо от миссионерской деятельности факт безвизового перехода границ остается! Уголовный кодекс цвергов не предусматривает поблажек ни для кого!

Судьи закивали. Буквоеды!

– В данном случае разрешение было дано высшими инстанциями.

– Это какие же инстанции выше Верховного суда цвергов? – удивился главный судья.

Я пошла ва-банк:

– Это небесная канцелярия. Сам Бог!

Да простит мне Бог такое самоуправство. Но дело-то идет о моей жизни, поэтому, думаю, он не будет против.

– Тогда покажи нам разрешение в письменном виде! – лукаво прищурился Цвиг.

– Неневеста Кящеева

– Оно в устном виде! И не тыкай посланнице Божьей! – Мой голос пронесся по залу в полной тишине и даже, отлетев от дальних стенок, вызвал эхо. Получилось внушительно.

Ну думайте теперь, как проверить устное распоряжение Бога.

Суд снова удалился на совещание. Все опять зашушукались. Мой оппонент нервно тер сапфиры на повязке, пытаясь придумать еще какие-нибудь обвинения. Но теперь все доводы были бы уже не против меня, а против Творца. Поэтому он не решился продолжить.

Судьи вернулись после короткого совещания и объявили решение:

– С Белоснежки снимаются все обвинения. Но в связи с тем, что цверги в миссионерах не нуждаются, постановляется ее накормить, приодеть, снабдить провизией и выпроводить за границы государства.

Ура! Мне удалось выиграть этот процесс ценою в жизнь!

Да, кстати…

– Многоуважаемые судьи, я рада, что вы вняли гласу Божьему и голосу рассудка, и прошу вас также вернуть моего спутника, этого неудачника-шутника, которого Бог приставил мне в роли телохранителя.

Судьи переглянулись и кивнули.

Я довольно потерла руки. Дело сделано!

Спустя некоторое время – у цвергов все делается быстро – мы с Кащеем уже обедали в небольшой трапезной вместе с судьями. Им было очень интересно расспросить нас о жизни «наверху». Так что пришлось включать фантазию на полную.

Бессмертный был без малейшего понятия, о чем я наплела в суде, поэтому мне неоднократно пришлось наступать ему на ногу и отвечать за двоих. Он быстро смекнул, что к чему, набил рот едой и, когда к нему обращались, только мычал и непонятно жестикулировал. В итоге он наелся под завязку и к концу обеда уже врубился в ситуацию. Тогда он в свою очередь стал мне подыгрывать, давая возможность что-то пожевать. Я так и не поняла, что мы ели, что пили, но после столь долгого воздержания мне всё показалось ужасно вкусным. Когда вопросы исчерпались, а цверги изрядно наелись и напились, они стали рассказывать нам о своей жизни.

Вот здесь и выяснилось, что в этом мире издавна живут самые разнообразные народы кроме людей. Никакого исхода из древних мест не было. Да, легенды рассказывают о быстро развивающемся юном человеческом племени, которое так «плодилось и множилось», что скоро начало вытеснять древние расы. Было и недовольство, и распри, и вооруженные стычки, а потом вдруг в один прекрасный момент мир раскололся – то ли сам, то ли кто-то помог, об этом сказания умалчивают. Никаких переходов в ту часть, где остались люди, цверги не знали. Древние народы разделили сферы влияния и обитания, научились жить мирно, пока пару тысяч лет назад не произошло событие, изменившее ход истории. По планете прокатилась волна землетрясений, ураганов, цунами, светящихся вихрей, сопровождаемых громогласными звуками. В результате катаклизма давнее поселение чертей было стерто с лица земли, а на этом месте возник целый город, накрытый прозрачным колпаком. Проникнуть сквозь преграду было невозможно, но сквозь нее было видно, что город чужой, очень необычный и населен людьми. Людьми, о которых знали лишь по старинным легендам! Но все жители были мертвы. Вернее, так подумали сначала. Но шли года, столетия, а люди так и лежали нетленные, и тогда город окрестили Спящим и сочинили сказку о Спящей красавице, которую может разбудить только принц своим поцелуем. Но никто так и не смог проникнуть в Спящий город. А пять лет назад без всякой видимой причины купол разлетелся на тысячи осколков, и люди, населяющие его, проснулись. Во дворце на самом деле оказалась принцесса, и довольно хорошенькая по человеческим меркам. Пять лет люди привыкали к новому месту обитания. Пять лет принцесса изучала колдовские книги из древней библиотеки, развалины которой оказались возле ее дворца. И вот совсем недавно провозгласила себя могучей волшебницей, королевой Маруккой, велела всем присягнуть ей в верности и выплачивать налоги, а иначе она вызовет конец света и спасутся только те, кто будет с ней.

– Конец света уже начался, – заметил Кащей.

– На наших глазах тьмапоглотила часть земли вместе с колючими кустами, – подтвердила я.

– Как! Уже? – ужаснулись судьи. – А ведь мы живем наиболее близко к опоясывающему кустарнику! Мы собирались отправиться присягнуть на верность королеве через неделю. Теперь нужно ускорить сборы! Вы ведь тоже отправитесь в Спящий город, ведь это единственное поселение людей. Можете присоединиться к нам.

– А как вы собираетесь путешествовать? Разве при свете солнца вы не превращаетесь в камни? – заинтересовался Кащей.

– Наши далекие предки действительно каменели на солнце. Но здесь оно помягче, и за тысячелетия цверги приспособились к нему. Хотя долго находиться на улице, особенно в жаркую пору, не рекомендуется – могут появиться ожоги и пузыри. Поэтому большую часть пути цверги пройдут подземными пещерами и тоннелями.

Мы уже видели эти переходы. Двигаться, согнувшись в три погибели? Нет уж! Поэтому мы вежливо отказались, сославшись на необходимость заниматься по дороге миссионерской деятельностью.

Короче, нас вывели из пещер, снабдили рюкзаками с провизией, и мы мило распрощались. Цверги, как и обещали, меня переодели. Но не могу сказать, лучше ли это было, чем моя уже привычная простыня. Ее бы замочить на сутки в хорошем стиральном порошке, где-то бахрому обрезать, где-то укоротить, где-то фирменной кнопочкой подхватить, поясочек со стразами… Очень даже ничего получилось бы. А теперь на мне были короткие мешковатые штаны, бесформенная куртка и большие, натирающие ноги сапоги. В подобной одежде я меньше всего хотела оказаться рядом с мужчиной, который мне так нравится. Поэтому я шла понурив голову, несмотря на то что Кащей нес оба рюкзака, свой и мой. А он одной рукой их несет, ему и не трудно вовсе. Словно услышав мои мысли, Бессмертный засунул оба рюкзака в необъятные карманы своего плаща и вообще пошел налегке.

Как объяснили нам цверги, далее находились поселения темных и светлых эльфов, их общий большой город под названием Эльфиград. Еще дальше – земли коблинай, далеких родственников цвергов. Визу они не требуют и переход границы преступлением не считают.

Самое-самое главное, как сообщили цверги, – не сходить с наезженных дорог. То есть единственной серьезной проблемой на данный момент является отсутствие стилиста, парикмахера и модельера как максимум. Или джинсов и топика как минимум. И моей косметички.

– Ну, Неневеста, ты блеснула, – пытался разговорить меня Кашей. – Такую историю придумала! Даже мне бы в голову не пришло.

– Угу… – Ну нет у меня настроения отвечать.

– Спасибо, что про меня не забыла. – Вот и благодарности дождалась! – Казни мне, конечно, бояться нечего, все равно оживу, но это все заняло бы какое-то время. И ты бы осталась совсем одна, без защиты.

Ах вот как! А до этого я, конечно, была под надежной защитой! Особенно когда он в цепях висел, как Кащей Бессмертный. Хотя, собственно, он и есть Кащей…

– Но вообще-то, Неневеста, ты сама виновата в этой ситуации. Нужно быть осторожней! Это же надо было свалиться в катакомбы цвергов!

Значит, я уже не героиня дня и спасительница нас обоих, а та, которая сама во всем виновата. И это мужчина моей мечты! Вот так всегда. Навоображаешь себе невесть что, а чуть пообщаешься – полное разочарование. Короче, все мужики – сво…

– Следующий раз, Неневеста, смотри под ноги…

Я молчу долго, но сейчас взорвусь. И мало не покажется!

– Ну почему ты такая грустная, Неневеста? Ведь все прекрасно!

– Прекрасно? И что же прекрасного в этом нелепом костюме?! В том, что эти дикие цверги не предложили ни сауны, ни даже элементарной ванны? О-о-о!..

Мои стенания закончились так быстро только потому, что нашим взорам вдруг предстало самое очаровательное в мире озеро. Гладкое голубое зеркало, неровные берега, поросшие молодым камышом, мягкий песочный пляжик… Сказка!

– Стоп, Кащеик! Я на пять минуточек отлучусь, а ты тут постой. Только без меня не уходи!

– Ку-у-да?!

Цепкая рука ловко ухватила меня за запястье.

– Да куда я денусь? Искупаюсь быстренько и вернусь. Только отвернись, я же не буду в одежде в воду лезть. Но не подглядывай! (Хотя если не подглянет, то не мужчина будет…) А потом я отвернусь.

– Ни-ку-да не пойдешь! – твердо отрезал мой суровый спутник.

– Это еще почему?! – возмутилась я.

– Цверги ясно сказали: с дороги не сворачивать.

– Хм! Да это вообще было фигуральное выражение: никуда, мол, не ныкайтесь, чтобы не потерять ориентацию. А тут рядышком, рукой подать.

– Мы ничего не знаем об этом мире, – назидательным тоном читал мне нотацию Кащей. – Эта идиллия может быть только видимостью, а в темных, мрачных глубинах, вполне вероятно, скрывается какое-нибудь ужасное чудовище…

Все это меня не убедило. Единственным доводом служила железная рука, неумолимо увлекающая меня прочь от зовущего, манящего своей первозданной чистотой озера. Я только собралась высказать этому деспоту все, что о нем думаю, как сзади раздался отчаянный, захлебывающийся детский крик. Хватка Кащея на долю секунды ослабла – и я уже мчалась к голубой глади озера, в центре которого то показывалась, то исчезала маленькая головка.

Вот в этом вся я – сначала делаю, а потом думаю. Так не хотелось лезть в воду в одежде, но я уже плыла кролем – так у меня быстрее всего получается – к тонущему малышу. Мальчик отчаянно молотил кулачками, визжал, выпучив глаза, отплевывался фонтанчиками, а когда я приблизилась, пошел под воду, пуская пузыри. Теперь главное – половчее ухватить его за шкирку или за волосы, чтоб он не вцепился в меня. Я еще никогда не спасала утопающих, но твердо усвоила теорию. Хватанув побольше воздуха, я нырнула в синюю глубину. Да где же это несчастное дитя? Ах вот оно! Я только примерилась подхватить его за волосы, как «несчастное дитя» резко метнулось в сторону, обхватило меня сзади за плечи, полностью парализовав движения, и со скоростью ракеты потащило на дно.

Глава 5 ДУРА ДОВЕРЧИВАЯ

«Дура доверчивая», – только и подумала я, чувствуя, что мои легкие вот-вот взорвутся, а глаза выскочат из орбит. А кто-то говорил, что тонуть небольно. Я до последней секунды сдерживала дыхание, но ныряние не мой конек. Почти теряя сознание и не в силах больше сопротивляться, я потянула в себя воду, понимая, что это конец.

Но, к величайшему моему удивлению, легкие заполнил… воздух! Спертый, сырой, но воздух! Вдох, еще вдох. Боже, какое это счастье – дышать! Только тут я почувствовала, что стою на четвереньках, под моими руками и ногами – твердая поверхность. Так, немножко продвинусь вперед, подальше от воды… Не скоро купаться захочется!

Села. Огляделась. Я в пещере. Стены поросли каким-то светящимся мхом, от него все пространство озарено призрачным светом. Глаза быстро привыкают к сумеркам, и вот я уже могу рассмотреть всю пещеру. Вот вход, через который я сюда попала, – неширокий лаз снизу. Дно покатое, здесь, где сижу я, – сухое, а с другой стороны – покрытое водой. И там дрыгает ручками-ножками, еле сдерживаясь от смеха, рыжеволосый ребенок лет пяти-шести. Нормальный ребенок, без рыбьего хвостика.

– Ты кто?

Малыш перестал кататься по земле и придвинулся поближе ко мне. Его личико изобразило глубокое страдание, а в больших круглых глазенках заблестели слезы. А может, вода?

– Я бедный, одинокий ребенок, – всхлип, – меня мамочка отвела к озеру и бросила, – еще всхлип, – потому что я очень много ел. Теперь я живу здесь… сам, один. Прячусь в этой пещере от всяких злых чудовищ, – всхлип, всхлип. – Никто меня не любит, никто меня не ласкает, – а я и не заметила, что его головка уже устроилась на моих коленях, а моя рука нежно ворошит мягкие влажные волосики. – Ты такая хорошая. Ты ведь меня не бросишь? Будешь моей мамочкой?

Стоп. Малыша, конечно, жалко. Но мамой становиться я пока не собиралась.

– Так, тебя как зовут?

– Люсьен, – удивленно поднял головку мальчик.

– Слушай, Люсьен, сейчас мы выбираемся на поверхность, там меня ждет хороший друг, мы ищем твою маму…

– Нет, – перебил малыш, – маме я не нужен, она меня бросила.

– Значит, отведем тебя в селение, найдем бездетную семью, и тебя с радостью усыновят.

– Нет. – Мальчик вырвался из моих рук, окунулся в воду и показал место за ушками. – Гляди, у меня уже выросли такие штучки, и я долго не могу находиться на воздухе.

Я ощупала трепещущие жабры. Настоящие!

– Я так долго жил в воде, что теперь не могу уйти из озера. Ну останься со мной… Ну стань моей мамочкой, – захныкал Люсьен. – Я тебе рыбку ловить буду-у-у…

Не выношу детских слез. Опять надо идти ва-банк.

– Не могу. У меня самой дома дети плачут.

– У тебя есть дети? – изумился малыш, перестав плакать.

– Пятеро, – растопырила я пальцы. – Так что извини, я не останусь. Но обещаю, если мне встретятся где-нибудь русалки, сирены или другие водные жители, я дам им твой адресок – тебя усыновят. Или хотя бы определят в какой-нибудь приличный русалочий детский дом. Лады?

– Какая ты добрая, – с сарказмом проговорил мальчик, теребя на груди какой-то чудный медальончик.

– Я про тебя не забуду. А теперь отпускай меня.

– Иди, – равнодушно пожал плечами Люсьен.

– Ну нет, ты меня проводи, пожалуйста.

– Вот еще, ты меня бросаешь, а я еще должен тебя провожать?

– Воспитанные мальчики всегда провожают своих гостей. Ты ведь воспитанный мальчик?

– А кто меня воспитывал? – буркнул малыш, но включился в игру: – Хорошо. Я тебя сейчас выведу на берег. Но запомни, если ты снова вернешься, то останешься здесь навсегда.

Не вернусь. Еще чего, только бы выбраться на солнышко.

Я кивнула и едва успела вдохнуть воздух, как Люсьен уже потащил меня за руку, и подводное путешествие продолжилось, только уже в обратную сторону. Ход сворачивал то вправо, то влево. Да, сама бы я никогда отсюда не выбралась.

«Торпеда, а не ребенок», – подумала я, выбираясь на песчаный пляж.

Я оглянулась. Мальчик махал мне рукой и что-то кричал. Точнее, открывал рот. Почему я ничего не слышу? А, это уши заложило от такого быстрого подъема на поверхность. В голове шумит…

Малыш махнул последний раз ладошкой и нырнул.

Да, странный ребенок. Нужно ему обязательно помочь.

А где же Кащей? Неужели не дождался меня и ушел?

Ой, что же я без него делать буду? Как же мне его догнать?

Я в панике огляделась.

Лошадь! У озера мирно щипала травку рыжая лошадка. Вот бы мне на нее взобраться, я бы в два счета догнала этого изменника. Я стала медленно приближаться к животному.

– У-тю-тю… Цып-цып-цып… – Ну не знаю я, как подзывают коней.

Я подошла совсем близко. Лошадка подняла голову, с любопытством поглядывая на меня. То ли привыкшая к людям, то ли просто еще не пуганная.

– Хорошая, хорошая моя. – Хоть бы кусочек сахара был, так нету.

Я стала поглаживать лошадку по шее, рука нащупала надетую на нее цепь, за которую я ухватилась и попробовала запрыгнуть на спину животному. У меня бы ничего не получилось, но лошадка сама присела и подбросила меня вверх. Я приземлилась на круп, обхватив шею обеими руками. Ура, получилось! Я попробовала управлять лошадкой, толкая ее босыми пятками (где ж я сапоги оставила?), но, к моему ужасу, она поскакала вовсе не туда, куда я ее направляла, а в противоположную сторону – к озеру!

– Стой! Тр-р-р! Куда?!

Лошадка повернулась ко мне, подмигнула, весело заржала, и влетела со всего размаху в воду. Я попыталась спрыгнуть с нее, но не смогла даже шевельнуться, словно приклеилась.

– А-а-а!!!

До того как с головой уйти под воду, я успела увидеть вынырнувшего Кащея, с ужасом уставившегося на меня. Да он же, родненький, никуда не уходил, ныряет, меня ищет!

Поздно!

В этот раз я все-таки наглоталась воды. Пришлось долго откашливаться и отфыркиваться. Лошадка попыталась постучать мне копытом по спине, но я решительно отвергла ее помощь:

– Я сама.

А то потом потребуется помощь в сращивании костей.

Наконец-то мне полегчало. Я сидела все в той же пещере с фосфоресцирующим светом. Напротив сидела на заднице подлая лошадь, сложив на груди передние копыта, закинув ногу на ногу, и радостно ржала. Не как конь ржала, а хохотала до умопомрачения, показывая все свои – сколько их там должно быть? – крупные белые зубы.

– Ты кто?

– Тормозишь, подруга, – зашлась в хохоте лошадь. – Я Люсьен.

– Значит, так? Бедный, брошенный ребенок? Сиротинушка? – сжала я кулаки. – Значит, мамочки тебе не хватает? А от мамочки в глазик не хошь?

– Ну чего ты, – отодвинулся подальше Люсьен. – Шуток не понимаешь?

– Зачем людей обманываешь? – приблизилась я.

– Прикольно… Да и вообще, не могу я иначе. Судьба моя такая. Я ведь келпи – водяная лошадка. Разве не слышала о таких?

– Не водятся у нас такие. Раз-другой в глаз получили – и вывелись все.

– Тихо-тихо. – Келпи прекратил смеяться и опустил голову в воду, чтоб отдышаться.

– И что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Смотри. – Люсьен протянул мне медальон в виде морской звезды с изображением хохочущей лошади в центре. Тот же, что висел на шее мальчика, только увеличившийся в размере. – Мы, келпи, все такие. Превращаемся, заманиваем. Но не едим, честно-честно!

– А зачем заманиваете?

– Скучно.

– Плеер купи на батарейках.

– Где?

– Да, – прикинула я, – здесь, наверное, вряд ли. А не знаешь, где проход в мир, где живут люди, такие, как я?

– Не-а.

– Жаль. Я бы тебе свой плеер подарила, сидишный.

– Ну да, а что это такое вообще-то, – поинтересовался келпи, – плеер сидишный?

– Сидишь и музыку слушаешь.

– Музыка – это хорошо. А ты мне спой.

– Нетушки. Если я запою, ты точно сбежишь, а тебе меня еще наверх тащить.

Люсьен снова опустил голову в воду.

– А почему ты считаешь, что я буду делать это? – спросил он, вынырнув.

– А почему ты считаешь, что не будешь делать этого? – удивилась я.

– А у нас был договор: вернешься – остаешься навсегда.

– А почему ты меня обманул?

– А почему ты позволила себя обмануть?

– Ладно, покажи договор.

– А он был устный.

– Значит, и не было ничего.

– Говорила мне мама, женщину не переговоришь. Тогда давай заново играть. Чтоб все по-честному. Составим письменный договор.

– И ты выведешь меня сейчас же на берег?

– Как только подпишем соглашение.

– Лады, – стукнула я келпи по копыту.

Люсьен выудил откуда-то из закромов свернутый пергамент и палочку графита. Оказалось, что он неплохо пишет, зажав импровизированный карандаш между зубами.

– Как тебя зовут? Мне нужно вписать твое имя.

– Неневеста, – уже привычно откликнулась я. И когда только успела привыкнуть к этому имени?

– Чья Неневеста? Того человекообразного, который до сих пор ныряет за тобой? – уточнил келпи.

– Его. А что, до сих пор ныряет?

– Ныряет, только пещеру ему не найти. Читай.

Я внимательно прочитала документ, посмотрела, не приписано ли чего мелким, неразборчивым почерком внизу или с другой стороны. Нет, все предельно ясно. Люсьен обязывался доставить меня на сушу в полном здравии. А я обещала, если добровольно вернусь в озеро, остаться в нем навсегда.

Ну что, ставлю подпись. Ну ведь не такая я уж дурочка, чтоб опять меня разыграли.

Оказалось, такая.

Не успела я очередной раз отдышаться после подводного путешествия, как увидела молодого, чертовски привлекательного рыбака. В одной руке он держал удочку, другой прижимал к груди плащ и сапоги Кащея. Он повернулся ко мне и запричитал, тыча одежду прямо в лицо:

– Утонул, точно утонул! Дал мне подержать одежду, а сам ныряет, ныряет, ищет кого-то. Да, видно, сам зацепился за какую-нибудь корягу, там их на дне полно. Уже двадцать минут не выныривает. Его отцепить надо, а я плавать не умею…

Кащеюшка, милый!.. Ты же меня спасал… Ты-то, конечно, бессмертный, но если зацепился на дне, то будешь вечно оживать, захлебываться, оживать, захлебываться, бессчетное количество раз. А мне без тебя что делать?

И я сиганула в озеро. Уже в полете заметила, что рыжеволосый парень прыгнул за мной, а на груди у него блеснул медальон.

И где же мой ум раньше был?

Очнулась по старой программе уже в пещере, на руках у келпи.

– У тебя скоро жабры вырастут – столько раз подряд нырять, – пошутил он и осторожно положил меня на пол. – Погоди, пойду подышу: – И нырнул в отверстие.

Когда он вынырнул, мои глаза уже привыкли к сумеречному свету, и я смогла рассмотреть его новый облик. Теперь это был высокий, красивый мужчина с лицом Рики Мартина и фигурой культуриста.

На нем была черная футболка с группой «Король и шут» на груди и обтягивающие джинсы. У меня глаза вылезли из орбит. Если б не медальон, то на сто процентов была бы уверена, что мальчик только что с тусовки.

– Откуда у тебя такая одежда? – не выдержала я.

– Из твоей головы, – улыбнулся он, обнажая чудесные белые зубы. – На себя посмотри.

Я посмотрела. На мне была кофточка, завязанная узлом под грудью, джинсы, кроссовки. Я не успела даже изумиться.

– Или так лучше? – спросил Люсьен.

Я подняла глаза. На нем теперь был белый костюм без единой складочки, серебристый галстук, белые туфли. А на мне… темно-зеленое искрящееся платье, длинное, облегающее, мягкое, такого же цвета туфельки на шпильках, тяжелое колье и широкий браслет из зеленых камней. Ей-богу, изумруды. Хоть сейчас на Венский бал или на прием к президенту Америки. А еще лучше на звездную тусовку, например на Новогодний огонек в Кремле. С таким спутником не стыдно.

– А может, лучше так?

И вот он уже стоит сложив руки на груди и широко расставив ноги в одних плавочках.

– Я на минутку. – Ныряет подышать, затем снова становится в стойку.

Мокрые мускулы играют в тусклом свете. Ну и качок. На стероидах, что ли?

А я? Я в изумрудном переливающемся купальнике, и драгоценности на месте, даже еще такой же браслет на лодыжке. Красотища – дух захватывает!

Люсьен склоняется ко мне, мокрые волосы касаются моей щеки.

– Теперь нам не будет скучно вдвоем…

Ну может быть, может быть, если бы я не видела этого красавчика в виде шестилетнего малыша и мило ржущей лошади… А так…

– Извини, дорогой, ничего у нас не получится.

Келпи, уже приблизивший губы для поцелуя, отшатнулся и тут же оказался снова в белом костюме, а я – в длинном платье.

– Я тебе не нравлюсь?

– Нравишься. Но мне очень не нравится, что ты роешься в моих мыслях.

– Больше не буду. Я просто хотел, чтобы тебе понравилось.

– Одежда – отпад. Но больше в голове не копаться!

– Конечно, моя русалочка. – Люсьен снова попытался меня обнять.

– И никаких приставаний!

– Нет, так дело не пойдет. Ты остаешься у меня навсегда. Чем же мы с тобой заниматься будем?

– И с чего ты взял, что я остаюсь у тебя навсегда?

– Это что, сказка про белого бычка? Ты договор подписала. От своего слова ведь не откажешься?

– От своего слова не откажусь. А если ты сам не захочешь, чтоб я у тебя оставалась?

– Я? Сам? Отчего это я не захочу?

– Ну мало ли…

– Если б я сам не захотел, то отправил бы тебя на сушу. Но этого не может быть, потому что не может быть никогда! Поняла?

– Поняла.

– Вот и хорошо. Погоди, я сейчас вернусь.

– Стой!

Келпи окунулся только до пояса и замер выжидающе. А вот теперь мне нужно задержать его как можно дольше.

– Разве союз водяной лошадки и человека возможен?

– Я всегда буду появляться перед тобой только в таком виде.

– А как насчет анатомических особенностей?

– Все путем. Проблем не будет.

– Точно? – Я коснулась его упругой влажной кожи.

– Я сейчас к тебе вернусь. – Видно было, что коньку явно не хватает дыхания. Он снова намерился выскользнуть из моих рук, но я его удержала:

– Постой, давай сейчас и проверим…

Я прильнула губами к его губам. Люсьен ответил страстным поцелуем. Конь не конь, но этого чувства я не забуду никогда. Поцелуй затянулся. Я чувствовала, что келпи задыхается. Он попытался вырваться, я удержала, он дернулся сильнее. Мои руки нащупали медальон в виде морской звезды на его груди. Люсьен дернулся, я отпустила его, одновременно прижав к горлу острый луч медальона. Он попытался уйти в воду, но я крепко держала его за шею, упершись ногами в края подводного хода. Луч еще сильнее впился в его горло. Келпи захрипел и забился.

Не думаю, что он не мог потерпеть, не дыша еще какое-то время. Видимо, тут сработал эффект паники. Как люди тонут? Ведь можешь же ты задержать дыхание, перевернуться на спинку и грести себе спокойно хоть из Ялты в Турцию. Но нет, только начинается паника – все! Беспорядочно лупят руками по воде, орут, водички наглотаются – и на дно.

Это, правда, я сейчас такая умная. А когда-то тоже не умела плавать и понять не могла, каким таким волшебным способом можно научиться держаться на воде? Пока однажды вдруг не поняла, что плавание – это не способ махания руками и ногами, а умение заполнить свое тело воздухом и не выдыхать его полностью. Пока воздух внутри – можно вообще ничем не махать, ляг и отдыхай. Вот какая я умная, могу инструктором по плаванию работать. Главное, чтобы обучаемый всецело доверял учителю и не боялся. Но страх, страх мешает всему.

А чего бояться?

Знаете, как наша тусовка учила одного хорошего друга плавать? Заплыли на лодке на середину озера, где над головой будет метр-полтора воды, взяли за ручки-ножки и выбросили за борт. И быстренько отгребли подальше, чтоб не догнал.

Что бы вы думали? Пацан был смышленый, вырос он вдалеке от воды, бояться ее не научился. Чуть побултыхался – и идет в глубину. Но он же знает, что там, внизу, все равно дно есть. Куда же оно денется? Значит, он спокойненько опускается на дно, отталкивается… Всплыл, вдохнул, опустился, оттолкнулся, вынырнул, вдохнул… Таким образом и «дошагал» до мелководья.

А ведь плавать так и научился, и очень быстро!

Келпи затих и закатил глаза. Пора.

– Итак, дорогой, сейчас поиграем в вопросы-ответы. На каждое «да» – моргнешь. Брейн-ринг. На размышление пятнадцать секунд, больше все равно не протянешь. Итак: клянешься, что добровольно выведешь меня на берег?

Люсьен подумал и моргнул.

– Не будешь препятствовать мне и моему другу уйти, не будешь пытаться вернуть, обмануть?

Моргнул.

– И клянешься, что явишься мне на помощь по первому моему требованию?

Келпи выпучил глаза и захрипел, пытаясь что-то сказать. Подождем.

Все равно он должен когда-то моргнуть.

Ну вот, моргнул.

– Ты поклялся! Земля и вода – свидетели! – крикнула я, отпуская Люсьена.

Он тут же скрылся в воде и долго не появлялся. Может, я его «передержала» и он задохнулся? Да нет, просто сбежал и оставил меня одну погибать. Разве выберусь я сама этими подводными лабиринтами?

Мои грустные размышления прервал шумный всплеск. Он все-таки вернулся!

Красавчик в одних плавках выбрался в пещеру, с укоризной глядя на меня и потирая горло.

– Я поклялся. Но ты вырвала эти клятвы обманом.

– Учусь этой науке у тебя. Я ведь хорошая ученица?

– Хм! Да уж, превзошла учителя.

– Так ты выполнишь клятву?

– А ты думала, что после такой выходки я оставлю тебя в своем доме? Да я бы рядом с тобой заснуть побоялся!

– Логично.

– Так что я готов выполнить и второй пункт: не препятствовать тебе, Неневеста, и твоему другу как можно быстрее покинуть берега моего дорогого озера. Но насчет третьего пункта, насчет безвозмездной помощи… Тут загвоздка. Как я могу явиться по первому твоему зову и оказать содействие, если, как ты сама убедилась, я не могу долго существовать без воды?

– А сколько можешь?

– Минут десять максимум.

– Значит, полчаса – минимум.

– Ну если без физической нагрузки, то может быть…

– В общем, меня подробности не интересуют. Ты поклялся. А уж как ты будешь действовать – твое дело.

Люсьен вздохнул и надел на меня свой медальон с изображением ржущей лошади:

– Это медальон не простой, а почтовый. Мне его мама подарила.

– А где твоя мама?

– Она живет в соседнем озере. Мы вообще-то селимся в реках, потому что любим простор. Но здесь рек нет, поэтому молодые келпи переезжают в отдельные озера. Там, дальше, живут мои братья и сестры. Так что в озерах лучше не купайся и на ничейных лошадок не запрыгивай, – ухмыльнулся Люсьен.

– А что значит почтовый медальон?

– Очень редкая штука. Их изготавливает всего один мастер где-то в южных морях.

– Твоя мамочка бывала так далеко?

– О, у нее была бурная молодость. В отличие от моей, – вздохнул он.

– Ну и что дальше?

– Можно прикрепить к медальону письмо или открытку и бросить вверх. Он доставит послание тому, кто на нем изображен. То есть мне.

– И ты явишься мне на помощь?

– Если к этому месту ведет система озер и каналов.

– А если нет?

– На нет и суда нет. Ну что, поехали? – обхватил меня за талию Люсьен.

Я снова была в мешковатых цвергских штанах и серой куртке.

– А не мог бы ты сотворить мне джинсы и какую-нибудь маечку? – заискивающе прощебетала я.

– Мог, – кивнул келпи. – Только при солнечном свете их все равно никто не увидит.

– Жалко, – вздохнула я.

Э-э! Я же только выдохнула. Я вдохнуть не успела-а!

А мы уже прорезали своими головами толщину воды. Который раз за день? Осталось расслабиться и получать удовольствие, пока не потеряла сознание.

Не потеряла. Может, начинаю привыкать? По дороге келпи прихватил все еще ныряющего Кащея, и мы вынырнули недалеко от берега все вместе. Люсьен громко чмокнул меня в щечку и ретировался. В голове шумело, слух опять пропал, и я ничего не поняла из гневной речи Бессмертного, хотя половину сказанного можно было воссоздать по его красноречивому взгляду. Даже келпи заинтересовался лексиконом и вынырнул где-то на середине озера.

«А ты мне все-таки нравишься!» – прочитала я по губам и грохнулась в обморок. Ну не выдерживает мой организм таких перегрузок. Хотя вру. Мне просто захотелось, чтоб Кащей прекратил высказывать все, что он обо мне думает, и на руках вынес меня из воды.

Спустя полчаса мы уже шли дорогой в указанном цвергами направлении. Кащей время от времени снова начинал возмущаться по поводу моей наивности и нерассудительности. Я как кошка, которая съела сало, виновато отворачивалась. Ну что я могла сказать в свое оправдание? Да, поплатилась за собственную доброту. Но ведь все хорошо закончилось! Зачем ругаться?

– Теперь будешь знать, что старших нужно слушаться, – не унимался Кащей.

Старший нашелся. Да мне эти слова с самого детства поперек горла стоят. Я потому-то и вырасти поскорее хотела, чтоб никто не донимал поучениями. И что я имею? Опять никакой свободы!

– Неневеста, ты меня слушаешь?

– Да слышу, слышу я тебя, Кащ-щей Бес-смертный.

– Называй меня Странником, я же просил.

– Да ладно, ладно.

Мы шли уже часа два. Достаточно для того, чтобы мне надоело. Сапоги я нашла на берегу, и они продолжили усердную работу по созданию на моих нежных ножках пузырей и мозолей. Может, лучше бы не находила?

По обеим сторонам дороги пошли сады. Вот это да! Какой Мичурин занимается здесь селекцией? Черные сливы больше моего кулака. Абрикосы светятся, как маленькие солнышки. А груши… Яблоки… И еще неизвестно что. Еда у нас с собой была, нас цверги снабдили. Кащей, поддавшись моим просьбам, быстренько соорудил пикничок на обочине. Но после мясного блюда непонятного происхождения еще больше захотелось закусить чем-нибудь вкусненьким, сладеньким.

– Кащеик, я только одну сливку сорву – и все.

– Неневеста! Тебе мало келпи?

– Так я ж никуда. Два шага… На твоих глазах…

– Это может быть опасно.

– Опасно? Ну не будет же кто-то выращивать целые сады ядовитых яблок? Сам видишь, какие плоды ухоженные. Для себя растят.

– Нельзя.

– А вот смотри, Кащеик. Даже с дороги сходить не надо. Ветки прямо над головой. Кащеюшка, какое яблочко! Достань мне его! Тебе только руку протянуть!

Прямо надо мной висело румяное, наливное яблоко размером с баскетбольный мяч.

– Нельзя. – Мой угрюмый спутник равнодушно двинулся дальше.

А я? Я не выдержала. Душа моя не выдержала. Я подпрыгнула и уцепилась двумя руками за круглые яблочные бока.

Ну вот, «все в моих руках»! Тяжелое, душистое… И ничего не произошло.

Попробовать его я так и не успела. Звон заполнил все пространство и проник в мой бедный череп, оглушив меня. Вот это сигнализация!

– Руки за голову! – послышался грозный окрик.

Я оглянулась и увидела с десяток арбалетов, нацеленных в мою сторону… Насколько я знаю, арбалет – оружие меткое и мощное. Поэтому мне пришлось бросить ароматный плод – яблоко раздора! – на дорогу и поднять руки.

– Э! Полегче! Я всего лишь сорвала яблочко, нагло висевшее у меня над головой. Можно сказать, в целях самообороны! А если бы оно само упало и убило меня? А вас что, жаба давит? У вас их вон сколько. Ой-ой-ой! Куда это вы меня тащите? Куда?..

Глава 6 ИЗ ВОДЫ ДА В ПОЛЫМЯ

Под строгим надзором стройных воинов в белых одеждах (светлые эльфы! – догадался Кащей) нас проводили через ломящиеся от плодов сады к небольшой деревеньке. Даже яблоко не дали забрать. Жлобы! Пусть лучше сгниет…

И вообще, зачем им столько фруктов? А, наладили маленький «большой бизнес» и снабжают какой-нибудь мегаполис.

Не понимаю только, чего это они ко мне из-за одного несчастного яблочка пристали?

Деревенька была… Ну обычная эльфийская деревенька (можно подумать, я их много до этого видела). Кукольные белоснежные домики, резные, воздушные. В общем, как говорил Иван Грозный в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», взирая на Москву с высоты многоэтажки: «Лепота!» Солнышко яркое такое, все чистенькое, веселенькое. Только вот эти, с арбалетами, совершенно не вписываются в пейзаж.

– Эй, оружие опустите! Миру мир! Все за разоружение! А где это моя миротворческая армия?

В общем, напрасно я сама себе боевой дух поднимаю и стараюсь перевести все в шутку. Угрюмые лица эльфов ничего хорошего не предвещают. А я представляла их веселым, доброжелательным народцем с Прозрачными, как у стрекоз, крылышками. Как я ошиблась!

И Кащей молчит. Идет с таким видом, будто наелся на ночь соленых огурцов с молоком, а теперь ждет, кто ему предложит таблеточку мезима.

– Слышишь, Ка… Странник, может, достанешь свою шпагоплеть, а то и меч-кладенец и мы покажем всем, кто здесь пишет законы?

– Я бы, конечно, мог, – шепотом отвечает Кащей, – но, убив нескольких эльфов, мы наживем целый народ врагов. А оно нам надо? Давай лучше пойдем с ними и узнаем, чего они хотят.

Ясно, умыл руки. Думает, сама заварила кашу, сама и расхлебывай. Ну ладно, хоть не начал: «Я же тебя предупреждал… Сама виновата…»

Так за размышлениями я и не заметила, как мы пришли на главную площадь. Впереди находились более богатые постройки, чем остальные домики в деревне, типа как у нас загородные дачи новых русских. По периметру площади располагались белые резные столбы, на них держался огромный полог, расшитый золотыми звёздами. Впереди на помосте за длинным столом сидели пятеро старцев, безбородых, но с длинными седыми волосами. Усы и бороды у них, видимо, вообще не растут. По бокам на белых стульях рассаживались эльфы побогаче, за ними подтягивались остальные любопытствующие. Слева и справа на восьмиугольных камнях горели огни, возле них лежали фрукты. А, алтари с подношениями, ритуальные огни… Сзади… А что это такое сзади? Но арбалетчики не дали мне посмотреть, подведя нас с Кащеем к возвышению, где сидели старцы.

– Кто эти мужчина и женщина? – спросил один из них, самый седой и, видимо, самый главный.

– Она сорвала яблоко. Он был рядом.

– Оставьте их.

Стражники заняли места около столбов.

– Кто ты? – обратился старец к Кащею.

– Я Странник.

– Садись, Странник, ты не совершил преступления.

Ему быстренько предоставили стульчик, на спинку которого Кащей и откинулся, спокойно сложив на груди руки и закинув ногу на ногу.

– А ты кто?

– Я? Обычная путница, путешествую, никого не трогаю, не привлекалась, не участвовала… Короче, никаких преступлений не совершала тоже.

Им бы тут меня за белы ручки брать, в палаты белокаменные вести, пир на весь мир устраивать… Что-то не спешат.

– Похищение частной собственности – одно из самых тягчайших преступлений.

– Какое похищение? Я просто сорвала яблоко. Только и всего!

– Все плоды, выращенные эльфами, являются частной собственностью общины. И яблоко тоже.

– Да-а? А оно что, какое-то сверхценное? Может, молодильное?

– Да нет, обычное.

– В чем тогда вопрос? Стоило всех собирать? Что там за это полагается? Возместить ущерб? Я его, правда, даже не укусила. Но возместить ущерб готова. Ну денег у меня при себе – полное присутствие отсутствия… А давайте я отработаю! Что вам – улицы подмести? Могу помочь в уборке урожая.

Старец давно пытался что-то вставить и в конце концов стукнул посохом.

– Сам факт похищения, невзирая на размеры похищенного, карается смертной казнью!

– Вы что, с ума сошли?! Меня вчера уже приговаривали к казни, нельзя ведь так часто! И за что? За одно-единственное яблочко? И вы еще называете себя светлыми эльфами! Да у нас, людей, многие хозяева специально высаживают плодовые деревья за забором исключительно для того, чтобы могли лакомиться случайные прохожие!

– Неправда! – подскочил старец, остальные загудели, переглядываясь (видимо, я их все-таки зацепила). – Мы прекрасно знаем рассказы предков о человеческом племени. Это дикие, грубые, необразованные, наглые существа!

– С дубинками, – добавила я. – Так вот, к вашему сведению, за истекшие тысячелетия люди стали значительно умнее, благороднее и добрее (об отрицательных качествах человечества благоразумно умолчу), в отличие от эльфов, которые в памяти людей действительно остались светлыми, а на самом деле, судя по всему, вырождаются как нация!

Тут уже вскочили и зашумели все. Может, я перегнула палку? А может, они ярые националисты?

Главный старец изо всех сил хрястнул посохом об пол, и воцарилась тишина.

– Хватит! Чем быстрее мы покончим с этим неприятным делом, тем лучше.

– Значит, я права? Насчет благородства и милосердия у эльфов полный нуль?

– Если бы мы проявляли милосердие к каждому вору, то от наших садов не осталось бы и ветки. А так наши справедливые законы всем известны и мы процветаем!

– Но я же не знала ваших дурацких законов!

– Незнание законов не освобождает от ответственности.

Где-то я это уже слышала. Дежавю?

– А свое благородство мы можем проявить в том, что позволим нарушительнице порядка самой выбрать способ казни. – Старец указал пальцем куда-то за меня. – Костер, кипящее молоко, бомба.

Какие вы добрые!

Я обернулась и наконец-то рассмотрела то, что не успела разглядеть в начале. В конце площади одиноко стоял столб, обложенный дровами, далее – огромнейший котел (может, и с молоком, но пока холодным, так как костер под ним не был разведен), чуть поодаль – жуткая железная штука (может, и бомба, я такие только по телику видела).

Я впервые не нашлась что сказать. Повернулась к Кащею. Тот так и сидел как довольный кот, вся его поза говорила: «Сама выкрутишься». Да он удовольствие получает от этого спектакля! Негодяй! Спасибо за поддержку! Ну ладно, вы меня еще плохо знаете! Я и здесь молчать не буду. И я начала обличительную речь:

– Богатый выбор. Спасибо за внимание и заботу. А вы знаете, дорогие эльфы, что ваши предки остались в наших сказках, легендах, преданиях? И знаете, какие вы в памяти людей? Древняя раса, высшая раса, мудрая раса… Человечество против вас – дети. А эльфы настолько чисты, великодушны, справедливы, мужественны, благородны… Вечные герои, спасители мира… Борцы со злом. Да вам было бы достаточно прочитать только Толкиена, чтобы наполниться чувством гордости за свою расу. – Театр одного актера, но слушают же! – Вы были самыми прекрасными существами в моем представлении. И вот я попадаю в этот мир, и что я вижу? – Я так разошлась, что начала ходить туда-сюда перед советом старейшин, размахивая руками. – Так что же я вижу?! Кучку мелочных…

Я махнула рукой, указывая на «кучку», широким рукавом зацепила огонь на алтаре и с ужасом увидела, что моя куртка горит!

Все происходящее дальше заняло считаные секунды, хотя мне показалось, что все было как в замедленной съемке.

Я попыталась сбить огонь о ближайший столб. Над ним вспыхнул полог, столб загорелся, затем и остальные столбы превратились в факелы и стали заваливаться.

Все эльфы бросились врассыпную. Кроме одного малыша, который по недомыслию побежал вперед. Горящий полог уже падал, куртка уже жгла мою спину, когда я со всей скоростью помчалась через площадь, на ходу подхватив эльфиненка. Полог упал за нашими спинами, обдав горячей волной, за ним посыпались факелы-столбы. Все вокруг пылало. Я птицей понеслась к лестнице, ведущей к котлу. Горящая, развевающаяся куртка значительно усилила мои спринтерские способности (сейчас бы на олимпиаду!), и мы с разгону бултыхнулись в белую жижу. Когда-то это было молоком… Плавать в кефире трудновато, но в принципе возможно. Я вынырнула и вытолкнула на поверхность малыша. Успела увидеть слева горящий костер (напрасно меня им пугали, я сама себе вон какой гриль устроила), вокруг горели эльфийские домики, справа огонь подбирался к бомбе. Интересно, это бутафория или всамделишная? У-у-у! Бомба рванула, да еще как!!! Мы с малышом нырнули в кефир. Котел взрывной волной отбросило и перевернуло. Я с эльфиненком пролетела параболой и шлепнулась на землю. Сверху на нас посыпался теплый творог из только что оттопившегося кефира. А потом еще и громыхнулся котел. Больше мы ничего не видели. Только слышали треск и крики. Делать нам было нечего. Я в кромешной темноте нащупала эльфиненка:

– Ты здесь?

– Ага.

– Тебе не страшно?

– Не-а, весело.

– Вот и славненько. Как тебя зовут?

– Эдриэл.

– И где же это твоя мамочка? Ребенок сам по себе гуляет и учится попадать в неприятные ситуации!

– А у меня только дедушка есть.

Так мы развлекали друг друга разговорами, уминая удивительно вкусный, сотворенный «бомбовским методом» творог, пока все вокруг не затихло. Тут край котла приподнялся, и голос Кащея с волнением спросил: «Ты здесь?»

Полуденное солнце било в глаза; вылезать мне не хотелось. Тепло, тихо, мухи не кусают, никто не донимает. А сейчас опять начнется: «Что ты натворила? Что ты натворила?» А что я…

О-о-о!!!

Оказалось, что я совершенно нечаянно сожгла всю деревеньку. Домики вспыхивали как спички и сгорали дотла. Оно и ясно: ни огнетушителей, ни даже лопаток и ведерок с песочком у эльфов не было. К счастью, никто не пострадал, потому что все жители были на шоу, то есть на суде над чужестранкой, и вовремя рванули под защиту деревьев. На сады огонь не перекинулся, они были хорошо политы. Если за одно сорванное яблоко мне присудили наказание, как за все смертные грехи, вместе взятые, то что теперь мне может грозить за то, что я сожгла эльфийскую деревню? Даже моя неуемная фантазия забуксовала.

О, как доброжелательно смотрят на меня эльфы, стоя на пепелище… А навстречу мне мчится, размахивая посохом, главный старичок, старейшина рода. Может, на месте прибьет, чтоб не мучилась и еще чего-нибудь не натворила?

Старик отбросил посох и крепко-крепко сжал меня в объятиях вместе с малышом. Ну меня души, каюсь, заслужила, а ребенок-то при чем? Дедушка отстранился, посмотрел мне в лицо и… облобызал меня в обе щеки. Из глаз его катились крупные слезы. А что, здесь за пожары благодарят и вручают премию? Они сами не знали, как быстренько очистить от ненужных домов участок под сад? Да нет, просто бедняжка с ума сошел, нервная система слабая.

Все оказалось гораздо прозаичнее. Меня угораздило спасти от огня единственного внука старейшины. Это героическое деяние перечеркнуло то, что я сожгла деревеньку, меня все дружно простили. И даже простили мне сорванное яблоко!

Моя цвергская одежда пришла в негодность полностью. У эльфиек все сгорело, но один из охранников принес мне свой сменный костюм, у них в дальних садах были свои домики для отдыха. Моя спина почти не обгорела. Во-первых, цвергская куртка была из какого-то очень хорошего, плотного материала. Во-вторых, целительную роль сыграл кефир, в который я нырнула с головой. В-третьих, меня несколько защитили крылышки, оказавшиеся неопалимыми. В-четвертых, из того же садового домика была принесена эльфийская мазь, стершая последние следы происшествия. Так что, как убедили меня эльфы, я спокойно могу показаться на людях в купальнике, хоть на Канарских островах.

Насчет поесть было не очень-то. Эльфы в силу древних традиций потребляют только растительную пищу, которой я могу заморить червячка, но не наесться. Зато фруктов напробовалась всяких. И честно, яблоко величиной с баскетбольный мяч ничем не лучше наших яблок. Наши даже вкуснее.

Кащей порасспрашивал старейшин насчет порталов, но они ничего о перемещении между мирами не слышали, кроме случая со Спящим городом.

Против королевы Марукки эльфы были настроены очень серьезно. Свободолюбивый народ не желал, чтобы какая-то мошенница устанавливала свою власть. Особенно возмущение эльфов возросло, когда они узнали, что конец света приближается. Было решено оповестить остальных, собрать отряды, отправиться к Спящему городу и «прекратить безобразие».

Я после пережитого в эти баталии не вмешивалась.

Поинтересовалась только, где они достали бомбу. Оказалось, прикупили по дешевке у заезжего фокусника.

– Мы и не думали, что она может взорваться, – разводили руками старцы.

Оказалось, они в жизни никого не казнили за сорванное яблочко (правда, никто к ним и не совался – боялись), да и меня собирались только хорошо попугать, чтоб другой раз неповадно было.

На ночь мы решили не оставаться. Все равно ночевать негде. Да и эльфы вздохнули с облегчением, узнав, что мы собираемся в путь.

Только Эдриэл все терся около меня – не хватает ребенку материнской ласки. Прощаясь, я подумала: что бы подарить малышу на память? И, как назло, ничего своего нет. Медальон со ржущей лошадью? Нет, может самой пригодиться. А, вот! Я сняла с себя шнурочек с камнем с края света и надела на шею эльфиненку: «Бери и помни!»

Старейшины самолично вышли проводить нас на дорогу. Наверное, проследить, чтоб я еще чего не натворила. Дедушка Эдриэла по секрету шепнул мне, чтобы я не сильно переживала о содеянном, у них есть старые сады под вырубку, строительного материала хватит. Так что деревня отстроится в лучшем виде, как толькоразберутся с узурпаторшей и концом света. А еще совет решил сажать деревья на обочинах дорог, специально для путешественников.

– А это на память, – протянул он мне обгоревшую головешку. – Отныне не будешь нуждаться в спичках. Она зажжет даже негорючее и мокрое, достаточно вспомнить, как горела эльфийская деревня. Но, ради всех богов, не забывай о правилах безопасности!

Небольшой отряд арбалетчиков сопровождал нас, пока не закончились сады. Далее простирались поля, это были владения темных эльфов.

Только когда мы остались одни, я медленно повернулась к Кащею. А он думал, что ему все это сойдет с рук?

Фонтан моего красноречия излиться не успел.

– Поражаюсь твоей способности выкручиваться из самых безнадежных ситуаций! – воскликнул мой несносный спутник.

Его восхищенный тон поднял меня до небес.

– Так же как и способности вляпываться во все неприятности, – закончил мысль Бессмертный.

Я бухнулась с небес на грешную землю, и меня понесло:

– Ах, значит, я вся такая-сякая, а он весь белый и пушистый! Добрый Злыдень! Миротворец! Так хотелось ему посмотреть, как бедную девушку сожгут на костре или сварят в молоке! А я ему весь спектакль обломала!..

– Но я бы никогда не допустил…

– Видела я, как ты сидел и не допускал!

– Но ситуация не дошла до критической. Все закончилось…

– Все закончилось просто чудесно!

– Да. И мы с эльфами расстались друзьями.

– А если бы я погибла? Ну да, девушкой больше, девушкой меньше…

– Да я и вправду испугался, когда начался пожар. До этого ситуация была контролируема. Но потом… Все так быстро произошло. Я искал тебя, Неневеста…

– И нашел, – я вспомнила, в каком виде я вылезла из-под котла, в саже и в твороге – еле отмылась потом в эльфийских купальнях, благо из-под земли бил горячий источник, – и расхохоталась. Кащей посмотрел на меня как на сумасшедшую и присоединился.

Так мы дальше и шли, хохоча и вспоминая все наши происшествия за последние двое суток. Я была уже примерной девочкой. Голубые глаза озер равнодушно проходила мимо, на урожай расстилающихся вокруг полей не покушалась. Да и на что там покушаться? Оранжевые огурцы, ядовито-сиреневые помидоры, а то и вообще черт-те что, отнюдь не вызывающее аппетит.

Я была теперь примерной девочкой. Кажется, я это уже говорила? Но у примерной девочки жутко болели рученьки-ноженьки. Ну не привыкла я к дальним переходам, не привыкла. Да и где привыкать? Два шага до маршрутки, два – туда, два – сюда. Нет, конечно, иногда на меня находят «бродилки». Это если приедешь в незнакомый город и бродишь, вертя головой с открытым ртом. По дикой природе тоже можно побродить. Больше всего, конечно, люблю бродить по супермаркетам, даже не устаю. А тут? Сколько ни идешь – пейзаж не меняется. Мне уже эти овощи… И я провела рукой по горлу.

– Ты чего, Неневеста? – удивился Кащей.

Ах да, я же свои мысли не озвучивала.

– Не могу больше, – захныкала я. – Давай сделаем привал.

– Исключено.

– Ну Кащеик… Кащеюшка… Костик…

Я попыталась топнуть ножкой и остановиться, но пришлось догонять моего неуступчивого спутника. Вот изверг, ведь уйдет и не вспомнит.

– Кащей! Ну давай отдохнем немножечко…

– Мы должны дотемна добраться до селения темных эльфов. Или ты предпочитаешь остановиться на ночевку здесь?

Я не предпочитала.

– А как там насчет маленького отельчика с тремя звездочками? Я ведь на многое не претендую.

– Не думаю, что он существует, судя по всему, что мы видели до сих пор. Но какой-нибудь постоялый двор быть должен.

– С кучей добрых друзей путешественников – кровососущих насекомых – в постели?

– А это уж как повезет, – пожал плечами Бессмертный.

Издевается? Или вправду так думает?

– Костик, а как ты считаешь, эти темные эльфы очень темные?

– То есть? – тормознул Кащей.

– Ну чем они отличаются от добрых, человеколюбивых светлых эльфов? Они злые, да? К ним в гости заходить не опасно, а?

– Неневесточка, я с этим миром знаком так же глубоко, как и ты. Но светлые эльфы говорили, что переночевать у темных сможем. Если, разумеется, ты не сожжешь и это селение.

– Нужно было у светлых остаться на ночь…

– Да, нужно было, у них все равно уже жечь нечего. Но и то они не рискнули провести с нами даже несколько лишних часов. Мало ли что еще эта ходячая катастрофа может придумать.

– Ты это обо мне? – заколотила я кулачками по его спине. Как по скале, только кулаки отбила.

– Костик!

– Что за дурацкое имя? – резко развернулся Кащей. – У меня что, только кости видны?

Я оглядела его внимательно со всех сторон:

– У тебя вообще костей не видно. За мясом…

– За… чем?

– Мяса тоже не видно. За шкурой.

– Неневеста, у человека не шкура, а кожа!

– Да не парься особо, у тебя и шкуры, кожи то есть, тоже почти не видно за этими тряпками.

– Это не тряпки! – вскипел Кащей. – И чего тебе там не видно? Мне раздеться?

Я скептически окинула его взглядом сверху вниз и снова вверх.

– Ну это если бы стриптизик под музычку, диванчик в ВИП-зале, неон, шампанское… – Я вздохнула. – В общем, ввиду отсутствия сопутствующих атрибутов отменяется. На сегодня. Но предложение остается в силе. Как-нибудь…

– Неневеста, ты долго меня доставать будешь? А вдруг я выйду из себя и весь уйду?

– Ладно, молчу-молчу. Кащей, Кащеик, а как там у этих темных эльфов дела обстоят с порядком? Может, помочь им порядок прибрать?

Люблю поприкалываться. А что? Все равно делать нечего.

Как Кащей ни спешил, я так тормозила, что дотемна мы никуда не дошли. Ну и что теперь делать? На дороге не заночуешь, вдруг какая кавалькада ночью по тебе пролетит и не заметит? И с дороги сходить не рекомендовали. Короче, чего я себе мозги ломаю? Пусть теперь Кащей парится, он ведь вроде у нас самый умный.

Первая ночь – на краю света, вторая – тоже на горячо любимой природе. Третья – у цвергов (как-никак крыша над головой). Ба! Да я здесь уже четвертые сутки! А все думаю: может, сон?

Фигушки! Во сне не натираешь ноги, не набиваешь шишек и не падаешь с ног от усталости. Я немножко намеренно (совсем немножечко!) кувыркнулась в траву.

– Оставьте меня здесь. На обратном пути заберете, – запричитала тонким голосом.

Кащей обернулся и обреченно посмотрел на меня. Я демонстративно замахала руками и ногами, как жучок, который никак не может перевернуться.

– Ладно, привал.

Темнело здесь быстро. Ужинали мы уже почти на ощупь. Кое-что съедобное осталось от даров цвергов кочующей Белоснежке, а на закуску разломили пополам огромную сливу – плод генетических экспериментов светлых эльфов.

Пятизвездочный отель намечтать я так и не смогла, так что пришлось расположиться на обочине на плаще Кащея. Я свернулась клубочком и придвинулась к нему поближе. Он заботливо укрыл меня второй половинкой плаща. Что-то так приятно пахло…

– А как здесь насчет вампиров, вурдалаков и прочей ночной нечисти? – сонно спросила я. – Может, стоит предохраняться? Кащей, выставил бы ты стражу. Не-не-не! Только не меня! – запротестовала я, когда он попытался меня выставить из нашего импровизированного спального мешка. – Женщины, дети, беременные, болеющие освобождаются…

Я заснула, даже не успев довести мысль до конца.

Уж не знаю, кем посчитал себя Кащей, болеющим или беременным, но от ночных бдений на дорогах чужого отечества он тоже откосил.

И мы с чистой совестью пригрелись и мирно уснули.

Я до утра даже не пошевелилась. Спала бы и до следующего, если б Кащей не тянул меня чересчур настойчиво за мочку уха.

– Ты что делаешь?! Она же будет длинная и некрасивая! – возмутилась я, шлепнув его по пальцам.

– Неневеста, открой глаза!

– Ни за что. Я ушла в нирвану, только табличку забыла повесить: «Никого нет дома. Тело просьба не трогать!»

– Неневеста, открой глаза, скажи мне, что я еще сплю и все мне только снится. Больше я тебя беспокоить не буду.

Немного интригующе, но глаза-то не раздираются.

– Я старалась, Кащей.

– Помочь?

Я живо представила, как он будет это делать, и предприняла отчаянную попытку поднять веки самостоятельно. Сначала это удалось одному глазу, второму помогла пальчиками…

– Ты видишь то же, что и я? – спросил Кащей.

– Умный вопрос. Откуда я знаю, что видишь ты? И вообще, у меня еще туман не развеялся. Вот сейчас…

Я запнулась. Туман отчасти развеялся, и я смогла разглядеть, что мы лежим в тех же позах, в каких и заснули, только не между полем и дорогой, а в тесной каморке с решетчатым окошком почти у потолка. «И небо в клеточку»…

Я резко вскочила. Лежим на грязной соломе в этой… камере предварительного заключения…

– Значит, не сплю, – поднялся вслед за мной Кащей.

– Но что?.. Но как?.. Как нас смогли сюда перенести, что мы даже не почувствовали?! А ты почему спал? Где же твои сверхъестественные способности?

Странник пожал плечами:

– Это все очень странно…

– И кто? И за что?. Я ведь ничего не делала!

Ни на один из моих вопросов ответа не последовало.

Глава 7 И ОХОТА ВАМ ИДТИ НА ЭТУ ОХОТУ?.

– Сколько раз можно нас пленять? Это что, съемки очередного блокбастера? Какой дубль? Не молчи, отвечай хоть что-нибудь! – не замолкала я.

Первым делом я проверила двери, затем Кащей подсадил меня к решетке, я подергала прутья, проверяя их на лояльность к случайным заключенным. Рассмотреть ничего так и не смогла – высоковато. Просунула руки на улицу (стекол не было), стала кричать:

– Свободу слова! Свободу печати! Я требую адвоката! У меня депутатская неприкосновенность!

Вот это я загнула. Впрочем, адвокаты все равно в очередь не выстроились. Ну и что теперь делать?

– Это темные эльфы? Да, Кащеик? Но ведь я им еще ничего не сделала. Границ не пересекала, с дороги общего пользования не сворачивала, овощи ихние гребаные не трогала. За что, скажи, пожалуйста? А может, это ты в чем-то проштрафился?

Странник вздохнул и потер виски:

– Сам теряюсь в догадках. Хоть бы совсем не потеряться.

– И много догадок?

– Пока ни одной.

– И долго мы здесь сидеть будем? Может, мне тут офис открыть? Вывеску за решетку вывесить?

– Да я, конечно, могу двери эти одним махом вышибить…

– Так давай заявим о себе!

– Может, сначала послушаем, что они от нас хотят, и решим все мирным путем?

– То есть как у светлых эльфов? – невинно спросила я.

– Неневеста! Ты что, решила и это селение стереть с лица земли? Не рекомендую.

– А я всегда делаю то, что не рекомендуют.

– Я заметил.

– Да что ты понимаешь? Благодаря таким, как я, планета вертится.

– И все же давай попробуем жить мирно.

– Ты прям как кот Леопольд. Костик, с каких это пор ты таким миротворцем заделался?

– Наверное, возраст.

– И сколько же тебе тыщ? Не секрет?

– Не, не секрет. Не помню.

– Все же задам еще один вопрос. Почему ты не хочешь поддержать в этом мире свой статус Главного Злодея?

– И после того как все народы ополчатся против нас (ты ведь моя сообщница), думаешь, они захотят помочь нам найти двери в наши миры?

– Думаю. Чтоб от нас избавиться. Кашей расхохотался.

– Давай все же сначала попробуем дипломатию, – всхлипывая, сказал он.

– Баба-яга против! – закричала я, таща Бессмертного за плащ. – Все на баррикады! Ну ладно, отложим на потом наш тщательно продуманный план штурма Бастилии изнутри. Сначала завтрак. Так как местные власти решили продукты на нас не переводить…

– А что такое Бастилия?

– А что у нас можно пожевать?

Пожевать, как оказалось, осталось не так уж много. Так, чтобы наесться только до половины. Кащей предложил было разделить наш скудный паек еще на несколько частей, на случай «вдруг опять узников забудут покормить», но мы не заметили, как он закончился, приказав долго жить.

Поразмыслив, мы решили подождать с полчасика, полежать, пока жирок завяжется. Затем, если нас не придут освобождать или же обвинять, то операция по взятию Бастилии начнется немедленно, так как закончить ее следует до обеда, ибо обед – это святое.

Минут через десять явились четверо вооруженных темных эльфов и, не отвечая на вопросы, препроводили нас к местному представителю власти, как мы догадались. Им оказался пожилой мужчина вовсе не эльфийского телосложения: невысокий и пухленький (видимо, результат смешанных браков). Конвой занял позицию у выхода, не выпуская из рук незнакомого оружия, похожего на трубки.

Я, грешным делом, думала, что темные эльфы типа наших негров или арабов. Но они оказались такого же цвета кожи, как и светлые. Разве только более яркие раскосые глаза и волосы чуть потемнее, чем у светлых эльфов. Название, видимо, было обусловлено в основном их духовной направленностью и воинственностью (в отличие от светлых, организовавших в центре деревни выставку-коллекцию приспособлений для казни). Чего же нам тогда от темных ждать?

Итак, мы с Кащеем гордо выстроились перед толстячком, сложив руки на груди и не унижаясь до криков и обвинений. Пауза слегка затянулась, такой реакции от нас не ожидали.

– Многоуважаемые гости! – наконец начал эльф. Ба! Какое многообещающее начало! – Позвольте представиться. Я Крин Култ, староста поселения темных эльфов Третьего Колена Пятой Ветви.

Он выжидающе замолчал.

– Вы действительно считаете, что многоуважаемых гостей надо похищать, запирать в грязной коморке с пучком соломы вместо постели и завтрака? – уточнил Кащей.

– Ну что вы! Это было сделано исключительно в целях вашей безопасности. Конец света! Военное положение. Монстры на дорогах! Очень неосмотрительно было с вашей стороны оставаться ночевать вне селения.

– И каким образом вы сумели перенести нас, даже не разбудив, уважаемый Крин?

– Элементарно. Вы уснули в районе сон-травы, – видели такие крупные лиловые колокольчики? С наступлением сумерек они начинают пахнуть, вызывая непреодолимую сонливость. Утром вы могли бы уже и не проснуться. – Я поежилась. – К счастью, на вас наткнулся наш патруль. Перенести вас смогли только с помощью портативного транспортера. Насчет камеры – не обессудьте, это было единственное свободное бесплатное помещение. А закрыли вас, чтобы вы никуда не ушли до нашего знакомства. Так вы представитесь?

– Странник.

– Неневеста.

Старосту заинтересовало не мое имя, а Кащея:

– Но Странник – это кличка, а ваше имя? Мы бы записали вас в почетную книгу гостей поселка.

– Просто Странник.

Крин Култ немного помялся:

– А вы случайно не Кащей Бессмертный?

Мы насторожились.

– Случайно нет, – ответил Странник. – Но я его видел не очень давно, вот он мне даже плащ подарил. Что передать ему при встрече?

– Передайте, что было бы здорово, если б он зашел в наше селение. Мы бы проводили его лично к королеве Марукке.

– А зачем ему к королеве? – удивился Кащей.

Староста пожал плечами:

– Возможно, он ее давний друг. Дело в том, что волшебница по всему миру разослала гонцов с описанием вышупомянутого Кащея и потребовала немедленно доставить его во дворец, не иначе как для приватной беседы либо для награждения за оказанные услуги. Кстати, описание его внешностиочень смахивает на вашу, сударь!

– Жаль, что это не я, – виновато улыбнулся Кащей. – Хотя многие говорят, что мы похожи.

– А я бы не сказала, – вставила я свое слово, беря реванш за то, что до сих пор моего мнения никто не спрашивал. – Кащей выше Странника на целую голову, намного шире в плечах и мускулистее. И лицо у него более мужественное. – Бессмертный заскрипел зубами в бессильной ярости. – И теперь он без плаща. Хотя какое-то сходство есть, – я придирчиво оглядела Кащея с головы до ног, – ведь они из одного племени.

– О, женщины прекрасно разбираются в мужчинах. – Кажется, он поверил!. – А не могли бы вы подсказать, где можно отыскать достопочтимого Кащея?

Странник закатил глаза, припоминая:

– Несколько дней назад мы встретили его в районе кольца кустарников, отделяющих край света, и границ владений цвергов с какой-то странной девушкой, замотанной в грязную простыню. – Он бросил на меня торжествующий взгляд. – Только мы оттуда пошли эльфийской дорогой на восток, а они – на север.

Староста сделал малозаметный жест, и один воин из караула исчез из поля зрения, – видимо, побежал формировать отряд добровольцев для конвоирования бедняги Кащея к замку волшебницы. Нетрудно догадаться, что за его доставку обещана кругленькая сумма, иначе бы эльфы так не суетились.

– Ну что же, дорогой, – хлопнул по плечу Култа Странник, которого эти игры, похоже, привели в полный восторг, – вы таких гостей потчуете разговорами? Не мешало бы нам закрепить наши завязывающиеся дружеские отношения за обеденным столом.

– Рад бы, рад, – развел руками эльф, – но, к моему огромнейшему сожалению, не имею такой возможности. Поймите, конец света, всеобщая мобилизация, все помещения заняты, кормить новобранцев уже нечем…

– Вы собираетесь на войну? – спросила я.

– Вы, похоже, не из наших мест, – вздохнул толстячок. – Королева Марукка собирает войска.

– Зачем?

– Не все поддерживают ее желание объединить и возглавить народы Серпулии. Некоторые народы, например светлые эльфы, категорически против. Они собирают войска оппозиции, чтобы уничтожить нашу прекрасную королеву. Ей пришлось выполнить угрозу и запустить процесс конца света! Теперь раздумывать некогда. Военные силы со всех сторон подтягиваются к дворцу, скоро и мы выступаем. Сейчас каждый разумный обитатель Серпулии должен определиться: за или против королевы он выступает. Третьего не дано. Будет великая битва, и вряд ли кто-либо сейчас может предсказать ее конец.

– Зачем же Марукке уничтожать те земли, над которыми она собирается властвовать?

– Она просила присягнуть на верность всех. Но некоторые народы жаждут крови. Да будет так.

– А почему вы не отстаиваете свою свободу? – поинтересовалась я.

– Что плохого в том, что сильная рука очаровательной женщины объединит разрозненные народы, поспособствует их интеграции и развитию?

– Плохо то, что будет война, – вздохнул Кащей. – Плохо то, что этот мир, как я понимаю, тысячелетия живший спокойно, будет залит кровью. Плохо то, что будут гореть города и деревни. Что погибнет урожай. Никакая цель не может оправдать даже одну-единственную детскую слезу.

– Тем быстрее мы должны одержать победу в нашем благом деле! – воскликнул эльф.

– Благими намерениями вымощена дорога в ад!

– Хотя у эльфов нет ада, но смысл твоего замечания мне понятен. Только скажи, – хитро улыбнулся Крин Култ, – чьи намерения более благи: тех, кто стремится к установлению порядка, или тех, кто отстаивает свою призрачную свободу?

– И первых, и вторых, – закончил разговор Странник.

– Так как насчет поесть? – вставила я, видя, что за бурными дебатами вопрос питания полностью был забыт.

– О, у нас в поселке есть таверна «Три эльфа», там замечательный стол, при необходимости можно переночевать. И относительно недорого.

Мы с Кащеем переглянулись. Гостеприимство темных эльфов не знает границ.

– Вы знаете, многоуважаемый Крин Култ, – начала я тянуть волынку, – обстоятельства сложились так, что мы оказались здесь совершенно без денег…

– Прискорбно, прискорбно, – вздохнул староста. – В крайнем случае можно будет переночевать снова в той же камере. Если она будет свободна. А с продовольствием у нас напряженка… – развел он руками.

Вот жлобы! А как же бескрайние поля с овощами?

– Хотя вы могли бы получить бесплатно стол и кров, – продолжил эльф.

– Каким образом? – заинтересовалась я

– Записавшись добровольцами в отряд. Через пару дней мы закончим его формирование и воины отправятся к Спящему городу.

– Сейчас. Всю жизнь мечтала служить в армии.

– О! Так тогда…

– Да пошутила я, – пришлось перебить старосту.

А то сейчас квакнуть не успеешь, как мобилизуют, побреют налысо и заставят подписать контракт на десять лет. Без меня меня женили!

– Все что угодно, только не в армию!

– Все что угодно? – переспросил эльф. – Тогда есть еще один вариант.

– Ну и?.. – насторожилась я.

– Можно заработать неплохие деньги. Сто двингов!

– А это сколько в у.е.? – поинтересовалась я.

Култ пожал недоуменно плечами. Вот язык, без тормозов! Меня уже все здесь, наверное, сумасшедшей считают.

– Что делать? Кого мочить будем? – заговорщически приблизился к уху старосты Кащей.

– Последнее время нас терроризирует ужасный монстр.

– Очень ужасный? – переспросил Кащей.

– Очень-очень! Эти постоянные набеги, население в панике, эльфы не хотят идти работать в поля. Все пропадает на корню, а есть нечего. Даже я, так сказать представитель власти, не имею возможности угостить чужестранных гостей, – смахнул Култ выдавленную слезинку. – А последнее время монстр уже так распоясался, что стал совершать набеги в поселок!

– Мы должны посоветоваться, – сказала я, отводя Кащея в сторону.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь?

– Деньги нам нужны.

– Позарез.

– С монстром я справлюсь.

– Безусловно. Даже если не совсем справишься – оживешь и повторишь на бис. Только надо поторговаться.

Я повернулась к старосте:

– А как насчет суточных? Питание, проживание на период выполнения миссии?

– Так вы согласны?! – обрадовался Крин Култ. – Тогда дополнительно вы получите обед и сухой паек с собой. Проживание вам не понадобится, после обеда сразу же можно отправляться на поиски.

– Проживание для девушки, – уточнил Кащей. – До моего возвращения вы должны гарантировать ее полную безопасность. А то мало не покажется!.

– Хорошо, хорошо, – закивал темный эльф, – в моем собственном доме найдется уголок для нашей гостьи. Тогда по рукам?!

– Да, договорились.

– Вас, дорогой друг, выведут из поселка в тот район, где предположительно проживает чудовище.

– А что, собственно говоря, оно из себя представляет? – спросил Кащей.

– Да, – поддакнула я, – пожалуйста, представьте нам подробную характеристику и фото: анфас, в профиль…

Опять этот эльф смотрит на меня как на умалишенную, решает небось, насколько безопасно оставлять меня у себя дома.

Я представила, как жду своего Кащеика среди чужих эльфов. А вдруг он не вернется? С ним, разумеется, ничего случиться не может, он бессмертный. Но вдруг не встретит он монстра? Не судьба. Не захочется возвращаться с пустыми руками, пойдет дальше сам. Или случайно вместо монстра отыщет портал и вернется в свой мир. А я останусь одна, эльфы меня выгонят или заставят на полях пахать за кусок какого-нибудь овоща. Меня, конечно, фиг заставишь пахать. Но все равно стало так себя жалко…

– Странник, я с тобой.

– Куда! Даже не вздумай! Это мне безопасно. А вдруг с тобой что-нибудь случится?

– А вдруг ты уйдешь, а чудовище нападет на поселок с другой стороны? И мобильной связи, то есть зеркальной, здесь нет. Вот. Так что как ни крути, а с тобой я буду в большей безопасности.

– Но…

– Обсуждению не подлежит, – демонстративно отвернулась я, и Кащею пришлось сдаться.

– Так можете вы нам это чудовище описать? – повернулся он к Култу.

– Нет, – ответил, скорбно вздохнув, эльф.

– ???

– Не могу. Это мимикр.

Глава 8 НОВЫЙ ДРУГ ЛУЧШЕ СТАРЫХ ДВУХ

Мои познания в биологии позволили сообразить, что мимикр – это существо, не имеющее своего «лица», а притворяющееся кем-то другим. Интересно, как же мы его будем искать? Впрочем, зачем беспокоиться? Вполне вероятно, оно нас само найдёт.

Самое приятное, что нам, как спасателям популяции эльфов, подали обед. Правда, он был полностью из овощей. Как я уже смогла убедиться, все эльфы – вегетарианцы. По правде еда, сдобренная приправами и специями, была вкусной, но без мясного я не чувствую себя полностью сытой. Сухой паек состоял из сушеных ломтиков разных овощей вроде чипсов и сока.

Отдохнуть после обеда, к сожалению, не полагалось, хотя мне и очень хотелось. Нас вывели на улицу, посадили на упсов – животных, напоминающих небольших лошадей с кисточками на ушах и кончике хвоста.

Мы попрощались со старостой и в сопровождении стражей двинулись через селение темных эльфов. В отличие от деревеньки светлых, это был поселок городского типа. Многие дома были двухэтажными, по обочинам улиц цветники, даже несколько памятников встретили.

Дальше мы поехали мимо полей, до первозданного леса. Люблю дикую природу. Крученые стволы огромных деревьев, заросли такие, хоть в прятки играй.

Узнала я, откуда в моем мире появилось это «Упс!». Наши лошадки время от времени издавали звук «Упс!» и впадали в ступор. Сдвинуть их с места можно было, только приманивая грушеобразным зеленым овощем, называемым отчего-то чекушкой.

В лес нас стражи завели, а затем забрали «лошадок» под предлогом, что «они здесь не пройдут», и оставили нас одних.

– И куда теперь? – спросила я, оглядываясь.

– Будем идти прямо, на судьбу, – ответил Кащей, и мы, взявшись за руки, полезли через буреломы, где каждая коряга норовила ухватить за ногу и свалить.

Кащей пробирался вперед намного быстрее меня. Плащ рукой подхватил, ногами длиннючими знай шагает. А я, бедная, за ним прыгаю изо всех сил, словно Маугли. Естественно, довольно скоро я выдохлась и заныла, укладываясь на широкий поваленный ствол:

– Стой! Стой! Не пора ли нам подумать о привале?

Странник вернулся и облокотился о ветвь дерева, сверля меня недовольными глазами:

– Надо было тебе остаться.

– Ну да! Сейчас. Лучше немножечко здесь посидим, составим план нашего похода. – Я прижалась щекой к гладенькой коре. Она была такой теплой, нагретой на солнышке, что не хотелось от нее отлипать.

– Вот будем мы идти, идти. И не найдем этого монстра. Как нам его искать, если он мимикр? Что тогда? Дальше пойдем, возвращаться не будем?

– Во всяком случае, сейчас мы движемся не в сторону города. Так что все равно возвращаться придется.

– А ты все же уверен, что мы должны идти к Спящему городу?

– Да, ведь он как-то попал сюда. Там должен быть большой портал.

– Был. Тысячи лет тому назад.

– Пока что для нас это единственная ниточка. Мы должны хорошенько все разведать.

Я вздохнула.

– Не дрейфь, у нас все получится, – стянул меня за руку с дерева Кащей.

Какое-то время я молча плелась за своим неутомимым спутником. Вечная память моей многострадальной простыне, брошенной мною, неблагодарной, в темных гномовских (то есть цверговских) катакомбах.

Уже и эльфийский беленький костюмчик обрел серую маскировочную расцветку. Ну почему я должна снова страдать из-за отсутствия приличного гардероба?

– Ну почему я должна снова страдать из-за этих палок, колючек, ям? – озвучила я свою последнюю мысль.

Спасибо еще мягким эльфийским мокасинчикам. Но даже в них мои ножки, едва отдохнувшие от многочасовой прогулки босиком по зарослям на краю света и от грубых цвергских сапог, снова начинают ныть.

– Умный в гору не пойдет, умный на горе отдохнет! – Я забралась на большой серый валун, встретившийся на пути. – Интересно, откуда в лесу такой камень?

Кащею снова пришлось вернуться и присесть невдалеке, так как я полностью приватизировала валун, развалившись на вершине и раскинув руки-ноги. Казалось, его выемки ждали именно мое тело, такой он был славный.

– Я посплю здесь немножко, минуток шестьсот…

– Неневеста, пойдем, – укоризненно покачал головой Бессмертный.

– А ты думаешь, я высланная? Заснула на сырой земле, проснулась в темнице… – пожаловалась я и закрыла глаза.

На удивление, Кашей не стал стаскивать меня за ноги или читать нотации. И я заснула, пригревшись на уютном валуне, сном беззаботного ребенка.

Вообще я редко вижу сны. А может, вижу, но не запоминаю. Но в этот раз все было таким ярким и захватывающим.

Я шла по лугу в белом сарафане, с распущенными волосами, гораздо длиннее моих настоящих, с большим мечом в руках. Я смотрела во все стороны в поисках врага. Впереди в траве кто-то зашевелился. Я подняла меч. Передо мной появилась фигура молодого мужчины с пепельными развевающимися волосами. Он смотрел на меня и смеялся. По-доброму так.

– Разве тебе нужно против меня оружие? – прозвучал полувопрос-полуутверждение.

И я поверила ему. И протянула меч. И он отшвырнул его в сторону. И подал мне руку…

– Ты ведь не такая, какой хочешь казаться! – сказал он.

– А какая?

– Ты добрая. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Красавчик подмигнул, блеснув белоснежными зубами. Я сделала всего шаг за ним – и мы уже в небольшой пещере, освещенной мягким розовым светом. Ой, как же здесь красиво! Как в сказке. Незнакомец ухватил меня за талию и закружил по пещере. Розовые светильнички рассыпались тысячами искр, а затем слились в бесконечные сияющие дорожки.

Фух! Мы упали на камни и расхохотались. Голова кружилась, и огоньки медленно находили свои места. А где же?.. Да вот он, уже стоит в углу пещеры и манит меня пальчиком. Сейчас, уже иду. Что там у тебя? Незнакомец отодвинул камень, а там… Ну и красивое люди слово придумали, как скажешь, так больше ничего говорить и не надо: са-мо-цве-ты! Живые, неограненные, искрящиеся, всех цветов радуги. Словно в ответ на мои мысли отблески драгоценных камней слились в небольшую радугу над сокровищницей. Вот это да! Я провела по ней рукой. Пальцы засветились разными оттенками. Круто. Я засмотрелась на это чудо и не увидела, как в мою ладонь кто-то вложил яркий зеленый камешек.

– Ой!

– Это тебе, – прошептал красавчик, все так же ослепительно улыбаясь, и поцеловал меня в губы.

Его губы были мягкие и теплые, но он быстро отстранился и снова засмеялся:

– Я больше не буду, ты ведь любишь другого.

– Но это же сон, а во сне можно, – успокоила я его.

Я полюбовалась на подарок и спрятала его в карманчик. Поднимаю голову… Надо мною голубое небо, я лежу на теплом валуне… Сладкий был сон. Я попыталась заснуть и досмотреть, но не вышло. Перевернулась на другой бок.

Кащей, увидев, что я задвигалась, подошел:

– Вставай, соня. Не превращай день в ночь. Или ты решила днем отдыхать, а монстра искать ночью?

– И сколько я спала?

– Часа два.

– Хорошо-то как! – Я удовлетворенно потянулась. Надо же, на камне спала и не отлежала ничего, кости не болят, наоборот, вроде как энергии набралась. – Вот видишь, Костик, какой целебный дневной сон. Все мысли в голове уложились. Знаешь, о чем я тебя спросить хочу с момента нашей беседы с Култом? Почему это волшебница тебя ищет?

– Без малейшего понятия.

– Нет, подумай хорошенько. Она по всему миру отправляет гонцов на поиски Кащея Бессмертного. Я не думаю, что у тебя где-то есть тезка. Кашей один…

– Согласен.

– Спящий город появился здесь пару тысяч лет назад. Это город людей, так что он, скорее всего, из твоего мира. Ты вполне мог с ней встречаться до перемещения и чем-то ей сильно насолить.

– Как там ее зовут? Марукка? Не помню такого имени. И почему ты думаешь, что я ей насолил?

– Сужу по твоей репутации. А ты наивно думаешь, что она разыскивает тебя с добрыми намерениями?

– Может, она просто наслышана обо мне и хочет познакомиться? Ладно, вот придем в Спящий город и все узнаем.

– А почему тогда не сознался, кто ты? Темные эльфы с радостью отвезли бы тебя в город и поставили «пред ясны очи» узурпаторши.

– Спасибо, сами дойдем. Я хочу оставаться хозяином положения, а не позволять играть мной, словно куклой на веревочках, в непонятные мне игры. Слезай уже, ловлю, – махнул рукой Кашей.

Я соскользнула с валуна, и он действительно поймал меня, на мгновение прижав к себе.

– Осторожно, крылышки помнешь!

Бессмертный поставил меня на землю, и я пошевелила плечами.

Крылышки по-прежнему мешали.

После сна мне захотелось поесть, и, подкрепившись, мы снова двинулись в путь.

– Да, так мы далеко не уйдем, – вздохнул Кащей.

– А зачем нам далеко? – удивилась я. – Не думаю, что монстр будет бродить взад-вперед. Я бы на его месте не удалялась от зоны питания, то есть от эльфийского поселка. Так что незачем ноги бить, можно было сесть, посидеть в самом начале леса. Он бы сам нашелся.

– Речь твоя, Неневеста, не лишена логики, – задумался Бессмертный. – Хорошо, пройдем еще немного и повернем назад.

С высоты небольшого пригорка стала заметна неширокая речка, петляющая, словно змея.

– Смотри, Странник, идем к речке и возвращаемся. Ни одному чудовищу не захочется мочить все время свою шкуру, отправляясь за обедом, – сказала я.

Нужно было сразу установить границу, а то будем пешеходиться дотемна.

– Договорились.

– Ура! – закричала я, с энтузиазмом бросаясь в лесные заросли. Когда вижу цель, это меня очень вдохновляет. Теперь уже Кащей с трудом поспевал за мной. После приятного сновидения я словно летела на крыльях. Жаль, что такие приятные молодые мужчины бывают только во сне.

Вскоре я выскочила на берег живописной речушки.

– Ой, какие цветочки! А воздух! Странный Странник, расслабься, вдохни же всей грудью этот чудесный воздух! – закричала я, дергая за плащ и безжалостно тормоша Кащея. – А травка мягонькая! А водичка какая синяя!

Что за романтическое настроение на меня накатило? Сама себе удивляюсь, остановиться не могу.

– Там даже рыбки плавают! Смотри, смотри! Ой, а какой мостик славненький!

Странно, могла бы поклясться, что на речке не было ни одного моста. Как же я его не заметила? Весь такой ладненький, дощечка к дощечке, новенький, словно его только что поставили, с резными перилами. Игрушка, а не мостик!

Я зашла на самую середину и облокотилась на перила:

– Костик! Смотри, какой обалденный вид!

И правда – дикая, первозданная природа… Это буйство красок, это ласковое, теплое солнышко, эти блики на воде… Серебристые рыбки…

Кащей опасливо потрогал досточки, попрыгал на них, проверил на крепость и присоединился ко мне.

– А знаешь, Костик, давай останемся здесь навсегда. Разве встречал ты где-нибудь более славное местечко? И почему мы должны бродить, искать какого-то монстра. – Мостик вздрогнул. – Пусть себе живет этот монстр, я его обижать не буду.

Мостик снова задрожал мелкой дрожью, послышался странный звук типа «хм! хм!».

– Что это? – воскликнула я, хватаясь за перила и чувствуя, что Кашей тянет меня, пытаясь от них оторвать. – Что это?! Где это?! Может, это приближается монстр?!

Тут раздался громовой хохот, мост задергался со страшной силой и полетел в воду а за ним я с Кащеем.

Глава 9 ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО ТУРИЗМА

Кто там мечтал посчитать серебристых рыбок?

Выбрались мы из реки мокрые и втроем. Ты, я… а это кто? Серый голокожий зверь метров пять длиной, с восемью растопырками-лапами, с длинной мордой крокодила, висячими ушами и круглыми ярко-синими глазами. Он сел на траву, смешно вытаскивая из ушей водоросли и хохоча что есть мочи. Он был такой большой и страшный, но так заразительно смеялся, что я не выдержала и присоединилась к нему. Скоро мы все втроем корчились в судорогах и катались по траве, держась за животы. Так продолжалось минут пятнадцать, пока мы не умолкли, обессиленные. Еще минут десять мы лежали, восстанавливая дыхание.

А еще через полчаса сидели тесным кружком вокруг костра и наслаждались жареной рыбой, выловленной нашим новым другом, мимикром Стеней, и в пятый раз переживали заново наше веселое приключение, прерывая ужин разговором, а разговор – смехом.

Монстр оказался очень симпатичным, просто обаятельным.

Обсасывая очередную рыбешку метровой длины, он комментировал происшедшее:

– Ну не смог, не смог я удержаться, когда Неневеста, стоя на мне, раздумывала о том, где я могу быть! Терпел, терпел – и расхохотался! А когда смеешься, как удержишься? Вот и свалились все, искупались! Ха-ха! Ты ведь не обижаешься, Неневеста? – повернулся он ко мне.

– Да ладно, – хлопнула я его по лапе, – освежить мозги никому не мешает.

– А какой из меня мостик получился?! – взвизгнул мимикр.

– Офигенный!

Кащей покачал головой:

– Даже я – я! – не заподозрил.

– Да ты, Странник, не заподозрил меня и раньше. Ведь мы встречались еще задолго до речки. Мм, вкуснятина, – вытащил Стеня новую рыбу.

– Раньше?

– А помните то большое поваленное дерево в самом начале леса?

– Ну?

– Это тоже был я!

– Вот это да! А я все думала, почему дерево такое теплое и приятное! – воскликнула я.

– Еще бы! Я очень теплый и приятный, – довольно похлопал себя по животу мимикр. – А ты, Неневеста, тоже очень даже хорошенькая. Я в этом убедился, когда мы вместе спали.

– ???

Я подавилась. Кащей замер с открытым ртом, так и не донеся до него кусок рыбы.

– Тот серый валун, который служил тебе постелью для дневного сна – это тоже был я! – объяснил Стеня.

– Класс! Я так хорошо выспалась, и сон такой клевый видела!

– Еще бы. Мне тоже было приятно.

Кащей прокашлялся.

– Я, как только заметил незнакомых людей, так к вам и привязался. А когда услышал, что вы ищете монстра, сразу понял, что меня. А вы не знаете, почему эльфы называют меня монстром? – вопросительно склонил голову набок Стеня.

– Ты нормальный пацан, – успокаивающе начал Странник. – Но на темных эльфов набеги совершаешь?

– Я?.. Да ну, какие это набеги… Сорву несколько карбузов или дынекос – и все.

– А разве ты эльфов не ешь? – удивилась я.

– Ты что, Неневеста? Есть разумных существ? Да никогда в жизни! Я ведь цивилизованный монстр. А вот карбузы очень люблю.

– И правда… Просто, когда Крин говорил, что ты совершаешь набеги на поселок, то я, естественно, решила, что эльфами ты и питаешься.

– В поселок заходил пару раз поболтать. Но они не хотят, – вздохнул мимикр.

– И ты действительно не причинил эльфам никакого вреда?

– Я был предельно осторожен, даже не примял цветы около домов. Но все равно они меня боятся.

– Не обижайся на них, Стенечка, – погладила я его палец с коготком размером с серп. – А ты к ним вот в таком виде и приходил?

– Ага. А еще в виде гигантской змеи Араны и в виде олптуса.

– А это еще кто?

Мимикр отошел в сторону, свернулся клубочком и стал превращаться в гигантское подобие дождевика с сотней щупальцев-ножек.

– Не надо! – замахала я руками. – Давай назад!

Стеня послушно принял свой естественный облик.

– Не очень удачная была идея, – сказала я. – Ты бы пришел к ним в каком-нибудь более привычном виде и не таким огромным. Например, мог бы ты принять вид эльфа или человека?

– Человеческий облик я могу принимать только на астральном уровне, – заговорщически подмигнул мне синим глазом мимикр.

Догадка обожгла меня. Мой сон! Я схватилась рукой за карман. В нем перекатывался камушек, который я положила во сне!

– А… О чем это я? Да, тебе бы принять вид какого-нибудь зверя поменьше размером, хотя бы и упса.

– Не могу, – покачал головой Стеня. – Я могу принимать облик только известных мне огромных существ, я ведь и сам немаленький.

– Ясно, ты работаешь только в своей весовой категории, – кивнула я. – Мышка из тебя не получится. Но в таком виде ты будешь эльфов только пугать.

– Но ведь вы меня совсем не боитесь, – пожал плечами мимикр.

– Так мы же люди. Странник в своей жизни уже всего насмотрелся. А я дитя, взращенное на «Чужих»… Короче, после телика меня уже ничем не удивишь.

– А кто такой телик? – удивился Стеня.

– Это такой ящик, в котором постоянно показывают разных страшилищ. Ты против них вообще симпатюлечка, – доступно объяснила я.

– Неневеста, а зачем вы меня искали?

– Разговор есть, – многозначительно произнесла я. – Но все дела завтра.

После сытного ужина нас разморило, и мы спокойно уснули, привалившись к Стенечке с обоих боков. Было тепло и спокойно. С такой охраной можно вообще ни о чем не думать.

Утро нас встретило с хорошим настроением. Не мы встретили утро, а оно нас, так как мы проснулись гораздо позже. И настроение у него было уже хорошее: погодка установилась теплая и солнечная.

Первым из-под мягкого Стенечкиного бока вылез Кащей, затем вытащил за ноги меня. Мимикр поднялся сам, позевывая и сладко потягиваясь:

– Как приятно провести вечерок в дружеской компании! Может, вы останетесь здесь навсегда? Я буду вам рыбку ловить.

– Спасибо, Стенечка, – пожала я его лапу, – но мы должны возвращаться домой. Кстати, ты не знаешь какого-нибудь прохода в другие миры?

– Не-а, не знаю.

– Будем искать.

– Да, Неневеста, ты говорила, что расскажешь сегодня, зачем вы меня искали.

Кащей с любопытством посмотрел на меня: как я буду выкручиваться?

А я еще и не придумала ничего.

– Завтрак – сейчас, разговоры – потом, – выкрутилась я.

Никто не протестовал. Мы доели вчерашнюю рыбку, прибрали за собой. Нечего такую красоту за…мусоривать.

– Ну-у? – выжидательно посмотрел на меня Стенечка.

– Давайте отправимся в обратную дорогу, а то идти далеко. А по пути и поговорим.

Я лихорадочно решала, что делать, чтобы и эльфам, и нашему новому другу было хорошо.

– Давайте, – согласился мимикр, опустился на все свои ноги и стал превращаться в… слона.

Когда хобот достиг нужной длины, зверь похлопал ушами, повилял хвостиком и спросил в нос:

– Ну как?

– Ух ты, клево! – воскликнула я. – А как это у тебя слон получился? Разве они здесь водятся?

– Да я этого чудика из твоей головы взял. У нас таких нет.

– Ты копался в моей голове?

Что за вредная привычка у местных обитателей!

– Извини, Неневеста, мне хотелось тебя порадовать. Теперь вы можете ехать с комфортом. Садитесь. – Слоник присел, и мы забрались на его широкую, мягкую спину.

– Спасибо, Стенечка.

Мимикр легко двинулся вперед, умело обходя всякие опасные места и ветки, какие могли бы нас зацепить.

– Знаешь, Стенечка, мы искали тебя, чтобы составить между тобой и эльфами соглашение.

– Какое? – заинтересовался слоник.

– Соглашение о мире и взаимопомощи.

– И чем я могу помочь эльфам, если они даже вида моего не переносят? Или чем они могут помочь мне?

– Эльфы перестанут воевать с тобой и будут обеспечивать всякими вкусными овощами. Хочешь?

– Хочу, – неуверенно дунул в хобот мимикр.

– А ты будешь помогать эльфам перевозить урожай в виде вот такого сильного, красивого зверя, которого у нас называют слоном. Тебе ведь не трудно?

– Не трудно. А меня не будут бояться?

– Слонов никто не боится. В выходные будешь детишек на себе катать. У нас все слоны этимзанимаются. Пойдет?

– Ага.

Мы уже приближались к эльфийским полям. Я попросила Стенечку подобрать сухую ветку, привязала к ней бывшую когда-то белой курточку, встала на его широкой спине и стала размахивать своим флагом, чтобы, чего доброго, охрана не открыла стрельбу из арбалетов. Кто его знает, как эльфы относятся к слонам, скорее всего, они ничего подобного никогда не видели и их еще придется долго убеждать, что «слонов никто не боится».

Так, стоя на слоне и размахивая курточкой, я и доехала до самого дома старосты. Эльфов мы на всем пути не встречали. Они, правда, угадывались в щелях дверей и в окнах за занавесками, но ни один не показался нам на глаза.

Завести Стенечку в дом не представлялось возможным, поэтому мы попросили его погулять во дворе, а сами, как парламентеры, пошли к старосте. Когда мы зашли в дом, то поняли, что происходит сейчас во всем селении. Все прикипели к окнам, в шоке разглядывая невиданного зверя.

Пришлось прокашляться. Староста вздрогнул и отошел от окна, цыкнув на домочадцев. Все покинули комнату.

– Мы выполнили задание, многоуважаемый Крин Култ.

– Вы-выполнили? Вы хотите сказать, что у-убили монстра? А эт-то кто? – спросил он, выглядывая из окна.

Мы коротко изложили суть дела. Потом еще раз. И еще. В конце концов эльф начал что-то понимать. Он согласился с тем, что мимикр может стать ценным помощником, но что за это нужно будет его подкармливать. Он только не мог понять, как можно не бояться этого носатого чудовища. И только когда мы вышли с целью познакомить договаривающиеся стороны и увидели, что слоник присел в виде горки, а вся детвора поселка по очереди карабкается на него сзади и скатывается вниз, с хохотом слетая с хобота, Крин Култ согласился, что мы заработали свои сто двингов. Деньги были нам вручены под роспись – и все. Никаких восхваляющих наш подвиг песен, никаких пиров в нашу честь.

Староста затянул знакомую волынку о военном положении и конце света.

– А откуда вы знаете о конце света? – заинтересовался Кащей.

– Из города сообщили. Это уже видно с Эльфиевой башни.

Мы выяснили, что в нужном нам направлении следующим на пути будет большой город Эльфиград, в котором мирно сосуществуют как темные, так и светлые эльфы.

На этом мы распрощались с этим формалистом Крин Кул-том и расцеловались со Стенечкой, счастливо играющим с детворой. Пора, пора отправляться дальше. Но это будет завтра, а сегодня устраиваем сами себе заслуженный отдых.

Мы отыскали единственный в поселке трактир под броской вывеской «Три эльфа», на которой три толстячка тянулись друг к другу кружками. Нас встретили приятные хозяева, засыпали вопросами о мимикре, хозяйских ребятишек тоже нельзя было оторвать от живой горки – Стенечки. Нам отвели чистенькие комнатки с белоснежной постелью и душем и, несмотря на плач старосты насчет нехватки продуктов, обеспечили отличным обедом и даже эльфийским элем. Чудный напиток, ничего более вкусного в жизни не пробовала! Но все за деньги, согласно прейскуранту.

Путешествуя на слонике, мы почти не устали, поэтому я решила не валяться после обеда, как говорится, чтоб жирок завязался, а пошла по своим делам, пока Бессмертный отдыхает. Разговорчивая трактирщица по имени Наина рассказала, где я могу купить всё, что мне нужно. Деньги были у меня, я объяснила Кащею, что женщина гораздо лучше сможет сохранить сбережения, чем мужчина. Поэтому я вскоре вложила нашу премию с пользой. Для себя. Я подобрала замечательный чёрный кожаный костюмчик и такие же мокасинчики. Я всю жизнь мечтала о таком прикиде. Брючки в облипочку. Кожа мягкая, натуральная. Сейчас бы куда-нибудь в ночной клуб. Кроме того, я приобрела расческу (хватит ведьмой ходить!), зеркальце (какое счастье!) и пару заколочек с яркими стекляшками. Я вообще-то заколок не ношу, но они мне показались очень симпатичными; может, ещё придётся по лесным зарослям путешествовать – не помешают. А ещё я купила женское нижнее бельё, которое, по моей просьбе, тут же укоротили.

Затем я отыскала местного лекаря, которого очень расхваливала Наина. Посмотрев на мои крылышки, он сказал, что такое бывает и это не проблема. Если я хочу, чтоб их не было видно, он мне это обеспечит. И даже без операции. Я панически боялась, что он будет их отпиливать без наркоза. Всего лишь надо уплатить энную сумму. Я даже не торговалась. Старый эльф смешал мне какое-то питье, которое я тут же залпом выпила, после чего сразу же отключилась. А придя в себя, не обнаружила на своей спине даже следов, а на полу – даже перьев.

Счастливая, вернулась я в трактир с охапкой покупок. Шопинг всегда поднимал мне настроение. Попросила (за отдельную плату) трактирщицу истопить мне баньку, где попарилась от души. Вышла горячая, свежая, в новом костюмчике.

Кашей, как оказалось, тоже не спал. Он ходил договариваться на завтра о повозке, на которой нас повезут в город.

Увидев меня, Бессмертный впал в шоковое состояние, а когда узнал, сколько это все стоит, – в ступор.

Ну и ладно. Давно знала, что все мужчины – слабонервные. Я поводила перед его носом рукой, проверяя реакцию. Ноль. Повернулась, и с чувством выполненного долга пошла заказывать ужин по полной программе.

Спустившись к столу, Кащей впал в ступор снова, но на более короткое время; думаю, этому способствовали умопомрачительные запахи. А может, привыкает постепенно?

– Неневеста, что мы отмечаем? – поинтересовался он. – Наверное, ты обнаружила где-то лаз домой и решила потратить деньги сегодня, чтобы не пропали?

– Нет, – беззаботно ответила я. – Мы отмечаем счастливое устройство на работу нашего дорогого друга Стенечки.

– Хорошо, хоть он лично здесь не присутствует, – вздохнул Кашей. – А ты подумала, что мы будем есть завтра?

– Завтра будет завтра, – беззаботно пожала я плечами, прикладываясь к так понравившемуся мне элю. (Надо будет пару бутылочек с собой взять.) – А вообще-то трачу как хочу. Все мое. Битвы с монстром не было. В переговорах ты пальцем о палец не ударил. Все я в поте лица зарабатывала. Вот так.

У меня еще оставались деньги, но так нравилось дразнить своего возмущенного спутника. Кащей вздохнул еще тяжелее и присоединился к нашему маленькому пиру, «чтоб добро не пропало», как он выразился. Не пропало бы, могу и сама все съесть. После третьего бокала эля Бессмертный вошел в раж, и далее мы весело кутили, пока все не закончилось. То есть еда, питье и место в желудке.

После сытного обеда я отправилась спать. Решила лечь пораньше, чтобы завтра встать попозже.

Удовольствие получила неописуемое. После пяти ночевок в лесу, в темнице, в подземелье цвергов сегодняшняя ночь показалась мне верхом блаженства. Кажется, жизнь начинает налаживаться!

Разбудил меня робкий стук в дверь, когда солнце уже поднялось над верхушками деревьев.

– Неневеста! Может, пора вставать? Нас уже возница ждет.

Ага, пусть не влюблен, так хоть уважает.

– Ладно, – буркнула я в ответ, – заказывай завтрак. – А я еще пять минуток поваляюсь.

Вот и надейся на этих мужчин! Завтрак Кащей заказал, но с собой и довольно скромный. Мне, правда, после вчерашней гулянки и есть еще не хотелось, но повредничать всегда охота.

Как бы там ни было, скоро мы уже ехали в закрытой повозке, запряженной тройкой рыжих упсов, каждый из которых норовил резко тормознуть остальных, что не прибавляло путешествию приятности. Вскоре не выдержал даже молчаливый возница, снял длинную палку с крыши повозки. «У-у, гоблины, совсем распустились!» – и нацепил на нее зеленую чекушку так, чтобы звери тянулись за ней и не останавливались. Ехать стало легче.

В дороге я пыталась разговорить Кащея, но он отмазался под тем предлогом, что обдумывает дальнейший план действий. Мол, мы и так задержались. А конец света не за горами, а точнее, медленно, но верно движется за нами.

Да я и сама все понимаю. Но что думать, если еще ничего не известно? Вот попадем в Спящий город, тогда и подумаем. За этими несложными размышлениями я, укачавшись, задремала. Ну и ничего, сон впрок никому еще не мешал.

Повозка дернулась и остановилась. Упс! Я проспала приближение к городу, и теперь он нависал надо мной во всей своей красе. Впереди были огромнейшие, слегка приоткрытые ворота, в которые медленным потоком вливалась череда телег с продовольствием, повозок и пеших путешественников. За воротами виднелись башни, башенки, шпили и что-то огромное в центре…

Эльфиева башня! Вот это гигантище!

– Эй, а почему мы стоим? – крикнула я вознице.

– Таможня, – коротко ответил он.

Глава 10 ЭЛЬФИГРАД

– Таможня? – переспросил Кащей.

– Ого! Это что еще за порядки! – возмутилась я.

– Вот именно «порядки», – обрадовался Бессмертный. – Какой город! Даже не ожидал увидеть здесь такой уровень развития цивилизации!

Мы бы еще долго любовались воротами цивилизации, но кто-то крикнул:

– Пропустите льердов!

Телеги с овощами разъехались, пешеходы расступились, пропуская пару карет, за которыми я велела пристроиться нашему вознице.

На таможне следовало заполнить декларацию. К счастью, паспорта не спрашивали, видно не вошли они еще в моду, а отмечали все со слов путешествующих.

– Имя? Фамилия? – приготовился записывать чиновник – темный эльф.

В это время два светлых пытались разыскать в повозке наши вещи. Ничего, кроме недоеденного завтрака, обнаружено не было – все тщательно упаковано в безразмерные карманы плаща с черепушкой.

– Почему без вещей? – удивился таможенник.

– Вещи за нами едут, – махнула я рукой. – Мы спешили.

– Понятно… Имя? Фамилия?

– Неневеста Кащеева и Странник.

– Имя – Неневеста, фамилия – Кащеева, – старательно вывел темный эльф. – А вы случайно не родственница Кащея Бессмертного?

– Случайно однофамилица, – фыркнула я.

– Жаль, а то его тут разыскивают. Так, далее… Странник, как я полагаю, фамилия, а имя? Зовут вас как, милостивый господин?

– А… мм… Да. Злыдень.

– Так и запишем: Злы-день Стран-ник. Вы льерды?

– Разумеется, – поспешила ответить я. Раз их тут без очереди пропускают, то мы точно льерды.

– Замечательно, – расплылся в улыбке таможенник, шлепнул на наши декларации круглые оранжевые печати в виде апельсина и точно такие же припечатал нам на запястья. Я изумленно поднесла к глазам руку. Апельсин слегка светился.

– Как в ночном клубе, – присвистнула я.

– В вашем распоряжении ночные клубы, отели, рестораны и прочие достойные заведения Эльфитауна, на входе в которые вы увидите этот знак: «Только для льердов».

Ага, значит, у эльфов это что-то на манер дворянского звания. Отлично!

– Итак, давайте продолжим заполнение ваших деклараций, – поклонился эльф. – Цель прибытия?

– Мы путешествуем.

– Все вы так говорите, – подмигнул мне таможенник. – А вы не стесняйтесь. Ведь мы понимаем, что вы прибыли для участия в турнире.

Кашей промолчал, я обезоруживающе улыбнулась, и эльф записал: «Для участия в турнире». Пусть теперь Бессмертный отдувается, меня все равно все эти турниры не касаются.

К этому времени светлые эльфы успели обыскать и простучать всю нашу повозку. Что они там ищут? Наркотики, оружие? Естественно, таможенники ничего не нашли и вылезли разочарованные.

– Где остановитесь?

– А где вы посоветуете, чтобы прилично и не слишком дорого?

– «Вселенная» – очень престижное место в центре. «Как дома» – уютненько, недорого, но на окраине. А! Вот! «Полет шмеля»! Это то, что вам подойдет. Три бриллианта. – Ага, трехзвездочный. – Любимый отель молодежи. Доступно, оригинально, свежо.

– Хорошо, пишите «Полет шмеля». – Меня тоже заинтересовало название.

Правда, может, у них шмели величиной с собаку? Ладно, посмотрим.

– Не хотите ли взять гида? – услужливо предложил эльф. – А то город большой, Эльфиеву башню посещают все, естественно, в первую очередь. Но у нас и кроме нее множество интереснейших мест.

– Хорошая идея, – шепнул мне Кашей. – Возможно, гид что-то знает о порталах. Но хватит ли у нас денег?

– Гид нам понадобится часа через три. Пришлете в отель?

– Разумеется, льерда, – поклонился таможенник, протягивая мне раскрытую ладонь.

А я же не понимаю, чего он хочет. Руку ему пожала и ушла, оставив в полном недоумении.

Возница довез нас до отеля, получил плату и уехал восвояси. То, что я увидела по дороге, привело меня в неописуемый восторг. Я всю жизнь мечтала о туре в какую-нибудь экзотическую страну. Мечтала, мечтала… И вдруг… мечты сбываются! Можете ли вы представить что-нибудь более экзотическое, чем город эльфов? Город, где каждое здание – произведение искусства. Где слились традиции тысячелетий с ультрасовременными веяниями. Где улицы словно парят на крыльях, то взлетая вверх, то плавно стекая вниз. Где нет серого, коричневого и черного. А все яркое, переливающееся. Где сказка переплетается с явью. Да никаких слов не хватит, чтоб описать это буйство жизни, никаких красок – чтоб изобразить. Я всю дорогу вертела головой, не уставая восхищаться:

– Ах!.. А это?.. Смотри, Кащей, какой… Ух ты!.. А вон… О-о-о!.. Ты видел?..

«Полет шмеля» оказался трехэтажным особняком в романтическом стиле. Розовый с голубым, барельефы, аркады, изящные статуи танцующих эльфов. Фонтан в виде трехъярусного торта с подсветками. Белокаменные скамеечки в виде невиданных зверей. Удивительные деревья причудливых форм, с красными, белыми и бирюзовыми листьями, растущие в огромных каменных чашах. Живые цветы, свисающие прямо из стен, без стеблей, без земли. Я просто онемела от этой красоты.

Прозрачные двери, инкрустированные растительным узором золотого и лазурного цвета, сами распахнулись при нашем приближении. Нашему взору предстал огромный зал с колоннами и зеркалами до самого мозаичного потолка. Молодые эльфы в одних белых брючках и шапочках наподобие пилоток хотели отнести наш багаж.

– Прибудет позже, – машинально махнула я рукой.

Юные эльфийки в коротеньких накидках и юбочках проводили нас к столу регистрации.

– Здравствуйте, многоуважаемые гости. Вам апартаменты? – бархатным голосом спросила голубоглазая эльфийка с подкрученными платиновыми волосами чуть ниже талии. Такая красивая, что мне пришлось наступить Кащею на ногу, чтоб не пялился.

– Нет, нам, пожалуйста, что-нибудь поскромнее.

– Комнаты? Одну или раздельные?

– Две… небольшие. Пока на сутки, а там видно будет.

– Я забронирую вам номера и на завтра. Ведь после турнира вы, естественно, захотите отдохнуть.

Опять они про этот турнир. И почему они считают, что все прямо-таки рвутся в нем участвовать? Нам главное – экскурсионная программа. С городом познакомимся и тихонько поедем, то есть пойдем дальше.

– Обед подать в номера или спуститесь в ресторан? У нас три зала с различной кухней.

– Мы сами спустимся.

– Ажели, проводи наших гостей в номера, – мило улыбнулась блондинка, вручая нам наши ключи.

Так как Кащей не промолвил ни слова, мне пришлось буквально силой отвернуть его от красавицы-эльфийки, и он тут же переключился на ножки сопровождающей нас Ажели. Да, город красивый, но чертовски опасный, прокомментировала я про себя. Глаз да глаз нужен. Одного не оставлять, а то найдет себе тут невесту и забудет про поиски дороги домой.

Зайдя в номер, я забыла про все остальное. Люкс. Огромное окно, тяжелые бордовые портьеры, обитые шелком стены, широченная кровать, зеркала в золоченых рамах. А вид из окна чего стоит! Жаль, что только третий этаж, нельзя сказать* что город как на ладони, но все равно очень красиво. А это что за дверь? Ух ты! Ванна в виде огромной перламутровой раковины и даже унитаз со сливом!

– Я хочу здесь остаться… Где же денег-то раздобыть? – разговаривала я сама с собой, уже нежась в мягкой, душистой пене.

Еще не досушив голову, я отправилась проведать Кащея. Хм, впервые вижу его без одежды, точнее, наполовину обнаженным. Голый торс и обтягивающие лосины. Он тоже после купания, влажные волосы прилипли ко лбу… Ах, недаром я в него влюбилась…

Я была влюблена? Когда это было? Я влюбилась в книжного героя. А сейчас, когда он стоит передо мной вот такой – живой и настоящий? Не знаю. Сама себе ответить не могу… Ладно.

– Кащей, а не пора ли нам отобедать?

– Естественно, это мероприятие моя Неневеста никогда не пропустит.

– Никогда! – подтвердила я.

Я подождала, пока Странник оденется, и мы спустились в ресторан.

Здесь было три зала: эльфийская кухня, коблинайская кухня и кухня-модерн.

Я предпочла модерн, рассудив, что новое всегда лучше старого. Мы заняли столик у окна и стали знакомиться с меню. Меню, конечно, богатое. Я так сразу и поняла, что такое «Эльфийские пальчики» или «Глаза багути». Или вот еще «Кусака из корня уру в облизках», или «Соплинай сирены на пьяном краве». Не все, далеко не все названия мне понравились. И не все цены. В конце концов, я наугад выбрала на первое «Рудю со слинками», на второе – «Жаркое из дрена в сонном соусе», затем добавила к заказу «Салат по-человечески» (!) и уже знакомый эльфийский эль. Кащей с моим выбором согласился, только вместо жаркого решил попробовать «Ячки под шубой». Так вот, только он открыл крышку, эти ячки выбрались из шубы, стали разбегаться по тарелке и пищать. Этакие устрицы на ножках. Он тут же их закрыл и нетронутым отправил блюдо обратно.

Я от хохота чуть под стол не сползла:

– Надо было брать жаркое! Оно бы хоть не убегало!

«Рудю» оказался приятным прохладным супом с какими-то овощами. Не знаю, кто такой этот дрен, но жаркое из него оказалось очень вкусным (а говорили, что эльфы – вегетарианцы!), «Салат по-человечески» оказался действительно салатом по-человечески, в котором за майонезом понять невозможно, что же туда еще положили (как обычно, все, что нашлось в холодильнике, что вчера не доели).

– Злыдень, – начала я разговор, подкрепившись, – у нас денежек мало осталось. На все удовольствия большого города не хватит.

– А я тебе говорил… – начал он.

– А не твоя ли очередь заработать кругленькую сумму? – перебила я.

– Если здесь понадобится убить какого-нибудь монстра, я всегда пожалуйста, если ты его, то есть монстра, не испортишь, переделав в какое-нибудь умильное существо с крылышками. Кстати, тебе белые крылышки очень даже шли, напрасно ты от них избавилась.

– Злыдень, не уходи от темы. Может, никого убивать и не понадобится. Здесь какой-то турнир намечается. Может, премия какая полагается. Ты бы принял участие.

– Надо подумать, – согласился Кащей.

Тут нас разыскал заказанный нами гид. Слава небесам – мужчина. Если бы опять была эльфийская красотка, я б ее точно отправила назад, сославшись на отсутствие средств.

Все время от обеда до ужина мы решили посвятить знакомству с городом. Здесь не было никакой техники, поэтому нам снова пришлось нанять небольшой экипаж, запряженный упсом. Сразу отмечу, что воспитанный городской упс ни разу не остановился без разрешения хозяина. Для карет, экипажей и всадников были обычные дороги. Для пешеходов же предназначались летящие то вверх, то вниз полосы со скользящими по ним дисками; диски крепились в пазах наподобие санок на американских горках. Летя вниз, диски набирали скорость, по инерции поднимаясь на следующую горку, где пассажиры могли выйти, перейти на следующую дорожку или спускаться дальше в том же направлении. И так ловко у них получается, что кажется – по всему городу летают эльфы, и называть их следует не пешеходами, а пешелетами.

Наш гид был из темных, и звали его Уль. Он катал нас по всему городу, рассказывая историю эльфов. Было интересно, Но запомнить невозможно. Я обычно после экскурсии покупаю себе книженцию со всеми датами, легендами, фотографиями. А здесь где такую взять? И фотика нет или камеры. Поэтому в голове остались только отдельные картинки.

Древний королевский дворец, словно сотканный из радужной паутины. Казино «Солнечный удар» на острове посреди искусственного озера. Выставка ледяных фигур (и как они у них не тают?). Ботанический сад похлеще висячих садов Семирамиды. Новый жилой комплекс из зеркальных цилиндров, уносящихся верхушками к небу. Музеи, музеи, музеи…

Пиком нашей культурной программы была Эльфиева башня – грандиозное сооружение, старинное, из тяжелых каменных плит, с винтовой лестницей, спиралью обвивающей здание и уносящейся к вершине, почти теряющейся в облаках. Уль рассказал, что эльфы – и крылатые эльфы, и даже альвы, более древний народ, предки эльфов, – всегда жили раздельно. Но однажды случился потоп, во время которого темный эльф спас нескольких светлых эльфят, а светлый – парочку темных. В честь этого темные и светлые эльфы стали жить вместе, в отличие от всех остальных поселений, и построили в знак мира гигантскую башню. Многие присоединились к этому почину, а потом обосновались рядышком. Так появился Эльфиград, единственный город, в котором живут вместе светлые и темные. И это был закон. И так было всегда. И только в последнее время спокойствие было нарушено. И виновата во всем новоявленная волшебница, объявившая войну всем, кто не присоединится к ней. И теперь по всему городу идет вербовка как в войска королевы Марукки, так и в ряды оппозиции. Мы сами видели мирно сосуществующие плакаты на стенах: «Объедини земли Серпулии (так называется этот мир), Марукка!», «Долой узурпаторшу!», «Вперед, за королевой!», «Умри за свободу!», «А ты записался добровольцем?» – непонятно только, в какую из партий. – А еще этот конец света как-то не вовремя подоспел. Волшебница утверждает, что это она его вызвала. Вот и думай теперь, что делать. Как спасать свою шкуру? Но пока конец света не пришел, война не началась, и жизнь идет своим чередом, а город живет обычной жизнью. Еще Уль сказал, что обязательным для туристов является паломничество на вершину Эльфиевой башни, где можно загадать желание. Экскурс окончился, обивать ступеньки эльфийской реликвии мы должны были самостоятельно, и Уль покинул нас. Хороший гид, жаль только, что про порталы между мирами ничего не знает.

Итак, мы остались одни перед Эльфиевой башней. «Одни» не то слово, народу вокруг было полно.

– И что будем делать? – спросил Кащей. – Может, вернемся в отель?

– Еще чего!

На первых трех уровнях башни были ночные клубы. Я бы с удовольствием оттянулась на эльфийских дискотеках, но было еще рано. Следующие уровни занимали кафе, рестораны – чем выше, тем дороже.

– Давай посидим в ресторанчике, поднимемся на вершину, загадаем по желанию, спустимся и потусуемся до утра в ночном клубе, – изложила я свою программу.

– А как по лесу ходить, так у тебя ноги болят, – свредничал Кащей.

– Так это разные вещи. Танцуя, расслабляешься и отдыхаешь.

– А карабкаясь вверх по ступенькам на необозримую высоту?

– Это, разумеется, для ног не сахар. Но не можем же мы игнорировать традицию? А какой вид откроется с верхней площадки! Да и желание я хочу загадать.

– Я в эти предрассудки не верю и подниматься вон туда, – ткнул он пальцем в облака, – не советую. После этого неделю отлеживаться придется.

– Так это только вверх трудно, а вниз будет совсем легко, – попыталась я переубедить своего оппонента.

– Дураков нет, – покачал головой Странник.

– Есть, – шепнула я упрямо сама себе.

Я ходить пешком, тем более по лестницам, сама не люблю. Но как я буду вспоминать, что стояла у подножия Эльфиевой башни и не поднялась на вершину, чтобы желание загадать? Да и без желания! Просто для самоутверждения. Я, когда в Каневе была, на Чернечью гору трижды поднималась. Первый раз со всеми вместе, второй – чтоб сфотографироваться, а третий – потому что забыла ступеньки пересчитать.

Здесь, конечно, ступенек неизмеримо больше, поэтому один раз буду подниматься и считать. Фотика все равно нет. А отступить мне самолюбие не позволит.

В конце концов я уговорила Кащея подняться вместе со мной на пятый этаж, посидеть в кафе, а потом подождать меня внизу.

Честно говоря, я и на пятый добралась уже без особого энтузиазма, ноги гудели. Я успокаивала себя тем, что чем выше, тем башня становится уже, значит, и ступенек будет на каждом новом кругу все меньше.

Как я ни старалась растянуть время для отдыха, но бокал эля закончился и Кащей спустился вниз. А мне пришлось выполнять задуманное.

Не я первая. Я все смогу. Я сумею. Я сильная. Но с каждым кругом двигаться было все труднее и труднее, хотя все было сделано для удобства паломников. Низкие ступеньки, перила, покрытые гладким, блестящим материалом, похожим на пластик. Где-то до двадцать пятого уровня мне встречались эльфы, но дальше я двигалась в полном одиночестве. Видимо, немногие из туристов решались на такой подвиг. Выше тридцать первого уровня я уже видела весь город, а после пятьдесят седьмого сбилась со счета. Со счета уровней, не то что ступенек. Ветер здесь гулял как хотел. Я уже и окоченела, и ноги в коленках не сгибались. Огромные дома теперь казались спичечными коробочками. Еще немного. Уже видны окружающие город поля, поселки. Еще несколько уровней. Кажется, что я поднимаюсь целую вечность. Солнце коснулось горизонта, раскрасив небосвод неразбавленной гуашью. Или это сверху краски кажутся такими? Выше, еще выше. Надо мной стали сгущаться сумерки, показалось, что весь мир вращается вокруг меня. Еще немного. Ветер сходит с ума, глядя на прилипшего к громадине башни человечка. Еще капельку. Я дойду, только не думать ни о чем. Еще чуть-чуть… И вдруг ступеньки кончились. Я стояла на пятачке на крыше мира, крепко вцепившись в перила. Неужели я дошла?! Добилась-таки! Вот я какая! Смотрите, завидуйте! Я осмотрелась. Действительно, видна черная стена края света. Еще далеко. Но полоса кустарника уже не очень широкая. Неужели скорость возрастает? А с другой стороны виднеются постройки, – наверное, это и есть Спящий город. Леса, поля, горы, еще какие-то города… Далеко на востоке даже различается синяя полоса моря.

Меня вдруг бросило в дрожь и очень-очень захотелось вниз, на землю. Так, быстренько загадывать желание – и спускаться. Сейчас, сейчас. Мне вдруг показалось, что загадывать желание следует, сидя на самой верхушке. Я осторожно перекинула одну ногу через перила.

Желаю…

И тут я сорвалась.

Глава 11 ГДЕ ЖИВУТ БОЛЬНЫЕ НА ГОЛОВУ?

Я сорвалась и, взвизгнув, полетела вниз, скользя по отполированным перилам. Я изо всех сил пыталась удержаться, но скорость все возрастала. Вскоре я уже мчалась словно ракета, только по спирали и вниз. Это были самые сумасшедшие горки в моей жизни. Я даже не думала, что со мной будет – мысли не поспевали за головой. Приближаясь к земле, я услышала дикие вопли. Сколько зрителей! Какой успех! Жаль только, что я не могла ничего увидеть, все слилось в одну сплошную полосу. Земля стремительно приближалась, я с визгом слетела с лестницы и врезалась во что-то… Мягкое. Относительно.

Мир продолжал вращаться надо мной. Плывущие пятна – чьи-то лица. Хорошо, хоть голоса различаю.

– Она живая?

– Не трогайте! Вызовите лекаря! Наверное, куча переломов!

– А вы видели, как она летела? Как звезда!

Ага, падающая.

– Это невероятно…

– Дайте я посмотрю!

Щас посмотришь, только я сначала с кепочкой пройдусь, денежки соберу. А то вы хотите такое зрелище за бесплатно.

– Пропустите лекаря!

Ох, не люблю я этих лекарей. Сейчас начнется: «Откройте рот. Покажите язык». Диагноз поставят – прочитать невозможно. Догадайся, мол, сама. А лечить начнут… Нет, уж лучше я сама. И я стала тихонечко подниматься.

– Живая! Шевелится!

– Да дайте же посмотреть!

Под удивленные возгласы я села и огляделась. В глазах почти прояснилось. Ого, сколько я народу собрала! Караоке на майдане! И на чем же я сижу?

Подо мной лежал мой Кашей собственной персоной. Ну сколько раз я на него падать буду? Сейчас, наверное, совсем пришибла. Ну и ладно, он все равно бессмертный, оживет. Нет, шевелится! Оглушенный, но живой. Эльфы радостно зашумели, подняли нас, поволокли в какое-то заведение – оказалось, в больницу. Положили, раздели, осмотрели, одели и сказали, что такое может быть только с человеком – никаких повреждений! Разве что сотрясение. Порекомендовали полежать пока, понаблюдаться.

Наконец-то нас оставили в покое.

Узкие больничные кровати стояли рядом, и мы смогли поговорить. Кащей рассказал, как он гулял вокруг башни, услышал крики и, проследив за взглядами эльфов, увидел чудо, наматывающее вокруг башни круги по нисходящей. Вроде бы даже сияние было и дымок тянулся. Шестым чувством понял Бессмертный, что это могу быть только я, рассчитал траекторию и умудрился меня поймать, не дав врезаться в асфальт. Вот какой молодец! Герой!

– И как тебя слететь угораздило?

– Не знаю…

– Желание хоть успела загадать?

– Ой, а желание я загадать как раз собиралась…

– Может, еще полезешь? На бис?

Я швырнула в него подушку, он положил ее себе под голову. Без подушки я лежать не люблю, пришлось вставать. Посмотрела в окно: на Эльфиград опускался вечер. Как я люблю ночные города в паутине сверкающих огней! Улицы расцветали словно сказочные цветы. В воздухе танцевали радужные светлячки. Ночной клуб, наверное, уже открылся…

Стоп. Когда это я еще попаду на эльфийскую тусовку? А?

Я придирчиво осмотрела свою одежду. Не знаю, из чьей кожи шьют свои прикиды эльфы, но мой новенький костюмчик практически не пострадал. А может, дело в удивительном гладком материале, покрывающем перила, я даже ладони не сожгла. Они немного горели, но, смазанные какой-то ароматной мазью, уже затихали. Расческа в кармашке, окно вместо зеркала. Я в порядке.

– Кащей, подъем. Я там, на пятом уровне, приглядела клевый ночной клуб. «Головокружение» называется.

– Ты сошла с ума, Неневеста? Тебе своего мало головокружения?

Я для пробы повертела головой:

– Музыку врубят, будет все равно. Вставай, хватит отлеживаться!

– С тобой отлежишься. А знаешь, ведь ты меня сегодня слегка примяла.

– Не притворяйся. Все уже восстановилось, ты же бессмертный.

– Похоже, ты тоже.

– Если бы. Может, я бы тогда и полежала пару-тройку дней для восстановления. А так мне нужно успеть познать все радости жизни.

– Неневеста, ты правда после всего еще будешь танцевать?

– А то!

Я повернулась и пошла к выходу. Кащею ничего не оставалось, как догонять меня. Из больницы мы выбрались спокойно. Охраны не было, случаев побега больных до настоящего момента не было. Они еще не знали, что бывают больные на голову.

Я с восторгом вдохнула легкий ночной воздух и окинула взглядом окрестности. Красотища. Миллионы огней, кажется, и сам становишься одним из них.

А вот и дважды знаменитая (второй раз – после моего полета) Эльфиева башня. Вся сияющая, переливающаяся, уходящая в черную бесконечность неба. Даже звезды затмевает. Вершины не видно. И я там была! И я оттуда слетела!

Я попробовала представить, как все это происходило. И не смогла. Ну где же ваши скрытые камеры? Обидно. Такие кадры для истории пропали. Наверное, просто родится легенда, как с неба спустился ангел. Только крылышек у меня больше нет.

Попасть в «Головокружение» на пятый уровень я не смогла. Ноги вверх идти совершенно отказались. Ну и пусть. Будем считать, что «Секрет» на первом – еще лучше.

Нас узнавали! Нами восхищались! С нас даже не взяли денег за вход! Еще бы, увидеть живую легенду, спикировавшую с их знаменитой башни, да еще отправившуюся после этого танцевать, собралось полгорода. Бедный «Секрет» не мог вместить всех желающих. Посетителей запускали на час, а потом с улыбкой выпроваживали, чтобы могла ворваться новая партия. Может, это было и к лучшему – у меня постоянно менялись партнеры. Музыка была своеобразная, но тусоваться можно. Правда, Кащей почему-то все время грустно стоял у стеночки. А я зато оторвалась по полной. Постоянно с кем-то знакомилась и постоянно прощалась. Что-то кому-то обещала, а что и кому – не помню. Темные эльфы, светлые эльфы… Это была сумасшедшая ночь.

Когда все закончилось, нас отвезли к отелю. Здесь меня ждал еще один сюрприз. Фонтан у входа был поющим! Струи то падали, то взлетали вверх, рассыпаясь разноцветными искрами под «Полет шмеля» Римского-Корсакова, исполняемый небольшим оркестром. Так вот почему отель так называется! Мы с Кащеем немного полюбовались чудесным зрелищем. Но с первыми лучами солнца фонтан уснул, а музыканты разошлись.

И мы тоже поднялись в свои комнаты, я – с твердым намерением не вставать до следующего вечера. Хотя у нас оплачены только сутки…

Но забронированы вторые, а чем платить, подумаем завтра, то есть сегодня утром, то есть вечером, когда проснусь…

Как обычно, стоит только задумать выспаться, как тебя немилосердно разбудят. Настойчивый стук в дверь все повторялся и повторялся. Я швырнула одну подушку. Вторую. Стучат. Р-р-р-р-р! Страшна я в гневе! Я вскочила и рванулась к двери.

Если б это был Кащей, то способность к воскрешению ему бы уже не помогла. Но на пороге стояла, теребя от волнения фартук, немолодая горничная. Неужели она разбудила меня, чтобы прибраться? Да за такие порядки я разнесу этот отель по камушку!

Увидев выражение моего лица, эльфийка еще больше перепугалась:

– Простите, льери… Ради всех богов, простите! Я бы ни за что не решилась потревожить ваш сон! Никогда! Но тут такое дело…

– Какое-такое?

– Совет мэров! Вас вызывают в мэрию!

– Да? И что они там не могут без меня решить? – смачно зевнула я.

Горничная отчаянно замотала головой:

– Не… не… Я ничего не знаю… Но через час вас ждут в мэрии… Вот приглашение… вам и вашему спутнику тоже. Внизу карета ждет…

Я взяла приглашение и отпустила эльфийку. Ну и чего они хотят от меня? Сколько же я проспала? Часа три. Может, не пойти? Или пойти завтра? Сказать, дату вы мне в приглашении не указали…

Но меня уже начало разбирать любопытство. Ладно, пойду теперь издеваться над Кащеем.

– Эй, Злыдень Странник! – забарабанила я в дверь. – Вставай!

Молчание.

– Леопольд, подлый трус, выходи!

– Никогда! – отозвался Кашей.

– Встанешь, льерд самозваный. Мне понравился вчерашний аттракцион. Иду повторять полет с Эльфиевой башни!

Как я и ожидала, из дверей высунулась заспанная физиономия:

– Я знал, что ты сумасшедшая, но не до такой же степени!

– Не до такой, – согласилась я. – Но запатентовать новый аттракцион «Эльфийские горки» не помешает.

– Сначала башню приватизируй.

– Возьму кредит в местном банке, зато потом деньги буду лопатой загребать.

– Думаешь, хоть один камикадзе найдется?

– Убедил. Вообще-то я и не собиралась. Просто нас в мэрию приглашают. Или вызывают? Карету подкатили…

– Никогда не поймешь, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь, – рассердился Бессмертный.

Через несколько минут, наскоро приведя себя в порядок, мы были уже в карете. А еще через четверть часа – в огромном здании мэрии. Ну чисто Белый дом с поправкой на эльфийский колорит. В безразмерном зале стоял стол персон на двести, во главе которого сидело шестеро богато одетых эльфов, трое темных и трое светлых. Это и был совет мэров.

Не знаю, как там у них положено. Может, следовало стоять и ждать приглашения или сесть в конце стола, где стояло два прибора. Надеюсь, для меня с Кащеем, а то вытащили из постели, позавтракать не дали. Но что это за разговор будет – через весь стол кричать? Поэтому я подхватила бокал, прошествовала вдоль всего стола и плюхнулась на ближайший к шестерке стул:

– Здрасте! – и подняла бокал. – За встречу!

Эльфы сидели широко раскрыв глаза. Закомплексованные какие-то.

– Эй, тарелочки переставьте! – махнула я рукой стоящим навытяжку официантам.

Кащей прошел вслед за мной и остановился, стоя за спинкой моего стула.

Эльфы переглянулись и подняли бокалы. Правильно, пусть думают, что я еще знатнее, чем они. И не воображают.

Я пригубила розовое прозрачное вино. Вкусное. До сих пор я здесь пила только эль.

– А закусить?! – замахала я рукой.

Один из эльфов кивнул, и официанты перенесли нам приборы и еду.

– Вот с этого и начнем. Ешьте, не стесняйтесь, – кивнула я мэрам.

Но у них кусок, видно, в горло не лез. Зато с меня глаз не сводили. Смотрите, смотрите, а то уеду – плакать будете.

Мне деликатно позволили насытиться, и, только когда я лениво приступила к десерту, самый старший эльф спросил:

– Насколько нам известно, вы льерда Неневеста Кащеева?

– Так точно. Рада вашей осведомленности.

– И это вы вчера совершили показательный полет с верхушки Эльфиевой башни?

Слава как взрывная волна. Весь город на уши поставила.

– Я. А кто бы еще смог?

– Можно поинтересоваться зачем?

– По ступенькам спускаться долго.

– А-а-а… И после всего этого вы провели всю ночь, танцуя в ночном клубе?

– Да я туда и спешила.

Эльфы восхищенно переглянулись.

– Мы думали, что слухи преувеличены… Ни один эльф… Да что там говорить! Выражаем вам свое восхищение, льери… вас действительно зовут Неневеста Кащеева?

У меня был полный рот, и я ограничилась кивком.

– Разрешите представиться…

Я не запомнила имен, все они были из старинных аристократических родов, один старик, двое пожилых и двое эльфов среднего возраста, банкир и владелец Эльфиевой башни. В памяти остался только шестой, самый молодой и очень симпатичный светлый эльф, эффектный высокий блондин Зир Ноуль. Эльфы вообще-то все отличаются прекрасным сложением и изяществом, но в нем чувствовалось особое благородство и обаяние. Он очень недавно занял место в мэрии, заменив ушедшего на заслуженную пенсию ветерана, и чувствовал себя в этой компании немного скованно. Хотя первый тост за меня произнес именно он.

– Милая льери, – обратился ко мне между тостами банкир, – вы не обидитесь, если я спрошу, откуда у вас такое странное имя?

– Не обижусь. В мире людей живет один ужасный злодей по имени Кашей Бессмертный. Нередко он похищает невинных девушек и портит им всю последующую жизнь. Однажды он увидел мою мамочку, юную красавицу, но свое черное дело совершить не успел: она вышла замуж за моего будущего папочку. Разъяренный злодей удалился, но вернулся, когда у молодой пары родилась дочь. Он понимал, что я вырасту такая же красивая, как мамочка, и поставил ультиматум. Или меня с детства предназначат ему в невесты, или он сотрет с лица земли весь город.

Я краем глаза наблюдала за Кащеем. Как он воспримет мою сказку? О, кажется, у него застрял в горле кусок. Или два.

– И что же? – в нетерпении воскликнул Зир.

– Мои родители ответили категоричным «нет!». И все горожане поддержали их. А чтобы эта история не забылась за годы моего взросления, меня нарекли Неневестой Кащеевой.

– А Кащей? – чуть не хором воскликнули заинтригованные мэры.

– Стер город, как обещал. – Я смахнула несуществующую слезу с ресниц.

Да, во мне пропадает незаурядная актриса… А сказочница? Братья Гримм отдыхают.

Я продолжила:

– Нам долго пришлось скитаться по чужим краям. А когда я вошла в… опасный возраст, старый развратник отыскал нас и снова попытался заявить на меня права. Волшебники успели перебросить меня вместе с телохранителем, – я показала рукой на онемевшего Кащея, – верным Злыднем Странником, в ваш мир.

– Но Кашей тоже объявился в Серпулии! Его ищет волшебница Марукка! – воскликнул старый эльф. – Теперь ясно: он явился, чтобы отыскать вас!

– Гм, я уже слышала об этом. Нам приходится скрываться и маскироваться. Злыдень, например, раздобыл точно такой же плащ, как у настоящего Кащея, чтобы сбить его с толку. Теперь мне надо вернуться поскорее домой, к родителям. Но впопыхах нам не сообщили, где искать дверь назад.

– А как же вы попали сюда?

– Свалились с неба.

– Как я уже понял, для вас это типично, – улыбнулся старик. – К сожалению, мы ничего не слышали о подобных местах. Я думаю, вам следует идти к волшебнице, она тоже человек и вместе со своим городом однажды появилась здесь. Она сможет вам помочь!

– Ни в коем случае! Она ищет Кащея, чтобы он помог в ее мерзких планах! – воскликнул банкир.

– Нет! Она ищет Кащея, чтоб обезвредить его! – включился в спор владелец Эльфиевой башни.

– Да что вы говорите?! Она…

Неожиданно светский разговор перерос в бурные дебаты. Как я поняла, светлые эльфы были против королевы, темные – за. Точно, сейчас подерутся!

Кащей укоризненно посмотрел на меня.

– Стойте, стойте! Я не поняла, Эльфиград будет поддерживать Марукку или противостоять ей?

– Мы разделились во мнениях, – с неохотой ответил старик. – Похоже, гражданская война разорвет город на части.

– Пока я не замечала никакого разделения. Молодежь тусуется вместе, дружно и весело.

– Как только королева соберет силы и бросит клич, те, кто вчера были лучшими друзьями, поднимут друг против друга оружие, – вздохнул банкир. – Что ждет наш бедный город? А еще этот конец света… До нас еще далеко, но по всей Серпулии разгулялись странные смерчи, они то собираются вместе, то разлетаются в разные стороны. Уже нанесли немалый урон.

– Еще не видела такого, – покачала я головой.

– С Эльфиевой башни видно, – сказал один из светлых. – А тайфуны в море? Землетрясения в горах? Мир дестабилизируется.

– Так выпьем за мир, – подняла я бокал, – мир во всем мире! И никакие чародейки и Кащеи не испортят нам настроение!

Все выпили и затихли, закусывая. Вот так все конфликты следует душить в зародыше. В данном случае конфликт был задушен зеленым змием.

– Милая льери, а сами вы встречались с Кащеем? – спросил старший из эльфов.

– Да.

– И какой он?

– О, это злобное бездушное чудовище! Монстр, а не человек!

– Вам следует быть очень осторожной, дорогая. Ах, если бы мы могли вам чем-то помочь!

– А вы не хотите принять участие в турнире? – спросил вдруг Зир.

– Я-а-а?!

Глава 12 ТУРНИР СМЕКАЛИСТЫХ

За кого они меня принимают? Я что, рыцарь без страха и упрека, участвовать в турнирах?

– Принимают участие лучшие из лучших эльфийских льери. Вы относитесь к человеческому роду, но закон не препятствует и вам попробовать свои силы, – объяснил банкир.

Они здесь что, с ума все посходили?

– Для победительницы приготовлены специальные призы, – указал Зир Ноуль рукой на стену.

И как же я раньше не заметила? В стеклянном кубе лежал необыкновенно красивый широкий браслет, весь в крупных рубинах и алмазах. Я не слишком разбираюсь в драгоценных камнях, чтоб издалека определять их подлинность, но и так ясно, что главный приз на эльфийском турнире не бижутерия.

Я влюбилась в этот шедеврювелирного искусства с первого взгляда.

Я, наверное, соглашусь.

– А что нужно делать на этом вашем турнире? – спросила я, не отрывая от драгоценности глаз.

– Несколько доступных любой девушке заданий. Нужно всего лишь показать свою оригинальность, исключительность.

Ясно, выделиться из массы. Ну выделиться я при любом раскладе сумею. Я вопросительно глянула на Кащея, он утвердительно кивнул. Умный!.. Я ведь думала, это ему придется попотеть на, турнире. Нет, опять сама отдувайся. Что у меня там по гороскопу? А, ладно, в конце концов, что я теряю? Нет так нет, особенно париться не буду. Но выиграть так хо-очется!

Я сама не заметила, как поставила подпись на договоре об участии в турнире «Я лучшая!».

Договор у меня тут же изъяли, а вместо него вручили листок с перечнем конкурсов.

– Мы будем очень рады, прекрасная льери Неневеста, увидеть вас среди участниц, – обрадовался молодой эльф.

– А судьи кто? – машинально спросила я.

– Мы, – снова чуть ли не хором ответили мэры.

Отлично. Судьи, кажется, все расположены ко мне. Может, и прорвемся!

– В таком случае вам следует заняться подготовкой к конкурсам, дорогая льери, – поднялся с места старый эльф, показывая, что аудиенция закончена. – Турнир начнется после обеда на площади перед Эльфиевой башней.

– Будем вас ждать, – улыбнулся Зир Ноуль.

Мы мило раскланялись и удалились. Внизу нас ждала карета, предоставленная нам на все время до конца турнира, как объяснил возница.

– Фух, устала, – плюхнулась я на сиденье.

– Отчего? От завтрака? – удивился Кащей.

– О, Злыдень заговорил!

– Телохранителям полагается молчать. Интересно, зачем ты представила все в таком свете?

– Фантазия разыгралась, – отмахнулась я, – надо было как-то объяснить имя, которое ты сам мне приклеил.

– Опять я виноват. Женская логика… – пожал плечами Кащей. – Ладно, читай, во что ты теперь вляпалась.

– Я? Ты сам мне кивал изо всех сил

– А я прикинул, сколько мы сможем получить за эту безделушку. Надо будет поискать ювелирную мастерскую, а то. в ломбарде много не дадут. Ты ведь выиграешь, я уверен.

Я задохнулась от негодования. Значит, я должна не есть, не спать, завоевывать себе приз, а он уже денежки за него подсчитывает! Молча проглотила обиду. Я сейчас ничего не скажу. Портить нервы, деля шкуру неубитого медведя? Но фигушки увидишь браслет, если я его получу!

Он мой. Только мой! Но я тебе это припомню!

Я развернула листок. Всего четыре конкурса. Танцевальный. О, с этим проблем не будет. Танцую я так, что в любом из миров (и даже в нашем, человеческом) вышла бы перед любой аудиторией без малейшего колебания.

Песенный. Упс. Прокол. Я не пою. Вернее, пою, но только для собственного удовольствия, для чьего-то неудовольствия или в веселой компании. Но не на конкурсе!

Третий – кулинарный. Еще веселее. Я этого дела не люблю, и процесс питания стараюсь упростить до невозможности, лучше всего до кафе или до посещения близких подруг, зацикленных на кухне, и родственников, любящих готовить и угощать. В крайнем случае, конечно, могу и сама что-нибудь сварганить. Например, залить кипятком китайскую лапшу или разбить яйца для яичницы. Но что я предложу жюри, если самые простые блюда здесь такие, что пальчики оближешь? А с тем, чем меня сегодня в мэрии угощали на завтрак, пальчики можно было вообще проглотить.

Не думать о грустном! Что там дальше?

Последний конкурс: парадный выход в бальном платье.

Приехали.

В моем гардеробе два брючных эльфийских костюма: белый и черный. Танцевать будет классно в черном. Петь, допустим, можно в белом. Ну и что из вышеназванного может сойти за бальное платье?

Моя вера в победу спустилась с вершины Эльфиевой башни к ее подножию.

Я поделилась своими проблемами с Кащеем. Как и следовало ожидать, он меня не понял. Мужчины вообще не слышат фраз типа «я этого не умею» или «нечего надеть».

А, собственно, чего я переживаю? Вылечу со второго этапа турнира, тогда думать о третьем и четвертом уже не надо будет.

Карета остановилась, и перед нами выросли стены «Полета шмеля». Я сказала Кащею, что хочу побыть одна, и уселась на скамеечку в виде огромной спящей кошки возле фонтана. Думала, может, придет в голову какая-нибудь толковая идея относительно турнира, но все мысли тщательно обходили меня. Через некоторое время ко мне подсела приятная эльфийка, представившись Ойей, хозяйкой отеля.

– Извините, может быть, льери желает сока? Или фруктов?

– Нет, но я хотела спросить, откуда у вас эта музыка, «Полет шмеля»?

– О, когда-то давно у нас останавливался один путешественник. Ему нечем было расплатиться, но он сыграл на удивительном инструменте, который он называл скрипкой, волшебную мелодию. Она всех просто околдовала. Тогда он научил играть наших музыкантов, получилось тоже очень красиво. С тех пор как мы переименовали «Стрелу эльфа» в «Полет шмеля», дела резко пошли вверх, отель обновился и расцвел.

– А кто такой шмель?

– Не знаю, но думаю, это необычайно красивое эфирное существо.

– Наверное, – подтвердила я. Пусть здесь живет этот поэтический образ. – А как звали этого путешественника?

– Я не помню его имени, но это был человек. Люди у нас Редкие гости, но почти всегда оставляют после себя долгую память. О вас тоже уже слагают легенды.

Обязательно сложат легенды, особенно если опозорюсь на турнире.

– А вам уже пора ехать, – словно услышала мои мысли Ойя. – Ведь вы участвуете в турнире. Там такие очереди будут…

– Я думала сначала пообедать.

– Перед танцевальным турниром лучше не обедать, я вам с собой что-нибудь соберу.

Сколько такта! Даже не напомнила, что я еще не оплатила вторые сутки проживания. Кто же может подумать, что льерда неплатежеспособна.

Собралась я быстро, прихватила Кащея и сумочку с обедом, заботливо приготовленную хозяйкой отеля.

Как здорово, что мэры предоставили в мое распоряжение карету. На улицах творилось что-то невообразимое. Мы с трудом добрались до площади. Если бы не широкие плечи и крепкие локти Кащея, я бы до места регистрации не добралась – толпа была как на концерте «ВиаГры». В списке участников я оказалась последней, 2326-й. Весь план моего сольного танца под наигранную оркестру музыку рухнул. Двадцать участниц одновременно под одинаковую мелодию проходят, танцуя, через площадь за одну минуту. Несложно подсчитать, что все это будет длиться около двух часов. Да все уснут, глядя на эту пародию!

Зрители утихли. Жюри в лице шести мэров города заняло места на специальной смотровой площадке. Может быть, им сверху и видно что-то, но мне здесь, внизу, – ровным счетом ничего. Шествие началось. Два часа – одна и та же музыка. С ума сойти! Я стояла, я сидела на корточках, я зевала, я дремала на плече Кащея, я хотела возвращаться в отель… Я уже была уверена, что это никогда не закончится, и не поняла, чего это Бессмертный меня толкает:

– Иди, Неневеста, пора.

Я так долго ждала, что все показалось нереальным. Девятнадцать моих спутниц и соперниц уже пошли через площадь, стараясь выполнить наиболее изящные, замысловатые движения. Меня снова подтолкнули сзади. Нет, я не буду идти вместе со всеми в этой безликой толпе. Я подождала, пока девушки пройдут половину пути, и черной пантерой рванула по кругу, сплетая в неистовом узоре элементы диско, брейка и рок-н-ролла. Все взгляды переключились на меня. Других больше не существовало. Нас было 2326 – осталась я одна. И тело мое лилось, струилось, припадало к земле и взлетало к небу. Музыка кончилась внезапно, и я застыла в центре площади. Несколько секунд полной тишины – и гром оваций!

Я кивала головой, махала руками и посылала воздушные поцелуи:

– Спасибо! Спасибо!

Да, в этом я ас. А дальше что делать будем? Может, закруглимся на первом конкурсе? Но народу нужны зрелища, зрелища и еще раз зрелища.

Жюри объявило окончание первого тура и список участниц, прошедших во второй, – двести имен. Начальный список изрядно поредел. Но и двести песен прослушать…

Для участия во втором конкурсе соорудили высокий помост в центре площади. Каждой участнице выделялось до трех минут и никакой музыки. Прикинув, на сколько часов растянется это удовольствие (до глубокой ночи!), я в сопровождении Кащея отправилась к своей карете отдохнуть от трудов праведных. Так как по списку я заключающая, то времени у меня навалом. Я уже примостилась на довольно мягких сиденьях, как послышался голос первой претендентки на приз. В мгновение ока я вскарабкалась на крышу кареты, чтобы своими глазами увидеть то, что я услышала! Никаких микрофонов, колонок, усилителей… Тоненькая фигурка светлой эльфийки – и чарующая музыка, заполняющая всю поднебесную! Трели, переливы… Она то замирала на одной ноте, то раскачивала пространство немыслимым диапазоном на… не знаю, на сколько октав, но, услышав ее, Витас удавился бы от зависти, а Робертино Лоретта тут же оставил бы сцену и подсел на вышивание крестиком.

Вот она, лучшая из лучших, решила я. Но тут запела вторая. Ничуть не хуже. Немного по-другому, но тоже…

– Брависсимо! Брависсимо!

Третья… Да они все поют божественно! Мне лучше даже не выходить с моими способностями. Ладно, тогда расслаблюсь и получу удовольствие.

Я получала удовольствие только до десятой певицы. Да, ангельские голоса, необыкновенные, немыслимые, но… все слишком похоже, однотипно. Я раззевалась и отправилась в карету спать. С удовольствием уехала бы в отель, но выехать было невозможно, придется ждать окончания здесь.

За все время концерта я проснулась только однажды. Моя голова уютно покоилась на коленях у Кащея (и как я там оказалась?), а разбудило меня пение. Бархатный грудной голос выгодно отличался от того, что я слышала раньше; похоже на Шер, но диапазон эльфийский.

Я выбралась из кареты и вскарабкалась на ее крышу, пытаясь рассмотреть соперницу. Высокая, грациозная эльфийка, не пойму, темная или светлая, в длинной красной тунике и серебристых лосинах. Ее голос заполнил все пространство, как океан, то затихая с нежным рокотом, то волной взлетая до небес. Я заслушалась…

Когда она замолчала, публика взорвалась такими аплодисментами, что у меня заложило уши.

Не все мне одной, попыталась я утешить себя. Я была лучшей в танцах, она – в пении. Зато я навсегда сохраню в памяти то, что довелось услышать сегодня.

Я снова свернулась клубочком в уголке кареты и уснула.

Проснулась оттого, что кто-то щекотал мне ухо.

– Кашей, ты? Что случилось?

– Вставай, Неневеста, скоро твой выход, а ты еще собиралась переодеться в белое.

– Я никуда не пойду.

Хотя почему это я не пойду? Конечно, я не могу сравниться в пении с эльфийками. Но мне и не надо петь лучше всех, главное – пройти в следующий тур, а для этого просто нужно чем-то выделиться. Подумаем. Эльфийки поют без слов. Если я буду петь со словами, это уже привлечет ко мне внимание. Это для них ново. Они будут слушать, о чем я пою, и меньше внимания обращать на недостатки. Значит, главное – удачно подобрать песню. Выступаю я последняя, что опять на руку. Буду петь столько, сколько смогу держать публику. Ну все, была не была, иду.

Я быстро переоделась в беленький костюмчик. Как я уже говорила, темные эльфы предпочитали темные одежды, а светлые – светлые. И только я – то в черном, то в белом. И еще та, с грудным голосом, в красном.

К моменту, когда меня подвели к помосту, я уже знала, что буду петь. Последний хит Сердючки (может, уже и поновее есть, но на момент моего исчезновения – последний).

Я обвела взглядом толпу и запела.

Когда я дошла до припева, то уже вовсю прыгала и хлопала в ладоши:

Бери все, что у меня есть, любовь, удачу!

Бери все, что у меня есть, отдашь мне сдачу!

Бери все, что у меня есть, ведь я богата!

Бери все, что у меня есть, отдашь когда-то!

А к концу песни прыгала и орала «Бери все, что у меня есть!» уже вся площадь! При этом эльфы обнимались, целовались и отдавали друг другу все, что у них было, от простых безделушек до драгоценностей. Кое-что и мне перепало.

Жюри держалось, но подергивалось, притопывало и похлопывало.

Я знала, что Сердючка – это легкий наркотик. Я сама на какое-то время поддалась организованному мной же массовому психозу. Затем умело вынырнула из коллективного подсознательного и остановилась. Толпа продолжала орать и плясать уже без меня. Ребята, может, по домам уже? Я посидела, постояла, еще попрыгала, размахивая руками. Если бы могла отсюда выбраться, пошла бы спать, а то этот сон урывками: то ли спал, то ли йогой занимался. Я это колесо раскрутила, а как мне теперь его остановить?

То ли небеса меня пожалели, то ли хоровое пение всколыхнуло высшие сферы, но на город вдруг обрушился ливень. Только он смог охладить разгоряченных эльфов, и они понемногу успокоились.

Ливень тоже стих и я, честное слово, была ему благодарна, несмотря на то, что вымокла до нитки.

Жюри быстренько зачитало список пятидесяти участниц, прошедших в третий тур. С замиранием сердца я услышала свое имя. Ура! Все получилось! Ах, какая я сообразительная и смекалистая! Хоть сама себя похвалю.

Продолжение турнира было объявлено на завтра, и мы поспешили убраться, как только стало можно проехать улицами. Полученные во время танца подарки я припрятала в карманчик, потом посмотрю, с чем не жалко будет расстаться, а то Кащей увидит – и все оптом в ломбард. Знаю я его.

Около отеля нас уже ждала сияющая и рассыпающаяся в похвалах хозяйка. Оказывается, она тоже была на празднике, но уехала чуть раньше, чтоб приготовиться к возвращению постояльцев. Нас уже ждал душ и легкий ужин. О том, что эти сутки у нас не оплачены, она промолчала, и я тоже решила отложить этот вопрос на завтра. А сегодня… ноги гудят, бока еще больше – после отдыха в карете.

Короче, мы быстренько разошлись по своим комнатам. Спать хотелось немилосердно. Но тут стали подъезжать кареты с гостями и другими участниками турнира, свет мигал, упсы фыркали, эльфы во весь голос делились впечатлениями…

Оказывается, я не умею спать в таком балагане. Или это нервное перевозбуждение сказывается?

Считать слоников или подъезжающих эльфов не хотелось. В голову забралась мысль притвориться лунатиком и сходить проведать Странника, но ее не поддержали уставшие ноги, и мысли пришлось удалиться в гордом одиночестве. Я повернулась на другой бок. Ну и где ты, сон?

Мысль заглянула еще раз. Да что ж она бродит как неприкаянная? К ней присоединились любопытство и дух авантюризма. Я завернулась в простыню, как прежде развела руки в стороны, растопырила пальцы, сделала стеклянные глаза и отправилась в гости к своему соседу. Двери у эльфов не запирались, я свободно зашла и, уставившись в одну точку, пошла по комнате.

Кашей не спал:

– Я тебя в простыне уже видел.

Я чуть не хмыкнула, но удержалась.

– А, это ты репетируешь завтрашний выход на конкурсе бальных платьев?

Я представила эту картину и расхохоталась:

– Ну почему, ох-ха-ха-ха, ты не поверил, хы-хы, что я лунатик?

– Да потому, что здесь Луны нет, по крайней мере, я еще не видел.

Мне вдруг стало так грустно, что нет Луны. Ее паутинный, призрачный свет – это так романтично…

– Ну ладно, Кащей, спи спокойно. Я пошла.

Недаром говорят, что утро вечера мудренее. Хотелось жить и петь (после вчерашнего-то). Прежде всего я перебрала подарки, доставшиеся мне вчера от раззадоренных эльфов: несколько блестящих заколочек, брошек, пузырек с жидкой губной помадой (ой, капнула на ковер), несколько двингов. Так, денег хватит заплатить за пару суток в отеле, еще и останется немного. Но этого «немного» не хватит не то что на бальное платье, но даже на приличный фартук. А мне еще готовить неизвестно что неизвестно из чего. И куда же мне вложить мои неизмеримые капиталы? Так-так-так… Конечно, в пищевую промышленность. Не пройду кулинарный конкурс – вопрос бального платья сам собой отпадает.

Спущусь-ка я позавтракать, а заодно посоветуюсь с хозяйкой насчет местных традиций питания.

Минут через десять мы уже сидели с Ойей в уютном уголке в зале эльфийской кухни. Я заказала какой-то теплый напиток и солоноватые булочки, завтрак я обычно предпочитаю легкий, в отличие от «тяжелого» обеда и еще более основательного ужина. А Кащею заказала жаркое, а то он вчера гонялся за этими «ячками под шубой». Но будить не стала, позову, когда приготовят.

Ойя перечисляла мне всевозможные блюда эльфийской и других известных кухонь. Все это было замечательно, вкусно, эстетично, но всем известно и привычно. Любое из этих блюд могло быть приготовлено моими соперницами. С эксклюзивом здесь явно была напряженка. Никаких авторских рецептов, поваров-экспериментаторов. К тому же я в списке пятидесятая. Это значит, что до меня жюри попробует сорок девять (!) блюд – острых, соленых, терпких, кислых, сладких, первых и вторых, закусок и десертов. Да у них уже гляделки на затылке будут, вкусовые рецепторы узлом завяжутся, токсикоз на любую еду обеспечен на целую неделю.

Что?! Что я могу предложить им такое, чтобы их не вывернуло наизнанку? Время идет, а я не могу ничего придумать. Что можно съесть, когда съесть уже ничего не можешь?

В зал вошла Ажели:

– Доброе утро! Льери, вас там разыскивает ваш Злыдень… Договорить она не успела, дверь распахнулась – и в зал ворвался взбешенный Кащей:

– Неневеста, ты здесь?! Можно хотя бы предупреждать о своих передвижениях? Я с ног сбился! Думал уже, убрали нежелательную соперницу.

Он взглянул на столик с пустой посудой и покачал головой. Да ведь он решил, что я специально уединилась, чтобы поесть самой!

– Я, как дурак, заказал тебе завтрак в кобольдском зале… А тебе это уже, извини, не нужно!

– Странник…

Кащей резко развернулся к выходу и… столкнулся с официантом, подходящим к столику. Поднос врезался ему в дыхало, тарелка взлетела к потолку и грохнулась на голову, ароматные кусочки посыпались за шиворот, соус потек по физиономии языками лавы, гарнир в виде длинных шнурочков спагетти повис на ушах.

– Это был твой завтрак, Злыдень, – сказала я и расхохоталась, такого зрелища не выдержал бы даже Джеймс Бонд.

Кащей стащил лапшу с ушей и отправил в рот:

– Ну спасибочки, – и тоже расхохотался.

Оказывается, ему вчера тоже перепало кое-что от раздающих добро эльфов, и он решил устроить для меня, так сказать, романтический завтрак. Все приготовил, пошел будить – комната пустая, одеяла разбросаны, следы борьбы, кровь на ковре (небольшой беспорядок и капля помады). В общем, подумал, что имели место теракт и похищение, а то и хуже. Поднял на ноги весь отель, пока меня не обнаружили в малом зале.

– Спасибо, Странник. – В компенсацию поцеловала его в щечку. – Я тебя тоже, как видишь, не забыла. И очень рада твоему приглашению. Позавтракаю еще раз, в чем проблема?

Кащей привел себя в относительный порядок, и мы отправились отведать кобольдскую кухню. Зал был низкий, окна занавешены, что создавало приятный полумрак. На заказанном столике стоял цветок в горшочке (эльфы цветов не срезали), толстая ароматическая свеча, бутылка с эльфийским вином и два прибора. Бессмертный галантно пододвинул мне стул и наполнил бокалы.

– Совсем остыло, – сокрушенно покачал головой, пробуя еду. – А ведь было такое горяченькое.

Ну и хорошо, что холодное. Горячее в меня бы уже не влезло. Надо съесть хоть немного, порадовать Кащея, старался ведь. Я брала еду по чуть-чуть, делая вид, что очень довольна, но в меня не лезло. Если бы чего-нибудь действительного холодненького. Я бы с удовольствием сейчас съела…

И тут меня осенило. Да, именно это я и буду готовить обожравшемуся жюри. Здесь о таком даже не слышали. Найду ли я из чего его сделать?

– Ойя!!!

Кащей поперхнулся. Я вскочила, на ходу зацепившись за стол, моя тарелка подскочила и по закону бутерброда плюхнулась на Бессмертного.

– Когда отмоешься, найдешь меня у хозяйки отеля! – крикнула я, выскакивая из зала.

Увы, не удался наш первый романтический завтрак.

Ойя была где-то неподалеку, она уже бежала на мой зов. Да, такой беспокойной постоялицы у нее еще лет двести не будет.

– Чем вам помочь, льери?

– Дорогая моя! Только вы можете сейчас меня спасти! У вас можно где-нибудь достать яйца?

– Да, яйца дрездов, маленькие, но питательные.

– Отлично, а молоко?

– Молоко упсов пойдет?

– Поедет! А лед?

– У нас есть очень глубокий подвал, в котором мы льдом обкладываем мясо для кобольдских и модерновских блюд.

– Бесподобно! А чем вы подслащиваете десерт?

Сахар у них тоже оказался, обычный, совсем как наш.

– Все, Ойя, мы готовим на конкурс мо-ро-же-но-е!

– А что это такое?

– Тащи продукты. Сейчас узнаешь.

– Так пройдемте на кухню, льери!

Под моим чутким руководством пошел процесс волшебства: приготовление мороженого. Ойя лично сбивала яйца с сахаром и местными специями, напоминающими ваниль, разводила кипящим молоком и осторожно проваривала, не доводя до кипения. Когда масса остыла, ее спустили в подвал и обложили пластинами льда, а я тоже подключилась к процессу.

– Все, Ойя, тащи шесть красивых вазочек. Пет, семь, я тоже буду. Стой, давай девять, еще тебе и Страннику. А вот это я люблю делать сама.

И я собственноручно тоненькими ломтиками нарезала в импровизированные мороженицы фрукты.

– Готово! Ойя, милая, теперь все зависит от тебя. Время от времени перемешивай массу, а я побежала.

И я помчалась на открытие второго дня турнира. Бедному вознице скучать сегодня не придется.

Церемония открытия была недлинной. Конкурсантки начали представление своих кулинарных шедевров. Ну-ка посмотрим, что они там насочиняли? В этой номинации судьям пришлось немного изменить порядок. Первыми шли участницы с первыми блюдами. Таких было немного, всего пятеро. Они несли на подносах красивые супницы. И только одна была одобрена восхищенными возгласами. Затем – салаты (так у них заведено). Здесь было на что посмотреть. Бросились в глаза «Замок» (миниатюрная копия древнего эльфийского замка), «Солнышко», раскинувшее лучи на все блюдо, бело-голубой «Морской бриз». Салатов было немногим больше десятка. Далее выстроились вторые блюда. Ух, какое разнообразие цветов, запахов, форм! Верю, что все это неимоверно вкусно. Я выглянула из кареты, посмотрела на жюри, – они пробовали все по ложечке, более уже обращая внимание на оформление блюд.

– Все, Странник, я погнала. Ты сказал, что сможешь подать из дворца мне сигнал, что пора выезжать. Не пора ли сообщить, что это будет?

Кашей показал мне черную палочку:

– Это сигнальная ракета, будешь следить.

Через десять минут я уже въезжала в отель. Все было готово. И рассчитано по минутам. Как только доложили, что над мэрией взлетела синяя птица (Кашей запустил ракету), в карету погрузили обложенный льдом бочонок и вазочки с фруктами. С огромной осторожностью и максимальной скоростью мы помчались назад.

Конкурсантки шарахнулись в разные стороны, когда я влетела в комнату. За мной несли приготовленное Ойя и Кащей.

Командую быстро, как в операционной:

– Поднос! Вазочки! Мороженое! Ложку!

Я сама разделила все на порции, прикрыв фрукты. Затем из каждой вазочки выковыряла по ложечке мороженого, сделав ямки в центре. Все шесть ложечек дружно отправились в мой желудок (надо же снять пробу!)

– Мм… Вкусно!

Я налила в ямочки по капле самого крепкого алкогольного напитка, какой только был у эльфов. Все, готово! А теперь – быстрее на выход, чтобы не растаяло.

В дегустационном зале раздался шум, и я не утерпела, чтобы не выглянуть. Я узнала ее! Та самая эльфийка в красном, которая лучше всех пела, теперь снова отличилась. Ее торт катили на тележке: по синему морю плыл самый настоящий корабль с алыми парусами и крыльями! Казалось, он вот-вот взлетит и помчится навстречу солнцу. Как можно есть такой шедевр? Не знаю, способны ли члены жюри еще что-либо попробовать на вкус, но не оценить эту красоту было невозможно.

Буря восторженных аплодисментов стихла. Еще оставалось три конкурсантки. У одной был воздушный торт-букет, у другой – зоопарк из разноцветного желе, у третьей – сложенные горкой белые шарики типа рафаэлло, только украшенные разнообразными узорами.

Пора пристраиваться со своим мороженым. Я поставила вазочки на подносе кругом, позолоченные ложечки смотрели все в одну сторону.

И тут я вспомнила, что не взяла из отеля спички!

– Спички есть? Ойя?! Странник?! Что же делать?!

Мой грандиозный план поражения жюри накрывался. И тут я вспомнила про маленькую головешку с пожарища. Пошутил или правду сказал старик? Я выудила из кармашка черную палочку (все свое ношу с собой!) и стала вызывать в голове картину пожара.

Меня уже звали! Ну же… И тут головешка вспыхнула! Я быстренько подожгла спирт и двинулась по направлению к двери. Все получилось так, как я и рассчитывала. Огненное блюдо вызвало недоумение и полнейшую тишину. Спирт погас как раз тогда, когда я подошла к жюри. Жар слегка подтопил мороженое в центре, но остальное было девственно белым и холодным. Мэры с опаской приняли угощение, осторожненько попробовали… Спустя несколько минут ложечки уже позвякивали по дну. Буквально облизываясь от удовольствия, эльфы поставили пустые вазочки на поднос и подняли большие пальцы вверх!

Зал взорвался! Я поняла, что прошла.

В последнем конкурсе участвовало всего десять девушек. Бал был назначен на вечер, и у меня оставалось немного времени, чтобы подумать теперь о платье.

Мы вернулись в отель пообедать и заодно поразмышлять о последнем этапе турнира. Закусывали мы мороженым, благоразумно оставленным мною для собственных нужд. Ойя была в полном восторге от этого необычного для их мира десерта.

– О, дорогая льери, – сказала она, – я не возьму ни одного двинга за продукты, потраченные на это чудо! Для меня достаточно того, что я его ела!

– Милая Ойя, дарю вам рецепт и право на эксклюзивное изготовление мороженого в этом мире, – ответила я.

Что мне, жалко, что ли?

Хозяйка была на седьмом небе от счастья. Теперь «Полет шмеля» обещал стать самым популярным отелем не только в Эльфиграде.

Все хорошо, но в чем идти на бал?

Ойя предложила мне свои наряды, от чего я с благодарностью отказалась. Они были красивы, но недостаточно богаты для такого мероприятия. Я видела, в чем выходили эльфийки на предыдущих конкурсах, где одежда была не главное. Представляю (или, скорее, не представляю), в чем они будут на балу. Как объяснила Ойя, в последнюю десятку вошли представительницы самых знатных и богатых родов. Выглядеть хуже их я не имею права, выглядеть лучше – не имею денег. Значит, я должна выглядеть по-другому, так, чтобы нас нельзя было сравнивать. Придется мне колдовать над платьем самой. А где можно купить дорогие ткани по очень низкой цене? Правильно, в сэконд-хенде. Когда я была студенткой, мы покупали нелепые балахоны, безвкусные наряды из очень качественных, шикарных тканей и делали из них замечательные костюмы для выступлений в танцевальной студии. Ойя подтвердила, что в городе есть местечко, куда местные красавицы сдают наряды, в которых они блистали в прошлом сезоне. Мы поспешили по указанному адресу, где я подобрала несколько ужасных платьев из прекрасных тканей. Они давно пылились на полках и с радостью были отданы мне очень недорого.

С помощью Ойи из расшитого бисером корсета были сделаны маленький топик и облегающие шортики. Из верхней юбки в крупную сетку с искусственными жемчужинами на узелках сшита короткая прозрачная туника. Из голубой ткани с белыми снежинками я нарезала тонкие длинные полосы, из которых сделала юбку, открывающую пупок, но длинную, до пола. Бедра обмотала тонкими поясками из скрученной серебристой ленты. Все закрепила брошками, полученными в дар во время пения. Тунику тоже скрепила в нескольких местах, оголив плечи. Из нежно-голубого газа получился плащ, почти полностью скрывающий мою фигуру. Из эльфийских безделушек соорудила симпатичный кулончик и браслет.

Ойя завила мне волосы и подколола с одной стороны заколками, приобретенными мною в поселке.

А вот обувь пришлось купить. Хорошую обувь сам не сочинишь. На нее действительно надо потратиться. Хозяйка отвезла меня к самому модному сапожнику, где я подобрала изящные серебристые туфельки на каблучках. Только мастеру пришлось попотеть, срочно расшивая их стеклярусом. Думаю, теперь эта фишка станет козырной картой его мастерской. Сапожнику мне пришлось выгрести все оставшиеся средства, да еще и Ойя добавила.

Так, полностью экипированная, я отправилась на конкурс, впрочем не особо рассчитывая на победу. «Главное – участие», – успокоила я себя, увидев конкуренток.

Во-первых, эльфийки были выше меня, так что внешность была у них у всех модельной. Длинные облегающие платья и шлейфы делали их еще стройнее. Я до поры до времени скромно куталась в плащ.

Наконец-то зазвучала музыка, оповещающая всех о начале бала. Жюри ждало участниц, стоя в конце зала. Зал был заполнен знатными гостями. По центру была расстелена длинная дорожка, по которой и следовало продефилировать к судьям, а затем вернуться назад. Первой шла темная эльфийка в ярко-красном платье, та самая, которую я заприметила еще на втором и третьем конкурсах. Благодаря оригинальному, несвойственному эльфам цвету, она выгодно выделялась среди остальных. Сегодня я смогла рассмотреть ее поближе. Действительно, красивая, и не холодной красотой, а живой, свежей. В глазах проскакивают искорки, в уголках полных губ прячется улыбка. Походка королевская. Совершенно ясно, что она является моей главной соперницей. Но тем не менее мне она нравится. Даже имя у нее красивое: Эльерра.

За ней прошли остальные конкурсантки. Вот и моя очередь. Несколько шагов я сделала, кутаясь в плащ, затем резко расправила плечи, стряхнув ткань, и, вспомнив, как ходят по подиуму наши модели, рванула вперед. Плащ я держала за кончик у плеча, и тонкий газ полетел вслед за мной, словно облако. Я изобразила ослепительную улыбку. Шла порывисто, по одной линии, полосочки моей юбки разлетались, обнажая ножки. Дойдя до конца зала, я отшвырнула плащ, плавно спикировавший на жюри, послала воздушный поцелуй, один – начальству, другой – публике, резко развернулась на каблучках и отправилась назад, плавно покачивая бедрами. Уж я-то знаю, как это сделать не вызывающе, но очень эротично.

Только когда я ушла со сцены, моя уверенность в себе растаяла, сменившись пессимизмом и размышлениями о дне завтрашнем. Бывает у меня так. Но углубиться в мысли мне не дали, участниц последнего тура пригласили в зал для награждения победительницы. Мы выстроились рядком под одобрительные крики зрителей. Я, уже не надеясь на победу, убеждала себя в том, что войти в десятку лучших – уже праздник. На сердце скребли кошки.

Но когда представитель жюри после долгой хвалебной речи всем участницам назвал мое имя, я подумала, что начались слуховые галлюцинации. Я заорала, запрыгала, обняла всех моих конкуренток (как они, наверное, за меня рады!), помахала Кащею и пошла получать приз.

Самый старый из мэров взял слово:

– От имени всей нашей мэрии поздравляю прекрасную льери Неневесту. С честью пройдя все испытания, она уверенным шагом пришла к победе. Теперь с полным правом она получает этот прекрасный приз, – я протянула руку к браслету, – и становится женой нашего молодого льерда Зира Ноуля!

Я застыла на месте, глаза мои стали круглыми, как две луны.

– Н… Че? Я не поняла.

Все смотрели на меня вопросительно, словно это они что-то не поняли.

– Ну… насчет приза я знала, а насчет замужества кто сказал?

– Но это традиционный турнир, мы всегда именно таким способом выбираем невесту для неженатого мэра. Именно ради этого сюда съехались все эти девушки, ради этого участвовали в турнире!

– А я откуда знала?

Бедный Зир изменился в лице. Да, некрасиво получается…

– Мы как-то не подумали, что вы чужеземка и могли не знать наших порядков, – растерялся старик. – Так вы отказываетесь?

Все смотрели на меня. А я глядела на Зира Ноуля: молодой, симпатичный, член правительства, богатый. Может, правда плюнуть на все и остаться в этом красивом городе? Затем отыскала в толпе Кащея. Не могла рассмотреть выражение его лица. Между нами ничего нет, да и не будет. Я для него всего лишь Неневеста, случайная спутница, единственная представительница человеческого вида. Но вспомнилось, как он ловил меня, летящую с Эльфиевой башни, как искал на пожарище, а этот романтический завтрак…

Не дождавшись ответа, старый эльф снова заговорил:

– Это Очень почетно – стать женой мэра. Тысячи молодых эльфиек мечтали об этом и участвовали в турнире, но счастье выиграть главный приз выпало именно вам, Неневеста. Неужели вы откажетесь от такой перспективы?

Я снова посмотрела на кусающего губы Зира. Может, согласиться? Обидится ведь…

– Нет, я отказываюсь. – Я оглянулась, зал вздохнул, кто облегченно, кто разочарованно. – Это высокая честь для каждой эльфийки. Но я не эльфийка. Поэтому я оставляю браслет на память об этой победе, а право стать женой лучшего из лучших женихов Эльфиграда я передаю тебе, которая все время шла рядом, которую нельзя было не заметить, которая сможет стать самой лучшей женой для всеми уважаемого льерда Зира, прекрасной… – я сделала многозначительную паузу, – Эльерре! За символическую плату одна тысяча двингов.

Может быть, я когда-нибудь пожалею о своем опрометчивом решении. Но… эльфам – эльфово. А безрассудным людям остаются новые дороги, душевные терзания и полная неизвестность впереди.

Представьте, эльфийка в красном в тот же момент стала моей самой лучшей подругой до скончания времен. Зир Ноуль тоже оказался не против, я ему, конечно, очень понравилась, но и на экстравагантную Эльерру он тоже глаз положил. Пятеро мэров согласились с нарушением традиций в связи с возникновением непредвиденных обстоятельств и состряпали свадьбу за двадцать четыре часа, обскакав известную телепередачу. Короче, все было уже готово заранее, ждали только определения победительницы. Бал быстренько закруглили, объявив торжество на завтра. С Кащеем я в этот вечер так и не поговорила, возможно, он был бы рад, чтобы я осталась в Эльфиграде, пользы ему от меня никакой, одни неприятности. Но ничего уже не перекроишь, пусть терпит, скоро мы разбежимся по своим мирам и будем вспоминать обо всем длинными зимними вечерами у камина.

Я не смогла поговорить со Странником потому, что невеста пригласила меня на девичник. Вместе с другими эльфийками я помогала готовить Эльерру к свадьбе.

Не буду занимать время описанием праздника, скажу только, что было шумно, вкусно и весело. Все снова пели Сердючку, вытащив в круг даже старого мэра. Кутили до полуночи, пока не отпустили молодых на первую брачную ночь, а сами гости расползлись, как жуки, по своим домам или отелям.

Проснулась я к обеду. Правда, после вчерашнего кутежа есть не хотелось совершенно, только сушило. Я спустилась в эльфийский зал ресторана выпить сока. Там уже сидел Кашей, лениво потягивая эль.

– А знаешь ли ты, Странник, что эль с утра пьют или аристократы, или дегенераты? – подсела к нему я.

– Не знал. И к какому разряду ты отнесла меня?

– Вопрос однозначного ответа не имеет. – Я устало опустила голову на стол. Устала от гулянок!

Настроение было на нуле. Так бывает, когда какой-то период жизни ты поглощен активным процессом, живешь, дышишь им. И вдруг все заканчивается. И такая пустота на душе…

– Пора в дорогу, Злыдень. Мы здесь уже все сделали.

– Пожалуй, в этом ты права. Да и конец света приближается.

– Конец света! – Он как-то вылетел у меня из головы. – А как же Зир и Эльерра? У них только начался медовый месяц! А эльфийские детишки? Они даже не успели пожить! И даже цверги в своих катакомбах не выживут!

– Да, так и будет.

– Неужели нельзя ничего сделать? Ты столько жил на свете! Ты обязан что-то знать!

– Я знаю, что конец света упоминается во многих древних книгах, его ждали давно, и он неизбежен. Но нигде и никогда не встречал сведений о том, как его остановить или отодвинуть.

– Что же делать?

– Ты полагала, я не задумывался над этим вопросом? И мне не жаль обитателей Серпулии? К тому же вполне вероятно, что мы не сможем выбраться и разделим судьбу этого мира.

– А вот такой расклад мне не нравится еще больше. Но если конец света спровоцирован волшебницей, значит, она должна его и остановить. Она ведь не сможет править миром, которого нет!

– Именно поэтому надо побыстрее добраться до Спящего города. Все отгадки должны быть там.

Решив не растягивать удовольствие, мы собрались и отправились попрощаться с Эльеррой и Зиром.

Молодожены выглядели очень счастливыми, а лукавые взгляды, бросаемые украдкой друг на друга, говорили без слов. Как положено, нас просили еще погостить, а мы благодарили и отказывались. Мы поделились своими планами, и нам рассказали, как быстрее добраться до Спящего города.

Короче, заблудиться мы не можем. Как говорится, все дороги ведут в Рим. Когда человеческий город появился из ниоткуда, к нему потянулось столько рыцарей, паломников и просто любопытных, что вскоре все дороги выстроились, как лучики, к общему центру. Зир подарил нам пару верховых упсов из собственной упсушни. Эльерра собрала для меня целый чемодан нарядов и разных женских необходимостей.

Откуда-то взялись совершенно ненужные слезы.

– Ну все, дорогие, живите долго и счастливо, – терла я кулаком глаза.

– Насчет «долго» пообещать трудно в условиях надвигающегося конца света, но прожить все, что нам отпущено, счастливо – обещаем, – кивнул Зир.

– Крепитесь, ребята! – потряс Кашей поднятым кулаком.

– Все будет в шоколаде! – добавила я и собралась уходить.

– Стой, Неневеста, я совсем забыл. Браслет, который ты получила в качестве приза, непростой. Смотри, – льерд взял мое запястье, – вот эта комбинация: рубин, алмаз, рубин, два алмаза – вместе посылают сигнал об опасности. Такие браслеты специально изготавливают для мэров, их жен и детей.

– О, тогда он нужен Эльерре!

– Нет-нет, я уже заказал для нее другой. А этим ты сможешь воспользоваться при необходимости. Если в пределах досягаемости будет хоть один эльф, тебе придут на помощь.

– Спасибо большое.

– Спасибо тебе, Неневеста, – нежно обняла меня эльфийка.

В конце концов мы распрощались и отправились в отель. Там нас уже поджидала с прощальным обедом Ойя. Она приготовила самые изысканные эльфийские лакомства. Апофеозом угощения стало мороженое, названное хозяйкой в мою честь «Неневеста». Хозяйка поделилась радостью, что ей уже предложили поставлять мороженое к мэрскому столу ежедневно. Кроме того, ей разрешили открыть небольшое кафе прямо на Эльфиевой площади, она даже название придумала: «Странники». А еще Ойя (самостоятельно!) разработала несколько вариантов этого лакомства, например: «Полет с башни», «Бери все» и «Конец света отменяется».

– Очень оптимистично! – похвалила я ее.

– Я верю, верю, что все обойдется! Все так замечательно! Не может быть, чтобы все окончилось!

– Да, Ойечка, все будет очень-очень хорошо.

С этой щемящей тоской в сердце я и покидала Эльфиград.

До самых границ города эльфы встречали нас восторженными криками, провожали и долго махали руками вслед.

И вот мы снова одни на пустынной дороге. Правда, не такой уже и пустынной. Чем дальше, тем оживленнее становилась трасса. То мы обгоняли пешие отряды, то группы всадников обгоняли нас. Своих упсов мы не слишком погоняли, чтоб они не выбились из сил; дорога еще долгая, а верхом доедешь гораздо быстрее. И легче ногам, правда, вся нагрузка падает на другую часть тела, во всяком случае, я ее уже основательно отбила. Поэтому, когда мой «конек» следующий раз сказал «упс» и тормознул, я, вместо того чтобы поманить его специальной удочкой с чекушкой, сказала:

– Кащей, упсики уже основательно устали. Что нам скажет общество по защите животных?

– Намек понят, – улыбнулся Бессмертный.

Мы отпустили упсов попастись (они обычно быстро возвращались на зов) и улеглись на подаренные Ойей одеяла. В седельных сумках были припасы, тоже приготовленные заботливой хозяйкой. А есть даже не хотелось. Когда еды полно, есть неохота. Новый закон вывела!

Наконец-то я сытая, чистая, одетая и в основном довольная. Так еще можно жить.

– Кащей, а давай…

– Неневеста, смотри!

– Что это? – приподнялась я на руке.

Четыре черных столба, то сливаясь, то разбегаясь в стороны, двигались в нашем направлении. Они, казалось, втягивают в себя небо и взрывают землю.

– Да что же это, Кащей?!

– Смерчи! – сообразил он. – Бежим!

В то же мгновение тишина превратилась в рев, а покой – в хаос. Мы бросились ловить упсов, но те в шоке отступали, пятясь и присаживаясь на задние ноги.

Можно удрать от смерча? Сказки. Черный вихрь набросился на меня, словно разъяренный зверь. Упс вырвался из моих рук и помчался вверх, махнув копытами возле самых глаз, а в следующую долю секунды я захлебнулась волной горячего воздуха и пыли, подчиняясь чужой воле, оторвавшей меня от земли.

Глава 13 ЭЛЛИ, ГДЕ ИНСТРУКЦИИ?

Где ты, Элли, первая девочка, совершившая путешествие с помощью смерча? Что же ты не оставила для последователей подробных инструкций? Правда, ты летела в домике со всеми возможными удобствами, а меня разрывает на части, сопровождающие меня крупные и мелкие предметы норовят впиться в тело или наставить синяков, легкие разрываются, а вихрь вращается так быстро, что разглядеть что-либо невозможно, я только чувствую постоянное движение все выше и выше… Где Кащей? Где Изумрудный город? Ох, Элли, Элли…

Я не знаю, сколько это все продолжалось. Здесь, кажется по-другому идет время. А может быть, оно стоит на месте? И сам смерч стоит на месте, а кружится все вокруг?

Вдруг что-то одновременно со всех сторон хлестнуло меня изо всех сил, мелькнули ветви огромного дерева, камни, небо, снег, все быстро менялось местами: верх – низ, низ – верх. Смерч зацепился за скалы, ударился, рассыпался на несколько более мелких вихрей, вновь слепился в один и покатился дальше по горе.

В моей голове так все закружилось и завязалось узлом, что о том, как и куда приземлилась, я уже не помню.

Сознание возвращалось медленно. Когда я в первый раз приоткрыла глаза, все плыло, словно мы со смерчем все еще продолжали дружеский полет. Сознание подумало-подумало и нажало на кнопочку «Выкл.».

Когда я снова попыталась возобновить контакт с этим миром, уже смеркалось.

– Идея… идея… иде я нахожуся?

Почему-то все болит, странно-странно… Я попыталась пошевелиться и мягко соскользнула с безлистых упругих ветвей в снег. Хо-олодно! Но кости, кажется, целы, хоть это почти невероятно. Я подняла голову вверх. Огромнейшее ущелье, и я – на одном из склонов. Гигантские деревья покрывают его чуть ли не до верха. Именно они и спасли меня, передавая друг другу вниз, пока я не застряла в густом кустарнике. Спасибо, деревья! Если б не вы, смерч размазал бы меня по скале как майонез по бутерброду. И вам, кустики, спасибо! Если бы не вы, я лежала бы в снегу неизвестно сколько и заработала воспаление легких. Мне и сейчас ножкам хо-олодно.

Ну почему так? Только что у меня было все, ну почти все – одежда, упсы, еда, друг. И вдруг не осталось ничего. От эльфийского костюмчика – лохмотья. Мокасинчики, правда, держатся. Ой! Кажется, ногу подвернула.

Хромая и обнимая все встречные деревья, я выбралась на пространство без снега. Отыскала поваленный ствол и привалилась к нему без сил. Что же мне теперь делать? Где искать Кащея? Когда в моем мире я с друзьями попадала в места, где можно потеряться, мы договаривались: встречаемся у входа или у метро, например. А мы о встрече не договаривались. Хотя, согласно логике, мы ехали к Спящему городу, следовательно, куда бы Кащея ни занесло, он будет двигаться именно туда. Там я его и найду. Вопрос только один: в какую сторону идти?

Прежде всего следует спуститься вниз, – по крайней мере, там должно быть теплее. Но нога так болит! И ни души вокруг. Вдруг на глаза мне попался эльфийский браслет. Как там Зир говорил: красный-белый-белый-красный? Или наоборот? Я попробовала несколько вариантов, но ничего не произошло. Вот так всегда. Кажется, что запомнила, оказалось, что казалось. То с кодом сим-карты ошибусь, то номер пополнения счета на мобильный неправильно введу.

Щиколотка распухла, я спустилась еще немного и… Все, больше не могу. Никуда больше не пойду. Здесь вообще, наверное, никто не живет. Вот так пропасть ни за что ни про что в чужом мире… Я забралась в развилку между ветвями раскидистого дерева и, обессиленная, задремала.

Мне снились человекообразные существа. Но я никак не могла их рассмотреть. В полном молчании меня подняли и понесли. Несли долго-долго…

Проснулась я в белой сфере на постели из трав. Их аромат Щекотал ноздри и легкие. Кто-то пытался влить мне в рот сладковатую жидкость. С детства терпеть не могу, чтобы меня насильно кормили или поили. Я завертела головой, разливая жидкость, чихнула и села. Меня окружали… Ну и кто это? Высокие фигуры, руки-ноги, все есть, но разглядеть черты невозможно: меняются, струятся…

– Вы кто?

– Мы альвы.

Голос раздавался прямо в мозгу, я даже не поняла, кто ответил, но вспомнила, что альвы – древние эльфы, их предки.

– Мы услышали зов, – кивнул один на мой браслет. – Это язык первых. Откуда у тебя эта вещь?

– Эльфы подарили.

– Как там живут наши потомки?

– Прекрасно, если бы не предстоящая война.

– Война? Война? – забеспокоились альвы. – Опять темные против светлых?

– Все против всех, – ответила я. – А где же мы находимся, раз вы ничего не знаете о войне?

– Мы первые покинули мир людей. Там стало слишком шумно. Вначале отделились молодые племена, эльфийские, они уже были другими. Затем появились люди. От них вообще житья не стало. Альвы разделили мир на две части и уединились в Серпулии. Но вскоре за нами последовали эльфы, цверги, коблинай и многие другие племена. Человек постепенно вытеснил их. Тогда наши предки закрыли проход, чтобы люди не смогли последовать за нами, а здесь отделились от остальных народов, создав ущелье, окруженное непроходимыми скалами. Никто, кроме драконов, не может перебраться через отвесные хребты. – Вот обрадовали! – Но ты, человек, как оказалась здесь?

У меня самой была к ним тысяча вопросов, но я сначала рассказала свою историю – коротко, опуская ненужные детали.

– Мы знаем, что наступает конец света, – раздалось в голове, когда я закончила свое повествование. – Мы это чувствуем. За тысячелетия мы все более теряем материальность, все более становимся энергетическими существами, но и мы не можем выбраться отсюда. Придется тебе, человеческое дитя, доживать с нами последние дни.

Брр! Меня это не устраивает! Ну и что, что никто не выбирается, я выберусь. Я не собираюсь спокойно ожидать здесь конца света!

– А где находится проход в мир людей?

– Память об этом стерли и ключ спрятали на острове Боаяне, там, где нет света.

– Разве там может что-либо существовать?

– Там нет ничего, но в то же время есть остров Боаян – остров на краю света.

– А больше никаких портальчиков вы не знаете?

– Есть один, но он не в мир людей. После того как полвека назад там исчез ребенок, вход завалили.

– О! Так я схожу посмотрю, может, это двери в мой мир?

– Там нет людей, – рассердились альвы, – этот портал запрещен!

Наивные альвы! Они не знают, как на людей действуют запреты. Я промолчала, но твердо решила включить тайное место в мой туристический маршрут.

Но сразу выполнить задуманное не удалось. Побаливала нога, да еще добавилась простуда. Но альвы лечили меня травяными настоями, растирали ароматными мазями и дня через три поставили на ноги.

Возле меня постоянно находился один альв, самый молодой, подросток. Его звали Ауэй. От него я узнала много подробностей из жизни этого удивительного народа. Оградив себя от остального мира, они занялись самосовершенствованием. На сегодняшний день в ущелье жили сто двадцать шесть альвов, они не нуждались ни в пище, ни в питье, питались солнечной энергией и обладали потенциалом, который в принципе не использовали. Дети у них рождались чрезвычайно редко. Жили они тысячелетия, но за всю жизнь могли иметь только одного ребенка. Сейчас ребенком считался только стодвадцатилетний Ауэй. Второй малыш, Иойя, пропал, пройдя через запрещенный портал. Отправиться на поиски альвы не могли, что-то там, в ином мире, воздействовало на их мозг.

Когда я впервые вырвалась из своего «госпиталя», то была поражена. По склону ущелья гроздьями свисали большие белые сферы – жилища альвов. Красиво, но как-то странно, необычно. На меня внимания уже не обращали, поэтому мы с Ауэем спокойно гуляли по селению. Он показал мне нечто вроде музея, где были собраны вещи, уже не используемые альвами. Там я прихватила металлический кувшинчик для воды, плотно закрывающийся крышкой. Пусть я и не планирую длительную вылазку, но воду взять необходимо. Затем я попросила мальчика показать мне проход. Невинно болтая и собирая цветочки, мы не спеша двинулись к скалам. Я оглянулась. Из поселения нас уже не видно. Отлично!

– Быстрей, Ауэй! Где это запретное место?

Мальчик удивился, но поспешил. Идти пришлось недолго. Вскоре мы уже стояли перед внушительным валуном, закрывающим вход в другой мир. Вот так всегда!

– Ауэй! А ты можешь сдвинуть вот этот камушек?

– Легко.

– Вот это да! Так давай двигай!

– Нельзя. Старшие запретили строго-настрого.

– Я не из вашего племени. Мне нельзя запретить. К тому же я ненадолго, ты же видишь, я только воду беру с собой!

– Нельзя открывать. Вдруг оттуда что-то вылезет?

– А ты и не открывай, отодвинь чуток – я пролезу, а потом закрой, только щелочку оставь. Только я вернусь – впускаешь меня и ставишь камень на место, как было раньше. Никто и не узнает. Ну пожалуйста! Я только посмотрю, вдруг там мой дом.

Склонить подростка к авантюре – раз плюнуть. Еще мгновение – и я проскользнула в тайну чужого мира. Что этот мир чужой, было видно сразу. Черно-багровые тучи спускались вниз длинными дымными соплями, рыхлыми хлопьями лежали на скалах. Черно-зеленая жижа покрывала землю, лишенную растительности. Воздух казался скользким и ядовитым. Я закашлялась, звук эхом поскакал в глубь тумана. Самое умное было бы вернуться тотчас назад, но… Надо же хоть краем глаза посмотреть, ведь никто из людей этого мира не видел и не увидит никогда. Пройду несколько шагов – и назад. Я достала кувшинчик, намочила край курточки и закрыла им нос. Дышать сквозь влажную ткань стало немного легче, и я двинулась вперед.

Глава 14 КЛИН КЛИНОМ ВЫШИБАЮТ

Туман сначала сгустился, и я решила поворачивать, затем стало немного виднее, под ногами была уже не жижа, а камни. Пройду еще немножко. Во рту пересохло, курточка высохла, я выпила немного воды и хотела намочить свой импровизированный респиратор. Ой, куда ты?.. Кувшинчик выскользнул из рук и упал, вода выхлюпнулась и быстро испарилась с горячих камней. Я подняла посудину. Ни капельки. Что же делать? Воздух уже обжигает бронхи. Я огляделась. Невдалеке блеснула лужица. Странная вода какая-то, радужная. Пить не буду, но намочить курточку можно. Я опустила кувшинчик, и вдруг странным образом жидкость сама полилась в него, презрев все законы земного притяжения. От неожиданности я выронила кувшин, он упал, и вся лужица моментально втянулась внутрь. Я подняла кувшинчик, потрясла… Не выливается. Разбираться некогда, я здесь скоро задохнусь. Надо выбираться.

И вдруг я увидела глаза. Два зеленых глаза ласково смотрели на меня с земли. Мне показалось, что вокруг меня поле, ласковый ветерок щекочет виски, мама несет меня на руках и тихо поет колыбельную. Слов не разобрать, но мне легко и спокойно. И вокруг ромашки, ромашки… Только почему они зеленые? Я тряхнула головой и снова увидела багровый туман и изумрудные глаза каких-то мутантов-черепах, заполонивших все вокруг. Опять мелькнуло поле, и послышалась колыбельная песня, но я успела вонзить ногти в ладонь. Боль вернула меня в реальность. Так вот что здесь! Чем же прогнать это сладкое наваждение? Колыбельная зазвучала настойчивей, и дико захотелось спать. Я изо всех сил впилась в ладонь ногтями, закапала кровь, но боли не чувствовалось. Я поняла, что отключаюсь. Нежные звуки, казалось, парализовали. Чем же их заглушить? Клин клином вышибают!

Я бросилась бежать по хрустящим под ногами панцирям и бешено заорала во весь голос:

– Я буду вместо, вместо, вместо нее твоя невеста, честно…

Почти не помню, как добежала до скалы, забарабанила кулаками по твердому камню:

– Ауэй! Ауэй!

Как вытаскивали меня, как заливали в рот терпкую жидкость – все в тумане. Досталось, думаю, бедному мальчику за участие в авантюре по первое число. Но я этого всего уже не видела.

Пришла в себя снова на травяной постели в той же сфере. Опять вокруг собрались альвы. Стояли и молчали. Все повторяется. Ну виновата, не надо было лезть, не зная брода. Ну не линчевать же меня за это? Да не молчите, валите на меня все грехи за последнее тысячелетие. Вытерплю.

– Ты могла погибнуть. Почему ты не послушалась? – Голоса в голове зазвучали с жалостью и состраданием.

Я вздохнула. Что говорить?

– Не бойся. Теперь все будет хорошо. Это чудо, что ты выбралась. Что ты там видела?

– Там… так… жутко… Голоса сладкие… А воздух… – Я закашлялась.

– Молчи, не напрягайся. Мы завалили вход так, что никто туда больше не попадет.

– А где Ауэй?

– Наказан. Нужно уметь отвечать за свои поступки.

– Не будьте к нему слишком строги. Это я… я виновата.

– Это не повторится. Граница между мирами закрыта навсегда.

– Ой, а я там набрала воду… не воду… не знаю.

Я вытащила из кармана кувшинчик и открыла его.

– Стой! Что ты делаешь?!

Как всегда, поздно. Радужная жидкость уже вытекала на пол. Альвы шарахнулись в стороны, но потом остановились и застыли в изумлении. Жидкость поднималась столбиком, перетекая, переливаясь, обретая форму, и вскоре перед нами стоял… альвенок!

Можете представить, счастью не было предела. Потерянный малыш, которого оплакали пятьдесят лет назад, оказался жив и невредим! Случилось, что он прошел через портал чисто из детского любопытства; попав под влияние гипнотизирующих черепах, не смог вернуться, но сообразил спастись, перейдя в жидкое состояние, в котором и пребывал, уже потеряв надежду на помощь, пока я не наткнулась на него. Я моментально превратилась в героиню дня. И даже Ауэя простили и снова пустили ко мне. Жаль только, праздничных пиршеств здесь не закатывали. Кормили только меня, и довольно скромно, растительной пищей. Зато дети не отходили от меня ни не шаг, рассказывая, расспрашивая, составляя мне шумную, весёлую компанию, пока я проходила период реабилитации. На всё это терпения у меня хватило… дня на два. Почувствовав себя сносно, я стала собираться.

– Куда ты пойдешь? Оставайся у нас.

– Спасибо, дорогие альвы, за все. Но сидеть и ждать здесь конца света я не буду. И вам не советую.

– На том конце ущелья живут драконы. Даже мы к ним не приближаемся. Куда ты пойдешь? Отсюда нет выхода.

– Я найду. И вы бы не сидели, не ждали смерти. Ведь когда-то именно альвы создали эти горы. Значит, альвы могут и разрушить их.

– Зачем? Нам не остановить конец света.

Я покачала головой, помахала рукой на прощанье и ушла. Я все равно выберусь отсюда, я отыщу Кащея, я…

Я иду целый день, но ни драконов, ни края ущелья нет как нет. Только уносящиеся к небу гладкие отвесные скалы. Я не скалолазка, но даже альпинистам такой подвиг был бы не под силу. Не хочется думать, что буду делать дальше. Вышла с таким энтузиазмом, и где он теперь? Потерялся…

Прямо передо мной выросла черная скалистая гряда. Я решила ее не обходить и начала карабкаться вверх. Странные скалы какие-то, скользкие, зубчатые. Я попыталась идти по хребту, соскользнула и свалилась вниз. Но снова стала карабкаться на горный хребет, мне казалось, что оттуда будет виднее, а то еще нарвусь на драконов. Ау, драконы, где вы? И снова съехала. Да что же это такое? Все равно вылезу!

Хребет дрогнул и поехал, сворачивая вокруг меня кольцо. Над ним появилась огромная черная голова с блюдцами-глазами, с любопытством разглядывающими маленькое наглое существо, которое пыталось вскарабкаться ему на спину. Дракон! Поймал меня, не выбраться!

Глава 15 МЕЖДУ НАМИ, ДЕВОЧКАМИ

Дракон свернулся в кольцо, полностью блокировав мне пути к отступлению.

– Эй ты, чего разлегся? Порядочным людям дорогу загораживаешь! – пнула я его в бок ногой.

– Смешная, – гортанно пророкотал пережиток прошлого, – по дракону идешь, дракона ищешь. Только я не дракон, а дракониха. Разрешите представиться, Матильда. А ты… человек?

– Разрешите представиться, Неневеста Кащеева.

– Оч-чень приятно.

– Взаимно.

– Позвольте поинтересоваться, какого ты здесь делаешь, в этом богом забытом месте? – продолжила изъясняться дракониха на странной смеси высокопарного слога и простецкого наречия.

– Знакомлюсь с достопримечательностями края, а заодно ищу подругу, чтоб поболтать о своем, о девичьем.

Матильда вздохнула, – видимо, женские проблемы не обошли и ее.

– Между нами, девочками, – пододвинулась она ко мне, – проблем куча: и горящих, и не очень.

– Поделись.

– Во-первых, конец света…

– Слышала:

– Не горящая, но очень неприятная, так сказать, неизбегаемая.

– А что, убежать, улететь нельзя куда-нибудь?

Матильда пожала плечами, развернув при этом крылья. Красавица!

– А куда ты денешься? Но есть и проблема, которая висит на хвосте.

– Что еще случилось? – кивнула вопросительно я.

– Яйца, – склонилась к моему уху дракониха, и я чуть не полетела вниз. – Драконы всегда откладывали яйца в пещере Гигантов. Горячие воды реки Стикс согревали воздух в пещере, и там выводились хорошенькие, здоровые драконята. Но вдруг река иссякла, осталось несколько теплых ручейков, которых недостаточно. Еще немного – и придется буквально сидеть на яйцах самим. Но тогда драконихи умрут от голода, ведь здесь нет никакой дичи. Пища есть только по ту сторону ущелья.

– Матильда, а не могла бы ты и меня перенести на ту сторону гор?

– Могла бы, но я обещала, что не покину яйцо, ведь это мой первый дракончик…

– Я бы подумала, чем тебе помочь, подруга, но у меня совсем голова не варит от голода.

– У меня есть еще немного мяса с последней охоты, – дракониха развернулась, выпуская меня из кольца, – могу с тобой поделиться.

Невдалеке лежала почти нетронутая корова.

– Спасибо, конечно. Но я не ем сырого мяса.

– Щас сделаем.

Матильда наступила на тушу когтистой лапой и зубами оторвала окорок.

– Отойди!

Короткое «Хух!» – и кусок оказался в меру обжаренным и приятно попахивающим дымком.

– Ой, классно! Спасибо, Матильдочка! Люблю копчености.

Все-таки на растительной пище я долго жить не умею. Видимо, есть где-то во мне гены хищницы. Поэтому и схожусь легко с такими вот… Я бросила взгляд на ужинавшую рядом дракониху. Всегда уважала это племя. Но даже представить не могла, до чего они могут быть красивыми!

Жаркое из говядины, несмотря на то что было без соли и специй, показалось мне вкуснее деликатесов на свадьбе эльфов. Какое приятное чувство сытости! А то за последние дни «посмотри, как исхудала фигурочка» на растительной диете. Несмотря на отличный аппетит, я не одолела и пятой части окорока, кусок-то приличный! Все, что осталось, заботливо сложила в рюкзачок, сшитый для меня альвами, предварительно выбросив из него сомнительной питательности корешки. Матильда тоже оставила больше половины коровы. Какое-то время мы сыто помолчали, привалившись друг к другу. Мысли благодаря лишним калориям зашевелились в моей голове.

– Я вот думаю, подруга, чем бы тебе помочь. Я бы могла погреть твое яйцо, но я такая маленькая.

– Да, – вздохнула дракониха, – ты слишком маленькая. Слишком маленькая. Маленькая. Но ведь это же хорошо!

– Чем?

– Неневеста, благодаря твоему росту ты могла бы пройти руслом реки в глубину горы и посмотреть, что же случилось!

– Ты считаешь?

– Да я сама хотела, но не пролезаю! А ты сможешь, вдруг еще что-то удастся сделать? – загорелись у Матильды глаза. – А то наши дракончики погибнут. Пойдем, посмотришь, какие они хорошенькие, какие беззащитные.

Дракониха подтолкнула меня носом к входу в пещеру. Пришлось идти.

Местный роддом меня поразил. Огромный зал, украшенный сталактитами и сталагмитами, и с десяток яиц, размером с бочку каждое. Около троих лежали мамочки. Услышав шум, они вопросительно подняли головы.

– Привет, девочки! – махнула крылом Матильда. – Вы уже греете своих?

– Подогреваем, – отозвалась дракониха с красивым изумрудным отливом. – А это кто?

– Это Неневеста, моя новая подруга.

– Она же человек!

– Неневеста хочет помочь нам, она пойдет внутрь горы посмотреть, что случилось с рекой.

– А-а-а, – протянула недоверчиво изумрудная, и драконихи успокоились.

– Пошли воду попробуем, – кивнула Матильда.

Из глубины пещеры, как из зева чудовища, выходило русло реки. Сейчас по нему текло всего несколько отдельных ручейков, наполняя небольшой котлован в центре, вытекал из него уже один ручей, да и тот хирел и терялся среди камней.

Дракониха макнула в воду палец и покачала головой:

– Видишь?

Я опустила руку в озерцо. Теплая, приятная водичка…

– Матильда, я искупнусь! – крикнула я, раздеваясь на ходу.

Такой соблазн обойти просто невозможно. Я в чем мать родила сиганула в голубую глубину котлована. А что? Все равно здесь одни только девочки. Драконихи с любопытством наблюдали, как я плескаюсь, фыркаю и ныряю. Оторвалась наполную, вылезла вся розовая и свежая. Сколько мне надо для счастья?

– Иди ко мне, – кивнула Матильда, нежно обнимая яйцо, – поболтаем перед сном, а в путь отправишься утром.

Я привалилась к ее теплому боку. Как-то не больно мне хочется завтра лезть в эту черную глотку. А вдруг река снова потечет и я попаду в кипящий поток? Тогда драконам останется только выловить меня в вареном виде на выходе из пещеры. И даже если я смогу каким-то образом восстановить течение и не обжечься, как я потом выберусь назад? Но и отказаться как-то неудобно. И драконят жалко.

Пещеру постепенно заполняли драконихи, они сворачивались вокруг своих яиц клубочками и грустно переговаривались.

– Матильда, а если не секрет: где ваши мужчины?

– У нас обычай: когда мы летим в ущелье откладывать яйца, драконы улетают на другой конец света со старшими детьми. За ними ведь надо кому-то приглядывать.

– Логично.

– А нам до сих пор здесь было неплохо. Яйца спокойно дозревают в пещере. У нас чисто женская компания, возможность отдохнуть от мужиков, а то они у нас такие… – закатила глаза дракониха и даже, кажется, порозовела от воспоминаний.

Так мы и болтали о своем о женском, пока не сморил сон.

Проснулась я от ужасающего звука. Оказалось, это всего лишь зевнула Матильда. Голова требовала продолжения сна, желудок требовал завтрака, они поссорились, и мне пришлось вставать. Только я пошла к котловану принять водные процедуры, как дракониха громко зашептала:

– Неневеста! Скорее! Сюда!

Я, запыхавшись, прибежала:

– Что случилось?!

– Потрогай, она там шевелится! – восторженно растянула рот в улыбке дракониха.

Все беременные одинаково сентиментальные. Хотя какая же она беременная?

Я прислонилась к теплой шершавой скорлупе.

– И правда… Чудо-то какое! – Меня тоже охватила эйфория от ощущения зарождения новой жизни. – А почему она?

– А я уже знаю, что будет девочка, – радостно сообщила дракониха, и вдруг ее морда (хотела сказать «лицо») стала грустной и серьезной. – Если только…

– Все будет хорошо, – смахнула я выкатившуюся из глаза Матильды слезу.

Позавтракав на скорую руку, я аккуратно сложила все, что осталось – в дороге пригодится, – и пошла к черному входу в сердце горы. Дракониха поспешила проводить меня.

– Знаешь, Матильда, если я не вернусь…

– Нет-нет, не говори так. Ты вернешься…

– Ну… или если не смогу ничего сделать, вы только не отчаивайтесь. Вам нужно скатить яйца вместе. Тогда одни драконихи могли бы остаться обогревать их, а другие – лететь за добычей для всех.

– Это идея. Если получится. Мы никогда не высиживали раньше малышей, хватит ли нашего тепла…

– Только не отчаивайся. – Я поцеловала подругу в нос и нырнула в проход. Пещера позволяла идти, не наклоняясь, но вскоре стало совсем темно. Я достала камень мимикра. Ах ты моя палочка-выручалочка! Хорошо, что не выпал из кармана во время моих полетов. Зеленый камушек, почувствовав свободу, засветился, даря вполне достаточный, чтобы не разбить себе нос, свет. Интересно, лежа в кармане, он словно спал, а на открытом пространстве набирал силу.

Идти было неудобно, дно каменистое, мелкая галька перемежается с достаточно крупными валунами. Ручейки то там, то тут выскакивают буквально из-под ног. Но, что радует, нехолодно. Обычно, когда спускаешься в пещеру, всегда начинаешь жалеть, что не оделась потеплее. А здесь, чем глубже в гору, тем жарче и жарче становится.

Да еще светлее! Пройдя еще немного вперед, я спрятала свой огонек, уже и без него достаточно светло. Странно это.

А это что такое? Рука, которой я придерживалась за стену прохода, вдруг нырнула в какую-то нишу и коснулась чего-то холодного. И что я испугалась? Холодного, но не скользкого. Не змея. А больше здесь опасаться некого. Я осторожненько полезла в нишу и вытащила из нее… Что бы вы думали? Корону! Не с зубцами, как рисуют в сказках, а венец, украшенный расходящимися солнышком розовыми лепестками. Я потерла находку, и камни засверкали в тусклом свете. Чья это, интересно? Похоже, она лежит здесь, невостребованная, века. Значит, моя будет. И я надела венец на голову.

Сама себе организовала привал. Сама себе пожелала приятного аппетита. Скучно как-то самой с собой путешествовать. Где мой Кащей?

Прошагав еще немного, я поняла, что туннель кончается, впереди лился естественный – солнечный! – свет. Не знаю, куда я попала, но думаю, что цель моего путешествия здесь.

Я сделала еще несколько шагов, за что-то зацепилась и полетела, растопырив руки. Но разбить нос мне так и не удалось. Почти невидимая сетка мелькнула и подхватила меня, полностью лишив свободы движений. Опять влипла по самые уши!

Глава 16 ЧТО ЗНАЧИТ «СИДЕТЬ НА ВУЛКАНЕ»

Неприятно сидеть в клетке. И неудобно. Ох и неудобно! Опереться не на что. Нити впиваются в тело. Из чего, интересно, они сделаны? Такие крепкие… Хоть бы ножик какой был… Одно радует: сеть новая, качественная, кто-то обязательно придет проверить ее.

– Але! Я уже поймалась!

Никого.

Время драгоценно, терять его не буду. Раз нельзя идти, буду есть. С трудами неизмеримыми выудила я поджаренный драконихой окорок и приступила к трапезе. Не идете – и не надо. Мне и так хорошо. А еще не придете, так я спать завалюсь. Правда, в таком положении заснуть проблематично, но я уж постараюсь.

Я была так занята пережевыванием мяса и мыслей, что не сразу заметила, как меня окружили приземистые фигуры. Серыми тенями они приближались со всех сторон в полном молчании, их было около сотни. Только пыль от их шагов поднялась в воздух, заставив меня чихнуть. Ну не переношу я пыли, у меня на нее аллергия. Невысокие силуэты замерли, а потом кто-то из них вдруг закричал «Королева!» – и все попадали ниц. Жаль, что я в таком неудобном положении. Я вытянула шею, чтобы рассмотреть получше, где это там королева, может, на чай пригласит? Но никто больше не появился.

– Эй, вы, поднимайтесь! И освободите меня. Свободу Вилли! – закричала я, вспомнив известный фильм о злоключениях кита.

Несколько фигурок бросились ко мне, сетку отпустили, я шлепнулась, но меня успели подхватить, выудили из сети и поставили на ноги. Упавший рядом рюкзачок бережно возвратили, а слетевшую во время выпутывания из веревок корону со священным трепетом водрузили мне на голову и вновь отошли, склоняясь чуть ли не до земли и шепча:

– Королева. Королева Вилли!

Я не поняла, они что, меня за королеву приняли из-за этого венца, который я нашла в тайнике? Похоже, что так. Неплохо, не буду их переубеждать. Мне даже на руку, что здесь нет альтернативной королевы.

– Королева Вилли!

Меня уже окрестили здесь именем кита. Сама виновата. Я свое первородное имя скоро совсем забуду. То Неневестой Кащеевой обозвали, теперь вот новый псевдоним.

– Да, ребята, я – королева Вилли. А как у вас тут насчет апартаментов?

В общем, скромный эскорт из всех присутствующих сопроводил меня через какой-то боковой туннель в… апартаменты. Довольно оригинальные, в куполообразной пещере, отделанной разноцветными каменными кругами. Видимо, некоторые человечки успели обогнать нас, потому что мебель была отчасти переоборудована под меня. Например, ложе состояло из нескольких сдвинутых маленьких диванов. Да, это действительно то, что мне сейчас требуется. Раз я королева, могу и покомандовать.

– Все свободны, – объявила я, плюхнувшись на кровать. – Нет, одного мне оставьте кого-нибудь.

Все, кто умудрился ввалиться за мной в помещение, с поклоном, пятясь, удалились. Осталась одна женщина, немолодая, кругленькая, застывшая в поклоне.

– Во-первых, хватит кланяться. Как тебя зовут?

– Тэлинэ, моя королева.

– Во-вторых, садись рядышком, побазарим.

Она робко присела на краешек кровати.

– Вы цверги?

Тэлинэ отрицательно замотала головой.

– Я так и подумала, не очень похожи. Кто тогда?

– Коблинай…

Ага, те, которые когда-то приютили Белоснежку. Но теперь мне нет нужды называться ею, теперь у меня статус повыше.

– А я кто?

– Королева! – опять бухнулась на колени Тэлинэ.

– А как вы догадались?

– Корона…

Ах да, точно, на мне ведь венец, который я обнаружила в каменной нише. Значит, это корона королевы.

– Расскажи мне все с самого начала.

Как рассказала мне женщина, их племя насчитывает чуть более сотни коблинай. Попали они сюда в незапамятные времена через пещеру из внешнего мира. Им понравилось укромное, безопасное место, к тому же очень теплое. Но в один прекрасный момент они обнаружили, что выйти за пределы горы невозможно (ясно, когда альвы наложили охранную магию, горы стали непроходимыми). Коблинай пришлось остаться навсегда в пещерах, они могли копаться где угодно, добывать руды, драгоценные камни, не могли только пробить выход наружу. Все пещеры выходили в общий центр, где находилась куполообразная гора (гора в горе!), из которой истекала горячая река. Над ней во внешней горе было большое круглое отверстие, через которое проникал солнечный свет, но оно находилось слишком высоко. Традиционно народом правила королева, а делами управлял советник. Однажды королева решила исследовать русло Горячей реки. Из специальных руд, добытых в недрах горы, была изготовлена лодка, на которой исследовательская группа из четырех добровольцев с королевой во главе отправилась в путешествие. Вернулся только один. Он рассказал, как они напоролись на подводные камни и перевернулись. Он быстро потерял остальных из виду, на обломке доплыл до конца туннеля, где увидел лежбище драконов. Используя оставшийся кусок металла, перепрыгивая с камня на камень, с серьезными ожогами, он все-таки сумел вернуться. Королева пропала бесследно. (А венец припрятать успела!) Наследников у нее не было, по закону правительница не должна выходить замуж, и преемницу выбирала сама, вручая ей корону. Теперь королеву выбрать было некому. Не то чтобы достойной кандидатуры не находилось, очень даже немало находилось, и каждая считала себя самой достойной. Во избежание возникновения вооруженных конфликтов на ограниченной территории управлять жизнью коблинай оставался советник. Так было до той поры, когда я попала в сеть, поставленную от драконов. Они, правда, никогда не нападали, но сейчас, когда русло реки почти пустое, могут и явиться.

– Они не пролезут, – зевнула я.

– Да-а? Мы не знали. А королева видела их?

– Лично знакома.

– Ах, наше солнце!

– А куда речка-то делась? – спросила я, почти засыпая.

– Когда коблинай перепробовали все способы выбраться в большой мир, один изобретатель, Клинэ, предложил перекрыть поток: мол, вода все равно должна пробить себе выход, есть вероятность, что новое русло проложит дорогу на свободу.

Конусообразная гора, горячая вода… Такое тепло, как здесь, может давать только вулкан. По какой-то случайности рядом протекала подземная река, вода которой в непосредственной близости от жерла нагревалась…

– Э! Вы что?! Вулкан рванет – мало не покажется! Магическую броню, может, и нарушит, но воспользоваться выходом будет уже некому. Здесь никто не выживет!

– Значит, нужно снять заслонку! – забеспокоилась Тэнитэ.

– И немедленно… – Мое уставшее тело так радовалось чистой, мягкой постели, что я незаметно уснула.

Вот это я выспалась… Хорошо быть королевой. Никто тебя не будит. Хочу всегда быть королевой!

Люблю, проснувшись, не открывать глаза, а поваляться еще, понежиться, пока выйдешь из сладких объятий Морфея. В памяти постепенно стали возникать кусочки вчерашнего дня, обрывки разговоров. Постепенно все сложилось в более-менее связную картину. Что-то там насчет речки…

Я резко села. Сон вылетел в одно мгновение и скрылся в неизвестном направлении.

Коблинайка присела в глубоком реверансе:

– Наше солнце!

– Тэнитэ! А что мы вчера говорили о Горячей речке?

– О, наше солнце! Не волнуйтесь! Все сделали так, как вы сказали, заслонку сняли, речка снова потекла своим руслом. Ах, если бы не наша королева, мы могли бы погибнуть!

Вот радость-то… Нет, с одной стороны, конечно, вулкан мог рвануть даже этой ночью. Так что насчет спасения жизней коблинай и своей, думаю, преувеличения не было. Но, с другой стороны, как я теперь отсюда выберусь?

– Наше солнце, изволите завтракать?

Изволю? Естественно!

Не знаю, чем меня кормили, но было вполне сносно. Позже я узнала, что коблинай выращивают мхи и лишайники, а также создают синтетическую пищу из горных пород. Они вообще из полезных ископаемых научились делать все что нужно: одежду, посуду, мебель, бумагу. К тому же пользовались газом для приготовления пищи.

После завтрака меня порадовали красивым платьем. Местные мастерицы шили всю ночь, чтобы их королева не выглядела нищенкой, ведь эльфийский костюм после всех моих путешествий и полетов пришел в полную негодность. Я старательно переложила содержимое карманов в новый наряд и отправилась осматривать свои владения. Все население горы тоже высыпало «погулять», каждому хотелось посмотреть на новоявленную королеву, а то и дотронуться до нее, то есть до меня. За мной шли четверо телохранителей, а верная Тэнитэ служила экскурсоводом.

Да, зрелище было достойное внимания. Это действительно был вулкан, из жерла которого изливалась река. Пар заполнял все пространство пещеры и уходил в дыру сверху, словно в трубу. И сауны не надо. Как они здесь живут постоянно? Из-за пара дышать трудно.

Тэнитэ объяснила, что обычно пара было не так много, его количество увеличилось после того, как воду перекрыли, сейчас и речка стала гораздо полноводнее.

Вскоре я познакомилась со всеми местными достопримечательностями, и делать больше было нечего. Я здесь не останусь. Хорошо быть королевой, с одной стороны, но очень скучно – с другой. И я решительно задумалась над способами покинуть этот забытый богом уголок. Вскоре, все тщательно проанализировав и взвесив, я остановилась на двух планах. Первый – это повторить путь предыдущей королевы и руслом Горячей речки выбраться к драконам. Я сразу же поставила перед коблинай госзаказ. Узнав о моём намерении, маленькие человечки чуть не плакали, но ослушаться не посмели. Вместе с инженерами мы обсудили недостатки первой лодки. Во-первых, она была мелковата, во-вторых – неуправляема. Новая модель должна быть небольшой (я ведь буду одна), глубокой (речка стала более полноводной) и маневренной (я дорисовала на чертежах руль).

Второй вариант подсказал лоскут неба над головой. Я объяснила коблинай, как сделать обувь с шипами, и вскоре несколько групп молодежи уже тренировались в скалолазании. Но это еще не все. Если и удастся выбраться на вершину изнутри, то спуститься по отвесной стене, защищенной магией, вряд ли получится. Поэтому я рисовала местным инженерам различные виды дельтапланов. Честное слово, я не знаю, как делают дельтапланы, видела их только издали, так и рисовала, как помню. Я идею дала? Дала! Пусть теперь сами думают, как ее осуществить.

Следующие несколько дней все были очень заняты. Разнообразные летательные аппараты появлялись как грибы после дождя. Испытания проводили прямо на площади, спуская дельтапланы с невысоких уступов. Я целыми днями ходила между работающими, стараясь помочь советами. А вечером в изнеможении засыпала под успокаивающий голос Тэнитэ, рассказывающей мне коблинайский эпос. Рассказывала она хорошо, только я почти ничего не запомнила, так как засыпала быстрее, чем касалась головой подушки.

Лодка родилась быстрее, что и оказалось решающим доводом в ее пользу. Скалолазы уже выбили ступеньки выше середины горы и упорно карабкались дальше. Эксперименты с дельтапланами продолжались, но пока безуспешно.

А я стала собираться в дорогу. В принципе собираться было нечего. Дорога, судя по скорости течения, будет экстремальной. Мне приготовили несколько шестов разной длины, длинную веревку. Больше ничем утяжелять лодку я не захотела, даже едой из мха. Если сумею добраться, мне Матильда шашлык поджарит, а если нет… Я, конечно, люблю горячую ванну, но не до такой же степени. Меня обмазали мазью, призванной защитить хоть отчасти тело от ожогов.

Коблинай ревели как белуги. Им хотелось оставить у себя королеву на веки вечные, аминь. Почему-то меня эта перспектива совершенно не прельщала. Все жители горы вышли меня провожать. Слезы, сопли…

– Тэнитэ!

– Я здесь, наше солнце! – Зареванная коблинайка склонилась в поклоне.

– Посветила – и хватит, – сказала я, снимая венец.

Камушки вопросительно сверкнули, и я погладила их пальчиками. Толпа зашлась в рыданиях. Я и сама смахнула слезинку. Хорохорюсь тут, а на душе кошки скребут. От чего отказываюсь? Слава, почет, внимание, драгоценности… Все, незачем оттягивать неизбежное. Я забралась в лодку.

– Тэнитэ, подойди. – Я надела венец на голову ошеломленной женщины. – Теперь у вас будет новая коронованная королева. Будьте счастливы, коблинай! И никогда не сдавайтесь!

Окинула взглядом «свой» народ. Теперь уже не мой. Новая королева стояла не шевелясь, еще не веря в случившееся, но в ее глазах уже разгорался огонек счастья. Немая сцена.

– Пускайте! – крикнула я и махнула рукой.

Все мелькнуло, и лодка стрелой влетела в туннель.

Глава 17 В ЭКСТРЕМАЛЫ Б Я ПОШЕЛ, ПУСТЬ МЕНЯ НАУЧАТ!

Все мелькнуло, и я стрелой влетела в туннель, еще слыша за спиной восторженные крики по поводу новой королевы. Много ли надо им для счастья?

Все происходило так быстро, что мысли остались где-то далеко позади. Руль не очень слушался, я несколько раз врезалась во встречающиеся на пути камни. Раз меня вообще крутануло вокруг оси. Но тем не менее лодочка держится на плаву. Правда, дно нагревается, несмотря на теплоизоляционный слой. Ой, мамочки! На вылете из пещеры меня ждут такие валуны, что без купания не обойдётся, а долетающие брызги показывают, что вода не слишком собирается остывать по дороге. Впереди забрезжил свет, глаза расширились в ожидании неизбежного удара, пальцы так вцепились в борта, что побелели. Я уже не пыталась управлять движением лодки, а думала только о том, как подольше в ней удержаться. Туннель окончился, я вылетела в пещеру, где грелись яйца, и уже видела, как поток впереди врезается в камни, веером взлетая вверх, как вдруг лодка продолжила свой путь без меня, а я чудесным образом вознеслась под своды пещеры. Я скосила глаза. Меня, как котёнка за шкирку, несла зубами за одежду моя Матильда!

Оказавшись на твердой поверхности, я расцеловалась со своей большой подругой.

– А я… А мы… – захлебывалась дракониха. – Вода как пошла, мы так обрадовались! Счастье какое! А тебя все нет… Я дежурство установила… Сама отходила только пообедать… Боялась прозевать. И, как обычно, когда ждешь-ждешь, так неожиданно – лодка! Еле успела тебя выудить! Ну рассказывай, что там было?

– Потом расскажу, – махнула я рукой. – Как малышка?

– Пошли, посмотришь.

Мы пошли к яйцу. Матильда перекатила его подальше от реки, видимо, чтобы не перегрелось. Я погладила белый бочок, приложили ухо:

– Тихо.

– Спит, – объяснила дракониха. – Есть хочешь? Да что я спрашиваю? Сиди здесь, сейчас поджарю и принесу.

Не успела я приступить к пахнущему дымком окорочку (ох и вкусно моя подруга готовит), как в пещеру одна за другой потянулись драконихи, каждая представлялась и рассыпалась в благодарностях. Да, приятно сделать кому-нибудь добро. У меня после стольких похвал уровень самооценки скакнул вверх, как в прыжке с шестом. Оказывается, я самая смелая, самая умная, самая бескорыстная, самая самоотверженная и еще с десяток титулов, начинающихся со слова «самая».

После сытного обеда против закона Архимеда, по которому полагалось поспать, мы отправились с Матильдой на поиски лодки. Как я и думала, течение ее вынесло из пещеры и разбило о валуны, мы нашли ее, искореженную, среди камней. Представляю, что было бы со мной, если бы дракониха не выхватила меня до столкновения. Отыскали и веревку, она запуталась в кустарниках.

Когда я сообщила, что мне пора улетать, Матильда очень расстроилась.

– А может, подождешь рождения малыша? – пригнула она голову, просяще заглядывая в глаза. – Так хочется, чтобы при этом присутствовал кто-то близкий. Я немного боюсь…

– Я бы с радостью, но не могу. Конец света приближается. Нужно остановить волшебницу, иначе…

– Ничего не говори, я все понимаю. Ты беспокоишься обо всех нас. Я отвезу тебя куда скажешь.

Я действительно чувствовала смутное беспокойство. Слишком уж задержалась. Вдруг Кашей разыскал портал? Может он уйти без меня? Этот вопрос мучил меня и не давал насладиться обществом драконов подольше. А может, с ним что-нибудь случилось? В голову начали лезть разные мысли. Хотя что с ним может случиться? Он же бессмертный! Нет, пора, пора, а то меня мои же мысли сожрут живьем.

– А как мы будем лететь? – спросила Матильда. – Давай я тебя в зубах понесу.

– Не-э-эт, – протянула я, вспоминая, как она меня тащила из реки.

– Тогда в когтях. Я осторожно, за одежду.

Я отчаянно замотала головой, представляя, как одежда рвется и я лечу с высоты драконьего полета, согласно закону земного притяжения, вниз.

– Я поеду на твоей спине.

– Скатишься, – лаконично объяснила Матильда.

– У меня веревка есть, не скачусь.

Некоторое время я мудрила, пытаясь согласовать положение трех независимых тел – моего, драконихи и веревки – с целью совместного воздушного передвижения. Ничего не получилось. То ли Матильда слишком круглая, то ли веревка слишком скользкая, то ли я слишком маленькая, но веревка путалась, сворачивалась, слетала, завязывалась узлом и никак не собиралась держаться.

Дракониха с любопытством наблюдала за моими действиями.

– Сказала, давай в зубах понесу, Неневеста!

– Да нет, седло бы раздобыть…

Матильда хмыкнула.

– Ладно, обойдемся без седла. Ты можешь взять в зубы веревку?

Дракониха кивнула и подхватила ее языком:

– Не очень вкусно. Только ради тебя.

– Хорошо! Так и полетим! Я сейчас усядусь тебе на спину и буду держаться за веревку. Я готова… почти!

Матильда согласно кивнула и взмыла к небу.

Не верьте ничему, что вы читали раньше о полетах на драконах! Не знаю, какое должно быть седло, чтобы удержалось на остром гребне, тянущемся вдоль всего позвоночника. А без седла… легко было сказать, но не сделать. Я попыталась примоститься с одной стороны гребня и чуть не соскользнула вниз. Тогда я встала на коленки. Вы знаете, какая у драконов чешуя? Я тотчас сбила коленки в кровь. Держась за гребень, я поднялась на ноги и замерла в полуприседе. Матильда совершила легкий маневр, лавируя в опасной близости от почти отвесной скалы, и разодрала краем гребня мне ногу. Дрожа, я поднялась во весь рост. Слева и справа мелькали черные крылья, скала стремительно уносилась вниз, куда посмотреть я даже не пыталась. Наконец я приноровилась к равномерным движениям драконихи. О, да мы уже поднялись над вершиной! В это мгновение Матильда прекратила подъем и рванула вперед.

Вы занимались когда-нибудь кайтингом? Я тоже нет. Но думаю, что когда лавируешь на доске, как перышко несущейся на гребне океанской волны, держа за вожжи рвущегося в неизвестность воздушного змея, то этосостояние можно считать наиболее приближенным к полету на драконе. Я не видела больше ни неба, ни земли, я только приседала, изгибалась и наклонялась то влево, то вправо, подчиняя все одной цели – удержаться. Несколько раз я чуть не слетела на поворотах, но затем приноровилась и где-то к концу путешествия научилась получать некоторый кайф от полета. Во всяком случае, полученного адреналина мне хватит на ближайший десяток лет.

Матильда повернула ко мне голову и отчиталась, как стюардесса:

– Приближаемся к Спящему городу.

Я попыталась посмотреть вниз. Обычный средневековый город, с замком, с башнями, обнесен широкой стеной. Меня поразило не это, а полчища воинов, окружающие его со всех сторон. Дело и правда пахнет войной.

Дракониха притормозила и зависла над замком как вертолет. А я и не знала, что она так умеет.

– Неневеста, вот здесь удобная площадка. Как спускаться будешь?

А вот об этом-то я и не подумала. Как-то предполагалось, что мы сядем где-нибудь на просторе, за городом. Хотя она права, что принесла меня прямо к замку. Как бы я иначе через все эти войска пробралась? А так я уже у цели полета, вернее, над нею. Как же мне спуститься? Внизу – удобная смотровая площадка, но, если бы Матильда попыталась сесть, боюсь, разнесла бы замок в пух и прах. Жаль, парашюта не прихватила. Правда, здесь не очень высоко.

– Держи веревку покрепче! – крикнула я и, зажав в руках один конец, прыгнула вниз. Веревка скользнула между зубами драконихи и полетела за мной вдогонку.

Глава 18 А ТЫ ГДЕ ШЛЯЛСЯ, КАЩЕЙ?

Я увидел, что Неневеста бросилась к упсу, и кинулся за ней, но не успел. Смерч налетел, как… как смерч, и потащил ее за собой. Не сделал я и пары шагов, как был подхвачен другим вихрем, и все утонуло в его мощном реве. Да, можно бороться с людьми, с животными, с монстрами в конце концов, но как противостоять стихии? Впервые в жизни я вынужденно оказался в роли пассивного наблюдателя. Я ничего не мог сделать, хоть локти себе кусай.

Один из трех смерчей отделился и двинулся, как мне показалось, на юг. Думаю, именно он унес Неневесту. Во всяком случае, я ее больше не видел. Два его брата, то сближаясь, то разбегаясь в стороны, свернули на восток. Меня кружило, то поднимая к облакам, то кидая почти до земли, но не отпуская. Я даже смог разглядеть город, огороженный крепостной стеной. Думаю, это и есть Спящий город. Да мне сюда и надо было! Вот спасибочки, смерч, высаживай меня! Остановка по требованию!

Оседлать смерч мне не удалось. Мою просьбу он игнорировал. Или просто не услышал? Город он аккуратненько обошел и продолжил свой путь на восток. Брат-близнец не отставал ни на шаг. Ну и куда теперь меня несет? Вот незадача. Внизу мелькали селения и леса. К нашему туру присоединялись вырванные с корнем деревья и диковинные животные, хорошо, что им сейчас было не до охоты. И вдруг внизу раскинулось море. Количество пыли убавилось, но дышать легче не стало, пыль смешалась с водой, подхваченной вихрем, и грязными потоками продолжила свой путь. В круговорот оказались затянуты рыбы и другие обитатели подводных глубин, я то и дело встречал их выпученные от ужаса глаза. Уже и берега не видно. Что-то мне это совсем перестало нравиться…

В этот момент оба смерча слились в ударе и объединились в один, потеряв при этом часть своей добычи. Черный столб, как поезд, умчался вперед, а я рухнул с высоты вниз. Плащ развернулся, притормозив мое падение. «Это еще хорошо, что в воду!» – успел подумать я, камнем уходя в глубину. А удариться с такой силой о твердую поверхность? Как же там Неневеста?

Вынырнув на поверхность, я с шумом откашлялся, песок основательно забил легкие. Сверху все еще падала рыба и всякие небольшие предметы. Просто удивительно, что на голову мне не свалилась Неневеста – поднял я глаза к небу – у нее уже вошло это в привычку. Просто она села не на тот поезд.

Строить долгосрочные планы я не люблю. Цель номер один – добраться до берега. Плащ, так пригодившийся при падении, в воде, наоборот, стал обузой, но не выбрасывать же его, где я еще такую уникальную вещь возьму? Я свернул его рулончиком и прикрепил к поясу. А теперь полный вперед!

Видимо, смерч шел с хорошей скоростью. Плыву-плыву, уже все рекорды по дальности заплыва поставил, а берега все нет. А это что такое? Земля! Ура!!! Правда, издалека видно, что это остров, перевалочный пункт – это как раз то, что мне сейчас нужно. Отдохну, наберусь сил, надеюсь, он населен и меня ждет вкусный обед и мягкая кровать. Всю ночь меня будут услаждать местные красавицы, а утром я позволю добродушным туземцам отвезти меня на материк. Так, теша себя самыми пикантными картинками, я подплыл к земле. Когда я, оставляя за собой мокрый след, выбрался на песчаный берег, посольство из восьми туземцев уже ожидало меня. Это были высокие, поросшие шерстью существа с квадратными фигурами. Скромная одежда указывала на то, что они уже отошли от обезьян, а выпирающие надбровные дуги и низкие лбы – на то, что отошли недалеко. Интересно, они хоть разговаривать умеют?

– Эй, вы кто?

– Мы эльфокарликолюдоеды, – чуть не сломав язык, но искренне улыбаясь всем набором гнилых зубов, ответил один из компании, – можно – всякоеды.

Упс! – как говорит Неневеста. Что делать? Надо брать на понт!

– Ой как хорошо! Значит, все-таки попал туда, куда хотел!

Я отряхнулся, людоеды заинтересованно по-собачьи наклонили головы на одну сторону.

– А я эльфокарликолюдоедоед! У нас такие, как вы, – ну вкусные, – встречаются редко. А тут услышал, что есть целый остров. Дай, думаю, сплаваю в гости, очень хочется полакомиться, – сказал я, надевая плащ с черепушкой.

Невоспитанные оказались туземцы, задком, задком – и шмыг в кусты. Не хотят общаться.

– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! – закричал я и двинулся вслед за исчезнувшими аборигенами. Мои расчеты оказались правильными, и скоро я вышел к деревне. Пустые глинобитные домики, примитивное хозяйство. Все уже успели смыться. На костре жарится шашлык с огромными кусками мяса, сгорит еще… Запах обалденный, но есть я не решился. Неизвестно, кто у них сегодня на ужин.

– Эй, вы где? Это негостеприимно!

Из-за зарослей осторожно выглянул туземец с белыми кальсонами, привязанными к длинной палке. Ты смотри, основы дипломатии выучили даже эти всякоеды на заброшенном острове. Я опустился у костра на пенек.

– Давай сюда. Что там у тебя за предложение? Говори быстро, проси мало, давай много и проваливай.

Парламентер скромно уселся на краешек пенька. Явно готов при первой же попытке с моей стороны попробовать его на вкус смыться. Но с речью явные проблемы. Логопеда вызывали? Опоздали.

– Ты чего мычишь? Как зовут?

– У-ун.

– Ну и чего ты с белым флагом здесь делаешь? Я есть хочу, а не вышивать крестиком.

– Угу, то есть… мы хотели сказать… есть не надо!

– Это почему еще? Я что, даром столько плыл? Даже не надейтесь. Попрошу тебя, как самого смелого, взять на себя роль секретаря: запиши всех, никого не пропусти, и пусть приходят по одному на завтрак, обед и ужин. Строго по списку. Без очереди не пускать!

Вряд ли У-ун понял все, что я выдал, но общий смысл того, что я собираюсь съесть всех без исключения, уловил.

– А может, не надо? Может, не всех? Всякоеды будут откупаться!

– Я есть хочу, а не купаться, накупался уже, – скаламбурил я, не заботясь о том, оценит ли должным образом мой ответ туземец.

– Всякоеды давать три, – показал он три пальца, – и всеед – уходить!

– Не пойдет, мне нужен весь остров. Я здесь долго жить буду, пока вы закончитесь. Вот.

– Мы – жестко, невкусно. Живот болеть буде. – У-ун образно обхватил себя обеими руками в районе предполагаемой талии и, скривившись, закачался, демонстрируя, как я буду мучиться, отведав несертифицированную продукцию.

– Да что ты мне сказки рассказываешь? Я что, эльфокарликолюдоедов не едал, что ли? Я что, не знаю, какие они мягкие и сочные, особенно в чесночном соусе с маслинами? Ты мне зубы не заговаривай! – Я нахмурился и упер руки в бока.

А я не переигрываю, интересно? Вдруг они согласятся?

– Ни-ни-ни! – отчаянно замотал головой У-ун. – Я хотеть как лучше. Я советы давать.

– И что же ты можешь мне посоветовать, горе луковое?

Абориген задрожал, услышав о луке, хотя кто знает, что он подумал?

– Там, дальше – остров. Там – бабы! Вкуснятина! Мм, – обсосал он пальцы.

– Заманчиво, – задумался я. – Только плыть неохота.

– Всякоеды давать каноэ. Хорошее каноэ. Быстро плыть. Вкусно есть. Мм, – снова закатил глаза У-ун, смачно облизывая волосатый палец.

– Дай подумать. – Я сделал вид, что прикидываю в уме.

Да мне и думать не надо, любые «бабы» будут лучше, чем компания людоедов. Из зарослей то там, то тут с выражением надежды засверкали глаза туземцев.

– И что, правда вкуснее вас?

У-ун энергично закивал.

– Уговорили, – кивнул я. – Каноэ я сам выберу, а вы мне пока рыбы нажарьте, покрупнее и пожирнее, а то, пока доплыву, еще сто раз есть захочу.

Отовсюду раздался радостный шепот. У-ун, легендарная популярность ему теперь обеспечена, повел меня показывать каноэ. В зарослях камышей в незаметной бухточке стояло с десяток длинных лодок, сплетённых из коры какого-то дерева и старательно вымазанных неизвестным прозрачным веществом, возможно клейким соком местного растения. Не очень-то надёжными кажутся, но раз их выдерживают…

– Иди распорядись насчет рыбы, – отправил я У-уна.

Оставшись один, я выудил из кармана нож и старательно проковырял дырочки в девяти лодках, оставив одну себе. Не хотелось, чтоб эти эльфо… и как там далее… еды раздумали и отправились догонять уплывший потенциальный ужин.

– Гы, – обратил на себя внимание подошедший сзади У-ун. – Рыбу кушать.

Как было заказано, рыба крупная и жирная: три полуметровые тушки. Да, у них сложилось хорошее мнение о моем желудке. Любопытствующие глаза светились между деревьями. Я перетащил ужин в каноэ. Думали, я здесь есть буду? Обломайтесь! Мне бы с вами распрощаться побыстрее. Я столкнул лодку в воду и помахал туземцам рукой:

– Смотрите, если мне не понравятся на вкус эти «бабы», вернусь!

Эльфокарликолюдоеды долго провожали меня тоскливыми взглядами.

Плыть в лодке неизмеримо комфортнее, чем топать пешком. Но долго наслаждаться морским круизом не довелось. Если я провертел по одной дырочке в девяти лодках, то аборигены догадались провертеть девять дырочек в одной – в моей. Почти квиты. Каноэ стало не очень быстро, но наполняться водой. Я потратил оставшееся до момента опасного заливания моей «ванны» время, наполняя давно урчащий желудок. Одну рыбешку практически успел уговорить. Две оставшиеся в жареном виде уплыли в неизвестном направлении. Будут в подводном мире о них легенды ходить.

Вскоре бедная лодочка оставила меня одного. Быстро темнело, а ночью плыть намного прохладнее и скучнее, чем днем. Несмотря на отличную физическую подготовку, держаться на плаву становилось все труднее и труднее. Конец этому морю будет? А тут еще усилилось волнение. Я попытался отдохнуть дрейфуя на спине, но волны заливали меня с головой. К тому же ногу свело судорогой. Да что же это такое!..

Вдруг из глубин поднялось что-то огромное, скользкое, колышущееся и заполнило все пространство. Я словно оказался на острове. Да это же кракен! Ужасное морское чудовище! Не на того напал, я не стану безропотной жертвой! С трудом удерживая равновесие на студнеобразном теле, я достал меч и стал изо всех сил колоть монстра. Мне казалось, что студенистая масса тут же затягивает раны и меч не приносит ему вреда. Но, видимо, чудовищу все это не понравилось, и оно стало медленно уходить в глубину. При свете луны мне показалось, что оно повертело щупальцем у виска (типа у него висок есть), но я понял, что это начинаются галлюцинации от усталости. Зато после исчезновения монстра волны приутихли, я лег на спину и продолжил свой путь.

Не знаю, сколько я плыл, одинокая ночь стирает ощущение времени. Казалось, я не двигаюсь с места, замер весь мир вокруг меня, и только луна медленно дрейфует в небесном океане. Тем не менее всякоеды не соврали, указав мне направление к следующему острову. Симпатичная зеленая тучка, показавшаяся на горизонте, оказалась самой настоящей землей. Вскоре я почувствовал под ногами песок. Из последних сил выбрался на освещенную луной дорожку пляжа и тут же уснул.

Проснулся я от детского крика. Попробовал подняться, в голове еще оставались обрывки то ли сна, то ли бреда. Наконец туман в глазах начал рассеиваться, и я увидел барахтающуюся в волнах фигурку. Ну вот, я еще и высохнуть толком не успел, как опять купаться. Уже подплывая, понял, что тонущее существо – не ребенок, а девушка. Я подхватил ее, почти теряющую сознание, и поплыл к берегу. На руках вытащил утопающую на берег и наконец-то смог ее рассмотреть. Одежды на спасенной было, как бы поточней сказать, немного. Какая нежная кожа! Какие длинные, мягкие волосы! Такая свежая, невинная, как дитя, но округлости в нужных местах указывают на другое. И это изумительное существо можно было назвать пошлым словом «баба»? Варвары! Людоеды!

Я положил девушку на песок. Она не шевелилась. Может, воды нахлебалась? Искусственное дыхание, что ли, сделать? Интересно, почему все утопающие, когда тонут – орут, а когда их спасаешь – теряют сознание? От счастья, что ли?

Но искусственное дыхание не понадобилось. Ресницы красавицы задрожали, приоткрыв лазурные, глубокие, словно утреннее море, глаза. Бог мой, зачем ты держишь такую красоту в такой дали?!

Девушка приподнялась на локте, улыбаясь уголками рта.

– Как тебя зовут, лапочка? Ты откуда?

Красавица не отвечала, только улыбалась. Неужели она немая?! Или не понимает меня? До сих пор в этом мире, согласно закону адаптативности измерений, языкового барьера не существовало, с кем бы ни приходилось общаться.

Тонкие ласковые пальцы взъерошили мои мокрые волосы, погладили щеку, губы. О-о-о! Волшебные прикосновения! Я слегка обнял спасенную в ответ, она благодарно потянулась ко мне губами. Я чуть не растаял от предвкушения и приблизился к чаровнице…

Что это? Губы красавицы вытянулись в длинную узкую трубочку… Какое счастье, что я, целуясь, никогда не закрываю глаза! Я отпрянул за долю секунды до того, как из трубочки вылетело жало и, промазав, вернулось назад. Девица с сожалением вздохнула и снова мило заулыбалась закрытым ртом. Очаровательная улыбка. Но мне было достаточно. Я вскочил и… тут же шлепнулся. Когда она успела опутать меня крепкими липкими нитями?! К счастью, после встречи с кракеном я не спрятал меч, а прикрепил к поясу. Этот меч режет все! Схватив рукоятку, я резко дернул меч вверх, нити посыпались, и я успел вскочить до того, как на меня набросились… уже три златокудрые красавицы! Удерживая дистанцию мечом, я бросился в волну. Вынырнув, увидел, что уже несколько десятков девушек летят за мной, размахивая белесыми, как у мотыльков, крыльями. А я-то принял их за остатки одежды! Я уже не мог узнать спасенную мной, а точнее, заманившую меня в ловушку красавицу. Они все были одинаково прекрасны телом и в то же время одинаково ужасны, вытягивая в мою сторону свои трубочки-губы. Не дожидаясь атаки, я ушел на глубину и плыл столько, сколько позволили мне тренированные столетиями легкие. Когда я вынырнул, был уже довольно далеко от острова. Агрессивные барышни повернули к берегу. Видимо, опасались на своих тоненьких крылышках летать над морем. Слава богу, что он поселил их на этом отдаленном острове! Хоть бы их всех пожрали славные эльфокарликолюдоеды! Не думаю, что на их остров часто заплывают эльфы или карлики, а уж люди – тем более. Когда им нужна еда, они плывут «по бабам», а там как повезет. Когда они – баб, а когда и наоборот. От таких жал попробуй уберегись! Таким образом они друг на друга охотятся, друг другом питаются. Так поддерживается экобаланс. Вот с этой стороны должен был бы начаться конец света! А не наоборот.

Хватит о грустном. Мне еще плыть и плыть. Рассвет не слишком прибавил мне сил, поэтому вновь пришлось ложиться на спину. Правда, на это я решился, только обогнув по широкой окружности остров. Интересно, я хоть в ту сторону плыву? Скучно…

Некоторое время спустя мою скуку разогнала новая проблема. У меня появился эскорт. Это были пять хищных птиц, посчитавших меня достойной добычей. Достойной их внимания. С одной стороны, это обрадовало, – значит, близко земля, но с другой стороны… Они надеялись, что скоро я перестану брыкаться, но и ждать им не хотелось. Несколько ударов мощных клювов над моей головой – и мне пришлось плыть на спине, держа меч острием вверх. Это резко уменьшило пыл нападающих, но в то же время снизило мою скорость, теперь я греб только ногами. Хищники долго летели следом, не давая мне расслабиться, пока одна из птиц не подлетела слишком близко, намереваясь проверить, а не заснул ли я в таком интересном положении. Мой меч лишил ее не только охотничьего азарта, но и головы. Четверо бывших товарищей с радостными криками бросились к упавшим в воду останкам, и я постарался поскорее унести ноги с места кровавого пира. Что было особенно неудачно, так это что на меня попала кровь убитой птицы. Я быстро смыл следы, но кровь в воде пахнет очень далеко и заманчиво. Заманчиво для хищников морских глубин. И правда, вскоре вдали показались черные треугольники плавников. Акулы – они в любом мире акулы. Если от птиц еще как-то можно было отбиться, то как защититься от хищников, подкрадывающихся снизу? Акулы покружились вокруг того места, где была кровь (там поживиться было уже нечем), и медленно двинулись в мою сторону. Четверка птиц, покончив с пятой, тоже полетела за мной.

Глава 19 ЗОНА РОБИНЗОНА

Птицы приближались гораздо быстрее, черные треугольники приотстали, но их объединяло одно: они догоняли меня, словно борзые вспугнутого зайца. И не было места, где можно было бы укрыться от этих страшных клювов и зубов. Я бессмертный, я умирал и оживал бесчисленное количество раз. Но впервые мне стало страшно. Что сможет сделать дар воскрешения, если тело начнут делить между собой земные и воздушные хищники?.. Неужели это конец? А что же будет с Неневестой? Неужели и она погибнет в этом странном мире? Но не может быть, чтобы мы сгинули так бесславно! Ведь все, что с нами происходит, имеет свою цель. Разве все делается не по замыслу Высших сил?

Но хищным птицам и акулам было наплевать на замысел Высших сил. В их маленьких мозгах помещалось одно понятие «еда», в их глазах отражался только маленький человечек, и им было неважно, что этот человечек слишком долго жил на свете и может оказаться довольно жестким. Я уже слышал свист крыльев за спиной. Ну что ж, плыть дальше бесполезно, постараюсь, как говорится, продать свою жизнь как можно дороже. И я развернулся, снова взявшись за меч.

Черная тень надвинулась откуда-то сбоку. Взмах крыла – и нападающие на меня хищники разлетелись в стороны, как цыплята при виде коршуна. Птица, размеры которой трудно вообразить, закрыла собой полнеба. Одним единственным коготком подцепила она меня за пояс и полетела. Над морем пророкотал ее победный клич: «Ру!!!»

К счастью, меч оставался в моих руках. Я собрался рубануть по когтистой лапе, но вовремя остановился. Бухнусь сейчас в воду к своим старым друзьям. Они меня небось дожидаются, а то неприлично получилось – «обед» улетел. Пусть меня эта птичка вынесет на сушу, а там мы уже с ней разберемся. Правда, мой меч против такой громадины все равно что шпажка для тарталеток против волкодава, зато он не простой, а кладенец. Победа будет за мной!

Птица летела быстро, вот уже и берег показался. Но остров – снова остров, а я так надеялся, что материк. Клочок каменистой суши с одним-единственным деревом, но зато каким! Мне приходилось встречать тысячелетние дубы, но против этого гиганта они показались бы саженцами. Мой самолет облетел вокруг, и я увидел на верхушке гнездо с яйцами размером с батискаф. Птица опустилась на скалистый берег и ловко сковырнула меня с когтя. Я шлепнулся на копчик и тут же подскочил, готовясь к обороне. Но птичка равнодушно окинула меня взглядом и взлетела на дерево, проверила кладку и с шумом улетела. Интересно, почему она не захотела меня есть? Оставила на доращивание?

Где-то за час я полностью обошел остров. На нем не было больше ничего. Никакой еды. Мне что, теперь здесь с голоду загибаться? Умереть от слабости – тоже перспектива не из лучших. Умирать, оживать, еды нет, снова умирать, оживать… И сколько это будет продолжаться? Хотя почему я скидываю со счетов птицу, может, она вот-вот прилетит и как раз вспомнит, что у нее здесь провизия припасена в живом виде? Клюнет раз – и нету Робинзона, то есть меня.

От нечего делать я решил навести порядок в закромах моего плаща. Все вытащил, разложил, рассмотрел. Кое-что я помню, кое-что не узнаю, словно впервые вижу, странно всё это. Бутылки решительно спрятал. Хватит, у Неневесты крылья выросли, совершенно непонятно, какой сюрприз может принести другая жидкость. Сначала возникла мысль испробовать на птице, но трансмутация может сыграть не мне на руку, а ей на крыло. Рисковать не буду. Совершенно не помню, откуда у меня они.

А вот обнаруженные консервы и коробки с галетами меня очень даже порадовали. Какой я все-таки запасливый! Только маловато будет, маловато.

Все остальные предметы я разделил на три группы: знакомые отложил в один карман, незнакомые – в другой, то, что можно использовать как оружие, – в третий. Интересно, что можно использовать против хозяйки острова, учитывая ее размеры и высоту дерева, на котором она прописалась? Разве что разнести все к чертовой матери? Допустим, остров я взорвать смогу, есть средства, птичка взлетит, я останусь – и, спрашивается, кого я собираюсь взрывать, ее или себя?

В общем, отложив план подрыва острова, я поел, хотя и экономно, оставляя про запас. А потом подумал: прилетит птица, нападет, а у меня и сил не будет отбиваться. Лучше поем-ка я хорошо, а дальше видно будет. И я уложил все оставшиеся продукты в место, где уже ничего не пропадет – в собственный желудок. Почувствовав приятную тяжесть от переедания, подыскал в камнях наиболее удобное место и примостился отдохнуть. А что прикажете делать в моем положении?

Как же там Неневеста? У нее ведь совсем никакой еды нет. Хоть бы ей попались на пути добрые эльфы! Кто знает, куда мог занести ее смерч? С одной стороны, она вроде бы такая, что не пропадет, а с другой – может вляпаться в какие-нибудь неприятности, как не раз бывало. Представляю, в какой она сейчас растерянности. Осталась сама, в чужом мире. Даже жалко стало. Надеюсь, она догадается идти к Спящему городу. Только там мы можем встретиться снова. Она дойдет. Я верю в это. Только бы не попала на земли альвов. Говорят, они укрылись от остального мира и не жалуют тех, кто осмелится нарушить их покой. Только бы ей не встретились альвы и драконы. И тогда все будет хорошо…

Свист крыльев и крик «Ру!» вывели меня из полудремы. Птица уселась на дерево, она что-то клевала. Это что-то плюхнулось вниз, и я увидел незнакомые мне плоды, свалившиеся на землю.

Какие есть варианты? Или она вегетарианка, тогда мне ничего не грозит и нужно думать, как добраться до материка. Или она всеядная, а меня держит про запас, на случай, когда лень будет лететь за едой. Или же она очень умная хищница, специально приносит мне еду, чтобы откормить. Я попробовал сизый овощ или фрукт на вкус. Не супер, но есть можно.

Не остановившись ни на одном из вариантов, я решил занять выжидательную позицию. Снова в плавание я сейчас отправляться не в состоянии. Нужно отдохнуть, восстановить силы. И я немедленно приступил к выполнению этой части плана – уснул.

Проснулся только к следующему полудню, усталость взяла свое. Птицы не было. Воспользовавшись портативной печкой и посудой, припрятанной в карманах плаща, я путем испарения получил питьевую воду. До этого я пил морскую, горько-соленую на вкус. Она хорошо поддерживает водный баланс в организме, и очень ошибаются те, кто после кораблекрушения умирают от жажды посреди моря. Соленую воду пить можно, от нее ничего не случится, случится без нее. Так что мой организм от потери жидкости никак не страдал. Но очень уж хотелось выпить обычной, совершенно безвкусной, но такой вкусной воды.

Итак, у меня есть еда и вода, солнце и свежий воздух, достаточно времени для раздумий, медитаций и самосовершенствования. Значит, осталось представить, что я отдыхаю на дорогом, престижном курорте, расслабиться и получить удовольствие.

Я «получал удовольствие» уже несколько дней. Птица к моей персоне внимания не проявляла, но овощами регулярно подкармливала. Пора подумать о том, как с этого «курорта» смотать удочки.

Как это осуществить? Что-то плаванье кролем, брассом и любым другим известным способом меня больше не привлекало. Судя по длительности полетов птицы за кормом, до Большой земли было довольно далеко. Опять попасть в положение «хищники вверху, хищники внизу, мат в два хода» не хотелось. Несколько совершенно фантастических способов побега пришлось отбросить, и я остановился на одном наиболее реальном. Нужно спрятаться в гнезде, а когда наседка полетит на материк, как-нибудь прицепиться к ней незаметно! Она моего веса при своих габаритах может и не заметить, во всяком случае, мне очень хочется на это надеяться. Чем может закончиться такая авантюра, знает только Бог, но рискнуть стоит. Сколько можно на этом пятачке околачиваться?

И я приступил к выполнению плана. А то похудею тут на овощной диете… Интересно, как это хозяйка острова на таком меню вымахала до ее размеров?

Дождавшись, когда птичка улетит, я полез на дерево. Я уже говорил о его габаритах? Теперь представьте, как на него можно забраться. Лез, как скалолаз, по шероховатостям коры, без альпинистского снаряжения, без страховки, если бы сорвался… тяжело было бы воскресать из лепешки. Подъем занял у меня в три раза больше времени, чем я рассчитывал. Снизу все казалось гораздо ближе, но расстояние имеет пренеприятнейшее свойство растягиваться. О спуске вниз не могло быть и речи. Я уже начал, грешным делом, думать, что дерево в пику мне растет на глазах, как над головой наконец-то обозначилось гнездо, скромное такое гнездышко, сложенное из стволов обычных деревьев. Я уже перелезал через «борт», когда свист крыльев сообщил мне о возвращении их обладательницы. Спрятаться я, естественно, не успел. Птица возмущенно крякнула, подхватила меня и понесла.

Хотел полетать? Давай летай. Сейчас она меня разделает по полной программе, нечего по гнездам шастать. И куда это мы направляемся?

На горизонте тонкой линией показалась земля, с каждым взмахом крыльев становясь все ближе и ближе. Она оказалась вовсе не так далеко, как я думал, лучше бы я отправился вплавь.

Я уже мог разглядеть песчаные пляжи и лес вдалеке. О, долгожданная земля! Но птица оставила пляжи позади, промчалась над лесом, почти касаясь деревьев, затем резко притормозила. Меня крутануло, и на какое-то мгновение передо мной мелькнул вид сзади. Нас догоняли разовые, бежевые, серые шарики. Красиво!..

Полюбоваться видом мне не удалось. Птица тряхнула когтистой лапой, подбросив меня вверх, а другой в этот момент сделала подачу. «Го-о-ол!!!» некому было прокричать. Я как ядро пронесся над лесом, над полем, жалея, что не успеваю рассмотреть окрестности. Лети не лети, а падать-то все равно придется…

Глава 20 ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА ВЫЗЫВАЛИ?

Я как ядро пронесся над лесом, над полем и шлепнулся на огромный… не знаю, что это, но буду звать его арбузом, потому что он с треском разлетелся на кусочки, разбрасывая во все стороны колючие семечки. Вдребезги!

Когда я встал, поджилки у меня тряслись. А может, хватит с меня экстрима? Я поднял кусок арбуза и откусил. Есть можно. Кстати, точно такой, только поменьше, мне приносила птица. Вот где она пасется! И чего это она меня зафутболила? За то, что залез в гнездо? Ладно, не склевала – и на том спасибо. Я отряхнулся и, пошатываясь, пошел дальше полем, полем…

Полем, полем дошел я до поселения. Кто же здесь живет, может, эльфы? Хотя непохоже, домики примитивные… А что так пусто? Иду улицей, нигде никого. Странно, странно… Вид обжитой, незаброшенный, словно только что все жители собрались и ушли в… никуда.

Я остановился около избушки с открытой дверью.

– Эй! Тук-тук! Кто в теремке живет? А никто и не отзывается. Заходи, первым будешь, – сам себе ответил я и зашел.

Пусто. Но вид здесь очень даже жилой. Детская одежонка разбросана, в печи горшок с варевом, которое по запаху напомнило мне русские щи. На столе три полные тарелки, как говорится, с пылу с жару. Хлеб черный ломтями. Ложки деревянные. Словно минуту назад семья готовилась садиться за стол, и вдруг… Куда же все подевались?

– Милости прошу к нашему шалашу, – сам себя пригласил я. – Спасибо большое.

Надо же, сам с собой заговорил, даже на острове я до такого не доходил, а здесь это непонятное безлюдье… Хочется человеческий голос услышать.

Варево аппетитно щекотало ноздри. Думаю, будь хозяева здесь, они бы меня обязательно угостили. Я подошел к столу и сел на скамеечку. Точнее, попытался сесть, скамейка вдруг выскользнула, и я опустился пятой точкой на пол. Странно… Я потер ушибленное место и все-таки сел, крепко держа сиденье двумя руками. Я просто уверен, что здесь что-то не так. Ладно, есть хочется… Я потянул носом умопомрачительный запах. Как давно я вареного не ел! Ложка выпрыгнула из рук, совершила полет по параболической траектории и шлепнулась на пол. Я поднялся за столовым прибором-циркачом и опять сел мимо скамейки. Вымыв ложку и снова заняв место за столом, я потянулся за хлебом. Горбушка отодвинулась. Рука замерла. Я снова вытянул пальцы. Хлеб еще отодвинулся. Молниеносное движение – и я его поймал! Осмотрел. Обычная горбушка, съедобная. Не знаю, что здесь происходит, но никто не помешает мне отобедать! И я набросился на еду, словно голодный тигр.

Внезапно я заметил, что из двух оставшихся тарелок еда тоже быстро исчезает и ложки активно черпают содержимое, поднося его невидимой рукой к невидимому рту. Интересно. Делаю вид, что всецело поглощен щами, доедаю и… хвать воздух над тарелкой! Никого, ложка упала на стол, обиженно цокнув. Я налил себе вторую порцию. Затем повернулся к почти пустым тарелкам.

– Добавки подлить?

Тарелки пододвинулись ко мне, и из шкафчика прилетела еще одна. Ну да, я ведь съел чью-то порцию. Что за невидимки? Я наполнил тарелки, и мы все вместе принялись за их опустошение.

– Спасибо хозяевам! – поблагодарил я, закончив еду. – Вы кто?

Молчание. Не хотите знакомиться, как хотите.

– А посуду кто будет мыть?

Тарелки поползли ко мне.

– Моя очередь? Ну хорошо.

Я занялся посудой, при этом трижды проливалась вода и ложки выпрыгивали из миски, словно кузнечики.

Несколько раз кто-то трогал меня сзади, а я, как Панас в детской игре, хватал руками воздух, так никого и не поймав. Невидимки явно заигрывали со мной, но разговаривать упорно не желали.

– Ну что ж, благодарю вас за гостеприимство, – кивнул я в сторону печи, сложив вымытую посуду. – Прощайте.

Дверь захлопнулась перед моим носом. Конечно, я мог бы легко открыть ее, но… Не хотят меня отпускать, значит, можно остаться, может, что-нибудь выяснится. Полтергейст довольно мирный, так, пошаливает понемногу. Почему бы не отдохнуть перед дорогой? Я лег на топчан, решив наблюдать за происходящим из-под прикрытых ресниц. Лежал, лежал. Вдруг что-то – бабах! – на меня свалилось. Вскочил, смотрю туда-сюда. Никого, только одеяло лежит. Кто-то заботливо пытался меня укрыть.

– Ну спасибо. – Я снова улегся, продолжив наблюдения.

Полтергейст делал то, что ему и полагалось. Время от времени передвигались отдельные предметы, открывались и закрывались двери. Временами слышалось тихое-тихое хихиканье. Я наблюдал, наблюдал, да и уснул.

Разбудил меня разговор. Я приоткрыл глаза. Самая обычная семья, похожи на людей. Хозяйка занимается ужином. Хозяин возится с детьми. Я чуть повернул голову, чтоб лучше рассмотреть, и тут же услышал детский голос:

– Мам! Пап! Он проснулся!

Пришлось подняться и выдержать внимание пяти пар любопытных глаз.

– Здравствуйте. – А что еще я должен говорить в такой ситуации. – Вы извините, что я без спросу зашел в ваш дом, ел вашу еду и спал на вашей постели. – Сам себе Машу из старой сказки о трех несчастных медведях напомнил. – Просто я усталый путник… А село пустое совершенно. У вас открыто было, я и зашел.

Старший из малышей, разинувший было рот, чтобы высказаться раньше родителей, получил от матери подзатыльник.

– Здравствуй, путник, – сказал мужчина с бочкообразным торсом и большими руками, типичный представитель работников ножа и топора, если бы не аккуратная стрижка и чисто выбритое лицо.

– Странник, – представился я, – меня все здесь так зовут.

– Рум, – протянул руку хозяин. – А это моя жена – Луга. И наши обормоты.

– Сил, – представился старший.

– Рума. А это Лик, – вытолкнула девочка младшенького.

Малыши застенчиво улыбались и прятались за юбку матери. Все были похожи друг на друга и на родителей: светлокожие, белобрысые. Обычная крестьянская семья. А мои глюки… это просто мои глюки.

– Хорошо, что вы смогли у нас подкрепиться и отдохнуть, – приветливо улыбаясь, сказала хозяйка.

– Было очень вкусно, спасибо. Только… – Говорить или не говорить? – …Здесь днем творилось что-то непонятное. Предметы сами двигались…

– А-а, так это же наши сорванцы, – махнула мать на детишек.

– Но никого не было видно!

– Так мы же тати.

– Кто?

– Тати. Мы днем, при свете солнца, невидимы. Вот малыши и расшалились.

Так вот почему я не мог их поймать! Самый старший мне не выше пояса.

– Идем ужинать, за столом поговорим.

Хозяйка быстро накрыла стол и продолжила рассказ:

– Наш народ очень давно жил в другом мире, в холодном, сумрачном краю. Нас оттесняли все дальше и дальше на север воинственные племена. В конце концов мы обнаружили проход сюда и ушли. Здесь были свободные земли, на которых мы смогли поселиться и заняться земледелием. Проход за нами закрылся, говорят, его закрыли великие альвы, поэтому враги нас не нашли, а местные нас тоже не трогают, мы народ миролюбивый, а места здесь для всех хватает. Но нашим предкам было трудно приспособиться к такому яркому и жаркому солнцу. Тати могли выходить лишь ночью, а работать в поле можно только при солнечном свете. Некоторые погибли, а остальные обрели способность становиться прозрачными. Наши тела пропускают солнечный свет, и он нам больше не вредит.

– А я-то думал, куда все подевались!

Да, велика человеческая способность к адаптации.

– Днем остаются в селе только дети. И мы им строго-настрого приказываем двери не открывать, – погрозила мать пальцем малышам. – Нет, вы ничего такого не подумайте. Это очень хорошо, что вы смогли зайти, но ведь может забрести какой-нибудь зверь. Вон ночами кто-то поля топчет, урожай портит.

– Да это, наверное, птица такая огромная, черная! – воскликнул я, вспомнив, как она приносила на остров овощи, правда, ночью она не летала…

– Нет, – возразил Рум. – Я знаю, о ком ты говоришь. Рух – священная птица, мы ей каждый день приносим подношения в определенное место. А этого никто до сих пор даже не видел, хотя подстеречь многие ходили. Все засыпают…

– А давайте я схожу посторожу, я ведь днем уже выспался…

Хозяева страшно обрадовались. А я неожиданно оказался в роли Иванушки-дурачка, готовящего облаву на «то, не знаю что». И кто меня за язык тянул? Лег бы сейчас спокойненько спать, лишний сон никогда не помешает. Это я от Неневесты заразился способностью вляпываться во все подряд, давно подозревал, что это заразно и чревато последствиями. Хотя надо же отблагодарить татей за гостеприимство. Что мне какой-то там зверь? Кащей я, в конце концов, или не Кашей? Быстренько схожу, поймаю паскудника, еще успею и парочку снов посмотреть до восхода.

Приняв решение, я бодро отправился на ночное дежурство.

А вы знаете, как скучно одному бродить всю ночь? Пробовали? Попробуйте. То, что я поспал днем, практически ничем мне не помогло. Нет, я бы вполне сносно держался, если бы это была ночь с Василисой Прекрасной – с ее страстностью и ненасытностью и мертвый из гроба поднимется. Нормалек был бы, кабы предстояла дружеская попойка хоть до самого рассвета. Но это «гордое одиночество»… Этот необоснованный героизм. Чего ради?

Глаза предательски слипались, рот разрывала зевота. Полночи я мужественно мерил шагами поле, а потом решил присесть всего на одну минуточку…

В общем, две ночи у меня получалось так, как у старших братьев Иванушки. Просыпал я появление ночного гостя, просыпал. Как простой смертный. По утрам, будя меня, тати сочувственно кивали головами: мол, и у них так же получается, вернее, так же не получается выследить неведомого зверя, намекали, что я им в принципе ничего не должен. Но меня самого уже задело за живое. Стыдно стало перед самим собой, носящим гордое имя Кащея. Да и хозяева, чего доброго, решат, что я специально волыню, чтобы пожить у них подольше. На третью ночь я был полон решимости не смыкать глаз до самого утра. Не смыкать. Я сказал: не смыкать!

Но все повторилось по старому сценарию. Несмотря на то что добросовестно продрых с утра до самого вечера, я не смог сопротивляться внезапно навалившейся дремоте, словно сам бог Гипнос распростер надо мной свое крыло. И сны в эти ночи снились такие яркие, выразительные, как никогда раньше. Вот и в этот раз я гнался по берегу лазурного ласкового моря за очаровательной девушкой, но никак не мог догнать и даже толком рассмотреть ее. Незнакомка ускользала, хохоча, из моих рук. Но я не расстраивался, мне было чертовски приятно играть с ней в догонялки, я знал, что я в конце концов поймаю красавицу и тогда… Я испытывал такую сладость предвкушения, какой давно не знал наяву. И вот я уже схватил незнакомку, ощутив теплое, упругое тело, как вдруг она развернулась и врезала мне под дых. То есть не она врезала. Сладкое сновидение растаяло как… как сновидение, а я сообразил, что получить удовольствие мне сегодня не удастся. Что-то толкалось и било меня в бок.

С трудом я поднялся, протирая глаза и пытаясь понять, кто я и где. Взгляд мой упал на тонкие длинные жерди, которые уходили куда-то вверх. Что бы это могло быть? Я поднял голову. Странное существо, вроде гигантского насекомого, на шести лапах раскорячилось на поле, а четырьмя передними ловко собирало плоды и отправляло в пасть, которую снизу невозможно было даже рассмотреть. Так вот он каков, ночной злодей!

В это время из кармана моего плаща показалась белобрысая головка. Лик?!

Оказалось, постреленок тайком забрался в карман, когда я отсыпался перед ночным дежурством, а там у меня, как известно, и не такие объемы помещаются совершенно незаметно. Пока я ходил, пытаясь бдить, или, правильнее, бдеть, его укачало и он уснул. А когда я остановился, задремав, Лик проснулся и начал меня будить. Я помог малышу выбраться, отчитывая его за нарушение дисциплины и взывая к его совести напоминанием о родителях, которые, должно быть, уже с ума сходят, разыскивая непутевого сына. Но Лик, казалось, меня не слышит. Он раздирал рот такой зевотой, что мне снова отчаянно захотелось спать. Зато мой душещипательный монолог услышало чудовищное насекомое. Оно перестало напихиваться витаминами, поглядело внимательно сверху вниз, словно на надоедливых жучков и, не дав мне даже достать меч, чтобы показать ему, кто из нас насекомое, пшикнуло, выпустив облачко, тут же рассеявшееся в тусклом лунном свете. А мы с маленьким татем свалились как подкошенные, я только и успел заметить быстро удаляющиеся лапки-палочки…

За нами скоро пришли, хотя мы этого уже не видели. Это были родители Лика и их соседи, которые уже перевернули все поселение, разыскивая пропавшего ребенка.

Нас притащили в село, но проснулись мы только утром. Малыша ругали, целовали, шлепали, обнимали – и все это одновременно. Меня расспросами не мучили, но я уже не чувствовал угрызений совести за то, что постоянно засыпаю на посту. Да, вор не пойман. Но появились новые факты. Во-первых, он пользуется усыпляющим газом. Поэтому его никто не мог увидеть. Лик проснулся потому, что в моих карманах воздух других пространств, его сон был естественным, но, оказавшись снаружи, он тоже начал засыпать. Во-вторых, благодаря Лику (да не ругайте вы его так!) я чудовище все-таки увидел. Знать врага в лицо – это уже половина дела. В-третьих, я видел, в какую сторону он убегал, скорее всего, именно там и находится его логово.

Теперь оставалось всего ничего: придумать, что делать дальше.

Думать мне помогал целый совет, собранный татями. Я выдвигал предложения, они выдвигали встречные, короче, все происходило примерно так…

– Я сам подстерегу и убью его!

– Наш народ категорически против убиения живых существ. Его нужно поймать, чтобы не топтал наши поля.

– Убить и поймать – это несравнимые по сложности веши.

– И несравнимые по значимости для самого чудовища, он предпочел бы второй вариант.

– Может, нам у него спросить, желает ли он провести остаток жизни в клетке?

– Любое живое существо выберет жизнь!

Переубедить татей я не смог. Они решительно голосовали за непричинение чудовищу вреда. Так вам и карты в руки: берите на поруки, хорошо накормите, проведите воспитательную беседу. Но почему-то само собой вышло так, что это все должен был сделать я. Так я же собирался чудовище убить, и точка! И отступать теперь как-то неудобно. Ладно, попытка – не пытка, а не получится – сами виноваты.

Тати занялись сооружением огромной клетки, в которую следовало пригласить отдохнуть от трудов праведных зловредное чудовище, а я – разведкой. В закромах моего бесценного плаща обнаружился противогаз. Как, когда и для чего я его туда запихнул – не помню, но теперь я мог преспокойненько разгуливать по окрестностям, не боясь уснуть при исполнении. В результате нескольких походов я обнаружил лежбище вредителя и выяснил, что сонный газ чудище выбрасывает из специального мешка на пузе и сразу же убегает, видимо опасаясь снотворного вещества собственного изготовления. Оставалось всего ничего: изобрести способ поимки. Интересно, что бы придумала в данной ситуации Неневеста?

Есть ли у чудища уязвимое место? Хотя мне его обижать все равно запрещено местными гринписовцами. Хорошо, а меня обижать ему дозволено? На людей он не нападал. Пока. По кулинарным пристрастиям вегетарианец вроде бы. Но если яподойду и попытаюсь запихнуть его в клетку, не решит ли он отвертеть мне, например, голову?

Если подойти к ситуации с другой стороны, то бороться с противником следует его же методами. В голове понемногу вырисовался план, и я с энтузиазмом взялся за его осуществление.

Как только чудовище уединилось для дневного сна, обычно затягивающегося до заката, тати, уже почти невидимые в лучах восходящего солнца, вкопали вокруг лежбища колышки и натянули крепкие нити, в которых по идее, моей идее, должен был запутаться монстр. Затем я, украсив голову противогазом, взял приготовленную заранее огромную рогатку и отправился на весьма пикантное рандеву. Чудовище преспокойно отдыхало, лежа на боку, кожаный мешок с сонным газом равномерно поднимался и опускался при дыхании. Я медленно натянул резинку рогатки увесистым булыжником. Ну и…

Камень вылетел, словно ядро из пушки, и врезался в пузо монстра, вследствие чего произошел неконтролируемый выброс сонного газа. Чудовище подскочило в шоке и затопталось на месте в поисках нападающего. И тут его взгляд упал на меня (представляю мой вид в противогазе!), раздался грозный рев, и в одно мгновение оно оказалось рядом. Пытаться убежать, учитывая рост и длину ног чудища, было совершенно бесполезно. Я плюнул на неприкосновенность его личности и обеими руками ухватился за меч, но гибкая длинная лапа уже обмотала меня, придавив руки к туловищу и полностью лишив возможности воспользоваться оружием. Все же интересно: он вегетарианец или всеядный? В это время чудище качнулось, видимо сонный газ все же сделал свое дело, а то я уже решил, что на него газ не действует. Чудище тоже поняло, в чем дело, бросилось прочь, но зацепилось за веревки и начало медленно заваливаться в сторону, продолжая сжимать меня в дружеском объятии. Я уже приготовился к удару и представил, как сверху свалится эта туша…

Вдруг солнце закрыла черная тень, и что-то царапнуло меня, сорвав с головы противогаз. И я увидел птицу, видимо ту самую, которая ловила меня в море и которую местные жители почитают под именем Рух. Она опять царапнула меня, и вторая попытка увенчалась успехом. Мы вместе взмыли в облака, а чудовище с шумом рухнуло, к счастью уже не на меня. Интересно, Рух действительно умна, как считают тати, и сознательно спасает меня уже во второй раз или все это – случайность? Э нет-нет! Только не это! Я больше не хочу лета-ать!

Хочу – не хочу, но я снова летел, отфутболенный птицей. Ну и? Падать-то куда? Ах! Ух! Тьфу!

Я шумно грохнулся в копну сена. Вдали за облаками исчезала птица Рух. Теперь-то она убедила меня в своей сознательности плюс пристрастии к футболу и необычайной меткости. Об этом я думал, выбираясь из копны и отплевываясь. Вокруг выжидающе толпились вооруженные воины из малого народа. Непохожи на цвергов, возможно коблинай или стуканцы, и тогда мне повезло. Или кобольды – и тогда… Судя по красным шапкам, это именно они. И вокруг, сколько видит взор, войска, войска… И городские башни за ними. Да это же Спящий город! И собравшиеся воевать народы. Узнать бы еще, за волшебницу или против нее эти карлики.

– Ты кто? – спросил бородатый кряжистый воин, легко перебрасывая огромный топор из одной руки в другую. – Отвечай!

– Кащей.

– Кащей?! Тот самый, которого разыскивает королева?

Он не сказал «узурпаторша» или «самозванка», значит, это войска, поддерживающие Марукку.

– Тот самый.

– Ты ее друг? Союзник?

– Старый знакомый. – Думаю, что не соврал, раз она меня разыскивает, то мы встречались.

– Тогда идем, мы проведем тебя к королеве.

– Именно этого я и хочу, – кивнул я, давно пора расставить точки над «и».

Итак, в сопровождении почетного караула или под конвоем, это с какой стороны посмотреть, я отправился к волшебнице в гости.

– Ваше величество! Кащей Бессмертный.

Двери передо мной распахнулись, и я вошел в огромный зал с высокими арочными окнами. На возвышении стоял каменный трон, инкрустированный полудрагоценными камнями, художник постарался создать прекрасные цветочные узоры. Перед ним стояла молодая женщина в расшитом самоцветами бальном платье с глубоким вырезом, обнажающим пышную грудь. Узкая талия, крутые бёдра… Красавица… Чувственная, мягкая, сексуальная… Длинные пальцы, унизанные тяжёлыми золотыми перстнями. Синие глаза с пушистыми чёрными ресницами, маленький носик и чуть припухшие губки, ямочки на щеках и пышные тёмно-каштановые волосы. Я бы запомнил такую…

Красавица быстро двинулась мне навстречу:

– Кащей! Дорогой, я знала, что ты придешь!

Вот те раз, такая фамильярность, словно мы были с ней в довольно близких отношениях.

– Ваше величество… – Я склонил голову в поклоне.

– Как я соскучилась. – Волшебница нежно прижалась к моему плечу. Такая невинная, ласковая. Неужели это она – королева, поднявшая на войну весь этот мир? Организовавшая конец света? Да ее саму хочется защищать и успокаивать. Я как раз собрался заняться этим, как раздался крик:

– Ваше величество! Там дракон! Дракон!!!

Королева и я вместе с ней бросились на балкон.

В небе почти над самой башней завис огромный черный дракон. Настоящий! Боже, сколько веков я не видел настоящих драконов! Вот сразу и возможность защитить очаровательную волшебницу подвернулась.

– Не бойся, я не дам тебя в обиду! – закричал я, хватаясь за меч.

Но проявить себя я так и не успел. Что-то обрушилось на меня, сбив с ног и повалив на каменный пол.

Глава 21 ПРИНЦЕССА ИЗ СКАЗКИ… ТЬФУ!

А-а-а! Опять свалилась. Я потрясла головой, пытаясь собрать рассыпавшиеся мысли. Подо мной кто-то кряхтел и пытался выбраться. Кого это я прибила в этот раз? Я скатилась в сторону. Можно было и не гадать – Кащей собственной персоной! Пора привыкнуть, что в этом мире я неизменно не приземляюсь, а прикащеиваюсь.

Кащей наконец-то выпутался из своего плаща и сел, уставившись на меня.

– Можно было и не гадать, кто это на меня свалился, – почти дословно повторил он мои мысли и бросился обнимать меня: – Неневеста!

– Все в порядке? – раздался зычный голос сверху.

Я подняла голову и помахала драконихе:

– Все путем, Матильда!

– Ну я тогда полетела, – качнула она крылом. – Я еще наведаюсь, подруга! – Она сделала крутой разворот и унеслась, словно торпеда, в обратном направлении. Материнский инстинкт – это вам не шутка.

– Подруга? Ты что, на драконихе прилетела? – Глаза у Кащея стали как два блюдечка от кофейного сервиза.

– А что?

– Так это же самые опасные существа в любом из известных миров!

– Ну да? Что ж ты раньше не сказал, я бы на нее не села, – съязвила я.

– Нет, правда.

– Да ладно, интеллигентная такая, приятная особа, и поговорить с ней интересно, не то что с некоторыми людьми…

Вдруг сзади раздался встревоженный нежный голосок:

– Кашей, дорогой, кто это такая?!

Я медленно оглянулась (кто посмел называть Кащея «дорогой»?) и онемела… Принцесса из сказки! Вся такая… растакая. Сладенькая, славненькая. Красивая!.. Щеки разалелись, корона слегка сбилась набок, что делало ее еще более очаровательной. Догадываюсь, что это и есть пресловутая волшебница, и с Кащеем ее связывает нечто поболее, чем простое знакомство. Удивляться не удивляюсь, будь мужчиной, сама бы влюбилась. Но обидно до слез. Тем более как представлю себя после многодневных путешествий и реактивного перелета, в порванной одежде, растрепанную, рядом с этой ухоженной фотомоделью, так хоть проваливайся сквозь все ярусы башни.

Я поморгала, чтобы предательских слезинок не было видно, и повернулась к Кащею с таким видом, словно это я королева, а рядом стоит оборванка:

– Милый, а это кто?

– Девочки, – Кащей ослепил нас голливудской улыбкой, – сейчас я вас познакомлю. Особенно, если ты, Неневеста, удосужишься встать с меня.

Я фыркнула, поднимаясь на ноги.

– Ну идемте, здесь не время и не место. – Красавица повернулась, и мы двинулись за ней в огромный зал, в конце которого стоял офигенный трон.

Но королева не заняла свое законное место, а усадила нас на лавочке у окна и примостилась рядышком с Кащеем, сразу же ухватив его за руку. Стерва.

– Возможно, наша неожиданно упавшая с неба гостья хочет вначале принять ванну и переодеться?

И оставить их наедине? Ну нетушки.

– Благодарю, но сначала я бы хотела услышать рассказ моего дорогого Кащея о его похождениях после нашего внезапного расставания.

Бессмертный недоуменно поглядывал на меня, явно не понимая причину такой фамильярности, а я уже просто не могла остановиться.

– А как насчет подкрепиться? Я прикажу накрыть дорогой гостье в обеденном зале, – снова попробовала отослать меня подальше королева.

– А насчет подкрепиться – пусть принесут сюда, – изобразила я невиннейшую улыбку. – И мы сможем соединить приятное с полезным. Итак?

Волшебница исчерпала аргументы, и ей пришлось согласиться.

Далее последовал рассказ Бессмертного, довольно путаный, по-моему, он многое недоговаривал. Особенно трудно было поверить, что в замок он попал буквально перед моим прилетом и знать не знает, ведать не ведает, откуда знает его Марукка, хотя хвалебные гимны в честь ее гостеприимства и доброты душевной поет вовсю, а она многозначительно называет его дорогим.

После я поведала о своих приключениях, чем вызвала многочисленные ахи и охи со стороны обоих слушателей. Особенно их почему-то поразило, что я сошлась с драконами и что меня спасали альвы.

Перекус нам прикатили на столике с колесиками, так что можно было никуда не спешить, а выслушать наконец-то историю волшебницы, что я и предложила. Красавица помялась, но Кашей поддержал меня, сказав, что ему тоже не терпится узнать все, и пришлось ей начать свой рассказ.

Глава 22 ДО ЧЕГО ДОВОДИТ НЕРАЗДЕЛЕННАЯ ЛЮБОВЬ

В очень давние времена было на Земле одно королевство, не слишком большое (город да несколько крестьянских поселений), не слишком богатое, не слишком известное, как сотни других. Да к тому же не было у короля с королевой наследника, а была только дочь, пятнадцатилетняя девица, не по годам созревшая, ранняя, как говорят. Значит, следовало найти путевого зятя, чтоб трон и державу передать в надежные руки, а самодержцу с женой уйти на заслуженный отдых.

Как полагается, король организовал пару-тройку балов, на которые съехались принцы, царевичи, королевичи со всей округи. В результате тщательного анализа родителями был отобран на роль жениха младший принц из хорошего рода. Из-за наличия двух старших братьев надежда на престол в родном королевстве падала для него практически до нуля, и он мог стать прекрасным кандидатом на руку, сердце юной королевны и все, что прилагалось к этому.

Согласно маменькиным советам, девушка начала строить потенциальному жениху глазки, благо он был и молод, и хорош собой. Да и вообще, вся эта суета с браком сильно возбуждала юную особу, а в этом возрасте любой представитель мужского пола кажется и мил, и пригож. Вскоре знаки внимания возымели своё действие, и принц признался королевне в своих чувствах и сделал официальное предложение. К его великому удивлению, избранница, поломавшись ровно три секунды, согласилась. Они вместе пошли уговаривать родителей, которые возникали и ломались ровно три минуты.

Счастливый жених укатил в родительское гнездо готовиться к свадьбе, не менее счастливая королевская чета занялась подготовкой дочери к браку.

Но, как всегда вдруг, случилось ужасное.

В отдаленной местности проживал ужасный злодей Кащей Бессмертный, который славился своими темными делами, среди которых похищение юных дев стояло чуть ли не на первом месте. О нем ходили сказки, рассказы, байки, но никто не ожидал, что его загребущая рука достанет так далеко. Старый развратник ураганом промчался по королевству, оставив за собой страшные разрушения, и похитил гуляющую в саду невинную юную королевну.

Мы-то уже знаем, что Кащей воровал девиц исключительно в мирных целях, он никогда не посягал на их честь, а проводил эксперименты по изучению человеческой психологии. Он проверял любовь на крепость. Обычно возмущенный жених сломя голову бежал к замку злодея, чтобы освободить свою зазнобушку и отомстить душегубу. Если молодец выказывал достойную храбрость, Кащей отпускал девушку, зачастую одаривая ее свадебными подарками, а с женихом распивал бутылочку самогонки, которая завсегда была в котомке у богатыря как предмет первой необходимости. Затем начисто лишал жениха памяти о событиях последних суток, вывезя куда-нибудь на пустырь вместе с невестой, которая хоть и знала все, но мудро помалкивала и помогала суженому восстановить в памяти альтернативный вариант истории, где он, герой, побеждает злосчастного Кащея. Изредка позволял себя убить для пущей наглядности (в случаях, когда невеста – дура), все равно бессмертный.

Если же желающих спасать принцессу не находилось, просто возвращал ее родителям, мягко указав на неразборчивость в выборе жениха. Тогда они сами сочиняли байку о таинственном спасителе, чтоб сохранить честь девушки. (Хотя о какой чести можно было говорить после стольких ночей наедине со злодеем, а потом с гипотетическим героем?)

Но это все знаем мы, но не знала ни девушка, ни ее родители, поэтому все восприняли случившееся как ужасную трагедию.

Очередная пленница проплакала несколько дней, затем ей это занятие надоело, и она отправилась побеседовать с полонившим ее злодеем, чтоб выяснить, собирается ли он делать с ней все ужасы, которые положено делать с пленной, или не собирается, а если не собирается, то почему? Очень ведь интересно. Девушку звали Марушкой, была она весьма развита в отдельных местах (голова в данный перечень не входила), но по-детски полновата, угловата и неловка в движениях.

Жених за ней так и не пришел, видимо, о любви речи не шло, а чувство самосохранения оказалось гораздо сильнее желания получить во владение собственное королевство.

Похититель же выполнять обязанности дежурного маньяка категорически отказался.

В бессмысленном ожидании и в беседах с Кащеем о смысле жизни, преданности и предательстве проходили дни за днями. Марушка незаметно для себя влюбилась в Бессмертного, так как, в отличие от слюнявого жениха, он оказался обаятельным мужчиной: умным, образованным, бесстрашным, не таким, как все. Со всей детской наивностью и юношеской прямолинейностью королевна стала набиваться Кащею в жены. Он снисходительно относился к переживаниям неуклюжего подростка, а когда растаяла последняя надежда, что хоть кто-нибудь явится спасать королевну, велел ей собираться домой. Марушка плакала, умоляла, угрожала, но Кащей был непреклонен. Стараясь утешить пленницу, не желающую покидать свою тюрьму, Бессмертный подарил ей черную коробочку, называемую исполнителем желания. Это был любопытный прибор, который не мог повлиять на чувства человека (о чем сразу же была предупреждена девушка), но вполне был способен создать что-либо материальное, переместить, разрушить или переделать. Это был щедрый жест со стороны Кащея, своего рода утешительный приз. Королевна была возвращена безутешным отцу и матери (которые тут же частично утешились) в целости и невинности лично Главным Злодеем, под расписку. После чего тот удалился в свои частные владения планировать новые козни, как он называл их – «эксперименты», а про бедную влюбленную девочку и не вспомнил больше никогда.

А Марушка показала домочадцам весь пыл своего характера, усиленный гормонами переходного возраста. Билась посуда, ломалась мебель, родителям выдвигались категорические требования немедленно доставить к ней злодея и насильника и заставить жениться… Она собиралась прыгнуть с самой высокой башни, объявить голодовку, перепилить себе вены ножичком для чистки фруктов – и все это желательно сразу. Царственная чета была вынуждена закрыть неугомонную… неугомонного отпрыска в специальной изолированной от внешнего мира и опасных предметов комнате, обитой пуховыми перинами, дабы чадо не расколотило себе бестолковую башку. Истерика сменилась глубокой депрессией, во время которой в руки Марушки попала черная шкатулка, оставленная ее кумиром. Королевна попыталась открыть шкатулку, как любая порядочная любопытная девушка, затем сломать, когда она не открылась, но, когда она не открылась и не сломалась, девушка вспомнила, что подарок должен исполнить ее желание, одно. Она желала, желала разными фразами и интонациями, чтоб любимый вспомнил о ней, вернулся, забрал с собой. Но человеческие чувства были неподвластны исполнителю желаний. Кащей предупреждал об этом, но предупреждения она пропустила тогда мимо ушей. Дойдя до пика негодования, Марушка воскликнула, что рада бы отправиться к черту на кулички, только бы не видеть в ближайшую тысячу лет никого, особенно ненавистных женихов и надоевших родителей. При этом королевна от души шмякнула шкатулку о стену. Вот тут-то исполнитель желаний и сработал.

Королевна вместе со всем городом аккуратненько перенеслась в другой мир, где и находился пресловутый город, заселенный чертями, – Кулички. Между прочим, для него этот день оказался последним днем Помпеи: средневековый город полностью накрыл его и уничтожил. А Марушка вместе со всем населением погрузилась в сон. Исполнитель желаний накрыл все неразрушаемым магическим колпаком, поэтому все желающие посмотреть на явившийся из ниоткуда город только посмотреть и могли, проникнуть внутрь не представлялось возможным. А черный ящичек мирно и незаметно висел над куполом, охраняя нетленным вверенный ему объект.

Так бы все и продолжалось, но источник энергии исполнителя невечен, однажды он иссяк, купол исчез, и все проснулись.

Что тут было – описать словами трудно. Проснуться в другом мире, в другое время, в окружении каких угодно племен, только не человеческих – это был шок. Но шоком сыт не будешь, жизнь продолжается, а значит, следовало привыкнуть и приспособиться. Постепенно город влился в русло обычной жизни, и только название за ним так и осталось – Спящий.

Король с королевой оправиться от удара полностью не смогли, молодые привыкают к переменам гораздо быстрее. А на Марушку все, что она натворила, подействовало отрезвляюще, она сразу повзрослела и посерьезнела. Она объявила себя королевой Маруккой, заменив одну лишь букву в устаревшем имени, и отправила престарелых родителей на пенсию. Сама же занялась поиском причин произошедшего. Одной из неприятностей вследствие перемещения стало полное отсутствие воды. А как же иначе? Верхняя часть колодцев перенеслась, а нижняя, увы, осталась на старом месте. По всему городу срочно стали рыть новые, тут-то и выяснилось, что под ними находится другое разрушенное поселение. Королева сделала ставку на археологию, объявила награду за любую находку, и половина населения занялась раскопками целенаправленно. Так были обнаружены библиотеки, много магических книг и необычных предметов. Марукка организовала научно-исследовательские группы по «отмыванию» знаний, да и сама увлеклась магией, получилась маленько и объявила себя на весь мир волшебницей. За несколько лет она из полноватого, неловкого подростка превратилась в ослепительную красавицу, но старую любовь не забыла. Отыскав в чёртовой библиотеке заклинание «Поиск+доставка», она отправила его за Кащеем, он ведь бессмертный, значит, где-то преспокойненько поживает. Заклинание вернулось частично, показав, что объект поиска уже в этом мире. Только где? Марукка разослала гонцов по всему миру с объявлением, что Кащей Бессмертный в розыске. А так как считала, что должна стать достойной брака с лучшим мужчиной всех миров, объявила себя ни много ни мало – королевой всего мира, что и привело вышеуказанный мир к расколу на две партии и поставило на порог войны.

А виновником всего этого сыр-бора оказался ничего до сего момента не знавший и не ведавший Кащей.

Вот такая картина нарисовалась. Кащей сидел сжав голову руками. Пауза затянулась. Затем он поднял на королеву глаза:

– Марукка. Марушка… Теперь припоминаю. Шумная, плаксивая девчонка.

– Это было очень, очень давно.

– Да, теперь ты совсем другая, Марушка.

– Марушки больше нет, не называй меня так.

– В общем, так, горе-королева, отменяй конец света. Зачем губишь земли, пугаешь всех, народы в панике, переселение началось…

– Так ты на мне женишься?

Ну она прямая, я просто онемела.

– Ты, Марукка, очень красивая, привлекательная, ничего не скажешь. Но сама подумай, зачем тебе бессмертный муж? Да ты же от ревности с ума сойдешь, когда начнешь терять красоту юности.

Вот такие они, мужики: нет чтоб твердо сказать «нет», они хотят, чтобы женщины от них отказывались, следуя доводам логики.

Волшебница лукаво улыбнулась:

– А это вторая причина, почему ты должен жениться именно на мне. Первая – я тебя люблю. Вторая – я тоже бессмертная!

– Что-о-о?! – крикнули мы хором с Кащеем.

Говорят, когда двое одновременно говорят одно и то же, нужно дотронуться до черного и что-нибудь пожелать про себя. Я быстренько ухватилась за черный плащ с черепушкой и успела загадать желание: «Домой!» Домой, домой, прочь от всех этих бессмертных, древних нечеловеческих народов, концов света. Кто это там мечтал о путешествиях? Хватит, удовлетворилась.

– Помнишь, – продолжила Марукка, – когда ты сообщил, что отправляешь меня домой, я в бешенстве убежала и заблудилась в твоем замке. Я долго бродила и нашла в одном месте множество пузырьков. Сначала решила с горя отравиться и стала читать этикетки, ты сам меня как раз научил грамоте. Так я обнаружила бутылочку с надписью «Эликсир бессмертия» и выпила, чтоб сравняться с тобой. Я тогда говорила, что достойна тебя, но ты посчитал все детскими фантазиями. Теперь ты понимаешь, что я говорила правду. Я бессмертная, я навсегда останусь такой же красивой, как сейчас, поэтому только я могу стать твоей женой.

Молчание.

– Таких, как я, больше нет, Кашей!

– Ну, если подумать, есть еще бессмертная Золотая рыбка… И Баба-яга.

– Не говори чепухи, дорогой. Тебе нужен человек, женщина, такая, как я. Подумай, какая удача для тебя! Мы будем идеальной парой.

Я только переводила глаза с одного на другого, то есть другую.

– Не люблю, когда меня к чему-то принуждают. – Бессмертный помолчал. – Но я женюсь на тебе. – (Я – в обмороке!) – Останавливай конец света.

Марукка радостно прижалась к плечу Кащея.

– Ну же, волшебница. Хотя волшебники бывают только прирожденные. А те, кто учил магию, называются магами или магинями. Давай, магиня, нежности потом, конец света останови!

– Сначала поженимся…

– А вот теперь я буду непреклонен. Надежность моего слова всем известна, а вот в твоем я не уверен. Никакого продолжения, пока ты не выполнишь обещание. Я вообще тебя не понимаю, что ты можешь предложить в приданое, если от этого мира скоро останется жалкий огрызок? – нахмурил брови Бессмертный.

Королева шмыгнула носом.

– Останавливай конец света! – грозно крикнул Кащей.

Марукка замялась, отвела глаза;

– Я не могу. Это не я его вызвала…

Глава 23 КТО ВИНОВАТ? НЕВЕСТА!

Немая сцена из «Ревизора». И мысли роятся-роятся… Если это не Марукка, то кто? Кому это нужно? И что нам теперь делать? Погибать здесь?

– Та-а-ак, – протянул Кащей. – Вот это новость. – А как попасть в наш мир, ты знаешь?

Волшебница отрицательно покачала головой и повесила нос, всхлипывая:

– Если б знала, сама бы к тебе пришла, а не тебя сюда вызывала.

– А как заклинание нашло меня?

– Заклинание может путешествовать между мирами, ему не нужны двери. Для тебя оно создало одноразовую дыру в теле пространства, которая тут же затянулась. В чертовых библиотеках много древних книг. Я велела нескольким группам своих людей выучить древний язык, они сейчас занимаются архивами, но пока ничего не обнаружили. Хотя бы какие-то намеки, где искать…

– Где искать, я скажу, – вступила наконец-то в разговор я. До сих пор я только слушала их болтовню, нелепое выяснение отношений; но это уже касается моей личной безопасности. – Проход был создан древними альвами. Они же его и закрыли, уничтожив все следы. Но какие-то сведения могли сохраниться в старинных книгах альвов или в книгах о них. Есть такая литература?

– Есть, есть! – обрадовалась Марукка. – Сейчас отдам распоряжение искать все, что связано с альвами!

Слова с делами у нее далеко не расходились, она тут же позвала слугу и передала приказ.

– Но все же мы должны подумать, что могло спровоцировать конец света. Когда он начался? – вернул Кащей разговор в наиболее актуальное для нас русло.

– Насколько я могу судить, именно тогда, когда ты с этой, – магиня кивнула в мою сторону, – попал в наш мир.

Опять немая сцена.

– Да, мы свалились недалеко от края света, но это не могло вызвать… – Кащей задумался. – Марукка, ты занимаешься магией, не может быть, чтобы ты не изучала этот вопрос. Жизнь дорога всем, даже бессмертным, ведь после конца света оживать просто будет негде, ты должна это понимать.

Королева кивнула:

– Да, я искала. Конец света мог быть спровоцирован, если бы кто-нибудь взял какую-то часть с самого края, краеугольный камень, и перенес дальше, словно отодвинул границу. Но край защищен непроходимым кустарником, никто не мог бы добраться туда… или мог?

Мы с Бессмертным переглянулись.

Кащей выхватил серый камень, висящий у него на шее, тот самый, который он взял с края земли:

– Так это мы вызвали конец света! Мы виноваты!!!

Марукка непонимающе поглядела на него как на сумасшедшего.

– Это сувенир с края земли, я взял его на память. Дурацкая привычка собирать сувениры, но никогда не думал, что она может привести к гибели целого мира.

– Теперь ясно, – изумленно прошептала я. – Конец света движется за нами!

– А мы все искали виноватого… виноватую… – Кащей виновато глянул на королеву.

– Значит, ты был на самом краю! – воскликнула она. – Вот это да! Ну тогда все просто, нужно просто вернуть камень – и конец света остановится!

– Просто… А твой где? – Кащей вопросительно кивнул, глядя на меня. – Я ведь второй тебе подарил.

– Подарил, – согласилась я. – Но я его передарила…

– Что-о-о! Кому?!

– М…малышу-эльфиненку, которого я спасла во время пожара…

Глаза Бессмертного потемнели как небо перед грозой.

Недаром говорят, что подарки нельзя передаривать. Вот и неприятность.

– Что за ребенок? – спросила королева.

– Из поселения светлых эльфов, недалеко от земель цвергов, вдоль дороги к Эльфиграду, – вздохнул Кащей.

– Те народы уже покинули свои земли и ушли на северо-восток. Попробуй теперь отыскать среди беженцев маленького, неприметного эльфиненка! – воскликнула Марукка. – Ты понимаешь, что натворила?! Наш единственный шанс…

– Что я натворила? Я не любитель сувениров, кто знал, что от этого камушка что-то зависит?

– Что-то? – саркастически переспросил Бессмертный.

Ага, теперь я стала во всем виновата. Кто-то заклинанием нарушил ткань пространства-времени. Кто-то сувенирчики с края земли выколупывал. А виновата, конечно, я. Как ловко!

– Мы обязаны отыскать мальчишку, и мы сделаем это. Это единственная возможность спасти наши жизни, а заодно этот мир. Отправляемся немедленно, – встал Кащей.

– Есть еще одна проблема, – потянула его за рукав магиня.

– Что еще?

– Сегодня после обеда начнется война…

Глава 24 ЭФФЕКТ ШАХЕРЕЗАДЫ

Сегодня после обеда начнется война.

Так просто и буднично сказано, словно это люди выходят поразвлечься после обеда, а не одна половина мира идет убивать другую его половину.

– Так отменим ее! – воскликнул Кащей.

Немедленно были созваны переговоры, на которые были приглашены предводители армий. Но, к сожалению, результатов они не принесли. Представители сторон, противостоящих королеве, категорически заявили, что военные действия начнутся строго по расписанию и прекратятся только тогда, когда самозванка откажется от своих притязаний на власть над миром и остановит конец света. Остановить конец света она не могла.

Представители армий ушли в полной готовности начать войну сегодня же, и никакие уговоры остановить их не могли.

– Что ж, идем и мы обедать, – весело предложила я, когда двери зала закрылись и мы остались в гордом одиночестве. – На сытый желудок думается легче, – объяснила я уставившимся на меня собеседникам.

– И то правда, – согласился Кащей. – Если придется закончить здесь свою бессмертную жизнь, то нужно последние деньки прожить весело!

Когда все равно все плохо, нужно хотя бы лично для себя в данный момент сделать хорошо. И от всех проблем отключиться!

Марукка посмотрела на нас словно на сумасшедших.

– Икры красной, икры черной, икры заморской, баклажанной! – громко заказала я.

– Икры не будет, – отрезала магиня. – К морю подходов нет.

– Как? У вас же такие моря, я там был! – удивился Кащей.

– И видел где-нибудь поселения рыбаков на побережье? Нет. От Южных до Северных гор тянется вдоль берега Непроходимый лес. Тебе повезло, тебя через него птица Рух перебросила, и летел ты, видимо, на большой высоте и с приличной скоростью. Иначе бы долетели до нас одни твои косточки.

– И что там? – заинтересовался Кащей.

– Не за обедом рассказывать. – И Марукка принялась за еду, которую уже расставляли на столах расторопные слуги.

Мы присоединились к ней. Икра не икра, все равно королевская кухня хороша. Рецепты наши, человеческие. Правда, с поправкой на то, что нет здесь ни грибов, ни свининки, ни даже говядинки. Но вкусно. Не знаю, что из чего здесь готовят, но блинчики, пироги, оладушки – еда знакомая. А рыба была, даже с икрой, только речная, костлявая. Я вообще-то рыбу люблю, только если бы вывели породу без костей, я бы на седьмом небе была, а так половину удовольствия теряешь, а пока выковыряешь застрявшую где-нибудь между зубами косточку, то и вторую половину.

Запивали мы квасом, обычным русским квасом, истинно народным напитком, дошедшим в первозданном виде из глубины веков даже до нашего компьютерно-сумасшедшего века. Думаю, именно он и усилил мою мыслительную деятельность.

– Марушка, а можно как-нибудь обратиться к войскам, чтобы все услышали?

Магиня поперхнулась:

– Я Марукка! Сколько раз повторять?!

– Так можно?

– Да. Есть специальная магическая платформа, которая взлетает над городом и раковина с заклинанием усиления голоса – услышит вся округа.

– Тогда быстренько мне все это организуй.

– Что ты задумала?

– Буду войну предотвращать.

– Ты?! Как?

– Я. А как – рассказывать некогда, сами увидите.

Марукка вопросительно глянула на Кащея.

– Делай как она говорит, – кивнул он, – хуже не будет. Что может быть хуже войны?

– Ну пошли.

И мы отправились вслед за королевой.

– Забирайся, – кивнула она на возвышение в виде таблетки с перилами до пояса, с одной стороны была закреплена раковина, словно настоящий микрофон. – Не побоишься?

– На драконе кто летал? – отрезала я, забираясь в сооружение.

Платформа дрогнула и рванула с места, о мягком ходе, ясно, никто не побеспокоился. Я взлетела на этом пятачке над городом и, только когда он остановился, попыталась встать. Да, круто. Хоть бы перила повыше сделали. Словно в кабинке подвесной дороги над Днепром. Я всегда, когда каталась, думала о том, как оно будет – висеть над рекой, если вдруг отключат ток. Но все равно каталась. И каждый раз доезжала без приключений. Вот теперь посмотри как. Я ухватилась обеими руками за раковину и попробовала оглядеться.

Город как на ладони, да и окрестности тоже. Армии уже сближаются. Пора. Я прокашлялась, и звуки громом разлетелись в разные стороны. Ого!

Зато привлекла внимание всех и сразу.

– Раз. Раз. Итак, многоуважаемые воины всех народов, собравшиеся, чтобы начать эту войну. Я, Неневеста Кащеева, прошу у вас несколько минут внимания, а после этого можете смело вступать в бой с полной уверенностью в победе! Я расскажу вам небольшую историю, которую просто необходимо услышать.

Я окинула взглядом толпу. Во всяком случае, армии остановились, воины задрали головы и пару минут внимания мне, кажется, уделить готовы.

И я стала пересказывать популярный сериал «Не родись красивой». Пересказать его, естественно, невозможно, поэтому это была вольная интерпретация с поправкой на данный мир: подслеповатая хромоножка из коблинай попадает в блистательный Эльфиград, где и начинаются её смешные и трогательные злоключения. С бытом коблинай и эльфов я была уже в основном знакома, так что история украсилась забавными деталями и пикантными подробностями.

Через полчаса повествования я увидела, что воины противостоящих армий уже расселись вокруг крепостной стены и многие вытирали рукавами носы и глаза. Процесс пошел! Мне, конечно; как рассказчику, пришлось туго, горло пересохло, глаза на ветру слезились. Но я мужественно продолжала рассказ, пока не опустился вечер. Тут я подвела историю к самому интересному месту и поставила жирную точку:

– Все, больше не могу.

Мои слушатели стали вскакивать, размахивать руками, что-то возмущенно кричать. Я торжествующе улыбнулась:

– Ладно-ладно, не волнуйтесь так, сегодня уже поздно, а завтра быстренько доскажу, и начнете свою войну.

Армии стали расходиться к своим лагерям, теперь им всю ночь будет что обсуждать. И я замахала стоящим на балконе Кащею и Марушке, чтоб возвращали меня назад.

– Ах, Неневеста, а что там было дальше? – с горящими глазами подскочила ко мне королева. – Ты ведь расскажешь мне?

Я устало кивнула.

– Я тобой порой восхищаюсь, – прошептал Бессмертный, нежно целуя меня в щечку. – Поздравляю, ты сумела остановить начало войны, мировой войны. Но что ты будешь делать завтра, ведь надо отправляться на поиски эльфийского мальчишки, я сам его в лицо не узнаю.

– А завтра меня заменит в роли рассказчицы Марукка.

– Но я не знаю эту историю! – возмутилась магиня.

– Я проведу с тобой инструктаж, все получится. А сейчас – пить, есть, у меня уже язык во рту не поворачивается.

После ужина решили, что на поиски отправимся утром. Кащей обещал отыскать в закромах плаща гравилет и приспособить его к предоставленному королевой ковру, а лететь ночью опасно. Поэтому Бессмертному предоставили отдельную комнату со всеми удобствами, а мы с Марушкой уединились в ее опочивальне. За две-три минуты я рассказала ей, чем закончится сериал.

– Поняла?

– Поняла. А дальше что? Пусть начинают войну?

– Ничего ты не поняла. Теперь тебе следует растянуть этот сюжет хотя бы на несколько дней. У нас его чуть ли не на год растянуть сумели.

– А как это возможно?

Я коротко объяснила ей секрет современного телесериала, то есть как на скелет нарастить мускулы. А также рассказала про эффект Шахерезады, которая кормила Шахрияра сказками тысячу и одну ночь.

Главное – остановиться на самом интересном месте. Чтоб зрители, тьфу ты, слушатели ждали и дождаться не могли следующей серии… тьфу ты, порции. Закончишь про некрасивую коблинайку, тут же давай завязку на новую историю.

Думаю, после моих скоропалительных курсов эту королеву с руками и ногами заберут творить на любую телестудию.

– А если я ничего больше не придумаю? – наивно спросила Марукка.

Так, курсы придется углублять.

– У вас в библиотеках чертей художественная литература есть? Какие-нибудь летописи, легенды?

– Есть, – утвердительно кивнула магиня.

– Значит, так, ночью твои люди вычитывают самые интересные истории. С утра до обеда они тебе все пересказывают, с обеда до заката ты все это в живописных подробностях, на ходу тобой же сочиненных, пересказываешь слушателям, ночью отсыпаешься. С утра – по новой. Главное – никогда не досказывай историю до конца, а подходит к финалу – плавно перейди на новую, сказав, например: «А вот еще случай был…» И, пока опомниться не успели, завязочку давай. Да, попить с собой бери, а то горло сохнет.

Королева задумалась. Кто ее знает, какие у нее в голове мысли бродят. Может, мы улетим, а она тут же войну начнет.

– Марукка, ты смотри, войны быть не должно. Кащей здесь оставаться не намерен, даже если ты станешь королевой всего этого мира, конец которого стремительно приближается. Ты же хочешь вернуться вместе с Кащеем на родину?

Магиня нехотя кивнула.

– Бессмертный предательства не прощает, это ты должна знать. Значит, должна нам помочь отыскать путь домой и остановить конец света, а то и вечная жизнь не поможет.

– Да понимаю я все. Сделаю, что смогу. – Марукка со злостью пнула кулачком подушку и отвернулась.

Ну все, я свою миссию на сегодня выполнила. А завтра начнется эпизод по поиску эльфиненка с серым камушком на шее, кусочком края света.

Когда я была маленькой, я думала, что скоро вырасту и научусь летать. Я думала, что стану взрослой – буду свободной. Свободной от школы, уроков, учителей, родителей. А надо было не думать, а искать свободу еще там, в детстве. А не теперь, когда я завишу от обстоятельств. Когда вынуждена делать то или другое, когда меня вырывают из своей собственной постели, забрасывают в неведомый мир, заставляют останавливать войну или вообще конец света. Ничего, вот когда я снова стану маленькой…

Ш-ш-ш… Это с меня слетело одеяло, чертыхнулось и вернулось обратно.

– А не пора ли милым дамам… Стройс-ся!

А, это Кащей опять забыл, что я сплю обнаженной. Естественно, последнее время мне нечасто приходилось ночевать в нормальной постели, да еще под нежным пуховым одеялом. Я на его солдафонское «стройся!» даже глаза не открыла.

– Ну, девочки, не время дрыхнуть, – уже совсем мирным голосом уговаривал Бессмертный.

Марукка запустила в него подушкой. Я довольно хихикнула.

– Так вы не спите?! Вы прикалываетесь?! Конец света приближается!

– Ладно, Кашей, освободи помещение, скоро будем, – совершенно серьезно сказала я, открывая глаза, с концом света шутить не хотелось.

– «Скоро» – это в этом столетии или в следующем? – съязвил Кашей.

– Закрой дверь с той стороны! – хором закричали мы с Маруккой, швыряя в нахала подушками.

Опять вместе сказали одно! Я поискала глазами черное и не нашла. Жаль. Хотела еще загадать кое-что.

Бессмертный сердито выскочил, хлопнув дверью. Совсем обнаглел, вламываться в спальню к невинным девушкам! Или не невинным? – я задумчиво поглядела на королеву. В нашем-то мире девушками называют даже бабушек, обвешанных внуками, а здесь должно быть строго или как?.. Так вот, на чем это я остановилась? Ага, вламываться в спальню к невинным девушкам, да еще и не соображать, что следует выйти, чтоб они могли одеться!

Марукка кликнула служанку, та помогла ей обрядиться в роскошное серебристое платье, расшитое золотом (я только завистливо сглотнула слюнки), личный парикмахер уложил ей волосы в высокую прическу, украшенную жемчужными нитями, кокетливо спустив несколько локонов на грудь.

Мне же пришлось самостоятельно (а так хотелось по-королевски!) нарядиться в серый мужской костюм, который мне подобрала по доброте душевной магиня вместо старого, полностью пришедшего в негодность. Я так надеялась до последней минуты, что она даст мне поносить одно из своих платьев. Но она вполне логично заявила, что в дороге мужской костюм будет удобнее, хотя я прекрасно понимаю истинную причину: она не хочет, чтобы я выглядела хоть мало-мальски симпатично при Кащее. Она ревнует!

Вообще-то я и сама больше люблю ходить в брюках, точнее, в джинсах – красиво и практично. Но какой женщине не хочется примерить шикарное бальное платье? Всегда, отдыхая на море, я фотографировалась «на память» в красивых бутафорских нарядах, услужливо предлагаемых местными зашибалами бабок, и бережно сохраняла снимки себя, любимой, в виде средневековой принцессы или любимой сто двадцать первой наложницы султана. И сейчас, рядом с блистательной королевой, мне ой как нехорошо было в этом, наверное, охотничьем костюме мышиного цвета. Вот уж расстаралась Марукка сделать меня понеприметнее! Спасибо, хоть гребешок дала и зеркало. Причесываясь, я внимательно разглядывала свое отражение. Это сколько же дней я без кремов, масок, косметики, зубной пасты в конце концов?

Но кожа моя стала, несмотря на постоянные полеты, смерчи, солнце, более упругой, даже щеки слегка порозовели, чего у меня без помощи румян вообще никогда раньше не наблюдалось. Забавно. Похоже, пребывание в этом мире идет мне на пользу. А волосы? Вечно мучилась с укладкой, а сейчас причесалась – и вроде ничего, сами улеглись. Правда, ненадолго, все равно скоро в полет, на голове будет прическа хиппи. Только что это? Ой-ой-ой! Я же блондинка, как в девяноста девяти процентах в нашем мире крашеная, и это уже становится заметным – корешки подрастают! У нас это норма жизни, половина звезд так ходит. Даже анекдот родился: «И почему это все натуральные блондинки красят корни в черный цвет?» Но здесь, рядом с пышноволосой натуральной брюнеткой-королевой… Не знаю, как это будет выглядеть. Мужики вообще-то предпочитают блондинок. Да и легче быть блондинкой, мужчинам зачастую не нужны твои начитанность и интеллигентность, прячь все это поглубже, говори глупости и моргай, делая удивленные глаза.

Эхма, лето не зима, ничего не поделаешь, здесь нет ни салонов красоты, ни даже просто парикмахерских, буду как есть. Все равно я не невеста, а вовсе даже наоборот. Не стоит о любви думать, не стоит.

С такими грустными мыслями я спустилась в трапезную, в которой нам уже накрыли завтрак. За едой мы еще раз обсудили план действий и рассмотрели доставленные карты. Из них следовало, что крайние западные поселения мигрировали на северо-восток, почти к легендарному Утгарду, где проживают остатки когда-то могучего народа турсов, инистых великанов.

Марукка настаивала на том, чтоб к ним мы не приближались. Великаны и в древние времена славились драчливостью и неуравновешенностью характера, а сейчас и вовсе одичали. Часть их отделилась, образовав народы йотунов и троллей, которые хоть однобоко, но продвигались в своем развитии. Оставшиеся же на старых землях великаны опустились до почти первобытного образа жизни, занимаясь скотоводством и охотой.

Да мы и сами к знакомству с турсами не стремились, особенно учитывая, что ни одно племя разумных существ с ними не контактирует. У нас своя дорога, нам бы эльфиненка отыскать; о том, что он давным-давно мог потерять серый камушек, я старалась не думать.

Итак, мыпообещали даже не приближаться к логову великанов, благо эльфийские эмигранты тоже держались от них подальше.

Кащей прикрепил гравилет к красивому ковру с изображением пруда и лилий, и мы, распростившись с королевой, вылетели в направлении Северных гор.

Лететь на ковре оказалось довольно удобно. Можно было и посидеть, и даже полежать, глядя на проносящиеся вверху облака.

Вначале мы пролетели несколько поселений, кто в них проживает – без понятия, мы даже не снижались, за голубой лентой неширокой речки начинались дикие земли, леса, перемежающиеся лугами. Здесь мы снизились, миновали несколько лагерей беженцев, но это оказались темные эльфы. Задрав головы, они взглядом провожали необычный летательный аппарат, и детишки кричали, размахивали руками и подпрыгивали, словно надеясь запрыгнуть на ковер.

Вдали уже показались длинные серые хребты гор, когда мы встретили мигрирующих светлых эльфов.

– Они – не они, спустимся и расспросим, – решил Кащей. Я с ним согласилась, а то от длительного полета меня начало укачивать.

Мы приземлились у самого большого шатра, и эльфы быстро обступили нас.

Это были женщины, дети и старики, вся боеспособная часть населения ушла на войну. Из шатра навстречу нам вышли несколько старцев, и мы просто расцвели от счастья – это было то самое селение, в одном из латриархов мы узнали дедушку Эдриэла.

Нас тоже узнали, но не кинулись с приветственной речью, объятиями и цветами. Неужели до сих пор не могут простить мне сожженные дома? Все равно ведь пришлось все оставить. Один лишь дедушка Эдриэла двинулся навстречу нам и повис у меня на плече с рыданиями. Нетипично для эльфа так проявлять радость от встречи. Да что случилось-то?

– Вы снова здесь, чужестранцы, – всхлипывая, начал старик. – Возможно, на этот раз вас послали боги?

– Ну как сказать… Возможно, возможно.

– Вы прилетели на дивном ковре… – продолжал старейшина. – Вы могли бы слетать на нем к великанам?

Упс… Только об этом и мечтали всю свою сознательную жизнь.

– Вот уж не собирались, – пожал плечами Кащей.

– А зачем? Наладить с ними торговые контакты? Обсудить создание новой фирмы «Гулливер и Компания эльфов»? Заказать тур через их земли с экскурсоводом?

Старый эльф поморгал, пытаясь переварить произнесенные мной «заклинания», и оставил эту попытку:

– Кащей, Неневеста, именем всех богов и Бога с большой буквы, сотворившего свет, прошу вас, найдите моего внука!

– А что случилось?!

– Он подошел слишком близко к городу великанов, и они поймали его!

Это называется – везет как утопленнику.

– Когда это случилось? – Не оставалось ничего иного, как выяснить обстоятельства дела, подобно детективу-самородку.

– Три дня назад…

– И вы думаете, что он еще жив?!

– Турсы, конечно, дикие, но не каннибалы. Разумных существ они не едят. Это дает нам надежду…

Слабая какая-то надежда. Но именно от нее сейчас зависит судьба всего этого мира.

Неловко было как-то расспрашивать убитого горем дедушку, сохранил ли его внук серый камушек, который я ему однажды подарила. А если не сохранил, мы что, не попытаемся спасти ребенка? Сначала подумаем о мальчике, а потом уже о спасении мира.

Продолжив опрос свидетелей, я выяснила, что живут великаны в городе, сложенном из огромных каменных плит. Дома их расположены по кругу, смыкаясь один с другим, глухой стеной наружу, выходом – внутрь кольца, в центре которого находится гигантская площадь, туда же на ночь загоняют стада овец, самых обыкновенных овец, которых разводят турсы. Город полностью накрыт крышей, что не даст возможности пробраться в него сверху. Единственный вход – ворота, в которые запускают скотину. Но он обычно закрыт.

Детям было строго-настрого запрещено выходить из лесу, но сила любопытства у мальчишек зачастую преобладает над здравым смыслом. Эдриэл с двумя друзьями решили подобраться поближе, чтобы посмотреть, как живут великаны. К несчастью, их заметили. Увидев приближающегося турса, дети бросились врассыпную. Один эльфиненок был в зеленой куртке, он затерялся в траве, другой – в серой, замер, свернувшись клубочком, сошел за камень, а Эдриэла в ярко-красной курточке великаны быстро изловили и унесли в свой город. Малыши, оставшиеся на свободе, вернулись в лагерь и рассказали о случившемся. Воинов в лагере не было, у женщин были свои дети, никто спасать эльфиненка не отправился. Дедушка хотел идти сам, но его не пускали: и внука не спасет, и сам погибнет. Поэтому он и смотрел на нас такими глазами. Мы были его единственной и последней надеждой. Только вот как осуществить эту операцию, мы понятия не имели.

Думай, думай, Неневеста, судьба мира в твоих, то есть в моих, руках.

Прежде всего я предложила сшить мне и Кащею маскировочные плащи, двусторонние, с одной стороны серые, под цвет камня, с другой – зеленые, как трава. Эльфийки довольно быстро выполнили заказ. Таким же двухцветным чехлом был обтянут наш летающий ковер.

Честно говоря, у меня не было никакой надежды, что мы найдем у великанов эльфиненка, а у него – камень. Но вот бывают в жизни моменты, когда просто делаешь то, что считаешь нужным, чтобы потом не мучить себя мыслями, что сделала не все, что могла. Я даже перестала шутить и подкалывать Кащея, что для меня вообще нетипично. О том, что будет, если наши поиски не увенчаются успехом, я старалась не думать.

Эльфы предложили нам оружие. Бессмертный отказался, у него и свое такое, что любой обзавидуется, а я выбрала тонкий кинжал ручной работы с витой рукоятью, инкрустированной красными камнями. А что? Хороший нож всегда в хозяйстве пригодится. Если честно, кинжал я взяла просто как сувенир, чтобы хозяев не обидеть, правда, я им об этом не сказала. Представить, что я с ним иду в бой, – вы меня извините. Нам бы, главное, вообще на глаза турсам не попасть.

С такими мыслями мы и отправились в путь, настроив гравилет на самый малый ход.

Сначала было тихо, слишком тихо, подозрительно тихо. Мы скользили почти над самой землей, понемногу приближаясь к поселению, напоминающему горную гряду. Вход был открыт. Это настораживало еще больше, хоть великанов и не было видно. Я предложила спрятать ковер снаружи, а самим под прикрытием плащей, вывернутых серым цветом наружу, пробраться в логово врага. Кащей настаивал на том, чтобы лететь дальше: мол, в случае опасности жмем на газ и сматываем удочки.

Вот и слушайся этих мужчин.

Мы подлетели к самому входу и замерли между двух колонн. После яркого солнца под каменными сводами было довольно сумрачно.

– Почему ты остановился? – прошептала я.

– Пусть глаза привыкнут к темноте, – так же шепотом ответил Кащей. – Не хочется напороться на какого-нибудь великана.

А мы и не напоролись. Мы мирно висели на своем ковре у него между ногами. Но это я поняла уже потом. А в тот момент я только увидела, как колонны задрожали, перед нами появилась огромнейшая голова вверх тормашками, что-то огромное с оглушающим хлопком обхватило нас сверху и снизу и поволокло. А это просто стоящий на входе великан услышал наш шепот (слух еще тот!), наклонился, заметил нечто непонятное, странным образом парящее на уровне его колен, поймал, зажав, словно жука, между ладонями и побежал хвастаться.

Нас мотало и било о его руки так, что у меня чуть не началась морская болезнь. К счастью, вскоре он остановился и заговорил, если этот низкий рокот можно назвать речью. Ему отвечал другой голос, чуть выше, чуть бархатнее, что позволило предположить, что это женщина. Великан немного приоткрыл ладони, показывая нас, и в проеме показался гигантский голубой глаз. Турсы еще немного поговорили, голос женщины стал просящим, сладким, насколько это возможно при ее диапазоне. Ладони снова приоткрылись, и великанша протянула два пальца, чтоб выудить кого-то из нас. Мы бросились в разные стороны, и она вытащила наш ковер-самолет, хмыкнула и бросила, он не показался ей достойным внимания. Следующей рыбкой оказалась я, великанша поймала меня за полы плаща и потянула наружу.

Глава 25 НЕБОСКРЕБЫ, НЕБОСКРЕБЫ, А Я МАЛЕНЬКИЙ ТАКОЙ…

Я, конечно, знала, что великаны большие, но не до такой же степени! Она несла меня как стрекозу за крылышки, а я чуть не удавилась завязками собственного плаща. Развязать их и плюхнуться с такой высоты на каменный пол мне тоже не хотелось. Пока я пыталась просто выжить, великанша отнесла меня, видимо, в свое жилище и запихнула в клетку. Наконец-то я смогла отдышаться и осмотреться. Клетка была сплетена из прутьев в мою руку толщиной, перевитых эластичным стеблем какого-то растения. Довольно тонкая для таких огромных существ конструкция. Интересно, сами плетут или где-то приобретают? На вид она не очень крепкая, но на поверку оказалась очень даже наоборот. При всех моих стараниях прутья даже не пошевелились. Моя «хозяйка» долго забавлялась мной, просовывая в дырочки хворостинки, чтоб меня пощекотать. Я пыталась поговорить с ней, но, видимо, ей так же трудно было понять мою речь, как мне – ее. В конце концов ей надоела эта игра, она приоткрыла дверь клетки, положила кусок мяса (к счастью, жареного) и ушла по своим делам. Ну что ж, я стала домашней зверушкой! Как я понимаю, держать дома маленького человечка у них очень престижно и модно. По крайней мере, умереть с голоду мне не дадут.

Я обрадовалась временной свободе, хоть и не в буквальном смысле, а свободе от внимания великанши. Прежде всего надо заняться едой, что-что, а силы мне еще понадобятся. Я в этом «отеле» долго задерживаться не намерена. Правда, способа выбраться я тоже еще не вижу.

Поев, я повеселела и наконец-то смогла осмотреться. Слева от меня стояла пустая клетка, а справа я разглядела еще одну клетку, в которой грыз свою пищу странный зверь, более всего похожий на нашего муравьеда, но гораздо более симпатичный, пушистый, с горящими зелеными глазами. Сосед не обращал на меня никакого внимания.

Я еще раз внимательно обследовала место своего заточения и пришла к выводу, что самое слабое место – дверь. Вместо петель она была привязана к клетке лианами. Достаточно перерезать лиану в одном месте – и я окажусь на воле! Вот тут-то мне и пригодится подарок эльфов. Я достала кинжал и… вскоре мой энтузиазм прилег отдохнуть. Оказалось, что не все так просто, как казалось. Острое как бритва лезвие оставляло на лиане едва заметный след. Пилить мне придется долго, почти как графу Монте-Кристо делать подкоп в соседнюю камеру. Только у него времени было навалом, а у меня на носу конец света. Ой-ой, раскисать начинаю, нужно срочно самой себе организовать психологическую поддержку.

А чего, собственно, киснуть? Обижать меня здесь, вижу, никто не собирается, кормят хорошо. Может, скоро стану домашней любимицей, если буду себя хорошо вести и не кусаться. А какая разница, где встречать конец света?

Немного успокоившись, я для очистки совести помучила лиану еще немного, но вернулась великанша, и мне пришлось срочно прятать свое оружие. Хоть бы не заметила! Первым делом она подошла полюбоваться своей новой зверушкой (то есть мной), затем занялась приготовлением еды. Кажется, она живет одна. После ужина, от которого мне с «муравьедом» тоже кое-что перепало, она затушила очаг и улеглась спать в этой же комнате. А я занялась делом, которым обычно занимаются все узники в свободное от основной работы время, – перепиливанием решетки, в моем случае – лианы.

В поте лица я пахала полночи, не меньше, пока наконец-то дверь слегка приоткрылась, выпуская меня на свободу. О, как сладка свобода! Одно плохо, что ничего не видно, точнее, видно, но очень уж неважно. Клетки находились на каком-то возвышении, кажется, это стол… Ну и как теперь с него слезть?

В конце концов, мне пришлось достать светящийся ка-мень, буду надеяться, что великанша не страдает расстройством сна и неожиданный ночничок ее не разбудит.

Рядом в клетке заворчал «муравьед», я оглянулась и увидела его судорожно вцепившиеся в прутья лапы и умоляющий взгляд. Да он понимает, что происходит! Снаружи открыть клетку не представляло труда, и я выпустила несчастного пленника. И зачем я это сделала? А вдруг он зашумит и турса проснется? А вдруг он кинется на меня? Почему я всегда действую, не думая? Да потому, что не могу оставить животное загибаться в клетке, если в состоянии ему помочь. Потому что негласный кодекс узников гласит: помоги другому!

«Муравьед» не зашумел и не кинулся. Напротив, он, словно все поняв, бесшумно выскользнул из клетки, блеснув изумрудным блеском глаз, и уверенно двинулся вперед. Я поспешила за ним. Животное знало дорогу или хорошо ориентировалось в темноте. Прыгая с камня на камень, мы спустились на пол и выскользнули из жилища великанши. К счастью, «квартиры» турсов не имели входных дверей.

«Муравьед», махнув хвостом, скрылся в неизвестном направлении, а я двинулась по кругу, заглядывая во все комнаты, где спали великаны. Где-то же должен быть Кащей! Думаю, его тоже посадили в такую клетку, а так как мечом перерезать лианы – это не то что мне пилить полночи, он уже должен освободиться и заняться поисками меня. Моим спасением, в конце концов. Почему я все должна делать сама? Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. А как насчет доблестного рыцаря в сверкающих доспехах? Да-да, я имею в виду Кащея в плаще с черепушкой. И вообще, я его имею в виду. Давным-давно бы уже перебил всех великанов во имя спасения пусть не любви, но боевой подруги.

Ох-ох-ох… Тяжела жизнь девушки в чужом мире. Когда книжки читаешь, то так все классно: молочные реки, кисельные берега, джинны, феи, коты ученые, спешащие на помощь – обогреть, обобрать, тьфу ты, обласкать… Да и сами герои и героини, попавшие в места отдаленные, бывшие милиционеры, спортсмены, парашютисты, каратисты всякие, а потом у всех, как по заказу, открываются магические способности, и они вовсю творят, вершат, миры перекраивают по своему разумению. А что делать бедной девушке без вредных привычек и выдающихся способностей, как ей противостоять злобным магиням, особо крупным великанам, тяготам походной жизни… Как выжить? О-хо-хо…

Что-то я впала в депрессию. Руки-ноги холодные, по телу пробегает дрожь, в голове все перепуталось… Кажется, у меня стресс. От страха? От темноты? От одиночества? Да-а, причин хватает. Где же ты, Кащей? И как тебя искать? Комнаты у великанов большие, всё теряется в сумерках. Позвать? Так я сейчас всю эту братию разбужу.

Я прошла уже где-то комнат двенадцать, как вдруг услышала слабые звуки, они доносились из очередного «номера». Я прислушалась: кто-то тихо всхлипывал. Та-ак. Крадучись я двинулась на звук. На каменном столе стояла такая же клетка, как моя бывшая, и некто в ней плакал. Неужели Эдриэл? Боюсь поверить в удачу. Возможно, это вовсе и не он, но какая разница, нужно помочь пленнику. И я, как скалолазка без снаряжения, полезла вверх. К счастью, неровная поверхность – камня позволила мне добраться без приключений.

В клетке, нахохлившись, словно воробышек на морозе, сидел… Да он это, он!

Увидев свет, эльфиненок замолчал.

И тут же в углу на каменной кровати кто-то заворочался.

– Хнычь, маленький, хнычь, а то великаны проснутся.

Тоненькое нытье малыша действовало как колыбельная, и неожиданная тишина могла разбудить турсов. Малыш послушно продолжил свою «песню», при этом во все глаза рассматривая, кто же это пришел к нему на помощь. Я подошла ближе, и он узнал меня, вскочил, радостно заулыбался, ухватившись за прутья.

– А теперь, потише плачь. – Я стала ощупывать дверцу в поисках запора. О черт! Если моя дверь была закрыта на одну задвижку, то здесь висел замок!

Пилить лиану уже поздно, до рассвета могу не успеть. Где же может быть ключ? Я огляделась по сторонам. Не видать.

– Где ключ, малыш?

Эльфиненок ткнул пальцем в сторону ниши, где можно было различить спящих великанов, здесь жила пара, и это еще более усложняло мою задачу. Пришлось снова слезать на пол и подбираться к нише. Турсы спали раскрытые, в одеждах типа туник. Великаны шумно дышали, и мне все время казалось, что они вот-вот проснутся. Ну и где же этот ключ? Сначала я лазала по огромному ложу, боясь прикоснуться к спящим. Затем пришлось перебраться на другую сторону прямо через великана. Наконец-то! Особь женского пола спала на животе, разметав по постели длинные черные волосы, а из-под ее левой груди торчал кончик ключа. Думаю, это и есть ключ от клетки, ведь больше ничего здесь не запирается. Я ухватилась за бородку ключа и потянула на себя. С тем же успехом можно было пытаться вытащить его из-под колеса башенного крана. Что теперь делать? Не обладаю я ни магией, ни силой, и Кащей, как назло, пропал. Опять придется идти ва-банк. Я стала осторожно пробираться к краю каменного ложа, добираясь до стопы великанши. Хоть бы не перепутать ее ноги с ногами партнера. Ага, эта нога принадлежит точно местной красавице. Интересно, какой размерчик? Ударит – насмерть пришибет. А, была не была, и я пощекотала круглую, как подушка, пятку. Великанша сделала то, что сделала бы и я в ее положении, – так резко поджала ногу, что я чуть не слетела с каменного ложа. И все. Придется повторить подвиг.

Я приблизилась к ступне почти вплотную. Подула. Ага, на такие пустяки, как скромный сквозняк, она не реагирует. Придется-таки щекотать…

А вот этого она явно не любит! Рассчитала я правильно, великанша задергалась, заворочалась, разбудила своего партнера, тот тоже повернулся на другой бок, обнял свою подругу. Идиллия. А как эта скромная картина выглядела для меня? Как землетрясение в одиннадцать баллов со сдвигами горных массивов. Я едва успела увернуться от стройных ножек великанши, как меня чуть не задавил ее друг. Огромные тела поворочались и снова засопели. Какое счастье, что хоть сексом не надумали заняться.

Я оказалась где-то среди сплетения ног. Раз, два – ее ноги, три, четыре – его ноги, пять, шесть – еще ноги… Если опять заворочаются – задавят. Я выждала паузу и принялась выбираться из этого хитросплетения словно из ущелья. Как же вылезти, чтоб и не свалиться, и не разбудить турсов?

Мои руки в поисках опоры нащупали ствол какого-то дерева, я крепко обхватила его. Подтянулась и наконец-то выбралась.

Стоп. Какое дерево в горах? Точнее, там оно еще могло бы встретиться с малой долей вероятности. Но я не в горах!

Когда я поняла, что это было за дерево… Ладно, проехали.

Великаны спали теперь обнявшись, но, к счастью, ключ оказался на куполообразной груди. Свободный! Правда, добраться до него я могла, только пройдя по телам турсов. Хорошо, хоть не по трупам.

Я осторожненько двинулась вперед, то ползком, то на коленках. Мне казалось, что я ужасно тяжелая. Жутко давлю эти упругие, словно резиновые, тела, сейчас они поднимутся и покажут мне кузькину мать…

Но великаны спали, посапывая и даже постанывая. Видимо, мое путешествие вызывало у них эротические сновидения. В конце концов, ключ оказался в моих руках, только он был на веревке, снять которую с шеи великанши я никак бы не смогла. Не скажу же я: «Дорогуша, приподними на минутку голову, я у тебя ключик собираюсь свистнуть». Я ощупала веревку, эльфийский кинжал снова пригодился, минута – и ключ в моих руках. Ого! Не «ого», а ключ от собора, как в старом анекдоте. И как прикажете мне спускаться со шпалой такого размера и веса на плече?

Я бы, наверное, раздумывала долго, но тут великанша снова повернулась – и я слетела с нее со скоростью слаломщика, совершив в конце головокружительный кувырок и свалившись на пол. Спасибочки! А себя поздравляю с приземлением, синяки считать потом буду, жива – и то хорошо.

Я встала, шатаясь. Удар ключом наградил меня увесистой шишкой на лбу. Сама у себя спрашиваю: «Не тошнит? Голова не кружится? Может, у вас сотрясение мозга?» Не кружится? Все сейчас кружится. Но сотрясение будет, когда великаны проснутся. Кажись, светать начинает… Действительно, в щели начал пробиваться слабый свет.

Со всей возможной скоростью я добралась до клетки и освободила малыша, который продолжал хныкать, не отрывая от меня глаз.

– Теперь потише и пореже, – посоветовала я, и мы тихонько выбрались из комнаты.

– Все, хватит ныть, уходим отсюда поживее, – если бы еще мне кто подсказал как.

Эльфиненок крепко сжал мою руку и доверчиво заглянул в глаза:

– Я знал, что ты за мной придешь.

Да откуда же ты знал это, малыш? Я еще вчера сама не думала, что мои путешествия продолжатся таким необычным образом, надеялась, что доберусь до Спящего города – и все проблемы решатся сами собой. Что в этом городе лифт во все миры в рабочем состоянии, что к вечеру заберусь в свою родную постель, включу любой, пусть даже самый бессмысленный сериал и буду пить кофе из любимой синей чашечки. Мечты на миллионы. Но, говорят, человек предполагает, а Бог располагает. А еще говорят…

Серый утренний свет, пробивающийся сквозь щели, осветил стадо овец, сбившееся в кучу в центре этого крытого городка. И мне вспомнилось, как Одиссей спасся от циклопа с помощью баранов. Повторим фокус? Я изложила Эдриэлу суть дела, и мы двинулись к овцам, которые, в свою очередь, почувствовав приближение утра, столпились у выхода. Я попробовала прицепиться к барану снизу. Баран меня не понял, он заблеял, задергался. А как вообще можно удержаться за шерсть, чтобы не свалиться? Когда читаешь, думаешь, что все так просто и гладко. Нет, этот подвиг мне не под силу. Может быть, если бы это был баран-великан, то что-нибудь и получилось бы, а так… Выдумал все этот Одиссей! Оставлю бесполезные попытки, пока стадо от смеха не передохло.

К моему стыду, у эльфиненка все получилось как нельзя лучше: уцепился за ближайшую овечку, как вошь за шкуру, и даже не видно его.

Понятно, он Маленький, легкий, килограммов пять. А во мне – пятьдесят. Разница есть? А Одиссею все равно не верю! Хотя…

– В общем, так, – зашептала я малышу, – пока слезай, притаись в углу около выхода, а как великаны пойдут стадо выпускать, цепляйся за овечку и не показывайся, пока она тебя не унесет как можно дальше. Да сними эту красную курточку, в ней тебя моментом вычислят, – стянула я с него предательскую одежонку.

– А ты? – вцепился эльфиненок в мою руку.

– Странника помнишь?

Малыш кивнул.

– Так вот, он тоже тебя где-то здесь ищет. Ты, главное, до своих доберись, а мы попозже придем, лады?

Эдриэл нехотя кивнул, И я, поцеловав его в чумазую щечку, стала выбираться из стада. Где же мне теперь Кащея искать? И вообще, кто кого спасает? В этот раз я решила идти по кругу с другой стороны, заглядывая в помещения, которые не успела осмотреть раньше. Первые три комнаты ничем не привлекли мое внимание, но в четвертой я заметила клетку, висящую над ложем с парой спящих великанов. Я подошла поближе, но никак не могла снизу рассмотреть, кто в клетке. Что-то черное, бесформенное, словно куча тряпок.

– Кащей! – тихо позвала я.

Молчание. Мне вдруг показалось, что это точно он. Может, ранен, может, без сознания? Может, ему нужна помощь? Я в тот момент совершенно забыла, что он вообще-то бессмертный, и стала составлять план спасения.

Вдруг со стороны входа хлынул поток света. Я догадалась, что открыли ворота, чтобы выпустить на пастбище овец. Значит, скоро все великаны встанут, может, подождать, пока они выйдут, а тогда уже…

– Ох-хо, – послышалось сверху.

– Кащеик, миленький, что с тобой?

– О-ох-хо…

Мне в голову стукнула мысль, что спасение нельзя откладывать ни на минуту. Я судорожно огляделась, и мой взгляд упал на длинную палку, стоящую в углу. Вполне возможно, это был обычный посох великанов, но чем не шест для прыжков в высоту? Правда, я никогда раньше с шестом не прыгала. Но видела по телику, как прыгает Сергей Бубка. Все очень просто, элементарно: разгоняемся, отталкиваемся, летим!

А-а-а-а!.. Я хорошо разогналась. Для первого раза – вообще прыжок почти идеальный. Я действительно взлетела, но лечу уже вниз головой, вверх тормашками, со всей дури врезаюсь в клетку, сбиваю ее с крючка, клетка срывается, падает прямо на черепушку великану и разбивается. Черепушка-то, считай, чугунная! Из клетки с криком «Ох, какая революция!» вылетает взлохмаченная черная птица с меня ростом и быстро покидает вражескую территорию. А тут и я приземляюсь, вернее, привеликаниваюсь из свободного полета. Крики, визг, стук, гам. И я, уже зажатая в руке рыжеволосой великанши, выскакиваю вместе с ней в холл. И со всех сторон стекаются турсы, рассматривают диковинку, меня. И, расталкивая всех, ко мне тянет руки другая великанша, как догадываюсь, моя бывшая хозяйка, гневно кричит что-то оскорбительное, тянет ко мне жирные, потные пальцы…

– Не надо меня делить!!!

Вдруг что-то со свистом проносится мимо, выхватывая меня из рук рыжеволосой, и я оказываюсь на ковре-самолете.

– Кащеюшка!

– Держись!

Ковер сделал крутой разворот, и я чуть не скатилась с него. Великанши стукнулись лбами, Бессмертный ухватил меня за руку:

– Сказал, держись!

Я распласталась, как каракатица, вцепившись в ворс. Попробуй тут удержаться. Теперь я понимаю, что чувствует летающая по комнате моль. Мы, конечно, покрупнее, но картина та же. Турсы бегают, сталкиваются, кричат, хлопают ладонями, ловя нас. Мы кружим в немыслимых пируэтах, закручиваем такие виражи, пытаясь удрать, что захватывает не только дух, но и где-то неизмеримо дальше. Как Кащей умудряется еще и руководить гравилетом? У меня сейчас одна мысль в голове – удержаться. Стоит свалиться – растопчут, как судью во время футбольного матча между сборными слонов и носорогов, и не заметят даже.

Ковер-самолет заложил мертвую петлю, уворачиваясь от особо ярых «ловцов моли», мы оказались чуть ли не у самого пола, впереди забрезжил свет – выход рядом!

И тут нас поймали, свернули вместе с ковриком и засунули, могу предположить что в карман. Свет померк. Судя по доносившимся крикам и хлопкам, нас продолжали ловить, а некто, отхвативший добычу, удаляется с «поля боя» на цыпочках, чтобы никто не заметил. Сквозь ткань пробился солнечный свет, значит, мы вышли на улицу. Похититель побежал. Ой, на американских горках и то легче было! Внутренности чуть не вывернулись наизнанку. Больно, но недолго.

– Как ты, Неневеста?

– Не-о-пи-су-емо! Где ты раньше был?

– Тебя искал. И эльфиненка.

– Пока ты искал, я его нашла.

– И где он?

– Надеюсь, уже у своих.

– А ты почему вернулась?

– Тебя искала.

Поговорить еще нам не удалось. Похититель стал выуживать нас из кармана. По правде говоря, он был достаточно аккуратен, чтобы не переломать нам кости, но далеко не достаточно, чтобы не добавить синяков и шишек к уже имеющимся. Минуту спустя мы уже стояли (правда, меня так укачало, что тут же села) на огромном камне и смогли оглядеться.

Судя по всему, мы находились с тыльной стороны города тур-сов. Так как стена была сплошная, мы могли только слышать шум внутри, видимо, нас до сих пор искали, но пока мы были в относительной безопасности. В чьей же теперь мы власти?

Перед нами стоял похитивший нас великан. Так вот в чем дело! Это был ребенок, ростом выше одноэтажного дома, но ребенок.

– Игрушки, – сказал он и присел на корточки, так, что его глаза оказались на уровне нас. – Мои игрушки!

Его голос был гораздо выше, чем у взрослых великанов, и его вполне можно было понять. Может, мы поговорим?

– Как тебя зовут?

– Говорящие игрушки! – обрадовался великанчик.

Кащей положил руку на эфес шпаги.

– Мы не игрушки! – прокричала я. – Мы живые!

– Живые?

– Такие, как ты, как твои папа и мама, только маленькие!

– Ну да?!

– Как тебя зовут?!

– Еуххан. Мама называет меня Ехи.

– Слушай, Ехи, нам нужна твоя помощь!

– А тебя как зовут?

– Неневеста! Ехи, ты уже большой…

– А его? – ткнул великанчик грязным пальцем в моего спутника.

– Странник. Послушай, ты уже большой и должен все понимать.

– Угу, – кивнул Ехи.

– Ты бы хотел, чтобы кто-то огромный поймал тебя и посадил в клетку или в карманчик?

Ребенок закатил глаза, представляя ситуацию в красках:

– Не-а.

– Мы тоже не хотим такого. Нельзя разумных существ лишать свободы! Ты понимаешь?

Великанчик кивнул.

– Можно дружить, играть.

– Хочу дружить!

– Ты знаешь, где в лесу живут эльфы?

Великанчик опять кивнул:

– Они пришли недавно в наши леса.

– Там есть дети, такие, как ты, с ними можно играть.

– Туда нельзя. Мама говорит, эльфы стреляют острыми булавками.

– Очень плохо, когда народы воюют между собой. Но разве дети хотят воевать? Дети хотят играть. Отнеси нас к эльфам, и мы тебя познакомим с малышом Эдриэлом.

Глазки у великанчика загорелись:

– Хорошо, только маме не говорите.

Он посадил нас на ладонь и отправился к лесу. По дороге я рассказывала ему, разумеется в доступной ребенку форме, о назревающей войне, о Спящем городе, о конце света.

– Стой, Ехи! – Мы подошли довольно близко к лесу, и я увидела нацеленные в нашу сторону стрелы. – Будет лучше, если ты подождешь нас здесь. А мы объясним эльфам, что ты не желаешь им зла, и приведем тебе друга для игр.

Великанчик послушно остановился и сел на траву.

– Отдай нам ковер-самолет, так мы сможем вернуться намного быстрее.

Еуххан недоуменно пожал плечами.

– Ковер, он с одной стороны зеленый, как трава, а с другой – серый, как камень, мы на нем летели.

– А, тряпочка. – Ехи вытащил скомканный летающий объект уже неопознаваемого вида.

– Он! – обрадовалась я. – Жди, никуда не уходи!

Спустя несколько минут мы были в лагере беженцев. В первую очередь предупредили охрану, чтобы ни в коем случае не стреляли в ребенка. Во вторую – отправились к старейшинам.

– Я не знаю, как вас благодарить. – Из глаз старого эльфа, не выпускающего из объятий внука, катились крупные слезы. – Я уже не надеялся увидеть снова своего Эдриэла!

– Пожалуйста, пожалуйста. Но сейчас нам нужно познакомить его с ребенком великанов.

– Что?! При всем моем уважении… При всей моей благодарности… Вы сами только спасли его из лап этих чудовищ и теперь хотите вновь отдать им?!

– А вы хотите воевать дальше? Вы, придя сюда, разве попробовали наладить мирные отношения с местным населением? Нет.

– Да разве с великанами можно договориться?!

– Но вы даже не пытались! Вы пришлые. Вы должны были попросить разрешения пожить на этих землях. Если вы причините вред ребёнку великанов, который пришел, чтобы найти себе друга, вас уже ничто не спасёт!

– Хорошо. Мы не тронем его, пусть уходит.

– А вы останетесь в состоянии партизанской войны? Поймите, детям не нужна война. Если они сейчас смогут подружиться, это гарантия мирных отношений в дальнейшем. Дети – будущее нации! Вы же умудренный жизнью эльф, вы должны это сознавать.

– Я понимаю, – склонил голову старик. – Но рисковать своим единственным наследником… Да он и так напуган. Пусть кто-нибудь другой… Другой ребенок.

– Дедушка, – поднял эльфиненок огромные синие глаза, – они, конечно, большие, но незлые. Они просто не умеют дружить. Я их видел близко, очень близко, я их уже не боюсь, а другие эльфинята могут испугаться и все испортить. Значит, должен идти я.

– Нет! Нет-нет-нет!

– Да, дедушка, я пойду и познакомлюсь с ребенком великанов. Нам будет о чем поговорить.

Я и сама была поражена взрослыми рассуждениями такого маленького ребенка.

– Вы должны гордиться своим внуком, – сказал Кашей. – Когда-нибудь он станет мудрым, дальновидным вождем.

Старый эльф нехотя выпустил малыша из объятий:

– Берегите его, я не переживу, если что-нибудь случится.

Я посмотрела в его глубокие, блестящие от рвущихся наружу слез глаза:

– Все будет хорошо, это правильный выбор.

Мы с Кащеем взяли эльфиненка за руки, усадили на ковер между собой, и мы полетели к опушке леса.

Ковер опустился прямо на ладонь, протянутую улыбающимся великанчиком.

– Вы вернулись! А я боялся… Я Ехи, – обратился он к малышу.

– А я Эдриэл.

– Будешь со мной дружить?

– Конечно! А ты знаешь…

Далее последовал обычный мальчишеский разговор, а я в изнеможении опустилась на ковер.

– Странник, я так устала за последние сутки.

– Надеюсь, ты камень у эльфиненка забрала? – спросил Кащей.

Камень!.. Из-за всех событий я совершенно забыла о главной цели нашего путешествия. Я посмотрела на эльфиненка. Шнурочка на шее не было! Мое сердце пропустило удар.

– Эдриэл, – осторожно позвала я, – помнишь, я подарила тебе серенький камушек?

– Помню, – отозвался малыш.

– А где он сейчас?

– Прости, Неневеста, я его потерял.

Мое сердце оборвалось. Я бросила отчаянный взгляд на Кащея, он – на меня.

– А где ты его потерял?

– Там. – Эдриэл пальцем указал в сторону города великанов. – Когда убегал.

Все. Опять я виновата. Да еще в чем: в конце света, в гибели целого мира! И меня… И Кащея… Если бы я сразу, как только увидела эльфиненка, вспомнила о камне, забрала его… А теперь? Найти в каменном городе маленький серый осколок – это даже сложнее, чем иголку в стоге сена. А учитывая, что там еще и полным-полно турсов, мечтающих посадить в свою клетку странных зверушек, шансы приближаются к нулю.

Я не поднимала глаз на Кащея. А он просто онемел.

Неужели из-за какого-то камушка погибнет весь мир, а может, и все миры? Не из-за камушка, из-за меня, безответственной, безрассудной, исчезнет этот лес, это небо, Эдриэл, Ехи… Ехи? Мы с Кащеем одновременно посмотрели на Еуххана.

Нет, конечно, даже ему не под силу будет отыскать в городе великанов кусочек края света. Просто я должна оправдаться хотя бы перед собой, что сделала все, что смогла.

– Ехи, а ты не мог бы поискать дома одну штучку? Странник, покажи ему…

Кащей вытащил свой камень, покачивая его на шнурочке, солнечный свет, казалось, тонул в нем.

Великанчик наклонился, чтобы рассмотреть.

– Понимаешь, от него зависит жизнь всего мира, и тебя, и Эдриэла, и твоих папы с мамой.

Еуххан моргнул, затем порылся в карманчике и протянул двумя пальцами веревочку с раскачивающимся на ней тусклым камнем.

Мне так хотелось отдохнуть. Но Кащей настаивал на немедленном отлете. Разумеется, он прав, каждый день забирает у мира изрядный ломоть. И если это зависит от тебя, то приходится и недоесть, и недоспать, только бы сделать все побыстрее.

– На ковре-самолете и поешь, и поспишь, – успокоил меня Странник, упаковывая собранный хозяевами ужин.

Мы наскоро распрощались с эльфами и отправились в обратный путь. Спать хотелось так, что даже поужинали наспех, несмотря на то что не завтракали и не обедали. Я уснула, едва прислонившись щекой к ковру, Кащей обещал следить, чтобы я не свалилась.

Но не так все случилось, как планировалось. Почему мужчины говорят: «Спроси у женщины – и сделай все наоборот»? Кто-нибудь изучал последствия этой методики? Надо было меня послушать, отдыхали бы сейчас в лагере и горя не знали. Кащей хоть бессмертный, но не бессонный, усталость взяла свое, он задремал, и ковер на полном ходу врезался в дерево. Пробуждение было нарочно не придумаешь. Не знаю, как мы не покалечились, падая?

Шишки и ссадины – мелочи жизни, главное, что целы. Это была хорошая новость. А вот и плохая: мы свалились прямехонько в военный лагерь гоблинов, переполошив их, словно кур в курятнике. Но это оказалось не смешно. Гориллоподобные воины с тупыми, злобными мордами медленно брали нас в кольцо.

– Мы к вам с мирной миссией! – крикнул Кащей.

– А мы – нет! – послышалось в ответ, и гоблины стали вытаскивать из ножен кривые сабли.

– Ищи ковер, Неневеста! – обернулся ко мне Бессмертный, выхватывая меч-кладенец. – Вы не знаете, с кем связались! Мазохисты есть? В очередь становись! Кому сделать больно?!

Да где же наш летающий друг? Он не может быть далеко. Что случилось? Не мог он улететь без нас, натолкнувшись на дерево? Я подняла глаза: коврик висел чуть ли не на верхушке, запутавшись в ветвях.

– Держись, Странник! Я его вижу!

С этими словами я полезла на дерево. Благо тренировки у меня было предостаточно. В детстве я жила у бабушки в селе и целые дни проводила на шелковицах, где был готов и стол, и дом, можно было питаться кисловато-сладкими плодами, играть и даже дремать в удобной развилке между ветвей. Я залезала выше крыши и привыкла не бояться высоты. А чего бояться, если дерево меня держит? Я задохнулась от нахлынувших воспоминаний. Вот это была свобода, это было счастье! А ведь я уже забыла об этом…

Жаль только, что это не крепкое, кряжистое тутовое дерево, а огромная сосна, нижние ветви которой усохли и в любой момент могли обломиться. Я глянула вниз. Кольцо гоблинов сжималось, а Кащей размахивал во все стороны мечом, не подпуская их к дереву. Я полезла быстрей… вот уже достала до края ковра, подергала… Ох, нет! Он застрял где-то выше и категорически отказывался спуститься с дерева для продолжения полета, негодяй! Пришлось лезть еще выше. Интересно, гравилет хоть на нем?

Моя рука нащупала прикрепленную к ворсистой ткани коробочку, которая тут же отвалилась. Я поспешно сунула ее за пазуху и снова стала пытаться освободить ковер из плена ветвей. Снизу донесся леденящий душу крик. Крупный гоблин в броне с двухметровым мечом в руках вышел на бой с Кащеем. Остальные пока притихли, увлеченные зрелищем. Противники явно были в разных весовых категориях, нужно спешить. Я дернула ковер изо всех сил и повисла на нем всем телом. Внезапно он предательски разорвался в моих руках, наплевав на ответственность, и я полетела вниз.

Не помню, как я падала в первый раз, возможно, мне снилось, что я орбитальная станция «Мир», но теперь это оказалось очень неприятно. Я отчаянно пыталась удержаться за все ветви на моем пути, разрывая одежду и кожу. В конце концов, я умудрилась остановиться: под ноги мне попала, толстая ветвь. Толстая, но сухая, она подозрительно жалобно треснула, приняв удар. Надо бы подтянуться, ухватиться за что-нибудь более крепкое… Но не суждено. Сухая ветка треснула еще раз, еще жалобнее, и полетела вниз, оставив меня болтаться в судорожных попытках удержаться на тонких ветвях. С ужасом я увидела, как она рухнула на голову Кащею. Он пошатнулся от удара и свалился на спину, потеряв оружие. Гоблин, хохоча звериным оскалом, никогда не знавшим «Орбита», занес над ним меч.

Глава 26 ХАНУМА

В моих глазах навсегда запечатлелся безоружный Кащей и двухметровый меч над его грудью.

Внезапно тонкие ветви выскользнули из моих рук – и я полетела вниз, прямо на звероподобного гоблина. Хоть раз не на Кащея свалилась, а то уже думала, что у меня комплекс развивается. Воин хрюкнул и стал заваливаться назад, я благоразумно кувыркнулась прочь, чтоб он меня не зацепил. Но, кажется, он зацепил что-то другое. Лезвие опустилось между его ногами, и раздался дикий, пронзительный визг. Смотри-ка, сразу бас на дискант сменил, – удивилась я.

Пока все выходили из ступора, Кащей успел подняться и отыскать свой меч.

– Где ковер-самолет? – крикнул он.

– Самоликвидировался!

– Что?!

– Но гравилет у меня!

– Слава небесам! Но к чему прицепить его?

Я бросила неуверенный взгляд на поверженного противника.

– К живым существам – нельзя! – помотал головой Кащей.

Гоблины сужали кольцо, кривые сабли зловеще поблескивали в лучах заходящего солнца.

Мой взгляд упал на отломленную ветку, и я приблизила к ней гравилет.

Кащей, отбивая первые удары, сделал круглые глаза.

– А у нас выбора нет, – ответила я на его немой вопрос и прилепила черную коробочку к шершавой коре.

Ветка едва не выскользнула из моих рук. Я не успела опомниться, как Кащей подхватил меня, усаживая перед собой, словно на коня, и мы взмыли вверх, оставив недоумевающих гоблинов с поднятыми вверх головами.

Вы летали когда-нибудь на метле? Я тоже. Но, думаю, на ветке – очень похоже, а может, и похлеще. Даже на драконихе было легче найти равновесие. Нас без конца заваливало то вправо, то влево, если бы не Кащей, я бы уже сто раз свалилась. Нос ветки то зарывался к земле, то подскакивал вверх. Вот это аттракцион!

Больше никогда не буду на ветках летать. И на метлах тоже!

Впереди блеснула извивающаяся лента реки. Не хватало еще свалиться в воду. Не люблю я ночных купаний в водоемах с неоприходованной живностью. Так и кажется, что вот-вот из черной воды покажется улыбчивая морда какого-нибудь дальнего родственника Несси.

Наш неопознанный летающий объект дал крен и вошел в пике.

Я завизжала, но Кащей успокоил меня, прокричав над ухом:

– Спускаемся!

Спускаемся так спускаемся. Я что, против? Только не так же резко!

Чуть ли не у самой земли ветка вышла из пике и как ни в чем не бывало тихохонько улеглась на песчаном берегу. Типа она и не летала. Ладно-ладно, я ей припомню, решила я, вставая с воздушного скакуна. Хотя при чем здесь бедная ветка, она тоже небось улеталась-укачалась. Где этот пилот-самозванец? Недоучка! Я попыталась оглядеться, но мир поплыл в кругосветное путешествие, и я шлепнулась на песок.

Когда головокружение унялось, я решила все же поискать Кащея.

Он сидел у самой реки спиной ко мне, согнувшийся, как старичок, какой-то несчастный. Мне даже стало его жалко.

Так жалко, что я подкралась сзади и, чтобы испугать и развеселить его, громко гавкнула.

Кащей медленно повернулся ко мне. В его глазах было столько муки и отчаяния. Да что могло случиться? У нас уже и так случилось все, что могло… И вдруг меня осенило:

– Ты потерял камни?!

Странник отрицательно покачал головой.

– Фу, а я перепугалась… А в чем тогда дело? Откуда эта вселенская тоска в глазах?

Только вздох в ответ.

– Кащеик, Кащеюшка, ты меня не пугай. Лучше сразу скажи, что произошло?

– Не бойся, тебя это не касается.

– А кого? Тебя? Тем более ты должен мне все рассказать. Я ведь твой друг. А зачем на свете друзья? Помочь чтобы в трудную минуту, поддержать…

– Неневеста, ты ничем не сможешь мне помочь.

– Что случилось? Говори немедленно!

Кащей откинул полу плаща и обнажил руку, рукав до локтя был закатан, и на смуглой коже виднелась рана – порез сантиметра четыре длиной, он слегка кровоточил.

– Гоблин мечом зацепил?

Странник кивнул.

– Ну ничего. До свадьбы заживет. Это же царапина!

Кащей опять вздохнул и отвернулся от меня.

– Да в чем дело? Умереть от потери крови тебе не грозит. Давай завяжу чем-нибудь. Не делай проблему из ничего! Рана несмертельная. Да если бы даже смертельная была, тебе это не страшно, ты же бессмертный!

Кащей посмотрел на меня, как на несмышленого ребенка:

– В том-то и дело, что не бессмертный!

Я непонимающе заморгала и села рядом.

– Видимо, я не только половину памятипотерял, но и способность к регенерации тоже. Эта царапина должна была затянуться за считаные секунды, а кровь до сих пор идет.

– Ты хочешь сказать, что стал обычным человеком?!

– Обычным…

– Ну это несмертельно. То есть… Я не это хотела сказать… Но мы все так живем. Не зная, что может случиться в любой момент. Но если жить и все время думать о смерти, зачем тогда жить? Никакой радости не будет. Все это само собой подразумевается, и мы часто ходим на грани… Кащей, даже если так, забудь об этом и живи как все.

– Спасибо, подруга, успокоила.

– Прости. Я, конечно, понимаю, что такое привыкнуть к неуязвимости, к вечности, и вдруг узнать, что стал как все. Но не спеши расстраиваться, может, дело и не в тебе.

– А в чем?

– Может, меч у гоблина был какой-нибудь волшебный или заговоренный. Может…

– Меч ни при чем. – Кащей показал на другой руке тонкие воспаленные полосы. – Это царапины от веток, когда мы врезались в дерево, они тоже не заживают.

– Тогда, может, это было такое место или такое время…

– Не надо меня утешать, Неневеста. Я вообще последнее время неважно себя чувствую, – голова кружилась так, что не мог управлять гравилетом.

– Мы же не спали больше суток, нужно отдохнуть. Я сама шатаюсь как привидение. Здесь гоблинов поблизости нет? Давай поспим, все равно ты лететь сейчас не в состоянии.

– Да, ложись, Неневеста, я посторожу.

Долго упрашивать не надо было. Я положила голову на колени Страннику, он прикрыл меня плащом и… больше ничего не помню.

Проснулась я потому, что стало холодно. С речки тянуло сыростью, да еще и надоедливый ветер… Попыталась нащупать плащ и поняла, что ни плаща, ни его хозяина не наблюдается. Я испуганно подскочила, сон как рукой сняло. Вот так расслабишься в надежде, что твой сон кто-то охраняет, и вдруг выясняется, что нет уже этого кого-то.

Я огляделась. Луна светит ярко, но ее застилают быстро бегущие тучи, что создает причудливое мерцание светотени на земле. Даже жутковато как-то стало. Куда Кашей задевался?

Вдали послышался тихий смех, словно перезванивались колокольчики, и я пошла на звуки. Ну вот, так я и знала. Этих мужчин нельзя на минуту оставить без присмотра! Кащей стоял на берегу в окружении Группы девиц в пышных венках и ночных рубашках. Девицы были черненькие, беленькие, рыжие, но все с распущенными волосами, спускающимися ниже пояса. Рубашки обтягивали их пышные бюсты, словно они только что купались в одежде, и ничего не скрывали, напротив, делали груди еще более соблазнительными.

Так, что это тут за местные прости… простите, бесстыдницы? Я не поняла!

– Кащей!

А он-то чего улыбается улыбкой идиота? До сих пор особого рвения к женскому полу за ним не замечала. С одной обворожительной девушкой вот уже сколько дней путешествует (и сколько ночей проводит в непосредственной близости), а до сих пор еще ничего между ними не было.

Ну я его в обиду не дам и соблазнить не позволю! А девицы в это время, не обращая на меня никакого внимания, хихикают, щекочут Кащея, белыми пальчиками везде лезут. А ему, похоже, все это нравится.

Значит, мне он плачется в жилетку по поводу пустяковой царапины, а перед этими фифами растаял совсем.

– А ну-ка прекратите! – закричала я. – Не ваше – не трогать! Положили, где брали!

– Мы тебя не будили, – ответила одна чернявая девица. – Иди подобру-поздорову.

– Да нет, так не получится. – Я схватила одну из соблазнительниц за плечо и оторвала от Кащея.

Мамочки, какая же она холодная! У нее что, последняя стадия вегето-сосудистой дистонии?

А одежда и правда была мокрая, словно девушка только что вылезла из воды, и почти не ощущалась, будто сотканная из лунного света.

– А ну по домам! Мамки-папки не спят, волнуются, а они тут среди ночи облаву на невинных путников устроили!

Девушки расхохотались в ответ на мои увещевания.

– Оставьте его! – Бороться с возбужденными красотками себе дороже, но я попыталась вырвать Бессмертного из лап блудниц. – Кащей! Пошли отсюда! Нам нужно конец света остановить, а ты…

Бессмертный даже не посмотрел на меня, так и стоял, улыбаясь глупой улыбочкой и отсутствующим взглядом уставившись в никуда, словно загипнотизированный.

«Милые девочки» обступили меня со всех сторон, как на крупных разборках.

– Послушай, дорогая, – взяла меня за петельки рыжеволосая дылда, – спасибо скажи, что тебя не тронули, а то мы сейчас передумаем, и ты присоединишься к нашей компании.

Будь мы наедине, меня бы ее рост не остановил, я бы ей живо патлы повыдергивала, не таких видали. Но их здесь не меньше пятнадцати, и они на своей территории. Придется быть дипломатичной.

– А вы бы рассказали, что к чему, может, я и сама была бы не против членства в вашем клубе…

– Девочки, а ну-ка организуем ей холодную ванну и рыбий хвост вместо ножек! – Рыжая дернула за руку, и они все вместе потащили меня к воде.

Только сейчас я сообразила, с кем имею дело. Это же обычные речные русалки, на Украине их называют «навки». Чаще всего это утонувшие девушки или умершие некрещеными дети. Ночами они выходят и танцуют в полях и лугах, особенно при полной луне, поэтому их рыбьи хвосты легко превращаются в ноги и обратно. Они не злые, там, где они гуляют, улучшается урожай, но случайного путника могут защекотать до смерти или заманить к себе в реку. От них защищает полынь, но полыни у меня нет.

Все эти мысли о русалках промелькнули в моей голове, и единственная, которая осталась: надо делать ноги.

– Стоп-стоп-стоп! – уперлась я изо всех сил ногами в песок, когда вода уже лизала мои пятки. – Мы можем договориться!

– А что у тебя есть? – заинтересовалась чернявая.

– Фу-ух, давайте присядем и поговорим.

Русалки нехотя вернулись на берег, по их лицам я читала: чуть раньше, чуть позже, все равно она от нас никуда не денется.

Заинтересовавшись, подошли даже те из навок, которые оставались с Кащеем.

– Я так понимаю, вот этот вялый тип нужен вам исключительно как мужчина? – указала я пальцем на Бессмертного.

– А как еще? – удивились русалки.

– А как мужчина он, скажу вам по секрету, никакой.

У навок вытянулись лица.

– Врешь! – крикнула мне в лицо рыжая.

– Поверьте, путешествую с ним уже довольно долго, и ничего, никаких поползновений (и не соврала даже).

– Это печально, – вздохнула чернявая, – но он симпатичный, мы все равно заберем его с собой, у нас и таких мужчин нет.

– Как? Совсем никаких?

– Стыдно сказать, – ответила красивая блондинка, – был У нас один, водяной дедушка, но, видимо, пришел к концу его век, окочурился намедни.

– Оставил нас, сиротинушек, – некоторые навки стали вытирать слезинки с ресниц.

– А ты не бойся, ему у нас хорошо будет, – добавила чернявая, – будет нашим королем.

– Да ему-то, может, и хорошо будет. Так вас жалко, девки классные, а страдаете в одиночестве. А давайте я вас с кем-нибудь познакомлю?!

Русалки часто задышали и приблизились ко мне, чтоб ничего не пропустить.

– Здесь неподалеку целый отряд – мужички что надо, крепкие, заводные, идут к Спящему городу, там сейчас война готовится. Но если они увидят вас, какая там война!

– А их много?

– Всем хватит, еще и прозапас останутся.

Русалки замурчали в предвкушении.

– И ты приведешь их сюда?

– Конечно, приведу, кто ж откажется познакомиться с такими красотками? А этого, – я кивнула на Кащея, – заберу, чтоб под ногами, то есть между хвостами, у вас не путался.

Глазки навок загорелись от нетерпения.

– Ладно, – кивнула рыжая, – иди, но твоего друга мы отпустим только тогда, когда ты приведешь парней.

– А вы его не утопите, пока я вернусь?

– Да нет, уговор дороже жемчуга. Пощекочем немного.

– Только не до смерти.

– Не волнуйся.

– Тогда по рукам?

Мы хлопнули и разошлись: навки – играть с Кащеем, я – исполнять роль свахи.

На роль кавалеров для русалок я уже подобрала кандидатов. Вполне сойдут гоблины, с которыми мы недавно сразились. Может, они и грубоваты, но зато мужики что надо, крепкие. Мне почему-то кажется, что русалкам они должны подойти на все сто. Второй вопрос: как мне их привести на берег? Прийти и сказать: «Привет, чуваки, я тут в Интернете для вас адреса милашек накачала», – не получится. После того, что мы там устроили…

А что? Использую свою популярность.

Итак… А как Кащей управлял этой штукой?

К моему огромному удивлению, гравилет послушался с первого раза, и ветка взмыла в воздух. Ой, мама! Как же мне на ней удержаться?

Как мы с веткой летели – рассказать невозможно. Одна мысль в голове – чтоб она не продолжила путешествие без меня. Укрощение строптивой провалилось. Дикая лошадка оставалась такой же дикой, как и прежде, и отчаянно пыталась сбросить седока, то бишь меня, на сырую землю. Зато к лагерю гоблинов мы вернулись довольно быстро. План подлететь тихонько к дежурному и ввести его в курс дела, в какую сторону идти «по бабам», провалился сразу. Не справившись с тормозами, я со всего маху врезалась в самую большую палатку и, зацепившись ветвями, потащила ее за собой. Оглянувшись, увидела вскакивающих сонных гоблинов, скомандовала гравилету развернуться, при этом снесла с десяток потенциальных женихов и зацепила еще две палатки. Ну теперь меня наверняка заметили, пора давать команду «полный вперед!».

«Полный вперед!» не получился. Палатка тянулась за мной как парашют и тормозила, сильно тормозила. Цель моя достигнута, весь отряд мчится за мною к реке, но что, если догонят?

Вот один из догоняющих вцепился в палатку, за ним еще двое, гравилет завизжал от напряжения. Если еще несколько ухватятся, мне уже не отвязаться! И я резко рванула вверх. Двое гоблинов глухо шлепнулись на землю, но третий, в лучших традициях американских боевиков, повис на палатке, невзирая на возрастающую высоту, а затем стал медленно подтягиваться наверх ко мне.

Глава 27 КЛЮЧ И КАРТА

Гоблин, цепляясь за палатку, медленно, но верно подтягивался все ближе и ближе. Ну нет, такие соседи мне вовсе не нужны! Спасаясь от преследователя, я совершила немыслимый для новичка трюк: мёртвую петлю. Гоблин страшно перепугался, оказавшись в воздухе надо мной, кажется, на какое-то мгновение он завис в пространстве, выпучив глаза, затем мешком рухнул вниз, я еле успела отчалить в сторону. К моей радости, палатка оборвалась вместе с ним и развернулась, затормозив падение, теперь точно не убьётся. Я облегчённо вздохнула. Теперь могу с полным правом считать себя основателем парашютного спорта в Серпулии.

Мне пришлось снова снизиться, чтобы гоблины не повернули назад, и манить их, словно раненой птичке.

Скоро впереди показалась река, и я прибавила ходу. Не обманули меня русалки? Нет, они вместе с Кащеем водили хоровод на берегу. Услышав шум, они замерли, вглядываясь в сумеречную даль.

– Девчонки, это я! – замахала я издали. – Встречайте гостей!

Я резко тормознула около Кащея, по-прежнему находящемуся в прострации.

– Подсадите его сюда, рядышком, – попросила я навок. – А то сейчас вы будете очень заняты. Вон парни бегут со всех ног, так спешат с вами познакомиться!

Русалки загалдели, вглядываясь в приближающуюся толпу, но Кащея мне на ветку забросили.

– А мы думали, что обманешь, – улыбнулась рыжеволосая. – Где же ты их откопала?

– Где взяла, там уж нет. Вы их сразу начинайте обольщать, а потом держите в ежовых рукавицах.

– Мы свое дело знаем, – тряхнула головой чернявая. – Никуда от нас не денутся.

– Вот и славненько. Ну не будем вам мешать, всего хорошего, успехов в личной жизни!

Ветка дала старт, и я еле успела поддержать Кащея. Интересно, долго он будет в таком состоянии?

Навки помахали мне вслед и повернулись к приближающимся воинам. Надеюсь, что у них все получится.

Не помню, как мы перелетели через речку. Я так давно не спала и так измучилась с этими перелетами, что остановила гравилет, как только мы отлетели на безопасное расстояние, столкнула Кащея и сама без сил свалилась рядом в траву.

Когда я вырвалась из объятий сна, то обнаружила себя в объятиях Бессмертного. Он привычно держал мою голову на коленях и даже, как мне показалось, баюкал. Я потрясла головой и открыла глаза, солнце уже катилось за полдень. Неужели он все время берег мой сон?

– Проснулась? Наконец-то! – обрадовался Бессмертный. – Мы сильно задержались, пора в путь.

– О-о-о… Мм… – Спросонья у меня не получилось членораздельно объяснить свое отношение ко всему происходящему.

– Я почти не помню, что произошло. Все в каком-то тумане. Неневеста, расскажешь?

Я вкратце изложила суть прошедших событий, не вдаваясь в подробности.

– Думаю, что все гоблины останутся довольны, кроме того, который сам себе отрезал… э-э-э… Ну когда я на него свалилась. Бедняжечка…

– Не убивайся над ним.

– Да я не убиваюсь. Просто до сих пор в этом мире мы как-то умудрялись не причинять никому вреда…

– Да никакого вреда! – расхохотался Кащей. – Не будем же мы считать вредом сожженную дотла эльфийскую деревеньку, гражданскую войну и организованный на скорую руку конец света!

– Гражданская война началась не по нашей вине, – надулась я.

– Извини. Хотя косвенно мы к ней тоже причастны.

– Ты. Это из-за тебя Марукка решила объявить себя владычицей мира.

– Возможно, эта мысль пришла бы ей в голову, даже не окажись здесь меня. Думаю, у нее просто-напросто мания величия.

– Если бы ты ее однажды не выкрал из родительского гнездышка, она не попала бы в этот мир вообще. И мы, кстати, тоже.

– Да, – кивнул Бессмертный, – мы сюда не попали бы. Бросая камушек в воду, никогда не знаешь, куда могут достать круги от него.

– Ладно, не будем ссориться. Я просто имела в виду, что все, с кем нас сталкивала судьба, оставались живы-здоровы, и мы расставались в мирных отношениях. А вот с гоблинами мы расстались врагами, а один из них вообще лишился самого ценного, что есть у мужчины.

– Самое ценное, что есть у мужчины, у гоблинов находится в другом месте! – выпалил Кащей, покатываясь со смеху.

– Да-а?!

А где? Но спросить Бессмертного я как-то постеснялась.

Ой, а как же у них теперь с навками сложится? Хотя особенности женского строения русалок мне тоже неизвестны, может, они икру мечут или еще как-нибудь по-другому… Ладно, пусть сами разбираются.

– Бессмертный, а русалки тебя что, загипнотизировали, что ли?

– Во-первых, я уже не бессмертный, – вспылил Кащей (а, вот что его так волнует!). – Ты бы лучше пожалела меня, а не какого-то там гоблина! Во-вторых, я сам не разобрался с механизмом воздействия навок на человека. Я проснулся, но вроде бы продолжал спать, а во сне все воспринимаешь как должное. Но я, кажется, ничего такого не делал?

– При мне – ничего такого. А без меня, – я погрозила пальцем, – не знаю. Если через девять месяцев у русалок появятся малыши в плащах с черепушками, то ты на алиментах разоришься.

Кащей расхохотался:

– Что ж, если я лишился бессмертия, как раз время подумать о потомстве!

– А за тысячи лет ты не обзавелся многочисленными наследниками в различных уголках Вселенной?

– Я предохранялся, – многозначительно поднял палец Странник. – А теперь пора возвращаться в Спящий город.

Спящий город порадовал нас тишиной и спокойствием. Мы сделали вираж над замком, но нас никто и не заметил. Воины сидели, стояли, лежали, слушая очередную душещипательную историю, сочиненную Марушкой, то есть Маруккой, висящей на своей летающей платформе над городом. Молодец, способная ученица. Я даже отметила некоторую взаимную интеграцию армий. Передние фланги размещались уже вперемешку и пили эль из общих бочек.

В замке нас встретили как знатных гостей, и до окончания Маруккиного сериала даже накормили. Когда королева вошла в гостиную, мы с Кащеем сидели на диванчике, и он мне на ушко рассказывал анекдоты из жизни русалок. Увидев хозяйку замка, шепнул:

– О русалках ни слова!

И мы рассмеялись.

Марукка посмотрела на нас недовольно, ей явно не нравились наши отношения с Бессмертным. А я еще и подлила масла в огонь, невинно приложив головку к его плечу.

Королева даже зубами заскрежетала:

– Есть повод для радости?

– Ну что это такое: ни здрасте, ни до свидания? – спросила я, прижимаясь к Кащею потеснее.

– Ты бы сначала баньку истопила, есть посадила, спать уложила, а потом бы уже и расспрашивала, – добавил Кащей фразу из русских народных сказок.

– Насколько я знаю, поесть вы уже успели, а баньку я истоплю, – процедила сквозь зубы магиня, – и спать уложу. Потом. Что ж, здравствуй, Кащей!

– Здравствуй, если не шутишь.

– Это ты нынче расшутился. Есть хорошие новости?

– А со мной поздороваться? – влезла в разговор я.

– Здравствуй, Неневеста. – Марукка чуть не испепелила меня глазами.

– Привет.

– Так нашли вы камень?!

Кашей молча полез в карман и достал оба камушка.

– Какое счастье! – Королева расслабленно уселась на скамью. – А я уже извелась вся. Горло только чарами и поддерживаю. Саму уже от этих всех историй тошнит. А они слушают!

– А о проходе в наш мир что-нибудь откопала? – спросил Бессмертный.

– Да, кое-что.

– Мы полны внимания.

– Во-первых, подтвердилось, что закрыли мир именно древние альвы.

– Да в этом никто и не сомневался! – фыркнула я.

– Во-вторых, ключ они спрятали около Алатырь-камня, который находится на острове Боаяне.

– А где этот остров?

– Вот здесь и начинается самое интересное. На картах такого острова нет.

– И где же он? – нетерпеливо выкрикнула я.

– Он размещается за краем света.

– Но как можно найти его там, где уже ничего не существует?

– Абсолютной пустоты не бывает.

– Хорошо, – кивнул Кащей, – я даже согласен поверить в это, но как мы в этой неабсолютной пустоте отыщем остров?

– Существует карта Пустоты – того, что находится за краем света.

– Вот это да! – присвистнул Бессмертный. – Действительно, фантазия Вселенной неистощима. С одной стороны, это даже неплохо. Мы одним выстрелом убьем двух зайцев: и ключ заберем, и камушки там оставим, чем дальше, тем лучше.

– Пусть так, – кивнула я, – показывай карту.

– А вот ее-то у меня и нет, – пожала плечами Марукка. – Альвы, когда проход закрыли, ключ завезли подальше, туда, куда ходу нет, а карту тоже припрятали неплохо.

– Где?!

– Она у морского царя, хранится в сокровищнице и передается строго по наследству.

– Круто, – ахнула я.

– И какие у нас шансы попасть к нынешнему морскому царю на прием и попросить передать раритет в хорошие руки? – спросил Кащей.

– Никаких. Если, конечно, никто из вас не умеет дышать под водой.

Глава 28 ЗАГАДКА МЕРТВОГО ЛЕСА

– Никаких шансов, – покачала головой Марукка. – Если, конечно, никто из вас не умеет дышать под водой. Я пас.

Мы с Бессмертным переглянулись.

– А где вообще-то морской царь проживает?

– В Янтарном море. Да ты, Кащей, в нем уже плавал.

– Плавать плавал, но местного правителя не встречал.

– Естественно, будет он тебе на поверхности прогуливаться. Он живет в чудесном янтарном замке на дне, в окружении прекрасных русалок, среди жемчугов и кораллов.

– Это все твои познания о подводном мире? – уточнила я.

– Все, – смутилась королева. – Нет никого из живущих, кто побывал бы в янтарном замке.

– Кто-то, значит, побывал. Откуда же стало известно о замке?

– Это все, что нашли в древних книгах…

– Так, может, сейчас не существует уже ни замка, ни короля?

Марукка пожала плечами.

– Ладно, идем к морю, а там что-нибудь придумаем, – махнул рукой Бессмертный. – Может, русалка какая вылезет на берег.

– Тебе что, русалки уже снятся? – сердито топнула я ногой.

– Во-первых, – объяснила королева, – морские русалки на берег не выходят, у них рыбьи хвосты.

– Ну и что? – пожала плечами я. – У речных навок тоже рыбьи хвосты, но это не мешает им ночами прогуливаться под луной и охотиться на прохожих мужчин.

– На морских русалок это правило не распространяется.

– Да-а, точно-точно, – припомнила я знаменитую андерсеновскую «Русалочку».

– Во-вторых, – продолжила королева, – к морю нет дороги.

– Как это? – чуть ли не хором воскликнули мы.

– От Южных до Северных гор тянется Непроходимый, он же Мертвый, лес. Южные горы сделали непроходимыми древние альвы, а Северные покрыты ледниками, да и проживающие у подножия племена турсов не дают возможности пройти их, сами убедились, что с ними не то что договориться, но и поговорить невозможно.

– А сам лес? Что в нем такого, что его назвали Мертвым? – поинтересовался Кашей.

– Он полон грибов, – прошептала, склонившись к нам, магиня, словно боялась, что ее подслушают.

– Да это же прекрасно! – вскричала я. – Обожаю грибы: жареные, тушеные, маринованные, вареные, в любом виде и в любое время!

Марукка посмотрела на меня как на сумасшедшую:

– Я сказала «грибов»! Ты не ослышалась?

– Я понимаю, что грибов. Ну и что?

– Ах да, я совсем забыла, что вы в этом мире недавно и что настоящие грибы можно есть. Точно, в старом мире повара часто подавали к столу какие-то вкусности. Но здесь совсем другое дело. В Мертвом лесу живут только грибы. На шляпках у них находится зубастая пасть (зубы в несколько рядов!), она всегда открыта в поисках пищи. Эти монстры приспособились ходить по земле, лазать по деревьям и даже летать. Все живое, встретившееся им на пути, они пожирают с невероятной скоростью.

– Хорошо… точнее, ничего хорошего, – поправилась я. – Но если они съели все живое, что было в лесу, то должны бы уже помереть с голоду.

– Они очень хорошо приспособились, молодые, крепкие грибы подъедают старые, быстренько вырастают и в свою очередь идут на корм молодежи. Вот такой круговорот. А плодятся и растут они достаточно быстро, так что корма хватает. К счастью, за территорию леса они далеко не выбираются, а то давно бы уже вытеснили, точнее, выели других обитателей Серпулии. Так что в Мертвый лес никто в здравом уме не сунется, и к морю дорога закрыта.

– Но я-то побывал на море, – попытался доказать свое Кашей.

– Вспомни, как туда попал? Тебя унес смерч. А назад прилетел благодаря пинку птицы Рух.

– А на драконах можно перелететь через лес? – спросила я.

– Драконы летают низковато, они тяжелые.

– Я бы не сказала, что так уж низковато, – вспомнила я свои головокружительные полеты.

– Грибы достанут, – уверенно кивнула Марукка.

– У меня есть знакомая дракониха. А если договориться, чтобы она летела повыше?

– Выше – воздух разреженный, – объяснил Бессмертный. – Дракон не полетит.

– А спуститься по реке? Насколько я поняла, река, протекающая у города, впадает в море.

– Аруна? Ее грибы перелетают спокойно.

– Значит, выхода нет никакого? – склонил вопросительно голову Кашей. – И мы все оставим как есть, даже не попытавшись ничего сделать?

Я задумалась:

– По воздуху – нельзя, по реке – нельзя… А если под водой?

– ?..

– Грибы плавают под водой?

– Нет… Но люди тоже. Там километра два минимум. Под водой не проплывешь столько.

– А ну-ка покажите мне еще раз карту. – Я внимательно рассмотрела расположение водоемов и скаламбурила: – Да тут у вас прудов… пруд пруди.

– Ну? – толкнула меня локтем королева. – Что?

– А теперь мне бумагу и ручку.

Письменными принадлежностями меня тут же обеспечили.

Я наскоро накатала письмецо, свернула лист трубочкой, обмотался веревочкой, привязала к медальону в виде ржущей лошади, шлепнула печатью королевы по свежему сургучу и раскрыла ладони.

Мелькнула мысль, что ничего не произойдет и меня сейчас осмеют за мою наивность и доверчивость на все сто. Но свиток дернулся и самолетиком выпорхнул из помещения.

– А это что еще за магия? – спросила удивленно Марукка.

– Что это было, Неневеста? – напрягся Кащей. – Давай колись.

– Обычный почтовый медальон, – равнодушно пожала плечами я.

– Обычный? Я изучала магию, но о таком даже не слышала! – возмутилась королева.

– Не это главное, – перебил ее Бессмертный. – Кому письмо, Неневеста?

– Нашему общему знакомому, келпи.

Кащей почему-то не очень обрадовался упоминанию о симпатичном Люсьене.

– И что дальше? – поинтересовалась королева.

– А дальше нам нужно идти к ближайшему водоему.

– Ближе всего речка Аруна.

– Вот к ней и пойдем. Я посмотрела по карте, озера располагаются довольно близко друг от друга, и водяной оборотень без труда сможет добраться до нас.

– Если захочет, – вставил ехидно Кащей. – Почему ты так уверена, что он сломя голову поспешит по первому твоему зову?

– Он мне слово дал!

Бессмертный скептически хмыкнул:

– Ладно, утром пойдем к реке, раз это наш единственный шанс.

Никто не верил, что келпи явится на зов. Честно говоря, я и сама терзалась сомнениями, ведь не раз убеждалась, что водяная лошадка – еще тот мошенник. Тем не менее на следующее утро Марукка велела подать карету и нас отвезли к Аруне. И очень даже вовремя. И ждать не пришлось. Воды вспенились, как в сказке, и на берег выскочила лохматая рыжая лошадка с улыбкой во все тридцать два (или сколько там у них?) зуба, отряхнулась и уставилась на нас выжидательно.

Я так обрадовалась, что бросилась навстречу келпи, раскрыв объятия. Лошадиная морда рванулась мне навстречу, превращаясь на ходу в человеческое лицо, смачно поцеловавшее меня прямо в губы. Я отпрянула, стыдливо оглянувшись на сопровождающих, затем снова перевела взгляд на Люсьена, который был гол, как… как конь, которым он только что был, и так же завораживающе хорош.

Я только засмотрелась, как капли воды играют на его гибком, мускулистом теле, как Кащей набросил на него плащ. Надо же, свой знаменитый плащ с черепушечкой не пожалел!

Келпи хмыкнул, но раздеваться не стал.

– Привет, Неневеста! Что-то случилось или просто соскучилась?. – стрельнул он глазами, окидывая меня взглядом с ног до головы и многозначительно улыбаясь.

– Привет, Люсьен! Ты нам правда нужен, без особой необходимости я бы тебя не потревожила. Знакомься, это Кащей.

– А я его помню, нырял, как окунек, в моем озере. А эта красавица? С ней меня познакомь!

Вот так всегда. «Красавица»! А ведь только что в центре внимания была я!

Все настроение испортил.

– Королева Спящего города Марукка, – пришлось мне представить свою царственную спутницу.

Да это все ее платье! Если бы на мне было такое…

– О, весьма польщен. – Келпи сделал поклон, обнажив при этом все, что не надо было.

Или надо было?

Марукка зарделась. А сама-то глазами его ест, ест…

– А это мой друг Люсьен.

– Водяная лошадка, – восхищенно прошептала королева. – А почему мы здесь стоим? У меня в замке есть бассейн, там и поговорим.

– Ладно, – тряхнул зеленоватой гривой келпи, только я своим ходом. Девочки, кого подвезти?! – крикнул он, сбрасывая плащ и снова превращаясь в коня.

Он изящно повернулся бочком и призывно постучал копытом.

– Я… – Марукка смущенно оглянулась, – я всю жизнь мечтала покататься на водяной лошадке…

– Так в чем дело? – Кащей легко подхватил магиню и посадил ее на коня. – А мы уж как-нибудь в карете…

В замке действительно был бассейн. В специальном помещении стояла деревянная коробка, которую королева называла сауной, а рядом – огромный котел с водой. Внизу, и под парилкой, и под «бассейном», была система для нагревания: просто-напросто слуги разводили костры. Как рассказала Марукка, описание системы было обнаружено в библиотеке чертей и построено по их чертежам.

Марукка предложила даже организовать сауну, но Кащей сказал, что париться некогда, нужно мир спасать, келпи ответил, что он не будет плавать в горячей воде, а меня никто вообще не спрашивал, и банный день решили перенести на более подходящий момент.

Организовав пикничок прямо у котла-бассейна, в котором удобно устроился Люсьен, мы изложили нашему гостю сложившуюся ситуацию. О конце света он знал и даже перебрался вместе с мамой в следующее озеро, поэтому был готов приложить свое копыто к делу спасения мира.

Что касается путешествия к морю, то он был даже рад повидать незнакомые места, у его мамы о море остались самые яркие воспоминания. Тот факт, что придется транспортировать меня вместе с Кащеем, его не очень обрадовал, но, скрипя зубами, он согласился.

Остановка была только за одним: как нам преодолеть участок с грибами. При всей скорости келпи мы бы все равно не смогли пробыть под водой столько времени, чтоб вынырнуть на безопасном расстоянии.

Нам всем пришлось крепко задуматься и, как на зло, в головы ничего не лезло, во всяком случае, ничего умного. Келпи совмещал размышления с продолжением трапезы, аппетит у него был отменный.

– Неневеста, подай-ка мне во-он ту тарелочку, – попросил он.

И как он может спокойно есть, когда мы не можем ничего придумать?

Я потянулась и опрокинула стоявший у края котла салатник. Тот плюхнулся в воду вверх тормашками и поплыл, а я, как Архимед, закричала:

– Эврика!

– Так называется то блюдо, которое ты опрокинула в воду, или то, которое я просил передать? – поинтересовался Люсьен.

– Так называется то, что я нашла решение!

– Ну и?..

– Смотрите, – я указала пальцем на плывущий кверху дном салатник, – он не тонет, и под ним есть воздух! Вот так мы и переберемся через опасное место!

– Да ты умница! – воскликнул Кащей.

Но насладиться успехом я не успела, уж лучше бы я не спешила со своей «эврикой»… Временное затишье закончилось, и жизнь снова покатилась с бешеной скоростью, словно пущенное с горы колесо. Нас срочно собирали в дорогу, давали наставления. Мы перепробовали различные емкости из различных материалов и остановились на паре обожженных горшков. До опасного места мы должны были плыть на поверхности, таща горшки за собою, около опасного места нырнуть под них и перебраться через территорию леса, а дальше снова продолжить путь по поверхности. Далее мы бы подождали на берегу, пока келпи смотается к морскому царю и принесет карту.

И кто-нибудь, вы думаете, верил, что все окажется так просто?

В конце концов все было готово, мы без сил свалились прямо в приемном зале и уснули.

Плыть по реке, сидя на мокрой лошади, оказалось вовсе не так романтично, как хотелось бы. Хотя вода была не холодной, но все зависит от длительности пребывания в ней. Я подумала, что до Мертвого леса вполне можно было доехать в карете или хотя бы на упсах. Почему, интересно, хорошая мысля обычно приходит опосля? Я стала требовать перерыва и отдыха, келпи поддержал меня, сказав, что ему тоже пора поохотиться и остыть. Договорились, что сделаем остановку около селения татей. У меня уже зуб на зуб не попадал, когда мы зашли в симпатичный домик, в котором никого не было. Кашей поздоровался, и ему ответило несколько детских голосов.

Я слышала рассказ Бессмертного о народе невидимок, но увидеть это своими глазами, а точнее – не увидеть, оказалось шокирующе. Голоса звенели, предметы двигались.

Но меня сейчас интересовала только горящая печь с парующим котелком. Мы уселись поближе к огню, чтобы высохнуть.

Ребятишки налили нам щей и наперебой рассказали, что чудовище, которое ловил Кашей, все-таки заснуло, усыпленное собственным сонным газом, тати перетащили его в специально подготовленную клетку на краю селения, где оно живет и здравствует ныне. Кормят его регулярно, и к единственному неудобству в виде потерянной свободы он потихоньку привыкает. К тому же предприимчивые тати отыскали потерянный Кащеем противогаз и научились собирать сонный газ в специальные пузыри, склеенные из кожуры какого-то местного овоща. Тати уже наладили продажу безопасного быстродействующего снотворного соседним племенам.

Молодцы, из всего умудрятся деньги сделать!

Когда мы поели и высохли, дети сводили нас к клетке, они даже убеждали нас подойти поближе: мол, у Шоршика, как его назвали, только вчера собрали сонный газ – и он сейчас неопасен, но мы решили не рисковать.

Мы вернулись в домик, и ребятишки уговорили нас остаться до прихода с поля родителей. Впрочем, долго уговаривать не пришлось. Снова в воду я не рвалась, к морю мы бы добрались только к ночи, и не лучше ли воспользоваться народной мудростью, что утро вечера мудренее? И мы со спокойной совестью подарили несколько часов до заката сну, ведь неизвестно, что ждет нас дальше.

– Мама! Папа! Тихонечко! У нас гости спят!

Добрые детки и мертвого подняли бы своими криками. Делать нечего, мы с Кащеем поднялись, продирая глаза. Солнце уже садилось, и тати стали видимы. В дом входили мужчина и женщина средних лет, светлые и улыбчивые, очень приятная пара, никогда бы даже не подумала, что это не обычные люди. За ними прыгали, как пружинки, трое малышей.

– Странник?! – подскочил хозяин, обнимая Кащея.

– Я же говорила, что он вернется. Здравствуй, Странник! А кто это с тобой? – повернулась ко мне хозяйка.

– Это тетя Неневеста! Это тетя Неневеста! – прыгая, загалдели наперебой малыши.

Боже, как они с этой гвардией справляются? С маленькими татями я познакомилась, когда они были невидимыми, а теперь с интересом рассматривала шустрые непоседливые фигурки, разбирая, где Сил, где Рума, а где самый шаловливый Лик.

– А это мама Луга и папа Рум!

– Ну вот, нас уже представили. Мы очень рады, Неневеста, встречать гостей в своем доме.

– Спасибо, Луга.

– Ой, вы же голодные!

– Да нас уже накормили ваши детки, маленькие хозяева.

– Мамочка, так это когда было? Ты приготовишь сейчас что-нибудь вкусненькое для гостей? – хитро прищурился Сил.

– Приготовлю. Если Рума будет мне помогать, а ты принесешь еще дров, – улыбнулась Луга. – А за столом вы нам все расскажете.

Женщины захлопотали у печи, а Рум подсел к нам:

– Мы видели, как тебя, Странник, спасла птица Рух, когда Шоршик, так мы назвали чудовище, на тебя падал. Мы знали, что она вреда тебе не причинит, но куда ты делся? Что было дальше?

Кащей рассказал вкратце о событиях, которые последовали после его чудесного спасения гигантской легендарной птицей. Правда, все пришлось повторить для Луты, когда сели за стол. Затем рассказали о цели нашего путешествия.

– Да-а, в лес мы не ходим. Там эти грибы… – вздохнул Рум.

– А вот у нас грибы едят, – вставила я свое замечание.

– Да ну? – изумилась Луга.

– Да-да. И варят, и жарят, и солят, и маринуют. Они такие вкусные – пальчики оближешь. Особенно маринованные, с разными приправами. Да и супчику бы грибного сейчас поела… – размечталась я.

– А разве они на вас не нападают? – спросил Лик, вытирая рукавом нос.

– Не-а, у нас они не летают, не бегают, а, наоборот, прячутся от нас под листьями. Потому что много на них охотников. Особенно после дождика все спешат в леса. Настоящая охота! Идешь, палкой в листьях ковыряешься. А! Вот ты где спрятался, красавчик! И в корзину его. Бывает, целую корзину насобираешь – крепких, ядреных.

Тати недоверчиво качали головами.

– Неплохо, – улыбнулась Луга.

После ужина мы немного еще поболтали и снова завалились спать. Как замечательно, когда тепло и сухо!

Ночь показалась мне такой сладкой. Но, как всегда, наступило время подъема, самое нелюбимое мною время, и не только здесь, а и в предыдущем мире тоже. Правда, радушные хозяева разбудили наглых гостей только тогда, когда уже завтрак шкварчал на столе, но я бы еще понежилась минуток шестьсот…

Поблагодарив за гостеприимство, мы распрощались с татями и их симпатичными детками и отправились к реке.

– Люсьен! – позвала я, подойдя к берегу.

– Я здесь. – Из воды показалась рыжая лошадиная голова. – Отдохнули? Опять мне вас тащить?

– А у тебя есть варианты? – наклонился к воде Кащей.

Келпи хмыкнул и подставил спину. По дороге он умудрялся болтать без умолку, рассказывая обо всех новостях, произошедших во всех прудах и озерах, которые он посетил на пути к Спящему городу. Я не особо вникала в местные интрижки келпи и водяных, поэтому чуть не свалилась, когда наш конек резко затормозил.

– Все! Приехали!

– Что? Что случилось?

– А сами не видите? До Мертвого леса копытом подать! Пора переходить на подводное плавание.

Мы распаковали наши горшки, надели на головы, уселись на келпи, он зашел в реку так, что мы оказались под водой, и поплыли по Аруне два горшка кверху донышками.

Не скажу, что подводное путешествие мне хоть чем-нибудь понравилось, несмотря на то что в той, прошлой жизни об этом всегда мечтала. Все равно ничего не видно. Никакого удовольствия. И дышать в горшке становилось все труднее и труднее. Я думала только о том, как бы побыстрее вдохнуть полной грудью чистый, свежий воздух.

Когда все закончилось, я долго лежала на траве, рассматривая проплывающие по небу облака и бросая на лес, оставшийся позади, взгляды, полные ненависти.

Я обязательно что-нибудь придумаю – я сделаю этот лес безопасным. Эти грибы…

Жаркое южное солнце быстро высушило одежду и согрело тело. Пора в дорогу. Умом все понимаю, но оттягиваю, оттягиваю момент вставания, как обычно по утрам. Я даже закрыла глаза, убеждая себя, что поднимусь ровно через пять минут, как что-то защекотало у меня в носу. Я тихонечко взглянула из-под прикрытых ресниц. И что я вижу? Кащей лукаво прищурился и щекочет меня сухой травинкой. Садист!

Я изловчилась и схватила его за руку:

– Поймала! Поймала!

Кащей вырвался и защекотал меня под мышками. Я завизжала, и мы покатились по траве. А когда остановились, губы его оказались так близко к моим…

– Эй! А спасение мира что, откладывается? – выглянула из-за камня рыжая голова.

Вот так всегда, на самом интересном месте… Делать нечего, мы вернулись к реке. Спасать мир.

– Спасибо, что ты напомнил о нашей миссии, Люсьен. Но до моря теперь мы будем путешествовать по берегу.

– Замечательно! – обрадовался келпи.

– Верхом, – добавила я.

Люсьен посмотрел влево, вправо:

– Вы купили в селении упсов? Да нет, их бы грибы уже сожрали…

– Естественно, – изобразила я голливудскую улыбку. – Да и зачем нам упсы, ведь есть ты!

– Я! – вытаращил глаза келпи. – Двоих?! Не пойдет! На суше вы очень тяжелые!

– Пойдет. Ты конь молодой, крепкий.

– Не-эт. Нет-нет-нет и еще раз нет! – заартачился рыжеголовый. – Я на суше быстро слабею, из сил выбиваюсь… Да и дышать я должен в воде. Я долго не дышать не могу!

– Будешь скакать около берега и наклоняться вдохнуть к воде. И вообще, чего ты воду мутишь? До моря уже рукой подать.

– Копытом, – поправил меня конек, уныло выбираясь из воды.

Но, несмотря на свои жалобы, побежал довольно резво, рассказывая на ходу о похождениях своей матушки в подводном царстве. Ему и самому не терпелось увидеть все эти чудеса собственными глазами.

Как только мы въехали на пригорок, перед нашими глазами развернулась величественная панорама. Темно-синее море в серебристой дымке сливалось со сливочным небом, покрытым пеной из белых барашков-облаков. Бесконечные песчаные пляжи – и ни одного отдыхающего, загорающего, командированного или туриста, ни единой живой души! Природа дышала первозданностью и невинностью, словно только что созданная великим демиургом. Жаль было нарушать это безмолвие. Но келпи, увидев море, задрал хвост и рванул изо всех сил вперед, даже не обращая внимания на то, что скакать по песку не очень-то комфортно.

Довольно скоро мы оказались у полосы прибоя. Волны мягко накатывались на берег, ворочая встречающиеся на пути ракушки и камушки.

Келпи на мгновение застыл, как бы пытаясь поверить, что все это не сон, затем скомандовал:

– Да слезайте вы поскорее! Ждите меня здесь, никуда не уходите, а я быстренько разыщу морского царя.

И с радостным ржанием прыгнул в набегающую волну.

Я разулась и пошлепала по влажному песку.

– Быстренько у него вряд ли получится, море большое.

– Даже не верится, но у нас появилось впервые в этом мире реальное свободное время, когда от нас ничего не зависит, спешить некуда, и можно полностью расслабиться, – согласился Кащей.

– Обожаю, когда никуда не надо спешить.

И вообще, я с детства обожаю море, его горько-соленый вкус, пахнущий йодом воздух, горячий песок, в который можно зарыться или построигь сказочный замок. А от искушения искупаться меня не удержит ни одна причина, ни все, вместе взятые. Тем более после верховой езды под палящим солнцем я разгорячилась, и морская прохлада манила меня изо всех сил.

– Кто куда, а мы к зайцам! – воскликнула я.

– Что? – не понял Кащей.

– Купаться буду, говорю.

Эльфийское белье сойдет за купальник. Хотя, даже если бы его не было вовсе, это бы меня не остановило.

Плаваю я довольно хорошо, могу русалочкой, могу одними руками или ногами, стоя или сидя. Могу даже зависать, лежа на волне. Главное – сохранять в легких воздух, и вода держит тебя как поплавок. Но от берега далеко обычно не отплываю. Разве в этом счастье? Счастье – играть с волной, лениво переворачиваясь, как дельфин, чувствовать, как вода ласкает твое горячее тело.

Я поплавала и вернулась к берегу. Сейчас бы с удовольствием побрызгалась и подурачилась с кем-нибудь.

– Кащей, иди купаться!

– Спасибо, я недавно так накупался, что не скоро еще захочется. Я лучше позагораю. – Бессмертный разделся и растянулся на берегу.

Пришлось мне тоже вылезать. Горячий песок с радостью отдавал тепло.

Шум прибоя действовал как лучший психотерапевт. Я зарылась в песок и замерла в блаженстве. Только долго я лежать не умею. Вскоре опять побежала купаться. Так я сама себя и развлекала. Это не ялтинские пляжи, где яблоку негде упасть. Здесь все мое! Только Кашей упорно не совращался. Даже не смотрел на меня. Я для него кто? Спутница, подруга, компаньонка, Неневеста…

Пришлось просто расслабиться и получить удовольствие от наших лучших друзей: солнца, воздуха и воды.

Так мы и отдыхали, пока в волнах не показалась рыжая лошадиная голова. Келпи утомленно выполз наполовину на берег и превратился в человека.

– Ну что там? Не томи, Люсьен!

– Карту я не принес.

– Это мы видим. Царя нашел?

– Нет, – отрицательно покачал головой келпи.

– Почему?!

– Там, под водой, сейчас война.

– И там война! – воскликнула я. – Что же они там не поделили, рыбу, что ли?

– Нет, рыбы в море как раз предостаточно. Решаются территориальные вопросы. Значит, так. Все как мамочка рассказывала: морское царство, янтарный дворец, красота неописуемая, русалочкиклассные…

– Люсьен, ты отвлекся!

– Возвращаюсь. Во дворец меня допустили, приняла меня жена нынешнего царя, Ялтея Седьмого, Нана. Кстати, она не русалка.

– А кто?

– Такая, как ты, ногатая. Она мне и рассказала, что некто Кхитаец Хью претендует на Риф Розовых Кораллов у южного отрога. И морской царь во главе войск отправился защищать границы своих законных владений. О карте она ничего не знает, но посоветовала вам самим отправиться к Ялтею.

– И как ты себе это представляешь? – Все надежды на спасение мира растаяли в моей голове как дым.

– Я – никак. Но Нана передала вам подарок. – С этими словами келпи вытащил сеточку, которую до сих пор держал в воде, в ней трепыхались две сизые рыбки сантиметров пять длиной.

– Это что, вариации на тему золотой рыбки? Они исполняют желания? – загорелись у меня глаза, а в голове завертелись образы страшно нужных мне просто сейчас предметов: вилла на Карибах, «Мерседес-Бенц»…

– Они исполняют только одно желание – дышать под водой. Короче, вы должны их проглотить. Каким-то образом они вступают с организмом, в который попадают, в симбиоз, питаются тем же, чем хозяин-носитель, и наделяют его способностью жить в воде.

– Да ты что? – Я вздрогнула. – Да я таблетку проглотить не могу, все тщательно пережевываю. Рыбки сохраняют свои свойства при пережевывании?

Люсьен закатил глаза.

– Тогда я сам смотаюсь, а ты меня на берегу подожди, – сказал Кащей, опуская одну из рыбок в рот. – Ну вот, все в порядке.

Ага, он только и мечтает, что пообщаться с русалочками разных мастей! А келпи прямо подпрыгивает, ждет не дождется, чтобы составить ему компанию.

Я решительно поднесла рыбку ко рту, она с любопытством рассматривала меня своими черными глазами-бусинами. Как же мне ее проглотить, мамочки! Я приоткрыла рот, и рыбка, словно только этого и ждала, сама рванулась вперед и скользнула прямиком в горло. Холодная волна прокатилась по пищеводу и опустилась в желудок. Бр-р-р!

– И что теперь? – обернулась я.

Кащей и Люсьен махали мне из воды.

Я зашла в море по грудь.

– Ныряй!

Ага. Что-то мне не верится, что я теперь буду дышать под водой. Наверняка это чья-то глупая шутка.

Вдруг мне стало как-то не очень хорошо. Скорее, очень нехорошо. Я судорожно хватанула ртом воздух и почувствовала, что задыхаюсь. Отравили?! Ужас сжал все внутри. В глазах потемнело, и я полетела в воду. Да помогите же кто-нибудь!

Глава 29 ПОДВОДНАЯ ПЛЕННИЦА

Когда в глазах просветлело… Когда в глазах просветлело, я увидела склонившиеся надо мной головы Кащея и Люсьена… на фоне проплывающих по своим делам разноцветных рыбок. Я дышу!

Восторг разлился по всему телу. Я подскочила, перепугав своих спутников, и принялась кружиться и кувыркаться в воде. Вот это класс!

– Что с ней? – послышался испуганный голос келпи.

– Теперь уже все в порядке, – ответил Бессмертный. – Неневеста! Закругляйся с экспериментами, рыбки работают замечательно, пора в дорогу.

Я подплыла:

– Люсьен, а действие рыбки надолго?

– Наверное, пока рыбка жива.

Успокоил. Надеюсь, моя еще в расцвете сил, не пенсионерка?

– Ага. А если нам надо будет на сушу?

– Как-то я этим не интересовался.

– Да ты!.. Да ты!.. – У меня слов не хватило для выражения того, что я о нем подумала.

– А меня это как-то не касается.

– Ах, его это не касается?! А как насчет конца света? Уж он коснется всех и всего, даже этого моря!

Келпи как-то сразу погрустнел.

– Успокойся, Неневеста, – взял меня за руку Кащей. – Думаю, все это решается элементарно, не делай проблему из каждой мелочи.

– Для вас все мелочи, все вы, мужчины, такие, – попыталась обидеться я, но очень уж хотелось побыстрей насладиться всеми красотами подводного мира. – Ладно, поспешим к морской царице.

И мы дружно поплыли, держась за спину келпи, снова превратившегося в лошадку, так ему было удобнее буксировать нас.

Янтарный замок вырос перед нами, неожиданно проявившись как изображение на фотографии, и тут же заиграл, засиял теплым, солнечным светом, рожденным янтарем. Янтарь сам по себе камень теплый, светлый, живой. А теперь представьте его в качестве строительного материала. Стены, колонны, даже крыша выстелена солнечными пластинами. Хотелось в сказку? Вот вам, во всем великолепии!

Нас уже ждали. Две хихикающие русалочки бросали зазывные взгляды на моих спутников. Они вовсе не походили на своих речных родственниц и казались очень юными и беззаботными. Русалочки провели нас во дворец мимо охраны – зубастых, злобного вида монстров с головой крокодила и телом змеи.

Во дворце красоты неописуемой вся мебель была тоже красоты невыразимой, из самого настоящего янтаря, и только два трона – золотые, инкрустированные яркими драгоценными камнями, что сразу привлекало к ним внимание. На одном сидела белокурая кудрявая девушка в тунике с разрезами до бедра, украшенной белыми и розовыми жемчужинами, такой же венец украшал ее голову. Я догадалась, что это и есть морская царица. Да она не старше меня!

Увидев нас, владычица морская оставила кресло и поспешила навстречу:

– Я так ждала! Так ждала! Уже боялась, что вы не придете. Спасибо, друг, что ты привел гостей в мой дворец. – Она потрепала келпи по загривку и громко чмокнула в нос, вследствие чего он снова обрел человеческий облик в ожидании повторного поцелуя, которого, впрочем, так и не дождался. – Представь мне гостей.

Быстро водяные лошадки пристраиваются, его здесь уже называют другом!

– Мои друзья – Кащей Бессмертный и Неневеста Кащеева, о великая царица морская Нана, – склонился в поклоне Люсьен.

– Ой, как интересно! – хлопнула в ладоши царица. – Я о Кащее столько сказок прочитала, а о его Неневесте даже не слышала. Расскажете мне все о себе?

– А откуда вы…

– Нет-нет-нет, только на «ты», – перебила меня Нана.

– Хорошо, откуда ты знаешь о Кащее? Насколько я знаю, в этом мире сказок о нем нет, мы сюда недавно попали.

– А я не из этого мира, в наших сказках Кащей – злой тощий старик, чахнущий над златом и делающий пакости всем в округе. Я и подумать не могла, что он такой симпатичный. У меня в детстве книжка была «Сказки Пушкина»…

– Стоп. А вот с этого момента подробнее. Где ты раньше жила?

– Ой, это совсем другой мир, ты не знаешь…

– Город?

– Во…Воронеж…

– Ай да Пушкин! – воскликнула я.

– Ай да сукин сын! – подхватила Нана. – Так ты тоже оттуда?

– Да, только не из России, а из Украины, из Днепропетровска.

– Соседи! – расплылась в улыбке морская царица.

И мы нежно обнялись. Мужчины удивленно таращили на нас глаза.

– А как же ты здесь оказалась, Нана?

– Ах, грустная история. Отдыхала в Алуште, плавала на надувном матрасе, уснула, уплыла в открытое море, попала в шторм и пошла ко дну. Все.

– Все?

– Почти. Под водой я попала в водоворот и оказалась здесь. Я уже думала, что начались предсмертные галлюцинации, когда мне запихнули рыбу в рот, но я проглотила ее и стала дышать в воде. Сон или галлюцинация, но я здесь живу уже второй год. Морской царь предложил мне стать его женой, его прежняя пропала без вести, катаясь у Острова Погибших Кораблей на морском змее, и я согласилась. Ялтей оказался обаятельным и воспитанным мужчиной. Я в него влюбилась по уши. А сейчас он ушел на войну, я очень за него переживаю и скучаю. Может, останетесь до его возвращения?

– К сожалению, обстоятельства складываются сейчас так, что нельзя терять ни минуты, – покачал головой Кащей. – Вы что-нибудь слышали, дорогая Нана, о конце света?

– Ну да, о нем постоянно твердили то одни, то другие, помню, как ждали некоторые конца света на рубеже тысячелетий, при встрече две тысячи первого года, но он так и не наступил.

– Так вот, дорогая Нана, – ты смотри, пять минут знакомства – и она уже ему «дорогая»! – долгожданный конец света наступает именно сейчас.

– Что?!

– Успокойтесь! – подхватил Бессмертный пошатнувшуюся царицу. – Он движется с запада и медленно, но верно уничтожает все на своем пути. До вашего моря он дойдет в последнюю очередь.

Нана облегченно вздохнула.

– Но дойдет он и сюда, – продолжил Кащей. – Поэтому вы должны сделать все, что в ваших силах, чтобы предотвратить катастрофу.

– И что я должна сделать?

– Когда-то очень давно на хранение морскому царю, правившему в те времена, древними альвами была передана карта того, что находится за краем земли. Она должна передаваться по наследству, поэтому предполагается, что сейчас она находится у Ялтея в сокровищнице.

– Я бы с удовольствием погостила у тебя – здесь лучше, чем на курорте, но нужно спасать мир. А еще мы хотим отыскать путь домой. Пойдешь с нами, Нана? – добавила я.

– Домой? – загорелась царица. – Поговорим об этом потом. А о подобной карте я даже не слышала. Но я отправлю вас к Ялтею. Только будьте осторожны, там идут бои. Этот ужасный Кхитаец Хью, вандал, варвар! Житья от него нет! С ним невозможно договориться. Не приведи Кракен, попасть к нему в лапы! Вы должны быть чрезвычайно осторожны. Я дам вам проводника, дельфина Сори. Но хотите не хотите, а без обеда я вас не отпущу.

– А мы и не отказываемся, – весело ответила я, от жизни нужно получать все возможные удовольствия, даже в паре шагов от конца света. И в конце концов, не на голодный желудок спасать мир, а?

Нана, обещая «легкий перекус», закатила пир, на котором мы вкусили все морские деликатесы, о которых я знала и которых не знала – тоже. Я все попробовала, ничего не пропустила. Не знаю, куда всё в меня помещается, ем я вообще-то немного, но при надобности (пирушки, гулянки, сабантуи) могу вместить в себя столько, что все диву даются, куда оно девается при моей-то талии.

Поспать бы после сытного обеда для полного кайфа… Так нет, опять нужно вставать, куда-то бежать, то есть плыть.

Я в полудремотном состоянии покинула дворец. Нана познакомила нас с дельфином, еще молоденьким и шустрым, он должен был провести нас прямо к морскому царю. Решили, что я поплыву на келпи, а Кащей – на дельфине. Но я заупрямилась.

В первый раз в жизни выпадает возможность покататься на настоящем дельфине, и не воспользоваться ею? Да я, может, полжизни мечтала! Не получится у вас, друзья мои, не получится!

– Я бы посоветовала тебе ехать на келпи, он безопаснее, – сказала Нана. – Сори скользкий, легко можно свалиться. Пусть лучше экстремальными видами спорта занимается мужчина.

– Я экстрим люблю, мне адреналинчик не помешает.

– Ну смотри сама, Неневеста. – Царица морская по-сестрински обняла меня и смахнула слезу.

Я ухватилась за плавник дельфина, Кащей оседлал келпи, и мы отправились в путь. Плыть оказалась вовсе не трудно, а очень даже приятно. Я наполовину дремала, наполовину созерцала сказочной красоты подводные виды. Так можно было путешествовать долго, как в автобусе дальнего следования, когда тебя приятно укачивает, укачивает… И вдруг… Тр-р-р!.. Водитель резко нажимает на тормоза.

Сори тормознул так, что плавник выскользнул из моих рук, а я кубарем полетела вперед и врезалась во что-то упругое. И в тот же момент взрывной волной ударил низкий, рокочущий звук, который пронизал мое тело, каждую клеточку и полностью ввел в оцепенение. Я успела заметить, как исчезают в обратном направлении Кащей верхом на келпи и дельфин Сори. Кажется, еще донесся знакомый голос: «Я вернусь, Неневеста!»

Меня бросили!

Я поняла это, недвижимой опускаясь на дно и видя, как вокруг поднимается сетка. Я попалась как рыбка! Ко мне приблизились два русала. Не будь я в таком положении, отметила бы их мускулистые, гибкие, как у стриптизеров, торсы. Эх, а ниже-то хвосты, хвосты! Красивые, конечно, с серебристой чешуей, но как же они размножаются?

Что это я? И пальчиком не могу шевельнуть, а о чем думаю? Интересно, чем это они так шандарахнули? И как долго это оцепенение будет продолжаться? И куда меня волокут? Я бы им сейчас рассказала, как обращаться с леди, да язык не ворочается. Ой, мамочки! Где же эти спасатели? Драпанули, как мартовские коты, на которых выхлюпнули ведро воды. Нет, я, конечно, понимаю, что они остались невредимы и на свободе, что это плюс, что они вернутся с подкреплением и меня спасут. Если будет еще кого спасать.

Что это я о грустном? Если бы хотели, убили бы сразу. А так меня просто взяли в плен. Просто в плен. Все хорошо…

Только тошно здесь одной болтаться, словно рыба в авоське. Даже окрестности оглядеть не могу. Куда мы плывем?

Глава 30 ДА ЗДРАВСТВУЮТ ДИПЛОМАТЫ ВСЕХ СТРАН И НАРОДОВ!

К тому времени, когда мы добрались до замка, язык начал понемногу шевелиться, это давало надежду, что нервно-паралитическое действие неизвестного оружия временное. Уже легче. Наконец-то мы прибыли к цели. То, что это называлось Черным замком, я узнала позже. Пока что передо мной возвышалось непонятное сооружение, нагромождение каменных блоков и шпилей, творение какого-то сумасшедшего авангардиста. Довольно мрачное место, выстроенное в расчете на жителей-гигантов. Симпатичные русалы без единого звука выпутали меня из сети и отнесли в подвал, еще более мрачное место, если это вообще возможно. Мое тело мне пока еще не подчинялось, поэтому конвоиры затащили меня в помещение, положили на твердый, холодный пол и заперли решетку из толстых, как мне показалось, каменных прутьев.

Вот, значит, оно какое, местное гостеприимство. Я теперь пленница? Лучше бы осталась с Наной в Янтарном дворце, а подвиги пусть совершают мужчины!

– Вы слышите?! – Я ухватилась за решетку.

Ага, голос прорезался, руки начинают действовать. Прорвемся.

Еще через полчаса я уже могла стоять, даже немного ходить, хотя скованность еще ощущалась. Зато могла на весь замок скандировать:

– Я и здесь молчать не буду! Тигру в клетку мясо недокладывают!

Эти и прочие крылатые фразы моего родного мира гулко отбивались от стен, умножались и гремели во всех уголках.

Ну вот, я своего добилась. Кто бы мог долго выдержать такое?

В помещение вплыли все те же русалы со светящимися шарами в руках, а за ними змей, такой, как рисуют китайцы: с горящими глазами, кривыми рогами, четырьмя толстыми лапами, желтым пузом и зеленой спиной, темнеющей к спинному гребню до черного. Он уселся на камень, закинув ногу на ногу, и устало уставился на меня.

Я, разумеется, ожидала, что кто-то придет, но такого не ждала и удивленно заморгала:

– Ты кто?

– А разве не я должен задавать вопросы? – удивился змей.

Я отрицательно покачала головой и повторила настойчиво:

– Ты кто?

– Я Кхитаец Хью, морской царь.

– А почему Кхитаец?

Змей несколько растерялся:

– Мама так назвала.

– А сколько вас, царей, всего в этом море?

– Я, Ялтей Седьмой, с которым у меня сейчас ведутся боевые действия, – начал перечислять змей, – а там дальше… Нет, почему ты меня расспрашиваешь? Это я царь, а ты пленница и наверняка шпионка Ялтея.

– С чего ты взял?

– А какие варианты? Плыла со стороны Янтарного дворца, да еще на дельфине Сори, известном юном интригане при дворе Ялтея.

– Я совершенно независима и являюсь представителем жителей суши. Специально прибыла к вам, морским народам. Я направлялась на дипломатическую встречу сначала к Ялтею, затем к вам, многоуважаемый Кхитаец.

– Интересно. Обычно сухопутные к нам являются только в виде утопленников. Так какое же дело у вас к независимым морским царствам? Разве Декларация о взаимоневмешательстве уже не действует?

– Обстоятельства складываются так, что дела земные затрагивают и вас, и очень сильно.

– В чем дело?

– Конец света начался.

Змей умудрился побледнеть.

– Конец света движется с запада на восток, отхватывая каждый день по ломтю суши. Чуть раньше или чуть позже он доберется и до вас.

– Что-нибудь можно сделать?

Люблю деловых партнеров.

– Конец света организовала ведьма, желающая захватить всю Серпулию. Она собрала вокруг себя темные силы. Но ей противостоит армия освобождения. – Я не врала, просто не всю правду сказала, до недавнего времени я сама была уверена, что все именно так. – Я пришла призвать вас и царя Ялтея выступить на нашей стороне против завоевательницы.

– Верю. Мы и сами заметили возмущения энергии со стороны запада, но не могли понять, в чем дело. Продолжим переговоры за круглым столом. Освободите пленницу.

– Бывшую пленницу, – поправила я, выбираясь из клетки. – Я очень рада иметь дело с таким интеллигентным, серьезным царем.

Змей подал мне когтистую лапу и повел в трапезный зал:

– Как вас зовут, прекрасная дипломатка?

– Неневеста. Неневеста Кащеева.

– Очень, очень приятно.

А мне как приятно выбраться из темницы!

Мы заняли места за круглым столом из черного камня. Он уже был заставлен массивными блюдами с пусть не такой изысканной, как в Янтарном замке, но вкусной и обильной пищей.

Кхитаец Хью терпеливо ждал, пока я наемся. А я не очень-то спешила, когда еще выпадет икру красную, икру черную ложками есть из огромной миски! Змей только изредка клал в рот, как конфетку; морской гребешок.

Когда я в отчаянии, что больше икры в меня не влезает, откинулась на спинку черного каменного стула, Хью продолжил разговор:

– Я обдумывал ваше предложение, уважаемая Неневеста. И понимаю необходимость помочь, но есть некоторые препятствия, которые не позволят осуществить задуманное.

– Какие препятствия?

– Как вы представляете себе, чтоб я и Ялтей, две противоборствующие стороны, выступили теперь как союзники?

«Действительно, как же это организовать?» – подумала я.

– Расскажите мне, уважаемый Кхитаец, причину ваших разногласий.

– Территориальные вопросы. Замечательный Риф Розовых Кораллов, который двести лет назад принадлежал моим родителям, где мама и папа, скажу по секрету, зачали меня, своего единственного отпрыска и наследника, вдруг непонятно как оказался во владении Ялтея. Как я могу не возмущаться и не пытаться вернуть свою вотчину?

– Согласна. Это святое. А нельзя ли как-нибудь мирно решить этот вопрос?

– Я пытался договориться, но безрезультатно.

– А нельзя ли совершить обмен? Отдать Ялтею другие земли, не связанные с вашим прошлым, не такие ценные для вас?

Змей задумался:

– Есть у северных границ громадная пустошь, ее еще Плешью Кракена называют. Там вполне можно выращивать голубые водоросли, которые в цене в Янтарном царстве. А мне она вроде бы ни к чему. Предложить ему?

– Обязательно. Я даже согласна выступить парламентером. Думаю, здесь проблем не будет. А на будущее, чтобы границы случайно не сдвигались в ту или другую сторону, следует провернуть одно дельце.

– Какое?

– Когда-то в моем мире тоже возникали территориальные проблемы между славянами и Змеем Горынычем. Тогда, чтобы раз и навсегда покончить с противоречиями и установить четкие границы, Горыныч на пару с одним известным богатырем пропахал межу через всю спорную территорию. Змеевы валы веками выполняли свою миссию.

– Неплохая идея. У нас есть известный миротворец, он уже пытался нас мирить, Серый Кракен. Добрейшее и справедливейшее существо, причем очень сильное. Он с удовольствием выполнит эту миссию.

– Прекрасно!

– Но есть еще проблема.

– Выкладывайте.

– Даже если мы с Ялтеем помиримся, наши воины не смогут присоединиться к вашим войскам.

– Почему?

Змей посмотрел на меня как на не вполне нормальную.

– Основу армий составляют русалы, но они не могут выйти на сушу, у них рыбьи хвосты.

– Ах да, – хлопнула я себя по лбу, – это же морские обитатели, я совсем забыла. Ведь речные русалки легко меняют хвосты на ноги.

– Увы, – развел лапами Хью.

– А как же русалочка, которой морская ведьма организовала пару симпатичных стройных ножек? – вырвалось у меня.

Зачем я это сказала? Это ведь просто сказка.

– Да, такая история имела место, – кивнул Кхитаец. – Но старая ведьма после того случая уединилась, посетителей не принимает.

– Так она существует? Она жива? И где ее найти?

– Неневеста, вы хотите…

– Да, я хочу сходить к бабушке в гости и полюбовно договориться о постоянной поставке средства для превращения плавающих в прямоходящих.

– А, чем Кракен не шутит, почему бы и не попробовать?

– Прямо сейчас этим и займусь. Это далеко?

– За Скалой Морского Черта. Вас туда доставят, Неневеста.

Не откладывая дела в долгий ящик, мы последовали к выходу, где мне была предоставлена в полное распоряжение самая обыкновенная акула. Кхитаец что-то тихонько объяснял ей, а рыбина слушала и в то же время внимательно изучала меня черными глазками, видимо раздумывая, отвезти или поужинать.

Думаю, змей рассказал акуле, как я слетела с дельфина, поэтому плыла она медленно и осторожно. За Скалой Морского Черта моему взгляду открылось жилище ведьмы. Я представляла его мрачным и ветхим. Но это оказалась огромнейшая розовая раковина, испускающая мягкий, приятный свет. Красота неописуемая.

Акула остановилась и кивнула в сторону ракушки.

Я соскользнула с ее упругой спины и нырнула между створками. Внутри было так же изящно и красиво, словно поработал дизайнер, все в розовых тонах, даже жемчуга, свисающие отовсюду на тоненьких ниточках. Куда я попала? Оказывается, у старой ведьмы отличный вкус.

Отодвигая жемчужные занавеси, я плыла в глубь раковины, пока не увидела мягкое, покрытое похожими на пух водорослями ложе. На нем лежала маленькая, сухонькая старушка с рыбьим хвостом. Она хрипло дышала и закатывала глаза. Увидев меня, она обрадовалась и протянула ко мне тощие костлявые руки:

– Подойди, дитя… Я так долго ждала тебя…

Я робко приблизилась. Неужели это и есть знаменитая ужасная морская ведьма, о которой со страхом вспоминает сам Кхитаец Хью, слава о которой дошла даже до нашего далекого мира? Старушенция ухватила меня за руку, ее глаза лихорадочно заблестели.

– Наконец, наконец ты пришла…

– Здравствуйте, бабушка. Только вы меня с кем-то путаете. Мы незнакомы.

– А нам это и не нужно, – вдруг хитро прищурилась умирающая. И завела речитативом: – Да будет свидетелем море, да станет свидетелем каждая песчинка на дне, призываю в свидетели Великого Кракена, сила моя великая, мощь моя неспящая, чары мои нетронутые, отныне и вовеки перетекают, переливаются…

У меня вдруг возникло жутко неприятное чувство. Что-то необъяснимое, мерзкое и холодное заполняло мою руку.

– Эй, любезнейшая, отпустите!

– Сила пенная, сила нетленная, в тело юное переливается, тело мощью моей наполняется…

Моя рука заполнилась до локтя, и я почувствовала, что мне становится тесно в собственном теле. Нечто выталкивало меня прочь, в ночь.

Глава 31 БИЗНЕС ЕСТЬ БИЗНЕС

Знаю я этих умирающих старушенций, пытающихся передать колдовской дар, а заодно сами переселиться в молодое, здоровое тело!

Рука заполнилась до плеча, но пока своими мыслями и языком я владела сама. Попробую ее убедить, не бить же мне старую женщину, будь она трижды ведьмой.

– Эй, старая ведьма, я тебе не подхожу для этого дела! Тебе нужно здоровое тело, а у меня… у меня перхоть! Вегето-сосудистая дистония! У меня… болезненные месячные!

Проникновение в меня ведьмы остановилось у самого горла.

Я вздохнула и продолжала немного спокойнее:

– Вам нужна юная русалка! У меня даже хвоста нет, а как можно жить под водой без хвоста?

Старуха замолчала, но отпускать не отпускала.

– Ты тут права, девчонка. Но где достать порядочную русалку? Раньше они частенько забегали ко мне, кто погадать, кто за приворотным зельем, кому яда для соперницы. Но последнюю пару веков никто и плавником сюда не заплывет, обходят старую Агу стороной. Вот только ты, дурочка, и попалась. Сама видишь, выбирать не приходится.

– Грустно, грустно… А хотите, я помогу вам подобрать самую-самую достойную претендентку?

– Хотелось бы. Но ты просто пытаешься обмануть меня, старую, больную ведьму. Ай-я-яй, как не стыдно? Почему ты упираешься? Станешь могущественной, известной, бессмертной!

– Заманчиво. Но у меня дела на суше. А любая русалка будет на седьмом небе от счастья, став преемницей знаменитой морской ведьмы.

– Знаменитой, очень знаменитой… Сколько пакостей, сколько мерзостей совершила я за свою долгую жизнь, – мечтательно проговорила Ага.

– На эту роль нужно выбрать самую лучшую, самую достойную, самую проворную, самую красивую…

– Да, да…

– И я знаю, как это сделать.

– Как? – скосила старуха блеклые, когда-то бывшие голубыми глаза.

– Объявить конкурс.

– Конкурс?

– Да, конкурс на замещение вакантной должности морской ведьмы.

– Интересно.

Старуха ослабила хватку.

– А еще лучше, если конкурс будет называться «Самая красивая» или «Мисс Море».

Руку отпустило до локтя.

– А еще нужно все обставить красочно, чтобы получилось достойное зрелище!

– Да, да! Обожаю зрелища!

– И продавать на представление билеты!

– Умница! Все захотят увидеть самых красивых русалок! Можно неплохо заработать!

Ведьма продолжала держать меня только за кисть.

– И необязательно вам прямо сразу в кого-то вселяться. Вы еще довольно крепенькая, бойкая пожилая женщина. И очень даже симпатичная. А конкурсы красавиц можно проводить каждый год. Или каждый месяц.

– Точно!

– А еще можно проводить конкурс «Мистер Русал».

Глаза у бабки стали сладкими и туманными, видно, вспомнила бурную молодость. Тут она наконец-то отпустила меня, села на своем ложе, покачиваясь, словно в такт неслышной музыки:

– Я уже представляю все это: огни, фейерверки, модные наряды, спонсоры… Впрочем, спонсоры потом и сами найдутся, но для начала нужны средства и место, где будем проводить наши конкурсы.

– Нужно что-то вроде огромного амфитеатра, пусть даже под открытым небом, дождя под водой все равно бояться нечего.

– Знаю! – воскликнула ведьма. – Кратер вулкана за коралловым рифом. Это ничейная территория. В центре застывшая лава, по окружности всего немного нужно подправить, чтоб получились сиденья!

– Отлично! А средства для организации шоу можно быстро заработать.

– Каким образом? Ко мне никто не приходит…

– Это правда, что однажды вы помогли одной легкомысленной русалочке обрести очаровательные ножки?

– Не хочу вспоминать эту историю, – буркнула, отвернувшись, ведьма.

– А сейчас вы смогли бы приготовить такое зелье?

– Ведьмы не теряют свои навыки даже спустя столетия, – хмыкнула бабка. – Но к чему ты об этом спрашиваешь? Разве кто-нибудь согласится в здравом уме лишиться этого подводного великолепия ради сомнительного удовольствия передвигаться на двух ходулях по серой суше?

– Насколько я знаю, царь Ялтей Седьмой и Кхитаец Хью собираются принять участие в боях на суше против магани, пытающейся захватить мир.

– Насколько я знаю, они постоянно враждуют.

– Это устаревшие данные. Они практически уже заключили перемирие и подписали соглашение о сотрудничестве. Поверьте моему слову, очень скоро они отправят свои войска на сушу. Если, разумеется, у них будет зелье.

– Я сделаю его сколько угодно и буду продавать по… жемчужине за порцию! Мне на все хватит!

Старуха умирать явно передумала.

– А потом поспешите приготовить средство для возвращения им рыбьих хвостов!

– По две жемчужины! – добавила ведьма, хитро улыбаясь. – Ведь по окончании операции русалы поспешат вернуться домой!

– Клево! – поддакнула я.

– Я снова нужна! Жизнь вновь закипит в этих застоявшихся водах!

– Тогда займитесь зельем, а я сообщу царям, где его можно купить, – подмигнула я.

– Пять процентов за идеи, – махнула рукой Ага. – Заходи через годик за своей долей.

Я показала морской ведьме большой палец, поднятый вверх, и покинула розовую раковину.

За отрогом меня поджидала акула и сам Кхитаеп Хью – не смог усидеть в замке, видно, умирал от любопытства.

– Живая! – воскликнул он. – Вот уж не думал, что кто-нибудь может выбраться невредимым из логова ведьмы.

– И не только живая, – подплыла я к нему. – Еще я договорилась о поставках зелья для превращения хвостов в ноги.

– Ну да?! – ахнул змей.

– Жемчужина за порцию. Надеюсь, это не очень дорого?

Хью сглотнул слюну:

– Дороговато.

– Но дело спасения мира стоит того! – уверила я его.

– Да, чуть не забыл: через двадцать минут у нас назначено начало боя с царем Ялтеем. Это не я, – скосил на меня глаза Кхитаец. – Это он.

– Боя не будет. Найдите мне что-нибудь белое, я выступаю парламентером.

Через двадцать минут я уже плыла в направлении от одной армии к другой с импровизированным белым флагом в руке.

От войск противника отделилась высокая фигура с таким же флагом и двинулась мне навстречу.

– Кащей, – воскликнула я, подплывая, – ты?!

– Неневеста!

И мы обнялись, встретившись между двумя армиями, напряженно ожидавшими результата, ведь, по правде говоря, никому и никогда не хочется умирать, тем более из-за каких-то непонятных разборок в высших эшелонах.

– Бежим, быстрее! – потянул меня за руку Кащей.

– Куда?! Стой! – уперлась я.

– Как – куда? Я шел парламентером с единственной целью: освободить тебя. Я с трудом уговорил Ялтея позволить мне пойти на переговоры, тот рвался в бой и слышать ничего не хотел. Я был готов предложить Кхитайцу шпагоплеть как выкуп за тебя! И тут такая удача – ты здесь! И сейчас мы далеко от врагов, мы можем просто бежать!

– Ну нет. Где ты видишь врагов? Я в данный момент тоже выступаю парламентером и защищаю интересы Кхитайца Хью.

– Вот как! – Кащей упер руки в бока и укоризненно покачал головой. – Я, значит, с ума схожу от волнения. Готов самое дорогое отдать ради твоего спасения, а ты просто-напросто переметнулась во вражеский стан!

– Успокойся, – я положила ему руки на плечи, – я всего лишь хочу предотвратить войну между морскими царями. Это плохо?

– Неплохо, – чуть мягче ответил Кащей, хотя взгляд все еще отводил в сторону. – А что, Кхитаец отказывается от притязаний на Риф Розовых Кораллов?

– Вовсе нет, по правде говоря. У него гораздо больше прав на эту территорию.

– И ты поверила ему?

– Не в этом дело, он может предложить взамен гораздо более выгодные для Ялтея земли. Мы поможем царям оформить обмен и уточнить границы между государствами. Чтоб подобные разногласия не возникали впредь.

– Хорошо, я сообщу Ялтею.

– Значит, через час на этом же месте мы встречаемся вместе с правителями – и они заключают соглашение.

– Договорились. – Кащей собрался уходить.

– Эй, постой, ты ничего не сказал насчет карты. Ялтей отдает ее нам? И вообще, она у него? А то у меня возникла мысль, что, возможно, она находится у Кхитайца Хью или еще какого-нибудь морского царя.

– Когда-то очень давно альфы передали карту предку Ялтея, и он обещал хранить ее вечно, если только не возникнет чрезвычайная ситуация.

– Ну и?..

– Конец света является чрезвычайной ситуацией и достаточно веской причиной отдать карту нам. Он сделает это, как только мы вернемся во дворец. – И Кащей поплыл по направлению к армии Ялтея.

А далее все пошло как по маслу. Договор был подписан, гонец отправлен к Серому Кракену, чтобы тот помог пропахать подводные валы. Все были довольны. Мы вернулись в Янтарный дворец, где нас всех, а в особенности своего венценосного супруга, заждалась Нана.

Чтоб отметить окончание войны, она закатила пир на весь подводный мир, славянские традиции бурно отмечать любое событие и находить причину для пьянки, даже будь это первый понедельник на неделе, мирно оседали на морском дне. Отказаться от пира было выше наших сил, да и нельзя спасать мир на голодный желудок. Я и келпи проголосовали «за», а Кащей согласился на условии, что сразу же после пира мы отправляемся в путь, ведь каждый день конец света приближается.

Мы дружно согласились. Не знает он, как русские гуляют! Под нашим с Наной чутким руководством пирушка затянулась далеко за полночь, и на сушу мы вернулись только утром. Морская царица попрощалась с нами тепло, но сказала, что ей очень хотелось бы вернуться домой, но только на короткое время. Привязала девчонку тут любовь-морковь, а может, и роль царицы тоже. Остальные спьяну вообще не заметили нашего исчезновения. Нас провожала только русалка Ида, одна из придворных Наны и, как я поняла, новая подружка Люсьена.

Меня все время интересовало, как мы сможем теперь дышать на суше, но морская царица из Воронежа утверждала, что это не проблема.

Когда мы выбрались на мелководье, Ида раскрыла перламутровую раковину, которую несла с собой, и велела нам склониться над ней. Что там было, я не знаю, какое-то зеленоватое желе, но в тот же момент из моего горла выскользнула рыбка и нырнула в вязкую жижу. Кащеева – тоже. Видимо, там было еще комфортнее, чем в человеческом желудке. Русалка захлопнула раковину, попрощалась с нами и отправилась на глубину прощаться с келпи. Мы с Кащеем выбрались на берег и с удовольствием растянулись на теплом песке. На похмелье хотелось спать, они там, на морском дне, умудрились получать очень вкусное вино из каких-то моллюсков. Молодцы.

Наши водолазные шлемы-горшки мирно лежали на берегу, ожидая нас.

Мы с Кащеем стали рассматривать карту. Она была очень древняя и хранилась в водонепроницаемом футляре. Разобрать что-либо снаружи было невозможно. Да и изменилось все за тысячелетия. Вряд ли мы смогли бы сейчас разобраться, что, где, куда и откуда. Мы решили вернуться в Спящий город и предоставить исследовательской группе королевы Марукки для изучения этот старинный документ.

Мы и не заметили, что келпи уже вылез из воды и задумчиво стоял у полосы прибоя.

– О, можно отправляться в путь. Люсьен уже пришел, – кивнул Кащей. – Да он в прострации.

– О своей Иде задумался. – Я взяла камушек и швырнула в Люсьена.

Камень попал ему прямо в копыто, келпи испуганно отскочил назад, наступил прямо на глиняный горшок, и тот разлетелся вдребезги.

Мы с Кащеем вскочили. Люсьен испуганно топтался на месте, поглядывая на черепки.

– Эх, е… – Бессмертный схватился за голову.

– Я не хотел, – робко прошептал келпи.

– Да это я виновата, а не ты.

– Как же мы теперь переберемся через Мертвый лес? – Кащей снова плюхнулся на песок, сердито ударив по нему.

Я подняла целый горшок:

– Нет, вдвоем никак не поместиться.

– Значит, кому-то одному придется остаться здесь. А Люсьену потом возвращаться за ним. А это все время. Время! Ты как-то наплевательски относишься к концу света, Неневеста! Я до сих пор молчал. Но посмотри со стороны: то ты в плен попадаешь, то на пирушку – тебе спешить некуда. Пусть ничто сжирает каждый день кусок этого мира! Ты ведешь себя так, словно у тебя впереди вечность!

– Прости. – Я отвернулась.

– Словами тут не поможешь.

– Я останусь здесь, а вы идите.

– Мне не хочется оставлять тебя одну, но здесь безопасно. Вроде бы. Нет, могут появиться те птицы, падальщики. Или кто-нибудь еще похуже. Поедешь ты первая.

– Но…

– Без вариантов.

– Тогда подойдем поближе, расстанемся тогда, когда нужно будет нырять.

Мы оседлали келпи и отправились в обратный путь. Ехали молча, даже Люсьен не болтал, как обычно. Почему со мной вечно так? Сама себе пакости делаю. Кащей прав, во всем прав. Я бездумная, неосторожная, безрассудная.

За самобичеванием время прошло незаметно.

– Пора, – сказал Бессмертный, – дальше идти небезопасно.

До леса оставалось где-то с полкилометра. Мы слезли с келпи, он как будто невзначай отошел в сторону.

– Кащей…

– Не надо слов, Неневеста. Иди, – слегка подтолкнул меня к Люсьену Странник. – Зайдешь в селение татей, они тебя покормят. Там будешь ждать.

Я кивнула, Бессмертный отвернулся. Делать нечего, нам снова придется расстаться, и все по моей вине. Я подняла горшок, уселась на келпи, и мы медленно вошли в воду. Когда вода достигла шеи, я еще раз оглянулась на Кащея, хотела помахать рукой. Он стоял сложив руки на груди и смотрел не на меня, а на Мертвый лес. Ну и ладно. Я решительно надела на голову горшок и скомандовала своей лошадке:

– Вперед!

И в этот момент услышала крик Кащея:

– Стой! Неневеста-а!!!

Глава 32 НАЗВАЛСЯ ГРИБОМ – ПОЛЕЗАЙ В КУЗОВ

Да что там такое случилось? Я стащила с головы горшок.

Кащей замахал руками, указывая в сторону леса.

Келпи выбрался из воды, я побежала к Кашею:

– Что? Что?

– Смотри! – Бессмертный схватил меня за плечи и повернул лицом к Мертвому лесу: – Смотри!

Там вдали между деревьями мелькали маленькие фигурки.

– Не может быть!

– Там дети! Быстрее! – Кащей потащил меня за руку. Келпи поскакал за нами.

Из леса вышел маленький мальчик с корзинкой и сачком и пошел навстречу нам.

Бессмертный подхватил его на руки с криком:

– Лик! Как ты здесь оказался?! Здесь же грибы!

– Да какие там грибы? – сморщил носик маленький тати. – Только несколько штучек поймал.

И он ткнул пальчиком в закрытую плетеной крышкой корзину.

– Хочешь, покажу?

– Я сплю или сошел с ума? – спросил Кащей, оглянувшись на меня.

– Смотри. – Малыш чуть приподнял крышку. – Только не выпусти.

В щелку ткнулось несколько упругих телец, и Лик быстро захлопнул корзину, ловко затянув узелок:

– Теперь не удерут.

На Кащеевы крики из лесу вышло еще несколько татей.

Рум и Луга кинулись нам навстречу:

– Странник! Неневеста! Мы так рады видеть вас!

– Здравствуйте, милые! У вас все получилось?

– Да, да, – отвечала я, обнимая своих знакомых.

К нам присоединились остальные дети, Рума и Сил.

– А что у вас здесь происходит? – спросил Бессмертный. – Что случилось с Мертвым лесом?

– Теперь мы его называем Грибным, – рассмеялась Луга.

– А как же грибы-убийцы?

– Теперь мы их ловим сачками, а они прячутся в траве и листьях! Все как Неневеста рассказывала. Столько уже наловили, насолили, по всему поселку гирлянды развешаны – грибы сушатся. Партию отправили к королевскому двору.

– Но как вы решились на это?

– Очень уж захотелось попробовать на вкус, Неневеста их так расхваливала. И правда, они очень вкусные, никогда ничего подобного не ела, – облизнулась Луга. – Мне больше всего нравятся жареные.

Остальные тати, увидев, что все спокойно, отправились дальше на охоту, с нами осталась только семья Рума.

– Идем домой, – скомандовала Луга, – я вас грибами угощать буду.

– Стойте! – вдруг воскликнул Кашей. – Я как-то сразу не сообразил. Я вас вижу! А ведь сейчас день!

– Да, – ответил Рум, – как только мы стали есть грибы, сразу же потеряли нашу невидимость. Но зато солнце больше не влияет на нас, мы теперь можем жить как все. Это гораздо удобнее, чем быть невидимыми. Так что Неневесте двойная благодарность!

И мы, смеясь и болтая, отправились в гости к Руму.

Чем только не потчевала нас радушная хозяйка: бульон грибной, жаркое грибное с пряными травами, грибы, запеченные на веточках. Похоже, здесь полностью перешли на грибное меню.

– Жаль только, соленых еще нет, не засолились, – сокрушалась Луга. – А так уже попробовать охота.

А они действительно были очень вкусные, немного похожи на наши грузди, но еще более мясистые, какие-то жирные.

– В окрестностях поселка, – рассказывал Рум, – грибы приходится искать, но в дальних лесах их еще много.

Ну и хватка у этих татей! Как быстро все организовали.

– А вы из-за грибной охоты не забросите свои поля? – Кашей, видно, беспокоился, чтобы они из-за дармовой еды не разленились и не вымерли.

– Ну что ты? Ночами работать на земле темно и медленно. А теперь мы работаем днем и все успеваем. Тройная благодарность Неневесте!

– А от вас и море не очень далеко, – подкинула я идею. – А там рыбы… И омары. И икра. И креветки. И устрицы. Сплошные деликатесы!

Не удивлюсь, если к следующему нашему приезду (если доведется, конечно) на берегу моря вырастет рыбацкий поселок, а то и маленький порт. Вон у Рума уже глаза разгорелись. А Луга уже льнет ко мне поближе, чтобы разузнать кулинарные рецепты. Поразительная деловая хватка!

Отведав всех деликатесов хозяйки, я собралась предложить совсем немножечко вздремнуть после обеда, как полагается, но под выразительным взглядом Странника нехотя попрощалась с гостеприимными татями, и мы продолжили путь к Спящему городу.

– И это все, что могут сказать ваши спецы? – Кашей потрясал картой перед носом Марукки.

Благо еще сделана она была из какого-то материала типа пластика и не рассыпалась прямо в руках от такого «бережного» отношения.

– Пойми, тысячи лет прошли. Естественно, на карте нет городов, по которым мы могли бы ориентироваться, реки текут другими руслами, озера высохли или появились новые.

– Значит, мы зря совершили путешествие через Мертвый лес и опускались на морское дно?

– Не зря, – вставила я. – Во-первых, мы Мертвый лес сделали живым, нет, не мы, а я, так как это с моей легкой руки тати отправились на грибную охоту. Во-вторых, мы остановили войну между морскими царями, нет, опять не мы, а я, ведь это я все придумала и обо всем договорилась. В-третьих, я спасла от смерти старушку – морскую ведьму – и положила начало шоу-бизнесу…

– В-четвертых, за все эти подвиги тебе полагается памятник при жизни, – остановил меня Кашей. – Или как минимум бюст на родине. Но его некому будет поставить, если мы не остановим конец света.

– А может, нам просто подойти поближе к краю земли и швырнуть наши камушки подальше?

– Этот вариант оставляем на самый крайний случай. Во-первых, нет никакой гарантии, что в тот момент, когда мы будем приближаться к краю земли, не обломится очередной ломоть и не поглотит нас. Что тогда с нами будет, исчезнем мы, испаримся? Нам сейчас не расскажет никто. Хочешь рискнуть?

Я вздрогнула, представив эту картину, и отрицательно помотала головой.

– Во-вторых, – продолжил Странник, – нам все равно нужно добраться до острова Боаяна и отыскать ключ. Или ты собираешься получить прописку здесь и жить на оставшемся огрызке земли? Тут и так уже толчея из-за переселения западных народов. Оставшаяся территория не прокормит всех, и в скором времени здесь начнется война за каждый клочок, кровь будет литься рекой, наступит второй конец света.

Королева в ужасе схватилась руками за голову, что-то ее такая перспектива не радовала. Меня, впрочем, тоже.

– Согласна. Но какой информацией мы обладаем?

– Единственное, что можно сказатьнаверняка, это то, что где-то за краем земли действительно существует мифический остров Боаян и действительно существует путь к нему.

– В нашем мире его называют Буяном, – сама себе сказала я.

– Что?

– Говорю, что этот остров упоминается даже в наших сказках, но никакой подсказки, как туда попасть, я что-то не припоминаю. Давай вернемся к карте.

И мы втроем снова склонились над старинной реликвией с неидентифицируемыми в наше время географическими объектами, непонятными комментариями в стихотворной форме и их современным переводом.

– Точно можно сказать, что ваш путь будет пролегать за Южными горами. Самих гор на карте нет, альвы создали их позже, чтобы отгородиться от мира, но они должны проходить где-то здесь, – провела магиня ребром ладони по пластику. Они представляют собой два хребта, тянущихся от моря до самого края света. А может, и не два. Между хребтами проживают потомки древних альвов и гнездятся драконы. Что находится по ту сторону гор – не знает никто. Все эти названия, – она снова ткнула пальцем в карту, – объекты, которые находятся, или находились ранее, за территорией гор. Вам нужно перебраться на ту сторону и далее ориентироваться на месте. К тому же учитывать, что часть этого мира уже «съедена» концом света. Возможен вариант, что дороги к острову Боаяну больше нет.

Мы с Кащеем переглянулись. Перспективка-а… Поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.

– Еще проблема, – добавила Марукка, – горы непреодолимы. По крайней мере, до сих пор никто не мог подняться на них.

– А кто-нибудь пробовал? – спросил Бессмертный.

– Я была там, – перебила его я, – стены действительно гладкие и отвесные. Но меня перенесла дракониха. Думаю, она не откажется помочь нам перебраться через горы, а может, и до самого края света подкинет?

– Твоя подруга прилетала пару раз, кружила над замком, – сообщила королева. – Но когда она прилетит следующий раз? Мы не можем ждать.

– Вообще-то она оставила мне, – как-то даже говорить неловко, скажут, что верю в такие глупости, – чешуйку. Говорила, стоит ее пощекотать, она услышит и явится.

– Так что же ты молчала?! – обрадовался Кашей.

Оказывается, он верит в такие сказки!

– Доставай!

Я выудила из кармана черную блестящую чешуйку размером с CD-диск.

– Стой! – остановила меня королева. – Не вздумай вызывать дракониху. Где она сядет? Сначала я велю очистить рыночную площадь.

В скором времени мы уже стояли на совершенно пустой рыночной площади. Ничто не говорило о том, что недавно здесь было шумно и тесно от народа, только несколько крупных, видимо эльфийских, яблок, рассыпанных при поспешной эвакуации, красными фонариками напоминали о себе.

Похоже, королева и Бессмертный серьезно относятся к такому способу вызывания драконов. А мне что-то не верится.

Я взяла чешуйку и потерла ее.

– Тебе сказано щекотать, значит, щекочи, – толкнул меня локтем в бок Кащей. – Это тебе не лампа Аладдина.

Я вздохнула, чувствуя себя в роли шута, и пощекотала черный диск.

– Ну и что? Ничего.

– Дракониха не владеет телепортацией, ей время нужно, чтобы долететь. Будем ждать. А ты щекочи время от времени.

Чего я не люблю, так это чего-то ждать. Хоть бы анекдоты кто-нибудь рассказывал. Так нет, серьезны, сосредоточенны, над картой склонились. А я, как дурочка, играю с чешуей, поглядывая на небо. Да не прилетит она. Это была шутка, сувенир на память.

Я постепенно улетела мыслями куда-то далеко, незаметно для себя наигрывая на чешуйке, как на гитаре, какой-то старый мотив.

Вдруг что-то темное в небе привлекло мое внимание. Неужели Матильда? Только что это с ней? Дракониха летела, дергаясь из стороны в сторону, переворачивалась в воздухе, а когда подлетела поближе, стали слышны звуки, словно она задыхалась. Да что же это такое? Может, она ранена? Бедная моя Матильда!

Дракониха плюхнулась прямо на вымощенную камнями площадь, стала кататься по ней и бить крыльями. Я со всех ног бросилась к подруге.

– Матильдочка! Что с тобой?! – затем обернулась на бегу и крикнула: – «Скорую помощь»! Врача! Тьфу ты, лекаря, или кто там у вас!

Глава 33 ЛУЧШЕ ГОР МОГУТ БЫТЬ ТОЛЬКО ГОРЫ

Когда я подбежала к драконихе, она уставилась на меня выпученными, красными глазами, выкрикнула «Сумасшедшая девчонка!» и вырвала у меня из рук чешуйку.

– Что с тобой, Матильда?

Дракониха медленно поднялась и покачала головой:

– Что со мной? Да просто меня лучшая подруга чуть в могилу не загнала.

– Кто? Да я ее!..

– Ты.

– Я?!

– А кто меня щекотал без перерыва, я же ни лететь, ни дышать не могла!

Я часто заморгала:

– Тебе что, от этого щекотно было?

– А как же? Ты не знаешь законов симпатической связи? Часть и целое связаны. Поэтому мы тщательно следим, чтобы нигде не потерять чешую. И дарим ее, как средство вызова, только самым близким, надежным существам. Вообще-то я таких случаев не помню, разве только в сказках кто-то так рисковал. А тебе больше не дам. Я второго раза не выдержу.

– Так я же не знала… Ну прости меня, – обхватила я дракониху за шею.

– «Не зна-ала…» Эх ты. Чтоб тебе…

Матильда задумалась, видимо, не могла выбрать, что бы мне такое пожелать.

– Чтоб тебе самой летать научиться. Вот. – Она наконец-то улыбнулась. – Ну давай рассказывай.

– Сначала я тебя познакомлю кое с кем.

Я обернулась и помахала рукой. Кащей и Марукка стояли на безопасном расстоянии.

– Идите сюда!

– А она не будет огнем плеваться? – крикнула магиня.

Они что, драконов боятся?

– Не буду, – пообещала Матильда. – Если за хвост не будете дергать.

Странник с королевой подошли немного ближе.

– Это моя близкая подруга Матильда, – представила я дракониху.

Она грациозно поклонилась.

– Это Кашей Бессмертный, помнишь, я рассказывала.

Дракониха кивнула.

– А это местная королева Марукка, – продолжила я.

Кашей склонился в поклоне, а магиня чуть кивнула, не сводя с гостьи глаз.

– Очень рада знакомству, – объявила дракониха. – А теперь рассказывай, – подхватила она с земли пару карминных яблок и приготовилась слушать.

– Нет, что за южными горами – я не знаю. В эту сторону хребет пониже, и мы можем его перелетать, а в ту – слишком опасно. Мы, драконы, не можем так высоко подниматься.

– А кто может? – спросила Марукка.

– Да никто.

– А летающий ковер? – вопросительно наклонила голову королева.

– Гравилет может лететь только над относительно ровной поверхностью. Высоко вверх он не тянет.

– Ясно.

– А птица Рух? – поинтересовался Кашей.

Матильда отрицательно покачала головой.

А я не удержалась, чтобы не съязвить:

– С птицей Рух ты, разумеется, на короткой ноге. Можешь попросить, чтоб она еще разок подфутболила тебя, авось пенальти удастся – и перелетишь через вершину. Но как высоко падать!

– Да ладно тебе, – махнул рукой Бессмертный, – смеешься… Тут просчитываю варианты…

– А вариантов у вас нет, – зевнула дракониха.

– Не делай вид, что тебя это не касается. Конец света – он для всех конец света.

– А у меня дитя малое, – сразу же расстроилась Матильда. – Ой, она такая прикольная! Я ее Гертрудой назвала. Красиво, правда? Ходит уже, переваливается с боку на бок. Вот будешь в гостях…

– Буду, буду, но это потом.

– Почему потом? – удивилась Матильда. – Вот по дороге туда и залетим.

– Куда – туда?

– К Южным горам я вас доставлю, проведаем малышку, затем подниму повыше, насколько смогу. А там уже не так много останется, можно и самим будет до вершины добраться. Это бока отвесные, а верх уже несколько разрушен, и пройти можно.

– Хорошо, Матильдочка. А спускаться как?

Дракониха пожала плечами:

– Вот тут уже я помочь не могу, извините. А знаете, как моя Гертруда смешно мычит? Разговаривать еще не научилась, все «му» да «му»…

За отсутствием других вариантов решили согласиться с Матильдой. Попытка – не пытка, возьмем с собой веревки, кирки, может, с той стороны спуск не такой крутой. А если ничего не получится, то просто вернемся назад и дракониха заберет нас. Но о таком варианте лучше и не думать.

Марукка сказала, что сама позаботится о материальной стороне путешествия, и ушла отдавать приказы. А мы продолжили разговор с моей крупной приятельницей.

– Матильда, а что ты думаешь насчет этих стихов, написанных на карте? Мне кажется, что они совершенно лишены смысла.

Дракониха скосила на крученые буквицы глаз и попросила:

– А ну-ка почитай вслух, а я послушаю.

И удобно устроилась, прикрыв глаза.

Я начала выразительно читать перевод:

Пусть духи четырех стихий

Придут отважившимся в помощь.

Всего первей вам нужно получить

Духов земли Незримое Благословенье.

У духов воздуха Свет Негасимый попросите,

Лишь он путь к острову осветит вам.

Пусть шестирукая богиня Ара

Дорогу вам своим укажет телом.

Пусть Око Мира вас в слезах омоет,

Отдаст вам силу до последней капли.

Пройти вам надлежит тропою узкой

Сквозь огненное чрево бога Хтира,

От саламандр приняв огнем крещенье.

Постом очистив и тела, и души,

По Белой Пустоши идите за Звездой,

В Ничто вступая лунною дорогой.

Идя по ней, придете вы на остров,

Буяном прорастает он в легендах.

И камень Алатырь, что бел-горюч,

Хранит он там все тайны мирозданья.

Найдете около него тот ключ,

Несущий о пути домой познанье.

Оставьте каждый за себя здесь откуп,

Затем, чтобы Ничто вас отпустило.

И будет все велением небес

Так, как должно быть, и никак иначе.

Я замолчала. Дракониха что-то пожевала, закатив глаза и делая вид, что она в глубоком раздумье.

– Ну?

– Я думаю, что смысл здесь есть. Только довольно глубокий. Древние альвы не такой народ, чтобы на важном документе просто упражняться в сочинении лирики. Придет время, когда вы увидите в этих строках смысл. И тогда, мой вам совет, присматривайтесь к ним повнимательнее: от того, насколько правильно вы их поймете, будет зависеть ваша жизнь, а в итоге и жизнь этого мира. Я лично считаю, что это не просто комментарии к карте, а предсказание. А пока не думайте об этом, да и все.

Пришлось согласиться с драконихой и заняться подготовкой к дороге.

Пару часов ушло на экипировку, подбор теплых костюмов, подготовку запасов еды. Матильду тоже угостили коровой, с которой та разделалась тут же на площади, чем повергла в тихий ужас все наблюдавшее за ней в щелочки, двери и окошки население. Не каждый день увидишь такое реалити-шоу из жизни драконов.

Далее мы умудрились поспорить с Кащеем по поводу способа передвижения. Матильда заявила, что раз нас двое, один полетит на спине, а другого она понесет в лапах. Второй способ передвижения Бессмертный посчитал ниже своего достоинства. Правда, обставил все это как выражение собственного героизма. Как же, он, мужчина, выбирает опасный способ, а мне, женщине, оставляет безопасный.

– Да ладно, я спорить с тобой не буду, – пожала плечами я. – Только для тренировки пару кругов над площадью намотайте.

Матильда хитро подмигнула мне, а Кашей мужественно полез ей на спину. Вот и ладненько, а я пока тут посижу, посмотрю это шоу. Уж я-то знаю, как «сладко» летать на драконах, особенно в первый раз.

Матильда оглянулась, проверив, как сидит всадник, и почти без всякого разбега взмыла в воздух. Жаль, снизу мне видно только пузо драконихи и совершенно не видно Кащея. Как он там? Уж если у меня после полета остались синяки и ссадины, то он точно все поотбивает. Не потеряв чувство собственного достоинства, может лишиться другого… гм… достоинства. И не останется ему ничего другого, как устраиваться на работу в какой-нибудь престижный гарем евнухом.

Может быть, я чересчур жестока? Но он сам захотел.

Матильда сделала два крутых виража, но летела низко, – видимо, боялась, что всадник свалится. Я хотела крикнуть: «Давай третий, контрольный!» – но пожалела. Не его. Достоинство. Может, еще не все отбил?

Дракониха села на площадь, и Кашей сполз с нее со сбитыми коленками и выражением глубокой скорби на лице. И куда ему теперь, полукалеке, в дорогу отправляться? Почему вы, мужики, нас, женщин, вовремя не слушаете?

– Ладно, – тяжело дыша, сделал одолжение Бессмертный, – лети ты сверху. А я полечу в лапах драконихи, думаю, это более опасно, можно выскользнуть из одежды и разбиться. Я не хочу, чтобы ты рисковала, Неневеста.

Я усмехнулась. Пусть будет так.

Итак, я оседлала Матильду, Матильда подхватила Кащея за пояс, и мы отправились в новое путешествие.

Марукка долго махала нам, стоя на балконе своего замка, даже жалко ее стало, опять ей рассказывать армиям сказки Шахерезады. Ей тоже, наверное, хотелось бы попутешествовать, увидеть новые земли. Может, даже полетать на таком необычном виде транспорта. А я уже неплохо лавировала во встречных потоках, стоя на блестящей черной спине драконихи.

Как и обещала, Матильда принесла нас к драконьему лежбищу, перезнакомила со своими подружками и даже сводила в ясли. Они все-таки вняли моему совету, организовали дежурство по две воспитательницы на группу нововылупленных, что значительно разгрузило драконих. Теперь малыши дружно носились по пещере, а мамы свободно летали за добычей, да и просто валялись на травке.

Дочь Матильды была очаровательным дракончиком с меня ростом, круглыми глазами-плошками, нежно-зеленым нагрудничком и вечно задранным вверх черным хвостом. Она и правда говорить пока не умела, только мычала, зато уже быстро бегала, трепеща крошечными зелеными крылышками. Она любила, когда ей щекочут животик, лизать меня в нос шершавым языком.

Мы вдоволь наигрались с малышкой и отведали фирменного шашлыка, приготовленного лично Матильдой. Затем она привела подругу сапфирового цвета, дракониху Изольду. Та взяла Кащея, чтобы легче было подниматься вверх, и мы полетели. Подняться удалось довольно высоко, правда, было заметно, что драконихи изо всех сил стараются удержаться в воздухе. Изольда опустила Кащея на более-менее удобный уступ, туда же спрыгнула я с криком «Лови!». Надо было не предупреждать – Бессмертный благоразумно отскочил, и я шлепнулась на камни. Матильда опустила голову под крыло и что-то вытащила зубами, затем кинула мне, это оказалась черная чешуйка.

– Говорила, не дам больше, но куда от тебя денешься, может, с гор придется вас снимать. Только не вздумай щекотать чешуйку по ту сторону скал, я ведь туда все равно перелететь не смогу, помирать придется со смеху.

– Не буду!

– Тогда хорошо. Возвращайтесь с победой! Мы будем ждать! Наши дракончики должны жить!

Матильда махнула крылом и облегченно стала спускаться вслед за Изольдой.

Ну вот, опять мы остались одни. Я посмотрела вверх. Как и говорили, верхушки гор были разрушены и вполне проходимы. Совсем немного – и мы увидим то, чего не видел никто с этой стороны: увидим то, что находится за перевалом.

А вниз… Вниз лучше не смотреть. Лучше не видеть, как опускается Матильда, кружа, словно кленовый листок, и размером не больше этого самого листка… Бр-р-р!..

А здесь трудно дышать, да и довольно холодно, хорошо еще, что нас достойно экипировали: меховые сапожки, рукавицы, шапки, теплая куртка у меня. Кащей сказал, что его суперплащ работает при необходимости с подогревом, а нужно – с системой охлаждения.

Еще по моему личному чертежу нам сварганили спецобувь с шипами, а также собрали комплект для скалолазов: кирки, веревки, колышки. Но, думаю, они нам не понадобятся. По таким скалам я пешком неоднократно лазала в окрестностях Большой Ялты. Зато рюкзаки большие, может, выбросить все ненужное? Или пригодится еще?

– Странник, за мной! – махнула я рукой и полезла вверх.

В предвкушении неизвестного как-то не сиделось на месте, и я рвалась вперед, все ускоряя ход. Мне даже жарко стало, и я сбросила рукавицы, так гораздо удобнее цепляться за камни. Кащей попытался вырваться вперед, но чуть не сорвался, и ему пришлось вернуться на, так сказать, протоптанную мной дорожку. Я смогла достичь вершины первой! Еще секунда – и я уже стою там! И взору моему открывается картина целого мира!

Вот это зрелище!

– Смотри, Странник, смотри!

Кащей уже стоял рядом и всматривался в подернутую туманной дымкой даль.

– Смотри! Смотри! – закричала я. – Дай мне скорее карту! Эти стихи, которые написаны там…

Кащей вытащил карту:

– Вот здесь, смотри! «Пусть шестирукая богиня Ара дорогу вам своим укажет телом». Видишь, – я показала пальчиком вниз, – озеро, из него вытекает речка, очень большая река, она делит равнину пополам и впадает в другое озеро шестью рукавами. Почему бы и не назвать ее шестирукой богиней?

– Похоже, похоже!

– А вот это, читай! «Пусть Око Мира вас в слезах омоет». Второе озеро тебе ничего не напоминает? С одной стороны шесть рукавов, с другой – с десяток вытекающих речушек. Чем не Око Мира с ресничками?

– Возможно. Получается, в стихотворении все правда? И нам следует следовать ему как инструкции.

– И с чего же следует начинать? Сейчас прочтем с самого начала. «Всего первей вам нужно получить духов земли Незримое Благословенье».

– Что это может означать? – оглянулся Бессмертный. – Эй! Ау! Духи земли! Молчат.

– Благословенье-то незримое, может, мы его уже получили, только не заметили этого.

– А как насчет остальных знаков?

– Разберемся на месте. Пока что нам четко указано, что следует двигаться вдоль реки, искупаться в слезах Ока Мира (интересно зачем?), а дальше увидим. Некоторые знаки мы уже точно не найдем, черная стена конца света не очень далеко от озера, а пока мы туда доберемся, будет еще ближе.

– Тогда нам следует подумать о спуске. – Кашей подошел к краю пропасти. – И знаешь, я никаких вариантов не вижу.

Я только сейчас оторвалась от созерцания панорамы и подошла к Страннику.

Действительно, можно было опуститься немного, так же как и с той стороны. И все. Далее шел отвесный обрыв до самой земли.

И вправо, и влево, насколько можно было видеть, была та же картина. Спуска не было.

Глава 34 НЕЗРИМОЕ БЛАГОСЛОВЕНЬЕ

– Приехали. – Я разочарованно присела.

– А чего ты ожидала? Раз с той стороны гостей не бывает, значит, и дороги нет. Иначе давным-давно был бы налажен обмен туристами, – пожал плечами Кащей.

Мы так рвались к этой вершине! Я даже не думала, что делать, если спуска не будет. Не назад же возвращаться, в конце концов. Я совсем растерялась.

– Пошли по хребту вперед, – потянул меня за руку Странник. – Все равно будем двигаться в нужном направлении.

И мы пошли. Голова немного кружилась от нехватки воздуха, зато виды, какие виды!

Вершина была почти плоской, так что идти по ней не представляло труда.

Кащей приотстал, а когда догнал меня, перед моим носом возник букет из нежно-голубых, затейливо изогнутых цветов.

– Ой, какая прелесть! – воскликнула я, прижимая к груди цветы. – Спасибо! Где ты их нашел?

– Под ноги смотри.

Я опустила взгляд. И правда, то здесь, то там между камней пробивались голубые бутончики.

– А что это? Апчхи!

– Без понятия.

– Я всегда мечтала найти в горах эдельвейсы. Мне казалось, что такое красивое название должно быть у каких-то необыкновенных цветов типа орхидей. А оказалось, что они простые и незамысловатые. Апчхи! А этих красавцев так и хочется назвать эдельвейсами. Апчхи!

– Будь здорова! Думаю, у них нет никакого названия, и ты можешь смело назвать их как хочешь.

– Апчхи!

– Неневеста, ты чего это расчихалась?

– Я? Апчхи! Не знаю. Апчхи!

– Простыла?

– Нет. Апчхи! Думаю, что у меня на эти цветы аллергия. Апчхи!

Я положила букетик на камни, но чихать не перестала. Напротив, голубые цветы встречались все чаще и чаще, целыми группами, и я чихала все сильнее, все громче и уже не могла остановиться.

– Апчхи! Что ж… апчхи!.. мне делать? Апчхи! Я больше… апчхи!.. не могу!

Кашей тянул меня за руку вперед:

– Да ты своим чиханием завалишь эти вековечные горы! Быстрее, нужно пройти места, где их много, этих твоих эдельвейсов.

Но их становилось все больше, целые голубые цветники. В конце концов Бессмертный остановился. Впору назад возвращаться.

Я чихала без остановки.

Вдруг чуть ли не под моими ногами образовалась круглая дыра, из которой выбрался маленький, приземистый человечек в желтом колпачке и с пушистой бородой до пояса.

– Кто… апчхи!.. это? Апчхи!

– А вот это уже самый настоящий гном, представитель стихиалий, духов земли, – объяснил Бессмертный.

– Тот… апчхи!.. кто должен… апчхи!.. дать нам… апчхи!.. Благословение? Апчхи!

Кашей кивнул.

– Эй! – сердито закричал гном. – Вы чего шумите?!

– А., апчхи!.. Что такое? Апчхи! Я никому… апчхи!.. не мешаю! Апчхи!

– Не мешаешь?! – Гном гневно сжал кулачки, хотя и получилось это смешно. – Да у нас кристаллы перестали расти! Кто же это может вынести?!

– А вы, дяденька, нам дорогу вниз покажите, я и перестану. Апчхи!

Гном недовольно потер уши:

– Ладно. Залезайте сюда, я включу лифт!

– Лифт! Апчхи! Ух ты! Апчхи! Согласны, согласны. Апчхи! Только есть еще одно, – как обычно обнаглела я. – Вы нам должны дать Незримое Благословение. Апчхи!

Гном побледнел:

– Откуда вы о нем знаете?

– О чем? Апчхи! О Благословении? На карте написано. Апчхи! Читайте, дяденька, если умеете.

Я сунула ему под нос карту альвов:

– Ведь это вы – духи земли?

– Вы идете за край света? – ответил вопросом на вопрос гном. – Зачем?

– Мы хотим остановить конец света. Апчхи! Апчхи!

– Залезайте! – махнул рукой гном и спрыгнул в каменный мешок. Кабина лифта была довольно просторная, но не очень высокая, поэтому нам с Кащеем пришлось сесть на корточки. Кабина вздрогнула и поехала вниз по спирали, все набирая скорость.

Если до сих пор я не знала, что такое морская болезнь, то сегодня узнала об этом. Остановите, я сойду-у-у! Зато я перестала чихать!

Когда мы тормознули, мои внутренности начали возвращаться на место, что оказалось не менее неприятно. Как только лифт остановился, я выскочила из него и упала на спину: все вокруг плыло и кружилось. Кащей улегся рядом, – видно, и его морская болезнь не минула.

Не встану, никуда не пойду! И я устало закрыла глаза.

Через некоторое время послышался топот и голоса:

– Что это с ними? Они живы?

– Были живы, ваше могущество! Я не знаю, что могло случиться!

Я медленно села. Кащей тоже поднялся. Голова до сих пор еще не пришла в норму, мозги вываливались.

– Живы! Живы, ваше могущество!

– Здрасте. – Я решила не вставать, так удобнее общаться с существами ростом до моего колена.

Перед нами стоял гном, который нас сюда привез, и другой, к которому он обращался, в более богатой одежде, видимо местный правитель или священнослужитель, я не поняла.

– Покажите карту! – потребовал он.

– Вот смотрите. Здесь написано, что вы всего лишь должны дать нам Благословение. Может, конечно, можно обойтись и без этого, но ведь вам не трудно?

Его могущество вперил грозный взгляд в протянутый мной раритет:

– Я сам прекрасно читаю по-древнеальвийски.

И чего он проблему делает из ничего? Надо было мне молчать, обошлись бы вполне и без его Благословения.

Гном внимательно изучил документ, затем заглянул в мои глаза.

Его интересует, какого они цвета? Так здесь мало света, чтоб рассмотреть. Они серые, а на свету – зеленые с желтыми лучиками вокруг зрачка в виде солнышка.

– Она говорит правду, – торжественно изрек гном. – Они идут, чтобы остановить конец света.

А он еще в моей честности сомневался?!

– А мужчина… – он перевел взгляд на Кащея, – необычный мужчина, бессмертный, потерявший половину себя… Но он тоже говорит правду. Их миссия – спасение мира. Отдайте им Незримое Благословение!

Он хлопнул в ладоши, и в пещеру, кланяясь, вошел еще один гном в белых просторных одеждах с открытым, но пустым футляром в руках. Правитель протянул руку и, словно фокусник, вытащил из пустого футляра… украшенный разноцветными драгоценными камнями пояс с такими же ножнами необыкновенной красоты. Я даже задохнулась от восхищения. Гном вытащил из ножен нечто сверкающее… в его руках это казалось длинным мечом. Для меня это был кинжал – изящный, трехгранный, со сверкающей изумрудами и рубинами рукоятью.

– Что это? – прошептал Кашей, видимо тоже сраженный красотой и уникальностью оружия.

– Это и есть Незримое Благословение. Наш народ долго хранил его. Теперь мы передаем его вам.

С этими словами гном подошел ко мне, я стала на колени, чувствуя торжественность момента, и он застегнул пояс на моей талии. Кинжал тут же исчез вместе с поясом.

– Э! Куда он делся?! – воскликнула возмущенно я.

Вот так, только получила подарок, о котором могла лишь мечтать, как тут же его лишилась!

– Да вот он. – Гном коснулся морщинистой рукой моей талии, и пояс с ножнами снова засверкал, бросая отблески на стены. – Это же Незримое Благословение, оно становится видимым только тогда, когда его касаются руками.

– Интересно. – Я вытащила кинжал из ножен.

Рукоятка удобно легла в ладонь, словно была сделана именно для меня. Я потрогала пальчиками лезвие, оно показалось мне не очень острым.

– А… как мы должны его использовать?

– Это скрыто от нас. Единственное, что я могу сказать, его лезвие никогда не должно обагряться кровью.

– Оружие, которым нельзя убивать? – переспросил Кащей.

– Именно так. В твоих глазах, бессмертный, я видел много крови. На твоих руках кровь. А ее руки, – кивнул он на меня, – чисты. И помыслы чисты. Именно поэтому мы смогли отдать ей Благословение, и радуйся этому, ибо благодаря ей сделан ваш первый шаг по дороге к острову Боаяну. И никто сейчас не скажет, сможете ли вы пройти ее до конца и вернуться. От вас зависит судьба мира, и духи земли желают вам удачи. Прощайте.

Правитель и гном в белом покинули пещеру.

Мы с Кащеем переглянулись.

– Я провожу вас к подножию гор, – сказал гном, опускавший нас на лифте.

– Нет! – заорала я. – Я больше не сяду в этот!.. в эту!..

Я не смогла подобрать слова для характеристики чудо-техники гномов.

– А вам больше и не придется, здесь есть естественный выход на поверхность.

– Какое счастье!

Идти низкими коридорами, правда, пришлось пригнувшись, но очень скоро мы смогли выпрямиться и вдохнуть свежий воздух. Наш проводник незаметно исчез, а мы наконец-то оказались по другую сторону Южных гор.

У подножия простирались леса, и теперь у нас было весьма приблизительное представление о направлении. Где-то там впереди было первое озеро, к нему и следовало идти.

Леса мне напомнили крымские. Здесь смешивались северные виды деревьев и южные, вечнозеленые. Я такие леса люблю: чистый, опьяняющий воздух, неспешная прогулка, тишина и спокойствие…

Спокойствие, я сказала! Откуда они взялись? Группа гориллоподобных существ ростом под три метра, покрытых бурой клочковатой шерстью, в одно мгновение скрутила нас и поволокла. Вот и транспорт бесплатный подвалил, только, жаль, не в ту сторону. Я с изумлением рассматривала двух волосатых парней, которые волокли меня. Настоящие снежные человеки, какими я их представляла. Из таких ручищ и Кашей вырваться не может, хотя и извивается, как червяк.

– Эй, ребята, где у вас сегодня тусовка? Нам вообще-то в другую сторону!

Глава 35 ЭТО МЫ НЕ ПРОХОДИЛИ!

Странное дело. До сих пор я всех в этом мире понимала, даже тексты читала, хотя это меня и удивляло, но к хорошему привыкаешь быстро. Эти же йети мычат что-то нечленораздельное и на мою речь не реагируют. Странно-странно. Может, у них речь ещё не сформировалась? Как же тогда с ними договориться?

Вскоре наша компания вывалилась на обширную поляну. Нас с Кащеем привязали к деревьям так, что мы сидели к ним спиной, а запястья за стволом были крепко завязаны пружинистыми лианами. К тому же нас разместили далеко друг от друга.

Похитители пока оставили нас в покое, сгрудившись в центре поляны вокруг наших рюкзаков. Что ж Кащей не запрятал их в свой плащ? Мой рюкзак с вещами их пока не интересовал, а вот в рюкзаке Бессмертного были все запасы еды и ковер-самолет с уже прикрепленным к нему антигравом. Точнее, не ковер, а небольшая ковровая дорожка. Малогабаритка, рассчитанная на двоих. (Что ж мы сразу ею не воспользовались?) Эти обезьяны отбросили ее в сторону как совершенно бесполезную вещь (эх, не дотянуться!), а сами занялись поглощением запасов. Как в приличном обезьяньем стаде, вожак первым доставал следующий сверток на свет божий, пробовал на зуб, а затем либо смачно доедал сам под завистливыми взглядами остальных, либо наделял кого-то своей щедрой лапой, скорее всего, своих любимых самок, а молодые самцы скромно выглядывали из-за их спин, глотая слюнки и вынашивая планы захвата престола.

Вот сейчас бы бежать, пока они заняты. Только как освободиться? Кащей извивался, пытаясь дотянуться до карманов плаща, но как это сделать, когда руки связаны сзади?

– Неневеста, – зашептал он, – ты не можешь достать свой кинжал?

– Кинжал? Какой кинжал? А-а-а. Конечно, не могу, он где-то на поясе, я его даже не вижу. А ладони мои где?

Я похватала руками воздух и вдруг ощутила в правой прохладную рукоять. Хороший мой! Да он же сам выскочил из ножен, как только почувствовал мое желание дотянуться до него! И как хорошо, что он невидим, а то отобрали бы эти мухоеды, как блестящую игрушку. А я еще жалела о том, что не могу покрасоваться, прогуливаясь с такой красивой штучкой на поясе.

Только я в таком положении все равно не могу разрезать путы. Я беспомощно помахала кинжалом в воздухе. Вдруг он вывернулся самым непостижимым образом, и куски лианы шлепнулись на землю.

– Странник! Я свободна! – зашептала я.

Скользнула незаметной тенью к Бессмертному и освободила его, затем вернулась на свое место, чтобы обезьяны не заметили.

– Пока не двигайся, думай, что дальше делать.

– По моему сигналу, – ответил Кашей, – я хватаю твой рюкзак, а ты беги к ковру-самолету. Завести сумеешь?

– Летала.

– Тогда вперед!

– Что?! – не дал даже подготовиться морально, но, может, он и прав, куй железо, не отходя от кассы.

И я бросилась со всех ног к ковру. Эффект неожиданности сработал. Обезьянолюди не успели среагировать, как мы уже взлетели. Единственное, что они могли, это провожать нас недоуменными взглядами, ухая и дожевывая сухарики и солонину.

Теперь мы спокойно летели над лесом и беседовали.

– Ты помнишь, Кащей, гном сказал, что ты до сих пор бессмертный. Да и сам видишь: раны заживают быстро и без следа. Просто восстанавливаешься медленнее, чем раньше.

– Думаю, так.

– А когда вернешься в свой мир, может, вообще все станет на свои места.

– Может быть. А ты, Неневеста, уверена, что вернуться удастся?

– Всегда нужно думать о наилучшем варианте. А как же иначе? Смотри, начало предсказания уже исполнилось. Незримое Благословение уже у нас и даже спасло нам жизнь. Как бы мы без него выкарабкались? Значит, и остальное все получится.

– А что там дальше написано? Давай посмотрим. – Странник достал свиток и процитировал: – «У духов воздуха Свет Негасимый попросите, лишь он путь к острову осветит вам».

– Судя по всему, он нам необходим, но что это такое?

– И главное где его искать?

– Надо у кого-нибудь спросить! Я думаю, здесь обитают не только дикари, но и разумные существа.

– Вот, кстати, к обиталищу кого-то из разумных мы и приближаемся, – кивнул Кашей.

– А ну-ка притормози.

Перед нами выросла избушка на сваях, настоящая, как у сказочной Бабы-яги. Ой, как я хочу с ней познакомиться!

– Останавливай, Бессмертный, зайдем в гости в этот симпатичный домик.

– Ты считаешь это хорошей идеей? А вдруг там действительно живет злобная Яга, которая захочет нас съесть, а затем еще на косточках покататься-поваляться?

– Ну, Кашей, ты что, детских сказок начитался? Между прочим, Баба-яга в нашем мире у тебя в ближайших подругах и соратниках. Забыл, что ли?

– Да я шучу, шучу. Я не против милых старушенций, даже если они окружают свое жилье вот такими оригинальными заборами.

Мы подлетели как раз к частоколу, украшенному самыми разнообразными черепами, и человеческими в том числе.

Меня передернуло, но отступать было поздно. Да и есть очень хотелось.

– Избушка, избушка, повернись к лесу задом… – завела я знакомую всем с детства секретную формулу управления избушкой.

– Ой, не надо ей советовать поворачиваться к лесу задом, мало ли чего, – потянул меня за руку Бессмертный. – Дверь вон там.

Он уже стучал по ветхому дереву. Изнутри раздались шаркающие шаги, и дверь отворилась. Выглянула старуха. Все как я ожидала: кривая, косая, крючконосая, только не сгорбленная, а прямая, словно молодка.

Глава 36 ЯГА СЛАВОЗАРОВНА И НЕГАСИМЫЙ СВЕТ

– Здравствуйте, Бабушка-яга, – поклонилась я, как положено, – в гости можно?

– Здравствуйте, коль не шутите, – ответила старуха. – Гостям завсегда рада, заходите. Только почему вы меня таким чудным именем называете, если зовут меня Анастасия Славозаровна?

– Простите, издалека мы, – обаятельно улыбнулся Кашей. – О вас ничего не знаем не ведаем.

– Давайте я вас покормлю, напою, а потом вы мне все расскажете, – не по протоколу предложила старуха. – Может, баньку истопить?

– Спасибо, бабушка, спешим мы, а вот от ужина не откажемся, а то мы сегодня как-то и пообедать не удосужились.

– Вот и ладненько.

Старушка быстренько накрыла на стол. Запахло так вкусно, что у меня засосало под ложечкой. Борщ! Обыкновенный борщ! Сколько же я его не ела? Он сладостно паровал в глубокой глиняной миске. Компанию ему составляли огромные пироги, которые называют расстегаи, как объяснила хозяйка, с рыбой, оладушки и кисель! Красотища какая! Я наминала так, что старушка залюбовалась, подперев щеку ладошкой. И только когда мы, насытившись, отставили тарелки и поблагодарили за вкусное угощение, Славозаровна начала расспросы:

– А теперь, голубки, расскажите, кто вы и откуда в наши места заповедные забрели?

И мы рассказали все, как водится. И о цели путешествия поведали. И карту показали. Таким старушкам мудрыми быть полагается, может, посоветует чего.

– Ну что, Анастасия Славозаровна, не слышали ли вы о Свете Негасимом?

– Слышала, видела, в руках держала.

– Да ну! – хором воскликнули мы.

– Начну с самого начала. Все равно вам ночевать у меня, вон сереет уже за окном. Ложитесь на печь, а я рассказывать буду, заместо вечерней сказки, как детям малым. Дюже уж история моя на сказку похожа будет. Но все это правда чистой воды. Хоть и самой уже порой не верится.

Мы послушно забрались на печь. Настоящая русская печь! Да я всю жизнь мечтала на такой печи полежать! Недаром говорят: мечты сбываются. Старушка заботливо укрыла нас одеялом, а сама села рядом.

– Оно хоть и тепло здесь, а косточки пропарить всегда полезно. Раньше жили мы в холодном краю, и печь была первая помощница, спасительница-целительница, кормилица.

– Так вы не местная?

– Стоял когда-то на берегу глубокого озера красивый город с деревянными теремами и церквями, мощеными улицами. Китежем назывался.

– Китеж! В моем мире город такой был, давно, только исчез он при приближении войск Батыя во время татаро-монгольского нашествия в тринадцатый веке в водах озера под названьем… Светлояр!

– Так мы с тобой, девонька, из одного мира! Так все и было. Узнав о приближении ворога, кудесник, при княжеском дворе проживавший, созвал всех горожан на площадь, молиться велел, сам что-то бормотал, чаровал. Я тогда малая была, не сильно помню… Вдруг окутало все туманом непроглядным, а когда туман спал, город оказался совершенно в другом мире, на берегу другого озера, которое по старой памяти назвали Светлояром. Только благодаря чарам стало с городом дивное твориться. Ночь и день он на новом месте постоял, а с первыми лучами следующего дня в озеро опустился. Только он словно колпаком невидимым накрыт, воздух хранящим. Вначале всполошились жители, а потом поняли, что дышать можно, ничто не угрожает. Сначала хотели град покинуть, новое место искать. Затем привыкли. Так и повелось. Сутки на чужой земле Китеж стоит, тогда все делами разными занимаются, поля пашут, в леса на зверя ходят, травы-ягоды собирают. Вторые сутки под воду город уходит, тогда все отдыхают, гуляют, медовухой балуются. Правда, иногда город так глубоко опускается, что и днём темнеет, словно ночью, страшно тогда становится, что так в глубинах и сгинем, света белого не увидим, и бить тогда в колокола начинают, молитвы читают, и возвращается всё на круги своя.

– А у нас иногда со дна Светлояра колокольный звон доносится, верхушки церквей в глубине видны!

– Вот оно как, – вздохнула старушка. – Тянет Китеж земля родная, не отпускает.

– Может, когда-нибудь и перетянет?

– Кто знает. Только благодаря чарам град наш нетленным стал. Сколько стоят постройки деревянные – не гниют, не сыпятся, червь не точит.

– А как же вы, бабушка, столько лет живете? Люди тоже бессмертными стали?

– Нет, сколько поколений уж поменялось. Часть молодежи время от времени уходит, чтоб построить свой город. Некоторые уж и забыли о корнях своих, воюют между собой. А другие староверы не покидают священные места, верят, что когда-то вернется Китеж-град на родину, превратившуюся уже в сказку. Но это сейчас. А в те далекие времена, когда мы только попали в этот мир, все держались кучи, далеко от города не отходили. Я княжеская дочь, и у меня есть еще две сестры: Лебединка – младшая, и Зоряница – средняя. Как-то раз вышли мы в лес погулять, цветов для венков набрать. Налетели вдруг ветры со всех сторон, в молодых мужчин обратились, речи сладкие повели, в уста сахарные целовали, нежно так миловали. Полюбился мне ветер Восточный, Лебединке – Западный, а Зорянице – Южный.

– А Северный?

– Северный брат из-за гор перелететь не может. Давно они расстались, как встали границей Длинные горы, магией жуткой силы сотворенные, больше не виделись, так ветры рассказывали.

– А с той стороны эти горы Южными называют.

– Дальше слушайте. Стали ветры к нам приходить, встречались мы в лесах, подальше от города, полюбились мы. Решили ветры к нам свататься. Только отец наш, князь Славозар, как узнал, шибко рассердился, запер нас в тереме, сказал, что только за китежанина может дочь родимую отдать, а не за силу неведомую, нечеловеческую. Поплакали мы, поплакали, затем подговорили нянюшку ключ выкрасть и сбежали, в простые одежды перерядившись. Ветры, в округе бродившие, подхватили нас и унесли в разные места, построили нам дворцы сказочные. Так и живем уже много столетий. Только когда мужья наши улетают по делам своим стихийным, дворцы превращаются в избушки убогие, а мы в старух древних. Зато, когда они домой возвращаются, снова дворцы вырастают и мы своих любимых встречаем двадцатилетними красавицами.

– А как насчет частокола с черепами? – не удержалась я от вопроса, все-таки они меня несколько беспокоили.

– Да это бутафория, – махнула рукой княжна. – Чтоб не лезли всякие бандерлоги.

– А о Свете Негасимом вы так и не сказали ничего.

– Свет Негасимый – это камень такой в виде полусферы, частица Солнца в нем заключена, горит и светится он. Братья ветры, когда свататься приходили, среди даров князю и камень этот принесли. Так он в городе и остался. На главной площади есть столб, когда Китеж под воду опускается, из сокровищницы князевой камень светящийся выносится и на столб кладется, день и ночь освещает город, а перед всплытием снимают его и снова в сокровищницу прячут.

– А если попросить, объяснить?

– Не думаю я, что так просто вам поверят и камень солнечный отдадут. Они и о конце света еще не слышали. А я знаю, муж мне говорил об этом. Беспокоятся ветры очень, если мир этот погибнет, нас они спасти не смогут. Они по разным мирам носятся, но нам, детям человеческим, их дороги закрыты. Поэтому я помогу вам Свет Негасимый украсть.

– Украсть?

– А что делать? Когда спасаешь мир, приходится идти и на такое.

– А если все же по-хорошему попробовать?

– Не поверят вам, охрану усилят или вообще солнечный камень так запрячут, что шансов больше не будет. А в таком деле рисковать нельзя. Вы сейчас перед всеми в ответе.

– Как же мы сможем похитить Свет Негасимый? Его ведь и так берегут небось как зеницу ока.

– Помогу я вам. Муж мой много разных штучек со всего света мне приносит. Кое-что пригодится вам.

– Да? И что же?

– Ну ковер-самолет у вас свой есть. Видела из окошка, как вы летели. А вот нить путеводную дам.

Старуха слезла с печки и достала из сундука большой клубок толстых красных ниток.

– За кончик держаться будете, он вас и приведет куда надо. Хотя нет. Если вы на ковре-самолете полетите, нить путаться будет между деревьями, еще порвете, чего доброго. А, ладно! Отдам я вам свой личный клубочек, с дистанционным управлением.

Анастасия Славозаровна снова нырнула по пояс в сундук и вытащила яркий желтый клубок, точнее, и не клубок, а мягкий, упругий мячик, а с ним и пульт с экраном, как у мобильника.

– Вот смотрите, – поднесла она к нам поближе это чудо техники и быстренько защелкала кнопочками. – Здесь «меню». «Адрес» – выбираем из всех записанных адресов нужный нам. Затем скорость выставляем. Остановиться надо – кнопочка «пауза», в путь – «старт», а если после «паузы», то «продолжить». Да тут несложно. А ну-ка сама попробуй, – протянула мне пульт Славозаровна. – В «адресах» ищи Китеж, скорость – двадцать миль в час, если надо будет, в дороге подкорректируете.

– Техника на грани фантастики, – прошептал удивленно Кащей. – Спасибо, Анастасия Славозаровна. Такую эксклюзивную вещь отдать!

– А еще он с системой самоочистки, – зарделась довольная собственной добротой старуха. – И здесь вот функцию «выбирать кратчайший путь» смените на «обходить опасные места». Флажочек в окошке поставь. И еще флажочек около «обходить города». Вам лишние проблемы с местным населением не нужны.

– Чудо компьютерной техники! Интересно, в каком мире такие штучки выпускают?

– Анастасия пожала плечами. – Муж мой во многих мирах бывает. Да всегда ко мне прилетает. Я-то скучаю, вот он меня диковинками и балует.

– Скучаете, конечно, – покачала я головой. – Вам бы детишек, не было бы и времени об этом думать.

– От ветра за столько столетий не надуло, – вздохнула старуха. – Хотя в своем молодом состояниия бы еще и сейчас могла рожать. И у Отца Дубов уже ленточку красную привязывала. И на Мать-камне голой… ну, в общем, сидела. Ничего. Да и у сестер та же проблема. Видно, из-за того ребятишек нет, что мы с мужьями разных видов, хотя интимной жизни не мешает…

Княжна слегка покраснела, и лицо ее приобрело какое-то загадочное выражение.

– Не получается, значит. А пусть ваш муж по другим мирам поспрашивает, – посоветовала я. – Сейчас столько новых технологий развелось: искусственное зачатие, дети из пробирки…

– Неужто? – заинтересовалась старушка. – Вот я ему скажу, пусть поспрашивает. Мне бы хоть из пробирки…

– Попытка – не пытка, хуже не будет, – поддакнула я.

– Еще дам вам одежду такую, в какой в Китеже ходят. Там новой моды не придерживаются, по традиции одеваются. И мазь дам, очи отводящую. Вам главное – в город пробраться. Чужих туда не пускают. На ковре нельзя – засекут. Разве что в укромном месте через крепостную стену перебраться. Сможете ли?

– А я что, даром альпинистское снаряжение с собой брала? Вот и пригодится.

– Я вас разбужу так, чтоб к Китежу вы добрались перед рассветом, перед тем, как город в озеро опускаться станет. Через стену переберетесь, а там уже не страшно, мазь, очи отводящая, поможет. Каждый будет в вас своих знакомых видеть, вы только подальше от людей держитесь, отвечайте, если спросят, спокойно, постарайтесь себя не выдать. Потише держитесь, внимание к себе не привлекайте. Днем лучше отсидитесь в каком кабаке отдаленном, ночью к городской площади подберетесь, перед самым рассветом Свет Негасимый возьмете.

– И сразу же станет заметно, что Свет Негасимый поплыл куда-то, нам и прятаться не стоит, сразу поймают.

Старуха задумалась:

– Подменить бы его чем…

– О! У меня есть камень, который в темноте светится, в подземных пещерах помогал мне не раз, – вспомнила я о подарке мимикра. А может, он тоже Негасимый и нам ничего искать не нужно?

Я достала сувенир из кармана, и он тут же осветил комнатку.

Анастасия повертела его в руках:

– Штука полезная, хоть и не тот, который способен светить за Краем Света. Но нам пригодится. Подложишь его вместо настоящего в тот момент, когда светать начнет, тогда будет не слишком заметно. Мешочек тебе сошью такой, что свет волшебный наружу не выпустит, в него и спрячешь Негасимый Свет. А только Китеж на берег вернется, быстрей назад через стену крепостную, пока стража не хватится, что камень подложный.

– Вроде бы весь план по полочкам разложен, но если хоть что-то не так пойдет… – вздохнул Кащей.

– Спать ложитесь, – махнула рукой старуха. – Утро вечера мудреней будет.

То ли успела закрыть глаза, то ли не успела, а уже будят. Не хочу вставать! Дома меня обычно будит мобильный. Кричит диким голосом: «Хватит дрыхнуть, маленькая негодяйка! Солнце попку припекло!» Я нащупываю его и нажимаю на кнопочку «отложить», а через пять минут все повторяется, и так раз шесть-восемь, пока откладывать станет некуда. Нужно вскочить, умыться, одеться, накраситься и побежать. Проснуться в эту программу как-то не входит.

Но сегодня это явно не мой мобильный.

– Девуля, поднимайся! Кащей! Ну вы и спите!

– Походили бы вы, бабушка, по мирам столько, сколько мы, – буркнул Бессмертный и отвернулся к стене.

Анастасия Славозаровна потянула меня за рукав, и я безвольно позволила вывести меня во двор.

– О-ох!

Сердобольная бабка вылила на меня ушат ледяной воды.

Вот, оказывается, какой он – единственный способ мгновенно проснуться!

– Ну бабушка… Ну спасибочки… Удружили… – клацала я зубами, вытираясь. – Я же теперь вся мокрая!

– А тебе все равно переодеваться. – Анастасия Светозаровна подала мне длинный нарядный сарафан, вышитую рубаху, мягкие самошитые туфельки и вернулась в избушку. Оттуда донесся дикий вопль.

Я, раздевшись, но не успев одеться, рванула дверь и… согнулась от хохота. Кащей не поддался на уговоры, и заботливая хозяйка вылила на него воду прямо в избе. К моменту моего появления он слезал с печи, мокрый и растрепанный.

Ох! Я вспомнила, что раздета, и захлопнула дверь.

Сарафанчик сидел как влитой. Только длинный, до полу, как я в нем через стену лезть буду?

– Неневеста, ты готова? – выглянула Анастасия. – Дай-ка оценю, – оглядела придирчиво. – Ладненько все легло, как полагается. Ну-ка быстро к столу.

– Да есть еще вроде не хочется, рано.

– А когда захочется, никто не предложит. Садись.

Я зашла в избушку. Кашей уже переоделся. На нем была длинная рубаха, длинный синий пояс, несколько раз обмотанный вокруг талии, белые холщовые штаны, заправленные в легкие летние сапоги. Старуха причесала ему назад влажные волосы, они показались мне намного длиннее, чем обычно. А ему идет.

Интересно, как я сейчас выгляжу. Хоть бы зеркало какое.

На столе уже стояла еда. Я с утра наедаться не люблю, но права бабушка, кто гарантирует, что сегодня будет обед или ужин?

Я ухватила еще горячий, с пылу с жару, пирожок.

– Ты ешь, милая. А я и тебя пока причешу.

– Да что вы, Анастасия Славозаровна, я сама.

– Ешь, девочка, не дергайся. Вы на меня, голубки, не обижайтесь, что так будила. Разве вас по-другому разбудить можно, молодых, утомленных? Да и встали бы, то ходили бы сонными мухами, а вам сегодня нужен острый ум, внимание да осторожность.

– Да мы не обижаемся, – с полным ртом ответил Кащей.

– Почти не обижаемся, – добавила я.

А старушка все чесала и чесала мои волосы, потом заплетать стала (что там плести?), мне даже тяжело как-то стало.

– Да хватит уже, Анастасия Славозаровна! – Я мотнула головой, и длинная, толстая коса ударила меня по плечу.

– Это что еще такое?!

– Нравится, девонька? Так ты больше на китежанку похожа будешь.

Ай да бабка! Я с удовольствием рассматривала свое приобретение. Всегда хотела такие длинные волосы иметь. Как же она так делает? И коса белая, а я ведь блондинка крашеная. Чудеса!

Анастасия надела мне на голову обруч с длинными подвесками, надвинув на самый лоб.

– Вот так носят. Красавица!

Кашей тоже глядел на меня с удивлением, словно впервые видел.

– А этой мазью лица намажьте.

Мы намазались, но ничего не изменилось.

– Может, она уже испортилась? – понюхала я плошку.

– Друг друга вы будете видеть такими, как есть, а вот другим она очи отведет, будут они в вас знакомых своих видеть. Кащей, плащ свой с костями и черепом сними.

– Не сниму.

– Да в таком виде тебе в городе нельзя появляться! Возьми белый плащ, который я тебе приготовила.

Кащей замотал головой.

– Странник, не упрямься, прячь его в рюкзак, я пригляжу, а то вся операция сорвется.

– Прячь сюда, – старуха подала нам просторную полотняную сумку. – Перекладывайте все нужное.

Кащей нехотя снял драгоценный плащ, аккуратно свернул рулончиком и сунул в сумку.

– Хорошо.

– Дети, пора в дорогу, до свету вы должны быть на месте. А выберетесь из Китежа благополучно, настройте клубочек на сестру мою среднюю, Зоряницу. Я больше в пророчестве, на карте записанном, ничего не разберу, а сестра моя, может, и знает что. Постарайтесь, милые, мир этот спасти. Больно помирать не хочется, – всхлипнула старушка. – Прощайте, голубки!

– Мы не прощаемся, Анастасия Славозаровна, – положила я руку ей на плечо. – Все получится.

– Тогда на обратном пути клубочек с дистанционным управлением завезите мне, штука шибко редкостная.

Мы рассмеялись и взмыли в воздух на ковре-самолете.

Желтый клубок словно светился изнутри и идеально подходил для ночных путешествий. Довольно скоро мы уже были у стен древнего Китеж-града. Город еще спал. Правда, Анастасия Славозаровна говорила, что дежурные стражники и ночью ведут наблюдение. Будем надеяться, что умный путеводный клубочек, который сейчас уютно устроился в сумке рядом с ковровой дорожкой, привел нас в самое безопасное место.

Стена уходила вверх метра на три с половиной. Толстые столбы плотно прилегали друг к другу. Вот где пригодится мое альпинистское снаряжение. Кащей привязал к крюку веревку и забросил так, что он зацепился с другой стороны. Мы переобулись в сапожки с шипами и Бессмертный первым полез вверх, затем помог мне. Бросив веревку внутрь, мы спустились вниз, по досадной случайности, – прямо в заросли крапивы. Приглушенно ругаясь, выбрались на свободное пространство и спрятались за ближайшим зданием.

– Ну и что, мы здесь долго сидеть будем? – спросила я, потирая обожженные ноги.

– Как только люди ходить начнут, мы выберемся, а то здесь застукают, подумают, что чем-то не тем занимаемся.

– Хм! – фыркнула я.

И вдруг странное чувство охватило меня. Вибрация не на физическом, а на каком-то другом уровне. Движение неосязаемое.

– Кащей! Ты чувствуешь? Что это?

– Думаю, Китеж в озеро опускаться начинает.

– Ах вот как это происходит…

Вскоре улицы ожили, наполнились народом. Мы тоже выбрались из своего укрытия и стали прохаживаться, короче, организовали сами себе пешеходный тур по городу.

Зрелище незабываемое. Все деревянное, резное, замысловато изукрашенное узорами. Здесь были и маленькие домишки, и просторные терема с изразцовыми наличниками, и нарядные церкви с золотыми куполами и крестами. Даже мостовые выложены деревом.

– Неневеста, у тебя глаза туриста, круглые. Прикрой глаза. Да и рот тоже не мешало бы, – без конца шикал на меня Кашей.

Ну да, где я еще увижу древний русский город в натуре? Да еще и медленно опускающийся на дно озера?

С одной стороны надвигался рассвет, с другой окружающее невидимый купол пространство приобретало все более насыщенный цвет индиго. А если подойти поближе к городской стене, можно различить проплывающих мимо рыбин!

Мы легко обнаружили главную площадь. Как только Китеж начал опускаться, в центре города возникло свечение. Мы пошли к его источнику и вышли на площадь, посреди которой на столбе пылал красный камень – Негасимый Свет. Он мягко обволакивал пространство своим сиянием, переходящим в прозрачный полумрак на окраинах. Мы несколько раз продефилировали мимо него, обдумывая пути похищения. Очи отводящая мазь работала на всю катушку. Нас то и дело окликали проходящие мимо китежане, называли разными именами, некоторые удивлялись, спрашивали, что мы делаем здесь. Пока мы отделывались шутками, отговорками, но лучше было бы подыскать местечко, где меньше народу, чтоб не привлекать излишнее внимание.

Так как ловить около камня до окончания суток было нечего, мы решили зайти, как советовала бабушка, хотела сказать «Яга», в какой-нибудь небольшой кабак на окраине и дождаться там ночи. Анастасия Славозаровна дала нам на этот случай немного местных денег. Решение было очень своевременным, потому что, с одной стороны, уже подходило время обеда, а с другой – рыскать по городу целый день – ног не напасешься.

Мы двинулись на окраину, где наше внимание привлекло небольшое, скромное заведение под названием «Старый сапожник». В глубине низкого зала у окошка было удобное местечко, где мы и обосновались, как надеялись, до позднего вечера.

Хозяин принес нам дичь и пиво в высоких деревянных кружках.

Наконец-то можно расслабиться и никуда не спешить. Но насладиться покоем опять не удалось. В заведение ввалились несколько подвыпивших молодчиков. Один из них, статный, голубоглазый блондинчик, сразу бросил взгляд в нашу сторону, прищурился, поморгал, узнавая, и воскликнул:

– Ба! Да это же Лазарь с южной окраины! Ты чего это в наши места ноги притянул?

Кашей угрюмо молчал, сжимая в руках кружку так, что даже костяшки побелели.

– Ты что, Лазарь, уже и здороваться перестал со старшими?

Я под столом наступила на ногу своему спутнику. Пусть не забывает, что нам здесь зарываться нельзя. Другая у нас миссия.

– Иди себе, – отмахнулся Бессмертный от парня.

– Ты смотри, то сам на всех бросается, а то в монахи записался! – упрямо лез на рожон молодчик.

Друзья зашикали на него, потянули за рукава:

– Не трогай его, Светунец. Вчера Горыне три ребра сломал, ты что, тоже хочешь?

– Не боюсь я! – вырвался парень и подскочил к столу.

Только тут он заметил меня:

– Грушка-игрушка, а ты что с этим хмырем делаешь?

Я съежилась. Вот и «не привлекай внимание».

– Тебе что, наших богатырей не хватает, что ты за этим южным побежала?

Да-а, влипла. Кажется, во мне он увидел местную девушку легкого поведения, обслуживающую пол-Китежа.

Я попыталась спрятаться за Кащея, но Светунец подскочил и резко дернул меня за руку.

– Да ты вчера только со мной на сеновале каталась, а сегодня, – кивнул он на одного из парней, – Клинца очередь.

– Не трожь ее, – прошипел Бессмертный, все еще пытаясь мирно разрешить конфликт.

– А ты тут кто? Ты никто! – заорал Светунец, хватая Кащея за грудки.

Бессмертный сунул мне в руки сумку, прошептал:

– Пуще ока храни! – имея в виду свой драгоценный плащ.

– Стой, давай уйдем! Нам светиться нельзя! – зашипела я, дергая его за полу.

– Ага, – кивнул Кащей и врезал подвыпившему молодчику в глаз.

Что тут началось! Как и планировали: тихо и незаметно пересидели до ночи!

Светунец поморгал, как бы оценивая силу удара, и дал Бессмертному в дыхало. И пошла кулачная! Противники месили друг друга как тесто. Несмотря на тысячелетний опыт Кащея, молодец довольно крепким оказался, видимо, морды бить тренировался каждый день. Местная потеха и развлечение, способ размять затекшие от безделья мышцы. Пахать бы их заставить!

Все присутствующие тоже вступили в эту игру. Одни пытались оттащить Светунца, крича:

– На кого полез! Лазарь – зверь, тебя как котенка задавит!

Другие цеплялись за руки Кащея, вопя:

– Угомонись, Лазарь! Ты же только из ямы вышел! Руки не марай, а то снова упекут!

Видимо, местный Лазарь был тот еще ухарь.

Все эти крики только распаляли дерущихся. Красочными фингалами обзавелись уже многие из пытающихся их разнять.

Те, кто в драке не участвовал, наблюдали схватку с любопытством и делали ставки. Стопки монет звонко шлепались на столы.

Тут в ход пошла тяжелая артиллерия. Кащей ухватил длинную лавку и ловко раскрутил ее вокруг себя, лихо уложив половину присутствующих. Светунец опрокинул стол, посуда разлетелась вдребезги. Заголосил хозяин кабака, подсчитывая убытки и не зная, кому лучше предъявить счет.

«Тихо и незаметно»… Я едва успевала уворачиваться от летящих кружек и тел. По полной программе пошли… Как же теперь остановить их?

«Как», «как»! Да никак. От меня уже ничего не зависит. Это я поняла, когда в кабак ворвались стражники. В кольчугах, вооруженные дубинками и мечами, они сразу же стали командой-фаворитом в этой потасовке. Бравые ребятушки живо начали успокаивать толпу, раздавая щедрые удары направо и налево.

Из толпы доносились вопли боли и возмущенные крики типа:

– Пошто дерешься?! Зачинщика бери!

– Это Лазарь опять бушует! В яму его!

– А я вообще мимо проходил! О-ой!

Стражники быстро сориентировались, вычислили виноватого и подступили к нему со всех сторон, в то время как остальные тихо расползались по углам, словно тараканы.

– Эй, Лазарь, сдавайся! – скомандовал предводитель отряда.

Но Странник сдаваться не собирался. Сжимая в руке тяжелую дубовую ножку, отломанную от стола, он бесстрашно бросился грудью на дубинки и не заметил, как сзади один из стражников с размаху приложил его рукоятью меча прямо по голове. Бессмертный-то он бессмертный, но от такого удара вырубился моментально.

Я бросилась к нему, расталкивая на ходу стражу, и припала к груди, чтоб понять, пациент скорее жив или мертв. Я бы ему еще и искусственное дыхание сделала, если бы успела. Воин, уложивший Кащей, ухватил меня за сарафан и оттолкнул в сторону.

– Тащите Лазаря в яму, пусть охолонет, – скомандовал главный, и несколько человек не без труда подняли Бессмертного за руки-ноги и поволокли к выходу.

Я снова бросилась за ними:

– Ребята! Оставьте его! Пожалуйста!

Вдруг чья-то железная ладонь легла на мою руку:

– И девку забирайте! Она вместе с Лазарем смуту вносила, добрых молодцев стравливала! – крикнул Светунец.

– Что?! Да как ты смеешь, сморчок недоношенный?! – возмутилась я до глубины души и изо всех сил пнула его коленкой в больное для мужчин место.

Светунец позеленел, и от ярости тоже.

– Ну я тебе, Грушка-игрушка, сделаю подарочек, – прошипел он сквозь зубы и заорал во весь голос: – Девка эта хвалилась, что со всей дружиной князевой перетрахалась и ни одного свежего перца не нашла, все сушеные!

Глава 37 ШОУ ДВОЙНИКОВ

Стражники возмущенно загудели и потащили меня за собой.

– Да не говорила я!

– Язычок твой, Грушка, не всегда тебе друг, – бросил гневно командир отряда, склонившись к моему уху.

Видно, девчонка, за которую меня принимают, и здесь отметилась.

Что ж делать-то теперь?

Я попыталась упереться в дверях, но разве моим тонким ручкам состязаться с ручищами древнерусских добрых (или недобрых) молодцев? Только и успела заметить ехидный взгляд подлеца Светунца. Меня вытащили на улицу и под свист и улюлюканье наблюдателей потащили к княжескому терему. В дверях мы столкнулись с новым лицом в этой трагикомедии. Это был русоволосый молодой мужчина с простоватым, добродушным лицом.

– Малинка?! – крикнул он, прищурившись. – А куда это вы ее тащите?

Если посетители кабака дружно видели во мне Грушку, то этот принял меня за другую.

– Помогите! – рванулась я к нему.

– Отпустите Малинку! Это же невеста моя! Кузнеца Власа Славия дочь!

– Да, это я!

Рано я радовалась, моего новоявленного «жениха» ухватили Светунец с друзьями за руки и потащили назад. До меня еще доносились голоса:

– С ума ты, Вернидуб, что ли, сошел?

– Это Грушка, гулящая девка, пущай посидит в яме!

– Уж не хворь ли у тебя с глазами приключилась? Меня видишь?

Без суда и следствия, не обращая внимания на мои крики: «Я буду жаловаться князю! Я буду жаловаться на князя!», меня спустили на веревке в глубокую яму и надвинули сверху решетку. А куда Кащея дели, вообще не видела.

Провалили мы миссию. Скоро обнаружится, что настоящие Груша и Лазарь гуляют на свободе и ни слухом ни духом не знают о сегодняшних событиях в «Старом сапожнике».

Какой срок, интересно, здесь дают за самозванство? А вдруг сочтут нас колдунами? Интересно, тут не практикуется сожжение на костре? Или причастность к ведьмовскому народу здесь проверяют погружением подозреваемых в воду: не утопла – ведьма, утопла – значит, невинная была? Я еще немного порылась в мозгах, выуживая сведения об отношении в разные исторические времена к необъяснимым явлениям. Ой, кажется, нужно сматывать удочки, пока трамваи ходят.

Я внимательно осмотрела свою «камеру предварительного заключения» и не нашла никаких возможностей для побега. Улеглась головой на сумку (ее пытались конфисковать, но, когда я закричала, что там «предметы женской гигиены», оставили) и, размышляя, как там Кащей, незаметно для себя уснула.

– Малинка! Малинка, чтоб тебя днем и ночью, и только я! Малинка!

Во сне я превратилась в сорокадевятикилограммовую сочную ягоду малину, которую кто-то пытался съесть.

– Малинка! Сонь тьмутараканская! Просыпайся!

Меня больно щелкнул по носу камешек, и я испуганно подскочила. Кто? Что? Бежать? Куда?

Тьфу ты, чего только не покажется спросонья, бежать-то некуда, и я собралась досмотреть свой странный сон.

– Малинка!

Наконец-то до меня дошло, что сиплый шепот доносится сверху. Я подняла глаза. Тяжелая решетка была сдвинута в сторону, и в яму заглядывало румяное лицо добра молодца, называвшего меня намедни Малинкой и своей невестой.

Кажется, дела начинают сдвигаться с мертвой точки! Если этот древнерусский богатырь считает себя моим женихом, он просто обязан спасти свою суженую от тягот заключения.

Как же его там называли? Вернидуб, вот! Точно!

– Я здесь!

– Веревку лови!

Я живо набросила на плечо сумку, подхватила веревку и, упираясь ногами в стену, подтягиваемая «женишком», выбралась на поверхность.

Здоровый, как медведь, Вернидуб подхватил меня, облапывая ручищами где только можно (и где нельзя – тоже). И только я рот открыла «спасибо» сказать, закрыл мне его поцелуем.

– Мм, – попыталась я совершенно безрезультатно вырваться, – мм!

А совсем даже неплохо они целуются в своем Китеже!

Когда он отпустил меня, минут через пять, я даже не нашлась что сказать, а он отстранился, оглядев меня страстным взглядом.

– Да ты еще краше стала, Малинка! А целуешься… Стой, а кто это тебя так научил? Когда успела? – Взгляд его потемнел.

– Что ты, Дубушка! Это оттого, что ты меня из тюрьмы вызволил, чувства во мне проснулись особые, само собой так получилося. – Я стеснительно опустила глаза.

– На пользу тебе яма пошла, милая моя. И называешь меня как ласково, раньше только Дубинушкой кликала.

И Вернидуб снова собрался целоваться:

– Стой, Дубушка! Нам отсюда убираться побыстрее надо, пока стража не подоспела.

– Да стражники Стоян и Ломонос беспробудным сном уже спят.

Неужели он из-за меня двух людей замочил?!

– Знаешь, сколько я медовухи им приволок? – ухмыльнулся «жених» и полез мне под сарафан.

Да, что-то строгим нравом в Китеже девицы не отличаются…

– Дубушка! Давай уходить, не они, так другие явятся.

– Точно. Помешают любиться нам с тобой. А я такого не люблю. Так пошли, вот только до травушки-муравушки доберемся, и…

– Слушай, Дубушка! Только нам нужно сначала того парня, которого стражники вместе со мной забрали, освободить.

– Что-о?! Лазаря?! Так это ты с ним целоваться училась?! Говорил мне Светунец…

– Да не Лазарь он. Честное слово! Это брат мой, как говорится, единоутробный.

– Не было у тебя брата отродясь!

– Так я тоже о нем только вчера узнала.

– Да откуда он взялся? И почему с Лазарем так схож?

– Ах, Дубушка, там такая запутанная история и длинная. Я тебе все-все расскажу. Только не сейчас. Брата моего спасти надобно и из города вывести, как только Китеж из озера вынырнет.

– Не могу поверить, – схватился за ворот рубахи Вернидуб. – Больно он на Лазаря похож.

– Успокойся, милый. А ты к Лазарю домой сходи да проверь. Спит он, настоящий-то Лазарь, небось седьмой сон видит.

– Пойду, Малинка. Не обижайся, но проверить должен, слишком дивно все.

Вернидуб отвел меня в какое-то укромное место между постройками и велел ждать, никуда не высовываться.

К счастью, вернулся он довольно быстро и, лукаво улыбаясь, подошел ко мне.

– Ну что? – Я вдруг испугалась: а что, если он настоящего не нашел?

– Есть, – кивнул богатырь. – Не совсем дома и не совсем спит, но есть Лазарь. Теперь верю, что это твой брат, и вытащить помогу. Только прежде поцелуй с тебя.

– Не время…

– Один. А то не пойду брата твоего выручать.

Шантажист. Приходится соглашаться.

Еще минут через десять, когда мы закончили целоваться, я почти забыла, куда нам еще нужно сходить. Ах да, спасти Кащея!

Вернидуб взял меня за руку и повел мимо построек к яме, в которую бросили Бессмертного.

– Эй, братик, ты тут?

– Да тут он, точно, я сам видел. Вас как забрала стража, я все время наблюдал, думал, как свою милку освободить.

– Спасибо, Дубушка… А что ж он не отвечает?

– Может, дрыхнет, как ты. Я и тебя добудился еле-еле, это у вас что, семейное? А может, не пришел еще в себя. Приложили-то его крепко.

– Ой, он хоть живой?

– Добра молодца одним ударом не сгубить. Полежит-полежит и оклемается.

– А как же мы его вытащим?

– В яму придется тебе лезть, сладкая моя, – цокнул языком Вернидуб. – Меня-то ты не удержишь. Спустишься, брата вот этим напои. – Парень вытащил из-за пояса кварту и протянул мне.

Ручки мои, ножки мои, люли мои! У меня все тело уже саднит от этих ям. Но хочешь не хочешь, а пришлось спускаться.

Кащей не двигался, я даже перепугалась, но дышал. А когда я влила ему в горло целительный бальзам местного разлива, закашлялся и выругался последними словами, правда, может, и не последними, может, у него еще найдутся. Зато, узнав меня, смутился и даже попросил извинения.

– Ладно, Странник, извинения потом, с процентами. А сейчас выбираться надо, скоро светать будет.

– Угу, – кивнул Кащей.

– Ты подняться сам можешь? Давай я тебя веревкой обвяжу, и полезай наверх.

– А веревка крепко привязана? – подергал Бессмертный за ее конец.

Сверху заворчали.

– Ее парень один держит, мм… мой друг.

– Ах, так ты, Неневеста, уже друзьями обзавестись успела, пока я здесь без чувств…

– А ты думал, я тебя сама отсюда вытащу? Да если бы не он…

– Все-все-все, не обижайся. Как друга-то зовут?

– Вернидуб.

– Крутое имя. Комплекция соответствует?

– Соответствует, – подтолкнула я его под заднее место коленкой. – Полезай давай.

Кащей взялся за веревку.

– Да, я тебя братом представила, не проболтайся, а меня он Малинкой считает.

– Ух ты, как вкусно! Ягодкой?

– Имя такое! – И я врезала ему кулаком под ребра.

– У-у-у! – взвыл Бессмертный. – Там болит!

Я врезала с другой стороны.

– И там тоже!

– Лезь уже!

Кащей галантно поклонился, указывая на веревку:

– Ты первая!

Фигушки. Если я вылезу, Дубушка сразу целоваться начнет, а тут Бессмертный. Представляю: картина Репина «Приплыли». Хотя, собственно, чего я должна стесняться? Я ведь ему никто, не невеста. Я вздохнула, но упрямо повторила:

– Вылезай!

Кащей пожал плечами: мол, не оценила воспитанности, уцепился за веревку и стал подниматься. Как только его ноги оказались на поверхности, не дожидаясь предложения, я поспешила наверх. А то без меня они точно что-нибудь не поделят. Почти у поверхности меня ухватили с обеих сторон две мощные руки и, как пушинку, вытащили на свет божий.

– Малинка! – расплылся в улыбке Вернидуб. – Милка моя!

– Чего это он? – округлил глаза Кащей.

Вот тут я решила оторваться по полной:

– Жених это мой, суженый. А ты, братик, рот закрой, лучше поспешим к стене городской, светать вот-вот начнет.

Бессмертный послушно захлопнул рот и попытался идти, но зашатался и сел, – видно, не отошел еще полностью после удара.

Я угостила его новой порцией бальзама, и Кащею стало полегче. Интересно, что это за зелье такое? Я понюхала кварту и отшатнулась. Тьфу ты, самогон настоящий!

Вернидуб вырвал посудину из моих рук:

– Девицам такое нельзя!

Он что, думал, что я собираюсь пить ЭТО?

– Да я такое на дух не переношу!

– Так ты догадалась, что это? Смотри, никому не говори!

– А что будет? – переспросил Кащей.

– Зелье это новое, запрещенное, – объяснил добрый молодец. – Сбитень, медовуху можно пить, а за это и в яму упекут. А я без моей милки в яму не хочу.

Он обнял меня за талию и крепко прижал к себе.

– Пошли, Дубушка, помоги брата через ограду переправить.

Вернидуб забросил мою сумку за плечо, подхватил одной рукой меня; другой – Бессмертного, и мы двинулись по направлению к городской стене. Опять ощущалась знакомая вибрация, Китеж поднимался из глубин. Народ еще спал, но только город окажется на берегу, Негасимый Свет снова упрячут в сокровищницу. Его можно взять только сейчас. Странник давно пытался подавать мне знаки, настолько «незаметные», что мой жених не выдержал и спросил:

– Милка, у тебя брательник контуженый, что ли? Или блаженный вовсе?

– Контуженый! – хлопнула я себя ладошкой по лбу. – А я лекарство забыла дома. Вы меня там, за крапивными зарослями, подождите, я мигом слетаю.

Я подобрала сарафан и рванула в сторону центральной городской площади, услышав сзади только удивленное:

– Куда ты, Малинка? Ты ж не в той стороне живешь!

Добежав до центра, я взглядом разведчика окинула территорию, не выходя из тени домов. Никого. Светлело с каждой минутой, и откладывать было некуда. Я пробежалась к столбу, на котором сиял яркий камень, на ходу развязывая шнурок на черном мешочке, болтавшемся у меня на шее, вытащила подарок мимикра, схватила Негасимый Свет, который оказался совершенно холодным, сунула в мешочек, подменив его своим камнем, задержалась на мгновение, погладила его:

– Спасибо, камушек, ты меня не раз выручал, теперь тебе здесь жить, – и поспешила к ожидающим меня мужчинам.

– Все в порядке, – кивнула на ходу Кащею. – Лекарство твое я взяла. А теперь скорее наверх!

– Погоди, – ухватил меня за руку Вернидуб.

Я оглянулась. Возле стены стояла добротная лестница.

– Вот умница, Дубушка, раздобыл где-то…

Я почувствовала толчок.

– Китеж стал на берег. Теперь пора. – И мой «жених» подтолкнул Бессмертного к лестнице.

– Полезай, – шепнула я ему на ухо, – я за тобой.

Кащей не заставил себя долго упрашивать, набросил на плечо сумку со своим драгоценным плащом и полез наверх. Вскоре глухой удар свидетельствовал о том, что он приземлился с той стороны.

Я схватилась за лестницу.

– Малинка! А ты куда?

– Лекарство брату отдать забыла.

– Брось через ограду.

– В траве затеряется.

– Давай я полезу.

– Дубушка, – я нетерпеливо топнула ножкой, – я попрощаться с братом хочу!

– Да я уже ждать тебя больше не могу!

И Вернидуб так прижал меня к себе, что я сразу почувствовала, что ждать он действительно больше не может.

– Миленький мой! Пять минут – и я навеки твоя. Брату ведь уходить надо. Не ровен час, поймают опять!

Мой жених застонал и заскрежетал зубами:

– Один поцелуй, а то не пущу.

Ну вот, опять пришлось согласиться. Дубушка приник к моим губам так страстно, что теперь и пятнадцатью минутами не обойдется. Он терзал мои губы мягко, но настойчиво, нежно, но жарко, так, что у меня в глазах потемнело и ноги подкосились. Я не упала только благодаря сжимающим меня мускулистым, горячим рукам. Ну почему это не Кащей? Внутри прокатилась горячая волна…

И вдруг со стороны городской площади раздались крики. Обнаружили подмену камня! Я дернулась, Вернидуб отпустил меня, тяжело дыша и страстно пожирая глазами.

– Милка моя, сладкая моя, быстрей возвращайся, я жду тебя! – И подсадил меня на лестницу, причем его руки скользнули по моим ножкам. Через мгновение я оказалась наверху ограды. Посмотрела вниз, в его любящие, преданные глаза… Мне даже жалко его стало.

– Дубушка, ты очень хороший! Спасибо тебе!

Крики приближались, похоже, просыпался весь город. Достанется же Вернидубу, когда его здесь застанут с лестницей. И Лазарю с Малинкой долго придется доказывать свою непричастность ко всему происшедшему.

– Дубушка! Я не Малинка, возвращайся к ней, и будьте счастливы! А все, что я сделала, – для спасения мира!

Я еще успела увидеть округлившиеся глаза моего «жениха» и спрыгнула со стены.

Глава 38 ОКО МИРА

Я даже не упала, а мягко приземлилась, точнее, приковрилась. Кащей уже ждал меня, облачившись в свой неизменный плащ с черепушкой. Он придержал меня, чтобы я не свалилась, и ковровая дорожка взмыла над лесом.

Только отлетев на приличное расстояние, мы немного успокоились и задумались: а куда мы, собственно, летим?

Конечно, и так было ясно, что двигаться нужно по течению реки. «Пусть шестирукая богиня Ара дорогу вам своим укажет телом», – говорилось в древних письменах. Но Баба-яга, то есть Анастасия Славозаровна, советовала заехать в гости к ее средней сестре. Авось старая женщина, да еще и жена Южного ветра, поможет с предсказанием разобраться, а то дальше шестирукой богини мы ни на йоту не сдвинемся. Кащей достал клубочек с пультом дистанционного управления, в меню «адрес» мы отыскали строку «Зоряница Славозаровна» и продолжили путешествие, следуя за путеводной нитью. Она сразу же увела нас прочь от реки, выполняя функцию «обходить города». Это, естественно, удлинило нашу дорогу, но сделало ее более безопасной. А еще мы смогли пролететь над такими живописными местами, каких ни в сказке сказать, ни пером описать. Нога человека здесь не ступала, это точно.

В одном месте мы спугнули стадо белых единорогов. Целое стадо! Они неслись, словно летели, крупные, длиннорогие жеребцы, изящные кобылицы, молодые, игривые жеребята.

В другой раз пролетели над огороженным скалами гнездовьем жар-птиц. Безумно яркие, красочные, словно цветы на жостовском подносе, они не вставали с яиц, а только провожали нас взглядом, вытягивая вслед тонкие, гибкие шеи.

А на скалистом уступе над одним из многочисленных озер стоял, задумчиво вскинув голову, олень с золотыми рогами.

Даже жалко, что мы летим на ковре-самолете, а не идем пешком, чтобы можно было прикоснуться ко всей этой красоте… Хотя кто бы из этих сказочных созданий захотели поближе со мной познакомиться?

А потом мы пролетели над очаровательным песчаным пляжем у озера с лежбищем греющихся на солнышке огромных десятиметровых змей. Они загорали, уютно свернувшись колечками и подложив под головы кончики хвостов.

Небольшая стая волков, около десяти животных, ростом с полугодовалых бычков, проводила нас любопытными взглядами.

А из-под поваленной коряги выглянуло чудовище, в котором я даже разобраться не смогла, где что: крылья, ноги, хвосты… Когти, уши, зубы…

Все-таки как замечательно, что мы не идем пешком, а наблюдаем за всем этим разнообразием с высоты!

Внезапно с нами столкнулась стайка желто-красных бабочек с размахом крыльев не менее тридцати сантиметров. Сконфуженные мотыльки полетели дальше, а мы с Кащеем расхохотались, увидев друг друга, обсыпанных, как две новогодние елки, пестрой пыльцой.

А о красоте растительного мира даже не знаю, как рассказать. Самый потрясающий дендрарий, какой только можно себе представить, проплывал внизу. Самые причудливые деревья. Самые разнообразные травы, самые яркие цветы.

Я очень расстроилась, когда клубочек повел нас в обход огромной поляны, сплошь укрытой лимонными цветами размером с приличное блюдо для торта. Я так хотела рассмотреть их поближе, что чуть не свалилась с ковра, разглядывая. Я умоляла Кащея опуститься пониже, но вдруг моих ноздрей слегка коснулся их аромат, и Бессмертный едва успел поймать меня, засыпающую на ходу. Я даже успела в коротком сне увидеть себя крошечной эльфийкой, порхающей среди лимонных чашечек удивительных цветов.

Да, если бы не функция «обходить опасные места» на пульте путеводного клубочка, боюсь, наше путешествие было бы намного короче и печальнее. Спасибо вам, Анастасия Славозаровна, за неоценимого компьютерного помощника в этом таком прекрасном, но таком полном опасностей мире.

Я легла на ковровую дорожку, подперев ладонями голову, и решила просто наслаждаться жизнью, солнышком, воздухом и открывающимися чудесными видами, ведь неизвестно, чем вообще все это закончится. Главное – не расстраиваться из-за того, что может случиться, но еще не случилось, а радоваться настоящему моменту. Может, тогда все и обойдется.

А еще мы вели с Кащеем философские беседы, рассуждали о смысле жизни, рассказывали друг другу о своих мирах. А то раньше как-то и времени на это не было.

Так незаметно мы добрались до места назначения. Этот домик находился среди невысоких скал, крепко стоял на земле, а не на сваях и был не деревянным, а каменным. Увидев жилье, я вдруг поняла, как устала, ведь целый день на колесах, то есть… как же выразиться правильно? В общем, так уже захотелось домашнего уюта! И чтоб под ногами была твердая земля.

Клубок остановился перед домиком, я спрыгнула с ковра, с наслаждением потягиваясь и разминая ноги. Путеводный клубочек бросила Страннику и постучала в дверь.

Приоткрылась форточка, в которую выглянуло симпатичное старушечье лицо, похожее на бабушку Анастасию, но немного моложе.

– Бабушка, – по-студенчески запричитала я, – дайте водички попить, а то так есть хочется, что и переночевать негде…

– Как есть Неневеста со своим Кащеем, – прищурилась старушка.

– Что? – присела я.

– Да знаю я все про вас, спасатели мира…

– Ух ты, вы ясновидящая, бабушка?

– Да нет, Настасья мне о ваших мытарствах поведала.

– А вы, значит, сестра ее средняя? – уточнил Бессмертный.

– Она самая, Зоряница Славозаровна, – согласилась старуха, открывая двери: – Заходите.

Горница была просторная и светлая, вместо русской печи с лежанкой стояла небольшая, аккуратная печка в углу, на которой что-то шкварчало и булькало. Сразу же засосало под ложечкой.

Старушка уловила мой голодный взгляд и махнула рукой:

– Давайте к столу, будет вам и попить, и поесть. И переночевать. Молодежь!..

Она выставила расписанный геометрическим узором кувшин:

– Морс из лесных ягод. Пойдет?

– Еще как пойдет, Зоряница Славозаровна! – обрадовалась я, отхлебывая освежающий напиток из берестяного стакана.

Хозяйка живо накрывала на стол: рыба, тушеные коренья, грибы… А грибы здесь обыкновенные, маслята!

– А как же вам Анастасия Славозаровна передать о нас могла? – спросила я, быстро расправляясь с едой.

– Есть у меня, – усмехнулась старушка, – средство для связи.

– А посмотреть можно? – спросил Странник.

Зоряница принесла тарелочку с голубой каемочкой, в центре которой был черный экран. Ты смотри, супервидеотелефон!

– Класс! – воскликнула я. – И как же она работает?

– На солнечных батареях. А управляется голосом. Сейчас посмотрите. – Старушка установила тарелочку на стол: – Прием, прием… Настя! Настя!

Экран стал светлеть от центра, и в нем показалось улыбчивое лицо старой княжны.

– Детки! Добрались! – послышался нечеткий голос.

– Здравствуйте, Анастасия Славозаровна!

– Свет Негасимый отыскали?

– А то!

– Я догадалась. В Китеже такой переполох – даже мне слышно.

– Спасибо вам за подсказку!

– И за проводника, – добавил Кашей.

– А я… ам… оворила – штука бесце… Бере… ите… го.

Изображение замигало и исчезло.

– Что случилось? – подняла я глаза на Зоряницу.

– Солнце село. Батареи старые, только на солнце работают. А ночью не поговоришь. Да и днем, только появляются тучи или даже небольшая облачность, так и начинаются помехи, – вздохнула бабушка.

– Славозаровна, а где сейчас супруг ваш, можно спросить? – встрял Бессмертный.

– Ветры нечасто дома бывают, они ведь и в других мирах хозяйничают. А сейчас ищут возможность и нас вытащить отсюда, ведь конец света приближается. Но пока безрезультатно. Для человека выхода из этого мира нет. Может, хоть у вас получится остановить этот кошмар?

– Мы очень-очень постараемся, – обнял ее за плечи Странник.

– А в других местах все благополучно? – вдруг дошло до меня. – Конец света касается только этого мира?

– Да, – кивнула Зоряница. – Другие миры он затрагивает косвенно: там землетрясение, там потоп, там еще чего, но в целом они сохранятся.

– Какое счастье! Значит, дома все спокойно. А то я переживала…

– А у тебя там кто-то остался?

– Родня, друзья… Не будем об этом. – Только ностальгии мне и не хватало. – Сейчас мы здесь и должны думать о дне сегодняшнем. У нас еще столько вопросов. Мы надеялись, что Южный ветер сможет нам помочь. А может, вы что-нибудь знаете об этом, – протянула я карту. – Здесь столько непонятного.

Старушка внимательно изучила документ:

– Интересное пророчество!

– Мы уже получили Незримое Благословение и Негасимый Свет, мы идем по течению шестирукой Ары. А дальше?

– Оком Мира у нас называют озеро, в которое впадает шестирукая Ара.

– Мы об этом догадались. А омыться в слезах – это что, просто искупаться в нем?

– Не все так просто, – вздохнула старуха. – Ара вливается в Око шестью потоками. А изливается двенадцатью речками, каждая из которых водопадом низвергается из озера вниз. Так вот, под одним из потоков есть пещера, ведущая в глубь скалы, прямо под дно озера. В одном месте с потолка капает дождиком вода. Место это и называется слезами Ока Мира.

– Озеро протекает, – улыбнулась я.

– Видимо, просачивается вода сквозь какие-то особые породы и обретает целительные свойства. Местные жители ходят туда лечиться, чужаков не пускают. Как вам туда попасть – не знаю. Все это в тайне держится. Я от мужа об этом чуде знаю, и то не все.

– А если этих местных хорошо попросить? – поинтересовалась я.

– Племя это находится на довольно низком уровне развития. У нас их называют пурханами. Объяснять им о конце света – все равно что жарящейся на сковороде рыбе рассказывать о проблемах всемирного похолодания. К тому же у них в ходу легенда, что придут однажды чужаки и уничтожат их святыню. Вот они никого к себе и не пускают.

– И что же делать?

Мы все задумались.

– Ну если б вы добрались до них раненые, умирающие или больные, в страшных язвах, то у них могло бы проснуться сострадание и они, возможно, отвели бы вас к слезам Ока Мира, – неуверенно предположила княжна.

– Или из великого милосердия добили, чтоб не мучились, – добавила я.

– Ну это вряд ли. Хотя и не исключено.

– Возможно, это единственный способ войти к ним в доверие, – вставил Кашей. – Я немного знаком с психологией примитивных племен.

– Раз на раз не приходится, – отрезала я. – Ты как хочешь, а я себя калечить или заражать какой-нибудь гадостью не дам!

– Но язвы или раны можно умело сымитировать, – предложила Зоряница.

Вот спасибочки, добрая бабушка!

– Нельзя примерять на себя то, чего не желаешь носить на самом деле, – твердо сказала я. – С жизнью в такие игры не играют.

– Тогда мы просто будем обследовать все водопады, пока не отыщем вход. Тихонько, пурханы и не заметят, – сказал Бессмертный.

– Тихонько не получится, – почесала голову старушка. – Там у них какой-то Страж…

– Так, может, с этого и следовало начинать? – возмутилась я. – Вы нам эту мелочь просто на закуску оставили.

Зоряница виновато пожала плечами:

– И вы о нем, конечно, ничего не знаете?

– Ничего, – покачала она головой. – Ветры не залетают в пещеры.

– Тогда одна проблема отпадает. Проблема поиска нужной пещеры. Где Страж, там и слезы Ока!

– Остается придумать, как обойти чудище в его собственном логове, – вставил Кащей.

– Вставай, поехали, – поднялась я.

– Уже придумала? – хором выкрикнули Зоряница и Бессмертный.

– Придумала, – ответила я, раскатывая ковровую дорожку с антигравом. – Придумала, что от того, что мы дольше здесь посидим, больше мыслей все равно в голову не залезет.

Красота-то какая неописуемая!..

Мы летели над шестирукой Арой в том месте, где она с громким шумом серебристыми потокаминизвергалась в Око Мира. Мы опустились к озеру. Круглое, с прозрачной, чистой водой, около берегов оно было мелкое, а к центру все глубже и глубже, что создавало иллюзию темного зрачка и голубой, искрящейся радужки глаза. Шесть вливающихся потоков поднимали кучу брызг и горы пены. Вокруг озера зелеными волнами играли изумрудные травы. А поодаль поднимались густые заросли низкорослых вечнозеленых деревьев. По ту сторону озера виднелись верхушки камышовых хижин. Мы постарались облететь поселение с другой стороны, – может, обойдется и нам не придется знакомиться с его обитателями.

С западной стороны Око Мира казалось еще более грандиозным творением природы. Само озеро на каменистом плато словно в чашу налито. Над ним будто стоят потоки впадающей Ары, а внизу из него изливаются небольшие речушки, сверкающими столбами срываясь с высоты, нижние реснички глаза. Мы подлетели как можно ближе к ряду водопадов. Рёв стоял такой, что говорить было почти невозможно. Мы медленно продефилировали мимо них, но так и не смогли понять, где вход к слезам Ока. Местных жителей видно не было, да и Страж не показывался. Может, спит? Ему ведь тоже отдыхать нужно.

Я махнула Кашею рукой и знаками показала, что надо возращаться. Мы двинулись назад, подлетая к самой скале и буквально заглядывая за потоки. Шесть водопадов минули благополучно и безрезультатно. Я расслабилась. Как обычно, если ищешь какую-нибудь вещь, она обязательно найдется в самом последнем шкафу, в самом последнем ящике, в который ты заглянешь.

Мы подлетели к седьмому потоку, а он вдруг взбесился и бросился на нас. Не он!.. Семь голов на длинных змеиных шеях, семь голов гидры метались в струях, совершая резкие, молниеносные движения. Одна из них, с горящими угольками глаз, клацнула частоколом длинных кривых зубов около самого края ковра. Я отшатнулась, сорвалась и полетела вниз головой, туда, где поток разбивался, ударяясь о черные валуны…

Глава 39 ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВЕКА

Все произошло так неожиданно. Мы только что спокойно пролетели мимо водопадов, обследуя скалы, как из очередного потока вырвалось чудище со множеством зубастых голов. Неневеста вскрикнула, взмахнула руками и полетела вниз. Я даже не успел ее удержать! Господи, если она разобьется, я никогда себе этого не прощу! Я даже о Страже забыл, метнулся вслед за ней, но разве антиграв успел бы остановить падение? Неневеста рухнула на камни вниз головой, ее беспомощное тело подхватил поток и понес, ударяя обо все встречающиеся на пути валуны. Я пролетел так низко и быстро, что антиграв завизжал, он Неневесту догнал, выхватил из цепких лап потока. Она не шевелилась, я даже не мог понять, жива ли. Я только мог прижимать обмякшее тело к груди и молиться всем силам, чтобы ее удалось спасти.

Ковер так намок, что мы едва дотянули до берега. Спасибо и на этом. Свернув ставшую бесполезной дорожку, я положил Неневесту на землю. Дыхание не ощущалось, пульс не прослушивался! Мне показалось, что конец света уже наступил. В отчаянии прижался губами к ее шее и различил едва заметное подергивание яремной вены. Жива!

Я подхватил Неневесту на руки и побежал. Теперь у меня была только одна дорога, только одна надежда, только один шанс. Пурханы. Дикое, нелюдимое племя. Захотят ли они помочь мне спасти ее?

Неневеста не хотела притворяться больной, и вот теперь я несу ее, разбитую и окровавленную. По чьему ужасному сценарию все это произошло? Я бы сказал сценаристу пару ласковых…

Внезапно заросли расступились, открыв моему взору примитивную деревеньку. Застигнутые врасплох жители медленно поднимали головы, отрываясь от повседневной работы. Так же медленно и беззвучно обступали нас со всех сторон…

Они были черноволосые, низкорослые и узкоглазые. Совершенно чуждое этому райскому месту племя, гологрудые смуглые женщины, грязные ребятишки, сжимающие кулаки безбородые мужчины. Все расступились, пропуская сухую седую старуху. Я стал перед ней на колени и протянул недвижимое тело.

Старуха провела руками по голове и груди Неневесты.

– Помогите, – прошептал я. – Спасите ее. Я умоляю вас!

Ко мне подскочило несколько пурханов с копьями наперевес. Но старуха остановила их жестом, затем повернулась ко мне:

– Чем мы можем помочь, чужеземец?

– Я вам должен объяснять? Значит, лучше дать умереть человеку, чем раскрыть секрет целительной воды?! Вы можете ей помочь! – закричал я, едва сдерживая гнев. – Вы знаете, где текут слезы Ока Мира!

Туземцы заволновались, копья снова поднялись в мою сторону.

– Откуда знаешь о слезах? – строго спросила старуха. – Кто еще знает?

– Ветер.

– От ветра ничего не скроешь, – согласилась пурханка.

– Пожалуйста… Помогите… Пока не поздно…

– Клянись, что больше никто не узнает.

– Клянусь. Чем угодно клянусь.

– Хорошо. Проводите их в пещеру, Дик и Слен.

Воины с копьями, только что собиравшиеся проткнуть меня, послушно кивнули.

– Пошли, – махнул рукой один из них.

Деревня провожала нас взглядом, пока мы не скрылись в зарослях кустарника. С Неневестой на руках, следуя за проводниками, я вернулся к водопадам.

– Скорее, скорее… – шептал я.

– За мной, – дернул меня за руку старший воин. – А ты, Дик, пойдешь последним.

Оказалось, на скале есть узкий карниз, скрывающийся за водопадами. Он тянулся вдоль всей горной гряды, и можно было осторожно пройти по нему. С ношей на руках это сделать было практически невозможно. Я переложил Неневесту на плечо и двинулся вперед. Долго, как же долго идти. Лететь было намного быстрее. Я насчитал три потока, четыре, пять…

– Слен, а Страж нас не тронет?

Пурханы расхохотались:

– Не тронет.

Мы приблизились к седьмому водопаду. Чудовища не было. Пробираясь мимо скользкой, мокрой стены, я вдруг увидел огромный рисунок семиглавой гидры. Неужели это изображение, преломляясь в сплетающихся струях, оживает, подобно голограмме? Но все было так натурально! Здесь либо спрятана специальная аппаратура, либо задействована магия.

Беспрепятственно вошли мы в пещеру, скрывающуюся за стеной водопада. Она была довольно высокой и широкой, я мог идти не сгибаясь.

У входа на стене горели факелы, пурханы взяли их с собой.

Спасение близко, только бы успеть. Неневеста по-прежнему не подавала признаков жизни, и мне стало страшно, впервые в жизни по-настоящему страшно.

Подземный ход вел нас прямо внутрь скалы, под дно озера.

– Там, впереди… – кивнул головой Дик.

Пещера выходила в небольшой каменный зал, с потолка которого прямо в центре падали щедрые холодные капли.

– Это здесь, – указал рукой Слен. – Неси ее.

Пурханы с факелами стали у входа.

Я с Неневестой на руках стал в центре, где дождь был наиболее обильным. Как непривычно, что она молчит. Я представил ее болтающей, как всегда, без умолку, жизнерадостной, подкалывающей меня… Ах Неневеста, Неневеста!

Мы уже стали мокрыми, липкая кровь смывалась и окрашивала воду под нашими ногами, но она не шевелилась! Отблески факелов рисовали замысловатые узоры на стенах, казалось, все окрасилось цветом ее крови. Но она не шевелилась! Я попытался приоткрыть ей рот, чтобы живительные капли попали внутрь. Но она не шевелилась! Не может быть! Целительные воды должны спасти ее! Неужели все неправда? Неужели воды не чудодейственные? Но зачем тогда их так охраняют? Я верил… Я ждал… Я был уверен, что сейчас произойдет чудо, затрепещут ресницы, приоткроются побледневшие губы, потеплеет нежное тело… Да что же это такое? Неужели все зря? Неужели поздно?! Не может быть! Герои не погибают! Нет! Я не хочу без тебя… Я не буду останавливать конец света, если не будет тебя!

Я затряс ее, прижал к себе, снова затряс. И закричал со страшной силой:

– Неневеста, очнись! Неневеста!!!

Подземный дождь вдруг усилился, словно не выдержал моего крика, превратился в ливень, сплошной пеленой укутавший меня, стоящего на коленях и прижимающего к себе недвижимое тело, затем стал слабеть. Последние редкие капли упали на белое лицо девушки.

– Что случилось?! – Пурханы с ужасом смотрели в мою сторону. – Слезы высохли! Вы уничтожили слезы Ока Мира!!!

Воины зажали в руках копья и двинулись на меня, дрожа от негодования и выкрикивая слова угрозы.

Мне в принципе было уже все равно. Единственное, не хотелось, чтобы они изуродовали тело той, которая…

Я положил Неневесту на каменный пол, в медленно вытекающую лужу целительной воды, и выхватил меч-кладенец.

– Мы не виноваты!

Пурханы медленно подступали, их искаженные от ненависти лица были красноречивее слов.

– Я не хочу вас убивать! Дайте дорогу!

– Наш источник! Куда вы его дели? – кричал Дик.

– Верните слезы Ока! Преступники! – вторил ему Слен.

Сейчас выну из кармана и положу. Откуда я знаю, почему оно больше не капает? Воду отключили. Трубы засорились.

Мной овладело полное равнодушие к собственной судьбе, да и к судьбе этого нелепого, неправильного мира тоже.

А Неневеста так никогда бы не поступила. Она бы не отчаялась. Она все равно спасала бы этот мир, даже если он и не стоит спасения. Я должен закончить нашу миссию хотя бы в память о ней… Чтобы жили эти несчастные дикари, мечтающие изрешетить меня за то, что исчез их целебный источник, который так и не вернул мне Неневесту. Чтобы жили китежане, разыскивающие двух преступников, похитивших Негасимый Свет. Чтоб жила Марукка, вздорная девчонка, возомнившая себя властительницей мира. Чтобы жили великаны и карлики, темные и светлые эльфы, русалки и драконы. И не будет только ее, успевшей полюбить этот странный мир. Я должен идти дальше ради памяти о ней.

Только, кажется, не все это понимают и не все это ценят.

– Я не желаю вам зла! Мы шли спасать весь мир и вас в том числе! Вы о конце света не слышали?

Разве что в последних новостях…

Пурханы взвыли, и тяжелые копья полетели в нашу сторону.

Глава 40 НЕЧА ГЛОТАТЬ ЧТО НИ ПОПАДЯ!

Последнее, что помню, – лечу с приличной высоты вниз. Понимаю, что не на тарзанке. Резиновый жгут не держит за ноги, не отдернет в последний момент. Черные камни в пене от разбивающейся воды катастрофически приближаются. Сейчас врежусь головой. Хорошо, хоть не опасным местом.

И темнота.

Очнулась я быстро. Голова, правда, еще потрескивает.

Ба! А где же водопады? Стремительные черные реки?

Я в какой-то мрачной пещере, вся мокрая, словно душ принимала в одежде, да еще и лежу прямо на каменном полу, прямо в холодной луже! Вот так, оставь свое тело на секунду без присмотра… Море заботы со стороны ближних!

Спиной ко мне стоит Кашей. Я его по плащу с черепушечкой сразу узнала, хоть и полумрак здесь. У входа в пещеру два низкорослых… ну не знаю, кто они такие, дикари какие-то, с факелами и копьями, направленными в нашу сторону.

Опять Кащей во что-то вляпался. Бессмертный, вот и задирается ко всем без разбору со скуки.

Придется выручать. Я увидела валявшуюся неподалеку сумку. Все мокрое, мамочки! Ну и хозяин. Летающая дорожка тоже такая влажная.

Мужики размахнулись…

На солнышке надо все сушить, а то заплесневеет. Антиграв заржаветь может. Я развернула ковер-самолет.

Копья полетели в Кащея.

– Ну, поехали!

Я врезалась ковром ему под коленки. Мой маневр живо усадил его рядышком со мной. Копья пролетели над головами в глубь пещеры. Набирая скорость, антиграв рванул к выходу. Пролетая мимо, я выхватила у одного из застывших с раскрытыми ртами парней факел, а то впереди что-то темновато.

– Ты жива?! – обернулся Бессмертный, вперившись в меня каким-то идиотским взглядом.

– А что? На голове, наверное, шишка будет, хорошо, что неопасным местом стукнулась. Жива, разве что получу воспаление легких, после того как ты меня бросил в холодной воде.

– Фух, – облегченно вздохнул он. – Точно ты, не привидение.

– А что, были варианты?

Впереди забрезжил свет. Выход!

– Э-э-э! – крикнул Кащей. – Тут сейчас снова чудище многоглавое покажется, так ты больше не падай с ковра, оно неживое. Только кажется.

– Правда?!

С разгону ковер-самолет едва не влетел прямо в низвергающийся поток водопада. Странник взял управление на себя и вырулил на безопасное место. В водяных струях замелькали зубастые головы, но, раз говорит Бессмертный, что его нет, значит, нет. Одна из голов прошла прямехонько сквозь мою руку, и я ничего даже не почувствовала. Голограмма.

Ковер-самолет летел низко, цепляясь хвостом за мокрые валуны. В конце концов Кащей посадил его на большой камень и убрал в сумку, а меня ничего не объясняя, потянул за руку, и мы поскакали как кенгуру, перепрыгивая с камня на камень, то и дело опасно соскальзывая с них.

Сзади донеслись негодующие крики, но копья уже не могли нас достать. Еще немного – и мы уже на другой стороне.

Я оглянулась. Настойчивые аборигены прыгали с валуна на валун вслед за нами.

Кащей снова развернул ковровую дорожку:

– Ложись!

Мы плюхнулись рядышком, как два шоколадных батончика. Сладкая парочка.

Наверное, антиграву так было легче, потому что он снова полетел, хотя и низко над землей. Тем не менее скоро мы скрылись в зарослях кастарника.

– Кашей, почему они за тобой гонятся? – спросила я, чуть отдышавшись.

– За нами. Потому, что высох их целебный источник, слезы Ока Мира.

– Так, значит, та лужа в пещере….

– Остатки слез.

– Получается, мы в них все же омылись? А как ты нашел это место?

– Пурханы сами отвели нас в пещеру, чтобы спасти тебя.

– А зачем меня спасать?

– Ты сильно разбилась, свалившись с ковра.

– А почему я этого не помню?

– Ты была без сознания.

Я глубоко задумалась. Значит, Кашей меня спасал? Или просто использовал мое состояние, чтоб убедить аборигенов показать пещеру? Скорее, второе.

– Хорошая о нас слава идет по этому миру, – сказал Бессмертный. – В Китеже похитили Негасимый Свет, здесь еще лучше – лишили народ целебной воды. Похищение века!

– Так мы же хотим остановить конец света, – жалобно встала я на защиту своего доброго имени. Хотя вообще-то я здесь живу не под своим именем, так что не страшно.

– А кто об этом знает, что мы все делаем с добрыми намерениями? – ответил Кашей. – В легендах мы предстанем искусными и опасными мошенниками, втирающимися в доверие к честным людям.

– Если эти легенды будет кому сочинять. До острова Боаяна еще как до Киева… Итак, что тут у нас еще намечается в турпрограмме? – развернула я карту. – О! Да ведь все согласно пророчеству и идет. Здесь сказано, что Око Мира отдаст нам силу до последней капли. Вот слезы и высохли. Все нам отдали.

– И за это нам от пурханов большое человеческое спасибо.

– Неприятное событие для них – согласна, но так должно было случиться.

– И что нас ждет за поворотом?

– Ого! «Пройти вам предстоит тропою узкой сквозь огненное чрево бога Хтира», – процитировала я. – Это что, кто-то должен нас съесть? Я не хочу сквозь чрево!

– Сначала нужно узнать, кого здесь называют Хтиром.

– Возвращаться и спрашивать пурханов не будем.

– Не будем, – согласился Кащей. – Но где-то в этих краях проживает родная сестра наших хороших знакомых, бабушек Настасьи и Зоряницы.

– Лебединка!

– Точно. Чего наобум лететь, заедем в гости. Она, как местная, географию знать обязана.

Странник достал клубок и пульт управления, отыскал в меню нужное имя и увлекся, как второклассник мобильником. Хорошо, что в нем игр нет, а то миссия по спасению мира накрылась бы.

– А я здесь еще опцию «уйти от погони» нашел! – радостно сообщил он.

– Включи, – посоветовала я. – Кто знает, может, пурханы по следу идут, за подлеском не видно.

Путеводный клубочек запетлял, путая следы, и мы полностью доверились умной технике. Летучая дорожка двигалась все быстрее и уверенней, видно подсыхала на ветру. Наконец-то можно было хоть немного расслабиться.

Лебединку назвать бабушкой рот не открывался. Она была симпатичной женщиной неопределенного возраста, ближе к пожилому. Нас она, по ее же словам, «давно выглядывала».

Домик у нее был наиболее современный и напоминал пригородный коттедж. Сама она встречала гостей, то есть нас, в красном китайском шелковом халатике, расшитом золотыми драконами. На кухне я заметила микроволновку и блендер. Неплохо, неплохо быть замужем за ветром, только, интересно, от чего все это работает? Неужели те вертушки над крышей – ветряная электростанция?

– И вообще, откуда здесь ветер, если вашего мужа нет дома? – не успокаивалась я, пока в моей голове роились вопросы без ответов.

– Ах дети, дети, – улыбнулась младшая княжна. – Мой дорогой супруг, как он говорит, над ветрами западными начальник. Как и его братья – над другими. За ними глаз да глаз нужен. Миров много, чуть не уследишь, там уже тайфун, там ураган, там смерч. Ответственная работа и сложная. То-то он с братьями все по командировкам, домой заскочить некогда.

Мы рассказали Лебединке о своих приключениях и попросили помочь разобраться, куда нам идти дальше.

Княжна долго рассматривала карту и вздыхала, как и ее сестра Зоряница.

– Насчет бога Хтира подсказать вам могу. Это действующий вулкан в нужном вам направлении. Я даже знаю, что есть пещера, проходящая сквозь его, можно сказать, чрево. Но внутри бушует лава, клубы пара вырываются из жерла. Даже мой муж, ветер, туда не сует нос, несмотря на то что авантюрист страшный. «Иссушит, – говорит, – великан Хтир, и охнуть не успеешь».

– Тогда лучше обойдем его, – посоветовала я. – Может, в те времена, когда пророчество писали, он был спящим вулканом, безопасным, а сейчас самый настоящий действующий.

– Ну нет, – покачал головой Кащей и ткнул пальцем в свиток: – Мы должны пройти именно сквозь «огненное чрево». Если до сих пор все написанное было верным, значит, мы не имеем права обходить это препятствие.

– Я холод не люблю, до сих пор после купания в слезах Ока высохнуть не могу, но сильную жару тоже не выношу… – захныкала я.

Лебединка внимательно осмотрела нас:

– Ни ты, ни Кащей до сих пор не высохли, и это не просто так. Возможно, именно слезы Ока Мира защитят ваши тела при проходе сквозь вулкан. И обойти его нельзя: я так понимаю, что ваши тела должны закалиться живым огнем, чтобы выдержать путь там, где нет ничего. Значит, иначе нельзя.

Я вздохнула. Мне бы путевочку на недельку на Карибские острова, а меня в жерло вулкана. Вот что делать? Неблагодарная это работа – спасать мир. Домой хочу.

Я не позволила себе расплакаться. Ладно, пойдем посмотрим, может, там прохода и нет никакого, тогда мы благополучно обойдем сердитого Хтира сторонкой.

– Хорошо, а кто такие саламандры? – спросила я.

– Духи огня. Внутри вулкана им самое место, так как огонь – это их родная стихия.

– Ладно, а что там дальше? «Постом очистив и тела, и души, по Белой Пустоши идите за Звездой, в Ничто вступая лунною дорогой», – процитировала я.

– А вот насчет Белой Пустоши, так ее уже практически нет. Во всяком случае, пока вы преодолеете чрево бога Хтира – если преодолеете, – как многообещаюше! – то точно уже не будет. Раньше это была громадная соляная пустыня. Конец света уже за горами. Так что никто не подскажет вам, что делать дальше, если вы выйдете с той стороны.

– Может, подождем, пока конец света съест вулкан и нам не нужно будет проходить сквозь его чрево? – скромно предложила я.

Мои собеседники чуть взглядами меня не испепелили. И вулкана не надо. Да молчу, молчу, пожалуйста!..

– Вулкан – единственный шанс закалить тело для путешествия за край света!

– Да ладно, ладно. Пошутила я. Вот только отдохнем, отоспимся, а завтра встанем пораньше и пойдем. Ведь утро вечера муд…

Чего это они на меня так странно смотрят?

– Не советовала бы я вам откладывать поход ни на минуту, – покачала головой Лебединка. – Конец света в любой момент может сожрать вулкан. Это раз. В дальнейшем пророчестве говорится о звездах и луне, значит, по ту сторону гор вы должны оказаться к ночи. Это два. А в-третьих, защитная сила слез Ока Мира может ослабнуть, и вы не сумеете пройти сквозь огонь.

Последний аргумент оказался для меня самым убедительным. Мы наскоро закончили обед, оседлали свою верную ковровую дорожку, спрятали собранный княжной на скорую руку тормозок и отправились в путь.

Лебединка долго махала нам вслед. Наверное, беспокоилась, увенчается ли наша миссия успехом. Ведь она была ближе всех к концу света, и скоро ей бы пришлось оставить свой уютный домик и переселиться к средней сестре, а затем они обе переехали бы в избушку Анастасии. А дальше? Не стоит думать о плохом. Следует думать о хорошем. И что же такое особо хорошее ожидает меня в ближайшем будущем? Чрево великана?

Впереди уже видна была гряда гор. В адресах путеводного клубка не было бога Хтира, но нам теперь и не нужен был проводник. Верхушка вулкана была видна издали, над нею стелился тяжелыми, серыми тучами дым, создавая зловещую, напряженную атмосферу.

Только благодаря антиграву мы смогли преодолеть расстояние до гор так быстро. Летели выше леса, ориентируясь на мрачную гору впереди. Приблизившись, стали кружить, отыскивая описанную Лебединкой пещеру. Ход открылся внезапно, осветил пространство отблесками подземного огня. Уже около него стало неимоверно жарко. Перед ним была небольшая площадка, позволившая нам приземлиться. Верный коврик пришлось спрятать и продолжать путь на своих двоих. Лаз был идеально круглым и вел нас прямехонько к жерлу ненасытного огненного монстра. Кащей не отпускал мою руку, иначе я, наверное, уже бросилась бы назад, прочь из этого жуткого места.

Ход окончился, открыв нашему взору чрево бога Хтира. Огромнейшее пространство кратера. Расплавленная магма внизу. Языки огня, долетающие до уровня лаза, в котором в изумлении застыли мы. Едва различимый круг прохода с той стороны и дорожка, похожая на брусок, неизвестно из чего, так как я не знаю материала, который бы не расплавился в подобной домне. Этот «мост» был шириной сантиметров двадцать, и по нему можно было бы легко пробежаться, будь он в метре над землёй, а не над бушующим огненным озером.

– Мне в другую сторону. – Я попыталась развернуться и скрыться, пока трамваи ходят.

– Вперед! Только вниз не смотри. – Кащей ловко поставил меня на «мостик» прямо перед собой, отрезав путь к отступлению.

Какой ты добрый!

Хоть бы перила какие-то сделали! Я б этого конструктора…

– Думай о чем-то другом, – подсказывал Бессмертный, подталкивая меня в спину.

Не смотреть и не думать было невозможно. Языки огня долетали до уровня моих глаз. Клубы пара с шумом вырывались в дыру вверху. Но, несмотря на жуткий жар, тело до сих пор оставалось влажным и прохладным. Слезы Ока Мира защищали нас, как ничто другое не смогло бы.

Мало-помалу мы продвигались вперед. Мне вспомнилась песня из фильма «Собака на сене» и я запела:

Сталь закаляется покорно,

Ее расплющивает молот,

Ее из пламенного горна

Бросают в леденящий холод.

И в этой пытке, и в этой пытке,

И в этой пытке многократной

Рождается клинок булатный!

Жар становился все нестерпимее, и, кажется, я начала высыхать! Где-то посередине дороги. И назад уже не вернуться. И вперед далеко! Я сосредоточилась на песне и прибавила шаг.

К противоположной стороне кратера я приблизилась только к концу последнего куплета:

Сгорю ли я, сгорю ли я,

Сгорю ли я в горниле страсти?

Иль закалят меня напасти?

Кащей подтолкнул меня, и я прыгнула прямо в черный зев коридора. Ура! Я даже не заметила, как прошла! Оглянулась – и дух перехватило. Чрево бога Хтира полыхало огнем, слизывая дорожку, по которой мы только что шли. Сверкающая магма поднялась почти до уровня пещеры, в которой мы находились. Остатки мостика потонули в булькающей, как будто дышащей лаве. Я, словно завороженная, наблюдала за происходящим, когда Кащей дернул меня за руку и потащил прочь.

Когда мы выскочили из пещеры, на небе уже высыпали звезды. Из кратера вулкана поднималось розовое сияние. Как красиво! Используя ковер-самолет, который тоже был пропитан слезами Ока, благодаря чему и не сгорел в этом горниле, мы спустились к подножию. Я оглянулась. Скалистая гряда отделяла нас от населенного мира.

– Как видишь, Неневеста, предсказание верно. Мы прошли сквозь огненное чрево!

– Зато от Белой Пустоши остался пшик, – посмотрела я в другую сторону.

Всего несколько метров соляной пустыни простирались перед нами, а дальше стояла сплошная черная стена, в которой не было места ни звездам, ни земле. Конец света был рядом, пугающе рядом.

Я поежилась.

– Путеводной Звезды нет, луны тоже. Что делать дальше? – спросила я своего спутника. – Может, перекусим?

– В двух шагах от конца света! И ты можешь сейчас думать о еде? – поразился Кащей.

– О еде я могу думать всегда, – отмахнулась я. Я даже на лекции после второй пары постоянно опаздывала, потому что мне надо было ходить в столовку. Кто-то из подружек, кого я сбивала с пути истинного, сопровождал меня, подружки менялись, но я всегда оставалась в компании опоздавших, и, когда преподаватель спрашивал: «Девочки, да неужели вам ваши желудки дороже русского языка?» – честно отвечала: – «Да». Зачем врать, мне мой желудок и правда дороже всех учебных предметов, вместе взятых.

– Да, это именно в твоем репертуаре, – удрученно покивал головой Бессмертный.

– Я думаю о поддержании своего организма в боевом состоянии, – попробовала оправдаться я. – Короче, хавать хочется.

Странник промолчал.

– Продукты пропадут, – добавила я.

– Нездоровый интерес к еде, – многозначительно изрек Кащей, – может поставить под угрозу всю операцию. Не для того мы прошли огонь и воду, чтобы застрять в медных трубах из-за твоей несдержанности. В пророчестве что сказано? «Постом очистив и тела, и души…»

– «Высокопарных слов не стоит опасаться». А попроще попробуй меня убедить, подоходчивей. А то я никак не пойму, чем голодный, разъедаемый кислотой желудок может мне помочь?

– Я так скажу: мы не должны здесь задерживаться ни одной лишней минуты. С одной стороны, конец света может сделать очередной скачок и поглотить нас, неподготовленных, то есть отправить в небытие. И тут даже мое бессмертие не поможет.

– А мы и сами туда собираемся, – вставила я.

– С другой стороны, что-то не нравится мне этот вулкан. Видимо, из-за нас у него произошло несварение желудка, и теперь его в любой момент может стошнить.

– Неча глотать что ни попадя, – снова перебила я Кащея.

– Погибать же в раскаленной лаве не очень приятно, – продолжал он, словно не слыша моих замечаний. – Я тебя убедил?

– Убедил. Пошли, – обреченно вздохнула я.

– Вот и умная девочка, – обрадовался Бессмертный. – И все по предсказанию получится.

– Это мы тело по предсказанию очистим постом. А как постом очистить душу?

– Простить всех, – подсказал Кащей.

– Прощаю всех, кто обидел меня и кого обидела я. Прощаю всех оптом и в розницу…

Интересно, почему именно я попала в эту передрягу? Не волшебница, не бессмертная, не… По каким критериям отбирали «претендента на папаху»? Я подвиги совершать не умею! А вдруг это путь в никуда? Вдруг это последнее мое путешествие? Бесславное, безрезультатное?

Нет, успокоила я сама себя. Главные герои не умирают. Остался один малюсенький вопрос, просто крошечный. Не вопрос, а вопросик.

А я главная героиня?

Глава 41 КОНЕЦ СВЕТА ОТМЕНЯЕТСЯ!

Кащей остановился перед самой стеной абсолютной темноты. Попробовал сделать шаг и тотчас отдернул ногу. Впереди была пустота. Кажется, наше путешествие зашло в тупик.

Я присела на корточки, изучая карту. Ничего она мне больше не говорит.

– «По Белой Пустоши идите за Звездой, в Ничто вступая лунною дорогой». Может, вместо звезды использовать путеводный клубочек?

Кащей достал нашего верного проводника, но дистанционный пульт даже не включился, а сам клубочек прикинулся простыми нитками для вязания.

– Не то, не то. – Бессмертный спрятал ставшую бесполезной вещицу в сумку. – Нужно точно следовать пророчеству.

Я пожала плечами. Мелкая россыпь звезд над скалистой грядой никак не желала стать путеводной. Ну и че теперь делать? Хоть домой возвращайся, то есть не домой… а куда?

И вдруг из-за грузного тела Хтира показалась луна.

– Кащей, смотри!

В абсолютной черноте вдруг отразилась трепещущая лунная дорожка, словно в озере. Мы подошли к тому месту, где она начиналась. Бессмертный попробовал сделать первый шаг и исчез во мгле, не отпуская моей руки, так что автоматически пришлось последовать за ним.

Мы оказались в кромешной тьме, где друг друга только ощущали, крепко сцепив пальцы. Абсолютная тишина, даже ворчания вулкана не слышно, абсолютная темнота.

– Кащей! – Мой голос прозвучал непривычно глухо, но четко. – Куда подевалась лунная дорожка?

– Она здесь, мы на ней стоим, – донесся из пустоты почти неузнаваемый голос.

– Но я ее не вижу! Куда идти дальше?

– Неневеста…

– Что?

– А для чего мы добывали Негасимый Свет?

– Точно! Раз он негасимый, то ничто, и даже Ничто не сможет его погасить!

Я развязала шнурок на мешочке, который до сих пор носила на груди.

Алый свет залил окружающую нас пустоту, и впереди заблестела серебристая дорожка.

Держась крепко-крепко друг за друга, мы двинулись по ней. И тут же, покачиваясь в такт нашим шагам, загорелась Звезда, больше похожая не на звезду, а на НЛО. Зато согласно предсказанию! Наконец-то все как положено. Поспокойнее как-то стало, несмотря на то что мы вообще-то – в Нигде и идем в Никуда. Но главное идем, движемся, существуем, закаленные слезами Ока Мира и огнем бога-вулкана.

Похоже, здесь не было не только света и материи, но и времени тоже. Мы шли уже довольно долго, но ничего не менялось. Правда, и есть уже не хотелось.

С одной стороны, это хорошо, что здесь ничего нет. Значит, нет и неприятных неожиданностей в виде забывших поужинать монстров, диких, воинственных племен и еще чего-нибудь сногсшибательного, чтоб сшибить нас с ног прямо в бездну. С другой стороны, ой как я не люблю однообразия. Прикольно идти по лунной дорожке, она так мягко прогибается под ногами… Идешь и думаешь: как хорошо, что я не евши, а то вдруг бы не выдержала? Но скучно, ой как скучно! Я уже и зевать начала.

Зевала-зевала и прозевала появление острова на горизонте, прямо под Звездой. Хотя какой здесь горизонт? Остров оказался круглым, каменистым, висящим в пространстве, и лунная дорожка вела прямо к нему.

Как приятно снова ступить на твердь!

А остров светился сам по себе. Точнее, не сам остров, а камень, похожий на половинку шара диаметром около двух метров. Похоже, он и Неугасимый Свет сотворены из одного материала, только Алатырь-камень горел белым люминесцентным светом. Я прибрала свой «светильник» в мешочек, здесь он был уже не нужен.

Мы с Кащеем подошли к камню.

– Насколько я понимаю, это и есть знаменитый бел-горюч Алатырь-камень, который хранит все тайны мирозданья, – сказал Бессмертный. – «Найдете около него тот ключ». Будем искать.

Я обошла камень кругом, но ключа не было. Ну не соврали же альвы, так подробно расписывая пророчество, чтобы посмеяться над горе-путешественниками? Это было бы слишком… по-человечески.

– Кашей, а ты уверен, что то, что мы ищем, должно быть именно в виде ключа? – спросила я, десятый раз намотав круг по местной достопримечательности.

– Не уверен, – покачал головой Бессмертный. – А что ты нашла?

– Ничего, кроме металлической трубочки, с одной стороны пошире, а с другой поуже, типа рога, только со сквозным отверстием, да еще одним боком придавленной Алатырь-камнем. – Я подергала ржавую штучку, но она не поддалась.

– Раз больше ничего здесь нет, то это и должен быть он, ключ, – подошел Кащей.

– Не очень-то похоже. Помоги.

Бессмертный попытался вытащить трубочку. Безрезультатно. Попробовал приподнять камень. Куда там! Неужели опять тупик? Зайти за край света, дойти до центра мироздания и сдаться? Мы продолжали дергать и расшатывать ни на что не похожий ключ. Поддеть бы камень чем-нибудь. Нужен рычаг! Я достала из-за пояса кинжал Незримое Благословение и протянула Кащею. И снова ничего не получилось. А ведь кинжал волшебный, должен бы помочь! Хоть собирай вещи и покупай билет на обратный поезд.

– Стоп! – Я хлопнула себя по лбу.

Кинжал не признает руки, омытые кровью, а Кащею в своей долгой жизни приходилось сражаться и убивать.

– Дай сюда!

Я легко поддела край камня и слегка нажала на рукоятку. Многотонный монолит приподнялся, словно створка раковины. А под ним!..

Множество разных предметов. Одни – типичные ключи, золотые, инкрустированные драгоценностями, и простые, железные, другие – вовсе не похожие на предметы для открывания дверей.

Даже Кащей застыл, в изумлении вытаращив глаза и приоткрыв рот.

– Что это? – прошептала я.

– Ключи мироздания, – так же шепотом ответил он. – Ключи от всех миров. Я даже некоторые узнаю, читал о них в древних манускриптах. Вот ключ от ада, – показал он на черный обсидиановый ключ обычной формы. – А это ключи от Ирия, – ткнул пальцем в связку инкрустированных рубинами, ажурных трубочек на колечке.

– Красота-то какая, – протянула я руку к ним.

– Нельзя! – закричал Кащей.

Мои пальцы скользнули по витой поверхности ключей от Ирия, и я отдернула руку. Кинжал выскочил, и камень упал, придавив свое богатство, которое случайно показал людям.

– Что такое?

– Нельзя трогать ничего! – объяснил Бессмертный. – Можно нарушить основы мироздания – и тогда трудно даже предположить, что может случиться с мирами!

– Да ладно, ладно, не буду.

– Забирай свой ключ, – ткнул Кащей пальцем в отскочившую трубочку.

– Так ты уверен, что это он и есть?

– Уверен, – ответил Бессмертный. – Он единственный, который был около камня, а не под ним. Вариантов все равно больше нет.

Я опустила железяку в карман и собралась уходить.

– Стой, Неневеста, кажется, мы что-то упустили.

– У меня тоже какое-то странное чувство, точно что-то забыли. Перечитай еще раз окончание пророчества.

Я как-то не удосужилась выучить его наизусть.

Оставьте каждый за себя здесь откуп,

Затем, чтобы Ничто вас отпустило.

И будет все велением небес

Так, как должно быть, и никак иначе, —

выразительно продекламировал Кащей.

– А что же мы можем оставить здесь? – удивилась я.

– Вот это. – Странник, словно фокусник, достал из кармана два шнурочка с темными, тусклыми камнями.

– Сувенир с края света! Точно, оставим их здесь, на острове. И как я могла забыть?

Бессмертный протянул один камень мне.

Мы положили сувенирчики у подножия Алатырь-камня, по нему волнами пробежались белые змейки энергии.

– Теперь можно возвращаться? – спросила я.

– Можно, – улыбнулся Кащей впервые за последние дни.

– Мы остановили конец света?

– Я надеюсь.

И мы пошагали по лунной дорожке в обратном направлении.

Дорога назад показалась значительно короче, чем на край света. Вообще-то этот закон справедлив для любой дороги. Наверное, потому, что уже знаешь, что, где и когда. А новая дорога ведет в неизвестность, вот и кажется длинной.

Остров Боаян медленно растаял в темноте, но Негасимый Свет уверенно освещал двух странников, шагающих в пустоте. Лунная дорога мерцала и струилась, словно жидкое серебро, а тишина пронизывала насквозь. Но мы твердо знали, что впереди земля, свет, жизнь.

Ничто закончилось внезапно, и мы с Кащеем буквально вывалились на край земли. Оказывается, очень даже вовремя: луна скрывалась за горизонтом, а с противоположной стороны уже показалось солнышко. Пропала б лунная дорожка, и мы бы никогда не вышли на этот свет. Необычайно яркое сияние ударило в глаза, я заморгала и прикрыла их ладонями. Светило сияло так радостно, словно понимало, что конец света отменяется. Соляная пустыня отвечала ему взаимностью.

– Мы сделали это! – закричал Странник, подхватил меня и закружил. – Конец света отменяется!

– Ой! Тихо, тихо! Отойди от края, а то свалимся, а лунной дорожки уже нет.

Бессмертный остановился.

– Неневеста…

– Ой, смотри! А ведь соляная пустыня стала гораздо больше! От вулкана до края света было метров пять, а теперь все пятьдесят!

– Это значит?..

– Это значит…

– Что конец света отступает!

– И все возвращается на свои места! Ура!!! – заорала я. – Чудо-то какое!

– Это значит, что мы с тобой, – Кащей тронул меня пальцем за кончик носа, – спасли этот мир.

– Если забыть, что мы сами конец света спровоцировали, то нас можно записать в герои и сложить о нас легенды, – расхохоталась я.

Сзади раздалось шипение. Я чуть не подскочила, так живо было в памяти время, когда черная стена наступала, пожирая все на своем пути.

Теперь все происходило с точностью до наоборот. Стена резко отскочила на несколько метров, а образовавшееся пространство быстро затягивалось нечеткими соляными слайдами, трещинки исчезали, образуя сплошное покрытие. Белая Пустошь восстанавливалась.

Вулкан притих и мирно посапывал. Больше мы в твое чрево не сунемся, огненный Хтир! Спи себе!

– А теперь мы можем съесть наши бутерброды, Кашей?

Странник закатил глаза, я уже подумала, что опять скажет «нельзя», но он громко расхохотался.

– Как же дотерпела до этого момента, Неневеста? Вот это чудо так чудо!

Я надулась.

– Да ладно, ладно, не дуйся. Теперь нам все можно! Доставай тормозок, настроим антиграв, будем лететь и жевать. Лады?

Кашей раскатал ковровую дорожку. Да, назад мы можем лететь со всем возможным комфортом. Мы уселись, и антиграв взмыл резко вверх, пронес нас прямо над кратером вулкана, обнажив его огненное нутро. Хтир не спал, притворялся. Я помахала ему рукой.

Далее мы решили залететь на минуточку к Лебединке. Дорогу мы помнили, путеводным клубочком пользоваться не надо было. Только при приближении нам показалось, что заблудились. Вместо скромного коттеджа среди леса возвышался воздушный серебристо-белый замок. На балкончике стояла молодая пара и махала нам руками. Она в белом наряде теннисистки, он – в футболке, джинсах и кроссовках.

Да неужели? А и я не поверила, что с домами и княжнами происходят такие метаморфозы! И до сих пор бы не верила, если б сама не увидела. Так вот ты какая, белокурая красавица, китежская княжна Лебединка. Не удивляюсь, что сам Западный ветер по тебе с ума сходил. Да и сейчас любовь не прошла, видно по его игривым взглядам на жену, по тому, как он ее нежно за талию держит. Симпатичный мальчик. В современной одежде он выглядит как диджей.

Ковровая дорожка простелилась прямо на балкончик. Лебединка бросилась нас обнимать и целовать. А все слова благодарности за спасение мира в целом и ее скромной персоны в частности я даже не запомнила.

– Знакомьтесь, Ветя, Завет, – (ага, поняла, сокращение от Западный ветер) представила она мужа, когда благодарности наконец-то иссякли. – А это наши долгожданные Неневеста Кащеева и сам Кашей Бессмертный.

– Рад, рад, очень рад! – раскланялся Завет. – А почему до сих пор не невеста? Или я задаю некорректные вопросы? Извините, извините!

Ха! Такая же балаболка, как и его жена. Похоже, нам и слова вставить не дадут. Придется только слушать и согласно кивать.

– Идемте за стол, – потянула нас за руки Лебединка, – накрыто уже, давно вас поджидаем. Как только конец света остановился, так и стали ждать. Ветя сразу же домой вернулся, первой мне радостную весть принес.

– Да мы с братьями, – вставил Завет, – все искали способ жен отсюда в другие миры забрать. Не нашли. Неживые предметы перебрасывать удается, а живые – никак. Поэтому безмерно вам благодарны за отмену конца света! Честно говоря, мы уже были уверены, что этот мир обречен.

– К столу! К столу! Вы уж меня простите, что в прошлый раз не приняла вас как полагается. Спешить надо было. Пропустили бы удобное время, кто знает, как бы дальше все пошло. Зато сегодня попируем! Как вам стол? Здесь собраны лучшие блюда из нескольких миров.

Среди лучших блюд почетное место занимала баночка сардин с добавлением масла, сырковый десерт и пачка чипсов со вкусом креветок. Знал бы кто, как я соскучилась по настоящей человеческой еде! Управившись с названными продуктами, я Заинтересовалась деликатесами из других миров. Выбор был хороший, но больше всего меня притягивали незнакомые экзотические блюда. Красная вермишель оказалась щупальцами неизвестного нашей науке животного. Белые шарики размером с шарик для пинг-понга – икрой некой крупногабаритной рыбешки. Вяленые насекомые типа земной саранчи хрустели как сухарики и отлично пошли бы под пиво, будь оно здесь. А сизо-зеленое желе под названием Сопли Дракона я пробовать категорически отказалась, несмотря на уговоры хозяйки, что больше я такого нигде не отведаю. И не надо.

– Да, хорошая новость, – вспомнила Лебединка, обсасывая фрукт, похожий на соленый помидор на персиковой косточке. – Ветя нашел институт, в котором занимаются проблемами искусственного зачатия. Теперь бы придумать, как туда добраться.

Оперативно работают бабушки! – поразилась я. Идею подкинула Анастасии, а они уже все организовали, мужей подключили.

– Если нам удастся открыть дверь в мир Кащея… Кащей, у вас там есть врачи нужного уровня?

– В данный момент нет, но, если надо, мы их вырастим.

– У нас уже выращенные кадры есть, только как к нам домой попасть?

До сих пор я об этом молчала, пристроившись к Бессмертному в его поисках портала, но куда мы попадем, пройдя через него? Каждый в свой мир? В какой-то третий? А если это будет мир Кащея? Он-то окажется дома, а куда деваться мне?

– Не знаю, Неневеста, не знаю, – словно ответил на мои мысли Бессмертный. Просто пока перед нами один-единственный шанс выбраться отсюда – это древний проход, закрытый альвами. А куда мы попадем через него? Вот когда попадем, тогда и думать будем.

Вот так всегда. А может, тогда уже поздно будет думать, может, мы расстанемся навсегда.

Что ж, если даже братья-ветры не могут отыскать другого пути, то нам остается дорога к Спящему городу и влюбленной магине. Ой как мне не хочется туда возвращаться…

Ветер, к моей огромной радости, подобрал мне современную одежду, а то я до сих пор путешествую в неудобном сарафане китежанки, да еще после сидения в яме, поливания слезами Ока Мира и запекания во чреве Хтира. Я с наслаждением натянула на себя впервые за столько времени нормальнуючеловеческую одежду: джинсы, футболку и кроссовки. Даже Кащей надел джинсы, что было весьма оригинально в сочетании с длинным черным плащом.

Мы немного отдохнули во дворце, модернизированном всякими современными штучками, и отправились дальше. Спешить нам вообще-то было некуда: конец света остановлен, повода для войны уже нет, но в груди у меня появилось странное щемление. Пока передо мной стояла четкая цель, я этого не ощущала, но теперь, когда можно было просто получать удовольствие от путешествия, как туристу, меня вдруг начало со страшной силой тянуть домой.

Тем не менее к Зорянице Славозаровне мы тоже залетели. Да и разве можно было миновать великолепный воздушный дворец, выросший на месте скромного домика. Значит, муж тоже дома. Видимо, все ветры слетелись отпраздновать счастливое спасение любимых жен.

Встретила нас великолепная пара: статная русская красавица, белолицая, чернобровая княжна, а с ней смуглый, чернявый мужчина с горящими глазами и орлиным носом.

После церемонии знакомства, обниманий и целований Зоряница заговорщицки подмигнула:

– Есть хорошая новость. Даже две, нет, три! С какой начать?

– Да с любой, раз все хорошие!

Обожаю хорошие новости.

– Слезы Ока Мира снова потекли!

– Замечательно! Значит, пурханы снова смогут там лечиться! – обрадовалась я. – А то я уже переживала, что после нас остаются только неприятности и разрушения. А вторая?

– Мы с Южиком, – Зоряница бросила на мужа взгляд, полный любви, – провели с пурханами разъяснительную работу. Теперь они знают, что вы действовали с добрыми намерениями, что вы спасли мир и пришли помочь нам из других миров.

– Договаривай, – дернул ее за рукав Южный ветер.

– Что еще, Зоряница Славозаровна?

– Теперь у пурханов сформировался культ спустившихся с неба бога и богини, Странника и Странницы. Настоящих ваших имен они не знают.

– Значит, нас…

– Боготворят, – подсказал Ветер.

– Может, слетаем к ним в гости? Представьте, как все будут рады, – предложила княжна. – Они даже на том месте, где вы появились, поставили в вашу честь каменные скульптуры. Правда, уровень их мастерства ваяния оставляет желать лучшего, но они украшают статуи венками и приносят им дары. Слетаем?

– Нет уж увольте, я не богиня и не хочу вводить бедных туземцев в заблуждение, – замотала я головой.

– Вот так и пишется история, – вставил свое слово Кашей, его, похоже, все это просто прикалывало.

Пусть эта история пишется сама как хочет, а я покину этот мир как можно скорее.

– А третья новость?

– В честь бога и богини, посетивших их, пурханы сняли с целительного источника гриф секретности и открыли доступ всем желающим.

– Вот это отлично! Наверняка тоже под вашим чутким руководством?

– Мы сказали, что богиня забрала воду из-за того, что они не позволяли пользоваться ею всем. А потом вернула, веря, что они больше не будут скрывать целебную силу источника.

– Умно.

– Между прочим, туземцы говорят, что место, где возлежала богиня, приобрело силу необыкновенную, чуть ли не мертвых поднимает.

– Плацебо, – с уверенностью кивнула я.

– А что это за чудодейственное средство? – удивилась Зоряница.

– Сила самоубеждения. Нет лекарства более верного, чем вера. Плюс целительная сила воды, в чем мы сами убедились, нас она даже от подземного огня защитила. Спасибо, конечно, за приглашение, но мы домой.

Без праздничного стола нас, разумеется, несмотря на нашу спешку, не отпустили.

Естественно, что к Бабе-яге – Анастасии Славозаровне – в гости мы тоже свернули. Было, правда, невежливо до сих пор называть ее Бабой-ягой, пусть и за глаза, но еще более невежливо было бы не проведать ее после всего, что она для нас сделала. Я уже ожидала увидеть вместо избушки на курьих ножках сказочный дворец. И не ошиблась. Правда, учитывая особенности болотистой местности, дворец тоже оказался на сваях. И как он держится?

Вместо дряхлой старушки мы увидели роскошную женщину, сияющую и сексапильную. Да, положительно воздействует на нее присутствие мужчины. Двух мужчин. Интересно, интересно. Оба высокие, красивые, улыбающиеся…

– Познакомьтесь, – представила Анастасия своих собеседников. – Это мой муж, Восточный ветер, можно Вовет. А это его брат, Северный ветер, можно Севет.

– Просто Сева, – поклонился, приложив руку к груди, красавец.

– Очень приятно, – растерянно автоматически ответила я. – Неневеста Кащеева, а это сам Кащей. Постойте, – резко обернулась я к княжне, – вы ведь говорили, что Северный ветер не может пробраться сюда через заколдованные горы!

– Да, – подтвердила Анастасия, – раньше так и было. Братья могут встречаться в других мирах, а здесь горы, воздвигнутые альвами, стали непреодолимой преградой. Но теперь горы разрушаются, они буквально исчезают на глазах! И Северный ветер прилетел к нам поскорее с этой вестью, да заодно торопился познакомиться с невестками, он ведь нас с сестрами еще не видел.

Севет очаровательно улыбнулся.

– Вообще-то логично, – согласно кивнул Кащей. – Горный кряж был создан альвами, чтобы разделить портал и ключ от него. Теперь, когда мы забрали ключ, они стали просто не нужны.

– Но две части этого мира развивались изолированно друг от друга. Кто знает, что принесет народам исчезновение границ?

– Все меняется, – сказал Вовет.

Мы с благодарностью вернули Анастасии Славозаровне путеводный клубочек с пультом. Он действительно очень нам пригодился. Без него мы могли сто раз погибнуть, а уж не успеть – наверняка. Я сняла с шеи мешочек с камнем.

– Верните, пожалуйста, Негасимый Свет китежанам. Пусть не клянут обманувших их странников.

– Будет сделано, – кивнула княжна. – Он выполнил свою миссию и вернется на свое законное место.

Мы хотели вернуть и китежскую одежду, но Анастасия оставила ее нам на память.

Несмотря на то что ковровая дорожка оказалась скоростной (она была быстрее и маневреннее обычного ковра), уже вечерело, и нам пришлось остаться ночевать во дворце.

За ужином Северный ветер осыпал меня комплиментами и чуть ли не открытым текстом предлагал продолжить знакомство.

– А может, мне вас поженить? – спросила в конце концов княжна. – А то он один из братьев холостяком до сих пор летает.

– А я и не против, – расплылся в улыбке Севет. – Построю дворец еще краше, чем у братьев, и стану наконец-то примерным семьянином.

Представила я эту картину. Он, конечно, очень даже симпатичный, обаятельный и привлекательный. Но… Живи здесь одна в дремучем лесу. Ни тебе магазинов, ни ночных клубов, ни даже телевизора. Стареешь в одиночестве. И только в те редкие часы, когда твой муж будет возвращаться из дальних командировок, нагулявшись по крутым пляжам, насмотревшись на красоток всех мастей, ты будешь молодеть от счастья общения с ним и выслушивать его байки о далеких мирах… Нет, это не для меня…

– Не-не, – запротестовала я. – Я, конечно, весьма польщена таким предложением и перспективой, но дома меня жених ждет. Да.

Кащей недоверчиво покосился в мою сторону, но промолчал.

– А я тебя ночью унесу, – подмигнул мне Сева.

Пришлось мне договариваться с Анастасией, что спать мы будем с ней в одной комнате, сославшись на необходимость поговорить о своем, о женском. Думаю, ни она, ни ее супруг не обрадовались такому обстоятельству, но что поделать? Пригласили гостей – теперь терпите. А мне просто необходимо пошушукаться с хозяйкой без свидетелей. Правда, когда мы остались с ней наедине, я вдруг сильно захотела спать, а не делиться с ней секретами. И я уснула на полуслове, плотно завернувшись в одеяло, чтобы, чего доброго, ветром чего-нибудь не надуло.

Выспаться толком все равно не удалось. Ветер похищать меня так и не явился, но всю ночь около дверей нашей с княжной комнаты я слышала шаги. Тяжеловатые, правда, для ветра…

Утром после завтрака мы распрощались с гостеприимными хозяевами, получили свой светящийся камень, подарок мимикра (Вовет уже успел слетать в Китеж и обменять его на Негасимый Свет), и полетели дальше.

От Южных гор осталось меньше трети высоты. Они таяли на глазах. Поэтому перелететь их на ковровой дорожке было совсем не трудно.

Нашим следующим пунктом было стойбище драконов. Издалека мы увидели, что у них беспокойно. Драконихи мотались туда-сюда, но, завидев нас, разлетались в стороны и давали нам дорогу. Наконец я увидела летящую навстречу Матильду. Она тормознула и плюхнулась на землю. Мы совершили посадку прямо перед ней.

– Неневеста! Что происходит?! – вскричала она, даже забыв поздороваться: – Горы исчезают! Это уже конец света?!

Я обняла склонившуюся ко мне черную голову:

– Все хорошо, милая моя подруга! Конец света отменяется!

– Это точно? – скосила Матильда огромный круглый глаз и затрубила отбой так громко, что мы с Кащеем закрыли уши: – Конец света отменяется!!!

Драконихи стали садиться вокруг нас, но не очень близко, тактично позволяя нам поговорить.

– А что ж тогда происходит с Южными горами? – спросила Матильда.

– Магия альвов исчезает, а кряж вместе с нею.

– А-а-а, – понимающе потянула дракониха, – тогда хорошо. А то мы тут перепугались совсем. Правда, замечательное место было для гнездовий, тихое, безопасное. Теперь придется другое искать, драконят переносить. Хорошо, хоть не яйца. Но ничего, могло быть хуже, гораздо хуже.

– Как малышка? – спросила я.

– Шалит, – махнула крылом моя подруга. – Значит, у вас все получилось? Идемте. Я вам приготовлю свое фирменное жаркое, а вы мне все-все-все расскажете.

Честное слово, мясо-гриль от Матильды, подрумянившееся сверху и сочное внутри, гораздо вкуснее деликатесов, которыми меня угощали в лучших дворцах Серпулии. Может быть, во мне есть драконья кровь?

Рассказав о своих приключениях и поиграв с маленькой Гертрудой, мы продолжили путь.

Интересно, там хоть война не началась? Ведь здесь, оказывается, об отмене конца света еще не знают. Смогла ли Марукка удерживать внимание народа сказками? Как-то раньше я об этом не подумала.

Подлетая к городу, мы обратили внимание на изменения в расположении армий. С одной стороны, у излучины реки, осталось совсем немного войск. Пролетая, я узнала темных и светлых эльфов, с которыми встречалась во время нашего путешествия, они шумно приветствовали нас. Остальная масса, раз в десять превышающая первую, скучилась с другой стороны. Что бы это значило?

Марукка на своей летающей платформе рассказывала вовсе не истории Шахерезады: я услышала последние слова, сказанные ею до того, как она заметила нас: «…и должны встать на мою сторону!»

Королева повернулась и замолчала, поджидая гостей.

Мы остановились, зависнув на летающей дорожке прямо перед ней.

– Здравствуй, Марукка!

– Рада вас видеть живыми и невредимыми. Чем можете порадовать?

– Конца света не будет, – сказал Кащей.

Лицо магини просветлело, – видимо, возможность близкой гибели не слишком хорошо влияла на ее самочувствие.

– Ключ мы отыскали, – добавила я. – А ты нашла проход?

– Да, – ответила королева, протягивая руку. – Давайте ключ.

– Зачем? – спросил Бессмертный. – Ведь мы уйдем все вместе.

– Мы уйдем сразу же после свадьбы.

Опять она за свое! Да у нее навязчивая идея! Лечиться надо!

– Свадьбы не будет, – спокойно сказал Странник.

– Почему? – Магиня обиженно заморгала.

– Я никогда не обещал на тебе жениться.

– Так пообещай сейчас.

– Марукка, – рассердился Бессмертный, – кончай эти бессмысленные разговоры. Единственное, что связывает нас с тобой, – это желание выбраться из этого мира. А затем каждый пойдет своей дорогой.

– Разве я не красива? – Королева приняла самую соблазнительную, какую только могла, позу. – Скажи честно. Ведь я уже не та девочка-простушка, которую ты когда-то похитил из родительского гнезда?

– Красивая, – согласился Кащей. – Даже чересчур. Но это не является решающим фактором.

– Тогда я сама найду этот решающий фактор! Ты вынуждаешь меня идти на крайние меры!

– Ты с детства была такая нервная, – пожал плечами Бессмертный. – Да успокойся, ты, Марукка. Вот выберемся из этого захолустья и найдем тебе замечательного жениха, хоть принца.

– Хоть нефтяного магната, если пожелаешь, – вставила я. В моем понятии это гораздо круче принца.

– Не нужно мне никого! – вспылила королева. – Я хочу только тебя, Кащей!

Бессмертный задумался.

– Хотеть не вредно, вредно не хотеть! – не удержалась я.

– Так это все из-за нее?! – вскипела магиня, руки ее затряслись, они вцепилась в перила так, что костяшки пальцев побелели, а я почувствовала себя как-то неуютно, стоя на узкой ковровой дорожке над городом. – Ты сам говорил, что она не невеста!

– Да успокойся ты, я Неневеста.

– Кащей, я последний раз спрашиваю, ты станешь моим мужем? – задрала подбородок королева.

– Как хорошо, что последний, – обрадовался Странник, – а то мне уже отвечать надоело. Нет!

Магиня побелела и закусила губы.

– Тогда начнется война! Я столько дней сдерживала ее начало в ожидании вашего возвращения. Но больше я этого делать не буду!

– Война больше не имеет смысла. Конца света не будет! – воскликнул Кащей.

– Но они, – указала королева пальчиком вниз, – об этом не знают. Зато они знают, что конец света спровоцировали именно вы!

– Мы расскажем им правду!

– Кто вам поверит? Я столько дней рассказывала сказки о вашем вероломстве, что чуть ли не все перешли на сторону справедливой и мудрой королевы, желающей объединить народы для дружной, счастливой жизни и защиты от всяких авантюристов вроде вас. На вашей стороне осталась лишь горстка воинов?

– Тех, кто знает нас лично, – прошептала я.

– Да, тех, кто знает вас лично, но их слишком мало. Они будут сметены силами, представляющими мои интересы. Окрестности города будут залиты кровью, река понесет красные воды в море, погибнут разумные существа. Их смерть будет на вашей совести!

– Марукка, ты чудовище! Ты согласна принести в жертву своему самолюбию тысячи жизней!

– Это должно волновать тебя, милый, – торжествующе улыбнулась королева. – Ты можешь предотвратить эту бессмысленную резню одним-единственным словом «согласен».

Кащей пошел пятнами.

Неужели я сейчас потеряю его навсегда, отдам в руки негодяйки и мошенницы?»

– Шантажистка! – закричала я. – Нет такого насилия, которое нельзя было бы остановить словом! Я открою всем глаза на твою подлую сущность!

– Попробуй, – саркастически улыбнулась магиня.

Действительно, как же мне выступить перед народом, если у меня даже рупора нет. У Марукки попросить? Ха!

И тут я вспомнила о ключе в виде рога и выхватила его из-за пояса.

Может, получится использовать его как громкоговоритель?

– Раз-раз-раз! – пронеслось над городом.

Звук эхом разлетался по округе. Я с чувством победительницы посмотрела на Марукку.

– Все равно тебе никто не поверит, – прошипела она.

Посмотрим.

– Слушайте меня все! – заорала я, теперь мне придется применить все свои дипломатические способности. – Я, Неневеста, и мой спутник Кащей остановили конец света!

Раздались крики с обеих сторон: радостные со стороны «наших» и возмущенные – приверженцев королевы.

– Бояться больше нечего! Мало того, край света отступает, исчезнувшие земли восстанавливаются! Вы можете возвращаться на старые места, снова обрабатывать поля, строить дома, растить детей…

Вместо того чтобы бросить оружие и побежать домой, воины трясли копьями, явно угрожая нам.

Мне не верят! Вот это политагитация проведена этой чертовой куклой!

Марукка уже откровенно потешалась надо мной. С таким талантом убеждения ей бы в парламенте выступать!

– Опустите оружие! Пошлите гонцов, и вы скоро убедитесь, что я говорю правду!

Стрела из чьего-то арбалета немного не долетела до ковра.

Я потерпела фиаско. Магиня хохотала.

Построившиеся вражеские ряды стали скандировать, как на футбольном матче:

– Ма-рук-ка! Ма-рук-ка!

– Остановитесь! Ведь прольется кровь! И ваша тоже! Марукка обманывает вас! Она не собирается становиться во главе армии и объединять земли Серпулии. Как только начнется война, она вернется в свой мир, а вы будете проливать свою кровь даром!

Королева указала на нас пальцем, и армия, подняв оружие, двинулась вперед. Арбалеты угрожающе нацелились в нашу сторону. Нам пришлось отступать, двигаясь к оставшимся верным нам отрядам.

– Вас осталось так мало, – ласковым голосом обратилась магиня к «нашим», – переходите на мою сторону! Нам останется сразиться только с этими двумя нарушителями покоя, и на многострадальных землях Серпулии воцарится мир!

– Переходите к нам, и нас станет больше! Переходите все, и не с кем будет воевать! Мы за мир!

Никакого эффекта. Почему мне не верят?

Противник наступал. Парящая над городом Марукка торжествовала.

Странник застыл в каком-то странном оцепенении. Но надо ведь что-то делать!

– Кащей, скажи же что-нибудь! Может, тебе удастся их переубедить? Мне не удалось…

Бессмертный неуверенно покачал головой:

– Я не вижу другого способа остановить кровопролитие…

…Как согласиться жениться на королеве? Ну нет, у меня остался еще один шанс.

– Слушайте меня все, кто против Марукки! Я, Неневеста Кащеева, призываю вас присоединиться к ее войскам! Не нужно убивать друг друга! Королевы приходят и уходят, а народы остаются. Присоединяйтесь к большинству, я не хочу бойни!

Я все сказала. И будь что будет.

Я застыла в ожидании, что же будет. Войска не сдвинулись с места, не выбросили белый флаг. Они продолжали стоять с оружием наготове, ожидая приближающегося врага.

Но почему, почему вы такие глупые? Вас растопчут, уничтожат! Вас слишком мало! Я не сделала для вас ничего хорошего. Забудьте обо мне! Спасите свои жизни! Я с отчаянием посмотрела вниз. Отряд цвергов. Они до сих пор верят, что я вернувшаяся с того света с миссионерской миссией Белоснежка? Светлые эльфы. Я сожгла вашу деревню. Почему вы не вышли сегодня против меня? Темные эльфы. Я привела к вам мимикра. Какой здесь подвиг? Воины Эльфиграда. Я запомнилась вам, как та, которая слетела с Эльфиевой башни или как дурочка, выигравшая почетное место жены красавца-мэра и уступившая его сопернице? Идите спасайте свои жизни!

Ну что же вы?!

Глава 42 ВОЙНА РАЗРОДИЛАСЬ…

Воины не шелохнулись, напряженно сжимая оружие в ожидании врага. Армия королевы приближалась.

Реки крови потекут и обагрят наши с Кащеем руки…

Внезапно небо потемнело и черные тени упали на город.

Стая драконов зависла в небе. Впереди парила Матильда. Она сделала предупредительный выдох огнем и проревела так, что услышали все:

– Мы с тобой, Неневеста!

К моему огромному удивлению, я увидела на спинах драконов всадников. Кому же это вольное племя позволило оседлать себя? Это были альвы! Значит, они все-таки нашли общий язык!

Армия королевы остановилась. Одно дело нападать на врага при раскладе «десять на одного», и совершенно другое – вступать в бой с огнедышащими драконами, готовыми по первому моему знаку спикировать и провести чистку огнем и, возможно, отборочный тур кандидатов на обед.

А это еще кто? Еще одна стая летела к нам со стороны исчезающих Южных гор. Я узнала их только тогда, когда они приземлились на берегу. Это были коблинай! Они все-таки построили дельтапланы! Часть отряда оставила летательные аппараты и, прикрывшись щитами, стала рядом с нашими войсками. Вторая часть продолжала кружить чуть в стороне от драконов с арбалетами наготове. В одной из коблинай, по короне, я узнала Тэлинэ. Это она привела помощь! Королева коблинай поднесла ко рту рупор.

– Мы с тобой, Неневеста! – пронеслось над городом.

Вот так моя маленькая армия пополнилась воздушными силами. Я посмотрела в сторону Марукки. Она носилась над своими войсками, пытаясь поднять боевой дух, который стал вдруг совсем не боевым.

Вдруг воды Аруны вскипели и на берег дружными рядами стали выходить не тридцать три богатыря, а вооруженные гарпунами и сетями отряды русалов. Красавцы какие! Они шли собственными ногами. Значит, старушка морская ведьма работает как надо! В одном из предводителей русалов я узнала царя Ялтея, второй сам мог с успехом заменить половину армии, это был морской змей Кхитаец Хью.

– Мы с тобой, Неневеста! – рыкнул он так, что эхо покатилось по всей округе.

Тут забурлила вода Аруны с другой стороны. С десяток водяных лошадок во главе с Люсьеном остановились у берега, по колено в воде. Мой старый знакомец келпи встал на дыбы, угрожающе махая крепкими копытами.

Отлично! Водные силы в нашем распоряжении. Как все вовремя получилось!

– Эй, Марукка! Не пора ли подумать о безоговорочной капитуляции? – заорала я.

– И не надейся! – послышалось в ответ. – Нашла чем пугать! Просто война будет подольше и крови прольется побольше! Мы все равно победим!

Упрямая, сучка! И все же она права. Моя армия значительно увеличилась, но воинов магини все равно больше. Я не хочу, чтобы проливалась кровь моих друзей!

Армия королевы топталась, не решаясь начать бой, несмотря на науськивание Марукки.

А в это время со стороны моря приблизился еще один отряд.

– Тати? – удивилась я.

Бывшие невидимки, неутомимые работники, предприимчивые коммерсанты. Они нравились мне своей хваткой. Но это совершенно мирный народ! Тем не менее вооруженный косами, ножами и топорами отряд присоединился к моей армии и остановился в ожидании.

– Ха-ха-ха! – расхохоталась магиня. – Вы ведете на войну безоружных крестьян! Вы сошли с ума! Они же все погибнут!

Я только нахмурила брови в ответ. Что я могла сказать? Она во всем права. И Кащею придется согласиться на ее требования, чтоб не пролилась кровь невинных на эту землю, чтоб не остались сиротами маленькие тати. Я уже приготовилась сказать ему об этом, но новые действующие лица привлекли мое внимание.

Два совершенно непохожих отряда двигалось со стороны разрушающихся Южных гор. Полуголые дикари с копьями в руках, увидев меня с Кащеем на ковровой дорожке, заорали нечеловеческими голосами и пали ниц, завывая хвалебные песни в честь обретенных бога и богини, Странника и Странницы, затем снова выстроились в колонну и заняли место по левому флангу.

Другой отряд представлял собой конницу русских богатырей в красных сапогах, с обручами на головах, в белых рубахах и с длинными мечами в руках. Прямо армия возмездия. Отряд занял место по правому флангу. Идущий впереди командир склонился в низком поклоне, а когда выпрямился, помахал мне рукой. Ба, да это же мой китежский «жених», Вернидуб!

Вместе с ними мчались братья-ветры. Прилетели сразу со всех сторон, поднимая в воздух бочки, переворачивая телеги. И замерли в ожидании в образах густых бурлящих туч, распределившись по сторонам света.

– Мы с тобой, Неневеста! – послышалось в завывании ветра.

Круто! Стихии на моей стороне!

– Марукка, сдавайся!

– Не-э-эт!

Армия королевы топталась на месте. Вы не послушали доводы слов? Тогда слушайте доводы силы! А сила сейчас на моей стороне.

Но все они не спешили спасаться бегством или сдаваться на милость победителя.

Все ждали знака, одного знака с моей стороны, чтобы броситься на врага. Но я не хочу войны!

Земля вдруг задрожала, и все испуганно уставились на север. Причина землетрясения была видна пока только тем, кто парил в вышине. Я не поверила своим глазам: к нам приближаются турсы, великаны. Те, которые не вмешиваются в дела людей. Те, которые держат людей в клетках, словно домашних зверьков. Те, которые не могут даже услышать человека. Для которых люди не более чем мыши, шмыгающие под ногами…

Когда они приблизились, всех охватила паника. Но великаны остановились, не подходя близко. На плече у одного из них я заметила знакомого малыша. Еуххан!

– Я привел свое войско, Неневеста! – крикнул он. – Говори, кого бить! Кто тебя обижает?!

Так это он сумел объяснить все взрослым! И они его послушались!

Именно появление великанов оказалось тем самым решающим фактором. Армия королевы рассыпалась. Отряды сооружали из подручного материала белые флаги и быстренько перебегали на нашу сторону.

Скоро на той стороне осталась лишь Марукка, одиноко реющая на своей платформе.

Мы с Кащеем подлетели к ней поближе.

– Сдавайся, королева без армии, – сказала я. – Иначе я не буду знать, кому из своих союзников уступить тебя: драконам или великанам. Хотя у меня есть и другие кандидатуры.

– Сдаюсь, – прошептала Марукка, склонив голову.

– Скажи это так, чтоб услышали все, – по-доброму посоветовал Кашей.

– Сдаюсь! – крикнула она в раковину.

– И обещай отказаться от любых притязаний на этот мир.

– Обещаю.

– Всем говори!

– Я отказываюсь от своих намерений объединить Серпулию! Живите как хотите!

– Вот и ладненько. А теперь мы вернемся во дворец и сделаем так, как договаривались раньше, – посоветовал Бессмертный.

– Хорошо…

– Погоди, Кащей, щас речь толкну, – остановила его я. – Наших друзей нужно отблагодарить и отпустить восвояси. Война закончилась, так и не начавшись. – И я поднесла к губам ключ-рог.

– Дорогие мои друзья! Я не боюсь этого слова. Сегодня вы все доказали, что достойны звания настоящих друзей. А еще доказали свою смелость и верность, свою любовь к родной земле, свою мудрость. Ибо мудрость говорит нам, что мир – это жизнь, это рассвет, это радостный смех детей, это соединение любящих и уверенность в завтрашнем дне. Но древняя мудрость говорит: «Если хочешь мира – готовься к войне». И сегодня вы все вышли с готовностью отстаивать справедливость и право на выбор. Вы стали рядом, плечом к плечу, на защиту мира. И все вместе мы победили войну! Запомните этот день навсегда! Кем бы вы ни были, русалы или ветры, драконы или великаны, люди или гоблины, коблинай или цверги, эта земля – ваш общий дом. А свой дом следует беречь. Война разрушает, а мы будем строить, разводить сады, выращивать цветы и относиться к каждому жителю общего дома как к равному, имеющему такое же право на жизнь и на счастье.

А теперь я приношу всем огромную благодарность за ваш вклад в историю этого мира. Мы с Кащеем покидаем его, но забираем с собой память о сегодняшнем дне, который предлагаю объявить всенародным праздником и назвать Днем Единения. А вам оставляем рожденный сегодня росток мира и заповедь: растите его, храните его. Война, выпестованная королевой Маруккой, разродилась миром! Да будет мир во всех мирах Вселенной!

Я потрясла сложенными ладонями над головой, прощаясь.

Теперь можно и в замок, отдохнуть.

Отдохнуть, как и следовало ожидать, не удалось. Узнав, что мы с Кащеем покидаем этот мир, все захотели с нами встретиться, поговорить, посоветоваться, попрощаться. Делегация следовала за делегацией без перерыва на обед, хотя по времени уже давно следовало ужинать.

Только когда стемнело, нас оставили в покое и такой жуткой усталости, что ни словом сказать, ни пером описать. Голова совершенно не варила, ноги не хотели идти, руки – двигаться.

Марукка пригласила нас на ужин. После всего что сегодня произошло, вела она себя тихо и скромно, ни о чем не заговаривала, внимание к себе не привлекала. Да, для нее это был удар, всю спесь сбил… Мне даже стало ее немножечко жалко.

Поужинали мы без особого энтузиазма, буквально задремывая с полным ртом.

– Идем, Неневеста, я провожу тебя в спальню.

Слово «спальня» для меня сейчас имело магическое значение, и я послушно двинулась за гостеприимной хозяйкой, махнув засыпающему за столом Кашею и выдавив что-то похожее на «Спок…ночь».

Мы шли спиральной лестницей все вверх и вверх. Ох, как болят мои ноженьки! А нельзя ли заночевать прямо тут, на лестнице?

– Марукка, зачем так высоко? Неужели нельзя найти что-нибудь пониже, поближе?

– Ты сегодня слишком устала, Неневеста, и я хочу предоставить тебе самую лучшую комнату для отдыха.

– Но я устану еще больше, пока дойду!

Я остановилась, привалившись спиной к стене. Мне и здесь хорошо.

– Идем, Неневеста, еще немножечко. Там тебя ждет мягкая перина, белые простыни, – потянула меня за руку магиня, и я послушно потопала за ней в предвкушении близкого сна на чистой постели.

Когда я снова собралась запротестовать, королева вдруг открыла следующую дверь и ввела меня в комнату. Здесь была просторная кровать и свежее постельное белье – все, что мне нужно сейчас.

– Ой, Марукка, какая ты умница! – обрадовалась я, порываясь скорее повалиться в постель.

– Постой, твоя комната следующая, – потянула меня дальше королева. – Тебе понравится!

Она распахнула двойные двери и подтолкнула меня вперед:

– Заходи, Неневеста.

Почему не насторожил меня пахнувший из дверей свежий, прохладный воздух? Хотя нет, насторожил. Я переступила порог и замерла, вглядываясь в темноту комнаты. Странная она какая-то, огни светятся где-то далеко внизу, как будто я с вершины башни смотрю вниз, на город.

– Да иди же ты! – Марукка резко толкнула меня в спину, и, коротко вскрикнув, я камнем полетела вниз.

Глава 43 КОГДА ВОЗВРАЩАЮТСЯ АНГЕЛЫ

Я сразу спать расхотела. Теперь буду знать, как быстро выходить из сонного состояния. На будущее.

Высота замка приличная. Внизу каменная мостовая. Отличный повод разбиться в цвете лет – неразделенная любовь. Говорят, в последние мгновения вся жизнь пролетает перед глазами. Враки. Или секунды все же не последние? Только никакого выхода из этой ситуации мое сознание, и даже подсознание, не подсказывают! Мои друзья отдыхают. Или празднуют победу. Кто бы мог подумать… Боже! В моем распоряжении секунды, доли секунд…

Вдруг что-то ломануло мне спину, я даже подумала вначале, что на что-то напоролась. По бокам повеяло ветром и раздался свистящий звук. Я больше не падала! Я поднималась, размахивая белыми огромными крыльями, вырвавшимися из спины. Эликсир Кащея! А ведь я думала, что избавилась от крыльев на приеме у эльфийского лекаря! Спасибо ему, он всего лишь сделал их незаметными снаружи, а в момент, близкий к гибели, мое подсознание вытащило их на свет божий и тем самым спасло мне жизнь!

А Марукка хороша: решила убрать соперницу, то есть меня, со своего пути. Негодяйка! И совершенно напрасно. Бессмертный на меня внимания, как на женщину, не обращает. Зато я его друг. И, надеюсь, это он ценит. Да Кащей только узнает…

Умение летать возникло спонтанно вместе с крыльями. И чувство полета, необыкновенное чувство легкости и свободы охватило меня. Ощущая себя огромной птицей, я ритмично сводила и разводила лопатки, наслаждаясь и медленно поднимаясь вверх. Когда я возникла перед хладнокровной убийцей, в раздумьях застывшей у открытых дверей, в ее расширенных глазах я увидела ужас. Она что, приняла меня за привидение? С такими-то крыльями я скорее напоминаю ангела. А если бы была в белом хитоне или даже моей бедной, многострадальной простыне, чьи клочки потерялись во время скитаний по этому миру… Джинсы с футболкой, подаренные Восточным ветром, несколько портят общий образ, но шок у Марукки от этого неменьший.

Я влетела на обманчивый карниз (интересно, сколько несчастных жертв было сброшено с этого псевдобалкона?) и вошла в комнату. Королева испуганно попятилась, ее губы шептали слова то ли молитвы, то ли заклинания.

Мои крылья, выполнив свою миссию, сложились сзади и исчезли. Но теперь я была полна решимости и уверенности в себе. Размашистым шагом подошла я своей сопернице и стала в позу. Руки на бедрах, презрительный взгляд, горящие глаза. Буду бить. Возможно, ногами!

– Не… Не… Неневеста!

Я держала паузу, но убивала Марукку глазами.

– Ты… Ты живая?!

Может, сказать, что нет? Или, наоборот, сыграть роль Немезиды?

– Твое черное дело не удалось. Меня нельзя убить, как нельзя убить правду! А равнодушной убийце, сталкивающей с башни невинных девушек, не будет покоя ни на этом, ни на том свете! Ангел возмездия будет терзать твое сердце и… Ты чего?

Мою замечательную речь прервали громкие рыдания Марукки:

– Хорошо, что ты жива! Я сама не знала, что делаю! Кащей не захотел на мне жениться, и ярость ослепила меня. Я думала, что, если не будет между нами тебя, он захочет быть со мной… Я ведь так его люблю-у-у!..

Несколько минут спустя мы уже сидели с королевой рядышком на широкой кровати. Она горько плакала, уткнувшись мне в плечо, а я успокаивала ее, гладя по растрепавшимся шелковистым волосам. Лучшие подруги – и точка. Между всхлипываниями Марукка продолжала изливать мне душу:

– Ты пойми, Неневеста, ты ведь знаешь Кащея совсем недавно, и то не осталась равнодушной к его чарам. Нет-нет, не отрицай. Я ведь вижу, как ты на него смотришь, меня не обманешь. Да это и неудивительно. Не влюбиться в него невозможно, я тебя не осуждаю. Но представь, каково мне! Я ведь полюбила его тысячелетия назад. Это была первая, детская, наивная и невинная любовь, но она оказалась самой крепкой, вечной. Когда он меня похитил, я думала, что нужна ему. Ты знаешь, Неневеста, как я страдала, когда он отверг меня и вернул родителям? Для него это все была игра, а для меня – жизнь. Для меня разлука с ним была равна концу света. Не знаю, что бы я сделала, если б не уснула вместе со своим городом. Но случилось то, что случилось. И, поверь, все время, пока я спала, я видела во снах его. Тысячелетия я провела рядом с ним, плакала и смеялась, провожала и встречала, любила и была любима. Понимаешь, Неневеста?! Я была счастлива, я жила им. И вдруг проснулась. Сладкий сон выпустил меня из своих мягких лап и бросил на произвол судьбы. Я вдруг осознала, что все эти годы были лишь обманом, и ощутила пустоту Вселенной внутри себя. Больше Вселенной было горе понимать, что его нет и не было рядом, что я для него – ничто, и имя мое – Никто. Но я так люблю его, так люблю… Я начала учиться, расти, совершенствоваться, чтоб стать достойной его любви. Я положила годы, чтобы найти его, невзирая на все препятствия. Я протащила его сквозь сеть миров, чтобы стать его единственной и неповторимой…

Королева замолчала, глядя куда-то в глубь своего страдания.

– Я так его люблю, Неневеста! – И она вновь зарыдала.

Я обняла ее и утешала, словно маленького ребенка:

– Если ты любишь его по-настоящему, дай ему свободу. Позволь самому выбирать свою судьбу. Ты должна быть счастлива его счастьем.

– Но настоящее счастье могу подарить ему только я! Никто не сможет любить его сильнее!

– Счастье не в обладании. Отпусти его – и он, возможно, сам придет к тебе. Мужчины не любят насилия. Не любят, когда кто-то решает за них.

– Я не могу бороться со своими чувствами. Любовь ослепляет меня.

– С чувствами не надо бороться. Прими любимого таким, каков он есть. Живи его радостью, его болью. Отпусти его.

– Не могу, – покачала головой Марукка. – Не могу.

Мы проболтали полночи, словно и не было никакого покушения, и уснули, обнявшись.

А утром я так ничего и не рассказала Кащею. Разве могу я осуждать кого-то за любовь?

Перед тем как отправиться на поиски двери, королева должна была завершить несколько дел. Во-первых, она объявила городу о своем желании вернуться на родину и о том, что все желающие могут последовать за нами.

Свобода выбора сделала свое дело. Народ потусовался, посоветовался, и все решили остаться в чужом мире, к которому уже успели привыкнуть, в городе, где они уже обжились.

Уйти из Спящего города захотел только один молодой советник – как оказалось, тайный воздыхатель королевы. Он страдал от неразделенной любви и втайне надеялся, что она одумается и примет его ухаживания.

– Как жаль, – ответила в ответ на его решение Марукка, – я как раз именно тебя, Ристай, наметила оставить на должности исполняющего обязанности правителя на время моего отсутствия, ведь ты самый умный, самый верный и преданный из моих слуг. Никто, кроме тебя, не сможет так править городом, чтобы не было потом стыдно за принятые решения, чтобы Спящий город расцветал и развивался, чтобы усиливались дружественные связи с другими народами…

– О моя королева! – вскричал окрыленный Ристай. – Я не догадывался, что так нужен здесь, моему народу! Я с радостью остаюсь и принимаю вверенный мне город для его дальнейшего совершенствования. И в любой момент, когда вы пожелаете вернуться, Спящий город будет ждать вас, моя королева!

Так мудрая Марукка отделалась от ненужного влюбленного и заодно, если вдруг придется, подготовила пути к возвращению.

Все-таки восхищаюсь я ею! Путем самообразования она из малограмотной, провинциальной девчонки-принцессы превратилась в тонкого психолога, умелого дипломата, сильную правительницу плюс ослепительную красавицу. Будь я мужчиной, я бы в нее, наверное, втрескалась по самые уши.

Итак, мы приготовились к переходу в другой мир. Марукка рассказала о последних изысканиях ее археологов и архивариусов.

Незадолго до трагического для чертей появления Спящего города в Куличках произошел серьезный политический раскол. Вследствие чего одна часть населения осталась жить на поверхности, а другая, оппозиционная, ушла в пещеры, где и построила свой, подземный город. Как они там жили, никто не знал, так как единственный проход был тщательно замаскирован и об отщепенцах предпочли забыть. Вскоре Верхние Кулички были раздавлены невесть откуда свалившимся на них Спящим городом, а Нижних этот катаклизм не задел, и черти преспокойненько продолжают жить в подземной части Куличек, если, конечно, еще не вымерли с голоду. И самое главное, что именно там, в пещерах, находится древний портал, закрытый однажды альвами.

Путь в подземный город уже был обнаружен, и нам оставалось всего-навсего проникнуть в подземелье, подружиться с чертями, если они там есть, открыть проход и отправиться, надеюсь, домой. Все просто. Или не все?

Вот оно место, из которого можно попасть в подземный город. Вот он проход. До чего банально: обычный люк, закрытый крышкой с цепью, прикрепленной к ручке.

– Вы не пробовали еще открывать? – спросила я.

– Нет, без вас ничего не трогали, – ответила Марукка. – Кащей, потяни цепь.

Кащей потянул, еще и еще. Крышка с места не сдвинулась.

– Может быть, ее держит магия? Тогда это по твоей части, Марукка.

– Вы же знаете уровень моей подготовки, – фыркнула она, склоняясь к люку. – Зачем смеетесь? Впрочем, моего уровня достаточно, чтобы почувствовать, что магией здесь и не пахнет. Люк просто закреплен снизу.

Мы склонились все вместе над новой проблемой, пытаясь отыскать пути ее решения. В месте, противоположном ручке, крышка люка крепилась на простом навесе. Вот бы его распилить.

– У вас случайно пилки по металлу не найдется? – спросила я.

– Пилка? По металлу? – переспросила королева.

– В тюрьмах побеги были? Цепи, решетки на окнах кто-то перепиливал?

– Точно, было дело! – оживилась магиня и тут же послала провожающих ее слуг за инструментами.

– А может, аннигилятором по ней шандарахнем, и дело с концом? – предложила я – не хотелось ждать.

– Если аннигилятор уничтожит лестницу под люком, у нас будут проблемы со спуском, а если уничтожит что-нибудь ценное для чертей, то у нас будут проблемы с налаживанием дружеских контактов.

– Ладно, подождем, – согласилась я.

Вскоре принесли специальные инструменты для взломщиков, специалиста тоже привели. Все это было довольно долго и нудно. Но все когда-нибудь кончается, наконец и навес сдался. Кащей поддел крышку люка мечом и сдвинул. Снизу ее держала толстая цепь, но это не мешало пролезть в подземелье с другой стороны. Первыми отправились двое слуг Марукки с факелами, далее последовали я и королева, замыкал процессию Кащей. Спиральная лестница вела вниз. Толстый слой пыли и засилье паутины свидетельствовали о том, что никто этим ходом не пользуется. Может, нижняя часть Куличек давно уже нежилая? Три раза мы попадали на круглые платформы, затем приходилось спускаться дальше. В конце концов мы попали на этаж, где лестница кончалась. Зато здесь была дверь, закрытая, но незапертая. Мы осторожно толкнули ее, и нам открылась огромная пещера с множеством колонн. Мы смогли выбраться с лестничной площадки и рассмотреть панораму. Кулички, город чертей, процветал. Здесь было шумно, как на рыночной площади. Круглые светильники, как звезды, раскинувшиеся по потолку, давали достаточно света, чтобы назвать время днем, а множественные тени придавали сюрреалистический вид этой картине. По всей площади то тут, то там стояли огромные котлы, некоторые из них кипели.

Красиво одетые черти и чертовки сновали туда-сюда, казалось, все чем-то чрезвычайно заняты. Многие из них просто занимались уличной торговлей. В разные стороны по периметру пещеры уходили туннели-улицы. Виднелось несколько домов с яркими вывесками, какие-то общественные заведения.

– Идем, – махнул рукой Кащей, – мы должны установить с ними контакт и разузнать о портале.

Мы двинулись за Странником прямо вперед. Черти в пестрых костюмах всех времен и народов представляли собой весьма пеструю толпу. Пятачки, рожки, копыта, хвосты – все как положено. Лица и руки были лишены волос, остальное тело покрывала короткая гладкая шерсть от бежевого до черного цвета. Представляю, как экзотически выглядели мы в их глазах. Жители Нижних Куличек провожали нас удивленными взглядами, торговцы застывали с товаром в руках и открытыми ртами. Кстати, товар был самым разнообразным, я заметила путеводные клубочки и мобильники, ананасы и кожанки, журнал «Плейбой» и лапти. Интересно, откуда они все берут?

Вдруг раздался ужасающий шум.

Глава 44 У ЧЕРТА НА КУЛИЧКАХ

Все закричали и бросились врассыпную, роняя и топча товары. Наверное, дошло до них, что в городе впервые появились чужаки. Ох, как же бурно они на нас реагируют!

Только я оглянулась, чтоб обсудить с Кащеем, что делать дальше, если нас здесь так боятся, как несколько здоровенных чертей ухватили меня за руки, за ноги и поволокли в неизвестном направлении. Я как-то раньше считала этот народец маленьким и щупленьким, но, видимо, последние поколения попали под процесс акселерации. Я завизжала что есть силы, но мой голос потонул в общем гуле. Зато успела заметить, что Кащея тоже тащат в том же направлении, что несколько успокоило. Вот только куда? Не к котлам ли с кипящей смолой? Так я отказываюсь! Я не грешница! А если и грешница, то немножечко! А судьи кто? А судьи где-э-э?!

Нас занесли в подземное здание, куда и так народу набилоськак студентов в утренний трамвай. Черти сидели, стояли, лежали, как на вокзале. Нас же пронесли дальше, в почти пустую комнату, напоминающую рабочий кабинет, со столами, заваленными кипами бумаг, со стеллажами для книг, диванчиком и креслами для гостей. Нас усадили на диван и оставили. Из-за столов встали и подошли к нам пожилой черт в смокинге и очках и молодая, а может, просто хорошо сохранившаяся чертовка в бирюзовом облегающем платье до пола, но с разрезом выше уровня моря. Они склонились над нами, внимательно вглядываясь в лица.

– Вы нас не бойтесь, – прижала я руку к груди, – мы к вам по делу.

– А почему вы решили, что мы должны вас бояться? – выпрямилась чертовка, откинув назад копну рыжих волос.

– Так паника какая поднялась!

– Паника имела место, но с вами она никак не связана.

– А мы подумали…

– Вы ошиблись. Это выскочила из своей норы грозная кила, подыскивая очередную жертву.

– Жертву?

– Это могли быть и вы, если бы вас не принесли в это безопасное место, – покачала головой чертовка.

– С тех пор как мы совершенно случайно попали на ее логово, она стала выходить на площадь для разнообразия своего рациона. Скажите спасибо ребятам, спасшим ваши жизни. Но кто-нибудь все равно поплатится сегодня жизнью, без добычи она не уходит, – вздохнул старый черт.

– О ужас! – воскликнула Марукка.

– И мы спокойненько разговариваем, когда чудовище терзает мирных жителей? – вскричал Кащей.

В комнату ворвался молодой черт и преклонил колено, опустив голову.

– Кто? – спросила чертовка срывающимся голосом.

– Старый Сил.

– Готовьтесь воздать ему посмертные почести, – махнул рукой старый черт, отпуская молодого.

– Жаль, жаль добряка Сила, – вздохнула чертовка. – Но теперь несколько дней кила не выйдет из своего логова.

– Да? Но это не дело! – не успокаивался Бессмертный. – Как вы можете отдавать своих соотечественников на съедение этой твари?!

– Успокойтесь, чужестранцы. Неужели вы думаете, что мы не пытались килу убить или поймать? Погибли все добровольцы. Бороться с ней невозможно. Давайте лучше вернемся к цели вашего прибытия в Нижние. Кулички.

– Вы бы о себе немного рассказали, – шмыгнула носом Марукка.

– Хорошо. Мы члены совета ООЧ – Объединенной Организации Чертей, – начал пожилой. – Меня зовут Чарли, это моя дочь Урсула. В данный момент вы находитесь в городе Нижние Кулички, в отличие от Верхних Куличек, погибших вследствие неизвестной катастрофы. Наш народ уже давно поселился здесь. Это вполне приличное и удобное для житья место, где чрезвычайно редко бывают чужие. Расскажите же теперь, кто вы и откуда (насколько мы знаем, в Серпулии людей нет) и какое дело привело вас в наше забытое царство.

Кащей взял на себя роль рассказчика, и мы сами заслушались его, сидя на мягком диване и потягивая через соломинку апельсиновый фреш, принесенный нам как почетным гостям.

– Теперь вы знаете цель нашего визита. Так скажите, известен ли вам портал, о котором я говорю? – закончил речь Странник.

Чарли потер подбородок:

– Я думаю, мы можем рассказать вам о дверях, ведь это не является секретом. Мы обнаружили их во время исследований лабиринта пещер еще до того, как перешли жить под землю. Собственно, из-за этого и произошел раскол. Одни считали, что закрытый альвами портал открывать нельзя ни в коем случае, другие – что использовать его для своих целей очень выгодно и удобно.

– Но портал нельзя открыть без ключа! – воскликнула я.

– Смотрите. – Урсула включила проектор, и на белой стене мы увидели богатую золотую дверь с рельефными изображениями солнца и луны, фантастических птиц и растений. – Дверь мы так и не открыли. Но черти – народ толковый. Мы придумали другой способ. Мы разобрали порог.

Нашему взору открылся низ двери, где вместо порога зияла дыра, светившаяся белым молочным светом.

– И куда же ведет портал? – спросил Кащей.

– Через этот небольшой проход черти попадают в разные миры. Место, куда они попадут, не зависит от нашего желания, оно всегда неожиданно, но все всегда возвращаются назад. Таким образом мы доставляем из разных миров товары, которыми пользуемся сами и продаем в других мирах. Таким образом в техногенные миры попадает магия, а в магические – чудеса современной науки. В общем, мы неплохо устроились. Путешествия по измерениям стали образом нашей жизни. Программы адаптации учат со школьной скамьи. Жаль только, крупные вещи через дыру протащить невозможно.

– Поразительно, альвы постарались сделать все возможное, чтобы проход никто не сумел открыть, а вы уже давно преспокойненько им пользуетесь! – покачала я головой.

– Получается, так, – пожала плечами Урсула.

– И мы напрасно с риском для жизни добывали ключ! – выдохнул Кащей.

Чарли смерил его взглядом:

– Все черти изящные и гибкие, они без проблем пролезают под дверьми. Девушки тоже смогут. Но с вашими бицепсами и конституцией, уважаемый Странник, воспользоваться ходом не удастся. Девушкам мы не препятствуем, пусть воспользуются проходом, а вам, дорогой, придется остаться. Вы можете вернуться на поверхность или, если пожелаете, пожить у нас.

– Нет, нет! – дружно замотали мы с магиней головами. – Мы только все вместе…

– Почему бы нам не открыть портал ключом? – спросил Бессмертный. – Вам тоже удобней будет пользоваться им.

– С одной стороны, так. Но, с другой стороны, мы должны собрать членов ООЧ, чтобы решить, позволять вам открыть портал или нет. Наша жизнь идет в установленном режиме и практически полностью нас удовлетворяет. С одной стороны, если все будет так, как вы говорите, то это заманчиво. Если открыть двери, торговля значительно расширится, можно будет транспортировать тяжелые и громоздкие предметы. С другой – последствия непредсказуемы. Никто не возьмется сейчас спрогнозировать, что нас ждет после открытия портала. Возможно, он ограничит нас одним миром, что не очень интересно. Возможно, что-то пойдет не по плану и закроется даже тот ход, которым мы сейчас пользуемся. Мы ничего не можем обещать вам. Все будет решать ООЧ. А пока вы можете отдохнуть. Мы с дочерью предлагаем вам остановиться у нас. Урсула приготовит вам комнаты, и вы можете спокойно погулять по улицам Куличек, по рынку. Килы не опасайтесь, пообедав, она дня три точно не покажется. А мы сегодня же соберем ассамблею и решим ваш вопрос. И, можете быть уверены, мы с дочерью будем поддерживать вас.

Урсула провела нас в комнаты, показала выход и ушла. Меня очень удивило, что нам не предложили поесть. Везде предлагали. Неужели черти настолько негостеприимны? А ведь казались довольно приятными особами…

Попререкавшись, мы решили прогуляться по городу. В кои веки выпало поближе познакомиться с образом жизни современных чертей, – и упустить такую возможность? Непростительно!

И мы пошли гулять. Честное слово, было весело! Черти на нас особого внимания не обращали, во всяком случае, культурно вида не показывали, что мы их интересуем. Зато радушно зазывали посмотреть разнообразный товар. Здесь была всякая мелочовка, блошиный рынок. Хотя некоторые украшения и предметы одежды настолько поражали воображение, что я чуть не лопнула от досады, что у меня ничего нет для обмена, а здесь в основном был натуральный обмен, хотя ходили и деньги разных времен и народов. Но денег у меня тоже не было. Особенно мне понравились мини-бикини из радужной рыбьей чешуи и серебряное колечко в виде змея, держащего себя за хвост. Урбонус! Слышала я о таком, но никогда раньше не встречала: символ вечного возрождения, приносящий обладателю удачу и обеспечивающий защиту. Удивительная штучка. Я коснулась пальцем его головы, и мне показалось, что змей скосил на меня глаза. Жаль, жаль…

Марукка присмотрела себе диадему в виде сплетающихся стеблей вьюнка, покрытых бутончиками из настоящего лала. Очень мило, но куда ты такое наденешь в нашем мире?

Мы несколько раз обошли кругом, поспрашивали цену, поторговались. В конце концов королева, вздохнув, стала доставать из тайничка золотые монеты и получила во владение настоящее произведения искусства. А на сдачу, которой совершенно случайно не оказалось, ей предложили колечко с урбонусом, которое Марукка тут же милостиво предложила мне, пояснив, что с детства змей не любит.

Вот везуха! Я надела подарок на безымянный палец левой руки и наконец-то смогла рассмотреть, обладательницей какого чуда я стала. Интересно, почему его называют змеем? Голова похожа на кого-то из крупных кошачьих, на леопарда, скорее всего. В зубах он сжимал большое кольцо, прикрепленное к подобию крышки от сундука, на которой в центре узора, напоминающего указатели сторон света, блестел чистый, прозрачный камень. Его хвост как раз и переходил в это подобие сундука. Какие сокровища ты стережешь, урбонус? Змей удобно устроился на моем пальце, словно всегда там сидел, и, довольный, улыбнулся и подмигнул мне. Конечно, все это я вообразила. Просто люблю уникальные штучки. Наденешь такую – и точно знаешь, что больше ни у кого ничего подобного не увидишь.

Чего только не было на блошином рынке, в который превратилась практически вся площадь! Не было еды. Никакой. Ни бубликов на веревочках, ни пряничных домиков, ни ящиков с мороженым, ни бабушек с огромными сумками, толкающихся между рядами и твердящих, словно заведенные: «Чай, кофе, капучино…» Странно-странно…

Так как поесть было уже давно пора, мы быстро уловили вкусные запахи и потянулись за ними, как перелетные птицы. Вскоре мы вышли к огромным, покрытым копотью котлам, которые так напугали нас, когда мы впервые соприкоснулись с подземным миром. Вокруг под навесами стояли круглые столики, за которыми трапезничали черти, чертовки и чертовы детки. Невдалеке, за одним общим столом, сидели не менее пятидесяти особ, которые с громкими криками поднимали бокалы и чокались, – видно, что-то отмечали. Я сглотнула слюну.

– Марукка, у тебя еще монеты есть или будем менять на еду твою диадему? – спросил Кашей.

– Есть, – недовольно созналась магиня. – Но придется во дворец посыльного отправлять, а то заканчиваются.

Не очень-то я поверила, что заканчиваются. Вон черный квадратный чемоданчик из рук не выпускает, никому не доверяет подержать даже. Что у нее там, если не деньги? Носить тяжело? Могла бы и нас нагрузить немного монетами, жлобина. Казна не оскудеет, думаю.

Около нас освободился столик, и мы быстренько заняли места, двое слуг Марукки вытянулись по струнке за ее стулом.

– Эй, вы чего? – удивился Кашей. – Садитесь.

– Так это же слуги! – запротестовала магиня. – Не будут же они сидеть рядом с королевой?!

– Ты от этих замашек отвыкай. Это ты в Спящем городе королевой была, а здесь ты уже никто, то есть просто красивая девушка. И править тебе уже некем будет. Не нравится – возвращайся, пока не поздно. Так что садитесь, ребята, только сбегайте сначала меню принесите.

Меню здесь не оказалось, просто у одного котла выдавали одно блюдо, у другого – другое… Ребята принесли нам тарелочки супа с фрикадельками, а на второе – жаркое, затем, смущенно поглядывая на королеву, уселись рядышком.

О вкус! О аромат! О блаженство! Я чуть было пальчики не облизала, закончив еду. Убрав тарелочки, разжалованные слуги принесли вишневый кисель и пончики. Божественный обед. И, что самое интересное, денег за еду никто не брал. Как нам объяснили, здесь продавалось и обменивалось все. Кроме еды. На нее было своеобразное табу. Каждый вернувшийся из путешествия в другие миры обязан был одну треть от проносимого через проход груза представить в виде продуктов и сдать безвозмездно на таможне в виде единого налога. Все поступало в совместное пользование и готовилось прямо на площади, что избавляло чертей от противной ежедневной обязанности заниматься стряпней и мыть посуду. Нужно было всего лишь выбрать, что душа пожелает (интересно, у чертей есть душа?). Кулинарией занимались пожилые черти, которые уже не мотались по «командировкам». Это все очень выгодно освобождало время для отдыха и личной жизни. Честное слово, я была бы не против такой организации в своем родном городе. Все сытые и довольные.

Наевшись до отвала, мы и сами почувствовали радость жизни и пошли в местный луна-парк, где за символическую плату вволю, как дети, накатались на качелях и горках.

Тут-то в разгар веселья нас и отыскала Урсула, пригласив на ассамблею. На вопросы, каково решение правящей верхушки Куличек, она ответила, что все будет зависеть от нас. Как именно, объяснить отказалась: мол, сами все скоро узнаете. Сказала только, что черти, так уж исторически сложилось, во всем ищут выгоду, поэтому даром открыть портал не позволят. Тем более что последствия могут оказаться неожиданными и даже плачевными для всего поселения. Поэтому дебаты были еще те, но все-таки большинством голосов решено рискнуть и дать нам шанс.

Интересно, что потребуют от нас в уплату? Ничего особенного у нас нет. Денег тоже. Разве что королева раскошелится.

– Итак, – перед нами выступал представитель ООЧ, лысеющий по всему телу джентльмен в клетчатом костюме и с бакенбардами, – вы понимаете, как мы рискуем, позволяя вам открыть портал. Весь привычный уклад жизни может рухнуть в одно мгновение. Мы вообще можем лишиться средств существования. Поэтому плата за риск должна быть соответственной.

– Сколько? – спросила Марукка, отчетливо понимая, что все финансовые затраты ложатся на королевскую казну.

– Риск не выразить в денежном эквиваленте. Мы можем потерять столько, что никаких богатств не хватит, чтобы компенсировать потери.

– Тогда чего же вы хотите? – спросил начинающий понемногу выходить из себя Кащей.

– Мы позволим вам открыть портал только в том случае, если вы поможете нам избавиться от килы. Только эта цена может считаться оправданной.

Упс! И что, без вариантов?

– Кащей, может, дешевле остаться в Спящем городе? В конце концов, королевой быть вовсе не плохо, – склонилась к нам Марукка.

Бессмертный бросил на нее уничтожающий взгляд:

– Ты можешь оставаться.

Магиня сердито поджала губки.

– Я ухожу с вами.

Еще бы, мечту всей своей жизни она просто так не отпустит. Это я, воспитанная и скромная, уже сколько времени нахожусь рядом с мужчиной своей мечты и даже намекнуть не могу ему об этом. Смелей надо быть, раскованней. Не бояться признаться первой. Брать пример с Марукки.

Нет, если бы я ему нравилась хоть чуточку, он бы делал мне комплименты, носил букеты и приглашал в рестораны. Я всегда нравилась мужчинам. А он какой-то неправильный. Он ко мне равнодушен. А во всем виновато первое впечатление: свалилась на него, взлохмаченная, в простыне… А, хватит, дорогая, сушить душу этим айсбергом в океане, холодным и расчетливым. Отправляйся в свой мир хот-догов, нон-стопов и телешоу. А Кащею оставь Кащеево.

– Мы согласны, – кивнул Бессмертный.

О чем это он?.. А, значит, мы все-таки идем на охоту?!

Глава 45 ТРУСЛИВЫЕ ГЕРОИ ВСЕГДА ИДУТ ОДНИ

Спустя полчаса мы снова были в доме у Чарли, и он давал нам четкие инструкции, чего не надо делать ни в коем случае при ловле блох. То есть кил.

– Вы не должны пытаться поймать ее сетью. Своими острыми зубами она перегрызет нити в считаные мгновения. Вы не должны пугать ее огнем. Да, огня она не любит, поэтому принесшего его буквально размазывает по стене вместе с факелом. Вы не должны пытаться ее отравить, мы уже перепробовали все яды, какие только можно было достать, даже яд колорадского жука. Результат – легкое изменение расцветки, не более. Вы не должны использовать колющее и режущее оружие. Впрочем, использовать-то можно, но у нее даже глаза прикрываются бронированными пластинами. Вы не должны использовать воду, ее она просто обожает. Не стоит баррикадировать вход, она довольно быстро разбирает любые завалы. Короче, кила представляет собой пуленепробиваемое существо рыже-бурого цвета, на шести лапах, чрезвычайно сильное и неуязвимое, с иголками-зубами в три ряда и хвостом с шипом размером с кинжал. Обычно она обитает в пещерах, питается разнообразными подземными жителями, слепой рыбой подземных озер, закусывает плесенью со стен. Пока пути чертей и килы не соприкасались, все было просто чудесно. Но однажды пути соприкоснулись. Популяция чертей растет, поэтому они вынуждены постоянно прокладывать новые улицы. До сих пор это делалось с помощью единственного в своем роде прибора, случайно добытого в одном из миров. Похожий на ружье инструмент, называемый шахтороем, легко пробивал просторные ходы в каменном нутре одним лишь нажатием кнопки. Группа чертей случайно пробила ход в пещеры, где хозяйничала кила. Никто не вернулся. Пропал и шахторой, что стало невосполнимой утратой для всех. Вкус чертей понравился неприхотливой киле, и она открыла сезон охоты. Кроме постоянной дани, которую она собирает, когда проголодается, погибло несколько групп, пытавшихся поймать ее и уничтожить или хотя бы отыскать шахторой.

В общем, перспектива… Может, Кащей сам сходит? Во-первых, он мужчина, во-вторых, бессмертный, в-третьих, у него есть меч-кладенец и шпагоплеть, а может, в закромах еще что-нибудь найдется?

– И еще одно, – продолжал Чарли. – Идти в логово зверя могут только девушки.

– Что?! – вскричали мы с изумленной королевой хором – она, видимо, рассуждала типа моего, что без нас обойдется.

– Дело в том, что у килы особый нюх на мужчин. Во время охоты она буквально проходила мимо женщин, выискивая жертву. Врассыпную, естественно, бросались все, но ни одна представительница слабого пола пока не пострадала.

– Отлично! Так почему бы вашим смелым чертовкам не совершить вылазку во имя спасения нации?

– Совершали. И не раз.

– Ну и что?

– Не вернулись.

– Так вы же сами сказали, что чудовище женщин не ест!

– Этого я не утверждал. Я говорил, что мужчин кила чувствует за версту и явно предпочитает сильный пол. Но если лезут к ней в логово – тут уж извините.

– И как же вы предлагаете с ней расправиться двум слабым девушкам?

– Мы не предлагаем. Все, что мы предлагали ранее, не дало результата. Думайте сами. Возможно, вам удастся взглянуть на проблему с иной точки зрения. К тому же вы можете отказаться в любой момент. Это ваш выбор.

Несмотря на надежду, возлагаемую на нас Чарли и его симпатичной дочкой, никаких нестандартных идей у нас не возникло, креативное мышление ушло в подполье. Кажется, черти и сами уже все способы перепробовали, что можно еще придумать?

– А может, по ней магией шандарахнуть? – предложила я Марукке.

Но она смерила меня таким выразительным взглядом, что я поняла: сказка про волшебника-недоучку была придумана про нее.

Истина в споре не родилась, и пришлось остановиться на традиционном оружии Кащея – шпагоплети и мече-кладенце. Единственное ноу-хау заключалось в том, что один из слуг был отправлен к татям за противогазом, когда-то потерянным там Странником, и мешочком сонного газа, хотя никто не знал, подействует ли он на килу. А идти в пещеры решили все вместе. Я вообще-то не вызывалась, я не против и здесь подождать, но меня никто не спрашивал, как-то само собой подразумевалось, что без меня там не обойдется. Как я понимаю, Марукка на подвиги тоже не рвалась, но не хотела оставлять Кащея наедине со мной (и с килой, между прочим). Кащей сказал, что одну меня не пустит, а я, хоть и была категорически против, вынуждена была делать вид, что за.

К тому времени, когда вернулся слуга, в Куличках наступила условная ночь. Утомленными за день отправляться на подвиги было бы просто глупо, поэтому решили хорошо выспаться и идти поутру.

Спала я в ту ночь очень беспокойно. Вообще-то я редко запоминаю сны, но в этот раз мне без конца мерещилось чудовище: я то усыпляла его выстрелом из ружья со снотворным, то, в белом коротеньком халатике и шапочке, делала ему укол наркоза, то, в синем чулке на голове, прижимала к его рту носовой платочек с хлороформом. Затем на цыпочках пробиралась в его логово, чтоб отыскать шахторой. Но каждый раз килу кто-то будил. То появлялся Кашей и будоражил ее нюх своим грубым мужским запахом, то Марукка терялась и громко аукала, и эхо разлеталось по всему подземелью. То она же пугалась крысы и верещала во весь голос. То просто громко топала. Кончались все сценарии одинаково. Кила просыпалась и с жутким ревом, клацая тремя рядами зубов, бросалась вслед за нами. Ощущая лопатками ее горячее дыхание, я подскакивала и просыпалась в холодном поту. Где-то после двадцатого подскока я окончательно проснулась.

А ведь мой сон прав. Оптимальный вариант – вообще отменить это сумасшествие. Правда, оставаться в этом мире тоже как-то неохота. Значит, надо идти. Но Кащей и Марукка будут только мешать! Мастер магии из нее никакой, зато спеси, своенравия и безответственности – сколько угодно. К походной жизни совершенно неподготовлена. Она будет только мешать, сорвет всю операцию и поставит под удар меня с Бессмертным. А он? Из рыцарских побуждений пойдет с нами и сразу же привлечет к нашей маленькой экспедиции внимание килы. Сказал же старик Чарли, что она мужчин за версту чует. Как ни крути, а опасно идти, – что с одним, что с другой. Вот и получается, что безопаснее мне идти одной.

Решила – надо идти. Только для начала не мешало бы вооружиться.

Я тихонечко выбралась из комнаты. Черти еще спали, в Нижних Куличках стояла мертвая тишина. Заглянула в комнату Кащея. Он спокойно спал, посапывая; у изголовья кровати стоял меч. Мамочка, да я его с места не сдвину! Мне килу нанимать придется в виде тягловой силы и потом просить: ты меч поставь вот так, поудобнее, а потом сама на него напорись!

Шпагоплеть я даже в руки брать не стала: я, без опыта работы, сама в ней запутаюсь, сама себя покалечу.

Короче, оружие мне не подходит. Есть у меня только Незримое Благословение, но его лезвие нельзя обагрять кровью.

Мешок с сонным газом тащить облом. Вдобавок, если использовать сонный газ, нужно самой противогаз надевать. А в противогазе ходить некрасиво… Чудовище, по идее, и так должно спать. Оно сытое, довольное, чего ему еще делать? На его месте я бы точно спала.

В принципе убивать килу я не рвусь – схожу на разведку посмотрю, прикину, может, шахторой отыщу по случаю. И вернусь тихонечко. Может, еще никто даже не проснется. Затем расскажу, где кила отдыхает, и пусть Кащей уже сам с ней расправляется.

С такими мыслями я покинула дом Чарли и отправилась по еще пустым улицам-пещерам к дальнему ходу, из которого обычно появлялась кила. Шла без оружия, с голыми руками, если не считать светящегося камня, подаренного когда-то ми-микром.

Был, конечно, другой вариант. Идти без света, чтоб не привлечь внимания чудовища, а потом наткнуться на него в темноте и играть в игру «Угадай, кто я», но я рискнула осветить себе дорожку.

Ход был длинным и грязным, то и дело под ногами попадались камни, поэтому без света я не прошла бы и десяти метров. А так потихоньку-полегоньку шла вперед и зевала вовсю – не выспалась совершенно. Может, прикорнуть где-нибудь в уголке?

Я уже решила, что ход никогда не закончится, а кила уехала к родственникам, как вдруг услышала сопение и хрюкающие звуки. Дальше я двинулась со всей осторожностью и, выглянув из-за очередного поворота, увидела дремавшее чудовище. Все шесть лап раскинуты в стороны, гигантская пасть приоткрыта, три ряда острых зубов навевают грустные мысли о стоматологе, кожа-панцирь нависает складками… Помесь бульдога и носорога, только размером раза в два превышает второго. Кила спала у входа в просторную пещеру, где в нагромождении камней виднелись следы цивилизации: обломки мебели, клочки одежды, битая посуда. Она что, тяготеет к прекрасному и собирает коллекцию для местного историко-краеведческого музея? Где-то здесь, наверное, находится шахторой. Вот проберусь тихонечко, поищу. Проскользнув мимо спящей, я смогла получше рассмотреть логово зверя. Помимо всякой утвари здесь еще было полным – полно костей всяких сортов и размеров. Дорогая, после еды следует за собой прибирать!

Я полезла по завалам, разыскивая черную штучку с красной кнопочкой. Шахторой, шахторой, ау! Под руки то и дело попадались то черепа с пустыми глазницами, то белые гладкие кости. Изредка я поглядывала на килу. Спит, похрюкивая, что ей хоть снится? Сон у нее здоровый, нервы в порядке, так что, надеюсь, так же благополучно отсюда выберусь, как забралась, – и я уже гораздо смелей полезла дальше.

И вот под завалами я увидела что-то сильно смахивающее на описанный чертями шахторой. Блестящий аппарат из черного металла, похожий на детский автомат с яркой красной кнопочкой на боку. Отлично! Сейчас я до него доберусь! Я стала осторожно разбирать нагромождение камней и других нужных и ненужных вещей, под которыми покоилась нужная мне штучка. Честное слово, осторожно! Я почти достала его.

Как всегда, когда хочешь сделать что-то получше, получится как всегда. Я потянула за конец аппарата, он поддался, но зацепился за что-то. Это «что-то» обвалилось со страшным грохотом, увлекая за собой все, что только можно было обрушить, и поднимая вековую пыль в виде ядерного гриба. Кила вскочила, перепуганно вертя головой и разбрызгивая слюну. Я под прикрытием пылевой завесы бросилась к выходу, туда, где бесновался разбуженный не вовремя зверь.

Глава 46 ТЯЖЕЛЫ ЛИ ЛАВРЫ?

Я бросилась прямехонько к киле. Нет, здесь были и другие проходы, но к Куличкам вел только один, а заблудиться и бродить остаток жизни по подземным лабиринтам…

А вдруг у меня начнется клаустрофобия? Вдруг где-нибудь в переходах подстережет кила или другое чудовище? Кто даст гарантию, что она здесь одна? В конце концов, долго без еды я бродить не смогу. Поэтому, оценив в мгновение ока ситуацию и последствия, я побежала именно к тому выходу, который только что служил мне входом, чудом проскочила прямо между лапами килы и скрылась в туннеле.

Пыль немного прикрыла бегство, но светящийся камень продал меня со всеми потрохами. Чудовище бросилось на свет, и я услышала сзади тяжелые прыжки килы. Она быстро, слишком быстро приближалась. Без светящегося камня я бежать по такой беговой дорожке не могла. Да и не решал уже ничего этот маячок. Кила меня догоняла.

Задыхаясь, уже чувствуя спиной ее горячее дыхание, я бросила на плечо ставший вдруг тяжелым шахторой, попала красной кнопкой по ключице, и он включился. Какое счастье, что он оказался дулом вверх! Иначе я бы тут же свалилась в образованную им под моими ногами яму. А так луч ударил в свод подземного хода, и груда камней рухнула сверху. Я бежала изо всех сил, на секунду опережая камнепад. Сзади, царапая когтями внезапно возникшую стену, безнадежно взвыла кила. Я не могла даже выключить шахторой. Зацепись я, упади, задержись хоть на мгновение и камни раздавят меня – как букашку. И я мчалась, летела, перепрыгивала через валуны вперед, к городу, не думая, что будет дальше. Светлым пятном впереди показался выход. На фоне его возник темный силуэт. Кащей! Он сориентировался мгновенно, одной рукой отбрасывая меня в сторону, другой – вырывая из моей затекшей ладони шахторой и нажимая красную кнопочку. Груда камней высыпалась на площадь, один долетел даже до моих ног. И воцарилась тишина.

Я наконец-то огляделась. Вокруг стояла куча чертей. Меня стали поднимать, совать под нос нашатырный спирт.

– Да отстаньте! – С детства не выношу этот запах. – Не буду я в обморок падать!

Хотя после такого марафона голова и правда кружится, в глазах мутнеет. Сейчас я сама встану. Только ноги предательски дрожат от напряжения и подкашиваются.

Кащей сунул шахторой в руки подоспевшему Чарли, подошел ко мне, схватил руками за плечи, затряс:

– Неневеста! Ну ты… Ну ты даешь!

Тут ноги все-таки меня предали – и я поехала вниз. Кащей подхватил меня на руки и понес под громкие крики толпы.

– Восхищаюсь! Восхищаюсь вашей самоотверженностью! – выхаживал вдоль кровати, на которой я отходила от пережитого, Чарли. – Выйти одной, без оружия, на килу! Да мы вам по гроб жизни благодарны будем! Из-за такого завала ей уже не выбраться! Пусть переходит теперь на горных крыс!

Я согласно кивала. Хотя сама-то я знала, что восхищаться нечем. Одна я пошла исключительно потому, что это был наиболее безопасный для меня же вариант. Шахторой нашла? Повезло. Завалила весь проход каменными глыбами совершенно случайно. Я даже сама не сразу поняла, что случилось. Ноги еле-еле унесла. А если бы не Кащей, умудрилась бы им и весь город разрушить. Но раз надевают на меня лавры победителя – ладно, пусть висят. Доброе слово и кошке приятно.

А вообще-то быть героиней дня мне понравилось. Мне сейчас все радости жизни приносят прямо в постель: вкусную еду, напитки, подарки разные от горожан. Вот уже мобильником крутым обзавелась, коробочкой, в которой не переводятся леденцы, и тяжелым позолоченным браслетом на ногу, не считая других мелочей. С улицы слышны музыка, крики. Черти пируют второй день, радуются избавлению от килы. И кила жива осталась, что приятно. Я вообще против убийств, пусть живет себе, если никому не мешает. Вот еще немного понежусь на мягких перинах и тоже на площадь пойду. Заботу ощутить, конечно, приятно, но и потанцевать, повеселиться хочется. Там уже, говорила Урсула, новый аттракцион открыли, «Побег из логова килы» называется. Бежишь по туннелю, сзади раздается рев зверя и сыплются «камни». Не успеешь – засыплет с головой. Хорошо только, что «камни» из материала типа пенопласта, не покалечат. Интересно попробовать.

Все, иду.

Я выбрала самую привлекательную одежду из подаренной чертями. Надела розовый брючный костюмчик, изукрашенный стразами в виде спиралей, и отправилась гулять. Кащей вызвался меня сопровождать, он меня теперь ни на шаг не отпускает, а Марукка осталась в своей комнате, ей моя популярность претит. Ну и пусть сидит, дуется. А мы оторвемся по полной программе.

Жители Куличек встречали нас радостными криками и брали автографы. Конечно-конечно! Всем подпишу! Не бойтесь. Ух, классно быть знаменитостью! Лавры победителя, оказывается, вовсе даже и не тяжелы.

В первую очередь я потащила Кащея к аттракциону «Побег из логова килы». У входа висел рекламный плакат на всю стену с моим портретом. Вот это да! Неизвестный художник сумел выделить на холсте все самое лучшее, что у меня есть, и портрет получился необычайно яркий, живой и красивый. Прямо суперзвезда какая-то. Как мало надо для счастья! Я таяла от комплиментов, похвал и благодарностей. Остановись, мгновенье, ты прекрасно!

Но все испортил Бессмертный. Раз я уже на ногах, сказал он, то пора делать ноги из этого мира. А я бы здесь еще задержалась хоть на недельку.

К счастью, сделать ноги прямо сейчас нам не позволили. Чарли объявил, что вечером устраивают крутую вечеринку, будут нас чествовать. И мы остались на всю ночь гулять, кутить и предаваться излишествам. И потом, после всего этого, отсыпаться, то есть отдыхать от отдыха.

И только потом нас отвели к порталу, организовав прощание со всеми церемониями, выступлениями и тэ. дэ.

Да, умеют черти гулять. Классно было. Так классно, что я оказалась не готова морально к переходу в другой мир. Вдруг остро осознала, что, пройдя роковую черту, мы можем разлететься по своим домам и больше никогда не встретиться. Ни-ко-гда! А я так и не сказала Кащею… А что я могу ему сказать? Что я не хочу с ним расставаться? И я промолчала, как всегда. Я привыкла, что такие слова должны говорить мужчины, а не я.

И вот миг прощания наступил. Мы трое стояли около самых дверей. Провожающие нас черти благоразумно отступили на безопасное расстояние, мало ли что… Кащей припрятал мои узлы с подарками, подаренными чертями, в карманы своего безразмерного плаща. Только Марукка не расставалась со своим черным чемоданчиком.

– Ну что, Неневеста, доставай ключ, – сказал Странник. Ясно, что почетную миссию открыть дверь между мирами поручили мне.

Глава 47 СТАРАЯ ЧЕРТОВКА

Я торжественно вытащила рог.

Площадь замерла. Только куда его вставлять? Хоть бы инструкция прилагалась. Я осмотрела дверь. Никакой замочной скважины и в помине нет. Я повертела ключ в руках, недоуменно оглянулась. Пауза затягивалась. Улыбки на лицах провожающих постепенно сменились вопросительными кивками друг другу: «Что? Что там такое?»

Я беспомощно пожала плечами.

– В чем дело? – подошел Чарли.

– А вы случайно не знаете, как открывается портал?

– А вы разве не знаете?

– Нет. Мы как-то думали, что все должно быть понятно. А тут ничего не понятно…

– Подуй в рог, – посоветовал Бессмертный.

Я подула.

– Ну и?..

– Ты не так подула!

– На, сам попробуй!

Кащей повертел рог в руках, потрубил. Дверь не шевельнулась. Он передал ключ Марукке. Та потерла его, побросала вверх, подудела. Абсолютный нуль.

– Многоуважаемые жители Нижних Куличек. Церемония открытия портала переносится на неопределенное время, – объявил Чарли.

Лишенные обещанного шоу черти стали уныло расходиться. Остались только члены Объединенной Организации.

– Какие будут предложения? – спросил Чарли присутствующих.

– На нет и суда нет, – ответил один из членов. – Оставайтесь жить с нами. У нас никакой расовой дискриминации нет.

– Раз этот ключ столько времени хранился в таком недоступном месте, он точно действующий, – сказал Кащей. – Нужно только знать тонкости его использования.

– И кто может их знать?

– Никто из живущих. Возможно, в старинных книгах…

Марукка кивнула слуге, и тот без слов отправился наверх с приказом штудировать архивные материалы. Если это поможет.

Может, это я виновата? Не хотелось мне уходить вот так…

– Неужели никто не может нам помочь? – воскликнула я.

Молчание.

– Наина.

Все обернулись на голос. Урсула даже зарделась от такого внимания.

– Объясни, детка, чем Наина может помочь? Она видит будущее, а не прошлое.

– А кто это? Кто? – не удержалась я.

– Наина – одна старая чертовка, ясновидящая. Но последнее время, после того как она побывала в одном из миров на лекциях Сыропупова, перестала принимать посетителей, – объяснил Чарли. – Так чем, детка, она может нам помочь?

Урсула вздохнула:

– Я думаю, после поисков, которые могут затянуться на годы, способ использования ключа все же будет найден и наши дорогие гости снова предстанут перед этой дверью, чтобы ее открыть.

– Так, – кивнул Чарли, – согласен. Когда-нибудь это произойдет.

– Но зачем оттягивать это на длительное время? Мы попросим Наину посмотреть тот момент из будущего, когда они открывают дверь, и рассказать нам, как это делается.

– Невероятно! – вскричал Чарли. – Это действительно шанс! Вот только захочет ли старая чертовка?

Чтоб не гадать «захочет – не захочет», мы решили отправиться к ней тотчас. Проводить нас вызвались наши старые знакомые, Чарли и Урсула.

Старая чертовка жила в одном из древних районов города. В ее доме-пещере было мрачновато. Сама Наина напоминала обычную ведьму, только с рогами. В отличие от молодых чертовок, у которых миленькие рожки выдавались не более чем на один-два сантиметра, или от зрелых, с четырьмя сантиметрами «красоты», у нее были настоящие крепкие рога, как у годовалой козы. А в остальном очень милая старушенция.

– Здравствуйте, бабушка!

– Здравствуйте, здравствуйте. Да только я посетителей не принимаю.

– Многоуважаемая Наина, – взял ее под руку Чарли, – тут дело неординарное. Как видите, у нас в гостях люди, это само по себе уже о многом говорит. И им нужна сейчас именно ваша помощь.

И он выложил чертовке суть нашей проблемы.

– Будущее многовариантно, – выслушав старого черта, повернулась Наина к нам. – И оно зависит от каждого вашего шага в дне сегодняшнем. Имеет ли право предсказатель, увидев лишь один вариант развития событий, навязывать его посетителю? Раньше я давала предсказания, но теперь, после лекций господина Сыропупова, знаю, что предсказания напрочь перекрывают все остальные пути возможного хода событий. Ибо все происходит вначале в голове человека, в его мыслях, и только потом материализуется в действительности. Ясновидящие отбирают свободу выбора. А вам это нужно?

– Бабушка Наина! Мы вовсе не просим вас рассказывать нам о будущем. Вы только посмотрите сами, как мы будем открывать портал, и объясните, что делать с ключом, – начала я.

– Ага, – засмеялась чертовка, – как увидишь что-нибудь пикантное, то и сама не сможешь удержаться, чтоб не рассказать.

– Ну пожалуйста, мы не хотим застрять здесь надолго! Домой хочется…

– Вы думаете, что открытие портала все ваши проблемы и решит?

– Все не все… Но мы так хотим вернуться домой. Здесь мы уже, кажется, все что можно сделали, что нельзя – тоже сделали. В гостях засиделись. Нам домой пора!

– Ладно, – махнула рукой Наина. – Попробую. Но не ждите чуда. Может быть, я не смогу сегодня ничего увидеть. А может, в вашем будущем и нет такого момента, когда вы открываете дверь? – хитро прищурилась она.

– А может быть, вы посмотрите? – прищурилась я.

– Платить чем будете?

– Многоуважаемая Наина, – вмешался Чарли, – это почетные гости Куличек, избавившие город от тирании килы, если вы этого до сих пор не знаете. Но если вы настаиваете, вам заплатят из городской казны.

– Вот так-то лучше, – хитро улыбнулась чертовка. – По полной таксе!

– Ладно.

– Ну что ж, тогда начнем. Я постараюсь посмотреть разные варианты вашего будущего. Стойте у двери, с места не сходите, пока не позову. И молчите.

Наина начала колдовать над травами, кружиться, зажигать ароматические масла в плошках – короче, использовала полный набор спецэффектов с целью наведения тумана на неокрепшие психологически личности. Затем развела огонь под котлом и стала бросать в воду различные ингредиенты, например лягушачью лапку (наверняка пластмассовую), глазное яблоко… В общем, все то, что можно купить в магазине в отделе приколов. Я зевнула. А нельзя ли без этих всех прелюдий?

Когда с поверхности воды потянулся белый пар, старая чертовка велела подойти и опустить в отвар наши левые ладони. Вода была горячая, но терпимая.

– Все! Идите на место. Не подглядывайте! – И Наина склонилась над котлом.

Несколько минут стояла полная тишина. Я так долго ждать не умею. И даже стоять столько на одном месте не могу. Я уже начала слегка вертеться, словно ученица, которая никак не дождется звонка с урока, и даже открыла рот, чтобы что-нибудь язвительное брякнуть…

И тут Наина подняла голову. Она посмотрела прямо на нас и строго сказала:

– Даже не вздумайте оставаться здесь. Вы все погибнете!

– Да?.. Так мы и не собирались, – ответил Кащей.

– А как им открыть дверь, вы увидели, многоуважаемая Наина? – спросил, поправляя очки, Чарли. – Есть какой-нибудь способ?

– Сейчас. – Старуха снова склонилась над котлом, затем наставила ухо и приложила палец к губам, словно что-то беззвучно шепча.

Мы снова переглянулись. Неужели выхода нет?

Ясновидящая снова склонилась над котлом. Затем ахнула и подняла голову, качнув рогами.

– Ну да?! – округлившимися глазами уставилась она на Кащея. – Странно-странно! И даже так?.. Мм… Хи-хи!

Мне так противно стало, как в детстве, когда родители что-то такое по телику смотрят, а мне не показывают. Я, естественно, захотела подойти, взглянуть краешком глаза, но Чарли удержал меня за руку.

– Угу, угу, – кивала сама себе чертовка. – О!

Издевается.

Наина подняла глаза на Марукку и покачала головой:

– Так вот ты какая. Ну что ж… А если вот так? Тоже? А казалась…

Я же теперь спать не буду! Что она там увидела?

Старуха снова всмотрелась в воду, затем резко подняла голову, уставилась на меня и воскликнула удивленно:

– Ты сможешь увидеть Кирина?! И Фу Догов! И Небесных Львов! Чудо… Чудо… – Она закрыла лицо руками. – Даже мы, черти, не знаем дороги в их мир! Да, придется тебе, милая…

Присутствующие изумленно перевели взгляд на меня. Я даже смутилась. Я все равно не понимаю, о чем она…

Чертовка снова всматривалась в образы, возникающие в котле.

Я нетерпеливо кашлянула.

– Я готова. Задавайте вопросы, – выпрямилась Наина.

Эту миссию взял на себя Чарли.

– Если Кащей останется здесь, а девушки уйдут через разобранный порог, что будет?

– Они не захотят уходить, – покачала головой чертовка. – Если они все же согласятся, то попадут в разные миры и погибнут.

Я сглотнула слюну. Марукка выпучила глаза.

– Если они все останутся здесь, то все погибнут, сказали вы. Вариантов нет?

– Есть один-единственный вариант, когда один-единственный человек остается в живых и много лет спустя откроет дверь.

– Кто?

– Она. – Наина ткнула пальцем в мою сторону.

– Я?!

– И как она сделает это? Наина, как она открывает портал?! – закричал Чарли.

– Она играет на ключе.

– Да я уже дула в него по-всякому…

– Я сказала не «дует», а «играет».

– Не умею я играть на духовых инструментах! Да и дырочек там нет никаких…

– Не умеешь – научим, не хочешь – заставим, – отмахнулся Чарли. – А что она играет, Наина?

– Незнакомая мне мелодия. Что-то вроде…

На-на-на-на… на-на!

На-на-на-на… на-на!

Я уловила знакомые нотки и запела:

Давай пойдем туда!

Давай пойдем сюда!..

– Точно! – воскликнула Наина.

– И все?

– Все. И ничего не бойтесь. Если вы все вместе уйдете сейчас, то все может закончиться очень даже хорошо.

– Может?

– Всегда есть варианты. Все будет зависеть от роли каждого в огромной игре под названием «жизнь». Главные герои не погибают.

– Спасибо, бабушка! – Я громко чмокнула старую чертовку в щеку. – А кто такой Кирин?

– Придет время, узнаешь, – расплылась в улыбке Наина. – Одно скажу: интересная судьба ждет тебя, девонька. Самой хотелось бы увидеть все то, что тебе предстоит, если вы сейчас откроете портал. – И она крепко обняла меня, шепнув на ухо: – Ничего не бойся и оставайся всегда такой естественной, как сейчас.

Мы тепло распрощались с ясновидящей и вернулись в дом Чарли.

– Столько всего наговорила ваша Наина, – покачала головой Марукка. – А сколько всего не сказала… Ей верить можно?

– Раньше все предсказания сбывались, – ответила Урсула."

– В общем, так: сегодня отдыхайте, расслабляйтесь, – посоветовал нам Чарли. – Пусть Неневеста потренируется играть, используя ключ. А завтра найдем учителей игры на духовых инструментах и попробуем еще раз.

На том и порешили. Мы сходили на площадь подкрепиться, а затем вернулисьназад и разошлись по своим комнатам. После свидания с Наиной каждому хотелось побыть наедине со своими размышлениями

Я повалялась на кровати, попыталась сложить мозаику из сказанного ясновидящей, но безрезультатно. Затем попробовала сыграть на ключе мелодию.

Вдруг все задрожало, завибрировало… Блин, что это?!

Я опустила рог и стала оглядываться. Может, землетрясение? Может, бежать нужно? Куда? Мы все равно под землей! Что же делать?!

Глава 48 ШАНТАЖ – ДЕЛО ТОНКОЕ…

В мою комнату ворвался Чарли и возбужденно закричал:

– Что это было?! Все затряслось, дверь засветилась!

Вдруг увидел в моих руках ключ:

– Ты пробовала играть?

– Угу, – кивнула я.

– Правда?! Значит, все получится! Учителя не нужны. Но эффект какой, сила какая! На утро назначаем открытие портала. Только ты завтра не спеши, поосторожней… Раз сыграй перед дверью – и жди. Как бы Кулички не пострадали…

На следующий день у меня появилось острое чувство дежавю. Мы трое снова стояли перед дверью, ведущей в… А кто его знает куда? Черти и то не знают. Даже Марукка все так же сжимала в руках ручку черного чемоданчика. Торжественные речи прозвучали, последние слова прощания тоже. Народ стоял в отдалении полукругом, попивая из бутылок пивко.

Я даже не думала, что опять все соберутся. На бис. Любят черти праздники, любят, был бы повод! Если в делах торговых они напоминают евреев, то по любви ко всенародным гулянкам – славян. Если праздника нет, его можно выдумать. Не хочется причинять вред этому доброжелательному народу. Буду предельно осторожна.

В толпе я увидела даже старую Наину. Чертовка привязала к рогам кокетливые красные бантики и с улыбкой помахала мне рукой.

– Вы только держитесь все вместе, иначе может разбросать по разным мирам, – давал последние наставления Чарли, обнимая нас.

Наконец и он, и Урсула, вытирая украдкой случайную слезинку, отошли от нас на безопасное расстояние. Чарли махнул рукой:

– Пора!

Я обвела толпу взглядом и поднесла ко рту ключ-рог.

– Стой! – В полной тишине голос Марукки прозвучал неестественно громко и зловеще.

Я остановилась, удивленно посмотрев на нее:

– Чего тебе?

– Я долго молчала, – гордо задрала голову Марукка, – долго. Вы смеялись надо мной, над моей любовью, над моими магическими способностями. Напрасно. Кое-чему я все-таки научилась.

– Ты сдурела, Марукка? – толкнул ее в бок Кащей. – Не время для митингов. Потом поговорим.

– Потом будет поздно. В моих руках, – королева подняла вверх черный чемоданчик, – самая настоящая бомба. Она взорвется через пять минут и уничтожит, к черту, все эти Нижние Кулички, да, пожалуй, и Спящий город тоже.

– К чему эти шутки, Марукка? – спросила я.

– Это не шутка, и ты должна это понимать. – Магиня поднесла к моему уху чемоданчик, и я услышала отчетливое тиканье. – Или Кащей сейчас же, при всех, поклянется взять меня в жены, или вы все погибнете.

– И ты тоже, – угрюмо посмотрел на нее Бессмертный.

– Пусть. Ты – любовь всей моей жизни и лучше умереть вместе с тобой, чем жить без тебя! – с пафосом воскликнула Марукка.

– Это глупо, – вмешалась я. – Он бессмертный, ты погибнешь, мы все погибнем, а он будет жить и найдет себе другую!

– Я обдумала этот вариант. Возможно, Кащей сумеет собрать свои бренные кусочки и ожить. Но, милый, – обернулась она к Страннику, – как будешь ты жить, зная, что на твоей совести гибель стольких живых существ?

– Ты этого не увидишь, – попыталась я достучаться до ее сознания.

– Все равно! – отрезала она. – Лучше умереть один раз, чем умирать каждый день, видя, как тобой пренебрегают!

– Ты блефуешь! В этом мире нет бомб с часовым механизмом. – Я попыталась забрать у королевы чемоданчик.

– Она создана магией, и остановить ее сможет магическое слово, которое знаю только я! Время истекает.

– Она блефует!

– В тайных библиотеках чертей в Верхних Куличках были описаны способы изготовления такого оружия, – кивнул на бомбу Чарли. – Может, блефует, а может, и нет. Пятьдесят на пятьдесят.

– Пятьдесят на пятьдесят… – повторила я.

Соврала Наина, что все окончится хорошо.

– Время истекает, Кащей, – повернулась Марукка к Бессмертному. – Решай.

На ее висках я увидела капельки пота, и рука, сжимающая ручку чемоданчика, дрожала. Не блефует.

– Она говорит правду! – крикнула я.

– Я согласен! – выдохнул Кащей. – Знай, Неневеста, что люблю я только тебя! И делаю это ради тебя и невинных разумных существ, подвергающихся опасности!

Он любит меня! Неужели это правда?! Почему же он никогда не говорил этого раньше?! Почему я обретаю его любовь только сейчас, когда теряю его навсегда?! А вдруг можно обмануть Марукку? Сейчас пообещать, а потом не выполнить?

– Клянись! Скорее! Всеми стихиями клянись – закричала королева, поднимая чемоданчик.

– Клянусь всеми стихиями: Землей, Водой, Огнем и Воздухом, что Марукка станет женой Кащея!

Магиня шумно вздохнула, быстро приблизилась к бомбе, прошептала что-то непонятное, отбросила ее в сторону и грохнулась в обморок.

Черти шарахнулись в стороны, но чемоданчик уже не тикал, взрывное устройство было выключено. Чарли поднял его, повертел в руках:

– Похоже, настоящая магическая бомба. Мы придумаем, что с ней сделать. Наша благодарность тебе, Кащей: ты принял правильное решение. Мы не забудем этого никогда.

Я пыталась осознать, что только что избежала смерти, но мои губы предательски подергивались, а на глаза наворачивались слезы. Кащей потерян для меня навсегда! Клятву стихиями нарушить невозможно!

Бессмертный успел подхватить королеву и теперь держал ее на руках, старательно пряча от меня глаза, а подбежавшие черти совали ей под нос свой любимый нашатырный спирт. Марукка дернулась и пришла в себя. Кащей тут же поставил ее на ноги.

– Любимый! – потянулась она к Бессмертному.

Странник отпрянул:

– Я обещал жениться на тебе, но не обещал любить. Не думай, что быть моей женой – сахар!

Королева обиженно поджала губы, но промолчала.

– Как ты могла шантажировать его? – накинулась я на нее.

– Я боролась за свое счастье!

Черти понемногу отходили от пережитого шока. Чарли подошел к нам и начал радостно:

– Завтра мы отпразднуем счастливое избавление…

– Празднуйте без нас! – оборвал его Кащей. – Мы уходим немедленно. Давай, Неневеста, играй.

Дежавю по второму кругу. Я снова стою с ключом перед дверью. В конце концов, она откроется? Или опять что-нибудь помешает?

Я подула в рог, пропевая про себя:

Давай пойдем туда…

Давай пойдем сюда…

Все снова завибрировало, я пошатнулась, но доиграла. Дверь засветилась и стала медленно открываться. Когда она остановилась, перед нами возник сверкающий прямоугольный ход. Куда он нас приведет?

Боязно как-то стало перед неизвестностью. Я оглянулась. Может, в другой раз?..

Кащей обхватил меня и Марукку за талию и прыгнул вперед, увлекая нас в неизвестность.

Глава 49 РАЗ КАЩЕЙ, ДВА КАЩЕЙ…

Впечатление было такое, словно мы выпрыгнули из самолета в белую кашу облаков, но без парашютов.

Мамочки! А падать здесь высоко?

Никого не вижу, ничего не слышу, только ощущаю, как Кащей крепко прижимает меня к себе. Ах, Кащей, Кащей!..

Бам! Мы высыпались из облаков и тут же оказались на твердой земле, на зеленой траве, среди деревьев, покрытых нежной весенней листвой. Мы в лесу! Обычном лесу. Неужели я дома? Почему же продолжает так щемить в груди, так тянуть куда-то?

Я оглянулась. И никаких облаков позади, никакой двери!

А впереди?

Передо мной стоит Кашей с круглыми, удивленными глазами, в своем знаменитом черном плаще с черепушкой, с рукой, сжимающей рукоять меча…

А другой Кащей до сих пор крепко сжимает мою талию, и… я посмотрела через плечо… талию Марукки другой рукой.

Два Кащея?!

Может, у меня двоится в глазах? Или это последствия перемещения из мира в мир? Алло, «Скорая!»

Кащей отпустил нас и подошел к своему двойнику.

– Ты кто? – спросили они в один голос.

– Кащей, – ответили так же.

– Бессмертный? – переспросили.

– Бессмертный, – ответили вместе.

– А откуда ты, – начали хором двойники, но тут их перебила пришедшая в себя раньше меня Марукка.

– Стойте! Ты, – ткнула она пальцем в «нашего» Кащея, – говори!

– Я Кащей! А Кащей – он в единственном экземпляре. Так что ты ненастоящий!

– Я тебе покажу – ненастоящий! У меня вот меч-кладенец, настоящий!

Кащей достали мечи, повертели друг другу перед носом, и спрятали.

– А у меня шпагоплеть есть! – сказал «тот» Кащей. – Такого оружия больше ни у кого нет и быть не может!

– Только у меня!

Кащей достали две одинаковые шпагоплети и пошли по кругу, совершенно синхронно играя ими.

И они спрятали оружие.

– А плащ! – снова хором выкрикнули близнецы. – Это эксклюзив!

– Стоп! – снова закричала Марукка, разводя Кащеев, одинаково распахнувших плащи. – Говори… ты!

– Я догадался! Раздвоение личности! Шизофрения! То-то я давно уже ощущаю, что что-то со мной не так, – хлопнул себя по лбу один из двойников. – С того самого дня, как меня забросило сюда. С того самого мгновения…

– Когда я сидел на берегу океана… – продолжил второй.

– И думал о жизни…

– О том, что имел все…

– И только никогда в жизни…

– Не имел…

– Невесты.

Кащей замолчали, поморгали и обхватили друг друга за плечи.

– Значит, ты – это я? – снова заговорили они хором. – Я же чувствовал, что потерял половину себя, половину памяти, половину силы, половину… Значит, нас разбросало в разные миры…

Я подошла и закрыла «нашему» Кащею рот ладонью. Хотя они так похожи, но «нашего» я почему-то узнаю безоговорочно.

– Я так и подумал, что меня какие-то неизвестные силы забросили сюда, в этот дикий мир, в поисках невесты. Но ошибся. Здесь только семиглазы да летающие черепахи могут заинтересовать, и то только в виде объекта охоты, а не сватовства, – сказал второй, рассматривая нашу троицу. – А вот тебе повезло: сразу двух красавиц отхватил. Где это природа так щедра на женскую неповторимость? – Он впился глазами в Марукку так, что та зарделась. – А тебе не чересчур?

– Странно, что мы не слились при встрече. Но, раз этого не произошло, познакомься с моими спутницами. Это Неневеста Кащеева, а это королева Спящего города, Марукка, моя невеста, тоже бессмертная.

Магиня сделала реверанс и умело совершила выстрел глазами по уровню губ Кащея и контрольный, повыше.

– Королевская грация, королевская осанка. – Бессмертный припал губами к ее руке. – К тому же бессмертная. Мечта! Никогда не думал, что можно влюбиться с первого взгляда. Уступи мне ее. А то мне придется вызывать тебя, то есть себя, на дуэль! Прекрасная Марукка, вы согласитесь стать моей женой? Я буду любить вас все свое бессмертие!

– Если Марукка освободит меня от клятвы… – «Наш» Кащей уставился на магиню.

Королева приоткрыла рот, в нерешительности поглядывая то на одного, то на другого «жениха».

– О чем ты думаешь, подруга? – уставилась на нее я. – Ты хочешь вечность жить с человеком, любящим другую, или с тем, кто обещает носить тебя на руках и сдувать пылинки?! Разве есть варианты?

Королева еще колебалась.

– Да ведь это тоже Кащей! Только влюбленный в тебя!

– Я согласна! – И она бросилась в объятия Бессмертного.

– А я даже клятву не нарушу. Сказал, что Марукка станет женой Кащея? И станет, – сказал другой.

И почему он не кричит от счастья, что избавился от нежеланной невесты? Почему не прижимает меня к сердцу? Почему?

Нет, теперь я не буду скромно делать вид, что все так и должно быть.

– Кащей… Все, что ты говорил перед порталом, когда королева грозилась взорвать город, правда?

Странник молчал.

– Нет?

– Правда, Неневеста! Но ты меня прости. Если бы не экстремальная ситуация, я бы никогда тебе этого не сказал. И больше об этом не заикнусь. Мы навсегда останемся просто друзьями.

– Но почему?!

– Я никогда не поступлю против твоего решения.

– Какого решения?

– Ну ты ведь сразу сказала мне, что ты не невеста.

Так вот оно что?! Оказывается, я сама во всем виновата!

– В общем, так, Кащей: тогда я была не невеста, но теперь я вовсе даже и не против.

– Правда?!

– Правда-правда!

Кащей подхватил меня и закружил.

А когда остановился, к нам подошла вторая пара. Вот мы, все четверо, все счастливы, правду сказала Наина. Только почему так тяжело на сердце? Даже еще сильнее, чем раньше.

– Славно все сложилось, как я вижу! – воскликнул радостно второй Бессмертный. – Вы, я вижу, в проигрыше не остались!

– Ты на меня, Неневеста, зла не держи, – положила мне руку на плечо Марукка. – Просто в любви каждый сам за себя. Главное, что все хорошо закончилось, правда? Мы будем вечно жить и семьями дружить.

Ее слова не обрадовали меня, я приуныла:

– Насчет «вечно» не получится. Это вы трое – бессмертные, а я…

Я почувствовала себя какой-то… хоть четвертой, но лишней. Я не такая, как они…

Кащей переглянулись.

– Да мне это без разницы, ведь я полюбил тебя!

– «Без разницы» на ближайшие двадцать лет, а потом разницу почувствуешь.

– Погодите, погодите, – вмешалась Марукка. – Я сейчас счастливая, хочу чтобы все счастливы были. В замке Кащея, там, где я когда-то заблудилась и нашла бутылочку с эликсиром бессмертия, были еще такие бутылочки.

Мы повернулись к ней, и она продолжила:

– Значит, нам нужно отыскать мир, где находится замок Кащея, и сделать Неневесту тоже бессмертной! – Она в восторге захлопала в ладоши. – Все просто!

Как все просто! Я стану такой, как Кащей! Мы будем вместе всегда!

Я отступила на шаг, мне как будто не хватало воздуха. Да что же это такое? Я схватилась руками за горло. Еще успела заметить испуганные глаза двух Странников и Марукки. И полетела в никуда, словно отпустили туго натянутую пружину.

– Кашей!!!

Глава 50 ЧЕМ ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ

– Кащей… Кащей… – шептала я в полусне.

Вдруг сознание прояснилось, и я резко села.

Я в своей квартире, в своей спальне, в своей постели. Нагая. Простыни нет, опять всю ночь ворочалась, придется искать за кроватью. Рядом на тумбочке томик Мансурова.

Кащей…

Так это все мне приснилось? Приснилось. А все казалось таким реальным: Странник, Марукка, дракониха, эльфы, гномы, великаны, предсказание Наины…

Я обхватила руками голову. Нечего перед сном книжки читать Намечтала себе… Вот все и закончилось.

Я взяла в руки томик. А в жизни ты лучше, Кащей. Ой, что это я говорю? Это был сон, всего лишь сон. А я глупая, наивная девчонка, разочаровавшаяся в мужчинах и вообразившая себе любовь к вымышленному герою.

Все, завязывай с этим. Возвращайся в реальность. Будь как все.

Я разозлилась на себя и изо всех сил стукнула кулаками по постели.

Что-то блеснуло на левой руке. Я медленно поднесла к глазам ладонь, повернула. С безымянного пальца на меня внимательно смотрела серебристая змея с головой леопарда. Урбонус?!

Все закончилось?

Галина Курдюмова Восток — дело темное, Неневеста!

Глава 1 НАЧИНАЕТСЯ!

Я опустила голову и бросила взгляд вниз. С высоты крыши двадцатидевятиэтажной башни скромные пятиэтажки казались спичечными коробками, а люди на улицах — муравьями. Я улыбнулась сравнению: мой любимый Днепропетровск, Днепр, как любовно называют его жители, — муравейник. О-о-огромный муравейник. А я — стрекоза на дрожащей ветке у солнца, готовящаяся слететь вниз. Поэтично…

А если я сейчас сигану вниз, крылья у меня вновь прорежутся, как тогда, в Серпулии? Я придвинулась к краю. Представила, что лечу, парю над городом… Это сладкое чувство полета. Эта легкость в теле и ломота в лопатках. Я чуть было не сделала шаг вперед…

А вдруг в нашем мире ничего не получится? А вдруг и не было никакой Серпулии? Тогда для себя у меня две новости: хорошая и плохая. С какой начать? С плохой? Пожалуйста. У меня типичная шизофрения, раздвоение личности. А хорошая? Приступ галлюцинаций был единожды и больше не повторялся. Что уже само по себе хорошо. Или плохо?

Я бросила опасливый взгляд вниз, на бегущий по своим делам город и… решительно отошла от края.

Нечего асфальт марать.

Вообще-то я пыталась разобраться с собой с того самого момента, как вернулась в свой мир. После головокружительных приключений я обнаружила себя в родной кровати. За окном серел рассвет. Электронные часы зелеными огоньками высвечивали утро следующего дня. Будильник еще не звенел. Мобильник не успел разрядиться. Я действительно отсутствовала всего несколько часов.

Логичнее всего было бы предположить, что весь этот бред мне просто приснился, успокоиться и забыть обо всем, как о чертовски запутанном и забавном, но всего лишь сне. Но на безымянном пальце уверенно занимало свое место серебряное кольцо: змей, держащий себя за хвост, символ бесконечной Вселенной и вечного возрождения, приносящий обладателю удачу и обеспечивающий защиту. Я точно помнила, что называется он Урбонусом. И так же хорошо помнила, что раньше у меня его не было. У меня вообще не было украшений из серебра. Как теперь свалить все на сон?

Я решила, что просто обязана выяснить правду. И решительно встала с кровати. Нет, сначала я должна привести в порядок себя. Зеркало предложило мне весьма знакомое лицо. Это я или не я? Волосы гораздо длиннее, чем были раньше, концы — белокурые, но отросшие темные корни решительно свидетельствовали в пользу того, что я действительно несколько месяцев провела неизвестно где. Неухоженные ногти с полным отсутствием маникюра тоже подтверждали это. Да и сама я как-то изменилась: загорела, окрепла, похорошела. Загрубевшие пятки просто кричали, что последнее время им довольно много пришлось ходить по немощеным дорогам.

Значит, все было?! И был Кащей, и я его потеряла, едва узнав, что он меня в самом деле любит, хотя до сих пор думала, что все совершенно наоборот! Точнее, не я его потеряла, а он меня. Стоит там, одинокий, расстроенный… Кащей, я здесь! Ищи меня!

Никто не отозвался, а скептическая часть моей личности выразительно покрутила пальцем у виска. Мол, Кащей встречается только в сказках, а все остальное можно объяснить вполне вразумительно. Чего только в наше время не случается. Может, произошел выброс каких-нибудь малоизученных химических веществ, или из тайной лаборатории вырвался фокусированный луч неизвестного излучения? Вот тебе и усиленная пигментация тела, и ускоренный рост волос, и галлюцинации. Да-а, все можно объяснить.

Но хочется верить в то, чего быть не может, потому что не может быть никогда. Надо искать другие доказательства.

Прежде всего, я, разумеется, привела себя в божеский вид, проведя день в спа-салоне, посетив своего парикмахера, порадовав себя маникюром и педикюром.

Потом обошла все ювелирные магазины в округе. Нигде ничего подобного Урбонусу даже не видели.

Я обзвонила всех знакомых, пытаясь до мельчайших подробностей восстановить события вчерашнего дня. Я, действительно, была вчера на работе. После посидели с подругой в небольшом уютном баре, обсуждая, как обычно, наши женские дела. Засиделись немного дольше обычного, потом она подвезла меня до самого дома, где мы и распрощались. Короче, я никуда не уезжала и приобрести колечко где-нибудь на окраине в маленьком магазине не могла.

Значит, я и вправду принесла его из Серпулии!

«А может, ты лунатик? — снова услужливо влезла скептическая мысль. — Ночью вышла погулять по городу, колечко где-то подобрала. Может, его потерял кто-то? А необычное украшение вызвало цепь ассоциаций, выразившихся в ярком, запоминающемся сновидении. Может, Фрейда почитать? Он о снах много чего писал».

Мои мысли меня замучили, и я решила отвлечься, позвонив подруге и предложив ей встретиться все в том же баре. Может, что-нибудь прояснится. Уж лучше провести время с любимой подругой, чем выслушивать споры своего подсознания.

Когда Алика показалась в проеме двери, я уже поджидала ее, лениво покачивая ногой, сидя за столиком у окна и потягивая через соломинку коктейль. Высокая красивая шатенка медленно обвела взглядом зал, и ее глаза вдруг стали круглыми, как два среза лимона на моем бокале. Она поспешно процокала высоченными металлическими каблуками со стразами в моем направлении и, не отрывая от меня глаз, упала рядом на стул.

— Викусь, я в шоке!

Ее «Викусь» как-то непривычно резануло слух. Меня же все Неневестой Кащеевой называют, то есть называли — там, в Серпулии…

— Подруга, ты что с собой сделала?

— А что? — испугалась я.

— Ну… это все! — Алика выразительно покрутила в воздухе руками. — И так все знают, что ты у нас красавица, но щас — ваще! Ты что, на конкурс «Мисс Вселенная» готовишься, что ли? Волосы нарастила… Из солярия, наверное, целый день не вылезала… Когда ты все успела?

— Новые технологии, — махнула я рукой. — Были б деньги, тебе сейчас все что захочешь удлинят, что не хочешь — отрежут.

— Не знала, что сейчас так быстро можно нарастить… — потрогала Алика мои волосы. — Может, и мне сделать романтический зачесон? Познакомишь со своим мастером?

— Да не стоит. У тебя такая стрижка прикольная, тебе очень идет.

— Стильно, да? Мне тоже нравится. Ой, и колечко у тебя новое… Интересное какое! Старинное, что ли? Серебряное? Ты же серебро не носишь. Подарок, сознавайся? У тебя что — новый кавалер появился? Почему я не знаю? И когда ты успела? Я же тебя вчера вечером к самому дому привезла и ручкой помахала!

Алика, конечно, подружка что надо. Но рассказать ей о своих приключениях не могу. Во-первых, завтра же о моих «странностях» будет знать половина Днепропетровска, во-вторых, по доброте душевной она и сама может отправить меня на Игрень, полечиться. Для тех, кто не в курсе: на Игрени у нас находится городская психлечебница, а я туда попасть вовсе не мечтаю. Так что надо что-то сочинять.

— А у меня вечером еще гости были, — без зазрения совести соврала я.

— Кто это? — оживилась подруга.

— Троюродная сестра с мужем. Они в Одессу собрались, проездом ко мне успели заскочить, до ночного поезда. Из дому кое-что передали.

— А-а-а… — Алика потеряла интерес к моим гостям. — А слышала, вчера…

И пошло-поехало по накатанной дорожке. Короче, чем дальше в лес, тем толще партизаны. Ничего не разъяснилось, только еще больше сомнений и терзаний моей бедной душе.

А мне сейчас как-то неинтересно было выслушивать вчерашние гламурные новости и сплетни. Я вздохнула и перевела взгляд на молоденького бармена, с лукавой усмешкой поглядывающего в нашу сторону. Меня словно ледяной водой окатили. Точно! Кто-то решил подшутить, подкупил этого бармена, он что-то подсыпал мне в коктейль… Вот тебе и причина глюков! Ничего себе шуточки! Да так и наркоманкой можно стать, не подозревая об этом. Я с опаской покосилась на недопитый коктейль. Может, и сегодня будет то же самое? Я решительно встала и открыла рот с намерением высказать негодяю все, что я о нем думаю, а заодно выяснить, кто заказчик.

Нет. Я закрыла рот. Нужны доказательства, это дело серьезное. Я выудила из сумочки пластиковую коробочку с мятными жвачками, решительно высыпала их и, когда бармен отвернулся к вошедшему в зал посетителю, ловко отлила туда немного коктейля из бокала.

Даже увлеченная собственным рассказом Алика ничего не заметила. Нетерпение не дало мне возможности еще посидеть в баре, тем более что допивать находящийся под подозрением напиток я не решилась. Распростившись с недоумевающей подругой, я немедленно позвонила своему старому другу, когда-то мы были одноклассниками, а сейчас он работал в одной лаборатории и мог помочь мне выяснить правду, сохраняя при этом врачебную тайну.

Увы, в коктейле ничего, способного вызвать галлюцинации, не оказалось. Я даже не пожалела собственной кровушки, чтобы расставить все точки над «и». Результат был однозначным: наркотических веществ в крови не обнаружено.

Итак, эта версия тоже отпала.

* * *

Дни покатились своим чередом: работа, кафешка, подружки, коллеги…

Вначале я пребывала в полной уверенности, что все произошедшее — правда. И ждала-ждала-ждала, что вот явится мой дорогой Кащеюшка, отыщет меня в этом урбанизированном мире, и будем мы жить долго и счастливо. Я вглядывалась в лица прохожих, я оборачивалась на каждый шорох, я бродила по самым удаленным уголкам города, по пустынным паркам, по ожидающим лета пляжам. Раз даже чуть не спрыгнула с крыши местного «небоскреба». Но ничто не напоминало мне о волшебных землях, где я побывала. Нигде не открывались порталы в другие миры.

Я терла серебряное колечко, перекидывала его с пальца на палец, загадывала над ним желание повстречаться с Кащеем. Урбонус укоризненно глядел на меня, словно говоря, что я делаю вовсе не то, что следовало бы.

В конце концов я стала замечать, что воспоминания начинают тускнеть, словно сон, — только что он казался таким реальным и настоящим, и вдруг начинает развеиваться, словно утренний туман над прудом.

Тогда я стала проводить вечера с ноутбуком на коленях, старательно восстанавливая в памяти все, что было, и печатая главу за главой. Хотелось сказать «скоро», но не очень скоро была поставлена последняя точка в моих воспоминаниях. Я словно заново пережила все и еще более уверилась в реальности происходящего. Я отослала написанный роман в самое популярное издательство России и вскоре уже подписывала договор. Мои воспоминания вышли в свет в серии юмористической фантастики. В моих приключениях, действительно, было множество смешных моментов. Я стала известной.

Время шло, но Кащей так и не появился на моем пороге. И скоро мне стало казаться, что все это просто привиделось, померещилось, приснилось. Воздушные замки моих мечтаний растаяли, нужно было смириться с мыслью, что придется строить свою жизнь дальше здесь, в этом мире, в этой реальности.

* * *

Ветер с шумом ударил в окно, даже показалось, что задребезжали стекла. Что за погода мерзопакостная? Еще не вечер, а сумрачно, серо, противно. Крупные редкие капли размазались по стеклу унылыми кляксами. Ветер снова ударил, словно стараясь пробиться внутрь. Надо проверить, хорошо ли окна закрыты. Я нехотя встала; проходя мимо комода, погладила обложку толстенького томика под названием «Неневеста Кащеева». Посмотрела на себя на обложке. Да, что-то я изменилась, грустная такая стала, совсем на себя не похожа. В стекла снова ударил порыв ветра, напомнив, куда я шла. Я отодвинула занавеску и поежилась. Не хотелось бы сейчас оказаться на улице. Проверила запоры. Нормально все. Ворох сорванных листьев рассыпался по стеклу, я даже отшатнулась. Вот это погода! Точнее, непогода! Да что же это там делается?

Я приблизилась к окну и прилипла носом к стеклу, пытаясь разглядеть, что происходит на улице.

Внизу, на асфальте, ветер кружил листья, бумажки, пустые пакеты, банки из-под пива, прочий непонятный мусор. И он укладывался на тротуаре прямо перед моими окнами, вырисовывая большие неровные буквы.

Я заморгала, пытаясь прочесть их сквозь покрытое редкими каплями дождя стекло. Что это мне кажется? Навязчивые идеи вызвали клиническое расстройство психики? Ясно-ясно…

Но я уже не могла оторваться от разворачивающегося передо мной зрелища. Городской мусор уверенно выстраивался под твердой рукой ветра в надпись: «НЕНЕВЕСТА!»

Глава 2 ДОБРЫЕ САМАРИТЯНЕ

Начинается! Это была единственная мысль, успевшая пролететь в моем сознании до того, как я отпрянула от окна, запутавшись в занавесках, схватила со спинки стула ветровку и выскочила из квартиры. К счастью, ключи оказались в кармашке, не то моя квартира осталась бы незакрытой на… неизвестно на какой период. Руки не слушались, ключ упрямо не хотел попадать в скважину, сердце колотилось, словно я уже пробежала рысью не меньше километра. Кое-как закрыв дверь, я, не дожидаясь лифта, бросилась по лестнице вниз. Дорогой меня догнала еще одна неприятная мысль: сейчас я выбегу и обнаружу, что ничего нет и не было, а злую шутку со мной сыграло воспаленное воображение плюс размытая дождем картинка за оконным стеклом.

Я судорожно сглотнула слюну, представив, с каким глупым видом буду сейчас возвращаться домой, и выскочила на улицу.

Редкие, но крупные капли тут же радостно покатились мне за шиворот. Резкий холодный ветер заставил прищуриться. Под окнами шевелились нечеткие буквы из всевозможного городского мусора.

НЕНЕВЕСТА!

Я ахнула. До сих пор меня терзали сомнения, но сейчас…

Ветер подхватил мусор, сгреб его в кучу и потащил вдоль по пустынному тротуару. В такую погоду и собаку на улицу выгнать жалко, но я без колебаний бросилась следом. Пластиковые бутылки, обертки от мороженого, пакетики от чипсов растянулись наподобие змея, уверенно скользившего, перетекая через асфальт, только ему известной траекторией через улицы, дворы, аллеи.

Я со стороны, наверное, представляла собой довольно странное зрелище, хорошо еще, что по пути почти никто не встречался, непогода старательно разогнала всех по уютным теплым квартирам. Мои волосы промокли и растрепались, джинсы до колен покрылись грязными пятнами, но змей двигался со скоростью, позволявшей мне не терять его из виду. Вскоре мы оказались в старом парке. Надутые ветром целлофановые пакеты крутнулись на месте, поджидая меня, и помчались по пешеходному мостику на Монастырский остров, замелькали там среди елок и вдруг остановились около большого древнего валуна. Перед ним круглым глазом растекалась темная, словно смоляная, лужа. Мусор закружил над нею, складываясь в гигантскую пульсирующую стрелку, словно на экране компьютера, указывающую вниз. Мне что, в лужу прыгать? На мгновение мое естество воспротивилось такой перспективе, но ветер словно подтолкнул меня сзади, бросив в самый центр тускло мерцающей жижи. Я вскрикнула, когда холодная жидкость коснулась ног, и тут же почувствовала, что проваливаюсь сквозь нее. Инстинктивно задрав голову вверх и зажмурившись, я открыла глаза только тогда, когда почувствовала, что я не одна, а кто-то нежно, но крепко держит меня за руку.

Кащей?!

Я обнаружила себя висящей в неописуемом пространстве, состоящем из переплетенных энергетических нитей, мерцающих и переливающихся, озаряемых короткими яркими вспышками, четко выделяющимися на основном сизом фоне. За руку меня держал молодой и довольно симпатичный мужчина, но, к моему величайшему сожалению, это был не Кащей. Севет! Северный ветер, один из четырех братьев-ветров из Серпулии! Холостой, набивавшийся в свое время мне в мужья, даже намеревавшийся похитить! Он и сейчас многозначительно пожимал мне руку, не сводя с моей растерянной физиономии лукавых глаз.

Я машинально поправила волосы.

— Не смотри вниз, — шепнул он, склонившись к моему уху. Холостой, набивавшийся в свое время мне в мужья, даже намеревавшийся похитить!

Естественно, я тут же глянула под ноги. Под ними ничего не было! И на чем это, спрашивается, мы держимся? На пустоте? Осознав это, я вдруг почувствовала, что стремительно падаю вниз. Севет подхватил меня за талию, и мы понеслись вместе с такой скоростью, что от рези в глазах потекли слезы, и я снова зажмурилась.

* * *

— Ну вот, я же говорил: не смотри вниз, — укоризненно выговаривал мне приятный баритон.

Я открыла глаза. Теперь я сидела на земле, на обычной зеленой траве, у подножия невысокой горы. В небе проплывали белые кудрявые барашки облаков. Вполне спокойная картина, можно и расслабиться. Я, после стольких месяцев пустоты в душе, вдруг почувствовала себя спокойно и радостно.

— Говорил? — переспросил голос.

— А ты не знаешь, что сказать «не делай этого» — самый верный способ заставить человека это сделать? — вспылила я. — Здравствуй, Сева.

— Да-а? Представь себе, понятия не имел, что у людей все обстоит именно так, — слегка смутился Северный ветер. — Здравствуй, Неневеста!

— Ну и как ты мне будешь сейчас все объяснять? Где Кащей? Почему меня до сих пор никто не нашел? Разве для ветра такая уж проблема перейти в другой мир и хотя бы передать весточку? Или с глаз долой — из сердца вон?

— Успокойся, красавица, я все сейчас объясню…

— Что ты объяснишь? Я уже думала, что с ума схожу, что все это были глюки! А вы… Ни ты, ни братья-ветры не додумались прилететь ко мне, проведать! Да как так можно?!

— Ну прости, прости… Не могли мы… Твой мир для нас закрыт, здесь другие стихии работают, тоже ветры, но дру-ги-е, — поймал Северный ветер мои кулачки, готовые опуститься на его грудь.

— Но ведь сейчас ты смог прийти! Почему же не мог раньше?!

— Нам не разрешали!

— Не разрешали? Но кто может командовать вольными ветрами?

— Неневеста, ты слишком многого не знаешь…

— Естественно, так просвети меня!

— Хорошо. Спрашивай, — кивнул головой Севет.

— Кто запретил вам проведать меня? — я заняла позу, уперев руки в бока.

— Смотритель.

— А это еще кто? Бог?

— Глупышка. Бог есть все, и все есть Бог, поэтому мы не можем рассматривать его, как отдельно взятое существо. Частица Наивысшего и Неизречимого во мне, в тебе, в Смотрителе…

— Хорошо. И кто же он?

— Он Смотритель, следит за порядком в ряде параллельных реальностей.

— И почему он не позволял вам прийти в мой мир? Ведь по другим мирам вы летаете свободно, я-то знаю.

— Потому что, увидев нас, ты захотела бы переместиться в пространство, где находится твой милый. — Севет хмыкнул. — А реальности — не игрушка, нельзя так свободно перемещаться из одной в другую простым смертным, они могут нарушить ход времени или разрушить ткань мироздания.

— Ага, значит, я могу разрушить ткань мироздания? А когда мы с Кащеем спасали Серпулию, останавливали конец света, тогда все было в порядке? А теперь, значит…

— Успокойся, Неневеста! Да, вы остановили конец света, но, припомни, разве не вы его и организовали?

— Не нарочно.

— Неважно, пойми: по закону бытия спасти мир могли только вы, те, которые сами вызвали конец света, и никто другой. Вы совершили ошибку, которая чуть не уничтожила Серпулию, но вы ее и исправили.

— Ладно, согласна. А где Кащей?

— Кащей… — покачал головой Севет. — Ты все думаешь только о нем, хотя встречала в Серпулии и других, не менее красивых мужчин.

— Сева, мы эту тему давно закрыли. Где Бессмертный? Не может быть, чтобы он меня не искал!

— Искал, с ума сходил, только не нашел.

— Он сейчас с королевой Маруккой?

— Да нет. Когда тебя отбросило в твой мир, Кащея срикошетило в совершенно другой. Я наблюдал за ним, он, действительно, чуть с ума не сошел. Тотчас начал поиски порталов в другие миры. Где только какой слушок — он уже ищет, пытается открыть, взломать даже то, что закрыто, защищено тройной защитой, хакер хренов!

— Не ругайся при девушке, — погрозила я пальцем, делая вид, что хмурюсь.

На самом деле мне стало очень даже весело от мысли, что Бессмертный меня ищет, не успокаивается.

— И где он сейчас? — поинтересовалась я.

— Пару-тройку раз ему удалось обнаружить порталы и перейти в другие реальности. Так он попал в Карритум, где услышал о тайном месте силы на востоке материка, о священной реликвии, называемой Кольцом мира. Кащей решил, что это скрытый портал, добрался туда и попытался открыть.

— И что?

— Открыть-то он открыл… К сожалению, это был вовсе не портал, а источник энергии, замкнутый, чтобы питать данную реальность. Когда Бессмертный нарушил целостность кольца, энергия стала уходить из этого мира. Защитная система сработала, Кащей стал пленником скалы навеки, но было уже невозможно остановить утечку энергии, это стало началом конца. Если Кольцо мира не будет замкнуто, Карритум исчезнет без следа.

— Та-а-ак… Кажется, начинаю понимать, что я сюда доставлена не без задней мысли.

— Какая ты проницательная, Неневеста, — усмехнулся Севет. — Да, Смотритель разрешил перенести тебя в Карритум, потому что только ты можешь остановить конец света и спасти эту реальность.

— Сегодня не первое апреля? Скажи, что ты пошутил.

Ветер молчал.

— Но ведь это невозможно! Почему я опять должна спасать чужие для меня миры?! И почему я? А если я не хочу?

— Хочешь. Ведь только замкнув Кольцо мира, ты сможешь освободить Кащея. Или он тебя больше не интересует?

Я надулась, но промолчала.

— Так не интересует? — переспросил Севет.

— С ним все в порядке? — уточнила я.

— Если ты хотела узнать, жив ли он, то ответ положительный, он ведь все-таки бессмертный. Но сказать, что все в порядке — язык не поворачивается. Какое «в порядке», когда он обездвижен, не ест и не пьет уже некоторое время, и неизвестно, сколько это все еще продлится. Впрочем, это зависит только от тебя. Ты можешь оставить его с погибающим миром и забыть, что он был в твоей жизни. Скажи слово, и я верну тебя назад, в твой мир.

— Да нет, ты сам знаешь, Кащея я не брошу. Но что я могу сделать? Ты сам говорил только что, что исправить ошибку может только тот, кто ее совершил, а я…

— А ты сейчас настолько связана энергетически с Бессмертным, что вполне можешь исправить его ошибку. Это во-первых. А во-вторых, ты к этому делу причастна, так как это из-за тебя все случилось (я хмыкнула: нашли виновную). А в-третьих, ты единственная, кто имеет возможность это сделать.

— Как?

— Кольцо. — Сева кивнул на свернувшийся на моем пальце серебряный Урбонус. — Символ вечности и вечного возрождения. Тебе предстоит пройти через Карритум и на самом востоке материка отыскать стелу с изображением змея, пожирающего свой хвост, Кольцо мира. С помощью Урбонуса ты сможешь замкнуть энергетический поток и остановить конец света. Смотритель позволил перенести тебя в этот мир. Ты — его единственный шанс, понимаешь?

Я кивнула.

— Значит, это и есть Карритум?

— Да, это он.

Я задумчиво посмотрела на восток.

— А почему ты не перенес меня сразу в нужное место? Все было бы быстро и весело.

— Портал открывается только здесь. Запомни это место, достаточно вернуться сюда самой или с Кащеем и позвать меня, как я появлюсь и отнесу вас куда пожелаете.

— А если ко мне домой? Сева, — забеспокоилась я, — а можно будет вернуться в то самое время, когда я ушла из дому? А то меня с работы уволят, если я пропаду надолго. А за квартиру платить? И родители беспокоиться будут…

— Устроим, — успокоил меня Северный ветер. — Можно подыскать временные потоки и вернуть тебя в то же время плюс-минус несколько часов. Это не проблема.

— Это хорошо, а то, как я вижу, мне путешествие долгое предстоит. Я хоть успею до конца света добраться до Кольца мира?

— Да что тут за расстояния? — пожал плечами Сева. — Раз-два, и прошла. Да для тебя это вообще прогулкой будет. Да еще с твоими способностями подыскивать транспорт. В Серпулии и на келпи плавала, и на драконихе, и на смерче летала. Да здесь и трудностей никаких не предвидится. Мир заселен человеческими цивилизациями, в отличие от Серпулии, где человеческим был только Спящий город. О конце света еще никто не знает. Войн в данный момент нигде не ведется, мир да благодать. Времени еще в избытке. Пока только исчезла первая луна, она самая маленькая и легкая была, вот ее первой и унесло. Еще осталось три луны, вот когда исчезнет последняя, тогда можно говорить, что времени осталось мало, тогда начнет исчезать и сам Карритум.

Я поежилась.

— Времени — навалом, я за свои слова отвечаю, — стукнул себя кулаком в грудь Северный ветер. — Ну что, в путь?

— А как там Славозаровны? — надумала спросить я, — Детишками не обзавелись?

— Еще нет, но уже скоро, — улыбнулся Сева. — Согласилась бы стать моей женой — не лазила б теперь по чужим реальностям, а сидела бы дома и тоже готовилась стать матерью.

— Привет всем передавай, лады? И братьям-ветрам тоже, — махнула я рукой.

— Передам, куда я денусь. Удачи тебе, Неневеста! Сейчас прямо туда иди, — указал он рукой вперед. — На самый дальний восток, а там каждый подскажет.

Я повернулась и собралась уходить.

— Постой! — Сева прижал меня к груди. — Жаль, что нельзя мне с тобой, я бы с радостью. Но работа… Я даже заявление на отпуск написал — не отпустили.

А может, и хорошо, что нельзя, подумала я. Не хватало всю дорогу отбиваться от его ухаживаний. Уж лучше я сама, говорит же ветер, что никаких опасностей здесь нет.

— Можно я тебя поцелую, Неневеста?

Я подставила щечку и поспешила покинуть любвеобильного симпатягу Севу.

— Пока-пока. Когда я вернусь, ты чтоб по первому зову явился. Уразумел?

И я бодро зашагала в восточном направлении. Взобравшись на ближайший пригорок, оглянулась. Севет так и стоял, наблюдая издали за мной. Увидев, что я смотрю, встрепенулся, махнул рукой и исчез. А я осталась в незнакомом мире совсем одна, и как-то сразу остро почувствовав одиночество. Может, лучше было бы идти с Севой?

Все равно уже ничего не изменишь. Я оглянулась вокруг: западные горы плавно сходили на нет, а впереди маячил невысокий перевал. Мягкие склоны покрывала густая пышная трава. Пчелы жужжали, отыскивая в зелени медоносы. Идиллия. Солнце едва перевалило за полдень, а на востоке уже появилась первая луна, напоминающая бледное облачко в ярком дневном свете. Неужели их здесь вправду четыре?

Мелькнувшая мысль не дала мне расслабиться и насладиться окружающим пейзажем: а вдруг это новая серия галлюцинаций? Шизофрения-2? Или сон? Сморило у камина, сама не заметила. Я склонилась и провела рукой по траве. Вполне реальные ощущения. Растерла пальцами лист, понюхала. Зеленью пахнет. Тогда я применила самое испытанное средство — ущипнула себя изо всех сил за руку.

Ой-ой! Синяк будет, точно. Значит, не сон это, не сон! И не глюк. А если даже глюк, то настолько реальный, что какая мне, собственно, разница?

Стоп! А что же это я у Севы даже еды не попросила? В чужой мир без запасов, без денег… Что я здесь делать буду? Эй, Смотритель, ты чего это недосмотрел? Если уж отправляете меня в командировку, будьте добры суточные выплатить по полной программе, плюс расходы на проживание, транспорт, плюс дополнительные, непредвиденные… Я с надеждой посмотрела на небеса. Ничего не изменилось. Ну и ладно! Я и сама не пропаду. В студенческие годы автостопом половину Украины объездила.

Я обиделась и быстро зашагала к перевалу, подсчитывая в голове дебет-кредит. Да, я оказалась в незнакомойреальности, это минус, но у меня уже есть опыт путешествия по измерениям, это плюс. В прошлый раз я перенеслась в Серпулию в простыне на босо тело, это был бо-ольшой минус. Теперь я в удобной приличной одежде: джинсы, кроссовки, маечка и джинсовая ветровка, это плюс. Но тогда со мной рядом был мужчина моей мечты, это огромный плюс, а сейчас я одна, совсем одна. И это о-огромный минус в моей биографии. Но не надо киснуть, плюсы еще есть. Например, то, что Карритум — спокойное безопасное место, население — человеческое, площадь — ограниченная. Путешествие мне предстоит приятное и не слишком длительное. А в конце — приз! Кащей Бессмертный собственной персоной в полное и безраздельное пользование. Минусы тоже еще имеются. Оказывается, за мной наблюдают. Во-первых, какой-то неизвестный Смотритель. Кто это? Что это? Мистер Икс просто какой-то. Во-вторых, наверняка Севет, а может, и все братья-ветры. Я не верю, что до сих пор Севет не наблюдал за мной, раз он так свободно шныряет в этих пространственно-временных переходах. А в-третьих, вообще еще неизвестно кто. Возможно, все, кому не лень сунуть любопытный нос в чужую жизнь. Просто какое-то шоу «За стеклом» получается. А я бы в это шоу не пошла ни за какие деньги. Ну, разве что за о-очень большие. Потому что не люблю жить с оглядкой на камеру. Это моя личная жизнь! И она должна быть неприкосновенна! Свободу попугаям!

Хотя, с другой стороны, пусть наблюдают. Может, помогут в случае необходимости. Вообще-то я надеюсь, что такой необходимости не возникнет, но мало ли…

Вот так! За раздумьями не заметила, как взобралась на перевал. Еще шаг — и мне открылся живописный вид на Карритум. Действительно, все очень прилично. Луга, леса, поля… Небольшое королевство прямо по курсу. Обычное средневековое королевство, думаю, не бедное, так как полностью огорожено крепостной стеной, в окружении квадратиков огородов, словно декоративный цветок. Очень даже кстати. С голоду я теперь точно не помру. Ведь все мы люди, братья и сестры!

С таким оптимистическим настроем я стала спускаться вниз.

По непонятному мне закону природы вниз идти всегда оказывается намного дольше, чем вверх. Да и определять расстояния в горах — дело неблагодарное. С вершины перевала мне показалось, что до симпатичного королевства не так уж и далеко, но по мере дальнейшего продвижения оптимизм и хорошее настроение плавно сходили на нет. Сначала неприятно засосало под ложечкой, потом есть захотелось со страшной силой. И пить тоже. И, как назло, ни одного ручья с экологически чистой водой, и с экологически грязной — тоже.

Совсем приуныв, добралась я до огородов. Чисто выполотые, ухоженные, но все растения были еще молодыми, одни цвели в изобилии, на других едва появилась завязь. Короче, ничего съедобного я не обнаружила. Я голодать долго не умею. К тому времени как добралась до крепостной стены, у меня уже темнело в глазах. Шершавая кладка из крупного голубого кирпича вселила в мое сердце надежду, но куда идти дальше? Ни вправо, ни влево никаких ворот не видать. Оно и понятно, на кой им выход в сторону гор. А для меня это — продолжение голодной агонии. Я же с утра ничего не ела! Да и завтрак был весьма скромным: кофе с тостами. Не умею я по утрам есть суп или котлеты, с детства не приучена, точнее, сама себя не приучила. Если бы я знала, что сегодня меня будут отучать обедать и ужинать, с собой прихватила бы хоть колечко колбаски. Но увы…

Солнце коснулось вершин, и на землю упали длинные синие тени. Сумерки в горах начинаются рано. Я вздохнула и поплелась вдоль стены. Ведь, в конце концов, должен быть где-то этот вход! Если его не закроют на ночь. А то придется ночевать без крыши над головой, одной и голодной.

К счастью, мои расчеты оказались правильными, и вскоре я обнаружила открытые двери. Это были не парадные ворота, а черный ход для скота. Молоденький пастушок неспешно загонял стадо пестрых коров и бестолковых толкающихся телят.

Наконец-то живой человек! Я с радостью бросилась к нему.

— Чу! Что за чудо-юдо?! — Рыжий веснушчатый пастушок попятился, закрываясь от меня рукой, сжимающей большой кусок хлеба, на который я жадно уставилась. — Сгинь! Сгинь!

— Ты чего, с ума сошел? — заорала я, пытаясь сохранить приветливое выражение лица. — Бедной голодной девушке нужна твоя помощь! Бедная голодная девушка будет очень благодарна…

— Девушка? В таком наряде? — Несчастный испуганно затряс головой. — Не трогай меня, пожалуйста! Если ты такая голодная, возьми любого телка, в них молодая вкусная кровь!

Да за кого он меня принимает? За вампиршу, что ли? Я что, такая страшная? Или это из-за того, что я в джинсах? И вообще, здесь что, часто прогуливаются вампиры? Тогда я точно за городом ночевать не буду.

Заметив мои колебания, пастушок, как настоящий трус, вдруг резко изменил политику и, отступая, заорал что есть мочи:

— Спасите! Спасите! Стража!

Ясно, каши с ним не сваришь. С такими малограмотными, темными элементами нечего вести просветительские беседы. Я в два прыжка догнала его (теперь понял, в чем преимущество моих джинсов?), выдрала из его руки хлеб, сорвала с пояса флягу с водой и, оставив его, онемевшего от ужаса, двинулась к проходу, лавируя между коровами и телятами.

Стража, действительно, здесь была. Четверка крепких волосатых мужиков склонилась над картами, стуча по деревянной колоде кулаками и громко комментируя игру. К счастью, они даже не подняли голов на вопли пастушка, видно, не в чести он у них.

Коровы тянулись знакомой дорогой к скотному двору, а я поспешила скрыться между хозяйственными постройками. Я еще услышала, как пастушок попытался достучаться до совести стражников, не выполнивших свой долг по охране родины от вредоносных элементов, и как его, козла кривоногого, очень далеко послали, да еще пообещали кривые ноги прикрутить к голове вместо рогов. А вот выполнили ли они свои обещания, я так и не узнала, хотя посмотреть на результат подобной хирургической трансплантации органов было бы интересно.

В городе сумерки еще более сгустились, а ноги у меня гудели, как трансформаторы, и тут я подумала, что от добра добра не ищут. Следует радоваться тому, что имеешь. Поэтому я, увидев сарай с сеном, решила, что на сегодняшнюю ночь есть у меня и кров и стол — в виде отобранных у истеричного пастушка запасов. Пусть скромно, пусть не отель пятизвездочный, будем считать, что «частный сектор», поближе к природе, так сказать.

Ночь становилась прохладной, пришлось зарыться в сено с головой и получить все удовольствия, которые предоставлял сарай, расположенный «поближе к природе». Колючки кололи мне бока, в щели старого строения задувал ветер, а где-то шуршали мыши.

Вздохнув, вспомнила я, как уютно было спать на плече у Кащея Бессмертного, моего милого Странника, заботливо укрывавшего меня плащом с черепушкой. Затем как можно медленнее сжевала ржаной, пахнущий кислинкой закваски хлеб, запивая теплой водой из фляги, и уснула без сновидений, уставшая, но счастливая, что мои приключения продолжаются. Да, как настроение человека зависит от его желудка! Стоило немного перекусить, как все произошедшее стало казаться мне в радужном свете.

* * *

Утро встретило меня пробивающимися сквозь щели длинными тонкими лучиками света. Я зевнула и выбралась из сена, долго выбирала на ощупь из волос сухие травинки. Ну вот, опять ни сумочки, ни зеркальца, ни расчески… Кое-как приведя себя в порядок, выбралась на улицу.

Буду идти в центр. Добрые люди обязательно найдутся.

Вскоре я добралась до людных мест. Просто одетые горожане сторонились меня, бросали недоуменные взгляды, но, во всяком случае, никто не кричал: «Спасите! Вампирша!» Видно, этот малый был не в своем рассудке, недаром его стражники даже слушать не захотели.

Утренний голод напомнил о себе громким бурчанием в животе. Ну и где эти «люди добрые»?

— Тетенька… — попробовала я обратиться к дородной горожанке с корзиной, позволявшей предположить, что в ней явно лишние продукты — хозяйке давно следовало бы сесть на диету, а еду безвозмездно раздавать худеньким изящным девушкам.

— Да иди ты, бесстыдница! — отмахнулась от меня «тетенька».

И чего это я бесстыдница? Из-за того, что в джинсах? Естественно, встреченные мною редкие девицы, прогуливающиеся в сопровождении строгих матрон, одеты в скромные длинные юбки, но это еще не повод обзываться.

— Дяденька, не могли бы вы дать мне немного еды? — заглянула я в попавшийся на дороге трактир с изображением двух красноносых пьяниц с пенными кружками в руках и говорящим названием «Третьим будешь?».

— У нас таких не обслуживают! — рявкнул трактирщик, внешность которого полностью совпадала с портретом на вывеске.

— Да я не даром, я отработаю… — ласковым голосом попросила я и задумалась, чем бы я могла ему помочь.

Вымыть полы? Почистить посуду? Приготовить еду? Придумала!

— Я могу вам посетителей зазывать!

— Закрой дверь с той стороны! — сжал в руках кочергу трактирщик.

Ладно-ладно. Прям, нервный какой.

Мне что теперь, с шапкой по городу идти, припевая: «Сами мы не местные… Из другого измерения…»

А голод-то не тетка… Нет, нужно обратиться к ровесникам, они поймут и помогут.

— Девушка, а девушка!

Румяная девица шарахнулась на другую сторону улицы, а толстозадая матрона закрыла ее от меня своим телом, как амбразуру.

— Молодой человек! Можно вас на минуточку?

— А что мы за минуточку успеем? — Парняга оценивающе облизнулся. — Давай на час! Сколько?

— Чего?! Да пошел ты!..

Я круто развернулась и двинулась прочь, размазывая слезы на грязном лице.

Неужели только таким образом можно заработать в большом городе кусок хлеба?

Миф о добрых самаритянах развеялся, как дым. Да мне в Серпулии, где живут только нечеловеческие племена, прожить было в тысячу раз легче, чем здесь. И это мои соплеменники! Люди! Смотритель, ты куда смотришь?! Сева, забери меня отсюда!

Горожане все так же бежали по своим делам. Небеса с издевкой молчали. И что мне делать дальше?

Я вышла на площадь, где из стены бил небольшой фонтанчик. Вода! Счастье-то какое! Наконец-то я смогла напиться и смыть с лица слезы, перемешанные с грязью. Прохлада принесла временное облегчение и новые мысли. Надо искать правящую верхушку. Рассказать им какую-нибудь сказочку о напавших на бедную девушку разбойниках, разжалобить, размягчить…

Ободренная появившейся надеждой, я стала разыскивать дом, замок, дворец или что здесь есть, где живет царь, король или князь. Сделать это было не сложно, следовало просто идти в ту сторону, где дома становились все богаче.

Пройдя несколько кварталов, я вышла на широкую улицу с двусторонним движением по две полосы в каждом направлении. Ее украшали столбы с коваными фонарями, лавочки с клумбами между ними, статуи играющих ребятишек. В конце улицы возвышался над остальными постройками аккуратный яркий замок. По своим легким воздушным линиям стрельчатых окон, лесенок, балконов это был дворец, хотя некоторые элементы башен и ограды напоминали замок.

Мне — туда. Я медленно двинулась вперед, разглядывая архитектуру построек на улице и обдумывая, что я скажу, когда меня впустят. Если меня впустят.

Мои раздумья были прерваны шумом и криками. Что это?

Изящная повозка, запряженная серым в яблоках конем, пронеслась, теряя колеса, продолжающие свой путь самостоятельно. Люди с воплями ужаса разбегались в разные стороны, сталкиваясь и рассыпая только что приобретенные на рынке товары. Кто-то потерял маленького ребенка лет двух, не более, и тот горько выводил посреди улицы рулады. На резных воротах дворца-замка застыл человек, крича: «Назад! Назад! Место! Фу!» Два огромных пса, видимо, только что выскочившие из ворот, почуяв свободу, и ухом не вели в ответ на его зов. Они мчались по улице, сея панику, прекрасные образцы собачьего племени, похожие на помесь сенбернара с овчаркой, но на целую голову превосходившие обоих. В этом орущем, визжащем, плачущем аду два черных лохматых зверя мчались прямо на меня!

Глава 3 МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ, ОСТОРОЖНО!

Собачки!

Душа моя широко распахнулась при виде огромных лохматых псин, а сердце, как обычно, наполнилось всепоглощающей нежностью.

Как обычно, потому что с раннего детства обожаю больших собак, и моя страсть к ним прямо пропорциональна их размеру. Немецкие овчарки, колли, кавказцы, ньюфаундленды… Все большие собаки очень умные, они прекрасно знают, когда они на работе и нужно полаять, отрабатывая харчи, когда следует придавить какого-нибудь мерзавца, и никогда не тронут ребенка или взрослого, излучающего искреннее дружелюбие. Именно поэтому я вводила в ступор хозяев «злых собак», когда совсем малышкой висла на шее у их охранников. Я и сейчас ни одного красавца мимо не пройду, не приласкав, не потрепав по холке. Они сразу чувствуют любовь. Только не думайте, что, узнав этот «секрет», вы сразу же сможете спокойно общаться со всеми встречными собаками. Если они почувствуют запах страха, хоть самую малость, вам не поздоровится. Да, страх имеет запах, и если мы, дети цивилизации, не ощущаем его, то любой зверь учует его издали и не сможет устоять перед искушением, ведь запах страха излучает только добыча, а добычу нужно гнать, ловить и, желательно, есть.

А вот маленьких собачек, всяких там мосек, шавок, жучек, не люблю. Глупые они. Глупые и закомплексованные. Злятся из-за того, что не доросли до настоящей собаки и, как и некоторые люди, которые не могут достичь желаемого собственными силами, пытаются «взять горлом». «Ай, Моська, знать, она сильна, что лает на слона…» Такая и цапнуть может, чтобы всем доказать, что она чего-то стоит.

К счастью, на меня надвигались настоящие красавцы, не знаю, что за порода, кажется, они даже выше сенбернара. Мое лицо расплылось в улыбке, я распахнула объятия, и первый зверь натолкнулся на меня, свалив своей тяжестью на дорогу. Я рассмеялась, вонзая пальцы в теплую мягкую шерсть, пес склонился надо мной, вылизывая лицо, а я тискала его, словно плюшевую игрушку, приговаривая:

— Хороший мой! Откуда ты такой, красавчик?

Тут подбежала и вторая собака, требуя своей порции ласки. Но, как обычно, наиграться мне не дали. За спинами моих новых друзей показались хозяева, крича «фу!» и оттягивая их за поводки. Хозяева всегда ревнуют питомцев к чужим людям.

Ну и что это за крики вокруг? Как мне надоел этот шум! Я оглянулась. Откуда они все взялись? Вокруг меня суетились какие-то люди, неловко пытаясь помочь мне, поднять из пыли. Только сейчас я заметила, как измазалась.

— Принцесса? Принцесса!

Где? Я с любопытством оглянулась вокруг. Никого похожего на принцессу не увидела. Все тетки, мягко выражаясь, немолодые, да еще двое мужчин в ливреях, пытающихся оттащить собак.

Тетки тянули ко мне руки, отряхивая с джинсов пыль. С чего такая забота?

— Принцесса! Не может быть!

— Может, ведь малая луна исчезла!

— Да и собаки… Это она!

— Точно, она.

— Тогда быстрей во дворец!

— Ваше высочество! Обопритесь на меня! — Одна из окруживших меня теток, со строгим неподвижным лицом, протянула мне руку, оттолкнув остальных, и жестом указала на возвышающееся впереди здание, которое чуть ранее привлекло мое внимание. — Прошу вас, поспешим к вашим родителям. Они будут счастливы!

Я снова оглянулась. С кем это она сейчас общалась?

— Ваше высочество! Идемте же, — настойчиво потянула она меня за руку.

Что? Это она ко мне? Что за чудовищная ошибка!

Я попыталась вырвать руку и запротестовала:

— Вы не… Я не… Это не…

А, собственно, почему нет? Да я ведь всю жизнь об этом мечтала! Я — принцесса! Пусть это какое-то недоразумение, какая-то ошибка, пусть я побуду принцессой несколько часов или минут. По крайней мере, покормят. А еще я попаду во дворец и встречусь с правящей верхушкой, все объясню, попрошу помощи. А то ведь просто так, без блата, могут и не пропустить.

И я промолчала, позволив заблуждению продолжаться. Взявшая в свои руки инициативу тетка с величественным видом повела меня во дворец, а остальные мамки-няньки, подхватив юбки, последовали за нами.

Ой, сколько шуму наделало мое появление! Слуги бегали, суетились, чуть не сбивая друг друга с ног. Я даже толком не смогла ничего рассмотреть.

Я думала, что меня сразу же отведут к так называемым родителям. Но тетка первым делом отправила меня в баню. Тоже неплохо. Даже еще лучше. После ночи на сеновале мне как раз купания и не хватало. Поэтому я не стала париться по поводу своего временного положения, а стала париться в натуре. Точнее, самой мне даже делать ничего не пришлось.

— Снимайте, ваше высочество, вашу мерзопакостную одежонку…

Это она что, про мои фирменные джинсы так выразилась?

Крепкие руки служанок раздели меня за одну минутку.

— Пожалуйте в бадью, — тетка лично пальчиком, вместо термометра, проверила воду, осталась довольна, и только после того, как я с блаженным видом устроилась в не очень удобной посудине, начала разговор:

— Вы меня, ваше высочество, не помните?

Я задумчиво покачала головой.

— Я — Клементина, первая фрейлина вашей матушки. А вас я помню еще маленькой. Вы были очаровательным ребенком. Да вы и сейчас просто прелесть! Эти белокурые волосы…

«Крашеные», — подумала я, но промолчала. Лучше я пока ничего говорить не стану, а буду соображать, в чем здесь фишка, почему меня сочли принцессой, и что мне следует делать дальше.

— Вы почти не изменились, — продолжала Клементина.

Вот как? Это даже интересно.

— Я не вправе спрашивать вас, где вы пропадали столько времени, но знайте, что ваши родители очень страдали! Вас разыскивали не только в нашем королевстве, но и в другие были разосланы шпионы, только безрезультатно. Двадцать лет, целых двадцать лет! А когда вы пропали, вам было три. Неужели вы ничего не помните?

Я снова покачала головой.

— Никто уже не верил, что вы вернетесь домой. Никто, кроме ваших родителей и меня. Я заботилась о вас, маленькой, и сейчас буду служить вам верой и правдой.

Не очень она, думаю, заботилась обо мне, то есть о настоящей принцессе, раз я, то есть она, пропала. Как я быстро вживаюсь в роль!

— А с чего вы взяли, что принцесса именно я?

— А как же иначе, дитя мое — простите, ваше высочество! Во-первых, еще три года назад цыганка-гадалка, привезенная специально из Лакуты в нашу Пракию, предсказала вашим родителям, что их похищенная дочь вернется, когда с неба исчезнет Дакота, малая луна. Все думали, что старуха врет, как такое может быть? Но прошло время, и луна исчезла. Никто не знает, что с ней случилось. Но с того момента ваши родители стали ждать возвращения пропавшей дочери каждую минуту, даже комнату вам велели приготовить. Не знали только, как определить, настоящая ли принцесса. Несколько самозванок уже пытались выдать себя за королевскую дочь, их вздернули на городской площади.

Я чуть слюной не подавилась.

— Но я не говорила, что я — принцесса! Я совершенно не помню…

— Ваше высочество, вам и не нужно было ничего говорить, вас сразу же собаки узнали! Они родились в год вашего исчезновения…

— Собаки столько не живут! — перебила даму я.

— Это особая порода, королевские сеттеры, выведенные специально для королевских семей, отличаются мощью и гораздо большей длительностью жизни, а также исключительной верностью. Неужели вы их не помните? Так вот, они родились в год вашего исчезновения, но у собак очень хорошая память. Если бы они не признали в вас принцессу, то разорвали бы в клочья!

— Да, наверное, — прошептала я.

Служанки уже вымыли мое тело и волосы, а теперь держали наготове изумительное розовое платье из парчи и атласа, расшитое жемчужинами и замысловатыми узорами золотыми и серебряными нитями. Я с него глаз не сводила, пока меня вытирали.

— Извините, ваше высочество, осмелюсь посоветовать вам поспешить — ваши родители заждались, они хотят видеть и обнять свою обретенную дочь!

Платье смело прочь все мои намерения не выдавать себя за принцессу, и я, зажмурившись от удовольствия, позволила нарядить себя, как новую куклу.

— Зеркало мне! Зеркало!

— Вот точно такая же была маленькая, — умильно стряхнула с ресниц слезу пожилая служанка, — только наденет новый наряд и тут же кричит: «Зеркало!»

Заметив, что я ее слушаю, старуха смутилась, но я приветливо улыбнулась ей.

В этот момент мне поднесли зеркало, и я смогла увидать себя во всей красе. Корсет туго затянул талию, верхняя пышная юбка красиво лежала на кольцах кринолина, кружевной верх то ли прикрывал, то ли приоткрывал грудь, рукава фонарями почти до локтей делали фигуру еще более привлекательной. Чьи-то ловкие руки уже застегивали на моей шее колье из сверкающих граненых камней, полагаю, настоящих бриллиантов!

— Это украшение подарил вам отец, когда вашему высочеству исполнилось три года, незадолго до вашего исчезновения, — поправила колье Клементина.

Умелые быстрые руки уже мастерили мне прическу, легкую, незатейливую, — слегка подобрали волосы сзади и подкрутили пряди на висках. Убранство довершил тонкий золотой обруч на лбу.

— Почти королева, — вздохнула восхищенно старая служанка, и мне не понравился взгляд, брошенный на нее первой фрейлиной.

— Королева-мать еще здравствует, — почти прошипела она.

— Да я ничего не имела в виду! — бросилась извиняться старуха. — Просто радуюсь, что нашлась ее дочь, ее единственный ребенок!

Я посмотрела в зеркало и тоже замерла в восхищении. Я всегда мечтала вот так пожить. Видел бы меня сейчас Кащей! А Марукка от зависти лопнула бы на месте!

— Ваше высочество, извините, но ваши венценосные родители вас ждут…

— Да-да, я уже готова. — И я в сопровождении Клементины отправилась на аудиенцию к королю и королеве Пракии.

* * *

— Дитя мое! — кинулась ко мне немолодая женщина в роскошном бордовом платье, как только я переступила порог тронного зала. Она, наверное, была очень красива в молодости, но исчезновение единственного ребенка наложило свой отпечаток на ее лицо.

— Королева Генриетта, ваша матушка, — подтолкнула меня первая фрейлина.

Женщина нежно обняла меня, и я решила, что сейчас сознаюсь ей, что произошла ошибка, не могу я обманывать горюющую мать.

— Король Генрих Двадцать Первый, ваш отец.

Седой приятный мужчина с благородной бородкой положил мне на плечо руку и, пустив одну скупую слезу, прошептал:

— Дочь… Маргарет…

Надо сознаваться, нельзя давать им ложную надежду.

— Ваше величество, ваше величество… — поглядела я по очереди то на короля, то на королеву. — Вы меня простите, но произошла ошибка, я не могу быть вашей дочерью!

— Нет! — почти закричала Генриетта. — Никакой ошибки быть не может! Разве я не поняла бы, если б это была не ты! Все совпадает, все сходится, все, как предсказано! Я так долго ждала этого дня!

— Но я родилась и всю жизнь жила в другом мире, у меня там настоящие родители.

— Нет-нет, — снова запротестовала королева. — Это еще ничего не значит. Тебя похитили маленькой, поэтому ты ничего не помнишь. Клементина говорила, что это происки соседней державы. Они знали, что ты наш единственный ребенок и, похитив тебя, они лишают Пракию наследницы. Вполне вероятно, что с помощью какого-то колдуна тебя отправили в другой мир, ведь в нашем мире мы бы тебя обязательно отыскали. Да-да, теперь я понимаю, почему поиски были безрезультатными! Все так и было! Тебя могли специально лишить памяти и подбросить в чужую семью. Спасибо добрым людям, которые вырастили тебя, как родную, но ты наша дочь!

— Я понимаю, что тебе сейчас трудно, — добавил король, — но ты должна верить нам. К тому же Рем и Ром признали тебя.

— Да я просто люблю собак! Меня все собаки признают.

Король покачал головой:

— Нет, девочка, они никогда не подпускали к себе чужих, они признают только членов королевской семьи. Они помнят тебя.

Ну и как теперь доказать, что ты не верблюд? Честное слово, я уже все доводы исчерпала. Ладно, думаю, вскоре все само выяснится. Я им правду сказала, ко мне претензий быть не может. Поживу пока принцессой, это очень даже неплохо, а то мне уже становится почему-то плохо, и не почему-то, а точно знаю почему.

— Я есть хочу, — прошептала я и, пошатываясь от слабости, опустилась на скамью.

* * *

А принцессой быть и правда неплохо. У меня еще такой лафы никогда в жизни не было. На работу ходить не надо, спать можно, сколько хочешь, обновками снабжают, не жлобятся, украшения все настоящие, не бижутерия, еда вся под заказ, как в лучших домах Парижа и Лондона. Живи и радуйся.

Я и расслабилась. Неделю провела, живя праздной жизнью. Со слугами перезнакомилась, особенно подружилась со старушкой, которая вспоминала, как я маленькой в зеркало гляделась. Оказалось, что именно она была няней принцессы, а первая фрейлина только временами водила племянницу погулять. Племянницу, потому что Клементина не просто первая фрейлина, а еще родная сестра Генриетты. Обе — дочери соседнего короля, только Генрих выбрал младшую, а старшая так и осталась при своих интересах, не нашлось ей холостого короля, вот она и переехала к сестре. Здесь и замуж вышла за местного, из знати, сына родила. Меня с этим сыном, Фейлуком, познакомили, но не понравился он мне, невоспитанный парень двадцати лет, воображающий из себя невесть что.

Много времени я проводила с королем и королевой. Они расспрашивали меня о моем мире, ахали, охали, удивлялись. Будет им о чем внукам рассказывать. Если, конечно, найдется их настоящая дочь. Мне даже самой стало интересно, что же здесь произошло. Ясно, что замешан кто-то близкий ко двору. В происки соседних государств мне никак не верилось. За двадцать лет никаких попыток развязать войну или отравить короля с королевой не было. Стало быть, врага следует искать «под крышей дома своего». И… Меня вдруг посетила не очень приятная, а точнее, очень даже неприятная мысль. Если принцессу нужно было убрать, а теперь под ее именем появилась я, то не попытается ли некий «доброжелатель» избавиться теперь от меня?

Или надо побыстрее делать отсюда ноги, или… И я начала с удвоенным вниманием приглядываться и прислушиваться ко всему.

Но новый поворот событий смешал мне все карты начатого расследования.

Обычно меня никто не трогал, и я могла спокойно спать хоть до обеда, но в это утро в мою дверь постучали довольно рано, солнце едва поднялось над деревьями.

— Кто?!

Сначала я вознамерилась швырнуть в нежданного посетителя подушкой, хотя уже вполне отдохнула, — чтоб не распускались, но вспомнила, что мне следует быть сейчас предельно осторожной, и передумала.

Глава 4 ТЕСТ НА ПРИНЦЕССУ

Не люблю утро начинать с незапланированных встреч, но делать нечего, надо выяснить, кому это я понадобилась в такую рань. — Войдите!

Дверь приоткрылась, и в комнату вплыла первая фрейлина с удрученным выражением лица. Оно у нее, вообще-то, никогда и не было особенно приятным.

— Доброе утро, ваше высочество! Прошу простить, что я нарушила ваш сон, но я должна сообщить вам не слишком приятную новость.

Я села в кровати, натянув по горло одеяло, вставать не хотелось.

— Ну и что там такое?

— Вы, в некотором смысле, сами явились виновницей происходящего…

— И в чем это я виновата?

— Вы все время убеждали своих родителей, что вы — это не вы. Вот они и решили, что все же стоит провести традиционную процедуру проверки, которую до вас не прошло несколько претенденток на звание принцессы. Но в этот раз мы все полностью уверены, что вы — самая настоящая принцесса Маргарет, наследница трона и всего королевства. — Клементина склонилась в почтительном поклоне.

— Не стоит переживать, тетушка, — удержала я ее, — действительно, следует выяснить правду. Я не намерена занимать чужое место.

— Ах, я все же волнуюсь. Вдруг пойдет что-нибудь не так. Предыдущие претендентки окончили жизнь ой как плохо…

Да неужели король с королевой захотят лишить меня жизни? Ведь я сама им в дочери не набивалась и лапшу на уши не вешала.

— Я сейчас сама с ними поговорю, — сбросила я с себя одеяло.

— Да-да, конечно, поговорите, ваше высочество. Я так за вас волнуюсь…

— А впрочем, куда спешить, — вернулась я на место и улеглась, свернувшись калачиком. — Идите, тетушка, и о плохом не думайте.

После обеда я уединилась с королевой Генриеттой в саду.

— Ах, дочь моя, я не хотела этого! — сама начала разговор королева.

— Почему же? Это очень хорошая мысль. Я ведь совсем не уверена, что я — принцесса Маргарет. Если есть способ установить это точно, то я готова.

— Уже несколько девушек не прошли испытание, они пытались нас обмануть. Но тогда я сразу чувствовала, что это обман. Сейчас же я уверена, что ты — моя родная дочь.

— А если окажется, что нет?

— Если окажется, что нет, то ты все равно сможешь остаться жить у нас, а если захочешь уйти, мы отпустим тебя с богатыми подарками. Но нет, этого не может быть! Я была бы рада отказаться от этого испытания, но сестра утверждает, что без этой процедуры тебе нельзя будет передать трон, народ может взбунтоваться.

Интересно-интересно. Не люблю людей, которые лебезят в глаза, а за спиной копают яму. Значит, это дело рук Клементины. Надо подумать обо всем на досуге.

Только досуга у меня в ближайшее время не оказалось. Испытания назначили на следующий день. Во дворец срочно сзывали знать, на кухне жарили, пекли, варили. Слуги бегали, наводя чистоту, вытирая, натирая, выбивая. Король с королевой были заняты. А меня вся эта суета никак не располагала к размышлениям. То и дело кто-то забегал в мою комнату, то примерять платье, которое портниха готовит к завтрашнему дню, то посоветоваться по поводу меню, а ближе к вечеру снова заскочила Клементина. Опасливо проверила занавески и двери на предмет подслушивания и быстро зашептала на ухо:

— Ваше высочество, племянница моя дорогая, я тебе помочь хочу. Во время испытания на первый вопрос ты должна ответить «солнце».

— Почему солнце?

— Тсс! Солнце, и все. Просто запомни. Только я тебе ничего не говорила!

Первая фрейлина скрылась так же стремительно, как и появилась.

Я пожала плечами и зевнула. Зачем мне ее правильные ответы? Провалить тест на принцессу меня очень даже устраивает. Конечно, жизнь спокойная, обеспеченная, платья красивые, но начинает уже надоедать. Да и мир спасать надо вместе с Кащеем, время-то идет. Так что не сдаю экзамен, мило прощаюсь с королевской четой и отправляюсь в путь. Поэтому я, полностью избавив себя от предэкзаменационного синдрома, спокойно отправилась спать.

* * *

Следующее утро началось не менее хлопотно, чем окончился вчерашний вечер. И куда они все торопятся? Я бы еще понежилась в мягкой кроватке. Но сегодня мой привычный режим был сломан, пришлось вставать, позавтракать в натянутой обстановке, выдержать, пока меня нарядят во все юбки, корсеты и так далее, причешут и отведут в тронный зал, где уже ждал Совет, состоящий из пяти самых уважаемых жителей королевства.

Королева-мать представила мне каждого, перечислив длинные имена и регалии, которые я все равно не запомнила. Оно мне надо, голову бессмысленной информацией загружать. Мне здесь оставаться не придется. Уже можно чемоданы собирать.

Тем не менее я мило улыбалась членам Совета, незаметно потирая чересчур сдавленные корсетом ребра.

Официальная часть затянулась. Ой, давайте быстрее, ребята, раньше сядем — раньше выйдем.

Наконец-то король с королевой дали знак, разрешающий начать испытание. Поднялся один из членов «жюри», маленького роста щуплый человечек в пышном, разукрашенном кружевами костюме. Имя у него было странное — Котаус, я еще тогда, когда его представляли, подумала, что не подходит ему это имя, он больше похож на мышь, а не на кота, да и усов у него нет.

Котаус прокашлялся и начал речь:

— Уважаемая претендентка! Досточтимое общество будет радо признать в вас похищенную двадцать лет назад принцессу Маргарет, но, согласно правилам, мы должны провести проверку, состоящую из трех этапов…

— Я готова, приступайте.

— Я уверена, что ты — моя дочь, — прошептала, подходя, королева.

Глаза ее блестели, а лицо озаряла теплая улыбка. Мне королеву по-настоящему жаль. Сейчас она убедится, что произошла ошибка, и сердце ее будет разбито. Как это ужасно! Если бы я могла чем-то помочь… Но у меня в этом мире совершенно другая цель.

Генриетта лично поднесла мне кувшинчик и налила в бокал зеленоватый напиток.

— Спасибо большое, но не надо было беспокоиться, я только что завтракала, а горло от ответов у меня еще не успело пересохнуть.

— Ты не поняла, дочь. Согласно правилам, ты должна выпить это зелье, оно поможет тебе говорить и действовать так, как требует твоя естественная природа.

Короче, так витиевато королева-матушка назвала, похоже, эликсир правды. Ладно, надо так надо.

Хорошо, что напитка было глотка три, на вкус он оказался не слишком приятным. И что дальше?

— Скажите, пожалуйста, уважаемая претендентка, — начал Котаус, — что изображено в верхней части герба Пракии?

— А я откуда знаю? — не задумываясь, брякнула я, видимо, зелье действовало так, что отвечала я раньше, чем думала.

Лицо королевы просияло.

— Ответ правильный, — огласил тощий человечек.

— Как это? — удивилась я.

— Ты, действительно, не должна была этого знать, — объяснила радостно Генриетта. — Если бы не была принцессой, то ответила бы «солнце» (Ага, именно это и советовала сказать Клементина!) Солнце было внесено в герб Пракии после твоего исчезновения, как символ того, что королевская дочь найдется. Ты этого знать не могла.

— Но я могла случайно видеть герб в городе или во дворце!

— Нет, ведь ты появилась в городе недавно. Двадцать лет солнце было символом наших поисков, но, когда начало сбываться предсказание гадалки из Лакуты, когда с ночного неба исчезла Дакота, я велела снять все гербы и заменить изображение дневного светила изображением луны. Художник еще не закончил работу.

— Ваше величество, позвольте продолжить испытание.

Членам Совета, наверное, как и мне, хотелось побыстрее закончить экзамен и отправиться с чувством выполненного долга по домам.

Лично мне первое испытание не показалось убедительным. Совершенно случайно я дала правильный ответ, не дав никакого ответа. Ладно, что там еще придумали эти мудрецы?

Я не заметила, как дверь отворилась и слуги втащили в зал непонятное сооружение, в котором при ближайшем рассмотрении я опознала ткацкий станок. Я такой в краеведческом музее видела. Зачем его притащили?

— Уважаемая претендентка, чтобы доказать вашу принадлежность к королевской крови, вы должны соткать полотенце с вашими именными узорами.

— Выпей, Маргарет. — Королева снова протягивала мне бокал.

Я проглотила прохладную жидкость, она уже не показалась мне такой неприятной. Напротив, после нее становилось легко и весело.

Руки сами потянулись к станку, краем сознания я отметила, что действую импульсивно, как ребенок. Мне безудержно захотелось поиграть. Веретено с нитками замелькало в моих руках. Показалось, я знаю, что делать, вот сюда нужно просунуть, а здесь вытянуть… На несколько минут я просто выпала из действительности, а когда очнулась, то с разочарованием увидела безнадежно спутанные нитки. Стало по-детски обидно, что ничего не получилось, я даже заморгала, сдерживая слезы, и виновато посмотрела на королеву-мать. Она, наверное, будет бранить меня за испорченную пряжу. Но Генриетта улыбалась торжествующе, король Генрих тоже довольно покачивал головой.

— Второе испытание успешно пройдено! — объявил с пафосом Котаус.

— Но я не смогла ничего сделать! — До меня только сейчас стало доходить, где я нахожусь и что я здесь делаю.

— Всех девочек в нашем королевстве с четырех лет учат ткать. Только настоящая принцесса не занимается подобным рукоделием, так как это недостойно ее звания, — снова объяснила мне королева-мать.

— Нет, я не согласна с этим испытанием, — воспротивилась я. — Так вы никогда не найдете свою дочь! Маленькую принцессу могли научить ткать позже.

— Настоящая принцесса никогда не сможет ткать, шить, прясть или выполнять другую работу, — назидательным тоном произнес Котаус. — У настоящих принцесс руки растут из другого места.

Да-а, ну у них и убеждения…

Пока я раздумывала над странностями этого мира, в зал внесли стол с яствами.

— А я еще не хочу есть!

Похоже, сегодня на мои желания или нежелания никто обращать внимания не собирается. Я потрясла головой, пытаясь сосредоточиться, но безрезультатно. Я по-прежнему видела все в легкой дымке, а мысли расплывались, как мальки, в разные стороны — вроде бы только что были, а вроде и нет их нигде. Я и не заметила, как оказалась за столом рядом с королевой. Король и члены Совета тоже были здесь и шумно общались, наливая раз за разом бокалы. Голоса их сливались в один сплошной гам, да и все окружающее меня казалось не совсем реальным, словно сон. Я сидела, оглядываясь по сторонам и потирая слегка онемевшие пальцы.

Из общего гула выделялся один голос, настойчиво звавший меня чужим именем. В конце концов, я обернулась и увидела счастливое лицо Генриетты.

— Ты отлично прошла два испытания, девочка. Это нужно отметить! — И королева протянула мне бокал с зеленоватым напитком.

Руки мои дернулись навстречу и замерли на половине дороги. Это все из-за зелья! — дошло до меня. Они что, решили из меня наркоманку сделать?

— Пей! Ничего не бойся. Я не причиню тебе зла, я верю, что ты моя дочь.

— Но ведь…

— Пей, так надо.

Я схватила бокал и жадно выпила напиток.

Сразу стало легче. Все такие милые, хорошие, улыбаются. И король, и королева, и члены Совета…

— Закусывай! — Генриетта протянула мне тарелку с большими круглыми медальонами неизвестного происхождения.

— Ммм! Вкусно! А можно еще?

— Возьми другое.

Около меня тут же оказалось блюдо с тонкими палочками, которыми я тут же аппетитно захрустела. Какой изумительный стол! Какие изысканные блюда!

Блюдо исчезло, а на его месте оказалась тарелка с приоткрытыми раковинами. Устрицы? Вот чего я никогда не ела. Да и не стремилась как-то. Но раз попался такой деликатес, следует попробовать.

Я подняла одну из раковин к глазам, заглянула внутрь. Это ведь живая тварь! И как ее есть? Я положила моллюска на тарелку.

— Полей лимонным соком. — Королева-мать протянула мне крошечную плошку с носиком.

Съем. Не позориться же перед всеми, показывая, что устриц никогда не пробовала.

Я медленно поднесла раковину ко рту, покапала лимонным соком. Раздался писк. Так она еще и плакать будет? Я слышала, что устрицы пищат, когда их едят, но чтобы так жалобно! Она, значит, плачет, а я ее в рот, да?

Я бросила устрицу, схватилась за желудок, в котором все вдруг взбунтовалось против бессмысленного поедания живых существ, и рванула прочь из-за стола, к туалетным комнатам. Но не добежала, сознание мое помутилось, и я рухнула прямо на наборный паркет зала. Как меня поднимали, как несли в комнату, уже не помню. Помню только, что долго летали в воздухе огромные устрицы и разговаривали между собой, клацая раковинами и тихонько попискивая. А я парила между ними, и они выбрали меня своей принцессой. И был бал, и я танцевала вальс под куполом цирка, а потом летела по лунному лучу, разбрасывая на спящий внизу город звезды…

* * *

Когда я очнулась, снова было утро. Первая мысль, которая мне пришла в голову: я видела длинный запутанный сон, и сейчас мне предстоит пройти тест на принцессу. Почему меня до сих пор не разбудили, не нарядили, не прихорошили? В голове ощущалась странная неприятная тяжесть, а во рту — кисловатый привкус. Я раздраженно приподнялась на локте.

Легкий шорох за портьерой на входе подсказал, что за мной наблюдают.

— Она проснулась! Ваше величество, она проснулась!

Занавески раздвинулись, и в комнату вплыла королева. Ее немного растрепанный вид и помятое платье свидетельствовали о том, что она провела бессонную ночь. А в чем, собственно, дело?

— Ах, моя дорогая Маргарет! Как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

Я поморщилась. Во-первых, чужое имя меня уже стало раздражать, во-вторых, чувствую я себя так, словно меня пожевал бегемот, а потом выплюнул.

— Доброе утро, ваше величество, — только и нашла, что ответить я.

— Моя милая дочь, я тебе не раз уже говорила, что ты можешь называть меня мамой! А отныне ты имеешь на это все законные права!

— Но ведь испытания еще… Что?

Обрывки того, что я считала сновидением, стали складываться, подобно мозаичному узору, в определенную цепь событий. Клементина с дурацкой подсказкой, Совет, похожий на голодающую мышь Котаус, зеленоватый напиток, устрицы… Значит, тест на принцессу уже был?!

— Вы чем это меня вчера напоили? — воскликнула я, сопоставив количество выпитого напитка с количеством посетивших меня глюков. — Я уже не пойму, что было, а чего не было!

— Бедная девочка! — принялась гладить меня по голове, словно маленькую, Генриетта, — Ты прости, я знаю, что зелье Гаенуса — очень сильное средство, после него бывают довольно неприятные ощущения, но так было нужно.

— Кому было нужно? Это же наркотик!

— Нар… котик? У вас так называют зелье Гаенуса? А у нас его осталось очень мало, поэтому применяется оно только в самых важных для государства случаях. Оно не позволяет человеку быть неискренним в словах и действиях. Только используя его необычные свойства, мы смогли доказать, что ты — настоящая принцесса.

— Смогли доказать? Но, насколько я помню, было только два испытания, а потом мы сели подкрепиться, и я вырубилась. Переборщили вы с этим зельем.

— Дорогая моя, — королева удовлетворенно улыбнулась, — третьим испытанием были устрицы.

— Устрицы? Каким образом они могли быть испытанием?

— Это изысканный деликатес в Пракии, да и в других державах. Его любят все. Но маленькая Маргарет терпеть не могла устриц, они вызывали в ней непреодолимое отвращение. Ты — моя дочь, я всегда была уверена, а теперь в этом убедились и остальные. Первое испытание доказало, что ты, действительно, двадцать лет не была в Пракии, второе — что ты настоящая принцесса, третье — что ты и есть Маргарет.

— Забавно. Но я на самом деле не ваша дочь! Все это — случайные совпадения.

— Попытка доказать, что ты не принцесса, является еще одним доказательством. Любая аферистка сделала бы все, только бы ее сочли настоящей принцессой. А ты вовсе не стремишьсяпризнать себя королевской дочерью. Да, ты выросла в чужом мире, тебя лишили памяти, но это не страшно, наша с отцом любовь и признание народа помогут тебе быстро привыкнуть и освоиться. Возможно, ты даже начнешь вспоминать свое детство.

— Мне надо уйти, у меня есть дела в этом мире.

— Ты никуда не уйдешь! — Королева нахмурила брови. — Запомни, никуда! Не для того мы тебя искали двадцать лет, чтобы теперь потерять.

Я бессильно откинулась на подушки.

— Тебе плохо, Маргарет? — забеспокоилась Генриетта. — Сейчас принесут питье, которое облегчит твое состояние. Так всегда после употребления зелья Гаенуса. Я сама никогда его не пила, и тебе больше не придется. Но сейчас моей девочке нужно отдохнуть, поспать. Оставляю тебя, а если будет что-нибудь нужно, позвони в колокольчик. Кто-то из фрейлин постоянно будет рядом.

Ой, не надо мне ваше «рядом», и так тошно.

Королева ушла, а служанка-нянюшка принесла мне обещанное питье. После него слегка полегчало и захотелось спать. Только, как и следовало ожидать, поспать мне не дали. В дверь постучали, и в спальню вошла с удрученным видом первая фрейлина.

— Ваше высочество… — Она нерешительно остановилась у двери.

— Да заходите уже, тетушка, раз пришли.

— Ваше высочество, — Клементина не заставила себя упрашивать и тут же пристроилась на краешке кровати, — мое сердце полно радости с одной стороны, и отчаяния — с другой! Оно ликует, что испытания прошли успешно и теперь никто не сомневается, что вы — настоящая принцесса Маргарет, наша маленькая красавица, так таинственно исчезнувшая двадцать лет назад! Но оно в отчаянии, что я чуть не помешала вам своей подсказкой! Ваше высочество! — Она бросилась на колени, сжимая в руках мои покрывала. — Я случайно подслушала первый вопрос и хотела вам помочь! Кто же знал, что на него нельзя было давать правильный ответ? Я даже предположить такого не могла! Кто бы мог подумать? Я так хотела вам помочь!

Фрейлина уткнулась в покрывало, вытирая им слезы.

— Да ладно, перестаньте, я вам верю! — потянула я покрывало на себя.

— Так вы меня прощаете?

— О чем речь, дорогая тетушка? Ведь вы же поступили так из лучших побуждений.

— Конечно, конечно, вы верно заметили — из лучших побуждений! Ох, ваше высочество! Моя золотая племянница! Вы простили меня!

— Да, да, тетушка, только оставьте меня сейчас. Я очень устала от всего этого и хочу отдохнуть.

— Уже ухожу, ваше высочество! — С торжествующей улыбкой Клементина поднялась с пола и, пятясь и кланяясь, покинула помещение. Наконец-то.

Считайте, что я ей поверила. Я попробовала немного поворочать мозгами, несмотря на паршивое самочувствие. Что-то мне вся эта сказка с отыскавшейся принцессой совсем перестала нравиться. Мои подозрения относительно сестры королевы еще более усилились, несмотря на то, что она все эти двадцать лет ни словом, ни делом против правящей четы не выступала, разговоров о своем сыне, как о возможном наследнике, ни разу не вела. А зачем ей было возбуждать подозрения? Когда пропала принцесса, Фейлук только родился, и заботливая мать преспокойно ждала того времени, когда сынок подрастет, а королевская чета состарится и начнет задумываться о наследнике. Совершенно естественно, что королевский трон будет предложен племяннику, единственному родственнику, никогда не претендовавшему на престол. Он, может, даже немного поломается, а затем милостиво согласится помочь царственным тетеньке и дяденьке и станет королем. Не скоро, зато безопасно, и ни у кого не вызовет подозрений. Отличный план! Но тут является та, которая все планы Клементины рушит: пропавшая принцесса, то есть я. Первая фрейлина вынуждена демонстрировать бурную радость. Все видели, что собаки меня признали, следовательно, просто отмахнуться от меня не получится. Тогда она незаметно капает на мозги королеве, что народ взбунтуется, если не будет проведена процедура проверки. Затем умышленно подсказывает мне неправильный ответ. Уже после первого испытания самозванку должны были вышвырнуть из дворца, но я действую непредсказуемо и вместо подсказанного ответа сообщаю, что ничего не знаю, и это, совершенно неожиданно, оказывается правильным вариантом. Цепь нелепых совпадений — и я сдаю тест на принцессу на отлично. Представляю себя на месте Клементины. Не удивлюсь, если вскоре последуют попытки избавиться от свалившейся на голову наследницы.

Проведя такие несложные умозаключения, я утвердилась в мысли, что пора сматывать удочки. И немедленно!

* * *

Хочешь рассмешить Бога? Расскажи ему о своих намерениях.

Немедленно сматывать удочки не удалось. Мне было плохо еще целые сутки, я не вставала с кровати и ничего не ела, только пила питье, облегчающее последовавшую после зелья Гаенуса ломку.

Поднявшись, наконец, и поглядев в зеркало, я обнаружила похудевшую изможденную девушку с черными кругами под глазами. Мне теперь и корсет не понадобится. «Посмотри, как исхудала фигурочка». Ладно, отдохну, окрепну пару деньков, все равно в дорогу в таком виде отправляться невозможно.

За порогом спальни меня ждали новые изменения. У входа постоянно дежурил огромный немой слуга и, куда бы я ни шла, отныне сопровождала пара стражников. Так, королева-мать приняла меры, чтобы я не сбежала. Весело. И как я теперь сбегу, когда меня сторожат и днем и ночью? Несмотря ни на что, я начала готовиться к побегу. Во-первых, отъедаться, во-вторых, собирать нужные в дороге вещи и незаметно запасаться едой, в-третьих, искать способ побега.

Ага, думаете, все просто? Прошло уже три дня, а я так ничего и не придумала. Новоявленные родители старались постоянно находиться рядом, вели со мной разъяснительные беседы, убеждая, что я и есть их пропавшая дочь. Честное слово, я уже и сама засомневалась, может, и правда, меня подбросили маленькой в наш мир? Я ведь раннее детство почти не помню… Да нет, не может этого быть. Не может, я сказала!

В любом случае мне нужно на восток, Кащея спасать, а заодно весь Карритум вместе с Пракией, королевой-матерью и королем-отцом. Я попыталась рассказать им о конце света, но мои откровения они восприняли с понимающими улыбками. Мол, сочиняй дальше, мы послушаем. Да, надеяться на взаимопонимание с ними не придется.

Обдумывая планы побега, я совершенно упустила из виду возможного убийцу. И, как оказалось, напрасно.

После ужина, припрятав кусочек хлеба в сумку, с которой собиралась отправляться в путь, я улеглась спать пораньше. Отоспаться никогда не помешает. Кто знает, что меня ждет завтра?

Слуг я приучила по утрам меня не будить, поэтому просыпалась тогда, когда сама хотела. Мне только ставили у кровати корзину с фруктами на случай, если захочу чем-нибудь вкусненьким себя порадовать. Фрукты привозили экзотические, из других стран, потому что местные еще не созрели. Я, действительно, могу схрумкать утром какой-нибудь персик и на завтрак вообще не вставать.

Я бы, может, еще поспала, но разбудил меня непонятный шум. Пришлось открыть глаза.

Глава 5 КАК ИЗВЕСТИ НАСЛЕДНИЦУ

Прямо передо мной из корзины с фруктами выглядывала самая настоящая змея. Обычно змеи на человека первыми не нападают, но эту, видимо, кто-то разозлил, она широко разевала пасть, показывая, какой у нее классный язык, и сердито тарахтела погремушками на кончике хвоста. Гремучая!

Она очень старалась обратить на себя мое внимание. Интересно, эта кусачая штучка случайно попала в корзину с фруктами? Что-то не верится мне в такие «случайности». К тому же всякие гады обычно на человека не нападают, даже наоборот, стараются побыстрее убраться с его дороги. Мне пришлось в своей жизни встречать змей, и не раз. Они всегда быстро ретировались, предпочитая не связываться. Но эту явно кто-то разозлил. Стоит мне попытаться встать или закричать, она может и кинуться. Разъяренная женщина непредсказуема. Почему-то мне показалось, что она женщина. Тогда пусть успокоится, я ее не трогаю, женихов не отбиваю, сплю себе тихонечко. Не трогайте меня, и я вас не трону, наверное. Я прикрыла глаза и сама не заметила, как снова задремала.

Когда я проснулась во второй раз, змеи уже не было. Естественно, терпение ведь у нее не безграничное. Я заглянула в корзину, выбрала банан поспелее и с удовольствием его съела, обдумывая ситуацию.

Это хорошо, что убийца придумал змею притащить, и все прошло так спокойно. Представляю, если за мной наблюдали: змея под носом, а она посмотрела-посмотрела и снова уснула! Но становится ясно, что этим дело не закончится, и что убийца придумает дальше, никто пока не знает.

Я рассказала о покушении королю с королевой. И совершенно напрасно. На меня здесь уже смотрят, как на баронессу Мюнхаузен. Естественно, змею ведь никто не нашел, значит, и не было ее.

— Вы не верите родной дочери?! — возмутилась я.

— Возможно, это до сих пор проявляются последствия употребления зелья Гаенуса, — предположила Генриетта.

— Я не наркоманка! — вскричала я. — И это не было глюком!

Царственная чета сочувственно переглянулась.

— Я велю усилить охрану, — пообещал Генрих.

— Да, насчет охраны… Может быть, заменим этого слугу собаками? А то он меня пугает, он такой большой! А Рем и Ром не пропустят никого чужого, да и любят они меня.

Я подумала, что при таком раскладе смогла бы ночью удрать из дворца.

— Они уже недостаточно молоды и сильны, — возразил король. — Но, если ты так хочешь, я велю приводить их на ночь к дверям твоей спальни. Тебе будет так спокойнее?

— Да, разумеется.

— Но и мой верный слуга будет продолжать охранять твой сон.

Не получилось. А я так надеялась.

* * *

Ох и надоели мне эти длинные платья, эти стягивающие корсеты. В них можно покрасоваться минут пять. Ладно, не буду столь строга, их можно надеть на бал, но в повседневной жизни это ужасно непрактичная одежда. Я хочу свои джинсы!

И вообще, я даже не представляла себе, как нудно быть принцессой. И пойти некуда, и натворить нечего. Ты все время на глазах, никакой свободы, никакой личной жизни.

Когда сын Клементины Фейлук пригласил меня покататься на лошадях, я с радостью ухватилась за это приглашение. Пусть даже мой кавалер мне вовсе не нравится, возможно, это единственный шанс вырваться из дворца, и я не должна его упустить.

И снова меня ждало разочарование: царственные родители разрешили мне покататься, но выразили желание поехать вместе с нами. В итоге на верховую прогулку отправились еще несколько гостей и куча стражников, слуг и прочего обслуживающего персонала. Меня за стены города доставили в карете, и только потом король подвел ко мне невысокую пегую лошадку.

— Ты ездить хоть умеешь, Маргарет? — спросил король Генрих.

В своем мире мне приходилось несколько раз кататься на лошади, но я никогда не занималась этим профессионально.

Я достала кусочек хлеба, протянула кобылке, та опасливо обнюхала угощение, затем не спеша прожевала и покосилась на меня рыжим глазом, словно спрашивая, едем мы или нет?

Едем, только как на нее залезть? На мне платье для верховой езды — длинное, украшенное тремя бархатными оборками болотного цвета. Довольно узкая юбка, как в ней конным спортом заниматься? Я посмотрела на лошадь, на которой намеревалась совершить прогулку. Ба!

Да на ней дамское седло! Я на таком точно не усижу! Мне вообще-то лошади очень нравятся, это умные, благородные и ответственные животные. Вот только опыта по общению с ними у меня маловато. Как бы не опозориться перед двором и не брякнуться в придорожную пыль? Я просто чувствовала спиной, как на меня все смотрят: выжидающе, с любопытством.

Ладно, сделаем вид, что я этим всю жизнь занимаюсь и после работы домой ни на чем другом ехать даже и не помышляю.

Я уверенно поставила левую ногу в стремя и подтянулась за поводья.

— Не так! — закричал кто-то, но я уже забрасывала правую ногу на круп лошади. Естественно, у меня не могло это получиться в такой узкой юбке. В немыслимом движении я бросила повод и умудрилась задрать юбку вверх, одновременно закинула вторую ногу, уцепилась снова за повод и брякнулась, естественно, мимо их женского седла, почти на шею бедному животному. И тут стремя подалось у меня под ногой, я сразу даже не сообразила, что произошло. Испуганная лошадь взбрыкнула, сбросив ненужное седло, лопнувшая подпруга уже не держала его. Оставшись без какой-либо опоры, я инстинктивно поджала ноги и сдавила ими спину коня. Тем не менее следующий прыжок чуть не сбросил меня на землю. Я вжалась в шею животного и ухватилась за гриву. Это как на аттракционе, когда пытаешься удержаться и не думаешь уже ни о чем другом. Я слилась с лошадью, стала одним целым с ней, оторвать меня от нее сейчас, думаю, было бы невозможно. Сзади доносились крики и топот копыт, но я сосредоточилась только на одном: не сорваться с бьющегося подо мной животного.

Я не сразу сообразила, когда мы остановились. Только позже я узнала, что это король Генрих догнал нас и ухватился за повод. Сильные руки уже стаскивали меня с коня, а я все еще судорожно сжимала колени.

— Маргарет! Успокойся! Все в порядке!

Все в порядке? Да я стоять не могу, у меня поджилки трясутся. Упасть я не успела. Король подхватил меня и понес к подъезжающей карете.

* * *

Естественно, опять никто не поверил, что все было подстроено. Лопнувшая подпруга казалась не подрезанной, а перетертой, поэтому на орехи досталось старшему и дежурному конюхам, обоих выгнали, на этом дело и закончилось.

Но я-то точно знаю, что это было второе покушение на мою жизнь. Если бы я села так, как обычно садятся на женское седло, летела бы я долго и с неизвестными последствиями.

Естественно, прогулки верхом для меня на этом закончились. Меня вообще за ограду дворца никуда не выпускали, даже с конвоем. Шансы незаметно покинуть Пракию свелись к абсолютному нулю. Сумку с едой пришлось выбросить, фрукты и хлеб испортились. А я потихоньку начала впадать в панику, пытаясь сообразить, откуда будет нанесен следующий удар. Я ела только то, что при мне подавали из общего, так сказать, котла. Вечером перетряхивала постель, лично проверяла окна и наличие охраны. С утра просматривала одежду на предмет отравленных шпилек. Фрукты проверяла на цельность и тщательно мыла горячей водой, чего за собой вообще никогда не замечала, раньше я даже с базара умудрялась есть немытые, объясняя тем, что с пестицидами полезней.

Даже тогда, когда мне вместо фруктов принесли еще теплые булочки, сводящие с ума своим ароматом, я, безумно любя горячую выпечку, скрепя сердце, покрошила их за окно.

Завершив обычные утренние водные процедуры, я подошла к окну, чтобы пустить в комнату немного свежего воздуха. За стеклом — о ужас! — валялись недвижимые тушки серых городских голубей. Я не из кисейных барышень, которые кричат по причине и без причины, я не кричала ни при виде змеи у кровати, ни на испуганной мчащейся лошади. Но тут я заорала, дико заорала. Не от страха, а оттого, что птичек жалко! Кто имеет право безнаказанно творить здесь такое?

Перечисляя по дороге все известные мне крепкие выражения не литературного русского языка, я помчалась в королевские покои.

— А вы мне не верили! — ворвалась я в комнату.

Видимо, не совсем вовремя, судя по поспешно запахивающему халат королю и раскрасневшейся то ли от смущения, то ли от удовольствия королеве. Молодцы, не первой молодости, а форму держат. Странно, что у них до сих пор не появилось еще несколько наследников.

— Вы мне не верили! Идемте, сейчас вы убедитесь, что кто-то опять покушался на жизнь вашей дочери!

Мне удалось убедить их и притащить в свою комнату, по пути рассказывая, что произошло.

— Смотрите! — Я торжествующе распахнула окно.

Король с королевой посмотрели и недоуменно переглянулись.

— Вы видите? — Я указала рукой и запнулась.

На подоконнике ничего не было! Ни крошек, ни трупиков голубей. Аккуратный злодей успел убрать все следы преступления.

— Тебе приснился страшный сон, только и всего, Маргарет. Меньше нужно спать по утрам, а то и не то еще приснится, — посоветовала Генриетта.

Король только многозначительно покряхтел.

Королевская чета медленно вышла из комнаты, я бросилась было за ними, но услышала обрывок разговора и остановилась.

— Я же тебе говорил, — назидательно выговаривал Генрих.

— Да, конечно…

— Теперь ты сама видишь. Она не успокоится. Единственный выход — выдать нашу дочь замуж.

— Да, дорогой…

— За хорошим мужем и она повзрослеет.

— Согласна, милый… Сделаем все, как ты скажешь. Маргарет, действительно, давно пора замуж…

Вот это я влипла!

Глава 6 А Я НЕ ХОЧУ, НЕ ХОЧУ ПО РАСЧЕТУ!

Идея выдать дочь замуж полностью овладела королевской четой. Срочно был составлен список потенциальных женихов. На удивление, он оказался до смешного мал. Оказывается, я здесь считалась уже не в том возрасте, когда ищут супруга. Девушек отдавали замуж и в пятнадцать и в тринадцать. А мне ведь уже двадцать пять! Это в нашем мире я о замужестве еще и не задумывалась. Рано! А здесь, оказывается, уже поздно. О времена! О нравы!

Отдавать отыскавшуюся принцессу за какого-нибудь герцога или, чего доброго, графа родители не собирались. А настоящих царей-королей было раз-два — и обчелся.

Я впала в полное уныние из-за невозможности сбежать из дворца. Все мои уловки и ухищрения только усиливали бдительность короля и королевы да увеличивали количество охраны. Удрать от родителей, только что нашедших своего (или не своего, в моем случае) ребенка, просто невозможно! Вокруг здания маршировали вооруженные группы стражников. В коридорах было не протолкаться от толпящихся слуг. С меня практически не спускали глаз.

С одной стороны, в этом был плюс, так как это усложняло задачу убийцы, а с другой — полностью перекрывало мне свободу передвижения. Я уже наигралась в принцессу, надолго меня не хватило. Свободу, свободу, дайте мне свободу!

К радости родителей, я на время затихла. На самом деле я просто добралась до библиотеки и усиленно занялась изучением истории Пракии. Ведь в прошлом королевства просто обязаны быть какие-нибудь темные истории, запутанные интриги, а во дворце — тайные проходы и подземные выходы где-нибудь подальше! Именно на них я и надеялась. Я уже пробовала простукивать стены коридоров, но под тяжелыми взглядами слуг пришлось прекратить эту затею, пока не доложили королеве, а то еще из комнаты вообще выпускать не будут. Итак, я перешла на партизанскую тактику и тихо-мирно, валяясь на кровати, изучала фолианты из огромной королевской библиотеки (десятка два книг), когда одна из фрейлин пригласила меня в малый зал для аудиенции с королевской четой. Не люблю, когда меня отвлекают от чтения, но игнорировать приглашение правящих особ не рекомендуется, даже будь ты трижды королевская дочь.

Поэтому я, вздохнув, поднялась с кровати и отправилась в малый зал. За мной привычно последовали два стражника.

Войдя, я увидела расстеленную почти на весь стол огромную карту, над которой склонились мои новые родители.

— Доченька! Иди скорее к нам, — подняла голову Генриетта, — я думаю, ты должна при этом присутствовать!

— А что вы здесь делаете, ваше величество? — склонилась я над грубо нарисованной картой. — На нас напали?

— Вовсе нет, — хмыкнул Генрих XXI. — Это мы сейчас на кого-нибудь нападем и выберем тебе жениха.

Вот те раз! Они, оказывается, не шутили, и действительно спешат побыстрее пристроить единственную дочь. Тем не менее я склонилась над картой. Узнать, пусть в общих чертах, местность мне будет очень кстати.

— Смотри, как глазки загорелись! — шепнул король на ухо королеве. — Вот что значит вовремя вспомнить о замужестве!

— Естественно, — так же тихо ответила Генриетта, — каждая девушка с пеленок мечтает выйти замуж. Теперь, самое главное, удачно подобрать ей пару.

Я сделала вид, что ничего не слышала, пусть потешатся, а сама углубилась в изучение карты. Как и говорил Северный ветер, мир оказался небольшим. Это был удлиненной формы материк, со всех сторон окруженный массивами гор и не имеющий ни одного выхода к морю или океану; видимо, этим и обуславливался теплый, мягкий климат. Несколько крупных рек пересекали материк, несколько озер синими глазами смотрели на нас. В западной части довольно густо разместились десятка два королевств, перемежающихся лугами и лесами. Далее следовал крупный массив леса, перегораживающий материк с юга на север. За ним смутно очерчено было еще одно королевство, размером с десяток западных королевств. За ним простиралась совершенно пустая обширная территория, обозначенная корявыми буквами: «Восточные земли».

— Что это? — ткнула я пальцем в огромное королевство в центре.

— Там мы тебе жениха искать точно не будем, — покачала головой Генриетта.

— Почему?

— Это Центральное королевство. Западные королевства с ним никаких отношений не поддерживают.

— Почему? — еще раз спросила я.

— Западные королевства не признают никакого колдовства. У нас нормально развивающиеся цивилизации, мы контактируем, обмениваемся новинками науки и техники, торгуем, поддерживаем дружеские или хотя бы соседские отношения. А Центральное королевство — это просто рассадник колдовства! — объяснил Генрих. — Мы не знаем, кто там правит, что там происходит, как живут местные жители, да нас это и не интересует. Главное, чтобы они не переступали границ Западного Содружества.

— Понятно, — проговорила я задумчиво.

Точнее, ничего не понятно, а ведь мне предстоит пройти через этот «рассадник колдовства», когда я, в конце концов, сбегу и двину на восток.

— А дальше что? — Я указала на местность, подписанную «Восточные земли».

— О, это еще более темные места! О них мы совершенно ничего не знаем.

— Неужели там не бывали какие-нибудь путешественники, бродячие артисты, цыгане, например?

— Лично я не встречал ни одного человека, который бы побывал в Восточных землях сам. Хотя сказки и легенды пересказываются испокон веков.

— И что о них рассказывают?

— Страхи всякие, не стоит на ночь и вспоминать, — вмешалась королева.

— И все же?

— Вот точно такая и маленькая была! — рассмеялась Генриетта и притянула меня к себе. — Всегда на ночь просила рассказать страшную сказку.

— Пусть я уже и не маленькая, но мне все равно интересно!

— Обычные старые сказки, я уже и позабыла их почти. Как в каждой сказке, там живут всякие чудовища, страшилища, а еще необычные животные: Фу Доги^[17], птица Кирин^[18], Небесные львы^[19]…

Знакомые какие-то названия… Не о них ли мне говорила в Серпулии чертовка-предсказательница?

— Генриетта, не отвлекайся, мы выбираем для дочери жениха! — перебил королеву муж.

— Ладно-ладно… Вот смотри, Маргарет, — королева знаком подозвала стоящего невдалеке писца с длинным списком, — мы специально взяли карту, чтоб никого не пропустить, и выписали сюда всех мужчин королевской крови.

Список показался мне довольно внушительным.

— Наверное, следует объявить бал по случаю возвращения принцессы Маргарет, на котором мы и выберем жениха! — предложила Генриетта.

Король отрицательно покачал головой:

— Нет необходимости приглашать всех. Сначала следует уточнить список. Позвать сюда архивариуса!

Вскоре в зал вплыл маленький кругленький человечек, который стал методически вычеркивать из списка царственные фамилии. Тот уже умер, этот уже женился, тому еще нет семнадцати, а по местным законам мужчине не позволяется жениться до этого возраста, один из претендентов дал обет безбрачия, а еще один сошел с ума. В итоге из длинного списка осталось всего три фамилии. Даже обидно как-то стало, хоть я замуж и не собиралась. Я недовольно сжала губы.

— Смотри. — Королева-мать показала на карте небольшое королевство неподалеку от Пракии, — В Итанке три принца, старший и средний уже женаты, а младший совершенно свободен. Очень хорошенький мальчик, я его видела, когда нас приглашали на день рождения его матери, королевы Илии. Помнишь, Генрих?

— В прошлом году?

— Да, дорогой.

— Вспоминаю… Но он, кажется, слишком молод? — Король вопросительно глянул на архивариуса.

— Ваше величество, принцу Флорину исполнилось семнадцать лет месяц назад, — склонился в поклоне маленький человечек.

— Как видишь, он совершеннолетний, и будет рад вступить в брак с нашей дочерью. Здесь, в перспективе, он получит королевство во владение, а дома ему ничего не светит, так как он младший сын.

Я только вертела головой направо и налево, слушая споры царственных родителей. Моего мнения никто даже не спрашивал.

— Второй претендент, — Генриетта слегка запнулась, — король Ридрих из Фальции, вдовец, но детей от первого брака не имеет…

— Ридрих? — Генрих побагровел. — Вот кого бы я не хотел для своей дочери…

— И что ты имеешь против него? — пожала плечами королева. — Только то, что он твой ровесник, и вы в свое время соперничали с ним? У нас не слишком большой выбор.

— Он сватался к тебе! — заскрипел зубами король.

— Ну и что? Я ведь выбрала тебя!

— А теперь он станет моим зятем!

— Зато у него есть свое королевство, которое соседствует с нашим. Когда наши владения объединятся, это пойдет на пользу экономике страны. Гораздо лучший вариант, чем бесприданник Флорин! — выдвинула свои аргументы королева.

— В таком случае, мне придется сразу же после свадьбы передать ему полностью власть в Пракии, чтоб не ждать, пока нас с тобой отравят или уберут другим способом!

— Не делай из него такого уж монстра! — возмутилась Генриетта. — Он вполне нормальный мужчина. И довольно симпатичный.

Не надо было ей этого говорить. Король просто задохнулся от гнева:

— Ты его совсем не знаешь!

— Ладно, успокойся. У нас есть еще один вариант.

— Ну? — искоса глянул на королеву муж.

— Вот. Единственный сын короля Ампиньона, Жульен. Двадцать шесть лет, рост — метр семьдесят пять. Внешние и умственные данные в норме.

Хоть у одного нормальная анкета, если здесь нет какого-нибудь подвоха.

— Это тот, который сбежал, когда родители решили его женить на соседской принцессе? — переспросил Генрих.

— Тот самый, — кивнула его супруга. — Ему невеста не понравилась, и он сказал, что женится только по любви. Так, может, нашу дочь он и полюбит? Как можно не полюбить такую красавицу? — Королева-мать потрепала меня по волосам.

— Может, и полюбил бы, — пожал плечами король, — но, как я говорил, он сбежал.

— Наверное, он уже вернулся. Принц Жульен был бы самым подходящим мужем для нашей доченьки, — не унималась королева.

— Пошлю гонца, — кивнул Генрих. — Это, действительно, был бы самый лучший вариант. Можешь идти отдыхать, Маргарет, когда будет что-нибудь известно, мы тебе сообщим.

На некоторое время я была предоставлена сама себе и снова углубилась в изучение архивов Пракии. Впрочем, ненадолго. Интересующие королевскую чету страны были недалеко, так что гонцы вернулись к следующему вечеру. Меня снова вызвали в малый зал.

— Мне очень жаль, доченька, — разочарованным тоном начала Генриетта, — но принц Жульен, на кого мы возлагали самые большие надежды, домой до сих пор не вернулся, поэтому мы должны вычеркнуть его из списка.

— В котором остались семнадцатилетний принц и престарелый король, — констатировала я факты.

— Даже не так, — вздохнула королева. — Юный Флорин уже посватался к тринадцатилетней принцессе из Лакуты. Только не переживай так, дорогая!

Да я и не переживаю вовсе. Сейчас окажется, что последний претендент умер, ушел в монастырь или женился. Тогда вопрос о свадьбе отпадет сам собой в связи с отсутствием претендентов.

— Остается король Ридрих из Фальции.

— Вот как?!

— И вовсе он не престарелый. Он — мой ровесник, — обиженно проговорил король-отец.

Вот так из всего списка у меня остался один-единственный жених, немолодой вдовец из соседнего королевства.

Причем дух соперничества с Генрихом, видимо, до сих пор у короля Ридриха не пропал. Он ухватился за предложение сразу же, до встречи с предполагаемой невестой.

Даже не дожидаясь, пока нарисуют мой портрет. Еще бы, возможность отхватить такой куш, как соседнее королевство, перечеркивала все остальное.

Для меня этот брак тоже выгоден, я стала бы королевой двух государств сразу. Короче, это был типичный брак по расчету. А я, как та принцесса из мультика, не хочу, не хочу по расчету! А я по любви, по любви хочу!

Во-первых, я хочу за Кащея! А во-вторых, я замуж еще не хочу, даже за Кащея! Рано мне еще!

Вот от бала по выбору женихов я бы не отказалась, но идея бала отпала сама собой в связи с тем, что выбора не было, жених оказался один. В общем, на развлечениях мои новоявленные родители сэкономили, а я, побывав принцессой, так ни на одном балу и не побывала!

Скучно! Скучно! Скучно быть принцессой! На-до-е-ло!

А еще мне ужасно не нравится, что никто не спрашивает моего мнения. За меня все решили! Король Генрих лично встретился с Ридрихом на его территории, где они обо всем договорились. Меня даже не пригласили! Ни ухаживаний, ни подарков, ни обручения! Сразу договорились о свадьбе. К тому же, видимо, мой жених вычислил, что он единственный претендент, и начал качать права. Свадьба за наш счет, после свадьбы Генрих с Генриеттой, популярно выражаясь, уходят на пенсию, оставляя бразды правления новобрачным.

Я даже не увижу своего жениха до свадьбы!

Нет, мне просто необходимо как можно скорее покинуть Пракию! Я и так уже потеряла немало времени. Но я до сих пор так и не нашла способ сделать это.

Свадьба должна была состояться через три дня — так решил король Ридрих, которому явно не терпелось присоединить соседнее государство. Все королевство было поставлено с ног на голову. Все были заняты приготовлениями. Мне срочно шили пышное белое платье. Платье, конечно, обалденное, все в оборочках, с длинным-предлинным шлейфом, который будут нести, как мне сообщили, двенадцать маленьких мальчиков. Я подумывала над тем, чтоб оглушить швею и скрыться в ее одежде, но при примерке постоянно присутствовали двое стражников.

Так я ничего и не придумала, а наступил последний день перед торжеством.

На кухне шипело, скворчало, пахло вкусностями и воняло горелым. Дворец чистили, украшали, приводили в праздничный вид. Тысячи розовых роз были привезены для его украшения. Вообще-то мне и самой было бы интересно посмотреть церемонию. Только желательно со стороны.

Мне не оставалось ничего другого, как лихорадочно продолжать чтение литературы. На меня посматривали как на сумасшедшую. Где это видано, чтоб невеста проводила последние дни перед свадьбой за книгами? Даже для нашего мира это был бы нонсенс.

К тому же я понимала, что неизвестный убийца, совершив три неудачных попытки, до свадьбы мне дожить не позволит. И теперь он будет действовать наверняка. Последние дни проходили на диво спокойно. Но я прекрасно понимала, что это для того, чтобы усыпить мою бдительность.

И вот настала последняя ночь перед свадьбой. Я была уверена, что убийца нападет именно сегодня, откладывать дальше просто уже некуда. Я легла, но долго не спала. Сегодня мне попал в руки фолиант, рассказывающий о колдуне Гаенусе, и я, честно говоря, просто зачиталась, настолько интересной показалась мне эта история.

Я как раз лежала и переваривала прочитанное, как вдруг услышала легкий шорох у двери. Естественно, тот, кто пришел, думал, что я уже сплю. Занавески чуть зашевелились, значит, он уже в комнате. Свет двух лун, падая через не завешенное шторой окно, высветил темный силуэт, замерший у входа. Теперь не будет ядовитых змей или яда, теперь он будет действовать наверняка. Я просто уверена, что это будет холодное оружие. А мне нечем защитить себя! И, даже если я закричу, он все равно успеет сделать свое дело. Словно в подтверждение моих мыслей, послышался легкий скрежет доставаемого оружия.

Сейчас он бросится!

Глава 7 ХОРОШИЙ ВРАГ НЕ ПОМЕШАЕТ

Я как раз лежала и переваривала прочитанное. Это была удивительная история, которая в некоторой степени объяснила мне происходящее. Началось все, как оказалось, сто двадцать лет назад. Как и сейчас, в те времена в Западных королевствах полностью отрицалось колдовство. Даже упоминание о нем было запрещено. А тут, как назло, один из принцев-близнецов из королевского рода Тортильяков решил обучиться этому искусству. Он сбежал из дому, провел около трех лет в Центральном королевстве, а перед совершеннолетием вернулся домой, создав массу проблем. Во-первых, занятия колдовством были строго-настрого запрещены в Пракии, поэтому отец принял его во дворец только при условии, что он откажется даже от воспоминаний о своих путешествиях. Гаенус, а это был именно он, живо дал все требуемые обещания, но даже не подумал выполнять их. Во-вторых, он стал предъявлять права на трон, уже обещанный второму сыну, Аргимусу… В-третьих, он влюбился в принцессу из соседнего королевства, юную красавицу Ару, которую уже давно любил его брат.

Гаенус вел себя вызывающе и нагло, домогаясь как власти, так и любви. К тому же он не оставил своих колдовских дел, а быстренько организовал лабораторию, где создавал всяческие адские смеси (наподобие напитка, которым меня опоили во время теста на принцессу). Да еще и начал внедрять в головы своих подданных грешные мысли, что колдовство может принести пользу государству, что ничего страшного нет в пресловутом колдовстве, при этом упорно называя его наукой. За ним даже потянулась часть молодежи, обычно всегда находятся такие шатающиеся элементы, которых легко повести в любую сторону.

Именно занятия колдовством и дали его отцу возможность отдать трон тому близнецу, который шел твердым путем, берег традиции и не мутил воду, то есть Аргимусу, что, естественно, не порадовало Гаенуса. Масла в огонь подлили родители принцессы Ары. Естественно, они согласились отдать руку дочери будущему королю, а не бунтарю-принцу, занимающемуся запрещенными делами. Гаенус собирался поднять мятеж, чтобы свергнуть брата с трона, но когда ему сказали, что Ара выбрала Аргимуса, в отчаянии оставил эту идею. Он даже пришел со своими людьми на свадьбу и, увидев Ару в белом платье, предложил ей уйти вместе с ним. Услышав ее «Поздно!», он с группой поддерживающей его молодежи ушел из замка тайным ходом (вот оно!), предварительно прокляв брата-близнеца, его невесту и весь род Тортильяков — мол, недолго им доведется править Пракией. Больше Гаенуса и его людей никто и никогда не видел.

Гаенус исчез, но проклятие его начало действовать. Обширный королевский род с множеством теток, дядей, кузин и кузенов как-то постепенно сошел практически на нет. Там несчастный случай, там внезапная болезнь… В роду больше никогда не было близнецов, и, вообще, более одного ребенка в семье не рождалось. Самое интересное, что пять лет спустя, покинув четырехлетнего сына, пропала без вести и сама Ара. Одни считали, что сбежала, прихватив с собой книги из опечатанной лаборатории Гаенуса, другие утверждали, что колдун вернулся и похитил свою любимую. Лабораторию после этого уничтожили, оставив всего лишь некоторые вещи, которые могли оказаться нужными, как, например, эликсир правды, с которым мне довелось познакомиться. Больше о Гаенусе и Аре никто ничего не слышал. Королевский род постепенно вымирал. Последними представителями стали Генрих XXI и его пропавшая дочь. То есть не найдись настоящая наследница, за которую меня сейчас принимают, и род Тортильяков просто перестанет существовать, проклятие исполнится полностью.

Вдруг я услышала легкий шорох. Внутри сразу похолодело, и желудок сжался в спазмах — я сразу поняла, что это убийца. Естественно, тот, кто пришел, думал, что я уже сплю. В свете блеклых лун, падающем из окна, я разглядела черный силуэт. Сейчас он бросится!

Точнее, не «он», а «она». Я уверена, что мой враг — сестра Генриетты, Клементина. Это она незаметно расчищала путь к трону для своего сына, это она организовала похищение маленькой Маргарет и, возможно, даже убила несчастное дитя. Это она ядовитой змеей пригрелась на груди у сестры, враг, на которого никогда не падала даже тень подозрения. Это она. Она могла бы послать наемного убийцу, но зачем посвящать кого бы то ни было в свои помыслы? Нет, она пришла сама. И подтверждение этому — молчание собак, чужого они бы не пропустили, а ее признают за свою, она ведь родная сестра королевы.

Я увидела блеск занесенного надо мной лезвия и самым спокойным, каким только могла голосом произнесла:

— Подойдите ко мне, дорогая тетушка, мне просто необходима ваша помощь.

Лезвие замерло, затем опустилось. Темный силуэт приблизился и застыл около кровати.

— Наше соглашение может быть взаимовыгодным, дорогая тетушка. Я вовсе не признаю себя принцессой Маргарет и хочу побыстрее покинуть Пракию. Вам тоже гораздо легче показать мне подземный ход, чем думать потом, куда убрать труп и как обеспечить себе алиби.

— Хм, — послышалось в ответ.

— Поверьте, в живом виде меня вывести будет гораздо легче. Наши цели совпадают!

Тетушка, до сего момента считающая, что ее не узнают в черном костюме, помолчала, обдумывая, согласиться с моим предложением или пришить племянницу, пока не поздно. Но мой расчет оказался верным: кто согласится брать на себя мокруху, если можно все взаимовыгодно уладить. Свои колебания она выразила в реплике:

— Как я тебя выведу отсюда?

— Вот, — я ткнула пальцем в книгу, — здесь сказано, что в замке есть подземный ход, через который ушел когда-то Гаенус со своими людьми. Мне бы только выбраться за ограду, и больше меня никто не увидит.

— Ты вернешься в свой мир, дорогая племянница? — поинтересовалась Клементина.

— Сначала мне нужно попасть в Восточные земли, выручить одного человека (панику о конце света я решила не поднимать), потом вернусь в свой мир навсегда. В Пракии не будет другого наследника, кроме вашего сына, проклятие Гаенуса исполнится.

— Умная ты, племянница, — покачала головой тетка. — За столько лет никто не догадался, а ты только появилась и раскусила меня.

— Потому что я из другого мира, теперь вы понимаете это, тетушка? Если бы вы столько детективов прочитали и пересмотрели, сколько я, сами бы писать начали, как Агата Кристи.

— Хорошо, — кивнула Клементина, — я выведу тебя.

— Я хочу получить назад мою одежду, а то в этих балахонах путешествовать невозможно. Кроме того, нужен и еды небольшой запас…

— Не хитри! — вспыхнула фрейлина. — Я — на кухню, а ты — тревогу бить?

— Да что вы, в самом деле? Ну не могу же я идти, в чем есть?

— Или мы уходим сейчас, или не уходим! — угрожающе прошипела моя новая союзница.

— Ладно-ладно, — поспешно согласилась я.

Тетка слегка расслабилась:

— Забери фрукты, — кивнула она на блюдо с «перекусом», которое мне обычно оставляли на ночь. — А одежду твою мы возьмем по дороге, нам придется пробираться через кладовую. Пока одевайся в то, что есть.

Я поспешно сбросила с себя надоевшую ночную рубашку. Я вообще-то всегда сплю нагишом, но должность принцессы обязывала одеваться даже на ночь. Пересмотрев наскоро свой гардероб, выбрала одно платье, показавшееся наиболее удобным, если при таком фасоне вообще можно говорить об удобстве. Естественно, ни корсет, ни нижние юбки колоколами я надевать не стала.

— Быстрее, — торопила меня фрейлина и, едва дав одеться, потащила за руку. — Ни звука! Только попробуешь меня предать, пришью сразу, а там будь что будет, — выразительно повертела она у меня перед носом кинжалом.

Не люблю, когда дразнятся. Она что, думает, я бы с ней не справилась? Так и захотелось вырвать у нее кинжал, поднять бучу и сдать со всеми потрохами. Но кто тогда мне подземный ход покажет? Нет, мы с ней сейчас партнеры и вынуждены друг друга терпеть.

На выходе я обратила внимание на посапывающую стражу. Хорошо, что хоть усыпила, а не совсем отравила их моя дорогая тетушка. Надеюсь, после моего исчезновения она не покусится на жизнь своей сестры-королевы и ее мужа. Да нет, она не дура, заляжет на дно и будет выжидать, все равно наследник теперь только один — ее наглый сынок. Не очень хочется приличное королевство отдавать в его загребущие руки, но… такова жизнь. Ничем помочь не могу.

Мы переступили через собак, спокойно грызущих кинутые им косточки, и незаметно заскользили по темному коридору. Далеко идти не пришлось. В одном месте Клементина отбросила гобелен, изображающий сцену охоты неизвестного короля в неизвестной сказочной стране, нажала на незаметный рычаг, и стена вдруг открылась внутрь, пропуская нас в узкое лоно тайного хода. Дверь стала на место, никто теперь не догадается, куда делась принцесса.

Узкими извилистыми переходами, обязательными атрибутами всякого порядочного дворца или замка, мы двигались то в одну сторону, то в другую, то спускались по лестницам вниз. В одном месте нам пришлось пройти через кладовую, где ровными стопками лежало выстиранное белье. Там тетка выудила мою настоящую одежду, велела сунуть в сумку, и мы поспешили дальше.

Честное слово, сама бы я никогда дорогу не нашла, я только устало волочилась за длинноногой, казавшейся неутомимой фрейлиной, едва успевая перебирать ногами. Да, жизнь принцессы на мою физическую форму повлияла отрицательно. Еще бы — гиподинамия, малоподвижный образ жизни, даже ни одного бала не было за все время, все «экономия бюджета».

Вскоре я заметила, что мы спускаемся все ниже и ниже.

— Мы уже под дворцом, — шепнула Клементина, отодвигая круглую тяжелую крышку люка, — дальше пойдешь сама. Это и есть подземный ход.

— А не заблужусь? — спросила я, подозрительно заглядывая в темноту дыры.

Что-то мне все это не нравится…

— Я этими подземными ходами не хаживала, дорогу тебе указать не могу, — успокоила меня тетушка. — Но раз туннель есть, он должен куда-то вывести, логично?

— Логично, — нехотя согласилась я.

— Ты ведь сама этого хотела! А если передумала, то… — Клементина выразительно положила руку на кинжал, висевший у нее на поясе.

— Да нет, я не передумала.

— Там лестница есть, не бойся, я тебе и факел дам.

Клементина зажгла второй факел и протянула мне.

Я нащупала в темноте люка ненадежные осыпающиеся ступеньки и начала спуск.

— Прощай, племянница! — Тетка задвинула над моей головой крышку люка. Пути назад не было.

Спасибо, тетушка. Я действительно этогохотела. Только я не думала, что будет так. Леденящее чувство внизу живота и мелкая дрожь по всему телу. Надо мной тонны земли, и я не знаю, куда идти. Сыпучие ступеньки закончились, и передо мной открылись расходящиеся в разные стороны ходы. И куда теперь? Я осветила факелом стены. Хоть бы какие-нибудь метки нарисовали. А может, я напрасно паникую, куда-нибудь да выйду. И я пошла наугад вправо. Шершавые стены, низкий потолок, пару раз под ногами прямо из стены в стену перетекал ручей. Кто его знает, что там за вода, но я напилась, выбора все равно не было.

Я шла уже довольно долго, дорога иногда меняла направление, иногда появлялись боковые ответвления, но ни одно из них не вело вверх, я все время спускалась вниз. Я что, так до центра Земли дойду, то есть до центра Карритума? Ведь должен быть где-то выход на поверхность?

Фрукты закончились, ручьи что-то больше не встречались. Факел стал подозрительно потрескивать, видимо, сигнализируя, что скоро кончится батарейка. А ход упорно вел меня вниз и вниз.

Ой, как мне все это не нравится! Почему в книжках все подземные ходы ведут всегда именно туда, куда надо? Почему не так в реальности? А?

Все происходящее живо напомнило мне песню «Штольня», где группа развеселой молодежи отправилась прогуляться под землей, и сначала все было классно и прикольно, а потом вдруг стало страшно и больно.

Ноги уже отказывались идти, но я понимала, что стоит присесть отдохнуть, и вставать больше не захочется. Поэтому шла и шла, в изнеможении переступая ногами и уже почти забыв, куда я иду. Хотелось спать, есть, пить, хотелось на солнышко, и больше всего хотелось вдохнуть свежего воздуха. Потом мне пришла в голову мысль, что я никогда не выберусь из этого подземелья. Может, у меня развивается клаустрофобия? Я постаралась не думать ни о чем и сосредоточилась только на своих шагах. Левая, правая, шаг, еще один…

Через некоторое время факел чихнул и погас. Я выбросила ненужный груз и пошла дальше на ощупь. Надежды нет, я спускаюсь все ниже и ниже. А кто же спасет Кащея и этот мир?

Вдруг впереди я увидела отблески огня. Это уже галлюцинации? Опираясь на стены, я поспешила вперед, и передо мной вдруг открылась пещера, небольшая, круглая, с каменным алтарем в центре. На стене горели ровным пламенем два факела. Даже этот свет больно ударил по глазам. Я подошла к алтарю. В центре на подставке из зеленоватого камня лежало серебряное кольцо в виде снежного барса. Правую лапу он приподнял, словно готовясь к прыжку. Я взяла кольцо в руки, погладила барса за ушами. Невольно поднесла к пальцу, и оно послушно скользнуло на другую руку, не на ту, где обосновался Урбонус.

— Хороший… Киса-киса… — Мой голос зазвучал непривычно гулко под этими каменными сводами, я так давно не разговаривала. — Это тебе здесь поклоняются? Снежному Барсу?

Я склонилась над алтарем. Он был усыпан драгоценными камнями. Целое состояние передо мной… Пересыпая самоцветы сквозь пальцы, я вздохнула. Вот бывает же так! Такое сокровище, а мне оно сейчас совершенно ни к чему. Уж лучше бы неведомые почитатели приносили подношения в виде плодов или хотя бы бутылочки колы…

Я склонилась над алтарем, мечтая о глотке любого напитка, и отключилась.

Глава 8 ВАМ НУЖЕН ПСИХОТЕРАПЕВТ!

Не знаю, сколько времени прошло с того момента. В полусне-полусознании я ощущала, как меня отрывают от алтаря сильные руки, несут незнамо куда, слышала низкие рокочущие голоса, но глаз открыть не могла. Внезапно я ощутила колючий пронизывающий ветер, но вскоре меня уложили на теплые меховые шкуры и такими же укрыли сверху. Я согрелась и впала в сладкое забытье.

Я проснулась, когда в мой рот вливали прохладную безвкусную жидкость, глотнула, закашлялась и поднялась.

Я лежала на обширном каменном ложе, покрытом белыми шкурами, под навесом, продуваемом со всех сторон леденящим душу ветром. Шкуры сползли с меня, и холод сразу же забрался под одежду и сжал в когтистом кулаке внутренности. Серо, уныло, мрачно… Куда это я попала? Тяжелое свинцовое небо нависало над каменистой местностью, поросшей кое-где зарослями безлистых, возможно, мертвых, кустарников. По каменистой почве змеилась поземка, скапливаясь у валунов снежными кучами. Мой взгляд снова поднялся вверх. Тяжесть неба буквально ощущалась, его наполовину скрывали клубящиеся, словно сгустки смога, тучи. Я поняла: это не небо, а свод пещеры, огромнейшей пещеры. Сам камень излучал тусклый свет, который едва пробивался сквозь густую облачность, срывались и летели, мечась в порывах бури, крупные хлопья снега. Ветер бил в стены и закручивался в небольшие смерчи, поднимая за собой пыль и снег, завывая, словно загнанный в ловушку дикий зверь, плача и смеясь хохотом ужаса и безысходности. Брр!

— Она очнулась.

Я перевела взгляд на стоящих у изголовья ложа мужчину и женщину, — высоких, сильных, в теплых меховых одеждах, но каких-то сутулых, словно придавленных судьбой, унылых до чертиков, словно их только что заставили есть сырых кузнечиков. Впрочем, эта ассоциация напомнила о том, что я сама чрезвычайно голодная, обессилевшая особа, и я прохрипела:

— Есть…

— Она голодна, — повернулся мужчина к своей спутнице.

Та кивнула и покинула нас, но вскоре вернулась, неся на блюде горячего зажаренного кролика и кувшин. Я, завернувшись в меховое одеяло, с воодушевлением принялась за еду, один вид которой уже действовал на меня благотворно. Несмотря на то, что мясо было несоленым, а в кувшине оказалась просто вода, да еще и безвкусная, как я догадалась, талая, после еды я заметно повеселела и решила выяснить, где это я оказалась.

Мужчина и женщина наблюдали за мной, хмуря брови, и на мое «Большое спасибо! Было очень вкусно!» даже не отреагировали. Как же мне их разговорить?

— Мы с вами где-то встречались?

Молчание.

— Это вы меня сюда приволокли? Я была возле алтаря? А почему камушки не забрали? И почему здесь так холодно?

Смотрят и молчат. У них что, столбняк?

А действительно, почему здесь такой мороз? Насколько я понимаю, мы находимся довольно глубоко под землей. О том, что недра нашей планеты заселены неведомыми нам народами, и в нашем мире сейчас пишут чуть ли не в каждой газете. И, по всем правилам, чем ближе к ядру, тем теплее должно быть, почему же здесь наоборот?

— Ребята, может, мы хотя бы познакомимся? Я — Неневеста Кащеева.

— Ты из Пракии? — вопросом на вопрос ответила женщина.

— Сюда я попала, спустившись подземным ходом из дворца Пракии, но сама я издалека, из совсем другого мира.

— Это хорошо, — кивнул мужчина. — Мы ненавидим пракийцев!

Ненависть — чувство не очень положительное, но придется его использовать, чтобы вызвать доверие этих странных людей.

— Мне тоже пришлось бежать из Пракии, они не выпускали меня из дворца две недели! А откуда вам известно об этой стране?

Лица моих спасителей немного смягчились.

— Наши предки покинули королевство много лет тому назад тем же путем, им не было места во внешнем мире, и вслед за принцем-колдуном они спустились в подземное царство.

— Так вы и есть потомки «золотой молодежи», последовавшей за Гаенусом?

— «Золотой молодежи»? Наши предки назвали себя «Новым братством».

— Ну конечно, ведь они отличались от остальных своим мужественным характером, стремлением к новому, оптимизмом и решительностью!

— Откуда ты знаешь обо всем этом? Разве наверху помнят о нас?

— Я читала книги из королевской библиотеки. Только я думала, что вы ушли подземными ходами в другие земли, а не в подполье.

— Из этих катакомб нет другого выхода, кроме дворца, а туда мы бы никогда не вернулись, мы ненавидим род Тортильяков!

— Да там и некого практически ненавидеть, из этого рода остался один лишь король Генрих Двадцать Первый, а его единственная дочь пропала бесследно двадцать лет тому назад.

— Проклятие Гаенуса действует! Это хорошо. Возмездие и справедливость должны прийти на эту землю!

Что-то не нравится мне ваше настроение, дорогие. Разве можно постоянно думать о мести?

— Послушайте, а почему вы так ненавидите всех?

— А как же? — удивился мужчина. — Ведь из-за Аргимуса и его рода наши предки вынуждены были покинуть насиженные места и спуститься сюда! Мы ненавидим всех пракийцев! Они спокойно живут и процветают под солнцем, а мы вынуждены прозябать здесь, в холоде и в голоде!

— Но ведь все ушли добровольно, за идеей, за своим вождем!

— Гаенуса мы тоже ненавидим! Он увлек за собой лучших из лучших, обещая райскую жизнь, а что мы имеем в итоге? Да, сначала здесь было довольно тепло, цвели сады, зеленели леса, безмерное количество зверья давало и сытную еду, и удобную одежду. Но довольно быстро все стало меняться, с каждым годом становилось все холоднее, исчезали растения и животные. Сейчас остались только снежные кролики, и наше счастье, что они так быстро плодятся, что позволяют нам выживать в эти дни. А где же этот хваленый Гаенус? Он сбежал через несколько лет, оставив своих людей погибать здесь. Мы ненавидим его так же, как и весь род Тортильяков!

— Колдун сбежал?

— Изменник и предатель!

Да, история. Наверное, правда, что это он похитил красавицу Ару и довольно весело прожил с ней остаток своей жизни.

— Вы так и не представились, — вздохнула я.

— Я — Ганус, а это — Ария, — указал мужчина на спутницу.

Да, несмотря на всю ненависть, имена влюбленной пары, изменившей историю, до сих пор оставались самыми популярными в подземном мире.

Вдруг из-за камней появилась группа таких же живописных косматых аборигенов, вооруженных копьями, и послышались крики:

— Убейте ее! Ее нужно убить!

Ганус положил ладонь на рукоять своего меча и коротко бросил:

— Не вам решать!

— Она пришла из Внешнего мира и хочет стать властительницей! Кто она такая? Зачем нам нужна чужеродная?!

— Это будем решать мы все! — отрезала Ария.

— Так давайте решать!

— Позже! Она еще толком не пришла в себя!

Один из пришедших мужчин, более пожилой, в бешенстве ударил копьем о камень, и группа удалилась. А пещера еще более помрачнела, и ветер, намереваясь перерасти в ураган, бросил под навес охапку колючих ледяных кристаллов.

У меня расширились глаза:

— О чем они говорили? Я вовсе не собираюсь становиться вашей властительницей!

После двухнедельного пребывания в должности принцессы меня больше не тянуло в эшелоны власти.

— Но ты взяла кольцо, — удивленно посмотрел на меня Ганус.

— Какое кольцо? Ничего я не бра… А… Там, на алтаре… Снежный Барс?

— Да, Снежный Барс. Это кольцо Гаенуса. Покидая «Новое братство», он положил его на алтарь и сказал, что править народом будет тот, кто наденет его. Вначале все обрадовались. Как только в глубине пещеры стихли шаги уходящего Гаенуса, здесь такое началось… Так рассказывают.

— Но никто не смог даже дотронуться до кольца, — добавила Ария. — Хитрый Гаенус! Он был колдуном, а никто из оставшихся не владел тайными знаниями. Большинство тогда возненавидело Гаенуса за то, что он обрек нас на такую жизнь. Мы не можем вернуться на поверхность, а здесь выживать становится все труднее с каждым годом. Не знаю, сколько мы еще протянем…

— Вы тоже ненавидите колдуна?

— Некоторые продолжали надеяться, что кольцо, в конце концов, выберет себе хозяина, и годами носили к алтарю драгоценные камни, которые находили среди скал. Здесь все равно никому они не нужны…

— Да, я тоже был среди них, — продолжил Ганус с горечью в голосе. — И тут появилась ты — неизвестно кто, неизвестно откуда! Я приносил на алтарь горсти сапфиров и алмазов, а оно отдалось тебе просто так! Я ненавижу тебя!

Чур меня! Что-то вы всех ненавидите. Как так жить можно? Я поглядела на Барса с сожалением.

— Возьми его, я ни на что не претендую, мне бы только на поверхность выбраться.

Я потянула кольцо с пальца. Странно, наделось оно так легко, а снять не могу, пальцы, что ли, отекли? Я пыхтела и морщилась, когда Ария осторожно сжала мою руку в кулак:

— Не старайся, оно не хочет другого хозяина, оно выбрало тебя, — и выразительно посмотрела на Гануса, не сводящего с меня глаз.

— Но я…

— Ты не снимешь его, если оно само не захочет. Это колдовство.

— И что же теперь будет?

— Будет всеобщий сбор. Но пока отдыхай, нам есть над чем подумать, да и тебе тоже. — Ария попрощалась кивком головы и меня оставили одну.

Да, попала я в заварушку. Как теперь из нее выбраться?

Я постаралась поплотнее закутаться в шкуры. Погода все более портилась, пригоршни колючего снега долетали даже под навес. Как же они тут живут? Даже дома не строят. Одной ненавистью и живут.

И вдруг я догадалась, отчего с появлением этих людей здесь такое с климатом стало происходить! В нашем мире эзотерики разных стран сейчас в один голос утверждают, что все на Земле взаимосвязано. И все человеческие эмоции эхом отдаются в ауре планеты. А отрицательные эмоции большой группы людей реально способны вызвать катаклизмы планетарного масштаба. Вот и получается: в одном месте — мятеж, а в другом просыпается спящий столетиями вулкан, в одном месте — недовольство, а в другом цунами слизывает прибрежные города. Да зачем далеко ходить: ты можешь просто накричать на ребенка или поссориться с соседом, и кто-то в это время нажмет на курок, а подхлестнет его всплеск твоих негативных эмоций. Или сорвется с вершины снежный ком и, превращаясь по дороге в ревущую лавину, сотрет с лица земли встретившихся на пути людей, дома и деревья. Вот и думай теперь, о чем думать.

А здесь, на этой закрытой со всех сторон территории, ненависть скапливается годами. Не удивляюсь, что здесь так мрачно, и дышится так тяжело не от массы земли над головой, а от витающих в воздухе мыслей.

Да им психотерапевт давно нужен! Алё, анонимная служба помощи слушает! У вас проблемы? Вы хотите об этом поговорить?

Где же мне им здесь психотерапевта отыскать?

А впрочем… Я в институте психологию учила? Учила. Даже увлекалась ею, гору популярной литературы перелопатила. Неужели не смогу людям помочь? Надо хоть попытаться. Все равно у меня другой кандидатуры нет.

Спустя некоторое время, распугивая снежных кроликов, стайками выскакивающих из-за камней и разбегающихся в разные стороны, стали подтягиваться жители подземного мира. Мрачные лица, искаженные злобой, нахмуренные брови, — все указывало на то, что без квалифицированной помощи психотерапевта эти несчастные скоро сварятся в собственных отрицательных эмоциях. А попавшей сюда чужеземке, ненароком захватившей кольцо власти, здесь вообще ловить нечего, они эту власть уже не признают. Хотя, подозреваю, надень кольцо кто-нибудь из местных, его бы тоже не признали и на кусочки от злости разорвали. Даже немногочисленные дети стояли, не шаля, не прыгая на месте от нетерпения и не выглядывая из-за спин взрослых от любопытства. Совершенно ненормальные дети. Всего собралось около сотни человек, наверное, все жители этого угрюмого мирка.

Лежать, когда решается твоя судьба, естественно, неудобно, поэтому мне пришлось встать, завернувшись поплотнее в одну из шкур.

Тучи черными клубами зависли чуть ли не над головами. Снег повалил крупными тяжелыми комками, а ветер завыл, мечась под сводами и переходя то на злобный свист, то на предупредительный рокот. Атмосфера накалялась, как я и предполагала.

Последним пришел Ганус. Видимо, так как именно он нашел меня, ему и полагалось начинать дискуссию.

Я поежилась от холода. Сначала буду молчать, послушаю, пусть выскажутся все, кто захочет, надо же людям дать возможность выговориться? И я приготовилась слушать.

Ганус прокашлялся:

— Вы знаете, братья, что наш первый вождь Гаенус, уходя, оставил кольцо, символ власти, на алтаре в малой пещере. Я, как и некоторые мои соотечественники, время от времени приходил туда в надежде, что колдовские силы признают меня и позволят стать во главе «Нового братства». Вчера, как обычно, я посетил пещеру. На алтаре я увидел чужеземку, которая была без сознания. Но на ее пальце красовался Снежный Барс. Я принес ее сюда, на суд братства. Все.

На мгновение повисла тишина, если не считать рулад, выводимых бурей. Затем послышался «голос из зала»:

— А сам ты, Ганус, что думаешь об этом?

— Я не хочу, чтобы нами правила чужеземка! — выкрикнул мой первый знакомый, и тут Ара толкнула его под бок. — Но, если верить ей, она попала сюда случайно из совершенно другого мира и сама не желает власти.

— Она пыталась снять кольцо, но колдовство не позволило ей это сделать, — добавила Ара.

Толпа загудела, и только отдельные выкрики долетали до моих ушей:

— Когда мы убьем ее, то снимем кольцо сами!

— Нам не нужна чужеземка!

— Она врет! Она из Пракии! Мало они издевались над нами?!

— Гаенус знал, что делает! Мы должны признать избранницу кольца!

— Она поможет нам!

— Ненавижу ее! Ненавижу предателя Гаенуса!

— Убить ее! Она пришла нас уничтожить!

У меня закружилась голова от этого шума. А цивилизованно объясняться они умеют? Я пошатнулась и, ища поддержки, глянула в сторону Гануса.

— Тихо!!! — зарычал он. — Так мы никогда не придем к общему решению! Будем говорить по одному. — И ткнул пальцем в бородатого крепкого мужчину, опирающего на копье: — Говори, Сергус!

Тот сжал копье обеими руками и заговорил:

— Наши предки ушли из Пракии, чтобы не подчиняться никому. Мы — сами по себе, нам не нужны командиры, а тем более — девушка из неизвестной нам страны. Убить ее!

— Нужно смотреть в корень, Сергус, — выступила в ответ седая тощая женщина. — Колдовство привело ее сюда, значит, она должна выполнить какую-то миссию. Может, мы и убьем ее, но после.

Ой, как многообещающе! Какая добрая старушка!

— Гаенус обещал нам райскую жизнь, — вступила в дискуссию мощная тетка с мечом в руках. — И где он? И где мы? Помогло нам его колдовство?

— Вот убьем ее — и все колдовство исчезнет! — поддакнул ей кривоногий мужчина со шрамом через все лицо. — И не будет больше колдовства! И кольцо нам это не нужно!

В клубящихся тучах заиграли электрические разряды.

Ого!

Неформалы, заметив необычное явление природы, сами перепугались. Видимо, до такого накала страсти еще не доходили.

— Вот ваше колдовство! — ткнула в небо грязным пальцем женщина с ребенком на руках. — Она — не спасение, она — гибель нашего мира, нашего народа!

Молния вырвалась из вязких, словно черничный кисель, туч и врезалась в большой валун, расколов его на части. Все шарахнулись в стороны.

Глава 9 СТРАСТИ НАКАЛЯЮТСЯ

— Это все она! Она!

— Убить ее! — кричала толпа.

Я выжидала.

— Мы должны внимать нашему первому вождю, Гаенусу, — выступила вперед Ария. — Наши предки верили ему, наши предки пошли за ним. Выступая сейчас против его воли, мы предаем своих предков!

— О Гаенусе и не напоминай! — заорала дама с копьем. — Он о нас не вспомнил ни разу, когда ушел в Верхний, мир! Посмотри, до какой жизни мы докатились! — обвела, она рукой окружающее пространство.

— Кольцо привело нам эту девушку, значит, она поможет нам! — огрызнулась Ария.

— Уже помогает! Посмотри, что делается в природе!

Словно в подтверждение ее слов мелькнула новая молния, раздвоенным зигзагом соединив небо и землю, точнее, тучи и пол пещеры, загрохотал оглушительный гром. А эхо только усилило его рев, сделав похожим на рев раненого зверя.

— Возможно, она — наш единственный, наш последний шанс на спасение!

— Мы спасемся, только убив всех, кого ненавидим! — потрясла копьем амазонка.

— А если я ненавижу тебя, а ты — меня, сейчас мы начнем уничтожать друг друга? Что тогда случится с нашим братством?!

— Ты права, мы ненавидим друг друга, а все потому, что мы выступаем друг против друга! Ты должна поддерживать большинство! Убьем причину раздора — и все будет, как прежде!

Они продолжали перепалку, а вверху стали происходить вообще невообразимые вещи. С двух сторон пещеры из туч показались две шаровые молнии, они шипели, росли в объеме, потоки плазмы кружили в их внутренностях, и вдруг они медленно пошли на сближение.

Все застыли в ужасе, а затем снова раздались негодующие крики:

— Это все из-за чужеземки! Убейте ее!

— Скорее! Ее нужно уничтожить немедленно, если мы хотим спастись!

— Убить ее!

Сжимая в руках мечи и копья, толпа медленно, еще колеблясь, двинулась в мою сторону. Так же неспешно сближались два трепещущих, словно живых шара.

Вот это и называется «критический момент», пора вступать со своей партией.

— Эй, Ганус! — махнула я рукой. — А мне здесь слово что, вообще не положено?

Он глянул тревожно на небо, пытаясь сообразить, не совершает ли ошибку, и рявкнул, перекрикивая шум беснующейся толпы и грохот усиливающейся грозы:

— Тихо!!! Чужеземка имеет право сказать свое слово!

«Новое братство» притихло, только некоторые высказывания по поводу прав вырвались из отдельных глоток, но и они замерли, заглушенные новым раскатом грома, пронизывающим до мозга костей.

Ну вот, пора.

Я подняла руку к небу и начала:

— Я пришла к вам, потомки «золотой молодежи», чтоб вывести вас из темноты к свету!

— На поверхность нам пути нет, — зароптал кто-то.

— Чтобы вывести вас из темноты невежества к свету истины. Из темноты ненависти — к свету любви!

— Мы забыли это слово!

Я продолжала, словно не слышала противоречащих реплик:

— Ваши славные предки ставили перед собой великую цель. Они жаждали свободы и независимости. Они хотели сами выбирать дорогу своей судьбы.

— Выбрали, — буркнул кто-то.

— Они мечтали о свободе выбора для вас, потомков. Можете ли вы осуждать их за это? Можете ли ненавидеть за их благородные цели?

— Нет. Нет! — раздались голоса.

— И вы действительно получили этот дар — свободу выбора! Вы добровольно выбрали остаться в подземном мире и основать здесь братство! Разве можно осуждать тех, кто желал, чтобы вы все стали настоящими братьями и сестрами? Можете ли вы ненавидеть тех, кто думал о вас, кто заботился о вас?

— Нет.

— У вас был выбор: свои силы и энергию отдать любви или ненависти. Вы сами сделали выбор в пользу ненависти. Но разве будете вы осуждать себя за свой собственный выбор? Будете ненавидеть себя за свой выбор?

— Нет, не будем.

Трижды отказались жители подземного мира от ненависти, направляемые моим спокойным голосом, и незаметно прекратились разряды в атмосфере и стих грохот грома, даже плазменные шары замерли на месте, как бы раздумывая, продолжать ли им свой губительный путь.

— А принц-колдун? Желал ли он вам зла, уводя вас в другой мир, где в те времена было уютно и спокойно, где теплую землю покрывала густая трава, где все росло само собой, где не нужна была крыша над головой и теплая одежда? Нет, он желал вам добра. И разве можем мы осуждать его за то, что однажды он ушел во Внешний мир, не выдержав разлуки со своей любимой? Ведь так поступил бы каждый, кто любит по-настоящему!

— Он не вспомнил о нас! Не вернулся к нам! — перебил меня кто-то.

— А вы уверены, что он попал во Внешний мир? Ни в одной летописи Пракии после его ухода нет ни одного упоминания о Гаенусе. Он мог просто погибнуть по дороге и не дойти до своей любимой. Можем ли мы осуждать его, не зная, что с ним произошло? Можем ли мы ненавидеть его?

— Нет, — согласились со мной.

— А те, кто остался в Пракии? Они не выгоняли ваших предков, те ушли добровольно, последовав за своим вождем, за своими идеалами. За что нам ненавидеть их, за то, что они сделали свой выбор, оставшись? Ведь каждый имеет право на выбор!

— Согласны, но король был неправ, отдав власть одному сыну в ущерб другому только из-за того, что тот занимался колдовством!

— Да, король был неправ, как иногда бывает неправ любой человек в своей жизни. Каждый имеет право на ошибку. Но разве виноваты в этом все его дети, внуки и правнуки, все его потомки? Разве можем мы ненавидеть весь род за ошибку одного старого короля, даже кости которого давно истлели в могиле?

— Нет, не можем.

— А чем виновато кольцо, столько лет ждавшее своего часа, чтобы привести вас к спасению? Оно лишь выполняло свою миссию и знало, что делает. Можем ли мы ненавидеть его за это?

— Нет.

— А чужеземка, которая пришла лишь для того, чтобы помочь вам разобраться в себе? Чтобы извлечь на свет истину, которую вы давно носили в себе, но не могли осознать этого? Чужеземка пришла в этот мир на миг и уйдет из этого мира навсегда, но открытые ею истины останутся в ваших сердцах, ибо она пришла, чтобы помочь вам. Можете ли вы ненавидеть чужеземку за желание помочь?

— Нет! Нет!

Я бросила взгляд на тучи. Шаровые молнии исчезли без следа. Явно становилось светлее. Неплохо. Продолжим.

— Вернемся к «Новому братству». Вашим выбором стала ненависть, вы согласны, что это только ваш выбор?

— Да! — ответили мне.

— Вы ненавидели всех, ненависть росла и крепла, набиралась силы и мощи. Она достигла небывалой силы, не так ли?

— Да.

— Ваш мир стал отражением ваших душ. Чем больше мрачнели ваши души, тем суровее становился климат, чем большие бури бушевали внутри вас, тем сильнее разгуливались они снаружи, чем холоднее становились отношения к другим, тем холоднее становилось в вашем мире. Это, — подняла я руку, указывая на округу, — результат вашей ненависти. Вы согласны со мной?

— Да.

Три «да» я получила, теперь снова перейдем к отрицанию.

— Так принесла ли ваша ненависть вам хоть какую-нибудь пользу?

— Нет.

— Так нужно ли поддерживать и подпитывать то, что не приносит ни малейшей пользы?

— Нет.

— Так хотите вы и дальше губить себя и свой дом злобой и ненавистью? Хотите ли вы уничтожить себя?

— Нет.

Три «нет» в кармане, опять переходим к «да».

— Так давайте откажемся от того, что разрушает этот прекрасный мир!

— Да! Давайте!

— Давайте откажемся от ненависти навсегда! Если за столько лет она не принесла ничего хорошего, нужно искать что-то другое!

— Да!

— Давайте простим всех, на кого мы были когда-то в обиде! Кто старое помянет, тому глаз вон! Давайте простим тех, кого считали когда-то неправыми и виноватыми! Давайте просто простим всех!

— Да! Простим!

В пещере становилась все светлее, тучи почти развеялись, и мягкий теплый свет наполнил пространство. Снег таял, стекая ручейками и образуя лужицы среди камней.

— Смотрите! Ваши души просветлели, и мир вокруг вас светлеет!

— Да!

— Ваши сердца потеплели, и вокруг становится теплее!

Кажется, только сейчас все заметили происходящие изменения и радостно зашумели:

— Да! Чудо! Чудо!

— Это не чудо! Что внутри, то и снаружи! Это закон жизни! Вы очистились от злобы и ненависти. Все, что происходит, — всего лишь отражение вашего внутреннего состояния!

— Да! Да!

— Братья и сестры, позвольте называть вас так, ибо теперь мы вместе идем по пути истины! Вы хотите, после стольких лет тьмы, познать наконец счастье?

— Да!

— Ваши души освободились, они сейчас как чистые листы! Так заполним их тем, что поможет созидать новый мир, мир светлый и счастливый!

— Да! Да!

— Заполним души радостью! Возрадуемся чудесным изменениям, которые происходят вокруг! Возрадуемся жизни, которая дарована нам! Возрадуемся близким, которые находятся рядом с нами!

— Да! Возрадуемся!

— Заполним души светом! Я уже вижу, как он льется из ваших глаз, возрождая окружающий мир, наполняя его жизнью!

— Да! Светом!

— Заполним души любовью! Любовью к жизни, любовью к миру, любовью ко всему, что нас окружает! Любовью к тем, кто жив, и тем, кто уже умер, любовью к тем, кто близко, и к тем, кто далеко, любовью к тем, кто любит нас, и к тем, кто еще не познал этого счастья!

— Да!!! Любовью!!!

Я пошатнулась и упала, вовремя подхваченная стоявшим рядом Ганусом. Кажется, я выдохлась. Жуткая усталость. Но главного я добилась! Моя миссия психотерапевта выполнена, решила я, глядя на веселящихся «братьев».

— Что с тобой, Неневеста? — тревожно спросила Ария.

— Есть хочу, — с трудом прошептала я пересохшими губами. — И пить…

И уснула, склонившись на плечо Гануса.

* * *

Когда я проснулась, Ганус и Ария были рядом.

— Наконец-то! — воскликнула женщина. — Мы уже беспокоились!

— Пусть сначала поест, — подтолкнул ее под руку Ганус.

Ария живо подала мне блюдо с мясом и кувшин.

— Извини, что больше ничего пока нет, кроме кролика, но скоро все будет. На деревьях и кустах начали просыпаться почки. Трава пробивается из-под земли! Это чудо! И все это сотворила ты, Неневеста!

— Никогда не думал, что на душе может быть так хорошо, — поддакнул Ганус. — Это чудо, Неневеста!

— Да ладно, — махнула я рукой, вытирая рот. — В каждом человеке достаточно и добра и зла. Вся задача состоит только в том, чтобы разбудить нужное.

— Все так просто? — удивилась Ария.

— Я всего лишь показала путь. А выбор вы сделали сами.

— Все так странно, непривычно…

— Это все свобода выбора. Вы вчера сделали свой выбор в пользу любви и света. Увидели и почувствовали, что это вам принесло. Теперь остается только не сходить с избранного пути.

— Не сойдем, — пообещал Ганус. — Скоро ты сама увидишь, как все здесь изменится.

— Мне пора в дорогу.

— Разве ты не останешься погостить? — удивилась Ария.

— Не могу. Мне на поверхность вот так надо, — провела я рукой по горлу.

— А здесь выхода наверх нет, — покачал головой Ганус.

— Как?! — я поперхнулась. — Совсем?!

— Кроме того, который выходит в королевский дворец.

Нет, туда мне никак нельзя. Если вернусь, то уже не вырвусь на свободу, на руки — цепи, на пальцы — кольца. Замуж отдадут, не спросят. Да и убийцу свою подводить нехорошо. Что же делать?

— Наверх хода нет, — задумчиво проговорила я. — А куда есть?

— Есть пещеры, ведущие в древний подземный город. Там издавна живет народ, не пришлые, как мы. Но мы с ними не общаемся.

— Не общались до сих пор. А теперь надо бы начинать, нельзя в себе замыкаться, нужно налаживать международные отношения, торговлю. Может, они знают, как попасть во Внешний мир?

Ария пожала плечами:

— Может, и знают.

— Тогда я пошла.

Хозяева собрали меня быстро. Кроликов нажарили, факелы разыскали, меховой жилет подарили. Кто знает, как там будет, в пещерах. Здесь-то стало очень даже тепло и приятно. Свежий воздух наполнился запахом весенней зелени. Все вокруг радовало глаз: и оживающая природа, и улыбчивые лица. Когда мы шли к пещерам на востоке (радует, что хоть и под землей, но продвигаться я буду в нужном направлении), все занимались делами: что-то строили, обрабатывали почву, а увидев нас, приветливо махали руками.

Пещеры представляли собой довольно широкий и высокий лаз, притаившийся за большими валунами. Мои новые друзья провели меня до самого входа.

— Здесь не заблудишься, — успокоил меня Ганус. — Только иди, Неневеста, прямо и никуда не сворачивай. Я сам однажды дошел в поисках снежных кроликов до самого города, только сразу же вернулся: я их всех тогда ненавидел.

— Забудь это слово, — перебила я его, — если не хочешь возвращения прошлой жизни. О чем думаешь, то и впереди. Думай о мире, думай о радости, думай о любви.

— Спасибо, Неневеста, твои советы я не забуду.

Я тепло попрощалась со своими друзьями, а оглянувшись, чтоб помахать рукой, отметила, как нежно они держатся за руки. По-моему, у них что-то вырисовывается. Счастья им, счастья и любви! Я знаю, что больше никогда их не увижу, но постараюсь спасти этот мир, чтобы у них было время научиться любить по-настоящему.

И я двинулась в глубь подземного хода.

* * *

Ценность мехового жилета я оценила почти сразу же. В пещерах было довольно прохладно. Я натянула его прямо поверх платья принцессы. Сначала хотела переодеться в любимые джинсы, так идти было бы гораздо удобнее, но, отметив «чистоту» моего платья после всего, что ему уже довелось пережить, решила донашивать его, а то выйду на поверхность, и нечего будет надеть.

Дорога была не трудная, особенно если учитывать, что еды и воды у меня было достаточно, а идти, как я поняла, не слишком далеко, каких-нибудь несколько часов — и я на месте.

Настроение было приподнятое — ведь дело доброе сделала. Я даже начала напевать тихонько одну из популярных нынче в моем мире песенок.

По моим расчетам, я прошла около половины пути, как вдруг услышала впереди глухой удар. Что бы это могло быть? Я осторожно двинулась дальше, и вдруг перекресток, к которому я приблизилась, меня очень даже смутил.

Ганус утверждал, что я должна двигаться только вперед и никуда не сворачивать. Теперь же проход передо мной был наглухо запечатан сплошным монолитом скалы. Вправо и влево отходили боковые коридоры, но кто знает, куда они ведут? Я еще раз изучила скалу перед собой. Казалось, она только-только опустилась. Странно-странно.

Я немного потопталась перед закрытым проходом. Ладно, пойду… ну, хотя бы влево. Все равно, куда-нибудь должна выйти.

И я двинулась влево. Не успела пройти несколько метров, как услышала впереди приближающиеся шаги. Кто-то массивный и тяжелый бежал навстречу мне. По сопровождающему стук скрежету можно было догадаться, что это нечто когтями цепляется за камни, и мне это очень не понравилось.

Я остановилась. Сзади что-то бухнуло, и это мне тоже не понравилось.

Я побежала назад, к перекрестку, лихорадочно обдумывая на ходу, куда двигаться дальше. Но особого выбора у меня не оказалось. Ход, по которому я только что пришла, оказался так же закрыт скалой, как и тот, что вел вперед. Пыль медленно оседала на каменный пол. Топот слева приближался, и уже было слышно тяжелое прерывистое дыхание огромного неизвестного существа, гулким эхом отлетающее от стен. Я побежала в противоположную сторону, в правый коридор. Несколько шагов — и впереди что-то заскрежетало и грохнуло. Я догадалась, что этот ход тоже закрылся, и остановилась.

Глава 10 ЖУК, ПОДНИМАЮЩИЙ СКАЛЫ

Сзади ударил тяжелый запах дикого зверя, от его топота вздрагивали стены.

Впереди от темноты отделилась и двинулась навстречу непонятная тень…

И куда теперь мне?

Я прижалась спиной к каменной стене, пытаясь в ней раствориться.

— Стой на месте! — крикнула тень впереди.

Голос человеческий, ура! А сзади вообще неизвестно кто и из какого раздела биологии. И я бросилась вперед.

— Стой, кому сказал! — поймали меня крепкие мужские руки. — Расшибешься! Там стена!

— Ты кто? — попыталась я вырваться.

— Я — Жук, Опускающий Скалы. А ты?

— Там, сзади, кто-то…

— Знаю! Стой здесь! Будешь приманкой!

— Что? Чем? Для кого? Не буду!

— Будешь! Я все равно все пути перекрыл!

Топот сзади приближался, и, кажется мне, этот кто-то намного больше, чем мне сначала показалось.

Мужчина, назвавшийся Жуком, резво вскарабкался по отвесной стене на потолок и начал что-то растягивать на нем. Как он там держится? Я так не могу.

— А я?! — крикнула и, не дождавшись ответа, побежала вперед, прочь от неведомого монстра, но через несколько шагов уперлась в сплошную стену, загородившую проход.

Мне ничего больше не оставалось делать, как обернуться и выставить навстречу приближающемуся зверю горящий факел.

Несколько ударов сердца, гулких, отозвавшихся во всем теле пульсацией крови — и из темноты левого туннеля показалось НЕЧТО. Нечто, потому что ни один справочник по биологии не взялся бы идентифицировать, классифицировать или хотя бы просто описать данный экземпляр. Метра два высотой, без шерсти, бугристая бледно-фиолетовая кожа, огромный складчатый живот почти волочится по полу пещеры, шесть ног торчат коленками выше спины, грушеподобная голова с дырками вместо ушей и ноздрей, мутные, белесые, выпуклые, словно плафоны, глаза и растянутая от уха до уха пасть, полная кривых острых зубов. Увидев меня, чудовище на миг замерло, вглядываясь и позволяя мне рассмотреть его неумытую физиономию, затем облизнулось длинным, похожим на выскочившего из норы удава языком, и рвануло, скрежетнув по камням нестрижеными когтями, прямо ко мне. Я сжалась, приготовившись метнуть в раскрытую пасть факел, и в то же мгновение с потолка на монстра упала сеть, сплетенная из белых пушистых нитей. Чудовище заметалось, запуталось в ней и покатилось, ударяясь о стены и рыча. Кто-то схватил меня за руку и потянул прочь, прямо к закрывающей проход скале. Я увидела, как рука в черной блестящей перчатке провела по серому камню снизу вверх — и скала с грохотом поползла, открывая дорогу. Незнакомец дернул меня, и мы побежали дальше, а остановились только тогда, когда оказались на безопасном расстоянии от беснующегося чудища.

— Ты кто? — задыхаясь, выкрикнула я.

— Я уже представлялся. Я — Жук.

— Жук, Опускающий Скалы?

— И Жук, Поднимающий Скалы.

— Так ты все это сделал нарочно?

— Что именно? Я всего, что делаю, не упомню.

— Ты специально закрыл проходы, чтобы поймать это… этого?..

— Снупса? Ну да. Я его выслеживал три дня!

— А зачем тебе этот… снупс?

— За него неплохо заплатят в Корфанде.

— Это подземный город?

— Очень большой подземный город.

— Он далеко?

— Не очень. Ты направлялась туда?

— Да. А как ты двигаешь камни?

— Я — Жук, Поднимающий Скалы, и Жук, Опускающий Скалы. А вот ты так до сих пор и не представилась.

Ясно, свои секреты он раскрывать не спешит. Ладно.

— Я — Неневеста Кащеева.

— Странное имя, никогда не слышал ничего подобного. Откуда ты взялась здесь? Ты ведь не из «Нового братства», хоть и идешь с той стороны.

— Это длинная история.

— А ты расскажи, все равно, пока снупс не успокоится, дальше не пойдем, — развернул Жук около стены походное одеяло. — У тебя еда есть? А то у меня все запасы на нулях.

Я кивнула и устало опустилась рядом. Только сейчас я смогла толком рассмотреть моего нового знакомого. Это был молодой, лет двадцати пяти — двадцати семи, довольно симпатичный мужчина с хитроватой усмешкой и лукавыми глазами, который сразу напомнил мне типичного мошенника. Эдакий подземный багдадский вор. Хотя, возможно, эта ассоциация пришла мне в голову именно после той авантюры, которую он только что провернул, без моего разрешения выставив меня приманкой для пещерного чудовища. Так или иначе, но у меня сразу же возникли к нему два противоположных чувства: симпатия и антипатия. Интересно, так бывает, или только у меня?

А Жук, не теряя времени, уже выполнял роль официанта и тамады, раскладывая мои припасы и рассказывая какие-то байки из жизни снупсов. Я поскорее принялась за еду, а то от моего пайка мне же может и не достаться ничего, если буду ловить ворон. Мой новый знакомый, не ожидая приглашения, присоединился ко мне, высказывая сожаление, что нет на нашем импровизированном столе ни с чем не сравнимого вина из Центрального королевства.

— А сам ты, Жук, там бывал или только вино пивал?

— А как же, не раз и не два. Там вещички разные колдовские можно прикупить, которые потом оч-чень неплохо расходятся в подземных городах, да и во Внешнем мире тоже.

— А меня провести сможешь? — загорелась я, неожиданно напав на потенциального проводника.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Жук. — Проведу. Двадцать пфингов — и, считай, ты на месте.

Приехали. Где же я возьму даже один, как его, пфинг? Вот дуреха-то! Я же принцессой две недели была! У меня столько драгоценностей было, вещей ценных. И ушла с голыми руками. Конечно, уходила я спешно, убийца ждать бы не стала, но могла же я заранее все нужное собрать? Ведь знала, что побег — дело неотвратимое. Да я просто совершенно забыла о деньгах, пожила принцессой на полном довольствии, ни в чем отказа не знала и решила, что со мной во всем Карритуме будут так носиться?

А у «Нового братства»? Там же на алтаре камней драгоценных на миллионы! Они же им все равно не нужны! Могла ведь попросить хоть горсточку? А теперь без денег что делать? Я этого молодчика очень даже понимаю, он привык из всего денежку делать, чего бы ради он со мной даром возился? Хотя…

— Жук! А тебе не кажется, что ты мне должен?

— Я? Тебе? Ты что, больная? — изумился моей наглости охотник за монстрами. — Мы с тобой познакомились десять минут назад! Неужели ты за еду, жлобина?

— Не обзывайся! Лучше припомни, как мы познакомились. Ты, меня не спрашивая, подставил меня этому снупсу вместо приманки!

— А, ты об этом… Да я бы его и без тебя поймал. Все три прохода перекрыл? Перекрыл. Сетку натянул? Натянул. И что бы мне помешало?

— Все равно! Я жизнью из-за твоего снупса рисковала! А вдруг бы что не так пошло? Да он бы мной перекусил и не подавился!

— А разве я виноват, что ты оказалась именно в это время именно в этом месте? Ты сама виновата!

— Тем не менее ты меня использовал! А теперь хочешь зажать мою долю!

Мы уже кричали друг на друга.

— А у меня был другой выход? Ты к тому времени была на перекрестке! Снупс уже бежал в твою сторону!

— Потому что ты его раздразнил! — не сдавала позиции я.

— Ладно, — вздохнул Жук. — Только из-за моей безмерной доброты ты получишь два пфинга.

— Два пфинга? Всего-то?

— А ты хотела двадцать? Да он весь столько стоит!

Два пфинга, два пфинга… Значит, надеяться, что у меня будет проводник, нечего. Ладно, сама дойду и до Центрального королевства, и до таинственных Восточных земель. Не пропаду.

Но все-таки этого проходимца я использую. Сейчас он со своей добычей направляется в Корфанд, а я от него не отстану. И пока честно заработанные два пфинга с него не получу, ни на шаг не отойду. А потом что-нибудь придумаю. Неужели в городе мне никто не поможет, никто не подскажет дорогу?

— Эй, Неневеста, ты о чем задумалась? О себе расскажи. Платье на тебе, как на принцессе, если б не такое грязное. Где сперла?

— Что? Сперла?! Да я в самом деле принцесса! Только не настоящая…

— Вот-вот, и я об этом. Рассказывай.

И я поведала ему рабочую версию, пропуская подробности и умалчивая о конце света.

— Да… — протянул Жук, выслушав меня. — Повезло твоему Кащею. За мной бы кто так — через весь мир, пешком… Да в Восточные земли я и сам бы, наверное, не пошел. О них такое рассказывают…

— А ты… Расскажи теперь о себе. — Я доела снежного кролика, вытерла от жира руки и, подперев голову, приготовилась слушать длинную запутанную историю про похождения моего спутника.

— А что о себе рассказывать? — поднял он удивленно одну бровь. — Сама видишь, вот так и живу. Дома у меня нет, хожу по подземным городам и по Внешнему миру,вылавливаю экзотических животных, перевожу некоторые товары. С того и живу. — И он, не скрывая удовольствия от жизни вообще и от кролика в частности, продолжил трапезу.

Мне бы этих кроликов еще на три раза хватило, а теперь я тоже без еды остаюсь. Нет, нельзя жалеть куска какого-то мяса ближнему своему, а то еще подавится. Все равно оно могло бы пропасть.

Жук не подавился, доел все подчистую, крякнул довольно и даже спасибо не сказал. Собрал неторопливо одеяло и потянул меня за руку:

— Пошли, снупс уже затих.

Чудовище и правда выбилось из сил и утихомирилось. Испуганными глазами-фонарями смотрело оно на приближающихся людей. Жук осторожно протянул ему сквозь сетку косточку снежного кролика. Раскрыть пасть снупс не мог и аккуратно слизнул угощение своим длинным языком.

Охотник скормил ему еще несколько косточек.

— Голодный, — сочувствующе покачал головой Жук. — Еще поголодает — шелковым станет. Надо продавать побыстрее, чтоб не ко мне, а к хозяину привыкал. В Корфанде их вместо сторожевых псов держат. На ночь пусти такого на цепи ходить вокруг дома — и можешь спокойно дома хоть слитки золота, хоть саму Занзару Трилосскую держать.

— А кто это такая?

— Статуэтка, ценная очень. Древняя.

— А-а-а…

Жук связал снупса так, что тот смог идти, семеня на четырех лапах. Сам он пошел впереди, таща добычу за повод, обмотанный вокруг шеи, и подманивая ее косточками снежного кролика, а мне велел идти сзади и, в случае необходимости, подталкивать острым коротким копьем, которое в собранном виде хранил в заплечной сумке. Мне было интересно, что там у него еще есть. Наверняка есть еда. Чем бы он манил это чудище, если бы не встретил меня с запасом снежных кроликов? Точно есть еда! А меня он использовал по принципу «Давай съедим сначала твое, а потом каждый свое».

Ну я ему этого не забуду…

* * *

Когда нашему взору открылся Корфанд, я замерла в изумлении. Пещера была в несколько раз больше той, где жило «Новое братство». Противоположных стен не было видно. Это уже не пещера, а целая подземная полость. Приглушенный розоватый свет лился прямо из камня, легкие перистые облачка были окрашены в такой же цвет.

Город был огромен и густо населен. По окраинам зеленели настоящие сады и огороды. Ближе к центру теснились дома, дома, дома… Крыши пестрели разнообразными оттенками пастельных тонов. А здесь мило, довольно мило!

— Мы вовремя! — довольно потер руки Жук. — Базарный день. Как раз успеем к регистрации.

Мы спустились к широкой мостовой и двинулись к центру города. Снупс слегка упирался, испуганный городским шумом, и приходилось подталкивать его сзади. Но, в конце концов, он сообразил, что выбора нет, и послушно потопал дальше. Мы проходили мимо работающих на огородах людей, мимо огороженных сплошными каменными заборами домов. Некоторые встречные приветливо здоровались с охотником, перебрасывались с ним несколькими фразами. Было понятно, что он не впервые доставляет сюда такой странный товар.

За рассматриванием окрестностей я и не заметила, как мы приблизились к рынку, который тоже был огорожен массивным забором из необработанных плит. У входа стояли два вооруженных стражника, и писец аккуратно записывал всех прибывших, а также количество и вид доставленного товара. Здесь же охотник взял напрокат клетку на колесах и нанял четырех околачивающихся рядом в ожидании подработки детин двухметрового роста. Они живо притащили клетку к помосту, на котором продавали одну мраморную статую, изображающую играющую на музыкальном инструменте, напоминающем арфу, девушку, и двух живых поросят. Насколько я поняла, торговля происходила в виде аукциона, в результате которого цена на арфистку поднялась с десяти до тридцати пяти пфингов, а поросята ушли с молотка всего по пятерке.

Пока я наблюдала за аукционом, Жук успел сбегать к нужным людям и договориться, чтобы его пропустили без очереди. Ушлый малый, всегда знает, как и с кем договориться, где нужно подмазать, чтобы быстрей ехало.

Наемные грузчики закатили клеть с товаром на верхний помост, следом поднялся Жук. Меня он потащил за собой, прошептав:

— Возле снупса нужно постоять, я ведь пойду вниз.

— Я не могу! У меня грязное платье!

— Да кто на тебя будет смотреть? Смотреть будут на снупса, — не среагировал на мою отговорку Жук.

Ладно, постою минутку. Сама виновата, что не переоделась, теперь буду в грязном. А, пускай, кто меня тут знает?

Я стала недалеко от клетки, в которой беспокойно ерзал и ворчал зверь. Ему тоже здесь не очень-то нравилось. Мне даже показалось, что он сейчас развалит ненавистную клетку и прыгнет в толпу покупателей. Я опасливо оглянулась. По окружности помоста на расстоянии шага Друг от друга стояли вооруженные воины. Я подмигнула им и помахала рукой. Да нет, с такой охраной ничего не случится.

Жук тем временем спрыгнул на нижний помост, откуда продавцу самому, как я поняла, предстояло вести торги.

Толпа затихла, разглядывая предоставленный им товар.

— Многоуважаемые корфандяне! Сегодня у меня особый товар! Я представляю вашему вниманию два лота!

Два? А что же у него еще есть, кроме снупса?

— Начну с самого ценного! — продолжил охотник. — Сразу могу сказать, что такого товара на этом помосте еще не было.

Он сделал многозначительную паузу.

— Говори, Жук! Не тяни! — крикнул кто-то из потенциальных покупателей.

— Лот первый. Самая настоящая принцесса из Верхнего мира, из Пракии, сбежавшая из королевского дворца и подземными ходами добравшаяся до Нижнего мира!

Какая принцесса? Откуда? Он что, имеет в виду меня?!

— Это ошибка! Я не продаюсь!!! — закричала я, пытаясь спрыгнуть с помоста и надавать шутнику по шее, но меня за руки ухватили два крепких стражника и вернули на место.

Глава 11 АУКЦИОН

— Эй, вы чего?! А ну, отпустите быстро! Кому сказала?!

Я попыталась ногой достать ближайшего воина и сделать ему оч-чень больно. Жаль, что я не на каблуках, неплохо было бы припечатать его к дощатому помосту, а так пришлось просто лягнуть по коленке. Воин взвыл и запрыгал на одной ноге, ухватившись за больное место обеими руками. Одна рука у меня освободилась, и я размахнулась, целясь второму кулаком в глаз… Если бы их было только двое! Но их было десятка полтора, не меньше. Меня скрутили в одно мгновение.

— Смотрите! Смотрите! Какой характер! Настоящая принцесса! — скандировал радостно Жук. — Такую строптивицу вы больше не увидите!

— Пятьсот пфингов! — выкрикнули из толпы.

— Это была шутка? Я предлагаю вашему вниманию не простую рабыню, а представительницу королевской династии!

— Шестьсот!

— Шестьсот пятьдесят!

— Посмотрите на глаза! Они метают молнии! Посмотрите на это стройное изящное тело! Эти тонкие запястья и щиколотки выдают ее королевское происхождение!

— Семьсот!

— Восемьсот!

— Посмотрите на ее волосы! Настоящая блондинка! Так и хочется потрогать руками эти нежные белые пряди…

— Девятьсот!

— Эти маленькие ладони!

— Девятьсот пятьдесят!

— Она еще и образованна!

— Тысяча!

— Хозяину такой рабыни будет завидовать весь Корфанд!

— Тысяча сто!

— Тысяча сто — раз! Тысяча сто — два! Подумайте, это — последний шанс приобрести рабыню королевской крови!

— Тысяча двести! И точка! Это и так цена неслыханная!

— Тысяча двести — раз! Тысяча двести — два! Тысяча двести — три! Продано!

Итак, я была продана с аукциона за тысячу двести пфингов, даже не успев увидеть, кому именно. Увлекшись торгами, я молчала, словно завороженная, а теперь, очнувшись, снова заорала:

— Подлец! Негодяй! Интриган! Да я тебя!..

Когда меня проводили мимо довольно усмехающегося Жука, я снова попыталась вырваться и пнуть его ногой, но ребята-стражники держали меня крепко. Предатель весело помахал ручкой, и меня потащили дальше. Я еще услышала, как он стал представлять следующий лот:

— А теперь, многоуважаемые корфандяне, я предлагаю вашему вниманию великолепный экземпляр дикого снупса, которого вы сможете приручить и сделать своим надежным стражем.

— Десять пфингов!

— Обратите внимание на его выдающиеся размеры!

— Одиннадцать!

— Посмотрите на его необычайно крупные здоровые зубы!

— Пятнадцать!

Я не дослушала конца торгов, так как меня подвели к низкому толстячку, довольно потирающему руки. Другие корфандяне бросали на него завистливые, а на меня — откровенно похотливые взгляды. Мне от этих взглядов и сальных шуточек, отпускаемых некоторыми неприятного вида личностями, даже стало как-то не по себе. Даже хорошо, что меня сейчас окружает не меньше дюжины стражников, они ребята при исполнении, ничего лишнего себе не позволяют. С одной стороны, конечно, они; меня сторожат, зато с другой — я могу представить их своими личными телохранителями.

Мое тело они хранят исправно. Никто из пестрой разномастной толпы не дотронулся до меня даже пальцем.

Немного успокоившись, я перевела взгляд на своего так называемого «хозяина», чтоб ему пусто было. Видно, здесь он немалая шишка, одет сверхбогато, самомнения выше крыши, но зато такой отвратительный, что хуже я даже представить себе не могла. Его крошечные свиные глазенки возбужденно загорелись, губы-вареники раздвинулись в подобии улыбки, обнажив гнилые кривые зубы. Фу!

Ко мне потянулась жирная рука с грязными обломанными ногтями, зато с массивными кольцами на всех пальцах:

— Ути-тюти, сладенькая моя!

Я — «твоя»?! Фиг тебе!

Пусть меня держат мои «телохранители», но прикоснуться какому-то гнусному рабовладельцу я к себе не позволю! Я сама к нему прикоснусь, да так, что мало не покажется!

Мои зубы громко щелкнули в сантиметре от его толстого пальца.

Свинтус довольно резво для его комплекции отдернул руку, улыбка сползла с его лица:

— Строптивица! Ничего, отвезите ее в мой дворец, пусть посидит пару деньков без еды и без воды, посмотрим, как она тогда заговорит, — довольно крякнул в предвкушении, протянул старшему горсть монет и махнул повелительно рукой.

Ну и славненько, посижу во дворце, выберу подходящий момент и сбегу. Догоню этого ловца снупсов, продавца невинных принцесс в рабство и надаю по шее так, что он забудет, кто он такой, и сам начнет борьбу против рабовладельческого строя в этом отсталом Корфанде!

Стражники потащили меня дальше, выводя с гнусного рынка, где с одного помоста продавали представителей человеческого племени, животных и неживые товары, запихнули в богатые крытые носилки и понесли длинной извилистой улицей по городу. Я хотела сбежать, но четверка из охраны перешла в носильщики, а остальные распределились вокруг: по три человека с боков и по два спереди и сзади. Может, их подкупить?

— Эй, ребята, мы сейчас наедине и можем договориться! Я действительно принцесса! Помогите мне сбежать, и мой отец король заплатит вам любые деньги!

Охрана не среагировала.

— Я возьму вас своими личными телохранителями!

Молчание.

— Вы будете жить в королевском дворце, в Верхнем мире!

Никакой реакции.

— Ребята, вы что, не поняли?! Вы станете сказочно богаты!

Старший повернулся ко мне, выразительно выдвинул и снова задвинул в ножны меч. Естественно, они предпочитают синицу в руках, чем журавля в далеком Верхнем мире. И я их понимаю.

Но кто же мне теперь поможет? Я могла бы надеяться, что вмешается таинственный Смотритель или Северный ветер, но, боюсь, подземные миры вне их сферы влияния. Ну и занесло меня!

Мне не оставалось ничего иного, как расслабиться и получить удовольствие, то есть представить себя туристкой-иностранкой и любоваться видами незнакомого города.

К сожалению, долго любоваться мне тоже не пришлось. Миновав несколько симпатичных строений, очень напоминающих загородные дома новых русских, носилки свернули в широкие, инкрустированные яшмой и солнечным сердоликом ворота. Старший стражник передал приказ встретившим его слугам, и носилки поплыли дальше, мимо красивого особняка, на черный двор к хозяйственным постройкам, одна из которых, сложенная из огромных каменных плит, без окон и с дверьми, обитыми металлическими листами, мне особо не понравилась. По закону бутерброда носилки остановились именно около нее.

Я наблюдала за всем широко открытыми глазами, у меня было такое чувство, что я просто смотрю фильм в кинотеатре. Это не может происходить со мной! Не может, но происходит!

Похожий на своего хозяина, только не такой толстый слуга отворил дверь, меня втолкнули внутрь так не понравившегося мне помещения, свет померк, и за моей спиной заскрежетал ключ.

Глава 12 СДАЕТСЯ ОТДЕЛЬНАЯ ЖИЛПЛОЩАДЬ…

И что мне теперь делать? Я прошла несколько шагов в кромешной тьме и уперлась в каменную стену. Обошла по периметру свое новое «жилье», осталась недовольной квадратурой и кубатурой, а особенно полным отсутствием как естественного, так и искусственного освещения, а также мебелью и убранством, представленным небольшой охапкой подгнившей соломы в углу. В другом углу пол шел на скос к отверстию, по запаху сразу выдававшему санузел. И даже нет освежителя воздуха! Жилплощадь отдельная, конечно… Да хватит себя успокаивать! Дайте лучше «Руководство по побегам из темниц» или хотя бы томик «Графа Монте-Кристо» известного романиста Александра Дюма-отца! Я обошла камеру еще раз, простукивая стены. Затем еще раз — топая ногой по полу. Безрезультатно! Никаких подземных ходов или замаскированных выходов! Попробовала связаться с узниками-соседями, но на мои призывы никто не ответил. То ли я здесь одна, то ли стены чересчур толстые. Хоть объявление вывешивай «Сдается отдельная жилплощадь в тихом спокойном районе, звукоизоляция отличная…» Может, кто клюнет?

Я попыталась трезво проанализировать ситуацию. Гибель от удушья мне, во всяком случае, не грозит, воздух свежий, видимо, где-то есть вентиляционные отверстия. Но для побега они не годятся. Рыть подкоп ногтями я не буду, ногти жалко. «Хозяин» велел меня дня два-три не открывать. Следовательно, возможность для побега появится не раньше. Но, по плану этого коварного рабовладельца, к этому времени я должна так ослабеть, что возрадуюсь любой судьбе, лишь бы не быть узницей. Фигушки, меня такой расклад не устраивает. Надо сберечь силы до того момента, когда меня откроют, а дальше действовать по обстоятельствам. Главное, сберечь силы. А как это сделать без еды? По-студенчески. Хочешь есть? Ложись спать.

Действительно, когда человек спит, энергия расходуется по минимуму. Вы когда-нибудь просыпались от того, что хочется кушать? Вот то-то и оно! Значит, буду использовать внезапно появившееся свободное время с максимальной пользой для здоровья.

Да и чем бы я могла еще здесь заняться? Митинговать, распевая революционные песни? Расписывать стены кровью?

И я примостилась в уголке на холодном жестком полу. Да, обстановка не очень способствует полноценному отдыху. Платье, мое дорогое красивое платье! Представляю, в каком оно сейчас виде!

Все, я считаю слоников! Раз — розовый слоник в балетной пачке. Два — голубой слоник в берете… Двадцать семь — кремовый слоник на бисквитном тортике…

* * *

Я проснулась от скрежета, больно резанувшего по ушам, оглянулась, пытаясь понять, где это я нахожусь и где мои слоники. С трех сторон нависала кромешная темень, а с четвертой веяло свежим ветром и играли серые тени.

Прикольно. Я уже собралась продолжить акцию по наверстыванию сна за последние полгода, как вдруг услышала шаги и шепот:

— Эй, Неневеста! Ты здесь?

Естественно, я здесь. А у меня были варианты?

Я прокашлялась и спросила:

— А кто это?

— Вот ты где! Молчи, выбираемся отсюда побыстрее! — По мне пробежалась большая мужская ладонь, нащупала мою руку и потянула за собой.

Долго упрашивать меня не надо! Я и мой неожиданный спаситель выбрались из камеры предварительного заключения, добрались до высокой каменной ограды и остановились. Я поискала глазами веревочную лестницу. Нет. И как же мы переберемся?

И тут тяжелая каменная плита ограды медленно двинулась вверх. Я только сейчас начала просыпаться, и неожиданное подозрение постучалось в мою голову.

— Стой! Ты кто?

— Я — Жук, Поднимающий Скалы, — подтвердил мои подозрения знакомый голос.

Как же я его сразу не узнала?

— Да я!.. Да ты!.. Да как ты мог?!

Сильная рука зажала мой рот, и в ухо ткнулись мужские губы:

— Тсс! Опять в камеру хочешь? Потом скажешь все, что думаешь, а сейчас надо сматываться!

Я согласилась с доводами, нырнула вслед за Жуком в приоткрывшуюся дыру, и плита опустилась за моей спиной. А мы какими-то узкими проулками, запущенными садами, темными пустырями поспешили прочь, подальше от владений рабовладельца, которому меня только что продал сам спаситель. В какие игры он играет?

Остановились мы только за городом. Жук расстелил на земле одеяло, и я устало плюхнулась рядом. Надо было ему чуть попозже за мной прийти, а то толком и не выспалась… Да, кстати, не пора ли мне с ним разобраться?

Я еще тяжело дышала после побега, поэтому сделала три глубоких вдоха и выдоха, чтобы успокоиться, и раскрыла рот с намерением разразиться гневной тирадой.

— Не надо, не надо, Неневеста! — остановил меня предатель-спаситель. — Я сам все расскажу!

— Ладно, слушаю, — милостиво согласилась я, хоть внутри меня кипел гнев такой силы, что, казалось, может испепелить того, кто виноват в моих злоключениях. — Попробуй теперь оправдаться!

— Разве ты не поняла? Я ведь все сделал ради тебя!

— Да неужели? Ты посчитал, что осчастливил меня, определив на постоянное место жительства в шикарный дом рабыней? Конечно, тепло, светло, и мухи не кусают, если будешь пресмыкаться перед своим «красавцем» хозяином! Только меня прописали в каменном мешке без единого окошка, без талонов на питание!

— Неневеста! Если бы я хотел тебе такой доли, разве я пришел бы, рискуя своей жизнью и свободой, вытаскивать тебя из рабства?

— Сколько пафоса! Для человека, умеющего поднимать и опускать камни любого размера и веса, это вовсе не такой уж подвиг!

— Подвиг — не подвиг, но ты свободна.

— А что мне пришлось пережить, ты хоть представляешь себе?!

— Насколько мне известно, ничего такого переживать тебе не пришлось, зато мы смогли заработать приличную сумму денег. Или ты собиралась пройти весь Карритум без гроша в кармане?

В чем-то он, разумеется, прав.

— Но ты мог хотя бы предупредить меня!

— Тогда все не было бы так естественно, и после твоего побега меня бы заподозрили в соучастии, а так никто ни о чем даже не догадается. У меня здесь хорошая репутация, я часто привожу на рынок Корфанда приличные товары.

— И я стала товаром! Нет, Жук, я такого простить не могу!

— Неневеста! Это была жизненная необходимость!

— Да они меня голодом морили!

— У тебя был вариант морить себя голодом до конца путешествия, скорее всего, до печального конца от истощения.

— Ладно, давай мою половину, — протянула руку я.

— Почему это половину? — сделал круглые глаза Жук. — Идейный центр — я. Воплотитель идеи — тоже я. Спасатель заключенных девиц — опять я. Двигатель скал — снова я. Проводник — не кто иной, как я. Пять К одному! Мне — тысяча пфингов, тебе — двести.

— А я единственная, кто рисковал своей собственной, а не чьей-то, жизнью! Половину! — возмутилась я.

— Ладно, учитывая риск, если ты настаиваешь на этом, мне восемьсот, тебе — помни мою доброту! — четыреста.

— Половину!

— Да где б ты сейчас была, если бы не я?

— Тогда мне — тысячу, а тебе остальное! — рявкнула я.

— Ладно-ладно, — замахал руками Жук, — согласен на половину!

— То-то! Давай!

— Да пусть у меня хранятся, надежнее будет!

— Деньги на бочку! Мои шестьсот пфингов! — заорала я. — Да еще половину от продажи снупса! Я при его поимке тоже жизнью рисковала!

— О, ненасытное существо! Имя тебе — женщина! Десять пфингов из двадцати, полученных за зверя — твои. Но не забудь, что ты мне должна двести.

— За что это?

— Услуги проводника. Насколько я помню, ты слезно просила меня провести тебя в Центральное королевство. Или заказ отменяется? Сама найдешь дорогу или вернешься в Корфанд, чтоб кого-нибудь попросить? Может, своего «хозяина»? Он рад будет тебя снова видеть!

Он еще и издевается!

— Но ты говорил — двадцать!

— Когда это было? Инфляция! Но ты можешь отказаться.

Негодяй, пользуется моим положением!

— Ладно.

— И еще десять за консультацию.

— Какую такую консультацию? Я ничего больше не просила!

— Так сейчас попросишь.

— Ближе к делу.

— Хорошо. Ты попросишь меня подробно проконсультировать тебя по поводу денег: ценность, обменный курс, что сколько стоит.

— Сама разберусь! Не дурочка.

— Да? — Жук достал из мешочка горсть монет. — Чем расплатишься в трактире за кружку пива?

Я порылась в монетах, выудила самую маленькую, невзрачную, на которой была написана единичка, протянула ее охотнику:

— Вот. Думаю, этого достаточно.

— Больше, чем ты можешь себе представить! — расхохотался Жук. — Это — один сум. Стоимость этой малышки — сто пфингов! Можно купить небольшой домик на окраине в любом из Западных королевств. А ты собираешься предложить эту монетку за кружку пива? Очень оригинально! И сдачи вряд ли дождешься: в трактирах Центрального королевства, да и в других, давать сдачу не принято.

Жук довольно развалился на одеяле, вытащил жареную ножку какой-то птицы и стал не спеша смаковать.

— Согласна. — А что делать? — Пусть будут десять пфингов за консультацию. А ты не думаешь, что следовало бы поделиться едой? Мои снежные кролики закончились не без твоей помощи!

— Если дальше мы идем вместе, то обязательно! — Жук достал вторую ножку и протянул мне.

Я с наслаждением впилась в сладковатую мякоть:

— Ммм!

— А еще я сберег твою сумку.

— Класс! Вот за это тебе большое человеческое спасибо! — Я схватила сумку и крепко прижала к животу, словно боясь, что она вновь потеряется.

Здесь ведь мой джинсовый костюм! Может, переодеться сейчас? Я подавила острое желание сбросить тотчас неудобное затасканное платье для принцесс, но рассудок придержал меня от опрометчивого шага. Ладно, вот выберусь на поверхность, тогда и переоденусь.

— А теперь деньги!

Охотник на снупсов скривился, как среда на пятницу, но снова достал мешочек.

— Давай вместе считать, Жук, заодно будешь объяснять мне, что где, где что.

Мы вместе отсчитали четыреста пфингов монетами разного достоинства.

— Держи, — протянул их мне проводник.

— Отсчитывай еще двести, — толкнула я его в бок.

— Но это моя зарплата за то, что я проведу тебя в Центральное королевство!

— Вот именно, зарплата! Когда приведешь, тогда и получишь!

Вздохнув, Жук отсчитал мне еще двести пфингов, которые я тут же припрятала в сумку.

Мои! Лично заработанные! Наконец-то я смогу спокойно путешествовать по Карритуму, не заботясь о куске хлеба с икоркой, и вообще о дне завтрашнем. Так путешествовать гораздо приятнее. Мне начинает это нравиться!

— Ну что, вперед? — Жук встал и протянул мне руку.

— А что, пора?

— Если ты не хочешь вернуться к своему хозяину…

— Хозяину? — Я огрела спутника сумкой. — Если хочешь путешествовать со мной, не напоминай мне больше об этом факте моей биографии!

— По-моему, это ты хочешь путешествовать со мной! Я как-то и сам дорогу знаю, а вот ты… Ой-ой-ой! — Это он получил еще раз сумкой чуть пониже спины.

— Не дразнись!

— Да я и не дразнюсь, — потер Жук ушибленное место, — Просто погоня уже в десяти минутах отсюда. Ты ведь не думала, что все так и останется незамеченным?

— Да? А ты откуда знаешь?

Жук хмыкнул. Да может, и не знает он ничего, просто так сказал, но вполне возможно, что меня действительно уже ищут.

— И куда нам теперь?

— Малыми пещерами уйдем. Только поспешить надо.

Я не заставила себя уговаривать, прекрасно понимаю, когда можно поломаться, а когда нужно действовать быстро и без разговоров.

Минут десять спустя мы уже нырнули в прохладу узких, поросших мхом малых пещер. Стены были так близко, что чад от факела оставлял на них полосу копоти, и чувство возникало неприятное. Ходы петляли, разветвлялись, без проводника я никогда не нашла бы нужного направления. Жук почти бежал, ноги у него вон какие длинные! Я обычно тоже хожу быстро, но за ним с трудом поспеваю. Но проситься не буду, сказала — не буду!

— Ох! — Я присела.

— Что случилось? — обернулся Жук.

— Камень под ногу попался. — Я потерла щиколотку.

— Подвернула? — Жук склонился и осторожно прощупал мою ногу. — Здесь болит? А здесь, Неневеста?

— Да нет, кажется, все нормально.

— А здесь?

— Нет.

— Ты меня не обманываешь?

— Нет, правда.

— Тогда нечего притворяться! — вдруг грубо ответил Поднимающий Скалы, вставая. — Вперед, вперед!

— Не рычи! Разве мы не ушли еще от погони?

— Ушли, здесь нас уже не найдут. Но мы можем пропустить лифт!

— Что?

Я уже знаю, что, попадая в другой мир, понимаю местные языки, как свой родной. Но иногда некоторые слова, не имеющие аналогов в нашем языке, я слышу, как знакомые мне понятия. Поэтому я поняла, что «лифт» — это нечто, которое должно вынести нас на поверхность. Но что это? Ладно, незачем гадать, скоро сама увижу.

Действительно, через некоторое время мы остановились перед круглой дырой диаметром метра полтора, в которую я бы грохнулась, потому что шла уже на автомате, если бы Жук не остановил меня.

— Куда? Там знаешь какая глубина?

Я заглянула в дыру.

— Не знаю, там ничего не видно. А что дальше?

— А теперь садимся здесь тихонечко и ждем лифт.

— Оттуда? — я ткнула пальцем в глубину.

— Оттуда.

— А дальше?

— А дальше цепляемся — и туда. — Жук указал вверх, и я увидела, что над дырой в полу находится такая же в потолке пещеры. Наконец-то вверх, к небу, к солнышку! Я, как та Дюймовочка в мышиных норах, соскучилась по солнечному теплу и свету, но только сейчас так остро почувствовала это. До сих пор скучать было некогда.

Мы уселись около дыры, и я тут же начала клевать носом. Оно и неудивительно: не выспалась, набегалась по этим темным коридорам, устала…

— Не спи, Неневеста! А то пропустишь лифт!

— А ты меня толкни, когда подъедет. Двери ногой придержишь… — Я вырубилась, даже не окончив фразы.

Даже не знаю, поспала я хоть немного или только закрыла глаза, но меня разбудил такой толчок, что я чуть не врезалась головой в стенку.

— Лифт! Неневеста, лифт! — услышала я крик и увидела, как Жук подпрыгнул, вцепившись в длинное гибкое тело, серебристой рекой перетекающее из нижней дыры в верхнюю. Тысячи членистых ножек с молниеносной скоростью перебирали, цепляясь за каменные стены.

Я застыла, раскрыв рот, и с ужасом увидела, как мой проводник исчезает в этом вертикальном туннеле.

Глава 13 КОНТРАКТ ЕСТЬ КОНТРАКТ

А я?! Странное существо, называемое «лифтом», несмотря на свою немалую длину, закончилось, то есть нижняя его часть вынырнула из дыры в полу пещеры и устремилась вверх. Я, даже не успев подумать, вцепилась в его хвост, свисающий наподобие каната, и мгновение спустя оказалась втянутой в верхний туннель.

Думаю, «лифту» не очень понравилось, что кто-то висит на его хвосте, и он начал подергиваться. Я живо припомнила уроки физкультуры в средней школе. Что-что, а лазить по канату — это мое хобби. Вначале я совершенно не умела, зато потом научилась делать это довольно хорошо — если я чего-то хочу, я этого добиваюсь. Поэтому я, припомнив приобретенные когда-то навыки, начала подтягиваться вверх. Учитывая скорость подъема тысяченожки, плавно скользящей по туннелю, это оказалось вовсе не так просто, как хотелось. А учитывая то, что хвост отличался от каната повышенной скользкостью, то на нем меня удерживала только мысль о немереной глубине подо мной. Наконец-то мне удалось подтянуться повыше. Но тут «лифт» дернулся, и я скатилась, обжигая ладони, вниз, едва умудрившись удержаться на самом кончике. Вздохнув, я снова принялась карабкаться вверх, приводя этим тысяченожку в бешенство. Она задергалась, затряслась, кто-то громко выругался над моей головой, я даже догадалась кто. Псевдоканат снова начал выскальзывать из моих уставших рук. Мамочки!

Вдруг мы вместе с хвостом выскочили на поверхность. Я подскочила вверх, не выпуская его из затекших рук, увидела небо над собой и землю под собой и услышала крик охотника за снупсами:

— Бросай лифт, Неневеста! Бросай, а то назад уйдешь!

Я успела сообразить, что серебристая тысяченожка уже уходит в глубину другого вертикального туннеля, находящегося недалеко от первого, а я лечу за ней. Руки не разжимались. Ой-ой-ой!

Что-то большое, серое ударило меня, и мы покатились по траве. Когда я упала лицом в свежую душистую зелень, мне не захотелось даже шевелиться. Вот так и буду лежать здесь, вдыхая аромат примятой травы и разглядывая проживающих в ней жучков и мурашек.

— Ты жива, Неневеста?

Большие сильные руки подняли меня и поставили на ноги. Вот так всегда, не дают жизнью насладиться.

Меня тряс не кто иной, как Жук, нанятый мною проводник. Это он меня, значит, спасал? Если б не он, я бы сейчас уже летела на «лифте» вниз, в незнакомые недра этого мира.

Хотя понятно, зачем он это сделал. Я его наняла, а еще не расплатилась. Двести пфингов — деньги немалые. Пропади я — пропала бы и его «зарплата». Все логично. Значит, денежку ему до самого Центрального королевства отдавать не буду, пусть спасает меня и дальше, чтобы деньги не пропали.

— Не тряси меня, все нормально!

— Нормально! — хмыкнул Жук. — Ты зачем за хвост лифта уцепилась? Ты что, совсем одурела?

— А ты почему мне не объяснил, как надо? Я такого зверя впервые в жизни вижу!

— А тебе можно было что-то объяснить? Ты же только к стенке прислонилась и уже сопишь!

— Я? А ты мой проводник! Ты должен обо мне заботиться! А ты первый вскочил на «лифт», обо мне даже не вспомнив! Я вообще могла не успеть!

— Это я не вспомнил?! Так, хорошо. Контракт разорван! Иди дальше сама, раз ты такая умная! У тебя своя дорога, у меня — своя!

— И пойду! Думаешь, пути не найду?

— Еще бы, за мной увяжешься, знаешь ведь, что я в Центральное королевство иду! Получится, дорогу я тебе укажу, а оплаты не получу? Нетушки! Не пойдет так! Я тебя, как договорились, до места доведу, свои двести пфингов получу, а тогда уже иди куда хочешь!

— Ладно, — согласилась я. — Контракт есть контракт. А пока мы вынужденные партнеры, давай жить дружно.

— Перемирие, — протянул раскрытую ладонь Жук.

Мы пожали друг другу руки.

— Ты деньги не потеряла?

Ну конечно, он думает только о деньгах! Жмот!

А правда, где мой только что обретенный капитал? Я с холодеющим сердцем нащупала на боку сумку, дрожащими от перенапряжения пальцами открыла ее. Фу-у! На месте!

— Давай деньги мне на хранение. Ты ведь могла их потерять!

Конечно, я тебе деньги отдам, а потом ты «потеряешь» меня. Не выйдет!

— Не отдам, — покачала я головой.

— Как знаешь, — пожал плечами мой проводник. — Я хотел, как лучше.

— Лучше всего было бы чего-нибудь пожевать. Что здесь располагается поблизости? Поселок? Город?

— Ближе всего здесь эта поляна. — Жук указал рукой на свободное местечко между деревьями, — У меня еще есть немного еды.

Я оглянулась, рассматривая местность. Здесь было очень зелено и красиво. Вековое спокойствие ощущалось в высоких стройных деревьях незнакомого мне вида. Другие подлеском стелились, соединяясь в живописные группы. Из знакомых были только коренастый дуб, каштаны и рябины. Еще ниже кудрявились кусты ежевики и желтой малины. Высокие цветущие травы весело перешептывались под легким ветерком. Все дышало таким спокойствием и безмятежностью, что перехватывало дух. Или это оттого, что я так долго пробыла под землей, или место это, действительно, какое-то необыкновенное.

Картину портила только сама поляна, на которую мне указал Жук. Вид у нее был такой помятый, словно здесь тусовалась на уик-энде группа подростков.

— Я здесь постоянно отдыхаю, поднявшись из подземного мира. — Охотник за снупсами бросил на траву одеяло.

— Ну ты и отдыхаешь, такое красивое место испортил…

— Чем это я его испортил? — удивленно пожал плечами Жук. — Садись.

Я двинулась вперед, но заметила, что зацепилась за гибкую зеленую лозу. Дернула ногу, освобождая, но тут запуталась вторая нога.

— Да что это такое? — услышала возглас рядом.

Мой проводник тоже пытался выбраться из зарослей вьющихся растений, упорно цепляющихся за него. Пока я наблюдала за своим спутником, крепкие стебли обвили меня чуть ли не до пояса!

— Жук, дай нож! — заорала я.

Жук достал нож, но не бросил мне, а начал сам обрезать упрямые ветви. Точнее, пытался обрезать, они оказались на удивление крепкими.

— Жук! Скорее! — Я пыталась руками оторвать опутавшие меня уже до пояса растения.

Они что, растут с такой скоростью, что ли?

Да, они вправду растут, да еще с такой скоростью! Жаль, нет рядом моего дорогого Кащея, он бы сейчас быстренько разрезал все путы своим мечом-кладенцом. Стебли дружно ухватили Жука за руки, и нож упал в заросли. Он неприлично выругался. Но и это не помогло.

— На помощь!

Стебли обвили мне плечи, шею, они не душили, но держали крепко, не позволяя шевелиться.

— На п… по…

Растения сжали мою голову, полностью лишив способности говорить.

Вот и все.

Глава 14 ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

Я могла только вращать глазами и шевелить пальцами.

Невдалеке застыл в зеленой шубе Жук, у него тоже свободными остались только пальцы рук и глаза, которыми он пытался выразить всю безысходность нашего положения.

Что-то мне все это ни капельки не нравится, я даже поесть не успела.

И что теперь делать, если теперь делать я ничего не могу?

Вот это попала так уж попала! А кто же будет мир спасать? На меня ведь возложена миссия!

Эй, Смотритель, куда ты смотришь? Ветер! Ветя! Севет!

Никто не отзывается. Другие ветры курируют этот мир.

Смотритель!

То ли мой мысленный призыв помог, то ли все шло по задуманному сценарию, но невдалеке послышались голоса и смех.

Люди! Идите скорее сюда! Я не могу вас даже позвать!

А вдруг они пройдут мимо и нас не заметят? Как им подать сигнал?

Но беспокоилась я напрасно. Голоса двигались именно в нашем направлении, и вскоре из-за деревьев показалась группа светло-русых девушек с листьями в волосах. Они были в полупрозрачных рубашках с длинными рукавами, с одной стороны казавшимися очень строгими, а с другой — чрезвычайно откровенными. Да мне неважно, кто они такие, только помогли бы освободиться!

— Попались! Попались! — радостно закричала самая низенькая и, думаю, молодая.

Кто попались? Мы попались? Так это что, дело рук этих милых барышень?

Девушки подошли поближе и стали рассматривать нас, но держались кучкой и слишком близко не подходили. Я яростно вращала глазами, пытаясь довращаться до их совести. Увы!

— Это он! Я его хорошо запомнила! — Маленькая ткнула пальцем в охотника за снупсами.

— Вот негодяй!

— Так ему и надо!

— Мы сейчас ему такое придумаем! — загалдели девчонки.

Видно, чем-то им Жук поперек дороги стал.

— А она кто такая? — спросила веснушчатая.

— А кто ее знает, — пожала плечами смугленькая. — Она тоже из людского племени.

А они из какого? До сих пор я считала, да и Севет говорил, что в Карритуме проживают только человеческие племена.

— Значит, и она такая же.

— Нужно их обоих наказать!

Почему это я должна страдать из-за чужих грехов? Я попыталась объяснить им все популярно, но смогла только промычать нечто нечленораздельное.

— А как мы их накажем? — запрыгала от нетерпения маленькая.

— Накажем, еще как накажем! — грозно махнула рукой смугленькая. — Только нужно придумать как.

— Давайте сделаем их деревьями!

— Конечно! Сделаем их деревьями! — захлопала в ладоши красавица в венке.

— Его — дубом! — воскликнула рыженькая. — Вон он какой высокий и красивый!

Жук отчаянно завращал глазами, перспектива стать дубом ему почему-то не понравилась.

— А ее рябиной!

Они обо мне говорят? Я не хочу быть рябиной!

— Точно, точно! — захлопала снова девушка в венке. — И пусть растут неподалеку друг от друга, а встретиться никогда не смогут!

Добрая девушка какая! Мне вспомнилась старая-престарая песня, которую мне бабушка еще совсем маленькой пела: «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться, я б тогда не стала гнуться и качаться». Больше ничего не помню, но становиться героиней песни, которую когда-нибудь напишут, не желаю! Уж лучше «отпустите меня в Гималаи», а не то я, точно, скоро и завою и залаю, а, когда вырвусь, «кого-нибудь съем»!

Раздумывая о том, кого бы съесть, и остановившись на кандидатуре Жука, из-за которого меня собираются наказать, хотя лично я перед этими дриадами совершенно ни в чем не виновата, я и не заметила, как появилось новое действующее лицо.

— Дедушка! Дедушка! — зашумели девчонки.

Словно из-под земли появился старичок-лесовичок, сразу так и захотелось его назвать, потому что был он маленького роста, чуть выше моего колена, и с длинной, ниже пояса, зеленоватой бородой. Вид настоящего сказочного человечка портили только обычные очки в черной оправе и сумка для ноутбука через плечо.

— Дедушка, мы поймали того, кто мусорит в нашем лесу! — подскочила к нему маленькая. — А с ним девушка, тоже человеческого рода! Накажи их, дедушка!

— Дедушка, сделай его дубом, пожалуйста, его нужно наказать, а то он и дальше будет портить наш дом!

— А ее сделай рябинкой, дедушка!

Если б я могла говорить, я бы сумела себя защитить! А что мне делать теперь? Я попробовала высвободиться, но безрезультатно.

Старичок медленно подошел к Жуку.

— Зачем лес портишь? — гаркнул он строго, правда, учитывая разницу в росте, это было довольно смешно.

Мой проводник очень хотел ответить, но вопрос был риторический, никто на него ответа и не ожидал.

— Вот и допрыгался ты, сделаю тебя сейчас дубом, и расти тогда на здоровье, хоть пользу людям будешь приносить, кислород вырабатывать!

Глаза Жука расширились до невозможности, но больше ничем он не мог выразить свой протест.

Лесовичок подошел ко мне, обошел несколько раз со всех сторон.

— А вот здесь вы, внученьки, ошиблись, — покачал он головой. — Ее трогать нельзя!

— Почему это? Она с ним была! — загалдели снова дриады.

— А вы на руки ее смотрели? Кольца на пальцах видели?

Девушки растерянно приблизились, рассматривая мои руки.

— А что они означают, дедушка?

— Вижу, знаки древние, сила в них есть, но что обозначают — не ведаю. Сейчас посмотрю, отойдите, сороки!

Старичок вытащил из сумки ноутбук, сел прямо на траву, открыл его, и тонкие пальцы запрыгали по клавишам. Сел он специально так, чтоб не было видно, что он там делает.

Окончив работу, старичок кивнул внучкам на кольца:

— Это — Урбонус, а это — Снежный Барс. Сила в них есть, большая сила, хозяйка колец и сама еще всего не знает.

Он махнул рукой, и гибкие стебли отпустили меня, поползли вниз и скрылись в кустах.

Я со стоном облегчения почти упала на траву. Скрежещущие звуки со стороны моего проводника свидетельствовали, что он не слишком рад моему освобождению. Эгоист!

Я прокашлялась, в горле пересохло, и трудно было говорить:

— Вы… Вы приняли правильное решение.

Дриады обступили меня, с любопытством рассматривая и готовясь засыпать массой вопросов. Нет, сначала я расспрошу этого старичка-лесовичка с ноутбуком, в какой сети он выискал сведения о моих кольцах.

— Отойдите от нее! — опередил меня дедушка. — Пусть уходит.

— Ну вот, — разочарованно протянула я, — а как же насчет того, чтобы познакомиться, пообщаться?

— Смертной в нашем лесу задерживаться не стоит. Уходи, хозяйка колец!

— Ладно. Но скажите хотя бы, что означает Снежный Барс? Какая в нем сила?

— Если до меня тебе этого не открыли, то и не в моей власти это сделать. Всему свое время, каждому плоду свой срок, каждому знанию свое мгновение. Ты все узнаешь, когда это будет нужно…

— Но ведь вы знаете!

— Знаю, но молчу. Тебе следует поспешить спасти этот мир, пока еще не поздно, — тихонько, чтоб никто больше не услышал, произнес старичок.

— Вы и об этом знаете?!

— Уходи, хозяйка колец.

— Что ж, тогда прощайте…

Дриады с любопытством смотрели на меня, но ослушаться дедушку не могли. Сзади раздались непонятного происхождения звуки. Ах да, Жук… Он, конечно, препротивный, да и наглый чересчур, но оставить его здесь погибать как-то нехорошо.

Я оглянулась на лесовичка и набралась смелости:

— Да, отпустите со мной, пожалуйста, вот этого молодого человека, — ткнула я пальцем в окутанного зеленью Жука.

Дриады возмущенно загалдели, но я, не обращая на них внимания, выжидающе посмотрела на старичка. Буду говорить только с шефом.

— Это исключено, — покачал головой лесовичок. — Он не единожды нарушал наши границы, но не это главное, мы закрыли бы на это глаза, но он губит наш дом, топчет траву, ломает ветви, оставляет после себя мусор. Он заслужил наказание, и пусть возмездие коснется его…

— Извините, многоуважаемый, не знаю, как вас называть… — Я сделала паузу, но мой собеседник не счел нужным представиться. — Вы, естественно, вправе наказывать этого представителя человеческого рода, как сами захотите (дикий скрежет зубов за моей спиной), тем более что своим недостойным поведением он позорит этот самый род. Я полностью с вами согласна!

Лесовичок кивнул одобрительно.

— Только есть одно маленькое препятствие, — продолжила я, — которое не позволит вам выполнить приговор немедленно.

— Препятствие?

— Дело в том, что я наняла этого индивида проводником в Центральное королевство, поэтому он обязан вначале выполнить условия контракта, а после этого делайте с ним все, что сочтете нужным!

— Контракт — дело серьезное, но до Центрального королевства рукой подать, мы и сами проведем вас, хозяйка колец, тогда контракт можно считать выполненным.

Ну вот, думай теперь, как спасти его шкуру. Или, может, пусть превращают в дуб?.. Я обернулась и взглянула в полные отчаяния глаза Жука. Ну точно такие же были у соседского кота Васьки, когда хозяева везли его в ветлечебницу кастрировать.Выражение невозвратимой потери чего-то настолько жизненно необходимого… Мне тогда было лет десять, и мы с соседским Лешкой решили кота непременно выручить. Пробрались в ветлечебницу, вырубили свет, включили сигнализацию, подожгли кипу старых газет в туалете, вызвали милицию, службу газа и пожарную команду. Шуму было! Кот, не дурак, драпанул прямо с операционного стола, домой вернулся только через неделю. Ночами выть перестал под окнами хозяев, уходил орать и драться в сквер. А у хозяев, после пережитого ужаса, напрочь отпало желание идти еще когда-нибудь в ветлечебницу. Им на всю оставшуюся жизнь экстрима хватило.

Так что же делать с Жуком?..

— Это не все условия контракта. Проводник должен проводить меня в Восточные земли, — я склонилась к Длинному уху лесовичка и снизила голос до шепота, — где, как вам известно, я должна буду спасти этот мир от гибели.

— В Восточные земли?

Дриады снова зашептались, переглядываясь.

— Значит, в Восточные земли? — снова потеребил бороду старичок. — Ты правда проведешь хозяйку в Восточные земли?

Жук отчаянно заморгал.

— Это меняет дело. Хорошо. Пусть он выполняет условия контракта, а затем, если все закончится хорошо, — лесовичок многозначительно посмотрел на меня, — пусть вернется для выполнения приговора.

— Он не вернется! — не умолчала самая маленькая дриада.

— Естественно, не вернется. А какой бы дурак вернулся? Зато больше он не будет причинять вреда нашим землям.

Старик повернулся к Жуку, взмахнул рукой, и тот упал на четвереньки, оставшись без поддержки гибкой, но крепкой лозы.

— Но если я тебя еще хоть раз тут увижу!.. — скорчил лесовичок страшную мину.

Спотыкаясь и падая благодаря затекшим конечностям, Жук поспешил покинуть поляну, где его едва не превратили в дерево.

— Эй, стой! — Не надо мне терять из виду своего проводника, а то потом его и не отыщешь.

И я рванула следом за ним, бросив на ходу:

— Спасибо большое! До свиданьица! Мы еще встретимся!

* * *

Когда мы остановились на ночевку, Жук уже полностью пришел в себя и снова пребывал в своем неизменном язвительном настроении.

— Ну и чего они ко мне привязались? — спросил он, выуживая из рюкзака всего две скромные птичьи ножки. — Что я такого особого сделал? Все всегда отдыхают на природе, жарят шашлыки, льют вино рекой. Да, немного сорят, немного приминают траву. Но это не преступление!

— Просто этот лес — их дом. А кто любит, когда в его доме мусорят чужаки?

— Ты будешь их защищать, Неневеста? После того, как они чуть не превратили и тебя и меня в две бесчувственные колоды?

— В своем доме они хозяева. А ты, вместо того чтобы качать здесь права, лучше бы спасибо мне сказал.

— За что?

— Как это «за что?» В передрягу мы попали из-за тебя, а выбрались из нее только благодаря мне!

— Да если бы не кольца, которые совершенно случайно попали к тебе, ты бы ничего не смогла сделать, потому что стояла, спеленатая, как младенец!

— Точно так же, как и ты! Пусть это и не моя заслуга, что меня посчитали какой-то там хозяйкой колец, но учти: я могла уйти одна, а не искать лихорадочно способ спасти моего незадачливого спутника!

— Да ты бы и ушла, только знаешь, что без проводника и трех шагов не пройдешь, чтобы не вляпаться в какую-нибудь историю!

— Пока что все истории возникали только благодаря тебе!

— Так я могу уйти! Добирайся в Центральное королевство, как сама знаешь!

— Конечно! А о контракте ты забыл?

— Нужны мне твои двести пфингов! Они не стоят того, чтобы терпеть такое общество!

— Между прочим, ты в присутствии десятка свидетелей пообещал провести меня в Восточные земли!

— Я?! Да ничего я не обещал! Я не из клуба самоубийц!

— Ты глазами моргал, когда лесовик тебя спрашивал!

— Да я моргал, пытаясь сказать, что я в Восточные земли ни за какие гонорары не сунусь!

— Нужно было оставить тебя в лесу, рос бы уже зелененьким дубком!

— Я так и знал, что ты друга можешь в беде оставить!

— Друга? После того, как ты меня на рынке продал, ты считаешь себя моим другом?

— Я тебе уже объяснял, для чего это сделал!

Мы дружно надулись и какое-то время шли молча. Вот такая благодарность за то, что я его спасла. Интересно, почему мы с Жуком постоянно ссоримся? Надо бы над этим подумать на досуге. Вот только когда у меня теперь будет досуг? Хотя прямо сейчас чем не досуг? Ноги идут, а голова свободная, думай — не хочу! Интересно, далеко еще до Центрального королевства?..

* * *

К вечеру мы, так и не проронив ни слова, прошли мимо живописного озера, прячущегося в зелени, словно жемчужина в раковине. После всех этих подземных путешествий так захотелось искупаться! Да и переодеться в нормальную одежду не мешает. Я собиралась сделать это сразу же, как только выберусь на поверхность, но сначала пленение дриадами, а затем поспешное отступление с опасной территории помешали этому. Вот сейчас бы, после купания в озере, одеться во все чистое… Но, если я отстану от Жука, я его не догоню, поэтому пришлось помахать озеру ручкой и поспешить за своим проводником. Просить остановиться я не буду, первая не заговорю ни за что! Хоть мои ножки давно уже просятся отдохнуть, а мои глазки почти слипаются, иду на автомате, как робот, хорошо, что впереди ориентиром маячит спина проводника.

К счастью, мы прошли еще немного, и Жук остановился. Среди кустистых зарослей нашел свободный пятачок, скрытый от стороннего взгляда, и нервно бросил на землю свое походное одеяло. Я молча ожидала, что дальше будет. Жук сел, достал из рюкзака жареную ножку и смачно отгрыз от нее здоровенный кусок.

А мне что, не даст?

Жук посмотрел на меня, достал вторую ножку и протянул мне. Я взяла, не благодаря, и села рядом, демонстративно отвернувшись в другую сторону. Вообще-то мне эта игра в молчанку уже надоела, но… все равно первая не заговорю!

Жук доел свою порцию, размахнулся, чтоб забросить косточку в кусты, но помедлил и спрятал ее в сумку. Видимо, вспомнил о дриадах и обещании старичка-лесовичка. Запил ужин водой из фляги, положил ее около меня и, свернувшись калачиком, улегся спать.

Рядом красивый статный мужчина, а я чувствую себя такой одинокой, даже поговорить перед сном не с кем. Уже похрапывает. А все потому, что это не мужчина, а чурбан. Недаром его в дуб собирались превратить. Эх, был бы сейчас рядом мой Кащеюшка…

Я вздохнула. А впрочем… Очень даже хорошо, что Жук спит. Я пока вернусь к озеру, искупаюсь, переоденусь и буду наконец-то чувствовать себя человеком. Я быстренько, здесь недалеко. И бояться мне нечего. С келпи, с русалками я общаться уже умею, не пропаду.

Тем более три оставшиеся луны прекрасно освещают землю, видно все как на ладони.

Обрадовавшись такой перспективе, я взяла одежду и поспешила обратной дорогой к озеру. Оно действительно оказалось просто сказочным. Венок из деревьев обрамлял его со всех сторон. Белые кувшинки скользили по черной глади воды. Трава — китайский шелк! Я недолго думая сбросила с себя грязное платье и бросилась в воду. Каскад брызг разлетелся во все стороны, и мне стало так весело, так празднично, когда в тысячах капель, взлетевших к небу, отразился свет разноцветных лун.

Я проплыла несколько раз туда-сюда по ровной глади озера, привела себя в порядок и собралась уже было выходить, как вдруг…

Что это? Что это появилось в темнеющем небе у меня над головой? Самый обыкновенный глаз, пристально вглядывающийся в пространство перед собой. Серый, с черными точками на радужке, с блеклыми редкими ресницами. Глаз старого, умудренного опытом и в то же время опасного человека. Не знаю, что это такое, но не люблю, когда за мной наблюдают, если я нагишом. Я поспешно выбралась из воды и прикрылась платьем принцессы. Глаз медленно повернулся. Он наблюдает за мной! Глаз моргнул.

Мне вдруг стало жутко, я схватила свою одежду и побежала, не оглядываясь назад, к Жуку. Пусть мы с ним ссоримся, но это единственный человек, который сейчас рядом со мной. Я почему-то уверена, что он поможет, что с ним безопасно! Кусты трещали за моей спиной, я не видела больше глаза, висящего над озером, я летела с такой скоростью, что не разбирала дороги, но безошибочно выскочила на то место, где оставила спящего Жука.

Или я заблудилась? Да нет же, вот здесь он спал, даже примятая трава еще не распрямилась. Вот здесь я сидела, вот лист похожего на лопух растения, которым я вытерла руки после ужина.

Только нет моего проводника. Ушел он, бросил меня одну, на произвол судьбы! Я такого не ожидала! Как он мог?!

Гнев медленно овладевал мной.

А может, он в кусты отошел?

Ага, и забрал с собой одеяло и рюкзак.

Такой подлости я не могла даже представить себе! Он забрал все! Он оставил меня среди незнакомого леса без еды, совершенно одну!

Как можно верить людям?!

Я без сил опустилась на траву. Платье выпало из моих рук. Ох, да я же не одета! Этот глаз так меня напугал…

До сих пор полностью не осознав происшедшее, я надела свои любимые джинсы, кофточку и ветровку, уселась на свое бывшее платье, которое реставрации не подлежало, обхватила колени руками и попыталась осмыслить ситуацию.

Я считала, что меня обижает Жук. Он же, по его словам, считал, что его обижаю я. Следовательно, нас ждали размолвки, мы ведь даже не пытались понять друг друга. Но ведь истина на моей стороне? Разве нет?

Хотя… истина у каждого своя. И у каждого своя правда.

Потому-то так трудно бывает нам понять друг друга.

Но что мне делать теперь?

Легкий шум отвлек меня от размышлений. Кто-то ломился сквозь кусты прямо в моем направлении и, судя по звукам, довольно быстро приближался.

Да это, наверное, Жук возвращается! Он понял свою ошибку!

Или это не Жук?

Глава 15 ВНУЧКА ВЕДЬМЫ

Кусты трещали все сильнее, сердце заколотилось у меня в груди. Я подскочила, напряженно уставившись в направлении шума. Не люблю я неизвестности.

Внезапно ветви раздвинулись, и в свете трех лун показалась до боли знакомая растрепанная голова. Моя! Я машинально поправила волосы, словно перед зеркалом. И одернула сама себя: что я делаю? Это ведь не могу быть я?!

Тем не менее все было мое. Чуть отросшие темные корни волос, джинсы с почти незаметным пятнышком от майонеза на коленке (это я так хот-дог ела), ветровка с закатанными рукавами, два серебряных кольца на пальцах. Это мои кольца!

Я посмотрела на свои руки. Урбонус и Снежный Барс были на месте. Так что все это значит? Раздвоения личности, как у Кащея, я не чувствую. Значит, это происки моих неизвестных врагов, возможно, того таинственного глаза, который наблюдал за мной на озере. Но я в обиду себя не дам! И я воинственно встала, уперев руки в бока.

Вторая «я» нерешительно остановилась, обхватила себя руками и бросала на меня быстрые взгляды. Ага, испугалась! Я решила брать быка за рога и закричала как можно более грозно:

— Стоять! Бояться!

— Да я и так стою, — прорезался голос у моей неожиданной гостьи.

— Вот так и стой. Будешь сейчас на вопросы отвечать! Учти, допрос с пристрастием!

— С чем-чем?

— Неважно. Отвечать быстро и не задумываясь, а то у меня здесь оружие дальнего действия. Поняла?

Незнакомка с опаской покосилась на карман, по которому я выразительно похлопала ладонью.

— Ага, поняла.

— Ты кто?

— Тера. Тера Грам.

Хорошо, что хоть не назвалась Викой или Неневестой Кащеевой, теперь я из нее всю правду выужу.

— Кто тебя подослал?

— Никто. Я сама решила к тебе подойти. Я не знала, что ты такая…

— Какая «такая»? — Я опешила.

— Злая.

— Да… я злая, — пришлось подтвердить. — Поэтому ты мне сейчас во всем признаешься. С какой целью приняла мой облик?

— Ты мне понравилась, — всхлипнула Тера.

— Так, понятно. Точнее, ничего не понятно. Стой, чего ты ревешь?

Ой, какая же я некрасивая, когда плачу! Я потрясла за плечи свою копию:

— Все! Успокойся! Садись рядом и расскажи все сама.

Все еще шмыгая носом, моя копия послушно уселась прямо на траву, я примостилась рядом с ней и приготовилась слушать.

— Ну рассказывай!

— Я из дому сбежала…

Час от часу не легче. Так мне сразу все понятно и стало. А интересно наблюдать за собой со стороны!

— И где твой дом?

— Там, в лесу, — махнула рукой девушка.

— От родителей сбежала?

— Да нет, я там с бабкой жила, больше у меня никого нет.

— Зачем сбежала?

— Надоело мне, свободы никакой, личной жизни тоже…

— Это я понимаю, но почему ты такая, как я?

— Это личина, меня бабка научила любую личину принимать.

— Она у тебя что, ведьма?

— Ну да, — снова шмыгнула носом Тера.

— Интересно. Тогда прими сейчас свой облик.

— Свой? А я своего облика не знаю. Я всегда, с самого детства, носила чью-нибудь личину.

— Покажи! — Что-то мне не очень верится, что такое возможно.

— Ладно. — Тера выпрямилась и вдруг почти незаметным движением словно сняла с себя покрывало.

Передо мной сидел пастушок в соломенной дырявой шляпе, латаных рубахе и штанах. Нос картошкой, веснушки, синие, словно васильки, круглые глаза. Пастушок шмыгнул носом и…

Сельская румяная девица с двумя толстенными соломенного цвета косами ниже пояса, перекинутыми через плечи и скользящими по соблазнительным формам пышного бюста, с кукольными глазами, обрамленными белесыми ресницами, словно у молодой телки…

— Вот это да! — не удержалась я.

Девица скромно улыбнулась уголком рта и… превратилась в старуху — сухопарую, морщинистую, с тонкой полоской блеклых губ, с выцветшими глазами, полуприкрытыми нависшими веками, и длинным крючковатым носом. Старуха заправила выбившиеся седые пряди под голубой в белый горох платочек. Узловатые от вен руки, скрюченные пальцы…

— Вот так, — проскрипела старуха, и мгновение спустя передо мной снова сидела вторая «я».

А я смотрела на «себя» широко открытыми от изумления глазами.

— Последняя — это моя бабка Ара.

— Клево! — выдохнула я. — А в ребенка превратиться можешь? Или в великана?

— Я не превращаюсь ни в кого, — ответила Тера. — Я просто надеваю личину. Поэтому могу казаться кем угодно, только примерно моего роста и веса.

— Понятно. А личину зверя какого-нибудь можешь надеть? Например волка?

— Вообще-то могу, но волк, разгуливающий на двух лапах, — это как-то не по-волчьи будет, а на четырех ходить — неудобно.

— Согласна. А как же одежда меняется?

— Точно так же, как и лицо и фигура.

— А кольца? — Я протянула руку и попробовала дотронуться.

— Только кажутся, — объяснила девушка.

— Да-а-а…

— Можно, я с тобой дальше пойду? — вдруг спросила Тера.

— Со мной?

— Ну пожалуйста! Я мешать не буду! Я буду помогать!

Я задумалась.

— Честное слово! Мы с бабкой всю жизнь в лесу прожили, в ближние села ходили только за молоком и хлебом. А я мир хочу увидеть! Может быть, судьбу свою повстречаю…

Для меня все это не доводы. Зачем мне ее за собой таскать?

— А еще я умею колдовать немного, костры разжигать, еду готовить, знаю съедобные травы, корешки, грибы, ягоды. Могу прямо сейчас, в лесу, обед приготовить!

Последний аргумент оказался решающим в деле Теры.

— Обед среди ночи — это круто! Ладно, утром приготовишь завтрак, а я посмотрю, если мне не понравится, с собой не возьму. Если останусь довольна, можешь идти со мной до ближайшего города, где и останешься, будешь искать свою судьбу, а не захочешь в городе жить — вернешься к бабке.

— Спасибо…

— Неневеста Кащеева, — подсказала я.

— Спасибо, Неневеста Кащеева, — повторила моя близняшка.

— Только мою личину сними.

— Ой, а можно я побуду в ней, Неневеста? Пожалуйста! Мне так нравится!

— Ладно, — приятно, что мой образ имеет такую популярность, — побудь немного, — милостиво согласилась я и присела около дерева.

— Я тогда сейчас веток для костра соберу, а с утра накормлю тебя всякой вкуснятиной!

— Только не той, которая «сама прискакала»! — крикнула ей вдогонку я.

Тера резво убежала собирать хворост, в лесу послышался треск ломаемых веток. Забавная девочка. Интересно, сколько ей лет? Какая она? Как можно не помнить своего собственного облика? Может, врет? Вроде непохоже…

— Неневеста, а куда мы пойдем? — спросила Тера, бросая на землю охапку сушняка.

— Сначала я иду в Центральное королевство, а затем еще дальше, в Восточные земли.

— В Восточные земли я не пойду, — покачала головой Тера. — О них такое рассказывают! Восток — дело темное…

Да что меня все пугают?

— А я тебя с собой и не звала, — сердито буркнула я.

— Значит, ты идешь на восток. А я, когда от бабки убежала, шла на запад, хотела посмотреть Западные королевства. А потом тебя увидела, как ты от озера бежала, и решила с тобой пойти.

— А ты над озером глаз видела?

— Какой глаз?

— Ладно, проехали. А ты, случайно, не знаешь, как до Центрального королевства дойти?

— А этого и знать не надо. Первые деревни за лесом уже принадлежат Центральному королевству.

Вот так. Значит, мне проводник и не нужен больше. Я и сама теперь дойду. Даже хорошо, что Жук ушел, деньги на проводнике сэкономлю.

Так, а где же моя сумка с деньгами? Я лихорадочно стала оглядываться, пытаясь обнаружить пропажу.

Где же? Где? Может, у озера оставила? Да нет, не было у меня тогда уже сумки. Я попыталась восстановить в памяти последние события. Мы остановились на привал, перекусили жареными ножками, я сидела на одеяле, сумка валялась рядом. Когда Жук уснул, я взяла одежду и пошла к озеру. Точно! Я взяла только одежду, а сумку оставила около проводника! Дурочка!

Он забрал все мои деньги! И даже если я его найду, доказать ничего не смогу! Скажет, что когда уходил, сумка лежала на месте. Мало ли кто мог взять ее!

А ведь я уже знала о его подлости! Почему же у меня не сработала интуиция, почему я снова доверилась ему? Учит жизнь, учит, а шишки все равно свои набивать приходится. Что же теперь мне делать? Я в отчаянии стукнулась головой о дерево. Из дупла, ругаясь, вылетела большая пестрая птица и полетела в лес, громко рассказывая всем о моей наглости. А я бессильно сползла по стволу вниз.

Тера принесла охапку мягкой душистой травы, и мы, прижавшись друг к другу, уснули на ней. Утро вечера мудренее.

* * *

Я проснулась оттого, что меня разбудил запах пряных трав и дым от костра.

Наверное, было еще очень рано. Луны разных оттенков, словно светофор, повисли почти над горизонтом, одна над другой, озаряя все длинными сиреневыми тенями. А с востока уже показалось солнышко, теплое и ласковое. О, что за волшебные запахи! Я оглянулась и увидела костер, над которым колдовала Тера. Она откуда-то взяла котелок, и теперь в нем что-то шипело и булькало. Интересно-интересно… Я приподнялась на локте.

Забавно, лежа на мягком сене, наблюдать, как я хлопочу у костра. Молодая ведьма в моем обличье разливала из котелка по тарелкам что-то необыкновенно ароматное.

— Неневеста! — оглянулась Тера. — Доброе утро! А завтрак почти готов, сейчас угощу.

У запасливой ведьминой внучки оказались и металлические мисочки, и ложки, и большой ломоть белого пористого хлеба. Я с утра обычно не ем, но устоять перед такими запахами просто невозможно.

Я осторожно попробовала похлебку.

— Ммм…

Ничего подобного никогда даже не нюхала. Непривычная смесь пряностей, трав, кореньев… Очень вкусно! На второе было жаркое, состав которого остался для меня загадкой. Чувствовались орешки, незнакомые плоды, возможно, что и мясо, — тоже все сильно сдобренное специями. На закуску моя повариха собрала ягод. Да, думаю, я ее возьму с собой, а то пропадет она без меня, совсем пропадет…

Тера с удовольствием поглядывала, как я ем. Понимает, что покорила меня своим искусством. Да, в кулинарии она — спец. А вот о своих других умениях помалкивает. Воспитывала ее бабка-ведьма. Естественно, что смена личины — всего лишь одна грань ее таланта. Не делаю ли я ошибки, соглашаясь взять ее с собой? Кто знает, как дела повернутся дальше. Но она так вкусно готовит! Ничего, попутешествуем немного вместе, буду за ней наблюдать. А в Восточные земли все равно идти одной придется, хоть я и предпочла бы пройтись по ним шумной веселой компанией, но… Восток — дело темное, Неневеста.

— Слушай, Тера! А если… Стоп! Кто это?

Приближающийся треск кустов сообщал, что кто-то двигается к нам, наверное, на огонек идет. Или, скорее, на запах.

Но кто это? Друг? Враг? Бояться надо?

Мы с Терой не двигались с места, но напряженно всматривались в окружающую нас зелень.

Густые ветви кустов раздвинулись, и из них показалась изумленная физиономия… кого бы вы думали? Моего проводника, собственной персоной! Он переводил глаза с меня на Теру и обратно. Туда-сюда, туда-сюда, как маятник.

В душе я облегченно вздохнула, я ожидала кого угодно, только не его, а сама равнодушно махнула рукой:

— Садись к костру, Жук. Только к завтраку ты опоздал. — И высыпала в рот последнюю горсть ягод.

— Так я и знал, что тебя ни на минуту нельзя одну оставить, — покачал он головой, присаживаясь так, чтоб видеть нас обеих. — Только отошел, а ты уже раздвоилась, или вас здесь еще больше? — оглянулся он.

— А, так это ты на минуту отходил в кусты, а я-то думала…

— Неневеста — ты! — ткнул он пальцем в меня.

— Какой догадливый!

— А другой такой язвы в мире нет.

— Спасибо за комплимент, у нас такой прогресс в отношениях!

— Пожалуйста! Так ты мне объяснишь, кто это? — кивнул Жук в сторону моего двойника.

— Знакомься — Тера, внучка ведьмы. А это — мой пропавший и так же неожиданно появившийся проводник, Жук. Прошу любить и жаловать.

— Я очень рада знакомству, — скромненько ответила Тера, розовея.

Эй, не сметь краснеть! Я никогда не краснею!

— Приятная девушка, — выдал обворожительную улыбку охотник на снупсов, — И какой мягкий характер! Не то что у некоторых.

— И кого ты имеешь в виду?! — Я швырнула в него тарелкой, которую он ловко поймал, а затем еще и ложкой, которая попала ему по лбу.

— Никого-никого! Никого из присутствующих, так, одна старая знакомая…

— Хватит разводить здесь чайные церемонии, лучше говори, где это ты пропадал полночи?

— А ты? Ты ведь первая бросила меня!

Да, действительно.

— Я ходила к озеру купаться. — О таинственном глазе решила умолчать, может, это был глюк?

— А я, как преданный друг и верный проводник, не доспал, не отдохнул, пошел на разведку. Вдруг, думаю, какие беспорядки, война, катастрофа местного масштаба…

— А сумку мою с деньгами нечаянно прихватил?

— Нечаянно? Как ты могла такое подумать! Совершенно сознательно. Не мог же я оставить ее без присмотра в лесу, а если бы кто взял? — И Жук протянул мою сумку.

Я тут же проверила деньги. Все в порядке. Вообще-то логично все получается. А я о нем так плохо подумала. Но после того как он меня дважды подставил, я не могу ему полностью доверять!

Жук невинно поморгал:

— Так откуда взялась эта чудесная девушка, так похожая на Неневесту?

Тера, запинаясь, рассказала свою версию о ворчливой бабке, побеге и желании путешествовать.

— А бабка волноваться не будет? — спросил Жук.

— Нет, я ей записку оставила: мол, мир хочу посмотреть, в Центральном королевстве побывать… Ой, я же шла в Западные королевства, пока не встретила Неневесту, вот и написала специально, что иду в другую сторону…

— А бабка — ведьма, выследит нас, догонит да как превратит в Чебурашек!

— А это кто такие? — побледнела Тера.

— Побродишь по миру — узнаешь, — зловещим шепотом ответил охотник на снупсов. — Если ты собралась путешествовать, должна быть готова ко всему.

— Я готова, — прошептала девушка.

— Тогда в путь, — поднялся Жук, — а то мало ли…

— Мало — не мало, — раздался скрипучий голос, и на полянке появилось новое действующее лицо.

Я сразу догадалась, что это бабка Теры.

— Ара, — представилась старуха, протягивая охотнику за снупсами руку для поцелуя.

Тот в грязь лицом не ударил, поцеловал руку по всем правилам, словно на королевском балу.

— Ба-буш-ка! — обреченно прошептала сбежавшая внучка.

— Она самая, — согласилась Ара. — Спасибо, внученька, написала, где тебя искать. Личина новая у тебя хорошая, одобряю. Вот только одежда… Где ты видела, чтобы порядочные девушки в мужских штанах разгуливали?

— Но так удобно! — запротестовала Тера.

— Между прочим, в нашем мире все так ходят, — вставила я.

— Оно и видно, что ты из другого мира, — с любопытством посмотрела на меня старуха, затем обернулась к внучке: — Пошли домой!

— Я мир хочу посмотреть! — топнула ножкой девушка. — Мне уже двадцать пять, а я ничего не видела! Не пойду я домой!

— Уважаемая… — выступила я на защиту своей новой знакомой.

— Можешь называть меня бабушкой Арой.

— Так вот, бабушка Ара, Тера — взрослая девочка!

— Да она ведь жизни не знает, пропадет сама!

— А она не сама. Она будет путешествовать с друзьями!

— Это с вами, что ли? Надежная компания, нечего сказать! Особенно учитывая, что направляетесь вы в страну, где магия — обычное дело.

— Но Тера и сама владеет колдовством!

— Несколько трюков, не более! Не очень-то она увлекалась учебой!

— Я понимаю. Вам, разумеется, хочется, чтобы она навсегда осталась в вашей избушке в глухом лесу, но она имеет право выбора!

— Ах, как раскипятилась! Потому что сама такая же. Почему дома не сидишь? Куда идешь?

— Извините, бабушка Ара, но это мое личное дело.

— Бабушка! Если ты меня сейчас вернешь, я все равно убегу! — отчаянно воскликнула Тера.

— Очень хорошо, — неожиданно согласилась старая ведьма, — можешь попутешествовать по Центральному королевству. Нагуляешься — сама домой запросишься.

— Правда, бабушка?! Ты меня отпускаешь? — изумилась Тера.

— А чего? Тебе и правда погулять надо, дело молодое, зеленое. Отпускаю.

Моя копия расцвела.

— Только я с тобой пойду, — добавила старуха.

Теру перекосило:

— Да куда ты пойдешь в твоем возрасте? Да тебе же плохо может стать по дороге!

— Или мы идем вместе, или вместе возвращаемся. — Бабка была непреклонна.

Тера совсем скисла:

— А что Неневеста скажет?

— Я вам пригожусь, — серьезно посмотрела на меня Ара.

— Ну да, вы ведь умеете колдовать? А в моей свите только внештатной ведьмы и не хватало! — фыркнула я, смеясь. — Вы ведь хорошо колдуете?

— По мелочам, — разочаровала меня старуха.

— Ты что, берешь бабушку с нами?! — изумилась Тера.

— А что я? Идите, вы мне не мешаете. — Я уже едва не помирала от хохота, представив эту странную процессию: мы с Терой, словно сестры-близняшки, охотник за снупсами и старая ведьма. Фильм ужасов. Нет, скорее, комикс! Да пусть идут все, кому ни лень, все равно в Восточные земли мне самой идти, местные жители что-то не рвутся разведывать новые территории.

Вот в таком необычном составе мы и тронулись дальше. Лесными тропинками Жук повел нас в Центральное королевство.

— А почему Центральное королевство считается королевством магов? — приставала я по дороге с расспросами к своему проводнику. — Там что, много магов живет?

— Там все применяют магию.

— Как это?

— В основном в быту. Например, посыпают магическим порошком землю, чтобы лучше росли растения.

— У нас это называют удобрениями.

— Во время праздников зажигают на небе разноцветные звезды.

— У нас это называют фейерверками.

— Заражают маленьких детей стр-рашными болезнями, чтобы они потом уже не болели! — скорчил страшную рожу Жук.

— У нас это называют прививками…

— Если у вас все есть, тогда зачем ты спрашиваешь? — разозлился мой проводник и перестал отвечать.

Заговорил он снова только тогда, когда впереди показались первые строения.

— Доведу тебя до восточных границ, — сказал он. — На этом мою часть контракта прошу считать выполненной.

— Отлично, — отозвалась я, — мне именно этого и надо!

Жук повел нас в обход поселков, не приближаясь к людским поселениям. Свежую еду он принес со своего ночного вояжа, то ли купил, то ли свистнул где. Несмотря на мирную идиллию сельскохозяйственного труда, наблюдаемую нами в окрестностях, он был все время странно напряжен. И, как оказалось, недаром. Между двумя поселками нас встретил патруль, состоящий из четырех воинов с тоскливым выражением лица, выполнявший дежурный обход вместо того, чтобы отдыхать с бочонком пива на природе.

— Кто? Откуда? Куда? — завел, приблизившись, самый старший воин заученную пластинку.

Второй демонстративно зевнул, показывая, как ему все это надоело.

А самый молодой, еще безусый, заморгал часто-часто и закричал вдруг тонким визжащим голосом:

— Это она!!! Хватайте ее! На ней кольцо со змеем!

Глава 16 ЦЕНТРАЛЬНОЕ КОРОЛЕВСТВО

Все четверо бросились к завизжавшей от страха девушке, а я, пока никто не заметил, быстро стащила настоящие кольца и спрятала их в кармашек джинсов.

— Может, не она? — усомнился один из воинов. — Та в дорогом платье должна быть, а не в таком чудном наряде.

— Она! Кольцо точно такое, как в описании! — возмущенно доказывал молодой.

— Да, точно, она! А эти с ней?

Я, спрятав кольца, рванулась вперед, на выручку несчастной девушке, которая и света увидеть не успела, как уже начала познавать все его прелести, но старая ведьма и Жук заслонили меня своими спинами. Я хотела закричать, чтоб отпустили невинную, но Ара ладонью закрыла мой рот, и я с ужасом почувствовала, что кричу без звука. Как в сказке — «раскрывает щука рот, да не слышно, что поет».

Что вы со мною делаете?! Зачем вы меня держите? Отпустите меня!

Ара и Жук крепко ухватили меня с двух сторон за руки. Если о силе охотника я уже имела представление, то в хилой старушке она оказалась очень неожиданной. Я дергалась, но вырваться не могла. Точно так же дергалась в руках воинов Тера. Почему же ее родная бабка не спасает? Она же ведьма! Или я чего-то не понимаю?

Ара и Жук дружно и многозначительно наступили мне на обе ноги. Я беззвучно взвыла.

Один патрульный подошел, разглядывая меня удивленно:

— Чего это она?

— Местная блаженная, — объяснила бабка.

— Ведем к Целительному источнику, — поддакнул Жук, одновременно щипая меня за бок.

Блин, синяк же будет!

— А эту, — бабка кивнула в сторону внучки, — мы даже не знаем, увязалась за нами, идет и идет следом… Заберите ее, бравые солдатушки!

Патрульный осмотрел мои пальцы на наличие колец, затем махнул рукой:

— Эти пусть идут! Мы уже нашли, кого искали.

И довольные воины, хохоча, потащили Теру в обратном направлении.

Меня же, несмотря на то что я отчаянно упиралась, мои спутники потащили прочь.

Вскоре я поняла, что упираюсь напрасно, и позволила отвести меня в невзрачный отель у проезжей дороги под названием «Старый маг», где Жук снял комнату. Там меня посадили на большую деревянную кровать, и ведьма, совершив хватательное движение около моего рта, вернула похищенный дар речи.

— Как вы могли! Как вы могли отдать Теру, бедную неискушенную девочку, в руки этих негодяев?! Ара, это ведь ваша внучка! Вы ведь сами беспокоились о ней!

— Тера — взрослая девочка! — ответила старуха моими же словами. — Ничего с ней не случится. Ведь это не ее искали, у нее нет кольца со змеем.

— Вот именно, кольцо у меня, а она пострадала невинно!

— Вот если бы тебя взяли, ты пострадала бы непременно. А с Терой ничего не случится. Сменит личину, ее и отпустят.

— Но до сих пор она этого не сделала!

— Да она же давала нам возможность скрыться! Она скоро найдет нас.

— Но вы сами говорили, что эта страна полна магии, ее раскусят!

— Надевать личину — магия высшего порядка, не думаю, что многие владеют ею или хотя бы слышали о таком, подобные способности обычно держат в секрете.

— А говорили, по мелочам…

— А на тебе ведь тоже была сейчас личина, — усмехнулась бабка.

— Что? Где? Какая? — ухватила я себя за щеки и скосила глаза, пытаясь рассмотреть свое же лицо со стороны.

Естественно, безрезультатно.

— Да уже нет, успокойся, я все сняла, — покачала головой Ара, — просто пришлось надеть ее на тебя, чтобы увести оттуда.

— Какая личина?

— Местной сумасшедшей. Красивое такое личико! — Жук явно издевался. — А по поведению ты подходила на все сто, мы тебя еле удерживали.

— Не смейте больше надевать на меня без спроса разные личины! Понятно?!

— Понятно-понятно, — прокряхтела старуха. — А теперь рассказывай нам, почему воины Великого короля Центрального королевства разыскивают тебя.

— А я откуда знаю?

— Рассказывай все о себе, откуда и куда идешь, с какой целью.

Я пропела дежурную полуправду-полусказку о поисках своего друга Кащея Бессмертного. Ведьма и охотник за снупсами согласно кивали в такт моему рассказу, но, когда я закончила, Жук сложил руки на груди, задумчиво склонил голову и произнес:

— А теперь правду.

— Я все рассказала, — запротестовала я, но мой проводник встал и выразительно щелкнул щеколдой на дверях.

Понятно, меня отсюда не выпустят, пока я не расколюсь. Хотя, с другой стороны, разве они не имеют права знать правду? Они ведь, рискуя жизнью, меня спасали.

И я рассказала все о конце света.

Когда я замолчала, в комнате повисла гнетущая тишина.

— Так я и знала — что-то должно случиться, — наконец вздохнула Ара. — Недаром малая луна пропала.

— Твой рассказ многое объясняет, Неневеста, — добавил Жук. — Но почему за тобой охотится Великий король?

Я пожала плечами. Я с ним, кажется, не знакомилась, чем я могу ему мешать?

— Король охотится за девушкой с Урбонусом на руке, стало быть, ему нужно именно кольцо! — подняла палец вверх старая ведьма.

— Только Урбонус может остановить хаос и вернуть энергии на место. Это должно спасти наш мир! — воскликнул охотник за снупсами.

— Следовательно, король хочет не допустить спасения.

— Но зачем ему это?!

— Пути королей неисповедимы, — пожал плечами Жук. — Но не бойся, Неневеста, я проведу тебя через Центральное королевство.

— Интересно как? — вскинула седые брови бабка.

— Мне самому интересно… — почесал затылок охотник. — Страна кишит патрулями.

— Может, на меня снова надеть личину? — предложила я. — Только не местной блаженной, какую-нибудь другую!

— Ни я, ни Тера не сможем долго поддерживать чужую личину. Это свою носишь, почти не замечая этого, как одежду. А чужую… Чуть ослабишь внимание — она и слетит в самый неподходящий момент. Да, кстати, откуда король знает о твоем платье?

— Что? Так здесь все девушки и женщины в платьях ходят.

— Вспомни, один из воинов сказал, что она, то есть ты, должна быть в дорогом платье. Создается впечатление, что тебя кто-то видел именно в таком наряде. Я, например, не видела.

Я вспомнила о платье принцессы, которое впопыхах засунула в сумку. Я его даже постирать не успела из-за того глаза…

— Глаз! — воскликнула я.

— Какой глаз? — хором выдохнули мои спутники.

— Этой ночью, когда я пошла к озеру искупаться, за мной наблюдал глаз! Огромный такой, он висел прямо в воздухе! Я к озеру ходила в платье принцессы, глаз видел его. И Урбонус был на моей руке!

— Это король, — утвердительно кивнула Ара. — Если он сам видел тебя, скрыться он него теперь практически невозможно, здесь кругом летают глаза.

— Эти глаза обмануть можно, нужно Неневесту загримировать! Переодеть, в черный цвет выкрасить.

— В черный краситься не буду! — запротестовала я. Столько времени доводила себя до состояния настоящей блондинки, а теперь все испортить?

— Жить захочешь — будешь! — строго прикрикнула на меня старуха.

Не завидую я Тере, как можно такое обращение терпеть? Я только собралась прочитать бабке лекцию по психологии, а заодно и по педагогике, как за меня вдруг вступился Жук:

— Ладно, не будем ей волосы красить, я знаю, где парик купить.

— Так давай, ноги в руки — и пошел. Нам здесь задерживаться никак не рекомендуется, — Ара подтолкнула колеблющегося проводника под зад. — Не боись, я ее постерегу.

Это меня, значит? Они меня что, совсем неконтролируемой считают? Думают, я сбегу? А я еще подумаю.

Дверь за Жуком захлопнулась, Ара пошла закрывать ее на щеколду, а я легла на кровать, поджав колени, и уставилась в потолок — не мешало бы самой все обдумать.

— Расскажи мне о другом мире, — подсела ко мне бабка.

И я углубилась в воспоминания об уже начинающем стираться в памяти моем родном измерении.

Я так увлеклась, что подскочила на кровати, когда в дверь постучали. Это оказался не кто иной, как мой проводник, который уже обежал ближайшие лавки и принес мне новый прикид. Сейчас посмотрим, что здесь… Ну спасибо! Ну удружил! И я должна носить это?

«Это» оказалось монашеской рясой темно-серого цвета, из аксессуаров — веревочный пояс толщиной с приличную змею, из обуви — деревянные сандалии, плюс парик — тонкие черные пряди, уныло падающие на щеки и почти достающие до плеч. Мечта дистрофика!

— Не хочу! Не буду! — отбросила я от себя уродливый парик.

Мой глас оказался гласом вопиющего в пустыне. В результате через пять минут в комнате вместо меня уже стоял мальчик-послушник. Да, а какая же здесь религия?

— Зато теперь мы можем спуститься поужинать, — заявил довольный охотник за снупсами.

Волшебное слово «поужинать» возымело свое действие, и я передумала тотчас сбрасывать неудобную одежду.

— Идем ужинать! Идем ужинать! — радостно запела я.

— Смирение! Больше смирения в голосе, — схватилась за голову бабка. — Ты же теперь скромный монашек!

Я в знак согласия сложила руки перед грудью.

— Ладно, не паясничай, — бабка придирчиво осмотрела меня с ног до головы, — можно идти.

Мы спустились в зал, где выбрали местечко потемнее, в самом углу, и заказали местной еды, попроще и побольше. Сначала я, кроме жареной утки, ничего не замечала и, только заморив червячка, обратила внимание на окружение. Не очень-то здесь весело. Народ за столами не шумит, не чокается кружками, не запевает пьяные песни. Все сидят чинно, уставившись в шар, размером с три футбольных мяча, который висит в дальнем углу, ни на чем не держась, просто в воздухе. Шар поворачивается, показывая нам свои бока, на которых сменяются живые картинки, комментируемые невидимым диктором. У меня даже рот раскрылся от изумления, а когда я увидела, как этот «телевизор» управляется, то рот мой шумно захлопнулся, даже зубы лязгнули.

Хозяин заведения время от времени «переключал каналы», щелкая пальцами толевой, то правой руки. Что за чудо техники? Или чудо магии?

— Это телевидение! — зашептала я. — Откуда оно здесь?

— У вас тоже такое есть? — спросила бабка.

— Похожее…

— А говорила, что из немагического мира, — укоризненно покачала она головой. — Это все — творения Великого короля.

— А откуда берется изображение?

— Я уже говорил, — взял инициативу в свои руки Жук, — что по всему королевству летают глаза, они запоминают все, что видят, и самое интересное показывают в Домах новостей.

Ага, значит, здесь так телевизоры называют.

Хозяин переключил свой Дом новостей на следующий канал, и я вздрогнула, взглянув на экран.

Да это же мое фото! В профиль и анфас…

— Государственная преступница, задержанная сегодня утром патрульным отрядом, сумела скрыться с помощью магии первой степени. Она вооружена и очень опасна. Просим любого, опознавшего преступницу, тотчас сообщить в Центр правопорядка о ее местонахождении…!!

Я медленно приподнялась, до боли сжимая край стола. Так же медленно бабка и Жук посадили меня на место.

— Ш-ш-ш! Глаз!

Я оглянулась. В приоткрытую дверь вплывал глаз. Только это был не огромный человеческий глаз, какой я видела над озером, а круглый орлиный, размером с теннисный шарик. Он поводил зрачком в разные стороны, ища сенсации, и, не обнаружив ничего, достойного внимания телезрителей, выплыл из зала.

Так вот почему здесь все ведут себя так тихо и порядочно! Постоянное наблюдение со стороны правоохранительных органов — и больше ничего и не надо. Жизнь-жестянка, а ну ее в болото… Откуда здесь вообще государственная преступница взяться могла, при таких порядках?

Ах да, это я…

Ну и круто у них все здесь обставлено! Камеры сами летают, что хотят, то и снимают. А моих спутников, похоже, это не удивляет.

Со стороны бабки донесся вздох облегчения:

— Фу-у, пронесло. Вот так и пойдешь, парик не снимай ни при каких обстоятельствах! Громко не разговаривай. Ни с кем не знакомься…

При этих словах в дверь вошел новый посетитель — уличный торговец, совсем еще мальчишка, который приковал к себе все взоры. В руках его был лоток, на котором лежала одна-единственная рогатая ракушка, размером с ладонь. Вещь в Центральном королевстве, не имеющего выхода к морю, довольно редкая. Ракушка притягивала к себе глаза всех людей, находящихся в зале.

— Купи ракушку… Купи ракушку… — нудным речитативом предлагал парнишка.

— Иди сюда! — окликнули его со столика у окна. — Сколько хочешь за ракушку?

— Не видите, что ли, — одна осталась? — бросил через плечо продавец безделушек и уверенным шагом направился в нашу сторону. — Я продам последнюю ракушку этой почтенной старой женщине!

Что за наглец? Может, шпион короля?

Я постаралась вжаться в тень, когда мальчик, не спрашивая разрешения, бухнулся рядом на деревянный стул. Поднос с ракушкой исчез без следа, словно его и не было.

— Умница, Тера, хорошая личина, — кивнула старая Ара, пододвигая пришельцу тарелку с мясом. — А теперь рассказывай.

А я даже не догадалась, что это внучка ведьмы! А бабка еще жалуется, что неспособная она!

Торговец безделушками украдкой пожал мою руку и зашептал радостно:

— Вы тоже постарались хорошо! Я издали подумала, что это личина, узнать практически невозможно. Настоящий монах!

— Тера, я так рада тебя видеть! Как ты сбежала от этих?..

— Проще простого. Подождала, пока их командир пошел сообщать в Центр правопорядка о поимке опасной преступницы, а меня велел запереть в камеру. Только мы свернули за угол, я приняла личину командира, разоралась, что упустили пленницу, и послала их на поиски себя. Затем спокойненько вышла из здания, на улице еще раз сменила личину и отправилась искать вас.

— Молодец! — похвалила я девушку. — Знаешь, ты мне сначала показалась такой…

— Какой?

— Чересчур тихой, непрактичной, закомплексованной даже. Думала, ты в незнакомом месте пропадешь. А ты дажеиз такой ситуации выкрутилась.

— Я, когда чью-то личину надеваю, перенимаю некоторые черты характера этого человека. Вот я от тебя и набралась.

— Спасибо за комплимент. Набралась…

— Не придирайся к словам. Ты мне все равно нравишься, — улыбнулась Тера. — Лучше скажи, что ты такого натворила, раз тебя объявили государственной преступницей?

Я подавилась:

— Да тише ты! Вовсе ничего я не натворила, я в Центральном королевстве вообще впервые. Что я могла натворить?

Похоже, внучка ведьмы во мне слегка разочаровалась.

— Почему же тебя ищут?

— Девочки, девочки! — перебил нашу беседу Жук. — Или надо теперь говорить: мальчики, мальчики? В общем, пора уходить, не стоит задерживаться где бы то ни было. Потом Неневеста тебе все-все расскажет.

— Ладно, — нехотя согласилась Тера. — А куда мы пойдем?

— Нужно поскорее пересечь королевство и выйти к границам Восточных земель. Какой выберем путь?

— Думаю, следует идти прямо через столицу Центрального королевства, через Думрад, — сказала старая ведьма.

— Прямо в пасть хищника? — изумился Жук. — Ведь Великий король не прекратит поиски!

— Вот именно. Его патрули будут прочесывать страну. Но меньше всего Неневесту будут искать в районе столицы. Тем более этот путь — самый короткий, а чем быстрее мы пройдем через королевство, тем больше шансов, что нас не успеют разоблачить.

— Хорошо, идем через Думрад, — согласился мой проводник, и мы отправились в путь.

До сумерек мы успели пройти несколько селений. То и дело нам встречались шарики-глаза, снимающие сюжеты для телевидения. Мы постарались не привлекать к себе внимания, быть серыми и незаметными. Пока что у нас это получалось. Глаза равнодушно глядели на нас и, не найдя ничего интересного, улетали дальше. Патрули тоже не обращали на нас особого внимания. Мы беспрепятственно прошли довольно далеко в глубь страны. Вот только ноги болели, не любят они так много ходить пешком.

— Мы и ночью будем идти? — зевнула я.

— Ночные путешественники привлекут слишком много внимания, — покачал головой Жук. — Вот найдем какой-нибудь скромный ночлег и остановимся.

Вскоре мы вышли к небольшой придорожной гостинице, где на скорую руку поужинали. Жук оплатил одну комнату и поспешно отправил нас наверх.

* * *

— А нельзя ли нам заказать еще хотя бы одну комнату? — Я смотрела на единственную огромную кровать и соображала, как же мы все вместе, такой компанией, будем здесь ночевать.

— Нет! — хором выкрикнули бабка и Жук.

— Мы не оставим тебя одну, — объяснила Ара.

— Я могла бы остаться с Терой.

— Мы не оставим одних двух молодых девушек.

— Но нас здесь все считают мальчиками.

— Тем более! — воскликнула бабка.

— Не знаю, кем вас будут здесь считать, если молодой монашек уединится с мальчишкой-торговцем, — добавил охотник за снупсами.

— А ночевать с бабушкой и молодым симпатичным мужчиной лучше? — не унималась я.

— Лучше, — кивнула бабка.

— Путешественники часто снимают одну комнату на большую компанию, — поддержал ее Жук. — Так гораздо дешевле. И безопасней.

Спорить было бесполезно.

Старая ведьма взяла бразды правления в свои узловатые руки и уверенно командовала:

— Неневеста — ложись у стены. Тера — рядом. Дальше лягу я. А ты, милок, не обессудь, на краю будешь.

Жук скорчил кислую мину — спать возле бабки ему не улыбалось, но отказаться он не посмел. Вскоре мы улеглись и постарались заснуть. Бабка сразу захрапела. Тера засопела, уткнувшись носом в мое плечо. Мой проводник все ворочался. Не люблю я спать в таких условиях. Да еще и жарко стало. Я долго лежала, затем стащила с себя противный парик и только тогда смогла уснуть.

Проснулась я среди ночи, потому что за ужином несколько злоупотребила ягодным морсом. Покрутилась, повертелась, только я теперь не усну, нужно вставать.

Все удобства в этом гостевом доме были на улице. Я тихонько перелезла через спящую братию и прямо в длинной белой рубашке, так называемом подряснике, спустилась во двор. Разноцветные луны доверчиво смотрели на меня своими круглыми глазами. Интересно, почему здесь луны постоянно круглые? На них не падает тень от нашей планеты?

Я огляделась в поисках нужника. Или, может, проще сразу искать кусты? А, вот и он! Я сделала шаг к вожделенному домику, и вдруг над ним распахнулся глаз. Тот же глаз, что и тогда, над озером! Я узнала его! Хищно и ехидно прищурился: мол, нашел я тебя, как ни пряталась! Мне вдруг показалось, что сейчас появятся и две огромные, под стать глазу, руки, и схватят меня. Я повернулась, бросилась назад в комнату и вскочила на кровать, топчась по сонным телам с криком:

— Полундра! Меня засекли! Линяем!

Глава 17 ПОГОНЯ, ПОГОНЯ В ГОРЯЧЕЙ КРОВИ…

Спящие поднимались, словно зомби, глядя непонимающим взглядом и пытаясь сообразить, кто я и чего так ору. Тера села на кровати, обхватив руками голову и стараясь выкарабкаться из собственного сна. Жук щупал рукой вокруг себя, ища оружие, но, натыкаясь только на бабку, видно, нащупал не то, что надо, потому что бабка взвизгнула и приложила его подушкой. Зато она первая пришла в себя, схватила меня за руку, усадила на кровать и спросила:

— Что случилось, Неневеста?

— Глаз! Огромный глаз, тот же, что был над озером! Он меня вынюхал!

— Не вынюхал, а высмотрел, это же не нос, — поправила меня Ара.

— Какая мне разница?!

— И где ты его видела? Может, тебе все приснилось? — засомневалась в моей адекватности ведьма.

— Не приснилось! Он висел там… над нужником.

— Ты выходила на улицу сама? Сумасшедшая! — влез в разговор охотник за снупсами, который после удара подушкой только-только начал что-то соображать.

— А какие у меня были варианты?

— Могла бы попросить меня проводить, — пожал плечами Жук. — А чего стесняться?

— Не его, а меня следовало разбудить, — недовольно сказала бабка, поднимая с постели двумя пальцами черный парик. — Зачем ты его сняла?

— Жарко было…

— Ты сделала все, чтобы помочь королю. Теперь он знает, где тебя искать. Довольна?

Я отвернулась. Почему всегда я во всем виновата?

— Надевай свой парик, — протянула мне космы ведьма, — И рясу. Уходить надо по-быстрому.

— Вот так всегда, выспаться не дают, — бурчал Жук, собирая вещи. — Спал, не спал — беги, скачи, прячься…

— Теперь король знает, что Неневеста движется в направлении столицы. Может, стоит пойти в другую сторону? — предложила Тера.

— Именно так он и подумает, — ответила бабка. — А мы продолжим двигаться по самому короткому пути.

— Не успеем мы уйти далеко. Король нас поймает, и это неизбежно, — пессимистически вздохнула девушка.

— Даже если это неизбежно, то не стоит отодвигать неизбежное, — назидательно проговорила Ара.

Кажется, никто особенно и не верит, что мы пройдем через Центральное королевство, разве что мой проводник. Но, взглянув на его сосредоточенное хмурое лицо, я совсем упала духом. Не уйти нам, то есть мне, от Великого короля.

Мы тихонько выбрались из гостиного дома и пошли прочь, в ночь.

— Я знаю здесь одно место, где можно взять напрокат самоходных коней, — сказал Жук, когда мы вышли за ворота. — Километра три отсюда.

— Это неплохой вариант, веди. — Старуха оглянулась, проверяя, все ли на месте.

Интересно, что за «самоходные лошади»? А что, бывают не самоходные? Остальных подгонять нужно или тянуть за уздечку? Ладно, спрашивать не буду, все равно скоро сама увижу.

Шли мы молча, пока не добрались до длинного здания с большим количеством дверей, в темноте я не могла хорошо рассмотреть его. Жук велел нам ждать, взял у меня денег и отправился к хозяину на переговоры.

Минут через десять из здания вышли две темные фигуры: мой проводник и сам хозяин, невысокий коренастый мужчина с большими сильными руками. Он отпер поочередно две двери в своем длинном здании и вывел… два двухместных скутера с лошадиными головами перед рулем и заметающими дорогу хвостами сзади.

Я не поняла, это мир магии или техники? Впрочем, большая ли разница между ними? Недавно я прочитала в журнале, что ученые до сих пор не знают, что же такое электричество. «Упорядоченное движение электронов…» из школьного учебника — это замыливание глаз наивным детям, мол, вот мы какие умные. На самом деле человечество производит электричество, изучает его свойства, пользуется им на полную катушку, но совершенно не знает, что это такое. А я думаю, что это касается и многих других изобретений. Как вам нравится беспроводная мобильная связь? Мне нравится, но как это все работает, для меня настоящая магия. Задумайтесь: все пространство пронизывают невидимые волны — радио, телевидение (сотни каналов!), интернет, мобильные разговоры. И не только пространство, но и людей тоже. Мы все пронизаны этими волнами. И как они не перепутываются между собой? Скажете, различная частота? Но одновременно разговоры ведут миллионы пользователей мобильных сетей! У каждого своя частота? Чушь! Это магия! Больше чем уверена, что никто по-настоящему не знает, как все происходит, мы просто пользуемся магическими свойствами нашего мира.

— Смотри, Неневеста. — Жук подвел мне «коня» и начал объяснять, как им управлять.

Да почти наш скутер, только необычные аксессуары и раскраска рыжая в яблоках.

— Да ясно, ясно. Я умею.

— Умеешь? — хмыкнул проводник. — Ну поехали.

Бабка уселась за спиной у Жука, обхватив его за талию руками, ее тоже подобные «чудеса техники» особо не удивляли. А Тера поехала вместе со мной. Я с удовольствием услышала знакомое рычание мотора и вырулила на Дорогу вслед за охотником. «Конь» послушно выполнял крутые повороты, а ударивший в лицо ветер чуть не сорвал с меня парик. Я вспомнила, в виде кого я путешествую, и представила себя со стороны. Да, монах в рясе на мотороллере — зрелище неординарное. Я нажала на клаксон, раздалось настоящее лошадиное ржание. Меня наполнил детский восторг, и я так круто развернулась на повороте, что хвост ударил меня по ногам. Самоходные кони быстро уносили ночных рокеров подальше от места, где меня засек королевский глаз.

* * *

Ночь растаяла серой дымкой, и свежесть раннего утра наполнила простор своими запахами и звуками. Мы проехали мимо небольшого промышленного городка, усердно дымящего заводскими трубами, и я с наслаждением вдохнула загрязненный воздух. Все же я дитя большого города, мне легче дышится выхлопами машин, чем первозданным воздухом. Я только сейчас поняла это.

Городок остался сзади, а мы продолжили свой путь. Чем ближе к столице, тем чаще стали встречаться нам «всадники» на самоходных конях. Иногда пролетали мимо и небольшие соколиные или орлиные глаза, но на нас особого внимания они не обращали. Мы останавливались у гостевых домов поесть и снова садились на своих «коней». Только к следующему вечеру мы въехали в столицу Центрального королевства. Большой, довольно красивый город со своеобразной архитектурой, с особым укладом — странной смесью средневекового и техногенного образа жизни.

— Заночевать придется в Думраде, — вздохнул Жук обреченно.

Я же была уверена, что мы спокойно сможем пересечь всю страну. Я на скутерах ездить люблю.

— Тогда отыщи самое злачное место в этом городе, — посоветовала бабка Жуку, — такое, чтобы нас в нем точно не искали.

И мы двинулись окраиной, выискивая подходящее место.

Вскоре оно обнаружилось. К моему удивлению, это оказался небольшой, слегка покосившийся трактир, который так и назывался: «Злачное место». Свое название он оправдывал полностью. Он был просто забит местной шпаной, небритыми бандюками, девицами соответствующего поведения. На нас бросали косые удивленные взгляды. Присутствие здесь юного монаха и старой бабки было совершенно непонятным. Может, это «бабка в законе»? А монах — карманник?

Хорошо, что своих «коней» мы отправили назад, к их хозяину, а то, боюсь, больше бы мы их не увидели, оставив около заведения с такой публикой. Жук взял их напрокат только до Думрада. Мне понравилось, как он развернул их в обратном направлении, скомандовал строго «Домой!», и они послушно и самостоятельно, без всадников, порулили назад. Теперь я поняла смысл их названия — «самоходные кони». Вот и думай дальше, чего здесь больше: науки или магии?

Несмотря на то что место было злачное, Дом новостей, то есть телевизор, был и здесь. Поэтому все пили, жевали и глотали, не отрывая глаз от волшебного шара.

По пути мы останавливались поесть в различных заведениях, поэтому я уже насмотрелась на Дома новостей и разобралась в способе управления ими. В отличие от нашего мира, где использовался пульт, здесь пользовались исключительно руками. Включался и выключался Дом новостей хлопком ладоней. Каналы переключались вперед щелчком левой руки и назад — правой. Можно было выбрать интересующий канал и сложной серией щелчков с использованием определенных пальцев. Звук прибавлялся посредством потирания ладоней, а уменьшался трением тыльных сторон рук. Самое интересное, что слушался Дом новостей только хозяина и иногда его жены или детей. И это было очень мудро. Представляю, что бы было, если б управлять им мог каждый желающий!

Глаза-камеры здесь тоже методически прочесывали пространство, выискивая горячие новости. На нас, к счастью, внимания не обращали, мой монашеский наряд оказался довольно хорошей маскировкой.

Патрульные группы останавливали нас часто, но, равнодушно скользнув взглядом и из женского общества обнаружив только старую бабку, отпускали подобру-поздорову. И, как обычно, когда все хорошо и спокойно, начинаешь терять бдительность.

Мы сидели за деревянным грязным столом с неровными ножками, хлебая уху из речной рыбы. Я уху не особенно люблю, но сегодня здесь, видимо, был рыбный день — на второе нас тоже ожидали маленькие рыбешки, похожие на карасиков, на которых я бросала опасливые взгляды. Наверняка, так же, как в карасиках, в них полно мелких противных костей. Рыбу я люблю, но терпеть не могу вытаскивать все эти мелкие косточки. Поэтому я уныло ковыряла ложкой в ухе, где плавали туда-сюда фрагменты рыбьего скелета. Не люблю прозрачные супы, что в них есть? Ладно, был бы густой наваристый супчик с грибами… А здесь что — вода и рыбьи головы. Я выудила черную головку с выпученными круглыми глазами и выбросила ее под стол. А это что такое, такой рыбий глаз большой? Нет, это не рыба!

Прямо из супа на меня глазел неизвестно откуда взявшийся настоящий человеческий глаз, глаз Великого короля, который меня выследил даже в парике и монашеском прикиде. Я вскочила из-за стола, указывая на тарелку пальцем и шепча:

— Глаз…

Мои спутники уставились в мою тарелку, глаз повел зрачком туда-сюда и закрылся. Жук схватил мою уху и выплеснул ее прямо в окно.

Мы переглянулись.

— Это плохо, — сказала наконец бабка. — Теперь король точно знает твое местонахождение и твое новое лицо, да еще и нас он мог увидеть.

— Может, увидел, может, нет, но уходить придется немедленно.

Мы вскочили из-за стола, но в этот момент дверь распахнулась, и в помещение вошел патруль, состоящий из четырех человек. Жук потянул меня и Теру за собой, на кухню, где шипели кастрюли и подгорала на сковороде рыба. В зале раздался грохот переворачиваемых лавок и крики.

— Где выход? — Охотник за снупсами поднял вверх золотую монету. Поварихи переглянулись.

— С черного хода вас тоже ждут, — сказал поваренок, только что зашедший с двумя сетками мелких рыбешек.

— Идите сюда! — махнула рукой дебелая баба, указывая на маленькую дверцу в углу.

У нас не было другого выхода, кроме как поверить ей на слово. Жук бросил монету на стол и потянул меня в сторону дверцы. Я услышала, как за моей спиной щелкнула щеколда. А если это ловушка? Но повариха не обманула. Мы вышли в длинную кладовую, увешанную связками лука, чеснока, кольцами колбасы, головками сыра.

О, да я бы здесь и жить осталась!

Проносясь со скоростью локомотива мимо стеллажей с продуктами, я успела прихватить пару кругов безумно пахнущей колбаски. Думаю, монетки, оставленной охотником, с лихвой хватит окупить не только молчание, но и немного провианта. Руководимый такими же мыслями Жук попытался утащить бочонок с вином, но, огорченный его тяжестью, оставил эту попытку и ограничился солидным кругом сыра. Бабку и Теру я не видела, они топали где-то сзади, когда мы с проводником уже подбегали к тяжелой дубовой двери. А если она закрыта снаружи? Мы окажемся запертыми в кладовке, как мыши в мышеловке, бери нас голыми руками! Мне оставалось до выхода два шага, как дверь вдруг распахнулась. А дальше я видела все, словно в замедленной съемке: круглые глаза и лезущие на лоб брови тщедушного мужичка с бочонком в руках, который он намеревался занести в кладовку, солнышко, выглядывающее из-за белого облака, самоходного коня с повозкой, полной пузатых крепких бочонков. Жук подхватил меня так, что мне показалось, будто я сама взлетела на коня, за мной в мгновение ока на сиденье оказалась внучка ведьмы, а следом плюхнулась и сама ведьма преклонного возраста, превратившаяся поневоле в рокершу. На повозку вскочил Жук с криком:

— Назад!

Запрограммированный на обратный путь конь развернулся и двинулся прочь от «Злачного места». Время вдруг снова обрело свое привычное течение, и сзади раздались угрожающие крики и ругательства. Несколько мужиков бежали за нами, спасая имущество от грабителей, то есть от нас.

— Да не нужно нам ваше пойло! — Жук отцепил повозку, она с грохотом покатилась назад, рассыпая бочонки, которые весело разлетелись в разные стороны, сбивая с ног преследователей.

Пара бочонков разбилась, обдав окружающих своим содержимым, и мужики бросились спасать остальное добро, забыв о нас.

Рассчитанному на двоих коньку пришлось тащить на себе четверых. Ничего, в свое время мы на «Яве» вшестером ездили. Я, как рулевая, постаралась прибавить газу, конек запыхтел и зафыркал, но желаемой скорости так и не набрал. Да, он нас тянет, это ведь тяжеловоз, груженую повозку тянул, но на большие скорости, видимо, не рассчитан. А для нас сейчас время — это все! Я постаралась выжать из машины максимум скорости. На не замеченном мною ухабе конек подпрыгнул, и чудом не слетевший Жук чертыхнулся.

Мой черный парик слетел. Да какая теперь разница? Меня король вычислил даже в таком виде. Опа! Вдали показались соколиные глаза. Они рулили тихонько стайкой наискосок, видно, только вылетели на задание и еще не выбрали объект, стоящий внимания. И тут им несказанно повезло. Мчащаяся на самоходном, стонущем от напряжения коне четверка в лице разыскиваемой по всему королевству государственной преступницы, молоденького парнишки, старой бабки и цепко держащегося за бабку мужчины, только что ограбившего питейное заведение на окраине столицы, — зрелище, которое не каждый день увидишь. Глазки замерли на мгновение, повиснув в воздухе, затем круто развернулись и рванули в нашу сторону.

Глава 18 СЕЙЧАС КАК ДАМ В ГЛАЗ!

Да, по всем программам сегодня будут показывать одну и ту же картину. Ну что ж, показывайте, уроды генетики, пока можете! Я вильнула рулем и сбила подлетевший слишком близко глаз. Тот, беспомощно мигая, укатился в придорожную пыль. Второй подскочил повыше, чтоб не повторить судьбу первого, но он не рассчитал длины колбасы в моей руке, попал под раздачу и тоже рухнул, сраженный. Третий шар поймала голыми руками бабка, немыслимым образом подскочив и снова благополучно опустившись на коня.

Глаза сообразили, что на них объявлена настоящая охота, и стали выписывать немыслимые виражи, стараясь не попасть под раздачу. А ведь они все транслируют на «голубые экраны»! Не представляю, что в таком мелькании можно разобрать, но наверняка все Центральное королевство сейчас сидит, уткнувшись в Дома новостей. Живой детектив! Реалити-шоу! Какой рейтинг!

Один из глаз, не жалея собственной жизни, бросился прямо на меня, чтобы снять государственную преступницу крупным планом. Какая профессиональная самоотверженность! Меня охватило пьянящее чувство куража. Да я стала настоящей героиней крутого боевика! Я выдала отчаянной камере бонус — голливудскую улыбку — и изо всех сил врезала по нему колбасой. Выполнивший профессиональный долг шар вспыхнул, как при коротком замыкании, и улетел в неизвестном направлении.

Так, а куда же все остальные подевались?

— Сзади! — крикнул Жук.

Я тормознула самоходного коня, при этом на меня всей тяжестью навалилась Тера, на нее — бабка, на бабку — Жук, то есть мне пришлось принять тройную тяжесть, зато один глазок с разгону расплющился о зад нашего конька. А я уже снова набирала скорость.

Глаза, видимо, начали договариваться между собой, и два из них стали заходить с флангов.

— Газу! — крикнул охотник.

Я рванула вперед, при этом умудрилась оглянуться, — слишком интересно было посмотреть, что же он задумал. А Жук, и так с трудом удерживающийся почти на хвосте самоходного коня, умудрился развернуться, подскочить и двумя ногами сразу ударить в полете преследующих нас. Отличный ход! Правда, приземлился он уже на землю. Все эти маневры не прошли без последствий. Старая ведьма тоже не удержалась и свалилась в придорожную пыль. Да я так всех своих пассажиров растеряю!

Я круто развернулась прямо в луже и остановилась, изучая обстановку. При этом грязная вода веером разлетелась и попала на беленький чистенький домик, раскрасив его черными потеками в авангардном стиле. Да во мне пропадает дизайнер!

А Жук вместе с бабкой уже начали соревнование по метанию булыжников по летающим камерам. Хорошо хоть на улицах нет пешеходов! Впрочем, если они и были, то благоразумно и быстро рассосались по дворам или слились с окружающей средой. Несколько шаров, уже беспомощные и бесполезные, валялись на дороге. Последний, самый шустрый и хитрый глаз, завис высоко, недосягаемый даже для хорошего метальщика камней, и вел съемку поля боя.

Я подкатила к своим спутникам и крикнула:

— Садитесь!

Жук, прихрамывая, подошел к скутеру. А бабка отрицательно покачала головой:

— Этого нужно убрать! Нам не нужен хвост!

— Ну и как мы его достанем?

Ара отмахнулась и зашептала что-то над сжатыми шариком ладонями. Когда она их раскрыла, я увидела матовый плазменный шар, на котором перебегали, потрескивая, огоньки. Шар полетел вверх, прямо к висящему над нами глазу. Когда тот заметил опасность, было уже поздно. Глаз рванулся в сторону, но тут же окончил жизнь, сраженный магическим оружием.

— Уважаю! — одобрительно кивнула я бабке, та с гордостью улыбнулась, подскочила к самоходному коню и лихо перекинула через него ногу. Сзади, обреченно вздохнув, снова уселся Жук.

— Гони! — присвистнула бабка, и мы понеслись, петляя, по узким улочкам окраины Думрада.

— Куда теперь? Направо? Налево? — спросила я, перекрикивая свист ветра. Кажется, мой грузовой конек почувствовал кайф от быстрой езды.

— Прямо! — крикнула Ара. — Только прямо!

— В лапы королю?

— Да его лапы и глаза — кругом!

И то правда. Кураж постепенно стал гаснуть, и я задумалась, что же нам делать дальше.

Мы проехали еще немного, и голос старой ведьмы скомандовал:

— Останови!

Я затормозила у высокого каменного забора, за которым раскинулся ухоженный сад. Мои пассажиры сползли с самоходного коня, растирая затекшие колени.

— Отправляй коня домой, — кивнула бабка Жуку.

Он склонился над нашим спасителем, прошептал ему на ухо нужные слова, и конек, заворчав, отправился мимо сада в известном только ему направлении.

— Разве на своих двоих нам будет быстрее? — удивилась я.

— Не быстрее, зато безопаснее, — постучала по голове бабка. — Нас уже здесь все видели, вся страна смотрит Дом новостей. Вот-вот новые глаза налетят, тогда нам ^точно не отвертеться. А сейчас, Жук, пока нет никого, приоткрой нам этот забор, ты ведь недаром зовешься Поднимающим Скалы?

Охотник за снупсами охотно организовал нам небольшой лаз, в который мы бесшумно прошмыгнули. Проход закрылся за нами, словно ничего здесь и не было. Мы оказались в пустом дворе. Рыжий лохматый пес бросился с лаем, но Ара повела рукой, и он онемел, испуганно завертелся на месте и пополз, пятясь, в свою будку. На лай никто не вышел из дома. Так же спокойно вылизывался на крыше большой серый кот, которому не было никакого дела до того, что происходит там, внизу. Так же кружили над медоносными цветниками труженицы-пчелы.

— Нет никого, — прошептала бабка. — Это хорошо. Не придется никого убирать.

Мы с Терой переглянулись. Она недоуменно пожала плечами — видимо, до побега у нее было совсем другое представление о своей бабушке, раскрывшейся в экстремальных условиях с неожиданной стороны.

— Никого нет, но хозяева могут вернуться в любой момент, поэтому следует подыскать местечко поспокойней.

— Зачем, бабушка? — спросила Тера.

— Переночевать нам где-нибудь все равно придется, темнеет уже.

Мы проскользнули вслед за ведьмой на хозяйственный двор, где Ара скептически осмотрела постройки и остановилась на огромном сеновале. Что ж, не самый плохой вариант для ночлега.

Мы забрались в самый дальний уголок и устроили себе гнездышко поудобнее.

— Поужинать не мешало бы, а то на следующие такие гонки сил не хватит, — сообщил Жук.

— Так доставай, что у тебя есть, — предложила я.

Проводник выудил на свет божий круглый, словно луна, сыр, который прихватил в кладовке «Злачного места». Я, хихикая, достала порядком помятую колбасу.

— Это не колбаса, а отбивная, я ею от глаз отбивалась…

Бабка, словно фокусник, выудила буханку белого хлеба и кувшин со сметаной. Интересно, как она его не разбила, слетая с самоходного коня? Мы вопросительно посмотрели на Теру. Чем она порадует?

Девушка поглядела на всех нас по очереди, ожидая поддержки, и вздохнула обреченно:

— А у меня ничего нет.

— Непрактичная ты, — поджала губы бабка. — Говорила я, что тебе самой в большой мир отправляться нельзя, пропадешь.

— О пропитании следует думать в первую очередь, — назидательным тоном проговорил охотник за снупсами.

А мне стало жалко съежившуюся под обвинениями Теру, и я стала ее защищать:

— Ой, какие все теперь умные и практичные, когда за плечами годы жизни, путешествий и приключений. А бедная девушка первый раз из дому вышла, так будем ее давить, клевать? А вы не с того ли начинали? Забыли уже? Опыт приходит постепенно, его набирают по крупицам из уроков жизни. А у Теры уроков будет еще предостаточно, только они все впереди.

Девушка благодарно улыбнулась.

— И то правда, — согласилась старуха, — надо же когда-то начинать учиться жить. Раз поголодает, второй поголодает, а потом начнет думать.

— Голод не тетка, а мать родная, — добавил Жук, — еще как уму-разуму учит, не жалеет, как мы сейчас, — и отрезал ей большой кусок сыра.

— Давай, всем режь, — толкнула его в бок я.

Он ловко сделал нарезку из сыра и колбасы, а я уже отломила от белой буханки большую горбушку и наслаждалась едой. А то мне этот рыбный день в «Злачном месте» весь аппетит отбил.

Ко мне присоединились остальные члены нашего маленького отряда.

— Ешьте, дети, — сказала старая ведьма, — кто знает, придется ли еще…

— Что ж вы так пессимистически? — удивилась я.

— Может, это наши последние спокойные часы. Поверьте моему слову, столицу прочесывают, словно гребенкой. О Великом короле недаром ходят слухи, как о безжалостном, беспощадном владыке. Из его лап уйти, особенно сейчас, когда мы в самом сердце Центрального королевства, практически невозможно. Мы с Терой можем поменять личины, но, боюсь, его это не введет в заблуждение.

— Бабушка! Ты сама учила меня, что всегда есть выход! — подскочила к ней внучка.

— Но сейчас я его не вижу!..

— Это потому, что на глазах у тебя слезы, они мешают тебе видеть. Мы выберемся, ты только верь!

— Не выберемся, так хоть попробуем сделать это, — кивнула бабка.

— Давай подберем тебе красивую личину…

— Не обязательно красивую, главное — неузнаваемую.

— А помнишь, как ты надевала личину рыжей Жданки из соседней деревни? За тобой все мужики от мала до велика хвостом шли.

— Да ну, — застеснялась вдруг Ара.

— Или прикинься дедом с торчащей во все стороны бородой.

— Ой, не люблю я бороду носить!

— Тогда, тогда…

— Тогда я сама знаю, кем буду, — вдруг воодушевилась ведьма.

— И кем? — поинтересовался Жук.

— Бравым солдатиком из королевского патруля. Вот!

— А что, это идея!

— Я буду старшим патрульным, а Тера — младшим. Надеюсь, когда они тебя поймали вместо Неневесты, ты на них насмотрелась. Сможешь отобразить костюм? — повернулась она к внучке.

— И усы, — добавила Тера. — Смогу.

Словно проплыла вертикальная волна, и образ мальчишки-торговца сменился образом с иголочки одетого патрульного с густыми черными бровями, круглыми серыми глазами и едва начавшими пробиваться усиками.

— Замечательно, — одобрила бабка.

— Теперь ты.

Ведьма провела руками, словно надевая одежду, и перед нами уже стоял круглолицый румяный солдат, хотя сама бабка была сухопарая, словно сушеная вобла.

Патрульные переглянулись и взяли под козырек.

— Можно, я пока побуду в личине Неневесты, мне она больше всего нравится? — жалобно попросила Тера, превращаясь в мою копию.

— Да пока мы в безопасности — пожалуйста. — Ара приняла свой обычный вид. — А что же нам делать с Неневестой и Жуком?

— Теперь я покажу свои магические способности.

— Ты не сможешь долго поддерживать им личину.

— И не надо. У меня есть магическая коробочка!

Тера выудила из потайного кармана своей сумки большой косметический набор, который состоял из нескольких раздвигающихся отсеков. Вот это магия!

Я взяла из ее рук раритет, ласково провела по крышке. Как же я столько времени без косметики обхожусь? Откинула крышку; с внутренней стороны на меня посмотрели мои же глаза. Зеркальце! Я придирчиво оглядела себя, насколько позволяли размеры зеркала. Очень даже симпатично! А раньше я на улицу, не накрасившись, не выходила. Как меняют человека обстоятельства! И все же… Как хочется использовать все и сразу! В верхнем отсеке были тени всех цветов и оттенков. А как бы мне пошел вот такой? Я раздвинула отсеки. Здесь пудра в трех вариантах, здесь блестки в маленьких пузырьках, три губные помады, мини-бутылочка лака, тушь для ресниц! Хочу!

Я уже представила себя — всю такую-растакую, с Длиннющими ресницами, легкими румянами на скулах, томным взглядом на званом вечере у президента… тьфу, короля…

— А наших дорогих Неневесту и Жука накрась, как женщин легкого поведения, я помогу. — Голос ведьмы вывел меня из моей сладкой грезы.

— Я не собираюсь…

Если меня шокировала подобная перспектива, то проводника она вовсе ввела в ступор. Он беззвучно открывал рот, пока прорезался голос:

— …с ума посходили… я же мужчина…

Глава 19 ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ В…

Перспектива быть накрашенным, как женщина легкого поведения, Жука почему-то не обрадовала, вследствие чего он впал в легкий ступор.

— Очнись! — дала ему подзатыльник бабка. — Ты взрослый мужчина и должен рассуждать здраво. Твое лицо засветилось во всех Домах новостей, тебя теперь все знают. Популярность — дело хорошее, но не в нашем случае. А кем мы можем еще загримировать тебя, чтобы не вызвать ни у кого подозрения? Твои варианты?

Жук почесал затылок:

— Ладно, женщину… но почему легкого поведения?

— Патруль в Центральном королевстве может посадить представительниц древнейшей профессии, только если они не платят налоги, при этом арестованные должны волосы завязывать платком. Нам очень даже подходят эти образы.

— Ладно, — вздохнул проводник, — только сначала ее! — И ткнул в меня пальцем.

— Утром, все утром, — махнула рукой бабка, — сейчас уже темно, можно, конечно, зажечь огонь, но если весь сеновал сгорит, то где мы будем прятаться?

— Еще одна проблема, — сказал вдруг Жук. — Женщины легкого поведения в таких одеждах не ходят.

— Это точно, — кивнула Ара. — Ну что ж, ложитесь спать.

— А вы?

— А мы с Терой сходим, посмотрим, не вернулись ли хозяева, надо у них кой-какую одежонку занять. Или у их соседей, если здесь женщины не живут.

— А вас не схватят? — забеспокоилась я.

— Да мы же ведьмы! — хором ответили бабка и Тера. Ишь, какие дружные!

Они ушли, а я не выдержала, взяла магическую коробочку, то есть косметический набор, и красиво так накрасилась, как сама захотела. Жук посмотрел на меня, хмыкнул и завалился спать. Ох и мужики, ничего не понимают в женских делах. А я смотрелась-смотрелась в зеркальце, да и уснула.

* * *

И приснился мне сон, хотя лучше и не снился бы вовсе. Я видела огромный глаз, летающий над толпой, беснующейся, словно на рок-концерте. А я парила рядом на белых крыльях и, держа двумя руками щетку, красила королевскому глазу ресницы. «Длиннее, еще длиннее!» — скандировала толпа. «У его отца были длинные, а у него еще длиннее!» — многозначительно произнесла восточная красавица лет семидесяти, выдвинувшись из безликой массы, и бросила карты. Приближаясь, карты выросли до размеров комнатной двери, перелетели через глаз и плюхнулись на облако. Глаз скосился, чтоб рассмотреть их, я тоже подлетела поближе. На белом облаке лежали трефовый король, трефовая шестерка и карта с изображением шута. «Король-то трефовый! — еще более многозначительно произнесла восточная красавица. — Слышите, трефовый!» — и растаяла. За ней растаяло облако и карты, лежащие на нем. Дольше всех задержался шут, подмигнул мне и начал медленно исчезать. Его улыбка еще какое-то время висела, словно улыбка Чеширского кота, затем исчезла и она. А я открыла глаза и проснулась. Точнее, глаза-то я открыла, потому что кто-то меня довольно сильно тряс за плечо, но не проснулась — мне показалось, что это восточная красавица-гадалка.

— Да слышу я, слышу, что трефовый, — махнула на нее рукой.

Образ героини сна трансформировался в мою старую знакомую ведьму.

Она перестала меня трясти и переспросила:

— Тебе что, карты снятся, Неневеста?

Я неуверенно кивнула головой.

— Глаза закрой и припомни, какие карты, все припомни.

Я послушно закрыла глаза. Сон не вернулся, но я смогла прокрутить в памяти основные моменты сюжета. Прикольный сон. А меня теперь будить не будут? Я недоверчиво чуть приоткрыла один глаз. Это была ошибка! Меня тут же засекли, и поспать больше не удалось.

— Ага, ты уже проснулась! Расскажи, что тебе снилось, — вместо «доброго утра» начала бабка.

— Сон нехороший, мне королевский глаз снился. — И я передала содержание увиденного.

— Да ничего плохого вроде бы и нет, — задумчиво сказала Ара. — Но и понятного мало. Трефовая шестерка — дальняя дорога. Трефовый король — хороший король, помощник, но откуда он возьмется?

— Может, это я? — вмешался Жук.

— Не ты, это точно, — отмахнулась старуха. — Но больше всего меня интересует шут.

— А что он означает? — спросила я.

— Неопределенность, неизведанность, тайну…

— Да у нас этого хватает.

— Шут показывает, что твоя судьба еще не определена, ты сама строишь ее, делая выбор в каждый момент своей жизни.

— Да никакого выбора я не делаю! Живу себе просто… как получается.

— Жизнь каждого — это его выбор, и больше никого. Только некоторые делают свой выбор еще до рождения, точнее, до зачатия, и следуют ему всегда. А другие, как ты, творят реальность каждую секунду, не понимая этого.

— Да я все понимаю! Я одного не понимаю: зачем я сама себе творю такую реальность, в которой нет мне покоя, если все мои мечты — о вилле на Канарских островах?

— Это твои открытые мечты. Мечты, о которых ты можешь рассказать всем и каждому, пожаловаться, что не сбываются. А теперь подумай о тех мечтах, о которых не расскажешь каждой подружке, которые внутри тебя. Чего ты желала последнее время страстно и безудержно, каждой клеточкой своего естества?

— Кащея я найти хотела…

— Вот ты его и ищешь. А ответь мне еще на один вопрос. Хотела бы ты просто встретить его на улице, прогуливаясь или спеша на работу?

— Нет, конечно! Мне хотелось сделать для него нечто такое, чтобы он понял силу моих чувств к нему.

— Вот и причина всех твоих приключений. Недаром говорят мудрые люди: осторожней с мечтами, они имеют свойство сбываться. Только, как сама видишь, сбываются твои внутренние, порой даже неосознанные мечты.

Я задумалась. А ведь и правда, все так и есть! Но тогда… Получается, что и пленение Кащея, и возможность конца света в этом мире произошли только от того, что я хотела доказать ему свою любовь? Или все это не зависело от моих чувств и мыслей? Мои мечты помогли мне попасть сюда и дали шанс спасти всех? И если бы не они, я никогда бы даже не узнала, что есть такой мир, Карритум, точнее, был, ведь некому было бы спасти ни его, ни Кащея.

Я совершенно запуталась в своих мыслях.

Ясно одно: не все так просто, как хотелось бы. Или наоборот: все просто и ясно. «Делай добро, бросай его в воду…»

А ведь еще не факт, что мне удастся спасти Кащея и этот мир. Впереди Восточные земли, о которых здесь вообще стараются не говорить. Дойду ли я? Смогу ли что-нибудь сделать? Или пропаду вместе с Терой, Жуком, старой ведьмой и всем Карритумом? Возможно, я больше не увижу Кащея никогда…

Я так задумалась, что даже не заметила, что Тера уже вовсю занимается визажем. Кисточки мелькали в ее руках, словно бабочки.

— Прикрой глаза. Подними голову, — начала командовать она.

Когда все закончилось, я с нетерпением ухватилась за зеркальце.

На меня смотрела странная особа с боевой раскраской пьяного индейца. Яркие румяна покрывали мои скулы, картину дополняли ярко-красные губы и густо обведенные черным карандашом глаза. Да уж…

— Платок надень. И платье. — Бабка протянула мне узелок.

Пришлось снова спрятать нормальную одежду в сумку. Ара помогла надеть мне платье, явно сшитое на скорую руку из двух других, так как к зеленой основе была пришита длинная оборка красного цвета снизу и такие же воланы — к рукавам. Совершенно не гармонирующий с вызывающим нарядом скромный сиреневый шарф надежно спрятал мои волосы.

Тера приступила к экзекуции Жука. Он обреченно вздохнул, отдавая себя в руки молодой ведьмы. Я с любопытством смотрела, как симпатичный молодой мужчина превращается в какого-то трансвестита. Охотника раскрасили так же ярко, как и меня. А платье его оказалось еще нелепее. При росте метр восемьдесят пять из него получилась такая бой-баба, что близко не подходи. Розовый платочек из тонкого шелка смотрелся на нем, как на корове седло. И это называется «не привлекать к себе внимания»? По-моему, все только на нас глазеть и будут. Но… на переправе лошадей не меняют. Поздно менять что-либо, пора в путь и… будь что будет. Или что должно быть.

Мы осторожно выбрались с сеновала, вытаскивая по дороге друг у друга соломинки из волос. Похоже, что хозяева так и не появились, что нам было очень на руку. Мы подобрались к забору в том месте, где вчера проникли во двор. Жук подтянулся и выглянул на улицу, откуда доносился непонятный шум, затем оглянулся и прижал палец к губам. Мы выждали, пока снова станет тихо.

— Теперь можно, — спрыгнул на землю охотник за снупсами. — Два патруля беседовали, нас ищут. Глаз пролетал. Но сейчас вроде бы тихо.

Жук приподнял часть забора, и мы выбрались на улицу. Ара и Тера уже надели личины патрульных, бабка схватила за руку проводника, а ее внучка — меня, и сделали вид, что ведут нас, злостных неплательщиков налогов, эти самые налоги платить.

Вскоре мы вышли на более оживленные улицы, но на нас, действительно, не особо обращали внимание. Видимо, такая картина в Думраде не новость.

Пройдя еще несколько переулков, мы вдруг увидели вдали, за домами, черные шпили замка в готическом стиле.

— Замок Великого короля, — прошептал мой проводник.

— Его-то нам лучше обойти десятой дорогой, — высказала свое мнение Ара, и мы единодушно с ней согласились.

Поэтому на следующем перекрестке свернули влево. Прошли несколько кварталов, и… перед нами снова чернел замок.

— Ничего не понимаю, — пожала плечами бабка. — А ну-ка, обойдем его этой дорогой.

Через десять минут перед нами снова виднелись темные мрачные башни.

Я уже встречалась с подобным эффектом в горных городах. Бывает, думаешь, что одно место очень близко от другого, практически рядом. Идешь, идешь, и попадаешь совершенно в другой район города. Или решаешь пройти по параллельной улице, а она оказывается в три раза длиннее своей сестры. Но это в горных городках, а здесь ведь равнина.

— Может быть, обойдем замок справа? — предложил Жук.

Мы повторили маневр справа, причем несколько раз, но неизменно на нашем пути вставал черный замок.

— Да что ж это такое?! — не выдержала ведьма.

— Насколько могу судить я, человек весьма и весьма далекий от магии, это именно она, магия, и есть, — сделал умное лицо охотник за снупсами.

— Похоже на это, — согласилась старая ведьма. — Получается, что все дороги Думрада ведут к королевскому замку?

— Прежде всего, — добавила Тера, — похоже на то, что все дороги Центрального королевства ведут именно в Думрад, и именно в замок Великого короля.

— А мы еще дорогу в столицу спрашивали! — ахнула я.

— И нам постоянно отвечали, что мы идем в правильном направлении. Да мы просто не могли пройти мимо! Вот дураки! — хлопнул себя по лбу Жук.

— Как я не почувствовала магии раньше?! — покачала головой бабка.

— Потому что здесь все пропитано магией, — объяснила внучка. — Чуть больше, чуть меньше, разве заметишь.

— А давайте пройдем через дворы на соседнюю улицу! — предложил наш проводник.

Мы попробовали проскользнуть проходными дворами, но, оказавшись на другой улице, сделав всего несколько шагов, снова оказались перед пресловутым замком. Развернулись на сто восемьдесят градусов и двинулись в обратном направлении, но снова уперлись в знакомую картинку. Нагло перелезли через забор, пробрались через красивый ухоженный садик, задворками вышли на дорогу — и снова перед нами оказался черный мрачный замок. Все остановились, нерешительно поглядывая друг на друга.

Дело пахнет керосином, но что же делать дальше? Стоять здесь такой странной компанией? Я решила, что этот вариант хуже всего и пора сдвигать все с мертвой точки:

— Господа патрульные, ведите-ка вы нас дальше, а топрохожие уже на нашу живописную группу подозрительно посматривают.

— Куда же теперь идти? — пожала плечами Тера.

— А у нас есть варианты? Куда пускают, туда и пойдем. Вперед. Возможно, нам удастся каким-то образом пройти мимо или выйти с другой стороны.

— Ты еще на это надеешься? Наивная! — хмыкнул Жук, повернулся и пошел.

И мы продолжили путь, который теперь вел нас в одну сторону, во дворец охотящегося за мной Великого короля Центрального королевства. О, теперь дороги не петляли и не путались, а стелились ровненько и весело прямо к распахнутым широким воротам. Мне показалось, что это какой-то сказочный зверь раскрыл свою огромную пасть, чтобы слопать незадачливых путешественников, которые добровольно пришли в обеденный час к его логову. Хотя если посмотреть непредвзятым взглядом, то выглядит все очень даже симпатично. Я бы с удовольствием полазала в этом замке, если бы в него разрешались экскурсии. Обожаю старинные замки с их бесчисленными переходами, лесенками, арочными окнами, витражами, тайными комнатами и подземными ходами… Хотя… Я вспомнила подземный ход в королевском дворце в Пракии и передумала. Нет, такие подземные ходы, которые ведут только в одном направлении, под землю, мне не нравятся.

Несмотря на доминирующие темные цвета в декоре, дворец выглядел довольно приветливо. Когда мы подошли к самым воротам, то сделали последнюю попытку отвертеться.

— А давайте попробуем пройти около самой каменной стены, ограждающей замок, — подмигнула Тера.

Но попытка оказалась бесполезной. При малейшем изменении курса ворота рванули с места, преграждая нам путь, дорога, ведущая к замку, вдруг пошла под откос, причем под таким углом, что мы свалились и покатились вперед, в темный зев ворот, и еще дальше, прямо в замок, в его неизведанные черные глубины.

Глава 20 ВЕЛИКИЙ КОРОЛЬ

Ой, мама!

Когда мы дружно приземлились друг на друга, мне показалось, что рядом вовсю отрывается квартет барабанщиков. Чуть позже я поняла, что это так гудит и стучит в голове. А мои бедные косточки! Я почувствовала себя, словно фортепиано после четырехчасового концерта. Ах, как я ему теперь сочувствую!

Я, кряхтя, попыталась подняться. В глазах по разным орбитам начали вращаться звезды. Орбиты их постепенно расходились все дальше, а затем начали сходиться, потом схлопнулись в одну, и звезды исчезли с небосвода.

Постепенно в глазах начало проясняться, и я увидела своих спутников. Жук стоял на четвереньках, тряся головой, Тера поднялась, пошатываясь, и легкими ударами по лбу пыталась вставить на место мозги. А бедная бабка сидела, как кукла, на полу и поочередно пыталась дотронуться до носа кончиком указательного пальца то правой руки, то левой руки. Попытки проходили с переменным успехом. Но, главное, все живы и, кажется, целы.

— Где мы? — прохрипела Тера.

Я огляделась. Словно в каменном мешке, высокие стены уносились вверх и терялись в синем тумане. Ничего в этом мешке нет, только в центре — труба, конца которой тоже не видно, может, по ней можно подняться? Да нет, мы найдем выход попроще.

— Жук, Поднимающий Скалы, организуй-ка нам выход, а то я не люблю, когда за меня кто-то решает, зайти ли мне в гости или нет, — потянула я проводника за рукав.

Он поднялся, качаясь, и тут же оперся о стену:

— Сейчас, сейчас…

Провел рукой по кладке, посмотрел на ладонь, еще раз провел и выругался:

— Черт! Это не камень, это какой-то металл.

Плохо дело, как же нам отсюда выбираться?

Но за нас снова решал кто-то, и я даже знаю кто. Великий король Центрального королевства. С потолка по трубе спустилась круглая платформа, совсем небольшая, и замигала призывно разноцветными огоньками. Я поняла, что хозяин приглашает нас на рандеву, достаточно стать на платформу, и она унесет туда, вверх, в неизвестность. Только ступить на такой пятачок сможет всего один, даже двое не поместятся. Кого приглашает Великий король? Догадайтесь с трех попыток.

Жук, пошатываясь, сорвал с себя розовый платочек, подошел и стал на пятачок со словами:

— Ну я ему сейчас покажу, мало не покажется!

Да, особенно учитывая его состояние после падения…

Но платформа не шевельнулась.

— Ты, негодяй! — стукнул по трубе Жук. — Боишься встретиться с настоящим мужчиной?! Да я до тебя и так доберусь!

Он сошел с пятачка и погрозил клубящемуся вверху туману.

— Я его сейчас с помощью магии подниму! — На платформу взобралась старая ведьма, схватилась за трубу, зашептала что-то.

Никакой реакции.

Кряхтя, бабка слезла:

— Заклинания сплету, сама до тебя доберусь!

Я обреченно вздохнула. Король ждет именно меня, и никого другого платформа не поднимет.

Из-за спины вышла до боли знакомая фигура в каком-то уродливом красно-зеленом платье и завязанной сиреневым шарфом головой. Фигура обернулась, и я поняла, что это Тера копирует меня в наряде шлюхи. Боже, ужас какой! Это я сейчас так выгляжу? Зачем она надела эту уродливую личину?

И тут я поняла, что Тера пытается спасти меня. Она подмигнула мне и шагнула на платформу. Но зачем они все рискуют из-за меня? А, да потому, что только я, точнее, мой Урбонус может спасти этот мир. Да, игра стоит свеч!

Но, увы, личина технику не ввела в заблуждение. Платформа ждала меня и только меня.

Я медленно сняла с головы сиреневый шарф. Теперь мне не надо прятать свои белокурые волосы, Великий король узнает меня в любом наряде. Жаль, что не могу прямо сейчас сбросить это уродливое платье. На аудиенцию к правителю державы следовало бы явиться в подобающем наряде. Но теперь будет так. Я протянула шарф Жуку, а вместе с шарфом незаметно вложила в его руку кольца, Урбонуса и Снежного Барса.

— Беги. Спаси мир, — шепнула так, чтобы никто не услышал, и вступила на платформу.

Металлический пятачок только этого и ждал. Конструкция задрожала и медленно двинулась вверх. Мои спутники замерли, не сводя с меня глаз.

— Уходите! — крикнула я. — Королю нужна только я!

На самом деле я надеялась, что они, действительно, смогут сбежать, ведь все внимание моего похитителя будет направлено на его жертву. А когда король обнаружит, что кольца у меня нет, то потеряет интерес и ко мне. И тогда я, может, смогу тихонечко улизнуть. А?

Я вошла в полосу голубого тумана и вынырнула уже над ним. Фигуры моих спутников скрыла мутная завеса, а моему взору предстало новое зрелище. Я висела на маленьком пятачке под огромным колпаком. Надо мной висели глаза короля, такие, как я видела над озером и позже, только не одно и не два, их было не менее десятка. Они внимательно рассматривали меня, то щурясь, то недоуменно широко раскрываясь. Кроме них в воздухе парило три носа, сосредоточенно нюхавшие воздух, и четыре рта. Все эти запчасти от лица двигались отдельно друг от друга в разных направлениях, но одинаковые органы действовали в унисон. Например, в унисон, увидев меня, расхохотались старческие рты. Оглушительный хохот, словно рев цунами, рухнул на меня со всех сторон так, что я закрыла бы уши, если б не держалась за трубу, боясь свалиться с платформы. Хорошо еще, что я не особо боюсь высоты, в детстве залезала на самые высокие деревья и смотрела с них вниз, на крыши и людей. С детства в памяти осталось: если хорошо держаться, свалиться невозможно.

Глаза дружно прищурились, а рты заговорили одновременно со всех сторон, гремя басами:

— Вот и ты, мошка! Ты надеялась от меня сбежать? Ха-ха-ха! Наивная и глупая девчонка!

— Я с невоспитанными людьми не разговариваю, — отрезала я и отвернулась.

Правда, отворачиваться было некуда, со всех сторон висели все те же глаза, носы, рты. Интересно, почему нет летающих ушей? Или еще чего-нибудь?

— А я и не собираюсь с тобой мемуары сочинять! — снова загремел голос. — Отдай мне Урбонус!

— Нет у меня никакого Урбонуса! — показала я одну за другой руки, не отпуская трубу.

— А ты в кармашках поищи, — посоветовал Великий король. — Может, завалялся где?

— Ничего у меня нет!

— А знаешь ли ты, дорогая, — голос стал обманчиво сладким, — что кольцо легче всего забрать у бесчувственного тела?

— У какого такого тела?

— Бесчувственного. Тело можно усыпить, уложить в нокаут, отключить и просто-напросто убрать.

— Не надо меня пугать! — покачала я головой.

— А я и не пугаю, говорю, как есть. Зачем мне с тобой возиться?

— А ты меня отпусти, карманы проверь и отпусти.

— Во, хитрая какая! Сейчас и проверю…

Из ниоткуда вынырнули две довольно крепкие волосатые руки и потянулись ко мне. Огромные!

Я приготовилась отбиваться ногами от этих кошмарных конечностей, но оказалась совершенно не готова к тому, что кто-то ухватит меня за щиколотку, и вскрикнула. Хорошо, что при этом не сбросила нападающего вниз. Вслед за рукой показалось красное от напряжения лицо моего проводника.

— Жук!

Охотник за снупсами подтянулся еще немного и замер, упершись локтями в платформу, полностью забраться он все равно не мог. Как же он залез по скользкой трубе? Почему не сбежал?

— Ничего не бойся, я здесь, — шумно дыша, сказал Жук. — А ты, король, не приближайся к Неневесте! А то будешь дело иметь со мной!

Голос расхохотался:

— Ну вы и смешные! Да кто ты против меня? Муравей! Да я тебя одной левой!..

Одна левая рука протянулась вперед и обхватила Жука за талию двумя пальцами. Я даже не успела пнуть ее ногой, как рука исчезла в неизвестном направлении вместе с моим проводником.

Я в бессильной ярости стукнула кулаком по трубе:

— Зачем ты его забрал?! Отпусти немедленно!

— Щас! — хмыкнул рот, скосившись на одну сторону в крутой усмешке. — Смешной у тебя друг. Против кого руку поднимает, против меня?!

— Какой друг? Это просто случайный попутчик.

— То-то он о тебе так печется. Что ж, пускай теперь печется по-настоящему!

— Что ты собираешься с ним делать?!

— Я же объяснил, испечь.

— Отпусти его! — закричала я. — Он-то здесь при чем?

— А ты за него чего переживаешь, если он только попутчик, а? О себе лучше начинай переживать! — И ко мне снова потянулись волосатые руки. — Отдай Урбонус!

Ага, «отдай Урбонус». Великий король не даст мне спасти этот мир? Моего дорогого Кащея? Да и свою собственную жизнь тоже? Фиг вам, руки, я вам не дамся!

— Я вам не дамся! — повторила я вслух.

Король подавился смехом и закашлялся.

«Может, не откашляется?» — подумала с надеждой я. Но он отдышался, и руки снова двинулись ко мне. Я уже могла рассмотреть ухоженные морщинистые пальцы, как вдруг из голубого тумана, клубящегося внизу, вынырнула фигура воина в белом костюме, в полном снаряжении, вооруженного до зубов. Кто же это? Воин повернулся ко мне, подмигнул, затем обратился к королю высоковатым для такого бравого героя голосом:

— Я, Воин Света, не позволю обижать невинных! Отпусти девушку или выходи на бой!

Не знаю, кто этот неожиданный спаситель, но Великий король его испугается, недаром я была уверена, что все кончится хорошо!

Но Великий король не испугался. Правда, померкли и растаяли в пространстве хаотично летавшие надо мной запчасти лица, но на сцену вышел сам правитель Центрального королевства. Он выехал, словно из стены, на такой же, как и у меня, платформе, только размерами побольше, и медленно приближался. Наконец-то я смогла рассмотреть эту легендарную личность!

Это был старик неопределенного возраста, морщинистый, но довольно крепкий внешне. Его отдельные части, например глаза, были мне уже знакомы, но все вместе составляли портрет умного большелобого человека с довольно интеллигентной внешностью. На лысеющей седой голове был золотой обруч вместо короны, одет король был в расшитый алмазами наряд, на плечах накинут серый плащ до самого пола, простой, без всяких украшений. В руках у старика был длинный блестящий меч, на который он опирался.

Я оглянулась на Воина Света, собираясь созерцать битву века. Но он почему-то показался мне не слишком воинственным, в отличие от правителя Центрального королевства. В чем дело?

— Я жду, Воин Света, — король выразительно качнул мечом, — ты, кажется, вызвал меня на бой? Я готов. Начнем?

Белый воин не шевельнулся.

— Ты надеялась, глупая недоучка-ведьма, что сможешь меня ввести в заблуждение грозной личиной? — засмеялся старик. — Так будем сражаться? Только чем? Твой меч — только видимость, иллюзия. А мой — настоящий. Начнем?

Только теперь я поняла, что внезапно появившийся воин не кто иной, как Тера, пытающаяся меня спасти. Куда она лезет, наивная девчонка, против матерого врага? Почему Жук не сказал ей, что кольца у него? Где теперь Жук? Что будет с Терой?

— Не хочешь на мечах? — вздохнул старик. — Тогда давай организуем магический поединок.

Король сделал легкое движение, и Теру накрыло прозрачным колпаком, утыканным мечами со всех сторон, словно на представлении иллюзиониста в цирке. Девушка замерла в немыслимой позе, пытаясь не наткнуться на острые лезвия, и застонала в отчаянии.

— Кто к нам с мечом придет, от меча и умрет, — назидательно продекламировал король.

— Отпусти ее! Она ни в чем не виновата! — беспомощно закричала я, даже не надеясь, что он меня послушается.

— Она первая начала, я ее не трогал. Сидела бы дома и не высовывалась, дольше бы прожила.

Конус с недвижимой Терой поплыл в сторону и скоро скрылся в стене.

Моя ненависть к Великому королю вскипела с еще большей силой, но что я могу сделать?

Я не придумала ничего лучшего, как размазать по лицу яркую косметику, так индейцы разрисовывали себя перед боем.

— Может быть, ты теперь хочешь меня напугать? — снова захохотал злобный старик. — Давно люди так не веселили меня. Но всему приходит конец. Вот конец и твоей игре. Отдай Урбонус!

— У меня нет его!

— Отдай кольцо!

Я отчаянно замотала головой. Интересно, если бы оно было у меня, я отдала бы его или нет? Иногда и самой интересно, как бы ты поступила в той или иной ситуации. Но этого я не узнаю уже никогда.

— Тебе больше никто не придет на помощь! Отдай Урбонус!

Великий король приближался.

Я вцепилась в трубу, пытаясь придумать хоть что-нибудь. Безрезультатно.

Глава 21 КОРОЛЕВСКИЕ ТАЙНЫ

— Отдай кольцо! — Длинный меч взлетел в руках моего врага и нацелился прямо на меня.

И вдруг, в последнюю секунду, появилось новое действующее лицо. На ложе из зеленых лиан, выращенных заклинанием, поднялась старая ведьма. Она уже сменила личину патрульного на свой привычный вид. Но сейчас этот вид был грозен, очень грозен. Ее седые волосы и длинное платье словно развевались на отсутствующем ветру, стояла она прямая, как палка, а в обеих руках светились яркие энергетические шары.

— Стой, негодяй! — закричала бабка, замахиваясь, и вдруг выронила оба шара (они с треском рухнули вниз, под туманный покров) и бросилась к старому королю с криком, полным отчаяния и надежды, безумия и веры, ненависти и любви:

— Гаенус!!!

Великий король встрепенулся, бросил меч и подхватил падающую в его объятия старуху:

— Ара!!!

* * *

Спустя полтора часа мы уже сидели все вместе в тронном зале дружной компанией и обсуждали случившееся.

Как же я раньше не догадалась, что Ара — это пропавшая давным-давно принцесса из Пракии! Но как я могла догадаться? Ведь ей в таком случае должно быть чуть ли не сто сорок лет! А кто бы мог подумать, что Великий король Центрального королевства — не кто иной, как один из близнецов-принцев из рода Тортильяков, сбежавший из Пракии в подземелье с группой последовавшей за ним молодежи, а затем таинственно пропавший. А сколько лет ему? Ведь он старше своей возлюбленной. Кто бы мог подумать, кем окажется наш страшный враг?

К счастью, узнав в изрезанной морщинами старухе (не знаю, как это возможно?) свою первую любовь, король тотчас прекратил всяческие покушения на мою жизнь. Да и не до того сразу стало. Энергетические шары, которыми бабка собиралась уничтожить злобного монстра, упали вниз и стали причиной пожара. Так что его ликвидация оказалась проблемой номер один, за решением которой я наблюдала все с той же платформы, кашляя в поднимающемся вверх дыму.

К счастью, огнетушители работали исправно, и источники пожара вскоре были залиты густой пеной. Все же права я была: магия Центрального королевства гораздо ближе к науке и технике нашего мира, чем к истинной магии — хотя кто знает, что это такое?

После этого, по требованию бабки, так внезапно вновь ставшей возлюбленной короля, были выпущены на свободу Жук и Тера. Еще до этого я спустилась на своей платформе вниз. Мои друзья оказались живы и здоровы, король и не думал их убивать, все это были хитро разработанные трюки, но для зрителей очень даже реалистичные. Мой проводник был грязным и растрепанным после пережитых приключений, ему дали возможность умыться и переодеться. А Тера надела какую-то левую личину серенькой девушки.

Только после этого Гаенус и Ара смогли расспросить друг друга о жизни, и мы тоже попробовали во всем наконец разобраться.

Сидя рядышком на мягких диванах в тронном зале, король и его возлюбленная не сводили друг с друга сияющих глаз и даже сдували друг с друга пылинки.

— Любимый, я даже не надеялась, что ты жив, что я снова смогу увидеть тебя. Как ты стал Великим королем Центрального королевства?

— Ты помнишь, дорогая моя, день твоей свадьбы с моим братом Аргимусом? Я презирал его за мягкотелость и слабый характер. Я был поражен, когда отец отдал ему, послушному и исполнительному, все, а мне, перспективному и умному, ничего. Аргимус даже к тебе не имел никаких чувств, он просто исполнял волю отца. А я, я любил тебя страстно и бесконечно, и сейчас моя любовь стала только сильнее, наполнилась новым пониманием и смыслом.

Он провел по седым волосам сидящей рядом старухи, и было понятно, что с силой их чувств, переживших почти полтора столетия, не сравнится даже вспыхнувший огонь первой любви.

— Ты помнишь, Ара, как я спросил, согласна ли ты бросить все и уйти вместе со мной? Ты ответила, что я пришел поздно.

— Мой отец знал, что я против брака с Аргимусом, но боялся, что ты можешь помешать свадьбе. Поэтому он привел меня к будущему супругу в ночь перед свадьбой, и я стала его женой еще до бракосочетания.

— О, любимая моя, — обнял Ару король, — это не было бы преградой для нашей любви! Тебе следовало рассказать мне все сразу! Тогда не прозвучали бы те ужасные слова проклятия, касавшиеся всего рода Тортильяков.

— Что было, то прошло. Но что случилось с тобой после свадьбы? Мне сказали, что ты ушел в подземелья, но больше я ничего о тебе не слышала.

— Все так и было. Я и мои приближенные поселились в пещерах, где вначале было довольно удобно жить, но климат и условия жизни все ухудшались. Я догадался, что виной всему ненависть, которую копили мои соратники. А моя ненависть испарилась довольно быстро, я жил только мыслью о тебе — о том, что ты живешь в подобающих условиях, что тебе хорошо. Я был рад, что ты отказалась идти со мной. Но и сам я не мог больше там оставаться. Я пытался объяснить все своему племени, но они меня не поняли. Тогда я ушел, оставив в тайнике кольцо, которое помогло бы выбрать нового вождя.

— Это Снежный Барс? — спросил Жук, выуживая из карманов своего одеяния серебряное колечко и протягивая мне.

— Он, — кивнул головой король. — Но почему он у вас?

— Он не нашел хозяина среди местных, — ответил за меня охотник на снупсов. — Потом Неневеста вам расскажет, как это произошло. Продолжайте свой рассказ.

— Раз Снежный Барс выбрал хозяйку, так тому и быть, эта вещь старинная, знает, что делает. Береги его, и он тебя сбережет.

Я кивнула.

— Покинув подземелье, я вышел далеко от Пракии и решил никогда не возвращаться туда, чтоб не нарушать покой моей любимой. Я направил свои стопы в Центральное королевство, где в свое время изучал основы и законы окружающего мира, то, что у нас называют магией. Король Лагут, который в те времена правил королевством, был уже стар. С радостью обучал он наукам меня, принца одной из Западных держав. У него не было наследников, поэтому, когда я вернулся во второй раз, он предложил стать его преемником. Я согласился. Так я стал Великим королем Центрального королевства, настоящее мое имя знал только Лагут. Возможно, я был чересчур категоричен и строг, но создал своей стране такую репутацию, которая отбила у стран Западного королевства охоту общаться с нами, я хотел только покоя.

— А как насчет Восточных земель? — влезла в разговор я. — С ними вы поддерживаете контакты?

— Восток — дело темное, Неневеста, — покачал головой Гаенус. — Туда лучше не соваться.

Как многообещающе звучит…

— А для чего ты охотился за Неневестой? — спросила бабушка Теры.

— Она меня не интересовала, мне нужно только кольцо, которое я увидел, используя телепатическое зрение, у нее на пальце.

— Урбонус? — переспросила я.

— Он самый. Древняя реликвия неизвестного происхождения, одно из серебряных колец силы, созданных, по предположению, одним из древних, уже канувших в вечность народов.

— Зачем? — почти хором воскликнули мы.

— Не очень хотелось вам об этом говорить, — замялся Гаенус.

— Говори! — твердо приказала Ара.

— Видите ли, некий придурок, даже не из нашего измерения, нарушил гармонию энергии, на которой основывается наш мир. Если ничего не предпринять, Карритум погибнет. А с помощью Урбонуса можно восстановить гармонию и предотвратить конец света.

— Значит, ты, дорогой, искал кольцо…

— …для того чтобы спасти этот мир, — продолжил мысль Великий король.

Мы дружно облегченно вздохнули.

— Я, когда случайно заметил у незнакомой девушки на пальце это колечко, чуть с ума не сошел от счастья. До этого я не видел ни единого шанса спасти Карритум. Розыск объявил по всему королевству, патрульные отряды разослал в немыслимом количестве, глаза-поисковики, все дороги свел к этому замку.

— А ты не мог подумать, что у этой девушки точно такая же цель, как и у тебя? — спокойно поинтересовалась Ара.

— Что? У нее?.. Так вы знали?!

— И не только знали. Неневеста идет, преодолевая на пути все преграды, чтобы выполнить одну-единственную миссию, спасти наш мир, а ты всеми возможными способами препятствуешь ей в этом!

— Я? Да я подумать даже не мог! Я препятствую! Когда я все делал… — Ошеломленный Гаенус запнулся, затем сполз с дивана и стал передо мной на колени:

— Неневеста! Простите меня, старого дурака…

— Ну что вы, ваше величество! — воскликнула я, поднимая старика.

— Дурак, он дурак и есть, — уверенно сказал о себе Гаенус. — Чем же мне загладить теперь вину перед Неневестой, перед всеми вами, перед миром?

— Примерным поведением, — многозначительно склонила голову Ара.

— Согласен, на все согласен! Только, любимая, расскажи теперь о себе, я использовал для поддержки здоровья специальные напитки из трав. А как удалось тебе так хорошо сохраниться, ведь столько лет прошло? Как ты жила все эти годы?

— Я вышла замуж за нелюбимого мною Аргимуса, но думала только о тебе.

Боги дали мне сына, я очень его любила, но твое проклятие начало действовать, и члены семейства Тортильяков стали уходить из жизни один за другим. Мне стало жутко. Я понимала, что не смогу уберечь сына, если проклятие не будет снято. И в один прекрасный день я попрощалась с ним и ушла, ушла ради будущего всего нашего рода. Я прихватила с собой книги, которые были заперты в твоей лаборатории, — думала, смогу их использовать, но не все, далеко не все было мне понятно. Я уединилась в лесу у границ Центрального королевства и изучала древнюю магию по всем источникам, каким только можно было ее найти. Я мало что почерпнула из твоих книг, но неподалеку жила настоящая ведьма, которая передала мне накопленные за долгие годы жизни знания. Но все мои попытки были пустыми, я не могла снять проклятие. Издалека наблюдала я, как уходят один за другим потомки славного рода, и ничего не могла сделать. Поколения менялись. Когда из Тортильяков остались только король Генрих и принцесса Маргарет, я поняла, что род королей угасает на моих глазах. И тогда я решила похитить свою дальнюю наследницу и воспитать самой вдали от королевских интриг. Я думала, что покинув королевский двор, она сможет избежать и опасности. В этом мне помогла сестра королевы, Клементина. У нее были свои планы насчет престола. А я всего лишь хотела спасти последнюю из моего рода. Маленькая принцесса оказалась прелестным ребенком. Я не смогла сама воспитывать своего сына, поэтому всю нерастраченную любовь, всю нежность отдала моей дорогой наследнице. Я начала учить девочку магии, чтобы она могла менять личину, и ее никогда бы не отыскали. Но кто видел более своенравное дитя? Ей не хочется жить в уютном домике, ей хочется бродить по свету и попадать в переделки…

— Значит, я — королевского рода? — изумилась Гера. — Почему мне никто до сих пор об этом не сказал?

Значит, моя новая подружка и есть пропавшая принцесса Маргарет, за которую приняли меня? Вот это да! Как же я сразу не догадалась? Ведь если ее имя прочесть задом наперед, то как раз и получится Тера Грам. А еще предсказание цыганки из Лакуты, что принцесса найдется, как только с неба исчезнет луна! Как только первый естественный спутник Дакота пропал, тут Тера от бабки сбежала и отправилась куда? Правильно, в Западные королевства. И она бы до Пракии дошла, если б меня не встретила и не повернула в противоположную сторону. Короче, это я помешала сбыться предсказанию. Точнее, не полностью помешала, я не нарочно выдала себя за принцессу, а настоящей не дала дойти до родных королевских покоев. Ой, как все запутано…

— Так, значит, ты — прапраправнучка Ары? — повернулся к девушке Великий король.

Та настороженно отодвинулась, пытаясь переварить новую информацию. Не просто осознать, что ты последняя наследница древнего королевского рода.

— И не только моя, — задумчиво протянула бабка.

— Ну да, да, еще моего негодяя-брата Аргимуса…

— Ммм… Не совсем…

— То есть? — сделал Гаенус круглые глаза, обернувшись к своей престарелой любимой.

Бабка отвела глаза в сторону и вздохнула.

— Это то, что я подумал, Ара? — спросил тихо Великий король.

Бабка снова вздохнула и кивнула утвердительно.

— Внученька, родная, — потянулся вдруг к Тере с умильной улыбкой Гаенус.

— Я не поняла, — отодвинулась девушка, настороженно бросая косые взгляды на окружающих.

— Так получилось, что отцом моего сына успел стать Гаенус до того, как мой покойный папаша отдал меня в жены его брату.

У меня самой глаза на лоб полезли. Эти старики еще те были в молодости!

— Но почему ты не сказала мне этого раньше? — воскликнул король.

— Когда я сама узнала об этом, меня уже готовили к браку с Аргимусом и никуда не выпускали.

— Но ты видела меня на свадьбе! Я звал тебя с собой, но ты ответила: «Поздно!»

— Конечно, было поздно! Я увидела тебя после венчания и уже произнесла все обеты. Я уже принадлежала Аргимусу!

— Я бы забрал тебя, несмотря ни на какие обеты!

— Куда? В изгнание? В подземелья? Я хотела, чтобы мой сын — наш сын — жил в нормальном мире, под солнцем, и в свое время занял трон Пракии, которого лишили тебя, его отца!

— И я проклял собственного сына!

— Ты проклял весь род Тортильяков, и это коснулось не только его, но и всех наших с тобой потомков.

— Если бы ты знала, сколько раз я раскаивался, что эти слова в гневе сорвались с моих уст… Но я даже не думал, что проклятие начнет сбываться…

— Мы часто говорим, не думая, а после жалеем об этом.

— Теперь, когда я узнал, что мое зло уничтожало моих же потомков, я понял, что не заслуживаю даже прощения, мне незачем дальше жить… — опустил голову Великий король, закрыв руками лицо. Он сорвал с головы обруч-корону и отшвырнул в дальний угол.

Из его горла вырвались приглушенные рыдания, и он показался вдруг таким маленьким и несчастным, что мне стало его жаль.

Ара склонилась над стариком и начала гладить его по седой лысеющей голове, словно маленького ребенка:

— Ну вот, ты снова пытаешься выбрать самый легкий путь. Тебе с самой юности недоставало твердости в характере. Проще всего сейчас уйти из жизни, как однажды ты Ушел из Пракии, оставить все как есть и даже не попытаться исправить собственные ошибки. Будь мужественным, Гаенус! Будь наконец-то настоящим мужчиной!

— Но разве могу я что-то исправить теперь?

— Еще как можешь. Перед тобой твоя наследница, твоя Маргарет, ты можешь вернуть ей трон Пракии, если только снимешь свое проклятие. Это так просто!

— Но я не могу! — поднял полные отчаяния глаза король. — Я уже пытался сделать это и думал, что у меня получилось, но теперь понимаю, что нет. А может, и получилось? Может, уже и нет никакого проклятия? — вдруг встрепенулся он с надеждой в голосе.

— Есть, — хмуро ответила старуха.

— Откуда такая уверенность? Да оно за давностью лет должно было уже самоуничтожиться!

— Нет.

— Откуда ты знаешь?

— У меня нет рецепта вечной жизни, но я нашла заклинание, способное привязать жизнь к какому-то значительному событию в будущем.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что раз я еще жива, проклятие действует, и род Тортильяков в опасности. Я должна жить, пока угроза висит над моей любимой Маргарет.

— Значит, — Гаенус схватился руками за голову, — если удастся снять проклятие с Маргарет и ее будущих детей, в тот же момент я потеряю навеки тебя?!

Ара склонила голову. В зале повисла тяжелая пауза.

— Гаенус, — потрогала я за плечо окаменевшего от горя короля, — ведь вы великий маг, кто мешает вам оживить бабушку Ару после ее кончины?

— Моя магия — это наука! Я использую законы и свойства мира, в котором мы живем. Я знаю травы, которые могли бы поднять человека даже со смертного одра, но я не умею оживлять мертвых!

— Так пусть Маргарет никогда не возвращается в Пракию. Тем более что там ее, действительно, поджидает опасность в лице Клементины и ее сыночка, претендующего на престол. Насколько я понимаю, у вас нет ни жены, ни детей, вы можете завещать все Центральное королевство своей единственной наследнице, — предложила я.

— Это не выход, — отрезала бабка, — проклятие не привязано к трону Пракии, следовательно, здесь ей все равно не будет безопасно. Значит, проклятие необходимо снять.

— Хорошо, — кивнул Гаенус, — я подумаю над этим. Но сначала следует помочь Неневесте спасти Карритум, в противном случае все разговоры о проклятии бессмысленны. Все и так погибнут.

Маргарет кивнула:

— Действительно, об этом мы подумаем позже.

— В вашем распоряжении весь замок, можете отдыхать, развлекаться, — развел руками Великий король.

— Развлекаться некогда, — сделала предупредительный знак рукой Ара. — Лучше походите по городу, порасспрашивайте о Восточных землях, возможно, что-то и разузнаете.

— Конечно, — согласился Гаенус, — только я вначале велю передать по всем каналам, что Маргарет — моя единственная наследница, а Ара — моя супруга…

— О! — воскликнула бабка.

— Супруга, и никак не менее! Если все окончится благополучно, мы скрепим наши отношения венчанием, но и без него наши общие потомки свидетельствуют о нашем браке, ведь настоящие браки заключаются не на земле, а на небесах. А Неневесту и этого смелого юношу провозглашаю лучшими друзьями моей наследницы.

Великий король хлопнул в ладоши, и в зал вплыли несколько камер-глаз, закружили перед нами, замигали огоньками.

Короче, из государственной преступницы в розыске я тут же превратилась в персону номер… ну, пусть не один, но, после короля, Ары и Маргарет… номер четыре в Центральном королевстве. Здорово!

Мы оставили Гаенуса и бабку наедине, им есть о чем поговорить, а сами последовали совету Ары и разбрелись по столице. Наверное, устали мы быть вместе, поэтому договорившись встретиться к вечеру в замке, каждый пошел своей дорогой по Думраду, который теперь стал для нас самым безопасным местом.

Я люблю гулять в незнакомом городе, и одиночество мне в этом не помеха. Старые города — как люди, с ними можно общаться, их можно слушать, их можно расспрашивать, они любят поговорить с тобой. Я слышу их разговор в городском шуме, в дыхании ветра, в шелесте катящихся по мостовой бумажек; я читаю их сообщения в квадратах окон, в игре теней на старинной стене, в чумазых детях, бегающих около домов. Я чувствую, что город живой, я ощущаю жизнь в растрескавшейся кладке храма, в шершавой коре выросшего посреди площади дуба, в нагревшейся на солнце скамье…

Так, не спеша прогуливаясь, я совершенно забыла о цели своего путешествия и забрела куда-то на окраину. Ничего о Восточных землях не узнала, зато отдохнула душой. Хорошо-то как! Только уже пора возвращаться и по пути постараться раздобыть хоть какие-нибудь сведения. Я повернулась и пошла, поглядывая по сторонам. У кого же спросить? А?

Район, в который я забрела, был какой-то грязный и не очень симпатичный, здесь пахло сыростью, лучи солнца словно обходили это серое сумрачное место. Мне и самой захотелось побыстрее выйти на открытое пространство, и я ускорила шаг. И вдруг увидела вывеску «Обмен валют» над дверями ободранного грязно-белого здания. Вот это удача! Я даже не думала искать специально такое заведение, а где еще более реально разузнать что-нибудь о чужой стране? К тому же здесь, скорее всего, можно будет обменять пфинги на деньги, которые ходят в Восточных землях. Я направилась к зданию, но тут же зацепилась за валяющийся прямо на дороге ящик и порвала свои любимые джинсы гвоздем. Чертыхнулась, разглядывая дырку, и пошла дальше. Неожиданный порыв ветра бросил мне в глаза подхваченный на улице мусор, я заморгала, начала протирать их кулаками. Наконец выступившие слезы выбыли попавший в глаза песок, и я продолжила путь. Около самого здания серая птичка, промелькнув прямо передо мной, ударилась в грязное окно, едва вырулила в падении и понеслась дальше. И вы скажете, что город не предупреждал меня? Но я послушалась не своего сердца, торопящего меня к замку, и не примет, посланных мне, а голоса разума, который заставлял зайти в поисках информации в это неприятное место, и переступила порог.

В полумраке большой, почти пустой комнаты я разглядела стол, за которым сидел, обложившись бумагами, маленький человечек мышиной внешности и что-то сосредоточенно писал. Ну вот, совсем не страшно.

Дверь за моей спиной захлопнулась, я оглянулась. У входа, опираясь на огромный кривой меч, стоял лысый верзила, смахивающий на гориллу. Я вздрогнула. Хотя все правильно, в заведении, где работают с деньгами, и должна быть охрана.

— Проходите, дорогая!

Я обернулась на голос. Мышеподобный человечек с неприятной улыбкой, обнажающей два крупных гнилых зуба, указывал мне на сиденье рядом с ним. Я прошла в глубь комнаты и села на краешек стула.

— Что меняем? — писклявым голоском спросил хозяин заведения.

— Меня интересуют деньги, которые ходят в Восточных землях.

Мой взгляд упал на табличку над головой человечка.

Крупными кривыми буквами было написано:

«КЛИЕНТ ВСЕГДА ПРАВ»,

а внизу гораздо более мелкими продолжено:

«пока жив».

И мне это очень не понравилось.

Глава 22 КЛИЕНТ ПРАВ, ПОКА ЖИВ

Может, уйти, пока не поздно? Или уже поздно? Я оглянулась на свирепого вида охранника с кривым мечом у двери. Похоже, что пользуются этим сомнительным заведением разбойники с большой дороги, сутенеры и контрабандисты, у которых налажены постоянные контакты, а случайные посетители, чужеземные путешественники заходят сюда с деньгами только один раз. И не выходят.

У меня тоже при себе есть деньги. Но я должна выйти отсюда, или я — это не я.

— У вас имеются восточные ре, дорогая? — слишком уж сладко протянул человечек. — Тогда сер Граунд к вашим услугам.

Ага, значит, о таких деньгах он знает, и кое-какие контакты с Восточными землями все же существуют.

— Нет, многоуважаемый сер Граунд. Я как раз хотела бы приобрести немного этих ре для себя. Каков на данный момент курс?

— А у вас какая валюта?

— Пфинги.

— Тогда пять к одному. Пять золотых пфингов к одному восточному ре.

— Дороговато. — Я приподнялась, опираясь ладонями на стол.

— Но мое заведение — единственное, где можно выменять восточную валюту. Больше вы нигде не найдете. Сами знаете, контакты с Восточными землями ограничены практически до нуля.

— Хорошо, я согласна.

— И сколько вам нужно ре? Один, два? Для коллекции?

— Для путешествия.

— На Восток? Вы, наверное, сошли с ума, дорогая?

— А вы разве не слышали, что Великий король снаряжает экспедицию в этот до сих пор не исследованный район? О, — я оглянулась, — да у вас нет Дома новостей! Потому-то вы ничего и не знаете!

Действительно, это было первое встреченное мною помещение без шара-телевизора.

Сер Граунд почесал затылок.

— Так вы меняете деньги не для себя? — Он покосился на мою сумку, висящую на плече.

— Для королевской экспедиции. Сколько вы можете предоставить ре на завтра? По максимуму?

— По максимуму? Двести, точнее… — он порылся в бумагах, — двести пятьдесят четыре ре. И еще триста девяносто один мон.

— Курс?

— Один пфинг — десять монов. Итого, — он быстро защелкал костяшками на счетах, — все ре и моны вы можете выменять всего за тысячу триста девять пфингов. Один мон — бесплатно, бонус. Пойдет? — вопросительно взглянул на меня.

— Я сообщу Великому королю ваше предложение, — поднялась я.

— Может, обменяете сегодня несколько монет? — Меняла снова покосился на мою сумку. — Хотелось бы проверить ваши пфинги, а вы бы посмотрели мои ре.

— Вы не доверяете Великому королю? — сделала я круглые глаза.

— Ну что вы, что вы!

— Тогда готовьте на завтра деньги. К обеду.

— Да-да, конечно. Приходите, все будет готово. Все равно больше нигде вам ре не достать, — залебезил сер Граунд.

— Тогда, до свидания, многоуважаемый!

— Вы точно ничего не хотите выменять сегодня?

— Завтра, все завтра.

Сер Граунд бросился провожать меня, то и дело бросая косые взгляды то на стоящего у двери охранника, то на мою сумку. Он честно боролся с желанием немедленно проверить ее содержимое. Но надежда отхватить завтра куш побольше все же перевесила. Только у самой двери он не выдержал и закричал:

— Залог! При таких крупных сделках мы всегда берем залог! — И попытался ухватиться за мою сумку.

— Я уполномочена только узнать о курсе и наличии валюты в вашем заведении, наличных у меня нет! — отрезала я.

Сер Граунд сглотнул слюну и бросил грубо охраннику:

— Пропустить!

Выйдя из сомнительного заведения под названием «Обмен валют», я буквально спиной почувствовала прожигающие меня взгляды и оглянулась. В проеме двери виднелись головы хозяина-менялы и его охранника, — видимо, они до сих пор гадали, правильно ли поступили, отпустив меня. Я помахала им ручкой и двинулась медленно дальше. Больше я не оглядывалась, пока не подошла к черному замку, который в лучах заходящего солнца казался багряным. Здесь меня уже ждали и начинали беспокоиться — оказывается, я пришла последней.

За ужином мы стали делиться сведениями, которые удалось получить.

— Я походил по местным забегаловкам, — начал Жук (естественно, где бы ты еще мог провести время?), — и узнал вот что. Сунуться в Восточные земли может только человек, не дорожащий собственной жизнью, или сумасшедший.

— Ну это мы и так знали.

— Восточные земли и Центральное королевство разделяет река Забытья. На берегу, где-то на юго-востоке, находится хижина, где живет Перевозчик. За определенную плату он может перевезти на другой берег, но рискнувшие на этот шаг назад не возвращаются, они забывают обо всем и остаются там, если выживут.

— Откуда это известно?

— Иногда видят ушедших по ту сторону реки, потом они уходят в глубь страны. А что происходит с ними дальше, никто не знает, они не возвращаются.

— Значит, к реке можно подойти?

— Можно, около реки никто не живет, кроме Перевозчика, ни с этой стороны, ни с той, так как она кишит небольшими рыбками, пиратами, которые настолько прожорливы, что за считаные минуты оставляют скелет от рискнувшей напиться воды коровы.

— Враки, — сказала Тера.

— Не враки, у нас тоже такие рыбки есть, пираньями называются, — поддержала я Жука.

— Перевозчик соглашается перевозить только одиноких путников, компанией лучше и не подходить.

— Это все? — спросила Ара.

— Все.

— А я всего лишь купила книгу «Восточные сказки», — Тера положила на стол толстую книгу в черном кожаном переплете с золотыми полосками.

Ба! Точно такая же была у меня в детстве! Только сказок не помню. Нужно перечитать, из них можно узнать хоть что-то о крае, куда отправляемся.

— Маловато сведений, — вздохнул Великий король. — А я, перелистав архивы, нашел только, что существует Верхний Восток, Средний и Нижний Восток. В Среднем властвуют темные силы, царит беспредел, и живут всякие жуткие существа. Верхний Восток располагается на обширном плато, хотя и гораздо меньшим по площади, чем Нижний, и там обитают высшие существа. В Нижнем обитают человеческие племена. В древнейшие времена темные и светлые силы находились в постоянном противостоянии, но давным-давно было подписано между ними соглашение о невмешательстве. Теперь сферы их интересов не соприкасаются.

— Короче, придется идти практически втемную, — покачала головой старая ведьма. — А отправляться в чужую страну без денег, без консультации, это…

— Деньги выменять не проблема, — наконец-то вставила я свое слово.

— Я обошел всех менял в городе, — шикнул на меня Жук, — ни у кого восточных денег нет, никто ничего не знает.

— А я зашла в одно заведение, и там пообещали двести пятьдесят четыре ре и триста девяносто монов всего за тысячу триста девять пфингов. Правда, у меня столько нет…

— Откуда?! — вскричал Жук. — Откуда у них восточные монеты?

— Нужно знать злачные места, — пожала я плечами. — Там, где бывают контрабандисты, можно отыскать монеты любой страны, даже закрытой для посещений.

Я рассказала королю о местонахождении левого «Обмена валют» в его столице. Он пообещал завтра отправить делегацию за восточными деньгами и наотрез отказался брать для обмена мои пфинги.

— Я должен хоть чем-то искупить свою вину перед тобой, Неневеста, — сказал он. — Это ничтожная услуга, которую я могу для тебя сделать.

Я не особо отпиралась. Из шестисот пфингов у меня,после дорожных расходов, уже осталось пятьсот десять, да еще двести я должна проводнику, как только подойдем к границам Восточных земель. Так что лишние деньги мне не помешают.

— Итак, следует решить, как перебираться через реку Забытья, — сказал Гаенус. — С Перевозчиком, мне кажется, лучше не связываться.

Увидев, как здесь относятся к одиноким путникам, как спешат освободить их от груза денег, я и сама не очень рвалась познакомиться с сомнительной личностью.

— А ведь можно взять где-то лодку и переправиться самостоятельно в другом месте, — предложила я.

— Пираты разгрызают обычное дерево, — сказал Жук. — Думаешь, ты самая умная, и никто до тебя этого не делал?

— А у Перевозчика лодка не из обычного дерева?

— Говорят, из железного дуба, произрастающего только в Восточных землях.

— Возможно, наш Великий король найдет средство, укрепляющее дерево?

Гаенус склонил голову:

— Возможно, но для этого нужно время, необходимо попробовать разные смеси, поэкспериментировать.

— Думаю, немного времени у нас есть, — решила я.

Не помешает отдохнуть и набраться сил перед новым путешествием.

Вечером я легла в приготовленной для меня красивой комнате в бежевых тонах и начала читать «Восточные сказки».

Первой попалась сказка о лисе. Оказывается, на Востоке многие животные являются оборотнями. И неудивительно, если пишут, что лисе было более тысячи лет, то должна она была за это время как-то совершенствоваться. А так как лисы от природы хитры, ловко притворяются и заметают следы, то за тысячелетия могли научиться притворяться даже человеком.

А еще лисы и барсуки могут навести на человека морок, обморочить. Я вспомнила, писали в одной газете, что в даже в XX веке одна лиса обморочила водителя поезда так, что он увидел встречный состав, которого на самом деле не было. Он не знал верный способ: чтоб увидеть сквозь морок, нужно всего-навсего послюнить бровь. Сказки, конечно.

Потом была сказка о дочери морского царя, которая вышла замуж за человека, но родить ребенка могла только в своем естественном виде — крокодилицей. Сказка про тэнгу — небесную собаку с длинным носом-клювом, птичьими когтями, поражающую людей и зверей безумием. Про водяного человека — каппу, покрытого чешуей…

Я незаметно задремала с раскрытой книгой в руках и Уже видела персонажей прочитанных сказок, — они входили в мой сон, не спрашивая разрешения, ведь двери были открыты…

А потом я услышала шум, и ко мне в комнату ворвалась вся компания с криками:

— Вторая луна исчезла! Рунама исчезла!

Глава 23 ПЕРЕВОЗЧИК

Книга сказок выпала из моих рук и захлопнулась, сказочные персонажи растворились, словно в тумане. Я вскочила с кровати, пытаясь сообразить, чего от меня хотят, — чтоб я повесила на небо луну?

— Нельзя больше медлить, — отдышалась наконец старая ведьма, — времени мало, очень мало. Придется с утра отправляться и нанимать Перевозчика.

— Хорошо, — устало произнесла я.

И стоило меня из-за этого будить? Завтра и сообщили бы.

— Исчезла вторая луна, ты поняла это, Неневеста? — уточнил Жук.

— Да. — Что-то я сама на себя не похожа, чересчур спокойная.

— И тебя это не трогает?

— Зачем так шуметь? Это и должно было случиться.

— Но не так быстро. Это значит, что конец близок!

— Не совсем, на небе еще две луны осталось, — сонно произнесла я. — Отстаньте вы от меня, я имею право выспаться перед дорогой?

— Значит, тебя это совершенно не волнует? — спросила бабка.

— Если я буду волноваться, луна вернется? — вопросом на вопрос ответила я.

— Не вернется.

— Значит, не волнует. Обо всем остальном поговорим завтра. — Я натянула на себя одеяло и отвернулась.

— Я говорил вам, что будить Неневесту — себе дороже, — услышала, засыпая, голос Жука. — Еще хорошо, что не пришибла никого…

* * *

Утром будить меня отправили Теру. Оказалось, все уже готовы к труду и обороне, у всех была бессонница из-за повышенного беспокойства, и только я одна спала здоровым сном ребенка или праведника, кому как больше нравится.

Короче, меня ждал горячий завтрак (омлет с ветчиной и помидорами), а вот у всех остальных не было сегодня не только сна, но и аппетита.

Основательно подкрепившись перед дорогой, я собралась попрощаться с Великим королем, бабушкой Арой и Маргарет, но вдруг сообразила, что все они одеты в походную одежду и с большими сумками-рюкзаками за плечами. Решили меня проводить до реки Забытья? Отлично!

Еще веселее мне стало, когда увидела, что Гаенус приготовил для нас пять «самоходных коней», новеньких, только с конвейера, блестящих, прямо рвущихся с места в карьер.

Мы оседлали железных коней и рванули вперед. Первым ехал Жук, выполняя миссию проводника. Хотя, предполагаю, что эти места он знает лишь понаслышке, а нас ведет наугад, на юго-восток, где, как рассказывали, находится жилище Перевозчика.

Дорога, благодаря скутерам, превратилась в праздник. С ветерком промчались мы по городу, затем, оставив Думрад далеко позади, покатили мимо полей, садов, деревенек все дальше и дальше на восток. Вот закончились жилые районы, и конькам пришлось ехать по бездорожью, что почти не сказалось на их скорости.

Я показала Гаенусу поднятый большой палец. Классные «кони»!

— Вседорожники! — крикнул он мне, довольно улыбаясь.

Мы ехали еще какое-то время, но вот впереди показалась голубая лента реки.

Жук поднял руку и остановился на вершине невысокого холма. Вниз шла дорога, но отсюда открывалась такая панорама, что стоило остановиться.

Впереди, в зелени сочных лугов и темных пушистых кустарников, поблескивала на солнце река Забытья. И ничто не говорило о том, что она населена смертоносными маленькими рыбками-пиратами. Справа вдалеке виднелся черный кубик постройки, видимо, та самая хижина, в которой живет Перевозчик.

— Коней придется здесь отпустить, — заявил Гаенус.

Жалко, мне очень нравилось ехать на «лошадке». Я нехотя слезла на шелковистую траву. Был бы паром, переправилась бы прямо со своим железным другом.

Но парома не было, «самоходные кони» отправились домой. Интересно, зачем Гаенус, Ара и Маргарет отпустили своих? А как они будут назад добираться?

Мы прошлись холмом, не спускаясь к реке, пока Гаенус не остановил нас:

— Отсюда вид, как на ладони, Жук пойдет к Перевозчику, а мы посмотрим, что случится с ним на том берегу.

— Но Жук не идет со мной в Восточные земли! — воскликнула я.

— Иду, — буркнул охотник на снупсов.

— Но ты же не собирался!

— Не собирался, не собирался, а теперь собрался, — огрызнулся мой проводник.

— А если он, действительно, все забудет, как рассказывают? — спросила я.

— Будем надеяться… — начала бабка, но я перебила ее:

— Надеяться не надо, надо действовать наверняка!

— И что ты предлагаешь?

— Нужно как-то обезопасить его, сделать так, чтобы он вспомнил нас… Придумала! Нужно написать ему на руке письмо!

Я всегда так поступала, если нужно было что-то важное не забыть: писала на ладони какое-нибудь слово или рисовала значок.

— Есть чем писать?

Гаенус протянул мне химический карандаш.

— Отлично! — Я взяла руку проводника. Нужно написать коротко и емко, так, чтобы он все понял. Я немного подумала, а затем вывела на ладони: «Твои друзья на том берегу!»

— А если он забудет буквы и не сможет прочесть? — спросила Тера.

— А на этот случай у нас есть еще одна рука. — Я взяла другую руку охотника за снупсами и повернула к себе вторую ладонь. Если он не поймет моего письма, то поймет рисунок. Я начертила посередине две волнистые линии (это река), на одном берегу нарисовала человечка, а на другом — еще четырех, машущих над головами руками.

— Он поймет? — спросила Тера, рассматривая рисунок.

— Конечно! С той стороны он будет один, значит, посмотрит на противоположный берег, увидит нас и все вспомнит.

— Нормально, — одобрила бабка, — это дает нам какую-то надежду, — и кивнула Жуку: — Теперь можешь идти.

— Жук, ты можешь остаться, — сжала я его руку, — никто тебя не заставляет, мои слова забудь…

Но охотник вырвался без единого слова, махнул нам на прощание рукой и побрел по направлению к хижине.

А мы залегли за кустами в высокой густой траве и стали ждать.

* * *

Мой проводник не спеша подошел к жилищу Перевозчика и скрылся с наших глаз. Вскоре из хижины показалась знакомая фигура охотника. С ним рядом шел хозяин в мешковатом черном плаще до земли. Капюшон был так низко опущен, что, думаю, даже Жук не мог разглядеть его лица, хоть и находился рядом. Они прошествовали к берегу, где в зарослях кустарника пряталась небольшая лодка. Охотник за снупсами и Перевозчик забрались в лодку.

Мы не сводили с плывущих через реку Забытья глаз, стараясь сообразить, где подвох. Но все было спокойно. И только когда лодка преодолела две трети дороги, Перевозчик вдруг поднялся перед своим пассажиром и приподнял капюшон. Нам не было видно, кто же прятался под капюшоном, но Жук отшатнулся и чуть не свалился в воду. С трудом восстановив равновесие, мой проводник присел, прижавшись к противоположному борту, стараясь отодвинуться от Перевозчика подальше, но в то же время не сводя с него глаз.

Как только лодка приблизилась к берегу, Жук вскочил и выпрыгнул на сушу, намереваясь побыстрее покинуть своего спутника. Но не успел. Тяжелое весло догнало его и опустилось на макушку. Мой проводник рухнул, не издав ни единого звука.

Тера коротко вскрикнула и рванулась вперед. Мы ухватили ее за руки, за ноги, пытаясь удержать.

— Он же убил Жука! Бабушка, сделай что-нибудь!

Единственное, что сделала старая ведьма, так закрыла ей заклятием рот, лишив на время способности говорить.

— Да успокойся ты! Такие здоровяки от одного удара не умирают.

— Сиди и не показывайся! — придавил ее за плечи Гаенус. — Мы не можем с такого расстояния помочь ему. Мы можем только наблюдать.

Тера притихла.

— Обещаешь не кричать?

Девушка кивнула. Она опять пользовалась моей личиной, и мне было интересно наблюдать за ней. Несмотря на одинаковую одежду, нас с ней никто не путал. Странно, странно.

Ара сняла с внучки заклятие, и девушка снова заговорила, только уже шепотом:

— Бабушка, помоги ему, ты же ведьма!

— Я не могу помочь ему отсюда.

— Дедушка, ты же маг!

— Мы не можем перебраться на тот берег. Жди, все будет хорошо.

— Я не чувствую дыхания смерти, — добавила бабка, — ему еще жить да жить.

— Да, — прошептала Маргарет, вытягивая шею и пытаясь рассмотреть, что происходит на том берегу.

А происходило там следующее. Перевозчик склонился над недвижимым телом, наскоро обыскал, вытащил деньги, оставшиеся после оплаты его услуг, забрал вещевой мешок и спокойно зашагал назад, к лодочке, мирно покачивающейся на волнах.

Тера застонала, ее лицо было искажено страданием. Почему она так переживает? Нет, я тоже, разумеется, переживаю, он мой друг, но не выражаю так бурно свои эмоции. Сижу себе тихонько, надеюсь на благополучный исход и думаю: «На его месте могла быть я, если бы пошла в Восточные земли одна». Спасибо, Жук.

Вскоре Перевозчик вернулся на нашу сторону и скрылся в хижине.

— Давайте угоним лодку и поспешим на выручку! — дернулась Тера.

— Сиди, — удержала ее за руку бабка. — Хижина расположена к нам глухой стеной, а к реке — лицом. Неужели ты думаешь, что можно подобраться к лодке незамеченными?

Маргарет вздохнула и снова уставилась на лежащего на противоположном берегу проводника.

— Интересно, кто же скрывается под колпаком? — задумчиво спросил король.

— Кто-то не очень симпатичный, — ответила я. — Бедняга Жук от неожиданности чуть не свалился в кишащую пиратами реку.

— Какой смысл для Перевозчика, если б он упал?

Вдруг сзади раздался шум. Мы дружно обернулись, в руках старой ведьмы уже начали светиться магические шары, но использовать их не пришлось. К нам со стороны поселений спокойно шел грязный мальчишка лет восьми от роду, с ведром в руках, и тянул за собой на веревочке дохлую кошку. Не обращая на нас никакого внимания, он спрыгнул с холма и двинулся дальше, к реке.

— Стой! — окликнула его я. — Там опасность! Там — пираты!

Мальчишка махнул рукой, бросил небрежно:

— Знаю, — и продолжил путь.

Мы с удивлением следили за ребенком. Мальчик остановился в метре от воды и зашвырнул кошку в реку, затем быстро стал наматывать веревку на руку. Вскоре из воды вылетела несчастная кошка, сплошь утыканная вцепившимися в нее рыбками. Она была похожа на какого-то необыкновенного ежа. Мальчишка ловко стал прихватывать рыбешек за жабры, чтоб оторвать от кошки, и бросать в ведро. Вскоре ведро наполнилось, и малыш пошагал в обратном направлении, все так же таща за собой то, что осталось от кошки.

— Вот вам и ответ, — кивнула я королю. — Если пассажир падает в воду, у Перевозчика на обед свежая рыба обеспечена.

Тера вздрогнула.

— Парень! — окликнула я мальчика, когда он проходил мимо. — Ты здесь часто бываешь?

— Каждый день пиратов ловлю, — охотно откликнулся малый. — Только этим с мамкой и живем, а если лишние бывают, на базар несем. Они вкусные.

— На том берегу бывал? — бросил ему монетку Гаенус.

— А зачем? — Ребенок попробовал монету на зуб и спрятал.

— Знаешь что-нибудь о Восточных землях?

— Там чудики разные. Туда лучше не ходить.

— А о Перевозчике что-нибудь знаешь?

— Не человек он. К нему лучше не приближаться. Одним взглядом может заставить делать, что захочет. — Мальчишка обернулся и побежал.

Я молча провожала его глазами, как вдруг Тера вскрикнула:

— Жук! Он шевелится!

— Я говорила тебе, что живой, — улыбнулась бабка.

Маргарет тоже заулыбалась, прижимая руки к груди.

Проводник поднялся, держась за голову, и стал оглядываться по сторонам. Похоже, он действительно потерял память. Тера встала на холме во весь рост и стала махать руками, но он даже не посмотрел в нашу сторону. Жук постоял немного, вглядываясь в глубь материка за рекой, решил, видимо, что следует идти туда, и пошел, пошатываясь.

— Только не кричи! Перевозчик услышит, — предупредила внучку Ара. — Что-нибудь придумаем.

— Что? Что мы может придумать? — в отчаянии зашептала девушка.

В этот момент Жук остановился и стал рассматривать свои руки. Смотрел, смотрел, а затем резко развернулся и двинулся в обратном направлении, к реке.

Вот тут уже все мы стали прыгать и размахивать руками. Конечно, Жук нас увидел и тоже помахал нам.

— Помогла твоя хитрость, Неневеста, — прошептала бабка.

Жук приложил палец к губам, затем махнул призывно рукой, а сам вернулся немного назад и спрятался в кусты.

Теперь мы знали, что с той стороны нас ждет надежный человек. Пора отправляться в путь следующему.

— Я! Теперь я пойду! — воскликнула Тера.

— Да ни в коем случае! — притормозила ее бабка. — Молодая, неопытная, горячая. Только испортишь все.

— Ну бабушка! — просительно сложила руки Маргарет.

— Сама пойду, — отрезала Ара.

— Лучше я сначала, — влез со своим предложением Гаенус.

— Не лучше. Одних девушек я здесь не оставлю. Ты будешь их охранять.

— Но что ты сможешь сделать сама против неизвестного чудовища, слабая немолодая женщина?

— Смогу, — упрямо сложила на груди руки бабка. — И запомни, я не слабая немолодая женщина, или, как ты хотел сказать сначала, старуха. Я — ведьма.

Нам пришлось согласиться с доводами Ары и снова залечь на своем наблюдательном посту.

Бабка пожала всем нам руки, шепнула внучке: «Не делай глупостей!» — и двинулась по направлению к одинокой хижине на берегу реки.

Через какое-то время она уже плыла вместе с таинственной фигурой в маленькой лодочке. И даже у меня сжалось сердце. Что же будет? Успеет ли Жук помочь? Если Аре достанется такой удар по голове, она не выдержит.

Но пока все было спокойно. И снова, когда лодка была уже недалеко от берега, Перевозчик повторил свой коронный трюк: приподнял капюшон.

Какое счастье, что старая ведьма была готова к этому. Не готовым к дальнейшим событиям оказался сам Перевозчик. Бабка сменила личину в мгновение ока, перед ним оказалась его копия, и он, не ожидая такого подвоха, отшатнулся и свалился в реку. Ара подхватила весла и быстренько порулила к берегу. Черное пятно рванулось вдогонку, — Перевозчика не трогали пираты, наводнившие реку. Бабка опередила его всего на несколько секунд. Она выскочила на берег, а Перевозчик уже подтягивался, вылезая следом. Он уже протянул руку, чтоб ухватить наглую бабку за ногу, как на его голову опустилось деревянное весло.

Перевозчик растянулся на прибрежном песке. Жук, окрестивший негодяя веслом, вытащил его на берег и отбросил капюшон. Проводник и бабка склонились над Перевозчиком, разглядывая его. Только нам отсюда ничего не было видно.

Пришлось ждать, когда Жук, воспользовавшись лодкой, перевезет нас на противоположный берег.

* * *

Когда я увидела связанного собственным поясом Перевозчика, даже меня, видевшую в популярных фильмах ужасов каких угодно монстров, передернуло. Чешуйчатая рыбья морда, отдаленно напоминающая человеческую, с выпученными круглыми глазами и безгубым ртом не вызывала симпатии.

— Это кто? — спросила я, кивнув на чудовище.

— Это каппа, — ответил Жук. — Полурыба-получеловек. Приспособился тут… Как об оплате перевоза договариваться, так он разговаривает, а как спрашиваю, сколько их здесь, таких, то немым как рыба прикидывается, морду воротит.

Перевозчик, действительно, демонстративно отвернулся.

— Да один он здесь, — сказал, подходя, Гаенус, — отшельник. Скорее всего, полукровка, от смешанных браков каппа и человека такие вот уроды и получаются. Ни рыба ни мясо. Родное племя, видать, прогнало, он и пригрелся здесь, у переправы.

Перевозчик закрыл глаза, обиделся.

— Ну что, идем? — Жук забросил на плечо вещевой мешок.

— А с этим что делать? — кивнула я через плечо на рыбу-человека.

Вокруг него уже стаей носились большие зеленые мухи.

— А что с ним? Протухнет скоро на солнце.

— Но он ведь живой!

— Так что, добить? — ткнул его в бок ногой Жук. — Чтоб не мучился.

Перевозчик делал вид, что разговор его совершенно не интересует, но я заметила, как он повернулся, чтобы лучше слышать.

— Добивать связанное беспомощное существо неэтично!

— Так ты, Неневеста, предлагаешь его развязать? Может, еще и весло в руки вложить? — скептически усмехнулся охотник за снупсами.

— Нет, но дать ему возможность освободиться, когда мы уйдем, ослабить веревки, например. Не можем же мы оставить его здесь умирать!

— А он о других думал когда-нибудь?

— Так он теперь, может быть, исправится!

— Вот именно, может быть!

— А разве он в своей жизни доброту от кого-нибудь видел? Разве что в детстве, от матери. А потом начали все клевать, издеваться над ним. Человеческому племени не нужен, каппа тоже его гонят. Что ему оставалось делать? Как выжить?

— Стоп, стоп! — остановил меня Гаенус. — Тебя, Неневеста, не переговоришь. Но пойми, оставив его в живых, мы перечеркиваем для себя путь к возвращению. Он лодку сейчас угонит на противоположный берег, а нам что делать?

— Да что нам толку от этой двухместной лодчонки? Мы себе новую сделаем или купим. Насколько я поняла, здесь железных дубов пруд пруди. Или другой какой способ найдем.

— Неневеста! Это неумно!

— Это ваше личное мнение. А нас здесь пятеро. Давайте голосовать, — предложила я.

На белесых глазах монстра блеснули слезы.

— Я за то, чтобы дать живому существу, кем бы он ни был, шанс спастись. А если он будет продолжать такой образ жизни, как раньше, мы его успеем убить на обратном пути. Вот, — подняла я руку вверх и посмотрела на окружающих.

— Я… Я поддерживаю Неневесту, — подняла руку Маргарет.

Жук довольно сложил руки на груди: мол, видишь, ты в меньшинстве.

Но тут подняла руку Ара:

— Присоединяюсь к девочкам. Существует в мире некий неписаный кодекс чести, который не позволяет оставлять умирать даже врага.

— Ну вот, — растерянно посмотрел Жук на короля и пожал плечами, — теперь мы в меньшинстве. Тогда, что делать, присоединяемся к вам. Пусть живет.

И протянул мне нож.

Я подрезала веревки так, чтобы Перевозчик не смог вскочить сразу, но чтоб освободиться не представляло для него труда, и побежала догонять нашу веселую компанию.

* * *

Часа два пути под палящим солнцем не улучшили мне настроения. Прибрежный песок сразу же сменился каменистой потрескавшейся почвой. Безжизненная равнина, лишь изредка поросшая невысоким хилым кустарником и пересекаемая пробегающими по своим делам тварями типа тушканчиков создавала мрачное впечатление. Я уже открыла рот, чтобы предложить привал, как вдруг заметила впереди стайку летящих в нашем направлении птиц. Интересно, кто это? Может, фламинго? Мне всегда хотелось увидеть живых фламинго.

Тем временем пернатые приближались, а я все рассматривала их, пытаясь идентифицировать. К сожалению, когда они приблизились на достаточное для этого расстояние, было уже поздно. Я узнала этих лесных жителей, персонажей восточных сказок, тэнгу. Их еще называют лешими и оборотнями. Только, в отличие от наших леших, это были крупные птицы с покрытыми шерстью туловищами, как у собак, и вытянутыми шеями, переходящими в птичьи головы с длинными тонкими клювами. При этом они имели шесть пар конечностей: мощные птичьи крылья, птичьи лапы с острыми загнутыми когтями и маленькие обезьяньи ручки. Когда я поняла, кого нам занесло встречным ветром, то только и успела крикнуть:

— Воздушная тревога!

Над нами с шумом пролетели восточные лешие, отчаянно ругаясь по-птичьи, и уронили несколько серо-бурых перьев, которые имели настолько твердые стержни, что застряли в каменистой почве, словно ножи. К счастью, никто из людей не пострадал, только одно перо застряло в рюкзаке Жука. Тэнгу развернулись и пошли на повторную атаку. Бежать — поздно, спрятаться — негде, отбиваться… даже камней здесь нет.

Ка-ра-ул!

Глава 24 ТЭНГУ

Я уже видела горящие вишневым блеском глаза, угрожающе нацеленные загнутые клювы, готовые вцепиться в глаза скрюченные когти, и невольно присела, прикрывая руками голову.

И вдруг пространство пронзил оглушающий звук. Выстрел?!

Я подняла голову. Старая ведьма, не успев ничего наколдовать на скорую руку, так же, как и я, пригнулась к земле. Жук прикрывал собой Теру, выставив вперед руку с ножом, кажущимся смешным в роли оружия по отношению к таким противникам. И только старик Гаенус стоял в позе Джеймса Бонда, широко расставив ноги, держа обеими руками большой, похожий на спортивный пистолет и методически расстреливая нападающих на нас звероптиц.

Серо-бурые тушки со стуком падали на землю и застывали в смешных позах. Первая, вторая… шестая…

В воздухе повисла гнетущая тишина, и все стали медленно, нерешительно подниматься на ноги.

Тера надрывно заплакала, отходя от пережитого страха, и тут же замолчала, застеснявшись. Мой проводник начал утешать ее, гладя по волосам и что-то шепча на ухо.

— Кто это такие? — спросила бабка.

— Насколько я знаю, это местные лешие, тэнгу, — ответила я. Сказок начиталась, такая умная стала…

— Лешие должны жить в лесу, — назидательно сказала Ара.

— Одно из двух: либо близко лес, либо восточным лешакам по барабану, где жить, — объяснила я и обернулась к королю: — Откуда у вас пистолет, ваше величество?

— Пи-сто… лет? Это Метатель Сна, мое изобретение. Только ампулы закончились.

— Метатель Сна? — Я подошла поближе к одному из подбитых тэнгу.

Действительно, существо было живо, но крепко спало. Который раз убеждаюсь, что магия Гаенуса — результат многолетней работы талантливого изобретателя, ученого-практика.

Я с интересом рассматривала неизвестный мне вид, как вдруг тела задрожали, стали нечеткими, и спустя несколько мгновений перед нами уже лежали не шесть птицеподобных существ, а шесть нескладных грязных человечков. Роста небольшого, метра полтора, не больше, небритые и неопрятные.

Маргарет вскрикнула от неожиданности. Лохматые человечки заворочались, но вскоре снова засопели.

— И что мы будем с ними делать? — спросила Тера.

— Оставим здесь, — махнул рукой Гаенус, — когда выспятся, полетят дальше по своим делам. Я не думаю, что они рискнут еще раз напасть на нас.

— Может, взять одного с собой да расспросить дорогу, а то все идем, идем и никуда не приходим? — предложил Жук.

— Дорога у нас одна — на восток, — ответила я вместо короля.

— Но он мог бы рассказать, какие еще сюрпризы поджидают нас на этой дороге.

— И как ты прикажешь его тащить? На себе?

— Я могу разбудить одного, — предложил король. — Только сначала свяжи его покрепче, чтоб не улетел.

Жук достал веревку и задумался, разглядывая тэнгу.

— Вот этот, кажется, посимпатичней. — И он ловко связал недвижимое тело.

— А теперь раскрой ему рот. — Гаенус достал из сумки один из своих многочисленных пузырьков и влил содержимое в рот выбранного проводником тэнгу.

Человечек закашлялся и начал подниматься, не открывая глаз. Веревки мешали ему, и охотник за снупсами одним рывком поставил его на ноги. Тэнгу встал, но еще не отошел от действия снотворного, и мы двинулись дальше, таща оборотня за собой, что вовсе не ускоряло нашего движения. Вскоре мы вовсе выдохлись и решили сделать привал. Давно пора попить и поесть.

Мы остановились около одного из редких деревьев, чудом приспособившегося к каменистой сухой почве. К нему же привязали до сих пор находившегося в прострации оборотня.

Подкрепившись, я почти задремала, прислонившись спиной к бабке Аре, но не успела провалиться в безмятежный спокойный сон, как непонятный шум вывел меня из этого блаженного состояния.

Пришедший в себя тэнгу бился и рвался, пытаясь освободиться. При этом он без конца менял свою форму, превращаясь то в птицеобразное создание, то в человека, и кричал и ругался, как мне показалось, на всех языках мира.

— А ну-ка, успокойся! — закричал Жук, ухватил несчастного и так тряхнул, что душу вытряс бы, если б она у того была.

Тэнгу перестал менять форму, остановившись на человеческом варианте, и заныл жалобно:

— Бедный тэнгу Поря! Бедный тэнгу Поря! Злые люди хотят убить бедного Порю! Что сделал несчастный тэнгу? За что? За что бедного Порю?!

— Не скули! — снова тряхнул его проводник. — Лучше скажи, зачем ты со своими дружками на нас напал?

— О! Не-не-не! Поря не нападал. Поря хороший. Поря мимо пролетал. А они все плохие. Они хотели людей съесть. Вот они какие! А Поря мимо пролетал, никого не трогал…

— Не ври, собака! — рыкнул на него Гаенус.

— Зачем собака? Не-не-не! Только бедный тэнгу Поря! Почему Поря? За что Порю?..

Жук разочарованно покачал головой — толку от пленника не было никакого.

— А братья Пори?! Вы убили братьев Пори?! — вдруг завыл пуще прежнего оборотень.

— Успокойся, все они живы-здоровы и в полном порядке, — постаралась ободрить существо я.

— Где братья Пори?

— Мы их оставили там, где вы напали на нас. Они выспятся и полетят дальше.

К моему величайшему удивлению, весть о том, что его родственники живы и в безопасности, вовсе не успокоила оборотня, а вызвала новый приступ бешенства. Он снова забился в припадке, надрывно крича:

— Почему братья на свободе?! Почему же Порю поймали жестокие враги?! Возьмите братьев Пори! Отпустите бедного Порю!

— Да отпустим мы тебя, только помоги нам.

— Злые! Злые! Обманываете Порю! Убьете Порю!

— О-о-о! — Я плюнула в раздражении и оставила оборотня закатывать истерику самому себе.

Жук последовал за мной.

— По-моему, нужно его отпустить, — зашептала я, склонившись к своим спутникам. — Пользы от него — ноль, только нервы всем портит.

— А какая у нас гарантия, что он не бросится на нас, получив свободу? — так же тихо ответил Жук. — Он какой-то бешеный.

— Может, его опять усыпить? — предложила Тера. — Усыпить и тихонько уйти.

— Гаенус, можешь уложить эту тварь? — дернула короля за рукав старая ведьма.

— Я думаю…

Мы так никогда и не узнали, что хотел сказать Гаенус, потому что в этот момент сзади раздался шум крыльев и торжествующий крик.

Вскочив, я увидела, как улетает, опасливо оглядываясь, наш пленник. Он ждать не стал, сам себя отпустил. Я подняла с земли веревку. Наверняка, пока мы отвлеклись, он, превращаясь в демоническую птицу, клювом растянул петли и сумел выскользнуть. Ну и ладно, пусть себе летит. Ведь мы все равно не хотели держать его силой.

* * *

Растрескавшаяся равнина постепенно перешла в нагромождения камней разной формы и размеров. Некоторые насыпи возвышались над землей на десятки метров, что замедляло скорость передвижения. Приходилось то их обходить, то карабкаться прямо по камням. Мне этот пейзаж очень напомнил места, называемые Большой Хаос и Малый Хаос в Воронцовском парке, в Алупке. Словно великан играл или, напротив, гневался и швырял огромные глыбы куда попало. Только здесь это «поле битвы» занимало слишком уж обширную территорию.

Я взобралась на один из валунов, вглядываясь в даль и пытаясь сообразить, долго ли будет продолжаться такой ландшафт. И вдруг заметила, что впереди камни приподнялись и двинулись в нашем направлении. Я вначале даже не сообразила, что это такое.

— Жук, гляди, что это может быть?

И вдруг сама уже поняла, что приближающаяся группа камней — живая! Огромнейшее существо на тумбах-ногах стремительно мчалось к нам. И, думаю, намеревалось не просто познакомиться.

— Бежим!!! — закричал проводник и потянул меня за руку.

Мы побежали, но неведомое чудовище приближалось скачками, сотрясая землю. Огромные, словно лопухи, уши бились по его щекам. Жуткая пасть раскрылась, обнажая неровные ряды длинных кривых зубищ, и раздался оглушительный рев дикого голодного зверя. Моя нога подвернулась на камне, и я покатилась вниз, в открывшуюся перед нами расщелину. Даже испугаться не успела. Внезапно выросшая передо мной мужская фигура подхватила меня и поставила на ноги, крича моим спутникам:

— Спасайтесь скорее! Страшнее чебуратора зверя нет!

Глава 25 СТРАШНЕЕ ЧЕБУРАТОРА ЗВЕРЯ НЕТ!

Неизвестный нырнул под камни, мы — за ним. Над расщелиной склонилась огромная волосатая морда чебуратора: круглая, плоская, как лепешка, с огромными, налитыми кровью глазами, черными кругами лохматых ушей и скромным пятачком носа. Ужасней всего была распахнутая пасть, напоминающая пещеру, только усеянную не сталактитами и сталагмитами, а острыми и длинными, словно мечи, зубами. Они нервно лязгнули, длинный багровый язык скользнул между валунами и чуть не достал меня. На камни рядом упали капли слюны.

— Уходим! — закричал неизвестный спаситель, но я не могла оторваться от этого угрожающего, но завораживающего зрелища.

Чудовище заревело разочарованно, так что за шиворот посыпались мелкие камни, и царапнуло по валунам лапой. Мелькнули полуметровые загнутые когти. Рядом появилась морда второго чебуратора с такой же распахнутой пастью и болтающимися туда-сюда ушами.

Кто-то дернул меня за руку, и я побежала, петляя между камнями, нагромоздившимися друг на друга и образовавшими странную конструкцию с неизвестной степенью гарантии безопасности.

Мы остановились, только вбежав в освещенный туннель, где виднелся уютный симпатичный домик, причем самого современного дизайна.

— Все! Здесь безопасно. — Наш неожиданный спаситель указал рукой на домик. — Милости прошу к моему шалашу.

Мы зашли в здание. У меня от быстрого бега еще дрожали поджилки, но я смогла заметить и оценить прихожую со шкафом-купе, дверь с писающим мальчиком, просторную комнату с подвесными потолками, камином, выложенными декоративной плиткой стенами. И новую мебель — словно только что из салона.

— Садитесь, — кивнул незнакомец на диван напротив камина. — Будьте как дома.

Мы уселись, и я наконец рассмотрела нашего хозяина. Мне показалось, что я снова дома, в своем измерении. Передо мной сидел современно одетый молодой человек довольно приятной внешности и приветливо улыбался.

— Минутку, сейчас приготовлю чай.

Он ушел на кухню.

— Это кто? — склонился к нам Жук.

— Мы как будто бы оказались в моем мире, — пожала плечами я. — Или кусочек моего мира оказался здесь.

— Странно все это, — покачала головой бабка.

— Он нас спас от этих чудовищ, значит, он не враг, — горячо заговорила было Тера, но, взглянув на ревниво поджавшего губы Жука, замолчала.

Тут вернулся таинственный хозяин дома. Перед собой он катил столик на колесиках, на котором стояли расписанные звездами чашки с горячим чаем, а на тарелочке лежали квадратики то ли печенья, то ли сухариков.

— Угощайтесь, угощайтесь и рассказывайте, кто вы и как сюда попали. — Хозяин небрежным движением смахнул с глаз длинную русую челку, серые его глаза светились искренней радостью.

— Может, сначала вы представитесь? — спросила Ара, придвигая к себе чашку.

— Ой, извините, я немного растерялся, — смущенно заморгал наш спаситель. — Не часто здесь появляются новички. Да еще и женское общество… А тут эти чебураторы так не вовремя… Вы знаете, что страшнее чебуратора в мире зверя нет? Вам очень повезло, что вы оказались поблизости от расщелины!

— Да уж. Спасибо за спасение, — улыбнулась я. — Не знаю, что и случилось бы с нами, если б не ты.

— Да ладно… Ясно, что бы случилось: сожрали бы и не подавились, извините за выражение. Но это все отступление. Разрешите мне, в конце концов, представиться. Я — Толи Генетик.

— Великий король Центрального королевства, можно просто Гаенус, — протянул руку король.

— Принцесса Пракии Маргарет.

— О, какие гости в моем скромном доме! — привстал Генетик.

— Просто бабушка Ара.

— Жук, Поднимающий Скалы.

— А я — Неневеста Кащеева. Толи, ты ведь не из этого мира?

— Естественно, я из совершенно другого мира, непохожего на это недоразумение. Из чудесной страны телевидения, метро и ресторанов Макдоналдс!

— Из какого города?

— Из Москвы.

— А я из Днепропетровска! Но как ты попал сюда?

— Дело в том, что я — генетик, работаю, вернее, работал в одном НИИ. Исследовал генетический аппарат редких животных, занимался и генетическим моделированием.

— Создавал генетических уродов!

— Ну зачем ты так, Неневеста? Да, я внедрял в генетический аппарат живых существ чужеродные гены, даже выводил генетические гибриды. Но это все ради благих целей! Научиться лечить неизлечимые болезни, усилить устойчивость организма перед вредными воздействиями окружающей среды, вывести новые виды животных, полезных человеку.

— Ладно, Толик, не обижайся, продолжай.

— Однажды нам позвонили и сообщили такое, что вначале все сочли это чьей-то нелепой шуткой. Мол, в Казахстане обнаружено мертвое тело чебурашки.

— Хм!

— Вот именно! Для всех нас чебурашка — непонятной природы зверек, смешной и милый, герой популярного мультфильма, плод фантазии известного писателя. И вдруг мне предлагают труп мультяшного героя для исследования его генетического аппарата! Первая реакция была, сами представляете, какая. Но мне выписали командировку, строго-настрого предупредили об ответственности за разглашение тайной информации, и так я оказался в маленьком городке, куда привезли найденный труп. Вот тут пришло мне время ахнуть. Существо было неизвестного вида, но полностью соответствовало образу сказочного героя. Мягкая коричневая шерсть, круглые податливые уши, не более метра ростом. Я был в шоке.

Но работа есть работа. Я уединился, чтобы взять генетический материал для исследований. Едва я коснулся инструментом тела, как все поплыло перед моими глазами. Я потерял сознание, но очнулся, ударившись о камни. Я оказался в этом мире, как раз около расщелины, около меня валялся, словно плюшевая игрушка, труп маленького Чебурашки, а со стороны восходящего солнца приближались два огромнейших чебуратора, его родители. Я понял это сразу, невозможно было не узнать в этих монстрах родственников невинного мультяшного героя, несмотря на их размеры и на то, что они перемещались на четырех лапах и отличались неописуемой силой и жестокостью.

К моему счастью, я сразу скатился в расщелину и только тогда остановился, когда стих рев над моей головой. Сначала в шоке бродил я между валунами, пытаясь понять, что могло произойти и где я оказался, пока не повстречал здесь еще двоих ребят из моего мира. Это были Даня Очумелые Ручки и Павлик Спелеолог. Они попали сюда немного раньше меня и уже немного освоились. Даня был из Полтавы, где занимался евроремонтами и вообще всем-всем-всем, за что и прозвали его Очумелые Ручки. Это он построил мне этот дом, да и все, что в нем, тоже дело его рук. Он работает с камнем, деревом, глиной и бог весть какими еще материалами. Главное, он может сделать все. Что очень облегчило нашу жизнь в этом мире. Павлик Спелеолог появился здесь первым, он ростовчанин. Павлик в одиночку занимался исследованием пещер в горах Кавказа, где и наткнулся на подземное озеро. Оно сразу привлекло его внимание своим необычным видом. Озеро было сплошь покрыто белой пеной, оно дышало и булькало. Попробовав воду на вкус, Павлик понял, что открыл целое озеро настоящего природного пива! На радостях он, разумеется, напился и уснул на берегу, представляя свое лицо на обложках утренних газет. Увы, стать героем дня ему не довелось — проснувшись, он не нашел дороги назад. Не то, чтобы он перепил, она просто исчезла. Сначала было трудно, но когда мы встретились, то легко скооперировались и подружились. Даня Очумелые Ручки удовлетворяет наши материальные потребности. У каждого теперь свой дом, а у меня еще и прекрасная лаборатория для занятий генетикой, о которой я мог только мечтать, и приличный зоопарк из созданных мною животных, и оранжерея. Я покажу вам их позже. Там же я выращиваю растения и животных для еды. Так что с голоду мы не умрем. Лучше всего устроился Спелеолог. Он приватизировал озеро и теперь поставляет нам пиво, так что ему и работать не надо. Павлик все бродит по пещерам, надеется отыскать когда-нибудь путь домой. Вот так мы и живем.

Молодцы, ребята! И здесь на троих сообразили. Наш человек нигде не пропадет.

— А теперь расскажите о себе, — окончив рассказ, обратился к нам Толи Генетик.

Но тут в дверь позвонили. Это пришли друзья Толи — Даня и Павлик. Они чрезвычайно обрадовались знакомству и сразу же пригласили нас на шашлыки. Очумелые Ручки оказался пухленьким и румяным, постоянно улыбающимся блондином невысокого роста, но крепким как орешек. А Спелеолог был высоким и сухопарым брюнетом, если не обращать внимания на уже намечающееся пивное брюшко. Ребята были веселые и общительные, с ними я почувствовала себя снова дома, словно и нет у меня в Карритуме никаких дел и обязанностей. Толи Генетик приготовил отличный шашлык, и я позволила себе немного расслабиться, выпив пива. Не знаю его происхождения, да и знать не хочу, но напиток оказался превосходным. Я даже забыла о подстерегающих нас на поверхности страшных чебураторах. В общем, все славно погуляли, даже у бабки глаза блестят, как у девчонки. Гаенус, кажется, наконец-то расстался со своей депрессией, вызванной чувством вины. Только Жук хмурится. Потому что ребята постоянно общаются то со мной, то с Терой, мы хохочем и веселимся, а его жаба давит. Или ревность? То-то мне кажется, что неровно дышит он по отношению к новоявленной принцессе. Только сказать о своих чувствах стесняется. Или боится, что Маргарет заподозрит его в неискренности — мол, узнал, что богатая наследница, и начал клеиться.

После пикника мы завалились спать у Генетика прямо на полу, никто никого не будил, и все получили массу удовольствия.

К обеду, когда выспались, ребята рассосались по своим домам, а Толи предложил нам посмотреть детище его рук. В зоопарке в отдельных ячейках жили мутанты, созданные Генетиком. Он забавно рассказывал, кого с кем скрестил, кому какие гены прищепил. Я не очень его слушала, просто наблюдала за животными. Многие, хоть и не все, показались мне довольно странными, они тихо посапывали в своих клетках, даже не интересуясь, кто это здесь пришел и шумит.

— Толик, а чего это они все спят? — поинтересовалась я.

— Мне приходится поддерживать их в полусонном состоянии, тогда их гораздо меньше приходится кормить, а с кормами у нас тут напряженка, как сама видишь.

Да, конечно, где на такую ораву еды наберешься! Он здесь уже на экспериментировал, как хотел. Дома бы его за такое… или за границу уже сманили бы, или запретили вообще наукой заниматься. Ну что это за бред? Я брезгливо отошла от метровых крыс, уныло стоящих у прутьев на задних лапах. Интересно, из чего был шашлык, которым нас накормил Генетик? Что-то я здесь ничего съедобного и не вижу…

Мы подошли к вольеру, где в круглом пруду покоилась голова огромнейшего крокодила, двухметровая, не меньше. Остальное тело пряталось под водой, и я даже не могла разглядеть хвоста зверя. Был он какой-то изумрудно-серебристый, сверкающий в неоновом свете. Даня Очумелые Ручки здесь даже электричество провел.

— А этого красавца, — указал Толи на крокодила, — я почти не модифицировал. Здесь неподалеку есть река, стекающая со склона. Внизу она образует затоку, где крокодилы кишмя кишат. Если подобраться осторожно, можно в песке на берегу яиц накопать. Я однажды там нашел одно яйцо изумрудного оттенка, раз в пять больше обыкновенных. Я его грел, за ним ухаживал, пока вылупился этот красавчик. Самому интересно было, что получится. Я его генетический аппарат лишь немного подкорректировал: чувство страха убрал, чувство ненависти к чебураторам усилил.

— Для чего?

— Думал я, думал, как от этих монстров избавиться — жизни ведь не дают, выйти невозможно — и решил, что справиться с чебурашкой может только крокодил генный, то есть модифицированный. Вот и постарался на славу, вывел.

Я только одобрительно покивала головой:

— Молодец ты, Толик, молодец.

— А ты думала? — цокнул языком Генетик. — Я еще на третьем курсе в универе скрестил пингвина с журавлем!

— Ну и?

— Ну и улетел он в Антарктиду, только хвостом помахал.

Все рассмеялись.

— А теперь прошу посетить мою гордость — оранжерею.

Мы прошли в просторное помещение, над которым валуны были уложены в сложный узор,защищая от нападения зверей снаружи и в то же время пропуская достаточно света и воздуха. Обилие экзотических растений радовало, но достаточно было и знакомых овощей — я заметила целые грядки огурцов, помидоров и салата, отдельной живописной группой выделялись цветы всех оттенков и размеров.

Лицо Генетика сияло от вдохновения, с которым он рассказывал о выведенных им растениях:

— Вот местная разновидность дикой вишни, она ядовита. Мне удалось изменить ее ДНК так, что теперь плоды можно будет есть. Правда, вкусными они не стали, но вполне годятся для наливки, вот только доспеют, и поставлю. Не все Спелеологу пивом хвастаться. А это деревце — карликовая магнолия. Я скрестил ее с гусеницей! Теперь эти прекрасные малиновые цветы преспокойно лазают по ветвям, особенно активны они с восходом солнца, зрелище незабываемое! Только когда отцветают, слетают с дерева и долго кружат над ним, словно мотыльки. А вот это — картофель. Только не обыкновенный картофель, во-первых, клубни без кожуры, а во-вторых, они не под землей, а над ней, практически не пачкаются! А здесь у меня…

Наш новый друг так долго рассказывал о своих достижениях, что я невольно начала зевать.

— Толик, — вдруг надумала я, — а давай к Спелеологу в гости сходим. Я хочу посмотреть место, где был проход из нашего мира.

— Зачем это?

— Интересно.

— Вообще-то можно и прогуляться. Сейчас, только перекус с собой возьму.

Мы вернулись в дом. Толи Генетик наскоро приготовил кучу бутербродов с ветчиной неизвестного происхождения и помидоров из собственной оранжереи, которые от щелчка рассыпались на четвертушки. Кроме того, они имели слегка солоноватый вкус. Очень удобно, кстати.

Затем мы всей нашей шумной компанией двинулись к Спелеологу в незваные гости.

Когда мы пришли к его одноэтажной вилле, Павлик еще отсыпался после вчерашней попойки. Об этом откровенно свидетельствовали его припухшие глаза, когда он выглянул из двери на наш звонок.

— А, ребята, заходите, — махнул он рукой и скрылся с глаз.

Его дом был обставлен в стиле минимализма и авангардизма. Минимум мебели, минимум деталей. На полу стоял невысокий стол в виде куба, вокруг в беспорядке набросаны шкуры. Шкафы состояли из таких же кубов, беспорядочно набросанных один на другой. Да, здесь дизайнеру Дане долго париться не пришлось, в отличие от изысканной обстановки в доме Толи Генетика.

— Ребята, угощайтесь пивом, — кивнул хозяин на глиняные кварты на столе. — Только хавать у меня, извините, не осталось ничего. — Он вопросительно глянул на Генетика.

— А у меня здесь… во! — с готовностью достал сумку Толи.

— Нормально! — обрадовался Спелеолог. — Только нужно Даника позвать.

— А может, сначала пойдем в пещеру, посмотрим на это самое место? — попыталась сдвинуть акценты я.

— А-а-а, успеется, — махнул рукой Павлик. — Никуда оно не денется. Так что сначала за стол.

Мы заняли места на шкурах вокруг куба-стола. Весело чокаясь квартами, продолжили вчерашнюю гулянку. Да, весело у них тут, ничего не скажешь.

Только когда закончились и еда и питье, Павлик собрал все кружки, и мы отправились на экскурсию к озеру пива, которое стало центром существования для сошедшихся здесь волей судьбы парней.

— Я назвал его Озером Жизни, — благоговейно подхватил мою невысказанную мысль Спелеолог.

Озеро было почти идеально круглым, пушистая белая пена покрывала поверхность и клочками лежала вокруг. Над ним нависал низкий свод пещеры. Было совсем непонятно его происхождение, но факт, что пиво постоянно было свежее, холодное, дышащее жизнью.

— А вот здесь был проход, из которого я забрался в этот мир, — указал Спелеолог на гладкую стену перед собой.

Я провела рукой по шершавому камню.

— Жук! А попробуй приподнять скалы!

Мой проводник скорчил мину и сложил руки за спиной:

— Ты хочешь покинуть нас, Неневеста?

— Не говори глупостей, я просто хочу помочь нашим новым друзьям вернуться на родину. Хотя, возможно, проходом воспользуюсь и я, только когда с Кащеем будем возвращаться домой.

Жук недоверчиво хмыкнул, но стал водить руками около стены.

— Неневеста, монолит сплошной, здесь нет никакого прохода, и не было никогда.

— Ты уверен? — переспросила я.

— Еще бы!

— Проход был, я же не с неба упал в этот мир, — жалобно протянул Павлик.

— Был, — согласилась я. — Был в то мгновение, когда соприкоснулись наши миры. Но теперь его нет. Так что вы оба правы, ребята.

Осознав, что ловить нам здесь больше нечего, мы засобирались в дорогу.

Естественно, наши новые друзья с нами не пошли. Напротив, они всячески старались убедить нас остаться с ними навсегда. По крайней мере, погостить еще немного. Но мы прекрасно знали, что «навсегда» не получится, что с каждым днем будущее этого мира становится все короче и короче. А если задержаться здесь еще немного, то трудно будет вырваться из лап сложившегося образа жизни: немного поработать для души, отдохнуть, пьянка-гулянка, отоспаться. Это все неплохо, но сильно затягивает.

На прощание ребята снабдили нас продуктами питания и некоторыми необходимыми в дороге вещами.

Толи Генетик проследил, когда пара чебураторов покинет близлежащую территорию, и указал нам, как побыстрее выбраться из этого каменного хаоса.

Мы попрощались и поспешили подальше убраться от места, где на нас напали чебураторы. Да, я надолго запомню эти клацающие зубы и налитые кровью глаза! Недаром мне с далекого детства этот чебурашка из мультика казался подозрительным.

* * *

Как и говорил Толи Генетик, пройдя между каменными глыбами, мы вскоре вышли на достаточно ровную территорию, где стекающая с гор речушка образовала обширный затон, похожий на морской залив, окруженный зеленью и желтыми песками. Пляж! Сердце радостно запело, так захотелось запустить руки в теплый песок, поваляться, затем смыть все, с визгом бросаясь в теплые стоячие воды затона. Что там наш новый знакомый говорил об этом чудесном месте?

Увы. Как сердце запело, так оно и замолчало. Толи Генетик был прав, утверждая, что затон кишит крокодилами. То, что вначале показалось мне зеленью на берегах водоема, оказалось не чем иным, как тушками зубастых сонных рептилий, занявших весь пляж, на который я «раскрывала роток». Я поняла это, как только мы подошли поближе. Трехметровые крокодильчики лежали ровными рядами, как бревна, и только отдельные экземпляры лениво принимали водные процедуры.

Мы остановились, рассматривая открывающуюся перед нами картину.

— Ну и что дальше будем делать? — окинула я взглядом своих спутников.

— Я думаю, залив не бесконечен, обойдем его, да и все дела, — пожал плечами Гаенус.

— Во всяком случае, отсюда края не видать. Толи Генетик далеко не заходил, кто знает, что там дальше.

— Судя по тому, что контрабандисты все-таки как-то перебираются через эти места, то и мы переберемся, — влез в разговор Жук.

— Контрабандисты — это вообще отдельный вопрос, — ответила ему бабка. — Они проходят там, где в принципе пройти невозможно.

— А мы что, хуже? — сделала круглые глаза я.

— А мы — в обход, если долго-долго идти, можно куда-то прийти, — поддержал меня Жук.

— Вообще-то нормальные герои всегда идут в обход, — добавила весело я. Меня эта ситуация почему-то забавляла. Столько живых крокодилов в непосредственной близости! Я до этого их только в зоопарке видела!

— Конечно, если у вас полно времени для неспешных прогулок. — Ара возмущенно постучала по лбу. — Хоть бы подумали! Двух лун уже нет, а мы еще понятия не имеем, куда идем и когда придем.

— Мы думали, бабушка Ара. Думали-думали и ничего больше не придумали. Не по головам же крокодилов залив переходить.

— А, ладно, идем в обход, а то только время зря теряем. — И бабка живо зашагала по песку на безопасном расстоянии от дремлющих рептилий.

Тут отозвалась Маргарет, до той поры молчавшая и разглядывавшая забитый крокодильим народом пляж:

— А кто это такие? Они гораздо симпатичнее чебураторов. Может, они и не кусаются?

— Они кусаются!!! — хором крикнули мы все вместе.

— Да ладно, ладно… Верю.

Ветерок с востока поднимал крошечные вихри. Мы прошли совсем немного, а песок уже забился в обувь и противно скрипел на зубах. Одно утешало: Толи Генетик утверждал, что туда, где проживают крокодилы, не заходят чебураторы. А почему — непонятно. Чебуратор^[20] во много раз больше самого крупного крокодила и, несомненно, превосходит его и в скорости и в ловкости. Единственная причина, которую я могу придумать: чебураторов, если верить Генетику, здесь всего пара, а крокодилов — много. Если они скооперируются, то зададут трепку даже такому страшному зверю. Интересно, крокодилы умеют действовать слаженно? Что-то мало знаю я о жизни этих зеленых рептилий. И, честно говоря, не особо рвусь узнать побольше.

А это что еще такое? Я споткнулась о небольшой холмик, песок осыпался и обнажил яйца. Крокодилья кладка!

— Пошли, пошли, пока папа с мамой не заметили, — потянул меня за руку Жук.

— А может…

— Не может!

— А если…

— Не если!

— А хорошая бы яичница получилась!

— А из нас потом хороший шашлык!

Я обиженно заморгала.

— А их здесь много, — кивнула я в сторону речного затона.

Действительно, по всему пляжу от нас и до самых крокодилов то тут, то там виднелись подобные холмики.

— Ну будь же ты хорошей, умной девочкой! Оставь в покое яйца!

— Да не интересуют меня твои яйца!

Я демонстративно вырвалась и помчалась вперед, догонять Ару и Гаенуса, которые шли, то и дело оглядываясь и заинтересованно прислушиваясь к нашему спору. Ишь, любопытные какие…

Глава 26 ЖИЛИ-БЫЛИ ДЕД ДА БАБА…

Тр-р-р-р!!! Ба-бах!!!

Я споткнулась о внезапно остановившуюся и присевшую бабку, перелетела через нее, словно играя в чехарду, и растянулась на песке. При этом песок забился мне в уши и рот, я начала отплевываться и не заметила даже, как занялись раскопками Ара вместе с Гаенусом. Они склонились над холмиком и осторожно смахивали песок с неизвестного выпуклого предмета. Делать им нечего, что ли?

Я поднялась, отряхиваясь, и подошла к старикам.

— Что тут у вас?

Ара медленно подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.

— Что это такое? — повторила я.

— Это? — переспросила старая ведьма. — Яичко. Золотое яичко.

И она подняла вверх свою находку. Золотое — не золотое, но необычное, это точно. В нашем мире, насколько мне известно, самые большие яйца несут страусы. Но это яйцо было в несколько раз больше страусиного, а толстая пористая скорлупа отливала золотом, раскрашенным изумрудной паутиной.

— Чье это? — спросила подошедшая сзади Тера.

Остальные тоже столпились вокруг необычной находки.

— Насколько я могу судить, это яйцо крокодила. — Ара опустила его на песок — такую тяжесть долго в руках не удержишь, и сама, словно наседка, присела около него, бережно обнимая.

Все, конечно, знают, что крокодилы могут откладывать яйца в горячем песке, позволяя природе самой позаботиться о юном поколении. Но яйца у них небольшие, и крокодильчики из них выводятся крошечные. Так что это яйцо не похоже на крокодилье.

— Нет, это яичко явно не крокодилье, — озвучил мою мысль Жук. — Оно слишком большое.

— Может, и крокодилье… Помнишь, Толи Генетик рассказывал, что нашел необычное яйцо, и вырастил из него гигантского крокодила-мутанта?

— Чье бы оно ни было, а встречаться с его родителями мне никак не хочется. Так что давайте его снова зароем в песок и пойдем себе дальше, типа не мы его брали, а? — предложила я, резко поумневшая, будто это и не я только что собиралась полакомиться экзотическим омлетом.

— Нет, — воскликнула Ара, словно у нее попытались отобрать любимую игрушку. — Это не обычное яйцо! Золотые яйца имеют свойства исполнять желания!

— Да у меня одно сейчас желание: поскорее перебраться на ту сторону реки, туда, где люди живут, а не чебураторы разные бегают. Оставьте яйцо!

— Не оставлю! — затрясла отрицательно головой бабка, — Я его нашла, это мое яйцо, это мое желание!

— Но это неразумно!

— Молода еще об уме говорить, с мое проживешь, тогда и судить будешь!

— Да и правда, Ара, тяжелое оно, зачем нам его тащить? Положи, где взяла, — вступился за меня Гаенус.

— Не-а! — Ара вскочила, тряся головой и прижимая к себе золотое яйцо. — Все приходит в нашу жизнь в нужное время. Раз я его нашла, значит, оно нам нужно!

— Хорошо, вижу, что просто необходимо. Только давай я понесу. Тяжело тебе, устанешь быстро, милая. — И Великий король попытался отобрать у ведьмы яйцо. — И куда ты с ним…

— Отдай! Ты его находил? Мое яйцо, куда хочу, туда и несу!

У меня глаза стали, как пятаки, когда Ара и Гаенус начали вырывать находку друг у друга из рук, пыхтя и переругиваясь.

— Бабушка! Дедушка! — попыталась достучаться до их сознания Тера.

— Прекратите безобразие! — строго выкрикнул Жук.

Но Ара и Гаенус продолжали дергать каждый к себе яйцо, одновременно отталкивая соперника локтями.

— Да что вы, как дети малые, деретесь?! — не выдержала я, подскочила к старикам и попыталась растащить их в разные стороны.

Мне это удалось. Но только отчасти. В результате проводимой мной акции яйцо выскользнуло из рук обоих спорщиков и, несмотря на свой немалый вес, полетело вверх по траектории параболы. Словно в замедленной съемке вращалось оно, поблескивая изумрудно-золотистыми боками. В голове даже успела промелькнуть строка старой сказки: дед не разбил, баба не разбила, так вмешалась прохвостка-мышь и едва заметным движением хвоста… Это я, что ли, выступаю в роли мышки?

К счастью, в нашей сказке оказались и другие действующие лица. Я увидела покрасневшее от напряжения лицо Теры, которая, протянув руки вперед, магическим образом замедляла на расстоянии скорость падения исследуемого объекта. Только благодаря ей Жук успел подскочить и поймать неудавшийся омлет, к моему великому удивлению, в совершенно целом, даже не треснувшем виде.

— Отдай, это мое! — снова протянула к нему загребущие руки старая ведьма.

— Мое это! Мое! — бросился с другой стороны Великий король.

— Не отдам! Мое! — рыкнул проводник, отбегая от наседающих на него престарелых вымогателей.

Неужели это злосчастное яйцо вызывает маниакально-потребительский синдром у всех, кто к нему прикоснется?

— Это мое яйцо!

Ну вот, я же говорила, еще кто-то претендует…

Мы дружно обернулись на голос и… застыли от удивления.

Перед нами стояла настоящая красавица! Высокая, стройная; искрящееся платье цвета морской волны струилось и лилось, обрисовывая ее изумительную фигуру, хотя не было даже намека на ветер. Черные длинные пряди волос также волновались и били ее по плечам, создавая легкий неповторимый шарм хаоса. Кожа настолько белая… Глаза настолько темные… Ресницы настолько длинные… Нет, я тоже красивая, у меня комплексов никаких нет, точнее, не было, пока я не увидела это… эту… Красота ее была нечеловеческая, нереальная, неземная. Когда я опустила глаза на ее грудь, у меня невольно слезы зависти потекли. А когда мой взгляд опустился на талию незнакомки, я краем глаза заметила, что слезы катятся и из глаз внучки ведьмы. О наших мужчинах я вообще молчу. У обоих, независимо от возраста и положения в обществе, что-то опустилось, что-то поднялось. Я имела в виду, что сердце опустилось в район пупка, а поднялось чувство собственной значимости, как представителя мужественной половины человечества, коему за особые заслуги перед родиной дарована честь лицезреть ту красоту, что сейчас находилось перед нами.

Только старую ведьму не впечатлило появившееся неизвестно откуда волшебное создание, и она, увидев наши застывшие, словно кирпичи, физиономии, громко хмыкнула, спугнув повисшую в воздухе тишину и разрушив магию момента.

— Это мое яйцо! Отдайте его мне! — просительно протянула руки красавица.

Жук безропотно шагнул в ее сторону, готовясь отдать не только яйцо, но и все самое ценное, что у него есть, но тут его остановила, ухватив за рукав, Ара:

— А что мы будем с этого иметь?

Красавица упала на колени прямо на песок и горько расплакалась. Все сказочное очарование мигом слетело с нее, как новогодняя мишура. Перед нами была обыкновенная зареванная девушка или, точнее, молодая женщина.

— Что хотите… Я на все согласна… У меня уже старший сын пропал без вести, а теперь вы хотите забрать младшего…

— Так, все, успокойся и рассказывай по порядку, кто ты такая и почему называешь это яйцо сыном, — остановила ее рыдания бабка.

Мы подсели к ней полукругом, не забывая поглядывать на рептилий, все так же дремлющих на солнечном пляже.

— Ведь ты дочь морского царя, правда? — вспомнила я прочитанную недавно восточную сказку о деве, принимающей облик крокодилицы.

— Вовсе нет. — Незнакомка подняла на меня свои красивые, еще мокрые от слез, глаза. Откуда здесь море? Здесь только речной залив. И не дочь я, а племянница и невестка Хозяина Залива. Только я уже вдова… — И она снова зарыдала.

— И ты можешь превращаться в крокодила? — снова попыталась удовлетворить свое любопытство я.

— Превращаться? — удивленно посмотрела на меня красавица. — Нет, не могу. Просто у меня две ипостаси: крокодила и человека. Я могу показываться в облике того, кого захочу.

— Ладно, это все понятно, — перебила ее старуха. — Что с тобой случилось?

Красавица всхлипнула еще разочек и начала более-менее связный рассказ:

— Меня зовут Тиллимар. Как я уже говорила, я племянница Хозяина Залива. Мы всегда здесь жили, никого не трогали, и нас никто не трогал. Совершенно естественно, что я вышла замуж за сына Хозяина, прекрасного Урританя. Но счастье наше долго не продлилось. Мы ждали первенца, я знала, что у нас будет сын. Изумрудно-серебристое яйцо грелось в теплом ласковом песке, ожидая своего часа. И вдруг в один ужасный день мы с мужем обнаружили, что оно исчезло!

Мы с друзьями переглянулись. Ох, кажется мне, что яичко, из которого Толи Генетик вывел ужасного генного крокодила, как раз и было пропавшим сыном несчастной Тиллимар. Но я не буду ей этого говорить. Это уже не ее ребенок, а модифицированный монстр, вышедший из-под чутких рук сумасшедшего самородка-генетика.

— Мы с трудом пережили пропажу яйца, — продолжала красавица. — Урритань в бешенстве метался по окрестностям, разыскивая сына. И вдруг он повстречался с этими жуткими монстрами, с чебураторами. Несомненно, это они забрали наше яйцо! Разгневанный Урритань бросился на врагов. Он был очень большой и сильный, но чебураторов было двое, и мой муж, хоть и потрепал похитителей младенцев изрядно, но и сам погиб в неравной схватке…

Так вот почему чебураторы больше не подходят к заливу, поняла я.

Тиллимар замолчала, прикрыв глаза, словно вглядываясь куда-то в глубь своей памяти, затем словно очнулась и продолжила рассказ:

— Я осталась вдовой, и безудержна была печаль моя. Но нежданный подарок остался мне от погибшего безвременно мужа. Да-да, это мой второй сыночек. Это его вы держите в руках, и если с ним что-нибудь случится, я этого не переживу…

Племянница Хозяина Залива склонила голову низко-низко, так что волосы упали и полностью закрыли ее лицо. Все молчали, пораженные исповедью этого необычного существа, страдающего так же, как обычный человек.

— Тилли! Успокойся! Прошлого все равно не вернешь, а яйцо свое забирай. А ну-ка, отдай девушке ее ребенка! — накинулась я с кулаками на нашего проводника.

— Да я и сам собирался! — протянул Жук изумрудно-золотистое яйцо отчаявшейся матери.

Тиллимар схватила его, прижала к сердцу и закрыла глаза, наслаждаясь вновь обретенным счастьем. Хорошо, что не разбили мы его…

— Ты только береги своего сына получше, девонька, — назидательным тоном произнесла Ара. — Можно и охрану из крокодилов поставить, все же внук Хозяина Залива. А то, не ровен час, еще кто-нибудь сопрет, да уже и не отдаст, не все такие добрые, как мы.

— Благодарю вас, добрые люди! — воскликнула Тиллимар. — Просите что угодно, я все сделаю, что смогу!

— Да ничего нам не надо, красавица, — снисходительно улыбнулся Гаенус. — Дети — это святое!

Мы встали и собрались идти дальше, но Тилли ухватила за рукав стоявшую к ней ближе всего Маргарет.

— Но я хочу отплатить вам за доброту!

— Не надо нам платить, мы отдаем тебе твоего сына просто так.

— Просто так? — удивилась племянница Хозяина Залива. — Тогда и я для вас сделаю добро просто так! Хорошо?

Мы остановились.

— Вам ведь нужно на тот берег, правда? А залив длинный, вам придется долго идти, а я могу сделать так, что вы переправитесь очень быстро!

— Интересно-интересно, — склонила голову Ара. — И как?

— По спинам крокодилов, — радостно объяснила Тиллимар.

Мы молчали.

— Да вы не бойтесь, я их сейчас быстренько выстрою так, что можно будет перейти на другой берег, даже не замочив ног!

Предложение, конечно, заманчивое, но…

— А какая гарантия, что нас не съедят? — поинтересовалась Тера.

— Да что вы?! Никто вас не съест. Главное, чтобы вы крокодилов не напугали, они существа нежные, боятся громких и резких звуков.

И мы согласились. А что делать?

Тиллимар, заручившись нашим обещанием «не сходить с места», побежала прятать свое любимое яйцо, затем начала строить крокодилов. Издалека наблюдали мы, как эти грозные рептилии медленно строят через залив мост из своих длинных зеленых тел.

— Идемте, ну идемте же, — «дрессировщица» крокодилов потащила нас по направлению к мостику.

Чем ближе подходили мы к заливу, тем больше мурашек бегало у меня по коже. Не делаем ли мы ошибку, полагаясь на милость этих опасных хищников? Я посмотрела на своих друзей. Все были молчаливы и сосредоточенны, по-моему, они задавали себе тот же вопрос, что и я. Может, отступить, пока не поздно? Я попыталась что-то сказать, но Тилли поднесла палец ко рту и укоризненно покачала головой. Ах да, она же говорила, что мы не должны шуметь! Действительно, если мы будем идти предельно тихо, крокодилы и не заметят, что по ним кто-то ходит. Все равно, отступать поздно.

Первым, как обычно, пошел наш храбрый проводник. Ловко переступая со спины на спину и поддерживая равновесие расставленными в стороны руками, он довольно быстро оказался на другой стороне и, страшно довольный, показал нам большие пальцы. Тилли одобрительно кивнула.

Следующими отправились наши «молодые» Ара и Гаенус. Держась за руки, они осторожно семенили, не сводя глаз с живого «мостика». Вот уже и они на том берегу, обнимаются на радостях с Жуком.

Мы с Терой, похожие, словно сестры-близнецы, тоже взялись за руки и, подталкиваемые нашей новой знакомой, медленно ступили на крокодилью спину. А это вовсе и не так страшно, как казалось! Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Я кивнула, и мы пошли вперед. Довольно быстро добрались до середины залива. Оказывается, гулять по крокодилам очень даже весело. Люблю все новое, а подобного опыта в моей жизни еще не было.

Глава 27 МОРОК

Я довольно глянула на улыбающееся нам солнышко и… неожиданно громко и отчетливо чихнула!

Ба! Недаром Тиллимар сказала, что крокодилы могут испугаться. Экземпляр, на котором мы как раз стояли, взмахнул хвостом, отчего я подлетела вверх, и тут же скрылся в глубине залива, в результате чего Маргарет оказалась под водой. Зависнув на мгновение в наивысшей точке полета, я успела засечь взглядом разворачивающуюся подо мной картину. Зеленые тушки со скоростью торпед носились по заливу туда-сюда, рассекая воду так, что во все стороны взлетали искрящиеся фонтаны. Некоторые особи, не в силах понять, что случилось, впали в ступор, то есть застыли, распахнув зубастые пасти и созерцая летящую по небу девушку. Может, они и не собирались проглотить протеже невестки Хозяина Залива, может, они просто рты раскрыли от удивления, но, плавно переходя из парения в падение, я сообразила, что лечу прямо в зубы одной такой зевающей растяпе. В воздухе я умудрилась подкорректировать угол спуска так, что свалилась не в раскрытую пасть, а прямехонько на нос рептилии. При ударе успела возрадоваться, что я не мужчина, затем скатилась по скользкой бугристой морде крокодилу на спину и уцепилась за его шею, чтобы не свалиться в воду, где метались забывшие все правила движения его сородичи. Такая всадница крокодилу отчего-то не понравилась, а может, я просто сильно его ушибла при падении, и он, включив обороты когтистых лап на полную мощность, рванул вперед, сбивая тех, кто не успел уступить дорогу.

Мама! Нужно было прилепить к нему треугольничек с буквой «у», ведь я только учусь ездить на новом виде транспорта, и знак с туфелькой на шпильке — «Женщина за рулем»! Я обхватила покрепче толстую неповоротливую шею, представляя себя в салоне крутой Тачки на сиденье, обтянутом новенькой крокодильей кожей, и попыталась рассмотреть «дорогу».

А где же у него задний ход?! Мой воображаемый «лексус» несся на шестой передаче, бампером прямо в берег, на такой скорости, что впору регистрироваться для участия в большом ралли.

Я еще успела заметить Жука, прыгающего с берега в гущу праздничного крокодильего шоу, старую ведьму, разжигающую в обеих ладонях энергетические шары, Великого короля, пытающегося что-то выудить из своего рюкзака, красавицу Тилли, оборачивающуюся в гигантскую, не меньше восьми метров, крокодилицу. В следующее мгновение мой «лексус» с размаху ввинтился носом в прибрежный песок. Я же, по инерции, сорвалась с его кожаной спины и полетела вперед. Слева мимо меня бултыхнулся в воду Жук, — понырять решил на досуге, что ли? Справа пронеслось изумрудное тело огромной крокодилицы. А я, промелькнув между ними, снесла с ног Ару вместе с Гаенусом. Бабка коротко, но выразительно выругалась, падая на своего любимого дедку, тот только крякнул под нашей совместной тяжестью. Короче, только репки сверху и не хватало.

Наша куча-мала начала понемногу рассасываться, то есть сперва поднялась я, шатаясь и тряся головой, за мной выбралась старая ведьма, последним встал прибитый и помятый король.

— Внученька! Где же ты?! — закричала отчаянно Ара.

Действительно, где же Маргарет? Последний раз я ее видела, когда… когда… когда чихнула и она свалилась со спины перепуганного крокодила в воду! И виновата во всем я! Отчаяние сжало мое сердце. Я вместе с Арой и Гаенусом подскочила к кромке воды.

— Маргаре-э-эт!!!

Даже если ее никто не проглотил ненароком, выжить в этой крокодиломешалке просто невозможно! Твари по-прежнему носились взад-вперед, натыкаясь друг на друга, сталкивались носами и тут же ныряли в глубину. В брызгах, повисших над заливом, даже заиграла в солнечных лучах небольшая радуга.

А где же Жук? Он ведь тоже…

И тут воды залива словно разрезало пополам гигантским ножом. Из глубины вынырнула изумрудная крокодилица, держа в зубах бессильно поникшее девичье тело, а на ее спине распластался, отчаянно пытаясь удержаться, Жук!

Крокодилица выскочила на берег и осторожно положила на горячий сыпучий песок свою добычу. Подскочив к мокрой полуживой девушке, я узнала свое лицо и фигуру.

— Тера! Ты жива?!

Но провести спасательную операцию, точнее, проверить, умею ли я откачивать утопленников, мне не удалось. Родной дедушка уже перекинул внучку через колено, а родная бабушка самозабвенно колотила ее по спине. Я подскочила к группе срочной реанимации вместе с Жуком, молнией скатившимся со спины крокодилицы. В этот момент Маргарет не выдержала экзекуций над своим телом со стороны ближайших родственников — ее стошнило водой, которой она успела наглотаться. Я сразу поняла, что жизнь ее уже вне опасности, благодаря быстрым и решительным действиям племянницы Хозяина Залива, и скромненько отошла в сторону. Мне было стыдно показываться спасенной на глаза, ведь это из-за меня она чуть не погибла. Проводник, только что проявлявший огромный интерес к судьбе девушки, убедившись, что она пришла в себя, сделал вид, что его все произошедшее не касается.

Я оглянулась на крокодилицу. Она уже стала человеком, и снова жемчужные слезы катились из ее прекрасных глаз.

— Ты чего, Тилли? — подошла я к ней. — Ты радоваться должна, спасла Маргарет и Жука. Это мне плакать нужно, из-за меня едва не произошло несчастье.

— Ты не виновата, Неневеста, — покачала головой Ара.

Она только что подошла вместе с Гаенусом. Они поддерживали с обеих сторон Теру, которая пусть не крепко, но стояла уже на ногах.

— Не надо меня успокаивать, я не ребенок. Виновата — значит, виновата. Если б я не чихнула…

— Случилось бы что-нибудь другое, — перебила меня старая ведьма. — Это все действие проклятия. С Маргарет постоянно случаются неприятности, если можно их так назвать. Точнее сказать, она постоянно попадает в опасные для жизни ситуации. Именно поэтому я и стараюсь все время находиться рядом, — Старуха многозначительно посмотрела на короля, — Поэтому ты должен, мой дорогой, поскорее попытаться снять проклятие. А пока это невозможно, будем опекать Теру и стараться защищать от неожиданностей.

Мы все решительно закивали в ответ.

— А теперь, — продолжила старуха, — я хочу выразить свою глубокую признательность нашей героине дня, прекрасной и смелой Тиллимар! Кстати, милая, отчего ты плачешь?

— Вы видели меня в облике крокодилицы!.. Я напугала вас!..

— Ты никого не напугала, Тилли, — попытался успокоить ее Жук, — напротив, ты спасла и меня и Маргарет.

— Но люди не любят крокодилов, боятся их!.. Хоть и не знаю почему. Но я старые сказки читала…

— Девочка, поверь мне, совершенно неважно, какой облик ты будешь носить снаружи. — Великий король ласково обнял за плечи Тиллимар. — Главное, что внутри у тебя нежная душа, горячее сердце и мужественный дух. И в шкуре крокодилицы ты была прекрасна, ведь ты творила добрые дела.

— Вы так добры ко мне, — заулыбалась невестка Хозяина Залива.

— И перестань печалиться о прошлом, — потрепала ее по щеке Ара. — Береги сына, а там, глядишь, и встретится на твоем пути еще мужчина, с которым ты будешь счастлива.

Тиллимар задумчиво покачала головой. Да, попробуй найти для нее жениха. Вдова-крокодилица с недоношенным яйцом на руках. Хотя и очень красивая.

— Дальше на восток — пустыня, — махнула рукой Тилли, — поэтому вам следует запастись водой. Давайте я сама наберу воды из залива, а то крокодилы еще не успокоились.

— А воду из залива можно пить? Там ведь столько крокодилов! — не выдержала старая ведьма.

— Разве крокодилы грязные? — растерянно посмотрела на нас Тиллимар.

— Вовсе нет, — пришла ей на выручку я. — Лично читала в журнале…

— В чем?

— Неважно. Лично читала, что в одной реке люди уничтожили всех крокодилов, думали, что так будет лучше — чище вода, больше рыбы, безопаснее… И вы знаете, что произошло? Крокодилы — санитары водоемов, так же, как и волки — санитары леса, и любые другие хищники — санитары своей экологической ниши. Они подъедали старых, слабых и больных рыб, а также других обитателей реки. Когда хищников не стало, рыба стала дохнуть, падать на дно, разлагаться, трупные яды разошлись по водам, вызывая болезни и гибель всего живого вокруг…

Краем глаза я заметила, как Тера зажала руками рот. Я, кажется, чересчур увлеклась описаниями? Ладно, продолжаю:

— В итоге озеро стало буквально мертвым, в нем не осталось никаких живых существ! И даже люди, которые пили эту воду, стали болеть и умирать. Следовательно, если в водоеме живут крокодилы, то вода в нем самая что ни есть экологически чистая!

Сама себя убедила. Почти. Ведь, кроме того, что они очищают воду, они туда еще и писают-какают. Но об этом я лучше промолчу.

— Тилли, набери все же водички там, где река вливается в залив, а то некоторым не нравится, что эти милые крокодильчики моют здесь свои лапки.

Мы передали племяннице Хозяина Залива бурдюки для воды, которые несли наши мужчины. Я тоже протянула ей пустую бутылку из-под колы.

Вскоре мы уже прятали запасы в рюкзаки. Что ж, пора отправляться дальше.

— Удачи тебе, — обняла я Тилли, прощаясь. — А яйцо спрячь подальше.

— Спасибо тебе, — подойдя, тихо сказала Маргарет, — ты спасла меня, я этого никогда не забуду.

Ара и Гаенус тоже тепло прощались, обнимая молодую женщину и давая ей отеческие наставления. А Жук долго тряс ее руку, что-то шепча по секрету на ушко.

Мы оставили нашу новую знакомую, а сами продолжили наше странствие.

* * *

Путешествовать пустыней оказалось вовсе не так интересно, как хотелось бы. Виды не меняются, куда ни глянь — бежевые барханы, идти по песку в кроссовках жарко, но без них вообще невозможно, есть уже не хочется, а только пить, пить, пить… Незаметно бурдюки Жука и Гаенуса опустели, а конца пустыни не видно.

— Неневеста, у тебя там еще какая-то бутылочка завалялась, — простонал Жук, протягивая ко мне ладонь.

— Даже не думай! — хлопнула я его по рукам. — Глаза завидущие, руки загребущие… Пусть остается на крайний случай, мы не знаем, сколько нам еще идти.

Проводник застонал и возвел глаза к небу:

— Вот он и пришел, крайний случай!

— Жук, ты ведь мужчина!

— Вот именно, я из вас самый большой и несу самый тяжелый рюкзак, поэтому мне требуется двойная порция воды!

— А я самая сухопарая, во мне вообще уже жидкости не осталось, скоро в мумию превращусь, — вставила бабка.

— А если я не попью, то скоро стану такой сухой, как моя бабушка! — откликнулась Тера.

— А я вообще молчу, — подытожил Гаенус.

— Не дам! Мы должны быть экономными!

— Жадина! Отдай бутылку!

Мои спутники медленно обступали меня, собираясь конфисковать бережно хранимые остатки влаги. Ой-ой! Жажда — не шутка, она превращает человека… превращает людей… Ой!

— Стойте! Смотрите! — Я указала пальцем вдаль, и вцепившиеся в мой рюкзак руки разжались.

С бархана, на котором мы сейчас оказались, был виден волшебный белокаменный город.

— Мы уже близко! Мы дошли!

Когда впереди есть цель, начинаешь ощущать себя совершенно по-новому.

— У меня открылось второе дыхание! — закричала я, сбегая с бархана.

Солнце пекло так же немилосердно, воздух оставался таким же тяжелым, в горле все так же горело, но наши лица светились радостью и счастьем. Мы почти бежали, обгоняя друг друга, а город все приближался и приближался, постепенно разворачивая перед нами все свои чудеса…

Я, с высоты своих знаний, отметила, что город как бы интегрировал в себе черты нашего Ближнего и Дальнего Востока вместе. Я различала здания, похожие на минареты, другие — похожие на пагоды, третьи напоминали христианские храмы, а дворцы отличались высокими порталами, ротондами, круглыми куполами и куполами с пирамидальными верхушками, аркадами, опирающимися на колонны базилик, и арками со скульптурными композициями. И все это соединялось органично и естественно, словно элементы узора, сплетающиеся на ковре под умелыми руками мастерицы. Голубые бассейны поблескивали среди белого камня, словно драгоценная бирюза, а редкая зелень освежала однотонность стен. Мы, зачарованные волшебной красотой города, раскрывающего перед нами свои тайны, уже подбегали к огромным воротам с каменными резными решетками…

И вдруг, к нашему ужасу, город начал таять — именно таять, теряя минареты и башенки, становясь полупрозрачным, прозрачным и наконец полностью исчез с наших глаз.

Глава 28 ОБОРОТЕНЬ

Мы в шоке остановились, оглядываясь.

— А где же волшебный город?! — недоуменно воскликнула Маргарет. — Куда он делся?

Я с отчаянием уставилась в небеса:

— Так это был мираж? Да? Это кто там наверху так развлекается? А давайте поменяемся местами, и я тоже буду издеваться, водя кому-то перед носом куском торта!

— Успокойся, Неневеста, высшие силы ни при чем, могут еще и обидеться. — Жук поднял какую-то грязную шкуру. — Вот причина обмана.

— А что это такое? — Все обступили его, рассматривая единственную находку на месте несуществующего города.

— Это барсук, дохлый барсук. Эти звери на востоке любят наводить морок, и сами могут прикидываться даже человеком. Думаю, этот несчастный пытался одолеть пустыню, да силенок не хватило. Умирая, он хотел привлечь чье-нибудь внимание, создав иллюзию города, да так и сгинул, а морок какое-то время еще висел над его трупом, на что мы и купились.

— Значит, он умер только-только. — Я подошла рассмотреть поближе бедного зверька. — Да он еще совсем мягкий, не околел. Или он еще жив?!

Я забрала у Жука недвижимую тушку, положила ее на песок, провела рукой по нежной шелковистой шерстке. И вдруг моя рука ощутила едва заметные толчки.

— Точно, он живой! У него бьется сердце!

— Ну и что, мы все равно не можем ему помочь. Оставь его, Неневеста, ты же не будешь тащить его на себе. А нам еще неизвестно сколько шагать без воды по этим барханам. — Мой проводник забросил на плечо рюкзак и поспешил вперед.

— Тиллимар говорила, что пустыня не слишком большая.

— Не слишком, — согласилась старая ведьма, — но для нас, не привыкших бродить по пескам, где нет даже намека на тень, большая.

— Пошли, девочка, — Великий король устало вытер со лба стекающие капли пота, — а то мы скоро сами окажемся в таком же состоянии, как это бедное животное.

Старик со старухой тяжело двинулись вслед за проводником. И только Тера присела рядом со мной.

— Как жаль, что мы ничего не можем сделать для этого милого барсучка.

— Но почему же? — Я достала из рюкзака бережно хранимую бутылочку с водой. — Если его напоить, зверек может и ожить.

С этими словами я осторожно начала лить в горло животного теплую, но живительную влагу. К нашему с Терой удивлению, барсук делал уверенные глотательные движения. Вода быстро перекочевала в желудок зверька, но открывать глаза и подниматься он не спешил.

— Что ж, я хотя бы дала ему шанс.

Я положила барсука на песок и встала. Сделала, что могла. Тащить его я, и правда, не в состоянии.

И только сейчас, глядя на пустую бутылку, поняла, как мне хочется пить. Просто невыносимо! Язык во рту не поворачивается, а легкие прямо огнем горят. И ко мне уже бегут ушедшие было вперед Жук и старики.

— Ты что, с ума сошла?! — выдернул из моих рук пустую бутылку проводник. — Ты вылила последнюю воду в пасть этой дохлой твари?!

— Неневеста! Как ты могла? Мы сами умираем от жажды, а ты!.. — подскочила разгневанная Ара.

— Я хотела ему помочь… — попыталась оправдаться я.

— Эх ты! — Жук попробовал выдавить еще хоть каплю из пустой бутылки и со злостью зашвырнул ее в песок.

— Дело сделано. Успокойтесь, — выступил на мою защиту Гаенус. — Она поступила так, как считала нужным, и это ее право выбора.

— Думать надо, когда что-то делаешь. — Жук попытался сплюнуть от досады, но не нашел чем, топнул ногой и понуро двинулся вперед.

За ним, тяжело вздохнув, пошла Ара, шепча под нос что-то об отсутствии ума у одних и надежды у других. Великий король кивнул мне и тоже отправился следом за ними. Тера взяла меня за руку:

— Пошли, Неневеста, если мы не найдем воду в ближайшее время…

Она не договорила. Я оглянулась на барсука, из-за которого теперь все на меня сердятся, — он по-прежнему не шевелился — и уныло побрела за своими спутниками. Ой, как же пить хочется! Может, я действительно поступила безрассудно?

Мы прошли не больше сотни метров, как сзади нас окликнул молодой звонкий голос:

— Эй, путники! Вы нарочно обходите родник? У вас что, игра такая — кто дольше протянет без воды?

Мы дружно обернулись. Нас догонял молодой худощавый мужчина среднего роста и довольно приятной наружности. На нем была белая просторная рубаха и такие же штаны чуть ниже колен. Черные волосы топорщились на голове непослушным ежиком. Чуть раскосые миндалины темных, как ночь, глаз, небольшой, слегка вздернутый нос и очаровательная улыбка во все тридцать два ровненьких белых зуба.

Я попыталась что-то ответить, но из пересохшего рта вырвалось нечто невразумительное. У остальных, думаю, состояние было не лучше.

— Если хотите воды, идите за мной. А не хотите, можете отправляться своей дорогой. Мое дело маленькое: остановил, предложил, а теперь вы куда хотите… Ой-ой-ой! Только не сбивайте меня, пожалуйста, с ног! Да идем, идем мы к роднику! Здесь рядом совсем.

Толкаясь и спотыкаясь, на заплетающихся ногах наш маленький отряд двинулся вслед за болтающим без умолку мужчиной.

Действительно, мы чуть не прошли мимо источника. Несколько камней за соседним барханом, выбивающаяся из-под них струйка прохладной воды, небольшая выемка в камнях, образующая лужицу — и вода, стекая, вновь теряется в песке. Оазисом это не назовешь. Несколько чахлых кустиков да высокая узкая трава, пробивающаяся среди камней. Но это — жизнь, дарованная природой истомившимся от жары путникам. Мы бросились к ручью с такой скоростью, что мужчина, показавший нам дорогу, вынужден был остановить нас:

— Тихо! Тихо! Так источник недолго затоптать!

В его руках появилась бутылочка из-под колы, которую выбросил Жук, он стал набирать воду сам и поить нас по очереди. Первая свою порцию жизни получила я. Пить пришлось быстро, не смакуя, потому что у моих попутчиков явно сдавали нервы, но тем не менее это оказалась самая вкусная вода, которую мне довелось пробовать в жизни. Следующими получили питье Тера, Ара и Гаенус, а Жук — в самую последнюю очередь. Немного утолив жажду, мы пошли набирать воду по второму кругу.

Только после третьего круга мы наконец-то успокоились и расселись вокруг ручейка, от которого не хотелось далеко отходить. Только сейчас мы смогли уделить внимание нашему спасителю.

— Спасибо, друг! — начал первым мой проводник. — Ты нас просто вернул к жизни! Может, расскажешь, кто ты и куда идешь?

Незнакомец весело кивнул и уселся рядышком.

— Меня зовут Рой. Местный я, поэтому и знаю, где в пустыне можно найти и еду и питье. Шел себе по делам, вдруг смотрю: ползут одни песками, языки по вываливали, а к ручью подойти и не хотят. Вот я и решил помочь, добрым людям всегда помогать нужно, разве не так? А теперь вы о себе расскажите.

Мы вначале представились, а потом Ара, взяв инициативу в свои руки, сообщила ему, что мы идем на восток.

— Поворачивали бы вы назад, люди добрые. На восток сейчас лучше не ходить. Там такое делается!

— А что же там такое? — переспросила старуха. — Ты уж просвети нас, милок, а то мы впервой в такую даль идем. Хотелось бы знать, кому придетсяголовы откручивать.

Рой уважительно глянул на бабку, сказал:

— Перемирие нарушено. Столько лет жили в мире и покое! И вдруг стало ой как неспокойно! Две луны кто-то с неба стырил, а это дело донельзя сурьезное. Нечисть всякая полезла, как грибы после дождя. Рушат все, жгут, людей убивают. Опасно стало. Сюда, в пустыню, еще не забредают, а город и провинции просто стонут от их своеволия. Бежать надо, на запад бежать, подальше от этих ужасов!

— Далеко не убежишь, — успокоил его Жук, — конец света на носу.

— Что? Как? — Рой схватился за кончик носа и скосил глаза. — Тьфу, это ты в иносказательном значении?

— В каком бы ни было, суть в одном: если мы в ближайшее время не доберемся до самого крайнего востока, то мир этот последует за Дакотой и Рунамой прямо в небытие.

Рой испуганно отшатнулся:

— Я так и знал. Я чувствовал, что хорошим это не кончится! Что же делать? Что же теперь делать? — И он нервно забегал вокруг нас, то и дело ударяя босой пяткой в песок.

— Трр! Стой! У меня так голова закружится, — ухватил его за рубаху Жук. — Есть шанс спасти мир, но осталось мало времени.

— Да?! И что же будем делать? — Рой остановился, но его черные глаза продолжали бегать туда-сюда.

— Как я уже говорил, нам нужно как можно быстрее попасть на самый крайний восток, и тогда, возможно, удастся все исправить.

— На восток? Нет, это отпадает само собой. А какие еще есть варианты?

— Никаких больше вариантов! — отрезал проводник.

— Оу-у-у!!! — взвыл Рой.

Жук не выдержал и крепко тряхнул его за шкирку:

— А ну-ка, рассказывай, и побольше конкретики!

— Рассказываю, рассказываю! Просто жить-то всем хочется, а этого-то и не дают. В общем, так: Восточные земли представляют собой Город Тысячи Башен, который вы уже видели…

— И где это мы его видели? — быстро переспросил Жук.

— А может, и не видели…

— Да нет, так дальше не пойдет, я просил побольше конкретики. Значит, мираж, который нас манил в песках, и был Городом Тысячи Башен?

Рой съежился, словно его поймали на горячем, и продолжил:

— Хотел не говорить… Проболтался. А, ладно! Это я навел на вас морок!

Мы переглянулись. Так вот каков наш новый знакомый! Не так прост, как казался. Жук продолжил допрос:

— И кто же ты такой, что умеешь наводить морок?

— Да у нас здесь многие такое умеют… В общем, барсук я. — Черноглазый мужественно поднял на нас взгляд и быстро-быстро заморгал.

— Значит, оборотень.

— Ну почему как оборотень, так сразу плохой? Так сразу враг? — запричитал барсук.

Неужели этот парень и тот полудохлый грязный зверь с хвостом-тряпочкой — одно и то же существо? Не может быть!

— А кто сказал «плохой»? Просто объясни, зачем на нас морок навел? Зачем дохляком притворялся?

— Ничего плохого не хотел. Проверял я вас. На человечность. Вот.

— Ну и?..

— Сами знаете. Вот она, — указал он пальцем в мою сторону, — последнюю воду несчастному зверю не пожалела. А вот ты, — палец ткнул в Жука, — жлоб и эгоист!

— Я — реалист! — обиделся проводник. — В любой ситуации следует выбирать самый рациональный вариант.

— Конечно, добрая девушка поступила нерационально, и в итоге только благодаря ей вы сидите у прохладного источника и наслаждаетесь чистой первозданной водой!

А если бы поступили рационально, то подрались бы за последние капли влаги и сейчас бы уже валялись где-нибудь, сдыхая от жажды, как бедный несчастный барсучок!

— Да ты философ, брат, — улыбнулся Жук. — Убедил. Ладно, прости, что мы тебя бросили в пустыне без помощи. Неневеста была права.

— А я не очень злопамятный, — хлопнул по протянутой ладони Рой. — Да и помочь вам в деле спасения этого мира нужно. Продолжу рассказ. Итак, главный город Восточных земель — Город Тысячи Башен, политический и духовный центр. Вокруг — девять огромных провинций, промышленные и сельскохозяйственные районы. Вы видели изначальное лицо города, сейчас от этой небесной красоты почти ничего не осталось, везде развалины, пепелища… Я отвлекся. В городе живет Верховный правитель, в каждой провинции — правитель, подчиняющийся Верховному. Такой уклад возник очень давно, с того времени, как был подписан Великий договор, прекращающий войны и предписывающий народам проживать каждому на установленной договором территории и политику невмешательства в дела соседей.

— Вот здесь поподробней, — попросил Жук.

— Как известно, наш мир опоясан горной цепью Каф. Следовательно, с трех сторон Восточные земли окружают горы, а с запада они отделены от других народов, проживающих в Карритуме, пустыней и реками. В самих Восточных землях в древности жили и воевали между собой люди, боги и племя аддов. Боги и адды применяли друг против друга магию и ужасное разрушающее оружие, а в итоге доставалось больше всего простым людям и зверям. Люди еще умудрялись воевать между собой, да и зверям житья от них не было. Тогда-то многие животные и научились прикидываться и наводить мороки. Мы оборотни мирные, и это было нашей единственной возможностью выжить. Итогом последней войны, разрушившей практически все древние города и уничтожившей две трети населения, стал Великий договор. Согласно ему боги уходили жить в Верхний Восток, на вершины южных отрогов Кафы. Племя Ад обитает нынче на Среднем Востоке, в его северной части, там горы пологие и плоские, хорошо разводить скот, которого у них в изобилии.

— Насколько я помню, а в свое время мне пришлось изучать основы религий, мифическое племя великанов аддов, согласно Корану, было уничтожено высшими силами в незапамятные времена, — влезла я со своими познаниями.

— Это в твоем мире, Неневеста, — объяснил мне Жук, — а здесь, как видишь, совсем по-другому.

— Не знаю, что там у вас говорят, — продолжил Рой, — но адды, хоть и деградировали за последние века почти до дикого уровня, но живут и плодятся. Пока они не переступали границ, нас это мало волновало. Людям был оставлен Нижний Восток, огромная равнина, а оборотням — лисам, барсукам и другим существам — в связи с их малочисленностью, разрешили проживать вместе с людьми, с условием не причинять им вреда. Только злобным оборотням тэнгу велено не покидать восточной части Кафских гор, там им для пропитания даны были чебураторы, самый страшный зверь Карритума, только они и могли держать чебураторов под уздой. И все было прекрасно, пока не слишком давно случилось нечто, не поддающееся объяснению. Я сам почувствовал всплеск энергий, прокатившийся по материку, и до сих пор энергетический поток не утихает. И одновременно начались массовые беспорядки, никто уже не придерживается границ, адды спускаются с гор, нападают на мирных людей и оборотней, все рушат и жгут. Глупые, но жестокие тэнгу совершают групповые набеги, воруют детей и насылают безумие на встречных, чебураторы начали посещать окраины провинции в поисках пищи. Ад воцарился на земле нашей. — Барсук заплакал, обхватил голову руками и закачался в такт всхлипываниям. — Я проведу вас только через пустыню, а дальше мне нельзя. У аддов на оборотней чутье.

— Конечно, Рой, мы и не просим большего.

— Тогда переночуем у ручья, а с утра отправимся в путь. Я быстро выведу вас из пустыни к первым поселениям.

* * *

Я уже засыпала, разморенная поздним ужином и горячим песком ночной пустыни. Да и все уже отдыхали, только Жук с Роем лениво беседовали о чем-то своем.

— А ведь мне с самого начала понравилась Неневеста, — донесся до меня голос проводника, и я, удивленная откровением, начала прислушиваться к разговору. — Она такая… Нельзя не влюбиться. Я все делал, чтобы не показать ей этого. Она ведь любит своего Кащея, только и говорит о нем. Из другого мира спасать отправилась, несмотря на все опасности и невзгоды, которые ждали ее на пути. Ты знаешь, я этому Кащею даже завидую. Меня бы кто так любил!

Рой задумчиво кивал ему в такт.

— А потом вдруг появилась Тера…

— Это близняшка Неневесты? — спросил барсук.

— Они не близнецы. Маргарет — внучка ведьмы, она просто носит личину Неневесты. Ее настоящего лица я не знаю, она сама говорит, что не помнит его. Облик Неневесты ей очень идет. Но спутать их невозможно. Тера не знает жизни — всему удивляется, как ребенок, всем верит, наивная такая. Она более мягкая, ласковая, спокойная, более безопасная. (Я подавилась.) Чем больше я ее узнаю, тем больше мне она нравится.

— Так почему ты ей не сказал об этом? — удивился Рой.

— Не успел.

— Как это?

— Сначала не успел. Я сам пытался разобраться в собственных чувствах. А теперь, когда понял, как она мне дорога, — а понял я это, когда в заливе крокодилов она упала в воду — теперь я уже не могу признаться ей в любви.

— Но почему?!

— Открылась тайна ее происхождения. Тера — последняя представительница королевской династии Тортильяков, следовательно, будущая королева Пракии. Но мало этого, она еще и прапраправнучка Великого короля Гаенуса и наследует все Центральное королевство, а это третья часть Карритума! Уж лучше бы она оставалась никому не известной внучкой ведьмы!

— Что плохого, что она богатая и знатная? Ты думаешь, что она откажет тебе?

— Я даже не буду ничего ей говорить! Тера решит, что я притворяюсь влюбленным ради ее денег и положения в обществе. А я не желаю, чтобы она думала обо мне плохо.

— И ради глупой гордости ты отказываешься от любви? Дурак ты, Жук!

— Дурак, но гордый. Ладно, давай спать, а то завтра никто не спросит, выспались мы или нет.

* * *

Мы проснулись, как только первые солнечные лучи коснулись наших лиц.

— В путь! В путь! — закричала я, умываясь и брызгаясь. — Но только после завтрака.

— Конечно-конечно, Неневеста, все знают, что тебя и чебуратором с места не сдвинешь, пока не накормишь.

— Только не надо о чебураторах! Вот кого бы я не хотела больше встречать на своем пути ни-ког-да.

Позавтракав, мы запаслись водой и снова двинулись в путь. Идти с Роем было гораздо веселее. Рот у него не закрывался ни на секунду, и мы постоянно взрывались хохотом, выслушав очередную историю из жизни обитателей Востока. А их он знал превеликое множество.

— Вот лис-оборотень и говорит барсуку… — продолжал свой рассказ Рой, но вдруг замолчал с открытым ртом, уставившись куда-то вперед.

— Дальше, Рой, дальше!

— Аддов — знаю, тэнгу — знаю, чебураторов — знаю, — скороговоркой проговорил барсук, указывая пальцем в темное пятно, медленно двигающееся в нашу сторону, — но это кто такой? А?

Глава 29 СДАТЬ КОНТРАБАНДУ!

— У вас гигантские черепахи не водятся? — вглядываясь в приближающийся неизвестный предмет, спросила я.

— С нас чебураторов хватает, — на автомате ответил Рой.

— Тогда это не черепаха. Хотя движется так же медленно, и, я думаю, обогнать это не составит труда.

Рой, обрадовавшись перспективе, повернул налево:

— Так обходим!

— Но я думаю, что следует выяснить, что это или кто это, — продолжила я мысль.

— А может, лучше пойдем своей дорогой? — сложил молитвенно руки барсук. — Первая мысль всегда самая здравая!

— Чего боишься, брат? — хлопнул его по плечу Жук. — С нами две ведьмы и король страны магов! А еще Неневеста Кащеева, которая не позволит нам обойти ни одну потенциальную опасность!

— А ты хочешь идти дальше и думать, что это такое было? — парировала я.

— Естественно, ты же спать не сможешь, если чего-то не будешь знать!

— Хватит ссориться, — остановила наши словоизлияния Ара. — Идем и смотрим. С чего вы взяли, что это вообще может представлять для нас опасность?

И мы двинулись, кто по желанию, а кто нехотя, навстречу темному приближающемуся пятну.

Подойдя поближе, я с удивлением поняла, что к нам движется не живое существо, а большое деревянное корыто. Следовательно, кто-то прячется под ним. Я побежала вперед, несмотря на предупреждающие крики друзей, двумя руками ухватилась за край корыта и приподняла его. Темное лохматое существо выскочило с воем и, воспользовавшись тем, что руки у меня заняты, обхватило меня за талию, прижало к себе, и под ребра мне уткнулось лезвие ножа.

— Кофту испортишь, урод! — заорала я и ухватила напавшего на меня за толстый красный нос.

Урод тоже заорал благим матом и, бросив нож, начал отдирать меня от своего несчастного носа. Я его отпустила, сделала при этом подножку и резко оттолкнула. Нападающий, естественно, полетел спиной на песок, увлекая меня за собой, да еще и стукнулся головой о корыто. В итоге, когда мои спутники подбежали к «полю боя», я лежала на кряхтящем и стонущем мужичке сверху.

— Ну что, спасать будем? — послышался голос барсука.

— Кого, мужика? — спросил Жук.

— Угу, а то задавит насмерть.

— А я тебе что говорил?

В итоге так никто и не соизволил мне помочь. Я сердито сползла сама и встала, отряхиваясь от песка.

— Наше вам спасибо, — буркнула с издевкой.

— Наше вам пожалуйста, — поклонился шутовски Жук.

Ара и Гаенус в это время занялись напавшим на меня мужиком. Нож перекочевал в нежные старухины руки, она вертела оружием перед его выпученными глазами и допытывалась:

— Кто? Откуда? Куда?

Мужик, похоже, был перепуган еще до знакомства со мной, — его трясло, словно в лихорадке, он мычал и заикался. Грязный, заросший щетиной, оборванный, он представлял собой жалкое зрелище. Наконец из несвязных звуков стало возможным разобрать некоторые слова:

— Н-не трогайте меня! Не надо! Не убивайте!

— Убьем, и не проси, — успокоила его бабка, — если только не будешь отвечать на мои вопросы четко и коротко.

— У-у-у! — взвыл снова мужик. Наверное, отвечать четко и коротко он не умел и поэтому прощался с жизнью.

— Имя?

— Котун.

— Местный?

Мужик отрицательно замотал головой.

— Откуда?

— Из Центрального королевства.

— Врешь!

— Зачем?

— А как ты сюда попал?

— Своим ходом.

— Через реку с пиратами? Залив с крокодилами? Пустыню? Не верю!

— Зачем такие трудности? — Мужик, кажется, понял, что убивать его прямо сейчас не будут, и слегка расслабился. — Вы, наверное, ближе к югу шли. А если пройти дальше на север, то река Забытья местами сильно мельчает, можно вброд перейти. Кстати, пираты на мели не водятся. Залив с крокодилами переходит в полностью безопасную речушку. Без крокодилов, ясно дело. Да и в пустыню заходить не обязательно. Нужно знать безопасные дороги.

Мы переглянулись. Выходит, мы сами выбрали самую сложную и опасную дорогу. А люди здесь преспокойно ходят прогулочным шагом туда и обратно!

— А назад почему опасной дорогой отправился, да еще и в таком экзотическом виде, ползком да под старым корытом? — засомневалась бабка, поигрывая ножиком.

— Да там уже не пройти. Адовы дети, адды, бродят хуже зверей диких, убивают всех. С неба того и жди, что ухватят тэнгу. С трудом и здесь выбрался, еле ноги унес.

— Вот видите? — многозначительно посмотрел на нас Рой. — Я же говорил, что пройти невозможно.

— И что ты здесь делал? С какой такой целью притопал в такую даль аж из Центрального королевства? — подозрительно уставился на мужика Гаенус.

Тот ответил внимательным взглядом прищуренных глаз, но не признал своего короля в загоревшем измазанном путешественнике.

— Да так, товары разные вожу туда-сюда. По мелочам.

— Купец, получается?

— Получается, что купец.

— Так Центральное королевство с Восточными землями не торгует и контактов никаких не поддерживает, — не унимался король. — Значит, контрабандист?

— Ну-у-у…

Контрабандистов в Центральном королевстве не слишком жаловали.

— И какие же товары ты везешь? — Жук потянулся к сумке, висевшей на боку контрабандиста.

— Су-сувениры р-разные, — ухватился обеими руками за сумку Котун.

— Покажи!

— У-у-у! — снова заскулил контрабандист, когда проводник вырвал сумку из его грязных рук.

— Сейчас посмотрим, что здесь…

На песок полетели личные вещи, большая ложка с инкрустированной блестящими камнями ручкой, золотое блюдо с растительным орнаментом, несколько золотых монет (я узнала восточные ре), а затем Жук склонился над сумкой, что-то сосредоточенно нюхая.

— Ого!

— Что там? Что? — попытались мы с Терой заглянуть туда же.

— Бандж, — коротко ответил Жук.

— А что это такое? — спросила Маргарет.

— Наркота, и не слабая. И что за такие «сувениры» тебе полагается в Центральном королевстве?

Контрабандист продолжал скулить, сжавшись на песке в комок.

— Гаенус, что ему полагается?

— В яму, пожизненно! — сделал страшное лицо Великий король.

— Но мы не в Центральном королевстве, — пожала плечами я. — Так что пусть ступает, куда ему нужно, пока мы не послали его по другому адресу. И если сумеет перебраться через все препятствия со своим эксклюзивным корытом, пусть попытается к нашему возвращению переквалифицироваться и найти себе другую не пыльную работу, не отягощенную персональным офисом в виде темницы-ямы.

Не знаю, что понял Котун из моей речи, но пополз к моим ногам и стал настойчиво пытаться поцеловать ободранный носок правой кроссовки.

— И этого пожалела, — покачал головой Рой.

— Но они были так близки… — пригнулся Жук, потому что в его голову тут же полетели, подвернувшись мне под руку, инкрустированная ложка, а следом и золотое блюдо.

— А разве я сказал неправду? — Проводник отскочил, подобрал ложку и всучил ее в руки ошеломленному контрабандисту. — Рой!

— Что? — отозвался барсук.

— Это я к этому растлителю молодежи обращаюсь. Рой яму!

— Угу! — Котун стал ковыряться ложкой в песке.

— А зачем? — прошептала мне на ухо Тера.

Я недоуменно пожала плечами.

Когда образовалась глубокая яма, Жук высыпал в нее содержимое сумки, тщательно перемешал с песком и велел мужику зарыть. У того слезы текли по щекам, обильно поливая могилку для наркотиков.

— А теперь иди.

Контрабандист благодарно закивал, на коленях пополз, собирая выброшенные на песок вещи, не забыл и ложку с блюдом, не взял только деревянное корыто. Затем поднялся и, прихрамывая, побежал прочь он нас, оглядываясь то и дело, словно боясь, что мы передумаем.

* * *

С помощью Роя мы преодолели пустыню довольно быстро. Нашему взору открылась неприглядная картина разрухи и запустения. Потоптанные посевы, сожженные дома, нигде не видно людей. И тишина. Тяжелая, висящая в пространстве тишина. Она еще более усугубляла зловещую обстановку. Так и казалось, что из-за любого угла сейчас выскочат чудовища и бросятся на нас.

В принципе, почти так все и произошло.

Рой вдруг взвился вверх, и опустился на землю уже настоящим барсуком:

— Адды!

Глава 30 АДОВЫ ДЕТИ

Смешно было слышать, как из пасти животного вылетают обыкновенные человеческие слова. Правда, не время сейчас для смеха.

Барсук выглядел ужасно перепуганным.

— Присядьте! — стал толкать он нас к развалинам дома. — И не шевелитесь, что бы ни случилось! — А сам, совершая огромные прыжки, помчался в сторону, выглянул из-за угла, затем совершил акробатический кульбит, приземлился на полуразрушенную стену и попрыгал назад. Вот он уже присоединился к нам, всем своим видом показывая, что мы должны молчать и не шевелиться.

Спустя мгновение из-за лежащей боком на земле крыши показались три громоздкие фигуры. У меня появилась прекрасная возможность рассмотреть представителей мифического племени Ад. Конечно, они не были такими большими, как турсы из Серпулии, речь которых люди даже не могли воспринимать. Но их тоже вполне можно было назвать великанами. Метров до трех ростом, лохматые, с изуродованными злостью лицами. Или мордами? Правду сказал Рой: они деградировали, превратившись из племени, способного вести магическую войну с богами, в дикое стадо с первобытными инстинктами и потребностями. Почему деградация цивилизаций происходит гораздо быстрее, чем развитие?

В руках у аддов были дубинки. Немытые и нечесаные волосы продолжали расти широкой полосой по спине. Движения их были плавны и в то же время стремительны, как движения вышедшего на охоту дикого зверя. Один остановился рядом с нами, взгляд его скользил по нашим лицам, но, казалось, нас он не видел. Втянул широкими ноздрями воздух…

Барсук затрепетал, сжимаясь в маленький меховой клубочек. Казалось, адд что-то учуял, но тут ему махнули товарищи, что-то гортанно рыкнув, и он поспешил следом. Адды, принюхиваясь, словно гончие, взявшие след, помчались дальше и скрылись из виду.

Барсук с облегчением упал на землю. Затем резко подскочил:

— Я с трудом их обморочил! Они, глядя на нас, думали, что это всего лишь разрушенная стена! Но запах! Они учуяли мой запах! Я обманул их ложными следами, но они могут вернуться! Все, дорогие мои, я ухожу. Чем смог, тем помог, не поминайте лихом. Может, придется еще свидеться. Спасибо! До свидания! — Лохматый зверек полез к нам целоваться, оставив у меня на щеке влажное слюнявое пятно. Жуку потряс лапой руку, резко развернулся и опрометью бросился назад, в пустыню.

— Пойдем-ка и мы отсюда, — махнул рукой Гаенус.

И мы потопали вслед за ним в сторону, противоположную той, куда скрылись адды. Только где гарантия, что не столкнемся нос к носу с другой группой? Ой, что-то эта игра перестает мне нравиться!

Какое-то время мы шли в полной тишине, и только стук сердца был таким громким, что, казалось, его слышно за несколько шагов. Может, здесь и людей уже не осталось, только монстры? Что-то слишком тихо, подозрительно тихо… И тут развалины дома, через который мы перебирались, посыпались под моими ногами, и я с грохотом поехала вниз, увлекая за собой Теру, которую держала за руку. И тут же, словно в ответ на разбуженную тишину, прямо перед нами возникли два адда. Из-под низких насупленных бровей следили они, как мы катимся им прямо под ноги. Я выпустила руку ведьмы, и мы дружно пролетели как раз между ногами великанов. Начиналось все весело, но мы уперлись в стену, а адды уже разворачивались к нам с явным намерением добычу не упускать. Бежать было некуда.

И тут мы увидели Гаенуса, отчаянно жестикулирующего за спиной одного монстра.

— Сюда! Сюда! — махал он нам рукой.

Мы с Терой пожали друг другу руки и бросились назад между ногами тех же великанов. Как только мы оказались около Гаенуса, он вытряхнул на оборачивающихся монстров содержимое какого-то пакетика. Великаны закашлялись, словно в нос им попал табак, и медленно рассыпались, оставив после себя две горсточки пыли.

Я чихнула.

— Уходим! — крикнул король, ухватив нас обеих за руки.

— Но мы теперь можем не бояться! У вас прекрасное средство борьбы с этими великанами.

— Во-первых, это средство не уничтожает объект, а только рассыпает на атомы. Спустя час-два они начнут собираться вместе, тянуть из воздуха влагу, и вскоре перед нами снова будут стоять эти монстры во плоти. А во-вторых, у меня больше нет порошка!

— Вот так всегда обрадуют, — прошептала я, склонившись к уху Теры.

— Тогда бежим дальше. — И мы с подругой, взявшись за руки, побежали дальше.

Следующего представителя племени Ад мы встретили, когда собрались набрать воды у заброшенного колодца. Он выскочил неожиданно из-за кустов, перевернул ведра, схватил Теру и попытался скрыться с ней, учитывая превосходящую численность противника.

Услышав крик девушки, первым среагировал Жук — он всадил великану в спину нож контрабандиста по самую рукоятку. Адд пошатнулся и полетел в колодец. Проводник едва успел подхватить Маргарет, чтобы она не упала следом.

Из колодца донесся ужасающий рев.

— Бежим! — схватил внучку за руку Гаенус. — Великана так просто не убить, и из колодца он сможет выбраться.

И снова разваленные дома, поломанные заборы, вытоптанные огороды. И снова мы бежим, срывая дыхание, подворачивая на камнях ноги и пытаясь отыскать хоть одного живого человека. Убили всех, или они спрятались, скрылись он ненасытных аддов? Слева виднелись горы, и вершины их тонули в облаках. Может быть, люди укрылись в горах? Я покопалась в памяти и сообразила, что это, должно быть, Верхний Восток, где обитают божественные силы. Почему же они не приходят на помощь? Почему не остановят убийц? Ведь нарушен Великий договор! Как мне понять эти игры богов?

За размышлениями я не заметила, что у нас появились преследователи.

— Быстрей, Неневеста! — потянул меня за рукав Жук, и я увидела, что нас догоняют четыре адда с копьями и дубинами в руках.

А у нас даже оружия никакого нет! Мы прибавили ходу, но попробуй убежать от трехметровых хищников, ослепленных ненавистью. Расстояние между нами сокращалось, и в голове невольно возник вопрос: «Кто будет первым?»

Когда за спиной уже слышалось дыхание великанов, впереди показалась… Я не знаю, как назвать такой домик, который состоит из каменных блоков и покрыт каменной крышей. Деревянной была только дверь, она была распахнута, на пороге стояли и махали призывно две щуплые фигуры. Мы рванули со всей скорости к домику, вскочили в его единственную комнату, сбивая с ног хозяев, и закрыли на огромную железную задвижку дверь.

В комнатке горела масляная лампа, благодаря которой мы разглядели скудную обстановку, убранство помещения и самих хозяев. Это были старик со старухой, маленькие и тощие, черные и сморщенные, как сушеные груши. Старик был в рубахе и коротких штанах, старуха завернута в черную накидку. Они помогли нам закрыть дверь и…

Мы не успели даже познакомиться со своими спасителями. Адды добрались до домика и начали осаду. Они попытались расшатать плиты и вломиться, но это им не удалось. Мы услышали тяжелые шаги по крыше, в дыру для дыма заглянул круглый вытаращенный глаз, но пролезть в нее никто не мог. Тогда преследователи принялись за дверь. Она была крепкая и обшита по краям железом, но не рассчитана на атаку великанов. Дверь скрипела и пошатывалась и пока не поддавалась, но было ясно, что это дело времени. А у аддов его было навалом.

— Дверь долго не выдержит, — дрожащим голосом сказала хозяйка.

Хозяин только тяжело вздохнул.

— У вас есть хоть какое-нибудь оружие? — подскочил к ним Жук.

Старик отрицательно покачал головой.

— Ножи?

Старуха протянула ему маленький ножик для чистки овощей. Это было все равно что идти на кабана с зубочисткой.

Проводник раздраженно хмыкнул и швырнул нож на стол.

В голове даже мыслей никаких не возникало.

Выход! Ведь должен же быть выход? Неужели все так и закончится здесь, в этом забытом богами месте, и я не смогу спасти этот мир, Кащея, своих друзей и себя?

Старая и молодая ведьмы раскинули руки и начали формировать в ладонях энергетические шары. Совсем еще маленькие, они не успеют!

Дверь надрывно треснула, и в щель просунулись огромные грязные пальцы великана.

Глава 31 ТРЕТЬЯ ЛУНА

Я схватила маленький ножик, брошенный Жуком на стол, и вонзила в волосатый палец. Адд взвыл и выдернул руку.

Светящиеся шары в руках ведьм постепенно набирали силу, у Ары они были побольше, у Теры — поменьше. Возня за дверью усиливалась. Неожиданно раздался глухой тяжелый удар в дверь. Адды принесли бревно и методически выбивали дверь тараном. Во все стороны полетели щепки.

Жук прикрыл Маргарет своим телом в углу комнаты. Хозяин с хозяйкой тоже отступили как можно дальше.

— Неневеста, отходи! — крикнул мне Гаенус и потащил прочь от входа.

Дверь хрустнула в последний раз и слетела с петель.

В первую фигуру, показавшуюся на пороге, врезался яркий магический шар. Адд свалился, почернев с одной стороны, словно пережаренный в духовке кролик. Следующий мерцающий шар Ара отправила прямо в морду второго гостя.

— Давай, девочка! — Старуха подтолкнула внучку к проходу и помогла ей скорректировать траекторию одного, а затем и второго шара так, что оба попали в цель.

Когда мы выскочили из дома, то нашему взору предстала картина: четыре адда один на другом валяются около порога, слегка обугленные, но… живые!

— Хорошо, что их было только четверо. Хорошо, что у нас было время создать шары. Плохо, что они не убили великанов, а только оглушили на время, — подвела итоги Ара. — Бежим!

— Куда?

— Все, кто остался жив, спрятались в пещерах у подножия Верхнего Востока, — сказала хозяйка, спокойно собирая продукты. — Идем!

И снова гонка. Теперь нам нужно было побыстрее добраться до гор. Развалины давно закончились, но легче двигаться не стало. Каменистые насыпи то тут, то там тормозили ход. Но если трудно нам, то нелегко будет и нашим преследователям.

Хорошо, что с нами были местные старик со старухой, без них мы вряд ли бы отыскали вход в пещеру. За камнями его практически не было видно. Только забравшись через узкий лаз в круглую небольшую пещеру со следами костра, мы наконец-то смогли отдышаться.

К пещере мы добрались, когда на улице уже серело, следовательно, пора и на боковую. Честное слово, я сегодня так набегалась, что даже не прошу поесть.

Тем не менее поесть предложили. Пришлось соглашаться, а то другой раз и не предложат. А сил надо набираться, может, завтра опять придется целый день бегать.

— Надо было сразу отдаться в лапы этих чудовищ, — вздохнул старик.

— Что вы говорите такое? — возмутилась я до глубины души. — Вы сейчас живы, практически в безопасности, еще и жалеете об этом?

— Всего лишь отсрочка неизбежного. Еды и воды хватит на несколько дней. А дальше что? Умирать в агонии?

— Но, может…

— Действительно, какой ты видишь выход отсюда, Неневеста? — спросил Жук. — Однажды ты сказала, что из любой ситуации есть всегда как минимум два выхода. Назови хоть один.

Я промолчала. Да, я действительно не знаю, что нам делать дальше, как перебраться через кишащие аддами земли. Я действительно не знаю!

— Мы будем молиться богам. — Старуха с волнением вознесла глаза к потолку пещеры. — Ведь они где-то там, над нами, во Дворце на облаке. Возможно, они и не знают, что здесь творится. Но они обязательно услышат наши молитвы и помогут. Давайте молиться вместе!

Все промолчали.

Старуха зашептала, сложив молитвенно руки. Жук засопел, провалившись в здоровый сон молодого крепкого мужчины. Ара похрапывала, склонившись на свой рюкзак. Тера зевала, старательно закрывая рот руками.

— Неневеста! Ты хоть еще не спишь? — подозвал меня Великий король. — Проход в пещеру не слишком большой, но кто его знает… Не хотелось, чтобы нас застали тут врасплох. — Он выудил из рюкзака веревку с колокольчиками и кучу липучек. — Заплети, пожалуйста, вход зигзагом, закрепляя уголки липучками. Если кто-нибудь сунется, мы сразу будем знать.

— Отличная идея, Гаенус. Не надо будет никого оставлять сторожить. Можно будет всем выспаться, ага?

— Да, девочка. Справишься сама? А то я уже не оторву от земли свои старые косточки.

— Конечно, Гаенус. Все будет в шоколаде!

Я придвинулась к выходу и стала заплетать его погуще, чтоб никто не пробрался. Видно было достаточно хорошо, так как мне подсвечивали две луны, сплетая свои разноцветные лучи в загадочный волшебный узор.

Я сонно плела свою сеть, мечтая о том, как завалюсь сейчас спать и до самого утра не буду думать о чужих измерениях, невыполнимых заданиях, кровожадных великанах…

Вдруг яркая вспышка вывела меня из состояния прострации. В мгновение ока одна из лун рванулась вверх и исчезла в черном ночном небе. Все случилось в полной тишине. Но где-то в подсознании я ощутила, как давит на голову неслышимый ухом звук. Пространство колыхнулось в неконтролируемом порыве. В глазах потемнело, дыхание перехватило, и я чуть не потеряла сознание.

— Гаенус!

Король подскочил, подхватил меня на руки. Мое тело содрогалось, руки била дрожь, я судорожно хватала воздух, пытаясь удержаться в «здесь и сейчас».

— Сейчас тебе станет легче, девочка! — Гаенус разжал мне зубы, вливая в горло содержимое одного из своих пузырьков.

Сначала мне показалось, что стало еще хуже, я застонала, всхлипывая и улетая прочь из этого мира, который вращался и вращался, мелькая светлыми и темными пятнами. В голову врывались чужие звуки, и я стонала, пытаясь защититься от них…

— Держись, девочка, держись…

Вдруг я почувствовала, что возвращаюсь — медленно, с болью. Тысячи иголочек заполнили мои руки и ноги, но в глазах светлело, словно наступал рассвет.

Я обернулась к королю, который держал мое обмякшее тело на руках:

— Что это было, Гаенус?

— Исчезла третья луна, Лутена. Ты оказалась слишком восприимчивой к движению энергий.

— Это плохо.

— То, что ты восприимчива?

— То, что пропала третья луна. Это значит, у нас почти не остается времени. Ветер говорил, что если исчезнет последняя луна, то мир уже не спасти…

— Я думаю, у нас еще есть немного времени.

— Опустите меня, Гаенус. Благодарю, мне стало лучше. Вы знаете, время между исчезновениями лун все сокращается. Это значит, что все может закончиться в любой момент.

— Я заметил это. Но сейчас мы все равно не можем ничего сделать. Нужно выспаться, набраться перед дорогой сил.

— Да, конечно.

— Иди спать, девочка, а я закончу плести.

— Нет-нет, Гаенус. Там осталось совсем немного. А я все равно сейчас не засну. Работа успокоит меня.

— А ты точно хорошо себя чувствуешь?

— Да-да, все прошло. Идите спать, Гаенус.

Король ушел, немного поворочался и уснул.

Старуха со стариком тоже спали, прижавшись друг к другу.

Я задумчиво теребила веревку. Времени практически не осталось. Шансов пройти сквозь наводненную монстрами страну никаких. Выхода нет.

Или есть? Я посмотрела вверх. Где-то там, на верхушке горы, живут боги, которые однажды вынудили всех подписать Великий мирный договор, а теперь даже не обращают внимания на то, что делается внизу. А ведь если они приструнят великанов, мы, возможно, и успеем?

Я осторожно под веревками выбралась наружу и доплела сеть. Теперь они могут спать спокойно.

А я? А я пока проведаю богов.

Глава 32 ДВОРЕЦ НА ОБЛАКЕ

Лазать по скалам ночью, оказывается, вовсе не то, что днем. Нет, они не были неприступными, но света осиротевшей луны было недостаточно, чтобы понять, где выемка, а где провал, где надежное место, а где шаткие камни. Картинка казалась смазанной, контуры нечетки, расстояния обманчивы.

Пару раз под моими кроссовками посыпались камни, и я с трудом удержалась на краю. А однажды из черного зева расщелины вылетела летучая мышь, ударив кожаным крылом прямо по лицу.

Тем не менее я упорно продолжала карабкаться вверх по склону. Свое восхождение я начала не больше трех часов назад, сейчас должна быть глухая ночь. Но, вопреки здравому смыслу, начало светать. Причем внизу стелилась темень, словно разлитый черничный кисель, а мягкий кисейный свет окутал вершины скал. И не было ни солнца, ни иного источника света, казалось, сияло само пространство. И почему снизу этого не заметно?

Скалистый подъем вдруг окончился покрытым обильными травами плоскогорьем. Я выбралась на зеленую лужайку и легла отдышаться, уставившись в небеса и раздумывая над природой естественного света. Кроме того, обычно, чем выше поднимаешься в горы, тем холодней становится. Здесь же была просто благодать — не жарко и не холодно. На земле редко такое бывает.

Божья коровка влезла на тонкую травинку, не рассчитав своего веса, та склонилась прямо к моему носу, и жучок пополз вперед с явным намерением переселиться на меня. Я с интересом скосила на него глаза, ожидая дальнейшего развития событий.

За своими натуралистическими наблюдениями я и не заметила, как надо мной склонилась настоящая драконья голова, размером с медвежью.

— Ты кто?!

— Ты кто?!

Закричали мы вместе и одновременно отпрыгнули в разные стороны. Я стояла на четвереньках и с интересом рассматривала черное грациозное существо с головой дракона, телом оленя и распахнутыми для взлета крыльями. Оно замерло, готовое в любую секунду обратиться в бегство, только любопытство держало его здесь. Перепуганные зеленые глаза красноречиво говорили об этом. Кстати, у меня, наверное, точно такие же.

А он совсем не страшный, а очень даже смешной! Я протянула руку, и он попятился, словно теленок. Блики цвета индиго заиграли на его лоснящейся шкуре.

— Ты кто?

— Кирин.

— Легендарный Кирин?!

— Да. А ты… человек?

— Точно. Меня зовут Неневеста Кащеева.

— Оч-чень приятно.

— Я уже в Верхнем Востоке?

— Да. А как ты сюда попала? Людей здесь не бывает.

— Но я же здесь, значит, бывают.

Кирин подумал и согласно кивнул.

— А ты здесь кого-то ищешь?

— Ищу. Светлых богов.

Кирин неловко потоптался на месте, прежде чем сообщил:

— Боги не принимают.

— Ах вот как?! — Я начала заводиться. — Значит, не принимают! А чем же они таким важным занимаются? Они хоть однажды опустили свой взор туда, вниз? Они хоть знают, что происходит в Нижнем Востоке? Что никто уже не соблюдает границ? Что монстры гуляют по улицам, разрушая жилища и убивая всех на своем пути? А знают ли они…

— Пошли, — ткнулся мне в щеку холодный влажный нос.

— Что?

— Я проведу тебя к богам.

Кирин приподнял крылья и присел, предлагая мне дальше путешествовать верхом. Я не отказывалась. Он был размером с небольшого коня, поэтому мне было вполне комфортно. Только, когда он взлетел, пришлось покрепче уцепиться за густую мягкую шерсть. Мы парили над бесконечными пастбищами, покрытыми сочной луговой травой, постепенно поднимаясь все выше и выше. Иногда внизу виднелись стада животных, похожих на косуль и оленей. Ветер свистел в ушах, и становилось все светлее и светлее.

Вскоре Кирин пошел на снижение и приземлился у озера, к которому на водопой подходили как обычные, так и фантастические звери.

— Пошли, попьем, Неневеста!

И мы отправились протоптанной тропой к кажущейся бездонной чаше озера. Вода была студеной и чистой, как слеза. Пришлось пожалеть, что не во что набрать ее с собой.

К нам приблизились две собаки с внешностью далматинских догов. Острые уши настороженно торчали, розовые языки свешивались набок. Все это напоминало обычных земных собак. Но! Белые крылья с окантовкой из темных перьев и небольшой серый рог во лбу каждой указывали на их необычное происхождение. Размером они были с крупную лошадь. Один, видимо, самец, покрупнее, и самочка чуть помельче. Изящный черный Кирин выглядел рядом с ними подростком. К тому же они, как и Кирин, говорили. К говорящим драконам я уже привыкла, а вот псы повергли меня в легкий ступор.

— Неневеста, познакомься, мои друзья Фу Доги. Пит, — указал он крылом на самца, — и Яу, — склонил уважительно голову в сторону самочки.

— Человек? — У пары небесных собак челюсти отвисли. — Откуда?

— Лучше спросите куда! Неневеста ищет светлых богов!

— И ты собираешься ее провести? Ты сошел с ума? — воскликнул Пит.

Кирин оглянулся и задумчиво посмотрел на свой олений хвостик:

— Вообще-то я думал, что вы поможете мне…

— Значит, ты считаешь, что с ума сошли мы? Гнев богов падет на того, кто нарушит их покой!

— Кирин! Ты уверен, что ваши боги светлые? — решилась спросить я. — Если они не хотят помогать людям, не спускаются к ним со своих вершин, не следят за выполнением Великого договора, если они могут гневаться на невинных существ, которые всего-навсего придут раскрыть им глаза на существующую действительность, то они, думаю, скорее темные!

— Расскажи ей, Яу, — попросил мой новый знакомый одного из псов.

Яу взмахнула хвостом и начала рассказ:

— Там, еще выше, — кивнула она головой, — находится Дворец на облаке. — В нем уединились боги после подписания Великого договора. Это семь богов счастья и одна богиня-защитница.

— Богов счастья? — перебила собаку я. — Что-то ничего не понятно! Почему же эти боги счастья допустили такие ужасные несчастья? Почему горят города? Почему льется кровь невинных? Почему…

— Неужели это правда?! — заволновалась Яу. — Я не верю!

Она взволнованно потерлась рогом о рог своего спутника.

— Так спуститесь хоть однажды из своего теплого рая и посмотрите сами!

— Мы должны помочь людям! — воскликнул Кирин, оглядываясь на меня. — Она говорит правду, вы же знаете, я это чувствую. Я всегда чувствую правду и ложь.

— Хорошо, — тяжело вздохнул Пит. — Я не знаю, как могло случиться такое, что Великий договор утратил силу, но уверен, что боги не знают об этом. Иначе они давно бы уже вмешались и прекратили безобразия.

— Да, конечно, боги ничего не знают. Поэтому я пойду и скажу им все.

— Тогда не будем задерживаться ни на мгновение. — Яу мягко подскочила на всех четырех лапах и взмыла в воздух.

Я снова оседлала Кирина, и мы поспешили на аудиенцию к светлым восточным богам.

Не буду задерживаться на описании величественных, захватывающих дух видов, открывающихся в полете над Верхним Востоком, но в итоге мы вознеслись к вершине самой высокой горы, покрытой белым, густым, словно манная каша, облаком. Над ним виднелись золотые шпили замка богов.

Наверное, крылья молодого Кирина были слишком малы для разреженного воздуха на такой высоте, поэтому последние десятки метров меня несла Яу, а Пит помогал подняться Кирину, подтягивая его когтями за шкуру на спине. В результате совместных героических усилий мы пролетели сквозь вязкую вату облака и шлепнулись на обширную площадку у подножия замка, похожего на воздушное безе, посыпанное золотистой пудрой, и огороженного тонкой золотой цепью, натянутой на низенькие столбики. С двух сторон от входа во дворец стояли искрящиеся статуи нежно-голубого цвета. Слева сидел, обернувшись хвостом, огромный гривастый лев, в его позе и взгляде чувствовалось истинно царское величие. Справа лениво развалилась такой же необычной расцветки львица, к ее боку прильнул набегавшийся и уставший львенок. Вся царственная львиная семья была крылата. Небожители.

Ба! Да это не статуи, они живые! Львы настороженно приподнялись, глядя на непрошеных гостей.

— Небесные львы, — поклонился им Кирин, — мы привели смертную, которая хочет спасти наш мир. Но ей нужна помощь высших сил. Пропустите ее к добрым богам, отдыхающим после праведных трудов.

Лев медленно подошел ко мне, я даже почувствовала исходящую от него силу и умиротворение, и обнюхал, щекоча усами:

— Она не принесет вреда, пусть идет.

Львенок обежал меня несколько раз, я потрепала его по голубому загривку, и он улегся на мои ноги, ловя передними лапами меня за руки.

— Пусть идет, — кивнула львица. — Она понравилась моему сыну. Никто нечувствует внутреннюю сущность человека лучше маленького Самбы.

— Благодарим вас, Небесные львы, — склонились в поклоне Фу Доги.

Мы двинулись дальше и остановились около свисающей золотой цепи.

— Вот он, Дворец на облаке, — торжественно прошептал Кирин. — Смотри, эту цепь переступать нельзя никому: ни нам, высшим существам, ни тем более смертным.

— Смертным вообще подниматься в Высший Восток категорически запрещено, разрешено только молиться, медитировать и приносить в храмы и святилища подношения, — уточнила Яу. — Не представляю, что нам будет за то, что привели тебя сюда…

— А ничего не будет. Они еще и спасибо вам сказать должны. Форс-мажор!

— Кто-кто? — переспросил Кирин.

— Э-э-э, новый бог. Он отвечает за возникновение непредвиденных обстоятельств и даже неправильные действия объясняет как правильные.

— Понятно, — протянул Пит, словно действительно что-то понял из моего путаного объяснения. — Если все пройдет благополучно, нужно будет принести ему дары.

— Дары — это обязательно, — задумчиво пробормотала я.

— Неневеста, мы помогли тебе добраться до Дворца на облаке, — сказал, отдышавшись, Пит, — но разговаривать с богами будешь сама.

Я согласно кивнула. Поговорю, не вопрос. Только как мне сообщить о своем приходе? Подойти и постучать не могу, цепь мешает. Может, просто поорать под окнами? Или камушки побросать? Я оглянулась в поиске хоть какого-нибудь булыжника. Увы, на облаке такой прозаической вещи не отыскать, все чистенько, приличненько… Нет, камни я бросать не буду, все же к богам в гости набиваюсь, следует придумать какой-нибудь достойный способ представиться…

Задумавшись над выбором самого приличного способа заявить о себе, я не заметила злосчастную цепь, зацепилась за нее, что вызвало грохот, сравнимый лишь с землетрясением местного масштаба, и с разгону влетела головой в дверь. Да, культурно заявила о себе, ничего не скажешь. Я поднялась, потирая сразу же выскочившую шишку на лбу, и попятилась, потому что обе створки арочных дверей стали медленно открываться. Я бы, наверное, свалилась с площадки, но мои новые друзья остановили меня, поддержали и стали рядом, плечо к плечу. Мне-то что, я с восточными богами не знакома, а им каково сейчас!

В это время из дверей замка стали один за другим выходить светлые боги.

Первыми показались три старца. Первый — в красном халате, расшитом золотыми иероглифами, весь в золотых перстнях и цепях, словно новый русский китайского происхождения.

— Это божество Фу^[21], — зашептала мне на ухо Яу, кланяясь, — приносит большую удачу, деньги и счастье.

Второй старик в желтом с драконами халате держал на руках маленького мальчика, постоянно пытающегося попасть дедушке пальчиком в глазик, отчего тот щурил и без того узкие глаза и отодвигался от смеющегося ребенка подальше.

— Это — Лy^[22], бог процветания, изобилия и продолжения рода.

— А кто это у него на руках такой шустрый? — шепнула я.

— Возможно, божество Форс Мажор, о котором ты говорила.

— Понятно.

Третий сухонький старичок был в зеленом халате с вышитыми цветущими ветками, в руках у него был посох.

— Это Шоусин^[23], дарует счастье и здоровье, а сильной половине человечества — нескончаемый источник мужской силы.

За ними вышла женщина в белой с голубым накидке, скрывающей руки и фигуру.

— Это — Гуань Инь, — объяснила Яу, — говорят, у нее тысяча рук, которыми она помогает всем нуждающимся, защищает от всяческих неприятностей.

— На защищались уже, — буркнула я.

Следом вышли еще два старика, держащиеся за руки. У одного за плечом был мешок, а в руке — колотушка и крыса. Второй держал под мышкой большую рыбину.

— Два бога счастья, — продолжала комментировать Яу. — Дайкоку^[24] — с мешком и крысой, это символы изобилия, а священной колотушкой он кует счастье. Эбису^[25] — со священной рыбой Тай, символом удачи…

— Она хоть живая?

— Кто?

— Да эта рыба.

— Ну… — неуверенно начала Фу Дог. — Не знаю.

За стариками из дверей буквально вывалился румяный толстый круглолицый мужчина с заплечным набитым мешком. В одной руке он держал бамбуковый веер, то и дело им обмахиваясь, в другой — золотую чашу. Он единственный довольно улыбался, одной улыбкой уверенно причисляя себя к светлым.

— Самый веселый бог — Хотей^[26]. Говорят, в его мешке — весь мир. А веер — символ отметания препятствий. Очень добрый и радушный, бог богатства, достатка и веселья.

Последним вышел бог с очень большой и вытянутой головой.

— Бог мудрости, Фукурокудзю^[27], — коротко объяснила Яу.

Восточные божества выстроились перед Замком на облаке, и лик их был суров, а глаза печальны. У всех, кроме Хотея.

— Как смели вы, — зазвучал громом голос то ли одного из богов, то ли всех разом, я не поняла, — как смели вы прийти сюда, да еще и привести смертную?!

Кирин и Фу Доги съежились и склонили головы почти до земли.

Нет уж, давайте разговаривать со мной:

— Так, разборки потом. А сейчас лучше вы объясните, как до такой жизни докатились, что не знаете, что творится в подотчетном вам мире?

— Ты, смертная, будешь задавать нам вопросы?

— Верно. А вы будете отвечать на них. Вопросы диктует время, и оно не спрашивает званий.

— Хорошо, мы ответим на твои вопросы, это ничего не меняет. Мы прекрасно знаем, что творится внизу.

— Как? Знаете? — Я подскочила к богам, запросто сознающимся в преступлении невмешательства. — Как вы могли допустить такое?!

— Если ты успокоишься, я попытаюсь объяснить, — произнес мягкий женский голос. Я поняла, что это Гуань Инь. — Да, в Нижнем Востоке происходят сейчас ужасные вещи, но мы ничего не можем изменить.

— Почему это? Вы ведь боги! Однажды вы уже прекратили войны и заставили народы подписать Великий договор. Где он теперь? Какое наказание положено тем, кто нарушил границы? Почему вы сидите в своем воздушном дворце, а не занимаетесь своими прямыми обязанностями?! — Я обвиняла и наступала. И подошла так близко, что за открытыми дверьми увидела столы, уставленные всевозможными яствами и напитками.

Моему возмущению не было предела.

— Что? Вы пируете? Пируете сейчас, когда там, внизу, гибнут люди? Да как вы можете?!

— Успокойся, смертная! — предупреждающе протянул руку Шоусин. — Не надо винить нас во всех смертных грехах. Да, мы пируем. Но это пир во время чумы. Свидетельство нашего бессилия.

— Бессилия?

— Нас только восемь. И однажды мы действительно смогли остановить войну. Но сейчас мы не можем сделать ни-че-го.

— Почему?

— Потому что равновесие мира нарушено! Потому что приближается конец света! Потому что ты задаешь слишком много вопросов. Какая разница, как погибнут люди?

— Как вы можете так говорить?

— Все равно скоро от этого мира, и от нас вместе с ним, не останется камня на камне! В движение пришли такие энергии, что не в наших силах помешать им. Мы не можем остановить зло, и виной всему глупый, но воображающий, что он все знает, человечек, тот, кто нарушил равновесие мира!

— Кащей, — прошептала я.

Глава 33 ТЕСТЫ

Значит, это Кащей виновен во всех несчастьях Карритума! И соответственно в какой-то мере и я. Не встреть он меня на своем пути, все могло быть по-другому. И все эти чудовища не так уж и виноваты.

— Так что мы всего лишь отмечаем конец света, смертная, — грустно улыбнулся Шоусин.

— Его нужно не отмечать, а остановить!

— Увы. Это может сделать только волшебный Урбонус. Но следы этой реликвии потерялись давным-давно, и никто из смертных или бессмертных не знает, где его искать…

— Он? — Я протянула руку.

— О-о-о! — Потухшие глаза богов загорелись, а руки задрожали от волнения.

— Знаю. Знаю, что у меня в руках единственный шанс спасти Карритум. Но времени почти не осталось, и я не могу пройти с друзьями сквозь кишащие монстрами земли. Помогите мне!

— Да! Да! — загалдели восточные божества. — Это шанс! Единственный реальный шанс!

— Я знаю, как мы можем помочь, — первой высказала здравую мысль Гуань Инь.

Она скрылась в проеме дверей и спустя минуту вышла с большой, прикрытой решеткой глиняной миской в руках. У миски были ушки, через которые была продета металлическая ручка.

— Вот. Держи. Эту чашу ты должна беречь как зеницу ока!

— Спасибо. А что это?

Я приняла из рук богини странный подарок. Под решеткой что-то тлело, валил дым и распространялся пряный травяной запах. Я чихнула.

— Не буду раскрывать рецептуру этой смеси. — Гуань тоже чихнула. — Для тебя достаточно знать, что пока этот божественный запах окутывает тебя и твоих друзей, ни один монстр не причинит вам вреда.

— Отлично! Как раз такого раптора нам и не хватало!

— А теперь поспеши. Времени осталось, и правда, слишком мало.

— Сколько дней? — уточнила я.

— Дней? Часов! Счет, дорогая, идет уже на часы!

— Но тогда не остается никаких шансов добраться до восточных отрогов Кафы!

— Мы позволяем покинуть Верхний Восток Кирину и Фу Догам. Они доставят вас на место.

— Да, владыки! — склонились в поклоне мои новые друзья.

— Если тебе удастся спасти этот мир, мы сможем снова восстановить границы и условия Великого договора. Прощай, смертная. Счастливой дороги!

— Спасибо. Спасибо. — Я, глупо улыбаясь, продолжала топтаться перед богами, которые явно собирались возвращаться в свой Дворец на облаке.

— Что-нибудь еще? — спросил меня Дайкоку.

— Э-э-э… Ну-у-у…

— Говори.

Я собралась с духом и выпалила:

— Обычно боги чем-то награждают добравшихся до них людей!

Они переглянулись.

— Вы же боги счастья и процветания! Вам ничего не стоит организовать небольшую коррекцию судьбы. Там подфартило, тут подвалило. Полезные знакомства, счастливые случаи, удачные совпадения. А?

— Знаешь ли, девушка, ты давно перешла ту грань, когда человек живет по определенному сценарию, который можно и подкорректировать. Сейчас в твоей жизни все зависит от каждого твоего шага, — объяснил тоном учителя Эбису.

— Но как же?..

— Долго ли ты думала, подниматься к нам или нет? — спросил Лу.

— Вообще-то я собиралась выспаться…

— А оказалась здесь. Мы тоже не предполагали, что у нас сегодня будут гости. Твое решение было спонтанным, но самым правильным.

— Поступай интуитивно, по зову сердца, и ты всегда будешь выбирать самый лучший путь из всех возможных, — добавил Фукурокудзю.

— Мы не знаем, что ждет тебя, — подхватил разговор Фу. — Мы даже не знаем, сможешь ли ты спасти этот мир. На будущем словно висит завеса. Все зависит сейчас только от тебя.

— Ну что ж, раз так… Тогда я пошла… — Я склонила голову, чтобы не было видно глаз, заблестевших от выступивших слез, губы тоже предательски задрожали. Обидно все же. Досадно до чертиков. Побывать у богов счастья и уйти с пустыми руками… — Прощайте. — Я повернулась и собралась уходить.

— Постой, — раздался сзади голос со смешливыми нотками.

Я обернулась. Ко мне обращался Хотей, до сих пор он молчал, но сейчас его круглое лицо просто светилось от удовольствия.

— У меня есть дар для тебя. Естественно, ты получишь его, только если будущее будет, извини за тавтологию, у тебя, да и у нас.

— Дар… — прошептала я.

Хотей незаметным движением достал большую серебристую жемчужину, она удобно улеглась в его пухлую ладонь.

— Мы не можем вмешиваться в твою судьбу, но ты можешь загадать одно материальное желание. Если ты вернешься в свой мир… когда вернешься, оно сбудется.

— О!

— Погладь жемчужину триста раз, представляя то, о чем желаешь.

— Но у нее нет столько времени! — воскликнула Гуань Инь. — Ради какого-то желания для смертной мы рискуем всем! И своим бессмертием тоже!

Старцы зароптали:

— Пусть уходит! Иди, спасай мир!

Я с опаской глянула на Хотея, не забирает ли он жемчужину, но тот только приветливо улыбался.

— Только материальное желание, — повторил он.

Чего же мне пожелать? Я и квартиру хочу огромную.

И тачку крутую. И домик у моря. И… И… И… Времени нет!

Я быстро прикоснулась к жемчужине, ощутив тепло дремлющих в ней энергий, погладила ее всего один разочек, громко при этом сказав: «Триста раз!», наклонилась и шепнула желание:

— Джекпот в Суперлото!

Затем повернулась и побежала, размахивая миской, подаренной мне Гуань, догонять Кирина и Фу Догов. Представляю, что сделали бы со мной боги, если б я начала триста раз жемчужину тереть! Я оглянулась. Хотей хохотал так, что его круглый живот вздрагивал и подпрыгивал. Божества счастья и процветания смотрели на него, смотрели и тоже расхохотались. Заразились.

* * *

Когда мы спустились к подножию горы, божественное сияние мягко перешло в сияние рассвета.

— Подождите здесь, — шепнула я своим спутникам и нырнула в узкий зев пещеры.

Тихо что-то, уж не случилось ли чего? Да нет, вот охранная сеть, которую я плела вечером. А кажется, так давно! Они что, спят до сих пор, что ли? Солнце уже вставать собирается! Я вообще за ночь глаз не сомкнула, а они!..

Я тронула сеть, и колокольчики залились звонкими прерывистыми голосами. Лежавшие в пещере фигуры стали вскакивать, недоуменно оглядываться, пытаясь сообразить со сна: Кто? Где? Зачем?

Первым подойти сообразил Гаенус.

— Неневеста?! А почему это ты там, а не здесь? Что-то я не понимаю…

— Спать меньше надо. Так и конец света проспать можно. — Я помогала королю разматывать веревку. — Между прочим, осталось всего несколько часов.

— Что? С чего это ты?..

— Я была там, — ткнула я пальцем в потолок, — наверху. Там живут светлые боги Востока. Они мне и сказали.

— Значит, спешить уже некуда, — вылезая наружу, убитым голосом проговорил Гаенус.

— Не может быть! Неужели это конец, Неневеста? — побледнела Тера.

Остальные вообще молчали, убитые новостью.

— Что стоите? С добрым утром! Зарядку делать не будем, а вот спешить как раз есть куда. Вылезайте быстрее! — махнула рукой я. — Знакомьтесь, это Кирин и Фу Доги, высшие существа. Они помогут нам.

В нескольких словах я рассказала, где побывала ночью, что у меня за странная дымящаяся чаша в руках и что теперь нам следует делать. Кирин услужливо подставил мне свою спину. Пит предложил везти Теру и Жука. Гаенус с Арой уселись на Яу.

— Тяжеловато, — крякнула она.

Великий король слез и пошел назад, к пещере. Там у входа скромно стояли и широко распахнутыми глазами наблюдали за происходящим старик со старухой, которые вчера привели нас в пещеру.

— Вот вам. — Король высыпал все золотые монеты, которые мы собирались тратить в Восточных землях, и выложил еду. За ним освободили свои сумки от лишнего груза остальные.

Старики смотрели молча, не зная, стоит ли радоваться свалившемуся на головы богатству, если жить остается, как они поняли из нашего разговора, всего несколько часов.

А мы уже летели на фантастических животных, стараясь не думать о том, что будет. Разрушенные селения и уничтоженные поля мелькали внизу, словно пестрые карты. Дымок, стелящийся за нами, мгновенно успокаивал всех, кто встречался на нашем пути. Правда, отряды аддов сейчас не представляли для нас большой опасности, ведь мы пролетали над ними. Разве что какой-нибудь доброхот швырнет в нас дубинкой. Но они не швыряли, а присаживались тихохонько, уставившись вдаль с мечтательными улыбками, не соответствующими свирепому внешнему виду.

Несколько раз встречались небольшие стаи тэнгу. Приблизившись к нам, они резко уходили в сторону, летя рывками, словно подбитые.

Я попыталась было задремать прямо на Кирине, урвать хоть немного сна из потраченной на пользу всего человечества и нечеловечества ночи. Но чуть не свалилась вместе с дымящейся посудиной. Меня крепко выругали за безответственность. Легко им, сами выспались… Кирин продолжил путь, травя мне анекдоты из жизни Верхнего Востока, и то и дело оглядывался, заботливо спрашивая: «Ты меня слушаешь, Неневеста? Ты глаза не закрывай, пожалуйста!»

Пешком нам пришлось бы идти несколько дней, даже если бы никто не съел по дороге, а их у нас не было. Благодаря высшим крылатым существам, мы преодолели Восточные земли всего за пару часов. Заселенные территории закончились, и перед нами предстала величественная панорама самых высоких и неприступных скал из всей горной гряды Каф. А у подножия… Кто это?!

Чебураторы! Да сколько ж их здесь?! С меня и одного бы хватило, чтобы навсегда невзлюбить Успенского с его книжкой про доброго, покладистого, беззащитного зверька, чтоб ему…

Так, а вот эта конусовидная скала с острым верхом, видимо, и есть то самое священное место силы. Вон и площадка просматривается почти у вершины. А над ней, на самом шпиле, распятая фигура. Кащеюшка! Рассмотреть отсюда не могу, но это точно он! А эта темная воронка в небесах над скалой?! Вокруг мечутся пространственно-энергетические вихри, сквозь которые пробиваются мелкие молнии. Такой хаос!

— Мы не подлетим! — крикнул, обернувшись, Кирин. — Нас затянет в дыру!

С трудом развернувшись в потоках урагана, усиливающегося при приближении к месту силы, Кирин пошел на спуск. Фу Доги спикировали за ним.

Но куда мы садимся? Там же чебураторы! Они уже смотрят на нас, словно коты на кружащихся мотыльков, облизываются!

Сесть, действительно, было некуда. Кирину пришлось сделать круг, дымок развеялся над площадкой, и чебураторы начали садиться и ложиться на землю, словно огромные каменные сфинксы. Мы приземлились в самом центре среди этих кошмарных созданий, но они, завороженные волшебным ароматом, даже не обратили на нас внимания. Все спешились.

— Неневеста, это твой путь, и ты пройдешь его одна. Поспеши, — подтолкнула меня носом к скале Яу.

— Кольцо мира там, наверху, поднимись и замкни его Урбонусом. — Это меня инструктирует Кирин.

— Как я его замкну?

— А кто его знает? Поднимешься — сама поймешь.

— Мы верим в тебя, мы надеемся на тебя, — добавил Пит.

— Иди, милая, все будет хорошо, — обняла меня старая ведьма.

Тера подмигнула, Жук потряс кулаком около уха, а Гаенус похлопал меня по плечу. И все. А дальше иди сама, Неневеста, отдувайся одна за всех.

Ну а чего делать-то? И пойду.

По скале неровным зигзагом шли неширокие ступени. И чего я так волнуюсь? Все просто, элементарно. Я махнула друзьям рукой и стала медленно подниматься. И хорошо, что медленно. Где-то на двухметровой высоте обычные ступени сменились висящими прямо в пространстве каменными блоками. На первом из них всплыла надпись: «Если вы желаете подняться выше, ответьте на предлагаемые вопросы. Перейдите на следующую ступень». Я прыгнула на камень с буквами и смогла рассмотреть надпись на следующем блоке «Почему у Змея Горыныча три головы?»

— Ребята! — посмотрела я на столпившихся у подножия друзей. — Они здесь загадки загадывают!

— Неожиданный вариант, — пробормотал Пит. — Я об этом не знал.

А мне что, от этого легче? Я загадки с раннего детства не люблю. Какому-то шизику с больным воображением и неадекватными ассоциациями что-то показалось на что-то похожим, а вы сидите и ломайте голову, что именно. Ни ума от этого не прибавится, ни фантазии. Просто убивание драгоценного времени. Может, попрошу помощь зала?

— Эй, кто знаком со Змеем Горынычем? Почему у него три головы?

Молчание. Да, помощи от них дождешься. Двоечники!

— А варианты ответов там есть? — спросил Кирин.

— Не знаю, сейчас посмотрю. — Я приблизилась к краю блока и рассмотрела три каменных пластины поменьше, на которых было начертано:

а) три головы позволяют наиболее полноценно пополнять организм необходимым для его функционирования питанием;

б) три головы имеют более широкое поражающее действие;

в) в конструкции данного вида использовалась трехсопловая зажигательная система.

О, да это же просто тесты. Уже легче. Я вслух прочитала все варианты ответа.

— Ну и?..

— Отгадывай. Сама отгадывай, Неневеста!

Вот спасибо! Друзья, называется!

Все. Думаю. Ну вы как хотите, а мне ближе всего вопрос питания. Тем более что меня сегодня утром даже не покормили. Значит, выбираю первый ответ. И я наступила прямо на камень с надписью.

— А-а-а!!!

Глава 34 УРБОНУС

Плита перевернулась, и я рухнула в разверзшуюся передо мной дыру.

Хорошо еще, что не слишком высоко, и я ничего не сломала.

Друзья склонились надо мной, протягивая руки помощи и шумно призывая меня не рвать с горя на себе волосы. Но я так и сидела, как упала. Я немного ушиблась, и мне не хотелось двигаться. А на глазах выступили предательские слезы. Я же главная героиня этой истории, как я могла не отгадать? Думать надо было не животом, а чем-нибудь другим. Я поднялась, отряхиваясь.

— А сколько у меня есть попыток?

Никто не ответил на мой риторический вопрос, и я снова поплелась к предательской лестнице. Остановившись перед ответами, я крепко задумалась. В глубине души (точнее, желудка), я все равно склоняюсь к первому варианту. Но они (кто «они», которые это все придумали?), видимо, считают, что главнее всего поражающее действие. Наверное, это боевой Змей Горыныч. И я прыгнула на ступень с ответом «б».

— А-а-а!!!

Дубль второй. Для тех, кто не расшибся в первый раз, повторяем. По особым просьбам трудящихся.

— Зато теперь я точно знаю ответ на первый вопрос! И как же я сразу не догадалась? Конечно, загадка с заковыркой. Нас ведь спрашивают не для чего Горынычу три головы, а почему их именно три!

Поднявшись по ступеням третий раз, я перескочила на блок с ответом «в». Дальше вверх вела обычная лестница. Так что, и дальше продолжим отвечать методом проб и ошибок?

Увы. Когда передо мной всплыл следующий вопрос, это уже была высота двухэтажного дома. Падать высоковато будет. Итак, чего здесь от меня еще хотят?

«Какой ингредиент необходим для выращивания молодильных яблок?»

Я что, агроинститут заканчивала? Садоводством никогда не увлекалась.

— Ребята-а! — кричу вниз. — Кто знаком с агротехникой выращивания молодильных яблок?

Дружное пожимание плечами.

Понятно. Никто не хочет брать на себя ответственность за мое очередное «свержение с пьедестала» и возможную гибель в расцвете лет.

Ладно, какие варианты предлагаются? Сейчас прочтем:

а) альбунат гранулятор абсицивного потока фридисгентности высшего сорта;

б) вода;

в) молотые косточки либидо весеннего в период молочной спелости.

Ну я не знаю, может, нужны и косточки, может, и альбу… тьфу ты, не выговоришь. Но без воды, как говорит народная мудрость, «и ни туды, и ни сюды». Молодильные — не молодильные, а яблоки это растение, а для любого растения необходима вода. И я уверенно прыгнула на вторую платформу. Так-так, не шевелится, не переворачивается… Ура! Я права!

Снизу раздались одобрительные аплодисменты и выкрики. Болеют, партизаны! Я с улыбкой посмотрела вниз, ожидая новых похвал. А чего это они такие озабоченные и тыкают пальцами вверх?

Опа! Вихри вокруг воронки усилились, и общий цвет с темно-лилового сменился на мрачно-фиолетовый. Кажется, время сгустилось до предела, и критический момент близок.

Я поспешила вверх. Подниматься с каждым шагом становилось все тяжелее. Я входила в зону, где уже ощущалось движение пространства, приходилось изо всех сил держаться за перила. А загадки что, закончились? Размечталась! Перед ногами возник новый каменный блок с надписью. А высота-а! Падать категорически противопоказано. Минздрав предупреждает.

Читаю:

«В чем смерть Кащея Бессмертного?»

Вот так вот коротко и ясно. Варианты ответов:

а) в игле;

б) в его необдуманных поступках;

в) в отсутствии любви.

Просится, разумеется, ответ «а». Во всех сказках даются четкие указания: игла, яйцо, утка, заяц… Я подняла ногу… и опустила. Что-то меня останавливает. Какая-то мысль вертится и никак не может облечься в форму. Давайте еще раз, и повнимательнее. Игла — ответ подразумевающийся. Но все ли так просто? К чему приводят его необдуманные поступки? К крупным и мелким неприятностям. Как в данный момент: вляпался по самое «не хочу», висит, как символ безответственности, размышлениям предается. Если мир из-за него погибнет, то и ему хана, даром что бессмертный. Значит, правильный ответ «б». Конечно. Да и не мог быть правильным самый простой ответ, подумать надо. И я прыгнула.

Уже в прыжке мысль, бившаяся в голову, наконец-то оформилась — думаю, со страху. Кащей погиб бы, если б не было меня! Но он любит меня, а я люблю его! И я пришла в этот мир его спасать! И спасу! Значит, смерть его стала бы реальностью только в отсутствии любви. И прыгать надо было на третью платформу! Ну почему хорошая мысля приходит опосля?

Я рванулась вперед и упала ногами на «необдуманные поступки», а грудью на «отсутствие любви». Средний блок тут же перевернулся, но я уже отчаянно цеплялась ногтями за третью платформу. Нижняя половина тела болталась, словно кукольная, а верхняя вспоминала уроки физкультуры в средней школе. Снизу донеслись приглушенные крики. Не дождетесь! Еще немного, еще чуть-чуть! Последний сантиметр, он трудный самый! Фух!

Я заползла на прохладный камень и расслабилась. Руки дрожат, сердце колотится… Я подняла глаза вверх. Воронка стала еще больше и с радостью поглощала врывающиеся в нее энергии. И полежать не дадут. Тяжело вздохнув, я поднялась и продолжила восхождение.

К счастью, третий вопрос был последним. Тестирование закончилось, и я его прошла успешно! Я уже ничего не видела, кроме вырастающих передо мной ступеней, и ничего не слышала, кроме усиливающегося рева. Рывок, еще рывок. Шажок, еще шажок. И полное отсутствие мыслей и чувств. Одна-единственная цель: дойти.

Когда передо мной возник небольшой пятачок с каменным змеем посредине, я даже не поверила. Это и есть Кольцо мира? Похоже на мое кольцо, только змей уже не держит себя за хвост. Неужели я дошла?! И что теперь? Как я могу надеть свое маленькое колечко на это сооружение? Чего-то я недопонимаю. Надо подумать.

Но думать оказалось некогда. Оглушительный рев надо мной и сошедшее с ума пространство. И увеличивающаяся в размерах луна, притягиваемая воронкой. Последняя луна! Мелькнула мысль: «Поздно!» Сдергиваю с пальца Урбонус, бросаю на Кольцо мира. В глазах туманится, в голове словно звенят колокола. Больно! Из глаз брызжут слезы. Галлюцинации начинаются: Урбонус вдруг вырастает в размерах, опускается на Кольцо мира, и оно послушно соединяет свои концы. Я падаю сверху. Воронка схлопывается, и остановленные энергии недоуменно кружат вокруг каменного шпиля. Луна пролетает мимо и гордо удаляется, пытаясь отыскать свою орбиту. Распятая фигура срывается и падает вниз. Кащей!!! Урбонус вдруг соскальзывает со своего места и, уменьшаясь в размерах, опускается на свое привычное место, на мой палец. Ему на нем уютно и спокойно, можно и поспать. Энергетические вихри рассыпаются, в последнем рывке сбрасывая меня с вершины скалы, и я лечу, догоняя Кащея, к катастрофически быстро приближающейся земле.

— Ма-ма!!!

Глава 35 КАЩЕЙ

Мелькает знакомая тень, и меня подхватывают крепкие когти Кирина. Мой хороший! Падение замедляется, плавно переходя в полет. Плача от счастья, я вижу, как Кащея подхватывает Пит. Спасибо, собачка!

Копыта Кирина глухо цокают о каменистую почву. Я лежу, уставившись в голубое прозрачное небо без намека на только что бушевавшие здесь страсти, и не хочу двигаться. Хочу поверить, что все закончилось. Кащей! Как же там мой Кащеюшка?! Он живой?! Вскакиваю, оглядываюсь. Жук приподнимает голову человека в черном. Сухое, словно вяленый инжир, лицо, запавшие закрытые глаза… Плащ — Кащея, меч-кладенец на боку, но это не Кащей!

— Кто это?! — кричу. — Кто это такой?! — Меня бьет дрожь, руки начинают холодеть.

Ара подскакивает и хватает меня за плечи:

— Тихо, тихо, милая. Все хорошо. Ты спасла всех нас!

— А где же Кащей?! Я хочу видеть моего Кащея! — пытаюсь вырваться я.

— У нее начинаются неадекватные реакции, — подскакивает Гаенус, доставая на ходу что-то из рюкзака. — Это результат пережитого шока.

Он хочет влить мне в рот содержимое одного из своих пузырьков, но я отталкиваю его, выбиваю бутылочку. Резко пахнущая желтая жидкость, шипя, растекается по камням.

— Где Кащей?! — чуть не плачу я.

Старуха гладит меня, как маленькую, по волосам:

— Это он. Это и есть твой Кащей.

Я отрицательно мотаю головой:

— Да это мумия какая-то!

— А ты чего ждала, девонька, румяного добра молодца? Он сколько на скале провисел? Ни еды, ни воды. Вот и высох весь. Скажи спасибо, что бессмертный.

— Кащей? — всматриваюсь я в лежащего передо мной человека, тщетно пытаясь отыскать в нем знакомые черты.

— А кто бы это мог быть? — подтверждает Жук и подносит к его лицу нож.

— Что ты делаешь? — кричу, бросаясь к нему. — Не трогай его!

— Держите ее! Она сумасшедшая!

Ара и Тера виснут на моих руках, и я теряю в борьбе последние силы.

— Успокойся, мы хотим помочь. — Жук разжимает зубы лежащего, и Гаенус льет ему в рот воду из бурдюка.

Вода разливается, течет по его лицу, одежде…

Наконец он начинает делать глотательные движения.

Кажется, вместе с жидкостью в человека вливается жизнь.

— Долго отпаивать придется, но ничего, отпоим.

Жук отбрасывает пустой бурдюк.

— Жаль, воды больше нет.

— Вот, есть еще немного! — Я достаю сохраненную бутылочку из-под колы и сама пою несчастного.

Он глотает судорожно, ненасытно. Как мало!

Глаза его дергаются, чуть приоткрываются. Это его глаза! Их я не могу не узнать! Темные, глубокие, живые!

— Кащей!

Он с трудом приподнимает кисть, обтянутую одной кожей, и отмахивается от меня, словно от мухи.

В чем дело?

Кащей бессильно роняет руку. Затем до него доходит, что он более не распят на скале, а свободен. Он снова подносит ладонь к глазам, затем переводит взгляд на меня.

— Да не глюк это, не глюк, — вырастает за моей спиной ухмыляющаяся физиономия Жука. — Живая она.

— Всех она спасла, — показывается с другой стороны Тера. — И тебя, и нас, и весь наш мир.

Кащей не сводит с меня глаз, словно трогает взглядом каждый миллиметр моего лица.

— Неневеста, — слетает с его бескровных губ едва слышимый шепот.

— Я это, я.

Слезы щиплют глаза. Откуда они? Радоваться надо.

Я касаюсь ладонью его высохшего лица, он перехватывает мою руку.

— Ты пришла…

— Ага. Теперь все будет хорошо. Отпоим мы тебя…

— Я родник нашла! — бежит, размахивая бурдюком, бабка.

Вот умница какая! Все дружно поят Кащея, и я с удивлением наблюдаю, как начинает оживать его лицо.

— Еще воды! — кричит Тера и порывается схватить бурдюк и бежать.

— Я сам. — Кащей пытается приподняться, его подхватывают под руки наши мужчины и ставят на ноги.

— Сюда, сюда, — показывает дорогу Ара.

И Кащей на заплетающихся ногах вместе с моими друзьями идет к ручью мимо дремлющих огромных чебураторов. А мы с Терой идем следом.

Кащей падает на колени и припадает к источнику живительной влаги. Пьет, пьет так долго, что кажется, никогда не сможет напиться. А тело его постепенно возвращает свои привычные формы.

Короткий нервный смешок, и затем я начинаю смеяться, все громче и громче. Как мне радостно, что все так прекрасно закончилось! Как мне хорошо сейчас!

Вдруг тень падает на мое лицо. Я поднимаю голову. Стайка грязных тэнгу вошла в зону, окутанную дымком, защищающим нас от чудовищ, отшатнулась, рассыпалась и поспешила прочь. И только один закружил невдалеке, боясь приблизиться и причитая:

— Плохие люди! Плохие люди! Хотели убить бедного Порю. За что? За что? Бедный Поря!

— Наш старый знакомый, — кивнул Жук в сторону лешака. — До сих пор не успокоится.

— А мы ему ничего плохого и не собирались делать, — сказала Тера.

Жук пожал плечами:

— Он-то об этом не знает.

Тем не менее крики в небе продолжались:

— Бедный Поря! Злые! Злые! Отомстить за Порю!

— Кыш! — махнул на него рукой Жук. — Он еще и грозится!

— Отомстить за Порю! Зачем обидели Порю?

— Да что он сможет сделать? Он к нам близко подлететь не может, — улыбнулась Тера.

Тут бедный Поря заложил крутой вираж, спикировал почти на головы недвижимых чебураторов и метнул в них своими пиками-перьями. Если попадет… Насколько я знаю, тэнгу могут поражать людей и животных безумием.

Попал! Перья летели веером и некоторые из них нашли цель. Один из чебураторов махнул головой, потоптался на месте и стал оглядываться в поисках врага или жертвы. Его взгляд уперся в нас, и глаза стали наливаться кровью. За ним зашевелились еще два чудовища, словно ожили каменные статуи. А первый чебуратор уже присел, изготовившись к прыжку.

Я, наверное, еще не отошла после пережитого стресса, потому что стояла и смотрела на все происходящее, приоткрыв от удивления рот.

Первым среагировал Жук.

— Яу! Ко мне! — Он уже сажал на подбежавшего Фу Дога Теру.

Следом забросил бабку и последним подсадил Гаенуса.

— Тяжеловато, милая, но потерпи, — шлепнул он самку по крупу. Та крякнула, но согласно кивнула.

Проводник тут же ухватил меня на руки и забросил на спину Кирина:

— Смотри за Неневестой! Головой отвечаешь!

А сам потащил еще совсем слабого Кащея и помог ему взобраться на Пита.

— Неневеста, за Кащея не бойся, я его держу, — крикнул мне охотник, усаживаясь за ним.

— Ой, а чаша?! — вспомнила я, но было уже поздно.

Глава 36 ПОГОНЯ

Мы взлетели почти одновременно. И тут же на камни у ручья, где мы только что были, обрушилась туша чебуратора.

И началась погоня. Три чебуратора огромными прыжками мчались, не разбирая дороги, вслед за нами. Вначале мы смогли оторваться от преследователей, но Фу Доги и Кирин были уставшими после двухчасового перелета к восточным скалам, да и ноша была не легкой. Яу пришлось тащить троих, пусть по отдельности и не очень тяжелых, но вместе имеющих довольно приличный вес. А Пит хоть и нес двоих, но рослых и крупных мужчин, хорошо еще, Кащей не вошел в полную силу. Хотя чего хорошего?..

Восточные земли мы преодолевали с переменным успехом: то чебураторы нас догоняли, то мы умудрялись оторваться, но становилось ясно, что это будет не долго продолжаться. Обитатели Верхнего Востока все тяжелее разворачивали мощные крылья, все ниже летели. К тому моменту, когда мы приблизились к пустыне, чебураторы уже дышали нам в спину. Один из них клацнул зубами, едва не отхватив Кирину хвост. Что же делать?! Нам не уйти!

Вдруг впереди я заметила маленькую фигурку. Барсук! Он стоял на задних лапках и призывно махал нам передними. Да что он делает?! Почему не скроется под мороком? Ведь его сейчас разорвут или просто растопчут мчащиеся за нами чебураторы! Нельзя его здесь оставлять!

Я толкнула коленями Кирина под бока:

— Снижайся! Это друг! Нужно его забрать!

Кирин послушно пошел на снижение, и барсук сам запрыгнул прямо мне на руки.

— Налево! Сворачивайте налево! — закричал он, отчаянно жестикулируя.

Не знаю, зачем, но раздумывать все равно некогда. Мы дружно заложили вираж и вдруг…

Все исчезло. Не было ни Фу Догов с моими друзьями на спинах, ни Кирина, ни барсука на моих руках, ни меня самой. Тем не менее я продолжала все видеть так, словно все так же летела над пустыней. И так же ощущала под собой спину Кирина, чувствовала вертящегося передо мной Роя. Я не сразу поняла, что мы просто стали невидимыми. А где же чебураторы? Я оглянулась. В противоположную сторону улетали… крылатые собаки Фу Доги со своими седоками на спинах и Кирин со мною… Да это же морок! За ними дружно скакали чебураторы. Купились!

— Ах, Рой, какой же ты умница!

— Я такой, — послышался впереди довольный голос. — Только долго не смогу морок держать. Чем дальше они отлетают, тем мне труднее…

Как бы там ни было, морок оборотня дал нам фору. Мы старались не сбавлять темп, чтоб уйти как можно дальше, но это не получалось. Я слышала, как тяжело дышит подо мной Кирин, а ведь у него самая легкая ноша. Еще немного, и мы снова стали видимыми. Все медленней и медленней поднимались и опускались белые крылья Фу Догов.

— Чебураторы уже бегут за нами, — виновато вздохнул барсук. — Извините, я дольше удерживать морок не смог.

— Да если бы не ты, нас бы давно уже… — прижала я оборотня к себе. — Ты молодец!

Да, действительно, чебураторы снова вышли на наш след. Они упорно бежали за нами и с каждым шагом все приближались. Я видела, что Фу Доги движутся уже не из последних сил, а через силу.

Чебураторы снова догоняли нас, когда впереди показались голубые воды крокодильего залива. Фу Доги уже летели, касаясь лапами земли — этакий полуполет-полупрыжки. Кирин с трудом ковылял следом. Барсук на моих руках вертелся и делал страшное выражение мордочки.

У Яу подкосились лапы, и она кувырком покатилась по песчаному пляжу, теряя своих седоков.

Чебураторы торжествующе взвыли, предчувствуя скорую добычу.

Крокодилы, отдыхающие на побережье, дружно бросились в воду — связываться с таким врагом они не желали.

На берегу осталась только хрупкая высокая женщина. Даже издали она казалась олицетворением красоты и женственности. Тиллимар, племянница Хозяина Залива.

Даже барсук замер у меня на руках и одобрительно крякнул.

Мгновение — и вместо юной красавицы перед нами оказалась огромная крокодилица. Она развернулась мордой к заливу и призывно махнула хвостом. Я направила Кирина прямо на ее широкую спину, за нами последовали остальные. Обессиленные, рухнули на изумрудную скользкую кожу. А Тиллимар беззвучно заскользила по заливу, осторожно, чтобы не уронить свою ношу.

В бессильной злобе чебураторы били лапами по воде, поднимая кучу брызг.

Крокодилица причалила к противоположному берегу, и мы спустились с ее широкой спины, буквально свалившись на песок. Двигаться уже никто был не в состоянии.

— О Тилли, — только и смогла прошептать я, — ты спасла нас!

И тут я увидела, как один из чебураторов спустился в воду и… поплыл! Остальные присоединились к нему. Действительно, кто сказал, что они не умеют плавать?

Увы, лететь наши «кони» уже не могли. Мы в отчаянии молча отступали назад.

— Дядюшка! — неожиданно тонким девичьим голосом крикнула огромная крокодилица.

Не знаю, откуда, но рядом вдруг появился еще один крокодил. Если Тилли была длиной метров восемь, не меньше, то в дядюшке были все десять.

— Уходите, мы их задержим! — крикнула крокодилица, обернувшись.

Дважды повторять нам не пришлось. Мы повернулись и побежали. Здесь недалеко расщелина, где живет Толи Генетик. Если успеем добежать — мы спасены! Эта мысль придала сил. Что происходило за нами, можно только догадываться. Оглянуться было некогда. Но отчаянный рев крокодилов и чебураторов доказывал, что идет битва не на жизнь, а на смерть. Только крокодилов было два, а чебураторов — три. Один из них скоро оставил поле боя, чтобы последовать за более легкой добычей, то есть за нами. Его лапы с грохотом опускались на камни. Он приближался.

— Расщелина впереди! — махнула я рукой, но тут же зацепилась за валун и упала.

Кирин подхватил меня когтями за куртку, с трудом взлетел и буквально забросил в щель между камнями, скатившись следом.

— А они?! — чуть не бросилась я назад, чтоб помочь друзьям, но Кирин успел удержать меня за пояс.

Я увидела, как Пит так же подхватил шатающегося Кащея и опустился в расщелину вместе с ним. Яу вцепилась в отбивающуюся бабку. Жук и Гаенус добрались сами. А где же Тера?

Старая ведьма вырвалась из когтей Фу Дога и тоже бросилась искать внучку.

— Проклятие! — закричала она.

Маргарет сидела около большого камня и терла рукой ногу. Ушибла или подвернула? Действительно, это все из-за проклятия, наложенного на род Тортильяков! А над ней уже нависала вислоухая голова чебуратора.

И тут из укрытия выскочил Жук.

— Эй! Сюда, морда неумытая! — закричал он, размахивая руками.

В руках у него был всего лишь кухонный нож, которым мы пользовались во время еды, — булавка для такого монстра.

Чебуратор задумался, посматривая то на девушку, то на молодого мужчину, который явно был помясистее и сам добровольно предлагал себя на обед. Зверь еще колебался, когда в него угодил брошенный охотником камень. Чебуратор потряс головой, но когда второй камень угодил прямо в чувствительный нос, уже не колебался, а бросился за наглецом.

В это время Ара и Гаенус поспешили к Маргарет, ухватили ее под руки и поволокли к расщелине.

Жук сделал кульбит в воздухе, увернувшись от клацнувших у самого уха зубов, и тоже бросился наутек.

Я подхватила сброшенную в расщелину Теру, следом спустились бабка и король.

— Жук! — попыталась вырваться из моих объятий внучка ведьмы.

Она начала формировать энергетические шары в ладонях, но из-за волнения у нее ничего не получилось. Зато получилось у успокоившейся бабки: два шара, один за другим, полетели в чудовище. Они не могли причинить ему вреда, но ослепили на мгновение, позволив Жуку отбежать на некоторое расстояние. В затяжном прыжке он нырнул прямо в расщелину, а зубы чебуратора клацнули около самой щели.

Маргарет вспомнила, что у нее болит нога, и бессильно осела на камни. Жук поднял ее на руки и мы начали спускаться вниз, столкнувшись нос к носу с поднимающимся на шум Толи Генетиком.

— Толик! — заорала я без приветствия. — Выпускай своего генного крокодила! Там наших бьют!

Объяснять дважды не пришлось. Парень покраснел, побледнел, утвердительно кивнул и побежал к своему «зоопарку». Мы поспешили за ним.

— Близко не подходите! — закричал Толи. — Только ты, Неневеста, — мне нужен ассистент.

Хорошо, побуду ассистентом.

— А что делать-то?

— Разбудить его надо. Вот, держи, — подал он мне огромный шприц. — Я сейчас заберусь ему на голову, потому что укол нужно делать в затылок, а ты мне лекарство подашь.

— А по безопасней способа ты не придумал?

— Пока нет.

— Пивом меньше надо было увлекаться, времени у тебя было навалом, — буркнула я, но полезла за Толи Генетиком в вольер. Крокодил мирно спал, его двухметровая голова покоилась в бассейне. Да он даже больше Хозяина Залива! Метров пятнадцать!

Толи начал взбираться на шею крокодила, держась за выступы на его коже.

— Толь, а он точно с чебуратором драться будет?

— Точно-точно, моя генетика меня еще не подводила. Этот крокодил — робот, запрограммированный на убийство!

— Только чебураторов?

Генетик неуверенно пожал плечами:

— Время покажет…

Как многообещающе!

— Неневеста, не спи!

— Ага. — Я подала ученому-практику шприц, а сама благоразумно покинула вольер.

Спустя минуту рядом со мной стоял Толи.

— Ну и чего он спит?

— Не так сразу, Неневеста, сейчас проснется.

Действительно, генный крокодил зашевелился, зевнул и уставился на нас своими круглыми глазищами.

— Толь, скажи ему, он не туда смотрит.

— А мы сейчас выпустим его на прогулку. — С этими словами Генетик нажал на красную кнопку, и один из блоков потолка отъехал в сторону.

Крокодил сразу почуял, что запахло свободой. Он повернулся к дыре, подтянулся передними лапами и довольно легко выскользнул на поверхность.

— Вот как просто, — подмигнул мне Толи.

— Выпустить просто. А дальше что? Назад ты его сумеешь загнать потом?

— Об этом я еще не думал, — объявил мне Генетик.

Ах, какие же они, эти ученые, непрактичные!

Рев и грохот обваливающихся камней сообщили, что модифицированный крокодил и чебуратор нашли друг друга.

Мы с Генетиком вернулись к друзьям. Тут подоспели и Даня с Павкой.

Мы наскоро всех перезнакомили и ввели в курс дела.

— И что, мы так здесь и будем теперь сидеть? — нетерпеливо топнула ножкой в кроссовке я.

— А что нам делать? — удивился Даня.

— Надо хотя бы посмотреть, что там, наверху, происходит. Там за нас жизни свои отдают, а мы спрятались, словно кроты в нору.

Тут, не выдерживая массы чудовищ, с потолка стали сыпаться камни, и мы дружно решили пробираться назад, к выходу. Даже Тера, которая всех уверяла, что нога у нее прошла и совершенно не беспокоит.

Первым на поверхность поднялся Жук, затем махнул рукой нам:

— Близко никого нет, поднимемся на этот камень, чтоб осмотреться.

Не успели мы выбраться, как камни посыпались, отрезая нам путь назад.

Мы, помогая друг другу, забрались на огромный валун. С него, действительно, было видно все. Во всяком случае, все, что нас интересовало.

На песчаном берегу лежали Хозяин Залива и невдалеке — чебуратор. Оба не шевелились. Поодаль сплелись клубком Тиллимар с другим чебуратором. Оба тоже недвижимы, но зубы крокодилицы сомкнуты на горле врага, а тот, в свою очередь, вцепился в ее плечо. Здесь понятно, что ничего не понятно, кто жив, кто мертв.

Зато с другой стороны в завалах камней бьется генный крокодил с самым крупным чебуратором. Словно два доисторических динозавра сходятся они, круша все на своем пути, вырывая зубами куски плоти, оставляя когтями длинные распоротые полосы. Все вокруг залито кровью. Рев не прекращается, они, кажется, дошли до такого состояния, что их теперь не остановит ни потоп, ни землетрясение.

— Ребята, а это что там вдали движется? — ткнула я пальцем в противоположную сторону.

Две темные, еще почти не различимые фигурки двигались по направлению к нам. Я догадывалась, кто это, но мне так хотелось ошибиться.

Толи Генетик приложил руку к глазам козырьком, чтоб лучше рассмотреть.

— А это наша дорогая пара местных чебураторов, — произнес он, побледнев.

— И прятаться нам теперь негде, — добавил Павка Спелеолог.

Мы напряженно переглядывались.

— Мы немного отдохнули и снова попробуем лететь, — сказал Пит.

— Вы не потянете всех, — покачал головой Гаенус. — Берите молодежь, а мы с Арой останемся здесь.

— Я тоже остаюсь. Уходите! — крикнул Жук.

— И куда вы нас отправляете? — спросила я. — Пусть даже доберемся до реки Забытья с ее пиратами. У Фу Догов не хватит сил перенести нас через реку.

— Мы можем помочь вам добраться только до реки, — подтвердила Яу. — Покидать Восточные земли нам нельзя, даже если бы хватило сил для перелета.

— Ну вот, какой смысл нам бежать, чтоб оказаться зажатыми между пиратами и чебураторами? Мы остаемся.

— А если мы все остаемся, то что мы будем делать? Чебураторы приближаются. Думай быстрей, Неневеста! — Жук посмотрел на меня выжидающе.

И почему это я должна за всех соображать? А у меня уже ничего не думает, особенно когда я вижу приближающихся чебураторов.

Ой, они уже близко!

— Отходим!

И мы, карабкаясь по камням, стали отступать. При этом приближались к полю боя чудовищ. С одной стороны залив с крокодилами, с другой — река с пиратами. Отступать некуда. Просто совершенно.

И где же те два выхода, которые должны быть из любой ситуации? Хотя бы один? Ой, мама! Не пора ли высшим силам вмешаться, а?

Прыжок — и из-за валуна показались две отвратительнейшие морды. Тяжелые уши ударили по щекам, круглые пасти распахнулись, обнажая острые кинжалоподобные зубы. Когти впились в валун так, что посыпался песок. Раздался торжествующий рев.

Глава 37 СПАСЕНИЕ

Чебураторы приготовились к последнему прыжку.

И тут что-то изменилось в пространстве. Словно звук, неслышимый человеческим слухом, но ощутимый каким-то шестым чувством, заполнил простор. И нес этот звук ощущение блаженства и умиротворенности.

Над хаосом камней летели самые прекрасные существа, каких я когда-либо видела. Небесные львы, — нежно-голубые, с огромными распахнутыми крыльями. Впереди парил лев, его лазурная грива развевалась на ветру, делая его еще более гордым и величественным. За ним — львица, меньше, изящнее, светлее. Интересно, почему гривы у львов, а не у львиц, ведь они женщины?

Поодаль держался малыш львенок. В зубах он держал за ручку чашу с дымящимися травами.

Львы делают круг над сцепившимися чудовищами. Легкое движение массивной лапы, и с нее срываются две синие молнии. Еще мгновение — и нет уже ни пятнадцатиметрового крокодила, ни гороподобного чебуратора. А валяются среди камней две игрушки: мягкий плюшевый чебурашка и резиновый крокодильчик.

Да-а-а…

Небесные львы опустились около нас. Малыш Самба подал мне чашу с травами и потерся, словно котенок, о ногу. Я наконец-то вздохнула облегченно и запустила руку в его густую голубую шерсть.

Одурманенная запахом волшебных трав, пара чебураторов, словно пара нашаливших и уставших щенков, улеглась за нашими спинами, ворча и посапывая.

— Светлые боги передают вам свою радость и благодарность за спасение этого мира, — начал лев. — Мы недаром поверили Неневесте, она достойно выполнила свою миссию. И все вы внесли свой вклад в дело спасения Карритума. Теперь вы свободны и можете покинуть Восточные земли.

— И вам спасибо за своевременное вмешательство. Еще бы чуточку задержались, и…

— Все и всегда происходит в нужный момент, — подмигнул мне царь всех зверей. — Поняла?

— Ага, — кивнула радостно я.

— Боги просили передать, — подошла поближе львица, — что теперь в Восточных землях воцарится мир и покой. Адды возвращаются на свои территории. Тэнгу не будут больше спускаться с гор. Люди не увидят более чебураторов.

— Это хорошо. Но многие люди погибли, еще больше осталось без крова, а о погибшем урожае и говорить нечего. Надо бы им какую-то материальную помощь организовать.

— Я думаю, боги пойдут на это, — кивнул лев. — Можно сделать так, чтобы люди открыли новые месторождения алмазов, золотые и серебряные жилы.

— И что они на них будут покупать? Им сейчас необходимы продукты питания, одежда, лекарства! — воскликнула я.

— Но боги не могут…

— Тогда почему бы не наладить контакты хотя бы с Центральным королевством? Хватит быть закрытой страной! Торговля спасет Восточные земли! Вот тут как раз и пригодятся обещанные вами залежи полезных ископаемых.

— Отличная идея, — мурлыкнула львица. — Почему до сих пор никому не пришло это в голову? Мы передадим ваши советы во Дворец на облаке, и, думаю, боги пойдут вам навстречу в этом начинании.

Лев задумчиво поводил усами и тоже согласно кивнул:

— Думаю, боги оценят мудрость этого совета.

— Я тоже очень надеюсь на это. И еще передайте богам, что им почаще следует обращать свой взор к народу, протягивать руку помощи. Ведь все мы — и боги, и люди — жители одной планеты, все зависим друг от друга. Если не будет людей, то кто станет молиться и обращаться к богам? А боги, которых никто не помнит, исчезают.

— Интересная мысль, — задумчиво склонил голову лев.

— Пора, — шепнула львица, потянувшись к уху супруга.

— Пора, — повторил лев. — Ты необыкновенная, Неневеста. И все вы… Пусть ваши мечты сбудутся. Хоть когда-нибудь…

— Моя мечта уже сбылась, — улыбнулась я, — Кащея я отыскала.

Лев грустно глянул на меня и кивнул головой:

— Прощайте. Интересно было с вами познакомиться и приятно поговорить.

— Прощай, Неневеста, — подошла и лизнула меня в щеку львица. — Всегда борись за свое счастье. Даже если все будут против.

Львенок нехотя выскользнул из моих рук.

Семья Небесных львов взлетела с места, сделала круг почета, махнув прощально лазурными крыльями, и потянулась в сторону гор.

Мы смотрели им вслед, пока они не исчезли за горизонтом. Да, зрелище неописуемое.

— Я недаром родился на свет. Увидеть такое… — задумчиво произнес Даня Очумелые Ручки.

— Да уж, — кивнул Спелеолог.

Остальные до сих пор стояли, как завороженные, и смотрели туда, где скрылись из виду Небесные львы.

— Идем к заливу, — махнула я рукой. — Нужно посмотреть, что там с крокодилами.

Мои спутники трясли головами, выходя из оцепенения, и медленно присоединялись ко мне.

Теперь, когда исчезла опасность гибели в зубах монстров, следовало разобраться, что же произошло.

Мы спустились вниз и стали осматривать поле боя. Чебураторы были мертвы. Гигантский крокодил, Хозяин Залива, был весь покрыт страшными рваными ранами, но оказался еще жив. Увидев нас, он превратился в приятного пожилого человека с благородной сединой на висках, но не поднялся с камней и не позволил никому подойти:

— Мне вы уже не поможете, — прохрипел он. — Была славная битва, и я ни о чем не жалею, умираю, как настоящий воин. Я уже стар и мечтал о смерти на поле боя, а не в теплой постели. А Тиллимар еще можно спасти.

— Но как?

Крокодилица так сплелась со своим врагом, что разжать зубы противника и вытащить ее было не в наших силах.

— Если б она превратилась в человека, то освободить ее не представляло бы трудности, — застонал Хозяин Залива. — Но Тиллимар без сознания и не может сменить облик!

— Чем можем мы помочь? — спросил Жук.

— Мой сын мог бы помочь ей перевоплотиться. Но он погиб так же, в схватке с чебуратором…

— Неужели нет больше никакого способа? — в отчаянии сжала ладони Маргарет. — Тилли так молода и красива! И такая смелая! Она должна жить!

Хозяин Залива, кряхтя, попытался повернуться, чтоб лучше рассмотреть нас, и снова откинулся на камни.

— Есть способ. Один-единственный. Если бы кто-нибудь согласился стать ее мужем, то он смог бы ее спасти.

Стать мужем крокодилицы? Я оглянулась.

Кто?

Глава 38 ПРОЩАНИЕ

— Ну и кто желает стать мужем крокодилицы?

Жук машинально глянул на Теру. Кащей, который уже хоть немного стал на себя похож, быстро посмотрел на меня. Гаенус заморгал и уставился на свою Ару. Короче, все заняты. Да я ни на кого из вас и не намекала. У нас тут в запасе имеются три богатыря, три красавца писаных, короче, три совершенно свободных холостяка из моего родного мира.

— Ребята, она ведь необыкновенная красавица! — выжидательно посмотрела я в их сторону.

— Необыкновенная, конечно, — прошептал Толи. — Кто спорит?

— Но вы же ее не видели! В человеческом обличье она такая супермодель, что журналы передрались бы за право напечатать ее фото на обложке! — настаивала я.

— Да что, мы все видим. Внушительная особа, — протянул Павка.

— Ребята, решается вопрос ее жизни! Она же за всех нас дралась…

— Да все мы понимаем, Неневеста, — это уже Даня, — но и ты нас пойми.

Что-то женихи в очередь не выстраиваются, а я так на них надеялась… Бедная Тилли… Кого же теперь уговаривать? Жука? Или моего Кащея?.. А?

Я оглянулась в полном отчаянии.

— Пропустите! Да пропустите же! Я! Я согласен жениться!

Из-за ног толкающихся «женихов» показалась фигурка… кого бы вы думали? Барсука! И что он здесь делает?

Зверек вылез вперед, гордо задрал голову и повторил:

— Еще раз для непонятливых: я согласен жениться на Тиллимар!

Едва дышащий Хозяин Залива скосил глаза:

— Кто это? Барсук? А, барсук-оборотень! Покажись…

Рой подпрыгнул, ударился о землю и обернулся человеком.

Кстати, чернявый молодой мужчина с темными бегающими глазами был довольно симпатичным. Насчет молодости я, разумеется, судить не могу, у них, оборотней, определить возраст довольно трудно, но во всем остальном…

— Неплох, — отозвался Хозяин Залива. — А ты отдаешь себе отчет в том, что до самой смерти будешь теперь связан с крокодилицей?

— Ну да, отдаю, в человеческом облике она будет прекрасной супругой.

— Такого еще не было в истории, чтоб крокодилица соединила свою судьбу с барсуком.

— Но это даже лучше, чем с обычным человеком, — вмешалась я. — Они оба оборотни, следовательно, им легче будет понять друг друга. Меньше будет семейных ссор. А в человеческом облике они, насколько я могу судить, очень даже подходят друг другу.

Хозяин Залива с трудом кивнул:

— Да, благодарю тебя, барсук, это единственный шанс спасти Тиллимар… Поднимите меня.

Жук и Гаенус приподняли старика за плечи.

— Как зовут тебя, барсук?

— Рой Глиптерсон.

— Возьми Тиллимар за руку.

Рой подошел и положил ладонь на недвижимую лапу крокодилицы.

Глаза Хозяина Залива уже туманились, было видно, что он сосредотачивает все оставшиеся силы:

— Рой Глиптерсон и Тиллимар Арденус, отныне и навеки объявляю вас мужем и женой… — Полный текст был уже ему не под силу. — Благословляю…

И он бессильно обвис на руках проводника и короля.

— Он умер? — приблизились мы.

Но старик был еще жив.

— Теперь тебе вместе с моей племянницей придется позаботиться об обитателях залива, пока подрастет мой внук… — обратился он к новоиспеченному мужу.

А, это он о том яичке, которое мы чуть не раскокали по пути в горы? Повезло мальцу!

— А с двадцати лет Хозяином Залива станет он, еще не вылупившийся сын Тиллимар и моего сына, мой единственный наследник, — продолжил умирающий. — Все слышали меня?

Ответом был коллективный рев крокодилов, столпившихся у берега так, что видны были только их ноздри и глаза. И, кажется, из многих катились самые настоящие крокодильи слезы.

— Теперь я спокоен… — Это были последние слова прожившего долгую и, наверное, интересную жизнь Хозяина Залива.

Присутствующие склонили головы, почтив минутой молчания оборотня, героически отдавшего свою жизнь ради спасения незнакомых ему людей.

А где же барсук?

Я и не заметила, что он уже около своей молодой жены. Опа, и она уже в человеческом облике! Когда и каким образом произошло превращение, никто и не заметил. Целовал он ее, как Царевну-лягушку, или есть еще какой-нибудь способ? Наверное, оборотни знают, как инициировать превращение. Главное, все получилось. Рой бережно вытащил окровавленную Тиллимар из смертельных объятий убитого чебуратора и положил на песок. Красавица была бледна и измученна, но мелкие раны и царапины не представляли особой опасности. После беглого осмотра стало понятно, что страшнее всего рваная рана на плече.

— Она не приходит в себя! — бегал вокруг встревоженный барсук. — Как помочь моей красавице Тилли? Я не хочу остаться вдовцом, так и не познав радости супружеской жизни!

— Не мельтеши! — прикрикнула на него старая ведьма. — Будет жить твоя красавица.

Она уже протирала молодой женщине раны, а Гаенус торопливо перебирал свои пузырьки. Тера была на подхвате, ассистенткой.

Короче, моя помощь уже больше никому не требуется. Не надо никуда спешить, ни от кого убегать. Неужели такое бывает? Уже не верится.

Только сейчас я почувствовала, как сильно хочу есть. Маковой росинки сегодня во рту не было, а этот день, кажется, был длинным, словно месяц.

А еще больше я хочу пить, горло пересохло и жжет.

А больше всего я хочу спать. Все, все прошлой ночью спокойно смотрели сны, и только я с вечера до утра пролазала по скалам в поисках богов! И никакого сочувствия!

Саму себя стало так жалко-жалко. Я некоторое время поколебалась, пытаясь определить, чего же мне больше хочется, пить или спать. Затем жжение в горле пересилило, и я бросилась к заливу. И по фигу мне стало, что в нем крокодилы лапы моют, и не только лапы. И вообще по фигу, что здесь крокодилы.

По правде сказать, зеленые рептилии уважительно рассыпались в разные стороны при моем приближении. И я с неописуемым удовольствием припала к теплой взбаламученной воде.

За мной последовали и остальные, кто не был занят с Тиллимар, но это я уже видела, как в тумане. Как только мой желудок наполнился до отказа целительной влагой, сон вышел со своим требованием на первое место. Все поплыло перед глазами, и я свалилась бы в залив, если б меня не подхватили мужские сильные руки. И это было последнее, что я помнила.

* * *

Когда меня пытались накормить, я так и не смогла толком проснуться. Помню нечетко, как что-то запихивали мне в рот, но не помню ни вкуса, ни запаха. Интересно, чем могли меня кормить у крокодилов? Нет, не хочу этого знать. Я глотала машинально, и мне было все равно, что, только бы побыстрее меня оставили в покое. Бог сна Гипнос пригрел меня в своих объятиях надолго. Потом я узнала, что проспала двое суток.

Я бы, может, и третьи не просыпалась, если бы не естественные потребности. Ой, как не хочется возвращаться в реальность! Открыв глаза, я обнаружила себя на руках у дремлющего Кащея, укутанной в его драгоценный плащ, как когда-то в старые добрые времена. А находились мы в уже знакомом нам доме Толи Генетика. Бессмертный был уже почти такой, каким я его знала, только немного худее. Значит, отпился и отъелся в заливе крокодилов. Позже я узнала, что все двое суток он не спускал меня с рук и никому не позволял будить и даже громко разговаривать в опасной близости.

Когда я пошевелилась, чтобы выбраться на свободу, Кащей тут же проснулся и крепче сжал меня в своих объятиях.

— Ой-ой-ой! Отпусти! Раздавишь!

Бессмертный разжал руки, и я упала на диван, а с него на пол. Громко стукнулась и уставилась на Кащея обалдевшим взглядом.

— Ну вот, наконец-то это снова ты, Неневеста, а то я уже подумал, что ты переквалифицировалась в спящую красавицу, — заулыбался мой, как я надеюсь, суженый злодей.

Я, кряхтя, поднялась и швырнула в него свалившейся вместе со мной подушкой.

— Я отвечу, — многообещающе покачала головой. — Вот только вернусь…

Кащей расхохотался.

Да. Надо бы с ним поговорить, ведь до сих пор нам это не удавалось из-за всей этой беготни.

— Неневеста?! Ты уже в себе? — голос старой ведьмы.

Ну вот, опять личной жизнью заняться не дадут!

И правда, только стало известно, что я проснулась, как все толпами повалили поспрашивать, посоветоваться, по рассказывать… А я только беспомощно улыбалась, радуясь, конечно, такому вниманию со стороны друзей, но… Я ведь с Бессмертным поговорить собиралась. А, ладно, никуда теперь Кащей от меня не денется!

Мне сообщили, что Тилли уже очнулась и чувствует себя намного лучше, чаша дымить перестала, но и без нее пара местных чебураторов тихо слиняла в неизвестном направлении, что молодой муж Рой без ума от своей юной супруги. А крокодилица, хоть и была в шоке, потеряв сознание вдовой, а очнувшись замужем за совершенно незнакомым интересным мужчиной, но восприняла все без истерик, и оказалось, что она очень даже не против. Да, забавная пара оборотней получилась. Не знаю, конечно, какое потомство будет от такого смешанного брака. Тут уж пусть сами разбираются.

Ребята сумели разобрать завалы. Оказалось, что внутренние пещеры практически не пострадали. Поэтому меня сейчас вовсю радовали благами цивилизации: шашлыками, пивом и т. п. Приятно. Приятно, когда вокруг тебя все суетятся, бегают, стараются угодить. Приятно, что не надо никуда спешить, бежать, спасать чужие миры. Приятно быть в гостях…

Только чего это мы до сих пор здесь сидим? Пора, пора в дорогу! Добраться до заветного места за перевалом в западной части Кафы, где уже ждет не дождется нас Севет, северный ветер, чтобы перенести домой. Домой!

Что-то так захотелось оказаться побыстрее в своей квартирке, рядом с Кащеем…

— Ребята! А не пора ли нам собирать манатки? Всё! Сегодня же выступаем.

— И куда? — лениво спросил Кащей. Ему, вижу, и тут все нравится, особенно пиво с шашлыками.

— Туда, где нас сможет забрать Севет и отнести домой. Ты со мной?

— А ты приглашаешь?

— А ты как думаешь?

Кащей закатил глаза и пожал плечами. Я поискала глазами, чем бы в него швырнуть. Он все понял и запросил пощады:

— Не надо! Если ты приглашаешь, то я… я…

— Что?!

— А ты как думаешь?

Я нашла, чем в него швырнуть.

— Ты хоть раз можешь быть серьезным?!

— Ага. Не-а. Только не с тобой!

— Я обиделась.

— Неневеста, а о ком я думал все это время, когда висел на скале?

Я пожала плечами, и Бессмертный схватил меня в охапку:

— Если я тебе еще не надоел, я согласен даже последовать в твой мир.

— А ты думаешь, что, пройдя в поисках тебя весь Карритум, так просто от тебя откажусь?

Мы, наверное, всем надоели своими бесконечными перепалками. Поэтому все дружно стали собираться в дорогу.

Не все.

— Можно? — В комнату заглянул Толи Генетик.

— Давай, заходи. Ты уже собрался?

— Я тут мимо проходил… — замялся он.

— Мимо чего? Ты и так в своем доме, это мы у тебя загостились.

— Мимо твоей комнаты.

— Ну и что?

— Да вот, зашел сказать… — Толи поковырял ногой пол.

— Говори, что случилось?

— Да ничего не случилось, просто я с вами не иду! — выпалил он.

— Но почему?! Разве ты не мечтаешь попасть домой, в Москву? Я попрошу, и Севет всех нас перенесет, куда попросим. Не откажет!

— Не в том дело. Я, конечно, скучаю. Но, с другой стороны, привык уже здесь. Все здесь мое, родное. Дом, лаборатория, оранжерея…

— Но…

— Здесь моя жизнь, Неневеста, моя работа! Я не могу все бросить. Не знаю, может быть, когда-нибудь попозже… Эх, если бы Спелеолог проход нашел, чтобы можно было и туда и сюда!

— Толик! Но ты будешь совсем один!

— Да нет, — улыбнулся он. — Даня и Павка тоже остаются. Нашу троицу не разобьешь!

— Ну тогда конечно… — Я даже не смогла подобрать слов.

Привыкли ребята, сдружились. Пусть остаются. С одной стороны, могу их понять. Хотя с другой… Как можно отказаться от возможности вернуться в свой мир, увидеть родных, друзей? Но… каждый имеет право на выбор. Правда, когда судьба их забрасывала в Карритум, то согласия не спрашивала, зато теперь они могут решать сами.

Мы с Кащеем собрались быстро, да и что было нам собирать? Гаенус и Ара сказали, что пойдут с нами до Центрального королевства. Всем было понятно, что они наконец-то обрели счастье, встретив друг друга через столько лет, и теперь будут вместе. Маргарет, естественно, будет жить с бабушкой и новоявленным дедушкой. Жук, немного поломавшись, сообщил, что ему тоже по пути, поэтому пока он составит нам компанию.

Прощание было коротким. Кирин и Фу Доги взмыли в воздух; они пообещали доставить нас к берегу реки Забытья и только после этого вернуться в Верхний Восток.

Долго махали нам, стоя на большом валуне, молодая пара — Рой и Тиллимар, склонившая голову на плечо мужа, и три современных парня, добровольно решивших остаться в чужом мире.

Довольно быстро мы оказались на берегу реки почти напротив хижины Перевозчика.

— Нам жаль, что мы не можем перенести вас на тот берег. Возможно, боги позволят открыть границы, и мы когда-нибудь прилетим к вам в гости, — Пит склонил голову набок, — Забавные вы ребята!

При последних словах Фу Дога старая ведьма и король переглянулись и рассмеялись.

— Приятно было с вами общаться. — Яу вздохнула и потерлась о мое плечо серым рогом. — Даже жаль, что все закончилось.

А Кирин просто спрятал у меня на груди свою драконью морду, чтобы не было видно выступивших слез. Ну-ну, не надо, а то и я… тоже…

Фу Доги взмахнули крыльями и легко поднялись ввысь. Кирин нехотя оторвался от меня и последовал за ними. Три крылатые фигурки взмыли к облакам, сделали круг почета и быстро полетели в восточном направлении.

Вот и все. Так грустно. Почему? Я радоваться должна, что все закончилось. Но я не люблю такие моменты в жизни, не люблю расставания, тем более когда расстаешься навсегда.

Я хлюпнула носом и попыталась сама себя успокоить. Говорят, когда закрываются одни двери, обязательно открываются другие. Нельзя жалеть о том, что уходит из нашей жизни, ведь нас ждут новые события, встречи, друзья. Например, меня ждет прекрасное будущее с моим ненаглядным Кащеем Бессмертным.

Когда наши крылатые друзья растворились в небесном просторе, я обернулась к реке. Как-то в бесконечных хлопотах мы и не подумали, как будем перебираться через кишащую пиратами реку Забытья. Что там говорили насчет железных дубов, из которых можно сделать лодку, не прогрызаемую пиратами? И где эти дубы, а? Что-то не вижу.

А все стоят и смотрят на меня выжидающе, типа это я должна все придумать быстро и весело. Хм, а я и не знаю. Я сделала умное лицо и изобразила напряженную работу извилин.

Мои размышления прервал шум. Мы все быстро оглянулись.

Из прибрежных кустов показалась сутулая фигура в черном плаще с капюшоном.

Глава 39 ПРОКЛЯТИЕ

Перевозчик!

Не бояться! Нас же больше! Что он сможет нам сделать? Тем более теперь с нами Кащей, которого не напугает и стая таких каппа, даже настоящих, а не полукровок!

Бессмертный многообещающе положил руку на меч-кладенец, выжидательно глядя на приближающееся существо. А мы, все остальные, смело стали за его спиной.

Каппа блеснул из-под капюшона выпученными рыбьими глазами и, почти не шевеля безгубым ртом, произнес:

— Вот и вы! А я тут пока лодочек вам настругал, — и кивнул в сторону реки.

Я облегченно вздохнула, хлопнула его по плечу и побежала смотреть.

Действительно, за кустами, на прибрежной мели, качались новенькие симпатичные лодки с веслами.

— Ну как? — покосился на меня перевозчик.

— Клево! Ты просто молодец! — одобрила я, влезая в одну плавающую посудину для пробы.

— Не ожидал, — покачал головой Гаенус.

— Спасибо, — поблагодарила Тера, залезая в лодочку следом за мной.

— Маргарет, выходи немедленно, ты уже от Неневесты заразилась — лезешь во все дырки первой! — крикнула ей Ара.

— А Неневесте можно? — возмутилась внучка ведьмы и не вылезла.

Кащей промолчал, а Жук просто показал перевозчику большой палец.

— Я подумал, вот будете возвращаться, одной лодки не хватит, вас же много. Даже больше стало, чем было. — Каппа с опаской бросил взгляд на Кащея, до сих пор сжимающего рукоять меча.

Благодаря перевозчику мы смогли быстро переправиться через реку Забытья. Естественно, я с Кащеем, Тера с Жуком, а щуплых ведьму и короля перевозил сам каппа. И все было хорошо, пока, вылезая из лодки, Тера не поскользнулась и не полетела в воду. Ара и Гаенус только вылезли на берег и не увидели, что произошло. Хватило и того, что Жук взмахнул руками, готовясь к прыжку. То-то праздник был бы у пиратов, если б все прыгнули!

Человек-рыба оказался быстрее. Молниеносным движением он короткой дугой влетел в воду, крича в полете Жуку:

— Не прыгай!

Еще мгновение — и он уже подает мокрую, но целую девушку нашему проводнику.

Поверите, старая ведьма его даже поцеловала в чешуйчатую морду! А Гаенус поначалу слов не мог найти для благодарности, а потом пообещал выстроить для полукровки каппа маленький дворец на берегу с черным ходом прямо в реку. А в том случае, если боги позволят жителям Нижнего Востока наладить контакты с Центральным королевством, назначить его главным по торговым перевозкам.

Когда, казалось бы, все успокоились, старая ведьма схватилась за сердце.

— Проклятие! Это все проклятие! — повторяла она. — Сколько раз уже несчастная Тера была на волоске от смерти. Если бы не окружающие ее друзья, мы бы ее уже сто раз потеряли!

— Выпей, Ара! — Великий король старался напоить ее успокоительной микстурой, но ведьма была в такой ажитации, что все только разливалось.

— Гаенус! Как можешь ты думать сейчас обо мне, когда нашему единственному отпрыску грозит смертельная опасность?! Ты должен серьезно заняться этим вопросом и наконец-то снять проклятие!

— Я займусь этим, как только переступлю порог своего замка. Перерою все библиотеки. Я все сделаю!

Ведьма только горько заплакала на плече короля.

* * *

— Хорошо все, что хорошо кончается, — задумчиво сказал Гаенус, когда впереди показались знакомые башни Думрада, столицы Центрального королевства.

— Да, закончились наши приключения, — подтвердила я.

Еще немного — и мы в королевском замке. Затем прощание с королем, Арой и Терой. Да и Жук, думаю, тут останется. Небольшая прогулка через Западные королевства, перевал… и все. Практически мы дома. Ничего непредвиденного здесь нас уже ожидать не может. Даже грустно как-то стало. Такая классная была у нас команда! И вот приходится со всеми расставаться.

Никто из жителей Центрального королевства не обращал внимания на возвращающегося короля. Да и кто мог бы узнать его в грязном и оборванном старике?

Я решила подшутить над ним:

— Не узнают вас ваши подданные, ваше величество.

— А мне даже нравится так, — брякнул Гаенус.

— О чем ты? — спросила Ара.

— Знаешь, как мне надоело быть грозным и страшным Великим королем? Вот попутешествовал с вами, человеком себя почувствовал, а не страшилой для окружающих стран. Нет, нужно срочно что-то менять в политике…

Без приключений подошли мы к городским воротам.

— Странно, что ворота закрыты, — удивился Гаенус, — не ночь ведь сейчас.

И он постучал в окошко сторожевой башни. В помещении послышался какой-то шум, затем ставня приоткрылась и показалась голова усатого стражника:

— Кто? Куда? Откуда?

— Куда? — вопрос совсем неуместный, — возмутился старик. — Раз стучу, значит, в столицу вашу, то есть нашу, попасть хочу. Откуда? — вопрос второстепенный и не по существу. А вот кто? — так это я отвечу. Глаза протри. Перед тобой Великий король Центрального королевства собственной персоной!

При этих словах стражник оживился:

— Тебя-то нам и надо! Давно ждем!

— Что за фамильярность? — выпучил глаза Гаенус.

Но стражник уже скрылся из виду, доносился только его зычный голос:

— Эй, дежурная группа! Кончай ваньку валять! Короля брать надо!

— О чем это он? — растерянно обернулся к нам старик. — Или о ком?

Топот сапог и скрежет отворяющихся створок ворот…

Четверка молодых стражников с простоватыми лицами вывалилась на улицу, сжимая в руках короткие мечи и оглядываясь по сторонам:

— Кто это тут король?

Глава 40 КОРОЛЕВСКАЯ ДЕВСТВЕННИЦА

Кащей положил руку на рукоять меча. Я накрыла его руку своей ладонью. Не стоит спешить доставать оружие. Может, все еще решится мирным путем.

Старая ведьма привычным движением махнула в сторону Гаенуса, и вот уже вместо него мы видим дряхлую старуху. Хорошая личина!

— Я… — начинает сердито старуха, но ее уже подхватывает под руку Тера.

— Бабушка хочет сказать, что она, то есть не только она, а все мы видели короля!

— Не короля, а сумасшедшего, утверждающего, что он король! — поправляет ее стражник.

— Точно так, он утверждал, — кивает головой девушка.

— Так где же он?

— Он побежал вон туда! — указываю я пальцем за спину.

— А вы кто такие будете?

— А мы ведем наших бабушек к Целительному источнику.

— Этих можете пропустить, — кивает стражник и бегом направляется в указанную мной сторону.

А мы проскальзываем в ворота, пока не передумали нас пускать, и быстро растворяемся в толчее большого города.

— Так, значит, я сейчас бабушка? — обреченно спрашивает Гаенус, когда мы удаляемся на приличное расстояние от ворот.

— Сейчас быть бабушкой для тебя самое безопасное, — серьезно отвечает Ара.

— Но я ничего не могу понять…

— Есть хочется, — вздыхаю я. — Уже представляла себе пир в королевском замке по случаю счастливого возвращения королевского семейства, а тут такой облом.

— У нас даже денег нет, — сокрушенно качает головой король. — Мы все отдали тем старикам из Нижнего Востока…

— Об этом жалеть не надо, — успокаивает его Ара. — Не сделай мы этого, и лишняя тяжесть замедлила бы полет Фу Догов. А Неневеста и так успела замкнуть кольцо в последние секунды. Эти деньги могли погубить мир.

— А теперь они послужат добрым людям, — добавляет Тера.

— Ой, я совсем забыла! — вдруг вскрикиваю я. — У меня ведь остались деньги! Только не мои, а Жука! Двести пфингов за услуги проводника! Я забыла отдать!

— Какое счастье, что ты забыла их отдать, Неневеста! Бывает и от тебя польза. — Жук берет из моих рук мешочек. — Теперь я всех угощаю. Айда в трактир!

И наша живописная группа отправляется в ближайшее заведение, где могут накормить и напоить усталых путников. Гаенуса в виде дряхлой бабки мы буквально тащим под руки, он никак не может прийти в себя. А кто из нас понимает, что могло случиться в королевстве? Будем разбираться.

— Вот! Гостевой дом «У Целительного источника», здесь мы сможем пообедать и переночевать, — говорит Жук. — И узнать, что происходит в столице.

Получив в свои руки финансы, он незаметно принял и руководство нашей маленькой группой. Ну и пусть, а то Гаенус совсем расклеился, а у меня настроения нет, пока я сытно не поем.

Гостевой дом порадовал домашней кухней и неплохим вином. Жизнь сразу же показалась радужной, как только перед нами появилась горячая картошечка в мундирах. А когда рядом с ней оказался окорок…

Мой взгляд упал на Дом новостей. С голубого экрана говорящего шара знакомый нам стражник сообщал:

— В окрестностях Думрада снова наблюдался сумасшедший, считающий себя королем. Убедительная просьба всем, кому хоть что-нибудь известно о местонахождении больного, сообщить на любой из сторожевых пунктов…

Картинка сменилась. Появился сам Великий король Центрального королевства. Смешно жестикулируя, он с воодушевлением рассказывал о новом налоге, который существенно улучшит качество жизни стражи и патрульных служб, что безмерно повысит безопасность населения.

— На нем личина, — шепнула Ара, смакуя старое вино. — Думай, Гаенус, кто бы это мог быть?

— Я не знаю! Я и сам не умею надевать личину. Моя магия основывается на науке, а это…

— А это — чистое ведьмовство, — подсказала бабка, — как у меня.

— Я не хотел тебя обидеть.

— А я и не обижаюсь, я просто хочу помочь.

Кащей смешно наморщил лоб:

— Надо все проанализировать. Отправляясь в путешествие, кого вы оставили править страной вместо себя?

— Министра обороны, кого же еще!

— Вот он и обороняет страну от вашего возвращения!

— Но я ему доверял всегда! Это честный человек!

— И много вы о своем верном и честном человеке знаете?

Гаенус задумался:

— Вообще-то не очень.

— Короче, у нас два варианта: либо это сам министр, либо его убрали и подставили вместо вашего величества кого-нибудь другого. Но это не меняет суть дела. Кто-то выступает под вашим обликом, объявив вас сумасшедшим, и изменить ситуацию возможно, только если лишить его этого облика прилюдно.

— У меня есть такое средство, которое обнажает сущность. Это мое изобретение, порошок, который я назвал чистотайд. Но, чтобы посыпать им лжекороля, к нему нужно почти вплотную приблизиться. Не думаю, что обманщик даст нам такую возможность.

— Да уж, — кивнул согласно Кащей, — представляю, какая у него охрана. Особенно теперь, когда он знает, что настоящий король близко.

— Любая охрана имеет свое слабое место, — прочавкала я с полным ртом. — Просто нужно хорошо подумать.

— Можно насыпать порошок в питье, но как это сделать? Даже при мне кухня была святая святых, — вздохнул Гаенус. — Скорей всего, он усилил контроль еще больше.

— Да-а, это точно, — согласился Кащей.

Пока они разговаривали, мы с Терой как раз успели прикончить окорок.

— Гаенус, я знаю, вы выступите против своего врага и победите его! — бодро сказала я, рукой вытирая губы.

— Да, я победю… побежду… побежу… тьфу ты! — От волнения король позабыл даже правила склонения.

— Главное, вы не должны бояться!

— Я не трус! — воскликнул король. — Но я боюсь…

— Тогда следует отыскать такой вариант, чтоб если и не вы, то кто-нибудь из нас мог приблизиться к лжекоролю.

Гаенус задумался; Кащей и Жук склонились к нему, мешая думать и предлагая разные фантастические варианты. Нам с Терой это только на руку было, потому что как раз принесли пироги с ягодами, и нам не хотелось ни с кем делиться.

— А какой сегодня день? — вдруг чуть не закричал старик в облике старухи.

Даже хозяин заведения вздрогнул, с удивлением вглядываясь в свою странную клиентку.

— Сегодня третий день месяца лун, почтеннейшая!

— Я придумал! — зашептал король. — Через два дня отмечается ежегодный праздник лун, во время которого выполнятся обязательный ритуал. Из девушек королевства выбирается самая красивая девственница, при стечении всего народа она обнаженной совершает омовение в Целительном источнике и набирает полную чашу воды. Выйдя из источника, по ковровой дорожке идет она к королю, подает ему чашу, и он первым должен испить воды. Считается, что после этого обряда вода становится целительной на целый год.

— Но этот негодяй может и отменить ритуал, сами видите, сколько изменений произошло за такое короткое время, — сказал обеспокоенный Жук.

— Не посмеет, — покачал головой Гаенус. — Все считают, что если ритуал не будет проведен, источник на целый год лишится целительной силы.

— А на самом деле? — спросил Кащей.

— На самом деле от ритуала ничего не зависит, это обряд, сохранившийся с древности, только в старые времена властитель должен был и возлечь с девственницей. Я изменил обряд, чтобы не портить девушкам жизнь. Теперь каждый год участница ритуала становится самой желанной невестой, ведь она «оживила» источник и сама наполнилась его силой.

— А вода? Самая обыкновенная?

— Ну не совсем. Конечно, ничего сверхъестественного в ней нет. Просто в ней очень высокое содержание серебра, что благотворно действует на состояние кожи, обеззараживает, помогает быстро затянуться ранам, убивает вредителей в организме. Очень полезная вода. Только передозировка нежелательна. Поэтому свободный доступ к источнику ограничен. Специальный человек выдает желающим бутылки с водой или позволяет, при необходимости, окунуться.

— Более-менее понятно, — кивнул Кащей. — И чем все это может нам помочь?

— Вы слышали? Девственница поднесет королю первую чашу. Можно бросить чистотайд в воду!

— Значит, нам…

— Нужна девственница!

И все дружно повернулись ко мне с Терой. Мы даже вытереть рты не успели. Все в потеках сладкого ягодного сока. Зато пироги прикончили.

Итак, кто там им нужен? Девственница? Я повернулась к Тере и ткнула в нее пальцем:

— Она!

Маргарет растерянно заморгала.

— Внученька, ты же не откажешься помочь дедушке? — сладко завел песню Гаенус.

Девушка смущенно переводила взгляд с одного на другого.

— Не откажется! — ответила за нее я.

— Но мне придется при всех купаться голой? — попробовала протестовать Тера.

— Вовсе нет! — успокоила я ее. — Ты можешь купаться одетой, но наденешь личину, словно ты голая. Устроит?

Маргарет неуверенно кивнула головой.

— Но ее еще могут и не выбрать! — Жук, кажется, не очень рад перспективе выступления Теры в такой роли.

— А уж об этом я позабочусь сама, — успокоила всех Ара. — Личина, которую она носит, и так очень красивая, а фигурку подкорректируем — где добавим, где уберем, да так, что вариантов не будет, гарантирую!

* * *

Выбор девственницы обычно происходил в утро праздничного дня. Поэтому пришлось вставать с восходом солнца, чтобы вылепить конкурсантку. Основным «скульптором» объявила себя бабка, меня допустили как консультанта.

— Волосы удлиняй, Маргарет, еще, еще, до попки. Нет, давай еще длиннее… Цвет хороший, не трогай, только сделай так, чтобы корни были тоже белыми. А теперь сделай пряди кудрявыми. Нет, не так сильно, просто свободные волны. Нет, немного сильнее…

— Бабушка! Мне трудно изменять что-либо, не видя оригинала!

— Сама и будешь оригиналом. Так, теперь удлиняй ресницы. Хватит! Теперь кончики слегка подкрути. Да не вниз, а вверх!

Наши мужчины тоже норовили заглянуть и посоветовать, где чего нужно добавить. Правда, если бы Тера добавила все, что ей советовали, то ее следовало бы с такой личиной не на конкурс красоты отправлять, а в кунсткамеру.

В конце концов девушка была приведена, как посчитала бабка, в идеальное состояние. Хотя, на мой непредвзятый взгляд консультанта, всего было многовато. Ну не бывает такой талии при таком бюсте! Но кто меня спросил? Ара лично повела дебютантку на конкурс.

А я не захотела идти. И чего там смотреть, на тряску грудями? Нет, на нашей Земле идеалы красоты вовсе не такие…

А мужчины, может, и хотели пойти, но женщины им строго-настрого запретили. И правильно.

* * *

Как и предполагалось, Маргарет была выбрана единогласно. Вот и славненько! Пусть теперь послужит отечеству. Гаенус давал ей последние наставления: где спрятать пакетик, как открыть незаметно, когда подсыпать, что делать потом.

А мы просто пойдем на праздник посмотреть.

Праздник удался. Народ, придавленный свалившимися ему на голову налогами, с радостью встречал любую возможность отдохнуть и развлечься. На площади перед замком собралось, наверное, все население Думрада плюс гости из других городов и поселков. Целительный источник, оформленный в виде фонтана, находился в центре. Народ располагался по окружности, обозначенной натянутыми канатами с флажками. Все окна, выходящие на площадь, были распахнуты и заполнены зрителями, снимающими комнаты специально к этому дню. Балконы были забиты. Даже на крышах обосновались вездесущиетуристы.

Мы заняли места около самого каната очень рано, и теперь просто изнывали, толкаемые прибывающими массами зевак, в ожидании начала гуляния. Гаенус, с которого не снимали личину старой бабки, был очень серьезным и напряженным.

Началось все с выступления певцов, которым подпевали все хором так громко, что у артистов резонно должен был возникнуть вопрос: «А мне можно незаметно уйти?» Затем следовали пляски в пышных народных одеждах, при этом толпа прыгала в такт, затаптывая тех, кто помельче и неповоротливее. Потом снова пели и снова плясали.

И только когда на небе появилась луна, — увы, одна, остальные три красавицы сгинули в прожорливой воронке, пытавшейся одолеть мир — начался ритуал освящения источника.

Воздух лишь слегка подернулся сумраком, но по окружности площади уже зажглись яркие разноцветные фонари. Под одобрительные крики толпы вышел король, как две капли воды похожий на нашего Гаенуса. Он пожимал над головой руками и раскланивался. Вокруг полукольцом разместилась стража, опытные телохранители, бросающие изучающие взгляды на толпу и окружение. Седые длиннобородые старцы вывели под руки юную деву, королевскую девственницу. Она была в белой полупрозрачной накидке без украшений и казалась отрешенной и задумчивой. На небе постепенно сгущались краски, а Тера стояла на бортике бассейна, пока старцы скороговоркой читали молитвы или заклинания. Когда они замолчали, заговорил лжекороль.

— Мой дорогой народ, — начал он торжественным голосом, — мой любимый народ! Иссякают силы Целительного источника. Три луны — Дакота, Рунама и Лутена исчезли с нашего небосклона и не вернулись. Страждущие и ищущие столпились в поисках облегчения. Пусть же юная невинная дева омоется в священных водах, объединяя земное и небесное, оживляя суть исцеляющей воды, протягивая спасение нам, скромным детям Центрального королевства. Войди, дитя, в эти воды, открой их целительные силы и принеси первую чашу своему королю.

Тера торжественно спустилась по ступенькам прямо в бассейн, окунулась, согласно ритуалу, и, наполнив чашу водой, вышла и двинулась по ковровой дорожке к королю.

Успела ли она всыпать порошок? Все ли идет по плану? Ведь второй попытки не будет!

Затаив дыхание, следили мы, как обнаженная девственница приближается к захватившему власть обманщику. Что-то будет?

Лжекороль принял чашу из рук склонившейся перед ним девушки, замешкался на мгновение, словно заподозрил что-то. Затем быстро сделал несколько глотков и вылил оставшуюся воду себе на голову.

Глава 41 МЕСТЬ

Ну и?.. Почему ничего не происходит?

Только спустя несколько долгих мгновений чистотайд, порошок, обнажающий сущность, начал действовать. Но как-то избирательно. Сначала сверху вниз начала таять королевская одежда. Ниже, ниже, ниже… Вот уже и обувь пропала…

Общий протяжный «Ох!» и отдельные крики из толпы:

— А король-то голый!

Глаза обманщика медленно поползли вниз. Убедившись воочию, что на нем действительно больше ничего нет, он испуганно пискнул и закрыл ладонями причинное место. Но в этот момент, словно старая, отжившая свое кожа, начала слезать с него и личина.

Хоровое «Ах!», и перед всем честным народом уже стоит толстенький лысый мужичок с невыразительной внешностью.

— О!

— Как?!

— Да это же…

— Министр обороны!

— А где же наш король?!

Вот тут-то Гаенус и рванулся вперед, забыв, что на нем личина дряхлой старухи. Жук еле успел удержать его за пояс. Ара взмахнула рукой, возвращая ему прежний вид:

— Вот теперь иди!

Великий король, в рваной и грязной одежде, величественно выплыл на сцену.

— Я — ваш король! А это — жалкий обманщик, которому я оставил королевство, отправляясь в секретное путешествие, призванное остановить конец света. Да-да, наш мир чуть было не окончил свое существование! Я не хотел паники, поэтому покинул страну молча. Но сейчас я могу сказать правду. Мы были в полушаге от гибели, вы сами свидетели этому. Три луны исчезли безвозвратно с нашего небосклона. После исчезновения четвертой пришел бы конец всему подлунному миру. Но теперь опасность миновала. И сегодня праздник лун я объявляю и праздником спасения! А сейчас я хочу представить вам героев, спасших Карритум!

После этого последовала длительная процедура представления нас жителям Центрального королевства, прерываемая долгими и шумными аплодисментами. Глазки-камеры буквально сталкивались друг с другом, пытаясь снять все в лучшем ракурсе.

— Неневеста, жительница другого мира, главная в деле спасения мира. Это она замкнула Кольцо мира, рискуя собственной жизнью и здоровьем!

(Бурные аплодисменты.)

— Жук, надежный проводник, охотник за снупсами, подставляющий, когда надо, свое плечо и без колебаний бросающийся на защиту при возникновении опасности!

(Бурные аплодисменты.)

— Ара из рода Тортильяков, королевской семьи Пракии — моя супруга!

(Бурные аплодисменты.)

— Тера, подойди ко мне! (На девушку уже набросили длинный белый плащ, расшитый золотом и скрывающий ее фигуру до пят.) Маргарет Тортильяк, моя единственная наследница, которой я сейчас, в присутствии простого народа и высшей знати, передаю бразды правления всем Центральным королевством!

И мертвая тишина.

— Дедушка?!

— Да, дитя мое, отныне ты — королева и правительница этой страны. Правь справедливо, будь доброй и мудрой. И народ будет любить тебя. И правители других государств будут уважать тебя…

(Бурные аплодисменты.)

— Но…

— Ты будешь прекрасной королевой, внученька! — Затем Гаенус склонился к уху Ары и прошептал: — Надеюсь, проклятие теперь потеряло силу, ведь оно было привязано к трону Пракии, а это королевство нашей девочке больше не нужно…

(Бурные продолжительные аплодисменты.)

А здесь мне придется сделать небольшое отступление и вспомнить о том, о чем в тот момент все почему-то забыли.

О человек! Имя тебе — безрассудство! Почему все позабыли о главном виновнике, министре обороны? Почему он голышом сумел затеряться в глазеющей на шоу толпе? Почему он не сбежал, пользуясь моментом, ведь за самозванство его ожидала смертная казнь или как минимум пожизненное заключение? Почему он решил добавить к списку преступлений еще и покушение на жизнь особы из королевского рода?

Да просто он понимал, что из страны ему все равно не скрыться, и решил укусить своего главного врага, Гаенуса, в самое больное место.

Короче, когда все взоры были обращены на новоявленную королеву, рука министра метнула в ее сторону обоюдоострый кинжал.

Казалось, время остановилось или свернулось в тугую, готовящуюся выстрелить спираль, когда отражающий блики фонарей клинок с драгоценной рукоятью, вращаясь, приближался к юной королеве. Широко раскрытые глаза, замершая толпа… И так же медленно выскакивает Жук, отталкивает Теру прямо в объятия ее любящего деда, и сам падает, заполучив в спину злополучный кинжал.

Глава 42 УСЛУГИ ПСИХОТЕРАПЕВТА

Только после глухого удара тела об каменные плиты площади, покрытые ковровой дорожкой, время обрело свои прежние свойства и прежнюю скорость.

Вышли из оцепенения и зашумели зрители, столпившиеся на площади, на балконах и высунувшиеся из окон. Проснулись и стражники, бросившиеся ловить даже не пытающегося скрыться обреченного министра. Запоздало начала формировать энергетические шары старая ведьма, только что едва не потерявшая свою единственную внучку. В панике сжал в своих объятиях новоявленную королеву отрекшийся от престола Гаенус. Страшно заголосила вырывающаяся из этих самых объятий Тера. Своей широкой спиной закрыл меня, на всякий случай, Кащей, обнажая одновременно меч-кладенец. Короче, при здравой памяти и светлом рассудке осталась одна я, подскочила к лежащему с расплывающимся пятном крови на рубашке проводнику и закричала:

— Не сметь умирать! — и попыталась его приподнять.

— Да я и не собирался, — донесся насмешливый голос, — пока ты не заорала. А теперь размышляю, не помру ли от разрыва барабанных перепонок?

— Не помрешь! Я не позволю! Ты пока еще мой проводник, я тебя не увольняла, и должен меня слушаться! — Я попыталась приподнять ему рубашку, чтоб осмотреть рану.

— Неневеста! Ну не здесь же, люди смотрят! У тебя было для этого столько времени, пока мы путешествовали наедине, а ты выбрала самый неподходящий момент! — фыркнул, давясь от хохота, Жук.

— Ох, и стукнула б я тебя, не будь ты ранен!

— Правильно, угробь бедного недобитого проводника.

Но тут подскочили разом Ара, Гаенус и Тера и не дали мне ни добить его, ни помочь. Ну и ладно! Живой — значит, вылечат. Хотя если начнут лечить все вместе, то… Ничего, если пациент по-настоящему хочет жить, то медицина здесь бессильна. А он жить по-настоящему очень даже хочет, и есть у него для этого весьма уважительная причина, очень симпатичная, на меня чем-то похожая, только не характером, это точно.

Короче, у моего проводника рана оказалась неопасной. Кинжал скользнул по ребру, оставив глубокую кровоточащую царапину, с жизнью вполне совместимую. Ее тут же обработали серебряной водой из Целительного источника. Вот и ладненько.

Бывший министр обороны тут же загремел в тюрьму. Его вакантное место было предложено Жуку, на что тот ответил вежливым отказом. Почему? Я и сама не поняла.

— Моя миссия выполнена, и я собираюсь вернуться к прежнему образу жизни. Он меня больше устраивает, — объяснил охотник за снупсами.

— Жаль, очень жаль, — сокрушенно покачал головой Гаенус. — Я хотел бы, чтобы мою внучку окружали верные и преданные люди.

— Теперь у ее величества будет достаточно верных и преданных людей, — улыбнулся Жук. — Вы с Арой будете рядом и всегда сможете ей помочь. А я… Я — человек-ветер. Сегодня я здесь, а завтра — там. Сам себе хозяин, сам себе судья, сам себе попутчик. Такая моя судьба.

— А если я попрошу? — подошла Тера.

— Не надо просить, ваше величество… Вы можете только приказывать.

— А приказывать я не буду… — обиженно дрогнули губы девушки.

— Тем более я подданный другой страны, — с очаровательной улыбкой произнес Жук.

— Маргарет еще в опасности, — посмотрела ему в глаза старая ведьма. — Сам видишь, проклятие продолжает действовать, и неизвестно, с какой стороны оно ударит следующий раз.

— Хорошо, — кивнул проводник, — я побуду, пока Гаенус отыщет нужное заклинание и снимет проклятие. Но не дольше.

А потом нас пригласили на пир. Все равно еды приготовили на целую ораву гостей по случаю празднования дня лун и освящения Целительного источника. А теперь пиршество приурочили к счастливому избавлению от лжекороля, провозглашению новой королевы, отмене конца света, счастливому спасению Маргарет во время теракта, счастливому почти выздоровлению национального героя, закрывшего собой королеву, восстановлению справедливости, и вообще чествованию всей нашей честной компании. Не пропадать же добру?

Я поесть на халяву никогда не отказывалась. Домой всегда успеем. А сейчас надо все хорошее отметить по полной программе. Смущал меня только один факт: почему Жук не хочет остаться в Центральном королевстве? Ведь его здесь, как национального героя, на руках носить будут!

Пир был, как и полагается, на весь мир. С бесчисленными тостами, поздравлениями, подарками от знати. Жаль только, что я все эти подарки с собой не заберу. Прошлый раз, когда я вернулась в свой мир, пройти барьер вместе со мной смог только Урбонус, мой серебряный змей. А может, мой друг Северный ветер сможет перенести меня вместе с моим рюкзачком? И я начала все аккуратненько паковать. А надарили мне много чего: и украшения, и разные интересные безделушки. Больше всего мне понравился забавный зверек, которого здесь называют хоркусом. Размером с белку, только огненно-рыжий и весь пушистый. В отличие от белки, ушки у него были крошечные и прижатые к голове, мордочка более плоская, а на голове, как у хиппи, росла такая длинная и густая шерсть, что я назвала его Хип. Но главная особенность хоркусов в том, что они электрические! При малейшем испуге зверек искрил. Меня настоятельно убеждали до него не дотрагиваться во избежание несчастного случая. Хоркус жил в деревянной клетке, обработанной специальным жароустойчивым лаком. Их часто держали в домах в таких клетках и даже приучали специально реагировать на какое-нибудь слово, а потом устраивали праздничную иллюминацию. Мне тоже советовали выбрать ключевое слово и пугать хоркуса, но я пугать малыша не хотела. Зато Кащей загорелся, словно ребенок, получивший новую игрушку.

— Неневеста! На какое слово будем зверя дрессировать?

— Отстань!

— Ну так положено!

— Не надо его пугать!

— Надо, это образ жизни хоркусов. Если ты однажды выпустишь его на волю, а он не будет бить током, то его съедят быстрее, чем он скроется с твоих глаз. Ты хочешь несчастному существу такой смерти? Безжалостная!

— Ладно, тренируй, — сдалась я.

— Слово?

— Атас.

И Кащей усиленно занялся дрессировкой. Он поставил клетку прямо перед нами на праздничный стол и начал время от времени орать «Атас!» и бросаться на малыша со скрюченными пальцами. Несмотря на свою юность, Хип искрил что надо. Трижды пришлось менять прожженную скатерть, дважды относить стоявшее в опасной близости горелое блюдо, да и сидевшие рядом гости тоже как-то незаметно испарились. В конце концов, доведенный до отчаяния хоркус умудрился достать до Кащеевого пальца и так долбануть его током, что тот онемел надолго. После этого Кащей пугать малыша перестал.

Когда Хип немного успокоился, я стала подкармливать его с рук, выбирая самые аппетитные кусочки фруктов. Ему это так понравилось, что я рискнула открыть клетку. Кащей даже квакнуть не успел, как зверек устроился на моем плече, том, что подальше от Бессмертного, и, с опаской на него поглядывая, стал требовать, пощелкивая языком, угощения.

Так мы и пировали, пока все вкусности перестали лезть в глотку. Да и длинные зевки изрядно мешали разговору.

Нам приготовили лучшие во дворце комнаты, как сказал Гаенус. Он лично провел нас на наш этаж и клятвенно заверил Ару, что тотчас займется поисками нужного заклинания. Угу, так я и поверила, что после такого пира, среди ночи, он будет этим заниматься. Сейчас можно либо спать, либо… заняться чем-нибудь другим, более приятным.

Я с удовольствием отметила, что напротив моей комнаты находится комната Кащея. А ведь мы до сих пор ни разу не оставались с ним наедине. Если он питает ко мне такие чувства, как я предполагаю, то обязательно придет.

На кровати лежала новенькая розовая ночная рубашка. Надевать? Не надевать? Если не надену, Кащей подумает, что я его ждала. Надену, пусть считает, что я собиралась спать и его приход для меня является полной неожиданностью.

В ожидании я посадила упирающегося хоркуса в клетку, легла в кровать и стала думать, что он мне скажет и что я ему в ответ скажу…

Ждать пришлось недолго, в дверь тихонько постучали.

— Да-да, войдите, — томным голосом отозвалась я.

Дверь тихонько приоткрылась, и в комнату серой тенью проскользнула… Ара.

— Хорошо, что ты еще не спишь, — присев на край кровати, заговорила старая ведьма. — Мне надо с тобой поговорить, Неневеста.

— Я вас слушаю, Ара.

— Меня сильно беспокоит Маргарет, вернее, проклятие, наложенное на род Тортильяков. Сколько раз была она на волосок от гибели! Сколько раз спасали ее друзья! Но теперь мы остаемся, а вы уходите.

— Мы и собирались проводить вас до Думрада, а затем продолжить путь к западным отрогам Кафы.

— Я знаю, что ты скучаешь по родному миру и спешишь вернуться домой. Наверное, я не имею права просить тебя… Но я прошу остаться с нами, пока Гаенус не снимет проклятие.

— Ммм… Ну-у-у… Я не знаю.

— Ты нужна нам, Неневеста!

— Ну ладно, ладно. Останусь ненадолго. Я думаю, вскоре все наладится.

— Обещаешь, Неневеста? — обрадовалась бабка.

— Обещаю, обещаю.

Старая ведьма расцеловала меня в обе щеки и покинула спальню.

Фу-у… Наобещалась. А вдруг это все затянется на неизвестное время? Впрочем, несколько дней пожить на полном довольствии в королевском замке, да еще в роли национальных героев, вовсе даже неплохо! К тому же рядом Кащей, и сейчас он наверняка постучит…

Тук-тук-тук!

Ну вот! Я же говорила!

— Можно! Заходи!

В комнату впорхнула моя копия. Маргарет снова вернулась к моей фигуре, излишне пышные формы ей тоже не нравились. А мои — нравились. Я уже предлагала ей сменить личину, но она слезно просила позволить ей остаться в моем облике. Мол, носить удобно, чувствуешь себя комфортно, приросла личина, как родная. Ладно, пусть носит. Жалко, что ли? Конечно, иногда надоедает все время перед собой видеть себя, но я все равно скоро уеду. Так что мне будет без разницы.

Маргарет сразу же залезла ко мне на кровать с ногами (по-моему, она и характером все больше становится похожа на меня) и разревелась (нет, не похожа).

— Ты чего, Терочка? Ты же теперь королева! Тебе по протоколу плакать не положено!

Юная ведьма уткнулась мне в плечо, вытирая слезы ночной рубашкой. Теперь точно снимать придется. А она ревет и ревет, и никакие увещевания не помогают.

— Так! Все! Мне надоело! Маргарет, немедленно прекращай сырость разводить! А то не успеешь вступить во владение замком, как придется делать евроремонт!

Девушка всхлипнула жалобно и замолчала.

— Королева-рева! — начала дразниться я.

— Да я еще не настоящая королева.

— Как так «не настоящая»? Гаенус при всем народе объявил, что передает все права тебе! Теперь ты — Великая королева Центрального королевства!

— Формально — еще нет, на днях будет коронация, и только после церемонии я полностью вступлю в права.

— Так в чем проблема?

— Меня это не радует!

— Если ты намекаешь на то, чтоб я тебя подменила, то нет, нет и нет! Мне и Пракии хватило с головой.

— Да я и не прошу. Конечно, мне страшновато, но не это главное.

— А что?

— Жук… Он хочет покинуть королевство. Ему предлагали пост министра, но он отказался.

— Я знаю.

— Но я так надеялась… Мне казалось… Я думала… что нужна ему.

— Разве это не так? Ведь он за тобой следом ходит, пылинки сдувает, если что, о своей жизни не думает, бросается на выручку!

— Но почему тогда он уходит?!

— Тера, он говорил тебе когда-нибудь о любви?

Ведьма отрицательно покачала головой.

— Неужели никогда? Не может быть!

— Может.

— А ты ему?

— Нет, конечно, нет! Не могу же я первая!

— Все же попробуй с ним поговорить.

— Да он последнее время стал меня избегать. Он не остается со мной наедине ни на минуту!

— Стало быть, он не хочет этого разговора.

— Почему?

— Тера, а чего ты сама хочешь? Чтобы он просто был рядом, как друг, как министр обороны? А может, ему этого мало? Может, он хочет быть единственным мужчиной в твоей жизни? Ты понимаешь меня?

— Да я тоже хочу этого!

— Но ты — королева, а он кто? Сможешь ли ты теперь стать женой простого охотника за снупсами? Не спеши, Маргарет, подумай, это очень серьезный вопрос.

— Мне не нужно долго думать, я давно для себя все решила. Я люблю его, полюбила сразу, как увидела, и хочу стать его женой.

— Когда ты его увидела впервые, ты была просто внучкой ведьмы. А теперь ты правительница огромного государства. Ты думаешь, тебе позволят выйти за него замуж?

— Я не знаю. Может, и не позволят. Но, если бы он сказал, что любит меня, я с радостью пошла бы с ним хоть на край света.

— Бросив бабку, деда и вверенное тебе королевство?

— Тогда пусть позволяют!

— Раз так все серьезно, ты просто не имеешь права его отпускать. Такая любовь не каждому дается, и если ты ее упустишь, будешь каяться всю жизнь. Он обещал, что не уйдет, пока Гаенус не снимет проклятие. Я тоже останусь до этого времени. Вы еще сможете поговорить. Подумай, как сказать ему о своей любви. Ты должна все выяснить до конца.

Тера согласно закивала:

— Да, я должна быть похожа на тебя. Ты вот пошла спасать Кащея в чужой мир, несмотря ни на какие препятствия. И спасла. Я тоже должна быть твердой и смелой, да?

— Да, да, да! Особенно теперь, когда ты без пяти минут королева. Кто должен позволять или не позволять тебе выходить замуж за кого хочешь, если ты в королевстве — самая главная?

— Да, Неневеста, спасибо! — Тера расцеловала меня и пошла в свою комнату думать о предстоящем разговоре.

Да-а… Вон какие проблемы у новоиспеченных королев. Не позавидуешь.

И где же мой Кащей?

Тук-тук-тук!

Наконец-то!

— Открыто!

— Тогда я зайду, да? — И в мою спальню ввалился… Жук собственной персоной!

Да что это за день, то есть ночь, визитов?! У меня на двери никто случайно не повесил табличку «Услуги психотерапевта»? Нужно пойти посмотреть.

— Может, я не вовремя, Неневеста? Я могу и в другой раз зайти… — замялся проводник, топчась у входа.

— Да ладно. Пришел, так говори, что случилось.

— Вообще-то ничего не случилось. Вернее, случилось уже давно… Просто… Просто…

— Просто ты влюбился в Маргарет.

— А как ты догадалась? — округлил глаза Жук.

— Было очень трудно, но путем глубокого психоанализа, используя методы всемирно известного детектива Шерлока Холмса…

— Так это так заметно?! — ужаснулся охотник за снупсами. — А Тера? Она хоть не догадалась?!

— Конечно, нет, но ей бы очень этого хотелось.

Жук часто заморгал, пытаясь переварить сказанное мною.

— Она ничего не должна знать. Я никогда не признаюсь ей в своих чувствах. Никогда!

— Но почему?

— Я должен был сказать ей о своих чувствах, когда она была просто внучкой ведьмы. А теперь… теперь она подумает, что я ухаживаю за ней, чтобы получить королевство и прилагаемые к нему богатства.

— Да не подумает!

— Нет, это ниже моего достоинства! Я никогда не позволю считать себя альфонсом! Мне не нужно богатство!

— Жук, все это очень пафосно, но это твоя жизнь, и ты ее бездумно портишь!

— Но это моя жизнь!

— А ты не думал, что, возможно, портишь и жизнь Маргарет? А если она любит тебя и хочет стать твоей?

— Нет. У Маргарет теперь будет все, что только душа пожелает, и она быстро забудет простого проводника, которого знала когда-то…

— Жук, а если б она вдруг лишилась всего: положения, богатства… Тогда что?

— Тогда бы я с радостью отдал бы ей все, что имею!

— А вдруг и она готова отдать тебе все? И себя в придачу! Ты просто обязан с ней поговорить!

— Нет, нет и нет! Я упустил время, теперь другого пути нет. Я очень люблю Теру, поэтому уйду с ее глаз, как только проклятие будет снято и она окажется в безопасности.

— Ты глупец, Жук!

— Пусть так, но гордый глупец. Дай слово, что не скажешь Маргарет о нашем разговоре!

— Не дам!

— Неневеста! Выдавать чужие секреты грех!

— Грехом больше, грехом меньше… Зато соединение любящих сердец освобождает от большой кучи грехов!

— Неневеста, я пришел к тебе, как к честной девушке… как к другу…

— Хорошо, как друг я обещаю молчать.

А как честная девушка постараюсь сделать все, что смогу, чтобы помочь вам выяснить отношения. Даже если ничего не получится, я должна попытаться.

— Спасибо, друг! — Жук громко чмокнул меня в щеку и исчез.

И чего это я сегодня такая вся зацелованная, а?

Визиты закончились? Ара, Тера, Жук у меня уже побывали, Гаенус ищет заклинание или просто спит после пира. Все, остался только Кащей. Ведь не может он не прийти?

Глава 43 ОТДОХНЕШЬ ТУТ С ВАМИ…

Вдруг в коридоре раздался шум, грохот, затем ругательства на непонятном языке и наконец громкий крик Гаенуса:

— Сюда! Скорей, все сюда!..

В одной ночной рубашке, залитой слезами Теры, выскакиваю в коридор. Что могло случиться?! Остальные тоже выскочили, кто в чем был. И что мы видим? С пола поднимается, потирая ушибленный зад, экс-король и с идиотской улыбкой на лице сообщает нам:

— Нашел! Я нашел!

— Что? Что?

— Способ снять проклятие!

— Наконец-то! — выдохнула Ара.

Все зашумели, загалдели. Одна я, наверное, подумала: и зачем он его так быстро нашел? Я только вознамерилась пожить спокойно несколько дней, ни о чем не думая. Или хотя бы сегодня поспать немного, — Кащея я уже в гости не жду. Мог он подождать со своей радостной вестью до утра? Пережили бы.

Прямо в коридоре Гаенус стал рассказывать нам, как он отыскал заклинание. Я только без сил сползла по стенке, зевая и крепко выражаясь про себя. Глаза слипаются, может, продолжим завтра, когда проснемся, поближе к вечеру?

— Представьте себе, заклинание очень простое, но читать его следует только в той комнате, где родился человек, с которого снимаем проклятие!

Упс! И что теперь?

— Обычно королевы рожают в своих собственных спальнях, — подсказала старая ведьма. — Значит, нам немедленно надо отправляться в Пракию!

Вот прямо немедленно, да? А медленно, завтра или послезавтра, нельзя?

— Да! Да! Конечно! — Это Тера, ей прикольно, что нужно куда-то ехать, что-то делать. Девочке путешествовать понравилось, особенно если рядом будет Жук.

Кстати, а он почему молчит? Задумчиво так смотрит на Маргарет.

— Ты ведь с нами поедешь, Жук? — поворачивается к нему девушка.

— Конечно, ваше величество, я же обещал быть рядом, пока не снимут проклятие.

«Лучше б его никогда не сняли», — читаю по губам Теры, но этого никто не услышит.

— Так что, собираемся в дорогу? — Это, конечно, голос Ары.

Она сошла с ума, в дорогу прямо сейчас? Нет жизни без пистолета.

— Неневеста, ты что, спишь? — толкает меня в бок добрый дедушка Гаенус.

Ну почему вы все такие добрые?

Придется отвечать:

— Я, кажется, всем рассказывала, что произошло в Пракии? Да, всем, кроме Кащея. Вы думаете, нам несказанно рада будет фрейлина Клементина, которая выкрала маленькую принцессу, а затем взрослую, то есть меня, пыталась несколько раз убить? Да и ее сынок Фейлук, мечтающий надеть корону, в восторге не будет. Не отведем ли мы Маргарет в логово зверя, словно ягненка на заклание?

— Если мы не пойдем, проклятие все равно настигнет ее, раньше или позже. Атак у нас есть шанс. Пойдем и на месте решим, как все сделать, чтобы не подвергать Теру опасности. — Ара упорно стояла на своем.

Да я, в принципе, не против, я просто очень хотела бы сначала немного поспать…

Так меня и спросили, чего я хочу! Все тотчас же начали собираться, и мне пришлось присоединиться к этой безумной толпе. Я так и норовила то прислониться к дверному косяку, то пообниматься с вещевым мешком и ходила с закрытыми глазами, натыкаясь на все и всех. Ну забудьте меня где-нибудь в уголочке!

В итоге с первыми лучами солнца мы уже готовенькие сидели на лошадях с нагруженными всяческими необходимыми вещами седельными сумками. Я проснулась только, когда Кащей спросил:

— А своего любимого хоркуса ты оставляешь?

Как же я могла забыть про него?! Я соскочила с лошади и побежала в свою комнату, где возмущенно прыгал по клетке и цокал языком Хип.

— Извини, малыш!

Я забрала его вместе с клеткой, но клетку велела королевским слугам прикрепить к седлу — будет зверьку спаленкой, а сейчас пусть живет свободно. Если убежит, значит, на воле ему лучше будет. Но Хип и не собирался убегать, он сразу занял место на моем плече, задиристо разглядывая окружающих.

— И не боишься ты такого зверя на себе носить? — поинтересовался Кащей. — Если его кто-нибудь испугает, тебе же током достанется.

— И кто ж его может испугать, кроме тебя?

— Я-то пугать не буду, но смотри сама, будь осторожна.

А у нас с Хипом хороший симбиоз получился: я дремала себе тихонечко, пытаясь восполнить отсутствие ночного сна, а хоркус бдел всю дорогу. Если я начинала наезжать на соседей или сильно отставать, он стрекотал и будил меня.

Совершенно естественно, что в Центральном королевстве нас везде встречали с распростертыми объятиями. Телевещание здесь на уровне, так что все знали, что случилось в столице и кто мы все такие. За каждым углом нам был готов и стол и дом. Поэтому путешествие не утомляло, но и не приводило в особый восторг.

Но вот закончились земли Центрального королевства. Дальше шли густые леса, где обитали только дикие звери, дриады да лесовики. Я рассказывала Кащею о нашем путешествии. Вот озеро, где меня однажды увидел глаз Великого короля. Это поляна, где нас захватили в плен дриады. Правда, сейчас она пуста, если нас и видят, то не показываются. А эти круглые дыры — колодцы, ведущие в подземные города. Я засмеялась, вспоминая, как поднималась из глубин на «лифте». Да, все это было так давно и так недавно. Сколько всего и смешного, и не очень, пришлось пережить.

Сегодня никто спускаться в подземные города не собирается. Пройдем по лесам, через некоторые из Западных королевств. Жаль, карта не сохранилась в моей памяти. Так что идем наугад. До первого королевства доберемся, там разузнаем дорогу.

Вскоре перед нами показались первые поселки, где мы и узнали, что попали в Лакуту.

Лакута… Лакута… Где-то мне это название уже встречалось. И не раз. Дайте подумать… Точно! Родители пропавшей Маргарет обращались к цыганке из Лакуты, и она предсказала, что найдется принцесса, когда исчезнет с неба луна. Малая луна, действительно, исчезла, а Тера в это время готовилась к побегу в Западные королевства. И попала бы в Пракию, если б я не оказалась там в роли принцессы раньше, а затем встретилась на ее пути, из-за чего она резко изменила курс. Вот так и портим мы предсказания. С одной стороны, вроде бы сбылось, а с другой — нет!

Но название страны знакомо мне не только в связи с этой историей… Семнадцатилетний принц из Итанки, один из моих потенциальных женихов в бытность мою принцессой, женился на принцессе из Лакуты, тринадцатилетней… не помню, как ее зовут. По идее, теперь он здесь за правителя. А может, принц-консорт при правящей королеве, не знаю, как у них тут заведено. Я его никогда не видела, но, думаю, это не помешает нам напроситься в гости. Мол, подайте уставшим путникам маленький кусочек хлебушка и скромную бутылочку старого доброго вина перед праздничным пиром в нашу честь, плюс скромные апартаменты каждому.

Мы разузнали дорогу и отправились прямо в столицу Лакуты Рафию, где, действительно, королем нынче был бывший принц-бесприданник Флорин. Везучий парень! Мы прошли несколько больших богатых сел, несколько перелесков. Ухоженные поля и луга со стадами местных животных, похожих на наших коров, только с шипастыми хребтами для защиты от хищников, создавали вполне благоприятное впечатление. Рафия, как и заведено в этих крошечных королевствах, была не просто столицей, а единственным городом в стране. Встречные крестьяне охотно показывали дорогу, и мы уже знали, что вот за этим леском увидим башни столицы.

Солнышко радостно светило, бабочки порхали чуть не перед самым носом, размахивая пестрыми, словно витражи, крыльями. Настроение было великолепное, прогулочное такое настроение…

Все впечатление испортил раздавшийся впереди из зарослей женский визг и крик:

— Помогите!

Глава 44 ЛАКУТА

Мы дружно бросились на голос, раздвигая спутанные ветви кустов и деревьев.

— Эй! Где вы?!

— Сюда! Сюда! — Навстречу нам выскочила молоденькая изящная девушка в дорогом костюме для верховой езды.

Очень хорошенькая. Миниатюрная такая, глазки голубые, светлые, как утреннее небо, щечки розовые, белокурые завитые локоны. Куколка! Только очень испуганная куколка, оттого и глазищи такие большие и круглые.

— Спасите его! — умоляюще сложила руки девчушка и, махнув призывно рукой, снова скрылась в кустах.

Мы последовали за ней, и нашим глазам открылась такая картина.

Пегая лошадь, запутавшись в зарослях, билась, пытаясь вырваться на свободу. Парнишка лет шестнадцати-семнадцати, тоже в дорогой охотничьей одежде, сидел на траве, потому что нога у него была повреждена, и кровавое пятно расплывалось по светлым лосинам. Перед ним стоял зверь с головой кабана, но на задних лапах, словно медведь. Кубарь! Я узнала его, потому что видела на картинках, когда изучала библиотеку в королевском дворце Пракии. Хищник, довольно опасный, если сойтись с ним один на один, да еще и без соответствующего оружия. Впрочем, оружие у парнишки было. Короткий, украшенный драгоценностями меч скорее следовало повесить над камином для красоты, чем выходить с ним на подобного зверя. Насколько я помню, его дубленую шкуру не любым клинком, а только из фальцийской закаленной стали можно проколоть. Похоже, что этот декоративный меч совершенно бесполезен. Поэтому парнишка только тыкал им в нападающего зверя, не позволяя приблизиться, но не причиняя его шкуре никакого вреда. Напротив, кажется, кубарю от уколов клинка было щекотно, потому что он издавал характерные хрюкающие звуки и, по-моему, продолжал нападать, потому что ему этот процесс нравился!

Я чуть не подавилась со смеху. Не вовремя, конечно, сейчас надо этого неудачника спасать.

Впрочем, Кащей уже выступил вперед, на ходу доставая свой меч-кладенец, который был раза в четыре длиннее и раза в три шире игрушки, которой парень отбивался от зверя. Кубарь оказался не дурак. Увидев настоящего воина, он тут же ретировался, продолжая удовлетворенно похрюкивать. Пообедать не пообедал, но хоть удовольствие получил. Вот и хорошо, что убивать никого не придется.

Мы подошли к раненому, который тут же рассыпался в благодарностях. Мы узнали, какие мы все смелые, мужественные, как мы вовремя появились в его судьбе, как рад он нас видеть в своей стране и, в частности, в своем замке.

Ба! Да это же и есть сам принц, то есть уже король Флорин! На ловца и зверь бежит. А эта белокурая девочка не кто иная, как тринадцатилетняя принцесса, то бишь королева, Лакуты. Флорин представил ее: Изабель Марибелла Бертолина Кротская. Хорошая пара. Только чего это они без охраны бродят по кишащим хищниками зарослям?

Оказалось, что молодые просто решили прогуляться. И кубарей здесь последнее время не наблюдалось. Зверь то ли забрел откуда, то ли они были, но от людей прятались. Может, он и не собирался нападать, случайно столкнулись нос к носу. Лошади, ясно дело, перепугались. Лошадь Изабель сбросила всадницу и умчалась в неизвестном направлении. Конь Флорина тоже ускакал, потеряв седока, и запутался в кустарнике. Юный король, падая, умудрился сломать ногу, а тут и кубарь подоспел. А дальше мы и сами знаем, что произошло.

Жук высвободил из кустов перепуганную лошадь. Но она до сих пор вздрагивала и шарахалась от каждого звука. Поэтому раненого Флорина пришлось посадить с Изабель на моего конька, а я поехала вместе с Терой.

— Ну куда годятся такие лошади! — покачал головой Гаенус. — Вот у нас в королевстве их муштруют так, что конь не бросит хозяина, что бы ни случилось. Да и породы у нас покрепче, покрасивей. Вот присылайте гонцов в Центральное королевство, мы вам и лошадей толковых продадим, и сбрую приличную.

На въезде в город нас ждала еще одна забавная встреча. Около центральных ворот расположился живописный цыганский табор. Завидев королевскую чету, чернявые и кудрявые ромалы небрежно кланялись, не отвлекаясь от своих дел, молодые смуглые красотки делали подобие книксена, размахивая подолами пышных платьев, дети нагло лезли попрошайничать. Все как положено.

Навстречу нам вышла почти седая остроглазая цыганка, пристально рассматривая седоков. Она остановилась, преградив путь лошадям.

— Так что, ваши величества, — неожиданно звонким голосом спросила старуха, — говорила я, что не ваш сегодня день? Не послушали старую Циру!

— Ты была права, Цира, — кивнул головой Флорин.

— Следующий раз слушайте мудрых людей, желающих вам добра. Вам сегодня повезло.

Молодая чета дружно закивала.

— А вот и ты, козырная карта, — подошла цыганка ко мне, — дай хоть посмотреть на тебя. Как зовут, красавица?

— Ммм… Неневестой Кащеевой, вообще-то.

Мне даже не по себе стало от ее пронизывающих черных глаз, но старуха уже перевела взгляд на Теру.

— А вот и принцесса Пракии. Я помню твоих скорбящих родителей, когда они пришли узнать о судьбе пропавшей дочери. Я сказала им, что они увидят свое дитя, когда с неба исчезнет луна, но я не сказала всей правды. Принцесса должна была появиться и через несколько дней пасть от рук убийцы. Могла ли я, дав безутешным родителям надежду, убить их этим предсказанием? Твое счастье, принцесса, что вместо тебя появилась другая, которая перевернула все с ног на голову и помешала исполниться предсказанию. Я до сих пор не пойму, откуда ты взялась, Неневеста? Тебя не было ни в астральных картах, ни в гадальных раскладах. Ты словно не существуешь. Ты пришла НИОТКУДА…

— И уйду в НИКУДА, — продолжила я. — Я из другого мира, Цира.

— Я так и подумала, что ты с той стороны! Только вмешательство потусторонних сил могло спасти принцессу и этот мир. Ведь я права?

Мне стало смешно. Никто меня еще потусторонними силами не величал. Хотя, если задуматься…

Хип зацокал на моем плече, а цыганка продолжила:

— Тебя не было видно на линиях судьбы этого мира, но ты появилась, и вокруг тебя все начало изменяться совершенно непредсказуемо. Это просто волшебно!

— Цира, позволь задать тебе вопрос, — попросила Ара.

Цыганка согласно склонила голову.

— Удастся ли нам снять с принцессы Пракии Маргарет проклятие, висящее над родом Тортильяков столетия?

— Если бы вы были одни, я бы сказала «нет». Но рядом с вами эта девушка из другого мира. При ней будущее становится размытым, словно в тумане, оно становится гибким и пластичным, словно глина на гончарном круге, и можно вылепить все, что угодно. Изменения, которые приходят с ней в этот мир, приносят пользу, даже если иногда кажется, что это не так. Надейтесь на лучшее. Поезжайте в Пракию, пусть несчастная мать увидит наконец-то свою дочь. Жаль, отец не дожил…

— Что?! Как?! Что случилось с Генрихом?

— Проклятие…

Цыганка махнула рукой и стукнула по крупу лошадь. Что ж, сеанс предсказаний окончен. Чего она такого обо мне наговорила? Нужно подумать на досуге…

Мы поехали дальше в гробовом молчании. Каждый переваривал услышанное. Маргарет, естественно, впала в скорбь. Хоть она и не помнила родителей, но узнать, что потеряла отца, так его и не найдя, больно. Ара переживала, что из рода Тортильяков осталась только Тера, если не считать саму старую ведьму и Гаенуса, поддерживающих долголетие магическими способами. Теперь сила проклятия была направлена только на девушку. Ара выстроила нас так, что ее внучка вместе со мной оказалась в центре, слева ехал Кащей, справа Жук, спереди Гаенус, а сзади она сама. Юная королевская чета указывала нам путь.

То ли проклятие задремало, то ли защита была на уровне, но мы совершенно без приключений добрались до королевского дворца, где нам были оказаны почести, коих мы, несомненно, заслужили.

Погостив у Флорина и Изабель, мы отправились в путь дальше. Добраться до Пракии можно было двумя путями: либо через Ампиньон, либо через Фальцию. Обе страны вызывали у меня неприятные ассоциации, связанные со сватовством. В обеих жили мои потенциальные женихи, вернее, не мои, а принцессы Маргарет, которую я временно замещала. Беглый принц Жульен из Ампиньона, не желающий жениться по выбору родителей, и престарелый король Фальции Ридрих, за которого меня успели сосватать и чуть было не отдали в жены.

— Будем идти через Ампиньон, — заявила я.

— Почему это? — вдруг возмутился Жук.

— Да потому, что меня, то есть Маргарет, пообещали отдать замуж за короля Ридриха. Думаю, он не слишком обрадуется сбежавшей невесте.

Кащей выразительно клацнул мечом в ножнах:

— А я его убью, да и все дела. Чтоб другим неповадно свататься было.

— Просто пойдем через Ампиньон. Принц Жульен даже не знал, что родители включили его в список женихов. Впрочем, он, возможно, до сих пор не объявился.

— Ридрих, кстати, свою невесту тоже не видел. Стало быть, мы можем спокойно идти через Фальцию и даже зайти в гости, только не называть имени принцессы, — упорствовал Жук.

— А я его все равно убью, — повторил Бессмертный.

— Убьешь, потом, — согласился проводник. — Но ведь и самой Неневесте интересно посмотреть, во что она чуть не вляпалась!

А ведь знал, на чем сыграть! Я же теперь не засну, если не увижу своего неудавшегося жениха.

— А почему бы и нет? — вслух сказала я. — Действительно, интересно посмотреть. Назовемся с Терой близнецами из Центрального королевства, он никогда и не узнает, кто был у него в гостях.

— А потом я его убью, — сам себе утвердительно кивнул Кащей, и мы отправились через Фальцию.

Само королевство ничем не отличалось от других Западных королевств. Маргарет во время пути была защищена со всех сторон, так что до королевского замка мы добрались сравнительно быстро и без приключений.

Мы скромно представились группой по налаживанию межгосударственных контактов из Центрального королевства, после чего нас пригласили на аудиенцию к королю.

Глава 45 ТЕТУШКА, ЧТОБ ЕЕ…

Войдя в зал, я с нескрываемым интересом уставилась на вполне симпатичного интеллигентного мужчину средних лет в традиционной короне, надетой несколько набекрень.

Ридрих, в свою очередь внимательно рассматривая гостей, поскреб бородку клинышком и спросил:

— И как прикажете понимать? То ни одной невесты, то в двойном экземпляре?

Мы переглянулись.

— Да к вам, к вам, милые дамы, я обращаюсь. — И он указал на портрет, висящий на стене. (Я и не знала, что ему все-таки доставили мое изображение!) — Кто из вас моя бывшая невеста?

Кащей выразительно положил руку на рукоять меча. Этот жест не остался незамеченным, и король усмехнулся:

— Я не вооружен и без охраны. И вовсе не претендую на свою невесту, хотя между мной и ее родителями уже был подписан договор. Но я имею право знать правду?

Бессмертный согласно кивнул, шепнув мне:

— Убить я его всегда успею.

— Так как же получилось, что перед самым венчанием мне сообщают, что невеста исчезла, а чуть позже, что она погибла, так как в подземельях дворца обнаружены ее скорбные останки?

— Чего? Останки? — прошептала я.

А, начинаю соображать. Клементина, организовавшая мой побег, подстроила все так, будто я заблудилась в подземельях дворца и окончила там свою молодую жизнь. Организовать «останки» трудности для такой особы не представляло.

Все логично, иначе они меня до сих пор бы искали.

— Неужели невеста так не хотела заменя замуж, что венценосные родители пошли на такой обман? Я ведь не набивался, они сами предложили мне этот брак.

— Да они и сами не знали, — вздохнула я. — Их ввели в заблуждение.

— Вот как? Значит, невеста сама сбежала. А теперь одумалась и приехала к своему почти супругу, чтобы повиниться и исполнить договор? Только кто из вас двоих?

— Не-ет! — хором запели мы с Маргарет.

— В общем, так, — взяла я инициативу в свои руки. — Бывшая невеста — это я. Но я не невеста. И вообще я не принцесса Маргарет. Я — Неневеста Кащеева. А это — принцесса Маргарет. Но она тоже не невеста!

— Как все понятно, — вздохнул Ридрих.

— А чтобы было все понятно, брачный договор отменяется, объявляется недействительным, аннулируется. Теперь ясно?!

— Вообще-то так все и было, пока я считал, что принцесса погибла. Но теперь, когда выяснилось, что все не так, я, согласно тому же документу, должен получить солидную компенсацию.

— Хм. Получите.

— Тогда и проблемы нет, — развел руками Ридрих.

Да он не сильно и переживает! Так он хотел жениться!

— Предлагаю вам остаться на обед, а если хотите, то и переночевать перед тем, как продолжить свой путь, — предложил король, как самый радушный хозяин.

Не успели мы высказать слова благодарности, как в дверь постучали, и вошедший слуга объявил, что прибыл гонец из Пракии.

— Интересно, интересно! — потер руки Ридрих. — Введите его.

В зал вошел помятый мужчина в пыльных сапогах. Откланявшись по полной программе, он протянул свернутое рулончиком письмо с круглой сургучной печатью.

— Прочти сам! — нервно приказал Ридрих.

Гонец прокашлялся и начал читать:

— Нашему дорогому соседу, бесстрашному рыцарю и справедливому правителю, благочестивому и мудрому королю Фальции Ридриху Второму из славного рода Маргусов…

— Церемонии можешь пропустить! — нетерпеливо перебил его король.

— Доводим до сведения вашего величества, что король Пракии Генрих Двадцать Первый скоропостижно скончался в результате несчастного случая на охоте. Королева Генриетта, безутешная после гибели мужа и, чуть ранее, единственной дочери, отреклась от престола в пользу своего родного племянника, сына ее сестры, доблестного Фейлука из рода Вандолеев. В связи с чем ваше величество приглашается на коронацию, которая состоится пятого дня сего месяца. Искренне…

— Довольно! — рявкнул Ридрих. — Отправляйся назад!

Испуганный гонец, который надеялся на пару золотых за работу и сытный обед на кухне, тенью выскочил из зала.

Король, словно нас здесь и не было, словно тигр в клетке, начал ходить от двери до окна, приговаривая:

— Генрих умер. Несчастная Генриетта! Такой удар! Нет, два удара! Неудивительно, что ты пошла на это! О Генриетта!.. — Он вдруг резко обернулся и обратился к нам: — А вы до сих пор здесь? Вы слышали, что случилось с королевой-матерью? Она отреклась от престола, а ведь может и не пережить потерю мужа и дочери! А дочь в это время, или две дочери, я так и не понял, стоят здесь с открытыми ртами и даже не думают, что должны на крыльях лететь и сообщить матери, что живы!

Мы только моргали в ответ на его пламенную речь, только Хип, сидящий у меня на голове, цокнул возмущенно. Нас самих поразили события, произошедшие в Пракии.

— Немедленно в конюшню! — скомандовал Ридрих. — Вам оседлают свежих лошадей. Я велю, чтобы приготовили в дорогу еды. И без промедления в Пракию! Вы слышали?!

Честное слово, нас как ветром сдуло. Даже Хип на моем плече не возникал.

Одна нога здесь, а другая уже там. Командир, конечно, еще тот… Но он прав. Сердце матери разрывается от горя. Следовательно, надо побыстрее доставить ей Маргарет, живую и здоровую, и все будет хорошо!

Только как нам попасть во дворец, где всем теперь заправляет Клементина? Она столько лет добивалась короны для своего сына, не гнушалась ни похищением детей, ни откровенными попытками убить принцессу, то бишь меня. Гибель Генриха, скорее всего, тоже дело ее рук. Если она увидит Маргарет или меня, она ни перед чем не остановится, уберет вместе с нашими телохранителями и пыль по полям развеет. Нет, мы пойдем другим путем. Бороться с ней можно только хитростью, тут надо хорошенько подумать…

* * *

Прибыв в Пракию, мы, прежде всего, сняли пентхаус напротив королевского дворца и начали наблюдение.

Генриетты нигде не было видно. Всем заправляла бывшая фрейлина. Во дворце полным ходом шли приготовления к большому празднику — коронации Фейлука. Слуги мыли, чистили и драили все помещения. На кухне работа кипела, как на передовой линии фронта. Пробраться во дворец незаметно просто невозможно!

Мы решили, что в первую очередь следует снять с Теры проклятие, а потом уже все остальное. Для этого нам необходимо попасть в покои королевы, где впервые увидела свет юная принцесса. Удалось выяснить, что в этих покоях нынче проживает сам Фейлук, а бывшая королева уединилась в одной из башен.

Совместными усилиями был разработан план, и мы приступили к его выполнению.

Под прикрытием занавесок мы наблюдали из окна, как из королевской кухни выскочила девушка с миской в руках.

— Подойдет? — спросила я у Ары.

— Подойдет, — ответила она.

— Ну что ж, пусть тогда отдохнет девочка. Организуем ей больничный.

Девушка размахнулась, чтобы выплеснуть воду из миски. Старая ведьма сделала почти незаметное движение рукой… Кухарка упала, и миска оказалась у нее на голове; даже до нас донеслись ее причитания:

— Ой, нога! Моя нога! Да что же это такое? На ровном месте!..

Ее тут же подняли и потащили на кухню. Так, перелом девочке обеспечен!

А мы уже высматривали следующую жертву. Ага, вот и она! Еще одна девушка спешит на кухню с ящиком спелых фруктов.

— Эта! — командую я.

— Есть! — весело отвечает старуха.

Движение рукой — и торопыга падает, с разгону врезаясь прямо в кирпичную стену.

— А-а-а! О-о-о! Помогите!

— Перелом руки обеспечен! — хлопаю я ладонью о ладонь ведьмы.

— Теперь пора. Тера, девочка, где ты?

Тера надевает на себя личину, и на меня точно такую же, — так ей легче будет сосредоточиться. Мы снова близнецы, две простоватые сельские девушки. Только на моем плече сидит рыжий забавный зверек. Хип так привык ко мне, что дико орал, если только я пыталась посадить его в клетку днем.

На королевской кухне аврал. Разом утратили работоспособность две помощницы. А тут как раз мы:

— Не возьмете ли на работу? Пусть временную. Мы все умеем!

Ну и пусть не умеем. Точнее, я не умею, Тера как раз с кухней дружит. А вот я не так чтоб очень, или очень чтоб не так. Да ничего, пока они разберутся, мы будем уже во дворце. Подай-прими — это я как-нибудь осилю. А где что-нибудь более сложное понадобится, Тера за двоих справится. А я пока разберусь, где, что, когда.

До вечера протянули, не выгнали. Вот и славно. Все уже поняли, что меня лучше задействовать тогда, когда нужно что-нибудь отнести или принести. А к готовке лучше не подпускать, безопаснее. Может, отнести в покои ужин? Экс-королева от ужина отказалась? Жаль. А будущий король Фейлук тоже? Нервничает перед коронацией? Понятно, что ж непонятного. Надеюсь, ее светлость, мать будущего короля, не страдает отсутствием аппетита? Нет? Вот и славно! Я сейчас быстренько ей отнесу этот превосходный омлет с бужениной и сок. Так я пошла?

— Можно войти, ваша светлость?

— Да.

— Ваша светлость, я вам принесла ужин, только вам не удастся его попробовать.

— Что? Да как ты смеешь, дерзкая?..

— Я все смею, потому что я — принцесса Маргарет, которую вы объявили погибшей.

— Вранье! Принцесса мертва!

— А откуда тогда я знаю, как вы пытались извести наследницу, подложив ей в корзину с фруктами ядовитую змею?

Клементина бледнеет.

— Как подрезали подпругу у коня?

Розовеет.

— Как добавили яду в ее булочки?

Краснеет.

— Как собственноручно собирались прирезать ее в спальне?

Покрывается пятнами.

— Кто бы ты ни была, ты отсюда не уйдешь! — шипит бывшая фрейлина, как змея.

— Я бы так не спешила…

— Ты кто?

— Принцесса Маргарет. И не надо сразу хвататься за кинжал. Он вам не поможет.

Внучка ведьмы, подкравшись незаметно, снимает с меня личину.

Клементина отступает:

— Но ты погибла в подземельях!

— Вам очень хотелось бы этого, дорогая тетушка. Увы. Я жива.

— Это недолго продлится. Я исправлю свою ошибку!

Она пытается достать спрятанный в платье кинжал, но руки дрожат, и ничего не получается.

— Меня может быть две (рядом появляется Тера). Десять. Сто. Всех не убьете.

Клементина пытается удрать, но две шаровые молнии, слетевшие с рук настоящей Маргарет, преграждают ей путь.

Тетка, дрожа, оседает на ковер.

Тера исчезает, она идет открыть калитку черного хода, чтобы пустить во дворец остальных участников действа.

— Полно вам, тетушка! Мы ведь с вами всегда отлично договариваемся к обоюдной выгоде. Разве не так? Мы ведь договорились, что вы помогаете мне убежать из дворца, а я оставляю королевство вам?

— Так зачем ты вернулась?!

— Мне не нужно это королевство. Я действительно уйду, как только получу то, что хочу.

— Что это?

— Одну-единственную ночь в покоях королевы-матери в обмен на мою подпись на документе с отречением от престола, — помахала я листом с государственным гербом. — В противном случае по всей стране появятся мои копии, они будут ходить и всем рассказывать правду.

— Зачем?

— Это моя тайна. Я могла бы и не просить. Но в комнате спит ваш сын, и, если я зайду сама, его придется просто убить.

— Я освобожу покои, — поспешно говорит Клементина, — Только… сначала подпиши отречение!

— Почему бы и нет? — Я старательно вывожу на бумаге подпись.

Все равно я не принцесса Пракии и мне здесь ничего не нужно.

Бывшая фрейлина буквально выхватывает документ из моих рук:

— А если я теперь…

— А теперь ты ничего не сделаешь. — Рядом со мной появляется Гаенус.

— Ничего, — подтверждает неизвестно откуда возникшая Ара.

— Забирай своего сына, — указывает мечом на выход Кащей. — Если вы посидите в этой комнате тихо-тихо, то, может быть, доживете до утра.

Клементина уводит из покоев королевы ничего не понимающего Фейлука. Бессмертный надежно посторожит их, пока будет проводиться ритуал.

Гаенус велит Тере лечь навзничь на кровать, где однажды она появилась на свет. Она ложится, раскинув руки. Гаенус медленно расставляет в нужном порядке цветные свечи. А также готовит свои пузырьки с водой из Целительного источника и с отварами трав, которые помогли ему прожить столько лет. Ара бела как мел: ведь если удастся снять с Маргарет проклятие, жизнь старой ведьмы прервется в ту же секунду.

Гаенус начинает читать длинные заклинания на древнем языке, звучащие то как песня, то как вой ночного зверя, то как крик раненой птицы. Мы молчим, завороженные действом, и почти не замечаем, как голос короля стихает.

Пауза, длинная пауза. Раздается разочарованный голос Ары:

— Неужели не получилось?

Глава 46 КОРОНАЦИЯ

Маргарет вдруг поднялась с постели, а Ара замертво упала на каменный твердый пол.

Значит, проклятие исчезло? Теперь внимание всех было обращено на старую ведьму. Она не дышала. Гаенус вливал ей в рот содержимое своих пузырьков, но жидкость разливалась, — она не глотала, она была мертва.

— Гаенус! Искусственное дыхание, как я учила!

Я стала энергично надавливать старухе на грудную клетку, раз-два-три-четыре, а старик дышал рот в рот.

Еще! Еще! Еще!

Хоркус беспокойно ерзал на моем плече.

Я проверила пульс. Бесполезно! А я так надеялась, что искусственное дыхание поможет. Всех убеждала… Теперь на меня все смотрят, как на божество, а я не могу сотворить чудо, которое обещала.

— Гаенус, еще!

Мы продолжаем, но надежды у меня уже нет. Я замечаю, что она тает и в глазах остальных.

— Бабушка!

Да неужели ничего нельзя сделать?!

Еще! Еще! Еще!

Что же там делают в реанимациях для возвращения с того света? Электрошок? Так где же его взять?

Как это где?!

Я стаскиваю с плеча упирающегося хоркуса, командую «Разойдитесь!», бросаю зверька на худенькое тело мертвой ведьмы и кричу что есть силы:

— Атас!!!

Хип подскакивает, как ужаленный, и вспыхивает таким ярким светом, что на минуту слепнут глаза, затем визжит зло и испуганно. Не ожидал он от своей доброй хозяйки такого подвоха.

Зрение проясняется, и я вижу, как дергается жилка на виске у Ары, дергается, дрожит, а затем она самостоятельно делает вдох. Ура!!!

Вот теперь к ожившей ведьме снова наклоняется Гаенус со всеми своими пузырьками и баночками, а я устало отхожу к окну. Ночной город трепещет тенями и зовет прогуляться по темным переулкам. Теперь все будет хорошо. Я присаживаюсь на край кровати и тут же засыпаю, положив голову на подоконник.

* * *

Спасибо всем — меня не будили до самого утра.

Но когда разбудили, стало понятно, что хлопот еще полон рот. Оказывается, дворец уже полон гостей, съехались все дружно на коронацию Фейлука, который до сих пор с матерью сидит под домашним арестом.

Итак, меня подняли, нарядили в одно из тех платьев с корсетом и сотней юбок, которые мне так надоели в бытность мою принцессой, и повели к гостям. По дороге я увидела Жука, крадущегося по коридору. Он явно собирался слинять с банкета. И, под чутким руководством Кащея, я потащила его за собой в зал.

У входа я чуть не налетела на Теру, которая стояла в обнимку с матерью. Мне стало неловко, ведь я столько времени выдавала себя за ее дочь, но она с радостью обняла меня и сказала, что у нее теперь две дочери. Не сердится? Вот и ладненько.

А где же мой ручной зверек? Я так привыкла, что Хип топчется у меня на плече… А вот и он! Сидит, как ни в чем не бывало, на плече у Ары, которую ночью так успешно реанимировал.

— Иди сюда, мой хороший…

Хоркус зацокал сердито и отвернулся. Вот это да! Это он на меня так обиделся за то, что я его напугала?

— Да иди…

Куда там, уцепился за плечо ведьмы и стал демонстративно перебирать ее выбившиеся из-под платка волосы. Обидчивый. Знал бы ты, для чего я это сделала, но ты просто глупый маленький зверек. Ну и ладно!

Ара обняла меня и расплакалась, не найдя слов. А Хип отодвинулся подальше.

Гаенус долго тряс мою руку и рассыпался в благодарностях и за себя, и за свою спасенную любимую. А затем рассказывал, как отпаивал Ару своими травами.

— Гаенус, а не могли бы вы поделиться со мной рецептом, продляющим жизнь?

— Девочка, посмотри на меня. Да, я прожил гораздо дольше обычного человека, но я не смог сохранить молодость. Используя эти средства, мы с Арой сможем прожить еще несколько лет, может, даже десятилетий. Но помолодеть они нам не помогут. Представь рядом с Кащеем дряхлую морщинистую старуху. Это тебе надо? А ему? Нет, вам следует поискать нечто другое, не просто продляющее старость, а сохраняющее молодость. И я, зная тебя и Кащея, уверен, что вам удастся найти нужное средство.

Тера была серьезна и сосредоточенна.

— Сегодня я скажу Жуку, что мне неважно, кем он был и кто он есть. Я хочу быть вместе с ним всегда. И все мое теперь будет нашим. Я никогда ни о чем не пожалею, если только он согласится остаться.

— Обязательно! Откладывать больше нельзя. Тера, дорогая, накинь на меня какую-нибудь симпатичную личину, я не хочу шокировать и вводить в заблуждение гостей.

Зеркала при себе не было, и я не видела, что со мной сотворила подруга, но она сказала, что изменения минимальные и все довольно прилично смотрится. Надеюсь, что успела привить ей хороший вкус.

Жук опять попытался смыться, мотивируя тем, что проклятие снято и он уже здесь не нужен. Я ухватила его за руку, и мы все вместе вошли в приемный зал.

Зал замер. Затем зашумел, пораженный.

Величественная в королевском платье Маргарет вышла в центр и начала речь:

— Вижу ваши недоуменные взгляды, дорогие гости! Вы приехали на коронацию Фейлука, а встречаю вас я. Да, я — принцесса Маргарет, которую все считали погибшей. Произошла ошибка. К счастью, я жива и здорова. Я отправилась в путешествие, во время которого отыскала свою родню. Это моя прапрапрабабушка Ара. (Дружное «Ох!» всего зала). Не удивляйтесь, мне тоже трудно было поверить, но это действительно она. А это — мой прапрапрадедушка Гаенус. (Еще более громкое «Ох!».) Да-да-да-да-да! Прошу любить и жаловать, он по совместительству еще и Великий король Центрального королевства! (Изумленные крики в зале. Обмороки среди наиболее впечатлительных дам.) Готова принять ваши верноподданные поздравления: дедушка передает Центральное королевство в руки своей единственной наследницы, то есть мне. (Общий стон. Массовые обмороки.) По причине того, что я не смогу одновременно управлять двумя государствами, да еще и разделенными территориально, а моя дорогая мать королева Генриетта отправляется в Центральное королевство вместе со мной, передаю эту корону моему единственному кузену Фейлуку, который сможет достойно править Пракией под чутким руководством моей дорогой тетушки Клементины. (Мертвое молчание, затем одиночные хлопки и наконец бурные аплодисменты.)

Молодец, Маргарет! Моя школа. И овцы сыты, и волки целы. Интересно было наблюдать за тетушкой и ее племянником, которые до этого скромно стояли в уголке под бдительным взором вооруженного мечом Кащея. Они то бледнели, то краснели, гадая, какая их ожидает за все хорошее участь: то ли повезет, и их просто обезглавят, то ли расчленят на мелкие кусочки и разбросают по всей Пракии. Фейлук вообще был в полнейшем шоке. Он и не подозревал о такой бурной деятельности своей матери, а теперь готовился разделить с ней наказания за все преступления, в которые она его косвенно вовлекла. Когда Маргарет произнесла последние слова, бедняги просто подумали, что боги их пожалели, и они сошли с ума раньше, чем услышали свой приговор. Но когда будущая королева Центрального королевства подошла и собственноручно нахлобучила еле держащемуся на ногах кузену корону на макушку, они подумали, что сошла с ума именно она. А уж когда гости стали подходить по очереди к Маргарет, а затем к Клементине и ее полностью офонаревшему сыну, я даже не знаю, что они подумали…

Когда началась церемония поздравления, я еле успела отловить Жука за пояс. Он вновь попытался смыться. Я отчаянно зашептала Тере на ухо:

— Признавайся ему поскорее в своей любви, а то я его еле держу!

— Ага, — кивнула девушка, — сейчас!

Она открыла рот, чтобы сказать Жуку главные слова, но тут дворецкий объявил припоздавшего гостя:

— Король Фальции Ридрих Второй из славного рода Маргусов!

Все обернулись к входящему гостю, разодетому в пух и прах. Ну и чего он приперся?

Глава 47 ЛЮБОВЬ, ОНА И В АФРИКЕ ЛЮБОВЬ

Король Ридрих с разгону бухнулся на одно колено, закрыл лицо растрепанным букетом цветов и торжественно провозгласил:

— О любимая! Как долго я тебя ждал! Знай, сколько бы воды ни утекло и что бы ни произошло за это время, мое предложение по-прежнему остается в силе!

Тера в шоке беззвучно шевелила губами, пытаясь произнести ответную речь.

Жук напрягся до предела, но, по крайней мере, перестал вырываться из моих рук.

Гости замерли с открытыми ртами и ожидали продолжения спектакля.

А Ридрих вскочил на резвые, еще не пораженные ревматизмом ноги и протянул букет… Генриетте. А на онемевшую Теру даже не посмотрел. Нет, посмотрел, но это было уже приложением к его следующим словам:

— А твою дочь Маргарет готов удочерить хоть сегодня. К ее отцу я всегда относился с уважением.

Экс-королева Генриетта, довольно еще привлекательная, а после появления дочери так просто похорошевшая, часто заморгала, оглядываясь вокруг, словно ожидая помощи или подсказки. Суфлеров не было. Думай сама.

— Это так неожиданно, Ридрих… Я всегда хорошо к тебе относилась… Двадцать четыре года назад я с трудом сделала выбор в пользу Генриха… Вы мне нравились одинаково… Я подумаю!

— Йес! — выкрикнул, подпрыгивая, король. — Подумаем вместе! — Сгреб Генриетту в охапку вместе с замученными цветами и потащил прочь из зала, шепча на ушко так, что и мы слышали:

— А помнишь?.. А ты знала?..

Когда они покинули зал, толпа облегченно вздохнула и раздались продолжительные одобрительные аплодисменты. Мелодрамы и здесь обожают.

— Вот так неожиданно и уводят женихов, — с некоторой обидой в голосе прошептала мне на ухо Маргарет.

Жук вытер рукавом пот со лба и снова рванулся, собираясь незаметно скрыться. Но я бдела. Я не позволю ему просто так убежать от своего счастья!

Процедура поздравления возобновилась, а я снова наклонилась к Тере:

— Не медли! Если он сейчас ускользнет, ты можешь не увидеть его больше никогда!

Девушка сглотнула слюну, согласно кивнула, обернулась к Жуку и открыла рот.

И медленно закрыла.

Огромный, как медведь, мужчина с расшитой драгоценными камнями перевязью только начал приносить свои поздравления юной королеве Центрального королевства, как взгляд его упал на вырывающегося из моих рук Жука. Глаза великана полезли на лоб, и он громогласно вскрикнул:

— О мой принц!

Вот это фокус! Какой еще принц? Где?

Охотник на снупсов обреченно обмяк в моих руках.

Впрочем, смыться теперь он точно не сможет, так как мужчина держит его медвежьей хваткой, трясет за плечи и кричит на весь зал:

— Оба-на! Да это же наш драгоценный принц Жульен! Весь Ампиньон с ног сбился! Батюшка в горе. Мачеха в… Все его ищут! А он здесь, как ни в чем не бывало!

— Откуда вы здесь взялись, дорогой дядюшка? — преодолевая тряску и даже не пытаясь вырваться, трагическим голосом произнес Жук.

— Приехал на коронацию вместо королевской четы. Они как раз не смогли…

Дядюшка наконец-то поставил племянника на пол.

— Жук, — успела шепнуть я ему, — что ж ты молчал? Ты — принц? Теперь ничто не мешает тебе признаться Тере в своей любви!

— Ни за что! — так же шепотом ответил он мне. — Я простой принц, а она — королева Центрального королевства! Разве можно сравнивать?! Я не хочу, чтобы она считала, что у меня чисто меркантильный интерес!

— О дурак! — только и нашла, что сказать я.

Я обернулась к Маргарет и зашептала ей:

— Он — принц! Теперь вы почти равны! Говори ему все, что собиралась сказать!

Девушка смутилась:

— Я готовила свою речь для безродного охотника за снупсами, но он оказался принцем! Теперь он, если любит меня, должен признаться первым!

— О-о-о! — простонала я.

Как можно с ними разговаривать?

Тут дядюшка сделал скорбное лицо и замогильным голосом произнес:

— Жульен! Будь мужественным, у меня для тебя пренеприятнейшее известие…

— Что-то с батюшкой?! — так и подскочил рассекреченный принц.

— Нет-нет, что ты… Батюшка твой в полном здравии. Дело не в нем.

— А в чем же тогда? Дядюшка, не тяни!

— Ваше высочество! Племянничек мой дорогой! У твоей мачехи несколько дней назад родился сын.

— Я не понял — он что, умер?

— Нет-нет! Совсем даже напротив! Бойкий такой малыш, крепенький!

— Так в чем трагедия? Я всегда мечтал иметь брата или сестру, пусть даже от мачехи.

— Трагедия в том, мой милый племянник, — дядя смахнул с ресниц непрошеную слезу, — что ты уже три года в розыске, ни слуху ни духу от тебя не было. Не оправдал ты доверие отца, и вчера батюшка твой официально лишил тебя наследства, а единственным наследником объявил твоего новорожденного брата!

— Так это же классно! — расплылся в широкой улыбке Жук. — Я и не собирался претендовать на трон! Теперь могу и в гости съездить, проведать братца! Пусть теперь его все воспитывают и поучают! Боюсь, если отец не изменит свои педагогические приемы и методы, мальчик, когда подрастет, тоже сбежит. Нет, ему будет легче, у него будет старший брат, который всегда придет на выручку! Надо поехать к отцу и вставить ему на место мозги, — не хочу, чтобы мой маленький брат страдал, как я. А отца я теперь не боюсь, я ему теперь ничего не должен! Радость-то какая! Я снова свободен! И не нужно мне от его наследства ни пфинга!

— Тем более что в самое ближайшее время Жук, то есть Жульен, женится на мне, и мы уедем в Центральное королевство! — взяла наконец быка за рога, а принца под руку Тера. — Естественно, сначала заедем проведать твою семью и посмотреть на новорожденного, дорогой.

Маргарет так сладко, так обещающе посмотрела на Жука, что он не нашелся, что ответить. Но руку не вырвал. Значит, и дальше все пойдет как по маслу. Интересно, почему в наше время все чаще приходится брать инициативу в свои руки женщине? Разве инициативные мужчины совсем перевелись? Я с подозрением глянула на Кащея. Что-то я пламенных объяснений в любви до сих пор не слышу. Правда, нам так и не удалось пока побыть наедине. Но теперь всё в порядке, все уже устроены. Пора и о себе подумать.

Может, плюнуть на эту презентацию, то есть коронацию, взять Кащея за руку и уединиться где-нибудь в укромном уголке дворца?

Я улыбнулась самой загадочной улыбкой, какой только могла, и обернулась к Бессмертному.

Но что это? Фигура Кащея вдруг поплыла, словно на испорченной киноленте, голова закружилась, затошнило… Меня не отравили? Я не успела даже застонать. Все вокруг завертелось бешеным колесом. Не выдержав, я зажмурилась. Меня било в лихорадке, выкручивало наизнанку и разрывало на части. Я вдруг поняла, что какая-то сила стремительно вырывает меня из этого мира, и если бы я не сопротивлялась, было бы не так больно.

Кащей!..

Глава 48 ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ

Бешеная пляска в голове постепенно затихала. Наконец я смогла открыть глаза. Розовые обои… Жалюзи… Монитор на столе… Я дома? Да, я дома. А Кащей? Я подскочила, голова снова пошла кругом.

Никого. Значит, так? Я спасла Карритум, я сделала все, что могла, и больше я уже не нужна? Меня выбросили в мое измерение, как использованную и уже не нужную вещь? Ну Севет, погоди! Хотя при чем здесь он? Это все работа Смотрителя! По его указке меня припахали спасать мир на добровольных началах, безвозмездно, так сказать.

— Эй! Отдайте мне Кащея! — закричала я, глядя в потолок. — Неужели я многого прошу?!

Потолок тупо молчал.

Я залезла на кровать с ногами, забилась в уголок и задумалась. В каждой ситуации следует находить положительные стороны. Иначе и жить не захочется. Итак, что же хорошего в моей ситуации?

Самое главное, теперь-то я точно знаю, что это не шизофрения. На пальце при свете неонового светильника мерцает Урбонус, а на другом задумчиво смотрит вдаль Снежный Барс. Это факт. Я действительно второй раз попадаю в чужие миры.

Дальше. Я много увидела и узнала нового. Обрела новых друзей. Кое-кому помешала, а кое-кому помогла. Плюс? Плюс.

Ах да, я спасла Карритум! Тоже плюс.

А еще я знаю, что Кащей меня искал и наверняка будет искать дальше! О любви, правда, он так ничего и не говорил, но у нас и времени для этого не было.

Так, что еще хорошего? Немало.

Потерять я ничего не потеряла? Мой взгляд испуганно нашарил мобильник, валяющийся под столом. Я схватила его, впившись глазами в дату и время. Фу-у… Прошло всего несколько часов. Был день, ветер и дождь, а теперь раннее утро, восход солнца и начало нового дня. А мне же еще и на работу идти!

Я вскочила, как ошпаренная, бросилась на кухню, включила чайник и тостер, при этом меня шибануло током, чтобы не расслаблялась. Ты в своем мире, деточка! Забыла, что розетку пробивает? Зато теперь вспомнила. А сейчас быстро в ванную. Ой, как хорошо… было бы, если бы была горячая вода. Брр! И чем это так пахнет? У соседей пожар, что ли? Тостер! Я выскочила голышом из ванны и рванула на кухню. Точно! Сгорело все к чертовой бабушке! Потолок закоптился! Сколько же мне теперь чистить придется?! А это что за вода под ногами? Ох, я кран в ванной не закрыла. Сейчас у соседей как закапает! Да где же эта швабра? Я увидела ручку, торчащую из стенного шкафа, и потянула ее на себя. И что там ее не пускает? Пустило. Швабра вылетела, словно живая, и со всей дури врезалась в люстру. Мелкие осколки разлетелись во все стороны и сложились в красивый загадочный узор. Да что же это такое?! И что за странный запах, наполняющий комнату? Газ? Я самоубийства не заказывала. Ба! Чайник вскипел, вода перелилась через край и погасила огонь. Я быстренько выключила плиту.

Так… Форточку открыть. Воду вытереть. Осколки собрать. В кухне прибраться… И — на работу, немедленно! Мама! Я медленно сползла по стене на пол. А больше никакой мир спасать не надо? У меня это гораздо лучше получается.

…И откуда такой дым? Может, все-таки от соседей? Мамочки, и когда же я начала гладить свой новый костюм?!

* * *

Прошло несколько дней, пока я более-менее втянулась в эту нашу жизнь. Ничто больше не напоминало мне о пережитых приключениях. Никто не мог рассказать, как там Кащей. Но я твердо знала: все было. Значит, нечего впадать в депрессию. Если все было, значит, все еще и будет. Прошлый раз тоже немало времени прошло, я даже книгу успела написать. Книгу! Я ведь теперь могу описать наши приключения в Карритуме!

И я засела за ноутбук. Воспоминания всплывали в памяти, и мне оставалось их только записывать. Снова передо мной мелькали знакомые лица, разворачивались прошедшие события, неслись из прошлого в настоящее мгновения, мгновения, мгновения, сплетаясь в новый роман. Я назвала его «Восток — дело темное, Неневеста!» Так часто приходилось в Карритуме слышать мне эти слова.

Как-то, закончив роман, я шла по улице. Отдыхала. Гуляла.

По пути мне пришла в голову шальная мысль: а не купить ли билетик Суперлото? Даже над номерами париться не буду, поставлю автовыбор.

Несколько дней спустя я просматривала результаты тиражей. Ну-ка, сверим… Не может быть. Нет, может быть! Может! Может! Джекпот!!! Дар веселого бога Хотея! Благодарю тебя, добрый Хотей, ты выполнил свое обещание!

Вот теперь мы заживем! Прощай, работа! Прощай, однокомнатная квартира. Прощайте, проблемы, с вами нам не по пути! Вот как устрою себе жизнь-сказку!

Мне теперь для полного счастья только Кащея не хватает! Но если моя жизнь теперь открыта для всех благ, то и любовь не замедлит явиться! И если сам Бессмертный не сумеет попасть в мой мир, наверняка я снова понадоблюсь Смотрителю, чтобы еще какой-нибудь мир спасти. И тогда мне надо будет держать ухо востро! Соглашаться только на личную встречу, составлять письменный договор. Я вам мир спасу, а вы мне — Кащея в личное пользование на блюдечке с голубой каемочкой!

Договор по всем правилам составить. Все дополнительные условия, напечатанные мелким шрифтом, прочитать.

И обязательно — подпись кровью!

Галина Курдюмова Неневеста и договор кровью или Конец света отменяется 

Глава 1. Договор, подписанный кровью

Я - Неневеста Кощеева. Вообще-то зовут меня Викой, но прилипло ко мне это прозвище, как банный лист. Правда, только в других мирах. А мне пришлось уже побывать в двух, Серпулии и Карритуме. В обоих я немножко набедокурила, но оба спасла и оставила в относительной целости и сохранности. Чуть ли не под расписку.

До сих пор понять не могу, почему именно мне пришлось пережить все эти прелести походной жизни в чужих измерениях, населённых всевозможной нечистью и чистью (интересно, есть такое выражение?) Нет-нет, я не жалуюсь. Напротив, столько ярких впечатлений, новых друзей и просто приятных знакомых. Жаль, нельзя им звонить мелким почерком и писать SMS-ки крупным, но всё равно приятно, что где-то есть люди, да и нелюди, у которых о тебе осталась приятная, или хотя бы просто, память.

Но, почему именно я? Я не ведьма, не магичка, не колдунья, не экстрасенс, коих развелось у нас сегодня, как грибов после дождя, не контактёр, не... не... не... Короче, не обладаю никакими сногсшибательными способностями. Нормальная симпатичная девушка, в меру воспитанная, и невоспитанная, так же, в меру.

Есть у меня, правда, два магических кольца. Урбонус - змей, держащий себя за хвост, символ вечного обновления Вселенной, и Снежный Барс, которые попали в мои руки по случаю, во время путешествий по иных мирах. Урбонус точно волшебный. Я нашла его во время первого путешествия, в Нижних Куличках, в Серпулии, и он помог мне во втором путешествии спасти Кощея, а попутно и другой мир, Карритум. А вот Снежный Барс стал моим намного позже и себя ещё никак не проявил. Просто красивый зверь из семейства кошачьих, искусно выполненный из белого серебра, и заинтересованно рассматривающий окружающий мир с моего пальца. Может, он и не волшебный вовсе. Хотя говорят, что это наследие какого-то сверхдревнего и сверхумного народа, неизвестно где проживавшего и давно ушедшего в небытие. Поживем, увидим. В моём мире оба кольца никак себя не проявляют, притворяясь самыми обычными, только эксклюзивными, украшениями. Вот попаду ещё куда-нибудь...

Почему я так уверенна, что попаду? А я в Кощея Бессмертного влюбилась. Да и он в меня, насколько я могу судить, исходя из своих глубоких познаний о психологии мужчин, тоже. Однажды, в экстремальной ситуации он сознался в этом, но после этого столько всего произошло, что нам так и не удалось поговорить об этом серьёзно. Нас разбросало по разным мирам. Я одно время даже думала, что страдаю галлюцинациями, в лучшем случае, или шизофренией, в худшем. Что я психически здорова убедилась только, когда снова попала в другое измерение. Меня Кощей искал, я - его... И опять поговорить не смогли. Некогда было: того спаси, тому личную жизнь устрой, от того сам спасайся, если сможешь... Меня снова выбросило в мой родной мир. И хоть прошло уже немало времени, я верю, что мы с Бессмертным снова встретимся. Или он до меня доберётся, или я до него.

Переплелись наши судьбы, не может такая романтическая история (правда, в нашем случае она больше напоминает авантюрно-приключенческий роман) просто так закончиться. Не по законам жанра. Так что жду, жду, жду...

Как всегда, когда очень-очень чего-то ждёшь, всё равно всё происходит неожиданно. Так и случилось.

Я сидела, поджав ноги, на своём новом мягком уголке, покрытом белым пятнистым мехом. Искусственным! Красиво и мягко, и незачем убивать невинных животных! Лениво нажимая кнопки на пульте, переключала каналы на своём новом плазменном телевизоре. Горячее спасибо доброму Хотею за его дар! Грызла орешки, точнее, пыталась, потому что глаза мои стали вдруг немилосердно слипаться. Нажав непонятную комбинацию кнопок, я на мгновение вырубилась, но меня вернул к действительности глубокий пронизывающий до мозга костей голос:

- ...поэтому я и обращаюсь к тебе. Эй, Неневеста! Неневеста! Ты что, уснула?

Я подскочила. Здесь никто не называет меня этим именем!

Я уставилась на экран телевизора, с которого на меня недоумённо взирал мужчина чуть старше средних лет, с интеллигентной бородкой клинышком, пронзительными серыми глазами, прической а-ля Миладзе, даже похож на него немного, только в просторном белом хитоне. Какая-то новая передача. А я уже подумала... Галёники...

Но это были не слуховые галлюцинации. Мужчина покачал головой, упёрся руками в бока и размеренно произнёс:

- Я с кем сейчас разговаривал?

Я пожала плечами, откуда мне знать, с кем он там общается, и подняла пульт, чтоб переключить на другой канал.

- Стой! Неневеста! - замитинговал мужик. - Нам нужно поговорить!

Оп! У меня рот приоткрылся, и глаза стали как семь копеек одной бляхой.

Мужчина успокоился, и его физиономия вновь приняла благообразное выражение.

- Вот так-то лучше. Начнём с начала. Ты - общеизвестная Неневеста Кощеева, так?

Вот прям такая общеизвестная? Я молчала, переваривая информацию.

- Так? - настойчиво повторил голос.

Я кивнула.

- А я - Смотритель.

Уж лучше бы он этого не говорил. Выдумал бы себе какой-нибудь псевдоним. Дольше жил бы.

- Ах, Смотритель?! Смотритель, значит?! Тот самый, который велел мне спасать Карритум, а когда я всё, что могла, для этого мира сделала, выбросил меня назад в мой мир! Ни "спасибо", ни "до свидания", ни Кощея на блюдечке с голубой каёмочкой! Полгода никто и не вспоминает, а теперь вдруг Неневеста опять понадобилась! А от Неневесты?!

И я замахнулась на него тем, что было у меня в руках, то есть, пультом, но вовремя остановилась. Ему-то хоть бы хны, а плазма моя полетит ни за что, ни про что.

Пока я раздумывала, что ещё доброго я могу сделать для нежданного визитёра, он снова заговорил:

- Как прав был Северный Ветер, когда посоветовал появиться перед тобой на экране телевизора.

- Да уж, а то кости пришлось бы долго собирать по окрестностям!

- Ты так на меня сердита, Неневеста?!

- А нет причины?

- Я, конечно, понимаю... Но и ты должна понять, что перемещение одного материального объекта в другой мир чревато непредвиденным развитием событий, и я не имею права...

- А когда меня перебросили в Карритум с целью его спасения, никто и не вспоминал о проблемах "перемещения материального объекта" или "непредвиденном развитии событий"!

- Речь шла о жизни или смерти целого мира!

- Для меня так же важна моя личная жизнь!

Мы оба замолчали, раздумывая каждый о своём. И всё же, зачем он явился? Ведь не просто "приветик" сказать?

- Какое событие общемирового значения привело сегодня великого и страшного Смотрителя в мою обитель? - с издёвкой спросила я.

- Ты догадалась, Неневеста, - вздохнул мужчина, смешно морща брови. - Событие чрезвычайной важности.

- Я слушаю. Вся полна внимания до кончиков волос.

Смотритель почесал бородку, поплямкал и, наконец-то, родил:

- Я недосмотрел мир! Погибла Аллия! Прекрасная земля, населённая различными видами разумных существ, с необычайно красивой природой, множеством зверей, птиц, насекомых, рыб...

И не надо давить на жалость.

- Это очень прискорбно, - состроила я соответствующую мину, - но, как я поняла, Аллия (название красивое какое!) уже погибла?

Смотритель кивнул:

- Виноват... Виноват... Недосмотрел...

- Мои соболезнования. Сочувствую. Смотритель из вас, однако... Но меня это касается каким боком?

- Я вынужден идти с поклоном... унижаться... просить...

- Чего?!

- Спасти Аллию!

- Я ослышалась или сошла с ума? Аллия уже погибла!

- Есть один единственный шанс всё изменить, и мы должны его использовать!

- Мы?

- Только ты, Неневеста, имеешь этот шанс.

- Но почему я?! Насколько я помню, спасти мир может только тот, кто причастен к его гибели! Что, опять Кощей прославился?!

- Нет, он здесь ни при чем.

- Тогда я повторю вопрос: почему я?!

- Но ты уже дважды спасала миры.

- Да всё это получилось совершенно случайно! Найдите какого-нибудь мага, волшебника, героя, в конце концов! Почему вы считаете, что это могу сделать именно я?!

- Послушай меня внимательно, Неневеста.

- Хорошо, - я умостилась поудобнее и демонстративно захрустела орешками.

Смотритель тоже уселся на голубом экране, задумчиво поглядел мимо меня и начал:

- Ты французский фильм "Невезучие" смотрела?

- Это с Пьером Ришаром в главной роли?

- Точно!

- Смотрела, а то. Смешной фильм.

- И почему именно главного героя послали на поиски пропавшей девушки?

- Да потому что он такой же шибанутый на всю голову, как и она.

- Точно! И его должно было потянуть теми же путями-дорожками, по совершенно необоснованной наукой причине.

- И при чем здесь...

- А при том, что существуют такие люди, которые окружающим кажутся очень даже невезучими. Они живут против всех правил, действуют соответственно какой-то только им понятной логике, переворачивая окружающий мир с ног на голову, попадают в ситуации там, где вообще ничего не может случиться. Даже тех, кто находится рядом с ними, затягивает водоворот сумасшедших событий. Но в чем разница?

- В чем?

- Вот как ты думаешь, сами невезучие ощущают себя таковыми, миллион раз падая на ровном месте, ударяясь обо всё в радиусе достижения и вляпываясь во всевозможные истории?

- Да нет, для них это нормальный образ жизни, зато все остальные им кажутся ненормальными.

- Точно! - в третий раз подтвердил Смотритель. - Зато, несмотря на череду мелких неприятностей, через которые они идут напролом, вокруг них начинает совершенно иным образом структурироваться мир, совершенно невообразимым путём выстраиваются события, да так, что в итоге и сами невезучие, и все вокруг остаются в выигрыше! Нельзя построить новое, не сломав перед этим старое, и так званные невезучие расчищают почву для проявления альтернативного варианта будущего!

- Ну и?

- Ты, Неневеста, не узнаёшь себя?

Я глубоко задумалась. Насчет того, что за всё зацеплюсь, вечно упаду, ударюсь, желательно, головой (зато все успокаивают, что хоть неопасным местом), то в чем-то он прав... А насчет остального, то... дайте вспомнить...

Вспомнить не дали.

- Ты выделяешься даже из этой малочисленной группы.

- Что, самая невезучая, что ли?

- Да я же объяснил, что невезучие, при более глубоком рассмотрении оказываются самыми везучими. Но ты стоишь особняком, так как являешься катализатором более высокого порядка!

- Хм. Катализатором. Спасибо за комплимент.

- Твой дар можно использовать на мировом уровне!

- И вы от меня хотите всего лишь...

- Спасти Аллию!

- По мелочам. Просто спасти погибший мир! Ладно, допустим, вы правы. Допустим. Но по какой такой причине вы считаете, что я соглашусь? А попробуйте сами, ведь это вы виноваты в недосмотре.

- Я уже объяснил, что реальный шанс изменить историю есть только у одного человека. И этот счастливчик - ты.

- Счастливчик? - я хмыкнула.

- Разве ты не будешь счастлива, если сможешь спасти целый мир?!

- Я уже дважды была страшно счастлива.

- Неневеста, послушай...

- Рассказывайте, а я подумаю.

- Как можно думать, когда в твоих руках жизни...

Я угрожающе подняла пульт, и он обезоруживающе поднял руки:

- Рассказываю! Итак, Аллия - один из миров, находящихся под моей опекой.

- Был, - не удержавшись, вставила я.

- Не надо напоминать мне о моих ошибках! Я и так себя казню ежеминутно! Итак, очень давно, в период первой волны развития цивилизации на Аллии два народа дошли до такого уровня развития, что начали вести войны, используя оружие, которое почти уничтожило жизнь...

- Тоже ваш недосмотр?

Смотритель только глянул на меня осуждающе и продолжил:

- В период второй волны мир заселили в равной степени как человеческие, так и нечеловеческие расы. Природные условия сложились в высшей степени благоприятные. Аллия просто блистала изобилием флоры и фауны, форм и вариаций.Изумительный мир... - в глазах его блеснули самые настоящие слёзы. - После первой войны была проведена генеральная чистка и реконструкция окружающей среды. Но, и в этом мой недосмотр, осталась одна очень опасная бомба. Её откопало одно из человеческих племён, и стало поклоняться ей, называя Ядрёной Бабой.

- Ядерная бомба?! - ахнула я.

- Ещё хуже. Это была самая последняя разработка оружия массового уничтожения. Она уничтожает не только материальные объекты, но и духовную составляющую живых существ. Её не успели применить в той войне. Я обнаружил её совсем недавно, и уже собирался вызвать отряд Чистильщиков, как вдруг случилось непоправимое. Да, моя вина, что я не действовал так быстро, как надлежало. Я думал, что сама по себе бомба неопасна, взорвать её можно только нажав кнопку на пульте. И, представь себе, как это не невероятно, кто-то нашел пульт! И Аллия перестала существовать! И, мало того, души погибших тоже были развеяны, словно пыль, никогда более они не будут существовать в потустороннем мире, никогда не воплотятся в мире материальном. Их просто больше нет!

Да, неприятная история.

- И чем я могу помочь?

- Я могу отправить тебя в Аллию, когда она ещё существовала. У тебя будет два месяца, чтобы попробовать переписать историю.

Я почесала голову.

- Я знаю, где находится сама Ядрёная Баба, - продолжил Смотритель. - В небольшом южном королевстве Малумбу. Но её уничтожить ты всё равно не можешь. Главное - перекрыть доступ к пульту. Только где его искать? Он может находиться как рядом с бомбой, так и в совершенно другом месте. Я не знаю!

- И вы надеетесь?..

- Я надеюсь, что твоя так званая "невезучесть" приведёт тебя именно туда, куда надо! Это единственный шанс!

- А почему бы вам не отправить в прошлое отряд Чистильщиков?

Смотритель обреченно вздохнул:

- Я не могу перенести в прошлое Аллии живых существ или материальные объекты.

У меня глаза на лоб полезли:

- А как же вы собираетесь отправить меня?!

- Гм... Кх-кх... Я мог бы оставить твоё тело в надёжном месте, очень надёжном, а отправить на Аллию дух...

- Нет! - категорически поставила я точку.

Ещё чего! Разлучаться со своим телом я не собираюсь!

- Но это совершенно безопасно! - возопил Смотритель, заламывая руки. - Тело будет лежать на острове Боаяне. Ты сама знаешь, что там его никто не тронет! Я лично не отойду ни на минуту! Там оно будет находиться вне времени, тебе ничего не грозит! Ты спокойно войдёшь в него, как только вернёшься!

Почти убедил.

- Но что я смогу сделать без своего тела? Как я спасу мир?!

- Твой дух подселится к одному из реальных жителей Аллии. Ты спокойно сможешь действовать, используя его тело.

- Кого, его?!

- А вот этого я не знаю, кому повезёт, - картинно пожал плечами мужчина на экране.

Час от часу не легче! Как это: находиться в чужом теле, да ещё и потеснить хозяина? А мы не подерёмся?

- Находясь в теле истинного жителя Аллии, тебе будет гораздо легче освоиться и выполнить свою миссию! Возможно, ты поменяешь несколько тел в процессе достижения своей цели...

Ещё лучше! Нет, я на такую авантюру не пойду ни за что. Я ж не сумасшедшая. Ни за что!

- А что я буду с этого иметь?

Сумасшедшая! Зачем я это спрашиваю? Я ведь не собираюсь...

- Могу догадаться, какую цену заломит Неневеста Кощеева, - заговорщически улыбнулся Смотритель. - Я закрою на нарушения глаза и отправлю в твой мир твоего Бессмертного.

Я, кажется, собиралась отказаться?

- Я согласна. Только на этот раз мы составим письменный договор по всем правилам. Я даром пахать не собираюсь!

- Тогда встречаемся на нейтральной территории, на хорошо знакомом тебе острове Боаяне. Ты швыряться ничем больше не будешь?

- Временно объявляю перемирие, а там видно будет.

- Отлично!

Образ на экране померк и исчез, сменившись кадрами одного из современных сериалов.

Мне показалось, что я засыпаю, просто вырубаюсь, только и успела нажать на кнопку, чтоб выключить телик.

* * *

На этот раз я не ощутила никаких трудностей и неприятностей перехода из одного мира в другой. Что значит "легальное перемещение"! Просто закрыла глаза и открыла их уже в другой реальности, на пресловутом острове Боаяне, где однажды нам уже пришлось побывать с Кощеем. Здесь все было, как и прежде. Та же всепоглощающая пустота вокруг. Тот же Алатырь-камень, под которым спрятаны ключи от миров. Около камня стоял сам Смотритель во плоти и держал в руках готовый договор. Оперативно работает с документацией, хоть в этом молодец. Сейчас почитаем, что он там сам наформулировал...

Я молча протянула руку, и белый свиток лёг на мою ладонь. Внимательно, не спеша (всё равно Аллия уже погибла, а в прошлое всегда успеем) дважды перечитала текст. Ага, сейчас начнём править!

- Я хочу, чтоб Кощей был со мной в этом путешествии.

- Хорошо, его дух так же, как и твой, будет находиться в теле одного из представителей местного населения. Это единственный способ.

- А как я его узнаю?

- Он узнает тебя по серебряным кольцам, они будут всегда с тобой в любом мире, и в чьем бы теле ты не оказалась.

- Это хорошо.

Договор менялся на глазах, новые пункты появлялись в нём автоматически.

- Допишите, что обязуетесь отправить нас с Кощеем в то же место, откуда меня взяли, и в то же время. Не хочу исчезать из своего мира надолго.

- Сделано.

- А что это такое? - ткнула я пальцем в документ и прочитала вслух: - "...вышеназванный Кощей Бессмертный будет переправлен в мир Земля ХО4847СР4766, где и будет находиться, если на то будет его воля..."

- Порядковый номер твоего измерения.

- Да я не об этом, что это за приписка "если на то будет его воля"?

- А ты хочешь удерживать Кощея, даже если он будет против?

- Против? Да нет, конечно, только чего это ему быть против?

- Да это просто формальность, мы должны учитывать добрую волю разумных существ, а он, разумеется, будет "за".

- М-да?

Мне не очень эта формулировка понравилась. Но, с другой стороны, не собираюсь я никого силой удерживать. Вроде бы всё по правилам.

- Всё! Подписывайте!

В руках Смотрителя появилась дорогущая ручка.

- Нет! - закричала я. - Только кровью! Я не хочу, чтоб меня обвели вокруг пальца, как прошлый раз! А вдруг у вас исчезающие чернила, и я опять останусь на бобах!

- Я не собираюсь тебя обманывать, - обиженным голосом произнёс Смотритель.

- Но прошлый раз...

- Прошлый раз я ничего даже не обещал, - поправил он меня, но в его руках вместо ручки уже появилось большое гусиное перо. - Кровью, так кровью.

Он, как положено, достал ножичек с костяной ручкой, чикнул себя выше запястья, мокнул перо в выступившую кровь и поставил размашистую подпись.

- Теперь твоя очередь, Неневеста.

Угу. Так это ж больно! И чего ради я должна своё любимое тело портить? А?

Так вот же сколько крови задаром пропадает!

- Сейчас! - воскликнула я, схватила перо, махнула по надрезанной руке Смотрителя, с которой ещё сбегала красная струйка, и влепила свою подпись его кровью рядом.

Он только ахнул:

- Так положено ж своей!

- Кем положено? Да какая разница? А я здесь лежать буду незнамо сколько и кровью истекать? Всё, поезд ушел. Приступаем.

Смотритель кивнул мне в сторону Алатырь-камня, и я улеглась около него, ворочаясь и умащиваясь поудобней. В мужчина стал надо мной и начал делать пассы руками.

- Эй, а что будет, если я не успею ничего сделать до взрыва?

- Если не успеешь, Аллия погибнет.

- А я? Я?!

- Я не смогу тебя вытащить...

Точно, нигде в договоре не указано, что меня с Бессмертным обязуются вытянуть за уши в случае неудачи в самый последний момент! Мамочки! А Ядрёная Баба уничтожит все души навсегда! Не-е-ет!!!

Я хотела вскочить, порвать к чертовой бабушке этот договор, но не успела. Смотритель поспешил закончить ритуал, и моё сознание устремилось по черной трубе навстречу крохотной искорке выхода.

Глава 2. Мисс Шрек

Ба! Открыла я глаза. И тут же открыла их ещё шире от изумления, смешанного с ужасом. А это что такое? Чьи это руки! Это же не мои маленькие изящные ручки?! Что это за уродины с толстыми, как колбаса, пальцами? И почему на этих "колбасах" мои серебряные кольца странно увеличившиеся в размерах? Это ведь не я? Это не могу быть я!!!

Я пошевелила тем, что даже назвать пальцами было страшно. Тёмная, отливающая зеленью кожа, шершавая, грубая, вся складками, обгрызенные под корень, грязные запущенные ногти вместо моих дорогих маникюров с нежными золотистыми цветочками на черном фоне! Ужас! Ужас!!!

И, вообще, я вдруг почувствовала себя какой-то большой, очень большой, чересчур большой. Большая и зелёная... Шрека видели? А его жену? Это я - мисс Шрек!

Внизу кто-то недовольно крякнул. Я опустила глаза и чуть в обморок не упала. Из расстегнутой рубашки свисала почти до пояса грудь. Да, мне, вообще-то, хотелось увеличить размер своей груди, но не до пятидесятого же размера!!!

Дальше ещё хуже! На коленях у меня сидел младенец, тоже из Шреков, и тянулся толстыми губами к этой самой груди. А-а-а-а!!! Заберите это чудовище!

Я схватила одутловатого младенца немладенческих размеров и вытянула руки, держа его подальше от себя с криком:

- Заберите ЭТО!

ЭТО не поняло, почему его лишили ожидаемого завтрака, обеда или ужина, не знаю, чего оно ожидало, и возмущенно заорало, разинув красный беззубый рот, словно бездонную яму. Все складки на его толстом теле задрожали, ручки сжались в приличные кулаки, из зажмуренных глаз брызнули на меня слёзы, словно из нагревшейся на солнце бутылки шипучего напитка, единственная волосинка на лысой голове стала дыбом. В добавок ко всем прелестям жизни ребёнок, а это оказался, к несчастью, мальчик, пописал, обмочив при этом меня всю.

Я твёрдо решила выбросить это болотное чудище, и желательно, так, чтоб больше его никто не нашел. Болотное в буквальном смысле, потому что от натуги он не покраснел, как нормальные дети, а приобрёл мутно зелёный оттенок, да ещё и бурыми пятнами пошел.

- Покорми ребёнка, Рциа!

А это ещё кто? Шрек собственной персоной! Сорок лет спустя! Точней не опишешь. Он подошел медвежьей походкой, взял маленького монстра под мышки и придвинул ко мне. Шустрик громко клацнул к счастью ещё беззубыми челюстями, пытаясь ухватить сосок размером с крупную клубничину сорта Гигантелла. Я успела отодвинуть его от себя на безопасное расстояние.

- Не буду!

- Наш сын хочет есть, Рциа!

Наш сын? С ним? Оу-у-у!!! Я - болотная огрица! А это мой, так называемый, муж, супруг, сожитель, или как там у них называется?

Огр снова придвинул ребёнка ко мне.

Я оттолкнула его:

- Не хочу!!!

Некоторое время мы двигали "нашего сына" туда-сюда, при этом маленькое чудище старательно клацало челюстями, гоняясь за моим многострадальным соском, и каждый раз переходило на более низкий тон рёва.

В конце концов, огр понял, что что-то не так, сунул младенца себе под мышку и начал задумчиво чесать лоб, изображая работу случайно пробегавшей мимо мысли, которую он всё же умудрился поймать за хвост.

Это дало мне возможность оглядеться. Я сидела на широкой кровати в деревянном доме, где вся мебель была добротная, крепкая, деревянная. Вполне было чисто и прилично, я об ограх была худшего мнения. Напротив меня активизировал единственную мысль, почухивая лоб, огромный, даже больше меня, огр, а по углах испуганно взирали на меня штук семь огрят разного пола и возраста. Это что, все мои?!

- Ма, не реви! - попросил меня скромно один из детей, и я поняла, что мои.

- А! - радостно вскрикнул огр, дочухав наконец мысль. - Ты не хочешь кормить нашего сына, потому что ты хочешь делать ещё одного ребёнка.

- Че-го???

Огр сунул младенца одному из старших детей, в одну секунду выставил их всех на улицу, захлопнул дверь, щёлкнул задвижкой и, счастливо улыбаясь, поковылял ко мне.

- С ума сошел???

Огр зажмурился, предвкушая удовольствие, и положил свою толстую лапу на мою левую грудь. И тут же получил хук справа. А учитывая мою сегодняшнюю силу, которую я даже ещё не осознавала, это получилось просто оч-чень красиво. Он врезался в стену и осел, хватая воздух и подыскивая слова для выражения. Вот чем мы, люди, и отличаемся от огров, тем, что нам для подыскивания выражений время не требуется. Так вот, ушибленный слов ещё не нашел, а я уже ласточкой вылетала в окно. Только вот, я прикинула, что пролечу, но свои новые габариты не учла, поэтому вместе с окном вышибла всю стену, крыша глухо ухнула по башке огра. Хорошо, что детей в доме не было, огрят всё же жалко. Но не настолько, чтоб вернуться и вытирать им сопли. Я крутанула стену, застрявшую у меня на талии, словно пачка на балерине, бросила обломки в сторону заваленного дома, из-под которого с криком "Рциа, моё маленькое солнышко, не нервничай!" уже вылезал мой ничего не понявший супруг, и, невзирая на хоровой вопль "Мама, не уходи!", рванула прочь по широкой дороге мимо ошеломлённых соседей.

- Держите Рциа! Она сошла с ума! - донёсся сзади вой.

Несколько крупных огров бросились мне наперерез. Назад, в семью? Щас! А приятно всё же почувствовать в себе такую несокрушимую мощь! Я крутанулась на месте, на ходу выстреливая ногой по коленной чашечке одного (Готовь костылики, дружок!), локтем выбивая ряд зубов, красивой дорожкой вонзающихся один за другим в землю, другому (Может, вырастут следующей весной!), пальцем ломая нос третьему (Кажется, он был некрасиво длинный, можете посчитать за благотворительную косметическую операцию!), грудью пятидесятого размера просто сшибла четвёртого (Если насмерть, будет ему о чем вспоминать на небесах!). Бросила рассеянный взгляд на валяющиеся вокруг туши и побежала дальше, совершенно нечаянно наступив на пришибленного грудью. Квакнул, значит, жив. Был.

Остановилась я только оказавшись далеко за селением. Так, отдышаться и подумать. Я - болотная огрица. Довольно неожиданный вариант. Но далеко не самый худший. Я большая и сильная, меня не так-то просто обидеть. И я даже начинаю немного привыкать к этому, пусть огромному, но вовсе не громоздкому, а очень даже гармоничному, телу. Огрят, конечно, жалко. Остались без матери. Но чего жалеть? Всё равно через два месяца они погибнут. А так есть шанс. Возможно, тело их матери сможет помочь предотвратить трагедию. Правда я, хоть убей, не понимаю, что нужно для этого сделать. Где искать пульт? Пока у меня никакой конкретной цели нет, буду добираться до королевства Малумбу, где молятся Ядрёной Бабе, а там видно будет.

Я огляделась. Да, недаром хвалил Смотритель этот мир. Буйство природы просто поражает воображение. Переплелись деревья, кусты и травы самых разнообразных видов и пород. Отовсюду свешиваются цветущие лианы. Не поймёшь, где настоящие цветы, а где гигантские многокрылые бабочки. Я только наклонилась, чтоб понюхать шикарный сиренево-фиолетовый цветок, как он вспорхнул, осыпав меня пыльцой, и, старательно махая крыльями, перебазировался повыше от любопытных глаз. Помимо растительного мира, природа кишела и фауной. Воздух был переполнен звуками. Все пищало, трещало, шуршало, стрекотало, гудело, подвывало, ухало, фыркало, мычало, чирикало, тявкало, мяукало, скрежетало, вздыхало и просто шумно дышало. Трава и листья шевелились, как живые. Вокруг то и дело кто-то прыгал, полз, пробирался, пролетал, спускался на паутине, поднимался по лианам, скользил, выныривал, выглядывал, прятался, прорывал в земле дырочки, хрумтел листочками, шебуршал веточками, долбил стволы. Не считая множества насекомых, паукообразных, червеобразных, птицеобразных, мелких и крупных зверьков, похожих на земных и совершенно ни на что не похожих, не обращающих на меня совершенно никакого внимания, я заметила даже пролетающих по своим делам маленьких эльфов, пробегающих в густой траве человечков и, когда я ахнула от такого разнообразия и махнула при этом руками, в моей ладони оказался самый настоящий дракончик, только крошечный и со стрекозиными крыльями. Я склонилась над своей нечаянной добычей. Малыш был черным с бирюзовым отливом, а крылышки голубые и очень хрупкие, как я их не помяла? Он смотрел на меня блестящими бирюзовыми бусинками-глазёнками и беззвучно открывал ротик, словно пытался что-то сказать.

А у меня вдруг при разглядывании этого маленького чуда громко заурчало в животе. Странно. Может быть, огры их едят и это естественная реакция на вид привычной пищи?

- Может, съесть тебя? - озвучила я свою мысль.

Дракончик отчаянно замотал головой и начал бить меня по руке длинным шипастым хвостом.

- Почему?

Малыш выразительно потыкал кончиком хвостика в мои серебряные кольца. Что-то мне это напомнило. Итак, я - Неневеста Кощеева, находящаяся в теле оргицы, и не должна поддаваться её инстинктам. А этот дракончик, чего это он в мои кольца тычет своим хвостом? А? Я подняла экзотическое животное на уровень глаз и присмотрелась. Неужели, это...

- Ты, случайно, не Кощей?

Дракончик радостно задёргался и закивал головой. Вот это да! Я ж его чуть не съела! Смотритель и говорил, что мы с Бессмертным можем оказаться в теле любого обитателя Аллии, но такого я не ожидала. Интересно, а в микроб моя душа могла б вселиться? Или не поместилась бы?

Ладно, главное, Кощея я уже обнаружила, точнее, обнаружил он меня. А я его поймала. Обнять бы его, соскучилась неимоверно, но он такой крошечный, а я такая огромная. Задушу ведь.

Я осторожно, двумя пальцами, посадила дракончика на плечо, отложив нежности на потом, поправила на себе одежду, безнадёжно потрогала колтун на голове. Интересно, как я в таком виде Кощею? Нравлюсь? Нет? Пусть на себя посмотрит, лупатое, хвостатое!

Но Бессмертного мой внешний вид, кажется, не очень волнует. Он на меня даже не смотрит, уселся на плече, как петух на насесте и "пёрышки чистит", примяла я его, видите ли. Да с моей силой спасибо надо сказать, что вообще жив остался.

Живот снова напомнил о себе настойчивым урчанием. Согласна, пошли искать еду. И я зашагала лесом всё дальше и дальше.

- Эх, Кощей, Кощей, угораздило ж тебя попасть в тело минидракончика. Это ж надо, какой ты везучий! Теперь ни поговорить с тобой, ни... Ничего! Маленький весь такой, беззащитный. Вместо того, чтоб тебе защищать честь девушки, придётся девушке самой тебя защищать, чтоб никто не покусился. А то такой аппетитненький, пузо вон какое толстое. А бедной девушке хочется есть.

Кощей молниеносным движением длинного языка словил пролетающую букашку, как лягушка, честное слово, и аппетитно захрустел крыльцами. Я сглотнула слюну.

- С этой стороны тебе легче. Питанием сам себя всегда обеспечишь. А я сейчас девушка крупная, мне еды много надо.

И чего это я так из селения болотных огров вылетела, что ни еды с собой ни взяла, ни денег? Головой не думала, а теперь желудок мучается. Вот так всегда.

Живот страдальчески подтвердил правильность моей мысли. Скоро буду рада съесть даже то мясо, которое "само прискакало" - оглянулась я на нагло пропрыгавшую по моей ноге сиреневую лягушку. Я уже начала раздумывать, с чего лучше всего начать дегустацию, но вдруг заметила, что живности стало всё меньше, меньше, а вскоре она и вовсе пропала. Но не от моих мыслей, ведь правда? Даже дракончик до этого методично занимавшийся изничтожением мух и комаров, недоуменно завертел головой, мол, куда еда подевалась. А я не знаю, дорогой! А вот растительность, наоборот, становилась всё гуще, всё запутанней. Я уже с трудом пробираюсь сквозь эти все лианы, кусты царапучие, ветки...

Ух! Я вывалилась из неожиданно закончившихся зарослей на огромнейшую, совершенно круглую поляну, покрытую такой нежной гладкой травой одинаковой высоты, словно раскатали рулон. У нас на Земле сейчас модно стало стелить такие лужайки, правда, дороговато. Ни одна травинка не выбивается из общего строя, ни одного незапланированного цветочка или мотылька. Странно, странно. Слишком всё гладко. Слишком всё спокойно. К чему бы это? Что-то не сильно мне хочется ступать на этот ковёр. Но, с другой стороны, чего мне бояться? Я сейчас такая большая и сильная. А обходить поляну ох как не хочется. Придётся возвращаться и лезть через все заросли напролом, когда здесь так свободно и ничего не мешает...

Я вздохнула, сердцем предчувствуя, что ждёт меня какая-нибудь пакость, и шагнула на мягкую манящую зелень.

Глава 3. Фиолетовое ЭТО

Я наступила на мягкий ковёр травы, расстилающийся передо мной, и ноги мои по щиколотки погрузились внутрь. Кощей на левом плече предупреждающе пискнул. Болото? Но влаги я не чувствую, я не знаю, что там, но никто меня за ноги не хватает, не кусает. Может, здесь и не глубоко? Возвращаться всё равно облом. И я уверенно пошагала дальше.

С каждым шагом мои ноги погружались всё глубже и глубже. Но ничего меня не тревожило, и я продолжала путь. Продолжала даже тогда, когда ушла под землю до пояса, даже тогда, когда трава защекотала мой подбородок.

Я ведь почти на середине поляны, значит, скоро начну выбираться. Прорвёмся! Дракон испуганно задёргался на моём плече, пытаясь взлететь, но обожрался он мух, и тонкие стрекозиные крылышки поднимать такую тушку категорически отказались. Он пару раз безрезультатно подпрыгнул, а затем сделал вид, что пытается меня вытягивать, уцепился коготками за волосы и тужится, тужится.

Я схватила Кощеика в ладони и подняла над головой, потому что плечи мои уже скрылись в траве. Но под ногами где-то там, в глубине, была твёрдая поверхность, и я продолжала идти вперёд. Ещё несколько шагов - и дно пойдёт на подъём! Дракончик в моих руках задёргался и запищал. Но я уверенно шагнула вперёд - и тут же провалилась с головой.

Ба! И что здесь такое? Я дышу, это раз. Я вижу, это два. Над головой, словно подвесной потолок, травяной ковёр. А здесь всё спокойно. Я опустила руки и Кощей, не ожидавший от меня такой подлости, свалился мне прямо на голову, выдрал клок волос, пытаясь удержаться, не удержался и скатился на крутую грудь. Распластавшись на ней и судорожно уцепившись когтями за кофточку, он с трудом приподнял веки и посмотрел на меня таким осуждающим взглядом... Затем вздрогнул, сообразив, куда он попал и стал оглядываться, потом залез на своё место на плече. Так, не мешает и самой оглядеться. Я находилась словно в огромной пещере, сквозь травяной потолок проникал рассеянный зеленоватый свет. То тут, то там стояли огромные лепестки-кровати, в которых спокойно спали и люди, и эльфы, и гномы, и животные, даже парочка огров. Что бы это значило? Я приблизилась к одному из спящих. Это был человек, мужчина, он спал на боку, в позе зародыша, а сзади... Из затылка его выходил мясистый фиолетовый жгут. Такие же жгуты тянулись от каждого спящего. Что-то мне это сильно не нравится. Напомнило всякие фильмы-ужастики о чужих формах жизни, паразитирующих на живых существах. Я попыталась растолкать мужчину, он развернулся, и я с ужасом увидела, что живот у него, словно он беременный, на двенадцатом месяце, и там что-то ворочается, перекатывается...

Надо сматывать удочки!

Но в этом момент я услышала, что кто-то мугыкает сладкую тягучую мелодию, колыбельную.

- М-м-м, м-м-м-м-м, м-м-м...

Глаза начали слипаться, а дракон соскользнул с моего плеча и глухо стукнулся об пол. Тьфу ты, чего это ты падаешь? Я подняла похрапывающую тушку, да он уже спит! Положила на плечо.

- М-м-м, м-м-м-м-м, м-м-м...

Ой, как же спокойно и тепло, какая добрая ласковая колыбельная...

Бах! Хр-р-р! Это снова Бессмертный соскользнул на пол. Я подняла малыша и засунула за пазуху. Пусть побалдеет, будет потом вспоминать, как у меня был пятидесятый размер. Если проснётся. А я? Я тоже хочу спать! Но это совершенно неправильно.

Я заткнула своими толстыми пальцами уши и окунулась в тишину. Вот так-то лучше! Я огляделась. Из угла ко мне приближалась фиолетовая аморфная масса. Она плавно перетекала по полу без рук, без ног, создавая по пути отдельные щупальца, которые тут же и исчезали. Неизменными оставались только два симметричных отростка с круглыми глазами на концах и вытянутые трубочкой очень даже симпатичные мясистые губы, судя по их движениям, именно это существо и пело завораживающую колыбельную. "Утикай!" - скомандовала я сама себе словами из песни Мумми Тролля. Но "утикать" не получилось. Пол, до сих пор бывший твёрдым и надёжным вдруг окутал мои ноги фиолетовой массой, не позволяющей двинуться. Ах, вот ты как! Ладно, тогда и я - так! Я зевнула и присела, прикрыв глаза и наблюдая за существом из-под ресниц. Оно приблизилось, удивленное, что я ещё не в отключке, посильнее вытянуло губы, чтоб побыстрее меня усыпить, и в этот момент я отпустила свои уши и обеими руками ухватила отростки с глазами. Если б его глазам было куда вылазить, они вылезли б на лоб. Существо вздыбилось и завыло. Завыло так, что чуть не полопались барабанные перепонки, а спящие в кроватках-лепестках заворочались, и животы их стали лопаться, показывая фиолетовые глазки и губки. А оседланная мною масса помчалась, не разбирая дороги, по своей пещере, таща меня за собою. Она брыкалась, словно дикий бык, подпрыгивала, перекатывалась, но я только сильнее сжимала отростки, на которых чуть не выскакивали от боли круглые глаза. Намотав несколько кругов и воя на все лады, существо всё же не выдержало и выскочило на поверхность. Только тут я отпустила его, быстро откатившись в сторону. Фиолетовые губы облегченно вздохнули и тут же скрылись с моих глаз, нырнув сквозь травяную крышу в свою обитель.

Я ж говорила, выберусь на ту сторону. В пазухе сонно зашевелился дракончик. Я встала, всматриваясь в зелёную гладь поляны. Сколько ж живых существ тут полегло... А теперь, когда начали вылупляться такие же монстрики, скоро весь лес будет в подобных "подарках судьбы"? Вот в такие моменты и пожалеешь, что ты не маг, не волшебница и не колдунья. Сотворила б сейчас какое-нибудь оружие широкого поражающего действия или заклинание прочла б уничтожающее, чтоб не было больше такой мерзости на этой благодатной земле. Я с сожалением плюнула в ровную, словно подстриженную траву и собралась уходить.

Но что это? Место, куда попал плевок, забулькало, словно кипятка ливанула в негашеную известь. У огров, что, слюна какая-то особенная, что ЭТО так бурно реагирует? Тем не менее, реакция начала захватывать всё большую и большую площадь, вскоре уже вся поляна клокотала, словно кипела.

Ну, что, до свидания, я пошла!

Я рванула, как на спринтерскую дистанцию. И очень даже вовремя. Не слишком далеко я и отбежала, как сзади так рвануло, что слизкими ошметками забросало не только меня, но и окружающие деревья. Зато на месте зелёненькой полянки красовался приличный котлован без всяких признаков жизни. Ничего, со временем ручьи заполнят его, вот такое озеро получится! Можно забивать землю в округе и начинать строить коттеджи. Только для кого? Для огров?

Кощей, жмурясь, выглянул из пазухи. Я и без слов поняла его вопрос:

- А что это сейчас такое было?

- Было, Кощеюшка, было. Нет больше.

Я за шкирку вытащила дракончика из тёплого местечка (нечего привыкать к хорошему), и двинулась дальше. Кощей визгливо отряхивался от фиолетовой массы, в которую попал на моём плече. Мало того, что та никак не хотела отлипать, она к тому же ещё и жутко воняла.

Когда я увидела впереди синюю ленту реки, счастью моему не было предела. Остатки взорвавшегося чудовища счистить было невозможно, поэтому я чувствовала себя до того грязной, что самой на себя смотреть не хотелось. Да ещё этот мерзкий запах! А тут - вода-а-а! Я протопала так быстро, что не заметила даже очередь из людей, гномов, эльфов, стоящую у водопоя. Когда я влетела в реку, хохоча от радости и удовольствия, дракончик таки умудрился взлететь и теперь кружил надо мной, тыча хвостом в очередь, которая зачуяв неземные ароматы фиолетовой массы начала срочно рассасываться. Вскоре на берегу никого не осталось.

Я купалась прямо в одежде. Перед Кощеем раздеваться пока не собираюсь, пусть даже я сейчас и не в своём теле. Впрочем, на себе даже удобнее отчищать одежду, забрызганную фиолетовой гадостью. Я поманила дракончика пальцем, будто хотела что-то сказать, поймала и отмыла ему вымазанные лапы, несмотря на то, что он дико визжал и царапался.

Вырвавшись, Бессмертный сердито зафыркал и, тыча в воду хвостом, стал делать движения, словно пьет воду.

- А, ты хочешь сказать, что следовало напиться, а потом купаться?

Дракончик закивал головой. Я поглядела на воду, в которой плавали фиолетовые ошметки, и повела носом. Да, запах ещё тот.

- Да ничего. Это ведь река, пойдём вверх по течению, там и напьёмся. Зато я теперь чистая и даже волосы вымыла, - удовлетворённо потрепала я свою рыже-зелёную гриву.

Жаль, зеркала нету, посмотреть на себя... Нет, хорошо, что нету.

Кощей тяжело вздохнул и закатил глаза. Я вылезла на берег.

- Хорошо-то как! Только есть хочется. Рыбки б сейчас...

А я и не знала, что мои желания теперь моментально сбываются. Не успела я договорить, как у моих ног всплыла метровая рыбина. Я так обрадовалась. Только почему-то плыла она кверху брюхом. Это что, порода такая, что ли?

Я собралась вытащить рыбу, но Кощей тревожно запищал и замотал головой, летая около моих глаз. Чего это он?

Тут рядом вынырнула ещё одна рыбина, и тоже кверху пузом, затем ещё и ещё. Вскоре вся поверхность прибрежной зоны покрылась дохлой речной живностью. Я растерянно глядела на всё это безобразие.

- А чего это она, а?

Кощей возмущенно запищал и потыкал в мою сторону кончиком хвоста.

Что, это из-за меня, что ли? Вернее, из-за той фиолетовой гадости, которую я смыла в реке?

Я поковыряла смущенно носком берег, затем развернулась и с комментарием "Ну, я тут не при чем!" пошагала берегом вверх по течению.

Глава 4. Трактир "Три поросёнка"

Кощей догнал меня и плюхнулся на плечо. Сел и ножки свесил. Ладно, пользуйся моментом, пока я добрая. Не всегда тебе лафа такая будет. Нет, ты смотри, негодяй, опять своим липким язычком ловит всю пролетающую мимо живность, да ещё и нагло хрумтит под самым ухом. А у меня в желудке всё переворачивается. Нехорошо. Я сердито двинула плечом, и дракончик слетел с него, недоуменно пища.

И тут я увидела дом. Добротный каменный дом с яркой вывеской "Три поросёнка". Ура! Еда! Я ворвалась в вожделенный трактир даже не раздумывая, чем буду расплачиваться. Дверь вылетела, жалобно скрипнув, и грохнулась во дворе. Дом был маловат для размеров огрицы, я почти упиралась головой в потолок. За столиками сидели представители гораздо более мелких народов и при моём появлении они стали незаметно рассасываться.

- Еды! - гаркнула я, стукнув кулаком по столу, из-за чего одним столом в трактире стало меньше.

Ха! Три настоящих поросёнка, вернее, кабанчика в белых накрахмаленных передничках и таких же высоких поварских колпаках испуганно потащили мне блюда с едою. Я не сильно интересовалась ингредиентами, мне нравилось решительно всё. Только заморив первого червячка, я обнаружила дракончика, скромно попивающего через соломинку молоко из крынки. Тут желудок, напоминая о себе, буркнул, и я, стукнув кулаком, вывела из строя второй стол вместе с пустыми блюдами.

- Ещё еды! И питья!

Кабанчики испуганно переглянулись и дружно рванули в погреб за запасами колбас и сыров.

Скоро очередной стол был заставлен разнообразным хавчиком и бутылями с квасом, пивом, элем и неизвестными мне напитками.

Я и в человеческом обличье поесть люблю, а уж о голодной огрице и говорить не приходится. Я опустошила кладовки "Трёх поросят", уложив их месячный оборот в один присест.

Кабанчики испуганно закрывались подносами, не без основания боясь, что я ещё потребую еды. Но меня уже сморил сон.

- Комнату для леди! - скомандовала я, размазывая по лицу соус.

- Но... Но...

- Расплачусь завтра! - рявкнула я, решив, что хозяева хотят напомнить мне об оплате.

- Хо...хорошо! Только вы в комнату не вместитесь! - осмелился наконец-то один.

Я посмотрела на него:

- Ниф?

Он отрицательно затряс пятаком:

- Наф.

- Угу, - кивнула я, - Нуф. Не помещусь, согласна, домик у вас маленький, расширения просит. А я посплю и здесь.

И я завалилась, вытянувшись во всю длину зала. Заснула я со своим сытым и довольным желудком моментально.

Когда я проснулась, было уже не утро. Солнце далеко перевалило за полдень. Ниф, Наф и Нуф дружно колдовали у плиты, проклиная в уме тот день, когда решили на базе своего дома открыть небольшой трактир. За ночь они успели добыть продукты для своей непрошенной гостьи, и когда я гаркнула "Есть!", строем потащили мне дымящиеся и щекочущие мои чуткие ноздри несравненным ароматом блюда.

Дракончик только головой качал, поглядывая, как я насыщаюсь. Сам он задумчиво сидел над миской сметаны, макая в неё хвост и облизывая его языком. Мяса он и по дороге наловил, а теперь его потянуло на молочные продукты. Вид у него был невесёлый. Видимо, жаба давила, что столько вкусностей пропадает без его участия. Ну, не влазит в него больше, не влазит!

Ик! Вот, вроде бы, и я наелась... Как же мне теперь слинять без оплаты? Неудобно вроде...

Прикрываясь подносами, как щитами, подошли кабанчики, увидев, что я уже всё оприходовала.

- А... А... - начал Наф.

- Да заплачу я, - отмахнулась я. - Только я б ещё съела запеченных в духовочке под майонезиком и травами таких вкусненьких ароматненьких всего трёх поросят...

Кабанчики рванули из трактира с такой скоростью, что подносы зазвенели, гонясь за ними. Я так красиво описала, что даже запах жаренной свининки почудился. Точно, не отказалась бы.

- Ну вот, некому теперь и заплатить, - разочарованно протянула я. - Пошли, Кощей!

Бессмертный тяжелым взглядом окинул разруху в трактире и уселся на своё коронное место, то есть, моё плечо. И мы отправились дальше в совершенно неизвестном направлении.

А на сытый желудок идти намного веселее. Всё кажется таким розовым и светлым. А все вокруг - такими добрыми. Шныряющего туда-сюда народа опять стало много, к уже упомянутым племенам добавились сатиры и фейри. Нам даже указали путь в Малумбу, хоть и предупредили, что добираться туда очень даже далеко. Ничего, с такими ногами, как у меня, можно идти и идти.

- Не очень красиво получилось, что мы не заплатили поросятам за еду и ночлег, - начала сокрушаться я по дороге.

Дракончик хмыкнул.

- Нам нужно срочно раздобыть денег, тогда мы сможем честно расплачиваться за предоставляемые нам услуги, да?

Кощей пожал плечиками и кивнул.

- Вопрос только в том, где взять деньги, так?

Бессмертный вздохнул. Он тоже не знает...

- Может быть, у кого-нибудь отобрать?

Дракончик поднял голову и уставился на меня удивлённо.

И правда, чего это я? Похоже, мысли настоящей огрицы начинают пробиваться сквозь мои, так я скоро совсем одичаю или озверею. Нападать на мирных жителей начну.

А с другой стороны, если я возьму у местного населения немного денег, так это ж для их блага! Это ж ради их же спасения! В данной ситуации цель, действительно, оправдывает средства... Короче, если я не достану денег, я не смогу путешествовать и спасти Аллию, тогда через пару месяцев деньги им уже всё равно не понадобятся. А если я достану средства для существования, возможно, мне удастся отменить конец света, все останутся живы и здоровы, но тогда деньги им наверняка понадобятся... Кто будет знать, что я их ограбила с благородной целью? А если я не буду отбирать деньги, а просто буду обедать и не платить, как в трактире "Три поросёнка"? Тогда обо мне всё равно будут думать плохо. Точнее, не обо мне, а об этой милой огромной даме, чьё тело я сейчас использую. Что-то я совсем запуталась. В голове огрицы мысли ворочаются лениво и медленно. Я чисто физически устала их подталкивать. Короче, оставляю вопросы нравственности недодуманными и нерешёнными.

Странный это мир. Как-то перекликается с моим родным. Вот, например, три поросёнка. Слух о них дошел до моего мира в виде детской сказочки, где их пытается съесть злой серый волк. Может, и здесь живёт где-то такой и мечтает отведать поросятинки?

Словно в ответ на мои мысли впереди из зарослей вынырнул крупный, слегка облезлый, волк, прогулочным шагом на задних лапах двинувшийся в направлении поросячьего трактира. На нём были расширенные книзу брюки-колокола, белая рубаха с длинными рукавами, вся в голубой горошек и синяя шляпа с завёрнутыми по-ковбойски кверху полями. Он ворочал в пасти травинку и насвистывал какую-то незатейливую мелодию. Поравнявшись со мной, зверь приветливо кивнул, приподняв шляпу.

Не обманешь меня своим миролюбивым видом, не обманешь! Не позволю я тебе съесть славных гостеприимных кабанчиков, которые так любезно, и почти добровольно, предоставили мне кров и пищу! Я не смогла заплатить им деньгами, так заплачу добрым делом, спасу их жизни от алчного хищника, пусть даже они не узнают об этом и никогда не скажут мне спасибо!

С такими благородными мыслями я ухватила волка за горло. Это был довольно крупный зверь, но не для такой огрицы, как я, для меня он был просто щенком. Я в мгновение ока скрутила его рукавами его же рубахи и связала между собой края широких брюк.

- Ну, что? Собирался слопать бедных несчастных поросяточек, негодник?!

Серый хищник не отвечал, выпучив глаза и слегка приоткрыв пасть.

- Почему не отвечаешь?

Испуганно застрекотав, закружил над самой головой волка мой Кощей-дракончик.

- Чего это ты, а?

Кощей уцепился коготками за завязанные на груди пленённого зверя рукава и, пыхтя, потянул их изо всех своих крошечных сил, правда, совершенно безрезультативно.

Наконец-то я догадалась, что чересчур стянула пленника, и слегка ослабила узел. И очень даже вовремя. Волк шумно вдохнул воздух и закашлялся. Когда он слегка отошёл, то укоризненно покачал головой и хрипло спросил:

- За что?

- За то, что ты хотел съесть трёх поросят!

- Даже не собирался! Я всегда помогал им, это всем известно!

- Всем известно, что ты пытался их съесть и даже разрушил домики из соломы и из дерева, чтоб добраться до них!

- А, о том давнишнем случае?! Да, они раньше были довольно непутёвыми подсвинками, беспутную жизнь вели, просто свинскую, нажирались по-свински, напивались по-свински, всё валялись где-нибудь в грязной луже, хрюкая по-свински. Работать не умели и не хотели. Как они окончили б свою жизнь? Вот и пришлось их припугнуть, что таких бесполезных существ легче съесть, чем терпеть. И представь, уважаемая огрица, они, действительно, поверили, перепугались! С того памятного дня взялись за ум. Я лично взял над ними шефство, помог открыть трактир, научил готовить... Да они меня сейчас "папой" называют! Всегда рады, напоят, накормят...

Я, слушая рассказ, незаметно развязывала рассказчика. Да, лоханулась я, чуть не угробила порядочного волка, а ведь он с самого начала показался мне вполне симпатичным. Всё эти старые сказки! Вечно всё переврут, перевернут с ног на голову.

- Вот сейчас опять шёл в гости, проведать, проконтролировать, пообедать...

- Обедать можешь сегодня не идти, - вздохнула я. - Я там уже отзавтракала...

Серый встал, растирая затекшие конечности, и с досадой сплюнул сквозь зубы.

- Извини, - буркнула я, не хотелось признавать свою ошибку.

- Да ладно, - махнул лапой зверь. - Жив остался, и хорошо.

- Повезло, - подтвердила я.

- Так я пошёл? - вопросительно глянул на меня волк.

- Привет поросятам передавай. Или не надо...

- Лучше не надо, - согласился серый и, опасливо оглядываясь, продолжил путь.

Дракончик снова уселся на моё плечо и потёрся носом о щеку.

- Ну что ж, пошли дальше, мой неразговаривающий, - почесала я ему шейку и уверенно зашагала по дороге.

Нет, точно, надо где-то денег раздобыть, а то неудобно получается...

Ба! А это кто такой?

В мою ногу упёрся лбом гном, он так склонился под тяжестью огромного мешка, который тащил на плечах, что света белого не видел. Конечно, это был не гном, насколько я знаю, гномы - представители стихиалий, духи земли, а этот был вполне материальным и наглым, но, не ведая, как правильно назвать этого представителя малого народца, я окрестила его именно так. А что это у нас тут такое интересное? Я двумя пальцами стащила с него мешок, в котором весело звякнули монеты, наверное, золотые, гном с простыми б не носился. Знаю я это племя.

- Нельзя ж такие тяжести таскать на себе, дружок, - кивнула я малышу заговорнически. - Ты слыхал об Остеохондрозе и Сколиозе? Хочешь, чтоб они к тебе пришли? Знаешь, какие они? Покоя не дадут, не надейся.

Гном часто заморгал, недоверчиво уставившись на меня.

- А вдруг ещё и Деформирующий Артрит заявится? Представляешь? Этот ещё похлестче будет! - продолжила я запугивать представителя маленького, но делового, народца.

Несчастный в ужасе замотал головой.

- Давай-ка, двигай отсюда, пока на своих ногах, а то мало ли чего...

Гном даже не попытался сопротивляться. Синяя курточка мелькнула в кустах и пропала. А я засунула его "огромный мешок" себе в карман. Для огра это не мешок, а кошелёк. Теперь я при деньгах.

И я уверенно потопала дальше, мурлыкая себе под нос что-то весёленькое нежным сочным басом. Жить - хорошо, а хорошо жить - ещё лучше. Я шла и рисовала в голове приятные картинки своего ближайшего будущего: роскошные апартаменты, экзотические блюда в элитных ресторанах, эксклюзивные туры по Аллии, знакомящие меня, чудесную, со всеми достопримечательностями и красотами этого мира... Я невольно остановилась под огромным деревом, издали напомнившем мне цветущие магнолии Крыма. Такие же белые восковые цветы, только размером с тазик для оливье на новогоднем столе. Разве ж это не красотень?!

Знакомый скрежет холодного оружия вернул меня к действительности. Ну как я могла забыть, что гномы такие злопамятные? Нет на них христианства с его техникой безопасности: если тебе врезали по одной щеке - благоразумно подставь другую, пока не переломали руки-ноги. Наполовину высунувшись из густой травы, как расхрабрившиеся суслики, меня окружало с три десятка представителей малого народца. Наверняка, наябедничал сородичам обиженный и оскорблённый, которого я освободила от непосильной ноши. Точно, вот и он сам, прячется за спинами товарищей, слюнтяй. Тридцать перекошенных рож буравили меня с педантичностью экзаменационной комиссии. Интересно, на что они надеются? Ведь они против меня...

Треск сверху заставил меня поднять глаза. По толстой ветви похожего на магнолию дерева прыгал один из гномов, струшивая на меня желтоватую пыльцу. Странный запах врезался в ноздри, проникая в мозг, я начала пронзительно чихать. В глазах померкло, только крупные восковые цветы кружили вокруг, порхая, словно бабочки-махаоны, светлыми кремовыми лепестками. Я ловилаих, но каждый раз, разжимая кулак, не обнаруживала на ладони ничего, кроме лёгкой пыльцы. Я ловила их и ловила, а они кружили и кружили... пока я не открыла глаза и обнаружила, что ловить летающие цветы никак не могла, потому что была прикована цепями к стене в грязном подвале, а цветов здесь и в помине нет, да и не было.

Насколько я помню, гномовские цепи порвать невозможно.

Я огляделась. На стенах висели факелы с резными ручками, горящие смутным светлячковым светом. На крюке между факелами была поцеплена грубая клетка, в которой грустно и безнадёжно тряс прутья маленький дракончик, в глазах которого явно читался упрёк: "Где мой безотказный меч-кладенец? Где моё прекрасное накачанное мужское тело?" А прямо передо мной беседовало два гнома, или как они там называются в этом мире.

- Нет, Гульберт, - качал головой один из них, седой и сморщенный, словно сморчок в конце ноября, - убить мы её всегда успеем. Но зачем? Это великолепный экземпляр низшей расы, с довольно низким уровнем интеллекта, зато достаточно сильный и выносливый, чтобы работать в копальнях. А приручаются такие существа очень быстро, как только поймут, что еду смогут получить лишь благодаря полному послушанию и старанию. А она уже голодна!

Словно в подтверждение сказанного мой живот громко и недовольно буркнул.

Гномы подняли на меня головы.

- Она очнулась. Стрейбер, ты вполне уверен, что она безопасна? - настороженно спросил второй собеседник, благоразумно понемногу отступая к выходу. - Она такая большая.

- Чем больше существо, тем ниже его уровень развития. Тем более, что порвать наши цепи было бы невозможно даже гораздо более сильной особи, ты же знаешь, - успокоил его старший гном. - Сейчас и начнём дрессировку. Вот смотри. Смотри и учись.

С этими словами он длинной пикой наколол кусок мяса из стоящей у входа корзины, и протянул в мою сторону, совсем как льву в клетке.

Однажды я уже попадала в плен к маленькому народцу, и тогда мне пришлось выдать себя за дух Белоснежки, явившейся с миссионерской целью. В теле болотной огрицы, как мне кажется, это бы не сработало. Да и не хочется мне вести с ними долгие разъяснительные беседы и читать лекции по этике и мифологии. Не хочется ворочать бедной огрице мозгами и языком, когда у неё такие крепкие бицепсы и трицепсы.

Я напрягла мускулы... Я уже говорила, что гномовские цепи порвать невозможно? И это совершеннейшая правда.

Но кто мешает мне выдрать эти цепи вместе со скалой, к которой они прикованы? Я поднапряглась одной левой, и вывалила кусок каменной плиты с полтонны весом. Гномы шарахнулись к выходу, Стрейбер попал ногой в корзину с мясом, рухнул и завертелся на ней, словно на горячей сковородке, а Гульберт оседлал пику с нанизанным на неё окороком, и вылетел на ней, словно ведьма на метле. Я рванула правой рукой, и второй камень покатился по подземелью. Сзади подозрительно затрещало, и начали сыпаться огромные обломки, растревоженной мною горной породы. Пора и мне сматывать удочки. Разломав клетку двумя пальцами, словно спичечную коробку, я вытрусила дракончика себе за пазуху, чтоб не потерялся, и бросилась вслед за гномами в единственный выход, цепи с валунами загрохотали за мной, но в узкий проход не пролезли. Я застряла! Пришлось поднатужиться и, значительно расширив проход, я выскочила в туннель, налетев на мощную колонну, поддерживающую своды пещеры. Естественно, она не выдержала такого удара и тихо полегла, практически без боя, осыпавшись на пол звенящими осколками. Лишенный опоры потолок быстро покрывался глубокими трещинами. Я что было мочи рванула вслед за исчезающими из поля зрения гномами, то и дело цепляясь валунами за стены и едва успевая уворачиваться от падающих сверху обломков. Ото всюду выскакивали гномы разного пола и возраста, в ужасе бегали туда-сюда, пытаясь найти безопасное место, но, кажется, такого здесь уже не было. Всё грохотало и рушилось, пыль столбом стояла, факелы падали и пыль смешивалась с едким дымом. Ой, кажется, конец света в отдельно взятом государстве местных гномов наступил немного раньше, чем обещалось по графику. Но где-то здесь должен же быть выход? Я тут погибать не собираюсь!

Я выскочила в огромный зал, ещё не затронутый повальным разрушением, и замерла, отхекиваясь. Своды зала поддерживало несколько огромных колонн. Я остановилась, но цепи с валунами вылетели за мной, камни покатились по инерции, и цепи закрутились вокруг двух колонн, обняв их мёртвой хваткой. Я слегка потянула цепь, колонна робко хрустнула.

Передо мной появились знакомые гномы, и рухнули на колени.

- О, величайшая и могущественнейшая! О, светлейшая и разумнейшая! - они уткнулись лбами в каменную кладку пола.

- Ну.

- Оставьте наш город, найсильнейшая и наймудрейшая!

О, как же быстро изменилось у них мнение обо мне, "экземпляре низшей расы", как они отзывались прежде.

Я лениво шевельнула цепью. Гульберт подскочил ко мне, тряся связкой больших ключей:

- Позвольте снять с вас, величайшая и могущественнейшая, эту мерзость...

Я позволила. Колонна ещё раз подозрительно хрустнула и гномы громко сглотнули слюну.

- Не хотели бы вы, светлейшая и разумнейшая, покинуть нашу территорию, - опасливо покосился на меня Стрейбер.

- Не-а, - покачала я головой, и оперлась на потрескивающую колонну.

- Но ведь вы уже всё, что могли, здесь уже раз... раз... рассмотрели, о, величайшая и могущественнейшая, - взвыл Гульберт.

- Не всё, - пожала плечами я.

В зал постепенно набивалось всё больше и больше оставшихся невредимыми гномов. Они опасливо жались к стенам, дети хныкали, все напряженно ждали развязки.

- Да, экскурсия была очень насыщенной и познавательной, - продолжила я, - спасибо за приглашение, вы очень приветливый и приятный народец. Но я ещё не всё осмотрела.

Гномы хором взвыли.

- Что же ещё не разру... раз... осмотрела светлейшая и разумнейшая? - скромно поинтересовался Гульберт.

- А я ещё не видела вашу сокровищницу.

Вой усилился.

- Ах, да, да, мудрейшая. Только наша сокровищница столь малого размера, что вы, прекраснейшая, со своими незабываемыми формами не... не... не вместитесь там.

- Ну да? - я двинула плечом и колонна за мной затрещала громче.

- Но мы можем всё-всё-всё вынести сюда, най... най... наймудрейшая... - поспешно выдохнул Стрейбер.

- Да-да, конечно, - кивнула я, щурясь в неярком светлячковом свете, и выжидательно сложила руки на груди.

Что тут началось! Гномы совершенно добровольно несли к моим ногам золотые и серебряные слитки, монеты разных времён и народов, сверкающие и переливающиеся драгоценные камни...

Я собирала подношения в мешки, которые легко умещались в моей ладони, и привязывала их к поясу, пока не почувствовала, что становится тяжеловато. Ладно, достаточно.

- Хватит, - махнула я рукой, и гномы облегченно вздохнули, похоже, их припасы, действительно, подходят к концу. - Так я пошла? Где тут у нас выход?

Гномы услужливо расступились, кланяясь мне до земли и указывая руками на один из боковых туннелей.

- Ага. Ну, пока-пока, может, ещё когда зайду, - я оттолкнулась от колонны, она зашаталась за моей спиной, гномы завопили, а я ринулась к выходу. Грохот сзади свидетельствовал о том, что для малого народца не всё ещё закончилось, но этого я уже не видела. Пробежав по подземному туннелю пару километров, я, наконец, выскочила на земную поверхность, на солнышко, которое светило так ярко и радостно, что пришлось зажмуриться. Внизу что-то ещё гулко ухало, и земля содрогалась отголосками землетрясения. Точнее, подземлетрясения. Но я здесь не при чём. И вообще, они первые начали. Или я? - попыталась вспомнить.

Ну и пусть я. Зато теперь у меня достаточно средств, чтобы спасать этот прекрасный мир. Душа радостно запела, а в груди что-то зашевелилось. Я выудила из пазухи голубокрылого дракончика. Бедненький, как он пережил эту сумасшедшую гонку? Я посадила Кощеика на ладонь, он тут же плюхнулся на зад и уставился на меня ошарашенным взглядом. Похоже, у него до сих пор звёздочки в голове кружатся. Бедолага.

- Чего ты, Бессмертный? А знаешь, я тоже не по бульвару гуляла, средства нам добывала на проживание, - я выразительно похлопала по приятно звякающим мешочкам на поясе.

Кащей тяжело вздохнул и отвернулся. А я громко зевнула и улеглась на траву. Вот подремлю немножко...

И кто ж это так противно храпит? Я открыла глаза. Храп прекратился. Это что, я была?

Так, и где это наш Кощей? Дракончик порхал на своих стрекозиных крыльях рядышком и укоризненно смотрел на меня.

- Ты меня осуждаешь? - удивилась я.

Дракон кивнул.

- Но ты ведь понимаешь, какое у нас ответственное задание? Без еды и без денег мы не сможем...

Стоп! До меня вдруг дошло, что Кощея, возможно, и не посвятили во все тонкости дела. Он и понятия не имеет, что происходит, куда мы идём и какова наша цель. Так надо ж его просветить!

- Кощей, ты хоть знаешь, куда мы идём?

Дракончик отрицательно помахал головой, печально буравя меня бусинками-глазками.

- Так давай я расскажу!

Я уселась прямо на траву, Бессмертный умостился передо мной на моё же колено, и я приготовилась рассказывать. Даже рот уже открыла... Только в голове почему-то замелькали мысли о покинутых ревущих детях, голодном младенце, побитом муже... Но ведь это не мои мысли!

Что, скажите на милость, происходит? Только я так ничего сказать и не успела. Чужие мысли всё настойчивее заполняли мою голову, лезли из ушей, ковырялись в глазах. Мне стало неуютно и холодно, тело содрогнулось в коротком припадке, сгустились краски, и всё вокруг померкло, словно растворилось в болотной вязкой жиже. Исчезли одним махом звуки и запахи, осаждающие меня до сих пор с остервенением диких псов. Исчезли чувства и ощущения. Исчезло всё, что сопровождало меня в этом странном мире.

Короткий черный туннель - и я понимаю, что покидаю тело болотной огрицы навсегда.

Глава 5. Питонша

Солнечный луч нагло ударил мне прямо в глаз, и я недовольно переместилась снова в тень, в её нежную заботливую прохладу.

Хорошо! Я потянулась и почувствовала, какая я длинная... Открыла всё-таки глаз, обвела себя взглядом вдоль всего тела до самого кончика хвоста... Да, я, и правда, длинная, метров... двенадцать. А может быть, даже все пятнадцать. И очень красивая. Блестящая, черная с жёлтым чешуя, со спинки поярче, а с пузика совсем нежная. Как я себе нравлюсь... А ещё я сытая. Несколько дней назад я проглотила неосторожную косулю и до сих её переваривала. Поэтому уже несколько дней вишу здесь, на этом удобном дереве, в полной истоме, нежась в тепле и уюте. Хорошо!

Мне захотелось почесать своё сытое пузико, и тут я обнаружила, что нечем. Рук нет, ног нет. Ах, да, у меня их и не должно быть, я ж питонша. Вот именно, питонша. Это имя меня возвеличивает, по аналогии со словами "атаманша", "генеральша". Да, я такая. Но как же почухать животик?

Я свесилась через ветку пополам и растерянно поглядела на себя. Хвостом, что ли? Подтянула его, ощутив приятное перекатывание мощных мышц под кожей. А что это у меня такое на хвосте?

На самом кончике блестели два серебряных кольца. Ах, да, я же Не...не...не...неневе...

Нет, я питонша. Мне хорошо. И точка. Я закрыла глаза и задремала.

Проснулась я, когда почувствовала, что не мешало бы уже кого-нибудь съесть. Нет, я ещё и не голодна. Охотиться пока лень. Разве что пробегало б рядом что-нибудь не особо большое и не особо быстрое. Может, открыть пасть? Может, сам кто заскочит? Чтоб не душить его, а то жарко...

Ба! На ловца и зверь бежит. Своим острым слухом я учуяла, что кто-то приближается и сейчас окажется как раз под моим деревом. Сделаем ему приятный сюрприз.

Кусты зашелестели и распахнулись, пропуская моего "гостя". Я тотчас нырнула с ветвей и повисла вниз головой, изображая самую свою обаятельную улыбку, точно напротив его удивлённой физиономии. Передо мной стоял... Конан-варвар собственной персоной. Впрочем, фамилию свою он не называл, но по внешности соответствовал. Шварцнегерские бицепсы и трицепсы, загорелая грубая кожа, тяжелая нижняя челюсть и детские наивные глаза. Длинные волосы стянуты на лбу грязной полоской ткани. Одно слово, варвар. Наверное, он даже симпатичный. По человеческим меркам. А, интересно, он вкусный? И смогу ли я его проглотить? Всё же довольно крупный экземпляр. Я раскрыла пошире пасть, прикидывая про себя: влезет или не влезет. Впрочем, сейчас я сожму его своими кольцами, в пламенных любовных объятиях, медленно выдавлю жизнь из этого тёплого податливого тела, а потом уже буду думать, как съесть.

Пр-р-р! Ну, что это? Так мы не договаривались!

В руках варвара блеснул короткий тяжелый меч.

Вот этого я не люблю! Он, что, ненормальный? Он что, не понимает, что нам это не нужно? Он ведь может поранить мою красивую нежную кожу! Мы вполне обойдёмся моими объятиями...

Я подтащила свой прекрасный, просто замечательный хвост, и выразительно повертела кончиком у виска.

Варвар выпучил глаза, выбросил меч и бросился мне на шею, сжимая горло в своих медвежьих объятиях.

Пардон, это я питонша, это мне положено душить жертву! Я слегка стукнула его кольцами на хвосте, пытаясь напомнить, кто здесь кто.

Варвар отмахнулся, как от надоевшей мухи, и продолжал обнимать меня, шепча на ухо:

- Неневеста! Наконец-то, я нашел тебя! Милая...

Я продолжительно задумалась. Мысли текли медленно, словно им приходилось добираться до кончика хвоста, а потом возвращаться обратно. Сначала я поняла, что есть я ЭТО не буду. Он меня, оказывается, так любит, вон, залобызал всю морду, теперь купаться придётся. Может, в озере и рыбку словлю?.. Ведь нельзя есть того, кто тебя любит?

Стоп. Опять мысли не в то русло. Меня, оказывается, зовут Неневеста, и я - человек! Вот прикольно! И как такое может быть? Я ведь питонша. Я ведь змея, вон какая длинная и красивая. Как я могу быть человеком? И хочется, почему-то, ему верить. Вот, с собой зовёт. Может, сходить? На дереве всегда повисеть успею. Да и не голодная я, почти...

Настоящая человеческая память ко мне вернулась не скоро и, кажется, не полностью. Тягучие мысли думались тяжело. Я бесшумно скользила рядом с варваром, ведя с ним диалог, что помогало мне быстрее обрести себя.

- Если бы ты знала, как я тебя искал!

- Ш-ш-ш...

- Я знал, что меня обязательно притянет к тебе, раньше или позже...

- Ш-ш-ш...

- Только представить даже не мог, что ты в таком... э-э-э... прикольном виде.

- Ш-ш-ш...

- А я ведь мог тебя убить!

- Ш-ш-ш?

- Хорошо, что вовремя увидел кольца на хвосте!

- Ш-ш-ш...

- Я ведь толком ничего понять не могу...

- Ш-ш-ш...

- Сначала является непонятный тип в ночной рубашке...

Смотритель миров в хитоне, дурень!

- Ш-ш-ш...

- Спрашивает, хочу ли я увидеть Неневесту. Естественно, я за горло его хватаю, кричу: "Да-да-да! Где она?! Где моя Неневеста?!" Он почему-то хрипит: "Щ-щас увиш-шь..." В моих руках уже никого нет, я проваливаюсь в темноту, и только вдогонку мне летит подсказка: "Ищи по кольцам!" Представляешь, дорогая?

- Ш-ш-ш...

- Когда я очнулся в теле маленького беззащитного дракончика в чужом мире, я этого типа в ночнушке чуть не убил!

- Ш-ш-ш?

- Точнее, убил бы, если б он был рядом. Но вокруг - никого! Точнее, всех много, но никого знакомого. Даже обещанной Неневесты, то есть, тебя, дорогая, нет. Только какая-то голубая дракончик-самочка подсуетилась... А-а-а! О-о-о! Только не надо хвостом бить! У меня с ней ничего не было! Честное кощеево! Я от неё сбежал! Летел, света белого не видел! И тут меня кто-то хвать! Такой огромный и страшный... А-а-а! Не надо хвостом! Я глядь - а это не дикая болотная огрица жуткого вида и комплекции... О-о-о! А это ты, моя дорогая! Я тебя сразу узнал. По кольцам. То есть, сначала я подумал, что она тебя сожрала и кольца твои присвоила. А-а-а! Ты же мне жуб выбила! Но только ты жаговорила и нажвала меня Косеем, я тебя сражу ужнал! Правда-правда!

- Ш-ш-ш!

- Ты даше огрицей была... м-м-м... довольно привлекательная. В отдельных местах.

- Ш-ш-ш...

- А сейсяс ты вообсе красавица!

- Ш-ш-ш...

- Только шаль, што ты сейсяс не можесь говорить по-селовесески.

- Ш-ш-ш...

- Тс-с-с...

Он чего это, мой язык пытается выучить?

- Тс-с-с... - повторил варвар, прижав указательный палец к губам, и ткнул другой рукой вперёд.

Я всмотрелась в зелёные кусты перед нами. Ну и что там такое?

Мы почти приблизились к озеру, только за кустами слышались негромкие разговоры и хихиканье. Перепугаем всех к чертовой бабушке. Согласна, сначала надо посмотреть. Кощей незаметно высунул голову из кустов.

- Там девсёнки... Купаются... Голые...

Я хвостом затянула его назад и выставила свою улыбчивую морду. Да, действительно, девчонки.

Рядом снова появилась голова Кощея.

Я опять вытащила его, окольцевав за ногу. Вот так и буду держать, чтоб не пялился на женские прелести. Пусть лучше пялится на мой длинный красивый хвост. Я вытащила голову из кустов и попыталась озвучить свои мысли:

- Ш-ш-ш-ш-ш!!!

- А я сто? Я нисего! Я беж всякой жадней мысли. Просто, думаю, раж девсёнки купаются, рядом селение. Можно к ним жайти, попросить поесть...

Варвар с сомнением поглядел на меня, прикидывая, как ко мне отнесутся в селении. А я согласно кивнула головой, и снова уставилась на купающихся девушек, из уголка моей пасти побежала струйка слюны.

- Нет, - сказал Бессмертный, - тебе туда нельжя.

- Ш-ш-ш?

- Тебя могут неправильно понять.

- Ш-ш-ш...

- Ну посему же ждесь жмеи не разговаривают?!

- Ш-ш-ш!

- Прости! Прости. Я ведь тоже не мог говорить, когда был драконсиком. Но посему сражу ты не рассказала мне, что ждесь происходит? Почему мы в этом мире? Почему мы в сюжих телах? Куда идём?

- Ш-ш-ш...

- Впросем, ты спрашивала дорогу в королевство Малумбу. Но жасем?

- Ш-ш-ш...

- Да, дорогая, ты права. Мы продолжим путь в Малумбу, раж тебе туда надо. Потом ражберёмся. Главное, мы вместе, ведь правда?

- Ш-ш-ш...

Ох, и надоел мне этот беззубый варвар. Правда, не на столько, чтоб его съесть, но настолько, чтоб покинуть на время. Пусть отдохнут мои чуткие ушки от его дефектов речи. Хотя и поесть не мешает. Я с многострадальным выражением подняла глаза к небу. Там угрюмо парил крупный кондор. Нет, до него мне не достать. Я перестала обращать внимание на монолог Кощея и снова выглянула на озеро. Честное слово, не собиралась я на девчонок охотиться! Просто у поверхности показалась крупная такая рыба. А я змея водоплавающая и хищная. Сработали природные инстинкты, и я прыгнула в озеро, пролетая мимо купающихся девиц всеми своими двенадцатью... или даже пятнадцатью метрами. И я виновата, что они испугались и заорали?

Бедняга Кощей решил, что я всё-таки собралась перекусить человечиной, и с громким криком ухватил меня за хвост, то ли девчонок пожалел, то ли меня, чтоб потом не мучилась в раскаянии. В итоге он полетел прямо за питоншей в синюю глубину озера, потеряв на берегу свой грубой отделки меч, и остался наедине с хищницей совершенно безоружным. Только почему я вижу это всё со стороны?

Глава 6. Спасайся, кто может!

Почему я не попала в долгожданную голубую прохладу озера? Почему я лечу над ним?

Я скосила глаза и увидела вместо змеиной морды крепкий толстый клюв, повертела головой и рассмотрела по бокам два мощных черно-серых крыла. Я теперь тот кондор, что кружил в высоте, высматривая добычу? Парю, значит, себе над озером. А Кощей где?

Я опустила глаза вниз и неожиданно четко после смутного змеиного зрения, увидела разворачивающуюся в озере трагедию. Настоящую питоншу возмутило, что кто-то нагло вцепился ей в хвост, помешав охоте. Она к такому не привыкла. Что ж, пусть тогда сам послужит обедом. Огромное тело развернулось и метнулось к обреченному, который почти задохнулся, проехав спринтерскую дистанцию под водой, и даже не думал отбиваться, ведь он считает змею Неневестой!!! Девчонки визжали, выскакивая пулями из воды. Спасайся, кто может! Скользкий хвост выскользнул из ослабевших рук, и варвар пошел под воду. Змея приготовилась нырнуть за ускользающей добычей. Пора вмешиваться!

Я камнем упала вниз, долбанула клювом по голове ошалевшую питоншу, сейчас она уже не казалась мне такой прекрасной, как несколько минут назад, когда я обитала в её теле, ухватила когтями уже скрывающегося под водой Кощея, порвав ему не только одежду, но, кажется, и кожу. Попробуй рассчитай с такими когтями! Подхватив свою нелёгкую ношу, я взмыла в облака. Питонша в озере долго ещё возмущалась, по крайней мере, пока выпала из поля моего зрения. Бессмертный в когтях не дёргался, по-моему, просто отключился. Летела я на автомате, то есть, тело самостоятельно делало равномерные взмахи крыльями и рулило хвостом, не привлекая к процессу моё внимание, поэтому я была полностью предоставлена себе и предалась раздумьям.

Итак, я снова сменила тело. Как я вижу, процесс входа, так же как и процесс выхода, совершенно от меня не зависит. Я могу переселиться в любой момент в кого угодно. И хорошо, если повезёт, как в этот раз. Я быстро сориентировалась в теле кондора и Кощея спасла. Но что будет дальше. Как нам таким образом выполнить свою миссию? Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, да ещё и будешь тем, не знаю кем. Проблематично.

Что ж, используем пока то, что имеем. Я - кондор. К счастью, достаточно большой, чтоб переть тело этого довольно тяжелого варвара. И мозги у меня, хоть и птичьи, но достаточно большие, и работают значительно лучше, чем в голове змеи. Так что, вариант, вообще-то, неплохой...

А куда это мы летим?

Как любой порядочный кондор, я улетела в горы. Даже сама не заметила. Подо мной простилались голые вершины скал. Не в снеговых шапках, но высокие. Я выбрала одну, достаточно плоскую для посадки. К тому же на ней было полуразрушенное большое гнездо, наверное, кондоров, но брошенное.

Варвар в себя не приходил, но дышал. Шок? Или воды наглотался? Если воды, то, пардон, откачивать я не буду. Не моими когтями. Пусть сам отходит, как хочет. И я демонстративно отвернулась, сев на краю скалы в совершенно не кондорской позе: свесив ноги, то бишь, лапы, и подперев голову крылом.

Интересно, почему я всё время попадаю в тела разных видов?

Зато сколько жизненного опыта... Я ж потом всю жизнь вспоминать буду, как была гигантской змеёй или хищной птицей...

Бум! Хорошо, что я птица! А то свалилась бы сейчас со скалы, а так зависла и парю себе, соображаю, что же случилось. А! Это Кощей очнулся и, по доброте душевной, пуляет в меня камнями. Это он, что, думает, его унёс обычный кондор в чисто гастрономических целях? Как же туго соображает. Ведь это ж я, его Неневеста!

Я рванулась к варвару, чтобы показать ему серебряные кольца на моей лапе, но он не понял, что я с добрыми намерениями, отшатнулся, оступился и полетел со скалы головой вниз.

Вот так ещё раз обрадуешься, что хорошо летаешь. Я ринулась за ним, сложив крылья, можно сказать, рискуя жизнью. Сказать можно, на самом-то деле моё птичье тело знает, что такие пируэты для кондора - раз плюнуть. Я картинно поймала орущего варвара около самой земли, опустила его на каменистую почву, демонстративно стала напротив, пока он, шатаясь, поднимался, приняла самую что ни есть не птичью позу: крылья уперев в бока, и задрала ему чуть ли не под нос лапу с серебряными кольцами. Смотри, идиот!

"Идиот" с перекошенной от страха рожей снова заехал в меня камнем. Я, как стояла на одной ноге, протянув к нему другую, так и свалилась на хвост.

Ба! Да это ж не Кощей уже! А я мучаюсь, его спасаю. Всё, теперь спасайся сам, как хочешь.

Я махнула крылом и взмыла ввысь, не обращая внимания на пытающиеся догнать меня камни. И куда теперь? Мне нужно в Малумбу. Или искать Кощея? В чьё тело он мог теперь перенестись? Никого живого в округе не увидела. Буду надеяться, что, кем бы он ни был, его ко мне всё равно рано или поздно притянет. А сейчас буду выполнять свою миссию. А так как других вариантов у меня нет, лечу в Малумбу. Я расслабилась, и птичья интуиция понесла меня сама через высокий перевал на ту сторону гор.

Моя интуиция привела меня, ни много, ни мало, в страну за перевалом, которая поражала великолепием дворцов и убожеством хижин. Люди здесь жили тёмнокожие, занимались преимущественно сельским хозяйством, не считая приморской зоны, где вовсю процветала рыбная промышленность, а также находилась масса базаров непосредственно у причала, где приставали торговые корабли. Природа была по-прежнему пышной, но растительность преобладала южная, представленная огромным количеством разнообразных пальм, лиан, суккулентов. Итак, интуиция привела меня прямо в столицу, которая издали выделялась белой блестящей башней. Подлетев поближе, я сообразила, что вовсе это не башня, а куполообразная верхушка самой настоящей ядерной бомбы огромных размеров, которую здесь обожествляли, молясь и поклоняясь Ядрёной Бабе. Видимо, название выплыло из глубины веков, сохраненное остатками цивилизаций, переживших катастрофу, но претерпело глобальные изменения, и было подстроено под существующий строй и образ жизни. На таком уровне развития человеческие племена любят придумывать себе божков, а уж если и образ готов, то и напрягаться не стоит, молись и радуйся. Бомба была со всех сторон обложена венками из пышных тропических цветов и принесёнными в дары фруктами. Всем хорошо, и пусть и дальше было бы так хорошо, если б я не знала, что ждет эту землю через два, нет, уже не два, а меньше, месяца. Теперь же симпатичная Ядрёная Баба становилась уже моим личным врагом, и я просто обязана была сделать хоть что-нибудь. Один маленький вопросик: что?

Облетев пару раз вокруг Ядреной Бабы и не обращая внимания на беготню и крики человечков внизу, я свернула к пышному дворцу королевскому, как я догадалась, так как главная башня его повторяла форму предмета поклонения, так часто строят по прихоти власть имущих.

Медленно паря вокруг и поглядывая в арочные окна, я заметила в одном темнокожего человека в богатом, расшитом драгоценностями халате и с короной на голове. Он стоял перед мало одетой девушкой, служанкой или наложницей и, судя по всему, склонял её заняться разными интересными делами на стоящей здесь же роскошной кровати с балдахином. Вот чем занимается правящая верхушка в то время, когда гибель мира у ворот!

И он ни о чем даже не догадывается. Вот с королём бы побеседовать. Только как? Я говорю, только на языке не человеческом, а кондорском. Как нам понять друг друга? Да если б даже мы и могли поговорить, как убедить его, заставить поверить? И что вообще с этой Ядрёной Бабой делать?

Ой, не надо было такие сложные размышления соединять с крутым виражом! Со всего размаху я врезалась в окно королевской опочивальни, осыпав осколками с головы до ног и самого короля Малумбы и его неудавшуюся пассию.

А теперь через дыру в окне смотрю, как, шатаясь и подёргиваясь, удаляется в сторону гор ошеломлённый огромный кондор. Интересно, какими судьбами залетела эта дикая птица так далеко от своего дома. И что это за знак судьбы, что врезался он в окно королевской опочивальни, хороший или плохой?

И кто же теперь я, если настоящий кондор стремительно улетает прочь?

Глава 7. Фея-импровизация

Наконец-то нормальное человеческое тело! С ручками, ножками! Счастье-то какое!

Я знаю, что я Фалита, мне шестнадцать лет. Позавчера меня взяли горничной в королевский дворец. Вчера меня увидел сам король Петри. Сегодня он хочет, чтоб я подарила ему свою любовь. Мне не хочется и немного страшно. Он некрасивый и старше меня раза в три. Но, поступая на работу, я знала, что так и будет. Старый король любит молоденьких девушек. Он дарит им дорогие подарки, пока не появится новая игрушка. Тогда старую игрушку Петри выдаёт замуж. Обычно он даёт хорошее приданое, и его бывшие пассии становятся желанными невестами. Многие девушки мечтают попасть во дворец и приглянуться королю. Мне очень повезло, и я должна ответить согласием. Я немного уже поломалась, совсем немного, чтоб не разозлить короля, и уже почти уступила, как вдруг случилось нечто ужасное. Красивое мозаичное окно разлетелось от удара страшной черной птицы. Осколки осыпали весь пол, и даже меня с королём. Теперь мне страшно. Это, наверное, не очень хороший знак, и мне лучше покинуть дворец и поискать другую работу...

- Видишь, малышка Фалита, - обернулся ко мне Петри. - Ты упорствуешь, и наша богиня Ядрёная Баба рассердилась на тебя. Она послала эту горную птицу, чтоб показать своё недовольство. Женщина должна радовать мужчину.

- Но я ещё... ещё...

- А если ты ещё, то должна радовать своего короля. - Кто для всех отец? Кто для всех кормилец? Кто для всех защитник? А ты не хочешь немного порадовать правителя всей нашей прекрасной Малумбу! Ядрёная Баба гневается на тебя, Фалита, и может наказать. Пока она просто предупредила тебя, но если ты будешь упорствовать, то гнев её будет страшен. Ты понимаешь это?

Понимаю. А ещё понимаю, что я сейчас не только маленькая и запуганная Фалита, но ещё и Неневеста Кощеева, которая никогда и никому не позволяла командовать собой, и никогда не делает того, чего сама не хочет. И сейчас не собирается позволять старому королю даже дотрагиваться до себя, несмотря на то, что трясущаяся где-то на задворках душа юной горничной уже на всё готова, лишь бы не гневить больше своего хозяина и, тем более, страшную богиню Ядрёную Бабу, которая стоит в центре города и об ужасной мощи которой рассказывают легенды. Но тело больше не подчиняется девочке, власть над ним захватывает Неневеста, дух которой вылетел при ударе кондора о стекло и с разгону оказался в её теле.

Я поднимаю голову и смотрю на Петри, короля Малумбу. Наверное, уже в моём взгляде он видит нечто такое, что заставляет его отступить на шаг.

- Фалита?

О, великая сила импровизации! Если в театре хорошо выученная роль считается кормящей матерью, то импровизация - это добрая фея, которая может изменить всё одним взмахом волшебной палочки. И последствия будут непредсказуемы. Но обычно, когда действуешь, не задумываясь, результат превосходит все ожидания.

Когда я открывала рот, то ещё не знала, что буду говорить, но дальше всё пошло само собой.

- Я не Фалита, король Малумбу.

- Но... как же... - даже голос горничной изменился настолько, что Петри тут же поверил и не засомневается, что это правда.

- Я - посланник.

- Откуда?

- Я - посланник морского царя Елисея, поэтому ты понимаешь, король, что я не мог явиться к тебе в своём собственном теле, не способном дышать воздухом, и вынужден был использовать тело этой невинной девушки.

Думаю, что после всего этого потерять невинность в королевских покоях Фалите уже не грозит. Кому захочется заниматься любовью с девушкой, в которую в любую минуту может вселиться посланник морского царя или ещё кто? Придётся ей срочно менять жизненные планы.

- И... Чем обязан? - спрашивает, бледнея, Петри. - Чего хочет от меня морской владыка? Мы вроде бы столько лет мирно сосуществуем, и взаимных претензий до сих пор не было.

- У царя Елисея всего одна претензия, но она стоит многих.

- Я слушаю.

- Вы, надеюсь, знаете, что у морского царя прекраснейший дворец, который только может представить воображение?

- Предполагал.

- Так вот, однажды, в результате сильнейшей бури одна из башен была отломана и унесена волнами.

- И чем я могу помочь?

- Совсем недавно совершенно случайно стало известно, что она находится в вашем городе. Это то, что вы называете Ядрёной Бабой.

- Не может быть! - воскликнул король. - Она уже давно стоит на главной площади города, а нашли её под землёй, а не в море и не на берегу!

- А я и не говорю, что это было недавно. Это, действительно, было давно, так давно, что песком занесло, и земля поглотила то, что выбросили некогда волны. Но о её местонахождении мы узнали только теперь, ведь морские жители, попавшие в руки человека, назад в свою колыбель уже не возвращаются, разве не так, ваше величество?

- М-м-м, так... - Петри явно опасался, что сейчас я припишу к делу всех рыб и другие деликатесы, которых съели в его стране за последние десятилетия, а то и столетия.

- Так вот, морской царь Елисей требует возвращения белой башни, как его личной собственности.

- Да, но наш народ много лет молится ей, как могу я забрать у народа его богиню?

- Скажете, что богиня сама велела провести её к морскому царю.

- А если я откажусь? - поинтересовался Петри.

- Мы предусмотрели и этот вариант. Во-первых, в ваши сети больше не будет попадать рыба, вы больше не сможете добыть ни одного морского обитателя, будь то даже простая креветка. Во-вторых, будет организована карательная акция, вследствие которой город будет потоплен, урожай с полей смыт, дома разрушены... Продолжать?

- Достаточно, - король был не глуп и смог прикинуть убытки от потери религиозного символа и убытки от экономических акций и террористических актов со стороны морского царя. - Забирайте.

Ага, а как?

- Вы сами, привязав башню канатами к нескольким кораблям, стянете её в воду. И, мало того, вы оттащите её подальше от берега, на глубину.

- Вы имеете в виду Марининскую впадину, которая считается самой глубокой в Мортанском море?

- Впадину? Да, точно. Именно в самую глубокую впадину. Марианскую.

- Марининскую, - поправил меня Петри.

- Один черт.

- А как вы можете доказать, что всё правда, и вы, действительно, посланник морского царя, а не бред сошедшей с ума служанки? - вдруг заартачился король. - А может, мне это всё только снится? А я поволоку Ядрёную Бабу, наше любимое божество, приносящую в казну такую прибыть, то есть, такую... такое моральное удовлетворение, такой религиозный экстаз, выбрасывать в море?

- Ваша горничная, и правда, скоро придёт в себя, и ничего не вспомнит о произошедшем или будет утверждать, что она ничего не говорила. Но я трижды докажу, что это не бред и не сон, я напомню о себе вот таким знаком, - и я нарисовала на стене пальцем знак Зорро. И помни, король, как только появится третий знак, ждать потоп недолго, - что-то становится мне нехорошо...

- Не надо запугивать! - осмелел немного король.

- Помни, король. Третий знак...

События начали развиваться со всё возрастающей скоростью, я даже не успевала их осмыслить. Но что ж, говорят, всё, что делается интуитивно, не включая размышление, и есть самым верным, самым оптимальным вариантом.

Но размышлять мне, и правда, было некогда.

Сильнейший удар в солнечное сплетение выбил меня из колеи в переносном смысле, и из хрупкого тела девушки - в буквальном. Я задохнулась и вылетела, как бильярдный шарик.

И где это я теперь? И кто я?

Глава 8. Из жизни муравьёв

Ничего знакомого... Хотя...

Думай, Неневеста, думай! Вот сейчас от этого много что зависит. Кто я? Где?

Я окинула взглядом бескрайние просторы вокруг себя. Вроде бы что-то знакомое, но всё такое... невероятно огромное, так, что даже рассмотреть затрудняешься. А эти две исполинские формы с обеих сторон от меня? Или это не "всё такое огромное", а я - такая маленькая?!

Прикинув размер двух колышущихся в необозримом "верху" фигур, а также рассмотрев свои членистые лапки и длинные усики, я вдруг поняла, что теперь я - муравей!

Не, ну это ж надо! За что ж мне такое счастье?! Уж лучше бы я змеёй на пузе ползала! Лучше б с высоты полёта горным кондором... А-а-а! Вы ж на меня наступите сейчас! Мне что, срочным делом начать писать монографию "Как выжить муравью в условиях современного города"? Точнее, несовременного, но достаточно плотно населённого?

Моя душа, наверное, не вместилась в крошечное тело насекомого, и у меня оставалось странное чувство двойственности. С одной стороны, я видела мир глазами муравья, а с другой - воспринимала как бы извне. Но действовать я могла только используя муравьиное тельце! Благодаря этой двойственности восприятия я и смогла услышать продолжение разговора короля с горничной, хотя вначале слова воспринимались с трудом, но с каждым мигом становились всё отчетливей и понятней.

- Хорошо, я велю утопить Ядрёную Бабу в море, - кивнул согласно Петри.

- Чего? Какую это бабу ты топить собираешься? Меня, что ли?

- Н-нет, - испуганно замотал головой король. - Ядрёную...

- Какую ещё?.. Да я тебя сам сейчас отправлю к Ядрёной Бабе на всю оставшуюся жизнь горшки чистить! - неожиданно заорала Фалита грубым мужским голосом, одновременно вертя задом и щупая себя за титьки. - Что за страна? Что за порядки? Женщин топить вздумал!

- Так ведь морской царь...

- Какой, к черту, царь? Тут сиськи выросли!

- ???

- Вот не было печали бабой стать!.. В общем так, - девушка перестала себя разглядывать и посмотрела на тёмнокожего ошалевшего короля, пытающегося побледнеть и стать светлокожим, - король? - стащила она с Петри покосившуюся корону, поглядела на неё, нахлобучила снова королю Малумбы на голову: - Носи! И слушай меня!

- А потоп?

- Потоп я тебе потом организую. Сам. В отдельно взятом дворце. Я тебе не кто-нибудь. Я - Кощей Бессмертный! Моё имя здесь всем знакомо? Не знакомо? Значит, познакомимся! Меня в вашем королевстве запомнят надолго, желательно, навсегда. Забудь всё, что собирался делать, теперь ты будешь выполнять только то, что скажу тебе я!

Так это сам Кощей так нагло выпихнул меня из тела Фалиты?! Вот нахал! Что ж он мне всю малину портит?! Только всё устроила, всё наладила... И я полезла по его ноге вверх.

- Стра... - попытался позвать стражу король, но не успел.

Бывшая горничная, одержимая нынче не иначе, как нечистым, одной рукой схватила его за локоть, а второй придавила ту точку на шее, которая перекрывает движение жизни в организме.

Несчастный король после неудачной попытки побледнеть, стал вполне удачно синеть, беспомощно пытаясь вдохнуть. Когда Бессмертный отпустил его, Петри был рад уже выполнить всё, что тот ни прикажет.

- Сейчас ты велишь искать в королевстве девушку, которая может быть не девушкой, а вообще неизвестно кем.

Король согласно кивал, записывая всё в непонятно откуда взявшемся блокнотике, словно он понимал, о чем говорит его горничная.

- Дальше, объявляй по всей стране, что во дворце ждут Неневесту Кощееву, и вели пропускать всех, кто явится по этому объявлению, пусть даже это будет зверь, птица или... или... неважно.

"Насекомое!" - хотела б подсказать я. Я здесь! Я рядом! А ты собираешься искать меня неизвестно где! В голове моей мелькнули отрывки муравьиных мыслей о коллективной цели, коллективном доме, еде для коллектива, но я эти общественные мысли вытолкнула из головы и полностью взяла контроль над крошечным тельцем. Вверх! Только вверх!

- Кем бы она ни была сейчас, но она где-то недалеко! Я это знаю! Раз я здесь, значит, она рядом!

Как он прав, подумала я, пробираясь у Кощея под коленкой.

- Да что это, блохи, что ли? - раздраженно рявкнула горничная, хлопнув себя по ноге ладонью.

Меня снесло, словно ветром, я с трудом успела уцепиться за край её туники. Хоть жива, и то хорошо. Дальше я полезла по одежде, чтоб не тревожить больше такого чувствительного Кощея. Я до тебя доберусь!..

- Непорядок у тебя, король, блохи грызутся, как собаки!

Неправда, я его не кусала! А теперь укушу, чтоб не наговаривал! Но пока мне ещё ползти и ползти.

- Меня называть "ваша светлость". Комнату предоставить, да не какую-нибудь, а как если б ты принимал соседнего короля с семьёй, - продолжал диктовать Кощей. - И стол чтоб накрыт был по-королевски. Да побыстрее!

- Да, да, конечно, ваша светлость...

А я уже добралась до головы, но теперь мне предстоял самый трудный участок, перебраться который я могла только перелезая с волосинки на волосинку.

- Да что ж это такое, вши, что ли, завелись?! - возмущенно воскликнул Бессмертный, на все лады чухая голову. Естественно, я слетела, попав под его горячую руку, и ссунулась ему прямо на кончик носа, еле остановившись на самом краю.

Фалита свела взгляд на нос, безбожно скосив глаза, ещё так и останется косой, бедненькая. Я встала на задние лапки и замахала передними, на одной из которых красовались серебряные колечки. Увидит ли, поймёт?

Кощей понял.

- Она! - заорал он, не сводя глаз с носа и стараясь не шевелиться.

Правда, меня и так чуть не сбросило звуковой волной от его крика.

- Король! Первые приказы отменяются, никого искать не надо, вот она!

Петра послушно вычеркивал записи из блокнотика, поглядывая с сожалением на сошедшую с ума горничную.

- Коробочку мне маленькую, поскорее, - протянул руку Кащей.

Король знал, что сумасшедшим нельзя отказывать, и тут же вытянул из кармана коробку для табака, высыпал остатки прямо на пол и протянул горничной.

Бессмертный ловко смахнул меня с носа в коробочку и закрыл крышкой. Негодяй! Да какое право он имеет так со мной обращаться?! А если я здесь задохнусь? Я помню, как маленькой сама ловила пчел, накрывала их банкой или стаканом, а они затем бессовестно дохли от недостатка кислорода. А если я табаком отравлюсь? И вообще!..

От табака я начала чихать, но не думаю, что это хоть кому-то было слышно. Я поняла только, что коробочку куда-то понесли, хоть не перевернули вверх тормашками да не бросили в карман.

Задохнуться я не успела, как коробку начали открывать. Всё равно, сейчас сделаю вид, пусть поймёт, как он был не прав, запирая меня в одиночную камеру, провонявшуюся табаком.

Когда крышка слетела, я лежала в центре коробочки на спине, скорбно поджав ножки. Вот так, дорогой, до чего довёл свою Неневесту, теперь мучайся.

Мучился Кощей недолго. Он решил, что легче всего привести меня в чувство, подув свежим воздухом. И дунул, да так, что я вылетела из коробочки ругаясь, на чем свет стоит, жаль, что никто не слышал, да ещё и воздух, которым он на меня подул, был не такой уж свежий, как он думал. Короче, мне сразу стало ясно, что обедала Фалита солёной рыбой с луком, и мне подобной еды теперь очень долго не захочется.

Я поднялась на ножки, муравьиная голова кружилась, и я не сразу поняла, что стою на столе, на голубой скатерти, а возле меня склонилась человеческая голова, видимо, той невезучей Фалиты, которую в порядке очерёдности оккупировали то я, то Кощей.

- Ты ж Неневеста, правда? - произнесли огромные губы, складываясь в пещеры разных конфигураций.

Я отскочила назад. Он же меня своим дыханием с ног сшибёт! Отодвинувшись на безопасное расстояние, покивала всем телом.

- Я рад, что снова нашел тебя!

Ха! Он нашел! Сколько усилий стоило мне, такой маленькой, залезть на него, такого большого и толстокожего, а он теперь все мои заслуги себе приписывает. Это я его нашла!

- Как не повезло, что ты оказалась мурахой!

Так ты ж сам меня вытолкнул из тела Фалиты! Нет,чтоб вселиться самому в короля и решить всё полюбовно!

- Но ты не переживай, Неневеста, мы уже добрались до королевства Малумбу.

Только ты мне теперь всё перепортил!

- Я тебя буду беречь, охранять. Я тебе во всём помогу!

У-у-у!!! Нервов не хватает!

- Теперь всё-всё-всё будет хорошо!

Ой, радуйся, что я сейчас такая добрая, а ведь укусить обещала. Я помню!..

Ба! А рядышком и король сидит, челюсть отвалилась, засмотрелся, как его незваный гость в теле несчастной служанки с муравьём общается, и сахар мимо чашки сыплет, сыплет. Очнулся, сахарницу отставил, чертыхнулся.

О! Я поползла к рассыпанному сахару и полезла через сладкие горы, вырисовывая на столе знак Зорро. А когда закончила, просто свалилась с ног от усталости. Интересно, покормить меня никто не додумается? Или самой ещё и в тарелку лезть?

Король знак заметил, испуганно икнул и ткнул в него пальцем. Только Кощей не сообразил, чего это я по сахару вышиваю, и попытался поднять меня пальцами. Сумасшедший, задавишь! Вот, говорила, укушу, и укусила!

Бессмертный затряс пальцем и начал меня ловить, загоняя в коробочку из под табака солянкой. Да не полезу я больше туда! Я что, враг своему здоровью? Он, что, не знает, что Минздрав предупреждает?

Я со всех своих шести ног начала мотаться по столу, пытаясь избежать нового пленения. Кощей же усилил рвение, подбадривая себя криками: "Я тебя всё равно поймаю, Неневеста! Это ж для твоей безопасности! Осторожно, ты себя покалечишь!" Вскоре Бессмертный совершенно забыл о моей безопасности и со всем жаром отдался погоне. Мужчины, они любят азартные игры и охоту. К нему присоединился король. Загораживая ладонями край стола, он с жаром выкрикивал полезные советы: "Справа заходи! Нет, слева! Блокируй угол! Загоняй под блюдце!" и так далее.

Привлеченный неожиданным шумом паук спустился на длинной паутинке и завис над столом, глазами повторяя траекторию моего бега с препятствиями. За ним второй и третий. По-моему, они делали ставки, кто на меня, а кто - на Кощея. Интересно, что они ставили на кон, мух? Только никто из них не выиграл. В крутом вираже Бессмертный смёл их своим рукавом и зрителей не стало. Пфи. Совсем не интересно без зрителей. Я тоже почти забыла, чего я убегаю, но почувствовала в душе такой кураж, что продолжила эту увлекательную игру, удвоив рвение. И утроив, когда заметила новых зрителей. Это были мухи, обнаружившие, что охотиться за ними пока некому. Они оглушительно жужжали после каждого удачного хода и заразительно хлопали крылышками.

Мы вошли в такой раж, что игра перешла на новый уровень. Мне надоело бегать между столовыми приборами, и я вскарабкалась на бокал, Кощей схватил его, не заметив, что я уже соскользнула вниз, и содержимое красивым фонтаном выхлюпнулось на скатерть, образовав карминное озеро. Высыпанная горка соли превратила его в Красное море. Я спряталась под тарелкой с жареной рыбой, и рыба тот час стала летучей, а тарелка - летающей. А я уже бежала к фруктовому желе, словно по ледовому полю успела я проехать от края до края, пока Кощей не превратил его в ледовое побоище. Я спокойно наблюдала за процессом с крупной индейки, или другой какой птицы, запеченной в сливках, даже успела откусить кусочек, меня ведь не удосужились даже покормить. Увидев меня, Бессмертный рухнул на птицу грудью, перевернув на неё при этом баночку с острым кайенским перцем. Пока они с королём чихали, меня, к счастью, не брало, я уже снимала пробу с неизвестного мне кушанья на огромном блюде. Кощей схватил блюдо, при этом его содержимое выскочило и поэтично опустилось на головы обоих ловцов. Причем, очень красиво свисали с ушей длинные зелёные стебли, наподобие нашей лапши. Я фыркнула и чуть не свалилась в соусницу, но вовремя спохватилась и побежала по ложкам и вилкам. Бессмертный хватал прибор за прибором и отбрасывал за себя, я успевала перебежать дальше, а на стене за его спиной уже образовался натюрморт из застрявших вилок и ножей. Хорошо, что ужин проходил tet-a-tet, а то жертв не оберёшься. Король попытался преградить мне путь, сложив лодочкой ладони, а я побежала по его руке. Кощей решил накрыть меня прямо табакеркой и с разгону опустил её на руку Петри. Судя по завываниям, руку ему сломал, точно. Король вышел из соревнования, потому как травмированный. А я уже добралась до торта. Только кусочек и успела ухватить, пока этот шедевр кулинарии не почил на физиономии Петри.

Вскоре на столе не осталось неперепорченной еды и непобитой посуды. Я забралась в вазу с фруктами и влезла на круглый скользкий плод. Кощей подхватил вазу, в результате чего плод вылетел и покатился по столу. Я покатилась вместе с ним и слетела на пол.

И всё. Сколько там ещё игрался Кащей с несчастным муравьём, я не знаю. Потому что, это больше не была я.

Глава 9. Дайвинг

Тяжко быть муравьём. Никто тебя не слышит, не понимает, потребностей твоих не учитывает. Но муравьём я хоть была там, в гуще событий, рядом с Кощеем. А теперь в полном неведении в синем море, как бишь его называли? Вспомнила, Мортанском. И я - обыкновенный осьминог. Очень крупный, но обыкновенный. И что мне дальше делать?

Королю королевства Малумбу наплела сказок, а Кощей помешал их выполнению. Как я теперь из моря сделаю обещанные знаки Зорро? На волне напишу? Ой, как неприятно, когда у тебя не нормальные конечности, а щупальца. Хотя... Хотя не так уж и плохо. Вода приятно холодит тело, щупальца, слегка шевелясь, уверенно держат у поверхности. Правда, пейзаж однообразный. Бесконечная голубая гладь и играющие на ней солнечные блики. Край берега... Даже отсюда видна белая верхушка Ядрёной Бабы. Может, мне добровольно в сеть пойматься с условием, что доставят в целости и сохранности прямо на королевский стол? Живьем? Но я вспомнила, что воздух теперь - это не моя стихия, да и объясняться по-человечески я опять не умею.

Говорят, осьминоги умные. Правда, умные. Прям чувствую, как мозги шевелятся. Или мозги не там? Какое непривычное тело!

Вдали показался белый корабль, направляющийся к городу. Мало того, его путь проходил в непосредственной от меня близости. Меня инстинктивно потянуло к людям. Когда корабль приблизился, я нежно обхватила корпус щупальцами, присоски крепко вцепились в борта. Да я гораздо больше, чем предполагала вначале!

Люди! Ау! Как они радостно бегают по палубе! Как встречают меня приветственными криками! Как добродушно наставляют на меня... Чего? Гарпуны? Да я вас одной левой!

Я труханула борт так, что гарпуны вместе с гарпунщиками посыпались в воду. Вот не понимаете вы по-доброму... Я к вам со всей душой, а вы... Я обиженно ухватила щупальцем жменю сине-зелёных водорослей и ударила по боковой поверхности корабля. Осталось неприятное грязное пятно. Вот! Это же способ послать на землю приветствие! Я набрала ещё водорослей и размазала по борту, нарисовав огромный, слегка неровный знак Зорро. Думаю, эта новость о нападении на судно гигантского осьминога до короля дойдёт, и про второй знак он узнает. Пусть думает о последствиях, на то и голова. А то устанавливают там свои порядки всякие...

Я собрала щупальцами плавающих, словно вишни в компоте, гарпунщиков, зашвырнула их на корабль, и гордо пошла ко дну. Раз я могу дышать на глубине, следует не терять время, а познакомиться поближе с подводной жизнью. Я давно мечтала заняться дайвингом!

Подводные красоты удовлетворили все мои эстетические потребности и жажду новизны.

Коричневые кальмары носились туда-сюда, они плавали то как рыбы, слегка шевеля телами, то задом наперёд, выталкивая из себя струи воды. Как это у них так классно получается? Я ведь вроде родственница им какая-то? Я подтянулась, собралась в тугой шар... Бах! Из трубки между щупальцами, которая, помнится, называется сифоном, ударила тёмная струя! Вокруг расплылась черная дымовая завеса! Да не собиралась я маскироваться! Опять что-то не так сделала. Попробуем по-другому. Я набрала в себя воду и выбросила её сильной струёй. От толчка щупальца мои сложились, тело вытянулось, и я ракетой помчалась в глубины морской колыбели. Так я и плыла, то раздувая, то сжимая тело. Вокруг мелькали рыбы всех размеров и мастей, во всей своей пестроте и разнообразии. Приблизившись ко дну, я расставила щупальца в стороны и зависла, словно экзотический цветок, рассматривая подводные пейзажи.

Причудливые водоросли разнообразных расцветок и форм то свисали, то торчали, то колыхались, словно на ветру. Мне даже трудно судить, такие они, как у нас, или принадлежат только этому миру. Ведь даже на Земле существует около 20 000 их видов, от микроскопических одноклеточных, до шестидесятиметровых, которые встречаются на побережье Калифорнии. А я знаю всего лишь ламинарию - морскую капусту, да ульву - морской салат. Особо мне понравились красные круглолистные в мелкий белый горошек и желтые шары, обтыканные множеством ножек. Среди водорослей бушевала жизнь. Стайки разноцветных рыбок то показывались, то снова прятались в зарослях. Я узнала только полосатых морских ангелов и долгопёра. Медленно взмахивая крыльями, проплыл скат, и я посторонилась, давая ему дорогу. Вдруг электрический. А когда ко мне устремилась невзрачная рыба с раскрытым круглым ртом, я вдруг догадалась, что не целоваться она собралась. Это минога, или похожая на неё тварь, которая целует так своим ртом-присоской, что уже не оторвёшь, а потом поцелуй плавно перетекает в банкет, она впивается в своего избранника зубами и нежно высасывает из него кровь. Ну её в баню!

Хватит пялиться на окружающие пейзажи, а то так и не заметишь, как станешь чьей-нибудь добычей. Я, конечно, крупный осьминог, но кто его знает, кто и кого здесь ест. Двинувшись дальше, я вскоре заметила край тёмного провала. Марининская впадина? Наверное. Интересно посмотреть поближе. Я начала спускаться в её загадочный полумрак, заметив манящего светлячка впереди. Но когда он оказался лишь приманкой на голове страшной рыбины, в которой я успела рассмотреть только лес острых длинных зубов, не знающих стоматолога, решила срочно делать ноги, точнее, щупальца. Эта плавающая кунсткамера напрочь отбила мне охоту исследовать впадину. Пусть её Ядрёная Баба исследует. Хватило мне впечатлений.

Покинув опасную зону, я поплыла вдоль узкого кораллового рифа, и вскоре моему взору предстал... сказочный коралловый дворец. Получается, я была довольно близка к истине, сочиняя королю Малумбы про морского царя! Да видно, это и не является секретом, иначе Петри не поверил бы так просто в мои сказки.

Стайка (или табун?) морских коньков, пасущихся невдалеке, при моём приближении срочно скрылась. А створчатые резные двери дворца, охраняемые двумя пятнистыми муренами, распахнулись сами собой. Хищницы склонились в поклоне, пропуская меня внутрь. Ба! Да я вхожа к морскому царю?! Угри и тунцы почтительно расплывались в стороны, пока я плыла по дворцу. Я двигалась прямо, ведь царские апартаменты должны находиться в центре, и не ошиблась. Очередные двери пропустили меня в зал с круглыми окнами, весь усыпанный белым и черным жемчугом, образующим замысловатый орнамент. В центре, на огромной позолоченной раковине в виде трона, восседал маленький неказистый человечек с акульим хвостом и плавником на спине. Его скучающий вид навевал такую тоску, что волком выть хотелось. И это морской царь? Мне захотелось развернуться и уйти по-английски, не прощаясь. Правда, я ещё и не поздоровалась!

- Мой дорогой друг! - остановил меня приторно сладкий, словно патока, голос.

- А?

- Скварр, дружище, где ты пропадал? Я здесь со скуки с ума схожу!..

Вот, узнала, как меня зовут. Так я в приятельских отношениях с морским царём? Нужно использовать этот факт в своих эгоистических целях спасения этого мира.

- Мой король!..

- Что за официальный тон, дружище? Ты ведь знаешь, для тебя всегда - Том. Просто Том, - царь кышнул на кружащих вокруг мелких кошачьих акул и громко чмокнул меня прямо между глаз, притянув за щупальца. - Теперь рассказывай: где был, что видел? Может, подыскал мне невесту?

Ах, так он ещё и сексуально озабоченный?

- М-м-м... Том, да. Невесты нет.

- Но почему? Почему, Скварр? Разве я не хорош собой? Разве стать морской царицей не мечта любой порядочной девушки? Разве...

Я с сожалением посматривала на прыгающего вокруг царя. Да-а-а, найти ему невесту не то слово, что проблематично. Тут и горы жемчуга не помогут.

- Скажи, друг, разве ты, будучи русалкой или сиреной, не мечтал бы жить во дворце, иметь в своём распоряжении кучу слуг, иметь в частной собственности горы драгоценностей?

- Ну-у-у, - я неопределённо покачала головой.

- Так почему же, почему, почему, почему они не хотят? - нервно заколотил хвостом царь. - Почему?

- Ну-у-у...

- Тогда расскажи мне сказку! Сказку, сказку, сказку! - вдруг переключился человечек.

С психикой, явно, переклин.

- Сейчас расскажу. Только это не совсем сказка. Точнее, это совсем не сказка. Я расскажу, как я побывал не берегу.

- Ты был на берегу? Скварр, а среди людей ты видел красивых девушек? Ведь там полно красивых девушек, я знаю! Ты нашел мне человеческую невесту! О, дорогой друг, когда же она бросится в пучину вод, чтоб соединиться со мной навсегда?

- Нет, нет, никаких невест нет!

- Зачем ты так, дорогой друг? Я ведь тебе всегда верил! Ты обманываешь меня, на земле полно прекрасных девушек!

- Девушка с земли не может жить под водой! Она умрёт.

- Но ты же знаешь, дорогой друг, что она умрёт только для верхнего мира, здесь она сможет жить, как и другие утопленницы, легко и весело. Только никто из них не соглашается выйти замуж за морского царя...

- События складываются так, что думать сейчас надо не о свадьбе!

- А о чем? Продолжение рода - главнейшая цель настоящего мужчины!

- Чтоб продолжать род, следует обеспечить ему дальнейшее существование. А вся Аллия обречена!

- Мне всё равно, - буркнул царь, надувшись, и отвернулся.

- Всё равно не будет, - ухватила я его присосками и повернула к себе. - В ближайшее время корабли людей затянут в море Ядрёную Бабу...

- Бабу? Бабу! Счастье-то какое! У меня будет невеста!

- У тебя уже есть шизофрения, зачем тебе ещё и невеста?

- Её зовут Шизофрения? Какое красивое имя! Давайте её скорей сюда! Хочу Ядрёную Бабу!

О, зачем я вообще за Бабу заикнулась?

- Том, Баба тебе будет. Но сначала ты должен сделать одно важное дело.

- Нет, Скварр, ты ошибаешься, дело будет потом, после свадьбы...

О, боги, дайте мне сил и терпения!

- Свадьбы не будет, Том.

- Как так? Без свадьбы?

- Свадьбы не будет, пока ты не выслушаешь меня!

Царь послушно затих.

- Сначала человеческие корабли затянут в море одну... башню. Это очень опасная штука, она может сделать большой "бум!", и все погибнут.

- Я выброшу её назад на берег. И всех делов!

- Даже если она сделает "бум!" на берегу, все морские жители всплывут на поверхность кверху пузом!

- Ну и пусть! Пусть! Если у меня не будет жены, пусть все всплывают кверху пузом...

- Нет!!! Ты должен собрать весь морской народ, чтобы направить эту... башню в Марининскую впадину! А потом велеть забросать её до верха камнями! Только после этого сюда спустится твоя невеста.

- Моя Шизофрения?

- Твоя Шизофрения!

- Нет, - заартачился царь, - сначала невеста, затем всё, что ты сейчас говорил...

Я обессилено распластался на полу всеми своими щупальцами. Ну, можно с больным договориться?

Морской царь вдруг подскочил и стал судорожно оглядываться по сторонам. Затем опустил глаза на свой рыбий хвост, ахнул, и, сложив руки, запричитал:

- Этого мне только не хватало! Вода! Хвост! Я теперь кто?!

Да неужели?!

- Кощей! - заорала я что есть мощи. - Ты - царь морской! Сюда скоро спустят бомбу, Ядрёную Бабу! Вели её потихоньку в Марининскую впадину опустить и засыпать песком и камнями! Только предельно осторож...

Я не договорила, чувствуя, что покидаю тело осьминога, оставляя ничего не понимающего Кощея в роли царя морского...

Глава 10. Знак Зорро

Глубины моря исчезли вместе с дворцом и Кощеем, оказавшимся в теле морского, сдвинутого на женитьбе, царя. Теперь морская гладь была внизу, небесная - вверху, а я парила между ними, выискивая что-либо съестное. Белые крылья с черными кончиками резко ударили воздух, когда я, увидев неосторожно приблизившуюся к поверхности рыбёшку, камнем бросилась вниз и вонзила в неё когти, едва замочив лапы. Так хотелось есть, что я тут же перехватила её крепким клювом, только и заметив, как она скользнула через горло внутрь. Зато есть стало хотеться меньше. Повторив приём ещё несколько раз, я почувствовала, что наконец сыта, и могу теперь думать о чем-то другом.

Итак, я - чайка. Чувствую себя превосходно. Лёгкий бриз слегка щекочет пёрышки на спинке. Охота была отличная. Желудок приятно полный. Левую лапку облегают два блестящих кольца.

Я - окольцованная чайка, Неневеста Кощеева. Почему меня вечно угораздит подселиться к какой-нибудь живности? Нет, с одной стороны, интересно. Но, с другой, что я могу сейчас сделать для этого мира, кроме как носиться над водными просторами, знакомясь с другими чайками?

Вообще-то, сейчас я могу собирать информацию. Я - свободная чайка, кто мне мешает полетать над городом, позаглядывать в окна королевского замка? Может, что-нибудь смогу разведать?

Я тут же приступила к осуществлению нового плана. Только далеко лететь и не пришлось. По вымощенной камнями набережной гордо шествовал сам король Мабумбы, довольный, как комп после перезагрузки.

Процессия ещё та. Спереди идут четверо телохранителей, распугивая всех одним своим видом. По бокам - слуги с опахалами. Сзади - ещё четвёрка охранников. Народ издали расступается, организуя правителю красную дорогу.

Рядом с ним семенит богато одетая и украшенная женщина, то ли супруга, то ли новая пассия, я как-то этот вопрос и не прояснила. Но это точно не многострадальная Фалита, одержимая навязчими состояниями в виде меня и Кощея. Естественно, после всего, что было, кто захочет, чтоб рядом находилась одержимая? Интересно, Петри хоть не велел ей голову отсечь, или на кол посадить? Надеюсь, что в стране смертная казнь отменена. Да и можно сообразить, что девушка ни в чем не виновна? Может, он её к экзорцистам отправил, изгонять злых духов? Или просто прогнал из дворца?

Во всяком случае, Петри безумно рад, что всё закончилось, и никто больше ничего от него не требует. Легче всего посчитать, что ничего и не было. И Ядрёная Баба пусть стоит, никого ж не трогает, никому не мешает. Если б я могла как-нибудь изобразить третий знак Зорро, может, он бы и задумался, а так... Радуется жизни. Аж тошно стало.

Я заворачивала над королём уже третий круг, как вдруг взыграли естественные потребности обожравшейся рыбой чайки. Ух, как вовремя! Я заложила неимоверный кульбит и оставила прямо на золоченой сандалии правителя четкий знак Зорро!

Король застыл на мгновение, переваривая информацию. Слуга бросился на колени, чтоб стереть с ноги правителя постыдное пятно, но тот резко развернулся и бросился назад, в направлении дворца с громкими криками:

- Третий знак!!! Ядрёная Баба!!! Потоп на носу!!!

Как я и планировала, дожидаться обещанного потопа никто не стал. Король быстро отдавал приказы. Гонцы на площадях уже зачитывали сообщение, что богиня Ядрёная Баба решила спуститься с просветительно-агитационной целью в пучины морские, тёмнокожие рабочие уже обматывали её сетью крепких морских канатов и расчищали дорогу к набережной, корабли уже подгоняли к берегу. Город вскипел, как вода в чайнике, все бегали, суетились, передавали друг другу сплетни и вымыслы.

Я с удовлетворением наблюдала с высоты полёта, как корабли тащат Ядрёную Бабу прямо в открытое море. Но правильно ли я поступила? Сообразит ли Кощей, что следует делать? А вдруг бомба стукнется об дно и рванёт раньше времени? Правда, Смотритель утверждал, что взорвать её можно только с помощью дистанционного управления, но страшно как-то...

И тут я увидела с высоты, как в воде Ядрёную Бабу окружает бесчисленное множество морских обитателей. Даже огромные акулы не охотились за более мелкой рыбой, а коллективно выполняли работу. Когда на кораблях перерезали удерживающие бывшего идола канаты, Бабу мягко подхватили и направили в пресловутую Марининскую впадину. Она последний раз качнула белой головой и скрылась в невообразимых глубинах навсегда. Когда сопровождавшие её обитатели глубин показались из впадины, начался процесс засыпания раритета песком и камнями. Длинные очереди носильщиков потянулись к впадине со всех сторон. Кто катил валуны по дну, кто волок за собой обломки затонувших кораблей, а кто просто проплывал над впадиной, высыпая изо рта принесённый песок и ил. Как я поняла, процесс будет долгий. Основное уже сделано, Ядрёная Баба заняла место в самой глубокой морской впадине. Кощеик всё сделал правильно. Но скоро он покинет тело царя Тома, и кто знает, что ударит в голову этому шизонутому? Доставать Бабу со дна Марининской впадины, я думаю, уже нереально, а вот работы по её засыпке может прекратить. Он, вроде бы, мне и обещал всё выполнить, но вначале требовал невесту найти. Эх, женить бы его, успокоился б малость. За мудрой женой из него, может, и неплохой правитель получился б. Только где ж ему такую дурочку найти, чтоб согласилась?

В раздумьях летала я вдоль набережной. Даже есть снова захотелось. Я с упоением стала высматривать добычу в прибрежной зоне, как вдруг на самом крайнем причале, где кораблей сейчас не было, увидела знакомую фигуру.

Ба! Фалита! А я всё тревожусь о её судьбе! Девушка медленно шла по причалу, волоча ногу за ногу. Сейчас она была в бедном холщевом платье, с растрёпанными косами, с красными опухшими от слёз глазами. В руках теребила маленький узелок и бубнила что-то себе под нос.

Я подлетела поближе и уселась на перила причала, чтоб послушать, о чем она говорит. Девушка подошла к самому краю и остановилась в нерешительности. Увидев сидевшую на бортике чайку, она начала изливать все свои горести по новой.

- Вот и ты на меня так смотришь, чайка! Ты тоже меня не любишь?

Я отрицательно помотала головой. Фалита заинтересовалась.

- Ты машешь "Нет, люблю!" или "Не люблю!", а? Никто меня не любит. Я так радовалась, что попала во дворец. Моей любви домогался сам король! Он, конечно, старый и противный, но он дал бы мне денег, подарил бы украшения. Я смогла б выйти замуж! Ты ведь меня понимаешь, чаечка?

Я кивнула.

- Но он меня выгнал из дворца! И я даже не могу понять, за что? Я ничего такого не делала! Мне только кажется, что я уснула и видела какой-то непонятный сон, а потом проснулась и сказала: "Я готова на всё, мой повелитель!" А он... а он выгнал меня в шею... Сказал, чтоб через пять минут ноги моей во дворце не было, иначе позовёт стражу и меня отправят в темницу! За что, чаечка?

Я переступила с ноги на ногу и пожала крыльями. Могла бы ей объяснить, но как? Нечеловекоговорящая я.

- Кому я теперь нужна? Надо мной все смеются... Даже родители выгнали из дому. Говорят, мы старались, тебе жизнь устраивали, а ты даже не смогла удержаться на такой пер...перс...перспективной работе... И куда мне теперь деваться?

Фалита разрыдалась во весь голос.

- Кто меня теперь замуж возьмёт? Мне даже жить негде! Есть нечего! Меня и на работу никто теперь не берёт! Все знают, что меня сам король выгнал!.. Только утопиться и осталось.

Фалита прижала к груди узелок и стала на самый край причала.

- А ты как считаешь, чаечка?

Вот дура девка. Я отрицательно замотала головой. Но тут... тут мой взгляд упал в воду и я увидела полные надежды глаза огромного осьминога.

Перо даю на отрывание, если это не Скварр, опять посланный на поиски невесты для помешанного на этом деле морского царя. Он не отрываясь глядел на девушку, явно, мечтая, чтоб она прыгнула или свалилась в воду. Ведь правитель согласен даже на утопленницу.

А ведь и для Фалиты это был бы неплохой вариант. Здесь для неё все двери закрыты, девушка в полном отчаянии, а там её ждут такие радужные перспективы... Шикарный дворец... Муж - настоящий король, долбанутый немного на голову, но... у каждого свои недостатки, и это ещё не самый страшный... Несметные сокровища... Слуги, готовые на всё... Почет, уважение, преклонение... Короче, все мечты девушки по первому разряду. А она, дурочка, стоит и думает. И я отчаянно закивала головой: "Да!Да!Да!"

Фалита испуганно переминалась с ноги на ногу. Никак не могла решиться на последний шаг.

Осьминог в отчаянии покачал головой и тяжело вздохнул. Представляю, король всех уже этой невестой достал. И вот прекрасная кандидатура, просто замечательная. И симпатичная к тому же. А она сейчас может развернуться и уйти.

Она ведь считает, что это конец! Но я-то знаю, что это для неё только начало! Прекрасное начало!

Я подмигнула безнадёжно вздыхающему осьминогу, сделала круг для разгона и врезала изо всех своих птичьих сил Фалите лапой под зад. Хрупкое равновесие нарушилось, девушка, вскрикнув, полетела с причала вниз, прижимая узелочек к груди. Скварр на радостях из воды выскочил, обхватил её всеми своими щупальцами, кроме одного, которым благодарно отсалютовал мне, и быстро скрылся в глубине. Я снова села на перила и довольно потёрла крыло о крыло. Так, судьбу двух несчастных в этом мире я уже устроила.

Здесь мне делать больше нечего. Знать бы, куда лететь дальше.

Я, вообще-то, не уверена, что всё сделала правильно. Бомба, наверное, и на такой глубине взорвётся. Если б опасность миновала, Смотритель уже вытащил бы меня назад, на Буаян. Но я надёюсь, что, во всяком случае, удар будет послабее, и мир не погибнет полностью. Хотя это всё мои надежды. Следует искать пульт управления, но я даже не представляю, где. И где мой Кощей? Не думаю, что до сих пор на морском дне. Насколько я понимаю, его ко мне притягивает. Раз я на суше, и он должен неподалёку объявиться. И я прогулочным лётом стала наматывать круги над городом, пытаясь догадаться, в каком виде может оказаться Бессмертный.

Моё внимание привлекла паника в южных окрестностях. Большой серый слон, груженный товарами, кружится на месте, подпрыгивает и дико вращает хоботом. Погонщик слетает с его спины, как тряпичная кукла. Товары рассыпаются, и взбешенное животное топчет их своими тумбами-ногами.

- Слон взбесился! Бешеный слон! - в ужасе кричат погонщики, разбегаясь в разные стороны.

Бешеный слон - это страшно. Он может натворить много бед. Обычно бешеных слонов стараются убить. А если это Кощей?

Слон вытоптал вокруг себя кусты и деревья, пока, наконец, полностью избавился от корзин на спине. Увидев подкрадывающихся к нему погонщиков с копьями наперевес, он бросился бежать, ломая всё на своём пути. Точно, Кощей!

Я припустила за ним, крича и ругаясь, но он не видел и не слышал меня. Я увеличила скорость и обогнала его. Люди отстали безнадёжно и оставили погоню. Я обогнала слона и полетела перед его головой спиной вперёд, пытаясь достучаться до его замутнённого сознания. Не так-то легко остановить слонячий галоп, зверь снижал скорость, но не так быстро, как мне хотелось бы. Затормозил он только тогда, когда я врезалась хвостом в случайно выросший на моём пути баобаб, и ссунулась по нём на прямо землю. Вот тут он увидел кольца на лапке, радостно растянул в улыбке губы и протрубил "Ту-ту, ту-ту-ту-ту!", в чем я разобрала констатацию факта "Это Неневеста!" "Да, дорогой, это я", - удовлётворённо крякнула я, собирая кружащиеся надо мной звёздочки. Слон взял меня хоботом, тряхнул, чтоб облегчить процесс, затем положил, распластавшуюся, на своё широкое плечо.

Долго шли мы так джунглями, радостные и счастливые хотя бы оттого, что вместе, крупный серый слон с белым пятном чайки на спине. А когда солнце стало играть в прятки с верхушками деревьев, и сумерки окутали окрестности, слон лёг между пальмами, нежно прижимая к себе хоботом хрупкую птицу. Так мы и уснули, довольные, хоть не могли сказать друг другу ни слова.

А утром испуганная чайка с криком взметнулась с серой туши слона, так и не поняв, как она здесь оказалась. Это была уже просто чайка, самая обычная морская чайка. Слон понял это, и из его почти человеческого глаза скатилась маленькая горькая слезинка.

Глава 11. Почти Дюймовочка

Я спала. Впервые в этом мире я спокойно и беззаботно спала. На надёжном плече Кощея, пусть даже он был в образе слона, мне было очень хорошо, пусть даже я была в образе офигевшей чайки. А последние события происходили с такой скоростью, что было от чего офигеть. Меня всё быстрее и быстрее перебрасывало в новые тела, я почти не успевала привыкнуть, адаптироваться. У меня не было времени для размышлений, я постоянно импровизировала. А чего стоит это нервное напряжение, когда не знаешь, в тело кого тебя забросит следующий раз? И кем будет Кощей? И где его искать?

После этих головокружительных приключений на мой хвост, так непривычно было лежать и не дёргаться нервно, никуда не спешить, не плыть, не лететь... Так бы лежала и лежала. Блаженные минуты покоя. Иногда сон выносил меня почти на поверхность, но я упорно не открывала глаза и снова опускалась в его сладко-тягучую глубину. Нет, не буду спешить вставать, посплю ещё...

Когда я проснулась в очередной раз, мне показалось, что я в колыбели. Едва заметное движение... Мягкая, обволакивающая тело, перина... Или это не перина? Какая странная эта... кровать... А этот сильнейший запах, откуда он? Как странно... Со всех сторон моё ложе закрывают тяжелые бархатные занавеси темно-вишневого цвета. Или не бархатные? Или не занавеси? С самого верха падает узенькая полоска слабого света. А занавеси такие упругие, они не отдёргиваются и не выпускают меня. Кто я? Где я?

Я опять одна, я опять не знаю, где Кощей. Как грустно...

И всё же унывать некогда, я должна выяснить, в кого подселилась теперь. Глаза постепенно привыкали к полумраку.

У меня снова есть руки, ноги... У меня снова человеческая форма! Ура! Как я соскучилась по нормальному человеческому телу! Я ощупывала себя, изучая. Лицо, длинные волосы, носик есть маленький, глазки - два, как положено, рот, зубки, не клыки. А всё время кажется, что будет какой-то подвох. А здесь? Фух, какое счастье, не мальчик. Вроде бы всё прилично, как положено... Даже одежда есть, тонкое, почти воздушное, короткое платьице. А это что такое? Это что ещё?

Я завертелась, пытаясь рассмотреть в тусклом свете, что это у меня такое сзади. Плащик, что ли? Я тряхнула плечами. Плащик распахнулся, и в разные стороны взмыли два голубоватых крыла, не как у стрекозы, и не как у бабочки, а как у мотылька. И кто же это я?

Однажды у меня уже были крылья. Но то были настоящие белые перьевые крылья, как у ангела. Они даже спасли мне жизнь. А эти были совершенно другие, тонкие, хрупкие, как мне показалось. Как можно пользоваться такими? А они настоящие? Кто я?

Я попробовала покопаться в голове существа, чьё тело взяла в аренду. Слабые обрывки мыслей метались, словно испуганные мошки. Я попыталась их поймать и прочесть.

Я - цветочный эльф. Точнее, эльфея. Принцесса, дочь эльфийского короля плантации горрандских тюльпанов.

Влипла. Опять маленькая, опять беспомощная. Да ещё и запертая в цветке. Ну какая из меня спасительница мира? Я вовсе даже не приближаюсь к чертовому пульту. Что-то неправильно в расчетах Смотрителя. Я не хочу погибать вместе с Аллией! Выпустите меня!!!

Я металась по внутренностям цветка, словно взбешенная тигрица. Слабые крылышки даже не пытались поднять меня в воздух. Я карабкалась по скользким стенам, скатываясь кулём вниз, обламывала ногти, пытаясь порвать упругие лепестки. В жизни, в прошлой жизни, в моей настоящей жизни мои ногти были такими, что нечаянно взмахнув рукой, я легко ранила попавшихся на пути. Подруга говорила, что с таким оружием можно спокойно гулять по самым бандитским районам города, потому что любой, попытавшийся напасть, останется, в лучшем случае, без обоих глаз, а в худшем - с распоротым животом и вывалившимися кишками. Не знаю, не приходилось. Я никогда не задумывалась, в каких криминогенных районах гуляю, и никогда ко мне не приставали, может, инстинктивно чувствовали потенциальную опасность? А может, и приставали, только я об этом не догадывалась. Потому что уличные знакомства обычно заканчивались обретением новых друзей или просто хороших знакомых.

Я клаустрофобией не страдаю, но в одиночестве долго не могу!

Я так скоро говорить совсем разучусь, то питонша, то гриф, то мураха бессловесная, то офигевшая чайка, то теперь говорить могу, так не с кем. Может, покричать? Может, услышит кто?

И я заорала, стуча кулачками в упрямые стены. К моему величайшему изумлению из горла вырвался не дикий отчаянный крик, а чудные мелодичные звуки:

- О, Кощей, мой избранник сизокрылый!

От тебя злая сеть меня сокрыла.

Обойди в этой жизни все преграды,

Обойди, и возьми меня в награду...

Обана! Что ж это такое? Я что, теперь говорить смогу только стихами, вернее, песнями?

Я попробовала вновь заговорить вслух, только прозой:

- Да, я - Неневеста, но здесь, теперь,

Я теперь эльфея. И где та дверь,

Чтоб назад вернуться в саму себя,

Своего Кощея любя...

Не получается...

А, ладно, и чего я переживаю? Голос-то какой восхитительный, у меня отродясь ничего подобного не наблюдалось. Хоть на "Фабрику звёзд" отправляйся. Да нет, куда там фабрике. Прямо на Евровидение. Вне конкурса, сразу за наградой. Да...

Хотя тяжело вот так вот петь всё время высокопарным слогом. Хорошо ещё, что думаю не стихами, а нормальным человеческим языком.

Измученная, уставшая и голодная упала я на дно упрямого цветка. Что же делать?

Нужно поспать, отдохнуть, затем собраться с мыслями и решить, что же делать дальше...

Проснувшись, я не спешила открывать глаза. В пограничном состоянии между сном и явью можно отыскать ответы на вопросы, которые мучают в реальности. Итак, как выбраться из этой ароматной тюрьмы, я не знаю. Никто не приходит на мой зов, никто не отзывается на мой стук, я не могу справиться с этими упругими лепестками-стенами и выбраться сама. Мне необходим союзник, но извне он не приходит. Что ж, значит, буду искать союзника внутри. Где-то внутри меня находится настоящая эльфийская принцесса, запуганная и несчастная, нужно дать ей побольше свободы. Моё полусонное сознание было мягким и податливым. Я расслабилась ещё сильнее и прислушалась к себе. Темнота и тишина...

Вдруг мне показались глаза в тёмном углу. Я их не видела, я их ощущала. Я ощутила присутствие кого-то светлого и испуганного.

"Иди сюда", - позвала я мысленно.

Существо шевельнулось и чуть осмелело.

"Ты кто?" - услышала я тихий голос в своей голове.

"Я - Неневеста Кощеева. Ты меня не бойся. Я случайно попала в твоё тело. Извини".

"Извиню. Но что же мне делать?"

"Я в твоём теле, как в тюрьме, мне нужно выбираться отсюда".

"Так уходи".

"Я не могу. Попробуй вытолкнуть меня".

Я ощутила лёгкое надавливание, но такие робкие попытки не могли выпихнуть меня из тела эльфийской принцессы.

"У меня не получается", - вздохнул в голове нежный голос.

"Тогда будем выбираться вместе. Как выйти из этого треклятого цветка?"

"Никак".

"То есть?"

"Я, то есть, мы не сможем выйти из горрандского тюльпана ровно месяц, точнее, уже месяц без одного дня".

Слова принцессы ввели меня в лёгкий, точнее, в тяжелый шок. Месяц! Плюс то время, которое я уже провела на Аллии. Что же у меня останется?! Я провалила миссию! Это конец! Нет-нет, я не должна сдаваться до последней минуты. Я ж Неневеста Кащеева!

"А ну-ка, давай, рассказывай всё с самого начала, - предложила я своей сожительнице, - а потом будем думать".

Принцесса начала свой рассказ вслух, и волшебные звуки заполнили своды тюльпана.

- Я не просто эльфея, я - дочь короля.

Для меня все цветами покрыты поля.

И сама я однажды в цветке родилась,

И в тюльпанах горранских наигралась я всласть...

"Это всё прекрасно, - перебила я её мысленно, - но так будет долго и не очень понятно. Давай, лучше, рассказывай про себя".

"Ага, хорошо, - согласилась принцесса. - Меня зовут Аль Уль Дьюмова..."

"Хватит, хватит, - перебила я её, чувствуя, что сейчас начнётся длительное перечисление многочисленных имён эльфийской принцессы. - Я поняла, твоё имя знатное и очень красивое, но, учитывая то, как мы сейчас близки, думаю, имею право называть тебя покороче, например, Дью, Дьюма. Да ты же - настоящая Дьюмовочка, - рассмеялась я, вспомнив известную сказку из моего родного мира, сказку о Дюймовочке. - Знала я одну похожую эльфею с очень похожим именем".

"Пусть будет Дьюмовочка, - согласилась принцесса. - Очень мило. Продолжу рассказ. Мой отец - король эльфов плантации горрандских тюльпанов Поль Хель... ладно, не буду полностью говорить его имя, так как оно ещё длиннее, чем моё. Я - его дочь, его единственная дочь, так как у нас, эльфов, может быть только один ребёнок. И он во мне души не чает".

"Что ж ты такое умудрилась натворить, что папаша тебя засадил в эту темницу?" - не выдержала я.

"Ничего я не натворила. Просто вхожу в пору своего совершеннолетия".

"Это как?"

"Когда мы маленькие, живём в цветах, летать мы не умеем, а в гости друг к другу попадаем, используя наших коныков-кузнечиков. Когда мы взрослеем, юным эльфам подыскивают только появившийся бутончик тюльпана и помещают внутрь. Ровно месяц растёт бутон, пока не раскроется прекрасным цветком. Ровно месяц находится эльф или эльфея в нём, проходя инициацию и превращаясь из ребёнка во взрослого. Только так могут развиться наши крылья. Только в цветке мы обретаем способность летать. Когда тюльпан раскроется, эльф вылетает из него и начинает взрослую жизнь, то есть, выходит замуж или женится".

"Значит, ты не знаешь, как выйти из цветка?"

"Пока он не раскроется сам, никак".

"О! Но что же делать?!"

"Ждать".

"Нет, Дью, ты не понимаешь, ждать я не могу!"

Могу - не могу, а придётся.

"Что же я, мы, будем хавать целый месяц? Нам ведь будут приносить еду? И мы сможем сбежать!"

Я почувствовала в голове смех.

"Никто не сможет проникнуть сюда, пока цветок сам не раскроется. Попасть внутрь можно было только в первые дни зарождения бутона. Теперь лепестки сомкнулись, и мы останемся в нём до конца".

"Вот обрадовала".

"А питаться я, мы, будем пыльцой, как все эльфы".

Так и пришлось мне остаться в теле юной эльфеи. Научилась я есть терпковато-сладковатую пыльцу, образующуюся на развивающихся тычинках тюльпана и пить росу, скапливающуюся на дне. Под руководством Дьюмы тренировала я нежные мотыльковые крылья. С каждым днём они становились всё крепче и длиннее. Я постепенно научилась приподниматься в воздух. Сначала на несколько мгновений, затем всё дольше и всё выше. Принцесса по-детски радовалась этим успехам.

А ещё мы вели с ней длинные беседы, ведь делать целый месяц было совершенно нечего. Я привыкла делить с ней одно тело, она не мешала мне, а я - ей. Короче, образовался у нас некий симбиоз. Она оказалась искренней и приветливой, вскоре принцесса стала для меня настоящей подругой. А, находясь в её теле столь длительное время, я чувствовала её своей частью.

Я рассказала Дьюмовочке о своей тайной миссии, и она горячо поддержала меня, обещав помочь, чем только может. Только вот чем она могла бы помочь, ни я, ни она не знали. В любой момент я могу покинуть её тело, и мы не увидимся больше никогда. Я ждала этого момента, но он всё не наступал. Я не понимала, почему. Ведь последнее время мои переходы из тела в тело всё ускорялись, почему же я вдруг застряла в этом маленьком теле, деля его с эльфийской принцессой? И где Кощей? Он ведь должен быть где-то рядом. Может быть, он и был где-то рядом, только не мог догадаться, что я - пленница горрандского тюльпана. Так или иначе, на целый месяц я оказалась в компании Дью, ведя жизнь настолько непривычно размеренную и спокойную, что после сумасшедших последних дней я с трудом к ней приспосабливалась. Если бы не эльфея, я бы не выдержала одиночества. А так я напоминала обычную пациентку психиатрической лечебницы с ярко выраженным синдромом раздвоения личности, так как вела сама с собой беседы, особенно это было заметно, когда эти беседы я вела вслух, распевая арии. Хорошо, что заметить это было некому.

"Дью, ты говорила, что после выхода из цветка эльфы женятся, а эльфеи выходят замуж. Это обязательно?"

"Естественно, дорогая Неневеста, так было всегда".

"Значит, у тебя уже есть жених?"

"Да, есть, но я его ещё не видела. Это принц маковых эльфов Сльо День Вилли... Короче, Сльо. Он даёт за меня отцу отличную поляну махровых маков. Всё уже договорено. Как только я пройду этап взросления, меня ждёт знакомство с женихом и свадьба".

"Странные порядки. Разве вас не могли познакомить до того?"

"До того я была ребёнком".

"А вдруг жених тебе не понравится? Ты ведь сможешь отказаться?"

"Нет, что ты, Неневеста, это ведь вопрос политический и экономический. Да и принято в нашем мире слушаться родителей безоговорочно. Но я думаю, что он мне понравится".

"С чего это у тебя такая уверенность, Дьюма?"

"Я никому не рассказывала, Неневеста, но во снах ко мне иногда приходит принц и мы... мы проводим с ним время. Он такой красивый! Высокий, на две головы выше наших эльфов, представляешь? Волосы черные, как крылья жука-оленя, челочка вот так вот, - моя, то есть наша, рука черкнула по лицу, показывая, какая у ночного визитёра челка, - глазищи огромные, круглые и чёрные. И он всегда улыбается..."

Короче, из описания Дью передо мной предстал портрет Киркорова во всей красе, каким он появился перед влюбленными зрителями на "Вечернем квартале" при встрече Нового, 2009, года. А когда я напела принцессе его последнюю (на время моего пребывания в родном мире) песенку "Галки", она чуть с ума не сошла от счастья, утверждая, что хоть и не слышала её из уст своего избранника, но она полностью в его стиле.

И мы часто распевали после этого хоть голосом и сольно, но в мыслях хором:

Галки! Птицы, как люди,

Видят солнце на блюде.

Жалко, что я не галка, летали б везде!

Галки - гордые птицы,

К стае им не прибиться,

Жалко, что я не галка, летали б везде!

"А ты уверена, Дью, что принц из сна - это твой жених?"

"А кто же ещё? Правда, во сне он называет себя по-другому: принц Филь..."

"Вот то-то и оно. Филь на Сльо никак не похоже".

"Ты хочешь сказать, дорогая Неневеста, что это только сны, а не реальный эльф?"

"Да нет, Дьюма, это не простые сны, только не думаю, что сказочный принц и твой жених - один и тот же эльф".

"Но я люблю его, Неневеста! И он любит меня, я это знаю. Когда он приходит ко мне во сне... Ах, знала бы ты, как он меня любит..."

И я узнала. Однажды онпришел, когда я соседствовала с юной эльфеей в её теле. О, это был чудесный сон!

Так проходил день за днём. О наступлении дня мы узнавали, когда лепестки тюльпана начинали просвечивать всё больше и больше, окрашивая пространство мягким рубиновым светом. К обеду становилось всё светлее, а к вечеру снова сгущались сумерки, медленно гасло рубиновое свечение и мы засыпали в уютной колыбели цветка. Я уже давно потеряла счет дням и ночам. Тюльпан рос, наша тюрьма расширялась, открывая всё больше пространства для полётов. Я прыгала по упругой сердцевине всё выше и выше, часто махая слабыми тонкими крылышками, и всё дольше задерживалась в воздухе, это был ещё не полёт, но очень близкое к нему состояние.

Это был самый длинный месяц в моей жизни. Никогда ещё не доводилось мне так долго находиться на одном месте и не иметь возможности ничего изменить в своей судьбе. Я заметила, что общение с принцессой делает меня всё мягче и уступчивей. Я уже даже смирилась с мыслью, что не успею найти чертов пульт и спасти Аллию, что это наши последние дни, и даже Кощея не будет рядом, когда придёт конец света. Странная обреченность висела в воздухе и наполняла наши с Дью беседы неземной тоской и значимостью. Мы говорили о вечности, о любви, о красоте, о многовариантности миров...

Она же, напротив, чем дольше сожительствовала со мной в одном теле, тем становилась смелей и раскованней.

Однажды утром меня разбудил взволнованный голос в голове:

"Неневеста, проснись, я сочинила песню о своей любви!"

И из-за этого стоило меня будить? - возмутилась бы я раньше. Но сейчас я стала достаточно терпимой, чтоб спокойно ответить:

"Так спой мне её скорее, милая Дью!"

Эльфея прокашляла наше общее горло и запела красивым нежным сильным голосом, к которому я никак не могла привыкнуть:

Во сне

Встречаюсь с тобою,

Тебе

Все тайны открою,

Что ты -

Единственная моя любовь.

Прости,

Всё кажется важным,

Приди

В реале однажды,

Взлетим -

Пусть солнце венчает меня с тобой.

Какое-то время мы просто молчали, наслаждаясь услышанным.

"Клёво, Дьюма, если бы он мог услышать тебя, то прошёл бы сквозь все расстояния и преграды, только б найти тебя".

"Думаю, что увижу его уже сегодня", - почувствовала я в груди разлившееся тепло.

"Сегодня?"

"Попробуй, - эльфея зачерпнула ладонями из сердцевины цветка немного вязковатой жидкости. - Появился нектар, значит, тюльпан вот-вот раскроет свои объятья".

Я слизнула ароматное сладковатое вещество с ладоней.

"Да-а-а, никогда не пробовала ничего подобного. Вот она - пища богов!"

Внезапно узкая щель над головой начала расширяться, открывая клок лазурного чистого неба, яркий свет восходящего солнца ударил в глаза, привыкшие к полумраку.

"Начинается", - дрожащая от волнения мысль Дьюмовочки заставила меня напрячься.

А вишнёвые своды всё раздвигались, приковывая к себе мой взгляд.

"Летим", - мысленно подтолкнула меня эльфея. Я взмахнула голубоватыми, сразу заискрившимися на солнце крылышками и медленно поднялась вверх, к выходу, к солнцу, к свободе.

Взлетев над своей бывшей темницей, я застыла, порхая в воздухе, пораженная открывшимся передо мной видом. Огромная плантация была сплошь покрыта крупными красивыми горрандскими тюльпанами всёх тонов и расцветок от чисто белого до тёмно-бордового. Причём, росли они не в случайном порядке, и не отдельными грядками, а причудливо перемешиваясь и создавая невообразимые по красоте узоры. Наш тюльпан окружала яркая толпа эльфов и эльфей, зависших в серебрящемся воздухе и встречающих меня, жмурящуюся в лучах восходящего солнца, радостными криками и аплодисментами. Ба, да здесь намечается нехилая тусовка! Вдохнув свежего воздуха, я, кажется, начала понемногу оживать. Только крылья мои вдруг ослабели, словно подломились ноги, и я стала, медленно кружа, спускаться вниз.

Меня тут же подхватили под локти две сияющие эльфеи и потащили по направлению к красивому белому тюльпану.

"Не волнуйся, так всегда бывает, - успокоила меня Дьюма. - Скоро мы придём в себя и сможем свободно порхать над плантацией. А сейчас нам нужно достойно встретиться с родителями".

Я осмотрелась и увидела, что кроме меня в центре белого тюльпана стоят несколько шикарно разодетых эльфов и эльфей. Одна из них, в сверкающей тонкими иголочками короне, сделала шаг навстречу мне:

- О, девочка уставшая моя!

Неужто тебя взрослой вижу я?

Я шагнула к ней, и она мягко прижала меня к блестящему банту на плече, скромно поцеловав в лобик.

- О, матушка! О, королева-мать!

Как рада я вас в этот день встречать! - ответила певуче Дьюмовочка.

Какая-то чересчур спокойная встреча, неестественно, - решила я. Ведь это родители Дью и не видели родную дочь целый месяц. Да люди ж засмеют!

А тут и немолодой эльф, тоже в короне, протянул мне руки:

- О, дочь моя, прошла ты этот путь!

Ты - взрослая, о горестях забудь!

- О, милостивейший король-отец!

Мы с вами повстречались наконец! - таким же высокопарным слогом ответствовала принцесса.

Тут я решила исправить ситуацию и крепко, по-русски, обняла папашу захватом "правая рука снизу, левая - через плечо", а затем "левая рука снизу, правая - через плечо", и громко чмокнула его в одну, а потом и в другую щеку.

Оркестр сверчков вдруг как-то растерянно замолк, а все присутствующие уставились на меня, как на какую-то диковинку.

- А чё такого? Мы ж - одна семья!

И месяц не видала всех их я! - ответствовала я на молчание присутствующих.

"Ты что делаешь? - зашипела в голове Дью. - Есть же определенные правила, нормы, этикет! Слушай, а давай пока не высовывайся со своими привычками, ладно?"

"Да ладно", - так же мысленно ответила я.

"Меня вот что беспокоит, - продолжила принцесса, оглядываясь, - почему я не вижу своего жениха?"

В это время папаша очнулся от шока и, прокашлявшись, продолжил торжественную церемонию возвращения дочери:

- Аль Уль Дьюмова Вью Линь Фью...

- О, папенька! Давайте просто - Дью, - нетерпеливо перебила его принцесса, отвыкшая от длительного перечисления всех своих имён.

В тюльпане опять повисла мёртвая тишина.

- Что ж, хорошо, ты, может, и права,

Все имена - слова, слова, слова... - продолжил, наконец, король эльфов, -

Но главное сейчас - твоя рука.

Позволь-ка мне представить жениха.

И он указал на тощего даже по эльфийским меркам эльфа в красном наряде с серебряными перевязями, серебряным обручем на голове и в туфлях с серебряными пряжками. Кроме одежды он ничем больше из группы придворных не выделялся. Внешность была больше чем серенькая, кожа больного пепельного оттенка, жидкие светлые волосики и большие затуманенные глаза. Я видела такие у нас, на Земле.

- Вот он, великий, славный принц Сльо День

Виллион Первый Сленьор Дерьо Сень

Ольюн Сильдовер Ань Луань. А впрочем,

Он - принц махровых маков. Так короче, - представил будущего тестя папаша.

"Это не он! - в ужасе шепнула мне Дью. - Это не мой принц Филь!"

Глава 12. Пить меньше надо!

"Это не он! - в ужасе зашептала в моей голове Дью. - Не он! Не он! Не он! Это не мой принц Филь!"

Сльо скользнул отсуствующим взглядом по принцессе, то есть, по мне, склонился в поклоне и снова углубился куда-то очень глубоко в себя. Ой, сдаётся мне, что кроме махровых маков в его владениях встречается и небезызвестный мак опиумный.

Король взял его за руку, а другой рукой потянулся к дочери:

- Я в этот праздник, в этот славный день

Соединить желаю вас теперь...

Принцесса тут взяла тело под свой полный контроль и выдернула свою ладонь из руки не ожидавшего подвоха отца:

- О, нет! Я вам, отец, отвечу так:

Мне не по вкусу будет этот брак!

Жених удивлённо попытался сконцентрироваться на ускользающей невесте, а гости недоумённо зашушукались за спинами королевской четы.

Король в гневе пошёл пятнами, но постарался не показывать своего раздражения на людях, то есть, на эльфах, и поспешил замять ситуацию:

- Пусть отдохнёт. Придёт в себя, небось.

Дью сложно испытание далось.

Принцесса крутанулась на пятке и взмыла, не придерживаясь никакого этикета, в воздух, завернув вираж в направлении нашего тюльпана. Две эльфеи пытались проводить её, но Дьюмова шикнула на них и демонстративно улеглась на дне цветка.

Она дала волю своим мыслям, да так, что мне пришлось лишь с удивлением наблюдать за экспрессией ранее такой спокойной и уравновешенной принцессы.

"Ну ты представляешь, Неневеста! Какая непруха! Какое западло! Вместо моего сказочного принца они подсовывают мне вот это мачо!" - ввернула она позаимствованные из разговоров со мной словечки.

"Чмо, а не мачо", - поправила я расстроенную подругу.

"Вот-вот! Я и говорю! А где же мой дорогой любимый Филь? В каких заветных краях искать мне его?"

"Ты собираешься ослушаться своего отца?" - скромно поинтересовалась я.

"Я!.. Я!.. Я просто не собираюсь выходить замуж вот за это недоразумение!"

"Но ты сама говорила, Дью, что юные эльфы обязаны слушаться родителей!"

"А не пополам ли мне, сейчас, в двух шагах от конца света? - забодала меня своей железной логикой принцесса. - Дайте уж дожить оставшиеся дни так, как я сама этого хочу!"

Я даже не нашла, что ответить на этот взрыв эмоций.

"А ты что, Неневеста, предлагаешь мне провести последние дни жизни в объятиях этого мачо?" - удивлённо спросила эльфея.

"Чмо, - снова поправила я её. - Нет, я тебе такой судьбы не желаю, тем более, что знаю я таких... И что же ты собираешься делать?"

"Бежать! Я, конечно, никогда не вылетала за пределы плантации, но ты ведь где только не бывала, ты поможешь мне".

Естественно, где Маша не бывала, но разница в том, что раньше я путешествовала в своём собственном горячо любимом теле или, хотя бы в теле существа другого, но достаточно сильного и ловкого, чтобы обеспечить себе безопасность. Но теперь мне предлагают опасное предприятие в облике крошечной хрупкой эльфийской принцессы, едва вступившей в пору взросления. Но, с другой стороны, какая разница, если осталось всего несколько дней?

Как я вижу, ощущение близкой и неизбежной смерти людей и эльфов раскрепощает полностью.

"И как ты намереваешься осуществить побег, Дью?" - поинтересовалась я.

"А вот этот вопрос надо обдумать".

Только обдумать нам не дали. Сначала заявилась мамаша Дьюмовочки, терзающаяся нестабильным психическим состоянием доченьки. Её бесконечную поучительную арию невозможно было не то что повторить, но и просто прослушать.

Не успела она улететь, как её место занял король-отец. Его тенор долго звучал, отбиваясь эхом от стенок-лепестков, принцесса даже начала зевать, но, под моим чутким руководством только кивала, не влазя в его монолог, иначе, превратившись в диалог, он грозил бы затянуться ещё в несколько раз дольше.

Когда царственный папа тоже покинул помещение, принцесса только успела вздохнуть облегченно, как в наш тюльпан ввалился сам жених. Он фамильярно обхватил меня за плечи, приблизившись максимально, и запел, словно в опере:

- О, дайте, дайте мне награду

За то, что месяц ждал я вас.

Мне больше ничего не надо,

Уже кружится голова.

Моя прекрасная принцесса,

Позвольте вас облобызать,

И нет другого интереса,

Как вам любовь свою отдать!

И он потянулся губами, чтоб "облобызать" свою избранницу.

- Уйдите, принц махровых маков,

Ведь вы герой, увы, не мой.

Я не хочу такого брака,

Где не присутствует любовь, - вежливо ответила Дью и отвернулась.

Не понравился такой расклад приезжему принцу.

- Ты просто недотрога!

А ну-ка, подойди!

А я совсем немного

Прижмусь к твоей груди.

- Отстаньте, пошлый циник!

А ну-ка, прочь пошел! - оттолкнула его принцесса. Я даже не вмешивалась, она и сама неплохо справляется.

А горе-принц уже протягивал коробочку, не иначе, как с маковой наркотой:

- Принцесса, оцените!

И будет хорошо!

Дьюма попыталась дать нахалу пощечину, но он ухватил наше с ней тело за руки и прижал к стене-лепестку, мокрыми противными губами шаря по щеке в поисках рта. Вмешаться я так и не успела. Эльфея вдруг прозой гаркнула:

- Да пошел ты, урод! - и врезала ему коленкой в пах.

Принц взвыл тонким голосом и пулей покинул наш цветок.

"Молодчинка, Дью! Моя школа!"

Но ответить эльфея не успела, как показались новые посетители. Навестить её решили подружки, которые тоже только-только прошли инициацию и научились летать. Так как разговаривали они, как все эльфы, песнями и все сразу, то в этой какофонии разобрать вообще ничего не было возможно.

С трудом выпроводив болтливых подружек, Дью была вынуждена принять ещё пару дядюшек и штук пять тётушек, которые просто обязаны проведать свою любимую племянницу, вылетевшую во взрослую жизнь.

"У тебя ещё много родственников, Дьюми?" - не выдержала пытки я.

"Достаточно, чтобы скрасить последние дни нашей жизни", - подтвердила эльфея.

Я тихо взвыла.

"У вас есть письменность?" - наконец возникла в моей голове спасительная идея.

"Есть, конечно".

"Тогда бери и пиши!"

Эльфея сломала высокую тычинку с черной верхушкой, вылетела за цветок и написала на лепестке: "Принцесса отдыхает. Не мешать!"

Только после этого мы облегченно вздохнули, упав на дно тюльпана ничком. Отдыхать приходилось только на животе, чтоб не помять нежные крылья.

"Знаешь, Дью, сегодня я уже не в состоянии организовывать побег", - устало сообщила я подруге.

"Завтра, Неневеста, всё завтра..."

Вечерело. Мы с эльфеей отключились мгновенно и до самого утра.

А с первыми лучами солнца начали собираться в дорогу.

"Выбраться через верх мы не сможем, нас там сразу засекут, - констатировала факт принцесса. - Что же делать?"

"Если нельзя через верх, будем выбираться через низ".

"Это как? Мы спустимся туда?! - выглянула ельфея в щель между лепестками. - Но каким образом? Стебель тюльпана такой гладкий..."

"А вот таким!" - я макнула ладошки в сладкий нектар и, проскользнув между лепестками, полезла по стеблю, как по столбу, обхватив коленями и держась за него липкими руками. Нектар надёжно удерживал контакт между ладошками и гладким стеблем, мне даже с трудом удавалось их отрывать. Вскоре я уже спрыгнула на землю.

"Вот и всё, а ты боялась! Это было не так и сложно, - я вымыла руки в утренней росе, скопившейся на упавшем листке. - Только идти пешком через этот лес..." - покачала я головой, разглядывая уходящие к небу стебли тюльпанов, похожие на стволы дивных деревьев.

"А пешком и не придётся, я могу призвать коныка-кузнечика", - эльфея засвистела тоненько и вскоре откуда-то сверху словно свалился и застыл перед нами, как лист перед травой, крупный бурый экземпляр, действительно, головой слегка напоминающий лошадь.

Дьюмовочка чмокнула губами, и кузнечик приблизился, подставляя спину своим неожиданным наездницам. Знакомым движением она вскочила на длинноногое насекомое и пришпорила его. Конык взлетел в затяжном прыжке, выпустив воздушные крылышки и ловко лавируя между стеблями тюльпанов. У меня дух захватило, у самой меня никогда не получилось бы удержаться на этом прыгуне. Зато принцесса отлично им управляла, и я предоставила ей полную свободу.

"А у тебя очень хорошо получается, - одобрила я Дью. - А что ты ещё умеешь, как эльфея?"

"Почти ничего, - вздохнула моя подруга. - С коныками мы учимся общаться с детства. Могу светлячков вызвать. Могу невидимой казаться. Не для эльфов, конечно, но для других живых существ. Только для этого нужно находиться в хорошей форме. Чем больше устаёт эльф, тем трудней ему поддерживать невидимость. А с повреждёнными крылышками это вообще не возможно. Так что береги крылья".

Я и плюнуть не успела, как мы уже оставили позади тюльпановый лес. Впереди был лес самый настоящий, отделённый от горрандской плантации небольшим (по человеческой мерке) лугом. Конык бойко скакал вперёд.

"Мы куда? - спросила я эльфею. - Искать твоего принца?"

"А где его искать? Да и времени до конца света осталось мало. Может, лучше поищем этот твой пульт?" - отозвалась Дью.

"А где его искать? - ответила я её же словами. - Тогда просто скачем вперёд, куда глаза глядят".

Дух захватывало от высоты и скорости, мне стало так весело, словно я мчусь скоростной трассой на байке, и я заорала:

- Йо-хо-хо! И бутылка рома!

"А у меня есть бутылка!" - живо подключилась к моему настроению эльфея и выудила невесть откуда пузатый пузырёк. И когда она успела его прихватить?

"Это что?"

"Подкисший нектар! До замужества его пить не разрешают, я сама ещё не пробовала!"

И мы попробовали. Напиток был сладкий, но хмельной запах сразу ударил в нос. Наверное, слабоалкоголка. Бутылочка быстро закончилась и под торжествующее "Йо-хо-хо!" полетела в траву. А за рулём пить нельзя-а! Мы столкнулись на лету с кем-то, пролетающим по траектории, перпендикулярной нашей, и я скатилась со спины своего скакуна прямо на землю. Попыталась подняться. Ноги не слушались, голова кружилась. Ого! Кажется, это была не слабоалкоголка. Усилием воли сфокусировав зрение, я с удивлением разглядела огромное чудище, смачно пожирающее нашего доброго коныка. Остатки лапок быстро исчезали в его пасти.

"Что со мной? - простонала эльфея. - Почему мне так?.."

"Это всё твой нектар".

"А это кто?"

"Это? А это обыкновенный ёжик, - объяснила я, вглядываясь в чудище, дожевывающее наше транспортное средство. - Очень милый и безопасный зверёк. С точки зрения человека".

"А с точки зрения эльфов?"

"С точки зрения эльфов это большой всеядный зверь".

В подтверждение моих слов ёж облизнулся и хрюкнул, глядя в нашу сторону. А потом рванул со всей скоростью за закуской.

"Летим!" - крикнула я, взмывая ввысь. Ёж разочарованно посмотрел нам вслед, а я, пошатываясь на лету, двинулась в сторону леса. Что ж так крыльями махать туго, а?

"Неневеста, справа!" - вывел меня из концентрации на причинах слабой координации движений внутренний голос Дьюмовочки. И очень вовремя. Справа на нас пикировала желтогрудая длинноклювая иволга, или её местный аналог. Насекомоядная! Я ничего больше не придумала, как камнем рухнуть в траву и забиться под сухой листочек. Хорошо, что с эльфеей можно было разговаривать мысленно и не привлекать внимание всяких летающих.

"Дью! Ты почему нас не сделала невидимыми?"

"Не получается, - всхлипнула принцесса. - Не пойму, почему не получается".

"Пить меньше надо", - догадалась я и осторожно выглянула из-под листочка.

Иволга угрюмо заложила вираж и начала набирать высоту. Зато сзади послышалось сопение приближающегося ежа, да он же нас просто вынюхивает! Побег для маленькой беззащитной цветочной эльфеи оказался весьма и весьма экстремальным времяпрепровождением. Сопение ежа становилось всё громче и отчетливей.

"Надо до леса добраться, там будет легче спрятаться", - я вылетела, если можно так выразиться, прихрамывая, оказывается, при падении повредила крыло. Сразу же сзади вырисовались две птахи.

"Да что ж это такое?! Эльфов так любят разные хищники, что я удивляюсь, как до сих пор вас всех прямо с тюльпанов не посклёвывали!"

"На плантации нас никто не тронет. И вообще, когда эльфов много, они создают своей аурой общее защитное поле, тогда никто и близко не подойдёт, ни зверь, ни человек".

"Но пока что к нам подходят, точнее, подлетают... Ой!.."

Я прибавила скорость и успела в последний момент забиться под кору ближайшего дерева. Клюв птахи щелкнул около самой расщелины. Пролетели. Теперь можно и отдышаться. Птахи покружили и двинулись дальше в поисках хавчика.

"Расслабься, подруга! Здесь безопасно!"

Только расслабиться не удалось. На корявый ствол с шумом опустился кто-то большой и обдал сквозняком от удара мощных крыльев. Куски коры, сбитые когтистыми лапами, посыпались вниз. Я одним глазком выглянула из своего убежища. Мама! Дятел! За что?! Больше я и подумать ничего не успела. Острый клюв с силой вонзился почти рядом со мной. Спасите!!! Не дожидаясь следующего удара, я вывалилась из-под коры, ещё успев увидеть, как опускается сверху огромное долото. Даже крылья расправить не успела. Зато заметила, как развернулись улетающие птахи и рванули назад, ко вновь появившейся добыче. А внизу, под деревом, с надеждой смотрел, задрав голову, добрый всеядный ёжик.

По-мо-ги-те!!!

Глава 13. Брачный контракт

Дятел удивлённо смотрел на меня, стремительно падающую вниз, птахи приближались, ёжик внизу удовлетворённо крякнул, кажется, он всё-таки будет первым.

По-мо-ги-те!!!

Вдруг меня накрыл словно огромный невидимый зонт. Я хлопнулась на землю, помяв и второе крыло, но ёж продолжал смотреть вверх, словно и не видел меня. Птахи разочарованно улетали. Дятел уже занялся своим деревом, выдалбливая из-под коры не успевшую ретироваться живность.

"Эльфы", - шепнула в голове эльфея, и я вдруг увидела с десяток изящных всадников на кузнечиках, с острыми пиками в руках.

Честное слово, я даже обрадовалась, что нас так вовремя отыскали, и с удовольствием отдалась в надёжные руки папиных воинов, быстро переправивших меня во всё тот же горрандский тюльпан. К счастью, разборок не последовало, и меня с моей второй половинкой оставили в покое, только эльфы на кузнечиках так и кружили над цветком, охраняя наследную принцессу.

"Ну, что, погуляли?" - мысленно обратилась я к подруге.

"Сбежали, называется, - отозвалась она. - Что же теперь делать? Я за это мачо не пойду!"

"Не мачо, а чмо", - упрямо поправила я её.

"Неневеста, помоги мне! Придумай хоть что-нибудь!"

"Завтра, Дью, завтра, утро вечера мудренее".

"Сколько там до конца света осталось?" - помолчав немного, спросила принцесса.

"По моим приблизительным подсчетам, около недели, - непонимающе ответила я. - А что?"

"Мне б до конца света продержаться. Отложить свадьбу нужно. Придумай что-нибудь, Неневеста!"

Утро встретило нас тяжёлым похмельем и, как следствие, отвратительным настроением. Да, не пьют божественный нектар бутылками. Пусть даже и на двоих сообразили, но тело-то у нас одно. Дьюма страдала ещё больше, для неё ведь похмелье вообще было впервые. Рассольчику б...

Нам не дали не только рассольчику, но и возможности прийти в себя тоже. Эльф-посланник передал приказ короля прибыть немедленно в белый горрандский тюльпан. В сопровождении отряда вооруженных эльфов я опустилась внутрь королевского цветка. Здесь уже ждали мои теперешние папаша и мамаша, куча придворных и принц махровых маков, как же без принца? А я, сдуру, понадеялась, что он после вчерашнего вернулся к своим макам. Сльо был разодет ещё богаче, чем намедни, надут, как индюк перед Рождеством и почти смертельно обижен. Но, как я догадалась, отступать не собирался. Наверное, из принципа.

Я демонстративно отряхнула новое платье, предоставленное мне для приёма, и уставилась на королевскую чету. Первая разговор не начну. А впрочем, почему я? Чьи родители? Вот пусть Дью и разговаривает.

Папаша прокашлялся и запел:

- Дочь непокорная моя,

Теперь построже буду я.

Сегодня же я дочь свою

Женою принцу отдаю.

- Не пойду я за это чмо! - вдруг громко и совершенно не в рифму сказала принцесса. И, надо же, правильно сказала.

Все ахнули. Принц взвился, как юла.

- Карету мне, карету! - закричал он, и над белым тюльпаном тут же возникла самая настоящая золоченная изящная карета, запряженная шестёркой мохнатых трутней и управляемая возницей. А неплохой в их маковом королевстве транспорт!

Мой жених влетел в свою карету, хлопнув дверцей, возница хлестнул трутней плетью, и всё исчезло с поля зрения. Я опустила глаза. Гневный взгляд отца не обещал мне ничего хорошего. Я невинно поморгала длинными эльфийскими ресницами. Но ничего хорошего, и нехорошего тоже, король мне сказать не успел. Карета вернулась, и маковый принц спустился туда же, откуда так поспешно ретировался. Он упёрся руками в бока и противным фальцетом заговорил. Обана, он тоже больше не поёт?

- Раз горрандская принцесса отказывается от чести быть моей женой, я объявляю войну! А вы знаете, сколько у меня боевых шмелей и что это значит для вас!

- Ты мне не грози, молокосос! - также прозой ответил король. - Но мои боевые кузнечики тоже не подарок, когда начинают отгрызать в пылу боя головы противнику!

- А у меня...

Вот только войны между эльфами в последние дни перед концом света мне и не хватало. Нет, нужно это остановить!

- Я согласна, - произнесла я с ледяным спокойствием.

"Ты что, с ума сошла?! - запаниковала в моей голове подруга. - Я не буду...".

- Я согласна, - повторила я, и меня, наконец-то, услышали.

Все уставились на меня, а у макового принца даже челюсть отвисла.

- Только составим сначала брачный контракт. Объявим сегодня помолвку, а свадьбу сыграем чуть попозже, как делают сейчас в развитых эмансипированных королевствах.

- А-а-а... Э-э-э... В принципе, я тоже не против, - кивнул Сльо.

А дальше мы засели за стол переговоров, где подробно расписали, где будет проживать Дью, какие права иметь, что останется за ней в случае развода, пришлось и это нововведение им объяснить. Но, главное, я выторговала неделю от помолвки до свадьбы и предсвадебное путешествие по Аллии в карете, запряженной шестёркой лохматых трутней.

Мы решили не откладывать всё хорошее в длинный ящик, только мне пришлось пару дней провести в цветке, чтоб восстановились мои крылышки, а затем мы отправились в это самое свадебное путешествие, несмотря на яростные протесты эльфеи, не желавшей уединяться с ненавистным принцем. Но я в брачном контракте четко оговорила, что до свадьбы Сльо не будет приставать ко мне с неприличными предложениями, поэтому вела себя спокойно и уверенно. Порой бывают у меня периоды, когда начинаю действовать, словно по расписанному заранее сценарию, не задумываясь над тем, правильно ли я поступаю. Просто по другому быть не может. И я спокойно вела беседы со своим потенциальным мужем, путешествуя бок о бок с ним в карете, и постепенно понимая, что он тоже человек, тьфу ты, эльф.

- Сльо, - с того пресловутого момента я научилась говорить нормальным языком, как, кстати, и мой жених, - природа здесь просто замечательна, - сказала я, когда мы облетели маковое поле, мою будущую страну. - Бесподобно! Никогда не видела столько маков одновременно. Поле словно огнём горит. Красота неописуемая!

- А я говорил, - довольно улыбался принц. - Ты полюбишь эту землю, её нельзя не любить.

- Сльо, а человеческие племена где-нибудь недалеко проживают?

- Есть за лесом королевство, населённое людьми.

- Его называют Малумбу?

- Малумбу? Вовсе нет, где ты такое название услышала?

- Есть такое королевство.

- Не знаю. Если есть, то слишком далеко.

- А в этом человеческом королевстве, которое за лесом, какого цвета люди живут?

- В каком смысле? Естественно, такие как и мы, светлокожие. А какие ещё бывают?

Далеко ж меня занесло от Малумбы. К чему бы это?

- Сльо, а давай слетаем в человеческое королевство! Я так хочу поглядеть, как живут люди!

- Но это может быть опасно!

- С нами будет отряд эльфов, они прикроют нас невидимостью. Никакой опасности. А тебе самому разве не интересно посмотреть на людей? Ты обещал мне путешествие по Аллии, а, не побывав в человеческом королевстве, я не смогу считать тур полным.

Поломавшись, принц согласился и на эту авантюру.

Мы летали над человеческим городом уже больше часа. Наскоро промчавшись над окружающими столицу селениями и небольшими городками, я настояла на экскурсе в самое сердце Дилонии, в Амварию, поэтично раскинувшуюся у подножия скалистой гряды и рассыпавшую под её прикрытием череду шикарных дворцов, словно горсть алмазов. Богатые районы почти соприкасались с бедными грязными кварталами, похожими на наросты гриба-паразита на белом стволе берёзы, казалось, они пухнут, стремясь к разрастанию, но сверкающие дворцы не дают свободы. В свою очередь, россыпь изобилия тоже жаждет захватить соседние территории, но её не пускают окружающие рассадники нищеты. Всех объединял открытый рынок в центре, куда съезжались и местные селяне, и ремесленники, и заезжие купцы со своими экзотическими товарами, вызывающими неприкрытый интерес как у среднего сословия, так и у разжиревших богачей, и у едва прикрытых рванью нищих. Амвария - город контрастов. Населяло его человеческое племя, правда, на улицах можно было встретить и представителей других народов, близких к человеку, но, при ближайшем рассмотрении, с совершенно чуждым генетическим аппаратом. Но это всё не особо интересовало меня. Все мои взоры приковывал королевский дворец, выделяющийся среди других, как алмаз в перстне выделяется из окружающих его цитринов. Он казался чересчур богатым, вплоть до неприличия. Каждая черепица была украшена хрустальной полусферой, что создавало в солнечных лучах таинственное переплетение бликов. Львы у входа были вырезаны из цельных кусков малахита, а глаза у них сияли чистыми сапфирами.

- Сльо, - я невинно заморгала, когда мы в десятый раз облетели дворец, - я хочу побывать внутри.

- Где?

- Во дворце! Я хочу посмотреть, как живут человеческие короли!

- Дьо, дорогая, я и так иду на всё уступки и выполняю все прихоти, которые изобилуют в твоей прелестной головке. Но это - слишком.

- Да это вовсе не опасно! Нас же никто не может увидеть!

Действительно, хоть процессия была довольно длинная - шесть воинов на боевых шмелях впереди, затем карета, запряженная шестёркой трутней, замыкающими снова летели шестеро эльфов на шмелях - мы были невидимы для окружающих, аура надёжно защищала нас от досужих взглядов.

- Нет, Дью, - покачал головой принц. - И вообще, не кажется ли тебе, что пора возвращаться домой? Наше путешествие и так затянулось, свадьба на носу!

- О, Сльо! - я нежно приложилась головкой к его плечу. - Это - последняя моя прихоть! Мы пролетим сквозь распахнутые окна по дворцу и сразу же отправимся на плантацию. - Правда, милый...

- Ладно, - сдался маковый принц. - Домой - и за свадебку!

Наша процессия крутанулась под окном и влетела прямо в зал, украшенный изнутри ещё шикарнее, чем снаружи. Я не знала, куда и смотреть. То в одно окно высунулась чуть ли не по пояс, то чуть не задавила сидящего рядом Сльо, выглядывая с его стороны.

- Тихо, ты, вывалишься!

В зале за длинным столом обедала королевская чета: лысый король с парадным венцом набекрень, вытирая руками жирный рот обрабатывал баранью ногу, его некрасивая и немолодая супруга углубилась в раскопки на тарелке салата, пухлый принц лет шести от роду ковырялся в куске укрытого кружевами крема торта, выискивая изюмины. Ох, как давно я не ела торт! Интересно, он бисквитный или песочный?

- Ах, какая прелесть! - выкрикнули мы с принцессой одним голосом и так же дружно навалились на дверцу, чтоб получше разглядеть это произведение кулинарного искусства.

Дверца не выдержала двойного натиска и распахнулась, а наше общее тело вывалилось из кареты прямо в кремовую верхушку торта, уныло почивающего на тарелке принца. Процессия, состоящая из кареты и эльфийских воинов на боевых шмелях, исчезла в окне, а я, лишившись защиты коллективной ауры, вдруг стала видимой.

Человеческий принц ахнул, трезубая вилка замерла в его руке. Пухлые губы вытянулись трубочкой, а глаза из щелочек превратились в два пятака. Похожий на поросёнка мальчик быстро глянул на папеньку и маменьку, но те ничего не заметили, зажал меня в грязный липкий кулак и выскочил из-за стола.

- Принц Каруан! Куда вы?! - оторвалась от салата королева. - Ни "благодарю вас", ни "позвольте вас покинуть"... - обернулась растерянно к супругу.

- Ах, эти современные дети, - сокрушенно покачал головой король, разбрызгивая с бороды жир, и снова впился зубами в ножку.

Каруан выскочил из трапезной и помчал лестницей на второй этаж. Забежав в свою комнату, он плюхнулся на стул и бросил меня, полузадушенную, перед собой на столик.

"Боже, на кого же я похожа?!" - подумала я, огребая с себя куски торта и отправляя их в рот. Это, действительно, оказался бисквит.

"Что ты делаешь?!" - услышала в голове тихо паникующую эльфею. - Эльфы не едят ничего, кроме пыльцы цветов и нектара!"

"Какая тебе разница? Всё равно до конца света осталось несколько часов, ты не успеешь испортить ни желудок, ни фигуру", - фыркнула я.

"А что ты сделала с моими крыльями?!" - ужаснулась принцесса, оглядываясь.

"Не я, а мы сделали!" - я и сама в ужасе. Сейчас весь этот крем засохнет, и я превращусь в сладкую статую!

- Фея!.. - восторженно прошептал пухлый мальчик, наблюдающий за мной, вцепившись в край стола грязными ручонками.

- Не фея, а эльфея! - рявкнула я, безрезультатно пытаясь стереть с себя остатки торта.

- Я и говорю: фея! Теперь ты будешь исполнять мои желания!

- Что?! Купи себе губозакаточную машинку!

- Чего? - не понял недоросль.

- Губу, говорю, зря раскатал. Не буду я желания исполнять!

- Как, не будешь? Ты ж фея! Тебе положено!

- Кем положено? Мне прежде всего положено быть чистой и красивой! Принеси-ка воды, чтоб я вымылась.

- А тогда ты выполнишь мои желания? - начал торговаться юный наследник королевства.

- Тогда - выполню! - я просто чувствовала, как покрываюсь кремовой коркой.

Каруан сполз со стула и скоро вернулся с кувшином и блюдечком. Не отрывая глаз наблюдал он, как я бултыхаюсь в импровизированной "ванне".

- Воду смени, придур... то есть, принц.

Я аккуратно обмылась прямо в платье, с помощью мальчишки меняя несколько раз воду, тщательно вымыла волосы и застирала одежду. Но когда я начала стирать крылышки, Дью, буквально, запаниковала:

"Неневеста!!! Ты что, с ума сошла?! Крылья нельзя... было... мочить! О!.. Что ты сделала? - меня изнутри залихорадило. - Всё. Хана крыльям..."

"А им и так в торте была хана, - спокойно ответила я, выжимая постиранное. - Да и какая разница? Всё равно..."

"... осталось несколько часов", - обреченно продолжила Дью.

- Ну что, ты уже помылась? - толкнул меня мизинцем в пузико Каруан. - Давай, желания исполняй!

- И чего вам надобно, мой повелитель? - картинно развела я руки.

- Значит, так, давай гору мороженного.

- Зачем тебе? Торта мало было?

- Не, торта хватит. А мороженого мне не дают, у меня горло болит.

- Ясно. Согласна. Если ты съешь гору мороженого, горло у тебя вмиг болеть перестанет. Но вот насчет ожирения... Я б не советовала. Лопнешь.

- Не лопну. Давай мороженое.

- Давай следующее желание.

- А первое?

- Хочу заслушать весь список.

- Чего?

- Следующее желание! Может тебе фейерверк устроить?

- Чего?

- Иллюминацию.

- Не...

"Дьюми, давай светлячков!"

В закрытое окошко один за другим начали ударяться маленькие светящиеся жучки. Скоро всё окно сияло неоновыми огоньками.

- Не... Не хочу!

"Дью, убирай!"

Светлячки исчезли.

- Третье желание, принц?

- А второе?

- Второе были фейерверки.

- А первое?

- Третье, Каруан, плохо у тебя с математикой. Последнее!

- Почему последнее?

- Потому, что положено не больше трёх желаний, а два я уже выполнила.

Малыш задумался.

- Принц, время не ждёт, - постучала я по запястью, где обычно должны быть часы.

Толстячок понятливо кивнул, хватанул побольше воздуха и выпалил:

- Хочу дворцовый переворот и чтоб я стал королём!

- И всё? - подозрительно переспросила я. - Юный Павлик Морозов ничего больше не хочет?

Принц оглянулся в поисках вышеназванного пионера-героя, сдавшего с потрохами собственных родителей, никого не увидел и твёрдо кивнул:

- Всё. Выполняй.

Вот такие, значит, захватнические замашки у этого свинтуса недорезанного. Ладно.

Я отбросила назад влажные волосы, сделала умное лицо и начала совершать руками таинственные пассы. Малый смотрел, приоткрыв рот.

- Всё, готово, - устало тряхнула я кистями.

- Чего готово? - не понял Каруан. - Где переворот?

- Будет. Через десять лет. Фирма гарантирует.

Глаза принца полезли на лоб, и в них заблестели слёзы:

- Зачем через десять лет? Мне сейчас надо!

- Дорогой мой, - заговорщически поманила я его пальцем, - тебе сколько лет?

- Восемь... будет скоро.

- Так вот, если переворот произойдёт прям сейчас, то тебе от этого ничего хорошего не обломится. До совершеннолетия тебя королём по-любому не поставят. Значит, назначат регента, дядьку какого-нибудь чужого или дальнего родственника. Он тебя подальше от столицы отошлёт, в лучшем случае, в мужской монастырь или в военную школу, а в худшем - обеспечит стаканчик ядику или случайную стрелу в спинку. Так что живи пока спокойно, люби родителей, которые тебя кормят, поят и защищают, а потом, когда достигнешь совершеннолетия, твоё желание исполнится. Если сам захочешь.

Может, я и жестока, но права. А родителям стоило бы сейчас приглядеться к этому маленькому монстру, пока не поздно стало.

Каруан какое-то время молча глядел на меня, моргая и пытаясь понять, что же он получил от феи, затем схватил своими липкими от торта пальцами, чуть не переломав при этом все кости, сунул в карман и выскочил из комнаты с криком:

- А ничего ты и не выполнила, лживая фея!

Глава 14. Лживая фея

- Лживая фея... Лживая фея... - бормотал Каруан, убегая из дворца. Я тряслась в его кармане, деля место с кучей жизненно необходимых каждому мальчишке вещей, таких, как камушки, ракушки, сухой кусок мармелада и дохлый жук, которые, перекатываясь и подпрыгивая, всячески пытались меня травмировать.

Я не могла выбраться на свободу, но добралась до дырочки в кармане и уцепилась около неё руками за крепкую ткань, чтоб не задохнуться от царствующих здесь запахов и хоть что-нибудь видеть в окружающем мире.

Принц покинул королевский двор и выскочил в сад. Но и здесь не остановился, а побежал дальше, ломая цветы на клумбах, что болью отдавало в моём сердце цветочного эльфа, и топча лежащие под деревьями плоды. Он добрался до самого забора, отделяющего сад от города, отыскал держащуюся только на верхнем гвозде доску, и выглянул в лаз, которым, видимо, пользовался неоднократно.

Дорогой проходил оборванный мальчишка, взъерошенные рыжие волосы торчали, словно иглы у дикобраза, босые ноги по колено в грязи, на локтях ссадины, в глазах - взрослость, несмотря на его восемь-девять лет.

- Эй, Грош! - окликнул его Каруан.

Оборванец остановился и досадливо сплюнул, увидев круглую физиономию, выглядывающую из дыры в заборе.

- Привет, прынц.

- Куда ты, Грош?

- По личным делам, прынц. Некогда мне, - лениво покатал камушек босой ногой мальчишка.

- Постой, - попытался пролезть в дыру Каруан.

- Чего ещё? - нетерпеливо почесал затылок Грош.

- А у тебя что-нибудь интересное есть?

- Есть. Опять меняться будем?

- Ага, - обрадовался толстячек.

- И что у тебя сегодня вкусненькое?

- Грош, вкусненького нет. Зато есть что-то ещё лучше!

Оборванец разочарованно хмыкнул и собрался уходить:

- Отвали, принц.

- Стой! У меня есть фея! Самая всамделишная!

- Врёшь!

- Смотри! - и Каруан полез в карман, пальцами сжав моё хрупкое тело. Крыло хрустнуло и Дьюма в моей голове страдальчески застонала.

- Смотри! Всамделишная!

- Ты, ненормальный, что делаешь? Все крылья переломал! - заорала я.

Грош приоткрыл рот, рассматривая меня, недомытую и обтрёпанную, и вовсе непохожую на фею.

- Где взял?

- Сам поймал, - гордо ответил принц.

- Врёшь! А чего она такая?

- А ты какой был бы, если б тебя в кармане таскали, а? - отозвалась я. Думаю, мне гораздо лучше оказаться в руках этого оборванца, легче будет сбежать.

- Так ты правда фея? - уточнил мальчишка.

- Правда-правда.

- И желания можешь исполнить?

- Исполняет, - опередил меня принц и выставил три пальца: - Три!

- Твои исполнила? - подозрительно переспросил Грош.

- А то, - хитро ответил Каруан. - Все три. Того и меняю, что мне она больше не нужна. Так что, берёшь?

- Беру.

- А что взамен дашь?

Грош покопался в своих бездонных карманах и выудил на свет божий дохлую летучую мышь, уже начинающую пованивать.

- Пойдёт?

Толстячок взвизгнул от восторга и тут же вручил нищему меня в обмен на столь ценный предмет. Голова его скрылась за забором, и оттуда уже донеслось:

- Пока, Грош!

- Пока, прынц, - негромко откликнулся оборванец, разглядывая только что приобретённую собственность, и тут же засунул меня в свой карман (хорошо, хоть не тот, где обитала дохлая мышь), несмотря на протестующие крики и нецензурные выражения.

Снова увидела белый свет я только тогда, когда Грош выудил меня из своего кармана, ещё более насыщенного мальчишечьими драгоценностями, чем карман королевского наследника. Мы находились в пещерах, точнее, в катакомбах, так как стены явно искусственного происхождения, и только через щели в потолке проникали солнечные лучи. Оборванец опустил меня на камень, благоразумно придерживая пальцами.

- Да отпусти, куда я денусь... с подводной лодки.

- Улетишь, - мудро ответил Грош.

- Такими-то крыльями? Теперь я понимаю, почему другие народы не спешат заводить дружбу с человеком.

"Эльфы с оборванными крыльями погибают, - трагическим голосом произнесла в моей голове Дьюмовочка. - Прощайте..."

"Погоди помирать, - мысленно ответила я. - Ты ведь сейчас наполовину человек, в тебе ведь я живу! А людям крылья без надобности".

"Ладно, - согласилась эльфея, - поживу пока. До конца света дотяну как-нибудь".

- Эй, ты, фея! Исполнишь три желания - отпущу в лес, так и быть.

- Слушаю и повинуюсь, заказывай.

- Значит, так, - закатил мальчишка глаза. Неужели тоже мороженое заказывать будет? - Во-первых, хочу, чтоб у меня был дом. Во-вторых, чтоб каждый день была вкусная еда. В-третьих, хочу быть хоть кому-нибудь нужным.

Я смотрела на него растерянно, парень неглупый и основательно подготовился. И я его понимаю, было б чудесно, если бы какая-нибудь настоящая фея выполнила эти желания. Но я-то не умею!

"Что мы можем для него сделать, Дью?" - спросила я подругу.

"Спеть хором", - хмыкнула она в ответ.

- Фея, выполняй! - нетерпеливо подтолкнул меня мальчишка. И что я должна ему соврать?

- Грош, я наврала, я всего лишь цветочная эльфея и не умею выполнять желания...

- Врёшь! - крикнул разочарованно мальчик. - Не хочешь!

- Не умею, - повторила я.

- Вот так всегда... Всегда... Наобещают и бросят... - Грош схватил меня и потащил в угол, где зияла в полу дыра.

Мальчишка спрыгнул внутрь, и мы оказались в небольшой тёмной комнате, только в углу вспыхивал и гас красный огонёк.

- Не хочешь - ну, и не надо. У меня свой дом есть... Тоже хорошийдом, - бормотал Грош, - сейчас сама увидишь.

Клацнул выключатель, и комнату залил яркий искусственный свет.

- Хороший дом, светлый, я его вчера нашел, - мальчик бросил меня на пульт с кучей рычажков и кнопочек, перед которым на стене зависло с два десятка мёртвых экранов, и начал играть, вертя ручки и нажимая кнопки.

Мамочки! Да неужели? Неужели это и есть то таинственное место, где находится кнопка, которая взорвёт Ядрёную Бабу? И я сейчас присутствую при... Прав был Смотритель! Меня, действительно, притянуло туда, куда надо! Но что я, израненная эльфея, могу сделать, чтобы не допустить трагедии?!

С трудом поднявшись, я огляделась. Этот пульт мёртвый, я это вижу и чувствую. Живая здесь одна единственная кнопка в углу, под стеклянным колпаком, которая мигает предупреждающим красным светом. Это она! Это наверняка она!

- Хороший дом, - сам себе говорил мальчишка. - Здесь меня никто не найдёт, здесь сухо и тепло. Только есть нечего. Почему здесь нечего есть?

Тонкие руки пробежались по шкафчикам и ящичкам. Высыпались со стуком лазерные диски. Грош попробовал один на зуб и выбросил.

- Да я уже искал вчера. Нечего здесь пожрать, - с укоризной поглядел на меня. - Разве только вот тут... - он приблизился к мигающей кнопке, погладил прозрачный колпак. - Наверняка, тут жратва. Потому и запрятали. Только как открыть?

- Стой, Грош! - заорала я. - Это не то, что ты думаешь! Это не еда!

Оборванец угрюмо глянул на меня и снова принялся за обследование колпака. Наконец, тот скрипнул и слегка повернулся.

- Грош! Послушай хоть раз в жизни! От тебя сейчас зависит существование всей Аллии! Если ты тронешь эту кнопку!..

- Что будет? - нехотя спросил мальчишка, откладывая в сторону стеклянный колпак.

- Все умрут! Все!

- Ну и что? - серьёзно спросил мальчик.

- И ты тоже умрёшь, Грош!!!

- Ну и что?

Глава 15. Последняя попытка

- Ну и что? - переспросил стоящий перед кнопкой грязный мальчишка. - Ну и что? Всё равно я никому не нужен. Всё равно у меня никого нет. Всё равно у меня ничего нет. Всё равно у меня нет Завтра.

И рука его коснулась красной кнопки.

- Стой! Я дам тебе то, что захочешь!

- Я уже называл тебе свои желания. Ты их не исполнила.

- Я не могу так, сразу!.. Твои желания обязательно исполнятся... потом.

- Но есть я хочу сейчас, - и глаза ребёнка были чистые и серьёзные, слишком серьёзные.

- Ты не имеешь права решать за весь мир!

- А почему этот мир решает за меня?

- Грош, подумай, в твоих руках жизни всех! И людей, и эльфов, и других народов, и животных, и растений... Неужели тебе не жаль их?

- А кто пожалел меня? Хоть когда-нибудь? Хоть раз?

В руках нищего мальчишки лежал сейчас весь мир. И он ставил на одну чашу весов существование мира, а на другую всё то, что он так от этого мира и не получил.

Я здесь, я рядом, и я не могу остановить несчастного, потерявшего веру ребёнка?..

- Кто пожалел меня? - повторил он.

- А мама?

- У меня нет мамы, - сказал Грош.

- Но ты ведь был маленький, у тебя, как и у каждого малыша, была мама, и она любила и жалела тебя...

- Я не помню, - упрямо мотнул он головой. - А значит - этого не было.

- А хочешь, я найду тебе маму? Это я смогу! Правда, Грош!

Его рука дрогнула.

- Верь мне, я найду тебе маму, и она будет любить и жалеть тебя.

- Хорошо, - сдался мальчик. - Тогда пошли прямо сейчас?..

Я вздохнула и опустилась на пульт. Нервное напряжение давало знать.

Грош зажал меня в ладонь, добивая несчастные крылышки, и выбрался из комнатки наружу. Спустившись с гор, мы оказались в городе.

- Идём на рынок, - сказала я. - Будем искать там.

Первый раз я видела рынок сверху, пролетая в изящной карете, запряженной шестёркой рыжих трутней под надёжной охраной. Тогда он показался весёлым и красочным, как праздничный пряник. Сейчас же он виделся мне совершенно с другой стороны, со стороны нищего бездомного мальчишки, который месил босыми ногами грязь, которого в лучшем случае просто не замечали, а в худшем - толкали, пинали и посылали грубым матом.

- Куда идти, фея? - спросил он, уворачиваясь от пытавшейся развернуться в этой толпе телеги.

Знала бы я, куда... Наобещать было значительно легче, чем выполнить обещанное.

- Иди вперёд, я скажу, когда мы встретим твою маму.

Мальчик недоверчиво хлюпнул носом, стащил с лотка и быстро бросил в рот какой-то сухофрукт, и потопал, подгоняемый толпой, в самую гущу.

- Не дави меня сильно, - попросила я, - а то скоро кишки все выдавишь.

- Сбежишь ведь, - хмыкнул Грош, но слегка ослабил хватку и поднял кулачек так, чтобы мне было получше видно.

"Как ты думаешь, Неневеста, это было оно, то, о чём ты рассказывала? Мы отменили конец света? - слабо обозвалась в голове Дьюма.

"Оно. Только конец света мы не отменили, а только отложили. Если мы не найдём сейчас мальчишке маму, в чем я глубоко сомневаюсь, то ничто не помешает ему вернуться и доделать своё черное дело".

"Мне жаль его, - вздохнула эльфея. - И себя тоже. Даже если мир продолжит существование, я всё равно погибну. С такими крыльями эльфы не живут..."

Мне тоже до боли стало жаль маленькую принцессу, тело которой я довела до такого кошмарного состояния. Но сейчас я должна думать о существовании всей Аллии. О Дью я подумаю потом, если будет возможность.

Я углубилась в созерцание прелестей рыночной жизни. Постепенно из ремесленных рядов мы вышли в овощные. Торговки громко расхваливали свой товар, суя проходящим горожанкам почти под нос пучки яркой зелени, с которой летели капли воды, коей они опрыскивали свой товар для поддержания свежести. Я выбрала одну, пышную и румяную, средних лет, приветливо улыбающуюся проходящим, голос у неё был мягкий и ровный, очень приятная женщина. Крестьянка, среди её товара были и крынки со свежим молоком, и густые жирные сливки, и горка рассыпчатого творога, и домашние ароматные колбасы, и сочные аппетитные фрукты. Грошу будет хорошо в селе, на природе, поправится, посвежеет.

- Не проходите мимо, люди добрые, - зазывала она, - всё своё, самое лучшее, самое полезное, без всякой магии...

- Вот! - зашептала я. - Подходи к ней и попроси стать твоей мамой.

Грош застенчиво приблизился, прижимая меня к груди, и довольно приятным голосочком завёл:

- Тётенька! А станьте моей мамочкой, пожалуйста! Я вам хорошим сыном бу...

Договорить ему не дали. Лицо торговки исказилось презрительной испуганной гримасой, и она заголосила:

- Воры! Воры! Держите воров! Вот я тебя!.. - и так приложила беднягу палкой колбасы, что тот бросился бежать, пробираясь между сгрудившимися покупателями и оттаптывая им ноги. Хорошо, хоть погони не последовало.

Отдышавшись, Грош обнаружил, что он покинул территорию рынка и шагает по аллее, обсаженной невысокими деревьями с почти круглой кроной.

- Что ж это, фея?!.

- Ну, прости, прости. Ошиблась. Я ведь не бог. И не психолог, мне показалось, что она могла бы стать неплохой матерью.

- Я так и знал, что это глупая затея. Такой, как я, никому не нужен...

- Погоди, не надо так пессимистично. Если обожглись на воде, это не значит, что больше в жизни не будем пить чай или кофе. Смотри, вон идёт приличная горожанка, у неё в руках две корзины с продуктами. Наверняка, у неё есть дети, а женщины с детьми очень добрые и сочувствующие. А одним больше, одним меньше... Она не сможет оставить на улице такого прелестного мальчика.

- Я больше ни к кому подходить не буду, - надулся Грош.

- Первый блин всегда комом. Я и не надеялась, что всё получится с первого раза. Считай, что это была проба пера. Давай, иди. И не ошарашивай её сразу. Сначала предложи помочь донести корзины до дома, поговори по дороге, а потом всё получится само собой.

Мальчик вздохнул и побежал догонять приятную горожанку. Он забежал наперёд, остановился перед ней и предложил:

- А давайте я вам помогу корзины донести?..

Женщина остановилась, прижала корзины к груди и закричала:

- Стража! Сюда!

- Да я ж ничего плохого не хочу! Я вам помочь собирался!

- Пошел вон, грязный оборванец! Не хватало ещё, чтоб всякие бродяги дотрагивались до моих корзин! Вон!

- А ведь вы могли быть моей мамой... - проговорил Грош, отступая.

- Ещё чего?! Хватит своих пять ртов дома! Чтоб я ещё была матерью какого-то нищего?!.. Стража!

Стражи близко не было или не спешила она бежать на зов каждого горожанина, но здесь нам делать было больше нечего.

- Ты видишь, фея, какой это мир? Зачем ему существовать? Здесь нет ни доброты, ни сострадания. Здесь нет места маленькому нищему...

- Не отчаивайся, Грош! Попробуем ещё.

Мальчик медленно покачал головой.

- Нет.

- Я понимаю твои чувства... Но... второй блин тоже комом, такое бывает...

- Я бы съел и комоватые блины, - улыбнулся грустно Грош. - Но мне не предлагают и таких. Я устал.

- Ещё раз...

- У меня теперь есть хороший способ покончить со всеми неприятностями сразу: нажать на мигающую кнопку. И именно ты, фея, рассказала мне о нём.

Так я ещё и виновата?

- Если бы не я, ты уже уничтожил бы мир по незнанию.

- А теперь я уничтожу его по знанию, - мальчишка развернулся и решительно зашагал прочь из города.

- Стой! Так нельзя! Последняя попытка, Грош! Смотри, вон на лавочке сидит одинокая грустная женщина! У неё, наверняка, нет детей! Она будет счастлива обзавестись ребёнком, поверь мне!

Мальчик нерешительно остановился.

- Последняя попытка... Пожалуйста...

Грош потоптался на месте и медленно двинулся по направлению к печальной немолодой женщине, склонившей голову на руку. У неё, явно, какие-то неприятности. Это наш последний шанс.

Мальчик подошёл тихо, как котёнок. Нерешительно тронул женщину за плечо:

- Мама...

Сидящая медленно поднимала голову. Из-под растрёпанных волос показались пьяные затуманенные глаза:

- А пошёл ты!.. - и она выдала такой полный комплект местного мата, что этих знаний вполне хватило бы на последующие несколько десятков лет.

Только Грош не дослушал их, крупные слёзы покатились по его грязным щекам, и он в отчаянии побежал, сломя голову, прочь, невольно сжимая кулаки.

"Ну, вот и всё", - промелькнула мысль, и я даже не успела понять, моя или эльфеи. Неужели, в самом деле, всё?

- Врунья! Фея - врунья! Всё - неправда! - слышала я отчаянный голос мальчишки.

Последующий удар едва полностью не вышиб из меня дух, и не только мой, но, заодно, и принцесын. Грош на полном ходу врезался в живот какого-то дядьки, тот ухватил его за шиворот и приподнял над землёй, вглядываясь в зареванное искаженное страданием лицо.

- Ты что, совсем сдурел, малец?! - воскликнул он.

- Дяденька, - простонал Грош, крутясь и стараясь вырваться из крепкой и цепкой руки, - дяденька, купите фею... Недорого продам...

Глава 16. А всё-таки я настоящая фея!

- Купите фею! Всамделишную... - дрыгая ногами, продолжал ныть мальчишка.

- Ну, и где твоя фея? - насмешливым голосом спросил дядька. - В лесу за городом?

- Вот, - Грош раскрыл ладонь, показывая полузадушенную меня с грязными изломанными крыльями.

Дядька приблизился, пораженно рассматривая товар, а у меня не было сил даже встать.

- Настоящая фея! Только почему она такая потрёпанная? Эх, ты, - врезал он мальчишке подзатыльник. - Кто ж так с феями обращается? Ты ж её почти угробил!

- Только желания она не исполняет, - честно доложил Грош. - Мои не исполнила, ни одного...

- Да в таком состоянии - ничего удивительного. Она едва жива. Кто знает, удастся ли её спасти... А фея мне никак не помешала бы. У меня тоже, хоть я и взрослый, а желания есть, да такие, что, боюсь, никто, кроме настоящей феи, их не исполнит. Ничего, я её у тебя куплю, - сказал дядька, опуская мальчика на землю, но придерживая за плечо, чтоб не удрал.

- А что дашь?

- Не обижу, - дядька порылся в кармане и выудил настоящую золотую монету. - Держи, оно того стоит.

Грош недоверчиво взял монету, попробовал на зуб, остался доволен:

- А ты, дядька, нормальный дядька! Я и в руках никогда не держал такую. Хорошая монета. Только ты мне лучше дай мелкими. А то золотую у меня сразу же заберут, да ещё и в темницу бросят за воровство. Кто ж поверит, что моя?

- Да ты, малец, не дурак. Хорошо, идём ко мне, я здесь недалеко на постоялом дворе "Три лопуха" остановился, неси сам свою фею, донесёшь живой, я тебе ещё добавлю. Только не зажимай больше в кулак! Она же такая маленькая и хрупкая. Держи между ладонями, вот так.

И они пошагали по направлению к трактиру. В щелочку между пальцами я разглядывала своего нового хозяина. Мужчина возраста более, чем среднего, роста среднего, да и сам какой-то средний, без особых примет, такой, как большинство жителей столицы, представитель среднего сословия. Только небольшие усы смешно топорщились при разговоре, и во взгляде читалось что-то едва уловимое, отличающее его от остальных. Несмотря на внешность и обычную неброскую одежду, мне показалось, что это житель вовсе не Дилонии. Хотя, может, просто показалось.

- Как хоть зовут тебя, малец? - спросил дядька, коротая дорогу.

- Грош.

- А меня зовут Шон Гудкерри. Можешь звать просто дядей Шоном.

- Хорошо.

- И что же ты попросил у феи, если не секрет?

- Секрет.

- Что ж, если секрет, не говори.

- Наверное, я попросил слишком много... Дом, вкусную еду каждый день и быть кому-нибудь нужным.

- Да, это очень много, и очень мало, с другой стороны. Хочешь есть?

- Угу, - мальчик поднял на дядьку полные надежды глаза.

Шон Гудкерри подошел к лоточнику и вернулся с десятком пирожков.

- Составишь компанию?

Упрашивать долго не пришлось, и дядька с мальчишкой отдали пирожкам должное, даже не подумав о бедной голодающей эльфее.

- А ты добрый, дядька, - удовлетворённо прочавкал Грош. - Я б тебе ещё что-нибудь продал, если б у меня было, что.

- Значит, у тебя никого нет? - уточнил Шон.

- Никого.

- А где же ты живёшь?

- Сначала я жил под мостом, потом на рынке, в одном закутке между прилавками, а сейчас, когда стало холодать, ухожу ночевать в пещеры за городом.

- Ты знаешь о катакомбах? - заинтересованно переспросил дядька.

- Да, я в них излазал всё, что можно. Там есть длинные подземные хода, есть большие комнаты, но, чаще всего, разрушенные, есть железные двери...

- А что-нибудь интересное ты в катакомбах встречал?

- Интересное?

- Что-нибудь необычное, такое, что не увидишь на улицах обычного города? - дядька протянул мальчику ещё один пирожок.

- Да, - радостно сказал Грош, - я вчера комнатку нашел, там куча всяких интересностей, свет - как днём, а самое главное - там есть одна плямпочка, она как звёздочка, мигает, и фея сказала, что она может убить всю Аллию...

Мальчик замолчал, раздумывая, правильно ли сделал, что выдал незнакомцу свою тайну.

- Интересно-интересно, - прошептал Шон Гудкерри. - А посмотреть можно на эту твою комнатку?

Грош надулся и не ответил.

- А я мог бы у тебя её купить... Тебе ведь не помешает ещё с десяток золотых монет? Я могу заплатить и мелкими деньгами, если хочешь.

Грош помотал головой отрицательно.

- Я дам тебе двадцать монет, подумай.

- А не обманешь?

- Здесь десять золотых, остальные получишь на постоялом дворе.

Шон достал из кармана мешочек и позвенел золотом. Мальчик заглянул в него и удовлетворённо кивнул:

- Я согласен. Только золото сразу давай.

Мешочек перекочевал из ладони мужчины мальчику за пазуху.

- Только сразу веди меня в катакомбы, - с таким же тоном произнёс Шон.

- Пошли, - повеселевшим голосом сказал Грош, и мы снова отправились в горы.

Неповеселевшей оставалась одна только я, измученная, голодная и затасканная в буквальном смысле. А ведь маленькой я сама ловила мотыльков, разных жучков, кузнечиков и, удовлетворяя свои детские исследовательские потребности, проводила над ними разные ненаучные эксперименты. Я же не знала, чем может окончиться для насекомого общение с человеком! Простите меня, всё живые твари, попавшие когда-либо под мою горячую ручку! Я больше не буду! Наверняка.

За горькими размышлениями я не заметила, как мы снова оказались в катакомбах. Чем чреват подобный поворот событий, я даже не представляла. Шон - мужчина взрослый и неглупый, может быть, мне удастся вразумительно объяснить ему опасность, которую несёт Аллии красная кнопка. Интересно, зачем он вообще пошёл на эту авантюру? Зачем ему покупать у мальчика кусок развалин? Из-за простого человеческого интереса? Или за этим стоит что-то большее?

Додумать мысль мне, естественно, не дали. Продавец недвижимости и её покупатель нырнули в узкий лаз, раздался характерный щелчок и помещение залил электрический свет. Шон, приоткрыв рот, оглядывал комнату с черными экранами. Затем недоверчиво покачал головой, словно не веря даже своим собственным глазам. Взгляд его скользнул по мёртвому пульту и перенёсся в сторону одиноко мигающей кнопки.

- Да пусти же меня! - вырывалась я из ладоней мальчика, но он, казалось, не слышал.

- Если тронуть эту сияющую звезду, исчезнет всё, что есть в мире. Навсегда. Это она так сказала, - кивнул Грош на меня, наконец-то разжимая ладони и усаживая на пульт. - Как ты думаешь, правда, дядь Шон?

- Правда, - подтвердила я, и мужчина бросил на меня ещё более изумлённый взгляд, видимо, не надеялся, что я до сих пор жива, да ещё и разговариваю. - Этот "подарок" остался от давно уничтоживших друг друга древних народов, память о которых у вас должна была остаться только в легендах. И мальчик сегодня чуть было не угробил всю Аллию. Эту комнату следует забросать камнями так, чтоб никто больше сюда не добрался. Шон, ты ведь понимаешь, как всё серьёзно?

- Я понимаю!.. Ещё как понимаю!.. Я понимаю, что волшебная фея выполняет желания ещё до того, как её хозяин выскажет их вслух! Я искал это место шесть лет! Уже решил, что легенды врут! И вдруг - такой сюрприз, такой подарок судьбы!

У меня от его откровений глаза на лоб полезли. Так он искал это место?!.. А вдруг это маньяк, камикадзе, самоубийца, который, не задумываясь, нажмёт сейчас на кнопку, чтоб уходить на тот свет не одному, а в компании с целым миром? Только того света не будет! Это будет полный... абзац для всех!

- Шон, ты искал эту комнату, чтобы скрыть её от человеческих глаз и не допустить гибели мира, я ведь правильно поняла тебя, Шон? - срывающимся от волнения голосом спросила я.

- Да, я скрою её, скрою так, чтобы ни одна живая душа в Дилонии не добралась до этого места. Ведь это мой большой выигрыш, это мой бесценный клад, это моё счастливое обеспеченное будущее! Ах, как я обрадую сегодня моего короля! Меня ждёт целое состояние за верную службу его величеству Друону Третьему! Весь мир будет у его ног, и у моих, как его верного и преданного слуги, его помощника, его придворного мага, его друга, короче, человека, который положит к его ногам этот самый мир! О, приносящая счастье фея, ты будешь жить в золотой клетке в прекрасном дворце, которым скоро одарит меня мой великодушный и щедрейший господин. Мы будем обитать в столице Вельдона, в самом красивом городе...

Вот так, я отдала кнопку, тысячелетия лелеющую в своих объятиях смерть для целого мира, в руки одержимого мага, гнусного шпиона, для которого нет ничего святого, и в руки страдающего манией величия короля, стремящегося силой покорить мир. Он будет шантажировать другие королевства, и никто не может сказать сейчас, как всё это закончится. За кнопку, дарующую власть, будут вестись войны, пока она не превратится по глупости или неосторожности, обдуманно или нечаянно в кнопку, дарующую смерть... Но разве от меня что-либо зависело?

- Шон, опасно отдавать жизни всех в руки даже самого справедливого короля! Когда-нибудь кто-нибудь воспользуется нею, и погибнут все, и нападавшие, и защищающиеся, и виноватые, и невинные. Все, Шон, понимаешь? И ты тоже! Не будет ни дворца, ни золотой клетки! И даже души погибших растают во мгле и никогда больше не возродятся ни в одном из миров!

Маг-шпион отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи, он уже жил в своих мечтах новой жизнью, полной удовольствий и благ, мои предостережения ничего для него не значили.

- Молодец, малец, - поворошил он спутанные волосы мальчишки. - Отыскать то, что лучшие маги королевства не могли найти долгие годы!

Ребёнок заулыбался.

- Идём, ты получишь хорошую награду. Я заплачу даже больше, чем обещал.

Они выбрались из тайной комнаты и тщательно забросали проход камнями.

- Никто не должен обнаружить это место до моего возвращения, а вернусь я, возможно, и не скоро. Ну что ж, теперь на постоялый двор, нас ждут "Три лопуха" и новая шикарная жизнь, - Шон подмигнул мальчику, и они поспешили в город.

Когда Грош положил меня на стол в комнате, занимаемой на постоялом дворе шпионом вражеского государства, я была едва жива. Дьюмовочку в своей голове я уже давно не слышала, повезёт, если она только в обмороке. Жаль её, хорошая девчонка. Но если мне сейчас не дадут поесть пусть даже не эльфийской, пусть даже человеческой, или огрской, еды, то и я вскоре отправлюсь вслед за маленькой принцессой. Они что, считают, что эльфов кормить не надо?

Не успела я высказать свои мысли по этому поводу, как меня нагло накрыли литровой бутылью с широким горлом. Мамочки, я ж здесь задохнусь! Я начала биться о прозрачные стенки и кричать что было мочи (а что было мочи у доходящего эльфа?), но, похоже, меня никто не слышал.

- Чтоб не улетела, - объяснил Шон мальчику, - кивнув на открытую форточку.

Он ещё полагает, что в таком полузадушенном состоянии, да ещё и с обтрёпанными изломанными крыльями, я могла бы летать? Наивный идиот! Только мне от констатации этого факта ничуть не легче.

- Сядь, - кивнул шпион мальчику, - я закажу еду. Ты ведь не против?

Мальчишка радостно уселся на краешек стоявшего у стола табурета, доверчиво улыбаясь.

Когда принесли тарелку с дымящейся похлёбкой и жаркое с овощами, шпион закрыл за слугой дверь на ключ, наверное, чтоб не убежал Грош, как я решила по аналогии с собой.

Пока мальчик отдавал должное горячей здоровой пище, маг выудил из закромов хрустальный шар и стал через него докладывать своему королю о долгожданной находке. Я не видела в шаре лицо монарха, но слышала, как он велит шпиону немедленно возвращаться в Вельдон. Радости, естественно, полные штаны. Ах, владычество над миром наклёвывается! Противно слушать!

- А что делать с мальчишкой? Он слишком много знает? - негромко спросил маг своего повелителя.

- Я должен тебя учить, Шон? Если много знает, убери его и всех проблем-то.

- Ваше Величество, малец не глуп, очень даже не глуп, у него хорошая хватка. Возможно...

- На твоё усмотрение, Шон. Я тебе доверяю, знаешь сам. Главное для нас сейчас - завладеть тайной комнатой! Сейчас же начинаю собирать войска.

- Захватить Дилонию будет не сложно. Она погрязла в роскоши и совершенно не готова к войне. А как только в руках вашего величества окажется тайная комната, весь мир ляжет к вашим ногам, - поклонился шару маг.

Я, почувствовав страшную слабость во всех конечностях, опустилась на стол, легла, раскинув руки-ноги и не шевелясь, нужно беречь кислород. Король отключился. Маг довольно потёр руки.

- А ведь знаешь, Грош, твоя маленькая фея, действительно, исполняет желания. Моё, самое сокровенное, исполнила сразу же. Но и твои начинают сбываться.

- Как это? - недоверчиво поднял голову мальчик.

- Ты - смелый и умный малый. Ты достоен лучшего будущего, чем жизнь грязного нищего в Дилонии. Я возьму тебя с собой, в Вельдон, в школу, где готовят секретных агентов его величества Друана Третьего, таких, как я. Ты будешь жить вместе с другими мальчиками в старинном замке - и твоя мечта о сухом тёплом доме сбудется! Каждый день, утром, в обед и вечером будешь получать вкусную пищу - вот и вторая мечта! И ты будешь нужен, будешь нужен Вельдону, ибо будешь служить его народу. У тебя появятся друзья. У тебя будут мудрые учителя и наставники. А когда станешь взрослым и принесёшь стране пользу, тебя наградит сам король, как нынче меня, и у тебя будет свой дом, свои слуги, свои драгоценности... Разве не мечтает о такой судьбе каждый мальчик?

Рот и глаза Гроша по мере продолжения пламенной речи Шона открывались всё больше и больше. Когда секретный агент, а проще - шпион, замолчал, мальчик сглотнул слюну и проговорил:

- Да, дяденька Шон, я так рад! Фея, и правда, самая всамделишняя и исполняет желания по-настоящему. Только, - он, наконец-то обратил внимание на пропадающую в банке меня, - только, кажется, она сдохла!

Как про какую-то муху, - недовольно подумала я, но продолжала валяться недвижимо, создавая видимость, что полностью задохнулась, хотя запасы воздуха у меня ещё и были, но не безграничные же, не ждать ведь, пока в самом деле подопрёт.

- Ах, бедняжка! - воскликнул Шон Гудкерри, отбрасывая бутыль. - Она мне ещё нужна живой! У меня ведь осталось целых два желания! Подай-ка воды, - ткнул он пальцем на стоящий на буфете кувшин.

Грош метнулся выполнять приказание. В это время звякнул, как я догадалась, хрустальный шар, видимо, вызывая шпиона на разговор с начальством. Маг неохотно повернулся на звук.

Или сейчас - или никогда. Говорят, эльфы с обтрёпанными крыльями не летают? Это если им не грозит попасть в золотую клетку навсегда или просто помереть от голода. Я вскочила и, неловко махая огрызками своих некогда прекрасных голубых крылышек, вырулила в открытую форточку.

Естественно, Шон с Грошем, выскочили меня искать. Но их притормозила сначала запертая на ключ дверь, которую, чем больше торопишься, тем сложнее открыть, по опыту знаю. Затем нужно было спуститься со второго этажа, где размещались комнаты для постояльцев, пробежать по длинному залу, оббежать дом, так как окна находились с другой стороны. Короче, моему побегу способствовал целый ряд удачно сложившихся обстоятельств, и только благодаря этому я, со своей скоростью, успела скрыться в зелени деревьев. Быстрей, быстрей и подальше отсюда!

Лететь было ой как тяжело. Я дёргалась, как самолёт, попадающий в воздушные ямы, поэтому, едва углубившись в гущу листьев, упала на веточку, растянувшись на ней в блаженстве. Свобода!

"Мы живы?" - спросил в голове слабый голос.

"Живы, живы! Ещё как живы!" - радостно обозвалась я.

"Удивляюсь, как ты смогла взлететь с такими крыльями. Ни одному эльфу это бы не удалось..."

"Но я не эльф, я человек!"

"Разве люди летают? - не поняла эльфея. - Поесть бы..."

Сама знаю, что нужно поесть. Вот только сил подняться, оторваться от медленно колышущейся на лёгком ветру ветки, нет. Я совсем немного полежу, совсем капельку, а потом будем выбираться... И я отключилась в мгновение ока, даже несмотря на открытые глаза, коими эльфея взирала, выйдя из обморока, на окружающий мир. Но поспать мне, естественно, не удалось.

- Опасность! - закричала вдруг вслух Дьюмова. Хорошо, что мы хоть с ней вдвоём не задремали. Я попыталась сориентироваться, где ж она, эта опасность, с какой стороны и в каком облике.

- Я не могу взлететь, Неневеста! - я почувствовала, как судорожно сжимаются наши с принцессой многострадальные крылья.

И тут я увидела опасность. К нам приближалась огромная, по меркам эльфов, черно-желтая оса, жужжа и радуясь, что попалась такая лёгкая добыча. Может быть, не все могут адекватно оценить ситуацию? Мол, ну и что ж там такого? Какая-то несчастная оса? Что она может сделать?

К счастью, я знала, что оса является одним из самых опасных хищников в мире насекомых. И знания это были не книжные, вернее, не только книжные. Однажды я лично наблюдала битву осы и паука, который был намного её больше и сильнее. Я отдыхала на даче и вдруг заметила, что к пауку, случайно попавшему в пустую ванну, приблизилась оса. "Сумасшедшая, - подумала я, - сейчас он её оплетёт своими крепкими сетями, - я часто видела, как это делают пауки с мухами, - и хана котёнку". И осталась наблюдать, думаю, придётся осу выручать, потому что я всегда за обиженных и оскорблённых. Увы, защищать полосатую хищницу мне не пришлось. Сначала меня удивило, что паук не нападает, а наоборот, пытается убежать по скользким бокам ванны. Это не представлялось возможным. Оса наседала. Он вступал в короткую схватку, и снова пытался скрыться. Всё произошло так быстро, что я не успела вмешаться. Оса ужалила членистоногое, парализовав его, затем быстро, по одной, отгрызла ему ножки, чтоб не мешали, обхватила своим лапами круглое тело больше её размером, несколько раз уронила, затем таки уловчилась и полетела со своей добычей на дерево. Я стояла в шоке. Спасать, оказывается, нужно было паука, только, когда я это сообразила, для него было уже поздно. Вот так бывает в реальной жизни. Да что там говорить, небольшой рой может до смерти закусать не только человека, но и любое другое, даже довольно крупное, животное. Поэтому, лучше с ними не связываться. Это хорошо ещё, что против человека они маленькие. Страшно представить, что было бы, будь осы, например, даже размером с мышь.

Но сейчас я не была человеком. Я была цветочным эльфом, к тому же, измученным до высшей степени, и оса представляла для меня не просто реальную, а настоящую смертельную угрозу. Я не хочу погибать в её цепких лапах и хищных челюстях! Именно чувство самосохранения позволило мне подскочить, использовав веточку, как подкидную доску, и полететь. Оса невозмутимо повернула за мной. Здоровая и сильная, она уверенно догоняла меня, слабую и беззащитную.

И тут я как бы отключилась. Тело моё само двигалось, подчиняясь командам подсознания, соединившего в своей памяти опыт мягкого подъёма на белых ангельских крыльях, умение кондора ловить потоки восходящего воздуха и парить, почти не шевелясь, но, в то же время, почти не сбавляя скорость, способность морской чайки камнем броситься вниз, и так же молниеносно набрать высоту. И я лавировала, уклонялась, играла с осой в смертельную игру, отдавая этому полёту последние силы. Мы уже вылетели за город и мчались лесом, огибая стволы встречающихся на трассе деревьев. Хищница вошла в раж и не собиралась отказываться от такой интересной добычи. Вдруг я почувствовала, что не могу больше лететь, не могу - и всё. Воспользовавшись заминкой, оса вцепилась в мои крылья, мощные челюсти сомкнулись, словно гигантские щипцы, чтобы больше не выпустить попавшуюся добычу. Я рванулась из последних сил и разорвала остатки крыльев на лоскутки, вырываясь из мёртвой хватки охотницы. Кувырком полетела вниз, лишившись поддержки. Изумлённая хищница замерла на миг, сжимая обрывки крыльев в челюстях, и камнем бросилась за мной.

Глава 17. Живы будем - не помрём

Кувырком падала я вниз, катастрофически быстро приближаясь к земле. Сверху меня догоняла хищная полосатая оса.

Внезапно внизу я увидела скрывающийся под кронами деревьев крошечный домик, рассматривать его у меня не было времени, но открытое окно не заметить я не могла. Нечеловеческим и, точно, неэльфовским усилием, перевернулась я в воздухе и спланировала, а правильнее было бы сказать, шлёпнулась на подоконник. Следом за мной в комнату залетела, разгневанно жужжа, оса. Увидев меня, беспомощную, с торжествующим криком бросилась ко мне, но тут резиновая ляпалка на деревянной ручке окончила её бесплодную погоню, а заодно и существование.

Я только и увидела склонившееся надо мной лицо пожилой женщины, как почувствовала, что Дью снова грохнулась в обморок. Да я и сама воспринимала всё в тумане, а голос спасительницы звучал, словно пробиваясь через несколько слоёв ваты.

- Эльф! Цветочный эльф, точнее, эльфея! Как же ты попала сюда, малышка? А эти грязные тряпки были когда-то твоими крыльями? Как же так можно?.. Ах, несчастная, их уже не восстановишь даже в цветке.

С этими словами добрая женщина взяла меня двумя пальцами и чикнула ножничками, подрезая рваные огрызки, я уже даже не чувствовала боли и не сознавала этого ужаса для эльфа - остаться без крыльев.

- Вот и всё. А теперь я положу тебя в этот цветок, ведь вы, эльфы, в цветах оживаете, правда? - она опустила меня в середину полураскрытого бутона какого-то комнатного растения, впрочем, мне было всё равно, попав в родную стихию, я вдруг почувствовала умиротворение, словно в колыбели, несмотря на то, что состояние было самое что ни есть паршивое. Я тот час свернулась калачиком, подложив ладони под щеку и начала проваливаться в глубокий целительный сон даже без сновидений. Последние слова, которые я услышала, были:

- Как удачно, что ко мне залетела маленькая эльфея. Теперь я смогу угодить Матилье из Нижней Деревни. У неё детей никогда не будет, а она всё ходит ко мне и просит помочь. Вот девочка чуть окрепнет, отдам её Матилье, пусть выхаживает да тешится на старости лет...

Проснулась я, услышав чей-то разговор.

"Опять поспать не дали," - потянулась я.

"Мы проспали больше недели", - обозвалась в голове принцесса.

"Откуда ты знаешь?"

"Эльфы чувствуют время, даже когда спят".

"Ты в порядке?"

"Я жива. И я без крыльев. Ни один эльф или эльфея не поверили б, что это возможно".

"Сейчас ты наполовину человек".

"А что будет, когда ты покинешь моё тело?"

Я давно предупреждала Дью, что могу исчезнуть в любой момент. Хотя и сама уже перестала об этом думать. Я так давно застряла в этом маленьком тельце, что уже стала ощущать его, как своё, родное. И к эльфийской принцессе привыкла, как к сиамской сестре. Интересно, почему я не перемещаюсь в тело другого обитателя Аллии? Может, потому, что мы не пытаемся подавить друг друга, что прижились мы вместе, притёрлись друг к другу в некоем симбиозе. А может, просто нельзя было по-другому, не могла бы я в другом теле попасть в затерянный центр управления, и только так мне удалось на время отложить конец света. Удалось, потому что время взрыва уже, наверняка, минуло. Отложить, потому что опасность остаётся и очень серьёзная. Иначе Смотритель уже вернул бы меня в мой мир.

Наверное, теперь я покину тело Дьюмовочки. Не пропадёт ли она без меня? Так хотелось бы защитить её, устроить судьбу.

"А где мы? - спросила эльфея. - Что это за цветок?"

"Комнатный цветок, скорее всего - декоративная роза, - ответила я, разглядывая нежные, слегка сжатые лепестки яркого красного цвета".

"Кем бы он ни был, он спас нас, дал нам силу, наполнил энергией. Ты ведь знаешь, эльфы восстанавливаются только в цветах. Жаль, что крылья уже не отрастут, даже если бы я вернулась в горрандский тюльпан".

Принцесса вроде бы замолчала, но я улавливала обрывки её мыслей: "Как жить дальше?"

"Придётся быть предельно осторожной, Дью. Возможно, удастся добраться до плантации горрандских тюльпанов, родители примут своего ребёнка, даже если он потеряет крылья".

"Ты хоть представляешь, где это?"

"А ты?"

"Я чувствую направление. Но расстояние такое, что даже с крыльями я не надеялась бы вернуться. Разве ты забыла нашу попытку побега? Далеко мы смогли убежать? А без крыльев? Неневеста, это вообще не реально".

Я вздохнула. И Кощея до сих пор ни слуху, ни духу. Уж не съел ли его кто-нибудь, если он попал в тело кого-то маленького и беззащитного? Да нет, Кощея в любом виде непросто должно быть обидеть. Почему тогда он не появляется? Я совсем загрустила.

Вдруг звучавшие как бы на втором плане голоса стали громче, и я услышала:

- Смотри, Матилья, вот она...

Над цветком склонились две огромные человеческие головы. Одну я сразу узнала, это была та женщина, которая прибила мерзкую осу, пытавшуюся меня сожрать, я поёжилась от воспоминаний. Вторая была мне незнакома, немолодая уже, с простым открытым лицом и с отпечатком страданий в виде сеточки морщин, но сейчас серые глаза её сияли восторгом.

- Живая девочка!.. Только маленькая какая!..

- А какой должна быть цветочная эльфея? Видно, немало пришлось ей пережить, сама видишь, в каком она состоянии. Тебе придётся хорошо за ней ухаживать.

- О, да! Да! Я буду очень хорошо ухаживать за моей доченькой! А она вырастет?

Хозяйка домика глянула на гостью, дивуясь её бестолковости, и ответила:

- Вырастет, если будешь беречь её и заботиться.

- Я буду!.. - снова закивала головой Матилья.

- Я продам её тебе вместе с цветком, - продолжила хозяйка. - Запомни, она всегда должна жить в цветке, иначе погибнет. Если этот цветок завянет, подберёшь ей другой, и так постоянно.

Матилья кивала, как кукла на веревочках.

- Есть она будет пыльцу и нектар из цветов, но, думаю, не откажется и от кусочка сахара или капельки мёда. Не мешало бы сменить ей платье, оно слишком грязно и изорвано, но я даже не представляю, из чего можно было бы сшить новый наряд.

- Я придумаю, я что-нибудь придумаю, - посетительнице невтерпёж было забрать покупку домой.

- Хорошо, бери девочку, - кивнула хозяйка.

Матилья выпрямилась, вытащила из-за пазухи деньги и передала их продавщице эльфов. Та пересчитала, довольно крякнула и подала цветочный горшок покупательнице со словами:

- Береги девочку.

- Буду, буду беречь, спасибо тебе, Тунея.

- Набрось сверху плащ, а то простудишь малышку, - донёсся предупредительный возглас.

Матилья прикрыла цветок тёмной тканью, и я ничего уже не видела вплоть до того момента, пока она не сняла плащ, поставив горшок на столик у окошка в маленькой чистой комнатке с вышитыми простынями и накидками для мебели. Вполне прилично для... допотопного сельского домика.

С этого момента, Матилья от меня, практически, не отходила. Она щебетала, как с младенцем, постоянно вытаскивала меня из цветка, сделала мне колыбель из половинки ореховой скарлупки, вымостив его пухом, всё вокруг было забросано кусочками не только сахара, но и всякой разнообразной еды, что создавало такую какофонию запахов, что уже не только дегустировать не хотелось, а вообще хотелось сбежать куда подальше от такой заботы. А вот на то, что цветок начинает вянуть, она внимания даже не обращала. Новое платье умудрилась соорудить мне из шелухи, покрывающей похожие на тыквенные семечки, оно было почти прозрачным и из-за этого, чрезвычайно сексуальным, словно я готовилась к эротическому шоу. Но выбора у меня не было, пришлось подвязать наряд паутиной, в моих руках она не рвалась и даже не путалась, и носить. Но как же мне надоели эти телячьи нежности!

Матилья вновь склонилась ко мне с улыбкой, которая должна была быть умильной, но показалась мне оскалом монстра:

- О, мой маленький цветочек, моя крошечная доченька, моя Урлинья! Когда же ты вырастешь? Открой ротик и съешь кусочек этой восхитительной...

Мне в лицо ткнулась ложка с манной кашей, вследствие чего я вся оказалась в вязкой сладкой жиже. Моё терпение лопнуло, и я взорвалась:

- Прекратите! Немедленно прекратите это безобразие! Приберите всю еду, пока я не задохнулась от ядовитых испарений! И перестаньте называть меня этим дурацким именем! Я вам никакая не Урлинья! Я...(чуть было не назвалась Неневестой Кощеевой) Я - Дьюмовочка!

- Дюймовочка... - прошептала пораженная Матилья. И я даже не стала её исправлять. Бесполезно, всё равно маленькая эльфийская принцесса войдёт в историю как Дюймовочка. А что в историю она войдёт, это я уже поняла. Всё-таки странная связь между Аллией и моим родным миром прослеживается, не первый раз замечаю, только пока дойдёт история до ушей землян, переврут не раз. Так что неизвестно ещё, что ждёт бедняжку дальше.

- Дюймовочка, доченька! Ты научилась разговаривать? Как же быстро ты развиваешься!

Да уж. Но мой наезд возымел действие, и Матилья живенько прибралась на столе. Я удовлетворенно смотрела на результат, а она подхватила меня двумя пальцами и умостила в ореховую скорлупку, прикрыв сверху белым лепестком.

- Отпусти меня! - заорала я. - Как насчет неприкосновенности?..

Но купившая меня мамаша уже укачивала своё непослушное дитя:

- Дети всегда капризничают. Не хочешь есть, значит, будешь спать. Сейчас мамочка споёт тебе колыбельную, и ты увидишь сладкие цветочные сны! - и она затянула такую, блин, колыбельную, что любому ребёнку легче было бы пелёнками удавиться, чем мучить свой слух и душить чувство прекрасного.

Так как она крепко зажала меня в скорлупке, продолжая укачивать, не оставалось ничего иного, как притвориться спящей, молясь, чтоб эта экзекуция поскорее закончилась. Нет, если бы какая-нибудь настоящая фея предложила мне вернуться в детство и начать жизнь с начала, я не согласилась бы ни за какие коврижки. Ни в младенческий возраст, когда не можешь ни поесть, что хочешь, ни попить, что можешь, ни встать, ни взять, да ещё и каждый мучает тебя, как хочет, то таская, словно куклу, то укачивая до потери сознания, то пытая своими идиотскими песенками, которые никто больше слушать не хочет. Ни в дошкольный возраст, когда за тебя всё решают, когда никто не хочет терять на тебя время, потому что всем теперь некогда, а тянутся дни и часы так невообразимо долго, что кажется, будто они резиновые. Ни, тем более, в школу, когда всем от тебя становится что-то надо, для всех ты не такой, как им хочется, каждый старается приобщиться к процессу воспитания, который заключается исключительно в поучениях, нотациях и лекциях на тему нравственности, а тебе хочется хотя бы капельку свободы и стать побыстрее взрослым, чтоб перестали тебе все указывать и доказывать, упрекать, увещевать и ставить пример, которому ты всё равно не собираешься соответствовать, так как страстно мечтаешь стать самим собой. Вот.

А Матилья всё пела и пела, пока сон не сморил её, и она уснула прямо головой на столе, выпустив, наконец-то, ореховую скорлупу из своих цепких рук. Я с наслаждением закрыла глаза. В голове ещё всё вертелось и крутилось, словно я сошла с корабля после девятибалльного шторма. Но я так и не успела полностью прийти в себя, как услышала разговор новых действующих лиц.

- А вот и она, - плюхнулось на подоконник грузное тело. - Сладенькая, вкусненькая...

Зелёные пальцы с коготками откинули с меня лепесток-покрывало, и я узрела ротатую довольную морду с выпученными глазами. Тонкий длинный, словно змея, язык выскользнул из пасти и помчался ко мне со всей скоростью. Я с трудом успела сообразить, что это самая, что ни есть, обычная лягушка, даже не сильно большая, если на то пошло, но для меня, хрупкого цветочного эльфа, смертельно опасная. Я только и успела, что перевернуться вместе с ореховой скорлупой, сжавшись в ужасе и лихорадочно думая, как спасать свои дюймы от этой неприятной неожиданности.

- Маменька, она такая забавная, - раздалось молодое кваканье, и я припомнила, что, кроме напавшей на меня лягушки, за ней вырисовывался ещё чей-то тёмный силуэт. Вот тебе и сказочка. Как теперь выбираться? Я что-то выхода не вижу. Хотя, если до Земли эта история дошла, пусть и в извращённом виде, то Дьюмовочка должна спастись, иначе кто бы мог рассказать обо всём, кроме неё самой?

Скорлупкадвинулась и слетела с меня, сдёрнутая зелёной лапой. И оружия никакого в руках...

- Еда... - и шустрый язычок вновь метнулся ко мне с совершенно четкими намерениями.

Но в мгновение ока его перехватила лапа молодого лягуна:

- Ма, не надо. Мне она нравится. Поедим комаров и мух, а её оставим.

- Зачем она тебе, - прошептала мамаша, словно змея, неудобно всё же говорить с высунутым языком. - Гляди, квакая она квусная.

- Квакая квусная? Зато квакая она квасивая. Я б на ней женился, если б она была побольше. Может, её подкормить?

- Съесть её, съесть квак нибудь...

- Не, ма. Я уже взрослый. Я сам решу, - с этими словами лягун снова упаковал меня в скорлупу и, прижав к сердцу, соскочил с подоконника.

Так я оказалась в пруду на круглом листке кувшинки. Красивое, однако, местечко. Желтые чашечки цветов сияли в солнечных лучах, как звёздочки на вечернем небе. Над водой порхали мотыльки и стрекозы, весело носясь друг за другом. Я сама не против потусоваться с ними. Но, увидев, как пучеглазые мама с сыном на лету словили несколько оказавшихся в опасной близости стрекоз, тот час отказалась от этой мечты. Лягун с умилением смотрел на меня, оглядывающуюся на все стороны.

- Проснулась? Как тебя зовут?

- Дьюмовочка. Я есть хочу.

- Дюймовочка... - мечтательно потянул зелёненький "жених". - А я тебе нравлюсь?

- Естественно, - похлопала я по приблизившейся морде. - Только я есть хочу, слышишь?

- Квага. Тебе поймать комара?

- Я комарами не питаюсь. Мне б цветочек какой-нибудь, пыльцы пожевать или нектарчика.

Мамаша-лягушка угрюмо зависла в воде, выставив наружу только глаза да ноздри.

- Я принесу, - растянул в улыбке рот лягун. - Кувшинку хочешь?

- Нет, принеси мне полевой цветок.

- Хорошо, - ему явно не хотелось уплывать. - А ты не сбежишь?

- Куда я денусь без крыльев? Да и нравишься ты мне, - я игриво улыбнулась.

Мать лягуна выпрыгнула на соседний лист:

- Давай, неси ромашку какую-нибудь, а я пока посторожу.

Нет, только не это! Но, кажется, сыночек и сам догадался, что чревоугодливую мамашу саму нельзя оставлять без присмотра, подтолкнул её с листа в прохладную глубину пруда, сам нырнул за ней и поплыл, подгоняя недовольную родительницу, поминутно оглядываясь и помахивая мне лапой.

Я отвечала ему тем же, пока мой "жених" не скрылся из виду, тогда устало опустилась на лист и обратилась к Дью.

"Теперь плакать будем".

"За кем? За вот этим вот зелёным чмо?" - наконец-то твёрдо усвоила слово принцесса.

"Мы должны плакать, чтобы рыбки испугались, что пруд станет солёным, и помогли нам сбежать, позвав рака, который перекусит стебель этого листа, на котором мы сейчас с тобой прохлаждаемся, потому что как-то сегодня и не жарко".

"Ты, что, головой ударилась, что ли? Моей головой? Ты соображаешь, сколько слёз надо пролить, чтоб это стало хоть капельку заметным? Думаю, эльфам с трёх плантаций придётся рыдать навзрыд в течении месяца, как минимум. Как могло такое прийти тебе в голову?"

"Но... а как же?.." - растерянно прошептала я, похоже, не следует верить сказкам полностью, а то вот оплошалась.

"Можно просто попросить рыбок, думаю, они не откажут в такой мелочи".

"И каким таким образом мы будем объясняться с рыбой?"

"А каким таким образом ты общалась только что с лягушками?"

"Да, именно этим я и хотела поинтересоваться. Почему я запросто общаюсь с земноводными? Почему кабанчики из "Трёх поросят" говорили понятным мне языком? Почему не было проблем с волком? А когда я сама была питоншей, то могла только шипеть? Кондором или чайкой тоже не владела человеческим языком! Да и Кощей, когда был мини-дракончиком, разговорами меня не баловал. А?" - решила я, наконец-то, расставить точки над "і".

"Всё просто, - согласилась просветить меня принцесса, - высшие человеческие и нечеловеческие расы нашего мира общаются на одном, так и называемом, общем языке. Многие мыслящие животные также изучают его, так как в жизни очень удобно понимать окружающих. Если уж поросята решили открыть трактир, то свободное владение общим языком просто необходимо. Наверняка, выучили они его под чутким руководством пресловутого волка, ведь волки, вообще, считаются существами очень даже здравомыслящими. Понятно? А вот мы, эльфы, способны договориться с любыми представителями живого мира Аллии".

"Что-то несильно ты договаривалась, когда нас пытались слопать добрый ёжик или дятел долбонутый?" - не смогла не съязвить я.

"С любыми представителями, которые не смотрят на нас с чисто гастрономической целью. Голос пустого желудка заглушает голос рассудка, и это прискорбная истина".

"По-моему, голос рассудка заглушает не только пустой желудок, но и сексуальная неудовлетворённость. Чего это на нас все жениться хотят?"

"После инициации эльфы становятся чрезвычайно привлекательными для противоположного пола, почему их и женят или выдают замуж побыстрее. Вот поэтому все и хотят на нас жениться".

"Или нас слопать, - добавила я. - Так, тебе и карты в руки. Общайся с подводным миром".

"Давай карты".

"Отменяются. Общайся так".

В итоге Дьюмовочка уболтала пару проплывающих краснопёрок передать собирающемуся на зимовку раку просьбу чикнуть, проползая мимо, стебель нашего листка.

"А чего это рак на зимовку собирается? Неужели скоро зима?" - спросила я принцессу, когда мы уже плыли, увлекаемые почти незаметным течением, из пруда, оказывается, вытекала узкая петляющая между деревьями речушка, которая нам очень даже пригодилась.

"Во всяком случае, приближается осень, сама чувствуешь, начинает холодать", - ответствовала Дью.

"А как же эльфы? Ведь зимой не будет цветов?"

"Как раз нас это и не касается. Плантация, где поселились эльфы, покрыта, словно колпаком, защитным куполом, образованным их коллективной аурой. Он скрывает цветы не только от чужих взглядов, но и от холодов. У нас всегда будет лето".

"А как насчет путешествующих эльфов, которые... хм... проводят новогодние праздники где-то за границей?"

"Не слышала, чтобы кто-то когда-нибудь возвращался на плантацию после зимы, даже в мифах и легендах нет таких фактов, - вздохнула эльфея. - Эльфу не выжить на морозе. Мы погибнем".

"Зато у нас такие свидетельства есть, так что, не боись, прорвёмся. Вот от лягушек уже удочки смотали... - наш лист, как раз, уткнулся носом в илистый берег. - Как же нам теперь выбраться?"

К счастью, почти над головой склонились листья остролиста, которые я и использовала вместо канатки. Только не рассчитала, видимо, свой малый вес и расстояние до сухой земли. Уже приземляясь в ил, я почувствовала, как кто-то подхватывает меня под мышки и несёт по направлению к берегу. Вот и жук вырисовывался. Всё по плану, всё по сценарию...

Я бухнулась в траву, придавленная чьим-то грузным хохочущим телом. Грубые мужские руки облапили меня, в лицо пахнул запах немытой мужской особи. Это никак не жук! Ну, Андерсен, ну, погоди!!!

Глава 18. Ну, Андерсен, погоди!

Ну, Андерсен, я от тебя такой подлости не ожидала! Либо что-то пошло не по сценарию, либо история Дюймовочки дошла до тебя в сильно урезанном виде, либо принцесса сама, рассказывая о своих приключениях, умолчала некоторые факты своей биографии. Да только мне сейчас не легче от этого. Кто это такой, скажите на милость? Меня зажимало крылатое существо, уродливая смесь насекомого и человека. Тело покрыто серыми чешуйками, лысая голова имеет костяной нарост, тянущийся от макушки к затылку, глаза сетчатые, как у пчелы, из безгубого рта выглядывали два клыка, растущие вместо передних зубов, нос плоский и тянущийся к ушам, точнее, к тому месту, где они должны быть, но, почему-то не наблюдаются. Может, они на ногах, как у кузнечика? Я посмотрела вниз. Задние лапы, действительно, принадлежали прыгающему насекомому, такие они были мощные и когтистые, и сгибались коленками назад. Руки, напротив, больше походили на человеческие, мускулистые шестипалые громадины.

"Кто это, Дью?"

"Цветочный гоблин, - я почувствовала парализующий ужас в ответе эльфеи. - Мы погибли..."

"Мы погибли уже не один раз. Мы погибли без крыльев, мы погибли из-за приближающейся зимы. Так что успокойся и возьми себя в руки!"

"Сама бери, - зло огрызнулась принцесса. - Ты хоть представляешь, в чьи руки мы угодили?"

"А ты возьми и объясни внятно мне, бестолковой. Я о таких экземплярах ещё не слышала!"

Гоблин тем временем снова подхватил меня, прижав к тёплому чешуйчастому телу, и поскакал, как кузнечик, выбрасывая в стороны серые кожистые крылья из-под тяжелых, панцирных.

"Цветочные гоблины, - начала принцесса, используя внезапно появившееся свободное время, - проживают в цветах, как и эльфы, только не в симбиозе, а используя и уничтожая их. Они питаются не пыльцой и нектаром, а, впиваясь острыми зубами, высасывают сок самого растения, пока оно не пропадёт".

"Мясом не питаются?" - уточнила я.

"Нет. Но жизнь ведут разбойничью, так что в их лапы лучше не попадаться. А что они творят с эльфеями!.."

"Что?" - заинтересовалась я.

"Неневеста! Я - девственница! Спаси меня! - заголосила в моей, то есть, в нашей голове принцесса.

"А ты хотела пройти Крым и Рим, и железные горы - и при этом ничего не потерять? Так только в кино бывает", - постаралась успокоить эльфею я.

"Я не хотела пройти Крым и Рим! Это ты втянула меня!"

"Мы должны были спасать мир!"

На какое-то время в голове воцарилась тишина, затем раздалась извиняющаяся мысль:

"Прости, Неневеста, - ну, вот, осознала, наконец, умница. - Только спаси меня, пожалуйста. Ты ведь столько о своих путешествиях рассказывала, ты ведь всё можешь..."

Рассказывала, да, могу за себя постоять, но не в хрупком тельце цветочного эльфа! Но как объяснить это принцессе, за которую чувствую ответственность, и какую мне просто по-сестрински жаль. Всё равно нужно как-то выкручиваться, я ведь с ней в одном теле. Сделаю, что смогу.

Впереди показалась поляна с изуродованными, почерневшими местами, цветами. Мне, как эльфу, больно было даже смотреть на них, страдания бедных растений ощущались чисто физически. К счастью, гоблин поскакал к стоящему особняком махровому кривому цветку и бросил меня на дно. Два гоблина, увлеченных жеванием розовых лепестков, оторвались от своего занятия и уставились на меня с изумлением.

- Глядите, братаны, какая птичка мне сегодня поймалась! - удовлетворённо крякнул доставивший меня гоблин.

- Не может быть, - подошел второй, не отрывая от меня глаз. Он был чуть постарше и покрупнее моего. - Ркуй, ты отхватил цветочную эльфею?

Я поднялась и обтрусилась. Глаза у всех трёх гоблинов стали квадратными, а в уголках безгубых ртов заблестела слюна, смотрели они даже не на моё полупрозрачное секси-платье, а сквозь него. Ну и напрасно, я ведь могу и разозлиться. Сейчас буду бить, возможно, ногами. Где у них болевые точки?

Подсознание дало сознанию подзатыльник и дельный совет: посчитай, сколько их, и взвесь свои шансы. Ладно, не хватит силы, будем брать хитростью. Я подошла к гоблину, который меня принёс, и нежно прижалась к его шершавой груди.

- Мой милый Ркуй, представь меня своим друзьям.

Гоблин свёл глаза к точке на лбу и беззвучно открывал и закрывал рот, пытаясь собрать мысли. Его братаны уставились теперь на него, ожидая объяснений. Я решила по-женски брать всё в свои руки.

- Мой герой спас меня! - чмокнула я своего "героя" в щечку, удлиняя время его раздумий, чтоб не вмешивался в мой рассказ. - Я - Дью. Да, я, действительно, цветочная эльфея. Но всю жизнь мечтала сбежать к гоблинам, вести свободную жизнь, полюбить настоящего мужчину! Мне это удалось, но я потеряла крылья и чуть не утонула в вязком иле, как вдруг появился этот красавчик, мужчина моей мечты, и спас меня от гибели. Я сразу полюбила его и согласна стать его женой!

- Гм... Хм... Кх... - переваривал сказанное Ркуй, вдруг узнавший о себе столько нового и интересного.

- А как же насчет того, что всё - на троих? Я тоже хочу цветочную эльфею! - приблизился второй.

- Мы договаривались всё делить поровну! - подскочил третий, худой и мелкий.

- Милый, объясни им, что я только твоя и больше ничья! - прижалась я к Ркую, доверчиво заглядывая в осоловевшие глаза.

Гоблин где-то там, в глубинах черепа, сообразил наконец, что можно получить всё и одному. Зачем же тогда делиться? Он топнул когтистой лапой и ударил себя кулаком в грудь:

- Моя!!!

Я тихонько перебазировалась за спину своего "героя". Если я не ошибаюсь, сейчас начнётся резня. Но я ошиблась. Один из гоблинов, тот что помельче, оказался поумнее и что-то зашептал большему. Я поняла, что советует он не проливать кровь братана, а овладеть смешной эльфеей можно и чуть попозже, когда Ркуй потеряет бдительность, и тогда всем будет хорошо. Ладненько, и мы подождём.

- Дорогой, мне бы переодеться, а то платье моё испорчено, да и холодно уже, - я была согласна на любую гоблинскую одежонку.

- Угу, - кивнул мой избранник и зарылся по пояс в гущу полувялых лепестков.

- Ба! - воскликнула я, разглядывая ворох вытянутого тряпья.

Среди награбленного добра нашлось немало и эльфийской одежды. Даже про гоблинов забыла, а они сгрудились вокруг кучи, расширенными глазами наблюдая, как я перемериваю наряды, никого не замечая. А я что, виновата, что у вас примерочной нет?

- Ребя, а зеркала у вас тоже нет? Вот жалость!

В конце концов, я выбрала красивое вишнёвое платье с затянутым лифом и широкой юбкой до пола. Ткань тяжелая, похожа на бархат, так всё равно мне не летать, зато более-менее тёплое. А чтоб ещё теплее стало, отыскала накидку из растительного пуха. Также я подобрала мягкие сапожечки до колен и не удержалась от ожерелья из шоколадного цвета топазов, по-моему, их называют раухтопазами. Нет, можно, естественно, было б одеться и поскромнее, но не хочется отчего-то. Да и путешествовать было бы гораздо удобней в мужской одежде, но я хочу именно это шикарное платье и точка! А я всегда делаю то, что хочу!

- Спасибо, милый, - замурлыкала я. - А как насчет покушать? Я заголодалась уже тут с вами. И от бутылочки нектара не откажусь.

Гоблины переглянулись.

- Эй, Друй, не поленись оторвать даме пару тычинок. А ты, Цуй, доставай бутыль самогона, - раскомандовался Ркуй.

Вид в новом платье у меня был самый что ни есть презентабельный, даже статус дамы тотчас присвоили, а напоминание о выпивке оказалось очень даже кстати, и братаны с удовольствием стали доставать свои запасы. Бутылка живо пошла по кругу, но я, памятуя эльфийский нектар, отпробовать гоблинского самогона не рискнула, старательно делая вид, что пью наравне со всеми, и что меня уже прилично развезло. Только вот что буду я делать с упившимися братанами? И я с удвоенным рвением спешила довести их до состояния нестояния, провозглашая тост за тостом и не позволяя собутыльникам плотно закусить лепестками.

- Т-так. За Цуя мы уже пили?

- Пили! - кивнул головой Друй, напихая полный рот цветочных лепестков.

- Хор-рошо. А за Друя тоже пили?

Хоровое:

- Ага.

- Оч-чень хорошо. А за моего любимого Ркуя?

- Дважды, - с оттенком лёгкой зависти ответил Цуй.

- Дважды, потому что первый раз мы пили за него, как за братана, а второй раз - как моего жениха, вот.

- Понятно.

- А за прекрасную даму пили?

- За какую прекрасную даму? - начали оглядываться гоблины.

- Да за меня, олухи!

- Трижды.

- Ладно. Тогда выпьем за знакомство!

- С этого и начинали.

- Тогда за всех гоблинов оптом!

- Давай, твоя очередь, - Цуй протянул мне бутыль и уставился выжидательно. Пришлось хлебнуть гоблинского самогона.

Ай! Уй! Ой! Чтоб их!.. Мать их!.. И бабушку тоже!.. На пару минут я ушла от темы, пытаясь загрызть горящий внутри огонь пыльцой вместе с тычинками.

- Ркуй, твой тост! - постаралась я переложить груз тамады на своего нового жениха.

- Темы исчерпаны, - лаконично ответил тот, задумчиво почесывая подбородок.

Это у вас исчерпаны, а не у меня, недалёкие вы мои.

- Тогда за любовь!

- А ч-что это такое? - поинтересовался Цуй.

- Пьём, потом объясню.

Бутылка пошла по новому кругу и неожиданно закончилась после того, как я незаметно слила остатки мимо рта прямо на цветок, который от этого возлияния прям сжался весь, всеми своими эмоциями выражая немой вопрос: "За что?"

- Ребя! Ну, так не годится, - разочарованно потрясла я пустой бутылкой перед носами собутыльников. - А что, бухла больше нет?

Друй загадочно улыбнулся, вылезая из-за цветочного пестика, служащего нам столом, порылся в лепестках и выудил на свет божий ещё одну бутыль, встреченную восторженным общим "Ура!"

- За запасливых гоблинов! - торжественно провозгласила я новый тост, и выпивка снова пошла по кругу.

- За дружбу!

- За брак!

- За хорошую погоду!

- За удачу! Милый, мы ведь пойдём ещё сегодня "на дело"?

- За увеличение доходов!

- За увеличение расходов в связи с увеличением доходов!

- За гоблина, первого выгнавшего самогон!

- За первый понедельник на неделе! - не знаю, есть ли у них деление на дни недели, но гоблинам уже было всё равно, за что пить.

Пару раз мне под чуткими взглядами собутыльников пришлось таки пригубить адское питьё. Остальные разы я просто сливала свою долю в цветок. Вскоре он вошел во вкус и даже перестал протестовать, зато его стало весело качать со стороны в сторону. Или это меня уже начало качать? Или всех нас?

- Я вспомнил, что такое "любовь"? - крикнул Ркуй и полез целоваться.

Я вывернулась, ухватила женишка и большего из братанов за руки, и потащила из-за стола:

- Снач-чала танцы! Танцуют все!

Нам нисколько не мешало отсутствие музыки. Через минуту все уже дружно выплясывали то кружком, положив соседям руки на плечи и старательно выбрасывая то одну ногу, то вторую, надеясь попасть в задаваемый мной ритм. То, ухватив друг друга за талию, весело прыгали, имитируя русский (или не русский) народный танец летку-еньку. Я напевала то "Льются песни, льются вина...", то "Виски в стакане, люди в нирване...", вследствие чего воодушевлённый Рцуй тоже вытянул заначку в виде пузатого пузыря эльфийского перебродившего нектара, и мы принялись бодро разбавлять им гоблинский самогон.

Закончили мы тролльским ромом, после чего все вырубились в живописных позах прямо на дне сонно покачивающегося цветка, все эмоции которого выражались теперь в двух словах: "Эх, хорошо!"

"Погоди, посмотришь, как завтра будет!" - злорадно подумала я, приятно, что не одна будешь мучиться похмельем. А ведь надо бы использовать сложившуюся ситуацию наиболее разумно, и делать ноги из этого злачного места, где мы так классно гульнули с гоблинскими парнями, которые стали казаться мне гораздо симпатичней, чем вначале.

Я, конечно, пила меньше всех, сливая лишки повеселевшему цветку, но и того, что я отхватила, мне хватило. Голова кругом шла, в уголке сознания отчетливо слышался храп, и я догадалась - Дьюма готова.

Пошатываясь и стараясь не наступить на валяющихся под ногами братанов с улыбающимися рожами, я попыталась вылезти из цветка на свежий воздух. Может, полегчает чуток.

Прохлада несколько привела меня в чувство, настолько, чтоб я, выглянув вниз, сообразила, что без крыльев сбежать вряд ли получится. Слезть по стволу качающегося цветка тоже мне сейчас не под силу будет. Я постаралась задуматься, вопреки попыткам гоблинского самогона уложить меня проспаться. Конечно, и это бы не помешало, но мне нельзя здесь оставаться!

Словно в ответ на мой безмолвный запрос, тёмная тень вдруг налетела на меня и подняла в воздух. Добрый тролльский ром не позволил мне даже испугаться.

"И кто это у нас там такой?" - подумала я, пытаясь вывернуться, чтоб рассмотреть похитителя. Наконец-то это непростое действо мне удалось:

- Ба! Жук! Заждались! - и так дыхнула на держащее меня в цепких лапках насекомое, что оно, не привыкшее к смеси гоблинского самогона с эльфийским нектаром и тролльским ромом, сковырнулось с намеченного курса и вместе со своей драгоценной ношей, то есть, мной, рухнуло вниз.

Глава 19. Почти по сценарию

Часто в земных рассказах фигурируют такого типа высказывания: "Они попали в аварию, хорошо, что пьяные были, отделались несколькими царапинами", "Он выпал с шестого этажа, хорошо, что пьяный был, встал и пошел за добавкой". По какому-то негласному закону пьяного Бог бережет (сочувствует, что ли?), пьяного пуля не берёт и пьяному море по колено.

Мы с жуком, вдохнувшим перегару, попали под этот неписаный закон, поэтому, как мы сверзлись с высоты, я совершенно не помню. Оказавшись на твёрдой земле, подсознательное желание проспаться одержало верх над всеми остальными, и я задрыхла прямо в траве, в обнимку с жестким холодным жуком. Закон сохранения пьяных ещё действовал, поэтому нас никто не склевал, никто на нас не наступил, и, вообще, никто не потревожил.

Открыв глаза, я постаралась сообразить, кто я, где я, я что это такое рядом валяется? ЭТО, когда я его растолкала ногами, оказалось настоящим жуком, как по сценарию, и скромно представилось:

- Меня Ж-ж-жека зовут.

Вполне человеческое имя.

- А меня Дьюмовочка.

Я могла, конечно, уйти и не разбудивши Жеку, но, если следовать инструкциям постоянно поминаемого "незлым тихим словом" Андерсена, то именно он должен отнести меня на поле, где я попаду в мышиную нору. А у меня другого выхода нет, как только пользоваться его инструкциями, одна я точно пропаду.

Жека был обычным жуком, восторженно взирающим на меня своими бусинками-глазками.

- Дюймовочка, ты мне нравишься... Ж-ж-жутко нравишься...

Извращенный какой-то вкус у этого насекомого. Он, что, не видит, какие мы разные?

- Если я тебе нравлюсь, отнеси меня на пшеничное поле, ты ведь с окрестностями знаком, надеюсь.

- У меня есть вариант получше, - мечтательно ответил жук, проигнорировав мою скромную просьбу. - Я готов на тебе ж-ж-жениться!

- Межвидовые браки не приветствуются, дружок!

Но замечания сквозь панцирь доходят, видно, с трудом, потому что Жека легко подхватил меня и понёс по направлению к лесу, по дороге вводя в курс дела:

- Сегодня на поваленном молнией дереве, которое за тремя соснами, бал. Ж-ж-жуки собираются в последний раз перед тем, как залечь под кору в зимнюю спячку. На этом балу мож-ж-жно выбрать себе ж-ж-жену, если ты ещё не ж-ж-женат. А я холостой, так что выберу тебя, ты такая ж-ж-желанная...

На трухлявом стволе, действительно, жуков собралось видимо-невидимо. Жека гордо вёл меня мимо гостей, представляя своим знакомым:

- Дюймовочка, моя будущая ж-ж-жена. Дюймовочка.

Жуки-мужчины заинтересованно осматривали меня с ног до головы. Жуки-женщины, видимо рассчитывающие на холостого Жеку, бросали презрительные взгляды и отпускали нелестные комментарии типа:

- Ж-ж-жуть. Ж-ж-жалкое зрелище. Уж-ж-жас!

А я на них и не обижаюсь. И сама понимаю, что под габариты их женского идеала никак не подхожу, да и не собираюсь я отбивать у вас Жеку, пусть только побыстрее на поле меня отнесёт.

Организм настойчиво требовал опохмелиться, и я обратила внимание, что жуки то и дело прикладываются к лужицам, образовавшимся прямо в выемках ствола.

- Что это, Жека?

- Это смесь сока дерева и росы, дорогая. Хочешь?

Я не отказалась и тут же отведала перебродившего сока, который отлично снимал симптомы вынужденного похмелья. Вынужденного - успокаивала я себя, попойка была необходима, чтоб сбежать от гоблинов.

Мне сразу полегчало, и внутри зашевелилась эльфийская принцесса.

"Ну, мы и гульнули вчера, Неневеста!.. А куда мы теперь вляпались? Это кто? Нас что, опять "женят"?

"Женят", Дью, на жуке. И ты чуть было не проспала это знаменательное событие".

"Да ты ведь опять выкрутишься, Неневеста", - спокойно констатировала факт эльфея.

"А разве ты не хочешь замуж за жука? Они как раз собираются залечь на зимовку под кору", - решила приколоться я.

"Пфи, - фыркнула принцесса. - Были женихи и покруче".

- Дорогуша, - повернулся ко мне, занятой внутренним разговором, Жека. - Мне нуж-ж-жно оставить тебя на несколько минут, поговорить с друзьями. Ты не будешь скучать?

- Да иди, кто ж тебя держит за рога?

Жук моей шутки не оценил, у него, и правда, были маленькие выступы на голове, напоминающие рожки. Он прижал меня на мгновение к своей твёрдой груди и полетел на поиски друзей.

Я оглянулась. Познакомиться надо с кем-нибудь, поболтать о том, о сём. Да вот собеседницы сами спешат ко мне, - обрадовалась я, увидев приближающихся со всех сторон жучих.

- А ну пошла вон отсюда! - закричала одна. - Нечего женихов чуж-ж-жих отбивать!

Остальные загалдели, полностью поддерживая её.

- Больно надо, - пожала я плечами. - Он вовсе не в моём вкусе, ваш Жека.

- Так что ж-ж-ж ты липнешь к нему?

- А что ж-ж-ж он к тебе ж-ж-женихается?

- Окруж-ж-жай её!

И жучихи начали оттеснять меня к ветви, торчащей вверх, мне ничего не оставалось делать, как отступать всё дальше и дальше, взбираясь на эту ветвь, которая по мере моего продвижения становилась всё тоньше и тоньше, прогибаясь всё сильнее под весом преследовательниц.

- Осторож-ж-жно, убьёшься, бескрылая! - хохотнула самая крупная жучиха. - А мы что ж-ж-ж смож-ж-жем поделать?

Отходить мне было уже некуда. А нахалки начали раскачивать ветку, крепко вцепившись в неё своими лапками, чтоб струсить меня на землю. А до земли высоко...

Я попыталась присесть, чтоб ухватиться за веточку руками, оступилась, начала падать, успела таки поймать конец, прогибающийся под массой насевших сверху жучих. Прыгать надо было, когда ветка неслась к земле, но я упустила момент и она вновь взмыла ввысь, выбрасывая меня, как торпеду.

"Ну вот, лечу", - успела подумать я, прежде чем шмякнуться. Какой раз приходится падать с тех пор, как лишилась крыльев. Как же мне благополучно приземлиться в этот раз?

- Ж-ж-ж, - послышалось над ухом, и цепкие лапки словили меня в полёте.

- Жека! Ты?

- Безж-ж-жалостные! Я всё видел! Они не дадут тебе ж-ж-жизни! Я не смогу больше оставить тебя одну! Ж-ж-жаль, но они не ж-ж-желают видеть тебя моей ж-ж-женой!

- Я это уж-ж-же поняла, - заразилась я жужжанием. - Теперь ты отнесёшь меня на пшеничное поле?

- Я отнесу тебя в самое безопасное место в этом лесу, о, ж-ж-желанная!

- Не хочу в безопасное место! Хочу на поле!

- В безопасное место!

- На поле-е-е!

Ну, и кто-то меня послушался? Как бы не так! Вскоре мы уже кружили над приземистым деревом с яркими красными ягодами.

- Ну, и куда это мы?.. - смирившись со своим временно подневольным положением, спросила я Жеку.

- Ты смож-ж-жешь здесь спокойно провести зиму...

- Конкретней!

- Тебя никто не обидит...

- Ещё конкретней!

- Я смогу прилетать к тебе, покуда не начнутся морозы...

- Жека, не тяни, что это за место, которое ты никак не можешь выговорить?

Обреченно вздохнув, жук выпалил:

- Это бордель, о, ж-ж-желанная! Но ты не долж-ж-жна стесняться! Я договорюсь с мамашей Ягодкой, и ты будешь встречаться только со мной...

- Не хочу в бордель! - закричала я вслух, пытаясь достать жука ногой.

"Не хочу в бордель!" - завопила в моей голове Дьюмовочка.

А Жека молча нырнул в крону дерева и внёс меня в гламурное уютное гнёздышко, вольготно разместившееся в дупле.

Почувствовав под ногами пол, я поспешила оценить ситуацию, в которой оказалась. Дупло освещалось светлячками, живописно рассевшимися по потолку, словно плафоны неонового света. На мягком ковре изо мха вольготно расположились в сладострастных позах жучихи, лениво чистящие свои лапки, пара эльфей, тройка гоблиниц, несколько особей неизвестной мне породы, с зеленой кожей, двумя парами круглых, как пузыри, грудей, вывалившихся наполовину из замысловатой одежды, с лицами, похожими на мордочки маленьких лягушечек и длинными хвостами белых волос, затянутыми на макушках блестящими тряпочками. Такой же породы, только более объёмной в интересных местах, была и мамаша Ягодка, радостно расставив все свои четыре руки, поспешившая навстречу гостям.

"Кого я ещё не знаю в этом весёлом мире?" - спросила я мысленно эльфею.

"О-о-о! - застонала она. - Это ягодные тролли, такие же паразиты, как и гоблины, только живущие в ягодных кустах и деревьях. Опаснейшие существа, ради личной выгоды готовые на всё. Никогда не встречала, но слышала о них немало нелестного".

"Понятно, опять влипли".

- Приятного дня, мамаша Ягодка! - первым начал разговор жук.

- Здравствуй, Жека! - обняла его троллица. - Ты сегодня не один?

- Мне девушку нужно пристроить на зиму, - нерешительно затоптался на месте жук.

- Посмотрим, посмотрим, кто же это? - придирчиво обошла вокруг сутенёрша. - Да никак цветочная эльфея? Нет, у неё ведь нет крыльев!

- Эльфея это, мамаша Ягодка. Только пострадала она, видите ли, не повезло ей в ж-ж-жизни.

- Странно, до сих пор я была уверенна, что без крыльев эльфы не живут... А она хорошенькая! Как тебя зовут, милашка?

- Дьюмовочка, - буркнула я, перебирая в голове варианты побега.

- Очень красивое имя, можешь под ним и оставаться.

- Так, значит, вы позволите моей протеж-ж-же пож-ж-жить у вас, мамаша Ягодка? - обрадовался Жека.

- А кому мамаша Ягодка отказывала? Пусть живёт, девочка хорошая, спокойная, проблем с ней не будет.

- Никаких проблем, - подтвердил жук, - только я вас убедительно прошу, чтобы Дюймовочка встречалась исключительно со мной. А я в долгу не останусь, вы ведь знаете!

- Знаю, знаю, - шлёпнула его по спине сутенёрша. - Останешься сейчас?

- Да мне нужно ещё на бал вернуться, некоторые дела устроить, я попозж-ж-же, к вечеру прилечу, чтоб провести с моей ж-ж-желанной волшебную ночь.

- О, она будет ждать тебя, Жека!

- Благодарю вас, мамаша Ягодка! Так я пойду. Придержите своих цепных пауков...

Опа! Я незаметно двинулась следом и выяснила, что вход охраняется сворой огромных пауков-крестовиков, пропускающих в дупло всех, а выпускающих только по приказу самой хозяйки заведения. Интересно, как я выбираться буду?

"Дью, ты с этими цепными псами договоришься?"

"О чём ты? Они ж дрессированные! Они только хозяйку слушать будут".

Как оптимистично!

"Значит, нам из этого притона не выйти?"

"Никак", - подтвердила принцесса.

"А придется. Ты хоть представляешь, куда мы в этот раз угодили?"

"Представляю, - хмуро обозвалась эльфея. - С девственностью придется распрощаться и, если когда-нибудь дерево свалится и нам удастся отсюда выбраться, то рассказывать об этом я никому не стану".

"Мыслишь правильно, лучше рассчитывать на худшее, может тогда всё пойдёт по другому пути. А пока следует позаботиться о себе".

- Мамаша Ягодка! Надеюсь, меня здесь покормят? - напомнила я о себе вернувшейся троллице.

- Конечно, милашка! Ты не пожалеешь, что попала именно в моё достойное заведение. Сейчас можешь поесть и выспаться, к вечеру ты должна выглядеть просто отлично.

К чести заведения, у мамаши Ягодки нашлась пыльца разных цветов, и я, наевшись, пошла отсыпаться в отведённом мне ответвлении дупла, здесь тоже всё было покрыто мягким зелёным мхом, и светлячок на потолке освещал маленькое уютное помещение.

Проснулась я, потому что сутенёрша нагло тянула меня за ногу, видимо, исчерпав все остальные способы побудки.

- Чего там?!

- Вставай, лентяйка! Если ты думаешь, что будешь только есть да спать, то очень ошибаешься! Придётся и поработать! Клиент ждёт!

- Что, пришел Жека?

- Жека? Жека - это твое развлечение. А сейчас тебя ждёт настоящий клиент! Должна же ты оплачивать жильё, еду и крышу.

- Но Жека заплатит...

- Знаю я твоего жука, да, он заплатит, заплатит за встречи с тобой, как все остальные. Да не бойся ты, раз Жеку сумела соблазнить, то и сейчас справишься. Это гость знатный и богатый. А красивый какой! Куда там твоему Жеке. Иди, не пожалеешь.

Подталкиваемая троллицей, я вырулила в общий зал. В центре стоял на задних лапках настоящий жук-олень с ветвистыми рогами, а остальными четырьмя зажимал одалисок, жмущихся к нему, словно голодные кошки.

- А вот и наша прелестная новенькая! - обратила на меня внимание гостя сутенёрша. - У неё необычное имя: Дюймовочка. И она будет рада скрасить ваш вечер, уважаемый Соптол Рен.

Скрашу, сейчас так скрашу. Мало не покажется. Эх, напрасно вы, Ягодка, клюёте на симпатичных эльфей с улицы. Как бы жалеть не пришлось.

Соптол Рен стряхнул с себя девиц и обернулся ко мне.

- Она мила. Ты не обманула, Ягодка, я заплачу даже больше, чем ты просила... - с этими словами он обхватил меня твёрдыми, как у робота, лапами, покрытыми хитиновым покровом, и я поняла, что не могу даже шевельнуться, не то, чтобы вырваться из этих объятий.

"Уж лучше бы я вышла замуж за принца махровых маков!" - в отчаянии выкрикнула в моей голове эльфея.

- Её салон третий справа, - подсказала троллица, довольно потирая руки.

Жук легко, как пёрышко, потащил меня в указанном направлении. Дью впала в прострацию. Мои мысли метались в голове, имитируя броуновское движение молекул. Слабое эльфийское тело против этого броненосца "Потёмкин" как медуза против экскаватора. Мои доводы для него всё равно, что доказательство теоремы Пифагора для садовой улитки. О магических способностях могу только мечтать в полнолуние. Что я могу сделать, чтобы остановить этого кибера с зачатками разума? Что я умею? Что умеет эльфея?

- Дьюмовочка, светлячки! - заорала я в последний момент, не придумав ничего более действенного.

Видно, в прострацию эльфийская принцесса ушла не полностью, потому что, подчинившись её неслышимому повелению, звёздочки на потолке мигом погасли. А теперь представьте себе, что опустили рубильник в супермаркете перед Рождеством. Каждая из одалисок посчитала делом чести отгрести что-либо у своей соседки, а то и у самой хозяйки заведения. Бывшие пассии бросились отбивать богатенького клиента у новенькой "пигалицы". Соптол Рен ретиво отбивался от наседающих девиц, ничего не понимая, но не выпуская меня из рук. Всё это можно предположить, проанализировав дикие крики, писк, ругательства, смешавшиеся в темноте.

Новая команда - и светлячки снова включили свои фонарики, только при этом начали падать с потолка, словно звёздочки с неба, и все на несчастного жука. В шоке Соптол отпустил меня, срывая с себя невинные создания, слепо исполняющие чужую волю. Я упала на четвереньки, оглядела в полумраке устроенный нами бедлам, и побежала ко входу, наступив по дороге каблучком на ногу мамаше Ягодке. Та взвыла и бросилась в догонку, догадавшись, где источник проблем. Я подскочила к вылету из дупла и... шесть паучьих физиономий, пощелкивая челюстями, мило уставились на меня, облепив со всех сторон дыру. Упс...

Ягодка схватила неожиданно остановившуюся меня четырьмя руками и потащила назад с криком:

- Мразь! Я научу тебя слушаться! Или скормлю паукам!

А вот оскорблений не потерплю. И я врезала сутенёрше одновременно локтём в дыхало и пяткой по коленке. Всего на секунду отстал кидок головой назад, попавший в цель, как я поняла по хрусту хрящей Ягодкина носа. А он был слишком большим. Пусть считает это бесплатной акцией от "Фабрики красоты". Теперь-то гоблинша отпустила меня, скосив выпученные глазищи на истекающий кровью нос. Вот и глазки тебе подправили. Совершенно бесплатно.

- Всё! Мразь! Доигралась! - выдохнула Ягодка, покрываясь бурыми пятнами и оправдывая своё сладкое имячко. - Пожалеешь сейчас, что родилась на этот свет, когда мои цепные пауки будут рвать твоё тело! ФАС!

Глава 20. Будь счастлива, принцесса!

Когда гоблинша заорала "Фас", мне на миг, действительно, стало страшно. Пауки, словно ждали сигнала, бросились вперёд, повергая в панику всех, находящихся в помещении. Но... сутенёрша не рассчитала, что они, и правда, были цепные! Цепи натянулись, звякнули, и не пустили охранников внутрь. Правда, выйти отсюда тоже не представлялось возможным.

- Взять её! - скомандовала мамаша Ягодка своим "девочкам", и кольцо "ночных мотыльков" начало сжиматься.

И тут в дупло влетел Жека! Я обрадовалась ему, как родному.

- Что здесь происходит?! - в изумлении воскликнул он, оглядываясь.

- Ты ещё спрашиваешь?!! - завопила сутенёрша. - Это всё твоя... (и я узнала о себе много лестного и интересного). Ты мне всё оплатишь!!!

- Жека! - это уже я. - Меня хотели отдать чужому жуку!!! Спаси меня! Забери меня отсюда!

Несмотря на вопли мамаши Ягодки, он среагировал только на упоминание о "чужом жуке", а рогатый олень как раз сбивал с себя последних светляков.

- Это ты, мерзавец, хотел забрать мою ж-ж-желанную?! Я вызываю тебя на дуэль! - подскочил Жека к сопернику, несмотря на то, что тот был в два раза крупнее его и в три раза больше в объёме. Вот глупец!

Но, ко всеобщему удивлению, Соптол Рен в драку не полез.

- А пошел ты... - указал он Жеке такой изощрённый адрес из своего, жуковского, запаса, что я пожалела об отсутствии огрызка карандаша и блокнотика. - забирай свою буйно помешанную! А я в этот бордель больше ни лапой, ни крылом! - И бурча: - Дома - жена, а я таком виде... - рванул к выходу.

Ну, нет, так не пойдёт! Куда ж ты без меня, буйно помешанной?! И я ухватилась за заднюю лапу пролетающего мимо, похожего на бронированный вертолёт, жука-оленя. Он даже не заметил моего малого веса. Сторожевые пауки шарахнулись от его звенящих крыльев, и мы выскочили из дупла, как НЛО из ангара. Шесть мощных челюстей щелкнули почти у моих ног, но цепи отдёрнули церберов, так и не успевших перекусить молодой эльфеей. Пусть их теперь мамаша Ягодка клиентами кормит.

Захотелось обернуться и подразниться, только... только... у меня и так руки соскальзывают. Отчего ж он такой скользкий?

- Эй, ты, как там тебя, Септефрил? - Нет, это, кажется, лекарство такое. - Жук! Держи меня! Падаю!

Соптол Рен соизволил заметить прилипшее к нему нечто.

- Буйно помешанная! Отпусти меня!

- Не-е-ет!

- Я женат! Я не могу взять тебя с собой!

- И не надо! Ты меня до пшеничного поля донеси - и я никому ничего не скажу!

- Ладно, - Соптол Рен подхватил меня, почти сползающую с его ноги, за одежду и круто развернулся к полю.

Минут через пятнадцать я уже стояла, замёрзшая и одинокая, посреди пшеничного поля. Нет, не одинокая.

"Дью! Ты там где?"

"Здесь, - отозвалось в голове. - Кажется, Крым и Рим мы уже прошли. Что там ещё осталось, Неневеста?"

"Думаю, уже немного. Держись, эльфийская принцесса!" - и мы пошагали, кружа между скошенной стерни, и не зная, куда теперь направить стопы.

К тому же начался дождь. Крупные холоднючие капли для крошечного эльфа сродни катастрофе. Бархатное платье сразу же облепило тело, и сковывало движения. Я продрогла до мозга костей. А когда дождь усилился, я, практически, не успевала сделать вдох. Он меня доконает! Да где же эта мышиная нора?

- А-а-а!

Нора нашлась сама собой, а я, поскользнувшись, посунулась по мокрой земле вниз. Только не говорите мне, что это не та нора, что здесь живёт не та мышь, которая должна выхаживать Дюймовочку, что она ушла в гости на соседнее поле! Я этого не выдержу-у-у!

И я таки не выдержала переохлаждения, громко чихнула, и грохнулась в обморок.

Проснулась я, услышав отчетливое бормотание:

- Почему вечно мне достаются всякие неприятности? Только собиралась отдохнуть зиму. Дети не пищат, женихи уже обходят десятой дорогой. Живи и радуйся, так нет. Вечно к моему дому что-нибудь приплывёт... И почему я такая добрая? Надо было выбросить её из своей уютной норки, а то перепачкала здесь всё, вымочила. А я её тащи, раздевай, ложи в тёплое гнёздышко, в котором раньше росли мои родные малыши...

Действительно, оглядевшись, я обнаружила себя в куче пуха, голышом, а моё вишнёвое платье мирно висело на выбившемся из земли корешке.

- А потом она проснётся и захочет есть. И я, со своей добротой, буду кормить её всю зиму зерном, которое не покладая лап, всё лето таскала в свои закрома, надеясь на спокойную старость... Почему я её не выбросила?..

Вижу, мне здесь рады. Я нагрелась, мне хорошо, пора знакомиться.

- Эй, а платье моё высохло? - выглянула я из гнезда.

Мышь подскочила от неожиданности и уставилась на меня:

- Ах, маленькая негодяйка! Что ж ты пугаешь старую больную мышь?

- Извините, бабушка, - мне с ней ещё жить.

- Какая я тебе бабушка? - вспылила хозяйка норы. - Я ещё очень даже ничего.

- Даже очень, - подтвердила я.

- Держи, надевай своё платье, - бросила она мне одежду. - И сапожки вон, в углу, стоят. Всё тебе тётушка Шуша вычистила, высушила. А не выгрела б тебя в пуху - воспаление лёгких обеспечено! Помни мою доброту!

- Угу, - буркнула я, одеваясь в сухое. - Спасибо, тёть Шуша. А поесть?

- Ах ты ж, наглая девчонка! Так я и знала, что будешь теперь объедать бедную больную мышь...

- Я не думала, что спася от воспаления лёгких, вы решите уморить меня голодом. Да и ем я не много.

- Все пользуются добротой тётушки Шуши. Все пользуются. И ты в том числе, - прокомментировала мышь, но пшеничное зёрнышко принесла. И как я его есть буду?

Я попыталась укусить его и с одной стороны, и с другой. Безрезультатно. Посмотрев скептически на мои потуги, хозяйка быстро нагрызла мне с ползерна.

- Жуй.

"Я такого не ем", - услышала я в голове голос эльфеи.

"Вспомни, сколько всякого ты не ела, и не пила тоже. Так что придётся и к этому привыкать, если жить хочешь", - и я захрумтела, представляя, что в моих руках пачечка настоящих чипсов.

- Ладно, живи пока, - умильно смахнув слезу, сказала старая мышь. - Много ты не съешь. А потом я тебя куда-нибудь пристрою.

Тётушка Шуша с превеликим удовольствием выпытывала историю моих похождений. Я рассказывала её в урезанном варианте и с массой поправок, понимая, что разойдётся она по свету типа устного бестселлера. Главное для меня сейчас - достойно, и как только можно побыстрее, завершить эпопею скитаний Дьюмовы в найлучшем для неё варианте. Короче, пристроить девчонку надо.

Побыстрее не получалось. Мыши понравилось иметь под боком собеседницу, и я уже целых три (!) дня развлекала старушку, скрашивая ей сырые мрачные вечера. Сама уйти в лабиринты нор, проложенных под землёй различными тварями - чистое самоубийство. А отыскать место, где лежит без сознания ласточка, мой единственный шанс вырваться отсюда, я смогу только на пути к кроту. Пришлось самой напомнить, раз тетушка Шуша забыла, что обещала меня пристроить.

Задавшись целью ускорить процесс, я в одном из тягучих вечерних разговоров вставила:

- Мне б замуж удачно выйти...

Шуша загорелась идеей сразу же:

- Конечно, Дюймовочка, это одним махом решит все твои проблемы! Тебе нужен достойный уважаемый муж, тогда перестанут приставать все, кому не лень, с непристойными предложениями. Только где ж его взять?

Проведя в размышлениях добрых десять минут, которые я мужественномолчала, стараясь не помешать, мышь пришла к выводу:

- А ты знаешь, Дюймовочка, вовсе и не обязательно, чтоб будущий муж был молод и красив. Значительно важнее, чтоб был он знатен и богат. И, представь себе, есть у меня подходящая кандидатура. Недалеко проживает один мой хороший знакомый - крот. Запасов у него... тьма тьмущая! Вот бы тебя сосватать!

Я аж подпрыгнула от радости, что дело, наконец-то, начинает сдвигаться с мёртвой точки, а то здесь скоро плесенью покроюсь от бездействия. Объяснив мой восторг её предложением, Шуша тоже обрадовалась и, по моей просьбе, повела меня на "смотрины".

Вот теперь уже, выбравшись в лабиринты вместе с надёжным проводником, я постаралась запомнить дорогу на все сто. О каждом ответвлении я спрашивала, куда он ведёт. Мышь удивляло моё чрезмерное любопытство, но она терпеливо объясняла:

- Туда не ходи, там живёт моя соседка, тоже полёвка, но такая, что схарчит и имени не спросит. Здесь осторожно: там, дальше, зимуют гадюки, они, естественно, уже спят, но мало ли... Направо будет выход наружу, но там сейчас делать нечего: холодина, дожди... (Именно этот поворот и заинтересовал меня, раз выход, там может быть и ласточка! Нужно будет проверить потом). В подземку сама вообще не ходи, а то встретится кто-нибудь голодный и гуляющий переходами...А вот где-то здесь должны начинаться владения крота, о котором я говорила. Эй, Кьёпий Есеньич, вы здесь, дорогуша?"

Вскоре предо мной показался обладатель столь экзотичного имени. Наверное, он был маленьким, по человеческим меркам. Для меня он казался целой меховой горой. Интересно, как старуха-мышь представляет себе подобный брак?

Шуша познакомила меня со своим другом, но он на меня никакого внимания не обратил, пока она не раскрыла перед ним карты, мол, лучшей жены и искать нечего, настоящая эльфийская принцесса.

Крот слепо облапил меня, крошечную (пришлось потерпеть), и смущенно склонился к Шуше, надеясь, что я не услышу.

- Со всем моим уважением к вам, дорогая Шуша, но что я буду делать с такой женой?

- Мало ли в мире мужей, которые со своими жёнами ничего не делают? - логично заметила мышь. - Зато вы будете единственным кротом, у которого жена - эльфея. К тому же, оформив брак, вы получите полное право на её титул и станете именоваться принцем! Разве оно не стоит некоторых неудобств?

Кьёпий Есеньич заинтересовался предложением:

- Возможно, возможно... Но я должен подумать.

- Да думайте, дорогуша, кто ж вам не даёт. Только недолго, а то, как станет известно, кого пригрела добрая тетушка Шуша, от женихов отбоя не будет, принцесса может и другому отдать предпочтение. Я вас первого с ней познакомила только потому, что считаю другом и питаю к вам глубокое уважение.

Крот понимающе кивнул.

- К тому же она чрезвычайно мало ест, - многозначительно добавила мышь.

Мы оставили Кьёпия Есеньича в глубоких раздумьях, а сами вернулись домой. Я дождаться не могла, пока старуха-полёвка уснёт. Наконец она захрапела, а я отправилась обследовать ответвление лабиринта, где должен быть выход. К счастью, никто голодный и гуляющий ночью по подземке не встретился, и я благополучно нырнула в примеченный мною ход. Шла я небыстро, так как прихватила с собой и зерна, и воды, чтоб отхаживать несчастную ласточку... Надеюсь, хоть в этом Андерсен не соврал, и я найду её!

Андерсен не соврал. В основном. Почти у самого выхода я наткнулась на дрыхнущего кверху лапами воробья, грязного и взъерошенного. Дух вокруг него стоял такой, что хоть святых выноси. Сомнений не было, он был пьян, попросту пьян! А, так как средств для приведения его в чувство, у меня не было, оставалось только ждать, пока проспится. Интересно, где он умудрился так набраться? Я оборвала низ платья и поставила бедняге на голову мокрый компресс, больше помочь ничем не могу.

"Ты уверена, что эта жалкая птица нам поможет?" - спросила Дью с сомнением.

"Уверена, нам остаётся дождаться, когда он придёт в себя и упросить унести нас отсюда..."

"Куда?"

"А я знаю, куда? Надеюсь, что об этом знал Андерсен".

"Кто такой этот Ан...Андросон?"

"Один чувак с моей далёкой родины. Писал сказки о вашем мире. И твою историю поведал, правда, не с такой точностью, как мне хотелось бы...".

"Неневеста, как он мог рассказать мою историю, если она ещё не закончена?"

"Видишь ли, я думаю, наши миры как-то связаны, но имеют различную скорость, а может быть, даже и направление течения времени. Вот и возникают такого рода парадоксы. Поэтому давай опять положимся на полуправдивую историю земного сказочника, и будем надеяться, что развязка близка".

"Хорошо, - вздохнула принцесса, - раз ты так считаешь. Мы можем немного отдохнуть, пока эта птаха очнётся? А то здесь дышать нечем. Да и дует от входа".

"Нет, отходить от воробья не стоит, а то проспится и улетит, нас и не заметит. Но рядышком подремать, думаю, можно".

Мы привалились к тёплому боку летучего пьянчужки. Спал он беспокойно, то робко попискивая, то громко крича во сне. Наверное, заснуть не удастся. Мы некоторое время с эльфеей честно пытались хотя бы задремать, но воробей никак не мог угомониться, да и осенняя прохлада пронизывала до костей.

"Знаешь, Неневеста, ко мне давно уже не приходил во снах мой прекрасный принц, мой Филь..."

"При таком образе жизни, Дью, я снов и вовсе не помню. Так что ничего удивительного".

"Но я соскучилась. Так хочется его увидеть..."

Тут я вспомнила о методике осознанных сновидений. У нас сейчас многие увлекаются... У меня, правда, до сих пор не получалось вызвать сон по собственному желанию, но, может, у эльфеи выйдет?

"Дью, если принц не может сейчас пробиться в твой сон, попробуй проникнуть в его сновидение!"

"Я?!"

"А что? Думай перед тем, как уснуть, о том, кого хочешь увидеть. Если твоё желание настоящее, ты придёшь к нему во сне!"

"Моё желание самое что ни есть настоящее!" - уверила меня принцесса и замолчала, ушла с головой в медитацию.

Я немного поскучала, незаметно для себя пригрелась под тёплым пуховым боком и тоже уснула.

Хорошо, что спала я, прижавшись к воробью, а то и не заметила б, когда он очнулся. Проснувшись, он приподнялся и сел в несвойственной птицам позе, на хвост, удивлённо осматриваясь. А я, лишившись подушки, стукнулась об пол головой и тоже подхватилась.

- Да-а-а, перебрал малость, - задумчиво произнёс воробей, стягивая с головы тряпочку. - А это ещё что такое?

- Тебе полегче, дружочек? Я лечила тебя всю ночь, - поспешила заговорить я, пока не приняли за букашку и не склевали.

Воробей уставился на меня с ужасом и хрипло прочирикал:

- Всё, завязывать надо... Уже эльфы мерещатся... Допился!

- Я настоящая! - помахала я перед его клювом руками. - Я тебе помогла, теперь ты меня вынеси отсюда!

Птаха протёрла глаза крыльями, повертела головой, но видение не исчезло, и из её горла вырвался отчаянный вздох:

- Плохо мне!..

- На, пей, - я подала бедняге остатки воды. Предложила и зерна, но он только скривился, глядя на еду.

- И как же ты до такой жизни докатился? - потрепала я его по крылу.

- Там, в селе, бадью с брагой нашел. И дырочка такая, что пролезть можно. Несколько раз уже пасся, но вчера, видно, перегнул палку. Помню, как свалился на землю и покатился в какую-то нору. И всё, как отрезало.

- Сопьёшься, - покачала я головой.

- Не буду больше, - простонал воробей. - Клянусь бадьёй браги, что больше не буду!

- С тобой всё ясно. Лететь можешь? На свежем воздухе полегчает, небось.

Воробей попробовал подняться и снова сел на хвост:

- Не-е-е, я ещё минутку полежу, - откинулся назад и захрапел.

Я вздохнула. Хоть бы не проснулась тётушка Шуша и не отыскала меня. Но ничего не поделаешь, придётся ждать. Я снова спряталась от холода под тёплый воробьиный бок.

"Неневеста, - окликнула меня Дью. - А ведь твой совет помог! Я была во сне у моего принца!"

"Знаю, - отозвалась я. - Мы ведь видим одни и те же сны".

"Да, и из твоих снов я узнала немало о твоём мире".

"Да-а?"

"А ещё я сочинила песню", - неожиданно сказала эльфея.

"А вот этого я не знала. Споёшь?"

"Конечно. Я вслух спою, хорошо?"

"Дью, я полна внимания! Я разговариваю с тобой мысленно только потому, что окружающие могут неправильно понять, решат, что совсем поехала, если уже сама с собой говорю. А так я с удовольствием послушаю твоё пение".

И эльфийская принцесса запела так проникновенно, так волнующе, хоть на "Песню года" отправляй:

Я приду во сне к тебе

И останусь до рассвета.

И, смеясь, замедлит бег

Беспокойная планета.

Я во сне к тебе приду,

Плеч твоих коснусь рукою.

До сих пор ты был в аду,

Я дорогу в рай открою.

Сходя от нежности с ума,

Тебе отдамся я сама.

И только утром ты поймёшь,

Что это сон, что это ложь...

Сброшу платья шелк с плечей

И нельзя все позабуду.

Ты когда-то был ничей,

А теперь твоей я буду.

Ты с моих востребуй губ

Все кредиты, все надежды.

Я долги вернуть смогу,

Бросив в ночь свои одежды.

Сходя от нежности с ума,

Тебе отдамся я сама.

И только утром ты поймёшь,

Что это сон, что это ложь...

Ночь из глаз твоих сотрёт

Все вчерашние печали,

И растопит пламя лёд,

Как когда-то мы мечтали.

Я ловлю твои слова,

Чтоб, как бусы, нанизать их.

Пусть кружится голова -

Я усну в твоих объятьях.

Сходя от нежности с ума,

Тебе отдамся я сама.

И только утром ты поймёшь,

Что не всегда сон - это ложь...

Воробей зашевелился и медленно поднялся:

- А что это сейчас было?

- Вот уж не думала, что эльфийское пение так исцеляет! - засмеялась принцесса, а мысленно мне сказала: "Неневеста, давай сама беседуй с нашим летательным средством, если оно уже протрезвело. Я-то не знаю, как там по Андерсену".

- Ладно, отвезу я тебя к твоему принцу, - лукаво сощурилось "летательное средство". - А то что ж вы только во сне встречаетесь. Куда везти-то?

Я нерешительно пожала плечами.

- Так куда тебе надо?

А куда мне надо?

- Ты лети, куда хочешь, а я посмотрю, где мне выходить, - ответила я, немного подумав. Я-то считала, что это будет ласточка, и унести она меня должна в тёплые страны, а теперь я не знаю...

Воробей, а за ним и я, выбрались на свежий воздух, который тут же забрался под платье, вызвав озноб. Да, погодка самая что ни есть нелётная. Но если я упущу этот шанс, возможно, до весны больше не смогу выйти на поверхность земли. Ой, а если меня замуж за крота отдадут? И я уверенно залезла присевшему воробью на спину.

- Ты там держись получше, - посоветовал по деловому наш "самолёт". - В перья заройся, теплее будет.

Я последовала совету и зарылась между птичьими перьями. Но, когда воробышек взмыл, поняла, что это вряд ли поможет. Ледяной ветер чуть не сбил меня ещё на взлёте. С трудом удержавшись, я приникла к птице, даже не поднимая головы. Куда там было рассматривать окрестности.

Воробей летел вперёд и вперёд, и я даже не знала, куда может он меня занести. Может в село, где осталась ещё недопитая бадья с брагой?

Вдруг Дью в моей голове закричала:

"Эльфийская поляна! Я чувствую, мы приближаемся! Останови птицу!"

Ага, а как её остановить? Я попыталась кричать, но ветер свистел в ушах, срывая и унося все звуки. Воробей не мог меня услышать. Не мог он и увидеть цветочную поляну, надёжно защищенную коллективной аурой эльфов от чужих взглядов. Я пыталась стучать по нёму кулачками и дёргать за бурые перья, но птица не замечала моих слабых потуг. Ах, как же мне надоело быть маленькой!

"Неневеста! Пролетаем! Скорее!" - запаниковала эльфея.

Я попыталась перебраться на голову воробью, чтобы таки добиться его внимания...

Никогда не перебирайтесь на голову летящей птицы! Меня сдуло вместе с двумя пёрышками, которые я зажимала в кулачках. Воробей потери перьев и седока не заметил, и спокойно полетел дальше.

А я? В который раз я снова падала без надежды на спасение.

Платье, моё вишнёвое бархатное платье слегка замедлило падение, поднявшись вверх, и я закружила подобно осеннему листку, сорванному сорванцом-ветром. Внизу раскинулся эльфийский цветочный город, для меня он был видим и был... прекрасен. Никогда не видела такого изобилия экзотических цветов! Я даже забыла, что падаю, восхищенно разглядывая раскрывшееся передо мной великолепие.

Вдруг из цветка орхидеи вылетел кто-то в сверкающей одежде и бросился наперерез. Я узнала принца из сна Дьюмовочки, сказочного прекрасного принца. Он, и правда, был очень хорош! Черные кудри мелькнули около моего лица, сверкнула золотая корона, а крепкие руки подхватили хрупкое тело эльфеи, маленькой цветочной принцессы, и крепко прижали к груди. Несколько долгих секунд полёта, и губы принца приблизились невыносимо близко и прильнули к моим.

От счастья за эльфийскую принцессу с левого глаза у меня покатилась крупная слеза, и я слизнула соленую каплю с губы. А они замечательно смотрятся вместе...

Только тут я поняла, что смотрю на эльфийскую пару со стороны, а прекрасную поляну и вовсе не вижу, только пустошь раскинулась перед лесом, а Дью с принцем вдруг растворились в воздухе, окунувшись в защищаемую эльфами зону...

Будь счастлива, маленькая принцесса, будь, наконец, счастлива...

Глава 21. Кощей

Да-а, меня эта Неневеста с ума сведёт. Опять куда-то вляпалась. И по-серьёзному. Сколько раз я её спасаю... Почему-то, вечно её тянет не туда, куда надо. Всё вокруг неё становится с ног на голову.

Интересно, что я в ней нашел? Нет, конечно, девочка она видная. Но характер... Когда я искал невесту, она сразу отрезала, сказала, что она не невеста. Так это имячко к ней и прилипло, Неневеста Кощеева. Я её решение уважил, и в любви своей сознался только думая, что теряю её навсегда. А потом она сказала, что, вообще-то, и не против стать невестой. Только серьёзно мы поговорить так и не смогли, исчезла она в неизвестном направлении, а точнее, вернулась в свой загадочный мир.

Интересно, там все такие, сумасшедшие? Или она в единственном экземпляре? Как вспомню, сколько всего она натворила в Серпулии!.. Чуть конец света не устроила. Долго расхлёбывать пришлось эту кашу. Правда, когда мы встретились во второй раз, уже в Карритуме, Неневеста мне здорово помогла. Мир, после её посещения, с трудом, но выжил. Шучу. Приложила она свою ручку к его спасению.

Правда, я так толком и не понял, как она на Карритум попала, почему решила его спасать? Ведь не из-за меня, это точно. Что ей до меня? У неё уже куча новых друзей: и люди, и волшебные животные, и, даже, боги! Ко мне относится, как к доброму старому другу, и только. О любви - ни словечка! И я молчу, не набиваюсь. Насильно мил не будешь. Молча опекаю, оберегаю. Только опять Неневеста исчезла, словно испарилась.

А я её искал. Ну, чтоб незаметно опекать дальше. Ведь как чувствовал, что она опять вляпается. И вляпалась. Я это сразу понял, как появился передо мною странный тип и начал вешать лапшу, мол, Неневеста востребовала моё присутствие. Ничего толком не объяснил, забросил меня в этот странный мир, да ещё и лишил тела. Где оно теперь, моё родное? Под какими дождями мокнет? Удастся ли мне хоть когда-нибудь вернуться в него? Или я уже умер? Тьфу ты, забыл, я ж бессмертный. Значит, есть шанс.

А как же Неневеста? Она ведь тоже потеряла своё тело! Я, когда оказался здесь в теле миниатюрного дракончика, а её увидел в виде огромной огрицы, начал здорово сомневаться в здравости своего рассудка. Думал, сон. Но сон неприлично затянулся. Трудно представить, что это была Неневеста, но эти сверхкрупные телеса мной, крошечным, чуть не закусили, а когда, к счастью, признали во мне Кощея, чуть не задушили в объятиях. А эта громадина змея? Как я инфаркт не получил, когда Неневеста покинула её тело, а настоящая питонша меня чуть не слопала? Но я тогда хоть был в приличном виде, в образе молодого и сильного мужчины. А потом какой позор начался? То в зверьё угодить повезёт, то в истеричного морского царя с рыбьим хвостом, а если и в человека, так в женщину! Как вспомню эти... это... И полное отсутствие этого... Жуть. В кошмарном сне не привидится.

И, главное, никак не могу понять, что Неневеста тут делает. Для чего мы шли в королевство Малумбу? Зачем топили какой-то местный объект преклонения в самой глубокой впадине? Куда делась эта офигевшая чайка?

Пути Неневесты неисповедимы. Но до сих пор мне казалось, что меня притягивает к ней. Переселяясь из тела в тело, я неизменно оказывался рядом. Почему же я теперь, уже не меньше месяца, брожу в лесу вокруг пустой поляны то ёжиком, то ужиком, то паучком, то червячком? Почему я не нахожу её?

Совершенно непонятно.

Ах, Неневеста, Неневеста... Как я должен тебя охранять, если я тебя в упор не вижу. Может, ты сейчас - микроб? Была ведь как-то самым настоящим муравьём. Я уже ничему не удивлюсь. Только для чего всё это?

Вдруг всё закружилось, завертелось в знакомом вихре перехода, в природе явно почувствовалось напряжение, словно на мгновение сколлапсировали пространство и время. Странное состояние. Я вдруг почувствовал себя разложенным на отдельные атомы, а затем обнаружил в теле человека. Наконец-то! Или не человека? Я стоял, прижимая к себе девушку в золотистом обтягивающем трико, с затянутыми сзади в хвост фиолетовыми волосами, закрученными ракушками ушей с длинными мочками и с нежно-лиловым цветом довольно приятного лица. Ну, и кто мы такие?

Осмотрев себя, я обнаружил точно такую же одежду, и соответствующий цвет рук. Значит, мы одного роду-племени...

А может, это Неневеста?! Я выпустил девушку из объятий, и поднял к глазам её ладони. Нет, колец на ней не было. Никаких. Может, потеряла?

- У нас получилось, Дук! - воскликнула она, оглядываясь.

Так, значит, меня зовут Дук. И я тоже огляделся. Ультрасовременно оборудованная лаборатория впечатлила даже видавшего виды меня. Надо разобраться, куда это меня занесло. На Аллию вроде б непохоже. И я ослабил контроль над мужчиной, в которого попал. Посижу пока незаметно, послушаю.

Дук озадаченно потёр ладонями виски.

- Что-то у меня с головой, Эстер...

- Это нормально, такой переход не мог пройти незаметно. Меня тоже подташнивает, и это, я надеюсь, не беременность.

- Ты уверена, что мы попали туда, куда нужно?

- Туда, это и так ясно, разве ты не узнаёшь эту убогость, в которой мы провели лучшие годы своей жизни? А вот в то ли время, сразу сказать не могу. И незачем нам здесь торчать, решая такие глобальные вопросы, идём и проверим.

Эстер потащила меня вдоль по коридору. Нам встречались лаборанты, мужчины и женщины в розовых халатах, в основном такие же лиловокожие и фиолетововолосые, хотя попалась и парочка представителей других человекообразных рас, они уступали дорогу и удивлённо посматривали на нас, склоняя головы в молчаливом поклоне. Моя спутница поймала одного из лаборантов за грудки:

- Какое сегодня число, Пойли?

- Т-т-тринадцатое споконя, госпожа.

- А год? Это ведь год Солнечной Рыси?

- Д-да, госпожа Эстер...

- Вот! - девушка оттолкнула лаборанта, испуганно заскочившего в ближайшие двери. - Видишь, Дук, всё у нас получилось! Слава умнейшему из умнейших, профессору Штейну! Теперь ищем себя в прошлом. Я знаю, где искать.

- Смотри только, чтобы мы, те, которые в прошлом, не чересчур обрадовались, а то свалятся наши двойники с двойным инфарктом, - предупредительно посоветовал Дук.

- И останемся мы одни!

- Осторожней! Если мы в прошлом выйдем из игры, то и в будущем можем просто исчезнуть!

- Но ведь сейчас мы не в будущем, дорогой! Мы - в прошлом, и просто заменим нас, старых, на нас, новых!

- Кто его знает, с этими парадоксами времени. Может, и так, как ты говоришь, а может, и иначе. Поэтому лучше не рисковать... Да что ж это с головой, портал твою налево?

Естер засмеялась и потащила меня за руку дальше. Пробегая мимо зеркальной стены, я постарался рассмотреть своё отражение. Фиолетовые волосы торчат ёжиком вверх. Роста среднего, телосложения в меру упитанного, лицо умное, но доверчивое. Вполне прилично, особенно после всяких ёжиков-ужиков.

Двери, двери, двери... Наконец мы ворвались в комнату, где над пультом склонились две фигуры, мужская и женская, тоже в розовых халатах. Мы, явно, отвлекли их от важного занятия, так как оторвались они от своей работы, метая глазами молнии:

- Кто посмел... - начала женщина и заткнулась.

- Портал твою налево... - изумлённо прошептал мужчина.

Они были точными копиями Эстер и тела, в котором сейчас скромно находился я. Сказать, что они были удивлены, значит, не сказать ничего. Ошеломлены! Поражены! Округлившиеся донельзя глаза, казалось, были готовы впитать неожиданных визитёров.

- Как это понимать? Кто вы? - первой вышла из оцепенения женщина, делая шаг вперёд. - Я вызову охрану!

- Можно подумать, ты сама себя не узнала, дорогая! Неужели я так сильно изменилась за два года. Да-да-да. Ты не ослышалась. Я - это ты в недалёком будущем.

- Не может быть... - прошептала та.

- А ты, Дук, всё такой же, - подошла Эстер к мужчине, нежно поднимая пальчиком отвисшую челюсть. - Знакомься, - указала на меня. - Это Дук, то есть, ты. И не думайте, что мы явились поглазеть на ваши шокированные физиономии. Нас привело в прошлое дело огромной важности. Так что без лишнего базара приступим к его решению. И, чтобы впредь не путаться, тебя я буду называть Дук-один, а твоего двойника из будущего - Дук-два. Соответственно, я буду Эстер-два, а ты, дорогуша, Эстер-один.

Женщина в халатике сглотнула слюну и понимающе кивнула. Мужчина заморгал часто-часто и обиженно произнёс:

- Ничего не понимаю, портал его налево.

- Потом поймёшь, - хором остановили его жалобы обе Эстер.

- Неужели я такой? - с сомнением покачал головой Дук-два, всматриваясь в свою копию. - Да нет, я совсем не похож на этого кретина, портал его налево.

Обе Эстер натянуто засмеялись.

- Тогда к делу, - предложила первая. - Раз оно не терпит отлагательств. Полагаю, случилось нечто чрезвычайной важности, раз я рискнула нырнуть в прошлое. Я - женщина серьёзная.

- А я так уже не очень, - улыбнулась в ответ вторая. - Сейчас всё расскажу...

- Только давайте сначала перейдём в кафетерий, - наконец-то высказал мысль, и не просто, а дельную мысль, Дук-один. - Там хоть сядем, а то меня от пережитого стресса ноги не держат, да и подлечить нервы рюмочкой коньяка не помешает.

Дук-два радостно поддержал его:

- Не помешает, никак не помешает. А то я после этого перехода, как чумной. В голове словно в компе, который собирается зависнуть.

- Так нажми Reset - и всех делов! - по-доброму пошутила Эстер-два и похлопала его по макушке.

- Если б так просто, - пробурчал Дук-два. - А если это новый вирус? Я явно ощущаю в голове чьё-то недоброе присутствие.

Интересно, почему это недоброе? Я, Кощей, вообще, оч-чень добрый. Сижу себе тихонечко и даже не вмешиваюсь. Во-первых, просто интересно. Во-вторых, раз меня занесло незнамо куда, то где-то здесь должна быть и Неневеста Кощеева. Если пока я ни на ком серебряных колец не наблюдаю, буду ждать. Что я, в конце концов, теряю? Во всяком случае, первое нормальное тело в этом мире, не считая варвара. Надоело уже познавать мир с точек зрения жучков-червячков. Так что отдохну пока, не напоминая о себе, а дальше видно будет.

- А если вирус, тогда отойди на безопасное расстояние и не кашляй, - ответила Эстер-два, сделав утрировано испуганные глаза с фиолетовыми радужками.

Так, препираясь и подшучивая друг над другом, группа, вызывая полный шок у всех встречных, явилась в кафетерий, размещающийся на этом же этаже, но в флигеле.

- Да, кстати, каким образом вы научились переноситься в прошлое? - спросил первый Дук, заказав коньяк.

- А это изобретение нашего славного доктора Штейна, - ответил Дук из будущего, наполняя рюмки. - А кого ж ещё? Повезло нам с ним, ох и повезло! Это надо ж, чтоб такая светлая голова пропадала в безвестности, невостребованная и никому не нужная, в полной нищете, как мы обнаружили ученого в его родном мире?

- Представьте, - вставила Эстер-два, - он до сих пор не понял, что находится не на Земле! Он считает, что это секретная лаборатория в Тибете. Не замечает даже наш цвет кожи и волос. Удивительная рассеянность, граничащая с гениальностью. Такого изобретателя ещё поискать по мирам.

- Куда ему что-то замечать? Он безмерно рад, что ему дали возможность работать! - поддержал её Дук-один.

Первая Эстер поправила причёску одним взмахом руки и постаралась вернуть разговор в нужное русло:

- И всё же, что произошло?

- Произошло ужасное! - начала рассказ её двойник из будущего. - Но давайте по порядку. Вы знаете, что, открыв мир - близнец Аллии, её альтернативный вариант, только необитаемый, мы решили использовать его в своих целях. Этот научный центр мы создали в горных районах параллельного мира, взяв в обороты великий ум профессора Штейна, и смогли собирать энергетический потенциал людей и других существ Аллии, который выделяется в процессе их гибели или естественной смерти. Этой энергии вполне хватало для жизни и работы нашего центра, так?

- Так, - кивнула согласно пара из прошлого.

- А теперь представьте себе, сколько энергии можно было бы собрать в запасниках, если бы погиб целый мир?

- О, это были бы колоссальные масштабы! - воскликнула первая Эстер.

- Так вот, - торжественно провозгласила её двойник из будущего. - Именно сегодня погибла Аллия, безвозвратно и полностью, и весь энергетический потенциал перешёл на её двойник и осел в наших запасниках!

Хоровое:

- Не может быть!

- Может. Представьте себе, как мы развернулись за два года! - Эстер махнула рукой в сторону окон, указывая на горы, подёрнутые дымкой. - Энергия - это деньги, энергия - это свобода, энергия - это неисчерпаемые возможности! На месте этих гор вырос целый город. Научные исследования продвинулись так далеко вперёд, что ещё немного - и мы бы уже смогли захватывать населённые планеты! Открыть портал в любой мир нашей системы уже не представляет никакой проблемы. Арсеналы почти заполнены новым оружием, созданы сотни пушек-аннигиляторов, намного совершеннее той, первой, которой вы сейчас так гордитесь. Наши мечты начали воплощаться в жизнь. И вдруг...

- Вдруг?..

- Вдруг всё изменилось. В одно мгновение пропали все запасы энергии. Мы могли бы подумать, что кто-то выкачал их, перегнал в свои запасники. Но нет. Исчезло всё, что было построено с использованием потенциала, освободившегося при гибели Аллии, словно ничего и не было. И там, в будущем, стоит теперь только этот жалкий научный центр!

- Ну, не такой уж он и жалкий, - встал на защиту своего детища Дук-один.

- Ты не видел того, что мы создали! Это настоящая сказка! Была, - вставил своё слово Дук-два.

- Да, всё изменилось, - продолжила Эстер, - но мы-то помнили, что всё должно было быть по-другому. Единственное предположение, которое возникло, это, что кто-то проник в прошлое, вмешался в естественный ход событий, Аллия в результате не погибла и мы не получили этот подарок, этот приз, этот океан бесплатной энергии. Это было ужасно! И мы с Дуком решили всё вернуть на круги своя. Ведь нечестно так! Раз уж этот мир должен был погибнуть, то пусть гибнет! Нельзя так изменять историю!

- Потому что нам это невыгодно, - закончил за неё мысль партнёр.

- Вот-вот. У нас были такие возможности - и вдруг потерять всё разом? Мы с трудом наскребли остатки энергии для переброса в прошлое. Это был рискованный эксперимент, до сих пор все опыты проводились только с неодушевлёнными предметами и животными. Но мы доверились профессору Штейну, и он перебросил нас сюда, чтобы мы выяснили причину, и смогли всё изменить. Естественно, его мы в подробности дела не вводили, он витает в своём мире, для него главное - наука. Наше путешествие он воспринял всего лишь как очередной эксперимент. Но, главное, мы здесь. Мы убедились, что, действительно, гибели Аллии сегодня не произошло, и, используя записи "сыщиков", просмотрим все события, и поймём, кто виноват в изменении прошлого этого мира.

- Да, дело серьёзное, - задумчиво произнесла Эстер-один. - Честно говоря, трудно поверить во всё это. И если бы я услышала рассказ из чужих, а не из своих собственных уст, честное слово, не поверила б ни за что.

- Мы выяснили, - продолжила гостья из будущего, - прокручивая записи, что гибель мира произошла вследствие того, что некий мальчишка отыскал пульт управления, сохранившийся со времён Последней Великой войны, и нажал на кнопку, вызвав взрыв сногсшибательной по силе мощности, который полностью уничтожил Аллию. К счастью, он не затронул парралельный мир, в котором мы сейчас обитаем, Аллию-2. Теперь нам нужно просмотреть записи и выяснить, кто или что помешало этому событию.

- Так вперёд, - встал первым Дук-один.

- Сотрудникам не говорите, что мы из будущего, - шепнула, поднимаясь из-за столика Эстер-два. - Скажете, результат эксперимента по клонированию. Никому не нужно пока ничего знать.

Компания отправилась в лабораторию, где всю стену занимали большие экраны. Поколдовав немного над кнопками, первый Дук запустил картинку, открывающую взору огромное помещение, носящее следы запустения и смерти. У одной из стен растянулся пульт, но, судя по всему, он был мёртвым. Экраны над ним тоже не работали. Зато электрический свет освещал картину, доказывая, что не всё ещё погибло в этом царстве прошлого. Да в углу угрюмо мигала красная кнопка под колпаком. Изображение шевельнулось, и в помещение спрыгнул мальчик, грязный и оборванный. Бросил на пульт что-то маленькое и непонятное, а сам начал рыться в ящиках, вытаскивать содержимое шкафов.

- Стоп! - крикнула Эстер. - Прокрутите ещё раз. И увеличьте изображение! Этого раньше не было!

И снова на экране мальчик бросает нечто на пульт, картинка приближается, и нашему взору предстаёт маленький эльф с помятыми крыльями, это девочка, хорошенькая, только очень измученная, и на её крошечных пальчиках поблёскивают два очень хорошо знакомых мне колечка! Неневеста Кощеева! Так вот где ты! Теперь понятно, почему я оказался именно здесь. Наконец-то представилась возможность выяснить, что делает в этом мире моя Неневеста, что делаю тут я, и вообще, в чём смысл происходящего.

С этого момента я полностью превратился во внимание.

А мальчик на экране приблизился к красной кнопке и медленно стал откручивать прозрачный колпак. Эльфея что-то говорила ему, протягивая руки, но он продолжал своё дело. Наконец, колпак снят и отложен в сторону. Палец мальца коснулся мигающей кнопки. Эльфея снова заговорила.

- Ещё раз. И увеличьте звук! - скомандовала Эстер-два.

Палец мальца коснулся мигающей кнопки.

- Стой! Я дам тебе то, что захочешь! - воскликнула эльфея.

- Я уже называл тебе свои желания. Ты их не исполнила.

- Я не могу так, сразу!.. Твои желания обязательно исполнятся... потом.

- Но есть я хочу сейчас.

- Ты не имеешь права решать за весь мир!

- А почему этот мир решает за меня?

- Грош, подумай, в твоих руках жизни всех! И людей, и эльфов, и других народов, и животных, и растений... Неужели тебе не жаль их?

- А кто пожалел меня? Хоть когда-нибудь? Хоть раз? Кто пожалел меня? - повторил он.

- А мама?

- У меня нет мамы, - сказал мальчик.

- Но ты ведь был маленький, у тебя, как и у каждого малыша, была мама, и она любила и жалела тебя...

- Я не помню, - упрямо мотнул он головой. - А значит - этого не было.

- А хочешь, я найду тебе маму? Это я смогу! Правда, Грош!

Его рука дрогнула.

- Верь мне, я найду тебе маму, и она будет любить и жалеть тебя.

- Хорошо, - сдался мальчик. - Тогда пошли прямо сейчас?..

Он схватил хрупкую эльфею в кулак (у меня даже сердце сжалось от боли за неё), и выбрался из помещения. Свет автоматически погас.

- Вот! Это то, что мы искали! - закричала возбуждённо Эстер из будущего. - Откуда взялась эта эльфея?

- А давайте с помощью "сыщиков" проследим по её ауре, откуда она взялась, раз раньше её не было. Это даст нам возможность разобраться, кто стоит за всем этим, - предложил Дук-один.

Снова замелькали кадры, как при перемотке фильма назад, останавливаясь в самых интересных местах. Наша четвёрка с удивлением наблюдала, как передаёт эльфею нищему мальчишке упитанный принц через дырку в заборе, как падает малышка прямо в торт на королевский стол (разве можно не угадать здесь Неневесту, даже если бы не было на ней опознавательных колец?), как мчится кортеж из кареты, запряженной шестёркой трутней, в сопровождении вооруженного отряда (эльфийская защита не может скрыть изображение от автоматических "сыщиков"), как с трудом спасается эльфея в лесу от ежа и птиц, как долго не может выбраться из пленившего её тюльпана (а я всё не мог понять, почему даже следов Неневесты не обнаруживается). И вдруг картинка изменилась полностью, и перед нашим взором предстала морская чайка, раскинувшаяся на спине спящего слона.

- Что бы это значило? - спросила Эстер-один, и ребята начали дружно настраивать изображение. Но ничего не изменилось.

- Кажется, я понимаю, - поднял голову Дук-два. - Конец света остановил кто-то чужой, не из этого мира. А так как Аллия - закрытый мир, заповедник, то попасть в него можно было только использовав тела местных жителей.

- Ты хочешь сказать, что это существо, кем бы оно ни было, оставило своё тело в другом мире, а дух его подселялся в разных обитателей Аллии? - уточнила Эстер-два.

Кадры замелькали снова, сменяя изображение чайки на изображения осьминога, муравья, служанки короля Малумбы (блин, так это я её вытолкнул из тела?!), кондора, врезающегося в мозаичное стекло дворца, гигантской питонши, бесшумно скользящей рядом с варваром, мощной огрицы с дракончиком на плече. Последний сюжет был из дома огрицы, когда орущий младенец пытался дорваться до её груди. Не совру, если скажу, что вся четвёрка зрителей ухохатывалась, глядя на это зрелище. Никогда не скажу Неневесте, что я все её приключения видел, она мне этого просто не простит, я её знаю. Пусть это останется моим маленьким секретом. Короче, рядом с ней срабатывает такой принцип: будешь больше молчать, будешь дольше жить.

Дальше экран категорически отказывался показывать.

- Значит, с этого момента это существо оказалось на Аллии, - сделала вывод Эстер-один. - Но кто стоит за всем этим, и кому принадлежит дух, переносящийся из тела в тело, мы так и не выяснили.

- И не выясним, так как "сыщики" находятся только на Аллии, - добавил разочарованно Дук-два.

Я постарался затаиться ещё сильнее, чтобы своими мыслями не выдать Неневесту. Чем больше информации я получу, тем легче будет мне защищать её в дальнейшем.

- Тогда давайте проследим за будущими событиями, - высказала здравую мысль Эстер из будущего. - Кнопка осталась, и если её не нажал мальчишка в этот раз, то он может сделать это завтра или послезавтра. К тому же, её может обнаружить и кто-нибудь другой.

- Но этот Вредитель (давайте назовём неизвестного именно так), будет и дальше препятствовать и мешать осуществлению неизбежного, - пожала плечами первая Эстер.

- И это неизбежное, в конце концов, может перестать быть неизбежным, - закончила за неё её двойник.

- Цель Вредителя - воспрепятствовать гибели этого мира. Следовательно, нам нужно всего лишь уничтожить его, а дальше всё пойдёт само собой, - предложил Дук-один.

- Всего лишь. Только как мы сможем это сделать?

- В закрытый мир невозможно перенестись никаким способом, - констатировал факт Дук из будущего.

- Кроме того, каким попал туда сам Вредитель, - многозначительно намекнула Эстер-два.

- Оставить своё тело здесь, а самому отправиться на Аллию? Нереально!

- Реально, если у Вредителя получилось.

- Но у нас нет таких технологий!

- Пока нет. Но мы поставим цель перед нашим небезызвестным профессором Штейном, и он решит задачку, в этом нет сомнений. А мы пока будем копить энергию, собирая потенциал умерших или погибших существ Аллии, как и прежде.

- И ещё будем следить за передвижениями Вредителя с помощью "сыщиков".

- А когда в наших руках будет технология, позволяющая отправиться в закрытый мир, один из нас просто перенесётся в тело любого из обитателей Аллии и сам нажмёт кнопку. А что? Я что-то не то сказала? Чего это вы на меня уставились? - тревожно начала переводить взгляд с одного на другого первая Эстер.

- Скажи ей, - многозначительно посмотрел на подругу Дук из будущего.

- От взрыва погибнут не только тела, но и души всех живых существ Аллии. Итак, кто согласен нажать на кнопку? Как видишь, очередь желающих не выстраивается почему-то.

- Вообще-то, у нас сейчас пара Эстер, и пара Дуков, если один и погибнет, то ничего не случится, - продолжала упорствовать лиловокожая.

- Ты пойдёшь? - наклонилась к ней её двойник из будущего. - И я нет. Хоть мы и одна личность, но чувствую я себя сейчас совершенно с тобой не связанной. Представь себе, что за два года я достаточно изменилась.

- Естественно, этот вариант не подходит, - поддержал подругу Второй Дук. - Мы будем наблюдать за Вредителем, а когда кто-то сможет перенестись на Аллию, уничтожим его. А дальше всё пойдёт своим чередом. Если никто мешать не будет, рано или поздно кто-нибудь эту кнопку найдёт и чисто из любопытства нажмёт. А пока мы займёмся увеличением числа запасников, а то часть энергетического потенциала просто-напросто не вместилась и пропала. Так что будет у нас чем заняться.

Дальше последовала череда дней, сменяющихся работами в лабораториях, организационными вопросами и наблюдениями за маленькой эльфеей, что для меня было особенно "близким к сердцу".

Я узнал, что и Дук, и Эстер, и большинство работающих здесь - торритяне, народ, населяющий воинственную и давно ставшую тесной для своих обитателей Торриту, группы выходцев с которой то и дело пытались устроиться где-нибудь в других мирах. Амбициозные и не знающие сострадания, они нередко занимались террором или пиратством.

Я познакомился, точнее, Дук и так хорошо его знал, с чудаковатым профессором с Земли, родины Неневесты.

Но чаще всего я просиживал перед голубыми экранами, рассказывающими чуть ли не о каждом шаге, так называемого, Вредителя.

Я видел, как моя Неневеста попала в руки шпиона, и чуть не погибла, накрытая банкой, как её едва не сожрала хищная оса, как она потеряла крылья. Рвался к ней, пытаясь помочь. Но, видимо, с самого начала, когда я затаился в теле Дука, чтоб побольше узнать о своей девушке, ушел слишком глубоко, так, что не мог теперь вырваться из плена. Дук частенько жаловался на головные боли, когда я пытался либо покинуть его тело, либо взять над ним контроль, но ни то, ни другое, не получалось.

Я наблюдал, как почти из рук доброй женщины Неневесту похитили жабы, как попала она в руки цветочных гоблинов, как чуть не погубили её злобные жучихи, как вырвалась она из борделя троллицы, как чуть не стала женой крота, и ничего, ровным счетом ничего не мог сделать. Зато узнал о ней столько интересного, чего, путешествуя столько времени вместе, даже не подозревал. Например, в жизни не видел Неневесту в таком виде, в каком увидел на гулянке с гоблинами. И понимаю умом, что надо было ей так поступать, чтобы иметь возможность сбежать, а всё равно в голове не укладывается, что это всё - она.

Да, я только убедился в правильности решения никогда не рассказывать ей о том, что я что-то видел. И, странно, но после всего увиденного, почувствовал, что стала она для меня ещё дороже, чем раньше. Сам себя понять не могу, да и не пытаюсь. А мысль о том, что кто-то хочет её погубить, вызывала во мне такую ненависть, что ничего не понимающий Дук то и дело ходил на психокорректору, где и я, и он подвергались довольно болезненной процедуре, запихивающей меня ещё глубже в сущность торритянина, и мешающей даже думать.

Мне оставалось только наблюдать, наблюдать, наблюдать...

Один из последних кадров чуть не свел меня с ума. Это когда Неневеста оказалась в объятиях прекрасного эльфийского принца в золотой короне. Спасибо ему, конечно, спас маленькую эльфею, но зачем же так зажимать? А когда он целоваться полез, я вообще взбесился! Что за нравы?! Несколько секунд знакомы - и уже!..

Но тут пара эльфов исчезла с экрана и высветила большую бурую медведицу, с катящейся из глаза слезой. Фух, значит, это не её уже целовал чужой принц! Или, всё-таки и ей досталось? А плачет она отчего? Что покинула нежное тельце эльфеи и перенеслась в дикого лесного зверя? Что малышка, в теле которой она провела столько времени, не погибла? Или, что не успела нацеловаться с принцем? Вот и придётся на всю оставшуюся жизнь оставаться в неведении, ведь не спрошу я её, о чем она думала.

Медведица медленно обернулась и пошла, покачивая бёдрами, в лес. А там, в самой гуще, отыскала она берлогу, уже прикрытую желтым ковром осенних листьев, забралась в неё, и размеренное сопение дало знать, что она уснула. Как и положено медведице, до весны.

Торритяне повозмущались слегка, что даром столько времени вели наблюдения, никаких более шагов, чтобы вернуться к красной кнопке, Вредитель не предпринял. Может, они и ошиблись, что он намеренно помешал этому миру погибнуть, может, всё произошло случайно? Но зачем тогда Вредитель проник на Аллию? В конце концов, они решили оставить одного "сыщика" около берлоги, ждать, когда проснётся медведица. В конце концов, им даже на руку, что до весны можно не беспокоиться. Всё равно Штейн ещё только работает над теорией переброса в закрытый мир, до практического решения далековато. А может, это и не понадобится. "Сыщики" регулярно доставляли вести, показывающие, что король Вельдона Друан Третий серьёзно готовится к нападению на Дилонию с целью захвата кнопки, призванной дать ему власть над миром. Так или иначе, кто-нибудь на эту кнопку нажмёт и будет всё, как и должно было быть.

Так что время ждало, время терпело.

А я, перестав наблюдать за Неневестой, потерял всякий интерес к жизни, а уж к Дуку в особенности. Уж лучше быть мошкой около неё, чем находиться в теле её врага. Не успел я додумать такую ценную мысль, как почувствовал, что покидаю ставшее ненавистным тело навсегда.

Глава 22. Путешествие продолжается

Золотоносную осень сменила старуха-зима. Щедра она на нынче на снегопады. Бури мечутся, ревя ненасытным зверем. Ветры ломают вековые деревья. Холодно в лесу. Одиноко.

Спит беспокойным сном в берлоге молодая медведица. Несколько раз набросила уже зима на её обитель белую шубу. Согревают землю пушистые наряды, согревают бурую красавицу, мирно посапывающую и постанывающую. Дивятся ветры: что снится лесному зверю, что не дает покоя?

Всю долгую зиму ходит-бродит вокруг надежно спрятанной под снеговыми покровами берлоги то серый вечно голодный волк, то бурый одинокий лось, то роет настил длинными клыками кабан. Вытоптан кругвокруг берлоги. Только занесёт всё очередным снегопадом, как снова какой-то зверь топчется рядом. Чем привлекает лесное зверьё обычная медвежья берлога?

Странно всё...

Но не вечна зима, даже самая длинная и суровая. Неумолимое тепло подкрадывается незаметно и тёмными пятнами покрывается ещё вчера такой девственный в своей ослепительной белизне снег. Неловкие попытки зимы вернуть власть тают, как снежинки под неожиданно тёплыми лучами весеннего солнца. Ещё недавно, яркое и холодное, было оно в свите зимы, и вот уже качает свои права, выступая открыто и весело, размазывая остатки снега по мокрым холмам, дотрагиваясь до каждого зверька, пережившего зиму, ласковыми нежными руками.

Слизали весенние лучи и шубы, укрывающие берлогу на опушке, и следы зверей, совершающих вокруг круги почета. Зашевелилась во сне медведица, почувствовав пробуждение природы...

Та-а-ак. Наконец-то я выспалась. В жизни ещё так не высыпалась хорошо. Правда, сны преследовали с настойчивостью своры гончих, мчащихся по следу дикого кабана. Они казались такими реальными, гораздо реальней, чем жизнь, но теперь тают так быстро, как дым костра в вечернем небе. И я уже не могу вспомнить, ловлю ускользающие картины, а они растворяются в моих руках, оставляя ощущение своей важности, недоступное и непонятное...

Может, я не доспала? Может, добавить? Я повернулась на другой бок и попыталась вернуться в страну Морфея. Живот протестующе забурчал, и я поняла, что голодна, так голодна, словно не ела несколько месяцев.

Понимание пришло не сразу. Начав осознавать происходящее, я умостилась на спину, подложила под голову согнутые лапы, поджала колени и долго смотрела в потолок берлоги. Я - медведица. И, судя по всему, я проспала конец осени, всю зиму и начало весны, как и полагается любой порядочной представительнице этого вида. И, честно говоря, мне это понравилось.

Думаем дальше. Кощей так и не появился. Давно уже нет его на моём горизонте, и это начинает меня беспокоить.

Дальше... Конца мира не наступило. Уже хорошо. Но меня не отзывают, на остров Буаян не приглашают. Забыли? Не верю. Смотритель не дурак, должен понимать, что я ему ещё пригожусь, а наживать врага в моём лице никому не посоветую.

Значит, опасность ещё не исчезла. Всё может произойти завтра, через неделю, через месяц. Возможно, Аллия снова погибнет в недалёком будущем, поэтому Смотритель не может меня забрать. Значит, нужно добираться до Дилонии, до катакомб, скрывающих смертельную кнопку, и уничтожить её. Как? В голову пока ничего не приходит, на месте разбираться будем.

Та-а-ак, ещё одну зиму не обещают? Правда, вставать нужно? И не хочется, разленилась я что-то. А теперь вообще, наверное, буду на зиму в спячку залегать, а?

Разбросав ветки, закрывающие вход в берлогу, я вырулила на яркое весеннее солнышко. Зажмуриться даже пришлось с непривычки, яркотень какая! Постояв немного, приоткрыла слегка левый глаз, глядя из-под ресниц на почти незамеченный мною осенью пейзаж, окружающий мой уютный зимний дом. Солнце заиграло, бросило горсть зайчиков, и я снова зажмурилась. Затем так же осторожно приоткрыла правый.

Та-ак. Что это значит? Прямо передо мной свежевспаханной бороздой на ещё влажном грунте вырисовывались буквы: Неневеста. Я рядом сидел крупный красивый медведь с придушенным зайцем в зубах. Кощей? Он наклонился и молча положил зверька к моим ногам.

Только сейчас я полностью почувствовала, как голодна. Попробуйте не поесть несколько месяцев и дорисуйте картину сами. Бока мои ввалились. Шкура висела такими складками, словно чехол с рояля надели на синтезатор. Желудок предательски забурчал, а с клыков прямо на землю покатилась слюна. Я плюнула на всё и позволила медведице насладиться принесённым даром. Есть все хотят, а только что проснувшиеся медведи - особенно.

Наскоро перекусив свежатинкой и смачно облизываясь, я начала качаться по едва пробивающейся молодой травке. Хор-р-рошо!

Медведь скромно подошел и ткнул меня носом.

- Ну, здравствуй, это я.

- Рада, рада.

Медвежья речь не вмещала всех вертящихся в голове мыслей, она была проста и, даже, можно сказать, примитивна. Но мы общались, общались на одном языке, и это было так приятно...

- Извини, что втянула тебя в эту переделку...

- Ничего. Я постараюсь быть рядом, и помочь.

- Хорошо, когда ты большой и сильный!

- Да, но знай, на тебя идёт охота.

- Кто?

- Люди.

- За всем зверьём в лесу идёт охота.

- Нет, это другое. Охота за тобой.

Кощей не смог объяснить толком, кого я должна опасаться, и с какой это стати. Я здесь с благородной целью: мир спасаю. Если кого и обидела нечаянно, так цель оправдывает средства, пусть прощают. Кстати, я тоже толком не смогла объяснить Бессмертному смысл нашего нахождения здесь. Слов медвежьего языка катастрофически не хватало.

- Куда мы теперь? - спросил медведь.

- В Дилонию. Поверь на слово, оч-чень нужно, позарез, - я провела когтистой лапой на уровне горла.

Да-а, маникюры у меня, однако...

Интересно, а откуда Кощей узнал, что я в этой берлоге зимую? Ведь он, явно ждал моего пробуждения?

- Ты знал, что я сплю здесь? - ткнула я лапой в сторону своего жилья.

- Знал.

- Откуда?

- Люди. Охотники показали. Которые за тобой охотятся.

- Странно-странно. Ладно, пусть себе охотятся. А мы пойдём своим путем.

- Они следят, - смешно покачал головой мишка. - Пойдут следом.

Я невольно оглянулась. Ну, и где эти горе-охотники? Может, сменим расклад? Я тоже хочу поохотиться!

Никого не увидев, я встала и забросала ветками вход в берлогу, ещё пригодится, добротный дом.

- Ну, что? Пошли? Пусть себе охотятся. Может, они ушли уже на другую охоту.

Кощей ударил себя лапами в грудь:

- Буду следить. Иди осторожно.

Мы неспеша двинулись, куда глаза глядят. Все равно, я не знаю, где нахожусь, и в какую сторону надо идти. Вот выйдем к человеческому жилью, узнаем дорогу... Я по-медвежьи расхохоталась, представив, как дикий зверина будет расспрашивать дорогу у первого встречного. А, ладно. Не век в этом теле вековать. Всё идет как надо. По крайней мере, всё идёт, будем надеяться, как надо.

Дорогой Кощей расхрабрился и начал приставать! Он выразительно тёрся лохматым боком и сопел мне в ухо. Ты смотри, как человеком был, так такой стиписнительный был, аж на нервы действовало, а теперь комплексы побоку, весна взыграла. А нетушки! Побегай теперь, понервничай. Я на такие авантюры не пойду! Я рыкнула, ещё раз рыкнула, а потом такую заехала настырному ухажеру оплеуху, что он долго после этого шел сзади, фыркая и дуясь.

А лес хорошей дорогой не радовал. Зима, видимо, выдалась неспокойная, бурелом такой, что не пройти, не пролезть. Вернее, всё возможно, но скорость не наберёшь. Может, в другую сторону следовало пойти? Да какая, в принципе, разница? Со всех боков поломанные ветви, крупные и мелкие, преграждали путь. Селение, что ли, далеко? Почему люди за зиму не вывезли дрова на топку?

В раздумьях я поднялась на огромный поваленный ствол, пытаясь рассмотреть, что там, впереди... Непонятный свист - и Кощей бросается на меня, сбивая с ног, вместе катимся мы со ствола, больно падая на землю.

- Ты, что, взбесился?! - рычу в ярости. Шкуру сучками попортил!

А он тычет лапой в вонзившуюся в землю стрелу и подталкивает меня вперёд.

- Охотник!

Понимаю, бросаюсь грудью на ворох тонких веток передо мной. Рядом тяжело прыгает медведь, с треском ломая сухой хворост. Ещё одна стрела со свистом пролетает мимо. Но охотнику нас уже не догнать. Мы мчимся, не разбирая дороги, перескакивая, словно в беге с препятствиями, через стволы деревьев. Кто-нибудь будет засекать результат? Я ведь могу больше такой подвиг не повторить, а в Книгу Гиннеса хочется! Эх! Прыжок. Ух! Ещё прыжок. Хорошо, что я не слишком много поела, лечу, как на крыльях. Кощею тяжелее, он и сам крупнее. А всё-таки красив, как я погляжу...

Мы пробежали приличное расстояние и уткнулись в реку. Вот славно-то! На тот берег переправимся (как я помню, медведи отлично плавают), заодно и покупаемся (Ой, опять купальник забыла!)

Я с разгону нырнула в приятную прохладу реки. Ух, хорошо! А вынырнула с рыбиной в зубах. Вкуснотища!

А вот и Кощеева голова показалась на поверхности. И тоже с рыбой. Ой, а его-то добыча побольше будет! Я поднырнула под медвежью тушу и толкнула его, надеясь, что он выпустит рыбку. Не тут-то было! Мы пошли кругом, кувыркаясь и фыркая, поднимая фонтаны брызг и окатывая друг друга с ног до головы. В итоге, выбрались на берег мокрые и замёрзшие, несмотря на тёплые шубы (некупательный пока сезон), и без рыбы.

Мне хотелось понежиться на прибрежном песочке, ловя брюхом солнечные лучи, но Кощей торопил:

- Уходим. Мы и так задержались. Охотники могут догнать.

Пришлось продолжить путь. Мы шли до самого вечера, а на ночь спрятались в самом большом буреломе. Медведь всё посматривал по сторонам, выискивая врага. Но никто нас не потревожил, а утром мы продолжили свой путь. Хорошо было просто так, не спеша, путешествовать этим красивым миром. Природа здесь была более похожа на среднюю полосу России, и только изредка встречались растения неизвестных видов. Да и живности здесь было гораздо меньше, чем я видела, когда в виде огрицы появилась в этом мире. И представители других человекообразных рас не встречаются. А может, просто все прятались при виде двух грозных медведей? Я снова незаметно стала рассматривать своего спутника. Где был он, пока я спала в берлоге? Может, напрасно затянула я его в этот мир? Но теперь мы рядом, мы вместе и никто не сможет нас больше разлучить!

Скатившись с очередного бугра, я вдруг обнаружила, что права истина: хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих намерениях.

Думаю, Бога я рассмешила, оставив Кощея с дикой медведицей в лесу. А я? Вот она я. Стою во дворе с топором в руках и идиотской улыбкой. И кто я теперь? Добротный, но старый тулуп, короткий ёршик волос, грубые мужские руки с мозолями и трещинками. Неестественно смотрятся на толстых волосатых пальцах тонкие серебряные колечки. Урбонус издевательски улыбается, а Снежный Барс задумчиво осматривает окрестности. Деревянный домик с крошечными окошками, покосившимся крыльцом и сизым дымком, сливающимся с низкими облаками. Сарайчик с поленницей, почти полной нарубанных дров. Чисто символическая ограда вокруг двора. Куча дров передо мной.

Покопаться в чужих воспоминаниях... Я - лесник, Нитар, сорок пять лет. У меня жена Юта и двое ребятишек, Мина и Спех. Я рубаю дрова про запас, весна будет затяжная, топить ещё долго придётся...

Я больше не рубаю дрова. Топор со свистом врезался в пень. Я - Неневеста, и я иду в ближайшее селение или город, к людям.

Я захожу в дом, резко распахивая двери, тёплый воздух паром вырывается на улицу. Жена, невысокая миловидная блондинка, удивлённо поднимает голову:

- А я как раз звать тебя собиралась. Похлёбка поспела... Что-то случилось?

Я вдруг ощущаю странную нежность к этой чужой женщине. Хочется сбросить тулуп, прислониться спиной к печке, почувствовать, как на колени забираются ребятишки, и смотреть, как суетится Юта, накрывая на стол.

Я тряхнула головой, сбросив наваждение. Нет, нужно сматываться, пока меня не поглотили чувства Нитара.

- Я ухожу, - бросила коротко, ровно.

Юта так и села, прижав руки к груди и не находя, что сказать. На лавке у печи захныкали дети.

Я отрезала половину круглой, ещё тёплой, буханки хлеба, на крючке у двери нашла корзинку.

- Поешь хоть... - прошептала женщина.

Горшок на печи источал такие ароматы!.. Негодник! А на столе конкурировала с ним тушка большой птицы. Наверное, глухарь. Всю жизнь мечтала попробовать глухаря. "Представляю, какой он вкусный. Я добыл его вчера на охоте. А моя жена приготовила его с такой любовью, что пальчики оближешь..." Тьфу ты! Приступ нежности едва не захлестнул меня с головой. Так я забуду, кто я, да и останусь, чего доброго, лесничествовать...

Я решительно, обжигая пальцы, отломала половину тушки. Где же взять какой-нибудь пластиковый кулёчек? Пришлось завернуть птицу в обнаруженную на столе тряпку и присоединить к хлебу.

- Где деньги, Юта? - не ведаешь ты, несчастная, что причастна сейчас к делу спасения мира, да и не узнаешь никогда.

- Да ты ведь сам знаешь, Нитар...

- Достань деньги, Юта.

- Папка, не уходи! - бросилась ко мне девчушка лет пяти, схватила за штанину, подняла вверх личико с мокрыми глазами.

- Пап, не надо, - Спех серьёзно смотрит, сжав кулачки, он чуть старше сестрички и чувствует себя настоящим мужчиной, поэтому старается не плакать.

Юта достает кошель, протягивает мне дрожащими руками.

- Да вернусь я, вернусь! - кричу, вытряхивая из кошеля монеты, одна, вторая... Десять.

- Так папка в город, наверное, собрался! - вскрикивает, ожив, Юта. - Сегодня ж базарный день! А мы сразу и не поняли. Что ж ты вчера не сказал? Я б раньше поесть сварила.

- Пап, возьми меня на базар! - подскакивает Спех. Дети враз меняются в лице, слёзы высыхают, словно их и не было.

- И меня возьми! Ну, папочка!.. - теребит меня за штанину малышка.

Я отсчитываю половину монет, остальные пять возвращаю Юте:

- Возьми, пригодятся.

- Нитар, ты муки купи, а то кончается... Соли надо... Что ж ещё! Сразу не соображу. Да, детям сластей каких-нибудь не забудь.

Уй! Достанется бедняге Нитару, когда он вернётся домой с пустыми руками. Да ещё неизвестно, когда вернётся.

Рывком стягиваю шапку с вешалки, отцепляю от себя малышей и выскакиваю из дому.

- Папка, купи пряников! - несётся вслед звонкий детский голосок.

- И свистульку!..

Жена выскакивает за мной раздетая, кутаясь только в большой платок. Ждёт поцелуя на прощание. Делаю вид, что не замечаю.

- Ты там осторожно, Нитар! На базаре всякое бывает.

- Хорошо, Юта. И ты тоже... Детей береги.

- Возвращайся поскорее...

- Я вернусь, - бросаю прощальное и спешу покинуть двор, где меня любят и будут ждать. Странное чувство.

- Юта! - оборачиваюсь, не дойдя до ворот. - В какой стороне город?

Вопрос, конечно... Но что делать? Женщина смотрит на меня тревожно расширенными глазами:

- Там, - указывает прямо.

Опять через бурелом придётся переться? Не, мне это нравится. Здесь что, дороги отсутствуют вообще? Или в частности?

- А к дороге ближе всего стежкой, которая влево сворачивает, - догоняет меня дополнение Юты.

А сразу сказать нельзя было? Вот люди непонятливые.

Интересно, где ж Кощей? Неужели до сих пор медведем гуляет?

Со столбика на воротах срывается белая грязная курица с подмороженным гребешком, самоотверженно бросается мне на грудь и падает, расшибшись, под ноги.

Поднимаю бедолагу, смотрю в её жалобные ошарашенные глаза, и догадка пронзает мозги.

- Ты - Кощей?

Курица облегченно кивает и роняет голову. Я усаживаю её в корзину, продуктам придётся подвинуться.

Краем глаза наблюдаю за Ютой. Она смотрит удивлённо, но ничего не говорит. Воспитанная жена, хорошая.

Прикрываю впавшую в прострацию курицу уголком тряпочки, в которую замотана жареная птица. Надеюсь, её это не слишком шокирует? Или слишком? Ну вот, можно и в путь.

Дорожка мягко петляла между деревьями, ловко огибая бурелом. Чистый прохладный воздух освежал лёгкие, вызывая неясное чувство щекотки где-то глубоко внутри, желание подпрыгнуть повыше или разуться и пробежаться по очередной поляне, глотнуть берёзового сока, восторженно касаясь первых клейких почек. Короче, ощущалась весна, со всеми своими подковырками и замашками.

Я пыталась втолковать курице, какую такую важнецкую миссию выполняем мы на Аллии. Не знаю, доходили ли высшие философии до маленького птичьего мозга, но положительных реакций не заметно. Нехорошие какие-то симптомы - пригляделась я - глаза мутные и сошлись на клюве, крылья повисли, гребешок побелел. Чего это ей так поплохело? Укачалась что-ли?

Я вопросительно потеребила ей бородку.

- Ко-о-о... - в двух звуках читалась вся гамма чувств несчастного существа, кончая отчаянным "Лучше добейте!"

Я и не знала, что Кощей так плохо переносит качку. Или это курица плохо её переносит? Я прижала корзину к груди, постаравшись максимально скрасить вынужденное путешествие.

Вдруг птица подняла голову и стала напряжённо вглядываться в окружающий пейзаж. Что-то её встревожило. Да и сама я почувствовала неясную опасность, словно сгустились тучи над лесом. Невольно я подняла глаза вверх и вздрогнула. Это не тучи!!! Нечто огромное скользило по кронам деревьев, легко, словно лавирующая между водорослями медуза. Оно казалось сгустившимся мороком, его мягкие щупальца обнимали верхушки леса, от него исходили волны, током пронзающие не физическое тело, а саму душу, которая вдруг затрепетала, словно подстреленная птица, и захотелось бежать, бежать, бежать незнамо куда, только подальше от этого мрака.

Нет, я бежать не буду. Я...

Порождение тьмы дёрнулось и выбросило в мою сторону пару черных щупальцев. И я побежала. Перескакивая через сломанные стволы, проваливаясь в колдобинах, цепляясь за... за всё, что попадало под ноги. А курице каково?

Чудовище рванулось вслед за мной, теперь оно не казалось мягким и аморфным, его тело приобрело стремительность, его конечности стали упругими и цепкими. Лес трещал от его прикосновений, ломаясь от тяжести, стеная и плача, воздух холодел и замирал, островки солнечного света мелькали в хитросплетении постоянно движущихся щупальцев. Тьма накрыла меня, придавила со всех сторон, готовясь сжать в своих смертельных объятиях...

Глава 23. Грыковский базар

Тьма окружала меня, чёрные щупальца тянулись со всех сторон, словно я была самым желанным для них объектом, их единственной любовью, только я, почему-то, не разделяла этого желания встретиться.

И тут я увидела Перуново дерево. Может быть, в этом мире называется всё по-другому, наверняка, по-другому, но у нас именно так обозначают деревья, в которые попала молния. Дуб это был когда-то или что-то другое, но остался только полуразрушенный ствол, обхватить который могли бы не меньше, чем шестеро взрослых мужчин, и внутри он был... полый! Я поняла это, впечатавшись лицом в шершавую обожженную кору. У меня не оставалось другого выбора, как подскочить, перевалиться через край, не обращая внимания на ломающиеся и впивающиеся в бока щепки, и нырнуть в непонятную глубину.

А дерево-то оказалось входом в подземелье! Я поняла это, поднимаясь после падения, и потирая ушибленные бока. Поглядела вверх... и тут же отскочила в сторону. Охотящееся за мной порождение мрака не захотело отпускать просто так свою жертву, и молниеносным движением змеи щупальце ворвалось в дыру, скрываемую обожженным деревом.

Я побежала, пригибаясь, так как потолки низко нависали над влажным полом, а черная извивающаяся конечность заскользила за мной, словно ощущая запах добычи. Быстрее! Ещё быстрее!!! Свет померк, и я пробиралась вперёд наощупь, ощущая за спиной приближающееся щупальце. И вдруг движение за мной прекратилось, я поняла это, перестав ощущать давление на мозг, вызывающее состояние, близкое к панике.

К счастью, чудовище не смогло пролезть в лаз полностью, оно протискивалось всё медленней и медленней, пока не застряло окончательно. Я ощутила его страх, его отчаяние, услышала, как бьётся оно о стены, словно в агонии. Надеюсь, оно окончит здесь свои дни!

Но что делать мне? Единственный выход закрыт надёжно телом летучего монстра. Хотя, почему я думаю, что это единственный? Передо мной ветвятся и множатся подземные коридоры, какие-то из них вполне могут вывести на поверхность земли. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Только как узнать правильное направление? Что-то я в лабиринтах не сильна... А если я не найду выхода? И буду вечно бродить здесь, в этих потёмках, под многотонной тяжестью земли... Только почему "вечно"? Я ж не привидение какое-то. Еды у меня на один несчастный раз, а потом... Сколько там люди без пищи выдерживают? Месяц? Месяц я ползу на дрожащих руках, ногтями разгребаю землю в поисках забравшегося на такую глубину случайного червяка... Нет. У меня ведь воды вообще нет. А сколько там без воды живут? Неделю? Всего одну неделю? Целую неделю, облизывая потрескавшиеся губы... В полной темноте?! Не-е-ет!!!

Корзинка выпала из моих слабеющих рук, когда я представила эту картину, курица вылетела. Я услышала, как она кокочет, отряхиваясь.

- Кощеик, где ты? Ау! Я тебя не вижу! И я не хочу потерять тебя здесь!

Курица кудахтала где-то впереди, и мне ничего не оставалось делать, как идти за ней, подзывая её, и постоянно разговаривая. Через корзинку я перецепилась, и чуть не заорала носом в землю, зато нашла её, а у меня там еды на целый раз! Счастье-то какое! Я шла, держась за стенку, на голос впереди, гадая, это ещё Бессмертный или уже простая курица? Если Бессмертный, хорошо. Значит, я не одна, рядом близкий мне человек, пусть даже в таком, э-э-э, позорном виде. Только, если это Кощей, почему он не остановится, не подождёт меня?

А если он уже покинул это неудобное тельце, и это уже простая курица? Тоже хорошо. Тогда у меня будет ещё один обед. Если я научусь есть сырое мясо. Только, если это просто курица, почему тогда она кокочет и кокочет, словно зовёт меня за собою?

Ба! За своими размышлениями я и не заметила, что впереди забрезжил свет. Ура! Курица свом шестым птичьим чувством таки вывела меня к поверхности! Я выбралась из-под нависающего над рекой склона, с восхищением рассматривая прекрасный открывшийся передо мной вид. Ничто не напоминало о тёмной туче, зависшей над лесом. Солнечные лучи веселым веером разлетались среди просыпающихся деревьев. Набухшие почки давали лёгкую, едва заметную тень. Кустики зелени, пробивающиеся то там, то тут, радовали глаз свежестью и яркостью красок. Прозрачные, едва голубоватые, воды речушки медленно проплывали между невысоких берегов. Идиллия, и всё тут. Да, обманчивы бывают красоты. Так и кажется теперь, что в любой момент растянется над лесом сгустившаяся тьма...

Курица тоже осматривала окрестности, вместо того, чтоб полакомиться молодой травкой, и я склонилась к мнению, что, всё-таки, это Кощей.

- Ну, как ты? В порядке? - спросила я.

Курица вздохнула и поджала одну, затем вторую лапу.

- Устал?

Кивок в ответ.

- Так давай понесу, - я снова засунула Бессмертного в корзинку. Ой, а поесть? После пережитых приключений всегда возникает зверский аппетит, интересно, это тоже закон такой?

Я вытащила курицу и уселась прямо на пригорке, чтоб видно было окрестности. Еда кончилась на удивление быстро, только хлеба немного осталось. Я покрошила часть птице, а остальное припрятала, пригодится ещё... Кощея потчевать. Да-а, как крупному мужчине, мне пищи теперь требуется намного больше, чем раньше.

Потом мы продолжили путь. Насколько я помню, до встречи с чудищем, шла в сторону восходящего солнца. Сейчас оно немного сдвинулось, но восток определить можно. Это там. Следовательно, придётся перебираться через речку. Если бы я продолжала идти стежкой, наверняка, упёрлась бы где-нибудь в мостик, но теперь не представляю, куда направиться дальше. Хоть бы камень какой стоял, типа: "Налево пойдёшь - пьян будешь, направо пойдёшь - бит будешь, прямо пойдёшь - женат будешь, так что поворачивай давай на 180 градусов и чеши домой!" Нет, не было объявлений, указателей, и даже справочного бюро с платной справкой.

Я подошла к берегу и задумалась, почёсывая подбородок. Мамочки! Что это такое! Щетина растёт! Ужас, ужас, ужас! Не хочу быть мужчиной!!!

Хоть бы мне побыстрее из этого тела выбраться. Хоть рыбкой, хоть птичкой, всё лучше было бы. Непослушное оно какое-то, тяжелое, делает то, что оно хочет, не слишком меня спрашивая. А ещё эта ужасная щетина!

Но на моё "не хочу", природа не отреагировала. Живность вся разбежалась, словно не желала предоставлять мне свои тела в виде квартиры для переселения. Что делать? Нужно идти дальше.

Я так и не придумала, в какой стороне должен быть мост, память Нитара забастовала и не давала подсказок. А сама я выбрать направление, как Буриданов осёл, который умер от жажды и голода, потому что не мог сделать выбор из двух одинаковых копен сена и бочонков воды, не могла. Поэтому решила идти вброд, благо речушка в этом месте оказалась мелкой. Илистое дно с редкими камушками щекотало ноги, а холодная вода вызывала судороги икр, но я дошла, и, к моему величайшему удивлению, на меня никто не попытался напасть, меня никуда не снесло, и я не рухнула в предательски проваливающиеся пески. Даже не верится, что такое бывает!

КАЩЕЙ. Когда нас достали стрелы в лесу, я ещё мог подумать, что это случайность. Забрёл в чащу ненароком охотник, обнаглел настолько, чтоб напасть на пару взрослых медведей. Ладно, поверим. Или сделаем вид, что поверим. Но когда на Неневесту обрушилось это бродящее по вершинам деревьев непонятное чудовище с щупальцами, мои сомнения переросли в уверенность. Очень нехорошую уверенность. Это - торритяне. Они не оставили в покое мою Неневесту! Охота начата, и моя цель - защитить от опасностей девушку, за которую я ощущаю ответственность, да и, заодно, помочь ей спасти Аллию. Только как?! По чьей странной причуде я оказываюсь в телах таких существ, что становлюсь совершенно бессильным и беспомощным? Кто виноват? Как помочь тебе, Неневеста?

С ориентированием у меня оказалось очень даже ничего, минут через пятнадцать я таки вышла на дорогу, по которой тянулась цепочка крестьян, кто с товаром, будущие продавцы, а кто с пустыми сумками, потенциальные покупатели. Что я "из лесу вышел", никого особо не волновало, поэтому, пристроившись за мелким мужичком с осликом на поводу, я попыталась завести беседу, чтоб выяснить, куда меня занесло, и слишком ли я далеко от Дилонии. Правда, открыто спрашивать "А где я нахожусь?" было бы странным, а мой спутник оказался довольно хитрым и недоверчивым типом.

- Не подскажете ли вы, любезный, эта ли дорога ведет к базару, расположенному в... э-э-э. Запамятовал название, как же этот город?..

- Ой, как заумно... - отозвался мужичок. - Грыковский базар. Как можно забыть? Грыковский тракт, по которому мы идём. Только разве ж в таком виде на люди ходят?

Я глянула на себя. Действительно, после бега по лесам, ползания по подземельям, одежда Нитара, и без того неброская, выглядела просто отвратительно. Плюс ещё мокрые халоши после перехода через реку.

- Так... вот... разбойники напали... - попыталась оправдаться я.

- Дык чё ж непонятного? Разбойники напали, в грязи выкатали, курицу подарили.

- Я...

- Пошто врёшь стреляному воробью, а? - укоризненно посмотрел на меня мужичек. - Пьяный заснул под забором, а с утра у жены курицу из загородки свистнул и рванул на базар, чтоб на опохмел выторговать.

Вот такой, значит, у меня нынче имидж. Ничего не поделаешь, придётся подыграть, чтоб не вызывать подозрения.

- Догадливый ты. Тоже продавать осла собрался?

- Угу. Хороший осёл, да деньги нужны. Пока война не докатилась, сматываться надо из Дилонии.

- Война?

- Что, совсем самогон память отшиб? Палёный, видать, пьёшь. Столицу осадили войска вельдонские, к горам рвутся. Бают люди, в горах спрятан какой-то важнецкий артехвакт. И наши его ищут, найти не могут. А враги знают, где искать, потому и рвутся, - поспешил поделиться новостью крестьянин.

- Ну да?

- А то. Кто найдет, миром владеть будет. Только нам всё равно, кто, только б война сюда не докатилась. Пока у нас спокойно, а там кто знает.

- А далеко отсюда до места осады?

- До Амварии, что ли? Далеко. Так сам ты откуда?

- М-м-м... С головой что-то. Названия не вспоминаются.

- Что-то ты мне подозрительный. Уж не шпион ли вельдонский? - прищурился мужик.

- И что б тут вельдонский шпион делал? У вас здесь, что, есть важные стратегические объекты? Или ему чрезвычайно важно узнать цену на прошлогоднюю пшеницу?

- Вообще-то так, - согласился хозяин ослика. - Только всё мне сдаётся, что ты врёшь.

Тут наш разговор перебила надрывно застонавшая курица. Я склонилась над корзинкой и увидела закатившиеся глаза и приоткрытый клюв. Чего это с ней?

В это время впереди раздался шум, отвлекший меня от насущных куриных проблем. Мужичок, который шел передо мной, не мог удержать взбесившегося ослика. Тот рвался с повода, лягался, и оглушительное "Иа!" катилось по тракту.

Я перевела глаза на корзину. Надувшаяся было курица вдруг обмякла и громко закудахтала.

- Кощей? - вытащила я птицу.

В корзине осталось белое крупное яйцо. Прибыль. А это уже не Кощей, это точно. Интересно, где теперь его искать?

И тут до меня дошло! Осёл! Ни с того, ни с сего мирно бредущая скотина вдруг начала бастовать, загородив всю дорогу. Уже пробка образовалась, как на улицах Москвы утром. Все кричат, ругаются. Бедняга мужичек покраснел весь, пытаясь удержать своё хозяйство. Лупит его... Лупит моего Кощея? Я подскочила и выхватила хлыст из его рук.

- Ты ш-ш-што?! - зашипел злобно тот.

- Не бей животное! Взбесилось оно!

- А ты ш-ш-што лезешь?

- Помочь хочу! Ветеринар я, тьфу ты, лекарь для зверей. В общем, слово заговорное знаю.

- Ну, пробуй, - кивнул мужик, - раз ты умный такой...

Я подошла к ослику, положила на его голову руку, зашептала на ухо, тот сразу же затих, прижался ко мне, щекоча длинными ушами.

- Вот спасибочки! - широко раскрыл руки его хозяин, пытаясь меня обнять.

- Болен твой осёл, - отстранилась я. - Жаль мне тебя, давай куплю его.

- Я десять монет собирался выручить за этого красавца, - затянул свою песню торговец. - Дашь десять монет - бери!

А у меня-то всего пять! И Кощея нужно выкупать любыми путями.

- Да тебе за него и одной монеты никто не даст. Разве что на бойню сдашь (Осёл при этих словах аж подпрыгнул). Да ещё и тебя платить заставят за всё, что он умудрится переломать по дороге. Две монеты дам, не больше.

- Меньше, чем за девять, не уступлю, - упёрся хозяин, ничем не отличаясь характером от осла.

- Ну и ладно, играйся тогда сам с ним, хотел помочь человеку, а он только о наживе думает, - и я отошла от длинноухого.

Кощей громко клацнул зубами на приблизившегося мужика и развернулся задом, чтоб лягнуть.

- Ах, ты, выродок дракона! - вскричал, потирая ушибленную ногу, хозяин осла. - Ехиднино отродье! Химерин ублюдок!

А я и не знала, сколь богатая родословная у этого скромного ослика!

Много интересного в словарь мата добавила и скопившаяся сзади очередь.

- Бери это исчадие тьмы за восемь монет, и не говорите мне, что был он в моей жизни! - "подобрел" мужичок.

- Да нужен он мне? Что я с ним делать буду? Веди его теперь сам на базар, попробуй, что получится, - я равнодушно пожала плечами.

Народ начинал кипеть, и я чувствовала, что хозяина осла сейчас побьют. Тем более, что к нам уже начали пробираться отдельные личности с убойными данными.

Ослик закружился на месте и завыл дурным голосом, даже не знала, что ослы так умеют.

- Семь! Семь монет! И забери это чудовище!

- Три, он и этого не стоит.

- Да что ж я, даром его кормил, поил? Убирал за ним, холил и лелеял? Шесть! Это уже почти даром!

- Помни мою доброту. Четыре дам за совершенно бесполезное животное.

- Да за четыре я его лучше в лес отпущу!

- Да пожалуйста!

Громилы приближались, в руках у некоторых появились дубинки. Хозяин осла понял, что дело пахнет керосином, и нужно побыстрее передать животное новому хозяину, пусть нового и бьют.

- Всё! За пять! Последнее слово!

- Ладно. - Можно было бы ещё поторговаться, но время не терпит. - Беру.

И я протянула мужику всё своё состояние. Жа-алко! Нет, для Кощея мне ничего не жалко. Не должно быть.

Я положила на голову ослика руку, он сразу же успокоился и пошёл рядом со мной, что-то негромко рассказывая на своём, ослином.

Пробка понемногу рассосалась, и вскоре вдали показался городок. Примечательно, что базар был не в центре, как обычно, а вынесен за крепостную стену. И был он очень большой для такого маленького городка, как Грык. Позже я узнала, что за лесами начинается соседняя страна, поэтому грыковский базар стал как бы перевалочным пунктом, местом обмена достопримечательностями, откуда товары расходились по другим странам. Поэтому было здесь шумно и весело, а если и не всем весело, то прикольно всем.

Глаза разбегались от пестроты и разнообразия одежды, посуды, оружия, предметов обихода и предметов роскоши. Торговцы и торговки громко кричали, расхваливая товар и подзывая покупателей. У меня даже уши заложило с непривычки. А в глазах замелькало и зарябило. Нас с осликом толкали, обзывали, сбивали с ног и выдавливали внутренности.

Попав в продуктовые ряды, я вдруг поняла, что уже хочется... Совесть моя услужливо напомнила, что я совсем недавно слопала половину глухаря и не подавилась даже. Да я и не говорю, что прям сейчас хочется. Но скоро захочется есть. А у меня и денег больше нету.

Парнишка лет четырнадцати носил между рядами огромную птицу, напоминающую наших попугаев, необычайно пёструю и красивую. За одну мелкую монетку он предлагал её погладить, а за монетку чуть побольше, покормить самостоятельно купленными продуктами. Только фотоаппарата не хватало, чтоб фотографировать желающих увековечить себя с экзотикой.

Я засмотрелась на красивую пташку, и не услышала, как сзади подкралась

опасность.

- Вот эта грязная образина? - спросил недоверчиво незнакомый мужской голос.

- Он это, он! - с готовностью подтвердил другой, подозрительно знакомый.

Да, пора этот имидж менять, а то щетина уже так ощетинилась, что обзывают все предпоследними словами, последние, думаю, ещё найдутся. Я медленно обернулась, чтоб посмотреть, кто это заинтересовался моей скромной особой.

Два стражника в латах дружно подходили ко мне с обеих сторон:

- Это ты - Нитар, заклинатель взбесившихся зверей?

Я даже ответить ничего не успела, как из-за спины большего воина выглянул мой недавний спутник, у которого я откупила длинноухого.

- Он! Точно вам говорю! Осла моего, взбесившегося, вмиг успокоил, смотрите, рядом с ним стоит, как миленький, а у меня прыгал, как верблюд, которому мазнули перцем под хвостом!

Вид у мужичка был страшно довольный, мол, "мавр сделал своё дело". Аж подпрыгивает от нетерпения. Видно, не может до сих пор переварить, что пришлось продать скотину по дешевке.

- Успокойся, получил свою монету за опознание, и вали отседова, пока сам цел, - грозно глянул на него старший.

Мужичок сразу же скорчил серьёзную мину, покивал головой, и скрылся в толпе. А стражник снова обернулся ко мне:

- Ты не ответил.

- Ну, я. А что?

- Наш бургомистр приглашает вас на встречу в свои владения.

Интересно, интересно. Чего это надобно власть имущим от моей дважды скромной персоны? Может, раскидать этих молодцов в разные стороны, а самому сбежать? Я, вроде бы, мужчина в полном расцвете сил, на здоровье не жалуюсь. А потом по всей Дилонии будут развешаны рекламные листки о сбежавшем преступнике с ослом. А мне ещё до столицы добираться... Или сходить, узнать, в чем там дело? Может, ничего плохого это мне не сулит? А может, покормят, раз приглашают?

Заранее обрадовавшись, пошагала я в сопровождении охраны к выходу из базара, таща за собой осла. Голова привычно вертелась со стороны в сторону, рассматривая выложенные на прилавках товары. Шопинга, шопинга требуется... Нервы подлечить. Ой, какая штучка прикольная! А это что за?.. Погодите, там ведь!.. Дайте хоть посмотре-еть!

Моя охрана не останавливалась и вежливо подталкивала меня ножнами, когда я пыталась рассмотреть поближе приглянувшуюся безделушку. Так пёстрый и шумный базар остался позади, а меня подвели к экипажу, запряженному черной скромной лошадкой. Ишь, какие удобства, что значит - ехать в гости к бургомистру! Об удобствах я забыла, как только мы тронулись в путь. О рессорах здесь и понятия не имели, экипаж подпрыгивал и трясся, подбрасывая меня на каждой выемке и на каждом ухабе. Ой! Копчик теперь лечить придётся! Даже Кощею завидую, бежит себе, горя не зная, привязанный к экипажу, свежим воздухом дышит, красотами любуется.

Дождаться не могла, когда до места доберёмся. Города не увидела, не до того было, вздохнула только, выбравшись из этой камеры пыток на колёсах, перед домом бургомистра, двухэтажным зданием строгой постройки, без всяких светских выкрутасов и даже без традиционных двустворчатых ворот. Только низкий бордюр отделял двор от дороги, и ограждал лежащую между дорогой и входом, выложенную плиткой розового и коричневого цвета, площадь. Сейчас посмотрим, как там внутри...

Но пускать грязного лесника в жилище первого лица в городке не собирались. Бургомистр сам вышел мне навстречу в сопровождении нескольких домочадцев и слуг. Это был кругленький мужчина маленького роста, но с длинными рыжими усами, залихватски закрученными под Мюнхаузена. Вид у него был строгий, лохматые брови сдвинуты к переносице, торжественности добавляла алая перевязь поверх камзола, на которой блистали четыре ордена, ярко выделяющиеся на выпяченной груди.

Стражники склонились в поклоне перед появившимся начальством, толкнув и меня так, что я едва не растянулась прямо перед его светлыми очами.

- Ваша светлость, господин бургомистр, разрешите обратиться! - начал старший воин.

Начальник согласно кивнул.

- Это и есть тот человек, о котором докладывали.

- Как зовут тебя? - обратился ко мне бургомистр.

- Нитар, ваша светлость, - буду играть пока роль послушного гражданина.

- И ты можешь укрощать диких зверей и лечить бешенство?

- Да нет, конечно!

- Может, он осла взбесившегося исцелил одним прикосновением, все видели, - вмешался один из стражников.

- Вот ты-то мне и нужен, - бургомистр доверительно склонился ко мне, пытаясь положить руку на плечо, но не достал, и остановился на талии. - Есть у меня зоопарк. Мой, личный. Довольно приличный. Сам увидишь. Недавно привезли мне молодую самку гарраки, чрезвычайно редкое животное. Только пропадает она, ведёт себя, словно взбесилась. Неделю уже в рот ничего не берёт, всё ломает, рвёт на части, к клетке никого не подпускает.

- А вы не думали, что она на свободу хочет? Взрослый дикий зверь к клетке может и не привыкнуть никогда, сдохнет.

- Пусть лучше сдохнет! - яростно взмахнул кулаком бургомистр. - Я за неё такие деньги выложил... О свободе здесь речь не идёт. Но ты можешь помочь ей, ведь знаешь слово заветное? Успокой гарраки, заставь её есть, пока с голоду ноги не протянула. Я щедро заплачу.

- Не знаю я слова заветного!

- А не знаешь, я тоже заплачу! - откинулся от меня бургомистр, сверкая гневно глазами (да ему самому впору бешенство заговаривать!). - Заплачу ударами кнута, десятью, нет, пятидесятью! Подходит плата?

Какой ты добрый, дяденька!

Глава 24. Визит к бургомистру

Какой ты добрый, дяденька!

Ладно, надо пойти, посмотреть, что за животное. Жаль его всё же.

- Я попробую, - спокойно говорю, словно никто мне и не угрожал. - Но обещать ничего не буду. А что эта, как её, гарраки, ест?

- Да чего я только ей не предлагал!

- Я имею в виду, чем она питается в природных условиях?

- Егерь, доставивший самку, говорил, что она всеядна. Ей давали и сырое мясо, и приготовленные на кухне блюда, и фрукты, и овощи, она от всего отказывается. Мне даже под заказ привезли из жарких стран, где всегда лето, всякие диковинки. Не хочет!

Бургомистр вместе со всей своей "свитой" отвёл меня на черный двор, где и размещался его зоопарк. Зверьё здесь всё было экзотическое. Не было обычных, привычных видов, ни медведя, ни волка. Я с любопытством проходила мимо вольеров с огромными животными, похожими на лисиц с шестью ногами на стройных копытцах и с боковыми рожками, начинающимися у висков и плавно сходящими на нет к хребту. Мимо маленьких дымчатых многоножек, лениво свесивших с ветвей дерева свои щупальца (это что, детки той твари, которая доставала меня в лесу?) Мимо змеи с коронообразным наростом на голове и двумя руками, которыми она нежно обнимала лежащую в вольере корягу. Всего зоопарка мне, естественно, посмотреть не дали. Что по пути увидала, то и моё. Но и этого вполне хватило, чтоб составить общее представление. Картину украсили раздающиеся отовсюду звуки, издаваемые представителями редких видов зверей и птиц, перекрываемые чьим-то непрекращающимся отчаянным визгом. Вскоре я смогла лицезреть обладательницу редкого контральто. В просторном вольере бесновалось непонятное существо, заросшее сбившейся бурой шерстью. Приблизившись, я смогла рассмотреть его получше. Более всего оно напоминало человекообразную обезьяну, а то и йети или алмасту, как называют у нас в некоторых областях снежного человека. Самка была худющая и измученная, а огромные круглые глаза полны обреченного отчаяния. Вокруг столпилась целая толпа зевак: обслуживающий персонал, слуги, праздно шатающиеся гости бургомистра. Гарраки яростно бросалась на сетку, вызывая ответный визг людей. При приближении нашей процессии толпа расступилась, пропуская нас к вольеру.

- Вишь, что творит? - с грустью спросил бургомистр. - Жаль животное. Покормите её! - крикнул он слуге.

Тот насадил на кончик копья кусок сырого мяса и протянул между прутьями. Молниеносное движение, треск - и обломок уже летит обратно. Толпа еле успела распрыгаться в разные стороны, чтоб не попасть под раздачу, наконечник копья только свистнул и пролетел через дорожку в вольер напротив, впившись в гиппопотамообразного зверя с пятью глазами на длинных ножках, как его потом представили, хелебоуна, хорошо ещё, что попал в филейную часть! Вою было!.. Хоть святых выноси. Благо, что зверь был неповоротливый, а то разнёс бы всю эту кунсткамеру к чертовой бабушке. А так ему быстренько сделали анестезию огромной кувалдой и вытянули обломок копья, залив рану спиртом. Весело...

- Попробуй фрукты, - обратился бургомистр к слуге, когда операция по спасению хелебоуна закончилась.

Несчастный, дрожа, подхватил пикой розовый плод размером со среднеазиатскую дыню и протянул гарраки. Самка вырвала из его рук палку, с хрустом разломав на мелкие куски. Фрукт полетел назад, угодив прямо на голову бургомистру. Словно половинка скорлупы яйца, повис на лысине кусок плода, а остальное плавно растекалось по лицу, висело на усах и капало за шиворот. Обломки пики полетели в благодарных зрителей, устроив перед вольером маленький бедлам.

- Всё. Сил моих больше нет! - вскричал бургомистр. - Или говори своё заветное слово, или я её в упор... сейчас... на месте!..

Слуги подхватили разнервничавшегося хозяина под локти, сняли с него экзотический фрукт и полотенечком вытерли усы.

Бедная гарраки!

- Ладно. Оставьте все эти вкусности, приведите моего осла и не мешайте, что бы я ни делал!

- Слушайтесь его! - рявкнул бургомистр, отходя подальше.

Слуга поставил передо мной большую корзину с экзотическими фруктами. Здесь были и бананы, и манго, и апельсины, и хурма, и много такого, чего я раньше не видела никогда. Аж глаза разбегаются!

Я села бочком к вольеру, не обращая внимания на самку, прыгающую с одной стороны на другую, достала самый симпатичный банан, медленно очистила его от кожуры и смачно откусила кусок. М-м-м... Вкуснотища!

Бургомистр открыл было рот, чтоб высказаться по поводу моих неадекватных действий, но я так глянула на него, что он отказался от своих намерений, решив, видно, что успеет сыскать с меня и за испорченные дорогущие продукты, и за моральный ущерб. А я продолжила пир. Один за другим доставала я самые лакомые кусочки и отправляла их в свой желудок, чавкая и плямкая, облизывая сладкий сок, текущий по рукам и по губам. И приговаривая:

- Ух, какой же ты вкусненький!.. М-м-м... А ты кто такой? Щас я до тебя доберусь! Самый сладкий, наверное, да? Сейчас попробуем... М-да-а... Объедятинка...

Краем глаза я заметила, что гарраки, в конце концов, обратила на меня внимание. Сначала она трясла сетку, поглядывая в мою сторону, затем подошла поближе и притиснулась головой к прутьям, заинтересованно уставившись на спокойно поглощающего предназначенную ей пищу мужчину. Кажется, её начинала давить жаба.

Ещё интересней стало, когда привели моего ослика.

- Кощеик! - обняла я животное. - Я за тобой уже соскучилась! А ты небось голодный совсем. Давай, я тебе покормлю.

Короткое "Иа!", и я уже запихаю ему в рот спелую, чуть терпковатую, хурму, зелёные палочки с запахом лимона, похожий на абрикос плод, размером с дыню, с продолговатой съедобной косточкой, словно слепленной из мармелада...

- Ешь, мой хороший, ешь. Вкуснятина какая!.. Вот это попробуй. А это я сама съем! - я смачно раскусила брызнувший соком лиловый шарик. - О-о-о! Никогда не пробовала ничего подобного!

У гарраки из уголка рта покатилась струйка слюны. Деликатесы продолжали плавно исчезать в наших желудках.

- А это что за прелесть? - я выудила из корзины золотистый продолговатый фрукт. Ослик потянулся губой к новинке, он явно вошёл во вкус. - Нет! Стой, Кощей! Это моё!

Я успела только укусить невероятно вкусный плод, как длинный язык осла узаконил оставшуюся часть.

- Отдай! Кощей! Негодник! - вырывать остатки из зубастой пасти было поздно.

Я тяжело вздохнула. Гарраки жалобно застонала. Кощей выразительно икнул.

- Обожрался? Я так и знала! Будешь теперь, как пьяный ёжик в тумане. А я себе всё равно такую штучку найду, - и я залезла чуть ли не по пояс в корзину, заметно опустевшую после нашего нашествия. - Вот! Нашла!

Я вынырнула с чувством собственного достоинства, высоко задрав над головой плод преткновения, чтоб не достал подпрыгивающий осёл. Хорошо, что я мужчина, и такой высокий!

- Не достанешь! Не достанешь! - закричала я Кощею, ведя себя не как серьёзный лесник выше среднего возраста, а как сбежавшая с уроков девчонка.

Со стороны вольера раздались повизгивания, я обернулась и увидела жаждущие глаза и протянутую волосатую ладонь. Ага! Можно объявлять голодовку, когда тебе еду суют со всех сторон, и не так просто выдержать, когда перед тобой нагло обедают твоими харчами, смачно причмокивают, да ещё и дерутся за самые лакомые кусочки.

- Ты тоже хочешь? - переспросила я зверюгу, делая удивлённые глаза.

Гарраки с готовностью кивнула и смачно облизнулась в подтверждение.

- Ладно, возьми кусочек, - я отломила ей половину золотистого фрукта, и положила в протянутую ладонь.

Самка запихнула сочную мякоть в рот, и даже глаза зажмурила от удовольствия. Я спокойно доедала оставшуюся часть, а гарраки уже снова просительно вытянула лохматую лапу.

- Ещё хочешь? Хорошо, возьми тогда это, - я протянула ей самый настоящий банан.

Минуту спустя я уже едва успевала наделять экзотическими плодами то своего ослика, то гарраки, успевая бросить самые привлекательные кусочки себе в рот.

Толпа вокруг тихо ахала, боясь спугнуть начавшую есть самку.

- Чудо...Чудо... - слышалось разных сторон.

- Молодец, Нитар! - донеслось со стороны бургомистра. - Укротил гарраки! Без всяких заветных слов укротил!

- Так положена мне награда? - довольно решила уточнить я.

- Обязательно. Только теперь придётся тебе оставаться при моём зоопарке, раз эта красавица ест только из твоих рук.

- Че-го???

- Не боись. Многие хотели бы работать у меня. Жить будешь в служебном флигеле, если есть семья, можешь тоже перевезти сюда, еда у меня сытная, жалование приличное.

- Но у меня другие дела!

Бургомистр нахмурился:

- О твоих делах речь не идёт, если ты нужен здесь!

Ну, вот. Почему каждый считает, что может распоряжаться мной, если я... Если я... Если я сама не могу сейчас собой распоряжаться? Я, конечно, понимаю, дорогой, что вам нужен ещё один слуга для кормёжки животных, но, увы...

Я оглядела любопытствующую толпу и поманила пальцем одну молоденькую служанку, довольно приятную внешне, и робко держащуюся в тени остальных:

- Иди сюда.

Девушка оглянулась, надеясь, что это не к ней обращаются, затем вышла, подталкиваемая окружающими, и нервно жамкая фартух.

- Держи, - я протянула служанке солнечный шарик апельсина. Маленькое солнышко упало в протянутые ладони. - А теперь дай гарраки.

Девушка задрожала, глядя на недавно бесновавшееся животное, и замотала отрицательно головой.

- Не бойся её, она хорошая, - подтолкнула я служанку. - Только не надо никаких пик, корми её из рук. Тебе бы понравилось, если б тебя заперли в клетку, да ещё и еду подавали на копье? Ощути её боль. Почувствуй к ней нежность.

Девушка вытянула руку с фруктом и медленно двинулась вперёд, не сводя глаз с гарраки. Самка осторожно сняла апельсин с её ладони и принялась чистить, выбрасывая за сетку кожуру. Служанка расхрабрилась и даже почесала гарраки за ушком. Той это дело понравилось, и она начала вертеть головой, подставляя то одно, то другое ухо.

- Вот у вас и есть теперь, кому заниматься гарраки, господин бургомистр. А мне, извините, пора в дорогу.

- Ступай, - согласно кивнул хозяин зоопарка. - Ты сделал своё дело. Дайте ему двадцать монет и отвезите туда, откуда привезли.

- А зоопарк посмотреть можно? - доверчиво заморгала я.

- Три монеты - и смотри в своё удовольствие! - отрезал бургомистр и отвернулся. Вот если б я была сейчас симпатичной девчонкой, он бы не посмел мне отказать в такой мелочи, а рослому заросшему мужику из ближайшего леса - от ворот поворот. А вот и не буду я платить! Больно надо. Не люблю жлобов.

На этом мой визит к бургомистру был окончен, больше я его не интересовал. Даже к столу не пригласили, - обиделась я. Или он и так считает, что мы с Кощеем много дорогих продуктов уколбасили? Вообще-то, много. Я сейчас даже ничего больше съесть и не смогла б. Так что хорошо, что не пригласили, а то как обидно было б сидеть за забитым вкусностями столом и ничего не подюжить.

Меня в той же тарантайке отвезли назад, к базару. Меня этот вариант вполне устраивал, базарный день ещё не кончился, деньжат у меня прибавилось, а скупиться перед дальнейшей дорогой не мешает. А потом придётся (О, ужас!) посетить брадобрея! Хоть мне такая экзекуция и в страшном сне не привиделась. Но от этой колючей щетины я уже вся покололась! Как же мне надоело находиться в этом мужском теле! Кажется, не выдержу больше ни минуты, из шкуры вылезу и сбегу! Как есть сбегу!

Но пришлось прятать свои нехотелки куда подальше, потому что никаких изменений пока не предвиделось. Мешочек с двадцатью серебряными монетами приятно оттягивал карман, и я решила забить все неприятные ощущения, связанные с нахождением в мужском теле, активным шопингом.

Привычно таща вертящего головой Кощея за собой, я устремилась к рядам, которые заинтересовали меня в самом начале. Так как кушать ещё не хочется, можно поглазеть на местные сувениры, которых, как часто бывает, нигде больше не увидишь. Проталкиваясь сквозь толпу, я вдруг заметила бедно одетую девчонку лет четырнадцати, с черными спутанными волосами до плеч, сосредоточенно сведёнными к переносице короткими бровями, живыми янтарными глазами, бросающими из-под этих самых бровей быстрые внимательные взгляды во все стороны, курносым конопатым носиком и небольшим ртом с крепко сжатыми губами. Она привлекла моё внимание своим сосредоточенно-ответственным видом. Не успела я подумать, что на здешнем рынке можно встретить весьма занимательные личности, как девчушка словно случайно запустила руку в карман плаща явно богатого прощелыги, пьяными глазами рассматривающего что-то на ближайшем прилавке. Опаньки! Но я вмешиваться не буду, пусть всё идёт своим чередом, тем более, что меня это никаким боком не касается.

Я демонстративно отвернулась, но вдруг снова увидела тонкую смуглую руку, вытаскивающую из яркого вишнёвого плаща несколько монет, зажатых в кулаке. Мою руку! Мамочки! Да я снова перенеслась!

Глава 25. Криминальный талант

Это моя рука вытягивала из чужого кармана монеты! Это я - та девчонка, за которой только что наблюдала из тела сурьёзного лесника Нитара!

Кулачок разжался, и монеты со стуком вернулись на своё законное место. А я поспешила затеряться в толпе. Попутно попыталась поковыряться в воспоминаниях девочки. Но она сразу же закрылась, почувствовав чужое присутствие, словно моллюск в своей раковине. Ну и ладно. Оно мне надо, знать, как тебя зовут, и откуда ты? Всё равно теперь придётся тебе идти моей дорогой. Гораздо важнее сейчас выяснить, где мой Кощей. Я гляделась и увидела Нитара, недоумённо оглядывающегося по сторонам. Да, бедняге трудно понять, как он попал со своего двора да на шумный базар. Вот так и рождаются легенды.

Хозяйку маленького девичьего тела я подавила, но её инстинкты оказались настолько сильными, что я то и делала, что одёргивала свои руки, всё время норовящие что-нибудь стащить с прилавка или нырнуть в так призывно открытый карман. Почему-то тянулись они преимущественно к мужчинам. Хотя, это понятно. Женщины деньги где хранят? Правильно, там, между двумя своими полусферами, куда полезть может только молодой симпатичный Дон Жуан "с добрыми намерениями", а мне туда никак нельзя. Вот и приходится довольствоваться... Я снова левой отдёрнула правую руку, решившую погреться в соседском кармане. Стоп. Обхватила левую правой, а правую - левой. Воровать я не буду. А вот использовать вдруг появившийся криминальный талант, чтоб вернуть своё, честно заработанное, очень даже стоит. У Нитара в кармане мешочек с двумя десятками серебряных монет. Это моя плата, полученная от бургомистра, кровные, так сказать, потом и кровью заработанные... Добровольно он их какой-то девчонке не вернёт, значит, придётся изъять.

Это оказалось очень даже легко. А какое чисто физическое удовлетворение получило моё тело, ощутив тяжесть денег в руке! Правда, пораскинув своими мозгами, я добросовестно отсчитала пять монет и опустила в карман Нитара. Взял он из дома пять серебряников? Взял. Возвращаю под расчет. Корзинка с курицей тоже цела. Хлеб с глухарем пошли в его организм, так что я ничего не должна. Всё честно. А вот ослика придётся изъять. Не твоё, дяденька! Я с удовлетворением посмотрела на его недоумённую заросшую физиономию. Какое же счастье, что всё это "добро" уже не моё! Ура!

Теперь следует подумать, как освободить Кощея. Нитар его даже не замечает, он до сих пор стоит на одном месте и пытается сообразить, что же такое происходит в окружающем мире. Может, у него после моего присутствия амнезия приключилась? А дома жена ждёт, терзается сомнениями, озадачивается странным поведением дражайшего супруга. В лучшем случае решит, что завелась у него в городе любовница. В худшем, что плачет по нём психушка (интересно, если ли здесь такие заведения?)

Ладно, пора действовать. Пока мне его ступор как раз на руку.

С куражом в груди я ловко свистнула с ближайшего прилавка красивый кинжал с чуть выгнутым лезвием и украшенной филигранью рукоятью.

Склонилась к задумчиво застывшему рядом с Нитаром ослу (а что, амнезия - это заразно?), и шепнула на ухо:

- Кощеик, сейчас я тебя спасу! Ничего не бойся, ни о чём не беспокойся!

Незаметным движением перерезала повод, бессознательно сжимаемый лесником, и повела ослика, словно всю жизнь с ним ходила, под самым носом Нитара. Да сколько ж он так стоять будет?

- Дяденька, - обернулась я к нему, - шли бы вы домой, жена муки ждёт, пироги печь будет. Бусики ей купи (для компенсации). Да малым сладенького не забудь!

Лесник недоумённо уставился на меня, но я, не ожидая ответа, уже скрылась с осликом на поводке в шумной, ни на кого внимания не обращающей, толпе.

- Ну что, Кощей, надеюсь, ты не голоден? Сколько вкусностей я тебе сегодня скормила. И совершенно бесплатно!

Ослик фыркнул.

- И чего ты недоволен? Нет, я, конечно, понимаю, а чем быть довольным, когда у тебя четыре копыта, хвост с метёлкой и такое неблагообразное выражение морды лица?

Фырканье в ответ.

- Да и что можешь ты сказать мне, кроме неблагозвучного и совершенно непереводимого на человеческий "иа!", ведь правда?

Я потянула серого за ухо.

- Ты, Кощей, главное, не переживай. Не везёт тебе последнее время с телами. Значит, невезучий ты. Правда, я тоже не раз была нечеловекоговорящая. Я не виновата, что тебя в осла угораздило вселиться, и что этот представитель данного вида не выучил общий язык. А на нечеловекоговорящих воду возят.

Осёл издал громкое "Иа!"

- Вот-вот, воду возят. А я на тебе вообще ничего даже не вожу. Хотя могла бы и сама сверху сесть, как на обычного осла. Цени мою доброту!

- Иа!

- Ох, и надоело мне твоё иакание! Лучше уж молчи. Не привлекай ко мне лишнего внимания. Раз не можешь ничем помочь и ничего посоветовать, иди себе молча. Потом поговорим. Когда перейдёшь в какое-нибудь более подходящее тело. Я вот нашла себе довольно приличное. Лучше б, конечно, немного постарше, но сойдёт и подростковое. Вспомню, как сама малолеткой была. Прикольно так. Энергия внутри бурлит, как вулкан. Так, а куда мы, собственно, идём?

Я остановилась и призадумалась.

Куда бы мне теперь податься? Визит к брадобрею, к моему огромнейшему счастью, отменяется. У меня теперь нежная девичья кожа, правда, немного обветренная, но зато никакой растительности. Маленькие ловкие руки.

И эти маленькие ловкие руки уже нырнули, не спрашивая моего мнения, во внутренний карман белого, расшитого золотыми нитками, плаща...

Вот не мешала бы я девчонке, ничего бы и не случилось. А так внутренняя борьба "брать - не брать" затормозила процесс выуживания приятно холодящего ладони шелкового кошелька, и мужская крепкая рука, словно стальным обручем, обхватила моё запястье.

- Куда полезла, дрянь?!

Глава 26. Купец Бессмертный

Стальными тисками сжали мои запястья две сильные мужские руки. Тонкие пальчики с блестящими серебряными колечками невольно разжались, выпустив шелковый кошель.

- Больно, мамочки!

Сейчас я буду кусаться, лягаться, орать "Пожар!" и вырвусь на свободу! Не могу я так бездарно попасться!

Увы! Одной рукой мужчина перехватил меня поперёк живота, прижав к телу обе руки, а другой зажал рот, да так и понёс с базара. Куда там кричать или кусаться? Я дёргалась, как червячок перед посадкой на крючок, но видела только расквашенную землю, башмаки, сапоги, плащи, накидки, колёса, корзины, мешки... Даже разглядеть не успела того, кто меня так быстро обездвижил и обезопасил. Только белый, расшитый золотом, плащ, немного измазанный (какой идиот в такой одежде гуляет по многолюдному базару?), да бежевые сапожки на небольшом каблучке, со слегка загнутыми кверху носами и отворотами с фигурным краем. Да ещё светлая ухоженная рука, противно зажимающая мне рот, а по пути ещё и нос почти полностью. Да я ж так задохнусь скоро! И я завертелась и засовалась с удвоенным рвением.

- Если будешь молчать, я тебя отпущу, - раздался шепот над ухом.

Уже неплохое предложение. Кажется, сразу меня убивать не собираются. Разве что, когда выведут с базара.

- Так что, будешь молчать?

Я кивнула.

Рука отпустила мой рот, и в следующее мгновение я взлетела на спину размеренно човгающему рядом ослику. Тот не ожидал такой радости (давно его ничем не нагружали, разбаловали совсем), подпрыгнул, едва не скинув меня под ноги толпе, и оглушительно заревел.

- Я не буду на Кощее ехать! - запротестовала я, пытаясь скатиться со своего лепшего друга в звериной шкуре.

- Сиди, дурочка! - удержала меня сильная рука, и я, наконец-то, смогла рассмотреть похитителя.

Это был приятный молодой мужчина, светло-русый, безусый, с мелкими чертами лица и лукавинкой в серых глазах. На нём был бежевый кафтан с золочеными пуговицами, в тон сапожкам, и белая невысокая шапка с отворотами, в тон плащу. Щегольски одет, я скажу. И довольно обаятелен. Интересно, он собирается отвезти меня в местную тюрьму за попытку ограбления? В голове замелькали обрывки текстов из уголовного кодекса. А ограбления никакого и не было, так, мелкое воровство, да и то неудавшееся. Сколько ж в Диллонии за такое дают?

Или, может, он меня с совершенно другими целями похитил. Может, у него бзик насчет малолеток? Я имею в виду, любит заниматься их растлением и развращением? Только он весь такой... чистый, белый и пушистый, а я такая вся... слегка измазанная походной жизнью. Не думаю, что он будет искать девочек для своей спальни на улице. Особенно тех, которые только что пытались его ограбить.

Какие ещё варианты? Может, я ему нужна в личных целях? Наказать шумного соседа, почистив его квартирку? Стащить у счастливого обладателя какую-нибудь дорогую вещичку, только что приобретённую на аукционе, на которую у умыкнувшего меня типа средств не хватило? Вернуть похищенные документы? Да мало ли...

Может, сбежать? И оставить Кощея в чужих руках! Нет, на такое я не способна. Я склонилась к серому уху и зашептала:

- Кощеюшка, всё будет хорошо! Ты потерпи немного, притворись ослом, а потом мы вместе сбежим.

Видимо, мой конвоир обладал отличным слухом, потому что громко рассмеялся:

- Ты так и будешь с ослами общаться?

Я надулась:

- Это мой осёл! Как хочу, так с ним и общаюсь.

- А я-то думал, что тебе было бы приятнее поговорить с настоящим Кощеем.

Че-го? А мой длинноухий, что, уже не настоящий? И откуда этот тип знает?.. Я настороженно подняла голову, разглядывая конвоира.

- Неневеста, это я, Кощей Бессмертный! - шепнул тип в белом плаще, склоняясь к моему уху и сжимая украшенную Урбонусом и Снежным Барсом руку.

- Ну да?..

- Что, поверить в то, что я, наконец-то, молодой красивый мужчина, труднее, чем в то, что я снова должен оказаться в теле какого-нибудь членистоногого или парнокопытного? Или тебе больше нравятся лохматые зверушки?

- Кощей! Мы снова в человеческом обличье, и можем теперь говорить друг с другом! - расплылась я в улыбке. - А я всё перед этим ослом распинаюсь, - я в сердцах ударила ни в чем не повинное животное ногами под брюхо, и длинноухий, решив, раз пришпорили, значит, начинаются бега, рванул вперёд с такой скоростью, что разбросал народ в разные стороны, а Кощея протянул метров двадцать между прилавками, ломая и круша всё на своём пути.

БУМ! Я на крутом повороте врезалась в столб, поддерживающий деревянный навес, слетела со своего оказавшегося неверховым, животного, и покатилась под прилавок. И очень даже кстати. За взбесившимся ослом уже мчалась разгневанная толпа, и если б они его поймали с седоком, то седоку досталось бы не меньше, чем ослу. Крайне невезучая скотина попалась.

К счастью, никто не заметил, что запутавшийся в ткани, накрывающей стойки, нарушитель спокойствия потерял всадника, всё помчались дальше, одни крича от ярости и подсчитывая в уме убытки, другие - улюлюкая и радуясь бесплатному зрелищу. А я лениво перевернулась на спину, подсчитывая количество синяков и шишек, полученных благодаря... благодаря самой себе. А кому же ещё?

Сильные руки вытащили меня из-под прилавка. Белый плащ стал защитной маскировочной расцветки, красивой шапочки вообще не было, светлые волосы растрепались и смешались с грязью, а грозно сдвинутые брови не обещали ничего хорошего в ближайшее столетие.

- Ко-ощей! Я не хотела-а!

- Ты всегда "не хотела"! А результаты твоего "нехотения" - у меня на лице!

- Но-о...

- И заметь, так постоянно! Неневеста, ты не находишь, что ты - какое-то ходячее происшествие?

- А ты мне гораздо больше нравился, когда был нечеловекоговорящим!

- И был вынужден терпеть все твои выкрутасы и даже не иметь права голоса!

- Да я!..

- Потом, - оборвал меня на полуслове Кощей, давай-ка сматываться, пока догоняющие не вернулись искать хозяйку осла. А то такой иск предъявят, что даже мне, купцу, с ними не рассчитаться.

- Так ты, Кощей, купец?

- Купец из Ртона, где-то недалеко есть такой городок, там моя резиденция. То есть, поместье, где проживает Урритон. Успешный, неженатый и очень даже симпатичный. Был. Пока ты меня в грязи не вываляла.

- Это не я... Это осёл...

Мы пошли в сторону, противоположную той, куда побежало невезучее животное. Кощей крепко держал меня за руку, чтоб не сбежала или ещё чего не учудила. Почему он не понимает, что я ненарочно?

- Вот на кого я теперь похож? Ладно, ты, уличная девчонка, с тебя и спрос такой, но что я должен делать в таком позорном виде? - после длительного времяпрепровождения в обличье бессловесных тварей, рот у него не закрывался, что было нетипично для серьёзного молчаливого Бессмертного.

- Если ты такой успешный купец, то у тебя должно быть достаточно средств для устранения такой маленькой неприятности.

- Я, разумеется, купец, но где мои товары, где мои люди, где я остановился в этом городе, без малейшего понятия. Думал, похожу базаром, может, кто меня признает. Но теперь меня признать ближайшим родственником могут только черти болотные. Да, придётся тратить деньги на новую одежду, а они лишними бы не были. Путешествовать нам, насколько я понимаю, и путешествовать. Да, кстати, я бы предпочел побыстрее с базара убраться. Здесь слишком много людей, лошадей, разной живности. Я не хотел бы снова перенестись в какое-нибудь непотребное тело и очнуться чьей-нибудь лошадью, индюшкой для вечернего жаркого, или голубем, роющемся в грязной луже. Да и тебя потерять не хочу.

- Как мило... - только и вставила я, запыхавшись от быстрого бега.

Нашу странную парочку сопровождали удивлённые взгляды прохожих. Да, видик ещё тот, согласна.

- О, стыдоба какая! - прикрыл ладонью глаза Кощей. - На нас все смотрят!

Интересно, когда это он стал таким чувствительным. Ну и пусть смотрят. Я вытерла рукой под носом, но, наверное, размазала грязь ещё больше, потому что Бессмертный, глядя на меня, расхохотался.

- Это что, новый вид боевой косметики?

- Что, так страшно? На себя посмотри...

- Спасибо, дорогая.

- Ой, смотри, вода!

Мы умылись около питьевого фонтанчика в центре базара, разогнав своим видом всех желающих попить, затем двинулись дальше. Не скажу, что наш вид стал намного лучше. Судя по красноречивым взглядам Бессмертного, он был такого же мнения.

Остановился Кощей в платяных рядах. Придирчиво стал щупать сукно и рассматривать вышивку на кафтанах, несмотря на кривящихся продавцов, которые не знали, чего хорошего ждать от такого чумазого покупателя.

- Эй, Кощей, ты что-нибудь поскромнее покупай, чтоб не сильно выделяться, - посоветовала я.

- Ага, - буркнул в ответ Бессмертный, ковыряясь в груде плащей.

И что бы вы думали? Кафтан выбрал яркого изумрудного цвета с жемчужной окантовкой, плащ - салатный с ёлочками из стекляруса по низу, сапоги (а сапоги, кстати, можно было просто вымыть, и не тратиться на новые) - кожаные, со шнуровкой, да ещё и шапку под цвет плаща, с пером в одном месте. Я имею ввиду, сзади, за отворотом. И вывалил за всё это добро три золотых! Та-ак! Видно, этот Урритон, тело которого приватизировал Бессмертный, ещё тот щеголь. А с привычками тела бороться, практически, невозможно. Это я знаю по собственному опыту. Потому как моя правая рука, только что небрежно теребящая шитую золотой нитью перевязь, уже потянула её в карман.

Но Кощей бдел, он мягко вытащил мою руку назад и тряхнул над прилавком, полурыком-полушепотом сообщив с милой улыбкой, обнажившей мелкие непорченые зубы:

- А это мы купим следующий раз-з-з!

Да ладно. Стоило делать такую мину. И я отошла от прилавка. Всё равно не в накладе осталась: левая рука радостно ощупывала три золотые монеты, которые заплатил торговцу этот расточитель. Это ведь не воровство? Деньги купца Урритона, на данный момент, значит, Кощеевы. Я просто своё вернула. Точнее, Кощеево - себе. А разве это не одно и то же? Да и не стоило это тряпьё столько денег. А если и стоило, то не стоило покупать всё такое дорогое, поскромнее быть следует. Ах, Кощей, Кощей!

Успокоив себя философскими убеждениями, я почувствовала некое умиротворение и обратила, наконец, внимание на приодевшегося спутника.

Ба! Он как девица крутится, вертится, пытается себя рассмотреть в маленькое медное зеркало, любезно предоставленное торговцем. Заметив мой удивлённый взгляд, Бессмертный несколько смутился, одёрнул зачем-то одеяние и сказал:

- Ну что, я готов. Уходим?

- А я? - у меня дыхание перехватило от возмущения. Он, что, кроме себя теперь никого больше не замечает?!

- А что ты? - удивился Кащей.

- А меня приодеть не надо?! Ты как считаешь?!

- А ты думаешь, что в новом платье долго будешь чистой, зная твою удачу? Давай экономить.

Вначале я собиралась высказать всё, что думаю о нем, его родителях, предках в десятом колене и их взаимоотношениях, что заняло бы несколько десятков страниц печатного текста и приятно развлекло бы нас до вечера, но потом нашла более веский довод:

- А тебе, такому сногсшибательному, не стыдно будет рядом со мной, такой... - я приподняла полы измазанного платья.

Бессмертный задумчиво потеребил подбородок, разглядывая мой внешний вид:

- Да, пожалуй. Ты права. Я куплю тебе что-нибудь скромненькое, но со вкусом. Подожди меня здесь, - и вернулся к прилавкам.

- Что? Даже без примерки?

Ладно, посмотрим, посмотрим, каков вкус у этого щеголя.

Я вызывающе сложила руки на груди, намереваясь ждать, как "приказано". Но не выдержала и побежала за ним. Увы, Бессмертный уже скупился. Я застала только обмен одного серебряника (!) на коричневый свёрток. Та-а-ак...

Кощей обернулся и с самой разлюбезной улыбкой протянул мне покупку. Я развернула и ахнула: самое простое!.. самое скучное!.. самое некрасивое платье, которое можно было отыскать на этом чертовом базаре! Да чего ж я чертей обижаю? На их рынке я бывала, и осталась более чем довольна. Да и сами они очень даже приятные ребята. И подарков мне надарили суперских, жаль только, что не смогла я их в свой мир перетащить. А это вот что такое?

Я подняла глаза на Бессмертного. Он стоял, постукивая новым сапожком, и явно ожидал, что я сейчас от благодарности в ножки ему брошусь. Да ты, парень, жмот!

Я демонстративно, двумя пальцами, подняла платье и бросила на прилавок, процедив удивлённому торговцу:

- Заберите эту мерзость!.. Деньги возвращать не надо!.. (Всё равно серебряник уже перекочевал в мой карман, так что можно было сделать широкий жест).

Бессмертный глаза округлил, словно увидел стиральную машинку, выпекающую пирожки с капустой:

- Ты ш-ш-што?!..

- А ты ш-ш-што?! - в тон ему ответила я. - Издеваешься, да?

- Так я ж чтоб скромно было и незаметно! Нечего тебе выделяться в этой толпе!

- И кем же ты, блистательный купец, собираешься выставить меня в таком одеянии перед своими знакомыми? Служанкой, которую таскаешь за собой, не спуская глаз? Или постельной девчонкой-малолеткой?

- Насчет постельной малолетки - неплохо было бы! - хихикнул Кощей.

- Извращенец!

- Ну, прости, прости, Неневеста! Сам не пойму, что на меня находит.

- То-то же.

- А ты какую легенду предлагаешь?

- Легенду? А, вот, например: я - сбежавшая из дому твоя юная кузина. Ты меня нашел совершенно случайно, и теперь под конвоем доставляешь родителям. Тогда будет всё ясно и понятно. И не будут возникать у окружающих нездоровые предположения, учитывая мой пол и возраст.

- И тогда тебе нужно?..

- Что-нибудь светленькое, игривое. По талии - в обтяжечку, юбочка -воздушная, на ручку - браслетик, на шейку - кулончик скромненький, можно рубин в обрамлении турмалинов, на ножки - сапожечки красные на каблучке...

- Всё? - хмуро спросил Бессмертный.

- И накидочку с капюшончиком, а то холодно становится. Зуб на зуб уже не попадает, - с готовностью добавила я. - И чтобы на накидочке были вышитые золотом дракончики.

- Вышивка золотом не будет гармонировать с твоими кольцами, - каким-то странно обреченным голосом протянул купец.

Я посмотрела оценивающе на свою руку, где удобно расположились Урбонус и Снежный Барс. Красавцы! Нет, кольца снимать я не буду.

- Тогда вышивка - серебром.

- В дорогу - в самый раз, - покачал головой мой спутник.

- Да ничего, сойдёт.

- Угу, - Кощей повернулся к торговцу и скомандовал: - А ну-ка подайте нам примерить вон тот костюмчик.

Толстяк плюхнул передо мной указанную вещь.

- Но это совсем не то, что я хотела!

Это был серый костюм, состоящий из короткого плаща с черной вышивкой по низу, кафтана с густым рядом пуговиц, и зауженных бриджей. Костюм для мальчика!

- Я не хочу! Мне надоело быть мужчиной! Я - женщина!

Торговец с интересом разглядывал четырнадцатилетнюю митингующую "женщину".

- Чем ты недовольна? Всё почти так, как ты просила, - пожал недоумённо плечами Кощей. - Только теперь ты - мой сбежавший из дому юный кузен, которого я нашел совершенно случайно и доставляю родителям.

- Но-о-о...

- Поверь, так будет гораздо безопаснее. К тому же, мы сможем сэкономить на отеле, не нужно будет заказывать две отдельные комнаты, и я смогу постоянно за тобой приглядывать.

А это становится уже интересным. Мы будем спать в одной комнате? Неужели Кощей дозрел до того, чтоб перевести наши отношения на новый уровень? Ведь должен он уже понять, что я - единственная его женщина, а он - единственный, с данного момента, мужчина в моей жизни?

Торговец подобрал мне черные сапожки, не особо красивые, но практичные и такую же шапочку. А волосы у девочки, к которой я подселилась, и так до плеч. Их даже прятать не надо. Некоторые мужчины здесь, как я заметила, и длиннее носят. А вот привести их в порядок мне бы не мешало, - начала я пятернёй расчесывать спутанные пряди.

Увидев мои мучения, торговец протянул большой деревянный гребень, сопроводив его приятно ласкающим слух словом "Бонус!".

Кощей взял гребень из моих рук, и минут пять пришлось мне стоять и терпеть экзекуцию, сопровождающуюся моими короткими, но ёмкими возгласами:

- Ё!.. Садист!.. Чтоб тебя гарраки!.. А-уй! Я ж живая! Фашист!

Кощей на мои замечания не реагировал.

- Ну, что? Похожа я на мальчика? - уныло спросила я, потирая саднящую после экзекуции голову.

- Если ещё вымоешь получше свой нос, то, возможно, и сойдёшь...

- Ах, ты!.. - запустить в наглеца было нечем. - Это веснушки!

- А... Ну да, весна ж, - кивнул Бессмертный. - Теперь уходим.

Он отдал торговцу за мой новый прикид три серебряника, которые тут же перекочевали в мой карман. (Деньги из семьи уходить не должны!) И мы отправились к выходу с базара. Всё равно уже вечерело, покупатели постепенно рассасывались, продавцы начали складывать товары, да ещё и дождик заморосил для полного счастья. Вот уж везёт, так везёт.

За оградой базара рассаживались по экипажам счастливые покупатели, грузились телеги, все спешили вернуться в город, пока мелкий дождик не превратился в ливень.

Мы немного потолкались в толпе. Ни своих людей, ни своих товаров, точнее, людей и товаров Урритона, Кощей найти не смог. Его тоже никто не опознал. Свободных экипажей не наблюдалось. Нам бы сейчас в какой-нибудь отель, или, на худой случай, постоялый двор, чтоб не намокнуть полностью и согреться. А до города ехать не меньше двадцати минут. Сколько же мы будем идти пешком, а?

- А чего бы ты сейчас хотела, Неневеста? - задал риторический вопрос Кощей.

- Я?.. Вообще-то мне было бы интересно посмотреть зверинец бургомистра. Сводишь меня? - выдала я.

- Тьфу ты, сумасшедшая, - сплюнул в сердцах Бессмертный. - Не поведу ни за что. Делать нам больше нечего.

- А знаешь, мне жаль зверей, которые томятся в этих вольерах...

- И ты просто мечтаешь их выпустить! Я так сразу и понял.

- Разве это не благородное желание? Не люблю, когда над животными издеваются. Каждый имеет право на свободу!

- А теперь представь, что ты выпустила всю эту разномастную массу экзотических животных, из которых не меньше половины хищников, и они разбрелись по несчастному, ничего не подозревающему, городу. Эти разодранные глотки... Похищенные младенцы... Обескровленные трупы... Представила?

- Ладно, ты прав. Город жалко.

- Вот и хорошая девочка. Точнее, мальчик.

Я фыркнула.

- Лучше направь свою неуёмную фантазию на то, как нам добраться с найменьшими потерями до сухого уютного местечка.

- Вот если бы ты купил мне красивое платьице, как я просила, то я давно б уже остановила любую из отъезжающих тачек. Да мужики б ещё и передрались между собой за право помочь прекрасной незнакомке!

- Неневеста, тебе тринадцать лет, - напомнил Кащей.

- Четырнадцать, - я сникла.

- Да? Я б не сказал.

- Спасибо за комплимент!

- А разве это плохо - молодо выглядеть? - скорчил удивлённую мину Бессмертный. - Я думал, любая женщина мечтает выглядеть младше, чем она есть... Ой-ой-ой! Ты знаешь, со стороны не очень красиво выглядит, когда пацанёнок бьёт взрослого дядю! А-ай! Пользуешься тем, что я бить тебя не буду! О-о-о! - он едва увернулся, когда я попыталась попасть коленкой по самому уязвимому месту. - Если ты будешь так себя вести, люди могут о нас очень нехорошо подумать! Тогда надо было покупать голубые плащи...

- Слушай, давай узнаем, может, где-то рядом есть постоялый двор? Эй! - окликнула я проходящую мимо старуху. - Подскажите, как добраться до ближайшего постоялого двора.

- Только в городе, - коротко бросила старуха.

- А так, чтоб прямо здесь, рядышком? На базар ведь куча купцов приезжает, неужели здесь негде остановиться?

- До темна все вернутся в Грык. За городом оставаться опасно. Люди пропадать стали. Говорят, завелись в окрестностях аштары.

- А это что ещё за зверь? - удивилась я. - Ничего подобного никогда не слыхала.

- Не зверь это, а нечисть с крыльями. Вроде как люди, только низ - звериный, и жрут плоть живую... Чур меня, не против ночи поминать их, - и старуха, создав в воздухе какой-то охранный знак, покинула нас в недоумении.

Короче, всё, что я поняла из несвязного объяснения, это то, что нужно добираться до города.

Я немного успокоилась и отправилась в путь пешком, чего здесь ловить? Всё равно мокнем. Кощей догнал меня и замурлыкал какую-то незнакомую песенку, не зная, как продолжить разговор, чтобы он не перерос в потасовку. А я тоже задумалась над тем, что я сделаю с этим наглецом, когда мы останемся в номере одни, и не надо будет принимать во внимание, кто и что может подумать.

И вдруг прямо около нас притормозила карета. Красивая такая, белая, с золочеными ручками, только снизу забрызганная соответственно погоде. Пара белых лошадей нетерпеливо постукивала копытами, возница едва удерживал их.

Из окошка выглянула симпатичная накрученная сверх всякой меры блондинка лет... двадцати с хвостиком из ещё двадцати, и нетерпеливо махнула рукой:

- Да залезайте же, господа! Сколько вас можно ждать?

Упрашивать долго нас не надо было. Даже если б в карете ехали гарраки, я не променяла бы их сомнительное общество на уличную сырость. Люди добрые подвезти хотят? Вот и отлично! Нам бы только до города добраться, там проще будет.

Я плюхнулась на свободное сидение рядом с Кощеем и увидела, что напротив нас сидит не одна, а две женщины. Вторая была гораздо моложе, думаю, лет шестнадцати-семнадцати, не больше. Такая же накрученная блондинка, как и старшая, тоже довольно симпатичная. Наверняка, её дочь. Одеты барышни были роскошно. Даже меня удивило, что в таких белых платьях попёрло их на базар. Но они, в отличии от кареты, даже не измазались. Белые шляпки и натуральные меховые накидки дополняли наряды. Яркая косметика была несколько вызывающей, но им шла. Короче, приличные тётки, как на меня, несовершеннолетнего подростка.

- Здравствуйте, дамочки! Моё вам почтение! - раскланялся Кащей, сияя глазами. - Как любезно с вашей стороны подвезти бедных промокших путешественников!

- Здрассьте, - кивнула я, снимая шапку.

- Ой, да вы уже совсем промокли! - воскликнула младшая.

- Не так, чтоб совсем, - оглядела я плащ. - Но мы вам здесь подмочим... репутацию.

Женщины переглянулись и рассмеялись.

- Да ничего, плащи можете снять, а под ними, думаю, вы ещё сухие.

Мы послушались совета, и без плащей даже стало теплее.

- Меня зовут Хелена, - с придыханием представилась старшая. - А это моя дочь - Нонель.

Так я и думала, что это мама с дочкой.

- Очень приятно, - поспешил ответить Бессмертный. - Я - Урритон, купец из Ртона, а это мой кузен, - он выжидательно уставился на меня, намекая, что я сама должна представиться.

- Не...не...

- Ой, какое смешное имя - Нене! - воскликнула меньшенькая. - Немного на моё похоже! Наверное, это какой-то знак... - и томно прикрыла глаза.

- Так вы здесь по делам? - продолжила допрос Хелена.

- Мы в Грыке проездом. Направляемся в Ртон, - объяснил Кощей. - Решили побывать на вашем знаменитом базаре. А теперь бы нам добраться до ближайшего постоялого двора.

- Путешественники! Как интересно! - Нонель явно строила мне глазки. Прикольно!

Я склонилась и шепнула Бессмертному на ухо:

- Учти, младшая - моя!

- С ума сошла? - так же шепотом ответил Кощей. - Ты поменяла только костюм, а не пол!

Ой, точно. Мне так часто приходится в этом мире менять облик, что я скоро забуду, кем была первоначально. И я состроила серьёзную неприступную мину.

- А вам и не нужно искать постоялый двор, - улыбнулась Хелена, и я заметила, как она коснулась лодыжкой ноги Бессмертного. - Тем более, что в базарный день найти свободные комнаты, практически, невозможно. А у нас есть полностью пустующая башня. Обычно там останавливаются гости, но сейчас никого нет. Вы можете переночевать там просто так.

- О, мы так благодарны! Мы заплатим...

- Да не нужно нам никакой платы! Мы не бедные, и если делаем добро людям, то просто, потому что жаль, чтобы такие приличные господа ночевали на улице.

- О!.. - Кощей поцеловал протянутую ему руку.

Он что, не понимает, чем всё это пахнет?

- Спасибо за доброту душевную, но лучше мы поищем себе пристанище в городе. Не хотим вас стеснять, - попыталась увильнуть от приглашения я.

- Да как же вы нас стесните? Переночуете без проблем, а завтра продолжите путь. А то уже начинает сереть, скоро ночь опустится на город.

- Конечно, мы с радостью примем ваше предложение, - неожиданно поддержал Хелену Бессмертный. - Ночь и дождь - ненадёжные спутники для путешественников.

Так вот он какой!

- Что ты себе думаешь?! - снова зашептала я ему на ухо.

- Да ничего не будет, - успокоил меня Кощей. - Порядочные люди...

Неужели он до такой степени наивный? Ни за что не поверю! Бабник!

Хозяйки кареты (кстати, довольно удобной, в ней не трясло так, как в том экипаже, где я отбила себе копчик, да и мягкие упругие подушки скрашивали неудобства дороги), наверняка, думали, что мы шепотом обсуждаем их выставленные из глубоких декольте прелести, потому что во всю хихикали и строили глазки.

А за окном поразительно быстро темнело. Наступающему вечеру активно помогали сгустившиеся тучи, да и дождь, кажется, усилился. И правда, так не хочется идти в ночь на поиски ночлега. А вдруг мы, действительно, ничего не сможем найти, на улице тогда ночевать, что ли? А, ладно, что мы, от двух сексуально озабоченных баб не отобьёмся? К тому же, ещё не факт, что они приставать будут. Дома ведь муж и отец должен быть. Просто со скуки прикалываются дамочки, вот и всё. И мы спокойно поехали дальше.

Но когда карета завернула в единственный знакомый мне двор во всём Грыке, меня снова пробил холодный пот.

- Так это ведь дом бургомистра!

- Да, это мой папочка, - мурлыкнула Нонель.

- Но сегодня его дома нет, не бойтесь, - многозначительно добавила Хелена.

Да мне бояться, вроде б, и нечего. Просто, довольно неожиданно, что нашими случайными благодетельницами оказались супруга и дочь моего единственного знакомого в этом городе, самого бургомистра. Естественно, никто из слуг не мог бы догадаться, что недавний исцелитель гарраки с осликом вернулся в виде мальчишки-подростка со спутником.

Согласно приказу хозяйки, нас провели в башню, стоящую отдельно от других построек в западной части парка. Была она не особо большой. Спиральной лестницей поднялись мы на самый верх, где нас уже ждала одна на двоих просторная комната с двумя широкими, застеленными красными простынями кроватями. Задуматься над странным выбором цветовой гаммы я не успела, увидев деревянную посудину за ширмочкой. Купаться! Молчаливые слуги наполнили горячей водой бадью, и одна из служанок осталась с явным намерением потереть мне спинку. Щас!

Я культурно проводила девушку за дверь и едва успела поймать Кощея, собравшегося стать первым в борьбе "за чистоту". Он уже был в одних белых подштанниках, когда я вытащила его на середину комнаты и стукнула перед его носом ширмой.

- Тебя что, не учили, что женщин следует всегда пропускать вперёд?

- Так эта традиция пришла из древности, впереди мог ждать дикий зверь, обвал камней или зыбучие пески. Поэтому вперед пускали женщину. А какая здесь может быть опасность? - с ехидством прищурился Бессмертный.

- Чистая и горячая вода! Для тебя это - потенциальная опасность смыть все полезные микробы!

- Тогда давай мыться вместе, - скорчив миролюбивую мину, предложил Кощей. - Ты ведь, как не как, мой кузен.

- Разве что позволю гонять воду для создания эффекта джакузи!

- Я согласен гонять воду, - покорно опустил голову мой спутник.

- Гонять - можно, за ширму заходить - нельзя!

- А заглядывать?

- А в глаз?

Я разделась, посматривая в сторону ширмы, не желает ли Бессмертный получить в глаз, и с разгону запрыгнула в импровизированную ванну, расхлюпав половину воды по всей комнате.

- Эй! Ты что делаешь?!

- Ку-па-юсь!

- А я?

- После дождичка в четверг!

- Помру немытым, - пробурчал Кощей себе под нос. Но я даже не среагировала,расслабившись и получая удовольствие.

Минут через пятнадцать он снова обозвался:

- Неневеста! Вода остынет, я в холодной купаться не собираюсь!

Ой, испугал как.

- Тык будешь грязным спать ложиться, теплее будет. Буль!

Далее со стороны Бессмертного слышались только вздохи и охи. А мне-то что? В купании - каждый за себя!

Вылезла я только тогда, когда услышала звон посуды и демонстративное чавкание. Принесли еду! И этот предатель решил съесть всё единолично! Не позволю!

Я даже на одевание времени тратить не стала, вылезла из бадьи и, двигая перед собой ширму и оставляя за собой лужи, подъехала к столу.

- Нет, вымыться не дали, так хоть бы поесть спокойно удалось! - разочарованно протянул Кощей.

- Ага! Мне вон тот кусочек в рот положи! - ткнула я пальцем в жаркое. - И этот!

Набив полный рот, я, наконец, вытерлась и оделась.

- Может, всё же сходишь, помоешься? - задала невинный вопрос.

Бессмертный так глянул на меня, что я заткнулась и молча продолжила ковыряние в блюде с салатом, меня интересовали в нём исключительно кусочки ананаса, потому как с майонезом можно есть всё, что только пропадает в холодильнике, а без майонеза (здесь его ещё не придумали) - не тот эффект. Закончив трапезу, я удовлетворённо откинулась на подушки, поглаживая радующийся жизни животик. А Кощей поплёлся мыться в холодной воде, даже не высказав, кто виноват и что следовало бы с виноватым сделать. Скучно! Я швырнула вслед ему надкушенное яблоко, которое взяла чисто из жадности, вмещать его было уже некуда. Да кто ж знал, что это представитель древнего сорта под названием "яблоко раздора"? Этот самый представитель сшиб ширму в самый неподходящий момент: Кощей только что снял с себя остатки одежды и поднял ногу, залазя в бадью. Рёв разъярённого зверя дал знать, что просто так мне этого не спустят. И я рванула в сторону двери. Бессмертный, прикрывшись схваченным на ходу полотенцем, бросился в погоню. Слетая по ступенькам вниз, я умудрялась ещё и оглядываться на раскрасневшуюся мужскую фигуру, которая была очень даже ничего. И иногда успевала бросать комментарии:

- А что у тебя не так, что ты так стесняешься? А мне даже понравилось!

Догоняющий меня Кощей только рычал в ответ.

И, действительно, чего он так нервничает? Это даже не его тело!

Я уже добегала до входных дверей, как они распахнулись и в проёме на фоне вечернего неба появились две фигуры в тёмных плащах до полу. Хелена и Нонель!

Кощей вскрикнул и бросился в обратном направлении, мелькая белым полотенцем. Ой, умора! Надо будет его в моём мире на стриптиз поводить, а то закомплексованный чересчур. Во всяком случае, я поняла, что убивать меня он будет потом, и расхохоталась.

Посетительницы тоже расхохотались, причем разошлись до поросячьего визга. А я впервые серьёзно задумалась, что теперь делать? Будь я в теле, например, лесника Нитара, возможно, и рискнула б на эксперимент чисто из любопытства. Я говорю, возможно. Потому что никогда не знаю наверняка, как поступила бы в той или иной ситуации. А теперь что делать? Я - девочка, мне четырнадцать лет. Придётся сейчас покраснеть (Правда, я не умею... Да ладно, всё равно плохо видно.) и сознаться добрым самаритянкам, что я - малолетняя любовница сбежавшего наверх типа. И пусть от нас отстанут.

Я только открыла рот, как сзади раздался голос Кощея, который уже успел одеться и вернуться:

- Извините, дорогие дамы, за эту неловкую сцену. Но, поверьте, этот негодный мальчишка своими шуточками меня достал.

Я захлопнула рот. И что мне с этим кретином делать?

А недомытый Дон Жуан уже вёл посетительниц под ручки наверх. И-ди-от! Или назло мне делает. Точно, я поняла, это - месть! Ну, ладно, если я разойдусь - мало не покажется! И я, сжав зубы, поспешила за хихикающей тройкой вверх, обдумывая далекоидущие планы ответного удара.

Завалившись в нашу комнату, Кощей хотел зажечь закреплённые на стенах факелы, так как сумерки уверенно ложились на город, заползая в арочные окна, но Хелена остановила его нежным:

- Не стоит, Урритон... - и закрыла на засов дверь.

Не снимая плащей, поздние визитёрши умостились на кроватях, стоящих с двух сторон от столика, на котором остались и напитки, и фрукты. Старшая приложилась к плёчу Бессмертного, а младшая усадила меня рядом с собой, не сводя игриво сияющих глаз. А, может, я спать пойду? Я ведь ещё маленька-ая... маленький!.. Тёмное вино заиграло в бокалах.

- За знакомство! - воскликнула Хелен, забираясь на колени Кощею.

Они уже на брудершафт пьют. Ой, как быстро! О, времена, о нравы! Неужели Бессмертный думает, что я позволю ему целоваться с этой мымрой?

- Нене! Не будь букой! - надула губки Нонель, поворачивая к себе мою голову. - Давай и мы выпьем!

И она потянулась ко мне всем телом, тяжело дыша. Краем глаза я увидела, что её маман уже опрокинула Кощея на постель. Я поднатужилась... и перевернула стол. Зазвенела падающая посуда, запахли разлившиеся вина. Соблазнительницы вскочили, и их черные плащи распахнулись в разные стороны, словно крылья, обнажив совершенно голые грудастые фигуры, заросшие от пояса и ниже густой лохматой шерстью. Глаза загорелись зелёным светом, волосы зашевелились, поднимаясь, то ли улыбки, то ли оскалы, обнажили длинные, словно заточенные, клыки...

Аштары!

Глава 27. Аштары

Аштары, вернее, аштарки, уже не скрывали ни своего облика, ни своих намерений. Вот повезло ж бургомистру: иметь такую семейку! Интересно, он

знает? Или сам такой? Да нет, не похож, серенький такой мужичонка. А эти бестии приспособились, как хозяина дома нет, так гостей и приглашают на ужин. На харчах экономят.

Кощей лапнул себя в поисках оружия. Увы. Ни меча-кладенца, ни даже обычного меча имидж купца не предусматривал. И чем защищаться будем? Может, фигу скрутить?

Аштарки, продолжая улыбаться на все зубы, учитывая кутние, пошли в наступление: Хелена - на Бессмертного, Нонель - на меня. Чтоб никому не было обидно. Моя рука нащупала длинный кинжал с украшенной филигранью рукояткой, который стащила на базаре, чтоб срезать повод и увести осла, и бросила его Кощею:

- Лови!

Он здесь мужчина, вот пусть и отдувается. А сама нырнула под кровать. Вынырнула с другой стороны, увидела, как Бессмертный отбивается от алчущей свеженького мяса самки, и бросилась наутёк от настигающей меня Нонель. Я-то думала, он вмиг управится с нападающими, и мы оставим поле боя, как герои. Но не тут-то было. Если удары и достигали цели, то раны затягивались на глазах, не пролив и капли крови (может, они бескровные?), и не причиняли аштарке никаких неудобств. Она только с большим остервенением бросалась на не желающую лечь и расслабиться жертву. Лучше б я себе кинжал оставила, а то осталась безоружной.

Я метнулась за ширму, перевернула на догоняющую меня Нонель бадью с уже холодной водой, вызвав фейерверк брызг и бешеный визг мокрой аштарки. Ой, надо делать ноги! Мне пришлось закатиться под другую кровать. Выскочив с противоположной стороны, я с трудом открыла тяжелый металлический засов. Нонель бросилась ко мне, поскользнулась на разлитой мыльной воде и проехалась по комнате, вылетев с криком в открытую дверь. Я с интересом прослушала, как она тарахтит по ступенькам до самого низа, затем вспомнила, что надо бы помочь Кощею. И очень даже вовремя я обернулась, как раз увидела отлетающий в дальний угол кинжал и в противоположный - Бессмертного. Я в горячке подняла над собой столик, который без посуды стал вполне подъёмного вида, и опустила на голову аштарки. БУМ!

Ни фига! Аштарка только почесала когтистой лапой голову и, ласково улыбаясь на все свои (сколько их у неё?), клыки, двинулась на меня. Я, не сводя глаз с так преобразившейся Хелен, отступала к двери. Кощей, мотая головой и хватаясь за стены руками, пытался подняться и броситься защищать меня. Где-то там, внизу, звенели ступени под несущейся назад красоткой Нонель. Секунды вдруг показались размазанными, словно масло по бутерброду. Не думай о секундах свысока! И вдруг мир снова приобрёл свою стремительность. Хелен бросилась на меня. Я присела. В проём двери со всей скоростью влетела Нонель, сбила мать, и покатился по полу непонятный клубок из крыльев, когтей, копыт. Я ухватила Кощея за руку и потащила вниз по ступеням, прочь, прочь из этой проклятой башни, где "доброжелательные" аштарки привечали доверчивых путников.

К сожалению, снаружи башня не запиралась даже на щеколду, поэтому было ясно, что далеко нам не уйти. Бежать к дому бургомистра, в самое логово? Глупо. К соседям? Далеко. К флигелю для слуг? Ага, так нам слуги и помогут, и так видно было, какие они безмолвные и запуганные. Небось знают, что в башне происходит неладное. И я побежала, таща Бессмертного за руку, в зоопарк. Может, удастся затеряться?

А так как знала я здесь всего одну дорожку, то оказалась скоро около вольера с гарраки. Яркая молния разрезала небо на две половинки, и тут жезагрохотал невероятной силы гром. Все обитатели зверинца взвыли на разные голоса. А на фоне на мгновение озарившего пространства разряда я увидела два летящих черных силуэта. Аштары! Не успели мы спрятаться. И куда теперь деваться?

И тут я услышала нечеловеческий голос, но человеческие слова:

- Суда! Ко мнэ!

Гарраки?

Да, лохматое человекообразное существо призывно махало нам протянутой сквозь прутья лапой. А какой у меня выбор? Я подскочила к вольеру. Дверца, естественно, была закрыта, а на ней красовалось странное приспособление: металлический круг с выемкой посередине. И как это открывается?

- Палэц! - указала гарраки на круг. - Прыложы чэловэчэскый палэц!

Я ткнула пальцем в дырочку в центре - и дверца распахнулась.

- Залэзайтэ! Скорэйэ!

Речь самки была глухой и гортанной, она произносила твёрдо все мягкие звуки, но разобрать было можно.

Гарраки захлопнула дверь за нами и выставила угрожающе когтистые лапы, плюс ощерила зубы. Аштарки резко затормозили перед вольером и уселись, словно два памятника уродству, раздумывая, что делать дальше. Лезть под горячую руку огромной самки им не хотелось, но и добычу оставлять было жалко.

Во всяком случае, немного можно расслабиться. Интересно, почему этот дикий полузверь-получеловек решил нам помочь?

- Грэйа! - ткнула гарраки себя в грудь, представляясь. - А ты сэгодна йэла бананы и йэго кормыла! - указала она на Кощея.

Но как же?.. Я тогда была в теле крепкого лесника, а Бессмертный, вообще, ослом длинноухим. Как она могла догадаться?!

- Как ты узнала нас? - спросила я. - Мы были в других обликах!

- Грэйа выдыт свэт вокруг сущэств, Грэйэ нэ важно, на кого вы похожы. Внутры вы добрыйэ. Ты жэ хотэла, чтоб Грэйа нэ умэрла с голоду, правда?

- Правда-правда.

- Выдыш, Грэйа всо знайэт.

- А ты? Ты хотела на волю?

- Ты тожэ понымайэш других сущэств.

- Я бы отпустила тебя, я бы всех обитателей зоопарка выпустила, но они могут натворить в городе много бед.

- Нэт, - покачала головой гарраки, поглядывая то и дело на хмуро следящих за нами аштарок. - Грэйа говорыла со всэмы. Всэ ждут подходащэго момента дла побэга. Всэ уйдут в лэса и ныкого нэ тронут в городэ.

Я с сомнением покачала головой.

- Всэ думайут толко о свободэ. Нэ сомнэвайса, чужэстранка. Помогы всэм.

А мы поможэм вам прогнат аштаров.

Я ещё раздумывала. Сполохи молний то и дело озаряли внезапно притихший зоопарк. Внезапно раздался переливчатый свист, на таких высоких частотах, что почти не воспринимался органами слуха, а пронзал своими вибрациями всё тело.

- Что это? - невольно вскрикнула я, настолько казался он зловещим и пугающим. Кощей прижал меня к своей груди, не говоря ни слова.

- Аштары. Оны зовут на помощ другых самок. Скоро здес будэт вса стайа.

- Почему только самок? - растерянно спросила я.

- У аштаров самцов нэ бываэт. Самкы днйом прынымайут чэловэчэскый облык ы паруйутса с вашымы мужчынамы. А ночйю снова становатса такымы ы ыщут свэжэйэ мйасо.

Да, растягивать удовольствие дальше некуда. Нужно принимать решение.

- Мы с Кощеем готовы помочь.

- Тогда Грэйа пэрэдаст осталным, что врэмя прышло, - и она завыла и заголосила на разные голоса в таком диапазоне, что у меня невольно волосы дыбом встали, я закрыла уши ладонями и прижалась, крепко зажмурясь, к груди Кощея, но, несмотря на то, что он обнял меня, стремясь защитить, неистовые звуки пронизали меня до мозга костей.

В ответ на призыв гарраки весь зоопарк залаял, засвистел, завизжал, зарычал и огласил просторы такой какофонией, что словами передать невозможно. Даже аштарки встревожено приподнялись со своих мест и стали оглядываться по сторонам.

Так же резко всё стихло.

- Всэ готовы, - сообщила Грейа. - А вы?

- Готовы, - кивнул Бессмертный, вытирая пот со лба, и ему выдержать такие звуки было не просто.

- Замкы всэ открывайутса одынаково: к цэнтру дыска нужно прыложыт палэц, толко чэловэчэскый. Поэтому вы открывайэтэ клэткы, аГрэйа будэт защыщат вас.

- Хорошо.

- Толко... - гарраки замялась. - Хэлэбоуна нэ выпускайтэ. Он на Грэйу сэрдыт за обломок копйа, который впылса йэму в зад.

Я прыснула. Злопамятный, оказывается, этот хелебоун. А с виду такое спокойное существо.

И тут гарраки отворила дверь и выскочила сама. Аштарки встрепенулись: добыча так близка, но эта гора мяса перед ними... Не очень хочется связываться. Гора двинулась прямо на них, ощерившись и сжимая кулаки. Аштарки взлетели и бросились на неё с обеих сторон. Битва началась.

Мы с Кщеем, пользуясь тем, что на нас сейчас никто внимания не обращает, выскользнули из вольера. Я только глянула на хелебоуна, проводившего нас тоскливым обреченным взглядом, и рванула к следующей клетке, где ожидало нас бог знает какое чудовище. При свете очередной молнии я разглядела странное фиолетовое существо всё в голубых пятнах. Оно было немного похоже на верблюда, и немного на жирафа, только на голове ветвились шикарные рога, а словно завитый шелковистый хвост спускался до земли. Я поспешно нажала на замок.

- Кощей! Нам нужно разделиться!

- Ни за что!

- Но иначе мы не успеем выпустить всех животных!

- Сколько успеем. Я тебя одну не оставлю!

- Если прилетят остальные аштары, нас самим будет выгодней, чтоб больше союзников оказалось на свободе! Беги по другой стороне, ты всё равно будешь рядом, но клеток открыть мы сможем вдвое больше!

Бессмертный колебался.

- Так надо! Поверь мне!

А умею я, когда нужно, уговаривать! Теперь мы вдвоём бегали по парку, почти молниеносным движением открывая клетки и даже не обращая внимания на выбирающихся из них узников. Дальше! Дальше! Быстрее! Быстрее!

Несколько раз видела я аштарок, пытающихся прорваться к добыче, то есть, к нам. Но каждый раз на пути их вставали новые и новые твари, получившие в дар свободу. Их становилось всё больше, но они не уходили по одному, а собирались все вместе, только так можно было защититься от нападающих.

Наконец-то мы оббежали всё дорожки парка и выпустили, кажется, всех пленников бургомистра.

- Уходым! - махнула могучей лапой Грейа, и бывшие обитатели зоопарка начали разворачиваться, словно несомые ураганом, и один за другим исчезать в темноте.

Значит, точно, освободили всех... Кроме одного. Мне так живо представился хелебоун, неповоротливое гиппопотамообразное существо. Пустой парк - и он, одинокий и брошенный. Каково ему, а?

Да не могу я так! Он ведь рядом. Одна минуточка - и я открою ему заветную дверцу! И я стартовала в обратную сторону.

Хелебоун стоял, как человек, сжав кулачками прутья вольера и прижав к решетке свою большую голову, его пять глаз на выростах с такой болью смотрели в сторону убегающих животных, что я ни на секунду не пожалела, что вернулась.

Вот и диск-замок... Касание указательного пальца... Приоткрывающаяся дверца... Недоумение и безумная радость в рыжих глазах...

Острые когти царапают плечи и сдёргивают меня с земли. Я поднимаю голову и вижу, что, распахнув широкие крылья, меня, такую маленькую и беспомощную, несёт Хелена, хохоча и тряся голой грудью, а сбоку мелькает тень её дочери, Нонель.

Вдогонку за мной летит отчаянный вопль Кощея:

- Неневеста!!!

Глава 28. Спасение утопающих - дело рук...

Почему? Почему всё происходит не так, как хотелось? Почему она всегда делает всё наоборот? Почему она не слушает добрых советов? Почему она... такая?

И пора б уже привыкнуть к этим выходкам, ведь знаю её давным-давно. Надо было понять, что она не изменилась и не изменится. Можно было догадаться, что она вернётся спасать этого хелебоуна. Не предвидел, не понял, не успел... Сам виноват!

Но она! Маленькая и ранимая, в лапах этих кровожадных чудовищ, этих нежитей, пожирающих живую плоть! Их звериные когти рвут её нежную кожу, их хищные зубы впиваются... Да я с ума сойду, рисуя эти жуткие картины! Нужно взять себя в руки, иначе я не смогу ей помочь. Если ещё не поздно... Она одна, так нуждающаяся в защите, в твёрдой мужской руке, в широком мужском плече, одна среди стаи голодных аштаров, чьи глаза залиты жаждой крови и ненавистью ко всему живому... О-о-о!

Я сделал всё, что мог. Я сделал всё, что мог бы сделать. Я не ждал ни секунды, когда крылатое чудовище унесло мою Неневесту. Я поднял народ,

я сказал, что аштары унесли жену и дочь бургомистра, иначе никто не позволил бы мне взять из конюшен лошадей, я собрал отряд, я достал оружие. Гарраки ведёт меня только ей понятной тропой за город, туда, где собираются ночами на свои пиры аштары. У неё прекрасный нюх, она идёт уверенно и быстро, наши лошади едва догоняют её. Я сделал всё, что мог. Но я не могу остановить время. Цокот копыт, мелькающие деревья, одинокая луна в разрывах облаков. Хорошо, что прошла гроза. Большая красная луна бросает на мир причудливые длинные тени, но позволяет двигаться гораздо быстрее, чем в полной темноте, иногда прерываемой вспышками молний, после которых ночь становится ещё неистовей. Луна сверкает среди обрывков облаков, и нудный дождь моросит, словно нет больше в мире никаких проблем...

Мы спешим изо всех сил, лошади выдыхаются, хрипят, но мы гоним их, то и дело подхлёстывая ударами плетей. Меня несёт вперёд моя боль, а остальных - сообщение о том, что за нами следуют все, сбежавшие из зоопарка бургомистра, звери, которых ведёт хелебоун.

Мы спешим изо всех сил, я вырываюсь вперёд, не жалея покрывшуюся пеной пегую лошадь. Но понимаю, что всё могло быть кончено уже давно... Прошло столько времени, что... Нет, я не хочу думать об этом! Я понимаю, что нет ни единого шанса, что Неневеста до сих пор жива. Ни единого. Но стегаю и стегаю выбившуюся из сил лошадь, равняясь на черную спину гарраки. А она умничка... Даже не ожидал... Ведь могла уйти, обретя свободу, и не помогать мне в поисках моей... А без неё я не нашел бы даже места, где... Гр-р-р!!! Я убью их всех, методически и беспощадно, по одной, чего бы мне это ни стоило! Я убью всех!..

Ну зачем она вернулась за этим хелебоуном?! Зачем, вообще, пришла спасать этот мир?! Разве этот мир стоит её жизни?! Почему она не может жить, как все?! Уж лучше бы она сидела дома, в своём родном мире, и я никогда б её больше не встретил, но она была бы жива! Далеко от меня, ни весточки, ни знака... Но в безопасности! Да лучше бы мы никогда не встречались с ней! Никогда! И она не знала бы, что существуют другие миры, и не лезла бы со своёй помощью! Вышла б замуж, воспитывала детей, пекла пироги по воскресеньям. Пусть вела бы спокойную, скучную жизнь, но была б жива! И не ведала б, что живёт где-то Бессмертный Кощей, и была б просто счастлива... Неневеста!!!

Мои мысли оборвались, как чересчур натянутая тетива. Гарраки замерла и, махнув лапой, велела остановиться мне и молчать. Я спешился и оглянулся. Остальные отстали. Я приблизился к Грейе, боясь увидеть то, что уже увидела она...

Огромный черный купол возвышается впереди, и я не могу понять, что это такое. Он кажется живым, он дышит и трепещет на ветру... Что это или кто? Гарраки снова даёт мне знак молчать, и мы медленно приближаемся к непонятному образованию, стараясь не спугнуть едва шевелящееся нечто. За нашими спинами спешиваются остальные члены отряда, и я знаками велю им двигаться бесшумно, но быть готовым ко всему. Грейа недаром привела нас сюда. Воспалённый мозг рисует самые ужасные картины, и я не могу с ним бороться. Ближе... Ещё ближе... И вдруг я понимаю, что этот купол создан распахнутыми крыльями десятков аштар, сгрудившихся вокруг непонятного центра. Пытаюсь вытянуть меч из ножен и с боевым криком ворваться в их круг, круша всё вокруг, но гарраки зажимает мне рот своей лохматой сильной рукой.

Да, она права. Чем ближе я смогу подойти, тем разрушительней будет первый удар. Внезапность должна сыграть на моей стороне. Да. Я отомщу... И месть моя будет страшна. И вздрогнет Аллия от разливающейся по ней крови. И проклят будет тот мир, который забрал у меня...

И вдруг я слышу голос. Моё отчаяние открыло дверь в мир духов? Ведь это голос Неневесты! Слуховые галлюцинации... Так бывает... Я отомщу, дорогая!.. Я отомщу...

Но голос становится всё громче, всё отчётливей. Спокойный и уверенный, словно она читает лекцию... Что это значит, чёрт побери?

Гарраки скромно приседает в тени, предоставляя мне полную свободу действий. Подоспевшие всадники тоже заворожено замирают, взирая на зловещий купол.

Я медленно, очень медленно, держа наготове меч, приближаюсь к аштарам. Удивительно, они меня даже не слышат, они всецело заняты созерцанием чего-то, что находится внутри созданного ими купола. Я уже вижу, как стекают по черным кожаным крыльям капли дождя. И голос невидимого лектора становится всё громче, отчетливей. Я начинаю разбирать слова...

- Как я уже говорила, при убиении живого существа, выделяются энзимы страха, которые накапливаются в тканях организма поедаемого и, следовательно, переходят в организм поедающего. Именно они вызывают жесточайшую депрессию, охватившую большинство из вас, временами прерывающуюся приступами немотивированной агрессии. Именно они отрицательно влияют на ваш внешний вид, вызывая гиперволосатость нижней части тела, что полностью лишает вас женской привлекательности и сексуальности. Даже то время, когда вы можете приобрести человеческий вид, как вы сами заметили, постоянно укорачивается, и скоро вы не сможете находить себе половых партнёров среди мужских особей человеческого рода, ибо не сможете достаточно долго удерживать свои тела в приличном виде. Ваш род обречен на вымирание!

Послышались одинокие всхлипывания.

- Но что же делать?! - отчаянно выкрикнул молодой голос аштарки.

- Переходить на вегетарианскую пищу. Это однозначно! Растение, в отличии от животных, людей и других разумных видов, отдаёт свои плоды добровольно и испытывает при этом радость. Да-да! Мало того, растения сознательно создают плоды на своём теле, и делают их такими питательными и вкусными, чтоб привлечь других особей и вынудить их есть! Спросите, зачем им это нужно? Мы поедаем плоды, а семена и косточки выбрасываем, что, в то же время, способствует распространению растительных видов по земле. Растения создают плоды ради высшей цели: размножения! Естественно, они радуются, когда их срывают и поедают. Следовательно, они излучают чрезвычайно положительную, живую энергию, способствующую развитию и, даже, омоложению! Перейдя на растительную пищу, вы получите такой прилив сил, что поймёте раз и навсегда, что ранее шли ошибочным путём. Жизнь ваша изменится, соответственно, будет изменяться и внешний вид. С новым образом жизни вы будете всё больше и больше очеловечиваться. И, возможно, со временем полностью сольётесь с расой людей.

Охи-вздохи.

Во даёт Неневеста! Запудрить мозги аштарам! Это ж надо! И кого я собирался спасать? Чьи косточки собирать, а? А шпарит как? Как по нотам. Откуда такие высшие материи? А сама никогда не отказывалась ни от шашлычка с дымком, ни от добавки жаркого. Всегда удивлялся, куда в неё это всё влазит.

- Но трудно будет сразу отказаться от мяса!.. - так жалобно простонала одна из аштарок, что в порыве доброты душевной захотелось тот час её покормить. Или добить, чтоб не мучилась.

- Трудно, - согласилась Неневеста. - Но любая женщина пойдёт на любые жертвы ради красоты и привлекательности. Разве не так?

- Так! Так! - раздались одобряющие голоса.

- Во всяком случае, в переходной период, можно отказаться от живого мяса, а перейти на обычные мясные блюда, подвергшиеся предварительно тепловой обработке, из баранины или свинины. Естественно, это не совсем то, что хотелось бы, но вполне приемлемый временный вариант. Многие люди тоже не в силах пока полностью перейти на вегетарианскую пищу и специально выращивают домашних животных для еды. Это в определённой мере уменьшает вред, ведь человек как бы заранее платит им, обеспечивая спокойную защищённую сытую жизнь. Да и убиение домашних животных происходит в найболее милосердном варианте. Поэтому пока, временно, переходим на бифштексы, отбивные, зразы, гуляши, антрекоты... Нет, котов есть категорически запрещаю! А теперь в кабак, дорогие мои! В кабак! Отметим начало новой счастливой жизни! Вперёд!

Купол раскрылся, и толпа аштарок едва не снесла с лица земли нашу освободительную команду.

- А вот и мальчики! - воскликнула несомая на руках благодарных слушателей Неневеста. - Вот что значат благие намерения! Вы только решили изменить образ жизни, а мужской пол уже как мухи на мёд налетают.

Что-то непохоже, что они пышут страстью, - подумал я, глядя на побледневших "мальчиков", с ужасом взирающих на аштарок.

А монстрихи тем временем в робких лучах просыпающегося солнца преобретали обольстительные женские формы, и проскальзывали мимо нас, стыдливо кутаясь в крылья, словно в плащи, и бросая невинно-похотливые взгляды.

- Опа... - только и сказал я, провожая глазами обольстительниц.

Ребята так и стояли с отвисшими челюстями, не зная, чего делать. Та-а-ак... Кто здесь командир? Я?

- Кругом! По коням! Галопом марш... в кабак!

А потом в ближайшем кабаке была такая оргия, что легенды об этом долго будут ходить в округе. Неневесту я еле вытянул с пирушки, она вырывалась, доказывала, что выпила ещё не со всеми "подружками" и вообще.

Но когда я всё-таки стащил её со стола, где она собиралась показать нам "Молен Руж", и посадил на лошадь, она сразу же обмякла и стала жаться к моему плечу, посапывая, как ребёнок. Да она и есть самый настоящий ребёнок. Особенно в этом теле девочки-подростка. Словно воробышек...

"Воробышек" чертыхнулся спросонья и врезал мне локтем под рёбра. Пришлось прижать посильнее к своей груди, нахлобучить на голову шляпу и пришпорить коня.

Вскоре я отыскал постоялый двор, где, учитывая, что сегодня базарный день, нам предложили только сеновал. Благо, никто не усомнился, что полудохлая фигурка у меня под мышкой, это мой малолетний кузен, упившийся на вечеринке. Я вымостил гнёздышко в сене и лёг, кутая в плащ малышку, доверчиво умостившую головку на моём плече.

Спи спокойно, Неневеста. Небо даровало нам эти минуты покоя, и никто не знает, что ждёт нас завтра, точнее, уже сегодня, ведь солнце уже запустило новый день в этот странный мир.

- Просыпайся, Неневеста! - пощекотал сухой травинкой нос спокойно посапывающей на моём плече девчушки.

- Какого?!. Хр-р-р!!! Апчхи! Какого хр... Апчхи! Кто?! Где?! Куда?! Ты???

И маленькое хрупкое существо, отбросив плащ, в который я его так заботливо кутал, бросилось колотить меня кулачками по груди. Та-а-ак... И как с этим бороться? Не силой же?

- Негодяй! Чтоб тебя черти ни свет ни заря строили! Чтоб тебя!..

Я закрыл поток ругательств поцелуем. Неневеста сначала обмякла в моих руках, а потом резко оттолкнула, уставившись с укором:

- Извращенец! Я же твой кузен!

- Только на словах! - парировал я.

- Тогда это совращение несовершеннолетней! Мне четырнадцать лет!

- Не тебе, а телу, в которое ты подселилась!

- Вот именно! Да оно ещё, наверняка, нецелованное было!

Тьфу ты! Даже стыдно стало. Если, конечно, с этой стороны посмотреть...

А девчонка вдруг разрыдалась, вытирая сопли о полы моего нового плаща:

- И вооще... Первый поцелуй... достался... чужому телу... Ты изменил мне, Кощей!

Час от часу не легче.

Я тряхнул осторожно малышку за плечи и попытался перевести акценты:

- Так, Неневеста, скажи мне, пожалуйста, с чего это ты с самого утра словно белены объелась?

- Да вот с того самого, - потянула носом девчонка. - Солнышко только встаёт... Да я глаза лишь закрыла, а ты уже будишь! Совести на тебе нет!

Я невольно оглядел свой костюм. Действительно, совести на нём нет, только чьи-то сопли.

- Кхм, - кашлянул я. - Только дело в том, что закрыла ты глаза вчера утром, а открыла тоже утром, только сутки спустя!

- Да? Хм... - Неневеста стала активно одёргивать на себе одежду. - Ну... тогда, не сердись, лады? Сам понимаешь: переходной возраст, нервы ни к черту... Так я целые сутки спала?

- Да. Причем вначале нам предоставили апартаменты на сеновале. И только вчера к вечеру, когда народ, съехавшийся на базарные дни (вчера, кстати, был второй из них - воскресенье), начал разъезжаться, нас перевели в комнату на втором этаже.

- И ты нёс меня на второй этаж, а я даже ничего не почувствовала? - поразилась Неневеста.

- В здоровом теле - здоровый сон, - успокоил я её.

- То-то я смотрю, что похмелья почти не чувствуется... - задумчиво протянула малышка, вороша волосы, в которых застряли соломинки.

- Что ж ты девочку спаиваешь? - не удержался я, чтоб не упрекнуть. - Ей тринадцать лет всего.

- Четырнадцать, - машинально исправила Неневеста. - Да сколько я там выпила...

- Ей хватило, чтоб сутки проваляться в отрубях.

- М-да... Интересно, она будет обо всём помнить, когда я покину её тело?

- Ты когда-нибудь объяснишь мне, как оказалась в этом мире, да ещё и не в своём обличье, а арендуя тела местных жителей, да к тому же и меня затянула в эту авантюру? - прищурился я выжидательно.

Неневеста посмотрела на меня пару мгновений, а затем согнулась в три погибели, обхватив руками живот:

- Ой! Хватает как! Я ж сутки не ела! Что ж ты смотришь, изверг? Любуешься? Я ж с голоду загинаюсь уже!..

Опять ушла от ответа и, заодно, от ответственности. Я вздохнул, подхватил её под мышку и поволок вниз, в обеденный зал. Попробуй её не покормить. Вот тогда уж конец света обеспечен, точно.

Естественно, запихиваясь одновременно сладкими булочками, солёными помидорами и пережаренным мясом, (которое, как я понял из лекции для аштаров, ой как вредно должно быть для любого организма, кроме Неневестиного, очевидно), обильно приправляя всё горчицей и джемом, разговаривать она просто не могла. Я же, перекусив холодной свиной (я надеюсь) ножкой и напоминающими картофель отварными клубнями, наблюдал за ней, подперев щеку рукой и потягивая местное пиво. Моя спутница разогналась тоже разбавить несовместимые кушанья пивом, но я строго пресёк её поползновения напоминанием о недопустимости растления несовершеннолетних и заказал для неё ягодный морс.

- А му миня мкуснее, - промурчала Неневеста с набитым ртом, разливая напиток "по усам".

Ох, и трудно с нею. С нею всегда трудно, но в этом подростковом возрасте, накладывающем на её поведение неизгладимый отпечаток, просто невозможно.

- Мну, мсё! Не влазит больше, - с сожалением констатировала факт девчонка, пытаясь засунуть остатки мяса в карманы только купленного, но уже изрядно затяганного плаща.

- Куда?! - резко остановил я её руку, тряхнув для верности.

Из кармана со стуком упал тёмный предмет. Я поднял его и с удивлением узнал фигурку аштара, сидящую на каменном уступе, поджав одну ногу и подпирая ладонями голову. Грустный взгляд был устремлён в неведомую даль, а крылья сложены за спиной. Хм.

- Это что, Неневеста?

-Это? Ой, я и забыла... Аштары подарили...

- А они об этом знают?

Неневеста пожала плечами и вздохнула.

- Так я и думал. У этой девочки криминальные склонности, а ты ей потакаешь, - задумчиво произнёс я, пряча статуэтку в свой карман.

- Криминальный талант, - поправила меня Неневеста. - Но я даже и не заметила.

- Хм!

- Правда-правда. Ты мне не веришь, Кощей? Руки действуют, словно сами по себе. Я не успеваю всё контролировать.

- И всё же, будь поосторожней, Неневеста. Я не хочу, чтоб ты загремела в тюрягу, по крайней мере, пока не выполнила здесь свою миссию.

Девочка кивнула.

- Так ты мне расскажешь об этой миссии, дорогая?

- Да, конечно. А... а почему ты говорил, что за мной идёт охота?

Вот бесовка! Выпытает всё, а сама рассказывать не спешит. Всё, нужно быть стойким и не поддаваться на провокации.

- Так как в этом мире мы оказались благодаря твоим совершенно непонятным для меня действиям, то тебе и рассказывать первой.

- Гм. Ладно. В общем так... В общем, нам нельзя терять времени! В дорогу, Кощей, в дорогу! Я всё расскажу по пути!

Опять двадцать пять! Ну что с ней поделаешь?

Я расплатился с хозяином за ночлег и харчи, взял ещё с собой кое-что и откупил у него неказистую лошадку для моего кузена, отрывая от сердца остатки наличных. Да, в человеческом облике без денег не обойдёшься, и нам нужно побыстрее добраться до моего имения, чтоб пополнить запасы для дальнейшего путешествия. А ещё оберегать Неневесту от торритян. Последнее время их не слышно, думаю, потеряли след в таком людном городе, но в любой момент "сыщики" могут выследить нас и возобновить атаку.

К счастью, хозяин постоялого двора поведал мне, что Ртон находится неподалёку, в нескольких часах пути от Грыка, и указал направление. Так что к вечеру я уже буду "дома".

А теперь, ты, Неневеста, от меня никуда не денешься! - подумал я, выезжая за пределы города. Времени у нас предостаточно, придётся тебе рассказать всё с самого начала.

- Итак...

- Чего?

- Неневеста, не притворяйся невинной девочкой! Ты обещала рассказать всё по пути.

- Но я хочу...

- Ты только что ела.

- А может...

- Не может.

- А если...

- Не если.

- Мне плохо...

- Сейчас будет хорошо, симулянтка!

- А, ладно. Но обещай, что не будешь на меня сердиться!

Ну и ребёнок.

- Обещаешь?

- Обещаю. Рассказывай.

- В общем... С чего ж начать?

- С начала.

- Да, ты прав. Короче, я пришла сюда спасать Аллию!

- Всё?

- Всё.

- А чуть подробней?

Неневеста вздохнула:

- Если подробней, то однажды ко мне явился Смотритель Миров...

- Кто-кто? Сам Смотритель Миров?

- Ну, да. Смотритель моего родного мира, Земли, и нескольких параллельных.

- Угу, - кивнул я, озадаченно вспоминая небритого мужика в хитоне.

- Так вот, он и предложил мне сделку: я спасаю погибший мир, а он...

Неневеста замолчала.

- И что же потребовала великая спасительница миров у Смотрителя за эту скромную услугу? - иронично улыбнулся я.

- Тебя.

Я поперхнулся и надолго закашлялся.

- По спине постучать или сам помрёшь? - спокойно поинтересовалась моя непредсказуемая спутница.

- По... По... Постараюсь... - прохрипел я.

- На тот прискорбный момент Аллия уже числилась в погибших, поэтому спасти её можно было только отправившись в прошлое, а отправиться в прошлое можно было только вселяясь в тела аборигенов. Тебя я велела тоже переправить в этот мир, чтоб был всегда под рукой. То есть, на глазах. Правда, оказалось не всё так просто, как хотелось бы. Конец света я смогла только отложить. В горах около Амварии, столицы Дилонии, в разрушенных подземельях есть кнопка, оставшаяся со времён древнейших цивилизаций, уничтоженных войной. Сейчас она стала камнем преткновения двух держав: Дилонии и Вельдона. Из-за неё, то есть, из-за власти над миром, и началась война. И если кто-нибудь эту кнопку нажмёт ненароком, то Аллия снова перестанет существовать.

- А мы?

- И мы. Смотритель не сможет вытащить нас отсюда, если мир погибнет.

- Весело.

- Нет, Кощей, ещё веселей, чем ты думаешь. Этот конец света окончательный.

- То есть?

- То есть не останется даже душ, которые могли бы воплотиться попозже в других телах. Не останется ничего.

- Разве так бывает?

- Мы попали, Кощей. Поэтому у нас только один выход: сделать так, чтоб до этой кнопки не добрался никто и никогда.

- Есть идеи? - спросил я.

- Никаких, - помотала отрицательно головой Неневеста. - Придём на место, там будем и идеи искать, лады?

- Согласен.

- А теперь ты расскажи, о каких "охотниках" говорил?

И я рассказал всё, что узнал, попав в тело одного из торритян. Точнее, почти всё. О том, что наблюдал приключения маленькой эльфеи в подробностях, умолчал.

- Да-а, по верхушке айсберга не всегда поймёшь, что скрывается под водой, - задумчиво произнесла Неневеста. - Над этим стоит подумать.

И она углубилась в размышления, в которые меня посвящать и не подумала, лишь время от времени уточняя детали, касающиеся альтернативной Аллии.

- Значит, они называют меня Вредителем? - спросила она, буравя меня взглядом, не предвещающим ничего хорошего.

- Да.

- Отлично, значит, будем вредить, - вынесла вердикт и пришпорила непривыкшего к дальним переходам коня.

Ко Ртону мы приблизились ближе к вечеру и с удивлением обнаружили, что единственный въезд в город лежит через храм. Это было довольно неожиданно, но, по здравому рассуждению, очень даже выгодно. Всех въезжающих, равно как и выезжающих, благословлял местный священнослужитель, за что храм получал довольно приличную мзду, причем платили её совершенно добровольно, и чисто за благословение (другого-то пути всё равно не было!) А главный священнослужитель был в то же время и главой всего города, причем не гнушался самолично благословлять путешественников, чтоб ни одна монета не пропала в карманах нечестных подчинённых.

Когда мы въехали под своды храма, нависающие над дорогой, священнослужитель, средних лет мужчина в богатой одежде, расшитой жемчугом и серебряными нитями, приветствовал нас, подняв золотой скипетр, изукрашенный драгоценными камнями и с огромным чистым бриллиантом на макушке. Даже у меня мурашки по коже побежали, когда таким раритетом нас благословили, припечатав ко лбу, да так, что шишка выскочила, хорошо хоть, что на мне всё быстро заживает, я надеюсь. А Неневесте долго придётся походить с таким украшением. Совершив должное и получив за это положенный золотой (последний!), священнослужитель (я, по правде, так и не понял, какая здесь религия) засунул скипетр за пояс и распростёр объятья:

- Урритон, дорогой! Живой! А ведь тебя здесь уже похоронили и оплакали! Люди твои с базара вернулись в трауре, сказали, что напали на вас бандиты, тебя похитили. Нашли они только обрывки одежды (а мы, и правда, грязные наряды выбросили в мусор), и решили, что ты погиб в неравной схватке. Родители твои места не находят, терзаются! Поспеши скорее в свой дом родной, успокой родню и своих людей!

- Так и сделаю, - постарался я побыстрее отвязаться от своего "знакомого".

- А это что с тобой за отрок? - уставился священнослужитель на Неневесту.

- Этого мальчика тоже бандиты поймали и в плену держали, - быстро сориентировался я и поддержал легенду. - Нам удалось вместе бежать, а теперь я должен помочь ему добраться домой, в Амварию.

- Благородно! Как благородно! Узнаю купца Урритона, доброго, смелого и справедливого! Рад, очень рад, что удалось вам спастись! Передавайте мои поздравления батюшке и матушке!..

- Обязательно передам. А теперь позвольте нам поспешить к отчему дому, поведать, что жив и здоров.

Я поспешил распроститься со священнослужителем и выехать в город.

- И куда теперь? - поинтересовалась Неневеста.

- Спрашивать, где я живу, как-то неудобно, - ответствовал я, косясь на бросающих на меня полные изумления взгляды прохожих. - Меня здесь, как я понимаю, знает каждая собака.

- Тогда давай разделимся, и я сама поспрашиваю дорогу, а ты будешь следовать за мной, наблюдая издалека.

Совет был довольно логичный, и я позволил Неневесте отъехать подальше от меня. Но не успела девушка и дорогу спросить, как из храма выскочило четверо молодцов в черных балахонах, догнали её, ухватили лошадь за узду, и, ни слова не говоря, потащили её, вопящую и упирающуюся назад, в храм.

Да что ж это? За что?!

Я развернулся и пришпорил коня вслед за ними. Догнал уже тогда, когда дюжие молодчики поставили лягающуюся и перечисляющую все известные и только что придуманные ругательства девочку пред "ясны очи" главного священнослужителя.

- Обыщите его! - рявкнул начальник на подчинённых.

Неневеста взвизгнула, и один из четвёрки запрыгал на одной ноге, поджав другую, ушибленную, а второй схватился за нос, который хоть и был большой, но гораздо менее крепкий, чем её лоб.

- Да это девчонка! - крикнул третий, тряся укушенным пальцем.

- Обыскивайте!

Четвёртый и наименее травмированный третий ухватили малышку за руки-ноги и начали трясти. На пол вывалилось несколько монет (а притворялась бедной родственницей, точнее, родственником!) и скипетр, точно такой, каким благословлял нас священнослужитель. Да это он и есть! - догадался, наконец, я. Опять злую шутку сыграла пагубная страсть уличной девчонки. Выручать надо!

Главный священнослужитель трясясь, словно припадочный, и поминутно то бледнея, то краснея, схватил протянутый коленопреклонённым слугой скипетр и прижал его к сердцу, причитая:

- Ты вернулся! Ты вернулся! Слава богам! - Затем резко обернулся и скомандовал: - На костёр воровку!

- За что? - совершенно искренне всхлипнула девчонка.

Священнослужитель только хмыкнул и собрался уходить, не удостоив её ответа.

Ой, кажется, пора вмешиваться!

- Ваша светлость! - бросился я ему наперерез. - Произошло страшное недоразумение! Она не виновата.

- Хм.

- Это подстава! Вы ведь меня знаете. Я ручаюсь...

- А ты, обманщик и раб похоти, вообще, молчи! Урритон, да, я знаю тебя и твою многоуважаемую семью... И я даже представить себе не мог, что ты в храм приведёшь любовницу. Да к тому же малолетку и воровку!

- Я? Да я не... Я сам не знал! Да всё можно объяснить! Она ж была в плену у бандитов, вот и выдавала себя за парня, чтоб сохранить невинность!

- Ладно-ладно, будешь теперь выкручиваться. Да не в том даже дело... Ты сам знаешь, у нас раньше было две священных вещи в храме, скипетр и держава. Они обеспечивали городу процветание, защиту и уважение. И вот, в течении одного месяца похищают державу, и тут же - покушение на скипетр. Это уже не шутки и не случайность. Скажу по секрету... Это - спланированная акция! И недаром она совпала с началом войны. Кто-то хочет уничтожить меня, ослабить Дилонию. Да-да-да! Это пахнет политикой, и не советую я тебе в неё вмешиваться.

- Но ведь можно всё замять, - подмигнул я. - Ведь никто пока ничего не знает, а я хорошо отблагодарю. Выведь знаете, что у меня есть средства...

Священнослужитель задумался. Алчность и долг боролись в его душе. Наконец, они помирились, а в глазах засиял безумный огонёк.

- Я не дам ход делу. Но при едином условии. Вы вернёте мне державу!

- Да, но...

- Я знаю похитителя! Я дам точные координаты! Я даже отпущу с тобой девушку! Верните мне державу, и никто, я клянусь, никто не узнает об этом инциденте!

В принципе, что мы теряем? Даже если не найдём мы храмовую святыню, кто мешает нам уйти по-английски, не прощаясь, и двинуться своим путём? Всё равно Неневесте здесь делать нечего, а когда настоящий купец вернётся домой, то сам пусть и разбирается. Что уже с ним священнослужитель сможет сделать?

И я сказал:

- Согласен.

Говорят, тысячу раз подумай, прежде, чем сказать "да". Возможно, был какой-нибудь другой выход, может, взятку следовало предложить побольше... Но, поздно, дорогие, поздно.

- Я даю вам ровно сутки, - провожал нас главный священнослужитель лично за город. К сожалению, если вы не вернётесь вовремя, рубаха, надетая на твою подружку самовоспламенится. (?????) Снять не пытайся, наложены такие заклятия, что уничтожишь и её, и себя.

Я с сомнением посмотрел на серое рубище на Неневесте, которая ехала на гнедой лошадке впереди, под присмотром всё тех же четырёх дубин, один из которых прихрамывал, а у другого на носу красовалась внушительная повязка. И взгляды они бросали на пленницу вовсе не полные любви.

- Поедете этой тропой. Она приведёт вас к замку на вершине холма. Там проживает некий граф Конрой, похититель державы.

- А почему вы так уверены, что это именно он? - поинтересовался я.

- Потому, что я сам видел! Он пришел в город, как обычный человек, а когда я собрался, как полагается, благословить его, вырвал из моих рук державу, обернулся волком, и, сжав святыню в зубах, умчался прочь. А ведь все знают, что на холме поселился оборотень!

Глава 29. Оборотень

- Все знают, что на холме поселился оборотень!

Вот спасибочки, дорогой, значит вы посылаете нас прямой дорогой оборотню в зубы? Как не оценить доброту великих мира сего? Оборотень! А я Кощей Бессмертный, только где-то глубоко внутри. А снаружи - довольно хилый купчишка, хоть Неневеста и говорит, что симпатичный, но против меня, настоящего...

- Так значит, граф превращается в волка? - вслух спросил я.

- Граф превращается в кого угодно! Так что будьте осторожны, если, конечно, моё предостережение имеет хоть какое-нибудь значение. Он хитёр, как лиса, быстр, как гриннок, зорок, как сокол, и мудр, как рукон. Не слишком мне верится, что попытка может увенчаться успехом, но что я теряю? Вдруг вам повезёт?

Да-а, с нашим везением...

- Ну, что ж, Урритон, в путь, - обнял меня по-отечески священнослужитель, как ещё слезу не пустил? - Да будет на то воля богов, свидимся...

Он кликнул слуг, и они с превеликим удовольствием вернулись, а я поспешил догнать Неневесту.

- Кощей, дорогой, и как тебе удалось с ними договориться? - мурлыкнула она, расплываясь в улыбке.

- Гм, просто я пообещал главному священнослужителю одну маленькую услугу.

- Да? Интересно, что?

- Вернуть похищенную державу.

- Державу?! Ого!

- Неневеста, держава, это такой предмет шарообразной формы, украшенный филигранью и драгоценными камнями, символ власти, святыня.

- Я не брала!

- Да ты здесь ни причём. Державу похитил граф из замка на холме.

- Граф-клептоман?

- Да нет, скорей всего, здесь политическая подоплёка.

- А-а-а... И теперь все хотят, чтоб я стащила у него эту святыню?

- А это идея! Действительно, именно сейчас твои таланты, вернее, таланты этой девочки, могут нам пригодиться!

- Кощей, нам-то в другую сторону.

- Почему?

- Неинтересно мне это. Да и планы у нас несколько другие. Мир спасать нужно, а не ублажать всяких там...

- Но я обещал, Неневеста!

- А я - нет!

- Давай хоть попробуем! - очень не хотелось говорить девушке о нависшей над ней опасности, как можно спокойно жить, если узнаешь такое...

- Значит, мы попросимся переночевать, словно бедные путешественники, а сами обчистим сокровищницу гостеприимного хозяина?

- Если он пустит нас переночевать, то постараемся так и сделать, а потом улизнуть незаметно, не вступая в бой.

- Ты боишься? - с удивлением посмотрела на меня Неневеста.

- Я не боюсь. Если б я был в своём теле... Но, разумно считаю, что ни тело бедняги купца, ни предоставленное мне оружие не в состоянии будут выступить против такого противника.

- Какого такого противника? - вбуравился в меня подозрительный взгляд из-под нахмуренных бровей.

- Ах, извини, забыл сказать, что граф - самый что ни есть настоящий злой оборотень, способный обращаться в любое существо.

- Так что ж ты раньше не сказал? Тогда обязательно зайдём в гости! Меня всегда интересовали оборотни!

Фух. Кто б подумал, что именно это её привлечет? Зато теперь можно не говорить ей об опасности. Я с интересом посмотрел на серое рубище, подпоясанное стальным обручем, такие же обручи стягивали ткань рукавов на запястьях.

- Хорошо, уболтал, заскочим на минутку к оборотню. Только помоги мне снять вот это, а то у меня не получается, - протянула мне ладони Неневеста.

Пр-р-р!

- Стой, Неневеста! Нельзя!

- Что нельзя?

- Нельзя снимать с себя эту одежду!

- Но она такая противная! И колется! Да не парься, Кощей, у меня под низом есть рубашка, так что я не буду соблазнять тебя своей обнаженной натурой!

- В четырнадцать лет там смотреть ещё не на что, - парировал я. - Нет, у других, может, и есть на что, но это не тот случай.

- Наглец, - Неневеста начала теребить браслеты.

- Не в том дело. Просто тебе не следует снимать эту одежду. Ты... можешь простудиться!

- А ты дашь мне свой плащ!

- Неневеста, прости, я не хотел говорить...

- ???

Как я ни старался, а пришлось выложить всё о подлости главного священнослужителя и необходимости возвратиться не позже, чем через одни сутки.

Неневесту сообщение повергло в глубокую прострацию и стёрло с её лица издевательское выражение.

Так мало-помалу приближались мы к замку на холме, скрывающемуся в зарослях романтическому строению с мостиком через ручей и десятком маленьких, словно игрушечных, башенок. Никогда б не подумал, что в таком милом архитектурном шедевре может жить злобное и жестокое существо. Странно, что оборотень поселился так близко к городу. Или, может, логично? Всегда свежая пища рядом... Правда, не видно было в городе, что все ходят жутко запуганные. Очень даже спокойные и довольные горожане. А, наверное, специально город обгородили и оставили один единственный вход, чтобы защититься от внезапного нападения...

Последнюю фразу я, видимо, сказал вслух, потому что Неневеста отозвалась удивлённо:

- Наивно считать, что от оборотня может защитить какая-то ограда, особенно, если учитывать, что он превращается в кого угодно. Птицей пролетит, змеёй проползёт.

- Но в городе, вроде бы, спокойно.

- Кощей! Это всего лишь значит, что оборотень не доставляет городу никаких хлопот. Единственные хлопоты он доставил главному священнослужителю, похитив реликвию. И всё. Почему все считают, что, если оборотень, то обязательно должен жрать людей? Никакой уважающий себя представитель этого рода такими делами заниматься не будет.

- Твою б уверенность да Богу в уши, - сам себе пробормотал я.

- Да я б и сама с удовольствием научилась превращаться в других животных! Нужно расспросить, как это делается. Это ж интересно! Мне уже довелось побывать в теле питонши и птиц, да, ещё муравья и медведицы. Но тогда всё зависело не от меня. Раз - и очутился в чужом теле. А вот если бы самой почувствовать, как вырастают во рту острые клыки... вытягивается хвост... руки превращаются в когтистые лапы... - мечтательно проговорила Неневеста.

- Что за садомазохизм?!

- Ты думаешь, это неприятно? - уставились на меня круглые удивлённые глаза.

- Проверять желания нет.

- А у меня - есть!

- Всё, Неневеста, расслабься. Мы подъезжаем. Представимся путниками, как раз темнеет, попросимся на ночлег. Если он примет гостей, будь приветлива и думай, что говоришь. Он ни о чем не должен догадаться. Если нас не пустят, тогда будем рассматривать другие варианты.

Поднимаясь вверх по холму, мы приблизились к игрушечному замку почти вплотную. Он даже не был огорожен! А, впрочем, чего бояться такому существу? Во дворе словно поработал ландшафтный дизайнер. Красиво разбросанные камни, альпийские горки, декоративные вечнозелёные кусты... И среди всего этого великолепия сидят, лежат или прогуливаются несколько крупных серых псов.

- Оборотни! - схватился я за меч, любезно предоставленный главным священнослужителем.

- Да нет, обычные собачки, - спешилась Неневеста и поцмокала, подзывая псов.

Звери не спеша обступили нас, разглядывая с интересом и дружелюбно помахивая хвостами. Прям сейчас есть не будут. Не голодные, значит. Я неловко вертел в руке меч, не зная, то ли прятать уже, то ли не спешить.

Неневеста каждого погладила, каждому ласковое слово сказала. Хоть самому в очередь становись.

Двери замка отворились и показался приятной наружности молодой человек со французской щупловатой фигурой и благородной осанкой.

- Не бойтесь! - крикнул он. - Они не укусят!

Предупреждение было не совсем своевременное. Тут бы Неневеста никого не покусала.

- Разрешите представиться, - склонился в замысловатом поклоне молодой человек. - Граф Конрой из рода Ртонуров, к вашим услугам.

Неневеста зарделась. Точнее, зарделась девочка, тело которой она узурпировала, так как саму Неневесту я в жизни не видел краснеющей.

- Разрешите, - предложил он девушке руку, затем обернулся ко мне: - Юная особа совершенно устала, прошу вас оказать честь моему скромному жилищу и остаться переночевать. Отдельные комнаты и ужин я гарантирую.

- Но откуда?.. Как вы догадались, дорогой граф, что это девушка?

- Разве можно ошибиться, видя столь прелестное нежное лицо? Даже под этим странным нарядом я вижу благородную женскую фигуру. Вы представитесь или хотите сохранить инкогнито?

- Я - Неневеста Кощеева, - поспешила раскрыть карты моя дальновидная спутница. - А это - сам Кощей.

- Очень польщен. Очень рад. Значит, сам Кощей со своей Неневестой... Давно не останавливались у меня столь интересные гости. Точнее, первый раз с того времени, как я вернулся в родовое гнездо.

- Вы слышали о нас? - удивилась Неневеста.

- Нет, - покачал головой хозяин замка. - Но надеюсь услышать вашу историю из первых уст во время ужина. Идёмте же скорее. Глитон! Отведите лошадей в конюшню!

Словно ниоткуда возник слуга, двухметровый детина, за ним вынырнула пара хищных птиц, то ли орлов, то ли беркутов, я не разобрал. Они пронеслись над нашими головами, обдав ветром, поднятым мощными крыльями, и скрылись за деревьями.

- Прикольно тут у вас, - проследила Неневеста взглядом за исчезающими пернатыми хищниками.

- Возможно, - неопределённо ответил граф.

Слуга повёл наших лошадей куда-то за замок, а девушку под ручку - в здание.

Что-то напрягает меня такая дружелюбность, боюсь, это ловушка для беспечных путников, а ночью здесь начнётся суд божий. Хотя, с другой стороны, неужели так часто заходят сюда на огонёк путешественники? Ведь до города с полчаса езды, а сам замок - в стороне от главных дорог. Посмотрим. Пока всё идёт по плану. Нас оставляют на ночлег. Просто нужно не терять бдительность.

Внутри замок оказался таким же светлым и радостным. Ничто не говорило о тёмной сущности проживающего здесь существа. Да и сам улыбчивый граф на оборотня походил, как лебедь на леопарда. Он лично показал нам комнаты, убранные в классическом стиле. В моей спальне господствовала фиолетовая гамма, Неневестина была оформлена в желто-золотистых тонах. После этого мы отправились в трапезный зал, где уже было накрыто на троих. Ароматы, заполнившие простор комнаты, напомнили, что поесть уж никак не мешает.

Неневеста, не соблюдая этикета, набросилась на мясные рулеты и колбасы, словно не она так яростно пропагандировала вегетарианство. Я же с сомнением уставился на предложенную нам еду.

- Ешь, - шепнула мне на ухо девушка. - Мы ж в гостях у оборотня, а не у людоеда.

Конрой с улыбкой наблюдал за ней. Наполнив бокалы играющей в лучах свечей янтарной жидкостью, он протянул один гостье:

- Давайте выпьем за знакомство!

- Ей нельзя, она ещё маленькая! - попытался я остановить руку Неневесты.

- Это натуральное слабое вино из мёда и лесных ягод. Скорее лекарство, чем алкоголь. Оно поможет юной красавице отдохнуть после дороги и набраться новых сил.

Я вино едва пригубил, опасаясь, что в него может быть подсыпано снотворное или яд. Хотя по запаху ничего не чувствуется. Правда, в этом теле я могу и не распознавать яды.

- Пей, Кощей, - снова склонилась ко мне Неневеста, - ему можно доверять.

Ага, доверять оборотню! Чтоб она ещё посоветовала? И я продолжил копаться в блюде, делая вид, что ем, и обдумывая наши дальнейшие действия. Можно было и не обдумывать, всё равно всё наперекосяк пошло благодаря нашей умнице.

- А вы правда оборотень, и можете превращаться в любых живых существ? - брякнула она, перечеркнув все мои планы одним махом.

- Нет, - спокойно ответил Конрой, потягивая янтарное вино.

- А-а-а... Жаль.

- Почему? - удивился красавчик-граф.

- Очень хотелось бы научиться перекидываться когда захочешь и в кого захочешь. Вот, думала, у вас курсы пройти.

- А разве я похож на оборотня?

- Внешне - нет, но вот глаза... - Неневеста склонилась, неприлично разглядывая хозяина замка. - Глаза, точно, оборотня.

Конрой рассмеялся.

- Вы тоже считаете меня оборотнем? - обернулся он ко мне.

- Мне говорили, что вы превращаетесь и в волка, и в сокола, и в... других существ, неизвестных мне. Но лично я считаю, что это досужие домыслы.

- Случайно проходящие мимо моего замка люди встречают иногда свободно гуляющих собак, видят кружащих над башнями соколов, орлов, беркутов, что и рождает пресловутые легенды. У нас народ склонен к фантазиям. Попробуйте-ка вот этот салатик... Но, как вы имели возможность убедиться, мои звери и птицы очень миролюбивы и не причиняют никому вреда, мне даже нет необходимости держать их под замком. Возможно, кто-то встречал и других животных, проживающих у меня. Я ведь предоставляю им полную свободу. У меня живут и леопард, и пещерный дракон, и гриннок, и даже пророчествующий рукон.

- Ой, как интересно! - воскликнула Неневеста. - А посмотреть можно?

- Кстати, про вас в говоре говорят, что вы мудры, как рукон. Очень хотелось бы узнать, что это за существо, - поддержал я её любопытство.

Граф улыбнулся, безоружно разводя руки в стороны:

- Как я могу отказать таким гостям? - после ужина попробуем поискать моих животных, надеюсь, они не отправились на дальние прогулки.

- А почему вы... Ой, а давайте на ты, лады? А то я язык сломаю об этот этикет! Почему ты живёшь не в городе и, насколько я понимаю, не общаешься с его жителями? - аппетитно облизываясь, проговорила Неневеста.

- Это не я не общаюсь с городом, - вздохнул Конрой. - Это город не общается со мной. Довольно грустная история...

- Расскажи...

- Видите ли, испокон веков Ртоном правила графская династия Ртонуров. Об этом свидетельствует даже наша фамилия. Правила наша семья мудро и справедливо. Город даже не был обнесён оградой, ибо мы прекрасно общаемся с различными животными, и дикие звери охраняли Ртон получше войска. А служение Солнцу обеспечивало хорошие урожаи и благоприятную погоду. Залогом власти были три священных предмета, передающиеся по наследству в нашей семье. Скипетр, украшенный магическим Алмазом Силы, обеспечивал власть и беспрекословное повиновение. Ибо только наличие крепкой централизованной власти способно обеспечить порядок и безопасность. Держава даровала благоденствие, изобилие и процветание, этот шар символизировал покровительствующее нам Солнце. Статуя аштара, светлого существа, служащего Солнцу, обеспечивала связь со всеми животными и волшебными существами в округе.

Неневеста вздрогнула, но промолчала.

- Мне было семь лет, когда отец отправил меня учиться в столицу, в закрытого типа университет, который я не имел права покидать до его окончания. Связь мы поддерживали только через переписку. Соколы носили письма домой родителям и от них - в столицу. Однажды пришло письмо, которое потрясло меня и поставило резкую черту между прошлым и будущим. Отец сообщал, что похищена статуя аштара. За этим событием всё пошло наперекосяк. Аштары словно взбесились. Ранее добрые и нежные, они вдруг стали злобными и неуправляемыми. Начали нападать на других живых существ и поедать их! Отец не мог ничего сделать. Это было ужасно. В конце концов, они покинули окрестности Ртона. В бесплодных поисках отец потерял свою жену, мою мать... Она сорвалась с утёса, - голос Конроя стал хриплым и взгляд затуманился, но он быстро взял себя в руки. - Отцу пришлось вернуться в замок, и тут его ждал новый удар. Воспользовавшись тем, что звери после исчезновения статуи аштара перестали воспринимать приказы и разбрелись, на замок было организовано нападение. Исчезли оставшиеся две реликвии: скипетр и держава. Вскоре стало ясно, кто стал организатором переворота. Никчемный алчный человечишка, служивший ранее в замке. Да, священные реликвии дали ему власть и силу, он объявил себя главным священнослужителем, носителем света и добра. А нашу семью предал анафеме, объявив оборотнями, тёмными силами, противостоящими свету. С тех пор прошло десять лет. Только год назад окончилось моё обучение, и я вернулся на родную землю. Отец не дожил до этого часа, его сломили произошедшие события. Я же решил вернуть всё на круги своя. Сначала восстановил замок. Приручил некоторых животных, они прекрасно понимают меня, любят и слушаются. Но без статуи аштара я не могу общаться с животными на расстоянии. Я намерен вернуть утраченные реликвии и даже предпринял попытку. Мне удалось возвратить солнечную державу, и Солнце снова обернулось ко мне лицом. Теперь на очереди скипетр. Жаль, я без малейшего понятия, где искать статуэтку аштара... Вот вы и знаете теперь мою историю. Я вижу, вы уже поели, идёмте, познакомитесь с некоторыми из моих друзей-животных.

Граф провёл нас в парк, окружающий замок. Было уже темно, поэтому всё тот же двухметровый слуга нёс факел, бросающий на окружающие предметы яркие блики и спутывающий за ними длинные тени.

Сопровождать нас сразу же выскочили серые псы, кажущиеся ночью совершенно черными.

- Это совершенно новая, выведенная отцом, порода. Они несколько одичали, оставшись без присмотра, но, когда я вернулся в замок после обучения, признали меня и теперь не покидают. С ними вы уже познакомились, - улыбнулся Конрой, глядя, как Неневеста треплет лохматые загривки. - У меня много прирученных птиц, но ночью они спят, не будем их тревожить. Вы сможете посмотреть их завтра. А вот это моя ласковая киса, Гертруда, - пятнистый леопард вынырнул словно из неоткуда и принялся тереться у ног хозяина, мурлыча, словно большая кошка.

- Ой, какая прелесть! - и Неневеста оказалась занята надолго, теребя и гладя хищного зверя, словно месячного котёнка.

- Не отвлекать, - покачал я головой, многозначительно кивая на девушку. - Опасно для жизни. Нашей.

Граф только рассмеялся, казалось, ему доставляет огромное удовольствие наблюдать за гостьей.

- А знаешь, Кощей, - сложив руки на груди, задумчиво проговорил Конрой. - Я б с удовольствием предложил Неневесте остаться хозяйкой в этом замке, если б не знал, что ты любишь её...

Что? Да я даже от себя это скрываю! Не то, что от Неневесты! Она такая непредсказуемая! Может послать куда подальше. Но что, в таком случае, значат её слова, что в оплату за спасение Аллии она потребовала... меня? Я не могу её понять.

- Да и она любит тебя, - тихо продолжил граф. - Жаль.

- Да с чего ты взял, что всё обстоит именно так? - не выдержал я.

- А мне не нужно это знать, я ведь чувствую, так же, как чувствую этого леопарда или летящего в небе сокола.

- Ей четырнадцать лет!

Конрой с укоризной поглядел на меня:

- Я вижу суть. Да, это тело четырнадцатилетней девочки. Но только тело.

К счастью, нашего разговора Неневеста не слышала, занятая всецело Гертрудой, которая уже перевернулась на спину и играла, легко махая лапой со втянутыми когтями. Если бы она знала, о чем мы сейчас говорили, я даже не берусь предсказать, какова была бы её реакция.

- Кощей, мы ведь заведём такую кису, когда будем в моём мире? - подняла голову Неневеста.

Ну вот, как можно догадаться, что выдаст она в следующий момент? Даже подумать не мог, что она планирует отправиться в её мир вместе.

Пока я думал над ответом, она поцеловала усатую морду Гертруды, помахала ей рукой и обратилась с вопросом к довольно наблюдавшим за ней графом.

- Ну что, мы идём дальше?

Конрой протянул ей руку, и мы прошли вымощенной камнями дорожкой к конюшням.

- Ноки, - позвал граф и свиснул.

Из глубины конюшни донёсся топот, и под лунный свет грациозно выскочило странное существо, ростом чуть больше пони, но с длинными тонкими ногами, оканчивающимися не копытами, а мягкими когтистыми лапами, светлая челка падала на крутой лоб, прикрывая один глаз, а сама грива тянулась вдоль всего хребта до самого кончика ящероподобного хвоста, который, подчиняясь сильным мышцам, вертелся туда-сюда, словно руль.

- Это Ноки, гриннок , - Конрой протянул коньку угощение.

- Дай мне, - почти выхватила сладость из его рук Неневеста и склонилась, нашептывая что-то зверю на ушко.

- Гриннок - самое быстрое существо на Аллии. Только оседлать его может лишь единственный человек, его хозя...

Он не договорил. Словно ураган пронёсся мимо, подняв пыль и обдав ветром наши лица, и не стало ни чудо-конька, ни Неневесты.

Я выдернул из ножен меч, оглядываясь в поисках врага.

- Невероятно, - прошептал граф, ложа ладонь на рукоять моего меча. - Она оседлала его! Она была б идеальной хозяйкой... Не бойся, минут через пять они вернутся, сделают круг вокруг города - и вернутся, - обратился он ко мне.

Хотелось бы верить... Но, действительно, не прошло и пяти минут, как порыв внезапного ветра сигнализировал о приближающемся гринноке. Ещё полмгновения - и Ноки стоял на том же месте, и даже не заметно было по нём, что он так быстро преодолел такое расстояние. Конрой подхватил Неневесту за талию и снял с конька, тот повернулся и ткнулся носом в её щёку.

Неневеста прижалась к шелковистой шее:

- Спасибо, Ноки, за чудесную прогулку! А теперь иди отдыхать!

Гриннок фыркнул, кивнул головой и скрылся в конюшне.

- Поразительно! - воскликнул граф. - Он понимает и слушается тебя!

Да, действительно, она, как нельзя лучше подходит этому графу. Наверное, когда мы спасём Аллию, правильно будет рассказать ей о его чувствах, и пусть она сама решает, хочет ли вернуться к нему... А потом я засунул свою правильность куда подальше и вынул свой эгоизм куда поближе. Ничего я ей не скажу!

- Кого ещё ты покажешь нам, Конрой? - обозвалась Неневеста.

- Идёмте в замок, я покажу вам рукона, он прохлаждается в одной из комнат.

Мы двинулись мимо вечнозелёных кустов и альпийских горок к замку. В одном месте граф остановился, задумчиво глядя на пустой постамент посреди крошечного круглого пруда.

- Здесь стояла когда-то статуя аштара...

- У меня тоже есть статуэтка аштара! - воскликнула Неневеста, выуживая на свет луны маленькую фигурку, которую, как мне помнится, я у неё забирал. - Смотри, Конрой, вот! Только она маленькая, а здесь стояла большая...

Глаза графа загорелись, он принял фигурку аштара из крошечных рук Неневесты и поставил её на постамент, она вдруг стала нечеткой, словно невидимый художник смазал краски, затем начала быстро расти, и вот уже аштарка в натуральную величину сидит на камне, задумчиво глядя вдаль.

У нас с Неневестой даже рты приоткрылись от удивления.

- Это она! Она!!! Я уже чувствую животных, находящихся за мили отсюда! Скоро вернутся домой аштары!

В неконтролируемом порыве он хотел обнять Неневесту, но его остановил мой взгляд.

- Ты уверена, что поступила правильно? - обернулся я к девчушке.

- Да, Кощей. Я знаю, что делаю. Я чувствую, что делаю правильно. И мало этого... Я сделаю больше.

- Идёмте, рукон предскажет вам будущее, - потянул её за руку Конрой.

- Хорошо. Но сначала... - и Неневеста достала из-под рубища сверкающий скипетр.

- Но откуда?! - хором воскликнули мы с графом.

- Ведь его забирал главный священнослужитель! Неневеста, как он снова оказался у тебя?

- Забирал, - согласилась она. - Но, когда он провожал нас к тропе, ведущей к замку, снова как-то получилось, что он оказался у меня...

Девочка протянула скипетр Конрою. - Бери, это твоё!

Граф с благоговением принял реликвию, ещё не веря своему счастью.

- Ты отдаёшь себе отчет, Неневеста! - воскликнул я, тоже ещё не веря, что она сделала это. - Ты помнишь, от чего зависит сейчас твоя жизнь?!

Девчонка упрямо надула губки и хмуро глянула на меня.

- Не ругайся!

- А ну-ка, давайте всё по порядку. Если раньше я не настаивал на вашей откровенности, то теперь настаиваю, - взял меня и Неневесту под локти красавец-граф. - Идёмте в замок.

Спустя полчаса он уже знал о нас практически всё. Выражение его лица по мере рассказа всё время менялось, отражая самые разнообразные чувства.

- Вот и всё, - закончила Неневеста.

- Значит, так. Обретя сокровища рода, я, по идее, должен обрести и силу. Столетиями Ртонуры служили Солнцу, надеюсь, оно не откажется послужить теперь мне. Думаю, я смогу снять заклинания, проведя ритуал на восходе. Ночью пороюсь в семейной библиотеке, там заклинаний - уйма. Но, знай, Неневеста, если ничего не получится, я верну скипетр и отдам тебе державу, чтоб вы отвезли их главному священнослужителю. Вы вышли из города перед заходом солнца?

- Да, незадолго, - подтвердил я.

- Значит, к этому времени ты будешь в храме, Неневеста. Ничего не бойся. Это на самый крайний случай, надеюсь, ты станешь свободна от этого рубища уже завтра утром. А сейчас проведаем всё же рукона, я хотел бы знать, что он напророчит вам.

Мы последовали за графом в одну из комнат, без мебели, но полностью застелённую ковром, на котором дремал, свернувшись клубком, рукон. Услышав шаги, существо проснулось и развернулось во всю свою двухметровую длину. Верхней своей частью оно скорее всего напоминало жабу, наверное, большим безгубым ртом и выпуклыми глазами, только кожа была светлого песочного цвета, а голову покрывали вполне человеческие волосы, неожиданно черные, висящие ровными сосульками и касающиеся плеч. Опирался рукон на две почти человеческие руки, только с перепонками между пальцами. Зато ног у него не было. Нижняя часть представляла собой змеиный хвост, только очень толстый.

- Ты спал? Прости, рукон, что разбудил. Я привёл гостей, - обратился к этому странному существу Конрой. - Ты ведь ответишь на их вопросы?

Рукон закатил глаза, вздохнул, как старик, и согласно кивнул головой.

- Каждый может задать ему только один вопрос, поэтому подумайте, что бы вы хотели знать в первую очередь, а пока начну я, - и граф обернулся к прорицателю: - Я спасу Неневесту?

- И да, и нет, - нечеловеческий голос вырвался из приоткрывшейся пасти, мы едва разобрали слова.

- Вот радуют меня всегда твои неопределённые ответы, - с сожалением отвернулся Конрой. - Ответь хоть гостям поточнее, пожалуйста!

Тут к рукону приблизилась Неневеста:

- Я спасу Аллию?

- .Спася Аллию - погубишь Аллию.

- Ничего не поняла, - расстроено глянула на графа девочка. - Он всегда так отвечает?

- Всегда, - ответил сокрушенно качая головой Конрой. - Потом становится ясно, что рукон был во всём прав, но сразу понять, о чём он говорит, бывает сложно. Просто запомни его ответ.

- Ладно, - кивнула Неневеста и отошла. - Спасибо.

- Остался последний вопрос. Думай, о чём спросить, Кощей, - посоветовал граф.

Действительно, на любой вопрос есть любой ответ, нужно только правильно спрашивать.

- Вернётся ли Неневеста в свой мир?

- Кого она носит, тот её трижды вынесет.

И рукон снова свернулся клубком, прикрыв голову кончиком хвоста, показывая, что аудиенция окончилась.

Вообще всё понятно стало. Я ж не дешифратор - разгадывать такие иносказания. Оракул чертов! От его пророчеств только кошки на душе заскребли. Ничего конкретного.

Мы тихо покинули комнату, прикрыв за собой дверь.

- Кажется мне, вопросов после его ответов возникло ещё больше, чем раньше, - сказал я, поддерживая Неневесту, зацепившуюся за угол.

- Как бы там ни было, сейчас вы идёте отдыхать. День был трудный. Неневеста уже с ног валится, на ходу засыпает. Завтра будет день, и всё будет хорошо. Позвольте мне провести вас к вашим комнатам.

Конрой сердечно попрощался с нами около наших спален, всё так же мило улыбаясь, но видно было, что он взволнован и пытается это скрыть. Да, лучше б мы к этому горе-предсказателю и не ходили. Спокойней бы на голову было.

Когда граф скрылся за углом коридора, я нырнул в спальню Неневесты, уже забравшейся в кровать, застеленную пышной периной.

- Кощей, я - несовершеннолетняя! - швырнула она в меня подушкой.

- Да не трону я эту девочку, успокойся, - подал я ей подушку. - Когда это ты такая пуганная стала? Но и одну я тебя не оставлю.

- Ты до сих пор не доверяешь оборотню? - спросила Неневеста, умащивая подушку на место.

- Он доказал, что не оборотень, но это ещё не значит, что мы здесь в полной безопасности. Кто может подтвердить, что он говорил нам правду? Да, он весьма убедителен, но вдруг это всё всего лишь маска? А ты так доверчиво раскрыла перед ним все карты, отдала ему и статуэтку аштара, и скипетр, который неизвестно когда успела спереть вторично...

Странное сопение заставило меня прервать монолог и посмотреть на свою собеседницу. Она мирно уткнулась в подушку и до фени были ей мои излияния. Вот так всегда.

Я умостился на жестком полу у входа. Постоянно страдаю из-за этой негодницы. И не ел на ужине, и не высплюсь теперь нормально, только б обеспечить её безопасность. И кто-нибудь думает, дождусь хоть слово благодарности? Фигушки. Ладно, всё пустяки. Главное - спасти её. Сейчас над Неневестой висит такая опасность, а она, кажется, и не понимает толком этого. Любой ценой до завтрашнего вечера с неё нужно снять заклятые браслеты и обруч. Любой ценой...

Солнце ещё не встало, а граф уже разбудил нас. Зевая и потирая отдавленные бока, я вышел за ним и Неневестой во двор. Там, около прудика со статуей аштара, уже были начерчены на земле таинственные знаки, горели по периметру свечи разных цветов, пахли благовония. Конрой поставил Неневесту в центр нарисованных символов, мне велел отойти подальше, взял в руки державу и скипетр. Склонив голову, он шептал про себя неслышимые слова, выжидая время. Затем вдруг вскинулся, поднял высоко священные предметы и громко начал читать заклинания на неизвестном наречии. Слова певуче заплетались, перепутывались, сливались и разбрызгивались в разные стороны, словно искры бенгальского огня. Огни свечей трепетали и вздрагивали. Тени метались между символами, меняя очертания. А Неневеста громко зевала, как всегда, не выспавшись.

Первые лучи солнца ударились в разбросанные вокруг камни, на которых стояли свечи, погасшие в тот же момент. Солнечные зайчики заплясали на скипетре и державе, сплетая странный чарующий узор. Засветилось вдруг всё вокруг в переплетении лучей, отбивающихся от маленьких зеркал, закрепленных на камнях. Граф торжественно коснулся священными предметами браслетов, удерживающих смертоносное рубище, но ничего, ровным счетом ничего не случилось. Солнце продолжало подниматься, нарушая волшебное сплетение линий, а ожидаемое волшебство не произошло...

Ожидаемое волшебство не свершилось. Граф устало стёр пот с лица.

- Наверное, ритуал нужно было проводить в полдень. Да, точно, в полдень. Мы повторим, и всё получится. Ты мне веришь, Неневеста? Всё равно всё будет хорошо!

Он пригласил нас в трапезный зал, а после завтрака, прошедшего в натянутой обстановке, вместе с Неневестой уединился в библиотеке, пытаясь выяснить, что он сделал не так, почему не удалось его волшебство. Я же то наведывался в библиотеку, то выходил подышать свежим воздухом. Мне не читалось, и не сиделось на месте. По мере того, как солнце всё выше поднималось над горизонтом, моё волнение усиливалось. А каково Неневесте? Я снова возвращался в библиотеку, чтоб поддержать и успокоить девчушку, но заставал её такой увлеченной каким-нибудь бесценным фолиантом, что вновь уходил, чтоб не мешать. Как она может читать в такой момент? Хотя, наверное, так ей легче скрыть свои чувства.

Так незаметно подкрался полдень, и граф снова поставил Неневесту в центр созданного им магического круга из камней и нарисованных символов. И снова лились из его уст непонятные слова, и снова сплетались солнечные лучи, творя таинственный узор, и снова...

И снова ничего не получилось.

Пора признать, что Конрой то ли не может, то ли не хочет спасти Неневесту. А времени осталось не так уж и много. Пора брать всё в свои руки...

Глава 30. Цена мгновения.

Я стояла в центре круга в окружении неизвестных символов и камней, напомнивших мне Стоунхендж. Хитросплетение лучей падало на камни с закреплёнными на них зеркальцами, отражалось, перемежалось, создавая шедевр светоисскуства. Голос Конроя гремел, сотрясая воздух, финальный аккорд прозвучал особенно пафосно. Скипетр и держава ударили меня по рукам. Я подняла ладони к лицу, спеша узреть волшебство. Но браслеты всё так же держали рубаху, не позволяя снять её.

Солнце соскользнуло с вершины неба, а лицо графа отразило глубочайшее недоумение и разочарование.

- Ничего не понимаю... Ничего не понимаю... - забормотал он. - По всем расчетам, всё должно было получиться! Неневеста, не отчаивайся! У нас ещё есть время! До города полчаса верхом. Я сейчас... Я в библиотеку... Я должен понять, в чём ошибся!

И граф снова порулил в библиотеку. Кощей подошел ко мне, вывел из круга и прижал к своей груди:

- Не бойся, маленькая. Всё будет хорошо.

- Угу, - кивнула я.

- Знаешь, что, давай-ка, дуй в замок за реликвиями, у тебя это отлично получается. А я - к конюшням, за лошадьми.

Я подняла на него глаза, в которых защемили непрошенные слёзы, и прошептала:

- У нас ещё есть время.

- Неневеста, не дури! Потом может не оказаться такого благоприятного момента.

- Мы должны верить оборотню. Он не желает нам зла!

- Может быть. Может быть, зла он и не желает, но и помочь не может, ты уже дважды убедилась в этом, Неневеста!

Но как объяснить Кощею, что я знаю, что поступаю правильно, пусть даже вопреки всей логике мира? Я чувствую это на каком-то ином уровне, так, как чувствовала Гертруду, как чувствовала гриннока. Я, вообще, последнее время стала чересчур чувствительная. Наверное, это из-за фигурки аштарки, которая помогает налаживать контакты с представителями различных животных и разумных видов. А сейчас, когда статуя заняла своё законное место на постаменте в парке около замка, её влияние ещё более усилилось. Я на животном, интуитивном уровне знаю, что Конрой делает всё, чтобы помочь мне. И даже если у него ничего не получится, я не буду обворовывать его и убегать. А ещё я чувствую, что он влюбился в меня. Он очень классный, и если бы не Кощей, я бы задумалась, не остаться ли с ним. Но, этот вариант отпадает безоговорочно, потому что я пойду другим путём. И это мой выбор.

- Неневеста! Поспеши!

- Я никуда не пойду.

- Ты хочешь, чтобы я убил милого графа и забрал реликвии? Мне придётся это сделать, ведь воровать я не умею. Ты хочешь этого?

- Этим ты меня не спасёшь, я не вернусь в город.

- Тогда я сам отнесу скипетр и державу главному священнослужителю. И он снимет заклятие!

- Ты понимаешь, что это - неправильно?

- Понимаю. Но я сделаю всё ради твоего спасения.

В глазах Кощея зажегся фанатический блеск, и я поняла, что сейчас он, действительно, готов на всё.

- Очнись! - дёрнула я изо всех сил его за рукава. - Поверь мне! Доверься мне хоть один раз в жизни!

- Когда на кону стоит твоя жизнь? Посмотри вверх.

Невольно я подняла глаза к небу. Солнце катилось вниз. Неожиданно быстро и неумолимо. Почему время так субъективно? Иногда каждая минута раскатывается почти до бесконечности. Когда чего-то ждёшь, когда хочешь, чтоб это побыстрее наступило, ожидание превращается в пытку. А сейчас, когда мечтаешь растянуть часы, оставшиеся до... До чего? Когда страстно желаешь, чтобы время замедлило свой ход, оно, словно назло, спешит промелькнуть побыстрее.

- Ну же, Неневеста!

Я сжала зубы и решительно помотала головой.

И тут из замка выскочил взлохмаченный граф.

- Я всё понял! - закричал он с порога. - Я всё делал правильно!

- Ну что, послушаем твоего "спасителя", что он на этот раз придумает, - прошипел сквозь зубы Кощей. - И пусть молится, если что-то пойдёт не так...

Конрой подбежал к нам, взял меня за руку:

- Я всё делал правильно, Неневеста! И понять не мог, почему у меня не получается. Но теперь я нашёл ответ! Оказывается, сила вернётся ко мне в течении трёх суток!

- Но у нас нет трёх суток! - рявкнул взбешенный Кощей.

- Правильно, поэтому мы тотчас отправляемся в дорогу! Я отдам этому негодяю реликвии моего рода, пусть только он снимет с неё эту рубаху! Я всё равно верну их, рано или поздно. Но сейчас главное - жизнь Неневесты!

Прошло с полчаса, и во дворе уже стояли запряженные кони. Два из них, предназначенные для нас с Неневестой, были нагружены седельными сумками, полными денег и продовольствия.

- Вы в городе лучше не задерживайтесь, - напутствовал нас граф. - Как только священнослужитель снимет заклятие, уезжайте подальше, доверять ему не рекомендую. Лучше всего было бы его больше не видеть, но, раз нет другого выхода, пусть будет так. Только будьте предельно осторожны. Кощей, не оставляй Неневесту ни на секунду одну! Заставь негодяя выполнить обещание, пусть даже тебе придётся сделать это силой!

- Мне можешь нотации не читать, - хмуро огрызнулся Кощей. - Кто больше меня печется о её безопасности?

- Я провожу вас до города, - словно и не слышал грубости Конрой, подсаживая меня в седло и вскакивая на своего коня. - Поехали.

Серые псы крутились вокруг нас и явно собирались сопровождать.

Драгоценные реликвии граф спрятал за пазуху, и поскакал вниз по холму, поминутно оглядываясь на меня.

- Как ты? Ты хорошо себя чувствуешь, Неневеста? Что-то ты бледненькая...

- Да всё в порядке, Конрой! Всё нормально!

Мы быстро преодолевали пространство между замком на холме и въездом в Ртон, поглядывая на катящееся к закату солнце. Несмотря на то, что двигается оно, кажется, быстрее обычного, мы вполне во время укладываемся. До города рукой подать. И если нам не помешают какие-то непредвиденные обстоятельства...

Не поминай лихо, пока тихо! Черная тень неведомого огромного существа, которое я даже разглядеть не успела, пронеслась над нами. Лошади шарахнулись в панике в разные стороны. Я кубарем скатилась со своей гнедой, стрелой скрывшейся в подлеске, больно ушибившись мягким местом, которое только по идее должно было быть мягким, а у меня оказалось очень даже костлявым.

Не успела я сообразить, как меня уже с двух сторон поднимали две крепкие мужские руки, Кощея и Конроя. Ой, сколько ж джентльменов вокруг! Приятно-то как! Я встала, отряхиваясь. Только где моя лошадка, а?

Увы, в пределах видимости не было не только моей, но и никакой другой лошади. Они всё умчались, испугавшись таинственного существа. Но пешком... пешком мы не успеем! Мамочки!

Серые псы вылазили из кустов, скуля со стыда.

Я в растерянности поглядела на своих спутников.

- Что это было! - спросил Кощей.

- Без понятия, - покачал головой Конрой. - Но это существо, точно, не из нашего края. Ничего подобного никогда даже не встречал. Жаль, что мы уже далеко были от статуи аштара, иначе меня бы предупредили о его приближении.

- Думаю, это снова охотники.

- Кто?

- Торритяне. Они вышли на наш след.

- Кощей, даже не в том дело, кто виноват! Главное, у нас слишком мало времени, чтоб добраться до города без лошадей!

Бессмертный тихонько выругался.

- Попробую поискать их.

Мужчины разбрелись по зарослям, зовя коней. Кощей тащил меня за руку, не отпуская. Я шла непрерывно поглядывая на солнце. Казалось, что оно начало падать всё быстрее и быстрее. Ч-чёрт!

Кощей и Конрой снова сошлись на тропе.

- Лошадей не вернуть, - констатировал факт граф. - Они слишком напуганы, и слишком далеко убежали.

- Что же делать? - стукнул кулаком по ноге Бессмертный. - Мы должны что-то придумать!

- Остаётся один единственный шанс... Благодари всех богов, Кощей, что Неневесте удаётся найти общий язык с любым представителем животного мира.

И он засвистел. Громко, протяжно. Свист раздвоился, размножился, словно тысячи эхо отозвались и понесли его дальше...

Кощей прижал меня к себе и всё время гладил по голове, словно ушибившегося ребёнка.

А солнце всё падало, и падало, неумолимо приближаясь к темнеющему на горизонте городу. Слишком быстро.

И вот словно порыв урагана пронёсся, срывая листья с деревьев, и перед нашими глазами остановился гриннок, самый быстрый на Аллии зверь.

- Ноки! - потянулась я к нему.

Граф подхватил меня за талию и посадил на чудо-конька:

- Держись!

Затем выудил из-за пазухи скипетр и державу, и вручил их мне:

- Смотри, не потеряй. Ни о чём не беспокойся. Гриннок доставит тебя вовремя. Отдай всё священнослужителю, но только тогда, когда он снимет с тебя рубаху.

Я кивнула.

- Я не отпущу её одну! - запротестовал Кощей. - Это опасно!

- Опасно?! - воскликнул возмущенно граф. - Опасно промедление хоть на минуту!

- А двоих гриннок может понести? - не сдавался Бессмертный.

- В принципе - да, он хоть и маленький, но выносливый. Но сейчас это может замедлить его движение, и солнце дойдёт до опасной черты! Вперёд, Неневеста! Вперёд!

Ага! А как я должна держаться за гриннока, с его-то бешеной скоростью, если у меня обе руки заняты? Это всё равно, что ехать на байке, не руля! Я оглянулась, ожидая совета. Но разве от этих мужчин совета дождёшься? Граф, спеша помочь, врезал Ноки ладонью по заднице, тот сразу ж включил пятую скорость, а я, естественно, не удержалась (нечем было!) и, поддавшись ускорению, взлетела в воздух.

Глава 31. Бравый солдат доблестной армии

Гриннок умчался со своей космической скоростью и даже незаметил, что потерял седока. А если и заметил, то попробуй теперь ему быстро затормозить и вернуться.

Я, подброшенная внезапным ускорением, взлетела вверх и успела подумать, что опять падать придётся на уже отшибленное место. В верхней точке полёта успела заметить, как солнце коснулось далёкой городской стены, и тонкий луч вылетел из места соприкосновения. В этот момент скипетр в моей руке со звоном встретился с державой в другой, и солнечный луч вонзился в место из соприкосновения. И тут сила земного притяжения потянула меня, как обычно, вниз. Я громко шлёпнулась на предыдущий синяк, скипетр и держава вывалились из моих рук, и легкими хлопьями осыпались с запястий браслеты и обруч с талии.

Я даже пикнуть не успела, как мои спутники стащили с меня серое рубище, отбрасывая его далеко в сторону. Оно вспыхнуло, словно пук соломы и в мгновение ока оставило после себя только горстку пепла.

А меня начали активно душить Кощей и Конрой, оба разом. Ай, они что, решили, что я должна погибнуть хоть каким-нибудь образом? Как мужчины с их немереной силой не понимают, что их дружественные объятия могут закончится для кого-то плачевно?

- От-пус-ти-те! - прохрипела я, пытаясь вырваться, впрочем, совершенно безрезультатно.

- Неневеста! Неневесточка! - причитали мои джентльмены, упорно додушивая несчастную спасённую.

Выпустили меня только, когда я выразительно закатила глаза и высунула язык.

- Кощей, а мы её не придушили ненароком на радостях? - поднял испуганные глаза граф.

- Да ну... Как же? - он нежно (это по его понятиям) похлопал меня по щекам. - Неневеста, очнись! Кажется, у неё посттравматический шок.

Вот так, придушили, побили. Что дальше? Уже чисто спортивный интерес возник, сколько ещё способов убиения меня, любимой, придумают мои драгоценные друзья. Но их фантазия, кажется, иссякла.

- Точно, не могли мы её придушить. Просто перепугалась она слишком, - поставил диагноз Конрой. - Любой бы на её месте потерял сознание.

- К тому же ещё и ушиблась, - добавил в историю болезни Кощей. - Видел, как летела?

- Нужно срочно ей помочь!

- Очень срочно!

- Но как? Если бы мы были в замке...

- Необходимо сделать искусственное дыхание! - предложил более практичный Бессмертный.

- Точно! И побыстрее!

- Я сейчас сделаю!

- Нет, я!

- Почему это ты?

- Мы в университете учили способы первой помощи пострадавшему человеку!

- Я тоже не первый день родился!

- У меня знания современней!

- То-то ты даже не сообразил, что ей следует сделать искусственное дыхание!

- Сейчас сделаю!

- Никогда!

- Но ведь это из-за меня она попала в такое опасное положение! Значит, именно я должен её спасать!

- Я не позволю чужому мужчине прикасаться к моей Неневесте!

- Вот именно, Неневесте! Что ж ты её до сих пор невестой не назовёшь?

- Это моё дело! Наше с Неневестой дело! А ты не вмешивайся!

- Это ты не мешай! Ты думаешь прежде всего о себе, а не о ней! Из-за тебя она могла сегодня погибнуть! Ведь это ты задерживал её, когда шли последние минуты!

- Нет, это из-за тебя она могла погибнуть! Ты проводил свои бессмысленные эксперименты, затягивая этим драгоценное время!

- А ты специально незаметно подбиваешь к ней клинья! Думаешь, она поцепится на первого встречного-поперечного? Ошибаешься, мальчик!

- А ты думаешь, раз намного старше, то больше нравишься женщинам? Ошибаешься! Староват ты уже для неё!

- Я не старею! Я - бессмертный!

- Да знаю я! Сколько тебе веков? Или тысячелетий? Может, Неневесте стоит подыскать кого-нибудь помоложе? Она, кстати, оборотнями интересовалась!

- Слушай, я тебя сейчас как оберну, назад не обернёшься! Не приставай к моей девушке!

- А ты у неё сначала спроси, твоя она или и не подозревает об этом!

- Во всяком случае, не твоя, это точно!

- А я бы и не против!

- А я бы тебя...

И Кощей с Конроем сцепились, как два мальчишки, и покатились по траве, мутузя друг друга. Я благоразумно встала, подняла оброненные мной державу и скипетр, которые так никто и не удосужился вытащить из дорожной пыли, и отошла к только что вернувшемуся гринноку. Он удивлённо взирал на своего хозяина, не зная, что предпринять. Я погладила его по шелковистой гриве:

- Видишь, Ноки, как они оба пекутся обо мне? Если бы мне и в самом деле было плохо, я б уже двести раз коньки откинула, дожидаясь помощи. А они всё решают, кто же будет делать мне искусственное дыхание.

Конёк недоумевающе покосил на меня своим синим глазом.

У меня возникло острое желание сесть на гриннока и ускакать подальше от этих "спасателей", пусть себе выясняют отношения. Но, оставь их здесь одних, без присмотра, точно глотки друг другу поперегрызают.

- Эй! - окликнула я дерущихся.

Ноль по фазе. Заняты они, видите ли, девушка, не до вас им.

- Ребята! Давайте жить дружно!

Первым меня услышал Конрой, и начал вырываться их цепких объятий Кощея.

- Ага! Испугался! - возликовал Бессмертный. - Так кто достоин делать искусственное дыхание Неневесте?!

Тут, наконец, он увидел меня, смутился и выпустил графа.

Оба встали, отряхиваясь, и смущенно поглядывая в мою сторону.

- Тебе стало лучше, дорогая? - сладким голоском спросил меня Кощей.

- А сколько нужно времени человеку, чтоб задохнуться, если ему не будет вовремя оказана скорая медицинская помощь? - поинтересовалась я.

- Прости, дорогая...

- Прости? Вы только что могли меня потерять только из-за своей неуравновешенности и глупости!

- Я, действительно, повёл себя, как мальчишка, - пряча взгляд, сказал граф. - Никогда даже не предполагал, что способен на такое безрассудство. Приношу свои извинения.

- Да уж... - протянула я.

А Кощей только бросал на него выразительные взгляды.

- Ты простила меня? Поверь, мне очень важно твоё прощение.

- Простила, - вздохнула я и протянула ему скипетр и державу.

- Я благодарен тебе, Неневеста, за возвращенные мне реликвии моего рода. Я восстановлю свою силу и верну себе власть. Я буду хорошим правителем, клянусь. Это была моя первая и последняя глупость, больше ничего подобного не повторится. Ты веришь мне?

- Верю!

- И знай, я не забуду тебя, никогда не забуду. Иди, спасай Аллию, Неневеста. И будь счастлива!

Он хотел, наверное, обнять меня на прощание, но глянул на хмурого Кощея и передумал.

- Я оставлю вам Ноки, он донесёт вас, куда нужно, а потом сам вернётся домой.

- Спасибо, Конрой.

- Бессмертный, без обид? - обернулся граф к Кощею.

Тот протянул руку. Хлопнув бывшего соперника по ладони, Конрой дал державу в зубы одной из своих собак, а сам пригнулся, обернулся на изящного темно-серого волка, зажал в зубах скипетр и скрылся в сопровождении псов в тени деревьев.

Мы переглянулись с Кощеем.

- Говорила я, что он оборотень! А ты не верил!

- Ну и что, что оборотень? - вдруг сказал Бессмертный. - Зато нормальный пацан.

И мы рассмеялись.

Вдруг Кощей снова посерьёзнел. Нахмурив брови, посмотрел он на быстро чернеющее небо.

- Ты чего?

- Да я всё думаю, было ли появление этого "цыпленка", напугавшего наших лошадей, случайным, или это снова выследили тебя торритяне?

- Так мы этого, всё равно, не узнаем, - пожала плечами я.

- Поэтому не будем ожидать нового нападения, нам лучше всего сейчас оказаться где-нибудь подальше от этого места.

- И для этого у нас есть гриннок!

- Только он кажется мне таким маленьким и хрупким, что я даже не представляю, как он сможет нести нас двоих.

- А мы у него сейчас спросим... Ноки, ты сможешь нас поднять?

Зверь фыркнул, словно возмущаясь человеческой недоверчивостью, и кивнул утвердительно.

- Подсади меня, Кощей, - попросила я, а то сам и не додумается.

- Погоди минутку.

- Что? - не успела я ничего понять, как Бессмертный прижал меня к себе и зашептал на ухо:

- Маленькая моя, какое счастье, что всё окончилось хорошо, что ты рядом, что ты - в безопасности... Ой, какая же ты холодная! Да ты ж замёрзла совсем!

Он укутал меня плащом, посадил на гриннока и умостился сзади.

- У меня ноги по земле тянуться будут, - с сомнением поглядел вниз.

- А ты их подогни, не ленись, а то потеряешь на крутом повороте и будут они бегать по Аллии сами по себе, разыскивая хозяина.

- Ладно, не язви, - Кощей снова посмотрел на небо.

Мало того, что наступала ночь, но ещё и собиралась гроза. Весна нынче хорошей погодой не сильно балует. Пузатыми черными мешками грудились тучи, готовые сорваться в любую минуту проливным дождём. Где-то вдали глухо рокотал гром. Да и похолодало не на шутку.

- Да, в такую погоду ездить на больших скоростях не слишком рекомендуется, - вздохнул Бессмертный.

- И фары у нас не работают, - добавила я. - Но, так как другого выхода всё равно нет, то будем играть в экстрим. Адреналинчику давно пора подкачать.

- Тебе мало адреналина? - хмыкнул мой скептический спутник.

- Кощей, не тяни резину.

- Может, переночуем в городе? Там у меня дом, продукты возьмём, деньги.

- Ты что, хочешь, чтоб нас главный священнослужитель ещё раз благословил? - удивилась я.

- А мы перелезем через крепостную стену...

- Нет! - решительно поставила я точку над "і". В этот город ты меня уже никакими коврижками не заманишь. Хватило мне его прелестей, - и я шепнула на ушко Ноки, что пора б уже и в путь-дорожку.

Ехать с Кощеем на гринноке было не так весело, как самой. Скорость не та. И тесно. Всё же транспорт этот одноместный. Да и начинающийся дождь не прибавлял настроения. Поэтому, когда Ноки остановился около почти незаметной с дороги пещеры, мы очень даже обрадовались. Переночуем здесь, а завтра продолжим путь.

Пещера оказалась довольно вместительная, так что в ней свободно устроились не только мы с Бессмертным, но и наш быстроногий друг. Единственной неприятностью была мокрая одежда и невозможность зажечь костёр. Придётся простуживаться.

Ноки улёгся у самого входа, а мы с Кощеем прижались друг к другу около стеночки, пытаясь согреться. Из-за холода заснуть не удавалось, поэтому не оставалось ничего другого, как вести в полной темноте, иногда нарушаемой светом молний, разговоры. Когда не видишь собеседника, кажется, что разговариваешь сам с собой, а когда он отвечает, можно подумать, что отвечает твой внутренний голос.

- Кощей, я всё думаю о пророчествах рукона, - сказала я, немного помолчав. - Насчет вопроса Конроя он ведь оказался прав на все сто! Он сказал, что граф меня и спасёт, и нет. С одной стороны, меня он спас, ведь отдал мне скипетр и державу, а с другой - спасла себя я сама и то совершенно случайно. Ведь так?

- Ничего в мире не происходит случайно, - ответил голос из темноты.

- Значит, всё должно было произойти именно так, как произошло? Или я могла погибнуть?

- Ты нужна этому миру, Неневеста, и он бережет тебя.

- Хорошо бы, - вздохнула я. - Но тогда и остальные пророчества должны сбыться. И меня очень смущает, предсказание рукона, что спася Аллию, я её погублю. Как это понимать? Почему так? Мне что теперь, не спасать её? Но тогда она наверняка погибнет. В противном случае, если б опасность миновала, Смотритель уже вытащил бы нас отсюда. Что мне делать, Кощей?

- Ты должна делать то, ради чего пришла в этот мир, и не сомневаться. Возможно, мы просто не всё понимаем. Поймём когда-нибудь.

- Когда я погублю Аллию...

- Не думаю, что всё так плохо. Если ты в итоге вернёшься в свой мир, значит, выполнишь свою миссию здесь.

- Ты уверен, что я вернусь?

- На мой вопрос рукон ответил, что вынесет тебя тот, кого ты носишь сейчас.

- Самый непонятный ответ. Ну какой смысл в таких предсказаниях, Кощей? Кого я ношу? Я вообще меняю тела, как перчатки. Вот только в теле этой девочки задержалась.

- Когда-нибудь и это станет ясно. Главное, что ты спасёшься, что бы здесь не произошло.

- А ты?

- А про меня никто рукона не спрашивал!

- Прости, Кощеюшка!

- Да я шучу, малышка. Я всегда буду рядом и во всём помогу тебе.

- Угу, - прижалась я к нему ещё сильней и всхлипнула: - Я домой хочу...

Что-то в этом девчоночьем теле я совсем нетипично сентиментальной становлюсь.

- Всё однажды кончается, малышка. И, кажется, мне, что развязка близка, как никогда.

- Прости, что затянула тебя сюда, Кощей.

- Ну что ты? А что бы ты без меня здесь делала, а?

- Не знаю... - сон, наконец-то, сморил меня, и я уснула в объятиях Бессмертного, вовсю пользуясь временной передышкой в этом каскаде приключений на одно место.

Казалось, я только что прижималась всем телом к мокрому Кащею, пытаясь согреться, и вот уже стою на солнечном побережье океана. И чувствуется во всем бесконечность. Бесконечность водных просторов, лениво перекатывающих по линии прибоя ракушки и камушки. Бесконечность сверкающего в солнечных лучах прозрачного неба. Бесконечность пространства, включающего в себя и тёплый песочный пляж, и островки зелени вдалеке, и верхушки гор почти на горизонте. И бесконечность времени, здесь оно, вроде бы, и не движется, а просто замерло, застыло, отдыхает от своего беспрерывного бега, тоже ведь отпуск ему нужен... Даже не представляла, что такое, в принципе, возможно. А ещё мне, которой всегда то слишком жарко, то чересчур холодно, было сейчас нор-маль-но!

Разве это нормально, когда тебе нормально? - поиграла я словами. Даже мысль странная залезла в голову и зудит себе: я хоть жива? Что это за место такое странное?

Ещё более странным оказалось, что на побережье я не одна. А сначала мне показалось, что никого больше нет. Как я могла сразу не заметить? Почти у самой кромки воды невдалеке загорали на песочке два живых существа. Огромный змей свернулся кольцами, образуя спираль. А рядом лежал настоящий снежный барс, крупный красивый кот, изящно вытянувший лапы и слегка помахивающий кончиком хвоста.

- Она пришла, - прошипел змей.

- Наконец-то, - мяукнул в ответ барс.

И меня удивило, до чего знакомыми были их черты, словно я знала их уже много лет. Странно-странно...

- Подходи, не стесняйся, - повернул голову в мою сторону огромный кот, белый, словно только выпавший снег, лишь с редкими черными пятнами, благородно оттеняющими его царственную шкуру.

- Давно ждём-с, - продолжил мысль змей.

- Да уж, сколько знакомы, а свидеться в реале вот только пришлось, - лизнул барс свою лапу.

Давно знакомы? В реале?

- Это - реальность? - обвела я рукой окружающее пространство.

- Наша реальность, - уточнил змей. - А ваши миры - иллюзорность, и Аллия, и даже твоя Земля.

- Земля - иллюзия?

- Для нас, - уточнил барс. - А для вас - реальность.

- Хотя иногда приходится и нам заглядывать в вашу иллюзию, чтоб подправить. Недавно так меня работать припахала, что я вспотел, - хитро прищурился, глядя на меня, змей. - Правда, иллюзию спасли, за что премногие жители Карритума благодарны Неневесте и её скромному другу.

И только тут до меня дошло, кого довелось встретить на берегу океана! Урбонус и Снежный Барс! Мои волшебные кольца! Так вот вы какие?!

- Наконец, догадалась, - заулыбались животные, или кем их теперь считать?

- Догадалась?! Да как я подумать могла, что вы такие... живые? Что у вас есть свой мир?

- Мррр, мррр, - согласно ворчал кот.

- А я как к вам попала?

- Это сон. Ты бы не смогла перенестись в наш реал в своём теле. Поэтому для тебя всё, что ты видишь сейчас - сон, - охотно объяснил змей.

- Но это - реальность, - потянулся барс. - Сон там, у вас.

- Так всё сразу понятно стало, - разочарованно протянула я. - А что я здесь делаю?

- Спроси у себя, - предложил Урбонус. - Раз ты оказалась в реале, значит, это тебе нужно.

- Что-то подтолкнуло тебя, какое-то сильное чувство или желание? Думай сама. Чего бы ты хотела сейчас больше всего? Какой ждёшь помощи? - потёрся лбом о мою ногу Снежный Барс.

- Я... Мне... - я задумчиво почесала его за ухом. - Сейчас я должна спасти Аллию.

- Должна - спасай! - согласился змей.

- Но пророчествующий рукон сказал, что я, в таком случае, её и погублю!

- Нужно - погубишь, - согласился Урбонус.

- Но я так не хочу! Что мне делать?

- Делай хоть что-нибудь! - посоветовал Снежный Барс. - Главное - делай.

Всё, что ты будешь делать - правильно. И не сомневайся! Будущее покажет.

- А вы знаете будущее?

- Будущего не существует. Пока. Для этой конкретной иллюзии, - мурлыкнул белый красавец.

- Вот, значит, как?

- Равно, как и прошлого, - успокоил меня змей. - Поэтому делай всё, что считаешь нужным.

- Это всё, что вы можете мне сказать?

- Это всё, что мы хотим тебе сказать, - Урбонус снова свернулся в спираль. - Тебе пора.

- Но мы всегда будем рядом, - добавил ласково Снежный Барс. - Мы всегда с тобой.

- И мы всегда на этом берегу. Так что заходи, когда сможешь, Неневеста Кощеева. Будем рады, - улыбнулся во весь рот змей.

И снова стало холодно. Таинственное побережье, растаяло, как... как обычный сон, превратившись в клочья тумана, а я попыталась понять, что же это такое было. Серебряные кольца тускло поблёскивали в слабом свете восходящего утра. Уже утро? Значит, я сама не заметила, как задремала, и всё мне просто-напросто приснилось. Или не просто? Может быть, я и правда, побывала в ИХ реальности? Ой, как же всё непросто в наших мирах...

Та-ак, Кощей ещё спит, так что и мне просыпаться рано. Тем более, если я до сих пор не отдыхала, а бродила по потусторонним мирам. Или поэтусторонним? Всё, хоть полчасика ещё, хоть двадцать минуточек... Я зевнула и провалилась теперь уже в настоящий сон, только безо всяких там сновидений.

Утро порадовало хорошей погодой. Солнце вставало умытое ночным дождём, яркое и радостное. Воздух был свеж и прозрачен. О вчерашней грозе напоминали только оконца луж, да срывающиеся с деревьев брызги.

Нас разбудил Ноки, нежно потягивая зубами за одежду, и показывая всем своим видом, что пора нам, пора.

- Как спалось, Кощей? - поёжилась я от утренней прохлады.

Всё-таки за ночь я согрелась в объятиях мужчины, и теперь жутко неприятно было очутиться одной на ветру, пусть даже и закутавшись в плащ.

- Нормально, а что?

- Ничего не снилось?

- Не помню я...

- А я вот ночью встречалась с Урбонусом и Снежным Барсом! - протянула я Кощею руку с колечками.

- Да ты и днём с ними не расстаёшься.

- Ты не понял, Кощей, я попала во сне на пустынный берег океана, и там были змей и белый барс, мои, живые! Я с ними разговаривала!

- Обычный сон, - прокомментировал Бессмертный, лениво разминая затёкшие за ночь конечности. - Во сне можно и со столбом разговаривать.

- А если я, действительно, виделась с их воплощением в другом мире? Вдруг они, и правда, живые, настоящие? Ведь Урбонус уже помог мне однажды спасти целый мир!

- Да, как предмет силы. Как символ. Как артефакт. А не живой змей.

- А вот и живой! - я обиделась за своих друзей и нежно погладила серебряные кольца. - И Снежный Барс - живой! Мягкий и пушистый! Добрый и понимающий! Не то, что ты!

- Ну, чего ты сердишься, маленькая?

- И я - не маленькая! Понял!

- Понял, маленькая.

- Не смей так больше меня называть!

- Хорошо, маленькая!

Довёл. Я бросилась колотить Кощея кулаками, а он, смеясь, прикрывал руками самые ценные места.

Гриннок недовольно фыркнул, напоминая, что время не ждёт, и пришлось прервать нашу маленькую баталию. Зато немного согрелась.

Оставшийся без ужина, равно, как и без завтрака, желудок, возмущенно бурчал, напоминая о себе. Да помню я, дружок, только где ж среди леса ранней весной добыть пропитание? Придётся потерпеть, хоть это и противоречит моему заботливому о собственном желудке характеру.

Мы снова погрузились на гриннока, и деревья замелькали, словно ехали мы на скором поезде "Москва - Петербург". Так же промелькнули неясными тенями несколько деревень и пара городков, встретившихся на нашем пути. Как я прикинула, расстояние, которое мы бы на обычных лошадях преодолели за пару дней, Ноки покрыл за полчаса.

Он остановился на холме, вопросительно оглядываясь: ехать ли дальше? Перед нами открывался шикарный вид на столицу. Хоть карту рисуй. Дилония, ограждённая высокой крепостной стеной, представляла собой надёжный оплот. В бойницах по всему периметру виднелись боевые луки, поэтому враг расположился вокруг на расстоянии, чуть превышающем полёт среднестатистической стрелы. Крепостная стена, сложенная из массивных валунов почти в стиле современных еврозаборов новых русских, надёжно закрывала город с трёх сторон. С четвёртой же к столице спускались скалистые хребты, где и находилось треклятое подземелье с кнопкой. Гряда была расположена так, что ни с какого бока подступиться к подземелью было невозможно. Скалы просто неприступны. Следовательно, захватить кнопку осаждающие могли только проникнув в город. А город на готовящийся к сдаче не похож. Следовательно, пока можно не спешить и не переживать. Только почему же мне так на душе неспокойно?

Я ещё раз внимательно оглядела осаждающую столицу армию. Здесь тоже особого предбоевого ажиотажа не чувствовалось. Лезть под стрелы никому не хотелось, а осада могла длиться ещё очень и очень долго, если у осаждённых достаточно запасов еды и воды. Поэтому город просто обложили надёжным полукольцом, доходящим до неприступных скал, и изредка постреливали, чтоб напомнить, что они ещё здесь. А так солдаты пока убивали только время, дефилируя от палатки к палатке, готовили обеды на кострах, покуривали трубки, собираясь кучками, стругали стрелы. Одна из палаток так выделялась размерами и богатым убранством, что я предположила, что в военных действиях принял участие сам король Вельдона Друан Третий. И не удивлюсь. Надо ж находиться поближе к возможности захватить власть над всей Аллией, а то вдруг кому-нибудь другому захочется отхватить сладкого пирога. Рядом находилась палатка попроще, но всё же тоже выделяющаяся среди простых, солдатских. Невезение даю на отсечение, если там не обосновался мой старый знакомый, колдун-шпион Шон Гудкерри. Куда ж без него?

За пределами вражеского лагеря были установлены сторожевые посты. Разумно, если бы сейчас другие города собрались да врезали с тылов, несладко пришлось бы развязавшей войну стороне. Только я, попутешествовав по Дилонии, поняла, что здесь каждый думает лишь о себе, надеясь, что до них война не достанет. Так что, спите спокойно, доблестные захватчики, никто вас не тронет. Не тот случай.

Я приглядела небольшую рощицу внизу холма и попросила гриннока незаметно доставить нас туда. Там мы и распрощались с самым быстрым на Аллии зверем, нежным и ласковым Ноки.

- Возвращайся к графу, дружок, - прошептала я ему на ушко. - Кажется мне, что ты ему скоро понадобишься. Да передавай оборотню пламенный привет от Неневесты.

И вот мы остались с Кощеем одни и очень близко от нашей цели. Хотя я до сих пор не представляю, что могу сделать, чтоб спасти Аллию. Приходится во всём полагаться на волю случая и на фею-импровизацию, которая до сих пор всегда меня выручала.

- Кощей, я в разведку. А ты жди меня здесь, лады?

- Неневеста! Всё наоборот! Это я - в разведку, а ты меня жди. Поняла?

- Угу. А теперь представь, как ты, такой большой и заметный пробираешься мимо сторожевых постов? Да и смысл? Ты ж спереть ничего не сумеешь. А из разведки возвращаться с пустыми руками... Нам нужна солдатская форма, сможем слиться с толпой, тогда и пойдём вместе, народу здесь много, никто всех в лицо знать не может.

- Гм... Ладно, только учитывая криминальный талант этой девочки, я отпускаю тебя одну. Но, Неневеста, вдруг что - кричи! Я сразу же примчусь тебе на помощь!

- Перебьёшь шутя всю армию и захватишь самолично осаждённый город.

- Опять язвишь? Я ведь о тебе беспокоюсь.

- А вот этого как раз и не надо. Всё будет в шоколаде. Я маленькая, между постами проберусь, никто и не заметит.

Кощей залёг между деревьями, а я лёгкими перебежками начала прорыв в стан врага.

Вернулась я вскоре, Бессмертный за меня даже испугаться не успел. Только вместо обещанного обмундирования принесла хавчика, так как на голодный желудок я миры спасать даже не собираюсь. Я ещё с холма присмотрела, где стоят обозы, поэтому и выбрала рощицу к ним поближе. Ползком, почти на пузе, пробралась я к стоянке, забралась под телеги и занялась ревизией. Нашла и запасы нового обмундирования, но пока их не трогала, сначала - кухня. Еды здесь - завались, только что бы я делала, например, с мешком муки или гречки? По запаху я обнаружила по-настоящему съестное и добросовестно прихватизировала бо-ольшой шмат копченой грудинки. Поковырявшись ещё в мешках, запаслась сухофруктами и сухарями.

- Вот я и отец семейства, добытчик, - вывалила я перед Кощеем принесённый провиант, радостно ожидая одобрения.

- И вот в это мы будем одеваться? - поинтересовался Бессмертный.

- Нет, если ты не разбираешься, то этим мы будем питаться! Или ты предлагаешь идти на дело, не набив предварительно животы? А потом ходить туда-сюда по вражескому стану, сканудя: "Сами мы не местные..."?

- Всё-всё-всё! - оборонительно выставил вперёд руки мой спутник. - Не препятствую. Даже, чем смогу, помогу!

- Ага, как есть, так помощников не счесть, а как еду добывать...

- Ты мне что, от стола поворот делаешь? - удивился Кощей.

- Да нет, это я так, ворчу по привычке. Характер мерзкий. Улавливаешь?

Так, обмениваясь любезностями, мы уложили всё, что я принесла. Не нести ж обратно! Точнее, нести будем, но в животах, а это легче. Кажется, легче... Я с трудом поднялась на ноги.

- Ты теперь себе форму на два размера больше бери, а то не вместишься, - прикольнулся Кощей.

- Молчи лучше, а то я тебе сапоги на два размера меньше возьму!

- Я больше не буду! - примирительно поднял руки Бессмертный. - Ну, давай, валяй по одежду, а я пока полежу на травке, чтоб жирок после такого сытного завтрака завязался.

Меня это жутко возмутило, и я собралась было улечься рядышком. Но что-то тянуло меня, не давая расслабиться, и я, плюнув с досады, пошла в разведку номер два. Путь был мне уже знаком, поэтому я быстро добралась до свёртков новенькой солдатской формы в обозе. Выбрав себе по размеру, приоделась тут же. Вот, и не надо мне на два номера больше. Одежда, конечно, не ахти какая. В смысле, не слишком меня красит. Зато удобная, практичная и тёплая. И, главное, такая, как у всех. Будем, как близнецы-братья. Только вот эти дурацкие кожаные шлемы! Хоть бы зеркало какое... На кого я похожа? А, ладно, всё равно не в своём теле. Я сейчас просто сильно вымазанная девочка, а должна быть похожа на мальчика. За сына полка сойду? Я немного измяла и потёрла глиной новую форму, чтоб не сильно подозрительно выглядеть. Затем подобрала одежду для Кощея и, уже не скрываясь, двинулась по направлению к рощице. А чего мне стесняться? Я теперь бравый солдат доблестной армии Друана Третьего. Впрочем, отойти далеко за посты я не успела.

- Ку-уда?! - догнал меня грозный оклик.

Глава 32. Вперёд, на баррикады!

- Ку-уда?! - догнал меня грозный оклик постового.

- В кусты, - не оборачиваясь, бросила лениво я.

Что, перед каждым отчитываться, что ли? Не спеша, дотянула я ноги до берёзовой рощицы, где Кощей, не признав меня в солдатской форме, чуть не огрел сухим суком. Он уже размахнулся со всей дури, но вдруг увидел мою улыбающуюся физиономию и... опустил сук себе на ногу, громко вспомнив всех его предков до седьмого колена.

- Неневеста! Ты? Предупреждать хоть надо! Я ж тебя чуть не порешил! - зашептал он, прыгая на одной ноге.

- Таким хилым суком - вряд ли, - с сомнением посмотрела я на валяющиеся у его ног обломки.

- Все равно, больно.

- До свадьбы заживёт, - успокоила я его, бросая одежду: - Держи! Твой размерчик.

Кощей, кряхтя, переоделся, и я поняла, что размерчик не совсем его. Пуговички на груди едва держались, чтоб не вырваться с мясом при малейшем движении, а рукава и штаны были коротковаты.

- Неневеста! Ну зачем так подло мстить?!

- Да я не хотела... Честно, не хотела. Не умею я на глаз подбирать одежду! Зато сапоги, вот, тютелька в тютельку. Надевай. Вот! И не видно стало, что штаны коротки.

Бессмертный с сомнением оглядывал свой новый прикид.

- Теперь ты в армии! - шепотом запела я. - Ну, что? Пойдём?

- Так и пойдём? Не прячась? А если нас заметят?

- Ну и пусть замечают! Мы теперь солдаты, мы не виноваты!

И мы тем же путём пошли в лагерь.

- Отку-уда? - послышался голос всё того же постового.

- В кусты ходили, - ответила я, пожав плечами.

В лагере было спокойно. Кто убивал время, играя в азартные игры на ещё не завоёванную добычу. Кто травил анекдоты, собрав вокруг себя скучающую компанию, кто просто курил, тоскуя о доме. На нас решительно никто внимания не обращал. Идут себе два недотёпистых солдата, ну и пусть себе идут. А я уверенно шла в сторону, где находился королевский шатёр. И даже не свалила ничего по дороге, и не сбила никого с ног, и даже ничего не свистнула (правда, ничего интересного мне, просто, не встретилось).

А вот и искомое место! У входа четверка охраны, вышколены, грудь вперёд, глаза - по сторонам, оружие - короткие копья - напоготове. Секьюрити. Сзади и по бокам шатра прогуливаются туда-сюда простые солдаты. Не подойти.

Мы стали поодаль, так, чтоб был виден вход, и, в то же время, не привлекать лишнего внимания.

- И каковы дальнейшие планы великой спасительницы миров? - поинтересовался Бессмертный.

- У меня когда-нибудь были планы?

- А пора бы научиться подходить к делу, за которое берёшься, более ответственно.

- Да я серьёзна, как никогда!

- Вообще-то я заметил, совершенно для тебя не типично. Просто не узнаю я свою Неневесту.

- Знаешь, Кощей, мне сейчас не до шуток. Поверь, опасность летает прямо в воздухе. Я это чувствую.

- Что именно?

- Это не на физическом плане. Мир словно дрожит в ожидании гибели, будто огромное животное под прицелом браконьера.

- Странные ассоциации...

- Я думаю, кто-то добирается, или уже добрался до кнопки. Всё может окончиться в любую секунду.

- Возможно, ты и права, - нахмурился Кощей. - Иногда у тебя бывают проблески интуиции.

- Гляди! - я ткнула его под бок локтём. - Только так, чтоб охрана не заметила. Это мой старый знакомый, шпион на службе его величества, Шон Гудкерри, прошу не любить и не жаловать. Это ему продал бездомный мальчик пресловутую кнопку. Правда, пока он здесь, у нас, думаю, ещё есть время.

Шпион зашел в королевский шатёр.

- Может быть, нам попробовать пробраться в осаждённый город? Оттуда ты бы дорогу уже нашла, как я понимаю.

- Тс-с-с... Ах, Кощей, как бы я хотела сейчас услышать, о чем разговаривает Шон с королём! Это, наверняка, связано, с кнопкой. Я б даже комаром стать согласилась, только бы попасть туда...

- А может...

Я не знаю, что там ещё хотел предложить Бессмертный, но впервые в этом мире переселение моей души произошло согласно, пусть не моей воле, но моему желанию. Я вдруг почувствовала страшную слабость, затошнило, закружилась голова, словно с перепоя. Чувство было такое, словно теряю сознание, падаю в пропасть, а вокруг всё мелькает тёмными и светлыми пятнами. Я даже не сразу поняла, что ухожу из тела маленькой воровки, и, пожалуй, навсегда.

Со стороны увидела я девочку, испуганно оглядывающуюся, не понимающую, каким ветром её сюда занесло. Ничего, с такими талантами не пропадёт. Да и Кащей, надеюсь, всё поймет и не бросит малышку, поможет выбраться. Прощальным взором скользнула я по лицу Бессмертного, точнее, по лицу купца, в которого он вселился. Я ведь я уже начала к этому образу привыкать. Но, скорей всего, и его я вижу последний раз. Перенесётся неведомо в кого, ищи тогда... А ведь мне сейчас так нужна его помощь! Ведь безошибочно чувствую, что подступают решающие минуты. Вот бы переселился он, как и я, в комара. Но нет. Я едва увернулась от его руки, какой он отмахнулся от подлетевшей слишком близко меня. Хорошо, хоть не прибил.

Всё. Хватит сентиментальностей. Я стала комаром ради того, чтобы подслушать такой важный для меня, для всей Аллии, разговор. Лететь надо, лететь!

И я, зазвенев на вираже, отправилась наблюдать аудиенцию короля с его колдуном. Проносясь между охранниками, почувствовала радостное возбуждение, мол, вот я проникаю в тщательно охраняемый вами объект, а вы даже не подозреваете об этом! Вот так-то, гуси!

Король Друан Третий сидел на небольшом походном троне, покрытом голубым атласом. Был он неказистым и мелким, даже ножками до ковра не доставал. Если б не золотая корона на голове, ни за что б не поверила, что это и есть правитель.

Старый знакомый, колдун Шон скромно умостился рядом на низенькой скамеечке. Так специально было задумано, чтоб удостоившийся аудиенции казался ростом ниже монарха.

Глаза короля сверкали от возбуждения. Колдун же, напротив, не выглядел очень довольным, думаю, что он вовсе и не рад, что оказался замешан в эту историю. Несмотря на свои грандиозные планы, он не казался ни богаче, ни счастливей, чем раньше. Видимо, королевские милости были отложены до того неопределённого времени, когда король сможет воспользоваться находкой в своих корыстных целях.

Я стала накидывать круги вокруг беседующих, прислушиваясь к их разговору.

- Ваше Величество, давайте сделаем вылазку! Боевой отряд...

- Я не хочу терять своих людей, Шон. Ты сам знаешь, как укреплён город. На "просто так" его не возьмёшь. Тем более, сейчас, когда поползли слухи о возможности захватить весь мир. Да в любой момент они могут сами обнаружить красную кнопку! И всё! Весь наш план пойдёт насмарку. И ты, мой дорогой Шон, в этом случае не то что не получишь ничего обещанного, ты в этом случае проклянёшь тот день, когда совершил сделку с мальчишкой!

- Да я уже...

- Что "уже"? Дружище, да не кисни ты! Вот-вот доставят портал, ты отправишься в подземелья и объявишь всем нашу волю. Слова выучил?

- "От имени величайшего короля Друана Третьего требую сложить оружие и присягнуть ему на верность, в противном же случае вы погибнете все и тотчас..." - забубнил колдун.

- Хватит, хватит, а то у меня уже голова от тебя болит.

- Слушаюсь, Ваше Величество...

- Скучный ты стал, Шон, не интересный.

- Отпустите меня, Ваше Величество. Мне ничего не надо, никаких наград...

- Это хорошо, что тебе ничего не надо. Похвально. Ты должен печься о благе своего повелителя. Поэтому ты пойдёшь и сделаешь это.

- Пусть кто-нибудь другой...

- Только ты знаешь, где спрятан вход в тайный зал. И ты найдёшь его.

- Но...

- Чего тебе бояться? Ты же колдун. И достаточно сильный колдун. Иначе я не держал бы тебя на службе.

- Я вообще уже не думаю, что покорение мира - такая уж хорошая затея.

- А я тебе думать и не предлагаю. Думать я буду, а ты - выполнять!

Тут в шатёр проникла усатая физиономия одного из охранников:

- Разрешите доложить, Ваше Величество!

- Разрешаю, - кивнул монарх.

- По Вашему приказанию доставлен портал. Разрешите пропустить!

- Пропускайте.

В помещение внесли и поставили на пол длинную штуковину, скрытую покрывалом. Колдун сдёрнул ткань, и моему взору предстала тренога почти под потолок, вверху которой был закреплён прозрачный шар, стеклянный или хрустальный, с рельефными очертаниями материков.

Шон с вожделением и страхом смотрел на это странное приспособление.

- Ну вот, всё готово, - подтолкнул его покинувший ради такого случая трон король.

- Я не готов! - взвизгнул колдун. - Ваше Величество, умоляю...

- Мне позвать стражу? - поинтересовался Друан Третий. - Ты разочаровываешь меня...

- Нет-нет... Я... Я уже иду...

Шон Гудкерри вошел в середину треноги и стал под шаром, который тут же заколебался, словно почувствовал гостя.

- Думай о том месте, где находится лаз, - велел король. - И не вздумай бежать.

- Я и не собирался...

- И не вздумай пытаться обмануть меня. Если ты захочешь объявить властелином мира себя...

- Как вы могли подумать, Ваше...

- Если ты вздумаешь объявить властелином мира себя, я разобью этот шар. Не пожалею, хоть он и стоит целое состояние. Ты помнишь, что будет с тобой, если я уничтожу портал? Ты помнишь это?

- Помню, помню, - дрожа, ответил Шон, поглядывая на сооружение над головой.

- А я напомню ещё раз! Ты рассыплешься, превратишься в горстку пыли! Ты сможешь избавиться от его власти только вернувшись сюда и сменив настройки. И ты сделаешь это, колдун.

До сих пор трясшийся колдун решил, что ничего уже не изменишь, придётся выполнять своё предназначение, и трястись перестал. Напротив, он вытянулся по стойке "Смирно!" и в глазах его засветился огонёк куража: или пан, или пропал. В случае победы, король, может, и выполнит свои многочисленные обещания, и удастся тогда пожить по-человечески, на пенсию уйти, в конце концов.

- Думай о подземном ходе, колдун! Думай, дружок! Я в нетерпении...- король потёр ладонь о ладонь, предвкушая скорую победу.

- Берегите портал, Ваше Величество, - попросил Гудкерри, смирившись, - я хочу вернуться...

Шон закатил глаза, а шар над его головой начал колыхаться, двигаться и, наконец, завертелся медленно против часовой стрелки. Пространство под ним подёрнулось дымкой. Ой! А как же я? Он сейчас перенесётся в катакомбы, а я... я останусь здесь комаром! Я ж ничего не смогу тогда сделать! И я метнулась в колышущееся марево, уже на входе ощутив лёгкое дуновение изгибающегося пространства. Аж дух захватило! Еле успела. Так, а куда б приземлиться, а то голова что-то крутится. Может, с голода? И я причерепилась на лысеющий череп колдуна. Едва удержалась, растопырив лапки. И тут сработал комариный инстинкт, с которым я не смогла б бороться, даже если б успела осознать происходящее. Мой длинный нос с разгону впился в белесую кожу под ногами. Я только почувствовала блаженное предвкушение близкой возбуждающей пищи... И тут колдун, ощутив укус, звонко шлёпнул себя по макушке, впечатывая меня в свою тупую лысую голову.

Глава 33. Предсказание сбывается

Взметнувшаяся рука припечатала наглого комара к потной лысеющей голове, а я от такого удара влетела прямо в самого колдуна, от неожиданности распахнув глаза и увидев подпрыгивающего передо мной короля, раскрывающего беззвучно рот.

Вскоре звуки прорезались и я услышала Друона Третьего:

- Глаза закрой, идиот! Сосредоточься! Думай о лазе! А то настройки собьёшь!

Я поспешно захлопнула глаза и попыталась представить знакомое и мне место.

- Громкоговоритель не потеряй! - донёсся до меня голос короля, а затем всё закрутилось, завертелось, и я полностью потеряла контроль над происходящим.

Очнулась я, ударившись головой о каменную стену подземелья. Приехали. Опа, да я здесь не одна! Я вжалась в камень, продвигаясь назад, и тихонько скользнула за поворот, скрываясь от неожиданных свидетелей, и, заодно, примеряя тело колдуна, как новый костюм. Да какой там новый? Скорей, костюм из секонд хенда! Там болит, там трещит... Колдун называется. И всё же, я здесь. И надо постараться выяснить, кто меня опередил. Я осторожно выглянула в коридор.

Да, это то самое место, где однажды забросали камнями проход в тайный зал, где и находится смертельная кнопка из прошлого. И именно сейчас последние камни отбрасывают несколько крепких слуг, над которыми стоит, словно надзиратель, засунув одну руку за отворот сюртука, рыжеволосый мужчина среднего возраста с мерзким выражением превосходства на узком хищном лице.

На стенах подземелья закреплены факелы, благодаря которым прекрасно видно всё, что происходит. Последние камни летят прочь, и открывается тёмный лаз, куда лучше бы и не лазать больше никогда и никому. Слуги поднимаются, опустив головы в ожидании приказа.

Мужчина наклоняется над дырой низко-низко, опускает голову в отверстие, затем вскакивает резко.

- Свободны! Возвращайтесь в город! - и шепчет тихо сам себе: - Мне не нужны свидетели...

Слуги, поклонившись, разворачиваются и уходят, они бесшумно проскальзывают совсем близко от меня, но тень надёжно скрывает тело колдуна, и вскоре я снова могу выглянуть в коридор.

- Я нашёл! - шепчет рыжеволосый мужчина. - Я - НАШЁЛ! Теперь я стану властелином мира!

Размечтался. А усиливающаяся дрожь в моей груди свидетельствует, что приближается не монархия по всей Аллии, а самый обыкновенный, или необыкновенный, конец света. И счет идёт уже не на часы, а на минуты. Как там говорил рукон? Я спасу Аллию, и я Аллию погублю? Так я и не смогла расшифровать его пророчество. Но буду поступать так, как считаю нужным.

Незнакомец в сюртуке, снова склоняется к лазу и прыгает внутрь. В помещении загорается электрический свет. Я оставляю своё укрытие и, повторяя его путь, тоже бросаюсь вниз.

Картина Репина "Приплыли". Рыжеволосый ошеломлённо смотрит на замершего напротив него меня.

- Шон Гудкерри?.. - наконец медленно проговаривает он. - Я должен был догадаться, что ты и здесь не оставишь меня в покое.

- А ты?.. Ты?..

Вот минус в том, что он меня знает, а я о нём - ни малейшего понятия.

- Ты, что, видеть плохо стал после последней нашей встречи, что ли? - натянуто засмеялся рыжий. - Да, это я, Оскар Лей, твой однокашник и друг в далёком прошлом, не так ли, колдун воды?

Вот, хоть о себе что-то узнаю от доброго дяди. Я, следовательно, колдун воды. Интересно, кто же он - мой одноклассник? Сдаётся мне, не погулять вышел.

- Думал и здесь меня обскакать? А вот фигушки! - скрутил он быстро и выразительно кукиш.

- Это такой новый магический приём? - поинтересовалась я. - Секретное оружие? А ты его запатентовал?

- Ты мне мозги не пудрь своими заумными словечками, - огрызнулся Оскар Лей. - Тебе со мной не тягаться. Зачем пришёл? Может, уйдёшь по добру, по здорову? Отпущу тебя по старой дружбе.

- А, может, это ты уйдёшь? - предложила дружелюбно я.

- Напрашиваешься.

- Прошу.

- Уходи, - повторил рыжий. - Ты ведь даже не на себя работаешь! Хочешь завоевать мир для своего коротышки-короля? А чем он тебя отблагодарит потом, ты подумал? Не будет ли слишком дорогой расплата за верность? Я хоть на себя работаю. Вот решил обрести власть над Аллией, потешить себя любимого, побаловать. А ты никогда не умел доставлять себе удовольствие, разве не так?

- Не важно. Оставь кнопку в покое. Она может погубить весь мир, ты понимаешь это, Оскар?

- Я очень хорошо это понимаю. Поэтому ты сейчас уйдёшь, а то ещё подерёмся, ненароком на кнопочку кто-то может нажать...

Мелькнула мысль, может он прав, может, уйти, не мешать? Но червячок в груди шевельнулся сильнее, предупреждая о близкой опасности.

Я сделала шаг вперёд.

- Ты сделал свой выбор! - крикнул рыжий. - Ты - всего лишь колдун воды, а я - колдун огня! Я несравнимо сильнее!

Я сделала ещё один шаг.

Рыжеволосый, состроив рожу, которая должна была то ли запугать, то ли рассмешить, пульнул в меня молнией, сорвавшейся с пальцев. Ого! Я едва успела отскочить в сторону. Ноотдохнуть мне не дали. Вторая, третья молнии, скользнули в опасной близости от меня. Вижу, дело принимает нешуточный оборот, и разборки начинаются не по-детски. Я уже и запыхалась совсем, а мой противник стоит и улыбается. Теперь в его руке зреет уже огненный шар, размером с большое яблоко.

- Оскар, давай решим всё мирно!

- Давай, только сначала я тебя шлёпну, - и шар полетел в мою сторону.

Я бросилась на пол, едва увернувшись от него, а он врезался в шкаф за моей спиной, рассыпался тучкой искр и совершил маленький поджег с большими последствиями. Высыпавшиеся из хранилища лазерные диски вспыхивали и загорались, объединяя небольшие языки пламени в одно целое. Пожар!!!

Да мы же здесь подушимся! Что делать-то? Как, что? - мелькнуло в голове. - Я же колдун воды, вот только-только узнал. Значит, должен уметь погасить огонь. Только как? Как это умение в себе открыть, а?

Совсем рядом вонзился в стену второй огненный шар, и затлелась обшивка. Я выбросила руки в сторону очага пожара, и вдруг из ладоней вылетела струя воды. Правда, она иссякла, так и не долетев до нужного места, но я уже поняла принцип создания влаги и бодро затрясла запястьями на быстро лижущий окружающие предметы огонь. Обшивка на стене погасла, зашипев, обрадовав меня, как нельзя больше. Я умею! Я - колдун воды! Но радость моя была преждевременной. Следующий огненный шар зацепил мою одежду, оставив черные прожженные пятна. Я снова стрельнула водой, обливая саму себя и радуясь, что хоть этому научилась. Если б я ещё научилась вертеться, как юла, или скакать, как кенгуру, а то не успеваю уворачиваться от начинающих сыпаться всё быстрее, огненных ударов. Мама!!!

Кольцо соскользнуло с моей руки и покатилось прочь. Я не успела его достать, как Оскар снова швырнул в меня шар.

Я бросилась на пол, откатываясь в сторону, но враг не давал ни секунды передышки, и новый "снаряд" уже летел прямо на меня, а я не успевала даже встать! И вдруг чьи-то мощные челюсти ухватили меня прямо за одежду, и оттащили прочь. Шар ударился в пол, вызвав новый очаг пожара, а я, воспользовавшись секундной отсрочкой, оглянулась на неожиданного помощника.

Снежный Барс! Мой Снежный Барс! Я вскрикнула от восторга, осознав, что события, произошедшие ночью, не были сном, и мой новый друг пришел на помощь в трудную минуту!

Белый, с редкими чёрными подпалинами, кот кивнул головой, подставляя мне спину. Я забралась на него в мгновение ока, и пара выпущенных в мою сторону "снарядов" ударилась в то место, где только что лежала я.

Всё бы хорошо, но очаги пожара разгорались сильнее и сильнее. Я представила себя брансбойтом и начала методически заливать водой расцветающие огненные цветы. У меня даже неплохо получилось всё это. Снежный Барс быстрыми прыжками перемещался вокруг оказавшегося в центре колдуна, а тот пулял вдогонку молниями и энергетическими шарами. Несколько раз он попал в потолок, и груды камней начали сыпаться, поднимая страшный шум и тучи пыли. Я забыла даже о кнопке, единственной целью осталось: спастись, увернуться от огненных ударов и сыпящихся сверху валунов, а заодно - залить всё холодными свежими струями...

Прыжок! Ещё прыжок! Удар! Ещё удар! Шипение воды, попавшей на огонь! Клубы пара, укутавшие всё вокруг!

Колдун, кажется, с ума сошел, пытаясь убрать меня со своей дороги.

- Оскар Лей! Уходи отсюда! Рушится всё к чертовой бабушке!

Ага, сейчас. Так он и уйдёт, оставив всё, к чему так стремился. Как я и предполагала, в ответ донеслись только приглушенные проклятия. А Снежный Барс всё наматывал и наматывал круги по подземному залу. Меня даже стал разбирать кураж.

- Йо-хо-хо! - закричала я, торжествующе, уже не осознавая ни себя, ни происходящего.

И вот очередной огненный шар, промазав, врезался в красную кнопку и сплавил всё в один цельный металлический кожух. Неужели это всё?! И никто теперь не сможет нажать на неё, ни случайно, ни нарочно! И не сможет никто теперь провозгласить себя повелителем мира! И Аллия будет спать спокойно! Я спасла мир, правда?

Оскар Лей тоже понял это и пришел в неописуемый ужас, что сам, собственными руками, уничтожил свою надежду на будущее господство над миром! И теперь он - никто! И ловить ему больше здесь нечего! Но оставалась я, косвенная виновница его несчастий, я, помешавшая его наполеоновским планам, всадница на Снежном Барсе. И колдун перенёс на мою скромную персону все свои чувства, и бросился на меня с новыми силами, с твёрдым намерением уничтожить, не выпустить на поверхность, отомстить.

Только благодаря своему пятнистому другу успевала я увернуться от его огненных подарков и сыпящихся сверху камней. Всё превратилось в мелькание огня, шипение воды, грохот падающих глыб. Всё смешалось, всё перепуталось. Да нас же здесь завалит к чертовой бабушке! Я жить хочу!!!

Снежный Барс в немыслимом пируэте оттолкнулся от пульта и выскочил из каменной ловушки. Я едва успела пригнуться, чтоб пролететь вместе с ним. Не знаю, каким образом, но Оскар Лей умудрился последовать за нами. С криком: "Я достану тебя!!!" высунул он из дыры руку и выпустил столб огня. Взорвавшийся потолок подземелья погрёб под обломками невезучего колдуна, а белый кот огромными прыжками бросился прочь. Подземный ход рушился всё дальше и дальше, осыпаясь за нашими спинами. Снежный Барс едва успевал уворачиваться от каменных многотонных глыб и сворачивать в следующее ответвление. И вот впереди забрезжил свет. Последний рывок - и мы выскакиваем на поверхность, а за нами дрожит и проседает скала, навеки, как я надеюсь, хороня всякое напоминание обо всём, что здесь произошло.

Снежный Барс остановился, тяжело дыша. Бедняга, он был весь в подпалинах, уже не белый, а грязно-серый. Я устало уронила на него свою голову, обнимая за шею и прижимаясь к тёплой густой шерсти.

- Спасибо, друг! Ты спас мне жизнь!

И тут до меня дошло, что волшебное кольцо, которое я постоянно носила на пальце, спасло сегодня меня. Предсказание рукона сбылось! Тот, кого ношу я, вынес меня! Первый раз! Неужели впереди ждут ещё какие-то опасности? Ведь, кажется, всё уже должно быть хорошо?

В голове у меня ещё продолжалось кружение, в глазах мелькали тёмные и светлые пятна, но я уже смогла разглядеть, подняв голову, столицу внизу, королевские войска, почему-то опускающиеся на колени, и склоняющие головы до земли. Я, прищуриваясь и фокусируя зрение, поглядела в ту сторону, куда падали в поклоне солдаты.

Ворота, огромные изумрудные ворота с золотистой мозаикой стояли просто в пространстве, ни с чем не соединены, а из них выходил мужчина в хитоне, смахивающий бородкой на Миладзе. Смотритель. Наконец-то.

За ним один за другим высыпались экипированные в защитные костюмы и шлемы люди с различными приспособлениями или оружием в руках, и рассредоточивались вокруг. Словно кадры из какого-нибудь фантастического фильма. Я догадалась, что это чистильщики. Прекрасно! Теперь они вычистят из этого мира всё, что могло ещё напоминать о прошлой войне. Конец нашим приключениям. Ура!!!

Я спрыгнула со Снежного Барса, и белый кот тут же исчез, снова оказавшись у меня на пальце серебряным колечком. Жаль, я бы хотела, чтоб он пошел со мной в своём настоящем образе. Но что поделаешь? Это житель другого мира, он пришел помочь мне и снова вернулся на своё побережье. Я поцеловала кольцо и двинулась дальше.

Смотритель шёл мне навстречу, широко раскинув руки и улыбаясь:

- Неневеста! Только сейчас Аллия возникла из небытия, и мы смогли открыть ворота! Ты сделала это!!!

Ноги у меня почти подкашивались от пережитого напряжения, но душа радовалась: у меня всё получилось!

Смотритель приблизился и собрался обнять меня, но вдруг я почувствовала знакомое ощущение. Вибрация началась где-то в районе пяток и быстро распространилась по телу, я даже ответить Смотрителю не успела, как душа моя начала выскальзывать из тела колдуна Шона, не спрашивая моего согласия. Куда? Я ведь уже выполнила свою миссию на Аллии!!!

Глава 34. Спасатель малолеток

Я - Кащей Бессмертный, и я не должен вытирать сопли всем жертвам Неневесты!

Когда она покинула тело этой девочки-воровки, я понял в ту же секунду. Только что она показывала мне колдуна, вошедшего в королевский шатёр. Только что говорила, что согласилась бы даже комаром стать, лишь бы подслушать, о чём они говорят. Только что глаза её метали молнии, а движения были резки и уверенны. И вдруг девочка сникла, словно даже стала меньше ростом, глаза заметались туда-сюда, руки задрожали, судорожно сжимая солдатскую форму. Она уже открыла рот, чтоб закричать, и мне пришлось срочно закрыть его ладонью:

- Ш-ш-ш... Маленькая... - я прижал девчонку к себе, и поволок её мимо солдат, уже начинающих поглядывать на нас недоумевающе. - Ты только молчи, я помогу тебе выбраться отсюда.

Неневесты поблизости не видать, иначе я понял бы, в кого она переселилась на этот раз. Может, и правда, в комара? Кто её знает. В общем, пока она отыщется, я хоть выведу девочку из лагеря. Не виновата она, что её тело использовали, хоть и в благородных целях спасения мира.

- Будешь молчать? - склонился я к уху малышки.

Она кивнула, и я отпустил её рот.

- Как зовут хоть тебя?

- Ульрия. А ты кто?

- Я - Кощей Бессмертный. Знаю, это тебе ни о чем не говорит. Это не важно. Просто поверь, что я - друг, и хочу тебя спасти.

- А как я здесь очутилась? Ничего не помню.

- Ты, малышка, поучаствовала в важном для Аллии деле, и должна быть горда этим. И не вздумай здесь что-нибудь украсть, а то попадёшь под трибунал - и я помочь не смогу, - предупредил я, перехватив её красноречивый взгляд, направленный на проходящего мимо командира с золотой цепью на груди.

- А ты откуда знаешь?.. - смутилась Ульрия.

- Да уж пришлось немало узнать о твоих талантах.

- Я догадалась! - радостно вскрикнула девочка. - Меня заколдовали, чтобы я стянула что-нибудь драгоценное?

- Можешь считать так, - согласился я, всё равно я лучше ей не объясню.

- Понятно. А что именно?

- А вот этого ты никогда не узнаешь. Это дело государственной важности.

- А-а-а... - разочарованно протянула она.

- У тебя родня есть?

- Не-а, - покачала головой Ульрия.

- А где же ты живёшь?

- В Раю.

- Где-где? - удивился я.

- Воровской Рай, так называются Грыковские трущобы. Там много... таких.

- Далеко это отсюда. А ты сама хочешь вернуться в этот Рай?

- А какие варианты? - по-деловому спросила маленькая воровка.

- Варианты? Вот были бы деньги, помог бы тебе. Да как назло - ни копейки.

- Странный ты, - хмыкнула девчонка. - Помогать собираешься, а денег нет.

- Так получилось. Ладно, я ещё подумаю, как тебе помочь. Только ты, давай, воровать завязывай, а то плохо кончишь.

- А жить чем, дяденька? На панель я ещё мала.

- Серьёзная ты, малышка... Так, сейчас через посты проходить будем, смотри, нас не выдай. Ты сейчас - молодой солдатик.

Девчонка прыснула. Я нахлобучил на неё посильнее кожаный шлем.

- Куда? - раздался уставший голос охраны.

- В кусты! - ответил я так, как отвечала Неневеста, увлекая за собой маленького солдатика.

- Чего вы там все пообъедались, что всё в кусты да в кусты? - недовольно буркнул постовой. - Хоть бы мне что-нибудь принесли.

- Принесём, так и быть, - ответил я, удаляясь по направлению знакомой рощицы.

Скоро мы скрылись за деревьями, и Ульрия тут же сбросила с себя противный шлем.

- Так, из лагеря мы вышли. Только как ты будешь путешествовать в форме вражеского солдата, я понятия не имею.

- А где моя одежда?

- Забудь. Жаль, Неневеста переоделась где-то в лагере, та одежда тебе бы подошла. Но, ничего не поделаешь, я не знаю, где она. Моя здесь, но тебе она не подойдёт. Хотя... В плащ закутаешься, чтоб форму не видно было, а костюм и сапоги возьми, продашь по дороге, купишь себе что-нибудь попроще. А тогда и солдатскую форму можешь продать. Скажешь, нашла. Будет хоть на пропитание.

Девочка фыркнула, у неё были другие представления о том, как добыть себе еду.

- А я сказал - не воровать! Хочешь жить другой, нормальной, жизнью? В семье?

- Это невозможно, - поджала губы Ульрия. - Меня воровская гильдия не отпустит.

- А ты не возвращайся в Грык!

- И где же мне жить?

- Ну-у-у, допустим, в столицу сейчас нельзя, она в осадном положении. Но в любой другой город - пожалуйста!

- А чем я жить буду?

- Так-так-так... Нужно подумать... Что-то крутится в голове, и никак не могу ухватить мысль за хвост... Да! Это оно!

- Что?

Мне вспомнилось, как я вместе с торритянами наблюдал за похождениями Неневесты в образе крошечной эльфеи, и у меня возникла идея.

- Малышка, ты когда-нибудь слышала о Нижней Деревне?

- Да-а. Только не называй меня малышкой!

- И знаешь, где она находится?

- Знаю. А что?

- Вот везуха! - обрадовался я. - Тогда сейчас ты прямым ходом отправляешься в эту деревню, находишь там одинокую добрую женщину, которую зовут Матильдой, и сообщаешь ей радостную весть, что ты её дочь!

- Что за чушь?

- Это не чушь. У тётки нет детей и она однажды купила у местной колдуньи цветочную эльфею.

- Ну да! - ахнула девочка, никогда, наверное, эльфов не встречавшая.

- Да. Только вскоре малышку похитили и, я тебе точно скажу, она больше никогда не вернётся.

- Она погибла? - в глазах маленькой воровки заблестели слёзы.

- Да нет, просто удачно вышла замуж за эльфа-принца.

Слёзы у девочки тут же высохли, а глаза заблестели:

- И я хочу за принца!

- Подрасти сначала, малышка.

- Вот все так говорят, - со злостью ударила по стволу берёзки Ульрия.

- Займёшь место пропавшей эльфеи, может, тоже повезёт, - поспешил я успокоить девчонку.

- А как?

- Прийдёшь к Матильде и скажешь, что ты - её любимая Дюймовочка, только немного выросла. Сочинишь какую-нибудь душещипательную историю. Думаешь, много нужно, чтоб убедить женщину, что ты её пропавший ребёнок, если она сама страстно мечтает об этом?

- Ну-у-у...

- Да она тебя на руках носить будет, пылинки сдувать. Ты ведь - мечта всей её жизни.

- На руках уже не надо, я не маленькая.

- Да это я образно так выразился. Просто она будет счастлива обрести дочь, а ты - мать. Поняла?

- Попробуем, - серьёзно ответила Ульрия.

Так, можно сказать, девочку устроил. Если, конечно, она выдержит чрезмерную опеку новоявленной мамаши.

- Только не воруй больше. Договор?

- Если всё удастся с семьёй, то попробую пожить, как все честные люди, - заверила меня малышка.

Вдруг земля задрожала, и девочка упала прямо в мои объятия. Глухой подземный гул и ещё несколько толчков убедили меня в том, что это самое настоящее землетрясение. Странно-странно. Хорошо, что мы на открытом пространстве, бояться нечего.

Ещё несколько раз дрожь пробежала по телу планеты. Хотел бы я знать причину.

- Что это? - Ульрия дрожала, вцепившись в меня, как клещ.

- Обыкновенное землетрясение. Что, не слыхала о таком явлении природы?

Она отрицательно помотала головой.

- Это не конец света? А то некоторые говорили...

- Хочется верить, что нет. Смотри, вот уже всё затихает, - постарался я успокоить девочку.

Почва, действительно, перестала уплывать из-под ног, и я немного успокоился. Думаю, если бы это был настоящий конец света, то мы бы уже о нём не разговаривали.

Ульрия тоже понемногу приходила в себя. Бедняжка, совсем запуганная. Надо ей помочь, хоть подальше от вражеского лагеря отвести.

- Ну, что ж, пошли, проведу немного.

Всё равно Неневесты не слышно, да и я что-то ни в кого не переселяюсь. Ой, если я вдруг покину тело купца, он ведь тоже ничего помнить не будет, и Ульрия испугается.

- Слушай, малышка.

- Ну, я же просила!

- Да ладно, ладно. Просто, хочу сообщить, я не тот, кого ты видишь перед собой.

- Как это?

- Я занимаю сейчас тело купца Урритона из Ртона, но в любой момент могу покинуть его, и тогда он не будет ничего помнить точно так же, как и ты, и не поймёт, что с ним случилось, и как он здесь оказался.

- А-а-а...

- Так ты тогда не бросай его. Сама ведь понимаешь, как ему будет трудно. Успокой, объясни, как сможешь. Пусть не думает, что сошел с ума. В общем, возьми на поруки.

- Хорошо, - кивнула девочка.

- И передашь купцу, что главный священнослужитель на него ох как сердит. Пусть скажет ему... Пусть скажет ему... Запомни и передай дословно: "Девчонка погибла, я едва ноги унёс, вернуть державу мы не смогли". Запомнила?

- Ага, память у меня хорошая. Только ты лучше никуда не уходи, - просительно поглядела на меня Ульрия.

- Да если б это от меня зависело, малышка.

- Я не малышка!..

Девочка вдруг застыла с открытым ртом, уставившись куда-то за мою спину, и мне это очень не понравилось. Я медленно развернулся, приготовившись ко всему, что угодно. Но к этому я был не готов.

Медленно проявлялись прямо в пространстве большие изумрудные ворота. Кто бы это ни был, они искали именно меня, я уверен. Но кто? Может быть, торритяне? Во всяком случае, нужно быть готовым к худшему варианту.

- Уходи! - оттолкнул я девочку.

- Куда?!

- Подальше отсюда! Быстрее!

Но Ульрия прижалась ко мне всем своим маленьким тельцем, вцепившись кулачками в одежду, и категорически отказывалась отрываться. В конце концов, я оставил попытки отослать малышку и перевёл взгляд на открывающиеся ворота. Ну и?

Из них вышел мужчина в белом хитоне, и я сразу же узнал того, кто отправил меня на Аллию. Смотритель! Что бы это значило? С добрыми вестями или?.. В руках мужчины я разглядел неизвестное мне оружие, стрела над ним была направлена точно на меня. Значит, так? Я поднял меч, готовясь отразить нападение или уйти от удара. Я просто так не сдамся!

Глава 35. Смотритель

Я знал, я верил, я надеялся. Несмотря на то, что проходило всё больше и больше времени. Несмотря на то, что экран, отражающий Аллию, показывал теперь только абсолютную пустоту. Несмотря ни на что где-то очень глубоко, в тайниках моего подсознания билась мысль: Неневеста не могла просто так погибнуть! Не могла! Не тот это человек. Я сделал на неё все ставки... А сознание в то же время упорно твердило мне, что всё кончено, что надеяться больше не на что.

Иногда я наведывался на Буаян, туда, где недвижимо лежало тело Неневесты. Здесь оно в полной безопасности. Но где её душа?

Если Аллия погибла безвозвратно, и Неневеста вместе с ней, её тело, лишившись подпитки живой души, тоже должно было умереть. Но оно дышало, вздрагивало, ждало свою хозяйку. И это тоже вселяло некоторую надежду. Такой же недвижимый, но живой, лежал рядом любящий её Кощей. Они на всё шли, только бы быть вместе. Горы сворачивали, миры спасали, жизнью рисковали, а я? Шел на поводу старинных правил и предписаний, запрещающих переносы живых тел из мира в мир, не позволял им соединиться, старый... А-а!..

А день шел за днём, месяц за месяцем, постепенно сводя всю мою надежду на нет.

Всё чаще возникала мысль, что всё напрасно. Но я упорно не выключал экран, и он черным провалом зиял среди других экранов, отражающих живые миры, Смотрителем которых я являюсь. Недосмотрел... Целый мир, такой яркий и красочный, такой самобытный и необычный, канул в НИКУДА, сгорел в жерле Апокалипсиса. Да ещё и эту девочку послал в агонизирующее пекло. Какой я после этого Смотритель? Хоть в отставку подавай... Но, если я уйду, кто будет беречь тела Неневесты и Кощея?

И я всё чаще и всё дольше вглядывался в черноту экрана, задумываясь о судьбах тех, кого...

Я даже не поверил, когда пустота вдруг дёрнулась, мигнула, и солнечный свет залил знакомые до боли очертания материков, которые я уже никогда больше не надеялся увидеть. Аллия?!! Да! Это была Аллия, живая, светлая и радостная! Настоящая!!! Я недаром поставил именно на Неневесту! Это был единственный шанс, и он увенчался успехом! Аллия спасена!!!

Всего несколько минут ушло на то, чтобы вызвать отряд чистильщиков и открыть ворота во вновь обретённый мир. Я никогда раньше не появлялся в подотчетных мне мирах так открыто, но сейчас я не могу ждать. Я хочу видеть это своими глазами! Да и Неневеста с Кощеем уже замучились в чужих оболочках, следует поскорее забрать их и вернуть в родные тела...

Ворота распахнулись, сориентированные указателем душ, и я, выходя, почувствовал сотрясения почвы. Что бы это значило?

Вооруженные люди бросают оружие и падают ниц при виде меня. Здесь, что, война? На Аллии?

Из пещеры, почти скрытой от человеческих глаз скалами, выскакивает мужчина на огромном белом, точнее, когда-то бывшим белым, коте. Оба в саже и подпалинах, грязные и мокрые, а скалы рушатся за их спинами, скрывая только что существовавший ход.

Стрелка указателя душ уверенно указывает в сторону странного всадника. Неневеста? Кто из них: мужчина или кот? И почему, собственно, меня это так удивляет? Разве я ждал, что она должна оказаться в теле похожей на неё девушки? Всё логично. И всё же?

Мужчина устало прижимается к шее кота, что-то шепчет ему на ухо. Затем соскакивает, и зверь в мгновение ока исчезает, словно его и не было. Странно всё это. Но стрела упорно показывает в ту сторону, значит, Неневеста в теле этого немолодого мужчины. Надо же, нелегко пришлось ей. А я, отправляя её в путешествие в чужих оболочках, даже и не задумывался, каково это...

Мужчина, уверенно подняв голову, шел ко мне. Неневеста узнала меня. Я тоже приблизился, раскрыв руки для объятий, ведь чувства переполняли меня, словно сосуд под струёй ручья.

- Неневеста! Только сейчас Аллия возникла из небытия, и мы смогли открыть ворота! Ты сделала это!!! - воскликнул я, ликуя.

И вдруг мужчина остановился, пригнулся, в ужасе оглядываясь на окружающих, и закричал:

- Не надо! Не надо меня казнить! Я ни в чем не виноват! Это всё он! Король Друан Третий! Он насильно отправил меня сюда! Я не хотел! И больше я ничего не помню!

Он упал на колени, и стал ползать вокруг, пытаясь достать край моей одежды. Гадкое зрелище.

А особенно неприятно, что Неневеста только что была рядом, я мог забрать её, отправить домой. И не успел. Но ничего страшного. Я направил в пространство указатель душ. Странно... Стрела завертелась в одну сторону, затем в другую... Очень странно... Я проверил настройки, но ничего не изменилось. Стрела не хотела останавливаться, словно Неневесты... вообще нет на Аллии. Ничего не понимаю.

А поищу-ка я Кощея. Думаю, они должны быть где-то рядом, или я совершенно не разбираюсь в вопросах межчеловеческого притяжения.

Я установил новые настройки, и стрела уверенно выбрала направление. Вот и прекрасно. Так, надеюсь, это не слишком далеко? Хотя для меня километраж не имеет никакого значения... Я бросил взгляд на табло, определяющее расстояние, и вернулся в открытый портал. Ещё несколько мгновений - и я увижу Бессмертного.

Далеко путешествовать не пришлось, указатель определил, что Кощей находится почти рядом, за военным лагерем. Ворота открылись, и я вышел перед небольшой рощицей, просвечивающей насквозь ещё не покрытыми листьями стволами. На меня уставились две пары глаз. Мужчина в военной форме и мальчик, замотанный в дорогой, но измазанный плащ. Ну и кто есть кто? Я медленно пошел по направлению к странной парочке, а мужчина так же медленно, но угрожающе, поднял меч. Значит, это не он. А кто же? Ведь не этот ребёнок, судорожно вцепившийся в одежду солдата? Тем не менее, стрела продолжала четко указывать именно на них.

- Кощей? - спросил я, приблизившись.

- Кощей, - подтвердил мужчина.

Слава Богам!

- Нашел, наконец! - обрадовался я. - Кощей, ты чего? Я же Смотритель! Опусти меч!

- Сначала ты, - сурово ответил солдат.

- Что сначала я?

- Сначала ты опусти оружие, а лучше всего положи его на землю и отойди на пару шагов.

- Ах, вот ты о чем?! - Догадался, наконец, я, раскрыл руки, и стрела исчезла, словно её и не было. - Это был просто указатель душ. Я же должен был найти тебя в чужом теле, а как иначе?

- Да? Постараюсь поверить, - Бессмертный нехотя опустил меч.

- Неплохо выглядишь, - выдал я вполне оправданный комплимент. - А с тобой это кто?

- Местная.

Девчонка?

- Пусть уходит.

- Ульрия, иди в Нижнюю Деревню, как я тебе говорил, - Кощей попытался отцепить впившиеся в его солдатскую форму кулачки, но безрезультатно.

Малышка смотрела на происходящее широко распахнутыми глазами, но уходить и не собиралась.

- Ладно, - я махнул безнадёжно рукой, и так уже засветился в этом мире, как мог. - Неневеста где?

- Не знаю, - Кощей сокрушенно покачал головой. - Я видел её последний раз ещё до землетрясения, когда она была в теле этой девочки. Хотя могу предположить, зная Неневесту, что и к этому стихийному бедствию именно она приложила свою ручку.

- И окажешься прав, Кощей. Я встретил её после землетрясения, в теле мужчины. Она выскочила на белом огромном коте из подземелья, завалив всё за своей спиной, отсюда и скромное локальное землетрясение. Аллия появилась из небытия, Неневеста выполнила своё предназначение!

- И где же она?!

- А вот это другой вопрос, - покачал я головой. - Сам понять ничего не могу. Кот исчез сразу же, а Неневеста была уже почти рядом, как вдруг я понял, что её уже в этом теле нет. Мужчина, в котором обитал её дух, вдруг стал оглядываться, с ужасом глядя на окружающих, упал на колени, просил не казнить его, мол, он ни в чём не виноват, послал его король Друан Третий, отправил сюда насильно, а сам он ничего не помнит.

- Так это вельдонский колдун! Понятно, что он ничего не помнит, если в его теле хозяйничала Неневеста! А белый кот - это Снежный Барс. Значит правда, что она встречалась во сне с ним и Урбонусом, и вела беседу. А я и не поверил... Следовательно, барс, которого она постоянно носила на пальце, вынес её... Предсказания рукона медленно, но верно, сбываются...

- Всё это очень интересно, и я с удовольствием послушаю о ваших приключениях, но после. Сейчас необходимо отыскать Неневесту. Где она может быть, Кощей? Ты был с ней в этом мире довольно долго и должен лучше ориентироваться в ситуации.

- Да где угодно! В теле муравья или комара! Нас без конца переносило в совершенно разных существ.

- Нет, Кощей. Это другое. Я знаю точно, что на Аллии её сейчас нет.

- Откуда?

- Да всё этот самый указатель душ, - я снова выудил из пространства определяющий аппарат со стрелой, который Бессмертный принял вначале за оружие. - Смотри, сейчас он настроен на тебя. Я могу поворачивать стрелу в разные стороны, она всё равно указывает, где ты находишься. А теперь я настраиваю аппарат на Неневесту...

Стрела завертелась то в одну, то в другую сторону, не останавливаясь ни на мгновение и не фиксируя ни одно направление.

- Видишь, что делается?

- И что это значит? Мне это начинает не нравиться.

- Мне это нравится ещё меньше. Это значит, что Неневесты в этом мире нет!

- Но этого не может быть! - воскликнул Кощей.

- Тем не менее, это так. Думай, Бессмертный, думай!

- А если она вернулась на остров Буаян, в своё тело?

- Это, принципиально, невозможно.

- Относительно, невозможно, - вставил Кащей.

- На остров нет дорог, и ни один человек, а тем более, дух, попасть на него не может!

- И мы с Неневестой, наверное, не добирались до него своими собственными ногами? - издевательски произнёс мой язвительный собеседник.

- Да, признаю, было дело. Хотя это - нонсенс! До сих пор никто не может понять, как вам это удалось.

- Факт остаётся фактом. Мы были на Буаяне, и, пусть это и невероятно, Неневесту могло притянуть к собственному телу, раз миссию на Аллии она выполнила.

- А тебя почему не притянуло?

- Тяжелый я, - улыбнулся впервые за сегодня Кощей.

- Не думаю, что такое возможно. Но для нас это был бы наилучший вариант.

- Тогда вперёд. Будем надеяться, что она уже ждёт нас, ругаясь на чем свет стоит, что мы задерживаемся.

- Вперёд! - я материализовал ловца душ. - Девочка пусть хоть отойдёт, а то и её прихватит.

- А что это ещё такое? - подозрительно покосился на прибор Бессмертный.

- Ловец душ, он поможет вытащить тебя из этого тела, и перенести на Буаян.

- А-а-а... - недоверчиво протянул Кощей и повернулся к молча наблюдающей за происходящим девочке. - Ульрия, вот и пришёл час, о котором я говорил. Сейчас я исчезну, точнее, покину тело купца, а ты поможешь ему, как мы и договаривались. Хорошо, малышка?

- Я не малышка. Я всё понимаю, - угрюмо выдала девочка. - Прощай, Кощей!

Бессмертный обнял свою спутницу, и она, протирая кулачками глаза, отошла на безопасное расстояние.

- Давай, Смотритель, я готов. - Солдат передо мной вытянулся по струнке, ожидая обещанного переноса.

Сколько же судеб оказалось затронутыми этой безумной авантюрой, вернувшей погибший мир из небытия? Сколько людей, нелюдей и, возможно, даже животных, приняли активное участие в спасении Аллии, даже не подозревая об этом? А для меня, Смотрителя, эти месяцы остались под покровом тайны. Но Неневеста и Кощей всё расскажут мне, я должен знать, как им удалось изменить прошлое и спасти будущее.

Я настроил на волну Бессмертного ловец душ и нажал кнопку.

На недоумевающую физиономию мужчины в солдатской форме мне смотреть уже нечего, вижу, о нём позаботится девочка.

Я повернулся круто, прижимая к груди ловца с попавшей в клетку душой Кощея. Сам никогда на себе не испытывал, но представляю, что ощущения не из приятных. Оказаться замкнутым в металлической коробке ещё хуже, чем в чужом, пусть и непривычном, теле.

Да, немало пришлось пережить спасителям Аллии. Хорошо, что всё заканчивается. Неневеста небось заждалась...

Я шагнул в портал и вышел на острове Буаяне, острове из легенд. Всё так же недвижимо лежит Алатырь-камень, возле которого я оставил в своё время тела Неневесты и Кощея...

Я протёр глаза. Бессмертный лежал всё в той же позе, ожидая возвращения души. Но где же она? Я оглянулся. Всё так же висит в пустоте легендарный остров. И негде здесь спрятаться. И нельзя отсюда уйти... И белый рулончик договора, подписанного кровью, который она не выпускала из рук, валяется рядом с камнем, словно ненужная бумажка. И указатель душ показывает, что нет в этом мире Неневесты, и не было очень давно. А если её нет и не было, то это значит единственное: тело девушки похитили! Но как?! Кто?! Ведь на остров невозможно попасть! Относительно невозможно, - как сказал Кощей.

Я направил на его недвижимое тело ловец душ и открыл заслонку.

Бессмертный несколько долгих секунд был неподвижен, затем пошевелил пальцами. Да, тело так долго пролежало без движения, что теперь трудно будет адаптироваться. Ничего, я сейчас помогу. Я набросил на него энергетическую сеть, быстро впитавшуюся в его ауру. Она поможет ему прийти в себя.

Действительно, вскоре Кощей открыл глаза и сел, всё ещё с трудом сгибая затекшие суставы.

- Неневеста?

Даже не знаю, как ему сказать. Как трудно бывает просто сказать правду... Почему с людьми всегда так непросто?

- Неневесты здесь нет. И не было.

- Что?! А где же её тело? - поднялся Бессмертный, оглядываясь.

- Я, как Смотритель, должен знать всё. Но я вынужден признать, что без малейшего понятия, что здесь произошло...

- Где её тело?! - Кощей ухватил меня за плечи, вытрясывая душу без всякого ловца.

- Погоди! Успокойся! Я не знаю!!! Я навещал остров пять дней назад, и всё было в порядке. Неневеста лежала здесь, рядом с тобой, и ничто меня даже не насторожило...

- Ладно, я успокоился, - наконец взял себя в руки Бессмертный, поднимая с земли свиток. - Что это?

- Договор, подписанный мной и Неневестой.

Кощей быстро пробежал строчки глазами.

- Давай рассуждать логически.

- Давай.

- Неневесты нет в мире Аллии, так? И тело её тоже пропало. Я могу предположить только единственный вариант: это похищение!

- Согласен. Но кто это сделал?! Кому она мешала?! - я что-то никак не могу свести концы с концами.

Кощей сжал кулаки и тревожно заглянул в мои глаза:

- Торритяне...

Глава 36. Где ты, Неневеста?

- Торритяне... - прошептал я, чувствуя, как кровь отливает от лица от страха за судьбу Неневесты.

Ну почему у неё всё не как у людей? Мир спасла - и добро пожаловать домой, на заслуженный отдых. Где теперь её искать?

- Так, Кощей, а теперь давай спокойно и с расстановкой. Откуда ты о них знаешь и что именно? - Глаза Смотрителя вцепились в меня, обещая не отпускать, пока всё не выпытают.

- Во время кажущихся бессмысленными скитаний по Аллии я единожды попал в тело торритянина.

- Торритяне на Аллии?! - забеспокоился Смотритель.

- Не совсем так. Оказывается, у Аллии существует двойник, безжизненная планета. Совершенно пустая. Её и облюбовала группа торритян. Они создали там научный центр, и научились изымать энергетический потенциал с погибших или умерших естественной смертью обитателей настоящей Аллии. За счет этого и жили. А когда мир погиб, энергии получили столько, что смогли за два года круто развернуться, построить целый город, создать огромные арсеналы совершенного оружия...

- За два года после гибели мира? Но ведь...

- Пара торритян вернулась из будущего, когда Неневеста смогла отложить конец света. Они потеряли одним махом всё, что создали за счет обретенной энергии, и хотели помешать изменению истории.

- А Неневеста...

- Стояла у них на пути. Они называли её Вредителем и всё время следили за её перемещениями по Аллии.

- Как? Даже у меня нет таких средств!

- Вероятно, это оказалось возможным благодаря тому, что наблюдения велись из параллельного мира. Или же, это новейшие изобретения гениального ученого с Земли, которого они похитили и использовали в своих целях.

- Хотел бы я такого ученого переманить к себе на службу, - сам к себе прошептал Смотритель.

- Так вот, я считаю, что это единственно возможное объяснение произошедших событий. Неневеста у торритян.

- Да, торритяне знакомы всем своими захватническими замашками. Торрита стала им тесна, и тогда они начали нападать на чужие миры с целью захвата территории.

- Неужели их нельзя остановить?!

- Работа ведётся, но не так-то просто их изловить. Вот сейчас, по твоим словам, они запрятались на незарегистрированном двойнике Аллии.

- Почему бы им просто не селиться в таких необитаемых мирах?

- Видишь ли, гораздо легче захватить обжитый мир, чем создавать всё заново. А эти молодцы придумали ещё лучше: использовать потенциал погибших. А этим они нарушают круговорот энергии во Вселенной! - объяснил Смотритель.

- Хорошо... Тогда поспешим туда.

- Ничего хорошего. Я не знаю координаты двойника Аллии.

- Но...

- Да, разумеется, опять я виноват. Но так иногда случается, что от основного ствола развития отделяются ветви вариантов. И тогда процесс продолжается в двух, трёх, и более, параллельных измерениях. Но чрезвычайно редко двойник оказывается полностью мёртвым. Либо он откололся чрезвычайно давно, ещё до того, как на планете зародилась жизнь, либо зародившаяся жизнь погибла по неизвестной причине.

- Ты хочешь сказать, что мы не сможем определить местонахождение Неневесты?

- Сможем, определённо, данные о появившемся двойнике должны были попасть в информационный центр, и я, наверняка, встречал их раньше. Только из-за абсолютного отсутствия жизни не счел необходимым поставить там камеры и датчики, улавливающие малейшие изменения фона. Теперь придётся покопаться...

- Так, Смотритель, ты давай, копайся, только поживей. Не думаю, что торритяне пригласили Неневесту поиграть в настольные игры. У них на Вредителя зуб, и довольно болючий.

- Тогда добро пожаловать в мой рабочий кабинет, дорогой Кощей! Ворота открывать не нужно, у меня отсюда свободный доступ.

Я сунул договор в карман, Смотритель схватил меня за руку. И глазом моргнуть я не успел, как оказался в "кабинете". Это было огромнейшее помещение, одна стена которого была сплошь увешана плоскими экранами, передающими, как я понял, изображения из самых различных земель. У меня даже дух перехватило. Я переводил взгляд с одного экрана на другой, пока не задержался на картинке, от которой защемило где-то глубоко в груди. Я узнал. Это - мой родной мир, единственный и неповторимый, как молоко матери, как первая радуга над головой ещё учащегося ходить малыша, как старая деревянная коляска, легко покачивающаяся в такт колыбельной. Воспоминания вдруг нахлынули, словно волны штормового моря, цепляясь друг за друга и захлёстывая меня с головой. Я вспомнил всё, начиная со своего счастливого детства, до сегодняшнего дня. Этот мир знал меня, а я не ведал о других до того самого момента, когда в мою жизнь ворвалась смерчем Неневеста... Вика...

- Кощей!.. А, Кощей, заснул, что ли? - Смотритель помахивал перед моими глазами ладонью.

Я потряс головой, пытаясь вынырнуть из бездны воспоминаний и сосредоточиться на том, где я сейчас нахожусь, и что делаю.

- Я нашёл!

- Что?

- Тьфу ты! - выругался Смотритель. - С тобой что?

- Да всё уже в порядке. Просто выход из амнезии шокирует иногда больше, чем вход в неё.

- А-а-а, - понимающе кивнул мой собеседник. - Бывает.

- Угу. У всех бывает, но не у всех проходит.

- И что ты вспомнил?

- Всё. Я вспомнил родину. Свой дом.

- Теперь тебе будет легче. Но всё это - потом. А сейчас мы отправляемся на Аллию-2.

- Ты нашёл путь?! - встрепенулся я.

- А о чем я пытаюсь тебе втолковать битые пять минут?

- Извини. Я готов.

- Сейчас, только настрою ворота...

Ещё несколько несказанно долгих минут ожидания, и ворота перед нами начали медленно приоткрываться. Мы вместе со смотрителем рванулись вперёд, сбиваясь и мешая друг другу, и застыли на входе.

- Пространство сворачивается! - вскрикнул Смотритель. - Назад!

- Но там Неневеста! - ответил я и рванул вперёд.

Глава 37. Предсказание сбывается

Я сразу поняла, что нахожусь в своём теле! В своём милом, родном, почти забытом, но так узнаваемом. Любимое моё, что мне только пришлось пережить! В ком только пришлось побывать! Если б ты знало. Нет, лучше и не знать тебе об этом. Я вернулась! Я, наконец-то, дома, в себе!

Душа моя возрадовалась, и я приоткрыла глаза.

Что-то мне здесь ничего остров Буаян не напоминает. Вот совсем ничего. Я лежу в каком-то "корыте" на металлической поверхности, отдавив себе всё, что только можно было. Ручки-ножки шевелиться не желают, и не удивительно, сколько пришлось им без движения находиться. Всё затекло. Накрыто моё корыто стеклянным колпаком, словно я Спящая Красавица в хрустальном... тьфу ты! Вверху мягким светом светится потолок. А на мне понацеплено невесть сколько датчиков на мягких проводках, и на запястьях, и не щиколотках, и на голове, и на моём драгоценном пузике. Кто посмел до меня дотрагиваться? Может, Смотритель перенёс меня сюда, чтоб на ветру не простыла? Так нельзя было организовать ортопедический матрац и подушечку?

Я начала напрягать и расслаблять мышцы, пытаясь поскорее привести себя в норму. Скоро в затёкшие члены впились тысячи иголочек, сообщая, что процесс пошел. Сгорая от нетерпения, приподнялась я на локтях в своём "корыте" и замерла с открытым ртом.

Никакого Смотрителя и близко не было, а находилась я в какой-то лаборатории, где спиной ко мне около похожего на плазму экрана столпились люди (или нелюди?) в золотистых трико. Их было четверо: два мужчины и две женщины. Никого похожего на них раньше я не встречала. Кожа у незнакомцев была лиловой, а волосы насыщенного фиолетового оттенка. У одной из женщин ровные пряди затянуты в длинный хвост, начинающийся на макушке и заканчивающийся почти у талии. У другой - распущенные волосы чуть покороче. Мужчины были практически неотличимы со своими стрижками ёжиком и одинаковыми фигурами. Куда я попала?

И тут меня осенило! Да это же торритяне, о которых рассказывал Кощей! Эстер-один, Эстер-два, Дук-один и Дук-два. Им на руку был конец света, и они пытались меня, Вредителя, им мешающего, уничтожить! Значит, это они добрались до моего тела, думаю, с целью вытащить меня с Аллии. Но опоздали. Конец света отменяется! И они теперь меня ещё больше за это "полюбят". Так "полюбят", что... Я прикрутила свои мысли, чтоб прислушаться к разговору вперившихся в экран врагов.

- Что произошло?! Дук, что произошло?! - фальцетом вскричала Эстер с длинным хвостом.

- Ну-у... Я думаю...

- Это была она? Да? Этот мужик на белом коте?

- Эстер-два, успокойся! - схватила её за руку близняшка.

- Успокоиться?! Да вы понимаете, что произошло?! Красная кнопка уничтожена!!! Вы знаете, что это значит?! Бомба не взорвётся НИ-КО-ГДА!!!

- Похоже на это, портал его налево, - промямлил один из Дуков.

- Похоже?! И вы говорите об этом так равнодушно?!

- Ну что ты?! - воскликнула Эстер-один. - Мы возмущены до глубины души!

- Да вы хоть понимаете, что мы потеряли?! Мы потеряли всё!!! Да что я тебе объясняю?! Ты же не видела перемен, которые должны были произойти за два года! У нас были неограниченные возможности! Это был наш рай! Нам были доступны такие исследования! Мы создали столько идеального оружия! Мы могли бы захватить контроль над многими мирами! А теперь? И кто виновен во всём этом? Это всё она! Куда она опять подевалась? Я уничтожу её! Я уничтожу её тело, и ей некуда будет возвращаться! Я всё равно найду её и отомщу!

Разъяренная Эстер-два развернулась резко к моему "корыту" и застыла, сверкая фиолетовыми глазами:

- Да она здесь!!! Она вернулась в своё тело!!!

Четвёрка сиреневых бросилась ко мне, я ударом обеих ног отбросила пластиковую крышку и вывалилась из "корыта", вырывая проводки датчиков с корнем.

Но тут мои ослабевшие ноги подвели меня, они подогнулись, не выдержав напряжения, и я повисла на руках схвативших меня торритян. Приехали.

Лицо Эстер-два, искаженное ненавистью, приблизилось ко мне, сумашедшие глаза метались туда-сюда. Нервы лечить надо.

- Зачем?! Зачем ты это сделала?! - прошипела она.

- Я спасла Аллию.

- Ты спасла? - безумный хохот прямо в лицо. - Ты спасла примитивный слаборазвитый мир, полудиких аборигенов, ничего не стоящих и ничего не значащих для Вселенной!

- Я спасла Аллию.

- Здесь! Здесь настоящая Аллия! Здесь была бы планета-сад! Планета-рай! Здесь каждый клочок земли стоил бы миллионы!..

- Я спасла мир.

- Ты заплатишь мне за все несбывшиеся надежды! - взвилась торритянка. - Я уничтожу тебя! Распылю на атомы! Где аннигилятор?!

Глаза туда-сюда, наконец, дошло, что в лаборатории такой штуки быть не должно.

- Держите её, я за аннигилятором! И будет месть моя страшна!

Фиолетовый хвост взметнулся и скрылся за выскочившей в дверной проём Эстер-два.

- Попала ты конкретно, землянка, - зло посмотрел на меня один из Дуков.

- Надо было становиться нам поперёк дороги? - добавил второй.

- Я полностью поддерживаю Эстер, - сжала мои запястья оставшаяся торритянка. - Саму распираетрасправиться с этой негодяйкой.

А я во время всего разговора мысленно разрабатывала затёкшие члены, читала где-то, что воображаемые упражнения дают эффект вовсе даже не воображаемый, а натуральный. Можно на тренировки не ходить, всё представлять, а потом брать медали на Олимпийских играх.

Иголочки в мышцах постепенно затихли, и я решила, что уходить надо, пока не вернулась самая сумасшедшая из торритян. Куда уходить, если здесь больше ничего, кроме этого научного центра не существует? А кто его знает, но не ждать же покорно, пока со мной расправятся?

Я расслабилась и повисла на руках схвативших меня торритян полностью, имитируя потерю сознания. Естественно, держать груз в таком положении было неудобно, и похитители затащили меня назад, в "корыто". Разумеется, решили и крышечкой прикрыть. А пока за ней наклонялись, меня, "бессознательную", пришлось на какое-то мгновение отпустить. Вот тут-то бесчувственное тело вскочило, оттолкнув надвигающуюся крышку вместе с торритянами, и выскочило со всех ног в коридор.

Так, теперь куда? Ой, да куда-нибудь, только подальше! И я помчалась вперёд, сбивая с ног встречных сиреневых лаборантов и скользя по гладкому блестящему полу. Топот ног сзади утверждал, что погоня за мной не задержалась.

Поворот. Ещё поворот!

Вдруг я увидела что-то напоминающее лифт. Нажала на зелёную кнопочку на стене, и двери разъехались в разные стороны, открывая небольшую кабинку. Я заскочила внутрь. Двери съехались. Куча кнопочек на внутренней стенке ничего мне не говорила. Я хотела нажать самую нижнюю, но моё тело ещё не могло выполнить столь виртуозное действие, и я ударила по всем сразу. Тут же загудела сирена. По стенам лифта побежали змейки-молнийки, повалил дым. Я закашлялась. Но, к счастью, двери распахнулись, моему взору предстали три перекошенные фиолетовые физиономии.

- Лифт не работает! - крикнула я, подныривая под тянущиеся ко мне руки и проползая под ногами торритян.

Я бросилась дальше по коридору, слыша за спиной дикие крики:

- Телепорт!

- Она сломала телепорт!

- Мы не сможем теперь выбраться отсюда!

Ну вот, ещё одна причина "полюбить меня такой, какая я есть"! Почему мне так везёт? Ведь могла перенестись в какой-нибудь другой мир, а не ломать телепорт. "Например, на Торриту, - подсказало подсознание. - Вот веселуха была б!"

Да мне и тут не скучно.

Сзади кто-то взвыл. Я оглянулась и заметила Эстер-два, присоединившуюся к компании догоняющих. Ой, как мы рады! Я снова свернула за угол и увидела, что коридор ведёт в тупик. Одна единственная дверь была на моём пути, и я, естественно, рванула её на себя.

Моему взору предстала ещё одна лаборатория. Я схватила первый попавшийся штатив и задвинула за ручку двери, забаррикадировав её на какое-то время.

Я огляделась. В лаборатории находился только один человек. И это был именно человек! Маленький мужчина с лысой макушкой и кудрявыми волосами по низу головы не оглядываясь протянул мне колбу:

- Отнесите это, милочка, на экспертизу, пусть проверят антигравитационные свойства...

Я сразу же вспомнила о талантливом ученом с Земли, о котором рассказывал Кощей. Это, наверняка, он. Кто ещё может быть таким рассеянным? Как же его фамилия? А, Штейн, точно!

В дверь ударили. Затем ещё и ещё. Выбить её - раз плюнуть. Что же делать?

Мой взгляд упал на приспособление в центре лаборатории. Это был диск с маленьким креслом и рулём, металлические полосы создавали видимость кабинки, только, по идее, она должна быть застеклена. Тем не менее, это было единственное, что напоминало хоть какой-нибудь транспорт, и я поспешила к нему. Ученый, наконец, увидел меня и ужаснулся:

- Девушка! Что вы делаете?! Это экспериментальный образец!

- Экспериментирую! - отозвалась я, прыгая прямо на образец.

- Это неработающий модуль! Он не летает!

Зато летаю я. В прыжке я зацепила протянутую в мою сторону колбу с жидкостью, которую мне предлагали отнести на экспертизу. Она упала прямо на модуль, разбилась, и неизвестное вещество разлилось по полу аппарата.

- Что вы наделали? - схватился за голову профессор.

Я уселась в кресло. Дверь лаборатории затрещала.

Я безуспешно пыталась обнаружить хоть какие-нибудь кнопочки. Нету ничего, кроме руля! Так, а зачем здесь четыре педали? Я начала экспериментировать, нажимая на них, и вдруг модуль взмыл вверх.

- Он не летает!!! - простонал сзади учёный.

- Уже летает, - ответила я из-под потолка. - И колбу вашу на экспертизу теперь нести не надо! Вещество действует!

Аппарат напомнил мне детские машинки в Луна-парке. Только педалей здесь было четыре. Я быстро разобралась в технике полёта. Посредине - "газ" и "тормоз", как в обычной машине, а по краям - "вверх" и "вниз".

Дверь в лабораторию вылетела с петель, но я в этот момент уже выруливала через окно.

Ух ты! Классно как! С ветерком! Четыре сиреневых тела, высунувшиеся до пояса в проем окошка мало меня волновали. Их ругань несусветная - ещё меньше.

Сзади раздались выстрелы, но я улетала так быстро, что достать меня они не могли.

- Слабо?! Да?! - закричала я, оглядываясь.

- Я тебя уничтожу!!! - донесся до меня голос Эстер-два.

Попробуй, подруга! Сначала достань, а потом поговорим!

Я крутанула руль, сворачивая к ближайшим горным пикам. Мёртвые величественные горы уносились к небу, словно спящие великаны, и ни птички, ни травинки нельзя было найти в этом безжизненном мире. Я снова оглянулась. Серой язвой на фоне первозданной природы казалось здание научного центра торритян. Не нравитесь вы мне, ребята.

И я с наслаждением отдалась движению, вдыхая воздух свободы и не думая о том, что будет дальше.

И вдруг странный звук пронёсся над планетой. Нижняя часть модуля просто исчезла, и остатки его, заваливаясь и дёргаясь, свалились на горный уступ, а я покатилась, едва успев задержаться за ненадёжные камни и не рухнуть в бездну. Что ж это?..

В одном из окон здания научного центра виднелось дуло неизвестного мне оружия. Рядом фиолетовела женская голова с длинным хвостом и мелькали другие лица. Было понятно, что соратники пытаются оттащить сдвинувшуюся на почве мести Эстер-два, только это не сильно им удаётся.

Я подтянулась на руках и взобралась на уступ. Моему взору открылся словно обгрызенный модуль и дыра в скальной породе, уходящая в глубину горы. Ни фига себе! Что ж это за оружие такое, способное одним махом уничтожить столько материи? Вспомнилось сразу, как Кощей говорил о созданных торритятами пушках-аннигиляторах. Так значит это она? Меня, действительно, хотят уничтожить?

Дуло пушки дрогнуло, и новый взрыв потряс пространство. Я едва успела откатиться в сторону, как на том месте, где я только что стояла, образовалась новая дыра, пугающая своей абсолютной пустотой. Да что ж она творит?! Так скоро и горы рухнут!

Пушка вновь дрогнула, готовясь к выстрелу. А я сообразила, что мне некуда бежать! Уступ скалы был невелик, а две образовавшиеся в нём дыры уменьшили его ещё ощутимее! Следующий удар достанет меня!

Я уже видела приближающийся ко мне шар колеблющегося пространства, как вдруг серебряное кольцо соскользнуло с моего пальца, и могучий Снежный Барс нарисовался на краю уступа. Кот обернулся и кивнул мне, мурлыкнув:

- Садись!

Упрашивать меня не надо! Я вскочила на волшебного зверя и он, преодолев немысленное расстояние, перескочил на следующий уступ.

Тяжелое "Уф!!!" - и аннигиляционный снаряд стёр с лица Аллии часть скалы, где я только что стояла.

А далее последовала бешеная гонка. Такая, что мысли вылетают и остаются далеко сзади, не поспевая за своей хозяйкой. Я прижалась к мягкой густой шерсти и сосредоточилась только на том, чтоб не свалиться.

Пушка-аннигилятор всё стреляла и стреляла, а Снежный Барс совершал прыжок за прыжком, показывая чудеса акробатики. Он то взлетал на самую вершину горной гряды, то почти спускался к подножью. Не мог он только остановиться, передохнуть. Интересно, надолго хватит его волшебных сил?

Иногда я умудрялась бросить взгляд на окружающий пейзаж, и видела, как пространство покрывается оспинами дыр. Несколько пробоин оказалось даже в небе, и зловещая пустота глядела сквозь них на обреченную планету.

Обреченную! Я поняла это, как только увидела, что пространство начинает всасываться в образовавшиеся дыры, сначала почти незаметно, затем всё быстрее и всё сильнее. Планета коллапсировала, сворачиваясь. И всё усиливающийся гул сопровождал её агонию.

Кажется, наконец, это дошло и до Эстер-два. Пушка замолчала. Но поздно. Мир сворачивался, втягиваясь в дыры уничтоженного пространства ,и никто уже не в силах был остановить этот процесс.

И тут внизу, около самого здания научного центра, воздух задрожал и материализовались большущие ворота, точно такие, как я видела на первой Аллии, когда спасла её. Смотритель!

Снежный Барс бросился к воротам. Они распахнулись несильно, словно нехотя, и я увидела своих спасителей: Кащея Бессмертного и Смотрителя. Ой, как же вовремя! Хоть раз всё происходит в нужное время! А то я уже чуть было не успела испугаться.

Смотритель поднял в стороны руки, и створки распахнулись, словно приглашая в свои объятия. Лицо его было напряжено и сосредоточено, наверное, ворота не очень хотели раскрываться в сворачивающемся мире.

Кощей бросился со всех ног ко мне. Ой, как приятно, когда о тебе кто-то переживает и заботится!

Снежный Барс исчез, вновь оказавшись колечком на пальце. А я по инерции пробежала ещё несколько метров, затормозив прямо в объятиях Бессмертного.

Он только прижал мою голову к своей груди на мгновение, и даже не сказал, какая я хорошая, что вечно попадаю в передряги.

А я подумала, что предсказания рукона оказались как нельзя более точны. Тот, кого я ношу, мой Снежный Барс вынес меня и второй раз.

- Скорей, - закричал Смотритель.

Створки ворот дрожали под натиском коллапсируещего пространства.

Кощей схватил меня за руку и потянул в направлении спасительного выхода.

И тут я вспомнила о моём земляке, чудаковатом ученом, которого использовали торритяне в своих корыстных целях. Нехорошо как-то оставлять человека с Земли погибать здесь. Он ведь ни в чем не виноват!

Я вырвала руку с криком:

- Там остался профессор! Нужно его забрать! - и рванула в сторону здания научного центра.

- С ума сошла! - Кощей безнадёжно вздохнул и бросился меня догонять.

- Куда?! Назад!!! Мир гибнет! Вы не успеете! - митинговал сам себе Смотритель.

Входные двери были заперты на цифровой замок. Я вцепилась в ручку и повисла на ней, объявив подоспевшему Бессмертному:

- Никуда не уйду! Я не могу оставить землянина здесь погибать!

Кощей глянул из-под нахмуренных бровей и рванул дверь на себя. Молодец, знает уже, что отговаривать меня от сумасбродных идей бесполезно.

Дверь с грохотом отлетела в сторону, оставив искорёженные петли глухо поскрипывать. Я заскочила в помещение и остановилась. Мечущиеся в панике торритяне застыли вдруг в шоке, увидев, что я, ставшая косвенной причиной уничтожения этого мира, явилась снова собственной персоной. Да, хлебом-солью меня здесь, явно, встречать не собираются. И ковровую дорожку тоже не постелят. Торритяне очнулись от шока и двинулись мне навстречу, в руках у некоторых замелькало оружие.

Но я всё равно не отступлю! Только вот не знаю, как?

- Неневеста! Уходим! - крикнул Кощей.

- Нет!

- Посмотри трезво - нам не пройти даже с моей сверхчеловеческой силой и твоим духом авантюризма!

- Нет!

- Мы погибнем!

- Нет!

Первый выстрел - и пуля зажужжала у самого уха.

- Тьфу ты, - сплюнул с досадой Кощей. - Упрямство родилось раньше тебя!

- Тьфу ты! - сплюнул с досадой скатившийся с моей руки и материализовавшийся во всей своей красе Снежный Барс. - Ведь всё равно ж не успокоится.

Моё лицо расплылось в улыбке, а Кощеево приобрело задумчивое выражение: моего друга он видел впервые.

- Забирайтесь на спину, - кивнул зверь.

- Так мы ж вдвоём не вместимся! - ответил Бессмертный. - Давай я сам!

- Я не спрашиваю, поместитесь ли вы вдвоём, а говорю: залезайте. Или ты думаешь, что сможешь лишить Неневесту возможности быть в центре событий?

- Для неё было бы безопаснее...

- Тогда ты плохо знаешь её, если надеешься, что она согласится остаться, - фыркнул с усмешкой Барс.

- Вот, слушай людей, то есть, зверей, разбирающихся в психологии человека, - подтвердила я, забираясь на спину белого кота.

Бессмертный сел за мной, бурча:

- У меня ж ноги по полу тянутся!

И тут Снежный Барс вдруг начал расти, увеличиваясь и в длину, и в высоту, так, что можно было ещё пару таких Кощеев посадить, не теснясь, и огромными прыжками, перескакивая через головы торритян, помчался по коридорам, лестницам, переходам.

Вот честное слово, без него я бы никогда дороги не нашла, а кот то ли знал, куда следует бежать, то ли просто ощущал направление своим интуитивным шестым чувством.

Торритяне смешались, никто уже не пытался в нас стрелять, боясь попасть в своих. Не прошло и пары минут, как мы оказались около знакомой лаборатории. Удар мощной лапы распахнул дверь и перед нашими глазами предстал склонившийся над столом небольшой человечек, как всегда, занятый своими исследованиями, и даже не обращающий внимания на царящий в научном центре бедлам. Я соскочила с Барса и подошла к нему.

- Прикройте дверь, милочка, там шумят, - обратился он ко мне, не отрываясь от работы.

- Уважаемый Штейн, посмотрите в окно! Мир гибнет! Вы должны пойти с нами, чтобы вернуться на Землю.

- А я и так на Земле, милочка. А вам нужно лечиться...

- Это вам нужно лечиться! - я бросила взгляд в окно.

Горной гряды уже не существовало! Небо спустилось почти к крыше здания! Еще пара минут - и будет поздно.

- Профессор, скорее!.. - потянула я его за рукав халата.

- Покиньте помещение! - гневно вырвался из моих рук ученый. - Вы что, не видите: я работаю!

Я беспомощно оглянулась на Кощея. Бессмертный спрыгнул на пол, легко одной рукой подхватил ученого и посадил его на Снежного Барса, сев сзади и удерживая от падения. Я умостилась на спину зверя перед Штейном.

Только сейчас до профессора начало что-то доходить.

- Что это? Кто это? - воскликнул он. - Таких больших котов не бывает!

Бывает - не бывает, а Барс рванул с места, как торпеда, и помчался в обратном направлении, совершая гигантские прыжки.

Мы выскочили из помещения и увидели, что торритяне пытаются прорваться к воротам. Но невидимая стена, установленная Смотрителем, не пускает их. Воя, царапали они преграду, теряя на глазах человеческие черты и превращаясь в неописуемых фиолетовых монстров.

К нашему ужасу ворота почти закрылись под натиском сворачивающегося пространства. Весь красный, дрожащий от напряжения, Смотритель едва удерживал створки, упершись спиной в одну и обеими руками во вторую. Увидев нас, он убрал невидимую стену, и торритяне рухнули кучей, ругаясь и пытаясь подняться, чтоб добраться до ворот.

Снежный Барс одним прыжком перескочил через кучу малу. Шерсть его и наши волосы встали дыбом, притягиваясь к находящемуся почти рядом зеву пустоты, затягивающей в себя всё, словно гигантский пылесос.

Не очень хорошая идея - эти пушки-аннигиляторы, - подумалось мне.

Барс влетел в ворота над головой Смотрителя, и тот облегченно проскользнул в закрывающуюся щель. Нас догнал только глухой звук схлопывающегося мира. Вот и всё.

Мы скатились с кота в огромном зале, где вся стена была увешана плоскими экранами с приличной диагональю. Снежный Барс повернулся ко мне, тяжело дыша:

- Всё, Неневеста, ты слышишь? Хватит уже такого экстрима!

- Мой милый! Ты третий раз вынес меня из ада! Мы спаслись только благодаря тебе! Спасибо! - я обняла красивую голову волшебного животного.

- Пожалуйста, пожалуйста. Только закругляйся. Дай отдохнуть, а?

- Ты можешь отдыхать на моём пальце сколько заблагорассудится!

- Да, именно, отдыхать, смотреть другие миры - это мне нравится. Но лучше экскурсионные туры, чем такая самодеятельность.

- Лады.

- Ну, что, я пошел? А ты заходи, когда хочешь, на берег океана. Мы с Урбонусом с удовольствием поболтаем с тобой на философские темы.

- И ты приходи. Я вот домой вернусь - сосисок куплю.

Снежный Барс прикрыл глаза и расплылся в улыбке:

- Вот не знаю, что такое сосиски, но, наверное, что-то очень вкусное! Приду.

И белый пятнистый кот исчез, а на моем пальце снова улёгся серебряный зверь.

Я оглянулась. Профессор, приоткрыв рот, уставился на сияющие перед ним экраны. Смотритель пил успокоительное. А Кощей смотрел на меня выжидательно.

- Предсказание сбылось, - сказал он, когда Снежный Барс исчез. - Ты спасла Аллию, и Аллию погубила. А мы не могли понять, как это возможно.

- А ещё раскрыла и уничтожила террористическую группировку торритян, которые находились в розыске в нашей Вселенной уже несколько лет, - добавил Смотритель.

- Так я хорошее дело совершила? А то меня всё мучают сомнения. Ведь столько торритян погибло на Аллии-2.

- Они давно своими действиями подписали себе смертный приговор. И, попади они в застенки Мирового Сообщества Порядка, их смерть не была б такой быстрой. Так что всё случилось как нельзя лучше. Да и то, что мёртвый мир уничтожила, тоже неплохо, не будет ни у кого искушения повторить подвиг торритян.

- Понятно. Ой, а где же мой договор? - вдруг вспомнила я.

Кощей достал из-за пазухи бумажный рулончик. Я схватила его, как самую большую ценность.

- Смотритель, ты собираешься выполнять условия договора?

- Если Кощей согласен отправиться в твой мир, то я - готов.

- А почему он должен быть не согласен? - вопросительно поглядела я на Смотрителя и на молчащего до сих пор Бессмертного.

- Вообще-то, он вспомнил родину, и, возможно, захочет вернуться именно туда.

- Ты вспомнил свой мир? - уставилась я на Кощея.

- Я вспомнил всё.

- Круто... Так ты... ты хочешь...

- Я хочу отправиться на твою Землю, где бы она ни находилась, и что бы там меня ни ожидало.

- Ура! А там вовсе и не плохо! Ты не пожалеешь, Кощей! У нас столько всего!.. Но я не настаиваю. Если ты хочешь домой...

И тут чересчур активно прожитые последние часы аукнулись внезапной слабостью. Ноги подкосились, и Бессмертный подхватил меня на руки.

- Хватит с неё приключений. Давай, отправляй нас на эту Землю, Смотритель. И, надеюсь, не скоро предстоит свидеться!

Глава 38. Заключительная

Я прижала к груди свёрток со спортивным костюмом, купленным для Кощея на глаз, и поскакала вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Вот чувствую, опять размер не угадала. Ну, не умею я подбирать мужчинам одежду, не зная размера. Что за дела, объяснять продавщицам, что рост "вот такой", а в плечах "вот столько"? Всё! Последний раз. Естественно, в таком наряде, как сейчас, ему на улицу не выйти. А теперь пусть одевает спортивку и сам по магазинам ходит, с моим, разумеется, сопровождением в роли консультанта. Я села в машину, бросив пакет на сидение рядом с уже лежащими там кроссовками. Налезут - не налезут? Вообще-то, я их выбирала по принципу: лучше больше, чем меньше.

Я завела машину и тут же притормозила. А может?.. Может, мне всё приснилось, привиделось? Уж слишком невероятными кажутся происшедшие события. Может, и не ждёт меня Кощей в моей квартире? А всё - плод моего больного воображения? И не подписывала я со Смотрителем договор кровью? И не было Аллии, и мёртвой планеты-двойника. И не переносились мы с Бессмертным то в одного, то в другого обитателя погибшего мира? И не изменили будущее в прошлом? И не спасла я Аллию, и не погубила? Может быть, вообще ничего не было?

С волнением открывала я замок своей квартиры, ключ всё никак не хотел попадать в скважину, руки тряслись от нетерпения. Мне всё время казалось, что я войду - и комната окажется пуста.

Я вошла.

Кощей сидел на диване, вытянув ноги и обложившись книгами.

Фух! А я-то уже подумала, что всё - сон.

Я бросила на диван свёртки.

- Читаешь?

- Читаю.

- Эту прочел? - я подняла томик русских народных сказок.

- Прочёл.

- Ну, и?

- Сказки всё это.

- Как так? - я растерянно присела на краешек дивана.

- Я ведь говорил тебе, что вспомнил всю свою жизнь. Так вот, может быть, описанные события и имели место. С каким-нибудь другим Кощеем. Ты ведь уже немного представляешь, сколько сосуществует одновременно реальностей, отражений, параллельных миров?

- Ну, да.

- Предполагаю, что во многих из них можно встретить Кощея. И также предполагаю, что у каждого из них свой характер, своя жизнь, своя судьба. И моя судьба - рядом с тобой, Неневеста, - попытался он меня обнять.

- Но как же так получилось, что мы с тобой - обитатели разных измерений - встретились?

- Ты - катализатор, вокруг тебя миры начинают изменяться.

- Да, это и Смотритель мне говорил, ну и что?

- Мало этого, они изменяются, подчиняясь твоим мыслям.

- Ты хочешь сказать, что своими мыслями я творю реальность?

- Именно так.

- Чепуха! Не хочешь же ты сказать, что я сама себе столько навыдумывала приключений на одно место? Да ведь мы не раз находились на краю гибели! Я что, сама себе такие "подарки" делаю, что ли?

- Видишь ли, Неневеста, воплощаются не только твои представления, твои мечты, но и твои страхи, твои опасения. Тебе просто надо учиться контролировать свои мысли.

Я глубоко задумалась.

- Что-то мне не верится, что такое возможно. Я ведь простая девушка с Земли...

- Простые девушки по измерениям не шатаются, - многозначительно ткнул меня пальцем в кончик носа Бессмертный.

Я машинально врезала ему кулачком в дых. Он демонстративно свалился на пол у дивана. А сверху на него посыпались свёртки.

Кощей размотал спортивный костюм и приложил к себе, показывая, какие короткие у него брюки:

- И на кого это?

- На тебя!

- А это? - он напялил кроссовки, которые своим размером напомнили ботинки клоуна.

- Пойдёшь в цирк работать, клоуном! - расхохоталась я.

- Не пойду, не обучен!

- А чему ты обучен? - начала я вырывать у него спортивку. - Не нравится - отдай!

Кощей отпустил одежду, и я грохнулась на пол.

- Ах, ты!..

Бессмертный примирительно протянул мне руку, а я предательски дёрнула её на себя. Он свалился, и мы покатились по ковру.

- Отпусти меня, - захрипела я, лупя его кроссовками. - Лучше расскажи о своей прошлой жизни! Ты меня заинтриговал!

- Когда перестанешь драться! - ответил довольный Кощей, пользуясь моей женской слабостью и вырывая кроссовки. - Мне это ещё обувать придётся!

Я застонала, закусив губу:

- Ой-ой-ой! Я, кажется, вывихнула ногу!

- Что случилось, Неневеста? - забеспокоился Бессмертный и сразу же меня отпустил.

Я со всех ног бросилась на кухню, закрывая за собой дверь на защелку.

- Ага! Ага! Я в домике! И у меня здесь еда! А у тебя - нет!

- Ты обманула меня, Неневеста! - возмутился до глубины души Кощей, подскакивая к двери: - Открой!

- И не подумаю! Хочешь жить в нашем мире, привыкай к непредсказуемости и нелогичности!

- Открой, Неневеста!

- Ты мне угрожаешь?

- Я прошу по-человечески.

- Не умеешь ты просить, Костик!

- А ты научи, Неневеста!

- А ты попробуй назвать меня по-другому, может, я и передумаю.

За дверью на какое-то время повисла тишина. Задумался Бессмертный над моей загадкой. Неужели такая сложная?

- Открой, Невеста!

- Кто-кто? Я не ослышалась? - засомневалась я.

- Открывай, Невеста Кощеева! - повторил серьёзно Бессмертный.

И я повернула защелку.

Ник Перумов Гибель богов (Книга Хагена)

Моей жене

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I

— Тревожные вести с Гнипахеллира, мой тан.

Лошади брели по самой кромке прибоя. Волны лениво лизали край отлогой каменистой осыпи; за ней круто уходили в поднебесье серые тела скал. Камень иссекли трещины, где уже успели укорениться карликовые сосны. Острые каменные клыки, излюбленное оружие Океана, тут и там торчали над водой, то покрываемые волнами, то вновь обнажавшиеся. Пахло гнилыми водорослями, в воздухе парили чайки.

Шестеро всадников в плотных серых плащах из грубой шерсти ехали парами вдоль берега. Четверо — с длинными мечами на левом боку, у пятого клинок был закреплен за спиной и рукоять торчала над правым плечом; шестой довольствовался здоровенной сучковатой дубиной. Головы путников покрывали одинаковые валяные шапки, подобные тем, что носят кузнецы, чтобы не подпалить волосы. По лицам никто бы не смог определить их звания и занятия; все, как один, были загорелыми мужами в расцвете сил; привычкой к оружию они напоминали королевских гвардейцев Видрира, покроем одежды и обращением между собой — свободных общинников с окраин Железного леса, конскими седлами и сбруей — табунщиков Рогхейма.

— Тревожные вести с Гнипахеллира, мой тан, — вполголоса произнёс один из всадников, обращаясь к спутнику с притороченным за плечами мечом. Воин с клинком на спине только что присоединился к остальным; он коротко кивнул, давая заговорившему знак продолжать.

— Карлы Рёдульсфьёлля вновь жгут леса Ялини. Дым застлал северное небо, и птицы, обезумев, разбиваются о скалы во тьме. Гарь достигла жилища Гарма. Он пробудился.

Недобрые слова отзвучали. Тот, кого говоривший назвал таном, выслушал известие молча, только голова его едва заметно склонилась.

— Что слышно ещё? — отрывисто бросил он.

— Нестроение в Химинвагаре, — сказал другой всадник. — Владетель Хьёрлейв пошёл войной на Видрира.

— На Видрира? — Предводитель поднял бровь. — Вот уж не ждал такого от Хьёрлейва! Он, оказывается, отчаянный смельчак!

— Был слух, — понижая голос, продолжал человек, — неверный и смутный, его разносили Ночные Всадницы… Слух, что к Хьёрлейву прибыл тайный посол с острова Брандей!

— Остров Чёрных Магов — страх всей земли, — пробормотал тан. — Что они там унюхали, пожиратели падали, хотел бы я знать? Но продолжай! Была ли уже битва?

— Когда мы выезжали из Эрвасунда, Видрир лишь начинал собирать полки. Хьёрлейв перешёл реку Хатор на северной границе Хранимого Королевства.

— Ясно, — уронил тан и замолчал, нахмурясь. Его спутники терпеливо ждали, пока он размышлял.

— Лодин! Канут! Исунг! Вон за той скалой вы повернёте по тропе к бору Балле и дальше, трактом, — к мысу Ставнес. Туда гномы должны доставить оружие. Примите по счету — им уже заплачено вперёд. «Драконы» подойдут к мысу через три дня, считая от этого. Грузите оружие и уходите на Хединсей. Фроди и Гудмунд! Вы проводите меня до Живых скал. Оттуда повернете к Рёдульсфьёллю. Ищите Хранителей Покрывала Ялини! Предупредите их о проснувшемся Гарме. Когда исполните это — идите на запад к заливу Унавагар. Там селение. Не жалея золота, купите ладью и выходите в море. Вам нужно достичь Хединсея, пока буря не разразилась. Ждите меня на острове до следующей луны. Если я не вернусь — забирайте Ильвинг… и — ищите себе и дружине новые земли. Слушайте моего Учителя… Помните, все вы поклялись Восемью Железными Гвоздями Врат Нифльхеля, что будете служить моему сыну!

— Мы помним, о тан, — глухо сказал один из всадников по имени Фроди, державший поперек седла могучую палицу. — Мы сдержим клятву или пойдём в Хель, презираемые всеми. Но, мой тан, мы никогда не задаем вопросов, однако сейчас дерзну спросить: зачем ты ищешь верной смерти у Живых скал? Оттуда не возвращаются.

— Выполняй приказ, Фроди, и вы все тоже! — жестко ответил тан, обрывая разговор. Он тронул поводья; заметно помрачневшие всадники двинулись следом.

На востоке едва-едва начинали появляться лишь самые первые признаки рассвета, повсюду — в оврагах, ложбинах и распадках — ещё лежала ночь. Невысокая стройная фигурка бесшумно пробиралась между деревьями, спускаясь к чуть журчащему ручью. У самой воды она остановилась, нагнулась над руслом, опустив в поток две узкие ладони. Ноги в мягких кожаных полусапожках бесшумно ступали по прелой хвое. Губы безостановочно, едва слышно произносили слова, слова складывались во фразы, и с каждой новой строфой мерно падающих двустиший на дно глубокого, заросшего молодым лесом оврага словно вновь возвращалась Тьма. Очертания корней, стволов, сучьев дрожали и расплывались, будто подернувшись туманом; ручей журчал всё глуше и глуше, точно погружаясь в сон; узкие ладони медленно двигались над глиняной чашей, полной до краёв только что зачерпнутой воды.

Герои давнишних дней, сражавшиеся против ратей молодых богов в битве на Боргильдовом поле, знали, как поступить, увидь они девушку в овраге; Маги острова Брандей оказали бы ей покровительство.

Человек в сером, со скрытым мягкой маской лицом молча и неподвижно следил за происходящим. Его рука держала четырёх лучевую стальную звёздочку с острыми, как у меча, краями. Он не шептал заклятий, веря более своему оружию, чем Силам Дальним и Древним. Он не умел понять многого из того, что видел глазами, слышал ушами и постигал разумом, — и потому не боялся. Ему было интересно. Он медлил.

Вода в чаше подёрнулась ледком, раздалось змеиное шипение. Корни зашевелились, извиваясь, точно пытались вырваться прочь из земли; девушка мелкими-мелкими шажками двинулась вокруг сосуда. Руки раскинулись в стороны, слетела грубая, бесформенная шапка, рассыпались густые, коротко и неровно подрезанные тёмно-русые волосы. Каждое двустишье падало, как удар молота. Лёд начал багроветь, словно по нему потекла человеческая кровь.

Человеку в сером пришлось сжать волю в кулак, чтобы не поддаться внезапно нахлынувшему страху. Ему казалось, что в глаза попала вода: окружающее вдруг расплылось и стало нерезким. Всё шло, как и описывал Настоятель. А он говорил, что ждать конца обряда нельзя ни в коем случае.

С коротким и резким выдохом-вскриком девушка ударила кулаком правой руки в чашу. Лед треснул, вверх взметнулись багровые брызги. Тонкое тело изогнулось дугой от боли, голова запрокинулась, казалось, она теперь ничего не видит и не слышит.

Воин в сером коротко взмахнул рукой — и смертельная звёздочка полетела прямо в открывшееся белое горло.

Но ещё быстрее оказались нежные узкие ладони; зачерпнув из чаши огненную влагу, они плеснули её навстречу летящему убийственному оружию. Металл вспыхнул, точно тонкая бумага, мгновенно рассыпавшись незримым пеплом.

Раздался жуткий хохот. Никакой человек, даже самый грубый или злобный, не смог бы так рассмеяться. Воин в сером окаменел, даже не взявшись за эфес короткого кривого меча у пояса. Из чаши прянул поток жидкого пламени, тут же охвативший человека с головы до пят. Он упал безмолвно — и огонь, повинуясь властному жесту тонкой белой кисти, тотчас исчез, скрывшись обратно в чашу.

Смеявшаяся наклонилась над поверженным. Руки с неженской силой вертели тяжёлое тело, однако на нём не нашлось ни знаков, ни гербов, ни амулетов. Кривой меч, окинув кратким взглядом, отбросили в сторону — ничем не примечательный клинок, людское изделие. Однако, после того как не ответивший ни на что труп швырнули в сердцах оземь, меч вновь подобрали. Едва касаясь стали, нежные пальцы легко пробежали по клинку раз, другой, третий… Дрогнули губы; повинуясь Словам Силы, в чаше вскипел и забурлил жидкий огонь. Клинок погрузили в пламя, однако он не растаял и не расплавился, как любое иное человеческое оружие; его внезапно залила густая чернота — так на допросе молчит сильный духом, надменно отворачиваясь от палачей.

Но и этого оказалось достаточно. Глаза полыхнули несдерживаемой ненавистью; ногти впились в ладони. Теперь она знала. Голова вновь запрокинулась, на шее набухла синяя жила, из горла вырвался полный смертной угрозы вой — так волчица клянется отомстить за своих щенков. Движение руки — и чаша затянулась плотной коркой, похожей на запекшуюся человеческую кровь. Сосуд с огнём скрылся в заплечном мешке, и кусты с лёгким шорохом сомкнулись за ушедшей. Ночная Всадница взяла след. Он приведёт прямо к оплоту врагов её госпожи и наставницы.

Фроди и Гудмунд горячили коней, спеша на северо-восток, где за невысокой цепью старых, полустёртых водой и ветром гор лежали области Рёдульсфьёлля, цветущего сада Ялини, Властительницы Зелёного Мира. Когда-то унылая и бесплодная земля превратилась в символ могущества богини, покрывшись за десятилетия её упорного труда прекрасными, невиданными, растущими только здесь деревьями, кустами и травами. Обо всём этом и о борьбе Ялини с упрямыми карликами, твердолобо и угрюмо отстаивавшими своё право жить на исконно принадлежащих им землях по законам и обычаям предков, подробно рассказано в «Оживлении Рёдульсфьёлля».

За много миль до границы заповедных краев воины уже видели заткавшие всё небо облака дыма. Низкие, подпитываемые тысячами и тысячами поднимавшихся ввысь серо-чёрных столбов, облака эти нависали недоброй завесой, стремящейся навсегда скрыть солнце от мира. Ветер рвал в клочья их края, однако снизу подпирали новые клубы, и бреши тотчас заполнялись. Фроди и Гудмунд переглянулись и пришпорили лошадей.

Им оставалось миновать последнюю лесистую долину — ворота в Рёдульсфьёлль, и они решили не останавливаться на ночлег. В этих диких краях, среди редких людских поселений, бродили существа древние, могучие и недолюбливавшие пришлых, а потому рисковать не стоило. В случае чего — днём добрые кони вынесут.

Дорога делала крутой поворот. Всадники послали лошадей по её внешнему краю, чтобы невзначай не столкнуться с кем не надо нос к носу. Миновали ольшаник — и глазам их открылась странная компания, усевшаяся прямо на поваленное поперёк дороги дерево.

Болтая ногами, обутыми в сапоги красной кожи, оживлённо переговаривались между собой пятеро низеньких древесных гномов; на коленях у каждого лежал лук. Что-то бормоча себе под носи вращая круглыми жёлтыми, как у совы, глазами, мохнатой грудой возвышался болотный тролль; устало уронив на колени длинные натруженные руки с плоскими мозолистыми ладонями, молча сидел кобольд; и у самого края замер, напряжённый и прямой, эльф в дивных лазоревых доспехах, державший наперевес узкий и длинный клинок, играющий всеми цветами радуги. За его спиной виднелся альв;^[28] его одежду покрывали десятки, даже сотни искусно нашитых стальных оперённых игл, рядом лежал заряженный одной из них самострел.

С подобным обществом ещё ни разу не сталкивался ни один из воинов тана Хагена; должно было случиться нечто невероятное, чтобы все эти существа собрались вместе. Фроди и Гудмунд натянули поводья.

— Позвольте пройти нам, почтенные! — произнёс Фроди на принятом в общении между людьми и нелюдьми языке, смешанном из словечек самых разных рас. Разумеется, он не питал никакого почтения к болотному кровопийце-троллю, да и к шкодливым древесным гномам тоже, не в пример их дальним горным сородичам, великим искусникам и мастерам.

— Вам туда прохода нету, — проворчал в ответ кобольд. — Свара там идет нешуточная. Магию в дело пустили. Мы тут для того и сидим — путников оберегать.

Ясно, что главенствовал здесь не кобольд; и Фроди, спешившись, с поклоном обратился к эльфу. Разумеется, он не знал и не мог знать тайных эльфийских наречий, да и самого Перворождённого видел лишь третий раз в жизни — они крайне редко появлялись в людских областях, а где жили сами — то знало лишь малое число Мудрых.

— Мы явились сюда не праздно, — говорил Фроди. — Нам нужно отыскать Хранителей Покрывала Ялини. (Вся компания встрепенулась и тотчас насторожилась.) У нас важные вести для них. Разреши же нам проехать!

Эльф поднял большие, затуманенные тяжёлой думой глаза. Коротко взглянул на воина — как ножом пронзил — и снова отвёл взгляд.

— Ты служишь тану Хагену, — не то спросил, не то оповестил остальных своих спутников эльф. — Хорошо… можете продолжать путь. Но в Рёдульсфьёлле война… рассчитывайте только на себя.

Он вдруг замолк на середине фразы: в лесу заполошно взволновались сороки, а спустя секунду из кустов упругим комком выкатился ещё один гном.

— Идёт! Идёт! Идёт! Прямо сюда! Идёт! — завизжал он, едва переводя дыхание.

— Думаю, вам лучше сейчас же уехать. — Глаза эльфа холодно блеснули. Его разношерстный отряд уже успел рассыпаться и затаиться. Альв — судя по всему, из Преданных — медлил, держа наготове самострел и ожидающе смотря на эльфа.

— Если вы в опасности, долг наш — сражаться рядом с вами, — твёрдо ответил Гудмунд, обнажая меч.

— Глупец! — потеряв терпение, возвысил голос эльф. — Мы караулим вставшую на след Ночную Всадницу! Вы здесь — помеха, а не помощь! Уходите, и да хранит вас Ямерт!

Мелодичному, исполненному могучей силы голосу, повелительному взгляду синих, как море, глаз невозможно было не повиноваться. Что-то магическое содержали в себе слова Перворождённого; Фроди покорно кивнул и повел коня в обход поваленной лесины, хотя в жизни своей он не склонялся ни перед кем, кроме тана Хагена, которого сам добровольно признал сильнейшим.

Однако уехать они не успели. Словно соткавшись из воздушных слоев, на дороге беззвучно возникла окутанная зелёным плащом стройная фигурка; капюшон был откинут, и воины Хагена окаменели: какая же это Ночная Всадница — милая, кроткого вида, разрумянившаяся девушка, совсем молоденькая, с короткими тёмно-русыми прядями. Только вот откуда этот странный кривой меч у пояса?

Сверху бесшумно упала плотная сеть двойной вязки, однако, прежде чем она накрыла ту, кого эльф назвал Ночной Всадницей или, попросту говоря, ведьмой, та успела поднять над головой Чашу, тотчас исторгшую из себя поток огня. Верёвки вспыхнули, в один миг обратясь в пепел.

И тут же чистый и мощный голос эльфа произнёс заклинание. Фроди услышал в нем гул сокрушающих преграды горных потоков, рокот катящихся вниз лавин, рёв беснующихся штормовых валов; заклинание рухнуло на Ночную Всадницу, как при землетрясении падает крыша дома на ничего не подозревающих обитателей.

Ни Фроди, ни Гудмунд не знали, почему Ночная Всадница так легко приняла этот неравный бой — ведь теперь, после Окружающего Заклятья, она уже не могла из него выйти, — вместо того чтобы спокойно обойти преграду лесом и продолжить путь, как поступили бы они, бывалые воины.

Капли жидкого огня, бестрепетно зачерпнутого узкой ладонью, полетели во все стороны, и там, где они падали, тотчас же взвивались рыжие языки пламени. Только теперь Фроди сообразил, что сейчас они видят нечто совершенно немыслимое — все Ночные Всадницы боялись Жгущего, изначально чистого божественного начала, а эта… Как, во имя милосердного Ямбрена, она овладела Огнём?

Гудмунду показалось, что те мгновения он думал именно так; на самом же деле изумление пришло много позже. Они с Фроди едва успели броситься ничком на землю, как вокруг них всё заполыхало — счастье ещё, что капли струящегося пламени не попали на одежду или доспехи.

Из-за дыма воины Хагена не увидели, что произошло дальше. Слышался многоголосый рев, вой и визг, хлопали тетивы; затем всё неожиданно стихло.

Ошарашенный Фроди поднял голову. Как под сильным ливнем, огонь быстро угасал, словно повинуясь беззвучной команде; синеющие уголья злобно шипели. Весь отряд охотников тоже оказался здесь. Обугленной грудой лежал мёртвый тролль — морда вниз, лапы раскинуты: подле него — гномы, обгоревшие, похожие на уродливые головешки. Кобольд сполз в канаву, словно прячась, и там испустил дух. А прямо перед ещё дымящимся стволом дерева, которое перегораживало дорогу, лежали рядом эльф и альв — на вид целые и невредимые, словно спящие; однако и они были мертвы — или умирали; рука альва ещё сжимала разряженный самострел.

Фроди склонился над эльфом. На теле Перворождённого он не увидел ни единой раны — и всё же тот погибал. В растерянности, не зная, чем и как помочь, люди застыли над ним.

Эльф медленно поднял веки. Глаза по-прежнему смотрели пронзительно и строго, но с каждым мигом жизнь уходила из них; неосознанно Гудмунд приблизил ухо к едва заметно шевелившимся губам.

— Кто-нибудь… доберитесь до долины Бруневагар. Там — собрание. Предупредите… настоятеля…

Эльф едва слышно вздохнул и отошёл. Ночная Всадница исчезла.

Смертный грех для истинного воина оставить без погребения тело храбро сражавшегося — Фроди и Гудмунд задержались. Неузнаваемые, дочерна обгоревшие тела гномов забрала их плачущая родня — несколько десятков лесных обитателей; они же помогли дотащить тролля к его упокоищу — глубокой болотной яме среди гиблой трясины, где он обитал; кобольда приняли в себя скалы — крошечная пещерка, наглухо замурованная после этого. Эльфа же и альва воины Хагена положили на поспешно сколоченный плот и пустили его по тихой лесной речке. Таков был закон: где бы ни настигла Перворождённого гибель — упокой его в ладье или просто на плоту и доверь этот скорбный груз даже самому крошечному ручью — вода пронесёт эту ношу через все извивы и коряги, доставит к морским побережьям, откуда, говорят, эльфы уходят невидимками на Закат, вслед за своими телами, чтобы там, в дивных незнаемых землях, родиться вновь.

— Где это — Бруневагар? — мрачно спросил у спутника Фроди.

— Семь или восемь дней пути отсюда на восток, — откликнулся Гудмунд. — Я слыхал о тех местах. «Собрание» — это скорее всего монастырь, который там стоит ещё со времен Второго Вторжения Ракота.

— А, вспомнил! — хлопнул себя по лбу Фроди. — Но это… странный край.

— Странный, и чужаков там не любят; и всё же их надо предупредить. Не люблю я этих Всадниц, что бы тан ни говорил.

— Да, он не велит их убивать — только защищаться, — кивнул Фроди. — Но у нас приказ. Забыл про Хранителей?

— Не забыл! Но сдаётся мне — эта пламенная чаша ещё натворит бед… Вот что, друг, — разделимся! Я еду в монастырь. Не возражай! Перед таном я отвечу сам.

Фроди только крякнул: он знал, что отговаривать своего спутника бесполезно. Гудмунд повернул коня к Восходу.

ГЛАВА II

Я стоял, опершись на узорные серебряные перила, и молча смотрел вниз, где виднелись смутные очертания Мира, подёрнутые облачной дымкой. В этот миг там, подо мной, в пределах Смертных земель, вдали от ажурных парапетов Замка Всех Древних, что на самой вершине Столпа Титанов, в жалкой лачуге нищего рождался мой Ученик.

За спиной чуть слышно даже для моего уха перезванивались тонкие хрустальные колокольчики — Жребий брошен, человеческая судьба выпадала изпредначертанного прочим Смертным круга. Мой Ученик! Я ждал долгие десять веков — пока остальные делили власть. Но Закон Жребия неумолим — Маг не может не иметь Учеников, орудий для познания им Мира и для своего влияния на Мир. Совет Поколения может лишь отлучить его — на время. Я получил наивысший срок. Думаю, Макран и Эстери охотно покончили бы со мной — не будь убийство Мага Магом невозможным по Заветам Древних, обходить которые пока не научился ни один из волшебников моего Поколения… Всё, что смогли сделать эти двое, — побудить Совет осудить и отлучить меня. Однако срок изгнания истёк, и я вернулся, став куда сильнее, чем они ожидали. Пройдя змеиными тропами и мышиными норами, воздушными путями стрекоз и незримыми трактами духов, побывав на Восходе и на Закате, говоря с альвами и карликами, гномами и эльфами, людьми и гоблинами, троллями и гарридами, хедами и кобольдами, вступив даже в запретные области Призраков, я вернулся обратно — со Знаниями. В источающих смертельную заразу болотах Юга бескостные серые существа открывали мне тайны своего происхождения; дальние потомки Лунного Зверя, лунные волки, долгими ночами в усеянных костями ущельях Бьёрсвердена выдавали мне секреты своих преображений; чёрные, схожие с исполинскими червями создания в бездонных провалах Морайи, шипя, повествовали о путях в Хель, о Законах Чёрного Тракта. Я беседовал с мертвецами, лишёнными покоя, с колдунами и шаманами Смертных, которым немало открыли в своих откровениях Древние. Мои собственные сородичи закрыли мне пути к Тайному — я поневоле отыскивал иные дороги. Я узнал многое. Я стал иным. Поняли ли это остальные?

В извивах неба родился ветер, пронёсся над башнями Замка, играя прихотливыми флюгерами. Затихая, всё ещё переговаривались колокольцы. Плыли внизу облака…

Кто-то бесшумно появился у меня за спиной, и я тотчас напрягся, не торопясь оборачиваться. Проклятье, она, опять она! Что ей нужно на этот раз? Новая игра?..

— Поздравляю, Хедин, — услышал я ее голос, мягкий, обволакивающий и в то же время настолько открытый, что, казалось, им невозможно было лгать. Она радовалась за меня? Приложив столько усилий к тому, чтобы похоронить без остатка все мои прежние начинания?

— Если бы это сделал кто-то иной, не я, ты забыл бы обо всём в жажде отомстить, — негромко заметила она, не скрывая, что прочла мои мысли — забывшись, я думал не таясь, как человек. — Я надеялась, что мне ты мстить не станешь… или, по крайней мере, начнёшь не сразу, а, остыв, поймёшь, что никому из Совета — и мне в том числе — твоё безрассудство не оставило иного выхода.

— Сигрлинн! — Признаюсь, я с трудом выговорил её имя. Однако теперь она уже ничего не могла прочесть у меня в сознании. — Давай не будем о прошлом. Что сделано, то сделано, и никто не сможет изменить минувшее. Я не раскаялся, не забывай.

— Неужто ты думаешь, что я стала бы говорить с тобой, отрекись ты от самого себя? Ты таков, какой есть.

Волшебница Сигрлинн. Одна из самых могущественных среди нашего Поколения. Глубоко проникшая в тайны Высшей Магии; одна из четырнадцати, что составляют Совет Поколения… и — в прошлом мой главный противник, которая повергла во прах твердыню моих Учеников, взорвала так долго создававшуюся мной Ночную Империю; а на руинах моего детища она воздвигла своё любимое Хранимое Королевство.

А когда-то, на самой заре нашего Поколения, Сигрлинн была моей возлюбленной.

— Так что же дальше? — не выдержал я. — О чём пойдёт у нас речь? Вспомним, как возводили Голубой Город и не знали, что такое раздор? Или, быть может, побеседуем о чем-нибудь не столько отдаленном? У меня есть что порассказать! Например, как выжить среди вечных льдов Хверьелунда, волею справедливого Совета оставшись без власти над Огнём! Послушай — глядишь, пригодится…

Она остановила меня жестом, но не гневным, не презрительным, а показавшимся мне исполненным сожаления.

— Зачем ты говоришь так, Хедин? — Она укоризненно склонила набок голову. — Скажи лучше, что будет с этим твоим Учеником? Ты ведь наверняка измыслил для него нечто необычайное!

По Закону Древних ни один Маг не смеет вмешиваться в дела между другим Магом и его Учениками; даже Совет не имел на это права.

Я не мог понять, зачем ей нужен этот разговор.

— Не молчи, — вдруг попросила она. — Ты закрылся, я не знаю, о чем ты сейчас думаешь, но все твои ссылки на Кодекс Золотого Круга я могу привести и сама. Давай оставим все эти законы и уложения! Мне просто интересно; и ты ведь знаешь: я никогда не предавала тебя и не била в спину. Я послала тебе вызов по всем канонам Древних — за двадцать один день до войны. И до этого…

— До этого! Какое это теперь имеет значение! — Наверное, я не сдержал горечи и тотчас заметил в глазах Сигрлинн нечто вроде удовлетворения. Похоже, она забавлялась отыскиванием прорех в броне моего спокойствия.

И тут мое терпение лопнуло. Я пошёл вперёд с открытым забралом, как в былые годы.

— У меня будет Ученик, — медленно сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Ученик, который оставит далеко позади всех прочих. Я дам ему то, чего не давал ещё никому; он станет великим воином, знатоком боевых и магических искусств; я научу его чувствовать жажду познания и утолять её; и он воздвигнет Царство, невиданное в истории Смертных!

Моя горячая тирада была прервана гримасой разочарования на лице Сигрлинн. Я осёкся, как осекался и раньше, едва замечая малейшие признаки её неудовольствия. Она покачала головой, отводя взгляд.

— И это всё? — разочарованно протянула она. — Я не услышала ничего нового; я ждала большего, Хедин! Неужели у тебя в голове одна только война?

Я прекрасно знал, что Сигрлинн имеет в виду.

— А что ещё, кроме войны, может служить достойным занятием мужчины? — поддразнил я её, изо всех сил стараясь, чтобы каждое слово казалось прорвавшейся наконец на поверхность, давно вынашиваемой тайной мыслью. — Война есть вершина человеческого духа и судьбы! И я уж постараюсь, чтобы на сей раз ничто не помешало бы моему Ученику подняться к вершинам славы! А какая мне от этого будет польза — это, прости, пока секрет. Хоть ты и послала мне вызов, но, сама понимаешь…

— В чем твоя сила, — неожиданно спокойно произнесла она, — никогда не поймёшь, говоришь ли ты серьезно или шутишь. Но неужели прошлое тебя ничему не научило? Ты создавал бойцов, могучих и сильных, они одерживали победы — но затем всё кончалось ужасными разгромами и реками крови твоих последователей!

Здесь она ошиблась — взяла неверный тон. Я терпеть не могу слушать поучения.

— Предоставь решать это мне, — огрызнулся я. — Почему все женщины вообще — и волшебницы в частности — так любят совать свой нос в чужие дела? Я не я буду, если не подскажу моему Ученику держаться подальше от вашей сестры!

— Уж не потому ли ты собираешься сделать отданного тебе аскетом, что сам не больно-то снискал успеха у нашей, как ты выразился, сестры?

Удар ниже пояса.

— Я не вмешиваюсь в то, как и чему ты учишь своих воспитанников, — закипая, ответил я. На скулах против воли вспухли и затвердели желваки. — Так что и ты оставь меня в покое!

— Я-то оставлю, Хедин, — отчего-то грустно ответила она. — Другие вот не оставят…

— С другими я сам разберусь! — отрезал я.

— И уйдёшь в изгнание, как в прошлый раз? Смотри, Мерлин может пойти и на большее… Разве когда-нибудь она допускала, чтобы последнее слово в споре оставалось не за ней?..

Сигрлинн исчезла — то ли растворилась в воздухе, как она любила делать, отправляясь на землю, то ли избрала иной, неведомый мне путь; я так и не понял, куда она делась, во всяком случае, на Совете ее уже не было.

Я постепенно успокаивался. Сигрлинн — кто она теперь? Бывший враг, который даёт понять, что не против прекратить вражду? Старый друг, пытающийся не дать мне совершить роковую ошибку?.. Однако тут грянул Большой Замковый Колокол, и все посторонние мысли мигом вылетели у меня из головы.

Ожил колокол, отлитый в века столь давние, что даже Древним события тех времён казались одной лишь сказкой. Сколько же лет я не слышал этих гордых и властных созвучий, плывущих в беспредельности Срединного Неба! Я совсем забыл об их действии на таких, как я: голову сжали тиски тупой, давящей боли — Совет ещё не до конца снял с меня вердикт виновности. Если бы я приблизился к Замку в дни изгнания, до истечения его срока, звуки Колокола просто свели бы меня с ума.

Кровавая муть, застлавшая мне глаза, отступала медленно, точно нехотя. Меня согнуло в три погибели, лицо заливал пот. Без телесной оболочки Магу не обойтись: но, Великий Дух, сколько же от неё порой неудобств!.. Впрочем, равно как и удовольствий.

— Хедин, Познавший Тьму! — раздался идущий отовсюду и ниоткуда холодный голос, впервые за тысячу лет поименовавший меня вместе с титулом. Великий Мерлин, Глава Совета Поколения. Точно так же, без всякого чувства, он произносил слова приговора в злые дни моего разгрома. С силой Мерлина я при всём желании не мог здесь бороться. Пока не мог.

Каменные плиты разошлись. Я увидел знакомый до мелочей, ни в чем не изменившийся Зал Совета: огромный стол чёрного дерева в середине; тканные золотом и серебром гобелены с гербами членов Совета на стенах; хрустальный Шар Жребия на мраморном постаменте в глубине; и тринадцать пар глаз, в упор смотревших на меня. Лишь тринадцать, потому что четырнадцатой, Сигрлинн, не было на Совете.

Я сжал зубы. Противостояние началось — а ведь я ещё не перешагнул порога.

Ни один из них не верил мне. Они не могли изменить скрепленного Печатью Вечности решения — только поэтому я стоял здесь, а не висел, прикованный, в одной из Нижних Земель… Второй раз они не остановятся и перед этим, понял я. Пошлют Астрального Вестника к самому чертогу Предвечных Владык за разрешением — так они уже расправились с Ракотом.

Но пусть не я первым нарушу этот мир, хотя бы и худой! Повинуясь строгому этикету, я поклонился, коснувшись правой рукой сердца. Под ногами вспыхнула серебристая дорожка — от порога к самому Шару Жребия.

Я сделал несколько первых шагов. Отчего-то они оказались очень трудны, голова кружилась, в виски толчками билась кровь. Я всеми силами заставлял себя держаться прямо, и уже где-то глубоко внутри начинала закипать шалая, неистовая радость, постепенно пробиваясь в верхние слои сознания, — я словно выходил из затхлого болота миражей на твёрдые камни реального мира. Ученик! Для меня это слово гудело мириадами органных труб, полыхало всеми пламенами Вселенной и Светом Обетованного. Я вновь вернулся к жизни, я жил!

Тринадцать пар очень спокойных, бесстрастных глаз ловили каждое моё движение; я ощущал сильное давление чужих мысленных взглядов. Пришлось закрыться — хоть я и знал, что это лишь усилит подозрения. Вдобавок если за дело возьмется сам Мерлин… Конечно, я мог здесь оборониться и от него, но в этом случае секрет моей новой защиты стал бы известен и ему; нельзя недооценивать силы Великого Мага. И хотя я чувствовал его внимание, чувствовал его острый, проникавший всё глубже и глубже в меня взор, я ограничился обычной нашей магической обороной, что против Мерлина — как замок на двери давно заброшенного дома от настоящих воров.

— Познавший Тьму, срок определённого тебе наказания истёк, — не вставая, говорил Мерлин, глядя мне прямо в глаза, так что едва хватало сил не отводить взгляда. — Более лишать тебя права учить мы не можем. Я не слишком надеюсь на твоё исправление и говорю об этом открыто, во всеуслышание. Должен предупредить тебя: если ты вновь вернёшься к старому, то против тебя выступит уже не только одна Сигрлинн. Я пойду сам и не пожалею сил для посылки Астрального Вестника за разрешением на должную кару — если ты вновь взбунтуешься. Не советовал бы тебе следовать путем Ракота. А сейчас, — даже теперь Мерлин, в нарушение всех обычаев и традиций, не поднялся, чтобы вместе со мной достать Зерно Судьбы из Шара Жребия, а, напротив, демонстративно поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, — иди и возьми принадлежащее тебе по Закону Древних! Клянусь Лунным Зверем, если бы не этот Закон — ты не стоял бы здесь.

Мерлин никогда не унижался до обманов, засад и внезапных нападений из-за угла. Я не удивлялся его злым словам, хотя они тоже звучали сейчас дико: наказания, и достаточно суровые, бывали у нас и раньше; но по истечении их срока все — и Мерлин в числе первых — старались обращаться с оступившимся как можно сердечнее и теплее, ни словом, ни взглядом не напоминая о прошлом. Мне, как я уже сказал, дивиться не приходилось. Мерлин не зря носил титул Великого. Он знал то, до чего ещё долго не сможет додуматься ни один из сидящих сейчас за Столом Совета, — что я не успокоюсь, пока не займу — как самое меньшее — его собственное место или пока не окажусь извергнут из пределов этого Мира.

Мне нужно осуществить слишком многое; задумано небывалое, и для этого мне — как первая ступенька — нелишне было бы место Главы Совета. И если бы Мерлин не произнёс только что прозвучавших слов — мне было бы нелегко поднять на него оружие. Теперь наоборот. Война объявлена. Тринадцать, составляющих Совет, оповестили меня, что не допустят ни одного моего шага в сторону от общепринятого для Мага. Ну и отлично! Попробуйте остановить меня на сей раз!

Я храбрился, зная сам, что до поры до времени на все мои начинания хватит двух-трех членов Совета, правда, им придётся изрядно повозиться; но если Мерлин сам покинет свой Авалон, мне несдобровать. Странное дело — все эти мысли вспыхнули в сознании тотчас, как будто я долго и упорно размышлял об этом, а ведь, ступив на плиты Воздушной Пристани Замка Всех Древних, я был убежден, что с Советом враждовать не придется, разве что с Макраном и Эстери. Но лгать себе — последнее дело, и тогда я подумал так:

«Ты всегда понимал, что, несмотря на возвращение из изгнания, тебя уже никогда не простят. Понимал, но не признавался себе в этом. Что ж, лучше поздно, чем никогда».

И тотчас же мне пришлось погасить все мысли об этом — потому что бесцеремонно пробирающийся к моему сознанию Мерлин уже почти одолел последние барьеры моей защиты. Но я недаром так долго странствовал среди Смертных. Люди, словно в возмещение за краткость их земного пути, порой наделяются странными талантами, один из них — искусство внутреннего молчания и молниеносной смены мыслей. Я прибег к нему, сохраняя свой заветный секрет новой защиты на черный день, и Великий Мерлин если что и прочитал в моем сознании — так лишь досаду на чересчур назойливое внимание.

Я остановился перед Шаром Жребия. Зерно Судьбы Ученика, назначенного мне Предвечными, багрово светилось. Оно уютно лежало в своём хрустальном гнезде, пульсируя в такт сердцу нерождённого, ещё не вышедшего из материнской утробы. Я вгляделся в Зерно: никогда ещё его цвет не был так схож с цветом крови. Это будет воин, великий воин, понял я. Хозяева Судьбы ничего не скрывали. Но, Всемогущие Древние, сколько же в нём от рождения жестокости! Это хорошо. Это значит, что он сразу воспримет мои уроки — поскольку они ответят его внутренней потребности. Трудно пожелать себе лучшего Ученика для задуманного мной Дела.

Колокольчики умолкли окончательно. Выбор сделан, осталось взять Зерно. Я медленно протянул к нему руку, сосредоточенно вспоминая, как всё это происходило в последний раз. Но тогда мне помогал Мерлин, как и положено, а сейчас Глава Совета лишь холодно и отстранённо наблюдал.

И тут меня осенило. Я понял: они хотят, чтобы я погубил своего Ученика прямо при его рождении! И всё пойдёт по Закону — Маг, не сумевший взять Зерно, на достаточно долгий срок лишался права взять следующее. Конечно, это время показалось бы весьма незначительным по сравнению с моим изгнанием — что такое сто лет рядом с тысячью?

Что ж, я принял вызов. Ничего иного мне не оставалось. Медленно, очень медленно я коснулся Зерна — и у женщины-нищенки в полуразвалившейся хижине начались родовые схватки.

Всеми силами сознания я потянулся туда — и тотчас увидел жалкий, сколоченный из обрезков горбыля колченогий стол и выщербленную, потрескавшуюся утварь, постель — груду невообразимо грязного тряпья — и женщину, стонущую на этом тряпье. Рядом с ней никого не было.

Я не имел времени досадовать на Жребий или проклинать Мерлина; когда рождаются Ученики Магов, людские роды неизменно тяжелы и многократно опаснее обычных, зачастую матери погибают — а вместе с ними нередко и дети.

Всеми своими силами я постарался пригасить зловещее сверкание Зерна, разгоравшегося внутренним огнём, и мне это удалось, хотя чувство было такое, словно я голыми руками хватался за докрасна накалённый металл. Женщине на время полегчало.

Но этим я выиграл только несколько минут; задача по-прежнему оставалась нерешенной, и никаких путей к её решению я тоже не видел. Оставалось только одно, запретное средство — запретное не только для меня, но и вообще для всех нас, даже для Мерлина. Оно пускалось в ход считаные разы, и обязательно нужна была помощь всего Совета, собравшегося в Замке Древних, чтобы от применения этого средства не встал бы на дыбы весь Мир.

Несмотря на все свои силы и знания, Маг не может прямо, непосредственно защитить кого-то от физической гибели отсюда, из Замка Древних; приходится прибегать к посредникам, появляющимся в нужном месте и в нужное время.

Я зажмурился. Очень чётко, как с высоты птичьего полёта, я видел хижину, окружающие её поля, покосы и огороды, заборы, сараи, другие дома, дороги — и, собирая в кулак всю волю, прожигая её в холодном огне Замкового Очага, я, подобно пылающему небесному болиду, низринулся на Мир, огнистым клинком вспарывая слои Реальности, заставляя бурлить и клокотать Реку Времени; и я властно сдвинул Пласты Бытия друг относительно друга, щедро черпая силы в запасённом Всеми Древними арсенале. Вокруг Замка забушевал огненный смерч, тугая волна ударила в кажущиеся несокрушимыми контрфорсы; я ежесекундно впитывал в себя новые и новые потоки небывалых видений, в поисках того, кто мог бы спасти моего Ученика.

И прежде чем выпущенные мной на волю призрачные Драконы Времени, живущие в его бескрайних волнах, впились в Мировую Твердь, я нашёл наконец того, кого искал. И, рассекая и разрубая мешающее, я устремился прямо к нему…

У купца слегка закружилась голова, а когда спустя миг всё прошло, мнительный торговец всё же решил спаса ради передохнуть. Караван свернул с тракта; почти тотчас и приказчики, и сам купец увидели бедную покосившуюся избушку, откуда доносились чьи-то тяжкие стоны; стонала явно женщина.

— Посмотрел бы, что там, — велел купец подручному. Тот не без брезгливости просунул голову в дверную щель.

— Баба рожает, ваше степенство, — крикнул он, оборачиваясь. — Мучается, видать!..

— Ансельм, помогите ей, — распорядился негоциант, в сущности, вовсе не злой и не чёрствый человек. Один из его спутников, в плаще и шапочке врача, поспешно поклонился и скрылся в хижине.

Стены Замка сотрясал невиданный шторм. Незримые валы сошедших с ума Сил перекатывались через него, грозя вот-вот слизнуть совсем, выдернуть гвоздь, крепящий всю совокупность наших пластов Реальности. Весь Совет во главе с Мерлином вскочил на ноги, образовав широкое кольцо. Если они сейчас не утихомирят вызванное мной миротрясение, Замок Всех Древних распадется в пыль. Предотвратить это трудно, но не невозможно.

А я, не давая себе и мига передышки, осторожно тянул Зерно Судьбы вверх из его нежного хрустального вместилища. Бушующая в Реальности и Межреальности буря сейчас мало занимала меня. Огонёк Зерна пульсировал между моими ладонями; осторожно, стараясь не качнуть и не дернуть, затаив дыхание, я тянул Зерно к себе. Мерлин что-то громко выкрикнул, стоя над пылающим Замковым Очагом; и даже будучи всецело поглощен добыванием Зерна, я не мог не поразиться той исполинской мощи, которую он вложил в это заклинание. Приведённые им в действие силы способны были справиться со средних размеров Темной Армией.

И одновременно со словами Мерлинова могущественного заклятья я наконец достал свою бесценную добычу. Зерно Судьбы лежало у меня на ладони.

А доктор Ансельм держал на руках сморщенный красный комок, тотчас же разразившийся злым криком.

После заклятия Мерлина буря стала утихать, дрожь пола и стен мало-помалу ослабла. Я ощутил согласованные, мощные удары соединенных сил Магов Совета; сдвинутые, перемешанные мной Пласты Мироздания постепенно возвращались на прежние места. Зерно Судьбы я спрятал в ладанку на груди и тотчас ощутил идущее от неё тепло. Больше дел в Замке у меня не оставалось, как я думал тогда сгоряча; я даже не зашёл в свои здешние покои, раскланиваться с кем-либо также не имело смысла. Ни на кого не глядя, я пошёл прочь. И до самого парапета я чувствовал спиной холодный взгляд Великого Мерлина.

Оставив немного денег и еды пришедшей в себя после тяжких родов женщине, добросердечный купец дал команду двигаться дальше. Доктор Ансельм, оседлав свою смирную лошадку, казался чем-то чрезвычайно взволнованным, едва ли не испуганным.

— Вы как будто не в себе, добрый мой Ансельм, — заметил купец, внезапно позабывший о своём желании где-либо передохнуть. — Что вас так удивило?

— Удивило, патрон? — оглянувшись и нагибаясь к уху купца, горячо зашептал доктор. — Скажите лучше — ужаснуло! Я принял немало родов — но я никогда не видел младенцев с глазами проживших долгую жизнь старцев!

— Ну уж прямо? — усомнился купец, отличавшийся большим здравомыслием.

— Я совершенно уверен, патрон, — закивал головой Ансельм. — Это были глаза недоброго старика, долго живущего и много повидавшего. А потом — мне показалось, что я схожу с ума, — эти жуткие глаза внезапно уменьшились, изменились, обессмыслились, став как у обычного новорождённого. Бр-р! Светлый Ямерт, убереги нас от лживых видений Мрака! — Ансельм сделал оберегающий жест. Купец повторил его, но без особой набожности. Заметно было, что рассказ молодого доктора не произвёл на него особо сильного впечатления. Караван постепенно скрылся за поворотом.

Я проводил их взглядом, плотнее завертываясь в серый нищенский плащ. Что ж… место неплохое, чистое, рядом источник. Селение в полумиле, неподалёку лес, река. Теперь посмотрим, где можно будет устроиться. Пожалуй, вот здесь, за пригорком, чтобы не так тянуло от воды… Я развязал котомку и достал остро отточенный плотницкий топор. Через час у меня получился вполне сносный шатёр-балаган, на первое время, пока не обзаведусь жилищем попристойнее. И вообще, с мыслью о дворцах, перинах и подушках придётся на время расстаться. Я кое-как разложил свои нехитрые пожитки и отправился в хижину через дорогу.

— Можно войти? — Я осторожно постучал посохом о косяк. Вопрос мой задавался исключительно из вежливости: рассохшаяся и потрескавшаяся дверь всё равно стояла приоткрытой.

— Кого там тьма несёт? — ответил мне хриплый и слабый голос, лишь отдалённо напоминающий женский.

— Слышал я, ты родила сегодня, зашёл узнать, не надо ли чего, — пояснил я, не ступая за порог. — Воды там или дров… Я твой новый сосед буду.

— Ну, дела, — зло усмехнулись в темноте лачуги. («И откуда у неё только силы берутся?» — удивился я.) — Всю жизнь только били да пинали, слова доброго никто не сказал, а сегодня один за одним жалеть начали. Ну, ладно, заходи, посмотрим, какой ты там, жалельщик.

Из темноты раздался резкий и злой крик ребенка.

Селение, возле которого стояли наши хижины, звалось Йоль; чтобы поселиться в нём, новоприбывшему требовалось уплатить пошлину; кто не мог — не имел права обосновываться ближе полумили от крайних домов. Со Свавой, матерью моего Ученика, мы поладили быстро. Насколько я понял, настоящей нищенкой она никогда не была, о прошлом говорила неохотно, а я не допытывался и не старался вызнать своими средствами — что мне в нём! Вскоре она уже не могла без меня обходиться: у неё — мальчишка исходил криком, даже поев, в моих же руках — замолкал мгновенно и мирно засыпал. Вдобавок я нашёл общий язык с олдерменом Йоля, став пользовать за гроши людей и скотину. Потом предсказал погоду, посрамив деревенских знатоков, и к весне мы со Свавой уже могли бы жить в селении, но она отказывалась, не могла забыть оскорблений, а главное — такое положение входило в мои планы. Чем меньше свидетелей, тем лучше.

Надо признать: Свава оказалась никуда не годной матерью. Она настолько привыкла к моей помощи, что несколько месяцев спустя уже не то что просила — требовала деньги на хмельное. Я давал, чтобы иметь возможность возиться с Хагеном, названным так в честь погибшего у меня на глазах другого моего Ученика — Хагена из Тронье, приближённого королей Вормса, о чьей страшной кончине уже сложено немало песен. Вскоре мальчишка оказался всецело на моём попечении.

Прошёл год, богатый и изобильный, за ним другой… Хаген рос, вскоре начал называть меня «дедом», донимать бесконечными «почему», а затем, в один поистине прекрасный для меня день, когда ему только-только стукнуло шесть, заявил, что хочет уметь драться.

Я смог мысленно утереть честный трудовой пот — и начал учить его.

Спустя полгода Хагена уже боялись все деревенские мальчишки до четырнадцати лет включительно.

Когда ему исполнилось восемь, он взял жизнь своего первого врага — матерого волка, оказавшись против него с одним-единственным детским ножом. А ещё через три года деревню сожгли за недоимки.

Пьяный стражник походя рубанул мечом Сваву, вцепившуюся в мешок с мукой, но и сам тотчас свалился, потому что Хаген рысью прыгнул ему на плечи с потолочной балки, без тени сомнения ударив воина пониже уха острым ножом. Я же всё это время пролежал как бы без чувств, прикидываясь, что лишился сознания, сбитый с ног стражником, когда тот врывался в хижину. Я молча наблюдал за Хагеном.

И он не подвёл меня. Его руки трясли мои плечи, он звал меня изо всех сил, но растерянность его длилась лишь секунды. Он схватил нужное снадобье из моего мешка — и я «пришёл в себя».

— Ты живой? Тебя не сломали?

Он стоял передо мной со свежей кровью убитого им человека на руках и злыми слезами в глазах.

— Слегка сломали, Хаген. Но это ничего, я поправлюсь. А ты — молодец.

— Как бы мы им дали, если бы ты не упал!

— Ничего, Хаген. Ещё дадим, отплатим за всё и за твою мать тоже. Но для этого надо учиться.

— Я буду! Буду! А ты… ты научишь меня?

— Конечно, Хаген.

ГЛАВА III

Расставшись с Фроди и Гудмундом, Хаген поехал на юг. Если, пробираясь к Рёдульсфьёллю, его воины ещё встречали людские поселения, то ему не попадалось не то что деревень, но и ни единого живого существа. Только изуродованные чахлые сосны лепились по каменистым склонам глубокого ущелья, которым шагал его конь. Вороной жеребец хоть и повиновался наезднику, но временами начинал испуганно храпеть и упираться, и тогда Хагену приходилось спешиваться, успокаивая скакуна. Несмотря на немилосердно палящее солнце, тан не расставался с доспехами. Уже не один час его настойчиво преследовал чей-то враждебный и нечеловеческий взгляд. Чувствуя его, Хаген тем не менее не оборачивался. Нелюдь нападает либо сразу, либо не нападает вообще. В окрестностях Живых скал не встречались ни гарриды, ни хеды. Лишь морматы, людоеды-одиночки, кошмарные порождения Ракота времен расцвета его могущества, полуспруты-полуптицы, временами забредали сюда — забыться чёрным сном в Пламенной Котловине. И обитало здесь ещё одно существо, которое и искал Хаген. Конечно, насчёт Гарма было бы лучше всего посоветоваться с Учителем, но тот отправился в одно из своих загадочных путешествий, и до его возвращения — а он никогда не опаздывал — оставалось ещё два месяца.

С Псом, вскормленным в Хеле мясом мертвецов, необходимо управиться немедленно! Иначе… Волшебник говорил, что тогда Боги могут сойти с небес до Срока, а это означает крушение всех, с таким трудом осуществляемых замыслов! И пока вести не достигли Престолов Владык, он, Хаген из Йоля, тан Хединсея, должен в одиночку одолеть чудовище. Но кто же, однако, так упорно пялится ему в спину? Знают же, что к Живым скалам люди так просто не ходят — царящий в этом месте страх погонит назад любого, кроме лишь того, кто, как и сам Хаген, умеет Управлять и Подчинять. А нагло таращиться в спину владеющего этими умениями вот уже столько времени — зачем? Что за странная слежка — если это слежка? Или нашёлся какой-то молодой и глупый любитель человечины?

Тан выразительно попробовал лишний раз, хорошо ли вынимается меч из ножен; знаменитая голубая сталь не могла не остеречь преследователя. Её знали все, даже самые глупые гарриды и безмозглые хеды. Не говоря уж о Ночных Всадницах.

Однако упрямо упертый в спину чужой взгляд не исчез; Хагену оставалось лишь пожать плечами. Ладно, хочет смотреть — пусть пока смотрит. Взять крадущегося сзади нелюдя — можно, но тяжело, да и зачем? Вряд ли кто-то дерзнёт связываться со Старым Хрофтом, к которому и лежал путь тана. О Хрофте знали все, но мало кто осмеливался появляться в его владениях. Болтали, что у него какие-то дела с Орлангуром и Демогоргоном; эту же пару всё живое — исключая, конечно, Мудрых — боялось пуще смерти и позора: считалось, что они властвуют и над тем, и над другим. Потому-то Хрофт и имел дело со многими, со всеми, с кем хотел, а вот иметь дело с ним не отваживался почти никто. Хаген сильно подозревал — да и Учитель намекал, — что силы Живых скал подчиняются именно Хрофту. Долгими усилиями тот сумел создать себе небольшой уголок, в пределах которого оказался почти всевластен.

Ущелье превратилось в узкий каменный жёлоб, сырой и холодный. Под конскими копытами внезапно что-то заурчало, с кручи свалилось несколько камней. Последнее предупреждение безумцу, сумевшему добраться до самых Ворот. Нужно останавливаться, пока не появились Каменные Стражи. Интересно, как управится с ними тот, что за спиной?

Хаген достал из седельной сумки запасной плащ, замотал голову жеребцу. Снял с перевязи меч, отложил колчан с луком. Против Каменных Стражей оружие бессильно, даже такое, как у него. Только голые руки, больше ничего. Кроме воли, конечно.

Сверху скатилась здоровенная глыба, с треском и искрами врезалась в другой валун. Стражи неподалёку, а тот, следящий, по-прежнему здесь и, судя по всему, никуда не торопится. Личность эта уже начинала занимать Хагена ничуть не меньше предстоящего свидания с Хрофтом.

Скала справа от тана с громом и грохотом лопнула, точно перезревший плод. Ливень острых осколков осыпал всё окрест, однако Хаген успел произнести в нужное мгновение заклятье Отражения, и их с конём не задело. А потом из развороченных каменных руин поднялось существо, один вид которого заставил бы упасть без чувств любого, даже безрассудно храброго человека. Огромная голова существа моталась из стороны в сторону на тонкой змеиной шее, мощное туловище поддерживали четыре колоннообразные ноги, оно мчалось, угрожающе вытянув вперёд длинные когтистые лапы, перевитые толстыми жгутами мускулов. Точнее, это очень напоминало мускулы, ведь на самом деле всё тело Каменного Стража состояло из мелких и средних валунов.

Хаген мгновенно напряг и распустил мышцы. Только Смертные, не прошедшие Посвящений, выходят на подобное с подобным. Меч отражают мечом, слово — словом (разумеется, до времени). Против каменного чудища они тоже наверняка бы схватились за булыжник. Мудрые учат по-иному. В Природе ель произрастает от ели, у волка появляются волчата, всё живое рождает подобное себе. В Магии же нечто, как правило, дает начало своей противоположности. Скалу не расколешь подобранным голышом, но на это способна человеческая рука, лишённая стальной оболочки. И поэтому Хаген мог встретить Каменного Стража одними лишь кулаками, словно тот был его противником в молодецком честном бою.

Однако Каменный Страж не обратил на молодого тана никакого внимания. Он промчался мимо, рыча, как сотня голодных львов, преследующих добычу. Хаген оторопел. Такого он не видел, о таком он не слышал, такое не могло даже прийти ему в голову. Чудовищная Сущность, порождение Живых скал, Каменный Страж устремился не на него, тварь из плоти и крови, а на его неведомого преследователя.

«Ложись!» — прежде чем сознание Хагена восприняло этот пришедший извне яростный крик-приказ, тело уже выполнило его — и вовремя. Тот, кто преследовал тана, видимо, прекрасно знал, кто такие Каменные Стражи и на что они способны, если рассвирепеют, и потому использовал свой шанс, попытавшись достать человека. Сверкающий стальной Диск срезал прядь волос на затылке тана и с визгом вонзился в камень. Раздался омерзительный скрежет, метательное оружие дрожало в щели, окружённое мелкими облачками каменной крошки.

Хаген похолодел. Против него применили вещь настолько смертоносную и легендарную, что даже Учитель мог припомнить лишь два случая, когда людям удавалось спастись от неё. Диск Ямерта! Учитель рассказывал о великом Храме Солнца в столице Хранимого Королевства, где на высоких террасах, открытых лучам дневного Светила, в хрустальных кубках, как величайшие святыни, хранятся пять таких Дисков. Жрецы Ямерта повелевают могущественными силами, ими закляты и им подвластны многие и многие магические существа — но почему Храм Солнца вдруг решил уничтожить его, Хагена?

А тем временем Каменный Страж добежал наконец до тех кустов, где таился метнувший в тана Диск посланец Света. Хаген услышал утробный рев чудовища, а затем — полный ненависти и гнева боевой крик-выдох, с каким воины наносят врагу последний удар; и крик этот был женским. В ответ Страж оглушительно взрыкнул — и там началась схватка. Однако следить за ней Хаген не мог — он смотрел на Диск, и только на него.

Скрыться от этого оружия невозможно: брошенное, оно непременно найдёт цель само. В тех редчайших случаях, когда жертве удастся увернуться в первый момент, застряв в камне, земле, дереве, утонув в реке, Диск Ямерта сам выберется на волю и вновь обрушится на того, кого бросивший избрал мишенью. Диску нипочем любые доспехи, он режет железо, как тонкий холст. И лишь отведав в крови жертвы, он успокоится и вернётся в руку пославшего.

Содрогаясь и издавая лёгкое гудение, Диск Ямерта мало-помалу вытаскивал сам себя из глубокой щели в камне. Второй раз Хагену уклониться не удастся. Сейчас, сейчас… осталось уже совсем немного…

Хаген с маху полоснул себя ножом по левому запястью. Теплые тяжёлые струйки алой крови побежали в подставленную ковшом ладонь. Быстро, быстро… но и Диску осталось преодолеть последний дюйм. Не дожидаясь, пока горсть наполнится, Хаген поспешно нагнулся к чудо-оружию, аккуратно выплеснув на него всю набежавшую кровь.

В тот же миг смертоносный сверкающий кругляш вырвался наконец из камня — и замер, сбитый с толку кровью того, кого послан был уничтожить.

Хаген поспешил плеснуть ещё.

Диск с лёгким звоном покатился по камням обратно к кустам, откуда был брошен. Поверил.

Задыхаясь, Хаген упал спиной на камни, в запале даже не ощутив боли. Обманул.

Однако недаром он был Учеником Мага. В следующее мгновение его правая рука уже затянула холстиной рассечённое запястье; а затем он прыжками ринулся вслед Диску, на бегу выхватывая меч. Времени оставалось очень мало — мгновения, пока Диск не вернулся в руки бросившего. Хаген бежал, как учили, — лишь не по-людски зоркий глаз смог бы разглядеть его тень, стремительно мелькавшую в просветах между валунами. Бежать так очень тяжело, кроме Слов Силы, нужно также знать, как сделать, чтобы они подействовали.

А тем временем между Каменным Стражем и неведомым преследователем Хагена продолжался жестокий бой. Что-то тонко свистело, рассекая воздух, но не сталь, а, скорее, короткий хлыст; свист то и дело перекрывался яростным рёвом Стража.

Что же это за противник, кому оказалось по силам противостоять почти непобедимому врагу? Сам тан, готовясь к столкновению, не рассчитывал на победу, Каменный Страж должен был увидеть в нём своего… Детище Живых Скал никогда не атаковало бы его с такой ненавистью, и, если следивший за Хагеном настолько силён, как с ним управиться?..

Неожиданно Каменный Страж дико взвыл в смертной муке, взвыл и умолк, лишённый жизни, с грохотом валясь на землю; и, едва затих шум падения, ухо Хагена уловило короткий предсмертный стон, негромкий и жалобный, полный какой-то недоуменной, почти детской обиды.

Голова Каменного Стража рассыпалась мелкими каменьями; а чуть выше, среди изломанных, втоптанных в землю кустов, тан увидел тонкое девичье тело, — остекленевшие глаза уставились вверх, серый плащ Ночной Всадницы запятнан кровью, правая рука неестественно выгнута…

Окажись здесь Фроди и Гудмунд, они сочли бы убитую родной сестрой повстречавшейся им колдуньи, что расправилась с устроенной на её пути засадой, и оказались бы близки к истине.

Хаген пристально осмотрел мёртвую. На первый взгляд в ней не было ничего общего с обычными Ночными Всадницами, кроме одного лишь неизменного вертикального зрачка, как у хищных птиц. Уроки не прошли даром. Хаген смотрел на погибшую лишь как на некий предмет, который нужно исследовать, не более. Не колеблясь, он обшарил тело.

Диск Ямерта смирно лежал рядом с трупом, но Хаген даже не протянул к нему руки. Учитель-то сумел бы взять его, а он, Хаген, знает пока недостаточно. Сейчас оружию придёт приказ вернуться в Храм — и сверкающий круг отправится в дальний путь; горе тому, кто осмелится схватить его!

Никакого иного оружия при Ночной Всаднице не оказалось. Хаген нашёл только один замысловатый ключ от замка гномьей работы и спрятал вещицу в карман, надеясь разобраться позднее. Гораздо больше занимала его ещё не угасшая тень сознания юной колдуньи. Слишком много необычного для Ночной Всадницы виделось Хагену, опустившему веки и простершему руки над головой погибшей. Однотонная у людей и однозначно серая у простых ведьм, здесь тень сознания оказалась многокрасочной, серое и чёрное чередовалось с голубым и зелёным, а на самом краю едва заметно светилась, угасая, тонкая золотая ниточка. Учитель говорил о такой… это же знак связи с магическими силами!

Что бы сказал Хаген, узнай он, что в тени его собственного сознания тоже есть точно такая же золотая нить — как и у всех остальных Смертных, которые стали Учениками Магов?

Тан торопился, понукая жеребца, неуверенно ступавшего по острым камням. До жилища Старого Хрофта оставалось ещё несколько лиг, а ночь близилась; и с ней близилось время, когда все силы Живых скал обратятся против него одного — иссушат, сожгут мозг, и он рухнет с пустыми, вытекшими глазницами… Каменный Страж погиб, Хаген не добыл от него заклятье Прохода и остался для Живых скал лишь ненавистной ходячей тварью с тёплой кровью. Зайдёт Солнце, поднимется бледная губительница Луна, и скалы обретут свою истинную силу. Тогда ему несдобровать, если он не успеет добраться до Хрофта.

«Вот ещё одна задача, — думал Хаген. — Кто-то очень могущественный всерьёз решил покончить со мной. Кто и зачем?» Тан попробовал было сосчитать тех людей, кто может желать его смерти и пока ещё не отправленных в Хель, но тотчас сбился. Кто же из них стоит достаточно высоко, чтобы убедить самих жрецов Ямерта выступить против Хагена? А может, мелькнула тревожная мысль, это кто-то из недругов Учителя?

Однако не имело смысла попусту ломать голову, и Хаген бросил бесплодное гадание. Учитель говорит — сосредоточиться на выполнимом. Сейчас выполнимое — оказаться под крышей Хрофтова обиталища, об этом и подумаем.

Тан успел. На серых телах гор ещё не угас пламень вечерней зари, а взору его уже открылась круглая котловина; напротив выхода из ущелья, которым ехал Хаген, к её склону прислонилось жилище Старого Хрофта, сложенное из невообразимо древних брёвен, каждое толщиной не меньше чем в три обхвата; две длинные стены, отведённые от склона горы, замыкал довольно узкий фасад с единственным окном и дверью, низкой и широкой. Чуть в стороне стоял сарай с коновязью.

Хаген накинул повод своего жеребца на крюк, задал ему овса и громко постучал рукоятью меча в окованные бронзой двери.

— Входи, кто ни есть! — пробасил в ответ очень низкий голос, почти рык. — Входи, не заперто!

Хаген толкнул дверь и вошёл, низко поклонившись притолоке.

В просторных сенях стоял полумрак, вкусно пахли пучки густо развешанных по стенам трав. (И откуда только Хрофт их берёт? Пустыня же вокруг!..) Вторую дверь навстречу гостю отворил уже сам хозяин.

Старый Хрофт был и высок ростом, и широк в плечах, а годы так и не смогли согнуть его спину. Он имел истинно царственную осанку; рассечённое глубокими морщинами лицо с орлиным носом, широким и плавным изгибом-разлётом бровей было лицом воина, много повидавшего, претерпевшего всё, но так никем и никогда не покорённого. Его можно было бы принять за очень знатного ярла или короля Южных берегов. Глаза его горели таким огнём, что выдержать этот взгляд могли лишь очень немногие. Маг Хедин, например.

Хрофт носил простую одежду из серого холста, зато на его широком узорчатом поясе висел короткий и широкий меч в прозрачных ножнах, словно сделанных из хрусталя. Клинок казался выкованным из чистого золота; от меча исходило сияние — чуть приглушённого густого цвета осенних кленовых листьев.

— А, Хаген! — расхохотался хозяин, хлопая гостя по плечу. — Давненько не заглядывал, совсем забыл старика! Ну, заходи, заходи, мне двери запереть надо, а то вечер близко. — Он вновь хохотнул, и Хаген улыбнулся шутке — кто ж не знал, что к этому жилищу ни Смертные, ни Бессмертные, ни Рождённые, ни Сотворенные не осмеливаются приближаться с недобрым.

— Заходи, у меня эль как раз поспел, — продолжал говорить Хрофт, ведя гостя по длинной горнице с двумя очагами — одним возле самых дверей и вторым в глубине, около широченной постели, крытой мехами. — Садись, бери кружку да рассказывай, с чем пожаловал. Как почтенный Хедин?

После первых же слов молодого тана Хрофт разом отбросил всё шутовство. Он впился в собеседника огненным взглядом, точно намеревался прожечь в нем пару дыр; узловатые, очень сильные пальцы вцепились в стол.

— Давненько я не слыхал ничего хуже… — проворчал Хрофт, когда Хаген замолчал, поднеся к губам здоровенную кружку с пенным тёмным элем. — И дело даже не в Гарме; с ним-то управиться можно, что он — пес, да и только, хоть и большой. А вот твоя преследовательница тревожит меня гораздо сильнее. С Хедином надо бы поговорить… — закончил он уже тише, потирая лоб и погружаясь в раздумье.Брови его сошлись к переносице.

Несколько минут Хрофт размышлял, затем решительно хлопнул ладонью по столешнице.

— Ладно! Что мы тут с тобой надумаем… всё, глядишь, так и так по-иному повернётся. Поэтому сейчас спи, утром я тебе скажу, что с Гармом делать. Всадницей этой я сам займусь… после того, как потолкую с твоим Учителем. Спи! И что бы ты этой ночью ни увидел и ни услышал — не удивляйся, не пугайся и не шевелись! Пока это ещё не твоё дело — хотя ты быстро растёшь.

Хаген знал, что здесь надо повиноваться без разговоров. И он повиновался, он умел это, ибо без умения подчиняться не будет и умения повелевать — так говорил Учитель.

— Твои слова звучат так, будто Гарм — это вовсе не угроза?

— Ты не совсем понял меня, — покачал головой Хрофт. — В одиночку — нет, не угроза. Его час далёк, только в назначенный день битвы при Рагнаради обретёт он власть пожирать и разрывать на куски Богов. Но ты прав, его пробуждение может вызвать появление здесь непрошеных гостей… — Хрофт скрипнул зубами, зло прищуриваясь. Ясно было, что у него дальние счёты с теми, кто может для усмирения Пса явиться сюда с Высоких Престолов. — Конечно, вырвись Гарм сейчас на волю, он причинит немало зла Смертным, а Боги любят их, и им придётся вступиться. А если здесь появятся вестники Ямерта… лучше бы нам избежать этого. Так что спи! Утро вечера хоть и не мудренее, но на свежую голову легче думается.

— А как же с Каменным Стражем?

— Что да как… — недовольно проворчал Хрофт. — Сотворю нового, посильнее.

— Чем его убили?

— Чья-то воля превзошла мою, — нехотя процедил Хрофт сквозь зубы. — У этой Ночной Всадницы невесть откуда взялось в руках Белое Лезвие! И получить его она могла только от кого-то из Магов… Ладно! — Он поднялся, прерывая разговор. — Мне недосуг тут с тобой забалтываться. — Хозяин набросил на плечи толстый чёрный плащ с громадным, свисающим до поясницы капюшоном, перепоясался мечом, в правую руку взял увесистый посох. — Сиди здесь! — распорядился он. — Хлеб на столе, эль в жбане, окорок на балке. Долго не тяни; ни к чему тебе видеть, чем я тут заниматься стану.

— Как будет угодно хозяину, — наклонил голову Хаген.

Не имело смысла лукавить с владыкою Живых скал, пытаться подсмотреть или подслушать. С теми, кто сильнее тебя, слово блюди свято. Хрофт появился только под утро, усталый и мрачный. Стены его жилища сотрясались всю ночь, по потолку гуляли бледные отсветы, во мраке за стенами перекликались холодные голоса — но понять, какие силы сошлись на зов Хрофта, Хаген так и не смог.

Хозяин жадно опростал полувёдерную кружку пива, крякнул, закусил и повернулся к Хагену. Глаза Хрофта горели мрачным огнём, недобрым и решительным.

— Поел? Тогда слушай внимательно и запоминай правильно. Про преследовавшую тебя ведьму пока забудь — сперва встретишься с Хедином. Забыть забудь, но иди очень осторожно. На ночь устраиваешься — не ленись, окружай себя зачарованной Чертой. Путь тебе — на самый Ут-нордри, к Полю Гнипахеллир. — Хрофт остро взглянул в лицо Хагену — не дрогнул ли тот? Тан оставался совершенно спокоен. — Оттуда — ты должен знать — берёт своё начало Чёрный тракт. Путь в Ближний Нифльхель. Там, под землёй, логово Гарма. Слуги Нижнего Мира постоянно таскают Псу на прокорм достающиеся им тела мертвецов — трусов, предателей, клятвопреступников, кого не принимает Небо. И, не просыпаясь, Пес пожирает всё это. Оказавшись там, ты должен будешь добавить макового отвара в пищу Гарма. — Хрофт протянул Хагену небольшую флягу. — Не смотри, что его мало, — человека убьёт одна капля этого зелья, а Псу едва-едва хватит, чтобы снова задремать. Хедин велел поторапливаться — есть другие неотложные дела, а это он считает для тебя несложным. Ты сумеешь, говорил он, сладить с первой заставой Стерегущих Тёмный путь; это проще, ведь нападать будешь ты. Нужно проскользнуть к Ут-нордри незамеченным и как можно скорее. Поэтому я дам тебе проводника. В трёх днях пути отсюда, посредине между Восходом и Полуночью, в Бастеровой дебри живёт Бран Сухая Рука. Он доведёт тебя до самого Гнипахеллира. Обычным порядком — это месяц или полтора пути, но Бран знает вход в Лесной Коридор.

— Лесной Коридор? — встрепенулся Хаген. Учитель упоминал об этом. Лес — это ведь не просто беспорядочно торчащие из земли сосны да ёлки. Это огромное, но вместе с тем единое существо, с невообразимо сложными и труднопостижимыми языком и сознанием, обладающее огромными силами. Одно из чудес его — Лесной Коридор. Человек ли, гном, или эльф, короче, тот, кого Лес признал своим, может, попросив о помощи, особыми заклинаниями открыть себе дорогу по тайным тропам, да таким, что за день пути покроет расстояние, которое по самым лучшим дорогам отнимет месяц. Таков Лесной Коридор, Путь Насквозь.

— Да-да, именно он, — кивнул Хрофт. — Там свои опасности — те же морматы, например, или пущевые хеды. Зато быстро, и Ночные Всадницы за тобой не уследят. Брану, чтоб он знал, от кого ты и зачем, передай вот это. — Хозяин Живых скал протянул Хагену небольшой клочок пергамента с несколькими замысловатыми рунами. Значение каждой из них в отдельности Хаген понимал, но все вместе они складывались в совершенную, на его взгляд, бессмыслицу. К записке Хрофт присовокупил складной нож причудливой формы, работы явно подгорных мастеров. — Скажешь, это от меня, в подарок. Бран, он хорошие ножи любит. И ты сам знай: хочешь сделать Сухой Руке приятное — подари кинжал.

— А кто он такой, этот Бран? — полюбопытствовал Хаген.

— Человек, — ответил Хрофт. — Такой же, как и ты, Смертный, но владеющий кое-каким Знанием, хотя его, в отличие от тебя, никто никогда не учил, кроме Леса да Говорящей Земли.

— Он владеет искусством слушать Говорящую Землю? — поднял брови тан.

— Нет. Он не извлекает из неё никаких магических секретов, что не преминул бы сделать ты, Ученик Хедина. Для этого нужно особое умение, ты прав. Он же слушает её так же, как обычный человек внимает музыке ветра и моря или чуть шумящего ночного бора… И если Бран что-то и умеет — то неосознанно. Скорее всего он просто уснул как-то раз на клочке Говорящей Земли; обычному путнику это могло бы стоить рассудка, но Сухая Рука-то всю жизнь в Лесу! Тот, верно, и помог ему в первый раз. Одним словом, присмотрись к нему; будь с ним честен — и он, глядишь, тебе в чем-нибудь поможет.

— Но я бы хотел знать… — начал Хаген.

— Как я мог говорить с Хедином, что он мне сказал, где он и когда вы с ним увидитесь? — опередил его Хрофт. — Отвечу. Говорил при помощи Эритового Обруча, который он сам дал мне давным-давно; это своего рода ключ в Астрал, ты знаешь. Человеку, увы, им не воспользоваться, точнее — Хедин пока не нашёл способа. Что он мне сказал — то вещи пока тебе во многом недоступные. Недоступные оттого, что узнай ты о них — и твоя уязвимость возрастёт многократно. Вот сейчас, когда некоему Магу пришло на ум покончить с тобой, он… или она… вынуждены послать кого-то по твоему следу, прибегать к услугам столь грубых по их понятиям вещей, как сталь или яд. А если ты узнаешь нечто, обсуждавшееся сегодня нами с Хедином, то твоим врагам будет достаточно совершить некие действия — и ты умрёшь от непонятной болезни и никак не сможешь защитить себя. Ты избегнул Диска Ямерта — но то, что могут бросить против тебя Маги, во сто крат смертоноснее… Теперь о том, когда ты увидишь Хедина, — как только справишься с Псом. Встретитесь вы здесь, у меня. Сухая Рука проведёт. Твой Учитель вынужден прервать своё странствие. Дела наши неважны.

— А что происходит в Хранимом Королевстве?

— Видрир повёл первые полки городских ополчений Приморья и свои дружины наперерез Хьёрлейву. Они встретятся дня через четыре. Видрир скорее всего одержит верх, но это обойдётся ему недёшево.

Простившись с Хрофтом, Хаген двинулся дальше. Срок, который он назначил своим людям — до следующей луны, — заставлял его торопиться. Он жалел коня, но не себя. Помня слова хозяина Живых скал, ехал осторожно — и не напрасно. Дважды видел морматов, но сумел укрыться, серые бестии не заметили его. К вечеру первого дня он спустился с гор, заночевав уже в чистом ельнике. Долго прислушивался, приглядывался — не ползёт ли кто, не крадётся или не летит, — однако не заметил ничего подозрительного.

А на следующий день лес внезапно сгустился, вздыбился непроходимыми дебрями, преградил дорогу глубокими оврагами, бесчисленными ручьями с заболоченными берегами, ощетинился высокими непролазными буреломами… Однако опытный глаз тана нет-нет да и замечал то едва различимый старый затёс, то обрубленные еловые лапы, то пенёк недавно срезанного гриба. В лесу есть люди, и они неподалёку; но отыскать их — поди, попробуй! Сколько ни озирайся, даже взобравшись на вершину самого высокого дерева, — всюду одно и то же: зелёный ковёр без конца и без края, и прогалин не видно. Смерть в таком лесу избалованному солнцем и просторами южанину, не знающему, куда податься среди бескрайних, заросших кривыми сосенками моховых болот, как отыскать укрытие и пропитание… Северный лес необитаем только на первый взгляд, на самом же деле он кишит жизнью. Проказливые древесные гномы прокладывают свои неприметные стёжки; угрюмые тролли, заброшенные всеми, даже когда-то создавшим их Отцом Ночи, кое-как мастерят себе логовища в самом сердце глухих трясин; к древесным гномам приезжают покупать брёвна и доски их соседи, деловитые карлики-купцы; горные гномы-кователи наведываются целыми обозами за крепёжным лесом и чистым берёзовым углем для горнов. Гурры бродят в поисках добычи, мрачные хеды таятся от жгучих людских стрел да устраивают порой свои жуткие колдовские сборища… Это те, кого можно встретить телесно, — если, конечно, ты знаешь, как это сделать; но не меньше и тех, кого судьба обделила оболочкой, оставив один бесплотный дух. Много в лесу Хозяев. Так повелось исстари: их зовут Хозяевами, хотя в древесном царстве распоряжаются совсем не они, а люди, эльфы, гномы… Но у каждого болота, у каждого ельника имеется свой Хозяин. Они таятся под корягами, корнями, в сплетениях ветвей; их непросто увидеть, а уж говорить с ними могут и вовсе немногие. Все эти духи — подданные и слуги Ялини, Предвечной Хозяйки Зелёного Мира. Жизнь всех растущих созданий — под их неусыпным надзором, и если какой-нибудь глупый мужик станет попусту махать в лесу топором, то не пройдёт и недели, как у него либо волки корову задерут, либо огород зарастёт лебедой, либо хорёк найдёт лазейку в курятник… Лесные Хозяева знают всё. Не упадёт ни одна шишка, не засохнет ни одна былинка так, чтобы это осталось им неведомо. Хозяева вроде бы и правят Лесом, а в то же время и он ими, и не поймёшь, кто над кем у них…

В глубокой расщелине старого горелого пня Хаген приметил — благодаря урокам Учителя — едва видимые огоньки бледно-зелёных глаз. Он спешился, погасил посторонние мысли и мерно прочёл своё собственное заклятье, предмет его гордости, пусть и не очень сильное, но в таких случаях безотказное. Никуда теперь не деться мелкому лесному духу.

— Я тебя знаю, — объявил тот, поневоле выбравшись из своего укрытия. — Ты Хаген, Ученик Мага Хедина, прозванного Познавшим Тьму. Ты произнёс Слова Силы. Что ж, спрашивай, я отвечу.

Хаген стиснул зубы. Дурной признак. Лесные обитатели, случается, мстительны, им не следует знать имени обратившегося к ним с вопросом. Могут навести на след… и навредить сотней иных известных им способов. А кроме того, они любят поговорить, заклинание их не столько сдерживает, сколько даёт возможность слушающему понять их; но уж если дух говорит тебе «спрашивай — отвечу», значит, беседовать с тобой он совершенно не расположен и лишь подчиняется силе. Что ж, ладно, спросим по-другому.

— Как мне пробраться в Рёдульсфьёлль? — задал Хаген совсем не тот вопрос, что хотел вначале.

— И всего-то? Стоило меня беспокоить… — ворчливо заметил дух, но тут же одёрнулся. Заклинание обязывало его отвечать на вопрос и говорить правду. — Ступай на Полночь. Вечером второго дня минешь дом Брана Сухой Руки. Затем… — И дух погрузился в довольно пространное описание пути в Рёдульсфьёлль, и без того прекрасно известного Хагену. А когда он закончил, тан спросил в упор:

— Отчего ты не хочешь говорить со мной по доброй воле? Хорошо духам — не краснеют, не смущаются.

— Ты — враг, — бесхитростно ответил полупрозрачный собеседник тана. — Ты и твой Учитель.

— Чьи мы враги?! — рявкнул Хаген, забывая, что перед ним не человек.

Однако дух ничего не ответил. Это лежало уже вне пределов действия заклинания, произнесённого Хагеном. Понимая, что больше он здесь ничего не добьётся, тан со злостью хлестнул жеребца.

Теперь предстояло путать следы, сбивая с толку лесных обитателей, и выходить к жилищу Сухой Руки тайно, ибо Ялини хоть сама и кротка, но имеет могущественных слуг… Тут и Хрофт не поможет.

Началась тяжёлая работа. В разные стороны поскакали сотворенные Хагеном фантомы — его точные призрачные двойники; а он сам, закрываясь, как щитом-невидимкой, всеми известными ему заклинаниями, пробирался к подворью Сухой Руки. По-настоящему, конечно, он не должен был идти туда — кто знает, потеряли его след возможные соглядатаи или нет, но выбора уже не оставалось.

Неужто Зелёные Маги объединились против него и Учителя? Эта Ночная Всадница, как-то связанная сними, получившая от кого-то из них Белое Лезвие и Диск Ямерта; лесные духи, слуги Ялини… А Ялини — Хозяйка Лесов — младшая, любимая сестра владыки Солнечного Света… И если дело действительно дошло до носителей Высших Сил, то ополчились они наверняка не против него, Хагена, смертного человека, а против Мага Хедина, его Учителя. А он — так, сбоку припека. Привычная острая злость быстрыми толчками погнала кровь по жилам. Погодите, трупоеды, дайте только покончить с Гармом! Будь вы хоть трижды Боги…

Однако тан не позволил пряному чувству овладеть собой. Злость — плохая помощница при произнесении Слов Силы; лишь на миг ослабил он усилия, чтобы остаться под прикрытием магического щита, — и тотчас явственно ощутил, как почуяли это и те мелкие лесные бестии, что остались у него позади. Вдобавок как манит зверя запах свежей крови, так притягивает чужая ненависть. Поэтому ему нельзя сейчас больше думать о затеявших эту охоту. В своё время он займётся ими, а пока нужно добраться до Сухой Руки… и тут его внезапно охватило сомнение. Бран — плоть от плоти Леса, он не может не подчиняться или хотя бы не чтить Ялини, Лесную Владычицу. Уж не передан ли и ему соответствующий приказ?

Хаген напряжённо размышлял, делая широкие петли по зарослям. Из того, что Хрофт советовал ему идти с Браном, ещё ничего не следовало. Если дело дошло до войны Магов в Реальности, обстановка станет меняться быстрее, чем на поле самой жестокой сечи. Он, тан Хединсея, к двадцати с небольшим годам взявший приступом не один город, вырвется из любой подстроенной людьми ловушки… почти из любой, а вот колдовская западня — другое дело. Его передернуло. Если под ударом Учитель — из него, Хагена, из Ученика мятежного Мага, постараются выжать всё до последней капли. Хедин немало рассказывал о нравах и обычаях Магов; недаром он и сам ушёл от них.

Но всё-таки другого выхода Хаген не находил. Провести его к Гнипахеллиру Лесным Коридором сможет только Бран — и, значит, будь он хоть трижды врагом, нужно заставить его сделать то, что нужно. Сухая Рука понимает язык Говорящей Земли — что ж, тем лучше, достойный соперник, если сумеет пустить в ход всё то, чего он там наслушался. Хаген ещё раз очистил сознание, добился, чтобы все мысли вытеснила серая звенящая пустота, и постарался дотянуться до своего вероятного проводника. Несколько раз у него получалось подобное, и тогда он умел угадать, друг или враг ждет его впереди. Однако теперь он не ощутил вообще никакого отклика. Там, куда он шёл, к подобным вещам были равнодушны.

Это уж лучше, подумал Хаген, оставив бесплодные попытки. Ни да ни нет — тоже ответ. Будем считать это беспристрастием. Постараемся сделать Сухую Руку союзником… хотя бы на время похода, а там видно будет. Тан слегка тронул каблуками бока жеребца, посылая его вперёд.

Всё, что мог, он уже сделал. Отвлекающие обманные фантомы, непроницаемые для духов пологи новосозданного тумана, под которыми крались он и конь… Лоб и щёки Хагена покрывал пот — но вот лес наконец раздвинулся, тан миновал заплот из жердей — чтобы скотина не забрела далеко, — и посреди неширокого круга полей, под тремя могучими вязами, он увидел небольшой аккуратный бревенчатый дом, целую усадьбу, обнесённую частоколом. Виднелись высокий журавель над колодцем, крытые серым тёсом крыши сараев. Залаяли собаки, чувствуя приближение чужака, хотя ветер и дул в лицо Хагена. Тан спешился и постучал массивным железным кольцом о калитку, открывавшуюся, конечно же, только наружу, чтобы её можно было высадить, лишь сорвав запоры и петли. Нападавшим пришлось бы разносить в щепу толстенные дубовые доски. Бран строил с толком.

За высокой изгородью заливались лаем псы. Затем щёлкнул отодвинутый засов, тан потянул калитку на себя — в щель тотчас выскочили две пушистые, остроухие собаки с причудливо закрученными полуторным бубликом хвостами; псы немедленно насели с двух сторон на пришельца. За мохнатыми сторожами появился и сам хозяин.

По возрасту он годился Хагену в отцы. В волосах хватало седины, лоб иссекли глубокие морщины, лицо обветрено, обожжено солнцем, глаза же спокойные — не таящие коварства. Ростом он оказался лишь на три или четыре пальца ниже тана, считавшегося очень высоким. В правой руке он сжимал почти готовую охотничью стрелу; левая же рука оказалась действительно сухой, подвернутой, Бран держал её, прижимая к боку, кисть касалась груди. На широком поясе висел кинжал, и Хаген удивился: оружие словно специально было помещено так, чтобы до него могла дотянуться не здоровая правая рука, бугрящаяся могучими мышцами, а именно изуродованная левая.

— Мир дому сему, хозяин! — учтиво склонил голову Хаген. — Я к тебе от Хрофта, с делом и даром. — Он протянул Брану нож, данный ему владыкой Живых скал. При виде дорогого клинка глаза Брана потеплели.

— Здравствуй и ты, спасибо почтенному Хрофту за честь. Входи. — Он посторонился. — Входи, будь гостем. Как тебя зовут? Чей ты сын? Какое у тебя ко мне дело?

Хаген назвал себя. Бран и бровью не повёл, не выказав никакого почтения к титулу тана.

— Поднимемся, — сказал он гостю. — На пороге толковать не пристало.

ГЛАВА IV

Под проливным дождём мы с Хагеном шли прочь от обглоданных пламенем руин Йоля — по следам большого отряда всадников, хорошо выполнивших жестокий приказ ярла Свиора. Мой Ученик держался неплохо, не подумаешь, что ему всего десять с половиной лет. Ему предстояло трудное дело — трудное не тем, что предстояло ночью вскрыть горло трём десяткам опытных воинов, а потому что Хагену ещё не доводилось ступать по крови и убивать безоружных. Я не сомневался, что ничьи глаза не смогут заметить моего Ученика, но как бы он не поддался всему остальному. Испытание проходил я, а не он — так ли и тому ли учил я его? Прежде чем взяться за магические науки, ему необходимо было постичь человеческие умения. Одно из них — способность бестрепетно исполнить задуманное. Неосуществлённое рождает чуму, подтачивает силы. Следуй своим желаниям — и ты будешь всегда прав.

Впереди уже виднелись окраинные строения деревни, где остановился на ночлег отряд всадников, и тут из косых крутящихся завес ливня внезапно выступила тонкая, окутанная плащом фигура, не узнать которую я не мог.

— Сигрлинн, вот так встреча! — любезно, даже весело произнёс я, внутренне сжимаясь и готовясь к бою. — Какими судьбами? Что ты делаешь здесь в такой дождь?

— Остановись, Познавший Тьму! — Она не приняла моего тона. Сейчас она очень сильно и неприятно напоминала ту, что диктовала мне условия сдачи. И Хаген, молодчина, тоже тотчас почувствовал угрозу.

— Чего ей надо, что она тут нас держит? — прохныкал он, словно от обиды, ловко поворачиваясь к волшебнице боком и незаметно от неё запуская руку под плащ, где висел его крепкий кривой нож. Я успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Познавший Тьму, Совет предупреждает тебя первый и последний раз. Если ты ослушаешься, тебя ждёт участь Ракота и даже ещё худшая. Ты затеваешь войну и готовишь к ней этого мальчика!..

— Какой я тебе мальчик! — окрысился Хаген. — Счас как дам, враз поймёшь… Выдумала тоже, мальчик! Я воин!

— Хедин, Мерлин не спускает с тебя глаз, — вдруг горячо заговорила Сигрлинн, хорошо знакомым мне жестом очерчивая Отражающий Круг. — Он уверен, что ты метишь на его место; Совет по закону обязан предупредить тебя, меня послали за этим… Остановись, иначе не миновать беды! Если не жалеешь себя — пожалей вот хотя бы его, — она указала на Хагена, — или… или меня!

Она говорила искренне — и это окончательно сбило меня с толку. Что значит «пожалей хотя бы меня»?.. Давно, давным-давно не слыхал я от неё подобных слов… Против воли ожили воспоминания, от которых я отгораживался столько лет: Голубой Город, Сигрлинн и я, днями и ночами творящие вместе, молодые, неразделимые, счастливые…

— Ну хорошо, ты пришла передать мне предупреждение Совета, — с трудом выговорил я, усилием воли отгоняя непрошеные мысли. — Ты передала его. Что дальше? Что ты хочешь? Хочешь, чтобы я поверил, что ты на моей стороне и готова рассказывать мне обо всех намерениях Мерлина, касающихся меня? Хочешь, чтобы я забыл, как мы сражались?

— Ты не меняешься, Хедин, — жестко усмехнулась она, — ты не можешь не искать ловушек, не можешь не подозревать меня в каких-то коварных замыслах… Ты же наверняка не поверишь мне, если я скажу, что мне дорога память о том, что у нас было, и сюда меня привела жалость — и к тебе, бедный безумец, и к твоему Ученику, этому ребёнку.

И тут в наш разговор внезапно вмешался Хаген. Он попросту запустил в Сигрлинн комком размокшей дорожной глины.

— Уходи! Проваливай, что ты от нас хочешь?! — Я отшатнулся назад.

Глаза Хагена горели, в правой руке блестел нож; он походил на ощетинившегося и готового к бою волчонка.

У Сигрлинн дрогнул уголок тонкого, идеально очерченного рта; и я уже приготовился отразить заклинание, с помощью которого она не преминула бы наказать дерзкого, но… она лишь протянула Хагену раскрытую правую ладонь неожиданно мягким жестом.

— Ты готов отдать за него жизнь, не так ли? — без тени усмешки обратилась она к моему Ученику. — Он для тебя теперь всё?..

Хаген опешил. Надо признаться, я тоже. Я ничего не понимал в происходящем. Мелькнула мысль, что, если мы выпутаемся из этой передряги, мне придётся ещё многому научить мальчика; сейчас он растерян, и это плохо — надо уметь ненавидеть своих врагов вне зависимости от того, что они говорят.

— Так вот, я скажу тебе, — тем же мягким и доверительным голосом продолжала Сигрлинн, — твой Учитель в большой опасности. Живущие там, на небе, — она указала точёным пальцем вверх, — сильно на него разгневались. Он хочет убить их, захватить их престолы, а ты — лишь орудие, которое он создаёт для этого. Если вы не остановитесь, они вас сметут. Вот о чем я хотела предупредить, но, похоже, лишь зря старалась. — Её глаза уже метали молнии, она с трудом сдерживалась.

— Мы пойдём, извини, — сказал я, касаясь головы Хагена. — И так уже все вымокли.

— Ну и пропадай тогда, несчастный ты глупец! — в ярости топнула ногой Сигрлинн. С её пальцев сорвались две серебристые молнии, ударили в лужу, вода тотчас вскипела и забурлила, повалил пар. — Пропади ты пропадом! Не стану больше тебя выгораживать! Выкручивайся как знаешь!

Сейчас она одновременно и ужасала, и потрясала, и завораживала. Со времён Голубого Города я не видел её столь восхитительной — она всегда хорошела в гневе: вокруг неё плясали прозрачные языки бледно-радужно го пламени, с концов намокших прядей струился водопад голубых искр, от пол плаща поднималось алое свечение.

— Спасибо за предупреждение, — сказал я. — Не сердись так и давай не ссориться. Но пойду я всё же своим собственным путём. Если сверну — перестану быть собой. Не ты ли говорила, что не стала бы знаться со мной, раскайся я на Совете?

— Хедин. — Она подняла руки, точно удерживая невидимый, но тяжёлый груз. — Тебя убьют.

— Что-что? — переспросил я. Это звучало настолько дико, что я решил, будто ослышался.

— Мерлин нашёл способ обойти Закон Древних, — устало, без малейшей рисовки бросила Сигрлинн. — Он посылал Астрального Вестника.

— Мерлин нашёл или Мерлину сообщили? — тупо спросил я, не придумав в тот миг ничего лучшего.

— Мерлин получил право карать небытием того, кто нарушает Равновесие Мира, — отчеканила Сигрлинн. — Приговор выносится большинством Совета.

— Что же случилось, что Мерлин сперва сподобился послать Вестника, а потом получил эту невиданную власть? Я ничего не почувствовал.

— Мерлин не распространялся о причинах своего решения. Он сам создал Вестника, и никто не знает, какое послание было положено к подножиям тронов Обетованного. Можно только гадать. Разве что это как-то связано с Ракотом?

— С Ракотом?! — воскликнул я. — А что может быть с ним связано? Он же скован и заточён!

Сигрлинн пожала плечами.

— Но теперь ты, быть может, всё-таки призадумаешься? — вместо ответа спросила она чуть ли не с робкой надеждой в голосе. Точнее, мне послышалась эта надежда, но я тотчас отмел все эти смешные мысли. Сигрлинн не заговорила бы так даже в предсмертном бреду.

— Совет никогда не пойдёт на это, — ответил я с недёшево обошедшейся улыбкой. — Даже Макран и Эстери, как бы сильно они меня ни ненавидели, прекрасно понимают, что если я стану первым — за мной могут последовать и другие. Что именно может считаться вредоносным нарушением Равновесия? Да вся жизнь Мага — одно сплошное нарушение!

— Всё, больше не могу! — вдруг простонала Сигрлинн, уронив руки, и в тот же миг исчезла. Осталась только дымящаяся лужа, основательно подогретая её молниями.

— Погоди с расспросами, Хаген, — остановил я своего Ученика, уже дрожавшего от нетерпения. — Сначала сделаем дело.

Остаток пути мы прошли в молчании. Сигрлинн обрушила на меня целую лавину вестей, но я заставил себя на время забыть о них. Сейчас главное — Хаген.

Я помог ему вскарабкаться на крышу постоялого двора — и на этом моё участие в отмщении кончилось. Он прекрасно справился сам. Правда, выбравшись наружу, он был бледен, и его шатало, но это быстро прошло. Мои уроки он усвоил твёрдо. Ни одного лишнего движения, ни скрипа, ни стона; отточенный, как бритва, нож разил бесшумно и безошибочно.

— Страшно было? — спросил я его, но Хаген только дёрнул плечом и обрушил на меня давно заготовленный град вопросов.

Я отвечал на них весь следующий день, пока мы пережидали в укромном овраге поднявшуюся в деревне с самого утра сумятицу. Хозяин постоялого двора нашёл тела воинов Свиора, и началось форменное светопреставление. Наспех похватав вилы и топоры, мужики рыскали по окрестностям — но не столько ловили неведомых убийц, перед которыми сами трепетали, сколько пытались заслужить прощение ярла. Из-за его крутого нрава деревню вполне могли сровнять с землей, как случилось до этого с Йолем.

И пока незадачливые поимщики суматошно перекликались где-то неподалёку, я рассказывал Хагену о том, что оставалось в тени. Мне пришлось изложить ему всю ведомую мне историю Ордена Магов, чтобы он понял, кто такие Сигрлинн и Мерлин.

— А она красивая, Учитель, — вдруг совсем по-взрослому заявил он прямо посреди моего рассказа. — Но злая. Не хочет, чтобы ты меня учил.

Я промолчал. Кто знает, может, для Хагена это и обернулось бы к лучшему — не достанься мне Зерно его Судьбы?

О Богах и прочих Великих Силах, как Древних, так и Дальних, я упомянул вскользь. Хватит с него пока Мерлина. Хаген тотчас уловил, что он-то и есть сейчас наиглавнейший враг. Впрочем, пришлось потратить немало трудов, чтобы замять разговор о Ракоте, — лгать своему Ученику я не хотел, а правды говорить пока не мог. Наконец он уморился и сонно засопел, уткнувшись носом мне в сгиб локтя; я прикрыл его плащом и только теперь, переведя дух, смог задуматься над сказанным Сигрлинн.

Право карать небытием — как это? Какие бездны знания открылись Мерлину — или были открыты ему Предвечными Владыками, — чтобы Верховному Магу стало доступно доселе совершенно невозможное? Всё, что я знал, говорило о том, что Закон Древних нерушим. Это значило, что Мерлин достиг совершенно нового уровня знаний… Ведь жизнь Мага не связана напрямую с телом. Тело можно изранить, изрубить на куски, вовсе сжечь — но самого Мага этим не убьёшь. Какой же исполинской мощи оружие вложили Силы Мира в руки Мерлина! И что же, они настолько наивны, они настолько уверены, что он не повернёт его против них самих?

Но допустим, всё это правда. Мерлин действительно может уничтожить меня. Но вот вопрос — только ли по приговору Совета или же просто по собственному желанию, поставив остальных перед уже свершившимся? И что для этого нужно? Признаться, мне стало очень и очень не по себе: что, если я вот сейчас исчезну, не успев ни охнуть, ни вздохнуть, растворюсь в безбрежном океане?.. Меня прошиб холодный пот.

«Погоди, — сказал я себе. — Успокойся. Если бы Мерлин действительно хотел покончить со мной, имея для этого средства — он уже сделал бы это. Что-то его удерживает… Надо как можно скорее разузнать всё, что смогу, об этом оружии; и что такое Сигрлинн толковала о Ракоте?»

Тут мои мысли неожиданно для меня самого приняли иное направление; вместо того чтобы думать о невероятной способности Главы Совета Поколения убирать со своего пути неугодных при помощи более действенных средств, чем ссылки и заточения, я не мог отрешиться от прозвучавшего грозного имени Ракота.

Зловещий смысл сказанного моей былой возлюбленной только теперь стал доходить до моего сознания. Случайно или намеренно было произнесено это? Слишком уж близко к одной из частей моего столь тщательно хранимого Плана!

Ракот. Ракот. Узурпатор… Владыка Мрака… трижды штурмовавший со своими Тёмными Армиями сам Замок Древних и однажды осадивший даже Обетованное! Низвергнутый и заточённый… И — мой друг. Мой единственный друг за все долгие века моего пути. Мы начинали вместе — оттого у меня титул тоже связан с Тёмными Силами. Однако затем он повёл себя немудро, возжаждав всевластия: обретя огромные знания, не доступные никому, кроме него, он потратил всего себя на сотворение неисчислимых Чёрных Легионов и Царств Сумерек: он пошёл войной на самих Предвечных Владык, надеясь управиться с ними обычным оружием. Я пытался его остановить… однако он не послушался моих советов, и мы поссорились. Я не пришёл ему на помощь, когда его армии гибли одна за другой под яростным натиском Молодых Богов и их блистающих ратей, — и это моё предательство, не важно, вольное или невольное, жгло меня, и спастись от самого себя я мог лишь одним способом.

Победители стёрли в пыль твердыни Ракота, его самого пленили. Потом был суд… Я не помог другу, но и не присоединился к Богам, как всё без исключения Маги моего Поколения. В наказание меня заставили зачитывать Ракоту приговор… Этого унижения я не забыл и не забуду до конца своих дней. Скованный и частично развоплощённый Ракот канул в безвестность, а я… я стал создавать Ночную Империю. Потом произошло ещё великое множество разнообразных событий; шло время, и приближался день, когда я смогу вернуть долги всем и каждому, в том числе и Ракоту. Но на этом скользком пути так легко потерять равновесие! А тут ещё Сигрлинн со своими туманными словами… Я поймал себя на том, что давно уже не могу предсказать ни одного её поступка. Подослали ли её ко мне, или она пришла сама? Не выдумка ли всё это? И с кем посоветоваться?

И тут я вспомнил о Хрофте.

Я не видел его более десяти лет — с самого возвращения из изгнания, полностью поглощённый вознёй с Хагеном. Теперь, похоже, наступило время для новой встречи, да и моего Ученика обязательно следовало представить ему. Мы отправились в путь.

От страны ярлов старым торговым трактом мимо владений баронов, через земли свободных пахарей к окраинам степей Рогхейма и затем на север, единственным более или менее безопасным путём через страну дубрав, подальше от жуткого Железного леса — соваться туда было ещё рановато для Хагена, — мы добрались до Живых скал.

Старый Хрофт… Он был стар уже в дни моей юности. На нём лежала неизгладимая Печать Гнева Предвечных Владык, и потому все избегали его. Веление Богов почиталось свято — однако так случилось, что я первым из Поколения нарушил их приказ — отчасти из любопытства, отчасти из чувства противоречия… Меня всегда притягивала эта мощная, невесть откуда взявшаяся в нашем Мире магическая личность, не принадлежавшая ни к Богам, ни к Древним, вдобавок совершенно, абсолютно одинокая. Он не имел ни учеников, ни последователей; он казался изгоем. И, наверное, оттого он так несказанно удивился, когда молодой Маг из только-только вставшего на ноги Поколения дерзнул пойти против уложений Богов, появившись у него на пороге. Мне показалось, что он обрадовался, хотя и стремился скрыть это всеми силами; он едва не выставил меня за двери. Но потом, смягчившись и поняв, что я не лазутчик (меня тогда страшно поразила такая подозрительность!), он стал очень откровенен; и от него-то я и узнал всё то, что заставило меня повернуться спиной к Свету и заняться пристальным изучением Тьмы.

Мы с Хрофтом не стали друзьями. Нельзя также сказать, что Хрофт был моим Учителем, хотя дал мне немало; нечто иное, куда сильнее привязанностей и обязательств Ученичества, сближало нас. Мы чувствовали, что не можем обойтись друг без друга — в деле исполнения наших сокровенных желаний. Я оказался единственной надеждой Хрофта, он — единственным для меня источником поистине бесценного Знания. Можно сказать, именно он перевернул все мои представления о Реальности, Межреальности, Богах, Демонах и прочих Магических Существах, о Светлом и Тёмном в пределах этого Мира. До встречи с Хрофтом бытие хоть и представлялось мне полным волнующих тайн и невероятных приключений, но в моих глазах оно походило на цветущий луг между двумя грозными крепостями, белой и чёрной, и я твёрдо знал, на какой я стороне и кто я сам. Хрофт раскрыл мне глаза на великое разнообразие Сил, Древних и Дальних; и я навсегда запомнил день, когда наконец понял, кто он такой и почему Владыки наложили на него запрет.

Меня всегда удивляло, почему этот могучий дух, это гордое сердце и глубокий ум мирятся с жалким положением изгоя, который проводит недели и месяцы в мрачном ничегонеделании, молча и безвылазно сидя в хижине и неумеренно потребляя самый грубый и крепкий эль, какой только можно было достать. Предстояло кануть в ничто ещё многим и многим векам, прежде чем прозвучали слова «слава павшему величию!», но, клянусь Лунным Зверем, они как нельзя лучше подходили к Хрофту. Я довольно быстро понял, что он не принадлежал к числу Древних, предыдущему Поколению Магов, на смену которым пришли мы; кто он и откуда взялся — долгое время оставалось для меня загадкой. И однажды, когда он был особенно сумрачен, а жбан с элем уже показывал дно, в его речи замелькали слова «радужный мост», «серединный мир» и другие, значение которых я не понимал. И тогда я решился спросить.

— Откуда я? — прищурился Хрофт. — А ты ещё не догадался?.. Да, было время, когда я сидел на золотом троне, окружённый верными друзьями, было время, когда я повелевал и вершил суд; и все склонялись передо мной! А кто я? Пойдём!

И он потащил меня в конюшню. Там, понуро опустив голову, стоял дивный жеребец, подобного которому я не видел нигде и никогда. Но удивили меня отнюдь не его редкостные стать, сила и красота, а восемь тонких, но мускулистых ног.

Только один такой конь существовал в пределах Реальности.

И только одного наездника терпел он на своей спине.

— До часа Рагнаради оставались ещё немереные бездны времени, — уставившись невидящим взглядом в стену, проговорил Хрофт. — Но Они пришли раньше, неожиданно и неведомо откуда. Мы дали бой и… не устояли. Потом, говорят, пали и остальные… Убийца Бели, сын Фьёргун, брат Бюллейста, все остальные, все наши жёны — все, все погибли… Я остался один. Так у Мира появились новые хозяева. И вот я здесь, а высокие стены моих чертогов пожрал огонь… Силы растрачены в битве, ныне могу лишь малую часть из того, на что был способен прежде…

Туманные предания и намеки, кое-где передаваемые среди гномов — самой древней и мудрой расы Смертных, которые я собирал долго и жадно, разом обрели плоть. Множество разрозненных мелочей встали по местам. Были те, кто владел Миром до прихода в него Молодых Богов; и старые повелители не устояли перед натиском пришельцев.

— И ты… — Я запнулся, но Хрофт лишь махнул рукой.

— Не надо титулов, они пусты, как череп труса, катаемый прибоем! Понимаю, что ты хотел спросить. Нет, я больше не пытался. Потому что не знаю, как бороться, — но сделаю всё, чтобы узнать. Если хочешь — будь со мной, но предупреждаю: если ты вздумаешь предать меня… — Его брови сошлись, глаза полыхнули, и мне представился прежний, грозный Отец Дружин, скачущий во главе могучего войска на великую битву.

Началось мое собственное Ученичество у Хрофта. Странное, ничуть не похожее на все прежние. Очень быстро я понял, что почти всё, чем владеет Хрофт, доступно и мне, а вот ему оказалось не по силам повторить то, что умел я. Он щедро делился со мной иным знанием — не заклинаниями и боевыми магическими искусствами, а правдивой историей Мира и подробными сведениями о различных Силах, действующих в нём. Их оказалось куда больше, чем я тогда считал…

И вот настал день, когда моё Ученичество как-то незаметно уступило место союзу, а затем — по мере того, как росли мои собственные силы, — Старый Хрофт стал всё более внимательно выслушивать меня, следовать моим советам, а потом и выполнять мои просьбы. Он признал, что я сильнее его; понимая, что в будущем старыми запасами не обойдёшься, Хрофт жадно учился сам — однако Магия нового времени давалась ему с трудом. Впрочем, торопиться ему было некуда. Победители, изгнав Хрофта и перебив всех его соратников, для чего-то сохранили ему жизнь (я полагал, что не последнюю роль тут сыграло знаменитое мягкосердечие Ялини, ненавидящей кровопролитие), лишь учинив над ним постоянный надзор. Я сразу же ощутил присутствие Недреманного Ока; однако стража занимал лишь сам Хрофт, а не его окружение.

Отец Дружин не скрывал своих целей. Он хотел, чтобы всё стало по-прежнему, а если не удастся — то отомстить. Он не требовал от меня, чтобы я сражался с ним рука об руку; ведь я в те дни ещё не знал собственных желаний. Тем не менее я помогал ему — потому что уже тогда понимал, что с Молодыми Богами мне не по пути. Голубой Город и Сигрлинн остались в прошлом, Ракот отдалился, готовя своё Первое Восстание, и я метался, не зная, чего же, в сущности, хочу.

Потом вихрь сотрясших всю Реальность войн всосал меня в свою исполинскую воронку; я составил свой собственный План, начал воплощать его и с великим изумлением в конце концов увидел огромного чёрного Замкового Ворона, вестника войны, на окне своего покоя в цитадели столицы Ночной Империи. Ворона из Замка Всех Древних, принёсшего мне вызов Сигрлинн.

В злые века изгнания моим единственным другом остался именно Хрофт. Заточённый Ракот навсегда, как я тогда думал, выпал из нашего Мира; и Хрофт действительно не жалел сил, помогал мне. Он даже не раз покидал своё единственное убежище в Живых скалах, отправляясь со мной в далёкие и рискованные путешествия — как, например, к мёртвым храмовым городам Юга, где воет ветер над полуразбитыми алтарями сгинувших богов, откуда я бы никогда не выбрался, если бы не Хрофт.

Мы с Хагеном направились к Живым скалам. Ещё несколько лет — и мой Ученик вступит в полную силу воина. Мы начнём с танства, а потом…

Каменный Страж едва не покалечил бесстрашно, но и безрассудно бросившегося ему наперерез Хагена; однако мальчишка сумел увернуться, и моя помощь не понадобилась, хотя мой Ученик и был здорово потрясён — я не сказал ему ни слова о том, что ждёт его в Скалах.

Хрофт моим Учеником остался доволен. Мы прожили у него полных четыре года, и, наверное, это были мои лучшие четыре года. А потом… Пятнадцатилетний Хаген — уже не мальчик, но мужчина — и я покинули надёжное убежище и двинулись на юго-запад, в населённые людьми области. Наступило время разбрасывать камни, как скажет впоследствии один незадачливый последователь Мерлина…

Оружие моему Ученику ковали гномы. Несмотря ни на что, Хрофт пользовался у них отменным уважением, и они с охотой исполнили его просьбу. Конечно, Хагену для наших последующих дел требовалось что-нибудь из работы по крайней мере Древних Магов, а ещё лучше — Древних Богов, но подобраться к их тайным запасам без гномьего клинка тоже было невозможно. Я не пожалел золота, и мастера Кольчужной Горы приняли его — но трудились они всё же не ради богатства. Гномы — странная раса, они с равной страстью и созидают, и разрушают. Но их грозный хирд — несокрушимый боевой строй — уже давным-давно не видели на поверхности, с людьми они жили мирно, целиком уйдя в работу. Однако в сердцах их навечно возжжён мрачный огонь, Жар Творящий и Пожирающий, и оттого гномы всегда с таким желанием куют мечи и вообще любую военную справу. Принимая от нас с Хагеном заказ, Дрони, старый гном, непроизносимый титул которого передавался человеческим языком как нечто вроде «тот-кто-делает-сверкающие-убивающие-рассекающие-шипы-ран», вполголоса сказал мне, внимательно глядя на моего Ученика:

— Для такого наслаждение работать… Он найдёт мечу должное применение! Сталь должна вдоволь пить крови… — И при этом его глаза сверкнули так свирепо, что от неожиданности я едва не отшатнулся.

Никто не знает, сколько раз перековывалась стальная полоса будущего меча, сколько миллионов слоев сплавились в горниле подземной кузни. Старые слухи о чудесной силе оружия, откованного в лунном свете, оставались для меня не больше чем слухами. Я больше верил мастерству гномов, чем туманным намёкам Сигрлинн — она же никогда всерьёз не занималась простыми железными игрушками. Наш с ней поединок вёлся совсем иными средствами.

Хаген прижал сверкающее лезвие к груди, его глаза горели. Он низко поклонился старому мастеру, и Дрони довольно ухмыльнулся.

— Не забывай почаще давать ему дышать, — посоветовал он. — Меч,он, знаешь, не любит без дела дремать в ножнах. Может утратить силу…

Распрямившись, Хаген резко взмахнул рукой. Клинок с лёгким шипением прочертил в воздухе жемчужное полукружье, снеся под корень молодую сосну толщиной в сильную мужскую руку. Гномы знали своё дело.

Дрони сделал для моего Ученика также шлем, кольчугу, щит и прочие необходимые доспехи. Теперь мы могли выступать на юг.

Там, за Дубравами, лежали горы Апьвланда, и без особой нужды туда никто не совался. К западу от них молодое и алчное королевство Химиивагар хищно протягивало жадные руки многочисленных и хорошо вооружённых полков ко всем незащищённым землям. К юго-западу от него тянулись на десятки лиг оборонительные валы Хранимого Королевства, хотя все и знали, что его оберегают силы куда могущественнее людских мечей и копий. А ещё дальше к югу, от границ владений Видрира до самого пролива, отделявшего Восточный Хьёрвард от южного материка, лежали владения бондов. Эти жили каждая область по-своему. Иные решали всё, даже самые мелкие вопросы, кулачными потасовками на вече, иные приглашали князей — как предводителей ополчения и беспристрастных судей. Между общинами никогда не существовало прочного мира.

К востоку от поселений бондов земли принадлежали баронам — мелким независимым правителям своих крошечных государств. Эти проводили всё время в рыцарских забавах; пиры сменялись турнирами, а турниры — пирами. Бароны враждовали с ярлами — последние всё время стремились прибрать к рукам новые земли с данниками, а бароны настойчиво пытались осуществить свою заветную мечту — заполучить выход к морю… Сами же ярлы гнездились ещё дальше к востоку, на морском побережье, где вода дошла до оголившихся древних костей Земли, до старых гор Осора. Море врезалось в глубь суши длинными языками-заливами, извилистыми фиордами, удобными для того, чтобы прятать узкие боевые «драконы». Подле одного из таких фиордов лежал и достопамятный Йоль, теперь уже, наверное, вновь отстроенный с муравьиным упрямством.

А как раз на полпути между владениями ярлов и свободными землями бондов раскинулся Хедебю — столица вольной торговой республики, перекрёсток путей из Восточного и Южного, Северного и Западного Хьёрварда. Туда стекались потоки людей и товаров со всего света, там замышлялись самые безумные и рискованные предприятия, там находили убежище и применение себе все, кого выталкивали старые земли, где народ цепко держался за закон неделимости одаля, согласно которому вся земля переходила старшему сыну, а младшим оставалось или идти под руку брата, или же бросить всё и искать удачи в иных странах. На богатство Хедебю давно уже зарились и ярлы, и жадные вожаки бондских общин — но торговая республика могла нанять лучших бойцов. Триста золотых поясов, самые зажиточные купцы города не скупились.

Я хотел показать Хагену этот город, провести его сквозь все призрачные соблазны вкусной еды и красивых вещей, обольстительных и доступных женщин — чтобы, познав всё, он смог бы это осознанно отринуть. И кроме того — ему нужно было собирать вокруг себя людей, последователей и соратников. Нам предстояло бросить вызов мощи Хранимого Королевства, и победить в своей первой войне он обязан был сам, без моей помощи — исключая совет, разумеется.

Примерно в дне плавания при попутном ветре от входа в залив Видвагар, на берегах которого лежала столица королевства Видрира, в море высились утёсистые громады прибрежных скал острова Хединсей. Моего острова. Когда-то давным-давно именно там основал я столицу Ночной Империи, а потом ураган войны стёр в ничто все плоды моих трудов. Остров попал в руки Сигрлинн, а она отдала его своим Ученикам, создавшим на месте моего государства Хранимое Королевство, послушное Молодым Богам. С тех пор этот остров так и стоял необитаемым, хотя внутри кольца высоких и обрывистых скал, ограждавшего его со всех сторон, было вдоволь и лугов, и полей, и ручьёв. Именно этим он и привлёк меня в своё время — его земля могла прокормить немало народу. Для порядка Видрир, нынешний правитель Хранимого Королевства, всё же держал там небольшой гарнизон.

Между рубежом Хранимого Королевства и собственно бондскими областями широкой полосой тянулись владения свободных танов — вассалов Видрира; им принадлежали и несколько островов, расположенных в море подле Хединсея. В отличие от ярлов, таны редко предпринимали дальние военные экспедиции; основой их богатства оставалась земля, обрабатываемая арендаторами. Время от времени таны оказывались вовлечёнными в мелкие стычки между общинами бондов или же, объединившись, отправлялись в набег на области Химинвагара, на что правители Хранимого Королевства смотрели сквозь пальцы, и редко, очень редко дружина какого-нибудь уж совсем отчаянного тана присоединялась к ярлам, хаживавшим далеко на юг и на восток.

Так или иначе, но Хединсей ждал нас, и нужно было спешить — я не мог поручиться, что для выполнения всего задуманного мной хватит человеческой жизни Хагена, а лишать его покоя посмертия казалось мне самым чудовищным предательством, какое может совершить Маг-Учитель по отношению к своему Ученику; к подобному частенько прибегал Макран, и одного этого уже было достаточно, даже если просто не брать в расчёт моих принципов.

Мы двигались на юг. Леса остались позади; вздыбились горные кручи Альвланда, и Хаген, наслушавшись множества историй об этих существах, не сводил с вершин взгляда. Я всегда с большой осторожностью относился к Перворождённым; пусть они и почти покинули населённые людьми пределы всех четырёх частей Большого Хьёрварда, но те, которые остались, владели грозными силами, время от времени властно вмешиваясь в события и всегда стремясь прекратить войны и дать земле покой на возможно большее время. Магов они недолюбливали, но никогда не выступали против них в открытую.

Аль вы же всегда занимали меня чрезвычайно. В ряде случаев они могли оказаться очень полезными, почти что незаменимыми. И они всегда готовы были прийти на помощь, правда, никогда не забывая потребовать плату — Знанием; признаюсь, порой меня забавляло, как с поистине детской непосредственностью они пытались выведать у меня заклятья, всегда относимые Советом Поколения к Тайным: как пробуждать Драконов и повелевать ими, как открывать ворота в Нижние Земли и черпать там силы, как опутать незримой сетью Мага и лишить его свободы.

Леса упёрлись в серо-коричневые склоны предгорий. Прямо перед нами распахнуло зев широкое ущелье, почти долина; видно было, как чётко проведена граница земли альвов — несколько сотен саженей безжизненной глины и камня, а затем склоны ущелья вновь покрывает трава, но уже не совсем похожая на обычную, растущую в иных местах: здесь она имела голубоватый цвет. Дно ущелья скрывали деревья, какие тоже можно было увидеть только здесь — низкие, но с очень толстыми стволами и широкими, разлапистыми листьями густо-зелен ого цвета, немного похожими на кленовые, только раза в два больше. Сделанные из этих стволов брёвна не гнили, очень плохо горели и потому весьма ценились и ярлами, и бондами как материал для крепостных стен. С обеих сторон ущелья на выдававшихся вперёд утёсах, вознёсшихся над нашими головами на добрые полсотни саженей, стояли две сторожевые башни, сложенные из голубоватого камня. Изящные, стройные, с ажурной каменной резьбой, эти башни никак не походили на настоящие укрепления; альвы, ушедшие от своих творцов, тем не менее неосознанно подражали былым наставникам, хотя, конечно же, их постройки не могли тягаться красотой с творениями эльфийских мастеров, с Серебряным Кором — одной из эльфийских столиц Восточного Хьёрварда, куда за все долгие века его существования находило дорогу лишь несколько Смертных, считанных на пальцах одной руки. Я был там один раз и запомнил это зрелище навсегда.

В обращенном к нам высоком окне левой башни мелькнул быстрый голубой проблеск. Слишком быстрый, чтобы его могли заметить праздные глаза случайного странника.

— Что это было? — мгновенно напрягся Хаген, пригибаясь и заученно перебрасывая со спины щит.

— Нас спросили, достойны ли мы внимания хозяев, — ответил я, складывая руки перед грудью.

До того чтобы сделать что-нибудь, истинному Магу нет нужды произносить какие-то слова. Маги, подобно Орлангуру и Демогоргону, — есть Великий Предел между светлой и тёмной половинами мироздания. Поворачивая весь мир вокруг себя, Маг обретает силы. Заклятья же — лишь устоявшаяся форма, помогающая в работе, особенно с существами, созданными не из одной лишь косной материи.

Между моими ладонями, сложенными лодочкой, появился неяркий оранжево-рыжий огонёк, быстро вытянувшийся в острый луч высотой почти в рост человека; я ответил на вопрос стражей — альвов.

Сперва, я помню, Хагена поражали не сложные, истинно магические наши дела — спуск в Нижние Миры, вызывание мёртвых и тому подобное, — а вот эти простейшие вещи, вроде той, что я проделал только что. Я долго пытался объяснить ему, что для Мага зажечь такой огонь на ладони — всё равно что человеку, скажем, свернуть язык трубочкой или пошевелить ушами. Получается далеко не у всех, а тот, у кого выходит, всё равно не может объяснить, как он это делает. Не может объяснить и не может, конечно же, никого этому научить. Я, понятное дело, долго растолковывал Хагену учение о Магическом Огне, об изначальной Искре, что Творец вдохнул в наш Мир ещё до того, как в него вступили Молодые Боги, что в каждом Маге горит частичка этого незримого пламени и что ей можно придать множество форм, — но объяснить, какие же именно действия я предпринимаю, чтобы зажечь свой огонёк, я так и не сумел.

Теперь голубые проблески появились в бойницах и правой башне. Нас приветствовали и приглашали войти. Так мы с Хагеном пересекли границу Альвланда.

ГЛАВА V

Шёл четвёртый день, как Гудмунд, расставшись с Фроди, без устали скакал и скакал на восток. Долина Бруневагар лежала между двумя старыми, оплывшими и заросшими лесом горами. Когда-то они были частью могучей горной цепи, одной из величественнейших в Восточном Хьёрварде; тогда, впрочем, не существовало и самого понятия «Восточный Хьёрвард», а был один великий материк — до наступления Первого Дня Гнева, о котором ныне не сохранилось вообще никаких свидетельств, кроме лишь одного: сгинули все люди, что жили тогда на земле. В час Ярости Сил изменились пути ветров и вод, сместились громады континентов, Земной Щит исполосовало трещинами, волны мирового океана хлынули в образовавшиеся разломы, возникли новые моря; старые горы стёрло почти до основания, сорвало с них броню гранитов, оставив на поживу медленно глодающим добычу дождям мягкие нутряные слои. Но дух этих старых гор — а они были воистину стары, во всём Восточном Хьёрварде сними мог сравниться возрастом разве лишь Хрофт, да ещё Орлангур с Демогоргоном, но эти принадлежали всему Миру, — дух этих старых гор был ещё жив, и, наверное, поэтому странный, известный среди Перворождённых монастырь был основан именно в этом месте.

Всё это Гудмунд вспоминал дорогой; он многое узнал из рассказов тана, которого воин уважал не только за удачливость в боях, но и за то, что порой тот выручал их всех или находил необычайно ценную добычу именно благодаря своему Знанию, куда как отличному от всего, что довелось слышать Гудмунду. Младший сын в семье обедневшего, захудалого тана на пограничье Хранимого Королевства, он давно уже ушёл из дому — сразу после смерти матери и вторичной женитьбы отца. Был стражником у богатых бондов, потом судьба забросила его в Торговую Республику, в Хедебю; голодный, но гибкий и свирепый, он пробился сквозь сито придирчивого отбора и стал городовым стражем. А потом его встретил тан — вернее, тогда он ещё не успел стать таном, а был просто Хагеном. Из детских времен Гудмунд вынес тягу к знаниям, не очень-то широко распространённую среди бродяг, искателей удачи; именно за это Хаген в своё время и выделил его среди прочих, а потом одобрил Хедин, таинственный Учитель тана…

И сейчас воин мчался к монастырю, прекрасно понимая, что этим, быть может, положил конец своей службе у Хагена, — тан не прощал неповиновения; но, едва перед глазами Гудмунда вставало лицо умирающего эльфа, глаза Перворожденного, все сомнения, сожаления и страхи отлетали прочь. Старшие братья людской расы никогда не лгали младшим, и, если эльф просил передать кому-то известие, это нужно было сделать во что бы то ни стало.

Мало-помалу сгустился вечер. Местность, через которую ехал Гудмунд, люди, похоже, покинули давным-давно — опытный глаз ещё угадывал в попадающихся пятнах мелколесья старые поля, проглоченные диким бором. Сохранились и какие-то подобия дорог, превратившиеся в узенькие тропки, — одной из них и скакал Гудмунд, низко пригибаясь к шее коня. Всё время пути его не переставало терзать беспокойство — что, если та неведомая Ночная Всадница направлялась туда же, куда и он сам, и смысл поручения эльфа состоял именно в том, чтобы в монастыре успели приготовиться к отпору? Что, если эта странная, необычайно опасная ведьма устроит засаду ему самому, каким-нибудь колдовским способом обнаружив за собой погоню? Гудмунд не слишком надеялся обогнать свою страшную противницу — Ночные Всадницы потому и прозывались Всадницами, что и пешком они запросто могли потягаться с любым конником. Ведьм Гудмунд боялся и ненавидел. Ненавидел и боялся с самого детства: накрепко засело в голове убеждение, что именно от ведьминого колдовства умерла его мать — она отказалась дать капризной и своенравной особе, заявившейся в её дом, своё последнее нарядное платье, память о более счастливых временах, в уплату за снятие коровьего мора, который, как никто не сомневался, эта же колдунья и наслала. Ведьма ушла, напоследок прошипев прямо в лицо матери Гудмунда что-то злобно-неразборчивое; мать вздрогнула, как от удара, а спустя несколько месяцев умерла от странной болезни, с которой не смог справиться ни один из местных знахарей. Воин Хагена ещё не знал, что Ночные Всадницы не похожи одна на другую, и не задумывался, за кем охотится эта; такому человеку — или нечеловеку — он готов был стать союзником.

Его спасло то, что устроившая на него засаду оказалась слишком любопытна. Тонкая, почти невидимая верёвка внезапно выпрыгнула из травы под копытами коня, лошадь споткнулась, и воин кубарем покатился по земле. В последнее мгновение он каким-то чудом успел заметить подозрительное мельтешение в зарослях и сумел упасть на руки. Перекатившись через голову, воин оказался куда дальше от кустов, чем рассчитывал бросившийся из зарослей поимщик. Вторым прыжком он-таки дотянулся до Гудмунда, набрасывая на тога ловчую сеть, но воин Хагена уже выхватил короткий и толстый кинжал с двойным лезвием — от основного, прямого, у самой крестовины отходило второе, загнутое наподобие серпа; оружие напоминало обычный багор, только стоило больше, чем, наверное, все багры Восточного Хьёрварда, вместе взятые, потому что выковали его руки мастеров Кольчужной Горы; никакой сработанный людской рукой клинок не смог бы разрезать эти кажущиеся такими тонкими, но необычайно прочные верёвки ловчего снаряда Ночной Всадницы.

Со скрежетом, словно рассекая металл, нож проделал в сети длинную прорезь; извернувшись, Гудмунд вскочил на ноги — в ловкости он лишь немногим уступал своей противнице.

Конечно же, ему было бы несдобровать, имей Ночная Всадница под рукой свою Огненосную Чашу. Но ей, видно, понадобился живой, способный говорить пленник, и жуткое оружие осталось в кустах.

Ведьма отбросила прочь прорезанную сеть. Её тонкую фигуру обтягивал тёмно-зелёный плащ, плотно схваченный несколькими ремнями; Гудмунд и глазом моргнуть не успел, как один из этих ремней оказался в руках у его противницы.

Воин выхватил меч и замахнулся, стремясь покончить дело одним ударом, но Ночная Всадница вдруг как-то удивительно ловко отскочила в сторону, ременная петля охватила кисть Гудмунда, сжимавшую эфес, и от резкой боли в руке он выпустил оружие, чем и спасся вновь, сам о том не зная, — петля соскользнула, и он сумел отпрыгнуть.

Ведьма нарочито-неторопливо подобрала клинок и молча двинулась вперёд. Тяжёлый меч, как влитой, лежал в её небольшой, изящной ладони, и незаметно было, что он для неё слишком велик.

Гудмунд похолодел. Его обезоружили играючи; в запасе оставался только нож-крюк. Им воин владел великолепно, и сейчас у него оставался только один выход — удивить свою противницу.

Он взмахнул рукой. Сверкнув, хитроумное изделие гномов полетело вперёд; из рукояти с лёгким шелестом разматывалась тонкая цепочка, другой конец которой Гудмунд крепко сжимал в кулаке. Благодаря особой работе, нож всегда летел острием вперёд и крюком вниз; он был нацелен в лицо Ночной Всаднице, та было отклонилась, лезвие свистнуло у нее подле уха, и тут Гудмунд резко рванул цепь.

Остро отточенный, загнутый подобно орлиному клюву клинок-крюк впился в плечо Всадницы и, раздирая плоть, выставил наружу окровавленное остриё. Прекрасный враг Гудмунда тонко вскрикнул, рот ведьмы искривился в муке; но даже боль не замутила её рассудка. Она внезапно прыгнула вперёд, так что туго натянутая цепь провисла, и вытолкнула клинок Гудмунда из раны назад, себе за спину. Воин вновь дёрнул за цепочку, и верное оружие словно само прыгнуло ему в руку.

Не теряя ни секунды, Гудмунд снова метнул нож-крюк, но Ночная Всадница не попадалась дважды на одну уловку; несмотря на рану, вокруг которой по плащу быстро расползалось тёмное пятно, она смогла уклониться — стальной клюв лишь впустую чиркнул по земле. Однако и сама начать атаку ведьма явно не могла; закусив губу, она шажок за шажком медленно отступала к кустам, прижимая левую руку к ране, а в правой по-прежнему держа меч Гудмунда.

Хищно изогнутое лезвие крюка зловеще шелестело, рассекая воздух; воин крутил оружие над головой, выделывая им запутанные восьмёрки и петли, и одновременно прикидывал, как ударить, чтобы сразу — наверняка.

Однако он забыл, что ему противостоит не обычный боец, пусть и хорошо обученный разным трюкам. У Ночной Всадницы имелись в запасе и более сильные средства. Отбив мечом очередной удар крюка, она внезапно воткнула клинок в землю, сжала плечи, её локти сошлись, плотно прижатые к телу; в полураскрытых ладонях она словно держала нечто похожее на шар. Её лицо стало снежно-белым, глаза широко раскрылись, а между узких ладоней заклубился плотный сизый туман. Она накладывала заклятье.

Однако никакой Маг не может сотворить волшбу молниеносно; чем менее искусен налагающий и чем меньше у нега сил, тем больше потребно времени. Именно поэтому Гудмунда встретила простая верёвка поперёк дороги, — очевидно, ведьма опережала его совсем ненамного и не успела соорудить сложную магическую ловушку; от простого же заклятья конный воин ушёл бы легко. Во время Наложения все движения очень важны — Ночная Всадница не могла сейчас даже защищаться, однако она точно рассчитала необходимые мгновения. Гудмунду нужно было вновь принять в руку отбитый ведьмой и врезавшийся в землю крюк и затем снова замахнуться; смертоносное лезвие уже летело в цель, когда малое заклятье Сна начало действовать. Гудмунд зашатался, его взор обессмыслился, ноги подкосились.

Будь здесь Хедин, он смог бы увидеть, как ведьма словно бы плеснула чем-то сероватым на незримого астрального двойника Гудмунда, самую низшую из астральных Теней Души. Это заклятие Сна очень просто, действует оно недолго, но ведьме хватило бы и нескольких секунд.

Воин чувствовал, как сознание заливает липкая серая пелена, как отказываются повиноваться ноги; он упал на четвереньки, нож-крюк, бесполезный, валялся в десяти шагах от него; в левой руке Гудмунд ещё держал цепь, но не имел сил даже пошевелить пальцами. Сон одолевал его, ещё немного — и веки смежатся…

Ночная Всадница выдернула меч из земли и, подойдя к Гудмунду, стала прицеливаться, намереваясь оглушить воина ударом эфеса по затылку.

И всё же что-то мешало заклятью ведьмы подействовать до конца. Гудмунд скользил по самому краю бездны забытья, так и не проваливаясь в неё. Он внезапно увидел перед собой лицо матери — и сотрясшая его ненависть помогла душе удержаться на узком карнизе, под которым во мглу бесконечности уходила бездонная пропасть… Воину кое-как повиновалась лишь правая рука, и он, прижимая её к земле, сумел незаметным движением повернуть крошечный рычажок на оковывавшей кисть латной рукавице. Раздался лёгкий щелчок.

На воина упала тень — ведьма подошла вплотную; и в ту же секунду, когда она замахнулась, Гудмунд потратил последние силы на один стремительный опережающий удар. Четырехдюймовый острый шип, высунувшийся из его железной перчатки, вонзился в ногу ведьме. Раздался истошный крик, и в тот же миг заклятье рухнуло. Одолевая тошноту, Гудмунд вскочил, ударом ноги вышиб из рук ведьмы свой меч и вновь занёс крюк, впрыгнувший ему обратно в руку.

И тут Ночная Всадница сочла за лучшее прекратить бой. Ей попался странный противник, с которым нужно было сражаться совсем по-иному, и она выбрала отступление.

У Гудмунда хватило рассудительности не броситься очертя голову в погоню. Там, в зарослях, его бы настигла внезапная смерть от вылетевшей невесть откуда крошечной отравленной иглы; и потому, едва Ночная Всадница скрылась, он подобрал меч, поспешно вскочил в седло и погнал коня что было сил. Теперь каждый поворот, каждый куст мог грозить гибелью — он хорошо помнил Огненную Чашу, стершую с лица земли целую засаду!

«Итак, эльф был прав, — думал воин. — Ведьма идёт к монастырю. Она «стала на след»… хотел бы я знать, на чей, и не завидую тому, за кем она охотится… Остаётся только надеяться, что до монастыря я доберусь раньше, чем она, — я всё же её слегка задел».

Ночью он не останавливался, шёл пешком, давая отдых коню, — страх всё равно не позволил бы ему смежить веки. Тем временем местность вокруг него вновь стала меняться. Теперь Гудмунд ехал среди длинных, пологих склонов старых-престарых гор. Кое-где виднелись безлесные вершины. Исчезли привычные ели, сосны, пихты, лиственницы; их место заняли торжественные, странные деревья, застывшие, словно воины в боевом порядке, очень прямые и необычайно высокие; их вершины уходили к самым облакам. Землю у их подножий покрывал толстенный слой мха; и даже слышавшиеся здесь птичьи голоса совсем не походили на пение обычных крылатых обитателей Восточного Хьёрварда. Гудмунд перевёл дух: устроить в таком чистом и далеко просматриваемом лесу засаду — не по умению Ночной Всадницы.

Зато нашлись другие.

Из-за древесного ствола толщиной в добрую крепостную башню прямо перед мордой лошади Гудмунда появился одетый в тёмно-синее юноша, худощавый и бледный, с длинными тёмными волосами до плеч и глубоко посаженными тёмными же глазами. В руке он держал посох, заканчивавшийся странным навершием — причудливым переплетением то ли пяти, то ли шести тонких заострённых отростков; если смотреть на них спереди, их рисунок напоминал руну Аол — «Начало» в алфавите великанов, что правили Хьёрвардом задолго до Первого Дня Гнева. Гудмунду эти руны как-то показал Хедин, Великий Учитель, сказав при этом:

— Ныне они почти не в ходу. Маги пользуются Тайнописью Феанора, люди — новым звуковым алфавитом, что создал Мерлин. Лишь гномы в своих секретных трактатах по кузнечному делу ещё пишут изначальными рунами…

Тёмные глаза властно смотрели на Гудмунда. Понимая, что достиг цели, воин натянул поводья и спешился. Юноша, по-прежнему не произнося ни слова и пристально глядя на приезжего, направил на него вершину своего посоха. Гудмунд начал было заготовленную речь, однако его прервал энергично-досадливый жест сухой ладони. Недоумевая, воин умолк.

Юноша смотрел на него ещё с полминуты, а затем, так и не произнеся ни слова, сделал какой-то быстрый жест, и направленные на Гудмунда отполированные деревянные отростки на посохе внезапно ожили, бросившись вперёд с быстротой атакующих змей; да что там змей! Бывалый воин Хагена сумел бы увернуться от гадов; здесь же его оплели в долю секунды, он оказался туго связан по рукам и ногам, не в силах пошевелиться. Его рука застыла, намертво прикрученная к эфесу.

— Эй, что за шутки, спали вас Ямерт?! — яростно заорал Гудмунд, дёргаясь в тщетных попытках ослабить путы. — Я же сюда не просто так!

Не слушая воплей, юноша задумчиво окинул пленника взглядом, почесал подбородок и, вроде оставшись довольным, легко поднял посох за противоположный конец и понёс перед собой, помахивая им, точно веточкой. Гудмунд продолжал изощряться в ужасных проклятиях и вдруг ощутил резкую боль в губе — острый конец одного из оплетших его отростков весьма деловито пытался проделать дыру в губе воина с явным намерением зашить ему рот в самом прямом смысле слова. Поперхнувшись от ужаса, Гудмунд замолчал — и отросток тоже отступил.

«И сюда я мчался сломя голову, дрался с Ночной Всадницей, едва остался жив!.. — ошарашенно думал воин. — Но, быть может, это просто привратник, который встречает так всех нежданных гостей? Но какая силища!»

Гудмунд не мог смотреть по сторонам, перед его глазами мелькал лишь один мох; однако шли они недолга. Гудмунд услыхал лёгкий скрип открываемых ворот, его внесли внутрь, поставили на ноги, и тут путы исчезли.

Воин быстро огляделся. Он стоял в углу довольно просторного двора, окружённого с трёх сторон одноэтажными бревенчатыми строениями вполне обычного вида, с окнами и дверьми. За его спиной между двух таких домов были ворота, на противоположной же стороне, вдоль пологого ската горы, вытянулось длинное трехэтажное здание. Его фасад был словно выпилен из цельного куска исполинского дерева — искусство мастеров сохранило бесчисленные годовые кольца.

Больше ничего странного или запоминающегося Гудмунд вокруг себя не увидел. Дома как дома, совсем простые — глаз не мог зацепиться ни за резной наличник, ни за расписную ставню…

Рядом с Гудмундом стояло четверо. Притащивший его сюда юноша со столь необычным посохом; молодой мужчина с лёгкой бородкой, в таком же, как у юноши, плотном тёмно-синем плаще и с таким же посохом в руках; на шее у него висел кусочек тёмно-коричневого отполированного дерева. Третьим был грузный, с большим животом, уже пожилой человек с двойным подбородком и красноватым носом; он тоже носил на груди кусок древесины, но уже много светлее. Четвёртым же стоял очень прямой и очень сухой старик с орлиным носом. Лицо его казалось коричневым; в руках старика воин Хагена увидел не посох, как у остальных, а лишь тонкую веточку. И кусочек дерева у него на шее был совершенно бел.

— Послушайте, — начал Гудмунд. — Я издалека. Мне очень нужно поговорить с настоятелем!.. У меня срочные известия! И почему надо было тащить меня сюда таким способом?!

— Во владениях Дальних Сил ваши смешные правила не действуют, человече, — безразлично сказал молодой мужчина. — А всё, что ты мог сказать, мы и так знаем.

— Умирающий эльф просил меня обязательно добраться до долины Бруневагар, где стоит монастырь, — отчеканил Гудмунд, глядя в упор на старика, судя по всему, бывшего здесь главным. — Отыскать настоятеля этого монастыря и предупредить его, что одна очень ловкая Ночная Всадница встала на чей-то след, с помощью Извергающей Огонь Чаши истребила целую засевшую у неё на пути засаду и теперь направляется прямиком сюда! Вот что должен был передать я, и, клянусь вековечной тьмой, я не заслужил подобного приёма!

На него вновь посмотрели, как на докучливого ребёнка, а затем вдруг заговорил толстяк:

— А кому ты служишь?

Природная осторожность заставила Гудмунда солгать:

— Я наёмник, солдат удачи.

Толстяк бросил быстрый взгляд на старика с орлиным носом, всем видом своим выражая: «Ну, что я вам говорил?»

— Ты лжёшь, червь, — холодно бросил старик. — Ты — воин тана Хагена, Ученика Мага по имени Хедин. Я прочёл это в твоих мыслях. И намерения этого Мага нам слишком хорошо известны, чтобы отпустить тебя. В яму его! — распорядился орлиноносый, теряя всякий интерес к воину и поворачиваясь к нему спиной.

— Если ты читаешь мысли, неужто ты не видишь, что я просто хотел вам помочь! — извиваясь в жестоких объятиях вновь оплётших его отростков посоха, крикнул Гудмунд. — Я ненавижу ведьм! И убиваю их при первой возможности! Остановитесь!

С таким же успехом он мог взывать к мерно наступающему на берег приливу.

Его оттащили в угол двора, доски в стене расползлись сами собой, открылся тёмный, наклонно уходящий вглубь проход. Юноша неторопливо обезоружил Гудмунда, а потом резко взмахнул своим посохом, точно хозяйка, стряхивающая веник, и воин кубарем покатился вниз, успев всё же послать наверх самое чёрное, подсердечное проклятие.

Он очутился в тесной, полутёмной каморке, с крошечным зарешеченным оконцем под самым потолком. Стены были обшиты досками — пропустив Гудмунда, они сразу же, точно живые, закрылись за ним. В его тюрьме не оказалось ничего, кроме голых стен; выругавшись самым замысловатым образом, Гудмунд почти рухнул на пол и замер, закрыв лицо руками. В голове у него всё смешалось. Эльфы никогда не стали бы водить дружбу со злодеями и мучителями; тогда почему же его швырнули сюда? Может, они в союзе с Перворождёнными, но во вражде с Учителем Хедином?!

Однако Гудмунд ничего не знал о Дальних Силах; вскоре он прекратил бесплодные попытки. «Если не убили сразу — значит, зачем-то ещё могу понадобиться. Или меня заточили здесь пожизненно?»

Однако не прошло и часа, как там, наверху, поднялся какой-то переполох — шум пробился даже в Гудмундово узилище. Сперва воин услышал крики, потом — низкий, басовитый рык; он сменился грохотом, от которого у воина оледенело сердце и едва не остановилось дыхание — в кого-то на поверхности направлено было невероятно мощное заклятье. Однако и после этого шум не утихал; к крикам, вою, визгу прибавилось ещё какое-то шипение, а затем Гудмунд увидел, как серый свет, пробивавшийся из узкого оконца его камеры, сменился багряным. Наверху пылал пожар, и он не мог ошибиться в его причине, раз увидав в действии Огненосную Чашу. Ночная Всадница добралась до тех, по чьему следу шла. И, видит милосердная Ялини, в тот миг Гудмунд, при всей своей ненависти к ведьмам, испытал нечто вроде мстительного удовлетворения. Тем временем пожар наверху всё ширился, звуки боя становились всё громче; в окно пополз едкий дым. Воин закашлялся и, быть может, так и окончил бы свои дни, задохнувшись, но тут над его головой точно лопнула молния, пол содрогнулся так, что он не устоял на ногах; над ним пронеслась клубящаяся струя огня, пылающие брёвна и доски разлетелись в разные стороны, и воин увидел над собой небо. Вокруг мгновенно стало невыносимо жарко; прикрывая голову плащом, Гудмунд бросился прочь из горящих развалин; только выбравшись из полыхающего дома, он огляделся.

Половины строений, ограждавших двор, уже не было — на их месте громоздились груды обугленных брёвен и стропил. Изглоданные огнём ворота тоже валялись на земле, а подле них лежал на спине, широко раскинув руки и ноги, тот самый юноша, что встретил Гудмунда в лесу. Около убитого воин увидел всё своё оружие — очевидно, тот так и не успел с ним расстаться. Больше во дворе никого и ничего не было, ни живых, ни мёртвых, а вот из длинного трехэтажного здания, которое Гудмунд определил для себя как главное в монастыре, доносился тяжкий грохот, дикие крики, время от времени раздавался звон стали, из окон то и дело вырывались языки огня или струи дыма, но загораться это строение решительно не желало.

Очевидно, решил Гудмунд, ведьме удалось каким-то образом сломить сопротивление здесь, во дворе, и теперь бой шёл уже внутри; кстати, мёртвый юноша тоже не имел ожогов, как и погибший эльф, он казался лишь спящим.

Гудмунд обнажил меч, взял на изготовку в левую руку нож-крюк… но все эти действия так и не подсказали ему, что делать дальше. Осторожность и благоразумие требовали, чтобы он, воспользовавшись случаем, поспешил бы убраться восвояси, но, с другой стороны, если у Учителя объявились какие-то новые враги, следовало во что бы то ни стало разузнать о них как можно больше. Гудмунд поколебался ещё несколько мгновений, с сожалением взглянул на окружавшие монастырь прекрасные лесные исполины, вздохнул, поудобнее перехватил меч и решительно зашагал к дверям главного здания.

Он толкнул тяжёлые створки, вошёл внутрь… увидел на полу ещё одно мёртвое тело — на почти полностью сгоревшем посохе ещё шевелились обугленные отростки — и осторожно двинулся в глубь дома, туда, где слышались рёв, свист и вой.

Вряд ли Гудмунд смог бы многое рассказать об убранстве комнат, которыми он шёл, — здесь основательно погулял огонь. Воин обнаружил какие-то изломанные, полусожжённые скамьи, шкафы, сундуки; несколько раз ему под ноги попались остатки толстых старых книг.

Он поднялся на второй этаж, там была та же картина. Но вот слева от нега открылся широкий проход, ведущий в просторный зал — деревянные стены дома здесь плавно смыкались с каменными сводами огромной пещеры, — и, заглянув туда, Гудмунд увидел схватку.

Воистину, на это стоило посмотреть! Тонкая фигурка в обгоревшем по краям плаще, с Огненосной Чашей в правой руке и чёрным кривым мечом в левой — против полутора десятков мужчин, одетых в синее, среди которых Гудмунд разглядел давешнего орлиноносого старика. По залу катились незримые валы заклинаний, от мощи которых сотрясались стены и откалывались камни от скальных сводов; посохи старались опутать ведьму своими отростками, но она с непостижимой ловкостью или рубила их своим Чёрным Мечом, или опаляла струями огня из Чаши, или останавливала каким-то заклятьем; на защитников монастыря низвергались потоки пламени, но старик вскидывал руки, и упругие воронки вихрей отбрасывали смертоносный жар в стороны. У нескольких бойцов в синем Гудмунд заметил в руках длинные серебристые мечи, от которых расходился неяркий свет. Эти клинки легко рубили в клочья огненные струи, но, сталкиваясь с Чёрным Мечом, лишь выбрасывали огромные снопы искр.

Гудмунд застыл, поглощённый невероятным зрелищем; ведьма залечила оставленную его крюком рану, свободно сражаясь сейчас обеими руками.

Ночной Всаднице удался ловкий приём — один из мечников неудачно встретил нацеленную в него струю огня, меч с державшей его рукой исчез в рыжих клубах; и пламенная река тут же словно взорвалась изнутри мертвенно-бледными вспышками. Шум боя перекрыл дикий, тонкий визг, разорванное напополам мёртвое тело рухнуло на пол, от меча остался только огарок эфеса. Видно, это оружие могло противостоять огню, только если пламя не захватило руку державшего клинок.

Но тут и саму Всадницу настиг крутящийся, упругий вихрь, посланный стариком — про себя Гудмунд считал его настоятелем. Удар швырнул ведьму на камни; издав торжествующий клич, на неё кинулись несколько монастырских бойцов, с посохами и мечами наперевес; настоятель воздел руки, готовя новое заклятье, — но Ночная Всадница, хоть и потрясённая падением, сумела откатиться в сторону и опалила насмерть ещё одного врага. Пол, где она только что лежала, взорвался чёрными брызгами камня, раздробленного заклятьем, — но ведьма уже стояла на ногах.

Гудмунд не мог понять, чего добивается его былая противница. Не похоже было, что она сражалась только за свою жизнь, — путь к отступлению оставался: нет, она настойчиво, шаг за шагом пробивалась куда-то в глубь тёмной пещеры, куда её отчаянно пытались не пропустить настоятель со своими молодцами. Гудмунд не понимал ни смысла, ни целей, ни причин этого боя — и колебался, не зная, как поступить.

А тем временем дела Ночной Всадницы шли всё хуже и хуже. Скользнувший меч оставил на левом предплечье длинный кровавый рубец за миг до того, как сам нанёсший удар превратился в груду пепла; одно из заклинаний настоятеля пустило на ведьму дождь из кипящего масла — она увернулась, но часть капель всё же попала на лицо; потом толстяк, преодолев защиту Чёрного Меча, со страшной силой ударил ведьму в бок торцом своего посоха, и она с тяжёлым стоном упала на одно колено. Она сумела зарубить ещё одного противника, но Гудмунд видел, что Всадница теряет силы, сдерживая магические атаки, нанося ответные и не переставая при этом поливать огнём всё вокруг себя.

Гудмунд ни на миг не терял осторожности, и всё же его заметили, когда капли жидкого пламени упали прямо около того места, где он прятался. Один из бойцов в синем крикнул, указывая на него настоятелю, и, держа посох в правой руке, бросился прямо на Гудмунда. Воин встретил его цепью от своего крюка-ножа: её длинный свободный конец, брошенный умелой рукой, обмотался вокруг ног бежавшего, тот упал — однако, тотчас вскочив, вновь ринулся вперёд. Убедившись, что драки не избежать, воин Хагена метнул загнутое клювом лезвие. Железо вошло в шею; тело дёрнулось и замерло.

Так, против собственной воли, Гудмунд оказался втянут в схватку, да ещё на стороне той, вместе с кем он не стал бы сражаться ни под каким видом, имей он возможность выбирать.

Ночная Всадница оглянулась, и воин Хагена содрогнулся, встретив её безумный взгляд. Ведьма с удвоенной силой атаковала своих противников; защитники монастыря вынужденно попятились. Мечущиеся пятна света проникли глубже в заповедный подгорный полумрак, и Гудмунд разглядел где-то на самой границе темноты странные зеленоватые сполохи, играющие на сотнях и тысячах тонких граней, — там угадывалась огромная глыба какого-то неведомого кристалла поистине невероятных размеров.

Пока Гудмунд гадал, что это может быть такое, Ночная Всадница на миг оторвалась от наседавших на неё, и огнистые потоки потекли по гладкому полу прямо к загадочному зеленоватому мерцанию. На камнях заплясали языки пламени — свет вырвал из небытия огромный зеленоватый алтарь, вырезанный из цельной глыбы не известного Гудмунду прозрачного чистейшего самоцвета. В его глубине угадывались смутные контуры какого-то очень высокого существа, облачённого в длинный прямой балахон; больше воин ничего не сумел разглядеть, потому что камень вдруг полыхнул неистовым зелёным огнём; потоки непереносимо яркого света хлынули с высоты, и Гудмунд невольно рухнул на колено — этот свет лишал его сил и воли к борьбе; пол под ногами затрясло.

Скорчившаяся фигурка Ночной Всадницы почти исчезла под бросившимися на неё бойцами монастыря; один из воинов с размаху отшиб мечом в сторону поднявшийся было навстречу чёрный клинок; в спину жреца словно ввинчивалась толстая спираль ослепительно яркого зелёного свечения, тем же огнём пылало и лезвие его оружия. Он нанёс удар, Гудмунд вновь услыхал стон, но взметнулись рыжие пламенные клубы, и удачливый воин монастыря исчез в огненном вихре.

Зажимая широкую рану на боку, из груды тел вырвалась Ночная Всадница; сзади на петле беспомощно волочился Чёрный Меч; Чашу она плотно прижимала к боку левой рукой. Настоятель сделал несколько шагав ей вдогонку; он взмахнул рукой, словно метнув копьё вслед убегающей; и тут, повинуясь странному наитию, Гудмунд тоже метнул свой верный крюк — туда, где могло бы быть это копьё, окажись оно видимо…

В воздухе словно расцвёл цветок, огнистый и многоцветный. Вихрясь во все стороны, брызнули струи ярких переливающихся капель пламени; стены начали рушиться. Гудмунд рванул цепь обратно и едва вытерпел ожог — настолько горяч был его нож; клинок приобрёл странный зеленоватый оттенок.

В руку воина вцепились сухие, тонкие пальцы — и он увидел умоляющий взор ведьмы. Глубоко-глубоко, прямо в душу Гудмунда смотрели эти глаза и… кто до конца поймёт мужской рассудок? Он подхватил своего бывшего врага и со всей быстротой, на какую оказался способен, потащил её прочь по коридорам и лестницам, слыша за спиной вопли погони, через наполовину выжженный двор, через пустой проём ворот… Позади них несколько раз всё вспыхивало — Ночная Всадница, собирая последние силы, прикрывала их отступление.

Когда они оказались за пределами монастыря, Гудмунд изо всех сил свистнул — и услышал ответное ржание своего верного коня; у воина отлегло от сердца. Он едва успел вскинуть Ночную Всадницу в седло и вскочить сам, как из ворот выбежали догоняющие. Гудмунд дал шпоры коню, позади него вновь вспыхнуло пламя, скакун рванул галопом, замелькали необъятные древесные стволы исполинских зелёных башен; Гудмунд остановился, лишь когда начал шататься вконец загнанный конь.

Вокруг уже стоял обычный северный лес; погоня, если она и была, наверное, отстала; Гудмунд и Ночная Всадница сидели друг против друга. Только теперь воин смог разглядеть, какие жуткие следы оставил на ведьме этот бой. Пять длинных рубцов от удара мечами; правый бок проткнут, плащ задубел от крови, прилипнув к большой ране; одна часть лица жестоко обожжена, другая являла собой сплошной кровоподтёк. С трудом двигалась правая рука, лоб пересекал глубокий порез.

Сидели молча: Гудмунд был совсем сбит с толку, а о чём могла думать Ночная Всадница — кто же сможет сказать? Тан Хаген нет-нет да и прибегал к услугам ведьм — порой от них можно было вызнать поистине бесценные вещи; и сейчас Гудмунду надлежало как следует расспросить её — кто, откуда, за кем охотилась, почему напала на него, почему — на монастырь; узнать также всё, что возможно, и о самом монастыре — почему его связали и заточили, что за кристаллический алтарь и всё прочее…

— Прощай, воин, — вдруг шёпотом, одними губами произнесла ведьма. Она неожиданно поднялась и, несмотря на свои раны, явно собиралась дальше идти в одиночку.

— Погоди! — воскликнул Гудмунд. — Неужели ты ничего не расскажешь мне? Что значил этот бой?

Ночная Всадница чуть заметно усмехнулась изуродованным лицом:

— Не тебе допрашивать меня, Смертный; радуйся, что я оставляю тебя в живых. — Огненосная Чаша была выразительно направлена на Гудмунда. Он замер, обездвиженный; нож-крюк был под рукой, но ведьма всё равно опередила бы его. — Но запомни, — продолжала Ночная Всадница, — придёт день, и твои хозяева горько пожалеют, что зелёный камень в Бруневагарском монастыре всё-таки уцелел… А теперь прощай!

— Я ведь спас тебя, — глядя прямо в глаза с вертикальным зрачком, сказал Гудмунд. — Даже дикий зверь знает, что такое благодарность.

— Ты спас меня? А может, это я прикрывала тебе спину?

Гудмунд опешил; а ведьма, сделав ещё несколько шагов, исчезла в зарослях — бесшумно, как это принято у её племени.

ГЛАВА VI

Бран привёл тана Хагена наверх, ввысокую и чистую горницу, где пол устилали мягкие домотканые половики, молча пододвинул к столу тяжёлую лавку, поставил жбан с пивом и две глиняные кружки. Тан сел; Бран же, по-прежнему не произнося ни слова, ловко развернул одной рукой послание Хрофта и стал пристально его разглядывать. Хаген терпеливо ждал.

— Идёшь усыпить Пса? — полувопросительно, полуутвердительно сказал наконец Бран, поднимая глаза на гостя.

«Интересно, это Хрофт ему написал или он сам догадался?» — подумал Хаген и кивнул головой.

— Опасное дело, — прищурился Бран. — Ты сам-то бывал на Гнипахеллире? Нет? Жуткое место. Гиблое. Ни еды, ни воды — одна отрава. Да ещё всякие страхи там от века копятся. Не знаю, не знаю… стоит ли мне туда соваться. Что ещё жена скажет. — Он глянул через плечо на дверь, словно ожидая немедленного появления супруги.

— Разве может воин оглядываться на женщин? — поднял бровь тан.

— Я не воин, — равнодушно бросил в ответ Бран; казалось, он о чём-то сосредоточенно размышляет. — Однако, славный клинок! — Здоровая рука хозяина взяла со стола подаренный Хрофтом нож. Бран повертел его и так и эдак, пристраивая за поясом.

— Ты понимаешь, что случится, если Пёс вырвется? — зашёл с другой стороны Хаген.

— Понимаю, — прищурился Бран. — Это я понимаю… Неясно мне только, отчего это именно ты взялся за это дело; почему Хрофт выбрал именно тебя?

Любого, дерзнувшего бы так заговорить с таном где-нибудь в Хедебю или Химинвагаре, не говоря уж о землях ярлов, танов и бондов, Хаген просто разрубил бы одним ударом от плеча до поясницы; но здесь… Ученик Хедина лишь молча пожал плечами и сделал добрый глоток оказавшегося превосходным пива. Однако Бран продолжал молча ждать, явно не удовлетворившись этим.

— Я давно знаю почтенного Хрофта, — произнёс Хаген. — И совсем недавно мне случилось побывать у него вновь. Он рассказал мне о пробудившемся Псе и посоветовал обратиться к тебе. Неужели он мог ошибиться?

— Да нет, конечно же, нет, — успокаивающе вытянул руку Бран. — Просто далеко не каждому открыта дорога к Хрофтову жилью… вот я и спросил, так что ты не серчай.

— А ты сам бывал у него? — в свою очередь переходя в наступление, в упор спросил Хаген.

— Бывал… — отозвался Бран и в свою очередь омочил в пиве усы. Распространяться на эту тему он не стал и, прежде чем Хаген задал ещё вопрос, заговорил сам:

— К Псу идти, конечно, надо… это будет славный поход! — Он коротко засмеялся. — Ладно, тан Хаген! Странный ты человек, и не понял я тебя до конца — ну да ничего. Ты хоть и молод, но, я вижу, в переделках побывал; так что, с лесной помощью, доведу я тебя до Гнипахеллира — а там видно будет. По рукам?

— Доведёшь до Гнипахеллира, а что дальше? — пристально глядя на Сухую Руку, произнёс Хаген. — С Псом я управлюсь сам, а как насчёт обратной дороги?

— Ох, не веришь ты людям, — потемнел лицом Бран. — Я ж сказал тебе — там видно будет! Не очень Лес любит, когда его Коридорами вперёд-назад шастают, как до колодца!

Этого Хаген не знал.

— Хорошо, — холодно сказал он. — Доведи меня до Гнипахеллира Лесным Коридором. Мне нужно добраться до Пса как можно быстрее!

— Вообще-то негоже людям во все эти колдовские дела лезть, — ворчливо заметил Бран, — но да уж ладно… почтенный Хрофт просит… Что ж, молодой тан, посиди пока, мне собраться надо.

Сборы оказались долгими. Бран достал целую груду разнообразного охотничьего снаряжения, чистую, хоть и застиранную одежду, потом развёл в печи большой огонь и стал готовить густой отвар из хвои и листьев; от котла повалил густой пар, а Сухая Рука, разложив всю свою справу на деревянной решётке, вдвинул её в самые плотные слои остро пахнущих испарений. Когда же отвар остыл, он тщательно им натерся.

— Что смотришь? Давай, делай, как я, — бросил он удивленно глядевшему на него Хагену. — Когда идёшь в гости к другу, ты же приводишь себя в порядок?

Тан пожал плечами, но подчинился; наконец, когда всё было закончено, Бран повернулся к гостю:

— Сейчас, я жене сказать должен. Жди здесь. — Он шагнул к двери, но тут она сама распахнулась ему навстречу.

— И куда это ты собрался, хотела бы я знать? — послышался из тёмного проёма высокий женский голос. — Видано ль такое — на старости лет да все по лесам шастает, ровно тать! Дом в забросе, дрова кончаются, в колодце бревно раскрошилось, в курятнике дыра — того и гляди лиса повадится, а он, гляди-ка, снова в лес! И кто же это тебя, старого, опять с толку-то сбил, какой гость незваный?! — В продолжение этой речи Бран, слегка присев и разведя руки, медленно пятился назад, словно загораживая тана; Хаген же медленно поднялся; его душило бешенство: какая-то простолюдинка дерзает своими воплями вмешиваться в его дело! Что ж, она сейчас замолчит… Если её не заставит умолкнуть Сухая Рука, он, Хаген, сделает это сам.

Однако не похоже было, что Бран в состоянии утихомирить свою жену. Он лишь растерянно бормотал что-то, виновато глядя на неё — маленькую, чуть полноватую, с закатанными до локтя рукавами рабочего скромного платья. Сухая Рука даже втянул голову в плечи — а его жена продолжала осыпать мужа отборной бранью, долго и нудно перечисляя не сделанную по дому работу, поминая свою жизнь, без сомнения, навсегда погубленную из-за этого лесного бродяги; видя, что Бран бездействует, тан наконец вмешался.

— Послушай, это важнейшее дело, и в нём никак не обойтись без твоего мужа, — произнёс он, борясь с желанием просто заткнуть ей глотку. — Быть может, вот это как-то скрасит тебе несколько дней его отсутствия? — Он достал из сумки серебряную брошь.

Жена Сухой Руки бросила на вещицу подозрительный взгляд.

— А почём я знаю, может, ты её с девки какой сорвал! — глядя исподлобья, огрызнулась она. Хаген стиснул зубы, выругавшись про себя самыми чёрными словами. Этот Бран — тряпка! Ишь, стоит с постной рожей, я-де, мол, тут ни при чём, это всё она; разве может позволить мужчина, чтобы при нём жена так задирала нос, понося гостя! Хотя по Сухой Руке и видно, что он готов от стыда сквозь пол провалиться…

— Клянусь тебе мукой Нифльхеля, — мрачно произнёс Хаген, поднимая правую руку, — эта вещь честно куплена в Хедебю!

Жена Брана ойкнула и зажала рот ладонью — клятва мукой Нифльхеля нерушима. Самый отчаянный злодей, самая чёрная душа во всём Хьёрварде не осмелится солгать, дав её, — иначе в посмертии его ждёт участь столь горькая, что рядом с ней и сама смерть — лишь мелкое неудобство.

Женщина, словно колеблясь, смотрела то на брошь, то на Брана, то на Хагена; тут впервые заговорил сам Сухая Рука:

— Послушай, это ненадолго… дней пять-шесть — и я уже дома, а без меня гостю нашему никак туда не добраться…

Усадьбу Брана двое путников покинули только под вечер.

Хагена трясло от злости. Уже после того, как жена Брана согласилась взять брошь и отпустила мужа, им пришлось выслушивать её длиннейшие наставления, словно они были малыми детьми. Хаген ни от кого не терпел поучений; даже Учитель, объясняя ему что-то новое, всегда вёл разговор так, что Хаген словно бы сам приходил к новым выводам.

Лошадей они вели в поводу, лес вокруг усадьбы Брана оказался настолько густым, что ехать верхом было невозможно. Сухая Рука уверенно шагал прямо на север, оставив закатный пламень по левую руку. Хаген всё ждал, когда же начнется этот самый Лесной Коридор, но вокруг них ничего не менялось.

Над лесом уже поднялась луна, когда путники выбрались из чащобы на небольшую полянку, обросшую молодыми невысокими ёлками. Посреди валялась здоровенная коряга, и Бран указал на неё тану:

— Посиди пока, коней подержи, — он пристегнул к узде длинный ремень, — а я тут… того… займусь, значит. Сиди и на меня не зыркай.

«Что Хрофт, что этот — все, кто хоть что-то умеет, от чужих глаз своё умение пуще золота прячут», — мелькнуло у Хагена. Однако он, не возражая, принял у Брана лошадь и уселся на тёплую сухую лесину.

У него за спиной завозился Бран — что-то забормотал неразборчиво; произнеся Заклятье Слуха, тан легко мог бы разобрать каждое слово, но не стал это делать. Кто его знает, этого Сухую Руку, ещё почует да взъярится…

Хагену пришлось ждать довольно долго. Бран развёл костерок; запахло дымком. Бормотание становилось мало-помалу всё глуше и глуше, и, странное дело, умолкло и потрескивание костерка, и поскрипывание деревьев под ветром, и отголоски лесных шорохов; мягкая, внимательная тишина обволакивала поляну, и вот в ней неожиданно прозвучал негромкий хрипловатый голос Сухой Руки:

— Стало быть, нам сюда указывает… Вставай, садись в седло!

Хаген оглянулся. Бран стоял, расправив плечи и прижимая к сердцу правую ладонь; у его ног беззвучно горел странным зеленоватым пламенем небольшой костерок; и, хотя на поляне царило полное безветрие, очень сильно наклоненная струйка голубого дымка тянула прямо в просвет между молодыми елями. Тан мог дать голову на отсечение, что этого просвета не было, когда они въехали на поляну.

— Нам сюда, — глухо повторил Бран.

Тан заглянул в проём, свесившись с седла. Там, однако, не было ничего необычного — череда коричневатых стволов, мох да опавшая хвоя; и всё же чувствовалось нечто трудноуловимое, глубокое, первобытное — простое. Это были не хитроумные построения Высшей Магии, коими так гордились Учитель и другие из его рода; эта вещь казалась сродни восходу или закату.

— Ну, что замер? Вперёд, пока ворота открыты. — В голосе Брана слышалось нетерпение. Хаген тронул коня.

За воротами Лесного Коридора тана ждало некоторое разочарование. Они ехали по самой обыкновенной тропе, правда довольно широкой, сухой и удобной. Между деревьями виднелось небо, луна, высыпавшие уже звёзды; вновь послышались обычные звуки ночного леса. По левую руку деревья поредели, тропа повела путников краем обширного мохового болота; словно пятна тьмы, виднелись в отдалении высокие лесистые островины. Как ни старался Хаген, он не смог заметить и малейших признаков того, что каждый его шаг стал здесь в десятки раз шире.

Волчье Солнце уже успело высоко вскарабкаться по крутой небесной тропе, когда Бран скомандовал привал.

— Здесь недоброе место, — помолчав, негромко сказал Хаген.

— Ты тоже чувствуешь? Да, духов вокруг многовато шастает; Лесной Коридор — их излюбленные тропы. Но ничего. Огородимся… как сумеем, а может, и ты что-нибудь подбавишь, мне неведомое?

Бран тщательно выбрал сухой моховый бугорок, подобрал какую-то веточку, что-то приговаривая, обошёл с ней в руках вокруг места ночлега. Хаген прислушался: Сухая Рука накладывал даже не заклятье, а какой-то очень простой, странный, но и прочный наговор, причём делал это, видно, не слишком понимая, отчего он так делает и почему его защита должна работать. Тан никогда не слышал от Учителя ни о чём подобном.

Закончив, Бран выжидательно глянул на Хагена. Тану не хотелось показывать сейчас всё, на что он был способен, — что-то в Сухой Руке настораживало его, нечто коренным образом отличающее этого странного человека от всех прочих. Хаген никогда и ни в ком не чувствовал похожего раньше, и это тревожило, как и всякая неизвестность. Поэтому Ученик Хедина ограничился самым простым охранным квадратом, как бы заимствуя частицу мощи Четырёх Вечных Ветров. Разные формы этого заклятья известны многим колдунам, и Хаген надеялся, что Сухая Рука не заметит в этом ничего странного. Однако место действительно было дурное — тан ощущал холодные и пристальные взгляды невидимых глаз, направленных на него. Духов на земле существует великое множество; многие безвредны, но есть и такие, от кого нужно обороняться, и притом очень мощными заклятьями. Помня об этом, Хаген тем не менее очертил ещё один круг — тонкий, сигнальный; он надеялся, что для Брана это осталось незамеченным.

Улеглись уже в полном мраке; луну поглотили наплывшие с севера тучи. Бран захрапел, едва повалившись на лапник; Хагену же не спалось. Здесь, в Лесном Коридоре, сейчас творились странные вещи. Он ощущал себя словно бы центром, вокруг которого вращается весь мир; он словно проносился над неведомыми землями, и каждая его минута была часами в иных местах…

Костёр мало-помалу потух; тан плотнее закутался в плащ, и постепенно лёгкий, чуткий сон сморил его.

Хаген проснулся от тонкого звона где-то в самой глубине сознания: его Охранное заклинание сработало. Однако он не пошевелился. «Кому-то из Бесплотных стало очень любопытно, что это мы тут делаем; что ж, давай иди поближе; сейчас я тебя угощу…»

Тан не чувствовал страха — Учитель много раз объяснял ему, как следует поступать в таких случаях, да и сам Хаген несколько раз сталкивался с Пожирателями Душ. Неудачи не могло быть.

Приближающаяся к ним сущность давала знать о себе мертвенным холодом и помрачением рассудка; она преодолела наговор Брана, хоть и с большим трудом; и тут Хаген вскочил на ноги, распрямившись подобно отпущенному луку. Тан увидел очерченный Сухой Рукой круг, холодно светящийся зелёным, и на фоне этого зеленоватого свечения — тёмное пятно, чернее ночи, чернее угля — словно дыра в сумерках. В Хагена ударил холодный поток леденящей мощи, в глазах его взвихрился рой разноцветных кругов: это приближался один из Пожирателей Душ, но редкостной силы и свирепости. Не медля больше ни секунды, тан ударил по нему давно припасённым могучим заклинанием.

Маги и люди — две разные расы, но у людей бывают врождённые способности, и Хаген как раз имел их; а Учитель очень сильно развил природные задатки. Понятно, что Хаген не мог сам составлять Высшие, Тайные заклятья; при острой нужде, как сейчас, он пользовался теми, что ему передал Маг Хедин. И сейчас он использовал простое, но очень мощное магическое средство.

Со стороны это выглядело, как потоки огня, со всех сторон устремившегося на чёрное пятно; бледный мертвенный свет осветил всё вокруг. Словно в муке, пятно судорожно дёрнулось — дёрнулось и исчезло, только пылали, медленно тускнея, охранный квадрат Хагена да наговорный круг Брана.

Сухая Рука поднял голову.

— Здорово ты его, — прохрипел он. — Я уж думал — конец нам… он же все наши обереги одолел! Что это за страшилище?

— Пожиратель Душ, — коротко промолвил тан, вытирая пот и чувствуя неодолимую слабость — заклинание отняло почти все силы.

— Кто-кто? — удивился Бран. — Сроду с таким не сталкивался, хотя по Лесным Коридорам издавна хаживаю. Что-то не так здесь… А как это ты его прогнал? Всё засияло, заполыхало…

— Слушай, давай спать! — не желая вторгаться в опасную область, резковато ответил Хаген. — Умею, вот и прогнал. Больше не явится. Спалил я его. Давай проводи свой круг наново…

Бран ничего не ответил.

Остаток ночи прошёл спокойно, и поутру они двинулись дальше. Тропа временами петляла, огибая бескрайние моховые болота, вела их сухими, заросшими соснами увалами, ныряла в мокрые чернолесья. Хаген заметил, что, если извивы их пути становились уж очень частыми, Сухая Рука подбирал с земли какую-нибудь ветку, надламывал и осторожно прислонял к стволу дерева подле тропы. «Вешки ставит, что ли? — подумал Ученик Хедина. — Но вот только зачем?»

Ответ вскоре нашёлся. Сделав несколько петель, тропа вдруг исчезла; Бран напрягся, поднял руку, молча приказывая тану остановиться, спешился сам, пригнулся и стал что-то внимательно высматривать; спустя минуту он вздохнул, как показалось Хагену, с облегчением, вновь сел в седло и тронул коня, направив его чуть в сторону. Проезжая мимо ближайшего дерева, тан заметил у его корней аккуратно прислонённую надломленную ветку, ошибиться в происхождении которой он никак не мог. Видно, были места, где Лесной Коридор начинал петлять, и там легко было сбиться. Однако Хаген не мог сказать, видел ли он старую вешку или поставленную совсем недавно.

Они ехали молча, почти не переговариваясь. Бран казался сумрачным и озабоченным, но Хаген приписал это ночному происшествию и вообще трудностям пути; сам же тан по-прежнему не замечал глазами ничего, что могло бы подтвердить те удивительные свойства Лесного Коридора, о которых он был так наслышан.

Вечером путь вновь вывел их к краю болота; от обширного, выстеленного мхом пространства их отделяла только узкая полоска молодого, но полусухого и редковатого леса. Между деревцами мелькало заходящее солнце, и Хагену вдруг показалось, что он видит человеческую фигуру, пробиравшуюся самым краем болота с той же быстротой, что и он сам. Он ощутил присутствие чужого уголками глаз; резко повернувшись, Хаген, однако, ничего не заметил. Мысленно пожав плечами, Тан послал коня вперёд, и ощущение, что краем леса шагах в десяти от него скачет ещё один призрачный всадник, тотчас вернулось.

— Бран! — громким шёпотом окликнул Сухую Руку Хаген. — Тут кто-то есть!

— А, ты заметил? Да, Вечерний Спутник с нами, — в тон ему отозвался проводник. — Не бойся, это Болотный Хозяин свой дозор выслал… Они безвредные, если на них не нападать. Не обращай внимания, да и всё!..

И всё же в тот вечер они остановились на ночлег необычно рано. Бран выбрал странное место — голую вершину высокого, поросшего лесом холма, заваленную громадными замшелыми валунами, покрытыми нитями камнеломки. Хаген долго и недоверчиво осматривал место, не понимая, почему бы не проехать ну хотя бы вон до тех приятных сосен, где — он чувствовал отсюда — всё чисто и ночь точно будет спокойной?

Он сказал об этом Брану. Тот пожал плечами, буркнув, что, мол, дескать, завтра уже будем на месте, так что нечего ломаться, потом силы все до капли понадобятся; но Хаген был уверен, что Сухая Рука хитрит. Тан несколько раз из конца в конец прошёлся по вершине холма, коснувшись каждого камня. Место явно попалось необычное, но в чём тут дело — Ученик Хедина догадаться не мог. Окружающее не таило прямой угрозы, но всё же, всё же… ощущалось что-то, разлитое в воздухе, холодное, ясное, бодрящее и в то же время — способствующее предельной ясности рассудка. А вдобавок сегодня было полнолуние…

— Не бойся, — успокаивающе проворчал Бран, возясь с костром. — Место проверенное, хорошее.

— А ты сам-то бывал здесь? Ночевал? — спросил его Хаген. Бран как-то странно улыбнулся:

— Бывал, конечно же, отчего же не бывать? Холм Теней — его, знаешь ли, не минуешь, если Коридором на север идти.

— Холм Теней? Что это значит? — насторожился тан.

— Да что ты, как баба, от всего шарахаешься? Название такое, уж и не ведаю, откуда пошло… Если хочешь знать, его так сам почтенный Хрофт называет.

— Я тебе не баба, и вообще ты со словами-то полегче, — холодно произнёс Хаген. — А осторожен я оттого, что нечисть в округе бродит, и, кабы не я, прошлой ночью лихо б тебе пришлось!

— В самом деле? — по обыкновению хитро прищурился Бран. — А быть может, не будь тебя со мной, так и никакие гости бы не пожаловали?

Хаген скрипнул зубами. К сожалению, слова Сухой Руки могли оказаться очень близки к истине — если принять во внимание, что за ним, Учеником Хедина, и так идёт настоящая охота.

— Это всё пустые умствования, — вслух заявил он. — Ничего и никого я не боялся и не боюсь, но лезть на рожон по твоей милости тоже не собираюсь.

— Ладно, ладно, не кипятись, молодой тан, — примирительно поднял руку Бран. — Сегодня нам нужно заночевать здесь. Завтра к полудню ты будешь уже на Гнипахеллире.

Вечер полнолуния выдался тихим; небо неожиданно очистилось, молча глянуло вниз мириадами бесчисленных, бездонных очей. Тихо поскрипывали сосны, костёр догорел и потух.

Этот вечер оказался воистину удивительным. Хаген давно уже научился искусству сосредоточения, когда ты идёшь к цели и никакие иные раздумья и мысли не отвлекают тебя, а сегодня его вдруг потянуло на такие рассуждения, так что самому вдруг стало не по себе. Правилен ли его путь; что значит в его судьбе встреча с Учителем; какова вообще его дальнейшая цель… Эти мысли лишали Хагена покоя; однако он чувствовал, что Бран внимательно наблюдает за ним, и на лице тана ничего не отразилось.

Вместе с Сухой Рукой они набрали лапника для подстилки и вернулись к угасшему костру. Луна светила прямо в лицо Хагену, свет её показался тану непривычно ярким — приходилось чуть ли не жмуриться. Он бросил охапку веток на землю, повернулся… и замер.

Он отбрасывал две тени!

Две совершенно одинаковые, расходящиеся под небольшим углом друг к другу, слегка перекрывающиеся, совершенно чёткие тени, словно позади него горели две ярких масляных лампы. Разумеется, никаких ламп на Холме Теней не было; Хаген подавил невольное желание обернуться и вгляделся пристальнее. Одна тень лежала совершенно неподвижно, как и положено, вторая же, напротив, чуть заметно колыхалась, временами по ней словно пробегала лёгкая рябь. Хаген медленно опустился на груду лапника — тени повторили его движение. Тан не ощущал никакой угрозы; тем не менее внутри у него всё напряглось и оледенело. Раньше он никогда не слышал о подобном и, признаться, сейчас не знал, как поступить.

— Эй, Бран, — не шевелясь, одними губами окликнул спутника Хаген.

— Что? — заполошно вскинулся тот, по-видимому, успев задремать. — А… две тени… Да…

— Что это? Откуда? Это опасно? У тебя было? — единым духом выпалил Хаген.

— Что это — не знаю, — обстоятельно принялся отвечать Сухая Рука, усевшись поудобнее. Хаген вгляделся и увидел, что мощное тело Брана, как и положено, имело лишь одну нормальную, неподвижную тень. — Тут ведь Холм теней — не зря, видать, его так величают. Но вреда от этого никакого. Здесь просто тебе показывают, каков ты есть, — я так думаю. Если в полнолуние подняться на этот холм, странные вещи тут тени выделывают… Ты не пугайся, у меня, когда я здесь впервые при полной луне оказался, тоже две тени обнаружилось.

— И что же?!

— Что «что же»… Не по нраву мне это пришлось. Словно ущербность какую в себе заметил. От Богов положено нам одну тень иметь — никак не две. А тогда я тоже метался, как и ты сейчас… сны в лесу престранные видел… И вот сидел я на этом самом месте, прямо вот где и ты, и меня ровно кольнуло что-то — раз это место две тени высвечивает, так, может, оно этот непорядок и уберёт? И вот взял я по наитию веточку во-он с того куста… да и принялся одну тень эдак вот сметать, ну, как пол метут. А она возьми да исчезни! И с тех пор тень у меня, где бы я ни был, — только одна.

— Ты стёр свою тень? — поразился Хаген. — А как ты выбрал, которую… э… стирать?

— Да всё так же, по наитию, — ответил Сухая Рука. — Чем-то одна из них мне не понравилась, я и смёл её, недолго думая. И с тех пор живу спокойно.

— А что изменилось в тебе? — облизнул пересохшие губы тан.

— Что изменилось? — задумался Бран. — Трудно сказать… но как-то жизнь моя наладилась после этого. Стал я, как все, брать то, что человеку положено, а на нечеловеческое не замахиваться… А то по молодости заносило… куда не следует. Как видишь, остался я цел и невредим; а рука ещё задолго до этого… — Он умолк и опустил голову.

— И что ты мне советуешь?

— Что я тебе советую? Кто ж за тебя может решить, человече! Но вот подумал бы ты — да и смёл бы одну из этих теней прочь…

Хаген тяжело задумался. Магический холм… высветивший у него вдруг эту вторую тень…

— Бран, а у других людей, с кем ты бывал на этом месте, вторая тень появлялась?

— Нет. У тебя первого.

Тан сосредоточился. Он чувствовал, что стоит на пороге, быть может, самого важного шага в своей жизни. Странные силы, скорее всего — Дальние, предлагали тут Смертному выбор. Если у тебя две тени — что это может значить? Стоп! Для того чтобы появилась тень, нужно, чтобы нечто встало на пути света. Значит, есть в нём, Хагене, как было и в Бране, нечто помимо костного тела. Странно, правда, как это можно, — счистив одну тень, избавиться и от этой иной сущности в себе, ну да ладно, от Дальних Сил можно ожидать всего. И вот тебе предлагается выбор — преодолей разобщенность в самом себе! Твердо вступив на одну из двух лежащих перед тобой дорог… Может, это так, а быть может, и нет. Интересно только, что означают эти две тени? Два каких пути? Поговорить бы сейчас с Учителем… или хотя бы со Старым Хрофтом…

А ведь жуткий этот холм, страшненький. Вот так вот, вслепую, ничего толком не понимая, одним взмахом веточки — раз — и изменить всю свою жизнь, а потом грызть локти… «Нет, не стану я ничего трогать, — подумал Хаген. — Пусть всё идёт, как идёт. Расскажу Учителю… Посмотрим, что он скажет».

Только теперь погруженный в раздумья Хаген заметил устремлённый на него напряжённый и пристальный взгляд Брана. Ишь, уставился… Думает, что если он отказался от части себя, то и другие должны.

— Ну, что сидим-то? Давай спать, сам же говорил — завтра все силы понадобятся, — как ни в чём не бывало сказал Хаген, поудобнее устраиваясь на лапнике.

В лунном свете Хаген заметил, однако, удивление, мелькнувшее на лице Брана, но Сухая Рука ничего не сказал. Усилием воли тан заставил себя выкинуть из головы эти две тени и быстро уснул. Завтра их ждал Гнипахеллир, а остальное всё — не важно!

ГЛАВА VII

Два почтительных, немногословных альва вели нас с Хагеном в глубь страны. Хедин Ундардемолто — Дарующий Знание — звали меня здесь; но на сей раз я пришёл не за тем, чтобы учить — а чтобы тут кое-чему научился мой Хаген. Он в изумлении пялил глаза на тонкие и высокие белые башни, серебристые крыши, сады и диковинные машины, придуманные альвами, которые качают воду из глубоких скважин на ажурные крылья акведуков, тянущиеся ко всем равнинным селениям. Альвы не выращивали хлеба; зерно и мясо им заменяли удивительные плоды на чудных деревьях — всю страну покрывали бесконечные сады, разбитые буквально на каждом клочке пригодной для этого земли; многие из этих деревьев были моей платой за помощь альвов. Они унаследовали от эльфов огромные знания, но сами не знали, как ими распорядиться. История всегда казалась им совершенно излишней, а я, например, по одному только сохранившемуся в альвийских хрониках рассказу о странном вторжении Заморских Южан в Восточный Хьёрвард отыскал магическую Дверь в Нижние Миры, доступную не только для Магов, разгадал опутывавшее её заклятье, наложенное ещё кем-то из Древних, и оставил своё собственное. Через эту дверь прошло немало храбрых и преданных мне воинов — лишь для того, чтобы сложить головы на руины Ночной Империи.

Но пока мы были гостями Альвланда, и Хаген жадно впитывал новую для себя премудрость. Альвы — великие искусники; они уступают лишь гномам в умении работать по металлу и строить подземные чертоги; а вот дворцы у альвов получаются не в пример лучше. Хагена учили свойствам составляющих Землю элементов, учили, как из одного их сочетания можно получить другое с совершенно иными свойствами и тому подобному. В Альвланде мы провели целый год.

А потом настал черёд расставаться и с этой страной. За эти месяцы мой Ученик сделал большие успехи. Меч в его руке казался продолжением тела; перед ним отступали лучшие альвы-фехтовальщики. Он старательно постигал и магические науки, и ему уже стали доступны кое-какие несложные заклятья.

Покинув гористую страну, мы вышли на древний, хорошо наезженный тракт, что шёл от степей Рогхейма в Хедебю, столицу Торговой Республики, кампанию за возврат Хединсея я хотел начать оттуда.

Наступила зима — не столь суровая здесь, на крайней южной оконечности Восточного Хьёрварда, но тоже с морозами и даже с метелями. Все странствующие и путешествующие стремились укрыться в тепле; народу в Хедебю зимой прибавлялось почти вдвое против летнего времени.

Но вот впереди поднялись толстенные, широкие и приземистые башни городских стен Хедебю, и Хаген только скорчил презрительную гримасу — куда было этим уродливым раскорякам до точёных башен альвийских городков! Я понимал своего Ученика, но не мешало ему знать и другое…

— Крепость выдержала за последние сто лет шесть или даже семь страшных осад, — сказал я. — Хедебю штурмовали и с суши, и с моря, но ни разу не смогли взять. Эти стены не поддались никаким таранам!

— Почему? — сразу же спросил Хаген.

— Клавшие их гномы думали о прочности, а не о красоте.

Узкие и кривые улочки разросшегося торгового города явно прокладывались как придётся; зато почти в каждом доме — лавка, харчевня или гостиница. На площадях кипели богатые рынки, где продавалось и покупалось всё со всего света. Отдельную площадь занимал Оружейный рынок, отдельную — Суконный, Крупяной, Лесной, Рабский, Скобяной… Сосчитать торговые ряды никто не мог. Здесь, в бурлящем котле большого города, моему Ученику предстояло отыскать тех людей, что пойдут с ним на первый приступ крепости Хранимого Королевства, крепости на острове Хединсей.

Я не забывал о последней встрече с Сигрлинн и о её странных словах. Давно следовало наведаться если не в Джибулистан, то, по крайней мере, в Замок Всех Древних. Формально я был чист перед Советом, и ничто не мешало мне задать прямой вопрос Главе Поколения — но всякий раз меня что-то удерживало. Замок Всех Древних — вотчина Мерлина; сильнее, чем там, он только на своём Авалоне. Этому увлечению — сооружать себе где-то в Реальности или же в Междумирье зримые символы собственного могущества — отдали дань все из нашего Поколения, кроме меня одного. Я предпочитал сохранять силу при себе, а не вкладывать её в мёртвый камень или же колдовской огонь. Несколько раз за эти годы я пытался вызвать Сигрлинн, поговорить с ней при помощи Эритового Обруча, но безуспешно. Скорее всего она просто не бывала в покоях ослепительного дворца, воздвигнутого под ласковым небом Джибулистана, рукотворной страны Магов, созданной совместными трудами всего нашего Поколения в пору минувшей молодости; там, в Джибулистане, остался и Голубой Город, любовно сооружённый мной и Сигрлинн… Молчание Сигрлинн удивило меня — раньше она проводила в своём дворце немало времени.

Совет же совсем не напоминал о себе. Тоже странно. Раньше обязательны были достаточно редкие, но всё же регулярные встречи-пиры всего Поколения в Замке Всех Древних; я слышал о таких пирах всё время своего изгнания.

И тогда я решил, что меня попросту решили держать в отдалении от всех дел, общих для остальных Магов. За всем этим явно проглядывали козни Макрана и Эстери, но на них я махнул рукой. Куда больше занимало меня загадочное молчание Мерлина. Чем он занят, великий затворщик? Бродя по Земле десять веков своего наказания, я не раз ощущал на самом пределе оставленных мне чувств проносящиеся где-то в глубинах эфира отзвуки невероятных по мощи и изощрённости заклятий Главы Совета Поколений. А сейчас, когда ко мне вернулась вся острота восприятия, я окреп и обрёл новые силы, — всё словно бы вымерло. И я махнул рукой — ничего иного мне не оставалось. Пока План не пройдёт определённые стадии, я всё равно не смогу противостоять объединённой мощи всего Совета. Я решил ждать. В этом, собственно, и состояла моя первая цель — заставить тех, кто против меня, действовать.

Мы переходили из одной таверны Хедебю в другую, подсаживались к длинным столам, слушая разноголосую речь. Похвалялись своими подвигами и добычей на богатом Западе воины ярлов, большей частью зимующих в Хедебю, где тебя ни о чём не спрашивают — лишь бы ты исправно платил по счёту. Встречались бежавшие от танов арендаторы, младшие сыновья богатых бондов, пришедших в Торговую Республику за счастьем… Время от времени попадался и торговый гость из Хранимого Королевства — эти держались гордо и отстранённо.

Перед нами проходили чередой десятки лиц; сами мы носили личины богатого купца и его молодого подручного, ищущих надёжную охрану для далёкого и рискованного похода. Мы видели молодых и уже достигших расцвета; бывалых рубак и только-только выучившихся держать меч; побывавших в набегах во всех четырёх частях Хьёрварда и только вчера покинувших родной дом.

Мало-помалу складывалась дружина — у Хагена от рождения оказалось удивительное чутьё на нужных людей. Среди прочих прибились к нам и мрачноватый великан Фроди, и стремительный, порывистый Гудмунд, и иные — Лодин, Канут, Исунг; все отчаянные сорвиголовы, такие, кто разочарованно морщил лоб, услыхав, что речь идёт всего-навсего о какой-то торговой экспедиции, и у кого вспыхивали глаза, едва они узнавали, что на самом деле мы идём пощупать мечом, огнём и стрелой мягкое подбрюшье Хранимого Королевства. За каждым оставался памятный след: убийство в случайной трактирной ссоре; игорный долг, многократно превышающий стоимость всего жалкого имущества проигравшегося; лихой ночной грабеж…

Мастера-корабелы строили по моему заказу два быстроходных воинских «дракона», оружейники без устали ковали доспехи и прочую справу. Зима проходила в беспрерывных трудах. Хаген, упорный, непобедимый в схватках, несмотря на молодость, успел стать настоящим вожаком — мои уроки не пропали зря. Ему охотно повиновались, и до многого в повелевании людьми он дошёл сам, без всякой моей помощи. В Хедебю сбивание подобных дружин и ватажек зимой — обычное дело; на нас никто из людей не обратил внимания, однако вот нелюди… Как-то под вечер явился сумрачный гоблин. Как он пробрался в город — осталось загадкой. Здесь его на каждом перекрёстке подстерегала жестокая смерть, открой городская стража, кто он; однако же гоблин прошёл и теперь просил взять его.

— Имя великого Хедина, Познавшего Тьму, в почёте среди Ночного Народа, — тихо и хрипло говорил он, стоя передо мной на коленях, — имя друга Того, чьё прозванье мы вечно будем произносить с великим благоговением. Нас осталось мало, мы прячемся по тёмным недоступным местам, наша жизнь лишена смысла… Мы хотим вновь обрести его.

— Где это ты выучился так складно говорить? — удивился я.

— Говорят, мой далёкий предок командовал гоблинскими ратями нашего Отца, Ракота Благословенного. От Него самого тот гоблин получил знания. Большая часть утрачена, но кое-что удалось сохранить…

Мне стоило немало усилий мягко убедить этого гоблина не присоединяться пока к отряду Хагена, а исподволь собирать силы, чтобы, когда возникнет нужда, я смог бы призвать их.

Гоблин растворился в вечерних сумерках, а я ещё долго после этого сидел в раздумьях. Конечно же, Ночной Народ ничего не знал ни о моём Ученике, ни о составленном мной Плане, но, наделённые от рождения удивительным чутьём на подвижки Равновесия, эти создания забеспокоились, хотя сами не могли объяснить причин своей тревоги. Слишком низко опустилась светлая чаша весов — объяснили бы мне в молодости; теперь-то я знал, что это совсем не так. Мне припомнились слова Сигрлинн: «Началось какое-то шевеление у самой Черты Мира… и это как-то связано с Ракотом». Быть может, связанный пытается освободиться или, по крайней мере, ощутить самоё себя после очень, очень долгого развоплощения? Так или иначе, появление этого гоблина — косвенное свидетельство того, что Ракот действительно шевельнулся, что и почувствовали его прежние верные слуги.

К весне дружина Хагена уже насчитывала двести восемьдесят мечей. Неудивительно — для большинства ярлов год оказался неудачен. На Западе окрепли несколько прибрежных королевств, опытные предводители возглавили по-новому вооружённые и получившие кое-какое обучение отряды богатых городов, служивших главной целью походов эльдрингов Восточного Хьёрварда. На Юге свирепствовала засуха, многие береговые поселения обезлюдели; добыча существенно уменьшилась — и первыми стали искать лучшей доли наиболее отчаянные. Доселе никому из морских волков даже не приходило в голову попытать счастья в Хранимом Королевстве.

Мастера закончили работы на наших «драконах». Хаген закупил необходимый провиант, и вот настал яркий весенний день, когда воду гавани Хедебю вспенили мощные удары длинных вёсел. Мы шли на Хединсей.

Это был первый морской переход Хагена, но держался он так, словно провёл на узкой палубе «дракона» всю жизнь — мой Ученик прочно усваивал уроки. День сменялся ночью, мы плыли на запад вдоль пологих, уже начинающих зеленеть берегов; встречные купеческие суда спешили отвернуть, едва завидев наши чёрные паруса.

— Учитель, но после захвата острова воины захотят добычи, — вполголоса сказал мне Хаген как-то вечером. — Я ещё не знаю, что скажу им после штурма! Напасть на материковые города Хранимого Королевства? Но хватит ли сил? Ведь у нас всего три неполных сотни!

— И это говорит мой Ученик! — Я в шутливом ужасе воздел руки. — Мечей у тебя действительно не много. Значит, найди цель по силам. Это же так просто понять!

Хаген задумался, его глаза сузились.

— Малый Храм Солнца в Эриваге!

Мысленно я возликовал. Хаген принял единственно верное решение.

— Ты надеешься так просто управиться с жрецами? — тем не менее сказал я вслух.

— Ударим ночью; там четверо ворот, будем прорываться только через одни и бесшумно, — горячо ответил Хаген.

— Верно, а как найти дорогу к сокровищнице?

— Найдём, у кого спросить так, чтобы правдиво ответил. — Хаген мрачно ухмыльнулся. «Драконы» миновали изгиб берега и теперь плыли на север. Сменился ветер, пришлось взяться за вёсла. Здесь, в близких к Хранимому Королевству водах, с ветрами вечно творилось что-то непонятное. Для судов Королевства они всегда были попутными, а вот другим приходилось что есть сил бороться с упругой стихией. Я намеренно не вмешивался. Незачем давать знать о себе жрецам Главного Храма Ямерта в столице.

После недели тяжелых трудов из воды поднялись отвесные кручи прибрежных скал Хединсея.

Тёмной ночью, когда луну проглотили низкие тучи, хищные тени «драконов» устремились на приступ. Впереди, в единственной доступной гавани острова, в сторожевой башне на краю волнолома мигал красный огонёк; и там нас, конечно же, ждала натянутая под водой цепь. Носы кораблей ударились в камень; дружинники Хагена молча хлынули на парапеты. Дверь в башню оказалась заперта, а из обросшего зеленоватой морской травой окошка у самой воды и впрямь вытягивалась толстенная цепь, пропадая в волнах.

Тишину нарушило лишь короткое звяканье кошки с длинной верёвкой, зацепившейся за карниз башни. Тёмные фигурки одна за другой полезли вверх. Бойницы были слишком узки; короткие и толстые ломики впились в крытую железом крышу.

Алый огонёк в щели боевой башни тревожно замигал — и ему тотчас отозвался другой, в глубине гавани. Из бойницы швырнули вниз факел, а спустя минуту полетели стрелы. Дружинники Хагена подняли щиты; лучники стали отвечать, но тут как раз поддалась кровля; выхватывая мечи, наши воины стали пробираться внутрь. Вскоре я услыхал звон стали и крики.

Хаген был там. Он первым прыгнул на камни вражеской крепости, первым полез на крышу; и я был уверен — сейчас он рубится в первых рядах. Воины должны увидеть своего вожака в деле.

Очень скоро в башне всё стихло: Хаген распахнул её дверь и, стоя на пороге с окровавленным мечом в руке, стал деловито отдавать команды своим людям: кому раскручивать тяжёлый барабан, чтобы открыть «драконам» дорогу в гавань, кому захватить вторую дозорную башню, стоявшую в конце волнолома, кому возвращаться на корабли.

Не прошло и нескольких минут, как цепь провисла, «драконы» благополучно миновали первую преграду. Гребцы налегли на вёсла; все знали, что сейчас к пирсам бегут тяжеловооружённые панцирники Видрира, готовятся стрелометы, катапульты и баллисты, из погребов достаются тяжёлые глиняные горшки с жидким огнём…

Я неподвижно сидел на корме корабля. Командовал Хаген, и нечего было мне вмешиваться в его дела. Пока всё шло как по писаному.

На пристани вспыхнули смоляные бочки. Я увидел мечущихся людей; несколько десятков лучников готовились встретить нас, дальше от берега темнели ряды сбивающихся вместе копейщиков.

Неожиданно Хаген скомандовал поворот. «Драконы» расходились, нацеливаясь на пустые и тёмные участки причалов. Это было рискованно, но так все высыпавшие нам навстречу вояки Видрира оказывались в клещах. Наши лучники выпустили первые стрелы; крюки впились в пристани, дружинники Хагена стремительно бросились в атаку…

Мой Ученик рассчитал правильно. Воины Видрира смешались; плотный строй копейщиков засыпали стрелами, развернули одну баллисту и всадили тяжёлое бревно с заострённым окованным концом прямо в их гущу — стена щитов рассыпалась, дружинники Хагена с лихими криками врубились в их ряды.

Тут подоспел ещё один отряд, посланный моим Учеником занять дальнюю сторожевую башню, и воины Хранимого Королевства не выдержали — часть бросила оружие, часть разбежалась; а Хаген, собрав почти не уменьшившуюся дружину, скорым шагом повел её в глубь острова, где на фоне неба едва заметно выделялись чёрные стены небольшого охранного замка. Я последовал за ними.

Замок содержался в большом небрежении. Ров заплыл, механизм подъемного моста и вовсе отказал от старости. Ворота оборонявшие закрыли, но разве это могло остановить бывалых вояк, бравших приступом не один богатый город Западного Хьёрварда?

На невысокие стены оказалось совсем легко забросить верёвки с крюками; защитники пытались пускать стрелы, бросали даже корчаги с жидким огнём; однако воины Хагена перемахнули через стену сразу в пяти местах. Мой Ученик вновь оказался первым. Вскоре ворота открылись, главные силы нашего отряда ворвались внутрь, и спустя ещё несколько минут всё было кончено. Мы владели Хединсеем.

Предупреждая недовольство воинов малой добычей, Хаген объяснил им, что мы одолели лишь первую стену. Предстояло взять и вторую. Загнав в подземелья замка всех уцелевших воинов Видрира и надёжно заперев их, мы покинули остров. Никого невозможно было заставить остаться для его охраны.

Весь следующий день мы шли на вёслах к Эривагу — одинокому мысу, где по милости Видрира вознеслись синие стены Малого Храма. Ступенчатые террасы начинались прямо от черты прибоя, а выше, на плато, среди извивов прихотливо выгнутых стен, прятались те единственные четыре входа в Храм, которыми мы могли воспользоваться. Я знал, что там имелось ещё не меньше десятка потайных — но опять-таки не хотел до времени открывать свою причастность к этим событиям, взламывая секретные двери.

Прибрежные воды Хранимого Королевства бороздят десятки и сотни больших и малых кораблей, судов, судёнышек; мы взяли южнее, но всё равно не избегли встречи. Пришлось задержаться и переправить содержимое трюмов незадачливого купца в наши собственные, а посудину — затопить. Людей мы связали и присоединили к добыче.

Под вечер мы высадились в пустынной и диковатой местности, где обычно и сооружались Храмы вХранимом Королевстве. Считалось, что человеческое жильё недостойно соседствовать с величественными священными постройками, воздвигнутыми во славу Молодых Богов.

Выстроившись в цепь, воины Хагена двинулись к виднеющемуся в отдалении Храму. На сей раз я шёл вместе с ними. Жрецы Ямерта и Ямбрена могли встретить находников кое-чем поострее стрел и копий.

Мы видели длинные процессии паломников, вливавшихся в широко распахнутые храмовые ворота; они проведут ночь в молениях, а утром торжественной службой и гимнами встретят зарю.

Свечерело; иссяк тянувшийся по дороге людской поток, тяжёлые створки закрылись, лишь в бесчисленных окнах ярко горели огни — тьма не допускалась туда, в главные залы Храма Ямерта, Владыки Солнечного Света.

Когда мрак окончательно сгустился, Хаген двинул людей вперёд. Воины бесшумно сжались в два упругих клубка по обе стороны ворот. А потом мой Ученик громко постучал.

Долгое время ничего не происходило; потом наконец в воротах приоткрылось небольшое окошечко, и голос стражника не слишком любезно осведомился, известно ли почтенным паломникам, что они опоздали к сегодняшнему молению?

Хаген принялся упрашивать стража, напирая на то, что ночевать им негде, в округе ни воды, ни крова.

— Нет, не могу, таков закон, — отрезал упрямый привратник.

— Ну тогда хоть несколько кувшинов воды! Умираем от жажды!

— Непорядок это… но ладно уж. Сейчас.

Хаген умел быть благодарным. Толстого стражника, высунувшегося с двумя большими кувшинами воды, не убили, а лишь оглушили и оттащили в сторону. Принесённое питьё оказалось кстати; на ходу утирая рты, дружинники устремились в узкий проход. Из караульни заполошно выскочило несколько храмовых стражников с широкими и кривыми клинками. Первого проткнул Хаген, остальных зарубили следовавшие за ними воины — всё молча, быстро, бесшумно; перед ними открылся широкий коридор, но он вёл к главным помещениям, к огромным молельным залам; Хаген свернул в неприметный отвод, где круто уходили вверх ступени спиральной лестницы. Я не последовал за ними — мне предстояло отвлечь на себя жрецов, и я зашагал по главному тракту храма.

Он постепенно расширялся, в стенах появлялись ниши с застывшими в них статуями; я чувствовал, как незрячие глаза впиваются в меня пустыми, мертвенными взглядами. Что ж, смотрите! Смотрите на меня, смотрите, в иные места вам глядеть нечего.

Открылся огромный зал, первый в анфиладе, — ярко освещенный, с белоснежными стенами, с бесчисленными друзами горного хрусталя, в которых дробился и играл свет бесчисленных светильников. В восточной части зала возвышалась статуя из светло-жёлтого камня. Могучий Ямерт щедрым жестом протягивал людям широко раскрытые ладони.

Подножие статуи окружала цепочка жрецов: жёлтые одежды, руки воздеты, звучит медленное, переливающееся песнопение, и все собравшееся в зале многолюдство опускается на одно колено и подхватывает напев…

Я остановился в некотором замешательстве. Хозяева Храма пока не обратили на меня никакого внимания — не заметили? Да, я ни разу не пустил в ход магию, действие которой они тотчас бы учуяли. Что ж, подождём. Я повернулся и зашагал обратно, к той узкой лестнице, по которой Хаген повёл своих бойцов. Неужели я так ошибся, переоценив здешних жрецов?

Вот и нужный проём — я начал подниматься по гладким ступеням. Всё вокруг оставалось мертвенно тихо и спокойно — лишь издали доносилось мерное пение паломников. Лестница вывела меня в неширокий коридор второго яруса, и тут я увидел тело. Храмовый воин со своим устрашающим с виду, но таким неудобным в настоящем бою мечом. Я знал, что воины Ямерта не ходят поодиночке, — значит, второй либо убежал, либо схвачен и сейчас ведёт отряд Хагена к кладовым…

По-прежнему не пуская в ход колдовство, я наугад двинулся по коридору, выбрав направление в глубь Храма. Пока всё получалось, как и на Хединсее, что-то уж слишком просто; я даже начал тревожиться — Судьба любит играть в кошки-мышки, обольщая призраком лёгкой удачи.

Коридор начал ветвиться, и на стенах появились стрелы, грубо намалёванные чем-то красным. Я шёл по ним. Еще один труп… другой, со стрелой в горле… третий, перерубленный пополам… четвёртый, с размозжённой головой — работа дубины Фроди. Тут я услыхал дальнее и слабое эхо, впереди вновь звенели клинки. Не теряя ни секунды, я бросился вперёд.

Но когда я подоспел к месту схватки, там уже всё кончилось. Хаген с гордостью указал мне на открытую дверь одной из кладовых.

— Сейчас очистим эту и двинемся дальше!

— Нет! — вдруг вырвалось у меня. — Это засада! Берите, что сможете унести, — и прочь отсюда!

Не знаю, почему подобная мысль пришла тогда мне в голову, но слишком уж легко и просто всё сегодня удавалось нам. Показным невниманием и деланием вида, что они ничего не замечают, жрецы пытались заманить нас в ловушку и сейчас уже наверняка перекрывают выходы!..

Сгибаясь под тяжестью мешков с драгоценной утварью, тканями, украшениями, воины Хагена рысью двинулись в обратный путь — а я уловил знакомый ветерок, холодноватый и не ощутимый другими, — там, ниже и позади нас, начали плестись сети заклинаний.

— Хаген! — Я схватил Ученика за плечо. — Постарайся прорваться на одних мечах. Пусть думают, что вы — обычные грабители!

— Понял, Учитель, всё сделаю, — шёпотом, очень серьёзно ответил Хаген, вытер окровавленный меч и скомандовал своим приготовиться.

Первый заслон ждал нас у лестницы. Коридор перегородили храмовые стражники с огромными, выше человеческого роста, священными луками Ямерта — их стрелы должны были изображать солнечные лучи — и десяток жрецов в жёлтом. В лица воинов Хагена брызнул ослепительный свет, к которому прибавились длинные желтооперённые стрелы. Дружинники с яростным рыком сбили плотнее ряды, выставили щиты, бросили на лица низкие забрала с узкими прорезями; несколько воинов Хагена упали, но остальные, одним махом преодолев пространство, разделявшее их и храмовых бойцов, пустили в ход мечи, топоры и секиры. Заслон рухнул, точно стенка из песка, возведённая ребёнком на морском берегу, под ударом штормовой волны. Жрецы промедлили с заклинаниями, неправильно рассчитав время, — впрочем, откуда же им набраться боевого опыта, если на их Храм никто и никогда не нападал!..

Где-то за нашими спинами, в самой глубине Храма раздался негромкий, но заполняющий всё вокруг звук — мощное и гордое гудение тяжёлого бронзового била; у меня лишь слегка кольнуло в висках, но многие воины, корчась от невыносимой боли, упали на каменные плиты. Хаген остался на ногах, хотя лицо под откинутым забралом стало белее мела и глаза на мгновение закатились. Те дружинники, что оказались покрепче, помогали подняться другим; не мешкая, мы бросились вниз по лестнице.

— Быстрее! — крикнул Хаген. — Пока не стихло, они не ударят вновь! Под ногами вилась тугая спираль узкой лестницы. Вниз, вниз, вниз!

Внезапно стены вздрогнули, во все стороны брызнули мелкие каменные осколки, в лица нам задул, яростно завывая, леденящий ветер. Нас ждали, и, судя по всему, это были более расторопные противники. И вновь — стрелы, стрелы, стрелы и слепящий, жгучий свет, содрогание стен и ступеней, словно под чьими-то очень тяжёлыми шагами. Готовился мощный магический удар — я чувствовал стягивающиеся в упругий клубок силы Четырёх Ветров; ползущие вверх из земных недр незримые вихри тех судорог, что называются землетрясениями; ощущалось и приближение живых существ из иного, Верхнего Мира — радужное мерцание, видимое пока лишь мне одному, предвещало открытие двери между слоями Реальности. Владыка Ямерт вкупе со своим братцем Ямбреном, Хозяином Ветров, дали своим жрецам и адептам немалые силы — открыть Дверь для прохода кого-то ещё, кроме себя самого, могли только Маги, заклинание это считалось одним из наиболее тайных…

И вся мощь бросалась против небольшой шайки дерзких грабителей; во мне вновь ожили сомнения. Храм содержал по меньшей мере пять или шесть тысяч стражников. На каждого воина Хагена приходилось два десятка врагов. Для чего же будить очень могущественные, но и крайне опасные силы, чтобы расправиться с незначительной кучкой грабителей? Что-то здесь было не так. Неужели меня здесь ждали?! Дали спокойно войти, сделали вид, будто ничего не заметили, а теперь… Пока я не ощущал ничьего присутствия — я имею в виду присутствие Магов моего Поколения. Не заметно было и тех сугубо наших средств, кои использовались в магических поединках. Однако я точно знал, на чей замысел всё это очень похоже. Знал, потому что помнил и не сомневался, что мои противники не случайно прибегли именно к этим средствам, словно напоминая мне дни моего разгрома и пленения.

Я стиснул зубы. Впереди меня, внизу, Хаген, что-то грозно и неразборчиво рыча, уже сцепился во главе самых стойких и неистовых своих бойцов с храмовыми стражниками; вовсю звенели мечи, раздавались вопли и стоны, а я всё ещё постыдно колебался. Неужели мои противники так быстро поняли, что я здесь? Неужели я не заметил постоянного надзора за собой и, как рябчик в силок, угодил в простейшую западню, рассчитанную в лучшем случае на какого-нибудь деревенского колдуна?!

Тем временем Хаген и его отряд, сжавшийся наподобие железного ежа, потеснили храмовых стражников. Не знаю, как дружине моего Ученика удалось это, — они сражались в окружении, лучники Храма в упор выпускали стрелы, от которых на таком расстоянии могли защитить только доспехи гномьей работы — а такие в отряде Хагена имели лишь два или три десятка дружинников. Однако мой Ученик сумел по вражеским трупам проложить себе дорогу к самым воротам; он рубился уже подле створок, а накопленная огромная магическая сила так и оставалась в бездействии, словно арбалет, хранимый на случай самой крайней опасности. Мне бы очень хотелось думать, что дело обстоит именно так, но с каждой секундой я всё больше и больше убеждался в обратном. Я до сих пор не совершил ни единого магического действия, даже самого простого, храня тайну своего появления здесь; но стоило ли таиться, если мне, как нашкодившему мальчишке, грозят пальцем, давая понять, что его шалость уже давно замечена?! Да, именно такими средствами Сигрлинн сметала с лица земли рати моей Ночной Империи, и я долго не мог найти заклятий противодействия. Потом нашёл — но уже в изгнании.

Но, быть может, она сейчас помогала мне? Помогала, давая понять, что я под неусыпным и постоянным наблюдением, причём так ловко устроенным, сплетённым из столь тонкой вязи заклинаний, что я до последнего момента пребывал в полном неведении, несмотря на всю свою осторожность и общеизвестное умение избавляться от подобного чересчур назойливого внимания.

Мои стремительные раздумья нарушила настойчиво пробивающаяся ко мне в сознание мысль-послание Хагена: «Учитель, помоги, нас отжимают от ворот!»

Делать нечего. Придётся помочь; но мой Ученик должен одержать свою вторую победу без вмешательства моей магии. Пришло время поработать мечом и этому уже немолодому, долго и верно служащему мне телу. Я выдернул свой клинок — конечно, из чёрного металла; каким же ещё мог быть прощальный подарок Ракота?

— А ну, поднажми! Навались, напри! — скомандовал я дружинникам; они медленно пятились под натиском храмовых воинов. Чёрный Меч, описав дугу, отбил две стрелы, летевшие прямо в стоящих около меня воинов Хагена; следующим поворотом клинок надвое разрубил кривой ятаган, подставленный воином Храма; новым взмахом снёс шлем ещё с одного противника.

Мы, Маги, не имеем права убивать Смертных.

Воспрявшие дружинники легко покончили с обезоруженными мною стражниками; ворота заметно приблизились. Так мы и добрались до них — я прикрывал спину отряда, а Хаген рубил всех, кто пытался преградить нам дорогу. Дружинники моего Ученика не бросили ни одного мешка с добычей и вынесли на себе всех до единого наших убитых и раненых.

Я оставил Храм последним; но стоило мне шагнуть за порог, как давно ждавшая этого момента сила наконец нанесла удар.

Это было грандиозно. Непредставимо. Неописуемо. Всё, как и в те далекие дни моего разгрома. Небо полыхало яростным белым светом, звёзды исчезли, словно провалившись в бездонные колодцы кристальных сфер; земля тяжело и гулко заскрипела, по сухой поверхности побежали длинные трещины, из них тотчас повалил удушливый чёрный дым. Ветер задул со всех четырёх сторон одновременно, воздух вдруг стал необычайно плотным, через него приходилось продираться, прикладывая все силы. А над нашими головами всё ярче и ярче разгоралось переливчатое зарево открывающейся Двери между слоями Реальности.

Да, Сигрлинн… Хранимое Королевство — твоя вотчина: я знал это и всё же недооценил тебя — или же самого Великого Мерлина. Я очень хорошо помнил, что последует за этим. Хагену и всему его отряду оставалось жить считаные минуты, если я или не вмешаюсь, или… не найду способ вывести их отсюда, не прибегая к магии.

Земля стала лопаться прямо под ногами дружинников Хагена; подняв глаза, я увидел, что воины с лихорадочной поспешностью обвязываются верёвками, составляя длинные связки. Ветер валил с ног, не позволяя сделать ни одного шага в сторону.

Сверху донесся мелодичный хрустальный перезвон. Его было отлично слышно, несмотря на завывания ветра и скрипы расползающейся и рушащейся земли. Дверь распахнулась, воители, осенённые радужными призрачными знаменами, двинулись прямо на нас. Не похоже было, чтобы ветер как-то мешал им, а трещины на их пути молниеносно затягивались.

Хаген хрипло заорал, указывая мечом на новую опасность. Спустившиеся через дверь воины были вооружены длинными и тонкими мечами с радужными лезвиями на очень вытянутых гладких деревянных рукоятках; больше они ничего не имели — ни доспехов, ни копий, ни луков, — но я слишком хорошо знал эти поистине смертоносные клинки, лишь немногим уступающие зачарованным Дискам Ямерта, что хранятся в Главном Храме Королевства…

Бесполезны были луки — ветер останавливал стрелы. Радужные воины приближались — воители и воительницы, все высокие, с длинными распущенными волосами. А вдобавок от Храма к нам двигалось ещё одно существо — двуногое и шестирукое, всё опоясанное блистающими жёлтыми зрачками, в свободных золотистых одеяниях. Его голову скрывал огромный шлем, чёрный с алым; и росту в этом создании было не меньше двадцати футов. Старый знакомый. Один из хранителей дворца Сигрлинн в Джибулистане. Ловкий, хитрый, умелый, отважный… Хотя она почти никогда не использовала их как воинов…

Ждать больше было нельзя. Меч словно сам прыгнул мне в руку.

— Постарайся пробиться к кораблям! — крикнул я на бегу Хагену. Ветер, валивший людей с ног, всё же был слабоват для меня.

Я бросился наперерез зофару, прислужнику Сигрлинн. Одно из двух: или волшебница основательно изменила своим привычкам, или замыслившие это действо постарались устроить всё так, чтобы я подумал именно на неё. Зофар должен был в этом случае стать последним, завершающим штрихом, после которого у меня не осталось бы никаких сомнений.

Верный слуга моей былой… э… приятельницы приближался к нам, забавно раскачиваясь при ходьбе. В каждой из шести громадных рук он держал по длинному широкому клинку характерной, придуманной самой Сигрлинн формы — с острым загибом на конце лезвия. Увидев меня, он издал странный звук — нечто вроде подавленного стона ужаса, но продолжал переть мне навстречу. Узнал, что ли? Но зофары никогда не имели никаких способностей к магии; не могли они и ощущать её присутствие. Это были отличные воины, настоящие бойцы, но не более. И кто это вздумал напялить на него эти нелепые жёлтые простыни, словно на храмового жреца? Цвета Сигрлинн всегда были иными…

Мы сошлись. Все мои размышления, наверное, заняли немало места в изложении — на самом же деле прошли секунды.

Ух, как свистнули, сливаясь в сплошном сверкающем смерче, у меня над головой все шесть мечей зофара! Как стонал нещадно рассекаемый воздух, как рвались в клочья тончайшие тела наполняющих его эфирных созданий, ни в чём не повинных и не имеющих никакого отношения к нашим сварам! Взгляд жёлтых зрачков полнило безумие, и я тотчас ощутил наложенное на зофара заклятье. Оно было слишком сложным, чтобы моментально распутать причудливо скрученные токи сил и энергий, и на первый взгляд по почерку похоже на употреблявшиеся Сигрлинн формы… хотя я ощутил и некие малозаметные отличия, но… не разбираться же в этом сейчас!

Я так и не узнал, кто ковал зофару его шесть мечей — но, надо сказать, выковали их ему из рук вон плохо. Мой Чёрный Меч даже не ломал — он резал эти клинки, точно серп — колосья; железные обломки один за другим падали на землю. Оставшись безоружным, зофар с совершенно несвойственными ему тупостью и растерянностью уставился на свои руки, сжимавшие бесполезные теперь эфесы.

Я ухватился за одну из замерших толстенных рук, подтянулся, перехватил, подтянулся вновь и оказался возле громадного уха. Зофар вяло попытался схватить меня; двигался он почему-то замедленно, совсем не так, как только что работал мечами, — видно, наложенное на него заклятье оказалось слишком узкого действия. Шаг в сторону — и он растерялся; а ведь зофары как раз и создавались Сигрлинн с расчётом на совершенно непредвиденные случаи, были умны, хитры, сообразительны и уж ни при каких обстоятельствах не позволили бы врагу вскарабкаться по ним, как по дереву, и стукнуть себя чуть выше и правее уха тяжёлым эфесом Чёрного Меча, выкованного самим Ракотом.

Оглушённый гигант беззвучно распростёрся на земле; я бросился обратно, где дружинники Хагена уже отбивались от наседавших на них радужных воинов. Бойцам моего Ученика приходилось туго, уже примерно половина провалилась в трещины, и от гибели их спасали только верёвки, обвязанные вокруг груди.

Держать в руках меч и бороться с ветром могли всего три или четыре десятка дружинников Хагена, самых сильных и выносливых. Я видел, как Хаген сшибся с вырвавшимся вперёд предводителем радужных воинов, как столкнулись сработанный мастерами Кольчужной Горы клинок и узкая радужная полоса, прошедшая девяносто девять горнил Верхних Миров, — столкнулись и отлетели, окутавшись быстро растаявшим дымком. Я перевёл дух — изделие гномов оправдало заплаченную за него непомерную цену. А потом подобрал с земли первый попавшийся камень и со всей силы запустил им туда, в завораживающее мерцание над головой.

Были дни, когда от отчаяния я катался по опалённому песку и до крови прокусывал губы, не зная, как справиться с такими вот магическими дверями. Пробовал против них десятки и сотни разнообразных заклинаний — ничто не помогало. Шли и шли сквозь них радужные воины, ведомые прекрасной Сигрлинн, и в моих дружинах не находилось равного им по силам и умению. И лишь шесть веков спустя, читая альвийские хроники, я нашёл ответ столь же парадоксальный, сколь и простой.

Некое войско, повествовала хроника, осаждало некий город. Осада шла уже не один месяц, защищавшиеся стойко отбивали все штурмы, армия нападавших начала роптать. И тогда предводитель этого войска — какой-то принц, король или кто-то в этом роде — приказал своему колдуну сделать так, чтобы город пал. Колдун, разумеется, и до этого получал подобные приказания, но все его усилия парировались контрударами городского чародея. И тогда колдун нападавших сотворил самое могучее из ведомых ему заклятий, едва оставшись при этом жив. Небеса разверзлись, и диковинные воины пошли с мечами наголо на казавшийся уже обречённым город. Магия не остановила их, и тогда командир одной из башен в отчаянии приказал развернуть катапульту да и всадил тяжёлое каменное ядро прямо в это проклятущее мерцание — отчего оное мерцание и исчезло, вместе со всеми появившимися было странными воинами. Это навело меня на мысль, которую я сперва отбросил как заведомо нелепую. Дверь между Мирами закрывается от попадания в её створ самого простого камня! Потом я потратил немало времени, чтобы строго доказать это, и в конце концов добился своего. Не представляю себе, знали ли об этом остальные Маги моего Поколения, знал ли об этом Мерлин… если не знали, то, право же, я сейчас отдавал в их руки бесценное сокровище.

Мой крошечный камешек сработал, как ему и было положено. Ряды воинов в радужных одеждах заколебались, остановились и внезапно устремились назад, растворяясь в сияющих облаках, спустившихся к самой земле. Хаген и его дружинники провожали своих противников ошеломлёнными взглядами.

Оставались ветер и распадающаяся под ногами земля, и тут без магии я уже ничего не мог сделать.

— Хаген! Можете идти? — крикнул я, перекрывая свист ветра.

— Я — да, и кое-кто ещё, а остальные — нет! — донесся его ответ.

— Иди, не стой! Иди к кораблям! Я останусь здесь!

Мой Ученик подчинился без колебаний и рассуждений. За ним потянулись те четыре десятка воинов, что могли стоять на ногах. Сотрясавшие землю вихри превратили то место, где задержался запертый ветрами в ловушку отряд Хагена, в глубокую и широкую яму, дно которой проваливалось всё ниже и ниже. По откосам, отчаянно цепляясь за осыпающиеся склоны, ползли дружинники, пытаясь удержать раненых и мешки с добычей. Но постепенно содрогания земли стали слабеть — часть противостоявших нам слепых сил обратилась против Хагена и его людей, упорно пробивавшихся к «драконам». Ветер взвыл, словно в растерянности; круг, к которому прикладывалась вся его мощь, становился всё шире, соответственно слабел и напор. Внезапно неведомые управляющие всем этим магическим безобразием, словно спохватившись, вообще бросили основную часть отряда, направив всю накопленную мощь против Хагена, сочтя его наиболее опасным. Остальные воины смогли наконец выбраться из провалов и трещин.

— К берегу! Рассыпаться! — скомандовал я. — Бегом!

Ветер, казалось, совсем сбился с толку. Порывы его то валили с ног, то вдруг воцарялась полная тишина. Трещины потянулись к нам, точно змеи, но бегущие к мокрым камням дружинники перепрыгивали через них, чёрные провалы преследовали воинов, но не могли поглотить сразу столько живой добычи; наконец кто-то из распоряжавшихся подземными вихрями сообразил, в чём дело, и погнал всех их рыть глубокий ров, отрезавший нас от берега; зато стало легче Хагену.

— Влево! Сомкнуться!

Мы вновь смогли обмануть и ветер, и землетрясение. Они опять бросились в погоню за нами, и Хаген со своими покрыл одним броском почти всё отделявшее его от кораблей расстояние. Борющиеся с нами силы снова кинулись на него, и теперь уже пришла наша очередь изо всех сил рваться к кораблям.

Оказавшись на береговых камнях, дружинники прыгали в воду, схватившись за предусмотрительно разложенные здесь куски брёвен. Силачи Хагена, первыми добравшиеся до кораблей, метали подплывающим ременные петли. Ветер стихал, чудовищные судороги перестали сотрясать землю; выглядело это так, будто наши неведомые противники признали своё поражение. Правда, ветер всё равно дул в нос «драконам», но это был обычный для прибрежных вод Хранимого Королевства случай. И я ещё больше укрепился в своих сомнениях — действительно ли Сигрлинн противостояла мне сегодня или кто-то тщательно подделывающийся под неё? Будь это она, неминуемо было бы снято заклятье с берегового ветра, и борьба продолжалась бы уже на морских просторах. Я знал это заклятье. Его Сигрлинн плела очень долго и весьма им гордилась — она одна могла снять или изменить его. Неужто Макран и Эстери, подумалось мне. Всё может быть… может, всё-таки Сигрлинн… не пустив в ход колдовство, ничего наверняка не выяснишь… но сейчас прежде всего — раненые.

Вздымались и опускались вёсла. Гребцы хриплыми голосами тянули древнюю победную песнь эльдрингов, громко славя своего тана — как они тотчас стали прозывать Хагена, присвоив вожаку ещё не принадлежащий ему титул. Добыча была выше самых смелых их мечтаний; конечно, в бою пришлось хлебнуть лиха, но теперь всё позади, они одолели колдовство и идут домой. Хединсей они невольно уже называли домом…

Мы обосновались в охранном замке острова, хотя я и видел его многочисленные уязвимые места. Выдержать в нём серьёзный штурм можно было лишь ценой тяжких потерь. Ничего, потом выстроим получше.

Хаген уже ждал меня, и взор его был полон укоризны. Отчего я не вмешался? Что вообще произошло после того, как мы выбрались из Храма? Что это за страшилище в жёлтом, как мне удалось его уложить? Он задал мне ещё добрую сотню подобных вопросов.

— Мы угодили в засаду, Хаген, — ответил я. — Кто-то из моих сородичей следил всё это время либо за мной, либо за тобой. Вряд ли за мной — я все же льщу себя надеждой, что не до конца ослеп и оглох, и хочется верить, что я заметил бы наблюдение. Потом, когда мы захватили добычу, по нам ударили, причём мы тоже, видно, сбили их с толку. Наверное, они ждали, что мы станем громить Храм, выжигать молельные залы — а мы лишь очистили одну из кладовых. Потом они всё время старались выяснить, здесь ли я. Они пытались вызвать меня на любое, сколь угодно незначительное магическое действие, которое тотчас бы выдало меня с головой. Поэтому я работал не волшбой, а мечом — и оттого ничем не мог помочь тебе, мой мальчик. Но ты держался потрясающе!.. И ты выбрал себе правильных спутников. Чтобы из двухсот восьмидесяти целых сорок смогли бы противостоять мощи четырёх Останавливающих Ветров!..

Но это ещё не всё. Помнишь, я рассказывал тебе о волшебнице Сигрлинн? В которую ты ещё запустил комом грязи на дороге от Йоля? — Это я, в общем-то, сказал зря. Хаген никогда не забывал ни ту ночь, ни ту прекрасную женщину, явившуюся нам под проливным дождём и отговаривавшую его идти путём моего Ученика…

— Так вот, — продолжал я. — Кому-то очень хотелось, чтобы я решил, будто эту атаку устроила именно Сигрлинн, но… — И я рассказал Хагену о своих сомнениях. — Конечно, быть может, это всё-таки была именно она, — закончил я, — но это я не проверял.

Хаген озабоченно тёр лоб.

— А если они ударят по нам здесь, на острове? — хмуро спросил он.

— На острове — пусть себе. Тут у меня найдётся, чем им ответить. Другое дело — нападение на Храм Ямерта!.. — Я умолчал о том, что Мерлин мог счесть это тем самым пресловутым «нарушением Равновесия» и привести в действие своё новое карательное заклятье, если, конечно, Сигрлинн сказала мне правду.

— И зачем это могло быть нужно — чтобы ты, Учитель, подумал на эту волшебницу?

— Понятия не имею, Хаген. Может, Маги моего Поколения опять выясняют отношения в настоящей Магической Войне, о которой я расскажу тебе много больше, когда придёт время, и всё случившееся как-то связано с их борьбой за власть. Гораздо хуже… если здесь окажется рука Мерлина. Но обычно я узнаю его заклятья — а эти опознать никак не мог. Впрочем, хватит об этом. Вскорости нам надо ждать гостей из Хранимого Королевства.

— Я как раз хотел поговорить об этом, — отозвался Хаген, склоняясь над принесённой им картой. — Они ведь будут штурмовать порт?

— Другой дороги им нет, — кивнул я. — Если только нет тайного пути через скалы. Ты…

— Я уже послал четыре конных дозора, — быстро договорил за меня Хаген. — Велел искать признаки тропы к морю, а также проверять все подозрительные пещеры. Если они нападут на порт, мы отобьёмся…

«Отобьёмся, — подумал я, — если они не пустят в ход Диски Ямерта».

— …Я думаю поставить пять десятков на пирсах… — продолжал говорить Хаген, но я остановил его, подняв руку.

— Ты уже достаточно опытен, мой мальчик, чтобы обойтись в этом деле без моих советов. Но не забывай, что нашей целью было не развязывать войну с двумястами пятьюдесятью мечами против многих десятков тысяч, что под рукой у Видрира!..

— Я помню, Учитель, — наклонил голову Хаген. — Надо добиться от них нужного нам мира — на наших условиях.

— Да!.. Обещай вернуть кое-что из драгоценной утвари Храма — из твоей доли добычи. Напирай на то, что они ничего не выиграют, начни Хранимое Королевство войну с тобой.

— Я им скажу, — с усмешкой протянул Хаген. — Я уж постараюсь попугать этих лежебок!..

— Не сомневаюсь, Хаген. Поэтому я и оставлю тебя здесь одного на некоторое время. Понимаю, это рискованно, но произошло слишком много странных событий. Кое в каких из них я не смогу разобраться, находясь здесь. Придётся предпринять небольшое путешествие.

— Я не боюсь никого, кто явится сюда с простым мечом, — угрюмовато проговорил Хаген. — Но что, если вновь навалятся те, кто чуть не прикончил нас после того, как мы вышли из Храма?

— Сам ветер и сами трещины не могли убить вас, — ответил я. — Ты забыл один из главных законов, по которым живёт наше Поколение?

— Конечно же, нет!

— Так вот, если всё начнётся снова, постарайся выбраться из того места, в которое будет направлена мощь ветра. Если начнёт открываться Дверь, ты увидишь радужное мерцание. Что нужно делать, чтобы закрыть её?

— Да, Учитель, ты прав, прости меня… — Хаген вновь наклонил голову. — Я всё помню и всё сделаю. Ты можешь быть спокоен. Когда ты вернёшься, над Хединсеем будет наше знамя! — напыщенно закончил он, вновь гордо поднимая голову.

— Надеюсь, — заметил я. — Не теряй головы. Оборона должна быть в полной готовности самое позднее завтра к утру — раньше галеры Видрира всё равно не успеют, несмотря на попутный ветер. Но… будет лучше, если большую часть работ вы закончите за первую половину ночи. Те, кто помогают Хранимому Королевству, могут и подхлестнуть Толкателей Судов. Жди меня, Хаген, и не отлучайся с острова. До встречи!

— До встречи, Учитель, — сказал мой Ученик, поклонившись и отступая в сторону. Я начал сотворять заклятье Перемещения. Предстояла большая работа. Прежде всего меня ждал Замок Всех Древних.

ГЛАВА VIII

— Ну, вот он, твой Гнипахеллир, — ворчливо промолвил Бран Сухая Рука. Они с Хагеном стояли на самом краю невысокого, прореженного морозами сосняка. Лесной Коридор кончился.

Хаген молча смотрел на унылую, безжизненную, серую равнину, что тянулась до самого горизонта. Лишь там, вдали, его острые глаза различили нечто вроде холмистой гряды. Нигде ни деревца, ни кустика — небо да земля, голая, каменистая, лишь кое-где цеплялись за неё узкие полоски серебристого мха. С небосводом тоже не всё было в порядке: откуда-то по нему тянулись с юго-запада длинные, размазанные полосы дыма. В воздухе ощутимо пахло гарью. По расчётам Сухой Руки, сейчас должен быть полдень, но солнце скрыли тяжёлые дымные облака, вокруг царили мглистые сумерки, и тан не мог с уверенностью сказать, действительно ли он рассмотрел холмы там, у края видимых земель, или же это были, скажем, купы очень высоких деревьев.

— Спасибо тебе, Бран, — повернулся к спутнику Хаген. — Я не зову тебя идти дальше. Ты исполнил первую часть своего обещания. Будешь ли ты ожидать меня здесь или же назначишь иное место?

— Я пойду с тобой, — просто ответил Сухая Рука. — Вместе вышли, вместе и придём, — закончил он не слишком понятной фразой.

— Что ты там собрался делать? — удивился Хаген. — Я намерен усыпить Пса и после этого убраться оттуда как можно скорее. А что тебя туда тянет?

— Хочу посмотреть на это диво, — коротко ответил Бран. — Ну, тронулись, что ли, молодой тан? Долго ещё стоять-то здесь будем? Теперь ты меня поведёшь, я далеко в эти края не заходил, леса держался…

— Как знаешь, — кивнул Хаген. — Не скрою, рад, что пойду не один!..

Они погнали коней прямо на север. Путь в этом месте был только один. Гнипахеллир напоминал гигантскую воронку, все дороги здесь вели только к Чёрному Тракту, а по нему Хаген мог добраться идо Пса.

Минул час, другой, третий… вокруг, не сгущаясь и не рассеиваясь, царил всё тот же серый полумрак. Пока на их пути не попадалось ни единого живого существа, даже духи, что толклись вокруг них всё время в Лесном Коридоре, куда-то исчезли.

— Мёртво-то как, — пробормотал Сухая Рука, насторожённо озираясь. — Мертвее некуда…

— Нам-то что? — спросил Хаген. — Чем меньше тварей встретим, тем лучше. Или по Пожирателям Душ соскучился?

— Где дух ютится, там и человеку место, глядишь, сыщется, — возразил Бран. — А вот где духов вовсе нет, там, говорят, и люди долго не выдержат. Смотри, молодой тан! Не пропасть бы нам здесь — не от меча, а от Незримой Смерти!

— Не повторяй бабьи сказки, Бран, — поморщился Хаген. — Я их порядком наслушался, аж тошнит. Нет на Гнипахеллире никакой Незримой Смерти. Её гнездо далеко на юге, за проливом… и потом ещё нужно много дней идти через пустыню и леса, совсем не такие, как наши, чтобы попасть в области, где она царит…

— Может, оно и так, — уныло согласился Бран.

Они поехали дальше: спокойный и сосредоточенный Хаген и Бран, нахмуренный и, как показалось тану, несколько напуганный. «Непривычно, видать, вдали от леса», — подумал Хаген и выбросил это из головы.

Солнце и не думало закатываться, день, казалось, будет длиться вечно. Тан знал, что на севере ночи короткие, но чтобы их совсем не было…

— Что ж ты хочешь? — Бран хрипло усмехнулся, облизнул пересохшие губы. — Гнипахеллир — это, молодой тан, куда севернее, чем все населённые людьми земли. Наше счастье, что сейчас лето, — иначе заледенели бы в момент, и конец.

— Ладно, останавливаемся, — натянул поводья Хаген.

Они едва успели разбить небольшой лагерь в узкой, едва приметной с расстояния ложбине, как Хаген понял, что значили слова «Гарм пробудился», доселе остававшиеся для него лишь неким грозным символом.

Неистовое низкое рычание донеслось откуда-то спереди и снизу, из-под земли, из неглубоких её каверн, и всё вокруг затряслось, заходило ходуном, заскрипело и застонало. Тан бросился ничком, прижав к холодной почве ухо и пытаясь понять — далеко ли они от цели; Бран только скривился.

— Конечно, будешь зол, — ни к селу ни к городу произнёс он задумчиво, — если тебя посреди ночи растолкают, а потом заснуть не дадут…

За первыми раскатами рыка последовали новые; их полнила дикая, кровожадная, исступлённая ненависть ко всему живому и к тем, кто до сих пор держит на привязи его, великого бойцового Пса Смерти, не давая ему вырваться на волю и всласть напиться тёплой крови живых, а не этой мерзкой холодной жижи, что он находил в бросаемых ему трупах… И уж на что твёрд был Ученик Хедина, повстречавший в своей жизни немало страшилищ, но содрогнулся и он. Хаген легко мог представить себе, как рвутся ещё сдерживающие Пса путы, фонтаном устремляется в небо волна развороченной земли и из исполинского провала поднимается чудовищная голова с горящими глазами и вечно ненасытной пастью.

Тан встряхнулся, отгоняя кошмарное видение. Бран стоял рядом, сжав губы и сдвинув брови; лицо его, однако, осталось спокойно, и Хаген невольно устыдился своей, как ему показалось, слабости.

— Да-а, крепкая зверюга, — с оттенком уважения проговорил Сухая Рука. — Лучше бы ему ещё поспать. С удовольствием пожелаю ему приятных сновидений!..

Гарм утих; тан и Сухая Рука устроились на ночлег. Поев, они завернулись в одеяла. Бран тотчас уснул; Хагену же не спалось. В ушах тана стоял рык Пса.

Сперва ему показалось, что он дремлет и грезит, но потом в сознание, как всегда внезапно и быстро, одним толчком ворвалось новое чувство. Хаген слышал тонкий писк, похожий на комариный, на самом пределе, что разбирает человеческий слух. «Мошкара, что ли?» — мелькнуло у него, но в следующее мгновение он уже оказался у края ложбины, опустив забрало и держа в руках меч. Рядом лежал небольшой заряженный арбалет.

По равнине медленно двигалась длинная цепочка бледных, размазанных огоньков. Неяркие, они напоминали болотных светлячков. А потом подле каждого огонька Хаген разглядел и смутно белеющие в полумраке фигуры; очертаниями они напоминали человеческие, только размытые и безликие. Впереди же этой процессии шагал некто высокий, весь в сером и чёрном: Хаген различал заостренный кверху шлем, широкое лезвие несомого наперевес странного клинка; от этого существа волнами расходилась сила, мрачная и безжалостная, но в то же время и равнодушная.

Высокий воин поравнялся с ложбиной, где лежал Хаген. Остановился. Неспешно повернул голову в сторону замершего тана — и Хаген ощутил, как мощные незримые руки начинают отдирать его от спасительной земли. В ворота рассудка колотился обезумевший ужас — вскочить, бежать!..

Пальцы Хагена легли на точёную рукоять арбалета. Движение, совершенно бессмысленное сейчас; замереть, распластаться, пусть эти холодные ладони загребут пустой песок!

И тут тану показалось, что он действительно сходит с ума. Перед самыми его глазами был край ложбины, неровная линия слежавшегося песка и мелких камней; внезапно на эту картину наложилась другая: он словно бы вставал, в то же время оставаясь лежать. Ледяные тиски боли стиснули сердце, помутилось сознание…

«Сейчас, — лихорадочно, как показалось Хагену, подумал он. — Как я мог… это же Яргохор, Водитель Мёртвых… Тот, кто извергает души… Заклятье! Заклятье… заклятье…»

Прежде чем память подсказала Хагену подходящее заклинание, его рука взметнулась сама собой и сделала единственное, что могла, — разрядила самострел прямо под обрез высокого чёрного шлема, где могла оказаться роковая для смертного воина щель в доспехах.

Никто и никогда не посягал с оружием на могучего Яргохора, не зря носившего имя Водителя Мёртвых. Век за веком унылые караваны душ, недостойных иного посмертия, тащились через безжизненные поля Гнипахеллира к печальному пути без возврата, к Чёрному Тракту, к дороге в Хель. Редко, очень редко живые осмеливались углубляться в Гнипахеллир, но, если они встречались Яргохору, он делал с ними то, что привык, — исторгал души, уволакивал их с собой в бездны Нифльхеля. Когда-то Водитель Мёртвых носил иное имя, ныне совсем забытое… Маг Хедин мог бы многое рассказать о том, как переусердствовал этот самый юный из Молодых Богов в Первый День Гнева и был наказан суровым, но справедливым Ямертом — лишён сил, богатства памяти и поставлен провожатым мрачных процессий. Давным-давно Хедин, движимый частично любопытством, частично — сочувствием к претерпевшему от Молодых Богов, побывал здесь и видел Яргохора; однако Учителя Хагена тогда ждало разочарование. Водитель Мёртвых не стал вступать в разговор, а попросту потянулся незримыми когтями, как он делал всегда, встречая живого… Хедин воздвиг барьер могучих Охранных заклятий, и когти убрались, однако Маг не мог точно сказать — подействовали на Яргохора колдовские преграды или Водитель Мёртвых просто понял, что перед ним не простой Смертный…

Короткая и толстая арбалетная стрела высекла сноп искр из брони Яргохора; тёмная фигура его внезапно пошатнулась, и мир в глазах Хагена перестал двоиться.

Яргохор застыл, словно колеблясь; Хаген тоже оцепенел, оставив даже попытки вспомнить слова магической обороны. Действовали лишь его руки — причём сам он не давал никакого приказа, они двигались как бы помимо его воли, поспешно перезаряжая арбалет.

Вокруг ложбины замкнулось кольцо бледных безжизненных огней. Мёртвые терпеливо ждали, им спешить было некуда, впереди их ждала почти что вечность.

Яргохор стал угрожающе поднимать длинный меч и шагнул к Хагену, словно простой воин; тан не мог ни о чём думать, он просто выстрелил вторично.

В свете короткой вспышки Хаген увидел, что из тела Водителя Мёртвых торчит первая арбалетная стрела, ушедшая почти на всю длину; Яргохор вновь остановился, и тану показалось, что он слегка пошатнулся.

Бредовая, безумная сцена разыгрывалась в полном молчании; Хаген даже отдалённо не мог представить себе, что делать дальше. О борьбе со столь могущественным слугой Молодых Богов, каким оставался Яргохор, они с Учителем пока ещё не говорили.

Высокая фигура со страшным мечом сделала ещё один шаг вперёд, но теперь уже очень неуверенно. Хаген вновь ощутил касание невидимых жёстких когтей и поспешил сотворить Ограждающее заклятье. Клыки вошли в стремительно уплотнявшуюся туманную защиту тана, как холодный нож в ещё более холодный кусок масла, — с трудом, явно увязая; но тут Ученик Хедина выстрелил в третий раз, и ловчие снасти Водителя Мёртвых убрались прочь.

Яргохор повернулся, опуская оружие, неспешно провёл рукой по груди, и все три арбалетных дротика с лёгким звоном упали на землю — это оказался единственный звук, нарушивший сгустившуюся над ним давящую тишину; в безмолвствии Гнипахеллира он прозвучал подобно колоколу.

Не обращая более никакого внимания на Хагена, Водитель Мёртвых взмахом меча велел мертвецам следовать за собой и зашагал прочь. Хаген смотрел им вслед, не в силах пошевелиться, пока марево и сумрак не скрыли их.

Придя в себя, тан яростно затряс Брана.

— Э, в чём дело?.. Уже вставать? — сонно забормотал тот.

— Да очнись, лежебока! — гаркнул тан. — Мы с тобой оба едва не отправились в Нифльхель, пока ты тут дрых!

— Так мы ж туда и собирались, что ж не отправились-то?

— Тут был Яргохор, — раздельно выговорил Хаген. — Водитель Мёртвых. Со своим караваном. Слыхал о таком?

— Ну и что? — искренне удивился Бран. — Знаю я о нём и видел даже раза три в молодости.

— Ты трижды видел Яргохора? — Глаза Хагена полезли на лоб.

— Да, а что же тут странного? — пожал плечами Бран.

— Тогда почему ты до сих пор жив?! — страшным голосом рявкнул Хаген. — Яргохор исторгает души всех Смертных, что попадаются у него на пути! Как ты мог уцелеть?!

— Что-что? — Сухая Рука казался страшно озадаченным. — Исторгает души?! Впервые слышу! Это верно?

— Да уж можешь мне поверить, — ядовито сказал Хаген. — Я выстрелил в него трижды из арбалета, поставил одно несложное Охранное заклинание… Не думаю, что его остановило именно это — по крайней мере, мои дротики он вынул из себя и отбросил в сторону, и не заметно, чтобы они нанесли ему хоть какие-то раны, но, так или иначе, он остановился, а потом пошёл своей дорогой. Ты можешь это объяснить, если встречался с ним трижды?

— А может, он бы так и прошёл себе мимо, даже если б ты и не выстрелил…

— Нет, — содрогнулся Хаген. — Моя душа… она начала покидать тело… врагу не пожелаю такого…

— Ничего не понимаю, — развёл руками Бран. — Я-то сейчас спал себе и ничего не чувствовал…

«Вот и ещё одна загадка, — подумал Хаген. — Каким секретом владеет этот Сухая Рука, что Яргохор не замечает его? А может, Бран вообще бессмертен?! Да нет, это глупости…»

— Да, и неясно, почему он вдруг оставил тебя, молодой тан, если уж начал, по твоим словам, исторгатьдушу…

— Ладно, всё это обдумаем позже, — мрачно махнул рукой Хаген. — Сейчас у нас есть дело, и с ним надо покончить. Давай соснём ещё — а потом в дорогу.

Пока пробивался к монастырю Гудмунд, беседовал сперва с Хрофтом, а затем с Браном Хаген — Фроди выполнял полученный от тана приказ. Он тоже пробирался на север, к Рёдульсфьёлльским горам, разыскивая Хранителей Покрывала Ялини. Он тоже видел затканное бесчисленными дымами небо; видел спасавшихся от распространяющегося пожара птиц, зверей и прочих мелких лесных обитателей, вроде Цветочных Дев… Один раз мимо него промчался даже мормат-страшилище, Фроди отпрянул, подняв дубину, но кошмарная тварь не обратила на него никакого внимания — тащила прочь двух своих детёнышей.

Размытые горы, границы Северного Сада Ялини, были уже рядом. Фроди ехал по широкой, густо заросшей долине, вдоль берега небольшой речки, на редкость чистой и ласково журчащей. Грубоватый и сильный воин редко прислушивался к музыке вод, но сейчас час за часом ехал словно заворожённый — так чист, звонок и переливчив был голос скользящего по многоцветным камням неглубокого потока. Когда Фроди нагибался, чтобы напиться, ему казалось, что от воды исходит некий слабый, едва чувствующийся аромат — не пропитай всё вокруг отвратительный запах гари, он смог бы разобрать его. Когда он подносил ко рту сложенные горстью ладони, ему казалось, что он держит изысканнейший кубок с драгоценным вином; и вкус этой воды Фроди не мог описать никакими словами.

Под стать воде оказалось и остальное в этой долине. Исчезли мрачные ели, тонкие сосны, унылые серые мхи; склоны покрывали неведомые Фроди кусты, деревья и травы, в чем-то похожие на привычные человеку севера, но и очень существенно от них отличавшиеся. Он не видел колючих чащ или непролазных буреломов, гниющего валежника или упавшего сушняка. Золотистые стволы взносили к самому поднебесью клубящиеся облака крон; хвойные деревья не щетинились колючками, их иглы стали длинными, мягкими и источали слабый зеленоватый свет, не видимый при солнце, но хорошо заметный в сумерках. Яркие не по-северному цветы причудливо сочетались со строгостью линий ветвей. Здесь не было безумного кипения бесконечно пожирающего друг друга скопища растущих и двигающихся существ, коим полны южные леса. Фроди видел плоды — точнее, громадные шишки с удивительно вкусными и сочными орехами под чешуей, — эти шишки валялись повсюду, и он просто подбирал попадавшиеся.

Однако потом он увидел отвратительную проплешину, выеденную огнём в роскошном зелёном ковре, — обугленные костяки деревьев, кусты, сглоданные до самых корней, выжженная трава… Здесь с пламенем справились довольно быстро: пепел давно остыл. Фроди поехал дальше уже наугад — он миновал долину и въехал в сам Рёдульсфьёлль.

Здесь леса стали ещё прекраснее, ещё величественнее; высоко вверху смыкались зеленовато-золотистые перемычки ветвей, листья и иглы сплетались в причудливые венки. Окажись здесь Гудмунд, он нашёл бы эти деревья напоминающими те исполины, что окружали загадочный монастырь, хотя и несколько пониже; зато здесь лес был не в пример богаче жизнью.

Наугад Фроди пришлось ехать недолго. Порыв ветра принёс запах недальнего дыма, и воин Хагена поспешил повернуть коня.

Вскоре воздух посерел, между деревьев потянулись дымные полосы, затем Фроди увидел и проблеск огня; но тут к треску и гудению пламени внезапно примешались ещё какие-то крики, затем внезапно грянул гром, и лес задрожал, пронесся холодный вихрь, а Фроди едва не свалился с лошади — перед глазами вспыхнули кровавые круги. Он не разбирался в магии, но почувствовать заклятье мог. Там, впереди, неведомые противники обменивались колдовскими ударами.

Возле самой черты огня, где Фроди приходилось закрываться плащом и отворачивать лицо от нестерпимого жара, стояло несколько облачённых в зелёное фигур, невысоких, но очень стройных и изящных; они казались неподвижными, в то время как на них напирало несколько десятков странных существ, похожих на гномов, только ещё ниже, и вдобавок — поголовно горбатых, в мрачных чёрно-коричневых кафтанах.

Карлики Рёдульсфьёлля умели колдовать, это знали все. Но то, что они дерзнут в открытую помериться силами с Хранителями Покрывала, наверное, не пришло бы на ум даже Магу — исключая Хедина, конечно же.

Карлы дрались с мрачным ожесточением. Фроди не мог разобраться в колдовской части боя, зато оценил, насколько ловко они управляются с пращами и луками. Хотя четверо Хранителей отклоняли стрелы внезапными порывами ветра, от наиболее тяжёлых камней им приходилось просто увертываться. В то время как трое сдерживали натиск толпы карликов, один что-то делал, и спустя некоторое время с небес на огненные языки низвергся тугой и мощный ливень; из леса вырвались два коротких смерча, принявшихся сбивать летевшие далеко в стороны, горящие ветви и сучья.

Пламя зашипело, появился пар; колдовской дождь отвесной стеной падал в двух шагах от Фроди, но тот оставался сухим. Тем временем один из круживших вокруг пожарища смерчей прошёлся по толпе карлов, разметал их и раскидал в разные стороны; оставшиеся на виду с визгами и бранью бежали.

Четверо в зелёных одеяниях молча сложили руки перед грудью, склонили головы и бесшумно двинулись прочь. Казалось, они плывут над обгорелыми кочками — Фроди не видел, чтобы их одежда колыхалась в такт шагам.

— Эй, постойте! — зычно окликнул их воин, выйдя из-за своего укрытия.

Уходящие замерли. Теперь он мог ближе рассмотреть их — стройные тела, неширокие плечи, изящные ладони. В тупик воина Хагена поставили их лица — не мужские и не женские, что-то среднее, без бород и усов, со смягчёнными чертами и гладкой, лишённой морщин кожей.

Ученик Хедина тотчас стал бы вспоминать, не упоминал ли о таких существах его Учитель, а если упоминал, то как о друзьях или о врагах. Фроди не знал всех этих высоких материй, он не стал ломать себе голову над тем, мужчин или женщин он видит перед собой, он просто прижал правую руку к сердцу и произнёс, поклонившись:

— Привет вам, не Хранителей ли Покрывала Ялини я вижу сейчас?

— Их самых, — последовал учтиво-холодный ответ.

— Тогда узнайте же! — И Фроди одним духом выпалил то, что поручал ему передать тан. После его слов все четверо в зелёном молча воззрились на него.

— Что следует из сказанного тобой? — мелодичным, но всё-таки не женским голосом вымолвил один из них.

— Что следует?.. — удивился Фроди. — Не знаю! Мне лишь велели предупредить вас. Я сделал это. А что следует из моих слов — вам судить, верно?

— А что бы ты сделал? — последовал новый вопрос.

— Я бы постарался загасить все пожары в ваших лесах, — произнёс вслух первое пришедшее на ум Фроди. — Изменил бы, может, ветры — чтобы не несли гарь на Гарма…

Хранители Покрывала встали в тесный кружок и принялись о чем-то совещаться. Фроди терпеливо ждал.

— Хорошо, посланец, — услышал он наконец. — Мы слышали твои слова. Будь нашим гостем сегодня — ты нуждаешься в отдыхе, и обратный путь тебе предстоит долгий… Море отсюда неблизко.

«Откуда, сожри меня дракон, они взяли, что я собираюсь идти к морю?» — удивился воин Хагена.

Его долго вели сквозь самые прекрасные леса, какие ему только доводилось видеть. По невысоким холмам и неглубоким распадкам на десятки лиг тянулся Сад Ялини, и не родилось ещё такого Смертного, кто остался бы равнодушен к его красотам. К его ярким и чистым краскам, цветам и листьям, алым и серебряным, голубым и тёмно-зелёным; стройным багряным стволам и золотистым кронам, источавшим завораживающий медвяный аромат. Кусты состязались друг с другом в изяществе соцветий, деревья — в величине и вкусе плодов. Гирлянды распустившихся многоцветных венчиков перевивали густую зелень облаков листвы. Удивительное чувство соразмерности царило в этом лесу — и в то же время полной свободы всего живого. Милосердная Ялини не терпела кровопролития и принуждения.

Их путь пересекали хрустальные ручейки; в каменных чашах на груди прозрачных вод колыхались розоватые кувшинки. Неумолчное птичье пение сопровождало их всю дорогу, и не верилось, что эта цветущая страна лежит у самых пределов Гнипахеллира — мрачного царства смерти.

Извилистая тропа привела их в округлую неглубокую котловину, её дно покрывали мягкая высокая трава и отдельные кусты; по краям, точно стены, росли деревья, специально сплетшие ветви над головами пришедших. Это был настоящий лесной торжественный зал.

Казалось, звёзды спустились с небес, чтобы, заключенными в хрустальные росные шары, мягким серебристым светом освещать зал; всеми цветами радуги — только приглушёнными, неяркими — светились листья и цветы на кустах. Зеленеющий травянистый дёрн служил столом, на котором ловкие руки Хранителей расставили деревянные чаши с напитками да несколько блюд с плодами и орехами — и Фроди мог поклясться, что ни до, ни после ему не доводилось пробовать столь восхитительно вкусной еды, а питьё оставляло далеко позади все прославленные вина населённых людьми земель.

— Ты видишь, как прекрасен Сад Ялини? — тихо спросил у ошеломлённого всем этим великолепием Фроди один из Хранителей.

— О да, прекрасен и удивителен! — с набитым ртом ответил воин Хагена. — Никогда не видел ничего подобного!

— И не увидишь, — заверил его Хранитель. — Всё это создала милосердная Ялини, против которой ты по недомыслию борешься, уподобляясь тем карликам, которых нам пришлось рассеять этим днём!

Фроди поперхнулся орехом.

— Боремся против Ялини?! Что за чушь, мой тан сам отправил меня сюда! Стал бы он делать это, враждуй мы с вами!

— С нами он действительно не враждует. Мы с ним — тоже; по природе нашей, по заветам милосердной Ялини мы ни с кем не враждуем, и даже этих карлов, которые жгут наши леса, мы никогда не убиваем.

— Это отчего же? — удивился Фроди.

— Владычица Ялини никогда бы не вынесла и единственной капли крови живого существа, пролитой её слугами и её именем. Ей не нужны поля, дымящиеся от крови невинных жертв. Даже злейшим врагам, покушающимся на её Сад, мы не причиняем никакого вреда. Но мы отвлеклись. Твой тан, которому ты служишь, хорошо известен нам, как и его Учитель, маг Хедин. Этот Маг и борется против нашей Владычицы, и нам больно, что столь сильные и мужественные люди оказываются среди служащих Познавшему Тьму, — те, чья доблесть нужна в борьбе с иным, настоящим злом!

Фроди почти ничего не понял из обращенной к нему горячей речи; он нахмурился, сдвинул брови, потёр лоб один раз, потом другой, кашлянул, но придумать нужных слов так и не смог. Голова никогда не была его сильным местом. Он уразумел только одно: эти непонятные Хранители что-то имеют против его тана и почитаемого всеми воинами Хагена, его Учителя; об этом следовало как можно скорее рассказать им.

— А на кой вы мне всё это говорите? — наконец выдавил из себя Фроди. — Подумали ж такое… Чтобы мой тан был против Владычицы Ялини!

— Не впрямую, но тем не менее он — против, — продолжал мягко внушать воину собеседник. — Всё зло — от Учителя твоего тана. Вы для него — ничто, пыль на обочине дороги, муравьи или мухи, которых можно смахнуть одним движением и после этого навсегда забыть об их существовании. Титул «Познавший Тьму» так просто не даётся. Подумай об этом, воин. Почему бы не остаться тебе здесь? Ведь сердцем твоим, не отягчённым злодействами и разбоем, ты уже полюбил эти места и не прочь бы жить в этих краях, стать одним из нас, оберегающих и приумножающих их великую красоту по предначертаниям Владычицы Ялини…

— Что-то ты такое городишь, что у меня голова кружится, — прижал ладони к вискам Фроди. — На Учителя наговариваешь… пугаешь… недобры твои речи, Хранитель!

— Мои речи не могут быть недобры, — мягко возразил тот. — Мы не враги никому на этой земле. Приди сюда Маг Хедин — мы не поднимем на него оружия, если только он не попытается причинить ущерб нашим лесам; но даже если он и попытается, мы станем бороться с его действиями — не с ним самим; его мы в лучшем случае сможем пленить и отослать куда-нибудь подальше от наших пределов, не причинив ему ни малейшего вреда, живым и здоровым. Теперь ты понял? Подумай, ведь зов леса Ялини силён в твоем сердце — останься с нами, стань одним из нас, говорю тебе вновь!

От ароматов у Фроди всё плыло перед глазами, но чутьё опытного воина уже предупредило об опасности, и с этого момента он лишь прикидывался захмелевшим и расслабившимся, на самом деле незаметными движениями проверяя оружие и перекладывая его поудобнее. Отполированная рукоять любимой дубины как бы случайно уже лежала в его ладони.

И тем не менее на миг острая тоска овладела сердцем — как хорошо в самом деле было бы навсегда поселиться в этих сказочных местах, грудью защищая их от всех опасностей… каждый день приходить в этот лесной дворец… пить воду из этих родников… вдыхать запах этих цветов. И забыть навсегда о неимоверно тяжких днях его убийственно-невыносимого труда, что выпадает на долю любого ратника, когда закладывается фундамент будущих побед.

А потом наваждение исчезло, как унесённое ветром. Он услыхал скрип вёсел «дракона», когда все до единого гребцы наваливаются на деревянные плавники рукотворного морского зверя, идущего наперерез врагу; скрежет стали своего меча, пробившего доспех противника и обагрённого чужой, но взятой в честном бою кровью; резкие команды тана, поворачивающего их небольшой панцирный отряд навстречу новой угрозе, как всегда вовремя, ни минутой позже и ни минутой раньше, чем нужно; и тихий голос Учителя, волшебника Хедина, долгими зимними вечерами на Хединсее, в зале у большого камина рассказывающего всем, кто хотел его слушать, чудесные истории из былых дней Хьёрварда, словно сплетая удивительную сказку…

— Ну, мне пора, — поднялся Фроди и, не удержавшись, сделал последний прощальный глоток из чаши, осушив её до дна. — …Сами же говорили — до моря неблизко. — Он свистом подозвал коня и стал осёдлывать его.

— Ты отказываешься… — медленно произнёс, печально кивая головой, обращавшийся к Фроди Хранитель. — Что ж, иного я и не ждал. Ты ещё осознаешь свою ошибку, но будет уже поздно…

— Может, и пожалею, — пожал плечами Фроди. — Мало ли о чём может пожалеть человек! Только это всё равно не важно, пожалею я или нет. — Он уже затягивал подпругу.

— Мы предупредили тебя, — в упор глядя на воина прозрачными зеленоватыми глазами, сказал Хранитель. — Предупредили тебя, а значит, и твоего тана, и его Учителя. Милосердная Ялини не хочет новой войны. Мы выполняем её волю, и не только — мы тоже ненавидим любую войну и всякое насилие и верим, что настанет день, когда они сгинут без следа с этой земли.

Фроди мог лишь пожать плечами в ответ на это велеречивое рассуждение. Он не мог спорить с Хранителем. Гудмунд, ускакавший друг-приятель, наверное, нашёл бы что сказать — он всё же умел читать и немало знал; а Фроди был простым сыном деревенского кузнеца в приморской деревне бондов и отроду не задумывался ни о чём подобном. От мыслей у него всегда начиналось гудение в голове и колотье в висках. Куда приятнее было работать дубиной!

Взошла луна, ехать по гладкой и утоптанной тропе оказалось легко. Не дожидаясь рассвета, Фроди покинул Рёдульсфьёлль, навсегда унося в глубинах памяти тоску по его недоступным красотам. Воину Хагена предстояла долгая дорога к побережью Унавагара, к единственному бедному рыбацкому селению в тех диких краях, где он намеревался ждать Гудмунда. Мысль, что друг может и не вернуться, даже не пришла ему на ум.

На одном из поворотов тропы конь отпрянул и испуганно заржал. Фроди несколько раз похлопал его по шее, успокаивая, и тронулся дальше, не заметив выскользнувшую из-за кустов низкорослую темную тень, двинувшуюся по его следу.

Хаген хмуро озирался по сторонам. Уже второй день они с Браном ехали по диким полям Гнипахеллира; с востока и запада поднялись тёмные массивы Предельных гор; прямо перед путниками открывался широкий вход в горную долину, постепенно сужавшуюся в отдалении, пустую, сухую и безжизненную — лишь красноватая земля да угрюмый тёмно-серый камень утёсов. Обычные горы испещрены мириадами трещин, то тут, то там, если это не слишком высоко, упрямо цепляются за скалу корнями ползучие травы; видны следы когда-то бежавших вниз по склонам ручьёв, промоины, ложбины, ущельица; здесь же горы казались возведёнными чьей-то рукой крепостными стенами. Они начинались не с плавно повышающихся холмистых предгорий, а сразу же вставали мрачными, вознёсшимися к поднебесью бастионами. Отвесные кручи поднимались вверх на тысячи и тысячи футов, чтобы окончиться там острыми, точно наконечники копий, вершинами. Предельные горы — и что за ними, ведомо одним Магам; даже птицы никогда не осмеливаются залетать за чётко обозначенную их линией границу, установленную Молодыми Богами в незапамятные времена после Первого Дня Гнева.

Хаген, однако, знал, что скрывается за этими насупившимися громадами, — Учитель не раз рассказывал об этом. Противоположные склоны Предельных гор омывает вечно скованное здесь льдами море. Белая пустыня тянется до самого Кругового океана, чёрным кольцом своих вечнотекущих вод опоясывающего весь плоский Мир. В этих льдах никто не живёт — не встретишь здесь ни белых медведей, ни тюленей, обычных для более западных областей. Здесь владения Ялвэна — Распорядителя Холодов, Управителя Вьюг и Ключаря Снежных Кладовых. По приказам своего старшего брата Ямбрена, Владыки Ветров, когда наступают в Восточном Хьёрварде зимние месяцы и лик Ямерта склоняется над иной, южной половиной этого Мира, Ялвэн отворяет свои исполинские ледяные палаты, и ветра Ямбрена щедро черпают в них запасы холода и снега, чтобы выбелить поля и рощи Хьёрварда, дать отдых лону земли, хранительнице её плодородия Ятане, старшей сестре кроткой Ялини, Хозяйки Зелёного Мира. Сам Ялвэн развлекается, слагая бесчисленные орнаменты из льдин и снежных кирпичей, подчиняя их бесконечно вьющиеся цепи сложнейшим закономерностям. Говорят, что именно от него люди в давние времена научились счёту, более сложному, чем простое сложение и вычитание. Когда-то Ялвэн частенько пускался в странствия — особенно летними месяцами, когда его амбары запирал огромный колдовской замок. Теперь подобного не бывает. Ялвэн потерял интерес к окружающему миру, с головой уйдя в мир числовых отвлечённых законов, люди и их дела стали не интересны ему, и он, похоже, сам забыл о том, что прежде искал, бывало, применения открытому им правилу или закону. Но числа, не подвластные никаким Богам — не важно, Молодым или Старым, — окончательно пленили его, и вот тянутся по бескрайним ледяным пустыням Окраинного моря овеществлённые законы числового счёта, выложенные из кусков застывшей воды, законы столь сложные, что не родился ещё ни один Маг, способный разобраться в них…

Все это Хаген дорогой рассказывал Брану. Сухая Рука слушал его с некоторым ехидным сомнением — уж слишком смахивало на сказку! Тана, ожидавшего, что Бран будет внимать его словам с открытым от удивления ртом, несколько задела эта ирония, хотя он сам старался не признаваться себе в этом.

— Человеку это всё без надобности, — наконец махнул рукой Бран. — Боги, Маги, чудеса… А по-моему, так есть своя жизнь и своё, людское дело, которое ты и рождён выполнять. Отгонять нежить — конечно же, надо, и голову для этого на плечах иметь тоже желательно, да хорошо бы ещё и знать кое-что об этой нежити — но вмешиваться вдела всего этого племени нелюдей — нечего. Себя только потеряешь.

Хаген не стал спорить со своим спутником. В конце концов, он хоть и знает вход в Лесной Коридор и, быть может, скоро вновь понадобится, нечего обращать внимание на его излияния. Пусть говорит, что хочет. У него, у Хагена, дело и так есть. У него и у его Учителя. Великое и небывалое… И одна из частей их дела — усыпить этого так некстати проснувшегося Пса. Хаген невольно коснулся ладонью фляги с маковым отваром, которую дал ему Старый Хрофт.

— Ну, так где же вход? — с любопытством спросил Бран, меняя тему разговора. — Горы, глядишь, скоро уж и сойдутся, а ворот всё не видно!

— Нам ещё предстоит одолеть первую заставу стражей Чёрного Тракта, — проворчал Хаген. — Так что говори потише — у них уши лучше собачьих.

— Хочешь биться? — прищурился Сухая Рука.

— С ними не очень-то побьёшься, — вновь проворчал Хаген, не слишком расположенный сейчас к беседе. Великаны могли появиться в любой миг, а тут Бран с ненужными разговорами!

— Не бойся, — вдруг усмехнулся Сухая Рука, словно прочитав мысли тана. — На лигу от нас никого нет. Дальше я опасности, увы, ощущать не умею, но уж ближе — точно не ошибусь. Проверял не раз.

— Как это ты делаешь?

— А как рыба дождь чует? Слушай Лес, он тебя и не такому научит. — И Бран тронул коня. Озадаченный Хаген последовал за ним.

Лигу или полторы они действительно проехали спокойно; долина превратилась в узкое ущелье, залитое полумраком. Тропа пошла под уклон; начинался спуск к Преддверию Нифльхеля.

Первого великана на их пути заметил всё-таки Хаген. Заметил, применяя Заклятье Слуха и уловив в отдалении тяжёлые шаги прислужника мрачного Яэта, Подземного Владыки. В его обширных владениях обитали души трусов, неверных мужей и жен, совратителей и соблазнительниц и прочих, кто не удостаивался подняться в посмертии к иным, сверкающим Верхним Мирам, к самому Оку Ямерта. «Когда делили Молодые Боги Мир, — рассказывал своему Ученику Хедин, — долго не могли они решить, кому же достанется бывшее царство Хель. Никому не хотелось владычествовать там, хотя владыка таких мёртвых душ и получал большое могущество. Сперва хотели метать жребий; потом решили присматривать за Хелем по очереди, исключая лишь светлого Ямерта; но так беспорядок ещё больше усилился, и тогда вызвался Яэт. Ему наскучила к тому времени бурная жизнь Молодых Богов, он искал уединённого места для раздумий и отвлечённых размышлений. Ему и поручили надзор. С тех пор владыка Хеля и получил прозвище Размышляющего Бога, хотя, над чем он может ломать голову столько тысячелетий, я никак не возьму в толк!»

Великан этот действительно оказался великаном двенадцати футов роста.

— Ну и страшилище! — с интересом разглядывая грузно топающего по тропе гиганта, заметил Бран. — Железа-то сколько на нём наворочено… От кого они тут защищаются?

Хаген пожал плечами и вновь сделал Брану знак молчать. Рука тана сжимала арбалет, хотя он и знал, что стрелять бессмысленно. Воина Чёрного Тракта могло убить лишь особое оружие; когда-то такое мастерили Древние для своих странных, никому ныне не ведомых целей. Хедин не первое десятилетие бился над секретом таких клинков, был близок к успеху, но… пока на боку его Ученика висел меч, отлично убивавший людей и колдунов, Ночных Всадниц и сумрачных хедов, разящий наповал троллей и драконов, могущий лишить телесной оболочки даже Мага — но беспомощный здесь, как будто его выковали не молоты мастеров подгорного племени, а полупьяный кузнечный подмастерье где-нибудь в области бондов…

Железа доспехов на великане действительно хватало. Рогатый шлем с чешуйчатой «бородой», спускавшейся до середины груди, стальная сплошная кираса, из-под которой торчат рукава и полы длинной кольчуги, поножи и поручни, окованные шипастыми пластинками железа сапоги неимоверного размера. В одной руке великан держал железную палицу, в другой — треугольный короткий щит, вроде тех, что надевают для одиночных схваток мечники.

Великан шумно сопел, втягивая воздух широченными, словно вывернутыми наизнанку ноздрями. Что-то взволновало его, он глухо порыкивал, вертя головой.

Бран смотрел на страшилище совершенно спокойно, с обычным своим задумчивым прищуром; Хаген же, не сводя глаз с приближающегося великана, достал из складок одежды короткую трубку и крошечный кисет с едким чёрным порошком. Сухая Рука не без интереса наблюдал за его действиями.

Ветер внезапно переменился, дунув по направлению от них к стражу Чёрного Тракта. Тот грозно взревел, поднял дубину и кинулся вперёд, прямо к тем камням, за которыми укрывались тан и его спутник.

— Учуял, — флегматично заметил Бран. — И что теперь будем делать?

— Сейчас увидишь, — буркнул тан, поднося к губам заряженную чёрным порошком трубку.

Топот и громкое всхрапывание раздались совсем близко. Две здоровенные ручищи в кольчужных рукавицах ухватились за край камня, потом над острой гранитной гранью появился шлем размером с добрый бочонок. Даже в темноте узкой смотровой щели можно было разглядеть красный блеск глаз гиганта; и тотчас же Хаген, подавшись вперёд, приставил свою трубку чуть ли не к самому забралу великана и резко дунул.

Раздавшийся рёв вполне мог бы сравниться с ворчанием Гарма; гигант закружился на месте, вслепую цепляя лапищами воздух, бросив и щит, и дубину, а потом стал срывать с себя шлем.

— Этого ему надолго хватит, — бросил Хаген.

Обойдя вопящего и воющего великана, они поехали дальше.

— Ловко, — одобрил Сухая Рука. — Не люблю зряшных убийств.

— Посмотрим, что будет дальше, — прервал его Хаген.

Дальше их ждала пещера. Сначала стены ущелья сошлись почти вплотную, путь замкнула высокая чёрная арка входа. За ней царила непроглядная тьма. — Что мы там разглядим, факелов-то не запасли, — заметил Бран.

— Не ворчи! Найдется кое-что получше, — отрезал Хаген.

Лошади упирались, не желая идти внутрь; Ученик Хедина поднял правую руку, шепнул несколько слов, и на ладони его появился голубоватый светящийся шар. Одно из первых заклятий, которым Маги учат своих подопечных.

— А болтали-то об этом Преддверии Нифльхеля! — вполголоса заметил Бран. — Пещера как пещера, большая, правда…

— Здесь же всё пропитано смертью, ты разве не чувствуешь? — сквозь зубы прошипел Хаген. На него уже обрушился кошмарный поток безумных видений; из-за пределов узкого круга света, отбрасываемого его шаром, на них с невыразимой словами ненавистью смотрели глаза тысяч и тысяч бестелесных и облачённых в плоть существ, каждое из которых желало только одного — забыться, напившись их горячей крови. Почему Сухая Рука не чувствует этого?! Хагену приходилось напрягать все силы, чтобы не поддаться приступу страха; у него было чувство, что он спускается в собственную могилу.

Тем временем эхо от конских копыт утихло — стены разошлись настолько далеко, что звуки их не достигали. Впереди во мраке зажглись алые точки чьих-то глаз, наверху зашуршали невидимые крылья — какие-то твари носились над самыми их головами.

— Ты опасаешься этих, молодой тан. — Сухая Рука кивком указал на багровые огоньки глаз. — Опомнись! Ты же человек, а люди всегда сильнее нежити. Они берут нас нашими же страхами и неуверенностью.

— То-то Пожиратель Душ тобой едва не занялся, — прохрипел Хаген.

— То — нежить особая, — назидательно заметил Бран. — Специальная, только для того и сотворенная… чтоб тому, кто их создал!.. А здесь — здесь их вотчина, вот и всё.

— Чья вотчина, что ты несёшь? — обливаясь холодным потом, выдавил Хаген. — Ничего не понимаю…

— Здесь вообще родина нежити, — охотно пояснил Бран. — Гнипахеллир и пещера эта — их исконные владения. Что ж дивиться тому, что их здесь много? Только я ещё вот что скажу. Те из нежити, для кого люди — пища, здесь не обитают, им тут делать нечего…

Его речь прервали страшный рёв и грохот, земля затряслась, заходила ходуном, лошадь тана с жалобным ржанием упала, Бран поспешно спрыгнул сам; где-то невдалеке что-то рушилось, раскалывалось и обваливалось, в лица им ударил жаркий зловонный ветер… Это вновь подал голос проснувшийся Гарм. А потом всё вновь стихло, и они молча продолжили путь.

Постепенно вокруг них становилось светлее, вскоре уже они могли различить землю под ногами коней; Хаген погасил свой шар и, как оказалось, напрасно — что-то моментально упало на него сверху, когти вцепились в доспехи, острые зубы попытались прокусить плотную стальную вязь хауберка; выручил Бран, рассекший тварь надвое ударом небольшого обоюдоострого топорика-секиры. Одновременно надвинулись и призраки — их тан не видел, но чувствовал — по холодным, кажущимся липкими прикосновениям, от которых мутилось сознание. Он поспешил вновь засветить свой колдовской огонь и, не удержавшись, прибавил несколько охранных заклятий.

— Убедился? — тяжело дыша, бросил он Сухой Руке.

— В чём? Этот крылатый вампир ведь напал на тебя, а не на меня…

— Случайность!

— Нет, — вздохнул Бран. — И скоро ты сам убедишься в этом.

Они двигались наугад, всё глубже и глубже под землю, и вскоре встретили одну из процессий Яргохора, но уже без самого Водителя Мёртвых. Бледные светящиеся фигуры медленно тянулись по единственной оставшейся им дороге — к логову Пса и далее, через Великие Врата, в бездны Хель.

Обогнав длинные ряды привидений, они достигли мест, где было уже почти так же светло, как в летнюю ночь в Хьёрварде. Впереди угадывались ещё большие каверны — и оттуда несло жутким смрадом.

— Логово Пса близко, — одними губами произнёс Хаген.

Призраки, крылатые и иные существа по-прежнему следовали за ними по пятам; мерзко шипя, что-то шевелилось на земле; наконец их кони окончательно вышли из повиновения и уперлись, не желая ступить вперёд и шагу.

— Подержи. — Тан сунул поводья Брану.

— А ты куда?!

— Вон за теми камнями — логово Пса. Мне нужно добраться до него, разве не ясно?! Сухая Рука ничего не ответил.

Хаген пробирался между торчащими из земли острыми и высокими каменными клыками в сопровождении целого сонмища кошмарных тварей, живших остатками ужасных трапез Гарма. Извивающиеся, семенящие, ковыляющие, источающие гнилостное зловоние, они не дерзали приблизиться к Ученику Хедина, но и не отставали ни на шаг; на Хагена были устремлены тысячи алчных взоров. Тан не смог удержаться от того, чтобы не окружить себя магической защитой. Каждое заклятье отнимало силы, шаги становились всё более и более короткими. В руке Хаген сжимал эфес обнажённого меча, но от него сейчас было мало толку. Все надежды его заключались в небольшой фляге, лежавшей в левой ладони.

Он уже почти добрался до каменной гряды, когда Пес приподнял голову и злобно рыкнул, чуя странных пришельцев.

Над изломанной линией гранитных клыков поднялась аспидно-чёрная морда с белыми, кажущимися незрячими глазами и кроваво-огненной распахнутой пастью. Гарма недаром откармливали здесь, в ближнем Нифльхеле, мясом мертвецов — Пес был величиной с добрый городской дом, где-нибудь в Хедебю или Бирке… Белые, без зрачков, глаза уставились на замершего тана — а затем рык швырнул Хагена на землю, и Пес, захлебываясь от ярости, рванулся с цепи что есть мочи: перед ним предстал Живой!

Вся нечисть, сопровождавшая тана, тотчас бросилась на него, упавшего, вгрызлась в доспехи… Омерзение оказалось сильнее страха, он вскочил на ноги, клинок описал широкий полукруг — и на камни брызнула чёрная кровь нападавших, оказавшихся недостаточно проворными. Светящийся шар давно погас, охранные барьеры слабели — ведь Хаген всё-таки не был настоящим Магом, а всего лишь Учеником, хоть и очень прилежным.

Пес хрипел и рвался с цепи, безумный взгляд белых глазниц ни на миг не отпускал Хагена. Тан уже видел громадное тело, исполинские когти налитых мощью чудовищных лап и груду тел возле окровавленного провала пасти. Истерзанные трупы громоздились настоящей горой; Ученику Хедина оставалось одолеть последнюю сотню шагов.

И он одолел её, отдав все силы. Чьи-то когти и клыки цепляли его, он наугад отмахивался мечом. Цепь Пса напряглась, как струна. Хаген видел трещины — длинные, чёрные, змеящиеся по стене, к которой были прикреплены звенья; казалось, привязь продержится ещё очень недолго. И всё-таки он дошёл и, широко размахнувшись, вылил содержимое фляги на холодные, разорванные человеческие останки перед самым носом Гарма. И тут сознание оставило его, ибо Пес неистово зарычал прямо в лицо Хагену; последнее, что чувствовал тан, была волна ужаснейшего зловония, от которого в голове его окончательно помутилось.

Раскинув руки, Ученик Хедина бессильно распластался на трупах.

ГЛАВА IX

Молочный туман, сгустившийся вокруг меня несколькими мгновениями раньше, медленно рассеивался. Заклятье Перемещения больше не действовало, я оказался где-то возле Замка Всех Древних. Где-то возле — потому что заклятье Перемещения никогда не доставит тебя точно в желаемое место, а лишь в его ближайшие окрестности. У Сигрлинн это всегда получалось лучше, а вот мне точность Перемещения никак не давалась.

Столп и венчавший его Замок Всех Древних казались сейчас тёмным посохом Мага, навершье которого горит волшебным огнём. По странному капризу строивших его Магов Первого Поколения Замок мог принимать любой цвет — и сегодня он сиял подобно алмазу, внутрь которого неведомыми заклинаниями поместили зажжённую свечу.

Воздух Срединного Неба сам сгустился у меня под ногами; твёрдая невидимая дорожка протянулась к ажурным парапетам Замка. Как давно я не заглядывал сюда! Внешне ничего не изменилось, но что-то встретит меня внутри?

Я медленно шёл к балюстраде, кольцом опоясывавшей Замок. Вызвать Сигрлинн на разговор по Эритовому Обручу я не смог — её вновь не оказалось в Джибулистане. Кстати, этого я в ней тоже не понимал: почему она бросала обруч, точно безделушку, в своих покоях, вместо того чтобы всегда иметь при себе — ведь при помощи Эритового Обруча Маг в любой миг может поговорить с другим Магом, если только у того Обруч тоже был под рукой. Со своим я не расставался никогда.

Если Эритовый Обруч оказывался бессилен для того, чтобы вызвать на разговор нужного тебе мага, необходимо было оказаться в Замке Всех Древних, где имелся особый зал.

Я миновал двери Совета. Вот у этих самых перил стоял я в тот день, когда Хаген появился на свет в забытом Богами и людьми Йоле; перешагивал через этот самый порог, направляясь к Шару Жребия…

Что-то вдруг потянуло меня вновь войти в Зал Совета. У меня не было там никаких дел, я намеревался любой ценой услышать Сигрлинн, но… рука моя уже толкала створки.

Зал пустовал, как ему и полагалось; лишь на своём месте сидел, спокойно глядя на меня холодным взором, Мерлин, Великий Мерлин, Глава Совета Поколения.

Я чуть было не отшатнулся. Что он тут делает?! Но…

— Хедин, Познавший Тьму, приветствует Главу Совета и кланяется ему, — произнёс кто-то внутри меня дружелюбным голосом положенную этикетом фразу.

Высокий, худой, похожий на аиста Мерлин приподнялся и наклонил голову в отточенном ответном поклоне.

— Мерлин принимает поклон Познавшего Тьму, — ответил он в тон мне, строго по канонам Древних.

Признаться, я замешкался. Он ждал меня? Или оказался в Зале Совета случайно? Вообще-то он предпочитал Замку Всех Древних свой любимый Авалон, но ведь многое могло и измениться за ту тысячу лет, что я провёл в изгнании!

Мерлин смотрел на меня и ждал; на лице его начинало появляться то хорошо знакомое мне лёгкое раздражение, когда его отрывали по пустякам от важных дел.

— У тебя ко мне дело? — наконец нарушил он затянувшееся молчание; говорил он весьма холодно. — Так не молчи тогда!..

— Да, у меня есть к тебе дело, — вдруг решился я на дерзкую атаку. — До меня дошли слухи, что изменился один из краеугольных Законов Древних; будто Совет получил право карать Мага небытием? Это правда? И если это правда — почему об этом я должен узнавать совершенно случайно, а не на Собрании Поколения, как положено бы?

— Ну и ну! — усмехнулся Мерлин, ничуть не удивившись — по крайней мере, внешне — ни моим словам, ни моей осведомленности. — Я вижу, изгнание подействовало на тебя благотворно, Познавший Тьму, — ты стал ревнителем закона, большим, чем даже Глава Совета!.. Ты, который раньше ни во что не ставил эти законы и нарушил почти все, какие мог?

— Но это не ответ, — упорствовал я, однако что-то не давало мне взглянуть в глаза Мерлину; я уже начинал поднимать голову и вдруг, словно испугавшись чего-то, вновь ронял её и продолжал смотреть в пол. — Как полноправный член Поколения я могу обратиться к тебе как к Главе Совета с подобным вопросом.

— Можешь, — кивнул Мерлин. — И вот что я отвечу тебе, Познавший Тьму. Я не скажу тебе ни да, ни нет, потому что, хоть ты и можешь требовать от меня ответа, нигде не сказано, что я обязан отвечать тебе. Ты, как я считаю, ещё не заслужил подобного права.

Это было прямое оскорбление, вызов, пощёчина — назвать можно по-разному, суть остаётся прежней.

— Ты хочешь поединка, Мерлин? — произнёс я, поспешно окружая свои мысли всеми возможными защитными барьерами, хотя пока и не ощутил попыток Главы Совета проникнуть в моё сознание.

— Поединка? — Мерлин чуть-чуть растянул тонкие губы в подобии улыбки. — Что ж, вызови меня, если есть желание…

И я лишний раз убедился в том, что по-прежнему ничего не могу сказать о намерениях Мерлина. Оскорблял ли он меня сознательно, рассчитывая взять надо мной верх в честном поединке, вновь изгнать и лишить Ученика? Или он действительно считал, что я ещё недостаточно загладил свои предшествующие прегрешения? Как бы то ни было, час нашей встречи с Мерлином ещё не наступил, я знал это и потому в ответ на его последние слова лишь пожал плечами.

— Нет, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более бесстрастно. — Даже если ты, Мерлин, будешь напрашиваться на дуэль, я не доставлю тебе этого удовольствия — если для тебя это действительно удовольствие.

Я закрыл за собой двери Зала Совета.

Похоже, они все здесь сговорились, думал я, отрешённо шагая дальше по балюстраде. Сговорились и теперь сбивают меня с толку. Что было нужно Мерлину? Он ведь ничего не делает зря. А с другой стороны — все настолько привыкли видеть в каждом его слове или поступке глубокий смысл, что не воспользовался ли он сейчас этим всеобщим поверьем? Может, рассчитывал заставить меня метаться, наделать ошибок и глупостей, после чего — вырвать-таки у Совета смертный приговор мне или же вечное заключение, подобное плену Ракота…

Однако мне пришлось оставить Мерлина в покое. Я пришёл сюда не за этим. Вскоре по правую руку от меня показалась ещё одна широкая, украшенная роскошной резьбой и инкрустациями дверь, и я толкнул её. Открывшаяся винтовая лестница вела вверх, к замковой библиотеке и личным покоям Магов. Да, каждый из нас имел несколько собственных комнат в Замке Всех Древних, и один из секретов этого строения заключался в том, что места в нём всегда хватало на всех. Мои давно пустовали; когда-то считалось совершенно невозможным в отсутствие хозяина зайти в его покои, и потому никто никогда не ставил на дверях замков, ни простых, ни магических; но, быть может, теперь всё не так? Когда-то твои комнаты в Замке Всех Древних служили самым надёжным тайником, и ещё со времен моего Ученичества у Старого Хрофта я оставил там нечто, что могло теперь очень пригодиться, — теперь, когда запахло новой войной Магов, если только не всеобщей астральной…

Спираль лестницы вывела меня в широкий коридор, выходивший окнами во внутренний двор Замка. Ноги несли меня сами, они помнили всё, хотя я не ходил этой дорогой более тысячи лет…

Я повернул мягко подавшуюся серебряную ручку двери. Невольно зажмурился и шагнул через порог. Знакомый, знакомый до боли, едва ощутимый запах своего жилья; он не выветрился, несмотря ни на что…

Да, здесь ничего не изменилось. Подле широкого окна во всю стену — сделанные из древних древесных пней три кресла, подарок лесных троллей времен ещё до их одичания, овальный стол в середине, в углу — стойка с мечами и копьями, арбалетами и шлемами — клинки матово поблёскивают, словно вчера начищенные, и те же книги на полках, написанные мной и мной собранные. Всё как было, и не скажешь, что прошло столько времени, даже пыли нигде нет.

Неужели всё осталось в целости? Я и думать забыл об оставленных здесь когда-то мной вещах. В молодости часто делаешь что-нибудь, сам не зная зачем, из чистого любопытства, а потом твои создания неожиданно оказываются наделёнными совершенно неожиданными свойствами…

Вдобавок мне тогда помогали Ракот и Мерлин, да и Сигрлинн не оставалась в стороне. Потом я надолго забыл о них; вспомнил лишь в дни Первого Восстания Ракота, но было уже поздно. Они могли бы помочь Поверженному продержаться дольше… но всё равно бы не спасли. Потом, когда я начал исполнять свой собственный План, они должны были понадобиться мне лишь на позднейших этапах, и я не мог тогда привлекать к себе внимание таким образом. Но пустить их в ход я так и не успел. Последовал вызов Сигрлинн… а остальное известно. Когда же срок ссылки истек, всё моё внимание оказалось поглощено Хагеном, и я был полностью уверен, что мои изделия, конечно же, не остались незамеченными Советом и прежде всего Мерлином; и я представить не мог, что они могли уцелеть. И опять-таки то новое, что родилось в моем разуме за долгие десять веков, не требовало для своего воплощения этих предметов. Я не хотел проявлять своего интереса к тому, лежат ли они, где я их оставил, или нет, опасаясь навлечь на себя подозрения раньше срока.

Я подошёл к своему рабочему столу, огромному, сделанному из половины толстенного ствола исполинской секвойи; стол выглядел так, словно я оставил начатую работу лишь несколько минут назад и уже вернулся. Разбросаны были инструменты, стояли горелки, посуда, лежало несколько алхимических трактатов… Я сосчитал в уме до десяти и открыл один из ящиков.

И ничуть не удивился тому, что стол оказался пуст. Пал ещё один из Законов Древних, однако к этому я уже начинал, похоже, привыкать, как бы нелепо это ни звучало.

Итак, Мерлин похозяйничал здесь. Быть может, по моим комнатам шарил и не он сам… нет, он никому бы не доверил мое наследство, прекрасно понимая, какую опасность таят в себе невиннейшие на первый взгляд магические игрушки. Великий Мерлин оттого и стал зваться Великим, что ни разу не ошибся в том, когда дело можно перепоручить, а когда нужно засучивать рукава самому.

Итак, Законы Древних рушились один за другим. Меня учили, что на этих Законах основывается Равновесие Мира, нарушь их — и всё пойдёт прахом. Это оказалось не так; но, быть может, Молодые Боги сами изменили ограничивающие нас условия, о чем пока знает один только Мерлин? Погоди, сказал я себе. Неприкосновенность личных покоев в Замке Всех Древних — это не Закон, это лишьнеуклонно соблюдавшийся на протяжении тысячелетий обычай. Можно, послав Астрального Вестника, побудить владык Обетованного изменить Мир — но, чтобы изменить слывший нерушимым обычай, нужно прежде всего измениться самому. Мерлин изменился. Что для него теперь Поколение, его неписаные законы и традиции? Пустой звук? Или он, напротив, свято убеждён, что действует на благо большинства? Я терялся в догадках…

Однако я не мог задерживаться здесь долго. Ничего из того, что осталось в моих комнатах, более не было мне нужно, и я, отчего-то пятясь, вышел на порог и прикрыл дверь. Пусть ждёт более располагающих к отдыху времён.

Я двинулся дальше, прямо к покоям Сигрлинн. Прежде чем вызвать её из Зала Слов, формально следовало убедиться, что её вообще нет в Замке.

Её дверь казалась сотканной из тончайших, точно паутинки, окаменевших кружев; неосознанно боясь повредить это великолепие, я громко постучал о косяк эфесом меча — подарком Ракота, и — о чудо из чудес! — дверь с нежным мелодичным перезвоном невидимых колокольчиков отворилась. Хозяйка была дома.

Сердце сделало попытку взволнованно трепыхнуться, когда я вошёл внутрь, но я тотчас подавил это безобразие. Разговор пойдёт о серьёзных вещах, и примешивать к нему сладкие или, напротив, горькие воспоминания я, само собой, считал величайшей глупостью.

Мне открылась небольшая анфилада, убранная голубым и зелёным; пол покрывал мягкий однотонный ковер цвета морской травы, по стенам, почти полностью покрывая каменную кладку, вился вьюн, и вообще всё свободное место занимали цветы и растения, небольшие пальмы и особые карликовые сосны… Сигрлинн, в тёмно-зелёном платье, сидела возле окна, у ног её извивалась лиана, рядом лежало несколько книг. Хозяйка подняла на меня глаза:

— Привет, Познавший Тьму.

— Ты уже вторая, кто сегодня почему-то называет меня этим давно забытым прозвищем, но это не важно, здравствуй.

— Вот как? И кто же опередил меня?

— Ты не догадываешься? Мерлин, конечно!

На секунду она наморщила лоб и прижала палец к виску, словно о чём-то задумавшись.

— Но ты же, я уверена, пришёл не просто так?

Мы оба играли в странную игру, оба знали это и знали, что сидящий напротив собеседник тоже знает — и тем не менее продолжали, закрыв свои мысли наглухо. Пожалуй, я бы мог прорваться сквозь её защиту, но пока этого делать не стоило. Если Сигрлинн тогда действительно предупреждала меня, искренне стараясь остеречь и спасти, следовало попытаться сохранить расположение.

— Нет, но мне хотелось повидать тебя, — ответил я истинной правдой. — И для того, чтобы поговорить о делах, и просто так…

— О делах? — подняла она брови. — По-моему, у нас с тобой никаких дел до сего момента не было.

— Ошибаешься, — возразил я. — Много лет назад ты предупредила меня, что Мерлин наделён теперь особыми правами и силами; ты опасалась, что я могу вызвать его гнев и он приведёт в действие свой неведомый механизм уничтожения; следовательно, у нас уже возникло общее дело — сохранение меня в живых, хотя я не знаю, почему тебе понадобилось спасать своего вчерашнего противника.

— Я не обязана объясняться тебе в причинах моих поступков! — ответила она чуть-чуть более резковато, чем следовало при той игре, что мы вели. — А если тебе уж так хочется знать — считай это моим капризом. — Она с вызовом глянула мне в глаза.

— Говори, говори, — подхватил я, стараясь не упустить выгодного момента. — И что же случилось дальше?

— Ничего не случилось, — пожала она плечами, но разыграть равнодушие ей снова не удалось, и это показалось мне странным. Сигрлинн могла изобразить всё, что угодно, и, только проникнув под несколько слоев ложных мыслей, можно было понять, что в действительности у неё на уме. — Один не слишком умный Маг с мальчишкой-Учеником предпочли вновь бросить вызов непобедимому противнику. После этого моё терпение лопнуло. — Она выразительно умолкла.

— Что сие значит?

— Выкручивайся сам, Хедин. — Она отвернулась. — Я сказала это тебе ещё там, на дороге, и теперь могу лишь повторить. У меня нет желания отправляться из-за тебя в изгнание. — Голос её звучал сухо. — А если ты сейчас ударишься в воспоминания, клянусь Лунным Зверем, я пошлю тебе вызов немедленно! — И я впервые в жизни увидел, как у Сигрлинн дрогнули губы.

— Сильно сказано, — медленно выговорил я. — Хорошо, я выкручусь сам, скажи только из чего? И, кстати, отчего твой Эритовый Обруч вечно валяется где-то, а не при тебе?

— А вот чтобы поменьше отвлекали, — огрызнулась она.

— Ты сейчас держишься не лучше какой-нибудь разобиженной придворной дамы из Смертных, — покачал я головой. — Ответь на мой единственный вопрос — и больше я тебя не стану беспокоить.

— Не отвечу, — холодно бросила Сигрлинн, поднимаясь. — Ни ради будущего, ни даже ради прошлого — не отвечу, Хедин.

— Тогда прикончи моё тело сама, — сказал я. — Ведь если я не выкручусь, конец мой окажется незавидным. Но любопытно, что же ты станешь делать, когда меня не станет.

— А ты жил в убеждении, что всё-всё моё существование — это ты? — Она холодно рассмеялась. — Мои дела и мои Ученики останутся при мне, как и раньше, так что ничего не изменится, не льсти себе, Познавший Тьму.

По спине внезапно пробежал холодок, и я понял, что сейчас она говорит истинную правду. — Хорошо, я постараюсь, — ответил я. — Тогда скажи хоть, как там дела в твоём Хранимом Королевстве? Тебе не надоело ещё возиться с ним?

— Как дела? — Она прищурилась. — Так вот из-за чего ты затеял весь этот разговор…

— Из-за чего? — Собрав все силы, я как можно натуральнее изобразил удивление.

— На один из Храмов совершили нападение, — небрежно произнесла она. — Для тебя это новость? Или твой Ученик больше не предупреждает своего Учителя, когда дерзает атаковать святилище Солнца?

— А с чего это ты взяла, что напал именно мой Ученик?

— Всемогущий Творец! Хедин, я лишусь когда-нибудь терпения! — Она вскочила, уже раскрасневшись от гнева. — Ты думал, его не опознают?

— Опознают? — теперь уже без всякого притворства изумился я. Сигрлинн вздохнула.

— Не понимаю, зачем я всё ещё веду этот разговор, — сообщила она. — Мне следовало бы выставить тебя за порог сразу же!..

— Однако ты не выставила, — заметил я. — Так что это за слухи насчёт моего Ученика?

— Клянусь Властителями Ночи, ты стал поистине невыносим! Твой Ученик грабит Храм Ямерта в моём Хранимом Королевстве, а я ещё веду с тобой долгие вежливые беседы! — вновь взорвалась Сигрлинн. — Я не знаю, зачем тебе это понадобилось, но ты сунул голову в пасть льва, как сказал бы Смертный! Мерлин очень разгневан, учти это! И я не знаю, что решит Совет Поколения! И я уже сделать ничего не могу! Конечно, милосердие Ялини велико, но…

— Что-то ты вспомнила Ялини? Уж не от неё ли всё это великолепие? — Я кивком указал на настоящий лес в углах комнаты.

— Не твоё дело! — отрезала она. — Не пытайся больше ничего вытянуть из меня! И вообще — лучше бы тебе уйти. Я и так сделала для тебя слишком много в день нападения на Храм.

Я молча поклонился и пошёл прочь.

Вернувшись к себе, я почти рухнул в одно из тролличьих кресел и попытался привести в порядок суматошно скачущие мысли. Что значила вся эта странная беседа? Чего хотела добиться в ней Сигрлинн? Что в действительности известно о нашем налёте на храм в Эриваге?

Итак, всё по порядку. Сигрлинн заявляет, что мой Ученик — не я! — напал на Храм, где его «опознали». Возможно? Вполне! В Бирке и Хедебю всегда хватало шпионов всех мастей: Хагена могли увидеть вместе со мной… или даже ещё раньше… Но соглядатай мог запомнить моего Ученика, только хорошо зная меня. В итоге — Хагена видят среди напавших на Храм, а меня — нет! Что-то не то. Или нас там видели и узнали обоих, или не узнали никого. Если предположить, что в Храме нашёлся некто, кто знал в лицо Хагена и не знал меня… или не заметил меня… тогда придётся признать, что у Мерлина и Сигрлинн или даже самих Молодых Богов никуда не годные прознатчики, — но я знал, что это не так. Ведь в конце, когда мы уже дрались у ворот, и потом — я всё время оставался на виду… правда, не пользовался магией; следовательно формально Совет не мог обвинить меня… Так кто же мог видеть Хагена и не видеть меня?!

Конечно, нельзя исключить и такое — меня видели, узнали, но, поскольку от меня не дождались ни одного заклятья, решили свести дело к «самовольству» моего Ученика, попутно вновь — не в последний ли раз — предупреждая меня? Ай нет, что я прячусь за спасительными выдумками!..

Погоди, подумал я тогда. А что, если там никого не видели — ни меня, ни Хагена? Тогда зачем Сигрлинн понадобился весь этот розыгрыш? И многозначительные ссылки на Совет Поколения? И почему я ни слова не услышал об этом от Мерлина?.. Ведь он как Глава Совета связан особыми узами с самим Ямертом, с чьим Храмом мы обошлись столь невежливо! Хотя Мерлин мог и всё знать, и, несмотря ни на что, молчать, если того требовали его таинственные планы. И потом — что значила последняя фраза Сигрлинн насчёт того, что она «и так слишком много сделала для меня в тот день»? Неужели зофар действительно был знаком мне, знаком, который я так и не понял? А сейчас она не могла — или не хотела — открыто говорить об этом в Замке? Быть может, она получила приказ расправиться со мной и выполнила его — формально, сделав всё, чтобы я уцелел? Тогда понятно, почему вся мощь Останавливающих Ветров вкупе с подземными вихрями так и не смогла одолеть моего Ученика…

И, если все эти мои рассуждения справедливы, Сигрлинн давала мне понять, что я под постоянным надзором, да таким, что всего моего умения недостаёт его не только избегнуть, но даже почувствовать. Ну что ж, это придётся проверить.

С некоторым унынием я подумал, что главный вопрос, над которым я бился раньше, — кто организовал ту магическую атаку, едва не стоившую жизни моему Ученику и всему его отряду подле Малого Храма в Эриваге, — так и остался без ответа. Я не получил ни единого прямого указания — одни лишь косвенные. Что ж, будем продолжать изыскания, но уже в другом месте.

Порой невольно поблагодаришь Мерлина и моих судей за долгое изгнание. Я вернулся к самым корням, освоил такие пути, о которых если когда-то и знали, то давным-давно забыли за ненадобностью.

Наш Мир не един и состоит из множества земель. Только Маги умеют открывать ворота между ними, зато на других землях живут существа, куда могущественнее нас в чём-то одном, и эти их качества при надлежащем умении можно использовать. Я намеревался отправиться в Нижние Миры, где обитает странная раса, наделённая способностью чувствовать заклятья. Они страшно педантичны и ведут подробнейшие летописи — мне не удалось понять зачем. Прежде всего предстояло точно узнать, что было применено против нас в тот день подле Храма. Я открыл этих существ ещё до изгнания, потом Ворота Миров надолго закрылись для меня — и вот теперь следовало воспользоваться вновь обретёнными правами.

Я покинул Замок Всех Древних и постарался оказаться отделённым от него возможно большим количеством лиг.

Я очутился среди причудливых гор, в узком ущелье, но сейчас это меня не интересовало. Дождавшись, пока уляжется круговерть в голове после очень дальнего Перемещения, начал потихоньку открывать дверь на заветную дорогу. Вскоре передо мной закачалось неярко переливающееся всеми цветами радуги облако; я плотнее запахнулся в плащ, лишний раз проверил, как вытаскивается меч, и шагнул вперёд. Врата Миров поглотили меня.

Перед глазами мелькали дикие пейзажи странных областей, меня словно несло могучее течение быстрой реки; конечно, я бы мог сдвинуть пласты Реальности, скользнуть меж ними, как в день рождения Хагена в Замке Всех Древних, — но тогда для любого Мага проследить мой путь не составило бы никакого труда. Можно, конечно, обнаружить и открытие Ворот, но после моего стремительного перемещения к самым пределам земли сделать это было бы трудновато даже Мерлину.

А когда увлекавший меня поток наконец разжал свои могучие объятия, я обнаружил себя стоящим на самом краю коричневого утеса; от самых ног уходил вниз бездонный обрыв; далеко-далеко подо мной коричневая стена исчезала в волнах синеватой дымки. Из щелей камня росли низкие деревья, с очень толстыми, изогнутыми, точно ползущие змеи, стволами и ветвями, с длинными листьями, остроконечными и коричневатыми; из их гущи на меня смотрели большие фиолетовые немигающие глаза. За секунду до броска стремительного чешуйчатого тела и щелчка усеянных зубами челюстей я произнёс Отклоняющее заклятье, и тварь с диким визгом сорвалась в пропасть. Я потёр виски. В этом мире все существа умеют колдовать. Простого Смертного, даже очень сильного воина, или не достигшего высот колдуна здесь ждала бы печальная участь.

Я долго брёл по путаным тропинкам в этом коричневом горном лесу, помогая себе Охранными и Открывающими пути заклинаниями. Наконец заросли кончились, последний зубастый змей клацнул пастью у меня над плечом и, корчась, повалился с выжженными внутренностями; мне открылась широкая долина, затянутая туманами, сквозь которые смутно проглядывали очертания каких-то островерхих строений. У меня никогда не доставало времени как следует изучить этот мир; я знал в нём дороги лишь к нескольким центрам силы. Один из них лежал передо мной.

Я спустился по отлогому склону, тут же погрузившись в волны промозглого тумана. Под ногами появилось нечто вроде мостовой. Я шёл по вечно меняющейся дороге, никогда не остававшейся такой же, как в мой прошлый приход; меня вела чужая сила, и я шагал на неё, как на незримый для других огонь.

Брусчатка кончилась, передо мной открылся проём, затканный непроницаемой тьмой. Я остановился, вынул меч Ракота и сплеча рубанул по этой завесе, поспешно зажмурившись. В глаза брызнул показавшийся нестерпимо ярким свет; прикрываясь ладонью, я вошёл внутрь.

В огромных прозрачных шарах, подвешенных к потолку, сиял сгущённый Эфир, мировая субстанция, хранящая в себе следы всех до единого деяний любого живого существа. И хозяин этого странного места умел по мельчайшим изменениям в своих сияющих сосудах читать наши заклинания, произнесённые в совсем ином мире. Я долго искал пути к этому существу, терпеливо пытаясь понять его язык и узнать, в чём он может нуждаться, чтобы впоследствии предложить ему сделку. Однако хозяин помогать помогал, но брать плату отказывался, лишь загадочно говоря, что настанет день, когда он по-настоящему попросит у меня помощи, и всякий раз брал с меня нерушимую клятву Мага, клятву кровью Всех Древних, что я исполню его желание, если только окажусь в силах. Мне это не нравилось, я чувствовал подвох, но сейчас у меня не оставалось выбора.

В углу, за кругом безжалостного света, что-то шевельнулось; ко мне потянулась длинная тень, изломанная и угловатая. Я ощутил холодное касание чужих мыслей и, как и всякий раз, внутренне содрогнулся. К этому я никак не мог привыкнуть.

Я коротко изложил своё дело. Узнать, кто и как колдовал в такой-то и такой-то области Магического Мира — так здешние обитатели именовали Большой Хьёрвард.

— Ты должен подтвердить свою клятву, — проскрипел в моём сознании сухой и ледяной нечеловеческий голос.

Мне пришлось поднять правую руку и произнести все положенные слова; только после этого тень двинулась к блистающим вместилищам Эфира и замерла перед ними.

Разорви меня Лунный Зверь, если я понимал, как они это делают; все мои усилия разобраться в их системе колдовства пропали втуне. Я не принадлежал к их миру и мог лишь порадоваться, что у здешних обитателей Творцом навсегда отнята возможность открывать Врата Миров.

В одном из шаров, перед которым скорчилась тень, вдруг возникло несколько тёмных прожилок, от них ответвлялись всё новые и новые отростки, сплетаясь в сложную сеть. Я ощутил биение огромной силы, окутавшей этот шар, и невольно сделал шаг назад, потому что существо манипулировало с мощью, многократно превосходившей все способности Мерлина. Как хозяева этой земли овладели искусством вопрошать Эфир и понимать его ответы? Слишком много пробелов постепенно обнаруживалось в том, чему нас учили, а ведь мы покидали стены Замка Всех Древних, уверенные в том, что владеем всеми секретами мира…

Бдение существа у эфирного вместилища продолжалось довольно долго; чёрная сеть посреди белого сияния менялась, то разрастаясь и заполняя собой почти весь шар, то почти полностью исчезая; я терпеливо ждал. Здешний хозяин никогда не ошибался — я имел возможность не один раз проверить на деле его слова. Но на сей раз он явно задерживался.

Прошло почти вдвое больше времени, чем обычно, когда шар внезапно полыхнул так, что я едва уберёг глаза; тень отшатнулась, словно в испуге, и подползла ко мне.

— Я освобождаю тебя от твоей сегодняшней клятвы, — проскрипело оно. — Я ничего не могу сказать. Всё очень искусно укрыто. Я не знаю даже, сколько было накладывавших заклятье. Они позаботились запутать всё так, что никто из нас, живущих здесь, не сможет разобраться. Они знали о нас и знали, как укрыть от нас свою волшбу. Я освобождаю тебя от клятвы за этот случай.

Признаться, я вновь оказался сбит с толку и изумлён вне всякой меры; такое со мной случилось впервые. Но я не собирался так просто сдаваться.

— Я вновь дам тебе клятву, — сказал я, — если ты правдиво расскажешь мне обо всём, что тебе удалось хотя бы почувствовать, и если ты поделишься со мной соображениями насчёт того, кто мог так спрятать концы своего заклинания и что ему требовалось для этого знать о вас…

— Хорошо, — ответил голос в моём сознании. — Ты повторишь клятву — и я скажу тебе, что ты просишь… — и после того, как я сделал всё, что нужно, начал: — Во-первых, колдовавший должен был знать, что мы вообще существуем и ведём летописи волшебных дел Магического Мира. Во-вторых, он должен был иметь власть над ближним Эфиром, чтобы до неузнаваемости исказить следы своих заклятий в нём; в-третьих, он должен был уметь творить образы Магов так, чтобы нам казалось, что колдует не один, а бесчисленное множество… Против тех, кого они хотели уничтожить, была брошена лишь незначительная часть их сил — гораздо больше было потрачено, чтобы спрятать концы. Наверное, поэтому наложившим это заклятье и не удалось достичь цели — они вынуждены были разрываться, следя за слишком многим сразу… И скажу ещё, это были не те, кого ты называл Богами. Мы чувствуем их очень хорошо. Они почти никогда ничего не скрывают, и деяния их так же отличаются от дел тебе подобных, как нападение зубастого змея от укуса насекомого. Тебе не слишком приятно слышать такое, но это правда.

— Значит, это некто из числа подобных мне? — живо спросил я. Это было уже кое-что, по крайней мере, можно было не опасаться прямого вмешательства кого-то из Молодых Богов.

— Не могу утверждать, — проскрипел голос. — Не могу. Уж очень необычна была защита. Никто и никогда из подобных тебе еще не совершал такого. Для этого нужны иные силы. Ты бы не смог возмутить Эфир.

Про себя мне пришлось признать, что и это правда.

Мы говорили ещё долго, но мне не удалось найти ни одного прямого следа. Хозяин не мог сказать, приходил ли кто-то из «подобных мне» — то есть из нашего Поколения — в их мир; по крайней мере, Врата Миров не открывал никто, кроме меня.

Я последовательно вызывал в сознании образы всех Магов Поколения; конечно, сразу же возникла мысль, что на такие вещи, как подчинение себе Эфира, способен лишь Мерлин; но этому тоже следовало получить хотя бы косвенное подтверждение.

— Я же сказал: я не смогу опознать никого из подобных тебе, — ворчало существо. Оно отвергло всех, включая и Главу Совета Поколения. Круг замкнулся.

— Но это ещё ничего не значит, — закончил мой собеседник. — Если не смог ответить я — ищи разгадки у Великого Орлангура или у его брата, Демогоргона. Кроме них, никто не ответит.

С таким же успехом он мог бы посоветовать спросить у Творца.

Врата Миров раскрылись, меня окружило привычное радужное сияние; спустя несколько мгновений я уже стоял на твёрдой земле родного для нас с Хагеном Мира. Я вернулся, почти ничего не узнав.

Неужто на моём пути появилось нечто совершенно новое? Но эту мысль я отбросил как заведомо ложную. Что ж, утро вечера хоть и не мудренее, как говаривал Хрофт, но на свежую голову легче думается; и, добавлю ещё, среди своих.

Заклятье Перемещения швырнуло меня к самой Бирке; мне предстояло добираться до Хединсея кораблём, слишком мал был остров, чтобы попасть на него, а не оказаться в ледяной воде где-нибудь в лиге от берега. Подобное меня не прельщало, и я предпочёл палубу ходкого «дракона».

Ярл, взявший меня на борт за немалую плату, шёл в Химинвагар; узнав, что один из островов Хранимого Королевства в руках морских удальцов, он сперва лишился дара речи, а затем спросил, что за храбрец командовал ими… Я постарался удовлетворить его любопытство, а заодно и команды. Через месяц, я не сомневался, у моего Ученика прибавится добрых бойцов.

Появлению Хединсея предшествовал столб дыма, поднявшегося высоко над островом. Гребцы поспешили вооружиться; ярл сперва заупрямился, не желая приближаться к гавани; мне пришлось поднять плату почти вдвое. Глаза говорили, что можно ожидать самого худшего, однако внутренне я оставался спокоен, будучи твёрдо уверен, что Хедин сей выстоял. Одно из маленьких преимуществ Мага — порой знать многое наперёд, хотя и не можешь объяснить, откуда пришло это знание…

Мои предчувствия меня не обманули. У входа в гавань, беспомощно уткнувшись обугленными боевыми мостиками и бронзовыми таранами в серые тела волноломов, дымились, догорая, остовы пяти галер Видрира; на самих волноломах, подле дозорной башни, густо лежали тела панцирников Хранимого Королевства. Гребцы изумлённо взирали на открывшуюся им картину побоища, медленными движениями вёсел толкая «дракона» к пристани. Я скрестил руки и засветил колдовской огонёк, чтобы мой Ученик под горячую руку не отправил на дно и этот корабль.

В хединсейской гавани поднялась суматоха, и я мог лишь усмехнуться про себя, проходя мимо выстроившегося почётного караула — пяти десятков усталых после ночного боя воинов — мне, принимавшему парады многосоттысячных армад!

Хаген быстро шагнул навстречу мне с дальнего фланга строя, с достоинством поклонился — это потом, наедине, он взахлёб, размахивая руками и подпрыгивая, как мальчишка, будет рассказывать мне об атаке флота Видрира, а сейчас он продолжал оставаться удачливым предводителем шайки морских удальцов, совершивших, как казалось, невозможное.

— Добро пожаловать на Хедин сей, Учитель, — поклонился он.

Я узнал, что сразу после моего ухода мой Ученик отправил к Видриру гонцов из числа пленных с предложением мира. Ответа не последовало, точнее, ответ появился вместе с десятком боевых галер Хранимого Королевства. Хаген встретил их давно заготовленными баллистами и катапультами, успевшими пристреляться буквально по каждому буйку, что во множестве были расставлены моим Учеником перед входом в гавань. Глиняные ядра с жидким огнём внутри подожгли две галеры ещё на дальних подступах к волноломам, но воины Видрира всё-таки высадились у дозорной башни, где помещался механизм подъёма и опускания запиравшей гавань цепи. Панцирников встретили лучники и арбалетчики, спрятанные на подвесных беседках и плотах по другую сторону волнолома. Одна за другой загорелись еще три галеры, тяжёлые доспехи тянули сорвавшихся с палуб и молов панцирников на дно — и нападавшие затрубили отход.

— А тебе удалось узнать, кто ударил по нам возле Храма, Учитель? — окончив свой рассказ, спросил меня Хаген.

Я рассказал ему о своих приключениях, чуть-чуть изменив в нескольких местах повествование, чтобы страх не отнял у моего Ученика силы. Я верил в Хагена, но осторожность не помешает. Ему ни к чему было знать, что ясновидящий из Нижнего Мира твердил, будто против нас выступил некто совершенно мне не известный!..

— Одним словом, мы узнали немногое, — закончил я. — Волшебница Сигрлинн скорее всего в этом нападении не участвовала. — И с некоторым неприятным и неожиданным для себя испугом увидел, что лицо напрягшегося было Хагена заметно просветлело.

— Если не она, то кто же? — спросил он, оживившись.

— Скорее всего — Макран и Эстери, быть может, не без помощи Мерлина, — ответил я медленно, ещё не совсем придя в себя после увиденного. — Но на наш План это не повлияет. Делай, как мы решили!..

Положение наше оставалось крайне неясным и запутанным, почти во всём, кроме одного: Видрир повёл себя, как я и предугадывал. После неудачи он сам послал на остров парламентёров. Обычная его манера: если не удалось силой — возьмём хитростью. Правитель предлагал Хагену поступить вместе со всеми своими людьми к нему на службу. Чего и требовалось добиться.

Хаген держался молодцом — надменно и уверенно, но в то же время намёками, вскользь, давая понять, что он вовсе не прочь принять предложение. Столковались на устроившей обе стороны цене: Хаген получает титул наследственного тана, Хединсей становится его доменом; взамен он обязуется выступать по приказу Видрира в составе его войска, охранять побережье от пиратов и прочее, и прочее, и прочее. Доказать, что именно Хаген напал на Храм в Эриваге, Видрир пока не мог.

Флот Хранимого Королевства отошёл от острова; Хаген отпустил всех до одного пленных, весьма удивлённых хорошим обращением с ними… Первая, самая малая и лёгкая часть моего Плана оказалась выполнена.

ГЛАВА Х

Хаген приходил в себя медленно и мучительно, тело сотрясала рвота. Чьи-то руки обмывали ему лицо, подносили к губам терпкое и горячее питьё, приносившее облегчение и вновь погружавшее его в спасительное, хранящее от боли забытьё глубокого сна. Кошмарные видения чудовищ Нифльхеля мало-помалу вытеснила серая пелена; а потом тан увидел над собой низкое серое небо, боком почувствовал идущее от костра тепло и услыхал спокойный голос Брана Сухой Руки:

— Ну и разобрало ж тебя, молодой тан! Честно говоря, думал я — не выдюжишь, мало кто может вынести дыхание Гарма. Однако ж ты куда как крепок! Где ты рос?

— Что… с Псом? — прохрипел Хаген.

— Мирно спит — что ж ему ещё осталось после Хрофтова питья, — ответил Бран.

— Я… должен увидеть это сам! — Хаген скривился от усилий подняться на ноги; Сухая Рука почти что силой заставил его снова лечь.

— Что ты скачешь!.. Куда ты пойдёшь?! Снова к этой нечисти? Да она втрое злее станет, когда Пёс-то спать будет! Я не для того тебя вытаскивал, чтобы ты теперь сам на себе петлю затянул!

— А для чего ж? — выдавил тан. Говорить он мог по-прежнему лишь с трудом. Казалось, Бран на мгновение смутился.

— Об этом не думаешь, когда тащишь полумёртвого, — отрезал он.

— И всё-таки мне придётся идти к Гарму, — тихо, но непреклонно проговорил Хаген, и Сухая Рука лишь скрипнул зубами.

— Тебя не переспоришь… Только знай — я второй раз туда не полезу. Иди один, если уж так хочется, — проворчал Бран. — Провожу тебя до ворот, молодой тан…

На сей раз им никто не встретился; ослеплённый ими великан куда-то исчез, его собратья не показывались. Путники без помех миновали ущелье, и у самой чёрной арки подземных ворот Бран остановился.

— Дальше я не пойду, — тяжело глядя в глаза Хагену, обронил он. — И ты — не ходил бы, а? — Последняя фраза в иных устах могла бы показаться просительной, Бран же придал ей почти угрожающий характер.

— Бран, я никогда не объясняю своих намерений, но на сей раз всё же попытаюсь, — не отводя взора, ответил тан. — Я не могу явиться к Старому Хрофту, не увидев спящего Пса собственными глазами, понимаешь? И дело не в том, что я не верю тебе; просто я не могу иначе.

— Как сильно тянет тебя во тьму твоя вторая тень, — раздельно выговаривая слова, тихо произнёс Бран. — Ты оставил её… и вот теперь расплачиваешься.

— Я не понимаю тебя, — устало покачал головой Хаген. — Когда я вернусь, ты объяснишь мне подробнее. До встречи! — И он шагнул в темноту.

Несмотря на светящийся шар и непрестанно обновляемые колдовские защитные барьеры, тан едва добрался до логова Пса живым. Нечисть бросилась в атаку с утроенной яростью; его меч до самого эфеса покрылся тёмной кровью, а твари и не помышляли об отступлении. И все же Хаген пробился, увидел огромную голову, бессильно уроненную на груду трупов, плотно закрытые морщинистыми веками глазищи, услыхал ровное дыхание чудовища, облегчённо вздохнул и повернул храпящего коня.

И тотчас же осадил, потому что по пещере внезапно разлился мягкий зеленоватый свет, образовав прямо перед ним нечто вроде светящейся арки, и в ней возникла стройная тень человеческой фигуры.

Он узнал её тотчас — и приготовился к бою. Драгоценный Меч Юга серебристо-голубоватым взблеском вылетел из ножен — подобно стремительной рыбе на крутом речном перекате; тан бросил было коня в галоп, но животное совсем потеряло голову и, бешено заржав, поднялось на дыбы, вместо того чтобы рвануться вперёд. Хаген выпрыгнул из седла, он видел, чувствовал, что всех страшилищ вокруг него точно ветром сдуло, и, не колеблясь больше, с мечом наперевес пошёл прямо к светящейся арке.

— Тогда была грязь — теперь металл, о Ученик Хедина? — прозвучал мелодичный голос, чуть ниже обычного для женщины. — Остановись, я ведь не сделала тебе ничего плохого. Опусти меч, успокойся, и давай поговорим. Ты не против?

— О чём мне говорить с тобой, о волшебница Сигрлинн, Зелёная Колдунья? — прохрипел Хаген. — Дай мне дорогу, я хочу выйти отсюда!

— Разве не мечтал ты все долгие годы своего Ученичества вновь встретить меня? — услыхал он. — Ты был мальчишкой, но вот ты вырос, а я… поверь, я не изменилась!

— Сойди с дороги, о Долгоживущая, — с мрачной обречённостью проговорил Хаген, усилием воли выталкивая звуки из горла. Он понимал, что произносит пустые слова, но сдаться без боя было выше его сил. Нечто сильнее позора, боли и смерти, горькая гордость и странное упрямство, что владеют порой человеком в минуты крайней, неминуемой опасности, гнали его вперёд.

— Узнаю школу Хедина. — Лицо волшебницы по-прежнему скрывала темнота, но Хаген слышал насмешку в голосе и знал, что губы её скривились в гримасе презрения. — Лучше смерть, чем позор плена; руби первым, а там видно будет и так далее… — Она вздохнула. — Знакомо! Знакомо, поверь, и уже совсем неинтересно. Он повторяется, он не может придумать ничего нового… мне жаль тебя, человече.

Хаген не отвечал — налегая плечом, он прорывался сквозь тенета ставшего вдруг очень густым и вязким воздуха. Он знал, что отвечать здесь нельзя. Он просто шёл к арке.

— Молчишь… — продолжала Сигрлинн. — Да, ты горд, смел, силён, ты отдал всё за силу и возможность властвовать, но цена оказалась чересчур высока. Тебе не заплатить её.

— Я не понимаю тебя, — выдавил Хаген, хотя и знал, что нужно молчать. — Цена чего?

— Цена твоего танства, твоих собирающихся ратей, твоего вожделенного трона — в будущем, твоей королевской мантии — при самой большой удаче. Ты прольёшь реки крови для удовлетворения тщеславия своего Учителя, и мне страшно даже подумать, что станет с тобой за чертой смерти. Боги гневны, тан Хаген. Берегись их кары!

— Пугать меня — пустое дело! — рявкнул тан, странным образом черпая силы в собственном крике.

— Да, я знаю, — с оттенком грусти сказала волшебница. — И потому я хочу предложить тебе выход — из уважения к твоей отваге.

— Выход?! Выйти я хочу прежде всего отсюда! — вороном каркнул тан, у которого горло, казалось, сейчас начнёт трескаться от сухости. — Не заслоняй мне для начала этот, а потом уже говори об остальных!

Конечно же, он понимал, что допускает ошибку. Состязаться в красноречии с Магом — пустое занятие. Но и молчать он не мог.

— Боюсь, я смогу выполнить твоё желание, лишь только если ты примешь мои условия, — жёстко произнесла Сигрлинн. Воздух перед таном сжался до крепкости слежавшегося снега.

— Это… какие? — Арка маячила совсем близко, но последние шаги давались Ученику Хедина с превеликим трудом.

— Ты оставишь своего Учителя и пойдёшь со мной, — произнесла волшебница, роняя слова, точно льдинки. — Я возьму тебя с собой, в Замок Магов, мы называем его ещё Замком Всех Древних. Ты предстанешь перед троном Великого Мерлина, посредством Астрального Вестника ты сможешь сам просить о милости и снисхождении Молодых Богов; добросердечная Ялини, Хозяйка Зелёного Мира, вступится за тебя — я имею перед ней кое-какие заслуги, — ты получишь прощение, и судьба твоя будет отделена от судеб прочих Смертных. Ты даже представить себе не можешь, сколь велика та честь, которую тебе предлагают; за всю долгую историю Поколений Магов лишь двое людей до тебя удостаивались подобного!

— Я могу быть только первым — или мне вовсе не надо таких почестей! — отрезал Хаген. Воздух с трудом, но поддавался, вдобавок идти становилось легче, если держать меч острием вверх отвесно перед грудью — он словно резал невидимую преграду.

— Это не почести — это судьба! — в тон ему с силой произнесла Сигрлинн. — Не тебе бороться с роком, Смертный! Даже мы, Маги, подчиняемся ему, как подчиняются и все прочие живые и неживые существа. Ты выйдешь отсюда вместе со мной — или вообще не выйдешь.

— Ты нарушаешь Закон Древних! — выкрикнул Хаген. — Никто не вправе посягать на чужого Ученика!

— На свете нет ничего неизменного, даже Законы Древних меняются, — мягко произнесла Сигрлинн. — Или… их меняют, когда сохранение старого уложения начинает угрожать Равновесию Мира. У тебя нет ни выхода, ни выбора. Я не хочу принуждать тебя грубой силой, хотя мне ничего не стоит связать тебя и забрать с собой.

— Не грози мне, волшебница. — Хагену осталось одолеть последние несколько шагов, они оказались куда труднее, чем были завершающие футы пути к Гарму. — Ты могущественна, ты можешь скрутить меня, но не покорить.

— А вот это мы ещё посмотрим, — промурлыкала Сигрлинн. Где-нибудь в уединённом покое, среди шелков, бархата и золота, перед уютно потрескивающим камином, когда в руках бокал терпкого вина, эти слова и то, как они были сказаны, возможно, и не оказались бы бессильны — но в мрачной пещере, среди сонма кошмарных порождений мира мертвецов, они подействовали на Хагена, как красный плащ на быка. Никогда не терявший в схватках хладнокровия, всегда бившийся обдуманно и точно, он бросился вперёд с глазами, застланными кровавым туманом, всё существо его взорвалось единым порывом, который смёл все прочие мысли и рассуждения. Он видел лишь изящную тень на фоне зеленоватого свечения и сотрясался от ненависти, никогда ещё не владевшей им с такой силой.

Если Сигрлинн и была готова к этому его броску, то, надо признать, она недооценивала тана. Его меч запылал, рассекая незримые преграды, в одно мгновение Хаген оказался у светящейся арки, выбросив вперёд руку в глубоком выпаде…

Клинок распорол полу лёгкого плаща волшебницы, едва успевшей отпрянуть в сторону. Хаген не оставил ей и той доли мгновения, что нужна даже самому сильному Магу для сотворения заклятья. Второй взмах меча перерубил правую опору светящейся арки, и она тотчас исчезла. Звериное чутье на единственный выход, ещё более усиленное занятиями с Хедином, бросило тана вперёд, в непроглядный мрак, за которым таилась спасительная дверь в мир живых. Уже на бегу Хаген что есть силы свистнул, подзывая коня. Он понимал, что этим выдаёт себя, но без лошади он вряд ли смог бы миновать полчища кровожадных тварей, бросившихся к нему со всех сторон.

Верный конь почти тотчас оказался рядом, храпя, ударом копыта разбил, судя по звуку, череп подвернувшемуся то ли вампиру, то ли какой-то иной твари, и Хаген взлетел в седло. Он знал, что Сигрлинн не замедлит привести в действие все заготовленные ею магические средства.

Он не стал ограждать себя колдовскими барьерами — против истинного Мага они бессмысленны. Он не мог даже осветить себе путь волшебным огоньком и потому предоставил лошади самой выбирать дорогу, полагаясь на её чутьё.

Несмотря на удары копыт о камень, Хаген своим изощрённым слухом легко угадывал приближение чудовищ, осмелевших от отсутствия света; на пути к Гарму он не замечал за собой этой способности. Меч свистел, рассекая воздух то справа, то слева от Ученика Хедина; быстрое шипение сменялось хряском разрубаемой плоти и костей, и ещё один враг оставался позади бездыханным.

«Что же она медлит?» — недоумённо подумал тан, когда впереди замаячил серый просвет ворот. Он проскакал уже почти весь путь до выхода, а Сигрлинн даже не попыталась остановить его!

И, разумеется, она тотчас сделала это. Наткнувшись на невидимое препятствие, конь споткнулся и повалился; тан с трудом успел соскочить. Тотчас раздался звук, словно десятки хриплых глоток дружно произнесли «пуффф», из-за камней появилось несколько призрачных серых сетей; двигаясь, словно в руках невидимых искусных рыболовов, они загородили дорогу Хагену.

Бросок! Тан едва уклонился от многоузлового переплетения серых канатов (он не мог понять — живые ли перед ним существа, призраки, или эти сети действительно держат в руках великаны-невидимки?), с ожесточением и отвращением задел сверкающим полукружьем размаха кажущуюся живой сеть, и она отпрянула, согнувшись и перекрутясь, точно от боли; один из канатов лопнул, по клинку медленно растеклось ярко светящееся красное пятно…

Проскользнув между сходящимися краями сетей, Хаген со всех ног бросился к выходу — и тотчас в спину ему ударил мягкий, но неимоверно сильный кулак; тана швырнуло на камни, позади раздалось дикое ржание, почти человеческий крик ужаса — сети опутывали коня Хагена.

«Хотел бы я знать, действует ли ещё Закон Древних, запрещающий Магу собственноручно или посредством магии убивать Смертного?» — подумал Ученик Хедина, с трудом поднимаясь на ноги. От сотрясения перед глазами всё плыло, но меч он из рук не выпустил.

Сети вновь надвигались на него с трёх сторон, но на сей раз Хаген, поняв, что его видят как при свете, так и в темноте, не поскупился вложить свои жизненные силы в заклятье Огня. Редко, очень редко и только способнейшим из Учеников давали Маги это заклинание. Вокруг тана закружился пламенный вихрь; гудящая стена пламени поднялась высоко-высоко, почти достигнув потолка исполинской пещеры; во все стороны хлынули огненные реки.

Хедин научил своего подопечного этому заклинанию — кстати, одному из самых близких к настоящим, Великим заклятьям — как крайнему, последнему из последних средств, когда исчерпаны все прочие способы обороны, — огонь пожирает самую жизнь Смертного, сотворившего это заклятье, так же легко, как сухую траву. Очень недолго может бушевать, обращая в пепел всех видимых и невидимых твоих врагов, эта могучая огненная стена. Лишние мгновения — и ты расстаёшься с жизнью.

Тану удалось достичь выхода, прежде чем пламя опало. Он миновал ворота, угодив прямо в объятия Сухой Руки, встревоженно всматривающегося во вновь сгустившуюся за спиной Хагена темноту.

— Эй, что там за шутки? — начал было Бран, но тут с неистовым ржанием из мрака вылетел обезумевший конь Хагена, каким-то чудом освободившийся и оставшийся в живых; пальцы тана намертво вцепились в поводья.

— Скачи! — не то прохрипел, не то прошептал он. — Скачи, иначе нам конец! Обоим!.. Скачи же! — И сам дал волю коню, не заботясь более, следует за ним Бран или нет.

Однако же тот последовал. Навстречу им неслось угрюмое Гнипахеллирское ущелье, горы постепенно раздвигались, отходя всё дальше и дальше; погони они не заметили. Хаген не тешил себя надеждой, что расправился со всеми врагами посредством Огненного заклятья, и гадал сейчас, что предпримет Сигрлинн? У могучей волшебницы достанет средств остановить их… но неужто у неё не нашлось ничего получше каких-то там живых сетей? Она могла — и Хаген твёрдо знал это — выпить все его силы, превратив его в недвижный чурбак. Могла заставить замереть его ноги, отказать глаза… Она не сделала этого. Почему, если ей было так важно увести его с собой?

«И что же с моими людьми? — мрачно подумал он. — Если за нами следили от самого побережья… могли взяться и за них, когда я приказал разделиться… Хорошо, если Гудмунд не бросился очертя голову в какое-нибудь предприятие… Надеюсь, Фроди удержал его от безрассудств… Но как все складывается! Сначала та ведьма — с Белым Лезвием и Диском Ямерта; потом — Пожиратель Душ, но это могло быть и случайностью, вдобавок он для меня слабоват, это бы учли… И наконец, сама Сигрлинн! Но, если это придумывала одна голова, какой смысл разговаривать со мной, если меня должен был разрубить надвое Диск Ямерта у Живых скал? Что-то очень сложное задумано… Скорее, скорее повидать Учителя — если только сумею прорваться!»

— А горело-то позади тебя как! — услыхал наконец Хаген голос Брана, говорившего уже с минуту.

— Да, пришлось пламенем от чудовищ отгораживаться, — небрежно ответил Хаген, словно творить Огненные заклятья было для него обычным делом.

— От чудовищ ли только? — прищурился Бран. — Видел бы ты себя, когда из этой пещеры вылетел! Краше в домовину кладут… Кого же ты там встретил, молодой тан?

— Не твоё дело, — не слишком вежливо буркнул Хаген. — Держись от этого подальше, Бран. Это моя война; держись подальше, что тебе в ней! Хлопнут по мне, а тебя заденут — и даже потом не раскаются!

— Нечего сказать, пошёл по Лесному Коридору пройтись! — в свою очередь заворчал Бран. — Ладно, если хочешь молчать — молчи, я и без тебя чувствую, что человеку нечего в эти дела вмешиваться… но так и знай, к почтенному Хрофту я всё равно схожу и сам с ним потолкую. Сдается мне, есть у тебя и ещё какие-то дела с Сильными, кроме как Пса подземного усыплять…

— Ну а что изменится, если я тебе расскажу? — бросил спутнику Хаген. — На мою сторону ты не встанешь… Пойдёшь против? Так что ж мне тогда себе во вред говорить?

— А если не с тобой и не против тебя, а других от беды сохраняя? — в упор спросил Сухая Рука.

— Ну и что? — угрюмо отозвался Хаген. — Себе во вред я говорить не буду, я же сказал!

— Я клянусь тебе Вратами Нифльхеля, что не пойду против тебя до тех пор, пока ты не тронешь невинных и оставишь в покое непричастных! — серьёзно и даже несколько торжественно произнёс Бран.

— Ты не пойдёшь против меня? — вытаращил глаза Хаген. — Да кто ты такой, в конце концов? Король? Властитель? Колдун? И как это ты собрался менясудить?

— Я не король, — устало, как показалось тану, ответил Сухая Рука. — Я не властитель, никогда им не был и никогда не стану. А как буду судить… пока не запылают подожжённые твоими воинами мирные деревни, пока людей не погонят, как скот, на продажу, пока пираты с прибрежий под твоими знаменами не предадут мечу и разору торговые города, — до тех пор не жди от Брана Сухой Руки зла.

— Я запомню, — спокойно ответил Хаген. — Я запомню твои слова, Сухая Рука. Но я запомню также и то, что ты помогал мне и спас меня, вытащив из логова Гарма… Однако давай оставим эти высокие материи! Нам ещё скакать и скакать, пока до леса не доберёмся, — а ну как опять Водителя Мёртвых встретим!

Однако минуло два дня, а они без всяких происшествий достигли края Гнипахеллира; не теряя ни минуты, Бран развёл свой костёр и стал искать вход в Лесной Коридор.

Верный, не знающий предательства Зелёный Мир, живущий по собственным законам, в чем-то согласным, а в чём-то и расходящимся с уложениями Ялини, молча распахнул перед двумя путниками свою тайную тропу. Только теперь Хаген смог вздохнуть с некоторым облегчением — он надеялся, что отыскать его здесь Сигрлинн будет не так просто.

Неожиданно Бран резко осадил коня и соскочил на землю. Напрягшись, Хаген вторым своим зрением заметил бледно-зелёные глазки под корнями трухлявого пня. Лесной мелкий дух, такой же, как и тот, что назвал врагами его самого и его Учителя. Но что это собрался делать Бран?..

Тот отвязал от пояса тёмно-коричневую деревянную флягу, открыл её и вылил несколько капель остро пахнущей жидкости; пень тотчас окутался облачком бледно-зелёной пыли и с тихим «умх-х-ф-ф…» исчез, оставив после себя лишь пятно горелой земли.

— Что это ты? — начал поражённый Хаген. — Зачем…

— Ты мне не всё говоришь — и я тебе всего не скажу, — отмолвил Бран, лицо его при этом стало хмуро и жестко. — Скажу лишь, что не люблю я вот этих… которые надеются пересидеть время под пнём, как тетерев дождь под ёлкой…

Объяснить подробно он отказался наотрез.

— Мы пойдём через Холм Двух Теней? — спросил Хаген своего провожатого.

— Не знаю, но вряд ли нас туда теперь выведет, — с оттенком печали, как показалось Хагену, ответил Бран. — Один раз ты отказался — и кто знает, когда лес даст тебе второй шанс?

— Разве это решает лес, а не ты? — спросил удивлённый Хаген.

— Да, и это он ведёт нас по своим путям, — ответил Бран. — Я только следую его знакам. Я могу лишь примерно сказать, как повернёт тропа.

Нет нужды рассказывать об их обратном пути. Толпились вечером подле их костра разнообразные духи, но Пожиратель Душ более не появлялся, и они благополучно добрались до уединённого жилища Сухой Руки. У ограды хлопотала его жена; увидев приближающихся воинов, она опустила свою поклажу и выпрямилась, уперев кулаки в бока; даже издали вид она имела крайне воинственный.

Бран помрачнел, осадил коня и повернулся к Хагену.

— Ну, прощай, молодой тан, — проговорил он с некоторой торопливостью. — Иди, да не забудь передать от меня поклон почтенному Хрофту, если увидишь его. — Он повернул лошадь, направившись к воротам своей усадьбы.

Тан несколько мгновений смотрел ему вслед, потом пожал плечами и тронул поводья. Он решил направиться к Живым скалам.

Смеркалось, когда он через три дня подъехал к жилищу Старого Хрофта; в окошке длинного дома мерцал неяркий свет, при виде которого у Хагена тотчас заколотилось сердце — этот свет мог испускать лишь колдовской огонёк, обычно зажигаемый его Учителем!

Однако он позволил себе постучать в дверь не раньше, чем сделал всё необходимое для своего скакуна; при первом же его ударе дверь открылась, и Хаген увидел стоящего на пороге Мага Хедина.

— Учитель!.. — выдохнул тан, склоняясь в почтительном поклоне; он никак не мог отучиться от этого, сколько ни корил его Маг, не любивший подобных знаков преклонения.

Жесткие сильные ладони Хедина легли Хагену на плечи; на миг Учитель притянул своего Ученика к груди.

— Входи, мой мальчик, — негромко произнёс он. — Нам нужно о многом поговорить.

— Входи, входи, странник, — пророкотал из-за спины Хедина голос Хрофта. — Входи и рассказывай, только сначала ты отведаешь моей копчёной оленины, и солёных грибов, и эля…

— И всего, что найдётся в твоих погребах, Хрофт, — улыбнулся Хедин. — Я знаю, что ты никогда не позволишь усталому путнику начинать долгие повествования без доброго обеда или ужина. Хорошо, будь по-твоему, хотя время, скажу прямо, тяжёлое, и нам, быть может, дорог каждый час.

Хаген, Хрофт и Хедин устроились за длинным столом, уставленным мисками и кувшинами. Хозяин первым делом осушил полувёдерную кружку тёмного эля.

— Ты ведь усыпил Пса, Хаген?

— Да, — с набитым ртом промычал тан. Ему пришлось всё время прерывать свой рассказ едой, потому что и Хедин, и Хрофт всё время говорили ему: «Ну ладно, ладно, об этом позже, ты ешь» — и тотчас вновь принимались забрасывать его вопросами. Хаген рассказывал как мог подробно; он заметил, что его Учитель вздрогнул, когда речь дошла до появления Сигрлинн.

— Я должен увидеть это, — сумрачно проговорил Хедин. — Ты позволишь?

— Конечно, Учитель, — отозвался Хаген.

Маг несколько мгновений пристально вглядывался в своего Ученика, потом поднял сложенные лодочкой ладони, в которых трепетал голубой огонёк. Он приближался к замершему тану, приближался, подходил всё ближе, и вот уже свет магического огонька заполнил взор Хагена…

Очнулся он спустя несколько минут: дрова в очаге осели ненамного, и пива на столе совсем не убавилось. Хрофт сидел, положив огромные кулачищи на столешницу; Хедин, плотно сжав губы, быстро ходил взад-вперёд, задумчиво опустив голову.

— Нам надо немедленно возвращаться на Хединсей, — проговорил он, обращаясь к пришедшему в себя тану. Маг на краткое время слился с памятью Хагена и увидел все случившееся подле логова Гарма так, как это представало перед глазами его Ученика.

— Дело куда хуже, чем ты думаешь, — продолжал Хедин. — Я не знаю — пока не знаю, — было ли случайностью пробуждение Гарма. Карлики Рёдульсфьёлля пускают огненные палы в Садах Ялини уже не в первый раз, однако раньше Пёс на это не обращал внимания… Теперь с этой Ночной Всадницей…

— Да, откуда у неё Белое Лезвие, хотел бы я знать? — мрачно вставил Хрофт. — Эти бестии никогда не имели доступа к магическому оружию!

— Если Хаген не ошибся, а он не ошибся, я уверен, — повернулся к нему Хедин, — мы имеем дело с чьей-то Ученицей. Золотая нить в тени сознания! Тут не может быть ошибки. Но тогда это небывалое дело! Никто и никогда из Магов нашего Поколения не брал себе Учеников из этого рода! Законы Древних не запрещали этого впрямую, но…

— У них глаза, как у стервятников, — проворчал Хрофт. — Моя ошибка. Я когда-то недоглядел. Кое-кто из людей поднабрался колдовства у великанов, у настоящих, первородных великанов, не нынешним чета, — и пошло. Не успели обернуться — нате вам: Ночные Всадницы!..

— Теперь это уже не важно — откуда пошёл этот род, — терпеливо выслушав, сказал Хедин. — Убитая твоим Каменным Стражем ведьма была чьей-то Ученицей — и её Учитель достаточно влиятелен, чтобы добиться для неё у жрецов Ямерта священного Диска и Белого Лезвия в придачу! Добиться у жрецов Хранимого Королевства… — Он склонил голову и замолчал, погрузившись в раздумье.

— Твое Поколение совсем потеряло разум, Хедин, — вновь проворчал Хрофт. — В былые времена я сказал бы им — идите к Источнику Мимира, добейтесь благосклонности Хранителя, пусть он позволит вам испить Воды Мудрости! Они губят себя, попомни мои слова, Маг!

— Постараюсь отойти от них подальше, — кратко молвил Учитель Хагена.

— Это ещё не война, — заметил тан. — Зачем им было отпускать меня? Это больше смахивает на последнее предупреждение. Законы Древних рушатся один за другим…

— Да, это похоже на Сигрлинн… — отозвался Учитель. — Ах, волшебница, волшебница! Я предпочёл бы выйти один против всей небесной силы, чем разгадывать твои причуды и намерения! Но кто же, во имя Лунного Зверя, дерзнул приобщить Ночных Всадниц к Высокой Магии?

— А что изменится, если ты это узнаешь? — возразил Хрофт. — Ты знаешь, как обойти Закон и биться со своим противником Магом насмерть? И ты уверен, что возьмёшь верх?

— Если не уверен — на бой не выходи, — бросил Хедин. — Да я и не хочу никого убивать. Это не по мне. Грубо и грязно, для слабых и трусливых, пытающихся заглушить собственную трусость чужой кровью… Нас стиснули, когда наши силы ещё не так велики, и там, — он ткнул пальцем в сторону востока, — это прекрасно знают. Однако же вызова не присылают тоже! Это странно… Хотя… Если действительно Мерлин добился изменения Законов Древних… пойдёт игра без правил. Из того, что произошло в пещере, я могу понять немногое. Сигрлинн использовала самое действенное ловчее средство — эти живые сети, Хаген, опутали бы тебя в один миг, и не помог бы даже твой меч, встреть ты их в обычном мире. Похоже, подле Нифльхеля заклинания слабеют… Так что это не тебя выпустили — а ты вырвался, использовав один-единственный шанс. Но пленить чужого Ученика… без вызова, переданного Замковым Вороном… о Творец-Всесоздатель, все каноны отброшены! И это Сигрлинн! — Он обхватил голову руками и как-то весь поник.

Хрофт поднялся и неловко положил тяжёлую руку на плечо Мага.

— Что жалеть о случившемся, которого уже не изменишь! — глухо проговорил он. — Надо думать, что делать дальше. Если твою силу теперь ничто не ограничивает…

— Этого-то я и не знаю! — вскричал Хедин. — Быть может, тут и сокрыта ловушка Мерлина! Он мог послать Астрального Вестника, выговорить себе временное отступление от правил и подтолкнуть тем самым меня самого нарушить их! Подлый прием, но действенный. Стоит мне по неведению нарушить действующий Закон… Древние умели карать! И Законы эти составлены и скреплены так, что магия не поможет мне узнать, который из них действует, а который уже отброшен!

Наступило молчание. Затем Хедин заговорил вновь:

— Нужно было бы обсудить ещё многое… Мне неясно, что за силы у этого Брана Сухой Руки — если над ним не властен сам Яргохор, Водитель Мёртвых? Ты можешь что-нибудь сказать, почтеннейший Хрофт?

— У меня есть одно объяснение, хотя, боюсь, вам оно не понравится, — ответил Отец Дружин. — Проще всего было бы приписать всё тому, что Брану помогает какая-то из Древних или же Дальних Сил, — но, по-моему, это не так. Дух его…

Хедин метнул на Хрофта быстрый взгляд, и настолько молниеносный, что даже Хаген его не заметил; и Хрофт закончил фразу довольно странно:

— Дух его, наверное, может замирать, подобно дикому зверю в зарослях, когда вокруг рыщут охотники…

— И что это за Холм Двух Теней, на который Бран меня притащил? — напомнил Хаген. — Откуда могла взяться эта вторая тень? Почему там можно смести одну из них с себя, точно сор?

Хедин и Хрофт переглянулись.

— Говорят, Холм Двух Теней с незапамятных времен посвящен Дальним Силам, — ответил Маг. — Быть может, две тени — это суть два Начала в тебе — собственно человеческое и магическое. Счистить, стереть одну из теней — значит, по мысли Брана, избавиться от одного из противоборствующих Начал… Хотя, по-моему, ничто после этого, конечно же, не исчезнет. Просто ты сделаешь выбор. Бран уверен, что он — обычный человек… хотя, разумеется, может он существенно больше.

— Впрочем, Браном мы займёмся позже, — закончил Хедин. — Нам пора в дорогу. До Хединсея неблизко, а все твои люди, Хаген, наверное, уже давно в дороге. Времени терять нельзя, осуществим Перемещение. Иди, твой конь, должен быть готов.

За Хагеном закрылась дверь, и тогда Хедин с упреком взглянул на Хрофта:

— Разве можно говорить «дух его свободен» при моём Ученике? Зачем смущать его лишний раз? И, кстати, ты уверен в своих словах?

— А как же ещё объяснить то, что Водитель Мертвых не в силах исторгнуть из него душу? — ответил Хрофт. — Только одним: дух Брана свободен от страха. Он отринул служение какой бы то ни было силе. Он сам по себе. Смерть властна над ним — но не Исторгатель Душ! Не знаю, как он достиг этого, кто научил его… скорее всего — он понял всё сам. Задумайся над этим, Хедин: Смертному, человеку оказалось по плечу то, на что способны лишь Маги!

— Ладно, об этом я поразмыслю позже, — поднялся Учитель Хагена. — Нам пора. Придётся начинать несколько раньше, чем мне хотелось бы, но если ударят первыми они — тогда всё пропало. Я даром погублю все плоды многолетних трудов.

— Никогда не спрашивал у тебя об этом, но сейчас… — Хрофт взглянул прямо в глаза Магу. — Ты идёшь победить? Или…

— Не гадай, почтеннейший, — чуть заметно усмехнулся Хедин. — Всё равно ты вряд ли поймёшь меня. Для тебя есть только два исхода — победить или умереть… Считай, что это разведка. — С этими словами волшебник скрылся за дверью.

— Собирается поставить на дыбы весь мир и называет это разведкой! — покачал головой Хрофт и налил себе ещё эля.

Хотя Хедин и старался, чтобы заклятье Перемещения отправило его и Хагена поближе к Хединсею, их почему-то зашвырнуло далеко на юг, к самой Торговой Республике. Маг с недоумением взглянул на зубчатые стены Хедебю и покачал головой.

— Так сильно я не ошибался, даже когда сам был Учеником, — пробормотал он. — Делать нечего, пошли в город… Завтра, когда у меня прибавится сил, попробуем ещё раз…

Они устроились на ночлег. Хаген тщательно осмотрел все замки и засовы — Учитель не хотел прибегать к колдовской защите, не желая, чтобы их обнаружили другие Маги.

— Проклятье, — пробормотал Хедин, устраиваясь на узкой кровати, — нужно поднимать Ночной Народ, а весть им никак не подашь!

— Учитель… — начал было Хаген, но Маг только махнул рукой.

— Потом все расспросы, потом! На Хединсее. Там у тебя будет много работы. Пользуйся моментом, пусть ничто не занимает твоё сознание… Спи!

Однако спать им не дали. В глухой час, между Собакой и Волком, когда все постояльцы и служители таверны спали крепким сном без сновидений, тяжёлый кованый засов, открываясь, медленно пополз в своих гнёздах, движимый незримой рукой. Дверь бесшумно приоткрылась, на пороге тихой гостиницы возникла закутанная в зеленоватый плащ фигура с кривым чёрным мечом у пояса.

Ученик Хедина беспокойно пошевелился во сне, Маг же ничего не слышал и не чувствовал — он странствовал далеко, в полях бесформенного Астрала.

Ночная Всадница быстро поднялась по лестнице; коридор вёл к комнатам; она медленно двинулась вперёд, на миг задерживаясь возле каждой двери.

В сон Хагена ворвалась струя ледяного ветра; он глухо зарычал и проснулся. Всё было тихо, но раз появившаяся тревога не исчезала. Учитель лежал на спине, скрестив руки, и, казалось, вообще не дышал. Понимая, что его сейчас не дозовёшься, Хаген быстро, но без спешки проверил доспехи и оружие. Враг был рядом, чтобы знать это, сейчас не требовалось никакой магии.

Ночная Всадница остановилась против дверей той комнаты, что занимали Маг и его Ученик. Достала из складок плаща какой-то круглый, завернутый в тряпицу предмет, сняла покров…

Хаген подумал, что неплохо бы встать справа от двери, открывавшейся вовнутрь, чтобы рубить сразу, ещё на пороге, но затем остановился — это его решение напрашивалось и, если у пришедшего есть нечто получше обычных мечей и копий…

Он застыл на месте, а стену там, куда он только что хотел встать, вспорол хорошо знакомый Хагену сверкающий белый Диск. Оружие Ямерта играючи проходило сквозь толстые брёвна; Диск трижды пронзил стену, исчез и больше не появлялся. До слуха тана донеслись лёгкие шаги сделавшего дело и уже не таящегося человека.

Весь в холодном поту, Хаген рухнул на кровать. Шаги метавшего Диск удалялись; тан прильнул к окну.

Ночная Всадница, не таясь, вышла из дверей таверны, огляделась и неспешно зашагала прочь.

Тан несколькими словами отменил Заклятье Ночного Зрения и скрипнул зубами от ярости. Их не хотели убивать. Им лишь дали понять, что, по крайней мере, его, Хагена, могут убить в любой момент. До утра тан уже не сомкнул глаз, а едва взошло солнце и пошевелился вышедший из транса Учитель, поспешил рассказать ему обо всем. Хедин помолчал, взглянул на три аккуратных щели в толстенных бревнах и только молча сжал кулаки.

— Сколько они ещё будут предупреждать нас? — прошипел он. — Я уверен, что нас закинуло сюда не случайно!

Второе Перемещение — и они оказались уже существенно ближе к Хединсею; в рыбачьем поселке они добыли баркас. Борясь с противным ветром, меняя галсы, они пробрались к острову и вскоре увидели его остроконечные вершины, превращенные гномами в крепостные башни, увенчанные зубчатыми коронами; из бойниц, знал Хаген, на них сейчас смотрели десятки зорких и внимательных глаз. Затем им открылся порт, и замершие в готовности у пирсов три десятка «драконов», нацеленные на узкое горло гавани каменные укрытия катапульт и баллист, снующие на пристани воины… Вид крепости приободрил Хагена; однако Маг остался сумрачен.

Тана и его Учителя приветствовали громкими криками и ударами мечей о щиты; Хаген и Маг прошли через ворота во двор перестроенного до неузнаваемости замка, ставшего, благодаря труду всё тех же гномов, неприступной цитаделью. Бастионы вздымались на двести футов: ещё выше были вершины боевых башен. Крытые галереи и подземные ходы тянулись ко всем малым фортам на берегах острова; в глубине Хединсея паслись стада и выращивали хлеб.

Ещё на пристани Хаген справился, вернулись ли его люди, и, получив утвердительный ответ, велел немедленно звать всех к нему.

В высоком покое Главной Башни Хединсея, окружённой плотными слоями магической защиты, чтобы никто не смог подслушать их разговор, собрались все пятеро воинов, сопровождавших тана две недели назад; шестым был Хаген, седьмым — Маг.

Лодину и его спутникам рассказывать особенно много не пришлось. Без всяких происшествий они достигли условленного места, куда гномы доставили оружие, приняли, несколько раз пересчитали и благополучно переправили ценный груз на Хединсей. Зато истории Фроди и Гудмунда длились долго. Хедин поминутно останавливал их, переспрашивал, просил вернуться к уже рассказанному… Его интересовали мельчайшие подробности, особенно — приключений Гудмунда.

— Ты нарушил мой приказ, — строго сказал воину Хаген, которому его Учитель подал незаметный для остальных знак, — но я прощаю тебя — в первый и последний раз! — ради тех сведений, что ты принёс…

Когда за его бойцами закрылась дверь — они ушли, щедро награждённые, особенно Гудмунд, — Хаген повернулся к Учителю. Его брови гневно сошлись, глаза сверкали.

— Мастер, ждать больше нельзя. Мы обложены со всех сторон, и нам ясно дали это понять! Я думаю, в дело вмешалась сама Ялини! А где она — там и её царственные братья, Ямбрен и Ямерт! Не оттуда ли и Белое Лезвие, и Диск их Храма Солнца?!

— Ты неплохо рассуждаешь, — кивнул Маг. — Да, нужно начинать. После рассказа твоих людей мне многое стало ясно. Судя по тому, как похожи были одна на другую две Ночные Всадницы, встретившиеся тебе и Гудмунду с Фроди, их явно учила одна и та же рука. Какая — нам пока не важно; гадать я не хочу. Может, это Макран. Может, Эстери. Может, кто-то ещё из не питающих ко мне дружеских чувств членов Совета. Может, за этим стоит сам Мерлин. Мы разберёмся с этим, но чуть позже. И даже хорошо, что в дело вмешались Дальние Силы, хотя это и едва не стоило Гудмунду жизни. Дальние Силы я не могу назвать иначе как «капризными». Они очень… гм… необычно понимают Великое Равновесие, если только к ним приложимо само слово «понимание».

Великое Равновесие, как учили нас, — это якобы основа основ всего миробытия; хотя я сам так не думаю. Но для Дальних Сил, похоже, это Равновесие стало чем-то священным. Они вмешивались всегда внезапно и непредсказуемо. Мы пока не знаем, что вывело Ночную Всадницу на след, приведший её в монастырь, — хотя мне приходилось слышать, что там готовят великолепных бойцов, истребителей всего, что несогласно с воззрениями их наставников… а наставники черпают свои догматы из откровений Дальних… кто знает, может, они поссорились с Учителем — или Учительницей — тех странных ведьм?

— Тогда обитатели монастыря могут оказаться нашими друзьями, — заметил Хаген.

— Это вряд ли, — покачал головой Маг. — Они ведь тоже объявили нас врагами, и сумеем ли договориться, кто знает? Связываться с Дальними Силами очень опасно даже для Мага. Говоря откровенно, Гудмунд может исчезнуть в любую минуту, и даже я не смогу ничем помочь ему. Они умеют мстить, так же как Древние — карать.

— А почему против этой Ночной Всадницы собралась такая странная компания — эльфы, древесные гномы, даже кобольд и тролль? — спросил Учителя Хаген. — Этого я никак не возьму в толк.

— Я ж не Творец, откуда мне знать, — пожал плечами Хедин. — Собрал всех, ясное дело, эльф. Все прочие нелюди подчиняются им, кроме самых злобных, конечно, вроде морматов. Те же тролли — разбойники и порой даже людоеды, но эльфов боятся до смерти. А Перворождённые — на то и Перворождённые, чтобы шагать за окоём мира и видеть и слышать куда больше того, что открыто людям. Эльфийские твердыни в Восточном Хьёрварде держатся во многом благодаря поддержке Дальних Сил. Молодые Боги эльфов, по-моему, просто побаиваются — ведь это Дети самого Творца!

— А мы, люди, — разве нет? — удивился Хаген.

— Разумеется, и вы тоже, — успокаивающе поднял руку Маг. — Но эльфов Он творил сам, можно сказать — собственноручно, хотя, ясное дело, никогда не имел никаких рук. А людей по его замыслу и под его Оком довершали Молодые Боги — тогда ещё не помышлявшие о том, чтобы ворваться в этот мир и стать его правителями… Но есть на земле расы, — Хедин понизил голос до шёпота, — к которым ни Молодые, ни Старые Боги, ни даже сам Творец не имеют отношения.

— Ну да, Маги, конечно же, — кивнул Хаген. — Ты не раз говорил мне об этом. В ответ Хедин только загадочно покачал головой и ничего не ответил.

Они продолжали обсуждать положение. Спустя некоторое время их разговор вернулся к случаю с Гудмундом — в истории оставалось всё же слишком много «белых пятен».

— Почему они напали на него? — говорил Хаген. — Ведь это же совершенно бессмысленно. Он принёс важные известия, предупредил об опасности! Прежде чем сажать в яму такого гонца, я бы долго всё взвешивал!

— И это говоришь ты, мой Ученик? — поморщился Хедин. — Они узнали всё, что хотели, в первые же секунды, но, будучи слишком самоуверенными, не придали известию значения. Дальние Силы, быть может, как и Мерлин, сочли нас нарушителями этого самого пресловутого Равновесия — и готово!

Хаген покраснел, застыдившись ошибки.

— Не думай об этом, — нагнулся ближе к нему Маг. — Завтра у нас начнётся трудное время. Владетель Хьёрлейв несколько облегчил нам дело, хотя, признаться, это оказалось нелегко! Скольких ты потерял в Химинвагаре?

— Восьмерых, пока девятый не смог найти доступ к советникам Хьёрлейва, — отозвался Хаген. — Но исход всего дела стоил потерь. У меня подпрыгнуло сердце, когда я услышал, что химинвагарцы перешли рубеж королевства!

— Перейти-то они его перешли, но вот сколько им ещё удастся уклоняться от боя? — с сомнением произнёс Хедин. — Я помогал им как мог с погодой и ночными страхами для Видрировой рати… Впрочем, оставим это. Твой План — он прежний?

— Нет. Кое-что после разведки пришлось изменить. — Хаген потянулся к свитку карт и расстелил на столе несколько листов, изображавших серединную часть Восточного Хьёрварда. — Появилось несколько новых застав и укреплённых лагерей — здесь, здесь и здесь… — Они вдвоём склонились над картой.

Глубокой ночью закрывавшие луну тучи внезапно, словно по чьему-то велению, разошлись над Хединсеем. В башнях и на бастионах колокола ударили тревогу; вспыхнули масляные лампы, дороги заполнили стремительно появившиеся отряды воинов в полном вооружении. Не блестело оружие, не звякало железо; упругим волчьим шагом бойцы Хагена шли на пирсы, к «драконам». Давно подготавливаемый Хедином день наступил.

ГЛАВА XI

Я, Хедин, Познавший Тьму, со стыдом признаюсь, что после разговора с Сигрлинн и встречи с Читающим Заклятья мне всё же стало очень не по себе. Я не давал никаких клятв или обетов, ничто, кроме моей воли, не могло заставить меня продолжать исполнять задуманное — так не отказаться ли, в самом деле, пока Мерлин действительно не прибег к своему новому праву? Но я сам прекрасно понимал и то, что отказаться от Плана — это отречься от самого себя. Существование потеряет цель и смысл.

И поэтому, засучив рукава, я взялся за работу, как будто того боя возле Храма никогда не было. Несколько удачных походов за море, в Западный Хьёрвард, принесли Хагену славу самого удачливого и щедрого к дружинникам предводителя. Другие ярлы терпели неудачу за неудачей — не без моего участия, конечно; я держал под неусыпным надзором все их начинания, и мне всякий раз удавалось расстроить собравшийся было большой союз или послать на пути их кораблей такую непогоду, что им приходилось уносить ноги несолоно хлебавши; и лишь в редких случаях я прибегал к вещим снам, посылая их защитникам городов Западного Хьёрварда, их колдунам и прорицателям; благодаря этому почти все нападения ярлов удавалось отбить. Лишь немногие могли похвастаться удачами, и первым среди них был Хаген.

Я не помогал ему в боях. Его «драконы» точно так же боролись со штормами и встречными ветрами; точно так же, как и других, его встречали закованные в сталь отряды тяжёлой конницы и панцирной пехоты, на его собственные плечи и плечи его воинов точно так же опрокидывались ковши с кипятком или горячей смолой, в грудь летели стрелы и камни… Он брал города не магией, но доблестью, а ещё — постоянно удивлявшим меня в нем трезвым расчётом. Всегда, когда это было возможно, он избегал кровавых штурмов и кошмаров всеобщего грабежа. Он держал себя не как грубый находник, движимый одной лишь мыслью о добыче, но как разумный и отважный король, созидающий новое государство. Заняв какой-нибудь город, он прежде всего обещал жителям всяческие вольности и льготы, свободы от баронских поборов, что процветали тогда в межграничье нескольких более или менее крупных королевств Западного Хьёрварда; обещал он и защиту от набегов других ярлов, и это действовало лучше всего.

Хединсей быстро отстраивался — на его стенах и бастионах день и ночь трудились горные гномы, превращая окружающие остров утёсы в сложную систему неприступных укреплений; и к моему Ученику непрерывно вереницей шли люди. Под его знамена собрались лучшие бойцы Хьёрварда; через три года дружина Хагена выросла с двухсот пятидесяти до шести тысяч семисот мечей. На стапелях спешно закладывались всё новые и новые «драконы»; мало-помалу мой Ученик стал прибирать к рукам не только безлюдные доселе острова или опустошенные междуусобными войнами области Хьёрварда Западного, но и земли нашего Восточного. Первыми его жёсткую длань ощутили на себе свободные ярлы. Нет, до большой войны дело не дошло; дав хороший урок двум-трем упрямцам, Хаген сразу же внушил остальным должное почтение к себе. Теперь без него не обходился ни один большой поход, где он почти всегда предводительствовал. Многие ярлы стали сами искать случая поступить к нему на службу — наиболее слабые и неумные и, как ни странно, самые хитрые и дальновидные. За землями ярлов пришёл черёд бондских областей, но тут уже пришлось действовать тоньше. Хаген держал в руках изрядную долю морской торговли, в которой крайне нуждались земледельцы. «Золотые Пояса» Торговой Республики возмущались столь бесцеремонным посягательством на их промысел, слали гонцов в Хранимое Королевство, но Хаген и ухом не вёл. Он исправно нес службу у Видрира, являясь на сборные пункты первым, с самым надёжным, многочисленным и хорошо вооружённым войском. Нам довелось сражаться в рядах рати Хранимого Королевства, когда дикие кочевники Рогхейма, объединившись с пиратами Южного Хьёрварда, решили испробовать крепость Видрировых мечей…

Легкоконные стрелки, перевезённые пиратами с побережья Южного Материка, смяли первую линию пехоты Видрира, расстреляв её из луков и заставив смешать ряды, а затем взяли их на копья, но, как льдина о камень, разбились о строй щитоносцев Хагена. Дружина Хединсея удержала центр, и только благодаря им Видрир смог вырвать в конце концов победу…

А потом настало время Ильвинг. Женщины долго оставались для моего Ученика чем-то незначащим, так, игрушкой и усладой мужчин после победных битв; когда мы в первый раз появились в Хедебю, я постарался провести его по всем кругам порока. Он прошёл их — без интереса, чуть ли не по обязанности — и надолго забыл о грубых радостях плоти. Надолго, но не навсегда. Только пока не встретил Ильвинг.

Её отец дольше всех ярлов сопротивлялся моему Ученику. Дольше всех пытался противостоять неизбежности; со всего лишь четырьмя кораблями, оставшимися у него после неудачного набега на Западный Хьёрвард, и пятью сотнями дружинников он попытался бросить Хагену вызов, послав его по всей форме древнего вежества морских скитальцев, и уже одним этим завоевал моё уважение — кстати, и Хагена тоже.

Я помню тот хмурый и вьюжный зимний вечер, когда редко кто отваживается выбираться в открытое море. Сторожевые посты заметили входящий в гавань чужой «дракон» с многочисленными факелами, закреплёнными на носу, бортах и мачте; на палубе вдобавок звонко били в колокол.

Два наших дозорных судна, каждое в полтора раза крупнее пришельца, тотчас взяли его на абордаж; однако появившиеся и не думали сражаться, заявив, что они — послы к почтенному Хагену, покорителю Заката.

Старый воин, со спускающимися на грудь белыми усами, с тёмным, почти коричневым лицом, выдубленным ветрами и солью всех двенадцати морей Большого Хьёрварда, стоял в главном покое Замка и медленно ронял полные презрения слова.

Он обвинял Хагена, что тот предал святую свободу морских дружин, что вступил в союз с отвратительными чародеями Запада, что хочет сделать всех своими рабами… ну, и прочее, и прочее, и прочее. Посол закончил всё это вызовом на поединок.

— Я стёр бы тебя в порошок за дерзость, — медленно выговорил в ответ Хаген. — Тебя не защитил бы даже твой ранг. Радуйся, что я не дерусь со стариками! А ярлу своему передай вот что: я буду на указанном месте в нужное время, и буду один.

Мой Ученик исполнил обещание — он не дал сопровождать себя даже мне. Конечно, я следил за схваткой; Хаген мало-помалу вытеснил старого ярла за небольшую скалу, подальше от глаз прибывшей с его противником свиты, в рядах которой стояла и белокурая дочь упрямца, и лишь там показал, как в действительности владеет мечом. Одним из моих излюбленных приёмов он вышиб оружие из рук противника и сам опустил клинок.

— В этом бою нет смысла, — спокойно сказал мой Ученик. — Он нечестен — мы неравны. Ты не знаешь, кто учил меня сражаться. Я предлагаю тебе почётный мир. Знаю, ты гордо откажешься, и ты не боишься смерти — но подумай о своих дружинниках и о тех, кто живёт на твоих землях! Ты в ответе за них, если хоть чего-нибудь стоишь как правитель. Опустим мечи и объявим о нашем решении прекратить глупую ссору. Я ничего не сделаю тебе, лишь поклянись Вечной Мукой Нифльхеля не выступать против меня.

Не знаю уж, о чем подумал в тот момент безоружный ярл — быть может, о дочери, — но месяц спустя его с почётом приняли на Хединсее. Мой Ученик предложил ярлу союз… а вскоре я заметил, что Хаген всё больше и больше времени проводит на востоке, во владениях своего недавнего противника. На третий раз он вернулся оттуда мрачнее тучи. Я взглянул ему в глаза; он неожиданно покраснел и внезапно выложил мне всё.

И, слушая его горячий и сбивчивый рассказ, совершенно не похожий на чёткую и гладкую речь Хагена, когда он говорил о походах, осадах и сражениях, я с горечью подумал, что именно в этом, где он, похоже, сильнее всего жаждет моего совета и помощи, я не могу помочь ему ничем. Ничем, кроме собственных горьких воспоминаний.

Гордая и своенравная дочь ярла воистину околдовала его, не имея ни малейшего понятия о магии. Наверное, она мягко и ненавязчиво предложила ему то, что никак не мог дать я, — сочувствие и жалость…

Я не знал, как шли дела между этой парой до самой их свадьбы, пышно отмеченной в Хедебю, на полпути между владениями Хагена и его тестя. Вскоре на Хединсее появилась новая хозяйка. Сперва она боялась и сторонилась меня; мы с Учеником посмеялись, но я принял меры — стал осторожно беседовать с Ильвинг, рассказывать ей сказки, до которых она оказалась большая охотница, потом подарил несколько редких безделушек, дал кое-какие ценные советы… Мало-помалу она оттаяла и больше не шарахалась в сторону, едва завидев меня где-нибудь в коридоре.

Ильвинг прочно и властно взяла в свои небольшие, но крепкие ручки всё хозяйство Хединсея. Она завела многочисленных слуг, строго приглядывала за ними, и суровый быт постоянно готовой к осаде крепости совершенно переменился. Зазеленели огороды, умножились стада, появились свежие молоко, творог, сыр… Перечислять можно долго.

Мой Ученик, как я заметил, по-настоящему крепко привязался к ней. И — самое главное — за этой привязанностью я безошибочно угадывал потаённое от всех глубокое чувство и не мог в чем-то не завидовать своему Ученику.

Тем временем среди моих собратьев по Поколению творились удивительные вещи. Я ждал продолжения магических атак, теперь уже — на занятый нами остров; между тем с того самого дня, как я вернулся на Хединсей после встречи с Читающим Заклятья, никто не тронул нас даже в малом. Нам ни в чём не препятствовали; но я, обратившись к одной из самых тёмных сторон нового Знания, обретённого за годы изгнания, открыл нечто весьма для нас неприятное…

Далеко на востоке Хьёрварда, за Железным лесом и степями Рогхейма, за горами Номара, есть области глухих и гнилых болот. На десятки лиг протянулись там мертвенные пустоши зыбучих трясин, перевитые, точно жилами, голубыми и синими лентами мелких ручьёв и речек. Там нет людей, почти нет зверей и птиц — и туда уходят порой на отдых, переходящий в смерть, самые старые и мудрые болотные тролли, чьи зубы стесаны до дёсен, кто сумел выжить, избегнув и людских копий, и эльфийских стрел, и гномьих топоров. В большинстве своём тролли не могут похвастаться умом; но и среди них есть древние роды, ревностно хранящие секреты кое-какой необычной магии, почти никогда не прибегающие к ней. Эта магия странна и загадочна, как загадочно и само возникновение диковинного и угрюмого племени троллей. Они повелевают Медленной Водой, как тролли называют её; это не поворот Мира вокруг себя, в чем черпают силу Маги; это именно разлитая в Реальности сила медленно текущей, дающей приют тысячам и тысячам малых жизней, неспешной болотной воды. Давным-давно, наверное, ещё в первые часы Творения, искры Творящего Пламени коснулись только что родившихся, новосотворённых болот и, угасая, отдали им свою часть вложенной в них Творцом мощи. Долгие, долгие годы никто из Мудрых об этом не знал. Наконец Древние докопались до сути, но изменить положение дел уже не смогли — им открылось жуткое пророчество: если кто-то вознамерится стереть с лица земли последнего тролля, последнее слово того сотрёт и весь видимый Мир. По странному капризу Создатель не захотел отбирать у троллей эту силу; но, надо признать, они очень разумно распорядились ею. Они не пытались бороться за власть или богатство — они лишь добились для себя некоторой безопасности, став очень опасными врагами для любого, кто отважится поохотиться на них. В годы изгнания они помогали мне и словом и делом; мало-помалу, ведомый их туманными намёками, я добрался до заповедных болот. Там мне была открыта Магия Медленной Воды — мощная, мрачная и не очень-то добрая. Я хранил её в глубокой тайне, но теперь пришёл и её час.

Издавна тролли совершенствовались в искусстве обнаруживать слежку за собой и сбивать погони со следа; я многому научился от них. Останавливало меня лишь то, что Магия Медленной Воды вовлекает в действие могучие, обычно дремлющие древние существа — там, в тех Нижних Мирах, что именуются порой Великими Болотищами. Под толстыми слоями неведомых на нашей земле мхов и странных растений, сплошным ковром покрывающих мелкие теплые озёра, живут удивительные создания — Хозяева Медленной Воды. К ним взывает прибегнувший к этому колдовству, и они, способные видеть сквозь Миры, отдают ему остроту своего зрения, но, пробуждённые от сна, начинают терзаться ужасным голодом; и разбудивший их должен послать им еды. Тролли превращали в кладбища целые деревни, чтобы расплатиться за спасение от больших облав…

Магия Медленной Воды не только в этом. Отражение твоих врагов запоминают текучие воды; следящий за тобой может отразиться в крошечной росинке, и вода запомнит это. Магия Медленной Воды — раздел исполинской Магии Воды, которая, в свою очередь, является одной из частей необъятной Стихийной Волшбы; её долго держали в тайне от нас. Ею владеют лишь ближайшие сподвижники Молодых Богов и… такие странные существа, как, скажем, тролли, гномы, кобольды…

Медленно и осторожно я начал поиск. Я остерегался будить болотных хозяев, сперва идя обычными Водными Путями. Что-то заметили глаза на мгновение показавшегося из воды жука, что-то отразилось в больших зарастающих старицах, что-то видели другие обитатели трясин…

Повсюду пусто. Пусто, но именно эта пустота и не давала мне покоя. Меня не могли оставить в полном одиночестве! Пусть старый и неявный, но хоть какой-то след не мог не остаться! Неужели мои надсмотрщики укрылись настолько хорошо, что против них бессильна эта часть Болотной Магии? Неужели придётся будить Болотных Видящих?

Я долго колебался, прежде чем решился на это. Долго готовил плату. Непросто оказалось собрать из разных Миров великое множество скота, но это было только полдела. Требовалась ещё и человечина. Тролли не колебались, они шли самым простым путем, а мне пришлось долго биться над этой загадкой. Согласился уйти кое-кто из безнадежно больных — в обмен на богатство для семьи; смерть их была быстрой, тихой и безболезненной — во время сна, а потом мне пришлось ещё сражаться за счастливое посмертие для них… Нелегко обмануть Яргохора, но я сделал это и тем самым ещё более увеличил свой долг Молодым Богам. Я уже потерял счёт нарушенным мною их уложениям.

Наконец все долгие и многотрудные приготовления были закончены. Груды туш скота и дремлющие люди — они должны были отойти лишь в последний момент, перед самой пастью монстра, но я сделал так, чтобы они погрузились в благодатный сон и ничего не видели и не слышали. Я переправил всё потребное в тот Мир и начал плести сеть причудливых заклинаний.

А потом на меня снизошло откровение. Впервые я смотрел глазами дремлющего в тине существа, но чей взгляд пронзал всю мировую толщу. Это оказалось болезненно — всё время страшно хотелось моргнуть, но глаза, которыми я смотрел, оказались лишены век.

И я действительно увидел причудливо выгнутые складки Реальности, так сказать, «над» тем местом, где располагался Хединсей. Говорю «так сказать», потому что на самом деле они располагались и под, и над, и вокруг, но, с точки зрения стоящего на острове смертного наблюдателя, они находились «сверху». А в складках этих уютно устроились несколько странных, непохожих одна на другую фигур. Одну из них я с трудом, но все-таки узнал — кто-то из Белых Бойцов Эстери, слуг и воинов, подобных зофарам Сигрлинн, только несколько менее тщательно сработанных — насколько хватило умения у хозяйки. Трое других до времени оставались мне неизвестны, хотя сразу же отметил про себя, что все они наделены небывалой для слуг колдовской силой. Не составило труда увидеть и незримые, тщательно укрытые от всех мыслимых взглядов нити, тянущиеся от висящей над Хединсеем сети туда, к слоям Межреальности, к моим караульным. Каждое моё движение тотчас становилось известно… Кому? Эстери скорее всего и почти наверняка — Сигрлинн и Мерлину. Верховный Маг Поколения не мог не нуждаться в последних новостях о том, чем занят давний смутьян…

Болотные ящеры ответили мне и ещё на один вопрос: когда над Хединсеем нависла сеть неусыпного надзора? Оказалось, что сразу же после нашего нападения на Храм в Эриваге — то есть у Совета по-прежнему не было ни единой настоящей улики против меня.

Не составляло труда догадаться, что ждали скрытые от всего и всех соглядатаи. Теперь я был уверен, что Мерлину нужен лишь предлог, чтобы покончить со мной, и что он ждёт этого предлога с самого первого дня моего возвращения из ссылки. Только ему под силу было так изогнуть слои Реальности и закрепить могучими заклятиями этот изгиб. Верховный Маг ждал своего часа, ни на миг не сводя с меня глаз.

По-прежнему неясна оставалась для меня роль Сигрлинн. Что она делает во всей этой истории? Она для чего-то вступила в свиту Ялини — хотя трудно было бы найти более различные меж собой характеры. За этим шагом моей былой возлюбленной я смутно угадывал некий план; но направлен ли он против меня, или же она преследует только свои, неведомые мне цели?

Вдобавок я узнал, что все Храмы Молодых Богов в Восточном Хьёрварде спешно умножают число стражников, заводят новые и новые боевые дружины; не требовалось помощи Читающего Заклятья, чтобы ощутить копящееся в Храмах напряжение подвластных жрецам низших магических сил. «Задумывают поход на Хединсей? — подумал я тогда. — Вряд ли, никогда ещё Храмы не превращались в воинские ордена. Впрочем, всё, происходящее в нашем Мире, когда-то да случалось впервые…»

Старый Хрофт тоже не терял времени. Глубоко под землёй послушные его воле гномы день и ночь ковали оружие. Они сохранили верность Отцу Дружин, пробудившему их к жизни в те невообразимо далёкие времена, когда никто и слыхом не слыхивал о Молодых Богах. Целые горы мечей, щитов, шлемов укрывались до времени в надёжных местах; после того как я обнаружил наблюдение за собой, я старался особо не выдавать размах нашей подготовки. Мерлин знал, что в прошлом мои Ученики не очень сильно отличались один от другого — воины и короли, созидатели царств и империй. Наверняка он ждал чего-то подобного от меня и на этот раз. Быть может, мог рассуждать он, Хедин постарается захватить области бондов, Торговую Республику, тем более что за земли ярлов он взялся уже сейчас. Ну а если он полезет на Хранимое Королевство —чего ему не избежать, — Маги и Сигрлинн, уже одержавшая над ним победу, дадут ему бой. Он не сможет противостоять всему Поколению. Проигрывая в отчаянных надеждах спастись, он неминуемо пустит в ход силы, нарушающие Законы Древних — то есть Великое Равновесие Мира. И тогда ничто уже не помешает Мерлину покончить с ним. Порядок будет восстановлен.

Я не стал пытаться оказывать противодействия наблюдавшим. Если они не обнаружили пробуждения болотных монстров, пусть думают, что я ничего не заприметили. Изменения на Хединсее должны накапливаться постепенно, чтобы их не заметили слишком скоро; когда же увидят, у них уже не останется времени ответить чем-либо серьёзным.

В эти годы я продолжал восстанавливать связи с Ночным Народом. Все остатки тёмных армий Ракота, разбежавшиеся в свое время и попрятавшиеся по дальним закоулкам этого и ряда близлежащих Миров, следовало вновь поставить в строй. В старых гномьих выработках зашевелились гоблины. Кобольды, созданные когда-то в противовес гномам, остававшимся тогда нейтральными, доставали из тайников бережно хранимое заветное оружие с рунами Тёмной Магии Металла. Вили новые тетивы гарриды, ожили даже пущевые хеды, не говоря уже о троллях.

Мой Ученик преуспевал. Его дружина достигла десяти тысяч мечей; Ильвинг родила сына; во многих уставших от беззакония землях и Западного и Восточного Хьёрварда Хагена в открытую называли правителем и всё настойчивее звали принять корону. Он, как и следовало, отвечал туманными намёками, не отказываясь, но и не соглашаясь впрямую. Эти годы, так быстро минувшие, теперь кажутся настоящим счастьем. Я упорно работал, пробиваясь в глубь тайных пластов Стихийного Колдовства. В решающий час я должен был приготовить достойную встречу Молодым Богам. Ведь силы их небеспредельны; всеобъемлющ лишь Творец, а все его Дети лишь части созданного им Мира. Никакая часть не может превзойти мощью целое. Молодые Боги могли сокрушить Древних Богов, которые до них правили Миром Магов, но справиться со всей Природой не под силу даже им. И потому, кроме Стихийной Волшбы, я настойчиво искал доступа к Средоточиям, Столпам Третьей Силы нашего Мира — к Великим Орлангуру и Демогоргону. Их царством была вся всеобщность — Реальность и Межреальность, Астрал и области Вечного Мрака, все бесчисленные Земли и Небеса и даже Звёздные Пределы. Эти двое царили повсюду и везде — царили, но не правили. Никто не знал их целей и желаний. Они не нуждались в храмах, поклонении и почитании. Они существовали сами по себе. И исчезни завтра весь Мир — они всё равно остались бы. Собственно, на них и держалось все пресловутое Равновесие. Иногда они помогали, если сумеешь добраться до них со своей просьбой, иногда нет. Никто не мог понять, чем вызвано то или иное их решение. Рассчитывать на их помощь, помощь Духов Абсолютного Знания и Соборной Мировой Души, строить на этом какие-то планы было бы безумием с моей стороны. Никто не мог ожидать от меня подобного, и если всё задуманное исполнится…

Но прежде чем самому вступить в смертельную схватку с обитателями Обетованного, мне предстояло совершить ещё очень и очень многое; немало выпадало и на долю Хагена, ему было не избегнуть встреч с противниками — не-людьми, а для этого требовался меч, сработанный более могучими руками, чем даже руки искусников-гномов. Я давно держал на примете одну далёкую жаркую страну среди диких девственных лесов и жёлтых плоскогорий Южного Хьёрварда…

Это было странное место. Здесь и слыхом не слыхивали о Молодых Богах. За века изгнания я исходил все дороги Большого Хьёрварда и могу сказать: только там по неведомому капризу новых правителей Мира сохранились в неприкосновенности, живые и не лишённые сил, Древние Южные Боги. Я ощутил сгустившуюся предо мной грубую, как дерюга, магическую силу, едва только тропа скитальца привела меня в те края.

Там не виданные в Восточном Хьёрварде деревья мочили длиннолистные ветки в чёрной воде лесных рек. Удивительные звери, косматые ящеры, безволосые волки, многоглавые змеи сводили друг с другом счёты в непроглядном зелёном тумане листвы, гибких лиан и непроходимого кустарника. Среди лесов, на почтительном отдалении от рек, стояли селения, окружённые полями. Близко к рекам люди не подходили — в мрачных водах хватало зубастых любителей полакомиться человечиной. К полям вели оросительные каналы, перегороженные толстыми деревянными решётками.

А ещё — из каждой деревни была видна Гора, как её называли тамошние жители. Увенчанная белой короной вечных снегов серая громада с молчаливым презрением взирала на мельтешившую у её подножия жизнь. Там, в глубоких каменных недрах, гнездилась жестокая и старая сила, правившая этими землями. Туда, к широким воротам, тянулись длинные караваны с припасами и товарами, вереницы рабов; там, под мрачными сводами, совершались отвратительные обряды, описывать которые отказывается моё перо; там угрюмое эхо, постепенно слабея, несло по переходам и галереям последние вопли растянутых на алтарях, истекающих кровью под жертвенными ножами. В человеческих муках и страхе черпал силы правивший здесь Бог, так непохожий на Хрофта, хотя и одного с ним происхождения. Отец Дружин предпочёл крах всего своего царства, всей державы спасению подобной гнусной ценой.

Жители этой страны не отличались гостеприимством. В первой же деревне, куда я забрёл, несколько откормленных дюжих ратников набросились на меня, повалили и связали, после чего стали допрашивать, перемежая вопросы ударами бича. Я старательно изображал боль… — мне хватило оставленных Советом сил задерживать кнут в долях дюйма от тела. Выяснилось, что я брожу без разрешения какого-то начальника округи и, как злостный нарушитель установленных законов, подлежу немедленной отправке в Гору. Когда селяне слушали приговор, на лицах их я читал нескрываемую радость. Я не винил их за это — ведь странный и опасный чужак занимал место жертвы, которую они обязаны были избрать из своего числа. Жребий мог пасть на любого — друга, жену, соседа, мать, ребёнка…

Я решил не сопротивляться. Мне надели на шею тяжёлую колодку, приковали короткой цепью к более длинной, на которой, как гроздь ягод, уже были «нанизаны» десятка полтора угрюмых людей, так же, как и я, предназначенных в жертву кровожадному владыке Горы. Во взглядах большинства я читал лишь животный ужас; мало в ком ещё не угасли ярость и жажда борьбы.

Караван тронулся в путь. Мы шли богатой и благодатной страной, где земля давала по три урожая в год и где люди могли бы процветать, прикладывая куда меньше усилий, чем на каменистых равнинах моего родного Восточного Хьёрварда, — но повсюду царила бедность. Причина её открылась мне очень быстро — очень, очень многое поглощала ненасытная утроба Горы. Пределом мечтаний любого в этой стране было стать прислужником в главном капище, стражником или хотя бы метельщиком — там всегда был обеспечен жирный кусок. А что при этом нужно было обращаться со своими же соплеменниками и сородичами, как со скотом, похоже, мало кого здесь волновало. На бунтарей доносили поспешно и с охотой.

Но здешний народ в большинстве своём мало занимал меня. Куда больше интересовала меня Гора и её таинственный хозяин. Причём не столько его природа — все Древние Боги, в сущности, одинаковы по происхождению, — а силы, которыми он располагает, и то, как ему удается противостоять Молодым Богам. Тогда я ещё ничего не знал об ужасных обрядах, творимых в подземельях Горы… Причём я, Хедин, Познавший Тьму, понял тогда, что незаслуженно ношу свой титул. Мне открылись такие её глубины и такие способы черпать из неё силы, что, будь я даже на самом краю гибели, я никогда бы не прибег к ним, потому что за ними могло последовать нечто хуже гибели — что и ждало, затаясь до времени, обезумевшего хозяина Горы.

Наш караван в свой час добрался до первых длинных отрогов Горы, оттянувшихся далеко в стороны. Рабы, обречённые на смерть, шагали, уронив головы, молчаливые и безучастные ко всему. Я постарался как можно лучше изобразить простого Смертного; я хотел побольше увидеть и понять, найти ответы на свои вопросы до того, как здешний Бог поймёт, что его сети захватили слишком крупную и зубастую для них рыбу.

Все дороги, приводившие из отдалённых частей страны, сливались на огромной пыльной площади у исполинских ворот. И за этими воротами клубилась темнота, изредка пронзаемая багровыми и голубыми молниями, выдыхающая клубы удушливого желтоватого дыма, — ветер, сухой и горячий, нёс этот дым прямо на заполнившее площадь людское скопище, но никто не осмеливался даже утереть беспрерывно льющиеся из глаз слезы. Стражники в глухих масках, которым этот дым, похоже, нисколько не вредил, с шипастыми палицами прохаживались всё время по рядам, строго следя за съеживавшимися под их холодными взглядами людьми; и стоило кому-нибудь чихнуть или закашляться, как его тотчас хватали сами соседи; несчастного богохульника немедля передавали в руки воинов и, несмотря на его истошные вопли, поспешно уволакивали во тьму за воротами.

Мы долго стояли на солнцепёке, пока не появился некто в жёлтом балахоне, толстый и вальяжный, хотя и изрядно пропыленный, в сопровождении восьми стражников. Презрительно оттопырив губу, он наугад ткнул пальцем в нескольких приговоренных, в том числе и в меня. Нас оказалось пятеро; трое тотчас рухнули в пыль, визжа и пуская слюни; один, могучего телосложения оливковокожий бородач, явно уроженец северной части Южного Хьёрварда, стиснул кулаки и глухо зарычал с несдерживаемой яростью и рванулся было на толстяка в жёлтом, но тот благоразумно держался подальше, прекрасно зная длину цепи приговорённого…

Нас повели через ворота. Тупая сила здешнего хозяина давила на виски, словно в них было уперто по колу, на каждый из которых налегло десять сильных мужчин. Я не видел обычным зрением ни стен, ни потолка тоннеля, по которому мы шли. Одна клубящаяся тьма, прошитая огнистыми молниями и размытыми сполохами. По-над головами прокатывался то и дело мощный гул, дрожала земля, навстречу неслись клубы жёлтых ядовитых испарений.

Троих потерявших сердце и рассудок рабов стражники почти тащили волоком; оливковокожий шёл сам, оскаля рот и хрипя; я тоже что-то кричал, чтобы не слишком привлекать внимание своим спокойствием.

Подготовка к обрядам длилась долго. Нас вели через залы с рядами горячих котлов, полных курящихся, едва не кипящих ключом жидкостей, странных ароматных масел и иных веществ, названий которых я тогда не знал. Один из четырех невольных моих товарищей умер, не выдержав ожогов, — его проводили завистливыми взглядами.

Не стану описывать крики, терзавшие меня, когда стражники сталкивали людей в огромные медные котлы, как потом, вытащив, для забавы прикладывали к обожжённым телам тлеющие головни, выхваченные из костров… Меня постоянно так и тянуло показать хоть малую часть ещё доступной мне боевой магии, но я сдерживался. Что-то очень важное ждало меня впереди… в неясном и мутном облаке начала вырисовываться некая чёткая сердцевина.

Потом было ещё гнуснее и отвратительнее. Не стану говорить, что они делали с женщинами, — этого не выдержит и самый прочный пергамент. Они отдавали их на поругание — нет, даже не людям, а… нет, нет, лучше не вспоминать об этом!

Нас ввели в центральный зал. Хозяин Горы постарался на славу, не пожалев сил на всякого рода огненные потехи, неописуемые и многокрасочные. Но я не смотрел на них — мой взгляд был прикован к высокому чёрному трону в дальнем конце, который от той двери, через которую нас ввели, казался совсем крошечным; на нём, едва заметно шевелясь, сидела некая фигура, словно подёрнутая туманной дымкой; я никак не мог разглядеть её. У подножия была разбита огромная арена, посыпанная песком; слева и справа от неё — ещё две такие же, но поменьше. В общем, я не увидел ничего сверхъестественного — обычные, не слишком изобретательные признаки Власти, Силы и Жестокости.

Но я похолодел, и волосы мои встали дыбом, когда я понял, зачем вся эта череда бесконечных кровавых жертв, ужасная бойня, разворачивавшаяся передо мной. Людей топтали ноги ящеров; оплетали и выпивали кровь тонкие, но очень прожорливые змееподобные существа с алыми пастями; размалывали жернова исполинских мельниц, причём каменные круги и острозубчатые шестерни двигались нарочито медленно. Кровь воистину текла реками…

Сначала я ничего не понял, поражённый и потрясённый. Лишь несколько секунд спустя я взглянул на этот зал иным, нечеловеческим зрением…

Лёгкий зеленоватый дымок рвался из раскрытых в немом вопле, изломанных мукой человеческих ртов. Он был знаком мне — исход Страдания, Ужаса и Боли. Как пар над полыньёй, он поднимался вверх, и странные невидимые летучие существа с большими кожистыми крыльями ловили его у самого потолка огромными прозрачными мешками. Наполнив их, они скрывались в отверстиях ходов, что были в дальней стене. Я смог проследить и их дальнейший путь: пузыри невыразимого людского горя и отчаяния крылатые прислужники изверга опускали вниз, куда стекала по бесчисленным желобам кровь замученных. Там за дело принимались иные создания, многорукие и многоглазые; кипела на медленном огне человеческая кровь, сквозь неё прогонялась в огромных прозрачных сосудах эманация людского страдания, всё это смешивалось, изменялось, сгущалось… А получившееся подавали в огромных чашах устроившемуся на троне хозяину Горы. Он выпивал их, и на время слепящий огонь его четырех глаз становился просто нестерпимым; и рабов, и стражников, и палачей, и жертв начинала бить крупная дрожь, сотрясались стены, содрогались недра… Бог получал новую порцию силы.

Однако был в этом зале и ещё один центр мощи — истинный, не нуждающийся в подобной поддержке. В каменную щель справа от трона был воткнут недлинный меч голубой стали; от него волнами расходилась неколебимая, ровная сила. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: делали эту вещь не гномы и не Маги, быть может, кто-то из правивших здесь до прихода Молодых Богов… Вложенная в оружие мощь совсем не походила на ту, что я встречал в знаменитых магических мечах моей молодости, зрелости и изгнания. Что-то непередаваемо спокойное чувствовалось в этом мече; его ковали без темных мыслей о мести или о завоевании; сотворившие его руки просто любовались своим искусством — так показалось мне. И ещё одно я понял тотчас же: вот оно, то оружие для моего будущего Ученика, которое я искал для него так долго.

Тем временем меня стали всё настойчивее подталкивать к огромной мельнице, между чьих окровавленных жерновов уже исчезло трое приговорённых; рядом со мной стоял, глухо рыча и дико вращая глазами, один лишь светлокожий чужак.

Я не стал прибегать к магии, а просто выхватил из рук ближайшего стражника копье, древком отбросил его в сторону; потом, взявшись за колодку обеими руками, сломал её так же легко, как будь бы она из сухой соломы; бросившегося на меня воина я швырнул прямо в медленно перетирающие добычу жернова, потом освободил и оливковокожего; махнув ему рукой — «давай за мной!», — я быстрым, но ровным шагом пошёл прочь из зала пыток.

Наше бегство осталось незамеченным — слишком много людей стонало и выло, проклиная судьбу, чтобы в этом жутком гаме был услышан вопль второго стражника. Прежде чем заправлявшие там поняли, в чём дело, и снарядили погоню, мы достигли ворот. Я имел право на убийство, будучи как бы лишён на время своего звания Мага; но умение моё осталось при мне, и я рубился с наслаждением, всласть. По счастью, у воинов не оказалось луков; оставив за собой семь или восемь тел, я со своим невольным спутником выбрался на привратную площадь и быстро затерялся в толпе.

Прошли десятилетия; изгнание кончилось, План исполнялся; пришло время Хагену взять в руки достойный меч. И добыть его он обязан был сам, сам должен был положить руку на сжатое камнями оружие. Самое большее, что мог сделать я, — это на короткое время отвлечь хозяина Горы. Сила его была очень велика, вдобавок собрана в один кулак — он, похоже, всё время ждал нападения Молодых Богов.

Заклятье Перемещения отправило меня, Хагена и три тысячи воинов к привратной площади. Ещё не осело облако желтой пыли, как светловолосые и светлоглазые воины моего Ученика, гиганты по сравнению с местными жителями, построившись тесным клином, пошли на приступ.

Этого хозяин Горы никак не ожидал. Он готовился отразить магическую атаку; его же стражники хороши были только против безоружных. Жалкая попытка сопротивления в воротах стоила жизни трём десяткам наиболее храбрых из них; дружинники Хагена — а среди них были и те, кто брал эривагский Храм, — не теряя строя, быстрым шагом двинулись вглубь.

Из боковых проходов с воплями выскакивали защитники Горы, чтобы тотчас же погибнуть под мечами и стрелами воинов Хагена. Мы смяли второй заслон у самого входа в главный зал, и, когда сверкающий доспехами строй показал тупую голову из черного проёма широкого тоннеля, в зале разом всё стихло. Стражники, палачи и пытаемые замерли, разинув рты и уставившись на небывалое многорукое и многоногое чудище, ощетинившееся копьями и мечами, что стремительно накатывалось на них.

Я с наслаждением рубил мечом Ракота механизмы чудовищных мельниц; по залу заметались сотворенные мной призраки, тонкие нити колдовского огня неслись вверх, поражая крылатых сборщиков людских мучений; бросавшиеся ко мне стражники Горы падали с ног под ударами невидимых волн Эфира, которые я посылал во всех направлениях вокруг себя; вся ведомая мне боевая магия пошла в ход — я чувствовал небывалое освобождение. Однако от моей руки не погиб ни один Смертный.

А Хаген, убивая всех на своём пути, шел напрямик — к трону.

Хозяин Горы вскочил на ноги. Разинул оказавшуюся вдруг очень широкой пасть. Выдохнул клуб сине-рыжего пламени — длинная струя, сжигая и обращая в пепел всё, оказавшееся у неё на дороге, понеслась ко мне, и я возблагодарил судьбу — самая рискованная часть нашего замысла удалась, потому что времени для нового удара у Древнего Бога уже не должно было остаться.

Я встретил пламя сотканным из тьмы щитом, отразил его поток, направил неугасшие волны огня в разные стороны; прикрывая отряд Хагена, взвились крутящиеся дымные столбы. Мои призраки сработали, хозяин Горы принял меня за главного своего врага…

Хаген уже мчался вверх по ступеням трона — мчался один, потому что все остальные его бойцы остались внизу: из каких-то тайников набежала пропасть стражников Горы, безжалостно брошенных на убой её хозяином, их пришлось задержать обычными мечами.

Только теперь Древний Бог соизволил обратить внимание на бегущую прямо к нему человеческую фигурку. По залу раскатился жуткий хохот, более похожий на клёкот исполинской птицы; хозяин Горы выпрямился, он в три раза превосходил Хагена ростом; огромная палица поднялась вверх.

Только теперь я смог как следует разглядеть нашего противника. Он действительно имел почти восемнадцать футов росту, но тело его казалось жуткой мешаниной костей, гниющей, свисающей обрывками плоти и каких-то мелких шевелящихся существ, вроде жуков или муравьев. На огромном голом и шишковатом черепе выделялись круглые иссиня-чёрные глаза без белков и зрачков и длинный тонкогубый рот… Меня передёрнуло от омерзения.

А ведь когда-то этот Бог был красив, весел, беззаботен, бродил по прекрасным южным лесам, затевая на редких прогалинах игры с их обитателями; следил за чередой дождливых и солнечных дней, когда надо — пускал суховеи, а когда — влажные морские ветры… Наверное, в крошечных подлесных деревнях ставили тогда в его честь погосты, его изображения украшались в положенное время цветами… Был он благ или, по крайней мере, не зол; и во что же превратился? Страшное чудовище, готовое истребить всё живое в собственной стране, чтобы прожить лишний день… И виной этому Молодые Боги.

Палица Бога взлетела и упала; брызнул камень раздробленных ступеней. Хаген уклонился, и его клинок с размаху врезался в чудовищную ногу хозяина Горы.

Я ждал этого мига, чтобы в свою очередь нанести удар. Вся собранная мощь выплеснулась в одном-единственном порыве, мир несся вокруг меня с такой быстротой, что в глазах всё сливалось. Пасть Бога была уже открыта, поток огня уже хлынул на моего Ученика — применять более изощренные виды магии наш противник не стал; но тут пущенная мной невидимая стрела достигла цели.

Сквозь внезапно сделавшуюся прозрачной крышу зала, сквозь всю толщу Горы, превратившейся в хрустальный слиток, глянул вниз Дракон Времени, оскаливая бесчисленные зубы. Его глаза пылали чистым цветом глубокого моря, огромная пасть щерилась в кошмарной усмешке…

Бог забыл на мгновение о Хагене. Пораженный, он поднял голову; этого хватило моей стреле, чтобы долететь до него, а Хагену — вырвать Голубой Меч из стискивающих оружие каменных челюстей.

От удара моей стрелы, рассыпавшейся мириадами оранжевых искр, Бог нелепо взмахнул руками и пошатнулся, издав странный курлыкающий не то стон, не то крик. Его трон пылал, камень плавился и стекал вниз ослепительно белыми ручьями; за спиной хозяина Горы была пропасть, он оказался на самом краю; я замер, всё решалось сейчас: мне не удалось сбросить его, а сил на новый удар не было.

Однако Хаген не растерялся. Его новообретённый клинок короткой молнией блеснул среди багряных сполохов и выставил оставшееся столь же чистым лезвие из бедра Древнего Бога.

От раздавшегося истошного крика дикой боли стены зашатались и покрылись трещинами; Хаген ударил вновь — и хозяин кулем повалился на бок, его правая нога была перерублена. Он дернулся раз, другой, хватаясь за обрубок, источающий темную кровь, и внезапно перевалился через край пропасти. Визгливый крик замер где-то в глубинах; вверх из расщелины ударила струя дыма. Мой Ученик скомандовал своим отступление.

Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы убить хозяина. Боги не погибают от рук Смертных. Вдвоём мы могли бы покончить с ним, но я чувствовал, что в Древнем Боге ещё оставалось слишком много сил. Он лишился тела — но скоро на отстроенном троне в сердце Горы обоснуется бесплотный Дух, ещё более кровожадный и беспощадный, чем ранее, если только Молодые Боги — или Мерлин — не воспользуются удобным случаем, чтобы добить его…

Так Хаген добыл свой Голубой Меч, очень быстро прославившийся во всех четырёх частях Большого Хьёрварда.

Я немало времени провел над этим клинком. Знакомые гномы только разводили руками: оружие выковали из неведомого металла. Сперва я подумал о Дарах — иногда падающих на землю железных камнях с неба, но мастера Подгорного Народа разубедили меня. Я оставил эту загадку неразгаданной и занялся магией этого меча. Она оказалась очень запутанной — тут обнаружилась и несколько знакомая мне Древняя Магия Металла, и — невесть откуда — Магия Камня; в остальном я разобраться с налёту не смог, и недоставало времени для долгой и кропотливой работы над разбором сложной сети заклятий…

Многое ещё приключилось с нами, но все эти приключения были теми или иными столкновениями с людьми или иными Смертными. Мои сородичи, Маги моего Поколения, хранили полное молчание. Наблюдение за Хединсеем продолжалось, но никаких действий против нас никто не предпринимал. Я попытался ещё раз поговорить с Сигрлинн — безуспешно. Замок Всех Древних был пуст, пуст и её дворец в Джибулистане; мой Эритовый Обруч словно оглох и ослеп — я не мог поговорить ни с одним Магом. Я ощущал стягивающееся кольцо; оно становилось всё туже, времени у меня оставалось всё меньше — но пункты Плана выполнялись один за другим, мне надо было продержаться ещё совсем немного… когда меня достигла посланная Хрофтом весть о пробуждении Гарма.

Хаген поступил совершенно правильно — Пса нужно было усыпить до появления в нашем Мире Молодых Богов; другое дело, что после всего приключившегося с ним и его людьми нам пришлось начинать немедленно. Сигрлинн подняла руку на моего Ученика — и, следовательно, все запреты и кодексы чести были отброшены. Больше мы не могли ждать, хотя мои магические арсеналы и не наполнились до намеченного уровня, но иного выхода у нас не было. Если мы не нанесём первый удар, если мы не заставим врагов метаться, разбрасывая силы, — нас неминуемо уничтожат.

Колокола Хединсея били тревогу. Дружинники рассаживались на отполированных скамьях «драконов». Хаген со щелчком вогнал в ножны Голубой Меч и склонился передо мной в прощальном поклоне. Мы шли штурмовать весь Мир.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА I

Флотилия Хединсея не успела удалиться от острова, как луна исчезла в косматых лапах ночи. Попутный ветер сменился встречным, тугая волна толкнула левые скулы «драконов». С каждой минутой ветер напирал всё сильнее, дружинники поспешили убрать парус; все взялись за вёсла.

Хаген взобрался на резной нос головного корабля и устроился на оскаленной морде неведомого морского чудища. Его кормчие вели суда почти вслепую, полагаясь лишь на своё отличное знание местных ветров и течений; сам же он, сотворив заклятье Ночного Зрения, неотрывно вглядывался в темноту, невольно вытащив меч из ножен до половины. «Сколько нам дадут пройти? — шевелилась где-то глубоко в сознании неотвязная мысль. — Наверное, все наши хитрости и уловки давно раскрыты, с нами продолжают играть…» Он был готов ко всему, вплоть до того, что воды сейчас разверзнутся и на поверхности появится сам Мировой Змей.

— Сойди вниз, почтенный тан! — надрываясь, крикнул кормчий. — Волна крута! Сойди!

Не стоило испытывать терпение воинов, идущих в дерзкий и опасный рейд, пустой, зряшной храбростью. Хаген соскользнул по чешуйчатой шее деревянного зверя на палубу, снимая силы с заклятья Зрения. Горизонт пуст; если удар и будет нанесён, то скорее всего из-под воды или с небес. Нас наверняка заметили!..

Однако он оставался таном, бывалым предводителем морских походов, и сейчас не переставал бдительно следить за правильной сменой гребцов на вёслах и чтобы никто не пропускал свою очередь для сна…

К утру они уже достигли берегов Хранимого Королевства. Море было пустынно; оно сильно волновалось, солнце по-прежнему тонуло в плотных серых облаках. «Драконы» нацелились на небольшую бухточку, кое-как защищенную от волн телом выдававшейся далеко в море скалы.

Дружинники прыгали в мелкую воду; «драконы» спешили отойти прочь. Хаген поспешно повёл четырехтысячный отряд прочь от берега — за неширокой полоской приплюснутых береговых скал виднелась тёмно-зелёная стена леса. Десятки и сотни ног молча попирали гранит, не оставляя следов — их не сразу заметят люди, не сразу учуют собаки, отряду удастся уйти далеко…

Над пустынной каменистой окраиной Хранимого Королевства медленно разгорался день; цепочки дружинников Хагена скорым шагом спешили к лесу. Приблизившись к границе деревьев, шедший рядом с таном Лодин по-особому сложил ладони у рта и несколько раз вскрикнул сойкой. Пронзительный звук утонул в безмолвной зелёной стене; прошли несколько показавшихся Хагену долгими мгновений — и до них донёсся ответный сигнал.

— Ночной Народ здесь, мой тан, — повернулся к предводителю Лодин.

Отряд сотня за сотней исчезал под плотным лесным покровом; вскоре равнина опустела, и ничто не напоминало о только что высадившемся здесь войске.

На крошечной прогалине, окружённой со всех сторон вековыми соснами, лицом к лицу стояли четверо. Двое из них были людьми — высокие, в темных доспехах, с длинными прямыми мечами, у одного, стоявшего чуть впереди, меч был закреплен за спиной, рукоять торчала над правым плечом. Двое их собеседников могли бы сойти за людей лишь издали — они, скорее, напоминали гномов, лишь несколько выше и не столь кряжисты. Длинные руки их почти достигали колен, из-под низких коричневых клепаных шлемов выбивались длинные зеленоватые волосы. Они одевались в грубо выделанные воловьи кожи, крашенные чёрной краской, на широких поясах висели иззубренные кривые ятаганы.

Гоблины.

— Приветствуем почтенного тана Хагена, Ученика высокомудрого Мага, Познавшего Тьму, каковой Маг есть друг нашего Отца! — кланяясь, хриплым рыком произнёс вожак гоблинов. Его лицо, в отличие от более похожих на звериные морды физиономий пришедших с ним, было довольно правильным, из-под губ не торчали клыки, пальцы рук оканчивались ногтями — у других росли настоящие когти.

— Я привёл всех. — Вожак мотнул круглой головой, указывая на лес позади себя. — Четыре тысячи — все, кто хочет сражаться. Мы готовы.

— Отлично, — произнёс Хаген. Уроки Хедина лишили его присущих почти всем людям брезгливости и страха перед гоблинами.

— У нас мало времени, придётся идти весь день и всю ночь. Отставших ждать не станем. Телег у нас нет. Укрыться в Хранимом Королевстве негде. Если нас одолеют — лучше бы нам тогда было не рождаться на свет. Ты объяснил это своим? Они понимают?

— Они понимают, — пробасил вожак. — Они понимают. Это те, кто не хочет больше скрываться по лесам, чтобы люди охотились на них, точно на диких зверей; мы хотим основать своё собственное небольшое владение где-нибудь в отдалённых местах Хьёрварда и зажить наконец как обычный народ. Здесь те, кто отверг ужасный дар нашего Отца, — мы не употребляем человеческую плоть в пищу. Я, Орк, сказал, а ты, почтенный тан, услышал, — гордо закончил гоблин.

— Орк? Странное имя… Так называют всех подобных тебе в Западном Хьёрварде… — заметил Хаген.

— Ничего странного, — усмехнулся вожак. — Люди забыли, что на языке нашего Отца, в своё время владевшего всем Западным Хьёрвардом, «орк» значит всего-навсего «свободный».

— Ясно… А остальные из твоего племени? Остальной Ночной Народ?

— Все, кто ещё не одичал окончательно, готовы. Пусть эта война станет последней войной между нами и людьми! Мы тоже хотим жить…

— Эта война не между вами и людьми, — строго произнёс Хаген, сурово взглянув на гоблина. — Это война между теми, кто предпочитает жить в рабстве, и теми, кто предпочитает умереть свободными. Мы бросаем вызов Молодым Богам, погубителям вашего Отца. Им, и только им, и сражаемся с их прислужниками — и людьми, и нелюдьми. Будет хорошо, если по пути ты объяснишь это своим. А теперь — вперёд! Выслать дозоры! И забудьте об отдыхе! Помните, отставших не ждём!

Избегая дорог, выбирая самые глухие буреломы и овраги, войско Хагена поспешно продвигалось на северо-восток, напрямик к Столице Хранимого Королевства. Отставших не оказалось — Лодин выбрал для этого похода самых выносливых бойцов; похоже, так же поступил и предводитель орков. Над отрядами чувствовалась рука Хедина — его Ученику на пути не встретилось ни одного, даже самого мелкого лесного духа или иного прислужника Ялини. Чащобы точно вымерли.

— Не нравится мне это, — проворчал Фроди шагавшему рядом с ним Гудмунду. — Злая тишина. Сколько нас ещё терпеть здесь будут?

— Не каркай! — оборвал его Гудмунд. — Идём пока — и хорошо. Однако Фроди лишь пробормотал себе под нос что-то унылое.

Наступил вечер; сгустилась ночь; а они всё шли и шли мимо сливающихся в сплошную стену стволов, одолевая ручьи, оставляя позади тихие лесные озерки, обходя далеко стороной случайные подлесные деревни. И лишь когда рассвет вызеленил восточный край неба, Хаген, неутомимо гнавший воинов вперёд, скомандовал наконец привал.

Люди и гоблины вперемешку молча попадали на траву. Тан довёл их до глубокой ложбины с заросшими кустарником склонами; по дну журчал ручей.

— Здесь… спокойно… — шумно принюхиваясь, удивлённо проговорил Орк. — Пока мы шли — всюду разлито… чующее… нас словно выглядывал кто-то, да никак углядеть не мог… А тут…

— Потому здесь и остановились, — отозвался Хаген. Он уселся на зелёную кочку подле чуть-чуть выступающего пласта дёрна с несколько пожухлой травой. Отбросил травяную крышку и опустил руку в открывшееся глубокое и узкое тёмное отверстие в земле.

— А ну, всё, отойдите подальше! — Он повысил голос. Лодин, Гудмунд и Орк поспешно отскочили. Хаген медленно вытащил измазанный землёй мешочек. Это всё, что сумели сделать гарриды. Пронести амулет Хедина дальше, в глубь Хранимого Королевства, не смог бы никто.

— Отдыхаем, — бросил тан, пряча мешочек за пазуху.

Долина казалась заполненной мёртвыми телами. Восемь тысяч бойцов покрыли её сплошным живым ковром. А у сердца Хагена с каждым часом становился всё холоднее бывший сначала почти раскалённым амулет Хедина. Когда тан окончательно перестанет ощущать его тепло, это значит, что они больше ничем не укрыты и спустя самое большее несколько часов о них узнают в ставке Видрира, гоняющегося сейчас где-то на востоке за дерзкой армией Хьёрлейва. А быть может, жрецы столицы и Маги, им помогающие, — Сигрлинн, например, — и не станут ждать правителя, а решат сами разделаться с дерзкими. Хаген содрогнулся при одном воспоминании о Диске Ямерта.

Солнцу ещё оставалось далеко до зенита, как тан вновь поднял на ноги своё войско. Им предстоял последний переход. К вечеру они должны были достичь столицы Королевства.

Леса кончились, лишь небольшие их обрывки ещё таились по неудобьям и распадкам. Куда ни бросишь взгляд — поля, пажити, покосы, дороги, амбары, хутора, деревни… И повсюду — люди. Что ж, вперёд, пока ещё есть сила в амулете Познавшего Тьму!

Не таясь, длинная колонна полилась из лесного полумрака. Духи уже смогли бы увидеть их, но владения Бесплотных остались позади, в чащобах. А от людских глаз они укрыты… пока ещё укрыты.

Они шагали обочинами, краями лугов, чтобы на них, прикрытых плащом невидимости, не налетел какой-нибудь селянин. Шли со скоростью рысящей лошади, не глядя по сторонам, придерживая на всякий случай оружие, чтобы не звякнула ни одна железка. Обогнули два небольших городка, встретившихся на пути, — и вот, когда минул полдень и светило начало клониться к западному горизонту, они увидели впереди исполинские башни и бастионы главного города Королевства.

Всё это время Хаген шёл молча, низко опустив голову, погрузившись в размышления. Его сотники и тысячники не нуждались в постоянных подсказках, тан мог обдумать дальнейшие действия. Пока всё шло в точности по задуманному Учителем Плану; и беспокоило Хагена совсем иное — слова, которыми Хедин проводил его.

«Ты спешишь, ты рвешься в бой, — произнёс Маг, сурово глядя в глаза отчего-то смутившемуся Ученику. — Ты любишь сражаться, я знаю. Ты не знал неудач. И, похоже, это несколько тебя испортило. Я чувствую, что ты возомнил себя непобедимым!.. Да, ты ловко владеешь мечом и воображаешь, что среди Смертных тебе нет равного, — однако это может погубить тебя в столице. Пойми, там тебя будут ждать не мелкие короли Западного Хьёрварда и не раскормленные храмовые стражники Южного. В столице ты наверняка встретишься с Учениками других Магов, и этого я страшусь больше всего. Я дал тебе всё, что мог, из своего умения владеть оружием — и ты, увы, слишком уж сильно стал доверять своему клинку! Хранимое Королевство может выставить против тебя мастеров ничуть не хуже. Есть в этом Мире те, кто получше Магов умеет управляться с железными игрушками вроде твоего меча. Молодые Боги!.. Хранимое Королевство не зря зовётся так. Смири свою гордыню! Опасность будет грозить не войску — оно лучше тех полков, что охраняют столицу, — а тебе самому! Не сомневайся: когда вы втянетесь в дело, жрецы очень быстро поймут, кто главный у нападающих, и уж постараются выслать против тебя самых лучших, кого только смогут найти. А ты настолько уверен в своём превосходстве, что можешь потерять осторожность!..»

«Я не потеряю осторожность, Учитель, обещаю тебе, — подумал Хаген. — За мной восемь тысяч мечей, и я нужен не себе, а им. Поэтому я лучше прослыву трусом, чем брошусь очертя голову куда не надо…»

— Мой тан! — раздался у него над ухом быстрый шёпот. Лицо Лодин а покрывал пот, в глазах была тревога. — Похоже, нас сейчас увидят. Там, впереди, — смотрите!..

Возле дороги стоял аккуратный двухэтажный серый дом, сложенный из тщательно обтёсанного камня. У калитки палисадника, опершись на посох, неподвижно застыл высокий худой старик в широком сером плаще, с длинным благообразным лицом. Он встревоженно озирался по сторонам, точно отыскивая кого-то взглядом, от волнения даже прикусив губу. Тану бросился в глаза фронтон дома — крупно выведенный алой краской, там красовался прекрасно ему известный, ненавистный герб Гильдии Волшебников Хранимого Королевства.^[29]

— Проклятье! — прохрипел Хаген, чувствуя, как быстро стал остывать амулет у тела. Напряженное внимание глаз сведущего в чародействе быстро высасывало из изделия Хедина последние силы. Пока ещё войско Хагена было укрыто плащом-невидимкой, но невидимость вот-вот должна была исчезнуть.

Краем глаза Хаген заметил, как Гудмунд вскинул свой верный нож-крюк на изготовку, и едва успел схватить воина за руку; его яростные глаза и сжавшиеся, побелевшие губы были красноречивее любых слов. Гудмунд поспешно опустил оружие.

— Вперёд! — подал знак тан. — Бегом!

Оказаться как можно ближе к городским воротам, когда колдун увидит их! Но ему, Хагену, нужно задержаться здесь, чтобы остановить этого проклятого старикашку, так некстати подвернувшегося под ноги.

— Лодин, веди дружину, — коротко приказал тан и двинулся прямо к колдуну.

Чародей медленно поднимал посох; белый резной набалдашник неторопливо клонился вниз, пока не замер, указывая прямо на Хагена, застывшего в пяти шагах от старика. Тепло амулета уже почти не чувствовалось; Ученик Хедина с лихорадочной поспешностью плел заклятье Сна. Однако неразумно было бы возлагать все надежды только на него; одновременно вторым слоем мыслей Хаген творил Заклятье Тьмы — ещё одно из Великих Заклятий.

Волшебник же, по-прежнему держа посох указывающим на тана, левой рукой начал какой-то вычурный колдовской жест. Силы амулета иссякли, и Хаген, не желая более рисковать, нанес первый удар.

На колдуна уже глазели; следовало торопиться. Седовласая голова дрогнула, опустилась, клонясь на грудь, морщинистые веки смежились, и рука, сжимавшая посох, внезапно утратила твёрдость. Волшебник зашатался, точно пьяный; кто-то из соседей тревожно вскрикнул, и к колдуну бросилось несколько человек. Хаген чувствовал их страх и стремление помочь — очевидно, чародей пользовался уважением и любовью своих односельчан. Его астральный двойник уже затуманился, опутанный заклятьем Хагена, — но подхватившие обмякшее тело руки соседей, казалось, влили в него новые силы. Опираясь на подоспевших к нему людей, колдун с некоторым трудом, но всё же приподнялся.

Его губы зашевелились, и тан тотчас почувствовал, как вокруг него начинает уплотняться воздух. Несложное волшебство, но сейчас он не имел времени для магического поединка. Эти чары помогали увидеть невидимое; утром, в долине, где Хаген выкопал амулет, это заклятье оказалось бы недостаточно сильным, но сейчас оно вполне могло уничтожить всю закрывавшую дружинников завесу невидимости. А войско всё шло и шло за спиной тана, тяжело ударяли в пыль кованые башмаки гоблинов, голова отряда, ведомого Лодином, ушла уже далеко вперёд, далеко, но все же недостаточно. От ворот их отделяло не менее лиги, и само войско растянулось почти на столько же.

Волшебник оправился. Он повелительно взмахнул рукой — и под ударом простого, но действенного заклятья амулет Хагена покинули последние остатки тепла. Завеса невидимости пропала — но за миг до этого Хаген ответил Великим заклятьем Тьмы.

Непроглядный мрак залил всё пространство перед воротами Столицы. Густая, чернильная темнота, где не видишь собственной руки, даже поднесённой к лицу; раздались пронзительные крики людей.

«Всё, мы обнаружены», — мелькнуло в голове Хагена. Ясно, что пятно мрака у самых городских ворот не останется незамеченным жрецами столичных храмов. Хаген бегом бросился вперёд, вдогонку за последними шеренгами своего войска. А там, впереди, уже раздался лязг железа и нестройные крики сражающихся.

Тан обгонял одну свою сотню за другой; он бежал в сером полумраке, заполнявшем изнутри иссиня-чёрное снаружи облако выпущенной им темноты. Заволновались, загомонили гоблины, напирая друг на друга и стараясь заглянуть вперёд, где быстро разгорался бой. Стража у ворот держалась стойко, шум и звон мечей не стихали.

Не удалась одна из самых важных частей плана Хедина — проникнуть в столицу незамеченными. «Теперь придётся прокладывать себе дорогу клинками», — с досадой подумал Хаген.

Однако, когда тан подоспел к огромным воротам, Лодину уже удалось справиться с их защитниками. На камнях лежали беспорядочно разбросанные тела, валялось окровавленное оружие; Хаген с гневом подумал, что его дружинников полегло слишком много для первого препятствия. Недопустимо много. Его войско платило двумя за трёх — небывало высокую цену.

— Тут стояли крепкие, — заметил тан, кивком указывая на мёртвого воина Хранимого Королевства.

— Да, и мы потеряли тридцать человек, мой тан, хотя у нас были и луки, и арбалеты, — мрачно ответил подошедший Лодин. Тысячник тяжело дышал, из-под глухого шлема с откинутым забралом по лицу стекал пот.

— Подобрать убитых, — глухо распорядился Хаген. — Вперёд, да поможет нам… — Он не закончил. За воротами мощённые чисто отмытым камнем улицы столицы заливал яркий свет; здесь кончалась сотворенная Хагеном завеса темноты, и навстречу ему быстро шагали несколько жрецов Ямерта, а за ними спешили многочисленные копейщики.

— А-а-а! — закричал Хаген, поднимая меч. У него оставалось несколько секунд, чтобы успеть встретить новых противников.

Железнотелая змея воинского строя полилась вслед за своим предводителем. Тан не оглядывался, слыша дружный и слитый топот сотен ног у себя за спиной. Он оказался в самом первом ряду войска, волею судьбы открывая этот бой. Не более десятка шагов разделяли тана и жрецов Ямерта, когда один из них громко и грозно воскликнул, величественным жестом воздевая руки:

— Остановитесь, несчастные! Гнев всемогущего Солнца, его владыки, пресветлого Ямерта, испепелит вас, если сделаете вы ещё хоть шаг по священным камням столицы Хранимого Королевства! Вековечная Тьма станет вашим обиталищем, Драконы Времени пожрут ваши души, недостойные за подобное святотатство иного посмертия!

«У него под хламидой небось Диск Ямерта!» — мелькнуло в голове Хагена; он замешкался, и вперёд вырвался Лодин. Одним прыжком он покрыл отделявшее его от жрецов расстояние иразмахнулся мечом…

Если бы его встретило какое угодно оружие: меч, топор, кинжал — Лодин отразил бы удар; но жрец только сделал слабое движение пальцами правой руки — и испытанный тысячник Хагена распростерся на камнях.

Всё это заняло доли секунды; тан вышел из своего оцепенения. Через широко открытые ворота в город врывалось его войско, стремительно заполняя привратную площадь; дрались и в башнях, и на гребне стены; позади вопили гоблины, требуя своей доли боя.

Голубой Меч целился острием в голову жреца, спокойно скрестившего на груди руки; ну, давай же, покажи, на что ты ещё способен!..

Тан вышел на этот поединок в глухих воронёных доспехах; сплошное забрало скрывало лицо, однако он не сомневался, что жрец узнает его, и оказался прав. Он видел, как глаза старшего из служителей Ямерта изумлённо округлились, рот приоткрылся — и он что-то воскликнул, указывая на Хагена своим спутникам. Ученик Хедина ощутил, как скапливающаяся где-то впереди враждебная сила зашевелилась, пробуждённая от сна его появлением здесь; он понял, что предстоит магический поединок — причём куда раньше, чем рассчитывали они с Учителем. Предполагалось, что Хаген сможет преодолеть первый рубеж с обычным мечом.

Тем временем сотники тана уже вели стремительно развертывающиеся отряды в глубь боковых улиц; копейщики Видрира не дрогнули, бой вспыхнул в узких окраинных проулках, в тесных дворах, на крышах — повсюду, где можно было встать и размахнуться мечом. Закаленные многими походами и сражениями воины Хагена, искушенные в одиночных схватках, мало-помалу начали теснить защитников столицы; однако на главной улице, широкой и просторной, путь по-прежнему загораживали жрецы Ямерта, а за их спинами стояла сплошная стена тяжёлой пехоты Видрира, ощетинившаяся стальными копьями.

На бегу Хаген быстро, кто только мог, возвел вокруг себя защитный колдовской круг — он мог предохранить от некоторых простых боевых заклятий, обычных для низших жрецов и колдунов; и одновременно тан готовил свою собственную магическую атаку. Он не мог, ясное дело, повернуть вокруг себя весь Мир, как это делали истинные Маги; он мог лишь воспользоваться остатками подобного поворота, выполненного кем-то из истинной Магической Расы, и, поскольку в любую секунду где-то в Мире хотя бы один да творил подобное колдовство, силы для чародеев-людей и им подобных находились всегда.

Хаген ударил по своим противникам гудящей мощью крутящегося вихря, внезапно протянувшего к земле хищное засасывающее щупальце, и тотчас же его самого охватил страшный жар. Он очутился словно в самом сердце раскалённого кузнечного горна; глаза застлало золотистое, нестерпимо яркое сияние. Ответный удар жрецов Храма Солнца пробил его защиту.

Однако они не успели. Мгновеньем раньше, чем низринувшийся с небес по их приказу яростный пламень испепелил тана, посланный Хагеном вихрь разбросал жрецов в разные стороны. Тела в развевающихся оранжевых одеяниях с размаху швырнуло на камни мостовой, ударило об стены… Жрецы так и оставались лежать неправдоподобно яркими плоскими пятнами на фоне серых камней. Устояла лишь одна фигура — старший служитель Ямерта, но и он, чтобы удержаться, вынужден был остановить льющийся на Хагена поток уничтожительного пламени.

Каждое движение обожжённого тела сопровождалось жуткой болью, но тан, сцепив зубы, всё же прошёл эти несколько последних шагов. И, с последним порывом вихря, нанёс свой удар. Он видел, как побелел жрец, как попытался в последние мгновения, борясь со смерчем, задержать врага ещё хоть на мгновение — но не смог. Голубой Меч прорезал воздух, и тело в оранжевой хламиде распалось надвое. В тени его гаснущего сознания Хаген увидел широкую шафранную полосу с крохотными золотыми прожилками, признав Ученика одного из Молодых Богов, — и только тогда упал, лишившись сознания от боли.

Спустя ещё мгновение до него докатилась волна его дружинников; «Жрецы убили тана, смерть им всем!» — закричал кто-то; тела служителей Солнца, в которых ещё теплилась жизнь, изрубили в мелкое крошево и сцепились с подавшимися было назад копейщиками Видрира.

Хаген открыл глаза. Это оказалось непереносимо больно, однако он всё же поднял веки — и склонившиеся над ним Гудмунд с Канутом первыми дико завопили от восторга: «Он жив! Тан жив! Вперёд!»

Всё тело Ученика Хедина покрылось волдырями, каждое движение отзывалось сполохами боли и цветными кругами в глазах — однако же тан поднялся. Силы, более могущественные, чем боль, гнали его вперёд, и он не смог бы остановиться, если б даже и захотел.

Он не творил снимающих боль заклятий. Внезапно он ощутил, что силы и спокойствие вливаются в него извне, словно кто-то очень могущественный поднёс к губам его астрального двойника чашу с целительным звёздным питьём. «Учитель…» — благодарно подумал Хаген, без посторонней помощи поднимаясь на ноги.

— Хвала всем силам, тан цел! — воскликнул Канут.

— Цел, цел, и нечего тут толпиться! — рявкнул тан. — Пошли-и!..

Действительно, ему пора было вмешаться. Копейщики Видрира отступили лишь на несколько шагов; вся улица покрылась убитыми и ранеными дружинниками — длинные копья разили наверняка, и не каждая кольчуга выдерживала их удар. Хаген поудобнее перехватил Голубой Меч и чуть развалистым мягким боевым шагом двинулся к стене вражеских щитов.

— Тан с нами! — прокатился мощный всеобщий крик; воспрянувшие духом воины Хагена навалились дружнее.

Тем временем подоспели Орк и гоблины, в ход пошли выломанные из стен и мостовой камни. Летели стрелы: лучники и арбалетчики спешили опустошить колчаны. Короткие чёрные болты, выпущенные в упор, пронзали кольчуги и бахтерцы, пробивали шлемы; воины Видрира падали, однако всякий раз лишь плотнее сдвигали ряды над погибшими. Между ними и дружинниками Хагена образовалась пустота — тан вышел вперёд первым. О гномье забрало сломалась стрела, пущенная откуда-то из задних рядов врага; временами морщась от утихавших, но ещё ощутимых ожогов, он с одним мечом шёл прямо на выстроившийся перед ним целый лес копий.

Мелькнул зазубренный наконечник; сильные руки копьеносца выбросили оружие вперёд на всю длину древка. В ответ тускло блеснул Голубой Меч. Лёгкое, неуловимое глазом движение — наконечник копья срублен, в руках у воина осталась бесполезная палка.

Прежде чем ещё три копья ударили в то место, где бы должен был стоять Хаген, он уже проскользнул к самым щитам врагов. Видна узкая щель между высоким заострённым шлемом врага и краем его доспех а — отбросив в сторону поднявшийся для защиты клинок, меч Хагена погружается в тело противника, разрубив при этом верхние ряды колец хауберка. Прежде чем успевает заполниться щель в строю, подле Хагена оказывается Гудмунд, его клинок отражает удар, нацеленный в тана, и тот сражает ещё одного…

Ратники Хагена, дружно хлынув вперёд вслед за предводителем, ворвались в появившуюся брешь. Теперь бой шёл на равных, и начинало сказываться преимущество воинов Хагена в одиночных поединках.

Копейщики Видрира ещё могли бы повернуть исход сражения в свою пользу, если бы успели быстро отойти назад, оторваться от наседающих дружинников Хагена и восстановить стену щитов; и они попытались это сделать, однако строй нарушился, отход превратился в паническое бегство; вслед за ними, разрывая последние кучки сопротивляющихся, что сбивались то здесь, то там, воины Хагена с торжествующим рёвом устремились в глубь Столицы. Не увлекаясь преследованием, Ученик Хедина тут же послал несколько свежих сотен на помощь тем, кто пробивался другими улицами.

Уменьшившись в числе, но рассеяв всех защитников столицы, отряды Хагена с разных концов приближались к Главному Храму Ямерта. То тут, то там на их пути вспыхивали пожары.

Тан уже считал дорогу к центру столицы открытой и удивлялся легкости прорыва, когда наконец начались давно ожидавшиеся неприятности. Из верхних окон двух- и трёхэтажных каменных домов полетели стрелы, копья, камни, тяжёлая домашняя утварь; под ногами бежавшего рядом с Хагеном дружинника внезапно повернулась каменная плита, и он исчез в жадной бездонной черноте. В стене одного из строений бесшумно разошлись две массивные гранитные плиты, из образовавшегося проёма хлестнули увесистыми глиняными ядрами пращники; подобные тайники стали открываться на всем пути войска: словно из-под земли появившиеся вооруженные люди выпускали несколько стрел, метали два-три дротика, и каменные стены вновь сходились. Тана еле догнал запыхавшийся от долгого бега вестник — из открывшихся подземных галерей воины Видрира атакуют отряд, оставленный у городских ворот. Войско Хагена оказалось в окружении.

Однако это было ещё полбеды. Дружинники справились бы с противником, вооружённым обычным оружием, но, оправившись от первой неудачи, в дело вновь вступили жрецы Храма. Нет, никто из них не преградил дорогу тану; просто на самой вершине Храма что-то ярко блеснуло. Широкий белый круг света упал на камни мостовой прямо перед Хагеном — и гранит тотчас задымился. Ученик Хедина успел остановить своих; испепеляющий круг погас, и тан тотчас приказал ломать, пока не поздно, все двери и окна ближайших домов. Он сам успел проскользнуть внутрь одним из последних, а трое замешкавшихся гоблинов в один миг превратились в небольшие кучки серого пепла.

Ученик Хедина поспешил послать гонцов с предупреждениями ко всем остальным тысячникам, лихорадочно обдумывая, что противопоставить этой новой угрозе. Там, позади, прикрывавшие тыл войска охранные сотни схватились с вынырнувшими из-под земли отрядами панцирников Видрира; враг штурмовал ворота. Удерживавшие их полтысячи дружинников и гоблинов сопротивлялись отчаянно, но, теснимые со всех сторон, шаг за шагом отходили к привратным башням. Спереди, на высоких террасах Храма, появились десятки небольших, облачённых в оранжевое фигурок; они стояли открыто и не двигались. И по-прежнему что-то сверкало на самой вершине храмовой громады.

Ломая стены, пробираясь крышами, дворами и чердаками, дружинники Хагена вновь двинулись вперёд. В спины им летели стрелы обитателей столицы, на глазах у тана какая-то старуха плеснула кипятком прямо в глаза воину и была тотчас изрублена на куски его подоспевшими товарищами. И она не была единственной. Чем глубже проникали вторгшиеся, тем отчаянней и ожесточённей становилось сражение; дикие схватки разыгрывались в узких коридорах, в тесных двориках, на низких чердаках, где не размахнуться мечом и не прикрыть друга. Жители столицы схватились за топоры и ухваты, за кочерги и кухонные ножи; дружинников Хагена били из-за угла поленьями, им на головы сталкивали мебель, на их пути поджигали всё, что могло гореть; воины Хагена в ответ убивали всё живое, даже кошек и собак, которые клыками и когтями встречали чужаков.

Сколь бы ни было изначально велико ворвавшееся в город войско, в хаосе уличных боев оно не столько тает, сколько рассеивается, мелкие отряды схватываются и застревают то тут, то там; кто-то встречает на пути более сильное сопротивление, кто-то натыкается на богатые лавки и, забыв обо всём, кидается делить добычу… Когда Хаген прорубился наконец к огромной площади перед Храмом Солнца, он вёл за собой немногим более трёх сотен человек, остальные отстали, и не было времени дожидаться их для согласованного штурма.

Хаген оглянулся, стоя на кровле горевшего с одной стороны дома. Перед ним тянулся бесконечный ряд разноцветных крыш, над многими поднимались дымные клубы; вглядевшись, тан рассмотрел вдали ворота, над которыми по-прежнему развевалось знамя Хранимого Королевства, только перевёрнутое вверх ногами — знак того, что привратные башни и пути отхода по-прежнему в руках его дружинников.

А Храм стоял, сверкая в солнечных лучах отполированными контрфорсами и кристаллическими колоннами из цельных глыб горного хрусталя, за немыслимые деньги купленных прапрапрадедом Видрира у гномов Северного Хьёрварда. Гигантская ступенчатая пирамида поднималась высоко в небо, крылья колоннад тянулись к каждому ряду террас, простираясь далеко в стороны; неподвижно стояли сотни и сотни жрецов, молча глядя на жалкую кучку дерзких, выбравшихся на Храмовую площадь.

Хаген понимал, что стоять на виду нельзя. Он должен был или скомандовать отступление, или вести свои три сотни на отчаянный, почти безнадежный штурм. Он не был уверен, что сможет дождаться подхода своих главных сил, пробивавшихся сейчас через огненный хаос у него за спиной и отражавших беспрестанные нападения уцелевших воинов Видрира и вооружённых горожан.

Из мучительного колебания его вывел беззвучно вспыхнувший совсем рядом с ним круг испепеляющего храмового пламени. Черные доспехи Хагена, судя по всему, остались незамеченными, зато пятеро застигнутых врасплох его воинов бесшумно и молниеносно сгорели. Оставаться тут было безумием, против магии тан считал действенной только магию. Собравшись с силами, он вторично за сегодняшний день произнёс Великое Заклятье Тьмы.

Бесформенные обрывки серого тумана, боязливо жмущиеся по углам обширной площади, по-прежнему залитой ярким солнцем, — вот и всё, чего он сумел добиться. Здесь, у Храма, все иные заемные магические силы не могли соперничать с мощью грозного Ямерта. Тьма отступала перед Светом, ведь здесь было царство вечного Дня.

«Так я и знал», — горько подумал Хаген. Учитель ничего не говорил об этом страшном оружии храмовых жрецов; и ведь они наверняка имели в запасе что-нибудь ещё!

— Какие будут приказы, мой тан? — прорычал над самым ухом Хагена хриплый голос Орка. — Позади нас всё чисто. Мои парни стерегут весь путь до самых ворот, но я велел им подтягиваться сюда. Если мы одолеем, выход и так найдётся, если нас положат — отступать ни к чему.

— Где остальные отряды? — сумрачно произнёс Хаген, неожиданно ощутивший обиду от того, что гоблины, уступавшие его дружине и вооружением, и выучкой, тем не менее пробились к Храму раньше остального его войска.

— Скоро будут здесь, почтенный тан, — ответил вожак гоблинов. — По крайней мере полутора тысячам из них оставалось не более четверти часа ходу. Перед ними уже не сопротивляются.

— Хорошо, действуй, как и решили раньше, — распорядился Хаген. — Занимай своё место на северной стороне Храма и жди сигнала; и скажи своим, пусть не высовываются, из Храма пускают незримый огонь…

Гоблин поклонился и загрохотал, затопал тяжеленными сапожищами вниз по полуразрушенной лестнице, на короткое время Хаген остался один.

— Ты все-таки пошёл на это… — неожиданно произнёс за спиной тана знакомый голос, исполненный невыразимой и неописуемой горечи. Именно горечи, обиды и досады, а вовсе не гнева или благой ярости.

Хаген резко повернулся. Голубой Меч, оружие Древнего Бога, мгновенно оказался в руке. Неподвластный чарам Магов этого Поколения, только он ещё мог спасти Ученика Хедина. Смешно было бы состязаться в искусстве волшбы с Сигрлинн — хотя однажды он и смог вырваться, отгородившись от неё непроницаемым Огненным заклятьем.

Волшебница стояла у выбитого окна, опершись обеими руками на подоконник. Она смотрела в пол, неторопливо собирая носком сафьянового зелёного сапожка в кучку осколки разбитого стекла. Ее стройное тело облегало длинное тёмно-зелёное платье, дивные волосы ниспадали волной на плечи и спину; она не имела при себе никакого оружия — казалось, её оторвали от праздничного пиршественного стола.

Красота этой не принадлежащей к людскому роду женщины всегда завораживала Хагена. Она была врагом, он твердо знал это; врагом его Учителя и, значит, его, Хагена, злейшим врагом. Она пыталась захватить его, он сражался с ней изо всех сил, он убил бы её в запале боя, если бы смог, — но сейчас всё это как-то сразу забылось. Он видел лишь её глаза, полные печального укора, глубокие и понимающие; кто угодно мог стоять сейчас перед ним — тан не поднял бы на него меча, такое умиротворение нес в себе этот пристальный взгляд.

— Бедный мой, глупый мальчик… — негромко произнесла она. — Ты всё-таки пошёл на это, несмотря на все предостережения. А я так старалась! Я так хотела, чтобы ты понял наконец, какой исполинской и непобедимой силе вы бросаете вызов. Вы правильно поняли мои предупреждения, но вот выводы, которые вы из них сделали… — Она вновь вздохнула и покачала головой. — Я вела себя глупо, там, в пещере Нифльхеля, стремясь остановить тебя, и прошу у тебя прощения. Даруешь ли ты его мне? — Она подняла на Хагена кроткий взор.

Никогда ещё Маг не просил прощения у Смертного; каким-то образом эта мысль вошла в сознание Хагена, и неожиданно для самого себя он уверовал, что это — истина.

У него сжалось горло, слова застряли в зубах. Он хотел ответить — и не мог, думая в тот миг лишь об одном: теперь-то всё пропало, и он погиб окончательно.

— Так ты прощаешь меня? — чуть настойчивее повторила Сигрлинн.

Хаген не отвечал. Рука сжимала эфес — но меч оставался в ножнах. Нет, он не в силах причинить ей вред, что бы ни говорил Учитель!

— Молчишь… — задумчиво проговорила волшебница. — Что ж, это твое право. Ладно, будь по-твоему. Ты будешь слушать, а я стану говорить. Надеюсь, у тебя в голове что-нибудь да останется.

Как ты думаешь, мой мальчик, для чего развязана вся эта война, в которой ты — не более чем одно из тысяч и тысяч заготовленных бессловесных орудий, которые должны выполнить свою задачу и погибнуть? Знаешь ли ты, что ничем не отличаешься от обыкновенного меча или, скажем, дротика? Тебе были обещаны величие и власть, и ты, словно мормат, одержимый жаждой крови, кинулся войной на своих же соплеменников, вся вина которых в том, что они желали жить по-своему, а не как это виделось Магу по имени Хедин! Ты бредишь властью, мечтаешь о собственной Империи… я скажу тебе, что один раз такая Империя уже была создана. От Железного леса и Рогхейма до Кольчужной горы и того места, где ныне Хедебю, простиралась она, и Хединсей был её сердцем. Ты мнишь могучими и несокрушимыми те стены, что ныне охраняют твой остров; но скажу тебе, что это лишь жалкое подобие тех исполинских бастионов, что когда-то возносились над Хединсеем. Они вздымались до самых туч, и бесчисленное войско несло неусыпную стражу… Огнём, мечом и страхом правил хозяин Хединсея, а точнее, его Учитель — Маг по имени Хедин. Злодеяния его неисчислимы. Если бы сложить в гору одни лишь черепа погубленных Ночной Империей (так звалось это государство) людей, то её вершина достигла бы Замка Всех Древних, недостижимого Столпа Титанов! Слезы, пролитые матерями, женами, дочерьми, заставили бы Великое Море выйти из берегов и затопить всю сушу! И терпение Магов иссякло. Мы объявили Хедину войну. Я сама объявила её, думаю, тебе об этом прекрасно известно. Ведь когда-то твой Учитель любил меня, — голос её упал до шёпота, затем вновь возвысился, — и потом, когда наши пути разошлись, он не переставал из ревности и мести противодействовать всему, что я начинала делать; он находил в этом странное удовлетворение… Я созидала — он разрушал. Ночная Империя заняла почти весь Восточный Хьёрвард и, не вмешайся я с остальными Магами, захватила бы и остальное.

Но она пала, и твоего Учителя мы отправили в изгнание. Это было всё, что мы могли с ним сделать. Я надеялась, что, испытав на себе тяготы и невзгоды Смертных, он задумается… но я ошиблась. Он лишь ожесточился и, когда пришёл его черёд обрести Ученика… не знаю отчего, но Жребий распорядился странным образом. Он послал Хедину тебя — прирожденного воина и завоевателя, решительного и жестокого. И он использовал тебя — использовал до конца, а теперь послал на верную смерть, потому что ещё никому и никогда не удавалось взять приступом столицу охраняемого мною Королевства.

Но тебя мне жаль. Жаль тебя и всех тех несчастных, которых ты тянешь за собой в пропасть. Я содрогаюсь при одной мысли о том посмертии, которое ждёт вас! Послушай, — она протянула ему руку, — ещё не поздно всё исправить. Я не стану угрожать тебе — это бессмысленно. Я взываю к твоему разуму — разве не считал ты в глубине души, не осмеливаясь произнести это вслух, что идёшь навстречу неминуемой гибели? Ты же опытный военачальник — разве ты ослеп? Через несколько дней на тебя обрушится вся мощь Видрира и магических ратей; через несколько дней, часов или даже минут — в зависимости от того, что ты станешь делать; само войско Хранимого Королевства подоспеет через три-четыре дня, но и до этого у жрецов найдётся чем ответить тебе. Не желая излишних смертей невинных, обманутых тобой людей и гоблинов, Храм не показывал своей мощи; берегись, если они всё-таки пустят её в дело всю, без остатка. Пока не поздно — откажись от штурма. Собери своих, уведи их из города. Тебе никто не станет препятствовать. Никто из твоих воинов не понесёт никакого наказания. А тебе… тебе Великим Мерлином, Главою Совета Поколения, предложена на выбор высокая участь — или стать его Учеником и помощником на далёком волшебном Авалоне, или, если ты предпочитаешь земли Смертных, последовать за мной и принять от меня иное знание — знание Мира и Созидания, какое при всем желании не мог дать тебе Хедин, Познавший Тьму. Итак, я сказала всё, что хотела, теперь тебе предстоит решить. — Она выпрямилась, касаясь подоконника кончиками длинных изящных пальцев.

— Мой тан, подошли тысячи Берда и Фреара! — всунулся в комнату посыльный. Выпалил это — и замер с открытым ртом, увидев неподвижно застывшую волшебницу.

— Я… сейчас, — с трудом произнёс Хаген. — Ступай…

Тан чувствовал лишь опустошение и усталость. Невыносимую усталость от самого существования, ставшего вдруг совершенно бессмысленным. Он не смотрел на Сигрлинн и не видел, что волшебница сама настойчиво ищет его взгляда; он должен был решиться на что-то, соглашаться ли, нет, отводить ли своих от Храма или, быть может, рубить мечом былую подругу своего Учителя; он должен был сделать очень многое, но не мог ни пошевелиться, ни вымолвить хотя бы слово. Слова Сигрлинн прошли мимо его сознания; он запомнил их, но сейчас ничего из сказанного ею не имело значения. Она сама, а не сказанное ею действовало сильнее всего. В эти мгновения тан не помнил об Ильвинг.

На лестнице вновь раздался топот, в комнату ворвались Гудмунд, Фроди, тысячник Берд и Орк. Гоблин извернулся с непостижимой для его грузной фигуры ловкостью; глаза выкачены, на губах проступила пена. Из его глотки рвался неистово-яростный рык, он бросился прямо на Сигрлинн, замахиваясь окровавленным ятаганом; Гудмунд, готовясь, крутанул над головой свой верный нож-крюк.

Сигрлинн взглянула на них с лёгким неудовольствием, с которым взрослый смотрит на докучающего своими шалостями малыша, и небрежным жестом подняла руку…

— Нет! — выкрикнул Хаген. Он понял, что сейчас его верные соратники превратятся в нечто, уже не способное помешать волшебнице, и, пытаясь упредить её, выдернул наконец меч из ножен и кинулся на неё, точно безумный.

Он стоял слишком близко, и простое, молниеносное заклятье Сна не успело бы остановить его. Хаген действовал, охваченный странным отчаянием: ведь секунду назад он и помыслить не мог, чтобы поднять на неё оружие, и то, что его вынудили это сделать, сводило с ума.

Конечно же, он не успел. Голубой Меч встретил бледно-алую полосу пламени, рванувшегося из правой руки волшебницы. Человеческая или гномья сталь не выдержала бы встречи с волшебным огнём, выкованное руками Смертных оружие распалось бы надвое — но сотворенный Древним Богом меч устоял.

Сигрлинн отбросило — настолько велика была сила, с которой сшиблись клинки; Хаген тоже не удержался на ногах, но волшебнице пришлось хуже: перевалившись через подоконник, она с криком сорвалась вниз. Ученик Хедина бросился к проему, глянул, свесившись, во двор — там никого не было. Спасаясь, Сигрлинн пришлось спешно открывать двери в иной Мир; теперь требовалось некоторое время, самое меньшее несколько часов, прежде чем она снова смогла бы добраться до Хагена.

Тан тяжело дышал, обводя стоявших рядом с ним воинов диким взором.

— Не ждём больше никого, — произнёс он неожиданно безжизненным, надтреснутым голосом. — Храм штурмовать немедля, и я пойду первым.

ГЛАВА II

В гавани Хединсея последние «драконы» отваливали от пирсов — флотилия Хедина шла штурмовать столицу Хранимого Королевства. Я долго провожал их взглядом, стоя на самой вершине главной крепостной башни. Мне предстояло много работы — прикрывать щитом-невидимкой ушедшее войско так долго, как только смогу, — по меньшей мере, до моего амулета, спрятанного на границе лесов гарридами.

Я не тешил себя пустыми надеждами, что в нашем Плане всё пройдёт без сучка и задоринки. Заклятья, которыми я собирался защитить своего Ученика, были моими собственными, разработанными в долгие годы скитаний; следящие за мной не смогут тотчас же разобраться в них, но что я занялся волшбой — немедленно станет известно и Мерлину, и Сигрлинн. Что ж, пусть знают, пусть попытаются разобраться, в чем тут дело; это даже хорошо — пока они станут возиться со мной, Хаген успеет уйти достаточно далеко.

Но удар по Хранимому Королевству был хоть и важной, но всего лишь небольшой частью задуманного. Я склонился над моделью Мира, представлявшей весь Большой Хьёрвард, все четыре его части, с горами, морями и реками, лесами и городами. Вглядевшись, я различил вереницу крохотных корабликов, плывших от Хединсея к берегу Восточного Хьёрварда, покрытых подобием тонкого туманного занавеса. Пока я мог быть спокоен — заклятье не утратило силу.

Теперь — следующее. Я надел на лоб Эритовый Обруч и сосредоточился, вызывая образ Хрофта. Отец Дружин отозвался немедленно.

— Время, — сказал я. — Теперь пора. — Ох и долго же мне пришлось ждать этого! — Его брови грозно сошлись. — Гномы и другие готовы, люди Рогхейма, твари из Железного леса и их погонщики — все… Мы выступаем. Видрир не вернётся в столицу.

— Не хвались раньше времени, — покачал я головой. — Бой ещё не выигран.

Закончив говорить с Хрофтом, я вернулся к столу и поймал себя на том, что смотрю на потолок с некоторым страхом. Успею ли я обрушить лавину до того, как Мерлин сам начнет наступление и приведёт в исполнение смертный приговор, который, быть может, уже сейчас выносится мне спешно собравшимся Советом Поколения? Но заглянуть в Замок Всех Древних я мог, лишь когда перестанет действовать прикрытие Хагена… увы, но иначе не хватит сил довести его до столицы.

Сейчас, сейчас наш Верховный Маг узнает нечто, весьма неожиданное и удивительное для себя! Ещё немного, ещё какие-то две дюжины часов — и мы наконец сможем выяснить все недоразумения меж нами единственным достойным способом, а именно — поединком. А пока он с изумлением получает известие от сотворенного Молодыми Богами Недреманного Ока — Старый Хрофт, последний из Древних Богов Восточного Хьёрварда, покинул своё добровольное уединение в Живых скалах и встал во главе многотысячного войска, собранного им почти что из ничего. Все разрозненные остатки Ночного Народа, все недовольные Видриром, все обиженные Хранимым Королевством, все всегда боровшиеся против любой власти… И это войско Хрофта быстро движется к границам владений Видрира. У Мерлина будет над чем задуматься.

Я прошёлся по своему покою. Хаген, Хрофт… теперь третий союзник. В воздухе появился огневеющий круг, в самой середине которого я увидел смутную тень — Читающего Заклятья.

«Настал час, о котором мы вели с тобой речь, — без слов, мыслями сказал я ему. — Ты готов?»

«Да, если ты подтвердишь свою клятву», — произнёс он свое обычное.

«Ты получишь просимые тобой души, — медленно ответил я ему. — Клянусь тебе в том Нерушимой Клятвой Мага».

Я ощутил лёгкое дуновение на щеках, и сразу же — огромное облегчение: Читающий Заклятья взял на себя поддержание открытым окна между нашими Мирами.

«Ваш самый главный из подобных тебе сотворил заклятье Видения, — почти тотчас сообщил он мне. — Оно нацелено на твоё обиталище».

«Очень хорошо, как только будет что-то ещё, извести меня немедленно», — ответил я.

Заклятье Видения! Быстро передаются вести подручными Верховного Мага; что ж, всё так и должно было идти. Мерлин встревожился; первое, что пришло ему в голову, — взглянуть, чем занят главный — после Ракота Низвергнутого — смутьян и мятежник его Поколения.

Теперь некоторое время нужно было просто ждать.

Шли часы, «драконы» Хагена приближались к берегу, тронулись в путь дружины Хрофта… я замер подле созданного мной живого подобия Мира, мгновенно отражавшего все события, происходившие в Мире большом. Я потратил на эту работу очень много времени и усилий, но она того стоила.

«Остановись, Познавший Тьму», — вдруг негромко произнёс чей-то незнакомый, но очень мелодичный, сильный и прекрасный женский голос. В нем чувствовалась скрытая мощь, такая, что перед ней всё моё искусство показалось бы жалким фиглярством.

И наступило молчание. Я ждал, оцепенев, однако продолжения не последовало.

«Что это было?» — задыхаясь, спросил я у Читающего Заклятья.

«Я не знаю, — последовал панический ответ, мой прознатчик корчился от внезапно охватившего его страха. — Это что-то совсем новое… Там смешано всё — и от подобных тебе, и от тех, кто стоит выше вас».

Если бы не эти слова Читающего, я был бы уверен, что слышал голос Ялини, достигший меня из пределов Обетованного, а может, из какого-то её Храма в пределах Большого Хьёрварда, где она часто бывала. Опять предупреждения? Или же мне морочит голову Мерлин? Но зачем? Если ему уже всё ясно, почему он не собирает Совет? Решил действовать сам? Ничего не понимаю…

Некоторое время я безуспешно ломал над этим голову, заклятья Познания оказывались бессильны, они даже не натыкались, образно говоря, не возведённую кем-то преграду, напротив, они действовали — но я ничего не мог обнаружить, словно бы ко мне обратилась сама Великая Пустота. Ничем не мог помочь и Читающий Заклятья, хоть и оправившийся от страха. Мне ничего не оставалось делать, как не обратить внимания на эти странные слова, однако они крепко запали мне в память.

Войско Хагена, благополучно встретившись с гоблинской ратью, Невидимкой шло по лесам; Хрофт тоже не терял времени даром, верные ему гномьи ополчения перешли границы Хранимого Королевства, отрезая армии Видрира пути отступления на запад. Всадники Рогхейма и обитатели Железного леса надвигались с другой стороны.

Наступило утро, а я по-прежнему не встречал никакого противодействия. Мерлин продолжал вперять свой неусыпный взор в Хединсей, но не более. Бездействовали и все остальные Маги, и я терялся в догадках, почему так легко оправдываются мои самые смелые и благоприятные предположения. Я рассчитывал на куда более мощное сопротивление.

Хаген благополучно добрался до моего амулета, спрятанного гарридами. Я почувствовал, как начала истекать в окружающее пространство заложенная мной в него сила; на моём подобии Мира, которое стояло на столе, похожее на короткую цепочку муравьев войско Хагена по-прежнему окутывала серая завеса заклятий Невидимости.

И вновь я ждал, время от времени справляясь у Читающего, нет ли чего-нибудь нового, но казалось, что все до единого Маги, как по команде, перестали творить чародейства — ни малейших их следов не оставалось в жемчужных струях незримого для Смертных эфира, и сама эта тишина яснее ясного говорила мне, что очень скоро её сменит небывалый шторм…

Пока была возможность, я вновь и вновь проверял всё заготовленное для обороны; хоть одна из многочисленных магических ловушек да должна была сработать.

Я встревожился, когда Хаген оказался под стенами столицы. Я внезапно ощутил его волнение, а затем, поспешно сотворив Заклятье Видения, разглядел и его самого, схватившегося с колдуном; но помочь уже не успел: он пустил в ход чародейство, по которому опознать его — и меня — было проще простого. Я не винил своего Ученика — у него действительно не осталось другого выхода, я винил себя. А после заклятья Тьмы, использованного Хагеном, Читающий уже не успевал выкрикивать мне названия совершаемых волшебств и имена чародействующих. Всполошился весь Совет Поколения; устремил свои пристальные взоры на Хранимое Королевство Мерлин, забеспокоились Макран и Эстери, неразлучная пара моих ненавистников, и многие, многие другие; и лишь Сигрлинн не услышал в этом нестройном хоре Читающий Заклятья.

Я усмехнулся. Всё шло, как и следовало ожидать, и даже слишком совпадало с предположениями. Хранимое Королевство — залог благополучия Магов; сокрушив мою Ночную Империю, они посвятили Королевство светлому Ямерту и поклялись, что нерушимо будет владычество Молодых Богов на земле и порукой тому — сие Королевство. Я не знал тогда, имела ли эта их клятва какие-то последствия, просто в Хранимом Королевстве Молодые Боги особенно почитались, и им поклонялись с неубывающим рвением. Наверное, думал я тогда, властителям Обетованного это приходилось по нраву…

«Они все смотрят на тебя!» — Мой Читающий Заклятья мысленно взвизгнул, если только можно так выразиться; впрочем, от него трудно было требовать большего — он всегда-то был трусоват, а пойти против Богов его соблазнило лишь моё обещание огромной награды…

Я пока ничего не чувствовал. Но вот стих ветер, завывавший в железных опорах флюгеров, на солнце стали быстро наползать тучи — но при этом они старательно огибали яростно-яркое светило, заполняя своими рыхлыми телами всё небо; вскоре голубизна аэра сменилась недобрым и пугающим видом — струи тёмно-серых, перевитых более светлыми прожилками косматых облаков заплясали в чудовищном танце над Хединсеем; а среди всего их неожиданного буйства спокойно и торжественно светило солнце, и ни одно облако не дерзало затенить его, словно Ямерт желал увидеть всё сам и в мельчайших подробностях.

«Открываются Ворота Верхних Миров, — сообщил Читающий Заклятья, тотчас добавив: — И Нижних тоже».

И это тоже не стало неожиданностью. Мои сородичи по Поколению пока не могли противопоставить мне ничего нового. Сейчас они по призыву Мерлина начинают вызывать своих зачарованных бойцов из разнообразных слоев Мира — бойцов, похожих на людей и совершенно непохожих, разумных и нет, вооружённых мечами, а также клыками, рогами и иными орудиями уничтожения. Убивающие взглядом, изрыгающие огонь, выдыхающие удушливый дым… Меня всегда удивляло, сколько же средств для самых тяжёлых и кровавых войн сумели заготовить Маги моего Поколения, всё время изо всех сил вопившие о вечном мире!

Итак, наше ожидание заканчивалось. Хаген уже рвался к Храму по широким улицам Столицы Видрира; Хрофт заходил в спину армии Хранимого Королевства и должен был встретить её не позднее вечера следующего дня; всё шло по Плану. Неужели я переоценил своих противников?

«Сколько Магов открывают Ворота Миров?» — спросил я у Читающего.

«Всего двое! — обескураженно ответил он. — Те, кто всегда вредил тебе».

Макран и Эстери, это понятно. А вот почему затихли все остальные? Мерлин так даже и смотреть на Хединсей перестал. И чем, во имя Лунного Зверя, занята сейчас Сигрлинн?

Ответ на этот вопрос пришёл тотчас — волшебница заговорила с моим Учеником.

Как ужаленный, я метнулся к модели Мира, но поздно. Я мог видеть их, мог слышать — но ничего не мог сделать. Сигрлинн окутала дом, в котором они встретились с Хагеном, непроницаемой для тонкого волшебства защитой. Да, моей новой мощью я мог бы превратить в пыль само здание — но только вместе с Хагеном. Слыша её искусную речь, я дрожал, как в лихорадке, и медленно, шаг за шагом стал ткать то чёрное, разрушительное колдовство, которое разом бы похоронило и моего Ученика, и его соблазнительницу… Изо всех сил я взывал к Хагену: продержись! Отбрось эту слабость, у тебя же в руках меч, которого страшатся даже Боги!

Не знаю, наверное, призыв всё-таки прорвался сквозь завесу чуждого колдовства — мой Ученик всё же взялся за оружие, в самую последнюю секунду, когда у меня уже почти погасла надежда.

Сигрлинн учла почти всё, огненный клинок был у неё наготове; она ошиблась лишь в одном: Голубой Меч черпал силы в отваге и ярости своих хозяев, и именно неистовство Хагена помогло мечу устоять. А дальше всё обернулось как нельзя удачнее: падая, моя былая возлюбленная принуждена была открыть Ворота в иной Мир — чтобы не разбить тело о камни; но удайся ей это, она вернулась бы назад спустя несколько минут. И я, пользуясь древним знанием чёрных подземных существ, встреченных мной в забытых всеми горных городах дальнего юга, стал открывать всё новые и новые двери перед телом Сигрлинн, проваливавшимся сквозь толщу Мировых слоев. Попутно я изо всех сил ускорял её падение, загоняя своего прекрасного врага всё глубже и глубже в самые дальние пределы, где над тканью Мира не властно само время, заставляя её растрачивать силы в безнадежных попытках удержаться… Она не знала противодействия этому колдовству.

Самые дальние, тёмные уголки моего сознания, где жили, схоронясь до времени, воспоминания о боли и отчаянии моих последних дней в Ночной Империи, вновь дали о себе знать, и возникла отчётливая мысль — разрушить её тело. Тогда она, став бесплотным духом, долгое время не сможет угрожать мне; однако рука моя дрогнула. Я не смог этого сделать, потому что вечны как горечь поражений, так и воспоминания о блаженстве: его познал я в Голубом Городе, и память о нём у меня уже никто и никогда не отнимет. Поэтому я всего лишь вытеснил Сигрлинн с поля боя; через день она, конечно же, выберется и из той бездны, куда я загнал её, но пока Хаген в относительной безопасности, если, конечно, не считать мощи противостоящего ему Храма. Что там говорила Сигрлинн насчёт его нерастраченных сил?

Как бы то ни было, мой Ученик стоял у самых ворот Цитадели Света — так помпезно именовали порой Храм в столице; а над Хединсеем тем временем быстро собиралась буря. Нижний край роящихся почерневших туч опускался всё ниже и уже почти достиг поверхности моря; между косматыми громадами то и дело вспыхивали ослепительно белые, отчего-то беззвучные молнии. Читающий видел, как из разверстых Ворот в наш Мир входит и входит чуждое воинство; и он чувствовал, как двое Магов быстро приближаются к моему острову.

И всё-таки почему их только двое? Мерлин всё ещё бездействует… это уже становится подозрительным. Что он там задумал? А что, если он готовит Астрального Вестника? Это очень сложное чародейство, если идти привычными путями, какими только и двигался всегда Глава Совета Поколения; коли так, то мои дела плохи, и нужно торопиться… Что ж, не будем ждать атаки; пошлём Макрану и его подруге первую нашу весточку!

Я закрыл глаза, заставил оглохнуть уши — и увидел исполинскую, сверкающую неописуемыми красками, великолепную и потрясающую Сферу Миров и крошечную искорку на ней — наши Миры, сперва едва заметную среди сотен и сотен прочих, но быстро увеличивавшуюся; и вот перед моими глазами уже не искорка, а жемчужно-серебристая совокупность крошечных полупрозрачных шаров, вложенных один в другой; а затем внутри появился ещё один огонёк — Луна. Я сосредоточился на ней. Мелькнули унылые безжизненные плоскогорья и хребты — и их сменила Луна Внутренняя, дивный ночной мир, исполненный красоты и тайн, и на длинном агатово-чёрном утесе, нависшем над серо-стальным морем, так похожим на наше северное, разлегся, растянулся длинным своим телом Лунный Зверь.

Его все называли только так, и никто не знал ни его происхождения, ни подлинного имени. Прародитель Магов, говорили одни. Правая рука Творца, шепотом передавали другие. Отпрыск того, о ком боялись и помыслить, — Великого Орлангура, а быть может, Демогоргона, его брата… Болтали много; правды не знал никто.

Не знал её и я, но это было не главное. Не зря я отыскивал способы сблизиться с Лунными Волками! Не зря бродил по колдовским ущельям их страны, полным магии ещё более древней, чем наша или эльфийская, древнее даже Стихийной — потому что лунные волки владели волшебством, возникшим в первый час существования нашего Мира, когда в его пределы вступила Ночь.

В моём видении я стремительно приближался к огромным, опалово-золотистым очам Лунного Зверя. Громадные мохнатые веки дрогнули, смежаясь, вновь открылись, и тут я канул в глубину коричневых зрачков. Теперь я смотрел на мир глазами Зверя.

Описывать это — просто и не занимает много места; но, чтобы только подобраться к Лунному Повелителю, мне нужно было сотворить тончайшую сеть заклятий, пройти той закрытой для всех прочих тропой, которой идут только один раз в своей жизни лунные волки, расставаясь с землёй и отправляясь к своему праотцу… Стать на время самому таким волком, не телесно, что гораздо проще, но духовно, — умирающим лунным волком, павшим в честном бою, ибо только таким открыта дорога к Внутренней Луне, сокрытой от людских глаз, — они видят лишь безжизненный каменистый мир…

И вот, лишённый телесной оболочки, оставшейся неподвижно сидеть в покое Хединсейского замка, я вступил во владения Лунного Зверя. Посмотрел вниз, на Землю, сквозь бездны пространства, прищурился — и чётко увидал и распахнутые Ворота Миров, и движущиеся через них рати, а также и две фигуры, величественно плывущие среди несущихся безумных облаков, две тени в развевающихся волнами тёмно-серых плащах.

Как они уверены в себе, эта злобная парочка! Чуют за собой мощь всего Поколения или, самое меньшее, поддержку Мерлина… Впрочем, почему я так уверен в этом? Если Верховный Маг всё время наблюдает за мной, за моими приготовлениями к войне, вряд ли он ограничился двумя хоть и ненавидящими меня, но далеко не самыми сильными Магами. Я не мог поверить, что все мои новые знания, отличные от тех, которые обычно получают молодые Маги при обучении, остались тайной для Мерлина. Неужто он решил, что может справиться со мной старым оружием? На него это совсем не похоже; где же его хвалёная проницательность? Однако хватит рассуждать; сейчас эти двое узнают, что такое Магия Лунного Зверя!

Незримые руки потянулись к тысячам и тысячам хрустальных тонких нитей, к той Великой Арфе, на которой наигрывает Ночь свои великие напевы. Ловкие пальцы отсоединили их от рамы, и струны стали щупальцами, протянутыми далеко в безбрежность Межреальности. Из их окончаний потекли мириады голубых и серебристых звёздочек, сменившихся затем тёмно-синими и чёрными, их потоки густели, они летели вниз, к Земле, образуя целые облака, словно падающий тяжёлый снег; постепенно их сияющие скопища приобрели вид четырёх когтистых лап, хищно потянувшихся к двумМагам, беспечно отправившимся навстречу кажущейся легкой победе.

Сперва они ничего не заметили, как не заметил бы и я; но затем и в моё, и в их сознание одновременно, наверное, ворвалась странная, противоестественная тишина — ведь Великая Арфа Ночи умолкла, превратившись моей волей в страшное оружие, и с ней затихли те звуки, что всегда сопровождают нас, защищая от сводящего с ума безумного рокота далёких, но необоримо могучих волн Хаоса.

Но пока этот страшный гул ещё не достиг наших пределов, мне следовало как можно лучше использовать отведённое мне время.

Двое магов заметили надвигающуюся опасность. Они поспешно встали спина к спине, в руках блеснули мечи из призрачного пламени, зелёного с голубым. Но протянутые к ним лапы неведомого существа не отпрянули и не отдёрнулись даже после того, как Макран отсёк один из когтей, тотчас рассыпавшийся чёрными звёздочками, вновь вернувшимися в испустившие их струны-щупальца Великой Арфы.

Но что могли сделать два простых огненных клинка против куда более мощной, первозданной магии! Я видел, как, прорвавшись сквозь пламенный веер защиты Эстери, одна из лап рассыпалась и накрыла волшебницу сверкающим черно-синим покрывалом. Всё произошло беззвучно; на том месте, где только что стояла подруга Макрана, закрутилась бешеная воронка, в ткани Реальности образовался разрыв, который и поглотил Эстери; спустя мгновение за ней последовал и её сотоварищ.

Работа была сделана чисто, я мог немного погордиться собой. Они так и не поняли, с чем имеют дело, и пытались защищаться, хотя единственным выходом для них было бы только немедленное бегство — куда угодно и как можно дальше. Выбираться из тех бездн Мира, куда их отправила Магия Лунного Зверя, им придётся очень долго, куда дольше, чем Сигрлинн из Нижних Миров.

Теперь предстояло более лёгкое, как мне тогда казалось, дело — покончить с уже проникшими в наш Мир воинствами и закрыть Ворота, соединяющие пространства. Медленно, осторожно поворачивая Мир вокруг себя, я начал покидать тело и разум Лунного Зверя, струны Арфы вернулись на прежние места, и на самом пределе открытого мне я увидел, как исполинская тёмная кисть, точно сотканная из самого средоточия ночного мрака, пронизанного в то же время звёздным светом, легла на волшебные струны, и музыка непостижимой красоты, увы, почти не слышимая нашим слухом, вновь наполнила Мировую Сферу.

Я очнулся вновь на Хединсее, в моей башне.

«Что нового, Читающий заклятья?» — спросил я его.

«Врата Миров по-прежнему открыты, — сообщил он. — Воины идут. Творится сильная волшба на Столпе Титанов, но там переплетается столько заклинаний, что мне не разобраться сразу, кто колдует и зачем. В основном это Защитные Заклятья, и притом очень сильные. Многие из подобных тебе собрались там».

«А те, кто сильнее, кто выше нас?» — нетерпеливо бросил я.

«Полное молчание».

Я призадумался. Что же ещё надо Молодым Богам и Мерлину, чтобы начать действовать?

Однако мои размышления оказались прерваны самым грубым образом. В двери покоя сильно и решительно постучали; я отодвинул засов, ворвался Гердер, тысячник моего Ученика, командовавший в его отсутствие оставленным на Хединсее войском.

— Учитель, к гавани подходит небывалый и невиданный вражеский флот. Огромные корабли, трёхмачтовые, с пятью рядами вёсел; они мечут огненные шары и испускают пламенные струи, от которых горит камень и рушатся стены, мы долго не могли достучаться к тебе. Скажи, что нам делать? Они не подходят на расстояние, доступное для наших катапульт, они бомбардируют нас издали!

— Отведи людей с тех мест, где они поливают нас огнём, Гердер, — сказал я. Мой голос оставался спокоен, но в душе я совершенно не был тогда уверен, что нам удастся отстоять остров. Разумеется, такой исход тоже был предусмотрен мною, но на самый крайний случай, который ещё не наступил. — Если они станут высаживаться, не ввязывайся в рукопашную, засыпь их стрелами. Сейчас я займусь ими, ступай.

Тысячник поспешно вышел; я вгляделся в изображение Хединсейской бухты на модели Мира. Здесь, в самой близи от средоточия сил своего создателя, модель показывала не только тех, на ком лежало мое заклятье, но и другие волшебные силы и армии.

И я увидел — десятки, сотни, а затем и тысячи гордых, прекрасных кораблей, из драгоценного розового дерева и с резными кормами, изукрашенными золотом и громадными драгоценными каменьями; высоко возносились тонкие изогнутые лебединые шеи острых носов; разрезая волны, воду пенили могучие тараны. На каждом корабле и впрямь было по три мачты с длинными косыми парусами пурпурного цвета; ритмично опускались и вздымались огромные вёсла. Я разглядел боевые площадки и стоявшие на них странные метательные машины — то и дело из сложного сплетения каких-то рычагов и тяг вырывался серебристый шар и, оставляя за собой огненную дорожку, уносился к нашим укреплениям; сторожевые башни на волноломах уже горели, но не изнутри, а снаружи, языки пламени жадно глодали казавшийся мне таким прочным камень стен. К счастью, Гердер успел отступить с самых опасных участков, оборонять которые сейчас не имело никакого смысла.

Ну что ж, Маги не имеют права убивать Смертных своим колдовством и даже собственными руками, но уж мешать им обстреливать мой остров мне никто не запретит. Для начала попробуем ветер.

Я, конечно, подозревал, что, если дела мои пойдут совсем плохо, какие-то из заклятий окажутся бессильны, особенно те, что предназначены для управления стихиями, имеющими, как известно, прямых хозяев и повелителей из числа Молодых Богов, но чтобы ветер, покорный Ямбрену, не ответил на моё магическое приказание уже сейчас — оказалось для меня новостью. Попробовал вновь, используя самые мощные заклятья и ещё усиливая их особыми сочетаниями закрепляющих чар — все безрезультатно. Мне не удалось вызвать даже самого легкого ветерка.

Огонь, вызванный таинственными снарядами наших противников, стал подбираться к береговым бастионам.

«Нечего рисковать повторными заклятьями», — подумал я, невольно сдвигая брови, хотя сердце похолодело: что, если меня каким-то неведомым образом полностью лишили моей силы? И, отчасти чтобы проверить это, а отчасти желая покончить дело сразу, я произнёс Огненное заклятье.

Эта часть боевой магии всегда хорошо удавалась мне. Любо-дорого было посмотреть, как от воды до самых звёзд взметнулась огненная стена, пожирая тучи; пламя кольцом окружило Хединсей, заключив в себя и весь вражеский флот. Я потянул гудящий занавес к себе, и кольцо стало сжиматься. На кораблях противника их капитанам не оставалось ничего другого, как заставить команду приналечь на вёсла и идти ближе к острову…

Хаген не зря поставил Гердера тысячником и не зря доверил ему Хединсей. Катапульты и баллисты мгновенно ответили; они били по давно пристрелянным квадратам, и меткость их оказывалась пренеприятным сюрпризом для нападавших. Без магической поддержки Макрана и Эстери — что они могли?

Весь покрывшись испариной, я тем не менее продолжал прижимать розоватые корабли к берегу огненным валом — пока они не опомнились и не сообразили, что защитникам не было там никакой нужды засыпать их ядрами и горшками с жидким огнём.

Вскоре у узкого входа в гавань сгрудилось до сотни кораблей; меж ними уже не было видно воды, они наваливались друг на друга бортами, ломали вёсла и снасти — а я всё сжимал кольцо огня, гоня всё новые и новые суда к уготованной им могиле; теснимые, они принуждены были войти и в гавань, приближаясь и приближаясь к пирсам…

Надо отдать им должное — сражались они отчаянно, я даже не ожидал от них подобной доблести. Но отчаянный натиск высоких воинов в шлемах с роскошными павлиньими перьями на них разбился, точно штормовая волна о скалу; заблаговременно расставленные повсюду лучники, пращники и арбалетчики Хагена встретили их как должно.

Каменные ядра крепостных баллист и катапульт дробили борта, пробивали палубы, валили мачты. Наши две самые большие метательные машины посылали в воздух камни размером с быка, которые, угодив в верхнюю палубу, прошивали все корабли насквозь, до самого днища; через огромные пробоины врывалась вода, поражённые суда тонули одно за другим — промахнуться по ним в этом скопище было невозможно. Скученные, лишённые возможности двигаться, вражеские плавучие дворцы были обречены, и их команды быстро поняли это. Поток людей хлынул по искалеченным палубам; воины прыгали с корабля на корабль, срывались, их давило бортами — но они, презрев всё, рвались к земле, предпочитая почётную смерть от меча гибели в холодной морской пучине. И я даже не мог предложить им сдаться, не зная, из какого Мира вызвало их колдовство Макрана и Эстери.

Кое-какие наиболее упорные и удачливые суда врагов продолжали посылать в нашу сторону свои странные зажигательные снаряды; я заметил, что напавшая на нас армада ещё не до конца лишилась управления — кто-то приказал сосредоточить стрельбу на ближайшем припортовом бастионе; вскоре по пирсам потекли струи расплавившегося гранита, дружинники Хагена были вынуждены оставить укрепление — жар стоял такой, что никто не мог приблизиться.

Атаки вражеской пехоты захлебнулись, наткнувшись на потоки стрел, пращных ядер и дротиков; однако обстреливаемый бастион не выдержал: среди пламени появилась огромная чёрная трещина, рассекшая стену сверху донизу; Гердер приказал нашим катапультам прицельно отвечать тем судам, которые посылали туда свои ядра, но было уже поздно. Прежде чем вражеские метательные машины умолкли, отправившись на дно вместе с кораблями, на которых находились, горящий бастион взорвался изнутри с глухим грохотом, подобным подземному грому, и рассыпался грудой раскалённых обломков, окружённых ещё не застывшими лужами расплавившегося камня.

Я рассчитывал, что, отправив на дно корабли, с которых бастион засыпали снарядами, мы избавимся от неведомых командиров армады; однако это оказалось не так. С уцелевших судов в пышущие жаром руины полетели шары с совсем иной начинкой — остужающие; через несколько минут раскалённые потоки остыли и вновь превратились в камень. Воины атаковавшего нас войска устремились на приступ, несмотря на то что пожар уже охватил почти половину кораблей, добрая треть уцелевших тонула, избитая катапультными ядрами, оставшиеся тоже были обречены — огонь приближался и к ним… Нападавшим оставалось только одно — победить; огненное кольцо по-прежнему сжималось, хотя я и поддерживал его из последних сил…

Там, внизу, на развалинах портового бастиона, дружинники Хагена встретили врагов стрелами и арбалетами, строго выполняя приказ Гердера не ввязываться в рукопашную. Баллисты продолжали методично извергать на неприятельские корабли свои смертоносные ядра, простые и зажигательные; прислуге метательных машин было велено не отвлекаться ни на что — как бы ни сложился бой на пристанях, они должны были потопить и зажечь как можно больше кораблей противника, прежде чем нас оттеснят в глубь крепости, — и приставленные к катапультам дружинники не жалели рук.

Воины с перьями на шлемах тоже пустили в ход луки, но защитники Хединсея стреляли из-за укрытий, не появляясь на открытых местах, и вскоре все остатки пристани были завалены телами в нарядных доспехах, изумительной красоты перья купались в золе и грязи.

Не в силах дольше удерживать заклинание, я погасил стену огня — и даже здесь, на большой высоте, услыхал доносившиеся из гавани изумлённые возгласы. Теперь Гердеру станет легче, кто-то из нападавших непременно да повернёт обратно, на свои корабли, чтобы спасти от огня хотя бы малую их часть…

Отдышавшись, я решил попробовать ещё одно средство, которое почти никогда не применял раньше, — посеять в нападавших страх и неуверенность; вообще-то, я невеликий мастер иллюзий: если среди нападающих есть хоть один колдун, пусть даже плохонький, он легко развеет сотворенный мной морок. Я вспомнил свои беседы в Храме Невидимок, мастерское умение его обитателей наслать на неосторожного путника непереносимый страх или роковую неуверенность в себе, если их противником оказывался не знающий страха колдун или великий воин.

Магия Невидимок была проста — странное дело, что до неё не додумался ни один из моего Поколения; однако они всегда пускали её в ход, если перед ними был только один противник, в крайнем случае двое: и я не решился использовать непроверенные заклятья сразу на огромной массе врагов. Причём нечего было и пытаться лишить их мужества обычными, хорошо известными любому Магу заклятьями, предназначенными для управления Смертными. Я почувствовал защиту, возведённую вокруг нападающей армии сразу же, как только она появилась.

Я уже совсем было приготовился сотворить нужное чародейство, как вновь подал голос Читающий Заклятья.

«Самый главный среди подобных тебе творит заклятье Перемещения, он собирается отправиться к месту, именуемому вами столицей Хранимого Королевства!»

Проклятье! Я не рассчитывал, что это случится так скоро; мой план был приковать внимание всех Магов Поколения к Хединсею и дать возможность Хагену сделать дело в столице; однако всё пошло не так с того самого момента, как Сигрлинн заговорила с моим Учеником; Мерлин тоже долго бездействовал, но всё же правильно понял, откуда исходит главная угроза его возлюбленному Равновесию — поспешил к Храму Солнца. Что ж, придётся использовать то заветное заклятье, которое с Верховным Магом сработает лишь один раз, не больше, — оно неожиданно, но защититься от него искусному Магу очень просто. Образно говоря, это заклятье «толкает под руку» Мага, совершающего Перемещение, в результате чего он оказывается в месте, прямо противоположном тому, куда хотел попасть, и вдобавок крепко оглушённым. Этот трюк может удаться, только если у вас под рукой есть некто вроде Читающего, который может точно сказать, на какой стадии заклятье.

И мне удалось! Конечно же, никогда больше Мерлин не позволит сыграть с собой подобную шутку — чтобы предотвратить подобное, достаточно быть начеку, — но на сей раз он очнётся через несколько часов с очень сильной головной болью, врезавшись в дикие скалы на самой дальней оконечности Южного Хьёрварда!

Четверо моих главных противников на время покинули место действия; мне выпала короткая передышка. Я мог слегка отдохнуть, перед тем как начать вторую атаку, более мощную и впечатляющую, в надежде, что она-то уж точно привлечёт внимание Молодых Богов. К тому времени, как Мерлин и Сигрлинн вновь начнут действовать, лавина должна стать уже всеохватной и неостановимой. Итак, что у нас сейчас в Замке Всех Древних? Я надел Эритовый Обруч.

И увидел знакомый Зал Совета. Кресло Мерлина пустовало, не было занято и сиденье Сигрлинн; остальные двенадцать членов Совета были там, а с ними и ещё множество других Магов. В зале царило волнение, все ошарашенно и недоумённо переговаривались, постоянно слышалось «что же делать?». Я заметил несколько мрачных физиономий друзей Макрана и Эстери.

— Смотрите, вот он! — вдруг выкрикнул кто-то, и в зале тотчас воцарилась мёртвая тишина. Все, как один, повернулись ко мне.

Признаться, я слегка оторопел; присутствуй я там телесно, мне бы, наверное, стало не по себе — но до Хединсея им пока не добраться.

— А в чём, собственно, дело, сородичи? — Мне почти не пришлось играть удивление. — Отчего это вдруг такое внимание ко мне?

— Отчего, безумец?! — вдруг завопил Шендар, один из Магов Совета, подручный Мерлина. — Ты спрашиваешь отчего, ты, поставивший на грань гибели весь наш Мир! — Лицо его побагровело, изо рта летели мелкие капельки слюны. — Что происходит по твоей милости в Хранимом Королевстве? Или ты забыл, что это наш общий залог перед Молодыми Богами? Что, пока стоит в неприкосновенности Королевство, пока высоки башни его столицы, никто не вмешается в дела нашего Поколения? Или, быть может, тебе неизвестно, что пади Хранимое Королевство, и Молодые Боги отправят нас туда же, куда без возврата ушли предшествующие Поколения Магов?! Что ты устроил в нём, безумец?

— Если я там что-то и устроил, отчего же вы все топчетесь здесь, стеная и бездействуя, вместо того чтобы самим отправиться туда и навести желаемый порядок? — саркастически спросил я.

— Какой смысл делать это теперь, — завизжал Шендар, — если там всё в огне и меч свободно гуляет по стране, если в малых Храмах низвергнуты алтари и осквернены молитвенные залы?! Теперь тебя ждёт судьба пострашнее Ракотовой. — Он ощерился в злобной усмешке. — Мы уже позаботились об этом, только что мы все вместе отправили Астрального Вестника к Престолам Владык! Трепещи в ожидании Их суда!

— К чему все твои речи? — прервал я его. — Я не вижу в них смысла. Вместо того чтобы попытаться исправить всё в вашем возлюбленном Хранимом Королевстве, повторю вновь, вы тратили бесценное для вас время на посылку Вестника!

Шендар ответил не сразу, с ненавистью глядя на меня.

— Потому что, — прошипел он после длительного молчания, — потому что было уже поздно, когда мы все узнали об этом. Те, кто пытался остановить тебя, слишком полагались на свою силу, и это погубило всех! Посмотри, что творит в столице твой Ученик!

И я посмотрел.

ГЛАВА III

— Храм штурмовать немедля, и я пойду первым, — повторил Хаген собравшимся вокруг него начальникам подоспевших отрядов.

Все молчали, уже зная о страшном оружии жрецов, от которого нет спасения. Пустая, мощённая гладким камнем площадь перед Храмом, где нет укрытия, — сколько жизней потребует она?

— Храм окружить полностью, — приказал тан. — Строй — как можно реже.

Ни один воин в бою не должен видеть растерянности военачальника; соратники Хагена поспешно бросились выполнять его приказания, уверенные, что мудрый тан, конечно же, заранее всё продумал и предусмотрел. На самом же деле Ученик Хедина жестоко мучился неуверенностью, не зная, что делать дальше. Здесь не действовали Ночные заклятья; оставалось прибегнуть к Дневным. Конечно, самое надежное — Огненное, но Хаген знал, что ему не удержать его достаточно долгое время. К тому моменту, как его дружинники достигнут стен Храма, он станет мертвецом.

Тан поспешно перебирал в уме все заклинания, какие только знал. Ему вспомнилось одно из заклятий Видения, позволявшее разглядеть очертания неглубоких подземных ходов; давным-давно под руководством Учителя он сам составил его, в пору частых походов к горным гномам. «А вдруг тут, под городом, есть какие-нибудь тайные галереи? Такое случалось… Не может быть, чтобы Храм Солнца не имел какого-нибудь секретного хода на крайний случай!»

Заклятье было простым и не заняло много времени. Камень площади засветился перед глазами Хагена синим, и — о радость! — под ним, словно огненные змеи, обозначились очертания целого лабиринта. Один из ходов, пожалуй, на глаз самый широкий из всех, проходил как раз под тем домом, в котором укрылся Хаген.

— Эй, молодцы! — гаркнул тан, обращаясь к двум сотням своих дружинников, собранных здесь, за укрытием. — Надо прокопать яму… вот здесь. Обшарьте всё вокруг, берите ломы, топоры и лопаты, да поживее! — «Не успеем — всех сожгут», — подумал он ещё, но вслух, конечно же, не сказал.

Ни единого человека не показывалось на неоглядной площади перед Храмом, окружённой сплошным кольцом домов, кое-где выгоревших, кое-где полуобрушенных усердием осаждающих, которые стремились отгородиться возможно более толстыми завалами битого камня от страшного храмового пламени, время от времени вспыхивавшего то там, то здесь. Жрецы по-прежнему стояли на террасах, молчаливые и неподвижные, не отличимые от изваяний.

Глаз не заметил бы большого движения вокруг Храма, однако ухо могло ощутить его даже с избытком. Доносился слитный топот марширующей панцирной пехоты; чьи-то голоса выкрикивали неразборчивые, но зычные приказания. Отдалённый шум боя стих, копейщики Видрира были оттеснены от ворот вовремя подоспевшими гоблинами Орка и двумя тысячами дружинников Хагена. Весь этот шум и грохот делали совершенно незаметным поспешное рытье широкой ямы, на которую Хаген возлагал теперь все свои надежды.

В поисках любого землеройного инструмента ретивые дружинники перевернули вверх дном все окрестные дома и теперь, точно кроты, упрямо вгрызались в глубь неподатливой каменистой земли. Плоские плиты, которыми был замощён двор, искрошили в пыль, и теперь, по расчётам Хагена, приближались к верхнему своду подземного хода.

«Ишь, ждут, — зло подумал он о жрецах Храма. — Знаю, чего вы там ждёте — что полезу очертя голову через площадь и тут вы меня встретите… Не дождетесь!» Однако он отлично понимал, что там, в подземных переходах, его могут ждать неожиданности и препятствия — что, если он наткнётся там на такой же храмовый огонь, как и на поверхности? На мгновение Хаген даже заколебался. «Нет, атаковать здесь — верная гибель всему войску».

Ломы дружинников ударили в толстый каменный свод.

— Почтенный тан, вы прогневаетесь, но прикажите послать за свёрлами, — пробасил вернувшийся со своими Орк, подходя к Хагену. — Камень этот, на глаз, прочен небывало, ломами не возьмёшь…

— Ты прав, — согласился Ученик Хедина, спеша отдать нужные распоряжения.

Свод тоннеля и впрямь оказался неподатливым, и лишь когда принесли отысканное где-то большое железное сверло, дело пошло живее. Вскоре потолок подземного коридора был взломан, в широкое квадратное отверстие спустили лестницы.

Ко всеобщему удивлению, коридор оказался хорошо освещен; в стены через равные промежутки были вделаны прозрачные стеклянницы, рассеивавшие ровный золотистый свет. Широкий и сухой тоннель уходил вперёд, оттуда тянуло чуть заметным ветерком, несшим запах дорогих благовоний.

Войско Хагена со всей возможной поспешностью вливалось в пролом. Почти треть своих тан оставил наверху — стеречь Храм, ворота и заставлять жрецов думать, что вторгшиеся по-прежнему собираются атаковать на поверхности. Ученик Хедина шёл на отчаянный риск, но не видел иного выхода.

Они шагали с мечами наголо; арбалеты заряжены, у лучников стрелы на тетиве, щитоносцы готовы каждую секунду прикрыть себя и товарищей большими, окованными железом щитами, которые не пробьёт ни копьё, ни стрела. Рядом с Хагеном шли Гудмунд, Фроди, Канут, Берд и Орк; вожак гоблинов настоял, чтобы избранная сотня его телохранителей пошла на штурм одной из первых.

Шли молча, лишь эхо их шагов отражалось от правильно скруглённых сводов; Хаген считал шаги; площадь, конечно, велика, но оставить её позади можно за считаные минуты…

Наконец, по его расчётам, они оказались под Храмом, не встретив на пути ни одного живого существа. Тоннель раздваивался и расстраивался. Хаген оставлял на стенах знаки, ориентируясь по памяти, но откуда он мог узнать, где ход наверх? На этот вопрос заклятье не отвечало…

— Рассыпаться цепочками, не теряя друг друга из вида! — приказал Ученик Хедина, вновь рискуя — у спуска в подземелье наверняка охрана, её могут не успеть перебить…

Однако ему вновь повезло. Не прошло и четверти часа, как посыльный сообщил, что ведущая к поверхности лестница найдена.

«Что-то слишком легко и просто, не ведут ли нас в ловушку? — мелькнула тревожная мысль. — В коридорах ни воинов, ни жрецов, тоннели неглубокие… Неужели они не предусмотрели ничего на тот случай, если враг прорвётся в эти галереи?»

Последние десятки штурмового отряда ещё уходили под землю во дворе полуразрушенного дома на другой стороне площади, а Хаген уже начал подниматься по гладким, отлично отполированным ступеням. Тоннели заливал нежно-золотистый свет, впереди же сгущалась темнота — он повернул за угол и увидел глухую серую стену. Лестница закончилась тупиком.

Фроди зарычал от ярости, но Хаген, вынув меч, несколько раз ударил в стену эфесом, и она отозвалась гулкой пустотой.

— Ломайте! — бросил тан, и тотчас десятки ломов и свёрел, предусмотрительно захваченных с собой, вгрызлись в камень. Ученик Хедина даже не пытался открыть дверь — если это действительно была дверь — при помощи Разрушающих заклятий. Не слишком умея ими пользоваться, он боялся обрушить своды подземной галереи на головы своим дружинникам.

Рыхлый песчаник поддался легко, перегородка оказалась нетолстой, и вскоре тан первым выбрался в просторную, светлую аркаду, пустынную, как и подземелья у него за спиной. Он тотчас узнал это место — он стоял под первой террасой Храма. Спиральный ход вёл отсюда мимо молельных залов к Чертогу Алтарей, главной святыне Хранимого Королевства, и далее к хранилищу Дисков Ямерта. Хагену предстояло обойти Чертог Алтарей, добраться до Дисков, овладеть ими и лишь после этого возвращаться к Чертогу. Что будет после этого, он пока не думал, хотя, разумеется, Учителем был разработан детальнейший План, прекрасно известный Хагену. Но об этом — в своё время, а пока вперёд!

Быстрым шагом, почти бегом, он повёл дружинников по пустой высокой арчатой галерее, богато украшенной причудливыми изваяниями. И за первым же поворотом их встретили облачённые в оранжевое жрецы.

Стрелы дружинников Хагена оказались быстрее Охранных заклятий служителей Ямерта, тела падали на белоснежные плиты пола, ни один не остался в живых — но последний из двух дюжин жрецов успел поднять тревогу. По всему Храму тотчас пронёсся топот бегущих ног — однако он быстро затих, словно служители Солнца совершили некое сложное перестроение и теперь вновь замерли на местах, ожидая приближения врагов. И эфирные слои над Храмом тотчас наполнились истекающей магической силой — как говорил Учитель, «запахом» творимых несложных заклинаний.

Войско Хагена перешло на упругий бег; тан чувствовал копящуюся впереди ярость, глубоко в недрах сознания оживал древний, почти полностью изжитый уроками Хедина страх перед Молодыми Богами, в чью святыню он сейчас вторгался; этот обессиливающий липкий страх был как мерзкий крохотный котёнок, коих так ненавидел Ученик Мага.

Он в свою очередь дерзнул потянуться вперёд чуткими невидимыми пальцами заклинаний — и, едва подавив крик боли, поспешно отменил своё колдовство. Словно по мосткам, по этим заклятьям в его сознание ворвалась непереносимая боль, впилась тысячами игл под ногти, раздирая уши, выдавливая ослепшие глаза… Хаген оставил волшбу, и ему тотчас полегчало. «Что же, придётся, как встарь, полагаться только на меч», — успел подумать он; прямо под ногами попался чуть-чуть больше, чем нужно, выступающий из пола камень, и стопа тана, повинуясь могучему инстинкту, тотчас отдёрнулась; подняв голову, он увидел едва заметные тёмные щели на потолке. Коснись он подозрительной плиты, и рухнувшая сверху каменная громада расплющила бы его.

Однако это оказалась лишь первая из поджидавшей их целой системы ловушек; далеко не всё удалось миновать столь же благополучно. Коридор преграждали внезапно выдвигавшиеся из стен решётки, плиты пола неожиданно поворачивались, открывая глубокие ямы с частоколом заострённых кольев на дне. Неся потери, отряд Хагена упорно лез вперёд; они продвинулись уже глубоко в пределы Храма, но до сих пор, после истреблённого первого заслона, им никто не встретился.

Но вот полоса убийственных капканов осталась позади — и в стенах коридора появились двери, сейчас наглухо запертые. Тану не было нужды взламывать их — главный тракт Храма вёл прямо к Алтарному Чертогу, но сейчас обходить его, по словам Учителя, было ещё рано. Стены и потолок галерей, по которым они шли, были покрыты тонкими пластинками янтарного камня; благодаря особому чародейству они излучали приглушённый мягкий свет. В нишах застыли статуи — прекрасные женщины, могучие воины; изваяния были из чистого серебра, а глаза у них заменяли драгоценные камни. Кое-кто из гоблинов начал ворчать, алчно косясь на оставшуюся нетронутой богатейшую добычу, но Орк несколькими гневными взрыкиваниями навёл порядок.

Хаген напряжённо прислушивался к своим ощущениям. Ошибки не могло быть — жрецы затаились, они позволяют ему сейчас идти беспрепятственно, чтобы затем покончить с ним сразу и наверняка.

Справа и слева неожиданно распахнулись широкие проёмы; янтарь стен смешивался с золотом колонн; за высеребренными высокими порогами лежали два громадных молельных зала, где из пола росли живые прекрасные цветы, раскрывшие причудливые многоцветные венчики, каждый величиной с голову взрослого человека. Гигантские изображения Солнца занимали весь потолок; в глубине виднелись огромные хрустальные окна, смотрящие на восток и на запад, — здесь совершались утренние и вечерние бдения. Стены украшали яркие фрески и мозаики, выложенные самоцветами, золотыми, серебряными и изумрудными пластинками; на них изображались деяния Ямерта, его победы в поединках с Властителем Мрака, безжалостным Ракотом. Хаген усмехнулся — воображение жрецов раздуло поражение одного из Магов в борьбе с многократно сильнейшим врагом до равного сражения двух божественных начал…

— Орк! — окликнул тан гоблина. — Бери своих, и чтобы в этом зале не осталось камня на камне!..

— Это мы можем, — радостно осклабился тот.

Гремя доспехами и оружием, гоблины густым коричневым потоком устремились в двери молельного зала, а Хаген повёл своих дружинников дальше; позади них слышались дикие вопли, треск и грохот… Орк знал толк в грабежах.

За первыми молельными чертогами последовало обширное помещение, целое поле под крышей, поддерживаемый тремя рядами очень высоких колонн, все из белого мрамора — Жреческий Покой Храма, и здесь Хагену дорогу преградили уже всерьёз. Дальний конец зала вдруг окрасился оранжевым — и только Хаген видел, как в слоях изменившего цвет воздуха быстро движутся появившиеся из боковых дверей фигуры с длинными посохами в руках. Жрецам Солнца не требовалось другого оружия.

— Что там за морок? — пробормотал Гудмунд, разматывая цепь своего ножа-крюка.

— Лучникам — готовсь! — рявкнул Хаген, видя, как оранжевая полоса начинает ползти к ним. Он ждал магической атаки и уже приготовился отразить её, если потребуется, Огненным заклятьем.

Завеса, которая скрывала приближавшихся жрецов, едва-едва подошла к границе досягаемости арбалетов, как Хаген скомандовал стрельбу.

Рой чёрных коротких болтов ушёл густо, канул в оранжевое сияние, и никто не мог понять, дало ли это хоть что-нибудь, даже Хаген — завеса сгустилась, и сперва ему ещё казалось, что он различает упавшее тело, но затем и ему отказало второе зрение.

— Давай! — заорал он, выхватывая меч. — Шевелитесь, Дети Тьмы!

Лучников и арбалетчиков не было нужды подгонять, они и так, точно заведённые, посылали стрелу за стрелой в неторопливо, но неумолимо надвигавшуюся яркую завесу. Ничто, казалось, не могло заставить её замедлить это мерное движение — она надвигалась, словно сама судьба.

И суровый голос, пронёсшийся под высокими сводами, с мстительным злорадством произнёс:

— Горе вам, посягнувшие на Храм! Опустите ваши луки, бросьте мечи и сломайте копья, ибо участь ваша решена горним судом — прокляты да пребудете вы от века, пока стоят Престолы Сил…

— Атакуем! — грянул бешеный рык Хагена, и его войско пошло навстречу року, пошло, выставив копья из-за плотной стены щитов; лучники продолжали посылать стрелы, а впереди строя, охраняемый слева и справа двумя щитоносцами, шагал Хаген, и Голубой Меч ярко горел в его руке. Ученик Хедина считал футы и мгновения, он знал, что даже краткая секунда действия Огненного заклятья потребует всех его сил, всех без остатка.

Оранжевое облако и чёрная стена воронёной стали доспехов сближались. Хаген слышал угрюмую поступь своих дружинников за спиной, видел краем глаза чёрную щетину копейных наконечников и недоумевал, почему здешние хозяева медлят? Достаточно было бы встретить его войско Храмовым Пламенем, и от всей его дружины не осталось бы даже пепла… или жрецы боятся пускать это оружие в ход здесь, среди торжественных залов? Тан припомнил, как горели и плавились камни стен и мостовых в городе, когда их касались гибельные языки колдовского огня…

Потоки яркого света хлынули внезапно, обжигая глаза, слепя воинов даже сквозь узкие прорези глухих забрал. Этот свет давил и толкал, словно сильный ветер, — и всё же он не мог сжечь. Доспехи нагревались, но не более; очевидно, целью пославших его было именно ослепить нападающих. В золотистом неистовом свечении потонула даже оранжевая полоса, прикрывавшая двигавшихся навстречу Хагену жрецов.

Подняв повыше края щитов, нагнув головы и помогая себе отборной бранью, шеренги Хединсея не замедлили шага.

— И будете вы прокляты от века… — вновь загнусил голос под потолком, но тут Хаген ударил наконец давно заготовленным Огненным заклятьем.

Огонь взметнул ярко-рыжие крылья между рядами белокаменных колонн, гудя и свиваясь в упругие смерчи. Это был живой, простой, человеческий огонь, он сминал и испепелял, — хотя можно ли испепелить сияние? Хаген рассчитал правильно: полоса смертоносного жара вспыхнула как раз на том месте, где пролегал передний край оранжевого тумана.

Лишь секунду продержались султаны вызванного Хагеном пламени, но и этого хватило — проклятый оранжевый занавес исчез, исчезло и ослепляющее свечение, дружинники Хагена увидели врага и с торжествующим рёвом бросились врукопашную. Хаген выжал все, что мог, из короткой растерянности жрецов.

Казалось, что мощный, слитый строй, умеющий ударять как одна рука, мгновенно сомнёт жрецов, чьи тела даже не были защищены доспехами и чьим единственным оружием служили длинные белые посохи, но у служителей Ямерта нашлось что противопоставить беспощадной стали. Словно облегая их янтарным плащом, вокруг головы и плеч каждого появилось слепяще-яркое сияние, подобное тому, что только что заполняло весь зал, острые и жгучие лучи вновь целились в глаза дружинников Хагена, в узкие смотровые щели; сметённое оранжевое свечение уже не появлялось, но тела жрецов внезапно растроились — каждый из защитников Храма получил по два призрачных двойника, совершенно не отличимых друг от друга. Длинные копья пронзали пустоту, невозможно было понять, где живой человек, а где лишь сотворенный чужим колдовством призрак. И Ученик Хедина не знал заклятья, которое могло бы разрушить это чародейство.

Ярость боя пьянила Хагена более чем когда-либо, ведь он дрался в самой сокровенной цитадели врага; и с глубоким вздохом освобождения он, прикрытый с боков верными щитоносцами, выбросил вперёд на всю длину руки Голубой Меч.

Не успевший поднять для защиты посох, служитель Ямерта упал, рассечённый от плеча до пояса.

Словно бешеные змеи, из-за стены щитов вылетали чёрные копья; не давая себе ни мгновения отдыха, стреляли лучники и арбалетчики; свистящий вихрь смерти, перед которым ничто не устоит, — но жрецы вертелись подобно волчкам, ловко уклоняясь в последний момент от, казалось бы, неотразимых ударов; их собственные посохи встречали копейные древки, и те ломались, словно лучины; торцы посохов били в подставляемые щиты, и по металлу расплывались широкие пятна проплавлений, а если белые молнии прорывались за первую линию защиты, попадая в шлемы, то человек падал с глухим стоном и страшными ожогами на лице.

И всё же, хотя жрецы Ямерта и были ловки и быстры, хотя три четверти ударов дружинники Хагена направляли в бесплотные призраки, — войско тана все же теснило врага. Слишком плотной оказалась стена щитов; Ученик Хедина не дал воли никому из любителей одиночных схваток вроде Гудмунда или Фроди, никто не нарушал строя, в боевом порядке поддерживалась строгая очередность смен для боя и отдыха; тан рубился в самой гуще сражения, и его меч вносил настоящее опустошение в ряды жрецов, хотя его телохранители уже дважды меняли вконец выведенные из строя щиты. Клинок Древнего Бога запросто рубил белые посохи, легко отражавшие обычное оружие. Несколько раз стремительные выпады жрецов достигали доспехов тана, но работа мастеров Кольчужной горы не подвела — металл лишь раскалялся почти докрасна, обгорая, шипела и трещала кожаная подкольчужная рубаха, но смертоносный жар не доходил до тела. Но и без этого каждый такой пропущенный удар едва не валил тана с ног — и это его, славившегося своей выносливостью и умением гасить даже пробившие защиту выпады!

Шаг за шагом, шаг за шагом — вперёд, вперёд, несмотря ни на что, каждый ряд белых колонн, оставшийся позади, — это успех, всё ближе и ближе золотые ворота в противоположном конце зала, где должен быть выход на террасы, где на самой заветной хранятся Диски Ямерта… Интересно, почему они всё ещё не в ходу? Ведь тогда бы шансов у Хагена почти не осталось; и где та загадочная Ночная Всадница, чьим оружием служил такой Диск?

Мало-помалу они вытеснили жрецов из зала. Хаген первым вырвался на открытую террасу; оказалось, что они уже поднялись довольно высоко над землёй, на добрых пять десятков футов. Уцелевшие жрецы отхлынули вправо и влево, тан повернул направо, по ходу восходящей спирали террас. Его оруженосцы в очередной раз заменили щиты…

Они проливали кровь, они ступали по ней, красные брызги взлетали от шагающих сапог, подбитых железом; защитники Храма гибли, их было слишком мало, они не имели луков; да, жрецы меняли одного за троих дружинников Хагена, но остановить тана своими силами не смогли. Ученик Хедина достиг первого поворота, свернул за угол…

Ему навстречу бежал высокий, очень худой жрец в белых свободных одеждах, с изображением багряной молнии на груди, вытянув вперёд левую руку и подняв правую до плеча; раскрытая ладонь была около уха. Кто-то из самых расторопных арбалетчиков пустил свой увесистый железный дрот; старик легко поймал его выставленной левой рукой и швырнул на камни, не замедляя бега, а затем выбросил вперёд правую руку, точно толкая от плеча что-то тяжёлое…

Шестое чувство, чутье на опасность, заставило Хагена пригнуться мгновением раньше того, как яркий пучок огня пронзил воздух там, где он только что был; пламя врезалось в плотные ряды воинов за спиной тана, раздался чей-то короткий вскрик…

Воздух вспороло ещё несколько стрел; ни одна из них не смогла задеть жреца, вновь швырнувшего в Хагена пригоршню незримого пламени; тана заслонил собой оруженосец — его щит превратился в пепел, вместе с прикрывавшими их доспехами исчезли обе руки, расплавилась кольчужная рубаха… Воин умер беззвучно, считая недостойным выказывать перед всеми свои мучения.

Хаген понимал, что здесь, на неширокой террасе — пятнадцать футов, не больше, — один умелый боец может остановить армию… если против него не выйдет равный по силам. Он в очередной раз увернулся от губительного замаха, услыхал стук и лязг падения одетого в доспехи тела у себя за спиной и только тогда прыгнул.

Жрецу не хватило одного пальца, чтобы избегнуть выпада Хагена. Острие клинка прочертило у него на груди вторую багряную полосу, он пошатнулся, и второй удар тана — снизу вверх, в горло — достиг цели.

И после этого нелепые попытки остановить Ученика Хедина одиночными, пусть даже и умелыми бойцами прекратились. Его больше не испытывали; Храм понял его силу и теперь не мог не готовить последнего своего удара, куда следовало вложить всю мощь, на какую только способны были служители Ямерта. Что подвело их, заставив медлить, не показывая всей своей силы сразу? Они же прекрасно знали, что против них идёт не простой Смертный искатель приключений — у самого отчаянного сорвиголовы во всех четырех частях Большого Хьёрварда и в страшном сне не родилось бы идеи напасть на Главный Храм Солнца. Последние сомнения у жрецов должны были исчезнуть после применённого Хагеном Огненного заклятья; с владеющими магией соперниками Храм всегда расправлялся соответствующими средствами, не допуская подобных потерь. «Они словно голову потеряли», — подумалось Хагену.

Он поднимался всё выше и выше по спиральной дороге внешних террас. Никто не преграждал ему путь; ни одна стрела, ни один даже самый простой дротик не полетел ему навстречу. Они шли и шли, оставляя позади виток за витком, — пока Хагену не открылась раза в два более широкая полуовальная терраса и пять гранитных постаментов на ней, с пятью венчавшими их хрустальными кубами. В четырех спокойно лежали вожделенные Диски Ямерта, пятый был пуст.

И Великий Жрец Солнца в гордом одиночестве стоял подле одного из постаментов, положив руку на хрустальный куб; а спустя секунду из-за угла показалась вторая фигура, при виде которой Фроди и Гудмунд дружно разинули рты — Ночная Всадница, очень похожая на встретившуюся им, родная сестра погибшей в стычке с Каменным Стражем Ученицы… чьей?! Между её тонких розоватых ладоней неярко теплился белый огонёк, и Хаген похолодел: неужели ему придётся встретиться в открытом бою с носительницей Белого Лезвия?

Лишь двое противников стояли перед его многотысячной армией, но эти двое были бы сильнее и более мощного воинства. Что им были секреты строя, обхода и удара, они не нуждались в ратях и дружинах, потому что каждый из них сам по себе был армией, причём сильнее любой человеческой. Их никогда бы не смогли одолеть обычные мечи, и они прекрасно знали это; оттого и улыбался презрительно Верховный Жрец, и его тонкие бескровные губы неприятно кривились. Ночная же Всадница оставалась спокойной.

Что ещё могло спасти Ученика Хедина? Огненное заклятье? Жрец держит руку на хрустальном кубе. Хагену не успеть, Диск Ямерта настигнет его раньше! Всем своим существом Хаген сейчас чувствовал — жрец ждёт малейшего его движения, не важно, видимого или невидимого; в следующую секунду Диск Повелителя Солнца найдёт наконец свою цель.

Жрец медленно отвёл руку, поднимая ладонь пальцами вверх; хрустальное вместилище отворилось с легким звоном, после чего хозяин Храма надменно скрестил руки на груди: он знал, что сколь бы быстро ни сотворил заклятье Хаген, он, жрец, всё равно окажется быстрее. Он был уверен.

Правый глаз тана заметил некое движение внизу, подле его колена: кто-то из дружинников слишком сильно подал вперед своё тяжёлое копьё; середина древка была как раз под пальцами тана, и, повинуясь внезапному порыву, он схватил его.

Те, кто смотрел на происходящее со стороны, не понимая, в чём дело и отчего тан не покончит с этими двумя, увидели лишь, как внезапно тело Хагена странно изогнулось и как что-то стремительно мелькнуло в воздухе…

Ученик Хедина вложил всё, что имел, в этот бросок, все долгие годы мучительных упражнений. Он метнул копьё из такой позиции,откуда его не мечет никто и никогда; и оно пролетело быстрее даже стремительной арбалетной стрелы.

Откованный лучшими мастерами Хединсея, закалённый, зазубренный наконечник, уже попробовавший сегодня вражеской крови, ударил прямо в грудь жреца; того тотчас окутала золотистая искристая пыль; тонкая, переливающаяся, она была точно облако — в котором и исчезло копьё тана.

Однако оно исчезло не бесследно, хотя на теле жреца не появилось ни царапины. Служителя Ямерта отбросило от хрустального куба, и Диск остался лежать на месте.

Хозяина Храма ударило спиной о парапет, он захрипел, голова запрокинулась; дергаясь, он медленно сполз вниз — однако глаза остались открытыми и взгляд осмысленным.

И тут Хаген допустил ошибку. Он подал своим дружинникам сигнал «вперёд!», сам бросившись к открытому сверкающему кубу; и тогда неподвижно стоявшая до этого в стороне Ночная Всадница вступила вдело.

Оправдались худшие ожидания Хагена. Белый огонёк в её ладонях действительно оказался зародышем смертоносного Белого Лезвия, колдовского меча из Мира Призраков, излюбленного оружия Магов. Мгновение — и клинок обрёл форму длинного серповидного лезвия, плавно выходящего из тонкой руки, сжимавшей невидимую рукоять. Ведьма шагнула навстречу набегающим дружинникам и размахнулась…

Кровь из перерубленных надвое тел мгновенно залила почти всю террасу. Белое Лезвие внезапно удлинилось до добрых десяти футов, и все, попавшие в гибельное полукружье, были уже мертвы, их не спасли ни доспехи, ни подставленные клинки…

Но попутно меч Ночной Всадницы рассёк и основание одного из прозрачных вместилищ Дисков Ямерта; хрустальный куб разбился, и тускло поблескивающее страшное изделие Молодых Богов волею судьбы подкатилось к самым ногам Хагена.

В грудь ведьме уже вонзилось несколько стрел, однако с хриплым смехом, более похожим на карканье, она одним движением сломала торчащие из тела древки и вновь приготовилась ударить.

Жрец постепенно обретал силы и уже пытался подняться; коричневая жилистая длань потянулась вперёд, Диск на открытом постаменте, от которого жреца отшвырнуло удачливое копьё, начал подергиваться, словно стремясь поскорее очутиться в руке своего повелителя.

В следующее мгновение Хаген уже прижимал Диск к граниту своим мечом и одновременно лихорадочно пытался вспомнить, какие же заклятья называл Учитель для подобного случая, воистину крайнего из крайних. Тан видел, что Ночная Всадница поднимает Белое Лезвие для нового замаха, и понимал, что жить ему осталось не более секунды, если он не найдёт способа овладеть Диском Ямерта. Совсем недавно это казалось ему немыслимым и невозможным — сейчас от этого зависело всё.

И вновь повествование становится слишком медлительным, чтобы достойно описать всё происходившее. События сжимались, мысли и решения возникали вне сознания, приходя из неведомых глубин. Хагену воистину пришлось вспомнить очень многое, однако это выглядело так, словно ему внезапно с перевала открылся вид на цветущую долину. Он увидел, как создавались Диски, как Солнце обратило себя в гигантский горн, в жару которого рождалось чудо-оружие для самых верных его служителей, и какие Слова Власти произносились при этом.

Тан тотчас понял, что этот барьер — не по его силам. Ему не подчинить себе Диск из хрустального куба, сколь бы ни велика была подстегивающая его опасность. И тогда он всеми мыслями потянулся к другому Диску, лежавшему подле его ноги, единственному, с которым у него была хоть какая-то надежда на успех — потому что этот Диск послала сама Судьба, к остальным он не смог бы даже протянуть руки, пока они оставались в своих сверкающих вместилищах.

Придавленный Голубым Мечом Диск дергался, как живой, но пока не мог вырваться.

Белое Лезвие в руках Ночной Всадницы начало свой гибельный разбег.

Как заворожённый, следил Хаген за тем, как приближается полоса чистейшего белого пламени, оставляющая на своём пути трупы его самых верных и храбрых дружинников. Он был словно в столбняке; и неистовое желание жизни разорвало эти незримые путы, лишь когда Белое Лезвие было всего в десятке футов от него. Оно, это желание, внезапно просто и беззвучно сказало Диску: «Иди вперёд». И сероватый Диск послушно сорвался с места, так что Хаген даже не успел удивиться, и прямо посередине террасы сшибся с Белым Лезвием.

Два невероятно древних клинка, один вытянутый, другой в форме круга, сотворенные в глубинах времени, ещё до начала его отсчёта, два хранителя силы солнечного света — они были достойны один другого. Никогда ещё, с самых Дней Творения, Диск Ямерта и Белое Лезвие Магов не встречались между собой в бою. И там, где Свет столкнулся со Светом, само собой, должна была появиться Тьма.

Она не заставила себя ждать, и приход Её был столь же потрясающ, как и шествие Её извечного противника. Из того места, где Диск встретился с Лезвием, во все стороны ударили толстые, клубящиеся струи густой чернильной темноты, жадно пожиравшей все лучи света. Хагена накрыло чёрной волной, сшибло с ног, он удержал меч лишь отчаянным усилием, почти разорвавшим мышцы; тот Диск, к которому тянулся жрец, остался на месте.

Мгновенно наступила полная тишина, звуки утонули в плотной черноте. Тан ничего не видел вокруг себя, лишь голубел его клинок, но и он не рассеивал мрак, а, напротив, словно бы делал его ещё более непроницаемым. Хаген не мог разглядеть никого из своих воинов, не видел, где Ночная Всадница и что с ней. В грудь ему уперлась грубая ладонь холодного ветра, первым проникшего сквозь тёмные тенета и принесшего с собой тоскливое завывание чьих-то нечеловеческих голосов…

Вечер сменился ночью; над головой тана медленно стали проступать звёзды. Ошеломлённый, он напряжённо оглядывался — кругом никого. Он стоял один на пустой каменной террасе… нет, не один — у дальнего края лежал человек, бессильно уткнувшись головой в сгиб локтя; совсем недавно он был Верховным Жрецом Храма. Он не шевелился, и Диск, к которому тянулась его рука, так и остался на своём постаменте, под откинутым хрустальным колпаком. Сдавленное со всех сторон могучей наступающей Тьмой, оружие Ямерта превратилось в простой, холодный металлический круг. Хаген почувствовал это бессилие и понял, что нельзя терять ни секунды. Его рука схватила Диск и поспешно прикрепила цепочкой к поясу. Теперь следовало добить жреца; тан перехватил поудобнее меч и двинулся к распростёртому телу.

Во мраке чуть заметно шевельнулась ещё одна фигура: там, на самом краю различимого глазом, — Ночная Всадница, уже без своего страшного оружия. Хаген уловил движение её рук, накладывавших заклятье, — но сейчас Ученик Хедина не страшился этой волшбы. Тьма была защитным плащом Мага, а здесь неведомым для Хагена образом возник центр её мощи — и он пусть неосознанно, но ничего не боялся: любые заклинания и чары потеряют силу, если только накладывающий их не имеет титула Познавшего Тьму!

И действительно, он ощутил, как по его телу скользнуло что-то холодное, наподобие ледяного ключа в тёплой реке — но не более. Ему знакомо было это чародейство — он должен был бы лишиться всех сил и лежать без движения, но Тьма защитила его.

Ведьма остановилась, тан услыхал её тонкий, удивлённый полу вздох-полу вскрик, прозвучавший совсем по-детски; Хаген шагнул ещё ближе к жрецу. Приподнявшись на локте, тот смотрел на тана безумными от ужаса глазами.

— Пощади, о сильномогучий! — Хозяин Храма вытолкнул из горла слова вместе с кровью. — Пощади, достойно ли доблестного Хагена убить безоружного, много ли чести найдёт он в этом?

— Выкупи свою жизнь! — сплюнув, бросил поверженному тан, не спуская глаз с Ночной Всадницы. Она, потерпев неудачу с заклятьем, замерла, сжав бесполезные сейчас кулачки.

— Чем же я выкуплю её, о Хаген, тан Хединсея!

— Ты расскажешь мне, как повелевать Диском Ямерта! — приказал Ученик Хедина, поднося пылающее острие меча к самому горлу жреца.

На тонких губах служителя Ямерта появилась слабая гримаса, которой он, очевидно, пытался изобразить презрительную улыбку.

— Тогда я всё равно умру, в ту же самую секунду. — Жрец отвернулся. — Их охраняют высшие силы… больше мне сказать нечего, хочешь разить — рази!

Хаген нахмурился.

— Тогда ответь, как у подобной ей, — он мотнул головой в сторону ведьмы, — как у подобной ей оказался этот Диск?! Кто дал его в эти руки?! И как это тебе разрешили охраняющие их «высшие силы»? — закончил он, передразнивая жреца. — Говори, ну! — Острие меча слегка кольнуло горло лежащего.

Жрец покосился на подошедшую совсем близко Ночную Всадницу, покосился, как показалось Хагену, со страхом. И — заговорил.

— В Храм явилась белая волшебница из свиты Ялини, облечённая особым доверием Неба. И Боги сказали ему, хранителю Дисков: «Вручи оружие Ямерта её Ученицам, ибо Равновесие Мира в опасности, а Диск сей поможет восстановить его малой кровью нескольких паршивых овец». И он выполнил волю пресветлого Ямерта, он сам вручил один из дисков Ученице той волшебницы, каковая Ученица оказалась, к его изумлению, Ночной Всадницей. Сердце его не лежало к этому, но он не посмел ослушаться.

— Вот это да, Сигрлинн учила Высшей Магии ведьм! Хаген знал достаточно, чтобы понимать, что это невозможно. Испокон веку Ночные Всадницы были сами по себе, они занимались своей недоброй волшбой, и Законы Древних, о которых так много рассказывал Учитель, строжайше запрещали обучать это племя магическим секретам. Ведь даже разрушая, Маги посредством своих Учеников стремились создать нечто новое, а Ночные Всадницы могли только разрушать. Значит, за всеми попытками убить его с самого начала стояла Сигрлинн; отчего-то это резануло Хагена острой болью. Сперва пыталась уничтожить, затем попыталась уговорить… но почему отказалась от дальнейших попыток после первой неудачи? Зачем эти долгие и неясные разговоры, там, в пещере Нифльхеля, и здесь, уже в столице? Ведь если она так хорошо следила за ним, почему не убила раньше, если всегда стремилась к этому? Почему, будучи так хорошо осведомлённой о всех его перемещениях, она дала ему ворваться в столицу, дойти до самого Храма?! «О Учитель, как мне нужен сейчас твой совет!»

И тан рискнул. Он повернулся к ведьме, по-прежнему неподвижно стоявшей поодаль и не делавшей никаких попыток скрыться или напасть на него:

— Он говорит правду? Отвечай, и ты сможешь беспрепятственно уйти отсюда целой и невредимой, клянусь тебе в этом именем, которое ношу, я, ни разу не солгавший даже злейшему врагу!

— Что за нужда в напыщенных словах, — негромко и устало отозвалась Ночная Всадница. — Никому из нас не уйти отсюда, разве ты не видишь? Тьма поглотила нас. Мы у неё внутри, и нам не пересечь границу. Так что не грози мне, тан. Ты не победил меня в честном бою, тебя спасло лишь чудо, и потому я не стану отвечать тебе.

Её слова вернули Хагена к действительности; в самом деле, почему огромная терраса совершенно пуста, где всё его войско, где, в конце концов, тела убитых? И как выбраться отсюда, а главное — куда выбраться? Он глянул вниз — но там всё скрывал мрак.

— Веди в Чертог Алтарей! — свирепо глядя на жреца, приказал тан. — Живее, пока тебя не проткнули насквозь!

Жрец медленно поднялся на ноги, опасливо косясь на меч Хагена, и уже сделал первый шаг, когда Ночная Всадница прыгнула.

Именно этого и ждал от неё Ученик Хедина, давно изучивший все приемы и ухватки этого племени. Шаг в сторону, полуповорот и удар — в стиле Хедина — справа-сверху эфесом повыше уха. Тело ведьмы тотчас обмякло.

Хаген велел жрецу связать бесчувственную, внимательно следя за прочностью узлов.

— Теперь бери её на плечо и пошли! — непререкаемо распорядился Хаген, и жрец, кряхтя, поспешил выполнить приказ.

Они двинулись по безлюдной каменной террасе, свернули в широкий проход… Всюду владычествовала тьма, всюду их встречали лишь пустота и тишь. Жрец еле перебирал ногами да что-то бормотал себе под нос, совсем бессмысленно, как показалось прислушавшемуся Хагену.

Они миновали Жреческий Покой и стали подниматься по широкой винтовой лестнице. По-прежнему уже в четырёх шагах ничего нельзя было разглядеть.

Шли долго, тан насчитал полторы тысячи ступеней. Наконец они достигли обширной площадки перед массивными двустворчатыми каменными дверями, покрытыми искусной и прихотливой резьбой. Тяжело дыша, жрец остановился и затравленно-умоляюще посмотрел на тана. В этом сломленном существе на вид не осталось и следа былой гордости и силы хозяина Храма Ямерта.

— Не входи туда, — прохрипел жрец, приваливая к стене тело Ночной Всадницы. — Не посягай с оружием на Богов, они куда сильнее, чем ты можешь себе представить, чем это думает даже твой Учитель! За нанесённое их Храму оскорбление они в гневе сотрут с лица земли всех — и правых, и виноватых. Они испепелят и твой Хединсей, и Хранимое Королевство…

— Они испепелят всю землю, если я не войду туда, — жёстко ответил Хаген. — Отвори дверь, ведь ты тут распоряжался!

Дрожа всем телом, жрец стал отодвигать тяжёлый засов. Хаген стоял у него за плечом, держа наготове меч — чтобы служителю Солнца не пришло в голову выкинуть какую-нибудь глупость. Позади заворочалась и застонала связанная ведьма.

Засов отошёл полностью, Хаген рванул на себя ручку, вырезанную из цельного камня. Дверь не шелохнулась; краем глаза Ученик Хедина заметил искорку злого торжества, мелькнувшую во взгляде жреца.

— Открывай! — Хагена душило бешенство, острие меча плясало у самого горла служителя Ямерта.

— Не могу! — Собрав всё мужество, жрец взглянул прямо в лицо Хагена. — Нужен ключ, которого нет. Можешь убить меня, но тебе это не поможет!

— Ключ?! — торопясь, тан сорвал с пояса ключ, найденный им на теле Ночной Всадницы, погибшей от руки Каменного Стража в Живых скалах.

Двери отворились, и в щель хлынул непереносимый, испепеляющий свет. Тьме не было дороги в Чертог, Алтарей власти и могущества Молодых Богов. Жрец весь трясся, он не мог сделать ни шагу, несмотря на то что остриё меча вонзилось ему в тело и по спине сбегала струйка крови. Хагену осталось лишь со всей силы толкнуть его, жрец влетел внутрь, запнулся о порог и растянулся на полу, прикрывая ладонями глаза. Хаген надвинул пониже забрало и тоже шагнул вперёд.

Под хрустальным куполом стояло семь алтарей — высокие белые камни между золотистых колонн. Мрамор каждого из них покрывала причудливая резьба, и ещё какие-то предметы лежали сверху. Прямо напротив дверей располагался главный алтарь — алтарь Ямерта, Хозяина Солнечного Света, он был выше и шире остальных. Воздух над ним, казалось, горел и плавился, именно оттуда бил яркий свет. Ученик Хедина двинулся напрямик через зал.

Тысячи тысяч голосов взывали к нему, прося, требуя, умоляя остановиться, — он не слушал, он даже не задавался вопросом, кто сейчас может обращаться к нему; он шёл к алтарю Солнца, мысленно намечая точку удара. Вот так, наискось, вмах, чтобы рассечь сразу до основания — Хаген в тот миг отчего-то не сомневался, что сумеет это сделать.

Он миновал алтарь Ялини, на котором лежала живая ветка клёна с несколькими листьями, алтарь Ямбрена с соломенным веером… Амулеты Молодых Богов, их залоги Хранимому Королевству! Чем-то они были очень важны для положивших их здесь, чем — Хаген не знал, как, верно, не знал и его Учитель.

Семь алтарей — семь амулетов. Шесть уже лежали в сумке Хагена, и он подходил к последнему алтарю, когда в лицо ударила волна сухого жара и в сиянии над белым камнем стали появляться очертания сурового и мужественного лика, чьи глаза были чистейшим белым огнём.

Навстречу Хагену в свое святилище спускался сам Ямерт.

ГЛАВА IV

— Ты видишь? — негромко и печально обратилась ко мне нежная Фелосте. Она никогда не вмешивалась ни в какие войны, её Ученицы всегда были знаменитыми врачевательницами. — Ты видишь, что натворил? Тьма поглощает Храм Солнца. Исполняются самые древние и мрачные пророчества. Боги сходят на землю. Наступает час расплаты… — Она закрыла лицо ладонями и отвернулась.

Я и сам со всё возрастающим изумлением следил за расползающимся над Храмом непроглядным пятном Темноты. Откуда она взялась там? И где Хаген?! Я видел его войско, растерянные тысячники, несмотря ни на что, пытались навести порядок, немногочисленные уцелевшие орки сбились в кучу и глазели на растекающееся облако мрака с безумной надеждой в отсвечивающих красным глазах… Хаген остался где-то там, внутри, под непроницаемой даже для моего взгляда завесой. Что же он сделал, во имя всемогущего Орлангура, что?!

Наверное, последние слова я выкрикнул вслух; и как бы в ответ на свой крик внезапно услыхал негромкий хрипловатый бас, раздавшийся словно из-под земли, и мощен он был почти так же, как и её самые глубокие основы.

— Он Светом ударил о Свет, — произнёс бас. — Он открыл дорогу Темноте, но это и к лучшему — на земле не может стоять вечный день, она тоже нуждается в отдыхе.

От этого голоса всё в комнате заходило ходуном. Читающий Заклятья, похоже, лишился чувств. Видение Замка Всех Древних погасло, остались лишь очертания Храма и окутавшие его верхние ярусы слои Темноты. Обратившийся ко мне голос заставил трепетать каждую мою жилку — не от страха, а потому что этому голосу отвечало всё мое существо, не спрашивая при этом моего соизволения.

— Великий Орлангур… — медленно произнёс я, ещё не веря в случившееся. Сознание уже было готово взорваться целым роем суматошных мыслей, но Дух Познания опередил меня.

— Я слежу за тобой с интересом, Маг, — прозвучал его голос. — Не останавливайся. Иди дальше. С твоим Учеником ничего не случилось… пока. Он закрыл себя Завесой Тьмы, хлынувшей в открытые ей ворота. В ткани Реальности возник разрыв, и Дальняя Темнота, мрак от границ Великого Хаоса, ворвалась в самую сердцевину Упорядоченного. Молодые Боги вот-вот начнут действовать, я ощущаю их движение. Демогоргон, брат мой, тоже смотрит на тебя, помни об этом; надеюсь, ты поймёшь, в чем твой долг. Теперь прощай! Жди атаки на твой остров!..

Я был так потрясен, что с трудом добрался до кресла. Никогда ещё никто из Магов моего Поколения не удостаивался чести беседовать с Великим Орлангуром. Дух Познания не подчинялся никому, он стоял вровень с самим Творцом и доселе никогда, насколько я знал, не вмешивался в дела нашего Мира в открытую. Что же случилось? Что делать с разрывом Реальности? Вряд ли это такая уж приятная вещь для нашего Хьёрварда. Что делать с Богами, если они сейчас ринутся на нас из Обетованного? Мы так старались усыпить Пса, чтобы не привлечь Их внимание раньше времени; неужели все труды напрасны? И что стоит за словами «Демогоргон смотрит на тебя…»? Какой Долг я должен исполнить, чего ждёт от меня Соборный Дух Земли, существо, принимающее в себя души всех расстающихся с плотской жизнью существ, брат Орлангура, второй Столп Третьей Силы, как называют эту пару?..

Но, как бы то ни было, мне ясно дали понять, что Третья Сила скорее склонна помочь мне, чём безучастно взирать на происходящее. Молодым Богам будет о чем задуматься, когда они узнают, что Дух Познания удостоил меня беседой!

Придя в себя, я поспешил восстановить связь с Читающим Заклятья. Тот по-прежнему пребывал в трансе — храбростью он не отличался, и голос Великого Орлангура поверг его в безумную панику, он клял всё на свете — себя, меня, всё наше предприятие, за которое неизбежно придётся расплачиваться. Мне пришлось, скрепя сердце, тратить силы на заклятье Твердости, которое я применил к своему сотоварищу. Только после этого я смог добиться от него хоть какого-то действия.

А вокруг действительно творилось нечто невообразимое. Еще шёл бой на ближних подступах к Хединсею, ещё штурмовавшие нас чужие корабли пытались, безжалостно тараня друг друга, уйти от пожара, поглотившего две трети их флота, а на нас уже начиналась новая атака. Шендар и иже с ним спешили выслужиться перед Молодыми Богами, мощь Замка Всех Древних пришла в движение. Сгустившиеся было вокруг острова тучи мало-помалу стали уползать прочь, в разные стороны, жалкими рваными лохмотьями, их отступление было столь же бесславным, как и конец устроенного Макраном и Эстери нападения. Лик Ямерта коснулся горизонта; небо над островом темнело. Схватки на бастионах Хединсея стихали, дружинники Хагена добивали последних сопротивлявшихся, вязали пленных — тех ждала незавидная участь, они всецело зависели от милости пленивших и даже не имели надежды, бежав, самим отыскать дорогу домой — он ведь остался в иных Мирах…

С восходного края Вышнего Купола, как порой именуют небо Мудрые, с уже потемневшего горизонта прямо на Хединсей устремилась крошечная светящаяся точка. Постепенно она увеличивалась, превратившись в золотистое облачко; ещё несколько минут — и я увидел, выглянув в бойницу, что оно состоит из тысяч и тысяч блистающих мелких кристаллов.

«Что слышишь?» — обратился я к Читающему.

«Сотворена великая волшба, — ответил он слабым от страха голосом. — Всё ваше Поколение объединилось. Они отворили двери и выпустили дремавшую голодную силу, она пуста внутри, она желает насытиться, а пища её — ты и твоя мощь! А заодно она пожрёт и меня… — добавил он почти плаксиво. — Они подгоняют её, они вливают в неё всё больше и больше… всё больше и больше порыва, ваш Столп весь окутан мглой…»

Шендар не нашёл ничего лучше, как выпустить против меня Алчущие Звёзды, как мы называли их. Древнее, испытанное оружие Магов предшествующих Поколений; так они не раз и не два расправлялись с непокорными. Этой живой туче довелось увидеть свет и на моей памяти — когда подавляли бунт колдунов одного из людских королевств. (Это захватывающая и поучительная история, но я расскажу её как-нибудь в другой раз, слишком уж она длинна.) Попытались усмирить с её помощью и Ракота — когда ещё не знали, какими силами он овладел в действительности, и Мерлин рассчитывал справиться сам, без помощи Молодых Богов. И это был единственный случай, когда оружие Древних оказалось бессильно против Мага нашего Поколения. Алчущие Звёзды, создания, поглощающие, высасывающие саму душу творящего заклятья, разбились, точно прибой о скалу, не справившись с воздвигнутыми у них на пути исполинскими бастионами, сложенными самым средоточием, сутью Тьмы. Ракот отразил атаку, потратив громадные силы; столкновение мощи Замка Всех Древних, где распоряжался Мерлин, с напором древней Темноты сорвало с мест небесные сферы, утопило в звёздных кострах десятки и сотни Миров, испепелило волнами прокатившегося по всей Реальности пламени бесчисленное множество живых существ — и плотских, и бестелесных; даже неуязвимые Драконы Времени недосчитались нескольких собратьев. Грандиозная судорога, сотрясшая тогда всё Сущее, не повредила лишь трем местам: Обетованному, владению Молодых Богов, Замку Всех Древних — соединёнными усилиями Маги отбились — да чёрной твердыне Ракота, там, в глубинах, далеко под самым нижним из Нижних Миров.

Разумеется, я, составляя свой План, не оставил без внимания эту угрозу. Ракот противопоставил ей грубую силу, в то время как надо было действовать хитростью.

Можно было не сомневаться, что Алчущие Звёзды, подобно Диску Ямерта, точно нацелены на меня заклятьями Шендара; вдобавок они разумны и никогда не попадутся на столь простую уловку, какую применил мой Ученик в ущелье по пути к Старому Хрофту, спасаясь от оружия Ямерта. Ни силы, почерпнутые в повороте Мира, ни Магия Медленной Воды, вообще никакая Стихийная Волшба не могли остановить их. Они мчатся прямо на искорку моего сознания и сделают всё, чтобы погасить её навсегда, пленив меня в темнице безумия.

Читающий Заклятья что-то жалобно причитал, пока я не велел ему умолкнуть, если только он хочет уцелеть. Когда его хныканье стихло и я смог сосредоточиться, стая пламенных хищников мчалась уже над морями Ближнего Хьёрварда, как показывала моя модель Мировой Сферы. Посланцев Замка можно было встречать огнём и водой, камнем и сталью — всё это они преодолевали не раз, всё это было им знакомо. Ну что же! Пришёл черёд проверить, так ли хорош мой способ, придуманный как раз для этого случая; к сожалению, возможности опробовать его на заранее мне не представилось.

Я вновь обратился к покрытым пылью незаслуженного забвения старым приёмам древнего колдовства. Древние, в упоении своей мощью, создали много такого, смысл чего не смогли уловить и сами, и драгоценнейшие секреты многие тысячелетия оставались под спудом; даже всезнайка Мерлин не докопался до того, что открылось мне за века изгнания, он слишком презирал жалких самоучек-колдунов из рода людей. Конечно, ни один из этих колдунов не обладал чистым знанием, мне приходилось долго очищать крупицы истины от смешных и нелепых нагромождений позднейших толкований.

В дальних пределах Западного Хьёрварда, на островах, омываемых Кольцевым морем, я услыхал странное предание о повелителе огненных птиц; подобные сказания во множестве слагаются во всех уголках Мира, и сперва я не обратил на рассказчика особого внимания. Речь шла о колдуне, прогневавшем небесные силы, наславшем на него огненных птиц, которые и сожгли его крепость; но сам он не только уцелел, но и сумел загнать этих огненных птиц в такие бездны, что им уже не удалось выбраться… Далее следовали обычные рассуждения, что они с тех времен и жгут изнутри землю, вырываясь наружу, и, когда достигнут поверхности, тут-то и настанет всему конец. Насторожился я не сразу — лишь после того, как сообразил, что описание огненных птиц уж очень напоминает Алчущие Звёзды! Я начал осторожные расспросы.

Можно было бы немало рассказать, как я медленно проникал в суть свершившихся давным-давно событий, шаг за шагом пробиваясь к истине; я рылся в древних манускриптах, и сказка мало-помалу начинала облекаться плотью. Сопоставляя разрозненные источники, не брезгуя даже самыми фантастическими, я понял, что речь шла о взбунтовавшемся Ученике одного из Магов Древнего Поколения; он оказался крепким орешком, уничтожить его так просто не удалось, и тогда незадачливый Учитель обратился к мощи Замка Всех Древних. Алчущие Звёзды вырвались из долгого заточения, но Ученик доказал, что не зря слушал наставления. Он дал им сжечь свою крепость, но, едва они взялись за него, ловко отгородился от них тут же воздвигнутыми им самим барьерами из мелких окон в иные Миры; обычные двери не остались бы незамеченными Алчущими Звёздами, но колдун открывал их настолько быстро, искусно и незаметно, что хищники Замка один за другим пропадали в неведомых безднах. Я занялся способом открытия этих необычных окон и быстро понял, что наши привычные способы тут бессильны: Древние благоразумно укрыли от нас кое-что из созданного ими. И вот тут-то у меня и возникла такая несуразная на первый взгляд мысль: а не собираются ли Древние в один прекрасный день вернуться обратно?

Разделы Стихийной Магии, колдовства небесных сфер, тоже не помогали. Я бился долго, перепробовав самые безумные рецепты, не оставив без внимания даже шаманство диких племён; и именно там отыскал решение. Вновь помогли альвийские хроники, в них я нашёл упоминание о странном племени, имевшем дурную привычку бродить по островам, разделенным бурными, почти недоступными для судов проливами; какое-то верховое чутьё, как у хорошего охотничьего пса, тотчас подсказало мне, что дело тут нечисто, и я поспешно отправился на дальнюю восточную оконечность Южного Хьёрвада. И там, под бездумно-синим небосводом, на берегах тёплых заросших озёр, кишащих рыбой и птицей, я отыскал наконец решение.

Древние в пору расцвета своего могущества щедро делились с избранными Смертными своими секретами и оставили много странных тоннелей между различными слоями Реальности. Колдуны этого племени попали в Нижние Миры, угодив прямиком во владения Жёлтых Скорпионов. Эти твари разумны, прожорливы и чрезвычайно опасны. Они изначально умеют одолевать барьеры между Мирами; лишь возведённые Древними в стародавние времена особые бастионы спасают от этой напасти земли Хьёрварда. Столкнувшись с этими существами, колдуны людей, однако, сумели договориться с ними. За плату, взимаемую, как принято у подобных созданий, человеческими жертвами, Скорпионы научили этих колдунов пользоваться небольшими окнами, моментально открываемыми и закрываемыми в случае необходимости. Весь секрет оказался в скорпионьем жале, оно словно бы разрубало Реальность и тотчас зашивало место разрыва. Силу для этого Скорпионы черпали, как ни странно, в том же самом повороте Мира, но использовали его совершенно по-иному. Мне недостало времени разбираться в деталях; я понял, что колдуны островного племени овладели этим искусством, используя переданные им их Учителями сухие скорпионьи жала, взятые от погибших и умерших. Я не замедлил запастись некоторым количеством этих средств и, после нескольких безуспешных попыток, теперь вполне мог потягаться с тем неведомым колдуном в искусстве мгновенного разрывания Реальности.

Я подготовился к встрече Алчущих Звёзд и вновь сосредоточился на происходящем у Хагена. Храмом по-прежнему владела Тьма; я не заметил никаких внешних перемен — но тут Читающий Заклятья прямо-таки зашёлся в беззвучном крике.

«Большой Бог идёт в твой Мир! Большой Бог идёт к Храму!»

У меня внутри всё похолодело. Ямерт!.. Поддался-таки, поверил, бросился спасать свою цитадель в Хранимом Королевстве от неожиданного вторжения Тьмы!

Я видел, как небо над столицей словно бы вспорол исполинский меч; голубая толща раздалась, открывая потрясающий вид на бездны Межреальности — чёрный фон, усыпанный многоцветьем странствующих огней, и блистающие Врата Обетованного — золотая пирамида, уходящая вершиной своей в беспредельность. У подножия этой пирамиды возникло переливающееся всеми цветами радуги свечение, прекрасный мотылёк, взмахнувший крылами и устремившийся сюда, к земле… Всё это мне показал Читающий Заклятья, пока у меня хватало сил бороться с его постыдным страхом. Он один мог заметить появление Ямерта в нашем Мире, и пока ещё о нисхождении наместника Творца никто не знал. Итак, всё произошло, как я и рассчитывал. Маги заняты Хединсеем, Боги — Храмом Солнца в столице, а мне пришла пора приступить к следующей части моего Плана.

Но прежде чем пуститься в долгий и многотрудный путь, я воплотил, овеществил, облёк материей своего астрального двойника, вложив в его грудь давно созданный мной амулет, схожий с тем, что я дал Хагену. Он останется здесь, отвлекая на себя внимание моих врагов, маскируя моё отсутствие…

Мое неодушевлённое подобие шевельнулось и, протянув руку, приняло от меня сухое скорпионье жало. Все, что мог этот мой двойник, — это противостоять Алчущим Звёздам. Магическая сила будет извергаться из него потоками — я не поскупился; никому и в голову не придёт, что Хединсей остался без хозяина. Мне пора вниз, на самую грань Мира.

Но до этого я должен убедиться, что Хаген благополучно выбрался из Храма, не важно, с Диском Ямерта или без него. Я дал знак Читающему.

Моему взору вновь предстал, во всей своей красе, величественный и таинственный Путь Богов, тропа, по которой они изредка нисходят из пределов Обетованного к населённым Смертными и Бессмертными землям. От самой золотой пирамиды прямо навстречу моим взорам пролегла узкая блистающая тропа, образованная изгибами острых алмазных граней на спинах громадных Зверей Межреальности, собратьев Драконов Времени — только в отличие от последних они покорились Молодым Богам и стали служить им. Неизмеримы отделяющие Обетованное от населённых Миров бездны; долог и труден путь через них, но на спинах Зверей Молодые Боги покрывали его очень быстро. Я знал, что там, в Алтарном Чертоге Храма, куда скорее всего направляется Ямерт, уже должен был начать проявляться его облик; если мой Ученик там и не успеет разрубить алтарь, его уже ничто не спасёт. Но я не мог дозваться его, покрытого непроницаемым тёмным покровом; мой титул, как я вновь с горечью убедился, — не более чем пустой звук. Я не знал, как пробиться сквозь то, что я, по всеобщему убеждению, «познал».

«Торопись, туча тварей из вашего Замка приближается!» — прокаркал Читающий Заклятья, и это действительно было плохо. Я не мог бросить Хагена на произвол судьбы — и не мог подвергнуть весь План риску провала, оставшись в атакуемой Алчущими Звёздами крепости. А что, если?.. Я надвинул поглубже Эритовый Обруч.

— Хрофт! Ответь мне. Это я, Хедин!

— Хо-хо, я давно так славно не гулял! — раздался в ответ зычный и бодрый рык. — Мы гоним этих Видрировых трусов, как последнюю падаль! Мы рассеяли их, и теперь я гонюсь за самим правителем этого жалкого Хранимого Королевства!

— Оставь его в покое, сейчас не до него! Скачи в столицу, не жалей своего Слейпнира!

— В столицу? Что там произошло?

— Ямерт идёт к своему Алтарю, а Храм закутало тьмою… — Я, как мог короче, объяснил Отцу Дружин случившееся.

— Как давно я ждал этого часа и этих слов… — внезапно произнёс Хрофт негромким, но исполненным такой ненависти голосом, что даже мне стало жутко. — Как хорошо, что я встречусь с ним…

— Не вздумай бросаться на Ямерта! — всполошился я. — Не забывай, пока он нам не по зубам! Помоги Хагену, если нужно, ведь алтарь Солнца ещё цел!

— Не беспокойся, — отозвался Хрофт. — Конь мой мигом домчит меня до столицы, а уж Ученика твоего в Храме я как-нибудь да отыщу!

Мы простились.

«Ты рискуешь остаться без души, Маг!» — Читающий Заклятья напомнил мне о приближающихся Алчущих Звёздах.

На модели Мировой Сферы я увидел стремительно мелькнувшую звёздочку; вглядевшись, я различил крохотную фигурку наездника, скакавшего по воздуху на златогривом восьминогом жеребце. Хрофт не терял времени даром, он уже мчался в столицу.

Меж стройных ног Слейпнира вилось серебристое пламя, он несся быстрее птицы, быстрее ветра, потом даже быстрее стрелы…

И всё-таки, как я скоро убедился, Отец Дружин не успевал. Радужная бабочка астрального шлейфа Ямерта уже почти достигла неровных краев тёмного уродливого пятна Мрака, поглотившего Храм.

Они достигли столицы одновременно, Хрофт и Ямерт, а дальнейшее я уже не смог увидеть — потому что Алчущие Звёзды добрались-таки до Хединсея. Я опоздал с уходом, и теперь оставалось лишь одно — выхватить зачарованное жало Жёлтого Скорпиона из рук моего двойника и попытаться потягаться в умении рыть волчьи ямы в самой ткани Реальности с тем безымянным колдуном, подарившим мне секрет возможного спасения.

Я почувствовал на своей руке невидимые липкие пальцы — это тянулись далеко вперёд щупальца тех странных существ, которых я называл Алчущими Звёздами, — и почти вслепую отмахнулся жалом, словно обычным мечом, бессознательно произнеся нужную форму заклятья. Чужое прикосновение тотчас исчезло, и я поспешил подняться на самый верх башни, на открытую всем ветрам дозорную площадку.

Снизу, от крепостных площадок и бастионов, уже доносились хриплые тревожные крики; я слышал брань десятников и сотников, спешивших расставить людей по местам и подготовить ответный залп лучников — потому что Алчущие Звёзды уже вились над Хединсеем, точно грифы-стервятники, и, когда внезапно удлиняющийся огненный отросток одной из них задевал скалу или укрепление, камень взрывался фонтанами пламенеющих брызг. Суетящиеся внизу люди мало занимали насланную на меня из Замка нечисть; им нужен был только я и никто иной, но при этом они не могли не разрушать всё вокруг.

Я увидел, как алая черта пересекла наискось одну из угловых башен цитадели, как, вздрогнув, медленно осела набок и повалилась её верхушка, — и поспешил нанести ответный удар.

Прямо перед мчащейся кучкой Звёзд в воздухе молниеносно возникла туманная черта, напоминавшая туго свитый из облаков мохнатый канат со множеством узлов; на меня потянуло волной ледяного холода, края разрыва в Реальности разошлись, на мгновение открыв провал густо-синего цвета; и в этой пропасти с разгону исчезло разом несколько десятков хищников Замка.

Скорпионье жало в моих руках начало сухо потрескивать, постепенно нагреваясь. Одни только его изначальные хозяева умели непрерывно вливать в него новые силы; я должен был успеть расправиться со всеми напавшими до того, как жало превратится в пепел.

Меня, конечно же, тотчас заметили. Скопища Алчущих Звёзд, выбрасывая далеко вперёд и видимые, и невидимые щупальца, устремились ко мне. Скалы бороздило раскалённым плугом, горели древние сосны, заботливо сохранённые гномами, которые возводили крепостные укрепления; обрушивались мосты и галереи, разрубленные гигантскими огненными мечами; вскипали и исчезали в облаках пара сбегающие от высоких источников ручьи… Воины моего Ученика доблестно сопротивлялись — стрелы, копья, дротики; даже камни катапульт летели вверх, исчезая в быстрых рыжих вспышках; увы, Алчущей Звезде не могла повредить даже самая тяжёлая глыба…

Мир рванулся вокруг меня, сливаясь в безумную многоцветную карусель. Жало в моей руке, уже горячее, рассекло воздух, длинный серый разрыв преградил дорогу несущимся с востока Звёздам, их задние ряды успели отвернуть, но добрых две трети канули бесследно, и края Реальности сомкнулись за ними.

Однако куда больше Звёзд вилось над всем островом, обращая в руины всё на земле; и я со всей быстротой, на какую только был способен, стал встречать их распахивающимися в иные Миры окнами. Север, запад, юг, вновь запад, восток — я наносил удары во все стороны, вертясь, как волчок; однако мои враги отнюдь не шли на убой, они тотчас изменили тактику, рассыпавшись длинными и редкими цепями, взвиваясь высоко вверх исполинской воронкой; я едва успевал обрубать рвущие моё сознание невидимые канаты. Плохо было и то, что я вынужден был оставаться на одном месте, прикрывая Хединсей; исчезни я отсюда, и Алчущие Звёзды, прежде чем последовать за мной, превратят всё на острове в пепел.

Поднявшаяся над крепостью блистающая воронка целилась в меня своим остриём; рассекающие ряды Алчущих Звёзд разрывы Реальности уже не поглощали, как в самом начале боя, десятки и сотни моих врагов; хорошо, если исчезало четыре-пять.

Жало начало обжигать мне руки; в суматохе я забыл о такой простой, но необходимой вещи, как перчатки, а тратить время на самое простое Остужающее заклятье уже не мог, и так едва успевая черпать достаточно силы, чтобы разрывать ткань Реальности.

Алчущие Звёзды сжимали кольцо вокруг дозорной площадки, они кружились всё быстрее и быстрее, их огни сливались в сплошные сверкающие ленты, колючие лучи тянулись ко мне, слепя глаза, проникая вглубь, устремляясь к самому сознанию, отзываясь острыми толчками боли во всем теле. Оно, это тело, заметно сдавало, пот струился по груди, лбу, вискам, руки наливались тяжестью.

Камни зубцов башни совсем рядом со мной вспыхнули и, расплавившись, стекли вниз огненными ручьями; из люка появилась голова Гердера, его лицо покрывала копоть.

— Великий Учитель, нам не совладать с огнём! — с отчаянием крикнул тысячник. — Где затушили — там через минуту снова вспыхивает!

— Прячьтесь! — крикнул я в ответ. — Пусть горит! Людей спасай, не камни!

Гердер исчез; а я заметил, что от жала в моих руках начинает подниматься тонкий голубой дымок. Заметно меньше стало и Алчущих Звёзд, но я уже чувствовал, что моё оружие рассыплется пеплом прежде, чем я успею покончить со всеми.

Ярость, страх, боль — всё соединилось воедино во мне в те минуты. Наверное, я обезумел; никогда, ни до, ни после, мне не удавалась подобная волшба, никогда сила Мира не вливалась в меня так свободно — и никогда я не ощущал острее своего бессилия. План рушился, впереди — лишь кошмарный плен души и гибель тела…

С полсотни Звёзд, очевидно, устав ждать, ринулись прямо на меня, я едва успел поднять дымящееся жало для защиты; загрохотал чудовищный победный смех, лавина света опрокинула меня, тело охватил страшный жар… но я всё-таки успел отгородиться от них щелью в Реальности; я сделал это неосознанно и, сам не знаю почему, сопроводил свой удар заклятьем Удержания, простым, известным многим Магам заклинанием, позволяющим лишить противника сил двигаться.

Когда я открыл глаза, мне представилось небывалое зрелище: скованная моим несложным заклинанием, на оплавленных плитах дозорной площадки трепетала, полыхая многоцветьем жарких огней, остролучевая Алчущая Звезда.

В распахнутой перед нами бездне исчезли все рванувшиеся на меня враги — все, кроме одной-единственной Звезды, этого удивительного огненного существа, тайны происхождения которых были ведомы, наверное, одному только Мерлину. Я знал, что Алчущие Звёзды разумны, но понятия не имел, каков их язык, да и не до того мне тогда было — раздумывать о том, как заставить говорить пойманное существо: приходилось отражать удары.

Я только успел подумать об этом, поднял голову — мои противники потеряли строй, гигантская воронка распалась, Звёзды беспорядочно носились из стороны в сторону, я готов был поклясться, что их охватила паника — если только они могли испытывать это чувство.

Я взглянул вокруг, ища выпавшее из руки жало Жёлтого Скорпиона, — и увидел вместо него лишь крошечную кучку чёрного пепла.

Помню, что при виде этого меня не то что затрясло — а прямо-таки скрутило судорогой; я что-то кричал, у кого-то что-то просил, гибель, которой я противостоял изо всех сил, казалась неизбежной. Стыд пришёл позднее, много позднее.

Не могу сказать, что моя воля легко одержала верх; я с трудом поднялся на ноги. Удивительно, но душа моя по-прежнему пребывала в том же теле, я не лишился силы… Не произошло ничего из того, чего я страшился, Алчущие Звёзды по-прежнему роились над Хединсеем, их оставалось немного — около двух сотен, но они бездействовали — не атаковали и не улетали прочь.

Пошатываясь, я стоял, уронив руки, и ничего не понимал. Мой взгляд беспорядочно метался из стороны в сторону; снизу, от опалённых камней острова, поднимался дым, рядом корчилась в невидимой клетке пленная Звезда… а я стоял и не знал, что делать. У меня давно не случалось подобного провала сознания, когда отказывались служить мысли и ничего не могла подсказать память.

С Алчущими Звёздами явно что-то произошло… уж не оттого ли они прекратили атаку, что у меня в руках — один из их собратьев? Предположение достаточно рискованное, но в тот момент ничего лучше не приходило мне в голову.

Я вгляделся в Алчущую Звезду попристальнее. Её огонь приугас, по туманной, жаркой субстанции её тела пробегали короткиетёмно-красные волны-судороги — точно вздымалась грудь тяжело дышащего человека. Я осторожно начал прощупывать её — строить прихотливые, изощрённые комбинации заклятий Познания, пытаясь в первую очередь добраться до разума этого существа, понять его устремления и язык — и, быть может, постараться заговорить с ним.

Надо сказать, я расхрабрился, почти уверовав в свою догадку — пока рядом со мной пленная Звезда, мне ничто не грозит.

Заклятья Познания начали свой неторопливый путь к съежившейся, точно от испуга, Звезде. Раздалось короткое шипение, в меня прянуло несколько солнечно-жгучих лучей, разбившихся о стены магической клетки; я ободрился ещё более — мощь одинокой Звезды не шла ни в какое сравнение с той, какой они обладали в совокупности, каким-то образом взаимно усиливая друг друга. Защититься от одной я мог с лёгкостью.

Заклятья Познания — тонкие и чувствительные инструменты, они медленно проникают в сущность исследуемого предмета, им нужно время, их требуется постоянно поддерживать, придавая новые силы; бывает, они натыкаются на непреодолимые препятствия, возведённые чужим колдовством, но не бывало ещё такого, чтобы они оказались полностью бессильны.

Не бывало до этого дня. Весь мой арсенал Познания истощился за короткие четверть часа, а узнал я лишь то, что Древние умели очень хорошо прятать свои секреты там, где были уверены, что их последователи начнут поиски. Они предусмотрели случай, что кто-то сумеет захватить Звезду, и надежно укрыли все подходы к повелевавшим ею силам. И всё же она, вольно или невольно, оберегала меня — я ощутил некое возмущение в магическом эфире, настолько сильное, что уловил его и понял, что оно значит, даже без Читающего Заклятья.

Алчущие Звёзды обращались к своему пленному сотоварищу.

Я опрометью кинулся вниз.

«Что там?» — мысленно крикнул я своему призрачному помощнику.

Вместо ответа он что-то пробурчал; я увидел багровые письмена, потянувшиеся поперек распахнутого в его Мир окна, старую тайнопись Древних, причудливые извивы знаков, изобретённых, когда этот Мир был ещё совсем юн.

«Буквы эти мне ведомы, — почувствовал я ответ Читающего Заклятья. — Но они складываются в бессмыслицу, вернее сказать, ни во что не складываются. Подожди, быть может, я смогу разобраться…»

«Сколько тебе понадобится времени?» — напряжённо спросил я. Время уходило, мне нужно было понять, что с Хагеном, и, если там не случилось ничего страшного, дать ему новое дело, а самому начинать путь в Нижние Миры.

«Быть может, день или около того», — невозмутимо ответил Читающий, не обращая внимания на мой невольный хриплый смех. Я вновь поднялся на дозорную площадку.

Там все оставалось по-прежнему: мои враги парили над островом, содрогалась в своей клетке плененная Алчущая Звезда… и я по-прежнему не знал, что делать.

Мое замешательство продолжалось ещё несколько минут — пока до меня не донёсся чей-то сильный, хоть и нестройный хор — десятки голосов на разные лады повторяли одно и то же:

— Отпусти нашего брата, победитель, отпусти, и мы поклянёмся никогда не причинять тебе вреда!

У меня вырвался вздох облегчения.

— Отпусти его скорее, победитель, — умоляли меня Звёзды. — Он слабеет, ему хуже с каждой минутой — отпусти его, и кровью Творца, из которой мы созданы, мы поклянёмся тебе в верности!

— Вы поклянётесь повиноваться мне?! — крикнул я, не сомневаясь, что буду и услышан, и понят. — Вы будете служить мне и исполнять мои повеления?!

— Нет, о победитель, — донеслось до меня. — Мы не можем. На нас лежат запреты, старше и сильнее которых нет в этом Мире. Мы не в силах пойти против собственного естества.

— Кому вы служите? Что это за запреты? Если вы разумны — кто посягает на вашу свободу? Присоединяйтесь ко мне, и тогда я не только отпущу вашего пленного брата, но и верну из бездн Межреальности других ваших сородичей! Я один могу выручить их оттуда! А если вы станете на мою сторону — я обещаю, что освобожу вас от всех и всяческих запретов и заклятий, что наложены на вас Древними! Выбирайте — свобода со мной или рабство в Замке Всех Древних! — Спасибо тебе за эти слова, победитель, — раздалось в ответ; мне показалось, что в прозвучавших словах затаилась неизбывная печаль. — Спасибо, но нам придётся отказаться. Наложенных на нас заклятий не сокрушить ни одному Магу, потому что их налагали сами Боги, в часы молодости этого Мира. Мы не можем подчиниться тебе и выйти из повиновения Замку…

— Хорошо! Но принесите тогда нерушимую клятву, клянитесь — все! — кровью Творца, что никогда не выступите против меня и не причините мне никакого вреда: ни мне, ни моему телу, ни моей душе, не лишите свободы и сознания! — Я намеренно перечислял всё, чтобы не оставить никакой лазейки слугам Замка, чтобы им не пришло в голову пленить меня ради моей же пользы.

Алчущие Звёзды застыли, как по команде, а потом зазвучала их Клятва; и, надо сказать, выглядела она весьма внушительно. Источаемый ими огонь залил всё небо; лучи скрещивались, исполинские знаки древнейшего алфавита появлялись и пропадали вновь, они слагались в слова, означавшие самые глубинные и первозданные понятия, корни корней и основы основ.

Когда они закончили, у меня не осталось сомнений.

Я снял заклятье с пленной Звезды, и освобождённый огнистый шар рванулся вверх, быстро влившись в ряды сородичей. Слуги Замка потянулись прочь, на восток, к своему обиталищу.

Я поспешно спустился вниз, к своей модели Мира. Пора было понять, что с моим Учеником и, вообще, что происходит в столице…

Для начала я попытался проникнуть под плотный занавес Мрака с помощью Читающего Заклятья, но тщетно — ни малейшего отзвука творимой волшбы не достигало даже его сверхчувствительного слуха. Пятно Темноты оставалось неподвижно; Ямерт исчез, и Хрофта тоже нигде не было видно. Не помог и Эритовый Обруч; если я хочу проникнуть за завесу Тьмы, надо отправляться туда телесно.

До самого этого момента удача сопутствовала мне, но теперь, похоже, разобидевшись, повернулась спиной. Сделав сей глубокий философский вывод, я принялся творить заклятье Просветления, одно из самых мощных, какое только знал: и я потерял не так мало времени на это никчемное занятие, прежде чем понял, трижды обругав себя после этого последними словами: как могла Тьма не рассыпаться при появлении самого Властелина Света?! Зря, значит, я оторвал Хрофта от наверняка более важных дел; зря впал в панику, не поняв с самого начала простейшей вещи: Молодые Боги уделили всему устроенному нами Хаосу куда меньше внимания, чем я рассчитывал; владыка Обетованного отправил вниз, в тварный Мир одно из своих астральных тел — увидеть всё как бы своими глазами, а заодно и припугнуть, быть может, этих дерзких.

Я крепко, со всего размаха, треснул себя по лбу с досады. Как я мог не почувствовать этого раньше! Я попался на самую грубую из всех мыслимых приманок!..

Наверное, мое самобичевание не прекратилось бы так быстро, если бы не Читающий Заклятья. Вновь ожил Замок Всех Древних; на сей раз Ворота других Миров открывали не только Макран и Эстери. Но вместе с воинами-людьми в атаку на Хединсей двинулись и Духи, что было гораздо опаснее. Я не поверил собственным ушам, когда Читающий взвизгнул:

«Идут Дети Теней! Идут Лишённые Тел!» — и зачастил, перечисляя имена и роды обитателей дальних, загадочных Миров и земель, где сознание не всегда облекалось плотью или где оно утратило свое грубо-материальное вместилище. Те пространства, где вволю погуляли смерть и разрушение, всегда давали Магам самых страшных, самых свирепых, кровожадных и нерассуждающих подручных — Духи неутомимо охотились за человеческими кровью и сознанием, превратившись в чудовищных вампиров, куда страшнее, чем умершие люди, порой поднимаемые из могил зловредными колдунами. Эти Духи были куда сильнее и опаснее Духов нашей Земли; одни лишь Пожиратели Души, бывшие с ними в прямом родстве, могли бы, пожалуй, потягаться с ними. Давным-давно отгремели знаменитые войны Перворождённых с вторгшимися в наш Мир Лишенными Тел; выжженные в тех битвах равнины на крайнем западе Южного Хьёрварда не залечили раны и по сей день.

Я только успел задуматься над тем, как лучше встретить эту новую угрозу так, чтобы навеки отбить у них охоту хаживать в наш Мир, как Читающий почувствовал новую волну заклятий на вершине Столпа Титанов.

«Берегись, эти тоже отправились за твоей душой!» — выкрикнул мой сотоварищ и продолжал частить какой-то на первый взгляд бессмыслицей.

«Восемью и одиннадцатью ветрами… наискось поток через семь Миров… во владения Первого Смысла… Хрустальная Арфа Утра… струны заглушают ураганы… масло усмиряет волны…»

Он продолжал в таком же духе ещё довольно долго, но мне всё стало уже ясно. Мои собратья по Поколению задумали ни много ни мало, как разорвать связь между моей волшебной сущностью Мага и тем телом, в котором нашло воплощение это сознание. Они отдавали команды, приказывая высвободить свирепую мощь восьми обычных ветров, что движут громадами аэра в нашем Мире, а вдобавок к ним — те одиннадцать магических ветров, что колеблют неохватные толщи всепроникающего эфира; эти громадные силы вливались теперь в серые бесформенные области Астрала. Именно там и создавалась сейчас новая сущность — Астральный Воин; этот воин не имел ничего собственного, кроме лишь вложенного его хозяевами; он создавался для одной-единственной цели — убить моего астрального двойника, рассечь канаты, связывающие воедино то удивительное сочетание сущностей, что в просторечии именуется коротким словом «маг».

Астральная Война хороша тем, что в ней нельзя убить того, кто ничего о ней не ведает, для кого слово «астрал» — не более чем пустой звук; двойники таких неуязвимы, ибо невозможно сразить призрака, если в него самого не заложено знание его смерти.

Я поспешно возводил защитные барьеры; однако это требовало времени — Маги Поколения крали у меня одну бесценную минуту за другой, а я по-прежнему не знал, что произошло с Хагеном.

ГЛАВА V

Оцепенев, Ученик Хедина стоял в Алтарном Чертоге и смотрел на постепенно становящийся всё четче и четче облик Хозяина Солнечного Света, Всемогущего Ямерта, главу Молодых Богов, что ныне самолично спускался в свой Храм, чтобы навести наконец в нём порядок. Меч безвольно повис в ослабевающей руке; смертоносный Диск лежал за пазухой, позабытый. Тану осталось преодолеть лишь несколько шагов до алтаря — но зачем? Он опоздал; теперь всё погибло окончательно. Никогда раньше столь необоримая покорность и обессилевающее отчаяние не овладевали душой неистового в боях Хагена, свирепевшего от вида крови и сражавшегося, не обращая внимания на число окружавших его врагов. Нет, его не ослепил свет, не опалил до смерти пышущий жар; однако силы покидали его, таяли, точно лёд на солнце; и даже сознание не подняло тревогу.

Бородатое лицо над алтарём с неестественно правильными, чеканными чертами, без единой морщинки или родинки на гладкой, блестящей коже, больше всего похожей на тонкий слой раскалённого металла, — лицо Ямерта окончательно обрело плоть; начали прорисовываться шея и плечи.

Хаген не мог отвести взора от лишенных зрачков глаз, горящих белым огнём; ему казалось, они прожигают его насквозь, обращая в пепел саму его душу: где-то в глубине родилась жгучая, вяжущая боль, и, становясь всё сильнее, она толкнула тана вперёд, к белому камню алтаря. Голубой Меч хоть и нерешительно, но начал подниматься для удара.

На гладкой поверхности алтаря лежал прозрачный шар из горного хрусталя; сейчас он казался крошечной копией Солнца — амулет Ямерта. Если его нельзя забрать — то надо хотя бы разрубить, вспомнил Хаген; но невидящие, казалось бы, глаза Бога упёрлись в него, и он замер, словно погружённый в транс.

Из сверкающего сплетения острых лучей появились могучие, бугрящиеся мускулами плечи Ямерта; сжатый бронзовый кулак, казалось, раздвигает само пространство, стремясь как можно скорее проложить путь внутрь; и именно этот кулак, знак угрозы, вывел Хагена из столбняка. Из горла тана вырвалось хриплое нечленораздельное проклятье, Голубой Меч взлетел над плечом, Хаген прыгнул вперёд, мгновенно оказавшись подле алтаря…

И тотчас же, не выдержав жара мгновенно охватившего его прозрачного пламени, с диким криком нестерпимой боли он отскочил назад. Бог посмотрел на него чуть пристальнее — однако же не убивал по какому-то странному капризу.

Раскалённый шлем невыносимо жёг кожу, Хаген сорвал его, отбросил прочь; по обожжённому лицу потекли слезы, которые он не замечал. Отчаянным усилием тан поднял-таки меч — и услыхал за спиной такой знакомый и совершенно вроде бы невозможный здесь голос Старого Хрофта:

— А посторонись-ка, сын мой!

Хаген едва успел отшатнуться, как что-то алое мелькнуло у него перед глазами — это Отец Дружин начал сводить счёты с давним обидчиком, метнув своё верное копьё.

Выкрашенное багровой охрой древко вспыхнуло ещё в полете, горел даже металл наконечника; однако, прежде чем обратиться в облачко лёгкого пепла, оружие попало в прозрачный каменный шар амулета и сбросило его с алтаря. Раздался глухой удар, словно рухнула огромная скала, вздрогнул пол, сотряслись стены, по отполированным плитам потянулись чёрные трещины.

Испепеляющий взгляд Ямерта упёрся в грудь Хрофта; однако старинный кожаный доспех, весь истёртый и во многих местах залатанный, даже не задымился. Старый Хрофт неожиданно рассмеялся и потащил из прозрачных ножен свой Золотой Меч.

— И тебя едва не поджарила эта жалкая подделка? — всё ещё усмехаясь, проговорил он, указывая на застывший над алтарем образ Бога: он так и остался незавершённым, внезапно окаменев, словно его мгновенно покинули все жизненные силы.

— Да, испугаться-то можно было, — заметил Отец Дружин, направляясь прямиком к алтарю. — Признаться, меня тоже страх взял, когда я только здесь очутился… Это всего лишь изображение Ямерта, вовсе не он сам, Хаген. Подойди ко мне, нам нужно докончить дело. Амулет возьми и спрячь и потом помоги мне разрубить этот камень! — Остриё золотого клинка указывало на алтарь.

Ученик Хедина попытался шагнуть вперёд и злобно зашипел от острой боли в обожжённых руках и ногах. Кривясь и морщась, двигаясь, точно нелепая марионетка, с негнущимися коленями, он всё же двинулся к Хрофту. Тан по-прежнему пребывал в странном оцепенении, и даже внезапное появление Отца Дружин не вывело его из этого состояния. Хагена жестоко терзала боль, и, хотя он привык терпеть и умел это, на сей раз изощрённый мучитель добрался до самого его естества. Эта боль слепила и не давала помыслить ни о чём, кроме неё; рассудок словно бы затопил кроваво-огненный туман, в котором утонула сама память.

— Ну, давай же, не стой!

Против боли восстала сила Хагена, его колдовские задатки, заботливо выпестованные и взлелеянные Хедином. Ожоги покрывали тело, косное вещество, самую низшую из форм Великого Сущего, и магия, оставшаяся нетронутой, властно отдала приказ.

Ученик Мага почти вплотную приблизился к алтарю; изображение Ямерта по-прежнему не шевелилось.

— Ну, сын мой, давай-ка вместе — раз, два, три!

Два меча, голубой и лучащийся золотом, разом опустились на белую поверхность алтаря; раздался резкий и высокий скрежет, почти визг. Сталь глубоко врезалась в камень, и подобие грозного Бога Солнца внезапно широко раскрыло свои странные глаза — однако ожидаемой испепеляющей волны так и не последовало.

— Ничего он теперь не сделает, — ухмыльнулся в густые усы Хрофт. — Амулет-то сброшен! Кстати, подбери его, не забудь!

Всё ещё кривясь от боли, Хаген с трудом добрался до амулета, лежащего в самой середине паутины чёрных трещин, разбежавшихся в разные стороны по полу; с натугой поднял очень тяжёлый гладкий шар и спрятал его.

От их с Хрофтом первого удара монолит алтаря рассекли два глубоких прямых разруба; они доходили примерно до трети высоты камня.

— Ну, дружно! — выдохнул Хрофт.

От их второго удара содрогнулся уже весь Храм. Требовалась вся ловкость и меткость Хагена, чтобы вторично попасть в узкую щель — след его первого взмаха. Мечи одолели вторую треть пути.

Где-то наверху, над их головами, раздался резкий и повелительный окрик, словно заклекотала громадная хищная птица; послышался звон размётываемых хрустальных плит. Хрофт быстро взглянул вверх, и лицо его приобрело необычно свирепый и кровожадный вид.

— Славная встреча, клянусь Источниками Эливагор! — прохрипел он. — Давненько не виделись… Страж Обетованного!

Хаген вспомнил, что рассказывал об этих Стражах Учитель.

Крылатые Гиганты, для которых, как и для Жёлтых Скорпионов, не существовало границ между Мирами, были творениями сумрачного Ярдоза в пору расцвета его мастерства. Величайшие бойцы в пределах омываемых Хаосом границ Упорядоченного, лишь дважды они покидали свои неизменные посты около трона Молодых Богов — когда чёрные рати Ракота подступали к Обетованному и, вторично, когда остатки воинств Восставшего, загнанные в самые тёмные закоулки Миров, с необыкновенным упорством отбивали штурм за штурмом, приступ за приступом, и всей мощи Магов Поколения Мерлина не хватило, чтобы покончить с ними. Слабым и отдалённым их подобием были зофары Сигрлинн; но, несмотря на шесть достаточно ловких рук, они не могли тягаться с созданиями Молодых Богов, получивших мудрость и способность к творению от Предвечного Отца.

— Твою завесу Тьмы одолеет только магическое существо, — бросил Хагену Хрофт, напряжённо глядя вверх и делая мечом странные движения, точно примериваясь, как лучше будет метнуть его в потолок, — людям тут не пройти… Но каковы трусы! Никогда не примут честный бой лицом к лицу, непременно пошлют кого-то из своих неразумных тварей… Этого крылатого верзилу… Ты, Хаген, под меч к нему не лезь — твой клинок хорош, но сталь Богов лучше, — предоставь его мне. Посмотрим, на что я ещё способен. — Хрофт шумно втянул воздух, расправил могучие плечи, выпятив и без того выдающуюся вперёд грудь.

— Но ведь надо… чтобы Боги двинулись бы сами… — просипел тан, подбирая остывший шлем и вновь надевая его. — Так говорил Учитель…

— Да! — энергично кивнул Хрофт. — Только когда они сами начнут действовать, можно познать пределы их сил. Вот почему мы здесь. Однако же, пока до нас ещё не добрались, нам надо докончить дело с алтарём!

С третьего удара белый камень со звонким, почти мелодичным треском распался на куски; по Храму прокатился тяжёлый, полный невыразимой муки стон — словно из живого существа неведомые палачи медленно тянули жилы. Трещины, появившиеся от удара амулета в пол, стали быстро расширяться, изображение Ямерта исчезло, зато наверху, под самым потолком, в оранжевом сиянии возник большой глаз, не меньше трех футов длиной и добрый фут в поперечнике. Немигающий глаз упёрся прямо в Хагена, и Ученик Мага, несмотря на всё своё мужество, едва устоял на ногах — этот взор кипел таким гневом, за ним чувствовалась такая поистине необоримая сила, что в сознании не оставалось места для мыслей, иных, чем панические взвизги инстинкта самосохранения.

— Желают увидеть представление до конца, — зло прошипел Хрофт, сдвигая брови. — Жечь нас теперь нечем, но лицезреть, как страж их Престола сломает нам хребты, они намерены! — Он кинул быстрый взгляд на Хагена, с силой дунул на тана и сделал правой рукой движение, точно бросал нечто рыхлое, вроде песка. Ученик Хедина тотчас ощутил, как силы горными водопадами вновь врываются в его измученное, дважды за сегодняшний день жестоко опалённое тело, как вновь отступает боль…

— Так-то оно лучше, — удовлетворённо хмыкнул Отец Дружин. — Храм разваливается, не знаю, зачем этот Крылатый ломает крышу… Если мы не хотим, чтобы нас завалило, очень скоро отсюда придётся убираться, — преспокойно добавил он. — Но убраться мы можем, лишь прикончив этого посланца наших великих и могучих Молодых Богов, чтобы они наконец поняли, что с нами шутки шутить нечего.

Сверху с грохотом посыпались осколки прозрачного хрусталя, которому колдовством была придана прочность гранита, в пролом хлынул ослепительный свет («В который уже раз, — подумалось Хагену, — у них каждое появление начинается с зарева…»), а затем прямо на обвалившуюся груду прозрачных обломков мягко опустилось удивительное существо, которое из живущих на земле видел один только Хрофт, да и то в невероятно далёком прошлом. Оно было настолько прекрасно, что Хаген замер, поражённый в самое сердце, ибо это существо являло собой чистую мощь, силу без всяких прочих примесей — страсти, злобы, ненависти или желания. Ростом полтора десятка футов, Страж Обетованного в каждой из двух рук держал по короткому железному пруту — и всё. Длинные белые крылья за спиной были плотно сомкнуты, большие зелёные глаза смотрели спокойно, без гнева; над ними пролегли две идеально правильные дуги бровей. На прекрасном обнажённом теле чуть заметно играли могучие мышцы. Страж Обетованного был наг и не имел признаков пола.

— По воле всемогущих, вы расстанетесь с плотью, а души ваши да ответят за святотатство, — напыщенно проговорил строго очерченный рот с белоснежными ровными зубами. — Подойдите и возьмитесь за жезлы; если вы сделаете это сами, с раскаянием и стыдом за свои злодеяния, наказание, быть может, будет смягчено.

— Кончай чепуху молоть, — прорычал Хрофт, и в голосе его Хагену послышались раскаты древнейших бурь, гремевших в битвах молодого Мира, когда Отец Дружин вёл свои рати в отчаянный бой против пришедших Извне новых хозяев. — Давай, иди сюда, попробуй отобрать душу у меня!

Страж Обетованного несколько мгновений стоял неподвижно, чуть склонив голову набок, словно прислушиваясь к чему-то; затем, встряхнувшись, он лёгким пружинящим шагом двинулся на Хагена и Хрофта, как будто получив некий дошедший до него издалека приказ. Железные жезлы в его руках поднялись к груди и скрестились, по ним пробежали быстрые зеленоватые искры. Лицо Крылатого Гиганта при этом казалось задумчивым, чуть ли не печальным — противоестественно для идущего в бой.

Они сошлись; слуга Молодых Богов стремительно выбросил вперёд обе руки, целясь в Хагена и Хрофта своими жезлами, точно кинжалами. Быстрота этой атаки превосходила всякое воображение: Хаген не увидел ни начала движения, ни самого летящего к нему жезла — лишь взор его внезапно заполнило смутное зеленоватое мерцание, заполнило — и тотчас сменилось ярко-голубым косым лучом, наискось рассекшим это дурманящее свечение. Руки Ученика Хедина оказались быстрее сознания своего господина, они подняли меч для защиты — и изделие Древнего Бога устояло, остановив размах отнимающего души жезла.

Однако Хагена отшвырнуло далеко к противоположной стене; поднимаясь, он увидел Старого Хрофта, словно вросшего ногами в камень пола; его меч был выщерблен, однако Отец Дружин, не пошатнувшись и не отступив под ударом Стража Обетованного, сам бросился в атаку; золотой клинок проскользнул между сходящихся жезлов, острие погрузилось в плоть Крылатого Гиганта — но на лице того не появилось и малейшего признака боли. Из раны медленно заструилась зелёная густая жидкость травяного цвета, но слуга Ямерта, казалось, не обратил на это никакого внимания, вновь занося своё странное оружие. Оцепенение покинуло тана, вновь ожил боевой азарт; он выставил Голубой Меч и молча ринулся в атаку.

Крылатый Гигант небрежно, даже не глядя, отмахнулся жезлом, и Ученик Хедина вторично распростёрся на полу. Лежа на отполированных плитах, он всем телом ощутил судорожные толчки, сотрясающие камни: одна из трещин внезапно прошла прямо под ним — Храм продолжал разрушаться. Когда тан оказался на ногах, со стен сорвалось несколько панелей облицовки.

Хрофт творил чудеса своим Золотым Мечом — никогда в жизни Хаген не видел такого умения, даже у своего Учителя, которого он почитал лучшим в мире бойцом на мечах. Отца Дружин окружала шелестящая стена золотистых отблесков — о которую раз за разом разбивались все атаки Крылатого Гиганта. Живот небесного воина пересекало уже четыре глубоких борозды, оставленных клинком Хрофта, странная зелёная кровь — если только это была кровь — покрывала его бедра и ступни.

«Но так нам не выстоять… — мелькнула мысль Хагена. — Такого хоть топором руби — ему всё ничего!..»

Однако у Старого Хрофта, судя по всему, имелся какой-то план; он то уходил в глухую защиту, не отступая ни на шаг, сражаясь так, словно у него за спиной разинута жадная пасть бездонной пропасти; то, напротив, кидался в отчаянную атаку — чтобы потом вновь отступить на несколько шагов… Хаген не сразу смог заметить, что в движениях Отца Дружин явно проглядывала некая закономерность: Старый Хрофт медленно, широкими кругами вёл Крылатого Гиганта к тому месту, где в пол ударил сбитый им с алтаря Ямерта хрустальный шар амулета.

Наконец небесный Страж Обетованного оказался спиной к Хагену, и тан тотчас рванулся к нему с мечом наперевес; однако его остановил, почти пригвоздил к полу низкий и непередаваемо грозный то ли рык, то ли рев Хрофта:

— Не двигайся! Не мешай!

Тан послушался — и вовремя, потому что именно в этот момент в пределы Чертога Алтарей ворвалось множество жрецов Храма, во главе с тем самым Верховным Жрецом, о котором столь неосмотрительно и думать забыл Хаген, вступив в самое сердце главного Храма Хранимого Королевства, рядом с Верховным Жрецом шла и Ночная Всадница. Ученику Хедина пришлось в одиночестве преграждать им путь.

В его сумке лежали могущественнейшие магические предметы, семь Божественных Амулетов, но толку от них сейчас было даже меньше, чем от простых булыжников — те по крайней мере можно было метнуть в нападающих. Тан увидел, как Верховный Жрец и ведьма начали творить какое-то заклинание, и, опередив их, ударил своим собственным.

Заклятье было несложным — оно выбило плиты из-под ног жреца и Ночной Всадницы; но в тот же миг все прочие младшие жрецы Храма в едином усилии обрушили на Хагена нечто вроде очень тяжёлой груды невидимых мешков с землёй; он почувствовал, как от неимоверной тяжести подгибаются колени, начинают дрожать ноги… и тут понял, что пол под ним расступается, он проходил сквозь каменные плиты — именно сквозь, а не в щель меж ними; и понял, что его вытесняют в другой Мир.

Занятый схваткой с Крылатым Гигантом, Старый Хрофт не мог помочь молодому Ученику Хедина. В отчаянном усилии удержаться Хаген сделал, наверное, последнее, что ему ещё оставалось, — попытался вызвать Огненное заклятье, уже выручившее его в этот очень длинный день, но не успел, поняв, что Реальность иного Мира сомкнётся у него над головой прежде, чем удар волны магического пламени сомнет и испепелит его врагов.

Помощь пришла неожиданно — словно чья-то исполинская ладонь толкнула тана вверх; подобно ныряльщику, достигшему дна и устремившемуся назад, к свету и воздуху, он пронзил призрачные толщи границы Межреальности, и, когда уже чувствовал под ногами мраморный пол Алтарного Чертога, Хаген бросил вниз один-единственный взгляд — взгляд, едва не лишивший его рассудка: там, в зеленоватой полутьме, клубящейся подобно чудовищному, небывалому облаку, он увидел пристально глядящие на него огромные немигающие глаза, имевшие по четыре черных зрачка каждый.

Глаза Великого Орлангура.

Они прожгли, проложили себе дорогу к самой сути его человеческого естества; все глубины памяти Хагена были открыты Духу Познания, никогда не забывавшему потребовать и получить соответствующую плату за свою помощь.

Глаза померкли, Врата Миров закрылись; тан вновь стоял посреди содрогающегося Чертога Алтарей, выдержать появление ещё и Столпа Третьей Силы тот уже не смог. Лопались невидимые скобы, крепившие один к другому огромные каменные блоки и колонны; твердыня Ямерта разрушалась всё быстрее и быстрее.

Однако теперь всё тело Хагена, до мельчайших его частиц, переполняла страшная сила, холодная и спокойная, как те глаза великого Духа, что подарили свой взгляд ничтожному, с точки зрения Богов, Смертному. Он не мог понять корней и истоков этой силы, не знал, каким заклятьем может она управляться; он сознавал лишь, что ему надо выйти отсюда и что Великий Дракон, чьих мотивов и действий никогда не могли понять ни Маг, ни Смертный и ни Бог, для чего-то дал ему шанс выжить.

Верховный Жрец и Ночная Всадница уже поднялись на ноги; приближалась молчаливая толпа младших жрецов, руки их были воздеты — они творили заклятье; и Ученик Хедина, словно пытаясь отгородиться от них всех сразу, выбросил вперёд правую руку, обращенную к нападающим открытой ладонью — точно тот жрец на террасе, что бил стрелами своего внутреннего огня.

Нет, огонь не сошёл с высоких мировых кругов под рушащиеся своды Алтарного Чертога; не разверзлась земля, поглощая сам Храм; не ударила молния, не произошло вообще ничего, — просто все помощники Верховного Жреца исчезли, словно растворившись в воздухе; ведьму же и главного служителя Ямерта отшвырнуло в угол, и на самом пределе отпущенного ему сверхчеловеческого зрения заметил Хаген пропадающее радужное мерцание — закрылись Врата Реальности, пропустившие под непроницаемые пологи Тьмы, охватившей Храм, напавших на него младших жрецов Ямерта.

Однако тан не мог позволить себе предаваться долгим размышлениям о случившемся. Поднимая Голубой Меч, он шагнул к Ночной Всаднице. Больше терпеть её он не намерен.

— Хочешь убить меня, Ученик Хедина? — хрипло выдохнула ведьма, облизывая запёкшиеся губы. Она стояла не шевелясь, глядя прямо в глаза наступающему тану. Верховный же Жрец, слабо скуля и пригибаясь, отступал мелкими шажками, пытаясь при этом спрятаться за спину Ночной Всадницы.

Хаген не ответил. За спиной раздавались звонкие удары от сталкивающихся меча Хрофта и жезла Стража Обетованного; слышался глухой рык Отца Дружин, его противник бился молча. По всем правилам Магической Войны тан сейчас должен был или пленить своих врагов и любым способом, в том числе и пытками, выжать из них всё, что они знали, а после казнить; или же убить сразу, на месте… Однако вместо этого Ученик Хедина, словно остановленный внезапно какой-то неожиданной мыслью, молча указал им острием меча на дверь.

Жреца не пришлось просить дважды, Ночная же Всадница задержалась.

— Я запомню это, Хаген, — негромко произнесла она.

— Только без высоких слов, — бросил тан, поворачиваясь к ней спиной. Новое чувство, пробудившееся в нём от прикосновения взгляда Великого Дракона, не могло подвести его — ведьма не нападёт.

И она действительно не напала.

Тем временем Старый Хрофт, отступая, изворачиваясь и уклоняясь, проделал в паре с наседающим на него Крылатым Гигантом сложный и извилистый путь по Чертогу; когда Хаген вновь повернулся к ним, они сражались прямо за алтарём Ямерта.

— Ты готов?! — не поворачиваясь к тану, крикнул ему Хрофт. — Давай ближе ко мне и береги голову!

Напирая на упорно не поддающегося противника, Страж Обетованного вступил на то самое место, где в плиты пола ударила тяжёлая прозрачная сфера амулета Солнца, и, верно, что-то заподозрил, но было уже поздно. С мощным выдохом-криком Хрофт изо всей силы вонзил золотой клинок в самый центр разбежавшейся паутины трещин; Хаген ощутил присовокуплённое к удару очень древнее, грубое, неизощрённое, но чрезвычайно мощное заклятье, построенное по не известным ему законам.

Меч Хрофта погрузился в пол, как будто тот был не из крепчайшего камня, а из тонких сосновых досок; и в тот же миг под ногами Крылатого Гиганта разверзлась бездна. Плиты обрушились вниз; сверху рухнули перекрытия, потолки и стены, взвились клубы едкой каменной пыли; сквозь ее завесу Хаген ещё мгновение видел, как в неистовой попытке удержаться расправились могучие крылья Стража Обетованного и как обрушившийся сверху водопад тяжёлых обломков смял их, сломал и превратил в покрытые странной зеленоватой кровью, нелепо вывернутые комки слипшихся перьев.

— Пры-ы-гай! — Дикий рык Хрофта перекрыл даже грохот обвала. Отец Дружин стоял у пролома в стене; дверь уже исчезла под нагромождениями рухнувшего камня. Хаген метнулся к Хрофту, и позади него тотчас же упала колонна. Пол ходил ходуном, и Отец Дружин, вдруг крепко схватив тана за руку, сделал шаг за край пролома; тан успел заметить, что внизу не хаос из изломанных балок и блоков, а сплошной океан иссиня-чёрной темноты. Уже падая вниз, Ученик Хедина вытолкнул из себя Замедляющее Заклятье, в прошлом несколько раз спасавшее ему жизнь, — однако их стремительное падение осталось прежним. Хрофт что-то закричал тану в самое ухо, однако слов было не разобрать, и Хаген только теперь понял, что они падают куда дольше, чем продлился бы их полёт с вершины Храма до земли. Их окружала непроглядная чернота; Хаген ничего не видел, лишь чувствовал на запястье железную хватку пальцев Хрофта. В ушах свистел ветер, они летели лицом вниз; тан попытался вызвать Замедляющее заклятье вторично, потом заклятье Ночного Зрения — всё безуспешно.

— Не старай… в колод… не уда… — донеслись до него обрывки слов Хрофта.

«В колодце не удастся, что ли? — мелькнуло в голове Хагена. — В каком колодце, спали меня Ямерт? Что это — путь насквозь через Миры? Куда? Как Хрофт его открыл? Куда девался Крылатый Страж?..»

Они мчались сквозь толщи мрака всё быстрее и быстрее, встречный поток воздуха жёг лицо, глаза невозможно было держать открытыми; Хаген совсем сбился с толку в своих попытках понять, что же с ним происходит. Постарался докричаться до Хрофта — безуспешно, свистящий ветер подхватывал его слова и тотчас уносил прочь.

И тут темноту рядом с ними распорола ярко-белая молния; с яростным блеском и грохотом она лопнула рядом с ними. За ней последовала вторая, обжёгшая шлем Хагена. Третья огненная стрела досталась бы им.

— Орлангур!!! — Вопль Хрофта пробился сквозь бешеный визг встречного ветра.

И тут в темноте вокруг них началось какое-то движение — словно бесформенные космы мрака стали слагаться в плотные слои, смыкавшиеся над спинами Хагена и Хрофта. И когда третья молния полыхнула прямо над их головами, повернувшийся тан увидел, как кольца темноты душат ослепительную огненную черту в своих неодолимых объятиях.

Пламень Обетованного не достиг их.

«Кто же это нас так здорово защищает? — подумал Ученик Хедина. — Неужто и впрямь сам Великий…»

Их полёт прервался. Только что было стремительное движение, режущий лицо и глаза напор ветра — и вдруг Хаген ощутил, что прочно стоит на мягком мху, под залитыми странным зеленоватым светом высоченными сводами, теряющимися в густом скопившемся наверху тумане. Рядом стоял Хрофт, поправляя доспехи.

— Где мы? — выдавил Хаген. — Что всё это было?..

На бородатом, изборождённом морщинами и шрамами лице Хрофта появилось мрачное удовлетворение.

— Мы там, где ни разу не бывал никто из Смертных, разве что Сигурд, сын Сигмунда, — негромко ответил он. — Я тут тоже впервые. Это владения Великого Орлангура.

— Я так и знал! — вырвалось у Хагена. — Но как…

— Я открыл нам путь тем заклятьем, которому Он сам научил меня, — проговорил Хрофт, неотрывно глядя вдаль. — Когда-то я горячо молил Его о спасении — не себя, а тех, кто доверился мне и за чьи жизни я был в ответе… Однако Он не внял. Он вернул мне мой залог Мимиру, мой глаз из-под Источника Мудрости — и научил этому заклятью… «Не противься ходу Гармонии Сфер, — сказал Он мне тогда. — Жди и помни, что настанет день, когда в час острейшей твоей нужды то заклятье, что я влагаю в тебя ныне… оживёт само и приведёт тебя ко мне, тебя и того, кто станет твоим ключом к моей двери». Я вспомнил всё это только сейчас! — Хрофт сжал могучими ладонями голову. — Все эти воспоминания тогда покинули меня по Его воле! — Черты Отца Дружин исказились. — Но почему, почему же Он не помог мне тогда — и помогает сейчас?!

— Ты ещё не понял этого, Древний Бог молодого Мира? — услыхали они спокойный низкий голос. На небольшом холме в полусотне шагов от них появился вихрь зелёной мглы, травяного цвета туман поднялся и отступил волнами, медленно открыв их взорам длинные извивы золотистого великолепного тела. Великий Дракон, Орлангур, Дух Познания предстал перед ними во всей красе своего овеществленного облика.

А когда он поднял на них свои огромные глаза — с четырьмя зрачками каждый, — Хаген пошатнулся и рухнул на одно колено, ибо никакой Смертный не может стоя выдержать взгляда этого Великого Духа, Столпа Третьей Силы; на пальцах одной руки можно пересчитать тех людей, что под взором Орлангура опустились лишь на одно колено, а не рухнули без сознания.

И даже Старый Хрофт, неукротимый Старый Хрофт, Отец Дружин, сильнейший из Древних Богов, первых хозяев этого Мира, низко склонил голову, не в силах бросить вызов появившейся перед ним Сущности.

— Нет, я ещё не понял этого, — прохрипел в ответ Хрофт.

Дракон молчал. Вдоль увенчанной яркой короной головы побежали волны зелёного тумана, пробежали и исчезли, изменив облик своего повелителя. Теперь он имел торс человека, руки, лицо; вместо ног остался длинный драконий хвост, над плечами развернулись могучие крылья. Человеческие черты Орлангура не имели признаков ни мужского, ни женского пола; достоинства их были слиты воедино, мужественность черт и мощь мускулов соседствовали с густыми длинными волосами и мягкостью лица.

— Вы все очень любите придумывать себе великие иерархии сил, правящих этим Миром, — заговорил Орлангур. — Скажи мне, Хрофт, в те века, что ты властвовал в Хьёрварде, — кто был сильнее тебя?

— Судьба, Рок, ясное дело, — с трудом выталкивая слова из горла, ответил Отец Дружин. — Мы жили в ожидании часа Рагнаради, предсказанного нам вёльвой…

— А кто стоял над Судьбой? — продолжал свои странные вопросы Дух. — Почему вам предопределено было пасть и вы покорно согласились ждать конца?

Хрофт не отвечал, поставленный в тупик.

— Потому что вы вбили себе в голову мысль о всесилии Судьбы. А на самом деле в нашем Мире нет всесильных. Не всесильны Молодые Боги, не всесилен я, кого именуют Духом Познания, не всесилен мой брат Демогоргон, не всесилен даже сам Творец и противостоящие ему Владыки Хаоса… Есть только один поистине Всесильный, но он — вне пределов ведомой мне совокупности Миров, и я не стану говорить о нём.

Хаген не понимал, о чём ведется речь. Дракон говорил мудрёно и витиевато.

— И все эти слова к тому, о Хрофт, владыка Асгарда, чтобы ты понял: нет такого существа, которое было бы вольно повелевать вашими судьбами. Есть Великая Гармония Сфер, есть сложение мириадов различных сил и стремлений косной материи в одну поистине необоримую Равнодействующую. Кое-кто называет её Судьбой. У тебя и твоих соратников не хватает сил повернуть остриё этой Равнодействующей так, чтобы властителями этого Мира оказались бы вы, а не Молодые Боги. Ни я, ни мой брат не вмешиваемся в естественный ход событий, когда побеждает сильнейший, — это противоречило бы той самой Гармонии Сфер, о которой я говорил тебе. Так было очень долго. Но — не теперь. Ныне я помогаю вам — до срока и не во всем. Не задавайте мне вопросов — ответы вам предстоит отыскать самим. — Великий Орлангур наклонил голову, словно прощаясь, и волны внезапно сгустившегося зелёного тумана поглотили его.

Ни Хрофт, ни Хаген не успели даже удивиться происходящему с ними, как их вновь всосала чёрная воронка тоннеля. Она появилась внезапно, прямо в воздухе в нескольких шагах от них; теперь их несло вверх. Это казалось даже приятно — как будто лежишь на мешке с гагачьим пухом. Однако ветер выл и свистел по-прежнему, и они не могли обменяться и парой слов.

«Меня эти жернова Великих Сил смелют в мелкую муку, так что и следа не останется», — угрюмо подумал Хаген, пока они совершали свой путь по колодцу.

Их выбросило на площади перед Храмом. Ветер внезапно стих, и под ногами распростерся гранит мостовой. Прямо перед ними на месте Храма Солнца до самых небесных пределов вздымалось огромное и бесформенное облако непроглядной темноты, словно исполинская чёрная скала. Неподалеку в окружении сумрачных дружинников Хагена стояла толпа понурых жрецов со связанными над головой руками; Верховного Жреца с Ночной Всадницей нигде не было видно. Несколько мгновений Хаген даже озирался с некой опаской — а ну как появятся вновь из-за угла, да ещё вкупе с этим Крылатым Гигантом?

Однако, как бы ни был быстр его первый взгляд на окружающую Храм площадь, он не мог не заметить и не отметить расторопность своих тысячников: несмотря на его исчезновение, дружинники в полном сборе, горят костры под огромными полевыми котлами, ведут разоружённых панцирников Видрира… Все его приближённые и доверенные командиры стояли невдалеке тесным кружком и что-то спокойно обсуждали. Судя по их лицам, речь шла не больше чем о распределении смен караулов, однако Хаген знал, что сейчас его тысячники могут говорить только об одном — что делать дальше, и про себя похвалил их за выдержку.

А потом его и Хрофта заметили… и чёткий порядок сломался под напором ликующих криков и ударов мечей о щиты; тан и Хрофт оказались в плотном кольце.

— Тан! Наш тан! Он вернулся! Он сильнее Тьмы! — раздавалось со всех сторон.

— Ну, мне пора, сын мой. — Усмехаясь, Старый Хрофт положил тяжёлую, точно высеченную из камня руку на плечо Ученику Хедина. — Постарайся рассказать твоему наставнику всё как можно подробнее… а я отправляюсь. Дел много, недосуг тут задерживаться. Да! Жезл Крылатого Гиганта у меня. — Отец Дружин показал Хагену обёрнутую тряпицей смертоносную вещь. — А второй я оставляю тебе. Осторожнее, не прикасайся к нему голой рукой! — предостерёг он потянувшегося за жезлом тана. — Он выпьет твою душу и забросит в такие пределы, откуда тебя не выручит даже сам Великий Дракон. Прощай! На вопросы будем отвечать позже. — И прежде чем Хаген смог остановить его, Старый Хрофт, легко раздвинув ряды изумлённых воинов и гоблинов, упругим шагом двинулся прочь и тотчас исчез, словно свернул за невидимый угол; а спустя ещё мгновение над головой Хагена раздалось ржание, точно там, по воздуху, мчался всадник на могучем коне, сливаясь со скакуном в стремительном порыве.

Хагену некогда было удивляться — тысячи и тысячи людей, гоблинов, гаррид, хедов ждали его приказа; он обвёл взглядом множество столпившихся вокруг него дружинников. Нужно было сказать хотя бы несколько слов.

— Дело сделано, вы бились лучше, чем любой в этой земле! — крикнул тан. —Вы не убоялись пламени Храма, вы победили его чародейских прислужников, вы не отступили перед верной смертью и одолели её! Тьма попыталась поглотить меня, но я прошёл её тропами и вернулся обратно. Дело сделано, воины Хединсея! Перед нами путь домой. Нас не смогли остановить даже сами Боги! О ваших подвигах станут слагать песни многие поколения сказителей! Берите золото и серебро этого города — и мы уходим домой!

Ответом ему стал громовой ликующий рев сбежавшихся на площадь воинов.

— Тысячники! — рявкнул тан. — Пусть сотники разведут людей по кварталам. Проверять всё! И пошевеливайтесь, Дети Тьмы!

Только что беспорядочная, толпа стала стремительно преображаться. В ней возникли водовороты и завихрения, дружинники и гоблины торопливо разбирались по десяткам; сжимающие строй сотни одна за другой уходили в распахнутые пасти улиц. Начиналось быстрое, но не суетливое очищение столицы от всех ценностей, которые могли быть найдены здесь.

Около тана остались лишь избранные — Берд, Гудмунд, Орк, Фроди и ещё трое тысячников, Канут… Осталось свободным место Подина; взгляд Хагена потемнел, споткнувшись об эту пустоту; Канут заметил и понял, о чём думает предводитель.

— Он жив, мой тан, — произнёс он. — Жив, но… очень плох. Огонь жрецов изглодал его очень сильно… Быть может, Великий Учитель…

— Клянусь пещерой Нифльхеля и цепью Гарма, я сделаю всё, чтобы дотащить Подина до Хединсея! — резко произнёс Хаген.

Они ждали его рассказа. Никто не смел задавать первым вопрос о том, что же приключилось с таном, но Хаген стал спрашивать сам — обо всём, что здесь случилось без него.

Оказалось, что, когда Диск Ямерта встретил Белое Лезвие Ночной Всадницы на террасе Храма Ямерта и через щель в слоях Реальности Дальняя Тьма хлынула на цитадель Солнца, всех воинов Хединсея неведомая сила вышвырнула прочь из храмовых пределов. У кого закружилась голова, у кого помутилось в глазах — но никто так и не смог вспомнить, как они очутились на площади вне облака Тьмы. В один миг несколько тысяч дружинников и гоблинов благополучно перенеслись на лежащую перед Храмом площадь. Бой в городе к тому времени уже стих, оставленные отряды Хединсея вынудили отступить панцирников Видрира; взметнувшееся над столицей облако зловещей Тьмы окончательно подорвало дух защитников, и они начали сдаваться. По непреложному закону Хединсея, с пленными обращались милостиво — обезоруживали и отпускали на все четыре стороны, задерживая для допроса лишь командиров. Все городские склады, арсеналы, сокровищницы попали в руки воинов Хагена целёхонькими; дружинники Хединсея уже обогатились и сейчас довершали дело, собирая воедино всё найденное в городе золото, серебро и самоцветные камни. Обвод внешних стен и привратные башни занимала многочисленная стража; тысячники Хагена решили искать и ждать своего предводителя ещё сутки, после чего с боями прорываться к Хединсею.

— Мы очень тревожились за тебя, мой тан, — говорил Канут, глядя прямо в глаза Хагену. — Никто не мог понять, что произошло, откуда взялась эта Тьма, в которой ты сокрылся, какова твоя судьба… я признаюсь, мы готовились к худшему.

— Ну, этой-то Тьме я не по зубам, — усмехнулся Хаген.

Это была чистая правда — Тьме он был не по зубам, впрочем, она его на этот зуб и не пробовала, но это уже было не важно. Тан не хотел до времени рассказывать даже лучшим своим соратникам о страже Обетованного и всём прочем.

Когда кончились рапорты тысячников, наступило молчание. Хаген не мог не признать, что в его отсутствие они сделали всё, что нужно. Войско было готово к немедленному выступлению.

— В Храме нам больше делать нечего, — повторил Хаген. — Тьма не остановила меня, она, как я понял, лишь оттеснила всех остальных. Я дошёл, докуда должен был, и взял то, что обязан. — Он коснулся рукой своей сумки, где лежали семь амулетов, заметив при этом страх, промелькнувший во взглядах его командиров при этом известии. В глубине души все они ждали неминуемой мести Молодых Богов. У людей тана хватило отваги бросить им вызов — мощь Правителей Мира редко проявлялась в повседневной жизни, а Великий Учитель, как они называли Хедина, творил чудеса едва ли не каждый день.

— А тот достойный муж, что вышел вместе со мной, — то друг и союзник моего Учителя, пришедший на помощь при виде сокрывшей всё Тьмы и решивший, что наше дело плохо, — закончил Хаген, совсем немногим при этом погрешив против истины. Его тысячники вполне удовлетворились этим объяснением, привыкнув во всех магических делах целиком и полностью доверять своему предводителю.

Тан отдавал необходимые, хоть и мелкие распоряжения, осведомлялся о каких-то деталях, однако его не покидала растущая с каждой минутой тревога — неужели его Учитель, истинно Великий, истинно премудрый Учитель ошибся в своих расчётах? Маг ожидал, что Молодые Боги действительно попытаются покарать святотатцев, посягнувших на их Главный Храм в пределах Восточного Хьёрварда; он ждал их возмездия, он готовился отразить его; а вместо этого появился лишь астральный двойник Ямерта да один из Крылатых Гигантов… Это могло значить, что План неверен в самой своей основе или что на самом деле ни само святилище, ни амулеты вовсе не так важны для Молодых Богов, как это полагали Хедин и Старый Хрофт.

ГЛАВА VI

Я размышлял. Итак, мои сородичи не только широко открыли двери в наш Мир совершенно чуждым ему существам, обрекая на разорение многие и многие земли, а их обитателей — на мучительную гибель, но и решили самостоятельно, без Мерлина, воззвать к Молодым Богам, что само по себе было тоже невиданным делом. Как я и полагал, они не успокоились на Астральном Убийце. Не прошло и нескольких минут, как Читающий Заклятья стал неспешно перечислять мне все те запутанные повороты магической силы, что сопутствуют появлению в мире Астрального Вестника. Они специально рождаются для преодоления огромных бездн Межреальности, отделяющих Обетованное от прочих пространств Упорядоченного — нашей Сферы Миров, не такого уж и большого островка в безбрежных океанах Великого Хаоса. И то, что Маги моего Поколения взялись за два дела сразу, говорило о том, что они не были уверены в успехе ни одного, ни другого. Вряд ли слово Шендара стоило в глазах пресветлого Ямерта столько же, сколько слово Мерлина.

«Рати Духов вступили в пределы вашего Мира», — сообщил Читающий.

Всё, время для раздумий истекло. Теперь мне придётся положить невесть сколько сил, чтобы остановить это вторжение, одновременно думая, как выстоять в Астральной Войне и что делать со Звёздным Вестником… Видно, настала пора привести в действие почти всё, что я заготовил на этот крайний случай. Почти всё, но не до самого конца — потому что я по-прежнему не знал, что случилось с Хагеном и Хрофтом.

Мне пришлось признаться себе, что План начинает давать сбои. Я рассчитывал на немедленный отпор Молодых Богов при атаке на Главный Храм Солнца, однако пока Обетованное хранило непонятное молчание. И я не мог немедленно бросить Хединсей и отправиться в столицу, чтобы разобраться на месте; созидая твердыню на острове, я невольно ограничивал себя — именно здесь я имел больше всего шансов отразить нападение.

В самом же главном городе Хранимого Королевства всё оставалось без изменений. Громадное, неподвижное облако Тьмы висело над исчезнувшим Храмом, тысячники моего Ученика приводили в порядок войско и не трогались с места, явно ожидая возвращения своего тана. Хотел бы я знать, что затевает сейчас астральный двойник Ямерта в Храме Солнца и как встретили его Хаген с Хрофтом (если Отцу Дружин вообще удалось добраться до моего Ученика)! Астральные существа ведь неистребимы и неуязвимы для обычного оружия, с ними можно бороться лишь вызванными из Астрала же силами — и я смог бросить вызов явившемуся в наш Мир творению Ямерта — но лишь если бы сам оказался там, в столице.

«Что ты ждёшь?! — взвизгнул Читающий. — Я что, говорил глухому?! Они идут за твоей душой!»

Ну что же, пришла пора показать тем, кто послал в наш Мир сонмище Лишённых Тел, что у Хедина, Познавшего Тьму, ещё найдётся, чем удивить своих сородичей. Никогда не прибегавшие к Стихийной Магии, они будут весьма озадачены. Лишённые Тел несколько раз прорывались в пределы нашего Мира, и всякий раз после их нашествий на месте ещё недавно цветущих и густонаселенных стран оставались настоящие пустыни. Всё живое — люди и нелюди, животные, растения, рыбы, птицы, насекомые, — всё гибло, а тела их служили временными вместилищами и пищей злобным Духам, для которых это кровавое пиршество всегда было наивысшим наслаждением. Ещё в пору своего Ученичества я недоумевал, почему Молодые Боги не покончат раз и навсегда с этим бедствием, почему не остановят своевольства Магов, порой теряющих всякую меру в сведении счётов?

Ни тогда, ни сейчас я не нашёл ответа на этот вопрос. Бросив попусту ломать голову, я стал изучать эти страшные вторжения; долгие часы над древнейшими альвийскими хрониками сделали своё дело. Я почти не сомневался, что средства остановить Духов найдутся. Ведь смогли же как-то отбиться и даже изгнать Лишённых Тел из нашего Мира эльфийские владыки Южного Хьёрварда!

Тогда я принялся за эту загадку Перворождённых, скорее, из азартного интереса и стремления идти наперекор остальным: как же, все уверены, что Лишённые Тел непобедимы, все тратят невероятные усилия, чтобы сделать их своими подручными, — и никто не пытается понять, как противостоять им.

И всё же, как оказалось, я не зря тратил время. Мне удалось отыскать старых мастеров Древней Магии, тех колдунов, что нащупали пути управления Стихийными Силами, вроде уже упоминавшейся мной Магии Медленной Воды. Огромных трудов и времени потребовало сведение воедино всего разрозненного вороха сведений, очень осторожные испытания в пределах дозволенного Молодыми Богами и Мерлином. Нельзя сказать, что я овладел всеми секретами Лишённых Тел, но всё же мог надеяться, что им мои сюрпризы придутся не по вкусу.

Надо было успеть, пока свистящие, подобно злобному ветру в острых скалах, бесчисленные сонмища не достигли земли, пока их потоки ещё вливаются в наш Мир через границы Реальности; ах, если бы те Ворота, что были широко распахнуты перед ними, можно было захлопнуть, бросив в них простым камнем!

Усилиями Читающего, словно обычная книга, передо мной развертывались запутанные извивы чужих заклятий, какие только и могли открыть Ворота в наш Мир подобным тварям. Я только поражался затраченной на разрыв Реальности мощи — Столп Титанов, наверное, в муке содрогался от вершины до подножия…

Моё подобие Мировой Сферы подёрнулось коричневатым налётом. Я шагнул к окну — мир за стеклом стремительно темнел, теряя чёткость очертаний, как будто в воздух поднималась плотная пыль; солнце померкло, ветер стих, словно запутавшись в тонких и тёмных сетях.

Маги моего Поколения уже были вынуждены расстаться с иллюзией о непобедимости своих гончих псов, Алчущих Звёзд из Замка Всех Древних, пришла пора покончить и со второй подобной сказкой.

Мир вокруг меня стоял замерев; никакое обычное колдовство Магов не могло бы помочь в эти минуты. Мое сознание двигалось бескрайними пустынями Астрала, готовое давно утерянными в нашем Мире ключами открыть потайные двери и освободить дремлющие силы, родившиеся с появлением в пределах Мира первого живого существа.

Их нельзя было назвать очень уж древними, эти силы; они росли по мере того, как жизнь, облачённая в плотскую оболочку, неимоверными усилиями, муками и жертвами отвоёвывала себе шаг за шагом место под солнцем. Эти усилия не пропадали даром — ни успешные, ни даже окончившиеся ужасными курганами мёртвых тел. Неизмеримые потоки мучений, претерпленных жизнью, излившись в провалы Межреальности, со временем обрели облик и превратились в Сущности. Непобедимый Демогоргон, Дух Соборной Души Земли, стал их отцом.

Я считал эту свою работу настоящим шедевром, без всякой ложной скромности. Отыскать дороги к этим существам, познать их язык, найти заклятья, что могли вызвать их на помощь… Собственно, они, будучи квинтэссенцией страданий, испытанных Живыми во время грандиозных катастроф, одним из главных своих предназначений имели защиту этой Жизни. И они ненавидели Лишённых Тел, если только к ним, не Духам, не Облечённым Плотью, не чисто Астральным Существам, применимо понятие «ненависть».

Мерлин знал об этих созданиях. Знал, но никогда не пытался обрести над ними власть. Наверное, он счёл, что никто из нашего Поколения не сможет подчинить их себе. Он был совершенно прав.

Но я и не пытался повелевать Детьми Демогоргона! Я знал, что они могут оказаться полезны, даже незаменимы, в одном-единственном случае — если в наш Мир ворвутся Лишённые Тел, и готовил Пробуждающие заклятья именно для этого случая.

Когда моему взору предстали серые области Астрала, я прибег к кое-какому несложному колдовству, творя множество своих астральных двойников — им предстояло идти в самые дальние пределы и там изощрёнными заклятьями, особыми для каждого из творений Демогоргона, пробудить этих существ от длительного сна.

Внемировой областью, где утрачивали смысл обычные понятия и логика, представал передо мной мир Астрала. И, хотя Маг должен чувствовать себя там как дома, мне было не по себе. Нелегко смотреть одновременно в совершенно разные стороны сотнями и сотнями глаз, не упуская ничего, будучи в любой момент готовым ответить на внезапную угрозу. Уже совсем скоро должен был прийти в себя Мерлин, да и Сигрлинн наверняка уже одолела большую часть трудного пути наверх из тех бездн, куда её отправила моя воля. Я заставил себя забыть о Хагене, потому что любая посторонняя мысль грозила гибелью моим творениям.

Я чувствовал, что рати Лишённых Тел приближаются, и гнал своих посланцев всё быстрее и быстрее. Силы уходили, точно вода в песок, но я обязан был успеть.

И вот настал момент, когда все мои гонцы достигли цели.

Я глубоко вздохнул. Мучительное раздвоение сознания кончилось.

— Восстаньте, о Дремлющие! — провозгласил я на языке этих существ.

Извергнутая из множества вместилищ, моя сила с размаху ударила о завесу сна, скрывающую разум Детей Соборного Духа.

И, словно тряпичная кукла, я тотчас рухнул на плиты пола.

Словно вампир-убийца, в меня впилась невыносимая боль. Она корчила меня, рвала, скручивала, превращая в мёртвую груду грубого мяса и костей: казалось, что из меня, живого, выдирают по одной все до единой жилы…

В чувство меня привёл голос Читающего, в ужасе взывавшего ко мне. Я с трудом приподнялся. Перед глазами вертелась причудливая круговерть бледных, тускнеющих видений далеких Миров, дорог Реальности и Межреальности; опираясь на руки, я едва-едва смог встать на одно колено.

«Что происходит?! Что ты делаешь?! — вопил Читающий. — Весь Мир выворачивается наизнанку!»

Подавив после нескольких неудачных попыток сумятицу в мыслях, я взглянул на модель Мировой Сферы.

И то, что я увидел, заставило меня оледенеть. Лишённые Тел не мешкали на дальних рубежах населённых земель. Они не прельстились кровавыми пиршествами в иных, куда более населённых землях Западного Хьёрварда. Армии Духов шли прямо на Хединсей, они ломали небо над моей головой.

Но мне предстало не только это. Не только гнущиеся, расходящиеся пласты Реальности, но и некая странная дрожь выше, на самой границе моей модели. Я ещё ни разу не видел подобного; а потом слух мой заполнило низкое басовитое гудение, словно сотни и сотни ворчливых голосов хором выговаривали что-то грозно-предупреждающее.

Я попытался вновь перенестись в Астрал, однако, очутившись там своими чувствами, едва не ослеп и не оглох. Серые пространства сменились неистовым буйством многоцветных фонтанов жидкого бушующего пламени; я замер, ошеломлённый, — никогда я не видел в Астрале подобного волшебства и такой могучей симфонии сотен тысяч победных духовых труб.

Лишь на краткий миг, краем глаза, заметил я некое множественное движение, стремительное, скользящее, на удивление бесшумное посреди громоподобного рева и шума.

На миг всё замерло — а потом небо над Хединсеем лопнуло, как сдавленный сильной рукой перезревший плод. Оглушительный удар швырнул меня из Астрала обратно, в мою телесную оболочку; Башня сотрясалась до самого основания. Теперь я мог лишь только смотреть на развертывающееся сражение, по мере сил стараясь оградить Хединсей от разрушения.

«Что ты наделал! — надрывался Читающий. — Здесь не останется даже пепла!»

— Не визжи, лучше говори, что там делается, — хрипло произнёс я, совсем забыв в суматохе, что мой собеседник не слышит слов, одни лишь мысли.

И Читающий, подавив страх, что уже само по себе было с его стороны немалым подвигом, взялся за дело. Его возгласы были сумбурны и отрывисты, он сам впервые видел подобное столкновение поистине вселенских сил и мог второпях разобраться лишь в малой части происходящего.

Читающий говорил о волнах гасящих заклинаний, обрушившихся подобно водопаду на идущие рати Духов. О магических скобах, не известным ни ему, ни мне способом скрепляющих полуразорванную твердь над нашими головами. О попытках Духов контратаковать — едва они разобрались, в чём дело. Меня мороз драл по коже, хотя я осознавал лишь малую долю волшбы, творимой Лишёнными Тел, — настолько ужасен был идущий от них леденящий могильный холод, настолько страшными и противоестественными вещами повелевали они.

Над островом тем временем творилось нечто невообразимое. День сменял ночь, звёзды катились по чёрному бархату своих сфер, точно мелкая серебряная крошка; хрустальные купола нашего Мира один за другим разлетались мириадами мельчайших осколков, ткань Реальности трещала по всем швам, стонала земля, стены моей крепости дрожали, но ещё держались, подкреплённые моими чарами — я вкладывал всю свою силу в Отпорные заклятья.

По словам Читающего выходило, что Дети Демогоргона пока не пытаются напрямую сражаться с Лишёнными Тел — они могучими усилиями крепили дрогнувшие пласты Реальности, не давая Духам ворваться в наш Мир. Я догадывался отчего: Защитникам Жизни должно было быть противно любое убийство, пусть даже и в случае крайней необходимости.

Спали меня Ямерт, если я знал, какими средствами ведётся борьба там, за раскалённой гранью небосвода. Магия Демогоргона была, наверное, самой тайной в Мире, уступая лишь только чарам Творца, даже о Великом Орлангуре я смог бы сказать больше.

И все же напор Лишённых Тел ослаб, они увязли в нежданно воздвигшихся препятствиях; я смог перевести дыхание. Дальнейшее почти не требовало моего участия, я поспешил перевести взгляд на столицу королевства.

Он коснулся облака мрака над Храмом как раз в тот момент, когда Страж Обетованного, сложив великолепные крылья, плавно погружался во тьму, будто нырял в ночное непроглядное море.

Проклятье Сущему и не-Сущему, огню и ветру, звёздам и Мирам! Весь устроенный мной беспорядок подвигнул Молодых Богов на отправку всего лишь одного Крылатого Гиганта. Вдобавок туча Тьмы напрочь отрезала меня от места схватки — если там ещё будет с кем сражаться; я подумал так и тотчас оспорил себя — ведь если бы Изображение Ямерта, его двойник, навело порядок в Храме, не было бы нужды отправлять Стража, слугу от самого подножия Огненного Престола. Значит, мой Ученик и Старый Хрофт всё ещё живы и действуют!

Признаться, я чуть не пустился в пляс, осознав эту простую, в общем-то, вещь. И подумал, что пришла пора отправляться в столицу самому, пока Дети Демогоргона бьются с Лишёнными Тел, а Замок Всех Древних замер, прислушиваясь к мельчайшим аккордам музыки этой небывалой битвы.

Конечно, в одиночку Хагену не устоять против небесного воина, даже имея в руке Голубой Меч. Очевидно, окажись у меня больше времени на поиски, я бы и смог подобрать своему Ученику кое-что получше, может, даже из арсеналов Хаоса, но нас принудили выступить значительно раньше срока. Однако Старый Хрофт был тоже не лыком шит; я знал, что Отец Дружин владеет несколькими потрясающими по силе магическими боевыми приемами, устоять перед которыми смог бы разве кто-то из Молодых Богов… или же я, досконально их изучивший.

А тем временем на сошедшем с ума небе продолжалась бешеная пляска лоскутьев ночи и дня, сшибались и разлетались какие-то гигантские огненные клинки… Звёзды совсем исчезли, на чёрном полотне отведённой им Вышней Сферы дико метались бесчисленные бледные пятна; время от времени мне казалось, что небесный свод заметно прогибается, точно готовый вот-вот лопнуть. Читающий совсем сбился с толку среди потоков совершенно не ведомых ему заклятий и магических возмущений. Я уже начал терять нить его поневоле бессвязных сообщений, когда внезапно ощутил, что вокруг меня всё как-то в один миг сразу изменилось; и это было недоброе изменение. Словно среди цветущего майского дня дохнуло злобным декабрьским холодом; словно несомый могучим течением челн налетел на предательски укрытый в морской пене камень… Частица той силы, что стремится ко всеобщему и полному разрушению, выравниванию, стиранию, уничтожению различий и движения, частица этого мрачного мирового начала, введённая Творцом как жестокий, но необходимый инструмент обновления, про рвалась-таки в наш Мир.

Я понял это сразу, хотя никогда прежде не сталкивался с Лишёнными Тел лицом к лицу. Сперва моё сердце упало, мной едва не овладела постыдная паника, но тотчас пришло и понимание того, что защитные порядки Детей Соборного Духа не рухнули — просто один из Духов случайно проскользнул сквозь заслон. Я выскочил на галерею, опоясывающую мою башню.

Когда к магическому зрению присоединилось обычное, картина битвы стала ещё более впечатляющей. Полыхало от горизонта до горизонта, даже Солнце исчезло среди хаоса яростных огненных сполохов.

«Он идёт!» — взвизгнул Читающий.

Но я уже и сам видел стремительно увеличивающееся в размерах туманное сероватое пятнышко. Да, я не ошибся — один Дух сумел прорваться. И сейчас, полный ужасного вожделения, подобно небесному метеору, он обрушивался на лежащий внизу мир, считая его беззащитной добычей; моего слуха достиг тонкий, нестерпимый визг жуткого сознания, визг, разрывавший и терзавший мой слух. Серое пятно превратилось в подобие распяленной фигурки, напоминавшей человека, широко раскинувшего в стороны руки и ноги. Расстояние сокращалось, людей на Хединсее окатило волной смертельного ужаса — до меня донеслись отчаянные вопли; внушаемому Духом ужасу не смог противостоять почти никто.

И тут я впервые за весь этот дикий день ощутил ненависть. Тяжёлую, подсердечную ненависть, которая застилает взоры багровым туманом, заставляя людей хвататься за топоры и дубины, забывая о собственной жизни. Эта тварь, что мчалась сейчас на нас, гнусно завывая в кровавом предвкушении, — она была создана для убийства, ничего, кроме этого, не знала и не хотела знать. Виновны и те, кто напустил её на наш Мир, с ними я посчитаюсь позже, но пока — пока надо заняться этим Лишённым Тела.

Мир послушно совершил полный оборот, я чувствовал, что в меня вливаются новые силы; и, помедлив лишь самое краткое мгновение, я взвил вверх сплетение бледно-зеленоватых пламенных нитей — испытанное оружие Магов.

Хищное сероватое создание камнем кануло в расставленную для него сеть; взвихрились зелёные сполохи, мои виски рвануло резкой болью, и ловчая сеть для Духа исчезла, точно слизнутая чьим-то невидимым гигантским языком. До меня донеслось нечто, отдаленно напомнившее злорадный хохот.

Ого! С давних времён среди Магов вполголоса передавались мало похожие на правду легенды о якобы сверхъестественной мощи Лишённых Тел; я в них не слишком верил, и, как выяснилось, напрасно.

Для своего второго удара я использовал всю отведённую мне Творцом силу. Мчащегося на нас Духа охватили несколько колец зеленоватого пламени, уничтожавшего на своём пути всё, даже воздух; этот мой выпад он не смог отразить полностью, его приближение замедлилось, но не остановилось.

Читающий вновь, в который уже раз, потерял голову от страха; ему почудилось, что Дух сейчас дотянется до него, хотя Лишённый Тела при всем желании не смог бы без посторонней помощи открыть Ворота Миров; и, надо признать, будь он рядом со мной, его опасения не показались бы мне неоправданными.

Тело мое покрылось постыдным потом от страха; и тут само собой пришло решение. Короткое, молниеносно воплощённое заклятье — и торжествующий вой в небесах сменился воплем ужаса.

Заклятье действительно было не из разряда Высших; я сделал самое простое, что мне оставалось, — дал этому Духу тело. Магическая трансформация из тех, которым Маги обучаются в самом начале пути.

Но даже сейчас я понимал, что остановить армаду Лишённых Тел у меня не хватило бы сил. Форма заклинания несложна — это верно; зато мир вокруг меня, казалось, сейчас сорвётся со своей незримой оси.

Дух получил, что желал, и теперь камнем падал вниз, на ждущие жертву острые хединсейские скалы. Он ничего не мог сделать; на твёрдой земле, потратив изрядно времени, он сумел бы, наверное, выбраться из дарованного ему мной вместилища, но сейчас у него этого времени, естественно, не оставалось.

Я проследил за беспомощно мотающейся серой фигуркой; с сухим звуком — точно сломалась ветка в лесу — она ударилась о гладкий скальный откос и соскользнула вниз, где ярился в вечном движении жадный прибой.

Вой ужаса оборвался. Тело было мертво, и находящийся в нём Дух пленён, правда на короткое время, но я тоже не мешкал. Ещё одно заклятье — и гранитные глыбы полезли из своих веками насиживаемых гнёзд, воздвигая над фигуркой поистине царское надгробие. Моя волшба накрепко приковала Дух к этому могильнику; я чувствовал его отчаяние, дикое, безмерное — и понимал, что на верном пути. Огонь, полыхнувший в тесной каморке саркофага, испепелил тело, в котором мне удалось заключить Дух, накрепко спаяв последние щели между камнями. Тюрьма прорвавшемуся страшилищу была готова.

Только теперь я смог утереть обильно проступивший пот. Работёнка, надо сказать, не из лёгких — бороться с Лишённым Тела, да ещё наделённым такими силами…

За гранью нашей Реальности продолжался бой; Читающий вновь выкрикивал какие-то заклятья, использованные схватившимися противниками, — те заклятия, которые он сумел опознать. Пущенные в ход запасы впечатляли — их хватило бы на века непрерывного колдовства всему моему Поколению. Но вмешаться в ход того сражения я никак не мог и потому вновь обратил свои взоры на столицу.

На первый взгляд там всё оставалось по-прежнему: то же облако Тьмы над Храмом, войско моего Ученика, собранное и приведённое в порядок его тысячниками…

И тут из-под непроницаемой чёрной завесы до меня донесся отзвук тяжёлого, слитного грохота — словно там что-то рушилось; звуки обвала нарастали, люди на площади с тревогой оглядывались на тёмную тучу, на всякий случай отходя подальше. Я с ожесточением впился всеми доступными мне колдовскими чувствами в эту проклятую завесу, где, я знал, не на жизнь, а на смерть дрались сейчас с Крылатым Гигантом Хаген и Старый Хрофт — два самых близких мне существа во всей необъятности Вселенных.

Но стоило мне только начать свой приступ, как я ощутил присутствие там, подле самого Храма, такой исполинской Силы, что принуждён был зажмуриться, чтобы не ослепнуть — настолько ярок был источаемый ею магический огонь. Эта Сила располагалась сразу и в Реальности и в Межреальности; она замерла, как и я, напряжённо ожидая чего-то.

Великий Орлангур почтил своим присутствием Хранимое Королевство.

Дракон Познания, без сомнения, тотчас ощутил мое «появление», но ничем не дал понять мне этого. Что он здесь делал? Неужто — следил за Хагеном?!

А потом в Храме всё внезапно смешалось; Дух Познания стал удаляться странными путями Межреальности, а за ним, к моему ужасу, последовали Старый Хрофт и — мой Ученик! Страж Обетованного исчез почти бесследно, грохот рушащихся стен затих.

«Всемогущие Древние, зачем он их туда потащил?!» — только и смог я подумать. Однако следить за Великим Драконом не удавалось ещё никому и никогда; я не стал и пытаться. Орлангур знает, что делает, и не приемлет убийств — моему Ученику, надеюсь, ничто не угрожает.

Удивительная троица скрылась; в замешательстве, не зная, что делать, я вновь сосредоточился на схватке Лишённых Тел и Детей Демогоргона. Не имело смысла и пробовать тягаться с Золотым Драконом, метаться, впустую сотрясать Сферу Миров заклятьями, мощнейшими для Магов, но никчёмными для Духа Познания…

А тем временем обе столкнувшиеся по моей милости Силы продолжали спор; ни та ни другая не могла взять верх, хотя воинство Демогоргона по-прежнему не пыталось убивать противостоящих; защитники Жизни лишь крепили кости Реальности, вкладывая в это всё большие и большие усилия; Духи же старались оттеснить своих противников — то ли не в силах поразить их, то ли ещё почему-то… Я не понимал и десятой доли в том, как шла эта борьба, мог уловить лишь общие очертания схватки, система заклятий пока оставалась для меня тайной. Ничего, со временем разберёмся, по привычке, оставшейся ещё с веков изгнания, подумал я и тотчас досадливо оборвал себя: кто знает, удастся ли мне дожить до следующего рассвета.

Воспользовавшись паузой, я потянулся Эритовым Обручем к Замку Всех Древних.

В Зале Совета царила паника. Шендар сидел, обхватив голову руками, около пустого трона Мерлина; все собравшиеся там говорили и кричали одновременно; никто не мог понять, каким образом мне удалось отразить все атаки на Хединсей.

— Мерлин не отзывается! Попробуем ещё раз, все вместе!..

— Почему молчат Боги?!

— Что он задумал, этот Хедин? Может, попытаться договориться?

— Глупец! Храм Солнца погиб, амулеты пропали, скоро нас всех отправят в небытие, если мы не покончим с ним!

— И всё-таки, зачем ему всё это? — негромко и задумчиво среди всеобщего гвалта проговорила нежная Фелосте; большие, широко расставленные фиалковые глаза смотрели на меня в упор и как будто не замечали. Что-то неприятно кольнуло в душе — для неё я перестал существовать, превратившись в подобие слепого и яростного урагана, который следует укротить.

— Скоро ты узнаешь об этом, о целительница, — не удержался я. К Фелосте я всегда относился лучше, нежели к другим, — она пыталась защищать меня даже после моего разгрома и пленения, когда торжествующая Сигрлинн доставила меня в Замок, на суд Мерлина и Совета.

— Ты разговариваешь со мной? — Она чуть заметно подняла тонкие полукружья точёных чёрных бровей. — Бесполезно, Хедин. Когда-то мне казалось, что тебя преследуют несправедливо, что наказание слишком тяжко… Теперь я вижу, что ошибалась. Тебя нужно было или не изгонять вообще, или поступить с тобой, как с Ракотом. Ты погубил весь Мир, ты погубил всё наше Поколение!..

Почему-то все остальные собравшиеся в Зале Совета Маги не обратили никакого внимания на Фелосте, надвинувшую на лоб свой Эритовый Обруч. Они не чувствовали меня?

— Отчего только ты меня слышишь? — спросил я свою печальную собеседницу.

— Твой Обруч ведёт себя очень странно. — Она пожала узкими плечами. — Тебя услышит сейчас только тот, кто умеет понимать Тишину, а остальные слишком взволнованны, чтобы ощущать окружающее так же, как обычно… Но я скажу им о тебе — чуть позже. Так зачем ты начал эту войну, Хедин? Хочешь свалить Мерлина? Но как? Тебе всё равно не лишить его жизни и не заточить.

— У тебя безнадежно устаревшие сведения, — ответил я. — Погоди со скорым судом. Ты могла видеть, что я кое-чему научился в изгнании!

— Да, я вижу, — бесцветно кивнула она. — Ну и что дальше? Знай, Хедин, тогда тебе придётся покончить и со мной — если ты утвердишься на Престоле Мерлина ценой его жизни. Я всегда боялась Тьмы и небытия, но чтобы покончить с твоей тиранией — а ты ведь не сможешь стать не кем иным, как тираном и убийцей, — чтобы низвергнуть твое владычество, я пойду на всё.

— Ты не сможешь, — выдавил я, не сразу осознав, что значат её последние слова, произнесённые тихо, печально, без малейшей рисовки или наигрыша. Она всегда говорила правду. — Ты хочешь… ты хочешь дать начало новому Поколению?!

— Тот, кто идёт за мной, будет сильнее меня, — так ведь сказано в книгах Мерлина, что он составляет для своих Учеников? Ты боишься этого, Хедин, — протянула она, словно придя наконец к долгожданной догадке. — Ты сам до обморока боишься небытия и того возмездия, что следует за ним! И потому ты готов на всё, лишь бы… лишь бы сохранить наше Поколение и, если удастся, свалить самих Молодых Богов, не знаю уж какими средствами… Этому не бывать, так и знай. Я рожу ребёнка. Он станет первым в новом Поколении, и он найдёт способ покончить с тобой! А что до того, что за этим должна буду уйти и я… что ж, Мир обойдётся без меня, да и без тебя, кстати, тоже…

— Ты не можешь решать это сразу за всех… — только и нашёлся я.

— За всех? — Она бледно, едва заметно улыбнулась. — Даже самые мужественные и мудрые из них лишились разума. Думаю, тут помогла бы не я, а Сигрлинн, но вот её что-то нет… Так вот, Хедин, уж ты-то мог бы знать, что я всегда отдавала предпочтение людям, нежели моим собратьям по происхождению. Творец предназначал Землю для обитания людей и Перворождённых, ну и прочих, которые живут и умирают. Маги — это отход от его изначального плана, ошибка истории… Твои деяния лишний раз убеждают меня в этом. Ну… больше мне сказать тебе нечего. Пусть тебя услышат остальные. — И она хлопнула в ладоши.

Заблокировать столь простое и быстрое заклятие на таком огромном расстоянии я не смог. Меня увидели все собравшиеся.

И вновь, как и в прошлое моё появление здесь, шум в зале тотчас стих. Воцарилась напряжённая тишина; в мою сторону избегали смотреть, ясно ощущалось всеобщее презрение, которое мне постарались выказать с наивозможной убедительностью.

Шендар оторвал лицо от скрывавших его ладоней, и я оказался неприятно поражён: мгновение назад он казался мне сломленным, раздавленным известием об очередном провале штурма Хединсея, но я жестоко ошибался. На костистом лице Мерлинова приспешника читалась злобная радость, он вовсе не выглядел растерянным.

— Явился… — процедил он сквозь зубы. — Что ж, смотри, запоминай всё хорошенько — вряд ли тебе ещё раз придётся побывать здесь. Астральный Вестник достиг Обетованного, и наши Владыки милостиво преклонили слух к нашим ничтожным просьбам. Боюсь, тебя ожидает неприятный сюрприз! Молодые Боги очень разгневаны, почтеннейший Хедин, Познавший Тьму! — Он растянул бескровные губы в нарочитой ухмылке.

— А как же ваш залог хозяевам Обетованного? — делая вид, что мне совершенно безразлично только что сказанное им, проговорил я. — Вы откупились мной?

— Мы изгнали паршивую овцу из нашего круга! — не сдержавшись, завопил Шендар. — Ты лишён звания Мага нашего Поколения! Ты — вне закона, Хедин! Ты и твой Ученик. Как только мы получим всё то, что должны получить от наших повелителей, будет стёрта даже сама память о тебе!

— Доберись сначала до меня, хвастун, — спокойно ответил я. Клянусь Лунным Зверем, мне нелегко далось это спокойствие, особенно после слов Фелосте, которые я при всём желании не смог бы выбросить из головы.

— Не бойся, до тебя доберутся те, кому прикажут это сделать наши Владыки, Молодые Боги, — вновь злобно ощерился Шендар, а я отчего-то вспомнил давно ушедшие годы нашего Ученичества — тогда мне казалось, что мы с ним можем стать друзьями, потому что мы неизменно оказывались участниками самых невероятных и рискованных волшебных приключений, которые придумывали себе сами, в том числе и весьма двусмысленных. Но мой былой спутник по многоразличным похождениям, когда-то не имевший от меня никаких секретов, теперь готов стереть меня с лица земли. Что ж, всё течёт, всё изменяется, как сказал бы какой-нибудь Ученик Мерлина…

— И когда же будет иметь место сие знаменательное событие? — с презрительной издёвкой произнёс я, глядя прямо в глаза Шендара.

— Когда надо, — огрызнулся он и внезапно вскинул руки в известном жесте Изгоняющего. — Сгинь, пропади, рассыпься, изгнанный!

Я не стал сопротивляться, пусть думает, что у меня нет на них управы, если они засели за стенами неприступного, как они всё ещё считают, Замка Всех Древних. Мой взор вновь скользнул по стенам верхнего покоя Главной Башни Хединсея.

Тем временем битва между Лишёнными Тел и созданиями Демогоргона стала постепенно отдаляться — Дети Соборного Духа уверенно теснили своих противников, загоняя их в отдалённые углы Межреальности. Читающий всё это время старательно записывал всё, что мог, из применявшихся заклятий; точнее, записывал, конечно же, не он, а его эфирные шары; он клялся, что разберётся в картине и изложит всю её для меня в удобной форме.

Итак, все карты моих противников оказались биты. Ни магические воины из других Миров, ни Алчущие Звёзды, ни даже слывшие непобедимыми Лишённые Тел не смогли справиться со мной. Арсеналы Замка Всех Древних были почти исчерпаны; на посланного ими Астрального Убийцу я ответил астральным же защитником; эти двое или будут кружить до бесконечности вокруг моего изначального двойника, или схлестнутся в одной короткой схватке, в которой все преимущества у моего бойца — ведь я знал все магические составляющие его противника благодаря усилиям Читающего Заклятья.

В разразившейся колдовской войне наступило короткое затишье. Я поспешил обратить свой взор на столицу королевства, и сердце моё подпрыгнуло от радости — Хаген со Старым Хрофтом вновь стояли на камнях мостовой перед окутанным Тьмой Храмом, озираясь по сторонам; даже Отец Дружин утратил свой обычный упорно-залихватский вид. Великий Орлангур не задержал их надолго; необходимо узнать, что он им сказал и, вообще, зачем они ему понадобились; это представлялось важным, но всё же могло подождать. Могло подождать… из-за слов Фелосте, сказанных мне.

Новое Поколение может сменить предшествующее по разным причинам. На старое могут разгневаться Боги и превратить всех Магов в каких-нибудь мелких бессмертных стихийных духов, смотрителей желудей или распорядителей муравейников; могут сослать куда-нибудь в отдалённые пласты Реальности… Могли, напротив, возвысить, забрав к себе, в пределы Обетованного.

Маги могут уйти и сами — как бывало до введения в силу Закона Древних, запрещавшего и делавшего невозможным убийство одного Мага другим. Войны собирали щедрую жатву, и в конце концов кто-то из Мудрых сумел составить и заставить работать одно из величайших во всей истории колдовства Заклятий, воплощавшее этот закон. Теперь, судя по всему, его отменили сами Молодые Боги.

И существовал ещё один способ, имевший место, по моим сведениям, всего лишь один раз — когда Маги начинали рождать подобных себе физическим путём, как люди или эльфы, когда у них начинали появляться дети. Достаточно было увидеть свет хоть одному ребёнку, и всё Поколение становилось обречённым. Маги умирали от странной чумы, разрывавшей тонкие астральные узы между телесным и духовным началами в нас; единственное Поколение, ушедшее так, оставило нам подробный трактат на эту тему. Тайна же происхождения остальных — в том числе и нашего — продолжала оставаться за семью печатями для всех нас, даже для всезнайки Мерлина. И, поминая нашу обречённость, Фелосте знала, о чём говорила. Представляя себе её непреклонный характер, я не мог не признать того, что действительно боюсь этой её угрозы. Её не остановило бы ничто. Ради своих туманных и непонятных мне принципов она преспокойно отправила бы в небытие и меня, и всё наше Поколение и сама бы ушла в вечную ночь с лёгким вздохом, как человек, засыпающий после долгой, трудной, но хорошо выполненной работы.

Как мне остановить её? Держать постоянно под присмотром — на это не хватит сил, они слишком нужны в других местах. Сделать так, чтобы о её намерении узнали все остальные? Это мысль: вряд ли мои сородичи захотят дружно отправляться во Тьму по прихоти одной из них, единолично присвоившей себе право решать, кому жить, а кому — нет; но Фелосте легко от всего отречётся, а у меня опять же нет ни возможности, ни сил доказывать всем свою правоту в судном Зале Совета…

И, наконец, главное. Что же медлят эти злосчастные хозяева Обетованного, если Астральный Вестник уже давно добрался до них и Молодые Боги, если верить Шендару, «преклонили слух» к его словам?

Но тут мои рассуждения прервал резкий стук в окно. Я обернулся — на подоконнике, сердито нахохлясь, сидел иссиня-чёрный Замковый Ворон с багровым кольцом на правой лапе. Это был вызов на немедленный поединок, который уже не отменить; и на кольце я прочёл короткое слово в старинной вязи Первичных Рун: «Мерлин, Верховный Маг Поколения».

ГЛАВА VII

Хаген выводил войско из горящей, разрушенной столицы. Дружинники шагали весело: потери оказались невелики, а добыча — куда как значительна; тан слышал хвалебные крики в рядах марширующих. Загадочный Храм они оставляли позади; высокий холм руин по-прежнему скрывало облако Тьмы. Амулеты Богов смирно лежали в сумке Хагена, и не похоже было, что гибель Храма как-то отразилась на них. Он сделал всё, что наметили они с Учителем; теперь оставалось только возвращаться на Хединсей.

Тан приподнял голову и бросил взгляд на далёкий западный горизонт. Ему почудилось, что на самом краю неба мелькают слабые отблески каких-то вспышек, совсем слабых, точно дальние зарницы, но и этого хватило, чтобы встревожиться. Ошибиться он не мог — неведомые враги ведут колдовскую атаку на остров его Учителя; может, напали Маги из его Поколения, а может — и сами Молодые Боги… Впрочем, поведения последних Ученик Хедина по-прежнему не мог понять. Ему дали ворваться в Храм, Боги не пришли на помощь своим служителям, почти не препятствовали тому, чтобы он забрал их амулеты… Прислали, правда, некоего Крылатого Гиганта — тан ощупал заткнутый за пояс страшный жезл, завернутый в плотную тряпицу, — и всё! А ведь Учитель рассчитывал совсем на иное… Что же теперь делать?

Ответ на этот вопрос последовал быстро. Ему не дали уйти далеко от столицы. Но сперва из-за придорожной рощи появилась до боли знакомая фигура в поношенном плаще, и Хаген не смог сдержать радостно-облегчённого возгласа. К ним спешил Учитель.

Маг казался очень постаревшим, осунувшимся, обессиленным. Глаза ввалились так, что кости черепа чётко обрисовали глазницы, лицо посинело;пролегли новые глубокие морщины, которых Хаген раньше не замечал. Кожа обвисла, под подбородком и на скулах появились сухие складки. Бросились в глаза чудовищно распухшие синие вены на тыльных сторонах ладоней.

— Потом все расспросы, потом, мой мальчик. — Маг торопливо обнял Ученика и тотчас разомкнул объятия. — Тебе нужно скорее на Хединсей. Боги так и не выступили против нас, а Мерлин, которого я было спровадил, вернулся и шлёт мне вызов… У меня очень мало времени, надо спешить. Готовься к броску на Авалон! Мое заклятье перенесёт вас достаточно близко к Мерлиновой твердыне, но последние несколько миль придётся пройти самим. Не могу сказать, что эти мили будут легки и приятны. Храм Солнца покажется тебе детской забавой.

— Вот уж вряд ли, — выдохнул Хаген, припомнив все перипетии своей атаки. — Учитель, там было такое…

— Тогда рассказывай, — потребовал Хедин, бросая озабоченный взгляд на Солнце. Длинный, неимоверно длинный день кончался, край алого диска едва виднелся над горизонтом. — Рассказывай, и торопись! Мне надо ещё многое сделать. — И Маг чуть сжал локоть тана, давая тому знак говорить.

Повесть Хагена продолжалась недолго. Он показал Учителю и Диск Ямерта, и амулеты Богов, и отнимающий души Жезл Стража Обетованного.

Лицо волшебника оставалось непроницаемо и замкнуто, плотно сжатые губы не расходились, и не разглаживалась глубокая морщина на лбу. Время от времени он чуть заметно кивал, словно находя подтверждение каким-то своим мыслям.

— Разреши мне взглянуть на твою добычу, — негромко произнёс Маг.

Передав на время управление войском Кануту, Хаген отошёл с Учителем в сторону. Хедин расстелил на земле свой плащ.

Хаген стал медленно выкладывать свои трофеи: молочно-белый Диск Ямерта с продетой в центральное отверстие цепочкой; зелёная веточка Ялини; веер Ямбрена; черпак Ялмога, Властелина Вод; чёрный топорик Яэта, Властителя Мёртвых, Размышляющего Бога; пояс Ятаны, Владычицы Неразумных Созданий; светильник Явлаты, Хранительницы Звёзд; и, наконец, хрустальный шар Ямерта, Владыки Солнечного Света. За амулетами Молодых Богов последовал и Жезл Крылатого Гиганта.

Волшебник низко склонился над таинственно мерцающими предметами. Хаген благоговейно умолк — он чувствовал, как Учитель потянулся к добыче сверхчувственными незримыми пальцами Постигающих заклятий. Тана распирала гордость — он совершил небывалое, добыв все семь великих амулетов, заключающих в себе, по всеобщему убеждению колдунов и чародеев, великую магическую силу. Правда, горький опыт сражения в Алтарном Чертоге заставлял тана несколько поумерить пыл. Что, если его догадка оправдается и амулеты действительно вовсе не так важны для Молодых Богов, как это думают все их подданные?

Прошло несколько минут; Хаген терпеливо ждал. Наконец Учитель со вздохом откинулся назад, разведя руками:

— Признаюсь тебе, я в растерянности. Или это, — он указал на разложенные амулеты, — совсем не то, что мы считали, или я совсем выжил из ума.

Хаген напрягся. — Учитель… — произнёс он севшим от волнения голосом, — когда мы покинули Великого Орлангура, мне пришло в голову: как могли Молодые Боги так легко дать мне захватить их святыни? Один-единственный Крылатый Гигант — и амулеты в наших руках? Где все небесные воинства? Я, святотатец, спокойно хожу по земле, и она не разверзается, не пытается поглотить меня, как подле Храма в Эриваге!

Хедин с отчаянием и злостью ударил себя кулаком в ладонь:

— Проклятье! Я обязан был это предусмотреть! Ловушка, мой мальчик, ловушка — и мы оба угодили в неё! Амулеты не содержат в себе почти никакой магии! Всеми доступными мне средствами я пытался пробиться к ним; я не встретил сопротивления, но не увидел ничего колдовского, кроме самых простых вещей, вроде неувядаемости или же светимости, что легко сделает простой деревенский заклинатель! Это западня — мы проглотили приманку, но где же тот капкан, что должен теперь захлопнуться?!

— Но, Учитель… Амулет Ямерта расколол каменный пол Храма, ударившись в него, а потом Хрофт обрушил Стража Обетованного вниз именно в том месте! Да и Жезл, и Диск — разве в них тоже ничего нет?!

— В этих-то как раз есть, — досадливо бросил волшебник. — В них я ощутил то, что и ожидал. В амулете Ямерта есть некая тяжесть… не слишком мне понятная, правда, но не имеющая никакого отношения к колдовству!

Никогда Хаген не видел Учителя в таком отчаянии. Он бормотал что-то неразборчивое, его кулаки судорожно сжимались и разжимались, глаза метали молнии. Однако это длилось недолго; усилием воли Хедин овладел собой.

— Однако всё это не отменяет вызов Мерлина, — сказал он ровным голосом. — Как бы то ни было, драться с ним нам придётся. Поэтому я постараюсь сейчас дать тебе власть над этим Диском — в тебе явно есть силы, способные удержать его после этого в подчинении…

Хедин накладывал чары долго, хвост армии Хагена уже давно исчез за дальним поворотом, а Маг всё продолжал стоять на коленях, нависнув над Диском; по краям страшного оружия то и дело пробегали многоцветные яркие блики. На висках у волшебника проступил пот; наконец он со вздохом уронил руки и медленно поднялся.

— Готово, — обессиленно выдохнул он. — Попробуй вон на той сосне. Применяй заклятье Движения, потом Разгоняющее и, наконец, заклятье Поиска — чтобы он вернулся; цель Диску должна указать твоя мысль, но поддерживать его полёт тебе придётся самому. Обычно он черпал её прямо от Солнца, но теперь, сам понимаешь… А искать другие источники силы у меня, признаться, совсем нет времени — это заняло бы, наверное, несколько дней…

Хаген послушно проделал все предписанные Учителем манипуляции; он представил, что та дальняя сосна — спрятавшийся великан, накинувший обманный облик, и…

Диск оторвался от земли, и тан поспешил привести в действие уже заготовленные заклятья, кроме лишь чар Поиска. Воздух вспорола стремительная белая молния, косо черкнувшая по стволу — и тут, к изумлению Хагена и Хедина, на месте дерева они увидели самого настоящего великана, с тяжким стоном валящегося на землю. Диск перерубил его почти пополам. Тёмная кровь ручьём заливала траву, большие круглые глаза закатились, узловатые пальцы выпустили дубину, длиной с добрую оглоблю.

— Вот это да! — присвистнул Маг. — Не ожидал такого… Остановить войско, немедленно, Хаген! — Он почти кричал.

Тан не успел даже и подумать, как он может это сделать, как мир вокруг него померк, а спустя мгновение прояснился снова: они с Учителем стояли в самой гуще войска. Однако они опоздали.

Могучие дубы и вязы, росшие по обе стороны неширокой дороги, по которой, растянувшись на добрую милю, шло войско Хединсея, один за другим обращались в жутких красноглазых гигантов, размахивающих исполинскими палицами. Облачённые в кожаные доспехи, в обшитых костяными пластинками шапках, великаны мерно взмахивали дубинками, утробно урча при виде корчащихся в муках людей и гоблинов. Канут не растерялся, он встретил внезапно появившуюся угрозу дождём чёрнооперённых стрел, но, хотя самый первый из напавших великанов и напоминал ощетинившего все иглы дикобраза, это ни в малейшей степени не беспокоило его. Чёрная дубина взлетала и опускалась; от каждого её взмаха падал человек. Хаген увидел, как пятятся его копейщики, плотно сбив строй и пытаясь достать наконечниками пик ноги гиганта, как гигантская палица рухнула на них, рухнула и вновь поднялась, оставив на земле три неподвижных тела.

Ярость упругим вихрем ворвалась в сознание тана, красный туман застлал взор, его воины гибли, и он, их вождь, обязан был сейчас быть впереди всех, в самом опасном месте. Голубой Меч прыгнул ему в ладонь, он высоко вскинул мерцающий клинок и с хриплым кличем рванулся вперёд. Учитель не успел задержать его.

При виде своего предводителя воины Хединсея воспряли духом. За таном тотчас устремилась волна его дружинников, привыкших к тому, что возглавляемая таном атака — всегда решающая.

Сучковатая дубина врезалась в землю совсем рядом с Хагеном, вверх брызнул земляной фонтан: великан промахнулся лишь на самую малость. Тан вскинул руки, приказывая своим остановиться.

— Назад! — заорал Хаген. — Назад, и прочь мечи!

Пять или шесть гигантов окружили голову войска; их палицы работали, словно цепы крестьян при молотьбе. Дерево потемнело от крови.

Хаген проскользнул вплотную к великану, Голубой Меч, шипя, вонзился в чудовищную коричневую ступню по самую крестовину. Тан выдернул клинок; пузырясь, в ране вскипела тёмно-багровая кровь. Вскипела и тотчас затянула её плотной коркой. Великан взревел, и Хаген едва-едва увернулся от его дубины.

И тотчас, мысленно обругав себя последними словами, тан выхватил Диск Ямерта.

Великан уже почти опустил свою палицу на голову Хагена, когда разогнанный таном Диск рассёк тело исполина надвое; лишь белая молния пронзила воздух, когда оружие вернулось к своему новому хозяину.

Другой великан, в изумлении уставившийся на погибшего собрата, вдруг истошно взвыл, вокруг него волнами вздыбилась земля, и гигант исчез; до слуха Хагена донесся лишь быстро угасающий вопль, как будто кричавший падал в неимоверно глубокий колодец, что уводит в неведомые бездны. Тан понял, что его Учитель тоже не теряет времени даром.

Оставшиеся четверо великанов поспешно бежали. Хаген уже поднял было Диск, целясь в широченную спину одного из них, — но раздумал. Убивать бегущих претило ему, он предпочёл бы поединок лицом к лицу.

Пока приводили в порядок смешавшиеся кое-где десятки, перевязывали раненых да наскоро хоронили убитых, прошло не так уж мало времени. Тан увидел, что с каждой минутой Учитель становится всё мрачнее.

— Подумать только, древесные великаны Ялини! — вполголоса проговорил Маг, когда войско наконец тронулось дальше. — Кто придумал гнать их на войну? Это ведь слуги, строители, носильщики, но никак не воины! Тогда, в Эриваге, — зофар… теперь вот они… — закончил он постепенно затихающим голосом, обращаясь в конце уже к самому себе, погрузившись в размышления.

И вновь они шагали рядом, Учитель и Ученик, слившись с рядами уменьшившегося в числе, но всё ещё очень сильного войска Хединсея; тан расспрашивал Мага, что же произошло после появления Замкового Ворона с вызовом Мерлина.

— Сперва я решил, что поединок начнётся немедленно: кольцо невозможно было снять с лапы птицы, так раскалился металл от гнева пославшего, — говорил Хедин. — Я попытался заговорить с Главой Совета Поколения — и мне удалось это, хотя раньше он не слишком удостаивал меня своим вниманием.

«Когда и с чем в руках мы встретимся?» — спросил я его.

«Когда тебе будет угодно, Познавший Тьму», — ответил он, и я удивился: обычно требующий удовлетворения настаивает на скорейшем сведении всех счётов.

«Что это значит, Мерлин? — спросил я тогда. — Ты не хочешь решить всё немедленно?»

«Но ведь никогда не испытываешь радости от того, что стираешь с лица нашего Мира одного из подобных самому себе, — издевательски ответил он. — Я на Авалоне. Понимаю, что ждать тебя в гости туда бесполезно, и потому предлагаю тебе отправиться на твой бесценный Хединсей. Давай, замыкай кольцо своей защиты вокруг Главной Башни острова — ты ведь столько трудился над этими заклятьями! Торопись на Хединсей, а там всё сразу станет ясно».

«А где же твой хвалёный Астральный Вестник? — спросил я тогда. — Где же ужасная кара, назначенная мне Молодыми Богами?»

«Я и есть эта кара», — по обыкновению напыщенно ответил он и прекратил разговор. Я немедленно отправился к тебе, мой мальчик. Наступил решающий момент. План или рухнет сейчас целиком, или мы всё же продолжим… продержимся ещё какое-то время, пока всё не повернет в нужную сторону. Итак, тебя ждёт Авалон.

Войско шагало под прояснившимся звёздным небом, и Хаген, невольно опустив голову, слушал Учителя, боясь пропустить хоть слово.

— А теперь расскажи мне о Великом Орлангуре, — напоследок попросил Ученика Маг. Хаген говорил, а волшебник слушал очень внимательно, время от времени кивая, словно получая подтверждение своим догадкам. Когда тан закончил, Маг вздохнул и положил ему руку на плечо.

— Третья Сила впервые открыто вмешалась в дела нашего Мира, — сказал он. — Я боюсь даже гадать, к чему это может привести. Теперь не миновать ответа Дальних… Я всё ещё надеюсь, что они схватятся с хозяйкой Ночных Всадниц, — но кто может наверняка сказать хоть что-то о намерениях Дальних Сил? Я буду долго размышлять над твоей повестью, а сейчас время прощаться. Да, я знаю, твое войско устало, обременено добычей и ранеными; и я отправлю вас сперва не на сам Авалон. Вы проведёте день и ночь в отдалённом, уединённом месте… надеюсь, там ни Мерлин, ни Сигрлинн до вас не дотянутся. Вы сможете отдохнуть и перевести дух. Оставив там раненых и добычу, оттуда вы сразу же попадёте на Авалон. Я открою Врата и подержу их открытыми некоторое время; как я уже сказал, вы окажетесь в одном переходе от замка Мерлина. Ближе мне отправить вас не по силам. Ну дальше… тебе всё известно. Вся наша надежда — в твоей удаче, — добавил Маг, понижая голос, Хаген медленно и низко поклонился Хедину. В тот момент он не чувствовал ничего, кроме горькой тревоги, пополам с почти полной уверенностью в том, что он навсегда расстается с самым дорогим для него существом — своим Учителем, своим единственным поводырём в том невероятно сложном Мире, чье истинное строение открыто лишь считаным Смертным и без знания которого он, Хаген, не боящийся никакого врага из рода людей, окажется один на один с великими колдунами, которые могут в любой миг отправить его в такие мировые бездны, что сама Смерть покажется ему избавлением…

Хедин коснулся жёсткой ладонью склонённой головы своего Ученика, коснулся осторожно, словно страшась чего-то, и тотчас отдёрнул руку, а затем, шагнув назад, негромко произнёс: «Врата!»

И перед войском распустился радужный веер открытой межмировой двери; Хаген первым шагнул в распахнутый ход, увлекая за собой остальных. Как обычно, окружающее померкло в его глазах, лишь длинные многоцветные струи, похожие на спящих змей, тянулись по обе стороны невидимой тропы. Растянувшись на добрую милю, за таном следовало войско, грубая тяжесть серых, коричневых, тёмно-зелёных доспехов и оружия смешивалась с нежными переливами радужных слоев Межреальности, которые окружали их.

В рядах дружинников Хагена стихли песни и говор. Лишь самым бывалым сотникам был знаком этот переход; остальные несколько оробели, но, веря в своего тана, не колеблясь шли за ним. Кое-кто из воинов помоложе, стараясь не сбиться с шага, пытался пощупать рукой то невидимое, по которому ступали их ноги. Хаген замечал это; и он знал, что их пальцы не встретят ничего, кроме твёрдой, гладкой поверхности, вроде стекла. Быть может, они шли сейчас по одной из небесных сфер; быть может, всё это было лишь обманом для их глаз — он не знал; это не представлялось важным. Тану предстояло привести в порядок войско, а затем повести его на штурм твердыни, перед которой все их приключения в Храме Солнца показались бы детскими забавами, и именно это занимало все его мысли.

Хаген настолько погрузился в размышления, что не сразу заметил, как радужное мерцание вокруг него исчезло, тяжёлые сапоги, окованные шипастыми железными пластинками, утонули в мягкой высокой траве нежно-зеленоватого оттенка, источавшей слабый приятный запах, так похожий на аромат весенних лугов Восточного Хьёрварда; он не сразу услыхал птичий пересвист и радостный гомон дружинников, вновь увидевших свет, — ласковый свет яркого, но не обжигающего, не палящего немилосердно солнца.

Войско Хединсея оказалось в укромной долине, устьем своим открывавшейся на морской берег. По склонам карабкались тёмнолистные деревья с коричневыми гладкими стволами; их плотная кожистая листва была незнакома Хаген у. Вершины их походили на заострённые копья; промежутки между деревьями затягивали колючие побеги вьюна с крупными бледно-розовыми цветами. Гудели пчёлы; негромко рокотал прибой. Мир царил повсюду вокруг, и впервые за много дней и недель чутье Хагена на опасность сказало ему, что здесь им ничто не угрожает.

— Ста-а-новись! — зычно скомандовал тан. — Разбить лагерь!

Да, здесь было тихо, покойно и как будто бы безопасно, но Канут всё же выставил двойные дозоры, и часовые добросовестно всматривались и вслушивались, следя за малейшими колебаниями кустов или скрипом колеблемых ветром ветвей. Шли часы, вокруг всё оставалось спокойно, и войско предалось глубокому, бездумному отдыху. Кто полез купаться в тёплое море, кто устроился спать на мягких травяных матрацах; лишь самые жадные до боя вновь и вновь скребли лезвия своих мечей точильными камнями.

Роскошная ночь, полная терпких запахов, принесённых легким ветром из глубин приморских лесов, с невероятно крупными звёздами по бархатно-чёрному небу, с мягкими шорохами в зарослях, — будет ли ещё одна такая у его воинов, да и у него самого?.. Усилием воли Хаген заставил себя не думать о том, сколько ещё его дружинников, бестрепетно шедших за ним в огонь и в воду, не вернётся к серым хединсейским утёсам, ставшим домом для всех, кого выталкивал полнящийся людьми Восточный Хьёрвард.

Наступил рассвет, тёплые волны приняли в себя сотни и тысячи крепких мужских тел, привыкших к серо-стальным холодным валам родных морей и сейчас наслаждающихся новым для них, ласковым прикосновением пронизанной солнечными лучами воды. Затем по окрестным склонам застучали топоры, поспешно сооружался необходимый осадный припас.

Хаген медлил. Он замечал украдкой бросаемые воинами взгляды; в них он читал: «Хорошо бы подольше не отдавал приказа выступать!» И он оттягивал, сколько мог; когда же солнце, перевалив полдень, стало неспешно опускаться к горизонту, тан отдал наконец давно ожидаемую команду.

Его глаза, глаза опытного военачальника, не могли обмануться — войско собиралось неохотно. Люди вставали в строй с задержкой, тоскливо озираясь по сторонам. Никому не хотелось уходить из уютной долины.

— Братья! — крикнул Хаген. — Знаю, вам хорошо здесь. Обещаю, что после этого дела мы вернёмся сюда и сможем перевести дух по-настоящему! А сейчас — пристало ли таким мечам, как ваши, спать в ножнах? Наш враг уже наполовину повержен, но ещё силён. Его надо добить! Он будет пытаться сбить вас с толку, навести колдовского обманного тумана — не обращайте на него внимания, исполняйте лишь мои команды! Верьте мне, никогда и ни в чём не обманывавшего вас! Вы доблестно сражались во Храме, о каждом из вас будут петь песни, вы не дрогнули перед волшебством, вы не дрогнули перед самими Богами! Так неужто сейчас вы позволите предательской слабости овладеть вами?! Вперёд, во славу Хединсея!

И едва отгремели удары мечей о щиты, едва стих гул ответных криков войска, как над морем опустился серый занавес, сотканный из тысяч и тысяч жемчужных нитей тумана. Разом наступила тишина, и Хаген взмахнул мечом, молча отдавая дружинникам приказ следовать за собой.

И войско двинулось за таном, растянувшись широкой полосой вдоль призрачной границы Миров, чтобы оказаться там, на неведомом Авалоне, всем сразу в один момент.

Переход оказался мгновенным. На краткую секунду лицо тана погрузилось в холодную, чуть липкую взвесь, плававшую в воздухе, и затем прямо в глаза ему брызнули весёлые солнечные лучи, раздроблённые густой светло-зелёной листвой.

Ему показалось, что земля уходит у него из-под ног — настолько неожидан и пьянящ оказался аромат вечноцветущих авалонских прибрежных лесов. Тан не смог бы опознать ни единого дерева, ни единой травинки вокруг себя — всё было причудливым образом изменено в соответствии со странными прихотями здешнего хозяина. Стволы в этом лесу казались туго сплетёнными связками множества канатов; зеленоватую кору украшал агатовый сложный орнамент. Каждый лист покрывала тонкая вязь замысловатых узоров, образованных жёлтыми прожилками; малиновые цветы томно опускали тяжёлые венчики среди древесных ветвей.

Из зарослей прямо перед Хагеном высунулась чёрная голова муравья — правда, муравей этот был ростом с доброго волка. Ученик Хедин а не успел ни выхватить меч, ни даже поднять щит — этот авалонский обитатель молча и стремительно метнулся прямо к нему.

Успел Гудмунд. Воин ступил на землю Авалона, держа наготове свой нож-крюк; и он метнул оружие, даже не поняв толком, кто этот новый противник, по одному лишь движению, слишком быстрому, чтобы не быть опасным. Изогнутый, подобно серпу, крюк рассёк твёрдый панцирь громадного насекомого, отделив голову от туловища.

— Славно принимает нас Авалон, — проворчал Фроди, поудобнее берясь за дубину. Мглистое марево открытого пути назад за их спинами исчезло. Войско Хагена стояло на плотном прибрежном песке; волны с тихим рокотом накатывались на край отлогого берега. В миле от них, над зелёной пеной леса, возносились коричневатые уступы, уходящие вверх, к самым облакам, гигантскими ступенями, достойными стопы гиганта. Влево и вправо тянулся однообразный пляж, кое-где в море виднелись чёрные мокрые каменные зубцы — вершины подводных гряд.

Авалон чем-то очень напоминал то прекрасное место, которое они только что не без сожаления покинули, — напоминал и в то же время очень от него отличался. Что-то неуловимое, едва осязаемое было разлито вокруг, как-то по-особенному дрожал воздух над нагретыми скалами — тану почудилось, что там ведут сложнейший танец неведомые полупрозрачные существа, гении надземного океана. Таил в себе загадку и простой песок под ногами: зачерпнув горсть, Хаген увидел, что каждая песчинка отличается от других цветом — здесь встречались все сочетания, начиная от иссиня-чёрного и кончая рубиново-алым.

Тело убитого Гудмундом муравья зловеще чернело на берегу; тан с благодарностью кивнул воину, но тот, казалось, не обратил на это никакого внимания — он рассматривал труп, и лицо его было полно самой неподдельной скорби. Прежде чем Хаген успел задать вопрос, Гудмунд выпрямился.

— Я поступил дурно. — Голос его звучал сухо и надтреснуто. — Здесь нельзя никого убивать. Быть может, он не стремился напасть. Я лишил его жизни по пустому подозрению…

— Опомнись, ты что! — рявкнул Фроди, хватая друга за плечо. — Не ты его, так он тебя — глянь, какие челюсти! Ручаюсь, доспех прокусят!

— Я поступил дурно, — не слушая, вновь произнёс Гудмунд. — На этом острове нельзя никого убивать…

Словно в подтверждение его слов, место, где лежал мёртвый муравей, внезапно засветилось россыпью мелких огненных звёздочек; очертания тела исчезли, затем погасли и огоньки; на песке лежал труп молодой женщины в неброском домашнем платье Восточного Хьёрварда. Гудмунд внезапно страшно побледнел, а затем его рука рванулась к ножу-крюку.

— Я убил собственную мать, — без всякого выражения сообщил он и вдруг со всей силы попытался вонзить себе клинок прямо в глаз.

Он, конечно же, лишил бы себя жизни, если бы дубина Фроди не опустилась ему на шлем несколькими долями секунды раньше. Сверкающее острие лишь на палец не дошло до зрачка Гудмунда.

По рядам войск прокатился нестройный ропот.

— Это же морок! — крикнул тан, понимая, что страх сейчас может за считаные минуты превратить его великолепную дружину в стадо обезумевших, спасающихся бегством животных. — Это Авалон — остров обмана! Здешний чародей навёл на Гудмунда колдовской туман! Нам нельзя мешкать здесь больше! Вперёд, за Хедин сей!

Голос Хагена ещё звучал, когда его поглотил куда более мощный, нежели человеческий, глас земных недр. Глухой, раскатистый рёв доносился прямо у них из-под ног, почва ощутимо затряслась. Воины Хагена затравленно озирались, подняв бесполезные сейчас щиты и копья.

Рёв перешёл в оглушающий грохот, земля ходила ходуном, и тут прибрежный многоцветный песок вдруг рванулся к небу причудливыми фонтанами, взметнулся и опал, стекая струйками по серым откосам скал. Могучие горные стены, раздвинув непрочные пласты песка, устремились вверх, вырастая из-под земли, словно поднимающаяся над полом выдвижная решётка в какой-нибудь цитадели. По всему берегу, насколько мог окинуть взор, гладкие тела утёсов громоздились одно на другое, достигая облаков и затемняя землю.

И — воцарилась полная тишина. Каменные стены застыли, словно высились здесь веками: их поверхность была лишена даже малейших трещин или уступов. Дорога в море оказалась отрезана, оставался только один путь — в глубь острова, где лежала их цель — жилище Мерлина.

Хаген поспешил скомандовать выступление. Вид поднявшихся из-под земли скал лишал воинов мужества; многие только тут начали понимать, какому страшному противнику бросил вызов их предводитель.

— Да это же просто закрылась входная дверь, — крикнул тан, сам не слишком веря в эти слова. — Если бы он мог, то уже обрушил бы эти камни на нас! Не теряйте сердца, мы одолеем!

Отправив вперёд дозоры, войско двинулось прочь от берегов. Фроди тащил на плече бесчувственное тело Гудмунда.

Они углубились в заросли. Все здесь казалось непривычным, никем ещё не виданным — и трава, и кусты, и деревья; поневоле растянувшись длинной цепочкой, дружинники Хагена шли по узкой, малоприметной дорожке, почти тропе, протоптанной кем-то среди девственных зарослей. Им не попадалось ни единого живого существа; и, как ни старался Ученик Хедина, он не мог почувствовать ничего магического в окружающей действительности.

Причудливый лес довольно быстро кончился, сменившись невысоким жестколистным кустарником, карабкавшимся по коричневатому склону, террасами уходившему вверх.

Сдвинув щиты и держа наготове луки, Хаген и его телохранители осторожно поднялись на гребень.

Вопреки всем ожиданиям, их взорам открылась мирная картина обычной сельской страны. Между полей виднелись деревни, кое-где темнели рощи… По просёлкам тащились телеги и небольшие обозы, двигались конные и пешие. И — никаких скал. Хаген ожидал их увидеть; по словам Учителя, Авалон не отличался значительными размерами, однако вдаль тянулись бесконечные, чуть всхолмленные равнины, у самого горизонта исчезавшие в голубоватой дымке.

Тан резко вскинул руку, приказывая идущим позади него остановиться. Им овладело знакомое чувство смутной тревоги — словно бы он со всех ног летел в расставленную западню. Он не верил своим глазам, этой мирной равнины не могло быть здесь, перед ним наверняка морок! Но… с какой целью? Свести их с ума, если уж Законы Древних вроде бы запрещали Мерлину прямое убийство даже напавших на него Смертных? Сосредоточившись, Хаген ещё раз попытался понять, не скрывается ли перед ними какое-то чародейство, — и вновь потерпел неудачу. Если тут и действовали заклятья, то сплетённые явно не по его силам.

И в то же время тан не мог больше держать войско без движения. Недобрый лес у него за плечами, сколько он ещё захочет терпеть непрошеных гостей? — словно произнёс кто-то в его сознании мягким и вкрадчивым голосом.

В тот миг тан не стал задумываться, откуда пришла к нему эта мысль — немедленно трогаться дальше, как можно скорее миновать перевал. Его поднятая рука опустилась, воины двинулись следом, на ходу перестраиваясь в более широкую колонну.

Дорога нырнула за один холм, другой, третий, обежала кругом небольшое поле — и дружинники Хагена уперлись в невысокий плетень, совсем как в обычной деревне бондов. Тан слышал удивлённо-неразборчивые возгласы у себя за спиной — его бойцы, изумляясь, глазели на ничем не примечательное селение, каких тысячи по всей юго-западной окраине Восточного Хьёрварда; все в войске Хединсея видели такие деревушки несчётное число раз, многие в таких выросли; но откуда ей взяться на Авалоне, волшебном острове невероятных колдовских красот и очарований?

«Это наваждение, не больше!» — стискивая зубы, подумал Хаген.

Он толкнул плетень ногой, невольно ожидая, что его сапог пройдёт сквозь преграду, не встретив сопротивления, однако наткнулся на крепко вбитый кол, даже не дрогнувший от удара.

«Если Маг захочет, он и призрак сделает прочным», — мелькнуло у Хагена.

И всё же что-то сдерживало его руку, уже готовую подняться вверх и приказать войску двигаться дальше. Уж слишком проработанным в мельчайших деталях казалось сотворенное Мерлином видение — а что это не более чем видение, Ученик Хедина не сомневался.

И пока тан раздумывал, в селении их заметили. Раздался истошный женский крик, на разные голоса завопили испуганные ребятишки; выскочивший на крыльцо ближайшего дома мужчина уже держал в руках лук с наложенной на тетиву стрелой.

В деревне поднялось страшное смятение. Хаген видел, как поспешно гнали прочь скотину и бежали женщины, схватив в охапку первое попавшееся под руку из скарба и таща за собой детей. Тан бездействовал, когда с полсотни обитателей деревни, наспех вооружившись, поспешили укрыться за амбарами и сараями, выставляя хищные жала готовых к полёту стрел. Хаген не отдавал никаких приказов, несмотря на то что стали тревожно перешёптываться между собой его ближайшие тысячники; не произнёс ни слова и после того, как кто-то из деревенских не выдержал и отпустил тетиву, поразив в незащищённое лицо одного из дружинников. Несмотря на гул возмущения у себя за спиной, несмотря на требования крови и мести, Ученик Хедина безмолвствовал; что-то очень настойчиво подталкивало его скомандовать отступление — он сам не знал почему.

Но вслед за первой стрелой в его войско полетели и следующие, двое гоблинов и один ратник упали; и тогда тан вскинул руку, одновременно выбрасывая ее вперёд.

Сигнал атаки.

Дружинники с рёвом перемахнули через плетень, легко смяли попытавшихся сопротивляться…

— Не задерживаемся! Уходим отсюда! — крикнул наконец Хаген, но деревня уже загорелась с одного конца. Шальная стрела сломалась о панцирь тана, он не обратил внимания — нельзя было дать войску застрять в этой несчастной, проклятой всеми Древними и Новыми Богами деревушке!

Слово Хагена ещё оставалось законом для всех без исключения дружинников; железная змея медленными извивами потащилась прочь из разорённого селения. Ветер доносил едва слышные тревожные рога в соседних деревнях; и тут небольшая, крепко сколоченная кучка наиболее стойких защитников попыталась прорваться из кольца гоблинов — вояки Орка окружили их и от души потешались, чувствуя себя в безопасности за крепкими роговыми панцирями и добрыми кольчугами из арсеналов столицы Видрира. Прежде чем Хаген успел вмешаться, кто-то из деревенских зацепил-таки длинной секирой дровосека одного из насмехавшихся, и гоблины, тотчас рассвирепев, кинулись в атаку.

— Прекратить! — заорал Хаген. — Хватит, волчье племя!

Гоблины нехотя прекратили потасовку. Несколько уцелевших их противников, ещё не веря в удачу, со всех ног кинулись прочь; последний же не бежал, а медленно отступал, пятясь назад. Взгляд Хагена поймал его лишь на короткое мгновение, пока тот не скрылся за углом сарая, но и этого было достаточно.

Тьма и свет, луна и солнце, во имя Творца, что мог делать здесь Бран Сухая Рука?!

— Этого взять живым! — рявкнул Хаген, и его дружинники во главе с Фроди ринулись исполнять приказ, но опоздали — Бран как сквозь землю провалился.

И тотчас же, как и положено мороку, наваждение стало таять, местность вокруг войска Хединсея менялась на глазах, исчезла выглядевшая такой уютной равнина; вместо неё, подобно гигантской скатерти, развёртывалась чёрная пустыня, и вокруг ударяющих в выжженную поверхность сапог взлетали облачка тонкой пыли.

«Что нам покажут ещё?» — подумал Хаген, твёрдо убеждённый теперь, что всё, увиденное им на Авалоне до этого, — не более чем действие Мерлиновых заклятий. Он ни секунду не верил, что открывшаяся им пустошь существует в действительности. Поэтому всё равно было, куда по ней идти, — все дороги на Авалоне ведут к дворцу Мерлина.

Солнце внезапно стало очень горячим; войско угрюмо брело куда-то к горизонту. Хаген лишь старался не сбиться на марш по кругу.

Однако так продолжалось недолго. Что-то дрогнуло у самого края земли, покатилось навстречу войску, Хаген поспешил скомандовать боевое перестроение — и вовремя.

Полчища муравьев, со всех сторон, стремительно работавшие ноги, готовые рвать челюсти… Армия Мерлина, и неясно уже, реальная или только кажущаяся.

Щитоносцы сдвигались плотнее, копейщики выставляли вперёд длинные пики, арбалетчики натягивали тетивы, лучники доставали первые стрелы… Хаген бросил на лицо поднятое до этого забрало и обнажил Голубой Меч.

Окружённое со всех сторон войско Хединсея спешило сомкнуться в сплошное кольцо — и успело, благодаря предусмотрительности Хагена, вовремя скомандовавшего маневр. Нападающих тварей встретила железная стена, со стороны казавшаяся непробиваемой.

Густым роем ушли первые стрелы, арбалетные болты, пращные ядра, закувыркались на чёрном песке первые поражённые муравьи, моментально исчезая под набегающими сзади новыми шеренгами; ударили копья, насквозь пробивая коричневые тела; поднялись и опустились в мерной и кровавой работе своей секиры, топоры, мечи и кинжалы; острый и кислый запах растёкся в воздухе.

Голубой Меч сразил уже трёх тварей; Хаген рубил с холодным сердцем, как всегда; его глаза успевали следить за происходящим вокруг. И он тотчас понял, с самых первых мгновений схватки, что битва проиграна. Сплошной шелестящий ковёр бесчисленных насекомых упрямо лез прямо на смертельное сверкание тысяч и тысяч людских и гоблинских клинков, на зазубренные копейные наконечники, на колючие рои стрел; было что-то завораживающее в этой живой волне, в том, насколько стоически её шестиногие составляющие расставались с жизнями — они не ведали страха смерти.

Строй дружинников Хагена шаг за шагом отступал — сдержать этот напор не смогли бы и Титаны Ракота в пору Великой Войны; и впервые в жизни Ученик Хедина вдруг с острым отчаянием и обессиливающей горечью осознал, что не знает, какие отдавать приказы. Все, кто только мог, не отрывали от него полных надежды и веры взоров; воины не сомневались, что их предводитель в состоянии справиться с любой непредвиденной опасностью.

В любой другой битве тан уже давно бы скомандовал перестроение для внезапного прорыва сквозь ряды неприятеля или, если враг был бы очень силён, — попытался бы укрепить оборону и продержаться до тех пор, пока груды мёртвых тел не охладят порыва идущих им на смену атакующих. Здесь же им было некуда прорываться и нечего было ждать. Муравьи не знали ни усталости, ни страха, и полчища их оказались воистину неисчислимы.

Меч Хагена раскроил голову сорок шестому муравью — тан считал свои жертвы, сам не зная для чего, — когда всё вокруг вновь, в который уже раз, неожиданно изменилось. Ряды атакующих утратили стройность, муравьи словно все сразу ослепли, бестолково тыкаясь страшными челюстями в разные стороны. Напор на стену щитов, выстроенную дружинниками Хагена, внезапно прекратился. Конечно, то и дело кто-нибудь из стражи Авалона натыкался на воинов Хединсея, и жизнь его тотчас обрывалась; но это уже не было атакой.

Никто из людей или гоблинов не успел даже как следует удивиться случившемуся, когда окружающий их угрюмый пейзаж стал стремительно бледнеть, выцветать, теряя чёткость очертаний. Суетящиеся муравьи стали прозрачными, сквозь их тела проглянули древесные стволы и трава.

Через несколько мгновений мрачной чёрной пустыни и живого ковра хищных насекомых уже не было — они исчезли, растаяли, растворились; армия Хединсея стояла на неширокой дороге среди густого, причудливого леса, и голова войска достигла самого края зарослей. Хаген вскинул руку, давая знак остановиться. Он ничего не понимал. Почему Мерлин прекратил действие своих заклинаний, когда его слуги были так близки к успеху? И как допустил, чтобы Ученик его лютого врага оказался бы там, где он, Хаген, стоит сейчас?

Глазам тана открылась уютная поляна среди праздничного, весело зеленеющего леса, с другой стороны плавно спускающаяся к довольно широкой реке — в добрую половину полёта стрелы. И посреди этой поляны, утопая в кустах невиданных, гигантских роз немыслимых цветов и оттенков, стоял изящный трёхэтажный особняк, увенчанный тремя башенками с тонкими, точёными шпилями. Стены его были белы, окна окантованы тёмно-алым. На крыше развевался флаг — сочетание голубых и золотых полос.

Они были на месте. Если только перед ними не очередное наваждение, Хаген стоял на пороге жилища Мерлина!

ГЛАВА VIII

Войско моего Ученика шло через Врата Миров, шло и шло, не ведая своей судьбы, и мне, признаться, стало даже несколько не по себе — я-то знал, что скорее всего живым из этого предприятия выйдет только один — мой Хаген. Авалон — это Авалон, и Мерлин — это Мерлин; я не слишком утешал себя мыслью, что всё его внимание окажется поглощённым моей персоной.

И всё же, всё же… Мой План трещал по всем швам. Я надеялся вызвать Молодых Богов хоть на какое-то действие, когда Хаген штурмовал их самый главный Храм, ворвался аж в сам Алтарный Чертог и захватил все амулеты, все до единого, а ведь эти штуки веками слыли самыми таинственными и самыми недоступными магическими предметами во всём Мире Большого Хьёрварда. Я полагал, что во всей этой кутерьме Молодым Богам будет просто не до меня и мне удастся незамеченным проскользнуть туда, к самому Дну Миров, где уже десять веков томился в злом заточении Ракот.

Да, такова была первая часть моего Плана; весь срок своего изгнания я не переставал всеми доступными методами собирать сведения о судьбе Восставшего. Я не брезговал самыми дикими выдумками и побасёнками, ибо в каждой из них тем не менее крылось зерно правды, пусть даже порой и едва заметное.

Долго, очень долго пытался я во всех деталях разузнать дорогу к Ракотову узилищу, но так и не смог выяснить всё до конца. Твёрдо известно было только лишь одно: Дно Миров — под Полюсом Сил, — там висит прикованный к невидимой скале зачарованными цепями развоплощённый Ракот. И окружена его тюрьма, как гласило предание, «семижды семьюдесятью диковинными землями», наполненными неусыпной стражей, поставленной Молодыми Богами. О некоторых существах, караулящих узника, я знал всё или почти всё, о большинстве — имел отрывочные сведения, а кое о ком я не мог сказать ничего, не сумев разузнать даже их имена.

Я был уверен, что просто так мне никогда не удастся подобраться достаточно близко. Молодые Боги стерегли Ракота строже самого Обетованного, мне нужно было отвлечь их чем-то, но отвлечь так, чтобы не возникло и тени сомнения — Маг Хедин рвётся к власти, к магическим амулетам, но не более. Я затеял кровавую и, в общем-то, ненужную атаку на столицу королевства, чтобы во вселенской сумятице вырвать Ракота из заточения. Я ждал ответа Молодых Богов — и, как выяснилось, зря: весь грандиозный Храм оказался подделкой. Хозяева Обетованного спокойно взирали на мои потуги, с усмешкой наблюдали за отчаянным приступом Хагена… Против меня так и не была брошена вся мощь Молодых Богов. Они не двинули в бой главный резерв — стражу Ракота. Мне пришлось сцепиться с Мерлином и прочими Магами моего Поколения; пожертвовать войском моего Ученика, бросив Смертных воинов на колдовской Авалон, — и теперь всё равно идти к тюрьме Ракота напролом, почти без надежды остаться незамеченным.

Скопившееся отчаяние нашёптывало мне, что таиться больше незачем, лучше использовать все силы на один стремительный прорыв сквозь толщи Реальности; однако последовать этим мыслям означало лишь быстро сложить голову. Медленно, очень медленно я начал перевоплощение, вновь прибегнув к Магии Лунного Зверя. Великая Арфа Ночи могла помочь мне и на сей раз, и я надеялся, что буду избавлен по крайней мере от нежелательного любопытства моих сородичей. Чего, разумеется, нельзя сказать о Молодых Богах. Лишь два существа во всём нашем Мире сталкивались с ними в открытом бою и знали хотя бы часть того, на что они способны. Одним из них был Старый Хрофт, вторым — Древний Бог Горы, у которого я отнял Голубой Меч, ныне принадлежащий Хагену. Однако и Хрофт ничего не мог сказать о том, можно ли бороться с Молодыми Богами при помощи Ночной Арфы. Мне предстояло проверить это самому.

Я миновал все стадии Большого Изменения, и вот перед глазами появились смутные очертания Великой Арфы. Аккорды удивительной музыки мягко заполнили всё вокруг меня, мир растаял в их звуках, причудливые формы задвигались среди растекающегося сиреневого тумана… Я давал дивному инструменту полную свободу. Неведомые руки и разум в невообразимых глубинах Начальных Веков создали её, оживили, вложив в Арфу сложную, обуреваемую противоречивыми стремлениями душу… И только Лунный Зверь за долгие столетия молчания и постижения сумел понять, на что ещё она может оказаться способна.

Сначала — он, а потом, через него, и я.

Звуки Арфы накладывались на ткань Реальности, изменяя её с той же лёгкостью, с какой руки гончара мнут податливую необожжённую глину. Я помогал ей, чуть-чуть, самую малость. Огромная воронка стала постепенно затягивать меня, мелькание радужных полос сменилось видом лазурного неба, кое-где подёрнутого лёгкими, сквозными облаками. Далеко внизу, под моими ногами, виднелась земля. Я шёл сквозь небо иного Мира.

Разумеется, здесь, в ближайших окрестностях Мира Большого Хьёрварда, я бывал не раз. Здешние края мало чем отличались от привычных пейзажей, населяли их существа совсем не воинственные, вдобавок ничего не смыслящие в магии. Поэтому моё внимание ни разу не задержалось на этих местах.

И напрасно, как оказалось.

Врата Миров, распахнутые передо мной властными звуками Арфы, уже готовы были пропустить Мага по имени Хедин в следующий слой Реальности, когда земля вдруг стремительно рванулась мне навстречу. Словно схваченный чьей-то безжалостной исполинской рукой, я беспомощно барахтался в воздухе, лишившись опоры; в ушах взвыл ветер, я камнем падал вниз.

Не требовалось много усилий, чтобы понять, в чём дело. Над самой землёй медленно кружили четыре крылатых твари, чем-то похожие на драконов, но с человеческими головами и лицами. Вытянутые тела имели, помимо двух ног, две человеческие же руки и две когтистые лапы, словно специально созданные для того, чтобы рвать живую плоть. Существа кружили вокруг тонкого столба дыма, поднимавшегося из голубой долины между двумя цепями холмов.

И нечто очень могущественное с необоримой силой тянуло меня туда.

Я тотчаспонял, что в те короткие секунды, оставшиеся у меня до удара о землю, я не смогу ни разгадать накладываемое заклятье, ни, тем более, противопоставить ему своё собственное. Однако если тебя очень настойчиво зазывают в гости — почему бы и не принять приглашение?

Мир вокруг меня вновь рванулся в безумной пляске — так же, как и в те минуты, когда Алчущие Звёзды штурмовали Хединсей. Я не стал защищаться. Я не стал пытаться вновь обрести власть над вышедшим из повиновения телом. Напротив, я ускорил своё падение до всех возможных пределов, превратившись в огнистый метеор, рассекающий небосвод.

Драконоподобные твари с хриплым карканьем двинулись мне наперерез, тяжело взмахивая крыльями.

Земля стремительно приближалась. Крылатые существа попытались преградить мне путь, но уже слишком поздно. Я превратил всё своё существо в раскалённый узкий огненный клинок, погасил все мысли, отключил чувства, кроме зрения, и моё тело, точно пламенный меч, распороло бок одной из тварей; визгливо вскаркнув, существо метнулось в сторону.

За доли мгновения до того, как врезаться в землю, я нанёс ещё один удар всей заготовленной мощью движущегося вокруг меня Мира.

Он не мог сделать с моими противниками ничего особо серьёзного, но сковывающие меня цепи распались, я вновь владел собой. Теперь можно было заняться этими летучими крокодилами-переростками: пока я оставался в образе огненного меча, они были бессильны, сейчас, когда я вновь обрёл тело и сознание, они могли покончить со мной в считаные мгновения, если бы я стал ждать их, сложа руки.

Одна из тварей валялась на земле, нелепо раскинув кожистые крылья, но три другие мчались на меня, изо всех сил загребая воздух. Судя по всему, они обладали куда меньшим разумом, чем Алчущие Звёзды; те, по крайней мере, остановились, оказавшись перед выбором — победа ценой гибели своего сородича или отступление. Эти же драконы-недомерки, похоже, знали одно только чувство — голод — и видели во мне не более чем пищу.

Первый натиск тварей едва не стоил мне сознания и души. Я вонзил мгновенно созданные мной острые ледяные клинки в широкую грудь приближающегося чудовища — оно даже не дрогнуло. Точь-в-точь, как у ящерицы, ловящей муху, длинный прозрачный язык с быстротой молнии метнулся ко мне, и пришлось потратить драгоценные силы на столь же молниеносный уход. Я попытался сбить моих противников с толку фантомами, но они, похоже, обладали отменным чутьём на истинную магическую силу.

Разворачиваясь, студенистый прозрачный язык сухо щелкнул совсем рядом со мной; уклоняясь, я заметил, что навстречу мне несётся ещё одна серая лента; избегнуть её я уже не мог, наложить заклятие за недостатком времени — тоже; Чёрный Меч Ракота сам собой прыгнул мне в руку. Широкое лезвие с лёгким шипением рассекло язык уже почти вцепившегося в меня крылатого противника. Клинок на миг окутался прозрачным багровым огнём, тотчас напомнившим мне свечение Больших Костров Ракота,^[30] и напрочь отрубил серый язык.

Большие Костры Ракота разводились перед высоким троном в исполинском зале его необозримого подземного дворца. Эти Костры черпали силу откуда-то чуть ли не из-за Грани Мира, поддерживая мощь Восставшего… С трудом смогли загасить их Молодые Боги.

Лишенная своего оружия тварь с пронзительным курлыканьем метнулась в сторону; сперва мне показалось, что с ней покончено, однако клыкастый зверь оправился и вновь принялся кружить надо мной, словно в ожидании чего-то; два его собрата одновременно ринулись на меня.

Заклятье — и путь чудовищам преградила стена взметнувшегося до самого поднебесья пламени — но они пролетели через неё, как ни в чём не бывало. Другое заклинание — и меня загородили чёрные щиты, сотканные из непроницаемого мрака. Их было несметное множество, этих щитов, крылатые твари ломали их лапами, крушили всей мощью тела, однако на дороге у них возникали всё новые и новые… пока у меня хватало сил. Прорыв недёшево обошёлся этим слугам Молодых Богов, однако они всё же преодолели моё отчаянное сопротивление и, покрытые зеленоватой кровью, с поломанными когтями, глубокими ранами на спине и боках, продолжили полёт.

Ледяной холод страха и предчувствия ужасной гибели сковал меня. Я использовал все самые мощные защитные заклинания — и проиграл, не сразу поняв, что именно к таким поединкам и готовили своих подручных Молодые Боги, именно таких заклятий ждали они от тех, кто попытается освободить Восставшего… К несчастью, я понял это не сразу.

И в последнюю минуту, когда гибель моя уже казалась неминуемой даже мне самому, я сделал ещё одну, последнюю попытку спастись. Все оставшиеся силы я направил на управление Великой Арфой, стремясь как можно скорее открыть себе дорогу прочь из этого Мира, хотя и знал, что подобные существа способны последовать за мной куда угодно. Собственно говоря, так и следовало бы поступить с самого начала, но… я переоценил себя и недооценил своих противников.

Туманный вихрь открывшихся Ворот всосал меня как раз вовремя. Я исчез из этого пласта Реальности, оставив позади одураченных страшилищ.

Меня встретил сумрачный, затканный покрывалами мрака Мир. Впопыхах я проскочил слишком много слоев Реальности — оставив для любого, хоть мало-мальски сведущего в колдовстве столь ясный и чёткий след, что вздумай кто-нибудь выяснить, где сейчас Маг Хедин и что он поделывает, то этот любопытствующий получил бы ответ немедленно.

Были у этого мгновенного прорыва и свои достоинства — я сильно уменьшил число стражей Ракота, могущих повстречаться на моём пути. Но главнейшие, укрывшиеся там, на самом Великом Дне, теперь наверняка получат ясное и чёткое указание — кто и зачем направляется к ним. А по силе эти последние тюремщики Ракота превосходили всех прочих его стражей, вместе взятых.

Но, так или иначе, заклятье, связывавшее Арфу и заставлявшее её подчиняться мне, уже распалось, мой безумный полёт сквозь Миры прекратился. Я стоял на самом краю исполинской скалы, иссиня-черной, с бесчисленными кроваво-красными прожилками. По небу стремительно неслись дымные веретёна рваных туч; ни солнца, ни звёзд я не видел, вокруг был разлит серый полумрак. Далеко внизу шумело невидимое море, и лишь изредка я замечал крохотную белую черту пенного гребня волны, разбивавшейся о камень.

От края обрыва, постепенно понижаясь, тянулась пепельно-серая равнина, кое-где поросшая чёрнолистным кустарником. Далеко-далеко от нас, подле самого горизонта, во тьме угадывались очертания взметнувшихся в поднебесье гор.

Я вновь начал творить заклятья — когда внезапно ощутил чьё-то мощное противодействие. Мою руку словно охватили железные тиски. Творимое заклятье оборвалось под напором чужой грубой силы.

От далёких гор через тёмные просторы равнин ко мне летела белая искра, ярко сияя на чёрном фоне угрюмых каменистых громад; острые лучи впивались в землю, снопы тонких пламенных языков, стелющихся среди валунов, отмечали её путь.

Мне некогда было гадать, кто или что это; я спешил возвести заплоты магической защиты и одновременно — восстановить свою власть над Арфой.

Летящее существо, однако, оказалось слишком быстрым для меня. Страшный удар, равного которому я ещё никогда не получал, смял все слои моих защитных заклятий, боль мириадами раскаленных игл вонзилась в каждую мельчайшую частицу моего существа, из груди рванулся хриплый крик, который я сам не слышал… и ещё пришло отчаяние.

Полубесчувственный, я упал лицом на камни. Я всё ещё не верил, что это конец, я отказывался это признать! Превозмогая боль, я обнажил меч Ракота. Будь что будет, уж лучше честная схватка грудью на грудь!

Клубок игл слепящего белого пламени неспешно кружил вокруг меня. Я готов был поклясться, что существо злорадно ухмыляется, косясь на меня, корчащегося от боли на камнях, точно зарезанный пёс.

Злость придала силы. Шатаясь, я всё же поднялся, держа перед собой Чёрный Меч обеими руками, — и тотчас ощутил всё усиливающееся давление: меня теснили назад, к обрыву за моей спиной.

И тогда я прыгнул.

Я снял остатки отнимающих силы защитных заклятий и вложил всего себя в один короткий бросок.

Конец меча из Подземного Мира, Меча Тьмы полоснул по слепяще-белоснежном у сиянию. Дикий вой сотряс камни, меня вновь бросило наземь — однако пламенный образ лопнул, исчез в бурной вспышке чёрного извивистого огня, и на обугленной земле перед собой я увидел женщину.

— Сигрлинн! — прохрипел я, не в силах вымолвить больше ни слова.

— А ты ждал Ямерта? — жёстко бросила она, приближаясь.

— Что ты… зачем ты здесь?! — Я поднялся на одно колено, вновь выставляя вперёд меч. Сигрлинн лишь презрительно усмехнулась.

— Что, собственных силёнок уже не хватает? — Она саркастически подняла бровь. — Одалживаем у дружка Ракота?

— Подойди и возьми то, что хочешь, коли сумеешь, — прохрипел я. — Конечно, в том случае, если тебе что-то от меня нужно.

— Ты полагаешь, я стану тратить время на это? — Сигрлинн вновь состроила презрительную гримаску. — Слушай же, Хедин! Совет, Мерлин и я потеряли терпение. И, должна тебе сказать, не только мы. Астральный Вестник достиг Обетованного, и мы получили вердикт наших повелителей, Молодых Богов. Пресветлый Ямерт назначил тебе кару. Если ты покоришься и отдашь себя на его милость, он обещал проявить снисхождение, если же нет… — Она развела руками. — Кстати, не трать время на высокопарные отказы — я и так отлично знала, что ты никогда не сдашься, и говорила всё это по просьбе милосердной Ялини. Я пришла остановить тебя. Ты крепко запутал всех, даже меня: никто и не знал, что ты собираешься пробраться к Источнику Миров.

Прокляни меня Великий Орлангур, если я хоть что-нибудь знал об этом Источнике.

— Однако с твоей стороны это безумие, — продолжала Сигрлинн. Я невольно подумал, что на сей раз она подозрительно многословна. Прошлый раз, когда все мои армии, бастионы и слои магической защиты были сокрушены и мы вот так же сошлись лицом к лицу в последнем поединке, она, помнится мне, не медлила ни минуты… — Тебе всё равно не овладеть силами Источника. Ни Мерлину, ни мне, никому другому из Магов, нынешних или же ушедших, это не по плечу. Только Боги могут входить в клокочущую купель и управлять её мощью. Ты же мог бы уничтожить всё Сущее — кроме Обетованного, разумеется, — своим неумелым вмешательством. Итак… — Она шагнула ко мне.

Я несколько пришёл в себя за время её речей, постаравшись как можно лучше использовать нежданную передышку. Если только Сигрлинн не заблокирует Арфу… а она не заблокирует, если одновременно привести в действие заклятье и чем-то отвлечь её внимание… то я спасён. Я оторвусь от неё в этом Мире и, пока она вновь не нагонит меня, постараюсь оказаться у цели. Но сперва — попытаемся выиграть ещё несколько секунд…

— Значит, Верховный Маг, Глава Совета Поколения, сам Великий Мерлин отпраздновал труса? — Я постарался задать этот вопрос как можно более естественным голосом. — Он отказывается от поединка со мной?

— Страсти и влечения Мага — лишь страсти и влечения Мага, не более, — холодно и с каменным лицом ответила Сигрлинн. — Веление Богов превыше всего. Мерлин отказался от своих первоначальных намерений.

— Что же он не воспользовался своим правом карать небытием тех, кто нарушает Равновесие? — попытался перейти в наступление я. — Совет ведь наверняка поддержал бы его!

— Это не твоего ума дело! — отрезала моя былая возлюбленная. — Хватит заговаривать мне зубы. Только ради приличия спрашиваю — ты сдаёшься?

Я покачал головой. Моя противница пожала плечами и, сохраняя на лице прежнее равнодушно-усталое выражение, подняла руки перед грудью…

Наверное, мне вновь помог Великий Орлангур. Заклятие Сигрлинн ещё не начало действовать, а я уже совершенно точно знал, что не смогу ни обезвредить его, ни вновь подчинить себе Арфу и уйти из этого Мира. В Сигрлинн кто-то вливал поистине чудовищную мощь, превосходящую даже возможности Мерлина. Мне оставалось надеяться только на меч.

Мой бросок вновь, на долю секунды, опередил её колдовство. Меня словно подхватил порыв ветра; все горькие воспоминания, всю тяжесть казавшихся бесконечными тысячи лет изгнания, всю горечь полного разгрома, всю обиду за погибшее чувство, единственное светлое чувство, бывшее у меня, — всё это слилось воедино и вспыхнуло огненной полосой, что оставил в воздухе рассекший его слева-сверху Чёрный Меч Ракота.

В страшном сне не мог бы я увидеть, что когда-либо подниму руку на Сигрлинн. Раньше главным было лишить противника возможности вредить тебе, не причинив урона ему самому; ещё силён был кодекс чести Поколения, неколебимы Законы Древних — теперь же всё изменилось. Я понимал, что теперь битва у нас пойдёт, как и у людей, — насмерть.

Она не успела защититься. Исторгнувшаяся из её ладони струя зелёного пламени не остановила Чёрный Меч Тьмы. Клинок падал на открытую изящную шею, когда в моем сознании всё словно взорвалось.

Я увидел поросший причудливыми деревьями берег тихого лесного озера под ярко-голубым ласковым небом Джибулистана, взметнувшиеся на противоположном берегу серебристо-голубые башни, изящные и тонкие, широкую лестницу, сбегающую к самой воде… Мы стояли в лодке, управляемой зофаром, и смотрели на наше творение, а слуга Сигрлинн мерными ударами весла направлял судёнышко к истоку реки, что брала начало в этом озере. Голубой Город был завершён, мы подарили его нашим помощникам, одному из племени народа Джибулистана, и теперь уходили в большой Мир. Тогда нам казалось, что вот так, рука об руку, мы пройдём всеми отпущенными на нашу долю магическими путями. Время показало, что мы оба жестоко ошибались.

Однако это короткое, как вспышка, воспоминание смогло остановить мою руку и отвести казавшийся уже неотвратимым удар. Чёрная молния клинка отдёрнулась обратно.

Мы оба замерли. На лице Сигрлинн медленно стало проступать давно уже забытое мною выражение, сквозь слои жестокой силы поднималось на поверхность глубинное, нутряное, и — вот уже передо мной стоит не гордая победительница со сжатыми губами, готовая карать и разить, а почти что та, былая Сигрлинн, времён Джибулистана и даже ещё раньше — Школы Магов, что у самого края Реальности.

Она не стала спрашивать, зачем я это сделал. Она поняла.

Мы замерли друг против друга. Мне почудилось, что Сигрлинн заколебалась, что воспоминания, поднявшиеся из глубин памяти, каким-то образом повлияли на ту часть её неведомого плана, согласно которому меня следовало убрать с дороги; однако я жестоко ошибался.

Глаза волшебницы вновь сузились. Охватившая её на мгновение слабость миновала; дела давно ушедших лет более не волновали Сигрлинн.

— Именем Совета Поколения… — начала она, поднимая руку.

«Возвращайся на Хединсей! — вдруг молнией полыхнуло в моём сознании. — Возвращайся и дай бой Мерлину, если уж так хочешь!»

Это было невероятно быстрое послание; тщательно укрытое от тех, кто мог сейчас наблюдать за нашей встречей у Замка Всех Древних.

Сигрлинн действительно хотела, чтобы я повернул назад. Она действительно стремилась не пропустить меня ни к Ракоту, ни к этому её непонятному Источнику Миров. Но при этом ей ещё надо было, чтобы я продолжал поединок с Мерлином… Сигрлинн, Сигрлинн, прекрасная чародейка, чего же ты хочешь на самом деле?

Она считала, что полностью перекрыла мне дорогу вниз, к Дну Миров, и, конечно, я бы не смог пробиться дальше без помощи Великого Орлангура.

Я ощутил незримое присутствие Духа Познания; в сознании моём зазвучал холодный голос:

«Она послана Мерлином, но хочет обмануть его. Верховный Маг приказал пленить тебя; она же намерена лишь не пропустить тебя дальше…»

Поднятая рука волшебницы опустилась. Её заклятье привело в действие те громадные силы, что были вложены в неё Советом Поколения; в меня словно вцепились целые рати Пожирателей Душ, мне казалось, что я вижу безликие серые фигуры, тянущие ко мне длинные бесплотные руки…

Моё ответное заклятье не заставило себя ждать.

И на отвесном обрыве безымянного серого Мира вновь начался магический поединок — поединок, прерванный десять веков назад.

Сложным заклятьем, составленным мною в изгнании на основе магических приёмов Морских Колдунов Западного Хьёрварда, черпавших силы в неутомимом движении вод, я отбросил армаду призраков, направив против них вечную ярость кипевшего под обрывом прибоя.

«Прекрати! — вдруг снова обратился ко мне Великий Орлангур. — Ей только этого и надо!»

Лицо Сигрлинн полыхнуло несдерживаемым гневом при виде того, как сила Великого Моря расшвыряла вызванных её чародейством духов; и прежде чем она успела нанести новый удар, я использовал всю силу ярящихся в неведомых морях бурных валов против тверди этого Мира, стократно усиленной чародейством Сигрлинн.

Подобно тому как океанские волны за столетия непрерывного труда пробивают несокрушимые стены прибрежных утесов, моё заклятье проложило мне дорогу дальше. Сигрлинн должно было показаться, что я исчез.

И вновь — безумная круговерть Миров, небес и земель, морей и равнин, облаков и гор, разумных и неразумных созданий. Я шёл, пронзая поистине кошмарные области, населённые такими существами, каких не способен создать даже самый изощрённый ночной кошмар. Все они неисчислимыми скопищами кидались ко мне, едва я появлялся в их слое Реальности, но могучие силы Ночной Арфы, высвобожденные из неё Магией Лунного Зверя, гнали меня вперёд столь быстро, что, на удивление и мне самому, никто из стражей Ракота не смог помешать мне.

Я сбился со счёта, сколько различных пространств осталось позади. Лишь по нарастающей дрожи черного клинка я чувствовал, что мы приближаемся к самому Дну Миров.

Однако там меня уже ждали. Мерлин или сами Молодые Боги всё-таки смекнули наконец, что к чему, и послали в бой всё, что имели.

Легионы серых призраков, тени умерших колдунов, покорные Богам и умеющие колдовать почти так же хорошо, как мы, Маги; Пожиратели Душ, подобные тем, что бродят дорогами Мира Смертных, только куда сильнее; огненные драконы, тупые и безмозглые твари — за способность плеваться пламенем, могущим пожрать саму мою магическую сущность, их создателям пришлось расплатиться полной утерей этими драконами всякой сообразительности. Пленные демоны из других вселенных, былые воины Ракота, из числа сильнейших, могучие некроманты, черпающие силы в самом Хеле, — этих, верно, заманили обещанием прощения и спасения от нестерпимых вечных мук, на которые они были обречены торжествующими победителями.

Это был последний рубеж Владык Обетованного. Они сообразили, что я иду вовсе не к неведомому Источнику (не забыть бы выяснить, не новая ли это ловушка), а к своему другу, обречённому на бессрочное заточение. Они поняли и тотчас приняли меры, полностью опустошив свои арсеналы. Теперь в бой оставалось вступить только им самим.

Мы сошлись — Маг в облике немолодого уже мужчины в поношенном сером плаще с длинным чёрным мечом наперевес и протянувшаяся от горизонта до горизонта неисчислимая армия. И я знал, что до Ракотова узилища мне остался всего один слой Реальности. Никогда ещё ни один из Магов, за исключением Мерлина, не проникал так глубоко в недра Мировой Сферы.

Они не считали меня лёгкой добычей. И всё же их подвела именно самоуверенность. Не знаю, кто распоряжался там, в бессолнечном и беззвёздном Мире Тьмы, но своим подручным он отдал поистине безумный приказ — взять меня живым.

Огонь драконов мог сжечь мои заклятья; серые призраки могли сковать меня своим собственным колдовством; Пожиратели Душ жаждали скорее завладеть моей собственной; пленные же демоны надеялись купить мной себе свободу, уже готовя арканы для моего тела и его астральных двойников.

Полчища двинулись — с рёвом, визгом, криком и стоном. Чёрный небосвод наискось пересекла ослепительно белая полоса, острый луч света, указавший бесчисленным тварям на одну-единственную их цель — на меня.

Наступил тот момент, к которому я так долго и тщательно готовился. Пришёл черёд испробовать все те хитрости, уловки и заклятья, что я приготовил для этого поистине чёрного часа. Понятно, что до этого мгновения проверить их я не мог.

Заклятие Перемещения, удавшееся, в отличие от многих ему предшествовавших, подобного же рода, — и я оказался в самой гуще сражения. Совсем рядом загребал тяжёлый воздух широкими крыльями Орласт, самый крупный и сильный из всей породы Сжигающих Колдовство драконов, названный так с явным намёком на Великого Орлангура. Чёрный Меч Ракота задрожал от вливаемой в него мощи; я щедро воспользовался движением Мира.

Клинок мелькнул быстрее молнии, быстрее самого света и мысли; даже я не смог различить его движения. Неуклюжий Орласт стал было поворачиваться ко мне, но чёрное лезвие легко вспороло роговую броню, непробиваемую никаким иным оружием, и, погрузившись по рукоять, дошло до аорты.

Фонтан багровой крови из раны едва не сбил меня с ног; в судорогах забили друг о друга коричневые крылья; уродливая голова запрокинулась — но я уже отпрыгнул в сторону и не видел конца этого существа. Пришлось рубить накидываемые арканы, быстрым заклятьем, опять-таки из арсенала Лунного Зверя, отправить куда подальше с выжженными внутренностями трёх самых быстрых Пожирателей Душ и ударом Малого Огненного заклятья испепелить четверых призраков — колдунов.

Вновь, как и в часы битвы над Хединсеем с Алчущими Звёздами, сражение превратилось в воронку, остриём которой был я; а легионы разнообразных существ рвались и рвались ко мне, чтобы загасить наконец тот яростный огонь, пылавший во мне и так досаждавший самозваным хозяевам этого Мира.

Волна вражеских заклятий, казалось, сейчас разорвёт в клочья мою душу. Несколько мгновений я боролся с ней, пытаясь удержать её подобно тому, как противостоит высокому паводку плотина, — а затем, когда мощь, влагаемая в колдовство моими врагами, превысила все пределы моих сил, использовал один из давних принципов боевого искусства людей, изучить которое не пришло в голову ни одному Магу моего Поколения, — «уступая, побеждай».

Несколькими несильными, но точно направленными магическими ударами я превратил весь поток нацеленной в меня волшбы в упругий вихрь, закружившийся вокруг меня; заключённую в нем энергию я направил вниз, и она, как я и рассчитывал, преодолела крепкость сводов последнего из слоев Реальности.

Я провалился вниз прежде, чем мои ошеломлённые враги смогли сообразить хоть что-нибудь. Ещё бы! Ведь они так тщательно и с таким усердием заблокировали всю Магию Великой Арфы! А теперь было уже поздно, надо мной сомкнулись своды Последнего Мира; усилия Молодых Богов понадежнее запечатать тюрьму Ракота обернулись против них самих — их подручные не могли сами, без помощи хозяев Обетованного, проникнуть в темницу Падшего Мага. Ямерту было прекрасно известно умение Ракота убеждать как разумных, так и неразумных.

Ещё не веря, что прорыв удался мне, я привстал на одном колене, пытаясь оглядеться.

Дно Миров. Страшный край без света, радости и жизни. Здесь ничего нет, только слои текучей, раскалённой материи, что питали и питают своим жаром горны Ярдоза. Человеческому зрению ничего не открылось бы здесь, и я смотрел совсем иными глазами.

Я стоял на поверхности багряной реки, влачащей свои плотные слои химерных вод куда-то в неведомый мрак. Слой магической защиты оберегал меня и от жара, и от погружения в раскалённую глубину.

Теперь оставалось как можно скорее добраться до моего друга, добраться быстрее, чем здесь окажутся Молодые Боги или Мерлин. И я начал поиск, преклонив на это все свои силы и способности.

Если бы не долгие годы работы, блужданий вслепую среди бесконечных лабиринтов Высшей Магии, мне никогда бы не удалось найти Ракота. Только с помощью заранее разработанной системы заклинаний мне удалось обнаружить огонёк его сознания, еле-еле тлевший где-то под чёрными сводами этого пещерного мира.

Теперь оставалось совсем немного. Перенестись туда… (я начал подготовку Перемещения; следовало быть поточнее), но едва я закончил вязь заклинания и готов был крутануть Мир вокруг себя, когда черноту передо мной распорол поток золотистых молний, грохот впился в уши и взметнувшиеся языки пламени сложились в знакомую фигурку, сейчас облачённую в плащ из мириадов белых искорок, крошечных подобий того создания, которое я разрубил Ракотовым Клинком.

— Смерть больше не ждёт! — напыщенно провозгласила она, поднимая правую руку и вся выгибаясь, точно натянутый лук.

Я не успел ничего ответить, защититься или хотя бы попятиться.

Очевидно, первоначальный план Сигрлинн рухнул — тот, в котором я должен был схватиться с Мерлином, — и теперь мне была уготована гибель.

Раскалённая плоть Мира плавно несла нас куда-то в неведомую черноту, и впервые за долгие века своей жизни я оказался на самом краю того страшного обрыва, за которым ярится океан Небытия.

Сила в Сигрлинн чувствовалась такая, что не помогли бы ни Чёрный Меч, ни даже Дух Познания. Она была сейчас не более чем наконечником выпущенной в меня Мерлином стрелы — умом я понимал это, но облегчения не чувствовал.

А потом всё внезапно и резко изменилось; никогда ещё я не видел подобного: мрак Дна Миров прорезали четыре исполинские колонны из зеленоватых светящихся спиралей, поток бьющей из них силы швырнул меня на упругую поверхность раскалённой реки, и я, замирая, увидел, как эти зелёные спирали со всех сторон ринулись на Сигрлинн, точно удавы на добычу. Её удар, направленный в меня, пришёлся в одну из светящихся колонн; зелёные спирали полыхнули багровым, часть их рассыпалась чёрным пеплом, колонна надломилась и рухнула, но три оставшиеся сомкнулись над головой волшебницы…

Должно быть, она закричала; я видел разорванный беззвучным воплем рот, хотя никаких звуков не доносилось; руки Сигрлинн опутало множество тонких зелёных нитей; а затем её внезапно рвануло вверх, и она исчезла вместе со своими зловещими похитителями. Воцарились мрак и тишина.

Я оцепенело стоял, не в силах пошевелиться. Вряд ли я ошибся — в дело неожиданно для всех вмешались Дальние Силы. Я вспомнил рассказ Гудмунда, схватку Ночной Всадницы со слугами Дальних Сил, смутные указания на то, что именно моя былая возлюбленная учила племя ведьм началам магии, — и не удивился происшедшему.

Однако против собственной воли я ощутил, что не могу так оставить это, что обязан любой ценой вырвать Сигрлинн из рук Дальних, дабы самому потом расставить с ней всё по местам.

Моим первым побуждением было броситься в погоню за моими невольными спасителями, похитившими Сигрлинн; весь охваченный дрожью, я не без труда заставил себя сосредоточиться на пути к Ракоту.

Мой разум отказывался понимать происходящее. Сигрлинн была моим заклятым врагом, я не имел права позволять сентиментальным воспоминаниям лишить меня сил, следовало радоваться, что Дальние Силы избавили меня от могущественного противника; долг и совесть обязывали меня, не теряя ни секунды, идти и освобождать Ракота — а я преступно колебался, теряя драгоценные мгновения…

И всё-таки разум победил. С трудом одолев волнение и дрожь в руках, я совершил наконец Перемещение и оказался на месте.

Там было жарко, очень жарко, исходящий ниоткуда мрачный тёмно-багровый свет вырывал из окружающего сумрака шесть деревянных шестов, висящих в пустоте и образовывавших некую сложную фигуру, ограждая объём пространства, в котором с трудом угадывалось нечто, очень отдалённо напоминающее обнажённую Душу Мага, наивысшее из его Астральных Тел.

Эта Душа не светилась, не имела никаких ясных очертаний — это был чистый объём сознания, лишённый всех до единого материальных носителей, развоплощенный, которому оставили лишь одно неизбывное страдание.

Я вновь застыл, поражённый и потрясённый заключённым среди этих нелепых оглобель отчаянием. Я чувствовал, конечно же, всю мощь наложенных на эти «оглобли» заклятий — результат усилий Мерлина — и знал, что едва я прикоснусь хоть к одной из них — последует такой взрыв накопленной за тысячу лет энергии, что вряд ли выдержит сам свод Дна Миров.

Ну, Познавший Тьму, дороги назад больше нет. Ты преступник, пошедший против самих Молодых Богов, и война между вами теперь не утихнет до тех пор, пока жив хоть один из противников.

Медленно-медленно стала разматываться нить толстого клубка заклятий, приготовленных мной для освобождения Ракота. Мало было сломать ограду его тюрьмы — надо ещё и вернуть моему другу когда-то принадлежавшее ему тело.

И вот тут настал момент прибегнуть к самому запретнейшему из всех запретных для Мага источников сил. Никакое колдовство не в силах было сломить заклинания Мерлина; мудрёно сплетённые, они потребовали бы десятков лет для их расшифровки.

Но с незапамятных времён существовал в нашем Мире и ещё один источник Сил, крепко-накрепко закрытый для нас Законами Древних. Сила внешнего, Извечного Хаоса. В отличие от всех прочих Законов, как обойти этот, я знал, — другое дело, что никогда не прибегал к своим познаниям. Вместе с Ракотом мы нашли кривую окольную дорогу заклятий, давным-давно, когда едва только начали заниматься Тьмой. Она словно сама услужливо подсказала нам пути. Но Восставший так никогда и не воспользовался этим знанием, даже в дни своего окончательного падения, не знаю уж почему.

Итак, сперва — выход в Астрал… сотворение двойника… теперь — поворот Мира; двойник превращается в призрачный таран, которым я сокрушаю барьеры, вытягиваю его обратно, на Дно Миров… а теперь — вперёд, к пределам Хаоса!

Я сознательно вёл своего двойника к уничтожению. Всякому иному это обошлось бы невероятно дорого — самое меньшее, ужасной гибелью физического тела и вечными муками Души в посмертии, — но Маг, при известной ловкости и наличии некоторых познаний в пограничных областях колдовства, мог избежать этого. Мой двойник собственной гибелью открывал мне источники дикой, необузданной силы тёмной стороны существующего Мира, воплощённого в материю.

Ждать мне пришлось недолго. Нет, не загремели где-то подо мной тяжёлые шаги, не озарился мерцающими вспышками чёрный небесный свод — но всё моё существо замерло и напряглось, ощутив незримые нити совершенно чуждых чувств, потянувшиеся ко мне через Барьеры Творца. И, едва они коснулись меня, я вложил все свои силы в один короткий толчок; мой двойник беззвучно исчез, и нити-чувства тотчас отдёрнулись.

Несколько очень долгих мгновений ничего не происходило. Затем я двинул вперёд второй слой своих заклинаний, точно полководец, в разгар боя бросающий в сечу запасные полки, прождал ещё несколько очень мучительных и бесконечных секунд, а потом…

Все мои чувства — и человеческие, и колдовские — разом отказались служить мне. На меня обрушился водопад видений Хаоса — краски, звуки, образы, астральные миражи, следы сил и заклятий, отражались эфирные бури и даже Пламя Неуничтожимое добавило свои отблески ко всеобщему и великому смятению.

Ещё терция — и потоки эти свели бы меня с ума; но специально для их отражения и был приготовлен третий слой волшбы; он начал действовать независимо от меня, отсекая губительные протуберанцы Хаоса, формируя тот тонкий канал Сил, через который я мог черпать всё необходимое для освобождения Ракота.

И результаты не замедлили сказаться. Волны грубой силы властно ударили в изящные построения Охранных заклятий Ракотовой темницы; и утончённые построения Высшей Магии не устояли перед этим неистовым напором. Меня едва не разорвало на части; и речи не было, чтобы пользоваться этим потоком энергий сколько-нибудь длительное время.

Деревянные шесты, ограждавшие пленного Мага, вспыхнули натуральным живым огнём и тотчас распались незримым пеплом; твердь у меня под ногами заходила ходуном, тысячи невидимых, но мощных глоток извергли душераздирающий вой, заметавшийся под сводами Дна Миров; я в единое мгновение прозрел всю исполинскую пирамиду Земель, уходящую вверх, к родному Хьёрварду, — все эти Миры сейчас била великая корча. Рушились горы, меняли свои русла потоки, вспыхивали леса, многоразличные существа, объятые безумием, насмерть сражались друг с другом. Конечно, вызванный прорывом Хаоса в Мир Упорядоченного толчок постепенно затихал; чем большее число слоев Реальности отделяло какой-то Мир от Дна, тем слабее ощущалась там губительная волна; и я знал, что Хьёрвард почти не затронуло.

Но в ту минуту я мало думал обо всём этом. Ракотова тюрьма рухнула, в окружающей тьме по-прежнему угадывались слабые очертания его обнажённой Души; однако она по-прежнему пребывала в небытии, погружённая в океан мучительных видений и мороков.

Усилием воли, едва не выжегшим моё сознание, я разорвал канал связи с Хаосом. У меня уже были готовы заклинания для воплощения Души пленника; в зачатке существовало и его новое тело, во всём подобное старому, дотла сожжённому в день его казни.

Немного времени ушло на то, чтобы из первоэлементов воссоздать новое вместилище для Души Ракота; я действовал бездумно, по сотни раз отрепетированному Плану. Вскоре подле меня появилось лежащее тело мощного мужчины, в расцвете сил, высокого, с пышной гривой иссиня-чёрных вьющихся волос. Прямой тонкий нос, выдающийся сильный подбородок, густые, сросшиеся на переносице брови; чуть полноватые, плотно сжатые губы… С минуту я придирчиво осматривал своё творение и, оставшись доволен, приготовился к последнему этапу своей волшбы.

«Пробудись! — послал я первый магический призыв Душе своего друга. — Пробудись, твои тенета сожжены, ты свободен, нас вновь ждёт этот прекрасный и яростный мир, нам вновь предстоит изведать сладость борьбы, наши враги сильны, но мы не остались прежними; великая война закипает в пределах Упорядоченного, и как же она может обойтись без тебя, о Ракот Восставший?!»

Тончайшими швами эфирных волшебных нитей я тщательно связывал воедино бесчисленные связи между Душой Ракота и его новым Телом, — связи, столь грубо разорванные тысячу лет тому назад торжествующими победителями.

Всё моё искусство пошло в ход, всё без остатка. Заклятья Поиска выявляли оставшиеся невосстановленными звенья, я соединял их, в буквальном смысле сливая воедино то удивительное средоточие сил и чувств, что раньше было Магом, одним из сильнейших в моём Поколении.

Это продолжалось довольно долго — пока наконец очертания пленной Души не растаяли полностью. Я мысленно вытер пот со лба. Работа закончена, осталось сказать…

— Встань и иди!

И тут все силы покинули меня, и я, пошатываясь, мог только смотреть, как дрогнули веки, открылись глубокие чёрные глаза — словно у пробудившегося после долгого и тяжёлого сна человека, они пока выглядели полубессмысленными, мысль ещё дремала в них; вот шевельнулись пальцы рук, напряглись мышцы груди…

Ракот приподнялся на локте.

— Что с нами?.. Где я?.. Хедин! — В глазах его полыхнула безумная радость, и я почувствовал, что тяжкий груз воспоминаний, бередящих душу, безвозвратно канул во мрак.

Но не успел я ответить или хотя бы двинуться, как ощутил, что где-то там, наверху, с цепи сорвались — или были спущены — воистину страшные силы, о природе которых я ничего не знал и не мог даже догадываться; опасность эта была как боль, которая сорвала покровы с глаз, и я увидел, как на Авалоне родился обжигающе-белый луч Силы, протянулся через бездны до Столпа Титанов, благодаря странному волшебству отразился от стен Замка Всех Древних — а затем отвесно ринулся вниз.

Он не встречал преград, он несся напролом сквозь Миры, грубой мощью своей терзая и выжигая на пути саму ткань Реальности; Драконы Времени в ужасе шарахались от него, он оставлял за собой полосу Абсолютного Ничто, Небытия, Полного Отсутствия Всего, он без счёта губил жизни невинных, случайно оказавшихся у него на пути…

Он был нацелен на нас с Ракотом, и не существовало, думал я, силы в пределах Упорядоченного, чтобы отразить этот удар. Мерлин привёл в действие своё средство для кары Небытием.

И те короткие мгновения, пока Смерть мчалась к нам, я потратил на судорожные, отчаянные попытки отыскать средство к спасению — и ничего, кроме как совета прибегнуть к помощи Хаоса, не мог дать мне мой поражённый страхом разум.

Канал, питавший меня силами, был прерван мною же, но следы его ещё оставались в Великом Эфире, и я, от безысходности и отчаяния не видя ничего иного, словно бьющееся в капкане животное, попытался оживить эту связь, вновь почерпнуть в неиссякаемых источниках энергии Хаоса; я потянулся к этим силам, словно умирающий от жажды к спасительной воде; тянулся всем своим существом, без остатка, но всё, чего смог добиться, — лишь жалких остатков мощи Хаоса, случайно задержавшихся в пробитом мною канале.

Вокруг нас тем временем нарастал нестерпимо-высокий визг, словно по гигантскому листу стекла кто-то вёл огромным стальным прутом, воздух стремительно накалялся, странный мертвенный свет, жёлтый и неживой, разливался окрест; и Ракот, уже стоя на одном колене, бросил один быстрый взгляд вверх — и всё понял.

Я взвил вверх наспех сотканный из сил Хаоса щит, и он, рассыпаясь мириадами крохотных чёрных кристаллов, на секунду всё же задержал смертоносное оружие Мерлина, задержал и немного отклонил в сторону, но недостаточно.

И тут вскочил на ноги Ракот. Его глаза ещё казались чуть подернутыми мглой, но в них уже полыхал так хорошо знакомый мне мрачный и яростный огонь; за ничтожное время Ракот сумел воззвать ко всем остаткам своей былой мощи, ко всем, кто терпеливо дожидался его возвращения в самых отдалённых потайных уголках Мира.

Его приказ не пропал втуне. Я ощутил, как навстречу мечу Мерлина рванулись упругие валы былой силы Ракота, как Первородный Мрак и Новосотворённый Свет сплелись в невиданной доселе схватке.

Ракот охватывал надвигающийся Луч полчищами чёрных крыл, тучами ночных обитателей; напрягая все силы, он пытался отвести его в сторону, лицо Восставшего исказилось от страшного напряжения, новые и новые легионы странных существ вырывались у нас из-под ног, чтобы, сгорев, хоть на малую долю ослабить этот гибельный клинок Молодых Богов; и я понял, каким страшным противником был мой друг для хозяев Обетованного, — как понял и то, что его Восстание изначально было обречено. Сила Богов ломила любую прямо противопоставленную им Силу, ведь на то они и были Богами.

Ракот боролся отчаянно. И всё же наступил момент, когда и он не выдержал: глаза его налились кровью, и, когда он повернулся ко мне, в них читалась такая мука, что я невольно отшатнулся.

— Не могу больше! Сожмись! И…

Машинально я последовал его совету — и вовремя, потому что мгновение спустя оружие Мерлина поразило нас.

Мир померк в моих глазах, и непереносимая, неописуемая боль, раздирающая всего меня на части, погасила сознание.

А в последнюю секунду я ощутил колоссальное по силе заклятие Ракота, не защитное, но исполненное чудовищной ненависти, вызванной болью и сознанием того, что на сей раз это — конец всему.

ГЛАВА IX

Нет, перед Хагеном было не видение. Он явственно ощущал великую колдовскую силу, заключённую в находящихся возле него стенах, и, к счастью, внимание этой силы было сейчас приковано к происходящему далеко вне пределов Авалона. Разумеется, дерзкое вторжение в его исконные владения не осталось незамеченным Мерлином, но его, очевидно, по непонятной пока ещё причине сдерживал тот самый Закон Древних, что запрещал Магу убивать Смертных собственноручно или непосредственно своими заклинаниями.

Хаген не мешкал. Отдан короткий приказ, и две сотни его дружинников, из числа самых лучших и находчивых воинов, устремились вперёд.

Они стоптали цветники и розарии — им сошло это с рук. Взметнулись верёвки с крючьями, цепляясь за карнизы и оконные рамы, со звоном посыпались стёкла — и вновь ничего; закованные в доспехи бойцы выбили двери первого этажа, вломились в дом, один за другим исчезая в окнах второго, а защитники по-прежнему не показывались, если только они вообще были.

Хаген напрягся. Это безмолвие предвещало ловушку, и он, повинуясь возникшему чувству тревоги, куда раньше, чем рассчитывал сперва, обнажил Голубой Меч и сам повёл следом четыре сотни отборных вояк. Канут должен был возглавить общую атаку следом за ними.

Первая волна атакующих беззвучно исчезла в замке Мерлина, словно проглоченная неведомым зверем; Хаген во главе второй подошёл к дверям дома, первым шагнул через порог — ничего и никого. В просторном холле стояла элегантная коричневая мебель морёного дуба. Они очутились словно и не на колдовском острове, будто бы вечно носимом по волнам Мирового океана, а в приёмной важного сановника из Хранимого Королевства; в углу, несмотря на тёплое время года, весело пылал камин. Хаген осмотрелся, держа наготове клинок; не заметив ничего подозрительного, он быстро пересёк холл, направляясь к широким дверям в глубине помещения. Его дружинники последовали за ним; позади осталась просторная передняя, за внутренними дверьми широкая лестница наверх, по бокам её открылась — четыре двери первого этажа, в каждую из них Хаген направил по нескольку десятков воинов, сам бросившись вверх по ступеням. Не первый раз приходилось ему врываться в чужие дворцы, замки, города; он привык иметь дело и с мечами, и с колдовством, он не убоялся и не отступил перед Диском Ямерта — однако здесь ему пока никто не препятствовал. И — нигде ни единого мёртвого тела.

Он преодолел первый марш лестницы, за ним дружно топали его воины, а затем в слитный грохот подкованных железом сапог внезапно вмешался новый звук, нечто похожее на мокрое отвратительное чавканье. Словно ужаленный, Хаген резко обернулся, резко, как только мог: лестница позади него была пуста и чиста, а прямо на него летело Нечто — крылатое, с огромной пастью, усеянной острыми клыками; полёт твари был совершенно бесшумен, поднимающиеся и опускающиеся крылья, казалось, проходят сквозь воздух, не отталкиваясь от него.

Прежде чем Хаген подумал о чем-либо, его руки уже сделали всё необходимое. Видя, что оно обнаружено, страшилище резко свернуло в сторону, но Голубой Меч оказался быстрее. Кожистое крыло с когтями на конце отлетело в сторону, бьющееся в конвульсиях существо рухнуло на ступени; Хаген брезгливо пошевелил уродливое тело носком сапога — эта тварь, похоже, состояла из одной только пасти.

«Но эта бестия не могла сожратьвсех до единого моих воинов, — ошеломленно подумал Ученик Хедина. — И тогда осталась бы кровь… тела… оружие». Хаген прислушался — тишина. Его воины снаружи дисциплинированно ждут приказа — но, всемогущие звёзды, почему так тихо здесь, в доме Мерлина, — ни криков, ни звона оружия, ни топота ног?! Неужели все уже проглочены?!

Ответ пришёл сам собой, когда внизу распахнулись все двери и поток мерзких серо-зелёных тварей, таких же, как и только что зарубленное Хагеном страшилище, хлынул прямо на хединсейского тана.

Воздух заполнили блеск и шелестенье крутящейся убийственной стали; Голубой Меч рубил направо и налево, рассекая уродливые тела, брызгала тёмно-коричневая, остро пахнущая кровь, раздавались шлепки, когда отделённые от тел крылья или лапы ударялись о стены; твари умирали беззвучно — по-видимому, их создатель считал голосовые связки излишней роскошью.

Если бы не сверхъестественное умение, вынесенное Хагеном из уроков своего Учителя, ему никогда не удалось бы проложить себе дорогу вниз по лестнице и на крыльцо, через холл. Едва он ступил за порог, как все уцелевшие чудища разом остановились и зависли над полом, слабо трепеща крыльями.

— Всем оставаться на месте! — крикнул своим Хаген, уже не думая о сохранении секретности. — Я справлюсь сам.

Он не мог настолько ошибаться в своих воинах, чтобы все до единого они оказались сожраны тварями Мерлина без малейшего сопротивления; значит, тут дело в колдовстве — быть может, над ним, Учеником Мага, оно не властно…

Машинально обтерев клинок, Хаген решительно шагнул обратно, через порог, навстречу разинутым пастям и бьющим воздух когтистым крыльям.

Теперь ему вновь предстояло пройти через холл и подняться по лестнице; однако твари стали явно хитрее. По семь-восемь сразу, они кидались на тана со всех сторон, норовили вцепиться в ноги, отвесно бросались сверху; Хаген не верил, что зубы этих существ сумеют одолеть броню, сработанную мастерами Кольчужной Горы, но твари явно имели на вооружении нечто получше челюстей.

Ступая по хлюпающим лужам крови, по тушкам, расползающимся под каблуками, точно гнилье, он пробился к лестнице. Обливаясь потом, Хаген одолел первый марш; когда он достиг верха, его уже шатало от усталости, — его, способного рубиться день и ночь напролёт! Прижатый к стене, он искромсал ещё примерно с дюжину врагов, и тут подкравшаяся тварь, изловчившись, вцепилась ему в ногу.

Пол под Хагеном разверзся, он словно бы проваливался вниз, перекрытия расступались, мир вокруг менялся, его затягивала страшная бездна; но голова и руки ещё повиновались, они ещё могли сражаться, и последним усилием меч развалил-таки надвое заглатывавшую пасть, — но на миг позднее, чем нужно.

Тан завис меж двух Миров, только теперь сообразив, что пасти крылатых воинов Мерлина не рвали и не терзали тела, но служили воротами в некую яму Реальности, где в заточении сейчас оказались все воины Хединсея, первыми ворвавшиеся в дом Верховного Мага.

Хаген ещё держался, чудом зависнув на самом краю своего слоя Реальности; нечто незримое поддерживало его, нечто исходящее из самых глубин, и засасывающая сила бездны пока не совладала с этой нежданной поддержкой.

Сперва Хаген решил, что ему вновь помогает Дух Познания — ведь больше содействия он не мог ждать ни от кого, — но тотчас и отверг эту мысль: тан не испытывал сейчас и тысячной доли пережитого в пещере Великого Духа.

«Задерживающее заклятье!» — мелькнуло в голове Хагена.

Неосознанно он сотворил это несложное заклинание, и оно не дало ему провалиться. Над головой его вились, словно громадные летучие мыши, жуткие твари Мерлина, — очевидно, заложенное в них Заклятье действия не предусматривало такого исхода их атаки.

Хаген осторожно попробовал заклятье Движения — оно сработало: зловещая бездна разжала свои жадные объятия.

Мерлиново воинство живоглотов не сразу смекнуло, что к чему, когда Голубой Меч, хищно свистнув, разрубил сразу полдесятка их; отчаянным рывком Хаген разом одолел второй марш лестницы, выбил эфесом и латной рукавицей окно вместе с переплётом и крикнул своим, перегнувшись через подоконник:

— Атаковать! Лучников — вперёд! Тут крылатые твари, не подпускать ни одну! Не размыкать щиты! — и поспешно повернулся встретить волну пришедших в себя слуг Мерлина.

Надо сказать, что клинок Ученика Хедина трудился не зря. Все ступени покрывал сплошной отвратительный ковёр из мёртвых бестий, и число живых заметно поуменьшилось.

А потом до Хагена докатился дружный рёв его пехоты, перешедшей наконец в наступление. Улучив момент, Хаген бросил быстрый взор за спину: дружинники и гоблины двигались в правильном строю, со всех сторон закрываясь щитами, лучники уже держали наготове стрелы, чуть глубже поблёскивали наконечники копий, в любой момент готовые подняться смертельным частоколом. Сохраняя строгий порядок, воины Хединсея приблизились к стенам; по обе стороны парадной двери ударили тараны, расширяя проход, — им никто не препятствовал; а потом камни неожиданно легко обрушились, первые ряды воинов, сохраняя строй, вступили внутрь — и Хаген вновь услыхал омерзительный, еле уловимый шелест сотен и сотен крыльев — хищники Мерлина неслись из дверей второго этажа вниз по лестнице навстречу новым врагам. Хагену пришлось с удвоенной энергией работать мечом — но снизу до него донеслось слитное пение отпущенных тетив, короткий свист стрел и шлепки падающих бездыханными тварей.

Поток крылатых существ стал очень плотен, казалось, они вытеснили своими телами весь воздух; проход вправо от площадки с окном, подле которого стоял Хаген, был перекрыт этим извержением. Логично было бы предположить, что враг там, где сопротивление нападающим будет самым сильным, — собрав все силы в кулак, тану следовало лезть напролом через правую дверь… Так наверняка бы поступил обычный смертный военачальник, но Ученик Познавшего Тьму задумался, не переставая работать мечом, — не ловушка ли это? Что, если Мерлин сейчас преспокойно сидит где-то в комнатах левого крыла — если вообще ещё не покинул свой замок?

Поддавшись внезапному порыву, Хаген метнулся влево, поспешно захлопнув за собой украшенную тонкой резьбой дубовую дверь, и запер её на засов. Одураченные крылатые пасти без толку колотились о преграду с другой стороны — а здесь хединсейскому тану не встретилось ни одного противника.

Он смог перевести дух и оглядеться. Ясно было, что без своих воинов он не одолел бы слуг Мерлина, их атака — и неизбежные жертвы — не были напрасны.

Тан стоял в уютной комнате, очевидно — библиотеке, вдоль стен тянулись ряды фолиантов в тёмных кожаных переплетах. В дальнем её конце была ещё одна дверь — низкая и сводчатая, крепящаяся длинными надёжными петлями.

И за этой дверью творили великую Волшбу. Грандиозные силы сплетались там в невообразимом танце, скручивались, схлёстывались бесшумными фонтанами призрачного пламени. Хаген ощущал присутствие там, за плотно закрытой дверью, удивительных, невиданных существ, склонявшихся перед своим Повелителем, получавших приказы и поспешно исчезавших; вне всяких сомнений, за дверью был Мерлин.

Тан прислушался. Несмотря на закрытые створки, с лестницы доносились звуки боя; пехота Хединсея шаг за шагом поднималась всё выше и выше.

Ученик Хедина заколебался. Не лучше ли дождаться своих людей — тем более что Мерлину сейчас явно не до них, хоть разнеси они весь его особняк…

Книжные полки возле дальней стены внезапно ожили, отъезжая в сторону; открылся неширокий, хорошо освещенный проход. Тан тотчас отпрыгнул, словно пантера, держа наготове меч. Он чувствовал приближение какого-то живого существа, наделённого разумом и странными силами — нечеловеческими, по крайней мере.

Прямой, высокий, сухощавый старик с орлиным носом, с небольшой веткой омелы в руках спокойно перешагнул через порог и равнодушно, мимоходом скользнул взглядом по оторопевшему тану.

«Что здесь делает настоятель обители Дальних Сил?!» — изумлённо подумал Хаген.

— Ты что, ждёшь приёма у Мерлина? — холодно осведомился странный пришелец, уже поворачиваясь спиной к Ученику Хедина.

— Да, жду и намерен войти первым! — неожиданно для самого себя надменно бросил Хаген. Настоятель же не повёл и бровью; просто шагнул к сводчатой двери и взялся за фигурную кованую ручку.

Меньше одного неразличимого мгновения понадобилось Ученику Хедина, чтобы быстрым прыжком оказаться рядом со странным гостем и вцепиться ему в плечо могучей рукой, разворачивая лицом к себе.

«Что это я делаю?» — успел удивиться тан своим собственным поступкам; ни в одной рукопашной он не допускал подобных глупостей — ведь противнику так легко опрокинуть его совсем простым приёмом, без всякой магии.

Пол ушёл из-под ног Хагена, к лицу наискось метнулся дверной косяк; понадобилось всё умение, чтобы разрывающим мышцы живота усилием отклониться в сторону, и тем не менее удар головой о стену оказался так силён, что перед глазами всё поплыло и тан едва не выпустил меч.

А старик не терял времени — тонкая веточка омелы внезапно ожила, стремительно удлиняясь, ростки бросились на Хагена, уже готовые опутать его подобно тому, как похожие на них связывали Гудмунда подле монастыря в долине Бруневагар.

Однако на сей раз настоятель имел противником человека с Голубым Мечом, оружием Древнего Бога; ни Хаген, ни настоятель не знали (лишь Маг Хедин подозревал) — что именно для таких войн и выковывался в глубинах времени этот меч, когда в Пределах Большого Хьёрварда впервые появились Дальние Силы, холодные, чуждые яркой и весёлой жизни этого Мира. Пришельцы начали долгую борьбу с Древними Богами, первыми настоящими хозяевами этих мест. Хаген не слыхал ни разу о страшных битвах, разыгрывавшихся в Призрачных Мирах и на вполне реальных равнинах Южного Хьёрварда, где ныне оказавшийся в его руках меч творил чудеса на поле брани; Ученик Хедина не представлял, сколько лет и усилий потратили неведомые мастера Старых Богов, сотворяя этот клинок, сколько знаний о природе и намерениях Дальних Сил вложили они в странный голубой металл; меч долго ждал своего часа и вот наконец дождался. Лезвие ожило. Могучая сила рванула тело хединсейского тана вперёд, рука против его собственной воли сделала глубокий выпад, клинок описал немыслимо быстрое полукружье — и на пол посыпались отрубленные ростки омелы.

Теперь уже отшатнулся изумлённый настоятель. Он был лишь слугой Дальних Сил и точно так же, как и Хаген, не ведал о подлинной истории прихода их в Мир Хьёрварда. Он никак не ожидал, что какое-то оружие, пусть и наделённое некими необычными свойствами, способно справиться с его Живым Посохом!

Тан и настоятель застыли друг против друга; оба тяжело дышали и, похоже, не знали, что предпринять; и одно всемогущее Время знает, сколько бы продлилось это противостояние, если бы в ту дверь, через которую вошёл хединсейский тан, не ударил тяжёлый таран. Дружинники Хагена добрались наконец до запертых створок и, недолго думая, взялись за привычное дело.

Настоятель бросил быстрый взгляд назад; на миг он отвёл глаза от Хагена, и тот немедленно прыгнул, понимая, что другого шанса, быть может, не представится. Голубой Меч блеснул, вытягиваясь в стремительном выпаде.

Однако тан имел дело не с обычным Смертным. Слуга Дальних Сил чуть-чуть сдвинулся, клинок с шипением разрезал плащ на его боку; Хагена же тотчас ударила в грудь жаркая волна невесть откуда взявшегося здесь ветра, отбрасывая его к противоположной стене.

Под ударами тарана трещала и дёргалась дверь; крошились стены возле креплений петель, и ясно было, что долго эта преграда не продержится.

Настоятель ещё колебался, когда сорванные с петель створки, не выдержав, с грохотом рухнули на пол, и дружинники Хагена ворвались в библиотеку; лучники тотчас метнули стрелы, но за странным гостем уже закрывался заколдованный проход; воины Хединсея невольно попятились, однако, к их чести, быстро справились с замешательством.

— Весь первый этаж наш, мой тан, — прохрипел тысячник Берд. — Мы истребили этих летучих тварей без счёта, но они лезут из всех щелей; здесь, на втором, — он махнул рукой, указывая себе за спину, — мы ещё не продвинулись.

— Хорошо, охраняйте эту комнату, — распорядился Хаген. — Я пойду в эту дверь; Берд и остальные — за мной. Луки наготове!

Оставив десяток дружинников и подоспевших гоблинов в библиотеке, тан осторожно повернул ручку низкой сводчатой двери. Хорошо смазанные петли не скрипнули, дверь отворилась на удивление легко…

Открывшийся взору хединсейского тана просторный зал утопал в мягком золотистом сиянии. Обширное помещение было почти пустым, лишь в центре возвышался мраморный прямоугольный камень, точно алтарь или жертвенник, и подле него в глубокой задумчивости стоял высокий сухощавый человек, очень смахивающий на аиста, и пристально смотрел вниз, себе под ноги. Руки его были скрещены на груди.

Хаген не раз видел Верховного Мага Поколения в сотворенных Учителем призрачных картинах и потому тотчас узнал стоявшего.

— Защищайся, Мерлин! — вскричал тан, бросаясь вперёд с мечом наперевес. Его дружинники повалили следом.

Три прыжка потребовались Хагену, чтобы добраться до Главы Совета, который, обернувшись, разглядывал несущегося прямо на него воина с каким-то холодным, брезгливым любопытством. Считаные мгновения прошли после того, как Хаген ринулся за порог зала, но это пренебрежительное выражение глаз Великого Мага он запомнил на всю жизнь — тот словно рассматривал какое-то вполне отвратительное, но занятное пресмыкающееся. На воинов Хагена Мерлин и вовсе никакого внимания не обратил.

В этот миг мраморный алтарь чуть заметно дрогнул, слуха тана достиг приглушённый рокочущий звук, точно исполинские мельничьи жернова начали работу после долгого зимнего простоя — и Мерлин тотчас склонился над камнем. Голубой Меч Хагена уже взлетел, готовый опуститься и развалить надвое любое препятствие, что окажется у него на дороге, — но тут Маг, не отрывая взгляда от поверхности мрамора, сделал левой рукой брезгливо-отстраняющий жест, точно стряхивая нечистоты с пальцев, — и Хаген с размаху врезался всем телом в невидимую, но очень твёрдую преграду. Из глаз у него посыпались искры, он невольно пошатнулся.

…Тан Хединсея не ведая, что именно в этот момент его Учитель с боем прорывался ко Дну Миров и тюрьме Ракота, сокрушая по пути магические заслоны Мерлина.

И напряжение борьбы, которую вёл его Учитель, передалось Хагену. Сам не зная почему, он понял, что нужно любой ценой отвлечь внимание волшебника от этого проклятого постамента, хотя бы для этого тану пришлось положить тут всю свою дружину и погибнуть самому.

Хаген провёл рукой по невидимой стене перед собой. Гладко и прохладно, точно оконное стекло; почти наверняка эта стена не поддастся никакому людскому клинку, но… попробовать не мешает.

Ученик Хедина вполсилы ткнул в преграду коротким кинжалом; лезвие зазвенело, отскочив, будто от толстого льда. Но это — простая человеческая сталь, а если испытать иную?

Клинок гномов высек из прозрачного барьера хорошо заметные искры и погрузился в него почти до половины своей длины.

Хаген недоумённо покачал головой. Магические барьеры для того и создаются, чтобы никакое оружие не могло дотянуться до поставившего заслон. А это… это похоже на обычное, только очень прочное дерево — одни клинки от него отлетают, другие, лучшие, проникают в него…

И не раздумывая больше, Хаген с размаха опустил на прозрачную стену свой Голубой Меч.

Искристое белое пламя на миг окутало лезвие, раздался звук, словно огромный короб, полный хрустальных осколков, с размаху высыпали на каменный пол… и меч, описав полный круг, вернулся в прежнюю позицию. Хаген протянул руку — преграды больше не было!

«Что-то слишком просто», — успел подумать он, усилием воли возвращая назад уже рванувшееся в атаку тело, однако один из гоблинов, самый смелый или же самый безрассудный, с воплем ворвался внутрь очерченного исчезнувшим барьером круга…

Над его головой мгновенно возникла небольшая, но хорошо заметная белоснежная воронка бешено вращавшегося смерча. Гоблин нелепо взмахнул руками, отрываясь от земли, уронил ятаган, хрипло закричал… Его утащило куда-то под потолок, и там он исчез в лёгкой вспышке холодного белого огня.

Воины Хагена в ужасе попятились; если бы не тан, они наверняка бы постарались оказаться как можно дальше от этого зала, этого дома и вообще от Авалона.

— Маги не убивают Смертных собственноручно или же колдовством! — бешено выкрикнул Ученик Хедина, почувствовав неуверенность дружинников.

Привыкшие верить во всём своему предводителю, люди несколько успокоились; гоблины же продолжали ворчать, пока Орк затрещинами и отборной бранью не навёл относительный порядок.

Мерлин по-прежнему пристально всматривался в камень. Его руки медленно поднялись к лицу, как будто он зачерпнул воды и теперь хотел промыть глаза; он собирался сотворить какое-то из Великих Заклятий.

Не придумав от отчаяния ничего лучше, Хаген вырвал из ножен один из своих малых кинжалов, что всегда таскал на поясе, и с силой метнул его, целясь в голову Мага.

Стремительно опустившаяся сверху жадная пасть рукотворного смерча всосала небольшую стальную игрушку с тем же аппетитом, что и минуту назад — живую плоть.

«Очень мило! Но, во имя Великого Орлангура, что же теперь делать?! Похоже, мы можем разорить весь этот дом, а это побеспокоит Мерлина не более чем легкий ветерок! О, могучий Дух Познания, если тебе всё ещё интересно, чем закончится эта история, — подскажи мне!»

И решение пришло тотчас. Нет, это не было помощью Столпа Третьей Силы — просто в горячке боя Хаген непозволительно беспечно отдался упоению схватки и теперь сурово корил себя за это. И в самом деле, как он мог забыть о Диске Ямерта!

Великий чародей продолжал совершать медленные пассы руками перед загадочным алтарём; некоторые из этих жестов были знакомы Хагену — Мерлин вливал в созданную его заклятьем форму расплавленный металл Великих Сил, щедро черпаемых им в недоступных пониманию хединсейского тана источниках. И Хаген явственно ощущал, что чародейство близко к завершению.

Белоснежный, чуть поблескивающий Диск удобно и уютно устроился в руке своего новоиспечённого хозяина; Хаген уловил бессознательную готовность страшного оружия и его неутолимую жажду убийства. Ему было все равно, у кого отнимать жизнь и чью пить кровь. Этот Диск отразил удар Белого Лезвия — но вот способен ли он причинить серьёзный ущерб истинному Магу? И, кстати, почему же этот Великий Мерлин так спокойно дает им стоять здесь, у него на виду, швыряться в него различными острыми предметами и, вообще, нарушать его покой? Шестое чувство, ощущение затаившейся опасности упрямо твердило Хагену, что здесь кроется некая ловушка, вопрос только — где и в чём?

Внезапно дом ощутимо вздрогнул от фундамента до острого шпиля на крыше; мгновенная холодная дрожь пронзила и Хагена; произошло нечто ужасное, холодный страх властно ворвался в сознание, затопил его, не оставляя ни малейших просветов, точно липкий серый туман…

Из дверей за спиной Хагена вышла невысокая смуглая девушка, две длинные косы цвета воронова крыла спускались на грудь. Она шла, скромно потупившись и не обращая внимания на остолбеневших дружинников тана; однако тот с необычайной остротой ощутил исходящую от неё угрозу и бросился было ей наперерез… но опоздал.

Тугие чёрные косы внезапно сами собой расплелись, живой водопад волос заструился по крепко сбитой фигуре, окутывая её, словно второй плащ; а затем этот плащ распахнулся, и оттуда в лица людей и гоблинов хлестнули упругие порывы ледяного мёртвого ветра, ветра из пределов Льдистых Миров, из страшного провала, разрыва в ткани Реальности — как подумалось помертвевшему от жуткого предчувствия Хагену, этот провал каким-то образом сообщался и с той пещерой, куда крылатые пасти затянули проглоченных ими воинов Хединсея.

Только на сей раз пасть оказалась куда больше.

«Да ведь в этой бездне уже небось всё моё войско!» — с ужасом подумал тан. Так вот почему Верховный Маг никак не отвечал на все их нелепые наскоки, способные повредить ему куда меньше, чем одинокий комар — одетому в плотный плащ человеку; Мерлин спокойно дождался, пока всё войско не вошло в дом… Всё войско?! Да разве способен этот особнячок вместить тысячи и тысячи воинов?! А почему нет? Что, если Мерлин наложил на них какое-нибудь внешне безобидное заклятье, и они отряд за отрядом шли в западню, уверенные, что точно выполняют команды своего предводителя?! «Ты заплатишь мне, проклятый колдун, за этот обман», — поклялся себе Хаген, не прибегая ни к каким сильным выражениям, ибо эти слова в прошлом и так уже означали смерть очень и очень многих, дерзнувших встать на его пути и сумевших поначалу нанести ему некий урон.

Ураган грубо потащил отчаянно упиравшихся людей и гоблинов прямо в распахнутый чёрный зев. Воины падали, переворачивались, изо всех сил пытаясь удержаться на гладком полу, — всё напрасно. Самые верные сотники, самые испытанные тысячники, самые отчаянные рубаки, кем очень дорожил и кого высоко ценил Хаген, — все один за другим исчезли в страшной утробе. Он остался один.

Ветер крепчал, его напор мог бы стереть с лица земли весь этот изящный особняк — но Хаген стоял, в полном отчаянии, глядя на узкую щель в ткани Мира, смотрел, не замечая, что сам он держится лишь благодаря тому, что бессознательно вонзил Голубой Меч в каменные плиты пола и намертво впился правой рукой в эфес; левая сжимала Диск Ямерта.

И когда ураган стал выдирать пальцы из суставов, Хаген метнул Диск — метнул, точно простое оружие, но его ненависти оказалось достаточно. Изделие Древних пропело короткую победную песнь и рассекло голову стоящего перед таном существа (язык не поворачивался назвать его человеком или, паче того, женщиной).

Однако брызнувшая кровь была тёмно-алой, мозги — серыми, а последний вскрик — жалобным и жалким. Тело рухнуло, страшная пасть закрылась… утих ветер, и тотчас же Хаген ощутил яростный взгляд Верховного Мага, отбросившего наконец маску показного спокойствия. Тан злорадно отметил, что Великое Заклятье Мерлина так и осталось незавершённым.

Диск Ямерта вернулся в руку Ученика Хедина, чистый, сияющий белизной.

— Ты убил её, ничтожество, жалкая кукла в руке безумца и разрушителя! — загремел под высокими сводами могучий голос. — Ты убил её и теперь прощайся с жизнью и с душой — потому что я сейчас отправлю тебя в такое место, что…

Не желая больше слушать (а скорее всего, понимая, что в быстроте — его единственное спасение), Хаген ответил убийственной белой молнией, неотразимым Диском Ямерта. Однако направил он его не в разъярённого чародея, застывшего с воздетыми руками, — а в мраморный алтарь, только теперь уловив тщательно замаскированные океаны Силы, скрытые в камне. В считаные мгновения ученик Хедина создал в воображении образ этого жертвенника и вновь бессознательно повторил все необходимые нацеливающие заклинания; если Мерлин и имел власть над оружием Молодых Богов, то вот времени ему явно не хватило.

С пронзительным визгом-скрежетом Диск врезался в мрамор — и тотчас по дому вновь прошла судорога, на сей раз куда сильнее первой, возникнув не по воле распоряжавшегося здесь Верховного Мага. Впившись в алтарь, Диск быстро погружался в него, оставляя за собой огненный, ясно видимый след. Дремлющая в камне сила заворочалась и заворчала, точно разбуженный во время спячки бурый медведь; пол под ногами Хагена задрожал крупной дрожью.

На костистом и длинном лице Мерлина отразился нескрываемый ужас. Словно забыв о дерзком Ученике своего врага, Верховный Маг смотрел, бессильно уронив руки, как чёрная трещина на поверхности алтаря становится всё шире и шире; Диск уже полностью скрылся и теперь вершил свою работу в глубине камня.

Хаген столкнулся взглядом с Верховным Магом, и от выражения глаз Мерлина в душу хединсейского тана ледяными когтями впился холод смерти. Хаген понимал, что, разрушив планы Мерлина, он должен быть готов к ответному удару, может, и к гибели. Но, как бы то ни было, его чутье не могло так ошибиться — направив свой удар в мраморный жертвенник, он лишил Главу Совета Поколения очень и очень важного, возможно, наиважнейшего оружия. Быть может, он хотя бы этим сумеет помочь Учителю… Хотя бы этим.

Бледный как сама Смерть, Мерлин повернулся к приросшему к полу Хагену. Казалось, волшебник готов был задушить человека голыми руками. Медленно, словно его окружало вязкое тесто, тан поднял для защиты руку с Голубым Мечом.

— Теперь, клянусь муками Нифльхеля, мне придётся нарушить Закон Древних, — точно готовая к броску кобра, прошипел Мерлин. — Но сперва я скажу тебе кое-что, червь! Твой Учитель решил стать самозваным князем Мира сего — но, похоже, ему достанется лишь Ничто, даже сумей он взять верх и надо мной, и над остальными… А теперь ты отправишься на суд Ямерта!

Хаген знал достаточно о Перемещающих заклятьях, чтобы сообразить, что нужно как можно скорее убраться с того места, на котором он только что стоял. Зашвырнуть его в невообразимую даль Обетованного несложно — но для этого Мерлину пришлось накладывать свои чары не на самого хединсейского тана, а на то место, где он находился.

Брызнуло вверх крошево раздробленного камня — подобно тому, как раскалывается чёрный пол пещеры, где Ночная Всадница билась со слугами Дальних Сил. Острый осколок ударил в шлем Хагена, и тому оставалось лишь возблагодарить Учителя за науку; сдвинься он на миг позднее или на дюйм ближе — ему сейчас предстоял бы полёт сквозь бездны, прямо к пресветлым очам грозного Бога Солнца.

«Что ж, хвастливый колдун, давай сыграем в детские пятнашки!»

Однако Хаген явно недооценил Мерлина. Верховный Маг плел невидимые сети вокруг тана с такой быстротой, что тот не мог остановиться ни на мгновение; пришлось вновь сорваться с места и носиться зигзагами по залу, стараясь, во-первых, не пересечь запретной черты, где его поглотил бы притаившийся под потолком вихрь, и, во-вторых, не давая владыке Авалона как следует прицелиться. Мерлин гонял его нещадно, однако очень быстро сообразил, что могучий воин выдохнется ещё не скоро, а преподанные Хедином уроки позволяют ему чувствовать смыкающиеся незримые тенета и избегать их. Верховный Маг внезапно прекратил попытки и впился в мечущегося по залу человека тяжёлым, неотрывным взглядом. Прочие Смертные могли потерять рассудок под взглядом этих узких немигающих глаз; иное заклятье не настигло бы Хагена.

Уклоняясь и увертываясь, Ученик Хедина внезапно ощутил странную перемену в себе: ему вдруг очень захотелось опуститься на четвереньки и завыть.

Это было заклятье Трансформации — когда Маги, желая отделаться от докучной помехи, обращали её в нечто, уже не способное помешать им, — в дерево, птицу, цветок или рыбу… Отнять жизнь они не могли, а вот изменить тело — вполне. В колдовских войнах эти заклятья используются мало — его можно наложить на живое существо, но требуется немалое время, даже необычайно искусному в колдовстве Мерлину.

Однако средства защититься от этого чародейства Хаген не знал. Его отчаянную попытку отвести чары Мерлин опрокинул играючи, подобно тому, как штормовая волна размётывает утлый плот. Чары вползали в сознание тана, он всё ещё метался, пытаясь дотянуться до волшебника мечом, кровь и слезы градом катились по лицу, он понимал, что всё погибло, что каким-то ободранным котом ему не прожить и получаса — его просто придушит первый из вошедших слуг Мерлина…

«Учитель! Учитель, помоги же, отзовись!»

Молчание. Да и кто знает, мог ли этот отчаянный призыв вырваться с зачарованного острова и достигнуть Дна Миров?

Ноги тана подкашивались, руки на глазах уменьшались в размерах, отказывались держать эфес; под одеждой — он чувствовал это — из кожи лезла густая, мерзко пахнущая шерсть, челюсть ощутимо вытягивалась вперёд, так что ей уже становилось тесно в глухом шлеме… При этом сознание менялось последним, словно Мерлин, желая поиздеваться, стремился, чтобы его жертва полнее осознала весь кошмар происходящего с ней — потом, в самый последний момент, сознание разом изменится на звериное, сохранив лишь человеческие воспоминания — и жгучую, непереносимую боль от совершившегося.

«Учитель! Да Учитель же! Орлангур! Проклятье!»

«Используй Диск, глупец!» — грянуло в сознании, точно сотни колоколов разом ударили тревогу.

Глаза тана застилала кровавая пелена, однако сквозь неё он всё-таки смог разглядеть, как мраморный алтарь медленно, точно нехотя, распадается на две половины. Диск стремглав вернулся в пославшую его руку. Уже изменившимися пальцами — кургузыми, скрюченными, почти не слушающимися — тан ухитрился схватить оружие. Ненависть к Мерлину палила его до такой степени, что не потребовалось даже целиться, сверкающий круг сам вырвался из рук. На его пути тотчас вспыхнула золотистым огнём тонкая сеть, точно сотканная из солнечных лучей. Оружие Света нельзя было останавливать Тьмой.

Ослепительно белый, словно сотворенный из чистейшего горного снега с самых недоступных вершин Диск врезался в это золотое сияние. Раздался звук, точно рвалась очень плотная и прочная корабельная парусина, движение Диска замедлилось — однако нити тоже вспыхивали алыми огоньками и быстро лопались. Через несколько секунд сеть была прорезана.

За эти секунды Мерлин успел собраться с силами — но при этом ему пришлось отменить свое заклятье Превращения. Страшная тяжесть исчезла, Хаген вновь ощутил себя прежним; из-под латной рукавицы выпало несколько рыжих коротких волос.

Волшебник выбросил обе руки вперёд, зажав Диск между ладонями в доле дюйма от своего лица. Раздалось шипение, кисти Мага окутались паром, Диск вырвался и ударил Мерлина между глаз. И тут оторопевший Хаген увидел, как смертоносное оружие, сильнейшее из всех, когда-либо сотворенных Светом, отлетает обратно, оставив на переносице Мерлина отвесно прочерченную кровавую полосу — и всё!

Однако же этот успех дался Верховному Магу недёшево. Даже у него на висках выступили бисеринки пота, а из взгляда исчезла самоуверенность. Больше он не бранился и не сыпал угрозами. Он понял, что предстоит нешуточная схватка; нелегко справиться с противником, если у того в руках — Диск Ямерта! И всё же для Мерлина это означало лишь некоторую отсрочку его конечной неизбежной победы — какой Смертный, пусть даже с чудо-оружием, сможет одержать верх над Магом? У Главы Совета Поколения имелось множество средств, и, если бы не Диск из Храма Солнца, Хаген уже давно бы исчез с этой земли.

Хаген понимал, что волшебнику нельзя дать опомниться и собраться с силами; тан не знал, как он сам выйдет из этого боя, да это и не слишком его интересовало. Армия потеряна, он остался один… и даже Учитель не поможет ему вновь вернуть обратно его воинов. Что ж, он будет бить этого колдуна Диском, пока ему, Хагену, не откажут руки и сознание; а там — будь что будет. Быть может, к тому моменту Учитель уже сможет появиться здесь…

И Хаген стал бить. Ненависть давила грудь, мысли пропали, он видел только тощую фигуру Мерлина — и раз за разом метал Диск, не давая волшебнику времени для составления сколько-нибудь сложного заклятья. Орудие с шипением вспарывало воздух — но каждый раз Магу удавалось отбиться. «Он поистине явил себя великим волшебником», — с невольным уважением подумал Хаген. То из-под пола внезапно выныривали длинные шевелящиеся руки-щупальца с гибкими пальцами, судорожно хватавшие пролетавший Диск; то синий туман неожиданно сгущался перед лицом волшебника, и порыв Диска угасал в нём, как вязнет стрела в перине; то Мерлин голыми руками отбивал оружие Ямерта в сторону… И всё-таки каждый раз на теле Главы Совета Поколения появлялся новый кровоточащий шрам, каждый раз у Мерлина вырывался болезненный стон — и ему никак не удавалось собрать силы для решающего колдовского удара.

Противники кружили и кружили по залу, Мерлин пытался затянуть Хагена в магический круг; однако тан был начеку, стараясь держаться поближе к двери — на всякий случай, хотя отступать ему было некуда.

Мерлин, казалось, начал слабеть. Его одежды пропитались кровью. На плитах пола за ним оставался багряный след; зверея и ярясь сердцем, Хаген с ожесточением метал и метал Диск, каждый удар достигал цели, а Мерлин всё терпел, терпел и ничего не мог противопоставить…

«Он поддается, треклятый чародей! Ну что, сладко? А вот тебе ещё! И ещё! И ещё!» — Глаза Хагена дико горели — словно безумный берсерк, он преисполнился неутолимой жаждой убийства. Он не знал, как это сделать, — но он это сделает, во имя всех до единого Чёрных Богов!

За открытой дверью, ведущей в библиотеку, послышалось какое-то шуршание и шелестение. Это не предвещало ничего хорошего, и Хаген отпрыгнул к окну, так, чтобы, не спуская глаз с Мерлина, видеть ещё и вход; несложное это движение, как оказалось, спасло ему жизнь, потому что через порог уже переваливалась многоногая туша огнедышащего крейта, а по спине его семенили, точно боясь опоздать на бойню, знакомые уже Хагену гигантские муравьи. Мерлин издевательски захохотал.

Понятно! Пока Хаген наслаждался своей никчемной местью, колдун созывал своих слуг — для этого у него хватило сил, несмотря на постоянные удары Диска. «Попался, попался, как глупый воришка-новичок в грошовой лавке!» Бешенство сдавило тану горло.

Крейт тем временем одолел порог и стал неуклюже разворачиваться своей уродливо-печальной мордой к Хагену. Тан хорошо знал нравы и повадки этих зверей — крейтов широко использовали гномы для прокладки тоннелей в особо прочных скальных слоях. Эти существа легко поддавались дрессировке, однако отличались необыкновенным миролюбием — ещё никому и никогда не удавалось использовать крейтов на поле боя. Несмотря на устрашающий свой вид и способность плеваться огнём, они не выносили ссор и свар между теми, кому служили, тотчас теряли все свои способности, лишались сна, аппетита и надолго заболевали.

«Вероятно, Мерлин справился с этой задачей», — подумал Хаген, в последний момент уворачиваясь от струи огня, пронёсшейся на расстоянии ладони от его головы. Подоконник и переплёт рамы вспыхнули.

Хагену совершенно не хотелось убивать несчастное животное — несмотря на всю владевшую им ярость, гнев его был направлен исключительно против Мерлина, а не против слуг чародея. Однако иного выхода у него не было, и, увернувшись от второго пламенного плевка, он мимоходом разбил ударом латной рукавицы голову подвернувшегося муравья и снизу вверх, из необычной позиции, вонзил в мягкое широкое горло крейта испытанный клинок Голубого Меча.

В страшной муке зверь закричал совсем по-человечески; уродливое тело в зелёной чешуе дёрнулось раз, другой и замерло. Из пасти потянулась вверх тонкая струйка дыма.

Огибая поверженную тушу, на Хагена бросились муравьи; разить их Диском было бессмысленно, тан поудобнее перехватил согретый ладонью эфес; но за всем этим он не забывал как можно быстрее перепрыгивать с места на место, чтобы не попасться в сети Мерлина.

Диск Ямерта в очередной раз вернулся к своему хозяину, однако метнуть его ещё раз Хаген уже не мог; все внимание отняли эти проклятые муравьи, так и норовившие свалить его с ног и перегрызть шею своими мощными челюстями, несмотря на отменную прочность его хауберка гномьей работы. Не стоит и говорить, что Мерлин воспользовался этим своим единственным шансом…

Руки Хагена внезапно отяжелели, ноги словно приросли к полу, голова бессильно склонилась на грудь. Он узнал это заклятье, Большое Заклинание Сна, но разве мог он, Смертный, хотя и Ученик Чародея, тягаться в колдовстве с Верховным Магом Поколения?

Сквозь застилающую глаза пелену Хаген равнодушно взирал, как Голубой Меч вывалился из его правой ладони и зазвенел по камням пола; тан упал на колени, но Диск Ямерта удержать сумел.

Муравьи встали в тесный круг вокруг тана; их длинные крючкообразные челюсти устрашающе шевелились, длинные лапы в нетерпении скребли пол, глаза светились, словно уголья; Ученик Хедина тупо вглядывался в молчаливые ряды этих жутких созданий, обуреваемый неодолимой дремотой…

«Нет! Поднимись! Неужели я настолько ошибался в тебе?!» — внезапно прогремел чей-то страшной силы голос внутри черепа. Тот же самый голос, что некоторое время назад посоветовал пустить в ход Диск.

Хаген на мгновение словно бы увидал себя со стороны: коленопреклонённый, он покорно ждал возмездия, уже сломленный, уже готовый взмолиться о пощаде…

…А потом он увидел горящие башни столицы Видрира и своих дружинников, насмерть дравшихся с теми, на кого он, их предводитель, указал как на врагов, и умиравших по первому его слову…

…И гоблинов, затравленных, загнанных в угол, давно уже проклявших само своё существование, у кого теперь не оставалось никакой надежды…

…И Учителя, горестно качающего головой; и Ильвинг, которую поведут на рабский рынок где-нибудь в Южном Хьёрварде…

И он стал бороться. Нет, он не плёл, подобно Верховному Магу, заклятья и контрзаклятья, пытаясь очистить от Эликсира Сна своё астральное тело обычными колдовскими приёмами, он с удесятерённой силой заставил себя вспоминать — всю свою безумную, яростную, полную битв и сражений жизнь, когда каждый миг его существования был наполнен опаснейшей игрой со стократно сильнейшими нечеловеческими надмировыми силами; вспоминать всех, с кем дрался и с кем мирился, кого любил и кого ненавидел, что брал и что отдавал; он отчаянно пытался выбраться из мягко засасывающей трясины сна, куда его настойчиво толкал и толкал Великий Мерлин.

Муравьи ждали; ждал Мерлин, уже начавший плести своё заклятье Отправки, так и не отказавшись от мысли поставить Хагена перед судом Молодых Богов в Обетованном, где уже никто не пришёл бы на помощь хединсейскому тану… а Хаген ждал, когда Мерлин подойдёт поближе. Нельзя сказать, чтобы ему удалось одними человеческими воспоминаниями полностью одолеть магию, — но сознание, по крайней мере, перестало уплывать, и левая рука с Диском вновь стала повиноваться ему. Мерлин, казалось, пока ничего не замечал; творя свое чародейство, он всё приближался и приближался…

Не доходя пяти шагов до стоящего на коленях тана, он приостановился, как будто его что-то встревожило. Он был уже готов произнести последние слова заклятья, уже поднял руку в величественном жесте Власти и Повеления, когда Хаген, резко взмахнув рукой, вновь метнул Диск Ямерта.

И уже не оставалось у Великого Мага времени, чтобы отразить этот совершенно неожиданный удар; ведь он мнил этого жалкого Смертного поверженным, находящимся полностью в его, Мерлина, власти; после всех своих усилий он меньше всего ожидал увидеть короткий блеск стремительного Диска.

Но Верховный Маг не был бы Верховным Магом, если бы его могли поймать на столь простую приманку. В запасе у Главы Совета Поколения всегда имелось несколько заклятий для самого крайнего случая…

Диск Ямерта со свистом пронзил пустоту. Мерлин бесследно исчез из своего Заклинательного Покоя, попросту растворившись в воздухе; и в тот же миг на Хагена бросились муравьи.

Несмотря на то что волшебник больше не удерживал своё заклятье Сна, оправиться Хагену от него сразу не удалось, отбивался он вяло, с трудом ворочая мечом. Диск несколько раз пересёк зал из конца в конец, а затем медленно, зигзагами, точно чувствуя вину, покатился обратно к Хагену.

Тан бился обдуманно и молча, бережно расходуя силы, тем более что к муравьям вновь присоединились старые его знакомые — летучие пасти, ворвавшиеся в зал, едва только из него исчез Верховный Маг.

Вновь шипел, рассекая воздух, широкий клинок хединсейского тана. Валились на пол перерубленные тела страшилищ, сначала скрыв под собой плиты пола, затем их груда стала расти. Поднимаясь всё выше, она быстро достигла пояса Хагена…

Однако спустя ещё несколько секунд он понял, что проигрывает. Твари Мерлина — и летучие, и бегающие — атаковали тана со всех сторон; Голубой Меч творил чудеса, но муравьям всё чаще и чаще удавалось прорваться сквозь его сверкающую завесу и вцепиться Хагену в ноги; крылатые бестии рассекались его клинком уже в считаных дюймах от тела, он ощутил, что ещё немного — и битва эта для него закончится.

И, наверное, от отчаяния, ему в голову пришла эта мысль: а ведь и крылатые твари, и муравьи как две капли воды похожи один на другого среди своих сородичей — не указать ли их всех как цель для Диска Ямерта?

Судьба отвела Хагену совсем немного времени на воплощение этого замысла; чуть поколебавшись, он мысленно нацелил Диск на своих крылатых врагов и взмахнул левой рукой.

Результат превзошёл все его ожидания. Словно обретя невидимые крылья, Диск носился по воздуху, одну за другой рассекая жутких тварей надвое. Им не было спасения, когти и зубы оказались бессильны, Диск проносился сквозь разинутые пасти, и ни одна не смогла затянуть его в гибельный провал пространства. В воздухе стало куда свободнее, хотя в распахнутую дверь продолжали врываться новые летучие бестии — но лишь для того, чтобы разделить участь своих собратьев и присоединить новые тела к уже валявшимся на полу трупам.

Теперь тан смог отбиться и от муравьев. Шаг за шагом он теснил их к открытой двери, всё убыстряя и убыстряя вращение меча; вскоре ему удалось дотянуться до дверной ручки, захлопнуть тяжёлую створку и задвинуть толстый засов. Диск ещё метался у него над головой, разя последних летающих слуг Мерлина.

Хаген осторожно отошёл от запертой двери. Муравьи отчаянно грызли её с той стороны, но, похоже, эта преграда оказалась им не по силам — челюсти скрежетали, скрежетали, но без всякого толка.

И стоило Хагену перевести дух и начать думать, что же делать дальше и как вернуть увлекшийся истреблением врагов Диск Ямерта, как в дальнем конце зала вновь появился Мерлин. Появился и, не обращая поначалу никакого внимания на Хагена, бегом бросился к своему расколотому надвое мраморному алтарю. Нагнулся, обхватил одну из половинок и с усилием приподнял, поставив её стоймя; потом взялся за вторую часть камня. Он страшно торопился, он даже не смотрел по сторонам — и недаром, потому что в эту секунду там, на Дне Миров, Маг Хедин сокрушил Ракотову темницу и ударная волна докатилась до Авалона.

Нельзя сказать, что она вызвала большиеразрушения; пол ощутимо тряхнуло, клацнула дверная ручка, упали на пол прогоревшие остатки оконной рамы… Хаген не знал, что именно произошло, но откуда-то пришла стойкая уверенность, что Учитель добился своего.

Куда только делась вся сдержанность Мерлина, его поистине стоическое терпение, с каким он встречал удары Диска! Глаза его горели, как у самого страшного из порождений Тьмы, упивающегося человеческой плотью; и стоило оружию Ямерта, разрубив надвое последнее из метавшихся под потолком крылатых созданий, вернуться в руки Хагена, как Верховный Маг нанёс ответный удар.

Похоже, теперь он не заботился о сохранности своих покоев. Весь без остатка воздух вокруг Хагена словно разом взорвался и превратился в пламя; тана швырнуло назад, с грохотом рушились стены и потолок, взвились облака кирпичной пыли, совсем рядом упала тяжёлая потолочная балка, выкованная из нескольких толстых стальных полос, в мелкую крошку раздробив оказавшиеся под ней камни. Хагена придавила груда рухнувших обломков; каким-то чудом, несмотря на страшную боль, он не потерял сознания. Судьба оставила ему возможность лишь наблюдать за Мерлином; тан не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

А Верховный Маг, казалось, обезумел. Вот он подскочил к стене, с размаху ударил кулаком в одну из плит, на глаз ничем не отличающуюся от остальных; открылась чёрная пасть тайника. Руки Мерлина выхватили оттуда высокий стеклянный сосуд, плотно закрытый крышкой, — нечто вроде большого кубка для вина; внутри яростно полыхал золотистый огонь. Мерлин рванул вверх крышку — она не поддалась, и тогда он с размаху швырнул драгоценный (иначе его бы не стали так тщательно прятать) сосуд прямо об пол. Осколки разлетелись далеко в стороны, в камнях заплясали солнечно-золотые языки огня; молитвенно воздев руки, Мерлин упал на колени прямо в пламя, словно взывал к кому-то. Его одежда и волосы горели — однако он продолжал стоять, громко восклицая что-то на неизвестном Хагену языке; и тан не мог понять, что происходит, до тех пор, пока Мерлин не выкрикнул с невероятными силой и страстью: «Ямерт!!»

Несмотря на то что сознание мутилось от боли, холодные когти ужаса продрали все существо Ученика мятежного Мага. Он тотчас ощутил, что здесь дело не ограничится присутствием одного лишь изображения.

Ответ Мерлину пришёл тотчас: из пламени неожиданно выступила высокая и прекрасная фигура могучего полуобнажённого мужчины, излучающая нестерпимое для глаз сияние, и Маг, на коленях отползая назад, с трудом выдавил из себя одну короткую фразу. Очевидно, пришедший и так прекрасно знал, о чём идёт речь, ибо бросил в ответ одно лишь короткое слово — короткое, но острое, как топор палача, и столь же смертоносное. Хозяйка Вечной Гибели сама вошла в этот зал, чтобы наполнить это короткое слово непереносимым холодом своих застенков.

А потом языки пламени неожиданно опали, исчезла блистающая фигура, распростёртый и неподвижный Мерлин остался лежать на обугленном полу.

Однако он сумел быстро подняться. Спотыкаясь, волшебник поспешно доковылял до своего мраморного алтаря, кое-как составленного из двух прислонённых друг к другу половин, оперся о него обеими руками и начал творить заклятье.

Никогда ещё Хаген не видел, чтобы в волшбу вкладывались такие исполинские и страшные силы, названий которых он не знал. Из-за дальних пределов Мира сходились они на зов Мерлина, покорные его власти; Маг сковывал их несокрушимыми скобами, и каждая из этих сил в одиночку была способна испепелить весь Восточный Хьёрвард…

Мало-помалу между рук волшебника стал вырисовываться неподвижно висящий в воздухе золотистый меч. Несколько раз Мерлин сбивался, и ему приходилось всё начинать сначала, одновременно одолевая и неисправность своего главнейшего магического инструмента; однако золотой клинок вскоре был готов — и тогда Мерлин сотворил ещё одно короткое заклинание.

На полу подле алтаря появилось видение какого-то жуткого, неописуемого места; Хаген увидел темноволосого человека, поднявшегося на локте, и рядом с ним — своего Учителя; и не успел он обрадоваться тому, что Хедин, очевидно, жив, как Мерлин громовым голосом выкрикнул последнее слово своего Заклятья и золотой меч, перевернувшись в воздухе, отвесно ринулся вниз, целясь в изображение мятежного Мага. От силы этого заклинания сверху на завалившие Хагена камни рухнули новые обломки стропил, кирпичей и балок, но тан этого уже не почувствовал — он понял, что Верховный Маг выпустил в его Учителя стрелу, от которой нет спасения, и, значит, он, Хаген, не выполнил последнюю волю Хедина, не смог защитить его, пока тот бился в иных Мирах… стыд, боль и горечь неминуемой страшной утраты разорвали на мелкие части сознание хединсейского тана, и тот впал в спасительное забытьё.

ГЛАВА Х

Сознание возвратилось ко мне резким толчком, но, право же, лучше бы ему было этого не делать — так мне невольно подумалось. Боль была такая, как будто тысячи острейших ножей одновременно резали меня на мелкие куски, в голове гудело, я не мог ни подняться, ни даже пошевелиться; сил хватило лишь открыть глаза.

Ракот лежал ничком, уткнувшись головой в сгиб локтя; только теперь я вспомнил, что с нами случилось, и безмерно поразился: как я мог остаться жив после удара Меча Мерлина?

Неожиданно Ракот пошевелился и застонал. Его мощные руки уперлись в упругую, медленно текущую куда-то лаву, он попытался подняться. Я увидел его бледное, без единой кровинки, лицо, полубезумные чёрные глаза… Внезапно тело его свело судорогой, он с глухим вскриком вновь уронил голову; очевидно, его терзало ещё сильнее меня, ведь именно он принял на себя большую часть злой силы Меча Мерлина.

Я попробовал встать — с большим успехом; после нескольких неудачных попыток мне удалось утвердиться на ногах. Поневоле шаткой походкой я приблизился к другу.

— Ракот, — негромко позвал я, кладя ему на плечо руку.

— Хедин! — У Падшего Мага вырвался хриплый, низкий рык. Никакие муки не смогли вытравить из него ярость и жажду борьбы. Глаза Ракота вновь горели бешеным огнём. — Хедин! Похоже, мы живы, клянусь Великой Тьмой!

— Живы… — с трудом выдавил я из себя. — Мы выдержали, выдержали, слышишь?! — С каждой секундой силы возвращались ко мне, и росла, стремясь вырваться наружу, дикая, первобытная радость, какой я ещё никогда не испытывал, оставившая далеко позади даже то, что я испытывал в Замке Всех Древних, когда вновь обрёл Ученика после столетий изгнания.

— И что теперь, брат?! — прогремел Ракот, поднимаясь на ноги. — Я верил, что настанет день, когда ты придёшь. Думаю, драка сейчас идет нешуточная, ты позволишь мне встать рядом с тобой?

Я мог только поразиться, насколько быстро Восставший пришёл в себя. Он был вновь готов к бою.

— Мы возвращаемся на Хединсей, в мою крепость, — произнёс я. — Ты прав, драка действительно нешуточная, я схватился с Молодыми Богами, чтобы только вытащить тебя отсюда… Я надеялся…

— Забудь о том суде. — Ракот в свою очередь коснулся моего плеча. — Ты был тогда во многом прав, отговаривая меня от Восстания…

— Но тут без тебя было кое-что сделано. — Я поспешил нарушить наступившее было неловкое молчание. — Теперь у нас есть чем встретить хозяев Обетованного!

— У Мерлина вот тоже нашлось, чем нас угостить, — заметил Ракот, расправляя плечи. — Хотел бы я знать, что это за новый ужас?

— Чем бы он ни был, похоже, Мерлину не дали использовать против нас всю мощь этой штуки, — отозвался я, чувствуя слабый проблеск озарения. — Мой Ученик сделал всё, что мог, и не позволил Мечу набрать полную силу.

— Славно! — мрачно усмехнулся Ракот. — Ну что ж, надо уходить отсюда, не так ли? Я молча кивнул, готовя первое из заранее заготовленных заклятий Возвращения. Пробиваться к Дну Миров гораздо труднее, чем подниматься оттуда — так опытный ныряльщик отягощает себя немалым грузом, погружаясь в морские глубины, однако на поверхность он может вернуться почти без усилий.

— В ближних Мирах нам наверняка уже приготовлена тёплая встреча, — заметил я. — Я постараюсь встретить их, чем смогу, а ты побереги силы…

— Вот уж нет! — возмутился Ракот, его глаза вновь гневно сверкнули. — Чтобы я оставался в стороне?!

Нет, положительно, он нисколько не изменился!

Несложным колдовством, оборотом Мира вокруг себя, я одолел крышу Дна Миров, и мы оказались там, где на меня бросилась бесчисленная рать Ракотовых тюремщиков. Я бы дорого дал, чтобы миновать это место, не задержавшись ни на секунду, однако, увы, это оказалось невозможно, я так и не нашёл подходящих заклинаний и источников сил.

Бесчисленные твари из ратей Молодых Богов кишели здесь, как рыба в садке. Мне показалось, что их стало ещё больше, чем когда я оказался здесь в первый раз.

И теперь, не теряя времени, все эти воющие и ревущие орды чудовищ повалили к нам.

— Одолжи мне меч, Хедин! — крикнул Ракот, видя, что я собираюсь использовать магию. — Сейчас они увидят, способен ли я ещё на что-нибудь!

Я бросил ему оружие. Мне и в самом деле лучше было воспользоваться сейчас магией, а Ракот мог довести ярость чудовищ до крайнего предела, что в свою очередь усилило бы действие моих собственных заклятий.

Ракот лихо свистнул и ринулся в бой. Напавшему на него здоровенному огнедышащему дракону он снёс голову одним ударом; я не увидел блеска лезвия, не услышал свиста рассекаемого воздуха — настолько стремительным был удар; казалось, что Ракот просто взмахнул рукой с одним эфесом, без клинка, и неведомые чары сами отделили уродливую голову монстра от безобразного туловища.

Вокруг Падшего Мага началась кровавая свалка, я же тем временем терпеливо накапливал обращенную на нас ненависть. В изгнании я заметил, что ярость врагов может служить источником сил, если, разумеется, найти соответствующие преобразующие заклятья. Пришлось потрудиться, однако сейчас я мог спокойно отражать нацеленные на нас магические удары и, плести ловчую сеть для вражеского гнева. Я использовал похожий приём, когда пробивался вниз, и теперь уже не смог бы воспользоваться точно таким же способом — мои противники сделали необходимые выводы и уже не наваливали на меня потоки грубой магической силы, которой — при желании и соответствующем умении — несложно найти совершенно неожиданное для врагов применение.

Ракот работал мечом, я — плёл колдовские сети и ждал. Мой друг не подпускал ко мне никого из тварей, и я мог даже подумать секунду-другую о будущем. Магические приёмы, давным-давно разработанные и затвержённые наизусть, не требовали постоянного вмешательства моего сознания.

Итак, судя по всему, Хаген действительно наделал переполоха на чинном Авалоне. Что-то подсказывало мне, что он все ещё жив, и надо было торопиться, чтобы не опоздать, выручая его оттуда.

И второе — что это за заклятье, сотворенное Ракотом в последний момент, перед тем как нас поразил Меч Мерлина? Я никогда не слыхал ни о чём подобном; и чем больше я размышлял, пытаясь восстановить в памяти хотя бы общий его план, тем более зловещим и непостижимым казалось оно мне…

Тем временем удачи отчаянного Ракота довели окружавших нас врагов в буквальном смысле слова до безумия. Ярость и ненависть их так и захлестывали нас, мои запасы мощи переполнялись, пора было продолжить путь. Я окликнул Ракота.

Ни на миг не переставая работать мечом, он отступил ко мне, так и не показав чудовищам спину. Я схватил его за предплечье, и мы взмыли вверх, оставив позади изумлённых, растерянных и взбешённых слуг Обетованного.

Словно два огненных болида, мы неслись сквозь Миры. Тысячи и тысячи глаз искали нас, тысячи языков, захлебываясь, передавали вести о нашем появлении, тысячи ушей внимали этим вестям, и их обладатели спешили поскорее передать страшные слова дальше: Ракот восстал! Ракот идёт!

Обо мне не упоминали, но тщеславие никогда не числилось среди моих пороков.

Сколько времени потребуется Мерлину, чтобы сотворить новый смертоносный Меч? Сейчас я мог только молить Судьбу, чтобы встретить этот удар не в пути, где нам не было бы спасения, а на Хединсее, давно готовом к самой страшной Магической Войне. Неизвестным в моём уравнении оставались лишь Молодые Боги; но познать пределы их сил я мог лишь схватившись с ними в открытую. Теперь все пути назад были отрезаны, мосты сожжены, я вернул в Мир Восставшего, и исход был предрешён — либо мы с Ракотом, либо Молодые Боги.

Подхвативший нас восходящий поток Силы пронзал один слой Реальности за другим. Погоня — если она и была — давно отстала, и я мог лишь дивиться той лёгкости, с какой нам удалось выбраться из самых нижних, Тёмных Миров. Я исчерпал практически все ресурсы заклятий, оставался последний их «слой», как говорят Маги, это целая последовательность взаимосвязанных чар, нацеленных на один и тот же объект, но атакующая его, если можно так выразиться, с разных сторон. Мы можем выдержать ещё один серьезный бой, если нас настигнут слуги Молодых Богов (прислужников Мерлина я не страшился), но после, до самого Хединсея, помощи ждать уже неоткуда. Разве только смилостивится Великий Орлангур…

Разумеется, нам недолго пришлось наслаждаться безмятежным полётом. Нас настигли в одном из безымянных Миров, окружив на бесплодной и холмистой равнине под пасмурным грязновато-серым небом. В тучах скользили громадные крылатые тени летучих ящеров, изредка они стремительно ныряли вниз, к самой поверхности земли; твари ловко подхватывали что-то своими длинными челюстями и снова взмывали вверх.

На наши плечи словно навалилась тысячепудовая тяжесть; кто-то спокойно и уверенно поглотил всю припасённую мной для дальнейшего пути энергию — слишком спокойно и слишком уверенно, чтобы можно было заподозрить Верховного Мага.

Ракот понял всё тотчас и мрачно улыбнулся в ответ на моё беспомощное пожатие плечами.

— Они таки добрались до нас… чуть раньше, чем хотелось бы… Ну что ж, я покажу им, что они слишком рано похоронили меня!

Он вновь взял в руки Чёрный Меч, любовно провёл ладонью по лезвию.

— Я рад, что ты сберёг его, друг Хедин, — с теплотой сказал он. — Не скрою, мне приятно, что мой подарок оказался небесполезен. Обещаю вернуть, как только покончим с этими толстобрюхими развалинами! — Он указал кивком головы на приближавшиеся тёмные полчища разнообразных существ, заполнившие собой всю равнину и небо над ней.

— Это ещё не так страшно, — промолвил я, озираясь. — От них мы уйдём, но вот что делать дальше…

— А, ты это предусмотрел, — улыбнулся Ракот. — Понятно, как могло быть иначе; что я должен делать — держаться поближе к тебе?

Я коротко кивнул. Пришла пора вскрыть запечатанный тайник Силы, благоразумно устроенный мной неподалёку, где-то в близлежащих Мирах, где именно — я не знал, да это и не играло никакой роли. Главное, что я мог воспользоваться запасённой мощью и продержать на порядочном расстоянии от нас тварей Обетованного, пока мы не сможем уйти в последний наш прыжок между слоями Реальности.

Когда кольцо вокруг нас стало сплошным и многообразные духи, демоны, драконы, Служители Стихий и прочая, и прочая, и прочая оказались на расстоянии нескольких сотен шагов, а воздух весь оледенел в ожидании всесокрушающего колдовского удара, я привёл в действие свои собственные резервы, высвободив колоссальные запасы Силы, долгие годы собиравшиеся мной по крупицам. Они могли бы быть и больше, эти запасы, но проклятый Пёс вынудил нас начать раньше намеченного срока.

Небо вокруг нас разом поменяло свой цвет; облака словно бы вспыхнули изнутри, лишь над нашими с Ракотом головами остался не затронутый пламенем участок. Словно перемешиваемые гигантской ложкой, облака двинулись по кругу, всё быстрее и быстрее, сливаясь в сплошную круговерть; неистово загудел ветер.

Хобот чудовищного смерча стремительно опустился с небес, всасывая меня и Падшего Мага; я открыл Врата Миров одним из Великих заклятий, и мы продолжили путь.

— Лихо! — крикнул мне в ухо Ракот, одобрительно показывая поднятый вверх большой палец сжатой в кулак правой руки. — А вот что дальше?!

Тьма. Свет. Звёзды. Мир сменялся Миром; мы неслись всё дальше и дальше — но теперь погоня висела у нас на плечах, и я чувствовал, что они нагоняют нас и доберутся до нас скорее, чем мы достигнем Хьёрварда и Хединсейской твердыни.

Мы уже оставили позади Серые Миры, совсем близкие к нашему; я видел, как Ракот закусил губу.

— Не успеем, — пробормотал он.

— Будем драться, — в тон ему отозвался я, в то же время лихорадочно ища способ избегнуть этой драки.

«Ты успеешь, отчаянный Маг», — услыхал я густой, мощный бас Духа Познания. Во мгле Межреальности проступили направленные на меня глаза, о четырех зрачках каждый.

— Тьма и бездна! — прохрипел ошеломлённый Ракот. — Это ещё что такое?!

Он, конечно же, тотчас ощутил присутствие рядом с нами исполинской Силы, так разительно отличавшейся от всего, с чем Восставшему приходилось сталкиваться в прошлом.

«Ты успеешь, но будь готов покинуть Хединсей — твой Ученик в беде. Он славно бился и доставил мне множество бесценных сведений, утоливших мой голод и возвеселивших меня; поэтому я говорю тебе: торопись! Во дворце Мерлина лежит он, бесчувственный, но пока ещё не бездыханный, придавленный грубыми камнями. А насчёт этих не беспокойся. Сейчас я их припугну — но дальше тебе придётся действовать самому. Прощай! Уверен, что ещё свидимся…»

Не знаю, что такое предпринял тогда Великий Дух, но внезапно я ощутил, что погоня отстаёт.

— Что это было, что это было?! — клещом вцепился в меня Ракот. Пока я объяснял ему, в чём дело, а он восхищённо крутил головой, небо в последний раз сомкнулось над нашими головами, и я увидел далеко внизу ясно различимый уже Хединсей.

— Вот это точность! — уважительно заметил Ракот.

С высоты хорошо было видно, как крепко досталось моей крепости от огненных шаров флота воинов в оперённых шлемах и пламенных клинков Алчущих Звёзд. Многие бастионы обвалились, почти все дозорные башни исчезли бесследно, но Главная стояла неколебимо, а пока стоит она — удержится и Хединсей.

— Кто это тут так постарался? — удивился Ракот, вместе со мной обозревая крепость.

— Потом все рассказы, потом! — оборвал я его. — Ты останешься здесь, а я иду вытаскивать Хагена. Похоже, он угодил в западню.

— Оставишь мне ключи Охранных заклятий? — изумлённо поднял бровь Ракот.

Этому и в самом деле можно было удивиться. Охранные заклятья, ограждавшие жилище Мага, составляли его самую заветную тайну.

— От тебя у меня нет секретов, — ответил я Ракоту. — Я отправляюсь на Авалон. Ты останешься здесь и будешь держать оборону. Вряд ли они начнут прежде, чем я вернусь; подтяни пока в этот Мир всё, что тебе подвластно.

— За это не беспокойся, — заверил меня Восставший; глаза его торжествующе блеснули. Мы оказались на главном дворе крепости. Гердер, командовавший здесь без меня, не стесняясь, вздохнул с облегчением.

— Всё благополучно, мастер Хедин, — отрапортовал он.

Действительно, пожары были потушены, пленные разведены по работам (неутомимый тысячник тотчас же стал заделывать проломы в самых угрожающих местах), воины получили отдых и пищу, оружейники спешили пополнить запасы стрел, копий и камней, заменить выщербленные и треснувшие щиты. Кивком головы отпустив тысячника, я поднялся в свой покой; Ракот шёл следом.

Я коротко представил Восставшего Читающему Заклятья; им нашлось о чем поговорить, пока я последний раз проверял все магические ловушки и колдовские заслоны, возведённые мной вокруг крепости; первый штурм мы выдержим, а на большее я не рассчитывал.

Торопливо разъяснив суть моих приготовлений Ракоту, я поспешил сплести соответствующее заклятье Перемещения и уже совсем был готов отправиться в путь, как внезапно всполошился Читающий.

«С места, именуемого тобой Авалоном, пущена стрела волшбы! — взвизгнул он. — Он, ваш наибольший чаротворец, направил её в твой остров!»

Так. Браво, браво, Мерлин. Ты недаром стал Главой Совета Поколения. Мгновенно разобрался в происходящем… и вот вам, пожалуйста!

— Попробую остановить, — задумчиво прищурясь, словно при стрельбе из лука, молвил Ракот.

— Собери лучше силы, созови всех, кого сможешь, — постарался урезонить его я. — Это ещё не так страшно… это пока ещё только проверка…

— Ладно, тогда я пошёл собирать своих. — Ракот отошёл в угол и принялся творить какое-то замысловатое заклинание.

Читающий вцепился в несущийся на нас огненный клинок, словно дятел в сосну; спустя полминуты я уже знал всё, что необходимо. Мерлин превратил Авалон в подобие гигантского насоса, жадно сосущего силы из естественного обращения магических энергий; тонкая вязь волшебных направляющих и колдовских форм превращала рыхлые массы страшных сил в грозное оружие.

Довольно быстро разобравшись в системе крепящих поток Огня чар, я нанёс контрудар. Мои заклинания не шли ни в какое сравнение по мощи с заключенными в Мерлиновом копье; но благодаря Читающему я мог бить прицельно и точно. Если знаешь, как сплетено вражье заклятие, то можешь отразить его куда меньшим, нежели направленное в тебя.

И, выдернутые моим заклинанием, скреплявшие Стрелу Мерлина волшебные связки исчезли; в серой мгле Межреальности расцвел небывалый огненный цветок: великое буйство выпущенных на свободу пламенных духов, радующихся краткому мигу свободы, пока новые заклятья не заставят их вновь предаться мрачному делу разрушения.

Разумеется, здесь, на Хединсее, мы ничего подобного не увидели и не услышали — ни сполохов в небе, ни загоризонтного грохота — всё это осталось вне пределов Хьёрварда; однако мы сразу ощутили мощный толчок, до основания сотрясший скалы острова и заставивший обвалиться несколько поврежденных башен.

Стрелы Мерлина более не существовало; но я знал, что Мерлин прекрасно понимает: мне ведомо, что этот удар — пробный, разведка боем. Он знал, что я отражу его первую атаку; он лишь слегка попробовал на зуб прочность возведённых вокруг Хединсея оград.

— Славно, славно, — вновь одобрил меня Ракот, на миг оторвавшись от работы. Я взглянул на него: лицо Падшего Мага блестело от пота, на обнажённых руках перекатывались и скользили бугры могучих мышц — в магических системах Восставшего очень большое место занимало использование его собственной мускульной силы, разумеется, в её колдовском отображении. Воздух перед Падшим Магом тускло светился, многочисленные огнистые черты сливались в сложный узор, в самой сердцевине которого, словно открывающийся глаз Великой Ночи, постепенно проступало идеально круглое пятно Тьмы. Ракот пробивался к глубинным пластам Межреальности, туда, где ещё скрывались его верные слуги, уцелевшие от возмездия Молодых Богов, не бросившие своего старого хозяина и не отрёкшиеся от него; используя магическую мощь Хединсея, мой друг упрямо восстанавливал свою власть над тёмными областями Мира, куда не смогла дотянуться длинная рука Молодых Богов и откуда он всегда черпал силы. В этом заключалась его обычная ошибка — он почти всегда уповал лишь на грубую мощь да на многочисленные свои полчища.

Сейчас через открывшийся узкий межмировой коридор Ракот пошлёт весть о своём возвращении — Послание Силы, — и услышавшие его Дети Темноты восстанут из любых пучин. Это отнимало всю его телесную и магическую энергию; зато уже через несколько часов под его водительством встанут легионы существ, тех, что вечно рождает Тьма в бесконечном своём противоборстве со Светом. Эти Начала равновелики, и ни одно из них нельзя назвать однозначно хорошим или дурным; цвет же — это не более чем символ. Конечно, без твердой руки Ракота Рождённые в Ночи не могли обрести всех своих боевых возможностей; но и то, что имелось, никто бы не сбросил со счетов.

Читающий тем временем приумолк — не оттого, что разом прекратилась вся волшба в пределах Мировой Сферы и ему стало нечем заняться, а напротив: требовалось время, чтобы разобраться в бесконечных хитросплетениях заклинаний, творимых сейчас и на Авалоне, и в Замке Всех Древних, и в Мире Хьёрварда. Меня вдобавок не покидала мысль о слугах Дальних Сил — всерьез ли они решили вмешаться в драку, сочтя момент подходящим для переустройства действительности по своему усмотрению, или же просто похитили Сигрлинн вследствие неурядиц между её и их подручными? Тут для меня оставалось ещё очень много неясного — зачем вообще моя былая возлюбленная сцепилась с Дальними? На каких неведомых тропках Высшего Колдовства они столкнулись лицом к лицу, и ни один не захотел уступить дорогу?..

Однако сейчас я не имел времени разгадывать эту загадку. Надо торопиться на Авалон.

Я простился с Ракотом одним крепким молчаливым рукопожатием; слова в такой момент излишни. Ещё мгновение — и заклятье Перемещения бросило меня к Дому Мерлина.

Нельзя сказать, что я смог предусмотреть все возможные опасности; Ракот продержался бы, атакуй его хоть всё наше Поколение, но спустись в Мир Молодые Боги — и один он не выстоял бы и нескольких минут. Магические бастионы создаются десятилетиями, и посвятить другого, даже Мага, во все тонкости повелевания ими за столь короткое время просто невозможно.

Ещё двигаясь путями Межреальности, я ощутил, что впереди меня ждут несколько слоев спешно воздвигнутой обороны Мерлина. Верховный Маг вряд ли ещё понял, куда я направляюсь, — я закрыл свои мысли непроницаемой завесой, той самой, секрет которой так боялся открыть Мерлину в начале описываемых в этой книге событий; я мог не сомневаться: Глава Совета Поколения бросил сейчас всё свое чародейское умение на разгадывание содержимого моей головы, моих планов и замыслов, которые я никогда не доверял даже зачарованным тайникам. Клянусь Тьмой, его ждала бы славная добыча, сумей он сломить моё сопротивление! За подобные мысли мне уготована была бы медленная и мучительная смерть; впрочем, я и так знал, что приговорен, с того момента, как обрушил стены темницы Ракота.

Но я одолел все преграды и теперь стоял на земле Авалона, стоял, держа наготове Чёрный Меч. Вся поляна между зарослями и домом Мерлина была истоптана сотнями и сотнями тяжёлых сапог и башмаков, дверь дома выломана, окна выбиты, однако нигде ни одного тела. Войско Хагена ворвалось внутрь — это ясно; а вот что произошло дальше?

Хотя рядом со мной и не стоял Читающий Заклятья, я и без его помощи почувствовал, как в стоящем передо мной разорённом доме сплетаются тугие канаты чародейства. Мерлин не терял времени даром — он собирал силы для второго удара. Как и Ракот, он созывал своих слуг из всех пределов Мира, то и дело обращаясь к оставшимся в Замке Всех Древних с какими-то распоряжениями; и ещё — он искал Сигрлинн. Её имя я смог различить, с такой силой он взывал к ней; его взор настойчиво шарил по просторам моря и земли, пронзал воздушные океаны, но — тщетно.

Несколько минут я просто стоял, прислушиваясь. Неужели он не ощущает, что я уже здесь? Или это хитроумная ловушка? Вход в дом не преграждало ни единого, даже самого простого, колдовского барьера — совсем не в характере Мерлина; однако выбора у меня не было: если Хаген жив, он скорее всего в доме — а я чувствовал слабое биение его сердца. Я взывал к нему, но мой Ученик не откликался — то ли лишившись сознания, то ли мой зов просто не доходил до него вследствие какого-нибудь Мерлинова чародейства.

Я глубоко вздохнул, сотворяя заклятье Невидимости. От Верховного Мага оно, конечно же, не защитит, но избавит от необходимости продираться сквозь ряды его подручных…

Я шагнул через порог. И тотчас ощутил, как дрогнули фундаменты — Мерлин предложил Хединсею продолжить состязание в искусстве отводить огненные стрелы. Оставалось только надеяться, что Ракот не поддастся искушению устроить грандиозную пламенную потеху в своём вкусе и мягко погасит удар ещё в Межреальности.

Внутри дома царил беспорядок. Не разгром, чего следовало бы ожидать после ожесточённого штурма, а именно некоторый лёгкий беспорядок, с налётом нарочитой небрежности. Ни крови, ни тел — так же, как и перед домом, — ни даже, разрази меня гром, зарубок на мебели!

Я счёл за лучшее хотя бы раз обойти замок Мерлина кругом — и с противоположной стороны его обнаружил наконец несомненные следы боя. Крыша одного из крыльев полностью рухнула внутрь вместе со стропилами и черепицей; над одним из окон чернел уродливый полуовал гари — однако именно там находился сейчас Мерлин и… и мой Ученик!

Я внезапно почувствовал совсем рядом затруднённое, редкое дыхание Хагена. Он без сознания, сомнений в этом нет: и ясно, почему у Заклинательного Покоя Мерлина обвалилась крыша: мой Ученик дрался, как лев, и я не ошибся в своём провидении — именно его отвага не дала Мерлину влить в его Меч всю изначально приготовленную для страшного оружия силу.

По осыпи из обломков кирпича и балок я взбежал вверх, уцепился руками за край окна на втором этаже, подтянулся — и оказался в Заклинательном Покое, точнее, в том, что от него осталось.

Даже при самом сильном желании я не смог бы вспомнить, сколько же веков не бывал здесь; прямо передо мной стоял расколотый надвое белый мраморный алтарь: известный всем Магам моего Поколения как Белый Камень Мерлина, самолично им созданный, вершина его искусства. С его помощью он повелевал движением магической силы во всех Мирах Великой Сферы; мириады существ, имевших истоком своего рождения Магию, подчинялись властительным речениям Камня. Сейчас чудесное изделие Мерлина рассекала сверху донизу тонкая чёрная трещина, и две половины мраморной глыбы были просто прислонены друг к другу.

Слева от меня, там, где должен был находиться вход в зал, высилась груда битого камня, стропил, досок и тому подобного мусора. Вокруг кучи валялись дохлые муравьи, известные слуги Мерлина; головы их носили следы отчаянных ударов острого и тяжёлого клинка. А ещё из-под обломков торчали лапы крейта — теперь я понял, откуда на противоположной стене два больших выжженных пятна и почему горел оконный переплёт: крейт плевался огнём, но его противник оказался быстрее. И там, под камнями, рядом с чешуйчатой мордой крейта лежал мой Ученик, и он умирал.

А над Заклинательным Мрамором склонился сам Великий Мерлин.

Я вытянул руку с зажатым в ней кольцом, тем самым, что я снял с лапы Замкового Ворона; «Мерлин, Верховный Маг Поколения» — гласили пламенные извивы Первичных Рун.

— Ты звал меня, и я пришёл, о Вызывающий, — произнёс я положенную ритуалом формулу магического поединка.

Бледный как Смерть, ссутулившийся Мерлин не сразу взглянул на меня, а когда взглянул, стало ясно, что ни к чему напыщенные слова вроде «не ждал меня на Авалоне? Думал, я забьюсь в Хединсейском укрывище?..». Все это стало не важно, да и было не важно — потому что в нескольких шагах от меня из тела Хагена уходили последние капли жизни, и я должен был сокрушить непобедимого доселе Мерлина, чтобы вытащить Смертного из-под глыб.

Мерлин тоже понимал, что время слов и этикета прошло. Я не успел и глазом моргнуть, как Верховный Маг нанёс удар. Стремительный, неожиданный, коварный; очевидно, он тоже не терял времени и приготовил мне несколько «приятных» сюрпризов. Только не учёл, что десять веков среди людей и прочих Младших Народов — это существенно больше, чем сто тысячелетий в покоях Замка Всех Древних. Он не знал, что значит драться за свою жизнь.

И понятно, почему он дал мне подняться сюда. Чем ближе враг, тем больше шансов, что твоя заранее заготовленная внезапная атака удастся.

Тело мое задрожало, покрывшись обильным потом. Каждая пора выделяла жидкость; то же происходило и со всеми Астральными Телами, только там вместо пота исходила жизненная сила. Мерлин воззвал к Первоэлементам — одному из самых мощных и трудных разделов Высшей Магии, которому он сам отдал века упорных занятий. Если я не остановлю этот поток, то через несколько минут я лишусь всех сил, даже не смогу ходить; останется только связать меня соответствующими заклятьями да направить в сердце смертельную стрелу…

А за этим чародейством уже спешило новое. Мерлин и не мог поставить все на одно-единственное заклятье. Плиты пола размякли и вдруг полезли вверх, обхватывая мои ноги, точно ластящиеся коты; Земля, второй из первоэлементов, готовилась поглотить материю моего тела, едва жизненная сила покинет его.

Не дожидаясь вступления в дело сил стихии Огня, я сам призвал его на помощь. Я не знал, как бороться с этим волшебством Мерлина, точнее, знал, но не имел достаточно времени, что, в сущности, одно и то же.

Оставалось лишь попытаться разорвать тонкие эфирные связи Мерлина с Сущностями Первоэлементов; понятно, почему ему так легко удавалось это сложное колдовство: хозяева Стихий, Молодые Боги, стояли за него.

За немногие оставшиеся у меня мгновения я мог успеть только одно — ударить всей мощью Огненного заклятья, вложив в него такие силы, чтобы вспыхнули и Межреальность, и Астрал, и даже реки Мирового Эфира.

Под частично обрушившейся кровлей Заклинательного Покоя вспыхнуло новое Солнце; во все стороны рванулись тугие струи ярко-рыжего всепожирающего огня, подобно могучим океанским валам, способным в приступе яростного натиска крушить стены и опрокидывать башни; волны пламени разметали ещё стоявшие стены зала, в клочья разнесли крышу; я знал, что сейчас эти огненные змеи рвутся всё дальше и дальше, раздирая ткань Мира, вытягиваясь исполинскими пылающими реками; мне стоило большого труда отстоять от них самого себя и ту груду обломков, что погребла под собой Хагена.

Буйство колдовского пламени длилось недолго — даже у меня не хватило бы сил удерживать такой вселенский пожар дольше минуты; и первыми из падающих пламенных вихрей проступили по-прежнему белоснежный Заклинательный Мрамор Мерлина и сам Верховный Маг, крепко вцепившийся в него обеими руками. Пламя стекало с волшебника, точно вода с тела вышедшего из моря пловца, не причиняя никакого вреда. На это я и не рассчитывал, прекрасно зная, что здесь, на Авалоне, Мерлин отразит любой магический удар, в котором не будет ничего, кроме грубой силы.

Однако и Глава Совета Поколения не смог уберечь свои заклятья от неистового огня. Чары рассеялись, и мы с Мерлином вновь оказались лицом к лицу. Если не считать полностью разрушенного Заклинательного Покоя, первая наша схватка окончилась вничью.

Несколько мгновений мы с Мерлином молча смотрели друг на друга.

Очевидно, он не ожидал, что я так внезапно повернусь к нему спиной и, вместо того чтобы пытаться прикончить его какой-нибудь хитроумной волшбой, использую одно из самых простых чародейств, разметав груду обломков над телом Хагена.

Опомнившись, Верховный Маг уже начал сотворять собственное наступательное заклятье, однако я уже успел сгрести в охапку бесчувственного Хагена, подхватить его меч (Диск Ямерта мой Ученик так и не выпустил) и, не мешкая более ни секунды, ретировался, ускользнув из-под самого носа завопившего что-то в гневном исступлении Мерлина. Врата Миров раскрылись передо мной и тотчас захлопнулись. Я стоял на земле Хединсея.

— Скажи людям и гоблинам, что тан вернулся, а его войско подоспеет чуть позже, — на бегу бросил я Гердеру. Понятно, что я ничего не знал о судьбе ушедших с моим веником воинов, однако, не увидев крови и тел, мог предположить, что Мерлин скорее всего загнал их куда-то в недра Мировой Сферы; если так, то это ещё не беда, с помощью Читающего мы отыщем пропавших дружинников и вернём их обратно, было бы время…

Я бегом взлетел в свой покой на самой вершине Главной Башни острова. Ракот встретил меня на полпути, молча взглянул в лицо Хагена и так же молча подставил плечо, помогая тащить его вверх.

— Ты быстро управился, — уважительно заметил он. — Не узнать осторожного Хедина! Рискует и выигрывает! Чудеса, да и только!

— Лучше помоги удержать его Душу, — озабоченно бросил я Восставшему.

Душу Хагена и впрямь впору было спасать. Доспехи гномов выдержали, на теле моего Ученика не оказалось ни единой раны — и все же жизнь покидала его. Я ощутил следы колдовства, кинул взгляд на Ракота, встретился с ним глазами и понял, что он думает так же — Мерлин не одолел Хагена, но сумел вложить в него такое отвращение к жизни, что Душа сама стала спешить расстаться с телом, хотя повреждения вовсе не были смертельны. А помог успеху этого чародейства тяжкий груз, лежавший на сердце Хагена в последние секунды перед тем, как он потерял сознание, — чувство невыполненного долга.

С тонкой паутиной хитро наложенного заклинания пришлось повозиться; Ракот лишь вздохнул и развёл руками: такие вещи, как распутывание чужих заклятий, требовавшие филигранной точности чар, не числились среди его талантов.

— Я отбил вторую стрелу, — сообщил он мне, когда я наконец облегчённо вздохнул, запустив весь свой сложный каскад контрмер. — Ничего сложного. Поднял Щит Тьмы — и всё, не потребовалось даже второго.

— Он нас проверял, — вполголоса произнёс я. — А может… может, просто отводил глаза, сам готовя что-то иное…

Чёрная смертная тоска, доведшая моего Ученика до полного нежелания жить, тем временем постепенно отступала. Не придумав ничего лучше, я просто оживлял в его памяти все самые лучшие, самые приятные и дорогие воспоминания; из небытия восставали люди, события, краски, запахи, и всё это настойчиво вторгалось в опустошённое и затуманенное сознание моего Ученика. И ещё я как мог высасывал из его тела все мерзкие следы сражения с Мерлином; и вскоре Хаген открыл глаза.

— Учитель! — вырвалось у него, и глаза мои предательски увлажнились. — Я не… так мы живы?! — Он едва не подскочил на ложе.

Пользуясь неожиданным затишьем в Магической Войне, я постарался как можно подробнее рассказать Хагену обо всём, что случилось со мной и Ракотом. Падший Маг церемонно раскланялся; мой Ученик в свою очередь начал рассказ, и я видел безмерное удивление в глазах Ракота — Восставший не мог поверить, что этот Смертный на равных бился с самим Верховным Магом, против которого оказался когда-то бессилен он сам. Повелитель Тьмы, со всеми своими бесчисленными легионами.

— Я обязан тебе спасением, — торжественно произнёс Ракот, когда Хаген умолк, — клянусь муками Нифльхеля, которые ничто по сравнению с тем, что выпало на мою долю, — я в неоплатном долгу перед тобой, но надеюсь, что мне представится возможность возвратить хотя бы часть его.

— Не волнуйся, война не закончена, и у всех нас будет предостаточно возможностей спасти друг друга, — заметил я.

— Великая Тьма, ну что же они медлят? — прорычал Ракот, обхватывая ладонями голову. — Надоело ждать!

Однако в этот момент Читающий стал бомбардировать нас разобранными им вражескими заклятьями, да с такой скоростью, что мы едва успевали оценить тот или иной магический пассаж. Творилось нечто странное. Замок Всех Древних одно время попросту взывал к Обетованному, пытался на скорую руку сотворить Астрального Вестника — неудачно, и тогда там стали поспешно собирать все силы, какие только смогли найти; вновь открывались Врата Миров, вновь шагали по земле, летели по воздуху, плыли по морям зачарованные рати, в гробницах пробуждались ото сна великие герои, прославившиеся в битвах с Тьмой; были даже посланы призывы к Дальним и Древним Силам объединиться и сокрушить наконец Вековечное Зло, как они выспренно именовали нас; они даже получили ответы, но их Читающий понять не смог.

Мерлин же бездействовал, и это очень удивляло и пугало меня. Сейчас, когда ему нужно немедленно отправляться в Замок Всех Древних, слать настоящего, быстрого Астрального Вестника в Мир Богов, упорядочить усилия прочих Магов нашего Поколения, пробудить к жизни все его собственные магические резервы, — он не предпринимал ничего, застрял на своём полуразрушенном Авалоне, и Читающий не мог уловить ни малейшего признака творимой там волшбы. Никак не проявляли себя и Молодые Боги — зато зашевелись обитатели Нифльхеля, остря древние, изъеденные ржавчиной мечи, с эфесами из костей мёртвых, напоёнными трупным ядом. Стервятники почуяли богатую добычу… Насторожился и Бог Ялвэн — видно, его потревожили и отвлекли от бесконечной игры в ледяные кубики… Готовились к бою в эльфийских твердынях, альвы же пока сохраняли спокойствие.

Старый Хрофт тем временем наседал на медленно отступающую армию Видрира; Хьёрлейв, властитель Химинвагара, внезапно повернул назад, очевидно, встревоженный предупреждениями своих придворных колдунов; и на острых, как пики, флагштоках цитадели острова Брандей, логова Чёрных Магов, взвились кроваво-алые боевые стяги. Все поняли, что мировой порядок пошатнулся, и готовились либо защищать то, чем владели, либо попытаться присоединить к тому, что имели, ещё что-либо…

А нас, виновников всего этого хаоса, как ни странно, оставили в покое, и только теперь я смог спросить у Ракота:

— Кстати, а что это за заклятье ты сотворил, за миг до того, как в нас попало? Я такого никогда не встречал. Ты как-то ослабил Меч Мерлина?

— Я? — искренне удивился Ракот. — Сотворил заклятье? Ничего не помню, но, наверное, раз ты говоришь, так оно и было… — Он наморщился, пытаясь отыскать в памяти нужное, однако довольно быстро сдался. — Нет, ничего на ум не приходит. Наверное, отшибло всё. Но можно же спросить. — И он кивнул на Читающего.

«Да, он сотворил небывалое, — ответил мой незаменимый советчик. — Никто в моём Мире о подобном не слыхал, но все чуть не умерли от страха, хотя и не смогли объяснить, отчего вдруг стало страшно. Вот оно, твое заклинание, смотри», — и перед нами вспыхнул длинный рад огненных рун.

Я сперва попытался сам разобраться в них и не сразу взглянул на Ракота, а когда сделал это, то просто ощутил дурноту: волосы на голове Падшего Мага стояли дыбом, а безумные глаза бесцельно шарили по стенкам покоя. Неимоверным усилием он овладел собой и заговорил — хрипло и отрывисто:

— Это конец, Хедин. Конец всему. Я вызвал в наш Мир Неназываемого. Пол ушёл у меня из-под ног, сознание помутилось.

— Проклятье! — Смятение Ракота стало сменяться гневом. — Меч Мерлина выбил из меня память о последних мгновениях… Когда я понял, что мне не отвести от нас эту гибель, меня взяло жуткое отчаяние, я не помнил себя, я знал только, что мы с тобой сгинем, распадёмся, рассеемся где-то в волнах Хаоса, и от нас ничего не останется, мы не получим даже посмертия… и тут я взъярился и подумал: а, пропадите вы все тоже, победители… И произнёс заклинание. Я составил его, когда былособенно силён и повелевал почти всеми тайнами Тьмы… и догадался, как открыть ворота Ему… Ему, против которого не устоит никто, один лишь Творец, и который пожрёт теперь всё: пространство и время, материю и магию. Мир и Хаос вместе с его повелителями… Воцарится вечное Ничто… И никто, никто не сможет Его изгнать! Такой силы просто не существует.

Он раскачивался вперёд-назад, сидя на лавке, обхватив руками колени, и взор его становился подобен пламенеющему вулкану. Я осторожно коснулся его руки.

— Подожди отчаиваться, — проговорил я, но голос срывался, и выходил какой-то отвратительный, сдавленный хрип. — Ещё не всё потеряно. Мы ещё живы. И если надо призвать Творца — призовём его, возьми Тьма нас всех!

— Скоро она это и сделает, — мрачно предрёк Ракот.

— Только если мы ей это позволим, — холодно и спокойно процедил сквозь зубы мой Ученик.

— Да, — вздохнул я, — если мы ей это позволим.

Ракота душила слепая ярость, и он не сразу взял себя в руки; а когда Восставший наконец успокоился, мы сели втроём к столу, я отправил весть Хрофту, прося его как можно быстрее прискакать на Хединсей, и, в ожидании Отца Дружин, мы стали думать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА I

Вжик-жэу, вжик-жэу — пел чёрный точильный камень, скользя по длинному мечу из странной голубой стали. Вжик-жэу, вжик-жэу — никакое оружие и так не смогло бы оставить на клинке ни единой царапины, он почти не тупился — но для Хагена обряд заточки меча все равно оставался священнодействием.

Вот и сейчас он в очередной раз точил Голубой Меч, как делал всегда перед боем. Второй день шёл, как Учитель вытащил его с Авалона; и сейчас оба мага, Ракот и Хедин, были заняты поисками дружинников Хагена, поглощённых ледяной бездной, куда их всех затянули коварство и хитрость Мерлина. Они уже обнаружили этот жуткий провал в Реальности нашего Мира, беззвёздный и бессолнечный мир, полный льдов, туманов и унылых полуразумных существ, бродящих там во мгле среди высоких торосов и ропаков. Вход в эти мрачные области оказался наглухо запечатан Властными Заклинаниями Мерлина, и сейчас Учитель с Читающим разгадывали их прихотливые извивы, а Ракот готовился, в случае надобности, проломиться туда силой.

Воинам, морякам и прочим обитателям Хединсея ничего не сказали о судьбе пропавшей армии. «Они живы, — уверил всех Хаген. — Живы и вскоре присоединятся к нам». Его слово не могло подвергнуться сомнению. Раз тан сказал, значит, так оно и есть.

Много интересного сообщил и Читающий, разобравшийся наконец в творившейся на Столпе Титанов волшбе. Молодые Боги велели покончить с Учителем Хагена. Даже кроткая Ялини приказала выступить своим слугам. Хозяева Обетованного гневаются на Мерлина за то, что он дал Магу Хедину зайти так далеко. Верховный Маг Поколения послал Сигрлинн, волшебницу свиты Ялини, усмирить дерзкого чародея, несмотря на то что Сигрлинн сама вела сейчас войну со слугами Дальних Сил, причем никто, даже сама Ялини, не знал, зачем ей это понадобилось.

По молчаливому соглашению, ни Хаген, ни Учитель, ни Ракот не касались в разговорах между собой Неназываемого. Маги долго колдовали, отрядив целые сонмища удивительных существ, подданных Восставшего, к самым дальним пределам Мировой Сферы; сотворенные Хедином астральные разведчики отправились в долгий путь по серым областям края призраков; кое-кто обосновался в Межреальности, Читающий Заклятья не смыкал глаз, пытаясь уловить малейшие изменения в токах магической энергии Мира. Ни Хедин, ни его Ученик, ни даже Читающий не поверили, что с Неназываемым невозможно справиться.

«Всесильных существ нет и не может быть! — непривычно для Хагена горячась, говорил его Учитель, с волнением ударяя кулаком о ладонь. — Это противоречит замыслу Творца. Были барьеры, удерживавшие эту тварь вне Хаоса, не говоря уж об Упорядоченном. Значит, возведя перед ним такие же, как были, мы можем остановить его!»

«Может быть, но мое заклятье не только призывало Его в наш Мир, пробуждая от вечного сна, оно ещё и делало проход для Него в ткани Мира, — вяло возражал Ракот. — Тьме ведомо, что, раз проникнув за эти барьеры, он уже не остановится, пока не сожрёт весь Мир, заодно с Хаосом».

«Пусть так! — восклицал Учитель. — Но всё-таки — каким способом он уничтожит всё Сущее? Превратит в часть самого себя?..»

«Погодите, погодите! — прогудел тогда Старый Хрофт, примчавшийся по зову Хедина верхом на своём восьминогом Слейпнире. — Что-то в голове моей без доброго эля всё вконец перепуталось. Давай-ка, приятель, начнём с самого начала, иначе я вам ничем помочь не сумею. Кое-что я об этом создании слышал, конечно же, не без того; но всё больше слухи, десятым ртом переиначенные да перевранные. Расскажи-ка мне всё с самого начала, да не упускай ничего; мы все послушаем, глядишь, и думать легче станет».

Гордый Ракот косо посмотрел тогда на Отца Дружин, задетый его панибратским тоном; но былому хозяину Асгарда было не привыкать — и не таковских видывал. Он и бровью не повёл.

И Падший Маг стал рассказывать:

«Давным-давно, когда Маги нашего Поколения ещё проходили суровое Ученичество, нам всем впервые было рассказано о Неназываемом. Что это такое или кто это такой, наставники не говорили, вообще крайне неохотно касаясь в своих речах этой темы. Молодые волшебники усвоили лишь, что где-то за пределами Хаоса и Упорядоченного, в невообразимой дали от границ нашей Мировой Сферы, за непредставимым никакими чувствами и неописуемым никакими словами или понятиями барьером лежит Ничто. А в этом Ничто тем не менее существует Нечто».

«Ничего не понимаю, — пробормотал Хрофт. — Если в Ничто есть Нечто, ничто уже тем самым не ничто!»

«Хаос и Упорядоченное, при всей их внешней несхожести, в основах своих тем не менее довольно близки, — продолжал тем временем Ракот, бросив ещё один досадливый взгляд на Отца Дружин — Восставший не любил, когда его прерывали или ставили его слова под сомнение. — И тут и там есть материя, косное вещество, есть свет, есть движение, и тут и там существуют многообразные магические силы; а Ничто оттого так и называется, что там ничего этого нет. Нет, и всё тут. Существу из нашего Мира невозможно уцелеть, оказавшись там.

И вот в этих-то краях, если их только можно так назвать, и обитает Неназываемый. Древние пытались понять, что же он такое; не слишком преуспели, но кое-что разузнали: известно, что он разумен, известно, что он невероятно, неописуемо могуч и что его терзает вечный голод. Само собой разумеется, голод не в нашем понимании; подобно существам из областей Хаоса, способным пожирать ткань нашего Мира, Мира Упорядоченного, Неназываемый поглощает составляющие Реальности и всего прочего, так что, если уж он дорвётся до лакомой чужеродной материи, его не остановить никаким силами — с каждой поглощённой частицей вещества мощь его возрастает, подобно обитателям Хаоса…»

Ракот страшно заинтересовался всем этим ещё в те давно ушедшие времена нашей молодости; непредставимое Ничто и его таинственный обитатель завладели его воображением. Много веков спустя, став Повелителем Тьмы, обретя ключи от заветных кладовых силы и знания, которые он мнил неисчерпаемыми, Ракот вернулся к старому своему увлечению, уже тогда смутно прикидывая, нельзя ли использовать это в своих интересах. Его мечтой тогда было найти способ натравить Неназываемого на Обетованное; однако таковой не сыскался, к великому сожалению Падшего Мага. Тем не менее он упорно продолжал свои изыскания, осторожно исследуя природу разделяющих Пространство барьеров. Довольно скоро выяснилось, что здесь Творец постарался на славу; мощь этих преград многократно превышала даже всем известную крепость заслонов против натиска Хаоса. Однако даже Творцу не удалось обойти великий закон — чем твёрже предмет, тем он более хрупок. Неутомимый Ракот понял, что, объединив магические силы духов межзвёздной Тьмы и похитив часть бесцельно растрачиваемой энергии Света, можно создать нечто вроде исполинского тарана, способного на краткий миг пробить брешь в этих преградах…

После всего этого Ракоту и удалось сплести удивительное заклятье, которое любой Маг смело отнёс бы к разряду Величайших и Тайных. На самый чёрный день припас он это заклинание, поклявшись, что, если ему будет грозить неизбежный и бесславный конец, он воспользуется своим тайным оружием и, угрожая им победителям, заставит фортуну вновь обернуться к нему лицом.

Однако в самый последний момент, когда пали все его твердыни, рассеялись армии, погибли или оказались в плену вернейшие соратники и рати Молодых Богов ворвались в его цитадель, — Ракот дрогнул. Он не сомневался в знаниях, добытых тяжким трудом, он верил, что, произнеся роковые слова, обречёт на уничтожение весь Мир со всеми его обитателями, — но внезапно понял, что не в силах совершить это поистине чудовищное деяние. Он замешкался, нежданно-негаданно вспомнив о мириадах живых существ, даже не подозревавших о жестокой войне, гремевшей в пределах Мировой Сферы. Мысль эта оказалась крайне неожиданна для него — раньше все создания, разумные или нет, служили ему лишь бездушными орудиями, и он без сожаления мог отправить на верную смерть сотни и тысячи, если, к примеру, этого требовала военная необходимость… Но тогда он промедлил, потерял драгоценные секунды, и гвардия Молодых Богов — Крылатые Гиганты, Стражи Обетованного — сумела окружить его и пленить.

Однако всё имеет свой конец, настал предел и казавшимся нескончаемыми мукам заключения. Пришло освобождение, пришло неожиданно, и когда Ракот осознал, что он вновь имеет тело и тюрьма его обратилась во прах… он, наверное, на время потерял рассудок от радости. Поэтому, поняв, что на них движется верная смерть в образе Меча Мерлина, он окончательно обезумел, в сознании рухнули последние сдерживающие барьеры, и он произнёс чёрные слова проклятия всему Сущему.

«Не то это всё, — поморщился тогда Старый Хрофт. — Говорить надо о том, что держало Неназываемого вне наших пределов…»

Тут волшебники и Старый Бог перешли на столь специальный язык Высшей Магии, что даже Хаген, отнюдь не считавший себя профаном в колдовстве, перестал что-либо понимать. Там, на этих Границах, творились вещи воистину неподвластные людскому разумению. Там сходило с ума само Время, там погибали равно и Тьма и Свет, ничто, никакая сила не могла пробить эти барьеры, чтобы какое-то тело из нашего Мира вышло за их пределы. С помощью Читающего, хранившего в своих Эфирных Шарах летопись колдовских деяний всех минувших эпох, были вызваны старые заклятья Познания, посланные Ракотом в дальний путь из Тёмной цитадели к самым пределам Сущего, пробившиеся сквозь Мир и сквозь Хаос и вернувшиеся назад…

Совет длился долго.

«Мерлин, конечно, если ещё не понял, что случилось, то наверняка взволновался, — говорил Хедин. — И то же самое Молодые Боги. Проклятье, мне всегда нужно было заставить их действовать; если и Неназываемый их не расшевелит, мне останется только проползти на коленях весь путь от Хединсея до Обетованного и просить у них прощения!»

«А зачем тебе, чтобы они начали действовать раньше, чем мы сами будем готовы? — возражал ему Ракот. — Тьма давно залечила раны, силы её велики, как никогда, но всё это против Обетованного… боюсь, бессильно», — закончил он и криво ухмыльнулся.

«Мы забыли об Орлангуре и Демогоргоне, — напоминал Старый Хрофт. — Об этой паре никто ничего толком не знает. Откуда тебе ведомо, что они не в силах одолеть Неназываемого?»

«Да, Дух Познания сейчас был бы очень кстати, — чуть нервозно потирая руки, усмехнулся Хедин. — Он то появлялся сам чуть не каждый день — а тут вдруг исчез, когда началось самое интересное!..»

«А что Дальние и Древние? Разве они могут остаться в стороне? — спрашивал Отец Дружин. — Вряд ли им есть куда отступать из пределов Упорядоченного! Если Древние Силы похитили эту вашу Сигрлинн, то, быть может, они всё-таки выступят на нашей стороне?»

«Чтобы избавиться от угрозы Неназываемого, я готов взять в союзники хоть самого Ямерта и всю его братию», — объявил Ракот, правда, без особой радости.

И разговор вновь переходил на поиски Средоточий Дальних и Древних Сил, касался тех заклятий, что могли дать доступ в эти тайные области; Хаген заметил, что его Учитель становился мрачнее, стоило кому-то из собеседников произнести имя Сигрлинн. Да что там Маг Хедин! Сам тан вынужден был признаться себе, что, имей он сейчас волю, — несмотря ни на что, отправился бы спасать волшебницу. Умом Ученик Хедина понимал, что надо радоваться — выбыл из строя один из их сильнейших врагов; а нутро — не сердце, принадлежащее Ильвинг, а именно нутро, глубинное, жестокое, тёмное, где навечно впечатан был образ обольстительнейшей из Смертных и Бессмертных женщин Большого Хьёрварда, — оно настойчиво и неотвязно шептало и шептало своё…

Наконец остановились на следующем: Хедин и Ракот первым делом плетут и отправляют к Границам целый легион Дозорных заклятий, которые предупредят их, едва Неназываемый попытается проникнуть в пределы Упорядоченного; Хрофт и Хаген пробиваются в Ледяную Бездну, где заточены воины отряда, штурмовавшего Авалон, и выручают их оттуда; Неназываемый Неназываемым, но ещё никто не знает, сработало ли вообще Проклятье Ракота, а война не окончена, Молодые Боги живы и здравствуют: Маги в Замке Всех Древних деятельно готовятся к решающей схватке… Кроме того, особые послания отправляются Владыкам Древних и Дальних Сил; здесь было не обойтись без эльфийской магии, и Хедин собирался прибегнуть к помощи преданных ему альвов. Подбить их выступить на войну против Молодых Богов — дело, конечно, безнадежное, но вот помочь в общении с капризными и непредсказуемыми Повелителями Дальнего — это они вполне могут.

В остальном План Хедина решили оставить без изменений — ничего иного им просто не приходило в голову; бросят все силы против Неназываемого и окажутся уничтоженными армиями Молодых Богов… К Духу Познания и его брату Демогоргону взывать было бессмысленно: если те сочтут нужным, то вмешаются сами, на чужую же мольбу они никогда не отзывались.

Однако уже в самом конце разговора Старый Хрофт произнёс, внезапно нахмурившись и со странным для него оттенком неуверенности в голосе:

— А остров Брандей? Что, если и их?..

— Брандей? — Брови Ракота поползли вверх. — Даже я старался не связываться с ними! Забыл, кто они такие?!

— Не забыл! Но Неназываемый грозит всем — даже слугам Хаоса!

Так Хаген неожиданно для самого себя узнал, что этот остров, уже много тысячелетий пользующийся самой дурной славой, держат в руках самые настоящие подручные Хаоса. Их называют Чёрными Магами острова Брандей, хотя, конечно же, никакими Магами они не были; существовал канал, по которому хозяева Брандея черпали силы из-за грани Упорядоченного. И канал этот был укреплён настолько хорошо, что даже соединённой мощи всех Магов одного Поколения не могло хватить на то, чтобы рассечь эту проклятую пуповину. А вот почему слуг Хаоса оставляли в покое Молодые Боги — составляло тайну даже для Хедина, не говоря уж о Ракоте и Старом Хрофте.

— Не хотел бы я столкнуться ещё и с легионами Хаоса. — Хедин с отвращением передёрнул плечами, словно увидав перед собой нечто омерзительное.

— Боюсь, нам придётся выбирать — весь Мир и война с Хаосом или всеобщая гибель без малейшей надежды на победу, — возразил Отец Дружин, яростно теребя бороду; видно было, что былому Владыке Асгарда тоже не улыбается получить хозяев острова Брандей в союзники, но на то он и считался в свое время Мудрейшим, чтобы в минуты нужды не проходить мимо любой, даже самой невообразимой возможности получить поддержку.

Однако страшных владельцев Брандея решили оставить на самый крайний случай, если Неназываемый действительно уже начнёт вползать в пределы Упорядоченного — нечто большее, чем не поддающееся объяснению отвращение, удерживало Магов, Ракота и Хедина, от этого противоестественного союза; что-то, суть чего они никак не могли втолковать Старому Хрофту.

И потом, когда Ракот отправился на дозорную площадку встретить первые отряды своих слуг, добравшихся до острова из отдалённых слоев Реальности, а Отец Дружин возымел желание утолить жажду парой-тройкой кружек доброго эля и Хаген остался наедине с Учителем, Маг неожиданно рассмеялся, хотя смех его, признаться, звучал совсем невесело.

— Удивительное дело!.. Нас всех, того и гляди, поглотит Ничто, а мы всё судим, как нам одолеть Мерлина! Но ещё удивительнее то, что, если мы не будем продолжать пытаться одолеть Мерлина, он точно одолеет нас, невзирая ни на какого Неназываемого!

— Учитель, неужели вся наша добыча из Храма Ямерта никуда не годится? — спросил Хаген. Его по-прежнему терзала обида, что добытые таким трудом и такой кровью сокровища на поверку оказались никчемными, не считая, конечно, великолепного Диска, спасшего ему жизнь на Авалоне.

— У меня есть надежда только на Жезл, что вы с Хрофтом отняли у Стража Обетованного, да ещё смутные подозрения насчет амулета Ямерта, — признался Маг. — Остальные — либо самые настоящие фальшивки, годные лишь на то, чтобы дурачить жрецов да несчастных обитателей Хранимого Королевства, либо в них скрыта магия, не доступная моему разумению. Но времени мало, разыщи Хрофта, вам лучше отправиться в путь немедленно.

— Но сперва я повидаюсь с Ильвинг, — заметил Хаген.

Волшебник коротко кивнул и, уже весь во власти своих помыслов, быстрым шагом заспешил прочь. Хединсейский тан проводил Учителя взглядом и отправился на половину жены.

Они расстались совсем недавно, ведь по времени Хединсея здесь прошло лишь пять дней, и неприлично было высокородной дочери ярла, супруге могучего хединсейского тана, кидаться ему на шею после столь краткой разлуки; Ильвинг строго блюла обычай, но по глазам её Хаген читал, чего именно хочется ей сейчас больше всего, в то время как они в присутствии ближних женщин Ильвинг обменивались соответствующими моменту фразами…

…Потом было и многое другое, и Хаген с величайшим трудом заставил себя оторваться от жены, когда Старый Хрофт нарочито громко затопал и закряхтел за дверью.

— Ракот привёл своих — на это стоит поглядеть, — отчего-то вполголоса сказал тану Отец Дружин, когда они шли переходами цитадели. Хаген облачился в полный доспех, на правом боку висел Диск Ямерта; Хрофт опоясался своим прославленным Золотым Мечом в прозрачных ножнах, однако чудо-оружие странно смотрелось на фоне огромного овчинного тулупа, в который кутался Старый Бог. Утратив значительную часть своего могущества, он стал страдать от холода, подобно Смертным.

Часовой, отсалютовав тану мечом, поспешил поднять решётку, сплетённую из толстых стальных прутьев, и Хаген вышел на широкую боевую галерею, шедшую вокруг всей главной цитадели хединсейского Замка. Отсюда был прекрасно виден просторный внутренний двор крепости; обычно всегда заполненное спешащими людьми, мощённое камнем огромное пространство встречало сейчас совсем иных существ; самые древние гранитные глыбы, основы ещё сохранившихся фундаментов, на которых были воздвигнуты новые башни и бастионы, — лишь эти глыбы ещё могли припомнить кое-что из тех времен, когда Хединсей был гордой столицей могущественной Ночной Империи и похожие на нынешних гости частенько ступали по его плитам…

На каменном возвышении в самой середине двора стоял Ракот, в алом плаще, подобном языку подземного пламени. Хаген застыл, изумлённо и даже с некоторой оторопью разглядывая того, с кем ещё несколько часов назад он мирно беседовал и лишь по очень слабым признакам мог бы тогда понять, что перед ним не простой Смертный, пусть даже мощный телом и обладающий повелительным взором. Восставший разительно изменился, и теперь Хаген легко смог бы представить, как выглядел Падший Маг в те далёкие дни, когда его полки овладели почти всей Мировой Сферой, штурмовали Обетованное, а их повелитель носил гордый титул Владыки Тьмы.

Царило безветрие, но багряный плащ Ракота трепетал, словно раздуваемый могучими порывами урагана, иссиня-чёрная грива великолепных волос над высоким челом казалась сотканной из мрака короной; мощные руки были воздеты в повелительно-приветственном жесте — полководец встречал свои войска.

А они шли, и воздух стонал под ударами могучих крыльев. Изогнутые подобно серпам когти оставляли глубокие борозды на несокрушимом граните, глаза не представимых иначе, как в самом страшном ночном кошмаре, тварей горели диким огнём. Долгие десятки веков мрак заботливо выпестовывал их в тайных гнездилищах, и теперь, не знающие ни сомнений, ни колебаний, ни страха смерти, они вновь готовы были устремиться в бой по мановению руки того, кто стоял сейчас перед ними, в алом плаще и в венце из темноты.

Прямо по воздуху маршировали другие отряды, шли схожие с людьми существа, под кроваво-красными эмблемами орлов, с круглыми щитами и огромными палицами; длинными прыжками приближались заросшие шерстью создания, наподобие гигантских обезьян, не признававшие иного оружия, кроме собственных рук; в их густом меху запутывались стрелы, а мечи ломались о кожу, прочную, точно сталь.

Ползли многоглавые змеи, двигались отряды призраков, что поглощают души врагов, превращая их в жалких, беспомощных безумцев; и демоны из других вселенных, подобные тем, что пытались преградить Магу Хедину дорогу к Дну Миров; и многие, многие другие, в великом числе и во множестве обликов; тучи этих созданий затмили собой солнце, и день стал казаться вечером. Хаген, сколь бы ни был он удивлен, удивился еще больше, недоумевая, как все это сонмище разместится на дворе его крепости, хоть и достаточно просторном, но всё же, всё же…

Разгадка отыскалась быстро: на камнях цитадели оставались стоять лишь первые коснувшиеся их воины Ракота, остальные же словно вдвигались в их тела; длинные цепи существ складывались, подобно гармошке, и вскоре Восставший стоял посреди огромной толпы диковиннейших созданий, ни одно из которых не походило на другое; для описания всего их многообразия понадобились бы горы пергамента.

Хаген повернулся к стоявшему на посту караульному. Воин смотрел на странное сборище в крепостном дворе с удивлением, но без страха.

— Не боязно иметь таких красавцев в союзниках? — тем не менее спросил его Ученик Хедина.

— Нет, мой тан, — лихо ответил воин. — Да при виде их все наши враги тотчас разбегутся без боя!.. Но вот потом — не хотел бы я, чтобы они навсегда стали моими соседями, — прибавил он уже тише.

— Хорошо, продолжай службу, — кивнул Хаген дружиннику. Всё правильно — его отчаянные сорвиголовы, привыкшие к самым дерзким набегам, не погнушаются никаких страшилищ, если союз с ними сулит победу; но вот потом, после боя, они превращаются в обычных Смертных, и брезгливость берет своё.

Тем временем небо над Хедин сеем очистилось; Ракот, похоже, собирался обратиться к своим слугам с какой-то речью, и Хаген с Хрофтом пошли дальше.

Они вышли из цитадели, миновали внешний обвод стен, где угрюмо трудились пленные, закладывая бутовым камнем проломы, оставленные огнём судовых баллист и пламенем Алчущих Звёзд; в отличие от дружинников Хагена, вид движущихся сил Ракота напугал их до чрезвычайности, и теперь конвоиры выбивались из сил, гоня их по местам. Однако приказ тана был строг — не проявлять к пленным жестокости, и оттого воины Хединсея действовали в основном угрозами, а не кнутами.

От Портовых ворот тан и его спутник свернули вдоль стен, по неширокой дороге, ведущей в глубь острова. Затем сделали ещё один поворот — на узкую тропку, петлявшую между валунами; она вывела их к крутому обрыву, где под восьмидесятифутовой стеной ярился прибой. Достав из кармана небольшой кожаный мешочек, Хрофт вытряхнул на ладонь янтарный камешек чуть побольше лесного ореха.

— Пока ты миловался с женой, твой Учитель дал мне вот это. — Отец Дружин ловко подкинул и вновь поймал камешек. — Это ключ. Он продержит Ворота открытыми некоторое время, пока мы не вернёмся. Там есть кому нас встретить — из числа слуг Мерлина, конечно, — так что твоим Мечу и Диску найдётся достаточно работы.

Ты готов? — пробасил Хрофт и, не дожидаясь ответа, с размаху швырнул камешек с кручи, проревев при этом диким голосом какое-то заклятье на странном, неизвестном Хагену языке.

Камень вспыхнул в полёте. Точно нитка за иглой, за ним тянулся огненный след. Нить не гасла; как будто кто-то гигантским, но невидимым пламенным пером вывел лучащуюся светом черту на вечереющем небосклоне.

Продолжая светиться, черта поплыла на них.

— Прыгай! — приказал Старый Хрофт, когда она приблизилась почти вплотную. — Прыгай, да не промахнись мимо неё! Иначе и Учитель твой тебя не соберёт!

Хаген невольно глянул вниз. Высокий вал, набрав разбег на открытых морских пространствах, с вечной, неутолимой ненавистью бросил себя на несокрушимые клыки скал; над камнями обильно взметнулась белая пена, точно кровь отважного, но безрассудного морского богатыря.

— Да прыгай же! — Рев Хрофта хлестнул, словно плеть, и тан метнулся вперёд, стиснув зубы и впившись глазами в узкую золотую полоску.

В грудь ударил порыв ледяного ветра, тащившего с собой целые рои ледяных иголок, острых, точно стрелы. Тан на мгновение ослеп, он летел куда-то в бездонную пропасть, кругом была непроглядная чернота — только зло и тонко выл в ушах вымораживающий самую душу ветер.

Однако это быстро кончилось. Что-то мягкое приняло в себя тяжёлое, закованное в железо доспехов тело тана, падение замедлилось, а потом он ощутил, что прочно стоит на ногах, с головы до пят покрытый снегом.

Рядом, отфыркиваясь и отряхиваясь, Хрофт с отвращением сметал с себя белые хлопья.

— Ненавижу мороз, — объяснил он.

Они оказались на унылой, занесённой снегом равнине; тут и там торчали ледяные глыбы, отчего-то вставшие на дыбы, словно во время ледохода. Непрерывно дувший ветер намел высокие сугробы, белые змейки струились по поверхности, и полчища белых мух сыпались и сыпались сверху, из низких серых облаков. Нигде ни деревца, ни куста — пусть даже занесённого снегом. Белое Безмолвие, как сказал бы один ловко владевший пером Ученик Фелосте, живи он тогда…

— Куда идти? — поворачиваясь спиной к ветру, спросил спутника Хаген. Он понятия не имел, где искать своих людей в этих заснеженных просторах.

— Поднимись на этот торос и давай осмотримся, — предложил Отец Дружин, первым направившись к ближайшему из них, самому высокому — не менее чем в четыре человеческих роста. Хаген уже вонзил в неподатливый лед шипы своей латной рукавицы, когда за спиной внезапно раздалось непонятное шуршание, совсем лёгкое, едва слышимое в вое ветра, — но натренированные мускулы немедленно швырнули хединсейского тана в сторону, одновременно с достигшим его слуха неистовым ревом Хрофта и чьим-то омерзительным шипением.

Ученику Хедина было не привыкать к самым неожиданным встречам в Колдовских Мирах, и он ничуть не удивился вынырнувшей из-под разлетевшегося сугроба жуткой голове, всей в роговых пластинах, с большой беззубой пастью — ледяные змеи давили свою жертву костяными пластинами дёсен, а не рвали клыками, подобно иным хищникам. Взор жёлтых глаз показался Хагену разумным, он вспомнил слова Хрофта о слугах Мерлина в этих диких краях…

Отец Дружин оказался прижатым к ропаку; он выхватил золотистый меч, но тварь как будто вовсе не устрашилась при виде оружия.

— Ну ты, несчастное отродье Ётунов! — вдруг зарычал Владыка Асгарда прямо в надвигающуюся морду страшилища. — Я убивал твоих пращуров, ещё когда этот Мир был юн, и я повелевал им! Я узнаю тебя, потомок Фрока! Белое пятно над ноздрями выжег мой меч у твоего пращура — и мое слово заставило всех его потомков ходить с этим клеймом! Ты помнишь, что я сделал с ним?! Хочешь, чтобы с тобой было то же самое?!

Чудовище вдруг забавно склонило голову чуть набок, словно прислушиваясь. Нападать оно явно медлило, однако снег позади него бурлил, точно вода в половодье, — там тащились отставшие извивы длинного тела. Краем глаза Хаген не забывал следить за ними — всякое движение было ему подозрительно, и он не понимал, почему Старый Хрофт тянет, не спеша разделаться с напавшей на них тварью.

И эта подозрительность хединсейского тана спасла их — Хаген заметил какое-то слишком уж стремительное движение чего-то по направлению к ним под поверхностью снега и успел вскинуть для защиты свой Голубой Меч.

Хвост ледяной змеи ударил по клинку, словно бревно, едва не выбив оружие из рук тана. Сталь застряла в чешуе, покрывавшей тело бестии, не пробив, однако, толстенной шкуры. Хаген упал в снег, несмотря на всю свою силу и умение держаться на ногах. Усеянная крупными роговыми пластинами морда нырнула вниз, челюсти раздвинулись — и Старый Хрофт тотчас вонзил в нёбо змеи свой меч, прибавив к железу клинка силы грубого древнего заклинания. Ученик Хедина видел, как вслед за мечом в рану словно бы вдвинулись невидимые клинья, раздирая плоть и кости змеиного черепа; голова чудовища раскололась, оросив вокруг себя снег дурно пахнущей тёмной кровью. Однако Хаген обострившимся в минуту опасности чутьём уловил также след чужого колдовства — и два жёлтых глаза, не утративших пугающе разумного выражения, когда поднятые невидимой рукой, оказались вынуты из груды кровавых ошметков и прижаты к разлохмаченной плоти бьющегося в агонии длинного тела. Мгновение — и жёлтые блестящие шары вросли в мясо; кровь хлестала по-прежнему, но неведомый дух, повелевающий этим существом, не сдавался.

Тварь оказалась на диво живуча, а её толстую броню не брали даже зачарованные мечи Хагена и Хрофта. Воздух вокруг них заполнился клубами взрытого и поднятого в воздух снега, под ногами хлюпала тёмно-коричневая жижа, от огромной раны на месте головы змеи валил отвратительный пар; мощные кольца пытались сдавить и размозжить тела врагов. У Смертного Ученика Мага и Бессмертного Древнего Бога не оставалось иного выхода, как рубить и кромсать не защищенную чешуей плоть, стараясь поразить два горевших ненавистью глаза.

Хрофт, понадеявшись на свою огромную силу, не стал уворачиваться от бросившегося на него страшилища, дал толстому кольцу захватить себя и попытался достать один из глаз мечом; однако смертельные объятия сжались, клинок внезапно выпал из его враз обессилевшей руки, лицо побагровело, он задыхался, глаза вылезали из орбит.

Хединсейский тан прыгнул прямо на змеиные кольца, сжимавшие Отца Дружин. Оттолкнувшись, Хаген буквально взлетел вверх, и Голубой Меч ударил наискось, разрубив оба глаза чудовища.

Яростный, но бессильный стон, очень похожий на человеческий, раздался откуда-то из замерших извивов обезглавленного тела, и ледяная змея рухнула в снег, неподвижная. Хаген с трудом высвободил своего спутника из страшных объятий.

Едва придя в себя и отдышавшись, Старый Хрофт склонился над двумя лужами желтоватой слизи — остатками глаз чудовища.

— Они созданы руками чародея, — уверенно сказал Отец Дружин. — Я хорошо знаю этих милых зверушек. Как правило, они весьма осторожны, и, поскольку обладают началами разума, им порой можно втолковать, что лучше не драться, а мирно разойтись каждому своей дорогой. Но этим созданием владел какой-то дух. Ты изгнал его, разрубив эти обиталища. Не завидую твоим людям, если они уже успели повстречаться с подобным созданием!

Хаген молчал, мрачно вытирая снегом клинок. Он думал о том, что обещал своим воинам отдых в том прекрасном месте, где им посчастливилось пробыть сутки перед штурмом Авалона, о своих словах, что Маги не убивают Смертных посредством собственного колдовства. Жаркая волна стыда и горечи затопила Хагена с головой, он застонал сквозь до боли сжатые зубы. Счет, который он рано или поздно предъявит Мерлину — или умрет, — достиг небывалой величины.

Тем временем Отец Дружин, не теряя времени, отыскал в снегу свой меч и стал пытаться изнутри вспороть шкуру змеи.

— Помоги! — повернулся он к Хагену. — Если ты смастеришь себе доспех из этой чешуи, тебе не страшно никакое оружие, сделанное руками людей, эльфов, гномов или троллей. Я слышал, что даже Исторгающий Души Жезл, который мы отбили у Крылатого Стража, не одолеет такой защиты. — Хрофт коснулся Жезла, тщательно завернутого в воловью кожу и заткнутого за его пояс.

Хаген внял разумному совету, но и вдвоём им пришлось изрядно потрудиться, пока они не отодрали здоровый кусок неподатливой чешуи. Старый Хрофт заботливо убрал её в заплечный мешок, и они двинулись дальше.

— Не думаю, чтобы теперь перед нами открылась чистая дорога, — пробормотал Хрофт через некоторое время, останавливаясь и всматриваясь в даль. Горизонт по-прежнему скрывали рои падающего снега, и никакое из ведомых Хагену заклинаний не могло пробиться сквозь эту завесу.

— Не пытайся — только зря потеряешь силы, — заметил Хрофт. — Это место никто не укреплял специально, но этот снег — как раз против равного тебе по силам; похоже, тут у Мерлина тюрьма для колдунов-людей!

Хаген не совсем понял последние слова своего спутника и уже хотел переспросить, но тут Отец Дружин внезапно схватил его за руку:

— Там, впереди! Смотри!

Незаметно для самих себя они оказались на краю огромной котловины; прямо из-под ног начинался плавный спуск вниз. На склонах не было видно ни единого ледяного ропака, и издали вся котловина казалась похожей на исполинскую белоснежную чашу — такую идеальную форму имели её откосы.

Однако призрачное мерцание снежных покрывал нарушала чёрная шевелящаяся масса — там, на самом дне. Сквозь проносящиеся то и дело снежные заряды Хаген увидел впереди своих людей и гоблинов.

— Хрофт! — Хединсейский тан уже готов был ринуться вперёд, впервые в жизни, наверное, потеряв голову от радости, но Отец Дружин вцепился ему в плечо.

— Ты что, совсем ослеп?! — рявкнул он, указывая на противоположный край котловины. — Смотри!

И, когда тан увидел, у него, не знавшего раньше страха, обмерло сердце.

Там, в низких клубящихся тучах, внезапно возникло странное круговое движение — как будто начинала появляться огромная воронка. Злой и сильный ветер разорвал облачное покрывало, и на Хагена глянуло бездонное тёмное око — за тучами скрывалась темнота, и непонятно было, откуда брался бледный сумеречный свет, разлитый под серой завесой.

Темное Око пронзила стремительная зелёная искра, за ней другая, третья… Светящийся тёмно-зелёный дождь падал на изгибы сугробов, снег стал таять, повалил пар. Зелёные искры сыпались всё гуще, их бесконечные вереницы сливались в линии, линии начинали завиваться в длинные спирали, и вскоре от облаков до земли протянулась светящаяся колонна. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять, в чём дело.

Шли Дальние Силы.

Хаген отлично помнил описание их Колонн Мощи, спасших жизнь его Учителю и похитивших прекрасную Сигрлинн. Но — зачем они здесь? Неужели явились за его воинами?! Честь предводителя обязывала его пасть в первых рядах своего войска — если не удастся найти дороги к спасению. Он не мог вторично бросить дружину на произвол судьба.

— А теперь — бегом! — прохрипел Старый Хрофт. — Надо уходить, больше мы тут ничего не сделаем… — Он в отчаянии вцепился себе в бороду и вырвал здоровый клок волос. — Эти враги нам не по зубам, Хаген. Возвращаемся, пока из-за вторжения Дальних не закрылись наши собственные Ворота!

— Я не уйду! — заорал в ответ Хаген, скидывая с плеча тяжёлую руку Хрофта. — Если погибать — то я погибну вместе с ними! — Он отчаянно мотнул головой, указывая на своих воинов.

— Красивые слова, несчастный ты глупец! — заревел разъярённый Хрофт.

Хаген не стал его слушать. На ходу выхватывая меч, он уже мчался вниз по склону, и душу заливал долгожданный боевой азарт, тот, что пьянит, дурманит и дарует наслаждение острее и тоньше любого иного, известного в пределах Мировой Сферы. Тан бежал, почти летел, едва касаясь земли (по счастью, снег на склонах оказался неглубок), и Голубой Меч грозно сиял в поднятой руке; из горла рвался крик, но ветер подхватывал его слова, относил в сторону, так что сам Хаген не слышал собственного голоса. А за ним топал Старый Хрофт, на бегу изрытая проклятия.

Сгрудившееся на снегу войско заметило их. Даже сквозь ветер слуха Хагена достигли изумлённые, тревожные и, наконец, восторженные возгласы. Не обращая внимания на светящуюся непонятную колонну, что также двинулась вниз с противоположного края котловины, все множество воинов качнулось навстречу своему предводителю.

Тан ещё не знал, что он сделает в следующий момент. Обычно он составлял подробные планы всех своих набегов, штурмов и прочего; и лишь в исключительных случаях Хаген действовал по наитию. Колонна, сотканная из туго свитых зелёных спиралей, таила в себе неясную угрозу, и он шёл навстречу ей, не думая о том, чем это может грозить ему самому.

Тем временем даже самые дальние ряды воинов Хединсея узнали, что появился их предводитель; Хаген с размаха врезался в толпу.

— Тан! Наш тан! Он пришёл!.. Мы знали!.. Тан!.. — неслось со всех сторон. Что есть мочи работая локтями, к Хагену пробивались его тысячники вместе с неугомонным Орком, вожаком гоблинов.

— Все к тому концу! — заорал тан, не тратя даром времени и указывая направление кивком головы. — Все, все до единого — подальше от этих колонн! Приготовиться к бою! Шевелитесь, знаю, что замерзли и голодны, но если мы не отобьёмся — все сгинем без возврата и черви пожрут не только наши тела, но и души! — Слышавшие, как один, содрогнулись — ещё никогда они не видели своего обычно невозмутимого предводителя в таком состоянии.

В спину Хагена врезался запыхавшийся Хрофт — врезался и остановился, мотая головой и силясь что-то сказать, пока вереницы дружинников и гоблинов текли за спину хединсейского тана. И, словно бы не было бесконечных часов отчаяния в заснеженной пустыне, воины на удивление быстро выстроили стену щитов, приготовили луки, арбалеты и копья.

— Так не пойдёт, — выдохнул Старый Хрофт. — Уводи войско, Хаген! Я задержу этих, им со мной не совладать!

Однако Хаген прекрасно понимал, что Отец Дружин лжёт, лжёт из самых лучших побуждений, чтобы только спасти его, его и всех остальных людей, сам же готовясь принять здесь свой последний бой. Тан не мог объяснить, почему пришла к нему эта уверенность, — может, потому, что в глазах Старого Хрофта он заметил странную для Древнего Бога, почти человеческую смертную тоску и предчувствие гибели?

— Нет, — произнесли губы тана. — Мы останемся вдвоём. — И, оборачиваясь, Хаген крикнул Кануту: — Веди отряд по нашим следам! Там, где они оборвутся, — дверь на Хединсей!

Тысячник поспешно кивнул и со всей быстротой, на какую только способно было усталое, измученное, замерзшее и изголодавшееся войско, повёл его прочь. Однако шли неохотно — поминутно останавливались, оборачиваясь и глядя на две постепенно уменьшавшиеся фигурки, что шагали по снегу навстречу неведомой опасности.

Первым не выдержал Фроди, за ним — Гудмунд, уже пришедший к тому времени в себя, Исунг и ещё несколько десятков самых крепких душой и мужественных дружинников. К ним присоединилось с полдюжины гоблинов во главе с Орком. Крики и брань Канута не помогли.

Хаген, конечно же, заметил столь вопиющее нарушение своего приказа, но исправить что-либо уже не мог: они сблизились с зелёной колонной, из которой внезапно стали одна за другой появляться высокие безликие фигуры.

Эти фигуры внушали ужас — но не своим безобразным, отталкивающим видом или ощущением исходящей от них всесокрушающей магической силы, а своей совершенной чуждостью всему живому и неживому, даже этому мрачному заледеневшему миру. Они были высоки и безлики: вместо носа, бровей, рта, глаз, подбородка взору Хагена предстала голая, ровная поверхность, точно вырубленная из камня. Их стройные и, видимо, сильные тела окутывала светящаяся аура, наподобие плащей. Никакого оружия при них Хаген не заметил.

Однако заметил другое — заметил и остановился, как вкопанный, от изумления, гнева и отчаяния: впереди дюжины этих странных созданий, в самой середине строя Дальних, шла сама Сигрлинн.

ГЛАВА II

Я торопливо шёл по коридору Хединсейской цитадели, шёл быстро, почти бежал — к себе в покой, где ждал Читающий Заклятья. Бедняга, он едва не лишился чувств, когда узнал всю правду о Неназываемом…

Поднявшись к себе в Башню, я снял несколько колдовских Охранных заклятий и отпер хитроумный, тщательно замаскированный замок. Бесшумно сработал изготовленный гномами механизм, камень сдвинулся, открывая небольшой тайник. Там я хранил все семь амулетов, доставленных Хагеном из Алтарного Чертога. Я вновь задумчиво перебрал их — веер Ямбрена, ветку Ялини, гладкий, блестящий шар Ямерта…

Мысль, посетившая меня во время разговора с Хагеном, была, в сущности, весьма проста: Молодые Боги не допускают ни малейшей небрежности, когда дело связано с неприкосновенностью их могущества. Я помнил, насколько чётко и быстро они разобрались, что к чему, в дни Первого Восстания Ракота, когда он штурмовал Обетованное и был как никогда близок победе. Падший Маг рассчитывал застать их врасплох, принял все мыслимые и немыслимые меры предосторожности — но всё-таки не уберегся. Каким-то образом Молодые Боги узнали о готовящемся и достойно встретили Темную Армию, а Ракот, в одиночку попытавшийся проникнуть в пределы самого Обетованного, еле-еле унёс тогда ноги…

Но раз мы согласились, что Молодые Боги могут оставить без внимания всё, что угодно, кроме покушения на свою власть, то остаётся лишь предположить, что либо обладание их амулетами гибельно для похитителя (или совпадает с иными намерениями хозяев Обетованного — быть может, они видят и слышат всё, что происходит здесь), либо Первые Слуги Творца действительно создали искусную подделку, не способную ни на что, кроме… кроме… да, Храм-то рухнул после того, как Хрофт сбил своим копьём амулет с алтаря! Разрушение началось именно с этого…

Я считал, что Молодые Боги обязаны были выступить против нас с Хагеном сразу же, как только войска моего Ученика взяли приступом Столицу Видрира и Диск Ямерта попал в руки Хагена. Они же не предприняли ничего. Вся наша схватка с Мерлином — не в счёт, потому что Молодые Боги никогда бы не оставили дело целиком и полностью в руках Верховного Мага, если бы речь шла о серьёзной угрозе их могуществу.

Ядолго размышлял об этом. Читающий Заклятья толковал о том, что Боги-де, мол, сильно разгневаны и кара их будет жестока. Неужели своим оружием они избрали эти фальшивые на вид амулеты?

Здесь я запнулся. В моих ли силах уничтожить знаменитые амулеты, средоточия силы и власти Молодых Богов в Мире Смертных (как учили нас Древние)?

Я решил начать с самого главного из амулетов. Агатово-тёмный шар Ямерта покоился на горке мраморных опилок, на особом подиуме подле моего рабочего стола. Подделка? Или вражеский глаз в самом центре нашей цитадели? Или действительно средоточие великих, не подвластных моему разумению сил? Откладывать дальше решение этой загадки нельзя. Неназываемым займемся позже, когда получим о нём достоверные известия.

С превеликими осторожностями я двинул на приступ хрустальной твердыни целую армаду моих заклятий Познания. Я пытался отыскать любую, пусть даже самую мелкую и незначительную, на первый взгляд, зацепку, ухватившись за которую, я размотаю весь клубок.

Так что же ты можешь, проклятая игрушка? Что-то ведь в тебе раскололо каменный пол в добрых четыре фута толщиной!..

Я ждал долго, и всё, как выяснилось, зря — подобно случаю с Алчущей Звездой, оказались бессильны даже самые изощрённые заклятья Познания, сплетённые Магом, а не Богом. Что и следовало ожидать. Я был готов к подобному исходу, но недаром же мы на Хединсее, возле средоточия моего могущества у нас найдётся в запасе кое-что и получше.

Я располагал временем, и, пока Ракот витийствовал во дворе крепости, встречая свои легионы, я трудился не покладая рук. Меня вновь выручила Магия Лунного Зверя — то ли её Повелитель испытывал ко мне нечто вроде интереса, то ли просто помогал первому, кто сумел достучаться до его сознания и развеять его стотысячелетнее одиночество.

На столе между моих рук смешно возился, тыкаясь во все стороны чёрным блестящим носом, крошечный зверёк, смахивающий на землеройку. С точки зрения Богов, я совершил великий грех — творить Живое позволено только им, это один из казавшихся нерушимыми Законов Древних, — но вот я отбросил прочь этот нелепый запрет и не ощутил никакого противодействия, тем более возмездия. Прочие Маги моего поколения не решались творить, они лишь изменяли существующее.

Созданное мною существо, поглотив огромный запас моих сил, было способно видеть внутреннюю суть вещей, глядя на них глазами самого Лунного Зверя. Тайные закольцованные магические силы, которые в состоянии, вообще говоря, отразить нашествие заклятий Познания, не смогли бы укрыться от маленьких поблескивающих глазок.

Зверек подбежал к амулету, понюхал, смешно, совсем по-человечески потрогал лапкой. В глубине агатового хрустального шара внезапно полыхнул всплеск белого света — словно блеснула дальняя молния, но мой разведчик не испугался. Он неспешно обошёл глобулу кругом, хитро кося на неё то одним, то другим глазом, будто примеривался к чему-то; а затем вдруг замер, словно отыскав наконец желаемое, и прыгнул — прямо внутрь камня. И побежал куда-то в затянутую чёрным занавесом даль, по извилистым путям, прямо туда, к высокой тёмной горе, за которой полыхали неистовые зарницы.

Я быстро потерял его из виду; мне оставалось только ждать.

Итак, амулет Ямерта мог оказаться чем угодно, но только не подделкой. Хотя бы в этом я не ошибся. Повод слегка возгордиться — происходи все это на каком-нибудь шутливом магическом состязании, во времена Сотворения Джибулистана, когда всё наше Поколение было едино, точно стрелы в одном колчане…

А в магическом мире царила тишина. Армии Замка Всех Древних постепенно приближались — очевидно, первый налёт был работой одних только Макрана и Эстери, этим объяснялась его относительная слабость. Теперь на нас двинулись полчища, но на этот счёт я не беспокоился. Легионы Тьмы в состоянии задержать их на потребное мне время… По-прежнему бездействовал Мерлин, загадочно молчало Обетованное.

Лишь один раз встрепенулся Читающий, сообщив мне о странной, небывалой волшбе, сотворенной, судя по всему, где-то в полуночной части нашего Восточного Хьёрварда кем-то из Смертных. Читающий в ней ничего не понял, ему пришлось показать мне руническую запись; но и я, признаться, тогда спасовал. Гнев видел я в том заклинании, гнев и призыв к действию — но к каким силам обращался неведомый мне колдун, я не смог понять.

Я вновь повернулся к амулету Ямерта. В его глубинах — чудилось мне — виднелась странная картина: далёкий пейзаж с горой, нависшей над всем Сущим, из-за её склона выбегала тонкая ниточка дороги. Мой зверёк скрылся где-то там, в неведомом мне Мире, — что предстало там его взору? Читающий прямо-таки впился в свои Эфирные Шары в ожидании чего-то невероятного — но мой дозорный не возвращался, и мы не уловили никаких следов колдовства. Лишь белые молнии по-прежнему озаряли узкий серп неба над игрушечной горой в глубине амулета, а я мучительно ломал себе голову, где я уже мог видеть эту удивительную местность — изгибы горы казались плодами труда человеческих, эльфийских или гномьих рук, а не результатом разгула воды и ветров. Неправдоподобно острые, они походили на гигантские каменные мечи, навечно замурованные в теле горы и ждущие своего часа; я смог различить пять таких «клинков». Смутные картины медленно поднимались из нижних слоев памяти, я припоминал нечто давно забытое… Мой внутренний, мысленный взор скользил по самому краю глубокой, но не бездонной пропасти, у самой моей макушки величаво плыли облака, но внизу, на дне каньона, я различил дома, покосы, поля, даже фигурки людей и коров — мирный, обжитый край… Да! И слева, над невысокой горной цепью, господствовала эта вершина! Та самая гора, что предстала сейчас в хрустальном шаре амулета! Со мной тогда была Сигрлинн… и кто-то ещё… Макран? Или сам Мерлин?.. Это ещё в нашу бытность Учениками… Но только что же всё это значит? Что за Мир у нас под ногами, при чём тут эта странная гора, зачем мы вообще там оказались?.. Я старался, как мог, использовал даже несколько сильных заклятий для пробуждения воспоминаний — но безуспешно. Мое собственное сознание обратилось против меня.

На дороге, ведущей из-за горы, появилась движущаяся точка — мой прознатчик возвращался. То, что он так легко оказался внутри хрустального шара, было неудивительно — какие преграды из ткани Сущего смогут остановить существо, созданное из лоскутьев Света, сшитых нитями Тьмы? Ведь вполне возможно, что мои глаза видели лишь обманную, ложную форму амулета, на самом деле являвшегося сложнейшей комбинацией разнообразных магических сил, свёрнутых в кольца и закрученных в вихри… Мой зверёк просто отыскал небольшое пространство меж ними, куда и смог протиснуться.

Пока мой посыльный приближался, я попытался ещё раз сосредоточенно обдумать увиденное. Итак, амулет не фальшивка. Он напоминает или ворота в некий тайный мир, куда обычно нет доступа ни людям, ни Магам, или содержит в себе запёчатлённое отражение подобного места. Зачем было Ямерту помещать подобные изображения в такой предмет, как предназначенный для Храма амулет? И откуда эти странные воспоминания, что ожили во мне при виде очертаний горы в хрустальной сфере? Не следует также забывать, что амулет может и выдать все мои тайны Молодым Богам — или, скажем, гостеприимно открыть ворота Хединсея их подручным…

Моя подозрительность, конечно же, тотчас подтолкнула к некоторым мыслям, в том числе к такой: где-то в пределах Великой Сферы Миров существует некое потайное место, куда приходят… — непонятно зачем, но да ладно! — одним словом, куда приходят Маги. Или их туда приводят — когда они только лишь начинают свой путь. После посещения… гм… ну, скажем, святилища — все воспоминания о пережитом там старательно изгоняются из внешней памяти, оставаясь лишь в самых глубинных ее пластах, откуда их не поднять никакими заклинаниями.

А что, если… Источник Миров! О нём упомянула Сигрлинн, то ли заманивая меня в ловушку, чтобы вызнать мои истинные намерения, то ли всерьез полагая, что я могу пробиваться туда. В ту минуту слова её не вызвали во мне ничего, кроме праздного мимолетного удивления, — хватало, мягко говоря, куда более насущных забот, — но теперь я замер, отчаянно пытаясь выжать из памяти ещё хотя бы малую толику сведений о том странном месте, где я побывал совсем ещё зелёным Учеником.

Источник Миров, Источник Миров… не оттуда ли брала начало мощь, что вкладывалась Молодыми Богами в Хранимое Королевство? Но тогда как мог Хаген так легко и просто овладеть амулетом? Никогда не поверю, что всё дело лишь в пренебрежительности Молодых Богов, опрометчиво отправивших защищать Храм лишь одного Крылатого Стража Обетованного. И что же это тогда за канал Силы, если никакими — ни общепринятыми, ни моими специальными или особыми, Ракотом созданными, — заклинаниями его не удается обнаружить? Если Читающий не видит никакой волшбы, творимой этим амулетом?

А если предположить, что силы амулета настолько хорошо запрятаны, что никакие наши усилия не могут выявить их… тогда я действительно ничего не смыслю ни в магии, ни в колдовских войнах, ни в самих Молодых Богах. Уже несколько раз по моему Плану они обязаны были вмешаться в происходящее — а Обетованное бездействовало, никак не проявляя своих сил и, следовательно, не давая мне познать их.

Я окончательно запутался и поэтому почти с облегчением ощутил лёгкое касание — невесомый зверёк аккуратно вспрыгнул мне на руку. Я осторожно погладил его указательным пальцем — он едва слышно, но довольно фыркнул — и небольшим коротким заклятьем слился с его памятью.

…Вымощенная древними, выкрошившимися плитами дорога вела в обход крутого горного склона, взметнувшегося вверх на невообразимую высоту; вершина горы царапала небесный свод. Сверкали зарницы, небо бесшумно озарялось призрачно-белым светом, точно кто-то развертывал покойницкий саван. По обочинам дороги стояли кряжистые дубы; их явно кто-то сажал намеренно — они были все одного возраста и отстояли друг от друга на совершенно одинаковом расстоянии. Одетые тёмной листвой ветви были полны странной жизнью: многорукие хвостатые существа с крошечными головами и огромными глазами на плоских мордах перемахивали с одного сука на другой, время от времени начиная что-то хором вопить, обращаясь на неизвестном языке к бегущему по дороге существу, чьими глазами я видел сейчас всё происходящее. В этих воплях слышались угрозы, но больше предостережения; так я понял их.

Дубы на обочинах внезапно кончились; дорога вплотную подошла к подошве горы. Глаза существа поднялись вверх — каменистые тёмно-серые склоны уходили куда-то ввысь, безжизненные, голые, лишённые малейших признаков растительности или трещин — сплошной серый монолит, ничего больше. Взгляд разведчика скользнул дальше, уперевшись в косматый слой облаков. Здесь не чувствовалось замкнутости, давящей ограниченности погреба или подземного каземата, не то что на Дне Миров; за облаками зверёк вторым зрением видел небо, звёзды (рисунок их созвездий показался мне странным) и чёрную беспредельность безвоздушных пространств… Это выглядело как обычный Мир из бесконечного ряда Великой Сферы — однако что-то определенно подсказывало мне, что сходство это — только внешнее. Ведь мой посланец не покидал пределов амулета!

Зверек вновь двинулся в путь. Пока ему не встретилось никаких следов магии, что могла бы заключить этот мир в небольшую хрустальную глобулу. Даже когда дозорный пересек границу амулета, то, оглянувшись, он увидел лишь убегавший вдаль узкий тракт да ровные ряды дубов справа и слева от него — и никакой магии.

Над его головой оказалась одна из граней, так смахивавших на клинки. Я не ошибся — это действительно очень напоминало меч. Я готов был поклясться, что лезвие заточено до немыслимой остроты, так что сможет разрезать даже случайно упавшую на него пылинку или потерянное на лету птицей перо. Совершенно прямое, каменное лезвие устремлялось ввысь, теряясь в облаках.

Осмотрев как следует странное место, мой зверёк побежал дальше. За горой открылась широкая долина, с плавно повышающимися к горизонту краями; за неширокими полосами леса там вздымались в поднебесье отвесные скалы.

Через долину текла узкая спокойная речка, впереди виднелась деревня — красивая, зажиточная, никакого сравнения с нашим Восточным Хьёрвардом, за исключением, пожалуй, лишь самой южной его части. Двухэтажные дома вытянулись вдоль чистых, мощённых бревнами улиц; люди в добротных одеждах неспешно занимались своими делами, обычными для обитателей тысяч и тысяч деревень во всех разнообразных Мирах.

Свечерело. Небо над селением по-прежнему полыхало зарницами, но не похоже было, чтобы они хоть в малой степени беспокоили здешних обитателей; однако уже и это не занимало моего посыльного; как охотничий пёс по свежему следу недавно прошедшего зверя, он мчался и мчался вперёд, почувствовав наконец присутствие настоящей и могучей магической силы.

Незамеченным миновав деревню, зверек устремился к отдельно стоящему высокому дубу, настолько старому и могучему, что ни один из дубов Большого Хьёрварда не рискнул бы оказаться рядом с ним, чтобы не выглядеть малолетком; за этим же дубом чувствовались тысячи и тысячи лет.

А между его корней, каждый из которых был шире туловища лошади, клокотал Источник.

«Так вот ты какой…» — ошарашенно подумал я, глядя на бурлящую в широкой каменной чаше воду. Она переливалась разноцветными огоньками, клубился поблескивающий изнутри яркими искорками пар; переливаясь через край чаши, вода орошала корни дуба и уходила в землю.

Около Источника, на отполированном до блеска древесном корне сидел громадного роста старик, в простом тёмно-синем плаще и с белым посохом в правой руке, сделанном словно из чистейшего горного снега. Время от времени он зачерпывал воды из Источника и пригоршнями швырял её вверх — тогда в небе вспыхивала ещё одна зарница. Делал он это, по-моему, просто от скуки или для удовольствия. Был он худ, костист, седовлас; руки казались коричневыми, зато глаза горели таким огнём, что заключённой в это старое тело силе позавидовали бы сами Боги.

Мой разведчик принялся шнырять вокруг Источника, распутывая замысловатый клубок сложнейших заклятий, которые удерживали в равновесии это поистине великое переплетение колдовских сил. Все чары питались силою Источника; а вот откуда брал её он, оставалось для меня загадкой.

Но главное я уже понял. Передо мной был легендарный Источник Мудрости и его хозяин — Мимир. Имя это Молодые Маги узнавали в самом начале своего обучения, из самых первых прочитанных баллад и сказаний. Однако все эти баллады говорили об Источнике Мудрости, на дне которого покоится Залог Владыки Асгарда — или, попросту говоря, правый глаз Старого Хрофта. С тех пор над миром промчались великие бури, облик земель изменился, вернулся к Отцу Дружин и его страшный заклад. Не остался неизменным и Источник. Мало-помалу мой соглядатай, круживший вокруг каменной чаши, смог очертить — пусть и приблизительно — удивительный сгусток первичных энергий, чьи токи пронзали земную твердь, по пути отдавая часть своей мощи Источнику. Гигантская, неописуемая, непредставимая Сила, изначально вложенная Творцом в наш Мир и с тех пор вращающаяся в нём, принимающая бесчисленное множество форм, использовалась здесь для того, чтобы пополнять запасы мощи, которой распоряжались Молодые Боги.

Разумеется, все это следовало строго доказать, проделать сложные выкладки, изучить в деталях использованные системы преобразующих заклинаний… Мой посыльный добросовестно собирал все сведения, какие только мог, и всем этим я с интересом бы занялся… на досуге. Сейчас главным было другое. Амулет Ямерта каким-то образом связан с Источником Миров… и что из этого следует?

Словно отвечая на мой молчаливый вопрос, зверёк осторожно подобрался к краю каменной чаши. Страж Источника, по всей видимости, ничего не заметил — посвистывал себе в густые белые усы да зажигал в небе одну зарницу за другой…

Я увидел кипящую поверхность воды. Несмотря на лопающиеся пузыри, дно было отлично видно; и там, на дне, я увидел аккуратно выложенные в ряд семь амулетов. Семь точных копий тех, что попали к нам в руки и которые Молодые Боги так и не бросились выручать — на что я рассчитывал.

С глаз моих спала пелена; я стиснул зубы, чтобы не застонать от жгучего стыда. Нас провели, провели, как детей, и теперь хозяева Обетованного надрывали, наверное, животики, следя за нашими неуклюжими попытками вызвать их на бой! Яснее ясного стало мне, что настоящие амулеты, связь Сущностей каждого из Молодых Богов с неиссякаемыми запасами Силы, — там, в потайном, не доступном ни для Магов, ни для Смертных месте… куда мы, наследники волшебства Древних, молодые колдуны, попадали один-единственный раз, я не знал точно зачем — быть может, как-то приобщиться к великой энергии чародейства, пронзающей весь Мир. А в Храме Ямерта, так неожиданно попавшем в руки моего Ученика, хранилась лишь копия амулета, непосредственно связанная с настоящим Камнем Силы. Она, эта копия, наверное, могла наделять колдовскими способностями жрецов Храма… но я чётко чувствовал в тот момент, что она может и кое-что иное. Я не мог доказать это, но не сомневался в своём чутье. Через эту копию Боги могли в любую секунду перебросить поток убийственной мощи из неиссякаемого Источника сюда, на Хединсей, испепелив весь остров вкупе с его обитателями. И уж конечно же, они всё видели и слышали всё, что здесь происходит.

Однако и они совершили ошибку. Они не допускали ни на миг, что я смогу разобраться в сложной системе защитных заклинаний и что мой посланец проникнет внутрь заколдованной сферы. И всё-таки — почему же я до сих пор не уничтожен?!

Может, они не знают о визите моего разведчика к Мимиру?

Или ведут настолько тонкую игру, что она попросту недоступна моему пониманию? Или же Маг Хедин всё-таки не прав, и яростный огонь Источника Миров не способен прорваться сюда?!

Усилием воли подавив сумбурный вихрь мыслей, я постарался как можно точнее припомнить слова Сигрлинн. Что-то вроде того, будто одни Боги могут входить в Кипящую — или как там её — какую-то купель… что, сделай это я, низринется в бездны весь Мир…

Я понял, что надо любой ценой напроситься в гости к Мимиру.

Кто знает, быть может, там, на дне каменной чаши, скрывается наш единственный шанс остановить Неназываемого? Я не сомневался, что Мерлин и Молодые Боги уже поняли, что к чему, и только поэтому оставили нас в покое. Верно, угроза была слишком серьёзной, чтобы сперва тратить драгоценное время на усмирение двух каких-то зазнавшихся Магов. Быть может, спустя некоторое время Мерлин вновь обратит на нас свое благосклонное внимание, а вот Боги сейчас явно заняты другим. Они даже не озаботились остановить своих верных слуг, тех, что вели сейчас войска в заранее обречённую атаку на Хединсей!

А может, Богам это и выгодно — бесконечные свары среди Магов? — вдруг подумалось мне. Может, оттого они и не торопятся разделаться с нами — дескать, на то и щука в омуте, чтобы карась не дремал? Или чтобы погрязшие в усобицах Маги не смогли объединиться и занять места самих Молодых Богов, на манер того, как те сами заняли места первых хозяев этого Мира, подобных Старому Хрофту?

Я стиснул ладонями голову. Когда-то я считал себя мастером подобных комбинаций, гордился своим умением добиться своего хитростью, а не грубой силой, в противоположность Ракоту, всегда уповавшему на мощь и многочисленность армий… Я мнил себя знатоком, а оказался жалким подмастерьем, которому настоящие умельцы показали, как нужно бороться.

Но что же делать с амулетом? Страх подталкивал меня как можно скорее отделаться от этой вещицы — засунуть в старый, отплававший свое «дракон», отвести подальше от Хединсея на длинном буксире да и затопить на глубоком месте… вряд ли Молодым Богам могло прийти в голову, что я постараюсь избавиться от такого сокровища, ведь они уверены, что я считаю амулет бесценной добычей!

«В этом-то и заключается самое слабое место твоего Плана», — сказал я себе. Ты полагал, что Молодые Боги вмешаются и дадут тебе возможность разгадать источники их сил и способы применения. Раскрыв это, ты смог бы разработать защиту и понять, чем можно пробить их броню. Они не поддались, не заглотили наживку. Один из корней их могущества стал известен мне случайно — когда дело уже зашло слишком далеко. Ракот Восставший, Ракот Падший Маг на свободе, и всё Обетованное рано или поздно обрушится на нас. Если, конечно, нас до этого не сожрёт Неназываемый.

Я высунулся в бойницу. Ракот всё ещё командовал своими легионами, точно мальчишка, получивший в подарок коробку оловянных солдатиков. Пожалуй, не следовало посвящать его во все тонкости моих изысканий. Время ещё не пришло, он горяч и, пожалуй, способен сам ринуться на поиски Источника. Вообще говоря, дорогу туда обязан был знать Старый Хрофт; но Молодые Боги могли и перетасовать все слои Реальности, точно колоду игральных карт; в годы, когда Владыка Асгарда правил Миром Хьёрварда, до Источника Мимира можно было добраться пешком.

В моём распоряжении оставался ещё один вид магии, до сих пор не примененный мною в этой войне, — очень мощный и, как водится, смертельно опасный для того, кто дерзнет пустить его в ход. Я говорю о магии Драконов Времени.

Этих загадочных созданий никто и никогда не изучал всерьёз. Они считались некоей данностью, чем-то вечным и неизменным, странной причудой Творца, зачем-то создавшего Великую Реку Времени, что неостановимо катит свои воды от будущего к прошлому, и запустившего в неё эти создания. Но они, как и любые другие волшебные Существа, такие, как тролли или, скажем, единороги, обладают своей магией. Её можно изучать, но вот использовать… тут я бился очень долго. Как и во многих других трудных случаях, когда бессильной оказалась классическая магия, которой нас учили Древние, мне, как ни странно, помогло изгнание. Приходилось только поражаться тому, сколь старательно Древние суживали сферу доступного нам колдовства. Предвидели возможные неурядицы с Молодыми Богами?..

Об истории моего проникновения в тайны Драконов Времени можно было бы написать целую сагу; я ограничусь лишь кратким очерком. Я отыскал святилище очень старого народа, который издревле поклонялся Всемогущему Времени. Его воплощением они считали могучих Драконов, обитающих в водах Великой Реки. Сотни и тысячи лет среди покрытых снегом равнин и гор Северного Хьёрварда этим народом медленно выковывался разящий клинок мудрости. Колдуны и жрецы не раз достигали Просветления, поднимаясь мысленным взором в Астрал и выше, достигая самой Великой Реки и созерцая резвящихся в её волнах Драконов. Мало-помалу они научились общаться сними, не только старательно занося всё это в свитки, но и высекая на камне в самых нижних подземельях своего скального храма. Потом то ли кто-то из Древних, то ли уже сам Мерлин, а быть может, даже и Молодые Боги спохватились и обратили на дерзких свой гнев. Огонь, вода и ужасные пламенные демоны, от которых не было спасения ни на земле, ни под землей, истребили всё племя, землетрясения довершили остальное, обрушив высеченные в сплошных гранитах галереи. Все пергаменты погибли, плиты с высеченными на них рунами раскололись и оказались погребёнными под мощными завалами, которые победители сочли непреодолимыми. Удовлетворённые, они удалились; однако две семьи из несчастного народа, случайно оказавшиеся в тот день далеко от родных мест, уцелели. Раненые и умирающие, перед тем как испустить последний вздох, поведали им, вернувшимся, всю историю гибели святыни. Выжившие принесли страшную клятву, что найдут способ отомстить. С этой мыслью родилось, прошло свой жизненный путь и кануло во тьму много поколений Хранителей Священных Рун, как они называли себя. И в один прекрасный день я набрёл на них.

Многих трудов стоило мне докопаться до самых нижних, потайных галерей; злобные духи земли, поставленные охранять это место, оказались упрямы и отнюдь не слабы. Почти двадцать пять лет затратил я на то, чтобы прочитать расколотые каменные страницы…

Я не стал Повелителем Драконов Времени — это под силу лишь Богу, — но использовать кое-что из их магии научился.

Но, воистину, это оказалось страшное умение! Нечто вроде злополучного Ракотова заклятья, вызвавшего в мир Неназываемого. Клыки Драконов легко дробили в пыль Мировую Твердь — для них это оказалось чем-то вроде развлечения. Сорвавшись с невидимых колдовских цепей, они легко обратили бы во прах всё Сущее. Я берёг их до решающей минуты, в мыслях обдумывая штурм Обетованного, если дело дойдёт до этого; но, похоже, прежде придётся прогрызть себе дорогу к Источнику Мимира.

Мне очень не хотелось пускать в ход свой последний резерв. Как знать, не Драконам ли Времени выпадет судьба остановить Неназываемого, а я вовсе не мог утверждать, что на них дважды подействуют одни и те же заклинания; на составление и испытание новых ушли бы годы.

И ещё беспокоила меня та странная волшба, которую заметил Читающий, принадлежащая, по его словам, какому-то Смертному колдуну. Из рассказа Хагена о битве за Авалон меня больше всего встревожили две вещи — оттого, что я не мог найти им объяснения. Первая — это нежданный визит слуги Дальних Сил в обитель Мерлина; а вторая — неожиданное свидание Хагена с Браном Сухой Рукой. Совершенно ясно, что свидание это им подстроил сам Верховный Маг, но вот с какой целью?.. Я подозревал Брана в принадлежности к сторонникам одной из борющихся сил, однако — к какой? С равным успехом он мог бы служить и Мерлину, и Сигрлинн, и Орлангуру, и самим Молодым Богам; и почему бы не Дальним или Древним Силам, а то и самому Хаосу посредством чародеев острова Брандей? Недаром он невредимым выскользнул из когтей Яргохора, Водителя Мёртвых, выскользнул сам и спас Хагена…

По воле Главы Совета Поколения мой Ученик сошёлся в бою со своим недавним проводником; мне все это очень не понравилось. Читающий ещё не разобрался детально во всех заклятьях, что пускал в ход Мерлин, когда рать Хединсея вступила на авалонскую землю, — хватало иных забот, но — я чувствовал — без этого не обойтись. Говорил же Сухая Рука Хагену: «Пока не загорятся подожжённые твоим войском мирные деревни… я не враг тебе». Загорелась. Пусть всего одна и по вине авалонского чародея, но не значит ли это, что Бран теперь — ещё один наш противник и станет поднимать людские рати Хьёрварда?..

Отчего-то я ни на минуту не усомнился в том, что он на это способен.

Из нерешительности меня вывел Читающий, и я почти с облегчением услышал, что армии Замка Всех Древних подходят к Хединсею. На сей раз мои сородичи отправились и сами; неудачи Лишённых Тел и Алчущих Звёзд, похоже, их кое-чему научили. Что ж, приходит пора вступить в дело легионам Ракота. Я не знал, дошла ли уже до Замка весть о том, что силы Тьмы собраны и готовы к бою…

Однако на сей раз я испытывал некоторые колебания. Маги бросили против нас не только выведенных их искусством чудовищ и гомункулусов, но и простых Смертных; вызванные из других Миров, эти несчастные достойны были лишь жалости — мне вовсе не хотелось устраивать кровавую бойню у стен моей крепости. Я тоже извлек уроки из гибели Ночной Империи.

Ясно, что следовало отсечь людские рати от отрядов чудовищ; последних можно было уничтожить, Смертных же я намеревался по возможности без большой крови вытеснить с поля боя. Я вспомнил о достопамятном камне, закрывшем Ворота Миров в день налёта на Малый Храм Солнца в Эриваге…

— Ракот! — негромко позвал я.

— Здесь! — раздался мощный голос. Падший Маг возник посреди моего покоя, запахиваясь в свой знаменитый багряный плащ, — плащ, бывший на нем в дни отчаянного штурма, когда его полки рвались сквозь последние заслоны к Обетованному… Рвались, но были разбиты на самом пороге.

— Разворачивай своих, — обратился я к нему, оживляя заклинанием свою модель Мировой Сферы. — Гости уже на подходе… — Я вкратце изложил ему свой План.

— Хорошо, — кивнул Ракот. — Не понимаю, правда, зачем рисковать нашими бойцами, чтобы рассекать или отсекать там кого-то… Но да ладно, это твой остров, и я сделаю, как ты сказал.

— Тогда поспеши! — Я кивнул на свою модель, но приближающиеся армии врагов уже можно было разглядеть и просто высунувшись в окно.

Солнце уже клонилось к горизонту, но впереди ещё было добрых шесть часов светлого времени — летние ночи на Хединсее коротки. Облака исчезли, словно в испуге перед предстоящей битвой, безмятежно-вечереющее небо привольно разлеглось над головами, точно отдыхающая пантера. На горизонте возникли чёрные точки и чёрточки — двигавшиеся по земле и по воздуху суда везли несметные полчища, собранные Магами Замка во всех сопредельных и несопредельных Мирах. Я ощущал и присутствие моих сородичей — они пока не лезли вперёд, очевидно, готовя сейчас первую магическую атаку.

Ракот ушёл расставлять свои полки, я же послал за Гердером и велел тысячнику, когда тот явился, как можно скорее укрыть всех людей и гоблинов в подземных казематах и не вмешиваться в сражение. Отпустив воина, я отправился к Ильвинг.

В глубоких глазах на самом дне притаился страх, но дочь ярла и жена тана выслушала мои увещевания бесстрастно, а потом я услышал:

— Не пристало супруге бежать от опасности, которой подвергается её муж! — отрезала она и отвернулась. — Я остаюсь здесь, и сын мой останется тоже. Это моё последнее слово, колдун.

Слова её никак нельзя было бы назвать любезными, но я понимал, в чём дело: она боялась и пыталась сейчас скрыть этот свой страх от всех — и от себя самой в первую очередь.

— Как будет угодно тебе. — Я наклонил голову. — Тогда супруга тана…

— Я знаю свои обязанности! — вновь оборвала она меня. — Не беспокойся, все оставшиеся в крепости женщины и дети будут надёжно укрыты в подземельях, а те, кто умеет врачевать раны и ухаживать за увечными, отправятся помогать воинам моего супруга. Я пойду с ними.

Я вновь кивнул. Твёрдости духа этой маленькой женщины мог бы позавидовать самый лихой рубака из дружины моего Ученика…

Я отправился дальше, в последний раз обходя укрепления перед боем. Они с честью выстояли во время первого штурма, я не сомневался — продержатся и сейчас, но всплывало откуда-то из глубин сознания смутное предчувствие, что суждено нам будет оказаться в осаде и в третий раз — и при этой мысли меня словно окатило ледяной волной. Недоброе предзнаменование, настолько недоброе, что мне потребовалось несколько минут, чтобы отогнать чёрные мысли.

Шеренги воинов спускались по ступеням длинных лестниц вниз, в надёжные казематы, укрытые глубоко под землёй, в самой толще каменных костей основания острова. Луки и мечи не могли помочь Хединсею против тех сил, что готовились сейчас к решительной атаке.

А те, кому предстояло сражаться под знаменем моего Ученика, сотнями и тысячами поднимались сейчас в воздух, расползались по башням и бастионам, ныряли в прибрежные волны… Ракот вдохновенно дирижировал сложными потоками своих созданий, он вновь ощущал себя в родной стихии, он наслаждался, совсем не думая сейчас о том, чем закончится эта битва… Никакие муки и страдания, никакие, даже самые жестокие, поражения не смогли изменить его натуры. Он ничему не научился, к сожалению!..

«Однако время идёт, а Хагена с Хрофтом всё нет и нет», — с тревогой подумал я, вернувшись в свой Заклинательный Покой и справившись у Читающего о последних новостях. Таковые отсутствовали, не замечалось и никаких следов волшбы — даже в ледяной бездне, куда отправились мой Ученик вместе с Отцом Дружин. Это вызывало подозрения — что же, они не встретили там никакого сопротивления?

Зверёк, созданный мною из Света и Тьмы, подбежал и легко ткнулся носом в ладонь. «Ты хорошо поработал, малыш, а твой создатель совсем забыл о тебе, — с раскаянием подумал я. — Ты заслужил собственное имя; ты перестанешь быть игрушкой Магов и станешь самим собой». Подняв правую руку и накрыв зверька левой ладонью, я медленно произнёс вслух:

— Отныне и присно, нарекаю тебя Хервиндом, что значит — «всепроникающий». — И сотворил заклинание.

Новонаречённый вздрогнул у меня под пальцами; а затем я ощутил горячий поток благодарности, устремившийся от Хервинда ко мне. Для магического существа получить от создателя собственное имя — это обрести свободу. Отныне ничьи заклятья — в том числе и мои собственные — не смогли бы принудить его к чему-либо. Он становился обладателем собственной магии: лишь изучив её, волшебник получил бы власть над ним.

— У меня будет просьба к тебе, — обратился я к новообретённому помощнику. — Необходимо вернуться в Мир Источника. Разведать дорогу. Понять, чем занимается там Мимир. Что за люди населяют деревню подле Кипящей Купели? И ещё — что за странные острые грани у той горы, что на пути к Источнику? Уж очень смахивает на гигантские замурованные мечи… Разузнай всё это, если сможешь, пожалуйста!

Ответом мне было молчаливое, но ясно выраженное чувство: «Я сделаю или сгину, не сомневайся во мне, Мастер!»

Хервинд в два прыжка подскочил к амулету Ямерта, так и пролежавшему всё это время на своём мраморном постаменте, и исчез в тёмном хрустале глобулы.

Что ж, Мерлин молчит, Обетованное тоже — займёмся теми, кто стучится в дверь непрошеными! Я вытащил Чёрный Меч из ножен и почти бегом поднялся на дозорную площадку.

Вообще говоря, мое место было не тут — мне следовало оставаться подле Читающего, чтобы не пропустить колдовского удара; но я, наверное, впервые в жизни пренебрёг осторожностью, столь величествен и завораживающ был вид развертывающихся для смертельной схватки полчищ.

Куда бы я ни направлял свой взгляд, весь горизонт вокруг нас густо покрывали заметно приблизившиеся суда наших противников. В промежутках между ними парили, изредка взмахивая огромными крыльями, какие-то летучие твари, смахивающие на драконов, но всё же помельче и не столь могучие, вдобавок не умеющие плеваться огнём. Еще выше, над тонкими мачтами, над чешуйчатыми спинами крылатых, беспорядочно носились взад-вперёд какие-то совсем небольшие создания, отсюда они казались лишь роями чёрных точек. И ещё кто-то кувыркался в волнах подле самых корабельных форштевней; и на поверхности моря то и дело лопались большие пузыри, словно там, в глубине, кто-то мерно дышал; приближались и мои сородичи. Я ощущал их присутствие; они сгрудились все в одном месте, где-то за основными силами своего войска, и так же, как и я, тянулись вперёд чуткими щупальцами Дозорных заклятий.

Итак, моё Поколение не рискнуло предложить мне чисто магический поединок. Несмотря на неудачу первого штурма, они вновь собрали рати, вновь готовы были пустить в ход живую плоть, бросить её самоубийственным тараном на завесы и заслоны клыков, когтей, серпов, пил, клешней и прочих разящих орудий, коими в изобилии были снабжены питомцы Ракота, былого Повелителя Тьмы.

Зрелище манило и завораживало, меня тянуло остаться ещё и смотреть, смотреть, отстраненно и безучастно, словно со стороны наблюдая захватывающий и кровавый спектакль.

Отделавшись от этих непрошеных мыслей, я вернулся в свой покой. «У тебя не хватит душ расплатиться со мной», — проскрипел Читающий. «Давай сперва доживём до завтрашнего утра», — устало ответил я ему. Внезапно я ощутил явственный зов, очень знакомый, и поспешил надеть Эритовый Обруч.

Загремели знакомые, набившие оскомину высокопарные слова Шендара насчёт немедленной сдачи, кары, возмездий, мирового порядка и прочего, и прочего, и прочего. Я слышал всё это десятки раз и теперь даже не очень старался вникнуть в смысл его речей. Когда же он наконец выговорился и замолчал, я ответил ему так:

— Ничего нового, Шендар!.. Я надеялся, ты предложишь что-нибудь позанимательнее. Мне давно уже безразлично, что вы все там делаете. Давай, начинай свой штурм, если хочешь, и помни: если ты потерпишь неудачу… — И тут я осёкся, вовремя спохватившись, ибо чуть не выболтал им тайное намерение Фелосте. Пусть думают, что у них в запасе ещё много времени и ничто не помешает им организовать ещё один приступ, если не удастся этот; иначе же, боюсь, они пошли бы в бой, как безумные.

Не дожидаясь ответа, я сорвал со лба Обруч. И тотчас же услыхал Читающего:

«Волшба! Волшба в Ледяной Бездне! Тот, кого вы именуете Хрофтом, сотворил очень старое заклятье, заклятье Раздирания, Расчленения и Разрывания!»

Так! Началось и там. Кто знает, быть может, лучше уж моему Ученику оставаться в том негостеприимном месте и иметь дело с отдельными чудовищами — вдвоём с Отцом Дружин они справятся, — чем оказаться здесь, угодив в самое пекло!

Снаружи донесся странный шум, словно там тяжко и жалобно стонали тысячи тысяч живых существ, томимых смертной мукой; длился он недолго и вскоре замер, медленно растворился в грозно надвигающемся со всех сторон низком раскатном рычании — точно где-то в отдалении гремел приглушенный гром. Не удержавшись, я высунулся наружу.

Ослепительно яркий свет заливал неподвижное море, словно Ямерт старался выжечь всё до последней тени. Суда Магов двинулись к острову, с каждым мгновением набирая ход, всё быстрее и быстрее, от них не отставали и крылатые создания; я ожидал увидеть где-то в задних шеренгах и Стражей Обетованного, но они пока не показывались, если вообще их хозяева удосужились отправить своих слуг на эту битву. Зато обнаружилось немало старых знакомых — кто пытался преградить мне путь на Дно Миров. «Как бы они не вызвали сюда ещё и Лишённых Тел», — с испугом подумал я; но злобные эти духи вряд ли решились бы так быстро на новое вторжение после трёпки, полученной от Детей Демогоргона.

Валило, катило, плыло, летело прямо на нас несметное воинство. Множество магических щитов укрывали его первые шеренги — на случай, если я всё-таки пренебрегу великим Законом Древних и дерзну сам убивать Смертных. И, похоже, именно для этого в боевых порядках военачальники Замка смешали людей и чудовищ, на которых этот запрет не распространялся.

Я увидел Ракота: Падший Маг, противореча своему прозвищу, гордо парил верхом на удивительном звере, покрытом изумительными изумрудными перьями, с короткой и мощной шеей и подобными косам когтями на длинных лапах. Существо не имело крыльев, и я мог лишь подивиться тому, насколько быстро к Восставшему возвращались его магические силы — далеко не просто заставить парить существо, рождённое для жизни на земной поверхности.

Защитники Хединсея замерли — небольшое их число кружило над островом, прочие остались под защитой крепостных стен или попрятались в морской глубине. Ракот не собирался атаковать, напротив, он приглашал наших противников к наступлению.

И всё же первый удар, обрушившийся на наши защитные порядки, нанесли мои сородичи. Внезапно взвизгнул Читающий, и я ощутил нарастающее с каждой секундой страшное давление, — казалось, воздух над крепостью обратился в камень и на мои плечи обрушилась вся немереная тяжесть земных хребтов. Сквозь кровавую муть в глазах я пытался прочесть строки рун, что услужливо высветил мне Читающий, стараясь поскорее найти уязвимое место заклинания, когда в Эфирных Шарах появилось нечто совершенно невероятное. Там, в ледяной Бездне, тоже начало разыгрываться Магическое Сражение, и Читающий выкрикнул одно лишь слово: «Дальние!»

Я ещё ничего не успел предпринять, когда узнал ни с чем не сравнимое чародейство Сигрлинн.

«Они что же — теперь заодно?» — мелькнуло у меня в голове, и тут за стенами крепости взревели тысячи и тысячи рогов. Войско Магов пошло на приступ Хединсея.

ГЛАВА III

Увидав Сигрлинн, Хрофт в первый миг выпучил глаза от удивления, а затем разразился длиннейшей тирадой самых чёрных проклятий. Облачённая в длинный зелёный плащ волшебница шла медленно, глядя прямо перед собой. Она не могла не видеть Хрофта и Хагена, однако на прекрасном, будто вылепленном из алебастра лице ничего не изменилось, словно она внезапно ослепла или же оказалась в полной темноте.

— Это она провела сюда Дальних! — взревел Хрофт. — Сами они нипочём не нашли бы дорогу! Это охотники за душами, они зарятся на всё твоё войско! Разное про них болтали, да я не верил, — продолжал Отец Дружин уже чуть спокойнее, видя, что расстояние между ними и Дальними сокращается весьма медленно. — Говорили, будто ловят они людей, исторгают из тел души — словно наши Пожиратели — и творят с этими душами нечто такое, что даже я не осмеливаюсь произнести это вслух. Вот я не верил, не верил… и зря, как выяснилось.

Дальние не спеша спускались по склону — двенадцать безликих фигур; Сигрлинн брела, точно во сне или под властью могучего заклятья. У Хагена не оставалось сомнений в намерениях этих существ — они двигались прямо к нему с Хрофтом.

— Может, она сама в плену и зачарована, — несколько неуверенно возразил Хаген своему спутнику. — И я дорого дал бы сейчас, чтобы та ведьма со своей Огненной Чашей оказалась где-нибудь поблизости!

— Последнее дело — звать на помощь Ночную Всадницу… — проворчал в ответ Старый Хрофт.

Они стояли бок о бок, обнажив мечи, и бездействовали, ожидая врагов. Войско Хагена уже поднялось на противоположный склон, лишь задержавшиеся Фроди, Исунг, Гудмунд и другие всё ещё стояли посреди котловины.

— Говори, Хрофт, как их можно остановить?! — не поворачивая головы к спутнику, отрывисто бросил тан. Он не мог отвести взора от медленно приближавшихся фигур — было в их движении нечто бездушное, словно шли не живые существа, а неведомые мёртвые механизмы, наподобие катапульт или баллист…

— У тебя на поясе Диск Ямерта, — ответил Отец Дружин. — Если их не остановит он, не поможет уже ничто; наши мечи хороши, но Оружие Света есть Оружие Света… Не подпускай их близко.

Рука нехотя повиновалась Хагену; словно поднимая тяжёлый груз, он отцепил Диск от пояса. Тан впился глазами в крайнего из надвигавшихся врагов, готовясь произнести решающее заклинание.

«Но почему это я, собственно, хочу напасть первым?» — внезапно кольнула его вовсе уж неожиданная и совершенно чуждая ему мысль. Никогда раньше подобные сомнения не посещали его на поле боя; он твёрдо знал, что, если ты не нанесёшь удар первым, твои враги просто не оставят тебе времени и возможности для ответного. Тан всегда следовал этому нехитрому правилу — и удача не отворачивалась от него ни на ветреных равнинах Западного Хьёрварда, среди высоких замковых башен, ни в жарких холмах Юга, нисреди мёрзлых торосов Северного Континента; и лишь здесь, в иномировой Ледяной Бездне, видя идущие ему навстречу существа, совершенно иные, чем Старшие и Младшие Дети Творца, он внезапно заколебался. Что-то мешало пустить смертельный Диск и первым пролить чужую кровь, — быть может, они ещё разойдутся миром?

— Что ты медлишь?! — яростно зарычал Отец Дружин. — Бросай Диск!

— Они нам пока ничего плохого не сделали, — медленно возразил Хаген и сам удивился звучанию своего голоса — как будто кто-то чужой говорил, используя его тело, словно кукольник ширму в своём немудрёном театрике.

— Когда сделают — отвечать будет поздно, — посулил Хрофт. — Да что с тобой?.. Хаген! — Он взревел нечеловеческим голосом, таким, что даже Дальние приостановились. — Хаген, очнись! Это чародейство!! Это Сигрлинн, будь она проклята во веки веков!

Волшебница в изумрудном плаще никак не отозвалась на этот неистовый вопль, хотя она не могла не слышать его, если только была в полном сознании.

Хрофт несколько раз сильно встряхнул Хагена за плечи, как будто это могло помочь против колдовства; а затем, не теряя ни секунды, атаковал сам. Некогда грозное заклятье прозвучало вновь; в прошлом оно могло обращать во прах горные цепи, превращать в раскалённые пустыни глубокие моря; сейчас же лишь растаял снег под ногами Сигрлинн…

Хрофт глухо захрипел смертельно раненным зверем, выхватил меч и бросился навстречу Дальним.

За спиной Хагена издал злобный боевой рык предводитель гоблинов, бесстрашный Орк; он взмахнул кривым воронёным ятаганом и припустил вдогонку. Его порыв увлёк вперёд и остальных; Гудмунд уже раскручивал над головой свой нож-крюк на длинной цепи, Фроди поднял уроненную было в снег дубину; лишь Хаген оставался в странном оцепенении, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой; он не мог даже воззвать к Учителю.

Свитая из зелёных прозрачных спиралей колонна Дальних внезапно изогнулась, подобно змее, бросающейся на добычу; её отверстый зев накрыл Хрофта.

Золотой Меч со свистом рассёк воздух и сшибся с внешней спиралью; клинок высек сноп изумрудно-травяных искр из крутого изгиба, зелёное тело не выдержало, лопнуло, из места разруба брызнули струи прозрачного пламени цвета молодых весенних листьев, колонна судорожно дернулась, точно живое, тяжело раненное существо. Хрофт успел подставить меч, его сбило с ног, почти что как Хагена во время схватки с ледяной змеей, и Отец Дружин покатился вниз по склону, вздымая облако снежной пыли.

Дальние не пытались вмешаться; колонна выпрямилась и замерла. Однако теперь в ней явно что-то нарушилось: вращение спиралей перестало быть столь упорядоченным, по светящемуся столбу прокатывались волны дрожи.

Рыча, отплевываясь и ворча, Старый Хрофт с трудом поднялся. Его тулуп дымился, прожжённый в нескольких местах, там, где зелёные спирали коснулись одежды.

Отец Дружин отнюдь не выглядел обескураженным. Он стоял, сильно сгорбившись, утонув в своём бесформенном тулупе, руки свисали до земли…

Дальние ускорили шаг — и, словно влекомая невидимыми канатами, качнулась вперёд и Сигрлинн. Не оставляя за собой на снегу никаких следов, они быстро спускались вниз, и только за волшебницей тянулась неровная цепочка тёмных углублений, оставленных небольшими ступнями.

Сцена эта намертво врезалась в память хединсейского тана: вот скорчившийся Хрофт внезапно распрямляется, отбрасывает в сторону свой нелепый тулуп, в руке его оказывается широкий обоюдоострый метательный нож с двумя клинками, направленными в разные стороны; короткий взмах — и оружие летит прямо в волшебницу.

Старый Бог, Владыка Асгарда, он, конечно же, не полагался на одно лишь грубое оружие; лезвие было зачаровано, похоже, Хрофт хранил его все долгие тысячелетия своей жизни — он наложил заклятие, ещё когда Асы властвовали над Миром.

Сигрлинн даже не попыталась уклониться, не говоря уж о защитных заклятьях. За неё всё сделали Дальние.

Четыре высоких фигуры в прозрачных зелёных плащах растаяли в воздухе, чтобы спустя неразличимо короткое мгновение оказаться перед Сигрлинн, своими телами закрывая её от летящего лезвия.

С годами Хрофт не растерял несравненного боевого умения предводителя воинств Валгаллы. Его нож летел со скоростью знаменитого Мьёльнира, остриё врезалось в шею Дальнего, прошло насквозь… и распалось облачком чёрной пыли, медленно осевшей на снег.

Закутанное в зелёный газовый плащ тело медленно сложилось вдвое и… Хаген, отчего-то оцепенев, ждал его падения, однако Дальний распрямился — с некоторым трудом, как показалось тану, — и двинулся дальше.

Зелёные фигуры вернулись на свои места и вновь зашагали вперёд — неудержимо, неостановимо, неколебимо.

Хрофт не сдавался. С мечом наперевес он шагнул навстречу крайнему из Дальних, замахнулся…

От неожиданного удара в грудь, нанесённого невидимой рукой, Хрофт повалился ничком, несмотря на всю свою огромную силу. Дальний неспешно наклонился над поверженным, зеленоватое сияние медленно стало перетекать с фигуры пришельца на лежавшего Хрофта. Несколько секунд ничего не происходило, а потом Отец Дружин вдруг заорал так, что у всех без исключения заложило уши; это был дикий крик боли и немыслимого для Древнего Бога чувства невыразимого ужаса.

— Ха-а-аген!!!

Только теперь хединсейский тан вышел из столбняка. До этого он стоял, безучастно взирая на происходящее, погружаясь в дремоту и не имея сил противиться заклятью, которое он уже ощущал. Но крик Хрофта неожиданно придал Хагену сил, он попытался защититься от вражьего колдовства, сперва вяло и неуверенно, затем всё более и более ожесточаясь, пуская в ход самые изощрённые приёмы, старательно заученные в свое время — Учитель очень строго следил за тем, чтобы его Ученик всегда мог взять верх над иными колдунами и шаманами из людского или альвийского племени. Сейчас наложенные на него чары оказались не слишком сильными и искусно сплетёнными; в большом Мире вовсю творилась могучая волшба, было, где почерпнуть сил, и Хаген воспользовался этим неистовым потоком магических энергий.

Несложное заклятье отличалось, однако, большой крепкостью, и всё существо тана пронзила жестокая судорога боли, когда он нагнулся зачерпнуть из волшебной реки; однако он, кривясь и шипя от боли, всё же выпрямился и произнёс Скрепляющее заклятье.

Острый незримый нож врезался в опутавшую его серую паутину бессилия и равнодушия, пошёл, с треском вспарывая тенета; оцепенение исчезло, и рука Хагена метнулась к Диску Ямерта.

Теперь ничто не сдерживало его, он вновь стал самим собой, и привычно-холодная ненависть прорвалась наружу; она не мешала брать прицел и отбивать удары, напротив, делала тело стремительным и послушным. Воздух и снежные несущиеся струи вспорола ослепительно белая призрачная молния Солнечного Диска.

Старый Хрофт считал главным врагом здесь Сигрлинн; но Хаген избрал своей целью того воина Дальних Сил, что склонился над поверженным Хрофтом. Тан видел, во что превратился метательный нож Отца Дружин, которого защищали могущественные боевые заклятья древних дней; но колдовство Предначальной Поры, когда Мир был юн, не имело власти над Дальними — они явились в него много позже, когда Молодые Боги уже прибрали к рукам всё Сущее.

Диск Ямерта врезался в голову Дальнего, раздался резкий, рвущий слух скрежет; смертоносный круг ударил не в живую плоть, а в камень, как показалось Хагену. Брызнула мелкая зелёная пыль; дрожа и содрогаясь, Диск стал медленно углубляться в тело удивительного существа, которого Хаген называл «воином Дальнего», не имея понятия, кто он на самом деле. Происходящее очень походило на те случаи, когда Диск попадал в настоящий камень — ущелье подле Живых скал и заклинательный покой Мерлина на Авалоне.

Поражённый слуга Дальних Сил замер, наклонившись над Хрофтом; воспользовавшись этим, Отец Дружин поспешно откатился в сторону, вскочил на ноги, размахнулся клинком…

Золотой Меч со звоном отскочил от окаменевшей шеи Дальнего.

Остальные одиннадцать фигур не обратили на происшедшее никакого внимания — так сперва почудилось Хагену; Диск рассёк голову неведомого существа надвое, одна из половин откололась и упала в снег. Освобождённое оружие рванулось назад, в руку тана, но внезапно зависло в полёте; воздух стремительно густел, становилось невозможно дышать, лёгкие разрывала изнутри тупая давящая боль. Это было колдовство Дальних — колдовство, от которого Хаген не знал защиты.

Однако помнил кое-что Старый Хрофт.

Древний Бог выпрямился, отбросил в сторону меч; казалось, обратившийся в ядовитый густой туман воздух ничуть не вредит ему; Отец Дружин подхватил отсечённую Диском половину головы Дальнего, сейчас представлявшуюся простой, гладко обтёсанной болванкой зеленоватого однородного камня, и, застонав от натуги, с размаху опустил её на плечо ближайшего воина Дальних.

Вряд ли даже Старый Хрофт до конца провидел все последствия своего отчаянного удара. Никто и никогда не задумывался над сутью названия «Дальние Силы», даже изощрённый ум Хедина удовлетворился объяснением, что это имя-де обозначает лишь, что носители этих сил пришли в наш Мир откуда-то издалека, от самых дальних рубежей Хаоса.

«Верно, частицы Дальних Сил не могли сходиться слишком близко», — мелькнуло в голове Хагена, когда он увидел, что отброшенное страшным ударом Хрофта длинное зеленоватое тело летит по пологой дуге, даже не соприкоснувшись с удивительным оружием в руках Древнего Бога.

Остальные Дальние, верно, перебросили силы своего колдовства на то, чтобы удержать сородича, — воздух тотчас очистился, страшное удушье исчезло без следа.

И ещё удар Хрофта ослабил незримые путы, сковывавшие Сигрлинн. Волшебница неожиданно открыла глаза; их горящий взор встретил взгляд хединсейского тана.

— Хаген!.. — успела крикнуть она и внезапно захрипела, судорожно дернувшись вперёд, точно под ударом невидимого бича.

Тело Дальнего, чью голову разрубил Солнечный Диск, начало медленно подниматься. Теперь оно двигалось уже совершенно неотличимо от механической куклы, но шагало куда как размашисто. Прежде чем Хрофт успел обернуться, зелёная фигура врезалась в него, сбила с ног, и обоих врагов окутала непроницаемая зелёная пелена, из-под которой рванулся дикий вопль Отца Дружин.

Теперь Хаген не мешкал. Он ощущал протянувшиеся незримые нити, по которым текла Сила, управлявшая обезглавленным телом Дальнего и которая держала в жестоком плену Сигрлинн; второй раз он нацелил свой Диск не в очередного воина Дальних, но в эти эфирные связующие чужого колдовства.

Казалось, Диск громко, по-человечески вскрикнул, когда рассекал эти зловещие пуповины; вспышка, гудение лопнувшей невидимой струны — и оружие вернулось к Хагену; но на блестящей поверхности Диска появилось несколько тёмных пятен окалины.

Наполовину обезглавленное каменное тело рухнуло на Хрофта, придавив того к снегу; но зловещее гнилостно-зелёное мерцание исчезло, и Отец Дружин смог пошевелиться.

Волшебница рванулась в сторону, словно оборвавшая привязь дикая лань, над головами сражающихся лопнула зелёная молния, завитая диковинной спиралью.

Теперь Дальние не мешкали. Они оказались лицом к лицу сразу с тремя противниками, каждый из которых в отдельности стоил их немалого войска; но безликие воины недаром слыли обладателями самых загадочных сил в пределах Упорядоченного.

Колонна из зелёных спиралей вновь пришла в движение, явно нацеливаясь на Хрофта, который все ещё барахтался, пытаясь сбросить с себя неподъёмную тяжесть каменного тела; вокруг Сигрлинн взвился целый хоровод искр зелёного пламени и, хотя огнистая пыль гасла, не достигая волшебницы, руки её вновь бессильно опали, и она не могла сотворить ни одного Наступательного заклятья. Остальные одиннадцать воинов Дальнего устремились на Хагена.

Вырвавшийся на два шага вперёд, безликий великан медленно сложился пополам с рассеченной надвое грудью, Диск вернулся в руки Хагена, тот приготовился нанести ещё один удар, но тут увитая спиралями змееподобная живая колонна вновь дотянулась до Хрофта. Тот попытался неловко отмахнуться мечом, который до этого каким-то чудом умудрился подобрать с истоптанного снега, однако удар пришёлся вкось, клинок соскользнул, не причинив ущерба; и даже сам пресветлый Ямерт не смог бы сказать, что стало бы с Отцом Дружин в следующий момент, не встреть оружие Дальних на своём пути яростный Диск, посланный Хагеном.

Раздался оглушающий гром, словно ударил колоссальный набатный колокол; зеленоватые сплетения затряслись, как в лихорадке, из рассечённых спиралей хлестала зелёнопламенная кровь. Переломившись в том месте, где её надрезал Диск, колонна рухнула, выжигая до чёрного пепла мигом обнажившуюся из-под снега землю.

Дальние не обратили на это внимания. Невидимые железные кулаки разом грянули в грудь хединсейского тана, его отшвырнуло, в глазах всё помутилось; он упал на спину, но пальцы Хагена, казалось, окаменели, вцепившись в бесценный Диск.

На помощь упавшему тану бросились его люди. Длинноногий Исунг грудь в грудь сшибся со стремительно надвигавшимся воином Дальнего; но меч дружинника, хоть и был гномьей работы, переломился от могучего удара о каменную голову противника; получив толчок, воин упал на одно колено…

Не обделённый силой дружинник Хагена поднялся бы, имей он дело с человеком, гоблином, эльфом, троллем или кобольдом, но перед ним стоял Дальний, и ничтожная плоть жалкого Смертного ничуть не интересовала каменное существо.

Волосы стали дыбом на голове тана: он впервые в жизни испытал давящий, обессиливающий, необоримый ужас, который добирался до самых глубин его сознания, лишая сил и воли к борьбе. Из незримой глотки Дальнего вырвалось утробное рычание, по сравнению с которым рев насыщающегося льва из жарких пустынь Южного Хьёрварда показался бы нежной колыбельной. Зелёный луч, вырвавшийся из середины лба воина Дальних Сил, коснулся того места, где под непробитой кольчугой упругими толчками билось живое человеческое сердце. У Исунга вырвался короткий сдавленный вопль, и воин рухнул в снег. А затем очертания его тела словно бы размылись, расплылись — а может, это лишь показалось Хагену? — и над грудью поверженного медленно поднялся неяркий огонёк, похожий на бабочку с огненными крыльями; крылья вздрогнули раз, другой, и бабочку подхватил зелёный луч Дальнего, быстро втянувшийся обратно в голову неведомого создания. Слуга Дальних Сил издал непередаваемо низкое ворчливо-удовлетворённое бормотание; он резко выпрямился, и тут в Хагена ударило по-настоящему, так, что затрещали все кости и на миг Ученик Хедина даже лишился сознания. Он готов был поклясться, что видел, как душа его верного соратника оказалась пожранной неведомым существом, которое непонятно даже, как можно убить, — и от этой проглоченной души силы воинов Дальнего многократно возросли.

Уже не одиннадцать — десять высоких, лишённых лиц каменных созданий надвигалось на тана — одиннадцатый, с разрубленной грудью, всё ещё сидел на снегу, но и он уже начинал шевелиться. Сигрлинн по-прежнему отчаянно боролась с зелёной пылью, которая упорно липла и липла к ней, и на её помощь рассчитывать не приходилось.

И, наверное, тут бы и принял свой конец Ученик Мага Хедина, если бы не Орк. Вожак гоблинов не боялся ничего: ни эльфов, ни Магов, ни Богов, ни людей, он хотел лишь одного — спасти своё племя от полного истребления; хединсейский тан являл собой единственного союзника на всей огромной и негостеприимной земле, и Орк скорее дал бы разрезать себя на мелкие куски, чем допустить, что Хаген погибнет у него на глазах.

Сразу две фигуры Дальних наклонялись над поверженным таном, когда рядом с ним неожиданно оказался неистовый гоблин.

— Берегись, они исторгают души! — прохрипел Хаген, пытаясь заставить Диск Ямерта вновь повиноваться себе.

— Пусть, у гоблинов нет души, — глухо прозвучало из-под низкого шлема. Взлетел и рухнул воронёный ятаган.

Блестящий тёмный клинок ещё летел к намеченной точке на шее Дальнего, а перед глазами Хагена внезапно вспыхнула вся история этого меча. Последний из клинков, что кузнецы Ракота сработали в годы его наивысших успехов, невесть как уцелевший в том вселенском потрясении, когда победившие Молодые Боги, помимо всего прочего, разыскивали и сделанное в Тёмных Пределах оружие, этот ятаган передавался среди предводителей народа гоблинов Восточного Хьёрварда как величайшая и единственная святыня. Его никогда не пускали в ход; и лишь Орк перед походом на столицу Видрира дерзнул вскрыть тщательно укрытый в болотах тайник.

Могучие чары, когда-то заложенные в лезвие Владыкой Мрака, пробудились к жизни. Ракот сплёл тогда великое множество убийственных заклинаний, используя весь свой немалый талант; сплёл — и забыл или же не мог повторить раз удавшийся шедевр.

Ятаган развалил напополам тело Дальнего, словно оно было не из крепчайшего неземного камня, а из мягкого масла; клинок сделал своё дело и вспыхнул блёклым ядовитым пламенем, распадаясь чёрным пеплом…

Зелёный луч, исторгающий душу, скользнул по широкой груди гоблина — бессильно, тот даже не пошатнулся; и в эту секунду Хаген наконец пустил в ход свой Диск.

Ещё один воин Дальних тяжело рухнул в снег; Хаген сумел подняться. Смог освободиться и Старый Хрофт; точно охотничий пёс, Древний Бог втянул ноздрями морозный воздух, и Хаген понял, зачем — искал следы смертоносного для Дальних заклятия Ракота.

Теперь Диск Ямерта свистел, рассекая воздух, с частотой дождевых капель при ливне; не давая врагу опомниться, Хаген холодно и жестоко поразил Диском всех до единого Дальних. И хотя тела их не были убиты — жизнь вполне ушла лишь из двоих: одного, зарубленного Орком, и второго, получившего удар каменной головы сородича от Хрофта. Остальные шевелились, пытались подняться, в их движениях даже прослеживался смысл и целенаправленные усилия, это не казалось предсмертными судорогами. Однако зелёное сияние вокруг Сигрлинн погасло.

Волшебница опомнилась быстрее всех:

— Уносим ноги, сейчас их здесь будут полчища! Вставай, Хаген, вставай, бери этого гоблина; бегом, все бегом! Прочь отсюда!

— Нельзя ли закрыть им дорогу? — хрипло осведомился Старый Хрофт. Сигрлинн отрицательно покачала головой; глаза её метали молнии.

— Заклятье слишком сильно. Я закрепила его так, что и мне самой теперь потребовалось бы несколько дней, чтобы уничтожить проход в Ледяную Бездну из обиталища Дальних… Но хватит болтать! — Она даже притопнула. — Бежим отсюда, как можно скорее, бежим!

— Сейчас. — И Хрофт вновь попробовал крепость своего Золотого Меча на мёртвом каменном теле убитого Орком воина Дальних Сил. На сей раз клинок не подвёл, и вскоре, раздробив тела двух лишённых жизни врагов на несколько крупных кусков каждое, Хаген и его спутники заторопились прочь из проклятой котловины. Они бежали по широкой полосе, вытоптанной войском Хединсея, и уже достигли противоположного гребня, когда за их спинами что-то неистово засверкало, словно там яростно впивались в землю мириады зелёных молний.

— Не смотри назад! — опережая желания Хагена, крикнула Сигрлинн. — Не оглядывайся! Это вторжение! Нам их не остановить! Скорее, пока они не учуяли, куда мы скрылись из этого Мира!

Она так и не дала Хагену задержаться и обернуться.

Потом был безумный бег среди торчащих льдин; Ученик Хедина безошибочно чувствовал затылком настигающую их смерть. Ему казалось, что он видит памятную котловину, только снег в ней весь исчез под сплошным потоком безликих каменнотелых воинов…

Прямо перед ними в продуваемом свирепым ветром воздухе ровно и спокойно горела золотистым огнём тонкая, протянутая от земли до неба нить. Ворота в родной Мир Большого Хьёрварда.

— Скорее! Эти псы вот-вот будут здесь! — оглянувшись, крикнула волшебница. Гоблины и люди один за другим шагали прямо на золотую черту и исчезали; вскоре в Ледяной Бездне остались лишь трое — Старый Хрофт, Хаген и Сигрлинн. Ученик Хедина по-прежнему не доверял спасённой ими чародейке, и потому на огненную нить он шагнул последним, сразу же за ней, держа наготове Голубой Меч.

…Тёплый морской ветер коснулся заиндевевшей брони; над головами непривычно ярко пылало хединсейское небо, до боли знакомые очертания башен вздымались справа и слева; Хаген и его спутники стояли на просторном дворе крепости, а последние из вырученных ими воинов уже скрывались в распахнутых воротах глубоких подземных убежищ.

Но слух терзал жестокий вой, доносившийся откуда-то из-за стен, со всех сторон; Хаген не мог ошибиться: трубили атаку. В небе промелькнул стремительный крылатый силуэт, со спины летуна приветственно взмахнул рукой Ракот, его алый плащ вился за ним, словно лоскут пламени, а навстречу Хагену и прочим через крепостной двор бежал сам Хедин.

Бежал — и внезапно замер, словно налетев на невидимую преграду, когда увидел Сигрлинн. И доли мгновения не прошло, а воздух вокруг него задрожал от могучих защитных заклятий вкупе с накапливаемыми для испепеляющего удара силами. Хаген мог оценить быстроту своего Учителя. Оценила и Сигрлинн.

— Сильно и ловко, Хедин, — криво усмехнулась она одними губами, глаза оставались тёмными и полными гнева. — Но я не собираюсь сейчас тягаться с тобой — если, конечно, ты не решишь испытать себя.

Маг откровенно оценивающе взглянул на неё и отвернулся, не удостоив и словом. Его рука обняла за плечи Хагена и Хрофта.

— Я счастлив, что вы вернулись. — Голос Хедина дрогнул. — Было жарко?

— Я бы сказал, весьма холодно, — буркнул в ответ Старый Хрофт. — Эти Дальние там едва всех нас не прикончили…

— Хорошо, сейчас поднимемся и всё обсудим. — Хедин кивком указал на верх Главной Башни. — Пойдёмте, сейчас здесь тоже будет… немного шумно.

— А она? — мотнул головой в сторону волшебницы Хаген.

— Она? Не беспокойся за неё, уж она лишилась сейчас почти всей силы.

— Мог бы и промолчать насчёт этого, — с холодной яростью обронила Сигрлинн.

— После того, как ты чуть не убила меня там, на Дне Миров? — в упор спросил Хедин; однако волшебница не отвела взгляд, а лишь презрительно усмехнулась.

Их беседу вновь нарушил рёв бесчисленных рогов, и Хедин поспешил увести всех внутрь.

— Маги моего Поколения пытались сделать воздух каменным, — чуть усмехаясь, рассказывал он, когда все шли по винтовой лестнице в его покои. — Пришлось повозиться…

— И как же ты справился? — ядовито осведомилась Сигрлинн.

— Я что-то не пойму. — Хедин внезапно остановился. — Ты думаешь, я стану рассказывать обо всех этих вещах прямо тут, при тебе? Я ещё не обезумел. И не думай, что меня успокоит то, что ты не можешь сейчас по-настоящему сопротивляться. Я хорошо помню, как всё было! — Его щека дернулась, и он отвернулся.

В молчании они поднялись ещё на несколько этажей; неожиданно Маг остановился возле ничем не примечательного участка стены.

— Тебе сюда. — Он иронически-учтиво посторонился, пропуская волшебницу вперёд. — Не бойся, это ненадолго. Я не Мерлин, у меня нет привычки пытать или мучить.

Каменная кладка на глазах подергивалась туманной рябью, мощные обтёсанные глыбы таяли в воздухе; открылась полукруглая арка и за ней — небольшая комната без окон: но освещенная ровным магическим светом. Пол и стены покрывали богатые ковры тёмно-алого цвета, на столе Хаген увидел изящную серебряную вазу с фруктами.

— Побудь пока здесь. — Волшебник повторил приглашающий жест. Сигрлинн опалила его яростным взглядом — как же, её, вторую по силе в Поколении после Мерлина, сперва умыкнули, точно зазевавшуюся деревенскую девку, какие-то там Дальние, а теперь вот сажает под замок собственный былой любовник! Однако выбора у неё не осталось, она молча прошла в покой, более напоминавший тюремную камеру, и стена сомкнулась за ней.

Хедин долго возился, опутывая вход сложными Охранными заклинаниями; наконец закончив, он повел Хагена и Хрофта наверх.

— Не хватало ей только увидеть Читающего, — ворчливо заметил Маг.

Хагена, однако, не оставляла тревога. Он уже догадывался, что за стенами Хединсейской крепости стоит войско Замка Всех Древних. Предстояло жестокое сражение, магический поединок, и зачем нам эта волшебница в цитадели, она спокойно сможет вычислить все хитросплетения защитных чар, что окружали остров… Хотя с другой стороны — не отпускать же Сигрлинн восвояси!..

— Учитель, она не сможет выбраться? — не удержался всё-таки от вопроса тан.

— Нет. Дальние лишили её почти всех сил, она в состоянии творить лишь самые несложные заклятья и управлять совершенно незначительными силами, — ответил Маг. — Но я зачаровал её так, как будто она попала к нам в руки полной сил. Ей, чтобы стать прежней Сигрлинн, необходимо добраться до её дворца в Джибулистане… а потом ещё отправиться кое-куда, но да уж я постараюсь, чтобы она задержалась тут подольше.

…Когда тан закончил свой рассказ, за стенами в третий раз грянул вражеский сигнал атаки.

— Долгонько они ждали, — заметил Старый Хрофт, поднимаясь и поправляя меч. — Должен сказать, что хотя я промёрз и устал, но отнюдь не прочь подраться ещё! Я давно уже так славно не сражался! — Хрофт, тебе пора спешить к войску, в Хранимое Королевство, наши воины там и так уже долго оставались без предводителя, — покачал головой Хедин в ответ на юношески-запальчивую речь Отца Дружин. — Здесь и твой, и мой меч бессильны. Если дойдёт до рукопашной… тогда уж лучше самим броситься в пасть какому-нибудь чудищу Хаоса или самому Неназываемому.

— Никогда не понимал в этом вас, Магов, — пожал могучими плечами Владыка Асгарда. — По мне, смерть на поле брани куда милее. Когда вокруг свистят клинки и валятся тела… то и смерть, коли она суждена тебе, приходит легко и незаметно. Странно, что нужно говорить тебе такое! Нет, я остаюсь. А с войском ничего не случится. Я отдал все необходимые распоряжения. Гномы уже собирались уходить в свои горы, табунщики Рогхейма — обратно в степи. Оставались гоблины, тролли и люди, но для них я подыскал недурное убежище.

Хедин покачал головой, но возражать не стал, Хаген же не мог скрыть своей радости. Наспех собранные отряды Хрофта выполнили свою задачу и теперь могли рассеяться и укрыться, а вот иметь рядом такого бойца, как Отец Дружин, — считай, половина успеха!

И тут их мирная беседа оказалась прервана самым неподобающим образом. Перед окном покоя появился некто с четырьмя кожистыми крыльями, и жуткая, усаженная клыками пасть прошепелявила:

— Они двинулись.

— Спускайся вниз, Хаген. — Хедин поднял на Ученика тяжёлый взгляд. — Ваши мечи понадобятся не скоро — я надеюсь, вообще не понадобятся.

— Я должен видеть, — упрямо опуская голову, возразил тан. Едва ли не впервые в жизни он возражал наставнику. Как разительно не походил сейчас этот гордый воин на ту жалкую побирушку, что Судьба сделала его матерью!

Поколебавшись, Маг уступил.

— Только не мешай мне, — распорядился он. — Будь где-нибудь поблизости, чтобы если понадобится… — Он не окончил фразы. За узкими бойницами покоя завыло, загрохотало и заулюлюкало тысячами голосов, дневной свет померк, по краям неба заплясали безумные многоцветные сполохи.

Маг поспешно повернулся к Читающему, Хаген же и Хрофт, не сговариваясь, бросились по узкой лестнице вверх, на дозорную площадку.

С вершины острой, как клык дракона, главной башни открывался вид на все четыре стороны: вознесённое высоко вверх строение господствовало над всем островом. Сгустившаяся на горизонте сплошная полоса вражеских судов пришла в движение, изогнулась и поползла на них. Отдельные корабли вырывались вперёд, но тан нигде не смог заметить разрыва в неприятельском строю. Бесчисленное множество людей пожирало небо и море; крылатые легионы Замка Всех Древних поднимались почти к самому солнцу. Тан увидел, как через лазурь наискось метнулся Ракот в своём огневеющем плаще; его отряды пока не двигались.

Собранные Магами Поколения рати приближались; уже можно было различить детали оснастки кораблей. Морские суда походили на те, что так неудачно пытались атаковать Хединсей несколько дней назад — высокие, крутобокие, многомачтовые, с розовеющими парусами; в промежутках между ними двигались длинные жёлтые галеры, влекомые вперёд огромными морскими зверями, смахивавшими на китов, но обладавшими перепончатыми лапами, громадными, торчащими из пастей бивнями и острыми, высокими костяными плавниками. По воздуху плыли удивительные сооружения, мерно взмахивавшие огромными крыльями, обтянутыми холстиной, в некоторые были запряжены гигантские орлы. Ещё выше парили небольшие драконы, крылатые волки и иные существа, спешно собранные их повелителями, чтобы умереть в кровавой битве, цель которой была непонятна подавляющему большинству воинов, собранных под знамёна Замка Всех Древних.

Страх ледяной змеей вполз в сердце Хагена. Впервые против него шла такая сила. Сколько мог привести с собой Ракот?.. И разве могли его слуги выстоять против объединённой мощи неведомого множества Миров?..

Маги безжалостно гнали первые ряды своих смертников прямо на убой; Хаген понял происходящее так, что они пытались выяснить таким образом силу колдовской защиты вокруг Хединсея. Однако его Учитель не торопился, ряды кораблей подходили всё ближе и ближе, и Маги не выдержали первыми.

За самыми дальними рядами их войска, на горизонте, из мглы возникли четыре ярко-рыжих пламенных смерча. Полки Замка Древних поспешно расступались, давая дорогу огненным гигантам. Пламя поднялось до самых небес, теряясь в ослепительном сверкании небосвода. Против Хедина, чьим излюбленным оружием всегда было Великое Огненное Заклятье, применили создания той же пламенной стихии, только ещё более мощные — Хаген явственно ощущал громадную колдовскую силу, вложенную в испепеляющие колонны, приближавшиеся с севера, востока, юга и запада.

«Да, — невольно подумалось ему, — сейчас здесь и впрямь станет жарко», — и мысли внезапно оказались целиком заняты Ильвинг и сыном. Его гордая супруга не захотела покидать обречённый жестокому штурму остров…

Смерчи миновали боевые порядки вражеских полков, быстро приближаясь к береговой линии; их подножие окутывали клубы пара. В дополнение к ним прямо в зените над островом начала медленно обрисовываться исполинская тёмно-серая воронка; хобот, готовый засосать все обломки, стал медленно спускаться к Хединсею.

Учитель по-прежнему бездействовал, но Хаген знал, насколько обманчиво бывает это молчание хитроумного Мага.

Ракот поспешил отвести свои летучие полки подальше от страшного хобота; он был ещё далеко от земли, но кожей лица Хаген уже чувствовал резко усилившиеся токи воздуха.

И тогда Учитель хединсейского тана ответил. В отличие от своих противников он не пытался противопоставить им собственные огненные реки или океанские валы. Как всегда, догадался Хаген, Маг ударил по самому уязвимому в любом Наступательном заклинании — по магическим скрепам, что объединяют силы, не давая им распасться. И подобно тому, как в Астрале вспыхнул бесполезным заревом огненный клинок Мерлина, все четыре грозных смерча обратились в бесформенные пятна горящей на воде жидкости. Хаген понимал, конечно же, что подобное было бы невозможно без Читающего — который и оказался тем секретным оружием его Учителя, которого так страшились все ревнители мертвящего Равновесия.

Та же судьба постигла жадно тянущийся зев настоящего смерча. Первый магический удар Хедин отразил играючи. Хаген понимал, что враги уже совершили роковую ошибку, пытаясь одолеть Хединсей поодиночке. Сумей они организовать одновременную атаку Алчущих Звёзд и Духов, Лишённых Тел, — цитадель вряд ли бы устояла.

Остатки огненных смерчей отгорели и потухли; войска Замка Древних вновь двинулись вперёд, и Хагена неприятно кольнуло: что-то уж слишком бодро и быстро пошли они… после такой неудачи Маги просто обязаны были остановиться, посовещаться, попытаться что-то придумать… Их противник легко отразил первый натиск — а они и бровью не повели!..

Словно ничего и не случилось, отряды Замка приближались к берегу Хединсея. Тан с трудом сдерживался, чтобы не послать по местам арбалетчиков и прислугу метательных машин; какой был соблазн встретить вражеские корабли градом камней, стрел и копий!

Потом воздух перед стенами цитадели внезапно заполнило голубоватое мерцание, словно пошёл густой мягкий снег странного цвета; и тут уже Хедин ответил куда быстрее. Хаген понял, что Маги Замка пустили в ход некий яд, чтобы выкурить спрятанных слуг Ракота; этот яд, очевидно, был безвреден для людей, но гибелен для порождений Тьмы — если только Маги тоже не отбросили Закон Древних, запрещающий убийство Смертных.

— Ай да Хедин! — прохрипел Хрофт, тоже наблюдавший за битвой, затаив дыхание. — Как он вычистил эту отраву!..

Море тем временем словно бы вскипело вокруг острова. Хаген подумал, что происходящее больше всего похоже на дождь, отчего-то пошедший снизу вверх. Частицы Морской Стихии поглощали голубоватые хлопья и вновь оседали, но теперь — чёрной пушистой пеной на прибрежные камни.

— Не завидую тем, кто вдохнёт этой пыли, — покачал головой Хрофт, глядя на странный налёт, покрывавший берег.

Заклятья Хедина всякий раз оказывались короткими и разящими, словно изящная рапира, проникающая сквозь кольца любого доспеха; Маги Замка Древних, однако, вновь не выказали никакой растерянности — их армада опять поползла вперёд, на сей раз много быстрее. Над головой Хагена исчезла небесная лазурь, скрытая мириадами мерно взмахивавших крыльев; лишь замершее солнце ещё светило, озаряя поле сражения. Слуги Ракота, как будто бы в панике, опустились почти к самым башням и скалам острова, всем своим видом обнаруживая крайний испуг.

Ещё мощнее ударили по воздуху перепончатые крылья; вспенивая волны, уперлись в воду широкие плавники морских быков, тащивших за собой тяжёлые галеры; первые корабли уже находились в пределах досягаемости крепостных катапульт. Хаген непроизвольно ощупал Диск Ямерта на боку. Сейчас, сейчас, как только он сможет разглядеть хоть что-то в подробностях!..

Над головами нарастал пронзительный визг — это устремились вниз крылатые воинства Замка. И с морских, и с воздушных судов к бастионам острова потянулись дымные следы за ярко лучащимися в полёте пламенными шарами, оружием куда более смертоносным, нежели те горшки с жидким огнём, которые едва не обратили в прах все укрепления Хединсея…

Но у Хедина нашлось что противопоставить этой угрозе. Ярко-рыжие шары были Магическим Огнём, и, следовательно, с ними волшебник мог бороться заклинаниями. Не долетев нескольких десятков саженей до прибрежных скал, шары взорвались, рассыпая вокруг себя облака слепяще-белых искр, точно натолкнувшись на невидимую преграду. Хаген нахмурился — его Учителю пришлось останавливать орудие Замка силой; Маги Поколения сумели скрыть или надёжно защитить управляющие чары своих пламенных шаров.

— Да когда же этому настанет конец? — шумно вздохнул от нетерпения Отец Дружин. — Мне надоело стоять тут, глядя, как волшебники перекидываются колдовством! — Он наполовину выдернул свой Золотой Меч и вновь с лязгом вогнал его обратно в ножны.

— Думаю, скоро у нас будет по горло дел, — мрачно обронил Хаген. Над самыми их головами прошумело — верхом на бескрылом летуне промчался Ракот…

— На месте этих Магов я бы крепко подумал, прежде чем начинать свалку, — пробормотал Хрофт, пристально вглядываясь в даль из-под низкого шлемного наличья. — Даже я чувствую, какие силы, какие великие силы собрались сейчас здесь по зову Ракота… Если они этого не видят — тогда горе им всем!

Но тут воздушные полки Замка Всех Древних простились наконец с нерешительностью и бросились вниз все разом. Снизившись из поднебесья до дерзко-небольшой высоты, они решили преодолеть разделявшее их и крепость расстояние одним броском.

Командуй сейчас Хединсеем тан Хаген, крылатых бестий встретил бы пронзающий насквозь ураган длинных стрел и арбалетных болтов; но его Учитель располагал несравненно более мощным оружием.

Воздух внезапно потемнел, словно кто-то рассыпал в нём целые облака мельчайшей коричневой пыли; стоя в самой середине рукотворной тучи, Хаген понял, что над островом появилось изображение какого-то неописуемо страшного и пугающего для этих крылатых тварей существа…

Нехитрая уловка сработала. Строй мчавшихся на Хединсей летучих созданий сломался, они в беспорядке захлопали крыльями, стремясь вверх, как можно скорее вверх; а изображение, как оказалось, было не просто миражом, оно внезапно вытянуло широченный отросток, и добрые несколько сотен крылатых провалились в него, засосанные неведомой силой, тотчас вспыхивая и обращаясь в пепел.

Даже Отец Дружин разинул рот от удивления.

Уцелевшие слуги Замка в беспорядке бежали, но тут наконец корабли главных сил Поколения Магов пересекли некую незримую границу, и Ракот привёл в действие свои полки, давно уже ожидавшие приказа.

ГЛАВА IV

Надо сказать, первые атаки моих сородичей меня ничем не удивили: словно предлагая мне попрактиковаться, они раз за разом использовали давно известные средства Магической Войны — для отражения. Читающий тотчас расшифровывал сплетения Силовых и Управляющих заклинаний, после чего мне оставалось лишь аккуратно сотворить соответствующее Рассекающее заклятье. Больше всего это походило на детскую игру «Где верёвочка?», когда ведущему нужно отыскать хорошо спрятанную в свежем венике обвязку и перерезать её, после чего веник, естественно, рассыпается; если же ему это не удаётся — он получает означенным веником чуть пониже спины… Пример может показаться низменным по сравнению с высоким слогом, каким обычно повествуют о колдовских поединках, но тем не менее он весьма точен.

Однако уже с их огненным оружием мне пришлось повозиться. Кто-то из моих сородичей то ли догадался, почему я так легко и быстро разгадываю секреты даже самых хитроумных чар, то ли попросту пытался помешать мне отыскать нужный кончик, наобум творя заклинания, — но Читающий так и не смог найти Скрепляющего Звена. Поэтому пришлось воспользоваться его же сведениями о природе Силовой Составляющей пламенного шара и поспешить противопоставить ему невидимую стену из чар, творящих абсолютно чуждую этому огню субстанцию. Приём несложный, почти безотказный — но требующий очень большой траты сил. Завершив своё собственное заклинание, я едва держался на ногах, борясь с головокружением.

В чувство меня привёл настойчиво пробивающийся к сознанию голос Ракота:

— Они перешли Черту! Я атакую! Я атакую, Хедин!

Эту Черту он провёл где-то по дну моря, руководствуясь некими собственными соображениями; Падший Маг пытался поделиться ими со мной, но безуспешно — не хватило времени. Услыхав его слова и избавившись от дурманного мельтешения в глазах, я поспешно кинулся к бойнице. Предстояло незабываемое зрелище, я не мог отрешиться от этой мысли, несмотря на всю опасность нашего положения.

Море встало на дыбы, до самого неба взметнулись хлопья белой пены, подъятые единым движением сотен и тысяч тел стены волн яростно рухнули на береговые утесы; морские глубины разверзлись, обнажилось каменистое дно, покрытое кое-где осклизлым налётом водорослей. Сплошной поток коричневых, синих, чёрных спин и голов устремился вверх, слуги Ракота наконец-то отбросили сковывавшее их более десяти веков оцепенение.

Вода под форштевнями галер окрасилась кровью, челюсти и рога терзали мягкие подбрюшья тех созданий, что тащили вперёд корабли; сведённые судорогой муки то одна, то другая громадные туши левиафанов высоко выбрасывались из моря, все облепленные неутомимо грызущими их плоть многозубыми существами Ракота.

Крылатые драконы Падшего Мага обрушились сверху на корабли, не обращая внимания на град стрел и пращных ядер, посланный им навстречу. Они яростно атаковали крылатые упряжки воздушных ладей, гибкие змеиные тела сплетались с исполинскими орлиными крыльями, клювы дробили головы драконов, шеи птиц перекусывались огромными челюстями подданных Ракота. Я видел, как огромный дракон, сложив крылья, камнем упал на одну из летучих лодок, влекомую упряжкой орлов, ударами когтистых лап превращая в обломки её борта, а клыками и зубами терзая тела находившихся в ней существ; на море громадные щупальца внезапно выныривали из воды, оплетая парусники и с лёгкостью уволакивая их на дно.

И в самом сердце неистового боя, где, казалось, сейчас расколется небо от рёва, воплей, стонов, треска и грохота, парил Ракот, проносясь багряной молнией среди сплетшихся в смертельной схватке тел. Посох мелькал над головой Падшего Мага, точно дирижерская палочка — по малейшему её мановению новые и новые его слуги устремлялись в указанном направлении.

Ни призраки, ни духи, ни отряды схожих с людьми гомункулусов Ракота ещё не вступали в бой; они дожидались своей очереди, укрытые в прибрежных скалах. Ракот задержал движение полков Замка Всех Древних, но не смог остановить его. Место потопленных кораблей тотчас занимали новые; запряжённые орлами летающие ладьи падали в волны, но другие, точь-в-точь такие же, выдвигались из глубины. Ракот бросил в бой почти все свои силы, его слуги оказались почти неуязвимыми, однако армады Замка продолжали приближаться.

Пока слуги Ракота не пускали в ход огонь и иное колдовство, действуя исключительно своим телесным оружием. Маги моего Поколения, как стало видно, вновь совершили ошибку: теперь Хединсей закрывал сплошной купол сцепившихся в битве существ, и их боевой магии нелегко было бы отыскать дорожку к крепостным бастионам. Им придётся найти обходные пути через иные Миры, через Астрал — а там я чувствовал себя на голову сильнее их всех, вместе взятых. Каждый миг я ждал от них подобного шага, но время шло, кипящий слой сражения приближался к острову… а мои сородичи бездействовали, как и я, то ли чтили Закон Древних, то ли имели в запасе иной план действия.

Тут меня тихонько окликнули. Не голосом, нет, просто в моем сознании кто-то негромко произнёс: «Мастер…»

Я резко обернулся — возле амулета стоял мой наречённый Хервинд. Шерстка его стояла дыбом, местами проглядывали подпалины, — в общем, вид он имел крайне неважный.

И вот, за стенами продолжалакипеть битва, а я, кликнув Хагена и Хрофта, стал показывать им увиденное моим разведчиком. Ракот взял на себя всё командование, я поспешил передать ему последние ключи Защитных заклятий, всех тех милых сюрпризов, что я заготовил для наших незваных гостей. Наше спасение заключалось только в амулете Ямерта, в том пути, который он открывал. Пока ещё мы не получили достоверных известий о Неназываемом и могли заниматься мелкими своими сварами.

Перед нашими глазами стала развертываться удивительная история. Ни я, ни мои сородичи, ни Старый Хрофт ничего не слыхали о подобном колдовстве, а Отец Дружин не узнавал и спрятанного в амулете Мира, хотя в былые годы именно он отыскал тропу к Источнику Мудрости.

— Не было там никакой горы, — недоумевал Отец Дружин, — и деревни никакой тоже…

— Может, появилась позже? — предположил я.

— А люди откуда?.. Да ещё такие странные?.. Я их точно никогда не видел. С Молодыми Богами пришли совсем не такие…

Хервинд бежал уже знакомой мне дорогой, огибая странную гору с мечевидными гранями выступов, и вскоре оказался на окраине деревни. Теперь и я смог отдать должное наблюдательности Старого Хрофта — её обитатели действительно не походили ни на одну из известных мне человеческих рас. Как будто кто-то, забавляясь, смешал воедино черты совершенно разных народов: светлые волосы северян, смуглую кожу южан, узкие, раскосые глаза людей Крайнего Востока и большие, выдающиеся носы обитателей Запада. Речь их, услышанная Хервиндом, также оказалась не понятной никому из нас. Мой соглядатай внимательно и долго наблюдал за ними; и мы поняли, что они либо не подозревали о магических свойствах Источника, считая Мимира всего лишь чудаковатым стариком, либо сами были необычайно могущественными волшебниками — так, по крайней мере, утверждал Старый Хрофт, твердивший, что «нутром чует» удивительную магию этих мест, хотя и не мог объяснить, в чём же она заключается, равно как и то, имеют ли люди из деревни какое-либо отношение к амулетам и Молодым Богам.

И всё же эти люди кого-то мне очень напоминали… Кого я видел в памяти своего Ученика… Точно! Бран Сухая Рука! «Но это сходство могло быть и случайным», — тотчас одёрнул я себя.

Из Источника Мудрости брали ведрами воду; коровы и лошади пили из ручья, бравшего начало под корнями древнего дуба; вдобавок кто-то из ребятишек, бывало, с разбегу окунался в клокочущую чашу Источника.

Хервинд наблюдал за жизнью деревни очень долго, и я понял, что само время движется в этом Мире по-особому, более быстро, чем в остальных местах. А это значило, что мы имеем дело с одним из Рукавов Великой Реки Времени — явлением чрезвычайно редким и опасным; это ещё более укрепило меня в мысли, что без помощи Драконов Времени нам на сей раз не обойтись. Понять бы теперь ещё, что мы можем сделать с этой находкой, может ли она хоть чем-то помочь нам…

Хервинд покинул наконец странную деревню, так и не выяснив, в чем тайна её обитателей; он честно пытался проникнуть в дома, но тут его подстерегала неудача. Жители и их четвероногие сторожа встревожились; началась охота. Клыки сторожевых псов лязгали над самой головой моего посланца, в него летели пылающие головни… Он с трудом спасся и, оставив бесплодные попытки, двинулся к Источнику Мимира.

Старый Ётун — если только это был он — по-прежнему сидел возле Кипящей купели, бесцельно окуная в неё свой посох. Мне показалось, что эти безделье и расслабленность — показные, что-то напряжённое скрывалось в глубине глаз Хранителя Источника. Старый Хрофт склонен был согласиться со мной («Однако Мимир сильно усох с тех времен, как мы расстались!»).

Хервинд подобрался поближе к краю клокочущей каменной чаши, заглянул внутрь… Амулеты пребывали на месте, однако хрустальная тёмная глобула, принадлежавшая Ямерту, вся расцветилась многоцветными блуждающими искрами — и мы тотчас ощутили поток магических энергий, устремившийся куда-то через мировые бездны.

И тут Хервинд неожиданно для нас перебрался через каменный бордюр и очертя голову кинулся в Источник.

Я невольно вскрикнул: слова Сигрлинн крепко засели у меня в голове, я допускал, что прыгавшие в Купель дети не владели никакими магическими способностями и потому не могли воздействовать на силы Источника Миров — но мой-то посланец был чисто волшебным существом!

И в самом деле — мерцание амулета тотчас изменилось, наверху плеснула вода, громадная коричневая рука Мимира окунулась в Источник; даже мы, сидевшие в покое Хединсея, разом ощутили передавшееся по нескончаемым цепям возмущение колдовских сил: где-то в невообразимых глубинах что-то начало рушиться и обваливаться.

Однако Хервинд легко ускользнул от преследовавшей его пятерни, уходя всё глубже, и вот перед самыми нашими глазами таинственно замерцал истинный амулет Ямерта.

Да, это было великое творение Силы, ни в какое сравнение с ним не шло то жалкое подобие, что попало к нам в руки. Сложнейшая сеть заклятий была стянута, свернута так туго, что нашему глазу амулет представлялся тяжёлым хрустальным шаром, хотя на самом деле он не имел ни грана косной материи.

Хервинд осторожно приблизился. Хотя созданное силой волшебства существо из Света и Тьмы и не нуждалось в воздухе для дыхания, оно не смогло долго находиться вблизи амулета: Силы, бьющиеся в туго спелёнутой чарами глобуле, грозили разорвать моего посланца на части…

Но и за те краткие мгновения, что он смог продержаться подле истинного амулета, Хервинд увидел и понял всё, что нужно. Бессмысленно распутывать нескончаемую цепь нанизанных друг на друга заклинаний — достаточно увидеть за скрытыми в амулете безднами прямую дорогу в самое сердце Обетованного и Управляющие Чары для мириадов собранных воедино, в узкий пучок, потоков магических энергий. Кто-то называл их Мыслями Творца, вечными, неистребимыми, негасимыми, всепроникающими… Наверное, так оно и есть, не знаю. Но когда-нибудь узнаю точно.

Созданный, чтобы питать Силой любимейших Детей Творца, чтобы обеспечивать Ямерту власть над солнечным светом, чтобы навсегда избыть саму возможность появления соперников, — таким предстал перед нами амулет Ямерта. Хервинд заметил и ещё некие магические отводы, тонкие нити заклятий, протянувшиеся в отдаленные области Упорядоченного, Читающий запомнил их, обещая проследить весь их ход.

И, хотя я ещё не имел исчерпывающе точных доказательств, мне стало ясно, что совокупность амулетов держит под своей властью всё Сущее и, если рассечь связывающие их с Обетованным нити, наши главные противники окажутся бессильными. Именно эту загадку и не смог разрешить в своё время Ракот, безуспешно пытавшийся справиться с Молодыми Богами одной лишь мощью полков.

Тем временем Хервинд поднялся на поверхность и выбрался из Кипящей Купели. Теперь я понимал слова Сигрлинн: действительно, Магу опасно оказываться не то что в самой каменной чаше Источника, но и просто подле этого средоточия силы и власти.

И тут мои мысли приняли совсем иное направление. Зачем мы бьёмся против Молодых Богов? Только ли потому, что дерзнули пойти против их установлений, освободили Ракота и теперь вынуждены защищаться хотя бы для того, чтобы нас не стёрли с лица земли? Или, как я говорил себе раньше, пределы божественных сил нельзя познать, не увидев их в действии, и я готов был на всё, рискуя даже жизнью своего Ученика, чтобы расшевелить Обетованное…

Нет, сказал я себе. Ты мечтал сам занять высокий трон Повелителя Солнечного Света, ты знал, что слабое звено во внешне несокрушимой цепи, которой опутали весь Мир Молодые Боги, не может не отыскаться.

И всё-таки существовало нечто смутное, неосязаемое, ускользающее — слабый отблеск на самом дне сознания, тайная мысль, не дающая покоя; только теперь я смог заставить её задержаться.

Ведь когда я составлял свой План — как я намеревался выйти из неминуемой схватки? Откуда пришла та твёрдая уверенность, что стоит только как следует постараться, проникнуть в давно заброшенные остальными Магами области знания — и я отыщу искомое?..

Словно кто-то настойчиво подводил меня к мысли самому занять место Молодых Богов. Как мог я быть настолько слеп, чтобы не провидеть все последствия своего самоубийственного шага? Похоже было, что некто использовал меня, словно таран, сокрушающий твердыни Молодых Богов…

Мне показалось, что я как никогда близко подошёл к разгадке, но тут мой посланец, чьими глазами мы смотрели на Мир Источника, выбрался из Кипящей Купели на траву. Теперь становилось ясно, что всё это место — невиданное мощное сплетение путей поистине великих сил Вселенной, и Упорядоченного, и Хаоса. Взгляд Хервинда словно бы приобрёл ещё большую остроту после того, как мой разведчик побывал у амулета; теперь мы видели: амулеты и их силы оказались лишь малой частью огромной системы Волшебства с большой буквы, центром которой являлся Источник Мимира. Извилистые тропы уводили моё второе, Магическое Зрение далеко за земные пределы, за Хаос, даже за обиталище Неназываемого, о котором мы так до сих пор ничего и не узнали. Я видел потрясающие картины, описать которые здесь не в моих слабых силах; я видел невероятно сложное движение странных, многоцветных форм, их взаимодействие, развитие и упадок, рождение и гибель. Видение дурманило, подобно взгляду вниз с высокого обрыва…

Отражение первозданной сути всего Сущего — так понял я странное зрелище. В Источнике сходились связующие нити множества и множества… чего? Миров? Или ещё более всеобъемлющей структуры? Или… — у меня даже захватило дух — множества Творцов? Мир раздвигался до необъятных размеров, моя мысль оказывалась бессильна охватить его целиком.

И все эти грандиозные силы находились во власти одного-единственного Ётуна, который был стар уже в те дни, когда Отец Дружин и его сородичи только-только начинали властвовать над Миром. А Мимир предпочитал посиживать на краю Кипящей Купели, развлекаясь устройством фейерверков из небесных молний и зарниц! Раньше он обожал поговорить, причём изъяснялся непременно высокопарным, туманно-многозначительным слогом — а теперь, похоже, забросил и это. Если только Молодые Боги не удостаивали его своим вниманием.

Теперь мне стало окончательно понятно, зачем приводили нас на обрыв к Источнику Миров Молодые Боги. Мне стал яснее смысл инициации, посвящения, соединения Мага с великим круговоротом Миров и Вселенных. И неудивительно, что все воспоминания об этом тщательно стирались из нашей памяти — если подойти к Владению Мимира с умом, можно обрести поистине потрясающее могущество. Быть может, оно смогло бы даже остановить Неназываемого…

Да, пожалуй, я бы рискнул попытаться овладеть силами Источника — просто не устоял бы перед величайшим в моей жизни искушением; и, имей я долгие десятилетия, может, даже века, при отсутствии всех прочих дел, быть может, моё предприятие и увенчалось бы успехом…

Тем временем Хервинд выбрался из каменной чаши и, отряхнувшись, уже собрался бежать дальше, как его заметил Мимир.

— А, так вот это кто! — пробасил низкий, глухой голос, и длинная коричневая рука протянулась прямо к моему соглядатаю, — протянулась куда с большим проворством, чем я мог ожидать от древнего, как Хаос, Ётуна.

Хервинд с трудом увернулся и опрометью кинулся прочь, стараясь найти убежище в корнях исполинского дуба. Но из чёрных провалов под толстыми извивами деревянных змей на него в упор уставились десятки больших, круглых и немигающих глаз, и ему пришлось ретироваться оттуда ещё быстрее, чем он убегал от Мимира. Прошмыгнув между ног великана, он припустил по направлению к горе с гранями-клинками.

— Ну, погоди, проклятый колдун, я покажу тебе!.. — зарычал ему вдогонку Хранитель Источника.

Он нагнулся, зачерпнул пригоршню воды из Кипящей Купели и, широко размахнувшись, метнул вперёд сверкающее облако брызг. Ещё в полёте брызги обратились каждая в странное многорукое существо, чем-то похожее на обыкновенную крысу, только размером с добрую кошку.

Однако тут Страж Источника просчитался. Хервинд бился с отвагой десяти берсерков; я предусмотрительно наделил его острыми зубами, проворством и ловкостью. Враги многократно превосходили его и числом, и силами, но мой разведчик не собирался принимать здесь героическую гибель — проскользнув между кинувшимися на него всем скопом крысами Мимира, он благополучно достиг зарослей.

Погоня быстро отстала — ведь существо из Света и Тьмы не оставляет следов, а времени сплести соответствующее заклинание у Мимира не было.

Оторвавшись от преследователей, Хервинд направился к загадочной горе. Не торопясь, но и не мешкая — создания Мимира могли появиться в любой момент, — он обежал гору кругом, в первую очередь просто сосчитав так похожие на мечи выступы. Их оказалось семь.

А потом Хервинд осторожно пополз вверх по гладкому камню скалы; даже ему каждый пройденный фут давался очень тяжело, дважды он едва не сорвался, повисая на одном коготке, когда перелезал через острую грань каменного меча, вмурованного в тело горы.

К вершине он поднимался долго, очень долго; крысы Мимира окончательно потеряли его. Когда закатилось невидимое здешнее солнце и померк дневной свет, Хервинд в полной темноте добрался до острого, точно копейное навершие, белого камня, венчавшего гору. К этой игле сходились все семь исполинских лезвий, рассекших склоны горы; у подножия белого обелиска Хервинд отыскал разгадку.

На всем протяжении долгого подъёма он не раз пытался проникнуть вторым магическим зрением за слои серого камня скалы и всякий раз терпел неудачу. Сплошная бесцветная пелена и ничего больше — внутренности горы были тщательно укрыты мощным заклинанием.

По-моему, это не лучший способ что-либо спрятать — всякое заклятье, тем более сильное, можно обнаружить, и тогда становится ясно, что здесь что-то прятали, и тогда — рано или поздно — наложенные чары будут расшифрованы и сняты.

Добравшись до белого каменного копья, вонзённого в низкое беззвёздное небо, Хервинд повторил попытку, и на сей раз он смог пробиться через мглистую завесу. Оказалось, что белый монолит есть не что иное, как узел многочисленных заклинаний, густой сетью опутавших гору; и в исходящем от него слабом свете мой посланец смог различить то, что скрывала в себе невзрачная серая скала.

Семь поистине гигантских мечей, составленных пирамидой, с упёртыми в землю эфесами; их острия сходились у белого вершинного камня.

Семь знаменитых Мечей Молодых Богов, с которыми они вступили в Мир. Семь воплощений мысли самого Творца, с запёчатлённым на них Его Словом и Именем. Оружие, способное уничтожить всё Сущее.

Я узнал его тотчас же — все мы, Маги, в пору Ученичества наизусть учили баллады о битвах Молодых Богов — в сагах постоянно встречались упоминания об этих Мечах, но отчего-то умалчивалось, что противниками Молодых Богов были вовсе не выдуманные чудовища Тьмы, а Древние Боги, первые хозяева этого Мира. Я понял это совсем недавно.

У Старого Хрофта вырвался ликующий крик.

— Туда, Хедин, скорее туда! — заорал он, вскакивая и размахивая руками. — Мы нашли их! Мы нашли Мечи этих выскочек! Теперь-то я посчитаюсь с ними за всех наших! Колдуй, нам надо пройти в этот Мир!

Я видел, как подобрался и побледнел от тщательно скрываемого волнения Хаген, тоже прекрасно понявший, о чём идёт речь; в другое время я бы и сам первым отправился пробивать дорогу к Старому Ётуну, но на сей раз ощутил странный холодок в мыслях — точно прохладный дождик, пролившийся на лицо. Что-то было не так в этой горе, что-то смущало меня в тех мечах, так счастливо подвернувшихся нам в минуту острейшей нужды! Что-то уж слишком легко они достались нам, слишком явна и откровенна оказалась их маскировка: это выглядело так, будто кто-то хотел уверить нас, что мечи действительно спрятаны, но в то же время стремился к тому, чтобы мы обязательно их заметили. Отсюда и грубость Заклятий Невидимости, и слабое место подле белого каменного навершия… Нет, второй раз я не поддамся на эту уловку!

— Почти наверняка это фальшивка вкупе с ловушкой, — заметил я, памятуя о Храме Ямерта в столице королевства.

Старый Хрофт застыл с разинутым ртом, словно налетев на невидимую преграду; удивлённо поднял брови и Хаген. Я вкратце изложил им свои мысли.

— Не знаю, не знаю, — проворчал Отец Дружин. — Ты разве не почувствовал те силы, что скрыты в этих Мечах? У меня перехватило дух, стоило только глянуть…

— Но, даже если Мечи Богов там ненастоящие, пробиваться к Источнику всё равно необходимо, — продолжил я. — И чем скорее, тем лучше, пока весть о нашем разведчике не достигла Обетованного.

— А этот твой Ракот — удержит остров? — в упор спросил Старый Хрофт.

— Если ничего особенного не случится — бесспорно, — как можно более уверенным голосом сказал я. — Если не явится сам Ямерт…

— А если явится? — впервые вступил в разговор Хаген. Я пожал плечами:

— Если мы всё сделаем вовремя — он придёт сюда простым прохожим.

— Так что ж тогда сидим?! — стукнул кулаком по столешнице Отец Дружин.

— Дорога к Мимиру наглухо перекрыта, — объяснил я. — Нужно взламывать Стены Мира, и я не знаю иного способа, кроме Магии Обитателей Реки Времени.

И Хаген, и Хрофт разом вздрогнули.

— Я приберегал это… для Обетованного, — с некоторым трудом произнёс я. — Но раз так выходи т…

— Должен существовать и другой путь, — покачал головой Владыка Асгарда. — Ведь я же не раз хаживал этой тропой!

— Пока отыщем его, можем потерять всё, — возразил Хрофту мой Ученик.

Наша мирная беседа, протекавшая так, будто за стенами и нет никакого сражения, прервалась на этом месте. Сперва под нашими ногами ощутимо вздрогнул пол — раз, другой, третий; доносившийся шум сражения многократно усилился, превратившись в оглушающий рёв; за окном что-то ослепительно полыхнуло, взметнулись клубы едкой каменной пыли, проникшей даже в мои покои, — на дворе крепости что-то горело и рушилось.

«Послание от вашего наиглавнейшего Мага», — сообщил Читающий. Я и не заметил, когда это он успел научиться иронизировать.

Мы вскочили и бросились к бойницам. Привет от Мерлина выглядел весьма впечатляюще: весь двор был залит пламенем, две башни обвалились; огненный клинок Мерлина прорвался через мои защитные заклятья, а я непозволительно отвлёкся, убаюканный долгим молчанием Главы Совета Поколения! Про себя я ещё раз возблагодарил судьбу за то, что все люди надежно укрыты в подземельях.

— А ты что — не заметил, когда Мерлин сотворил это заклинание? — несколько неприветливо осведомился я у Читающего.

«Нет. Если бы он использовал больше сил для своего чародейства — тогда конечно, тогда он не смог бы укрыть заклятье от меня», — пояснил он.

В самом деле, от Верховного Мага мы могли ожидать нечто более существенное, чем огонь да взрывы, например, сотворение провала в ткани Реальности, куда и рухнул бы весь остров…

Итак, Мерлин покончил с бездействием. Не значит ли это, что он сумел выяснить нечто насчет Неназываемого, о котором, казалось, все позабыли в горячке боя?

Я попросил Читающего проверить наши с Ракотом Сторожевые заклятья, отправленные к самым дальним рубежам Упорядоченного, сам сконцентрировав внимание на Авалоне. Становилось ясно, что сейчас покидать остров мне никак нельзя, а это значило — идти к Источнику предстоит Старому Хрофту и моему Ученику.

Хаген порывался броситься вниз, распоряжаться тушением пожаров, я насилу уговорил его остаться. Слуги Ракота должны были позаботиться об этом; и действительно, не прошло и минуты, как полчища пузатых шестиногих созданий засуетились, снуя от берега к пожарам и обратно, набирая воды в чрезвычайно раздувавшееся при этом брюхо и выплевывая её на огонь длинными и сильными струями. Их высыпало так много, что не устоял даже пламень зачарованного Острова, он отступал, шипя и швыряясь головнями.

— Ну, долго ещё будем медлить? — тяжело взглянул на меня Старый Хрофт.

Однако я всё ещё колебался. Мне страшно не хотелось пускать в ход свой последний резерв, Драконов Времени. Смутное чувство подсказывало мне, что настанет миг, когда только они смогут спасти меня и всех моих последователей… И тогда я решился на тот шаг, который так долго оттягивал, все долгие века моей жизни.

Колдун может увеличить свои силы, создав нечто вроде материального воплощения той оси, вокруг которой вращается Мир при сотворении этим волшебником своих заклинаний. Но тогда он становится и куда более уязвимым — разрушив эту «ось», можно стереть саму память о дерзком Маге. И всё же иного выхода я не видел. После завершения магического действа я мог бы разрушить сделанное, но на это потребовалось бы никак не меньше недели непрерывного плетения сложнейших заклинаний, чтобы не совершить невольное самоубийство, исчезнув вместе с воплощением собственной силы.

Когда за Хрофтом и Хагеном закрылась дверь, я глубоко вздохнул и приступил к колдовству, отрешившись на время от всего происходящего в этом мире, ничего не видя и не чувствуя. И последней мыслью перед погружением в транс было: что, если, очнувшись, я увижу вокруг себя моих милейших сородичей во главе с Мерлином?

Не стану описывать совершённое мной чародейство, скажу лишь, что много сил оно у меня не отняло, да и времени тоже — как и всё то, от чего потом очень трудно избавиться.

Когда я пришёл в себя и увидел отвесно уходящую в пол колонну, сотканную из извивов ярко-рыжих огненных языков, по спине прошла невольная дрожь. «Что же ты наделал, — прошептал я, — ты сам соорудил себе эшафот…» Но отступать было поздно, и, отбросив малодушные мысли, я принялся за работу.

Но прежде чем уйти в густую сеть заклятий Проникновения, я связался с Ракотом.

Моя мысль настигла его в самой гуще схватки. Окружив себя барьером могучих чар, Падший Маг руководил боем, и я невольно удивился, как он ухитряется сразу видеть все сражение, молниеносно отзываясь на малейшее изменение обстановки.

«Пока ещё держимся, — сообщил он, но в голосе его прозвучали и тревожные нотки. — Стрела Мерлина наделала немало бед, но теперь Читающий настороже, второго удара я не пропущу. Нас постепенно теснят, но тут всё идёт по плану. Они уже выдыхаются».

Он бодрился, говоря со мной, однако, когда перед моим мысленным взором развернулась вся панорама грандиозной битвы, я понял, что дела наши скверны.

Сотни, тысячи кораблей и летающих лодок наших противников были потоплены, сожжены, разбиты когтями драконов, утащены на дно исполинскими спрутами, тела погибших воинов Замка волны грудами выбрасывали на берег — и всё же враги шаг за шагом приближались к бастионам острова. Место убитых тотчас занимали другие, чары моих сородичей возбуждали в сражавшихся за них существах безотчётную храбрость и ложное чувство собственной неуязвимости, и те бросались прямо на противостоящих им слуг Ракота, которые сражались куда более умело, но их порой просто погребала под собой лавина врагов, и всё чаще и чаще или кто-то из крылатых Детей Тьмы бессильно рушился вниз кровавой изуродованной грудой, или издыхающий в агонии кракен высоко вздымал израненные, иссечённые щупальца над поверхностью моря, навек погружаясь в пучину…

Пока Ракот не прибег ни к одному из моих Охранных заклятий — враги ещё не подошли достаточно близко, ещё не все линии их кажущегося несметным войска вступили в дело, — но Падшему Магу нужно было продержаться ещё, подготовленный нами ответный удар должен был оказаться решающим, на второй у нас уже не хватило бы ни сил, ни времени.

Я колебался, видя, что стараниями Ракота линии врагов уже изрядно отдалились друг от друга: слуги Падшего Мага теснили в одну сторону людей, в другую — гомункулусов и чудовищ. Ракот готовил прорыв в самом центре неприятельского строя, с тем чтобы дать мне возможность привести в действие магию. Однако мне очень не хотелось объявить всем своим врагам, что я создал наконец свой собственный амулет и теперь появилась та точка, метя в которую, они рано или поздно разнесут клочья моего сознания по самым дальним уголкам Сущего.

Вдобавок рядом, за стеной, томились в ожидании Хаген и Хрофт; а несколькими этажами ниже в надёжно запертой и запечатанной чародейством камере ждала Сигрлинн. Из замешательства меня вывел Читающий.

Там, за самыми дальними рядами напиравшего на нас войска, появились новые участники сегодняшней Большой Игры. Дальние.

Однако подсознательно я всё же ожидал их в гости и потому не слишком удивился; они готовились столько тысячелетий, оставаясь непонятными, холодными, равнодушными и ни во что не вмешивающимися столпами, готовились — но, как выяснилось только сейчас, вовсе не бездействовали.

Куда больше поразило меня другое.

К тылам армии Магов Замка приближался большой флот прекрасных крутобоких кораблей, длинных, с высокими резными носами, очень походившими на наших собственных «драконов», только несравненно изящнее. Изукрашенные жемчугом, агатом и серебром, с сотканными из тумана парусами на единственной мачте, они казались обретшими плоть прекрасными миражами.

Я не мог ошибиться — это шли эльфы.

Вот уж с кем я бы хотел сражаться в последнюю очередь! Не потому, конечно же, что они могли оказаться самыми сильными и страшными противниками; магия их слыла могучей, но — это всего лишь малая часть необъятного океана Колдовских Энергий. С ними я бы справился легко, тем более что для Магов не существовало никакого закона, запрещающего убийство Бессмертных. Но всю свою долгую жизнь я преклонялся перед их мудростью, перед созданными их руками и разумом прекрасными творениями, их города снились мне каждую ночь — увидев раз, их уже не позабудет никто. Давно, очень давно ушли на одним им ведомые пути Старшие Дети Творца; их крепости скрыла непроницаемая и для Смертного, и для Бессмертного завеса. Разумеется, истинный Маг, приди ему в голову такая мысль, смог бы проложить себе дорогу силой, невзирая ни на какие преграды, но… Напасть на Перворождённых значило объявить войну самому Обетованному.

Но почему, во имя всего святого, почему они оказались заодно с Дальними? Неужели народ великих искусников и мастеров оказался пленён холодной и жестокой мудростью тех, кто никогда не ведал ни единого живого чувства? Я вспомнил и просьбу умиравшего эльфа к Фроди и Гудмунду — добраться до монастыря Дальних в долине Бруневагар… Я пренебрёг тогда этим известием, не стал разбираться, в чем тут дело и откуда взялся такой странный союз, — и вот теперь эльфийская армия спешила к месту боя. Момент был рассчитан идеально: они словно предчувствовали, на каком рубеже воинство Магов встретит отпор всей мощи моего колдовства. Неужели Дальние предложили Перворождённым поделиться с ними своей властью над Миром, рассчитывая каким-то образом добиться её? «Ракот! — мысленно крикнул я. — Ты видишь?..»

Он не видел, конечно же; прорыв начался, последние, тщательно сберегаемые полки устремились в сражение, над морем замерцала видимая лишь мне и Восставшему жемчужно-огненная черта. Я отбросил сомнения — нужно использовать все новые возможности, дарованные моим новосотворённым символом.

Отряды призраков и духов, посланные в бой Ракотом, врезались в уже измотанные сражением ряды воинов Замка. Из воды, собравшись с силами, метнули длинные щупальца к кораблям спруты и кракены, в борта и днища судов вонзили грозные бивни левиафаны; густая сеть молний оплела ещё сохранявшие боевой порядок летающие лодки, изрыгнули последние запасы огня драконы.

На остальных участках нас уже почти прижали к бастионам, но в самом центре вражеского строя образовался разрыв; полчища монстров качнулись ещё ближе к острову. Смертные же, напротив, попятились.

Неприятельские воины заступили за жемчужную черту, проведённую над морскими волнами.

Мне хотелось бы посмотреть со стороны, как придирчивому художнику на собственное создание, как действуют мои заклинания, так долго подготавливаемые и возводимые вокруг острова, но пришлось вновь обратиться к магии — усиливать новообретенной мощью давно устроенные ловушки, и поэтому в памяти остались лишь отрывочные картины: лопающееся небо, неистовый ледяной ветер, хлынувший с раскрывшихся высот; колючие копья звёздного света, яростные и безжалостные, что впились в смешавшиеся толпы; чёрные воронки вихрей, куда более могучих, чем посланные на меня Магами Замка; на далёкой Внутренней Луне поднялась лобастая голова Лунного Зверя, он заворчал, отгоняя нечто мелкое, докучливо вьющееся подле него — и поток убийственного дыхания, промчавшись через открытые мной коридоры, достиг окрестностей Хединсея, изливаясь на ряды наших врагов…

Я не знал, сколько прошло времени.

А потом, выглянув наконец наружу — мне хотелось взглянуть на всё собственными, человеческими глазами, а не магическим всеохватным зрением, — я увидел, что, хотя разрушительный ураган не пощадил и нашей крепости, разметав несколько башен, от сонмища монстров Замка почти ничего не осталось. Втянутые в бой все, без остатка, благодаря стойкости Ракота и его армии, они угодили в самый центр чудовищной магической атаки, обрушенной настолько внезапно и с таких разных направлений, что пославшие этих чудовищ в бой Волшебники моего Поколения оказались бессильны защитить их.

Однако я не нарушил Закон Древних — Смертные уцелели. Потрясённые и напуганные, они торопились спасти свои жизни, и никакие чары не могли заставить их повернуть назад. Воспрявшие духом воины Ракота преследовали их по пятам, и Падшему Магу пришлось изрядно потрудиться, чтобы вернуть своих не в меру распалившихся слуг.

— Вот это удар, Хедин! — ворвался в двери Старый Хрофт. — Я такого никогда ещё не видел! Они бегут, бегут, как жалкие крысы от паводка!

— Погоди, — устало ответил я. — Все мои сородичи целехоньки, да ещё и Дальние на подходе… Позови Хагена, пожалуйста…

Я с трудом удерживался на ногах — необоримая слабость накатила подобно морскому приливу, как и всегда после большой волшбы. Но сейчас пришло время отправлять к Кипящей Купели Хагена и Хрофта, а я чувствовал, что Дальние Силы вкупе с Перворождёнными эльфами обойдутся мне недёшево. Я не предвидел их вмешательства, и поэтому у Хединсея остался только один слой магической защиты — на случай прихода сюда самих Богов.

Появился мой Ученик, он казался несколько потрясённым после того, как увидел весь грандиозный катаклизм; но, услышав, что настало время идти, собрался с силами, и спустя мгновение передо мной вновь стоял прежний Железный Тан, как звали его когда-то по всему побережью Восточного Хьёрварда.

— Нам нужен подлинный амулет, — объяснил я им. — Не связывайтесь с Мимиром, не пытайтесь вытащить те мечи из горы — я убеждён, что там ловушка. Надеюсь, что смогу продержать Врата открытыми для вас, хотя и не совсем уверен — это все же Источник Миров, а не какая-то там захудалая Ледяная Бездна.

— Ну, у меня найдётся, о чём потолковать со Старым Ётуном, если это действительно он, — заметил Отец Дружин. — Полагаю, на несколько минут я его отвлеку.

Хаген молча кивнул — не любил тратить слова попусту, когда всё и так ясно.

Мы встали в круг подле огненного столпа, Читающий забубнил у меня в сознании, диктуя сложные пассажи заклятий, что скрывали дорогу в Мир Источника. За его словами следовали мои собственные заклинания, я мог гордиться собой — вряд ли кто ещё из моего Поколения, включая и самого Мерлина, смог бы так быстро отыскать вход в наглухо запечатанный Богами Мир.

Едва я сотворил последнюю необходимую колдовскую связку и Старый Хрофт с моим Учеником исчезли, как Мерлин вновь напомнил о себе. И на сей раз удар с Авалона вполне мог потягаться по мощи с достопамятным его Мечом, которым он едва не прикончил нас с Ракотом на Дне Миров — тогда бы нам точно настал конец, не разруби Хаген Диском Ямерта заклинательный камень Мерлина.

На сей раз Читающий предупредил нас вовремя, кое-что успел сделать Ракот, но я, будучи скован творимым заклятьем Перемещения, не смог по-настоящему противостоять удару Верховного Мага, и бед он наделал немало: рушились скалы и бастионы, пылал гранит, растекаясь пышущими жаром реками; счастье ещё, что огонь не добрался до подземных каверн, где укрывались люди.

Терпение мое лопнуло; ненависть скручивала тугие спирали силы, я слишком долго терпел и откладывал возмездие!

Признаюсь, я потерял самообладание после пропущенного от Мерлина удара; и, вызвав в сознании образ Авалона, я ударил по нему со всей силой, на которую только был способен. Над островом стремительно сгустилось тёмное облако, быстро принявшее форму длинного чёрного копья, наконечник его тускло мерцал неярким звёздным светом.

Я никогда ещё не использовал это оружие, сочетая воедино частицы Магии Лунного Зверя и Великой Арфы Ночи; те же самые звёздочки, что когда-то сослужили мне хорошую службу против Макрана и Эстери (кстати, уж пора бы и им появиться на сцене — что-то слишком долго выбираются…), теперь сложились в копейное древко, пронзающее зрение Лунного Зверя облеклось плотью и стало наконечником. Придав оружию стремительный разгон обычным колдовством всех Магов, я наделил его и особой пробивающей силой, позаимствовав её в Магии Медленной Воды, чьи капли способны протачивать себе дорогу даже в толще скал; я лишь сжал эту способность во времени.

Чёрное древко исчезло, растянувшись сквозь Миры до самого Зачарованного Острова; мой взор следовал за ним, я видел, как вдребезги разлетелся первый слой магической защиты Мерлина, как треснул и раскололся блистающий воздушный щит, поднятый над Авалоном, как рванулся навстречу мне частично разрушенный замок Мерлина и как потом всё исчезло в бездонном провале Вечной Ночи…

Верховный Маг, конечно же, уцелел — я не льстил себе, — но теперь ему придётся повозиться, чтобы добраться до своего Заклинательного Мрамора; я выиграл немного драгоценного времени.

Некогда было даже перевести дух; я поспешил переговорить с Ракотом. Падший Маг казался очень довольным, он словно позабыл и о Молодых Богах, и о подступающих Дальних; он упивался своей победой, его взор пылал диким торжеством — ему удалось хотя бы немного отомстить!

Войска Магов бежали, мои сородичи не смогли остановить их, но сами не покинули поле боя; вдалеке на воздушных волнах покачивалась их большая серебристая ладья, охраняемая целой сворой грифонов и летучих змей.

— Я намерен встряхнуть их, — выпалил Ракот.

— Погоди! Что станем делать с Дальними?

— С Дальними? Но я думал, это по твоей части — чистая магия, ничего больше; займись ими, эльфов я беру на себя!

— Нет, погоди. Я не хочу связываться с Перворождёнными, с ними я никогда не враждовал — нужно попробовать договориться.

Ракот скривился, но спорить не стал — поражение и последующие муки всё же не прошли бесследно, он начал прислушиваться к советам других.

— Я попытаюсь потолковать сперва с нашими родственничками, — сказал я. — Быть может, случившееся их несколько отрезвит.

— Стоит ли терять время? — пожал плечами Ракот. — А ты разве не собираешься следить за…

— Чем меньше внимания будем обращать на… тот предмет, тем лучше, — поспешил остановить я его. Не хватало ещё, чтобы хозяева Обетованного отправились к Мимиру лично наводить там порядок.

— Хорошо, тогда я пригляжу за Дальними, — пообещал Ракот. — Смотри только, чтобы тебя наше Поколение не обмануло!

Я надвинул на лоб Эритовый Обруч и потянулся мыслью к серебристой ладье.

Все они собрались там: и Шендар, и Макран, и Эстери, и все прочие, даже Фелосте. Они мрачно стояли посреди роскошно убранной залы под верхней палубой и смотрели на небольшую живую модель Хединсейского Замка, помещавшуюся в середине на низком столе. Модель была неплоха, отражая всё вплоть до последнего языка пламени.

Маги разом повернулись ко мне.

ГЛАВА V

Сперва они падали, проносясь по гигантским извивам исполинской прозрачной раковины, по бесконечному лабиринту с хрустальными скруглёнными стенами — точнее, это их зрение и осязание, тщась донести до сознания совершенно чуждые обычному человеческому разуму вещи, изменяли истинный облик окружающего их. Старый Хрофт, наверное, кое-что видел, потому что даже на лету тряс головой, отплевывался и неразборчиво бранился.

Они были внутри амулета Ямерта. Заклятья Хедина, усиленные огненной колонной, в которой ныне билось сердце её создателя, открыли им дорогу в мир поразительных сил, причудливых существ, сновавших по переходам хрустального лабиринта. Некоторые из них оставались безразличны к Хагену и Хрофту, другие, напротив, самоотверженно бросались на незваных гостей — и тогда в дело вступали либо Золотой Меч, либо Диск Ямерта — Отец Дружин и Хаген не тратили время на рукопашную. Однако их мечи никого не убивали, тёмная кровь не пятнала прозрачные стены — жители Амулета просто исчезали, рассыпаясь тонкими золотистыми искрами. Очевидно, они присматривали за туго сплетенными заклятьями, решил Хаген, то есть в свою очередь были не чем иным, как особым образом оживлёнными частицами силы Молодых Богов, приставленными хранить их главную тайну.

Этим путём уже прошёл посланец Хедина, зверёк из Света и Тьмы, — значит, пройдут и они, успокаивал себя хединсейский тан.

Безумный полёт внезапно кончился, что-то мягкое подхватило Хагена под мышки, задержав падение, и он обнаружил себя стоящим на пыльной дороге, обсаженной могучими дубами, а впереди, под полыхающим зарницами небом, высилась Клинковая Гора. Воздух казался удивительно свежим и чистым, Старый Хрофт с шумом вдохнул его полной грудью, и на суровом его лице появилось странно-мечтательное выражение.

— Воздух Асгарда, — объяснил он, заметив взгляд Хагена. — Только здесь и остался… Думаю, что Мимир окажется тем самым, кому я когда-то оставлял в залог свой правый глаз.

Они зашагали по выкрошившимся плитам, не забывая следить за змеящимися тут и там чёрными трещинами. Шустрые ящерки сновали от одной щели до другой, внимательно поглядывая на путников рубиновыми глазками.

Странное дело, но Хаген, очутившись здесь, испытал необъяснимое облегчение — впервые за много лет он, идя на бой, отвечал только за себя. Хрофт беззаботно болтал — только теперь Ученик Хедина впервые задумался, насколько же сильно сказалось пережитое Хрофтом, что его речь перестала отличаться от разговоров самых неотёсанных и грубых батраков Хьёрварда?

Однако этот чисто умозрительный вопрос Хагена занимал недолго — в небе открылся Глаз. Прямо посередине небосвода медленно нарисовался огромный чёрный зрачок, настоящий бездонный провал, окружённый изумрудно-зелёной радужкой; белок в разных направлениях пересекали кровяные жилки. Глаз не имел ни век, ни ресниц; поворочавшись, зрачок вперился в застывших на долю секунды путников.

В следующий миг Хаген уже лежал ничком у корня дуба, закрытый от страшного Ока густой зелёной кроной. Рядом шумно сопел Хрофт.

— Ты знаешь, что это? — шёпотом спросил спутника Хаген, совершенно забывший в ту минуту, что обращается к Древнему Богу.

— Знаю. — Старый Хрофт скрипнул зубами. — Это Око Ямбрена, Повелителя Ветров. Он ещё в старину любил подобные забавы…

— И что станем делать? — поинтересовался Ученик Хедина.

— От Ока нашей с тобой нехитрой магией не прикроешься, — пожал плечами Отец Дружин. — Надо выходить, и будь что будет. Веки вечные мы тут всё равно не пролежим.

Они поднялись, как можно более спокойным шагом вышли из-под прикрытия. Глаз в небесах чуть заметно шелохнулся.

Гадая про себя, сколько им дадут пройти на этот раз, Хаген сделал первые десять шагов — ничего не случилось. За ними наблюдали, но пока не препятствовали.

— Что они ждут, — процедил сквозь зубы Хаген, — если нас уже заметили?

— Они никогда не торопятся, — хрипло ответил Старый Хрофт. — По-моему, там просто развлекаются, они же так уверены в себе! Дали бы иначе нам здесь разгуливать…

Делать было нечего, и они скорым шагом направились по дороге в обход Горы — к долине, где из-под корней дуба бил Источник Мимира. Глаз, не отрываясь, следил за ними.

Первый раз им преградили путь у самого изгиба дороги, подле горного склона. Пять Ночных Всадниц волшебницы Сигрлинн. Одна — с Пламенной Чашей в руках.

Ученицы чародейки выследили двух из трёх её главных врагов.

Засада была устроена по всем правилам ловецкого искусства. Ничто не выдало присутствия грозных воительниц, и извергнутый Чашей поток огня наверняка оборвал бы жизненный путь Хагена, если бы не Владыка Асгарда. Именно он древним чутким инстинктом почувствовал опасность, но не сделал ни единого лишнего движения, которое могло бы насторожить засевших у них на дороге; в сознании Хагена тоже появилась смутная тень некоей угрозы, однако она не успела перерасти в нечто более осмысленное: Старый Хрофт одним движением сшиб его с ног и сам растянулся рядом. Брошенный рукой Древнего Бога, в кусты полетел увесистый обломок каменной плиты.

Там, где они только что находились, дорога вспыхнула злобным, ненасытным огнём; казалось, что извергнутое Чашей пламя способно было пожрать даже камни.

Хаген перекатился через плечо, рванулся вперёд-вверх, туда, где предательски вздрогнули ветви кустов, на ходу, вернее, на лету выхватывая из ножен Голубой Меч — Диск Ямерта был бесполезен до тех пор, пока Ученик Хедина не увидит противника в лицо.

Тяжёлое, закованное в прославленную сталь гномов тело хединсейского тана пробило зелёную завесу ветвей, сверкнул клинок, направляемый не разумом, не чувствами, но тем загадочным боевым инстинктом, что пробуждается порой в минуту крайней опасности. Рассечённое от плеча до поясницы тело Ночной Всадницы упало под ноги Хагену.

Старый Хрофт тоже не мешкал. Когда-то, давным-давно, его излюбленным оружием было копьё, но изукрашенное резьбой древко сломалось в страшной битве на Боргильдовом Поле, где Молодые Боги рассеяли рати старых хозяев этого Мира, и Отец Дружин с тех пор носил меч, не раз доказывая, что клинок в его руках столь же гибелен для врагов, как когда-то копье в руках Владыки Асгарда.

Хрофт с диким боевым рёвом бросился вслед за Хагеном — однако его Золотой Меч встретило кружение и сверкание трёх серебристых клинков, один только вид которых говорил о могучей магии, вложенной в это оружие, и не кем-нибудь — а одним из Молодых Богов.

Хагену достались лишь две противницы, но одна из них держала в рукахневзрачную с виду Чашу: и тан тотчас вспомнил рассказ Гудмунда. Первым же своим выпадом он попытался дотянуться до носительницы страшного оружия, понимая, что уклониться от первого потока огня им удалось по чистой случайности; и если у Ночной Всадницы окажется хотя бы секунда, чтобы поднять Чашу, ему придёт конец.

Он намеренно не стал отбивать рухнувший поперек груди удар, понадеявшись на прочность доспехов; однако лезвие со скрежетом разрубило первый слой колец бахтерца, а сила удара отшвырнула тана на несколько шагов назад; вторая Ночная Всадница, та самая, что встретилась на пути Гудмунду, торжествующе подняла Чашу…

Отец Дружин не зря считался когда-то лучшим воином в пределах всего Упорядоченного. Золотой Меч отшвырнул со своего пути два из противостоящих ему клинков, Старый Хрофт бросился вперёд, крик, рвавшийся из его груди, уже не имел ничего общего с человеческим, однако Отец Дружин не успевал — не успевал дотянуться до Ночной Всадницы своим клинком, и тогда былой Владыка Асгарда с неожиданным проворством и гибкостью качнулся в сторону, заслонив собой хединсейского тана.

Струя огня ударила прямо в грудь Древнего Бога, пламенные змеи жадно обвились вокруг его груди, вцепились в руки, попытались пробраться в узкие прорези забрала…

С головы до ног окутанный пламенем, Старый Хрофт медленно поднял руки крестом; казалось невероятным, что он ещё может двигаться, все — и Хаген, и Ночные Всадницы — окаменели, на лице ведьмы с Пламенной Чашей отразилось сперва изумление, затем ужас, она попыталась двинуться — и не смогла, хотела отвести огненный поток от неподвижно застывшей мрачной фигуры Древнего Бога — и её оружие отказалось повиноваться, Хрофт, словно припав к кубку с драгоценным вином, пил и пил силу Огненной Чаши, не давая ведьме нацелить гибельный поток пламени на Хагена…

Мышцы тела, казалось, сейчас разорвутся от вложенного Хагеном в один-единственный бросок усилия. Он словно бы обрёл крылья; не касаясь земли, он одолел отделявшие его от Ночной Всадницы футы. Голубой Меч взлетел и рухнул.

Но то ли любимую Ученицу Сигрлинн хранили куда более мощные заклятья, чем всех остальных ведьм, то ли она сама хитрым молниеносным чародейством отвела глаза Хагену — однако Всадница осталась цела, и к ногам её упала лишь разрубленная надвое Чаша.

Не обращая более внимания ни на Хрофта, ни на Хагена, не проронив ни звука, ведьма подхватила две половинки Чаши и, метнувшись в сторону, исчезла в зарослях. Хаген остался один против четырех Ночных Всадниц, — один, потому что Старый Хрофт по-прежнему стоял замерев, более похожий сейчас на обугленный, изглоданный огнём комль старого дерева, нежели на живое существо.

Сталь, выкованная в разные века лучшими из лучших мастеров этого Мира, напоённая разнообразными чарами, со звоном столкнулась на крохотной зелёной прогалине под безумным, полыхающим беспорядочными зарницами небом.

Оказавшись в кольце, Хаген окружил себя сплошным сверкающим занавесом, сотканным из взмахов клинка. Голубой Меч рассекал воздух то спереди, то сбоку, то за спиной хединсейского тана, и лезвие вращалось с такой быстротой, что даже самый опытный глаз не смог бы проследить его движение. С какой бы стороны и как бы стремительно ни атаковали Хагена ведьмы, позабывшие в пылу схватки о Старом Хрофте (очевидно, сочтя его погибшим), все до единого их выпады натыкались на непробиваемую стену веерной защиты.

Раз, другой, третий лязгнули мечи, сшибаясь и разлетаясь; Хаген с трудом удерживался на ногах после каждого такого столкновения, он никогда не встречался с подобными противниками; каждая на голову превосходила всех прочих известных ему бойцов на мечах.

Хаген начинал этот поединок с холодной головой, он не дал чувствам волю и после того, как Старый Хрофт грудью заслонил его от неминуемой гибели, в груди тана клокотал яростный пожар, затушить который могла только кровь врагов, погасить уголья ненависти смогли бы лишь жалкие стоны ведьм под пытками — однако всему этому не было места в сознании Хагена, сражавшегося, точно страшная, бездушная боевая машина, и от этой холодной, нечеловеческой уверенности ведьмы явно почувствовали себя не в своей тарелке, несмотря на то что имели все преимущества. Они стали осторожничать, бросая друг на друга полные сомнений взгляды; однако град сыпавшихся на Хагена ударов не ослабевал — а вот силы хединсейского тана начинали таять.

Ведьмы, потерпев неудачу в первой схватке клинков, прибегли к колдовству, и, хотя Ученик Хедина без труда отразил их попытки усыпить его — точнее, даже не он сам, а его подсознание, — долго так продолжаться не могло. Хагену теперь пришлось думать о том, где взять силы для колдовского поединка, улавливая слабые отзвуки вызванного чужой волшбой вращения Мира. Поневоле внимание его ослабло, и мечи ведьм трижды со скрежетом резали кольца в его доспехе, огненная боль вспыхивала там, где вражеские клинки, не пробив кольчуги, оставляли тем не менее глубокие следы на теле.

«Тебе скоро конец, — услыхал Хаген тонкий женский голос в своём сознании. Можно было не сомневаться, говорила та самая ведьма с разрубленной Огненной Чашей. — Как бы хорошо ни махал мечом ты, глупец, скоро ты будешь наш — и тогда ты ответишь нам за всё. Ты и твой дружок — правда, он сейчас больше смахивает на жареную свинью, но ничего, голодные… — она произнесла слово, наверное чье-то имя, его Хаген не разобрал, — будут безмерно счастливы и такому угощению».

Все существо тана, и разум, и тело, слились сейчас в единое целое, образуя тот безупречный боевой инструмент, который единственный давал шанс на спасение. Казалось, в сознании не должно возникнуть ни единой посторонней мысли — однако голос ведьмы звучал мерно и чётко, она словно вбивала фразы в голову Хагена десятипудовым кузнечным молотом. Волей-неволей, но Хаген воспринимал её слова, она отвлекала его внимание, и ещё один удар отозвался жгучей, давящей болью в плече. На сей раз остриё меча кольнуло кожу, доспех был пробит почти насквозь.

И тут Хаген понял, что ему действительно приходит конец. Он продержится ещё некоторое время, теряя и теряя силы — пока его не прирежут, точно быка на бойне. Его могла выручить только магия — или Диск Ямерта, но руки хединсейского тана не имели ни единой лишней секунды, чтобы отцепить страшное оружие от пояса.

Словно наяву, Хаген слышал скрип костей за спиной. Смерть в виде скелета с косой, как изображают её все до единого живописцы в Храмах Хьёрварда, стояла совсем близко, холодное дыхание, с шипением вырывавшееся сквозь зубы оскалившегося в усмешке черепа, жгло затылок сквозь сталь шлема…

И тут сквозь всю толщу Миров он услыхал другой голос, спокойный, сильный, уверенный, этот голос произносил слова с чуть заметной хрипотцой; над полем боя в сгустившемся зеленоватом тумане смутно маячили два глаза о четырёх зрачках каждый. Эти глаза смотрели прямо на тана, и в них Хаген ясно, как в книге, читал: «Неужели ты дашь им так просто убить себя, ты, отмеченный вниманием самого Духа Познания?!»

Словно слепящая огненная вспышка, вырвавшиеся наружу ненависть, боль невосполнимой утраты и понимание того, что Старый Хрофт, судя по всему, погиб, чтобы только жил он, Хаген, смели все преграды, барьеры, наставления и расчёты. Будь что будет, он не станет покорно ждать гибели!

Тан закричал, разрывая горло страшным боевым рёвом, хриплым, диким и первобытным, означавшим только одно — что он сам ищет смерти, но погибнут и все, кто окажется на его пути. Боевое безумие впервые в жизни полностью овладело им — и, под внимательным взглядом Великого Дракона, он рванулся в гибельную атаку — гибельную или для него, или для врагов. Меч ведьмы разрубил кольчугу на спине, Хагена бросило вперёд — он даже не заметил этого. Время остановилось; Голубой Меч медленно, отчего-то очень медленно наискось рухнул на подставленный было серебристый клинок, рассёк его, точно тот сделан был из сухих стеблей, и, продолжая смертельное полукружье, остановился, лишь дойдя до самого сердца ведьмы.

В следующий миг клинок был уже выдернут из раны — с такой быстротой, что на нём не осталось ни единой капли крови. Тан развернулся, грудью бросившись на три летящих навстречу меча, его собственное орудие отшибло в сторону два из них, последний пронзил бах терец и погрузился в тело, однако Хаген не почувствовал боли — его голубая сталь уже неслась, оставляя за собой огненную дорожку, она врезалась в тело ближайшей Ночной Всадницы, развалило его напополам, затем точно так же она поразила вторую и третью ведьму. Битва внезапно окончилась.

Хаген не видел, как растаяли внимательно наблюдавшие за ним глаза Великого Орлангура, как исчез окутавший их туман; задыхаясь, тан упал на колени, обессиленный, терзаемый жестокой болью, впившейся в сознание подобно исполинскому скорпионьему жалу; бок со стороны сердца заливала кровь, он не мог наступить на левую ногу; глаза разъедал попавший под веки пот.

Он не скоро пришёл в себя — по собственным меркам; каждое движение сопровождалось болью, однако же он смог принять нужную для сотворения заклятья позу и чарами остановил кровь. Едва только в голове чуть прояснилось, он захромал к Старому Хрофту.

Доспехи Древнего Бога, выдержавшие бессчётное число схваток, ещё не успели остыть; обжигая ладони, тан стянул шлем, отбросил стальной горшок и содрогнулся, увидев, во что превратилось лицо Отца Дружин. Пламя изъело плоть до самых костей, выжгло оба глаза, слизнуло волосы вместе с кожей…

— Хрофт… — выдавил из себя Хаген, с никогда ещё не испытанной робостью кладя ладони тому на плечи.

— Хаген… — слабый шёпот зазвучал в сознании тана, обугленные остатки губ Владыки Асгарда не шелохнулись. — Я жив, Хаген. Я стоял на самом краю, но я ещё жив. Положи меня здесь. И если сможешь — хоть пригоршню воды из Источника Мимира. Тогда ещё поживём. Хоть пригоршню. Хоть глоток… — Голос Хрофта слабел и наконец замер где-то в отдалении.

Как бы сильно ни терзали Хагена боль и усталость, он не утратил присутствия духа — словно это тело принадлежало вовсе не ему. Он заставил его подняться и безжалостно погнал переполненную болью груду мяса и костей вперёд, к Источнику. Он не думал сейчас о том, каким именно образом удастся одолеть неподкупного Стража; он понимал, что ждать удобного момента нельзя и, значит, придётся идти напролом.

Поворот, поворот, ещё один поворот — дорога обогнула последний выступ скалы, и Хагену открылась зачарованная долина со стоящим посреди неё величественным дубом, по сравнению с которым все остальные казались саженцами-десятилетками. Легкий серебристый парок курился над Кипящей Купелью, подле неё тан увидел сидящую фигуру весьма внушительного роста — однако, не колеблясь, зашагал прямиком к Источнику.

Он топтал какие-то грядки; высунувшийся из крайнего дома человек возмущённо заорал ему что-то — Хаген не обратил на это внимания. Поселянин выскочил с вилами наперевес, сопровождаемый парой псов крайне злобного вида; тан продолжал идти. Огороды казались бесконечными, слишком долго пришлось бы обходить; а на прогалине, подле дороги, весь обожжённый, лежал Старый Хрофт и ждал, когда тот, кому он спас жизнь, принесёт хотя бы один глоток воды из Источника Миров.

Верно, Ученик Хедина попортил посадки не одного хозяина — потому что наперерез ему вышли ещё трое с колами и топорами.

Первыми до Хагена добрались псы, но, не добежав нескольких шагов, внезапно шарахнулись в сторону и испуганно завыли, поджимая хвосты и припадая на брюхо. Их хозяин оказался посмелее, он попытался пырнуть тана вилами; Голубой Меч коротко сверкнул, отрубив железный трезубец и оставив в руках чересчур горячего защитника своих грядок бесполезную палку.

При виде этого остальных поселян как ветром сдуло. Хаген беспрепятственно прошёл через всю деревню, однако тот, с перерубленными вилами, не отставал. Теперь он глядел на тана с явным любопытством, даже задал какой-то вопрос; однако он изъяснялся на неизвестном Хагену языке, и Ученик чародея не стал задерживаться. Заклинание, сдерживавшее кровь, нуждалось в подкреплении, а лучше — в замене обычной повязкой.

Хаген подошёл к Источнику. Хервинд не ошибся — вокруг этого места волнами расходилась аура Великих Сил. У Хагена закружилась голова, точно он вдохнул дурманящего зелья.

Не доходя полусотни шагов до Источника, сопровождавший тана поселянин остановился, однако не ушёл, а остался стоять там, переминаясь с ноги на ногу. Похоже, магия и прочие подобные дела его совершенно не волновали.

Избавившись от непрошеного сопровождающего, Хаген продолжал идти к дубу. Мимир — если это был действительно он — поднялся со скамьи и молча повернулся лицом к Хагену.

Его нельзя было назвать писаным красавцем, этого Стража Источника Миров, древнего, как само небо. Крючковатый нос был явно переломлен по меньшей мере в трёх местах, кожа лица стала бурой, подобно древесной коре. Она нависала пластами и складками, её изрыли следы давно заживших рубцов и язв, брови почти отсутствовали, костистый подбородок выдавался далеко вперёд, и под седыми жидкими усами лежал прямой разруб рта.

Однако ростом Ётун по меньшей мере вдвое превосходил Хагена, на руках вздувались могучие мышцы, но главное — сила Источника буквально пропитала великана, стала его частью, и чувствовалось, что фокус с многорукими крысами — пожалуй, самая безобидная из его шуток.

— Старый Хрофт ранен, — устало произнёс Хаген, твёрдо глядя прямо в выцветшие глаза Ётуна. — Он просил пригоршню воды из твоего Источника. Залога он дать не может, его глаза выжжены. Помоги ему, я прошу тебя.

— Ты даже не поздоровался, молодой колдунчик, — пробасил в ответ Мимир. — Или теперь у вас, людей, здороваться не принято?

— Я желаю здравствовать тебе ещё много веков, о Ётун, — терпеливо вымолвил Хаген, — но я не думаю, что ты настолько капризен, чтобы требовать в данном случае соблюдения всех приличий.

Мимир некоторое время молчал, пристально разглядывая тана.

— Так кто же послал тебя, колдунчик? — осведомился он, по-прежнему загораживая Хагену дорогу к Источнику. — Я не вижу в тебе достаточно сил, чтобы ты смог пройти сюда сам, и на тебе нет Божественного Соизволения. Кто послал тебя, молодой колдунчик?

— Если я скажу тебе, ты разрешишь мне зачерпнуть одну пригоршню воды из твоего Источника? — не меняя тона, столь же терпеливо спросил Хаген.

— Когда я что-то спрашиваю — нужно отвечать, маленький колдунчик, если ты не хочешь, чтобы с тобой случилась какая-нибудь неприятность, — наставительно и с издёвкой сообщил Хагену великан. Тан невольно подумал, что слывший когда-то мудрейшим их мудрых, суровый, неподкупный и справедливый Ётун, единственный из великанов, не участвовавший в войне с Асами, очень и очень постарел, изменившись при этом не в лучшую сторону.

Болела рана в боку, не хватало сил все время поддерживать заперевшее кровь заклинание, но мышцы работали исправно. Сделав вид, что он собирается прыгнуть влево, тан метнулся вправо, решив не тратить больше драгоценного времени. Длинные и цепкие руки Ётуна понапрасну загребли воздух. Тан сорвал шлем с головы и зачерпнул бурлящей, сверкающей всеми цветами воды. Он не дал волшебству этого места очаровать себя, хотя мутная волна и подкатила к его разуму.

— Остановись, безумец! — загремел за спиной голос Ётуна. Теперь в нём не слышалось издевки, был лишь великий страх — не за себя, как понял на бегу Хаген.

— Если ты дашь это Хрофту… — продолжил было Ётун, но тут под ногами у тана зашевелилась земля, огороды, по которым он бежал, оказались густо населены странными темнокожими существами, наподобие обычных ящериц — только каждая имела ещё по две очень цепкие руки. И в поднебесье внезапно пробудился гневный гром, точно раскаты чьего-то невероятно могучего яростного голоса. Око в небе, так и не сводившее с Хагена пристального взора, заволоклось багровой дымкой — а потом затряслось само небо, беззвучно и оттого ещё более пугающе. Словно исполинские тараны били в двери этого Мира, поскольку уже не было времени отпирать хитроумные запоры…

Хаген уклонился от одной, другой, третьей ящерицы, пытаясь не расплескать воду в шлеме. Он бежал что было сил, ни на что уже не надеясь, над головой пронёсся серебристый веер капель, каждая ещё в полёте превращалась в подобие сухопутного спрута с целым клубком липучих щупалец, и всё это полчище скопом кидалось под ноги Хагену, а он даже не мог отмахнуться мечом, боясь пролить драгоценную влагу; краем глаза он видел, что из домов повысыпали странные обитатели странной деревни — стояли, уставившись на него; однако помощи от них ждать не приходилось, твари Мимира вцепились в ноги, ползли вверх по одежде, Хаген задыхался от омерзения — и, видя, что путь дальше закрыт, решился на отчаянный шаг. Не обращая внимания на державшие его лапы и щупальца, он одной рукой отцепил от пояса Диск Ямерта и, повернувшись к Мимиру, громко крикнул, высоко поднимая над головой Оружие Света:

— Убери своих от меня, Ётун, или!..

Мимир, не раздумывая, вскинул руку, и покорные ему создания тотчас остановились.

— Откуда это у тебя, колдун? — прогремел великан.

— Какое это имеет значение? Он у меня, он мой и подчиняется мне!

— Великие Силы… — с ужасом проговорил Мимир, обращаясь сам к себе — так что Ученик Хедина с трудом различил его слова. Старый Ётун обхватил голову руками, медленно повернулся к Хагену спиной и сел, сгорбившись, вся его поза выражала крайнее отчаяние. Казалось, Хаген уже ни в малейшей степени его не занимает.

С трудом отдирая цепкие лапы державших его существ, Хаген пошёл прочь. Не важно, что сейчас волнует Мимира, не важно, что за странные люди обитают в этой деревне, — там, в лесу, его ждёт Старый Хрофт, и даже сами Молодые Боги не смогут остановить его.

На поляне всё оставалось по-прежнему: неподвижные тела зарубленных ведьм и Старый Хрофт. Казалось, Древний Бог встретил свой последний час, он не дышал и не шевелился, однако стоило Хагену приблизиться, как в сознании зазвучал знакомый, но очень слабый голос Отца Дружин:

— Торопись, Ученик Хедина… Мир сходит с ума, нам надо спешить…

— Я принёс тебе воды, выпей. — Хаген осторожно приподнял изуродованную голову, приложив к губам шлем. В кустах вокруг него раздался множественный треск и шорох; Ученик Хедина поднял голову и увидел окруживших их со всех сторон слуг Мимира.

Впрочем, не они в тот момент владели помыслами хединсейского тана — он смотрел на Хрофта.

Страшные раны затягивались на глазах, новая плоть прорастала сквозь сгоревшую в уголья кожу; набухали глазные яблоки, подобно росткам из-под земли; раздвигая чёрные пласты сожжённого, появились веки, розовые, словно плоть новорождённого младенца.

Нельзя сказать, что спустя несколько минут на лице Старого Хрофта не осталось никаких следов огня — рубцы и морщины щедро избороздили лоб, подбородок, щеки; но глаза — самое главное — вновь могли видеть.

Отец Дружин с трудом поднялся, поддерживаемый Хагеном.

— Спасибо тебе, — только и вымолвил Хрофт, кладя ладонь на плечо тана, вкладывая все, что мог, в одно короткое мощное рукопожатие.

Множество глаз насторожённо и хищно глядели на них, не мигая; к ним затем прибавились человеческие — добрая дюжина поселян, не обращая никакого внимания на обосновавшихся вокруг созданий магии Мимира, подошла поближе рассмотреть странных пришельцев.

— Хрофт, можешь идти? — косясь на удивительное кольцо вокруг них, спросил Хаген.

— Должен, — сквозь зубы ответил Древний Бог. — Раньше бы этот огонь не причинил мне вреда…

— Что вспоминать, скажи лучше, что нам делать вот с этими? — Хаген кивком указал на людей и зверей. — Ты ничего не знаешь о них?

— Нет… — морщась от боли, ответил Владыка Асгарда. — но надо прорываться к Источнику, пока они стоят, растерявшись…

Он поднял выпавший из руки Золотой Меч — и они двинулись обратно, к обиталищу Мимира; Хаген держал наготове Диск Ямерта.

— Лучше убери, — посоветовал Хрофт. — Никто не знает, что случится, если эта штука попадет в Старого Ётуна. Мимир, он, знаешь ли, — сам по себе Сила. Я никогда не мог понять его…

— Однако вода из его Кипящей Купели тебя спасла!

— Меня — да, но уже тебе она бы не помогла. Она слишком хорошо помнит меня, слишком долго, очень много веков лежал на дне Источника мой залог, я впитан этой водой, она стала частью меня, и я — её… — Последние слова Хрофт пробормотал еле слышно, голова его опустилась на грудь, он с трудом передвигал ноги.

Они продирались через сплошную стену зарослей пополам с руками, лапами и щупальцами слуг Мимира. Люди не торопились расходиться, они по-прежнему пристально взирали на Хагена и Хрофта, не препятствуя и не помогая, они просто шли по обе стороны от путников.

— Что они за нами тащатся? — сквозь зубы прошипел Хаген.

— Следят, — негромко, через силу, ответил Хрофт. — Я не знаю, что мы сумеем сделать у Источника, Хаген. Я что-то совсем выбился из сил…

Хаген приостановился — и их сопровождающие тоже встали, не сводя внимательных взглядов. «Хрофту дальше не пройти, — подумал тан. — А если он и пройдёт ещё — из гордости, — в бою от него всё равно никакого толку…»

Глухое отчаяние отвратительной змеей подползло к сердцу Хагена; он бывал в различных переделках, но ни одна ещё не казалась ему столь же безнадежной, как то положение, в которое он угодил на сей раз. Он со злобой взглянул на Око в небесах — сейчас их от него закрывали ветви, но хединсейский тан всё равно чувствовал упорно скользящий за ними взгляд, чужой и враждебный. Сколько будет продолжаться это ожидание? Легче было драться с ведьмами! А там, у Источника, их ждёт Мимир… Ётун, чем-то невероятно напуганный, — чем он встретит их на сей раз?

Ётун встретил их полным боевым вооружением, очень древним, сделанным из толстенной кожи давным-давно исчезнувших тварей. На груди, животе и боках были нашиты костяные пластины; в руке Мимир сжимал каменный топор.

Они замерли. Страж Источника не думал прятаться или устраивать им ловушки; рука Хагена вновь, помимо его воли, потянулась к Диску Ямерта.

— Ну, идите сюда, осквернители Мира! Я знаю всё, откуда вы и зачем вы здесь; идите и попробуйте взять то, за чем пришли!

За спиной великана у самого Источника стояла закутанная в светло-синий плащ фигура. Совершая руками сложные магические пассы, она колдовала над Кипящей Купелью. Незнакомец мельком бросил взгляд на Хагена и Хрофта и вновь повернулся к воде.

Фигура эта показалась Хагену неуловимо знакомой, но угроза, исходившая от неё и ощущаемая столь же ясно, как солнце сквозь закрытые веки, заставила тана на миг забыть даже о Мимире.

Из леса тем временем торопились создания Ётуна, шипели, шелестели, шуршали, осторожно огибая в беге неспешно следовавших за Отцом Дружин и хединсейским таном нескольких обитателей деревни — людей набралось уже около двух десятков.

Старый Хрофт издал низкий и грозный боевой рык. Золотой Меч поднялся в позицию, и Отец Дружин упруго шагнул навстречу Мимиру (откуда только силы взялись, невольно удивился Хаген).

Великан зловеще усмехнулся и тоже тронулся им навстречу, неспешно поднимая каменный топор.

— Погоди, о Ётун! — крикнул Хаген. — Быть может, ты всё же расскажешь нам, в чём тут дело и почему ты поднимаешь на нас оружие, хотя я всего лишь напоил страждущего глотком воды из этого Источника?

— Когда твоего… ха-ха… твоего друга звали несколько по-другому, он пришёл ко мне просить воды из этого Источника, я согласился, думая, что это всё же прибавит ему мудрости, однако — увы! — я ошибался! — загрохотал в ответ Мимир. — Поэтому всего я вам все равно не скажу — не поймёте; а тебе, колдун, полезно будет узнать, что терпение у наших благодетелей, Молодых Богов, наконец лопнуло, и вас с твоим… ха-ха… Учителем ждет кое-что весьма неприятное. Вы нарушили тщательно установленное Равновесие великих вселенских сил…

— Эту глупую сказку я слыхал ещё в плену! — взревел Старый Хрофт. — Когда после битвы я остался один, мне долго втолковывали подобную чушь; кстати, Мимир, кости твоих сородичей щедро украсили в тот день роковое поле, погиб почти весь род Ётунов — так с чего это ты зовёшь Молодых Богов «благодетелями»?

— Не твоё дело, — огрызнулся Мимир, не замедляя шага. — Мои сородичи были глупы, раз не поняли, что надо признать новую силу, понять, что именно ей Творец дал править Миром, — и поплатились за это; но здесь также виновен и ты — зачем подбивал их на заведомо безнадежный бой?! Так что сейчас тебе придётся платить также и за это. — Устрашающего вида каменный топор, сделанный из цельного куска скалы, уже поднялся высоко вверх, готовый к единственному и неотразимому удару.

Незнакомец в голубом плаще продолжал творить волшбу над Источником. «А что, если он пришёл забрать истинный амулет?!» — словно бичом, ударила Хагена страшная мысль.

Прежде чем сознание, осторожность или Старый Хрофт смогли остановить его, Хаген коротким и мощным заклинанием послал вперёд смертоносный Диск. Он догадывался, что перед ним — кто-то из Сильных — Магов, Смертных Колдунов, быть может, даже из низших слуг Молодых Богов; предчувствие оказалось сильнее разума, Хаген не стал выяснять, кто перед ними и отчего мороз продирает по коже, когда взгляд натыкается на странного волшебника. Он метнул Диск, доверив куда больше, чем одну лишь свою жизнь, стремительному полёту круга из сверкающего зачарованного металла.

Диск прошёл насквозь через голову странного существа и, недовольно взвыв, вернулся в руки тана.

Перед ними стоял кто-то из числа Предводителей Духов. Хаген много слышал о них от Учителя, но никогда ещё не видел собственными глазами. Как и Крылатые Стражи Обетованного, Повелители Духов принадлежали к лучшим воинам Молодых Богов. Начало пути этих странных существ — говорили, что их всего двенадцать, — терялось в тумане самых первых лет этого Мира. Предводители давно и верно служили Молодым Богам; на Боргильдовом Поле они покрыли себя славой, никто не мог устоять перед их мощью, они повергли всех Асов в одиночных поединках; лишь Старый Хрофт, тогда носивший совсем иное имя, смог победить своего противника и оборвать нить странной жизни, существовавшей в призрачном, неподвластным земному оружию теле. Хаген молниеносно понял, почему ему показались знакомыми очертания этого пришельца: он очень походил на астральное изображение Ямерта, что спустилось в Алтарный Чертог Храма. Самый сильный из Предводителей Духов стоял на верхней ступени Трона Ямерта, он был первым Слугой Света — так звучал его напыщенный титул, и он перенял даже внешние черты великого Бога; ему это было легко, он ведь не имел тела…

Старый Хрофт упрямо наклонил израненную голову. За узкой смотровой щелью шлема Хаген не видел его глаз, но ему показалось, что взор Хрофта горит древней, глубокой и неутолимой ненавистью, так что светится даже сталь наличья. Отец Дружин вновь, спустя много веков, встретил своего давнего врага.

— Так, значит, ты занял место Яала! — прорычал Владыка Асгарда. — В своё время я неплохо отделал его!..

Предводитель Духов неспешно повернул к Старому Хрофту бесплотную голову.

— А, ты ещё жив, — бесцветным и сухим голосом произнёс он, не удивляясь, не издеваясь, а просто отмечая для себя этот факт. — Подожди немного, я закончу и могу заняться тобой. Наша встреча по великой милости моего повелителя, пресветлого Ямерта, и так откладывалась слишком долго — пока его забавляли твои неуклюжие попытки отомстить. Но его терпение иссякло, развлечения окончены, настало время…

Хрофт беззвучно бросился в атаку, нагнув голову, словно бык. Хагена толкнула упругая воздушная волна — такова оказалась мощь первого прыжка. Отец Дружин пронёсся мимо остолбеневшего Мимира, на ходу поднимая Золотой Меч и что-то доставая из-за пояса свободной рукой. И Ётун, и Ученик Хедина только и могли проводить Древнего Бога полными изумления взглядами.

Предводитель Духов повернулся навстречу нежданной угрозе, его одеяние заколыхалось, сквозь полупрозрачные края стала видна каменная кромка Кипящей Купели. Что случилось дальше, само столкновение двух известных врагов Хаген не увидел, потому что Мимир обратил весь свой гнев на него. Каменный топор падал вниз со скоростью молнии; Ученик Хедина и не заметил, каким образом Страж Источника смог оказаться так близко. Тан уклонился в последнее мгновение, и глыба взрыла землю у самых ног Хагена, вверх брызнул фонтан развороченного дерна.

Несколько секунд требовалось тану, чтобы дать Диску Ямерта новую цель; однако Мимир, похоже, слишком хорошо знал, что за сверкающая штука лежит в руке его противника. Ётун не дал Хагену этих секунд. Ученик Хедина не успел даже пустить в дело Голубой Меч — с такой быстротой оказался выдернут из земли топор Ётуна, вновь поднят вверх и вновь опущен; и опять Хагена спасли лишь доли дюйма.

Тану оставалось только одно — позорное бегство, ему нужно было хотя бы с десяток футов отрыва от Стража Источника — чтобы воспользоваться Диском.

Однако Мимир разгадал уловку Смертного; его топор вновь сотряс землю. Навстречу Хагену устремились десятки мелких слуг Ётуна: ящерицы, спруты, ещё какие-то твари; спасения не было, отчаяние швырнуло тело тана в длинный прыжок, сверху падала громада каменного топора, кромка задела плечо Хагена — заскрежетал, не выдержав, доспех, уже надрубленный в схватке с Ночными Всадницами. Однако за то очень короткое время, пока торжествующий Ётун вновь поднимал своё оружие, Хаген успел сотворить заклинание — смертельная опасность удесятерила силы — и метнуть Диск.

Топор Мимира, нацеленный в голову лежащего тана, уже стремглав несся вниз, однако на лету столкнулся с брошенным оружием Ямерта.

Вновь, как и в Храме Солнца, когда Диск встретился с Белым Лезвием, он спас своего повелителя. Топор отлетел вверх, точно натолкнувшись на невидимую преграду, отлетел с такой силой, что не ожидавший этого Мимир выпустил его из рук. В тот же миг Диск ударил его в лицо.

Однако голова Старого Ётуна, похоже, была сделана из куда более прочного материала, чем даже камень и сталь. Он не ловил Диск колдовством, не пытался остановить его, как Мерлин, то ли не успел, то ли не знал подходящего заклятья. Через его широкий лоб пролегла кровавая полоса, точно от удара бичом, — однако ничего большего с ним не смог сделать даже Диск Ямерта, долго почитавшийся Хагеном неотразимым и всемогущим.

Оружие Света вернулось в руки тана; Мимир же не потрудился даже стереть кровь с лица. В руки и ноги Хагена вцепились десятки подручных Ётуна; отчаянно отбиваясь, тан отмахнулся зажатым в левой руке мечом — лезвие прочертило широкий полукруг тёмной кровью, оставляя за собой полосу разрубленных надвое тел, — и не избег бы гибели от каменного топора, но грянувший из-за спины Мимира голос заставил замереть даже Стража Источника Миров. — Бросай свою дубину и посмотри на меня!

Голос этот, казалось, сейчас заставит мёртвых покинуть серые пределы Нифльхеля; при этих звуках дрожала и стонала земля, слуги Ётуна в ужасе шарахнулись; и сам Мимир, осторожно опуская оружие, повернулся с видом крайнего изумления, потрясения — и страха.

Хагену и Хрофту удалось во второй раз напугать неустрашимого Ётуна — первый раз он испугался сам, своим собственным мыслям, видениям ужасных, одному ему сейчас ведомых катастроф; но второй раз его заставил замереть голос Старого Хрофта.

Впрочем, теперь его уже нельзя было бы назвать старым — Хаген слышал голос истинного Хозяина Асгарда и Митгарда, в пору его наивысшего могущества, когда Ётуны трепетали от одного только его имени.

Топор коснулся травы; только теперь Хаген смог увидеть Кипящую Купель — и груду грязно-синего тряпья на самом её краю. Это было всё, что осталось от грозного Предводителя Духов.

— Ты узнаёшь эту штуку, Мимир?! — прогремел Хрофт. — Ею я расправился с этим ничтожным духом, более похожим на драную простыню под ветром!

— Ты обезумел, старый глупец, — с неожиданным горьким отчаянием в голосе произнёс Страж Источника. — Да, я знаю эту вещь и знаю, как она попала к тебе в руки. Это Жезл, исторгающий души тех, кого решили покарать Молодые Боги. Я вижу, что ты выпил силу Предводителя, точно старое, крепкое вино, и мощь переполняет тебя; я знаю, ты способен справиться сейчас даже со мной. Но мне ведомо также и то, что теперь Равновесие Сил рухнуло окончательно, Битва Богов неизбежна, и мой топор уже не вставить на место до окончания этого сражения.

— Вставить на место? — Хрофт глухо усмехнулся под железным колпаком шлема.

— А ты разве не знал, что мой топор — один из трёх камней, что лежат в основании Столпа Титанов, гвоздя, скрепляющего мировую твердь, на вершине коего Замок Всех Древних? — криво усмехнулся Ётун. — Мне страшно подумать, что случится, если Столп не выдержит грядущей бури!

Тут внимательно наблюдавшие за происходящим обитатели странной деревни, все, как один, внезапно переглянулись.

— А всему виной ты, да ещё Учитель этого удальца! — Кивком головы Мимир указал на Хагена. — Но именно ты, снедаемый жаждой мести, сбил с истинного пути молодого Мага, разжёг в нем страшный пожар честолюбия и натравил, точно бешеного пса, на устоявшийся миропорядок. Я нахожу, что вода из моего Источника не принесла тебе пользы… Хрофт. Ты готов повергнуть в ничто всё Сущее… лишь бы ублажить себя.

— К чему все эти пустые слова, Мимир? — перебил Старого Ётуна Отец Дружин. — Ты знаешь, зачем мы здесь, Предводитель Духов не мог не сказать тебе этого; так что выбирай: или ты пропустишь нас к Источнику… или будешь иметь дело со мной.

Наступила тишина. Мимир низко склонил голову, точно в раздумье, лежавшая на топоре рука его мелко дрожала. Только теперь тан смог поднять глаза на Владыку Асгарда.

Внешне Хрофт ничуть не изменился; но даже мимолетного магического взгляда Ученику Хедина хватило, чтобы понять: Древний Бог был полон новой силы, уверенной, жестокой, совсем не вяжущейся со всем его прошлым внутренним обликом. Эта чужая сила не слишком-то прочно держалась в нём, она напоминала Хагену воду в бурдюке, взятом путником в пустыню: с каждым днём её становится там всё меньше и меньше…

В руках Отец Дружин сжимал достопамятный Жезл Крылатого Стража, — сжимал безо всяких предосторожностей, голыми руками; от стержня ещё исходило слабое зеленоватое свечение, над ним курился лёгкий дымок. Но страшное оружие Молодых Богов было мертво, и Хаген твёрдо знал это — чудовищная пасть захлопнулась, его чувства, воспитанные и отточенные Хедином, ясно говорили об этом. Выходило, что Жезл можно использовать лишь один раз — только так хединсейский тан мог объяснить два таких Жезла в руках Крылатого Стража Обетованного.

— Послушай меня ещё немного, Хрофт, — с оттенком просьбы в голосе заговорил Мимир. — Ты знаешь, я никогда не вмешивался в войны. Я ненавижу их, всегда ненавидел. И не мстил тебе за моих погибших сородичей, потому что они были безумны. Не мстил и Молодым Богам — потому что при них наконец Мир вздохнул спокойнее.

— И обрёл покой кладбища! — вставил Старый Хрофт.

— Разве мало бились в нём друг с другом люди и Маги? — возразил Мимир. — Да, хозяева Обетованного стали сами распоряжаться всем Сущим, но вдумайся — на них же благословение Творца! Я вновь взываю к тебе: когда-то же ты любил людей, вообще всех Смертных и Бессмертных, ты защищал их от великанов, моих кровожадных сородичей. Так неужели ты сейчас пойдёшь на это — ведь в вызванной вами войне может погибнуть всё, и даже защищаемые тобой в прошлом народы! Не бессмысленно ли это? Доверься мне, я начну переговоры… И не слушай льстивых речей Орлангура! Его я знаю слишком хорошо. У него нет сердца. Весь Мир для него — не более чем дешёвый балаганный театрик. Он без конца разыгрывает для собственного удовольствия различные пьески — только, в отличие от театральных, здесь актёры умирают по-настоящему.

— Я не стану спорить с тобой, Мудрый, — покачал головой Хрофт. — Скажу лишь вот что: ты, я, мои братья и дети — мы были первыми хозяевами Мира, мы не мешали подниматься никакой поросли и не пытались заставить её расти по нашим прихотям. Мне многое дала вода из твоего Источника, Мимир. Я понял — уже перед самой Боргильдской Битвой, — что Мир вовсе не нуждается в нас, Богах и Полубогах, вроде тебя. Что-то случилось с его обитателями, не случайно вошли в Мир Столпы Третьей Силы, Орлангур и Демогоргон. Смертные и Бессмертные отныне не нуждаются в нашем водительстве, как бы нам этого ни хотелось. Я знаю, о чём говорю, я прожил на земле людей бессчётные века. И ещё — в наших войсках Смертные почти не погибали — во всяком случае, не больше, чем в обычной для них междоусобной войне. А запретить людям и прочим самим решать свои споры — пусть порою и силой — значит окончательно превратить их в наш покорный домашний скот. Я хочу не просто мести, Мимир, — я хочу, чтобы Молодые Боги ушли навсегда. В Мире достаточно иных сил.

— Я ждал от тебя подобных слов, — покачал головой Мимир. — Кое в чем ты, быть может, и прав, но ты забыл об одном: Магические Силы Мира существуют, хочешь ты этого или нет. И, чтобы они не разнесли в прах всё Упорядоченное, нужны Боги…

— Прекратим это, — с досадой в голосе оборвал спор Хрофт. — Говори наконец, дашь ты нам забрать амулет из Источника?

Наступило молчание. Спустя несколько минут Мимир медленно и мрачно склонил голову в знак согласия.

— Вот и прекрасно. — Хрофт облегчённо перевёл дыхание. — Это истинно мудрый шаг. Хаген, сын мой, вытащи амулет из Кипящей Купели — я не могу приближаться к ней — или весь Мир действительно сорвётся со своих кругов…

Хаген медленно поднялся — голос Хрофта застиг его стоящим на одном колене — и, словно в полусне, зашагал к Источнику. Голова у него шла кругом.

Он уже приготовился погрузить руки в бурлящую и переливающуюся влагу Источника, как все молчаливые свидетели их встречи с Мимиром, все до одного обитатели странной деревни, как по команде, бросились прочь от них, к своим домам, что-то выкрикивая на бегу; и у неустрашимого тана мороз прошёл по спине, когда среди этих криков он чётко различил слова на родном языке людей Восточного Хьёрварда:

— Надо предупредить Брана!

ГЛАВА VI

Я стоял в самой середине роскошно убранного салона; тяжёлые золототканые драпировки скрывали стены, лучащиеся неземным светом сапфиры, стократно прекраснее тех, что добывают в Южном Хьёрварде, свисали длинными гирляндами с серебряных поставцов; ноги утопали в мягком ковре, сотканном из скрепленного соответствующим заклятием пуха. Мои сородичи всегда любили роскошь, да и сам я грешил этим по молодости.

Эритовый Обруч давал полное ощущение того, что я нахожусь сейчас не в собственном заклинательном покое, а перенесён чародейством на борт ладьи Замка Всех Древних.

— Зачем ты здесь, изменник?! — загремел Шендар, по-прежнему занимающий в отсутствие Мерлина его место Главы Совета. — Ты хочешь молить о прощении? Слишком поздно!

— С чего это ты взял, что я собираюсь сдаваться? — удивился я. — По-моему, это ваши войска разбиты и обращены в бегство, а не мои. И это я хотел предложить вам подобру-поздорову убраться подальше от моей крепости — пока с вами самими не случилось ничего плохого.

Я уловил мгновенный ток странной магической команды, отданной Шендаром, но не смог понять её суть — он был сильным волшебником, владел многими изощрёнными приёмами колдовства и умел скрывать своё чародейство.

— А что ты ещё можешь нам предложить? — прищурившись, спросил Шендар с усмешкой. — Может, покорно отдать тебе ключи от наших дворцов в Джибулистане? Или власть над всеми без исключения нашими Учениками?

— Ключи от ваших дворцов мне без надобности, — ответил я, — а вот насчёт Учеников давайте потолкуем. Я бы хотел знать, отчего ваш гнев не обратился против Сигрлинн, обучавшей магии Ночных Всадниц? Как по-вашему — это не нарушение Закона Древних?

По Залу пронесся тревожный ропот: судя по всему, большинство об этом не знали, за исключением Шендара и Макрана с Эстери.

— Я восстал, чтобы освободить из плена моего единственного друга, — продолжал я. — Я добился своего и теперь сражаюсь лишь для того, чтобы вынудить моих противников к миру. Я не Мерлин и никого не хочу убивать. Вы могли бы заметить, что я не нарушил Закона Древних — мои заклятья и слуги Ракота были обращены главным образом против созданий вашей магии, а не против одураченных вами Смертных. Мое чародейство напрямую не лишило жизни никого из них.

В роскошном зале медленно копилась непонятная мне магическая сила; лишённый возможности перемолвиться с Читающим, я не понимал её смысла и предназначения и уже оттого насторожился. Я колебался — не объявить ли Поколению о том, что Фелосте готова дать жизнь новому Магу, что станет началом конца моих сородичей… и меня, если только я ничего не придумаю.

Надевая Эритовый Обруч, я прежде всего хотел понять, готовы ли мои былые сотоварищи по Поколению к дальнейшей войне и не знают ли они что-нибудь о Неназываемом. И вновь, как и после неудачи первого штурма, я не увидел в них растерянности. Да, они выглядели не слишком-то весело, даже мрачно, — но держались при этом весьма уверенно, как будто им ничего не стоило поднять против меня ещё десятки и сотни Миров. В былые годы на всю мою Ночную Империю хватило одной Сигрлинн, поддержанной простой мощью Замка Всех Древних, — а теперь со мной не могло справиться всё Поколение с Великим Мерлином в придачу. Но я всё же создал свой Талисман, и пламенная колонна в покое Хединсейской цитадели, придавая новые силы, делала меня в то же время стократно более уязвимым. По сути дела, я мог теперь покинуть остров только в случае крайней нужды. Я бы даже не смог отправиться на помощь Хагену и Хрофту, хотя бы им обоим грозила смертельная опасность. Пока Маги Поколения торчат здесь, подле самого Хединсея, я не мог полностью рассчитывать на Ракота.

Итак, сородичи мои или ещё ничего не знали о Неназываемом, или потрясающе владели собой — мне-то моё спокойствие стоило громадных трудов. Но пока ещё жила надежда, что, быть может, всё обойдется — неиспытанное заклинание, особенно такое сложное, как применённое Ракотом, могло и не сработать с первого раза.

И отступать Шендар с сообществом вовсе не собирался. И отсутствие Мерлина, похоже, их вовсе не удивляло — все делали вид, что именно так идолжны были развиваться события.

Но я также понимал и то, что заклятие Ракота волей-неволей отсрочило появление на поле боя самих Молодых Богов — что им сейчас два восставших Мага, когда гибель может грозить всем их владениям!

— Итак, уходить вы не намерены, вы желаете продолжать войну, — подытожил я. — Что ж, давайте потягаемся уже не в споре армий, но непосредственно нашей силой Магов. Вы не боитесь, что и здесь ваши надежды не оправдаются?

И вновь я ощутил мгновенный приказ Шендара; переплетающиеся силы моих сородичей напряглись, мой призрак, созданный Эритовым Обручем, оказался в перекрестии множества нацеленных на него враждебных заклятий. Я замер, ещё не понимая, что они задумали — Эритовый Призрак испокон веку считался неуязвимым.

В голове внезапно вспыхнула оглушающая боль, как от тяжёлого удара; кажется, я застонал, меня затягивала багровая пучина, яростный огонь жёг меня здесь, в заклинательном покое, только там, где находился мой Эритовый Двойник, я мог найти спасение, могучие силы неудержимо тянули меня туда, сознание готово было птицей выпорхнуть из терзаемого тела — чтобы там, на серебристой ладье, обрести спокойствие и исцеление. Я видел лица своих сородичей: теперь они казались мне исполненными участия и сострадания, они, и только они могли спасти меня, — и я потянулся к ним всеми оставшимися силами.

Резкий, грубый удар швырнул меня на пол моего заклинательного чертога. Я ничего не видел — перед глазами вертелась бешеная карусель безумных картин. А потом жестокие холодные тиски сжали моё сознание, мир встряхнуло последний раз, и он встал на место. Чья-то рука поспешно сорвала с моей головы Обруч.

Я лежал на плитах пола, привалившись спиной к стене; из носа и ушей сочилась кровь, голова раскалывалась от странной тянущей боли. А надо мной, тревожно глядя мне в глаза и держа меня за руку, склонился Ракот. Окно чертога было выбито, толстенные прутья решётки выворочены из каменной кладки, куда их намертво вделали когда-то мастера народа гномов.

— Хвала Великому, ты жив! — облегчённо вздохнул Ракот, почти без сил падая на стул. — Как же ты дал им себя поймать? Я увидел, как их стрела пробила оба защитных барьера над островом, ударила в окно твоей башни, и кинулся сюда — и то чуть было не опоздал. Они уже начали утаскивать тебя к себе, ты раздваивался… Жуткое зрелище! И всё, что мне оставалось, это просто попытаться разрубить твои путы. Мне это удалось, но, боюсь, для тебя это оказалось едва ли не хуже их удара!

Ещё не закончив, Ракот поднялся, распахнул дверь, взял из рук какого-то слуги широкую чашу с горячим вином, осторожно поднёс к моим губам.

— Пей. Пей и быстрее приходи в себя — наши родственнички удосужились наконец заметить Дальних вкупе с Перворождёнными и, боюсь, от удивления сейчас что-нибудь учинят… Я до них так и не добрался — не успел, проклятье! Да и Дальние… они уже рядом!

Пышущее жаром питьё действительно помогло вернуть силы; опираясь на руку Ракота, я с трудом поднялся.

— Решай, Хедин, решай, что делаем дальше! — торопил меня Ракот, его слова ввинчивались в сознание подобно раскалённым буравам. — Или мне придётся идти жечь весь этот флот и твоих любезных эльфов!

— П-погоди. — Я наконец оторвался от руки Восставшего и нетвёрдо шагнул к развороченному оконному проёму. Уцелевшие остатки армады, собранной моим Поколением, рассеялись без следа, как туман под свежим ветром; мне открылась безупречная красота строгого строя эльфийских судов.

Безусловно, они прекрасно видели всё, что случилось с предыдущими моими противниками; и не похоже, чтобы это смутило предводителя войска Перворожденных. Сияющие корабли ровными рядами двигались к крепости, паруса надувал магический ветер — и едва заметно поблескивали над высокими бортами ряды серебристых шлемов.

Роскошная ладья Магов неподвижно висела среди волн воздушного океана; передовые корабли эльфов уже поравнялись с ней, а ещё дальше, со стороны севера, приближался огромный зеленоватый шар, сотканный из мириадов пылающих нитей. В нём даже на первый взгляд безошибочно угадывалась исполинская мощь; я не мог разобрать, что находится внутри этого монстра, но сомневаться в том, откуда он взялся, не приходилось. Дальние покинули свои тайные обиталища у самых границ Упорядоченного и теперь шли на нас со всей своей силой.

Я постепенно оправлялся от настигшего меня через Эритовый Обруч магического удара. Надо признать, Шендар мастерски осуществил этот сложный маневр, совершенно незаметно для меня сплетя весьма хитроумное заклинание, и, опять-таки скрытно, объединил силы всех Магов Поколения, чтобы разорвать связь моего сознания с телом, выманить мой разум в астральное подобие тела Эритового Призрака… Мысленно я воздал Шендару должное — если бы не Ракот, я бы уже оказался в плену.

Но что же теперь делать с Дальними? В отличие от Магов Поколения, эти не собирались отсиживаться за чужими спинами. Громадный шар, средоточие силы Дальних, обгоняя стройные ряды эльфийских кораблей, устремился прямиком к серебристой ладье Магов. В этом движении Дальних явно сквозила угроза; и тут я вновь получил подтверждение здравомыслию Шендара. Изящный кораблик, как будто подхваченный мощным штормом, сорвался с места, стремительно удаляясь от острова; его очертания подёрнулись дымкой — на нём кто-то очень спешил распахнуть Врата Миров. Зелёная молния, ударившая с вершины шара Дальних, бесполезно лопнула в опустевшем небе. Мои сородичи скрылись.

Я бросился к Читающему — но тот, хорошо зная свое дело, уже развертывал передо мной сложные рунические формулы магических сил, использованных Дальними.

И тут у меня перехватило дыхание. Я с трудом мог понять хорошо если десятую часть увиденного. Сила Дальних была совершенно чужда привычному для нас Миру, она имела иную основу и описывалась почти полностью недоступными мне заклинаниями.

Ясно теперь, отчего не вмешиваются Молодые Боги: они, без сомнения, прекрасно знали о вторжении Дальних и той цели, на которую направлен их удар, — и спокойно ждали. У них был Неназываемый, быть может, они сейчас гасили остатки заклятья Ракота, а с ничтожным бунтовщиком-волшебником пусть сводят счёты иные. Когда те вконец ослабят друг друга, наступит время Богам появиться на арене — грозными, всепобеждающими и сурово карающими властелинами этого Мира.

— Плохо дело, — пробормотал Ракот, глядя мне через плечо на длинные вереницы огненных рунических значков. — Ничего не понимаю. Основа вроде бы и знакома, но так перестроена, что… проклятье, у них все поставлено вверх ногами!

— Но это работает, — возразил я. — И я не знаю пока, как защищаться от их оружия.

— Отлично, а зачем им тогда воины-эльфы? Для чего им мечи, пусть даже и зачарованные? Выходит, что они не во всем полагаются на себя!

— Соображение прекрасное, но что из этого следует?

— Твою защиту они не пробьют, — уверенно заявил Ракот. Я только скривился — Восставший, по-моему, начал заговариваться.

Шар Дальних уже находился не далее пары миль от хединсейских бастионов, поравнявшись с самыми первыми шеренгами эльфийского флота; и тут зелёное чудовище внезапно утратило быстроту, уравнявшись в скорости с длинными кораблями Перворождённых.

«Третий приступ, — устало и с отрешённостью подумал я. — И каждый начинается одинаково. Флот, суда, армады — всё знакомо. Мы выдержим. Я строил крепость в предвидении как раз таких штурмов. Быть может, Ракот прав, и Дальним нужно что-то ещё — например, эльфийские клинки — в дополнение к их собственной магии».

Я всё ещё не мог оправиться до конца от коварного удара Шендара и не имел ни малейшего понятия о том, что сейчас делать, со странным равнодушием глядя на чёткие боевые порядки новых врагов, хотя уже давно следовало или выводить прислугу к уцелевшим катапультам и баллистам, или — творить новые уничтожающие заклятия и, уж по крайней мере, подготовиться к удару Огненным!

Слуги Ракота, не получая приказов к атаке, медленно оттягивались к крепости; левиафаны и кракены скрылись в глубине, легионы призраков исчезали в расщелинах прибрежных скал, драконы, точно заурядные куры и петухи на насесте, рассаживались по острым прибрежным вершинам, напряжённо косясь на приближающихся Перворождённых большими глазами, фиолетовыми с золотыми прожилками.

Восставший стоял рядом со мной, скрестив руки на груди, молча и внимательно глядя на шар Дальних.

— Ракот, я совсем без сил, — признался я ему. — Мне нужно зачерпнуть их от Талисмана. Прими пока командование…

Падший Маг отрицающе покачал головой:

— Это твой остров, он насыщен твоей магией — всё, что могу сделать я, это ввести в дело оставшихся моих слуг, но эти эльфы мне всегда были подозрительны, они не идут в бой без какой-нибудь сильной каверзы… Наверняка они ждут атаки моих и подготовились к этому. И кроме того — ты видел, как наши родственнички рванули от Дальних? Они, которые едва не заполучили тебя, несмотря на всю мощь твоего Талисмана! Молния Дальних — вещь страшная, если вывести моих слуг из-под защиты твоего острова — они полягут почти все, прежде чем доберутся до этого треклятого шара…

— Ладно, — угрюмо кивнул я. — Постараемся оживить наши щиты — хотя после стрел Мерлина от них мало что осталось…

Дальние приближались — спокойно, уверенно, неторопливо, словно приглашая меня испробовать на них все ведомые мне приёмы Боевой Магии; их я знал немало, но что-то останавливало меня — слишком уж напрашивалось это решение.

— Читающий, у них есть какая-то защита вокруг шара?

«Мне не разобраться в их магии, — проскрипел мой бесценный помощник. — Всё то, что тебе кажется шаром, — один сплошной клубок волшбы, да такой, что само время сходит там с ума, закручиваясь в петли. Мне такое не представить, тебе, я полагаю, тоже. Там страшные силы тяжести — если они снизятся ещё хоть самую малость, думаю, ты увидишь, как их шар пьёт прямо из моря. Там, под поверхностью их шара, рождается новая плоть Мира. Тяжесть тянет… тянет из пустоты новые нити для ткани Реальности…»

Сопровождая слова Читающего, на фоне распахнутого окна в его Мир стремительно бежали огненные строчки рун, складываясь в настолько замысловатые выражения Сверх вы сшей Магии, что у меня ум заходил за разум от усилий в считаные секунды разобраться с ними.

— Они что же, хотят достичь берега вместе с эльфами? — недоумённо пробормотал себе под нос Ракот, бросивший бесполезные для него попытки понять что-либо в волшбе Дальних и отвернувшийся к окну.

Его вопрос остался без ответа — я наконец нашёл более или менее знакомые магические построения. Дальние использовали для защиты Великое Заклятье Отражения, иными словами — Зеркальное Заклинание, любой удар, направленный на них, обогнул бы шар и вернулся назад, к пославшему его, да ещё и усиленный дополнительно вложенной в него мощью Дальних. Этой цели служили, правда, совершенно необычные и труднопонимаемые вещи, вроде фокусов со временем, тяжестью и пространством, но те части заклятья, что отвечали, так сказать, за «приём» магического удара врагов, оказались вполне обычными, явно позаимствованными из распространенных колдовских систем Магов моего Поколения. Зацепившись за эту ниточку, я стал разматывать клубок, ища хотя бы одно слабое место.

Неприятельскому флоту осталось покрыть не более мили.

— А что, если спросить Сигрлинн? — вдруг предложил Ракот. — Если она побывала в заточении у Дальних, то, наверное, может знать что-нибудь полезное?

— Весьма своевременное предложение! — не удержавшись, фыркнул я. — Я с ней сейчас говорить не могу. Если у тебя всё готово — милости прошу. Отпирающее заклятье тебе известно.

— Не сердись, Хедин, — примирительно заметил Ракот. — Я могу поднять все свои полки хоть сейчас — но ты же сам ещё не знаешь, атаковать ли тебе разлюбезных эльфов или направить все силы против Дальних? Они подгребают медленно, никуда не спешат — я успею перемолвиться с Сигрлинн парой слов. Не бойся, я её не выпущу. — Для убедительности он вскинул сжатую в кулак руку, и алый плащ взметнулся вверх языком пламени, из-под ладоней Восставшего в покой хлынула непроницаемая тьма, подобно паводку. Передо мной вновь стоял грозный, не знающий пощады и снисхождения владыка Мрака.

Его шаги затихли за дверью, а я продолжал свои почти безнадёжные поиски прорехи в стройной, кажущейся идеальной магической системе Дальних. Я призвал на помощь все свои познания, лихорадочно перебирая в памяти всё, что когда-либо слышал о них. Быть может, мысль Ракота обратиться к Сигрлинн не была так уж неразумна — если её Ученица с Огненной Чашей в руках едва не нанесла поражение целому синклиту адептов Дальних Сил, то волшебница наверняка знала какие-то секреты наших сегодняшних незваных гостей, — но выспрашивать её уже не было времени. Уже и без Читающего я явственно ощущал нарастающее напряжение текучих магических сил, сильное возмущение, испытываемое ими, — Дальние готовили свой удар, и я не мог ждать его, чтобы заставить противника раскрыться, а потом провести одну стремительную контратаку, потому что не знал ни природы, ни масштаба сил этого удара. Он мог оказаться для меня последним — если погибнет Талисман, пусть даже под простым обвалом.

Упредить? Но чем? Все резервы пущены в ход, кроме тех, что приберегались для битвы с Молодыми Богами. Чёрное Копьё, на манер того, каким я совсем недавно выжег Авалон? Именно на такие средоточия силы обычных Магов и рассчитана защита Дальних. Огонь? Огонь… Пламенная Чаша, наверняка Сигрлинн сработала её сама… Вот только что это за огонь?

Словно догадываясь о моем нежелании уничтожить эльфов, даже и объявивших меня своим врагом, Дальние держались над кораблями Перворождённых, точно привязанные.

«Да решайся же наконец хоть на что-нибудь!» — рявкнул я на самого себя. Копящаяся в шаре Дальних мощь уже была готова разнести в пыль весь мой остров; в судорожных поисках решения я машинально окинул взглядом комнату. Вот выпивающий души врагов Жезл, что добыт в Храме Солнца, — страшное орудие, но его сейчас не используешь, он может пригодиться в весьма возможной рукопашной с Богом — если только я переживу сегодняшний день.

Ах, как бы пригодились сейчас те мои изобретения, что Мерлин стащил из моих покоев Замка Всех Древних! Использованная Дальними молния уже сейчас была бы исследована со всех сторон, разложена на составляющие, я не ломал бы голову над формально записанными заклинаниями, я знал бы, куда бить и как с ней бороться, — примерно так же, как я знал, как справиться со стрелой Мерлина, когда мне легко удалось развеять её ещё в пределах Межреальности.

Осмотр дал неутешительные результаты — под рукой у меня имелось много различных магических приспособлений и устройств, даже амулет Ямерта — но ни одно, похоже, не могло помочь мне в этом случае. По спине у меня поползла предательская струйка холодного пота. Что ж, если не останется никакого иного выхода — ударим Огненным Заклятьем, а там… там видно будет. От этого гнусного «там видно будет» меня даже передёрнуло — никогда не начинал сражения, имея столь «блистательный» план.

Но… время сомнений и колебаний вышло. Если нападать — то немедленно. Где там Ракот с его кракенами и прочим войском? Он пусть займётся Перворождёнными — а я, как сумею, стану разбираться с Дальними…

Мои размышления и приготовления оказались прерваны ворвавшимся в покой Ракотом.

— Быстрее, быстрее, если и впрямь хочешь помочь! — проорал он назад, оглядываясь через плечо. Его правая рука слабо светилась тёмно-коричневым светом; он вёл за собой кого-то на магической цепи.

Я лишился дара речи, когда в покой вошла Сигрлинн, разъярённая и униженная ещё больше; вокруг её талии и горла была обмотана цепь, второй конец которой был в руке Ракота.

— Великая Тьма, зачем ты притащил её сюда? — возопил я, ибо большего безумства Ракот совершить уже просто не мог. Привести одного из злейших моих врагов, её, едва не прикончившую меня на Дне Миров, сюда, в мой сокровенный заклинательный покой, к моей модели Мира со схемой магических ловушек и оборонительных поясов Хединсея, с окном в мир Читающего, с амулетом Ямерта!.. Да, он посадил её на цепь — хорошо, хоть на это у него хватило соображения, — но хватит одного её взгляда на то, что делается здесь у меня, чтобы потом расстроить многое, если не все, созданное мной!

— Она говорит, что может остановить Дальних — с нашей помощью, конечно; а если не скажет ничего дельного, я вспомню, что когда-то меня именовали, помимо иных титулов, также и Великим Расчленяющим Истязателем! — Ракот состроил страшную гримасу.

Сигрлинн была восхитительна. Гнев необычайно украсил её, она казалась сейчас настоящей богиней Мщения. В её сузившихся глазах горела такая ярость, что мне даже стало не по себе. Похоже, в данный момент она ненавидела Дальних куда сильнее, чем меня с Ракотом.

— Хедин. — Она заговорила быстро, скороговоркой, почти проглатывая середины слов. — Х'ин, Шал Д'них ост'вит т'ко Огонь! Но не из О'нен'го З'ль'я. — Она наконец перевела дух, слова стали разборчивее. — Огонь глубин, огонь сердцевины Мира, что пылает в самых недрах Сущего, огонь, что согревает Кипящую Купель Источника Миров. Я добралась до него. Я даже создала Чашу, носящую в себе его зародыш. Тебе надо пробиться к огню силой. Надо взломать Твердь Мира здесь, здесь и здесь…

Её тонкие пальцы уже скользили по моей модели, показывая места приложения пронзающих ударов, она сыпала деталями заклинаний, придуманных ею для подчинения этого огня, Изначального Пламени, она подсказывала, как превратить частицу этой страшной силы в снаряд, что одолеет любую защиту Дальних.

Флоту эльфов осталось преодолеть не более полумили; кракены опустились на самое дно, так и не дождавшись сигнала общей атаки.

У меня не осталось выбора. И не было времени проверять поведанное моей былой возлюбленной: оставалось лишь надеяться на то, что…

— Ты понимаешь — если Дальние отразят этот удар, он испепелит всё на Хединсее, не оставив здесь камня на камне? — в упор спросил я её.

— Понимаю, — ответила она, не моргнув глазом. — Всемогущее небо, Хедин, твое недоверие погубит нас всех! Против Дальних нужна либо Божественная мощь, либо этот Огонь, возжжённый самим Творцом! Может, есть и ещё какие-то способы, но я их не нашла. У тебя имеются предложения получше?!

Предложений получше действительно не имелось, и она прекрасно это знала. Сложные виды магии, как, например, Волшебство Лунного Зверя, хоть и не раз выручали меня в эти последние, воистину безумные дни, сейчас явно не годились — защита Дальних просто обратила бы их мощь против нас самих.

Для того чтобы пробить ход в подземные хранилища всемогущего пламени, требовалась вся моя сила, умноженная магией Талисмана. Под диктовку волшебницы я начал плести заклинания; впрочем, «под диктовку», — пожалуй, несколько сильно сказано: Сигрлинн намечала лишь самые общие, грубые контуры. Постепенно над Главной Башней Хединсейской Цитадели начал возноситься огромный призрачный молот с заострённым концом. Я отродясь не творил ничего похожего и не понимал, зачем Сигрлинн понадобилось это зримое воплощение нашего замысла; но на всякий случай ввел в заклинание несколько предохраняющих сам остров пассажей.

Наконец Сигрлинн остановилась. Лицо её светилось предвкушением мести.

— Начинай! — крикнула она, впиваясь горящим взором в шар Дальних. И я привёл в действие исполинские запасы накопленной мощи.

Мне показалось, что на мгновение во мне замерла вся жизнь. Уши рванул такой грохот, словно со своих сверкающих скрижалей сорвались все Девяносто Девять заповедных небес. Гигантский молот медленно опустился; заклинание Сигрлинн оказалось без подвоха, Хединсей не задело.

Острие молота проникало всё глубже и глубже, раздвигая пласты Реальности, собранные воедино сложными складками замысловатым моим чародейством. Я уже проделывал нечто подобное, когда спасал жизнь своему Ученику, но тогда всё это едва-едва не кончилось всеобщим светопреставлением, теперь же подчинялось моей воле.

Однако мы не успевали, явно не успевали! В моём сознании взвизгнул Читающий; шар Дальних метнул в нас зелёную молнию. В ней не содержалось никакого особенного волшебства, но силой она была налита поистине до краев, в эту боевую форму колдовства никто не смог бы втиснуть большего…

Выручил Ракот. Он перехватил посланный Читающим тревожный сигнал — и на полпути к острову молния Дальних встретила огромный щит, мгновенно соткавшийся из мельчайших частиц рассеянной Тьмы.

В воздухе возникло неожиданное, стремительное движение, как будто на пути молнии завертелся исполинский водоворот — из потоков Света выныривали по призыву своего былого Властелина мельчайшие частицы Тьмы, рассеянные, совершенно бессильные в одиночку; однако заклятие Ракота заставило их собраться вместе, закрыв путь стремительному полёту зелёного пламени.

Столкновение их отозвалось неистовым воем и свистом рассекаемого раскаленными обломками воздуха. Прянувшая в самую середину щита молния разорвала его, разнесла в мелкую пыль, от создания Восставшего не осталось и следа — но и оружие Дальних, хоть и продолжило свой полёт, но уже очень ослабленным. И хотя никто из нас троих не мог больше ничего ему противопоставить — я был занят большой волшбой Великого Молота, Ракот, покрывшись потом, сжимал себе виски, пытаясь справиться со страшной головной болью, какой всегда отзывается в Маге крушение его защитных барьеров, Сигрлинн же вообще не могла сейчас колдовать, — Пламя Дальних большого вреда не причинило. Рухнуло ещё кое-что из уцелевшего, бастион и две башни, но камни сейчас меня не волновали. Если удастся довести План до конца, крепостные стены Хединсея нам вообще не понадобятся.

На эльфийских кораблях готовили штурмовые мостики; на носах сгрудились высокорослые воины в сверкающих драгоценных доспехах, из-под лучившихся звёздным отблеском шлемов струились мягкие золотистые волосы.

Навстречу им из-за крепостных зубцов не вылетело ни одной стрелы, ни одного камня; воины моего Ученика были надёжно укрыты, слуги Ракота медленно пятились — они испокон веку не выносили эльфийской магии и старались держаться от неё подальше, если не имели противоположных распоряжений своего Хозяина.

Усилием воли я вгонял страшный молот всё глубже и глубже; трещали и лопались невидимые скобы и скрепы, удерживавшие в неподвижности пласты Упорядоченного; спавшие многие тысячелетия чудовища просыпались в заброшенных логовах, вырываясь на свет, сея вокруг себя смерть и разрушение; в необитаемых Мирах рушились горы и реки выходили из берегов; я весь дрожал, меня бросало то в жар, то в холод, мой Талисман содрогался в такт судорожным биениям перенапрягшегося сердца — и, наконец, всё моё существо словно пронзило острой иглой, заставив меня застонать от непереносимой боли, — молот сокрушил последнюю преграду, проложив моим заклятьям дорогу к логову Истинного Огня.

Боль была такая, что я ослеп и оглох, утратив способность говорить; в чувство меня привёл Ракот — весьма неделикатным, однако действенным способом, а именно, сильным ударом в скулу.

— Быстрее! — сжала кулаки Сигрлинн. По её волосам вновь текли струйки золотых искр — ярость придавала ей силы. — Зачерпывай огня и лепи из него шар!

Лепи из него шар! Легко сказать, да трудно сделать. Невольно я восхитился её мастерством, потребовавшимся, чтобы создать Огненную Чашу: Истинный Огонь не желал подчиняться ничьим приказам, он яростно бился в стены магической клетки, языки его неистово бросались на невидимую нить, тянувшую эту клетку вверх; моё заклятье едва-едва выдерживало их неистовый напор.

Передовые корабли эльфов достигли прибрежных камней; выдвинулись штурмовые мостки, шеренги стройных воинов под развевающимися голубыми знамёнами молча устремились на приступ.

Я лепил шар из Истинного Огня — а пласты Реальности уже затягивали страшную рану, нанесённую им чудовищным молотом, созданным мной по замыслу Сигрлинн; в моём распоряжении имелась только одна возможность покончить с шаром Дальних — создать второй снаряд у меня не хватило бы ни времени, ни сил.

Истинное Пламя обратило в пепел одно моё заклятье, другое, третье; я менял их с быстротой карточного фокусника — невероятный темп для Мага, где каждая волшба требует самое меньшее пяти-шести секунд.

Эти заклятья создала Сигрлинн — один Читающий, наверное, смог бы ответить, сколько вариантов отбросила она, прежде чем подыскала более или менее действенные. Мысленно — и в более спокойной обстановке — я бы искренне ей поаплодировал.

Не сразу, но мне удалось создать некое подобие огненного шара, готового к полёту. Я был выжат, обессилен — а передовые группы штурмующих эльфов уже карабкались по полуразрушенным бастионам Хединсея.

Ракот нервно хрустнул пальцами. Ему не терпелось отдать своим слугам команду к контратаке, и я хорошо понимал его: ещё несколько минут — и Перворождённые доберутся до моего заклинательного чертога.

Вторая молния, на сей раз куда сильнее прежней, сорвалась с поверхности шара Дальних, подплывшего совсем уже близко; в ту же секунду вокруг нас начало странно меняться само время. Я уловил невиданные возмущения в доселе спокойных его потоках; Великая Река, текущая от будущего к прошлому, взволновалась и забурлила. Дальние взялись за нас всерьёз.

Однако их зелёное пламенное копьё не одолело и четверти пути, как навстречу ему устремился созданный мной огненный шар, рождённый из частицы Истинного Пламени. Я помогал его полёту всеми известными мне Ускоряющими Заклинаниями; вдобавок пришлось нацелить его на устремившуюся к нам молнию.

Нельзя сказать, что полёт огненного шара являл собой какое-то грандиозное зрелище. Внешне он ничем не отличался от клуба обычного пламени — однако от него исходила такая сила, что и я, и Сигрлинн, и даже Ракот невольно отшатнулись, прикрывая глаза ладонями от жгучего, пронзающего света.

Зелёная молния прянула в мой снаряд и исчезла в нем — лишь блеск Истинного Пламени стал ещё ярче.

Видимо, Дальние в последний момент сообразили, что к чему, — Читающий даже уловил начальные такты каких-то их защитных заклятий, однако было уже поздно. Сияя, точно маленькое солнце, шар из Истинного Огня врезался в самую середину зловещего корабля Дальних. Вьющиеся, светящиеся зелёным спирали расступились перед ним, как будто в испуге, и вновь сомкнулись. Несколько мгновений, показавшихся мне одними из самых страшных в жизни, с шаром Дальних ничего не происходило.

Эльфы, не встретив сопротивления и, верно, подозревая ловушку, приостановились; вид же пламенного болида, ударившего прямо в шар их союзников, и вовсе заставил их замереть.

А потом зелёная оболочка шара Дальних лопнула; сила вспышки была такой, что обычные Смертные на нашем месте немедленно бы ослепли; потоки яростного пламени, закрученного в тугие смерчи, обрушились на берег острова, обращая в пепел тысячелетние каменные глыбы; облака взметнувшегося пара поднялись до небес. Сила столкнулась с силой — и они взаимно уничтожили друг друга.

Ещё не отгремел тяжкий грохот чудовищного взрыва, а Ракот уже скомандовал наступление. Среди клубов пара разворачивались серые легионы призраков; драконы сорвались с острых вершин, устремляясь вниз; над поверхностью вновь появились щупальца кракенов.

Однако Перворождённые не собирались продолжать этот бой. Им явно не улыбалось оказаться в одиночестве против всей мощи Хединсея; и они, отгоняя самых храбрых и дерзких драконов тяжёлыми белоопрёнными стрелами, в полном порядке начали отход. Ракот щадил своих слуг — эльфийская стрела, попав в глаз, разит насмерть любого дракона, — а эльфы умеют сбить на лету муху в полной темноте.

Я облегчённо вздохнул. Хотя сил колдовать почти не осталось, я не мог не выяснить кое-каких деталей и потянулся мыслью к изукрашенным длинным челнам Перворождённых.

Их предводителя я нашёл очень скоро: высокий эльф в богатом вооружении стоял на носу самого стройного и изящного корабля в середине боевых порядков флота. Он поднял голову в лазоревом шлеме с открытым забралом; огромные миндалевидные глаза небесно-голубого цвета глянули мне прямо в душу — он отлично видел меня по переброшенному мосту мы слей.

— Мы не дадим тебе мира, Хедин Разрушитель, — медленно произнёс он прекрасным, чарующим, музыкальным голосом, которым куда лучше было бы петь или признаваться в любви, но не отдавать команды к приступу.

— Погоди, преславный, — попытался возразить я. — Ты напал на мои владения внезапно, без объявления войны, хотя я никогда не становился тебе поперёк дороги. Внезапное нападение вовсе не в чести у твоих сородичей — оно, скорее, подходит людям или гоблинам. Быть может, мне будут предъявлены чёткие претензии, и мы сможем уладить дело без кровопролития?

— Не старайся, Маг, — покачал головой Перворождённый. — Не пытайся вытянуть из меня нужное тебе. Я не скажу, ни как мы вступили в союз с Дальними, ни что мы рассчитывали получить от этого, ни что думали по этому поводу Молодые Боги и Великий Орлангур. Утешься тем, что мы полагали тебя менее могущественным.

— Если вы решите отойти от острова, я не стану ни нападать на вас, ни преследовать, — сказал я. — Если у вас есть причины воевать со мной, то у меня их нет.

— Скоро у целого Мира появятся веские причины воевать с тобой, — посулил мне эльф, опуская забрало. — Прекратим этот разговор. Пусть за нас говорят наши мечи. А если хочешь посостязаться в чародействе — что ж, у нас найдётся, чем тебя удивить.

Мысленный мост рухнул. Собравшись тесными группами, встав спина к спине и локоть к локтю, эльфы держали наготове луки и стрелы, прикрывшись небольшими треугольными щитами, богато изукрашенными сапфирами и изумрудами. Мне оставалось либо сбросить их в море, либо всё же договориться с ними — ибо я по-прежнему не понимал, что побудило их к выступлению.

Конечно, сперва следовало бы убрать отсюда Сигрлинн — нечего ей глазеть на моё колдовство, но, увы, времени уже не оставалось.

— Хедин! Что мы мешкаем? — повернулся ко мне Ракот. — Они постучатся в ворота твоей цитадели через несколько минут!

От эльфийских кораблей по почерневшим от огня и оплавленным скалам Хединсея быстро текли серебристые струйки эльфийских воинов — их предводитель не терял времени, пользуясь нашим замешательством. Ещё немного — и они оседлают берег; выбить их оттуда будет стоить большой крови.

Сигрлинн тем временем отступила к стене, насколько позволяла длина магической цепи, второй конец которой оставался зажатым в кулаке Ракота. Губы её искривила саркастическая ухмылка — быть может, она надеялась, что мечи Перворождённых принесут ей свободу?

Я поспешно перебирал в уме оставшиеся у меня возможности; нечто по-прежнему удерживало меня от массовой бойни. Магию Драконов Времени, как уже говорилось, я берёг для Молодых Богов; мысль невольно обратилась к испытанному, верному оружию — Огненному Заклятью. Талисман умножил мои силы, я мог дольше продержать волшбу в действии и рассчитывал, что Пламенная Стена заставит эльфов отступить без боя.

Самые дальние корабли Перворождённых уже опустели — воины подтягивались ближе к берегу, переходя с одной палубы на другую.

И тогда словно некий гигант встряхнул багряным занавесом, разворачивая его от неба до моря; ярко-рыжие крутящиеся столбы огня, перевитые чёрными прожилками дыма, быстро слились в одну сплошную стену. Мое испытанное оружие надвигалось с тыла на эльфийский флот; невыносимый жар погнал корабельные команды прочь с дальних судов; уже затрещали в огне узорные кормовые весла, последние гребцы и кормчие покидали обречённые корабли…

До этого мгновения всё шло по моему замыслу. Я хотел сжечь несколько десятков пустых кораблей, после чего вновь попытаться вызвать эльфов на переговоры.

Однако оказалось, что и предводитель эльфов не бросал слов на ветер, когда говорил, что у них найдётся, чем меня удивить. С флагманского корабля внезапно прямо в небо шагнула гигантская призрачная фигура — точное подобие начальствующего над Перворождёнными. Читающий заскрипел мне в сознание деталями заклятья, но я и сам уже ощутил толчок холодной силы — словно в лицо мне ударил комок колючего снега.

Прежде чем я или Ракот успели предпринять хоть что-то, Призрак Предводителя замахнулся гигантским боевым топором, тускло блеснувшим мертвенным, бледным светом; лезвие рухнуло, распоров мою Огненную Завесу сверху донизу; отдача разрушенной волшбы швырнула меня на пол, и я не смог удержать заклинание. Бессильные остатки моего пламени умерли в шипении клубов пара. Ещё несколько мгновений — и всё было кончено; команды эльфийских кораблей бодро бросились тушить пожары.

— Вот это да! — ошарашенно пробормотал Ракот, протягивая мне свободную руку и помогая подняться. — Но уж теперь-то я могу атаковать?!

Я встал. Что ж, удивляться тут нечего: Перворождённые, похоже, тщательно изучили мои магические приёмы и излюбленные боевые заклятья, и, конечно, от их внимания не ускользнуло, что именно Огненным Заклятьем я оборонял остров во время первого штурма. Ну что ж… Я предлагал вам мир, Перворождённые. Я не хотел вашей крови и ваших смертей. Мне нечего делить с вами, но вы сами выбрали свою участь.

— Начинай, Ракот, — спокойно сказал я, погружая обе руки в пламенную колонну Талисмана, чувствуя, как новые силы жаркой волной прокатываются по истомленному телу.

— Давно бы так, — довольно ухмыльнулся бывший Владыка Тьмы и поднял руку с широко расставленными пальцами, готовыми сжаться в кулак, дав тем самым последний сигнал…

Сигрлинн внезапно шагнула вперёд, с силой ударив Ракота по уже поднятой руке:

— Остановись! Остановись или же здесь не останется камня на камне!

— В чём дело, забери тебя Тьма?! — взревел разъярённый Ракот, отталкивая от себя волшебницу.

— Глупцы! — презрительно прошипела она. — Я не желаю погибать из-за вашей тупости! Ведь если только первым погибшим в этой битве окажется эльф, из крепостей Перворождённых будут выпущены на свободу Дети Грома; они сроют остров до основания и пожрут всех его обитателей, не исключая и Магов!

Дети Грома… Как и Алчущие Звёзды, они давным-давно не показывались в Зримом Мире. Подобно гончим псам Замка Всех Древних, они считались непобедимыми, и меня порой занимал вопрос: что будет, если эти две неодолимые силы в один прекрасный день сойдутся между собой в открытом бою? Когда-то я занимался ими — в пору своего увлечения эльфами и их магией, — но тогда чада Грома не показались мне особенно страшными противниками.

— Молодые Боги на сей раз готовы влить в Детей Грома свою мощь, — словно услыхав мои мысли, продолжала Сигрлинн. — Поэтому Перворождённые так самоуверенны. Уж я-то знаю, я сама творила Заклятый Коридор от Обетованного!

Сердце мое подпрыгнуло, я с трудом удержал радостный возглас. Я знал, я знал, у меня было предчувствие, что в слоях защиты Обетованного должна появиться хоть самая незначительная, самая ничтожная прореха. И она появилась; Заклятый Коридор являл собой наш шанс — наш, быть может, единственный шанс. Пусть я пока не знаю, как к нему подобраться, но это уже не столь важно. Быть может, ложный амулет пригодится и здесь…

— Так что же, Хедин? — первый раз за всё время штурма растерялся Ракот.

— Атакуй, но очень осторожно, — распорядился я, вызвав нервный смех Сигрлинн и кривую усмешку Ракота.

— Боюсь, у моих это не получится, — заметил он. Его кулак наконец сжался, и мы услышали неистовый боевой рёв даже сквозь толстые стены Цитадели. Слуги Ракота дождались приказа.

— Ты все же безумец, Хедин, — покачала головой Сигрлинн. — Дерзкий, удачливый… Но всё же безумец.

— Думаешь, я боюсь Детей Грома или сил Обетованного? — повернулся я к ней. — Думаешь, я не знаю, что с ними делать?..

Сквозь шум и визг, поднятый чудовищами Ракота, прорезался холодный свист эльфийских стрел. Каждая стрела несла смерть — и я знал, что сейчас драконы камнем падают в волны, в то время как их более удачливые или более ловкие собратья, уклонившись от холодно блестящих наконечников, насаженных на длинные тисовые древки, пытаются сблизиться с боевыми порядками Перворождённых на расстояние своего огненного дыхания; призраки выдвигают перед собой щиты, принесённые из своих Миров, чтобы хоть как-то закрыться от губительных белооперённых стрел, каждая из которых пронзала по несколько иномировых бойцов Ракота. И пока ещё ни один из эльфов не погиб.

Именно такой атаки и ждали от нас хитроумные предводители войска Перворождённых, пришедшего под стены Хединсея. Старшим Детям Творца было прекрасно известно содержимое арсеналов Тьмы. Я чувствовал их спокойную уверенность и сделал Ракоту знак остановить натиск.

— Ты уверен в том, что делаешь, Хедин?! — поразился мой друг.

— Похоже, ты ещё не совсем безнадежен, — сквозь зубы процедила Сигрлинн.

Шум сражения за стенами внезапно стих, и в наступившей тишине мы услыхали торжествующие крики Перворождённых. Вялость нашего наступления придала им уверенности. Наверняка они уже предвкушали скорую и лёгкую победу.

Слуги Ракота поспешно отступали, спасаясь от метких эльфийских стрел; я ощутил движение мысли предводителя эльфов: пользуясь своей магией, он настойчиво искал моё сознание, хотел что-то сказать, — но, проникнув глубже в его помыслы, я не обнаружил там ничего, кроме насмешки, и не стал говорить с ним. Все мои чувства умерли; желание избежать кровопролития казалось смешным и нелепым — эльфы не собирались щадить меня, хотя я не сделал им ничего плохого; и я приготовился показать им мою истинную силу, силу Мага, много веков поневоле оттачивавшего секреты самого страшного, самого убийственного колдовства.

Уже закружились в безумной пляске носители страха и паники, вызванные мной посредством сил Талисмана; уже грозно поползли со всех сторон к острову иссиня-чёрные тучи, прошитые багровыми молниями, предвещая кровавую бурю; усилился напор колдовских ветров, пришедших на мой зов с самых дальних границ Большого Хьёрварда, — когда я ощутил внезапную холодную струйку, скользнувшую по самому укромному, глубинному уголку сознания и разбудившую всепоглощающий давящий ужас.

Это подали сигнал тревоги Сторожевые заклятья, отправленные нами с Ракотом к дальним пределам Хаоса. Перед моим мысленным взором начали разворачиваться причудливые картины мечущейся, постоянно меняющей очертания изначальной Ткани, когда-то положенной Творцом в основу всего Упорядоченного, однако на сей раз знакомая картина оказалась странно искажена. В крутящихся вихрях, среди замысловато переплетённых воронок возникали странные стянутости, провалы в непрерывном движении, нечто вроде областей совершенного, мертвенного покоя, где ничто не двигалось и ничего не происходило, где — ощущал я — прекратило движение само время, в водах Великой Реки возникли застойные области, и Драконы Времени взволновались, потревоженные столь серьезно впервые за многие тысячи лет своего безмятежного существования. В областях этого покоя умирало любое моё волшебство: никакое заклинание Познания не могло пробиться в их пределы, чары бессильно гасли, не встречая на своём пути ни препятствий, ни отражательных барьеров — вообще ничего. Дорогу туда перекрывали силы несравненно более мощные, чем мои.

Внутренне холодея, я поднял глаза на Ракота. Владыка Тьмы стоял, и лицо его, обрамлённое могучей львиной гривой иссиня-чёрных волос, показалось мне страшной маской ожившего мертвеца, вырванного из могилы; глаза Падшего Мага вылезали из орбит, зрачки расширились, и я понял, что он чувствует сейчас то же самое, мы оба осознавали, что это конец.

Заклятья Познания, отправленные к самым границам ведомого нам Мира, принесли весть, которую и Ракот, и я ожидали в любой момент, но отчего-то совсем по-детски верили, что нас минует страшная участь, хотя Владыка Тьмы сам же и вызвал в наш Мир всеуничтожающую силу.

Сторожевые заклятья предупредили нас, что Неназываемый одолел ранее неприступные для него барьеры и ворвался в пределы Упорядоченного, поглощая на своём пути ткань Реальности.

Обессиленный, потрясённый, оглушённый страшным известием, я рухнул в кресло.

ГЛАВА VII

«Он сказал: надо предупредить Брана?!» — ошеломленно думал Хаген, медленно шагая к Источнику Миров мимо замершего Ётуна и грозно нахмурившегося Хрофта. Ни Страж Источника, ни Отец Дружин не обратили никакого внимания на этот возглас, пропустив его мимо ушей; хотя кто-кто, а Владыка Асгарда, сам отправивший Хагена к лесному отшельнику, просто обязан был встревожиться, услыхав это имя в таком месте и от такого существа, — Ученик Хедина всерьёз сомневался, действительно ли он видит перед собой людей, или же это только искусная подделка под них.

«Что это может значить? Если Бран — действительно из числа обитателей этой деревни, то понятно, отчего Яргохор не имел над ним власти! Конечно! Почему же ни я, ни Учитель, ни Старый Хрофт — почему мы не придали этому никакого значения, когда я вернулся с Гнипахеллира?! Мы просто отбросили это, не сумев понять… Но что за люди живут в этой деревне? Как она вообще возникла в таком месте?! Неужели это какие-то отборные слуги Молодых Богов?»

Сапог Хагена упёрся в неширокий бордюр, окружавший Кипящую Купель; голова чуть кружилась; вокруг Источника разливался странный дурманящий запах, и Хаген явственно ощущал страшное напряжение Магических Сил, стянутых на этом месте безжалостной рукой в тугой узел. Преодолевая дурноту, хединсейский тан заставил себя склониться над пенящейся водой. По поверхности бежали радужные пузыри, отчего-то не лопаясь. Хагену почудилось, что на их переливающихся боках он видит себя, крутые хединсейские обрывы, Учителя, склонившегося над моделью Мира в своём Заклинательном Покое, а затем он увидел пламя, рвущееся вверх из развороченных башен, расколотые бастионы, изрубленных воинов на камнях крепостного двора… Краткое видение промелькнуло и исчезло, оставив тяжкий осадок на душе тана; Источник предсказывал будущее, но кто мог знать, сколь истинно предсказание? Не спрашивать же об этом у Мимира!

— Бери же амулет, Хаген! — прогремел за спиной тана Старый Хрофт. Рука в латной перчатке медленно коснулась бурлящей воды. Пальцы в первый момент обожгло, однакоболь тотчас исчезла, стоило Хагену, преодолев себя, опустить ладонь поглубже. Во всём теле появилась странная легкость, точно и не осталось позади тяжёлого боя, безумного поединка с Ночными Всадницами, последующей схватки с Ми миром и его подручными; уходила усталость, в утомленные мышцы вливались новые силы, однако Хаген ощутил и возмущение глубинных, изначальных, первоосновных магических начал, выведенных из равновесия внезапным вторжением существа, также несущего в себе зачатки родственных им сил. Где-то в иномировых безднах дрогнули несокрушимые опоры, так долго направлявшие бешеные потоки энергий в предназначенные для них русла. Тан вновь ощутил боль — теперь уже не в руке, но во всём своём существе, эта боль пронзала каждую частицу его тела, она усиливалась с каждым мгновением, кто-то настойчиво пытался заставить его повернуть назад; к боли прибавился страх, затем чья-то чужая воля попыталась овладеть его рукой; воспротивившись, тан не без труда заставил тело вновь повиноваться себе.

Локоть и предплечье скрылись под водой; целый сонм феерических видений ворвался в сознание Хагена, диковинные существа заплясали перед его мысленным взором; танцовщицы сказочной красоты и неземной гибкости извивались в сложных па причудливого танца; вокруг них вели нескончаемый хоровод звери, каких тан никогда не видел и о каких никогда не рассказывал даже Учитель: единороги, грифоны, крылатые львы, пернатые змеи — все неописуемо красивые, с прекрасными многоцветными глазами, каждый взгляд которых пронзал тана до глубин сознания, и он невольно содрогался — такое неприятие насилия, такое умиротворение исходили от них и читались в их взглядах, что Хаген ощущал жгучий стыд за всю свою жизнь, посвященную войнам и разрушению.

Над удивительным хороводом склонялись тёмно-зелёные, с тонкими серебряными прожилками листья раскидистых деревьев, немного похожих на пальмы Южного Хьёрварда, но куда величественнее и соразмернее тех; ярко-алые комочки мелких птах перепархивали среди изящно изогнутых ветвей с гладкой, чуть поблёскивающей корой… И над всем этим великолепием раскинулся золотистый купол небосвода, мягкий и тёплый даже на вид.

Тан с трудом отогнал от себя эти мороки, отнимающие силы и злость, так необходимые в бою. Его рука погрузилась ещё глубже, вода коснулась подбородка, и пальцы нащупали гладкий шар истинного амулета.

По ладони прошло лёгкое покалывание; медленно, очень медленно тан потянул вверх тяжёлую сферу. Её мерцание завораживало; и, хотя на первый взгляд эта глобула ничем не отличалась от ложного амулета, захваченного таном и Хрофтом в Храме Ямерта, тан едва не выронил её из руки, подняв над поверхностью, — амулет прямо-таки источал Силу, он был создан для повелевания ею; и потоки брызнувшей из амулета энергии едва не ослепили Хагена. Не в силах оторвать взгляда от чудесной вещи, заключавшей в себе ключ к власти над всем Упорядоченным, тан медленно поднялся на ноги. Он понимал теперь, что смутившие его минуту назад видения на самом деле были истиной — он смог заглянуть в мир Обетованного, ему открылось то, чего не видел ещё ни один из Смертных за последние десять веков — лишь удостоенные особого внимания Богов герои последних войн с Ракотом, награждённые за свои подвиги вечной бестревожной жизнью. Мир этот потрясал, завораживал, околдовывал; никакой Маг не смог бы навести таких искусных, таких обольстительных видений, они просто не пришли бы ему в голову…

— Хаген!! Хаген, очнись, это я, Хрофт! — услыхал тан повелительный голос Отца Дружин. Золотистый туман, затянувший сознание, медленно рассеивался, тан вновь видел перед собой реальный мир.

Владыка Асгарда стоял вполоборота к Ученику Хедина, не спуская в то же время глаз с Мимира, так и замершего подле уроненного на траву топора. Древний Бог был тоже полон силы, того же происхождения, что и мощь амулета; но, пройдя горнило памяти Отца Дружин, эта сила стала теперь вдвойне погибельной для тех, кто когда-то создал её. Исторгающий души Жезл валялся подле Хрофта, с пренебрежением отброшенный в сторону: он исчерпал свои силы.

— Теперь вы довольны? — негромко и очень устало спросил Мимир. Старый Ётун медленно подобрал с земли свой топор и, волоча его по траве, побрёл к Источнику. — Вы хоть понимаете, что теперь будет с Миром? Я стар, Хрофт, очень стар, я даже старше тебя, хотя ты, быть может, об этом и не подозреваешь. Я всегда думал, что не боюсь смерти, — а вот сегодня понял, что ошибался. Как бы то ни было, я хочу жить.

— Я тоже боюсь смерти, — просто ответил Отец Дружин. — Хотя бы потому, что никто не может ответить мне, что тогда произойдёт со мной, что произошло с моими сородичами после их гибели на Боргильдовом Поле — в пределах Упорядоченного я не нашёл никаких следов, даже в Астрале; разве что они попали в Обетованное… И всё же я иду в этот бой — почти без надежды победить. Так что у тебя нет выбора, Мимир. Если мы падём — не уцелеть и тебе; Молодые Боги припомнят тебе то, что ты отдал амулет без боя, хотя поставлен был его стеречь… Эх, Мимир! И куда девалась вся твоя мудрость, когда ты соглашался на эту унизительную для тебя роль сторожа? Я ведь чувствую, тут все устроено было так, что ты сам никогда бы не смог воспользоваться этими амулетами, не правда ли? А теперь… — Хрофт внезапно изменился в лице, поспешно надевая снятый до этого шлем, — теперь ты хочешь исправить ту давнишнюю несправедливость?..

Мимир взревел столь страшным голосом, что, казалось, мог бы обратить в бегство все армии Обетованного; бессильно волочившееся оружие вновь прорезало воздух над его головой. Брошенный с огромной силой каменный топор ударил в грудь Старому Хрофту.

Отец Дружин упал на спину; одним прыжком Мимир оказался подле него и, не тратя время на то, чтобы поднять топор, вцепился в горло Хрофта. Стальной хауберк, защищавший шею Владыки Асгарда, хоть и выкованный гномами, смялся под пальцами Стража Источника, точно пергаментный.

Не думая, не рассуждая, Хаген сделал то единственное, что ему оставили очень короткие мгновения, — точно простым булыжником, со всей силы швырнул амулетом Ямерта в голову Старого Ётуна.

Тяжёлая глобула казалась сделанной из тёмного хрусталя; она вдребезги разнесла шлем Стража Источника, и Мимир как подкошенный рухнул навзничь, придавив Хрофта.

Хаген бросился стаскивать тяжёлое тело с Отца Дружин; и Хрофт прохрипел, едва вздохнув:

— Амулет! Где… амулет?! — И голова его вновь бессильно запрокинулась.

А потом, придя в себя, он сдавленным от пережитого удушья голосом отругал Хагена за то, что тот кинулся помогать ему, вместо того чтобы первым делом подобрать бесценную глобулу. Мимир лежал без сознания, на виске зияла страшная рана — кости черепа были разворочены, на траву медленно стекала густая тёмная кровь. Можно было только поражаться стойкости гиганта — даже вся мощь истинного амулета Ямерта не смогла отправить его в небытие.

Отец Дружин, кряхтя и потирая грудь, склонился над поверженным противником, отодрал более чистый лоскут от его рубахи, как мог, перевязал рану.

— С ним всё будет в порядке, не сомневаюсь, — выпрямившись и вытирая руку, сообщил Отец Дружин. — У Старого Ётуна голова крепкая, её, говорят, не осилил в свое время даже Мьёльнир моего сына, хотя Тор всегда с пеной у рта доказывал, что никогда не сходился с Мимиром в бою. Что ж, Хаген, нам пора. Надо возвращаться на Хединсей, твой Учитель нас наверняка уже заждался.

— Погоди, Хрофт, — остановил его тан, поспешно рассказав тому про свои подозрения насчёт Брана Сухой Руки. — Надо задержаться и всё это выяснить, — закончил он.

Всё ещё морщившийся от боли в груди Хрофт озадаченно почесал затылок, совершенно не обращая внимания на вновь подбирающихся к ним слуг Мимира.

— Да, Бран Сухая Рука — это совсем особая история, — наконец признал он. — Я слыхал, Молодые Боги давали вечную жизнь тем, кто согласится стать кем-то вроде хранителей спокойствия среди Смертных людей. Может быть, он из них? Хотя, признаюсь тебе, если это действительно так, то я не возьму в толк, чем тогда занимался Бран в своей глуши и для чего же тогда при Храмах жила такая огромная армия жрецов? Не знаю точно, на что они способны, эти Хранители, какими силами повелевают…

— Уж, наверное, немалыми, если их обходит стороной сам Водитель Мёртвых, — сумрачно вымолвил Хаген. — Бран ведь обещал мне войну, если от рук моих воинов вспыхнет хоть одна деревня… Она и вспыхнула, проклятье на голову Мерлина, это он небось так изогнул наш путь, что мы, блуждая по Авалону, вдруг оказались где-то посреди нашего Восточного Хьёрварда!

— Что было, того не переделаешь, — в тон Хагену угрюмо проговорил Хрофт. — Что ж, пойдём в эту деревню, попробуем понять, что к чему…

Они направились к видневшимся в отдалении домам, старательно обходя огороды и посадки. Скопище слуг Мимира неотступно следовало по пятам; Око в небесах неотрывно глядело на них.

Обитатели деревни, разбежавшиеся, когда ссора пришельцев с Ётуном переросла в размахивание оружием, вышли навстречу Хагену и Хрофту: всего человек десять-двенадцать, крепкие, кряжистые мужчины, с обветренными суровыми лицами и седыми обвислыми усами. Ни один из них не имел при себе оружия.

— С чем пожаловали, гости незваные? — неприветливо осведомился один из них, очевидно, предводитель — он единственный имел в руке толстый отполированный дубовый посох; коричневатая мощная рука, узловатые пальцы, сжимавшие резную рукоять, казались продолжением отполированного древесного корня, из которого был сделан посох.

Что было отвечать на такой вопрос? И Хрофт избрал самый простой способ — сказал правду.

— Хотим узнать, что вы за люди, как тут живёте, откуда сюда пришли, чем занимаетесь и прочее, — глядя прямо в глаза предводителю, спокойно произнёс он.

Среди жителей деревни пронёсся изумлённый, встревоженный ропот; от пришельцев ожидали чего угодно, но не такой прямоты, смутился даже предводитель. Чтобы скрыть растерянность, он несколько раз натужно прокашлялся, засунул обе руки за изукрашенный шитый пояс, что перетягивал его простой коричневый кафтан, очень похожий на одежду горожанина в Восточном Хьёрварде, и, придя в себя, ответил новым вопросом:

— А зачем вам знать это? Мы о себе первым встречным не рассказываем… тем более таким встречным. — Он сделал ударение на слове «таким».

— Вам это кто-то запрещает? — в свою очередь спросил Хрофт. — Вы служите кому-то? Если Источнику — что ж тогда вы стояли в стороне и смотрели?

— Ты всё же пытаешься вызнать нужное тебе, пришелец. — Предводитель с ехидной укоризной покачал головой. — Зря стараешься — тут тебе никто ничего не скажет.

— Если вам нет дела до наших споров с Мимиром, отчего же вы не желаете говорить с нами? — в упор задал вопрос Хаген. — Зачем вы тогда вышли к нам? Если мы враги — нападайте, если друзья — помогите, если вам всё равно — отчего бы не потолковать?

— Да кто вы такие, чтобы мы обращали на вас внимание? — Вожак сдвинул брови, частично потеряв самообладание. — Идите своей дорогой! Вы тут никому не нужны — и ты, старый, изгнанный Бог, и ты, колдун-подмастерье!

— Если мы не мешаем — отчего вы так хотите нас спровадить? — вновь спросил Хрофт. — Что вы сделаете, если мы вдруг захотим остаться здесь? Мне, например, тут нравится. — Он демонстративно огляделся, точно выбирая место для дома.

— Здешний край не про вашу честь, — напыщенно ответил предводитель, высокомерно задирая подбородок. — Убирайтесь подобру-поздорову, пока мы не рассердились!

— Что ж, валяйте, мне это уже надоело. — Хрофт без долгих колебаний выхватил Золотой Меч. — По-моему, Хаген, эти невежды оскорбляют своим видом сию прекрасную местность!

Прежде чем Хаген успел остановить своего не в меру ретивого спутника, тот взмахнул клинком, и нижняя половина предводителева посоха упала на землю, отсечённая одним движением лезвия.

— Это весьма невежливо, Старый Хрофт, — после паузы негромко произнёс предводитель. — Но мы не собираемся тягаться с тобой в ловкости махания этими грубыми железками. Вы забрали из Источника амулет Богов. Сейчас они узнают об этом, и тогда настанет наша очередь смеяться.

— Да пусть узнают! — Старый Хрофт надменно расхохотался прямо в лицо вожаку. — Они и так уже всё знают! Неужели ты сомневаешься в их могуществе?

— Этот Мир, увы, слишком далёк от Обетованного, вести идут долго, — в тон Хрофту ответил вожак. — Но мы поможем им, не сомневайся. У здешней Реальности слишком глубокие корни и слишком толстые стены. Их возводили, рассчитывая на грубое вторжение извне. Поэтому известие о вас достигло бы Обетованного не так быстро, как хотелось бы; но ничего, мы поможем Богам узнать правду о случившемся как можно скорее.

— А ты не боишься, что с истинным амулетом в руках мы сотрём в порошок всех ваших хвалёных Богов?! — насмешливо поинтересовался Хрофт. На это вожак уже не ответил, лишь сделал слабый жест рукой, и всё скопище слуг Мимира, до этого мига молчаливо следовавшее в некотором отдалении за Хагеном и Отцом Дружин, дружно и молча бросилось на них. Чудовищ не остановил даже блеск амулета в руке Хагена.

Обитатели деревни поспешно расступились, освобождая место для ящериц, спрутов, каких-то пауков и прочей нечисти. Меч Владыки Асгарда проделал первую кровавую просеку в её рядах, но на место разрубленных тотчас встали новые. Старый Хрофт, злобно рыча, принялся сплеча рубить подступающих, они снопами валились ему под ноги, однако с таким же успехом он мог пытаться совладать с осенним ветром, несущим мириады сорванных сухих листьев.

Прикрытый широкой спиной Древнего Бога, Хаген сорвал с пояса Диск Ямерта. Косить бесчисленные полчища слуг Мимира было бессмысленно, он прекрасно понимал это. Оставался только один выход…

— Эй, вожак! — что есть мочи крикнул Ученик Хедина, поднимая блистающий Диск над головой так, чтобы его увидели все. — Убери этих козявок, пока они не перепачкали сапоги моего друга, иначе, клянусь Великой Лестницей, я разрежу твою голову надвое, как переспелую дыню!..

Предводитель обитателей деревни знал, что такое Диск Ямерта, — на его лице отразился ужас. Точно оглушённый, он замер в нелепой позе, обхватив голову обеими руками и пригнувшись, точно рассчитывал, что смертоносное Оружие Света пройдёт у него над головой, словно простая стрела. Остальные жители с воплями попрятались кто куда.

Полагая, что местный вожак может понимать толк в магии, Хаген как можно скорее сотворил для Диска Разгоняющее Заклинание. Он не ошибся — предводитель затрясся всем телом и рухнул на колени, уверовав в действенность угроз пришельца. Неслушающимися губами, запинаясь и путаясь, он кое-как пробормотал некое заклинание. Оно подействовало — нападавшие твари остановились, смешавшись в причудливый клубок шевелящихся, шелестящих лап, щупалец, присосок и панцирей. Весь их вид выражал крайнее недовольство: ещё бы — их оторвали от их излюбленного занятия. Смерть, похоже, совершенно не пугала этих созданий. Если бы они продолжали нападать, положение Хагена и Хрофта оказалось бы безнадежным; все слуги Мимира не походили один на другого, спасший Ученика Хедина на Авалоне трюк (тогда полная неразличимость крылатых пастей Мерлина позволила Хагену натравить на них Диск Ямерта, уничтожившего их всех) здесь бы уже не получился, каждый раз пришлось бы нацеливать Диск заново.

— Теперь поговорим, хозяин? — опуская меч, воскликнул Хрофт с насмешливой уверенностью в голосе. — Теперь ты согласен отвечать? Да, кстати, советую тебе не двигаться с места — это может плохо для тебя кончиться, ты, надеюсь, понимаешь?

И тут оказалось, что прочие селяне были людьми вовсе не робкого десятка; Хаген не заметил, как и когда они успели сговориться. Внезапно люди кинулись на него и Хрофта со всех сторон, собственными телами закрывая своего вожака от смертоносного Диска. Орудие Света, конечно же, не остановила бы простая человеческая плоть, но здешний предводитель нужен был Хагену живым, отнюдь не мёртвым — и хединсейский тан запоздал с броском.

Первого бросившегося на него тан ударил в незащищённое горло ребром Диска, использовав тот словно кинжал; второго уже встретил обнажённый Голубой Меч.

Вожаку, похоже, только это и было нужно; в следующий миг он истошно заорал, и все слуги Мимира вновь пошли в атаку, сам же он поспешно юркнул в канаву, оказавшуюся там для него как нельзя кстати.

Хагену и Хрофту пришлось вновь взяться за мечи. Хединсейский тан клял себя последними словами за непростительную ошибку — предводитель должен был умереть! Тогда, быть может, поостереглись бы нападать остальные.

Его руки не требовали вмешательства сознания в таком бою; мысль лихорадочно искала выход. Клинок Старого Хрофта производил настоящее опустошение в рядах слуг Мимира, но сзади напирали, смыкаясь над погибшими, всё новые и новые шеренги. Люди отступали, потеряв нескольких убитыми; ловкий их вожак поспешно скрылся.

— Это будет… знатная свалка! — не поворачивая головы, прокричал Хагену Старый Хрофт. Древний Бог не ведал устали, он превосходно владел мечом, но слуги Мимира всё лезли и лезли, прямо на убийственное сверкание железа; груда останков поднялась уже до колен Отца Дружин, ноги его утопали в кровавом месиве изрубленных тел.

Спина к спине, два бойца ещё долго могли бы обороняться, пока не прикончили бы всех до единой тварей Мимира или, что более вероятно, сами не свалились бы в конце концов от усталости.

— Глупо тратить силу, что я забрал от этого призрака, здесь, на эти ничтожества! — вновь прокричал Хрофт. — Хаген, ты можешь что-нибудь придумать?

— Что ж тут придумаешь, — проворчал в ответ Ученик Хедина. Он знал несколько боевых заклинаний, среди них и Великое Огненное, что принесло ему победу в Храме Ямерта над его жрецами, но этот Мир оказался закупорен настолько плотно, что в него не проникало ни малейшего отзвука волшбы, творимой в пределах Упорядоченного, — Хагену негде было зачерпнуть сил для чародейства, а управляться с амулетом Ямерта он, понятное дело, не умел.

— Прорываемся… к Горе-с-Мечами! — вдруг осенило хединсейского тана. Действительно, подумал он, что нам осталось ещё? Гора странная, конечно же, очень странная, клинки Богов и всё такое прочее… Но не стоять же здесь и ждать, пока нас сожрут!

— Прикрой мне спину! — коротко распорядился в ответ Старый Хрофт.

И в последующие минуты Хаген смог убедиться, что Владыка Асгарда не зря носил прозвище Отца Дружин. Не думая больше об обороне и всецело полагаясь на поддержку Хагена, он устремился вперёд, словно Ветер Смертный, что повеет над Миром в день Последней Битвы, и никто не мог противостоять ему, все оказавшиеся у него на дороге слуги Мимира бесславно гибли, не успев ни защититься, ни сбежать. Облако из стремительных отблесков лезвия, бешено крутившегося вокруг Старого Хрофта; брызги тёмной крови, хряск разрубаемых костей; хрип гибнущих тварей, даже не понимающих, что они гибнут; и тяжёлые, хлюпающие по крови шаги…

Хагену, прикрывавшему спину Древнего Бога, приходилось куда трудней, чем даже в достопамятной битве за Храм Ямерта. Тогда он наступал; здесь нужда заставила его обороняться. Приходилось соразмерять свои движения с шагами Старого Хрофта, вдобавок стараясь ненароком не зацепить его клинком. Излюбленная Хагеном веерная защита тут не годилась, самый высокий из противников едва доставал ему до пояса, испытанные, отработанные тысячи и тысячи раз приёмы и перехваты, отлично служившие ему против людей, здесь оставляли внизу лазейки, через которые могли прорваться юркие, подвижные, умеющие стлаться по земле слуги Мимира.

И всё же они держались. Оставляя за собой груды изрубленных тел, они упрямо пробивались к Горе-с-Мечами. Прошли огороды. Миновали поле. Невдалеке замаячили заросли, где их встретила пятерка Ночных Всадниц…

Однако слуг Мимира не становилось меньше, они бросались на Хагена с прежней ожесточённостью; содрогаясь от омерзения, он рубил и рубил бесчисленные щупальца спрутов, рассекал тела рукастых ящеров, покрытые чешуей, уклонялся от липких нитей, метаемых пауками. «Странно, что Мимир не смог создать себе слуг посообразительнее», — мелькнула мысль в тот миг, когда между непрерывными атаками возникла полусекундная пауза.

Слуги посообразительнее у Мимира, однако, имелись, и это выяснилось довольно скоро. В некотором отдалении от прорубавших себе дорогу Хагена и Хрофта появились жители деревни с тяжёлыми, мощными арбалетами; люди осторожно пробирались среди тварей Стража Источника, ступая словно по болоту; однако страшилища, как и раньше, не обращали на них никакого внимания.

Когда о плечевую пластину панциря сломалась первая стрела, Хаген подумал, что на сей раз их приключения непременно должны закончиться. Мелкие твари у ног не давали ни секунды покоя, вынужденный рубить и рубить их бесконечные вереницы, Хаген не мог пустить в ход Диск Ямерта.

— Сдавайтесь, обречённые! — надменно крикнул им предводитель деревенских обитателей, нажимая спусковой крючок своего арбалета; по шлему Хагена скользнула короткая и толстая стрела.

— А, ты вылез, трус, из своей грязной лужи?! — зарычал в ответ ему Отец Дружин. — Ты ловок в ползании по канавам!

Однако Хаген прекрасно понимал, что устоять против арбалетов он долго не сможет. Хотя его защищали прекрасные доспехи, сработанные мастерами Кольчужной горы, рано или поздно наконечник найдёт раскрывшуюся на мгновение щель в подвижном сочленении или ударит в грудную пластину под прямым углом; от такого не защитит даже несравненная броня гномов. Тан вполне допускал, что убить Отца Дружин этими стрелами невозможно; но что же делать ему, Смертному Ученику Мага Хедина?

— Хрофт, остановись! — крикнул Владыке Асгарда Хедин, снимая с цепочки Диск Ямерта. Пауки так пауки, ящерицы так ящерицы, но со стрелками он должен покончить!

Его ноги оплели отвратительно-тёплые, мокрые и липкие щупальца; многочисленные коготки ящериц вцепились в кольца его доспеха: несколько арканов из паутины захватили его плечи.

Меч Хагена был опущен, правую руку намертво притянула к туловищу толстая серая петля и розовое шупальце с буграми бесчисленных присосок. Его неминуемо ждал позорный плен — плен и крушение всех замыслов его Учителя; но сверкающий Диск нашёл свою цель, и предводитель упал с рассечённым надвое черепом.

Остальные в ужасе бросились наутёк — кроме нескольких наиболее храбрых, что поспешно залегли в бороздах; Хрофт несколькими ударами меча освободил Хагена от вцепившихся в него тварей. До спасительных серых склонов оставалось совсем немного.

И тут среди тварей Мимира, кишащих и умирающих под их мечами, появились новые, ещё не виданные — многоглавые змеи; из их пастей высовывались длинные, острые, точно иголки, ядовитые зубы; отравленная желчь капала с них прямо на траву, и стебли тотчас обращались в чёрный пепел. Укус этой твари означал немедленную, мучительную смерть, даже у Старого Хрофта вырвался глухой вскрик изумления и тревоги.

И всё же они дошли до каменистого откоса — дошли, хотя зубы ядовитых тварей не раз и не два скользили по железу их кольчуг. Стрелки с поля угостили их наугад сквозь заросли десятком стрел, шесть попали в спину шедшего вторым Хагена, по счастью, не пробив панциря.

Они полезли вверх. Это оказалось непросто, особенно для тана, выбившегося из сил к концу их пути через поле. Понятно, что с горы им никуда не деться — она не слишком велика, её легко оцепить и держать под постоянным наблюдением, — но выбора не было, и потому они лезли вверх.

Змеи и прочие милые создания остались внизу — отвесные, лишенные трещин склоны оказались для них непосильны. Попытались карабкаться ящерицы, но тоже потерпели неудачу, не говоря уж об уродливых сухопутных осьминогах.

Однако твари, похоже, никуда не торопились. Они расположились тесным кольцом вокруг горы, жадно поглядывая множеством пустых глаз на замерших Хагена и Хрофта. А от деревни через огороды и поля к окружавшим спешили присоединиться страшилища куда более грозного и внушительного вида. Хаген едва подавил постыдный крик ужаса, увидав кошмарных морматов; после разгрома Ракота они, видно, разбрелись кто куда, добравшись даже до этих заповедных мест. Они удивили Хагена ещё и тем, что, отлично умея летать, даже не попытались подняться в воздух, чтобы сверху наброситься на свои жертвы.

— В этой горе есть могучая магия, — проговорил Хрофт, обращаясь к своему молодому спутнику. — Если тут действительно спрятаны Мечи Молодых Богов, то это станет ясно любому деревенскому колдуну-недоучке, пройди они мимо неё ближе чем за милю! Неужто твой Учитель был прав, когда говорил, что это не что иное, как здоровенная ловушка для таких, как мы?

— И ты думаешь, именно эта магия и не даёт волшебным созданиям приблизиться вплотную к горе — не говоря уж о том, чтобы на неё взобраться? — закончил его мысль Хаген.

— Кто ж знает? Но мне кажется, что дело обстоит именно так, иначе кто помешал бы этим тварям, — Хрофт кивком головы указал на морматов, — навалиться на нас сверху? Для остальных склоны круты, не спорю, но те же спруты на своих присосках легко могли бы подняться — ползают же они по твёрдой земле вместо морского дна, и ничего!

«Положеньице, ничего не скажешь», — с горечью подумал Хаген. Они устроились на узком выступе скалистого склона, серого и гладкого, лишённого обычных для любой скалы трещин, расщелин, мхов, мелких травинок — всего того, что делало живым и разговаривающим даже обычно мёртвый камень. Гора казалась огромным саркофагом или, скорее, могильным камнем, наваленным на чье-то глубокое погребение.

Хаген и Хрофт были окружены. Окружены со всех сторон, плотно, без малейшего просвета, без малейшей лазейки. Часовых-людей можно было бы обмануть, в крайнем случае — подкупить; эти существа, похоже, не то что не спали, но даже и не моргали, глядя на ускользнувшую до времени добычу. Морматы время от времени тяжело поднимались в воздух, натягиваясь под напором ветра, хлопали складки их серой морщинистой кожи; сделав круг-другой вокруг горы и, видимо, удовлетворившись осмотром, они вновь опускались на прежние места.

Ученик Хедина и Отец Дружин, одолев в открытом бою всех своих противников, оказались в конце концов побежденными.

«И зачем я всё-таки полез в эту заваруху? — неожиданно для самого себя подумал вдруг хединсейский тан. — Мало мне было моего острова?..» (И, не умея лгать себе, тут же ответил: да, Хединсей показался ему слишком тесным!) «Почему я, точно жалкий упырь, послушно исполнял все команды Учителя, рисковал собственной головой, клал невесть за что моих воинов?.. Он сводил старые счёты с Молодыми Богами, освобождал своего друга Ракота, а я… Сигрлинн была права — я всего лишь орудие в руках Учителя… Очень ценное орудие, он берёг меня, по-своему даже любил; берёг, предчувствуя подобный день, когда я должен принести ему этот проклятый амулет — или погибнуть. А скорее всего я и не добуду амулет, и сам погибну».

Хаген видел себя пробирающимся к логову жуткого Гарма; ловчие сети Сигрлинн; свою безумную атаку и бегство; штурм столицы Видрира, долгие годы остававшегося верным данной клятве не трогать хединсейского тана, пока тот будет выполнять свои вассальные обязательства, в обмен на что Хаген отплатил ему чёрной изменой. Он вспоминал схватку в Храме, окровавленный меч в его руках, сражённых им жрецов; столкновение Белого Лезвия и Диска Ямерта, бой в Алтарном Чертоге… и всё последующее.

Он дрался, как безумец, как берсерк, он не жалел ни себя, ни своих воинов — зачем? Чтобы тот, кого он столько лет называл Учителем, кто всегда был самым близким его человеком после жены и сына… Стоп! Хедин не был человеком, преступившим законы своей совести, чтобы отправить Ученика, воспитанника и последователя на верную смерть; Хедин был Магом. Для Мага Ученики — лишь орудия, коими он познаёт мир. Коротко и ясно, как останавливающий жизнь удар боевого молота под сердце. Хаген послан сюда погибнуть. Это точно.

Рука Хагена до боли сдавила рукоять. Как бы то ни было… Он хотел подумать, подтвердить ещё раз для себя, что никогда и ни за что не сдастся живым, но вместо этого в голову пришли совсем иные мысли:

«Да зачем мне всё это нужно? Из кольца не выберешься. Без амулета Хедину и Ракоту всё равно не победить — а они его не получат, потому что мы с Хрофтом можем просидеть на этих камнях, пока не умрём с голоду. Хотел бы я знать, может ли умереть от голода Старый Хрофт? И тогда амулет всё равно вернётся к Ямерту. Так не лучше ли спастись? Отдать ему эту штуку прямо сейчас? Если он милостивый, как толкуют про него жрецы, быть может, я ещё могу покаяться и получить прощение…»

Услышь сейчас мысли тана любой воин из его дружины, он, несомненно, решил бы, что его предводитель спятил. Никогда, даже в болезненном бреду, в его сознании не могли возникнуть подобные мысли…

Однако Старый Хрофт тоже заподозрил неладное. Никто не знал, кем в действительности был молодой Смертный воин для сурового Отца Дружин; может, он напоминал Владыке Асгарда те золотые времена, когда он и его собственные дети царили над Миром Хьёрварда, ни у кого не отнимая власти и не делясь ни с кем ею. Малодушные мысли ещё только начали проникать в сознание Хагена, а Старый Хрофт уже встревожился.

— Что-то я тут чую странную волшбу… — подозрительно косясь на Хагена, вымолвил он, втягивая широко раздувшимися ноздрями воздух, точно охотничий пёс, берущий свежий след зверя. — С тобой всё в порядке, Хаген?

— Какая разница? Мы… про крайней мере я — можно считать, уже покойники, — равнодушно ответил Хаген. Пальцы тана выпустили рукоять; сверкающая полоса Голубого Меча только чудом не сорвалась вниз.

— У-у, плохо дело… — озабоченно протянул Хрофт, заглядывая в потускневшие глаза хединсейского тана.

Токи магических энергий вокруг Хагена сотрясло могучее древнее заклинание — иных Старый Хрофт просто не признавал. Сила сражённого им Предводителя Духов ярко пылала в нем, рядом билось медленными, загадочными толчками зачарованное сердце Мира Магии — амулет Ямерта; скала под его ногами скрывала Мечи Молодых Богов. В этом сплетении чародейских сил Древний Бог таинственным, одному ему присущим чувством смог составить верное заклятье, и впервые за долгие века изгнания и одинокой жизни его чародейство подействовало на полную мощь.

Тану показалось, что ему плеснули в лицо ледяной водой. Освежающий вихрь ворвался в затемнённые лабиринты сознания, изгоняя из них предательскую мглу трусливых и жалких мыслишек. Тот, кто пытался издали повелевать мыслями Хагена, явно не принял в расчёт сил Древнего Бога.

Вырванный из тенет тяжёлых дум, Хаген не сразу понял, что с ним происходит. Нет, он помнил все до единой мысли, только что посетившие его, однако ему казалось, что он просто вычитал их в какой-то книге, сейчас отчего-то не попадающейся на глаза. Эти мысли — понимал он — не могли быть его собственными; кто-то очень умело внушил их ему, и, если бы не помощь Старого Хрофта, одно Небо ведает, что он мог бы сотворить с собой!

Отрава нехотя покидала тана; выползая из тела, она оставляла после себя опустошённость и раскалывающую виски головную боль. Стиснув зубы, Хаген привалился спиной к скале, стараясь поскорее привести мысли в порядок.

— Спасибо… Хрофт, — выдавил он, с удивлением обнаружив, что и язык плохо повинуется ему. — Что со мной было?

— Кто-то очень хотел, чтобы ты или бросился вниз головой с этой кручи, или напал на меня, — отмолвил Отец Дружин, внимательно вглядываясь в глаза тана, как будто отыскивая в них ответ на свой невысказанный вопрос. Хагену показалось, что во взгляде Хрофта сквозило сомнение — можно ли доверять сидящему перед ним?

«Неужто он боится, что меня… меня подменили?» — подумал Хаген, ощущая холодные, омерзительные когти страха, впившиеся в его душу. Он слыхал о подобном — Смертные Колдуны могут изгнать твое сознание из тела, обречь твою душу на долгие бесцельные скитания, пока рано или поздно она не попадётся на глаза Яргохору и не отправится в путь без возврата по Чёрному Тракту — прямиком в Хель…

— На тебя напали не сами Молодые Боги, — продолжал Хрофт. — Признаюсь, я страшился этого — не знаю, хватит ли у меня сил отразить их удар здесь. Я бы сказал — это или сам Мимир, или кто-то из его подручных… а может, та милая ведьмочка, с которой мы имели удовольствие переведаться совсем недавно… Как бы то ни было, мы отбились. Ты — в себе, и это истинный ты, я вижу. Твоя душа в неприкосновенности. Однако я по-прежнему ума не приложу, что нам делать дальше! Спускаться с горы — чистое безумие.

— Может, это и попробовать? — предложил Хаген. — Такого от нас наверняка не ждут.

— В другом месте и не при таком раскладе сил, быть может, это и сработало бы, — возразил Старый Хрофт. — В другом месте — не здесь. Их слишком много. Мне удалось сейчас одно заклятье — но кто знает, удастся ли второе?

— Есть другие предложения? — спросил Владыку Асгарда Хаген. Он не ожидал ответа, однако Древний Бог неожиданно произнёс:

— Думаю, есть, Хаген. Нам не осталось ничего иного, как подняться на вершину и постараться овладеть Мечами Богов. Погоди, не возражай! — Старый Хрофт останавливающе поднял руку. — Слова твоего Учителя я помню. Но скажи, что нам предпринять, если не это?

— По-моему, от нас только этого и ждут, — угрюмо заметил хединсейский тан, ощупывая отметины, оставленные на его панцире арбалетными болтами обитателей деревни.

— Не слишком ли много ложных ловушек, которые не срабатывают? — упорствовал Хрофт. — Амулет Ямерта в столичном Храме оказался поддельным — однако вот мы здесь и настоящий амулет в наших руках! Если тот, первый — это западня, то, право же, устроившим её не мешало бы поучиться искусству у любого из мастеров Подземелья!

— А откуда ты знаешь, что она не сработала? — осведомился Хаген. — Амулет, который мы считаем настоящим, — в наших руках, однако использовать его мы не можем — и сидим здесь, в наглухо запечатанном Мире, в плотном кольце, и вдобавок ни ты, ни я не умеем по-настоящему творить здесь волшбу! И кроме того, что ты собираешься делать с этими Мечами, попади они нам в руки? Тебе ведома их магия? Мой меч тоже сработан Богом, но разве нам от этого легче?

— Магия их мне ведома, — настолько мрачно и грозно вымолвил Отец Дружин, что Хагену даже стало не по себе — глаза Хрофта дико сверкнули, в горле клокотала давняя ненависть. Таким словам Хаген верил, Владыка Асгарда действительно кое-что знал.

— Я был на Боргильдовом Поле, — продолжал Хрофт, уставясь перед собой невидящими глазами. — Я помню взмахи этих клинков, я слышал их слитное пение и жадное ворчание, когда они купались в крови… Передо мной развёртывались панорамы сил, повелевающих этими клинками, моя память сохранила слова приказов незримой рати, что окружала их… Я спрятал это знание так глубоко, что даже Молодые Боги не смогли докопаться до истины. Они — даже они! — так и не поняли до конца, насколько я могу оказаться опасен! — Хрофт вскочил, седая борода гневно встопорщилась. Рука его сдавила подвернувшийся камень — и кусок гранита превратился в пыль.

— Отчего же ты не сказал об этом Учителю? — поразился Хаген.

— Моя память — очень странная штука, — криво усмехнулся Хрофт. — Одно время мне казалось, что я забыл даже то, кто я такой… постепенно знания стали возвращаться, начиная, конечно же, с самых незначительных и ненужных. Я вспомнил эти заклинания только сейчас, стоя на этой горе, Хаген! С Мечами Богов мы проложим себе дорогу не то что к Вратам на Хединсей — мы прорубимся к самому Обетованному!

Хаген пытался найти достойное возражение: всё его существо протестовало против предложенного Хрофтом плана, его интуиция, его шестое чувство подсказывали, что делать этого ни в коем случае нельзя… Однако что он мог предложить взамен?

— Я бы попробовал Диск Ямерта, — наконец сказал он, снимая оружие с цепочки. — Мы неуязвимы, цель — как на ладони… может, они разбегутся?

— Они же не знают, что такое смерть, — усмехнулся Старый Хрофт. — Да истреби ты хоть три четверти этого скопища — остальным и в голову не придет, что вот-вот настанет их очередь и потому лучше убраться восвояси!

— И всё-таки я попробую, — упрямо ответил Хаген. Отец Дружин не стал спорить.

Они спустились чуть ниже; под прикрытием скального выступа Хаген взял на прицел здоровенного старого мормата, матерое чудовище, с меченными шрамами крыльями, размахом в добрые четырнадцать футов. Он сотворил Направляющее и Разгоняющее заклятье, с облегчением ощутив, что для этого сил ему ещё хватает.

Коротко блеснул Диск, вспоров воздух и омерзительную серую плоть страшилища. Две окровавленные половины громадной туши в корчах рухнули вниз.

— Прекрасно, — одобрил Старый Хрофт, однако в его голосе слышалась ирония. — И так ты намерен поступить со всеми?

Не отвечая, Хаген поразил следующую жертву, за ней — ещё одну и ещё… Заросли у подножия горы окрасились тёмной кровью, бездыханные останки валялись среди изломанного кустарника — но уцелевшие с потрясающим презрением игнорировали всё это. Они и не подумали разбежаться, отступить или как-то укрыться; они лишь начали нечто вроде бега по кругу, обтекая гору странной пестрой рекой. Морматы кружились над скалами, место рассечённого Диском тотчас занимал новый — Хагену казалось, что они выныривают прямо из воздуха.

Хединсейский тан начал уставать. Каждый смертоносный, неотразимый удар Диска отнимал частицу его сил, которые он не мог пополнить здесь, в Мире, напрочь отрезанном от остального Упорядоченного. Число врагов не убывало, хоть кровь залила всё подножие утёса, на котором расположились они с Хрофтом.

Измучившись бесплодностью усилий, тан прекратил бессмысленные попытки. Хрофт с кривой и мрачной усмешкой всё это время молча наблюдал за ним. Тяжело дыша, Хаген прицепил Диск обратно к поясу. Похоже, им действительно остался только один выход; но отчего же от одной мысли о Мечах Богов Хагена охватывает постыдная дрожь, хочется опрометью бежать куда глаза глядят?

Старый Хрофт молча потянул за собой хединсейского тана. Всё ещё упираясь, Хаген нехотя потащился наверх вслед за своим провожатым.

Они поднимались долго, сопровождаемые почётным караулом морматов, внимательно следивших за каждым их движением. Потеряв терпение и пытаясь хоть как-то заглушить отчаяние, Хаген несколько раз пускал в ход Диск, разрубленные надвое морматы валились вниз, оставляя за собой в воздухе мельчайшие капельки своей тёмной крови, висевшие подобно настоящим багровым тучам, — однако снизу тотчас поднимался новый дозорный. Смысл этой не то погони, не то слежки тан уразуметь не мог — они с Хрофтом всё равно никуда не могли деться с горы… Или всё же могли, раз невидимый противник не жалеет ничего, лишь бы только ни на секунду не выпускать их из вида?

Пока он ломал голову над этим неразрешимым вопросом, они наконец достигли вершины. Фонтан магических сил бил здесь не слабее, чем в Источнике Миров. С трудом удерживаясь на почти отвесном склоне, они с полчаса отдыхали. Гору-с-Мечами увенчала ослепительно белая мраморная трехгранная игла. Тан сказал о своих подозрениях Хрофту, однако Отец Дружин только отмахнулся.

— Не верю я в эти ловушки, — во всеуслышание объявил он.

— Когда уверуем, поздно будет, — проворчал Хаген себе под нос, понимая, что Древний Бог сейчас просто как пьяный от ощущения возвращающейся былой силы. — Ты видишь эти Мечи? Есть они здесь? — Отчего-то Хагену очень хотелось, чтобы тайник Молодых Богов оказался пуст, вне зависимости от того, настоящий ли он, или это просто подделка.

Старый Хрофт напрягся, пристально вглядываясь в серую поверхность скалы.

— Вижу их, — наконец проговорил он хриплым от волнения голосом. — Они тут, все семь. — Он коснулся рукой ближайшего к нему выступа каменных ножен, скрывавших чудесное лезвие. — Вот здесь спрятан клинок Ямбрена — он синий, как небесная лазурь, по нему бегут серебристые разводы, точно облака в летнем небе…

— Ты всё-таки хочешь их взять?

— Не знаю, — с неожиданным сомнением отозвался Старый Хрофт. — Что-то мне стало не по себе… Заклятье тут ещё какое-то вроде… сейчас попробую разобраться.

Разбирался он довольно долго; Хаген успел замерзнуть на внезапно налетевшем ветру. Морматы по-прежнему парили над ними, не приближаясь, однако, к самой горе. Наконец Хрофт поднял голову. Взгляд его серых глаз был тревожен.

— Там есть нечто такое, что мне сейчас не разобрать, — признался он. — Я чувствую, что могу сломать преграду и взять Меч, но вот это «нечто»… — Он со злостью ударил кулаком по камню и даже не заметил, как от места удара в разные стороны побежали узкие трещины. — Впрочем, иного выхода у нас нет. Или мы возьмём Мечи — или останемся здесь до скончания времен. Держись, Хаген! Сейчас начнём ломать…

Хорошо нацеленный удар кулака сбил белоснежную иглу, она рухнула вниз, со свойственным, скорее, стеклу звеном, ударяясь о выступы скал. Друзья проводили её взглядами, словно с её падением на земле должно было произойти нечто ужасное. Однако игла канула в окружавшие гору заросли и исчезла — ни звука, ни отблеска. Тишина.

И тут Хаген увидел, что гора как будто бы стала прозрачна; тело её скрывало семь громадных клинков, годных разве что для исполинов, достигающих головой тучи. Они все разнились по цвету и форме, имели сложные, вычурные эфесы с замысловато изогнутыми гардами; лезвия украшали многочисленные гербы и эмблемы. Каждый из Мечей содержал в себе такую мощь, что Диск Ямерта казался детской игрушкой по сравнению с ними; первичная, изначальная мощь, быть может, сила самого Творца составляла сущность этих Мечей, — и кто в целом мире мог устоять против них?

Старый Хрофт медленно, точно заворожённый открывшейся им картиной, протянул руку к эфесу небесно-синего Меча Ямбрена. Хаген видел, как закованная в железо рука Хрофта, так и не снявшего латную рукавицу, точно в воду, погрузилась в камень, коснулась лучащегося золотом навершия на эфесе и потянула Меч на себя; казалось, исполинское оружие прилипло к пальцам Древнего Бога…

Глаза Хагена защипало, однако он упорно не моргал, боясь упустить малейшую подробность; над поверхностью прозрачного камня сгустилось радужное бестревожное мерцание — а в сознании Хагена раздался страшный скрип и скрежет, точно кто-то открывал плечом тяжеленные крепостныеворота, петли которых не смазывались со времен Первого Вторжения Ракота. Он увидел звёздное небо со странным, не знакомым ему рисунком созвездий — и это небо быстро затягивала глубокая, давящая любой проблеск Тьма. Не та, повелителем которой довелось побывать Ракоту; это была даже и не темнота, и не мрак, а всеобщая пустота, бездонный провал в истинное Ничто — и Хаген впервые в жизни испытал при виде этого такой страх, такой безотчетный, древний, первобытный ужас, что даже его могучая воля не совладала с ним — он завыл, точно раненый волк перед смертью. Его разум не знал этого, но чувства безошибочно подсказывали — в Мир вступило нечто, не поддающееся осмыслению, слишком чуждое ему, чтобы быть познанным, слишком могущественное, чтобы быть побеждённым простой силой. И в сознании Хагена во весь гигантский рост встал страшный призрак Неназываемого.

И тут чернильно-тёмные небеса у них над головами словно раскололись изнутри; брызнули ослепительные лучи яростного слепящего света, а среди этого океана разбушевавшегося небесного пламени Хаген увидел стремительно мчащиеся на него десятки тёмных крылатых фигурок, окружённых ореолами зелёных искр. Мерно взмахивали могучие крылья; пришельцы приближались в чётком строю, словно на параде.

Старый Хрофт приглушённо охнул и поспешил выхватить Меч из тела горы. Вынутый, он оказался по величине обычным, хоть и несколько более тяжёлым, чем прочие клинки. Рука его нырнула за следующим; приходилось торопиться, коли Отец Дружин и его молодой спутник хотели если не жить, то хотя бы умереть быстро, спокойно и без мучений — потому что на них мчалась отборная гвардия Молодых Богов, Крылатые Стражи Обетованного вкупе с Предводителями Духов. Хозяева этой Реальности нанесли наконец свой давно ожидаемый ответный удар.

ГЛАВА VIII

Пот обильно проступил у меня на лбу, в висках бешено билась теснимая страхом кровь; то, чего мы так боялись, всё же совершилось, заклинание Ракота доказало свою силу. Неназываемый жадно пожирал всё на своём пути, и каждая частица Реальности служила ему пищей, ещё больше увеличивая его и без того грандиозную силу.

Ракот склонился над столом, уперевшись в него судорожно стиснутыми могучими кулаками; плечи его бессильно поникли. Во всём случившемся он винил себя, и я предпочёл бы ещё невесть сколько лет провести в темнице Молодых Богов, нежели пережить вместо него нынешние мгновения. Сигрлинн держалась куда лучше нас, хотя тут же поняла, в чём дело; она не могла знать детали, но достаточно было взглянуть на нас с Ракотом и прочесть хотя бы самый верхний слой наших мыслей; нам сейчас было не до сохранения тайн.

Я ощущал всем своим существом, как целый Мир бьет крупная дрожь неосознанного ужаса. Холодные волны страха поднимались от дальних глубинных пределов, пронизывая всю толщу Реальности — словно от увиденного кошмара застучали зубы самой ткани Мира. Плоть Упорядоченного как будто предчувствовала уготовленную ей участь.

— Кого… кого вы запустили в Мир?! — хрипло выкрикнула Сигрлинн, голос её дрожал от гнева, и она даже не пыталась скрыть это. — Что всё это значит?!

Она наверняка успела заглянуть в наши с Ракотом мысли, но всё ещё отказывалась поверить в неизбежность.

— Неназываемый, — коротко бросил я. Сигрлинн только скрипнула зубами.

— Хедин, если мы и можем что-то сделать против этой твари, то лишь располагая всей мощью магии этого Мира, — совладав с собой, почти спокойным голосом обратился ко мне Ракот. — Надо кончать с Молодыми Богами.

— Предложение хорошее, только пока что невыполнимое, — ядовито ответил я. — Я предлагаю иное. Заключим с ними мир.

Ракот остолбенел; похоже было, что эти мои слова поразили его куда больше, чем вступление в Мир Неназываемого. Сигрлинн же так и впилась в меня взглядом. Я ощутил неприкрытую атаку на своё сознание — она шла напролом, пытаясь понять, что скрывается за этими моими словами. Похоже, она не ожидала от меня ничего подобного.

— Великие Силы, Хедин, неужели?.. — прошептала она.

— Нет, я не собираюсь сдаваться, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно твёрже. — Сейчас всё зависит от Хагена. Если им с Хрофтом удалось выполнить задуманное и истинный амулет в наших руках — у нас будет с чем выходить на торг с Богами.

— Если будет в наших руках… — скривился Ракот. — А как ты собирался покончить с ними без него? — осведомился я. — У нас сейчас не наберётся и сотой части тех сил, которыми ты владел в своё время! Так что давай не будем спорить, пора вытаскивать Хагена, ждать больше нельзя.

— Истинное Небо, они ещё могут рассуждать о войнах! — усмехнулась Сигрлинн, небрежно опустившись в кресло. — Он ведь сожрёт всё Сущее, и вам придётся заканчивать свой спор перед очами Творца!

— Предлагаешь сдаться им на милость? — тяжело взглянул на неё Ракот.

— Мне-то что, это вы воюете с Богами, — пожала плечами Сигрлинн. — Только, боюсь, всё это ни к чему. Неназываемого не остановить ни вам, ни Мерлину. А жаль! Мир этот, право же, был неплох.

— Погоди хоронить его! — оборвал я. — Хватит терять время! Ракот! Мы начинаем. Подле ложного амулета появился Хервинд. Малышу вновь предстояло много работы.

Зачерпнув сил в огненной колонне моего Талисмана, я стал налагать на него соответствующее заклятье, когда Ракот неожиданно хрипло воскликнул:

— А эльфы?! Что они?! — И бросился к окну, едва не опрокинув при этом мраморный постамент с амулетом.

Мы действительно совершенно забыли о них. Неназываемый начисто вышиб из нас все прочие мысли, и сейчас, должно быть, эльфийские рати уже шли на штурм, в то время как все наши силы оставались или в укрытиях, как дружинники Хагена, или на почтительном удалении от носителей эльфийской магии, как почти все слуги Ракота.

Восставший чуть не до половины высунулся в окно — и замер.

— Хедин, их нет — никого! — услыхал я его потрясённый возглас, приглушённый каменными стенами. — Они ушли, последние уже на горизонте! Они удирают так, словно за ними гонится сам Неназываемый!

— Кто знает, может, так оно и есть, — отозвался я. — Что ж, ничего удивительного. Они всё поняли, конечно же, они знают, кто вступил в Упорядоченное… Сигрлинн по-своему права — у нее и других нет иной надежды, кроме как на Творца. А эльфы недаром зовутся Перворождёнными — наверное, они полагают, что ещё могут успеть призвать сюда Создателя… Всё к лучшему! Интересно теперь, что станут делать Маги и Мерлин?

Однако те не спешили скорее проявить себя, мы вернулись к прежнему. Хервинд, Создание из Мрака и Лучей, вновь нырнул в амулет Ямерта, по уже знакомой дороге пробираясь в запретный Мир Источника. Благодаря силам моего Талисмана, мы все могли видеть его глазами тотчас же, а не ждать его возвращения.

Нам предстала Гора-с-Мечами, окружённая со всех сторон многообразными чудищами; их бесчисленные ряды полностью перекрыли все подступы, в небе тяжело взмахивали крыльями морматы; тут не ошибся бы и ребёнок — мой Ученик и Старый Хрофт оказались загнанными на эти серые кручи. Затем откуда-то, почти с самой вершины, в полёте сверкнуло нечто ослепительно белое, и одного из морматов рассекло надвое. Хаген использовал Диск Ямерта.

Мой соглядатай, наделённый новыми силами, по сравнению со своим первым появлением в этом Мире, направил взгляд на то место, откуда было пущено страшное оружие, и нам предстали Хаген со Старым Хрофтом: выбившиеся из сил, они с трудом удерживались на покатых камнях.

А потом… «Не трогай их! Не трогай!» — захотелось крикнуть мне, когда я увидел, что Отец Дружин достает из горы первый из Семи Мечей — Меч Ямбрена, судя по цвету…

А спустя ещё мгновение я ощутил ужасающей силы концентрированный удар, обрушившийся на Мир Источника, взломавший бастионы и стены, возведённые теми же, кто направил этот удар. Разрушение вместилища Божественных Мечей освободило из заточения какие-то гигантские Силы, изнутри ударившие в ограждавшие Мир Источника барьеры. Я оказался прав: Гора-с-Мечами и впрямь оказалась ловушкой.

А потом мы увидели врывающиеся в пролом отряды Стражей Обетованного, таких же, как и сражённый Хрофтом в Храме Ямерта. Их вели Предводители Духов; впервые со дня атаки войск Ракота на Обетованное вернейшие слуги Молодых Богов, лучшие из лучших, начальствующие над всеми их полками, оказались брошены в сражение. Можно было не сомневаться: истинный амулет Ямерта в руках моего Ученика. Понятно, почему не появились сами Молодые Боги — у них хватает головной боли с Неназываемым (я не сомневался, что они-то уцелеют при любом исходе дела, но убеждён был и в том, что они будут пытаться спасти Упорядоченное).

Эти спокойные, очень спокойные мысли, трезвые и рассудительные, родились в моём сознании с целым сонмом совершенно иных: «Что делать?! Как спасти Хагена? Какое заклятье сможет передать ему силы моего Талисмана?..»

Однако я даже не успел как следует испугаться за моего Ученика, попавшего, казалось, на сей раз в совершенно безвыходное положение. Он не сломался бы и при виде самих Богов, подумалось мне, когда я увидел метнувшийся навстречу атакующим Диск Ямерта.

С разверзшихся небес прянула молния — точно в вершину горы; за ней вторая, третья… Глаза Хервинда видели, как на вершине Горы-с-Мечами, иссекаемой слепящими Бичами Богов, медленно выпрямилась во весь рост мощная фигура Старого Хрофта, в воздетой правой руке грозно блеснул Меч Ямбрена. Рядом с ним мгновение спустя встал Хаген — Диск Ямерта сразил одного из Крылатых Стражей, но на это ушло слишком много времени. Моему Ученику и его спутнику оставалось только принять бой лицом к лицу.

Я весь словно горел в огне; в сознании вспыхивали и тотчас гасли способы спасения Хагена и Хрофта, один нелепее другого; рядом со мной вонзил ногти в ладони и зарычал от бессильного гнева Ракот.

Рука моего Ученика поднялась вровень с рукой Старого Хрофта; в ней он сжимал лучащийся нестерпимо ярким белым светом клинок, не его прежний Голубой Меч — но Меч самого Ямерта.

Вновь вспыхнула молния, ветвящаяся полоса огня протянулась от корчащегося в муке небосвода к вершине Горы; пламенная сеть оплела Отца Дружин, и я невольно зажмурился, но даже и сквозь опущенные веки видел, что Владыка Асгарда остался стоять, а клинок его жадно пил впустую растрачиваемую силу молний, змеящиеся извивы разрядов вонзались в поднятое лезвие и, бессильные повредить ему, гасли в нем.

Хервинд оказался в изрядном удалении от места самой схватки, и поэтому мы с Ракотом видели лишь окутавшее вершину горы тёмное облако — с такой быстротой носились вокруг вершины Стражи Обетованного. Облако время от времени вспарывали яркие молнии, бившие на сей раз не в вершину Горы, а с неё.

— Они держатся, — шёпотом произнёс Ракот, неотрывно глядя на разворачивающуюся битву.

— Ты готов к большой драке? — поднимаясь, спросил я его. — Им не выстоять одним. Стены Мира Источника взломаны. Значит, туда можно пробиться. Сидеть здесь — бес…

Мои слова оказались прерваны. Прямо посреди моего заклинательного покоя, покрытого всеми ведомыми мне защитными магическими слоями, внезапно возник человек — высокого роста, в плотно облегающей тело тёмно-зелёной одежде, на украшенном изумрудами поясе висел длинный меч, широкий и толстый.

И у нашего гостя в каждом глазу имелось четыре бездонных зрачка.

— Дорога каждая секунда, — не тратя времени на приветствия, произнёс Великий Орлангур. — Запоминай заклятье, Маг Хедин. И не спрашивай сейчас ни о чём.

Я подчинился — от Духа Познания исходила поистине неимоверная сила, её ощущало даже мое человеческое, плотское тело, не говоря уж обо всём остальном.

Стоя втроём подле сверкающей колонны Талисмана, мы сотворили заклятье. Читающий даже застонал от его силы, оно заставляло трепетать всю гигантскую совокупность Миров от самого их Дна до пределов Обетованного. Спустя ещё мгновение мы с Ракотом очутились в серой призрачной Межреальности, и вдогонку нам неслись прощальные слова того, кто на самом деле был Золотым Драконом:

— Если они захватят амулет — конец всему. Я жду вас здесь.

Я не стал утруждать себя бесплодным гаданием на тему, отчего Дух Познания сам не отправился с нами; но его вмешательство в дела Упорядоченного и так превысило на сей раз все мыслимые границы. Должно было произойти нечто вроде вторжения Неназываемого, чтобы побудить Третью Силу выступить в открытую. Бок о бок с Ракотом мы мчались между пластами Реальности, бросив Хединсей на произвол судьбы. Мне оставалось надеяться только на то, что Великий Орлангур, прекрасно понимая, чем обернётся для меня уничтожение моего Талисмана или захват его врагом, будет стеречь его достаточно бдительно.

Мир Источника внезапно распахнулся перед нами — впереди замаячил кроваво-красный разрыв в плоти Мира, огромная дыра, края её, как показалось мне, всё ещё дымились, как будто перед нами оказались обыкновенные ворота, прожжённые осаждающей армией при штурме укреплённого замка. Нас уверенно влекло к этому разрыву.

Спустя ещё несколько мгновений мы оказались в чужом, чёрном небе, словно этот Мир никогда не знал обыкновенного солнца. Прямо внизу, под нами, навстречу нам тянулась гора, по-прежнему окружённая суетящимися слугами Молодых Богов; и по-прежнему сквозь их плотные ряды прорывались отблески двух вздымающихся и опускающихся лезвий. Хаген и Хрофт продолжали бой.

Ракот истошно завопил и заулюлюкал у меня над ухом, испуская древний боевой клич нападающей Тьмы. Он не имел при себе никакого оружия, кроме одного лишь посоха; я же молча обнажил его подарок, достопамятный Чёрный Меч.

И тут нас нагнала волна нового, совершенно чуждого всем ведомым мне магическим системам заклятья; верно, её послал за нами Великий Орлангур, вкладывая в наше оружие свои силы, пределы и мощь которых неведомы были не только Богам, но и, наверное, самому Творцу.

Чёрный Меч в моих руках задрожал.

Я ощутил, что способен летать не хуже слуг Обетованного; мысль послушно направляла полёт, не требовавший от меня никаких иных усилий. И мы с Ракотом, плечом к плечу, ударили сзади на ничего не подозревающих Крылатых Гигантов вкупе с их призрачными Предводителями.

Первого из них мой меч развалил на две половины — тот даже не успел обернуться. Второй сумел это сделать, но на большее времени у него не осталось. Третий замахнулся было Исторгающим Души Жезлом; страшное оружие встретилось в размахе с моим клинком и разлетелось надвое. Первый же мой ответный выпад отправил Крылатого Гиганта к месту его сотворения.

Мы оказались в самой середине их неплотного строя. Даже на такое дело, как захват истинного амулета Ямерта, самое важное после отражения вторжения Неназываемого, они поскупились отправить более полусотни Крылатых Стражей с несколькими Предводителями Духов. То ли Молодые Боги были куда более самоуверенными, чем я полагал, то ли все остальные свои силы они уже бросили против Неназываемого… Но это же абсурд! Это чудовище не остановить простыми мечами, не важно, сделаны клинки их Смертными или Богами — неужели хозяева Обетованного могут не понимать такой простой вещи?!

Мы с Ракотом сражались точно два заведённых боевых механизма, наподобие тех, что используют при штурмах городов хитроумные властители Южного Хьёрварда; меч не мешал мне думать, руки действовали сами по себе, принимая решения быстрее и точнее сознания. Однако нельзя было сказать, что мы гордо пронзили строй наших врагов, разметав их в разные стороны; Крылатые Стражи бились упорно и бешено, не отступая ни на шаг, одно-единственное прикосновение их страшных Жезлов отправило бы наши с Ракотом души на страшный и неправедный суд Молодых Богов. Все, что нам удалось, — это прорваться к отчаянно отбивавшимся Хагену и Хрофту.

— Руку! Давай руку! — крикнул я прямо в лицо моему Ученику, обеспамятовавшему от радости. По его глазам я читал, что они с Хрофтом уже утратили всякую надежду. Хаген, как клещами, схватился за меня облачённой в сталь левой рукой, продолжая размахивать зажатым в правой мечом.

Ракот проделал подобное с Хрофтом.

Гора медленно поплыла вниз; а вокруг нас бушевал настоящий шторм, тучи мощных крыльев бились вокруг нас, прошитые зелёными искрами Исторгающих Жезлов; мы кое-как отмахивались мечами, изо всех сил стараясь не зацепить друг друга. У меня мелькнула запоздалая мысль, что неплохо было бы прихватить с собой и остальные спрятанные в горе Мечи Богов; но тут Жезл одного из Крылатых Гигантов, скользнув по лезвию моего меча, едва не коснулся тела. Нам оставалось только бегство; я чувствовал, что Великий Орлангур не ограничился только тем, что дал силы нашему броску в Мир Источника, он ещё и прикрывал нас незримым щитом, ослаблявшим боевые заклятья врага, которые неоднократно пытались пустить в ход Предводители Духов. Что и говорить, без вмешательства Духа Познания всё наше предприятие ждал бы неминуемый провал.

В окружении нашего страшного эскорта мы поднимались всё выше и выше, к безжалостно расколотому небу; в тот миг меня мало заботили обитатели Мира Источника и сам Мимир.

Мы врезались в непроглядное облако чернильной темноты… а когда мрак рассеялся, оказалось, что мы вчетвером стоим на камнях двора Хединсейской крепости.

Несколько мгновений мы могли только глядеть друг на друга широко раскрытыми полубезумными глазами. Моего Ученика била крупная дрожь; по вздрагивающему лезвию Меча, медленно капая на плиты, стекала тягучая зеленоватая кровь Стража Обетованного.

— Всё в порядке, Хаген. — Я положил руку ему на плечо. — Пойдём. Вам обоим надо отдохнуть.

— Возьми у мальчика амулет, Хедин, — прохрипел Старый Хрофт. — Эта вещичка едва не стоила нам голов. И потом — пока мы рубились там, когда я взял первый Меч… Случилось что-то страшное…

— Да, ты прав, — ответил я, стараясь смотреть прямо в глаза Древнему Богу. — Неназываемый здесь.

Хаген едва заметно вздрогнул; на его покрытом потом лице ничего нельзя было прочесть.

— Я хочу попытаться договориться с Молодыми Богами, — продолжал я. — У нас их главный амулет. Быть может, вместе мы сумеем остановить Неназываемого.

Хаген и Хрофт были слишком измотаны страшным боем, чтобы решать и обсуждать сейчас что-либо; я позвал Ильвинг, позволив ей заботиться о её супруге; Старый Хрофт, однако, отказался от отдыха, потребовав себе лишь кувшин крепкого эля.

Великий Орлангур ждал нас в моем заклинательном покое; Старый Хрофт выпучил глаза от удивления, никак не ожидая увидеть здесь сейчас Столпа Третьей Силы. Сигрлинн куда-то исчезла.

— Тот, кого вы именуете Неназываемым, стремительно движется от Дна Миров, поглощая ткань Реальности, — холодно произнёс Великий Орлангур. — Я не могу остановить его сам. Мои силы имеют свои пределы. Это предстоит сделать вам — или не сделать никому.

— А Молодые Боги, — облизнув пересохшие губы, спросил Ракот, — разве они не в состоянии противостоять Ему?

— И это говоришь ты, вызвавший в Мир эту напасть? Нет, не смогут. Не додумаются. А я подсказать не властен.

— Не властен? — поразился я. — Не властен спасти всё Упорядоченное?!

— Не властен, — по-прежнему холодно продолжал Дух Познания. — Есть нечто превыше и меня. Мне это познать уже не дано. Может, это то самое Равновесие Света и Тьмы… Может — нет; не знаю, но стремлюсь познать. Пока мне просто открыто, что это так. Развёрнутое доказательство отыщем позже. Вам я могу сказать лишь, что решение существует… и ещё: умирать мне будет очень больно.

Не произнеся более ни одного слова, он вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

— Великолепно! — взорвался Ракот. — «Решение существует!» И нам предстоит отыскать его? Он даже не удосужился сказать нам, сколько осталось времени! Что нам теперь делать? Один, — он ткнул меня пальцем в бок, — предлагает тихо и мирно сдаться, другой, явившись одна Тьма ведает откуда, изъясняется загадками и исчезает невесть куда!

— И всё же я думаю, что с Молодыми Богами у нас сейчас общий враг, — заметил я, и Хрофт согласно кивнул. — Надо попытаться договориться. Наверняка им уже известно о приходе к нам Великого Орлангура. Они не могут не задуматься — с чего бы это Духу Познания навещать каких-то мятежных Магов, которых не прикончили до сих пор только потому, что всякий раз либо исполнители оказывались не слишком подходящими, либо находились более неотложные дела. Они не могут не взволноваться. Третья Сила есть Третья Сила, молодым Богам с ней не потягаться… Я думаю, надо попытаться отправить им послание. Кто знает, может, остановить Неназываемого можно лишь сосредоточив в одних руках все амулеты и все Мечи Богов? Так или иначе, попробовать стоит. Мы ничего не теряем, верно? А выиграть можем многое.

Ракот мрачно пожал плечами:

— По-моему, мы просто теряем время. Но… ты вытащил меня со Дна Миров — действуй, как считаешь нужным. Считай, что я согласен.

Старый Хрофт тоже кивнул головой.

— Как бы я ни жаждал отомстить, — медленно произнёс он, — ради того, чтобы отстоять Мир от Неназываемого, я готов вступить в союз с кем угодно, хоть с самими Владыками Хаоса.

— Осторожнее со словами, — предупредил я его; у меня не шло из головы то, что ради освобождения Ракота я воспользовался чуждыми этому Миру силами, Силами Хаоса, и в один прекрасный день мне предстояло расплатиться за это.

Так или иначе, мы пришли к согласию. Я осторожно установил подле ложного амулета истинный; отличить их на глаз не смог бы никто, но их внутреннее содержание разнилось настолько, что теперь мне казалось смешным и нелепым то, что я мог сперва принять искусную подделку за истинное творение, притом что Молодые Боги не озаботились снабдить свой ложный амулет хоть мало-мальским магическим правдоподобием. Теперь предстояло добраться до Обетованного. Сигрлинн я решил заняться позже.

Амулет Ямерта, подчиняясь моим заклятьям, начал медленно развертывать перед нами сложнейшие переплетения могучих, до времени укрощенных волшебных сил. Нам предстояло отыскать такую, что вела непосредственно к обители Богов.

Она нашлась довольно быстро, разворачивающаяся перед нами подобно узкой серебряной тропке через бездны Межреальности. Оставаясь в заклинательном покое Хединсейской крепости, мы трое тем не менее плавно заскользили по блистающим тонким плитам — через провалы Мира, к запретным Вратам Обетованного. Все мы невольно затаили дыхание; Ракот воочию видел тонкие шпили непредставимых её дворцов, когда тёмные армии обложили обитель Богов и он уже примеривал к своей голове блистающую диадему Властителя Мира; мы с Хрофтом никогда не приближались к его рубежам даже в видениях.

Нашим взорам предстало обширное облако клубящихся розоватых туч, перевитых жемчужными нитями; я услыхал, как Ракот скрипнул зубами. Его полки остановились на этих рубежах, разбившись о неожиданно крепкую оборону Молодых Богов.

По сверкающей дорожке мы продвигались все дальше и дальше, спины Зверей Межреальности служили опорами этого удивительного моста, переброшенного через время и пространство; и мы оказались подле самых Врат Обетованного.

В медленно перетекающих полужидких клубах розового тумана смутно угадывались очертания невысоких стен, изящных башенок со шпилями; там, где располагались Врата, туман под нашими взорами неторопливо расползался, открывая алмазные створки, затворённые золотыми засовами. Всё это, разумеется, было не более чем декорацией — вход в Обетованное защищали куда более мощные преграды, чем эти Врата.

По обе стороны от Врат стояла почётная стража — Двое Крылатых Гигантов с Исторгающими Жезлами наготове. Я шагнул вперёд, к самым Вратам; Стражи Обетованного забеспокоились — они не могли видеть нас, но наверняка ощущали наше присутствие. Я постучал в Ворота.

Стража тотчас успокоилась, как будто получив неслышимый для нас приказ от своих повелителей; алмазные створки медленно распахнулись; мы вошли внутрь, и нас тотчас окутало облако непроглядного серого сумрака, под ногами засветилась зеленоватым светом тонкая путеводная нить; бесстрастный голос предложил нам следовать вдоль неё.

Так мы и двинулись по Обетованному — отрезанные непроглядной завесой от его красот и чудес, ступая по тонкому пылающему контуру, уводившему нас всё дальше и дальше… Невозможно было сказать, сколько времени мы пробирались по цитадели Богов; наконец наша путеводная нить закончилась, мы остановились, но серая завеса вокруг нас не рассеялась.

И тогда мы услыхали женский голос, нежный, печальный, низкий:

— Зачем вы явились сюда, ниспровергатели? Что вы ищете здесь? Я — Ялини, никогда не причинившая зла ни единому живому или неживому существу; я слушаю вас!

Ялини! Вот уж с кем я стал бы говорить в самую последнюю очередь. Я действительно ничего не имел против неё — она не вмешивалась в дела людей или иных Смертных, равно как и в дела Бессмертных; я враждовал скорее с её братьями, чем с нею.

Однако так ли это важно сейчас — кто перед нами; мне нужен мир и, быть может, милосердную Ялини удастся скорее склонить к этому.

— О Владычица Зелёного Мира, — почтительно, но без подобострастия начал я. — Мы пришли сюда не с мечом, но с оливковой ветвью. Мы пришли предложить могущественным Богам перемирие. Упорядоченное нуждается сейчас в нашем союзе.

— Боги не нуждаются в союзе ни с кем, ничтожный, — ответил мягкий голос Богини. — Ты думаешь, что нас испугает то чудище, что твой мятежный и, увы, нераскаявшийся друг вызвал из бездны? Не льсти себе, волшебник. Не заставляй меня думать о тебе ещё хуже, чем ты того заслуживаешь.

Ракот что-то неразборчиво пробормотал, похоже, какое-то ругательство.

— А как же насчет амулета? — напомнил я. — Истинного амулета, не той подделки, что хранилась в Храме столицы Видрира! Или он вам совсем не нужен? Не могли бы мы поговорить о нём?

Ялини слегка усмехнулась.

— Подумай сам, волшебник, — если бы он был нам нужен, неужели мы бы дали тебе так легко захватить его? Неужели мы бы дали тебе хоть сколько-нибудь долго владеть им, противоречь это нашим интересам? Нет, он не нужен нам. Есть ли у тебя ещё что-нибудь сказать? Если нет, то лучше бы тебе было как можно скорее покаяться и просить прощения у моих братьев и сестёр, а я бы замолвила за тебя словцо, и мой голос был бы отдан за то, чтобы смягчить твоё наказание.

Старый Хрофт неожиданно подался вперёд; я ощутил его движение и успел остановить, схватив за локоть, — кто знает, чем бы это могло кончиться, — случай с моим Эритовым Призраком научил меня осторожности. Разумеется, в Обетованном присутствовали лишь наши тени; но и они могли взаимодействовать, сохраняя нечто общее с нашими живыми телами, поэтому, когда я схватил Хрофта за руку, он почувствовал это.

— А что ты скажешь мне, о милосердная? — прорычал он таким жутким голосом, что даже мне сделалось не по себе: Старый Хрофт вложил в свои слова всю накопленную за бессчётные века ненависть. — Что ты скажешь мне, о справедливая, ты, чьи братья перебили весь мой род в день Боргильдской Битвы? Ты, кто никогда не причинила зла ни единому живому существу, ты, прозванная Кроткой?!

— Какое это имеет отношение к тому, о чем мы говорили с волшебником по имени Хедин? — В голосе Богини прозвучало нескрываемое удивление. — Ты, Древний Бог, остался в живых лишь благодаря моему заступничеству, хотя и не знал об этом. Мои братья куда суровее, чём я; они намеревались поступить с тобой совсем по-иному. Поэтому лучше было бы тебе присоединиться в покаянии к Магу Хедину — второй раз, боюсь, мне не удастся тебя защитить.

— Так что же ты медлишь, Ялини? — хрипло вымолвил Ракот. — Давай, зови своих братьев! Вы же такие могущественные — что вам стоит пленить нас прямо сейчас и учинить скорый и строгий суд над смутьянами? Давай, вот они мы, в твоей полной власти!

— Я не наносила предательских ударов, в отличие от тебя, Владыка Тьмы, — презрительно ответила Ялини. — Не нанесу и на сей раз. Бесчестно захватывать явившихся по собственной воле, пусть даже они — враги. Уходи, наш спор будет решаться не здесь.

— Хорошо, — упорствовал я. — Заключить с нами мир вы не хотите, истинный амулет вам не нужен. Неназываемый вам не страшен. Ну что ж, хвала вам, о Могучие! В тот момент, когда мощь Неназываемого окажется покорна вашей воле, я сам на коленях проползу весь путь от Хединсея до Обетованного, покаянно бия себя в грудь и моля о самом суровом наказании. Остановите чудовище — и тогда мы все поймём, что вы по праву поставлены владеть и править Упорядоченным. Наш мятеж прекратится тогда сам собой.

Ответ пришёл не сразу. Нас обволакивала полнейшая тишина, мы были отрезаны от звуков Обетованного, мы вдыхали серый туман, лишённый всяческих запахов, мы ничего не могли сказать о том, что сейчас творится снаружи, — но всё же мне почудилось, что я ощущаю неуверенность в стане наших противников. Сторожевые заклятья исправно сообщали мне о всё более и более глубоком проникновении чудовищного порождения Внешней Тьмы в плоть Упорядоченного — и никто пока ещё не остановил его, продвижению Неназываемого никто не препятствовал. Ясно было, что братья-Боги приказали Ялини говорить именно так — но неужели же они настолько самонадеянны, что полагают, будто у нас не найдётся средств проверить их слова? Неужели они могли предположить, будто мы поверим, что поглощение ткани Реальности Неназываемым тоже входит в их планы и намерения?!

— Неназываемый уже почти полностью поглотил всё, что ранее составляло Дно Миров, — произнёс я. — Многие существа, пусть даже и неразумные, в муках расстались с жизнью. Отчего же вы не защитили их, не спасли? Да, именно мы призвали чудовище в Мир — но противостоять ему в одиночку не можем, иначе уже давно бы выступили. Что вы ждете? Это ваше ожидание заставляет меня думать, что у вас попросту не хватает для этого сил — однако ваше хвалёное упрямство не даёт вам сознаться!

Нам отвечали не словами, но молчанием, однако оно сейчас было для меня красноречивее всяких ораторствований. Прошло довольно долгое время, прежде чем к нам обратился великолепный мощный баритон, полный уверенной в себе силы. Принадлежать он мог либо Ямбрену, либо самому Ямерту. Владыка Недр обладал густым басом, Хозяин Морей вообще крайне редко выражал свои мысли словами.

— Во имя всеобщего спокойствия, дабы прекратить вашу нелепую смуту, — мы согласны дать вам мир. Верните нам амулет — и можете уходить спокойно. Никто не тронет вас и не станет карать за содеянное. Это говорю вам я, Ямерт, Владыка Солнечного Света!

Это оказалось много больше того, на что я рассчитывал. Неужели я прав и без истинного амулета они бессильны?!

— Мы только что слышали, что эта игрушка не нужна вам! — притворно удивился я. — Я полагал сохранить её для себя.

— Не нужна, — подтвердил баритон. — Это как знак искренности твоего желания отныне прекратить вражду.

— А что же послужит таковым знаком с вашей стороны? — спросил я.

— Моё слово, — ответил Ямерт. — Каких ещё знаков ты желаешь?

— По крайней мере, равных по магической силе твоему истинному амулету!

— Ого! — недобро усмехнулся Ямерт, по-прежнему оставаясь скрытым завесами серого тумана. — Ты хочешь слишком многого, волшебник Хедин! Помни, мир между нами ещё не заключен, ты ещё не получил моего слова!

— Справьтесь сперва с Неназываемым, не тратьте силы, грозя мне, — заметил я. — Мы уходим. Не стоит больше отнимать у вас бесценное время — пока мы говорили, Неназываемый, наверное, успел проглотить ещё один Мир.

Владыка Солнечного Света не снизошёл до ответа. Грубая сила толкнула нас в грудь, незримый ветер крепчал, настойчиво вытесняя нас из пределов Обетованного. Не имело смысла сопротивляться, и мы подчинились.

Не прошло и нескольких минут, как мы очнулись вновь на Хединсее, в моём заклинательном чертоге.

— Я же говорил, что это — пустое дело, — набросился на меня Ракот. — Что мы приобрели после всех этих визитов?

— Если ничего не приобрели, то, во всяком случае, ничего и не потеряли, — отпарировал я. — И вообще, нам давно пора взглянуть на Неназываемого своими собственными глазами!

— Ты всё ещё надеешься остановить его? — угрюмо взглянул на меня Старый Хрофт. — Завидую твоей силе воли! Я не могу думать сейчас ни о чём другом, кроме как о скором конце. Быть может, просить помощи у Владыки Хаоса?

— Ты снова бросаешься словами, и притом очень неосмотрительно, — нахмурился я. — Неназываемому совершенно всё равно, что пожирать — будь то Упорядоченное или Хаос. И, кроме того, разве ты не слышал слов Великого Орлангура?

— Слышать-то я их слышал, — уставясь в пол, мрачно ответствовал Хрофт. — Но, по-моему, он тоже ошибался…

— Погоди поддаваться унынию, дружище, — облизнув пересохшие губы, хрипло сказал Ракот. — Дух Познания все же ведь Дух Познания. Не отбрасывай слова его сразу.

Владыка Асгарда ничего не ответил — сидел, низко свесив голову, да чертил на полу сложные узоры остриём своего меча. Мы с Ракотом решили оставить его в покое.

— Решение должно существовать, — сказал я вполголоса Ракоту. — Золотой Дракон не мог ошибиться. Это решение нужно только найти.

— Легко сказать, — буркнул тот. — Ты хотя бы примерно представляешь, где его следует искать?

— Сперва посмотрим, как это выглядит — Неназываемый, пожирающий Реальность, — предложил я. Мысль моя лихорадочно работала, я дрожал от небывалого внутреннего напряжения — ошибка будет стоить слишком дорого, и исправить ее я уже не смогу.

С помощью Хервинда и Читающего мы с Ракотом погрузились взорами в один из самых Нижних Миров, почти к самому их Дну. Когда-то там было мёртвое царство древних гор, иссечённая рваными шрамами ущелий страна, затянутая плотными туманами; однако теперь нам предстала совсем иная картина. Могучие горные пики, простоявшие неизменными сотни тысяч лет, на наших глазах таяли, разламываясь и погружаясь в океан Ничто, разлитый у когда-то несокрушимых подножий. Это могло напомнить поглощение водой песочного замка на морском берегу — если бы не выглядело столь страшно.

Я впился взглядом в то чёрное море, что с легкостью уничтожало сейчас громады, сложенные крепчайшими гранитами. Я ошибался — мрак лишь частично походил на воду. На его поверхности не пробегали волны, не играло ни единого взблеска, в нём ничего не отражалось — он лишь поглощал, поглощал всё на своём пути. Темнота эта не была темнотой, мрак этот не был обычным мраком; ничто — ни заклятье, ни магическое зрение — не смогло проникнуть под его бархатистую поверхность. Он тянулся на множество миль во все стороны, насколько мог видеть глаз; и повсюду происходило сейчас одно и то же. Это зрелище завораживало, оно казалось страшным сном, кошмарной, невозможной сказкой — однако же всё это происходило на самом деле. Я с трудом подавил постыдную дрожь.

Однако мрак Неназываемого не довольствовался одним лишь безжизненным камнем. Чёрные нити тянулись вверх, на серое унылое небо этого обречённого Мира; невольно мы проследовали за ними взглядами.

И тут взору моему открылась картина, которую я буду помнить и на смертном одре, если только таковое мне суждено. Я увидел просторную равнину под затянутыми тучами небом; тут и там виднелись квадраты возделанных полей, стояли какие-то постройки, дома и хижины, то поодиночке, то кучками; по узким просёлкам неспешно тянулись упряжки волов, изредка проезжали конные. Между домами сновали люди — обычные Смертные, если только не считать пары ветвистых, почти что лосиных рогов на голове у каждого. Обитатели этого мира были заняты своими повседневными делами, не подозревая, наверное, о всей этой Магической Войне и о вторжении Разрушителя. Сперва я не понял, зачем Читающий привёл сюда наши взгляды…

Сразу во множестве мест — на полях, в рощицах, прямо на деревенских улицах — стали появляться чёрные воронки, земля обращалась в нечто, не имевшее ни единой отличительной черты, кроме одного лишь своего цвета. Воронки начали неспешно кружиться, сначала совсем медленно, затем всё быстрее и быстрее. Из воронок вырвались на свободу длинные чёрные нити, очень напоминавшие щупальца неведомого морского чудовища. Нити тянулись в разные стороны, и всё, к чему они прикасались, тотчас же обращалось в частицу тела Неназываемого, сливаясь с его великой пустотой.

Охваченные ужасом, местные обитатели беспомощно заметались взад-вперёд; кто-то, наиболее стойкий и отважный, попытался обороняться, но никакое орудие не могло причинить вреда Неназываемому. Другие бросились в дома, как будто там их могло ждать спасение; передо мной развёртывались душераздирающие сцены, матери, уже по колено во мраке, пытались поднять повыше детей; я видел, как высокий мужчина отчаянным усилием забросил молодую женщину с прижавшейся к ней девочкой на крышу амбара; забросил — и повалился сам, поглощённый бездонной, ненасытной утробой. Спустя мгновение во Тьме скрылась и крыша с двумя человеческими существами, застывшими в страстной мольбе к Небу.

— Будь я проклят во веки веков, Хедин, — услышал я полубезумный шёпот Ракота. — Будь я проклят, что сотворил такое!

— Проклятиями ты горю не поможешь, — угрюмо ответил я.

Это были самые чёрные минуты моей жизни. До этого мне казалось, что я пережил их, когда стоял перед Судом Поколения. Теперь я понимал, насколько я ошибался. Увиденное палило душу неугасимым огнём, я понимал, что отныне не буду знать покоя до тех пор, пока не только не остановлю Неназываемого, но и не найду способа вернуть к жизни его жертв, сделав так, чтобы всё происшедшее показалось бы им всего лишь страшным сном.

Читающий, несмотря на охвативший его панический ужас, тем не менее мужественно сообщал мне о переменах в магических силах, поддерживающих жизненные токи Упорядоченного; я пытался отыскать то решение, о котором говорил Великий Орлангур. Быть может, поняв действие Неназываемого на колдовские энергии, я найду и противодействие его неудержимому напору?

Всё было напрасно. Распадались цепи заклинаний, удерживающие в повиновении ужасные по мощи потоки магических эманации; силы сходили с ума, добавляя разрушений, разрывая на части целые слои Реальности. Волны энергий били в чёрную гладь наползающего мрака, били — но всё без толку. И до сих пор я не видел ни малейшего признака того, что Молодые Боги начали действовать. Читающий попытался отыскать следы их заклинаний в эфире подле Обетованного, но потерпел неудачу. Толи Боги по-прежнему очень старательно прятали своё колдовство на недоступные нам уровни — то ли вообще не предпринимали ничего. Последнему я поверить никак не мог и оттого снова и снова просил Читающего повторить попытку.

Словно червь, прогрызающий ход в мягкой плоти яблока, Неназываемый продвигался всё дальше и дальше, становясь всё больше и больше, раздуваясь, и каждую секунду ему требовалось всё больше и больше пищи. В ткани Мира уже появилась гигантская прореха, исполинская полость, занятая неведомым существом.

Что могло остановить чудовище, лихорадочно думал я, глядя на всё расползающееся чёрное пятно. Магическая сила? Нет, Неназываемый купался в её потоках без всякого видимого урона. Всё что угодно из нашего Мира, любая его составляющая годилась в пищу Разрушителю. Точнее, для расширения себя самого — то, что он делал с Упорядоченным, очень походило на пожирание, хотя на самом деле Неназываемый лишь обращал всё, к чему прикасался, в часть своего собственного тела. Правда, телом это тоже назвать можно было бы только с большой натяжкой.

Но что же Молодые Боги, сколько они ещё будут бездействовать? Я терялся в догадках. Неназываемый уже добрался до Миров, населённых людьми, равно как и иными Смертными и Бессмертными, я ждал ответа хозяев Обетованного, но тщетно.

— Сколько мы ещё будем мешкать? — ударил кулаком по столу Ракот.

— А у тебя есть какая-нибудь дельная мысль? — огрызнулся я. — Если есть, выкладывай. Если нет — лучше помолчи!

— Извини, — смешался Ракот. — Извини, Хедин, я не хотел помешать тебе. Ясно, что, кроме тебя, решения не найдёт никто. Остальные в него просто не верят. Вот как Хрофт, например.

Древний Бог не ответил, погружённый в прежние мрачные раздумья.

Я крепко зажмурился. Обычно мне никогда не требовалось ни тишины, ни одиночества для того, чтобы решить какую-либо трудную магическую задачу, так повелось ещё со времён моего Ученичества — мне необходимы были суетня и шум вокруг, это словно бы подстёгивало меня, заставляя действовать, точно на войне. Уже тогда я неосознанно готовился к ней, но понял это много позже.

Решение должно существовать! Его просто не может не быть. Что-то в самой глубине сознания подсказывало мне, что отгадка лежала не в сфере высших магических сил, не в некоем их невероятном сочетании, на подбор всех составляющих которого могли уйти годы, в то время как мы располагали лишь несколькими днями, в лучшем случае — неделей. Да ещё и Великий Орлангур со своими тёмными, загадочными словами… Что-то нужно было от нас гордому Духу Познания, для чего-то он приберегал нас, помогал и поддерживал в почти безнадёжной борьбе с Молодыми Богами. Третья Сила никогда ничего не делает просто так. У меня мелькнула даже безумная догадка, что Золотой Дракон тем или иным способом прознал о грядущем вторжении Неназываемого и начал загодя готовиться к отпору…

Ракот неожиданно поднялся.

— Что-то Сигрлинн давно не видно, — сообщил он. — Пойду поищу…

— Будь осторожен, — думая о другом, отозвался я, заметив содрогающийся конец магической цепи, всё ещё намотанной на руку Восставшего. Не доверяя моим Сторожевым заклятьям, он, не удержавшись, прибавил к ним и своё.

За Ракотом закрылась дверь. Я вновь погрузился в тягостные размышления.

Итак, какая сила ещё осталась в нашем Мире, сравнимая по мощи с Молодыми Богами? Орлангур и Демогоргон? Быть может, но Соборный Дух никогда ничего не предпримет без своего брата… А, собственно, откуда я это взял? Так говорили когда-то те ушедшие Маги, которых мы теперь называем Древними, но, быть может, они всё-таки ошибались?

Так. Кроме них, ещё, пожалуй, Лунный Зверь… Но нет, это уже натяжка, я слишком хотел бы этого, и сознание невольно преувеличивает могущество этого величайшего чародея, величайшего Мага среди зверей, сплавившего свой разум волка с ещё Тьма ведает какими, и человеческими, и нечеловеческими…

Нет, не обманывай себя, подумал я. Нет и не может быть никого могущественнее Богов — разве что Владыки Хаоса дасам Творец. Может, хозяева Обетованного заняты сейчас тем, что пытаются подать ему весть? Порази меня силы божественные и заповедные, если я знал, как это можно сделать.

«Не рассчитывай ни на кого, — сказал я себе. — Решение, если только оно есть, совсем не там».

— Скоро он будет здесь, — услыхал я мёртвый голос Старого Хрофта. — Посмотри, как быстро он растёт… Ещё немного — и он заполнит всё Упорядоченное. Интересно, с кем тогда станет враждовать Хаос?

— Ты что, Хаоса ведь тоже не останется, — ответил я. — Неназываемый на Реальности не успокоится, он сожрёт и весь Хаос тоже, не беспокойся, Хрофт.

— Какая мне разница, — не уловив иронии в моём голосе, уныло ответил Древний Бог. — Для нас всё кончено…

Я хотел пристыдить его, воззвать к его мужеству — невыносимо больно было видеть неустрашимого Отца Дружин в столь жалко-размокшем виде, но тут вернулся Ракот, а за ним в дверь осторожно вошла Сигрлинн, к моему удивлению, освобождённая от пут Ракота.

— Она хотела побыть с нами, — отвечая на мой молчаливый вопрос, пояснил Ракот. — По-моему, вреда от этого не будет.

Я поднял глаза на Сигрлинн. Она казалась спокойной, даже слишком спокойной. Однако я не мог поверить, чтобы она вот так просто примирилась со своей участью.

— Настоятельно советую всем вам скорее сдаться Молодым Богам, — негромко произнесла она. — Это наш последний шанс. Боги ещё могут покинуть Упорядоченное, взяв с собой тех, кого пожелают. Повторяю, молите их о прощении — иного выхода у вас нет.

— А что же ты тогда сидишь здесь?! — зарычал Ракот. — Давай, скатертью дорога, торопись к своим хозяевам!

— К сожалению, одной мне этот путь сейчас не одолеть, — бледно улыбнулась волшебница. — Ты забыл, что Дальние отняли у меня почти все силы?

— Никуда мы больше не пойдём, — вмешался я. — По крайней мере, сейчас. Сигрлинн опустила голову.

— Ты думаешь, как его остановить? — с чуть заметной хрипотцой в голосе спросила она спустя некоторое время, нарушив мёртвое молчание, воцарившееся было в заклинательном покое.

— Думаю, — не поворачиваясь к ней, бросил я.

— Бедняга, — покачивая головой и глядя в пространство, промолвила Сигрлинн, ни к кому в отдельности не обращаясь. Я не сразу сообразил, что она имеет в виду Неназываемого. — Бедняга, он же, наверное, жутко голодный. Хорошо бы успеть найти то, что утолит его голод, пока он не доберётся до нас!

И тут меня осенило. Конечно же! Найти то, что утолит его голод! Что может быть проще, как же я не догадался раньше; то, что утолит его голод! Мы пока не знаем, как уничтожить чудовище — но остановить его уже можем. Ничего, что для этого нам нужна власть над всеми Магическими Силами Упорядоченного; ничего, что для этого нам придётся сокрушить Молодых Богов и Магов моего Поколения, включая Мерлина. Сейчас это казалось мне не столь уж сложной задачей. Молодые Боги отказались защищать отданный под их управление и на их попечение Мир; они до сих пор ничего не сделали, чтобы остановить Неназываемого.

— Читающий, можешь ли ты проследить сейчас за волшбой в Обетованном? «Конечно, — ответил мне скрипучий голос. — Смотрите! Там творится сейчас большое чародейство, но я знаю его. Оно творилось там в дни, когда твой друг осаждал цитадель Молодых Богов, и они на всякий случай подготовились к бегству».

Я ожидал всего, но только не такого ответа. Изумлённый, я не сразу смог прийти в себя. Неужели это правда? Молодые Боги признали своё поражение в борьбе — конечно, не со мной — с Неназываемым?! Но неужели они не могут послать весть Творцу?

Я задал этот вопрос Читающему.

«Могут, — проскрипел он в ответ. — Могут и уже послали; мне хорошо знакомо это их заклинание. Они создали могучего и быстрого Астрального Вестника — и он исчез, как исчезал всегда, отправившись не в Упорядоченное и не в Хаос, а куда-то ещё дальше, за Мир Неназываемого — я не умею понять, куда пролёг его путь. Он исчез, как исчезал всегда, совершенно бесследно».

Так. Весть Творцу — если только Читающий ничего не напутал — была подана. Так отчего же и Он молчит?

— Послушай, почему же ты раньше никогда не говорил мне о том, что Молодые Боги могут напрямую отсылать известия к самому престолу Творца, если таковой, конечно же, существует? — удивился и возмутился я.

«А ты не спрашивал», — кратко и с достоинством промолвил Читающий.

— Ну, хорошо, а что же он им ответил? И отвечал ли раньше? — В душе я называл себя самыми нелестными прозваниями, досадуя на столь вопиющую тупость — не разузнать заранее такую важную вещь!

«Этого я сказать тебе не могу, — печально ответил Читающий. — Мои Эфирные Шары никогда не отражали Его ответы или действия».

Нет так нет. Если Творец тоже не вмешивается… впрочем, нет времени ломать голову над этой загадкой. Надо действовать.

Я рывком поднялся. Пришла пора покинуть надёжное убежище Хединсейской Цитадели. Хаген должен любой ценой удержать её до нашего возвращения.

— Только уничтожь сперва ложные амулеты из Храма в столице, — вдруг промолвила Сигрлинн. Я заметил, что она уже несколько минут пристально разглядывает их.

— Это ещё зачем? — удивился Ракот.

— У меня нет желания оказаться в центре буйства всех семи стихий, — ответила Сигрлинн. — Разве ты не знаешь, что все они, эти амулеты Храма, есть не что иное, как ловушка для дерзнувшего похитить их?

Словно подтверждая её слова, над Главной Башней внезапно завыл ветер, и я почувствовал, как Веер Ямбрена шевельнулся в тайнике.

В следующий миг я уже стоял подле раскрытого хранилища. Амулеты едва заметно вздрагивали; ветер выл всё громче и громче…

Ракот резко взмахнул рукой. В воздухе вспыхнула огненная черта — Падший Маг открыл Врата Миров так быстро и ловко, что я и глазом не успел моргнуть. В распахнувшийся огненный зев Ракот и спихнул все до одного ложные амулеты; пламенная пасть захлопнулась.

Мы избавились от смертоносных игрушек и даже не успели перевести дух. Не давая себе ни секунды отдыха, я сосредоточился, готовя заклятье.

Ракот, Сигрлинн и Старый Хрофт одновременно и с напряжением воззрились на меня. Глаза у всех округлились, как будто им предстало нечто поразительное.

— Ты что-то придумал?.. — подняла бровь Сигрлинн.

— Придумал, — коротко бросил я. — Хрофт, Ракот, нам надо идти. Отправляемся в пасть к судьбе — в Обетованное. Сигрлинн, ты свободна. Иди куда хочешь. — Она действительно больше не занимала меня. Оставалась, конечно же, загадка Дальних — но она могла подождать. Если мы остановим Неназываемого, Дальние станут уже не страшны.

Ракот и Отец Дружин с двух сторон вцепились в меня.

— Скажи, что будем делать?! — воскликнули они в один голос.

— Никуда я теперь не пойду! — прибавился к их дуэту возмущённый голос волшебницы.

— Не все сразу, не все! — попытался остановить их я. — Ты, Сигрлинн, достаточно навредила мне в прошлом…

— А её Ученица едва не прикончила нас в Мире Источника! — сверкнул глазами Старый Хрофт.

— Но теперь всё это не имеет ровно никакого значения, — словно и не услыхав Отца Дружин, продолжал я. — Повторяю, ты свободна. Надеюсь, ты понимаешь, что не в твоих интересах сейчас вредить мне. Может, тебе удастся объяснить это и другим нашим сородичам.

Сигрлинн криво усмехнулась, в глазах её читалась неподдельная горечь.

— Ты так ничего и не понял, Хедин, — произнесла она с глубоким вздохом. — Я лишена силы, сознаешь ты это или нет?! Мне не добраться теперь даже до Джибулистана, не говоря уж о Замке Всех Древних! А вернуть мне былые мои возможности можешь только ты… разгромив Дальних.

— Да с чего это ты взяла, что я собираюсь их громить? — растерялся я.

— Если ты не разгромишь их, они сожрут тебя с тем же успехом, что и Неназываемый, не останови ты его. — Рассерженная моим непониманием, волшебница даже притопнула. — Если ты справишься со всеми противниками, остановишь Пожирателя — всё равно ещё останутся Дальние. А кроме них, не забывай, ещё и Силы Древние, на которые во всей этой сумятице просто никто не обращает внимания и которые тоже могут потребовать своей доли власти, удайся тебе твой план! — Она уже кричала. — Ну да, конечно, ты торжествуешь, ты всё ещё жаждешь расквитаться со мной за разгром твоей Ночной Империи! Что ж, считай, тебе это удалось! Но, если ты выставишь меня отсюда, я сама сдамся Дальним, и уж тогда я не стану молчать! Я им всё выложу!..

— Хорошо, оставайся здесь, — ответил я. — Но — не обессудь — мне придётся оставить тебя в той же самой… э…, комнате до моего возвращения. Я не хочу неприятных сюрпризов.

— Что?! Ты хочешь снова запереть меня, посадить под замок?! — Она вновь уже пылала гневом — и я вновь увидел прежнюю Сигрлинн.

Некоторое время я колебался. Мы шли на опаснейшее, почти что безнадежное дело, куда трудней и опасней всего, что выпадало на мою долю за все века моей жизни; от нас сейчас зависела судьба всего Мира, а я терял бесценные минуты в пустых спорах. Да пусть она делает что хочет! — здравая мысль наконец одолела. Я коротко кивнул:

— Хорошо. Ты останешься на острове и сможешь делать всё, что захочешь, в пределах разумного, разумеется. Если наша затея не удастся — мы не встретимся даже после смерти. Если задуманное выгорит — тогда, считай, все прошлые обиды и счёты можно забыть.

— Я не сомневалась, что ты поступишь именно так, Хедин. — И она, впервые за Тьма ведает сколько лет, открыто и тепло улыбнулась мне.

Наступило неловкое молчание; его нарушил Ракот.

— Что ж, пора в дорогу, — просто сказал он. — Зови Хагена.

ГЛАВА IX

Три фигуры вскинули длинные мечи в последнем прощальном салюте. Светила бледная луна, чёрные тени крались по широким дворам Хединсейской крепости, тусклый и неверный звёздный свет мигнул отблесками на поднятых клинках. Хаген вытащил из ножен Голубой Меч — добытый из Горы он отдал Учителю, который вернул Чёрный Меч его творцу, Ракоту Восставшему.

Безумный, невероятно долгий день завершался. Хаген невольно попытался подсчитать, когда же началась вся эта история, и сбился. Дни и ночи сливались в невероятную круговерть, он забыл уже, когда в последний раз спал по-настоящему…

Учитель, Ракот и Старый Хрофт уходили втроём штурмовать Обетованное, Хаген оставался здесь, стеречь остров, а пуще всего — Талисман Учителя, доверенный его заботам. Если врагам удастся добраться до огненной колонны — тогда Учителя будет ожидать скорая и мучительная смерть.

Под ногами уходящих засеребрилась призрачная узкая дорожка. Учитель первым повернулся и вступил на неё, послав Хагену долгий прощальный взгляд; за ним двинулись Старый Хрофт и, последним, Ракот. Они нашли Заклятый Коридор и сейчас отправлялись по нему к Обетованному. Они никогда не смогли бы сделать это так быстро без помощи Сигрлинн. А Старый Хрофт, как ни торопился, всё же приспособил себе как нагрудник кусок чешуи той Ледяной Змеи, которую они с Хагеном убили, выручая дружинников хединсейского тана.

Ученик Хедина ощутил щекой лёгкое дуновение — Сигрлинн, молча простоявшая всё это время рядом с ним, медленно шагнула к открытой двери во внутренний покой Главной Башни. Хаген проводил взглядами уходящих по серебристой дорожке, вздохнул и, спрятав меч, побрёл вслед за волшебницей. Он по-прежнему не доверял ей. Для Учителя она была прежде всего другом, с которым, несмотря на ссору, ещё можно помириться, — для него же Сигрлинн всю жизнь оставалась одним из самых главных врагов. Он впитал ненависть и недоверие к ней с самого детства — и сейчас каждое мгновение ожидал от неё подвоха. Он боялся оставаться с ней и боялся оставлять её в одиночестве. И теперь ему предстояло провести самые томительные часы с глазу на глаз с ней, — часы, в которые должна была решиться их судьба. Он понимал, что Учитель не мог оставить свой Талисман без всякой защиты, и всё равно чувствовал себя сейчас глубоко несчастным и совершенно опустошённым. Его выдоили до последней капли. Силы тела и духа израсходованы в бесчисленных схватках, крепость сильно разрушена; одно хорошо — его войско уцелело, люди смогли хоть чуть-чуть отдохнуть, и теперь по наиболее повреждённым бастионам словно бы ползали рои багряных светляков — это при свете факелов заделывались самые большие пробоины в стенах. Заделывались на скорую руку, кое-как, но для тана вид зияющих проломов и груд битого камня вперемешку с застывшими потоками гранитных ручьев — память о самом первом штурме — был всё равно что медленно заползающая под ноготь пыточная игла.

Сигрлинн скрылась в дверном проёме, и тотчас же чья-то лёгкая рука коснулась рукава тана, тихий голос Ильвинг прошептал:

— Хаген, супруг мой, мне страшно!.. Что-то ужасное ползет… ползет сюда… Ты защитишь нас? Ты ведь знаешь, как с ним сражаться?

Источаемый Неназываемым ужас расходился широкими кругами по всему Упорядоченному, всё больше и больше людей могли ощущать его — давящий, непонятный, безотчётный ужас, не имевший на первый взгляд никаких причин.

— Все женщины внизу очень напуганы, — полушёпотом продолжала Ильвинг, лишь на краткий миг позабывшая о своём положении хозяйки Хединсея, которой должно думать прежде всего о других, подавая пример прочим. — У них заплетаются мысли и руки, они не могут даже плакать. Это очень страшно — смотреть на них… но я постараюсь их успокоить. Я ведь могу сказать им, что ты знаешь, как одолеть Того, кто Ползёт?

— Можешь, родная, — склоняясь над ней и осторожно касаясь губами лба, с неожиданной даже для самого себя нежностью произнёс тан.

Легкие шаги Ильвинг затихли в отдалении, и Хаген вернулся к своим мыслям. Он всей силой своей недюжинной воли гнал прочь недобрые предчувствия, предвидение того, что это их последнее предприятие не кончится добром; где-то в самой глубине его души родилось острое и горькое ощущение, что ему осталось ходить по этой земле совсем недолго.

В небе спокойно перемигивались звёзды; поглощённая накатившимися волнами темноты, давно исчезла та серебристая дорожка, по которой ушли Учитель и его спутники. В море, возле самого хединсейского берега, раздавались глубокие, глухие и протяжные вздохи — кто-то из левиафанов пользовался передышкой: поднявшись на поверхность, спешил надышаться всласть, когда ему не грозят смертоносные заклятья Магов, старательно истреблявших весь род созданий Ракота последнюю тысячу лет.

«Тихо как… и страшно», — подумал Хаген. Он знал о неуклонном, неостановимом движении Неназываемого, о том, что тот всё глубже и глубже вгрызается в плоть Реальности, что с каждым мгновением силы чудовища растут и уменьшаются шансы совладать с ним.

«Но Учитель сможет, он одолеет его», — спокойная уверенность в наставнике впервые дала трещину, эта мысль больше не могла заставить страхи отступать без оглядки.

Сперва тан не понял, для чего Учителю так вот позарез необходимо идти вновь в Обетованное. И тогда Хедин, укоризненно покачав головой, напомнил Хагену тысячу раз повторённые тем в детстве строчки:

«…И первый корень идёт в глубь земли, через Вифльхейм и Круги Адовы к Унголианту. И грызёт его снизу дракон именем Нидхёгг. Второй же корень идёт в Мир, и оплетает его, и уходит в Мировую Бездну, что ныне инеем скрыта. А третий в Мир идёт и ввысь затем. Пронзает он твердь небесную и стремится к свету изначальному. И питают то древо три источника. Мутна вода в первом и черна цветом. Имя ему Кипящий Котёл. И питает он первый корень. Второму имя Источник Мимира. И исполнится мудрости всякий, кто испьёт из него, и питает он второй корень. Тот же корень, что на небе, питает источник, почитаемый за самый священный. Имя ему Урд. И Боги пьют воду его. И каждый испивший исполнится святости…»

Кто же мог подумать, что под личиной Источника Мудрости Мимира кроется исполинская мощь Источника Миров! Там, на Небе, а точнее, в пределах Обетованного таился второй Источник Силы. Третий же давно был подвластен Падшему Магу, и отвоевывать его не было необходимости. Сейчас, когда силы Мира быстро таяли, поглощаемые ненасытной утробой Неназываемого, у Мага Хедина остался один-единственный способ борьбы — запереть чудовище в клетку, прутьями решётки в ней будут беспрерывно сотворяемые Миры, всё новая и новая ткань Реальности, которая станет пищей для вечно голодного чудовища. Хаос бесконечен или почти бесконечен, черпать из него первичный материал для скармливания Неназываемому можно очень долго — пока мы не придумаем что-нибудь получше. Но для того, чтобы осуществить этот план, в руках Учителя должна быть власть над всеми тремя источниками. Два он подчинил себе, осталось овладеть третьим.

Тан постоял ещё немного, оглядывая сверху свою крепость. Чернели громады бастионов, огненные точки бесчисленных факелов теснились вокруг проломов, доносились приглушённые расстоянием голоса работающих. Тан мог спокойно стоять здесь сколько заблагорассудится — сотники знали своё дело, тысячник Гердер отлично умел распорядиться работами — присутствия и команд Хагена нигде не требовалось.

Безделье становилось невыносимым. Хаген резко повернулся и вошёл в Заклинательный Покой Учителя. Сигрлинн сидела здесь же, глядя в одну точку широко раскрытыми глазами и как будто к чему-то прислушивалась. При виде появившегося в дверях тана она чуть вздрогнула и провела ладонью по лбу и щекам, словно только что проснувшись.

— Неназываемый приближается, — тихо произнесла она бесцветным, лишённым выражения голосом. — Через три или четыре дня он поглотит всё Упорядоченное. Эта тварь растёт с каждой секундой. Я не знаю, сможет ли тот барьер, что хочет создать твой Учитель, по-настоящему остановить его. Каждая частица поглощённого им вещества из нашего Мира увеличивает его силы… А Хедин собирается кормить его на убой! Боюсь, что в один прекрасный день клетка не выдержит.

Хаген ничего не ответил. Он по-прежнему не доверял ей и боялся её; он остался почти безоружным: Диск Ямерта Учитель взял с собой, и Хаген понимал, что это смертоносное оружие нужнее всего именно там — однако без Диска он чувствовал себя очень неуютно. А ну как сейчас к нему пожалуют все Маги Поколения, включая самого Великого Мерлина?! Тан осторожно присел на край любимого кресла Учителя, не снимая руки с меча и насторожённо поглядывая на волшебницу. Та чуть усмехнулась, заметив это.

— Успокойся, воинственный тан. Мы с тобой больше не враждуем. Что было, то быльем поросло. Я сейчас желаю победы твоему Учителю ещё сильнее, чем ты сам — потому что лучше тебя представляю, что произойдёт, если он потерпит неудачу. — Она вновь содрогнулась. — Когда ты вошёл, я как раз пыталась увидеть, что сейчас делается в Обетованном. Увы, там всё так затянуто колдовским туманом, что даже моему взору сквозь него не пробиться. Ничего не понимаю. Раньше там ничего подобного не появлялось.

— Ты… ты могла заглядывать в само Обетованное просто так, по первому своему желанию? — недоверчиво спросил Хаген. Он-то знал, как ревниво Боги хранят свои секреты; его Учителю никогда не удавалось дотянуться своим магическим зрением до цитадели Богов.

Сигрлинн вновь невесело усмехнулась.

— Я из свиты Ялини, не забывай, — напомнила она. — Это дает кое-какие преимущества. Нам разрешалось смотреть на красоты Обетованного, сколько нам будет угодно, — считалось, что это вдохновит нас на дальнейшую верную службу Молодым Богам. Нам ведь обещали, что мы тоже сможем жить там!..

— Наверное, для вас это было бы прекрасно. — Хаген не нашёл иных слов.

— Быть может. — Сигрлинн хлопнула ладонями по подлокотникам и встала. — Проклятье! Яне могу больше оставаться здесь! Не могу ничего не делать и ничего не знать в такой час!

— Что ж ты не пошла тогда с Учителем? — буркнул Хаген. — Боялась, что Молодые Боги зачислят тебя в предательницы, если им суждено будет нас одолеть?

Сигрлинн дёрнулась, точно от удара, глаза её потемнели от гнева… но спустя мгновение она уже овладела собой.

— Да, наверное, ты можешь так думать, — стараясь, чтобы голос звучал как можно равнодушнее, проговорила она. — У меня были свои цели, у твоего Учителя — свои. Наши пути пересекались, мы то и дело становились друг другу поперек дороги… Я ведь так долго пыталась вас остановить… даже когда вы уже начали. Помнишь Храм в Эриваге? Я сделала тогда всё, чтобы твой Учитель понял — с него не спускают глаз; но притом я старалась, чтобы он осознал — я его лишь предупреждаю. Не так-то просто было одурачить Великого Мерлина; он пришёл в ярость, узнав, что мне не удалось отстоять Храм от самовольничающего Ученика…

— Так тот зофар… — ошеломленно начал Хаген.

— Был послан именно для того, чтобы твой Учитель понял, с кем имеет дело. Однако Маг Хедин настолько привык к ловушкам и подвохам, что так и не уразумел, что тут к чему. Но теперь всё это совсем не важно. — Волшебница тяжело вздохнула. — Наверное, ты в своём праве. А почему я не пошла с ним — это объяснить очень просто: во-первых, он сам никогда бы не взял меня, поскольку верит мне не больше твоего. Во-вторых, от меня там не было бы никакой пользы — Дальние сильно приуменьшили мои возможности. А в-третьих… третье тебя не касается, любопытный юноша.

Хаген счёл за лучшее не продолжать этот разговор. Сосредоточившись, он попытался установить мысленную связь с Читающим — безуспешно, с этим загадочным существом мог разговаривать только Учитель. Взгляд разочарованного тана случайно упал на пустой подиум, где только что лежал ложный амулет; рядом с ним спокойно сидел Хервинд, сосредоточенно умываясь, точно ему и не доводилось странствовать по непредставимым Мирам и за ним не гонялся сам Мимир. Чёрные бусинки глаз пристально глядели на Хагена, а потом тонкий голосок зверька зазвучал в сознании хединсейского тана:

— Я помогу. Мы — увидим. Разверни дорогу туда. Устреми глаза.

Хервинд не слишком хорошо умел говорить по-человечески — поэтому предложения у него выходили очень короткими, не более трёх слов. Однако это волшебное существо кое-что смыслило в магии, и с его помощью Хаген стал плести сложное заклинание, подбирая ключи к воротам на ту дорогу, которой ушли Учитель и его спутники. Сигрлинн наблюдала за его действиями без всякого интереса. Похоже было, что она не верит в его удачу.

Тем не менее усилия тана увенчались успехом. Хагену показалось, что перед ним начала разматываться неширокая коричневая лента, протянувшаяся через открытое окно над крепостным двором, над береговыми утёсами, над пенной полосой прибоя — и дальше, дальше, в небо, сквозь стены Мира, в пределы Межреальности, ещё дальше, между слоями Упорядоченного — к одинокому острову среди серых равнин Астрала, к крошечной золотой пирамиде, что обозначала неискушённому взору Обетованное, скрывая истинный вид цитадели Богов.

Хаген и Хервинд продвигались всё ближе и ближе к амулету. Их взоры отделялись от тел, устремляясь в непредставимую для обычных Смертных даль. В самый последний момент к ним присоединилась Сигрлинн.

— А ты, оказывается, великий колдун, тан Хаген, — с оттенком уважения в голосе проговорила она. — Мне следовало бы быть поосторожнее, пытаясь пленить тебя в пещере ближнего Нифльхеля!

Хединсейский тан не ответил. Его захватило небывалое ощущение полёта, он словно бы обрёл крылья, за доли мгновения преодолевая сотни лиг пути. Мир Большого Хьёрварда остался далеко позади, золотая пирамида приближалась с каждой секундой, и, к своему удивлению, Хаген увидел, что вблизи Обетованное напоминает клок разноцветного тумана среди бескрайних серых морей, навевавших тоску и уныние. Пятно радужных красок разрасталось, мелькнули распахнутые ворота, отваленные в стороны створки отливали мягким серебром; взор Хагена проник в Обетованное.

Он увидел Учителя, Ракота и Отца Дружин. Он услышал их голоса и понял, что опоздал совсем ненамного — его Учителю понадобилось существенно больше времени, чтобы преодолеть бездны, разделявшие Мир Хьёрварда и Обитель Богов.

Они шли в ряд, их ноги, обутые в грубые сапоги бычьей кожи, святотатственно попирали чудные мостовые Обетованного, выложенные сияющими полупрозрачными плитами. Облака зелени, невозможной в Мире Смертных свежести и великолепия окружали их со всех сторон; каждый цветок казался произведением гениального художника, яркость красок превосходила всё, что мог видеть человеческий глаз в пределах отведённого ему обиталища. Среди кустов извивались неширокие дорожки, убегавшие в разные стороны, и нигде не было видно ни одной живой души.

-..Даже Крылатых Гигантов нет! — услыхал Хаген встревоженный голос Владыки Асгарда. — Ворота настежь, стражи никакой. Не нравится мне это, клянусь Великой Лестницей! Пахнет засадой!.

— Никого нет — нам же лучше, — отозвался Ракот. Падший Маг крался мягким охотничьим шагом, выставив вперёд обнажённый меч. Чёрный Клинок жил сейчас своей собственной жизнью, по металлу пробегали стремительные багрово-огненные змейки — оружие искало себе цель. — Отыщем Источник, сделаем что надо — и назад. Мне тут не нравится.

— Хватит болтать! — шикнул на них Хедин. — Вы не на прогулке!

Он шёл с одним из Мечей Богов наголо, держа другую руку на Диске Ямерта. Владыка Асгарда больше полагался на Исторгающий Жезл, чем даже на свою добычу — второй Божественный Меч, вынесенный им из Мира Источника. Оружие оставалось в ножнах.

Хаген не мог понять, представляет ли его Учитель, куда следует идти; со стороны казалось, что они бредут наугад. Взор хединсейского тана послушно следовал за Магом, и потому великолепные пейзажи Обетованного оставались почти полностью вне поля зрения Хагена. Только краем глаза тану удавалось взглянуть на сказочные красоты этого места. Отдельные колонны, светящиеся изнутри, с застывшими подле них каменными изваяниями невероятных существ, выполненные с таким искусством, что захватывало дух, — статуи казались живее тех, кто пробирался мимо них. Грациозность пусть даже и неподвижных форм казалась недоступной живым.

Видел Хаген и прекрасные гроты, откуда струился мягкий ласковый свет, видел хрустальные пруды, в которых замерли каменные тела изумительно красивых девушек с длинными рыбьими хвостами, необхватные стволы лесных гигантов и опять же каменных зверей у огромных корней… Чем дальше пробирались трое бросивших вызов Богам, тем больше на их пути встречалось каменных статуй, которые, казалось, только мгновение назад были полны сил и жизни.

Хотя дорожка, по которой шагали Хедин, Ракот, Хрофт, постепенно становилась всё шире, изваяния стояли теперь настолько густо, что среди них приходилось петлять, как будто в лесу. Хагену бросилось в глаза, что они расставлены кое-как, без всякого толка и смысла — отчего-то на самой середине дороги, на перекрёстках; они должны были мешать здесь всем и каждому, отчего же не поставить их на обочины, раз уж здешние обитатели сохранили обычай ходить ногами, а не летать или, скажем, мгновенно переноситься с места на место?

Миновав очередную скульптурную группу, совершенно перегородившую им путь, двое Магов и Древний Бог оказались перед дворцом такой красоты, что Хаген ощутил острую боль в сердце — он увидел совершенство, и теперь жгучее желание вновь взглянуть на это не покинет его до конца его дней. В застывшее облако сплетений легчайших арок и куполов вела широкая лестница, начинавшаяся подле самой воды. На ступенях чёрного мрамора в небрежных позах стояли и сидели семеро мужчин и женщин в легких белоснежных накидках, с блистающими диадемами на головах. Ни один из них не имел при себе оружия, или, по крайней мере, не держал его на виду.

Хаген замер, не в силах моргнуть, — перед ним были сами Молодые Боги, Семь Главнейших, первое творение Всеотца, кому отдал он в полное распоряжение мириады жизней на всех бесчисленных Мирах Упорядоченного. Впервые тан увидел в лицо всех тех, кому бросил свой неимоверно дерзкий вызов. Образ Ямерта, явившийся ему в Храме, был не в счёт — тогда они видели лишь слабое и неверное отображение истинного Бога.

Семеро повернулись к троим. Взгляд Хагена медленно двигался, скользя по лицам Молодых Богов. Да, вот они, верховные хозяева всего Сущего: Ямерт, Владыка Солнечного Света, — могучий мужчина с пылающими глазами, лишёнными зрачков, — казалось, внутри черепа горит неугасимый пламень; вот его брат Ямбрен, Владыка Ветров и ураганов, самый высокий среди всех, но не столь крепкий и кряжистый, как Ямерт, беловолосый и белобровый, с хищно загнутым вниз носом, напоминавшим клюв сокола или орла; вот молчаливый Яэт, Владыка Мёртвых, нахмуренный, с опалёнными подземным огнём курчавящимися усами и недлинной бородкой, не уступающий шириной плеч самому Ямерту, но с более грубыми очертаниями чрезмерно вздутых мускулов; вот порывистый, как само Море, Ялмог, Владыка Вод, цвету глаз которого стремятся подражать волны; вот спокойная, осанистая, широкобедрая Ятана, Мать Зверей, чьи волосы так схожи со львиной гривой; вот лёгкая и подвижная, словно птица, Хранительница Звёзд Явлата; а вот тоненькая, словно тростинка, с весёлой копной солнечно-светлых, выгоревших волос, состриженных коротко в отличие от всех остальных, с огромными изумрудными глазами, самая милосердная и кроткая из всех, Хозяйка Зелёного Мира Ялини.

«Почему же мы враждовали?! Что, кроме добра, могли нести они в Мир?!» — Хагена охватила внезапно паника. Да, ему нет прощения!

— Что хотите вы сказать перед тем, как отправитесь в небытие, смутьяны? — прогремел над головами Хедина, Хрофта и Ракота голос Ямбрена, могучий, словно рёв ста тысяч ураганов. Его брат Ямерт молча шагнул вперёд, вытянул руку перед собой ладонью вниз, и из напрягшихся пальцев вниз потекли дымные струйки пламени; достигая ступеней, они обращались в причудливо свитые каменные пряди. Через несколько мгновений у ног Молчаливого Бога замер клубок гранитных змей, золотые глаза их холодно смотрели на замершую дерзкую троицу.

— Намерены ли вы спасать Упорядоченное, о Боги? — хрипло прозвучал голос Хедина.

— Не твоё дело, Маг, — последовал ответ. — Тебе ведь уже говорили это. И разве ты посол тех, кто населяет Упорядоченное, чтобы задавать здесь подобные вопросы? Трепещи, твоя судьба уже решена! Наш приговор вынесен.

— Что-то слишком много слов, о Боги! — зарычал Ракот, поднимая Чёрный Меч. — Сдается мне, вы решили бежать, как жалкие трусы, после того как Творец не соизволил дать ответы на ваши взывания! Сдаётся мне, вы решили бросить всё Упорядоченное на съедение Неназываемому, надеясь спастись бегством! Что ж, бегите!

— Только дайте нам пройти к Источнику Урд, — подхватил Хедин. — Нам он нужен. Мы пришли сюда не воевать.

— Потрясающая наглость! — воздел сжатые кулаки Ямбрен. — Брат Ямерт, исполняй приговор.

— Погодите! — поспешно заговорил вдруг Хрофт. — Если мы приговорены — разве не в обычае всех Миров и народов исполнять последнее желание обречённых на смерть? Мы задали вам вопрос. Через несколько мгновений нас не станет. Неужто вы унизитесь до того, чтобы не ответить или солгать нам в эту минуту?

— Брат Яэт, исполняй приговор, — последовал ответ Ямбрена. Ялини поспешно отвернулась и закрыла лицо руками.

— К бою, друзья, — услыхал Хаген голос своего Учителя. — Прорываемся к Источнику! Прикройте меня!

Ямерт воздел кулак, обернувшийся клубом ослепительного огня. Это стало сигналом. Змеи Яэта многоцветными сверкающими лентами заскользили по ступеням к Хедину, Хрофту и Ракоту, вставшим плечом к плечу и выставившим клинки. Сверху донеслось хлопанье бесчисленных крыльев — с небес обрушились Крылатые Гиганты.

Боги не могли справиться с тремя дерзкими мятежниками одной своей силой, их собственной, только им присущей магией — не могли, скажем, приказать им исчезнуть, не могли отправить куда-нибудь в дальние Миры, где уже свирепствовал Неназываемый… Они ничего не могли противопоставить им, кроме одной лишь грубой силы. Примерно так же они расправились и с Ракотом, когда он штурмовал их обиталище, — сокрушили его армады своими собственными.

Под неестественно чистым небом Обетованного, среди роскошной зелени и дивных цветов, на чёрном мраморе лестницы, ведущей в покои Богов, разыгрывалась эта битва, и впервые за всю историю Упорядоченного в Цитадели Богов было обнажено оружие.

Сердце Хагена, казалось, сейчас вырвется из груди; он боялся моргнуть, пересохшие глаза уже жгло, однако он не мог оторвать взгляда от разворачивающейся перед ним картины. Хединсейский тан видел, как три клинка поднялись, встречая первый натиск Крылатых Стражей, как Чёрный Меч Ракота отразил нацеленный на него Исторгающий Жезл и ответным выпадом пронзил нападавшего насквозь. Хаген по собственному опыту знал, что воина Обетованного очень трудно убить, быть может, просто невозможно; неудачливый Крылатый Гигант рухнул на ступени, однако почти тотчас поднялся, вернувшись в бой.

Не прошло и мгновения, как туча бьющих воздух огромных крыльев, сплетения мощных полуобнажённых тел скрыли Учителя и двух его спутников; к месту схватки подоспели и каменные змеи Яэта, с ходу устремившиеся в самую гущу. Лишь яростное сверкание трёх клинков, пробивавшееся сквозь кипение боя, говорило о том, что пытаются сделать трое посягнувших на покой Обетованного.

«Их сейчас сомнут, — пришла в голову Хедина страшная мысль. — Их сейчас сомнут, и это — конец всему».

Он готов был прозакладывать самого себя кому угодно за возможность оказаться сейчас в цитадели Богов, чтобы умереть рядом со своим Учителем. Ему доводилось слышать о неверных Учениках, бросавших своих наставников в минуту опасности; для Хагена такие были всегда самыми презренными из всех живших или живущих. Сейчас пришёл его черед доказать, что он слеплен из другого теста.

Схватка медленно продвигалась вверх и в сторону по широкой мраморной лестнице — шаг за шагом Хедин, Хрофт и Ракот пробивались куда-то вбок от одного из главных входов в палаты Богов. Битва была неравной — некоторые Крылатые Гиганты получали раны, однако быстро возвращались в бой, на мраморе оставалась лишь их тягучая липкая кровь странного тёмно-зелёного цвета. Каменные змеи Владыки Мёртвых, похоже, были и вовсе неуязвимы, всего боевого умения Учителя и его товарищей хватало лишь на то, чтобы отражать их атаки.

Заклятье Видения следовало за теми, к кому оно было привязано; Молодые Боги постепенно выходили из поля зрения Хагена, однако прежде, чем совсем потерять их из виду, он заметил неприкрытое изумление на лице Ямбрена, стоявшего впереди всех.

Это обнадёживало. Что-то нарушилось в безупречном плане Молодых Богов, что-то заставило события свернуть с предназначенной им торной дороги. Хедин и его друзья ещё не победили, но уже и не проиграли в первые же мгновения, на что явно рассчитывали Молодые Боги.

Учитель Хагена не мог вести Хрофта и Ракота ни в какое иное место, кроме Источника Урд. Глядя со стороны на схватку, Хаген видел, что сражающиеся сошли с мраморной лестницы, обогнули угол грандиозного строения, ко входу в которое вели чёрные ступени.

«Продержитесь, Учитель, продержитесь!» — как заведённый, твердил про себя Хаген, всем своим существом устремляясь вдоль магического луга, что соединял сейчас заклинательный покой его Учителя и далёкое Обетованное.

— Тан, очнись! Пробудись, мой тан! — чей-то властный голос ворвался в сознание. Видение погасло, тан обнаружил себя сидящим за рабочим столом Учителя, Сигрлинн что есть мочи трясла его за плечо, исчерпав, как видно, арсенал своих магических средств воздействия. В дверях тан заметил встревоженные лица Канут а, Гердера и Фроди.

— Тан, к острову приближается чужой флот! — выпалил великан. — Их заметили эти… слуги Восставшего Мага, кракены, и передали весть драконам, а уж от них узнали и мы. Они уже у самого входа в гавань!

— Катапульты? Баллисты? Панцирники Первого бастиона? — посыпались отрывистые вопросы Хагена, мигом превратившегося в распорядительного полководца. Сейчас не так уж важно, кто на сей раз намеревается штурмовать Хединсей и каковы их силы. Нужно было приготовиться к отпору.

И тан получал ответы, что катапульты уже заряжены каменными ядрами, в баллисты заложены окованные металлом остроконечные бревна, панцирники Первого бастиона, расположенного ближе всех к гавани, уже выдвигаются к пирсам, лучники и арбалетчики занимают позиции в самом бастионе, точнее, в том, что от него осталось после первого штурма острова, когда стены сильно пострадали от жидкого огня с атаковавших Хединсей судов.

Тан отдал и другие необходимые приказы, торопясь перегруппировать силы, чтобы подготовиться к худшему. Он заставил себя не думать об Учителе — кто бы ни шёл к его владениям, он наверняка не упустил бы случая захватить и уничтожить Талисман Хедина, и тогда… Хаген содрогнулся.

Сигрлинн подняла к нему бледное от напряжения лицо.

— Ты можешь что-нибудь сказать мне о них, волшебница? — спросил её Хаген, облачаясь в доспехи при помощи двух оруженосцев, появившихся вместе с его тысячниками.

— Это не волшебные существа и не рати иных Миров. — Её голос был полон тревоги. — Я не чувствую в тех, кто приближается сейчас к нам, вообще никакой магии! Похоже, это просто люди. Быть может, тот же Видрир.

— Если люди — с ними справимся, — медленно произнёс тан, поворачиваясь и знаком отсылая слуг. — Кто может решиться сейчас штурмовать Хединсей? Какие-то прихвостни Мерлина? Или кто-то из Замка Всех Древних?

— Ты можешь мне не верить, — глухо ответила Сигрлинн, накручивая прядь волос дрожащими пальцами. — Но, если бы над ними была рука Мерлина или кого-то ещё из Магов, я бы уже знала об этом. У меня свои способы. Хотя… постой… я чувствую нечто знакомое… Превеликая Тьма! — Последние слова были отчаянным воплем. — Они здесь!.. — Она упала в кресло, закрыв глаза правой ладонью, левая рука бессильно свесилась на пол.

— В чём дело, спали меня Ямерт? — забывшись, Хаген схватил волшебницу за тонкое плечо.

— Там, позади войска… там мои Ученицы… вы зовёте их Ночными Всадницами, — простонала Сигрлинн. — Они идут сюда!

— Ну и что из того? Это ж твои Ученицы!

— Они… они уже не мои. Что-то случилось с ними… кто-то управляет ими, дергает за верёвочки, точно ярмарочный кукольник… Они безумны, а у одной из них — Огненосная Чаша!

— А, та самая, из-за которой нам пришлось хлебнуть с Хрофтом горя подле Источника Мимира?! И она идёт сюда — и ты не сможешь её остановить?!

Сигрлинн кивнула, не отрывая ладони от глаз.

— Хорошо. — Хаген сделал глубокий вдох. — Насколько я понимаю, ты бы хотела попросить, чтобы их, по возможности, не убивали, пока тебе не удастся снять с них чары?

Сигрлинн вновь молча кивнула.

— Я исполню твою просьбу, волшебница, — ответил Хаген, опоясываясь мечом и направляясь к двери. — Если захочешь и сможешь помочь нам — милости прошу. Ты найдёшь меня на Первом бастионе.

Крепость быстро подготовилась к отпору. Хаген шёл уже опустевшими коридорами и переходами — дружинники разошлись по местам. У выхода из Главной Башни на двор его встретила небольшая группа тысячников и приближённых. Среди них были Фроди, Гудмунд, излечившийся от беспамятства, вызванного страшным видением на Авалоне, и предводитель гоблинов бесстрашный Орк.

Хаген отдал последние краткие распоряжения. Кому выдвинуться в первую линию, кому — во вторую, кому остаться в запасе. Лица его бывалых сподвижников были спокойны: Хединсей выдерживал штурмы пострашнее этих, так что ничего, справимся, наверняка думали они. Хаген мог лишь мельком пожалеть, что Падший Маг, уходя, не передал ему власти над Детьми Тьмы — кракены и левиафаны сейчас могли бы ох как пригодиться!.. Кстати, то, что они не вмешиваются, не атакуют врага сами, говорило о том, что там или нет слуг Молодых Богов, или силы их столь незначительны, что воинство Тьмы просто не обратило на них внимания. «Что ж, посмотрим, кто соизволил пожаловать к нам в гости», — подумал Хаген, поднимаясь на Первый бастион.

Его взору открылась тёмная гавань, скупо освещенная луной; огни в сторожевых башнях подле вынесенных в море молов были потушены, и Хаген знал, что сейчас тяжёлый барабан со скрипом наматывает на себя толстую цепь, что перегораживала вход в гавань. Рядом с ним возле бойниц стояли его тысячники и вестовые, ожидавшие приказов; внизу развертывались последние сотни панцирников, готовые встретить неведомого пока врага непробиваемой стеной щитов.

Шли минуты, неприятельский флот не показывался. Устав ждать, Хаген сотворил заклятье Ночного Видения.

Мир странно изменился, его словно бы залило ровное серое свечение, и в его лучах Хаген увидел вдали небольшую кучку разномастных кораблей. Сперва тан решил, что волшебство подвело его, — он не мог поверить, что кто-то решил штурмовать неприступную крепость Хединсея со столь малыми силами.

Действительно, ныне к стенам цитадели двигалось лишь три-четыре десятка неуклюжих пузатых купеческих посудин, с трудом нацеливавшихся на узкое горло гавани. Магия помогла Хагену увидеть старые латаные паруса, разномастные вёсла неодинаковой длины, поднимавшиеся недружно, вразнобой, что совершенно не походило на чёткую работу гребцов военных кораблей. Тан невольно вспомнил ровные ряды эльфийского флота, единое, могучее движение судов, первыми атаковавших остров. По сравнению с ними те, кто наступал ныне, казались жалкой кучкой наглецов.

— Может, они решили, что тут не осталось никого живого, и идут обдирать мёртвых? — предположил Канут. — Может, это мародеры?

— Что-то слишком самоуверенные мародеры, — не согласился с ним Гердер.

— Помолчите! — поднял руку Хаген. Говор тотчас стих.

Тан потянулся вперёд всем доступным ему магическим чувством, пытаясь определить, кто предводительствует атакующими. Его взгляд впился в изношенную обшивку головного судна, место коему было в лучшем случае на корабельном кладбище, а в худшем — на дне морском; палуба его была пуста, лишь у громадного рулевого колеса стояла одинокая человеческая фигура.

И тут магическое искусство Ученика Хедина дало сбой. Как он ни старался, но разглядеть лицо этого человека на палубе он так и не смог. Что-то более сильное, чем взятые у Учителя заклинания, пусть даже и дополненные плодами его собственных изысканий, противостояло ему на сей раз. Словно нож от стального доспеха, заклятья Хагена отскочили от серой завесы, что на миг окутала загадочного рулевого…

— К бою, — коротко приказал тан. Магия магией, но исход всё равно решат мечи. Как бы то ни было, ондолжен продержаться… пока Учитель не возьмёт верх там, в Обетованном, и не остановит Неназываемого.

Корабли противника приближались медленно и неуверенно, с трудом ловя парусами попутный ветер. Их было совсем немного, они могли поднять не больше четырёх-пяти тысяч воинов — вдвое меньше того, чем располагал Хаген, однако тан решил не рисковать. Когда «купцы» пересекли невидимую черту досягаемости крепостных метательных машин, он дал приказ открыть стрельбу.

Многие катапульты и баллисты сгорели, вышли из строя во время прошлых штурмов, но и оставшихся, по расчётам Хагена, было достаточно, чтобы в несколько минут пустить на дно весь этот жалкий флот.

Длинные лапы катапульт ударились в упоры, первые каменные ядра взлетели в воздух. Как во время первого приступа, били по давно пристрелянным ориентирам; вражеским судам было не развернуться в узком горле гавани, невольно они сбились в кучу, представляя собой удобнейшую мишень.

Однако первый залп весь пропал даром. Камни вздымали высокие столбы воды, расщепляли вёсла, царапали борта — но ни один не попал, как положено, в палубу. Хаген сдвинул брови и грозно взглянул на старшего мастера — начальника над метательными машинами. Тот лишь недоумённо развел руками.

Впустую вспенил воду и второй залп. Старший мастер бегом бросился к площадкам, где стояли катапульты.

— Постарайся в третий раз не промахнуться, — крикнул ему вдогонку тан, сам не понимавший, что происходит. Отраг был отличным механиком, его машины всегда превосходно стреляли и отличались завидной меткостью. Эти промахи вряд ли могли быть чистой случайностью.

Всё-таки тан дождался безрезультатного третьего залпа и лишь после этого начал действовать, без особого труда обнаружив странную систему Охранных заклинаний, защищавших корабли противника. Сплетённая ими серая сеть отклоняла безупречно нацеленные каменные ядра, бесполезно падавшие после этого в воду. Хагену противостоял сильный колдун. По крайней мере, не слабее Макрана и Эстери — те до столь простой вещи не додумались, когда гнали своих воинов на штурм острова… Может, не додумались, а может, и просто сил не хватило.

«Кто же это может быть?» — терялся в догадках тан. Ему казалось, он знает наперечёт всех мало-мальски сильных чародеев из рода Смертных в Восточном Хьёрварде; неужели пожаловали гости из отдалённых краёв? Но с чего бы? Да и как бы успели они собрать силы, переплыть море? Нет, это кто-то из здешних… может, Видрир со жрецами? Вряд ли, те бы не приплыли на таких развалинах.

Несколькими быстрыми пассами Хаген прощупал прочность неприятельской колдовской защиты, она оказалась сплетённой странным образом, с нарушением всех канонов — не использовала силы обращения Мира вокруг наложившего заклинание, была лишена классических закрепляющих связок. Казалось, она черпает силу из всего, что окружает её, даже из падающих камней, отражать которые и было её задачей. Хаген не встречал никогда ничего подобного.

Однако если его катапульты и баллисты и дальше будут лишь засорять дно гавани своими снарядами, то этак можно довести дело и до рукопашной. «С ними пора кончать», — сказал себе Хаген, и прежде, чем мысль о дальнейших действиях сумела обрести в его сознании чёткие контуры, он вложил все силы в верное, как смерть, Огненное заклятье.

Оно не подводило его нигде и никогда. Оно выручило его в пещере Нифльхеля, оно принесло ему победу над жрецами в Храме Ямерта, оно могло одолеть и сильное магическое противодействие — однако на сей раз оказалось бесполезным.

Яркое пламя на миг озарило угрюмые прибрежные утёсы, отразилось в чёрной воде, стали ясно видны корабли нападавших: они уже вплотную подошли к цепи, что перегораживала под водой вход в гавань. Хаген не промахнулся. Удар был нацелен точно в то место, где сгрудились вражеские суда, языки огня жадно лизнули их борта, вцепились было в лопасти вёсел, устремились вверх по низко свисавшим канатам… А спустя ещё одно мгновение всё потухло, бессильные искры пробежали по обшивке кораблей раз, другой — и исчезли, поглощённые бесстрастными волнами. Заклинание Хагена рассеялось, как дым.

«Неужели сам Мерлин? — с невольным трепетом подумал тан. — Проклятье, мне не помешал бы сейчас Диск Ямерта!»

Передний корабль штурмующих вплотную подошёл к цепи, закрывавшей вход в гавань. Толстые железные звенья, каждое толщиной в руку взрослого мужчины, задержали его движение — но лишь на короткий миг. Хаген, продолжая смотреть на мир сквозь магические незримые стекла, увидел, как фигурка в сером плаще перегнулась через борт, сложила ладони рупором и что-то крикнула, направляя голос в воду. А ещё через несколько секунд передовой корабль спокойно прошёл вперёд, словно и не встретив на своём пути никакой преграды.

Хаген оторопел. Такого ему ещё не приходилось видеть.

— Приведите сюда волшебницу из заклинательного покоя! — рявкнул он вестовому. Тот сломя голову бросился исполнять приказание.

Катапульты и баллисты не прекращали попыток поразить атакующих — всё с тем же плачевным результатом.

— Арбалетчикам приказ — готовьсь! — распорядился Хаген. — Орк, подтяни своих гоблинов ближе к левому пролому, и пусть готовятся атаковать во фланг, если те высадятся. Канут, бери пять сотен меченосцев и две сотни лучников — займёте правый пролом. Вряд ли они станут лезть на стены…

Защищенные невидимыми щитами, нелепые суда приближались к пирсам. Они двигались настолько неуклюже и вызывающе медленно, что воины Хагена лишь приходили в ярость от своего бессилия.

С берега свистнули первые стрелы. И тут оказалось, что магическая сила неприятеля отражает их не так хорошо, как камни, — примерно каждая третья-четвёртая прорывалась к цели. Сразу смекнув это, командиры лучников и арбалетчиков сами, не дожидаясь приказа, пустили в ход зажигательные стрелы. Сперва казалось, что это принесёт успех — головной корабль даже задымился, — но, как и в случае с Огненным заклятьем, чужое чародейство не дало пламени разгореться.

Панцирники Хагена придвинулись к самым пирсам, укрываясь за грудами обвалившегося и полу расплавленного камня.

Тану предстояло решить сейчас непростую задачу — как противостоять вражеской магии; ведь может случиться, что сейчас всё его войско окажется бесполезным. На всякий случай следовало бы оттянуть дружинников в глубь крепости, но корабли нападавших уже подходили к самым причалам. Хаген отчаянно пытался понять, кто же противостоит ему и что за вид волшебства использован против него, — и ещё его не оставляла мысль о сошедших с ума Ученицах Сигрлинн, которые тоже должны были быть где-то здесь.

— Лучники, арбалетчики, пращники — бей! — скомандовал тан, заметив, что с кораблей начали перебрасывать наспех сколоченные штурмовые мостки на причальные стены. Только теперь тан видел своих противников воочию. Его изначально сбили с толку эти видавшие виды старые корабли, невесть как перешедшие море, и теперь тан не мог даже и гадать, кто пожаловал к нему в гости на сей раз.

Однако то, что произошло дальше, раньше не привиделось бы ему даже и в дурном сне. Самый последний новобранец в его дружине поднял бы своего тана на смех, услышь он от Хагена, что тот ждёт неприятностей от самых обыкновенных землепашцев Восточного Хьёрварда.

И тем не менее это были именно они. Невысокие, коренастые, в нелепых прадедовских шлемах, в кое-как подлатанных доспехах, большинство из которых вообще представляло собой обыкновенные кожаные куртки с несколькими нашитыми металлическими пластинами на груди и животе. Почти все воины — с плотницкими топорами, даже не с боевыми секирами, лишь единицы имели настоящие мечи. Что же до копий, то они являли собой обычные зверовые рогатины, с какими ходят на медведей и лосей и которые никак не предназначались для того, чтобы пробить настоящий доспех, вдобавок выкованный гномами!

Магическое зрение, послушно сообщившее Хагену все эти сведения, больше не было ему нужно. С ним не так удобно рубиться, и Хаген ждал сейчас лишь одного — чтобы появился предводитель всей этой оравы, тот самый человек, что в одиночестве стоял у руля головного «купца» и против которого оказалось пока бессильно все магическое умение хединсейского тана.

Ждать ему пришлось недолго. Первые из штурмующих едва успели спрыгнуть на пирсы, как закутанная в серый плащ фигура появилась на носу флагмана. Серый плащ отлетел в сторону; рука вскинула вверх меч. Над чёрной гладью воды раздался низкий голос, выкрикнувший странный боевой клич: «Земля и люди!» Хаген никогда не слыхал подобного раньше.

С дружным рёвом, подбадривая себя неистовыми воплями, нападавшие стали прыгать с кораблей на причалы. Никто не подумал о том, чтобы прикрыть их атаку стрелами лучников, о том, чтобы сразу же составить стену щитов, — напротив, первые оказавшиеся на берегу, не дожидаясь остальных, нестройной гурьбой повалили вперёд, прямо на поджидавших их панцирных копейщиков Хагена.

«Такого предводителя следовало бы повесить вверх ногами на первой осине», — подумал Хаген. Ему даже не потребовалось отдавать никаких новых приказов. Сотники сами распорядились — и атакующих встретил частый ливень стрел пополам с арбалетными болтами.

Свистящая смерть обязана была в считаные мгновения смести всех, кто решил так глупо расстаться с жизнью, — спрыгивавшие с кораблей воины были как на ладони у засевших высоко над ними стрелков, доспехи атакующих никуда не годились, их пробила бы и слабая короткая стрела с костяным наконечником, что используется северными дикарями, не то что полновесная, длиной в руку взрослого и рослого мужчины, стрела лучников Хагена!

И тут произошло нечто странное. Отпущенные тетивы ещё рубили кожаные рукавицы, прикрывавшие левые запястья стрелков, а глаза уже жадно вглядывались в темноту, пытаясь в скудном лунном свете различить, насколько хорош был выстрел; и эти глаза не видели ни одного упавшего врага на хединсейских пирсах.

Хаген слышал свист стрел, летевших с его бастионов; чтобы помочь лучникам, он поспешил сотворить заклятье Малого Света.

В небе появился небольшой огненный шар, неподвижно зависший над линией бастионов, с тем чтобы светить в глаза наступающим. Гавань, пирсы, корабли, укрепления озарились неярким бледным светом, очень напоминавшим лунный, только существенно ярче.

На стенах Хединсея раздался дружный хохот — не в силах сдержать себя, смеялись пращники и меченосцы, копейщики и стрелки — при виде нелепых, смешных и жалких вояк, дерзнувших напасть на лучшую крепость Мира, не сдавшуюся даже Бессмертным Колдунам и Перворождённым эльфам!

«Однако неужели все стрелы прошли мимо?» — мелькнула у Хагена тревожная мысль; враги перебирались с кораблей на причалы, и ещё ни один из них не погиб под непрерывно летящими с бастионов стрелами. Тревожило Хагена и то, что он по-прежнему не знал, кто этот человек, что командовал атакующими. Размахивая своим мечом, тот стоял на груде камней возле самой кромки причала и зычно поторапливал своих вояк, перебиравшихся с кораблей на твёрдую землю. Хаген не был бы Хагеном, удачливым в набегах хединсейским таном, если бы упустил такой прекрасный случай решить дело сразу, одним выстрелом.

— Арбалет! — коротко бросил тан, и ему тотчас подали мощное боевое устройство с полным колчаном коротких и толстых болтов. Не мешкая, но и без лишней суеты тан натянул рычагом тетиву, прицелился, задержал дыхание, нажал на спуск… и в полном изумлении увидел, как стрела скользнула над самым плечом предводителя.

Тан не мог позволить себе долгое оцепенение — внизу его панцирники в полном соответствии с приказом дружно ударили по высадившимся врагам.

Что могли эти вчерашние пахари, наспех похватавшие первое попавшееся под руку «оружие», против закалённых многочисленными походами и боями дружинников, умеющих ни при каких обстоятельствах не разрывать строй, сохраняя непробиваемую стену щитов? Что могли сделать жалкие топоры против длинных копий и мечей? Как могли смешные доспехи защитить от смертоносного оружия, не раз пробивавшего настоящие кольчуги лучших земных мастеров?

Хаген приказал лучникам стрелять по тем, кто спускается с кораблей, чтобы ненароком не задеть своих. Он видел, как его панцирники дружно двинулись вперёд, наставив копья и уже отведя их чуть назад для первого удара.

И тут вместо того, чтобы полечь под ногами воинов Хагена, подобно траве под косой, наспех вооружённые мужики дружно ударили по защитникам острова; копья били их прямо в грудь, в живот — но страшные наконечники лишь скользили по странным доспехам, а вот затасканные топорики хьёрвардских мужиков с необычайной лёгкостью рубили копейные древки панцирников Хагена…

Мгновение, другое — и правильный бой сменился беспорядочной и кровавой свалкой. Вместо того чтобы одним мощным натиском сбросить дерзких в море, дружинники Хагена оказались втянуты в безумную резню ближнего боя; на пирсах всё смешалось в один сплошной клубок сражающихся.

— Передайте Орку и Кануту приказ атаковать! — распорядился Хаген. Голос его стал глух, как всегда бывало в том случае, если бой начинал разворачиваться не по его плану. Однако он по-прежнему командовал вдвое более сильной армией и, как ему казалось, имел что противопоставить ещё не разгаданному им чародейству врага.

Со стен ещё гуще полетели стрелы. И — то ли ослабло защитное заклятье, если оно было, то ли неведомый колдун не мог более отклонять стрелы столь же успешно — они начали находить дорожку. На кораблях упали первые воины, насквозь пронзённые стрелами лучников Хагена. В ход вновь пошли зажигательные стрелы, однако нестройное воинство, высадившееся на хединсейских пирсах, шаг за шагом теснило тяжеловооружённых латников тана.

Это казалось невозможным, но это было именно так. Отборная пехота Хагена, обученная сражаться и в плотных строях, и поодиночке, пятилась назад, вяло отмахиваясь от наседавших врагов. Лихой клич «Земля и люди!» сотрясал стены бастионов.

— Гердер, что всё это значит? — со зловещим холодом в голосе обратился к тысячнику Хаген. — Почему они пятятся перед этой деревенщиной?

Тон Ученика Хедина не предвещал для Гердера ничего хорошего; однако тот твёрдо ответил:

— Тут в ходу колдовство, мой тан. Мечи здесь ни при чём. Какое-то заклятье опутывает наших и помогает тем, с кораблей. Сгинет чародейство — мы сотрём их в пыль!..

— Я не чувствую никакого колдовства! — резко возразил Хаген.

— Оно скрыто, однако же есть — даже на меня оно давит, словно тысяча пудов на спине, — ответил Гердер.

— Проклятье! — взорвался Хаген. — Что же это за невероятное колдовство, которое действует на всех, кроме меня!

— Ничего удивительного, — раздался за спиной холодный голос Сигрлинн. — Оно так и сплетено — чтобы ты ничего не заметил. Это магия тех, кто живёт в Мире Источника Мимира. Я узнаю вязь заклятья!

— Ты можешь снять его с моих?! — выкрикнул тан. — Ещё немного — и эти славные парни вытолкают нас отсюда взашей!

— Не кричи, — холодно произнесла волшебница. — Не тебе повышать на меня голос, Смертный. Я сделаю, что смогу.

— Только уж поторопись, — криво усмехнулся Хаген, бросив ещё один взгляд вниз. Там его панцирники отступили уже к самым проломам; гоблины Орка вначале имели некоторый успех, но атака их захлебнулась в крови, они платили пятью своими за одного врага — и, не выдержав, тоже откатились к самым бастионам. Канут преуспел не больше.

Хотя атакующие и теряли сейчас многих, они всё равно продвигались вперёд. Вот они уже заполнили проломы… вот ворвались внутрь крепости… а Сигрлинн продолжала медленно совершать пассы.

Видя, что пока от волшебства толку мало, Хаген вновь попытался переломить ход боя обычными мечами. У него ещё оставались свежие сотни — и он поспешно двинул их к проломам, где Канут и Орк по-прежнему пятились назад, теряя и теряя бесценные сажени крепостного двора. Тела дружинников Хагена, гоблинов Орка и неведомых нападавших мешались друг с другом, уравниваясь в смерти; они мирно лежали рядом, не имея больше причин для вражды.

В сражение вступили новые воины Хагена, уже давно никто не вспоминал о правильном строе: все попытки ударить на врага так, как умели это дружинники — сплошной стеной щитов, из-за которой торчат одни лишь наконечники копий, нечто вроде страшного хирда горных гномов, — все эти попытки неизменно проваливались. Враг с непостижимой ловкостью превращал бой в беспорядочную свалку.

Крупные капли пота выступили на лбу тана; чутьём опытного полководца он понимал, что бой проигран, он может положить всё своё войско, а враг всё равно одержит верх. На скулах Хагена вспухли желваки, твёрдые, словно камни. У него за спиной — Ильвинг, сын и — Талисман Учителя. Если он сложит сейчас голову в безумной атаке, кто ещё в целом Мире сможет помочь им?

— Ничего не выходит, — услыхал он едва различимый шёпот Сигрлинн. — Моих нынешних сил не хватит. Нужен настоящий Маг, а я даже не могу воззвать ни к кому из нашего Поколения.

— Тогда я пошёл, — спокойно сказал Хаген, бросая забрало вниз, на лицо и делая знак следовать за собой немногим оставшимся приближённым. — Фроди! Выводим всех, кто остался. Ждать больше нечего.

Спустя короткое время Хаген уже стоял во главе плотного строя своих воинов; здесь остались самые верные, наиболее испытанные дружинники. Больше десяти сотен закалённых ветеранов, способных творить чудеса. Много лет они шли с Хагеном от победы к победе, штурмовали города и Восточного, и Западного, и Южного Хьёрварда — и теперь они всё ещё оставались спокойными, твёрдо веря в своего тана.

— Пошли! — Хаген вскинул Голубой Меч.

Десять сотен кованых сапог ударили в камни крепостного двора. Пять сотен рук легли на рукояти мечей, взялись за копья, подняли крепкие щиты. Десять сотен тел, запакованных в сталь до самых глаз, качнулись вперёд, и строй полился через серое пространство крепости — туда, где кипела сумбурная схватка. Тан шёл первым, справа от него — Фроди, слева — Гудмунд.

Боевые рога в рядах дружинников Хагена сыграли атаку. Заслышав знакомые звуки, попытались вырваться из хаоса безнадёжной рубки и другие воины Хединсея, расчистить место для своих товарищей; приняв эти их попытки за панику, предвестницу бегства, нападавшие с диким гиканьем повалили вперёд. На мгновение Хагену стал виден предводитель его противников. Сквозь узкую прорезь шлема его глаза впивались в коренастую фигуру в невзрачных серых доспехах, верх лица его прикрывал кованый шлем, наружу торчала лишь борода. Что-то странно знакомое почудилось Хагену в этом лице, наполовину скрытом сталью. Сигрлинн говорила о магии, пришедшей из Мира Источника… неужели он вновь встретит здесь своего былого товарища по походу к полю Гнипахеллира?

Немалыми усилиями дружинники Хагена смогли расчистить место для своего предводителя. Хаген чувствовал, что к нему вернулось прежнее непоколебимое спокойствие, что так часто выручало его в былые годы. Ощущение шершавой рукояти Голубого Меча, зажатого в руке, рождало уверенность, что уж ему-то удастся выправить положение.

Десять шагов. Девять. Восемь. Семь. Хаген видел удивление на лицах вражеских воинов — вблизи они казались и выглядели простыми хьёрвардскими мужиками, наспех похватавшими оружие и решившими, что одно только обладание жалким подобием копья превратит их в воинов. Правда, до этой минуты они успешно теснили превосходно вымуштрованных воинов Хединсея… но ничего, сейчас всё изменится!

Хаген ощущал, как его холодное спокойствие превращается в новые силы; как ни старался, он не мог ощутить никакой магии, противостоящей ему. Он как никогда верил в себя и свои отборные пять сотен. Ни Фроди, ни Гудмунд также не выказывали никакой слабости или растерянности.

Шесть шагов. Пять. Четыре. Тан поудобнее перехватил Голубой Меч, готовясь биться обеими руками; надёжные воины прикроют его с боков. Он уже наметил себе первого противника — здоровенного рыжего детину, с непостижимым везением только что зарубившего коротким щербатым топором одного из гоблинов Орка, несмотря на хорошие доспехи и длинный ятаган последнего.

Три шага. Два. Один. Свистящая полоса голубого клинка рассекла воздух, даже не заметив сопротивления, разрубила неуклюже подставленную рукоять топора и, завершая полукруг, развалила надвое тело злосчастного рыжего парня от плеча до пояса.

«Первый», — подумал тан. Его руки уже нанесли следующий удар, и счёт возрос быстрее, чем слово «первый» до конца угасло в сознании Хагена.

Несколько минут он бился бездумно, отдавшись кровавому водовороту битвы, давая выход давно копившейся ярости. Его меч не встречал преград. Нелепое оружие его противников на поверку оказалось не чем иным, как кухонной утварью, наспех приспособленной для боя. Так почему же воины Хединсея отступали, хотя каждый из них способен был истребить сотню таких противников?!

Хаген не находил ответа. Широкий пролом в крепостной стене не приближался, они наконец-то теснили врага, сейчас, ещё немного — и противник не выдержит, дрогнет, покажет спину… Нужно лишь ещё одно, последнее усилие.

— Тан! Обернись! — пробился наконец к сознанию Хагена бешеный крик Гудмунда. Не прекращая ни на миг смертоносное вращение меча, Хаген оглянулся.

Они сражались в одиночестве — он, Фроди и Гудмунд. Остальные бойцы его отборной тысячи отстали, теснимые врагами. Хаген видел неуклюжие движения своих воинов, обращавшихся с оружием так, словно они впервые взяли его в руки. Удары их были медленны, защита — слабой и легко пробиваемой. Они попадались на самые простые и нехитрые обманные выпады, которые разгадал бы и ребёнок. И — гибли, гибли, гибли…

Только Фроди и Гудмунд, что находились рядом с таном, сражались как всегда, каждый из них оставлял за собой настоящую просеку, где поваленными деревьями служили мёртвые тела врагов. «Если тут и есть чародейство, оно не действует ни на меня, ни на тех, кто рядом со мной!» — мелькнуло в голове Хагена.

— Отходим к нашим! — скомандовал он двум своим спутникам.

Они отступили, слившись со строем своих бойцов, — и те тотчас приободрились, вокруг Хагена возник узел отпора, он стоял, точно камень среди волн прибоя, и все попытки сдвинуть их с места оканчивались одинаково: к груде мёртвых тел прибавлялись новые, а из тех, кто стоял подле Хагена, никто даже не был ранен.

Однако тан не мог заменить собой всё войско. Справа и слева его воины по-прежнему отступали, и за каждого убитого врага воины Хединсея платили двумя своими.

У Хагена оставался один-единственный шанс переломить ход боя — встретиться с неведомым предводителем столь успешно сражавшихся воинов и покончить с ним. Тан был почти уверен, что со смертью того исчезнет и опутывающее его воинов заклинание, секрет которого не могла раскрыть даже Сигрлинн.

И Хаген искал. Вместе с Фроди и Гудмундом он вновь врезался во вражеские ряды, рубя направо и налево всех подворачивающихся, и, что странно, на его пути тотчас вставали новые противники, как будто быстрая гибель остальных ничуть не смущала их последователей. Никто не разбегался от гибельного Голубого Меча — напротив, появлялись всё новые и новые желающие испробовать на себе его остроту.

Бой окончательно превратился в беспорядочную свалку; защитники Хединсея гибли один за другим, уменьшалось и число нападавших, а Хаген всё никак не мог добраться до загадочного предводителя. Избранная тысяча его ветеранов, потеряв очень и очень многих, всё же сохранив некое подобие строя, медленно отступала ко входу в Главную Башню острова.

Подобно волку, Хаген кружил и кружил по смертному полю, залитому человеческой и гоблинской кровью, его меч не знал отдыха, и он уже всерьёз задавал себе вопрос, не сумеют ли они втроём с Фроди и Гудмундом уравнять шансы — на них неведомое волшебство не действовало, каждый взмах дубины рослого Фроди, каждый выпад Гудмунда обрывал жизнь очередному врагу. Но предводитель как сквозь землю провалился, и Хаген напрасно вертел головой, рискуя пропустить удар.

Однако удача улыбнулась не ему, а Гудмунду. Зоркий воин заметил мелькнувшие серые доспехи — возле самой двери, что вела в Главную Башню, ту самую, где находился заклинательный покой Учителя и его Талисман.

— За мной! — бросил спутникам тан.

Они проложили себе дорогу к Башне. На окровавленных ступенях лежало шесть тел дружинников Хагена и троих нападавших. Предводитель в серых доспехах в нескольких десятках шагов от них на свободном пространстве собирал своих воинов для новой атаки. Кроме Хагена и двух его спутников, больше преградить им путь было некому.

Только теперь, на мгновение выйдя из боя, Хаген понял, что бой затихает — число сражавшихся с обеих сторон очень сильно уменьшилось. Сотни две или три его уцелевших дружинников из отборной тысячи сражались с семью-восемью десятками нападавших. Победа не клонилась ни на ту, ни на другую сторону. Тан стиснул зубы — если бы не Талисман Учителя, он не вышел бы из схватки!

Ему не пришлось долго жалеть о своём решении встать на защиту входа в Башню. Предводитель в серых доспехах повёл за собой примерно сорок воинов — прямо к невысокому крыльцу, где плечом к плечу стояли Хаген, Фроди и Гудмунд.

Кто-то из нападавших выпустил стрелу, она сломалась о плечевую пластину на доспехе Хагена; вторая оказалась удачливей — пробила кольчугу Фроди, оцарапав ему левое плечо, к счастью, неглубоко и несильно, великан мог владеть обеими руками.

Когда до атакующих осталось шагов десять, Гудмунд метнул им навстречу свой крюк-нож — и ловко вырвал его из повалившегося тела, дернув за размотавшуюся цепь.

— Кто ты и что тебе надо?! — рявкнул Хаген прямо в лицо предводителю, шедшему на сей раз во главе своих четырёх десятков. Вопрос был задан не для того, чтобы получить ответ, а чтобы показать противнику: несмотря ни на что, защитники, пусть даже и последние, не пали духом.

Предводитель отмолчался. Третья стрела скользнула по шлему Гудмунда; и тан наконец смог скрестить свой меч с мечом того, кто столь успешно справился с армией, перед которой казалась бессильна даже мощь Верховного Мага Мерлина.

И первое же столкновение искусно выкованных клинков показало Хагену, что он столкнулся с противником, не уступающим по силе Крылатому Гиганту; хединсейский тан едва удержал рукоять. Справа и слева Фроди и Гудмунд с трудом отражали удары, что посыпались на них со всех сторон. У врага теперь было немало настоящих копий — из числа тех, которыми сражались погибшие воины Хагена; и орудовали враги этими копьями весьма ловко. То преимущество, что имели Хаген и его товарищи, стоявшие на высоких ступенях, оказалось сведено на нет.

Фроди и Гудмунду пришлось податься назад, на самую верхнюю ступеньку — поневоле отступил и Хаген. Он продолжал обмениваться ударами с предводителем, однако не мог отыскать ни малейшей возможности для атаки. Впервые за долгие годы тан встретил равного противника из числа людей — или, по крайней мере, считавших себя людьми.

Потом Хаген уступил ещё одну ступень. За ней — следующую и по-прежнему не чувствовал в противнике никакой магии. Он попытался сам пустить в ход чародейство — но привычного ему источника магических сил, к полному его изумлению, уже не существовало — никакой волшбы в пределах Хьёрварда! Словно все до единого колдуны решили уйти на покой…

Спины Фроди и Гудмунда упёрлись в дверь башни. Нельзя сказать, чтобы они впустую месили воздух своим оружием, но враги потеряли лишь пятерых — вдобавок пристрелявшийся лучник сумел ранить обоих товарищей Хагена. Ранил неопасно и нетяжело, но всё же подкольчужные рубахи воинов медленно, но верно пропитывались кровью.

Хаген защищался с мужеством отчаяния. Он начинал уставать, ему требовалось всё его мастерство, чтобы отражать гибельные для любого менее искусного мечника удары. Он вновь попытался выиграть хоть немного времени, начав переговоры:

— Эй, ты знаешь, что наш Мир сжирает Неназываемый? Что, если ты убьёшь меня, через несколько дней сгинешь и сам — вместе со всем Хьёрвардом?

Молчание. Тан лишь даром потратил силы, выкраивая их и дыхание для того, чтобы выкрикнуть в лицо противнику эти слова.

За спиной сдавленно вскрикнул Фроди — копьё задело ногу пониже колена, пропав в самый край поножей.

«Нам не выстоять здесь, — мелькнула мысль в сознании Хагена. — Надо открыть дверь и отступать дальше».

Дверь была открыта; с трудом избежав вражеских мечей и копий, трое последних защитников острова отступили внутрь башни. На всём огромном крепостном дворе сражались лишь они и три с небольшим десятка их противников. Все остальные воины и с той, и с другой стороны уже успокоились вечным сном.

Схватка продолжалась. В узком коридоре нападавшие мешали друг другу, Фроди и Гудмунду стало легче, и они сразили одного за другим пятерых своих противников. Врагов осталось около тридцати.

Коридор вывел их в просторный холл перед поднимающейся в верхние покои широкой винтовой лестницей. Здесь им задержаться не удалось — их тотчас стали брать в кольцо; пришлось поспешно отступить к лестнице.

Против них осталось восемнадцать врагов.

Хаген и его противник, так и не произнёсший ни слова в ответ на все обращения к нему, продолжали состязаться в крепости клинков и силе рук. Ни один не уступал другому — и Хаген со злой радостью заметил признаки усталости и у вражеского предводителя. Теперь тан мог выкраивать секунды для того, чтобы помочь выбивающимся из сил Фроди и Гудмунду, — и всё чаще и чаще тела, пронзённые насквозь Голубым Мечом, скатывались вниз по ступенькам, нелепо колотя по камню мотающимися руками.

Хаген, Гудмунд и Фроди бились уже с десятью врагами, когда лестница кончилась. Остался лишь короткий коридор к заклинательному покою Учителя. И тут Хаген встал намертво. Глаза его заливал едкий пот, воздух с шипением прорывался сквозь стиснутые зубы, руки казались налитыми расплавленным свинцом, однако он продолжал драться. Устал и его главный противник, но все попытки Хагена контратаковать окончились ничем — удары тана легко парировались. Оставив в покое предводителя и лишь отбивая его выпады, Хаген стал нападать на остальных воинов, что противостояли им. Через несколько минут число их уменьшилось до пяти.

В сердце тана вновь ожила надежда на то, что они всё-таки сумеют отстоять Талисман Учителя. Хотя и Фроди, и Гудмунд уже изнемогали, раненные по несколько раз, они едва-едва отмахивались от нападавших — тан всё же надеялся. Ему удалось сразить ещё одного воина из числа их врагов — и тут меч другого проскользнул сквозь защиту Гудмунда и с размаху опустился на шлем дружинника, уже и без того надрубленный в нескольких местах. Один из лучших бойцов Хагена без единого стона повалился на пол. Фроди с яростным криком вскинул дубину и одним ударом вдребезги разнёс голову убийцы его друга, череп лопнул, врага не спас даже шлем, однако великан в гневе открылся, и в тот же миг меч ещё одного из оставшихся в живых хьёрвардцев погрузился ему в бок, пробив добротную кольчугу. Фроди пошатнулся, левой рукой пытаясь зажать рану. Ранивший его воин шагнул вперёд, чтобы добить, — и тут его встретил Голубой Меч. Голова в нелепом шлеме отлетела в сторону, тело мешком рухнуло под ноги предводителю.

Хаген остался один против троих. «Ну, держись, Ученик Мага, похоже, это твой последний бой. Ильвинг! Что же с тобой будет?!»

И тут Фроди, сидевший у стены, ухватившись за пронзённый бок, внезапно со стоном поднялся. Руки великана вновь стиснули дубину и прежде, чем два меча одновременно ударили его в грудь, размозжили головы обоим противникам. Три тела рухнули друг на друга.

И тогда предводитель медленно снял шлем. — Бран! — вырвалось у Хагена. — Бран Сухая Рука!

— А ты даже и не заметил, что твой противник дерётся одной правой? — последовал ответ.

Они стояли друг против друга. Ноги скользили на мокрых от крови камнях, руки сжимали мечи. Клинок Брана был опущен, он висел на ременной петле, вокруг запястья Сухой Руки, а пальцами он держал шлем.

— Ну, продолжим, — спокойно произнёс Бран.

Он поднял шлем, собираясь надеть его на голову, — и в тот же миг Хаген внезапно атаковал. Это была бесчестная атака. Хаген отлично знал, что после такого удара он прослыл бы отверженным среди прочих танов и ярлов, весьма кичившихся соблюдением всех многочисленных правил «честного» поединка один на один. Но теперь Ученик Хедина думал только о том, чтобы отстоять остров, судьба которого теперь осталась всецело в его руках.

Его удар был отбит.

— Я ведь предупреждал тебя, — безмятежным голосом произнёс Бран. — Пока не запылают селения людей — я не враг тебе. Они запылали. Готов ли ты к смерти?

Бессмысленно было объяснять что-либо стоявшему перед Хагеном человеку — впрочем, человеку ли? Если он из Мира Источника, он мог оказаться кем угодно. Он решил покончить с Хагеном и почти добился этого. Войска Хединсея больше не существовало. И Брану остался один шаг до Талисмана Хедина.

Если только он сумеет одолеть его, Хагена.

За спиной Брана раздались торопливые шаги. Кто-то поспешно взбирался по винтовой лестнице, и оба противника замерли. К кому-то из них шла подмога — но вот к кому?

Бран первый оправился от невольной осторожности. То ли не сомневался в том, что за спиной свои, то ли рассчитывал быстро покончить с обессиленным после долгого боя Хагеном. Его клинок — самый обычный, без всяких изысков и украшений — косо рухнул на едва успевший подняться меч хединсейского тана.

Шаги быстро приближались — и теперь уже стало ясно, что идёт не один человек. Через несколько секунд Хаген заметил три фигуры в конце коридора — невысокие, стройные, с изогнутыми мечами в руках, в тёмной облегающей одежде. В руках шедшей впереди фигуры Хаген увидел простую полукруглую Чашу.

Ошибиться было невозможно — Ученицы Сигрлинн добрались-таки до крепости, где содержалась их наставница, но к стремлению освободить её чья-та злая воля прибавила и нечто иное, тан мог лишь догадываться, что именно, но это мог оказаться и приказ сжечь тут всё на корню. Огненосная Чаша вызывала у Хагена самые чёрные воспоминания.

Бран Сухая Рука не выказал никакого удивления при виде неожиданных гостей. Он лишь мельком взглянул на них и вновь оборотился к Хагену, молчаливо предлагая продолжить поединок. Две Ночные Всадницы тоже не удостоили его вниманием — попросту обогнули, словно каменную колонну, и с двух сторон двинулись на Хагена, поднимая изогнутые клинки. Третья ведьма, с Огненной Чашей, осталась чуть позади, но тан отлично понимал, что может значить этот нехитрый маневр. Один раз эта Чаша уже распалась надвое под ударом его меча, но, очевидно, чары оказались сильнее.

Зажжённое Учеником Хедина небольшое рукотворное солнце всё ещё освещало остров; в его лучах Хаген разглядел выражение глаз у всех трёх ведьм — там была написана его смерть. Бран по-прежнему ничего не предпринимал в ответ на появление Ночных Всадниц — стоял себе, выставив вперёд свой немудрёный меч, и не двигался, лишь ухмылялся, глядя на тана.

— Остановитесь, безумные! — внезапно раздался в коридоре отчаянный выкрик Сигрлинн. Волшебница что есть духу взбежала по ступеням, буквально ворвавшись в короткий переход. — Остановитесь! Если вы убьёте его и разрушите Талисман Хедина, всех нас ждёт быстрая гибель!

Однако наложенное на её Учениц заклинание, похоже, превосходило слабые сейчас силы волшебницы. Ночные Всадницы даже не повернули голов. В их глазах, устремлённых на хединсейского тана, появился безумный блеск.

Сигрлинн на миг замерла, словно прислушиваясь к чему-то; Хаген мог догадаться, что она пытается разобраться в чарах, что опутывали её Учениц. Волшебница замерла на несколько секунд, а затем отшатнулась, словно в испуге, с губ её сорвался изумлённо-гневный возглас: «Мерлин!..»

Что ж, похоже, Верховный Маг не брезговал ничем.

Этот вскрик заставил одну из Ночных Всадниц обратить внимание на Сигрлинн. Изогнутый клинок взмыл вверх, занесённый для удара. Хаген не мог помочь своей невольной союзнице — меч Брана с шипением рассёк воздух, тану пришлось отбиваться.

Сигрлинн не растерялась — стремительно летящий клинок поймали её ладони, сталь оказалась зажата между ними. Короткое движение гибкого тела волшебницы — и её самонадеянная Ученица покатилась по полу, обезоруженная.

Однако прежде чем Хаген успел, отразив очередной выпад Сухой Руки, порадоваться за Сигрлинн, в дело вступила третья ведьма — с Огненосной Чашей в руках.

Струя жидкого огня окатила Сигрлинн с головы до пят; одеяние волшебницы тотчас вспыхнуло, и живой факел с диким криком, страшнее которого Хагену ничего не приходилось слышать, метнулся из стороны в сторону, с размаху ударяясь о каменные стены, и замер, скорчившись, подле самой лестницы чёрной обугленной головней, в которой не осталось никаких различимых черт.

Отброшенная ведьма также не подавала признаков жизни; а Хагену ужасная гибель волшебницы странным образом придала сил. Он сумел отбить в сторону клинок Брана, проскользнул под ним и дотянулся остриём Голубого Меча до горла третьей ведьмы. Брызнула кровь, глаза с вертикальным зрачком остекленели, не успев даже закрыться.

У тана вновь осталось только двое противников.

Меч Брана едва не вышиб оружие из руки Хагена, в прорези шлема Сухой Руки впервые появился пламень разгорающейся ярости; однако гнев — плохой союзник в рукопашной, и Хагену вторично удалось поднырнуть под клинок его противника, оказавшись у того почти что за спиной — он пошёл на этот отчаянный рывок оттого, что ведьма с Огненосной Чашей уже повернулась в его сторону и у тана не оставалось сомнений в её намерениях.

Несмотря на всю его ловкость, его довольно сильно опалило; Хагена вновь спасли считаные доли дюйма. И в свой удар, направленный в голову ведьме, он вложил всё, что у него ещё оставалось.

Даже звериные ловкость и проворство не спасли Ночную Всадницу. Меч Хагена рассёк ей грудь; тан поспешно вытащил оружие, крутнулся на месте, поворачиваясь к Сухой Руке… однако отбить удар Брана уже не смог.

Хагена отбросило на несколько шагов, кольчуга на груди лопнула, как и прикрывавший горло хауберк. В глазах тана взвихрились багровые искры — однако боли в первый момент он не почувствовал, просто стало вдруг очень трудно дышать, по телу потекло что-то тёплое и липкое…

И всё же он не выпустил из рук меча. Чей-то холодный голос чётко произнёс, обращаясь к нему: «Ты ранен, и ранен смертельно. Больше защищаться нет смысла».

И тан последовал этому совету. В кровавом тумане он видел лишь Брана, так и не разгаданную им загадку: кто он, откуда, зачем всё-таки решил штурмовать Хединсей, в чём секрет его удивительного колдовства и почему над ним всё же не властен Яргохор, — и, не давая тому перевести дух после столь удачной атаки, сам рванулся вперёд.

Предчувствие скорой смерти, казалось, придало тану сверхчеловеческие силы; под его ударом меч Брана сломался, словно тростинка, и Хаген страшным прямым выпадом пробил доспех своего врага. Голубой Меч по самую рукоять погрузился в широкую грудь недавнего спутника и проводника, человека, спасшего его в пещере Нифльхеля…

Умирая, Бран захрипел; изо рта его выплеснулась кровь; он выпустил меч, согнувшись пополам. Хаген, шатаясь, стоял перед ним — и сознание конечной победы вытеснило из сознания Ученика Хедина даже предсмертный ужас. Он ничего не боялся. Будь что будет, он победил!

Боль всё-таки прорвалась к его чувствам, и вместе с ней вспыхнула обжигающая радость: «Если болит — значит, ещё жив! Ещё могу побороться с костлявой!.. Дождаться Учителя… остановить сперва кровь…»

И тут, словно подслушав торжествующие мысли Хагена, Бран внезапно резко распрямился. Его правая рука бессильно свисала, но зато в левой Хаген успел заметить блеск ножа. Сухая рука неожиданно пришла в действие, изо всех сил метнув оружие нелепым движением.

И подарок Старого Хрофта, вручённый Брану самим Хагеном, вонзился в открытое горло хединсейского тана. Враги рухнули друг на друга.

Когда рыдающая Ильвинг добралась до них, оба были уже мертвы.

ГЛАВА Х

Это было безумие. Казалось, мы сражаемся уже целую вечность. Точно заведённые, отражаем атаку за атакой наших неуязвимых противников. Гранитные змеи Яэта не поддавались даже божественным мечам — этих тварей отбрасывало, и только. В один из моментов, когда на нас навалились с особенной силой, я не успел отразить один из выпадов Исторгающего Жезла, тело моё против моей воли дёрнулось в сторону, и Крылатый Гигант оказался прямо перед Хрофтом. Отбить эту атаку не смог даже Отец Дружин; и зеленоватый Жезл с размаха ударил в широкую грудь Древнего Бога. Я окаменел, забыв даже о кипящей вокруг меня схватке, ожидая страшного конца Владыки Асгарда; однако Жезл сломался о тот самый нелепый нагрудник из чешуи Ледяной змеи, над которым я про себя посмеивался… Крылатый Гигант остолбенел, и, воспользовавшись этим, Старый Хрофт тотчас проткнул его насквозь.

И всё же пока мы одерживали верх — потому что Молодым Богам так и не удалось остановить нас, — мы шаг за шагом приближались к Источнику Урд.

Угол грандиозного дворца на короткое время скрыл нас от хозяев Обетованного, однако они последовали за нами. Честно признаться, я по-прежнему не понимал их. Если они решили бежать, как предполагал Ракот, — зачем всё представление с приговором и прочим? Быть может, нам просто очень не повезло, и появись мы несколькими минутами позже, то застали бы пустое Упорядоченное и без помех исполнили бы всё задуманное? Или…

Меня вдруг осенило. А что, если исход Богов и был возможен лишь через этот Источник и, уходя, они захлопнули бы за собой дверь, иными словами, уничтожили бы сам Урд? Вопросы эти оставались без ответов, но я понимал, что рисковать мы не могли. Невозможно даже представить, что случилось бы, вломись мы в опустевшее Обетованное и найди там заваленный камнями Источник!

Одна часть моего сознания напряжённо обдумывала всё это, в то время как другая рассчитывала удары и отражения в продолжающейся игре мечей.

— Хедин, а что мы станем делать у Источника? — чуть задыхаясь, прокричал мне Старый Хрофт.

— Там видно будет! — крикнул я в ответ, понимая, что слова мои, мягко говоря, не отличались наличием в них ценных мыслей. Но что было делать, я действительно не знал этого — как не знал итого, где находится этот самый распроклятый Источник, — и в то же время бездумно пробивался куда-то, причём пребывал в полном и несокрушимом убеждении, что мы направляемся куда надо. Чья-то воля вела нас — а быть может, просто мои обострившиеся чувства…

Мельтешение Крылатых Гигантов и змей Яэта продолжалось. Мы не успели сразить никого из них — пронзённые Стражи Обетованного спустя минуту-другую вновь вступали в бой.

Источник Урд показался совершенно неожиданно — Ракот споткнулся о низкий каменный бордюр.

— Смотри-ка, совсем как Источник Мимира, — удивился Хрофт, в очередной раз отбрасывая Змею Яэта.

И тут разом всё кончилось. Наседавшие твари откатились, Стражи Обетованного взмыли вверх, Змеи отползли подальше — а к нам вышли семеро Богов. Точнее, шестеро — потому что Ялини шла позади всех и, похоже, вовсе не стремилась поравняться с грозными сородичами.

— Ну, что ты медлишь?! — зашипел мне Ракот. — Вот же он, твой Источник!

— А ты набрал силу, дерзкий Маг! — услыхал я голос Ямбрена, от мощи которого задрожало всё вокруг. — Наши слуги уже не могут с тобой справиться! Что ж, придётся браться за дело их хозяевам!

— Владыка Ямерт, — ответил я, борясь с невольной дрожью. — Каждый миг Неназываемый поглощает всё новые и новые жизни ваших подданных. Вы не останавливаете его — почему?..

Вместо ответа Хозяин Солнечного Света вытянул вперёд правую руку — и подобно тому, как из ладоней Яэта появились гранитные змеи, в воздухе перед вытянутыми пальцами появился короткий сияющий клинок без рукояти, сотканный из солнечных лучей.

Воздух вокруг нас вспыхнул, страшный жар охватил меня, глаза залило яростное свечение… Я чувствовал, как всё существо моё начинает распадаться, как рвутся связи человеческого и колдовского в моем существе, — связи, столь долго казавшиеся несокрушимыми… наверное, я кричал от этой боли, а она всё усиливалась, я уже ничего не видел и не сознавал.

И, наверное, тут бы и настал конец нашей войне с Богами, если бы чья-то сила не заставила меня шагнуть вперёд. Как будто чей-то голос нашёптывал мне в ухо некие слова, однако я не мог разобрать их. Выставив перед собой Меч Богов, с таким трудом добытый моим Учеником из Мира Источника, я слепо бежал прямо на Ямерта. Я почувствовал запах палёного и понял, что это начала обугливаться моя собственная кожа, и лишь большим усилием заставил вторую часть моего сознания, магическую, взять на себя повелевание этим слабым человеческим телом. У меня в запасе оставались считаные секунды, однако я ощущал справа от себя рванувшегося вместе со мной Ракота, а слева Отца Дружин.

Несмотря на льющийся на нас поток огня, три меча ударили одновременно.

Однако Ямерт, к полному нашему удивлению, не сделал ни малейшей попытки защититься от моего и Хрофтова клинков. Мощная длань Бога отбила в сторону Чёрный Меч Ракота; наши же мечи, Мечи Богов, на которые мы возлагали такие надежды, беспрепятственно погрузились в тело Владыки Солнечного Света.

И он расхохотался. Как будто мы совершили нечто, чего он давно и безуспешно от нас добивался.

Мечи Молодых Богов не могли причинить вреда своим создателям. И более того, пришли в действие те силы, что охраняли эти Мечи. Я мог лишь смутно догадываться, что вонзившиеся в Ямерта клинки вызывали приток к нему новых сил, правда, непонятно было, откуда они брались и отчего он не мог воспользоваться ими сразу. Всем своим магическим существом я ощущал, как водопады, потоки колдовских энергий отдают свою мощь хозяину Обетованного.

— А теперь я обращу вас в пыль! — загремел его голос, такой, что я даже выпустил рукоять Меча, всё ещё вонзённого в широкую, бронзовую от загара грудь Молодого Бога. Однако я был благодарен этому удару ещё и за то, что Ямерт, занятый поглощением новых сил, остановил поток льющегося на нас уничтожительного пламени.

Откуда-то сверху раздался резкий свист, безжалостно резавший слух. Я успел поднять глаза — и отшатнулся назад; прямо передо мной в зелень поляны врезалась ослепительно белая игла, точь-в-точь такая же, что увенчивала вершину Горы-с-Мечами. Несколькими бы пальцами ближе, и… потому что я ощущал злое чародейство, что напитало этот на вид незамысловатый кусок льда.

Подобно Диску Ямерта, страшный снаряд сам выдрался на поверхность земли, недвусмысленно поворачиваясь к нам остриём. Ракот с мужеством отчаяния рубанул по игле своими Чёрным Мечом — клинок яростно зазвенел, однако напрягшаяся воля Владыки Солнечного Света легко отшвырнула прочь могучее оружие Тьмы. И эту силу Богу Солнца мы вручили сами! Было от чего прийти в отчаяние…

В этой ледяной игле заключалась наша гибель; мы не могли противостоять ей. Мое воображение тотчас же в деталях изобразило мне картину, как исполинское остриё проникает мне в грудь, сокрушая и человеческое, и магическое жизненные начала; как отправляется к ужасным мукам посмертия моя нагая душа и что будет ждать моего Ученика… Он ведь тоже предвидел эту опасность, не желая брать проклятые Мечи…

Оставалась последняя возможность. Она могла стоить жизни и смерти всем нам, но выбора не оставалось. Мы могли ускорить гибель всего Упорядоченного, и без того подгрызаемого с другой стороны Неназываемым. Я имел в виду Драконов Времени.

Тянулись очень долгие мгновения, пока я, закрыв своё сознание тем щитом, что подсмотрел у колдунов-людей, творил самое мощное в моей жизни заклятье. Многое было вплетено в него; обитатели Великой Реки получали свободу, а я указывал им путь и цель, к которой они могли приложить свои силы, столь долго остававшиеся в бездействии. Точно наяву, видел я громадную призрачную Реку, чьи воды несут и омывают всё Сущее, видел её исполинских, но неописуемо гибких и грациозных обитателей… И на сей раз никто не сдерживал их страшные клыки и когти, как в тот достопамятный день много лет назад, в день, когда рождался мой Ученик…

Похоже было, что мне удалось удивить самого Ямерта. Хозяин Солнечного Света даже остановил свою руку, вытаскивавшую из его груди один из вонзённых в неё Мечей. Он взглянул вверх.

И в самом деле, на это стоило посмотреть! Безмятежная синева небес Обетованного исчезла, словно сдунутая сильнейшим ветром. Открылась тёмно-серая бездна — и на её фоне плыли мягкие извивы сотен и сотен стремительных тел Драконов Времени. Пасти их были открыты, по ждущим добычи клыкам пробегали алые отсветы… Их не остановили магические барьеры вокруг цитадели Богов, они ворвались внутрь — и сейчас завязали бой с Крылатыми Гигантами, брошенными на убой Молодыми Богами, в безнадежную атаку навстречу врагу, чья мощь превышала даже силы соединённых тёмных ратей Восставшего Мага в пору его могущества…

Похоже, Ямерт, Яэт, Ямбрен и остальные напрочь забыли о нас. Белая Игла бессильно замерла подле Ракота, и Падший Маг, оправившись от потрясения, вновь понял Чёрный Меч, с явным намерением подкрасться к Богу Солнечного Света. Попытался закончить затянувшуюся историю Яэт, но посланное им заклятье стало легкой добычей одного из Драконов.

Воды Реки Времени ускоряли свой и без того быстрый бег. Теряли смысл самые сокровенные заклятья, составленные в расчёте на иной их ход. Лишь одно могло сработать сейчас — моё второе заклятье, правда, нигде и никогда не испытанное, — заклятье, что обязано было остановить вторжение порождений Всемогущего Времени.

Правда, и Молодые Боги постарались это сделать. Они очень быстро разобрались в происходящем, надо отдать им должное.

Небо заполнило сверкание многоцветных огнистых радуг. Молчаливый Яэт стоял со вскинутой рукой, направленной в зенит, — и Драконы Времени в недоумении отшатывались от вызванных его волей, непонятных для меня радуг. Ракот бросился вперёд с поднятым Черным Мечом, мы с Хрофтом подхватили на руки Белую Иглу. И все трое бегом кинулись прямо на тесную кучку молодых Богов.

Мы набросились на Ямерта все вместе, пока он был занят схваткой в небесах Обетованного. Я постарался прибавить к Магии Белой Иглы и что-то из своих старых запасов, но без всякой уверенности, что моё волшебство сработает в условиях сходящего с ума Времени.

Ятана вскрикнула, предупреждая солнечного Бога, — однако тот и так оказался слишком быстр для нас. Клинок Ракота лишь слегка оцарапал блестящую кожу левого предплечья, и, хотя наша игла и опрокинула Ямерта навзничь ударом в грудь, вряд ли все это кончилось бы благополучно для нас, если бы не Драконы Времени. Они словно чувствовали, за кого должны сражаться на этом поле, и дружно атаковали всех семерых Молодых Богов, не трогая, однако, кроткую Ялини, по-прежнему не принимавшую никакого участия в происходящем.

Всё смешалось перед священным Источником. Ракот занёс уже над поверженным Ямертом свой меч, как сам оказался опрокинут навзничь, гранитная змея Яэта обвилась вокруг его туловища; нам с Хрофтом пришлось спасать Восставшего, бросив при этом наш удивительный таран ей на голову. Как ни странно, но это подействовало, Ракот сумел подняться на ноги. Только он один среди нас ещё оставался при мече. Мы своих лишились, однако и сам Ямерт пока не пустил их в ход. Остальные Боги были заняты борьбой с Драконами.

И всё-таки верх брали они, столь долго властвовавшие над Обетованным. Ямерт смог подняться, из руки его вновь хлынул поток обжигающего пламени. Однако он не успел ещё как следует впиться в нас огненными языками, как внезапно всё исчезло. И до меня донесся холодный чужой голос, неторопливо произнёсший:

— Не мешай им исполнить свой долг, Ямерт.

Я с трудом разлепил обожжённые веки. Возле меня стоял человек в тёмно-зелёном плаще, спокойный и безоружный. Он невозмутимо скрестил руки на груди; а вот Молодые Боги отшатнулись, словно увидав перед собой самого Неназываемого. Замерли даже неукротимые Драконы Времени.

— Орлангур… — выдохнул изумлённый Ямерт.

— Он самый, — последовал холодный ответ. — Вы сами дали мне право появиться здесь — когда решили бежать, бросив Обетованное на съедение чудовищу из иных областей Творения. Я прочёл ваши мысли. Ваши чары — для меня не секрет. И я знаю, что вы готовы были скорее дать погибнуть всему Упорядоченному, чем признать своё поражение. Как же, а вдруг Магу удалось бы? Ну же, Ямерт, — не мешай им.

— Скорее — не мешай тебе! — прошипел Владыка Солнечного Света. — Разве эти ничтожные колдуны могут владеть столь великим знанием, скрытым даже от нас? Это ведь ты привёл их сюда — никто ведь, кроме тебя да твоего братца, не знал, где расположен Урд в пределах Обетованного?

— Может, и так, — последовал спокойный ответ. — Но мы будем продолжать этот бессмысленный разговор или ты всё-таки удалишься отсюда и дашь нам остановить Неназываемого?

— Брат! — раздался звенящий от сдерживаемых слёз голос Ялини. — Прошу тебя! Заклинаю!

— Молчи! — рявкнул на сестру Яэт. — Пошли, покажем им, что ещё кое-чего стоим и наши приговоры исполняются в любом случае!

— Разумеется, вы же перестанете быть Богами, если столкнетесь с невыполнимой задачей, если вынесенный вами приговор не будет приведён в исполнение, — холодно усмехнулся Дух Познания.

Однако развить эту тему он не смог — шестеро Молодых Богов отбросили колебания и бросились вперёд, готовые решить последний спор Сил в истории Упорядоченного. Ямбрен взял свой меч у Ямерта.

Орлангур не пошевелился — лишь бросил на нас короткий и пронзающий, точно молния, взгляд. И я понял — Дух может владеть знанием, может помочь советом, иногда придаст сил и в настоящем бою, но здесь мы обязаны справиться сами. Такова природа странных, непонятных нам ограничений, наложенных неведомо кем на поистине безграничную мощь этого существа, Золотого Дракона Познания.

Не сговариваясь, мы с Хрофтом шагнули вперёд. В моих руках оказался Диск Ямерта, Отец Дружин сжимал Исторгающий Жезл. Поступь Ямерта уже не была столь величавой, как в начале нашего поединка, — мы изрядно потрепали его, другим Богам немало досталось от Драконов.

Волна испепеляющего жара хлынула нам навстречу, однако мы успели, превозмогая боль и страшное чувство от рвущихся связей меж человеческим и колдовским в наших сущностях. Мы успели: я — послать почти в упор Диск Ямерта, а Хрофт — вонзить в протянутую руку Бога — в ту, что извергала огонь, — Исторгающий Жезл.

От страшного вопля под нашими ногами начала разверзаться земля; но поток испепеляющего пламени иссяк.

Мы отскочили назад. Ни Диска, ни Жезла в наших руках уже не было — однако Боги исчезли, и на ровной поляне перед Источником я не увидел и поверженного — как нам хотелось бы верить — Ямерта.

Орлангур поспешно обратился к нам:

— Торопись, Маг Хедин. — В голосе его впервые зазвучала тревога. — Ещё немного, и мы потеряем всё. Силы Неназываемого возрастут настолько, что его не остановит уже ничто. У тебя амулет Бога — действуй. Маг Хедин, или, вернее сказать, бог Хедин — потому что вы с Ракотом и Хрофтом теперь владеете Упорядоченным!

В тот момент я не мог удивляться уже ничему. Моя рука медленно достала из-за пазухи хрустальный шар истинного амулета. А затем передо мной словно распахнулись бездны пространств и времени: я увидел грандиозные потоки бездушных магических сил, что давали жизнь звёздам и Мирам, что заставляли биться сердца мириадов разумных и неразумных созданий; узрел я и громадный чёрный провал в Ничто, где смутно ворочалась лишённая различимых черт туша Неназываемого, — от него веяло такой мощью, что я невольно отшатнулся и чуть было не выпустил туго натянутые поводья колдовских энергий.

Я видел Дальних и Древних, я видел Мерлина и моих сородичей по Поколению, видел всё — лишь Хединсей да Мир Источника Мимира скрывала от меня странная пелена, но тогда я не придал этому значения. И ещё я нигде не мог заметить исчезнувших Молодых Богов.

И мы — я, Хрофт и Ракот — начали творить поистине Великое заклятье, сплетая воедино все силы Сущего, с тем чтобы из Ничто возникло Нечто.

Упорядоченное под нами заволакивалось дымом — реки выходили из берегов, рушились горы, высыхали моря, пучина поглощала целые континенты; я видел, как зашатался и рухнул Столп Титанов — недаром Мимир говорил, что вытащил из-под его фундамента краеугольный камень, я видел, как вырвался на волю пробужденный всем этим хаосом чудовищный пёс Гарм…

И всё же тьма на границах владений Неназываемого менялась. Она становилась багровой, точно кто-то развёл под её плотным покровом тысячи тысяч гигантских костров. Пояс пламени окружил Неназываемого, и страшная туша несколько раз содрогнулась. Содрогнулась — и остановилась.

Несколько мгновений мы ждали, затаив дыхание… однако к первому поясу огней прибавился ещё один, за ним возникли десятки следующих, они сливались в единый слой, отрезая Неназываемому путь в глубину Упорядоченного.

Одновременно я чувствовал, что и сам меняюсь, меняюсь страшно; я понял, что потом придёт боль, какой ещё никогда не доводилось ощущать…

Прошли годы или мгновения, прежде чем мы вновь обрели нормальное зрение? Рядом кипел Источник Урд — самое прекрасное, что когда-либо существовало в пределах Упорядоченного, дар самого Творца, — и у меня нет слов, чтобы описать его. Подле нас стоял Орлангур — и я впервые увидел, как в странных четырёх зрачковых глазах Золотого Дракона угасает тревога.

— Вот и всё, — услыхали мы его голос. — Неназываемый остановлен — на некоторое время. Вступайте во владение, о Новые Боги!

— Что ты говоришь? — выдавил я из себя.

— Что ж тут странного? — последовал ответ. — Молодые Боги ушли в Мир. Вы владеете Упорядоченным. И я чувствую, что в вас сейчас зарождаются новые силы… в тебе, Хедин, и в тебе, Ракот…

— А я становлюсь сам собой, — тихо произнёс Отец Дружин. Плечи его распрямились, глаза гордо блеснули. — И я могу вернуть себе моё настоящее имя…

— Что ж, пора прощаться. — Дух Познания поднял руку. — Я не могу учить вас, как и что делать. Познайте это сами. Отвечу лишь на вопрос, который вы непременно бы задали: зачем я делал всё это? Так знайте же, что Упорядоченное не нуждалось более в тех Богах, какими были Молодые. Брат мой, Демогоргон, Дух Соборной Мировой Души, говорит так: сознание тех, кто прошёл тяжкий путь земного существования и влился в него, стало таким, что способно само помогать тем, кто живёт. Не властвовать над ними, нет — но именно помогать, склоняя к утишению гибельных страстей и особенно властолюбия… Упорядоченному нужны Новые Боги — и оно избрало вас. Не я, не Демогоргон — само Упорядоченное. Я был лишь орудием. А теперь прощайте.

И он исчез — словно никогда и не стоял тут.

Вокруг нас лежало Обетованное, полное каменных статуй; а я уже знал, что их лишили жизни Молодые Боги, готовясь к бегству, — оказалось, я сотворил заклятье Познания настолько быстро, что и сам не заметил этого; и было это заклятье настолько мощнее всего, что я делал и о чём слышал раньше, что впору было и в самом деле удивиться…

Хаген! Что с ним?

И у меня вырвался крик. Я увидел своего Ученика, мёртвого, и на теле его рыдала Ильвинг…

Дальнейшее я помню плохо. Всеми новообретёнными силами я потянулся к сознанию моего Ученика, к его душе, ещё не ставшей частью бездн Нифльхеля или того, смотрителем которого служил дух Демогоргон…

И я нашёл его, точнее, я увидел его вместе с Сигрлинн. Наверное, у меня тогда подкосились ноги, потому что пришёл я в себя, поддерживаемый с двух сторон Хрофтом и Ракотом.

Только один способ существовал для того, чтобы вернуть душу моего Ученика в уже покинутое ею тело. Я сорвал с шеи заветную ладанку, где долгие годы носил Зерно Судьбы Хагена. Оно почти потухло, лишь где-то в самой глубине ещё слабо мерцал тусклый красноватый свет. И тогда я раздробил Зерно, со всего маха швырнув его о камни. Оно обратилось в пыль, а я, упав на колени, стал раздувать еле-еле тлеющий огонёк. Мгновение, другое — и появились язычки пламени. Хаген перестал быть моим Учеником: разбив Зерно Судьбы, я потерял право учить его — зато безутешно рыдавшая Ильвинг услыхала, как уже остановившееся сердце её мужа вновь начало биться. Хаген пошевелился и застонал.

Все свои новообретённые силы я вложил в одно поистине сверхбожественное усилие, и я удержал Хагена с Сигрлинн — на самом краю мрачной бездны без дна и названия. И они замерли, мои чары всё увереннее тянули их назад.

Теперь я мог доказать ему, что он не ошибался в своём Учителе.

Драконы Времени исчезли вместе с Великим Орлангуром.

Мы потерянно топтались на месте, а в сознании моем кто-то развертывал и развертывал долгие свитки, на которых я читал…

Мы стали Новыми Богами. Мы не могли властвовать, подобно нашим неразумным предшественникам. Мы были хранителями Равновесия Мира. Нам было подвластно многое, но ещё больше существовало непреложных запретов, обойти которые мы уже не могли. Мы могли творить — но лишь существ со свободной волей, отнюдь не безмозглых рабов и воинов, без раздумий убивающих по нашему приказу. У нас не было амулетов, что могли бы умножить наши силы. Хрустальный шар Ямерта исчез без следа после того, как мы завершили заклятье, что остановило Неназываемого.

Я видел остатки рухнувшего Столпа Титанов и моих сородичей, растерянно толпившихся подле исполинского холма обломков. Видел Мерлина, осунувшегося и постаревшего, и испытал жалость к нему. А ещё увидел нежную Фелосте и тотчас понял, что в её чреве — ребенок, первый из нового Поколения. Она всё-таки исполнила обещание, данное мне, и теперь следовало отыскать пути к спасению моих неразумных сородичей… И ещё — спасти от ужасов посмертия всех до единого воинов моего Ученика, доблестно сражавшихся за меня и сложивших свои головы… Я чувствовал, что время ещё есть — совсем немного, но есть.

А ещё появились Мимир со Старым Богом Горы, тем самым, у которого я отнял Голубой Меч для моего Ученика. Падение его извечных врагов, хозяев Обетованного, смыло налёт жестокости с его души, и, пав на колени, он молил о прощении… А потом мы ещё долго говорили о Страже Источника — о получившем наказание и отправившемся отбывать его Боге Горы, о силах магических и человеческих, о Бране Сухой Руке, которого я не смог разыскать даже за Вратами Смерти, о том, как будет теперь выглядеть Мир… Но все эти наши дела и беседы — уже совсем другое повествование.

Мы прощались и с Хрофтом. Впрочем, он уже перестал быть им.

— Я вновь Один! — громыхнул под сводами Обетованного его могучий голос. — Я вернулся!

И он ушёл — он не мог быть судией и Хранителем, ушёл топтать бесконечные пути Большого Хьёрварда и сопредельных Миров… сражаться с ещё таящимся злом, с вампирами, упырями, дикими троллями, безумными колдунами… Ему предстояло много работы, но и это тоже большое отдельное повествование.

А потом я услыхал тихий свистящий голос на самом пределе моего слуха — и вздрогнул, поняв, что ко мне обращаются Чёрные Маги Острова Брандей, занозой сидящего в теле нашего Мира. Они глумливо напоминали мне о том, что я прибег к займу силы у Хаоса и что не пора ли возвращать должок?

Я не стал говорить с ними. Любой ценой надо вырвать, выжечь калёным железом этот гнойник — пока мы с Ракотом не предстанем перед нашими собственными судиями и не станем держать ответ за всё сделанное и несделанное. Однако и это тоже совсем другая история.

И стоя подле священного Источника, я услыхал тихие слова Ракота:

— Так что же, мы теперь, выходит, с тобой Боги, брат Хедин?

— Да, — помолчав, ответил я.

— И ты понимаешь, что это значит?

— Да. Мы с тобой — пленники на невесть сколько тысячелетий, пока не появится некто, ещё более сильный или дерзкий, и не свергнет нас.

И мы переглянулись, а переглянувшись, заговорили о неотложном. Приходилось поторапливаться — вечность имеет обыкновение проходить очень быстро.

Сентябрь 1991 — апрель 1993, С. -Петербург

Конец первой летописи

Перумов Николай Даниилович ВОИН ВЕЛИКОЙ ТЬМЫ (Книга Арьяты и Трогвара)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА I

Хриплые трубы на привратных башнях сыграли вечерний сигнал — в знак того, что городские ворота вот-вот закроются. Последние прохожие торопились, миновав узкий подъемный мост, укрыться за надежными стенами Нелласа. Большой торговый город в самом дальнем северо-западном углу Халланского королевства жил в постоянном страхе перед набегом варваров Загорья, и никто не осмеливался ночью в одиночестве бродить по его окрестностям. Мелкие шайки грабителей рыскали вокруг кольца неприступных стен, точно голодные псы подле трактирной кухни, и горе тому несчастному, кто попадался им в лапы! Вывести разбойную заразу не удалось еще ни одному из многих градоначальников Нелласа, что брались за эту поистине непосильную задачу.

— Хвала милосердной Ялини, мы в безопасности! — с облегчением вздохнул один из прохожих, последним миновавший мост вслед за своим многочисленным семейством. Впереди на невзрачном старом муле ехала закутанная в широкий, бесформенный плащ женщина, держа на руках младенца; за ней следовал уныло понуривший голову ослик — на его спине устроились близнецы, мальчик и девочка постарше. Стараясь не свалиться на землю, они отчаянно боролись со сном и постоянно клевали носами. Подросток лет четырнадцати вел в поводу навьюченную лошадь; рядом с ним шагала девушка примерно шестнадцати годов, в темном плаще и безобразном платке, совершенно скрывавшем ее лицо от посторонних взглядов. Сам отец семейства замыкал шествие, на правую руку его был намотан ременной повод еще одной лошади с тюками.

Процессия эта ничем не отличалась от десятков и сотен других точно таких же, торопившихся в этот вечерний час найти ночлег в трактирах и на постоялых дворах Нелласа. Стража в воротах, однако, придирчиво осмотрела новоприбывших, не поленившись даже переворошить их поклажу — небогатый скарб вчерашнего ремесленника, согнанного с родных мест последним налетом варваров. Городовая дружина Нелласа поневоле проявляла бдительность — она хорошо помнила тот день, когда такие же точно тихие, невзрачные люди мало-помалу скопились в воротах, обступили стражников со всех сторон, а затем из-под драных плащей внезапно появились кинжалы. Разбойники тогда стремились захватить проход и открыть дорогу в город коннице варваров, что скрывалась все это время в близлежащих оврагах.

Однако на сей раз стоявший у ворот стражник не увидел никаких причин для беспокойства — даже кухонные ножи у этих беженцев были увязаны вместе, согласно указу, и спрятаны на самое дно дорожных тюков. Вялые, безразличные, эти люди покорно ждали окончания унизительного досмотра.

— Проезжайте. — Воин наконец махнул рукой. Ответом ему послужили многочисленные раболепные поклоны всех взрослых членов семьи.

— Спасу от этих голодранцев не стало, — проворчал им вслед стражник, со злостью сплевывая на землю. — Лезут и лезут, и конца-краю нет… Вышибить бы их всех из славного Нелласа…

— Во-во, налог не платят, а обороны требуют, — поддержал стражника сотоварищ, вышедший из караульного помещения и случайно услышавший последние злые слова. — А дать бы каждому меч в руки да заставить в одиночку усадьбы защищать!

Они дружно сплюнули еще по разу и принялись с натугой закрывать тяжелые створки ворот. Потом задвинули многопудовый, хорошо смазанный засов и вернулись в караульню. Впереди была еще целая ночь — скучная ночь, потому что начальник городовой дружины отобрал все до единой бутылки с вином, заблаговременно припрятанные в надежных, как казалось, местах. А вдобавок он грозил страшными карами, если воротная стража выпьет хоть глоток и будет, в нарушение приказа, отсиживаться всю ночь под крышей, вместо того чтобы совершать обходы прилегающих к воротам улиц. Начальника стражи знали, уважали и побаивались — он вполне мог заявиться посреди ночи с проверкой…

* * *

— Уф! — вырвалось у мальчишки-подростка, едва семья бедных беженцев завернула за угол. — Слышь, Арьята, ты со страху так тряслась, что я уж думал — если нас сцапают, так только из-за тебя! И еще — ты что, не могла поулыбаться этому воину, когда он тебя обыскивал? Глядела на него волком!

— Улыбаться этому скоту, который тебя… — с холодным негодованием бросила ему девушка в безобразном платке. — И, Альтин, оставь этот твой отвратительный тон! Так изъясняются только самые ничтожные из простолюдинов!

— Да ладно тебе, принцесса! — начал было спорить мальчишка, но ехавшая на муле женщина с младенцем тотчас оборвала его — сильным, звучным голосом, привыкшим повелевать:

— Замолчите оба, вы, оба! Погубите всех!..

— Слушайте королеву, дети, — с укором покачал головой мужчина. — Нам с таким трудом удалось сбить погоню со следа… Давайте будем внимательнее! Неллас, конечно же, безопаснее столицы, но у врага и тут хватает шпионов. Арьята, твой брат кое в чем прав — ты никак не можешь как следует сыграть дочь бедного, измученного жизнью ремесленника. Правда, и тебе, Аль-тин, следовало сказать об этом, лишь когда мы бы оказались в безопасности.

Пока шел разговор, странные беженцы свернули с одной из главных улиц города, очутившись в узком и кривом переулке, освещенном только тусклыми закатными лучами, в то время как на главных площадях и в торговых рядах уже горели яркие нефтяные факелы. Вокруг тянулись ветхие и покосившиеся дома с наглухо заколоченными окнами. Казалось, здесь уже давно никто не живет.

— Надежно ли это место, о мой супруг и повелитель? — шепотом обратилась королева к своему спутнику.

— Надежно, насколько что-то может быть надежным в эти времена, — со вздохом ответил тот. — Похоже, вести о нашем бегстве сюда еще не докатились. А хозяин, старый Гормли, знавал меня еще ребенком. И хотя человек он темный и даже страшноватый, доверять ему можно. Нам нужно провести здесь только одну ночь, завтра мы покинем Неллас и через три дня доберемся до заставы, где командует Барэй. Я спас ему жизнь в прошлом походе, я сделал его сотником моей гвардии, а теперь его загнали в эту глухомань заурядным десятником. Я очень рассчитываю на него. Если мой голубь добрался до заставы, Барэй уже предупрежден, и мы сможем отдохнуть там несколько дней. А потом — через перевал, к морю — и на юг, во владения нашей родни, на остров Меркол. Там мы будем в безопасности…

— Помоги нам в этом, Ялини, — вздохнула женщина. — Твой план очень хорош, о супруг мой, но почему же ты рассказал нам о нем только сейчас? — В ее голосе послышался мягкий упрек. — И мне, и Арьяте было бы спокойнее…

— Я и так спокойна! — возмутилась принцесса под насмешливым взглядом брата. — И отец правильно делал, что держал все в секрете, — если бы Нарайя знала, куда мы направляемся, что бы тогда было?

Королева вздрогнула и опустила голову.

— Да, нельзя исключить то, что она сбежала с тем, чтобы выдать нас, — невесело подтвердил король. — Чем меньше слуг знает о твоих планах, тем больше шансов, что задуманное исполнится. Однако же мы пришли! Видите эту дверь?

Процессия остановилась перед обшарпанной дверью, кое-как сколоченной из обрезков дубовых досок. Дом смотрел на улицу несколькими окнами — выбитыми и темными, у покосившегося крыльца буйно разрослись сорные травы. Ехавшие на осле мальчик и девочка, как по команде, захныкали, требуя ужин и постель.

— Это недостойно вашей королевской крови! — гневным шепотом пристыдила их Арьята; в кои веки соглашаясь с сестрой, Альтин тоже шикнул и притопнул ногой.

После того как порядок был восстановлен, король негромко постучал четыре раза, затем, после паузы, — еще столько же. Наступила тишина, все затаили дыхание.

— Кто там? — произнес за дверью чей-то спокойный голос. Он звучал глухо, произнося слова со странным акцентом, однако в нем чувствовались скрытая сила и уверенность.

— Почтенному Гормли привет от хозяина этой земли! — твердо ответил король — и дверь тотчас распахнулась. В проеме появилась невысокая фигура в просторном кафтане, на поясе хозяина висел короткий меч.

— Входите скорее, мои повелители! — торопливым шепотом выговорил человек, наскоро поклонившись и поспешно освобождая проход. — Давайте мне ваших животных, я позабочусь, а вы проходите внутрь, тут путь один, не собьетесь…

Гормли выскочил в переулок, поспешно хватая под уздцы сразу всех коней и норовя увести в то же время и ослика. Он пару раз лягнул ногой стену дома возле открытой двери, послышался легкий шум, деревянные панели разошлись, открывая вход во внутренний крытый двор. Альтин и его младший братишка глазели на все это с раскрытыми ртами.

— Не стойте на улице, ваши высочества, заходите быстрее, — торопил их Гормли, скрываясь с ослом и конями в темной утробе своего странного дома. Беглецы последовали его настойчивому совету.

Внутри все оказалось неожиданно чисто, хотя и очень просто, без малейшего признака роскоши. Стоял деревянный стол, шесть стульев вокруг него, по углам просторной комнаты были устроены лежаки, покрытые цветастыми одеялами. Королева могла бы поклясться, что в этом неброском, но очень аккуратном убранстве чувствуется женская рука.

Беглецы еще не успели даже как следует усесться, как на пороге появился Гормли с большим подносом, уставленным многочисленными горшками и плошками, от которых исходил аромат хорошо приготовленной рыбы.

— Прошу вас, ваши величества, — вновь поклонился хозяин.

Он достал с полки лучину, зажег ее в очаге и с живым огоньком в руках обошел комнату по кругу, коснувшись им фитилей нескольких масляных ламп. Их свет окончательно прогнал сгустившийся было полумрак; только теперь королева и ее дети смогли как следует разглядеть того, кто укрывал их, рискуя свободой и жизнью.

Нельзя сказать, чтобы это было очень приятное зрелище. Они увидели вытянутый шишковатый череп, лишенный даже малейшего намека на волосы; нос был перебит, ноздри — вырваны. Щеки исполосованы уродливыми синюшно-багровыми шрамами, из-под верхней губы торчал кривой зуб. Длинные руки свисали почти до самых колен, на мизинце левой — не хватало фаланги.

Гормли был стар, очень стар, кожа на лице стала красно-коричневой и свисала многочисленными складками, глаза глубоко запали, мохнатые брови были совершенно белы. Руки покрывала частая сеть глубоких морщин; однако глаза смотрели ясно и пронзительно, что никак не вязалось со всем обликом глубокого старика. От наблюдательной Арьяты не скрылось и то, что сутулость Гормли была явно напускной, а пальцы двигались с ловкостью молодого чеканщика и ничуть не дрожали — а ведь дрожью в пальцах страдали все без исключения старики в северных землях, все, кому посчастливилось перевалить на седьмой десяток. Гормли даже на первый взгляд можно было дать все девяносто, однако передвигался он на удивление мягко и ловко.

Миски и плошки дымились на столе, очень быстро расставленные узловатыми и длинными пальцами хозяина. Их величества не заставили просить себя дважды, однако если Арьята и тут ела с великолепным достоинством, точно на Большом Приеме, то Альтин и младшие уписывали еду за обе щеки, не гнушаясь помогать себе руками, и совсем не обращали внимания на негодующие взгляды старшей сестры.

Король ел мало, полностью погрузившись в свои мысли; Гормли тактично не начинал разговора, пока гости не насытятся.

Когда посуда опустела и старый хозяин убрал со стола, младшие дети, не исключая и Альтина, уже вовсю зевали и терли кулаками глаза. Гормли поспешил увести их всех наверх, и они послушно последовали за ним, несмотря на то что младшая девочка полушепотом призналась Арьяте: «Какой страшный дед!»

За столом наконец остались только королевская чета, Гормли да упрямая Арьята. Младенец проснулся и было захныкал, но старик склонился над ним, что-то негромко прошептал, провел рукой над головой ребенка… и тот вновь безмятежно засопел.

— Теперь можно поговорить, Гормли, — обратился к хозяину король, поднимая угрюмый взгляд от столешницы.

— Да о чем же тут говорить? — Гормли ухмыльнулся, но тоже как-то невесело. — Я и так все знаю. Они посадили на трон эту эльфийскую полукровку! Они объявили тебя, мой король, убийцей и палачом, прогневавшим Молодых Богов, и теперь лишить тебя жизни — первейший долг каждого верноподданного… Ну и так далее. Только старый Гормли и может помочь тебе сейчас добраться до заставы Барэя и дальше, за перевал, на побережье…

— Откуда ты знаешь о Барэе? — вздрогнул король.

— У меня хорошая память, — усмехаясь, ответил старик. — Я помню всех, кого ты возвысил или с кем обошелся немилостиво. Я помню командиров всех десятков в нелласской тысяче. Так что догадаться мне нетрудно.

— Да, ты прав, — успокаиваясь, кивнул головой король. — Мы хотим отправиться…

— Тсс! Я не доверяю до конца даже этим стенам! — Гормли внезапно прижал палец к губам. — Можешь не говорить, ваше величество. Знаю и так. Только на твоем месте я бы не уплывал так далеко. Все еще можно поправить!..

— Как же?! — Арьята невольно подалась вперед и тотчас осеклась под осуждающими взглядами отца и матери. Принцесса смутилась, на щеках ее вспыхнул быстрый румянец.

— Ее высочество совершенно правы. — Гормли кивнул головой. — Надо задавать себе безумные вопросы, только тогда можно надеяться отыскать выход из положения, на первый взгляд кажущегося совершенно отчаянным. Зачем вам бежать так далеко? Что вы скажете о Красном замке?

В комнате повисла гнетущая тишина. Даже масляные лампы, казалось, разом стали больше чадить, и свет их померк. У королевы от испуга округлились глаза, она невольно прижала ладони к щекам, более мужественная Арьята стиснула кулаки, но и она не удержалась от невольной дрожи. Король отвел взгляд; его пальцы нервно забарабанили по столу.

— Красный замок? Это проклятое богами место? — наконец выговорил он, с трудом разлепив губы. В глазах его явственно читался страх. — Это же оплот Тьмы! — и постепенно поправился, видя укоризненно-разочарованное выражение на лице Гормли: — Так говорит молва…

— Всегда ли достойно короля слепо повторять досужие сплетни? — с осуждением промолвил Гормли. — Все совсем не так. Замок ныне покинут и необитаем. Но это сильная крепость, взять ее приступом очень трудно, почти невозможно. Тамошние края изобилуют смелым и вольным народом, ждущим только вождя, чтобы сплотиться вокруг него. Эльфы тоже нравятся далеко не всем в Халлане — не пройдет и года, как у тебя под началом будет сильное войско и ты сможешь вновь попытать счастья. А кроме того, — Гормли еще понизил голос, придвигаясь к самому уху короля, — Красный замок — это цитадель свободного знания! Там ты сможешь стряхнуть пыль тех уроков колдовства, что когда-то преподавались тебе. Тогда на твоей службе окажутся не только мечи и копья, но и легионы существ, куда более могущественных, чем смертные ратники! Подумай, ты ведь знаешь, что я не лгу.

— Я знаю это, но я не могу понять, отчего ты так настойчиво толкаешь меня и мою семью в это жуткое место. — Король изо всех сил боролся с постыдной дрожью.

— Со мной-то все просто — я не забываю добра и хочу помочь тебе всем, чем только могу, — с некоторой обидой ответил Гормли, однако обида эта показалась Арьяте несколько наигранной — будучи сама предельно честной, она тонко чувствовала фальшь и неискренность в словах других.

— Но я уже забыл все, что знал из колдовской науки, — продолжал упорствовать король. — Кроме того, ты сказал, Замок необитаем, так что мы там станем делать одни? Откуда возьмем еду, одежду, слуг? И где мне искать тот вольный народ, о котором ты сейчас говорил? Ну и, наконец, отчего же все-таки о Замке идет худая слава?

— На твой последний вопрос ответить очень легко, — ни на миг не запнувшись, отвечал Гормли. — Худая слава — дело рук эльфов и их подручных. Перворожденные слишком надменны и слишком горды для того, чтобы признать очевидное: человек имеет такое же право на знания, как и они. Оттого Перворожденные и плетут всякие небылицы о тех местах, где Смертный может действительно чему-то научиться. Все ведь зависит не от стен и башен, а от того, кому принадлежало это место в прошлом и что может найти там тот, у кого еще не пропало желание искать!

— И кому же принадлежал Красный замок? — полушепотом, в тон Гормли, спросил король.

— У него было много хозяев, — со странной усмешкой ответил старик. Арьята невольно вздрогнула — усмешка эта показалась ей жутким оскалом восставшего из могилы скелета. — В незапамятные времена его построил маг и чародей по прозвищу Старый Дракон. Имя его, должно быть, знакомо вам по летописям Халлана — в ту пору он немало помогал первым властителям страны. Им заложены основы. Потом Замком владели его ученики, и ученики его учеников. Но в один прекрасный день Перворожденные, движимые завистью к чародеям из числа Смертных, напали на Замок, и длинный ряд хозяев крепости прервался. Однако даже эльфы не смогли разрушить несокрушимые стены и башни, даже они не смогли добраться до тайников — и в назначенный срок в Замке появился новый хозяин. В свой черед и его сменил молодой, выпестованный им ученик, и так далее, однако последний владелец не оставил преемников. Замок пуст, и хозяином станет тот, кто первым ступит под его своды, если, конечно, у смельчака есть дар чародейства. Я бы посоветовал тебе поторопиться. Эльфы могут и надоумить Владычицу! А уж она-то, не сомневайся, сумеет подобрать ключи к Замку! — Гормли умолк и откинулся на спинку стула, откровенно наблюдая за королем.

Тот вновь опустил голову, упрямо рассматривая затейливый сучок на деревянной столешнице. В комнате воцарилась тишина. Арьята затаила дыхание, ей бы очень хотелось украдкой бросить взгляд на Гормли, однако она не осмеливалась. Что-то глубинное, темное, нечеловеческое чувствовалось в нем, и Арьята, способная ученица Ненны, одной из известных колдуний Халлана, ясно видела край бездонной пропасти в сознании Гормли, край той пропасти, откуда исходила эманация того самого кошмарного Повелителя Мрака, о ком даже волшебники не осмеливались и задуматься.

— Отец… ваше величество, — она тотчас поправилась, — позволь сказать мне! — Она ощутила упершийся ей в затылок холодный взгляд Гормли, и безотчетный страх едва не заставил ее замолчать. — Колдовство — плохой помощник в делах королевства. Давай лучше уедем! Я так боюсь этого Красного замка!

Последние две фразы были сказаны специально для Гормли, Арьята тщилась изобразить понятный страх изнеженной принцессы, но обманули ли хитрого старика ее слова?

— О, супруг мой. — Даже сейчас королева не забывала об этикете. Арьята невольно подумала, что мать и на смертном одре не обратится к королю по имени. — О, господин мой и повелитель, всей нашей прожитой жизнью заклинаю тебя: не нужен нам этот Замок! Благодарю тебя, Гормли, за верную службу. — Голос королевы звучал любезно, но под бархатистостью тона в нем чувствовался непреклонный отказ. — Благодарю и выражаю свое удовлетворение. Ты старался, как мог, дабы помочь нам. Но мы — обычные смертные, далекие от магии. Поэтому уж лучше мы уедем к нашей родне, не так ли о муж мой?

— Ты рассудила правильно, моя королева, — через силу улыбнулся король, который, судя по всему, уже начал колебаться. — В самом деле, Гормли, я же не колдун. Я могу командовать полками, могу заседать в Коронном Совете, но повелевать демонами — нет, это не по моим скромным силам.

— Напрасно ты так думаешь, мой господин, — возразил Гормли, ничуть не растерявшись. — Как твоя семья смогла бы так долго удерживать трон одного из самых богатых королевств Западного Хьёрварда, если бы не обладала природными способностями к магии? Мне известна история вашего дома. Напомнить, как твой прадед подчинил себе драконов и отстоял столицу от орд колдуна Варгаса? Или как твой прапрапрадед вызвал из морских глубин Народ Каньонов и обратил в паническое бегство троекратно сильнейший флот разбойников с востока? И в тебе самом тоже скрыты зачатки колдовского умения. Ты отверг предложение развить их, мне известен твой ответ самому Магу Макрану, когда он милостиво выразил желание обучить тебя началам волшбы. По-моему, это была твоя ошибка… Однако я должен сказать тебе, что начинать никогда не поздно.

— Арьята и ты, Меанда, оставьте нас вдвоем, — не поднимая глаз, обратился король к жене и дочери.

— Я наследница престола, — упрямо вскинула подбородок принцесса. Ее мать замерла от удивления на полпути к двери. Арьята впервые стольоткрыто прекословила отцу. — Я имею право слышать все, касающееся того, куда мы отправимся и как станем бороться за трон.

— Арьята! — нахмурился король. — Я уважаю твои права, но тут дело слишком важное и деликатное. Иди!

— Пойдемте, принцесса, поможете мне отнести Трогвара. — Королева осторожно коснулась плеча дочери свободной рукой. Другой она держала младенца, крепко прижимая его к груди.

— Зачем же отсылать такую смелую принцессу, ваше величество, — усмехнулся Гормли. — По мне, ей лучше остаться. Мы ведь с ней как-никак спорим; я уговариваю вас занять Красный замок, ее высочество возражает. Отлично! Вот и поговорим.

— Нет! — потемнел лицом король. — Говорить мы будем с тобой вдвоем, Гормли. Дело это может обсуждаться только между нами.

Гормли с деланно-виноватым видом развел руками перед Арьятой, — дескать, рад бы помочь, да ничего не получается. Принцесса поднялась и молча поклонилась отцу. Лицо ее стало церемонно-каменным, точно на великосветском рауте.

Когда за королевой и Арьятой закрылась дверь, Гормли заговорщически пододвинулся ближе к королю.

— И все же, ваше величество, не уразуметь мне, старому, подобных доводов и резонов. Что ждет тебя на Мерколе? Крошечное островное княжество, не княжество даже, а так, чуть выше простого баронства. Тысячи три мечей. Примерно сотня боевых кораблей, да и то, стыдно сказать, не на каждый найдешь кормчего, что согласится вести судно к твоей столице! Новая Владычица очень скоро узнает, где ты скрываешься, — судя по всему, у нее отличные прознатчики, пришлет посольство с грозной грамотой… Ты думаешь, хозяева Меркола пренебрегут опасностью вторжения халланской рати во имя родственных чувств? Да они выдадут тебя тотчас же! Быть может, едва ты ступишь на их берег, как будешь схвачен и заточен — чтобы потом потребовать выкуп побогаче за знатного пленника. Отчего ты не хочешь прислушаться к голосу разума, о мой король?

— Потому, что мне страшно, Гормли, — в упор ответил изгнанник. — Ты говоришь, во мне есть зачатки способностей к колдовству. Так вот сейчас эти зачатки и говорят мне: Красный замок — это логово Тьмы, это обиталище Зла, и, вступив на этот путь, я заплачу уже не только своей жизнью, но и своим посмертием, что гораздо страшнее. Нет, это не по мне. Владычица милостива: ни один из моих сторонников не казнен, и ни у кого не отняты свобода и могущество, а ссылка на дальние рубежи — не самая жестокая кара за верность мне.

— Коварство эльфов велико, — заметил Гормли, испытующе посматривая на короля. — Она может устроить такое с расчетом, что ты, ваше величество, примешь все это за чистую монету и — явишься с повинной, убереги тебя от такого решения… гм… пресветлый Ямерт! А потом, когда ты будешь у нее в руках… Кто сможет помешать ей учинить над тобой скорый и неправый суд?

— Но все благородные сословия… — запротестовал было король, однако Гормли резко поднял руку, останавливая его.

— Сэйравы в подавляющем большинстве не умеют видеть дальше своего носа, — отрезал он. — Ты просто исчезнешь, никакого суда не состоится! Сгинешь бесследно в дворцовых подземельях…

— Гормли, твое всезнание начинает меня пугать, — попытался отшутиться король, но было видно, что ему стало не по себе, — сколько же открыто этому уродливому древнему старику с темным прошлым… — Конечно, ты во многом прав, — продолжал изгнанник. — Верно, Меркол очень невелик. Верно, большой ратной силой он никогда не славился. Верно, народ там живет мирный. Я соглашусь даже с тем, что родня наша не слишком-то отличается пылкостью семейных чувств. Но ты так ничего и не возразил на мои слова, что Красный замок — это цитадель Зла в нашей области Западного Хьёрварда. Скажи мне, что это не так! Об этом месте сложено чересчур уж много страшных легенд, а ты сам знаешь, что дыма без огня не бывает.

— Да за всеми этими слухами и россказнями — козни эльфов!.. — проникновенным голосом начал было Гормли, но король неожиданно перебил его:

— Что-то ты больно часто сваливаешь все на Перворожденных. — Он покачал головой. — Слишком уж все это у тебя просто выходит. Эльфы виноваты — и весь разговор. Однако, когда у нас свирепствовала Черная смерть и несколько приморских городов вымерли полностью, до последнего человека — взять хотя бы тот же Беттор, — именно Перворожденные своей магией помогли нам спасти остальную часть королевства. И они говорили тогда… что наслал эту напасть сам Властитель Мрака! И я не мог не поверить им.

— Да, ты поверил, мой повелитель, а вместо благодарности получил подготовленный эльфами переворот! — возразил Гормли.

— Все это слова, — нахмурился король. — Дело сейчас вовсе не в этом. Кто стоял за всеми хозяевами Красного замка? Откуда черпали они свою силу? Они ведь были не из числа Истинных Магов? И что-то не похоже, что сидевшие в Замке пользовались бы благорасположением Молодых Богов. Так откуда берет свое начало магия Красного замка? Ответь мне только на этот вопрос, Гормли, и этим самым разрешатся и все остальные. Однако знай, что на стороне Тьмы я не выступлю.

Воцарилась тишина. Король смотрел прямо в глаза старому Гормли, однако и тот не отводил взгляда. Бывший правитель Халлана видел в этом взоре странное успокоение, как будто старик только что принял какое-то долго откладывающееся, очень важное решение. С некоторым удивлением король вдруг понял, что Гормли потерял всякий интерес к разговору с ним и больше не хочет его ни упрашивать, ни уговаривать. Мысли этого странного человека были заняты чем-то совсем иным.

— Ну, не хочет ваше величество туда идти, так и не надо, — равнодушно произнес Гормли. — Кто же смеет тебе что-то навязывать! Завтра я вас выведу из Нелласа и провожу до самой заставы, где начальником твой Барэй. Пойдем моими тропами, которые и пастухам местным неведомы. — Старик поднялся. — Огонь пора тушить, государь, а то, не ровен час, рыночная стража нагрянет.

— Конечно, туши, Гормли. — Король поднялся, запахивая плащ.

Одна за другой гасли масляные лампы, комната погружалась в темноту.

«Удивительное дело, — думал король, невольно следя за стариком, что мягкими шагами обходил углы, старательно накрывая фитили специальными колпачками. — Уж сколько лет я знаю этого Гормли, а он все такой же. Клянусь Вихрями Ямбрена, за последние тридцать лет он ничуть не изменился. И почему он так настойчиво тянул меня в этот Красный замок? Как будто сам не знает, что это гиблое место…»

Последняя лампа погасла.

— Ну, пожалуйте почивать, мой повелитель, — совсем рядом вздохнул Гормли, предусмотрительно распахивая дверь перед королем.

Благодарю тебя. — Изгнанник наклонил голову и начал подниматься по ступеням. За его спиной на входной двери лязгнули дополнительные засовы.

ГЛАВА II

Арьяте не спалось. Младшие и Альтин давно уже сопели, с головами закутавшись в одеяла, дремала мать, покормившая маленького Трогвара, а принцесса все лежала, не шевелясь, на спине, глядя в темноту широко раскрытыми глазами. Она не сомневалась в своих способностях. Учившая ее колдунья не раз задавала ей самые трудные задания — проникнуть в сущность оказавшегося перед ней человека, узнать его прошлое, прочесть его мысли, — и Арьята никогда не ошибалась. Наставница все твердила, что у ее высочества — редкий дар, и все жалела, что принцессу нельзя отправить в какой-нибудь настоящий колдовской орден, где она достигла бы подлинных вершин мастерства. Арьята не сомневалась, что в душе старого Гормли таится что-то очень темное и страшное, какая-то мрачная тайна, однако настолько искусно скрытая многими слоями магической защиты, что неопытная волшебница не могла без посторонней помощи пробиться к ее сути. Однако подозрения вызывало уже само существование подобной защиты. Кто мог создать такие охранные заклятия — ведь для этого нужно быть необычайно искусным колдуном или, того больше, Истинным Магом? Здесь крылась какая-то тайна, не так уж прост оказался этот жутковатый старик… Во имя пресветлого Ямерта, ну чем же кончился их разговор с отцом? Хотя папа никогда не согласится принять покровительство Тьмы, он скорее расстанется с надеждами на возвращение трона или даже с жизнью!

За плотно занавешенным окном медленно ползла ленивая старуха ночь; поднялся ветер, и длинная ветвь какого-то дерева стала мерно царапаться в запертый ставень. Раз, и другой, и третий… Точнее, Арьята пыталась уверить себя, что это всего-навсего ветка… хотя страх запустил коготки глубоко в душу принцессы, и ее мысленному взору с пугающей четкостью представилось жуткое страшилище, бесформенная черная масса, лишенная четких очертаний и оттого еще более пугающая.

А потом ритм размеренных скрипов вдруг изменился, и в самый первый момент Арьята подумала, что ветер задул по-другому, не больше, но в ту же секунду девушку словно что-то кольнуло: опасность! — заставив принцессу скатиться с лежанки и слепо броситься к окну. Она хотела крикнуть и не смогла — страх сдавил горло. Опоздав на долю мгновения и спохватившись, в душу вцепился липкий обессиливающий страх; ноги отказывались повиноваться. Правая рука Арьяты сжимала выхваченный из-под подушки острый и длинный стилет драгоценной гномьей стали — подарок на день совершеннолетия.

Девушка все же сумела крикнуть: «Мама!» — и схватить в охапку малыша, но тут в ставни ударило что-то тяжелое и мягкое. Рама вылетела, внутрь просунулось нечто живое, зловонное, извивающееся… Арьята, задыхаясь от омерзения, но одолев свой всегдашний страх перед змеями и лягушками, с визгом метнулась к вползающему в окно существу, с размаху всадив стилет в податливую горячую плоть.

От шума, грохота и крика проснулись все остальные. Не пытаясь больше напасть, тварь в окне поспешно отдернулась, снизу донесся мокрый и тяжелый шлепок — и тотчас же воздух над самым ухом Арьяты вспороло что-то свистящее. В узкий проем стремительно протиснулась тощая и длинная фигура. Арьята с отчаянием вновь попыталась ткнуть появившегося стилетом, однако тот оказался умелым бойцом — скрутившись, точно уж, он перехватил занесшую оружие руку и в один миг вырвал клинок. В комнате было по-прежнему темно, метались и вопили дети, королева билась у выхода — дверь почему-то не открывалась. Альтин тоже выхватил свой недлинный и легкий меч; однако появившийся через окно человек не собирался терять здесь время даром. Он вскинул руку, что-то вновь свистнуло, и обмершая Арьята услыхала тяжкий стон. Королева медленно сползла вниз, цепляясь за дверь обеими руками.

На пути у убийцы оказался Альтин, принц замахнулся мечом, однако детский клинок его рассек пустоту, а увернувшийся враг с хряском ударил мальчишку кулаком в горло. Принц беззвучно упал.

И, замерев, точно в столбняке, лишившись способности и двигаться, и кричать, крепко прижимая к себе вопящего от страха Трогвара, Арьята видела, как рука посланца смерти поднялась и опустилась еще дважды. К двум телам на полу присоединились ее младшие брат и сестра. Она осталась одна.

Убийца поспешно развернулся. Он не сделал ни одного лишнего движения, он не позволил себе пренебрежительно отнестись к женщинам и детям, посчитав их легкой добычей; он не стал тратить время на то, чтобы насладиться ужасом своих жертв, потешить слух их душераздирающими воплями и криками о пощаде. Держа в правой руке короткий и широкий нож, он просто прыгнул через всю комнату — прямо на замершую от ужаса девушку с надрывающимся младенцем на руках.

Арьята видела рванувшуюся к ней тощую фигуру, очень похожую на ядовитую песчаную гадюку Обтянутое черным тело оторвалось от пола; принцесса же словно бы лишилась последних сил: она не могла ни двинуться, ни крикнуть. Лицо убийцы закрывала черная маска с крошечными прорезями для глаз; казалось, глаза эти принадлежали хищному бестелесному духу, выгнанному злой колдовской волей из тайного обиталища. Очертания тела убийцы почти сливались с окружающим мраком.

Ужас, какого Арьята еще никогда не испытывала, острое ощущение конца… исчезнуть, исчезнуть, исчезнуть из этого кошмарного места, пусть они не увидят ее, пусть ее тело станет прозрачней воздуха, легче и неосязаемей ночного ветра!

За тот короткий миг, пока распластавшееся в длинном прыжке тело убийцы летело через комнату, принцесса ничего не смогла бы сделать — ни подобрать выпавший стилет, ни даже просто отскочить в сторону. Она просто очень хорошо вдруг представила, как из ее безоружной руки навстречу врагу вытягивается прозрачный голубоватый клинок, по отполированной стали прокатываются мерцающие волны пламени, черное тело со всего размаху напарывается на выставленное острие волшебного оружия — и, пронзенное, медленно валится на пол.

Что-то ярко сверкнуло — там, внизу, подле безвольно упавшей правой кисти Арьяты. Она зажмурилась, уже готовая встретить свой конец…

Спустя несколько длинных мгновений она услыхала чуть слышный стук, точнее — мягкий удар, словно на пол бережно опустили тяжелую ношу, для сохранности обернутую тряпьем. Гибельного удара, последней смертельной боли все еще не было, и глаза принцессы раскрылись сами собой.

Возле ее ног лежало чье-то темное тело. Пальцы откинувшейся правой руки все еще сжимали нож, широкий и короткий.

Еще боясь поверить увиденному, она положила кричащего без умолку младенца, трясущимися руками высекла огонь… На полу лежал убийца в черном, и был он мертв, как камень.

На его спине, точно между лопаток, принцесса увидела недлинную прямую прорезь в одежде, словно бы оставленную клинком, насквозь пронзившим тело; ткань вокруг раны промокла от крови и потемнела еще больше.

Арьята выпрямилась. Она знала, что вся ее родня мертва — наставница учила чувствовать Смерть. Убийца был настоящим мастером своего дела, и на каждую жертву ему потребовался только один Удар.

Следовало также внимательно осмотреть тело страшного посланца, но принцессу затрясло от одной мысли о том, что придется прикоснуться к этому трупу. От внушаемых им отвращения и ужаса она готова была с истошным воплем кинуться куда глаза глядят, прочь из ужасной комнаты, забыв обо всем…

Однако долго размышлять над тем, что же делать, ей не пришлось. Убийца пришел в дом Гормли не один, и его собратья по ремеслу решили узнать, куда же запропастился их сотоварищ, посланный наверх с простым заданием: прикончить королеву и всех детей.

Они были опытны и осторожны, эти ночные мастера. Один из них не возвращался, и это означало, что пропавший встретился с чем-то совершенно непредвиденным. И потому остальные убийцы поднимались беззвучно, держа наготове оружие, — трое по лестнице, а еще двое ловко карабкались по гладкой стене дома к раскрытому настежь окну той комнаты, где разыгралась кровавая драма.

Арьята видела и чувствовала их всех. Оцепенев, онемев, она стояла с Трогваром на руках, глядя прямо перед собой невидящим взором. Сейчас она уже не думала о смерти, она считала ступени, что осталось преодолеть мягко ступавшим ногам убийц. Она считала их про себя и в то же время твердила как заведенная:

— Они не увидят нас… Они не увидят нас… они не увидят…

Даже Трогвар неожиданно умолк, сосредоточенно уставившись снизу вверх на Арьяту странным, слишком серьезным для младенца взором. И за миг до того, как одновременно в дверях и на подоконнике появились затянутые в черное фигуры, Арьята подобрала свой стилет, подняла правую руку с обнаженный клинком и тихо проговорила, точно маленькая девочка в детской игре.

— А я спряталась… а я спряталась…

И — замерла, обратилась в статую, даже, наверное, перестала дышать.

Дверь резко распахнулась, трое в черном ворвались внутрь; два стремительных гибких тела бесшумно перемахнули через подоконник. Первый, перешагнувший порог, ловко подпрыгнул, взмахнул коротким прямым мечом над притолокой — на случай, если там кто-то засел (створки открылись наружу, за открытой дверью никто не смог бы спрятаться); двое других убийц тотчас же метнулись по углам черными быстрыми ужами. Тускло блестело оружие.

Спустя одно короткое мгновение страшные гости замерли в странных, напряженных боевых позах — они ждали появления неведомого врага. Один из проникших через окно что-то коротко и гортанно вскрикнул, указывая на мертвого сотоварища.

Не потрудившись притворить дверь, пятеро убийц быстро и ловко обшарили комнату сверху донизу, — верно, в поисках тайного хода, которым сумели скрыться обе жертвы. Арьяту они словно бы и не видели.

Осторожно обойдя деловито снующие фигуры, принцесса медленно, шаг за шагом, двинулась к выходу. В тот миг она не задумывалась, отчего погиб тот, кто появился первым, почему остальные пятеро не обращают на нее ни малейшего внимания, хотя она проходит на расстоянии вытянутой руки от них. Она достигла порога и начала спускаться. Трогвар молча лежал у нее на руках.

На первом этаже она заглянула в ту комнату, где должен был остаться ее отец. Дверь была не выломлена, но аккуратно снята с петель, вещи, сваленные в угол, — нетронуты. Внутри горела масляная лампа, и в ее тусклом и неверном свете принцесса разглядела, что пол чист, на нем нет и следов крови.

По-прежнему двигаясь как во сне, Арьята бесстрашно подошла к их тюкам и неспешно достала небольшой кожаный мешочек. Спрятала его за пазуху и пошла к выходу. Дом был пуст, ее отец и старый Гормли бесследно исчезли.

За укрытый на груди Арьяты небольшой кожаный мешочек новые хозяева Халлана не пожалели бы никаких земель, титулов и золота, потому что лежавшие в нем три больших рубина и один необыкновенно чистый сияющий камень, которому так и не смогли найти подходящего названия, и были теми самыми Четырьмя Магическими Камнями Халлана, что сработал в незапамятные времена один знаменитый Маг, из Настоящих, из тех, что имели своим домом таинственный Замок Всех Древних на вершине Столпа Титанов. Камням приписывали самые необыкновенные волшебные свойства, они издавна украшали корону и скипетр Халлана; перед бегством отец Арьяты, рискуя жизнью, успел вырвать драгоценности из объятий мертвого желтого металла оправ.

Говорили, что эти Камни способны на все — даже исполнять любое желание владевшего ими. Последнее, конечно, было не более чем сказкой, но, по словам отца, Камни помогали обрести новые силы, поставить себе на службу — если ты колдун — целые рати волшебных существ из иных миров… Могли они и многое другое, но, увы, в магии этих камней сведущ был только один король, и для Арьяты они оставались лишь бесполезными красивыми игрушками. В лучшем случае она могла сохранить их до более счастливых времен.

Принцесса с Трогваром на руках вышла из дверей дома Гормли и, совершенно не скрываясь, медленно пошла по темному кривому проулку.

Она по-прежнему оставалась в том же странном состоянии, на середине пути между сном и явью, ничего не боясь и твердо зная, что ей сейчас нужно делать.

Она не плакала. Каждый миг ужасной расправы с матерью, братьями и сестрой навечно врезался в память, каждый прозвучавший в те секунды стон точно ножом резал ее слух — однако она не плакала. Глаза ее оставались сухими, движения — плавными, точными, хотя и чуть замедленными. Трогвар же, точно понимая все случившееся с ними, спокойно лежал на руках Арьяты и не отрываясь смотрел на нее своими странными серо-серебристыми глазами…

Принцесса словно читала невидимую книгу, в которой оказались четко расписаны направления, приметы, дни пути, места удобных стоянок, родники, опасные болота, торговые пути, заставы халланских порубежников… Она не знала, откуда в ее памяти возникли все эти сведения, и в тот момент вовсе не желала это знать. Она думала о том, как отомстит, и от мыслей этих пришел бы в ужас самый кровожадный палач.

Арьята шла по затаившемуся, замершему до рассвета ночному городу; принцессе казалось, что из-за каждой ставни в спину ей впиваются жадно-злобные взгляды. Она отстраненно подумала, что выследить ее сейчас легче легкого, да и потом, наутро, тоже будет несложно — спрашивай у каждого встречного, не проходила ли здесь девушка с младенцем на руках. Кормилицы и няньки не бывают настолько юны, простолюдинки ее возраста не станут шататься с ребенком по рынку в поисках пропитания: городовая стража быстро выловит таких нищенок и отправит в работные дома. Арьята невольно вздрогнула: по настоянию матери эти дома учредил король, ее отец, порядки в них заведены были довольно суровые — и кто же мог тогда подумать, что все это обернется против наследной принцессы Халлана?!

Позади нее в переулке, из дома Гормли, пятеро убийц брызнули в разные стороны бесшумными черными молниями — темнее ночи, непрогляднее мрака. Двое бросились в ту же сторону, что и принцесса, однако она даже не подумала об укрытии. Она знала — сейчас ее не заметят… пока еще не заметят. Погруженная в странное оцепенение, девушка не считала сейчас убийц опасностью и не задумывалась, почему же так происходит.

Двое в черном быстро и бесшумно промчались мимо Арьяты; со стороны они казались диковинными зверями-прыгунами, их движения совершенно не походили на бег обычного человека. Они словно распластывались над землей, делая громадные прыжки по три-четыре сажени. Через несколько мгновений убийцы уже скрылись в темноте.

Принцесса тем временем дошла до угла широкой торговой улицы, по которой они всей семьей ехали лишь несколько часов назад. Нефтяные факелы были уже погашены, однако в щели между ставнями на окнах трактиров и таверн пробивался багровый свет, подле входных дверей в подобные заведения толпились подгулявшие завсегдатаи. Арьята успела сделать лишь несколько шагов по брусчатке, как все тело охватила быстрая холодная дрожь, и беглянка тотчас поняла, что спасшая ее завеса невидимости исчезла. Прежде чем принцесса успела удивиться этому, тело ее само по себе метнулось в глубокую, залитую мраком щель между двумя домами. Вся дрожа от ужаса, тотчас покрывшись холодным потом, Арьята вжималась в шершавую каменную стену, моля пресветлого Ямерта о спасении. Сверхчеловеческие силы, позволившие ей выжить несколько минут назад, покинули принцессу, она вновь стала обычной девушкой, только-только перешагнувшей рубеж совершеннолетия и лишь самую малость обученной настоящему колдовству. Тотчас же захныкал и Трогвар.

На глаза Арьяты навернулись слезы, отчаяние вновь стиснуло душу… Казалось, что все погибло, сейчас, вот сейчас рядом с ней возникнут черные беспощадные тени неведомых убийц, взметнутся и опустятся кинжалы… Она уже отчетливо видела собственную смерть.

«Но кто же тогда отомстит за маму, за братиков, за Айоту? — вдруг пришла неожиданная мысль. — Будь что будет, я не могу умереть сейчас! Клянусь мукой Нифльхеля, я останусь жива! Останусь жива… останусь жива…»

Как ни странно, это простое соображение подействовало. Арьята утерла слезы и поспешила зажать рукой рот Трогвару: младенец подавал голос все громче и громче. Ощупью отыскивая себе дорогу, Арьята пробиралась в глубь приютившей ее щели.

Она сделала лишь несколько шагов, когда пальцы наткнулись на гладкие доски высокой калитки. По ночному времени внутренняя щеколда была закрыта, однако принцесса, вспомнив кое-что из своих детских игр и тогдашних проказ, осторожно просунула в щель лезвие стилета и после нескольких неудачных попыток отодвинула запор. Калитка чуть слышно скрипнула, поворачиваясь на хорошо смазанных петлях, и отворилась.

«Наследница Халланского трона ночью шарит по дворам своих подданных в поисках прибежища! — мелькнула горькая мысль. — Превеликий Ямерт, до чего я дошла!..»

Она ожидала услыхать ожесточенный собачий лай и готовилась в случае чего тотчас броситься наутек, однако все было тихо. По-прежнему двигаясь ощупью, она добралась до какого-то сарая и юркнула в приоткрытые створки широких ворот. Это оказался сенник; забравшись по приставной лестнице наверх, Арьята постаралась устроить Трогвара, прикрыть младенца еще одним одеялом — и осторожно выскользнула из сарая с твердым намерением не возвращаться без молока.

Страх на время отступил. После кошмарной встречи с черными убийцами какая-то там рыночная стража уже совершенно не пугала девушку. Арьята покрепче сжала стилет и двинулась в обход дома.

Ей повезло — окно кухни оказалось открыто; а то, что это именно кухня, ясно было по запахам — несмотря на поздний час, там еще что-то готовили. Принцесса услышала приглушенные женские голоса.

Всадив стилет в бревна стены и подтянувшись, Арьята оказалась возле самого оконного проема. Ожидая, пока так некстати оказавшиеся там не уберутся куда-нибудь, принцесса невольно стала прислушиваться к разговору; и стоило ей услыхать первые несколько фраз, как она, вздрогнув всем телом, прижалась к толстым выпирающим бревнам, стараясь и придвинуться поближе, чтобы не упустить ни звука, и в то же время остаться незамеченной. Говорили две женщины, и говорили об Арьяте.

— Значит, они упустили ее, — жестко выговаривая слова, произнес низкий сильный голос. — Упустили, Фельве, упустили, не защищай их! Все они будут казнены. Ты знаешь закон. Девчонка и этот пискун — как его, Трогвар? — нужны нам любой ценой, пусть даже к утру весь Неллас будет лежать в руинах. Справишься ли ты с этим, моя милая Фельве, — в голосе слышалась холодная насмешка вкупе с презрением, — я спрашиваю тебя, ты справишься? Или мне послать на поиски моих койаров?

Что такое «койар», принцесса не знала.

— Я справлюсь, о великая, — ответил второй голос, помягче и не столь злобный. — Я справлюсь или отвечу по всей строгости уложений нашего Ордена. Но, великая, быть может, все же отложить казнь моих людей? Я прошу дать им время — всего лишь до утра. Я присоединю к ним всех остальных и сама пойду с ними. Если же мы потерпим неудачу… значит, нам нечего делать в Ордене и вообще незачем тогда жить.

— Ты всегда умела красиво говорить, — по-прежнему жестко и непреклонно ответил первый голос. — И это ты, кого я прочила в мои преемницы! Ты прекрасно знаешь, что приказы Черной Матери не отменяются. Мой вердикт вынесен, и его уже не изменишь. Что же касаемо тебя — если вы схватите принцессу Арьяту, ты займешь в Ордене первое после меня место, и Круг провозгласит тебя моей наследницей. Если же вы потерпите неудачу… лучше бы тебе тогда лишний раз проштудировать карты Нижних Миров.

Фельве, обладательница более мягкого голоса, невольно ахнула. Очевидно, угроза неведомой повелительницы возымела действие.

— Все, хватит разговоров! — приказал первый голос. — Иди, Фельве. Иди и принеси мне этого младенца… меня занимает именно он. Принцесса, конечно, мне тоже очень нужна, но лишь в связи с Четырьмя Камнями Халлана. Вот Трогвар — другое дело… — уже тише и задумчивее закончила говорившая.

— Но эта Арьята смогла убить одного из моих посланцев, — неожиданно возразила Фельве. — Убила неведомым оружием, быть может, одним из Призрачных Мечей. Неужели способная на такое не пригодится Ордену?

— О чем ты, Фельве? — с раздражением проговорила повелительница. — Во имя Великой Тьмы, какой там Призрачный Меч у этой девчонки? Ты теряешь голову до срока. Погоди, еще успеешь лишиться ее, если не исполнишь моего приказа.

— Повинуюсь, о великая, — выдохнула Фельве, и до слуха Арьяты донеслись постепенно затихающие в отдалении шаги двух пар обутых во что-то мягкое ног. Неведомые собеседницы ушли из поварни.

В другое время Арьята бросилась бы бежать без оглядки, услыхав такие речи. И сейчас — нельзя сказать, чтобы она встретила все это без малейшего трепета. Напротив, душа у нее в буквальном смысле ушла в пятки, сердце колотилось так, что ей казалось — слышно во всем Нелласе. Она очень боялась, она не могла в одночасье стать безумно смелой и отважной. Она боялась, но что-то более сильное, чем страх, заставило ее осторожно перевалиться через подоконник внутрь дома.

Она очутилась в просторной кухне явно богатого хозяина — с несколькими очагами, огромной плитой в самой середине и громадным широким дымоходом, распахнувшим над ней свой черный раструб. В одном из очагов горел огонь; вращавшийся сам собой на вертеле, жарился большой жирный гусь. За птицей никто не наблюдал, и это могло значить, что какой-нибудь поваренок может появиться здесь в любую секунду. Арьяте следовало поторопиться.

Принцесса поспешно огляделась. На грубо сколоченном деревянном столе подле горящего очага она заметила высокую бутыль в тростниковой оплетке; наудачу схватила, поднесла горлышко к носу, понюхала — вином не пахло, решила попробовать — это действительно оказалось молоко, густое и теплое.

Не в силах поверить сразу в такую удачу, Арьята быстро, как только могла, вылезла в окно — и вовремя, потому что за дверью кухни послышались шаги. На пороге появился тощий прыщеносый парнишка в грязном белом колпаке и жалком подобии передника, угрюмо принявшийся поворачивать вертел, собирая капающий с птицы жир на специальный противень. Колпак поваренка украшал вышитый герб: морской змей и каменный человек поддерживают щит с изображением копья, переломленного голой человеческой рукой.

От изумления принцесса даже помедлила, не сразу спрыгнув в спасительный мрак под стеной поварни, — обладатель этого герба был знаком ей слишком хорошо. Правая рука ее отца, благородный сэйрав до двадцатого колена, опора трона, воитель знаменитой халланской конницы — барон Вейтарн. Он имел дома во всех крупных городах королевства, ничего удивительного, что на одной из главных улиц Нелласа стояло подворье воителя, но что делают здесь две жуткие жены-воительницы?! Барон был единственным человеком, у кого Арьята могла бы попросить убежища и помощи — он единственный из всей знати не встал на сторону новых хозяев Халлана, однако собранные им полки опоздали к решительной битве из-за дождей и распутицы; видя, что силы слишком неравны, король решил не проливать кровь сограждан и скрылся. Сперва Арьята осуждала его за этот малодушный, как ей казалось, поступок, но теперь в душу девушки закрались самые черные подозрения — быть может, отец догадывался, что с Вейтарном не все чисто, и не слишком доверял ему? Эта Фельве и ее неведомая повелительница — вряд ли они расположились в доме барона без его ведома; а если захватили или получили как плату от новых владык королевства — вряд ли челядь продолжала бы носить гербы прежних хозяев. Нет, лучше пока не искать встречи с ним, даже если он сейчас здесь, в Нелласе…

Арьята пробралась обратно в сенник. Кое-как, с горем пополам накормила Трогвара; согревшись, младенец уснул. Принцесса осталась сидеть рядом с ним в мрачном раздумье — что делать дальше? Она решила, что разумнее всего сейчас не трогаться с места — пусть эти черные шарят себе по пустым улицам, вряд ли кому-то из них придет в голову искать ее здесь, возле самого их лежбища.

Арьята попыталась отыскать другие возможности, кроме одного лишь поспешного бегства на заставу Барэя. Хотя путь туда она представляла очень хорошо, невольно возникали другие мысли: «Меркол — это же тупик… я останусь там на всю жизнь… жалкой приживалкой, которую кормят из милости… а то еще силком выдадут замуж!» При этом принцесса даже вздрогнула.

«Погоди! Да погоди же! — прикрикнула она на себя, чувствуя подкатывающиеся предательские слезы. — Думай! Ты должна отомстить. Но с Трогваром на руках… этого не сделаешь…»

Ее память пыталась отыскать какой-нибудь выход; она вспоминала различные тайные Ордены, еще гнездившиеся по дальним окраинам обитаемых земель. Но все известные ей Боевые Храмы, куда она при большом желании (и от полной безысходности) могла бы поступить ученицей, отличались каким-то изуверским характером, за что и преследовались всеми без исключения королями и баронами Западного Хьёрварда. Присоединившись к ним, она сразу и навсегда лишилась бы свободы. Конечно, появись здесь сейчас какой-нибудь принц… который мог бы помочь, да окажись он вдобавок еще и волшебником… Арьята вздохнула. Этот выход был бы самым лучшим — но и самым недостижимым. Вряд ли какой-нибудь молодой сэйрав снизошел бы до грязной нищенки с младенцем на руках, а если бы и снизошел, то спокойно мог бы выдать ее. И прельстившись наградой, наверняка обещанной за головы членов королевской семьи. Благородное сословие Халлана отвернулось от своего повелителя, предпочтя ему новую Владычицу, и теперь Арьята не верила никому из них.

Хорошо было бы отыскать какого-нибудь странствующего волшебника и уговорить его помочь ей. Обучить ее колдовству… и тогда она еще покажет им всем! Найти волшебника было не так уж трудно — достаточно потолкаться по людным местам Нелласа месяц-другой, и ты непременно встретишь какого-нибудь чародея. Иное дело, что в запасе у Арьяты не было не только полутора месяцев, но и полутора часов.

И отчего-то она так и не задумалась, почему из всех многочисленных домов на длинной торговой улице она выбрала именно этот, как ей могло повезти настолько, что именно здесь расположились те, кто подослал убийц к ее семье, что они оставили раскрытым окно, ведя свои тайные разговоры… Слишком большое число совпадений насторожило бы любого, но в этот момент оно показалось Арьяте совершенно естественным.

Она все еще угрюмо сидела подле мирно спящего младенца, когда во дворе раздались шаги. Принцесса сжалась, замерла, пальцы до боли впились в рукоять стилета. Кто-то бродил вокруг сенного сарая, бродил, тяжело волоча ноги; время от времени слышалось неразборчивое бормотание. Арьята чуть приободрилась — черные убийцы двигались бесшумно, подобно теням. Скорее всего кто-то из слуг… В их летнем замке слуги всегда совершали обходы по ночам… В замке… в замке… И тут Арьяту наконец осенило, появились проблески разгадки.

Конечно же! Замок! Красный замок! Цитадель свободного знания! Могучая крепость, пустая, ждущая только своего нового хозяина, чтобы воспрянуть вновь! Она даст Арьяте все. Силы, могущество, власть, богатство. Обретя все это, она обучится истинному колдовству, она станет Мастером Чародейства — и тогда она сможет достойно отплатить всем за случившееся. Она вернет принадлежащий ей по праву трон Халлана, она предаст страшной казни предателей, она…

«Но ведь это — владения Тьмы, — вдруг подумала она, удивляясь собственному чрезмерному восторгу. — Я же изо всех сил пыталась отговорить отца, а теперь едва не скачу от радости, вспомнив о том, что можно бежать еще и туда. Нет, нет, это же конец всему, я же стану прислужницей Зла, еще более страшной, чем те ужасные женщины, пославшие тех, в черном, убить всю мою родню. Как я могу вообще думать об этом?!»

«Но ведь я в безвыходном положении, — пришло ей на ум, точно в ней спорили две совершенно разные Арьяты. — Я осталась одна, с младенцем, без средств, без друзей, без крова, без пищи… И если я хочу отомстить — надо обзавестись оружием. Если иного, кроме Красного замка, для меня не существует — нужно воспользоваться им. Да и откуда, собственно, я знаю, что Красный замок — непременно обитель Мрака? Я ведь слышала о нем одни лишь сплетни да сказки, толком никто ничего не знал, вот и плели разные небылицы… надо увидеть все собственными глазами. И дорога туда не из самых трудных — добыть плот да сплавиться вниз по Лайтону, благо до этой реки отсюда, самое большее, день пути…»

«Но это же конец!» — вырвался молчаливый, но отчаянный крик.

Испуганная принцесса только сейчас поняла, что кто-то невидимый, но очень сильный пытается проникнуть в ее сознание, заставить отправиться в этот Красный замок; неужели все происшедшее — дело рук старого Гормли, которому отчего-то позарез надо, чтобы в этом страшном Замке появился бы новый хозяин — или хотя бы хозяйка?!

«Нет, нет, она не поддастся, она выдержит! Нужно бежать, бежать из города, как можно скорее, куда угодно, хоть на Меркол, — но не отдать душу Мраку! Ведь у нее вдобавок — Четыре Камня Халлана; наверняка на них уже давно точит зубы Тьма!»

И стоило ей подумать об этом, как ворота сарая быстро и на удивление бесшумно распахнулись. В проем хлынул свет факелов, и быстрые, гибкие, молчаливые фигуры шагнули внутрь.

ГЛАВА III

Нельзя сказать, что барону Вейтарну очень плохо жилось при прежнем короле. Его богатства, слава и влияние росли с каждым годом, его сыновья получали высокие посты при дворе, жена стала первой дамой королевы, и все же он был недоволен. Он не умел отвешивать вежливые поклоны, предпочитая простые и крепкие мужские рукопожатия. Древностью рода, знатностью, доблестью — он ничем не уступал тем, кто волею судеб оказался заброшен на Халланский трон. И очень простой вопрос — почему они, а не я? — засел в голове у барона настолько крепко, что мало-помалу лишил достойного предводителя халланской конницы и сна, и спокойствия. Он бредил властью. Каждую ночь, если только удавалось заснуть, барону грезился королевский пурпур в его гербе, склоняющийся в поклоне двор и другие сэйравы страны — сильные, храбрые, но покорные его воле. Он не мог отделаться от этого наваждения. Оно владело всем его существом, и теперь ему оставалось либо погибнуть в погоне за этим призраком собственного королевства, либо перестать быть самим собой, бароном Вейтарном. Смертельно устав от постоянной борьбы с самим собой, барон бросался в сражение очертя голову, стремясь забыться в кровавой сече. Он заслужил славу неуязвимого; его отчаянные конные атаки не раз и не два приносили победу повелителю Халлана, но никто не знал, что причиной этих побед была именно глубокая, застарелая ненависть барона к тому, кто считал Вейтарна своим ближайшим сподвижником.

Когда переворот созрел, к барону пришли главари заговорщиков. Они были не настолько глупы, чтобы обманывать, и предложили честную сделку — Вейтарн опаздывает к месту решительного сражения, взамен получая все необходимое для того, чтобы без помех захватить власть в богатых областях Южного Загорья, в прекрасных, плодородных землях вокруг громадного внутреннего озера Нуар. Барону была обещана помощь колдовством, и он получил ее. Гонец только что доставил донесение — посланный отряд разведчиков благополучно произвел рекогносцировку. Пора было трогаться всей собранной бароном силе.

Однако сейчас барон в одиночестве сидел в верхнем покое своего роскошного дома в Нелласе и мрачно прихлебывал дорогое вино, почти не ощущая тонкого вкуса рубинового напитка. За его женой только что закрылась дверь. В ушах хозяина еще звенели отзвуки гневного голоса баронессы:

«Ты предатель, барон Вейтарн. Всемогущий Ямерт, тот, кому я родила таких сыновей, кого я без памяти любила всю жизнь, — всего лишь гнусный предатель! Тебе нет прощения, барон. И не думай, что я когда-нибудь забуду это. Все, все, что было у нас, — все ты погубил. Ты властен в моей жизни — но я отныне не жена тебе!»

Супруга барона Вейтарна оказалась чуть ли не единственной дамой благородного происхождения, сохранившая верность низвергнутому королевскому дому Халлана. Барон знал, что все услышанное им только что — не пустые слова. И он понимал также, что идти оправдываться уже бессмысленно.

Высокий, но погрузневший к сорока годам, с седыми волосами и недлинными густыми усами, с красноватым лицом, рассеченным несколькими уродливыми шрамами, барон никогда не слыл красавцем и сердцеедом. Он хранил верность однажды выбранной супруге, являя собой полную противоположность прочим благородным сэйравам. Жена значила для него очень много — она догадывалась о гибельной страсти, пожиравшей ее супруга, пыталась как-то облегчить его мысли; она была той, кому он мог сказать все — и всегда встречал понимание. И сейчас барон, как и всякий хороший военачальник, не умевший лгать себе, понимал, что жена сказала ему истинную правду: он гнусный предатель, и совесть теперь не оставит его в покое. Барон помрачнел еще больше, опорожнив кубок одним большим глотком. Вейтарну казалось, что в покоях невыносимо душно и жарко, он подошел к окну, рывком распахнул ставни, едва не сорвав их с петель. В разгоряченное лицо толкнулись прохладные струи ночного ветра; стало как будто чуть полегче, барон перегнулся через подоконник, рассеянно скользя невидящим взором по темным окрестным домам.

По ведущей от Южных ворот к Рыночной площади улице Орхидей, на которой стоял дом барона, лениво тащилась ночная стража. Шли они вразвалку, плохо притороченное оружие гремело и лязгало, слышались громкие разговоры вперемешку со взрывами грубого хохота, когда кто-то из ратников отпускал плоскую шутку. Начальник все же погнал их в обход, и теперь они брели, освещая себе дорогу нефтяными факелами, думая, однако, не о сбережении вверенного в эту ночь их заботам города, а лишь о том, где бы добыть выпивки побольше и подешевле. Барона передернуло от гнева — этот сброд не имел права даже называться воинами. Следовало сейчас же спуститься и выдать им по первое число!

Ночной патруль поравнялся с боковой калиткой его дома, когда из сенного сарая внезапно раздался отчаянный тонкий вскрик, полный такого ужаса и боли, что даже привычный ко всему барон содрогнулся. Спустя еще мгновение из сарая донесся ни с чем не сравнимый звон столкнувшихся клинков. И еще — тотчас заплакал ребенок.

Барон не раздумывал ни секунды, радуясь возможности отвлечься от черных мыслей. Его верный боевой топор, как обычно, лежал рядом; Вейтарн прыгнул из окна высокого второго этажа прямо вниз, на оставшийся неразгруженным с вечера воз сена.

Ночная стража, верно, тоже услышала крик и лязг оружия; двое стражников посмелее первыми шагнули к калитке, освещая себе дорогу факелами. Еще трое их товарищей двинулись следом, выставив длинные копья.

Вейтарн проворно выбрался из рассыпавшегося вороха сухой травы; барон двигался с необычной для своего грузного тела ловкостью. Один прыжок — и он оказался подле распахнутых ворот сарая.

Мимо Вейтарна к калитке метнулась черная тень человека, метнулась с такой быстротой, что топор барона лишь понапрасну рассек воздух. Вломившийся с улицы стражник даже не успел поднять меч для защиты: черная тень сделала лишь одно неуловимое, молниеносное движение — и, крутясь вокруг себя, словно детский волчок, воин отлетел в сторону. В калитку уже просунулись три копейных навершия, и человек в черном — а может, ночной дух? — резко дернулся в сторону, уцепился за край забора и мигом перемахнул на другую сторону, тотчас растворившись во мраке.

Опешив, барон несколько мгновений смотрел вслед исчезнувшему ночному гостю; с улицы донеслись заполошные крики стражников, но Вейтарн уже понимал, что с таким противникомэтим рыночным дозорным не совладать. Хорошо еще, если они сами останутся живы после такой охоты…

Он ворвался внутрь сенного сарая. Там валялось несколько факелов, и от их пламени уже начинало заниматься сухое сено. На утоптанном полу лежала приставная лестница. А там, наверху, взахлеб плакал ребенок.

Барон затоптал огонь, приставил обратно лестницу, поднялся по перекладинам; на сене лежал младенец, заботливо завернутый в простое одеяло, рядом валялась большая бутыль в тростниковой оплетке. Вейтарн неожиданно припомнил: точно такая же должна была стоять в его поварской.

Кроме плачущего ребенка, здесь никого больше не было, однако наметанный глаз барона заметил свежие бурые пятна на кипах сена. Здесь только что пролилась кровь. Вдобавок, подняв глаза, он увидел, что крыша разворочена, между стропил зияла большая дыра, достаточная для того, чтобы через нее протиснулся нетолстый человек. В полном недоумении от увиденного, барон поспешил спуститься. Младенца он держал на руках.

Вейтарн вышел из сарая. Во имя могучего Ямбрена, где же эта ленивая ночная стража? Куда они провалились?

Двор, однако, был пуст и темен, улица тоже, нигде никаких следов стражников, даже голосов не слышно. Постояв в недоумении некоторое время, барон вернулся в дом. Ребенка он неумело придерживал левой рукой, сжимая боевой топор в правой.

Чтобы войти внутрь, пришлось разбудить дворецкого — вся челядь уже давно спала, кроме поваров, готовивших что-то на кухне. Не встретив ни одной живой души, Вейтарн поднялся наверх. Проходя мимо покоев баронессы, он заметил пробивавшуюся из-под двери слабую полоску света. Его жена не спала, жгла лучину. Поколебавшись некоторое время, барон пересилил себя и постучал.

Ответа не последовало. Он постучал снова, уже громче.

— Оливия! Оливия, открой, мне надо кое-что тебе показать! — быстро произнес он сердитым шепотом. Не хватало только сейчас начать объясняться с женой!

— Я слушаю тебя, барон Вейтарн, — холодно ответили из-за двери.

— Оливия, я… — Он растерялся. — Оливия, тут в сарае… ребенок!

— Что? — Дверь открылась. — Где ты его взял? Разве так его держат? Дай немедленно сюда! Как это случилось?

Барон коротко рассказал.

— О милосердная Ялини, вразуми нас, — вздохнула Оливия.

— Смотри молчи об этом, — сумрачно проговорил Вейтарн. — Дворецкому я заткну глотку. Я не хочу, чтобы узнали… ну, эти две… — Он осекся, отворачиваясь, чтобы жена не заметила краски стыда на его щеках.

— От меня они никогда ничего не узнают, — отозвалась баронесса, ловко распеленывая малыша.

Барон в некоторой растерянности топтался у дверей — он чувствовал, что этот ребенок может помочь ему помириться с Оливией и…

— Всесильный Творец, — вдруг охнула Оливия и почти упала на лавку. — Посмотри сюда, Вейтарн, посмотри, ради всего святого!

Барон, осторожно ступая, подошел к столу и нагнулся над ребенком. Он наклонялся все ниже и ниже, а потом, внезапно обмякнув, сел на пол и обхватил голову руками. Из горла у него вырвалось глухое рыдание.

— Именно так, — сухим и беспощадным голосом произнесла Оливия. — Это принц Трогвар. Наследственный знак на теле — он вот-вот исчезнет, виден, наверное последние дни… Ну, и что ты теперь станешь делать, доблестный барон, столь верно служивший законному правителю Халлана? — Она дрожала от ярости.

— Если ты не знаешь сам, я скажу тебе, — продолжала она, видя, что Вейтарн не отвечает. — Мы должны вырастить его. Воспитать как принца. И если ты еще не забыл, что барон Вейтарн слыл честнейшим и благороднейшим из всех сэйравов королевства, ты послушаешься меня.

— Но здесь… но у нас же… — простонал барон, по-прежнему держась за голову обеими руками.

— Эти демоны в женском обличье, которых так ценят твои дружки по заговору? — презрительно усмехнулась Оливия. — Не беспокойся. Я все устрою. Мне нужно только золото.

— Сколько угодно! — возопил барон, радуясь забрезжившей возможности помириться с супругой и хоть как-то смягчить укоры совести.

Не прошло и минуты, как он вернулся с двумя увесистыми кожаными кошелями. Оливия тем временем уже набросила на плечи темно-серый плотный плащ и разбудила слугу. Баронесса поспешно перепеленала ребенка, спрятала принесенные бароном кошельки в складках просторного плаща и шагнула к двери.

— Не следи за мной, — сурово молвила она, видя движение барона. — Со мной ничего не случится. От нежелательных встреч меня защитит Гар.

Услыхав свое имя, дремавший вполглаза Гар пошевелился в своем углу, где и сидел все это время. Выпрямившись, великан уперся головой в притолоку.

— Госпожа? — рыкнул он вопросительно.

— Собирайся, проводишь меня, — распорядилась баронесса.

Радостно осклабившись, Гар принялся навьючивать на себя свое многочисленное вооружение. Он происходил из рода горных великанов, дикого, мрачного и озлобленного племени. Вейтарн подобрал его совсем маленьким и подарил жене, а та сумела вырастить из дикого, точно волчонка, малыша отличного бойца и преданного, как пес, слугу. Умом Гар не отличался, зато в рукопашной с ним мало кто мог сравниться.

— Оставайся тут и сделай так, чтобы эти две дьяволицы ничего не унюхали! — приказала мужу Оливия и, сделав знак Гару, исчезла за дверьми. Великан последовал за ней, что-то одобрительно ворча, — он любил ночные прогулки.

Барон остался один. Возражать сейчас жене не имело смысла: в гневе она способна была на все, а он, Вейтарн, слишком любил ее, чтобы окончательно потерять из-за собственной глупости.

Бережно прижимая к себе Трогвара, Оливия быстро шла пустынными ночными улицами. Гар топал справа и чуть сзади, высоко держа факел. Супруга барона Вейтарн а хорошо знала дорогу, ее путь лежал в торговую часть города.

Они миновали Рыночную площадь, уже тщательно выскобленную до блеска десятками рабов-метельщиков; оставили позади известный всему городу лупанар, не встретив, по счастью, ни одной из его обитательниц; прошли мимо магистрата; завернули в переулок Перевернутых Горшков; быстро перебежали через широкую улицу Королевского Коня — единственную из всех Городских улиц, что освещалась всю ночь. Этим путем на громадном черном жеребце в город ступил прадед свергнутого короля, освободив город от бесчинствующих варваров… Что-то дважды свистнуло в воздухе за спиной у баронессы.

— Госпожа! — дико взревел Гар, закрывая ее собой и высоко поднимая длинный двуручный меч, величиной почти в рост взрослого мужчины. От скрытого под одеждой великана панциря отскочили еще два арбалетных болта.

Из темноты неслышными призраками выступили четверо. Они допустили ошибку, слишком понадеявшись на стрелы; однако их жертвы были окружены, все пути бегства — отрезаны. Оставалось лишь получше прицелиться и попасть великану в горло.

Скрючившись в глубокой нише, Гар глухо рычал, стараясь как можно лучше закрыть госпожу собой. Великан ничего не смыслил в повседневной жизни людей, зато бойцом он был отменным и сейчас прекрасно понимал, что неподвижно глазеть на врагов нечего. За ноги и горло он мог не опасаться — их закрывала мягкая кольчуга, сотканная из тысяч и тысяч мелких колец. Ее сплели специально для него горные гномы по заказу барона Вейтарна, и благородному сэйраву она обошлась в целое состояние. Единственным уязвимым местом у гиганта оставались только глаза.

Трогвар захныкал, и его плач заставил Оливию тотчас забыть собственный страх. Ее глаза вспыхнули, точно у дикой кошки, из-под складок плаща появился короткий кинжал с толстым у основания клинком. С неженской силой Оливия всадила оружие в узкую щель между камнями; выдернула и снова ударила, потом еще раз и еще… Мало-помалу щель стала расширяться.

— Гар! Выбей этот камень! — тяжело дыша, приказала баронесса своему верному слуге.

Напавшие на них люди продолжали пытаться поразить великана арбалетными дротиками.

— Госпожа уходить, — одобрительно прорычал Гар, взглянув на камень стены, вокруг которого Оливия сумела расчистить глубокие щели, выскребая из них кинжалом плохо застывший раствор. Великан осторожно повернулся спиной к стрелкам и, прежде чем они сумели воспользоваться выгодным для них моментом, одним мощным ударом ноги выбил камень из стены.

Оливия не ошиблась — за стеной лежал обширный сад; теперь женщина проскользнула в узкое отверстие лаза.

— Госпожа уходить! — теперь уже повелительно рыкнул Гар, мотнув круглой головой в сторону дыры. — Мои следят тут.

Баронесса взглянула в глаза своему преданному воину, сжала его могучую руку — и исчезла в образовавшемся проломе. Оставалось лишь надеяться, что черные стрелки ничего не заметили.

Гар, умница Гар, остался сидеть, как сидел, делая вид, что по-прежнему закрывает собой прячущуюся за его спиной женщину с младенцем, и лишь глухо проворчал что-то себе под нос — может, чувствуя конец, прощался с жизнью, пусть даже и подневольной.

Арбалетные болты по-прежнему один за другим ломались о доспехи великана; удача пока не сопутствовала напавшим, но долго так продолжаться не могло. Скорчившись, Гар мог просидеть в нише до самого утра, а убийцы очень, очень спешили.

У воинов в черном имелся и предводитель, для которого цена этой ночи также была куда как высока; в тишине раздался резкий крик Фельве:

— Они бегут! Сюда, ко мне, через стену!

Четверо арбалетчиков бросили попусту метать стрелы. Не обращая более внимания на приподнявшегося с колен великана, они метнулись к стене. Звякнули заброшенные на край железные крючья; перекинув свои боевые устройства за спину, убийцы полезли вверх.

Однако они слишком рано забыли о Гаре. Охотясь в своих диких краях на чутких горных козлов, великаны умеют красться бесшумнее кошки; Гар ни в чем не уступал своим сородичам. Один из черных убийц уже почти добрался до верха стены, когда снизу ударил длинный двуручный меч. Красным теплым дождем из перебитых жил сверху брызнула кровь, и человек со стоном сорвался вниз. Тело тупо ударилось о камни.

Трое остальных воинов заметили гибель товарища. Уже стоя на гребне стены, один из этой троицы разрядил свой арбалет в бросившегося к нему Гара. Короткий черный болт ворвался в узкую прорезь шлема; зажав рукой левую половину смотровой щели, Гар глухо взревел от боли — однако не остановился.

Стоявший на стене воин оказался слишком самоуверен. Прежде чем он успел перезарядить свой арбалет, великан уже подобрал здоровенный кусок гранитной плиты; арбалетчик презрительно легко уклонился от летящего в него обломка и не заметил длинную руку Гара — протянувшись вдоль стены, она вцепилась в лодыжку воина. Раздался короткий вскрик; воин сорвался вниз, и его кости затрещали под тяжелыми сапогами великана. Хряск, стон — и все было кончено.

Однако двое оставшихся убийц успели перемахнуть через стену.

На Гара было страшно смотреть. Из-под шлема текла кровь, великан вырвал арбалетный болт из раны и в ярости молотил окровавленными кулаками по глухой стене, за которой сейчас убивали его госпожу, а он ничем не мог помочь ей! Из глотки Гара вырвался жуткий не то рев, не то стон — так, наверное, огнедышащий дракон мог бы оплакивать погибшего детеныша…

Великан всем телом бросился на стену, отскочил, кинулся вновь, не чувствуя боли; от его хриплого воя кровь леденела в жилах, и обитатели окрестных домов, трясясь от страха, спешили придвинуть к окнам и дверям что-нибудь потяжелее. После третьего удара между камней появились первые трещины. Непрочная кладка поддавалась.

* * *

Задыхаясь, Оливия из последних сил бежала по темному саду. Он принадлежал городскому голове, супруга барона Вейтарна не раз бывала здесь и знала каждый изгиб здешних тропинок — впрочем, как и ее преследователи. Уже не слишком молодая, чуть огрузневшая женщина не могла долго соперничать в быстроте с гнавшимися за ней. Дважды ее выручало неожиданное чувство опасности, когда ей удавалось затаиться в самую последнюю секунду, и убийца пробегал мимо. Ночь была темной, луну скрывали тучи, Оливия с трудом могла видеть собственную вытянутую руку; но охотящиеся за ней, похоже, обладали глазами получше кошачьих и не менее острым нюхом — жертве не удавалось спрятаться. Несмотря на мрак, ее тотчас находили.

Баронессе уже отказывались повиноваться ноги, ветви в кровь исхлестали ей лицо, из глаз градом катились слезы, раскрытый рот судорожно хватал ночной воздух… Горькое отчаяние пожирало силы, еще немного — и она, лишившись воли к борьбе, покорно отдаст себя в руки неотвратимого…

Едва различимая в темноте тропинка сделала крутой поворот. Шестое чувство вновь заставило Оливию замереть, укрывшись в густых ветвях разросшейся сирени. Чуть впереди послышался еле различимый звук — кто-то крался навстречу. Оливия не сомневалась: впереди ее тоже ждал враг. Кольцо сомкнулось, ей уже не спастись.

И тогда она решилась.

Давным-давно, в молодости, Оливии тоже пришлось немного обучаться колдовству. Кое-что еще сохранилось в памяти, и сейчас она пыталась вспомнить самое страшное, самое тайное заклинание из тех, что передала ей наставница, — заклятие, что могло вызвать помощь из Тьмы. Из настоящей, истинной Тьмы, где правил, согласно шепотом передающимся из уст в уста рассказам, великий Бог Ракот, Ракот Восставший, что стремился уподобить самих смертных людей бессмертным богам…

К Оливии приближались уже с трех сторон. Времени оставалось совсем немного, и женщина в страшной спешке лихорадочно шептала заветные слова. По щекам стекали соленые слезы, попадая на язык.

Она звала. Не тех, кто прикрывается именем Тьмы и творит великий разбой, но истинных ее слуг! Пусть они придут, пусть они не оставят Оливию в ее смертельный час!

«Всемогущий Владыка Ночи, говорят, ты неравнодушен к людским скорбям, не в пример тем, кого именуют Молодыми Богами! Спаси от гибели этого младенца, принца Трогвара, и сделай так, чтобы он отомстил за все, что случилось здесь, в Халлане! Пусть убийцы не доберутся до него сейчас! Пусть он вырастет великим воином и правителем! Сделай так, о Сильномогучий, ведь я сама отдаю себя в твою власть!»

Внезапный порыв ветра пронесся по вершинам деревьев, кроны сердито зашумели; и в этих звуках замершая Оливия читала, словно в книге, волю ответившего ей Хозяина Тьмы:

«Я помогу тебе, Смертная!»

С тихим вздохом облегчения супруга барона Вейтарна опустилась на землю. Глаза Оливии закрылись, голова склонилась набок, — казалось, она просто дремлет, устав от повседневной женской работы Руки ее по-прежнему крепко прижимали Трогвара к груди.

Три фигуры в черном одновременно оказались около нее. Одна из них, чуть ниже и стройнее двух других, властно нагнулась над лежащей женщиной. Грубые руки в черных перчатках попытались вырвать младенца из объятий Оливии.

В нескольких шагах от них земля неожиданно вспучилась и лопнула, точно нарыв. Из раскрывшегося хода показалась приплюснутая рачья голова — только «рак» этот размером был с добрую корову Большие желтые глаза на длинных стебельках, однако, смотрели со странной разумностью.

Вслед за головой появились две огромные клешни, за ними — гибкое многосуставчатое тело с восемью ногами. Тварь не таилась, но три фигуры в черном сперва как будто бы ничего не заметили.

Впрочем, это длилось недолго. Одного из воинов в черном словно ударило хлыстом — он резко развернулся, взмывая в воздух; рука метнула навстречу странной, пугающей тени сразу несколько стальных звездочек с острыми, как у кинжала, краями; откуда-то из складок одежды появился короткий прямой меч.

Правая клешня рака играючи отбила все три летевшие в него звездочки, они не оставили даже царапины на прочной броне существа. Взмах второй клешни — и выхваченный было меч отлетел в сторону, мощный хвост неожиданно разогнулся, подобно пружине, сбив с ног незадачливого слугу Фельве.

— Назад! — резкий крик той остановил второго воина, уже приготовившегося к прыжку. — Уходим, он неуязвим! — В голосе кричавшей слышался неподдельный страх: очевидно, появившееся из-под земли существо было ей знакомо.

Громадная клешня клацнула над самым плечом Фельве. Она уклонилась в последнюю секунду, однако ее спутник оказался менее удачлив — он рухнул на землю с отрезанной головой. Неуклюжее на первый взгляд чудовище двигалось с поразительной быстротой.

Между деревьев и кустов словно бы метнулась невидимая простым глазом черная молния. Петляя, Фельве опрометью мчалась к воротам сада Однако ей сейчас противостояло существо, куда сильнее, хитрее и выносливее человека, существо, специально созданное в темных мастерских Владыки Ночи с таким расчетом, чтобы взять верх над самыми сильными, самыми храбрыми и ловкими бойцами Тварь не отставала ни на шаг, длинные многосуставчатые ноги чуть слышно шелестели, сливаясь в стремительном беге, и расстояние неуклонно сокращалось. Все попытки Фельве сбить со следа слугу Ракота ни к чему не привели.

Посланец Тьмы настиг свою жертву уже у самых ворот сада Незаметно обогнав ее, чудовищное создание внезапно преградило путь Фельве, удар мощной клешни отбросил женщину к стволу толстого дуба. Спустя миг страшные края клешней уже сошлись на горле воительницы.

— Ребенка! — смешным, писклявым голосом потребовало чудовище.

Фельве лишь плотнее вжалась в кору дерева, ее глаза расширились от ужаса, по лицу струился пот. Собрав все свое мужество, она нашла в себе силы отрицательно покачать головой.

На морде твари невозможно было ничего прочесть, желтые глаза на длинных стебельках смотрели пристально и равнодушно. Клешни несколько сошлись, Фельве ощутила, как по шее потекла теплая и липкая кровь. Содрогнувшись во внезапном приступе отвращения, она рывком протянула младенца вперед.

— Хорошо, — пропищал удивительный посланец. Его длинная клешня осторожно и очень бережно взяла сверток. Желтый глаз на длинном стебле придвинулся к самому лицу Трогвара — и малыш тотчас перестал плакать. Повернувшись, слуга Ракота бесшумно скрылся в зарослях. Фельве же, всхлипнув, обессилено сползла вниз, упираясь спиной в ствол и закрыв лицо руками. Задание Черной Матери не исполнено. Ей, Фельве, оставалось только покончить с собой.

Оливия полулежала на том самом месте, где разыгралась кровавая схватка. Два воина в черном были мертвы, и она сама тоже умирала, явственно чувствуя, как жизненные силы покидают тело. Однако уход отнюдь не страшил ее — она словно бы погружалась в завораживающе прекрасные глубины призрачного моря, удивительные существа всплывали из бездны навстречу ей, приветствуя ее появление, и видела она перед собой не жуткое страшилище Черных Миров, а немолодого высокого человека с приятным, чуть морщинистым лицом и спокойными серыми глазами. На руках пришелец держал Трогвара.

«Твоя просьба исполнена, Смертная, — зазвучал в сознании Оливии низкий, густой бас. — Вот принц Трогвар! Скажи теперь, что с ним делать, ибо время твое истекает».

Слабо шевельнувшимися губами Оливия назвала нужное имя. Правая рука откинула полу плаща, показав пришельцу тяжелые кошели с золотом.

«Исполню все, — услыхала женщина. — Слово Тьмы нерушимо. Покойся с миром».

Исполнив долг, Оливия тихонько вздохнула, и воды призрачного моря сомкнулись над ее головой. Жизнью заплатив за помощь Владыки Подземного Мира, баронесса уходила с легким сердцем. Предательство мужа было искуплено.

ГЛАВА IV

Посланное Ракотом чудовище, постояв несколько мгновений над телом Оливии — словно отдавая ей последние молчаливые почести, — повернулось и бесшумно заскользило между деревьями. Оно торопилось. Луна клонилась к горизонту, восток уже начал светлеть; у посланца Тьмы оставалось очень мало времени.

Первые торговцы, разносчики, грузчики и пекари уже вылезали из своих постелей, когда воин Ракота добрался до малоприметного дома подле самой городской стены Нелласа. Вид строения выдавал знатность рода его обитателей, но и в то же время — их нынешнюю бедность. Гордый герб на фронтоне совсем облупился, став почти неразличимым, ступени высокого крыльца выкрошились, штукатурка обвалилась, обнажив во многих местах каменную кладку. Когда-то большие окна были застеклены только в первом этаже, на втором же в ход пошел бычий пузырь.

Въезд во двор закрывали покосившиеся ворота, краска на них почти полностью слезла, проржавевшие петли едва держались. После мгновенного раздумья существо закинуло клешню на верх ворот и ловко перевалило внутрь дома. Суматошно взвыли спущенные на ночь с цепей собаки, но лишь одна, старая охотничья сука с острыми ушами и закрученным в кольцо хвостом, решилась броситься на незваного гостя. Однако тот не сделал ни одной попытки защититься. Желтое око на внезапно удлинившемся стебле глянуло прямо в глаза собаке, из глотки страшилища вырвалось хриплое взлаивание, и псы тотчас успокоились. Слуга Восставшего осторожно приблизился к задней двери дома и деликатно постучал.

Довольно долго никакого ответа не было. Посланец Тьмы терпеливо ждал. Наконец внутри раздалось медлительное шарканье, и старческий голос весьма нелюбезно осведомился, кого там носит в неурочный час.

— Принц Трогвар и золото от Оливии, баронессы Вейтарн, — последовал ответ, данный уже не писклявым, а хорошо поставленным низким баритоном. Очертания рака подернулись серой дымкой, а когда несколько мгновений спустя она рассеялась, на пороге черного хода стоял высокий, одетый во все черное мужчина с внушающим доверие резким загорелым лицом.

— Что?!

Дверь тотчас распахнулась. В темном проеме появился седой как лунь старик со свечой в руке, еще сохранивший гордую, прямую осанку родовитого сэйрава. На костлявых плечах болтался изрядно потрепанный, но чистый халат, за пояс был заткнут древний кинжал в потертых ножнах. Даже сейчас истинно благородный хозяин не мог обойтись без оружия.

— Кто ты, посланец? — Он поднял свечу, пристально вглядываясь в лицо гостя.

— Я не тот, кого ты видишь сейчас перед собой, почтенный Эммель-Зораг, — последовал ответ. — От тебя скрывать это нет смысла. Но не принуждай меня показываться в своем истинном облике!.. У меня к тебе срочное дело. И миссия моя оплачена самой дорогой ценой, какую только может заплатить Смертный. Собери свое мужество и выслушай меня до конца.

— Кто ты, посланец? — дрогнувшим голосом вновь спросил старик. Державшая свечу рука еще ближе придвинулась к лицу незнакомца.

Неожиданно тот отдернулся с тонким, пронзительным вскриком, перешедшим в гневное шипение.

— Свет вреден мне, — с глухой яростью в голосе произнес слуга Темного Владыки. — Слушай же меня, Эммель-Зораг! Ты воспитаешь принца Трогвара в неведении о его истинном происхождении. Когда ему исполнится семь, ты отправишь его в Школу Меча, что в Дем Биннори. Золота в этих кошелях хватит на все — равно как и на то, чтобы род твой вырвался из тенет бедности…

На этом месте речь посланца прервал яростный возглас старика.

— Ты из Тьмы! — прошипел он, глаза его гневно сощурились. — Ты осмелился явиться сюда — да еще с мерзким гомункулусом в образе моего принца Трогвара! Убирайся, думаешь, у меня нет на тебя управы? — Левая рука старика поднялась, он вскинул голову, словно готовясь произнести какое-то заклинание.

— Проклятие! — вырвалось у посланца. Тело его вновь заволоклось серой мглой, контуры расплылись, спустя мгновение на крыльце опять сухо шелестели спинные чешуйки громадного земляного рака. В страшных клешнях покоился небольшой, слабо попискивающий сверток.

При виде настоящего облика посланца Тьмы старик тоненько вскрикнул от ужаса; однако, несмотря ни на что, он с отчаянием замахнулся своим кинжалом, целясь в один из желтых глаз чудовища.

Темно-коричневая клешня с легкостью отразила этот выпад, несмотря на то что в движении старика чувствовались и выучка, и долгий опыт — удар оказался стремительным и неожиданным. Клинок зазвенел по каменным ступеням. Внезапно ловким движением клешни развернули одеяло, в которое был закутан младенец.

— Смотри! — раздался высокий, свистящий звук. — Вот знаки королевского достоинства! Ты сомневаешься? Но ты же чародей, хоть и забросивший Искусство! Ты легко отличишь живого младенца от гомункулуса! Проверяй, но торопись! Времени совсем не осталось! — Свободная клешня указала на светлеющий все больше и больше восточный край небосклона.

Вокруг бедер ребенка причудливым поясом тянулся сплошной узор из переплетающихся цветов и стеблей, постепенно переходящих в мечи и копья. Широкая лента вколотого под кожу рисунка слабо светилась всеми цветами радуги; королевский герб Халлана, словно замок, соединял узор на животе подобно пряжке пояса. Под взором старика все до единой линии вспыхнули — и медленно угасли, полностью исчезнув. Взгляду Эммель-Зорага предстала чистая белая кожа младенца.

Старик шумно вздохнул и трясущейся рукой вытер проступивший пот.

— Положи его высочество на ступени, — не слишком уверенно произнес он. — Кошели оставь рядом. А потом — сгинь, исчезни и никогда не возвращайся сюда!

Слуга Темного Владыки в точности исполнил то, что от него потребовали.

— Сейчас я, конечно, исчезну, — произнес он на прощание. — Но я вернусь, если таков будет приказ моего Повелителя. И не тебе пугать меня своим колдовством! Но смотри же, исполни в точности, что было сказано тебе!

— Постой! — вдруг воскликнул Эммель-Зораг, весь подавшись вперед и в волнении стискивая руки перед грудью. — А что вообще произошло? Откуда здесь принц Трогвар? Что с баронессой?

— Баронесса Оливия мертва, — последовал бесстрастный ответ. Старик коротко охнул, схватившись за сердце.

— Как она погибла? — с трудом выговаривая слова, спросил он.

— Ее жизненные силы ушли на то, чтобы я одолел барьеры пространств и, прорвавшись через Врата Миров, появился бы в нужном месте в нужное время, выполняя повеление моего Господина. Я убил двоих в черном, сильных воинов, и отобрал принца Трогвара у их предводительницы, женщины.

— Ты убил двоих из Ордена Койаров? — У старика вырвался хриплый возглас, полный отчаяния и страха.

— Я не знаю тех названий, которые вы даете таким, как они, — последовал холодный ответ. — Я не знаю, откуда они, зачем им понадобился Трогвар и каковы их истинные имена. Я встретил их и убил — потому что они мешали мне. Хочешь ли ты спросить еще о чем-либо?

— Нет, — медленно сказал Эммель-Зораг. — Передай своему господину, что я возьму принца Трогвара. А теперь — уходи! Не вынуждай меня прибегать к заклятиям Света!

— Света… — медленно проговорил посланец Темного Владыки. — Некоторые из этих заклятий служат тем, кого я убил… Да, конечно, я удаляюсь. Данный мне приказ выполнен, и больше меня тут ничто не задерживает. Хочу только предостеречь тебя, почтенный Эммель-Зораг, — остерегайся тех женщин-воительниц. Сдается мне, что против них не устоит даже твое колдовство.

Закончив свою речь, чудовище неожиданно сложилось почти вдвое, громадные клешни превратились в отбрасывающие землю лапы; мгновение — и на поверхности остался лишь небольшой холмик взрыхленной земли. Слуга Великой Ночи скрылся.

Эммель-Зораг постоял еще несколько мгновений на пороге, затем, словно опомнившись, юркнул внутрь дома. Клацнул поспешно задвинутый засов. Псы, как по команде, бросились обнюхивать оставленную странным пришельцем яму.

Путаясь в полах халата, Эммель-Зораг мелкими старческими шажками почти взбежал на второй этаж своего дома. Трогвар спокойно лежал у него на руках.

Поднявшись, старик некоторое время стоял, охая и кряхтя, пока не прошла одышка. От лестницы вел длинный коридор, деливший дом пополам. Видно было, что здесь уже давно никто не живет и по коридору ходят лишь изредка, — по углам скопились паутина и пыль, паркет совсем рассохся, с потолка обваливалась штукатурка, обнажая полусгнившие кости дранки, когда-то элегантные шпалеры на стенах выцвели до такой степени, что невозможно было различить, что на них изображено. Но Эммель-Зораг, казалось, сейчас ничего не замечал — что-то бормоча себе под нос, он бережно нес младенца, прижимая его к себе.

Старик остановился перед крайней дверью. Когда-то украшенная тонкой резьбой и искусно выполненными бронзовыми украшениями, сейчас она являла весьма жалкий вид. Бронза отвалилась, черви источили причудливые завитки узора. Дверная ручка отсутствовала, и Эммель-Зорагу пришлось немало повозиться, пыхтя и неразборчиво бранясь, чтобы подцепить заевшую створку. Внутри комнаты все покрывал толстенный слой пыли — сюда, похоже, не входили уже не один десяток лет. Пыль серым ковром лежала на полу, на низком подоконнике затянутого древней паутиной окна, на небольшом столе черного дерева, когда-то нарядном и радующем глаз, а ныне покосившемся, рассохшемся и покрытом царапинами… Здесь царила ее величество Пыль, и ничего, кроме нее да упомянутого покосившегося столика, в комнате больше не было.

Старик огляделся, продолжая что-то неразборчиво бормотать. Со стороны могло показаться, что он ищет какую-то очень нужную вещь, только что лежавшую на самом видном месте, а сейчас загадочным образом исчезнувшую. Безобразное запустение в его собственном доме, похоже, совсем не удивляло Эммель-Зорага. Не удостоив вниманием грязь, он рассеянно положил младенца на пыльный стол (Трогвар немедленно стал чихать и хныкать), встал рядом и медленно поднял левую руку. Лицо его вытянулось и заострилось, породистый подбородок чуть выдвинулся вперед, как будто он собирался возразить кому-то во время ожесточенного спора. Дыхание стало ровным и глубоким, в нем больше не слышалось старческого хрипения. Мерным, исполненным силы голосом старик нараспев читал какие-то ритмичные стихи на непонятном языке. Он творил заклинание.

* * *

Тяжело дыша, Арьята наконец остановилась в убогом и кривом переулке, очень напоминавшем тот, где стоял дом Гормли. Ноги принцессы подкашивались, больше она была не в состоянии сделать ни одного шага, так что, появись тут сейчас убийцы в черном, девушка не смогла бы пошевелить и пальцем, чтобы защититься.

В сарае все произошло настолько стремительно, что она даже не успела испугаться. Черные воины не нуждались ни в каких лестницах для того, чтобы взобраться на кипы сена. Они просто прыгнули вверх, хотя никакой человек не смог бы вот так запросто скакнуть с места на добрых три сажени. В руках убийц тускло блеснули короткие и широкие ножи.

Принцесса успела подобрать стилет — он лежал подле ее левой руки, но замахнуться им она уже не смогла. Фигура в черном оказалась прямо перед ней, спасения не было, как и в той страшной комнате, где погибли ее мать, братья и сестра, возле правой руки Арьяты сверкнул быстрый голубой взблеск, словно от обнаженного меча из драгоценной стали гномов. На сей раз Арьята смогла разглядеть очертания длинного клинка с узорной гардой — он по самую рукоятку ушел в грудь черного убийцы, на свою беду выскочившего прямо навстречу острию. А затем рука девушки сделала короткое и быстрое движение, один мощный рывок вверх — и труп с разрубленной грудью взмыл в воздух, с треском пробив крышу сарая. Меч исчез из руки принцессы, остальные трое в черном были уже совсем рядом, и тут она уловила яростный, хотя и молчаливый приказ, откуда-то извне пришедший в ее сознание: вверх!

Уже уцепившись левой рукой за край пролома, Арьята наугад отмахнулась стилетом, стараясь зацепить ближайшего к ней воина в черном. Враги отчего-то двигались замедленно и неуверенно, словно в густом киселе; короткий клинок принцессы прочертил кровавую полосу на груди одного из них.

Снаружи раздались чьи-то встревоженные голоса — и ночные убийцы сочли за лучшее тотчас ретироваться. Двое бросились в пролом вслед за Арьятой, один спрыгнул вниз и шмыгнул в открытые двери сарая. Трогвар остался лежать на сене внутри.

Арьята оказалась лицом к лицу с двумя противниками, однако теперь уже не она боялась их, а, напротив, они страшились ее. Они хорошо запомнили короткий и гибельный взблеск волшебного исчезающего меча в ее правой руке, теперь они понимали, как погиб их первый товарищ, еще там, в доме Гормли, — и явно колебались, не спеша броситься на девушку. Пожалуй, решись Арьята сама напасть на них, они бы отступили, однако принцесса сообразила все это слишком поздно. Вместо того чтобы сражаться, она опрометью бросилась к противоположному краю крыши, спрыгнула вниз и кинулась бежать, охваченная слепым, паническим ужасом. Двое в черном метнулись за ней; спустя несколько мгновений из-за угла вывернулся и третий их сотоварищ.

Арьята бежала, чувствуя у себя за плечами саму Смерть. Плащ невидимости больше не скрывал ее, она вновь стала сама собой — юной перепуганной принцессой, раньше сражавшейся лишь только в зале для фехтования тупыми и легкими подобиями настоящих мечей…

Она не успела удивиться — почему убийцы, слуги этой неведомой Фельве, не схватили Трогвара, так и оставшегося лежать в сарае, если он был их главной целью? И лишь случайно взглянув на руки, она поняла, в чем дело. Возле ее груди клубился странный и плотный туман, со стороны — ни дать ни взять туго запеленатый ребенок… Чья-то сила вновь отвела глаза врагам.

«Колдовство!» — вздрогнула Арьята. Кто-то очень могущественный помогал ей в эту страшную ночь — оттуда, наверное, появился и чудесный меч, дважды спасший ей жизнь. И невесть откуда брались силы продолжать безумный бег по залитым тьмою улицам, хотя в былые дни принцесса не пробежала бы и четверти того, что одолела сегодня; и на перекрестках словно бы чья-то невидимая рука тянула ее свернуть то в одну, то в другую сторону…

И все же она мало-помалу начинала сдавать, ноги стали подкашиваться, дыхание сбилось, перед глазами мелькали красные круги. Собрав последние силы, она сумела еще раз свернуть на перекрестке налево… и оказалась перед несколькими десятками воинов городской стражи, построившихся в две шеренги подле своей кордегардии. Коренастый мужчина с длинным мечом на перевязи стоял перед строем и что-то говорил.

Арьята во весь дух промчалась мимо них; кто-то из стражников предостерегающе крикнул, поднимая копье, его товарищи с завидной даже для воинов личной королевской охраны резвостью наставили пики и дружно шагнули вперед, навстречу вынырнувшим из тьмы узкого проулка черным фигурам.

Столкновение было настолько неожиданно, что даже несравненные бойцы Фельве, казалось, растерялись. В руках у них тотчас же появились короткие прямые мечи, однако несколько драгоценных мгновений они лишь защищались — и принцесса оторвалась от них.

Но кровопролитная схватка с неожиданно озверевшими рыночными стражниками никак не входила в намерения тех, кто послал черных убийц по следам Арьяты и Трогвара. Хриплые вскрики и звон оружия на мгновение перекрыл тонкий и злобный свист: вняв некоему понятному им одним зову, воины в черном тотчас повернули назад и со всех ног бросились прочь тем самым проулком, из которого появились минутой раньше. Внезапная, вспыхнувшая без единого слова с той или другой стороны схватка прекратилась так же неожиданно, как и началась. Стражники застыли, ошеломленно вглядываясь в темноту; древки копий у многих были перерублены.

Арьята миновала еще несколько поворотов, пока силы окончательно не оставили ее. Странно обострившееся чувство опасности подсказывало, что сейчас бояться нечего; согнувшись чуть не вдвое и прижимая ладонь к боку, принцесса жадно ловила ртом прохладный ночной воздух.

Когда багровая карусель перестала крутиться у нее перед глазами, девушка попыталась сообразить, что же делать дальше. Она не знала, что произошло с черными воинами, кроме лишь того, что на время они потеряли ее след. Оставалось только одно — вернуться к дому барона Вейтарна. Если Арьяте повезет, Трогвар должен быть еще там. О том, что три ее преследователя тоже могли вернуться туда, Арьята даже не подумала.

Несмотря на то что она бежала куда глаза глядят, ноги безошибочно вынесли ее к дому барона. Все было пусто и тихо, лишь в окнах верхнего этажа виделся слабый отсвет горящих свечей. Калитка была незаперта, даже более того — распахнута настежь. Держа наготове стилет, принцесса прокралась внутрь сенного сарая. Пусто. Трогвар, ее крошечный братик, последний, кто остался в живых из ее родни, — Трогвар бесследно исчез.

И тут силы оставили Арьяту, она упала лицом в сено и горько, безутешно разрыдалась.

По улице, на которой стоял дом барона, медленно тащилась высокая, широкоплечая фигура. Тяжело раненный, Гар упорно цеплялся за жизнь — горные великаны куда выносливее даже самых сильных и стойких людей. Он шел, чтобы рассказать обо всем господину. По лицу его катились крупные слезы — их он никогда не знал и потому смахивал рукой с некоторым недоумением, считая тоже последствием своих ран. Великан бережно нес на руках безжизненное тело своей госпожи, доспехи Тара покрывали известка и кровь. Он шатался, но упорно продолжал идти. Его долг рассказать господину.

Великан навалился плечом на плотно запертые по ночному времени ворота, глухо зарычал; стражник поспешил отворить створку, узнав верного слугу баронессы. Он впустил великана, взглянул на него повнимательнее, увидел страшную ношу — и кинулся сзывать подмогу.

Барон, оттолкнув растерянного слугу, ворвался в покой, где на длинном ложе замерла Оливия; в углу домашний лекарь пользовал дергающегося от боли Тара.

Запинаясь, с трудом подбирая слова и то и дело смахивая слезы, великан рассказал обо всем.

Барон выслушал Тара, не сказав ни единого слова и ни разу не прервав. Его взгляд омертвел, зрачки сузились, как будто он смотрел на яркое солнце, — такое бывало с ним лишь перед кровавыми смертными атаками, в какие он водил сотни окольчуженной халланской конницы, когда пощады не давали и не просили. Черные воины, предводительствуемые женщиной, — что могло быть яснее? Ордену Койаров зачем-то потребовался принц — и, чтобы добыть его, они попросту убивали всех, кто мог помешать им. Теперь у них на пути оказалась Оливия.

Вейтарн долго смотрел на спокойное лицо жены. Внутри у него все клокотало, однако внешне он по-прежнему оставался бесстрастен. Возникшие у него мысли были короткими и четкими, как те команды, которые он отдавал, управляя могучими валами конных дружин. Глаза остались сухи — только внутри его разума поселилась огромная, черная пустота, давящая сознание, поглощающая и топящая в себе все чувства. Вейтарн понимал, что это — навсегда и что отныне ничто в этой жизни не сможет доставить ему радость; ему оставалось надеяться только на месть.

Шершавая ладонь барона коснулась холодного лба Оливии.

— Подготовьте… все, что нужно, — медленно произнес он, обращаясь к заплаканным служанкам жены, и тяжелыми шагами вышел из покоя.

Безыскусный рассказ Тара не оставлял барону никаких иллюзий — Оливия погибла, спасая его честь, честь рода Вейтарнов, запятнанную его гнусным предательством. Гар, конечно же, ничего не понял в том, что произошло после того, как черные воины настигли Оливию в саду, но барон предполагал, что Трогвар попал в руки этого жуткого Ордена, одной из представительниц которого он так неосмотрительно дал приют в своем собственном доме. Хотя… Почему неосмотрительно? Этих бестий ему послала в руки сама Судьба! О, он будет хитер и осторожен, он не выдаст себя ни жестом, ни взглядом, пока у него не будет все готово!

Вейтарн позвонил. Осторожно, бочком, в его покой вдвинулся мажордом — старый сотник, начинавший воевать ещё под предводительством отца нынешнего барона Вейтарна.

— Оповести всех слуг, — не отрывая взгляда от столешницы, распорядился барон. — Моя супруга погибла от руки ночных бандитов. Ее спутник, Гар, донес баронессу Оливию до дома, но умер на пороге от полученных ран, не успев ничего рассказать. Проследи, Фандар, чтобы именно так говорили и так думали все без исключения люди в доме! Особо позаботься о тех, кто знает правду.

— Не беспокойся, хозяин, — прогудел Фандар, безжалостно терзая свои длинные обвислые усы. — Все сделаю. Им у меня правды и в страшном сне не приснится!..

Вейтарн кивнул, отпуская старого слугу. Теперь ему предстояло самое трудное — сохраняя спокойствие, поговорить с предводительницей койаров, с той, чьего имени он не знал. Ее подручная, Фельве, была обычной женщиной-воительницей, ее мысли и устремления Вейтарн мог понять; однако предводительница оставалась для него загадкой. Играя важную роль в заговоре, посадившем на трон Халлана новую Владычицу, в чьих жилах текла кровь Перворожденных Эльфов, предводительница койаров не стремилась добиться каких-либо благ и привилегий ни для себя, ни для своего Ордена. Она не просила ни новых земель, ни храмов, ни даже богатств. Орден остался в тени, хотя имел все возможности для того, чтобы весьма сильно расширить свое влияние. Это была загадка, которую следовало бы разрешить, прежде чем идти вызнать у предводительницы койаров правду, — но действовать приходилось немедля. Барон поднялся, оправил одежды, прицепил к поясу парадный, изукрашенный самоцветами кинжал с коротким лезвием и мерным шагом отправился к покоям, которые занимала предводительница Ордена Койаров.

* * *

Выплакавшись, Арьята сползла с кип сена. Трогвар исчез. Быть может, его подобрали те, кто живет в этом доме? Барон Вейтарн по-прежнему внушал ей изрядные подозрения — но иного выхода у нее не оставалось. С другой стороны, в дом барона лучше было не соваться, пока там сидели эти жуткие хозяйки черных ночных псов… Самое лучшее было бы встретить сейчас какого-нибудь Белого Колдуна — но о таком оставалось только мечтать.

Однако эта мысль упорно не хотела исчезать. Где-то глубоко в сознании еще таился образ Красного замка — но память подсказала название иного места. Пещеры Ортана давно были известны среди избранной халланской знати — там собирались на тайные бдения известные своей борьбой со Злом Белые Колдуны. Их противники, многочисленные и многообразные порождения Зла, не раз и не два пытались уничтожить и само место, и собравшихся там его обитателей, но всякий раз терпели неудачу. Если она, Арьята, так и не сможет найти брата и отца, ей останется только поступить в ученицы к кому-то из Белых. Быть может, они подскажут ей, как распорядиться Четырьмя Камнями Халлана?..

Арьята постаралась как можно незаметнее выбраться из сарая. Она не знала, что Гар уже принес мертвое тело Оливии и что барон Вейтарн направляется сейчас кпокоям предводительницы черных убийц; она хотела попытаться пробраться в дом и поискать там Трогвара. Ноги сами понесли ее ко все еще открытому окну поварской; девушка осторожно проскользнула внутрь.

В доме не спали. Где-то наверху хлопали двери, доносились торопливые шаги, кто-то, похоже, плакал… Арьяте подумалось, что вся эта суматоха связана с Трогваром. Куда можно потащить младенца из дома в такой час? — спрашивала она себя и сама же себе отвечала — некуда. Сжимая стилет, она на цыпочках кралась вдоль стен.

Она миновала поварскую, поднялась по широкой пологой лестнице в людскую, выбралась в коридор… Пока ей везло: она не встретила ни одной живой души, хотя дом был полон шагами, скрипами и голосами.

Она уже оказалась подле главной лестницы дома, когда ступени расположенного прямо над ней марша заскрипели под тяжестью ступавших по ним ног. Кто-то спускался, и Арьята поспешила укрыться за пышной драпировкой. Каково же было ее удивление, когда она сквозь узкую щель разглядела, что мимо нее медленно прошел сам хозяин дома. Он казался погруженным в тягостное раздумье, голова свесилась на грудь, пальцы тискали рукоять придворного кинжала с такими знать появлялась на Больших Приемах, где не допускалось настоящее оружие. Барон что-то бормотал себе под нос; выглядел он страшно постаревшим и осунувшимся, точно пережил какое-то потрясение. Пройдя мимо притаившейся Арьяты, он направился по коридору куда-то в глубину дома. Затаив дыхание, принцесса последовала за ним.

Следить за бароном оказалось нетрудно — полностью ушедший в себя, он не замечал ничего вокруг. Так они добрались до широкой двери — она единственная из всех, что попались Арьяте в этом доме, была обита листовым железом.

Барон поднял голову. Губы его были плотно сжаты, взгляд, казалось, метал молнии; он резко и сильно постучал.

— Да? — приглушенно донесся изнутри низкий женский голос, и принцесса обмерла — там, за дверью, была та самая безымянная, что приказывала Фельве найти и схватить их с Трогваром!

Вейтарн рывком распахнул дверь и вошел. Тяжелая створка захлопнулась за ним, щелкнул задвинутый засов.

Арьята понимала, что она обязана любой ценой услышать этот разговор. Быть может, ей сейчас откроется вся тайна заговора, тайна гибели ее родных… она узнает все!

С сильно бьющимся сердцем она выбралась из своего укрытия за очередной шпалерой и, трепеща, прижалась ухом к дверной щели, совсем позабыв об осторожности. К ее разочарованию и отчаянию, она уловила лишь невнятные отголоски, разобрать слова было невозможно.

Принцесса сжала кулаки так, что ногти глубоко впились в ладони. У нее оставался последний способ, опасный и неверный, который мог обойтись ей очень дорого… и все же нужно было рискнуть. Медленно и глубоко вздохнув, Арьята начала творить заклятие слуха, позволявшее услышать даже комариный писк над дальним болотом. Заклинание не из сложных, его легко почувствовать; те, на кого оно обращено, могут заподозрить неладное, если сами сведущи в магии. Арьята очень сильно подозревала, что собеседница барона изощрена в чародействе настолько, что обнаружит присутствие принцессы через несколько минут… И все же эти несколько минут необходимо использовать!

— Сочувствую тебе в твоем горе, почтенный барон, — говорил низкий женский голос, полный сейчас самой искренней печали и скорби. — Я слышала, она столкнулась с ночными головорезами? Где же был Гар, почему он не защитил свою госпожу?

— Гар сражался доблестно и получил тяжкие раны, — прозвучал глухой ответ. Арьяте показалось в нем некое скрытое нетерпение, как будто говоривший был вынужден произносить положенные по этикету фразы, в то время как ему не терпелось выложить все начистоту и потребовать того же от собеседника.

— Великан получил тяжелые раны? И тем не менее разбойники убили твою супругу? Что же это за люди? Кому по силам справиться с горным великаном, специально обученным для боя? — Последний вопрос говорившая обращала скорее всего к самой себе, как подумалось Арьяте.

— И тем не менее это так, — продолжал барон. — Какие-то весьма искусные, наверное, издалека… И я хотел просить твоей помощи, о предводительница славного Ордена Койаров! — Арьята готова была поклясться, что последние три слова барон вытолкнул из себя с величайшим усилием и отвращением, хотя, конечно же, изо всех сил старался скрыть это. — Я прошу — помоги мне найти и покарать убийц. Твоим воинам это пара пустяков.

— Гм… — Предводительница как будто немного смутилась. — Конечно, мои койары справятся с любыми противниками, но как найти этих загадочных убийц?

— Неужели у могущественной предводительницы такого мощного Ордена нет осведомителей на городском дне?

— Гм… Осведомители, конечно же, есть… но я сейчас очень занята, и все мои люди тоже… Однако я сделаю все, что смогу, чтобы помочь почтенному барону, — ведь наш заговор своим успехом обязан именно достославному барону Вейтарну.

«Так, значит, он все-таки предатель!» — по сознанию Арьяты полоснул огненный кнут.

— Благодарю. Но мне ведомо, что некоторые из людей твоих, о предводительница могучих койаров, были этой ночью в городе. Быть может, они могли что-либо видеть, что-либо слышать. Я хотел бы поговорить с ними.

— Они и Фельве еще не вернулись, — последовал ответ. — Когда они появятся, я дам тебе знать, почтенный барон.

— Значит, я могу рассчитывать на твое содействие? — в упор спросил барон.

— Разумеется.

Арьята услыхала скрип — как будто кто-то поднялся со стула. Принцесса поглубже вжалась в щель между двумя здоровенными, изрядно пропыленными шкафами.

В коридоре раздались торопливые, но какие-то запинающиеся шаги. Мимо щели, в которой пряталась Арьята, торопливо промелькнула затянутая в черное женская фигура. Без стука она всем телом навалилась на дверь, и, хотя принцесса сама слышала, как засов заперли изнутри, створка открылась тотчас же.

— Фельве?! — с грозным недоумением прозвучал голос предводительницы. — Ты исполнила порученное?

— Повелительница… — раздался сдавленный хрип, в котором не осталось ничего женского. — Нам… надо поговорить… наедине.

— Извини меня, почтенный барон, я знаю, мы твои гости, и негоже просить хозяина… Ты поговоришь с Фельве, как только она скажет мне то, что должна.

— Ну ладно. — Барон произнес это на удивление спокойно. — Я подожду тут, за дверью.

— Благодарю тебя, о благородный Вейтарн. — Наверное, невидимая Арьяте предводительница при этом медоточиво улыбнулась.

Дверь скрипнула, под тяжелыми сапогами барона затрещала половицы. Он прошел по коридору и, судя по звукам, присел на широкий сундук, стоявший чуть дальше тех шкафов, за которыми нашла убежище принцесса. Ее заклятие продолжало действовать, однако времени оставалось совсем немного.

— Что произошло, Фельве? — услыхала принцесса низкое и яростное рычание предводительницы. — Где Трогвар? Где девчонка?! Где, поглоти меня Тьма, Четыре Камня Халлана?! Если уж не Трогвара с принцессой, то уж хотя бы Камни ты сумела раздобыть?! И где все твои люди?!

— Великая Мать… Я знаю, что должна умереть страшной и лютой смертью. Я упустила их. Трогвар был почти в моих руках — его куда-то тащила Оливия, но ее Гар… убил двоих, а остальных прикончил посланец Тьмы… — И Арьята услышала всю историю до того места, — когда слуга Ракота отобрал у Фельве ребенка. В рассказе нашлось место и ей, точнее, ее неведомому оружию, что сразило двух воинов Ордена. «Так, значит, барон все же не совсем предатель?.. Или он вообще не знал о поступке жены? — пронеслись в голове Арьяты быстрые суматошные мысли. — С ним надо поговорить!..»

Однако Арьяте не удалось дослушать повествование Фельве до конца. Говорившая внезапно умолкла на полуслове, а спустя еще миг дверь неожиданно распахнулась; барон вскочил от неожиданности при виде двух разъяренных подобно тигрицам воительниц.

— Нас подслушивали! — прошипела предводительница. — И тот, кто делал это, где-то тут, рядом! Он не мог уйти далеко! Так вот что я чувствовала с самого начала! Это заклятье, будь оно неладно, да еще сплетенное Ненной! (Так звали старую колдунью, учившую Арьяту началам волшебства.) Принцесса здесь, в доме!

— Принцесса? — изумленно воскликнул совершенно сбитый с толку барон.

— Она тут, рядом… — не обращая на него внимания, шипела предводительница. — Тут, рядом… рядом… здесь!!! — Она пронзительно взвизгнула.

Словно чья-то могучая рука вышвырнула Арьяту из ее щели — настолько быстр оказался ее прыжок. В правой руке сверкнул стилет, цепкие пальцы рванувшейся вперед наперерез Фельве захватили лишь воздух, и клинок Арьяты пропорол левую руку предводительницы от локтя до плеча прежде, чем та успела защититься или хотя бы отпрыгнуть в сторону. И надо знать, на что способны в бою койары — а тем более их предводительница! — чтобы оценить силы, двигавшие в тот момент принцессой. Она прекрасно понимала, что против любого из воинов этого Ордена она не более чем младенец, замахивающийся игрушечным деревянным ножиком на закованного с головы до пят в броню королевского панцирника. Арьяту подтолкнуло отчаяние и чей-то безмолвный, но внятный приказ — нападай!

Принцесса рванулась прочь по коридору. Барон — пусть его, с ним она, быть может, найдет способ поговорить позже, а пока нужно бежать!

И она бежала — словно вновь спасалась от воинов Фельве. Арьята молнией промчалась по коридорам дома, безошибочно найдя дорогу к входной двери, хотя никогда не бывала здесь раньше и, понятно, не могла знать расположения комнат и переходов. За нею длинными прыжками мчалась Фельве, но у принцессы словно бы выросли крылья. То мгновение, на которое она опережала воительницу, Арьята потратила, подпирая парадную дверь очень кстати случившимся здесь колом, и злорадно усмехнулась, услыхав тупой удар тела, со всего размаха врезавшегося в закрытые створки.

Этим принцесса выиграла время. Когда Фельве наконец выбила окно и спрыгнула во двор, Арьяты уже и след простыл.

ГЛАВА V

— Что за странная судьба выпала тебе, принц Трогвар, — задумчиво бормотал Эммель-Зораг, пока нанятая кормилица возилась с младенцем. — Я был бы рад, прочитав в своем гадании, что тебе предстоит стать воином пресветлого Ямерта, отправиться на великую битву с черными легионами Владыки Ночи Ракота Восставшего… Но руны легли смутно и неясно, да и вряд ли Темный Властелин стал бы тратить на тебя силы, будь ты изначально, от рождения, на стороне Молодых Богов… Что же мне с тобой делать, принц Трогвар?

К старости у Эммель-Зорага появилась привычка размышлять вслух, вполголоса произнося слова. Домашние уже давно привыкли к причудам старика и не обращали на него никакого внимания. Трогвара они сочли подброшенным младенцем, очевидно, отпрыском знатной дамы, раз она оставила столько золота. Об истинных обстоятельствах появления ребенка в их доме Эммель-Зораг, понятно, не распространялся. Его беспокоило другое: воины в черном, хорошие воины, от которых спасалась бегством баронесса, — это, ясное дело, не кто иные, как люди Ордена Койаров, при одном имени которых народ бледнел и разбегался по углам. За принцем наверняка пойдет нешуточная охота. У этого Ордена хватит сил прочесать весь город, допросить каждого его жителя… Рано или поздно койары нападут на след — при этой мысли старик вздрогнул. О пыточных застенках Ордена ходили настолько страшные легенды, что их передавали друг другу только шепотом и при ярком свете дня. И эти слухи утверждали, что пытают там узников не простые палачи и не всякими там привычными клещами или тисками. В подземельях Ордена обитали ужасные бестелесные духи, медленно обращая в ничто плоть своих жертв, они выпивали их души…

Вывод из всего этого следовал простой: принца нужно спрятать, причем побыстрее и понадежнее. Враги должны окончательно потерять их след. Эммель-Зораг медленно поднялся — вот и пришел тот день, приближение которого он смутно предчувствовал, которого он ждал и которого в то же время и боялся. Значит, ему, Эммель-Зорагу, придется уйти и провести в глухомани семь долгих лет… Потом он сможет отдать Трогвара в Школу Меча — но до этого ему еще надо дожить. Дожить, будь прокляты все демоны и небожители! И он доживет. Король, законный король еще вернется в свое королевство…

Нельзя сказать, чтобы старый сэйрав недолюбливал Перворожденных — просто он был верен раз и навсегда данной присяге, и освободить его от данного слова могла лишь его собственная смерть или законный король, которому он присягал.

Приняв решение, старик не мешкал. Собрав родню, он в тот же день объявил им небывалую новость. Никакие уговоры не подействовали. Вечером Эммель-Зораг, Трогвар и кормилица покинули Неллас. Старому волшебнику пришлось потрудиться, сплетая отводящие взор заклинания, — во всех городских воротах стояла стража из числа воинов Ордена Койаров; по счастью, Эммель-Зораг избег встречи с кем-либо из истинных чародеев этого Ордена — тогда бы ему не помогла никакая волшба.

И все же старик не мог отделаться от мысли, что мрачные воины, выпустившие его из ворот (городская стража в тот день куда-то бесследно исчезла), что-то заподозрили. Ему не нравилась и пыль на дороге: старику казалось, что оттуда за ним наблюдают мириады внимательных глаз. Пыль, способная слагаться в самые невероятные существа, пыль, впитавшая в себя отражения душ тысяч и тысяч проходивших по дороге существ — и людей, и нелюдей, — была излюбленным рабочим материалом колдунов Ордена Койаров, а Эммель-Зораг не знал достаточно сильных заклятий, чтобы отвратить от себя такую погоню.

И все же пока им везло. Башни Нелласа скрылись из глаз, путники миновали полосу предместий, а преследователей еще не было. Старик усилием воли гнал непрошеные мысли насчет того, что все еще, быть может, пройдет тихо.

Однако миновала ночь, проведенная путниками на постоялом дворе, миновал следующий день, они свернули с тракта, что вел на восток, к гаваням Беттора, и теперь шли на север, пробираясь к самой границе владений Халланской Короны.

Вокруг них потянулись густые леса, лишь изредка перемежающиеся с небольшими деревнями. Здесь уже чувствовалась близость Хребта, из-за которого с огнем и разорением приходили северные варвары. Местные жители носили оружие — они единственные в королевстве имели такую привилегию.

— Ты не боишься идти дальше? — спросил Эммель-Зораг кормилицу на четвертый день пути, когда громады гор Хребта уже закрывали полнеба.

— Я? Боюсь? Господин шутит, — засмеялась кормилица, ядреная нелласская деваха. — Мои родители и братья с сестрами наконец-то едят досыта! У них новый дом! Они даже хотят прикупить ферму! И все это благодаря вам, господин. Так чего же мне бояться?

На пятый день вокруг них сомкнулись угрюмые еловые леса. Проселочная дорога превратилась в узкую, полузаросшую тележную колею; старому волшебнику казалось, что он слышит далекое завывание волков, и это было странно — волки в эту пору, да еще и днем, обычая выть не имеют.

Дорога привела их в крохотную деревушку — полтора десятка дворов, жалкое подобие харчевни — и тут кончилась. Дальше по чащобам петляли одни охотничьи тропы, однако Эммель-Зораг и не собирался испытывать судьбу за Хребтом, хотя там, конечно же, койарам было бы труднее разыскать беглецов. Здесь, в глухой подлесной деревушке, жил старый приятель Эммель-Зорага, его собрат по Искусству, но, в отличие от нелласского сэйрава, не забросивший это занятие. Когда-то его имя тоже гремело над полями сражений, дочери самых знатных родов королевства втайне мечтали о том, чтобы войти хозяйкой в его грозный замок… Однако все это было давно. Один из лучших мечей Халлана, гордость королевской гвардии, известный отчаянными похождениями, человек, которого звали Дор-Вейтарн, избрал стезю волшебства.

И еще он приходился старшим братом тому самому барону Вейтарну.

В этих края Дор-Вейтарна прозвали Вороном — за иссиня-черные, как вороново крыло, волосы и за мудрость, исстари приписываемую в этих краях благородной птице. Дом его снаружи ничем не отличался от остальных деревенских строений; просторный — здесь строили с размахом, благо леса хватало — и простой, он ничем не привлек бы взгляда впервые оказавшегося здесь чужака. Но никто из деревенских обитателей не знал, что из подпола ведет узкий и длинный ход в тайные пещеры, открывающиеся в обрыв быстрой местной речушки. Там Дор-Вейтарн занимался своими изысканиями, туда к нему приходили странные гости, коим несподручно появляться в людских селениях даже ночью…

Отрекшийся от своего титула барон встретил старого друга с радостью и удивлением. Он выслушал историю, рассказанную Эммель-Зорагом, и лицо его омрачилось.

— Плохо дело, почтенный Эммель-Зораг. — Несмотря на долгие годы дружбы, Ворон именовал нелласского сэйрава только так и не иначе, поскольку тот был старше его годами. Переубедить его Эммель-Зораг так и не смог.

— Плохо наше дело, со всех сторон плохо, куда ни кинь, все плохо выходит, — задумчиво бормотал Ворон, глядя на разбросанные по полу руны. — Слишком многое связано теперь с этим младенцем, почтенный друг мой. За ним охотятся; койары — это понятно. Принц королевской крови нужен им для их отвратительных обрядов — они могут даже принести его в жертву своим покровителям, коих мы называем Лишенные Тел. А может, есть у них и иные цели, мне неведомые… Ты не хуже меня знаешь, почтенный Эммель-Зораг, что вся королевская семья Халлана отличалась большими магическими способностями; но лишь если у королевы рождалось именно столько детей и именно под такими Знаками Судьбы, как у нашей бедной правительницы, — да упокоит ее в посмертии пресветлый Ямерт! — то последний ребенок, если он мальчик, получает изначально поистине великие способности. Если его правильно воспитать… это может быть величайший колдун нашего времени. Лакомая добыча для Черных койаров!..

Однако давай оставим пока эти велеречивые рассуждения и подумаем, что надо сделать сейчас. Мыслю я, что тебе, почтенный друг мой, здесь оставаться невместно. Повелительницу койаров я знаю слишком хорошо. Она перевернет вверх дном весь город! Рано или поздно она узнает, что ты нанял кормилицу — и в тот же день исчез из города. Хоть ты и наказал своим домашним не болтать, но кто может полностью поручиться за то, что их языки и впрямь останутся на замках? Кто-нибудь да проговорится, а шпионов у койаров достаточно.

Но с Черными койарами мы с тобой, коль поможет светлый Ямерт, как-нибудь да управимся. Куда больше заботит меня твой гость, что принес тебе принца. Восставший Ракот никогда и ничего не делает зря, и последствия поступков своих он предвидит на много лет вперед. Быть может, он хочет использовать принца в борьбе с новой Владычицей Халлана? Кто знает, может, при ней Перворожденные выйдут из своего долгого уединения, вновь станут участвовать в делах этого мира? Быть может, именно этого страшится и именно этого не хочет допустить Владыка Мрака? Хотя… должен тебе сказать, почтенный Эммель-Зораг, что воюет Восставший по-рыцарски. По крайней мере, оставшихся над схваткой Перворожденных он пока не трогает.

— Чудовище, принесшее Трогвара, говорило мне, что его миссия оплачена самой дорогой ценой, которую только может заплатить смертный… — заметил нелласский волшебник.

— Ты полагаешь, почтенный друг мой, что Владыка Тьмы просто откликнулся на мольбу баронессы Оливии? Жаль ее, красивая была женщина и брата моего меньшого любила… — Ворон печально опустил голову, однако не дал скорби овладеть собой. — Быть может, быть может. Бытует такое поверье, что Владыка Мрака охотнее помогает смертным, чем далекие от нас Молодые Боги, затворившиеся в пределах своего Обетованного… правда, и плата за помощь у Ракота куда как высока… Хотя, чтобы послать такое чудовище, которому по плечу справиться с койарами, через миры и их ограды, нужны поистине великие силы…

— Мне страшно, друг Дор, — признался Ворону Эммель-Зораг. — Вдруг мы с тобой спасаем, укрываем, обучаем будущее страшное оружие Тьмы?! Не стоит ли отправиться в храм Ямерта или лучше милосердной Ялини — и вручить принца тамошним служителям?

— Что ты говоришь, почтенный Эммель-Зораг, — нахмурился Дор-Вейтарн. — Это же благороднорожденный принц, наш с тобой повелитель! Не знаю, как там себя покажет новая Владычица, — но ты-то служил королю! Хотя, должен сказать, народ пока на нее не ропщет… Однако нас это волновать не должно. Я давно удалился от двора, придворных интриг и тому подобного — но, как и ты, мой почтенный друг, я присягал Королевскому Дому Халлана, и от этой присяги я не отступлю. Нам надо спрятать принца так, чтобы до него никто бы не добрался, а потом… я считаю, предположение посланца Тьмы выглядит весьма разумным.

— Разве ты не хочешь взять Трогвара в ученики, если он, как ты говоришь, и впрямь может вырасти в великого колдуна? — спросил Эммель-Зораг, прихлебывая темное деревенское пиво.

— В ученики не берут, — опуская голову, сумрачно ответил Ворон. — Ученика посылает Судьба… Трогвара ко мне привел ты, не Она. Давай не будем говорить об этом, мой почтенный друг.

— Хорошо, — с некоторым удивлением сказал Эммель-Зораг. — Так что же ты предлагаешь делать?

— Принца следует оставить здесь, — произнес Дор-Вейтарн. — Но не у меня. Я отдам его на воспитание древесным, лесным гномам. Они кое-чем обязаны мне и не откажут нам в этой просьбе. Там Трогвар будет в безопасности. До лесных тайников не добраться никаким койарам. Я буду встречаться с ним, а когда ему исполнится семь… мы определим его в Школу Меча.

— Понимаю, — кивнул Эммель-Зораг и стал отвязывать от пояса тяжелый кошель. — Полагаю, тебе это будет нелишним?

— Это? Да, сколько потребуется внести за Трогвара в Школе…

— А остальное? А тебе, Дор-Вейтарн?

— Мне? Ты смеешься надо мной, мой почтенный друг. Ворону золото ни к чему. Завтра поутру я отнесу принца к гномам. А вы можете трогаться в обратный путь — погоди, не возражай, твое отсутствие не должно быть замечено! Мы же только что говорили об этом… — прибавил Дор-Вейтарн, видя протестующий жест Эммель-Зорага.

Нелласскому волшебнику не нужно было рассказывать о древесных, или лесных, гномах. Непоседливые и шкодливые, они тем не менее крепко держали раз данное слово. Золото не имело над ними власти, подобно той, что оно имело над их горными собратьями. Древесные гномы чтили волшебников и побаивались их. Деловитые, тороватые, они сами владели своеобычной магией, отстаивая свои лесные владения от желающих наложить на них свою руку. Если они дадут Слово — за принца можно будет не беспокоиться. Его след оборвется в этой глухой подлесной деревне, и даже он, Эммель-Зораг, не будет знать, где находится Трогвар.

Нелласский сэйрав и кормилица отправились в обратный путь, а Ворон, не испытывая судьбу гаданиями, уложил младенца и преспокойно отошел ко сну сам, предварительно послав весть лесным гномам. Черных койаров он не страшился — они хоть и могущественны и владеют странными силами, но сюда им добраться будет нелегко… А если они доберутся, у него найдется, чем их встретить.

* * *

Утро своего второго дня в Нелласе принцесса Арьята, законная наследница Халланской Короны, встретила забившись в узкую и глубокую щель городской стены. Она случайно наткнулась на место, где раствор выкрошился и кто-то — из озорства, наверное? — не пожалел сил на то, чтобы выломать из стены несколько громадных глыб. Подле этой щели стояли пригнанные в город возы с сеном, Арьяте удалось набрать немного для подстилки. Все пережитое отняло у принцессы так много сил, что она провалилась в черный сон без сновидений, едва улегшись.

Выбравшись из своего убежища и наскоро умывшись в колодце на Рыночной площади, принцесса вновь отправилась к дому барона Вейтарна. Она понимала, что это безумие, но иного выхода у нее не было. Барон представлялся принцессе ее единственным союзником, и она надеялась, улучив момент, поговорить с ним.

Пробираясь к памятному дому, девушка обратила внимание на мрачных воинов в черном и сером с короткими прямыми мечами у пояса, занявших в городских воротах место дружинников Нелласа. Столкнувшись взглядом с одним из этих воинов, Арьята невольно вздрогнула и поспешила пройти мимо, опустив глаза, — ворота охранялись Орденом Койаров. Это значило, что охота на них с Трогваром пошла уже всерьез.

У дома барона Вейтарна принцессе пришлось испытать новое потрясение. Она ожидала увидеть похоронную процессию — жены барона, несчастной Оливии, однако ее взору предстали две траурные повозки!..

* * *

Фельве медленно приближалась, низко склонив голову; предводительница койаров застыла на середине просторной передней; рядом с ней против собственной воли оказался растерянный Вейтарн.

— Твоя жена украла принца! — прошипела предводительница, поворачиваясь к барону. Глаза ее сузились, казалось, она сейчас вопьется зубами ему в горло. Наверное, единственный раз за всю свою жизнь та, которая стояла во главе самого могущественного тайного Ордена в Западном Хьёрварде, потеряла самообладание. — Отвечай, жалкий червь, где она его спрятала?!

Фельве метнулась к Вейтарну, подобно бросающейся на добычу змее; ее короткий и широкий кинжал столкнулся с недлинным клинком барона. Сталь со скрежетом ударила в сталь; свободной рукой барон попытался ударить Фельве в незащищенное горло, но тут слева от него что-то мелькнуло, и его рука с трудом отразила внезапный выпад предводительницы. Она не хотела убивать барона, он был нужен ей живым, и Фельве собиралась лишь приставить лезвие к шее Вейтарна, однако неистовый барон спутал все их планы.

— Люди, ко мне! — заревел он, отпрыгивая к окну. — Сюда, с оружием!

— Проклятие! — почти взвизгнула предводительница. — Фельве!

Ее верная соратница молча прыгнула, однако если она рассчитывала встретить обремененного изрядным брюшком, разжиревшего сорокалетнего мужчину, то жестоко ошиблась. С удивительной для его грузной фигуры легкостью барон извернулся, присев на одно колено, и его короткий парадный клинок ударил в живот Фельве. Железо легко погрузилось в плоть; пальцы Вейтарна обагрились кровью. Обмякшее тело Фельве глухо стукнулось об пол; Вейтарн выхватил из ослабевшей руки оружие, замахнулся им на предводительницу…

Сухо щелкнул небольшой арбалет, и странная стрела, оставляя за собой в воздухе блекло-зеленую дорожку, впилась в широкую грудь барона, тотчас превратившись в короткую и толстую змею с усаженной многочисленными зубами широкой пастью. Тварь немедленно вгрызлась в плоть, пробираясь к сердцу.

Вейтарн еще успел полоснуть тварь кинжалом Фельве, но тут жизнь покинула его тело, и он замер, распластавшись на полу. Из перерезанного тела страшной змеи на пол медленно вытекала темно-зеленая кровь.

Предводительница койаров, с презрением глядя на мертвого барона, неторопливо перезарядила арбалет. Как жаль, что этот Вейтарн ухитрился полоснуть клинком Дарготу, — доберись ненасытная тварь до его сердца, тело барона можно было бы извлечь из смерти особыми магическими приемами, и он стал бы еще одним бойцом воинства койаров; душа же его оказалась бы пленена могущественными малефиками Ордена…

Предводительница Ордена мысленно окликнула нескольких воинов из своей личной сотни и, когда в передней появились семь затянутых в черное фигур, коротко произнесла:

— Соберите здешних слуг. Заставьте этих скотов работать. Пусть к утру будет все готово для двух роскошных погребений. Распустите слух, что баронесса Оливия погибла от рук ночных бандитов, а ее супруг, не снеся удара, сам покончил счеты с жизнью. Здешней челяди пообещайте… сами знаете что, если они станут болтать…

Она отдала еще несколько приказов. Немедля расставить верных людей у городских ворот, а с утра начать прочесывать Неллас…

* * *

Арьята тотчас поняла, что здесь что-то неладно. Во дворе всем распоряжались угрюмые воины Ордена; испуганные слуги поспешно выполняли все их приказы. Спустя несколько минут из разговора толпившихся перед воротами зевак принцесса узнала, что барон Вейтарн присоединился к своей жене.

Арьята не рискнула вторично прибегнуть к заклятию слуха. Прошлый раз ее спасло лишь чудо, повторная попытка могла стоить жизни. Оборвалась последняя ниточка, которая могла бы привести ее к исчезнувшему Трогвару…

И все же она не могла уйти. Что-то неудержимо тянуло ее к этому дому, какая-то сила не давала ей уйти прочь; раздираемая на части противоречивыми стремлениями, принцесса сама не заметила, как обогнула строение и оказалась в узком переулке, возле задних ворот. Бродить здесь было чистым безумием — уже наверняка о ней знают все до единого воины Ордена; и все же она не уходила.

Створки ворот внезапно приоткрылись, четверо койаров с видимым напряжением выволокли громадный куль, перемазанный в нескольких местах чем-то багровым. Арьята поспешно юркнула за выпирающий угол какого-то сарая, не переставая следить за мрачной четверкой. Мимо нее прогрохотала телега, на передке сидел еще один воин Ордена; впятером койары с трудом взвалили свою ношу на телегу, возчик хлестнул лошадь, и та неспешно потрусила прочь. Четверо вынесших куль воинов вернулись во двор. Арьята осторожно выглянула из своего укрытия и, поминутно озираясь, припустила вдогонку.

Телега долго петляла по глухим и кривым проулкам; возчик ухитрился ни разу не пересечь оживленных улиц. Наконец они добрались до узких ворот, носивших выразительное название Мусорных. По счастью, их не охраняли воины Ордена — стояло лишь двое городских стражников, на все лады проклинавших своего начальника, уличившего их в пьянстве и поставившего на этот самый грязный и позорный пост. Они были полностью поглощены подбором наиболее подходящих прозвищ своему старшому и больше ни на что внимания не обращали. Принцесса беспрепятственно проскользнула вслед за повозкой.

Оказавшись за воротами, она поспешно зажала нос. Здесь на несколько миль от крепостных стен до самого берега реки тянулась старая городская свалка. Отец последнего халланского короля выстроил новую стену за свалкой, и так получилось, что об этом куске земли вообще забыли.

Телега осторожно пробиралась среди высоченных гниющих груд; огибая мутные лужи, на почтительном расстоянии за ней следовала принцесса. Углубившись довольно далеко в хаос мусорных хребтов, возчик остановил телегу. Повозившись некоторое время, он спихнул свой груз наземь, развернулся и тронулся в обратный путь.

Стилет Арьяты торопливо распорол грязную мешковину. Открылось широкое, грубо вылепленное лицо великана, с закрытыми глазами. «Верно, кто-то из слуг барона… — мелькнуло в голове принцессы. — Защищал господина… Но почему же меня потянуло за этой телегой?»

Тонкие пальцы принцессы осторожно коснулись мощной шеи, и тело великана внезапно вздрогнуло. Он был еще жив.

Арьяте стоило немалых трудов влить посредством магии в Гара достаточно сил, чтобы тот смог доковылять до берега реки, где было почище. Ей пришлось долго объяснять великану, кто она такая и почему он должен рассказать ей все со всеми подробностями. Гар не отличался сообразительностью, а принцесса слишком устала после своего чародейства. Так Арьята, чувствуя, как разжимаются ледяные тиски отчаяния, услыхала последнюю часть истории и узнала главное — имя того человека, к которому направлялась Оливия. Принцессе оставалось надеяться лишь на то, что посланец Тьмы выполнил волю баронессы и Трогвар попал к старому нелласскому сэйраву по имени Эммель-Зораг.

* * *

Дор-Вейтарн шел по длинному подземному тоннелю, прекрасно ориентируясь в полной темноте. Он направлялся к своей заклинательной пещере — после самого ухода Эммель-Зорага Ворон терзался смутной тревогой. Он чувствовал: его настойчиво ищет чья-то мысль, и в дело пошли магические средства. Дор-Вейтарн послал весть лесным гномам; они должны были прийти, и волшебник шел по залитой мраком пещере, держа на руках спокойно спавшего Трогвара.

Ворон слишком хорошо знал, что такое Орден Койаров, чтобы наивно полагать, будто нехитрая уловка Эммель-Зорага собьет их ищеек со следа. Один лишь раз, еще при жизни своего учителя, ему довелось видеть, как созданный малефиками Ордена Пылевой Демон настиг свою жертву, пройдя по ее следу почти полторы тысячи миль через весь Халлан…

Волшебник не старался отогнать тревожные мысли. Напротив, он тщательно обдумывал самые неблагоприятные для себя исходы — что койары уже знают об отсутствии Эммель-Зорага в Нелласе и сейчас их невидимые прислужники отыскивают на дорогах Халлана полустершийся след старого колдуна. В таком случае через день-два следовало ждать непрошеных гостей. У мага оставалось лишь несколько часов — для того чтобы вручить Трогвара гномам и дать им уйти поглубже в непроходимые для людей чащобы. В голове Ворона уже складывался план, правда, чреватый для него самого смертельным риском.

«Не обманывай себя, — подумал старый волшебник. — Койары поверят, что принц Трогвар вне досягаемости, лишь только держа в руках его труп. Труп настоящий, потому что его с придирчивостью станут расчленять весьма умелые малефики Ордена, для которых некромантия — хлеб насущный. И должен найтись некто, кто подбросит им такой труп… желательно с наибольшим шумом, грохотом и прочими огневыми потехами. А это значит, что тебе, Дор-Вейтарн предстоит дать бой посланцам Ордена… после которого они и найдут тело принца, сраженного их же оружием. Пусть Черная Матерь поотрывает их глупые головы после такого позора…»

Непроницаемый сумрак вокруг Ворона тем временем сменился мягким серо-зеленым полусветом. Впереди замаячила арка выхода.

Однако прежде чем шагнуть под раскинувшиеся своды приречной пещеры, Дор-Вейтарн долго и тщательно налагал скрывающее следы заклинание, надеясь, что среди множества ложных следов, которые он намеревался проложить вокруг своего жилища, колдуны Ордена не отыщут верный.

Старый волшебник оказался в просторной, чистой и сухой пещере, стены и углы тонули в мягком полумраке. Посредине, выбиваясь из-под земли, журчал ключ — от него брал начало небольшой ручеек, сбегавший по пологому руслу к реке. На белом песке в середине зала были видны грубо высеченные из камня черные стол и кресло, более смахивавшее на королевский трон. Подле них, рядом с источником из длинных валунов, был сложен круглый очаг. Больше в пещере ничего не было, однако она и не нуждалась ни в каких мрачных колдовских атрибутах. Воздух в ней был удивительно чист и напоен странными ароматами — их нельзя было соотнести ни с каким цветком или деревом, они были ароматами мысли и настроения, от одних безудержно тянуло в пляс, другие настраивали на серьезный лад. Были и такие, от которых сладко начинало щемить сердце, и те, что заставляли вдохнувшего их идти в бой, не помня себя. Однако последние Дор-Вейтарном на волю не выпускались никогда.

Ворон подошел к каменному креслу, осторожно положил запеленатого Трогвара на темную столешницу, отпил воды из родника, сел, устроился поудобнее и стал ждать.

Шло время, голубые колечки дыма из трубки Дор-Вейтарна плавно поднимались и таяли под потолком, на серебристой поверхности воды в каменной чаше родника прихотливо играли отблески света от зажженного Вороном магического фонарика. Старый волшебник выкурил целых четыре полные порции душистого табака из Южного Хьёрварда — единственное, что осталось от прошлой жизни, так это неистребимая привычка к хорошему табаку, — когда наконец появились гномы.

— Мы не могли прийти вовремя, почтенный! — не здороваясь, с порога произнес один из них. — В окрестных лесах творится что-то неладное…

Перед старым волшебником стояли пятеро невысоких лесных обитателей. Одеты они были большей частью в зеленое и коричневое, каждый имел на поясе толстый моток веревок с деревянными крюками на концах; из-под валяных шапок выбивались волнистые каштановые волосы. Оружия при себе они не носили.

На Дор-Вейтарна смотрели пять пар внимательных серых глаз. Обычно лесные гномы отличались легкомысленным и непостоянным нравом, однако были среди них и почтенные, заслуживавшие всяческого уважения семьи, что крепко блюли Лес, и именно благодаря им остальные гномы имели возможность беспрепятственно лоботрясничать.

Этот небольшой древний народ делился на три основные ветви, получившие несколько смешные названия корневиков, дуплянников и веточников. Первые обитали в глубоких норах под корнями старых деревьев — они-то и были самыми зажиточными, деловитыми и серьезными из всех. Дуплянники предпочитали одному большому постоянному жилищу несколько отдельных дупел, разбросанных тут и там по лесу. Веточники же вообще не утруждали себя устройством постоянных обиталищ, а кочевали с одного места на другое, нигде подолгу не задерживаясь и ночуя просто в кронах деревьев. Эти проводили все время в песнях, плясках, всяческих проказах, порой немало досаждая жителям подлесных деревень.

Разумеется, все гости Дор-Вейтарна принадлежали к корневикам.

— В чем дело, почтенные? — спросил он гномов, знаком приглашая их садиться. Из песка, повинуясь жесту сухой загорелой руки, появилось пять невысоких каменных стульев.

Гномы рассаживались неторопливо, блюдя достоинство. Если Ворон хотел чего-то добиться от них, не следовало начинать беседу с собственных просьб.

— По дальним окраинам начали рыскать какие-то воины в черном, — откашлявшись, солидно начал один из гномов, самый старший среди них, по имени Вестри. Его густая белая борода была аккуратно подстрижена, коричневатые сцепленные пальцы лежали на коленях, и Дор-Вейтарн заметил слабую дрожь. У старого гнома было явно неспокойно на сердце.

— Воины в черном, — продолжал тем временем Вестри. — Пришла весть от самого Нелласа. Люди с мечами. Шарят по окраинам лесов. С ними странные псы — точнее, это вовсе не псы, это духи в образе псов. Они что-то вынюхивают. Мы знаем этих тварей. Они кого-то ищут. Ищут чей-то след. Когда найдут, отправят в погоню Пылевого Демона. А Пылевые Демоны не упустят случая сожрать кого-то из нас, если заметят… Многие встревожены. Мы просим защиты!

Волшебник выпустил несколько колечек дыма из своей трубки, откинувшись на спинку кресла и полузакрыв глаза. Ясно было как день, что оправдались его худшие ожидания. Орден Койаров не тратил времени попусту. Каким-то образом они уже проведали о том, что Трогвара нет в городе. Пока еще они не связали исчезновение новорожденного принца с именем Эммель-Зорага, иначе черные воины уже двигались бы по его следу прямо сюда, к жилищу Дор-Вейтарна. Без сомнений, через день или два койары разберутся, что к чему. Таким образом, самое раннее — к завтрашнему вечеру ему следовало ждать гостей. Что ж, времени у нас хватит. Гномы успеют уйти достаточно далеко, а слугам койаров он, Ворон, устроит достойную встречу.

— Я позабочусь о том, чтобы они не побеспокоили вас, — по-прежнему не открывая глаз, произнес волшебник. — Но нам придется действовать сообща. У меня здесь младенец. Койары охотятся именно за ним, не стану от вас этого скрывать. Малыша нужно спрятать — и не только спрятать, его нужно вырастить. И лишь когда ему исполнится семь, он уйдет от вас. Я постараюсь помочь, чем только смогу, мое слово крепкое. Подробности обсудим позже, сейчас самое важное — ваше согласие. Дадите ли вы мне его? Помните, что если вы откажетесь, силы Зла возрастут многократно — попади Трогвар им в руки. В одиночку я смогу защититься от койаров и защитить вас от них, но если руки мои окажутся связаны еще и этим ребенком… — Он сделал выразительную паузу. — Вы мудры и сами сможете принять правильное решение.

— Нам надо подумать, о достойный Дор-Вейтарн, — несколько севшим голосом ответил Вестри, и гномы тотчас склонились друг к другу. До слуха волшебника долетали обрывки торопливых, произнесенных взволнованным шепотом фраз. Однако Ворон даже не пытался понять, о чем идет речь. Он просто сидел, наслаждаясь прохладным покоем своей заклинательной пещеры, отчетливо понимая, что схватка с койарами неизбежна. А это значит — пещера, чистый ключ, его мелодичное журчание, мягкий песок, приглушенный зеленоватый свет очень скоро могут исчезнуть без следа. Древние стены промытой водами каверны рухнут, упокоив навсегда под землей и прах самого Дор-Вейтарна…

Маленький лесной народец совещался недолго. Пришедшие сюда корневики могли говорить не только от своего имени — и приняли решение. Они были согласны.

Пятеро древесных гномов и старый чародей беседовали еще долго, пока Трогвар сладко спал, погруженный Вороном в волшебный сон с прекрасными сновидениями Они обсудили многое, их речи касались мира и войны, магии и ведовства, мечей и драконов… многого, что повстречается на жизненном пути мирно дремавшего младенца. Солнце почти что село, когда гномы встали, торжественно и чинно поклонились Дор-Вейтарну и, аккуратно уложив в большую плетеную корзину так и не проснувшегося Трогвара, засеменили прочь; эту ночь им спать было не суждено. Вестри остался. Когда небесный пастух погонит в стойла стада бесчисленных звезд и заря сядет умываться на самом краю громадного земного диска, Трогвар будет уже в безопасности, в далеких, глухих чащобах, куда не сможет добраться ни один Пылевой Демон.

Четверо пришедших в этот заклинательный зал должны были сами донести Трогвара до потайного укрывища. Только четверо, потому что пятый, Вестри, оставался здесь, чтобы его народ точно знал, чем кончится поединок Дор-Вейтарна с Черным Орденом.

ГЛАВА VI

— Что же делать-то нам, госпожа? — пробасил Гар, шмыгая носом и вытирая слезы. — Убили ведь они и госпожу мою, и господина моего! И меня едва не убили… Что же нам делать-то?

Арьята молчала. Она сидела возле самой воды, обхватив руками согнутые ноги и положив подбородок на колени. Только теперь принцесса поняла, какой страшной силе бросила вызов, — без сомнения, в прошлую ночь ее спасло только чудо. Орден Койаров скорее спалит дотла весь Неллас и перебьет его жителей, чем упустит драгоценную добычу. Оставалось надеяться только на то, что у этого Эммель-Зорага хватит сообразительности как можно скорее покинуть город. И кроме того, из этого следовало, что Арьяте ни в коем случае нельзя и близко подходить к его дому. Лучше всего было бы перехватить старого сэйравапосле того, как он выберется за крепостные ворота, чтобы потом идти с ним… Но, во имя всесильного Ямерта, что делать с этим беднягой Гаром?

— Сиди здесь, — распорядилась принцесса, поднимаясь. — Не трогайся с места, пока я не вернусь.

Великан послушно кивнул. Арьята стала крадучись пробираться обратно к Мусорным воротам… и едва не столкнулась нос к носу с восьмеркой заступивших на стражу мрачных воинов Ордена. Дорога назад, в город, была отрезана.

Почти тотчас появился и еще один отряд — десятка два затянутых в черное мечников. Эти, не задерживаясь, деловито направились в глубь свалки, принявшись методично обшаривать все вокруг. Похоже, их не смущали ни груды гниющих отбросов, ни ужасающее зловоние.

Принцесса опрометью помчалась назад. Койары показали себя очень быстрыми противниками, и сейчас у Арьяты оставался один-единственный путь бегства — по реке, прочь из Нелласа. Не приходилось сомневаться, что все пристани и набережные также тщательно охраняются.

— За мной, Гар, — только и сказала она великану, входя в холодные речные волны.

Былой слуга Оливии недовольно заворчал, но не посмел ослушаться.

Они поплыли. У Гара это получалось плохо, он отчаянно колотил по воде руками и ногами, поднимая целые фонтаны брызг. Арьята скользила, подобно рыбке, в одиночку; ей не составило бы труда скрыться, однако из-за великана их заметили с берега.

Надо отдать койарам должное — действовали они молниеносно, без малейшей суеты и неразберихи. Спустя несколько секунд над рекой раздалось звонкое щелканье арбалетов да злой свист коротких и толстых стрел. Шестеро воинов Ордена молча бросились в реку и поплыли вслед за беглецами.

Стрелы вспарывали воду возле самой головы принцессы. Койары стреляли с редкой меткостью и быстротой; Арьята поняла, что воины в черном не хотят убивать ее, стремясь взять живьем. Завеса стрел отрезала дорогу дальше по реке, и теперь плывшим вдогон слугам Ордена оставалось лишь схватить беглянку…

— Госпожа! — захлебываясь, проревел Гар. — Плыви, госпожа! Я задержу!..

Резко согнувшись в пояснице, Арьята мощным гребком ушла в глубину. Перевернувшись на спину, она уцепилась за пояс Гара, заставляя его тоже погрузиться.

Это было очень нелегко — тащить великана под водой, давая ему лишь изредка вздохнуть воздуха. Сама Арьята показывалась на поверхности вдвое реже. Сворачивая то вправо, то влево, сносимые течением, они отплывали от стрелков все дальше и дальше. Шестеро преследователей настигли принцессу с Гаром уже почти у самого берега.

Великан совершенно не интересовал черных воинов. Однако, чтобы добраться до Арьяты, им надо было сперва справиться с ним.

Вода забурлила и вспенилась. В руках койаров мелькнули короткие блестящие мечи, однако великан, почувствовав под ногами дно, сражался с небывалой яростью. Койары попытались кинуться на него сразу все вместе, со всех сторон; один оказался чуть более проворным, он опередил остальных, но лишь для того, чтобы его шея хрустнула под железными пальцами великана. Пена вокруг сцепившихся побагровела — клинок умирающего койара оцарапал плечо Гара, но великан, захлебываясь, успел размозжить голову еще одного нападавшего, прежде чем два других меча вонзились ему в руку и в бок.

Горечь и жгучая, неведомая доселе ненависть мощной волной обрушились на Арьяту. Только на один миг мелькнул перед ней взор тонувшего Гара, и стилет словно сам вспрыгнул ей в руку.

Она вновь нырнула и открыла под водой глаза. Прямо перед ней ко дну медленно шел громадный бесформенный ком, оставляя за собой темно-багровые полосы. Ком дергался, словно бьющееся в агонии животное, время от времени мелькала чья-то рука с кинжалом, клинки погружались в тело Гара, однако великан, сгребя в охапку всех четверых противников, похоже, твердо решил расстаться с жизнью только вместе с ними.

Арьята метнулась к борющимся, точно стремительная выдра, и, прежде чем заметивший ее воин Ордена успел высвободить руку для защиты, стилет погрузился ему в шею. Второй враг попытался отмахнуться ножом, лезвие задело предплечье принцессы, однако ее клинок дошел до сердца противника.

Вода вокруг стала совсем непроглядной от крови Едва ли не ощупью Арьята, уже задыхаясь, отыскала третьего койара и холодно, без колебаний, вогнала в тело оружие на всю длину, словно была она не утонченной принцессой, а старым, видавшим тысячи смертей циничным наемником. Ей казалось, что она убивает не людей, а давит каких-то отвратительных, смертельно опасных насекомых.

Нехватка воздуха вынудила ее рвануться вверх, и тут Гар яростным, поистине запредельным усилием стиснул в смертельных объятиях последнего врага, ломая ему кости. Два так и не расцепившихся противника опустились на дно…

У принцессы не было времени рыдать и оплакивать погибшего великана. Она понимала, что, появись она на поверхности, койары уже не потеряют ее из виду.

Она поплыла под водой, пока перед глазами не замелькали красные и зеленые круги. У противоположного берега — она знала — были заросли тростника. Она была обязана добраться до них так, чтобы не заметили койары. Девушка надеялась, что оставшиеся возле свалки воины Ордена поверят в то, что она утонула вместе с остальными…

Пальцы рук нашарили илистое дно. Берег был совсем рядом; цепляясь за осклизлые коряги, принцесса почти ползла, наполовину теряя сознание от нехватки воздуха. Она изо всех сил боролась со жгучим и неотвязным желанием выскочить, вдохнуть полной грудью, бегом броситься прочь от страшной реки, только что упокоившей в себе семерых, и всякий раз, когда, казалось, ей уже не выдержать больше, словно чья-то невидимая рука подносила к ее глазам Четыре Камня Халлана; в ее видении самоцветы дивно и величественно лучились мягким переливающимся огнем, и свет их помогал противостоять безумию.

Она выдержала. Едва-едва захватывая воздух губами — для чего ей приходилось переворачиваться на спину, — принцесса проползла среди острых листьев высокого тростника и осторожно, почти не дыша, выбралась на пологий берег. Вжалась в песок и осталась лежать неподвижно.

Она боялась пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы подняться и посмотреть, чем же сейчас заняты койары на противоположном берегу; холод пробирал до костей, мокрая одежда липла к телу, жадно высасывая последние остатки тепла. Арьята вдруг поняла, что если она не согреется, то просто умрет — умрет прямо сейчас, на этом самом месте; только теперь она решилась оглянуться.

Там, вдали, у самой кромки воды, стояли десятка полтора воинов в черном, держа наготове арбалеты, и еще пятеро на небольшом плоту торопливо отпихивались от берега. Арьята ужом поползла вперед.

Ей вновь повезло. Здесь в реку впадал небольшой ручей, текущий в глубоком овраге с высокими и обрывистыми склонами; Арьята незамеченной скользнула в его устье. Здесь уже можно было выпрямиться — и бежать, бежать что есть духу, так, чтобы ветер свистел в ушах!.. Бежать, чувствуя, как живительное тепло вновь возвращается в онемевшие от холода руки и ноги, бежать, пока сердце не начнет вырываться из груди!..

Запыхавшись вконец, принцесса остановилась. Остро болел бок; девушка задыхалась. Теперь — быстрым, размашистым шагом вперед, как можно дальше от реки, как можно дальше! Время от времени она останавливалась и прислушивалась, нет ли погони, хотя умом прекрасно понимала, что койары если и будут гнаться за ней, то она наверняка ничего не услышит до самого последнего момента. Арьята старалась бежать по ручью, надеясь не оставить следов; однако затем принцесса подумала, что именно этого койары и будут ожидать от нее, когда переправятся на другой берег и разберутся в следах. И потому, заметив справа от себя спускавшийся почти к самому руслу чистый травяной склон, Арьята решительно свернула, выбравшись прочь из оврага. Оглянувшись, она вздохнула с некоторым облегчением — примятая было ею короткая трава уже распрямилась.

Не сбавляя шага, принцесса двинулась куда глаза глядят, подальше от реки, в самую глубь леса. Ей пришлось пробираться густым и мокрым чернолесьем, кое-как отыскивая дорогу в непролазных зарослях. Остановилась она, лишь почувствовав, что больше не может сделать ни шагу, хотя бы весь Орден Койаров во главе с его страшной предводительницей гнался за нею по пятам.

Принцесса очутилась на сухом и довольно высоком холме с длинными и пологими склонами. Его покрывали величественные дубы; мокрые ивняки и болотины остались позади. Здесь же лесные гиганты спокойно и величаво возносили к самым облакам свои могучие руки-ветви; их листва беззаботно перешептывалась о чем-то под легким ветерком; могучие корни утопали в мягкой и длинной траве, так и тянувшей прилечь вконец измученную Арьяту.

И тут силы действительно оставили принцессу — вспомнилось, что за последние сутки она, раньше не обидевшая и мухи, убила ни много ни мало пятерых — пятерых людей, таких же, как она, Смертных, ходивших с нею по одной земле и дышавших одним воздухом. Впервые в жизни Арьята обагрила руки человеческой кровью — эта мысль только теперь добралась до ее сознания.

Принцессу затрясло. Девушка изогнулась в мучительном спазме, исходя кровавой рвотой. Ей казалось, что тени убитых воинов обступают ее, протягивают длинные бесплотные пальцы, стремясь утащить с собой, в области Серых Стран, где, говорят, каждый убийца, встречаясь со своими жертвами, должен будет держать ответ за содеянные им преступления… От всего этого Арьята лишилась чувств.

* * *

Дор-Вейтарн и гном-корневик Вестри не теряли времени даром. Старый волшебник, как мог, рассказал о причинах тревоги, и в глубь владений невысокого веселого народца полетел грозный приказ — рассыпаться и затаиться! У Ворона и в мыслях не было втягивать лесных гномов в эту свару — он был не настолько наивен, чтобы недооценивать воинов Черного Ордена и полагать, будто крошечные луки и пращи Древесного Народа способны противостоять великолепно обученным, свирепым и безжалостным бойцам-койарам. Кроме того, такой неожиданный отпор наверняка насторожил бы предводительницу Ордена, а ей, увы, нельзя было отказать ни в уме, ни в проницательности. Она наверняка догадалась бы связать стрелы гномов и исчезновение Трогвара — а тогда Древесный Люд ожидала бы печальная участь.

У Ворона и Вестри была совершенно иная цель — уверить койаров, что Трогвар именно здесь, заставить предводительницу бросить в бой все силы, а потом изобразить притворное бегство старого волшебника, с таким расчетом, чтобы воинам Ордена достался бы лишь обугленный поддельный труп ребенка.

Однако само собой разумеется, что нелишними оказались бы и волчьи ямы, и самострелы-ловушки, и спрятанные в кронах деревьев ловчие сети, и подвешенные над тропами тяжелые бревна… увы, времени на это уже не было. Дор-Вейтарн старательно крепил свои магические средства защиты.

Это потребовало огромных сил; наконец все, что можно, было сделано, и Дор-Вейтарну осталось просто ждать. Не следовало проявлять излишнего любопытства к делам Ордена — если младенец у тебя, то следует сидеть тише воды и ниже травы, иначе враг может и не клюнуть на приманку.

— Ты отослал своих, Вестри? — устало опускаясь в свое любимое покойное кресло возле зева печи-камина, спросил Ворон, закурив свою неизменную трубку. — Они должны уйти как можно дальше. И тебе тоже следует поторопиться!

— Куда ж мне торопиться, мне спешить некуда, — проворчал Вестри, скинувший добротный кафтан и сейчас протиравший клинок своего длинного кинжала. Рукоять была словно нарочито неказистой, зато сталь клинка отливала голубым — оружие наверняка вышло из горнила истинных, горных гномов. Раньше Дор-Вейтарн никогда не видел у Вестри подобной вещи.

— Мне спешить некуда, — тем временем продолжал тот, не поднимая глаз от своей работы. — Я с тобой останусь, почтенный Дор-Вейтарн, это уж ты как хочешь, бранись не бранись, а нельзя тебе, почтенный, одному против этой черной нечисти выходить. — Когда они остались одни, гном отбросил высокопарные обороты и заговорил по-простому.

Старый волшебник только покачал головой.

— От тебя же никакой пользы, кроме вреда, Вестри, — напрямик сказал он. — С койарами простым железом не справиться! Луки и стрелы тут тоже не помогут. Ты только понапрасну погибнешь, потому что я не смогу защитить тебя как должно, а малефики Ордена, овладев твоим телом, могут заставить твою руку ударить меня в спину. Понимаешь? Я не сомневаюсь в твоей храбрости, но когда готовишься драться насмерть… — Ворон покачал головой. — Прошу тебя — не упрямься. Твоему народу ты нужен куда больше, нежели здесь.

Вестри презрительно скривился, хмыкнул, пожал плечами — однако в конце концов подчинился.

— Ладно, почтенный, — нехотя пробурчал он, накидывая свой кафтан. — Ты, вестимо, колдун, тебе, конечно, оно виднее. Да только зря, по-моему, ты меня отсылаешь! Никто не ведает, как оно тут еще повернуться-то сможет…

— Вестри, у тебя дело тоже куда как важное, — с укором заметил волшебник. — Торопись! Пока еще до своих доберешься.

Грустно и молча покивав, маленький гном, которого с куда большим основанием можно было бы назвать просто карликом, опустил голову, надвинул капюшон и скрылся за деревьями.

Волшебник остался один. Задумчиво играя угасающей трубкой, он вновь и вновь вспоминал, сделано ли все необходимое и не забыл ли он чего в поспешности. Во всей деревне больше никого не было — волшебство погрузило всех прочих обитателей в глубокий сон, на дома наложено было самое мощное из известных защищающих от огня заклинаний, не забыли также и скотину… Селение могло встретить врага. Оставалось только ждать.

Это оказалось самым трудным. Ворон не привык сидеть сложа руки, пока враг сам не найдет его; старый волшебник уже давно разработал изящную систему дозорных заклятий, однако еще ни разу не имел повода пустить ее в ход. И даже сейчас он колебался — настолько велик был соблазн хоть что-то узнать о своих противниках, хотя Дор-Вейтарн и понимал, что этого нельзя делать ни в коем случае.

Он ждал. Время в заклинательной пещере шло очень медленно, по песчаному полу едва-едва ползли пятна солнечного света, пробивавшегося сквозь специально оставленное отверстие в кровле. Дор-Вейтарн молча сидел в своем каменном кресле; со стороны могло бы показаться, что старый волшебник попросту дремлет.

Однако это было далеко не так. Старик вел нелегкий разговор с собственной совестью, сурово укорявшей его за то, что он, по сути дела, собственными руками отправил на смерть своего близкого друга, пожалуй, своего единственного друга, оставшегося у Ворона после долгих лет затворничества. Не требовалось особых умственных усилий, чтобы понять — Орден уже наверняка прочесал весь Неллас. И если им удалось связать отсутствие старого сэйрава с наймом им кормилицы, также покинувшей город вместе с ним, то участь Эммель-Зорага решена. Поразмыслив, Дор-Вейтарн уже было решил послать весть своему другу — план изменился, в город возвращаться не следует, надо искать иное убежище, — однако вновь передумал. Пылевой Демон легко отыщет Эммель-Зорага, где бы тот ни прятался. Защищаться от него старый сэйрав все равно не сможет, несмотря на то, что когда-то тоже обучался магии. А из этого следовало, что ему, Дор-Вейтарну, надлежит сделать так, чтобы койары сами нашли бы его, Ворона, и как можно скорее, пока Эммель-Зораг с ни в чем не повинной кормилицей, которой вообще не было никакого дела до всех этих высоких материй, не возвратился в город. Малефики Ордена могли оказаться и еще хитрее, чем полагал Ворон, но в любом случае ему придется драться. Что ж, будь что будет — он готов ко всему.

Новый план нужно было осуществить немедленно. И Ворон несколькими несложными заклинаниями направил свою мысль к тем лесным окраинам, где, по словам гномов, уже хозяйничали слуги Черного Ордена.

Он быстро смог убедиться, что гномы не преувеличивали. Внутреннему взору волшебника предстали многочисленные воины койаров, без устали рыскавшие по перелескам и оврагам. С ними были, как мрачно отметил про себя Дор-Вейтарн, и Сыщики — создания малефиков, наделенные способностью не только видеть, слышать и чувствовать вдесятеро острее любых других существ, но и вдобавок видеть отражения астральных двойников тех, кто проходил по тому месту, где находился Сыщик. Причем побывавших здесь не только что, а и неделю назад, и десять дней назад.

Итак, Орден в поисках. Но, похоже, они ищут вслепую, сами не ведая что. Если бы это было не так, за работу уже взялись бы Пылевые Демоны или иные столь же могущественные существа, коих с избытком сотворили изощренные в злодействах умы колдунов, принявших сторону Ордена и ставших уже не просто колдунами, не просто волшебниками, но злобными малефиками, что на языке Людей как раз и означает чародея, сознательно творящего зло.

Орден в поисках. Ну что же, пора напомнить о себе, если предводительницы этого страшного детища Мрачных Лет забыли, кто такой Ворон Халлана!

Руки волшебника теперь двигались с быстротой играющего сложный пассаж менестреля. Чтобы его вмешательство выглядело наиболее естественным, ему следовало найти того, за которым в настоящий момент гнались бы койары, и помочь этому несчастному; а в том, что такой отыщется, Дор-Вейтарн не сомневался. Воины Черного Ордена предпочитали схватить сто совершенно ненужных им людей, чем упустить одного, являющего собой хоть какую-то ценность для их предводительницы.

* * *

Арьята не тешила себя спасительной ложью, что ей удалось окончательно сбить с толку преследователей. Она понимала, что койары заплатят любую цену, чтобы только захватить ее, ее и Четыре Камня Халлана. Предводительница могла отдать всех рядовых воинов и даже всех таких, как Фельве, ради обладания этими сокровищами. Если правда то, о чем намеками упоминала Ненна… и о чем втихомолку шептались доверенные слуги отца… тогда койары действительно заплатят любую цену. И тогда никто уже не сможет помешать им владычествовать над всем Халланом.

Погоня и в самом деле вскоре обнаружила себя, хотя вернее будет сказать, что Арьяте ясно дали понять, где эта погоня и куда сейчас направляется. Девушка, разумеется, не могла долго размышлять над всем происшедшим с ней той страшной ночью в Нелласе, и она так и не ответила даже самой себе на вопрос: откуда в ее руке взялся Призрачный Меч, дважды спасший ей жизнь? Кто подсказывал ей дорогу во время ночного суматошного бегства по неласским улицам? Кому — невидимому, но явно очень могущественному — оказалась небезразлична ее судьба? Арьята не находила ответов, она просто приняла случившееся как есть и потому не удивилась снизошедшему на нее странному видению.

Сперва во мрак ее забытья пробился чей-то вкрадчивый, но располагающий к себе Голос. Он произносил какие-то слова, они складывались в образы, и Арьята вдруг увидела сперва берег реки, разложенные на песке тела шестерых воинов Черного Ордена и тело бедолаги Гара, что погиб, защищая ее; потом видение изменилось. Дальше Голос стал описывать какие-то лесные тропки, овраги, приметные деревья — и повсюду там принцесса видела воинов в черном. В ее сознании словно бы появлялась подробная карта этого леса — в самой середине ее лежала Арьята, а вокруг нее уверенно и неумолимо стягивалось кольцо врагов. Девушке показалось, что она даже видит пока еще свободную дорогу, по которой она сможет ускользнуть… Принцесса неосознанно постаралась запомнить это место получше — и тут кто-то осторожно тронул ее за руку.

Она вскочила, словно подброшенная, ей показалось, что коснувшиеся ее пальцы были раскалены, будто только что вынутая из горнила сталь; рука Арьяты сжала стилет. Принцесса не могла долго разглядывать, кто сейчас оказался перед ней, страх подсказал единственное решение, и она замахнулась тускло блеснувшим клинком.

— Остановись, безумная! — услыхала она молодой и мелодичный женский голос.

Сильная и ловкая рука перехватила в воздухе кисть Арьяты, попытавшись выбить из нее оружие; развернувшись в сторону, девушка споткнулась о торчавший из земли корень дуба и упала навзничь.

— Остановись, я не сделаю тебе ничего плохого, — услыхала она. Теперь в голосе говорившей сквозили неприкрытые изумление и обида. — Ты даже не захотела взглянуть, кто перед тобой!

Арьята с трудом подняла голову, ожидая увидеть мрачную, обтянутую черной одеждой фигуру. Однако перед ней стояла невысокая, очень стройная молодая девушка, наверное не старше пятнадцати лет, облаченная в просторный изумрудно-зеленый плащ, стянутый на немыслимо тонкой талии узким поясом из искусно пригнанных друг к другу зеленоватых самоцветных камней. Зелеными были и длинные волосы гостьи, заплетенные в две толстые косы, перекинутые на грудь. Изящные руки держали небольшой белый жезл с навершием в виде раскидистого дерева. На принцессу в упор смотрели два нечеловечески огромных глаза со странными зелеными кругами вокруг черных зрачков. Тонкие бледные губы были плотно сжаты.

— Ты даже не посмотрела, кто перед тобой, друг или враг, — вновь с упреком повторила незнакомка.

Ее нельзя было заподозрить в принадлежности к Черному Ордену, и Арьята заколебалась.

— Нет, погоди, ничего не говори, ты измучена и обессилена, — вдруг быстро произнесла странная девушка, на мгновение вглядевшись в Арьяту попристальнее. — Прости меня, я слишком скоро стала судить тебя, а прежде чем спрашивать, мне следовало…

Закусив губу, точно от досады, незнакомка мягко опустилась на колени возле головы лежавшей Арьяты и осторожно провела ладонями по щеке принцессы — легко, словно лаская. К изумлению принцессы, усталость и боль, головокружение тотчас оставили ее, сознание вновь стало ясным и чистым, даже горечь утраты родных, все время терзавшая сердце, на время отступила.

— Я Наллика, Дева Лесов, — представилась незнакомка, с удовлетворением от хорошо выполненной работы взглянув на прояснившийся взор Арьяты. — Я из рода эльфов, но давно уже служу Великой Ялини, Властительнице Зеленого Мира: я состою в ее свите. Здесь роща, когда-то посаженная самой богиней; я должна присматривать за лесом время от времени. Но расскажи же, что случилось с тобой!

— Наллика… Дева Лесов?! — Арьята вздрогнула. Впервые в жизни она оказалась лицом к лицу с Магическим существом, да еще из свиты самой Ялини, одной из Семи Молодых Богов. Невольно принцесса сделала движение, точно пытаясь отползти назад.

— Ты боишься меня? — Наллика даже рассмеялась. — Ты боишься меня? Но ведь, как и ты, я вышла из материнского чрева; и вся та магия, о которой ты, наверное, подумала, — это всего лишь знание, причем направленное только на доброе. Лечить, растить, обучать… Оставь свои страхи и скажи мне, как тебя зовут и что с тобой происходит!

— Разве… разве ты не знаешь? — с трудом выдавила из себя Арьята. Отчего-то эта Наллика пугала ее куда сильнее, чем все воины Черного Ордена, вместе взятые. Было что-то неживое в этой совершенной красоте, огромные глаза казались вделанными в гипсовую маску драгоценными камнями.

— Конечно, нет, откуда бы я могла это узнать? — терпеливо, словно разговаривая с непонятливым ребенком, втолковывала девушке Наллика. — Мы не читаем ваших мыслей — этим занимаются лишь злые колдуны. Мы узнаем лишь то, что человек, если только он не закоренелый лиходей, сам хочет сказать нам и произнести вслух. Я только чувствую исходящую от тебя тревогу.

— За мной гонятся, — выдохнула Арьята. — Черный Орден, койары.

— Койары? — Брови Наллики дрогнули и поползли вверх. — Зачем?

— Потому что… — начала было принцесса и осеклась, мысленно сто раз обругав себя последней дурой. Ведь она говорила с Перворожденной! А кто, как не они, прекрасные эльфы, замыслили весь тот заговор, после которого отец лишился трона и им пришлось спасаться бегством, приведшим всю семью прямиком в роковой дом старого Гормли?!

— Так уж вышло, — пробурчала в конце концов Арьята и, не придумав ничего лучше, отвернулась.

— Дело твое, не хочешь — не говори, — пожала плечами Наллика. — Но так я не смогу помочь тебе.

— Почему? Разве того, что за мной охотятся койары, недостаточно? Или ты, о Наллика из свиты Властительницы Зеленого Мира, думаешь, что я лгу? — В голосе Арьяты звучало истинно королевское достоинство.

— Нет, — покачала головой Перворожденная, опускаясь на землю рядом с сидевшей принцессой. — Но Великая Ялини не вмешивается в дела людей — равно как и в дела Эльфов, гномов и прочих народов Большого Хьёрварда. Зеленые растущие создания — вот те, о ком она заботится по-настоящему. Я не властна воевать с койарами, хотя и знаю, что хорошего в этом Ордене мало. Я могу помочь тебе, исключительно только тебе, потому что ты попала в беду именно в моем лесу, в моей заветной роще. — Она обвела рукой вокруг себя. — И потому, если ты расскажешь мне, в чем дело, я, быть может, смогу выручить тебя.

Арьята все отчетливей и отчетливей ощущала приближение преследователей. Конечно же, все ее детские уловки и попытки сбить их со следа ни к чему не привели. Прочесав близлежащие леса, широкая ловчая сеть черных воинов охватывала свою жертву со всех сторон. Ощущение было такое, что кто-то всевидящий, взирая сверху на все происходящее, рассказывает Арьяте обо всем, что предстает его взору.

— Они уже близко. — Принцесса поднялась. Спасибо этой Наллике уже и за то, что сняла усталость.

— Я бы на твоем месте не уходила из моей рощи, — задумчиво проговорила Дева Лесов. — Я узнала тебя. Ты Арьята, высокородная принцесса Халланская. И хотя я не понимаю, почему ты молчишь, я помогу тебе. В пределах круга этих дубов, моих добрых друзей, ты под моей защитой.

— А потом? — в упор спросила Арьята. — Я ведь не просижу здесь всю жизнь!

— Милосердная Ялини, моя повелительница, собиралась заглянуть сюда на исходе этой осени, — ответила Наллика. — Я надеюсь, ей ты не станешь перечить, Смертная?!

— На исходе осени?! — не поверила своим ушам Арьята. — Нет! Я не стану сидеть здесь сложа руки, в то время как… — Она вновь остановила себя.

— Содеять большее — не в моих силах. — В голосе Наллики слышалось неподдельное огорчение. — Но как, ответь, мне помогать той, которая сама боится меня?

— Еще бы тебя не бояться! — не выдержала Арьята. — На троне моего отца, на моем троне сидит какая-то Владычица, наполовину эльф по крови, и я знаю, что Перворожденные помогали ей!..

Наллика нахмурилась.

— Это дело тех эльфов, что еще остались в Западном Хьёрварде, — покачала она головой. — Не мне их судить, мы в людские дела не вмешиваемся. Одно могу сказать тебе, принцесса Арьята: Перворожденные никогда и ничего не делают зря. Раз они сочли нужным вмешаться, значит, они имели очень веские причины!

— Слова, слова, одни лишь красивые слова, — сквозь зубы процедила Арьята.

Эта Наллика говорила с ней, законной наследной принцессой Халлана, которая в свой черед стала бы королевой, точно мудрый старец с только-только выучившимся говорить ребенком. Ненна, былая наставница, быть может, и смогла бы втолковать гордой принцессе, что Наллика и в самом деле имела право так говорить — ну хотя бы потому, что годами превосходила Арьяту на добрую тысячу лет.

— Я понимаю твою горечь и боль, ведь вмешательство Перворожденных затронуло тебя непосредственно, — кивнула Наллика. — Но подумай: быть может, громадному большинству простых обитателей Халлана стало легче? Не в том ли состоит первейший долг правителя — облегчить жизнь тем, кто живет под твоей рукой?

Арьята ничего не ответила. Ее охватывало странное равнодушие; и разве можно было представить раньше, чтобы она вот так сидела бы рядом с настоящей Перворожденной и молчала, тупо глядя в землю? Она бы уже засыпала Наллику вопросами, а теперь ей все это совершенно безразлично. Койары будут здесь совсем скоро.

Очевидно Наллика тоже почувствовала неладное. Внезапно поднявшись, она грациозно, точно лань, подбежала к ближайшему из дубов; прижавшись щекой к толстой морщинистой коре, Дева Лесов как будто прислушивалась к идущему из глубины ствола голосу. Когда она вновь повернулась к Арьяте, лицо ее было тревожно.

— Они уже совсем близко, — негромко, словно обращаясь к себе самой, произнесла Наллика. — Посмотри на них, принцесса Арьята, если хочешь… Загляни в этот ключ!

Посреди небольшой лужайки из-под земли и впрямь выбивался звонкий родничок. Невольно повиновавшись голосу Наллики, Арьята склонилась над чистой поверхностью воды.

Сперва она не увидела ничего странного, кроме танцующих на дне песчинок; однако затем по воде пробежала внезапная рябь, и перед глазами принцессы появились пятеро воинов Ордена, крадущихся вдоль каких-то кустов в сопровождении омерзительного здоровенного паука. Спустя мгновение Арьята узнала место — койары шли по пологому склону прямо к заветной дубовой роще. Сердце у нее оледенело, рука судорожно стиснула рукоятку стилета. Девушка лихорадочно пыталась вспомнить, каким образом удавалось вызвать себе на помощь призрачный меч…

Наллика некоторое время стояла неподвижно, опустив голову, точно в глубоком раздумье. Вокруг них все оставалось безмятежно тихо, даже чуткие сороки не поднимали своего всегдашнего галдежа, как обычно случается, когда по лесу ломится человек. Койары умели пробираться бесшумнее и незаметнее рыси.

— Они уже здесь, — ни к кому не обращаясь, произнесла Арьята. Она понимала, что окружена и что ей не уйти — в роднике появились еще пятеро слуг Ордена, подбиравшихся к роще с другой стороны.

Принцесса медленно поднялась. Она не собиралась убегать и прятаться. Что ж, если такова ее судьба — она падет здесь, но падет так, как достойно истинной королевы Халлана, каковой она наверняка уже могла считать себя, — если властитель престола исчезает бесследно, до его возвращения власть все равно переходит к прямому наследнику — к старшему из детей королевской семьи, независимо от того, принц это или принцесса.

Арьята не видела, что Наллика с неподдельным интересом наблюдает за ней. Девушка погружалась в странное оцепенение, в тот самый транс, что спас ее в доме Гормли. Она просто стояла, привалившись спиной к дубу, и ждала.

В окружавших Неллас дремучих лесах и впрямь который уже день творилось что-то неладное. Дор-Вейтарн быстро смог отыскать причину — заклятие, направленное на поиск ненавидящего койаров человека (по отражениям его мыслей в астральном двойнике), тотчас явило его внутреннему взору видение — через непролазный бурелом пробиралась девушка в простой, даже бедной, темной одежде. Лицо ее, исхудавшее, с ввалившимися щеками, и голодный блеск в глазах говорили, что она не ела уже по крайней мере три дня. Она изо всех сил путала следы, забираясь в самые глухие уголки чащоб, не боясь ни зверей, ни прочих малоприятных обитателей лесных глубин, например, таких, как Пущевые Хеды, которые никогда не упускали случая полакомиться человечиной, — однако перед этой девушкой вся нечисть разбегалась, словно услыхав за ее спиной грозные шаги самого Ямерта. Впрочем, койаров, целая свора которых вкупе с Сыщиками и Пылевыми Демонами преследовала юную беглянку, это, похоже, не останавливало.

Увидев все это, Дор-Вейтарн, признаться, едва не лишился чувств от изумления. Орден бросил против одной-единственной девчонки такие силы, которых в иные времена хватило бы, чтобы привести к покорности доброе королевство, содержащее на службе целые отряды колдунов и чародеев. Дор-Вейтарн ничего не понимал в происходящем. Если беглянка уже известна Ордену — для чего воины-люди, если достаточно одного-единственного Пылевого Демона? А если такого Демона недостаточно, то кто же, во имя пресветлого Ямерта, эта девчонка?!

Ворон теперь не скрывался, и он позволил себе удовлетворить жестоко терзавшее его любопытство, отыскав в Астрале то, что произошло с этой необыкновенной девушкой несколько дней назад…

ГЛАВА VII

Хорошо запомнив преподанный им в Нелласе кровавый урок, воины Черного Ордена больше не хотели рисковать. Они приближались очень медленно и осторожно, сопровождаемые существами, куда лучше людей умеющими ловить, обезоруживать и связывать пленников. Сыщики сражались ничуть не хуже, чем отыскивали давно выветрившиеся следы намеченных жертв. Койары невидимками ползли в невысокой траве, ловко, как белки, перемахивали с ветки на ветку в древесных кронах, их подручные — пауки — Сыщики готовили ловчую снасть — клейкие и прочные паутиновые нити, точнее, — веревки, каждая толщиной в руку сильного мужчины. И Сыщики, и воины, конечно же, чувствовали, что перед ними не простая роща, — магия этого места была неприятна им, однако жестокий приказ их предводительницы не оставлял никаких надежд избегнуть боя — пленницу должно взять любой ценой и как можно скорее. Если они не справятся, то жизни их более не будут нужны Ордену.

Арьята стояла с закрытыми глазами, погрузившись в небывалое оцепенение. Всем существом своим желая сейчас приближения этих тварей в черном, она тянула их к себе всей силой своего сознания. Правая рука висела вдоль бедра; в левой Арьята сжимала стилет. Она не думала сейчас о Наллике, вроде бы обещавшей ей защиту, а теперь спокойно стоявшей неподалеку — руки скрещены на груди — и с каким-то странным интересом взиравшей на происходящее; мысленно принцесса представила себе призрачный серебристый клинок заветного меча, строгий холод его резного эфеса, его уверенную тяжесть, его скрытую до времени смертоносную силу. Смыслом ее существования сейчас стало вызвать к жизни этот меч.

Койары подобрались бесшумно. Вскарабкавшиеся на ветви дуба, под которым стояла замершая Арьята, Сыщики все разом метнули вниз свои липучие серые нити.

Словно чья-то сильная рука внезапно и резко толкнула девушку в плечо, заставив шагнуть вперед за долю мгновения до того, как густое переплетение ловчих сетей упало на то место, где только что стояла Арьята.

Черные воины не торопились. Прежде чем вступать в бой самим, следовало до конца использовать пауков, тем более что их вообще никогда не берегли и всегда гнали на бой.

Наллика по-прежнему не шевелилась; и странное дело, ни один из койаров даже не покосился в ее сторону, словно ее и не было.

Сыщики дружно прыгнули вниз, на лету готовясь вцепиться в жертву всеми многочисленными когтями и крючьями, коими их в изобилии снабдили создатели.

Не открывая глаз, Арьята резко повернулась. Оттуда, из-за спины, на нее бросилось нечто совершенно омерзительное, не имеющее даже права жить, отвратительная нечисть, созданная злобным чародейством; принцесса что есть силы взмахнула правой рукой, как будто рубила подступающего сзади противника. Ей показалось, что ладонь холодит долгожданная тяжесть волшебного эфеса.

У стоявшей поодаль Наллики вырвался невольный крик ужаса. Из руки странной Смертной, забредшей в ее волшебную рощу, вырвался язык яростного серебристого пламени. Падавшие сверху Сыщики достигали земли уже разрубленными надвое безжизненными грудами дурно пахнущего окровавленного мяса.

Арьята двигалась словно во сне, не открывая глаз, не чрезмерно быстро, однако каждый шаг и каждый взмах следовали именно в тот миг, когда нужно, ни секундой раньше и ни секундой позже; бросившихся к девушке пауков встретил убийственный серебряный блеск странного оружия.

Даже с закрытыми глазами Арьята видела все происходящее, как и обычно Пауки казались неуклюжими увальнями, которые сами напарывались на ее меч Не прошло и пяти секунд, как у ног принцессы валялось не меньше дюжины мертвых страшилищ.

— Ялини! — У Наллики вырвался отчаянный крик, словно увиденное уже не просто изумило, а до крайности напугало ее.

* * *

— Ну, подходите! — поворачиваясь к зарослям у себя за спиной, яростно выкрикнула Арьята. Теперь она чувствовала себя неуязвимой, принцессу захлестнул дикий боевой азарт, все мысли о том, как ужасно убийство, без следа исчезли из ее головы. Сейчас она хотела одного — крови своих врагов.

Койары, однако, не растерялись. Они не видели призрачного меча в руке могущественной волшебницы — за кого они теперь вполне серьезно принимали Арьяту — и потому решили, что она сразила их Сыщиков каким-то неведомым колдовством. С чародеями следовало, во-первых, держаться осторожно и, во-вторых, предоставить им возможность сражаться с такими же порождениями магии.

В воздухе свистнула первая арбалетная стрела, нацеленная в ногу принцессе, и прежде чем она успела даже подумать о чем бы то ни было, ее правую руку с силой дернуло вниз. Ударившись в невидимую для врагов серебристую сталь клинка, черная стрела вспыхнула быстрым бесцветным пламенем и исчезла. Арьята даже не поняла, что произошло.

Прежде чем остальные арбалетчики нажали на спусковые крючки, на краю поляны появилось еще одно существо. Оно не имело четких очертаний, более всего походя на редкое облако пыли, невесть откуда взявшейся среди густой лесной травы Облако быстро поплыло прямо к принцессе.

Арьята прыгнула вперед, совершенно не ожидая от себя подобной доблести. Впрочем, особой смелости от нее сейчас и не требовалось. Она услыхала внятный и повелительный приказ — встретить Пылевого Демона (откуда-то извне пришло и имя этого создания) посреди поляны.

Серо-бурый клуб рассекла стремительная серебряная молния Арьята ударила, точно опытный мечник, — и тело Пылевого Демона, против которого бессильно было любое оружие, даже многое из числа зачарованного, исчезло без следа.

Этого воины Ордена никак не ожидали. Самый надежный их помощник оказался бессилен, и сами они не рискнули предложить Арьяте открытый бой. Вместо этого вновь раздалось слитное щелканье десятков арбалетов.

Принцесса бросилась ничком, лишь на долю мгновения опередив посланные в нее чернооперенные тяжелые болты. Подобное вряд ли смог бы проделать даже самый лучший воин Халлана — вся земля вокруг девушки была утыкана короткими и толстыми древками вонзившихся стрел, но саму принцессу не задело.

И тут начала наконец действовать Наллика. Трудно сказать, отчего она так долго оставалась лишь сторонним наблюдателем; да и все последующее объяснить также нелегко.

— Вон из моего леса! — внезапно воскликнула она, высоко вскидывая руки над головой в повелительном жесте. Уткнувшись лицом в сгиб руки, Арьята не видела, что сделала Дева Лесов дальше, но стебли трав, на которых лежала принцесса, внезапно стали жесткими и колючими, словно стальные кинжалы. Они протыкали одежду, все настойчивее и настойчивее стремясь вонзиться в тело девушки.

Лежать стало невозможно.

— Эй, что ты делаешь?! — не своим голосом вскрикнула принцесса; из глубокого пореза на плече уже сочилась кровь. — Ты же обещала помочь!

— Я и так помогаю тебе, несчастная! — Голос тонкой, стройной Наллики прогремел громовым раскатом. — Беги, пока твои враги на ножах травы! И рассчитывай потом только на себя! Я не потерплю в моих владениях богомерзкое оружие!

У Арьяты не было времени для подробных расспросов. Она опрометью бросилась прочь, мимоходом заметив корчащегося на земле койара, из груди которого, точно копье, торчал длинный зеленый стебель, у основания испачканный кровью.

Промчавшись по склону холма, Арьята с разгону врезалась в густой орешник и постаралась как можно быстрее углубиться в него.

* * *

Все это открылось в видении Дор-Вейтарну; и теперь первейшим его долгом стало не только защищать младенца Трогвара, но и спасти наследную принцессу Арьяту, нынешнюю главу Королевского Дома Халлана. Девушка каким-то чудом пять дней ускользала от погони, хотя оторваться от Пылевого Демона, по твердому убеждению Ворона, было просто невозможно. Старый волшебник не понял, что за чудо-меч появился в руках принцессы в самый напряженный момент, как не понимал и то, почему он вызвал столь яростное неприятие у Наллики. Деву Лесов он знал давно — она отличалась кротостью и мягкосердечием, подобно и ее госпоже, могущественной Ялини, Хозяйке Зеленого Мира, — но никогда не видел Наллику в такой ярости. Казалось, перед ней появился сам Владыка Тьмы собственной персоной.

Не понимал старый чародей и того, кто же так здорово помогал принцессе во время схватки. Не сама же она, ясное дело, придумала все эти приемы, позволившие ей сначала отправить в небытие добрую дюжину Сыщиков, а потом расправиться с самим Пылевым Демоном, не говоря уж об арбалетных стрелах.

Дор-Вейтарну не удалось в деталях выяснить, что случилось с Арьятой после того, как она вырвалась из кольца в зачарованной роще. Каким-то образом принцессе удалось пять долгих дней продержаться в лесах против целой орды койаров и их чудовищных прислужников — Ворон не мог сказать как. У него даже мелькнула мысль, что девушка вовсе и не нуждается в его помощи, если в минуту острейшей нужды способна к столь сильному и изощренному колдовству.

И все же он обязан был помочь ей — и потому, что она была попавшей в беду принцессой, и для того, чтобы привлечь внимание тех, кто командовал койарами.

Волшебник громко вздохнул. Он стоял, наклонившись над чашей родника; потом зачерпнул ладонями воду и, резко произнося заклятие, швырнул вверх сноп сверкающих капель. Несколько мгновений он ждал, а потом, не выдержав, вновь склонился над источником: подобно Наллике, он использовал его для дальновидения.

В глухом лесу койары неожиданно попали под сильнейший, хлещущий, подобно бичу, ливень: дождевые капли вонзались, словно стрелы. Сперва старший среди воинов Черного Ордена отдал приказ укрыться под деревьями, но внезапно насторожился, замерев под секущимися струями, как будто к чему-то принюхиваясь. Дор-Вейтарн видел искаженное яростью лицо воина — он был настолько взбешен, что даже сорвал черный капюшон-маску, закрывавший головы всех остальных его спутников Без сомнения, он почуял направленное против них заклятие, и сейчас малефики Ордена возьмутся за работу.

Но прежде чем они доберутся-таки до него, Ворона, стоило послать охотящимся за принцессой черным воинам еще несколько приятных подарков. Дождь внезапно прекратился, сменившись невесть откуда взявшейся в этих лесах краях песчаной бурей. Ворон постарался на славу — ветер швырял в лицо воинам целые пригоршни острого, секущего, подобно отточенному лезвию, песка, они увязли во внезапно появившихся у них на пути рыхлых барханах — старый волшебник использовал все свое умение управлять стихиями воды и ветра. Довремени он не хотел показывать врагам свою подлинную мощь — заветные боевые заклятия он прибережет напоследок, — но и сделанного им вполне хватало, чтобы помочь Арьяте оторваться от погони. Следя за ней, чародей с удовлетворением убедился, что девушка не просто бежала куда глаза глядят, гонимая одним лишь острым ужасом, — направление ее пути, то, как она обходила препятствия и затем вновь возвращалась к одной ей видимой оставленной тропе, говорило о том, что Арьята пробирается к Пещерам Ортана, известному месту сбора всех Белых Колдунов Западного Хьёрварда, и про себя Ворон одобрил ее решение. Другое дело, что этот путь был очевидным, и предводительница Черного Ордена вполне могла устроить засаду на ближних подступах к Ортану…

Дор-Вейтарн уже собирался послать весть об этом хранительницам Пещер, как вдруг сообразил, что Халлан стоит на пороге самой настоящей магической войны. В свару смертных колдунов вполне могли вмешаться их наставники, Истинные Маги, чей дом — Замок Всех Древних и из колдовства которых черпали силу для своих заклинаний все без исключения чародеи-люди; а койары, по слухам, имели могущественных покровителей там, на вершине Столпа Титанов. «Готов ли ты ввергнуть в хаос новой войны весь Западный Хьёрвард?» — напрямик спросил себя Ворон, тотчас ощутив в груди предательский холодок липкого страха. Сам он был готов бестрепетно вступить в смертельную схватку хоть со всем Орденом — но подставлять других было выше его сил.

Логово койаров было надежно укрыто от излишнего любопытства как волшебников, так и простых смертных; нечего было и пытаться без помощи других собратьев по Кругу Ортана проломиться к цитадели Ордена. Однако Дор-Вейтарн легко мог представить себе, как склонились над своими магическими амулетами малефики его противника, пытаясь как можно скорее разобраться в том, кто и почему противодействует им. Ворон знал, что ответ его врагами будет найден очень быстро.

Тем временем задержанные его колдовством койары, похоже, ненадолго потеряли след. Дор-Вейтарн постарался вложить в свои заклятия и нечто, отбивавшее на время чутье даже у Пылевых Демонов. Они быстро приспособятся к этому неприятному сюрпризу: чародей знал, что день или два — и созданная им помеха перестанет мешать Демонам, подобно тому как человек может свыкнуться даже с не слишком приятным запахом, если этот запах не чрезмерно силен.

Тем временем Арьята добралась до берега Свиррле — быстрой и чистой речки, отделявшей от предгорий просторы лесистых равнин Халлана. За Свиррле в двух днях пути лежали Пещеры Ортана.

* * *

Кубарем скатившись по крутому песчаному откосу, Арьята упала прямо в мелкую воду, припав к ней, точно дикий зверь на водопое, — последний день она не выпила ни капли. Губы распухли и кровоточили, она кусала их, когда силы окончательно оставляли ее. Все эти дни Арьята брела наугад — точнее, ей казалось, что наугад. Ее не покидала мысль о Пещерах Ортана. «Но для того чтобы добраться до них, — думала она, — неплохо бы узнать, где ты сама находишься». Она пробиралась на север, где по реке Свиррле стояло много селений охотников и лесорубов. Там, полагала Арьята, она сама может добыть еду и перевести дух Погоня заметно отстала, хотя принцесса и не понимала почему. Пещеры Ортана лежали за рекой, в предгорьях Северного хребта; если удачно выйти к реке, то добраться до них можно за два-три полных дня; если же она заплутала, дорога к ним может отнять и всю неделю.

На берег Свиррле принцесса выбралась совершенно обессиленная. Она оказалась в лесных дебрях с одним-единственным стилетом в руках. Девушка не могла ни развести огонь, ни толком заночевать — страх гнал ее вперед, и лишь дважды она позволяла себе вздремнуть, вскарабкавшись на дерево, когда чувствовала, что не сможет сделать дальше ни одного шага.

И все же она выбралась. Выбралась, ни разу не прибегнув к колдовству, — ходили слухи, что чародеи Ордена чуют за множество лиг любую волшбу и могут выследить сотворившего заклятие. Вымокшая, грязная, оборванная, измученная, но все-таки избегнувшая цепких лап Черного Ордена.

Напившись, Арьята с трудом поднялась на ноги. Она стояла по щиколотку в быстром потоке; до противоположного берега было около двух десятков саженей. Свиррле всегда отличалась бурным течением, сил у принцессы почти не было — и все же она переплывет эту проклятую реку во что бы то ни стало! Арьята оглянулась, отыскивая какую-нибудь корягу или бревно, которое могло бы выдержать ее тяжесть.

Первый ее взгляд упал направо, там очень кстати оказалось совсем сухое бревно; и тут над дальним лесом, куда несла свои воды быстрая Свиррле, к небесам рванулся исполинский столб темно-багрового пламени. Он стремительно и бесшумно рос и рос вверх, его клубящаяся вершина достигла туч, разметала и испепелила их — и только тогда до Арьяты докатился гром чудовищного удара, почти расколовшего небесную твердь. Ошеломленная, она застыла, не в силах оторвать взгляд от зловещей огненной колонны.

* * *

Дор-Вейтарн никак не мог ожидать от Ордена такой прыти. Едва он увидел выбирающуюся на берег Свиррле принцессу, как над его заклинательной пещерой злобно и тонко завыл ветер. Точнее, он взвыл лишь на несколько мгновений, но осторожному Ворону хватило их, чтобы поспешно взвить над своим жилищем давно заготовленный, любовно сотканный десятками разнообразных заклятий невидимый щит из сгустившихся воздушных слоев. Старый волшебник сделал это — и тотчас последовал таранный удар такой неодолимой мощи, что щит разлетелся вдребезги. Правда, не уцелел и таран — на месте их столкновения к небесам рванулся темно-огненный столб, который и видела Арьята.

Все вокруг тотчас заполнилось удушливым дымом, сверху слышался треск разбушевавшегося огня; лес возле заклинательной пещеры Дор-Вейтарна вспыхнул, точно сухая солома. Малефики Ордена предпочитали не рисковать повторными ударами. Но неужели они, так быстро найдя Ворона, стремились лишь уничтожить его вместе с жилищем и их нимало не заботила судьба Трогвара, за которым они так долго и безуспешно гонялись в Нелласе, не считаясь ни с какими потерями? «Одно из двух, — лихорадочно думал Дор-Вейтарн, поспешно приводя в порядок свои защитные заклятия, — либо неверно все, что я предполагал насчет принца, либо этот удар нанесли не они».

Больше старый волшебник не мог следить за Арьятой; едва оправившись от потрясения, он увидел в хрустальной чаше своего родника окрестности заклинательной пещеры — и воинов Черного Ордена, пробиравшихся через ближний лес. Казалось, пылавший вокруг убежища Дор-Вейтарна пожар их нимало не смущает. Они знали, что волшебник видит их, — и не слишком скрывались.

Мысленно Дор-Вейтарн воздал должное предводительнице Ордена — вряд ли кто из известных ему чародеев смог бы так быстро перебросить к его обиталищу несколько сот воинов и без малого тысячу всяких страшилищ.

Койары на сей раз не мешкали. Они и так совершили слишком много ошибок. Упустили Арьяту и Трогвара в Нелласе — раз; позволили Эммель-Зорагу беспрепятственно покинуть город — два; дали принцессе добраться почти до самых Пещер Ортана — три. И настроены они теперь были весьма решительно. Все заготовленные Дор-Вейтарном пути отступления оказались перехвачены. Даже сотвори он заклятие превращения и обратись хоть в комара, хоть в муравья — повсюду его поджидали чуткие и быстрые охотники. Можно было лишь поразиться тому, с какой изощренностью готовилась эта атака: твари крылатые и бескрылые, громадные и едва различимые глазом, бегающие, Летающие, ползающие, плавающие — предводительница захватила с собой всех их в избытке. Она позаботилась и об Астрале. Смертные колдуны не умели открывать Врата Миров или совершать перемещения, в один миг оказываясь за тысячи и тысячи лиг от того места, где находились, подобно Истинным Магам, но не слишком далекие прыжки доступны были и им — сливаясь со своим астральным двойником и переносясь как бы в его «теле». Предводительница, конечно же, прекрасно знала об этом. У высоких врат Астрала, какими только и могут войти в него Смертные, появилась надежная стража — зачарованные демоны, сродни Пылевым, но куда сильнее. В реальном мире их сила оказывалась чрезмерной для скрепляющих тела их заклинаний, они не смогли бы выдержать там и нескольких мгновений — однако прекрасно чувствовали себя в Астрале.

Да, это была настоящая охота — облавная охота на матерого волка, в котором зверем был Дор-Вейтарн, а загонщиками и ловчими — вся свита предводительницы койаров. Никогда еще Ворону не противостоял враг столь многочисленный, равно как и коварный.

Над головой старого волшебника мало-помалу затихали треск и гудение огня. Очевидно, койары сами сбивали ими же вызванное пламя; предводительница считала дорогу к заклинательной пещере Дор-Вейтарна если и не расчищенной, то по крайней мере открытой для первой атаки.

И они пошли. Растянувшись редкими цепями, пробираясь ползком от укрытия к укрытию, воины Ордена двинулись вперед. Ни один из них пока не прибег к каким бы то ни было вводящим врага в заблуждение заклятиям — у слуг предводительницы оказалась завидная выдержка. Они не хотели дать врагу и малейшего шанса разгадать систему защищавших их чар до того, как он сам будет вынужден нанести первый удар — и, по логике магической войны, раскрыться, сделавшись уязвимым для ответного нападения.

В первых рядах атакующих шли люди. Чудовища почему-то держались поодаль; быть может, предводительница рассчитывала, что Дор-Вейтарну будет нелегко убивать Смертных, таких же, как и он сам?

Однако в этом она ошиблась. Было время, когда Ворон помогал и жалел всех приходящих к нему за советом и помощью, пока не понял, что многие откровенно смеются над ним и пользуются его благодеяниями ради того, чтобы творить зло другим.

Истинные маги были тоже заняты сейчас своей очередной войной — шло Восстание Ракота, поколение Магов под водительством Главы Совета Замка Всех Древних, великого Мерлина, билось на стороне Молодых Богов против своего восставшего собрата, в Мире творилась великая волшба, смертным колдунам и чародеям было где почерпнуть сил, и они могли заставить служить себе косную материю земной тверди.

Давным-давно от своего учителя, бывшего, в свою очередь, учеником одного из Истинных Магов, Дор-Вейтарн перенял несколько древних, но очень действенных боевых заклятий, и теперь ему оставалось лишь надеяться, что эти чары окажутся неожиданными и для руководителей Черного Ордена.

Жадные земные губы под ногами у воинов внезапно разошлись, несколько фигур в черном беззвучно сорвались в разверзшиеся провалы. Голодные земляные духи, которым вечно требуются рабы для не ведомой никому из Смертных работы, вцепились невидимыми крючьями на концах своих длинных призрачных языков в души обреченных слуг Ордена.

Дор-Вейтарна передернуло от омерзения. Он знал, что ему будет нелегко справиться с укорами совести, потому что это его чародейство обрекало койаров, попавших в лапы земляных духов, на поистине жуткое посмертие. Именно заклятия Ворона собрали сюда, к его жилищу, эту жадную орду; и вина за гибель обманутых предводительницей людей всецело лежала на нем, волшебнике по имени Дор-Вейтарн.

Однако черные пасти провалов поглотили лишь несколько десятков воинов Ордена из идущих на приступ многих сотен. Остальные с ловкостью диких кошек сумели увернуться, и Ворон мог лишь еще раз подивиться несравненному боевому умению койаров. У них уходила из-под ног земля, однако кто успевал отпрыгнуть в сторону, кто — метнуть веревку с якорем-кошкой на конце и зацепиться за веревку или сук; другие сумели выхватить кинжалы и вонзить их в края трещины, оставшись висеть над роковой чернотой. Дор-Вейтарн сумел задержать врагов, но никак не остановить их.

Малефики Ордена пока бездействовали, то ли удовлетворившись своим первым ударом, то ли и в самом деле боясь чересчур мощными заклинаниями причинить вред Трогвару. Ворон не ошибался — принц был нужен койарам, и нужен только живым.

Тем временем алчно раскрытые губы земли мало-помалу смыкались. Духи удовольствовались скромной добычей — как будто их что-то напугало.

Что ж, не приходилось надеяться, что предводительница и ее чародеи так просто дадут ему отправить в небытие несколько сот воинов Ордена; у койаров нашлась управа и на духов.

Среди лесов появилась широкая выжженная прогалина. Ее пересекала река, под берегом которой лежала заклинательная пещера старого волшебника. Страшной силы удар малефиков Ордена обнажил ранее тщательно укрытый второй вход в подземелье; в каменном своде теперь зияла широкая пробоина.

Если Дор-Вейтарна увидел кто-то из таких же, как он, стариков, его прежних соратников, с кем он не раз сражался против обычных смертных врагов, то друзья наверняка бы узнали в нем, нынешнем, былого отчаянного воина. В выцветших глазах вновь полыхнул суровый бойцовский огонь; седая борода встопорщилась, морщинистые, перевитые толстыми синими веревками жил руки словно сжимали поднятый для ответного удара невидимый меч…

Ворон медленно выпрямился во весь рост. Давным-давно позабытое упоение кровавым боем вновь овладело им; ждать больше было нечего, оставалось лишь нанести последний штрих на те заклинания, что будут доделывать гомункулуса, которого волшебник хотел подсунуть койарам вместо настоящего Трогвара.

Дор-Вейтарн сорвал и отбросил в сторону головную повязку, длинные седые волосы развевались, словно под сильным ветром; руки, стискивавшие рукоять невидимого меча, поднялись перед грудью в атакующую позицию. Все до предела обострившиеся чувства старого волшебника искали одного-единственного врага — предводительницу койаров, именно ей хотел он предложить честный поединок, — чтобы потом отступить, оставив Черному Ордену лишь разрушенную пещеру с трупом лже-Трогвара внутри.

Дор-Вейтарн сотворил заклинание — и дрогнули невидимые опоры, поддерживавшие твердь Астрала; ткань этого странного мира разошлась под одним из населявших его астральных двойников, — а именно под двойником той, которую все и в Халлане, и далеко за его пределами знали лишь как предводительницу Черного Ордена.

Прямо перед волшебником воздух задрожал, и сизые волны дыма стали быстро складываться в Призрачную фигуру. Дух не имел лица, лишь там, где следовало располагаться глазницам, мрачно Горели два желтых огня.

Ворон замахнулся своим невидимым оружием. Оно отнюдь не походило на магический меч Арьяты — клинок Дор-Вейтарна был родом из Астрала, там и только там он мог быть именно оружием.

Что-то свистнуло в воздухе. В самое последнее Мгновение меч старого волшебника стал виден — оказавшись подле духа, астрального существа, распространявшего вокруг себя эманации того мира, меч попал в свою родную стихию.

С непостижимой быстротой и ловкостью призрак уклонился, как будто внезапный порыв ветра резко откинул прочь оконную занавесь. Оружие Ворона понапрасну рассекло воздух. И тотчас же из всех углов грянул торжествующий, издевательский хохот.

На губах чародея мелькнула тотчас исчезнувшая легкая усмешка. Итак, предводительница приняла предложенную ей игру — ей пришлось затратить огромные силы, спасая свою астральную сестру, на краткий миг ее колдуны ослабили надзор за Дэр-Вейтарном, и тот не преминул этим воспользоваться.

Подошедшие совсем близко к дыре в пещерном куполе воины Ордена внезапно увидели, как над проломом из ничего появилась фигура высокого, мощного даже в свои немалые годы старика в развевающемся сером плаще. В обеих руках он держал по недлинному, чуть искривленному мечу-ноэру, как их называли в Западном Хьёрварде.

Несколько мгновений койары бездействовали, ожидая команды своих вожаков — человек это или призрак и стоит ли тратить на него стрелы или следует дать место малефикам? Некоторые самые жадные до боя даже не стали ждать, попросту разрядив в старика свои давно ждавшие дела арбалеты.

Стрелы протыкали полы ветхого серого плаща, свистели возле самой головы старика, но ни одна его не задела. Он как-то так ловко поворачивался — на палец вправо, влево, вперед или назад, — что все болты первого залпа пропали даром. И прежде чем койары нажали спусковые крючки во второй раз, старик легко сбежал с Холма вдоль речного берега, навстречу тем воинам Ордена, что подошли ближе всего к пролому в своде заклинательной пещеры.

Если малефики предводительницы и разобрались, что к чему, то команда не связываться с этим безумцем, а как можно скорее прорываться в пещеру, пропала втуне. Коротко блеснула серая сталь неказистого оружия — и первый из слуг Ордена рухнул на пепелище, разрубленный от плеча до пояса.

Это было дикое побоище. Ни мечи, ни копья, ни стрелы не могли достать чудо-бойца. Без доспехов, он сражался так, что ни один из койаров не смог даже оцарапать его своим оружием. Бесполезны были диковинные прыжки и приемы, метательные ножи и звездочки с заостренными краями, духовые трубки, стрелявшие отравленными иглами, и ременные петли арканов.

Однако койары были не из тех, кого могли бы остановить груды тел и видимая неуязвимость врага. Все новые и новые воины Черного Ордена вступали в схватку; к ним присоединились Сыщики, метавшие свою ловчую снасть, — мало-помалу они стали теснить старика все ближе и ближе к ведущему в заветную пещеру пролому, где — они не сомневались — колдун прятал принца Трогвара. А когда ребенок будет у них в руках, сдастся и строптивая Арьята.

Дор-Вейтарн был счастлив. Счастлив кровью жестокого боя, счастлив своим умением, перед которым оказалось бессильно все хваленое искусство койаров, счастлив тем, что его рискованный план удается… Сейчас, еще немного — и можно будет уходить. Он начал изображать усталость, чтобы подманить поближе как можно больше воинов Ордена.

Его действительно оттеснили на самую вершину; на склонах густо лежали мертвые тела — Орден платил дорогую цену за каждую отвоеванную сажень. И старик даже не успел удивиться столь долгому бездействию предводительницы (ну, пусть она занята своим астральным двойником, но почему ее малефики спокойно взирают на истребление черного воинства?), как койары ответили ударом на удар.

Сперва это была волна леденящего холода, подобная ударившему в грудь могучему штормовому валу, начиненная ядовитой магией, — от нее задрожали и ослабели заклятия, поддерживающие несравненное умение Дор-Вейтарна; в глазах у него все поплыло, он едва отмахнулся мечом от очередного выпада — и, шатнувшись назад, полетел вниз, провалившись в пролом. Его гаснущее сознание еще успело отдать последний приказ — и в тесном пространстве заклинательной пещеры грянул мощный взрыв.

ГЛАВА VIII

Арьята позволила себе лишь несколько мгновений смотреть на странный огненный столб. Мало-помалу он растворился, без остатка проглоченный воздушным океаном, и лишь серая дымка, затянувшая горизонт, еще напоминала о случившемся. Принцесса столкнула так кстати отыскавшееся бревно в реку и поплыла.

Какое-то время после переправы ей казалось, что дела пошли на лад. Она сразу же наткнулась на некое подобие тропинки, которая вывела беглянку к укрывавшейся в густом буреломе охотничьей избушке, а там отыскались и дрова, и огниво с кремнием, и трут, и даже сухари с копченым медвежьим окороком. При виде еды принцессе едва не сделалось дурно; лишь большим усилием воли она смирила плоть и съела не очень много — после почти недельного поста не следовало сразу же набивать до предела желудок.

«Превеликий Ямерт, какое же это блаженство — наконец-то высушить одежду, вытянуться не на сухом мху, а на обычном лежаке и чувствовать блаженную теплую сытость, разливающуюся по всему телу! Так хорошо лежать вот так… лежать… только бы не заснуть…»

«Проснись, безумная! — тревожная мысль подобно ночной птице билась в запертые коварным сном окна сознания Арьяты. — Проснись, твои враги сейчас будут здесь!»

С трудом разлепив невероятно тяжелые веки, Арьята заставила себя подняться. Она уже привыкла доверять этому внутреннему голосу. Откуда он исходит, она подумает позже — сейчас надо уносить ноги.

Ей все еще везло. Не думая ни о чем, она припустилась во весь дух по тропе, уводившей куда-то прочь от дверей избушки. Поворот… поворот… еще поворот… Вскоре она запыхалась, пришлось с бега перейти на быстрый шаг. Принцесса надеялась, что тропа выведет ее к людям, и, кроме того, она не преминула запастись едой на несколько дней.

По извилистой, но ясно видной и хорошо утоптанной тропе Арьята шла весь день. Ночью над лесом поднялась необычайно яркая и большая луна, идти оказалось легко — и, подгоняемая страхом, принцесса не остановилась на ночлег. Ее ноги словно бы забыли о пройденных лигах.

Мало-помалу дремучая чащоба редела, исчез густой, непролазный подлесок; Арьята и не заметила, как очутилась в звонком и чистом сосновом бору. Точно надменные придворные красавицы, вытянулись высокие корабельные сосны; тропа вилась между ними, поднимаясь по долгому и пологому склону.

В этом месте определенно чувствовалась магия, и принцесса невольно вспомнила странную встречу с Налликой. Чего так испугалась спутница самой Ялини? А, что толку зря ломать себе голову: если добраться до Пещер Ортана, там все удастся выяснить. Ненну хорошо бы найти… Уж она-то бы не отказала в помощи!

И летела назад ночь, плыли высоко в хрустальных небесах крохотные светлячки звезд; принцессе казалось, что воздух бора наполнен странными, чуть дурманящими ароматами. Страх мало-помалу отступил, скрылся где-то в дальних уголках памяти; перед Арьятой лежал чистый путь.

На заре она присела передохнуть возле бившего из земли ключа. Ее так и подмывало попробовать увидеть своих врагов — всем ведь известно, что чаши родников можно использовать для дальновидения, если только знаешь нужные слова заклятий. Когда-то Ненна, старая добрая колдунья, учила Арьяту началам этого Искусства — и теперь принцесса уже наклонилась над чуть бурлящей водой… но вовремя остановила себя. Как сотворишь волшбу — тут-то тебя чародеи койаров и сцапают.

Юная Ярмина, младшая дочка пресветлого Ямерта, отворила ворота небесных конюшен, огненные кони понеслись на водопой к самому краю небосвода — и ночные тени отступили, восток окрасился алым. На безоблачном небе занималась чистая заря.

Теперь дорога пошла под уклон; далеко впереди замаячили поднявшиеся над лесом острые копья скал. Взор Арьяты наткнулся на отдельно стоявший, точно маяк, высокий утес темной охры — и сердце ее бешено заколотилось. Про себя она возблагодарила судьбу, пославшую ей удачу и выведшую прямиком к заветным Пещерам Ортана!

Усталость как рукой сняло; принцесса во весь дух припустилась по тропинке вниз, к радости своей убедившись, что лесная стежка ведет ее именно туда, куда нужно.

Солнце успело показаться над краем леса, когда Арьята наконец добралась до своей цели. Это было удивительное место. Под ногами лежал плотный светло-желтый песчаник; принцессу со всех сторон окружали причудливо выветренные скалы — коричневые, золотистые, белые, а иные были красны, как кровь. И среди этого каменного танца тянулись вверх могучие сосны, стволы их были прямы, точно стрелы, лишены сучьев и веток, и только на самой вершине великанов венчали клубистые зеленые кроны. На голом камне росли эти деревья, не испытывая, однако, недостатка в живительной влаге.

Тропа обогнула багряный утес и вывела принцессу к высокому арчатому входу. Скалу вокруг ворот украшал затейливо выложенный из смальты орнамент, верно, горные гномы потрудились. Одолевая внезапно подступившую робость, Арьята вошла под гулкий свод.

* * *

Сознание возвращалось вместе с мучитель ной, терзавшей все тело болью. И еще — холод. Дор-Вейтарн медленно приоткрыл глаза. Он лежал на спине, в луже воды, и руки его были предусмотрительно скованы за головой.

Он остался жить, однако угодил в плен.

— Он очнулся! — донеслось до его слуха.

— Хорошо, Алдир, — раздался в ответ сильный низкий голос. — Ты можешь идти, только сперва созови ко мне всех чародеев. Пусть поторопятся.

Воин ушел бесшумно, как всегда ходили койары; предводительница обратилась к Дор-Вейтарну:

— Я не надеюсь, что ты сам расскажешь мне все, по своей собственной воле, — спокойно сказала она, подходя поближе к скованному волшебнику. — Однако я все же хочу попытаться понять тебя. Зачем ты взял с собой в пещеру младенца? Взываю к твоему разуму, Дор. Ты же знаешь, как мы умеем пытать. Выдержать это не сможет никто, даже ты, без своей заклинательной пещеры. И помни: ты ведь не сможешь умереть, не надейся сбежать от меня туда. Я признаюсь тебе, что заинтригована. Итак, что же это за ребенок, которого ты столь спокойно обрек на смерть?

— Я отвечу тебе, — через силу произнес Ворон, пытаясь выиграть время для того, чтобы собраться с мыслями. Собственная судьба казалась ему почти решенной — сковывавшие его ручные и ножные кандалы охранялись соответствующими чарами, а он и впрямь мало что мог сделать без своей пещеры. Именно там хранились незримые ключи от наиболее действенных его заклинаний, основанных на Силе бившего там родника. Эту мощь в него долгие годы вкладывал сам Дор-Вейтарн, шаг за шагом овладевая сложнейшей магией Медленной Воды, и вот оказалось, что все старания старого волшебника пропали втуне. Он допустил ошибку — и настало время расплачиваться.

Нельзя сказать, что угрозы предводительницы койаров оставили Ворона полностью равнодушным и что он со стоическим спокойствием приготовился встретить пытки и мучения, смирившись со своей участью. Заплечных дел мастера, служившие Ордену, славились далеко за пределами Халлана, и Дор-Вейтарн понимал, что ему действительно не дадут так просто расстаться с жизнью. Выход оставался только один — сказать всю правду, подмешав в нее совсем чуть-чуть лжи, чтобы было незаметно.

— Какого ответа ты хочешь?.. Тот, кого вы искали, мертв; он теперь в куда более счастливом месте, нежели наш мир. Ты можешь убить меня, о предводительница Черных койаров, но тебе придется признать, что твой план провалился.

— Это какой же? — довольно-таки равнодушно поинтересовалась та.

— Тебе нужен был принц Трогвар, чтобы вырастить из него самого сильного колдуна во всем Большой Хьёрварде и заставить служить тебе.

Я считал, что ему лучше умереть, — и сам хотел отправиться вслед за ним, но, увы, не знаю, какое черное колдовство вернуло меня к жизни!..

— Можешь узнать — мое собственное, — сообщила предводительница.

Дор-Вейтарн по-прежнему слышал лишь ее голос. Он лежал с закрытыми глазами, ему казалось, что так меньше мучает боль.

— Значит, мой план был именно таков… что ж, любопытно. — Она усмехнулась, и Ворон тоже усмехнулся про себя, несмотря на всю бедственность своего положения: предводительница не слишком искусно пыталась уверить волшебника в том, что его догадка ложна, хотя зачем еще мог понадобиться койарам несчастный принц?..

— А как он попал к тебе? — поинтересовалась предводительница. — Ты что-то подозрительно разговорчив со мной, Дор-Вейтарн. Я слишком хорошо знаю тебя, чтобы думать, будто тебя испугали пытки или что ты и в самом деле пытаешься завоевать мое доверие!. Так все-таки, как Трогвар попал к тебе?

— Очень просто — я был в Нелласе и подобрал его.

— Что?! Что ты сказал?! — вдруг воскликнула предводительница; Дор-Вейтарн чувствовал, как в плечи его вцепились сильные пальцы, острые ногти впились в кожу. — Ты был в Нелласе?

— Ну, не телесно, понятное дело, — ответил волшебник, лихорадочно пытаясь понять, что же могло так напугать неустрашимую предводительницу, потому что он не сомневался: в голосе ее слышался неподдельный страх. — Все это получилось достаточно случайно. Вообще-то я помогал принцессе Арьяте, и в этом я преуспел несколько больше… — Обретя почву под ногами, Ворон пустился в долгие разглагольствования о приключившемся с принцессой. Тут он мог не лгать.

К его удивлению, предводительница слушала внимательно и не перебивала, хотя он каждую секунду ожидал ее нетерпеливого приказа вернуться к разговору о Трогваре.

— Сильно сказано, почтенный Дор-Вейтарн, — заметила она, дождавшись окончания. — Непонятно только, как это нам удалось так легко схватить тебя, если ты подчинил себе сам Призрачный Меч Тьмы!

— Я и не говорил, что он подчинился мне, — вывернулся Дор-Вейтарн. — Я не знаю, кто вложил его в руку принцессы! — И это была чистая правда.

— Ты, конечно, многого недоговариваешь, — заметила предводительница. — Если ты присутствовал духом в Нелласе, то у тебя должны были быть помощники из людей; и потом, кто-то же проделал весь путь из города до твоего дома, принеся тебе ребенка!

— Стоит ли искать их и срывать на них досаду за неудачу? — сказал Дор-Вейтарн. — Они лишь мелкие, ничего не знавшие о моих планах и замыслах людишки. Достойно ли могучей предводительницы койаров тратить на них свое время и силы? Ведь перед тобой они беззащитны, а больше, чем я, они тебе все равно не скажут.

— Верно, — согласилась предводительница. — И все же многое мне неясно.

— Мне тоже! — подхватил Ворон. — Похоже было, что за Трогваром охотился кто-то еще, куда сильнее, чем ты и я, вместе взятые.

— И в этом я тоже соглашусь с тобой, — медленно произнесла грозная волшебница. — Но вот не подскажешь ли ты мне, кто же это может быть? Уж не ваш ли хваленый Круг Ортана?

— Круг Ортана? — удивился Дор-Вейтарн. — Вряд ли. Я бы знал и не стал тогда скрывать от тебя этого — какой смысл?

— Ну а кто же тогда? Кому под силу расправиться с пятью моими воинами? Кто послал убившее их чудовище? — прошипела предводительница. Голос ее больше не был ни спокойным, ни тем более добродушным. — И все-таки, Дор-Вейтарн, как могло случиться, что после всего Трогвар оказался у тебя, ты ведь вряд ли способен вызвать сюда тварь из Мировой Бездны?

— Я же сказал тебе: все получилось во многом благодаря случаю. Не стану отрицать, я, конечно, следил за королевской семьей после того, как они бежали из столицы, и помогал им как мог, стараясь, однако, ничем не выдать себя другим колдунам — и в первую очередь тебе, владычице койаров. Разумеется, ты права, и мне не под силу заклясть такое страшилище, как то, что убило твоих воинов. Я лишь воспользовался предоставившейся возможностью… — И далее Ворон рассказал вполне убедительную на первый взгляд историю о том, как его подручные следили за принцессой и домом барона Вейтарна (ему стоило немалых усилий удержать голос от предательской дрожи, когда она произнесла имя брата), как они последовали за баронессой Оливией… И потом, когда тварь из Бездны, отняв Трогвара у Фельве, отнесла его обратно к умирающей Оливии, они, его слуги, забрали младенца, едва баронесса отошла в лучший мир.

— Вот и вся моя история, — закончил Ворон. — Остальное известно тебе. Я не мог бросить без помощи Арьяту, ну и не удержался, сотворил заклятие… Так вы, наверное, и сумели найти меня.

— Да, мы решили использовать любой шанс, — кивнула предводительница. — И нам почти повезло… почти — потому что мы одолели тебя, но принц, увы…

— Я уверен, что так ему будет лучше, — твердо заявил старый волшебник.

— «Будет лучше!..» — зло передразнила его предводительница. — Вы, Белые, ничем не отличаетесь от нас — только лицемерите и лжете куда больше. Мы по крайней мере честно говорим, что для достижения наших целей пойдем на все. Целей своих мы тоже не скрываем. А ты — ты убил невинного ребенка, в то время как мы не сделали бы ему ничего плохого!

— Несомненно, только обратили бы его в злобного малефика, при одном только виде которого все честные люди разбегутся кто куда, — закончил Дор-Вейтарн. Он боялся радоваться небывалой своей удаче — неужто предводительница и впрямь уверовала в то, что Трогвар действительно погиб?!

— Но ты не думай, тебе еще предстоит ответить за содеянное, — зловещим голосом предупредила волшебника предводительница, прежде чем уйти. Тотчас явилась и стража — Дор-Вейтарн не открывал глаз, он лишь слышал негромкие голоса переговаривавшихся друг с другом воинов.

Медленно потянулось время. Тело его было все изломано взрывом и последовавшим затем обвалом; как мог, он попытался затянуть раны исцеляющими заклятиями, получалось плохо, кружилась голова, самые простые слова заклинаний стерлись из памяти; лишь после долгих трудов ему удалось утишить боль.

Койары снялись с временного лагеря. Ворона удивляло, что предводительница так ничего и не спросила об Арьяте, ни звуком не упомянула о Четырех Камнях Халлана, — а ведь они вряд ли представляли меньшую ценность для койаров, чем принц Трогвар, который когда бы еще вошел в полную силу колдуна. Впрочем, надеялся старый волшебник, Арьята теперь уже в безопасности. Она выходила к Пещерам Ортана самой короткой дорогой, словно кто-то указывал ей путь; а если она там, то ей не страшен никакой Черный Орден.

Вообще говоря, убийство одного из членов Круга Ортача означало немедленную войну товарищей Дор-Вейтарна с койарами; однако не похоже было, чтобы это хоть в малейшей степени волновало предводительницу Нападение, плен, возможные пытки — все это также не могло оставить Белых безучастными. Не пройдет и нескольких недель, как о случившемся узнают все Белые Западного Хьёрварда. Приободрившись от этих мыслей, Дор-Вейтарн решил запастись терпением и ждать. Быть может, у него еще найдется возможность бежать.

Под высокими сводами было тихо, чисто и даже несколько торжественно. Принцесса осторожно шла вглубь, благо пещера хорошо освещалась лучами зари через широкую арку входа. Арьята заметила, что на стенах кое-где висели пучки сухих трав, источавших пряный запах. Чем дальше от входа, тем больше становилось этих пучков, вскоре камень скалы полностью исчез под их покровом.

Арьята шла все дальше и дальше, однако свет не тускнел; вскоре принцесса заметила, что свечение исходит как раз от развешанных пучков. Вполне в духе Светлого Круга, находившегося под особым покровительством Ялини.

Постепенно пещера расширялась, мало-помалу обратившись в просторный купольный зал. Углы в нем заполняли целые заросли светящихся кустов, и, к удивлению Арьяты, зал был обставлен изящной резной мебелью черного дерева, словно дворцовый покой. В середине стояла небольшая кафедра, окруженная тремя рядами скамей с пюпитрами для письма, живо напомнившими Арьяте ее классную комнату; ближе к стенам было устроено нечто вроде нескольких кабинетов — письменные столы, полки с книгами, удобные кресла… Кабинеты можно было отделить от общей залы тяжелыми бархатными занавесями. В самой глубине пещеры принцесса увидела огромный очаг Там горел настоящий живой огонь, и подле него сидела, уронив руки на колени, одинокая женская фигура в серых одеждах странницы. Заслышав шаги приближавшейся Арьяты, сидевшая подняла голову.

— Ненна! — У принцессы вырвался невольный вскрик, и старая волшебница распахнула объятия своей былой воспитаннице.

Ненна ничуть не изменилась; Арьята клялась ей, что морщин у той вовсе не прибавилось, хотя сама волшебница и утверждала обратное.

— Но на кого же ты похожа, золотко! — наконец, чуть отстранившись, воскликнула Ненна. — Перемазанная вся, растрепанная, исцарапанная! Я здесь, потому что услыхала твой призыв и порадовалась за свою самую способную ученицу, вспомнившую о старой тетке Ненне; но, вижу, тут случилось нечто серьезное.

— Нечто серьезное?! — вне себя от изумления, воскликнула Арьята. — Я вообще едва добралась сюда! Я убила, наверное, десяток воинов Черного Ордена по дороге! Ты что, не знаешь, что мы потеряли власть, мой отец исчез, Трогвар пропал без вести, а остальные мои родные погибли?! — Она кричала, не в силах сдержаться, и по щекам градом катились прорвавшиеся наконец слезы.

Несмотря на все старания Ненны, даже пустившей в ход немного магии, рыдания Арьяты стихли не скоро. Все еще всхлипывая, она лежала на удобном низком диване, упокоив голову на коленях своей старой воспитательницы, сейчас осторожно гладившей принцессу по волосам, словно в детстве, когда непоседливой Арьяте частенько доставалось за дерзкие шалости и она убегала плакать к Ненне.

— Ничего я не знала, ягодка моя милая, ничего, далеко была, далеко ходила, по дальним морским пределам, чудес насмотрелась, а про дела домашние забыла. Вернулась — и прямиком сюда, звериными тропами да мышиными норами. Города обходила, ни к чему мне в те города, дурной там народ, не в пример двору батюшки твоего, его королевского величества, там-то все исправно вежественны были; так вот и не знала ничего, и из братьев моих, чародеев, никого еще не встретила, и Пещеры Ортана пустыми стоят, сама видишь…

Так утешая, успокаивая Арьяту, неспешно говорила, почти что напевала старая волшебница. Лицо ее избороздили морщины, спина согнулась под гнетом немалых лег — но глаза были по-прежнему ярки и остры, и взгляд их проникал в самую суть окружающего и происходящего. Она произносила слова, гладила принцессу, но мысль ее была сейчас далеко Что делать? Как помочь несчастной беглянке? Как одолеть Черный Орден, который уже столько веков все мнили непобедимым?..

— Ну вот ты и успокоилась, умылась, сейчас поедим с тобой да и станем его королевское величество, батюшку твоего, значит, разыскивать, — молвила наконец Ненна, со вздохом поднимая со скамьи свое большое, грузноватое тело.

Она взяла принцессу за руку, точно девочку, — и Арьята, бесстрашная Арьята, сражавшаяся в страшном рукопашном бою с лучшими воинами Западного Хьёрварда, с безжалостными и коварными койарами, покорно пошла за Ненной, словно разом лишившись и сил, и строптивости. Она не позволяла водить себя за руку с самого раннего детства, отстаивая свое право ходить так, как вздумается.

Магические приготовления Ненны не отличались сложностью; колдунья была не из сильнейших и не владела, подобно Дор-Вейтарну, какими-либо заклятиями из арсеналов Стихийной Магии. Весь ее колдовской инструментарий умещался в небольшом кожаном мешочке, да и то, по правде говоря, пользовалась им Ненна только в силу старой привычки. Вот и сейчас перед ней появилось несколько кусочков отполированного дерева разных редких пород — сандалового, черного, розового, красного, легкой, как пух, заморской бальзы из Южного Хьёрварда и тяжелого, точно камень, железного дерева с дальних островов, затерянных в закатном океане. Пальцы Ненны неторопливо перебирали гладкие деревяшки, и волшебница бормотала при этом:

Неуклюжие эти вирши, конечно же, не играли никакой роли в настоящей магии, но они помогали Ненне, когда она плела подлинные заклятия, влагая а них немалые силы из волшбы Истинных Магов. Дальнейшее было уже во многом знакомо Арьяте — волшебница как-то показывала ей заклятие розыска, однако у самой принцессы, конечно же, не хватило бы умения применить его толком.

Между пальцами волшебницы, задумчиво перебиравшими разноцветные кусочки дерева, медленно потек легкий серебристый туман. Арьяте почудилось, что в этих колыхающихся струйках лунного света она видит очертания городских каменных домов, просторную Ратушную площадь… Это не походило на проклятый Неллас, скорее смахивая на столицу.

Ненна тем временем все глубже и глубже погружалась в отрешенное созерцание. В отличие от Истинных Магов ей для розыска приходилось отправляться в Астрал, сливаясь там со своим двойником, чтобы попытаться оттуда найти предмет поисков. Опасное, ненадежное, далеко не всегда удающееся занятие, не ничего другого для поиска пропавшего смертные колдуны по-прежнему не имели. Их наставники из Замка Всех Древних ревниво охраняли свои секреты, вдобавок очень многие из их заклинаний были просто не по силам волшебникам-людям.

Тело Ненны замерло, глаза остекленели, лишь пальцы продолжали жить, по очереди касаясь разложенных деревянных квадратиков. Она взывала сейчас к бесчисленным стихийным духам, населяющим этот мир, с одним-единственным вопросом: не видали ли вы этого Смертного из рода Людей? И в первую очередь она обращалась сейчас к духам древесного царства, жившим с соизволения Ялини, милостиво разрешившей им существовать при условии, что они будут следить за деревьями и заботиться о них, ибо эти духи не были сотворены Молодыми Богами или самим Творцом, а возникли сами от искр Божественного Дыхания, коснувшихся косной плоти Мира в первые мгновения после его Рождения.

Ненна не могла заклясть этих духов хоть на сколько-нибудь продолжительное служение себе — ни нескольких, ни даже одного, и ей пришлось самой отправляться в опасный путь к серым пределам Астрал а…

Внезапно тело волшебницы изогнулось дугой, глаза расширились, с губ сорвался неразборчивый и хриплый не то крик, не то стон. Руки ее попытались оттолкнуть вьющиеся между пальцами серые струйки тумана, но те упорно цеплялись за пальцы, и Ненне никак не удавалось их стряхнуть; видно было, что ей очень больно, лицо исказилось гримасой острой муки, лоб покрылся потом…

Ничего не понимая, Арьята несколько секунд лишь недоуменно смотрела на свою наставницу. Ничего подобного видеть принцессе не доводилось — но, быть может, все идет как намечено?

Движения Ненны становились все более и более странными, они просто начинали внушать ужас. Казалось, что струйки дыма подобны ловчим сетям, в которых запутались обессилевшие пальцы волшебницы. Арьята чувствовала, что происходит что-то неладное, и вот ее рука сама, без вмешательства сознания, резко ударила по этим предательским струйкам ребром ладони, точно на былых занятиях во дворце, где угрюмый ветеран Клодиус учил ее основам самозащиты.

Она ударила — и на миг ей показалось, что ее рука облеклась в сверкающую серебром латную перчатку. Раздался тонкий звон, словно где-то вдалеке разбилось стекло, и окутавший пальцы Ненны дым исчез. Волшебница с тяжким вздохом упала грудью на стол, а Арьята, вскочив, с визгом бросилась к стоявшей в углу кадушке с водой — рука пылаланестерпимой болью, словно в нее только что впился целый рой диких пчел.

В ледяной воде жжение стало мало-помалу утихать; тем временем пришла в себя Ненна. В глазах ее тоже застыла пережитая жестокая боль, но старая волшебница, не думая о себе, первым делом поспешила на помощь Арьяте.

Едко пахнущая мазь из деревянной коробочки утишила боль в руке; и, едва тысячи острых раскаленных игл перестали впиваться в кисть, Арьята обрушила на былую наставницу целый град вопросов.

— Кто-то поставил двух демонов охранять вход в Астрал, — все еще вздрагивая от пережитого ужаса, с трудом говорила волшебница. — Они ждали кого-то… и вот появилась я. Они пытались оторвав мое посланное в тонкий мир тело от оставшегося здесь, на земле, тела плотского; удайся им это, и тебе бы уже не пришлось говорить со мной… Но ты успела вовремя — не иначе как сам Ямерт вложил в тебя эту мысль! Девочка моя, ты куда более сильная чародейка, чем сама думаешь! Да и я, признаюсь, подобного от тебя не ожидала… Тебе удалось то, что не вышло у меня, ты — верно, бессознательно! — сотворила могучее боевое заклятие; когда ты ударила по ним, я увидела тебя облаченной в сияющие доспехи… но в руках твоих был сам Призрачный Меч Тьмы! И демоны, конечно, бежали в ужасе, я оказалась на свободе…

— Но я не сотворяла никаких заклятий! — запротестовала Арьята. — И я понятия не имею ни о каком Мече Тьмы!

— Из того, сто ты рассказала о койарах, яснее ясного следует, что кто-то помог тебе отыскать дорогу именно к этому знаменитому Мечу, — слабо улыбнулась старая волшебница. — Уж в этом ты можешь мне поверить. Любой мало-мальски знающий чародей наизусть изложит тебе описание Призрачного Меча. Кто-то очень сильный и искушенный в чародействе подсказал, как сделать первый шаг, быть может, даже шагнул вместе в тобой, хотя для него это и весьма опасно. Он очень хотел защитить тебя… и все же мне не по душе, что этот треклятый Меч попал тебе в руки. Пусть даже он появляется лишь в минуту смертельной опасности — однако может очень легко пленить твою душу, поманив мнимой всесильностью. Ведь такому Мечу может противостоять один лишь Диск Ямерта да еще, пожалуй, Белое Лезвие Магов. Все это не к добру, девонька. Кто-то очень-очень сильный склонил к тебе свои взоры… — Лицо волшебницы омрачилось от тяжелых мыслей.

— Но кто же это может быть?! — в изумлении воскликнула Арьята. — Неужели кто-то из Истинных Магов? — Сердце у нее сперва ушло было в пятки, однако затем появилась и отдающая гордыней мысль: что, если меня выбрали? Что, если я стану настоящей ученицей Настоящего Мага?!

Арьята с трудом признавалась даже самой себе, что это была ее заветная мечта.

— Если это только не… — в задумчивости, словно не замечая, что говорит вслух, начала волшебница и, точно спохватившись, оборвала сама себя.

— Если кто? — в упор спросила Арьята, чувствуя, что Ненна что-то недоговаривает. Та стала было отнекиваться, но принцесса наседала и наконец получила ответ:

— Если только это не сам Владыка Тьмы. От подобного ответа у Арьяты со страху подогнулись ноги, и она без сил опустилась на стул.

* * *

Койары поспешно двигались от предгорий Северного хребта на юго-запад, в глубь Халланских земель. Предводительница не торопилась и не тратила силы на прыжки всем своим воинством через Астрал. Можно было подумать, что она вполне удовлетворена исходом всего дела и смирилась с неудачей, — можно было бы предположить такое, если бы Дор-Вейтарн не знал так хорошо истинную суть предводительницы Черного Ордена. Она никогда не отступала от задуманного. Если она и считала, что потерпела неудачу с Трогваром, то должна была с удвоенной энергией взяться за поиски принцессы Арьяты, а вместо этого воины Ордена преспокойно топают лесной дорогой, направляясь к мрачной твердыне Ордена на крайнем западном рубеже Халланского королевства. Ворон мог предположить только одно: предводительница решила выждать, пока Арьята сама не обнаружит себя. Учинить слежку было не так и сложно — достаточно нескольких дюжин соглядатаев в крупных портах и на острове Меркоп, где живет родня принцессы. Даже если Арьята и добралась до Пещер Ортана, не сможет же она провести там всю жизнь! И кроме того, Дор-Вейтарн не верил, что кто-то из его собратьев — кроме разве что Ненны — рискнет взять законную Властительницу Халлана под свою защиту, едва до Светлого Круга дойдет весть о случившемся с ним. И все-таки происшедшее нельзя было однозначно назвать поражением Дор-Вейтарна. Эммель-Зораг, старый друг, был цел и невредим, и, судя по всему, койары пока не догадывались о его участии в судьбе принца Трогвара. Сам принц тоже уцелел и находился в безопасности, причем гномы сумеют спрятать его так, что койары, если и докопаются до истины, еще наломают себе спины, разыскивая брата Арьяты. И сам Дор-Вейтарн, несмотря на пленение, не собирался хоронить себя раньше времени. Он шагал со скованными за спиной руками; четверо воинов неотлучно находились с ним — помимо еще четверых малефиков Ордена, пристально следивших за каждым движением драгоценного пленника. Лиц их Ворон не видел — колдуны носили плащи с настолько просторными капюшонами, что непонятно было, как они вообще способны видеть дорогу, столь узкой была щель между тяжелых складок черной ткани. Дор-Вейтарн попытался поговорить с ними, однако молчаливые воины наградили его такими затрещинами, что он счел за благо оставить эти попытки.

Он с грустью смог убедиться лишний раз, насколько хорошо знают свое дело малефики Ордена. Ему не оставили ни единой возможности сотворить даже самое простое заклинание. Ворон не смог бы даже увидеть сон по своему выбору — надежно заблокировано было и это детское чародейство. Он оценил прочность наложенных на него чар; их сплели искусные умы, и Дор-Вейтарн не смог бы освободиться без посторонней помощи.

Они шли день, другой, третий, на четвертый отряд койаров выбрался из чащоб и вступил на торный торговый тракт. Здесь их уже ждали лошади, предусмотрительно пригнанные другими слугами Ордена. Не мешкая, быстрым аллюром, они двинулись дальше.

Светлый Круг либо еще ни о чем не знал, либо не пришел ни к какому решению — по крайней мере, плененного волшебника освободить никто не попытался. Дор-Вейтарн терпеливо ждал.

ГЛАВА IX

Страх недолго владел Арьятой. Сама не зная как, она за краткий срок своих испытаний научилась отгонять его прочь. Самое худшее, что только могло случиться, уже произошло: погибли мать, братья, сестра, пропал отец, потерян трон — и теперь девушка перестала бояться даже за себя. Слова «Владыка Тьмы» подействовали на принцессу лишь в самый первый момент.

— Ну так и что же? — нетерпеливо спросила она Ненну. — Пусть и сам Владыка! Если он поможет мне отомстить за моих…

— Что ты, что ты, золотко! — в испуге замахала руками старая волшебница. — Что же ты говоришь, одумайся! Призывать себе на помощь Ракота! Да мыслимое ли это дело?! Ох, чует мое сердце, его все эти козни, хочет завладеть тобой, не иначе, а через тебя и всем Халланом! И думать об этом не смей! Неужто я зря на тебя силы тратила? Неужто все мои слова впустую ушли? Те же ведь койары — первые его слуги здесь!

— Хорошо, хорошо, милая моя Ненна, — успокаивающе положила ладонь ей на плечо Арьята. — Это ж я так… Мне ведь нет теперь жизни, пока не верну всем, что должна! И этой Владычице новой… тоже верну, не позабуду.

— Понимаю, милая моя, — вздохнула Ненна. — Такое вынести — видано ли! Но все же ты смотри — будь осторожна! И надо сейчас подумать, где же тебя получше спрятать.

— Я не вещь, чтобы меня прятали! — возмутилась Арьята. — Нужно не прятаться, а искать отца и Трогвара! У меня есть одно имя — сэйрав Эммель-Зораг из Нелласа. Трогвар должен был попасть к нему… Я хотела отыскать этого человека, но из Нелласа пришлось бежать. Надо попытаться добраться до него!

— Легко сказать, — вздохнула волшебница. — Тонкий-то Мир видела как сторожат? А иначе я никого искать не умею.

— Но ты ведь можешь изменить мою внешность, чтобы я пробралась бы в Неллас неузнанной, — возразила принцесса.

— Могу, — кивнула Ненна. — Толку, правда, от этого никакого не будет — только сгинешь зазря. Ну пусть ты даже доберешься до города, разыщешь этого твоего Эммель-Зорага, но ведь койарам наверняка ведомо, где ты сейчас. В сами-то Пещеры они не сунутся, но вот засесть в окрестностях запросто могут. И схватят они тебя даже не сразу, а сперва выследят, куда ты направляешься. И попадете вы с братцем прямо им в лапы!.. — Волшебница выразительно вздохнула. — А если Трогвара у этого Эммель-Зорага не окажется? Если великан что-нибудь спутал — великаны, они ведь безмозглые, то всем известно. Что ты вообще станешь тогда делать, твое высочество?

— Там видно будет, — буркнула Арьята, поджимая губы. Ей приходилось признать, что наставница во многом права.

— Не «там видно будет», а слушай, что старшие говорят. — Волшебница наставительно подняла палец. — Останешься здесь. Поживешь, отдохнешь, сил наберешься. Глядишь, еще кто-то из нашего Круга появится — одна голова хорошо, а две лучше. Выждать надо, Арьята!

«Красный замок — цитадель свободного знания, — вдруг подумала принцесса. — Почему я сразу не отправилась туда? И теперь не пришлось бы торчать здесь, слушая поучения Ненны, которая только и мечтает обложить меня со всех сторон ватой да пылинки сдувать. Ей волю дай, она меня здесь до конца дней продержит… И чего я тогда испугалась?.. Фантазий каких-то, глупых сказок… Дура, трижды дура!» Она даже закусила губу от досады.

Ненна продолжала что-то бормотать, называя какие-то потайные места, «где никто тебя, моя золотая, ни в жизнь не найдет…», но Арьята ее уже не слушала. Она уже почти решила идти в Красный замок.

— А что это за огненный столп я видела, когда реку переходила? — вдруг вспомнила она. — Ты не заметила, Ненна?

— Огненный столп? — вдруг насторожилась наставница. — Когда переходила реку? Ну-ка, ну-ка, давай-ка подробнее…

Арьята, как могла, рассказала об увиденном. Лицо старой волшебницы омрачилось.

— Если все так, как ты говоришь, похоже, что-то с этим, как его, Вороном, Дор-Вейтарном то есть, случилось, — наконец молвила она. — А может, и не случилось, а он просто какое-то очень сильное чародейство учинил… Ладно, не нашего ума дело. У нас своих хватает.

Похоже было, что Ненна из-за чего-то недолюбливает Дор-Вейтарна; сам чародей бы лишь только пожал плечами — волшебник давно забыл ту восторженно глядевшую на него девушку, когда он вернулся из своего первого победоносного похода… Он давно позабыл о ней, как и о многих других, оспаривавших тогда друг у друга красавца и героя, — а вот она не забыла.

— Он вечно чудит, уж из ума от старости выжил, а все любит огненные потехи устраивать… — продолжала ворчать Ненна, с давней, не смытой временем обидой поджимая губы. — Ну ладно, хватит об этом.

Однако Арьята, раз вспомнив о пламенном чуде, уже не могла так просто выбросить его из головы Ворон… Белый Колдун из Светлого Круга… А вдруг он окажется порешительнее Ненны? Ведь она все-таки лишь старая женщина, хотя и наставница, и колдунья… Быть может, попытать счастья у него? Вдобавок — уж не родственник ли он барону Вейтарну, пусть земля будет тому пухом? Если так, то уж наверняка он не будет испытывать нежных чувств к койарам, когда узнает, что они сделали с его родней!

Мысль эта показалась Арьяте удачной. Отчего-то она не сомневалась, что именно этот Дор-Вейтарн и окажется тем самым Белым Колдуном, которого она мечтала отыскать.

Но была и еще одна возможность. Тот, кто негласно помогал ей. Тот, могущественный, незримый спаситель, подсказывавший ей путь, предупреждавший об опасности, не говоря уж о Мече, который он вложил в руку Арьяты, чем просто спас ей жизнь. Ясно, что без этого Меча она разделила бы участь своей матери…

И при этих мыслях в сознании вновь всплыло: «Красный замок!» Словно кто-то настойчиво заставлял вспомнить о нем, причем вспомнить именно в этот момент, именно при этих мыслях…

«Уж не значит ли это, что тот, кто помогает мне, как-то связан с этим Замком? — вдруг осенило Арьяту. — Неужто Гормли был его подручным? И увел отца туда? И я отыщу его там?!» Сердце принцессы бешено заколотилось. Она уже совсем не слушала Ненну.

— И все-таки, по-моему, стоит узнать, не случилось ли чего плохого с этим Дор-Вейтарном, — вслух сказала она. — Он ведь тоже из нашего Братства, верно? А вдруг на него напали? Койары шарили по всей округе, когда гонялись за мной, — вдруг они натолкнулись на него?

— Как же, натолкнутся они на него, — проворчала Ненна. — С него как с гуся вода, с этого Дора..

— Ну пожалуйста, ну я тебя очень прошу! — принялась уговаривать волшебницу Арьята, и та в конце концов уступила.

Для того чтобы увидеть жилище другого члена Светлого Круга, не требовалось столь сложных магических ухищрений, как выхода в Астрал. Ненна сотворила какое-то заклятие («Его только тут и сделаешь, из другого места сложнее…» — пробормотала волшебница), и прямо над столом, за которым они сидели, появилось видение.

Перед Арьятой предстала узкая лесная речка — и уродливый широкий круг черной гари на обоих ее берегах. Здесь вволю погулял огонь. На правом от принцессы берегу виднелся холм, тоже весь почерневший, вершина его была взломана, словно изнутри какие-то гиганты что есть мочи долбили каменный свод исполинскими молотами. Стало ясно, что огненный столп отнюдь не был безобидной пламенной потехой.

— Здесь пахнет смертью, — вдруг мрачно сказала Ненна, глядя на угрюмое пожарище. — Дошутился, похоже, наш Ворон, сам себе беду накаркал…

Видение постепенно менялось, повинуясь приказам волшебницы. На них начал наплывать пролом в вершине холма, затем их взгляды оказались уже внутри, в громадной полузаваленной пещере. И тут все камни были покрыты жирной копотью.

— Это его заклинательная пещера. — С каждым мгновением Ненна мрачнела все больше и больше. — Неужели все?..

Арьята заметила, как у ее наставницы предательски задрожали руки.

После этого началось уже серьезное колдовство. Старая наставница принцессы пустила в ход все свое искусство. И довольно быстро они отыскали следы тяжелых сапог, во множестве истоптавших пепелище.

— Тут побывали койары, — почти не сомневаясь, молвила Арьята.

Вскоре отыскалось и последнее доказательство. В пощаженных огнем кустах нашелся недлинный меч, очевидно выпавший из рук мертвого слуги Ордена. Принцессе хватило одного взгляда, чтобы все понять.

Ненна побледнела. Широкое ее лицо исказилось гримасой острого горя, давней, давно таимой болью; и Арьята женским своим сердцем поняла, что интерес старой волшебницы к пропавшему Ворону был отнюдь не праздным. Глубоко в своей памяти волшебница осталась верна прошлому; Арьята знала, что Ненна никогда не имела семьи, тем более детей. Шестнадцати лет молодая и застенчивая девушка бросила родителей, богатство, королевский двор, для того чтобы стать ученицей у Великой Лабдорис, самой могущественной колдуньи своего времени…

Чем дольше они наблюдали, тем больше находили доказательств жестокого боя. Сомнений не вызывало: койары напали на Дор-Вейтарна, и адепт Светлого Круга не устоял. Добрая магия покинула это место — даже Арьята чувствовала зло, обосновавшееся здесь.

— Нападавшие его пленили и увезли с собой, — наконец заключила Ненна, мановением руки погасив видение. — Наверняка потащили в цитадель…

Волшебница медленно поднялась из-за стола. Губы ее были плотно сжаты, руки больше не вздрагивали. Казалось, она пришла к какому-то решению, от которого уже не отступит.

— Надо собирать наших… — начала она было, когда в воздухе под сводами пещеры лопнула ветвящаяся багровая молния.

Грохот был такой, что заложило уши; а потом прямо посреди зала, касаясь головой потолка, из угасающей алой молнии возникла фигура женщины. На месте ее лица плясали языки рыжего пламени, сильное тело плотно обтягивала гладкая черная ткань. И зазвучал хорошо знакомый Арьяте Голос — Голос, который она впервые услышала у окна поварской дома барона Вейтарна.

— Одумайтесь! — с глумливой усмешкой заговорил призрак предводительницы. — Я узнала тебя, старуха Ненна. Не думай, что тебе удастся долго скрывать от меня принцессу и Четыре Камня Халлана! Да-да, не удивляйся, они у нее — не правда ли, странно, что любящая воспитанница ничего не рассказала об этом своей наставнице?! Пока я не могу войти к вам сюда, но моя власть растет, ты можешь судить об этом хотя бы по тому, что вы сейчас внимаете моему посланию! И знайте, что я могу видеть и слушать все, что здесь происходит, и будьте уверены: вашему Светлому Братству придется поломать голову, пока до него дойдет, как мне удалось это! И потому вам лучше оставить глупые попытки бороться со мной. Сдавайтесь! Я ничего не сделаю тебе, старуха, ты не страшна мне и ничем не можешь мне помешать. А вот высокородной принцессе Арьяте я предлагаю все, чего она только захочет, если ее высочество согласится присоединиться ко мне.

Принцесса вскочила с негодующим криком, однако призрак продолжал говорить, естественно, не обратив на нее никакого внимания:

— Ты займешь самое высокое положение в Ордене, какое только возможно. Ты будешь стоять лишь на одну ступеньку ниже меня, а когда наступит мой черед уходить, ты получишь всю власть над Орденом. Вдвоем мы повергнем к нашим ногам весь Мир! И еще я помогу тебе отыскать отца. Подумай над моими словами, принцесса Арьята! Не жалей о своих родственниках — считай, что я оказала тебе большую услугу, когда помогла им перенестись в мир, более совершенный, чем этот. Посуди сама — даже если бы ты стала королевой, разве твои братья и сестры оставили бы тебя в покое, дали бы властвовать без помех? Как бы не так! Они тотчас бы начали составлять заговоры, строить козни и плести интриги. Потом какие-нибудь пограничные рубаки заявили бы, что не потерпят женщину на престоле, и началась бы междуусобица, и тебе наверняка бы пришлось послать свою семью на плаху своею собственной рукой! А твоя мать поддержала бы претензии Альтина на трон — ты же знаешь, он был ее любимчиком! Власть — кровавая и грязная вещь, нельзя править с чистыми руками. И не надо лицемерить! Достаточно лишь честно сказать себе, что я хочу. Так что выходи отсюда, принцесса! Я предлагаю тебе куда больше, чем мог дать тебе весь твой Халлан. Подумай, ведь, располагая мощью Ордена Койаров, ты легко сможешь отомстить нынешней Владычице, которая как раз и отдала приказ перебить всю твою семью! Подумай, Арьята! И если надумаешь — выходи. За пределами Белого Круга, который не могут переступать мои люди — пока не могут, Ненна, запомни это! — тебя будут ждать.

И наступила тишина. Призрак исчез бесследно; глумливый Голос умолк.

Плечи Ненны опустились. Старая волшебница до крови закусили губу — однако ничего, как видно, не могла сделать. Ее волшебство не имело сил ни изгнать призрак предводительницы, ни даже заставить его замолчать. Ненне оставалось лишь бессильно слушать.

В пещере наступило тяжелое молчание. Тишина давила, подобно надетым на голову пыточным тискам, способным расколоть череп пытаемого; и Арьята не выдержала. Капкан захлопнулся, она в ловушке. Ясно, что предводительница просто дурачит ее, — мрачной этой ведьме нужны только Камни Халлана; как только они окажутся у нее, никто не даст за жизнь Арьяты и ломаного гроша.

Она скосила глаза на Ненну, но та сидела, совершенно раздавленная поражением, глядя прямо перед собой широко раскрытыми неподвижными глазами. Помощи отсюда ждать не приходилось, и, если все Светлое Братство состоит из таких же, как Ненна, ей, Арьяте, похоже, осталось только одно.

Умереть, как достойно истинной Королевы.

Ни слова не говоря Ненне, Арьята медленно пошла к выходу из пещеры. Пальцы ее левой руки сжимали верный стилет, правая кисть была опущена: Арьята надеялась, что в ее последнем бою этот хваленый Призрачный Меч Тьмы не откажет ей в помощи.

— Остановись, куда же ты! — услыхала она позади себя слабый возглас Ненны, но даже не обернулась. Она знала, что сделает с Четырьмя Камнями. Она отдаст им приказ сжечь самих себя вместе с ее телом, когда поймет, что жизнь покидает ее. Отчего-то она нисколько не сомневалась в своей способности сделать это.

Вот и высокая арка входа. Яркий летний день был в самом разгаре, разноцветные острые скалы застыли в сложной фигуре удивительного танца; Арьята пошла прямо вперед, высоко подняв гордую голову.

Свет брызнул в глаза, заставив ее на миг прищуриться; а когда она подняла веки, то увидела перед собой на камнях две фигуры в черном. Это были женщины.

Гнев и ярость удесятерили силы. Что-то начинало холодить правую ладонь. Вот-вот должен был появиться Призрачный Меч.

Прежде чем шагнувшие к Арьяте воительницы Ордена смогли произнести хоть слово, принцесса сама бросилась на них. Ярость вкупе с Мечом Тьмы превратили ее в самое опасное оружие, когда-либо существовавшее на земле.

Серебристое полукружье размаха захватило оказавшуюся ближе к принцессе воительницу — тело распалось надвое, а рука принцессы не ощутила ни малейшего сопротивления. Вторая противница ненадолго пережила свою подругу.

Два перерубленных пополам тела валялись на земле, алая кровь запятнала камни далеко вокруг. Арьята чувствовала, как ожили спрятанные на груди Камни: их сила словно бы сливалась с мощью Меча; незримый клинок встретил на своем пути выдавшуюся вверх каменную глыбу — брызнули искры, и вершина каменной сосульки упала под ноги Арьяте.

Она пошла прочь, даже не оглянувшись на убитых ею, словно превратившись в бездушный, неживой боевой механизм, она, шестнадцатилетняя девушка, почти еще девочка, всего лишь месяц назад думавшая только о балах да развлечениях с подружками, окруженная сонмом нянек и Воспитателей…

Какие силы сейчас играли ею, кто направлял ее путь, она не знала, да и не хотела знать. Койары не оставят ее в покое. Прежде чем искать Трогвара, прежде чем мстить новой Хозяйке Халлана, ей надо поквитаться с предводительницей.

Быть может, она даже освободит Дор-Вейтарна… Она уже забыла, как прощалась с жизнью, идя по темному тоннелю Пещер Ортана. Но неужели предводительница оказалась настолько глупа, чтобы решить, будто Арьята вот так сразу упадет перед ней на колени и заскулит, размазывая кулаком сопли и слезы, вымаливая пощаду! Неужели оказалась настолько глупа, что послала лишь двух своих подручных, погибших, точно бараны под ножом мясника? И если она такая могучая колдунья, что ее призраки запросто шастают по цитадели Светлого Братства, ее заклятых врагов, отчего она не пустит в ход магию, чтобы пленить мысли и чувства Арьяты, превратить ее в свою подручную рабыню — или если такое не по плечу, то хотя бы заставить принцессу идти туда, где будет приготовлена ловушка?

Она не находила ответов. Она просто шла вперед, и воздух вокруг ее правой ладони, сжатой сейчас в кулак, чуть заметно дрожал, точно над раскалившейся под солнцем железной крышей.

Верь в тропу — и она сама тебя выведет.

ГЛАВА X

Внешне в Нелласе ничего не изменилось. Старый Эммель-Зораг благополучно вернулся домой, рассчитал кормилицу, осыпавшую его благодарностями и благословениями, и принялся потихоньку тратить полученное от Оливии золото. В глубине души он был очень рад, что сумел избавиться от страшного подкидыша.

Койары все до одного куда-то исчезли из города; Эммель-Зораг поначалу остерегался выходить из дома без крайней необходимости, однако вскоре отбросил осторожность. Барона Вейтарна и его жену похоронили очень богато, со всеми мыслимыми почестями — и позабыли, как показалось старому сэйраву.

И, сказать по правде, он тоже постарался позабыть. Город захлестывали иные новости, небывалые, для большинства приятные, и страшный Орден Койаров оказался оттеснен куда-то очень-очень далеко.

Новая Владычица твердой рукой наводила порядок в своем королевстве, и Перворожденные помогали ей. На площадях болтали о сказочных фейерверках и карнавалах в столице, на которых иногда появляются сами эльфы. Говорили, что Владычица во всем советуется с ними, но не забывает спросить мнения и старой аристократии. Налоги сократились; разбойников повывели — по слухам, тоже не обошлось без эльфов: кто-то безошибочно указал все разбойничьи ухоронки в предместьях Нелласа, городская стража не проспала и не пропьянствовала, что частенько случалось при прежнем короле, и лихой народ понял, что надо искать себе доли где-нибудь в другом месте.

Присмирели и властительные сэйравы, уже не осмеливались травить и тиранить землепашцев, — эти просто побаивались внезапно окрепших городских ополчений. Через несколько месяцев простой люд уже души не чаял в новой Владычице.

* * *

Все эти очень долгие тридцать дней на бескрайних просторах Халланских земель можно было видеть упорно бредущую на закат одинокую человеческую фигурку. Подобно перелетным птицам, что таинственным своим чутьем безошибочно отыскивают дорогу к дому из самых дальних далей, Арьята шла прямо к цитадели Черного Ордена. Сперва она каждый день ожидала засады; потом страх прошел, сменившись каким-то странным равнодушием на все их многоразличные страшилища. Койаров принцесса боялась и более, чем в самого Ямерта, верила в силу невидимого Меча, что всегда был с нею. Правда, пускать его в ход ей не пришлось ни разу — погоня где-то заплуталась, отстала, и Черный Орден за весь этот месяц так ни разу и не напомнил принцессе о своем существовании.

Не замечала Арьята и никаких перемен в жизни Халлана — до дальних провинций вести доходили медленно, кое-где только сейчас узнали, что живут не при короле, а при Владычице-полуэльфине.

Принцесса не особенно таилась. Призрачный Меч, при всем его могуществе, не мог наделить ее умением жить в лесу, устраиваться на нормальный ночлег, добывать пищу — и Арьята шла торговыми трактами. Странную, диковатого вида девушку в затрапезной одежде неохотно пускали в трактиры и постоялые дворы; местные девицы легкого поведения обычно встречали ее в штыки, как соперницу; но принцесса и думать не могла о том, чтобы заработать денег на пропитание подобным, совершенно невозможным для нее способом. Вместо этого она пела, аккомпанируя себе на лютне, которую по счастливой случайности нашла на самом первом постоялом дворе, встретившемся ей по дороге. Лютню забыл кто-то из проезжих, и хозяин отдал инструмент странной гостье, расчувствовавшись от ее песен. Голос у принцессы был хороший, играла она прекрасно — и по дороге девушка нигде не испытывала ни голода, ни жажды. Ей даже удалось обновить через три недели свое платье и купить те необходимые всякой женщине мелочи, смысл и важность которых никогда не поймет ни один мужчина.

Постепенно местность становилась все менее и менее населенной. Торговые тракты отклонялись к северу или к югу, огибая старый скалистый массив древних гор, испокон веку торчавший, подобно занозе, в самой середине Халланских земель. Горы эти называли Драконьими Клыками, почему — уже никто не помнил. И вот там, в самом их сердце, среди вознесшихся к небу острых, как копья, утесов, скрывалась мрачная цитадель Ордена Койаров. Собственно, Арьята никогда ее не видела и не могла объяснить, почему крепость Черного Ордена непременно обязана быть «мрачной»?

И все же у подножий Драконьих Клыков жило немало народа, потому что предводительницы койаров, как вспоминала из уроков истории Арьята, были куда мудрее своих соседей-баронов: здесь не тиранили поселян, а взимаемая койарами подать была даже меньше королевской. И порядок на землях Ордена всегда был отменный — в этих местах никто не осмеливался разбойничать. Так и получалось, что Орден создал свое собственное государство в государстве, ревниво охраняя свои секреты и платя в королевскую казну символическую дань. Прежние короли Халлана были мудры и не вмешивались в дела предводительниц, пока те не лезли непосредственно в королевские. Дважды в былые годы Орден терпел страшные поражения, когда пытался участвовать в борьбе за трон; но тогда еще те, кто распоряжался в нем, не обладали в должной степени магической силой…

Так или иначе, Арьята без всяких приключений добралась до самой границы владений Ордена и здесь впервые призадумалась, что же она, в сущности, собирается делать дальше, как проникнуть в саму цитадель, как, обманув бдительность стражи, освободить Дор-Вейтарна и, самое главное, как заставить предводительницу заплатить за смерть родных?

С севера вновь надвинулись леса. Арьята целыми днями брела по узкой дороге одна-одинешенька, не встречая на своем пути ни зверя, ни человека. К вечеру ей обычно удавалось добраться до очередной деревни, она оставалась там на ночлег, а наутро все повторялось сначала.

Рубежи владений Ордена никак не были обозначены, но Арьята безошибочно определила, что пересекла невидимую границу. В грудь проник неприятный холодок, сердце вдруг дало перебой — и извне пришла твердая уверенность. Принцесса стояла на пороге дома своих лютых врагов.

Весь этот месяц Арьята ломала голову над тем, кто может помогать ей и откуда взялся Призрачный Меч, благо свободного времени у нее хватало с избытком. Мало-помалу она начинала склоняться к мысли, что здесь не обошлось без Владыки Тьмы, и — странное дело! — это обстоятельство уже не повергло ее в мистический ужас, охватывавший ее всякий раз в прежней, дворцовой жизни, стоило кому-то хоть шепотом упомянуть Восставшего. Ракоту Ниспровергателю, бросившему вызов непобедимым Молодым Богам, молва приписывала самые причудливые склонности и чудачества. Он мог вознести и мог унизить. Мог спасти и мог уничтожить. Слухи о Великой Войне передавались самые невероятные, но все сходились в одном: если ты как следует попросишь Ракота и ему взбредет в голову помогать тебе, он не успокоится, пока не доведет дело до конца.

Понять, зачем она могла понадобиться грозному Супротивнику Богов, Арьята, конечно же, не могла, да и уверенности в своей правоте у нее не было. Тот, кто порой подсказывал ей очень дельные и нужные вещи, на сей раз безмолвствовал, предоставив наследнице Халланского трона возможность разбираться самой.

На последнем постоялом дворе принцесса истратила все скопленные за дорогу деньги, запасшись провиантом и даже приобретя плохонького, но смирного конька. Хотя поселяне во владениях Ордена вовсе не выглядели страшилищами, опаса ради Арьята не стала никого расспрашивать о дороге, а просто вывела лошадку на ведущий к высоким черным скалам проселок и взобралась в седло.

День угасал, когда она добралась до отвесных каменных стен. Похоже было, что над этими скалами не имеют власти ни вода, ни ветер, — столь остры были края их граней. Дорога огибала высоченный черный утес, теряясь в сером вечернем сумраке. Арьята придержала Куцего — так она прозвала своего конька за неказистый, короткий и жидкий хвост. Там, впереди, были воины Ордена — дорогу держали под неусыпным наблюдением. Принцесса не видела их, но чувствовала всем своим существом — эту черную мерзость, накипь славной Халланской земли, нашедшую себе приют в здешних негостеприимных для человека местах. Они затаились за изгибом дороги, где-то в этих бледных предательских тенях; нет сомнения, ее не ждут здесь — но кто знает, ведь у Ордена хватает шпионов…

Если бы Арьята хоть немного задумалась над тем, что делает, она, несомненно, тотчас же повернула бы назад. Все ее предприятие было чистейшим безумством. Она шла одна, в полную неизвестность, бросив бедную старую Ненну в Пещерах Ортана, а ведь волшебница ох как могла бы пригодиться сейчас! Принцесса сама клала голову на плаху. Даже если ей удастся при помощи Призрачного Меча перебить эту засаду, на пути наверняка встретятся иные; она не воин, доспехов у нее нет, и достаточно одной удачной арбалетной стрелы… Арьята зябко вздрогнула. Несмотря ни на что, она боялась смерти. Она рано и очень остро пережила осознание конечности людского бытия — и с тех пор черная тень Великой Нищенки постоянно маячила у нее за левым плечом, не давая покоя. И наверное, той отчаянной первой ночью в Нелласе именно страх смерти и дал Арьяте силы вызвать из небытия Призрачный Меч Тьмы…

Принцесса было заколебалась. Всю дорогу ее ночами мучили навязчивые видения. В разных видах ей представал Красный замок; он манил ее, притягивал, беззвучным голосом предлагая исполнение всех ее желаний, если она отправится туда Арьята не поддалась. Отчасти из недоверия, но главным образом из-за собственного упрямства. Она терпеть не могла, когда ей кто-то что-то приказывал. Сперва она посчитается с Черным Орденом, а уж потом подумает, как отомстить новой Владычице и вернуть себе законно принадлежащий ей, Арьяте, трон Халлана.

Отбросив наконец сомнения, принцесса решительно ударила своего Куцего пятками по бокам, и мерин унылой тряской рысью потрусил вперед, предаваясь напрасным мечтаниям о хорошей торбе с овсом.

Со сторожевого поста койаров ее заметили издалека. Воины Ордена не выдали себя ни единым звуком, но мыслей своих скрывать не умели, и с ними не оказалось малефика, способного загнать эти мысли в предназначенную им ловушку И Арьята услышала их.

Это одно из несложных заклинаний, им владеют многие чародеи; в свое время в книгах Ненны на него наткнулась и Арьята. И сейчас она догадалась пустить его в ход, когда ехала совершенно одна по пустой, извивающейся среди скал дороге. Она уловила внушенный воинам приказ взять ее живой и, пьянея от собственной дерзости, спокойно поехала прямо на готовую к бою засаду. Командовавший секретом десятник койаров никак не ожидал такого от странной гостьи. Он и представить себе не мог, что заклятый враг его Ордена, каковому Ордену воин служил верой и правдой, вот так вот слепо полезет головой в петлю. Десятник не слишком-то верил россказням, что у этой девицы есть какой-то неотразимый, невидимый Меч. Подобными сказками хорошо потешать детей долгими зимними вечерами. Десятник куда больше верил в себя, своих парней да в ловчие снасти, что в изобилии имелись у них на посту.

И все же девица эта ехала уж слишком уверенно. Десятником на какой-то момент овладело сомнение; но было уже поздно, понурый мерин поравнялся с засадой, и койары черными молниями взметнулись вверх.

Если бы у них был приказ, не мудрствуя лукаво, просто убить Арьяту, то принцессу не спас бы и Призрачный Меч. Ее бы хладнокровно расстреляли из арбалетов, но, к прискорбию для воинов Ордена, они имели строжайшее распоряжение предводительницы взять ценную пленницу живой и только живой; если бы она погибла, с жизнью расстались и все, кто дал ей скрыться в спасительную смерть.

Арьята не успела и глазом моргнуть, как оказалась в окружении. Кто-то из койаров ловко метнул развернувшуюся в полете тонкую сеть, паутина уже опускалась, готовая опутать принцессу, когда та резко вскинула сжатую в кулак правую руку.

Что-то на миг блеснуло в воздухе — и сеть бессильно соскользнула с боков мерина, разрубленная надвое незримым оружием.

Арьята кубарем скатилась с седла Сердце ее бешено билось, но где-то внутри таилась непоколебимая уверенность: я дойду, потому что я обязана дойти… я не могу не дойти…

Остолбеневшие воины Черного Ордена могли лишь проводить взглядами падающую разрезанную сеть. Однако нерастерявшийся десятник взмахнул рукой, его люди дружно и молча прыгнули на принцессу. Казалось, что у воинов Ордена внезапно выросли крылья: еще не коснувшись земли ногами, они уже разворачивали ременные петли, арканы, веревки и прочий ловчий снаряд.

Десятник оказался впереди всех, доказывая, что недаром командует здесь; однако доказал он лишь старую пословицу начет быстрой вошки. Незримый клинок, который койар не мог ни увидеть, ни отразить, встретил его еще во время прыжка, развалив тело надвое.

В белую каменную пыль хлынула алая человеческая кровь. И Арьята, точно боясь, что эта кровь запачкает ее и без того видавшие виды сапожки, подпрыгнула сама, крутнувшись в воздухе и крутнув вокруг себя невидимый Меч.

Она выбралась из-под груды мертвых тел, вся покрытая чужой кровью, словно злобное древнее божество битв, наслаждавшееся тем, что выпивало еще теплую жизненную влагу из жил павших воинов. Девять из десяти койаров были мертвы, лишь один, случайно оставшийся чуть дальше остальных, сейчас что есть духу уносил ноги. Ужас, который внушала ему эта совсем еще юная девушка, не шел ни в какое сравнение со страхом перед предводительницей. Воин даже не попытался воспользоваться арбалетом.

Арьята бросилась в погоню. Он не должен уйти! Если поднимется тревога, тогда, считай, все пропало. Принцесса повернула своего мерина и что есть мочи погнала Куцего вперед, вслед за убегавшим койаром.

Тот мчался прямо-таки с нечеловеческой быстротой. Страх гнал его вперед; однако этот же самый страх заставил воина остановиться, повернуться и встретить опасность лицом к лицу, как учили.

Прямо перед мордой Куцего на земле что-то блеснуло, сухо треснуло, повалил густой, непроглядный серый дым. Конь Арьяты с разгону влетел в этот дым, и не успела принцесса опомниться, как чьи-то сильные руки вцепились ей в горло, заламывая шею назад.

С отчаянным сдавленным воплем Арьята наугад ткнула назад невидимым клинком; раздалось неразборчивое шипение, словно проткнули туго надутый мех с воздухом, но смертельная хватка не ослабла.

Тем временем Куцый уже давно миновал облако дыма, в котором так ловко скрылся воин Черного Ордена. Он скакал дальше по узкой дороге, на которой его наездница и рассталась бы с жизнью… Однако откуда-то из-за камней свистнула меткая арбалетная стрела, и койар бездыханным покатился в белую пыль.

Не чувствуя поводьев, Куцый сам перешел сперва на шаг, а потом и вовсе остановился, заметив возле придорожных камней скудную зеленую поросль. Арьяте было сейчас не до него. Упав на шею коню, она изо всех сил, с сиплым хрипом пыталась протолкнуть воздух в изломанное горло.

— В чем дело, подруга? — вдруг услыхала она спокойный низкий голос. Сильная рука, обтянутая черным одеянием Ордена, схватила Куцего под уздцы.

Арьята наконец смогла сделать нормальный вдох и подняла глаза. Держа за повод ее мерина, на дороге стоял молодой воин Ордена в обычной для койаров, плотно облегающей тело одежде, однако черная маска была снята, и на Арьяту в упор смотрели пронзительные тигриные глаза на скульптурно вылепленном, чистом и красивом лице с мощным волевым подбородком, идеально прямым носом и твердо очерченными скулами. Воин был молод — ему вряд ли минуло двадцать зим, но мускулы его тела уже были мускулами зрелого мужчины. Он так же подходил для одеяния Черного Ордена, как счастливая невеста для погребального савана.

— Ты как сюда попала? — продолжал расспросы незнакомец. — Почему за тобой погналась эта мразь? И почему он был только один, а где весь секрет, который там сидит? — Он махнул рукой, указывая на изгиб скалы, закрывавший от него место кровавого побоища. — И вообще, как тебя зовут?

— Арьята, — сорвалось с языка принцессы прежде, чем она успела подумать, что называться следует вымышленным именем. Впрочем, само это имя еще ни о чем не говорило — оно достаточно часто встречалось и у знати, и среди простолюдинов.

— Красивое имя, — ответил дежурным комплиментом незнакомец и улыбнулся. Верно, он хотел выказать этой улыбкой расположение и приязнь, но в глубине его взора вдруг мелькнули льдинки холодной расчетливости. Он улыбался, потому что так полагалось. — Но, подруга Арьята, если ты не хочешь, чтобы с нас двоих быстро сняли бы головы, нам надо убираться отсюда! Гони своего чудо-скакуна, постарайся не отстать от меня!

— Постой, куда ты? — всполошилась Арьята. — Ты сам-то кто такой?

Незнакомец ответил долгим и пристальным взглядом.

— Я враг койарам, такой же, как и ты, насколько я понимаю, — ответил он. — Не обращай внимания на этот маскарад! У меня с ними война У тебя, как я вижу, тоже Хочешь, будем союзниками, только об этом не договариваются в таком месте и при таких делах Нам надо уходить. — И, уже поворачиваясь, он докончил: — А зовут меня Атор.

Принцесса не успела задать больше ни одного вопроса, ее нежданный спаситель резко взял с места в карьер и помчался вперед хорошо ей знакомым, прыгающим шагом, каким всегда бегали воины Ордена. Куцый старался изо всех своих невеликих сил, удерживаясь рядом со странным воином.

Вскоре ущелье раздвоилось. Дорога пошла по правому, они же, напротив, свернули налево. Стены скал сдвинулись, тропа исчезла, уперевшись в каменную осыпь. Атор жестом показал, что им нужно подниматься вверх.

Куцый выражал решительный протест, но стоило Атору взяться железной рукой за повод, как конек сразу присмирел.

Они карабкались по каменному хаосу очень долго, не меньше трех часов, и вокруг них окончательно сгустился мрак. Когда стало невозможно разглядеть даже собственную вытянутую руку, Атор неожиданно скомандовал привал. Несколькими ловкими движениями он высек искру и запалил смоляной факел.

Они стояли на небольшой, окруженной со всех сторон отвесными скалами поляне. Под ногами расстилался мягкий ковер травы, справа в утесе виднелся темный ход в пещеру. У самого входа из скалы бил родник; все место дышало чистотой и спокойствием, невесть откуда взявшимися в этих принадлежащих Злу горах.

— Здесь мы сможем переговорить. — Атор деловито взялся за приготовление немудреного походного ужина. Арьята даже и вообразить не могла, сколько самого невероятного и разнообразного снаряжения умещается в недрах — иначе и не скажешь! — неказистого и простого на вид одеяния слуги Черного Ордена. Откуда-то из складок появилась тренога, а несколько широких железных колец, снятых с головы, после ряда манипуляций обернулись вполне приличным котелком.

— Ну, рассказывай! — потребовал Атор, и прозвучавшая в его голосе властность не была полностью наигранной. — Я же тебе как-никак жизнь спас. Что ты тут делаешь, Арьята? Дома б тебе сидеть, в куклы играть да вышивать, а ты, прямо сказать, смерти ищешь, да и только! — Он потянулся помешать варево в поставленном на огонь котелке. — Говори же, что ты в молчанку-то играешь!

— Что жизнь мне спас — за то тебе, Атор, спасибо, — дружески ответила Арьята, но внутри ее уже прочно обосновалось смутное пока беспокойство. — А вот что я здесь делаю — догадаться нетрудно: держу путь в крепость койаров.

Лицо Аторавытянулось, принцесса заметила, что его рука плотно сжала эфес короткого койарского меча, что как бы случайно лежал у него на коленях.

— Мне надо вернуть один должок предводительнице этой братии, — поспешно добавила Арьята. — Они перебили мою семью…

— Сожалею, — склонил голову Атор, однако участие в голосе его было лишь показным. Внутри он оставался холоден как лед; его ничто не могло тронуть, ничто, кроме лишь его собственного дела, ради которого он шел сюда. — И ты решила мстить одна?

Арьята молча кивнула.

— И ты пришла сюда безоружной, с одним жалким перочинным ножичком. — Он презрительным кивком указал на верный стилет принцессы. — Ножичек-то хоть и не из дешевых, но против здешних молодцев что он есть, что его нет, для тебя все едино, подруга Арьята. Слопают тебя здесь и не поморщатся. Послушай моего совета — возвращайся. Мимо постов я тебя проведу. А иначе ведь только погибнешь зря. А тебе жить еще и жить.

Все слова в этой речи были очень правильными, говоривший старался придать голосу некую дружескую грубоватость, с какой бывалый воин может обращаться к совсем молоденькой девчонке, повстречавшейся ему на пути. И все-таки он лгал. Лед в его душе можно было скрыть от обычного собеседника, но не от Арьяты. От ее обостренного взора не ускользнуло ничто, вплоть до мельчайшего подрагивания ресниц или чуть искривившихся губ Ему было совершенно все равно, погибнет она или выживет. Впрочем, сейчас это было не так уж важно. Куда больше занимало Арьяту другое: что ее странный собеседник делает здесь? Зачем на нем эта одежда? Откуда он взялся в этих горах?

— Куда мне идти — мы еще обсудить успеем, — ответила принцесса. — Скажи лучше, что ты сам тут делаешь? Да еще в таком одеянии?

— Как же вы, девчонки, любите задавать вопросы, — пожал плечами Атор. — Скажи спасибо, что я оказался у тебя на дороге! А зачем я здесь — понять легко Я тоже мщу койарам. Они тоже убили всю мою семью.

— А где же ты выучился так здорово бегать? Совсем как они, не отличишь…

— Ну, не все же лезут напролом вроде тебя, — не слишком любезно ответил Атор. — Учиться пришлось долго.

Он как будто бы терял интерес к разговору — или это равнодушие тоже было показным?

— А где же ты учился? — не отставала Арьята, выказывая неложную заинтересованность. Ей и в самом деле было интересно, и самое главное — враг койаров мог стать ее другом.

— Извини, секрет, — решительно отрубил Атор. — Давай лучше подумаем, что будем делать дальше.

— Мне надо пробраться в их крепость, — без обиняков заявила принцесса.

— А ты хоть знаешь, где она? — прищурился Атор. — Как расположены входы, сколько охраны, какие слова пропуска? Как ты намерена была войти?

— Через дверь, а то сквозь стены никак не получается, — попробовала отшутиться Арьята, но ее собеседник отнюдь не был расположен к подобному.

— Хватит глупить! — вдруг взорвался он. — Или ты отвечаешь мне толком, или я ухожу. Не намерен класть здесь свою голову из-за чьей-то придури! Давай договоримся так. — Он перегнулся через костер и крепко стиснул запястье ошеломленной Арьяты. — Ты говоришь мне, кто ты, откуда, зачем здесь — причем правду! — а я провожу тебя либо в безопасное место, либо к самой крепости, если пойму, что тебя действительно стоит туда вести. Решения должны принимать мужчины. Ну же! — Он закончил резким требовательным жестом.

Арьята прекрасно понимала, что ссориться бессмысленно Что бы ни делал этот странный Атор здесь, он действительно спас ей жизнь; но, с другой стороны, он так самоуверен…

— Ты спрашиваешь, как я войду в крепость? — прищурилась Арьята. — Если бы ты обогнул тот утес, под которым мы встретились, то увидел бы нечто такое, что разом развеяло бы все твои сомнения. Как ты думаешь, почему я смогла проехать на моем Куцем мимо секрета койаров? Задумывался ли ты, что есть и иное оружие, кроме одной лишь грубой стали?

Перед самыми глазами Атора стремительно полыхнула быстрая серебряная вспышка. Он успел заметить, что эта бешеная Арьята вроде бы рубанула по воздуху правой рукой, кулак был сжат, но в нем не было — и Атор мог поклясться в этом! — Никакого оружия.

— Погляди. — Арьята швырнула Атору рассеченный надвое валун. Она уже настолько освоилась с Призрачным Мечом, что могла вызвать его контролируемым усилием воли — совсем не так, так раньше, когда он отзывался лишь на панический призыв сознания, в случае смертельной опасности.

Атор ничем не выказал своего удивления. Он повертел в руках две половинки валуна и небрежно забросил их в темноту.

— Ну и что ты хотела сказать мне этим, прекрасная Арьята? — Голос его был ровен и сух.

— Ты же задал мне вопросы, — деланно удивилась Арьята. — Я ответила тебе. Вот точно так же я собиралась войти и в саму крепость. А все дороги здесь ведут к ней, я это точно знаю.

Атор и бровью не повел. Он лишь пошарил вокруг себя, подобрал здоровенный камень размером примерно с детскую голову, несильно подбросил в воздух — и, оставаясь сидеть, как-то даже с ленцой ударил по еще летевшему вверх камню ребром ладони Валун тоже распался надвое, совсем как у Арьяты, только разрублен он был не магическим оружием, а просто человеческой рукой. Принцесса никогда не видела ничего подобного.

— Нам нечего гордиться друг перед другом своими способностями, почтенная Арьята, — наставительно заметил Атор. — Я понимаю, ты колдунья и надеешься на свои чары. Но в крепости Ордена десятки чародеев ничуть не слабее тебя. Ты сможешь справиться со всеми? И ты так уверена, что твои заклинания сработают там столь же хорошо, как и здесь? Подумай над этим.

— Я устала от доказательств, — досадливо сказала Арьята. — Вот что, почтенный Атор: если хочешь, дальше иди один. Если я погибну, то пусть это не тревожит тебя.

— Ну как бы не так! — возразил тот. — Если ты попадешься, думаешь, тебе дадут так просто умереть? Койары не настолько глупы. Нет, они выжмут из тебя все, что ты знаешь, капля за каплей, они опустошат твою душу лучше любого Пожирателя, а потом скормят ее своим магическим змеям, и тогда ты возродишься вновь, но уже как их покорная рабыня. И если ты попадешься им в лапы, то непременно выдашь и меня. Как ты понимаешь, подобный оборот мне никак не подходит. Лучше уж тогда связать тебя, взвалить на загривок твоему Куцему да силком вытащить вас отсюда… Тогда, быть может, я смогу заняться делом.

— Только попробуй тронуть меня! — Арьята ощетинилась дикой кошкой. — Я тогда сама тебя убью!

Атор не ответил. Сидел, смотрел на огонь, весь во власти каких-то своих мыслей. Он казался настолько погруженным в себя, что Арьяте подумалось: исчезни она сейчас, Атор обратит на это внимания не больше, чем на писк одинокого комара, перед тем как его прихлопнуть. Молчание затягивалось.

Атор оставался неподвижен и безмолвен до тех пор, пока не догорел их небольшой костер. Дождавшись, когда умер последний язычок огня, он спокойно растянулся прямо на камнях, и почти тотчас до Арьяты донеслось его спокойное и ровное дыхание. Атор заснул, даже не сочтя нужным пожелать своей невольной спутнице доброй ночи.

Арьята не нашла ничего лучше, как последовать его примеру. Завтра ей предстоял бросок к крепости — неважно, с Атором или в одиночку.

ГЛАВА XI

В вонючей и тесной камере, глубоко под поверхностью земли, Дор-Вейтарн со стоном старался уложить свое изломанное тело так, чтобы суметь поспать хотя бы несколько часов перед новыми допросами. Его пытали уже целый месяц, и для Ворона он превратился в вечность. Старый волшебник прошел через все. По счастью, его не смогли полностью лишить нескольких самых хитрых, упрятанных очень далеко в памяти заклятий — ими он смягчал боль, когда сознание начинало мутиться и казалось, что дальше терпеть невозможно. На теле зияли страшные раны — однако же аккуратно промытые и умащенные целительными снадобьями. Заботливые палачи очень старались, чтобы самый ценный за всю историю Ордена пленник не умер бы слишком скоро. К Дор-Вейтарну приставили аж десятерых малефиков — не смыкая глаз, они наблюдали за каждым его действием.

Когда Ворона впервые втащили в пыточную, он от страха и отчаяния попытался пустить в ход все остатки своего волшебства, попытался сделать свое тело и разум нечувствительными к боли; умом он хорошо понимал, что все его усилия обречены на провал — и десять малефиков тотчас доказали ему это, искусно лишив мощи все до единого заклинания. Но этого мало — провозившись целых две недели, чародеи Ордена дознались все же, что Ворон подсунул им всего лишь искусно сработанного гомункулуса вместо настоящего трупа Трогвара. И если до этого волшебника только держали под замком, то после началось сущее безумие. Его пытали днем и ночью, одни палачи сменяли других, стараясь вырвать у колдуна, где он спрятал младенца. Один раз Ворон даже попытался убить себя сам, однако подоспели вовремя предупрежденные бдительные малефики и вынули чародея из петли.

В камере Дор-Вейтарна не было окон, он вел счет дням по сменам заплечных дел мастеров, сам не зная зачем. Былые надежды на помощь Светлого Братства быстро таяли. Его соратники то ли увязли в бесконечных спорах, то ли попросту трусили ввязываться в серьезный бой со всемогущим Орденом. Дух гордого Ворона еще не был сломлен, но тело уже истомилось мучениями.

Дор-Вейтарн заставил себя даже не думать о Трогваре. Кто знает, а если малефики Ордена способны проникать в его мысли? В снах, однако, ему все чаще и чаще стала являться невысокая молодая девушка, очень похожая на принцессу Арьяту, идущая в одиночестве по какой-то печальной, бесконечной дороге. Ворон от всего сердца желал ей, чтобы эта дорога увела бы ее подальше от цитадели Черных койаров.

В коридоре, за каменной дверью, почти неслышно прошелестели шаги часового. Подземная тюрьма Ордена редко пустовала, но сейчас ее охраняли с особым рвением…

Ворон наконец нашел положение, в котором боль чуть ослабела. Ему оставалось надеяться только на чудо.

* * *

Утро в Драконьих Клыках выдалось мглистое, пал густой, непроглядный туман. Куцый заметно приободрился за ночь и теперь даже выражал желание поскорее отправиться в путь. Когда Арьята проснулась, Атор уже развел костер.

— Выспалась? Тогда за дело, — не поздоровавшись, бросил он ей. — Приготовь завтрак. Да поторапливайся — самое большее через час надо выходить.

— Почему я должна готовить завтрак?! — вновь возмутилась принцесса, со сна начисто забыв, как всегда, что она не во дворце.

— Ты откуда свалилась? — искренне удивился Атор. — Кашеварить — это женское дело!

— Сам кашеварь, — сварливо ответила Арьята. — А я не голодна.

Разумеется, Атор и не подумал прикоснуться к котелку.

— Ну, так что, идем к постам? — угрюмо поинтересовался он, когда недолгие сборы были закончены. — Не заслужила ты, конечно, чтобы я тебя отсюда выводил…

— Не заслужила — так и не выводи, — огрызнулась Арьята. — Иди своей дорогой, если хочешь. Кто куда, а я — к крепости.

— Ладно, пойдем вместе, — неожиданно легко сдался Атор. — Я ж говорил вчера — мне тебя нужно под надзором держать…

— Мне-то что, держи, если угодно, — с великолепно разыгранной невозмутимостью ответила принцесса.

— Слушай, ну откуда ты взялась такая? — не выдержал Атор. — Дерзишь, меня не слушаешь… Где ты росла? Не знаешь, что женщина всегда и во всем должна подчиняться мужчине?!

— Там, где я росла, все было не так, — отрезала Арьята, завершая разговор. С каждым часом Атор нравился ей все меньше и меньше. Из того, что он один раз метко пустил стрелу, еще не следовало, что теперь она должна все время рассыпаться перед ним в благодарностях.

С лагеря снялись в мрачном молчании.

Однако надо было отдать Атору и должное — он оказался прекрасным проводником. Похоже, он знал здесь каждый камень и умудрялся отыскивать такие тропы, по которым прошли бы не только они с Арьятой, но даже Куцый.

Вокруг них расстилалась суровая горная страда. Острые, обрывистые скалы, узкие, глубокие ущелья, где едва видно небо, стиснутое нависшими каменными громадами. Тысячи и тысячи острых, как копья пиков уходили в поднебесье, и Арьята решила, что здесь непременно должна отыскаться какая-нибудь древняя магия, что хранит остроту этих скал от жадности ветров и дождей.

Она очень быстро потеряла чувство направления. Из глубоких ущелий не было видно солнца; казалось, они блуждают по бесконечному лабиринту, из которого нет выхода; за одним ущельем открывалось новое, на взгляд Арьяты, ничем не отличавшееся от предыдущего.

За весь день они не обменялись и парой слов. И когда дневной свет померк, а путники остановились на ночлег, это странное молчание все длилось и длилось.

Арьята не выдержала первой:

— Послушай, что ты дуешься? Это мне дуться на тебя надо за все те гадости, что ты мне наговорил!

— Мне с тобой пока обсуждать нечего, — кратко отмолвил Атор, доставая свой меч и принимаясь править лезвие. — К крепости придем — там и поговорим. А сейчас помолчи, мне думать надо. — И он отвернулся.

Принцессе оставалось только пожать плечами.

Ночь прошла спокойно, хотя Арьяту не оставляло чувство, что ее разыскивает чей-то холодный взор, чей-то разум тщится ощутить ее сознание, преклонив всю свою недюжинную силу на поиски. Она то и дело просыпалась и, по-детски прикрывая голову походным одеялом, осторожно выглядывала в щелку, словно в полной уверенности, что ее окружают неведомые страшилища, от которых только одна защита — не вылезать из-под одеяла. Однако она, естественно, не могла никого увидеть, кроме безмятежно спавшего Атора.

На следующее утро необычайно серьезный и мрачный спутник принцессы вел ее куда медленнее. Часто он жестами приказывал ей остановиться, сам ползком пробирался вперед и надолго застывал возле какой-нибудь каменной глыбы. Арьята так и не поняла, что он там выглядывает, потому что они ни разу не свернули, не говоря уж о том, чтобы столкнуться с кем-то из слуг Черного Ордена.

Где-то около полудня они увидели крепость.

— Что, и это все? — Арьята не могла скрыть разочарования. Она ожидала увидеть грозные башни и бастионы, вознесшиеся к самому небу, бесчисленные бойницы, глубокие рвы и подъемные мосты. Вместо этого ее взорам предстало небольшое укрепление, сиротливо прилепившееся к склону горы — первой настоящей горы, которую Арьята увидела в этом царстве обрывов, утесов и ущелий. На сей раз имелась даже внушительная снеговая шапка, и проплывавшие облака цеплялись за вершину жирными пухлыми животами.

Укрепление это действительно выглядело каким-то жалким, совсем недостойным грозного имени койаров. Простой четырехугольник стен, невысокие башни по углам, одна, повыше и потолще, — внутри крепостного двора. Рва нет и в помине, ворота узки — телега едва протиснется.

— Ты уверен, что не заблудился? — ядовито осведомилась Арьята у своего нелюбезного спутника — Это походит на замок какого-нибудь захудалого и обедневшего барона!

— Это цитадель Черного Ордена, — сухо ответил Атор. — Мне — туда Тебе, насколько я понимаю, тоже. Вот теперь мы будем говорить.

— О чем тут говорить! — Арьята скорчила пренебрежительную гримасу. — Я через такую стену с закрытыми глазами перелезу.

— То, что ты видишь пред собой, — с неожиданным терпением принялся объяснять Атор, — не более чем для отвода глаз. Крепость подземная. Гора вся изрыта ходами, точно головка сыра. И перелезть через эти стены пока еще никому не удавалось. Их охраняет чародейство и созданные чародейством страшилища. Ну, и койаров самих тоже хватает. Собственно, эти стены и башни сооружены для защиты водовода. Края ледяной шапки подтаивают, вода стекает по желобам Здесь — один из трех водозаборов. Отсюда вниз уходит специальная шахта, и кроме нее есть те, которыми пользуются люди. Там и лестницы, и подъемники Но туда мы с тобой не попадем.

— А куда же тогда? — немедленно спросила Арьята.

— Полезем по водяной шахте, — решительно ответил Атор. — Дело трудное и противное, но иного выбора у нас нет. Даже нас с твоим мечом и с моим… — он вдруг осекся, — короче, там нас точно убьют. А если по водоводу — есть шанс, что мы доберемся до внутренних уровней, прежде чем нас заметят.

Арьята с некоторым подозрением покосилась на своего спутника. Кто его знает, а вдруг все это подстроено? И хитроумная предводительница, выследив ее, подослала лучшего из своих воинов, чтобы тот завлек бы Арьяту в ловушку. Убитый Атором слуга Ордена был не в счет, — если нужно, предводительница пожертвовала бы сотней таких воинов или даже тысячей.

— Ну, привязывай своего Куцего, — хмуро распорядился Атор. — Повезет — он нас еще отсюда вытащит.

Арьята повиновалась, стараясь не смотреть в печальные лиловые глаза своего верного коняги Не скупясь, она высыпала ему весь корм, какой только у нее оставался. По счастью, рядом пробегал небольшой ручей, так что мерин по крайней мере не будет страдать от жажды.

Помахав на прощание Куцему, она зашагала вслед за Атором к крепости.

Однако шагать пришлось недолго Вскоре Атор решительно дернул ее за руку, заставив присесть за камнем, хотя Арьята не видела никакой опасности. Весь дальнейший путь по настоянию Атора они проделали ползком. К концу дороги Арьята была еле жива, вся перемазавшись грязью и потом.

Они схоронились между тремя высокими каменными глыбами, привалившимися вершинами друг к другу, так что получилось нечто вроде каменного шатра.

— А теперь — смотри и молчи! — прошипел Атор в самое ухо принцессе.

И они стали смотреть. Больше им ничего не оставалось делать — Атор решительно заявил, что он будет ждать темноты. Арьята попыталась возразить, что чудовищам койаров для поимки жертвы свет вовсе не нужен, однако лишь даром потратила время. Все ее доводы разбились о ледяную стену молчания.

Тягучее и томительное время ползло еле-еле, солнце, казалось, прибито к небосклону гвоздями. Арьята пыталась наблюдать, но для нее редкий блеск в бойнице был всего лишь блеском Между зубцов на стенах тоже что-то двигалось, что-то не очень высокое, но весьма длинное — оно разом закрывало по три бойницы.

Если Атор и смог уяснить для себя что-то большее, то своими соображениями он с Арьятой поделиться не счел нужным. Он просто сказал, что они полезут через стену сразу, как стемнеет.

— А для чего такие осторожности? — удивилась Арьята — Мой меч, твое искусство — ударим прямо в ворота!

— Через стену мы полезем, как только стемнеет, — раздельно, как ребенку, повторил Атор и вновь погрузился в молчание.

День погас в назначенное ему богами время. Вокруг крепости сгустились непроглядные тени, и Атор шепнул принцессе: «Пошли!»

Точно два червя, по непролазной грязи они доползли до стен. Укрепления сложены были небрежно, из нетесаного дикого камня. Выступов и щелей хватало с преизбытком; Атор ловко, как ящерица, полез вверх. Арьята осталась внизу, судорожно озираясь по сторонам. Сейчас она была бы рада и обществу Атора.

Сверху упала веревка. Обвязавшись, Арьята начала подъем, все еще удивляясь, насколько легко удается им пробраться внутрь. Стража, по словам Атора, прямо-таки толпилась на стенах, а принцесса не слышала ни лязга оружия, ни криков.

Пыхтя от усердия, принцесса сумела-таки взобраться наверх. Атор почти втащил ее в бойницу.

— Осторожнее, не испачкайся, — буркнул он ей.

Камни парапета и впрямь были все залиты чем-то темным, валялись три человеческих тела и две какие-то здоровенные мохнатые туши.

Вниз, в мощеный двор, вела довольно широкая и пустая лестница; Арьята уже двинулась к ней, однако Атор тотчас вцепился ей в руку:

— Глупая, иди за мной и не вздумай самовольничать! — Железные пальцы до боли сдавили ей локоть.

По парапету они прокрались к ближайшей угловой башне. Внутри была непроглядная тьма — и в ней таилось что-то живое, со множеством глаз и щупалец, точно громадный осьминог, оно заполняло собой все место. Во мраке не горели глаза, не блестели клыки — Смерть не нуждалась в броских атрибутах, годных лишь для того, чтобы пугать боязливых паломников.

Атор шел в двух шагах перед принцессой — и вдруг исчез, лишь легкая волна воздуха чуть коснулась лица Арьяты. Что-то еле слышно прошелестело в воздухе — и затем раздалось какое-то гнусное бульканье пополам с яростным шипением. Ноги принцессы коснулось что-то мягкое, извивающееся, подвижное…

И тут Арьята едва не погубила все дело. Она бесстрашно дралась с койарами, не один раз ей пришлось смотреть в самые буркалы Смерти, однако на сей раз она самым позорным образом взвизгнула, причем визг этот поднял бы на ноги целую казарму гвардейского полка после доброй попойки.

Щупальце тотчас отдернулось, словно растерявшись; однако со всех сторон донеслись иные звуки — шуршание, шевеление, шелест, словно сотни невидимых ног что есть мочи спешили к месту происшествия. И из темноты к принцессе потянулись новые щупальца.

Она по-прежнему ничего не видела. Мрак стал совершенно непроницаемым: твари койаров не нуждались в свете.

«Меч, помоги мне!» — точно заклинание, истово прошептала Арьята и тотчас ощутила знакомый холодок невесомого эфеса в правой ладони. Она вслепую рубанула перед собой, невидимый клинок врезался в камни пола, брызнул целый фонтан зеленых искр; Арьята успела заметить добрую дюжину отвратительных шевелящихся отростков — она отрубила концы потянувшихся к ней щупалец.

Быстрый блеск искр на долю мгновения, но все же осветил внутренности темной башни, и Арьята увидела прямо перед собой шевелящийся живой куст темно-зеленых извивающихся рук-змей; из самой их гущи на окружающее с тупой злобой пялились три или даже четыре больших, смахивающих на тарелки бесцветных глаза. И там, среди этого живого леса, мелькало в стремительном движении мощное человеческое тело, с головы до ног затянутое в черное; его окружали серебристо-зеленоватые отблески бешено крутящейся вокруг него стали. Два глаза чудовища были уже разрублены, на камнях пола валялась целая охапка отсеченных щупалец, все еще делавших попытки ползти, обвиться и душить. Заметила Арьята и несколько черных круглых дыр в полу — как видно, колодцев, откуда сейчас валом валила многообразная нечисть. Память Арьяты запечатлела эту картину в мельчайших подробностях — всех этих многоногих пауков, крылатых скорпионов, громадных псов со змеиными головами… Казалось невероятным, что все это множество тварей смогло втиснуться в небольшую, тесную на первый взгляд сторожевую башню. Сейчас она представлялась Арьяте беспредельной, исчезла даже та дверь, через которую они вошли, вокруг были только враги — и верный их союзник, непроглядный мрак.

Погасла последняя зеленая искра. Не секунды — доли мгновения были оставлены судьбой Арьяте, потому что со всех сторон уже нацелились на нее и клыки, и лапы, и жала Сколько времени нужно было стремительным тварям, чтобы покрыть те несколько футов, которые еще отделяли их от беспомощной, растерянной девчонки..

Растянувшись в долгом прыжке, мелькнуло тело Атора, из его руки вырвалась убийственная метательная звездочка; она впилась в шею оказавшегося впереди всех крылатого скорпиона, уложив чудовище наповал, а в следующее мгновение вокруг Арьяты, казалось, вспыхнул сам воздух.

Невидимый меч оставлял за собой багряно-алую дорожку цвета чистого закатного пламени — он словно обращал во прах сами колдовские чары, пропитавшие здесь все вокруг.

Твари кинулись на Арьяту со всех сторон. Никакой мечник не смог бы отразить их атаку, не имея стену за своей спиной. Эти страшилища были хорошо обучены искусству нападать скопом, не мешая при этом друг другу. Крылатые взлетели в воздух, ползучие распластались по каменным плитам, бегающие на лапах оказались в середине.

Арьята не знала, жив ли еще Атор, или его уже терзают безжалостные челюсти. Она рубилась, как никогда в жизни. В ее вытянутой правой руке сидела сама Смерть, неотразимая и неотвратимая; Призрачный Меч совершал один оборот за другим, и камни на его пути покрывались темной кровью жертв.

Как ни хороша была атака чудовищ, странный дар неведомого защитника Арьяты оказался сильнее. Множество раз принцессу спасали доли мгновения или дюйма, но ни один враг ни разу не смог прорваться через багровую завесу. Арьята рубила, повинуясь странному инстинкту смерти, точно предсказавшему ей, где в алом куполе ее защиты образовалась брешь. Она била на звук, на малейшее колебание воздуха, ее память чудесным образом запоминала все мельчайшие подробности, вплоть до хриплого вздоха, чтобы, рассчитав время и место, нанести один-единственный удар. Никому из страшилищ пока не потребовалось второго.

С треском лопались хитиновые панцири скорпионов, их тела разрывало на части, под ноги Арьяте текло что-то липкое и горячее; бились в агонии рассеченные надвое змеи; судорожно дергались пауки с отрубленными справа или слева ногами.

К изумлению Арьяты, оказалось, что заливающая пол кровь страшилищ способна слабо светиться; теперь принцесса билась уже не вслепую. Весь пол башни исчез под шевелящимся страшным ковром, воздевшим когти, клешни и хвосты с отравленными жалами. Точно вода, чудовища изливались и изливались из черных дыр на полу, и не было им конца.

— Пробивайся сюда! — услыхала Арьята истошный вопль Атора. Не переставая вращать вокруг себя невидимый клинок, она взглянула…

Атор держался из последних сил. Он нарубил целую вязанку щупалец громадного сухопутного спрута, у того остался целым только один глаз, но в дело вступили подоспевшие скорпионы, и спутнику Арьяты пришлось туго.

— Зарубить этого!.. — судорожно дернувшейся рукой Атор указал на живой куст щупалец. — Покончим с ним — спасемся!..

Рубя направо и налево, Арьята стала пробиваться к середине башни. Словно разгадав ее намерения, дорогу принцессе преградил настоящий живой вал из тел, оскаленных пастей, раскачивающихся черных хвостов со смертоносными жалами на концах… Пространство вокруг нее на несколько мгновений расчистилось, но прямо перед ней, высотой больше человеческого роста, воздвиглась живая стена.

— Скорее!..

Крик Атора ударил ее, словно хлыстом. И Призрачный Меч проделал в стене первую широкую брешь.

Прорваться без единой царапины Арьяте все же не удалось — зубы одного из змееголовых псов задели ее ногу чуть повыше щиколотки, однако и стена не устояла. Перепрыгивая через мертвые тела, Арьята кинулась к уже опутанному щупальцами Атору. Нет, он не был побежден, он пошел на отчаянный риск, дав подтащить себя прямо к ненасытной пасти чудовища, и сейчас пытался поразить мечом последний целый глаз сухопутного спрута.

Принцесса с диким, первобытным боевым кличем ринулась вперед. Мало кто смог бы узнать теперь в ней, охваченной самым настоящим боевым безумием, прежнюю чинную Арьяту, ревностно соблюдавшую все самые строгие правила этикета, для которой ничего не могло быть страшнее крохотного пятнышка на белоснежном переднике, в каком она обычно выходила к обедам.

Затрещала одежда, пронзенная на боку промахнувшимся совсем чуть-чуть скорпионьим жалом; Арьята дернулась, освободилась и, проскользнув под рванувшимися ей наперерез щупальцами, прыгнула прямо к пасти чудовища, еще на лету что есть силы рубанув спрута наискось через последний его глаз.

Она с разгону врезалась в мягкий мех, покрывавший тушу спрута; девушку затрясло во внезапном приступе омерзения, однако Призрачный Меч сделал свое дело. Он рассек голову чудовища, разрубив кости черепа (у этого спрута оказался череп, в отличие от его морских собратьев), обратив в ошметки слизи глаз и дойдя до громадного, точно садовый насос, сердца.

Десятки рук-змей тотчас обмякли, повалились на камни беспорядочной грудой; сама же туша спрута внезапно словно бы взорвалась изнутри, озарив внутренности башни холодным бледным огнем. По полу заструились потоки горящей жидкости — то ли крови, то ли еще чего-то непонятного, вложенного в тварь малефиками Ордена. Тело громадного монстра на глазах съеживалось, падало, треща, пылала мохнатая шкура, из-под Стремительно сгорающих груд мяса показывались прелые кости… Остальные страшилища остановились, словно завороженные гибелью сильнейшего из них.

Не прошло и минуты, как обнажился костяк чудовища Все это время Арьята и Атор стояли прямо посреди горящих луж, однако совершенно не чувствовали жара. Впрочем, им было не до этого. Они неотрывно смотрели на шуршащее и шелестящее воинство койаров, ничуть не уменьшившееся, несмотря на потери; принцесса и Атор готовились дать отпор.

Однако пламя без остатка сожрало всю тушу спрута; взорам Арьяты открылся широкий колодец Его горловину, словно решетка, перегораживали кости сгоревшего страшилища; приглядевшись, принцесса поняла, что кости врастали в камень, — существо было посажено здесь навеки стеречь колодец и, даже если бы очень хотело, никогда бы не смогло убежать.

— Вниз! Прыгай вниз! — не своим голосом заорал Атор в тот миг, когда все бесчисленное скопище тварей Ордена качнулось вперед и пошло в новую атаку.

— Куда?! — в панике взвизгнула Арьята. Черная пасть колодца казалась ей вратами в царство самой Смерти. Она не могла заставить себя сделать хотя бы шаг к кромке камня, и тогда Атор попросту сгреб ее в охапку и очертя голову ринулся вниз, в непроглядную черноту.

* * *

Дор-Вейтарн спал, только-только забывшись тяжелым, полным кошмаров сном после целого дня допросов и пыток. Палачи продолжали усердствовать, пытаясь выбить из него признание, — и силы Ворона начинали иссякать. Мучители умели добраться до каждой жилки, умели заставить вопить и корчиться от боли каждую частицу его существа; и магия уже почти не помогала. Волшебник начинал страдать, как простой смертный.

Сон Ворона был тревожен. Он внезапно увидел странную четырехугольную крепость на склоне высокой, увенчанной снежной короной горы и две крохотные фигурки, ползком пробиравшиеся к стенам под покровом темноты; увидел, как они вскарабкались на стену, как поднявшийся первым мужчина несколькими небрежными движениями меча сразил несших стражу чудовищ; увидел, как юноша и девушка, удивительно похожая на принцессу Арьяту, скрылись в чреве угловой башни… Он не знал, как выглядит цитадель койаров снаружи (его привезли сюда с завязанными глазами), но сейчас не сомневался в том, что видит надземную часть твердыни Черного Ордена. Сердце дрогнуло недобрым предчувствием — неужели эти двое молодых безумцев решили в одиночку сразиться со всей мощью Черного Ордена? Какой ужас, мартиролог пополнится еще и их именами…

* * *

Арьята и Атор падали совсем недолго Они с размаху врезались во что-то мягкое, на манер сваленной в груду шерсти. Атор первым вскочил на ноги и поволок за собой принцессу Над их головами виднелся бледный круг света — устье колодца, в который они прыгнули. Жесткая рука воина тащила Арьяту к двери.

— Быстрее, пока они не проснулись толком! И не смотри себе под ноги!

Они выскочили в дверь башни, и, уже стоя на пороге, принцесса, не удержавшись, бросила один короткий взгляд назад.

То, что она приняла за шерсть, оказалось огромным клубком мохнатых щупалец, точно таких же, как и у убитого ими спрута в верхнем ярусе. Только здесь на конце каждого имелось по пяти розовых присосок, а между ними — большой блеклый глаз…

Арьяту затрясло, и она поспешила выскочить в дверь за Атором. Она успела заметить, что воин что-то быстро и неразборчиво пробормотал, прежде чем отодвинул засов; однако за их спинами зашевелились разбуженные щупальца, и Арьята с Атором опрометью кинулись через крепостной двор.

Их, конечно, уже давно заметили. От главной башни навстречу им ринулось десятка три воинов Ордена, на сей раз — людей, из угловых же выплеснулась настоящая волна чудовищ.

Коротко щелкнул арбалет, стрела свистнула… и оказалась в руке Атора, спокойно взявшего ее из воздуха прямо перед лицом Арьяты. Койары, похоже, больше не могли рисковать. Они получили приказ бить насмерть.

— К башне! — взревел Атор, ловя второй арбалетный болт. — Руби ворота!

Принцесса беспрекословно повиновалась. Один взмах невидимого клинка — и ворота рухнули в облаке пыли, искр и каменной крошки. Похоже было, что ими давным-давно не пользовались, — перед створками поднялась густая поросль травы.

Они влетели в черное нутро. Где-то рядом журчала вода; слева от входа угадывался проем в полу — и Атор, не колеблясь ни секунды, попросту столкнул Арьяту вниз, сам тотчас последовав за ней.

Два тела со всплеском упали в воду. Поток оказался быстрым, он стремительно увлекал их куда-то вперед, в непроглядную тьму.

— Плавать умеешь? — отплевываясь, крикнул Арьяте Атор.

— Умею… немного! — в свою очередь крикнула она. Иначе разговаривать было невозможно — со всех сторон нарастал слитный, мощный гул. Они плыли в совершенной темноте; точнее, их несло в совершенной темноте, экономя силы, они лишь удерживались на поверхности, что и так оказалось нелегким делом: вода крутилась, плескалась и пенилась, волны то и дело захлестывали лицо.

И все-таки это было куда лучше, чем прорубаться сквозь ряды бесчисленных страшилищ. Воспользовавшись относительной передышкой, Атор не преминул отругать Арьяту — зачем завизжала в башне? Подняла на ноги всю нечисть, а так, глядишь бы, управившись со спрутом, они добрались бы до водовода, не поднимая общей тревоги…

Хитроумная система заполненных водой коридоров была, очевидно, устроена так, чтобы до времени не ускорять течение потока. По счастью, вода не низвергалась сразу же в неведомые глубины, а текла вниз хоть и быстро, но плавно. Тоннели были заполнены примерно на три четверти, так что принцессе и ее спутнику не грозила опасность задохнуться.

— Надеюсь, мы доберемся до плотины раньше, чем известие о нашем появлении достигнет тамошних постов, — прохрипел Атор.

Принцесса промолчала. Чтобы не потерять друг друга, им пришлось взяться за руки, и, хотя рука Атора, без сомнения, была рукой сильного мужчины, Арьяте его прикосновение отчего-то казалось отвратительным.

Горячка боя постепенно проходила, в свои права начал вступать холод. По водоводу текла талая вода горных снегов, и спустя две-три минуты у Арьяты уже зуб на зуб не попадал. Вдобавок она очень некстати вспомнила слова Ненны о том, сколько простой смертный может выдержать в ледяной воде, и ей стало совсем плохо.

Очевидно, Атор успел подумать об этом.

— Держись! — Он крепко стиснул ее плечо. — Держись, дотянем до плотины, там выберемся! Если сведет судорогой ногу — хватайся за меня и не бойся: не таких легких, как ты, из водоворотов почище этого вытаскивал!

И в тот момент, когда Арьята уже готова была потерять сознание от холода, в глаза им неожиданно брызнул нестерпимо яркий после подземного мрака свет: Водовод и впрямь кончился самой настоящей плотиной; Арьята сразу же почувствовала, что под ногами очень глубоко. Руки уже отказывались повиноваться ей, и Атору пришлось самому вытаскивать ее на каменистый отлогий берег.

— Теперь бегом! — скомандовал он, когда они оба стояли на суше. — Иначе пропадем от холода…

Только теперь Арьята поняла, что без Атора она не прорвалась бы дальше крепостных ворот. Так же ловко и уверенно, как и горными тропами, он вел ее по запутанной системе тоннелей. По счастью, все они были ярко освещены. Свет этот исходил из укрепленных тут и там на стенах стеклянниц, и Арьята в который раз удивилась: как могли попасть сюда эти изящные вещицы, сработанные с большим искусством?

Несколько раз Атор неожиданно прыгал вверх, исчезая в каком-нибудь дупле, и потом втаскивал туда Арьяту. Там оказывался такой же коридор, только менее ухоженный по сравнению с каждым предыдущим…

Наконец, насколько поняла Арьята, они забрались в самое глухое место этого подземного лабиринта. Пол небольшой пещеры покрывал поистине вековой слой пыли, а имевшаяся и здесь на стенке стеклянница светила еле-еле…

— Уф! — выдохнул Атор, бросаясь ничком на камни. — Все-таки дошли. Несмотря на все твои глупости! Хоть бы поблагодарила…

Арьяте было не до благодарностей. Ее колотил жестокий озноб. Атор приподнялся, заглянул ей в лицо… а затем без лишних слов встал, достал из недр своей поистине магической черной куртки какую-то флягу, вылил в углубление на полу примерно две пригоршни темной, маслянистой жидкости и высек огонь.

Оказалось, что жидкость эта горит ничуть не хуже дров, не коптит, да и тепла дает изрядно. Забившиеся, точно крысы, в щель, принцесса и Атор кое-как подкрепились размокшими остатками провизии.

— Завтра еще найдется, что на зуб положить… а потом пояса подтягивать будем! — заключил Атор, ревизовав все их небогатые запасы.

Однако хорошо было и то, что сумели отогреться, обсушиться, и Арьяту перестал мучить холод. От тепла тянуло в сон, но Атор, едва высохла одежда, поспешил затушить свой странный костер.

— Нам рассиживаться тут нечего, — бросил он, вставая. — Весь Орден уже на ногах — нас ищут… Чувствую — все зверинища свои пооткрывают, всех тварей выпустят.

— Так, а куда тебе дальше-то? — безразличным голосом поинтересовалась Арьята. Ей и впрямь это было все равно. Перед нею стояла одна-единственная цель — добраться до предводительницы… а там будь что будет.

— Туда же, куда и тебе, — с необычайной серьезностью ответил Атор. — Нужно покончить со здешними заправилами. Тогда Орден развалится сам. В нем ведь все построено на древнем колдовстве женщин-предводительниц да двух-трех их ближних сподвижниц. Не станет их — и воины Ордена сами разбегутся кто куда.

Арьята вспомнила ловких, быстрых и — не отнимешь! — отважных койаров, доблестно бившихся и бестрепетно умиравших, и с сомнением покачала головой. Такие вряд ли разбегутся столь быстро.

А Атор продолжал говорить, перечисляя залы орденских подземелий, сторожевые посты и прочее. У него уже давно был готов тщательно обдуманный план, однако ему пришлось «тащить», как он выразился, за собой еще и Арьяту, и все пошло хуже некуда — один он бы еще мог пробраться в крепость без боя со стражниками, теперь же они с Арьятой обнаружены, и началась охота по всем правилам.

— А зачем им на нас охотиться? — по-прежнему равнодушно глядя в одну точку, произнесла Арьята. — Когда они гонялись за мной, то их твари безошибочно брали мой след. Что мешает им точно так же выследить нас здесь?

Атор усмехнулся, сознавая свое превосходство.

— Так в том-то и дело, — снисходительно стал втолковывать он, — что все эти Пылевые Демоны, Сыщики и прочие хороши только за пределами этого замка. Здесь, в цитадели Ордена, их способности им отказывают — плата за сверхчувствительность и сверхчутье вне его пределов. Таков закон Магии! Чем более сильное волшебное существо создаешь ты, тем более бессильно должно оно быть в некоем определенном месте, которое как бы уравновесит все остальное. Предводительница койаров не нашла ничего лучшего, как сделать местом бессилия своих ищеек именно этот замок Зато во всем остальном Хьёрварде им мало кто может противостоять. Разве что только эльфы… Ну все, хватит болтать! Вставай да пошли Дорога предстоит длинная. И еще — убивай всех, кто попадется тебе на пути С твоими способностями, думаю, это будет нетрудно.

И Арьята не могла не поразиться жесткому выражению глаз Атора в тот момент, когда он говорил «убивай всех». «Да ведь для него убийство — наивысшее наслаждение!» — ошеломленно подумала принцесса…

Они двинулись по узким старым коридорам, кое-как прорубленным в сплошной скале. Атор вел принцессу, то ли ориентируясь по каким-то одному ему ведомым знакам на стенах, то ли повинуясь чутью, — во всяком случае, он ни разу не объяснил ей, почему нужно поворачивать, скажем, влево, а не вправо.

— А ты не знаешь, тут темница для пленников есть? — спросила Арьята, подумав, что неплохо было бы сперва освободить Дор-Вейтарна.

— Как же ей не быть, — угрюмо ответил Атор. — Что-то раньше времени туда заторопилась…

— Мне оттуда одного человека нужно вытащить, — пояснила Арьята.

— Вытащить?! — В голосе Атора слышалось неподдельное удивление. — И думать забудь! Оттуда не выбраться.

— Сюда вошли, а оттуда не выберемся? — подняла брови Арьята.

— Я туда дороги не знаю, — набычился Атор, и принцесса поняла: врет.

Однако ясно было и то, что если Атор упрется, нужное из него не удастся вырвать никакими силами Арьята сочла за лучшее пока оставить этот разговор.

Они шли, шли, шли, коридоры раздваивались, вновь сливались, Арьята и Атор сворачивали то вправо, то влево… Принцесса потеряла счет времени, ей казалось, что они будут идти так вечно.

Внезапно Атор остановился, предостерегающе; подняв руку. Принцесса сперва не могла понять, что встревожило ее спутника.

— …Да еще и на этом самом месте! — вдруг с отчаянием в голосе прошептал Атор. И тотчас, словно застыдившись проскользнувшей слабости, приглушенно зарычал на Арьяту: — Давай!.. Не спи, колдунья, нас сейчас живьем поджаривать будет…

Арьята успела заметить, что они остановились возле небольшого черного камня в полу коридора, отличавшегося на удивление правильной формой. Скорее всего это был какой-то опознавательный знак.

— Стоим здесь! — успел прохрипеть Атор за миг до того, как в них полетели безжалостные стрелы.

ГЛАВА XII

Дор-Вейтарн не мог больше спать. Он грезил наяву, понимая, что его внутреннему взору предстает происходящее сейчас на деле в паутине бесконечных тоннелей подземной крепости. Теперь он не сомневался — принцесса Арьята с неизвестным пока ему спутником и впрямь предприняла безумную попытку силой пробиться в цитадель Черного Ордена, перейдя от обороны к наступлению. Старый волшебник проследил весь их путь по длинным коридорам; несколько раз дыхание его пересекалось от ужаса, когда рыскавшие тут и там койары оказывались в двух шагах от принцессы и молодого воина. В такие мгновения Ворон всем существом своим взывал о помощи ко всем силам, избравшим себе для жительства этот мир, моля их уберечь отважных. И ему даже начало казаться, что его мольбы услышаны, — в последний момент койары отчего-то сворачивали в другую сторону, избрав неправильный коридор на какой-нибудь развилке.

Однако настал момент, когда койары не ошиблись. Сразу два их отряда по три десятка воинов каждый — да еще и по дюжине чудовищ в придачу — с обеих сторонзамкнули путь принцессе. И обмерший от горя и отчаяния Ворон понял, что на сей раз предводительница не нуждалась в пленниках, — ее подручные сразу же пустили в ход арбалеты.

Время остановилось для Дор-Вейтарна. В этот миг чудесным прозрением он дотянулся до сознания принцессы, разрывая тягучие тенета, наложенные на него малефиками Ордена, и прочел в нем, что Арьята шла сюда освободить его.

Волна горячей, идущей из самой глубины сердца благодарности в тот же миг затопила его. Все, все, что он имел, — жизнь свою, душу и посмертие — отдал бы он сейчас, чтобы только спасти ее!

И сознание волшебника, прежде чем успела вмешаться его собственная воля, воззвало к Владыке Тьмы.

Перед глазами чародея грозно полыхнуло багровое подземное пламя. И он ощутил в себе силу — силу, достаточную для того, чтобы испепелить эти убийственные стрелы, уже летевшие в принцессу и ее спутника.

* * *

В воздухе прямо перед лицом Арьяты и Атора вспыхнули десятки огненных росчерков, в которые превратились сорвавшиеся с тетивы арбалетные стрелы, полетевшие со всех сторон. Койары слишком поспешили, каждый хотел, чтобы именно его стрела сразила бы дерзких, и они разрядили свое оружие все разом, не оставив про запас ни одного настороженного самострела.

Атор использовал свой единственный шанс так хорошо, как только мог. Навстречу нападавшим полетел целый рой блестящих металлических звездочек; тело воина рванулось вперед в смертельном длинном прыжке, и короткий койарский меч нанес первый удар, когда ноги Атора еще не коснулись земли. Поистине он был великим воином, этот странный спутник Арьяты…

Бросилась очертя голову в сечу и принцесса. Все происшедшее с ней сделало ее берсеркером; она ринулась на воинов Ордена, словно измученный жаждой человек бросается к вожделенной влаге. Правую руку уже привычно холодил невидимый меч; и первый же его взмах собрал обильную жатву.

Он рассекал все, к чему прикасался. Подставленные мечи койаров были для него все равно что воздух. Ни доспехи, ни щиты, да что там щиты! — и сам камень не мог остановить его убийственный бег. Тела мягко валились под ноги Арьяте, по полу растекалась кровь; сейчас она была воистину самой Смертью.

Она что-то кричала, не разбирая ни слов, ни звуков собственного крика. Бездоспешная, она понимала, что для нее окажется смертельным первый же пропущенный выпад вражеского клинка; и сейчас ее старый учитель фехтования мог бы гордиться своей ученицей.

Кто-то из койаров метнул в нее стальную звездочку, такую же, как у Атора; в последний миг Призрачный Меч задел сверкающий диск, и звездочка лишь оцарапала плечо Арьяты, вместо того чтобы впиться в горло. С диким, нечеловеческим не то взвизгом, не то воем когда-то чопорная и благовоспитанная принцесса в длинном выпаде упала на левое колено; невидимый клинок рассек грудь метнувшего.

— Арьята! — раздался крик Атора. — Сюда! Ко мне!

Из плеча принцессы текла кровь, однако и врагов перед ней не осталось. Она поспешно повернулась к Атору — и не увидела, как одна из поверженных ею фигур, кое-как зажимая страшную рану на животе, сумела вытащить из кармана белую тряпицу и промокнула ею те капли крови, что упали на пол из раненого плеча принцессы.

* * *

Однако это увидел в своей камере Дор-Вейтарн. Последние остатки сил были исчерпаны, чтобы спасти принцессу и ее спутника от арбалетных стрел; теперь Ворон не мог даже пошевелиться. Заключенный в тюрьме собственной плоти, он мог лишь наблюдать. Даже сил на сопереживание у него уже не осталось.

Ворон видел, как умиравший койар сумел-таки заполучить частичку крови принцессы; воин испустил дух сразу после этого, но торчавший из его правой руки белый лоскут был очень хорошо заметен, и Дор-Вейтарн, по достоинству оценивая предводительницу койаров, прекрасно понимал, куда попадет эта кровь принцессы и какие ужасные чары смогут наложить на Арьяту малефики Ордена, едва эта тряпица окажется у них… Ворон понимал, но сделать уже ничего не мог. Девушке оставалось только одно средство к спасению — добраться до малефиков Ордена прежде, чем они доберутся до нее.

* * *

Арьята бросилась на помощь Атору. Тому приходилось туго, хотя и он уже уложил почти половину своих противников; однако уцелевшие, более сильные и более искусные, чем их неудачные соратники, уперлись и не отступали ни на шаг. Свистнуло несколько стрел — две Атор поймал, еще от трех уклонился, но шестая задела его левый бок, так что Арьята успела вовремя. Ее невидимый клинок и тут заставил пяток уцелевших койаров обратиться в бегство, после того как добрый их десяток полег под Призрачным Мечом принцессы и обычным, стальным, но поднятым очень искусной рукой мечом Атора.

— Скорее, они могут вернуться с подмогой! — прохрипел Атор, зажимая рукой рану в боку. — Руби пол! Вот здесь, возле камня!..

Арьята поспешила повиноваться. Ее меч в два удара рассек слой каменных плит; в небольшой проем хлынул ослепительный свет.

— Туда! Вниз! Они все там — и твоя предводительница тоже! — страшно хрипел Атор.

— Прыгать? — беспомощно воззрилась на дыру принцесса.

— Да, разрази меня Тьма! Немедленно! Спорить не приходилось. Атор первым протиснул свое тело в неширокий проем; протиснулся и тотчас разжал пальцы. Арьята хотела взглянуть, что произойдет с ним дальше, но тут из-за поворота вновь выскочили койары — немного, человек десять; девять из них кинулись на Арьяту, а десятый, нагнувшись, зачем-то вырвал из руки одного из убитых какой-то белый лоскут и опрометью кинулся обратно.

Однако, прежде чем арбалетные стрелы сорвались с тетивы, Арьята исчезла в проломе.

Она падала вниз, захлебываясь встречным потоком воздуха, окруженная ярко-белым яростным сиянием. Она ничего не видела вокруг себя; похоже было, что она падает в густом, непроглядном тумане. Но откуда здесь этот слепящий свет? Почему его так много в цитадели койаров? Они же ревностные слуги Зла и, значит, Тьмы?

Внезапно ее падение резко замедлилось — как будто она попала в плотный слой ваты. И хотя шлепнуться на камни даже с не очень большой высоты крайне неприятно, все обошлось. Арьята вскочила на ноги; она оказалась в огромном зале. Пол был выложен мозаичными картинами, над головой клубились источавшие яркий свет облака. В дальнем конце зала возвышался помост, на котором виднелось несколько человеческих фигур, облаченных в черное. Между помостом и Арьятой никого не было.

Подобно тому как дикий зверь чувствует запах теплой пролитой крови и еще больше ярится от этого запаха, так принцесса, точно лесная рысь, безошибочно определила, что там, на этом помосте, предводительница Черного Ордена, и теперь остановить Арьяту могла только сама Смерть.

За принцессой стремительным койарским бегом несся Атор — и никак не мог настичь девушку. Бок о бок они мчались прямо к помосту, на котором стояло пятеро — пятеро женщин.

Они были высоки, в черных облегающих одеждах, таких же, как и на Аторе, и над правым плечом у каждой виднелись одинаковые рукоятки мечей. Они стояли тесным кружком, положив руки на плечи друг другу, и не обращали никакого внимания на бегущих Атора с принцессой.

Двести футов… сто пятьдесят… сто… Арьята не чувствовала усталости, ноги сами несли ее к роковому помосту. И она не понимала: где же все многочисленное воинство Ордена, где все их чудовища?

Полсотни футов до помоста.

Четверо из пяти стоявших на помосте женщин сорвались с места. Их тела внезапно взвились в воздух, точно подброшенные невидимыми пружинами. Описав высокие дуги, воительницы опустились на ноги. Сверкнули мечи — и тотчас за спинами Атора и принцессы раздалось знакомое уже шуршание и шевеление. Там, позади, из всех потайных дверей хлынули воины Ордена пополам с чудовищами малефиков.

Из руки Атора вырвался сверкающий веер стальных металлических звездочек. Казалось, он просто слегка повел рукой от левого бока вправо, — движение его кисти были настолько быстры, что глаз не мог различить их.

Но на сей раз ему противостоял достойный противник. Наверное, эти воительницы способны были летать: высокий прыжок — и смертельное оружие проносится в считанных долях дюйма от их шей.

С диким рычанием Атор кинулся врукопашную.

До того, как их захлестнет накатывающая сзади орда Черного Ордена, оставалось несколько секунд, и Арьята, подняв глаза, поймала взгляд предводительницы.

В этом взгляде был холодный интерес, и еще — затаенное торжество. Драгоценная жертва сама пришла к ней в руки, и какое значение имели потери?

Арьята не могла дотянуться до предводительницы. Между ними кипела схватка — Атор бился с четырьмя воительницами, и пока никто не мог взять вверх. Сзади к принцессе мчались воин Ордена, сейчас, еще мгновение — и полетят стрелы..

И тогда девушка решилась. Пусть же этот верный, вернее самой Смерти, Призрачный Меч отделится от ее ладони. Пусть он обретет свободу. Пусть она сможет метнуть этот клинок, словно обычное боевое железо.

Она широко размахнулась. С ее правой руки сорвалось что-то трепещущее, словно токи горячего воздуха над раскаленной жаровней, сорвалось и полетело прямо в грудь предводительнице.

И Арьята, словно обретя крылья, устремилась вслед за своим чудесным оружием, понимая, что, если она промахнется и Призрачный Меч исчезнет, жить ей останется не более нескольких мгновений, но главное даже не это — мать, братья, сестра останутся неотмщенными, Дор-Вейтарн умрет в затворе…

Предводительница рассмеялась. Уму непостижимо, как могла она успеть сделать это, когда невидимый клинок уже летел в нее, однако она успела. С презрительной усмешкой, словно считая ниже своего достоинства играть в такие детские игры, она бросила свое вымуштрованное тело вперед и вверх, навстречу Арьяте.

То, что метнула принцесса, врезалось в каменную стену за помостом, сложенную из огромных, грубо обтесанных гранитных глыб, — и стена взорвалась изнутри, словно кто-то ударил в нее с другой стороны могучим тараном. Глыбы с грохотом рушились вниз, катились по полу, все вокруг окуталось каменной пылью.

Где-то чуть правее Атор продолжал свой поединок с воительницами Ордена, и пока никто из искусных противников не мог зацепить друг друга клинком. В нескольких десятках футов позади Арьяты замерло многоразличное воинство Ордена, словно лишившись от ужаса сил; прямо же перед принцессой оказалась предводительница, однако сейчас она даже не смотрела в сторону Арьяты. Гордый и великолепный ее прыжок пропал зря; обернувшись, она неподвижно, как и вся ее армия, смотрела на рушащуюся стену. Очевидно, она никак не предполагала, что неведомое оружие Арьяты окажется настолько разрушительным, но мало этого — сквозь облака едкой каменной пыли из громадного пролома хлынул столь яростный, обжигающий свет, что Арьята невольно зажмурилась. Левая рука принцессы уже сжимала стилет, Арьята напружинилась, чтобы прыгнуть на спину так кстати повернувшейся к ней затылком предводительницы и разом покончить дело, однако поток низвергавшегося на нее света, казалось, давил, словно ринувшаяся через плотину вода паводка; этот свет как будто пригвоздил Арьяту к полу.

Стих и звон клинков там, где только что бился Атор. Все застыли в гнетущем ожидании, как будто удар Арьяты совершил нечто, превратившее стоявших в этом зале прежних лютых врагов в союзников.

Торцевая стена подземелья продолжала разваливаться, и теперь уже нельзя было сказать, что это всецело работа Призрачного Меча. Нет, это выглядело так, словно рухнула темница давно томившихся в заточении страшных сил, вырывающихся теперь на свободу.

Совсем рядом с Арьятой прогрохотала катившаяся по полу каменная глыба, принцесса лишь в самый последний момент успела отпрянуть в сторону; ей показалось, что на пронесшемся мимо нее обломке нанесены солнечные руны, знаки, коими записывают заклятия лишь находящиеся в наибольшей чести у Молодых Богов колдуны… Но как подобные символы могли угодить в руки Черного Ордена? Быть может, это случайность?

Как бы то ни было, но эта глыба вывела принцессу из странного оцепенения. Правая ее рука по-прежнему была пуста, Призрачный Меч не возвращался — и Арьята, словно голодная рысь, бросилась на спину предводительнице.

Та опомнилась лишь в последние доли мгновения. Клинок Арьяты пронзил бы шею предводительнице, однако гибкое тело изогнулось дугой, стряхивая с плеч дерзкую девчонку; стилет Арьяты лишь оцарапал лопатку ее врага.

— Что… ты… наделала! — вырвалось у предводительницы; на миг Арьята увидела ее белое от непереносимого ужаса лицо, горячечно расширившиеся глаза, но тут под их ногами начал рушиться пол, плита, на которой они боролись, внезапно повернулась, и сцепившиеся противницы вместе полетели вниз, так и не разжимая смертельных объятий. Вместе с ними проваливались и Атор, и четверо воительниц Ордена.

Однако падали они недолго. По счастью для Арьяты, предводительница оказалась внизу, когда они обе рухнули на камни…

Противница Арьяты ужом скользнула в сторону, и было отчего — они словно угодили в раскаленный кузнечный горн, залитый нестерпимым для глаз белым огнем. Арьята лишь на миг увидела черный край пропасти, откуда поднимались плавные волны белого пламени, и громадные смутные фигуры каких-то великанов, медленно двигавшихся там.

Здесь было настолько жарко, что обжигало кожу, Арьята закричала, корчась от боли, однако ее противнице, судя по всему, было не легче. Не помня себя, ничего уже не видя вокруг, Арьята кинулась за единственной своей надеждой на спасение — за своим врагом.

Они оказались в какой-то дыре, пока еще не заваленной падающими сверху обломками (счастье еще, что ни один из них не задел Арьяту!); здесь было несколько прохладнее, и тут в руку принцессе вернулся Призрачный Меч. Арьята с воплем попыталась дотянуться до воительницы незримым острием, однако та и не думала сражаться, со всех ног пустившись наутек.

Откуда-то сбоку вывернулся Атор; его меч был уже окровавлен: он не терял времени даром и сразил одну из противостоящих ему.

Их настигала сухая волна подземного жара. Кто-то дико закричал позади них, — похоже, не повезло еще кому-то из приближенных предводительницы. Возле устья туннеля с криками метался живой факел, пылавший белым чистым огнем…

Догнать предводительницу оказалось куда как непросто. Отчего-то она не принимала боя, а просто петляла по бесконечному подземному лабиринту, который она, конечно же, знала как свои пять пальцев.

За ними нарастал тяжкий грохот, как будто там, в глубине, все еще катилась волна обвалов; но зато теперь они имели дело только с одной воительницей из всех многочисленных армад великого Ордена.

Коридор внезапно кончился тупиком, и только теперь предводительница Черных койаров обернулась.

ГЛАВА XIII

Под легким августовским ветерком чуть шумели кроны могучих древних дубов и буков, что обступили небольшое лесное озерцо, затерянное в глухих чащобах подле оттянувшихся далеко на полудень отрогов Северного хребта. Тихо было здесь и покойно, перекликались птицы, кругами плавал в небе орел, журчала вода бесчисленных ручьев, впадавших в озерцо… Сам грозный Ямерт почувствовал бы, как отступает ярящий его гнев, обрати он свой державный взор на этот благословенный край. Старый лесной гном-корневик Вестри подозревал, что место это столь благостно неспроста, — уж не обосновались ли где-то поблизости, в невидимых своих крепостях, сами Перворожденные эльфы? И хотя за всю долгую жизнь — а Вестри уже сравнялось две сотни лет с добрым гаком — он ни разу не встретил здесь никого из расы Старших Детей Творца, подозрения свои он так и не отринул.

Однако сейчас ни ему, ни всем остальным, кто собрался в его просторном жилище под корнями старого бука на самой вершине небольшого холма, не было сейчас дела до эльфийских секретов. После долгих усилий корневикам удалось наконец собрать Большой Совет лесных гномов — ушло у них на это почти четыре недели. В таком деле, как судьба самого принца Халланского, нельзя было решить все мнением одних только корневых гномов.

Собрались почти все сородичи Вестри, многие известные главы дуплянских родов; не обойдены приглашениями оказались даже веточники, хотя кое-кто из собратьев Вестри и поворчал: зачем, мол, нам эта голытьба перекатная, языки у них без костей, то всем известно, и тайну не убережем, и все дело погубим…

Однако Вестри и его сподвижники все-таки переубедили маловеров, и впервые за долгие годы лесные гномы собрались на свой Большой Совет.

Глубоко под сухим песчаным холмом несколько поколений семейства Вестри отрыли просторную нору. Кое в чем она смахивала на жилище народа хоббитов, которые обитают в Мире Средиземья, хотя, конечно, уступала в благоустройстве. Лесные гномы народ простой и довольствуются тем, что может дать чаща: пол был выстелен свежим лапником, в середине стоял большой круглый стол из цельного спила старого дуба, аккуратно выкорчеванные, ошкуренные и обожженные пеньки служили стульями. На столе, застеленном; льняной скатертью, стояли высокие дубовые кружки с пенным элем, грудами на деревянных же блюдах были свалены ягоды, орехи, грибы во всевозможных видах и тому подобное Обычно лесные гномы любят подзакусить, но на сей раз почти вся снедь стояла нетронутой, даже не слишком отличавшиеся умом веточники притихли и с разинутыми ртами слушали Вестри.

Старейшина Лесного Народа был единственным, кто от начала и до конца видел весь бой Дор-Вейтарна с воинами Черного Ордена. Любивший поговорить, он теперь во всех подробностях описывал происшествие, не жалея красок, и пребывал на вершине блаженства — ему впервые внимали с таким сосредоточием.

А дело и впрямь было нешуточное. Брать или нет на воспитание дитя человеческого рода или подбросить его куда-нибудь в людское селение, не подвергая себя дальнейшему риску?

Больше всех шумели дуплянники. Корневики, сговорившись заранее, стояли за Вестри — волю волшебника должно выполнить, разве мало от него добра видели? И если он в беде, это еще не значит, что нужно разом позабыть о его существовании.

— А если вернется? — припугнул сородичей Вестри. — Вернется и спросит: мол, как вы тут исполнили, о чем я вас просил?

Однако без крика и великой брани не обошлось. Дуплянники начали с того, что от ребенка нужно как можно скорее избавиться — а хотя бы его и в реку кинуть!

Корневики дружно возмутились: как можно, эдакое-то злодейство! Большинство же дуплянников, однако, качало головами, лица их были хмуры, и Вестри понял, что собрание заколебалось. Слишком хорошо знали здесь, что такое Черный Орден Койаров; и Вестри не мог строго судить своих сородичей.

— Да что же вы такое несете! — Он поднялся. — Эх вы, темнота! Небось думаете, что, избавившись от младенца, вы и себя спасете? Как бы не так! Если Черный Орден всерьез за поиски возьмется — непременно частым бреднем по нашим краям пройдется…

— Так что же, ты еще хочешь, чтобы они и впрямь нашли здесь этого твоего пащенка?! — забывшись, выкрикнул кто-то.

— Стыд и срам вам, гномы! — возвысил голос Вестри. — Мы ли да не сможем младенца спрятать! И где — в наших же лесах! Да если бы койары и впрямь были столь всемогущи, уже давно бы он попал к ним в руки! Так что охолоните-ка, эля вон холодного попейте да остудитесь. А то кулаками мы все мастера махать.

Мало-помалу ему удалось убедить сомневающихся. Наконец споры стихли.

— Приговорили ли вы, гномство? — задал всем положенный обычаем вопрос Вестри.

— Приговорили, брат! — ответствовали ему собравшиеся также положенной фразой, ответствовали дружно, даже веточники не остались в стороне, а уж о корневиках и говорить нечего.

Как водится, гномы пустили по кругу большую деревянную чашу-братчину, и каждый должен был отпить из нее, подтверждая тем самым данное слово.

Наконец чаша опустела. Гномы вновь расселись по местам, и Вестри поднял руку, призывая к тишине.

— Решено, братья!.. И теперь надо обсудить следующее — где спрячем мы младенца, хотя у меня есть иная мысль.

— Какая же? Говори! — откликнулись разом несколько голосов. Вестри перевел дух и медленно произнес:

— Хочу предложить небывалое, братья… Доверьте мне укрыть ребенка. Дозвольте мне одному. Ведь кто знает, если один из нас окажется в руках Черного Ордена и не выдержит пыток…

Наступила гнетущая тишина.

— Так не все ли равно? — подал голос один из дуплянников — Мы же будем знать, что тебе место ведомо… и если кого-то схватят, он укажет на тебя. Так что изменится?

— Дело в том, — с трудом выговорил Вестри, — что я тоже хочу уйти. Уйти вместе с моим подопечным. На место мое изберите кого возжелаете. Понимаю, что говорю вещи небывалые, но так и дела-то какие кругом творятся, не небывалые ли?! Прошу соизволения вашего на это, братья.

Ошеломленные гномы не сразу обрели дар речи. Чтобы кто-то из них бросил бы родные места и ушел куда глаза глядят, в неведомое, неизвестное — такого от сотворения лесов не бывало, как говаривалось у них.

Неожиданно Вестри поддержал один из вожаков дуплянников.

— Нечего тут спорить, — поднявшись, заявил гном. — Чай, у Вестри своя голова на плечах не пустая. Раз он так решил, значит, так тому и быть. А чтоб не думали бы вы, что я его места под ним ищу, так знайте: даже если и выкрикнут меня — откажусь, о чем сейчас вам всем во всеуслышание и объявлю.

Растерявшиеся гномы не стали спорить. В самом деле, Вестри, многоопытный Вестри, никогда не стал бы затевать никакого дела, не обдумав его сперва семижды семь раз.

Гномство приговорило.

Тем же вечером Вестри с родней двинулся в путь — к одному ему ведомому месту, где его ждали четверо корневиков, унесших Трогвара из заклинательной пещеры Дор-Вейтарна.

Старшиной лесных гномов на большом сходе выкрикнули другого корневика, близкого дружка Вестри, — этому клану привыкли доверять.

Тропинку, которой ходят лесные гномы, не в силах углядеть никакой человеческий глаз. Даже примятая трава спешит распрямиться, после того как пройдут низкорослые путники, — они знают для этого особое Слово. С давних, незапамятных пор блюдут лесные гномы наравне с Хранителями зеленый ковер Покрова Я лини, и за то от младшей, любимой сестры Ямерта получили они немалую власть над растущими на земле созданиями. И потому Слово гнома может заставить подняться примятую его нетяжелой ногой траву, расступиться густые ветви орешника, обрести крепость камня рыхлую моховую кочку в глухом болоте-зыбуне.

Потайными путями, неведомыми ни пущевым хедам, ни болотным троллям, ни иным злобным обитателям чащоб, Вестри вел свой небольшой караван на северо-запад, где леса упрямо карабкались вверх по пологим склонам далеко оттянувшихся отрогов Северного хребта. Однако шли не просто так, одной ровной, хоть и секретной тропой. Вестри петлял, сдваивал и страивал следы, точно уходящий от погони заяц; несколько раз гномы ныряли в барсучьи норы, спускались еще ниже — в заброшенные ходы гурров, коих выбили из этих мест полтораста лет назад, когда Вестри был еще совсем молод. Однако и на его плече оставило след зазубренное навершие гуррского копья… Жестокие тогда были дни и кровавые: непривычным к войне лесным гномам пришлось биться насмерть, однако они выстояли. После того как бежал из их владений последний гурр, многие старейшины предлагали засыпать поганые логовища, однако Вестри тогда пришла в голову не столь уж и сложная мысль — попытаться приспособить разветвленную, пролегшую под всем лесом систему подземных ходов для нужд самих гномов. Ему удалось убедить сородичей, и с тех пор он прослыл умником. Приглядывать за тоннелями поручил барсукам; так у Лесного Народа появилось надежное убежище.

И сейчас именно этими-то ходами и вел своих Вестри, вел, опасаясь злобных Духов, от которых не скроешься ни на какой из тайных троп; а если колдуны Черного Ордена настолько сильны, что смогли справиться с самим Дор-Вейтарном (его Вестри вообще мнил непобедимым, и никому так и не стало ведомо, чего стоили ему те уверенные слова, что Орден Койаров вовсе не всесилен), то такие чародеи запросто закляли бы какого-нибудь такого Духа, чтобы тот выложил им все, что видел и запомнил… И потому, чтобы даже Духи не смогли бы понять, куда он держит путь, и путал Вестри следы так, как еще ни разу в жизни.

Мало-помалу они приближались к границам владений своего племени. Утро третьего дня пути они встретили уже в предгорьях. Буки и дубы уступили место темным горным елям, воздвигнувшимся подобно суровым часовым над легкомысленным разнотравьем высотных лугов. Здесь кончались ходы гурров, и частенько забредали сюда жестокие горные тролли — поохотиться на Лесной Народ, всегда стремившийся на богатые яркими цветами луга. В окрестностях этих лугов обитали лучшие пчелиные семьи, дававшие самый дорогой мед во всем Западном Хьёрварде. Высокую цену платили за целебные желтые соты, полные превосходного медвяного нектара, короли и бароны ближних и дальних земель. Мед этот обогащал гномов; однако они не понимали надобности в роскоши и предпочитали копить, а не транжирить деньги; не раз приходилось им уже откупаться этим золотом от алчных купцов, подбивавших людей из подлесных деревень вырубить великолепные корабельные рощи. Тогда схороненное в лесных тайниках золото утекало в руки Вольных Охотников; стрелы и копья лихих наемников всегда внушали купцам должное почтение. И все же храбрые купцы не оставляли попыток, а значит, гномы не могли бросить свой медовый промысел. Хитрые тролли об этом прекрасно знали.

Вестри осторожно высунул голову из-за ветки. Не дрогнул ни один листик, не шелохнулся ни один стебелек, даже чуткий ястреб не смог бы заметить движения гнома.

Перед Вестри расстилался обширный луг, на противоположной северной стороне вздымался густой частокол елей, еще дальше возвышался гребень острых черных скал — здесь на поверхность выступали обнаженные кости земли. Там, среди агатово-темных глыб, таился потайной проход в укромную долину, ведомый из всего лесного племени одному только Вестри. Здесь была назначена встреча с теми, кто нес Трогвара.

Укрыв своих в непролазном орешнике, Вестри долго наблюдал, переползая с места на место. На глаз все казалось спокойным, и все же опытного в стычках с нечистью гнома не оставляла тревога. Что-то было не так на этом лугу! Вроде бы как-то странно торчат лапы у елок; похоже, что этот цветок не растет так наискось, а придавлен чьей-то босой ногой и потом распрямлен заклинанием…

Гном взялся за рукоять своего короткого кинжала. Он был заказан у подгорных мастеров и стоил Вестри дохода пяти сезонов медосбора; однако клинок оправдывал цену. Наконец, заметив чуть менее плотный хвойный покров под одной из елей, гном осторожно ковырнул его лезвием — и отшатнулся от ударившей в нос густой вони тролличьего навоза.

Где-то неподалеку была засада.

Вестри тотчас прошиб холодный пот. Первым его желанием было бежать к тому месту, где укрывались родные — жена с тремя детьми, младшие братья с женами и племянниками, всего двенадцать душ, — однако гном с большим трудом, но все же справился с искушением. Ясно как день, что тролль уже все учуял, — для этих тварей запах их собственного навоза служил сигналом к началу охоты. Дело в том, что тролли почти не оставляют следов, обнаружить их присутствие можно только по кучам навоза. Однако тролли ухитрились и это приспособить для своей же пользы — они закапывали кучи в хвою, начисто отбивавшую запах, но стоило только нарушить покров, как волны удушливой вони расползались далеко окрест, пробуждая тролля ото сна и указывая ему, в каком направлении вести поиски.

«Ну что ж, дубина-орясина, — зло подумал Вестри. — Давай сюда, не медли! Но мы еще посмотрим, чья возьмет…»

Гном не сделал ни малейшей попытки сбежать. Содрогаясь от омерзения, он кое-как забросал хвоей зловонную кучу, после чего ловко вскарабкался на ель и затаился. Он знал, что его родные уже тоже почувствовали запах и поспешат укрыться; а ему, Вестри, следовало увести кровопийцу-тролля подальше и от своей семьи, и от того места, куда должны были подойти сородичи с Трогваром.

Тролль не заставил себя ждать. Здоровенная мохнатая туша бесшумно появилась из густого молодого ельника и замерла прямо возле того дерева, на которое взобрался Вестри. Тролль поднял безобразную голову, принюхиваясь; вывернутые наружу ноздри его мясистого носа раздувались, глаза горели багровым. Чутье у троллей гораздо острее волчьего — от страшилища не могло ускользнуть, что жертва попыталась скрыться в ветвях.

Учуял! Тролль издал короткий торжествующий рык Лапы вцепились в ствол ели, пасть приоткрылась, обнажив слюнявые клыки.

Замерев, маленький гном с ужасом смотрел вниз Его колотила крупная дрожь, но если он поддастся страху, то тролль сможет закусить не только им, но и всеми его родными.

Когти тролля царапнули кору. Чудовище легко и быстро полезло наверх, несмотря на всю свою кажущуюся грузность.

Вестри осторожно повернулся головой вниз, перегнувшись через ветку; и когда тролль, подобравшись уже совсем близко, глухо и кровожадно заурчал, предвкушая добрую трапезу, Вестри со всем мужеством отчаяния бросился прямо вниз, на тролля, выставив перед собой кинжал из горной стали.

Сверкающее лезвие легко вспороло черный кожаный ошейник, твердую, как железо, шкуру и перерезало яремную вену…

Брызнул фонтан темной крови; ломая сучья, тролль с глухим булькающим ревом рухнул вниз; Вестри посчастливилось оказаться наверху, а не быть придавленным неподъемной тушей чудовища.

Он вытер пот со лба, поднялся, оправил одежду… Вопли и восторги родственников будут потом, потом он станет, раздувшись от гордости, рассказывать всем встречным и поперечным, как он ловко свалил тролля. А пока Вестри поспешно нагнулся над уже затихшим телом и, пыхтя, кое-как проделал своим кинжалом широкий разрез от шеи наискось через грудь, пытаясь сделать рану похожей на нанесенную мечом. Только один он мог сделать такое — больше ни у кого из его сородичей подобного клинка не было.

И вот Вестри стоял над поверженным чудовищем, а сердце его прыгало, едва не разрывая грудную клетку. Он не мог отвести взгляда от разрезанного его оружием кожаного ошейника на могучей шее тролля. Страшилище было из числа служителей Царицы Маб.

Спустя некоторое время Вестри со своими родичами, не сводившими с него восхищенных взоров, и унесшая Трогвара четверка встретились в условленном месте, у подножия острого каменного гребня-лезвия, что отгораживал заветную долину от предгорных лесов.

Восторги и поздравления стихли не скоро. Трогвар улыбался, пытаясь ухватить Вестри за бороду своими крошечными ручонками, в то время как глава сословия корневиков давал наставления тем четверым, что должны были вернуться обратно домой.

— И допрежь всего разыщите Царицу Маб, — втолковывал им Вестри. — Разыщите — она небось, как и обычно, подле Мохового Озерка, что рядом с Долгим Болотным Мостом. Скажите ей, мол, нашли вашего тролля, у него шея острым мечом перерублена. А по тем местам койары шарили — небось они его и порешили… Все ясно? Что, как, почему — вы не знаете. Видели только труп. Торопитесь! Если Царица сцепится с Черным Орденом, нам от этого ничего, кроме хорошего, не будет. А троллей, быть может, надолго от этого места отвадим.

Четверо товарищей Вестри молча поклонились ему и, не мешкая, отправились в дорогу.

А сам Вестри, передав Трогвара на руки жене, юркнул в самую глубь непролазных можжевеловых зарослей: там — он знал — есть заветный качающийся камень. Над ним не властны никакие заклятия, он поворачивается от легкого касания руки — если знать, где коснуться и как коснуться. Вестри знал, а до него знал его отец, а еще раньше — дед; все они хранили этот секрет на крайний случай, если придется спасаться бегством от врага столь могущественного, что не помогут даже леса со всей их мощью.

Камень повернулся, в скале открылся узкий лаз. Пробираться по нему можно было только ползком; гномы один за другим скрылись в черном проеме. Пыхтя, сопя и отдуваясь, родичи Вестри ползли по каменной норе, ежесекундно рискуя застрять. Женщины всхлипывали; гранитная громада скалы, казалось, давит на саму душу…

Однако вскоре все это кончилось, взорам путников открылась синева небес.

Они стояли на самом верхнем краю глубокой естественной чаши, образованной исполинскими телами гор. Далеко внизу у них под ногами расстилалась укромная долина, со всех сторон окруженная непреступными скалами. Утесы вздымались в поднебесье, словно безмолвные стражи покоя в этом благословенном месте…

А место и впрямь было благословенным. Уж на что свеж и чист воздух родных для Вестри лесов, однако тут он дышал полной грудью, дышал и никак не мог надышаться; ему казалось, что он пьет ароматное молодое вино, — голова чуть захмелела с первого же вздоха.

Вниз террасами уходили покрытые зеленью луга, перемежавшиеся узкими сосновыми и еловыми полосами. Дно долины покрывали леса, но не сплошные — виднелись просветы обширных полян, а в самой середине громадной чаши отливало густо-синим небольшое круглое озеро.

— Красота-то какая!.. — восхищенно вздохнул Амаргин, младший брат Вестри.

— Любоваться будем потом, — осадил его старший. — Ну-ка, ноги в руки — и к озеру. До темноты надо будет укрыться.

— Это почему же? — поразился Амаргин. — Тут что, тоже живут какие-нибудь страшилища?

— Здесь — нет: но если мы будем торчать на открытом месте, какая-нибудь крылатая тварь может и углядеть, а потом и передать весть кому не надо.

— Так зачем же мы сюда тащились?

— Когда изопьем из источника, что подле этого озера, — ответил Вестри, — нас никакое чудовище койаров в этой долине уже не разглядит. Понятно?

Столь мудреные вещи из Высшей Магии всегда приводили простодушных гномов в благоговейный трепет; без долгих проволочек они снова пустились в путь. Жена Вестри, Регомонда, несла на руках Трогвара.

Нет нужды долго описывать, как они спустились по многочисленным террасам, прошли сквозь чистые и звонкие леса, в конце концов уже к вечеру оказавшись у берега тихого озера, как на скорую руку срубили шалаши и как медленно и торжественно испили принесенной Вестри хрустально-чистой, холодной до ломоты в зубах воды…

Так началась жизнь Трогвара среди лесных гномов.

ГЛАВА XIV

В тупике предводительница обернулась. За ее Спиной угрюмо нависала дикая скала; казалось, здесь ее ни разу не касался резец камнетеса. В глазах воительницы Арьята прочла свой приговор.

— Ну что ж, здесь и настанет конец всей нашей истории, о доблестная принцесса Халланская! — высоким, торжественным стилем произнесла она. — Нам осталось недолго ждать. Ты выпустила на свободу такие силы, что от моей крепости очень скоро ничего не останется — как и от нас с тобой, между прочим. Ну что же ты стоишь? У тебя в руках — Призрачный Меч, шагни вперед, покончи со мной!

За спиной Арьяты нарастал тяжкий подземный грохот. Стены вздрагивали; свет от хрустальных стеклянниц растворился в яростном сиянии, хлынувшем из дальнего конца тоннеля.

— Ты ненадолго переживешь меня, — спокойно заметила предводительница. — И ты, и этот изменник.

Атор издал глухое короткое рычание.

— Однако я вновь предлагаю тебе присоединиться ко мне, — невозмутимо продолжала предводительница. — У тебя на груди — Четыре Камня Халлана; не скрою, они нужны мне были столь же сильно, как и твой брат Трогвар. С помощью этих Камней я еще смогу загнать Создания Света обратно в их вместилище… Выбирай, высокородная Арьята! Но выбирай быстро.

И предводительница, скрестив на груди обтянутые черным руки, чуть отклонилась назад, опершись спиной о скалу.

Атор затравленно огляделся; принцесса же, словно во сне, медленно подняла Призрачный Меч Ее короткой жизни наставал конец; что ж, от судьбы не уйдешь, учила Ненна, но сперва она, Арьята, своей рукой отомстит убийце родных.

Незримый клинок бесшумно рассек воздух — и внезапно с фонтаном белых искр врезался в столь же невидимую преграду.

Предводительница упредила ее удар.

— Остановись! — не своим голосом завопил Атор, однако было уже поздно. Со страшно исказившимся лицом предводительница ринулась вперед, ее левая рука внезапно раскрылась, точно цветочный бутон, и острая стальная звездочка ударила прямо в грудь Арьяты.

— Теперь ты моя! — грянул нечеловеческий голос, и рука в черном потянулась распахнуть окровавленную одежду на груди принцессы.

Коротко блеснул меч Атора — и отлетел в сторону, отбитый голой ладонью. Сталь не смогла возобладать над укрепленной неведомым чародейством обнаженной плотью; холстина с треском разорвалась, и, затмевая даже лившийся по коридору яростно-белый свет чисто-алым огнем запылали Камни Халлана.

Дрожащие пальцы предводительницы уже стиснули их, когда Арьята со стоном шевельнулась. Бессильно откинутая правая рука вновь поднялась, и Призрачный Меч рухнул поперек спины владычицы Ордена Койаров.

Но не знавшее доселе преград лезвие вновь со всего маху ударило в невидимый щит; однако и его прочность не была, как видно, беспредельной, потому что предводительница, выгнувшись дугой и испустив хриплый стон, рухнула подле Арьяты и замерла без движения.

Сознание принцессы уже поволакивалось мглой Смерти. «Дор-Вейтарн! Его-то я тоже погубила…» — мелькнула последняя мысль, и Арьята лишилась чувств.

Дор-Вейтарн в своей камере понял, что настал его черед. Волна жаркой благодарности к этой девочке, до конца пытавшейся спасти его, затопила старого волшебника; она, эта волна, подхватила и понесла его к самым вершинам Силы — на какие-то мгновения он стал всемогущ. Он чувствовал, что рана Арьяты не смертельна, что девушку еще можно спасти, — и обратил всю свою мощь против тех созданий, что изливали испепеляющий жар в оплавляющиеся тоннели крепости койаров.

Арьяте еще предстояло постичь их сущность.

Стены темницы волшебника растворились, дух обретал свободу, со сверкающих крыльев спадали серые путы; поднимаясь над крепостью, Дор-Вейтарн в свои последние мгновения видел высокие султаны дыма, валившие из всех шахт и колодцев цитадели; а там, внизу, в панике металось бесчисленное черное воинство, металось и умирало, пожираемое беспощадным белым огнем.

Сердце Дор-Вейтарна тоже обращалось в один косматый клуб жаркого пламени; языки огня уже лизали изнутри ребра, прорываясь наружу, но волшебник не чувствовал боли — ему предстояло совершить сейчас свое самое главное волшебство.

Твари, заточенные под крепостью койаров, так долго дававшие силы Черному Ордену, наконец обрели свободу и сейчас всласть платили своим бывшим хозяевам; не прошло бы и нескольких минут, как огнистые создания дотянулись бы и до Арьяты.

И тогда Дор-Вейтарн сотворил свое последнее заклятие. Бушевавший в его груди огонь прорвался наружу, и острые языки его, вытягиваясь на сотни и тысячи футов, устремились к тварям, вырванным Призрачным Мечом из заточения. Эти языки превращались в багряные канаты; они сплетались, пересекались, и вскоре все подземелья койаров опутала незримая для Смертных, но прочная сеть, стягивавшая все туже и туже бьющихся Созданий Света.

Уловленный черными силками, Свет этот неведомой Дор-Вейтарну магией был давным-давно обращен в наделенные сознанием существа, преобразовывавшие хаотически текущую сквозь всю Великую Совокупность Миров магическую силу в нечто пригодное для использования койарами, — всплыло в сознании Дор-Вейтарна, уже отделяющегося от изглоданного внутренним огнем тела…

Сеть сжималась.

Атор, уже приготовившийся к лютой смерти, с переросшим в безумный восторг изумлением увидел, как страшное сияние угасает; коридоры вновь обретали свой прежний вид, и ровно, как будто ничего и не случилось, светили развешанные на стенах стеклянницы…

Предводительница койаров была как будто бы мертва, Арьята — показалось Атору — тоже; бывший воин Черного Ордена наклонился к мерцающим Четырем Камням; пальцы уже коснулись отполированной поверхности, как пол под его ногами вздрогнул и заходил ходуном.

Созданная жизненной силой, внутренним огнем Дор-Вейтарна сеть наконец сжалась в точку, обратив в ничто и спутанных ею страшилищ.

Рушились стены и потолки, подземные залы обращались во прах, гибли обезумевшие твари Черного Ордена; однако последняя, уже тающая мысль Ворона была — сохранить жизнь Людям! И Смертных швырнуло наверх мощной волной сотрясающей землю судороги.

На месте крепости койаров возник новый огнедышащий вулкан. Страшные подземные толчки сотрясали скалы, острые пики рушились, раскатываясь длинными языками каменных осыпей; из жерла вулкана вырывались дымные клубы, а за ними, словно подброшенные рукой какого-то великана, летели тела людей.

Атора отшвырнуло очень далеко, однако он пришел в себя раньше других. Поднялся, обнажил меч — и пошел кругами по полю.

Он отыскивал очередного койара, вырванного судьбой из огненной могилы, и коротким ударом заставлял еще не очнувшегося окончательно расстаться с жизнью. Он бил, словно неживой, в одно и то же место, перерубая шеи былым сотоварищам по рати Черного Ордена. Брызгала кровь, пятная одежду, мало-помалу Атор приобретал кошмарный вид вампира, выбравшегося из могилы и дорвавшегося до вожделенной живой добычи…

Однако среди тел он не нашел ни предводительницы, ни Арьяты.

Рука принцессы сжимала разорванный мешочек с Камнями Халлана, по-прежнему остававшийся у нее на груди, само же ее тело покоилось на мягких струях невидимых воздушных потоков. Прозрачные руки Духов Воздуха бережно несли принцессу, получив строгий приказ Того, Имя Которого Они Не Могли Произнести.

Под ними проплывали равнины Халлана; мало-помалу дети Эфира уклонялись к северу, уклонялись, пока внезапно не ощутили мощный и грубый приказ, исходивший вовсе не от пославшего их; однако, прежде чем они смогли дать отпор, тело Арьяты выпало из их мягких объятий и камнем понеслось к земле.

Там, на крошечной лесной опушке, подле круглого озера с топкими моховыми берегами, стояла женщина в темно-зеленых одеждах. Хотя внизу и царило безветрие, ее иссиня-черные волосы развевались, иссеченные морщинами ладони вытянутых навстречу Арьяте рук словно бы готовились обнять ее… А подле этой немолодой женщины стояли в благоговейном молчании три здоровенных тролляв черных кожаных ошейниках.

Та, которую Вестри называл Царицей Маб, властно вмешалась в происходящее.

Арьята пришла в себя от острой боли в груди. Чувство было такое, словно из нее тащили живую кость. Новая вспышка боли заставила тело изогнуться в мучительном спазме, однако тут же пришло и облегчение…

Что-то влажное коснулось лба Арьяты, что-то пропитанное густым остро пахнущим отваром редких лесных корней, неприметных, о которых не знают даже самые искусные люди-травники, — и один лишь запах этого отвара отогнал красную пелену боли, затягивавшую сознание.

Арьята смогла поднять веки. Над ней склонилось лицо женщины, вытянутое, с заостренным подбородком и чуть выступающими скулами; огромные черные глаза казались встревоженными. От крыльев острого носа к узким бледным губам тянулись глубокие складки, множество морщин птичьей лапой разбегалось и от уголков глаз.

На лоб Арьяты легли длинные тонкие пальцы с острыми ногтями.

— Ну, вот ты и очнулась, — проговорил холодный голос — холодный не от отношения говорившей к Арьяте, а просто такой по природе; и, несмотря на врожденную скрипучесть, в нем ощущались нотки участия и сочувствия.

— Сейчас тебе принесут поесть. Молчи! Тебе вредно говорить. И постарайся поменьше шевелиться. Я вытащила из тебя вот это. — Перед глазами Арьяты показалась знакомая стальная звездочка, вся покрытая засохшей уже кровью. — Просто чудо, что ты протянула так долго. Ладно, беседы потом, сперва обед. Тревор!

Появился низенький лесной гном с деревянным подносом, уставленным всяческой снедью; он ловко устроился у изголовья принцессы и, не чинясь, принялся кормить ее с ложки — Арьята только и могла, что раскрывать рот, даже рукой пошевелить она была не в состоянии…

Прошло несколько дней. Тревор, как нянька, ухаживал за принцессой, кормил, поил, умывал; и едва Арьята смогла внятно произнести первое слово, он тотчас позвал к ней хозяйку.

— Я тебе известна как Царица Маб, — без всяких вступлений и объяснений начала та, едва устроившись в поставленном подле постели Арьяты громадном кресле.

Принцесса с трудом подавила изумленный вскрик.

— Да-да, та самая, из сказок и преданий твоего народа. — Хозяйка несколько раз кивнула, на лицо упали тяжелые черные пряди, совершенно не тронутые сединой. — История моя долгая, когда-нибудь я расскажу ее тебе всю; но пока меня больше занимает случившееся с тобой. Что произошло в крепости койаров? Я ощутила страшный толчок в тех краях; я сама враждую с Черным Орденом — они ни за что ни про что убили одного из моих слуг, троллей, когда шарили по северным лесам, — и сгораю от нетерпения узнать, как ты в одиночку смогла одолеть непобедимый Орден. У тебя на груди Четыре Камня Халлана, и это значит, что ты — высокородная принцесса Арьята, наследница престола, захваченного новой Владычицей.

Принцесса невольно схватилась за холщовый мешочек на груди.

— Не бойся, я их не тронула. Они твои, хотя вряд ли будут иметь силу в борьбе с Перворожденными… Но обо всем об этом — после. Я слушаю тебя.

И Арьята заговорила. В хищном лице Царицы Маб, обращенном к ней, девушка видела лишь интерес, участие да еще какую-то печаль, смертельную, неизбывную тоску, которую не излечишь уже ничем.

Однако говорила принцесса осторожно. Этой Царице Маб вовсе не обязательно было знать о пропавшем Трогваре, и потому принцесса говорила только о своих собственных приключениях. Когда она дошла до Призрачного Меча, длинные и тонкие пальцы Царицы сжались в кулаки, она даже прикусила губу.

— Что-то не так? — спросила Арьята. — Ты знаешь, откуда он взялся у меня?

— Что ты, что ты, нет, конечно! — замахала руками Царица, и по тому, насколько старательно она пыталась убедить принцессу, что ничего не знает, Арьята догадалась, что ее собеседница отчего-то предпочитает придерживать на этот счет язык за зубами.

— Мне нельзя это знать? — в упор спросила принцесса, и Царица Маб отвела глаза.

— Нельзя! — тем не менее последовал непреклонный ответ.

Повесть Арьяты длилась долго. Слушая, Царица время от времени вполголоса вставляла замечания, словно для себя самой:

— Конечно, Ненна всегда была добра, но храбрости у нее, сказать по правде, недоставало… Надо же, прошла через весь Халлан!.. Атор? Слыхала о нем… Сильный воин, это правда. Говорят, он оставил Черный Орден ради новой Владычицы на Халланском престоле… Твари Слепящего Света? Так вот оно в чем было дело… а я-то ломала себе голову… И кто-то вернул их обратно в узилище? Н-да, странно… разве что Дор-Вейтарну удалось его последнее чудо… да, я знавала его. Толковый был чародей, мир его праху! Доблестно жил и пал тоже доблестно.

Наконец принцесса замолчала, охрипнув от долгого рассказа, и без сил откинулась на подушки. Царица Маб тотчас подала знак Тревору, немедленно явившемуся с целой батареей разнообразных снадобий и растираний.

— Ты, конечно, не все рассказала мне, принцесса Арьята, — поднялась Царица. — Что с твоим младшим братом, принцем Трогваром? Если я не ошибаюсь, именно ему пророчества предрекали великую колдовскую силу — если, конечно, он попадет в руки Настоящего Учителя. Ты не упомянула о своем брате ни единым звуком. Он жив?

— Я не знаю, — ответила чистую правду Арьята.

— Понимаю тебя, — вздохнула Царица Маб. — Сказки твоего народа изображали меня довольно-таки коварной особой… Но тебе нет нужды таить что-то сейчас. Как ты понимаешь, я теперь далеко не та, которую нес по лунной дорожке летучий кораблик из кленового листка и паутины…

— А может, ты просто колдунья, — возразила Арьята. Ее внезапно охватил страх: что, если она угодила в хитро расставленную западню? Что, если это очередная уловка неведомых врагов?

Правая рука принцессы невольно напряглась, и, к своей невыразимой радости, она вновь ощутила в ней знакомый холодок — Призрачный Меч по-прежнему оставался верен своей невольной хозяйке.

Царица Маб лишь печально улыбнулась:

— Страх и недоверие еще очень сильны в тебе. — Она покачала головой. — Но не бойся — я не стану у тебя ничего выпытывать. Я просто расскажу, что, по моему мнению, произошло с тобой, и ты поймешь, что от меня скрывать и так ничего не надо…

— Кто такой Гормли? — внезапно перебила ее Арьята. Эта фигура как-то совсем выпала из ее памяти — а ведь она подозревала его сперва в причастности к гибели ее семьи…

— Гормли… — Царица вздохнула. — Ты задаешь опасные для тебя вопросы, высокородная принцесса. Лучше бы тебе не задумываться над всеми этими вещами. Смирись! Ведь погибших все равно не возвратить, сколь бы ни страшна была твоя месть. Ты не понимаешь, чем рискуешь…

— Не понимаю! — вскинулась Арьята; глаза ее лихорадочно блестели, казалось, она теряет рассудок. — Почему этот вопрос опасен?! Отвечай! — забывшись, выкрикнула она.

Бескровные губы Царицы Маб сжались в тонкую нить, в глазах блеснул гнев.

— Хорошо, я отвечу тебе, — ровным голосом произнесла она. — Гормли — бывший привратник Красного замка, куда он звал твоего отца. Не спрашивай меня больше! — Она резко вскинула руку. — Этот Замок — логово Тьмы. А привратник его ищет новую жертву… Но — утешься! — сейчас твоего отца в Замке нет.

— А где он? — последовал немедленный вопрос. — Ненна гадала мне… но ее не пропустили в Астрал, как она мне сказала…

— Сказала правду, — кивнула Маб, оправляя складки своего зеленого одеяния. — Там были твари койаров… Но теперь дорога туда открыта.

— Ты не сможешь отыскать его?! — взмолилась принцесса. — Всем святым заклинаю, во имя Молодых Богов!

— Не произноси здесь этих слов, — тихо, но яростно прошипела вдруг Маб, вся подбираясь, будто готовая к броску пантера. — Не произноси, если и дальше хочешь говорить со мной!

Арьята растерялась:

— Но… я не знала! Что они тебе сделали?

— Что сделали? — желчно усмехнулась чародейка. — Они обратили меня из той Маб, с которой ты познакомилась еще в детских сказках, в то, что ты видишь перед собой сейчас! Из Владычицы Фей я стала жуткой лесной старухой, черной колдуньей, которой служат тролли! — Она перевела дух и провела по лицу ладонью, словно смывая из взора ненависть. — Не будем больше об этом!

— Хорошо! — запинаясь, проговорила ошеломленная Арьята. — Но все-таки как насчет моего отца?

— Я не в силах отыскать его заклинаниями, подобными тем, что использовала твоя Ненна, — покачала головой Маб. — Этих сил я лишена.

Могу лишь отправить моих слуг на поиски… Но много ли смогут сделать несколько десятков троллей?

Голова принцессы горестно поникла.

— Но откуда же ты тогда знаешь, что его нет в Красном замке? — предприняла она последнюю попытку.

— Я чувствую это, — последовал ответ. — Я просто знаю, что его там нет, и все. Жаркая жажда Красного замка вырывается наружу, он ждет хозяина… Но горе тому, кто ступит на его порог!

— Меня все время пугают этим Красным замком… — задумчиво проронила Арьята. — Пугают, а мне уже не страшно. Чтобы отомстить и вернуть себе принадлежащий мне по праву трон, я готова на все. Готова даже отправиться туда, если смогу обрести там знание, необходимое для победы.

— И думать не смей! — строго произнесла Маб. — Тебе мало того, что это — цитадель Тьмы? Она извратит все твои намерения и желания, ты и не заметишь, как станешь послушным орудием в руках Темных Сил — и сгниешь, прожив страшную и бессмысленную жизнь, обреченная на ужасное посмертие.

Арьята вздрогнула и, словно силы разом оставили ее, с тяжелым вздохом упала обратно на подушки. Голова кружилась, тупая боль ломала виски, сознание начало уплывать… Из какого-то темного угла тотчас выскочил бдительный Тревор и засуетился вокруг нее, неодобрительно поцокивая языком и поспешно подсовывая какие-то микстуры. Принцесса рассеянно выпила поднесенный бокал, и дурнота понемногу отошла.

Она понимала, что вступить под Завесу Мрака до сих пор еще не в ее силах. Даже горя желанием отыскать отца, отомстить за своих, она не могла преодолеть боязни. Ничего страшнее лишения посмертия, конечной гибели души, не мог представить себе живший в Халлане человек… И она вновь отогнала от себя навязчивый призрак Красного замка.

Мало-помалу время и молодость брали свое. Страшные раны заживали благодаря неусыпной заботе Тревора; вскоре Арьята смогла вставать, затем наступил черед прогулок вокруг небольшого бревенчатого домика Маб в самом сердце лесного моря; принцесса частенько сиживала на берегу небольшого озерца подле жилища волшебницы, задумчиво глядя на черную непроглядную гладь.

Что делать дальше? Маб была ласкова с ней, принцесса ни в чем не знала отказа, ее свободы никто не ограничивал. Поправившись, Арьята принялась донимать Царицу вопросами, однако та большей частью уклонялась, отвечая одними лишь недомолвками. Сама Маб, как поняла Арьята, жестоко страдала от скуки; будучи наделена большими колдовскими силами (это ясно было с первого же взгляда), она не пускала их в ход — и не потому, что не хотела, а как будто встречая на своем пути какую-то странную преграду.

— Когда я увидела тебя… — рассказывала Маб, — во мне все словно бы взорвалось, я ощутила себя всемогущей, как будто… как будто кто-то щедро вливал в меня силы… И я остановила твой полет, потому что те Духи Воздуха, что несли тебя, уже готовы были выронить твое тело, я ощущала, что они теряют силы… Но вот повторить подобное, — она печально покачала головой, — повторить это мне уже не под силу.

Царица Маб проводила время, дрессируя своих троллей; вмешивалась в мелкие лесные свары — обитатели чащоб вечно ссорились между собой, и она разводила то хедов с гуррами, то забредших кобольдов с гномами… И еще Арьята поняла — Царица ждет Бессмертная, она терпеливо будет вот так, в бездеятельности, ждать того момента, когда мир вновь изменится и летучий кораблик из кленового листа со снастями из паутинок вновь заскользит по сверкающей серебром лунной дорожке…

— Так что же мне делать? — три месяца спустя в упор спросила Арьята у своей спасительницы. — Я чувствую, что обрастаю мхом от скуки!

Царица Маб вздохнула:

— Я надеялась, что ты задержишься у меня… Тебе разве плохо?

— Нет… — смутилась принцесса.

Ей действительно не было плохо — напротив, все заботы и тревоги словно отступили на время, и она могла отдаться блаженному, бездумному отдыху. Они подолгу беседовали с Царицей, и Маб рассказывала своей юной слушательнице поразительные истории, сохранившиеся — кроме ее памяти — лишь в тайных книгохранилищах Перворожденных да еще где-то в глубине громадного Королевского Халланского Архива, который отец Арьяты все порывался разобрать, да так и не нашел времени.

О глубоком прошлом говорила Маб, и перед замершей принцессой развертывались события невообразимо далеких веков. О страшных войнах, что кипели на юных тогда землях Закатного Хьёрварда, в которых эльфы сражались рука об руку с людьми против нагрянувших чудищ Хаоса; об ужасных вторжениях злобных, вечно голодных Духов, еще именуемых Лишенными Тел, оставлявших после себя мертвые пустыни — ни единой зеленой былинки, и о битвах с этими тварями, что вели укрепившиеся в западной части Южного Хьёрварда эльфы вкупе с храбрейшими из смертных, чародеев…

— Я была тогда там… — мечтательно подняв глаза, чуть нараспев говорила бывшая Царица Фей. — И все из моего народа, еще не ставшие к тому времени стрекозами, цветами или плодами, сражались вместе со мной… Единственный раз тогда я благословляла это свое уродливое вместилище из мяса и костей, потому что оно позволяло держать лук и стрелы. И старый Хрофт тоже был там… Старый Хрофт…

И начинались повести о великих героях древности, о войнах богов с посягавшими на Мир чудовищами, о возведении Асгарда и походах Тора, о сотворении Джибулистана, рукотворной страны Истинных Магов, тех, чей дом на вершине Столпа Титанов…

Эта история плавно переходила в рассказы о мирных днях, когда магический Народ Фей действительно повелевал веселым цветочным царством; об играх, танцах и праздниках на залитых лунным светом колдовских опушках; о шалостях и забавах, о том, как помогали влюбленным и наказывали — в пределах невеликих сил своих — жестокосердных, скупых и лживых… Из края в край Большого Хьёрварда носилась тогда Царица Маб, крошечная, как и все Феи ее народа, на кленовом листке с серебряной паутинкой снастей на сделанной из черенка мачте. С бесчисленными сонмами Духов беседовала она тогда о глубочайших открытых им тайнах мироздания; беспечно играла в пене волн великой Реки Времени, и ужасные его драконы, что живут в водах этой реки, при виде ее забывали о своей солидности, предаваясь шумным играм на призрачных перекатах…

И лишь о Молодых Богах никогда, ни словом, ни слогом не обмолвилась Царица Маб.

— Я понимаю, тебе кажется, что ты теряешь время, — заметила Царица. — Тебе надо отыскать отца и брата… посчитаться с новой Владычицей, хотя в этом ты вряд ли преуспеешь. Народу она по сердцу! Твой отец, не в обиду тебе будет сказано, был все-таки не самым лучшим правителем. Не худшим, конечно, далеко не худшим, но все же Халланская земля заслуживала иного обращения.

— Как бы то ни было, я посчитаюсь с ней! — упрямо набычилась Арьята.

— Не стану тебя ни от чего отговаривать. Ты свободна в своих поступках. Только смотри, ведь Призрачный Меч ты не добыла, не завоевала — он был лишь вручен тебе, и ты не можешь знать, когда истинный владелец этого оружия потребует его назад. А вдруг в решающий момент ты останешься с голыми руками?

— Зубами буду грызть, — мрачно отозвалась Арьята.

— Это уже другое дело, — чуть улыбнулась Царица. — Мой совет тебе — добейся ясности в судьбе твоего отца. Разыщи Трогвара. Орден Койаров разгромлен, ты можешь спокойно вернуться в Неллас и продолжать поиски. И поменьше вспоминай о Красном замке! Я, к сожалению, ничем не могу помочь тебе, кроме лишь этого совета. Хотя, погоди. У меня есть сколько-то золота, так ценимого людьми; возьми и обзаведись настоящим оружием. На всякий случай тебе лучше иметь и обычный стальной меч — разумеется, если его выкуют истинные, горные гномы. Я знаю одного такого, он часто бывает в Нелласе и привозит на продажу их оружие… а еще лучше будет, если ты разыщешь старую Ненну, — пусть доведет свое чародейство до конца! До пещер Светлого Братства тебя проводят мои тролли, так что тебе нечего будет страшиться.

Пещеры Ортана… Арьята призадумалась. В словах Маб был смысл, в самом деле, чем метаться по градам и весям, не лучше ли положиться на чародейское мастерство Ненны?

— Пожалуй, я так и сделаю… — медленно произнесла она. — Но, Царица, не могла бы ты подсказать мне, кто сможет научить меня повелевать Камнями Халлана? В крепости койаров я видела, что они живут, что в них и впрямь заключены большие силы…

— Боюсь, даже все Братство Ортана в этом тебе не помощник, — вздохнула Царица. — Здесь нужен кто-то из Истинных Магов. Когда-то я могла говорить с некоторыми из них… Как знать, может, получится и на сей раз?

— Долго учиться — это не по мне сейчас, — покачала головой Арьята. — Если я не поквитаюсь с этой выскочкой… то сойду с ума, наверное. Как подумаю, что она сейчас посиживает себе на отцовском троне — то есть на моем троне!..

— Если это тебя успокоит, скажу, что она сидит на своем собственном троне, недавно для нее сделанном, — заметила Маб.

— Вот-вот! А наш небось отправила на свалку! — Арьята сжала кулаки. — Ишь, какая быстрая! Уже и собственный трон завела! Ничего, ей недолго на нем рассиживаться…

Царица Маб укоризненно покачала головой:

— Высокородная принцесса, мысли о мести свили в твоем разуме слишком прочное гнездо. Чарами и настоями особых трав их можно было бы изгнать., но зачем делать тебя непохожей на саму себя? Я понимаю, ты скорее падешь в борьбе, чем смиришься со случившимся… Но вспомни о тех, кого тебе неминуемо придется убить ради осуществления твоих планов! Они-то ведь ничем не виноваты перед тобой!

— Как это не виноваты?! — вскипела Арьята. — Они все гнусные предатели! Те, кто поступил на службу к этой выскочке, — все они предали своего законного короля! По законам божеским и человеческим за измену всегда полагалось одно наказание — смерть!

Брови Царицы Маб неодобрительно нахмурились.

— Тогда тебе следовало бы истребить весь народ Халлана, — холодно заметила она.

— Ну, это уж слишком… — замялась Арьята. — Хотя… все они и впрямь отступили от данной королю присяги!

— А он всегда ли был верен своей собственной? — парировала Маб.

Арьята опустила голову. Все так, но королевская присяга, увы, такова, что остаться верной ей и в то же время успешно править просто невозможно.

— И все же я сделаю, как решила, — упрямо ответила она.

Царица Маб величественно пожала плечами:

— Я не могу удерживать тебя, ты не моя пленница. Иди! Но помни: ты еще пожалеешь о том, что отринула мою помощь. Тебе как воздух необходим настоящий наставник чародейства!

— Быть может, я не доживу до этого дня, — беспечно ответила принцесса…

ГЛАВА XV

На следующий день она двинулась в путь. Маб сдержала свое обещание — пояс Арьяты оттягивала тяжелая сумка-зепь, битком набитая золотыми монетами. Этих денег хватило бы лет на семь бережливой жизни где-нибудь в уединенном Халланском поместье, однако принцесса думала лишь о мести. Помнила она и совет Маб на всякий случай купить обычный клинок, хотя в глубине души полагала, что Призрачный Меч навсегда останется с нею С невидимым лезвием в руке она мнила себя непобедимой.

И все же по пути в столицу, преславный город Дайре, она не смогла не сделать небольшой крюк. Неллас был невдалеке, туда она в свой час. И добралась без всяких происшествий. Эммель-Зораг! Она должна была найти этого человека Быть может, Трогвар у него, и он в безопасности — надежда на это все еще сохранялась в сердце принцессы.

Вот и памятные башни, привычная толчея у ворот, городовая стража пропускает в город торговцев, землепашцев и прочий люд, торопившийся на торг, — урожай в этом году выдался изобильный, рыночные ряды ломились от товара…

Пока Арьята жила у Царицы Маб, лето миновало, прошла и большая часть осени. Давно были убраны хлеба, расстелен лен по полям, посеяны озимые…

В добротной одежде, отдохнувшая, поправившаяся, принцесса ничуть не напоминала теперь ту исхудавшую, бледную, с безумным огнем в глазах оборвашку, что брела три с лишним месяца назад по просторам Халланского королевства. С небрежным видом она уплатила входную пошлину, не глядя сунув серебряную монету стражнику, — золото Царицы Маб тотчас вернуло и прежние, казалось бы, уже накрепко забытые дворцовые привычки.

Отыскать дом старого сэйрава не составило труда. Вскоре принцесса, пытаясь унять бешено колотящееся от волнения сердце, негромко постучала в ворота.

Дом Эммель-Зорага претерпел разительные изменения. Заново перекрытая кровля, новое парадное крыльцо, тщательно застекленные окна, выкрашенные стены… Все в этом доме прямо-таки кричало о достатке его обитателей.

— Что угодно госпоже? — вырос перед принцессой вышколенный слуга в новенькой, с иголочки, ливрее.

— Угодно видеть почтенного Эммель-Зорага! — с достоинством ответила Арьята.

Ее пригласили войти. Обширная прихожая была выстелена драгоценными коврами из стран Южного Хьёрварда; вдоль стен, как на параде, выстроилась тяжелая мебель черного дерева.

— Хозяин велел спросить, как ваше имя, почтенная? — вновь появился слуга.

— Имя мое — Арьята, — не поворачивая головы, надменно бросила принцесса. Для нее этот ничтожный человечишка, состоявший в услужении у других, вообще не существовал.

Лакей ушел, с удивлением косясь на принцессу и что-то бормоча себе под нос; Арьята осталась стоять, нетерпеливо ударяя себя ладонью по бедру, — ее, наследную принцессу, держали в прихожей!

Наверху раздались торопливые старческие шаги. Отпихнув ошеломленного слугу, теряя туфли и на бегу пытаясь запахнуть дорогой халат алого бархата, по ступеням лестницы сверху почти слетел Эммель-Зораг. Запыхавшись от неимоверного для него усилия, он секунду вглядывался в лицо принцессы, а потом вдруг упал перед ней на колени.

— Где мой брат? — медленно произнесла Арьята. — Где принц Трогвар?

И старый сэйрав, не поднимаясь с колен, принялся рассказывать. Однако стоило ему произнести имя Дор-Вейтарна, как принцесса вскрикнула, побледнела и зашаталась, как будто нош отказались держать ее.

Все потеряно. Все. Оборвалась последняя ниточка. Единственный человек, знавший о судьбе малыша, сгинул в подземельях Черного Ордена, сгинул в пожаре, который вольно или невольно, но разожгла именно она, принцесса Великого Халлана!

Эммель-Зораг подхватил ее под локоть, крикнул слуг, велев отвести гостью отдохнуть в самые лучшие покои, как он выразился, «этого недостойного дома»…

Арьята не помнила, сколько времени она пролежала вниз лицом, уткнувшись в пуховую подушку. Она не плакала, слезы у нее давно уже высохли. Она лишилась последней капли надежды. Дор-Вейтарна не стало, а Трогвар, наверное, погиб либо когда койары штурмовали дом старого волшебника, либо после, уже в крепости, испепеленной ее, Арьяты, собственными стараниями.

А потом она встала; одернув одежду, принцесса шагнула к двери, однако створки тотчас распахнулись ей навстречу, и в комнату поспешно всунулся хозяин дома, неуклюже пытаясь поклониться на ходу.

— Ваше высочество желает покинуть этот дом? — Глаза старого сэйрава ловили малейшее изменение выражения лица принцессы.

— Желаю, — отрубила Арьята.

— Все мое имущество и вся моя жизнь в полном распоряжении вашего высочества, — еще ниже склонился Эммель-Зораг. — Я не изменял его величеству, вашему батюшке, не изменю и вам! Возьмите меня с собой, я кровью искуплю свою вину!

— Ты даже не знаешь, что я собираюсь делать! — возразила принцесса.

— Что бы ни сделали вы, ваше высочество, я постараюсь помочь, чем только смогу.

— Хорошо, — медленно произнесла Арьята. — Я намерена вернуть себе престол. Сейчас я собираюсь в столицу, чтобы там осмотреться на месте.

— Значит, я поеду с вами, — решительно заявил старый сэйрав. — Я довольно отсиживался и боялся! В Дайре у меня найдется пара-тройка старых приятелей глядишь, чем и пригожусь вашему высочеству!

На том и порешили.

Дорога от Нелласа до Дайре ни в малейшей степени не походила на тот путь, что проделала Арьята с семьей после переворота в столице. Тогда они в ужасе бежали куда-то в неизвестность, скрываясь под чужими личинами, теперь же они ехали, блюдя достоинство знатных сэйравов, останавливаясь в лучших придорожных гостиницах; Арьята вновь наслаждалась угодливостью слуг и завистливыми вздохами трактирных девушек. Она понимала, что это нехорошо, что она долго была такой же, как и они, зарабатывая себе хлеб насущный игрой на лютне, но ничего не могла с собой поделать. Как огнем жгла одна мысль: изменники… все вокруг изменники… Верны остались лишь четверо — Эммель-Зораг, Дор-Вейтарн, баронесса Оливия да еще старая Ненна.

И все же наблюдательная Арьята не могла не видеть, что народу стало жить действительно легче. Ослабло бремя налогов; укрощено было лихоимство баронов; писари и судейские, к полному изумлению Арьяты, исполняли свою службу как должно, не вымогая бесконечные приношения; даже всемогущие храмы Молодых Богов поумерили свои аппетиты — жреческая десятина была урезана втрое. Многие, подавшиеся было в разбой, возвращались к прежним занятиям, и им не поминали прошлого или тому подобного. Даже пьяных на деревенских улицах стало меньше.

После урожайного года землепашцы расторговались, на плечах парней и девок из народа замелькали обновки, их было как никогда много; повсюду играли свадьбы, по-настоящему веселые свадьбы, да вовсю стучали топоры плотников, возводивших то тут то там новые бревенчатые хоромы.

Арьята атаковала вопросами Эммель-Зорага.

— Да, дела как-то на лад пошли, — с некоторой неохотой признался он. — Околдовали народ наш, что ли? Давеча слуга мой тарелку разбил в былое время ему бы пяток плетей, а тут я только рукой махнул. А он — нет бы радоваться хозяйской милости — денег где-то занял и мне такую же тарелку на следующий день притащил…

Однако по существу Эммель-Зораг ничего не знал.

— Законы новые, конечно, вышли, не без этого, — говорил он. — О налогах или, скажем, о землях общинных… Но главное, по-моему, не в том. Закон что, пока он работать начнет, лист с ветвей не раз облетит и снова распустится… Нет, тут дело в чем-то другом..

После недельного путешествия они въехали в столицу, великолепный Дайре. Богато украшенный предшественниками нынешних правителей, он являл собой причудливое смешение каменных построек разных эпох, окруженных двойным кольцом стен. Первый из владык Халлана, закладывая город, повелел оставить для дворца-цитадели огромное пустое место в самом сердце Дайре, категорически запретив подданным строиться в пределах Дворцовой площади. Громадный пустырь так и остался уродливой проплешиной; дворец же Халланских королей разрастался медленно, из-за избытка места ничего из старых сооружений не разбирали, а просто возводили очередную пристройку, отчего резиденция правителей приобрела странный и местами даже пугающий облик. Древние замшелые башни, помнившие самые первые баронские восстания, соседствовали с изукрашенными скульптурой и лепкой, огражденными колоннадами и анфиладами легких арок флигелями новейшего времени.

Дворец стоял на холме, господствуя над городом; Арьята знала, что в подземельях, уходящих многими ярусами вглубь, есть и источники, и потайные ходы далеко за пределы внешнего кольца стен города. При известном старании она бы даже взялась отыскать эти входы — отец показывал их ей незадолго до смуты.

«Однако чего же я, в сущности, хочу? — не переставала задавать себе один и тот же вопрос принцесса. — Просто убить эту Владычицу, а там — будь что будет? Нет, так не пойдет, я не хочу умирать!»

Это чувство оказалось для нее неожиданно новым. Когда Арьята шла к цитадели Черного Ордена, ей было все равно, что станет с нею после того, как мать и другие будут отомщены; сейчас же одна только мысль об ужасном слепом Ничто пугала ее до судорог. Мало ли что болтают об этом посмертии… Может, его и нет. Ты просто погаснешь, как задутая свеча, не оставив даже рассеивающегося дымка… От этих мыслей Арьяте становилось дурно, она поспешно гнала их прочь, однако они упорно возвращались снова и снова…

Принцесса и Эммель-Зораг преспокойно въехали в Дайре, выбрали гостиницу получше, и старый сэйрав тотчас отправился по своим былым знакомым вызнавать новости.

Вернулся он лишь под вечер, когда Арьята уже совсем извелась от ожидания, и принесенные им вести оказались недобрыми. Старого короля почти не вспоминали; новая Владычица всецело пленила сердца бывших подданных принцессы. Они только и знали, что восторгались ее добродетелями; старый сэйрав не видел и малейших намеков на возможность мятежа.

— Тогда я просто зарублю ее, — медленно произнесла Арьята.

— И тогда вашему высочеству придется бежать из Халлана, потому что на вас тотчас же ополчится и стар и млад, — вздохнул Эммель-Зораг. — И почему ваше высочество так упорно не хочет послушать своего старого слугу и обратиться к какой-нибудь волшебнице для разыскания пропавших? Ведь койары, даже если его высочество принц Трогвар и попал к ним в руки, могли не дотащить его до своей цитадели!..

Однако Арьята лишь отмахивалась. Она уже смирилась со смертью самого младшего братика; более того, эта смерть, виновником которой она продолжала считать новую Владычицу, еще ярче раздувала ненависть к этой выскочке и превращала месть из просто кровожадного желания в дело справедливого возмездия.

Точно тигрица, лишившаяся детенышей и кружащая по ночным джунглям, с каждым пройденным шагом подбираясь все ближе и ближе к убежищу довольного удачей и не подозревающего об опасности охотника, Арьята день за днем бродила по городу, высматривая, подслушивая и примеряясь. По совету Царицы Маб она и впрямь обзавелась стальным гномьим мечом, а Эммель-Зораг подыскал ей стоящего учителя фехтования, не отличавшегося изысканностью манер, зато замечательно умевшего объяснять и показать самые смертоносные приемы так, что принцесса схватывала их буквально на лету. Сам же старый сэйрав не переставал вести долгие беседы среди разномастного общества столичной знати, настойчиво отыскивая недовольных.

Никакого определенного плана Арьята по-прежнему не имела. Владычица не таилась, не окружала себя многочисленной стражей, хотя у входов во дворец, конечно, стоял положенный караул. Новая Хозяйка Халлана ввела в обычай Большие Приемы, на которых без всякого приглашения мог присутствовать любой человек благородного происхождения; Арьята не сомневалась, что пробраться во дворец и встретиться с Владычицей не составит особого труда. Но что будет дальше?

Эммель-Зораг был настроен весьма скептически:

— Даже если ваше высочество сразит самозванку, то нелегко будет доказать неоспоримые права на трон вашего высочества…

— Что ты несешь! — вспылила выведенная из себя Арьята. — А королевский знак?! — Ее рука коснулась талии.

— Несомненно, несомненно, но если бы за вашим высочеством стояла по меньшей мере одна тысяча панцирной конницы, готовой к немедленному бою, не думаю, чтобы хоть кто-то из баронов вздумал бы перечить. Однако, если этой новой Владычицы не станет, очень многие бароны и владетели решат, что лучше не подчиняться вообще никому; тогда, боюсь, Халланское королевство окажется ввергнутым в пучину междуусобиц. А кроме того, Владычица успела набрать за последние три месяца внушительный полк новой гвардии; она почти не использует их для охраны своей собственной персоны, зато школят их на славу, скоро это будет лучший пеший полк во всем Западном Хьёрварде… исключая хирд горных гномов, разумеется.

Арьята слушала и могла лишь кусать в отчаянии губу. Мало-помалу она начинала понимать, что задуманное — вернуть себе трон — невыполнимо; оставалось только одно — не дать этой выскочке купаться в роскоши, накопленной упорным трудом ее, Арьяты, предков — королей и королев…

И тут, как нарочно, Эммель-Зораг принес вести об Аторе.

Старый сэйрав обладал хорошей памятью на лица; как-то раз он, описывая встреченных им на очередном Большом Приеме во дворце, упомянул и этого, как он сказал, молодого воина с двумя мечами Эммель-Зораг был точен в характеристиках, и принцесса вскоре убедилась, что невиданно высоко вознесенный для своих юных лет кавалер и есть тот самый Атор, с которым они вдвоем ползли к койарской крепости…

Маб была права. Бывший воин Черного Ордена и впрямь связал свою жизнь с новой Владычицей Халлана; если он в ее охране, пробиться и покончить с выскочкой будет не так легко…

Сперва Арьята выслушала Эммель-Зорага довольно-таки равнодушно: Атор или не Атор, какая ей разница?

— А вознесен он был, ваше высочество, как сказывают, за небывалый подвиг — в одиночку, почти что голыми руками разгромил тот самый Орден Койаров!

Принцесса желчно усмехнулась. Атор не терял времени даром; этот подлец попросту взял да и приписал себе все сделанное ею, Арьятой, — да и, наверное, Дор-Вейтарном!

И этого принцесса уже не могла снести. Как ни уговаривал, как ни умолял ее испуганный Эммель-Зораг, Арьята осталась непреклонна.

— В бесстыжие глаза его хочу плюнуть! — заявила она в ответ на все доводы старика.

Делать нечего, желание ее высочества — закон, и старый сэйрав скрепя сердце повел принцессу на очередной Большой Прием.

Сжав зубы, изо всех сил стараясь придать лицу веселое и беззаботное выражение, принцесса вступила под отобранный врагами отчий кров. В те мгновения, что они шли до боли знакомыми с самого раннего детства залами и переходами, она готова была убивать всякого, кто попадется ей на дороге… И еще она с горечью замечала, что во дворце полностью сменилась обстановка: мебель, лепнина, мозаика на стенах, оконные витражи — все было новым, и оставалось только гадать, каким образом эта выскочка сумела так перестроить дворец за какие-нибудь два-три месяца. Лишь полным напряжением воли Арьята держала свое отчаяние в узде — нестерпимо хотелось то ли разрыдаться, то ли с диким криком начать колотить эти драгоценные вазоны с заморскими цветами и обдирать шпалеры со стен…

Дорогу в тронный зал она могла пройти с закрытыми глазами, но приходилось играть роль наивной провинциалки, — точно тяжелый груз, поднимать брови и стараться придать лицу как можно более глуповато-изумленный вид.

Конечно, в любую минуту кто-то из встречных мог воскликнуть что-нибудь вроде: «Великое небо, да это же принцесса Арьята!» — однако она не боялась, более того, в глубине души даже страстно желала этого — пусть замрет пораженный изумлением зал, пусть услышит ее слова к ним, исполненные самого жгучего презрения, пусть стыд заставит покраснеть их щеки, когда она уличит их всех в одном гнусном предательстве!

Однако они беспрепятственно проделали весь путь до тронного покоя и присоединились к толпе ожидавших выхода Владычицы придворных и просто знатных сэйравов, как из числа столичных жителей, так и специально приехавших дальних баронов.

Арьята стояла не таясь, и сердце грохотало в груди ударами многопудового молота. Голова ее была гордо поднята, надменным, истинно королевским взором она обводила толпу; раз, другой и третий мелькнули знакомые лица, но все они словно ослепли или потеряли память — принцессу не узнавал никто.

Время от времени она бросала взгляды и на новый трон, стоявший, правда, на том же самом месте, что и отцовский: светло-золотистый, с высокой спинкой и плавно изгибающимися линиями, весь перевитый резными гирляндами цветов и фруктов вместо прямого и жесткого трона черного дерева, подлокотниками которому служили искусно вырезанные связи мечей, секир и дротиков, опиравшиеся на спины разинувших пасти драконов…

Ждать пришлось недолго. Вместо привычного завывания боевых рогов раздался нежный звук нескольких согласно поющих флейт; занавес справа от тронного возвышения распахнулся.

В золотисто-шафранной богатой одежде, так разительно непохожей на прежний наряд воина Черного Ордена, с длинным мечом в драгоценных ножнах на правом боку не шел, не выступал, а именно шествовал не кто иной, как Атор собственной персоной; лицо его было неподвижно, подбородок заносчиво вскинут, глаза полуприкрыты…

За ним появилось еще двое высокорослых гвардейцев в роскошной парадной броне; словно лучи солнца, скрестились длинные копья, окрашенные белым; Атор же тем временем встал на среднюю ступеньку возле трона и в торжественно-напыщенном жесте воздел правую руку.

Флейты тотчас смолкли.

В проеме, откуда появился Атор и воины, что-то блеснуло — так играет луч в неглубоком и чистом пруду, внезапно выхватывая какую-то деталь на дне, — и все собравшиеся в тронном зале тотчас склонились в почтительном, но не раболепном приветствии.

Арьята осталась стоять с гордо поднятой головой, прямая и напряженная, точно туго натянутая струна; кровь клокотала от гнева, она жестокими толчками билась в виски, словно стремясь вырваться наружу и затопить сознание багряным туманом боевого безумия, когда человек теряет власть над самим собой, одержимый одной лишь мыслью — убивать, и не останавливается, пока само его тело не будет изрублено на куски, не чувствуя ни страха смерти, ни боли от ран.

По залу пронесся вздох изумления, тревоги, враждебности; Арьята со злой, ласкающей каждую жилку мстительной радостью увидела, как Атор изменился в лице, узнав наконец, кто дерзко стоит перед ним, и не думая гнуть спину.

— Здравствуй, о Атор, сильно-могучий воитель! — раздался в наступившей тишине звенящий голос принцессы. Она была поистине не в себе, упиваясь каждой каплей давно лелеянной мести — и не только Атору, но и всем собравшимся здесь, всему городу, даже всему миру; Арьята шла одна против всех и уже ничего не боялась.

— Остановить ее! — не своим голосом не то взвыл, не то взвизгнул Атор, давая знак стражникам у себя за спиной. Одновременно его рука сделала какое-то быстрое, неразличимое глазом движение, и в Арьяту полетели три четырехлучевые звездочки.

Никто в тронном зале даже не успел понять, что происходит, — тонко зазвенели упавшие на пол звездочки, а принцесса Арьята — теперь ее как-то вдруг узнали почти все — шла и шла, живая и невредимая, прямо на Атора, подняв правую руку так, словно держала в ней невидимый меч.

Никто так и не смог понять случившегося — никто, кроме Атора, прекрасно помнившего, что такое Призрачный Меч в действии. Именно этот клинок сам по себе, без вмешательства воли принцессы, отразил посланные в нее Атором метательные звездочки.

Принцесса шла через окаменевший зал.

— Так, значит, это ты в одиночку одолел весь Черный Орден? Прими мои поздравления, преславный Атор! Или ты уже забыл, чья рука отправила к праотцам саму предводительницу, над которой ты никогда бы не смог взять вверх?! Время платить, Атор, время платить!..

Однако Атора можно было бы назвать кем угодно, но только не трусом. Двуручной меч с шипением разрезал воздух — лишь быстрый отблеск мелькнул, — и тело воина распласталось в длинном, достойном восхищения прыжке.

Призрачный Меч встретил его в воздухе, однако в самое последнее мгновение Атор успел по-кошачьи извернуться, и стремительное лезвие миновало его, задев лишь его длинный меч.

Клинок рассекло надвое, большая часть лезвия зазвенела, ударившись о каменные плиты; в руках у Атора остался бесполезный обрубок…

— Что здесь происходит, во имя Первозданных Сил? — вдруг раздался негромкий, но чарующе музыкальный голос, чистый, словно первый весенний ручеек.

Из-за спин своих гвардейцев, уже рванувшихся было на помощь Атору, спокойной, но твердой поступью появилась Владычица.

Полубезумный, источающий ненависть взор Арьяты столкнулся со спокойным, как море в часы штиля, взглядом Владычицы, и принцесса даже замерла на миг, пораженная нечеловеческой красотой этого живого существа Арьята не могла поверить, что смертная женщина может иметь столь совершенные черты. На идеальном овале лица выделялись огромные ярко-голубые, как небесная синева, глаза, казавшиеся мудрыми и всепроникающими. Руки спокойно лежали на набалдашнике тонкого костяного стека.

— А, вот мы и встретились, — прохрипела Арьята; ненависть душила ее, каждое слово приходилось выталкивать силой. — У меня, законной королевы Халлана, есть небольшой счет к тебе, ты. — И нежная принцесса, совсем недавно красневшая при самых невинных выражениях вроде «о, проклятие!», бросила в лицо Владычице самое грязное и подсердечное ругательство из тех, что заставила ее выучить жизнь за месяц пути по халланским придорожным харчевням.

Атор гибким барсом кинулся на Арьяту сзади, хотя достаточно было одного легкого движения невидимого оружия, от которого нет защиты… однако он опоздал. Арьята бросилась в атаку, и руки Атора обхватили лишь пустоту.

— Принцесса! — с удивлением и гневом вскричала Владычица, сама делая шаг навстречу. Голубые с серебром одежды колыхнулись, белоснежный тонкий стек взметнулся наперерез невидимому клинку…

И в тот же миг Арьята с ужасом, равного которому она не ощущала, даже когда ждала смерти в заваленной телами комнате на втором этаже дома Гормли, почувствовала, что ее правая ладонь пуста.

Нет, Призрачный Меч не встретил на своем пути непреодолимую преграду — он просто исчез, сам по себе решив не участвовать в этом деле.

Владычица, однако, примирительно улыбнулась — за секунду до того, как обычный, видимый всем меч из стали подгорных гномов с шипением вылетел из ножен. Уроки старого рубаки не пропали даром — первый же выпад Арьяты оказался бы для Владычицы последним, если бы Атор вновь не успел вовремя.

Обрубок его меча легко отразил атаку принцессы; железо заскрежетало о железо, тут Атор чувствовал себя как рыба в воде. Он загородил Владычицу собственным телом, и хотя отличный клинок принцессы окровавил его левое плечо, сам ответил таким выпадом, что принцесса отбила его лишь в самый последний момент.

— Меч! — крикнул Атор, и в его руках тотчас появился поданный кем-то из стражников кривой симитар.

Арьята прекрасно понимала, что против этогомастера ей не продержаться и нескольких мгновений; по щекам ее текли горячие, злые слезы стыда, однако на сей раз глубинная, не подчиняющаяся рассудку часть сознания принцессы оказалась сильнее даже желания отомстить; и она, эта часть, властно приказала ногам девушки искать спасения в бегстве.

Как ни странно, ее не преследовали.

Арьята не помнила, как выбралась из дворца, как оказалась в той гостинице, где они жили с Эммель-Зорагом, а упав на кровать, она просто лишилась чувств, и спасительное забытье поглотило ее…

* * *

Девушка очнулась в удобном возке; скрипели полозья, сильные кони куда-то тянули экипаж по первому устоявшемуся снегу. Вот появилось лицо Эммель-Зорага; глаза старика были печальны, очевидно, он уже не чаял дождаться пробуждения Арьяты, и сперва его взгляд был брошен просто по привычке; однако стоило старику увидеть ее поднятые веки, как лицо его дивно изменилось, словно осветившись изнутри. Эммель-Зораг смотрел на принцессу с истинно отцовской нежностью.

Дрогнувшая сухая рука старика бережно, едва ощутимо коснулась лба Арьяты.

— Хвала Великому Небу, вы очнулись, госпожа моя! — вырвалось у него, и сказано это было с такой теплотой и нежностью, что у Арьяты на глаза невольно навернулись слезы.

Она узнала, что Владычица приказала не причинять ей, Арьяте, никакого вреда, дать спокойно уехать, куда она пожелает, или же — если на то будет ее, Арьяты, воля — поселиться в любом месте Халланского королевства, не исключая и столицу его, Дайре.

— Ваше высочество целых два месяца пролежали без памяти… — тихо звучал голос Эммель-Зорага. — Я отрядил спешного гонца с посланием родне вашей, и вот пришел ответ — ждут они вас… Слово особ королевской крови… я не мог ослушаться…

И тут впереди раздались какие-то крики и брань, возок внезапно остановился, кучер привстал на облучке, грозя кому-то кнутом и требуя немедленно отпустить их лошадей; сердце Арьяты оледенело недобрым предчувствием.

— Да что это там такое? — нахмурился Эммель-Зораг, откидывая полог и выбираясь из возка.

Раздался характерный щелчок, который Арьята не спутала бы ни с одним звуком в мире. Старый сэйрав, пошатнувшись и цепляясь скрюченными пальцами за меховой полог, точно усталый путник, опустился на истоптанный снег. Из спины его показала черное острие безжалостная арбалетная стрела.

Кучер в страхе что-то завопил и попытался бежать, однако вторая стрела оказалась столь же меткой, как и первая.

Преодолевая слабость, Арьята приподнялась, еще плохо повинующиеся пальцы стиснули эфес меча, по счастью оказавшегося рядом. «Разбойники?!»

Чья-то сильная рука отдернула полог, в возок просунулись голова и плечи бородатого воина в доспехах, правая рука с боевой секирой опиралась на край саней.

— Здесь, здесь она! — радостно заорал он. — Зде…

Раздалось хриплое бульканье, тело обмякло и кулем повалилось рядом с лежавшим Эммель-Зорагом — выпад Арьяты был точен, сталь пронзила горло незадачливого поимщика. Собрав все силы, Арьята выскочила на снег; хорошо еще, что ее везли одетой и обутой по погоде.

Десятка два всадников окружили их небольшой караван. Оба вершника из числа слуг Эммель-Зорага лежали мертвыми, пронзенные стрелами, на окровавленном снегу умирали кучер и сам старый сэйрав. У Арьяты от слабости закружилась голова, она привалилась спиной к боку возка, пытаясь удержать меч в боевой позиции.

Ряды всадников раздвинулись, вперед выехали двое, до самых глаз закутанные в меха.

— Вот и встретились вновь, принцесса Арьята Халланская! — с издевкой произнес знакомый мелодичный голос. Рыжий капюшон из пышных лисьих хвостов упал на спину, и Арьята воочию увидала перед собой Владычицу, однако теперь прекрасные глаза смотрели холодно и непреклонно; приговор дерзкой мятежнице был уже вынесен.

— А… это ты… — Арьята нашла в себе силы презрительно усмехнуться. — Что же еще ты могла сделать с законной королевой, кроме как подло убить ее, напав с двумя десятками против пятерых, из которых один был беззащитным и безоружным стариком?

— Повелительница, прикажи удавить эту гордячку! — Принцесса узнала голос Атора. Кутаясь в волчью шубу, он сидел на лошади рядом с Владычицей. — Прикажи, моя госпожа!

— Это ни к чему, — холодно усмехнулась та. — Взять ее!

Шестеро воинов в добротных кольчугах, выставив длинные копья, со всех сторон двинулись на принцессу.

Горькая смертная тоска, горькая настолько, что сама гибель казалась по сравнению с ней избавлением, заполнила сердце Арьяты. Ожидание конца стало нестерпимым; и принцесса, чтобы просто не быть зарезанной, как овца ножом мясника, сама прыгнула вперед, на острые, сверкающие под неярким зимним солнцем наконечники копий.

Клинок гномов успел срубить навершие одной из пик; второй выпад Арьяты пробил кольчугу на боку обезоруженного воина — столь велика была сила отчаяния, что рука шестнадцатилетней принцессы обрела мощь зрелого бойца.

Согнувшись, воин Владычицы со стоном опустился на колени; развернувшись быстро, точно дикая кошка, принцесса прыгнула вперед, надеясь дотянуться мечом до холеного лица Владычицы…

Атор соскользнул с седла, и один короткий взблеск его кривого симитара отбросил Арьяту обратно к возку.

— Не убивать! Взять только живой! — Крик Владычицы ударил, точно хлыст.

«Зачем я ей? Неужто… Камни Халлана? Которые нельзя снять с трупа?!»

Рука Арьяты вырвала из-за пазухи заветный мешочек. Считанные секунды оставались в ее распоряжении, и она потратила их на то, чтобы со всей отпущенной ей богами и отчаянием силой ударить голубоватым клинком гномов по заветной святыне Халлана.

Раздался хруст, Арьята рванула завязки, и на снег просыпалась разноцветная каменная крошка.

У Атора вырвалось глухое проклятье:

— Убить!!

— Нет!! Она все равно нужна мне живая! — выкрикнула Владычица, однако голос ее теперь отнюдь не был глумливым.

В Арьяту полетели брошенные тупым концом копья, от двух она уклонилась, но третье сбило ее с ног; на принцессу тотчас навалились, в один миг связав по рукам и ногам.

— Теперь отойдите! — приказала воинам Владычица.

— И я? — с глухим недовольством заметил Атор.

— Ты? Ну конечно же, нет, — с удивившей Арьяту поспешностью поправилась повелительница Халлана.

— Ты, негодная тварь, проведешь остаток своих дней в подземелье, — процедила сквозь зубы Владычица принцессе; ярость превратила прекрасное лицо в ужасную маску. — Если бы Камни остались целыми, я подарила бы тебе свободу… в определенных пределах, конечно же. А так — за свои деяния надо отвечать!

— Может, ее лучше все-таки убить? — мрачно бросил Атор. — Ты ведь помнишь пророчество насчет тех Камней, моя госпожа?

— Глупые суеверия, — отмахнулась Владычица. — Я ничего не боюсь… особенно когда ты рядом. Суй ее в мешок! Отвезешь в дворцовые подземелья. Тела убрать! Следов не оставляйте…

— Нас учить не нужно, — криво ухмыльнулся Атор, делая знак своим головорезам.

Через несколько дней за бывшей наследницей принцессой Халлана медленно затворилась железная дверь упрятанного глубоко под землю потайного каземата.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ВСТУПЛЕНИЕ

Над головой принцессы Арьяты нависал низкий каменный потолок. Крошечная камера — четыре шага длиной, три — шириной, убогий лежак из неошкуренного горбыля с торчащими сучками, в дальнем углу — дыра, откуда остро разило нечистотами, под самым потолком в противоположной от двери стене — крохотное зарешеченное оконце. Однако не следовало полагать, что через него можно было видеть — пусть даже через решетку — голубое небо или золотистое солнце, единственную отраду узника. Это оконце выходило всего лишь в другой тюремный коридор, только ярусом выше; и пробивавшийся через закопченное стекло свет был не более чем тусклым отблеском чадных факелов. Почти все время Арьята проводила в полумраке.

И все же она не сдавалась. Когда схлынуло отчаяние первых дней, она стиснула зубы и решила жить наперекор всему, жить, чтобы хотя бы этим досадить ненавистной захватчице.

Она не позволяла себе подолгу лежать. Четыре шага — это тоже расстояние. Она сотни и тысячи раз за день отмеряла эти четыре шага, пока не начинали гудеть от усталости ноги. Она упорно загружала работой каждую мышцу своего тела и увеличивала нагрузки, насколько позволяла скудная тюремная пища…

Она заставляла себя вспоминать все, что когда-либо прочла. Она сама придумывала пьесы и мысленно разыгрывала их; и каждый день она во всех подробностях вспоминала ненавистный облик Владычицы — чтобы еще больше подхлестнуть себя гневом. Она твердо верила, что выйдет отсюда…

И еще она часто вспоминала свой удар, обративший в мелкое крошево заветные Камни Халлана. Ей начинало казаться, что в этом ей был дарован знак, — разве мог обычный меч, пусть даже и очень хорошей стали, раздробить с одного раза магические кристаллы? И кроме того, она помнила ласковое и теплое прикосновение к ее пальцам этой каменной крошки, словно верно служившие ее предкам талисманы прощались со своей хозяйкой. Порой, когда мрак в камере становился совершенно непроглядным, Арьята замечала слабое алое свечение вокруг своих пальцев; в такие минуты она, обнаженная, ложилась на жесткие доски и гладила, гладила этими светящимися пальцами свое тело, словно надеясь тем самым уберечь его от разрушительного действия неволи.

И тело ее действительно упорно сопротивлялось недугам. Шли месяцы, они слагались в годы, а принцесса по-прежнему чувствовала себя полной сил и бодрой, прохаживавшиеся по телу ладони ощущали не дряблый жирок, а упругость мускулов; ум ее не отупел, сознание не помрачилось. Она научилась не обращать внимания на тяготы заключения, не биться в рыданиях и не молить своих палачей о помиловании.

Она ждала, ведя счет дням по регулярным сменам караула.

Она ждала чуда.

* * *

— Трогваар! Трогвар! Да где же ты, пострел, иди обедать! — точь-в-точь как любая мать в Халлане, звала непоседливого Трогвара супруга Вестри, Регомонда, под чьей неусыпной опекой оставался мальчишка.

Миновало семь лет, как Вестри и его родня обосновались в Круглой долине, как, не мудрствуя лукаво, именовали они свое обиталище. Жизнь их текла тихо и бестревожно, крутые откосы гор надежно отгородили гномов от бед и тревог большого мира. Ни тролли, ни койары не беспокоили их; время от времени Вестри, соблюдая строжайшую тайну, осторожно наведывался в родные места, встречаясь с двумя-тремя особо доверенными друзьями — койары, после того как что-то произошло в их главной крепости, оставили лесных гномов в покое, вдобавок избегая стычек с троллями Царицы Маб, показавшими себя большими мастерами войны в чащобах.

Почти все свое время Вестри посвящал воспитанию Трогвара. Принц с одинаковой легкостью говорил как на языке людей, так и лесных гномов — от него не скрывали, что он — Человек. Не таясь, Вестри рассказывал едва научившемуся понимать его речь Трогвару о дальних странах, о городах Людей, и каждый его рассказ непременно заканчивался словами: «Когда минет еще три зимы (потом — две, потом — одна), мы с тобой отправимся туда».

Трогвар рос крепким и здоровым — гномы умеют отыскивать особо полезные травы и коренья. Ловкий и гибкий, точно белка, он мог взобраться на любое дерево, на любую скалу; более того, Вестри преодолел врожденное отвращение этого народа к воде и научил Трогвара плавать ловчее выдры, хотя при этом на берегу озера толпилось все семейство, пока Вестри не разгонял их суровыми окриками.

В четыре года Трогвар получил свой первый лук; в семь редкая его стрела летела мимо цели, если только могла достичь ее. Как мог, Вестри пытался обучить своего воспитанника владеть хотя бы палкой, однако здесь не преуспел, поскольку не слишком-то хорошо умел сам.

— Тро-ог-вар!!

Зашуршали кусты, и из них вынырнула голова мальчишки — загорелое, исцарапанное лицо, веселые карие глаза, румяные щеки…

— Ну, тетя! — Он знал, что родители его умерли, «ушли служить богам», как объясняли ему.

— Давай скорее — обед ждет, и дядя Вестри тоже.

— Дядя? Ура, наверное, пойдем к скалам!

— Нет. — Регомонда украдкой смахнула слезу. — Вы с ним уходите в большой мир. Трогвар лишился дара речи.

— Да, да, именно сегодня, — подтвердил подошедший Вестри. — Пришла пора, мой дорогой. Пришла пора. После обеда выходим!..

После поневоле суматошных сборов, слез, объятий и всего прочего в доме Вестри наконец наступила тишина. Сам хозяин и двое его братьев взвалили на плечи увесистые тюки с провиантом, мешок поменьше достался и Трогвару, и все до единого гномы клана двинулись неторной тропой к заветному камню, открывавшему дорогу из долины. Трогвар изнывал от нетерпения, поминутно забегая вперед; однако, когда перед ним распахнулась холодная пасть узкого тоннеля, он внезапно остановился, и улыбчивое лицо его сделалось вдруг необычайно серьезным. Он вздохнул, точно взрослый, и, повернувшись, долгим взглядом окинул и собравшихся тесной кучкой остальных гномов, и всю просторную долину…

Он был счастлив здесь, однако не знал этого; нужные слова еще нескоро вступят в его сознание.

Регомонда плакала навзрыд, все остальные тоже вытирали глаза, и это удивило Трогвара.

— Да что ж ты плачешь, тетя? Я ж вернусь. Выучусь с мечом и вернусь!

Он поклонился остающимся и юркнул в темный зев подземного хода. В этой жизни он больше здесь никогда не бывал.

* * *

Долго ли, коротко ли, однако Вестри с двумя братьями и Трогваром, преодолев немалые просторы лесов, достигли населенных людьми мест. Здесь пришлось идти осторожно, и Трогвар своей непоседливостью доставлял немало хлопот. Его все поражало — дома и люди, коровы и лошади, повозки и мосты… Он все время порывался забежать в какую-нибудь из встречавшихся им деревень и никак не мог взять в толк, почему лесным гномам нельзя показываться в тех местах, где живут люди.

Однако мало-помалу Вестри и его спутники оставили позади почти весь Халлан.

Далеко на юго-востоке от Дайре, среди крутых прибрежных скал и величественных вечнозеленых лесов, укрылся небольшой старый замок. В его окрестностях не было ни порта, ни оживленного ярмарочного места, однако название этого замка — Дем Биннори — знал любой халланский мальчишка.

Это была лучшая во всем Западном Хьёрварде Школа Меча. Издавна здесь собирались самые знаменитые бойцы континента, чтобы, сделавшись Наставниками, учить наделенных способностями детей высокому искусству игры клинков. Обучение здесь стоило очень дорого, и отправить сюда своих отпрысков могли лишь сэйравы; те же, кто выдержал все десять лет Школы, могли рассчитывать на самые почетные должности в королевском войске. Были и иные Школы, поплоше, но лишь Дем Биннори славился далеко за пределами Халлана.

Из года в год по весне закончившие обучение юноши уходили искать свое счастье; число их никогда не превышало десяти-двенадцати; до конца Школу проходили немногие.

— Здесь будут учить мечу? — с замирающим сердцем спросил Трогвар, во все глаза глядя на высокие краснокирпичные стены и тяжелые железные ворота; в тот день они показались ему просто гигантскими, во много его ростов…

Вестри достал глубоко припрятанный тяжелый кошель с золотом и, привстав на цыпочки, постучал дверным кольцом.

— Кто там? — раздался звонкий мальчишеский голос.

— До его милости Главного Наставника с важным делом и деньгами! — ответил Вестри.

Открылось круглое смотровое окошечко, пара глаз внимательно оглядела странную компанию, затем отворилась небольшая калитка, и голос мальчишки-привратника произнес: «Входите!»

Вестри, изо всех сил пытаясь сохранить достоинство, неспешно перебрался через высокий порог, за ним последовали и все остальные. Трогвар не успевал крутить головой, с чисто мальчишеским восхищением разглядывал сложные внутренние запоры ворот и громадной толщины стены крепости.

— Мне передали, что у вас ко мне дело, почтенные гномы, — услыхали они спокойный сильный голос, в котором изредка проскальзывали металлические нотки. Из малоприметной дверцы в толще стены появился обнаженный до пояса человек в простых полотняных широких штанах.

Очевидно, Главный Наставник только что покинул посыпанный мелким песком двор, где проходили занятия, — мощное тело, перевитое толстыми жгутами мускулов, лоснилось от пота, на почти коричневой коже выделялись резкие белые росчерки многочисленных шрамов. Длинные черные усы обрамляли подбородок, серые льдистые глаза смотрели строго и холодно; Наставник был еще молод, ему вряд ли минуло сорок лет.

Но больше всего поразили Трогвара не шрамы мастера и даже не его длинный учебный меч из неподъемного каменного дерева, а странное изображение прямо на его коже — на левом плече в середине темно-багрового овала свивал бесконечные кольца трехглавый белый дракон. Рисунок был выполнен с необычайным искусством, можно было пересчитать все до единой мельчайшие чешуйки на спине чудовища, разглядеть каждый извив тонких усов…

— А что это такое? — совсем забывшись от восхищения, проговорил Трогвар, показывая на дракона пальцем.

— Во-первых, когда обращаешься к старшим, изволь говорить «мастер», — холодно и строго ответил Наставник; голос его был совершенно серьезен. — Во-вторых, никогда не показывай ни на что пальцем, это недостойно благородного сэйрава! — И Трогвар пребольно получил по пальцам большой плоской ладонью. — Это поможет тебе лучше запомнить твой первый урок здесь. Не вздумай реветь! Истинный мужчина не обращает внимания на боль. — Взгляд Наставника наконец упал на гномов. — Вы хотите, чтобы я взял его, почтенные, и вы принесли достаточно золота?

Вестри молча кивнул.

— Хорошо, — Наставник в свою очередь наклонил голову. — Я беру его. Посмотрим, что из него выйдет, так-то парень вроде крепкий… Даман! Позови Фер Диада, пусть он позаботится о новеньком. Давайте сюда ваши кошельки!

Так началась жизнь Трогвара в Школе Меча, что в местечке Дем Биннори.

ГЛАВА XVI

Прошло долгих десять лет.

Они вместили в себя множество событий, и больших, и малых, и совсем незначительных. Владычица спокойно правила Халланским королевством, и народ боготворил ее. Она выказала себя доброй, справедливой, милосердной, щедрой к убогим и бедным (последних, впрочем, за время ее правления существенно поубавилось), ревнительницей чистоты и строгости нравов и прочее, и прочее. Даже сама природа как будто решила помочь многострадальной Халланской державе, как по заказу посылая в нужное время снег, дождь, жару или ветер. Из года в год собирались высокие урожаи; тороватые купцы вели нагруженные товарами галеры или караваны вьючных лошадей в дальние страны, возвращаясь с большим прибытком; почуяв выгодное время, потянулись в Халлан иноземные торговцы из всех пределов Большого Хьёрварда; рынки городов поражали изобилием.

Правда, о богатствах и процветании Халлана прослышали и хищные белокожие стервятники — северные варвары, что обитали за одноименным хребтом. Сборы их ратей были коротки — и вот в одну прекрасную осень орда одолела горные перевалы и, точно извергнутая вулканом лава, потекла вниз, отмечая свой путь кровавыми сполохами бесчисленных пожарищ. Вновь, как и в былые годы, обитатели полуночных долин бросались искать спасения на юге; и Дайре действительно смог помочь своим северным владениям. Атор, тот самый Атор, уже заслуживший в народе прозвище «Великий», признанный Меч Халлана, карающая длань Порядка и Закона, усмиритель баронских своеволий, гроза пиратов и разбойников, бич черных ведунов и колдуний, Победитель Черного Ордена, сам возглавил войско и на речных берегах подле Нелласа наголову разбил главные силы Орды, после чего в три месяца очистил от более мелких шаек весь Северный Халлан.

После этого война тлела еще года два; и Атор одержал несколько пусть и не столь громких, как первая, но тоже важных побед, снискав славу знаменитого полководца…

Текло время и в Дем Биннори; каждой весной из него уходили молодые воины, прошедшие суровую школу и ставшие сильными мечниками. Летели годы, Трогвар рос, успешно одолевая трудные науки благородного сословия — и верховую езду, и стихосложение, и соколиную охоту, и плавание, и историю войн, что вел Халлан; но главным предметом, конечно же, оставался Меч.

Как нападать и как защищаться, как ковать и как закаливать, как уравновесить и как биться сломанным клинком — все это во всех подробностях разъясняли, показывали и истолковывали опытные учителя. Ученик Школы в Дем Биннори обязан был помнить шестнадцать тысяч сто восемнадцать видов мечей, сабель, ятаганов и прочего рубящего оружия, что изобрела прихотливая человеческая фантазия во всех четырех частях Большого Хьёрварда, и отвечать назубок, будучи даже поднятым с постели среди ночи…

Само собой разумеется, ученикам преподавали и новейшую историю. Трогвар, как и остальные, знал, что не так давно Халланом правил глупый и злой король, который транжирил деньги, тиранил подданных и проигрывал битвы; но наконец у имевших голову на плечах лопнуло терпение, негодного правителя изгнали, даже не став марать его кровью честную сталь, — он сам удрал куда-то, страшась возмездия, — и на престол вошла Владычица.

О, Владычица! Свет наших сердец, наша нежность и наша надежда. Все лучшее, что есть у нас, — от тебя; ты спасла народ Халлана от гибели. Кровь Перворожденных эльфов течет в твоих жилах, тебе открыты иные, магические миры; всем добрым и хорошим мы обязаны тебе, и только тебе…

В Школе был небольшой портрет Владычицы, привезенный Главным Наставником из Дайре; все сбегались посмотреть, сперва из любопытства, а потом и чувствуя непреходящую потребность предстать перед этими спокойными огромными очами, что взыскательно взирали тебе в самую душу и вопрошали тебя: что сделал ты хорошего и доброго за прошедший день?..

Все от мала до велика любили Владычицу; она казалась высшим существом, милостиво облекшим себя плотью, чтобы помочь блуждающим в потемках незнания, злобы и зависти людям; все любили Владычицу, и Трогвар любил ее тоже — и даже много сильнее других, душа его требовала одного-единственного неземного чувства, он обрел его, хотя сам долго об этом не догадывался.

Трогвар вырос гибким и сильным в равной степени, хотя были и такие, кто превосходил его или силой, или ловкостью, или чем-либо еще; однако то, как эти качества сочетались в нем самом, позволяло ему быть мало не первым в учебных боях. А благородные науки, требовавшие усидчивости и хорошей памяти, давались ему и вовсе почти без усилий. После проведенного с честными, искренними, не знавшими лжи, обмана или злых насмешек лесными гномами детства он нелегко сходился со сверстниками, хотя и умел постоять за себя Наверное, именно это впервые побудило его искать истинных друзей среди старых томов библиотеки; вскоре Трогвар заболел настоящей книжной горячкой.

Но помимо этого им владела и еще одна мечта — мечта, внушенная ему прекрасными, хоть и печальными сказаниями о Перворожденных эльфах. Когда-то давным-давно старшие братья человеческой расы жили среди них; на вершинах холмов высились прекрасные эльфийские дворцы и замки. Конечно, стояли они не повсеместно — Перворожденные любили дикие, первобытные края, не стремясь ничего ни улучшать, ни переделывать Однако потом, как гласило предание, когда неразумное людское племя стало уж слишком досаждать им, эльфы ушли из видимого обычными взорами мира. Нет, они не покинули Хьёрвард, для такого шага они слишком любили его, но отгородились непроницаемой ни для кого, кроме них самих, невидимой завесой от всего шумливого человеческого рода. Лишь изредка в самых глухих местах, в ночи полнолуний, а лучше — весеннего и осеннего равноденствия или в самую короткую ночь в году избранным дано было узреть сверкающие кавалькады закованных в серебряную броню всадников на прекрасных, невиданных в царстве Смертных конях, неспешно проезжающих берегом лесного озера или рокочущего моря. И еще ходили рассказы о людях, особой милостью судьбы попадавших в тайные эльфийские твердыни и подолгу живших там; а некоторые — правда, считанные единицы — удостаивались даже любви кого-то из Перворожденных…

Легенда эта без остатка захватила воображение Трогвара. Не жалея ни сил, ни времени, он рыскал по обширной библиотеке Школы, по крупицам отыскивая нужные ему сведения. Из-за этого он пренебрегал и отдыхом, и немудреными мужскими развлечениями, уже не составлявшими тайны для старших учеников Школы. Трогвара не занимали ни вино, ни девушки, ни кости. Он рыскал в книгах и бывал совершенно счастлив, когда удавалось найти нечто, касающееся либо истории деяний Перворожденных, либо описания их магических приемов, либо же просто восторженные строки о сотворенных Старшими мечах, щитах или же стихах…

Шли годы, и вот наконец настал день, который должен был стать последним в стенах Школы для Трогвара и еще нескольких его товарищей, продержавшихся, как и он, до самого конца, вытерпевших и дождь и зной, голод и холод, побои и зубрежку, насмешки и поражения, не сдававшихся после проигранных боев, бестрепетно бросавшихся в море с отвесных береговых скал, научившихся бесшумно подбираться к добыче и скрадывать самых чутких зверей, находить самые малозаметные следы и самим путать их… И, конечно, освоивших все бесчисленные приемы боя, что были ведомы их Наставникам.

Пришел день, когда старшие воспитанники наконец покидали Школу.

На посыпанном песком дворе, дворе, помнившем и первые победы, и первые поражения, и обжигающую радость выигранной схватки, и вкус крови во рту от пропущенного удара тупым ученическим мечом, — на дворе собралась вся Школа. В строгом порядке в праздничных легких плащах стояли младшие ученики; а тесной группой, отдельно от всех прочих, — те, кому спустя краткое время предстояло навсегда закрыть за собой ворота Школы.

Главный Наставник, чуть постаревший и погрузневший, стоял в середине молчаливого круга учеников. Он считал своим долгом дать последнее напутствие покидающим его владения.

— Ученики мои! Вот и настало время, когда вам должно покинуть стены моей Школы Меча и идти в мир, Я старался дать вам все, что мог; что из этого взято вами, уже другое дело… Конечно, кое-кому из вас не помешало бы побыть еще здесь. — Наставник бросил взгляд на Трогвара и еще двоих лучших воспитанников; старый мастер всегда с неохотой отпускал от себя тех, в ком, как он говорил, есть искра Ямерта.

— Вас ждет дорога. Каждый получил мое рекомендательное письмо; те из вас, кого нигде не ждут, могут воспользоваться им. Надеюсь, я не зря старался сказать о каждом из вас что-нибудь лестное!.. А теперь пора. Исполним наш обряд расставания. — Мастер серьезным и чуть печальным взором обвел почтительно склоненные головы, лицо его оставалось неподвижным, исчерченные шрамами руки лежали на рукояти упертого в землю парадного меча. — Теперь каждый из вас да примет на тело и одеяние вечный Знак Школы Меча в Дем Биннори, что будет гласить о вашем умении, равно как и о характере, насколько нам было дано понять их. Вам, дошедшим до конца, нечего стыдиться Знака, каков бы он ни был. Каждый из вас — мастер в сравнении с прочими, никогда не ступавшими по этому двору!

Наставник поднял руку, и в толщах голубого аэра поплыл торжественный звон большого колокола, возвещавшего выход в мир еще нескольких Носящих Знак Школы.

— Обнажите левое плечо!

Двое желтолицых узкоглазых слуг, когда-то привезенных из восходных краев Южного Хьёрварда, вынесли на середину двора стол, покрытый белой холстиной, и принялись раскладывать на ней какие-то замысловатые, начищенные до блеска инструменты.

Выпускники сдернули с плеч короткие куртки и развязали тесемки льняных рубах. Подняв руку, Наставник позвал первого, и все затаили дыхание..

Было важно, очень важно, какой Знак присудят Наставники! Эта метка останется с получившим ее до конца дней; и где бы ты ни находился в пределах Халлана (да и вне его — Школа в Дем Биннори знаменита повсеместно!), и благородные и простолюдины всегда будут принимать тебя в зависимости от этого Знака. Он во многом определит твою судьбу: окончишь ли ты свои дни мелким подручным пограничного барона на северном рубеже, или же жизнь твоя начнется у подножия трона Владычицы, света наших сердец, огня огней и силы наших сил…

— Грон! Знак Месяца…

Знак Месяца хорош — он означает хитрость и способность подниматься после самых тяжких неудач (подобно тому, как, исчезнув в Вековечной Тьме, вновь появляется на небе обновленная Луна) Он означает сообразительность, искусство наблюдения, но как знак боевого искусства мечника он не из высших. Так, серединка.

— Фалдан! Синий Орел!

Это лучше, и притом намного. Это чистота и открытость помыслов, это гордость и неподкупность, неспособность бить в спину и вообще прибегать к обману. Это Знак прямодушия и незлопамятности, и он на четыре ступени выше Месяца в Разряде Мастеров. Носящий его может смело выйти без кольчуги против шести-семи обученных ратников.

Тем временем Грон, высокий, статный юноша, всегда первенствовавший в сердечных делах, но далеко не столь же победоносный на ристалищном поле, на негнущихся ногах подошел к двум желтолицым слугам. Его щеки пылали, словно маковый цвет, — видно, он рассчитывал на большее..

Узкоглазые ловко наложили на его обнаженное левое плечо какое-то сложное сплетение из тонких металлических нитей. Бесчисленные иглы, приводимые в движение замысловатым механизмом, дрогнули и поползли к золотистой коже Грона. Одна за другой они вонзались в кожу; юноша морщился, однако не проронил ни звука. Тем временем другой слуга прикреплял к его куртке серебряный Знак — такой же, что должен был сейчас появиться на теле у Грона.

— Таран! Летучая Мышь…

Это плохо — последний знак Иерархии, самый низший из Разряда Мастеров. Тут есть и коварство, и скрытность, да и умение оставляет, по мнению Наставника, желать много лучшего. Впрочем, Таран и так еле-еле дотянул до конца, так что и этому он радешенек.

— Саваж! Две Кобры…

На ступень ниже Орла. Как мечник ты неплох, но Тьма и Свет вечно борются в тебе, и ты можешь наносить смертельные удары в неожиданных даже для самого себя направлениях; ты злобен и не прощаешь обид, однако верен и не способен на предательство.

— Тигран!..

Все затаили дыхание. Это мастер. Это лучший меч Школы; Наставник якобы говорил, что такие рождаются раз в сто лет… Однако вне зависимости от того, произнес ли он эти слова в действительности, Тигран и впрямь был первым учеником. Неужели Черный Ворон или, как и у Наставника, Белый Дракон?! Тигран в последнее время почти ни в чем не уступал учителю.

— Бешеный Тигр.

Вот это да! Не удержавшись, Трогвар даже разинул рот от удивления. Бешеный Тигр был Вторым Знаком после занимавших первую ступень Черного Ворона и Белого Дракона, равных по умению, но несхожих «характером»; Бешеный Тигр означал, что его носитель болезненно честолюбив, нестоек к соблазну богатства; обладающий этим Знаком легко сходился с людьми, они тянулись к нему, однако он слишком часто стремился использовать их как слепые орудия.

Сам Тигран стоял, внешне ничуть не изменившись, лишь побелели костяшки на судорожно стиснутых кулаках.

— Мерлин! Старая Сова.

Это тоже неплохой Знак. По умению Сова равна Синему Орлу, однако далеко не такова же характером. Она молчалива и беспощадна, она мудра и дальновидна, но только по ночам. Она искушена в борьбе со Злом его же оружием — но не требуйте от нее любви или верной дружбы. Она будет оставаться с вами, лишь пока так желает.

— Стамп! Семь Роз…

На ступень ниже Двух Кобр, на две — Орла и Совы и на две выше Месяца. Знак благородства и красоты помыслов, Знак художественного дара и утонченности. Добрый Знак — перед носящим его легко раскроются любые двери.

— Трогвар!.. — наконец выкрикнул Главный Наставник и отчего-то сделал паузу, показавшуюся очень долгой.

«Вообще-то я, конечно, послабее Тиграна, — мелькнуло в голове брата Арьяты, — он у меня выигрывает три схватки из пяти, зачастую и две из трех; правда, тому Наставнику, у которого Черный Ворон, он проигрывает шесть боев из десяти, а я — семь-восемь… Ну же! Конечно, должно быть не меньше Коршуна или равной ему Совы. Хорошо бы Морского Змея — это на ступень выше… Да что я! Мерлин последние месяцы с трудом брал у меня один бой из пяти, Фалдану я как-то проиграл два из четырех, но это ж после бессонной ночи, когда до зари читал „Врата Холмов“.

— Крылатый Пес! — раздалось наконец над двором, когда тишина стала уже совсем нестерпимой.

„Ого! Третий Знак в Иерархии!“ — Трогвара захлестнула пьянящая радость. Жаль, конечно, что не Второй… но брат Арьяты тогда еще плохо умел лгать самому себе. Тигран сильнее меня, честно признавал он. Пусть не очень, но все же посильнее…

Юноши один за другим подходили к узкоглазым слугам. Ритуал нанесения Знака давным-давно был отработан до мельчайших деталей, придуманы остроумные и сложные механизмы, управляющие сотнями и сотнями тончайших, не толще человеческого волоса, иголок, что вводили в кожу десятки оттенков различных красок, сваренных по особым рецептам из редких горных трав и морских водорослей. Нанести сколь угодно сложный Знак из уже имевшихся не занимало у мастеров и минуты; другое дело, если бы потребовалось создать что-то совершенно новое…

Раскаленные иглы жестоко терзали плечо, боль ввинчивалась в виски Трогвара, и приходилось напрягать все силы, чтобы сохранить прежнее, радостно-беззаботное выражение лица, предписанное строгим обычаем. Многоцветье красок вкалывалось в кожу, и вот настал миг, когда маска была снята и Трогвар увидел на своем плече посредине багрового пятна Крылатого Пса, скалящего зубы в вечной ярости, уже расправлявшего крылья, готового взлететь…

Обряд был завершен. Ворон, пролетавший в этот миг над двором крепости, увидел бы строгие ряды застывших учеников, небольшую группу Наставников в центре, а между ними и открытыми по этому случаю воротами выровнялся и вскинул в последнем приветствии руки строй тех, кто покидал сегодня Школу.

— Служите Владычице, отринув себя! — строго произнес Главный Наставник; фраза эта была новой, раньше много-много лет подряд звучало „Служите Королю!“; имени никогда не называлось, тем самым ученики как бы шли служить самой идее Халланского королевства, а не определенному человеку, носившему в то время корону. Теперь все изменилось… В том числе и фраза прощального обряда, и то, что там звучало слово „Владычица“, ничего не меняло — у хозяйки Халлана не было собственного имени, ее называли только так, и никак иначе.

— Служите Владычице, отринув себя!

— Пусть враги твои, Наставник, умрут без сыновей! — дружно грянули в ответ восемь здоровых глоток..

Потом был о еще празднество, песни и пляски, прощальные бои; по обычаю, получившие Знак не участвовали в них — едва приняв на тело свой отныне вечный символ, они давали нерушимую клятву не поднимать друг на друга даже тупого учебного оружия.

Школа шумела всю ночь, всю теплую осеннюю южную ночь, и затихла лишь к утру…

А едва отзвенел обеденный колокол, как все — и ученики и наставники — вновь высыпали во двор. Там стояли восемь получивших вчера Знаки — уже в походной одежде, с котомками за плечами; а еще каждый, прошедший Школу, уносил с собой любимый клинок.

Теперь уже не звучало ни прощальных слов, ни музыки — все было сказано, спето и сыграно вчера. Молодые воины спали сколько хотели после веселой прошедшей ночи, а поднявшись и приведя себя в порядок, собрались во дворе. Настало время уходить.

Молча, лишь склонив в прощальном поклоне головы, восемь юношей медленно прошли за ворота. Дружно остановились и оглянулись — и ворота тотчас захлопнулись за ними. Пора ученичества кончилась.

Ни один глаз не следил за ними из бойниц крепости, никто не вышел проводить их до поворота; напротив, за покинутыми ими стенами рога заиграли до боли знакомый сигнал к началу послеобеденных занятий.

Стараясь не смотреть друг на друга, юноши переминались с ноги на ногу, словно ожидая чего-то, хотя сами прекрасно знали, что вся Школа уже занялась повседневными делами и притворяется, будто ей больше нет никакого дела до вышедших из ее стен. Конечно, в спальнях еще долго не стихнут разговоры об этом дне, о полученных выпускниками Знаках — но дороги назад уже не было.

— Ну, что здесь стоять-то, пошли, что ли, а то все сапоги тут простоим, — решился нарушить тишину Грон.

И словно порвалась невидимая цепь, накрепко еще привязывавшая Носящих Знак к заветным воротам; не сговариваясь, они разом повернулись спинами к крепостным стенам и зашагали по узкой полузаросшей дороге.

Шагали молча — слова казались сейчас неуместными. Так получилось, что никто из молодых воинов не был связан особо крепкими дружескими узами с остальными, и потому никто не дерзал нарушить тишину.

Так, в траурном молчании, точно на похоронах, они прошагали весь недлинный путь до крошечного приморского городка, откуда расходилось несколько торных дорог. Наступило время прощаться и им.

По обычаю, остановились на заветном перекрестке, где из года в год расставались прошедшие Школу молодые воины Ветер поднимал едкую желтоватую пыль, она мешала говорить, и от нее — ясно дело! — очень сильно слезились глаза…

— Кто куда, братья? — медленно проговорил Стамп. Он, похоже, тяжелее всех переживал расставание со Школой и сотоварищами. Друзей у него не было, однако он приятельствовал, считай, со всеми — умение, которым из всех восьми отличался лишь он один.

— Домой, конечно же, — застенчиво улыбнулся Фалдан. — Мама, отец, сестры заждались…

— И я, и я тоже, — перебивая друг друга, выпалили Мерлин и Таран.

— А я погуляю по белу свету, — беззаботно махнул рукой Стамп. — Рано мне под материнский подол…

— Так пошли со мной к морю, в Беттор. — Саваж деловито разливал прощальный рог. — Командир Эрандо готовит дальний поход в Южный Хьёрвард, хорошо бы попасть к нему под начало, он отменный капитан и воин.

Тигран отмолчался, и его не стали трогать. Переживает человек, ясное дело — так надеялся на Первый Знак!

— Я к отцу, на перевал, туда, за Неллас. — Грон сдул со лба непослушную прядь. — Говорят, там опять жарко, варвары, похоже, оправились… Ну а ты, Трогвар, чего молчишь?

— Я пойду в столицу, — отчеканил Крылатый Пес. — К Владычице.

Все переглянулись. В Школе знали, что Трогвар сирота и что ему некуда податься, — но что делать в Дайре?

— Зачем? — удивился Саваж. — Ковры богатым матронам выколачивать? Там же и меча-то как следует не обновить! А на службу просто так не возьмут. Идем с нами, Эрандо возьмет, вернемся и со славой, и с золотишком — тогда я и сам в Дайре наведаюсь!

Трогвар упрямо нагнул голову, и его тотчас оставили в покое — этот непреклонный вид был слишком хорошо знаком остальным. Коль упрется, то уже ничем не сдвинешь…

Трогвар сумел напоследок удивить своих былых товарищей. Никто и никогда из Школы Меча не осмеливался предложить свою службу Владычице или прежним королям, не совершив сперва какого-нибудь достойного деяния. Сперва отличись, добейся славы — и уж потом клади свой меч на ступени Халланского трона!

И как мог Трогвар объяснить остальным, что две страсти в равной степени владеют им — отыскать тропку к Перворожденным и служить Владычице. Не барону или командору, годами дожидаясь случая показать себя (ведь не так-то просто отличиться воину в дни мира!), а Ей, и только Ей. Потому что он любит Ее превыше самого себя, потому что единственная цель, достойная мужчины, — быть полезным Ей, а высшее счастье — умереть, защищая Ее!

Но об этом он молчал.

Молодые воины простились, кладя правые руки на плечи друг другу. При этом все старательно отводили глаза, и лишь Тигран долгим и открытым взглядом посмотрел в лицо Трогвару, словно отыскивая некий ответ на невысказанный вслух вопрос; однако брат Арьяты не понял его, и они простились, как и остальные, молча.

Получившие Знак разошлись в разные стороны. Саваж со Стампом двинулись к пристани нанять ладью, которая отвезла бы их в Беттор, где стояли готовые к отплытию каравеллы Эрандо; Мерлин и Таран выбрали западный тракт — владения их отцов лежали к закату от Дайре; Грон, поколебавшись, отправился к причалу вслед за Саважем — разузнать, нет ли попутного корабля в Неллас; Тигран же неожиданно для всех зашагал на юг, к отделявшему благодатные равнины Халлана от пышущих жаром пустынь Хребту Трогвар в одиночку зашагал по наезженной дороге, в конце которой его ждала столица.

ГЛАВА XVII

Он шел долго. Дни уходили за днями, неделя сменялась неделей, близился излет лета, хлеба ложились под серп. Припекало солнце, и натруженная спина прела под серым плащом, плотно прижатым к телу двумя укрепленными крест-накрест недлинными, чуть изогнутыми мечами-ноэрами.

Мало-помалу дорога, по которой он шел, становилась все шире, села и замки — богаче и пышнее. Крылатый Пес приближался к сердцу Халланского королевства, однако он почти не смотрел по сторонам. Не удостоились его внимания ни роскошные платановые рощи, спускающиеся по зеленым пологим холмам к самой белой черте прибоя, ни величественные черные утесы Дорнея, врезавшиеся в голубую морскую гладь двумя гигантскими клешнями, ни торжественные дубовые леса, раскинувшиеся на привольных просторах речных долин, через которые вел его нескончаемый тракт…

Он останавливался на самых скромных постоялых дворах, бережно тратя те немногие деньги, что получил от щедрот Наставника В трактирах он избегал шумных компаний, предпочитая есть и пить в одиночестве. На него глазели — не столь часто под эти давно не обновляемые кровли вступал воин с Третьим Знаком Дем Биннори; прекрасно зная, что означает Крылатый Пес на куртке странного гостя, никто не дерзал побеспокоить его. Одиночество Трогвара так и не было никем нарушено до самого конца пути.

И с каждой пройденной лигой жестокий внутренний огонь все сильнее и сильнее жег путника Ну когда, когда же он наконец сможет припасть к ступеням трона своей мечты, вознести зримую молитву своему живому божеству? Крылатый Пес равнодушно проходил мимо придорожных храмов Молодых Богов — кчему они ему, если в его сердце безраздельно царствует Владычица Халлана? Последние ночи перед столицей он уже не мог спать.

Но вот под ногами вместо пыли и песка потянулись гладкие каменные плиты; знаменитые вишневые и яблоневые сады окрестностей Дайре заполнили все вокруг; и настал миг, когда потрясенному Трогвару открылись величественные, вознесшиеся высоко в небо сторожевые башни Дайре, островерхие и тонкие, словно все без остатка устремленные ввысь и пытающиеся оторваться от грубых фундаментов. Город окружали белокаменные стены высотой в десять человеческих ростов с кроваво-красными башнями, увенчанными отливающими золотом шпилями…

К воротам Дайре тек густой поток людей, лошадей, повозок; Трогвар затерялся в этой живой реке, опомнившись, лишь когда пришла пора платить пошлину за вход. Она была невелика и взималась скорее по старой памяти, чем из-за действительной необходимости; однако Крылатому Псу пришлось опустить в кружку сборщика свои последние медяки. Теперь, вздумай он поесть, еду пришлось бы добывать мечом, однако Трогвар и помыслить не мог, чтобы беззаконно обнажить оружие в такой близости от заветного трона Владычицы; скорее он согласился бы голодать.

Он впервые оказался среди такого количества суетящихся, орущих, вопящих, толкающихся и вечно куда-то опаздывающих людей. Трогвар вообще неуютно чувствовал себя даже в небольших придорожных трактирах; здесь же, среди равнодушной толпы, ему стало совсем плохо. Он пробирался между снующих обитателей Дайре, словно змеелов возле сплетшихся в клубок ядовитых кобр. Он хотел быть один. В одиночестве так славно размышлять, так восхитительно-согласно приходят мысли, и можно с головой уйти в любимые книги, которые одни никогда не предадут и не ударят в спину… Поминутно подавляя желание схватиться за эфесы, Трогвар осторожно пробирался по нешироким городским улицам, мимо лавок и харчевен, мимо мастерских и гостиниц, мимо лупанаров и тому подобных заведений — последние он старался обходить за квартал… Несколько раз он ловил на себе внимательные взгляды прохаживающихся тут и там патрулей городской стражи — два его меча возбуждали в ратниках служебное рвение, однако стоило им завидеть его Знак, как настороженность исчезала, и они чуть ли не раболепно кланялись молодому воину. Даже на улицах столицы человек с Третьим Знаком Иерархии встречался редко.

Трогвар шагал и шагал, цепким взглядом прищуренных глаз осматривая всякого, у кого на поясе висел меч. Порой вслед ему слышался девичий смех — он был недурен собой, вдобавок обладатель Крылатого Пса, на него частенько обращались лукавые взоры из-под длинных ресниц; и тогда Трогвар отворачивался, словно в смущении, на самом деле как же он мог глазеть на других женщин, когда его ждала сама Владычица!

Брату Арьяты, законному наследнику Халланской Короны, было некуда идти в его собственной столице. Он был чужим здесь и не имел никакого дела ни к кому в Дайре, кроме лишь Той, что жила в королевском дворце. Глаз Трогвара не задерживался ни на изобилии богатых лавок, ни на великолепии фасадов; и со все большим и большим удивлением смотрел он на окружавших его людей. Пресветлый Ямерт, вырастившие его лесные гномы теперь казались ему куда лучше, чем эти полубезумные создания!..

Полубезумные создания в полубезумном городе, в городе, более напоминающем обиталище рыжих лесных муравьев. Выжги его до основания, развей пепел по ветру — не пройдет и пяти лет, глядишь, те же дома, те же лавки, тот же рынок рабов, да и нищие, наверное, останутся теми же…

Так что же делают все эти люди, что гонит их по этим улочкам, что заставляет озабоченно морщить лбы, сдвигать брови, метаться из стороны в сторону? И самое главное — как же ты нужна нам, о Владычица! Ясно ведь, что ни к чему тебе власть над этими толпами неразумных созданий; и ясно, что лишь из чувства долга продолжаешь ты держать бразды правления, не давая здешнему народу скатиться до полной дикости…

Можно купить оружие, одежду, еду. Можно сражаться за наемщика и иметь вдоволь серебра. Можно менять женщин. А зачем?.. Единственное достойное занятие — это собирать раритеты…

Пытаясь разобраться в нахлынувших мыслях, Трогвар кружил и кружил по незнакомому городу, бесцельно переходя из таверны в таверну, подсаживался к длинным столам, молча приглядывался к соседям… Несколько раз его угостили пивом, компанейские оружейники попытались втянуть его в разговор — парень с Крылатым Псом заслуживал уважения, и уж наверняка он должен был разбираться в тонкостях ковки клинков; однако Трогвар, не поддержав беседы, выскочил из таверны так, словно за ним гналась целая армия.

Ноги занесли его на рынок рабов — унылые, полубезжизненные, равнодушные ко всему лица; грубые деревянные помосты, жуликоватые оценщики; кузнецы из беднейших, что зарабатывают свой жалкий хлеб крепя ошейники и кандалы… Жирный одутловатый торговец, шумно сопя, щупал сжавшуюся в комок молоденькую желтокожую девушку, явно привезенную пиратами из Южного Хьёрварда; маленькие глаза купца матово блестели, он показался Трогвару безумцем, накурившимся одурманивающего зелья…

Оружейные ряды. Блеск начищенного оружия, рыжие, пегие, черные, седые, все подпаленные бороды немногословных мастеров; молодые сэйравы, прогуливающиеся мимо сваленного грудами на прилавках смертоносного железа. Здесь Трогвара уже приветствовали не без почтительности, замечая его Знак. Брат Арьяты отвечал учтивыми поклонами, однако глаза его оставались холодными и устремленными куда-то вдаль, словно он напряженно разглядывал нечто невидимое для остальных…

И повсюду в этом городе чувствовалось незримое присутствие Владычицы. Ее имя звучало ежеминутно, им клялись и им заканчивали добрые пожелания и напутствия; кое-где в самых богатых лавках висели Ее портреты, и странным мог бы показаться чужеземцу льющийся по Ее плечам водопад странных черно-белых волос, удивительное смешение черных до синевы прядей с белыми, не седыми, а просто очень светлыми…

Лишь к вечеру по уже затихающим улочкам столицы Трогвар добрался до дворца, остановился на мгновение возле края громадной площади перед многобашенным сверкающим чудом — и решительно ступил на брусчатку.

Огромное строение нависало над ним, блестя разноцветными витражами окон и золотыми куполами парадных залов; на тонких флагштоках трепетали ало-синие знамена. Серебром горели ворота — дивное творение горных гномов; на створках взамен красовавшегося там много столетий герба Халланской Династии помещалась новая эмблема — единорог и ворон, повергающие змея.

Ворота были полуоткрыты, несмотря на поздний час; в проходе неподвижно застыла стража.

На роскошных отполированных доспехах играли легкие блики заката, длинные тисовые копья опустились и скрестились, преграждая дорогу подошедшему Трогвару. Под опущенными забралами он не мог видеть лиц воинов, однако широкие — в ладонь — зазубренные наконечники были подняты вверх, а не нацелены в грудь Трогвара. Часовые видели его Знак и лишь показывали ему, что путь пока закрыт.

— Почтенные, как мне найти начальника стражи? — вежливо поклонившись, осведомился Трогвар.

— Тебе назначено, молодой сэйрав? — прогудел один из копейщиков.

— Нет, я первый день в городе. Хочу поступить на службу.

— На службу? — Воины переглянулись.

Носители Знака — неважно, благородного они происхождения или нет, умение уравнивало всех — никогда не придут сюда с подобной просьбой, не имея за плечами какого-нибудь достойного дела; а раз так, этому пришельцу следует помочь… Знак Крылатого Пса говорил в пользу носившего его лучше всяких слов.

Один из стражников нажал торчавший из стены рычаг; где-то в глубине звякнул колокольчик, и вскоре к воротам вышел еще один воин, судя по черному треугольнику, навешенному слева на кольчугу, — начальник караула.

— Видеть Капитана стражи? — проговорил он, снимая положенный уставом шлем и в затруднении почесывая затылок. — Гм… Ну ладно, молодой мастер, ступай за мной. Такие, как ты, давно уже к нам не захаживали…

Миновав короткий коридор, Трогвар и его провожатый оказались в караульне. По углам колючими кустами высились пирамиды копий, на стенах висело несколько десятков разнообразных мечей самых причудливых очертаний. Посередине комнаты Трогвар увидел длинный стол и лавки; вкусно пахло добрым пивом, крепким старым табаком и оружейной смазкой. Несколько свободных от дежурства воинов острили клинки — знакомый, привычный скрежет точильных камней, словно Трогвар и не уходил никуда из Дем Биннори!

— Ко мне, что ли? — прогудел вдруг над самым ухом Трогвара густой, низкий голос, и брат Арьяты поспешно обернулся.

Перед ним стоял широкоплечий, уже немолодой воин, длинные усы по моде давно минувших дней Смуты спускались почти до ключиц; обветренное и морщинистое лицо наискось прочерчивало несколько глубоких, плохо заросших темных шрамов. Кулаки длинноусого смело могли потягаться размером с доброй пивной кружкой, такие ладони запросто ломали подковы, если только не гномьей работы…

— Достопочтимый Капитан… — поклонившись, начал Трогвар.

— Умбато, — бросил тот.

— Достопочтимый Капитан Умбато, я Трогвар…

Старый воин внезапно вздрогнул, прямо-таки впившись глазами в лицо Крылатого Пса.

Удивившись, юноша осекся.

— Кто твои почтенные родители, молодой мастер? — отчего-то слегка севшим голосом произнес Капитан.

— Я сирота, — не опуская глаз, ответил Трогвар. — Я воспитывался в Дем Биннори. Детства совсем не помню…

— Понятно, прости меня. — Умбато вздохнул, проведя ладонью по лицу сверху вниз. — Так что ты ищешь здесь, молодой мастер?

— Я пришел искать службы у Владычицы, — четко проговорил Трогвар, вновь слегка кланяясь и протягивая Капитану рекомендательное письмо Наставника.

Цепкие, чуть скрюченные пальцы старого рубаки бережно приняли пергамент, однако Умбато не спешил разворачивать его.

— Где же ты побывал после Школы, молодой мастер? — благожелательно спросил он. — Часом, не в полку Герреда? Дело там было жаркое..

Трогвар облизнул губы. Наступил самый неприятный для него момент.

— Почтенный Капитан Умбато… я только что окончил Школу.

— То есть как? — опешил Умбато, даже выронив так и оставшееся непрочитанным письмо. — Послушай-ка, молодой мастер, тогда тебе пока здесь нечего делать. Ты же знаешь порядок… И мне вообще непонятно, как ты дерзнул явиться сюда!

— А разве мой Знак не есть лучшая рекомендация? — изо всех сил сохраняя спокойствие, как можно более небрежно ответил Трогвар.

Брови Капитана гневно сошлись.

— Этого мало, — глухо проворчал он. — Если каждый мальчишка, кое-как выучившийся махать детским мечом…

— Достопочтимый Капитан Умбато, ты оскорбил меня!

Великолепно разыгрывая гнев, Трогвар шагнул к старому воину, сжимая кулаки. В следующий миг клинки-ноэры с легким шорохом выпорхнули из ножен.

— Сперва возьми надо мной верх, а потом называй меня мальчишкой!

Сидевшие за столом воины повскакивали с мест, уже готовые броситься на Трогвара, однако их остановил властный окрик Капитана:

— Не сметь! Я его сам проучу! Трогвар очень рисковал, поставив все, что имел, на одну-единственную карту; однако пока Капитан действовал именно так, как и рассчитывал Крылатый Пес. Умбато покраснел, надулся, кровь бросилась ему в голову; он зашипел, точно рассерженный камышовый кот, и уже в нешуточной злобе сорвал со стены первую попавшуюся пару мечей.

Выпад! И блеск чужой стали у самых глаз! И еще! Еще! Сверху-сбоку, раскрут, восьмерка, удар на высоте кисти, скольжение, ложный замах, тычок вниз, переворот влево-вправо, снова раскрут… Проделано это все было быстро и довольно-таки неплохо, однако не стало неожиданностью для Трогвара. Этому Капитану было далеко до Главного Наставника…

„Что, выдохся? — подумал Трогвар, отражая очередной выпад. — Удивлен, силач? А чего же ты ждал от Крылатого Пса?“

И тут Трогвар сам бросился в атаку, однако удары наносил осторожно, щадя самолюбие Капитана, — дважды он задерживал выпады, нацеленные в открытые места, причем второй раз ему не удалось скрыть это.

И, почувствовав, что желторотый мальчишка щадит его, его, Капитана гвардейской стражи, Умбато совсем потерял рассудок. Он словно взорвался изнутри, мечи в его руках превратились в две разящие ядовитые змеи, сам с двумя клинками, Трогвар с большим трудом сдерживал его натиск…

Ни тот, ни другой не могли взять верха; решив чуть поддаться, Трогвар слегка открылся и внезапно почувствовал, что Умбато тоже сдерживает свои удары, уже пробившие защиту Крылатого Пса, но так, чтобы они казались отраженными. Крылатый Пес в свою очередь попробовал было атаковать… однако Капитан, вдруг отскочив в сторону, примирительно опустил мечи.

— Славно бьешься, молодой мастер, славно. — Он одобрительно покивал головой и хлопнул Трогвара по плечу. — Давно я не видал, чтобы новички так бились… Что ж, считай, ты мне подходишь. Так и быть, попрошу за тебя Великого Атора!

— Как? — поразился Трогвар. — Нужно разрешение самого Великого Атора? Неужели не сам Капитан Умбато решает, кому быть в его отряде? Разве Атор имеет к этому отношение?

— С некоторых пор имеет, и не только к моему отряду! — Умбато дернул себя за ус — с досадой, как показалось Трогвару. — Да, Атор теперь решает очень многое… Он ведь правая рука Владычицы, Меч королевства, первый среди воинов Халлана; он уже давно предводитель всей дворцовой гвардии… Послушай, Дем Биннори что, в такой глуши, что ты не знаешь о Великом Аторе?

— Для прошедших Школу Меча в Дем Биннори нет различий между слугами Владычицы, — сквозь зубы процедил Трогвар. Он еще не знал почему, но имя Атор вдруг вызвало в нем неприязнь. — Есть Владычица — и есть все остальные. С высоты Ее отличия от нас нет разницы между простыми смертными.

Капитан с сомнением покачал головой, однако по существу возразить ничего не смог.

— А разве не сама Владычица решает, годен ли тот или иной для Ее службы? — вновь спросил Трогвар. Отчего-то ему очень не хотелось, чтобы его имя выговаривали уста этого самого Атора, пусть даже и прозванного Великим.

— Сама, конечно же, но представляет Ей ищущего службы теперь только Великий Атор. Ему Она доверяет больше всех, — с оттенком недовольства в голосе ответил Умбато.

Что ж, теперь все ясно.

— Благодарю тебя, почтенный Капитан Умбато, — вновь поклонившись, произнес Трогвар. — Прости меня за случившееся. Так куда и когда прикажешь мне явиться?..

— Доложу сегодня — скоро уже идти к Атору; если хочешь, подожди здесь…

— Я подожду… — наклонил голову Трогвар.

* * *

Время тянулось медленно и мучительно. Капитан Умбато вскоре ушел, распорядившись, чтобы Трогвару позволили сидеть в караульне; гвардейцы же оказались неразговорчивыми. Брат Арьяты замер в углу, усилием воли подавляя желание хотя бы встать и начать вышагивать от одной стены до другой — напряженное тело требовало движения, какого угодно, но движения; оставаться на одном месте было пыткой. Смиряя себя, Трогвар не шевелился.

За узкими окнами кордегардии, выходившими в один из внутренних двориков, уже совсем стемнело, когда наконец появился Капитан Умбато. Трогвар нарочито медленно повернул к нему голову, но заметив, что начальник стражи занят раздачей каких-то малозначительных распоряжений своим гвардейцам, так же спокойно отвернулся. Он не выкажет свою слабость ни перед кем!

Умбато разослал воинов с различными поручениями, в караульне остались только он и Трогвар.

— Неладно все как-то вышло, Трогвар, — хмурясь бросил Умбато, избегая смотреть Крылатому в глаза. — Отказал наш Великий Атор, видишь, какая история… Да еще мне выговорил. — Капитан с досадой сплюнул на пол. — Чванлив он, этот их Атор, сил никаких нет! И зачем только пресветлая Владычица его при себе держит… Я уж так ему тебя нахваливал! Да только все зря. Побагровел, точно твой кирпич, и ни в какую. — Пальцы Капитана раздраженно барабанили по столешнице. — Так что же теперь делать будешь, молодой мастер?

— А что бы посоветовал мне многомудрый Капитан? — страшным усилием воли заставив голос не дрожать, ответил Трогвар.

— Гм… что ж тут посоветуешь… — Умбато опустил голову. — Одно только средство осталось — молить саму Владычицу… Как раз завтра — Большой Прием; туда могут прийти все благородные сэйравы — и ты тоже, твой Знак тебе это позволяет… На этом Приеме каждый может обратиться непосредственно к самой Хозяйке Халлана с просьбой или жалобой на обиды. Попробуй и ты! Другого способа у тебя нет… если ты продолжаешь настаивать на том, чтобы немедленно поступить на Ее службу. А коль передумаешь — то давай я пару слов Герреду черкану… Он такого, как ты, в свой полк не то что с руками и ногами оторвет, а еще, пожалуй, и десятником сделает… Варвары что ни месяц наши заставы на перевалах тревожат — лучшего места, чтобы отличиться, не сыщешь во всем Халлане. Право же, Трогвар, нравишься ты мне, и хочу я тебе помочь — может, прислушаешься к моему совету?

— Если Атор отказал сегодня, ничто не сможет поручиться, что он не откажет завтра, — покачал головой Трогвар.

— Так-то оно так, а если у тебя за плечами дело громкое появится, то и Владычицу просить куда легче станет…

Трогвар промолчал.

— Ну, тебе виднее, — поднялся Капитан. — Своя голова на плечах имеется. Пойдем, сейчас ночная стража заступит… Тебе ночевать негде, так что со мной пойдешь — и не смей возражать! Считай, это первый приказ тебе как моему воину…

— Откуда ты знаешь, почтенный Умбато… — начал было Трогвар, однако Капитан досадливо, прервал его.

— Да чего ж тут знать… если ты аж во дворец с походным мешком вломился, даже платья не переменив!

— У меня другого нет, — тихо проговорил Трогвар.

Знаю… Впрочем, плюнь — воинам тряпками обвешиваться ни к чему. Пусть придворные щеголи этим занимаются…

ГЛАВА XVIII

Эту ночь Трогвар провел под гостеприимным кровом Капитана. Старый вояка жил один — двое сыновей тянули лямку на северной границе, жена давно умерла… Сердито гремя пустыми горшками и что-то неразборчиво ворча себе под нос, Умбато отыскал полный чугун с бобовой кашей, по-братски разделив с Трогваром ужин.

Едва голова Трогвара коснулась подушки, как он провалился в глубокий сон без сновидений.

Наутро Капитан растолкал его чуть свет.

— Смотри, молодой мастер, счастье свое проспишь! Прием через два часа начинается…

Долго собираться Трогвару не пришлось. Встал, умылся, затянув пояс потуже — и готов. От волнения кусок не лез в горло…

Вскоре Крылатый Пес уже стоял среди толпы ожидавших выхода Владычицы в том самом парадном тронном зале, где семнадцать лет назад Призрачный Меч в последний миг изменил его сестре, о существовании которой, как, впрочем, И о тайне своего рождения, он по-прежнему ничего не знал…

Огромные окна в просторном зале были открыты; отгоняя жару, порхал легкий ветерок — На дворе стоял сухой и жаркий конец августа. Здесь же — лишь тихий гул разговоров, смешение на праздничных одеяниях собравшихся знатнейших дворян столицы, блеск их многоцветных гербов. Кое-кто начал было недоуменно коситься на замершего Трогвара, на его серый дорожный плащ и видавшие виды сапоги; однако никто не дерзнул произнести укоризны вслух — Знак Трогвара внушал невольное почтение.

Большой Прием Владычицы! Это было нечто вроде совета со знатнейшими родами сэйравов; здесь официально оглашались последние новости с границ, разбирались важнейшие события, происшедшие в королевстве, и здесь же принимались решения. Потом отдавались приказы и выбирались те, кому выпало их исполнять. Разумеется, Малый, Собственный Ее Величества Совет Халлана уже обсудил все это, однако Большой Прием все еще сохранял свое значение, ибо если не будет согласия Владычицы с сэйравами… Хотя порой Трогвару казалось, что Она просто не может сделать что-то такое, что бы не было тотчас искренне одобрено всеми.

Точно в назначенный час, когда опустел резервуар больших водяных часов, по залу разнесся гулкий голос многочисленных труб. Все разговоры замерли, успевшие присесть поспешно вскочили со скамей и пуфов; взоры собравшихся обратились на золотую двустворчатую дверь, изукрашенную тонкой резьбой…

Раздались гулкие шаги стражи, четверо гвардейцев громадного роста торжественно вступили в зал, а за ними легкой походкой, почти не касаясь земли, вошла Она.

Трогвар замер, не в силах отвести глаз; ему казалось, что грудь сейчас разорвется от бешеных ударов сердца; он добился своего — он воочию видит Ее!

Улыбаясь, Владычица прошла к трону. Если бы принцесса Арьята могла видеть ее сейчас, она была бы несказанно поражена — ее соперница ничуть не изменилась.

Взгляд Хозяйки Халлана скользил поверх спин склонившихся в глубоких, почтительных поклонах. Ее лицо не блестело от мазей и притираний. По мнению Ее подданных, Она не нуждалась в иных, не Природой дарованных красках. Бездонные глаза смотрели весело; и всем собравшимся Она казалась словно всеведущим духом этой земли, почему-то решившим облачиться плотью…

— Здравствуйте, друзья мои, я прошу вас садиться! — Владычица подняла руку, стоя у трона, и сама опустилась на него не раньше, чем устроились все собравшиеся в зале.

Словно очнувшись, Трогвар только теперь смог отвести взгляд от стройной фигуры со странными бело-черными волосами на высоком резном троне; и в глазах остальных собравшихся здесь он прочел то же, что чувствовал сам, — восторг, восхищение, упоение, преклонение перед этим неземным существом; Смертный может лишь низко склониться перед Ней и кинуться в огонь по первому Ее приказу.

И только теперь Трогвар заметил на самой верхней ступени трона рослого и могучего воина с роскошной копной черных волос и жестким взглядом тигриных глаз на красивом и твердом лице. Сильные руки были обнажены до плеч, открывая тугие вздутия мышц; он носил безрукавку ало-синих цветов Владычицы, на груди висела тяжелая драгоценная цепь с крупным кроваво-красным рубином. Руки воина небрежно опирались на длинный двуручный меч-страшилище.

В первый миг Трогвар даже не понял, что заставило его замереть с раскрытым от удивления ртом.

Знак! Знак на этом типе! Всемогущий Создатель, отец Ялини и Ямерта, это же Белый Единорог! Знак вне Разряда Мастеров, вне пределов Иерархии, Знак, присуждаемый лишь общим решением всех без исключения лучших Наставников Игры Мечей как признание непобедимости его обладателя. Еще когда Трогвар был в Школе, об этом Знаке ходили легенды. Да-да-да, и Главный Наставник как-то раз был срочно вызван в столицу, отсутствовал месяц, а потом поползли разговоры, что будто бы Конклав присудил кому-то этот за десятилетия никому не доставшийся Знак… И значило это, что все Наставники, обладатели Знаков Ворона или Белого Дракона, так и не смогли зацепить Атора. По условиям, он с одной палкой должен был взять верх над двенадцатью одновременно нападавших на него, причем стоя не у стены, а с открытой спиной; для таких испокон веку и существовал этот особый Знак Белого Единорога…

Значит, все тогдашние слухи были правдой… Трогвар не мог объяснить почему, но отчего-то ему до слез стало обидно за благородный Знак. Нет, не этому верзиле должен был достаться он!

Трогвар буквально впился взглядом в Атора; и следующей, роковой его мыслью, внезапно вытеснившей все остальное, стало: „Да как же ты смеешь так смотреть на Владычицу?!“

С глаз Трогвара словно бы упала пелена; он не слышал мелодичного, точно весенний ручеек, голоса Владычицы, он забыл обо всем — его взоры были прикованы к Великому Атору, и только к нему одному. А тот стоял расслабленно, чуть рассеянно оглядываясь по сторонам; и как же странно менялся его взгляд, когда он поворачивался к Ней! Так загнавший добычу волк смотрит на нее перед последним броском, уже предвкушая сладостное пиршество; так уже выпроставшая раздвоенное жало змея смотрит на оцепеневшую птичку; так мужчина смотрит на доставшуюся ему с боем женщину.

Трогвар видел надменно вскинутый подбородок, едва заметный хозяйский наклон головы; но самое главное — в глазах Атора Крылатый Пес заметил тот самый маслянистый блеск, что он совсем недавно видел у толстого купца на рабском рынке, похотливо ощупывавшего молодую рабыню…

Нет, Трогвар не мог ошибиться! Не как на Великую Владычицу, свет и счастье земли Халлана, смотрел на Нее Атор, пусть даже и знаменитый боец, но как на женщину, покорную жену — вот кем Она была для него!

Трогвар не чувствовал жаркого, прилившего к щекам румянца; впервые в жизни он внутренне корчился от непереносимого оскорбления — Атор вожделеет к Ней! Он посмел желать Ее, точно она послушная трактирная служанка! Он, он… Мысли Трогвара путались, кровь бросилась в голову; подумать только, ему пришлось просить милости этого святотатца! А тот еще и отказал…

И неужели не видят всего этого непотребства, этого неприкрытого, мерзкого желания во взоре Атора остальные, стоящие и сидящие сейчас в этом зале?! Кто они — слепцы, трусы или же и то и другое вместе?! Неужели Знак Всесильного Единорога умертвил их волю, и они покорно сносят неслыханное в Халланской земле святотатство?! Это невозможно вытерпеть, это нельзя так оставить, пусть он расстанется с головой, но нельзя же покорно молчать!

Лениво скользивший по залу взгляд Атора внезапно остановился, встретившись с горящим, точно в глазницах вместо зрачков — тлеющие уголья, взором Трогвара. Ненависть в этих глазах читалась слишком легко, чтобы всесильный предводитель Халланских ратей мог оставить это без внимания. В его взгляде безразличие сменилось недоумением, недовольством, а потом и гневом. Но остановить Трогвара он уже не успел.

Не успел и капитан Умбато, с некоторой тревогой косившийся на молодого воина, замершего с таким странно-зловещим выражением на лице. И кого-то очень напоминало Капитану это лицо… Того, кого Капитан старательно пытался забыть все долгие годы.

Владычица, окончив свою речь, подняла левую руку — знак говорить тем, у кого есть что сказать по делу; возникла небольшая пауза, и ею воспользовался Трогвар. Не слишком деликатно расталкивая оказавшихся перед ним, Крылатый Пес очертя голову бросился вперед, вверив свою судьбу милосердной Ялини.

Заметив какое-то непонятное движение в зале, встрепенулись гвардейцы; Атор молниеносно вскинул к плечу свой двуручный меч; однако Владычица, улыбнувшись, чуть заметно шевельнула бровью, и тревога тотчас улеглась, хотя Атор опустил клинок с явной неохотой.

Никто не задерживал Трогвара; спустя считанные мгновения он очутился подле самого подножия трона Владычицы и упал на правое колено, склонив голову в знак покорности. Прежде чем успели загреметь гневные раскаты голоса Атора, Трогвар заговорил сам.

И слова мольбы рвались из его груди с такой силой и такой страстью, что не остался равнодушен никто из собравшихся в этом зале; растерянные сэйравы замерли и умолкли, против воли своей внимая горячей и искренней речи.

О высшем счастье каждого бойца умереть за Нее говорил Трогвар. И о том, что он не может ждать, когда судьба подарит ему счастливый случай отличиться. И еще о многом другом, подобном же, держал он речь, преклонив колена…

Владычица слушала его с легкой улыбкой, что загадочно вспыхивала и гасла на тонких губах; однако же Атор выдержал недолго. Ноздри его раздувались, глаза метали молнии; взмахнув рукой, он шагнул к коленопреклоненному Трогвару.

— Хватит! Довольно непотребства! — зычно проревел он, подходя вплотную. — Как смел ты оскорбить слух Владычицы подобной просьбой?! Большей наглости, признаюсь, я еще не встречал. Как смел ты вообще явиться сюда, если тебе передали мой отказ?! Вон отсюда, щенок, и радуйся, что на потеху всего Дайре я не велел высечь тебя розгами за непослушание!

Гнев и обида вытеснили страх и усвоенные правила этикета.

— Это тебе удастся сделать со мной, только если я буду мертв! — сжав кулаки, бросил Трогвар прямо в лицо надменному царедворцу и, видя, как руки Атора судорожно стиснули эфес, добавил: — Давай-давай, я вижу, здесь некому укротить тебя за грязные взгляды, что ты бросаешь на мою Повелительницу!

По залу пронесся общий вздох, лицо Атора побелело, зрачки сузились…

Трогвар чувствовал, что все потеряно, что он летит в бездну, однако как приятно было бросать слова презрительной правды в лицо этому предателю и святотатцу!

Среди собравшихся тем временем поднялось смятение — никто и никогда не осмеливался даже возразить Великому Атору, не говоря уж о таких ужасных вещах, тем более после того, как он получил своего вожделенного Белого Единорога…

Атор ответил на яростные слова Трогвара глухим рычанием — так рычит волк, уже вцепившись в горло жертве. И наверное, не миновать было бы кровавого поединка прямо в тронном зале, но в последний момент рука Владычицы простерлась царственно-спокойным жестом, и Тревожный шум взволнованных голосов тотчас же стих. Однако Атор и не подумал останавливаться — на ходу поднимая меч к плечу, он сделал несколько шагов к неподвижному Трогвару.

Тот даже не коснулся рукоятей своих собственных клинков.

— Атор! — резко выкрикнула Владычица, однако, несмотря на всю решительность этого возгласа, Трогвар безошибочно ощутил в нем и скрытую мольбу.

Атор остановился явно нехотя, медленно обернувшись к трону; Трогвар пожалел, что в этот миг не видит лица своего противника. Крылатый Пес был уже в пределах досягаемости длинного меча Атора и на всякий случай напрягся, готовясь прыгнуть, если царедворец все-таки пренебрежет приказом.

— Атор, этот юноша дерзок, но смел. Почему бы нам не назначить ему испытание?.. Если бы он прошел его…

— Не прежде, чем я встречусь с ним на турнире, — холодно произнес Атор, дерзко глядя прямо в глаза Владычице.

Трогвар осторожно шагнул в сторону и теперь мог видеть, что его соперник смотрит на Владычицу прежним, так взъярившим Крылатого Пса властно-хозяйским взглядом.

— Вызвать оскорбителя на поединок — священное право каждого сэйрава, и никто, даже могучий Ямерт, не в силах помешать мне в этом, ибо таков закон, который превыше воли правителей!

Раздался шум и гам, в толпе придворных началась уже подлинная паника; Трогвар же медленно прошел почти к самому трону и истово, до земли, поклонился Владычице.

— Благодарю Тебя, о Повелительница моей жизни, — негромко произнес он, обращаясь к гневно закусившей губу Хозяйке Халлана. — Пусть испытанием мне и станет этот поединок. Я иду на него с радостью и легким сердцем, ибо кровью оскорбителя надеюсь смыть причиненную тебе обиду!

Атор дернулся, однако смирил себя и лишь продолжал прожигать Трогвара ненавидящим взглядом.

— Великий Атор прав… — раздался первый несмелый возглас из толпы собравшихся, и за ним тотчас последовали другие — что нельзя нарушать древний закон… что право на поединок священно… Великий Атор тоже может чувствовать себя оскорбленным… Нельзя давать ссорам затягиваться, поле всех рассудит!..

Придворные были правы — еще в незапамятные времена первые правители Халлана провозгласили это уложение: „Ссора да решится сразу честным боем, пусть не набухает она отравной влагой взаимной ненависти, и да не приведет она к подлым ударам в спину и прочей междуусобице!“

Трогвару почувствовалось, будто в обращенных на него глазах Владычицы мелькнуло нечто похожее на сочувствие, и несколько мгновений он был совершенно счастлив; однако, когда она заговорила, голос ее был по-прежнему спокоен и бесстрастен: Да, никто не может ни отменить, ни оспорить право Великого Атора вызвать оскорбителя на поединок. Не мне нарушать мудрый старый! Да будет так; оповестите всех в Дайре и в окрестностях, что завтра, как только рассветет, я объявляю открытым большой турнир!

ГЛАВА XIX

— Что ты наделал, безумец! — Весь красный от волнения, Капитан Умбато коршуном налетел на Трогвара. Большой Прием закончился на этот раз неожиданно быстро; едва вынеся свой приговор, Владычица молча простилась с собравшимися и в сопровождении гвардейцев скрылась вместе с Атором за золочеными дверьми. Придворные потянулись к выходу; при этом все шарахались от Трогвара, точно от зачумленного. Очевидно, по всеобщему мнению, он был уже покойником.

Сам же Крылатый Пес растерянно стоял посреди зала, чувствуя странную опустошенность в душе. Мысли скакали, как зайцы в садке, и Трогвар никак не мог взять в толк, как же это так получилось, что назавтра ему предстоит Поединок с сильнейшим, непобедимым бойцом Западного Хьёрварда — и скорее всего ему, Трогвару, суждено быть убитым…

Сильная рука Капитана Умбато повлекла его к выходу; Трогвар не сопротивлялся.

Ворча и бранясь, всю дорогу ругая Трогвара на все корки, Умбато чуть ли не волоком дотащил Крылатого Пса до своего дома. А тем временем на улицах зычные герольды объявляли, что „завтра по милости Ее, Владычицы нашей, иметь будет место большой турнир, и сам Великий Атор сразится в нем против некоего Трогвара из Дем Биннори, какового Трогвара объявляет Великий Атор нанесшим ему смертельное оскорбление, смываемое одной лишь кровью!.. Поспеши, народ честной, завтра будет славный бой!“

— Горлодеры проклятые, — проворчал Умбато, запирая входную дверь на тяжелый железный засов. — Эй, садись, не стой столбом! Сейчас поедим, потом пойдем во двор, позвеним мечами…

— Зачем все это, почтенный Умбато? — попытался слабо воспротивиться Трогвар. — Неужто выверите, что я…

— Если б я не верил, что ты можешь натянуть нос этому Атору, не возился бы с тобой! — по-воински прямо отрубил Умбато. — Но ты можешь! Хоть у него и этот ваш знаменитый Единорог, он уже два года всерьез ни с кем не сражался, так что не теряй головы, мастер Трогвар! А я уж помогу, как сумею.

И Умбато действительно помог. Он из кожи вон лез, добиваясь, чтобы тело Трогвара показало бы на следующий день все, на что способно, и даже больше. Специальные примочки и компрессы должны были сделать суставы еще более подвижными; какие-то отвары, которыми Умбато в строгой последовательности потчевал Трогвара на ночь, должны были, во-первых, дать ему как следует выспаться, а не терзаться всякими глупыми и ненужными мыслями и, во-вторых, заставить его мышцы наутро двигаться быстрее… И, конечно же, Капитан заставил Трогвара отработать с ним несколько хитрых приемов, которых не знал и сам Главный Наставник Дем Биннори…

— Почтенный Умбато, но зачем же ты так возишься со мной? — вечером, уже погружаясь в сон, спросил Трогвар своего опекуна.

— Потому что ты славный парень, а такие не должны погибать зря… И еще потому, что я кое в чем согласен с тобой насчет этого Атора… Нет, никаких разговоров! Тебе нужно выспаться, а то завтра этот Единорог тебя запросто на свой рог нанижет…

И когда Трогвар спокойно и безмятежно засопел, погрузившись в сон без сновидений, навеянный травами Умбато, старый Капитан со свечой в руке склонился и долго стоял над спящим, пристально вглядываясь в каждую черточку его лица…

Утром Трогвар пробудился на удивление свеж и бодр. О предстоящем поединке думалось спокойно, без страха и гнева, и это было правильно: чтобы победить, ему, Крылатому Псу, следовало оставить все гневные и невыдержанные мысли, вообще забыть, что перед ним оскорбитель, представить, что на него будет наступать просто бездушная машина с мечами, удары которых надо отражать. Только так, при полном внутреннем спокойствии, Трогвар мог надеяться привести в действие скрытые запасы своих сил — „Врата Холмов“ содержали подобные описания многочисленных приемов того, как Смертный может использовать разлитую повсюду в Мире силу, чтобы либо прорваться сквозь туманный занавес к эльфийским владениям, либо — что проще — обрести новые силы для себя.

В сопровождении мрачноватого, но спокойного Капитана Умбато Трогвар добрался до турнирного поля. Били барабаны, пели рога; народ тесной толпой обступил посыпанную мелким песком площадку. Сегодня был день, когда сводятся счеты; на ристалище выносились обиды, бойцы сходились, чтобы силою своих рук решить затянувшийся спор, — и после турнирного поединка любое оскорбление считалось смытым. Бились, впрочем, и ради чести, и чтобы выяснить, кто из многочисленных поклонников первым пропоет серенаду капризной красавице… На турнире почти никогда не сражались насмерть, но иногда подобное все-таки случалось.

Герольды провозгласили появление Владычицы; к облакам взлетели приветственные возгласы собравшихся, от которых, как утверждали придворные хронисты, „птицы оглушенными падали с неба“… Распорядители выкрикнули первую пару.

Однако Трогвар не видел ни красочного выхода Владычицы, ни начала первых поединков. Он лежал на соломе в каком-то сарае, куда его привел Капитан Умбато, лежал, раскинув руки и очистив свои мысли от всего суетного. Ход турнира совершенно не интересовал его. Пусть кто хочет бьется за Приз Владычицы, пусть кто хочет тешит себя никчемной победой в шутовском поединке, когда на сражающихся надеты двойные доспехи, а в руках — тупые мечи; Трогвара ожидала встреча с настоящим мечником, и сейчас следовало как можно скорее забыть об этом. Крылатому Псу предстояло вызвать у себя такое, к несчастью, редкое состояние, когда ты словно растворяешься в потоках протекающей сквозь тебя вселенской Силы; ты растворяешься в этих потоках, ты повелеваешь ими и, раскрутив при их помощи тяжелый маховик своей внутренней силы, даешь ей истечь через твою кисть; и тогда кажется, что меч становится словно продолжением руки или же она сама, удлинившись, чудесным образом обретает способность рубить и колоть…

Кое-чему из этих хитростей его научил Наставник, но куда больше он почерпнул во „Вратах Холмов“ — не зря же корпел ночами над еле-еле видными, с трудом читаемыми строчками сложного, вычурного и заковыристого староимперского языка, мертвого вот уже больше двух тысяч лет…

Трогвар еще ни разу не пускал в ход это свое страшное оружие, и его Третий Знак был заслужен не им. Подло было использовать эти приемы против своих же товарищей по Школе…

И постепенно все тревоги и смуты отошли куда-то в глубину сознания, а на поверхность памяти поднялось совсем другое — долгие блуждания подле береговых дюн и трепетное ожидание заветного дня весеннего равноденствия, когда Смертный, чистый делами и помыслами, приведший себя в особое состояние духа, может увидеть распахивающиеся Врата Холмов и сверкающие кавалькады Перворожденных эльфов, торжественно выезжающих на свой ежегодный праздник… Трогвар безмятежно улыбнулся, вспомнив пьянящее чувство очищения и просветления, охватившее его, когда сквозь серебристый туман, застилавший глаза после семидневного поста и особых дыхательных упражнений, на краткие минуты он вроде бы смутно увидел торжественную процессию. Облаченные в голубое высокие всадники неспешно проезжали мимо на прекрасных тонконогих конях, проезжали — и исчезали в дымке, покрывавшей морскую гладь… Один-единственный раз, как ему показалось, он видел эльфов — и до сих пор это воспоминание служило ему великим утешителем в печали и надежным целителем в час сумеречного состояния души.

— Трогвар из Дем Биннори вызывается Великим Атором из Шэйдара! — донесся до него голос глашатая, однако он не стал торопиться и вскакивать. Нельзя быстро выходить из состояния самоуглубления, особенно если удалось в полной мере овладеть бурным потоком Силы и заставить его отдать часть бесполезно растрачиваемой энергии. Трогвар ощущал, как с каждой секундой незримая пружина внутри его свивалась все туже и туже.

Глашатай вторично повторил свой зов. Если Трогвар не появится на ристалищном поле и после третьего провозглашения, то в глазах всех он предстанет нидингом, трусом, и никто во всем Халлане не унизится до разговоров с ним.

Что ж, он готов, пора на ристалищное поле.

Он встал, пару раз согнул руки, подпрыгнул и направился к выходу. Оставив позади убогий сарай, Трогвар протиснулся в узкую щель между стенами каких-то складов и оказался подле выхода на турнирную площадку. Глубоко вздохнул и, прежде чем герольд в третий раз выкрикнул его имя, вступил на ровный песок арены.

При виде его толпа зрителей тотчас умолкла, и это зловещее молчание собравшихся яснее ясного говорило Трогвару, что они считают его мертвым. Что ж, надо постараться развеять это заблуждение.

Атор, конечно же, уже давно стоял в другом конце усыпанного мелким песком поля; он даже не пошевелился, заметив Трогвара. В середине ристалища, точно вбитый кол, неподвижно застыл высокий и тощий распорядитель. Трогвару даже стало смешно при виде этой нескладной фигуры. „Ну ровно шест в огороде, только тряпок бы побольше навесить — и славное бы получилось пугало!“

Распорядитель подозвал к себе соперников; каждый его жест был столь медленным, точно от этого зависело Бог весть что. Очевидно, себе он казался воплощением самого настоящего аристократического достоинства.

— Трогвар из Дем Биннори, Великий Атор из Шэйдара, как вызывающий, требует боя до потери жизни одним из вас!

Трогвар молча наклонил голову в коротком, положенном по этикету поклоне. Ничего иного он и не ждал.

Тем временем герольд продолжал, взглянув на два недлинных и чуть изогнутых меча за спиной Крылатого Пса:

— Великий Атор из Шэйдара, Трогвар из Дем Биннори, как вызванный, избрал оружием для поединка два средних ноэра!

Трогвар и Атор молча стояли друг перед другом, обмениваясь недвусмысленными взглядами; наверное, хронисты могли бы сказать, что „ярая ярость их полнила взоры…“ В тягостной тишине прошло несколько минут, пока служка не принес Атору на лиловой бархатной подушке оружие — два таких же, как у Трогвара, коротких и кривых меча-ноэра со специально утяжеленными эфесами.

Атор взялся за мечи и, повернувшись боком к Трогвару, как требовал ритуал, на пробу несколько раз взмахнул клинками, с шипением рассекая воздух.

— Пощады не жди, — коротко бросил он, не поворачивая головы.

— Не трать слова, я все равно бы не принял ее! — гордо ответил Трогвар, хотя ясно ощущал, что далеко не все в нем согласно со столь ярко выраженным стремлением как можно быстрее покончить счеты с земным существованием. И, чувствуя это, он поспешил загнать подальше в глубь сознания подлый иобессиливающий вопрос: „Зачем?!“

До начала поединка, о чем должен был известить звонкий ристалищный колокол, еще оставалось несколько мгновений, и Трогвар, зажмурившись, повернулся лицом к теплому солнцу. Пока еще есть время, ему нужно успокоиться и погасить все лишние мысли…

Герольд-распорядитель, словно смешной напыщенный журавль, прошагал на своих длиннющих ножищах через все поле и остановился подле свисавшей пеньковой веревки, привязанной к тяжелому языку колокола.

И над полем грянуло.

— Смерть! — взревел Атор, прыгая вперед; его клинки, словно две стремительные молнии, сшиблись с поднятыми для защиты мечами Трогвара.

Заскрежетало, зашелестело железо, такое чистое, такое сияющее — и такое пугающе кровожадное. Из всех страшных упырей, что знал род Смертных, ни один не сравнился бы с ненасытной сталью. Сколько ни пои ее, она требует все больше и больше, наверное, в каждом мече живет странный и мрачный дух, что не может спокойно смотреть на полное жизненных соков человеческое тело…

Но сейчас время для пиршества еще не приспело Клинки сталкивались и разлетались, и ни один не мог отыскать дорожки к плоти врага; звон мечей мог бы показаться изощренной игрой на неведомом клавесине, если только не знать, что наступившая тишина значит смерть одного из творцов симфонии.

Несмотря на свой Третий Знак, Трогвар не мог различить ни одного отдельного, оторванного от других движения Атора. Казалось, тот держит в руках не мечи, а какие-то прозрачные, наполовину призрачные серебряные сферы; и только две такие же в руках Трогвара могли защитить его. Вокруг Крылатого Пса взвихрился ураган испытанной, надежной и не раз выручавшей его веерной защиты, только куда более быстрой, чем обычно, благодаря заранее раскрученному маховику внутренней силы.

Однако прошло всего несколько секунд боя… и Трогвару пришлось сделать первый шаг назад, спасаясь от прорывающихся сквозь его защиту клинков. Мечи Атора бешено вращались; он давил, нависал, плющил серебристым сиянием ноэров даже не столько оборону Трогвара, сколько его самого, его силу и волю к сопротивлению. Проклятый! Похоже, что он, пусть даже и мимоходом, но тоже заглядывал во „Врата Холмов“!

С каждой секундой Атор усиливал натиск, хотя, казалось, он и так превзошел все возможности Смертного; Трогвар был погребен под шелестящей лавиной начищенной стали; несмотря на всю подготовку, по лицу градом струился пот; все искусство Крылатого Пса уходило на защиту, на одну только защиту — нельзя пропустить ни одного удара, ведь бойцы сражаются без доспехов…

Клинки в руках Атора казались живыми, разумными существами; не было числа хитроумнейшим переходам, финтам, закрутам и прочим изыскам Высокой Игры Мечей; и один выпад следовал за другим.

Лучший мечник Халлана шаг за шагом теснил Трогвара к ограде, и брат Арьяты чувствовал, как пугающе быстро убывают силы, с таким трудом поднятые им из глубин сознания. Весь в поту, он отбивал, отражал, защищался — и не смог найти в гибельном сверкании чужих клинков ни одной, даже самой малой лазейки. Раз за разом приходилось отступать, отходить, уклоняться, меняя стойки и уровни, и думать только о защите. Первый же выпад Трогвара стал бы для него и последним.

И Крылатый Пес не слышал нестройного хора изумленных голосов; собравшиеся были потрясены, не удивлены, не ошарашены, а именно потрясены — мальчишка не исчез под неистовым напором Великого Единорога, его не изрубили на мелкие кусочки в первые же мгновения поединка, более того, парень был жив и до сих пор не получил ни одной царапины! И еще Трогвар не видел необычайно напряженного лица Владычицы — она первой почувствовала что-то неладное — и невесть откуда взявшейся злорадной ухмылки Капитана Умбато, бросившего своему соседу:

— Теперь продержится…

С лица Капитана исчезла кислая мина полной безнадежности.

И все-таки Крылатый Пес держался. Несмотря на все свое искусство, Атору так и не удалось сломить его прямым и грубым натиском. И, чувствуя это, Белый Единорог тотчас переменил тактику.

Трогвар уже ощущал приближение гибельной стены, означавшей, что отступать уже некуда, когда в ходе боя внезапно произошла странная перемена — выпады Атора стали не столь стремительными, он как будто бы держался теперь небрежнее, порой даже открывался, словно приглашая своего соперника к атаке. Трогвар прекрасно понимал, что задумал его противник, однако это был единственный шанс Крылатого Пса. Вечно защищаясь, бой не выиграть, а один единственный неправильный отбив может стоить слишком дорого. Нужно атаковать, пусть даже твой враг и готовит ловушку…

Однако глаза Атора были по-прежнему полны гневной уверенностью, его зрачки впивались в зрачки Трогвара; руки того, кто имеет Знак Белого Единорога, не нуждаются в зрении.

И Трогвар начал атаковать — сперва осторожно, больше проверяя себя, чем пытаясь всерьез достать противника; однако раз от раза его выпады становились все опаснее. Первые Атор отразил шутя, но затем и ему пришлось прибегнуть к веерной защите. Самая надежная из всех известных мастерам Игры Мечей, она не допускала внезапных атак.

И видя, как Атору, непобедимому мечнику, носителю Знака вне Разряда Мастеров, пришлось уйти в глухую оборону, Трогвар возликовал. Он боролся, что было сил, с этим чувством, но ничего не мог с собой поделать; и, верно, именно это и не позволило ему задать себе такой несложный вопрос: неужто Атор и впрямь так слаб, чтобы прибегать к веерной защите, отражая его, Трогвара, вовсе не самый сильный и опасный натиск?..

Капитан Умбато нахмурился: старый воин хорошо понимал, что замышляет Атор.

Среди толпы зевак тем временем нарастал восхищенный гул. Здесь уже давно не видели столь прекрасного боя, такого изощренного искусства защиты и нападения, таких коварных ловушек и таких остроумных обманных движений; казалось, двое на арене просто играют какими-то тонкими серебристыми нитями, заполнившими весь воздух между ними…

И Трогвар наконец решился. Ему начало казаться, что Атор растерян, что заносчивый царедворец, наверное, был уверен в легкой победе, а когда противника не удалось одолеть в первые же секунды, он решил выждать; пришла пора наказать его за это выжидание.

Все, что осталось у него, Трогвар вложил в свой неистовый натиск, который, пожалуй, лишь немногим уступил бы тому, с которого начал поединок Атор. Гибкость и быстрота молодости соединилась с мужеством отчаяния. Трогвар, словно свернувшийся клубком еж, вдруг ощетинился острыми иглами выпадов. Перекатившись через плечо, он выбросил вперед оба меча, целясь в колени Атора, и когда клинки Белого Единорога вынуждены были опуститься, со всей быстротой, на которую был способен, Крылатый Пес до хруста в суставах вывернул кисти, направив острия прямо в открывшийся мускулистый живот Атора…

И на миг Трогвару почудилось, что ему это удалось — сверкающему лезвию осталось преодолеть какую-то долю дюйма…

Именно этого и ждал от него Атор, многоопытный воин, по возрасту годившийся в отцы Крылатому Псу. На отвесно рухнувшем клинке Атора вспыхнул солнечный луч, и Трогвару показалось, что с небес на него устремился огненный меч самого Ямерта. Отбить этот удар было уже невозможно. Руки подвели Трогвара — они еще продолжали бесполезную атаку, когда надо было защищаться…

Трогвар не сразу почувствовал боль. Сперва что-то рвануло правый бок; и в первый момент он даже не испугался, на миг подумав, что пронесло. И, лишь уйдя несколькими перекатами в сторону, отразив, лежа на спине, один за одним три страшнейших удара, он краем глаза заметил тянущийся за ним по песку кровавый след и понял, что на сей раз Атор не промахнулся.

Трогвару еще удалось встать, еще удалось продержаться несколько минут — пока Атор не начал новый натиск, ничуть не слабее первого; однако сил, чтобы отразить атаку, у Трогвара уже не осталось, и когда на его левом предплечье забил темно-багровый родник — словно причудливый цветок распустился, — он понял, что дело совсем плохо и Атору теперь, в сущности, осталось только ждать, пока его противник не обессилеет от потери крови…

Шатаясь, Трогвар кое-как отбил несколько выпадов. Он не видел побледневшего и схватившегося за голову Капитана Умбато, не слышал общего вздоха, разом вырвавшегося у всех собравшихся. Мир начал терять четкость очертаний, когда в его ушах внезапно раздался властный голос Владычицы, и его рвущие душу звуки Трогвар запомнил навсегда:

— Остановитесь! Великий Атор, я хочу для себя жизнь этого человека! Ты не можешь убить его сейчас. Остановитесь, я приказываю!

И собравшийся народ видел, как по знаку хозяйки Халлана воины в полных доспехах бегом бросились разводить сражавшихся. Атор же, метнув яростный взгляд туда, где высился трон Владычицы, со злобным проклятием на выдохе нанес Трогвару последний, потрясший того до основания удар — и, дав гневу на миг овладеть собой, царедворец на краткую секунду открылся.

Хотя вражеские клинки и прибавили Трогвару ран, он впервые за весь бой увидел крошечную лазейку в доселе непробиваемой, безупречной защите и всем своим существом, всей оставшейся жизнью и кровью он устремился туда.

Наверное, Атор уже почитал его почти мертвым — и потому как-то с запозданием поднял клинок для защиты, не успев отбросить дерзкого; меч Трогвара глубоко пробороздил грудь Атора от правой ключицы до края ребер.

Брызнула кровь, правая рука Белого Единорога повисла… но тут подоспела стража, частокол копий и стена щитов отгородила быстро теряющего кровь и силы Трогвара от дико рычащего, точно горный медведь, Атора. Даже раненый, с одной повинующейся ему левой рукой, он пытался проложить себе дорогу к Трогвару, пусть даже и по телам ни в чем не повинных стражников. Однако Владычица уже вскочила с места, через поле бежали еще добрых три десятка ее гвардейцев (во главе с Капитаном Умбато!), и Атор, все еще скрежеща зубами от боли и гнева, вынужден был покориться.

У Трогвара еще хватило сил самому гордо покинуть ристалищное поле, несмотря на хлеставшую из рассеченной руки кровь. Он уходил, твердо зная, что долго соседствовать с Великим Атором на этой земле ему не суждено.

ГЛАВА XX

И никто не знал, что заточенная в глубокий подземный каземат принцесса Арьята, которой не так давно исполнилось тридцать три года, видела и слышала все это. Уже несколько лет, как дворцовая тюрьма была заброшена, из коридоров убрали факелы, и вокруг принцессы сгустился сплошной, непроглядный мрак. Пищу ей приносил теперь один-единственный старый тюремщик, не имевший даже сменщика, и лишь раз в три дня свет от его тусклой лучины падал на осклизлые стены каземата. О ней словно бы все забыли — или, по-видимому, пытались уверить в этом. А может быть, рассчитывали, что мрак и голод — кормили теперь заметно хуже и меньше, чем раньше, — довершат дело: если и не убьют тело Арьяты, то по крайней мере отнимут рассудок.

Однако, если такой замысел и существовал, его создателей ждало горькое разочарование. Мрак не нависал, не тяготил своей страшной тяжестью, по капле выдавливая способность мыслить и чувствовать, напротив, принцесса ощущала, что ее как будто обнимают незримые, но мягкие крылья огромной совы, и порой ей даже чудилось, что она видит блеск больших и круглых глаз загадочной птицы. Под этим черным покрывалом оказалось неожиданно тепло, уютно и безопасно, и перед внутренним взором Арьяты словно бы стали развертываться один за другим странные свитки с подробными описаниями колдовских приемов. Обучение у Ненны не пропало даром упорно напрягая ум и память, принцесса уверенно продвигалась вперед. В первую очередь ей хотелось овладеть далековидением — она сгорала от желания узнать, что творится сейчас в ее собственном королевстве. Иногда ей мнилось, что она уже добилась успеха, что стены камеры сейчас исчезнут и она окажется в любом месте ее любимого Халлана, однако пока она не могла увидеть ничего, кроме неясных, смутных теней на самом пределе внутреннего зрения. Она понимала, что уперлась в какое-то странное препятствие и, чтобы одолеть его, нужна была помощь извне.

В тот день, когда Трогвар выходил на ристалищное поле, Арьяту почему-то не покидала странная, гнетущая тревога, она не находила себе места. Что-то неладное творилось совсем близко от этого дворца… что-то неладное, опасное. Для нее? — нет, для кого-то одной с ней крови., одной густой алой крови Королей… И тут молнией сверкнуло озарение: Трогвар! Она не могла ошибиться. Да, он выжил и вырос, это его, который может стать сильнейшим из смертных колдунов Халлана, чувствовала она сейчас где-то совсем рядом со своей темницей. Во что бы то ни стало она должна его увидеть!

И она, зажмурившись, словно в камере был свет, который мог бы ей помешать, изо всех сил потянулась туда, на волю Она представила себе столицу, дворец, рыночные площади… Нет, там его не было. Взор скользил дальше. Пока это было еще не видение, просто память услужливо воскрешала перед ней картины давно ушедшего прошлого. Главные улицы… городские ворота… нет. Ближе, ближе! Скаковое поле… Большой Купеческий Двор… и наконец — Поле Правды!

Обжигающий свет хлынул со всех сторон. Он был там, Арьята чувствовала это, он был там и пытался совершить какое-то несложное магическое действие. Пока принцесса еще ничего не видела, но тянулась и тянулась вперед, и вот среди ослепительного сияния она увидела неподвижно лежащую фигуру, Сердце подпрыгнуло так, что на мгновение у Арьяты даже прервалось дыхание, — это был Он!

Сперва она видела только его, весь окружающий мир тонул в яростно-белом свете; но затем сияние стало мало-помалу угасать, проявилось остальное — сарай, солома, все прочее, и наконец стены темницы исчезли полностью; Арьята незримой стояла посреди турнирного поля, с замирающим сердцем и прижатыми к груди руками, следя за перипетиями схватки. Она забыла обо всем, даже о тяготах собственного заключения; светом и жизнью для нее стал сейчас этот юноша, так похожий на бесследно исчезнувшего отца.

Когда за Трогваром по песку протянулась кровавая дорожка, Арьята застонала, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание от ужаса; лоб ее покрылся крупными каплями пота, в горле пересохло. Быть может, она и хотела бы отвести глаза, не в силах смотреть на происходящее, однако Трогвар словно зачаровал ее взгляд, зрачки Арьяты следовали за младшим братом, точно прикованные.

Когда стало ясно, что Трогвар быстро теряет силы и ужасная развязка близится, Арьята, собрав в кулак всю волю, попыталась ударить новообретенной силой по сознанию Атора, замутить его взгляд, отяжелить руки — пусть не смогут поднять меча! — спутать незримыми цепями ноги… Атора она узнала сразу же, пусть и постаревшего на семнадцать лет; и самым жгучим желанием ее в те мгновения было, чтобы брат отомстил бы за тех, кто погиб, пытаясь помочь ей, Арьяте, тогда разыскать его. Эммель-Зораг, его слуги… Они убили их, этот Атор вкупе с самозванной Владычицей Халлана; но время платить по старым долгам еще придет, Арьята не сомневалась.

Правда, ей не удалось сколько-нибудь сильно помешать Атору. Один-единственный раз, когда она видела, что лишь волосок отделяет Трогвара от гибели, ее сознание, как и той давно минувшей ночью в доме Гормли, взорвалось в неподвластном рассудку усилии, ненависть к Атору и той, кому он служил, обратилась в невидимый аркан, на мгновение, прежде чем порваться, притянувший к земле мечи Атора.

Клинки Трогвара достигли цели…

Потом все кончилось, раненого Трогвара подхватил какой-то немолодой седоусый воин со странно знакомым Арьяте лицом, как будто она видела его еще до страшных дней переворота. Вроде бы он принадлежал к отцовской избранной гвардии… или нет? Все ж таки столько лет прошло… (Принцесса не сбилась со счета дней и лет лишь потому, что старый тюремщик пренебрег запретом на разговоры с ней. Правда, все их беседы начинались и заканчивались лишь одним — какой нынче день, месяц и год.)

Арьята оставалась в чудесном озарении далековидения долго, покуда хватало сил. Наконец, прервав свое созерцание, она вновь очутилась в темной камере, однако теперь она не показалась ей ни темной, ни ужасной. Внутри Арьяты все пело — Трогвар жив! И она не сомневалась, что теперь скоро выйдет отсюда. Чудо, которого принцесса ждала долгих семнадцать лет, наконец свершилось.

Скоро она найдет и способ снестись с братом; быть может, ее мысль сможет достичь Царицы Маб или Ненны. Она переломила ход сражения и теперь побеждала. Пусть самозванка тешится пока иллюзией власти! День, когда Арьята взыщет с нее за все, уже очень близок.

И с этими мыслями совершенно счастливая принцесса спокойно уснула, не замечая ни холода, ни сырости..

Прошло еще почти три месяца Раны Трогвара зажили благодаря неусыпным заботам старого Капитана Умбато; бывалый воин возился с Крылатым Псом так, словно приходился ему родной матерью. Оказалось, что Капитан понимает толк по врачевании: рубцы затягивались быстро и рассеченные жилы срастались правильно.

Над Халланом уже властвовала глубокая осень, когда Трогвар наконец выбрался во двор, и они с Капитаном немного позвенели мечами. Гибкость и ловкость возвращались; выстояв против Атора, Трогвар теперь не боялся никакого противника. Похоже было, что его оставили в покое; во всяком случае, Атор никак не пытался вредить им.

Поединок Трогвара с могущественным полководцем наделала изрядно шуму в городе, как рассказывал Капитан Умбато. Разговоры об этом не стихли ни через неделю, ни через месяц; однако большинство оказалось не на стороне Трогвара. Его сочли безумным задирой, который бросился на Великого Атора, возомнив о себе невесть что. Удивляться этому не приходилось — простонародье любило Атора, ведь он сам тоже поднялся из самых низов, а его меч и умелое командование войском который уже год позволяли не бояться осенних разрушительных набегов из-за Северного хребта. И кроме того, о нем ходила слава „справедливого“ и „защитника обиженных“. Капитан Умбато так и не смог отыскать ни одного подтверждения этому, однако народ почему-то принимал все на веру и упрямо не желал разочаровываться в своем кумире.

Основная часть сэйравов тоже стояла за Атора, особенно мелкие и незнатные, больше всего выигравшие от воцарения Владычицы; и лишь кое-кто из старой, родовитой знати, хорошо помнившей прежние годы и порядки, кто не поддался очарованию Владычицы, порою втайне приходили одобрить Трогвара, радуясь поражению всесильного Единорога. Однако Трогвар чувствовал, что они недолюбливали Владычицу; и потому, несмотря на все уговоры Капитана, так и не стал говорить с ночными посетителями. Его не интересовали воспоминания о давно и безвозвратно ушедших временах; и потом — эти люди терпели беспримерную наглость Атора, никак не пытаясь положить ей конец, и уже тем самым очень низко пали в глазах Трогвара. Исключение он делал лишь для спасшего ему жизнь Умбато.

Выздоровев, Крылатый Пес еще не начал раздумывать на тему, что же теперь делать, когда, вернувшись с дежурства во дворце, Капитан, пряча волнение в уголках глаз, передал ему устный приказ Владычицы незамедлительно предстать перед нею.

Трогвар заметался по небольшой комнате под самой крышей, которую, несмотря на все протесты Капитана, он занимал, не желая стеснять Умбато Услышанное повергло юношу в самое настоящее смятение, молодой воин терялся в догадках, для чего он понадобился Владычице и что может означать этот категорический приказ. Неужели его мольба услышана, и он получит Ее службу?!

Поздним вечером, когда густая осенняя хмарь затянула улицы города, Умбато какими-то закоулками и дворами провел Трогвара ко дворцу; Крылатого Пса трясло, точно в лихорадке. Он увидит Ее! Будет говорить с Ней! Какое счастье может быть выше этого?!

Трогвар и его спутник оказались подле одной из нарядных: угловых башен в новой части дворца. Капитан нажал какой-то завиток в покрывавшем стены каменном кружеве, потайная дверь бесшумно растворилась и вновь захлопнулась, пропустив их вовнутрь. Вверх вела проложенная в толще стены узкая винтовая лестница, гладкие железные ступени тоже остались позади. Трогвар и Умбато оказались подле еще одной двери, на сей раз обычной, деревянной, только обитой на всякий случай железом. Капитан несколько раз постучал условным стуком, дверь открылась. Умбато отдернул портьеру и, склонившись, доложил Владычице, что ее приказ выполнен.

Руки Трогвара чуть заметно, но все-таки дрожали, когда он преклонил колено перед Нею Владычица сидела на небольшом возвышении, обтянутом зеленым бархатом; стены комнаты скрывали плотные шпалеры, на полу лежал толстый заморский ковер.

Черно-белые волосы Владычицы были по-домашнему распущены, с пальцев сняты все кольца, однако держалась она по-прежнему прямо и строго, запахнувшись в простой темный плащ, словно собираясь куда-то идти. За Ее спиной Трогвар увидел высокое стрельчатое окно; в спокойных глазах отражались алые отблески факелов, придавая отчего-то всему Ее облику грозный вид.

— Подойди сюда, храбрый воин, — чуть суховато сказала Она, и Трогвар шагнул вперед, забыв в этот момент и об Аторе, и о себе…

Он стоял возле своей самой заветной мечты; стоял, не в силах отвести взгляда от Ее глаз Пусть остальные добиваются этого права годами, сражаясь где-нибудь на рубежах! Он — здесь, и так просто он отсюда уже не уйдет.

— А теперь скажи мне всю правду, — услыхал он; сесть ему так и не предложили, он остался стоять в двух шагах от Нее. — Скажи, для чего ты нарушил покой моей столицы? Почему отринул древний и здравый обычай, прося моей службы, когда еще не совершил ничего достойного? Как мог ты пренебречь словом Великого Атора, если мнишь себя моим верным слугой? Любого за подобные проступки ждала бы моя немилость и запрет появляться в Дайре, но ты смело бился, и я сделала для тебя исключение. Надеюсь, зная это, ты ответишь мне откровенно. Итак, я жду!

„Для чего Она назвала Атора Великим даже здесь, если мы говорим с глазу на глаз?“ — вдруг подумалось Трогвару, и в душе его зашевелились смутные пока подозрения.

Видя, что Трогвар мнется, Владычица продолжала:

— И еще я хотела бы знать, какова истинная причина той ссоры, которую ты затеял с Великим Атором в тронном зале? Уж не навел ли кто тебя на эту мысль?

— Нет, о Владычица, — пресекшимся от волнения голосом ответил Трогвар. — Начну отвечать с конца, на мысль сию меня никто не выводил, кроме самого Атора. Я был оскорблен тем взглядом, который он осмелился бросить на Тебя, моя Повелительница!

— Но как ты можешь быть уверен, что взгляд — не письмо, не слово, не жест, наконец! — именно взгляд Великого Атора выражал в точности то, что ты подумал? — Голос Владычицы был холоден.

Трогвар опустил голову.

— Да, у меня нет ни одного доказательства, о Великая, ни одной улики, которая говорила бы в мою пользу…

— То есть ты признаешь, что затеял бесчинство, не имея на то оснований? — последовал немедленный вопрос.

— Для меня это основание было более чем убедительно, — тяжело вздохнул Трогвар.

— Для тебя!.. — жестко усмехнулась Владычица. — Что ж, мне ясно. Похвально, когда подданные так заботятся о моей чести… Но ты поднял руку на призрак, на мираж, на видимость, почудившуюся тебе… если ты говоришь правду.

— Клянусь всеми богами! — Трогвар упал на колени.

— Клянешься… Ну хорошо, я верю тебе. — Трогвару показалось, что взгляд громадных глаз пытается проникнуть в самую глубь его сознания. — Что ж, пока оставим это. Поговорим о том, что ты нарушил и иной закон — пытался получить мою службу, не совершив ничего, что позволило бы тебе ее добиваться. Как ты объяснишь это?

Трогвар замялся.

— Я… я не мог ждать, — еле-еле выдавил он из себя. — Ты — моя жизнь, о Владычица, я не мог годами искать удобного случая отличиться… Это было бы выше моих сил.

Красный до самых ушей, он опустил голову, его терзал стыд.

Хозяйка Саллана коротко рассмеялась:

— Что ж, я могу порадоваться, если внушаю моим подданным такие чувства… но, с другой стороны, хорошо ли это, что подобное подталкивает к нарушению законов, а?

Трогвар не ответил. Не нашлось слов.

— Хранит он гордое молчание… — с легким смешком в голосе сказала Владычица. — Ну, что ж мне делать с тобой, герой? Отослать тебя на дальнее пограничье?

— Каково будет Твое слово… — не поднимая взгляда, с усилием проговорил Трогвар.

— Мое слово — оно, как известно, крепче камня: раз сказав, уже не перерешишь. Но ответь мне, а какой службы хотел ты добиться? Поступить в гвардию?

— Конечно, а еще бы я просил разрешить мне посещать библиотеку…

— Библиотеку? — Удивившись, Владычица откинулась на резную спинку своего кресла. — Что ты собирался там искать?

— Я… я хотел побольше узнать об эльфах… — начал было Трогвар, и тут его прорвало.

Он не таил ничего — что с раннего детства он был очарован сказками о дивной магии эльфов, исконных хозяев Холмов; что он уже давно пытался подобрать ключ к той загадочной двери, что соединяют покорный Смертный мир с тем, где живут Перворожденные; что ему как-то попалась книга отшельника Бетторно „Врата Холмов“ и он, следуя ее указаниям, один раз вроде бы смог увидеть эльфов, Дивный Народ, на морских пустынных побережьях, под гудение ветра в мачтовых соснах да шорохи и шепот южного вереска; и что он, охваченный тоской по неведомому, понял, что ему просто необходимо хоть раз побывать в знаменитой на весь Закатный Хьёрвард библиотеке, где, по слухам, хранятся тысячи и тысячи удивительнейших книг, среди которых — если не лжет молва! — можно отыскать даже эльфийские рукописи…

Трогвар умолк, вытирая со лба проступивший во время горячей тирады пот. Отчего-то он теперь чувствовал неловкость и опустошение, словно поделился самым сокровенным с равнодушным случайным попутчиком…

Владычица несколько мгновений молчала, склонив голову и глядя на крепко сцепленные, точно от волнения, пальцы рук. Наконец она подняла взгляд.

— Хорошо, — медленно сказала она. — Я спасла тебя от верной смерти. Было бы просто неразумно отправлять тебя на рубежи — я знаю, что Великий Атор не прощает обид и что он срыл бы до основания сам Северный хребет, чтобы добраться до тебя, где бы ты ни находился Разумнее и впрямь оставить тебя здесь. Но службу в моей гвардии ты не получишь: закон есть закон, и его надо выполнять. Ты вступишь в мою избранную стражу не раньше, чем проявишь себя. Поэтому я назначу тебя Хранителем моей библиотеки — там уже давно пора навести порядок. Чтобы у тебя было время подумать о содеянном и для твоей же безопасности, я повелеваю тебе не вступать во дворец, пока я не сниму запрет. В город можешь ходить сколько вздумается — из библиотеки есть отдельный выход. Когда ты понадобишься мне, тебя известят. Надеюсь, твое в некотором роде затворничество пойдет тебе на пользу: чем меньше ты будешь попадаться на глаза моим придворным, тем лучше. Потом, когда все уляжется и забудется… быть может, я и поручу тебе какое-нибудь опасное дело, как раз по твоему высокому умению боя. Ты справишься с ним и получишь вожделенное место в моей гвардии. А теперь прощай! Подожди здесь, сейчас явится человек, он объяснит тебе твои обязанности..

Владычица поднялась и, едва кивнув в ответ на низкий поклон Трогвара, исчезла за одной из шпалер. Совершенно сбитый с толку, брат Арьяты остался стоять на одном колене подле затянутого зеленым бархатом возвышения.

Не прошло и нескольких минут, как появился посланец Владычицы — молчаливый и мрачный южанин, краснокожий, с кривым акинаком у пояса. Он долго вел Трогвара запутанными переходами, в которых свет редких факелов лишь еле-еле разгонял тьму. Южанин сворачивал то вправо, то влево, спускался по одним лестницам, затем поднимался по другим, — верно, старался запутать Трогвара. Однако выучка Дем Биннори сказалась — Трогвар хоть и с трудом, но не терял ориентации. Его вели в самое древнее, северо-восточное крыло дворца, с которого много веков назад и началось его строительство, когда он сооружался как крепость. Постепенно гладкий тесаный камень стен сменился грубым и старым бутовым, кое-где даже проглядывал мох. Из-за углов перестали доноситься людские голоса, стало тише и сумрачнее. Коридор, которым вели Трогвара, окончился толстой дубовой дверью с длиннющими ржавыми петлями; там стоял караул, горело несколько факелов, чадила жаровня. Гвардейцы подняли копья, пропуская Крылатого Пса и его молчаливого спутника.

„Последний пост, — подумал Трогвар. — Только от кого они тут обороняются?“

Коридоры за дверью оказались еще куда более мрачны и запущенны, чем те, которые они только что миновали. Неровная кладка, низкие и грубые своды; вокруг царила тьма, по стенам лишь изредка попадались насквозь проржавевшие пустые кольца для факелов. Кое-где в потолке были прорублены уводившие куда-то вверх световые шахты, однако сейчас был уже поздний вечер, и масляный фонарь в руке спутника Трогвара с трудом освещал им путь, еле-еле раздвигая густую темноту.

Коридор окончился еще одной дверью, облезлой и рассохшейся. Запор был сломан, петли покрывала вековая пыль, хотя, если приглядеться, можно было понять, что эту дверь не так давно открывали.

Створки оглушили Трогвара истошно-жалобным скрипом, за ними оказалось залитое непроглядной темнотой огромное помещение Стены раздвинулись, ушли в стороны, и тьма поглотила их. Прямо перед собой Трогвар увидел сваленные грудами на полках книги, неимоверно старые, огромные; их кожаные переплеты кое-где покрывала плесень, но лежали они в относительном порядке.

Оставляя за собой одну полку за другой, они прошли всю библиотеку насквозь. Это заняло немало времени; обнаружилось еще много тонущих во тьме боковых ответвлений. Возле противоположных дверей, запертых изнутри тяжелым железным засовом, спутник Трогвара показал ему небольшой закуток с печкой, лежанкой, столом и всем прочим; за узким и высоким окном плескалась хмурая ночь.

— Будешь работать здесь, — бросил Трогвару провожатый. — За этой дверью — выход в город. Тебе разрешено пользоваться только им. В тот коридор, которым мы пришли сюда, по приказу Владычицы тебе хода нет. Работа будет сложной — разложить все книги по темам и составить подробные описи. Велено обратить особое внимание на те, где есть рецепты жизненных эликсиров, отодвигающих старость. Так… Бумагу, пергамент, перья, чернила, одеяла, светильники и все потребное сюда принесут завтра утром. А здесь, — он протянул Трогвару небольшой позвякивающий мешочек, — твое содержание за месяц вперед. Каждые четыре седмицы будешь получать еще столько же. Таковы распоряжения Владычицы; завтра ты должен приняться за дело. Вот, собственно, и все, что я должен был сказать. А теперь идем…

И они покинули библиотеку тем же путем, что и пришли сюда.

Капитан Умбато ждал Трогвара на улице.

— Что, что Она тебе сказала? — вцепился он в руку Крылатого Пса.

— Что сказала? — медленно повторил Трогвар. — Поручила разбирать библиотеку…

— Что ж, радуйся, что она тебя и впрямь не упекла куда-нибудь за южные болота, — покачал головой Капитан, выслушав до конца рассказ Трогвара. — И хоть не мужское это дело — в книгах рыться, но если тебе это по душе…

— Но мне запретили даже показываться во дворце, — глухо молвил Трогвар.

— Запретили!.. Эка важность!.. А что тебе там делать, ответь мне — Атору глаза мозолить? Нет, все к лучшему. Я, скажу тебе по секрету, тоже от этих бесконечных караулов да парадных выходов уже до смерти устал. Тут сбивается одна компания… Дальний морской поход по весне затевают, ищут смелых людей; я намеревался испросить дозволения отправиться. Смотри, если от книжной пыли в носу засвербит, лучшего лекарства, чем море, нигде не сыщешь. Насытишься своими писаниями за зиму, а? И от Атора подальше… — прибавил он под конец.

— С Атором я еще посчитаюсь… — сквозь зубы процедил Трогвар.

— И не вздумай! — пристукнул кулаком по колену Умбато, усы его сердито встопорщились. — Второй раз он тебя на куски искромсает! Ведь если бы не Владычица — не жить бы тебе! — Трогвар пожал плечами, упрямо нагнул, по своему обыкновению, голову.

Наутро он явился в библиотеку; как бы то ни было, а одной из двух своих целей он добился.

* * *

Исторические хроники Халлана времен расцвета с их тяжелыми пергаментными страницами, покрытыми угловатой, основательной рукописью Даерона, сменялись короткими и неуклюжими прославлениями первым королям; стремительные извивы Феаноровой скорописи властно овладевали пожелтевшими листами — в Храмах и монастырях еще не забыли начертания Высокого Письма, но тонкое искусство риторики было уже почти утрачено. А вот стал все чаще попадаться новоэльфийский язык, хронологические записи вновь обрели изящество стиля — по Халлану маршировали имперские легионы, в этих походах участвовало много образованных людей того времени. Память о Перворожденных была еще сильна в те годы, и истинно благородные считали для себя обязательным знать тот язык, на котором с ними говорили Дивные..

Трогвар шагал все дальше и дальше в прошлое, добравшись наконец до едва читаемых, начальных летописей Великого Покорения, когда первые выходцы из молодой тогда империи вместе с людьми из степей и болот Заката плечом к плечу отбивали право властвовать на благодатных приморских равнинах Халлана у многочисленной в те годы нечисти. Хроники сменялись житиями богов и героев, часть из них была записана по даеронскому обычаю, часть — тоже на языке Халлана, но еще эльфийским шрифтом. Нашлись целые груды томов на языках и вовсе непонятных, письмена были совершенно незнакомы Трогвару; хорошо еще, что рядом приведены были кое-какие переводы на новоэльфийский, который хоть и с грехом пополам, но можно было понять..

Мало-помалу Трогвар добрался и до покрытых вековой пылью полок в самых дальних и темных углах библиотеки, где вечным грузом осели загадочные раритеты на мертвых языках волшебных Полуденных Королевств, что лежали за поясом пустынь на крайней южной оконечности Западного Хьёрварда. Эти рукописи составлены были в давно минувшие годы расцвета тех царств, а в Дайре они попали после того, как спокойная старость Полуденья оказалась, увы, растоптанной железным сапогом имперской пехоты, в те дни, когда Халлан упрямо пытался распространить свое владычество на весь Западный Хьёрвард… Кто и зачем заботливо собрал среди пылающих руин эти книги, ответить было уже нельзя.

И наконец настал черед истинных жемчужин библиотеки — подлинных древнеэльфийских рукописей, чудом угодивших в руки владык Халлана много столетий назад.

Молва говорила правду.

И уже не в позднейших, неверных пересказах, но из первоисточников узнал Трогвар историю Начальных Времен, когда Молодые Боги — ясноликий, светлосолнечный Ямерт, кроткая и милосердная Ялини, Хозяйка Зеленого Мира и покровительница растущих созданий, ее брат, могучий владыка ветров и ливней Ямбрен, равно как и другие — только-только вступили в этот Мир, довершая и упорядочивая Дело Творения; как превратила заброшенные земли Редульсфьелля в цветущий сад милосердная Ялини; как помогали ей в борьбе с жестоким и коварным племенем карликов почти все Молодые Боги и как даже они долго не могли одержать победу, ведь кроткая Ялини не перенесла бы смерти и одного-единственного своего врага; как лишь с помощью Подгорных Гномов был одержан верх и как удалось одолеть карликов, не пролив ни капли их крови.

Говорилось там и о том, как много тысячелетий спустя безмятежное спокойствие Мира было нарушено и могучее воинство Ракота Узурпатора двинулось против богов, начав знаменитое, продолжающееся до сих пор Восстание Владыки Тьмы. О Первом Вторжении Ракота говорили летописи, о том, как долго отступали под натиском Темных Армий рати Молодых Богов, и как затем ход войны повернулся в пользу Хозяев Обетованного, и как отступил к самым глубинным своим крепостям Ракот, однако выбить его оттуда не смогли и сами боги… И как якобы предложили Ракоту помощь после его разгрома Владыки Хаоса, но потребовали в качестве платы за спасение возвращение Великой Сферы Миров в лоно Первозданного Ничто; и как Ракот — узурпатор, завоеватель, клятвопреступник, каким изображали его эльфийские манускрипты, — отверг это предложение и, собрав последние остатки сил, разгромил штурмовавшие его твердыню полчища богов; и как после этого война затихла сама собой, хотя мира никто и ни с кем не заключал…

И по сей день держится где-то в бездонных провалах Совокупности Миров Восставший Ракот, по сей день неколебимо стоят его черные крепости. Темные Духи Ночи на незримых крыльях своих разлетаются оттуда, и бесчисленные подручные Мрака, владея могучей магией, склоняют к служению Тьме народы и царства, соблазняют поднимающихся из бездн невежества людей, тех в особенности, кто тянется к Знанию. Насмерть бьются с такими посланцами Зла эльфы, да только все больше и больше становится их, исчадий призрачного ада…

И о волшебстве очень много писали первые хронисты-люди, изрядно — последние летописцы-эльфы. Кропотливо, точно золотоискатель, Трогвар выуживал из мрака забвения секреты заклятий и наговоров, продираясь сквозь дебри глупой болтовни, что наплели его несведущие современники, приписывая колдунам отвратительные нечеловеческие потребности и ужасные преступления; мудрые книги вели его к корням Мира, к сути Первоэлементов. Он и сам не заметил, как в совершенстве овладел и ново- и древнеэльфийскими языками, как понятна стала ему речь северных варваров и как в его мыслях ожили, заговорили, обретя голос после стольких веков молчания, заветные предания Полуденных Королевств…

Многое узнал он. Как обороняться от ядов и порчи, как вести себя, ненароком угодив на весенний ведьмин шабаш, как изгнать из деревни вредящую людям чародейку, а главное — как говорить с эльфами, как вызывать их, как сделать так, чтобы человек смог долго оставаться в обычно закрытом для Смертных мире их старших братьев… И о старинных волшебных замках, великих хранилищах знания и тайных сил, что высятся еще кое-где на земле, узнал он. Замков этих семь, по числу цветов радуги, и главнейший из них — Красный — стоит пустым на дальнем восточном рубеже Халлана уже несколько веков, оставленный его хозяином, павшим в какой-то магической войне. И книги туманно намекали на такие скрытые в стенах Замка тайны, что у Трогвара волосы вставали дыбом и леденело сердце…

Свойства целебных и отравных злаков и грибов узнал он; по чертам морщин он учился распознавать характер человека и понимать, что выпало тому на жизненном пути. И не было числа книгам о боевом совершенствовании, которые он осилил в эту зиму.

О магических мечах читал он, мечах, что хранили в себе судьбы целых народов и королевств; о зеркалах, что помогают провидеть будущее. О нравах и обычаях Людей, Эльфов, Гномов, Карликов, Троллей, Альвов, Хедов, Гурров и Гаррид прочел он, с кем из них можно дружить, с кем — держать ухо востро, а от кого и удирать без оглядки; как можно расположить к себе горных мастеров — гномов, чтобы они сковали тебе доспех, куда как превосходящий прочностью любой, сработанный кузнецами-людьми; в чем нуждаются Альвы и как можно выменять у них дивные на вкус целебные плоды их замечательных деревьев, секрет выращивания которых ведом им одним…

О поколении Истинных Магов прочел он, о тех, чей дом на вершине недоступного Столпа Титанов где-то на самом восточном краю мира; о том, как следует пользоваться силами, что вызваны их заклятиями, для того чтобы творить свою собственную волшбу; как самому составлять несложные заклинания и продлевать их действие…

И лишь о том, как добиться взаимности у девушки, ничего не нашел Трогвар — серьезные маги давно бросили заниматься подобным, поняв всю тщету своих усилий в данном случае; все же ворожеи, торговавшие приворотными зельями, были просто обманщицами…

Он не только старательно выполнял приказ Владычицы, расставляя книги по порядку и составляя их подробную опись, но и пытался как мог освоить те магические приемы и заклятия, что излагались в старых фолиантах. Без учителя сделать это оказалось очень нелегко, однако Трогвар не терял надежды. Дело у него продвигалось хоть и медленно, как он считал, но верно; и Трогвар не знал, что любой другой Смертный на его месте, исключая разве что принцессу Арьяту, не добился бы и сотой доли того, что удалось ему. Пророчество о том, что он может стать сильнейшим чародеем Западного Хьёрварда, начало сбываться, хотя сам Крылатый Пес об этом и не догадывался.

И еще — все чаще и чаще по ночам его стали посещать странные сны — он видел высокую и худую женщину в лохмотьях, без устали шагавшую по крошечной каморке, что больше всего смахивала на тюремный каземат. Трогвар знал, что в камере этой незнакомки царит полная темнота, однако во сне он каким-то образом обретал способность видеть сквозь мрак. Лицо этой женщины почему-то казалось Трогвару странно схожим с его собственным; и когда он просыпался, наваждение исчезало далеко не сразу.

И однажды, забравшись в самый дальний угол, куда доселе ни разу не заглядывал, Трогвар наткнулся на яростно заброшенную чьей-то гневной рукой странную книгу пугающих, смутных пророчеств; он наугад открыл страницу и прочел: „Истинно говорю вам: настанет день, и тот могучий, чье имя Атор, встретит на своем пути на беду ему рожденного Трогвара…“

Книга выскользнула из рук Крылатого Пса на пол. Никаких сомнений — Атор читал пророчество! И, конечно, потому и старался удержать Трогвара подальше от дворца, а когда не удалось — пытался убить на поединке… И хотя все эти месяцы поздней осени и зимы Трогвар прожил спокойно, он постоянно чувствовал на себе недобрый взгляд не очень-то таившихся шпиков. Капитан Умбато считал, что Атор просто выжидает удобного случая и, кроме того, хочет, чтобы вся история с его поединком была бы в столице основательно позабыта. Тогда он надеется без помех расправиться с Трогваром.

„На беду ему рожденного…“

„Да, Атор, я рожден тебе на беду!“ — мелькнуло в голове Трогвара.

Рискуя, он несколько раз проскальзывал душными подвалами и запыленными чердаками, чтобы хоть краем глаза увидеть Повелительницу, — и взор Крылатого Пса неизменно натыкался на него, Атора, по-хозяйски нависавшего над Ней. Трогвару удалось подслушать некоторые разговоры во дворце, и, к своему ужасу, он осознал, что Атор имел куда больше власти, чем полагаливерившие ему честные воины; постепенно Белый Единорог подчинил себе почти все в этом королевстве, но сделал это настолько искусно, что об этом пока мало кто подозревал; стало известно, что во всех важнейших местах Халлана Атор заменял баронские дружины преданными лично ему отрядами наемников. Всеми правдами и неправдами Атор тянул под руку Владычицы (понимай — под свою) оставшиеся выморочными земли, и он имел право распоряжаться казной — в интересах подготовки войска, разумеется. Он щедро сыпал золото, привлекая на свою сторону все больше и больше самых смелых и сильных..

Трогвар поднялся. „Ну что ж, теперь мы вновь можем померяться силами! Ты не забыл обо мне, я не забыл тоже; ожиданию пришел конец. Владычица должна быть Владычицей!“

Однако произнести напыщенную верноподданническую речь куда проще, чем воплотить в жизнь содержащиеся в ней обещания..

ГЛАВА XXI

Однако, что бы ни происходило с тобой, за холодной зимой все равно наступит долгожданная весна, а с ней вновь оживут и смутные, как правило не сбывающиеся надежды на что-то лучшее. Ледяные когти стылых вьюг, цепко державших Халлан, наконец-то разжались; над бескрайними заснеженными равнинами неслись теплые южные ветры, и сугробы послушно начали оседать. Трогвар все чаще и чаще оставлял занятия, замирал у окна и, щурясь, подолгу смотрел на яркое, начинавшее постепенно пригревать солнце..

Капитан Умбато оказался решительным человеком. Он и впрямь собрал крепкую ватагу бывалых воинов и мореходов и настойчиво звал с собой Трогвара.

— На себя посмотри, совсем зеленым сделался! — по-отечески журил Капитан Крылатого Пса. — Небось и меч-то сейчас не поднимешь! Послушай меня, бросай ты это занятие! Людям от всяких там чародейств лучше держаться подальше, помяни мое слово!

Трогвар лишь качал головой. Стихия колдовства захватила его с неослабной силой; каждый день он с жадностью приникал взором к старым пожелтевшим страницам и теперь уже отыскивал не столько предания об эльфах, сколько описания магических приемов, а прочитав, дерзко пытался сам проделать все это. Разумеется, ни один труд не содержал тайн Высших Заклятий — Настоящие Маги крепко хранили подобные тайны, — зато в обычном, если можно так выразиться, „повседневном“ колдовстве Трогвар неплохо набил себе руку.

И все же, как ни тяжело болел Трогвар „книжной горячкой“, к словам старого Капитана он прислушался всерьез И в самом деле, чем плохо — увидеть неведомые страны, чужие берега и небеса, странствовать по необозримым и диким лесам, отыскивая в их зеленых объятиях руины затерянных городов… Юношеское воображение Трогвара живо нарисовало ему целый ряд заманчивых картин, и он ответил Умбато, что подумает. Ему и в самом деле очень не хотелось расставаться с Капитаном, единственным близким человеком в суетливом торговом Дайре. За всю зиму Трогвар так и не обзавелся не то что друзьями, но даже и просто знакомыми.

Той ночью он совсем не мог спать. Мучили странные, пугающие видения; ему вновь явилась заключенная в крошечную камеру женщина в лохмотьях. На сей раз она уже обращалась непосредственно к нему, он слышал пробивающийся в его сознание шепот — и властный призыв остаться здесь. Этот шепот отчего-то повергал далеко не пугливого Трогвара в настоящее смятение, словно бы напоминал о каком-то ужасном, пугающем долге, который он должен был выполнить. Хорошо бы только узнать еще, в чем этот долг заключался…

И все-таки что это за странные картины так упорно предстают перед его внутренним взором? Трогвар уже прочел достаточно серьезных книг о магии, чтобы понимать — случайностью это уже никак не назовешь.

И он принялся за поиски. Во-первых, следовало составить такое заклятие, чтобы удержать призрака — если к нему и впрямь обращается призрак — и помочь ему разговориться. Во-вторых, если это живой человек, посаженный в какую-то подземную тюрьму, следовало попытаться, опять же с помощью магии, отыскать его. В-третьих, так подготовить свое сознание, чтобы сумбурное бормотание приходящей к нему во снах тени стало бы понятным… Кроме того, следовало разобраться в старых: планах каких-то катакомб под самым дворцом Владычицы — что, если та несчастная заключена именно там?

И хотя Трогвар тотчас же отмел эту непотребную мысль — всем же было известно, что Владычица никого не лишала свободы, — она с неотвязным упорством возвращалась снова и снова. Глубокие подземелья дворца… просто чудо, что уцелели планы, скрупулезно составленные каким-то жрецом в пору самых первых халланских королей. Трогвар принялся осторожно перебирать ветхие страницы и внезапно наткнулся на завалившийся между чертежами странный, вырванный из какой-то книги клочок пергамента. На нем коряво и с ошибками было записано нечто вроде предсмертной исповеди; и начало и конец отсутствовали, но можно было понять, что речь идет о каком-то участнике неведомого мятежа, поднятого младшим братом правившего в стране короля.

„И истинно говорю я вам: с его светлости принца совлекли жалкие тюремные одеяния и, нагого, прогнали по всему городу, и народ, еще вчера рукоплескавший ему, поносил его и бросал в него каменьями. Потом привели его на Рыночную площадь и заставили подняться к виселице.

— Молю, отрубите мне голову, — сказал тогда он, — ибо не подобает принцу крови болтаться в петле, как жалкому воришке.

Но король, надменный победитель, жестокий тиран, ответил отказом. И сказал так:

— Болтаться тебе все равно, принц ли ты крови или нет. А чтобы не думал народ, что вместо тебя, главы подлого мятежа, сейчас казнят кого-то похожего, чтобы самозванцы не могли потом воспользоваться твоим грязным именем, я сделаю видимым всем Королевский Знак Халланского Дома на твоем теле! Пусть все видят его!

И так было сделано, и собравшиеся увидели горящий на теле принца синим огнем пояс из сплетений цветов и трав. Ярко вспыхнув, он светился некоторое время, и все, замерев, смотрели на это, а потом палач удавил моего доблестного повелителя. Участь сия уготована уже и мне…“

На этом отрывок обрывался.

Так Трогвар узнал о Королевском Знаке Халлана, и мысль эта странным образом волновала его…

Он заставил себя вновь взяться за планы и схемы. Да, похоже, очень похоже! Все эти клетушки на одном из самых нижних ярусов — по размеру вроде бы подходят… Неужели тут держат кого-то в заключении?! Быть может, это все дело рук Атора? С него ведь станется…

Ночью он заставил себя заснуть. Ложась, он нарочно несколько раз проговорил про себя:

— Надо уплыть в море. Надо уплыть. Здесь больше делать нечего.

Он постарался как можно ярче представить себе картины далеких берегов и континентов. „Если этому призраку позарез нужно говорить со мной, быть может, эти мои мысли его поторопят?“

Трогвар не ошибся. Едва его веки смежились, как он увидел знакомую уже камеру и женщину в тюремном тряпье, сцепившую побелевшие от напряжения пальцы. Спящий Трогвар смотрел на эти пальцы и все больше и больше утверждался в мысли, что к нему взывает не призрак. У того костяшки не белеют…

„Трогвар, Трогвар! — шептал в самое ухо бесплотный голос. — Не уплывай. Не уплывай. Ты должен… Ты должен… Должен…“

За этим „должен“ следовало еще немало слов, однако разобрать их Трогвару не удалось. Крылатый Пес проснулся, но видение не исчезало; он попытался заговорить с неведомой узницей, мысленно воззвать к ней, однако он, наверное, еще недостаточно хорошо умел делать это и остался неуслышанным.

Когда странное видение исчезло, раздосадованный Трогвар вскочил с лежанки. Не удалось! Проклятие, не удалось, а ведь та женщина, верно, и впрямь хотела передать ему нечто очень важное! „Тупица, — ругал он себя, — ты сидел за книгами целую зиму, однако не смог проделать, когда понадобилось, даже самую несложную волшбу!“

От волнения он не мог ни спать, ни читать; даже Владычица и ненавистный Атор на какое-то время покинули его мысли. Он должен добраться до этого призрака чего бы ему это ни стоило!

Принцесса Арьята, его сестра, или покойная королева, их мать, сказала бы, что в нем заговорило то неистребимое семейное упрямство Халланских королей, которое и позволило им столь долго продержаться на престоле и которого оказался почти полностью лишен его несчастный отец.

И Трогвар, закусив удила, принялся за работу. Предстояло сотворить заклятие прозрачности, после чего его взор смог бы проникать сквозь стены, но только в одном-единственном направлении, по ходу прямого луча. И он решил начать именно с того, чтобы подтвердить или опровергнуть свою мысль о том, что к нему обращалась живая женщина, и впрямь заточенная где-то в подземельях дворца. И откуда она только может знать его имя?..

Он вновь расстелил старые планы. Что ж, попробуем наудачу взглянуть вон туда, — если, конечно, что-нибудь получится… Трогвар еще ни разу не пускал в ход это заклятие и сильно сомневался, что оно подействует. Ведь заклинание — это не просто какие-то слова или жесты, которые достаточно повторить любому, и все исполнится. Каждый колдун должен составить себе свои собственные; вот почему обучение чародейству так трудно и для успеха обязательно необходим настоящий учитель. Однако на сей раз Трогвару ничего не оставалось делать, как позаимствовать форму чародейства у других.

Он закрыл глаза и сосредоточился. Где-то в беспредельной Совокупности Миров творили свою великую и непонятную простым Смертным волшбу Истинные Маги, щедро открывая врата целым водопадам магических сил. Нужно зачерпнуть из этого потока… совсем чуть-чуть… самую малость…

Трогвар словно наяву видел сверкающий водопад, обрушивающийся вниз с заоблачной вершины. Вспененный демон ревел и клокотал, наполняя воздух вокруг себя мельчайшей водяной пылью, — как тут что зачерпнешь?..

И все же он не сдавался, постаравшись как можно детальнее представить себе, как его взгляд пронзает потрескавшиеся и выщербленные плиты пола в библиотеке, оставляет позади перекрытия, погружается в опоры фундаментов, оставляет их позади… Дальше начинались подземелья, и Трогвар мог вообразить весьма смутно, по одним лишь попавшим в его руки планам и чертежам. Наверное, там тьма, и низкие замшелые своды, и капающая из щелей вода… И железные двери, заржавленные цепи, быть может, даже кости по углам…

Он кое-как прочертил воображаемую линию между его каморкой и тем местом, где, быть может, находилась подземная камера загадочной узницы, и медленно произнес положенные слова, приводя себя в должное состояние духа. Теперь все зависело от удачи — насколько окажутся близки к природе его астрального двойника те чары, которые применял их неведомый, давно, много столетий назад ушедший в землю создатель…

И с внезапно нахлынувшим восторгом он понял, что заклятие начало действовать! Стены, полы и потолки, колонны и опоры таяли перед его взором, словно сотканные из тумана; глубже, еще глубже погружался его взгляд, пространство между подвальными арками было залито странным зеленоватым свечением, и Трогвар понял, что заклятие услужливо раздвигает перед ним не только стены, но даже и саму темноту.

Однако все шло хорошо очень недолго. Заклятие стало быстро терять силу, едва миновав восьмифутовую толщу подвальных перекрытий. Зеленое свечение становилось все ярче и ярче, в этом свете тонуло окружающее; и единственное, что мог понять Трогвар: под самыми глубокими подвалами и впрямь залегают какие-то ходы и галереи.

И все-таки, несмотря ни на что, заклятие еще действовало; взор Трогвара проник сквозь несколько однообразных ярусов. Теперь он знал, что под дворцом и впрямь была в свое время устроена настоящая подземная тюрьма; оставалось только дотянуться до предпоследнего уровня, где согласно плану и были потайные крошечные каморки — верно, для заключенных пожизненно.

Однако стоило его взору преодолеть последнее перекрытие, как глаза неожиданно резанула острая боль, словно он взглянул на стоящее в зените солнца; обрывки зеленого свечения, исправно рассеивавшего для него темноту, беспорядочно заметались взад-вперед, словно чем-то испуганные живые существа. Трогвар понял, что его заклятие встретило на своем пути настоящий Магический барьер.

Скрежеща зубами от режущей глаза и ломающей виски жестокой, почти непереносимой боли, он вонзил свой взгляд еще глубже; чувство было такое, словно он сам загоняет в себя тупой иззубренный нож. И на краткую секунду как будто Испытываемая им боль на миг усилила готовое Вот-вот распасться заклятие: он увидел медленно бредущего по коридору старика с лучиной и каким-то лукошком; увидел, как он остановился перед одной из дверей, как открыл ее… Трогвар последним усилием заставил себя дотянуться до той двери, заглянул в нее — и только теперь позволил себе потерять сознание от боли.

Потому что посреди жалкой каморки он увидел ту самую женщину в рваном тюремном рубище. Его затея увенчалась успехом. Он нашел.

Любой сколько-нибудь опытный колдун на месте Трогвара не оставил бы без внимания тот Магический барьер, что окружал последние ярусы подземной тюрьмы; однако Крылатый Пес лишь беспечно порадовался своей удаче, когда пришел в себя и усилием воли справился с терзавшей его головной болью. Что ж, теперь он знает, где искать; знает, что туда спускается какой-то служитель, верно надсмотрщик; значит, остался вход, а раз так, то отыскать его при помощи его планов и схем будет совсем нетрудно.

* * *

Задыхаясь от пережитого волнения, Арьята почти рухнула на свой лежак. Он услышал ее, он пробился к ней — пело сердце; он еще не знает, кто она такая, не знает рассудком, но ведает сердцем — не зря же его первый взгляд был обращен именно туда, куда нужно. Какая удача, что у него в руках старые планы дворца! Теперь он выручит ее отсюда, обязательно выручит; и такого бойца, как ее младший брат, не остановит никакая стража. Он молодец! И сейчас Арьята по-матерински гордилась им.

Грудь принцессы бурно вздымалась. Пролежав лишь несколько мгновений, она вновь вскочила, в который уж раз принявшись мерить камеру шагами. Пусть ей не удалось докричаться до него, однако она не сомневалась, что он придет.

И все-таки что-то ведь помешало ему добраться взглядом до ее камеры, причем не только слабость и неискусность заклинания. Как-то слишком резко оборвалось видение, будто невидимый нож перерезал связавшую их магическую нить, и это было подозрительно. До этого Арьята ни разу не задумывалась и не пыталась выяснить, не окружена ли ее тюрьма какими-либо колдовскими барьерами; и теперь эта мысль заставила ее обмереть от ужаса. Что, если обо всем уже известно во дворце? Если эта самозванка Владычица уже довольно потирает руки, все поняв о Трогваре, и стража уже направляется схватить его? Он, конечно, отличный мечник, но много ли можно сделать против арбалетных стрел? Их смертоносное действие, увы, было слишком хорошо известно Арьяте…

Принцесса поспешила усилием воли подавить охватившую ее было панику. „Стонами и заламываниями рук ты ничего не добьешься, — прикрикнула она на себя. — Ну-ка, соберись и постарайся добраться до сознания твоего брата, быть может, удастся предупредить его!..“

Молчание. Покой. Сосредоточение… И словно внезапный порыв урагана, чужой голос — и в склеп вступила высокая и тонкая тень. Мгновение — и Арьята, вглядевшись воскликнула:

— Царица Маб!..

— Тс-с-с! Тише! Это еще не я сама, лишь мой призрачный двойник. Наконец-то я нашла тебя — благодари своего братца. Он проломился сквозь стену, которой тебя окружили!..

— Мой брат?..

— Не отпирайся, я знаю все! Добраться до истины было нелегко, но чем еще заняться бывшей Царице Фей, перед которой лишь унылое ожидание конца света? И я добралась. Трудно было Отыскать свидетелей-духов и заставить их говорить, но в конце концов мне удалось и это. Я уже совсем было решила, что теперь мне не составит труда вытащить тебя из твоего каменного мешка… Но оказалось, что эта Владычица куда хитрее, чем я считала. Ты окружена пятью слоями магической защиты, и если бы не твой брат, мы бы с тобой не говорили Я попытаюсь добраться сейчас до его сознания — тебя надо освободить немедленно, потому что не пройдет и часа, как нынешняя Владычица поймет, что к чему, и тогда… Мне самой ход к тебе закрыт, вся надежда на одного лишь Трогвара. Там, где бессильно волшебство, должны потрудиться обычные мечи!.. Признаться, все это можно было бы устроить и лучше, если бы Ненна оказалась потверже сердцем…

— Ненна… испугалась? — Арьяте было больно говорить это.

— А что же ты хочешь? — жестко усмехнулись сухие, бесцветные губы. — Не забывай: она всего лишь простая Смертная и вдобавок слепо преданная своему Братству. А на них кто-то очень сильно нажал, и они все поклялись не предпринимать ничего, что могло бы повредить этой твоей Владычице… Одним словом, здесь не обошлось без эльфов, и Ненна, скажу тебе прямо, струсила. Ну, теперь прощай, принцесса! Надеюсь, что смогу тебе помочь… И тень исчезла.

ГЛАВА XXII

Трогвар сидел на краю своей жесткой постели и старался привести в порядок беспорядочно плясавшие мысли. Итак, в подземельях дворца заточена женщина, о которой никто ничего не знает, более того, все убеждены, что правление Владычицы вообще уничтожило все тюрьмы в Халлане. Это оказалось не так! У Трогвара вдруг заныло сердце. Ему лгали, как лгали и тем, от кого он это слышал. Даже если та несчастная заточена за какие-то ужасные преступления, люди об этом все равно должны знать — хотя бы для острастки. А тут строжайшая тайна — к чему, для чего? Неужели в этом может быть замешана Владычица?!

Нет, нет, это, конечно же, полная чепуха! Она, добрая, кроткая, милосердная, никогда не подвергла бы такому наказанию даже самого закоренелого преступника. Не иначе как это дело рук достопочтенного нашего Атора! Небось сводил с кем-либо счеты… А Владычица, конечно же, ничего не знает об этом: нужно открыть ей глаза!..

Легко сказать, да только как это сделаешь, если ему ход во дворец закрыт, а сама Владычица за всю зиму так ни разу и не выказала интереса к тому, насколько хорошо он выполняет Ее поручение. Значит, нужно пробраться к Ней самому — в стенах старого дворца полным-полно тайных ходов, заброшенных широких дымоходов и прочего. Какое счастье, что все планы и чертежи у него под рукой! Сейчас вечер, Владычица наверняка в своих спальных покоях… И туда нужно пробраться самому, не полагаясь ни на какие заклятия: он не настолько опытный чародей, чтобы надеяться сказать все, что он не может не сказать, при помощи заклятий!

Трогвар уже давно, много месяцев, не видел Владычицы. Она словно бы исчезла из его жизни, находилась совсем рядом, правила, судила, повелевала — и в то же время до Нее было так же далеко, как и в Дем Биннори, когда он ночами приходил к Ее портрету. Она не нуждалась в нем — эта мысль зрела уже давно, Трогвар, очевидно, от рождения совершенно не умел лгать себе. Его напыщенные речи — чуть ли не признания в любви! — не тронули Ее, и справедливо: сотни куда более достойных Ее внимания людей служат Ей, и служат куда лучше, чем он сам. Быть может, следует послушаться Капитана Умбато и уплыть вместе с ним добывать славы и богатства?.. Это верно — Ее внимание следует заслужить, красиво болтать может любой мальчишка-паж! А он, он, прошедший Школу Меча! От стыда Трогвар даже застонал сквозь стиснутые зубы. Ну ничего. За дело! Он невольно шмыгнул носом и взялся за чертеж.

Не прошло и нескольких минут, как он решительно вышел из библиотеки через запретную для него дверь, которая вела в глубину дворца; вышел — и сразу же взялся за древний люк, проржавевший и почти намертво вросший в пол. После долгих усилий ему удалось всунуть клинок в щель и с натугой отвалить круглую крышку.

Он скользнул вниз, в душную темноту. Началась долгая и опасная дорога по запутанным, словно лабиринт, низким квадратным ходам. Человек мог двигаться по ним только ползком и был не в состоянии даже подняться на четвереньки. Похоже было, что о существовании этой тайной системы ходов все давно забыли, — во всяком случае, никто не позаботился замуровать хотя бы входы и выходы из них.

Трогвар полз долго, очень долго, с трудом освещая себе путь крошечной масляной коптилкой и на всякий случай оставляя сажей знаки на стенах. Наконец, как он полагал, все три пояса охраны остались позади, и он очутился в личных покоях Владычицы. Если он нигде не сбился, за этим поворотом должен быть тот тупик, который ему нужен…

Едва протиснувшись в узкий изгиб каменной трубы, шедшей словно часть кишки какого-то монстра, Трогвар и впрямь уперся в сплошную кирпичную стену. Осторожно протянув руку, он нащупал выемку в кладке; стараясь не шуметь, вынул первый кирпич. Вскоре он уже смог протиснуться в узкий проем, открывавшийся в каминный дымоход.

Спуститься по трубе было для ученика Дем Биннори делом нескольких секунд; счастье еще, что камин оказался недавно прочищенным. Трогвар уже совсем было собрался вылезти на белый свет, как до него донесся скрип открываемой двери и голоса вошедших. Он невольно вздрогнул — говорили Владычица и не кто иной, как сам Атор!

И услышанное хлестнуло по нему, точно огненный бич; от первых же слов, достигших его, он задрожал точно в лихорадке.

— Атор, о повелитель мой, чем ты разгневан? — тихо и робко говорила Владычица, и от этих непереносимых бессилия и испуга, что слышались в ее голосе, Трогвар едва не зарычал, с трудом сдержавшись. Не в состоянии понять, что происходит, он мог лишь слушать, обмирая.

— Мне надоело это положение — все и в то же время ничего! — резко ответил Атор, в голосе его слышалось нескрываемое раздражение. — Почему ты не хочешь наконец объявить о нашем браке? — продолжал он, и Трогвар потом никак не мог вспомнить, как он не свалился вниз от этих святотатственных слов. — Почему я должен терпеть двусмысленные взгляды этих аристократических ублюдков?! Подумай, сколько я смогу сделать для блага королевства, то есть для твоего блага, когда стану твоим супругом и соправителем! Ведь тогда наши дети законно унаследуют корону!

— Мой Атор, мой милый, мой герой, я обещаю тебе… Но подожди же еще немного, ты же знаешь — могут быть волнения…

— Значит, заклятия этих твоих эльфов и твои собственные, внушающие всем этим ослам безграничную и слепую любовь к тебе, вовсе не так действенны, как ты уверяла меня?.. (Трогвар зажал себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.) Ты беспокоишься, что будут волнения? Оставь, волнения утопим в крови. У меня достаточно преданных наемников. Я не могу ждать бесконечно! Я хочу, чтобы мой сын стал бы наследником престола!

— Да, да, да… — уступая этому неистовому напору, жалко и слабо лепетала Владычица. — Хорошо, любимый, хорошо. Осенью, в Месяц Свадеб… Я обещаю тебе…

— Обещаешь? — недоверчиво и с холодком произнес Атор. — Прошлой осенью ты тоже обещала!

— Но нужно же подготовиться… распространить слухи… я боюсь крови, не спеши пускать в ход силу, Атор!

— Нужно готовиться — так готовься! — бросил тот. — Сейчас, хвала Ямерту, пока еще весна. Времени достаточно. Займись!

— Я займусь. Клянусь тебе силой Перворожденных, пославших меня сюда, я сделаю все, что надо Только не сердись, любимый, не сердись и не спеши!

— Не спеши, не спеши… — проворчал Атор. — Что ты понимаешь в державных делах, женщина! Пусть в тебе и есть половина эльфийской крови, но ты женщина, а женщины обязаны повиноваться мужчинам. Ты красивая, и я люблю тебя, но не лезь туда, в чем ничего не смыслишь!

— Да, мой повелитель, — тихо вымолвила Владычица. — Я буду слушаться. Но ты же знаешь, мне приходится играть эту роль…

— Как только ты объявишь о нашем браке и о том, что я отныне правитель Халлана, тебе не придется больше притворяться, — уже мягче произнес Атор. — Впрочем… Уже поздно, так что давай оставим эти разговоры, прости меня, если я погорячился…

— Ложе наслаждений и покорная раба ждут Великого Атора, — еле слышно произнесла Владычица.

— Да, ведь мы уже давно не были вместе… — засмеялся Атор.

Трогвар бесшумно подтянулся на руках и втащил тело в узкий лаз потайного хода. Его всего трясло, щеки горели огнем, рассудок затопила слепая, нерассуждающая ярость. Так, значит, здесь один обман! Обман от первого до последнего слова. Они все под властью каких-то чар, превращены в послушных кукол, с какими выступают на ярмарках бродячие клоуны! От унижения он готов был голыми руками разорвать собственное горло. Владычица!. Жалкая игрушка в руках этого негодяя!.. А он, он, Трогвар, был настолько глуп!. От стыда свело судорогой скулы.

Он поспешно заложил кирпичами лаз и, не помня себя, пополз обратно.

Мысли его, обратившиеся в совершеннейший хаос, мало-мальски успокоились только в темной тишине библиотеки. Сжав ладонями раскалывающиеся виски, Трогвар попытался здраво все обдумать.

Прежде всего он заставил себя забыть пока о словах Атора насчет теряющих силу заклятий, помогающих внушить всем горячую любовь к Владычице. Это слишком серьезно, чтобы размышлять об этом в таком состоянии. В конце концов, сие пока подождет. А вот загадочная узница в дворцовых подземельях… Что, если она что-то знает о всей этой истории с воцарением Владычицы?! К ней надо пробиться, и чем скорее, тем лучше; отчего-то при мысли о том, что проход в подземелья можно отложить по крайней мере до завтра, Трогвару становилось как-то очень уж не по себе. Кто его знает… Всякое может случиться. Лучше не мешкать!

Он встал, оглядел свое небогатое жилище. Быть может, ему не удастся вернуться сюда; хотя, чтобы узнать до конца всю правду, лучше всего находиться, конечно же, именно здесь, но надо быть готовым. Трогвар собрал нехитрые пожитки, сложил их в заплечный мешок, поколебавшись, сунул туда же несколько основополагающих книг о доступной ему магии, одну древнюю эльфийскую хронику, то съестное, что оказалось под рукой; уложил все поплотнее, закинул мешок за спину, приторочил мечи и отправился отыскивать нужный ему вход в потайную галерею.

* * *

„Что-то все уж больно гладко у меня получается“, — подумал Трогвар, благополучно миновав обширный дворцовый подвал и останавливаясь у внешне ничем не примечательной стены.

Он и впрямь успешно оставил позади три этажа дворцовых покоев, ни разу не попавшись на глаза страже, а ведь приходилось всякий раз покидать укромные пути потайных ходов и перебегать от выходов ко входам. Здесь, в самом глубоком из ведомых простым обитателям замка подвалах, Трогвар задержался. Похоже, кто-то что-то все же заподозрил — нужная ему плита не отодвигалась, зажатая в тисках недавней бутовой кладки А там, за стеной, должна была быть винтовая лестница вниз, как раз к нужному месту тюрьмы. Трогвар все же решил не рисковать, отыскивая основной вход в эти подземелья, наверняка охранявшиеся немалой стражей. Ему вовсе не хотелось убивать ни в чем не повинных людей, да и, кроме того, всех воинов не уложишь мгновенно, кто-нибудь да успеет поднять тревогу, и тогда ему крышка… Неужели он ошибся и теперь все равно придется пробиваться с боем?

Руки Трогвара быстро ощупали грубые, шершавые камни. Будь у него под рукой кирка, развалить эту кладку особого труда бы не составило, тем более что она не очень толстая. Но кирки нет… а что, если попробовать одним из разрушающих заклятий?

Их Трогвар вычитал великое множество — маги всех времен и народов с одинаковой страстью составляли различные комбинации слепых волшебных сил для одной-единственной цели — разрушения. И теперь оставалось лишь подобрать подходящее по силе, чтобы не обрушить потолок себе на голову.

Трогвар возился довольно долго, очерчивая тот круг, в который должен был ударить вызванный им незримый таран. Опытным колдунам все равно, чем наметить его, — мелом или истекающим из пальца огнем; ему же пришлось основательно попотеть, прежде чем струящиеся по его телу магические токи стали жидкой струйкой блеклого пламени, обрисовав круг на камнях. Дальнейшее было уже проще — зачерпнуть силы в иномировой волшбе Истинных Магов… и ударить со всего размаха тяжелой огненной палицей!

Грянуло так, что уши Трогвара заложило от боли; пол под ногами сотрясся, и Крылатый Пес не удержавшись, растянулся на холодных плитах. Очерченный им круг на стене взорвался клубами ярко-зеленого пламени, которое тотчас сменилось удушливым дымом. Что-то угрожающе заскрипело под потолком, на голову посыпался какой-то мусор. Дым быстро наполнял подвал, потолочные арки скрылись в непроглядной завесе, горевшие по стенам факелы погасли в самое первое мгновение…

Трогвар с трудом поднялся, голова гудела и кружилась. Нетвердыми руками он кое-как засветил масляную лампу и увидел, что его заклятие все-таки сделало свое дело — хотя по книгам все должно было быть совершенно не так — и вместе с бутовой кладкой разнесло в пыль и ту подвижную плиту, что закрывала вход в тайные подземелья. Перед собой Трогвар увидел узкую винтовую лестницу со стертыми, выщербленными ступенями и недолго думая двинулся по ней вниз.

Виток, другой, третий… Он спускался все глубже и глубже, лестница кончилась, выведя его в узкий, терявшийся во тьме коридор, по обе стороны которого он увидел ряды железных дверей, невообразимо старых, снизу доверху покрытых ржавчиной.

„Ур-ра! Я таки нашел!“ Приободрившись, Трогвар веселее зашагал вперед, при тусклом свете масляной коптилки внимательно осматривая каждую попадавшуюся ему дверь, однако все они были заперты и ни про одну нельзя было сказать, что ее недавно открывали.

Казалось, узкий и прямой коридор будет тянуться бесконечно. Трогвар сверился с предусмотрительно захваченными планами — все правильно, он в одной из главных тюремных галерей, теперь следует повернуть и снова спускаться..

Так и получилось. Окончательно убедившись, что планы не лгут, Трогвар почувствовал себя совсем уверенно. Его сапоги ступали по толстому слою пыли; видно было, что здесь не ходили уже довольно давно.

Он спустился на следующий ярус и, к радости своей, увидел, что здесь пол коридора довольно чист. Трогвар наугад побрел влево от лестницы.

Первая дверь. Ржавая, петли словно вросли в камень: явно не то, дальше!..

Трогвар отсчитал добрый десяток одинаковых камер, прежде чем наткнулся на дверь с тщательно смазанными петлями. Такая была здесь только одна, и Крылатый Пес смог мысленно вытереть со лба честный трудовой пот. Теперь надо подобрать заклятие, отпирающее замок…

Его щеки внезапно коснулось легкое, почти неощутимое дуновение, и он тотчас насторожился. Откуда бы это — здесь, глубоко под землей? Похоже было на то, что где-то в противоположном конце коридора открылась дверь и потянуло едва заметным сквозняком. Сюда идут? Стража или, быть может, какой-нибудь одинокий тюремщик с едой для узницы? Рисковать не стоило, и Трогвар, задув светильню, одним движением подтянул послушное тело под потолок, упершись ногами в одну стену, а руками — в противоположную; вдобавок от людей, которые, быть может, шли сейчас к камере, его отделяла поддерживающая арка. За ней он мог считать себя почти в полной безопасности, а тело привыкло подолгу пребывать в таком, казалось бы, совершенно невозможном положении целые часы еще в Дем Биннори…

Спустя минуту или две Трогвар понял, что легкий ветерок у его лица и в самом деле означал открывшиеся створки. В туннеле гулко застучали кованые сапоги, послышались голоса, и Крылатый Пес про себя презрительно посмеялся над тупым начальником стражи — кто же идет ловить проникшего в тюрьму с таким лязгом, шумом и топотом, предупреждая о себе за милю?..

Приближающиеся воины и в самом деле не собирались таиться. На стены упали желтые отсветы факелов, зазвякало плохо подогнанное железо доспехов, послышался стук копейных древков об пол, неразборчиво бубнящие что-то голоса… Похоже было, что Атор решил поставить пост у самых дверей заветной камеры. Однако ж мог бы найти на столь важное дело кого-нибудь получше этих олухов, которые громко ругаются, сплевывают, шумно чешутся, то и дело затевают перебранки и вообще убивают время всеми доступными во время караула способами.

Трогвар решил чуть выждать и, если к этим стражникам не подойдет подкрепление, попытаться заманить их куда-нибудь подальше, в глубь подземелий, а самому, обманным движением оказавшись у них за спиной, неслышно пробраться к камере и отпереть заклятием дверь, пока эти остолопы будут безуспешно ловить его где-нибудь в совсем другом конце галерей.

Потянулись минуты ожидания; Трогвар, как мог, напрягал слух — не слышно ли где шагов подходящих стражников? Однако все оставалось тихо и безмолвно, и он наконец решился.

Он бесшумно спрыгнул на пол, замер на мгновение, прижавшись к стене и полностью слившись с окружающей темнотой. Да, все так, как он и предполагал: шестеро бородатых, дочерна загорелых воинов в странных кожаных доспехах с густо нашитыми на них стальными бляхами и здоровенными обоюдоострыми боевыми секирами устроились возле самой камеры. Трогвар удивился: раньше он не видывал таких не только во дворце, но и вообще в Дайре; единственное, что можно было сказать, глядя на них, — к гвардии эта компания отношения точно не имеет.

Воины развалились кто как, пытаясь устроиться поудобнее на жестких каменных плитах. Трогвар заметил у них сумки со съестным и большие пузатые фляги, тоже явно не пустые; похоже, эти шестеро решили встать здесь лагерем надолго.

Ну ничего, сейчас они у меня побегают!

Трогвар крадучись отступил шагов на десять в глубь коридора, достал из складок плаща трехлучевую метательную звездочку, прицелился в шлем одному из стражников и взмахнул рукой.

Получилось даже лучше, чем он рассчитывал. Звездочка ударила ребром между двумя круглыми бляхами, нашитыми на заменявшую шлем кожаную шапку; воин с проклятием вскочил, схватившись за голову.

На секунду появившись на самой границе отбрасываемого факелами света, Трогвар вновь скрылся в темноте. Стражники вновь повели себя, как и предполагал Крылатый Пес, — всей гурьбой бросились за ним вдогонку.

Криков, топота, проклятий и всего прочего хватило бы на несколько погонь. Трогвар бесшумно добежал до винтовой лестницы, сделал вид, что бросается по ней вверх, а сам, ловко уйдя в тень, перекатился через плечо и распластался на полу, с удовлетворением наблюдая, как стражники один за другим загрохотали сапожищами вверх по ступеням.

Еще секунда — и Трогвар легкой, неслышной тенью скользнул обратно. Шаг, другой, третий… Вот и заветная дверь, валяются забытые факелы, нераскрытые сумки и прочее; ну, не будем терять времени!

Трогвар уже сложил руки в особом, открывающем заклятии жесте, когда шестое чувство, хорошо натасканное на опасность чутье заставили его внезапно броситься ничком.

Дверь прямо над его головой полыхнула резким зеленым огнем; кто-то поторопился и не нацелил как следует заклятие, а просто швырнул вперед зачерпнутый где-то в Межреальности комок иномирового огня, швырнул, точно простой булыжник. Прежде чем Трогвар успел испугаться или просто подумать о чем-либо, тело его уже ушло быстрым перекатом в сторону, и оба меча оказались у него в руках.

Шипя и разбрасывая искры, горел сам металл, из которого была сделана дверь камеры, пугающий неземной свет озарял низкие и мокрые своды галереи; стражи нигде не было ни видно, ни слышно, а прямо за спиной у Трогвара оказались запыхавшиеся после долгого бега Владычица и Атор собственными персонами.

— Ты промахнулась! — рявкнул Атор, поворачиваясь к своей спутнице, и в свою очередь обнажил клинки.

— Что-то ты больно уж спешишь прикончить меня, почтенный! — И Трогвар от всей души угостил Атора сразу двумя острыми звездочками; сталь звякнула о сталь — под плащом у Белого Единорога были доспехи.

Одна из звездочек Трогвара звучно ударила о клинок Атора, вторая чуть царапнула его правое плечо. Крылатый Пес и бросал их с расчетом, чтобы грозный обладатель Знака Непобедимого уклонился в момент броска, однако Атор, несмотря на годы, казался куда подвижнее и быстрее, чем можно было бы ожидать, глядя на его могучие плечи и грудь.

В следующий миг Трогвар и Атор сшиблись — в призрачном зеленоватом мерцании, под влажными, заплесневевшими сводами, в глубоких подземельях, где не оставалось места для хитроумных обходов и маневров, а можно было лишь рубиться лицом к лицу. Трогвара жгло черное бешенство. Все, во что он верил, было попрано. Все вокруг него оказалось подделкой, миражом, вражьим вымыслом. В тот миг он еще не имел времени подумать, что обманут не только он один, но и весь народ Халлана, слепо веривший в справедливость новой Владычицы..

С лязгом сшиблись мечи. Помня страшную силу Атора, Трогвар старался отклонять меч врага, чтобы сокрушительные удары не сломали его собственные ноэры, однако это удавалось не всегда.

— Ур-р-за! Р-р-ра! У-ох! — С хриплыми вскриками-выдохами Атор крестил и так и эдак своего отступавшего и уклонявшегося противника, который на этот раз не мог обратиться к рецептам и советам „Врат Холмов“: Крылатый Пес мог рассчитывать только на свою ловкость.

— Убей его, Атор! Убей! Ну убей же! — достиг сознания истошный крик Владычицы; а стражи по-прежнему нигде не было видно…

Трогвар защищался лишь с огромным трудом и — как и в первом их поединке — лишь ценой полного отказа от атак Благодарение богам, у него короткие мечи, и хоть это и мешает подобраться к Атору ближе, зато нет риска задеть низкий каменный свод…

Шаг за шагом Трогвар отступал в темноту, все дальше и дальше от заветной двери. Краем глаза он еще успевал замечать какие-то пассы, что совершала Владычица, явно готовясь наложить еще какое-то заклятие. Хотя Крылатый Пес еще не был ни разу задет, в сознание начал вползать предсмертный холод. Сколько он еще сможет отступать? Когда нерадивые стражники наконец разберутся, что к чему, и окажутся здесь? И ведь тогда ему хватит одного-единственного удара в спину…

Атор рычал и хрипел, словно древнее чудовище, однако это отнюдь не было дыханием выбившегося из сил, уставшего человека — он ненавидел Трогвара ничуть не меньше, чем тот его, и ярость не могла не прорваться наружу хотя бы в этих звуках, более достойных терзающего добычу волка.

Однако отступать дальше уже бессмысленно. Так называемого „благоприятного момента“, ожиданием которого так часто грешат молодые бойцы (и вследствие чего столь часто проигрывают), могло так и не представиться. Да, воистину, защищаясь, боя не выиграешь.

Ноэр Трогвара коротко свистнул; удар слева-сверху по опускавшемуся после очередной атаки мечу Атора, и второй клинок Крылатого Пса быстрее, чем бросок леопарда, устремился в открывшуюся брешь.

Атор лишь коротко усмехнулся, легко отбрасывая наглого мальчишку.

Трогвар отступил на два шага, споткнулся и упал на спину с коротким стоном, непроизвольно выронив даже правый меч…

— Убей его! — вновь донеслось до него.

Атор с рычанием прыгнул, занося меч и собираясь покончить дело одним ударом; верно, ненависть окончательно ослепила его, а может, Трогвар притворялся достаточно искусно…

Его правая рука, выпустившая меч, успела схватить увесистый и острый камень, когда-то, очевидно, отвалившийся от невысокого свода. В последний момент, когда меч Атора уже почти коснулся груди Трогвара, тот резко рванулся в сторону, одновременно швырнув в лицо противнику тяжелый гранитный осколок, то есть с точки зрения истинной бойцовской этики совершил ужасный, непрощаемый поступок, достойный лишь труса, покрывающий его, Трогвара, вечным и несмываемым позором.

Атор не успел уклониться. Слишком близко уже было, слишком резко швырнул в него камнем Трогвар. И хотя обладатель Белого Единорога подсознательно успел чуть повернуть голову, полностью избежать удара он уже не смог…

И тогда Трогвар прыгнул сам. Один его клинок был нацелен в горло, а другой — в живот Атору; и до конца защититься тот не сумел. Горло, правда, осталось в целости, зато на груди появилась длинная кровавая полоса. Атор и тут ухитрился так извернуться, что колющий удар Трогвар а превратился в режущий, и хотя вся грудь Атора тотчас покрылась кровью, Крылатый Пес понимал, что рана его противника не опасна для жизни.

Оба противника тяжело дышали, на мгновение застыв друг против друга. Меч Атора вновь поднялся в защитную позицию, однако Трогвар надеялся, что такая рана должна все-таки поумерить, прыть носящего знак Белого Единорога. Теперь, подобно тому как на ристалище Атор мог спокойно ждать, пока его враг не ослабнет от потери крови, следовало действовать и Трогвару.

И быть может, чудо бы и свершилось и боец всего лишь с Третьим Знаком Разряда Мастеров взял бы верх над Непобедимым, если бы не подоспели стражники и Владычица не сплела наконец новое заклинание.

Трогвар оказался стоящим возле самой двери вполоборота к Хозяйке Халлана, между ней и Атором. Шестое чувство заставило его глянуть вверх, и, словно в кошмарном сне, он увидел, как тают, окутываясь зеленой дымкой, несокрушимые гранитные блоки потолочного свода и из ядовито-болотной мглы один за другим начинают выныривать странные тощие фигуры, с головы до ног затянутые в черное.

Принцесса Арьята, отделенная от всего этого безобразия одной лишь не слишком толстой железной дверью, вдобавок уже наполовину прогоревшей, узнала бы этих черных воинов тотчас же, однако Трогвар видел их впервые, не подозревая даже, что такие существуют, ведь по его представлениям Черный Орден Койаров был давным-давно разгромлен.

В следующую секунду Трогвар понял, что, если он немедленно не уберется отсюда куда подальше, за его жизнь нельзя будет дать и старой ослиной шкуры. С величайшим трудом ему удалось отразить целый ливень стальных метательных игл, ножей и звездочек, его дважды оцарапало; а стоило его ноэрам столкнуться с мечами неведомых ему противников, как он понял, что эти Черные едва ли сильно уступят мастерством самому Атору. Оставалось только одно — бежать.

„Разруби дверь! — вдруг с дикой силой и мукой прозвучал у него в сознании срывающийся женский голос. — Руби же, руби!“

Черные воины, на мгновение отброшенные Трогваром, вновь готовились попотчевать его своими колючими и острыми гостинцами; Крылатому Псу приходилось выбирать между бегством с надеждой на спасение и неминуемой гибелью, если он потратит лишнее мгновение, чтобы рубить эту распроклятую дверь…

И все-таки где-то глубоко в его сознании гнездилась непоколебимая уверенность, что та узница там, зажелезной дверью, чем-то необычайно важна для него, это не просто несчастная, которую нужно освободить во что бы то ни стало… Что-то большее, много-много большее..

Целый рой смертоносных клинков и прочего со свистом резал воздух, нацеленный в почему-то оставшегося на месте врага, когда меч Трогвара с шипением врезался в уже источенный зеленым огнем железный засов на двери камеры.

И тут воздух вокруг юноши словно бы взорвался, заплясали длинные гирлянды причудливых голубых и синих огоньков, и в подземелье грянул чей-то сухой, властный голос:

— Выходи! Выходи, Арьята! Это я, Маб!

Словно во сне Трогвар видел привставшего с колен Атора с разинутым ртом, позабывшего даже о терзавшей его боли, замерших воинов в черном и гневно воздевшую сжатые кулачки Владычицу.

— Она не достанется тебе, ты, старуха Маб! — вырвалось у Хозяйки Халлана. — Она моя, а ты проклята Молодыми Богами и Перворожденными!

— Эльфам следовало бы чуть больше подумать, прежде чем они отдали тебе всю эту страну! — грянуло в ответ. — А Арьята уже моя. Мне было не пробиться сквозь твои барьеры, но этот юноша сокрушил их. Арьята!

И из отворенной усилиями Трогвара камеры медленно вышла женщина.

Среднего роста, очень бледная, облаченная в жалкие лохмотья, едва прикрывавшие наготу, она шла, точно слепая, прямо на Владычицу, ничего, похоже, не видя вокруг себя.

— Да сюда же! Сюда! — Незримая рука рванула названную Арьятой женщину вверх, прямо в зеленую мглу, открывавшую проход через перекрытия. Мгновение — и узница исчезла.

— А-а-й-ер-аргх! — вырвался из груди Владычицы дикий, поистине нечеловеческий крик. Лицо ее страшно исказилось в запредельном усилии — она словно бы взывала к кому-то.

И призыв ее был услышан. У Трогвара волосы встали дыбом, когда он увидел, что камни стен зашевелились, оживая, появились широкие длинные крылья, поджарое львиное тело, птичья голова с длинным хищным клювом…

Весь в клочьях зеленого тумана, громадный грифон, сотворенный из камня чарами Владычицы Халлана, тяжело встряхнулся, присел — и одним длинным прыжком рванулся вверх, в погоню за ускользающей добычей…

Мгновение — и над головами вновь был прежний мрачный изгиб покрытого плесенью свода. Только теперь Трогвар обнаружил, что голубые и синие светлячки плясали вокруг него недаром — вся разнообразная метательная снасть черных воинов валялась на полу, не причинив ему никакого вреда. Прежде чем враги успели опомниться, он со всех ног бросился прочь, а вслед ему неслись полные ярости и самых черных проклятий крики Владычицы и Атора.

Вперед, вперед и только вперед, коридоры, лестницы, ступени, повороты, наверх, наверх и только наверх, мимо черных тюремных дверей, мимо жутких колодцев, вверх, к свободе и свету, только бы не сбиться с дыхания…

Неведомое чутье помогло в ту ночь Трогвару отыскать дорогу наверх. Стертые лестничные марши вывели его в конце концов к толстой решетке, за которой несли караул двое гвардейцев Владычицы.

— Эй! Отворите! — крикнул им Крылатый Пес, не придумав в тот миг ничего лучшего, — погоня висела у него на плечах.

— Ты что это там делаешь, а? — протянул один из стражей, рослый гвардеец со связкой ключей на поясе. — Как это ты туда попал? Ну-ка, бросай сюда мечи, тогда откроем. И без глу..

Это оказались его последние слова. Вне себя от отчаяния, Трогвар метнул одну из своих звездочек сквозь прутья решетки. Высокий воин упал, хрипя и хватаясь за пронзенное горло. Такая же судьба постигла второго стража мгновением позже…

Так, против своей собственной воли, Трогвар убил двух ни в чем не повинных людей, даже не задумавшись, пока решал нехитрый вопрос: кому из нас жить — мне или им?!

Он успел вырвать ключ из замочной скважины в последнюю секунду. На то, чтобы запереть дверь, времени уже не оставалось, и он помчался через какие-то дворцовые кухни, прачечные, кладовые, сшибая с ног подвернувшихся испуганных слуг: дорогу он выбирал совершенно наугад. И все время чувствовал за собой висящую на плечах погоню.

Как безумный, он выскочил из какой-то боковой двери дворца. По счастью, охранявшие ее гвардейцы оказались из отряда Капитана Умбато и немного знали Трогвара. Несколько секунд потребовалось на то, чтобы добежать до коновязи и вскочить в седло первой попавшейся лошади.

Он галопом помчался по хмурым, залитым тьмой улицам, перемахивая через расставленные по углам рогатки под заполошные крики ночных сторожей. Трогвар надеялся, что тревога еще не объявлена и через городские ворота удастся прорваться без боя…

Оказалось, что он жестоко ошибался. Очевидно, у Владычицы имелись иные способы передавать свои приказы, нежели при помощи гонцов или даже быстрых голубей. Тяжелые створки городских ворот были наглухо закрыты, и добрых два десятка копейщиков уже ждали его в полной боевой готовности, выставив навстречу Крылатому Псу настоящий частокол пик с широкими и острыми наконечниками.

„Конец!“ — мелькнула паническая мысль, словно холодным ножом резанувшая по сознанию.

И верно, именно этот страх заставил дремавшие в глубине его существа силы вновь пробудиться к действию. Выглядело это так, словно бы чьи-то руки вцепились в запястья Трогвара и заставили с силой ударить по ушам его лошадь. Несчастное животное вскрикнуло — не заржало, а именно почти что по-человечески вскрикнуло высоким, режущим душу отчаянным криком — и, словно безумное, прыгнуло прямо на выставленные копья.

Пять или шесть блестящих наконечников вонзилось коню в бока и грудь, однако, пока копейщики пытались выдернуть древки из повалившейся туши, Трогвар со всего размаха прыгнул на них, перелетев через голову упавшего скакуна. Его мечи с привычным свистом рассекли воздух, вновь начав кровавую работу. Все решали секунды, если копейщики не растеряются, дружно развернутся…

Однако они не успели. Трогвар успел зарубить четверых, прежде чем края строя начали сходиться. Путь свободен… но еще предстояло отодвинуть тяжеленные засовы — здоровые железные болванки, каждый весом не меньше лошади. Уж тут-то Трогвару точно было не успеть; можно бросить мечи и подставить горло милостивому, избавляющему от мучений удару… если, конечно, эти воины не пожелают расплатиться с ним за погибших товарищей как-нибудь по-иному. Однако, прежде чем душная слабость успела разлиться по телу, ноги донесли Трогвара до самых ворот, и он со всего размаху ударил кулаком по торцу сначала одного засова, а затем второго.

Очевидно, странная сила еще жила в его руках, потому что неподъемные стальные брусья вылетели из гнезд и грянулись оземь; один пинок ноги отворил створку ворот, для чего обычно требовались усилия трех-четырех сильных мужчин.

Прочь, туда, в спасительную тьму, где не горят эти отвратительные факелы!

Трогвару вновь повезло — почти у самых ворот расположился лагерем большой купеческий караван, не успевший засветло войти в Дайре. Смирно стояли лошади, конюхи только-только принялись расседлывать их…

Внезапно вынырнувший из темноты молодой воин с двумя окровавленными мечами молча вырвал повод у остолбеневшего паренька-слуги, вскочил в седло и, как безумный, погнал коня прочь… Прежде чем выбежавшие из ворот города стражники и купеческая охрана взялись за луки, беглец растворился во мраке.

Немного погодя из ворог вынеслась настоящая погоня — десятка три всадников с охотничьими гепардами на длинных поводках. Однако и они не преуспели; Трогвар загнал коня в ручей, а потом ему посчастливилось выбраться на каменистый склон пологого холма. Даже остронюхие псы, взятые в помощь гепардам, сбились со следа. Покружив до рассвета по окрестностям, преследователи несолоно хлебавши вернулись в город…

Глубокой ночью Трогвар остановил запаленного коня в темной придорожной роще. Он немного успокоился — привитый в Дем Биннори инстинкт подсказывал ему, что погоня заплутала. Они, конечно, возьмут его след, но не так быстро, можно какое-то время передохнуть…

Кое-как собрав немного хвороста, Трогвар обнаружил, что впопыхах забыл огниво и трут; он выругался раз, другой, но от этого легче не стало, и тогда на ум пришло старинное заклинание огня, вычитанное как-то в одной из книг. После успеха своего заклятия, взломавшего стену подземной темницы, Трогвар уже куда смелее обращался с чарами и заклинаниями. Недолго думая, он решил попробовать, совершенно забыв, что ничем иным не мог он столь точно указать своим преследователям, где сейчас находится, как этим чародейством.

Он расслабился, заставил умолкнуть разноголосый хор суматошных мыслей, а потом, призвав огненосного Ямерта, осторожно произнес слова наговора, позволявшие преобразовать внутреннюю силу во что-то внешнее. Огонь вспыхнул сразу, чистый и ровный.

„Хорошо, но что же теперь мне делать?“ — с незнакомой горечью думал Трогвар, завороженно глядя на мерцающий огонь. Очень быстро он убедился, что в Халлане ему закрыты все пути, кроме одного-единственного — как можно скорее покончить счеты с жизнью. Среди людей — подданных Владычицы и всецело преданных ей — ему было нечего делать. У него никаких доказательств, одни лишь смутные выкрики каких-то призраков — кто поверит ему? Так что ничего не оставалось делать, как обратиться к приобретенным в библиотеке познаниям. Можно было отправиться обратно, к лесным гномам, к почетному Вестри и его гостеприимным домочадцам, но Трогвар не льстил себе. Долина, хоть и укромная, вряд ли защитит его от поисковых заклятий, а уж Владычица с Атором не успокоятся, пока не умертвят последнего свидетеля! Он, правда, читал, что подобное чародейство плохо действует под землей, так что если укрыться в какой-нибудь достаточно глубокой пещере, например у горных гномов… тогда, вполне возможно, его и не найдут.

Но жить у горных мастеров ведь так тоскливо! И дело тут не в том, что могут не пустить, — пустить-то как раз пустят: у них вечная нехватка рабочих рук, и они принимают всех, отказывая, по слухам, одним лишь гоблинам, своим извечным врагам. Пустить-то пустят, а вот обратно ходу уже не будет… да и работать заставят до седьмого пота. Нет, не годится. Можно, конечно, податься в ученики к какому-нибудь Настоящему Магу — у него можно было узнать, как отводить от себя розыскные заклятия… Про то, чтобы искать дорогу к эльфам, теперь не могло быть и речи.

Однако мысль об ученичестве возымела, как ни странно, весьма удивительные последствия.

В сознании непонятно откуда всплыло: Красный замок! Ведь это не так далеко. Вожделенное, загадочное вместилище великого Знания… Несмотря ни на что, Трогвар умудрялся думать об этом даже в такие минуты.

Что ж, Красный замок — это, наверное, неплохо… Но вот только есть ли там кто-нибудь? Порывшись в мешке, Трогвар достал „Серые Ключи“, книгу заклятий далековидения, долго листал страницы. Этот давным-давно написанный труд по основам волшебства, в частности, утверждал, что, введя себя в особое состояние внутреннего молчания, подкрепленного некоторым заимствованием силы в волшбе Истинных Магов, адепт может узреть даже очень удаленные места и говорить с их обитателями…

Подготовительные действия заняли почти всю ночь. Уже под утро совершенно изнемогший Трогвар наконец добился желаемого: окружающие деревья внезапно расступились перед его взором, и он увидел острые, покрытые снегом вершины далеких гор и быструю речку, сбегавшую с ледника; а в недальних отрогах могучего хребта высилась внушительная многобашенная крепость. Стены ее были сложены из красноватых гранитных блоков, тяжелые черные ворота стояли распахнутыми настежь. Проем ворот зарос свежей весенней травой, створки утопали в поднявшейся крапиве — похоже было, что этим входом уже давно не пользовались. Трогвар сделал еще одно усилие, доставившее его внутрь главной башни; там все оставалось темным и пустым, он не мог различить никаких деталей. Его взор скользнул вверх по каким-то ступеням — только их и было видно в сплошной мгле — и Трогвар едва удержался от невольного крика при виде иссохшего, костистого тела в высоком кресле, облаченного в полуистлевший плаще капюшоном…

„Хозяин, никак, мертв, что ли?“ — ошарашенно подумал Трогвар, и откуда-то тотчас пришел ответ: „Да, он мертв, и мертв уже давно. Замок пуст и ждет лишь храбреца, который дерзнет овладеть им!“

Видение внезапно прервалось. Трогвар очнулся; над ним медленно разгоралось утро, звезды быстро бледнели, готовясь отойти к дневному сну. Теперь он твердо знал, что Красный замок пуст; это чудесное вместилище магических знаний лишь ждало того, у которого достанет смелости вступить на его порог. Решение пришло сразу. В первых лучах рассвета Трогвар уже мчался на юг.

ГЛАВА XXIII

Начало пути оказалось спокойным, погоня пока не маячила за плечами, и Трогвар не удержался от нахлынувших горьких мыслей.

Итак, все, во что он верил и что любил, оказалось ложью и подделкой: Владычица внушает повиновение не собственными достоинствами, а какими-то странными чарами, для которых он не знал названия и о которых не упоминалось ни в одной из прочитанных им в библиотеке книг. А под всем этим прячется всевластие Атора… если не кое-что похуже. И странная узница по имени Арьята… Арьята, которую спасла Царица Маб благодаря разрушенному им, Трогваром, магическому барьеру вокруг темницы! Он очень хотел бы знать, удалось ли беглецам спастись, или же чудовищный грифон все же исполнил приказ Хозяйки Халлана…

И тут помимо воли Трогвара в памяти всплыло: а ведь наследницу Халланского трона вроде бы звали Арьятой… Да, да, старшая Арьята, наследная принцесса, потом еще мальчик и девочка и, наконец, самый младший, по имени Трогвар…

Забавное совпадение! Крылатый Пес поймал себя на мысли, что этот неведомый Трогвар был его ровесником и тезкой; интересно, что стало с ним, да и вообще со всей королевской семьей? Новейшие хроники в библиотеке отсутствовали…

Однако очень скоро ему пришлось оставить даже мысленные изыскания, потому что погоня удивительно быстро настигла его, словно понесшись по воздуху; честно говоря, Трогвар ожидал чего-то подобного. Наверняка не обошлось без колдовства Владычицы!

И все же прежнее еще крепко держит меня, признался он самому себе. Стоило ему даже случайно вспомнить Владычицу, как накатывала острая тоска, боль и горечь, и Трогвар не мог понять, то ли это тоска по прежнему образу полубожественной Властительницы, то ли по себе прежнему, наивно и безоглядно верившему и влюбленному в свою Хозяйку, точно и впрямь он был ее псом…

Погоня оказалась нешуточной. Внушительный отряде охотничьими гепардами, псами и специально обученными соколами числом никак не менее пятидесяти человек, опытных воинов, — они гнали его умело, отжимая от больших дорог и в то же время не давая скрыться в глухих лесах. И все-таки ему везло. Дважды он проскальзывал под самым носом у посланных для его поимки отрядов — и к отправленным из столицы присоединились и другие — и все дальше и дальше пробирался на юг. Однако вести о нем, переданные спешной эстафетой, неслись все дальше и дальше, и каждое послание заканчивалось одним коротким приказом — схватить! У Трогвара кончились деньги, теперь ему приходилось просто отнимать — много ли добудешь съестного в весеннем лесу. И каждая его стычка тотчас становилась известна губернаторам и градоправителям, кольцо сжималось с пугающей быстротой.

Верхом он мог бы проделать весь путь от столицы до Красного замка самое большее за три недели, но вот прошел уже целый месяц, а он продолжал метаться по центральным провинциям Халлана, попадая в немыслимые передряги и всякий раз спасаясь лишь в последний момент, однако все-таки спасаясь, — его словно бы хранила какая-то высшая сила. Но вот как-то, промаявшись четыре дня без еды, он рискнул заехать в подвернувшуюся деревню и едва унес оттуда ноги, оставив за спиной три трупа и добрый пожар. Дорога на юг была полностью перекрыта. Атор не желал больше мешкать и откладывать мщение. Но Трогвару удалось, обманув бдительность охотников, прорваться в непроходимые сырые дебри низменных приречных лесов.

Однако погоня не отставала. Начались дни тяжких трудов и голодовок; редко когда удавалось подстрелить птицу или преследователи оставляли достаточно времени для рыбной ловли. Пояс приходилось подтягивать все туже и туже, вдобавок много времени отнимала необходимость точно сориентироваться — Трогвар пуще смерти боялся заблудиться.

И все-таки через неделю лесных странствий егеря прижали его к огромному болоту. Тропинок через него он, конечно, не знал. Позади была смерть, впереди — тоже, Крылатый Пес выбрал благородную гибель от честного меча. Отчаяние швырнуло его прямо на копья охотников Владычицы, однако ему вновь повезло. Мечи словно ожили в его руках, даже в бою с Атором он не знал столь всепоглощающей, неистовой ярости. Он дрался лучше, чем даже в тот день, и прорвался, убив пятерых и не потеряв ни одного из своих трех уже к тому времени коней.

Он исхудал и оброс, одежда превратилась в жалкие и грязные лохмотья. После схватки у болота ему вновь удалось на несколько дней сбить погоню со следа, и он, пока хватало сил, шел на юг, руководствуясь одним лишь наитием да верой в удачу. На выходе из лесов его ждали, однако судьба продолжала благоприятствовать — он незамеченным пробрался мимо сторожевых постов и растворился в ночи. К утру, еле держась в седле от усталости, он оставил позади добрых полтора десятка лиг. Местность вокруг него мало-помалу начала повышаться, горы заметно приближались. Однако седельные сумки были пусты, и лишь в ладанке на шее осталось четыре золотых, взятых на трупе убитого им егеря. Делать было нечего, оставалось только рисковать. Впереди, в уютной долине между двумя грядами, заросшими орешником и разбитыми кое-где фруктовыми садами, лежало небольшое селение. Не увидев на его улицах ни коней, ни стражников, Трогвар решил рискнуть.

То ли сюда еще не дошли вести о нем, то ли еще по какой причине, но в трактире его заказ приняли, не моргнув; правда, рожа трактирщика не внушала доверия — что-то уж очень пристально разглядывал он странного посетителя, — но выбирать не приходилось.

По всем правилам Трогвару следовало покидать еду в мешок и тотчас убираться отсюда куда подальше, но ему на какой-то миг показалось, что здесь он пока в относительной безопасности, и Трогвар позволил себе горячую пищу.

Он жадно глотал обжигающую похлебку, когда дверь отворилась и через порог перешагнул невысокий пожилой человек, длиннорукий, с совершенно голым, лишенным волос шишковатым черепом. Нескладную фигуру окутывал видавший виды плащ, выгоревший и полинявший, когда-то имевший, несомненно, яркий и сочный алый цвет. Маленькие пронзительные глаза прямо-таки впились в Трогвара; незнакомец почтительно поклонился Крылатому Псу и вежливо попросил разрешения присесть рядом с ним.

— Настоятельно советую вам, юноша, не ждать второго, а быстрее исчезнуть отсюда, — быстро произнес он, нагибаясь к собеседнику и произнося слова почти неслышно, одними губами. — Вас уже продали со всеми потрохами, и стражники будут здесь с минуты на минуту, а до Красного замка вам еще идти и идти…

Трогвар опешил, забыв донести полную ложку до рта; диковинный же человек торопливо продолжал, поминутно оглядываясь на дверь:

— Нужно, чтобы вы всенепременно добрались бы до Замка… У вас, юноша, все пошло вкривь да вкось, но это еще можно поправить, если вы не станете больше мешкать. Уходите же! Провизия уже в ваших седельных сумках…

Несколько секунд они глядели друг другу в глаза — и Трогвару стало жутко от этих темных буркалок, сверлящих, проникающих в самые потайные мысли; однако он отринул сомнения: было все же в этих страшненьких гляделках — язык не поворачивался назвать их глазами, — было нечто, что заставляло поверить их обладателю.

Трогвар вскочил, и в тот же миг незнакомец, скривившись, точно от сильной боли, с неожиданной силой толкнул его к окну — в дверях уже топали тяжелые сапоги стражников и лязгало оружие.

— Как некстати… — сквозь зубы процедил незнакомец.

Блестя доспехами, воины с радостным ревом вломились было в трактир, когда человек в красном плаще внезапно лихо свистнул и выбросил навстречу ворвавшимся правую руку со сложенными „козой“ пальцами. Спустя еще секунду в дверном проеме забушевал огонь, солдаты с воплями отскочили.

— Ну, что ты медлишь, прыгай! — заорал незнакомец на Трогвара, отбрасывая прочь вежливость.

В следующий миг Трогвар оказался уже на улице, вышибив плечом раму… Его уже ждали оседланные с полными переметными сумками кони; невольно Трогвар обернулся, ожидая появления своего загадочного спасителя, однако из окон трактира уже вовсю валило пламя, а из-за угла выбегали стражники с наставленными копьями. Трогвар поднял коня на дыбы, прокладывая себе дорогу могучими копытами злого жеребца. И во весь опор помчался прочь.

Ему вновь повезло. Пожар стремительно распространялся, спустя считанные секунды уже пылало все селение, горели дома и амбары, заборы, плетни, придорожные деревья; по земле быстро растекался какой-то жидкий огонь. Погоня потеряла Трогвара в дыму и поднявшейся невообразимой суматохе.

Вскоре цепи холмов отделили Трогвара от места трагедии; он старался не думать о том, скольким невинным стоил жизни его прорыв.

Крылатому Псу осталось одолеть последнюю четверть пути, однако она оказалась наиболее трудной. Здесь была граница, а следовательно, и лучшие части гвардии Владычицы вкупе с дружинами знатных сэйравов, в свою очередь заступивших охранять рубежи. О нем уже все знали, началась нешуточная охота. Трогвар метался, как загнанный зверь, дважды ему спасали жизнь лишь его воинское умение вкупе с малочисленностью столкнувшихся с ним отрядов. И потому он нисколько не удивился, когда вечером его, задыхающегося, покрытого чужой кровью, скорчившегося без сил в корнях старой сосны, отыскал незнакомец в красном.

Трогвару некогда было думать над тем, кто это такой; ему предлагали помощь, и он принял ее — деваться было некуда. Не вдаваясь в долгие рассуждения, ни о чем не спрашивая и сам ничего не объясняя, незнакомец указал Трогвару едва заметную укромную тропку, а после этого отступил в темноту и исчез, точно растворился. Тропа же действительно оказалась удачной, она три дня вела Крылатого Пса через самое сердце приграничных лесов, и он готов был поклясться, что за спиной его эта тропа тотчас исчезает, сливаясь с лесным покровом.

Последняя преграда оказалась и самой трудной. Горы уже закрывали полнеба, леса кончились, однако по самому их краю протекала быстрая и глубокая река, по которой и проходила сама граница, и стерегли ее во все времена отменно. Трогвар был слишком измучен и изнурен, чтобы попытаться переправиться где-то вплавь; и он решил идти на прорыв через единственный в этих краях мост. Это могло бы показаться чистой воды самоубийством, однако вряд ли кто из гнавшихся за ним мог бы предполагать в беглеце такую дерзость, и охрана моста не превышала обычную — слишком много патрулей было разослано в обе стороны от моста.

* * *

— Уф, насилу спаслись! — простонала Царица Маб, падая в свое любимое кресло с высокой резной спинкой подле камина в ее укрытом среди лесов домике. — Какого красавца на нас эта твоя Владычица-то напустила!

Былая Предводительница Народа Фей и впрямь выглядела сейчас неважно. Глаза покраснели и сильно слезились, под ними набрякли нездоровые синюшные мешки, резко проявились многочисленные морщины, кожа на шее оттянулась безобразными складками. Сейчас Царица и впрямь выглядела на добрые несколько сот лет. Руки ее тряслись, когда она взяла услужливо поданный Тревором берестяной кубок с целебным питьем.

— Спасибо тебе, Царица, — низко поклонилась своей спасительнице Арьята. — Если бы не ты, гнить бы мне в этом подземелье до скончания моих дней…

— Ему спасибо скажи… — буркнула в ответ Царица Маб. — Если бы этот юноша не разрушил сперва магический заслон вокруг подземелий — ума не приложу, как ему это удалось, — и не сумел бы разрубить засов на твоей двери, вряд ли бы и у меня что-нибудь вышло.

Арьята не ответила — просто сидела, откинувшись и прикрыв глаза. Свободна! Свободна! Свободна!..

Она не пускалась в пляс, не кричала, не каталась по траве от полноты чувств, как обычно вели себя спасшиеся узники в прочитанных книгах. Она просто сидела и молчала. Царица Маб, поняв ее состояние, не стала докучать разговорами, лишь верный Тревор стоял наготове со своим вечным набором снадобий.

Способность действовать вернулась к Арьяте не сразу. Лишь на следующий день она смогла встать и подойти к зеркалу.

Семнадцать бесконечных лет… Семнадцать лет мрака в камере длиной четыре шага… Из глубины мерцающего серебром зеркала на принцессу смотрело незнакомое лицо, бледное и вытянутое, глаза запали, четко обрисовались скулы, губы потеряли былую пухлость и алый цвет, исчезли ямочки на щеках, и лишь длинные и густые волосы, казалось, остались прежними. Однако закаленные бесконечными часами изматывающих упражнений мышцы не стали дряблыми, тело повиновалось Арьяте, словно она и не провела половину своей жизни за решеткой.

Только теперь она смогла начать думать. Что делать дальше, что с Трогваром и как все-таки осуществить свою месть? Вечером того же дня Арьята и Царица Маб пили обжигающий шиповниковый отвар, когда принцесса наконец заговорила о главном.

— Что происходило в королевстве все это время? — был первый ее вопрос.

Царице пришлось отвечать на него довольно долго. Она скрупулезно перечисляла все многочисленные мероприятия Владычицы, описывая вторжения варваров и ответные удары Атора, далекие морские экспедиции и постройку новых крепостей, урожаи и недороды, новые законы, пожары и все прочее, что успело случиться за долгие семнадцать солнечных кругов.

Конечно, больше всего Арьяте хотелось бы услышать о недовольстве, волнениях и беспорядках, смутах среди сэйравов, о составлении заговоров и тому подобном, однако тут ее ждало разочарование. Халланское королевство, казалось, вступило в свой золотой век. Погода благоприятствовала пахарям, о голоде все думать забыли, бароны больше не тиранили землепашцев, купцы торговали по божеским ценам… Нечего было и надеяться поднять народ против этой самозванки.

— Однако, скажу я тебе, — продолжала Царица Маб, — народ какой-то очень уж тихий стал. Слова поперек не скажет, песни забористой не споет, а уж посмотрела бы ты, принцесса, на их танцы! Ровно деревянные куклы… Чтобы кто-то из-за девушки подрался — я уж лет пять о таком не слышала. Не так тут что-то, чует мое сердце… Но вот что? — Она тяжело вздохнула; видно было, что она уже давно мучается над этим вопросом.

— Все равно никакой надежды на мятеж… — погруженная в свои мысли, медленно проговорила Арьята. — Никакой надежды…

Ее кулаки невольно сжались, в глазах забилось темное пламя давно таимого гнева. Значит, как и в прошлый раз, ей придется действовать в одиночку. Если только не удастся отыскать и обратить в свою веру Трогвара — они ведь наверняка постарались забить ему голову верноподданническими бреднями..

— Ты не отказалась от мысли… — начала Царица.

— Не отказалась! — горячо перебила ее Арьята. — Только этим и жива.

— Негоже жить одной лишь мечтой о мести, — покачала головой бывшая Повелительница Фей. — Жажда чужой гибели иссушает душу; и даже если ты и добьешься своего — в чем я, кстати, сомневаюсь. — ты останешься с кровью на руках и пустотой в душе, смертной, всепоглощающей пустотой, излечиться от которой тебе вряд ли удастся… Поверь мне, я тоже очень долго лелеяла мысли о мести!

— Но ведь ты не осуществила ее? — в упор взглянула на собеседницу Арьята.

Под ее пристальным взором Царица Маб опустила голову.

— Не осуществила… — нехотя подтвердила она.

— Ну, так а я осуществлю — и будь что будет! — непреклонно произнесла принцесса. — Поможешь ли ты мне в этом, о Царица?

— Помочь тебе? Но чем? Теперь Владычица настороже. Восстановить магический барьер для нее будет несложно, а вот мне прорваться через него..

— Но ведь я тоже умею колдовать! — напомнила Арьята.

— Скажи лучше — у тебя есть способности к этому! — поправила ее Царица — Обучение у Ненны ты не закончила… да и вряд ли закончишь теперь. Для Смертной в твоем возрасте учиться уже поздновато.

— Значит, тогда я просто постараюсь перерезать глотку этой самозваной хозяйке моего королевства, а там будь что будет! — отрезала Арьята.

— Я не для того спасала тебя, чтобы вновь отправить на плаху! — возмутилась Царица.

— А для чего ж тогда?! Для того, чтобы я медленно гнила в какой-нибудь дыре до самой моей смерти?! — Арьята уже кричала.

— Надо действовать не так, — угрюмо бросила Маб. — Для начала разыщи брата. Судя по всему, он очень сильный колдун, один из сильнейших в Хьёрварде. Расскажи ему все. Вдвоем вы сможете больше.

— Я не потащу за собой на плаху и его! — возразила принцесса. — Он — последний из нашего рода. Он должен жить. Вдобавок он не сможет мстить так, как я. Он не видел, как умирала наша мать!

— Однако же у него хватило смелости пойти против воли этой твоей разлюбезной Владычицы, вызвать на поединок ее любимца, — напомнила Маб. — Кроме того, его вряд ли будет ждать награда после всего того, что он натворил, освобождая тебя.

Принцесса медленно опустила голову. Пальцы ее, тонкие, словно у арфистки, нервно сплетались и вновь расплетались; после минутного раздумья Арьята вновь взглянула на свою собеседницу.

— Если моего брата преследуют, мой долг — помочь ему, — сказала она, словно наконец придя к решению — Помочь ему, но не тянуть за собой в могилу.

— Но для того, чтобы помочь, нужно для начала отыскать, — гнула свое Царица Маб. Арьята медленно кивнула.

— Мне нужно найти еще и своего отца, — с расстановкой выговорила она, глядя неподвижными глазами куда-то в стену над головой Повелительницы Фей. — Отыскать их обоих можно, лишь войдя в Астрал. Ненна знала, как это делается, но… Она далеко, да и станет ли помогать мне? Белое Братство ведь на стороне Владычицы… А наставница моя, увы, по твоим словам, не отличалась особой смелостью…

— Это так, — кивнула Царица. — Но без мага тебе все равно не обойтись — на моих троллей надежды мало, да и не смогут они пробраться туда, где много людей… Но вообще-то, — вдруг оспорила саму себя Маб, — я не то тебе говорю. Если эта Владычица и впрямь сильна в чародействе, она, без сомнения, сможет выследить тебя, если ты обратишься к магическим средствам поиска отца и брата. Вернее уж, пожалуй, попытаться понять, куда мог укрыться беглец Трогвар, и отправить туда гонцов — хотя бы тех же лесных гномов, к примеру.

— А куда он мог отправиться?

— В старину Трогвар мог бы прибиться к разбойничьей шайке, — принялась объяснять Царица. — Теперь разбойников повывели, так что это отпадает. Он вряд ли бы стал задерживаться в пределах Халлана, самое разумное — бежать куда-нибудь подальше, к северным варварам, например, или к южным горцам…

— К южным?.. — выпрямляясь, произнесла принцесса. — Ты сказала — к южным?..

— Да, а что тебя так поразило? — в свою очередь удивилась Царица.

— Там, на юге, — Красный замок… — медленно вымолвила Арьята; глаза ее расширились от ужаса. — Что, если он отправился в Красный замок?!

— Да с чего ты взяла, да зачем ему туда отправляться, да, может, он о таком вообще не знает! — попыталась возразить Маб, однако принцесса лишь в отчаянии помотала головой.

— Нет!.. Что-то подсказывает мне — он там. — Глаза принцессы лихорадочно блестели, пальцы сжимались и разжимались, зубы от волнения то и дело прикусывали и без того кровоточащую губу. — Я отправлюсь туда, о Царица!..

— Да откуда ты это знаешь! Вдобавок он никак не мог оказаться там уже сейчас, в лучшем случае — мог выбрать это место, чтобы укрыться…

— Все равно. — По подбородку Арьяты медленно ползла багровая капля. — Все равно! Это ж обитель Тьмы, лучше лишиться головы или повиснуть в петле, чем расстаться с небесным посмертием!

Царица Маб опустила глаза и нахмурилась.

— Я бы не судила столь поспешно и опрометчиво, — негромко произнесла она. — Тьма, Свет — это, знаешь ли, слова, не больше. Суди по делам!.. А деяния Сил ныне столь странны, — она вздохнула, — что понять, где Добро, а где Зло, куда как непросто!

— Что ж тут непростого? — возразила Арьята. — Тьма есть Зло. Ракот Восставший, Властелин Мрака, Ракот Узурпатор — разве он не злодей?

— А что он совершил злодейского? — прикрывая веки, негромко произнесла Царица Маб тоном спрашивающей урок учительницы.

Принцесса задумалась, но лишь на мгновение.

— Ну как же, он побуждает людей на бессмысленный бунт против Молодых Богов, толкает Смертных ко Злу — грабежам, убийствам, клятвопреступлениям, прелюбодеяниям… Он наводит на нас орды северных варваров, потому что ему ненавистны мир, покой и процветание… И он радуется рекам проливающейся человеческой крови, и он…

— Крепко ж; ты все это зазубрила! — вздохнула Повелительница Фей, досадливым жестом прерывая Арьяту. — Ладно, не стану спорить с тобой. Только на досуге ты подумай, откуда все это известно и почему никто не ставит это под сомнение. Ведь все это открыли вам, людям, жрецы и оракулы Молодых Богов, не так ли? Разве хоть кто-нибудь слышал подобные речи из уст самого Восставшего? Ты ведь готовилась властвовать, принцесса Арьята, и ты не можешь не знать — в суде всегда выслушивают обе стороны, прежде чем вынести приговор.

— Ну, раз не будешь со мной спорить, тогда я отправлюсь в Красный замок, — хлопнула ладонью по подлокотнику кресла Арьята.

Царица Маб с сомнением покачала головой, однако ничего не сказала и лишь позвала Тревора, велев ему готовить госпожу Арьяту к дальней дороге.

ГЛАВА XXIV

Ослепшая от слез, с трудом удерживающая разум на узкой грани перед пропастью безумия, наследная принцесса, невенчанная королева Арьята Халланская медленно брела густыми лесным дебрями; ее сопровождали верный Тревор и полдюжины троллей Царицы Маб. Точно малого ребенка, они вели ее назад, к жилищу Повелительницы Народа Фей.

Временами Арьяте казалось, что она видела всего лишь страшный сон, что она вот-вот проснется, откроет глаза — и окажется на пороге Красного замка, навстречу ей выйдет брат, повзрослевший, возмужавший, красивый… И они вдвоем засмеются над глупостью этих бездарных выскочек, что пытались отнять у них отцовский престол, — они еще вернут его себе, и она откажется от короны в пользу Трогвара. Он молод, силен и зол, а она, пожалуй, слишком устала…

Однако потом наваждение проходило, и тогда приходило понимание, что брат ее мертв, а вместе с ним умерла и последняя надежда на возрождение Халланской Династии. Что-то подсказывало Арьяте, что ей не суждено будет воссесть на бархатную тронную подушку; и с этим она бы еще могла смириться, но знать, что Трогвар мертв!..

Это было выше ее сил. Иногда отчаяние вырывалось наружу — то истошными криками, то падучей, то припадками странного безумия, когда принцессе наяву являлись все давно погибшие родственники. И все в один голос твердили: Трогвар жив! Трогвар жив! Иди куда шла! Он там!

Однако Арьята едва ли не лучше всех на свете знала, где именно сейчас ее брат, точнее, его бездыханное тело. В дубовой долбленой колоде, залитое медом, на плечах у могучих троллей — Арьята во что бы то ни стало хотела донести скорбный груз до владений Царицы Маб и похоронить брата по собственному обряду. Вспоминать о том, как его нагое тело зарывали в землю где-то на свалке двое пьяных мелких воришек, которым за это было обещано избавление от порки и свободный выезд из Халлана, было невыносимым.

Арьята пустилась в дорогу, покинув дом Царицы Маб в тот самый день, когда Трогвар начал свой путь к Красному замку, но поскольку она шла напрямик, а не петляла, то, сама не зная, она даже опередила своего брата, быстрее его миновав центральные провинции Халлана. На нее никто не обращал внимания: бредет себе какая-то женщина с карликом, гонит шестерых лесных обезьян на продажу — что ж тут удивительного?

Однако чем дальше, тем злее и придирчивее становились заставы. Ополчения сэйравов сменились наемниками из личной дружины Атора и гвардейцами Владычицы; путь резко удлинился, пришлось петлять по лесам, обходя кордоны.

В конце концов Арьята и ее спутники добрались до того самого моста через пограничную реку, которым собирался прорываться и Трогвар; Арьяту привело безошибочное предчувствие. Что-то подсказывало ей, что Красный замок еще пуст, и она решила дать краткий отдых и себе, и своему измученному отряду.

Однако отдыхать им пришлось недолго. На расположенную у моста заставу примчался взмыленный гонец на загнанном коне, и начальник караула тотчас же объявил тревогу.

С замирающим от ужаса сердцем окаменевшая Арьята только и могла, что бессильно наблюдать, как поперек моста второпях развернули рогатку; как из длинной и низкой казармы выскакивали лучники, на бегу натягивая кожаные боевые куртки и перевязи с колчанами; как суетился начальник, расставляя по местам бойцов, и как, наконец, появился Трогвар.

Он вынырнул внезапно из длинной неглубокой ложбины, протянувшейся от недальнего леса почти до самого моста, — уму непостижимо, как он ухитрился проползти по ней с конем и притом остаться незамеченным, — и не тратя ни секунды, бросил своего скакуна в галоп, устремившись прямо на перегороженный мост.

У Арьяты оборвалось сердце, когда она услыхала короткие слова команды, а вслед за этим — свист нескольких десятков стрел.

Конь Трогвара распластался в длинном и высоком прыжке, счастливо избегнув смертельного металла наконечников, однако вьючной лошади повезло меньше. Пронзенная добрым десятком длинных стрел, она упала на бок и забилась в агонии, выгибая высокую тонкую шею…

Трогвар гнал своего коня прямо на высокую рогатку, которая перегораживала мост. Лучники спешили вновь натянуть тетивы, со всех сторон бежали запоздавшие копейщики; но тут Трогвар вновь поднял коня, на сей раз попытавшись с ходу перемахнуть через рогатку, словно через препятствие на скачках.

Однако тут удача изменила ему. Словно в страшном сне Арьята видела, как жеребец Трогвара зацепился передними бабками и, нелепо сворачиваясь набок, упал — его наездник покатился по доскам мостового настила…

Не в силах больше смотреть на это, Арьята попыталась закрыть лицо руками — и не смогла, попыталась отвернуться — и тело вновь отказалось повиноваться ей. Оцепенев от ужаса, не в силах моргнуть, она смотрела и смотрела.

Она видела, как копейщики бросились на поднявшегося Трогвара со всех сторон, как сверкнули два коротких кривых меча, выхваченных ее братом, как воины Владычицы накатились и откатились, оставив на мосту несколько неподвижных тел…

Орали лучники, требуя, чтобы копейщики расступились и дали бы им спокойно доделать дело; однако, прежде чем это было выполнено, конь Трогвара сумел подняться — по счастью, он остался цел и невредим. Мечи Крылатого Пса, вновь коротко и убийственно свистнули, двое воинов посмелее, что попытались заступить ему дорогу, упали замертво, и тут брата Арьяты настигла пущенная кем-то стрела. Она вонзилась в левое плечо; Трогвар пошатнулся, однако сумел удержаться на ногах. Тяжело вцепившись обеими руками в седло и упряжь, он попытался сесть верхом. Ему это удалось, но стрелы летели густо, и тогда он вдруг швырнул что-то под ноги окружавшим его воинам. Вспышка… мост окутался густым непроглядным дымом… Лучники и арбалетчики спешили наугад разрядить свое оружие в эту тучу, однако внезапным порывом ветра ее отнесло в сторону, и из десятка глоток столпившихся на мосту воинов вырвался радостный рев — пронзенный добрым десятком стрел, уже на земле другого берега, лежал мертвый Трогвар.

Арьята вскрикнула и упала, лишившись чувств.

В сознание ее смогли привести лишь через несколько часов. Тревор ни за что не хотел позволить ей встать, однако удержать Арьяту было невозможно. Глаза ее оставались сухими, голос — непреклонным; она должна найти тело своего брата, и без него она отсюда не уйдет.

Сделать это оказалось не так просто. Мертвый Трогвар так и остался лежать за мостом, никто не дерзал прикоснуться к нему: застава ждала прибытия „важных персон“, как удалось выяснить подслушивавшему разговоры воинов Тревору.

„Важные персоны“ не заставили себя ждать. Из-за недальних холмов, откуда спускался к мосту торговый тракт, выехала большая кавалькада разодетых всадников в окружении многочисленной стражи. Лучники, пращники и арбалетчики охраны ехали так густо, что почти полностью закрывали собой тех, кто был в середине строя. И Арьята смогла увидеть лишь мельком нежно-розовую накидку из драгоценных перьев гигантских птиц, обитавших далеко, в Южном Хьёрварде…

Обладательница розовой накидки и крупный мужчина в темно-зеленом плаще молча прошли через почтительно расступившийся строй и склонились над лежавшим Трогваром. Прошло несколько очень долгих для Арьяты мгновений, а потом высокие гости так же молча поднялись и сели в седла. Владычица сказала несколько слов начальнику заставы, из руки в руку перешел увесистый мешок, и еще один, побольше, был отдан мужчиной для раздачи остальным воинам. Правители Халлана были довольны и не скупились на награды.

А потом двое пойманных мелких воришек откуда-то из дальних стран были посланы зарыть труп убитого преступника. Они честно выполнили свою работу, с ними так же честно расплатились — и тело Трогвара было оставлено лежать в гнилой и зловонной земле…

Той же ночью Арьята и ее спутники вырыли тело обратно. Тролли опустошили все дупла диких пчел на много лиг в округе, голыми руками смастерили колоду, чтобы сохранить дорогое их повелительнице тело от разложения… И, наконец, скорбная процессия тронулась в обратный путь…

Итак, рухнула последняя надежда на возрождение старой королевской династии. Теперь Арьяте оставалось только одно — месть, и удержать ее от этого не смогла бы ни Царица Маб, ни даже все пресветлые Боги Обетованного.

Через месяц принцесса достигла цели.

Маб встретила их так, словно уже давно все знала. Она не докучала Арьяте расспросами и лишь сказала:

— Все, что есть в этом доме, — твое; и мной ты можешь располагать тоже.

На краю леса, у речного косогора, где высоки травыи чисты ветры, тролли вырыли глубокую могилу. Доставлена была и тяжелая алая каменная плита; все было готово к похоронам.

День, выбранный Арьятой для тризны по брату, выдался, как на грех, чистым, веселым и солнечным. Северные леса стояли в золоте, над головами нависала сапфировая чаша небосвода, между стволами кое-где серебрились запоздалые паутинки. Арьята и Царица Маб, обе в черной траурной одежде, молча возились с поминальным обедом.

— Никак сама смерть посетила сей дом, почтенные? — раздался вдруг низкий хрипловатый женский голос.

Арьята обернулась, точно ужаленная. Дом Царицы Маб стоял посреди небольшой прогалины, со всех сторон окруженной густыми зарослями боярышника. И сейчас возле этих зарослей в небрежной позе замерла женщина в темно-коричневом плаще с откинутым просторным капюшоном Широкое, крепкое лицо с твердо очерченными тонкими губами, глубоко посаженные темные проницательные глаза, густые черные с проседью волосы. И на каждой щеке глубокие шрамы — и белые, и багровые, и короткие, и длинные, и прямые, тонкие, и широкие, рваные… Лицо это было незнакомо Арьяте, но вот голос! Голос этот она не спутала бы ни с одним другим в пределах великой Сферы Упорядоченного.

Предводительница Черного Ордена!

Странная гостья неспешно развязала тесемки плаща у горла, сбросила на руку тяжелую ткань. Оружия она не носила, по крайней мере не держала на виду.

— Можно ли мне пройти? — напрямик спросила она — У меня разговор к вам, а несподручно говорить о важном, стоя на пороге.

— Что ты тут делаешь? — еле-еле выдавила из себя Арьята; пальцы ее судорожно нащупывали рукоятку увесистого охотничьего ножа с широким, добротно откованным лезвием.

— Я пришла поговорить с тобой о тебе, принцесса Арьята.

— Не о чем тебе с ней разговаривать! — всполошилась Царица Маб.

— Ну почему же? Я ведь хотела поговорить с высокородной принцессой об ее — и моем — заклятом враге. О нынешней Хозяйке Халлана. Что бы ни было меж нами в прошлом, мы могли бы объединиться во имя будущего — тем более что наши враги никак не могут ждать от нас этого. Так как, выслушаете ли вы меня? — Она спокойно скрестила руки на груди и взглянула прямо в лицо Арьяты.

Надо отдать должное — предводительница Черного Ордена умела убеждать.

— Ну, говори, — только и молвила Арьята В самом деле, терять ей уже нечего. Трогвар мертв, так что пусть.

— Знает ли высокородная принцесса, кто повинен в смерти ее семьи? — вдруг в упор спросила предводительница.

— Еще бы не знать! — Глаза Арьяты вспыхнули Странная гостья успокаивающе подняла руку:

— Ты уже отомстила мне сполна. Черный Орден погиб, я осталась одна, так что мы с тобой квиты — все мои родственники, сын, муж и дочь тоже погибли в вызванной тобой катастрофе. Так что, повторяю, мы квиты. А знаешь ли ты, почему погибла твоя родня? Я не спорю, мы стремились захватить и принца Трогвара, и Камни Халлана, но начало всему положил приказ той, кого ты знаешь под именем Владычицы. Мне хорошо заплатили. Можешь ненавидеть меня, можешь презирать за это, называть наемным убийцей — дело твое. Мы и впрямь убиваем за деньги. Но первопричиной была не какая-то моя ненависть к тебе или твоему отцу — нет, вовсе нет. Нас наняли, чтобы переворот состоялся.

— А чем ты докажешь истинность своих слов? — вмешалась в разговор Царица Маб.

— Загляни в мою душу, о Владычица Радужного Народа. — Бывшая предводительница койаров широко раскинула руки в стороны. — Ты искусна в подобном чародействе; вот она я, вся в твоей власти. Все преграды сняты. Смотри. Тебя ведь обмануть невозможно.

Несмотря на это Царица Маб, недоверчиво поджав губы, осторожно, бочком, приблизилась к неподвижной гостье.

— Подойди сюда, Арьята, — обернулась она к принцессе. — Думаю, мы сможем проверить услышанное вместе.

Вся дрожа, не сводя горящего взора с Повелительницы койаров, Арьята встала рядом с былой Хозяйкой Фей. Они взялись за руки, Царица Маб положила свою узкую и длинную ладонь на лоб предводительницы.

— А теперь смотри! — И она сотворила какое-то хитро сплетенное заклинание.

И Арьята увидела. Увидела и услышала от начала до конца весь разговор ненавистной выскочки с грозной тогда главой непобедимого Ордена; услышала условия договора, узнала цену смерти своих родных; увидела, как далеко не сразу предводительница койаров согласилась взяться за это дело — лишь после того, как Владычица пригрозила ей силой Молодых Богов увести из цитадели Ордена содержащихся там Созданий Света, от которых черпали свою мощь воины койаров. Повелительница, некогда смертельный враг Арьяты, сейчас говорила истинную правду.

— Ты сможешь проверить каждое мое слово, — сказала былая глава койаров, когда Арьята и Царица Маб вышли из созерцания. — И ты сделаешь это, если только захочешь, а сейчас послушай, что было дальше Владычица хотела получить все. Трон, корону, Камни Халлана, Трогвара — все. Однако я решила по-иному. Если этой дерзкой позволено посягать на трон королевства, почему же это запрещено мне? И я решила добыть Камни и принца Трогвара для себя, чтобы потом при случае свергнуть и саму эту Владычицу. Как ты знаешь, мне это не удалось. Было пролито море крови, однако и ты, и Трогвар ускользнули от меня А это не осталось незамеченным Владычица Халлана решила отомстить И избрала для этого самое страшное, самое изощренное оружие, какое только смогла найти, — моего старшего сына.

— Ты же говорила. — ошеломленно начала было Арьята, однако предводительница остановила ее властным жестом.

— Ну да, я сказала, что мой сын погиб в катастрофе, но разве это не так, в определенном смысле слова? Разве для меня он не умер? Разве не ранил он меня куда сильнее, чем даже если бы с честью пал в бою? Он стал предателем, гнусным предателем, он продолжал умильно улыбаться мне и во всех подробностях доносил обо всем во дворец Владычицы. Я не осталась в долгу. Мои чародеи заподозрили неладное; вне себя от горя и гнева, я изгнала моего сына — с тем чтобы он встретился тебе на дороге и вы вместе бы решили стереть с лица земли ненавистный Черный Орден Койаров!..

И вы преуспели… но это сейчас уже не важно. Мой сын был соблазнен этой самой Владычицей, открывшей ему секреты отвратительной для меня эльфийской магии Так за что же мне теперь ненавидеть тебя, принцесса Арьята? Ты ведь тоже была слепым орудием Я могу лишь догадываться, чья рука вложила в твою знаменитый Призрачный Меч; однако Владычица смогла использовать это обстоятельство.

— А разве… разве Владыка Тьмы не хозяин вам? — с удивлением спросила Царица Маб — Я всегда полагала.

— И совершенно напрасно, о Владычица Племен Радуги! Наш Орден основывался на мощи света — чтобы Молодые Боги всегда могли, совершив что-нибудь неблаговидное, обвинить в этом Владыку Ночи По крайней мере, я так понимаю суть вещей.

Пораженная Царица Маб только развела руками.

— Так что после вашего с Атором победоносного похода Орден Койаров и впрямь прекратил существование, — продолжала предводительница — Я осталась одна. Не стану пересказывать, как сложилась моя судьба после того, как я выползла из-под обломков; важно лишь то, что теперь я хочу сполна расплатиться с той, что надменно именует себя Хозяйкой Халлана, и в этом мы с тобой, о высокородная принцесса, могли бы стать союзниками. Тебе ведь тоже нужно с ней за многое поквитаться!

— Да… — эхом откликнулась Арьята. — Поквитаться. За брата…

— Тем более. Так примешь ли ты мое предложение забыть на время старинную и уже, право, бессмысленную вражду? Впрочем, мы можем заключить временное перемирие, а потом, если тебе будет угодно, довершить наш незаконченный поединок. Мне уже все равно — так что, думаю, ты легко сможешь справиться с пятидесятивосьмилетней; старухой.

На вид предводительнице койаров можно было дать никак не больше тридцати, заключила про себя Арьята.

— Я не навязываюсь тебе в друзья, — продолжал звучать глубокий, низкий голос. — Я не прошу прощения — я знаю, ты никогда не даруешь его мне, ибо я не бездушный меч и могла все-таки отказаться от задания Владычицы, пусть ценой гибели Ордена, но могла — и предлагаю все же тебе подумать о союзе со мной.

— Но зачем… зачем могучей предводительнице койаров моя помощь? — в упор спросила Арьята. — Не стану скрывать, я тоже живу одной лишь мыслью о мести. Мой народ отвернулся от своей законной правительницы — так что теперь мне остается лишь поквитаться с этой выскочкой… а гам будь что будет.

— Потому что без твоей помощи нам не подобраться к ней, — напрямик ответила предводительница. — Ты сильная колдунья, о высокородная принцесса Арьята, и руки твои — я вижу — хранят мощь Четырех Халланских Камней. Я догадываюсь о том, что ты сделала с ними, чтобы они не попали в руки к новой Владычице! Вдвоем мы сможем одолеть возведенные ею вокруг самой себя магические бастионы… а там, как ты верно заметила, будь что будет!

— Сегодня у нас тризна по Трогвару… — сумрачно произнесла Арьята. — После того как он упокоится в земле, мы с тобой встретимся и поговорим вновь. А теперь уходи! У меня нет сил больше тебя видеть.

— Что ж, хорошо, — легко ответила предводительница. — Сделаю, как ты просишь. Но только позволь мне бросить один-единственный взгляд! Мне хочется увидеть того, кто смог вырвать тебя из подземелий Владычицы, откуда, по всеобщему убеждению, бежать было никак невозможно.

— Зачем это тебе понадобилось? — насупилась Арьята.

— Я же сказала — одно мгновение, не больше, — принялась убеждать ее предводительница. — Хорошо, приставь кинжал мне к горлу и заколи меня, если сделаю хоть одно движение или попытаюсь, там, не знаю, наложить какое-то заклятие!

И Арьята согласилась. Как бы то ни было, предводительница Черного Ордена была сейчас до конца искренна с ней — принцесса уже давно почувствовала бы малейшую фальшь. Однако острый охотничий нож она все-таки взяла и без всяких колебаний приставила его к горлу Владычицы койаров.

Однако та честно выполнила условие. Один-единственный взгляд — и она отошла от колоды; однако Арьяте почудилось, что сердце той, у чьей шеи она держала обнаженную остро отточенную сталь, внезапно дало ощутимый перебой, а потом заколотилось с поистине бешеной скоростью — после того как предводительница койаров отвернулась.

— Я вернусь завтра в то же время, — не поворачивая лица к Арьяте, быстро буркнула она и скрылась за ветвями боярышника.

— Что это с ней? — удивилась Царица Маб. — Я все же не поняла, зачем ей потребовалось смотреть на нашего бедного Трогвара?

— Какое это имеет теперь значение… — бросила Арьята, поглощенная совсем иными мыслями. — Думаю, что ее предложение стоит принять… но завтра.

— Ты пойдешь с ней? С этой мастерицей предательства и обмана? — поразилась Царица Маб. — Да откуда ты знаешь, может, она выполняет приказ той же Владычицы Халлана и выдаст тебя ее ищейкам на первом же посту!

— Но мы же заглянули в ее душу, — не слишком уверенно возразила принцесса.

— Мы видели прошлое, а не будущее, — проворчала Повелительница Фей. — То, что задумала эта подколодная змея, не ведомо никому, даже, похоже, и ей самой. Как бы то ни было, в том, что касается грядущего, я бы не торопилась записываться к ней в подручные!

— А что мне еще остается делать? — с тоской отозвалась Арьята. — Все кончено. Трогвар погиб. Трон Владычицы Халлана крепок, как никогда. И мне придется записаться в подручные к предводительнице койаров, потому что никакого иного шанса у меня уже не будет. Молодость прошла, пора безумных надежд тоже. Нет, будь что будет, я…

— Но сперва все-таки давай раскинем Руны, — потемнев лицом, предложила Царица Маб.

Гадание на Рунах считалось почти безошибочным, однако отнимало у практикующего это чародея столько сил, что он после этого на добрый месяц превращался в сущего младенца, его разум помрачался, он мог впасть в буйство… Только в самом крайнем случае волшебники Большого Хьёрварда решались на подобный шаг.

— Но зачем? — слабо запротестовала было Арьята, однако ее попытки были пресечены тотчас же. Нахмуренное лицо Царицы Маб, ее мечущие огонь глаза говорили лучше всяких слов. Один короткий взгляд — и Арьята осеклась на полуслове.

Даже Тревор, преданный, почти бессловесный Тревор, и тот тревожно-неодобрительно заворчал, получив приказ своей повелительницы принести мешочек с заветными Рунирами. Он боялся и не скрывал этого.

Длинные ловкие пальцы Царицы Маб аккуратно развязали кожаную тесьму. На темно-бордовую скатерть высыпалось десятка три вырезанных из драконьих когтей пластинок, каждая размером в половину ладони взрослого человека. На их иссиня-черной поверхности слабо светились алым нехитрые знаки Рун — самых первых Рун, созданных, когда в мире Хьёрварда еще и слыхом не слыхивали ни о каких Молодых Богах. Как ни странно, Руны не потеряли своей силы и в наши дни.

Само гадание было несложным и совсем невпечатляющим. Повелительница Фей попросту смешала на скатерти все пластинки, точно ветер осенние листья; их было ровно тридцать три. Перевернув Руниры изображениями вниз, Маб вновь перетасовала их и наугад откинула в сторону одиннадцать из них. Это Руны Судьбы. Оставшиеся двадцать были разделены поровну между Арьятой и Царицей.

— Открывай, ведь мы играем с твоей участью? — одними губами произнесла Маб.

Принцесса ткнула пальцем в первую попавшуюся пластинку. И на черной как вороново крыло кости внезапно проступила Руна — простой косой крест.

— Хёвенд, Руна крови, войны и сражений, — проговорила Маб, завороженно глядя на нее.

— И что теперь? — Арьята и впрямь не знала, что делать дальше. Ненна никогда не объясняла ей в деталях правила рунического гадания…

— А вот теперь смотри на мои… — проронила Царица, откидываясь на спинку стула и прикрывая глаза.

К полному удивлению Арьяты, на одной из лежавших перед хозяйкой дома пластинок появился дважды перечеркнутый вертикальными линиями, открытый влево лунный серп.

— Двоемыслие у той, кто поведет тебя дорогой Хёвенда, — уронила Маб. — Руна Регерд, знак ложного водительства. Ну а теперь… — Она говорила с каждой минутой все тише и тише; казалось, каждое слово дается ей лишь очень большим усилием.

— Теперь самое главное. Две первые Руны ограничили твою судьбу — перед тобой поход со спутником, у которого есть таимая от тебя мысль; посмотри, что скажет сама судьба…

Одиннадцать черных пластинок лежали перед пустующим местом у круглого стола Царицы Маб; однако в тот миг Арьяте показалось, что откуда-то из-под земли протянулась призрачная рука, могучая, сильная рука истинного воина, — и прозрачный палец ткнул в лежавшую ближе всех к Арьяте Руниру. Она засветилась, и Арьята услыхала слабый вскрик Царицы.

Зловещий Герфан, Руна зла, горя и — предательства.

Сомнений не было, идти с предводительницей койаров значило самой отдать себя в руки Владычицы…

— Иди, иди отсюда… — уже еле слышно прошептала Царица Маб. — Не хочу… чтобы ты видела… как я… лишусь рассудка…

Прибежал Тревор, захлопотал вокруг своей медленно сползавшей на землю хозяйки; появились тролли, их громадные лапы осторожно подняли Царицу; понукаемые гномом, слуги Маб понесли ее в дом.

Ту ночь Арьята провела без сна. Из соседней комнаты доносились неразборчивые вскрики впавшей в детство Царицы Маб, принцесса пыталась заставить себя не слышать их…

А наутро предводительница Черного Ордена, как и обещала, вновь появилась перед домом Царицы Фей.

Арьята стояла на пороге, прямая и строгая, до самых глаз закутанная в черный плащ.

— Ты хотела предать меня, — спокойно произнесла она, глядя прямо в глаза пришедшей. — Хотела выдать меня этой выскочке. Будешь возражать, говорить, что это не так? Не трудись — Руниры не лгут, в отличие от иных Смертных.

— И Руниры ответили тебе, что я хочу предать тебя? — Предводительница и впрямь казалась потрясенной, но Арьята твердо решила не обращать более внимания на искусные уловки этой предательницы.

— Это неважно, — ответила она, по-прежнему не отводя взгляда. — А важно лишь то, что тебе стоит как можно быстрее убраться отсюда. Пусть я сгнию в этих лесах, но в руки вашей самозванке я не дамся.

— Ты ошибаешься, — тихо проговорила предводительница. — Ты ошибаешься, но мне уже не убедить тебя. Я догадываюсь, почему правдивые Руниры дали тебе такой ответ…

— Я уже сказала — не трудись. И лучше бы тебе теперь уйти.

— Я не уйду, — покачала головой предводительница. — Точнее, уйду — но только вместе с тобой.

— Неужели ты станешь грозить мне смертью? — презрительно рассмеялась Арьята.

— Нет, конечно же, нет. Я прекрасно понимаю, что смертью тебя не испугаешь… — Предводительница угрюмо усмехнулась. — Нет, Арьята. Я просто заставлю тебя идти со мной.

— Каким же это образом? — подбоченилась принцесса.

Сейчас она совершенно не боялась предводительницы. Дни силы той, кто когда-то наводил страх на весь Западный Хьёрвард, давно уже миновали.

— Да очень просто — наложу на тебя заклятие, — бесхитростно улыбнулась собеседница принцессы, поднимая зажатый в левой руке клочок сероватой ткани с несколькими бурыми пятнами.

— Что это?

— Это? Твоя кровь, высокородная принцесса. Твоя кровь, пролитая семнадцать лет назад в подземельях моей крепости. Один из воинов Ордена, прежде чем умереть от твоей руки, успел смочить этот платок в твоей крови, а другой успел принести бесценную добычу мне, а я вот уже не успела. Что ж, воспользуюсь им хоть сейчас. Кровь может высохнуть, но сила заклятия от этого не ослабнет.

И помертвевшая Арьята могла лишь бессильно наблюдать, как ладони предводительницы сложились в хорошо известный жест силы; остановить опытную чародейку принцесса не смогла.

Серый липкий туман заполнил сознание сестры Трогвара, чье тело уже мирно спало в глубокой, вырытой троллями могиле. Туман этот медленно расползался по всему тел, Арьяте казалось, что он замешает собой плоть и кости, превращая ее в какое-то подобие надувной куклы…

Гном Тревор был очень занят со своей хозяйкой, Царицей Фей, и потому не заметил, как Арьята безвольно шагнула с крыльца навстречу предводительнице Черного Ордена; та взяла принцессу за руку, и спустя несколько мгновений заросли поглотили их.

* * *

Арьята шла как в тумане. Заклятие предводительницы Черного Ордена лишило ее свободы воли, ноги принцессы повиновались не рассудку, а приказам ее спутницы. То же самое заклятие вдобавок еще и замкнуло печатью молчания уста Арьяты, так что она даже не смогла бы позвать на помощь, окажись они в людных местах. Однако предводительница не желала рисковать. Две женщины пробирались на юг глухими чащобами, старательно обходя даже самые мелкие деревеньки.

— Мы идем в Дайре, — не таясь, говорила на привалах Арьяте ее спутница. — Нужно будет кое-что проверить… а потом, если все и в самом деле обстоит так, как я полагаю, нам с тобой, о высокородная принцесса, придется отправляться на дальний юг, к самым рубежам Халлана. Ты, наверное, уже догадалась, куда именно — в Красный замок. Ну а если окажется, что я ошибаюсь… тогда нам останется только с честью умереть, пытаясь прихватить с собой заодно и эту самозванку Владычицу.

— А зачем нам теперь в Красный замок? — спрашивала Арьята — наедине с предводительницей заклятие молчания не действовало, принцесса могла говорить.

— Если он пуст — это самое лучшее место для того, чтобы собраться с силами и отомстить, — охотно ответила собеседница принцессы. — Если же там есть кто-то… и этот кто-то — тот, кто я думаю… Тогда, быть может, мы еще сможем насыпать всем перцу на хвост, да так, что самому небу жарко станет!

— Не вижу разницы между первым и вторым, — заметила Арьята.

— Отомстить — значит просто прикончить Владычицу и… — Голос предводительницы на миг пресекся. — …И Атора. Кому тогда достанется Халлан? Скорее он распадется тогда на множество мелких баронских владений — и лучшего подарка северным варварам не придумаешь… Но и в этом случае у нас есть шанс — если на моей стороне будут руки высокородной принцессы Арьяты Халланской, руки, впитавшие в себя мощь заветных Четырех Камней. Если ты согласишься сразиться на моей стороне… то, быть может, нам удастся вернуть тебе трон, а ты тогда сделаешь меня своим первым министром, начальницей дворцовой стражи, командующей халланским войском, то есть соправительницей. Это будет справедливо, ты не считаешь?

— Там видно будет, — уклончиво ответила Арьята. — Но должна сказать, что разницы по-прежнему не усматриваю..

— Если в Красном замке окажется тот, кого я ожидаю там увидеть, — вновь принялась разъяснять предводительница, — мы сможем одержать верх без малейшего риска. Не спрашивай меня пока, каким образом…

— Почему? Я же все равно никому не сумею рассказать…

— Потом все поймешь.

И вновь дорога, бесконечные и бескрайние лесные дебри.

А потом настал черед Дайре. Беспечного, шумного, суетливого Дайре, где, похоже, уже никто не помнил ни об Арьяте, ни о Черном Ордене.

Две скромно одетые странницы уплатили входную пошлину возле городских ворот и слились с пестрой толпой на широких, мощенных брусчаткой столичных улицах.

— Ну и что теперь? — спросила Арьята, когда Предводительница заперла за ними дверь небольшой гостиничной комнаты.

— Теперь нам предстоит проникнуть в библиотеку дворца.

— Зачем? — поразилась Арьята. — Если ты собиралась идти в Красный замок — зачем нам эта библиотека? В Замке книг в сотни раз больше!

— Ты не знаешь, — покачала головой предводительница. — Я точно знаю, где в библиотеке дворца лежит нужная мне рукопись, содержащая самые подробные из существующих сведения о Четырех Камнях Халлана. Есть ли такая в Красном замке — мне неведомо. А во-вторых — и я тоже точно знаю это, — здесь, и только здесь, мы можем узнать кое-что о прошлом Владычицы, в Частности, выяснить, в самом ли деле за спиной Переворота стояли Перворожденные, и если да, То зачем…

— Да ведь Владычица пригрозила тебе именем самих Молодых Богов? — вновь удивилась Арьята. Она не могла отделаться от ощущения, что Предводительница попросту ищет предлог для того, чтобы подольше задержаться в городе. Старые подозрения вновь ожили в ней.

— По-моему, нужно прямо идти в Красный замок, — упрямо сказала принцесса; как бы то Ни было, погибать связанной овцой она не желала. Если тут все же обман, то она хотя бы должна Шикнуть в лицо этой предводительнице, рассказывавшей такие красивые сказки о своей ненависти к Владычице Халлана!

— Для того чтобы объединиться с тем, кто сейчас распоряжается там, нужно и самим сперва кое-что разузнать, — стояла на своем предводительница. — Быть может, придется торговаться…

— Если ты все же решила выдать меня Владычице, то знай — себя убить я все равно успею, тебе никогда не отнять у меня заклятие для этого! — гордо бросила Арьята в лицо предводительнице.

Та только вздохнула.

— Сами по себе мы в Красном замке никому не нужны, — снова принялась втолковывать она Арьяте. — Лишь предложив его Хозяину кое-что для него небезынтересное, мы можем рассчитывать на его помощь…

— Хорошо Тогда мы как — в библиотеку пойдем вместе?

— Нет. Я отправлюсь одна.

Отказ был жестким и безоговорочным; принцесса стиснула зубы и промолчала, словно соглашаясь.

На следующее утро принцесса вновь увидела в руках у предводительницы хорошо знакомый платок с пятнами ее, Арьяты, крови. Сопротивляться было невозможно, и предводительница наложила на принцессу заклятие полной неподвижности.

— Обещай мне, что не станешь делать глупостей, — наклонилась владычица койаров над неподвижной принцессой. — К несчастью, я не могу усыпить тебя…

Дверь закрылась; словно живой, тяжелый засов сам собой вполз в гнезда. Арьята осталась одна.

И тут же — словно тысяча нестерпимо жарких солнц полыхнули в сознании — грудь заполнило, как никогда, страстное желание освободиться. Это было самое настоящее исступление, это походило на прорвавшуюся наружу неистовую жажду истомившегося в безводной пустыне человека. Принцесса задыхалась; казалось, что если она не сможет сдвинуться хотя бы на дюйм, стены и потолки неминуемо рухнут ей на голову… Кошмар этот был настолько реален — почти осязаем, — что Арьята уже словно наяву чувствовала невыносимую тяжесть давящих на грудь кирпичей и балок, слышала жуткий хруст своих ломающихся костей, хотя на самом деле, конечно, ничего подобного она бы услыхать не смогла… Ее тело не — подчинялось ей, ее собственное тело стало сейчас злейшим врагом — и Арьята что было сил боролась с ним. Подобно ослепляющим вспышкам, перед ее внутренним взором мелькали Слова Силы, одни мощнее других. Словно кто-то, необычайно искусный в чародействе, быстро листал перед ней страницы магической книги, свода; старинных и самых действенных заклинаний. Быть может, это тот же, кто вложил ей в руку Призрачный Меч, — мелькнула безумная мысль. Однако нет, на сей раз Арьята слишком явственно ощущала прикосновение чужого разума, чистого, холодного, отрешившегося от мирских скорбей… И внезапно пришла догадка:

— Дор-Вейтарн?!

Неужели он жив? Неужели он уцелел в том чудовищном горниле? Или, быть может, это его бесплотный дух пытается в последний раз помочь той, кого защищал Дор-Вейтарн при жизни?

И с каждой минутой крепла твердая, хотя и не основанная ни на чем реальном уверенность, что она сможет освободиться.

Заклятие крови — одно из сильнейших. Одно из сильнейших — но и одно из самых грубых. Предводительница ведь так и не смогла погрузить Арьяту в сон: для этого нужно чародейство поизощреннее, воздействие на тонкие астральные тела, набрасывание тончайших Сонных паутин. А против грубой силы всегда можно найти средство, Арьята слишком долго оставалась в Плену иллюзии, что противостоять заклятию крови невозможно, и тем самым лишь еще больше усиливала своего врага.

Чистые токи далеких, неведомых Смертному рек Астрала; странные силы, повелевающие их водами, они не составляли тайны для того, кто сейчас помогал Арьяте, и она, наполовину сама, чудным наитием, наполовину после прямых подсказок, смогла сплести небывалое для самой себя заклинание. Через бесполезно растрачиваемую волшбу Истинных Магов она протягивала руки к тем далеким и недоступным водам — смочить ими проклятый платок, чтобы неземная влага помогла бы навсегда вытравить зловещее пятно…

На лбу принцессы проступил обильный пот, глаза расширились, непослушное тело сотрясала крупная дрожь. Ее руки неподвижно и бессильно лежали на одеяле — и в то же время тянулись в невообразимые дали, сквозь целые слои иных реальностей, за пределы Великой Сферы, в место, где самое понятие „место“ теряло всякий смысл, тянулись, зачерпывали из прозрачного и быстрого потока — и торопились скорее вернуться назад.

Вернуться назад — и разжать над городом сложенные горстью ладони, проливая невидимую влагу. Прозрачные капли устремлялись вниз, и вызолоченные крыши дворца Владычицы не могли задержать их; посланные волей Арьяты, они безошибочно отыскивали цель.

А целью их была небольшая тряпица в кармане странного вида немолодой женщины, украдкой пробиравшейся по темным переходам где-то неподалеку от библиотеки…

Арьята медленно пошевелила рукой. Своей рукой, своей настоящей рукой, из мяса и костей. — заклятие предводительницы более не имело над ней власти.

Принцесса медленно поднялась с постели. Ноги еще плохо повиновались ей, боль впивалась в них тысячами и тысячами мельчайших игл — но это должно скоро пройти. Она была свободна, наконец-то свободна по-настоящему… и только теперь поняла, что предводительница кое в чем была и права.

В самом деле, кто этот „новый Хозяин Красного замка“? Какое ему дело до тревог и горестей Арьяты? Знала ли предводительница или говорила правду, утверждая, что он будто бы может помочь им? А что, если Арьята, сунувшись туда, найдет лишь свою быструю смерть?..

И, погрузившись в тягостное раздумье, совсем забыв об осторожности, Арьята и не заметила, как по углам комнаты мало-помалу сгустилась подозрительная серая мгла, как померк свет за окном, а по улице, направляясь к ее гостинице, торопливо прошагал большой отряд хорошо вооруженных воинов, возглавляемых высоким, модного телосложения командиром, в котором она с первого взгляда тотчас узнала бы Великого Атора.

Опомнилась Арьята, лишь когда затрещала срываемая с петель дверь.

Наконечники копий, тянущиеся к самому лицу, озверевшие морды наемников, кривая торжествующая усмешка Атора. И прежде чем принцесса успела даже не сознанием, но силой какого-то глубинного и окончательного отчаяния привести в действие лишающее ее жизни заклинание, из-за спины Атора показалась Владычица в ослепительно белом одеянии, с цепью из крупных бриллиантов на груди. Рука Хозяйки Халлана была вскинута во властном жесте, жесте повеления и исполнения чар, и Арьята со смертным ужасом в сердце ощутила, что нужные слова заклинания начисто исчезают из ее памяти.

В следующую секунду в нее вцепился сразу добрый десяток грубых и жестких рук; Арьята лишь уронила голову на грудь и закрыла глаза, не имея сил смотреть на лица победителей.

В самой середине плотного строя доверенных воинов Атора ее провели через весь город и водворили в ту самую подземную тюрьму, откуда ее совсем недавно выручила отвага мертвого теперь брата…

И когда за принцессой вторично закрылась ржавая железная дверь камеры, силы окончательно оставили ее, и Арьята без чувств повалилась на камни…

ГЛАВА XXV

Когда же она наконец пришла в себя, то первым побуждением ее было разбить голову о стену или свить себе петлю из оставшейся на ней одежды. Руки ее уже начали рвать на полосы грубую ткань подола, когда дверь камеры внезапно широко распахнулась, ворвавшиеся двое тюремщиков быстро и ловко скрутили ее и, несмотря на все ее попытки вырваться, потащили по коридору куда-то прочь…

Очевидно, Владычица предвидела подобную попытку Арьяты, и специально приставленная стража хорошо справилась с порученным делом; однако спустя уже секунду тюремщикам оставалось лишь горько сожалеть о том, что почетная служба Владычицы не досталась кому-нибудь другому…

Арьята услыхала резкий и короткий свист, тотчас сменившийся предсмертным хрипом; воин слева от нее схватился за перерубленное горло и рухнул, обливаясь кровью. Второй стражник оказался попроворнее и успел взяться за свой кривой ятаган.

Перед воином в полном доспехе, в кольчуге и шлеме, стояла высокая женщина, облаченная в черное; время оставило на ее лице свои метки, ее можно было бы смело назвать почти что старухой, но короткий прямой меч в ее руке разил не хуже, чем в далекие дни расцвета могущества Черного Ордена.

И наверное, первый и последний раз в своей жизни принцесса Арьята страстно желала победы предводительнице койаров.

Схватка оказалась недолгой. Выпад, отбив, еще один выпад. Обманное движение, атака — и койарский клинок вошел воину точно в щель между верхом кольчуги и низом шлема.

— Скорее! — хватая принцессу за руку, крикнула предводительница. — Сейчас их тут будет целая армия!

Они сломя голову бежали по запутанным, еле-еле освещенным подземным коридорам — Арьята могла лишь следовать за предводительницей, которая, судя по всему, отлично знала дорогу. Однако не заставила себя ждать и погоня — топот ног, отблески факелов, лязг оружия, крики со всех сторон; становилось ясно, что их окружают.

— Скорее! — Лицо предводительницы утратило всегдашнее спокойствие, рот был перекошен, глаза сузились; точно загнанный зверь, она озиралась по сторонам, как будто могла видеть сквозь каменные стены галерей.

Они благополучно миновали одну лестницу, другую, третью… Выход близился, им долго удавалось сбивать погоню со следа, долго — но лишь пока за дело не принялись сами Атор с Владычицей.

Арьята и предводительница бежали по узкому, не имевшему никаких ответвлений коридору, когда впереди внезапно раздался гул голосов и разом вспыхнуло не меньше десятка факелов. Арьята увидела наставленные наконечники длинных пик; за их спинами тотчас же грянули торжествующие крики. Они оказались меж двух огней.

— Попались! — прогремел знакомый голос Атора — он шел с копейщиками.

Обернувшись в бессильной ярости, Арьята, увидела озаренный факелами тонкий, изящный силуэт перед валившими толпой мечниками — с ними шла Владычица.

„Ну что же… постараюсь на сей раз добраться до тебя!“ — с черной яростью, уже не помышляя о себе, подумала Арьята; ей вдруг все стало безразлично, даже собственная неминуемая смерть. Если она успеет захватить с собой эту самозванку… духи отца, матери и всех остальных наверняка будут удовлетворены местью.

Принцесса покрепче сжала рукоять подобранного после первой схватки ятагана. Сейчас она уже почти желала, чтобы Владычица скорее бы подошла поближе…

— Пр-роклятье! — Предводительница была бледна как сама Смерть; даже в тусклом и рассеянном свете факелов Арьята видела лицо своей спутницы, точно белоснежное пятно.

Брошенный предводительницей меч зазвенел на камнях Как?! Она решила сдаваться?!

Руки спутницы Арьяты лихорадочно чертили какие-то знаки перед грудью. Предводительница плела какое-то очень сложное заклинание…

— Стреляйте! — срываясь на визг, крикнула своим Хозяйка Халлана, очевидно поняв, что замышляет ее противница.

Арбалетчики хорошо выполнили приказ, однако их стрелы пронзили лишь пустоту — за мгновение до этого пол под ногами Арьяты треснул. Обмирая, она увидела раскрывающуюся перед ее взором бездонную багрово-алую, словно заполненную огнем пропасть… Уловив ее страх и колебания, предводительница не стала мешкать и терять время на какие-либо слова — она просто с силой толкнула принцессу в спину, и та, кувыркаясь, полетела вниз…

Добежавшие до этого места воины Владычицы увидели лишь слабое, угасающее свечение, пробивающееся сквозь толщу каменных плит.

Арьята даже не успела как следует испугаться. Как и в приснопамятный день штурма цитадели Черного Ордена, ее падение задержало некое подобие невидимой перины. Какая-то сила бережно опустила ее на твердую поверхность.

— Ох… Где же это мы? — невольно вырвалось у принцессы.

Сознание с трудом воспринимало окружающее после всего происшедшего. Вокруг расстилался невероятный, невообразимый мир: было жарко и влажно, небо скрывала непроглядная пелена туч. У самых ног край белого песчаного пляжа лениво лизали темно-серые медленные волны. Справа вставала сплошная стена оранжевых джунглей, ни одно из ближайших деревьев не было знакомо Арьяте хотя бы по рисункам в книгах.

— Где-где… — проворчала предводительница. — Мне было открыто одно-единственное заклятие для перехода между мирами Великой Сферы. Как я ни старалась, никакое иное в моих руках не действовало, и даже самые лучшие мои колдуны так и не смогли понять, в чем тут дело… а мир этот вполне отвратителен. Все его обитатели одержимы одной-единственной мыслью — сожрать нас, и чем скорее, тем лучше. Ты захватила ятаган? Молодец!.. Хотя, если бы не твоя гордыня, о высокородная принцесса, все бы кончилось благополучно.

— Благополучно?! Это что еще значит?! — немедленно ощетинилась Арьята.

— То самое. Как ты думаешь, почему тебя смогли так легко найти и захватить? Ты ведь сломала мое заклятие, наложенное на тебя, — уму непостижимо, как ты смогла это сделать, однако теперь это неважно; ты сломала мои чары, однако при этом сама использовала столь мощные и чистые силы, что выследить тебя по их следам не составляло никакого труда. Разве ты не знаешь, что колдун всегда сможет отыскать другого колдуна, если тот творит нетаимую волшбу где-то неподалеку?! Именно это и случилось с тобой. Даже выйдя на Ратушную площадь и начав кричать во все горло, кто ты такая на самом деле, ты не смогла бы привлечь внимания нынешней Хозяйки Халлана быстрее.

Арьята ничего не ответила, однако щеки ее быстро залила краска стыда.

— И вот теперь мы здесь… а все наши планы рухнули, — с горечью продолжала предводительница. — Выбираться отсюда нам придется несколько месяцев… Кто знает, как там все изменится в Халлане за это время…

— А что может измениться? — в упор спросила Арьята. — Разве Владычица куда-нибудь исчезнет!? Или Красный замок провалится в тартарары?

— Да нет… — Арьята готова была поклясться, что предводительница действительно смущена.

— Прослушай, если уж ты предлагаешь мне стать союзницей, то не лучше ли наконец рассказать мне все напрямик? Крови моей у тебя не осталось, не так ли? Какое там двоемыслие у тебя на уме, когда ты звала меня добровольно присоединиться к тебе?

— Вы с Царицей Маб обратились к Рунирам, — как будто только теперь догадалась предводительница. — Я представляю, что вы там увидели… Ну что ж, принцесса Арьята, я расскажу тебе все. Сыграем в открытую! Итак… — Собеседница Арьяты помедлила, закрыв глаза, точно набираясь духа сказать что-то. — Известно ли тебе, что твой брат скорее всего сейчас жив и здоров?!

Этого принцесса никак не ожидала услышать.

— Что?! Что ты сказала?! — Она едва удержалась, чтобы не закричать. Сердце на очень долгий миг перестало биться, а потом заколотилось с утроенной быстротой. В глазах замелькали разноцветные полосы…

— То, что ты слышала, — с мрачной гордостью кивнула предводительница. — Я ведь не зря просила у тебя разрешения бросить хотя бы один взгляд на его тело. Когда-то, семнадцать лет назад, меня уже провели подобным образом… Однако дважды я на одну и ту же приманку не попадаюсь. У моста вам был подброшен бездыханный гомункулус, искусная подделка, ни в чем неотличимая от настоящего Трогвара. Так что можешь мне поверить — твой брат жив!

Арьята лишилась дара речи и только и могла, что прижимать ладонь к бешено бьющемуся сердцу, терзаемому изнутри острой, режущей болью. Она и верила, и не верила. Верила потому, что так хотелось думать, что все случившееся было лишь дурным сном, а не верила потому, что против этого восставал разум, настойчиво предостерегавший от ложных надежд.

— Тот, кто помогал ему прорваться в Красный замок, знал толк в магии, — продолжала предводительница, время от времени бросая испытующие взгляды на принцессу. — Даже Владычица, уж на что искусная чародейка, и то не смогла разобраться, в чем тут дело. Она ничего не заподозрила… но даже если бы заподозрила, сомневаюсь, что ей удалось бы строго доказать себе это, — подделка, повторяю, была очень искусная.

— Но… как же тогда ты?.. — еле-еле выдавила из себя Арьята.

— Именно потому, что один ловкий колдун по имени Дор-Вейтарн обманул меня именно таким способом, — мрачно произнесла предводительница. — Он торопился и вдобавок не знал до конца всех тонкостей необходимых заклятий, но тем не менее моим чародеям потребовалась уйма времени, чтобы распознать подмену. Наверное, во мне что-то осталось с тех пор… некое недоверие к очень уж своевременно появляющимся трупам… И едва я взглянула на тело, что ты собралась похоронить, я сразу почувствовала неладное. Собственно, в Дайре нам и надо-то было именно затем, чтобы, помимо всего прочего, откопать детали уточняющих чар…

— А разве нельзя было сразу пойти в Красный замок?!

— А если бы я ошиблась? Одна Тьма ведает, что может быть на уме у человека, попавшего в эту Обитель силы! Нас могли прикончить у самого порога. Так что туда нельзя было отправляться без солидной подготовки. Увы, я недооценила тебя… И вот теперь все пропало! — Предводительница с тяжким вздохом опустилась прямо на песок и прикрыла лицо ладонями.

— Ничего не пропало! — взорвалась в ответ Арьята. — Ты говорила — отсюда есть выход обратно в наш мир. Как его найти? Что это такое?

— Как найти? А-а, проще простого. — Предводительница лениво вытянула руку, указывая на сверкающий конус высокой горы, вознесшейся над джунглями. — В ней есть пещера. Если пройти до конца, то она выведет тебя обратно в Западный Хьёрвард подле того места, где Северный хребет упирается в море. Наверное, какой-то Истинный Маг создал здесь эти ворота… Впрочем, я в детали не вникала.

— Так что же мы сидим? — вскочила на ноги Арьята. — Идем же скорее?!

— Идем, идем… — Предводительница поднялась, деланно покряхтев, словно желая показать, насколько она устала и обессилела. — До этой горы ходу шесть недель… если сумеем одолеть джунгли. Держи ятаган наготове!..

И они тронулись в путь.

* * *

Бой был жестоким и коротким. Лишившись коня, получив стрелу в левое плечо, Трогвар одолел и последнюю преграду. За ним погнались, но разразившаяся очень кстати гроза сбила собак со следа. Вымокший до нитки, исхлестанный упругими струями косого ливня, Трогвар сам не помнил, как оставил позади последние три десятка лиг.

Красный замок открылся неожиданно. Лес внезапно кончился, и путник оказался на краю огромной пустоши, кое-где поросшей низким и жестколистным кустарником неизвестного Трогвару названия.

А за пустошью вздымались островерхие красноватые башни, воздвигнутые на высоком скалистом холме. Всего башен было шесть — четыре по углам внешнего обвода и две, самые высокие и толстые, высились в центре Замка. Как и полагалось, вокруг Замка имелся достаточно глубокий ров, однако подъемный мост был опущен, и, как и привиделось Трогвару в самом начале его путешествия, полуоткрытый воротный проем и Впрямь густо зарос буйной зеленой травой. И еще было очень тихо — Трогвар слышал толчки собственного сердца. Конь тоже словно оцепенел, даже боль в простреленном плече как будто утихла с испуга. Крылатый Пес тем не менее помимо собственной воли медленно приближался к воротам.

„И это теперь — мое жилище?.. — растерянно думал он. — Странно как… Рвался сюда, рвался, убивал, жег, даже трупы обирать пришлось, а теперь стою и поджилки трясутся, хотя, казалось бы, замок как замок, ремонта, конечно, требует, но что я, старых замков не видел?..“ И все же ему было страшно. Слепые черные провалы бойниц; ворота, за которыми, несмотря на солнечный день, непроглядная тьма; надвратная арка, точно распахнутая пасть; ветра нет, но в тиши почему-то слышно скрипучее, режущее слух скрежетание — это вдруг начали поворачиваться ржавые флюгера, едва держащиеся на своих штырях над шатровыми крышами боевых башен.

„Что ж я есть-тотут буду? — пришла вдруг очень простая мысль. — И плечо… наконечник-то внутри застрял. Ну, войду внутрь… там пыль, мрак, крысы… Ох, зря я все это затеял!“

— Добро пожаловать в Красный замок, новый хозяин, — раздался полузнакомый голос, заставивший Трогвара суматошно схватиться за меч здоровой рукой. — Добро пожаловать в Замок Старого Дракона!

В проеме ворот появилась выступившая из тьмы невысокая фигура в выцветшем алом плаще — старый знакомый! Безымянный спаситель, так вот ты откуда!

— Добро пожаловать! — Человек в воротах склонился в новом поклоне. — Войди без страха, возьми без сомнений, используй без колебаний!

— Кто ты? — не удержался Трогвар.

— Я-то, господин? — Незнакомец усмехнулся. — Я здешний привратник; меня взял на службу еще сам Старый Дракон, основатель Замка… И остальные хозяева тоже были мною довольны. Но погоди с расспросами! Тебе, господин, нужен прежде всего отдых и знающий лекарь. Войди же!..

— Как тебя зовут? — спросил Трогвар привратника, почтительно взявшего его коня под уздцы.

— Зови как хочешь, господин, каждый из хозяев этого Замка звал меня по-своему.

— А каково было твое первое имя?

По лицу привратника прошла судорога, словно он вспомнил о застарелой, но до сих пор мучительной ране.

— Геррейд, — ответил он, скрипнув зубами.

— А что не так с этим именем? — удивился Трогвар.

— Оно… оно не хорошо, господин. Старый Дракон погиб тяжело, очень тяжело… и имя мое в числе прочего было проклято победителями Не заставляй меня вновь произносить его!

— Хорошо, хотя я так ничего и не понял. Как звал тебя последний владетель?

— Гормли, — прозвучало в ответ.

— Славно! Я не хочу менять заведенный порядок вещей, — заявил Трогвар, вызвав нечто напоминающее улыбку на лице своего негаданно-нежданно обретенного слуги.

Они въехали во двор. Красный замок оказался довольно велик; к внешним стенам жались хозяйственные постройки, склады, конюшни, казармы, сейчас опустевшие и заброшенные; двери и окна были сорваны с петель, стекла выбиты; Между каменными плитами, которыми был вымощен двор, упрямо пробивалась трава, черепица на крышах во многих местах просела или обвалилась, сиротливо торчали потемневшие, начавшие подгнивать от времени и дождей стропила.

— Гормли, а ворота… они закрываются? Мост опускается? За мной ведь гонятся… Почему здесь Все в таком запустении? Отчего же ты не следил, если ты — привратник?

— Не корите, господин, — опустил голову тот. — Я все объясню. Красный замок оживает, только когда в нем есть настоящий Хозяин. Без него я бессилен. Я ведь и вам помог только после того, как вы вступили во владение, пусть даже и мысленно. Так ведь я здесь не живу — приходится скитаться среди людей, зарабатывать себе на хлеб… Но теперь — дайте мне одну ночь, и вы не узнаете Замка!

— Хорошо, — сказал Трогвар — Но только давай отложим обход до утра. Нужно что-то сделать с моим плечом… — Рана вновь начала ныть, боль разрасталась, становясь почти нестерпимой.

— Да, господин, — поклонился Гормли. — Вытащим железо… а там, если сможете, вам надо будет…

— Да, я должен буду пойти к прежнему Хозяину и принять у него ключи… — вдруг произнес Трогвар, как будто ему кто-то прошептал в ухо эти слова. До сего момента он и понятия не имел ни о каких ключах.

Фраза эта возникла в сознании Крылатого Пса помимо его воли, но Гормли прямо-таки просиял, точно услышал нечто очень приятное.

— Ключи? Хвала Творцу, вы знаете о ключах! Да, разумеется, я отведу вас; надо будет принять ключи, меч и крюки.

— Крюки? — удивился Трогвар. Он уже почти освоился; то, что погоня пока еще где-то далеко, если вообще не потеряла его след в глухомани, на время отодвинуло страхи.

— Вы все увидите, господин, — поклонился Гормли.

— Кстати… а ты здесь один?

— Как перст, — подтвердил привратник. — Но вы, я думаю, вскоре заведете себе и слуг, и воинов…

Они миновали двор. Четыре трехэтажных здания — строгие красноватые фасады, ровные ряды простых прямоугольных окон без всяких там ухищрений и украшений — и две вознесшиеся над ними башни. Все строения соединялись переходами; Трогвар спешился. И Гормли привязал коня подле парадного крыльца.

Семь железных ступеней вверх; странные, кованные из толстых полос железа фигуры крылатых тварей, что-то вроде драконов, по сторонам главного входа; двустворчатая дверь темного дерева, покрытая тонкой резьбой — перевитые между собой змеи. Дверь была приоткрыта, из темной щели тянуло затхлостью и гнилью.

— Входите, господин, — в который уже раз поклонился Гормли. С каждой минутой он становился все более и более почтительным.

Подавляя невольную дрожь, Трогвар толкнул створку. Раздался ржавый скрип давным-давно не смазываемых петель, и дверь медленно распахнулась.

Они стояли на пороге огромного мрачноватого зала; по бокам тянулись ряды поддерживающих крышу колонн, в нишах застыли непонятные статуи, в стене справа был устроен камин, в глубине виднелась широкая лестница, ведущая наверх, по углам стояло несколько поистине достойных жилища великана шкафов. И еще всюду была пыль. Пыль, пыль, толстенный слой пыли — Трогвар еще ни разу не видывал ничего подобного; он шел, оставляя за собой дорожку следов.

В зале царила тишина. В дальнем конце под лестницей Трогвар заметил небольшую дверь; вверху, на выведенных наружу потолочных балках, как и полагается в Замке, висели гроздья темных фунтиков — летучих мышей.

— Нам сюда, — указал на маленькую дверь Гормли.

За ней оказалась уютная, кажущаяся полностью обжитой комната, где нашелся и горящий камин, и вода, и чистая холстина для повязки, равно как и многочисленные снадобья, коими Гормли и принялся умащать простреленное плечо Трогвара. Крылатый Пес начал мало-помалу проваливаться в сон, боли как не бывало; он задремал, еще сидя в кресле…

Первое, что он увидел наутро, проснувшись, — небольшой темный кусочек заостренного железа на изящном серебряном блюдце, и понял, что, пока он спал, Гормли вытащил из раны застрявший в ней наконечник. Он попробовал подвигать рукой — странно, ничего не болит, все так, словно в него никто не попадал.

Крылатый Пес лежал в постели, заботливо укрытый одеялом, подле него на кресле была аккуратно сложена одежда, поверх нее — оба меча.

В дверь вежливо постучали, Трогвар крикнул: „Входите!“ Появился Гормли, вид его выказывал крайнее утомление. В руках привратника оказался поднос, уставленный тарелками, над которыми поднимались ароматные дымки.

— Завтрак господина, — торжественно провозгласил он…

Когда Крылатый Пес очистил последнее блюдо, привратник почтительным голосом осведомился, не желает ли молодой повелитель осмотреть свой Замок.

Никто и никогда еще не звал Трогвара „повелителем“.

Они вновь вышли в парадный зал и двинулись вверх по главной лестнице.

Ступени, стертые почти до половины; второй этаж, уходящий в темноту коридор; повсюду старинная вычурная мебель, вся черная, в мелких завитках причудливой резьбы… И нигде ни одного зеркала. По стенам висели гобелены, теперь уже выцветшие и почти что сгнившие, на которых невозможно было что-либо различить. Трогвар и его провожатый поднимались все дальше и дальше вверх.

Третий этаж, поворот; путь преградила стальная решетка из толстенных, в руку, перевитых прутьев, оканчивающихся заостренными копейными наконечниками. Гормли указал на резной барельеф слева, и Трогвар, повинуясь жесту привратника, послушно нажал головку одной из змей; решетка поднялась с легким шумом.

— Это главная башня, — одними губами произнес Гормли. — Нам нужно подняться еще на три этажа. Там кабинет Мастера…

— Его звали Мастер? — В тон своему проводнику спросил Трогвар.

— Не знаю, он сам велел называть себя так…

Винтовая лестница, изредка попадаются узкие бойницы; внутренности башни сложены из поистине огромных глыб, швы попадаются редко; одна площадка, другая, третья, еще одна решетка, неповоротливая дубовая дверь, испещренная какими-то непонятными символами. Перед ней Гормли остановился.

— Дальше я могу идти только по зову, — тихо сказал он. — Там, за дверью, — приемная, вы пройдете туда, а потом… будет кабинет, а в нем… в нем и сам Мастер. Таков закон — его нельзя похоронить, пока не придет новый владелец.

Непроизвольно Трогвар поправил за спиной мечи, навалился плечом, открыл дверь и вошел.

Огромный стол черного дерева с исцарапанной чем-то острым столешницей, старинные шкафы, причудливые, похожие на ворота храмов, — кстати, до сих пор Трогвару не встретилось ни одного изображения Молодых Богов. На полу валяются осколки посуды, глиняные черепки, а рядом — целые колбы, реторты, плошки, какие-то темные бутылки… несколько книг. Можно было бы задержаться и заглянуть в них — невольно Трогвару хотелось отсрочить неизбежную встречу с бренными останками мертвого мага. Пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы подойти к двери в противоположной стене: из щелей тянуло омерзительной вонью. Трогвар едва взялся за кольцо, как створки с неожиданной легкостью распахнулись. Трогвар шагнул за порог и едва подавил крик ужаса. На высоком троне, подле заваленного бумагами стола, сидел огромный мертвец, почти совершенно разложившийся, от которого остался, по сути, один только костяк, лишь кое-где прикрытый лохмотьями. Пустые глазницы требовательно уставились на Трогвара; заполнявшая череп тьма ожила, она жадно глядела теперь на пришельца и жадно ждала; и Крылатый Пес, опускаясь на одно колено, негромко произнес:

— Приветствую тебя, о Мастер. Волею судеб Красный замок стал отныне моим; позволь же мне потревожить тебя и взять положенные мне теперь ключи, меч и крюки…

В наступившей тишине нестерпимо громко раздался звон тяжелой связки ключей, упавшей на пол с краю стола. Трогвар едва не отскочил к спасительным дверям, однако мертвый маг не шевелился. Еще миг — со скрипом отворилась створка одного из шкафов, и там, на постаменте, обтянутом лиловым бархатом, Трогвар увидал покоящийся длинный меч — клинок сверкал ослепительно, словно только что вышел из кузницы. Рядом же с мечом лежали два крюка, скорее смахивавшие на короткие багры; они, напротив, были из вороненой стали.

Трогвар медленно коснулся ключей.

* * *

Красный замок ожил. Держа в руках ключи, Трогвар замер, прислушиваясь к накатывающейся откуда-то снизу волне разнообразных звуков, совершенно непохожих на те, что он слышал в мире Людей, и невыразимых никакими буквами известного ему алфавита Не то плач, не то смех, не то скрежет, не то ворчание, не то бульканье, не то курлыканье… И еще он ощутил, как в беззвучном хохоте затрясся сам Замок, словно радуясь окончанию долгого, очень долгого ожидания. Вздрогнули стены, перекрытия, фундаменты. На миг Трогвару показалось, что он видит — сквозь толщу камня — уходящий в неведомые глубины прямо под главной башней Замка бездонный провал; и в этом провале тоже что-то двигалось, жило и переливалось… Сила исходила оттуда, великая и непонятная; нечеловеческая, она заставляла быстро забыть привычный мир.

Так Трогвар сделался Хозяином Замка Старого Дракона, и начал он, как и полагалось, с обхода своих владений. От раны в плече после стараний Гормли остался лишь небольшой круглый шрам. В сопровождении привратника Трогвар шел по коридорам, спускался и поднимался по лестницам, отпирал двери, запоминал потайные рычаги хитроумных ловушек, устроенных здесь прежними владельцами на каждом шагу, проходил просторными залами и укромными каморками — но прежде всего, конечно же, он отправился в библиотеку.

Его взору открылось огромное полутемное помещение, с порога показавшееся бесконечным. Можно было только удивляться, как строители ухитрились втиснуть такую громаду в сравнительно небольшое кольцо внешних стен. И стоило Трогвару наугад взять с полки и открыть покрытый вековой пылью фолиант, как он тотчас же забыл обо всем. Так манившая его прежде библиотека Владычицы казалась детской забавой по сравнению с этим необъятным хранилищем Знаний. Десятки, сотни языков; подробнейшие исторические своды; карты древних королевств с отмеченными местами зарытых их правителями кладов; груды, неоглядные груды эльфийских хроник времен Сотворения, уходивших в прошлое куда дальше начала Восстания Ракота, описывавших иные, Древние Поколения Истинных Магов, их деяния и войны… И конечно же, здесь главенствовала Магия. Труды всех сколько-нибудь видных чародеев Мира, и Смертных, и Бессмертных, и Людей, и Эльфов, и Гномов, и даже Истинных Магов; описания всех ведомых магических систем, начиная с хорошо известной классической волшбы Истинных Магов; Стихийная Магия, Магия Лунного Зверя, Магия Драконов Времени, Магия Древних Богов, Магия Троллей — иначе Медленной воды, и так далее и тому подобное. Великие и малые заклятия, сложнейшие законы их сотворения, Звездная Магия, астрология, алхимия, Магия Элементов Земли, Эльфийская Магия, иначе магия Бессмертия.

Все четыре Источника силы — Свет (точнее, Молодые Боги и их последователи), Тьма, ныне получившая олицетворение в Ракоте, Восставшем Маге, Хаос, что был допрежь всего и из чего Творец, создатель Молодых Богов, сотворил Сущее (когда-то Владыки Хаоса были безраздельными хозяевами пространства Мира, а потом Творец отогнал их куда-то за призрачную границу Упорядоченного); и, наконец, двое всесильных братьев, третья сила, Великий Орлангур и Великий Демогоргон, Дух Познания, Абсолютный Разум и Соборный Дух Сферы Миров.

Тут было все. Даже в самых смелых своих мечтах не мог вообразить Трогвар, что в его руках окажется такое богатство. Но как разобраться в нем? Он остановился в нерешительности, рассеянно обводя взглядом бесконечные ряды толстых томов, — и внезапно услыхал Голос. Холодный и бесстрастный, он шел отовсюду и ниоткуда, и от него было Не скрыться и не убежать; хриплый и низкий, как древняя боевая труба; полный горькой памятью тяжких разочарований и не смирившийся с ними; исполненный внутренней силой и оттого пугающий. Гормли поспешно склонился в низком поклоне при первых же его звуках, чуть ли не силой принудив Трогвара последовать его примеру.

— Старый Хозяин! — прошептал привратник, его лицо побелело. — Стой и слушай!

— Привет тебе, дернувший вступить в древнюю обитель свободного знания! Я, бывший здесь прежде, беру тебя в ученики — ведь именно за этим ты шел сюда? Нам предстоит пройти долгий путь, прежде чем ты сможешь заменить меня, сохраняя и приумножая накопленное. Вскоре ты сможешь извлекать из мира угодные тебе наслаждения, это поможет тебе на трудном пути хранителя Замка. Мой голос будет направлять тебя на долгом и многотрудном пути, и лишь когда я умолкну, ты сможешь предать мое тело земле. А теперь ты должен открыть Книгу Мертвых и слушать меня…

И Трогвар исчез. Исчезла его память, исчезло зрение, исчезла мысль; остались лишь страницы старой книги да неотвязный Голос в ушах. Гормли бесшумно вышел, а мертвый маг продолжал говорить, строки непонятных знаков, составленных из изломанных, точно в муке, линий, расплывались, их смысл внезапно становился понятным, перед внутренним взором Трогвара медленно проплывали образы невообразимо древних заклятий, могучих и необорных, заклятий ветра и дождя, огня и тумана, волны и пыли; и законы их применения, и способы умножения их силы; и обращения к Восставшему, который может придать твоим словам еще большее могущество…

Трогвар очнулся внезапно, толчком, и последнее, что он услыхал от своего жутковатого учителя, было:

— Теперь ты должен взяться за Замок! Ему негоже стоять в таком небрежении, он должен внушать окрестным землям почтение и страх! Ты не должен подвести меня в этом; пусть гордые властители окрестных царств склоняются перед тобой, как до этого они склонялись передо мной. Пусть матери пугают детей твоим именем, как когда-то пугали моим! Пока отдохни, а завтра мы займемся новыми заклинаниями…

И понеслись дни, сливаясь в неразличимую круговерть. С утра до поздней ночи Трогвар листал пожелтевшие страницы, слушая объяснения учителя, или же просто погружался в глубокую полудремь-полуявь, следя за развертывающимися перед ним причудливыми видениями, сотканными для него мертвым магом. И стоило Крылатому Псу пожелать для себя чего-нибудь, как тотчас же наготове оказывался услужливый и расторопный Гормли.

Все четыре Источника силы — Свет (точнее, Молодые Боги и их последователи), Тьма, ныне получившая олицетворение в Ракоте, Восставшем Маге, Хаос, что был допрежь всего и из чего Творец, создатель Молодых Богов, сотворил Сущее (когда-то Владыки Хаоса были безраздельными хозяевами пространства Мира, а потом Творец отогнал их куда-то за призрачную границу Упорядоченного); и, наконец, двое всесильных братьев, третья сила, Великий Орлангур и Великий Демогоргон, Дух Познания, Абсолютный Разум и Соборный Дух Сферы Миров.

Тут было все. Даже в самых смелых своих мечтах не мог вообразить Трогвар, что в его руках окажется такое богатство. Но как разобраться в нем? Он остановился в нерешительности, рассеянно обводя взглядом бесконечные ряды толстых томов, — и внезапно услыхал Голос. Холодный и бесстрастный, он шел отовсюду и ниоткуда, и от него было не скрыться и не убежать; хриплый и низкий, как древняя боевая труба; полный горькой памятью тяжких разочарований и не смирившийся с ними; исполненный внутренней силой и оттого пугающий. Гормли поспешно склонился в низком поклоне при первых же его звуках, чуть ли не силой принудив Трогвара последовать его примеру.

— Старый Хозяин! — прошептал привратник, его лицо побелело. — Стой и слушай!

— Привет тебе, дернувший вступить в древнюю обитель свободного знания! Я, бывший здесь прежде, беру тебя в ученики — ведь именно за этим ты шел сюда? Нам предстоит пройти долгий путь, прежде чем ты сможешь заменить меня, сохраняя и приумножая накопленное. Вскоре ты сможешь извлекать из мира угодные тебе наслаждения, это поможет тебе на трудном пути хранителя Замка Мой голос будет направлять тебя на долгом и многотрудном пути, и лишь когда я умолкну, ты сможешь предать мое тело земле. Л теперь ты должен открыть Книгу Мертвых и слушать меня…

И Трогвар исчез. Исчезла его память, исчезло зрение, исчезла мысль; остались лишь страницы старой книги да неотвязный Голос в ушах. Гормли бесшумно вышел, а мертвый маг продолжал говорить, строки непонятных знаков, составленных из изломанных, точно в муке, линий, расплывались, их смысл внезапно становился понятным, перед внутренним взором Трогвара медленно проплывали образы невообразимо древних заклятий, могучих и необорных, заклятий ветра и дождя, огня и тумана, волны и пыли; и законы их применения, и способы умножения их силы; и обращения к Восставшему, который может придать твоим словам еще большее могущество…

Трогвар очнулся внезапно, толчком, и последнее, что он услыхал от своего жутковатого учителя, было:

— Теперь ты должен взяться за Замок! Ему негоже стоять в таком небрежении, он должен внушать окрестным землям почтение и страх! Ты не должен подвести меня в этом; пусть гордые властители окрестных царств склоняются перед тобой, как до этого они склонялись передо мной. Пусть матери пугают детей твоим именем, как когда-то пугали моим! Пока отдохни, а завтра мы займемся новыми заклинаниями…

И понеслись дни, сливаясь в неразличимую круговерть. С утра до поздней ночи Трогвар листал пожелтевшие страницы, слушая объяснения учителя, или же просто погружался в глубокую полудремь-полуявь, следя за развертывающимися перед ним причудливыми видениями, сотканными для него мертвым магом. И стоило Крылатому Псу пожелать для себя чего-нибудь, как тотчас же наготове оказывался услужливый и расторопный Гормли.

Постепенно двор Замка стал заполняться новыми слугами Трогвара, вызванными из бездн других Миров Великой Сферы его новым знанием. Под землей — толковал ему старый маг — есть еще множество обитаемых пространств, тянущихся бесконечной чередой вплоть до загадочного Дна Миров, и эти пространства населяют разнообразные и зачастую очень полезные существа. Нужно только уметь открыть им дорогу да понимать, как можно зачаровать их.

Бойкие мохнатые зверюшки, всего трех футов росту, оказались отменными домашними прислужниками; их ловкие руки-лапы с семью снабженными острыми коготками пальцами умели, казалось, все. Смышленые их мордочки напоминали Трогвару тряпичные детские игрушки. У ворот появились здоровенные клыкастые псы с осла величиной; в сырых подвалах свили гнезда змеи, в сухих обосновались и вовсе ни на что не похожие существа, размером с кошку, крылатые, умеющие ткать и готовить; холсты у них получались первосортные… Много было и иных, ползающих, бегающих, летающих, подсматривающих, подслушивающих, кусающихся, душащих, плюющихся отравленными иглами; были дозорные и носильщики, воины и землекопы…. Ну и, конечно же, дракон. Какой же уважающий себя колдовской Замок может обойтись без собственного дракона! Почерпнутыми из книг и слов учителя заклинаниями, перетолкованными на свой лад, он открыл ворота в населенный драконами мир и, зачарованный, не мог отвести взгляд от величественного полета крылатых исполинов. Приручить какого-либо из них оказалось куда как непросто, несмотря на всю магию, ибо драконы, как оказалось, обладают прескверным, сварливым и донельзя капризным характером, прожорливы, коварны, свирепы и обожают живую добычу, так что их даже долго кормить, скажем, просто мясом нельзя — заболеют; непременно нужна теплая кровь жертвы.

Однако теперь броня Гротмога мирно поблескивала на солнце — дракон дремал на широкой и прочной крыше одного из сараев, а Трогвар в задумчивости наблюдал за причудливой игрой подкожных огоньков на шипастой спине чудовища. Учитель завершил первую часть уроков с Крылатым Псом, и мертвый маг остался доволен своим учеником: не так-то просто первому попавшемуся встречному привить навыки колдовства, Трогвар же схватывал все на диво быстро. Простому смертному не проскользнуть мимо рушащихся на него со всех сторон глыб повседневности, он не в состоянии прийти к внутреннему молчанию, не может отпустить на волю свои мысли и чувства, понять, где проходит едва различимая тропка к тайникам древних сил; он не ведает, как замкнуть эти силы на себя, уподобившись пауку в самой середине незримой ловчей сети.

Крылатым Псом очень некстати овладели воспоминания. Трогвар неподвижно застыл у открытого окна, бездумно глядя на изумрудно-зеленую с золотистыми прожилками спину своего дракона…

До сего времени — а он провел в Замке уже три месяца — Трогвару удавалось удержать себя от скатывания к болезненным и, следовательно, бесполезным тайникам собственной памяти. Имя Атора уже не вызывало прежней жгучей ненависти, накатывающей подобно острой боли; образ Владычицы потускнел и расплылся. Трогвар знал, что его жестоко и гнусно обманули, что обманут был скорее всего весь народ Халлана; он уже начал нащупывать пути к потайным заклятиям, распростершимся незримым занавесом над Халланскими землями. Однако теперь ему уже не хотелось просто отомстить за свои поруганные чувства — нужно было понять, что же в действительности произошло тогда, семнадцать лет тому назад, каким же образом Владычице в действительности удалось взойти на престол? Ответ на этот вопрос Трогвару предстояло найти самому, письменных свидетельств этих дней не нашлось и в библиотеке Замка. Да и откуда было им взяться, если прежний Хозяин пролежал мертвым незнамо сколько столетий?

Но для этого ему предстояло освоить еще не одно сверхсложное заклятие, научиться сплетать воедино капризные и опасные магические одушевленные силы. Трогвар с удвоенным старанием налег на учебу. Мертвый маг был доволен им — они продвигались вперед очень быстро.

— У тебя поистине большие способности, сын мой, — частенько говаривал учитель, после того как Крылатый Пес играючи справлялся с очередной заковыристой колдовской головоломкой.

Тем временем незаметно миновала осень, пришла мягкая и дождливая южная зима. Красный замок разительно преобразился. Теперь он напоминал со стороны развороченный муравейник. Многочисленные слуги Трогвара постоянно сновали взад-вперед, стараясь побыстрее исполнить приказы требовательного Хозяина, — Трогвар был строг и не спускал провинностей. Однако куда больше, чем Крылатого Пса, обитатели Замка боялись сурового Гормли — тот сам сворачивал головы нерадивым.

В декабре наконец выпал легкий снежок. При виде тонкого белого покрывала, накинутого на двор и крыши, Трогвар не смог удержаться от вздоха — он ведь обещал лесным гномам вернуться… и не сдержал слова. Хотя кем бы он стал тогда? Жалкой куклой, марионеткой в руках Владычицы и ее любимчика! Здесь он по крайней мере смог подняться над серой повседневностью, обрести знания и силы, каких никогда бы не добился в Халлане. Нет! Все обернулось к лучшему, твердил себе Трогвар. Вскоре он уже с усмешкой вспоминал собственные чувства, когда увидел свою обожаемую Владычицу в объятиях простого смертного. Глупец, маленький наивный глупец! Да какое тебе дело до этих самозваных хозяев Халлана, управляющих им чародейством и волшебством! Пусть делают что хотят. Настанет время… мы разберемся во всем, и там будет видно. Но, во всяком случае, в покое я вас не оставлю.

— Каким образом можно заставить вновь предстать перед собой давно совершившиеся события? — не откладывая, спросил учителя Трогвар.

— О! Ты решил заглянуть в прошлое? Это можно, но очень трудно; даже я, признаюсь, ни разу не прибегал к этим заклятиям, хотя и знаю, как должно их строить. Но что тебе хотелось бы увидеть?

— Конец прежней династии Халланских королей.

— Что ж, время, наверное, было любопытным… Но всему свой черед. Эти чары пока опасны для тебя, но скоро, я думаю, и они станут тебе по плечу. Подожди!

„Учитель даже не удивился, что мне захотелось собственными глазами взглянуть на эти события, — подумал Трогвар. — Уж не ждал ли он от меня этого?!“

И вновь потянулись заполненные до предела дни. Трогвар совершенно не помнил, что когда-то он любил и веселую компанию сверстников, и немудреные их развлечения. Он не забывал, конечно же, упражняться с мечами и иным оружием, однако обо всех прочих простых человеческих радостях он и думать забыл. Прошлое подернулось туманом, он видел перед собой лишь бесконечные вереницы еще не прочитанных томов, океаны еще не раскрывших свои тайны пожелтевших страниц. До чего же мелка все-таки обычная человеческая жизнь! Круг привычных, набивших оскомину домашних дел и забот, вечный круговорот рождения, взросления и смерти, мелкие страсти, никчемные дела… Даже править такими ничтожными существами донельзя, должно быть, скучно; это занятие скорее всего подойдет для тех, кто любил в детстве мучить котят и отрубать головы щенкам для развлечения…

А может быть, он не прав? Может, именно в таких, как он, нуждается это несчастное слепое стадо, не способное даже зажечь огонь от собственного внутреннего пламени? Может, судьба, рок таких, как он, — пасти так и не проснувшихся своих младших братьев, потешающихся своими ничтожными игрушками и не думающих об опасности многотрудного пути по тонкому льду над будущим там, в черной глубине мира, слепыми и кровожадными волшебными силами, враждебными всему живому?..

Трогвар в который уже раз и так и эдак поворачивал, точно камни, одни и те же аргументы и никак не мог прийти к какому-то решению. А учитель тем временем все настойчивее и настойчивее начинал расспрашивать, чем собирается заняться его ученик после того, как полностью войдет в права Хозяина Замка Старого Дракона. Трогвар кое-как уклонялся от конкретных ответов, однако чувствовал, что долго так продолжаться не может.

— Для того чтобы решить, что делать дальше, мне непременно надо заглянуть в прошлое, — наконец заявил он мертвому магу.

— Совершенно правильно, мой мальчик! — неожиданно услыхал в ответ Крылатый Пес. — Без понимания прошлого не поймешь настоящего и уж точно не сможешь решить, что станешь делать с будущим! Не беспокойся, тебе уже осталось не так много Скоро ты сам сможешь сплести нужное заклятие, и не только сплести, но и удержать достаточно долго в узде питающие его силы. А потом, после того как ты узнаешь все, что захочешь, мы вернемся к этому разговору…

Миновал Новый год, Трогвар и Гормли отметили его вдвоем роскошным праздничным обедом. Крылатый Пес отродясь не едал таких изысканных яств, все они, как одно, совершенно незнакомые. Привратник, посмеиваясь, называл их Трогвару, однако вычурные заморские наименования ничего не говорили выросшему на скудных казенных харчах ученику Школы Меча.

Прошли в непрерывных, неустанных трудах январь и февраль. Подступал март, растаяли даже те невеликие сугробы, что успели скопиться в тенистых местах под стенами Замка; миновал уже почти год, как Трогвар покинул халланскую столицу.

Он старался ничем не привлекать к себе внимания. Он ни разу не пустил в ход заклятие далековидения, подавив в себе соблазн заглянуть во дворец Владычицы. Нельзя было рисковать. Владычица сведуща в магии и, уж конечно же, заметит столь неприкрытое вторжение чужого взора. Потом, потом, когда он станет искуснее…

— Учитель, но почему же они не преследовали меня и не попытались взять Красный замок? — как-то задал давно мучивший его вопрос Трогвар.

Он и в самом деле не мог объяснить этого. Теперь он хорошо знал, каким образом можно отыскать человека по его астральному следу. Если Атор не щадил своих воинов для поимки его, Трогвара, то отчего же не была пущена в ход магия? Ведь от Замка до халланской границы рукой подать. Что стоило бы прислать сюда несколько сот гвардейцев Атора? Трогвар очень сомневался, что в конце прошлого лета и прошлой осени он смог бы оказать хоть какой-то серьезный отпор. Сейчас, когда у него под рукою всегда есть дракон и еще кое-какие милые создания, осада Красного замка, конечно же, обойдется врагу недешево… и тем удивительнее, что ему так легко дали уйти.

— Видишь ли, — зарокотал в ответ мертвый маг, — не так-то легко выследить даже в Астрале опытного чародея; когда тебе пришлось бежать из Халлана, ты еще не был таким, но все твои немалые силы были неосознанно направлены именно на то, чтобы замести следы. Я и Гормли, мы помогли тебе, конечно, не скрою; однако главную часть работы ты сделал сам. Враги просто-напросто потеряли тебя да так и не смогли отыскать.

— И они что, успокоились на этом? Пусть они не видели, как я вхожу в ворота Красного замка, но уж продолжить погоню они бы могли? Какой смысл гнать меня через весь Халлан, чтобы потом дать мне преспокойно уйти куда глаза глядят?

— Конечно, ты рассуждаешь здраво, — согласился учитель. — Я бы на месте твоих преследователей тоже поступил бы точно так же. Но что бы ты сказал, если бы они считали тебя мертвым?

— Мертвым? — Трогвар даже поперхнулся от неожиданности. — Учитель, вы хотите сказать…

— Ну разумеется, — с легким оттенком самодовольства изрек мертвый маг. — Это ж всем известно: самый надежный способ спрятать беглеца — сделать так, чтобы его не искали. И мы с Гормли попросту подкинули им твое мертвое тело Быстро сотворили гомункулуса… и дело сделано! Они поверили, и Атор, и даже эта хваленая Владычица! Ты для них мертв, — маг хихикнул, — а мертвых преступников уже, поверь, не разыскивают!

— Почему же ты не сказал мне этого раньше, о учитель? — поразился Трогвар.

— Ну, во-первых, ты не спрашивал, а во-вторых, это было необходимо для тебя самого. Ты делал поразительные успехи в боевой магии, потому что все время неосознанно готовился отразить штурм. Право же, я досадую, что ты задал этот вопрос, — небось станешь теперь отлынивать!..

Трогвар облегченно рассмеялся:

— Отлынивать? И это после того, как вы дважды спасли меня? Да никогда, ни за что, учитель!..

ГЛАВА XXVI

— Ну, мой мальчик, теперь, я думаю, ты уже готов к тому, чтобы самому сплести заклятие, которое откроет для тебя картины прошлого, — высокопарно произнес мертвый маг в один из последних дней мая. — Время пришло!

— Когда позволено мне будет приступить, о учитель? — почтительно осведомился Трогвар. — Я могу начать немедленно. Звезды мне благоприятствуют.

— Да, звезды благоприятствуют… — эхом откликнулся маг. — Сегодня нам предстоит необыкновенная, решающая ночь. Твое прошлое скрывает слишком много покровов, и от этого ты мучаешься неизвестностью. Эти покровы пришла пора сдернуть. Приступай немедленно.

Необыкновенная, решающая ночь… Трогвар ни разу не слышал от наставника подобных слов.

День прошел в непрерывных хлопотах. Следовало приготовить множество необходимых ингредиентов: оживление прошлого требовало заклятий из арсенала Предметной Магии, той самой, для которой нужны так называемые волшебные камни, травы, другие вещи, вроде черепа новорожденного дракона или пера из крыла птицы-феникса. Великое множество подобных магических аксессуаров хранилось в кладовых Красного замка, и лишь Гормли с его необъятной памятью мог помнить, где находится каждый из них.

Кусочек плавника левиафана… оплавленный, черный осколок одной из великих Костей Земли… легчайший комочек пуха одного из двух орлов Ямбрена… и крошечное золотое зеркальце, по слухам, когда-то от скуки выплавленное самим Ямертом, хозяином Солнечного Света — воплощения всех Четырех Стихий.

Пыхтя, начертить на полу заклинательного покоя в главной замковой башне знаменитую пентаграмму, очень похожую на те, что использовались многими из Нижних Миров Великой Сферы; однако в выписанной Трогваром четыре луча были направлены по всем четырем сторонам света, а пятый изображался идущим через воздух к заветному темно-зеленому камню, когда-то самолично созданному основателем Замка, Старым Драконом, и до сих пор хранящему немалую толику его древней силы.

В вершину каждого из четырех нарисованных на полу лучей положить по одному из приготовленных предметов — плавник к востоку, осколок кости к югу, комок пуха к западу и зеркальце к северу, самому же встать в вершину пятого, проведенного по воздуху луча.

Стоя там, снять одежды; омыться заранее приготовленной талой водой, только-только доставленной с горных ледников; натереться благоуханными бальзамами из масел далеких душистых пальм Южного Континента — масел, собранных в строго высчитанные, раз в столетие случающиеся дни, когда деревья эти впитывают в себя всю щедро расточаемую Ялини силу, — одни они из всех зеленых растущих созданий способны отдавать другим царственный дар богини.

Прочесть… произнести… воззвать… и проделать еще немерено скучных ритуальных действий, прежде чем окончательно померкнет день и великая ночь властно заглянет в окна. Пусть к тому времени и ноги, и спина затекли и онемели от неподвижности, пусть смертельно хочется пить — когда угасает последний солнечный луч и Тьма до времени становится полновластной хозяйкой земных пределов, тогда откроется дверь, в заклинательный покой осторожно, бочком, протиснется Гормли и встанет у северного луча пентаграммы. Встанет, кинет один быстрый взгляд на Трогвара — можно ли начинать? — и, получив утвердительный кивок Крылатого Пса, осторожно откроет сложенные до этого коробочкой ладони.

И вспыхнет свет, тонкий язычок живого, но холодного пламени забьется на заскорузлой, бугрящейся мозолями руке привратника. Он осторожно склонится над золотым зеркальцем, отраженный полированным металлом луч упадет на плавник левиафана… и тогда начнутся настоящие превращения.

И все произошло именно так, как и представлял себе Трогвар. Не знал он одного — каким путем пойдет магический луч, отразившись от солнечного зеркальца. Символу какой из трех оставшихся стихий выпадет стать проводником Трогвара в мир давно ушедшего прошлого. Здесь крылось также и предсказание: орлиный пух, знак Воздуха, предвещал удачу и легкость, морской плавник — туманность и запутанность предстоящих видений, ну а осколок Земной Кости мог предвещать трагедию и смерть…

Гормли медленно развел сложенные коробочкой ладони. На заскорузлой, бугрящейся мозолями руке привратника затрепетал живой лоскут необжигающего огня. Гормли осторожно наклонился над лежащим зеркальцем, приблизил к нему пламенный язычок…

Трогвар произнес первые слова Силы. Всю свою новообретенную за месяцы учения мощь он посылал вперед, навстречу неисчислимым ратям незримых Духов Света. Точно пастыри, должны были они сейчас собирать и гнать сюда, к зачарованной пентаграмме, все оставленные миром Большого Хьёрварда следы во Всеобщем Эфире.

Лучик света отразился от золотого зеркальца… и внезапно заметался, словно выбирая, на что указать. Пораженный Трогвар замер, не зная, что предпринять; ни о чем подобном они с учителем не говорили. Остолбенел и Гормли, а луч, внезапно растроившись, одновременно указал на все три символа стихий.

Пронесся тяжелый протяжный вздох, словно вырвавшийся из утробы самой Матери-Земли; все три символа стали овеществляться, превращаясь в странные подобия живых созданий.

— Не останавливайся! — крикнул замершему Трогвару Гормли. — Не останавливайся, иначе всем нам конец!

И Трогвар, заставив себя не обращать внимания на жуткие создания, что ползали каждое по своему углу луча, произнес вторые Слова Силы, отправляя навстречу Духам Света армию Духов Морской Стихии.

Луч от золотого зеркала больше не метался и не дрожал, неведомым образом делясь натрое, давая силы и пробуждая к жизни символы всех трех составляющих земной плоти. Что же будет, когда Трогвару придет черед спускаться в мир теней прошлого? Кто из троих Поводырей поведет его? Учитель, Учитель, что же ты молчишь?!

Ты должен справиться сам, — пришел неумолимый ответ. И вновь молчание, что страшнее самых черных пророчеств…

Третьи Слова Силы. Свет, Вода, к ним присоединился Воздух. А тем временем крошечный левиафанчик, гротескный орел размером с цыпленка и черная блестящая подземная змея мало-помалу все дальше и дальше выползали из своих углов, выказывая явное намерение сойтись в центре пентаграммы… Что случится тогда, Трогвар боялся даже предположить.

— Скорее! — не выдержал Гормли. — Слова, господин, третьи Слова!

Сил для произнесения очередной части заклятия было еще недостаточно, однако Трогвар рискнул, понимая, что ждать нельзя. Если Символы Стихий столкнутся здесь, на полу заклинательного покоя, то скорее всего от Красного замка не останется даже фундамента.

Четвертые Слова, заставили подчиниться воле Трогвара мириады Духов Земли. Тем временем над башней бушевал уже самый настоящий шторм. Легионы призрачных видений сталкивались и перемешивались, без порядка и очередности пригнанные сюда по слову нового Хозяина Замка Старого Дракона. Если немедленно не послать к ним Поводыря…

В окна плеснуло багровым. Последнее предупреждение — потоки магических энергий и без того свернуты в слишком гутой клубок, чтобы затягивать его еще больше.

— Последние Слова! — выкрикнул Гормли, его большой шишковатый череп уже лоснился от пота.

И Трогвар произнес их. Собственно, Словами они назывались лишь в силу давней традиции, когда все до единого заклинания колдунов были просто осмысленными выражениями или даже целыми фразами. Все давным-давно изменилось, Слово являло собой скорее уж очень сложный, многослойный образ, который никак не мог быть выражен на бумаге — он передавался только от учителя к ученику. Вот почему маги могли записать в свои книги лишь самые простые, описываемые обычными человеческими понятиями заклятия…

От последних Слов все вокруг и впрямь заходило ходуном. Бесформенные видения, хаос отражений угасших лучей и звуков всей мощью протекающей через Красный замок силы притягивался, прижимался к главной башне в тщетном ожидании Поводыря. Сам Трогвар, конечно, ничего не смог бы разобрать в том невообразимом и неописуемом сумбуре, что был приволочен ратью стихийных духов к ближним пределам его владений.

И тут трое Поводырей, три оживших символа, наконец встретились прямо посредине пентаграммы Гормли сдавленно простонал и упал на колени, Трогвара тоже пронзила мгновенная боль, от которой он едва не лишился сознания, злая и хищная боль, как будто неведомый призрак с размаху вонзил бесплотное копье в самую душу молодого колдуна…

— Держись! — грянул голос учителя.

А посреди заклинательного покоя вместо трех существ уже оставалось только одно, причудливо сочетавшее в себе змеиный хвост, крылья орла и тело левиафана. На Трогвара упал неподвижный взгляд выпуклых черных буркал, и создание медленно, вперевалку, потащилось к нему.

Трогвара била крупная дрожь, он чувствовал, что все чародейство пошло совсем не так, как он рассчитывал Вид этого страшилища, пусть и совсем небольшого, заставлял кровь леденеть в жилах. Что оно собирается с ним сделать?!

Орлиный клюв щелкнул возле самого запястья Трогвара, спустя мгновение острые змеиные зубы впились в кожу.

Крылатого Пса затрясло от омерзения, ему казалось, что по его жилам уже заструился смертный яд, медленный и холодный… Мир поплыл перед его глазами, а жуткая тварь, создание Трех Стихий, медленно ползло все выше и выше по его руке, подбираясь к горлу..

Все существо Трогвара, вся его человеческая память кричали об одном — отбрось этого вампира от себя, раздави, уничтожь его! И было очень трудно не поддаться искушению. Холодные омерзительные прикосновения твари вызывали неудержимые позывы к рвоте, Трогвар мало не терял сознания, лишь огромными усилиями воли удерживаясь на самом краю провала забвения.

А потом… потом стало совсем плохо, когда существо добралось наконец до жилы на шее Трогвара, неторопливо перекусило ее и стало жадно пить его кровь. Боль была такая, словно в тело вонзали раскаленные иглы; рассудок Трогвара угасал, еще немного — и он выпустил бы из-под своей власти все орды магических существ, созванных им к Красному замку. И тут он вдруг понял, что жуткий вампир все же стал его Поводырем: перед Крылатым Псом начали развертываться описанные раньше учителем сложные узоры, причудливые сочетания линий и красок, возвещая наконец упорядочивание прошлого и Превращение разрозненных образов в нечто доступное его пониманию.

И Трогвар увидел.

Он увидел дворец в Дайре, озаряемый мрачным светом бушующих где-то неподалеку пожаров. Увидел толпы угрюмыхвоинов, окружавших со всех сторон здание; Владычицу верхом на белом коне, въезжавшую в широко открытые городские ворота, а потом небольшую кучку бедно одетых людей, которые торопливо, озираясь, выбрались из какого-то потайного люка в стене дворца и крадучись направились к коновязи. Видение росло, он словно приближался к месту события, вскоре он уже мог различить лица беглецов. Они отвязали нескольких ослов, на одного из них мужчина навьючил поклажу, на другом устроил двух маленьких детей, на третьего села женщина с залитым слезами лицом, державшая в руках грудного младенца. Трогвар бросил взгляд на ребенка — и его продрал холод внезапного леденящего страха.

Среди беглецов он увидел и еще двоих — молодую девушку лет шестнадцати на вид, чье лицо отчего-то показалось ему знакомым, и мальчишку-подростка.

Беглецы, как быстро понял Трогвар, спасались от рыскавших повсюду воинов Владычицы. Им удалось незамеченными выскользнуть из города по подземному ходу, и они двинулись прочь от столицы, ни разу не оглянувшись.

Он проследил весь их многотрудный путь до города Нелласа; очень быстро ему стало ясно, что он видит бегство прежней королевской семьи.

А потом… Городские ворота, узкий проулок, невзрачный, малоприметный дом… И вдруг — хорошо знакомый голос Гормли!

Трогвар едва не вскрикнул. Так, значит, его привратник помогал скрыться последнему королю Халлана! Помогал — и ни разу не обмолвился об этом!

То, что увидел он дальше, уже знакомо читателю.

Магия ускоряла неторопливый бег времени, дни и месяцы сжимались до мгновений. И чем дальше, тем сильнее становилось сосущее чувство в груди, страх не страх, предчувствие не предчувствие, обреченность не обреченность, так, все вместе, — неужели этот младенец Трогвар, ради спасения которого один за другим гибли люди и чья совесть с самого начала вольно или невольно уже оказалась отягощена смертями и кровью, неужели этот младенец — он, нынешний Трогвар?!

Он готов был ногтями разорвать собственное горло, дать своему Поводырю еще сколько угодно собственной крови, осушить собственные вены ради того, чтобы сейчас же, немедленно, оказаться в своей комнате и сотворить заклятие, несложное заклятие, известное многим колдунам, которое делало видимым Наследный Королевский Знак Халлана на человеческом теле.

А безжалостное видение все продолжалось и продолжалось, койары тащили старого мага по имени Дор-Вейтарн в свои застенки, а младенца Трогвара бережно уносили в потайное место заботливые маленькие руки лесных гномов…

Арьята, принцесса Арьята, старшая сестра, вместе с молодым воином, в котором Трогвар с изумлением узнал Атора, насмерть билась в подземельях Черного Ордена и обращала во прах его когда-то гордую твердыню…

Призрачный Меч исчезал из руки принцессы в решительный момент боя, когда она уже занесла незримую смерть над головой самой Владычицы…

Тело старого Эммель-Зорага, одного из немногих, кто до конца сохранил верность законному государю, медленно валилось на снег, пронзенное стрелами…

Принцессу Арьяту грубо заталкивали в подземную камеру; не требовалось иметь семи пядей во лбу, чтобы узнать ту самую тюрьму дворца, в которую он с таким трудом пробивался, и ту самую железную дверь, которую ему так удачно удалось разрубить в самый последний момент. Сомнений не было: он, Трогвар, законнорожденный принц Халланский, спас тогда из заточения свою собственную сестру…

Было там и другое. Он увидел и себя в стенах Школы Меча; и Арьяту, отмеривавшую свои бесконечные тысячи шагов в крошечной каморке… Увидел всю свою короткую, порой бездумную жизнь, и, когда беспощадная память показала ему его былое преклонение перед Владычицей, он едва не умер на месте от нестерпимого стыда.

И лишь на один вопрос его волшба не смогла-таки ответить: кто стоял за спиной новой Владычицы Халлана?

Видение прервалось внезапно, со всего размаха швырнув Трогвара в жесткие объятия безжалостной реальности. Он вновь увидел себя стоящим в углу заклинательного зала… на полу, медленно мерцая, угасала пентаграмма, в концах лучей которой по-прежнему лежали кусочек плавника, комок пуха, обломок Земной Кости и крошечное золотое зеркальце. И лишь кровь, обильно покрывавшая плечо, руку и грудь Крылатого Пса, говорила, что все привидевшееся ему произошло на самом деле.

Он был обессилен, разбит, потрясен; сознание его было пусто, точно у новорожденного, в мыслях царил полный хаос. Он поднял глаза на Гормли — старый привратник с трудом, медленно поднимался с гола.

Гормли… Гормли, в доме которого исчез его, Трогвара, настоящий отец! Он не может не знать, где он и что с ним (и кстати, почему этого не было в видении?!)!

Но прежде чем с губ Трогвара сорвался уже трепещущий на них вопрос, сознание Крылатого Пса властно распорядилось по-своему. Руки сошлись в несложном магическом жесте, заклятие было совершено, и Трогвар, уже ничуть не удивившись, молча взглянул на засверкавший всеми цветами радуга Наследный Королевский Знак Халлана, опоясывающий его талию, подобно цветастому кушаку.

Он был королем Халлана. Точнее, он был принцем крови (королевский титул по праву принадлежал его старшей сестре, принцессе Арьяте), и его трон был подло похищен у него этой женщиной, что заносчиво именовала себя ныне Хозяйкой Халлана. И он должен вернуть себе утраченное. Должен, Должен. Должен… Мысль эту в него словно кто-то вбивал тысячепудовым кузнечным молотом — говорят, у горных гномов есть такие.

Королевский Пояс медленно угасал. Возвращалось сознание, а вместе с ним наваливалась непреодолимая усталость — Трогвар отдал слишком много сил и потерял слишком много крови.

Верный Гормли уже спешил к нему. В руках привратника Трогвар увидел небольшую деревянную чашу, над ней поднимался ароматный парок от какого-то горячего снадобья. Обхватив слабеющего Трогвара за поясницу, Гормли поднес к губам Крылатого Пса обжигающее питье. Трогвар покорно выпил — и тотчас же ощутил непреодолимую сонливость Он еще успел узнать отвар сон-травы из высокогорных лугов Северного Хьёрварда… и тут его веки смежились.

Когда он проснулся, Гормли сидел подле его постели.

— Как ты себя чувствуешь, господин мой? Неплохо, надеюсь?

Трогвар и впрямь чувствовал себя отлично. Вчерашней смертной усталости словно и не бывало, тело было полно сил и жажды движения.

Крылатый Пес вскочил, откинув одеяло:

— Гормли! Ты знаешь, что я вчера видел?..

— Знаю, мой господин, или, точнее будет сказать, ваше высочество.

— Ты знал?.. — Трогвар был поражен. — Ты видел?..

— Нет, конечно же, нет, — покачал головой привратник. — То, что видел ты в своем видении, не мог узреть никто, кроме тебя. Все проще. Я же знал, кто ты такой, знал с самого начала. Знал и всю историю переворота Детали по-прежнему скрыты от меня, например, о судьбе твоей сестры, наследной принцессы и законной королевы Халлана ее величества Арьяты Первой, я не знаю почти ничего. Между ее бегством из моего дома в Нелласе и тем моментом, когда твой меч освободил ее из темницы, для меня зияет пропасть неведения Впрочем, по-моему, это теперь не так уж и важно. Твой час настал, будучи полностью готовым, ты узнал о себе всю правду. Теперь, ваше высочество, ты сможешь выбрать свой дальнейший путь осознанно.

— А до этого… до этого я разве не был готов?

— Нет, не был, — покачал головой Гормли. — Не был, ваше высочество Необходимо было, чтобы ты сам, понимаешь, именно сам отринул бы ложь нынешней Хозяйки Халлана. И ты это сделал. А потом необходимо было, чтобы ты сам пробился бы к своему прошлому, чтобы быть уверенным в том, что тебя не обманывают и не пытаются использовать как тряпичную куклу в чьей-то борьбе за власть. Ты быстро смог обучиться всему — иному, для тога чтобы освоить все это, что освоено вашим высочеством за эти недолгие месяцы, потребовалась бы целая жизнь.

— Но зачем тебе все это, Гормли? Зачем было возиться со мной? Разве трудно было подыскать другого ученика твоему прежнему Хозяину?

— Трудно. Ты — самый сильный из всех колдунов Халлана. Сокровища Красного замка должны принадлежать сильнейшему — таков закон, установленный Старым Драконом, и не мне, кого он взял тогда на службу, нарушать былые уложения. Кроме того, разве ты не чувствуешь, что посвящен нашему покровителю, могучему Ракоту, Владыке Вечной Ночи?

Трогвар невольно вздрогнул. Да, баронесса Оливия, чтобы спасти его, прибегла к помощи из Мрака… но он-то никогда не призывал, никаких клятв не давал. Как же он может быть посвящен кому бы то ни было, обязан какой-то службой?

Он повторил это вслух. Гормли замешкался с ответом, и тогда Трогвар услыхал голос мертвого мага:

— Быть посвященным Великому Ракоту вовсе не значит быть обязанным ему какой-либо службой. Напротив, это Он обязался помогать тебе, что и делал очень долго. Он просто дает тебе силы делать то, что тебе свойственно, идти собственным путем, ни перед кем не ползая на брюхе. Оживи Красный замок, восстанови справедливость в Халланских землях — разве тебе не хочется этого сделать? Тем-то и отличается наш покровитель от всех прочих богов и Магов, что обожают давать своим ученикам труднейшие, смертельно опасные задания, мелочно подсчитывая все оказанные им ранее благодеяния, вплоть до отогнанной на привале мошкары!

— Мне надо обдумать все как следует, — с трудом проговорил совсем сбившийся с толку Трогвар. — Об этих высоких материях мы, быть может, поговорим позже… А сейчас у меня есть еще один очень простой вопрос. Гормли, что стало с моим отцом? Куда делся он из твоего дома? Ты ведь уговаривал его уйти в Красный замок, не так ли? Если он отказался, то куда же он исчез?!

— Да, я уговаривал его отправиться со мной в Красный замок, — опустив голову, признался Гормли. — Мне нет жизни без Хозяина… А твой отец, пресветлый принц Трогвар, был тоже не без колдовских задатков. Я предлагал ему пойти со мной. Он ответил отказом — образ Тьмы как средоточия всего злого, ужасного и отвратительного слишком крепко укоренился в нем. Когда койары ворвались в мой дом и стало ясно, что остальных членов королевской семьи уже не спасти, я посчитал, что теперь-то моя цель будет уж точно достигнута; однако я жестоко ошибся. Твой отец, о Трогвар, пошел куда дальше, чем я полагал. Он отдал Тьме самого себя.

У Трогвара вырвался невольный стон.

— Да, — тихим голосом продолжал Гормли, не поднимая взгляда, — да, он, оказывается, знал то заветное заклятие, что когда-то составил Владыка Ночи, и которое следовало произнести, если ищешь его защиты и покровительства и взамен готов всецело предать себя в его руки. Секрет этих чар долго кочевал по миру Большого Хьёрварда, переписывался из одних магических книг в другие — и, как оказалось, твой отец тоже знал его.

Последними его словами было: Всемогущий Ракот, не оставь моей Арьяты!..

Король просил у Восставшего очень многого, ибо уже стало ясно, что в перевороте каким-то образом замешана часть Перворожденных нашего континента, а это значит, что здесь не обошлось и без благословения Молодых Богов; и все же Ракот, я знаю, решил помочь… Твой отец исчез в гот же миг, как завершил заклинание, а Восставший никогда не берет, ничего не давая взамен. И разве он не помог принцессе Арьяте?

— Призрачный Меч Тьмы… — медленно выговорил Трогвар.

— О, Ракот вручил ей это? — поднял брови Гормли. — Тогда воистину высоко оценил он жертву твоего отца. Но как же ее величество попали в заточение?

— В моем видении это выглядело так, что в решительный момент боя моей сестры с Владычицей Призрачный Меч попросту исчез…

— Тогда, наверное, это вмешались сами Молодые Боги, причем кто-то из числа сильнейших, — отозвался Гормли. — Больше такое никому не совершить. Почему только они тогда так долго ждали… — Он пожал плечами. — Впрочем, нам подобное не понять уже никогда… У богов свои престранные, на наш взгляд, пути. Так что твой отец теперь один из адептов Темного Воинства, мой принц. Тут уж ничего не поделаешь. Прими это и смирись с этим. И цени же, цени то, что сделал ради вас ваш отец!

— Я ценю, — тихо выговорил Трогвар, опуская голову.

— Но теперь твоя сестра свободна, — продолжал тем временем Гормли. — Свободна, по крайней мере у нас нет опровергающих это сведений. Будем исходить из этого. Она тоже сильная волшебница, и если бы ей удалось пройти хорошее обучение… вам двоим не смог бы противостоять никто в пределах Большого Хьёрварда!

— Я должен отыскать ее. — Трогвар поднял на привратника тяжелый взгляд, обрывая его рассуждения.

— Думаю, что ты, Трогвар, уже в силах сам справиться с этой несложной задачей, — заметил Гормли, в голосе его звучала едва ли не отцовская гордость за молодого колдуна.

— Да!.. Я отыщу ее, хотя бы мне для этого пришлось срыть до основания весь Северный хребет, а затем отсыпать его заново! И тогда… тогда мы вернем трон в Дайре нашей семье!

„Отлично сказано, мой мальчик! — громыхнул голос мертвого мага. — Да! Я и не ждал от тебя иного. Ты должен стать правителем Халлан. Как ты потом распорядишься троном — уже твоя воля. Передай его сестре, если сочтешь это необходимым. Мы вышибем этих эльфийских прихвостней из Дайре!“

Вышибем эльфийских прихвостней из Дайре? Брови Трогвара едва заметно дрогнули; Гормли как раз смотрел в противоположную сторону. Крылатый Пес внезапно понял, что совершенно не расположен как-то вредить Перворожденным, даже если кто-то из них и впрямь поддерживал эту самозванку Владычицу. Нет, он не предпримет ни одного шага, прежде чем не разузнает все до конца.

Однако вслух он сказал совсем иное:

— Да, учитель, я думаю, что не стану медлить с открытием кампании.

„Я в этом уверен, — услыхал он в ответ. — Действуй так, как сам сочтешь нужным. Ты вырос и уже не нуждаешься в постоянных подсказках, хотя, конечно, я всегда буду счастлив помочь тебе и советом, и делом. Одержи эту победу — и для тебя самого, и для нашего могучего покровителя, — и, я не сомневаюсь, ты тогда обретешь силы штурмовать Бастионы Бессмертия! Мне удалось взять лишь первую ступень. От всего сердца надеюсь, что тебе повезет больше… и ты сможешь отомстить за меня“

— Отомстить за тебя, учитель? Но кому и как?

„Тем, кто охраняет Бастионы Бессмертия. Но, — внезапно оборвал сам себя мертвый маг, — об этом нам с тобой говорить пока рано. Тебя ждет Дайре! Когда ты торжественно въедешь в город на белом коне, а головы твоих врагов будут брошены тебе под ноги, тогда мы сможем поговорить и об остальном“.

Нельзя сказать, чтобы Трогвару особенно сильно понравилась идея увидеть перед собой на окровавленной брусчатке головы Атора и Владычицы, отделенные от туловища равнодушными руками палача. Он мог убить Атора на честном поединке… мог изгнать за пределы Халлана Владычицу… но казнить?

Однако вслух он вновь ничего не сказал.

Гормли посидел еще некоторое время, потом ушел, оставив на столике сервированный завтрак.

„Я не буду мешать тебе, мой мальчик, — услыхал Трогвар слова мертвого мага. — Я понимаю. Тебе нужно многое обдумать. Планы, расчеты, приготовления — все это занимает порой куда больше времени, чем сама война Позови меня, когда освободишься и будешь в силах продолжить наши занятия“.

Трогвар усилием воли заставил себя проглотить принесенную привратником еду. Очистив последнюю тарелку, он поднялся в небольшую комнату рядом с апартаментами его жутковатого учителя, которую оборудовал под свой кабинет.

Итак: наймиты Черного Ордена убивают его семью. Яснее ясного, что их подослали — скорее всего Владычица. Она заплатит за это.

Второе: кто она такая, при чем тут эльфы и что это за странные чары, нависшие над страной, от действия которых все проникаются безумной любовью к своей Правительнице?

Третье: если за всем этим — рука кого-то из Молодых Богов, то не слишком ли самонадеянно с его стороны бросать вызов всей неизмеримой мощи Обетованного?

И, наконец, четвертое, самое главное: что же он теперь — слуга Восставшего Ракота?! Слуга Тьмы, которой так страшился его отец? (Едва ли не больше смерти?!) И вообще, с этим тоже надо разобраться: почему Ракот восстал? Чего он добивается? Каков его жребий? Впрочем, последнее волновало Трогвара меньше всего. Если убийство его матери, сестры и братьев и впрямь дело рук Молодых Богов, он станет драться с ними, пока не упадет мертвым, невзирая на всю невообразимую разницу в силах…

Вопросы были поставлены. И закаленный постоянными занятиями, способный к долгой и упорной работе разум Трогвара принялся за отыскивание ответов А пока они не будут найдены… У него уже давно был придуман отличный план, как без единой капли крови подчинить себе все окрестные земли. Похоже, настало время воплотить в жизнь замысленное. Трогвар не хотел зряшного убийства сотен и тысяч своих будущих подданных. Лучше взять власть миром.

День прошел в напряженных раздумьях, а ночью Гротмог, обрадовано взрыкнув и обдав камни вокруг себя потоком жаркого пламени, поднялся в воздух и устремился на северо-восток, к пограничному мосту, где стояла памятная Крылатому Псу застава.

ГЛАВА XXVII

Могучие крылья дракона мерно загребали воздух. Волшебное существо, Гротмог удерживался над землей лишь благодаря собственной магии их странного рода летучих драконов, ведь никакие крылья не в состоянии поднять столь громадное существо и перенести его на такие расстояния, которые могли покрывать сородичи Гротмога.

Дракон летел, впервые выпущенный своим строгим Хозяином за пределы Красного замка. Приказы были просты и строги; наложенное предохранительное заклятие помешало бы Гротмогу отступить от них, взбреди ему вдруг подобное в голову.

Вскоре перед ним мелькнула неширокая синяя лента речного русла, узкий коричневый мост и кажущиеся сверху совсем крошечными бревенчатые здания заставы На вышке скучал одинокий часовой с луком.

Драконы видят очень далеко, взор их остротой превосходит даже орлиный, и сейчас Гротмог не без удовольствия наблюдал, как у караульщика перекосился от ужаса рот, глаза полезли на лоб, а шлем, казалось, вот-вот слетит наземь, сброшенный вставшими дыбом волосами…

У себя в Красном замке, стоя посреди заклинательного покоя, Трогвар видел все происходящее над заставой. Чародейство послушно позволяло ему смотреть то глазами своего дракона, то застывшего, оцепеневшего от ужаса стражника на вышке..

Это была поистине кошмарная тварь из неведомых кровавых преисподних. Широкие крылья шафранного цвета, поджарое стремительное тело, закованное в чешуйчатую броню, по которой стремительно неслись цепочки многоцветных огоньков, уродливая рогатая голова, разинутая клыкастая пасть, из которой сочились черные дымные струйки…

У часового хватило сообразительности, дав тревогу, со всех ног броситься вниз по лестнице — за миг до того, как хвост летучего чудовища с размаху врезался в основание вышки, переломив, точно тонкие прутики, толстенные бревна опор. Перевернувшись через крыло, дракон низринулся на груду обломков, из распахнутого зева вырвался поток огня, и сухое старое дерево тотчас вспыхнуло.

Со двора заставы раздались нестройные крики, воины поспешно выскакивали на улицу, многие уже накладывали стрелы на тетивы луков — порубежная стража не собиралась сдаваться без боя.

Гротмог, наверно, от души потешался, подставляя прикрытую толстой чешуей грудь под летящие с разных сторон серооперенные стрелы. Наконечники ломались, не причиняя ему ни малейшего вреда, а дракон Трогвара вновь совершил замысловатый переворот в небе и обрушился теперь уже на саму заставу.

И вновь, хотя бронированному страшилищу Ничего не стоило передавить и сожрать храбрых от Собственного незнания воинов, мишенью Гротмога стали стены и крыша. Еще один удар хвоста, одно движение могучих лап, снабженных похожими на сабли когтями, — кровля заставы оказалась сорвана, внутри раскрытой коробки стен забушевал огонь.

На прощание дракон обернулся на лету, прищурил один глаз, словно в презрении, и неожиданно плюнул темно-зеленой вонючей слюной прямо в командовавшего заставой сотника. Струя дурнопахнущей жидкости сбила воина с ног; а когда он поднялся, то вид его более всего напоминал жуткое болотное страшилище…

Однако на пожарище не осталось ни одного мертвого человеческого тела.

По возвращении Гротмога ждало праздничное угощение — он смог вволю погоняться за специально выпущенными на просторный луг коровами и овцами, вознаградив себя тем самым за стоившее стольких усилий воздержание от кровавой трапезы человечиной там, у пограничного моста.

Первый ход Трогваром был сделан.

Он знал, что от сожженной заставы в столицу тотчас же будет послана срочная депеша, и Атор не сможет так просто отмахнуться от новой угрозы.

После того как Трогвар заглянул в прошлое и узнал правду о самом себе, его занятия с мертвым магом разительно изменились. Учитель теперь не задавал ему уроков, не перечислял обязательные для прочтения книги; Крылатый Пес лишь изредка заглядывал — для собственного удовольствия — в самые древние эльфийские хроники. Большую часть дня он проводил в странном забытьи, его сознание странствовало по неведомым тропам, созерцая глубины Мироздания и самые сокровенные корни Вселенских Сил. Трогвар словно бы несся в неистовом потоке чьей-то мощи, впитывая ее в себя и получая возможность управлять какой-то ее частью. В эти дни он узнал очень многое. От легенд и преданий, от поневоле неверных позднейших пересказов первых письменных источников он перешел к непосредственному познанию — как будто для него теперь постоянно действовало заклятие, развертывающее перед ним картины Начала Мира.

Так Трогвар узнал о Первозданном Хаосе и о его Владыках, бесконечно долго препятствовавших возникновению даже самого времени; и бесчисленное множество монад, бесплотных, бестелесных, лишенных сознания и разума, пребывало тогда во власти безграничного Хаоса…

Как Трогвар ни старался, он так и не смог представить себе, что такое бесконечность.

Но вот свершилось неизбежное. Даже вроде бы всесильные Владыки Хаоса хоть раз да должны были ошибиться в своей постоянной и бесконечной работе — поддерживать разрозненные монады в их прежнем, бессознательном состоянии…

И они ошиблись. Одна из монад чисто случайно смогла пересечь Великий барьер, отделявший ее от осмысленного существования; она пересекла этот рубеж — и стала Творцом.

Всю накапливавшуюся с невообразимых времен мощь Созидания и Усложнения соединил в себе этот новорожденный Творец; Он изначально был совершенен, ибо впитал в себя все Абсолютное Знание; и единственным смыслом Его существования стало творить.

И Он изгнал Владык Хаоса; Он создал Упорядоченное, Великую Сферу Миров, в едином Акте творения им был создан видимый, косный мир. Была рождена в огне и вихре новая Твердь, а за ней появились и существа, ставшие селиться на ней.

А потом видения стали все больше сменяться неким вроде бы голосом — только говорил он не словами, а опять же образами:

„И Творец возвысил себя над всеми своими созданиями, превратив их судьбы в подобие чудовищного театра для единственного зрителя — себя самого; и его возлюбленные дети, Молодые Боги, получили потом этот мир как подарок, в полную свою власть. Жестоко изгнали и истребили они прежних хозяев этих земель, что первыми начали украшать ее растениями и зверьми — Старых Богов, родившихся от соприкосновения искр Божественного Дыхания с косной плотью мира… И притом продолжают Молодые Боги быть уверенными в том, что именно они служат свету и добру, а на самом деле для них, как и для Творца, все прочие живые существа — не более чем занятные марионетки в грандиозном кукольном театре.

И все же нашелся один, который не убоялся, кто не смирился с существующим порядком вещей, один, не из числа Молодых Богов, но из Истинных Магов — и имя ему было Ракот. Он восстал — и был низвергнут.

Однако победители не смогли отнять у него жизнь. Борьба продолжается; там, глубоко под землей, скрытое множествами слоев реальности, лежит строгое царство Ракота. Он стал Владыкой Тьмы; и не на бессмысленные злодейства, но на защиту Смертных направлена мощь Вечного Мрака.

Ракот любит Смертных, они милы ему. Жалость овладевает его сердцем, когда видит он, какими страданиями полна и без того краткая их жизнь по воле Молодых Богов. Однако Смертные слабы. Они привыкли поклоняться силе, даже если эта сила жестока к ним. Они доверяют более вере, чем знанию, они пугливы, как и все непосвященные; долг же Познавших Знание — пасти неразумных, направлять и исправлять их пути, иначе на земле воцарится всеобщий кровавый Хаос.

Верить нельзя ни словам, ни делам, запомни это, Трогвар. Доверяй одному лишь Великому Знанию, которое ты постигаешь ныне! Только оно, истинное, способно открыть тебе внутреннюю суть Смертных или Бессмертных, тайные мотивы их поступков и поможет тебе властвовать над ними — для их же вящей пользы.

Так познавай же порядок и смысл Великих Бойцовых Заклятий! Недалек тот день, когда ты, Трогвар, вступишь на путь, ведущий от Смертного к Бессмертному. Ты должен уметь подчинять себе и живое, и неживое, а потому слушай внимательно и запоминай навсегда!“

И перед Трогваром поплыли новые вереницы бесконечных магических видений…

* * *

Мало-помалу он привык к мысли, что он — принц крови. До этого Трогвар не слишком-то задумывался над тайной своего происхождения.

Ему сказали — ты сирота, и он больше не задавал вопросов; „сирота“ было всего лишь одним из слов, не более, в нем не содержалось ничего обидного или горького. Трогвар не мог пожаловаться на своих воспитателей. На его долю не выпало ни обид, ни унижений из-за того, что он не имел родителей, — во-первых, в стенах Школы Меча было немало таких же, как он, а во-вторых, там не существовало каникул — лишь выходные дни. Ученики не покидали пределов Дем Биннори до самого конца, разрешены были лишь переписка да короткие свидания. В Школе не хвастались подарками из дома или богатой родней; нарушителей этого неписаного закона учили, и учили весьма жестоко.

Но вот теперь Трогвар, привыкший быть легким, свободным, необремененным никакими долгами или обязательствами, внезапно ощутил себя частью старой королевской семьи, чью историю он так тщательно изучил. Десятки людей, сотни лиц — принцы, короли, властители, герои, полководцы, основатели городов и разрушители крепостей — смотрели на него из вековечной тьмы, из мрака посмертия, и каждый, казалось, говорил ему: „Теперь тебе придется постараться одному за всех. Не подведи нас, светлый принц! Ты ведь последний мужчина династии!“

Трогвар теперь ощущал свою неразрывную связь с ними. Мостик истории, мостик скупых строчек летописей оказался необыкновенно прочен; ныне Крылатый Пес точно знал, откуда он вышел и куда обязан прийти. Чтобы он потом мог бы спокойно взглянуть в глаза своему легендарному предку, первому Халланскому королю, основателю всего рода, ему требовалось только одно — вернуть себе трон державы. И он не сомневался, что сумеет сделать это.

Однако с ответами на остальные его вопросы дело обстояло не столь хорошо. Здесь он мог рассчитывать только на себя, а заклятия предстояло составить неимоверно сложные. Чего стоила одна лишь загадка Владычицы!

Трогвар сразу же ощутил присутствие в ее жилах эльфийской крови. Но в какой степени Высокие Эльфы Хьёрварда все же вовлечены во все происходящее, да и вовлечены ли вообще? То, что говорил Гормли, еще нуждалось в тщательной проверке.

И вообще, откуда взялась Владычица? Каково ее настоящее имя? Какой природы ее волшебство? Верна ли догадка Трогвара, что на Халлан было наложено некое заклинание, заставившее всех без памяти влюбиться в эту самозванку? Крылатый Пес не покладая рук пытался добраться до ответов, однако препятствия перед ним воздвигались такие, что он даже со всем арсеналом своих новых знаний пасовал перед ними. Самые же первые невидимые соглядатаи, отправленные в Дайре, доложили, что Владычица окружила дворец непроницаемой магической защитой. Пробраться внутрь посланцы Трогвара не смогли — в противном случае их бы тотчас обнаружили, а Крылатый Пес пока не хотел, чтобы Владычица знала о его интересе к ней.

Конечно, он мог положиться на удачу и атаковать саму Хозяйку Халлана, схватившись с ней в честном магическом поединке… но исход его представлялся весьма туманным, вдобавок если заклятия Владычицы не потеряют силу и после ее гибели (чего еще было бы очень непросто добиться), то как править страной, поголовно оплакивающей прежнюю Правительницу и проклинающей ненавистного узурпатора? Править, сидя на кургане из черепов казненных, — только не это, благодарю покорно!

И, вдоволь намучившись, Трогвар решил пока отступить. Если хочешь выяснить, на что способен тот или иной колдун, не спеши лезть к нему с разведочными заклятиями — лучше заставь его самого действовать, а потом спокойно изучи примененное им волшебство, благо для этого в архивах Красного замка имеется достаточно средств.

И Трогвар решил начать. Сожжение пограничной заставы было лишь первым шагом, он хотел дождаться ответа хозяев Дайре. Дракон на рубежах — это слишком серьезно, чтобы от этого можно было бы просто отмахнуться.

На следующий день после первой вылазки Гротмога Трогвар пробудился от бледно-зеленых сполохов за окном его спальни. Сомнений не было — кто-то решил заглянуть в доселе необитаемый Красный замок!

Устроенная Трогваром сложная система охранных заклятий вскоре дала ему и тот ответ, которого он ждал, — на противоположном конце хрустальной нити заклинания он увидел сосредоточенное лицо Владычицы, медленно совершавшей пассы руками над поверхностью широкой чаши, до краев наполненной серебристой жидкостью. Над плечом Хозяйки Халлана виднелось напряженное лицо Атора.

Да, в Дайре соображали очень быстро. Если теперь они еще смогут понять, что им был подброшен фальшивый труп преступника… Хотя что тогда изменится?

Все использованные Владычицей приемы колдовства были эльфийскими, в точности соответствуя описаниям старинных книг. Но она-то сама не была настоящей эльфийской женщиной! Трогвар явственно ощущал в ней и человеческое начало. Неужели вновь случилось чудо и где-то на земле возник еще один союз между Перворожденными и Последовавшими? Между эльфами и людьми? Такое случалось не чаще раза в тысячелетие…

Тогда кто она — эльф или человек? Смертна или же время не властно над ней? Ну что ж, заставим ее действовать и дальше…

И Гротмог вновь взвился в небо Теперь он уже оставил пограничную реку далеко позади, его целью стали недальние селения. Дракон старался вовсю Жег хлеба, распугивал, гонял и ловил скотину, наведался и в ближайший небольшой городок, до полусмерти напугав его обитателей, подпалил две деревянные башни, устроил форменный разгром на Рыночной площади и — из озорства, что ли? — оставил на Ратушной площади целую кучу своего дурнопахнущего драконьего помета.

После Гротмога настал черед и других обитателей Красного замка.

И вот по Халлану поползли, ширясь и множась, слухи, один страшнее другого, — их исправно собирали и доставляли Трогвару его летучие мыши О чем только в них не было! Жуткие призраки-кровопийцы, змеи, пожирающие младенцев в колыбели, ужасные полулюди-полубыки, что вламываются в дома и не щадят никого, будучи неуязвимы ни для какого оружия… А венец всему — кошмарное исчадие невообразимых бездн, насланное за грехи богами, — летающий огненный змей, испепеляющий на своем пути все живое.

Трогвар не мог удержаться от смеха, слушая все это Многоязыкая молва преувеличивала все так, что казалось — вот-вот настанет конец света. На самом же деле все обстояло далеко не так страшно и скверно — посланцы Трогвара пугали, но не мучили, пакостили, но не убивали.

Не прошло и двух недель, как паника охватила всю пограничную провинцию. Люди толпами бежали куда глаза глядят, бросая дома и имущество; к небу поднимались дымы многочисленных пожаров, точно исполинские черные колонны, — Трогвар позаботился, чтобы стояла безветренная погода, — и они еще больше усиливали картину всеобщего конца…

— Что же дальше, мой господин? — почтительно осведомился Гормли, когда на исходе второй недели войны они сидели в трапезной подле огромного пылающего камина.

— Дальше? Разве не ясно? — удивился Трогвар. — Ты отправишься за реку. Говори, что Красный замок ожил, что в нем теперь новый Хозяин, добрый и мудрый, который — стоит только как следует его попросить — сможет избавить ту или иную область от нашествия нечисти. И еще — ты будешь отбирать тех, кто громче всех станет кричать против Владычицы. Я не верю, чтобы таковых не появилось. Найти их тебе помогут крылатые кошки. Всех найденных посылай ко мне… Выйти тебе надо как можно скорее.

— И вы, господин, надеетесь, что народ перейдет на вашу сторону? — недоверчиво поднял брови привратник.

— Я понимаю тебя — прием и впрямь не нов. Но как иначе? Можно наплодить монстров и погнать их на войну, но я не хочу никого убивать, пойми же это! Пока мне не подобрать ключа к самому главному заклятию Владычицы, к тому, что заставляет всех в Халлане слепо любить ее. Иногда мне кажется, что оно вообще наложено не ею, — настолько сильны эти чары. Я должен заставить ее действовать! Мне нужно как можно больше деталей, подробностей, приемов ее колдовства, тогда, быть может, смогу справиться и с главным препятствием…

Гормли молча поклонился и отправился собираться в путь. Через час невысокий человек в вылинявшем красном плаще уже бодро вышагивал по ведущей на север дороге.

Теперь заклятия Владычицы насылались на Красный замок постоянно. Однако Трогвар по-прежнему тщательно маскировал каждое свое действие, его посланцы ни разу не попались в руки егерей Владычицы, посланных для их поимки, и Владычица по-прежнему не знала, кто же скрывается в Красном замке.

К концу третьей недели в Замок неожиданно явилась целая депутация.

Хлебопашцы из недальних, приграничных деревень дошли уже до последней степени отчаяния. Их возлюбленная светлая Владычица ничем не могла помочь им, а житья от нечисти не стало уже никакого. Просто каким-то чудом в деревнях, что отправили выборных, никто еще не погиб. Но вот недавно какой-то оборотень утащил в лес нескольких детей; стражники, которые сами не могли справиться с собственными страхами, оказались бессильны, и тут-то и подоспел Гормли. Он выследил оборотня, выгнал его из логова, где и отыскались все пятеро пропавших ребятишек — перепуганные, изголодавшиеся, но целые и невредимые. После этого Гормли уже слушали с разинутыми ртами, и после всего лишь трех часов криков, споров и небольшой кулачной потасовки крестьяне выслали ходоков-просителей.

Трогвар принял хлебопашцев ласково, радушно, все страхи Красного замка были надежно спрятаны. Было выставлено богатое угощение, и нехотя, после долгих уговоров, отнекиваясь и колеблясь, согласился очистить окрестности от нечисти.

Очищение проводилось по всем правилам магического искусства. Ночь выдалась ветреной, луга заливал мертвенный лунный свет, из-за не дальних холмов доносился какой-то замогильный вой, багровый огонь бушевал на окраинах деревень. В вызванных волей Трогвара молниях корчились тут же сотворенные им черные уродливые тени; перепуганные до смерти поселяне, попадав на колени в самом начале процедуры, только и могли, что вопить дурными голосами да падать в обмороки. Закончив, Трогвар как можно более сердечно простился с обитателями деревень, обещая помочь и хлебом, и скотом; и сдержал обещание. Его подручные прекратили налеты на „очищенную область“, зато в остальных неистовствовали пуще прежнего.

Однако запрет на убийства и мучения оставался непреложным.

К охваченной ужасом границе из глубины Халлана Атор спешно перебрасывал войска…

Трогвар видел, как по широкому тракту уверенно шла многочисленная баронская конница. Откормленные кони, ладно сидящие в седлах всадники — а навстречу им катился пестрый и разношерстный поток беженцев. Трогвару было жаль этих бедняг; но ничего, став правителем, он найдет способ вознаградить их за пережитое… Мимо конных сотен проезжали бесконечные телеги и повозки, груженные домашним скарбом; брела привязанная к задам телег скотина, жались на тюках с добром перепуганные детишки; многие женщины рыдали, никак не в силах остановиться; мужчины же брели молча, угрюмо опустив головы и изредка бросая мрачные взгляды на проезжавшую конницу.

Трогвару пришлось довольно долго ждать удобного момента…

Но вот наконец беспорядочный поток беглых поселян иссяк, и командир конного отряда явно вздохнул с облегчением. Дорога очистилась, всадники пришпорили коней. Путь лежал среди наполовину вытоптанных, наполовину выжженных полей; видно было далеко окрест, и начальник отряда мог не опасаться внезапного нападения…

— Эй, дяденька, заснул, что ли?

Прямо перед мордой лошади командира словно из-под земли выросла здоровенная фигура полуобнаженного человека восьми футов ростом с бычьей головой на плечах. Огромные руки, перевитые чудовищными мускулами, играючи повалили лошадь на землю.

И тотчас же вокруг началось нечто кошмарное. Отовсюду — из придорожных канав, из-за крошечных пригорков, прямо из дорожной пыли под копытами коней — лезли и лезли жуткие чудища, многоногие, многоголовые, змеевидные, крылатые, ползающие, рогатые, опоясанные десятками кроваво-алых бешеных глаз. Обезумевшие лошади вставали на дыбы, сбрасывая даже самых искусных наездников; выдернутые из ножен мечи оказывались схвачены десятками черных щупалец. Страшилища легко выворачивали оружие из рук воинов, а те, кому посчастливилось нанести все же ответные удары, с ужасом видели, как рассеченная плоть их неведомых противников мгновенно срасталась вновь, смертельные для любого другого существа раны тот час же затягивались; а вторично опустить меч не удавалось уже никому. Чудовищные клешни тварей легко рвали кожаные завязки доспехов, щупальца, с удивительной легкостью стаскивали с поваленных воинов кольчуги. Сорванные с голов шлемы валились в пыль, к ним прибавлялись наручи, поножи и щиты. И все это железо тотчас же подхватывалось шустрыми крылатыми тварями со здоровенными широкими лапами; тяжело на груженные, они одно за другим взмывали в воздух… И вскоре посреди полей осталась лишь громадная толпа голых, в чем мать родила, разъяренных, доведенных до бешенства воинов; многие рыдали от нестерпимого стыда. Лишившись коней, оружия и одежды, теперь они могли лишь с позором вернуться обратно.

Командир отряда, судя по всему, ожидал найти половину своих людей растерзанными в клочья, и каково же оказалось его удивление, когда, заставив воинов построиться, он не обнаружил ни одного убитого или хотя бы оцарапанного. И тем позорней становилось возвращение… Командир скорее всего и без того представлял себе, какой прием ожидает его у Атора, а потому, рыча, сейчас в отчаянии искал в дорожной пыли хоть самый завалящий железный обрезок — вскрыть себе вены тут же, на месте. Приказ пресветлой Владычицы не выполнен, и жить теперь ему становилось незачем.

Трогвар потратил очень много усилий на этот впечатляющий и весьма сложный магический трюк; два дня после он не мог встать с постели, не говоря уж о том, что колдовать — эта способность вернулась к нему лишь спустя неделю; однако результат стоил того. Десять сотен лихих халланских рубак, закаленных трехлетней пограничной войной с северными варварами, без единой капли крови, без единого погибшего превратились в до смерти перепуганную, безоружную толпу; и Трогвар не сомневался, что слухи еще стократно раздуют случившееся.

Так, волей-неволей Трогвар отвлекся на время от прямого управления своей войной и, к своему удивлению, обнаружил, что в его сложном хозяйстве сейчас все идет как-то само собой, почти не требуя его вмешательства. В случае необходимости что-то слегка подправлял по ходу дела Гормли; отряды слуг Красного замка появлялись там, где нужно, и тогда, когда нужно; план пока осуществлялся без сучка и задоринки. Это даже казалось подозрительным; однако Атор пока безуспешно гонялся за неуловимыми слугами Трогвара, а Владычица даже и не пыталась покончить с самим Красным замком, один-единственный раз бросив на весы войны всю мощь своей боевой магии.

Так у Трогвара неожиданно появилось нечто вроде свободного времени, и по совету своего учителя он отправлялся в долгие прогулки по окрестностям Красного замка. Волшебство к тому времени окружило крепость густым кольцом дремучих и непроходимых лесов; Трогвар очень старался, сотворяя их, поскольку это было чем-то вроде его отчета перед мертвым магом. И теперь его взор скользил по чистым березнякам, где белоствольные деревья стояли по колено в мягкой зеленой траве, а из-под громадных замшелых глыб били хрустально-чистые родники; по могучим дубравам, по строгим, чуть мрачноватым ельникам — ели почти не росли здесь, на южной границе Халлана, это была дань памяти о детстве среди лесных гномов; по шумным, вечно шепчущимся и переговаривавшимся друг с другом рощам кленов, вязов, каштанов; воспоминания о Школе Меча вызвали появление кипарисов.

Трогвар брал с собой котомку, малый запас провизии и уходил на целый день в свои владения. Здесь было покойно и отдохновенно, и мучившие последнее время неожиданные мысли меньше досаждали ему…

А мысли эти появились после первой депутации землепашцев и были просты, как сама истина: а зачем ему вся эта магическая война? Какой же он король… (Вернее — принц крови; Трогвару все время приходилось поправлять себя; он заметил, что вспоминает о сестре все чаще и чаще с неудовольствием, ведь плодами его победы, если ему суждено победить, воспользуется не он, а именно она!).

Какой же он король, если путь его к трону пролегает через мучения и страдания подданных? Ведь под властью Владычицы они, наверное, вполне счастливы в своем благостном неведении, защищенные от колебаний и сомнений прочным щитом заклятий Хозяйки Халлана…

Он гнал от себя эти непрошеные мысли, он посылал туда, за пограничную реку, новые и новые отряды своих слуг, гнал Гротмога, с мстительным удовлетворением выслушивал сообщения о сожженных полях и разгромленных рынках, а старая, давным-давно не подававшая голос подруга по имени Совесть все равно не унималась.

И, бродя по чистым, звонким лесам, сотворенным еговолей и мастерством, Трогвар, не давая себе отвлечься ни на минуту, напряженно, до невыносимой головной боли, размышлял над тем, как одолеть самые главные заклятия Владычицы — без победы над ними не могло быть и общей победы и без их уничтожения никогда бы не умолкла так некстати пробудившаяся к жизни совесть Крылатого Пса.

Трогвар вел медленную и правильную осаду этих заклятий, однако каждый последующий ход обдумывался и утверждался им не в заклинательном покое Замка, а здесь, в покойных перелесках, во время долгих блужданий по берегам тихих лесных речек и ручьев. Вода неторопливо струилась меж топких, поросших мхами и кое-где осокою берегов, длинные зеленые водоросли мерно шевелили вытянутыми мохнатыми руками в прозрачном потоке, и отчего-то именно под это тихое журчание Трогвару думалось легче всего и именно здесь в голову ему приходили самые толковые мысли.

Он привык, что это были его, и только его, леса. В них, конечно, допускались звери и птицы, другая живность, однако вход магическим существам был строго-настрого заказан.

Трогвар неспешно шагал по неприметной тропинке. Узкая лесная стежка взбегала на косогор, на его любимый косогор, вознесенный над спокойным синим озером — еще одним воспоминанием о далеком детстве в безмятежной, бестревожной долине лесных гномов. На вершине крутобокого холма Трогвар выложил круг из громадных гранитных глыб так, что получилось подобие большой каменной палатки. В этом шатре, под склонившимися над головой гранитными плитами цвета запекшейся крови, он частенько просиживал целые вечера, разведя в яме небольшой костерок…

Это было его заповедное место. Однако на сей раз он не одолел и половины подъема, как по телу и сознанию прошла внезапная, резкая судорога — там, впереди, был кто-то живой!

Магия уже давно дала возможность Трогвару видеть внутренним зрением так называемые „тени сознания“, слабое отражение тонких, астральных тел живых существ, и сейчас он, замерев, видел спокойное колыхание радужного многоцветья красок над склоненными друг к другу вершинами гранитных глыб. К нему пожаловали незваные гости, и вдобавок явно не из рода Смертных, если судить по цвету колышущейся ауры.

„Опасность!“ Правая рука сама собой упала на рукоятку меча — Трогвар давно уже не носил с собой свои верные ноэры, беря на прогулки либо найденный в кабинете мертвого мага меч, либо обнаруженные там же парные крюки. Он усиленно упражнялся с ними, и в его руках они стали грозным оружием — имея их в руках, он легко справился бы с несколькими всадниками.

Сегодня по странному наитию он зачем-то взял и меч, и крюки, неужто судьба вновь решила сделать ему подарок? Поразмыслив секунду, Трогвар отпустил меч и взялся за крюки. Если придется драться, то не тем, что они от него ожидают…

Ничто не треснуло, не хрустнуло предательски под ногой и не шелохнулось, пока Крылатый Пес крадучись пробрался к вершине. Он не торопился плести атакующие заклятия, ограничившись чарами, помогавшими отвести заклятие сна, обморока или быстрой смерти; его могли попытаться достать и при помощи какого-нибудь чудовища, и Трогвар сотворил заклятие, предупреждающее о подобных тварях. Все эти чары были пассивны, то есть враг — если он чародей — легко бы обнаружил поспешно нацеливаемые на его наступательные заклятия, а вот возведение защитных барьеров должно было остаться для него незамеченным…

Трогвар остановился за одним из камней. Сейчас создать заклятие взгляда насквозь, а затем — рывок внутрь, захват за горло, зацеп, переворот, ногой придавить правую руку… а там можно и поговорить.

Однако сердце у него билось непозволительно сильно для одного из лучших учеников прославленной Школы Меча в Дем Биннори — что-то настойчиво пробивалось к его сознанию, неясный зов, странный призыв… словно кто-то пытался дозваться до него и убедить, что в затаившемся за камнем пришельце нет для него, Трогвара, никакой опасности…

Крылатый Пес медленно, глубоко вздохнул — и сотворил заклятие взгляда.

Алая поверхность камня перед самым лицом тотчас исчезла, став прозрачной, точно стекло, и в безмерно краткое мгновение перед решающим броском Трогвар увидел…

Невысокая, кажущаяся очень хрупкой девушка со странными зелеными волосами; две толстые косы перекинуты на грудь. Темно-зеленый плащ сброшен на камни; тонкую талию опоясывает изумрудная цепь искусной работы. Голова девушки была опущена, руки что-то делали перед грудью — быть может, творили боевое заклятие?!.

Трогвар не дал себе труда задуматься над этим еще дольше. Мускулы послушно швырнули готовое к бою тело в просвет между камнями, черный крюк метнулся, точно кобра в жаркой пустыне Южного Хьёрварда; удар был нацелен безупречно, однако острое жало крюка зацепило лишь пустоту.

Незваная гостья лишь вскинула узкую точеную ладошку — и оружие со звоном отлетело обратно, точно наткнувшись на невидимую стену.

Крылатый Пес встретил достойного противника.

— Эй, что ты делаешь?! — воскликнула зеленоглазая девушка, отбивая второй выпад Трогвара, на сей раз, правда, лишь с превеликим трудом.

Трогвар промолчал. Странная гостья оказалась куда более умелой, чем он ожидал; но в запасе у Крылатого Пса имелись не одни лишь только крючья.

С кончиков сцепленных перед грудью пальцев Трогвара стремительно потекли оранжевые струйки пламени — он давно уже подбирался к овладению Великим Огненным Заклятием, однако во всей своей полноте оно по-прежнему было для него гибельным…

Прямо под ногами у противницы Трогвара вспух ярко-рыжий пламенный гриб. Девушку швырнуло навзничь, однако она не осталась лежать неподвижно, как того ожидал Крылатый Пес, а, проворно перекатившись на живот, что-то звонко и быстро воскликнула — и Трогвар тотчас ощутил накатывающие на него волны вражеского чародейства.

Оно было странным, это волшебство, — словно бесчисленные призрачные ветви громадных шагающих деревьев потянулись к нему со всех сторон; ветви эти нацеливались не на тело, но на душу и на сознание Трогвара, стремясь погасить, высосать из них бешеную боевую ярость, умиротворить, сделать его столь же спокойным и безмятежным, как молодой зеленый росток…

Вызванный Крылатым Псом защитный вихрь отклонил, отбросил эти ветви, однако они не отлетели в стороны, не рассыпались во прах, как он того ожидал, а продолжали упорно тянуться к нему, лишь постепенно отступая под напором Темного Ветра Ракота.

Наконец последние ветви исчезли, и Трогвар вновь оказался лицом к лицу со своей странной не то гостьей, не то противницей. Оба они тяжело дышали, неудавшиеся боевые заклятия отняли почти все силы, и теперь они смотрели друг на друга с невольным уважением.

— Стоит ли нам и дальше впустую мериться силами? — первая нарушила молчание девушка. — Сдается, мы равны; так не прекратить ли глупую распрю и не поговорить ли наконец? Почему ты напал на меня?

— Почему напал? — медленно повторил последнюю фразу Трогвар, используя эти секунды, чтобы еще и еще раз проверить прочность своих защитных барьеров, не забыть покрепче запереть свой выход в Астрал, чтобы оттуда не нагрянула опасность. Конечно, сотворить астрального воина за считанные секунды невозможно, как утверждает классическая магия, но… береженого Бог бережет.

— Почему я напал, спрашиваешь ты? — „Вроде бы явных прорех в защите не видно. Ладно, от этих ее веток я отбился тоже не какой-то вычурной обороной, а одним из наступательных заклятий Тьмы, так что пусть нападает, если осмелится“. — Ладно, отвечу. Это — мои леса, я вырастил их, и никому не разрешается входить в них без моего на то соизволения.

Трогвар произнес все это нарочито высокомерным тоном, словно стараясь раздразнить свою собеседницу, однако вся его ирония осталась незамеченной.

— Но эти леса и не только твои, — очень серьезно, без тени неприязни или раздражения ответила она, пристально вглядываясь ему прямо в глаза, так что Трогвару даже стало неловко. — Ты пробудил семена к жизни, очень хорошо, но не забывай, что все подобное волшебство происходит лишь по особому благорасположению милосердной Ялини, Хозяйки Зеленого Мира и моей повелительницы.

„Так. Она из свиты Ялини. Только ближних слуг Молодых Богов мне и не хватало“, — мелькнуло в голове Трогвара.

— Моя владычица заметила, с каким тщанием выращиваются новые леса в этом месте, — продолжала тем временем девушка. — Я послана осмотреть их сама, обычными глазами, а не только при помощи божественной силы великой Ялини. И вот я здесь — и премного была удивлена, когда встретила на своем пути эти твои нелепые барьеры… Я понимаю — ты хотел одиночества, но нельзя же прятать от других настоящую красоту, сотворенную тобой!

Трогвару пришлось признаться себе, что эта неожиданная похвала отнюдь не была ему неприятна.

— Послушай, но, может, все-таки назовешь себя? Если уж мы решили не драться больше…

— О, конечно, конечно! Я Наллика, Дева Лесов, как ты уже знаешь, я из свиты всемогущей Ялини. А по крови я из тех, кого вы, Смертные, называете эльфами. Но я служу милосердной моей повелительнице с незапамятных пор и уже давным-давно не бывала среди моих родичей. А кто же ты, чародей? Я чувствую, что ты — из рода Смертных, Людей… Но откуда твое мастерство? Я ведь еле-еле устояла. Ты ученик Истинного Мага?

— Нет, — покачал головой Трогвар. — Я и впрямь ученик, но отнюдь не того, кого ты назвала. Я… — Он вдруг замялся.

Чистые зеленые глаза смотрели на него внимательно и вдумчиво, казалось, собеседница и впрямь ловит каждое его слово. Судя по всему, эта Наллика на самом деле занималась всю свою бесконечную, по человеческим меркам, жизнь одними своими лесами, не отягощая себя размышлениями о Черной и Белой Магии, о вековечной борьбе Света и Тьмы, — иначе как она могла так беспечно оказаться в окрестностях. Красного замка, чей Хозяин, считай, присягнул на верность Владыке Тьмы, Ракоту?

— Тебе знакомо это название — Красный замок? — в упор спросил Трогвар.

— Конечно. — Наллика даже поежилась. — Страшное место, обитель Зла…

— Так вот я — его новый Хозяин, — мрачно бросил Трогвар и внутренне весь напрягся, готовясь в любую секунду дать отпор.

— Ты — его Хозяин? — медленно проговорила Наллика, и Трогвар с сильно бьющимся сердцем увидел, как огромные и прекрасные глаза расширились от ужаса.

— Нет! Ты ведь шутишь?! Скажи мне правду, ты ведь шутишь? Ты не можешь быть его Хозяином! — Тонкие черты девичьего лица исказила гримаса острого отчаяния.

— Я говорю тебе правду, Наллика, — с угрюмым достоинством произнес Трогвар. — Но кем же еще я мог оказаться? Отсюда до Красного замка не более трех лиг. Кто отважится выращивать здесь что-либо, не будучи владельцем этих мест? И разве ты не знала, куда направляешься?

— Мне нет дела до этих отвратительных черных колдунов и до их грязных логовищ! — Наллика почти рыдала. — Я так обрадовалась, что кто-то из чародеев затеял полезное лесам дело… Я бросилась сюда со всех ног…

— И встретила меня, — вставил Трогвар.

— Да, и встретила тебя, — каким-то глухим и надтреснутым голосом повторила Дева Лесов.

Внезапно взор ее вновь очистился, глаза заблестели. — Но ты не расскажешь мне о себе?

— Что-то я не понимаю тебя, — нахмурился Трогвар. — Ты, почтенная Наллика, из свиты всемогущей Ялини, так какая же нужда мне рассказывать тебе что-то при помощи столь грубого инструмента, как человеческая речь? Разве не можешь ты узнать все, что тебе нужно, сама, ну или через твою всесильную повелительницу?

— Я бы хотела послушать твой рассказ, — тихо промолвила Наллика, едва касаясь руки Трогвара своими тонкими, невесомыми пальцами.

Странное чувство все сильнее и сильнее охватывало Трогвара. Он забыл свои страхи, забыл, что сидит бок о бок со слугой врагов его благодетеля и покровителя. Он смотрел в странные нечеловеческие глаза, и слова сами срывались у него с языка. Сейчас он готов был рассказать все, что угодно, потому, что вдруг понял — ему не хочется, чтобы Наллика исчезла.

Повесть Крылатого Пса длилась долго. Собственно, он ведь впервые рассказывал ее настоящему слушателю — и оттого чувствовал еще большую благодарность к своей прекрасной собеседнице.

Наллика слушала его с горящими глазами, теперь она и впрямь ловила каждое слово, каждый звук речи Трогвара; и, не в силах оторваться от этих завораживающих глаз, он говорил все как есть. В его рассказ не вкралось ни единого слова лжи или полуправды, не осталось никаких умолчаний. Теперь он уже и представить себе не мог, как это у него поднялась рука на это прекрасное и хрупкое существо, усевшееся, поджав ноги, напротив него на одном из плоских камней.

Наконец он умолк. Наступило чуть неловкое молчание.

— Твоя история ужасна. — Глаза Наллики были полны слез. — Но я хочу еще чуть-чуть поразмышлять над ней и, быть может, смогу чем-нибудь помочь тебе. Ты вырастил такие прекрасные леса… в тебе не может быть изначального Зла.

— Да уж, откуда бы ему взяться? — попробовал пошутить Трогвар.

Однако Наллика предостерегающе замахала руками:

— Никто не знает, откуда оно берется. Сейчас его в тебе нет — а спустя мгновение появится… не искушай судьбу. Ужасный Ракот коварен…

Трогвар покачал головой, однако решил пока не спорить.

— Мы бы не могли… увидеться еще? — выдавил он, покраснев как рак, когда после этих слов задумчивая Наллика поднялась. В этот миг он чувствовал, что готов провалиться от стыда сквозь землю… хотя и не понимал почему.

— Конечно! — Она просияла. — Тебе не скучно говорить со мной?

— Как может Смертному быть скучно с Девой Лесов из свиты всемогущей Ялини?

— Так ты хочешь увидеть меня еще раз только поэтому? — Она лукаво улыбнулась.

В этот миг Трогвар почувствовал, что готов за эту улыбку спалить весь Большой Хьёрвард.

— Нет… — опуская голову, пробормотал он, в душе проклиная себя за нерешительность.

— Тогда ты увидишь меня завтра, здесь же, едва рассветет. Встретим утро вместе! Оно должно быть просто чудесным на этом твоем озере.

Наллика улыбнулась и, грациозно взмахнув на прощание точеной рукой, легким бегом устремилась прочь с заповедного холма. Кусты бесшумно сомкнулись за ней, а Трогвар побрел домой, пошатываясь, словно пьяный, от нахлынувших странных чувств. Он столько лет держал их под спудом в самом дальнем уголке души, и вот сегодня, несмотря ни на что, они внезапно прорвались на поверхность.

Он не помнил, как добрался до Замка. Однако стоило ему перешагнуть через порог, как он услыхал строгий голос своего мертвого учителя:

— Мой ученик! Хочу предостеречь тебя. Я знаю, ты виделся с эльфийской девой из свиты Ялини; она непрошеной явилась в твои леса, и охранные заклятия не смогли остановить ее. Берегись! Красота эльфов может свести с ума и погубить любого Смертного; лишь сам став Бессмертным, ты сможешь на равных говорить с ней. Не думай, что я тебе что-то запрещаю или от чего-то отговариваю; я верю, тебе достанет собственной мудрости принять правильное решение. Но помни: твой путь — от Человека к Магу, от Смертного к Бессмертному; только наш покровитель, Великий Ракот, способен помочь тебе в этом. Сегодня он удостоил меня беседой. Он весьма доволен тобой, мой ученик. Скоро, очень скоро, быть может, через несколько месяцев, ты сумеешь овладеть Халланским троном и открыть секреты заклятия бессмертия. Тогда, если ты еще захочешь, ты сможешь на равных поговорить со столь восхитившей тебя Девой Лесов. А пока — не заняться ли тебе нашей войной?

— Да, учитель, я понял, прости меня. — Трогвар смиренно наклонил голову.

Усилием воли Крылатый Пес отогнал навязчивые мысли о Наллике и отправился в свой заклинательный покой выслушать очередные новости, принесенные старым Гормли.

Однако что-то неуловимо изменилось в настроении Трогвара. Сообщение Гормли он выслушивал уже далеко не с таким интересом, как в первые дни кампании, хотя тот говорил о вещах важных — стянутые Атором полки вовсю начали гоняться за слугами Трогвара и сумели убить нескольких из них. Более того, сведя воедино все многочисленные донесения, хитроумный привратник пришел к выводу, что Владычица догадалась-таки, откуда исходит угроза ее владениям: армия Атора медленно, но верно придвигалась все ближе и ближе к Красному замку.

— Верно, хотели, чтобы мы подольше ни о чем бы не догадывались, — говорил Гормли, с некоторой тревогой смотря на рассеянно слушавшего его молодого волшебника. — Кстати, землепашцы из тех областей, что перешли под твою руку, прислали первый обоз с провиантом — говорят, что подати в Дайре они больше платить не будут…

— Хорошо, Гормли, продолжаем, как будто ничего не заметили, — поднялся Трогвар. Ему необходимо было побыть одному… но лучше бы Гормли пока не знать истинной причины такого его желания. — Если будут еще депутации, сразу зови меня…

Привратник уже открыл рот, чтобы возразить, однако Трогвар уже скрылся за дверью.

Он с трудом дождался, когда настало время встречи с Налликой.

Дева Лесов сидела на том же самом месте, что и прошлый раз, только на сей раз лицо ее было куда печальнее, а глаза смотрели на Трогвара с непонятной опустошенностью и тоской.

— Зачем ты затеял все это? — без предисловий начала она, указывая тонкой рукой с надетым на запястье изумрудным браслетом на северо-запад.

Трогвар взглянул, больше для того, чтобы просто оттянуть неизбежность ответа и хоть чуть-чуть собраться с мыслями; он прекрасно знал, что он увидит там — столбы дыма от многочисленных пожарищ…

— Зачем ты начал все это? — Голос Наллики дрогнул. — Ты не понимаешь, что тебя бессовестно обманывают? Ты ждал, что Черный Властелин станет играть с тобой по правилам?

— Не понимаю, о чем ты? — только и смог сказать Трогвар.

— Красный замок — это древний форпост Тьмы, — быстро, точно отвечая хорошо затверженный урок, заговорила Наллика. — Странные силы связывают его с Великим Мраком, избыть который не под силу даже богам, ибо он привнесен в сущее самим Творцом. Однако, для того чтобы мощь Красного замка смогла бы противостоять Свету — и, значит, Всеобщему Добру, — необходим Хозяин этого Замка. Чародей, лучше всего из рода Смертных, потому что их легче всего поймать на крючок, пообещав бессмертие… И я вижу, что ты заглотил эту наживку. Ты начал войну! Твои твари сеют смерть и разрушение…

— Неправда! — возмутился Трогвар. — Я и впрямь воюю с нынешней Правительницей Халлана, отнявшей трон у законного короля, моего отца, но мои посланцы никого не убивают! Я лишь пугаю!

Наллика посмотрела ему прямо в глаза долгим взглядом, от которого сердце у Трогвара почти что остановилось; он, как слепой, вдруг потянулся вперед…

— Но я своими глазами видела совсем иное, — прозвучал холодный ответ Девы Лесов.

— Этого не может быть! — воскликнул Трогвар — Я знал бы об этом! Мои заклятия не дают сбоев, я многократно проверял их, и я в них уверен!

— Речь совсем не о том, — недовольно махнула рукой Наллика. — Зачем ты воюешь — вот в чем вопрос? Ты говоришь — за трон королевства, который считаешь своим. Я докажу тебе, что это не так. Твари из Тьмы, вызванные тобой, вовсю свирепствуют в окрестных землях, убивая, разрушая, оскверняя храмы Молодых Богов и священные рощи моей повелительницы! Они уже не повинуются тебе, наивный ученик колдуна! Их исконный хозяин велел им взяться за дело по-настоящему — он надеется превратить Халлан в свою вотчину, а потом овладеть всеми землями Западного Хьёрварда! Ты служишь отвратительной, пожирающей людские жизни Тьме! Ты — слуга, ты — косарь смерти, наслаждающийся мучениями и воплями!

Наллика была дивно хороша в гневе, глаза ее горели, словно две нестерпимо яркие зеленые звезды. Она говорила с непоколебимой убежденностью.

— Я проверю твои слова о том, что мои слуги занялись разбоем, — прорычал Трогвар, напускной бравадой прикрывая свое смятение.

— Проверь… — рассеянно проговорила Наллика. — Проверь, да только какой же ты колдун, если не знаешь, что эльфы лгать не умеют. Я говорю о том, что увидела сама и о чем узнала от моей повелительницы. А вот в тебе Тьма уже укоренила росток недоверия. Верить на слово ты уже не способен, как не способен поверить в бескорыстие и искренность. Ты повсюду видишь коварство, тайные планы посягательств на твою особу… Мне жаль тебя, Трогвар! По-настоящему жаль, потому что изначально, я чувствую, ты был хорошим, смелым и сильным человеком. Ты обладал очень развитыми задатками, и хороший учитель помог бы тебе стать могучим чародеем, одним из лучших Рыцарей Света…

Сбитый с толку, Трогвар замолчал. В глубине души ему приходилось признать, что в словах Девы Лесов была немалая толика правды.

— Давай сегодня просто погуляем, — вдруг предложила Наллика, круто меняя тему.

И Трогвар, как бы последние слова Наллики не горели в нем, подчинился…

Весь остаток дня они бродили по бесконечным извилистым тропам в лесах окрест Красного замка. Бродили сперва в некотором, вполне благопристойном отдалении друг от друга, затем, перебираясь через ручей по узкой гряде камней, Трогвар протянул руку своей спутнице; однако тонкая прохладная ладонь так и осталась в его собственной.

О чем они говорили? Обо всем. Впервые в жизни Трогвар откровенно, без утайки рассказывал другому о себе. Рассказывал все. О детстве среди лесных гномов, о Школе Меча… И о Владычице. О том обмане, который воцарился на земле Халланского королевства, о том, что Владычица принуждает всех любить себя заклятиями, и даже о своей схватке с Атором Трогвар рассказал тоже.

Наллика слушала его не перебивая. И встрепенулась, лишь когда он дошел в своем рассказе до имени старшей сестры, наследной принцессы Арьяты Халланской…

— Арьята? — Наллика совсем человеческим жестом прижала пальцы левой руки к виску, точно мучительно пыталась вспомнить что-то. — Погоди, я ведь сталкивалась с ней! Трогвар онемел.

И после этого он услыхал историю о том, как в одной из священных рощ Хозяйки Зеленого Мира встретились Наллика и странная диковатая девушка, спасавшаяся от преследователей из числа слуг Черного Ордена…

— Я тогда не помогла ей, — медленно и тоже исповедально говорила Дева Лесов. — В ее руках оказался один из прославленных Призрачных Мечей — ты сам понимаешь, чье это оружие и кто один мог дать его ей. Я не помогаю слугам Тьмы. Тогда я была строга в этом, не понимая, что Мрак может иногда помогать кому-то по простой своей прихоти… Но я рада, что твоей сестре удалось тогда спастись. Она показалась мне решительной, неустрашимой, упорной, но в тот момент я подумала, что сильный, храбрый и опасный слуга Тьмы может быть вдвойне опасным… А что с ней стало потом, после того как ты ее спас?

— Не знаю, — задумчиво ответил Трогвар. — Кроме меня, ее ведь вытаскивал и кто-то еще, так что, надеюсь, теперь она в безопасности…

День угас, счастливый и неомраченный; и когда Трогвар вернулся в Замок, ему уже было очень мало дела до всяких там войн. Гормли только лишь неодобрительно покачал головой.

Однако вести, принесенные вечерним крылатым гонцом, заставили Трогвара отбросить все прочие мысли. Атор теснит его подручных, они не могли сами устроить столь же впечатляющие засады, как та, что как-то раз удалось их господину, и потери растут с каждым часом.

— Атор быстро разобрался, что к чему, — негромко, но встревоженно говорил потом Гормли своему хозяину. — Он собрал сюда всех соколов и кречетов, и они теперь не дают житья нашим летучим мышам и прочим крылатым созданиям, даже самым крупным. Он заливает овраги жидкими ядами — и все твои создания, пережидающие там дневные часы, гибнут в страшных мучениях. Вся округа наводнена войсками, лучники стерегут каждую деревушку, каждый самый ничтожный хуторок; они не жалеют стрел и, увы, слишком часто попадают. Пришла пора вмешаться тебе самому, мой господин. Да и Гротмог что-то у нас засиделся без дела…

Взгляд старого привратника был полон немого укора. Он не позволил себе ни единого непочтительного слова, однако все было ясно и так. Трогвар ощутил, что невольно краснеет.

— Не волнуйся, Гормли. Этим делом я займусь немедленно. Заодно и Гротмог малость порастрясет свой жирок!

Громадный дракон довольно фыркнул, выпустил из ноздрей клуб вонючего дыма и легко оторвался от земли. Трогвар сидел верхом на могучей чешуйчатой шее; землю под ними уже покрывали сумерки, одно заклятие ночного зрения позволяло видеть все внизу так же четко, как и при свете дня.

Вот остались позади выращенные им вокруг Красного замка дремучие леса, мелькнула достопамятная пограничная река, сожженная застава подле полуразрушенного моста. Гротмог ехидно покосился на обугленные прямоугольники венцов и довольно взрыкнул — он отчего-то с большим почтением относился к месту своего первого боя.

Потянулись собственно Халланские земли. Трогвар велел дракону снизиться, и теперь они летели, почти что касаясь вершин деревьев. Их путь лежал в одну из деревень, недавно перешедших под руку Трогвара. Там хозяин Красного замка надеялся собрать своих малозаметных, зато и самых сообразительных слуг. Следовало отдать кое-какие новые приказы и вообще посмотреть на воинов Владычицы не при помощи магических камней или тому подобного, а своими собственными глазами.

Однако над деревней их встретил лишь колючий дождь длинных белооперенных стрел.

Трогвар почувствовал неладное, едва они с Гротмогом вынырнули: из-за лесной гряды и пошли над окружавшими деревню полями. Крылатый Пес ощутил напряженные и недобрые взоры десятков и сотен внимательных глаз, следивших за ним из-за каждого пригодного укрытия. Сомнений не оставалось — деревня была занята воинами Атора. Последовавшие затем стрелы уже не могли удивить Трогвара.

Гротмог взвыл, когда одна из наиболее метких стрел вонзилась в узкую щель между пластинами его панциря. Ничтожная заноза не могла, конечно же, причинить ему сколько-нибудь серьезного вреда, однако основательно взбесила.

И тут послушный доселе дракон показал наконец свой знаменитый драконий характер. Перекувыркнувшись в воздухе, он лихо ринулся прямо на деревню, а навстречу ему из-за каждого угла, из-под каждой крыши летели и летели меткие, отлично сбалансированные стрелы, и Трогвар, прежде чем очередной судорожный кульбит не слушающегося его дракона не сбросил седока вниз, успел мимоходом удивиться мастерству и мужеству стрелков…

Из глотки дракона потоком извергалось пламя, в его широкой груди уже застряло добрых две дюжины стрел, однако он, не обращая на них никакого внимания, опустился прямо посреди деревни, пропахав когтистыми лапами в земле глубокие и длинные борозды, и, не теряя времени, занялся своим излюбленным делом — крушить хвостом уже подожженные с одной стороны деревянные дома.

Когда дракон, внезапно перестав повиноваться рукам наездника, перевернулся в воздухе и ринулся отвесно вниз, Трогвара сорвало с его шеи и отбросило далеко в сторону. От гибели Крылатого Пса спасло лишь то, что по счастливой случайности он угодил в громадную копну сена.

Когда он выбрался из груды травяной трухи, было уже поздно. Деревня ярко пылала с одного конца, а хвост Гротмога сокрушил уже по меньшей мере три дома. Рушился весь замысел, рушилось с таким трудом завоеванное доверие обитателей этого крошечного селения, и Трогвар, совершенно забыв в тот миг о самом себе и думая лишь о том, чтобы спасти этих несчастных поселян, за спинами которых, по его твердому убеждению, отсиживались сейчас воины Хозяйки Халлана, совершил абсолютно безумный шаг.

Все накопленные силы он вложил в одно короткое, но очень мощное и хитро сплетенное заклинание, содержавшее один-единственный приказ Гротмогу: „Немедленно в Замок!!!“

И уже вырвавшийся на волю, уже сбросивший седока, уже вкусивший пряной свободы, обезумевший дракон послушался. Поток извергаемого им огня внезапно прекратился, тяжелые кожистые крылья развернулись, и громадное тело медленно поднялось в воздух. Спустя несколько мгновений чудовище скрылось за лесом; заклятие подействовало, Гротмог летел домой.

Обессилевший Трогвар почти упал обратно в стог. Его властно засасывала трясина предательского сна, веки казались налитыми свинцом, глаза горели — так всегда бывало после особо мощных и, главное, удавшихся заклятий. Ему стоило немалых усилий хоть как-то отогнать эту мутную, колышущуюся где-то в глубинах сознания завесу; наконец голова перестала кружиться, и он смог размышлять более или менее трезво.

Собственно говоря, его положение нельзя было назвать особенно тяжелым или опасным. Он находился самое большее в двух днях пути от своей крепости, все дороги в этом краю были ему прекрасно известны. Не приходилось сомневаться, что он благополучно выберется. Он в последний раз глубоко вздохнул, прогоняя остатки волнения, и уже принялся озираться, стараясь выбрать самый короткий и, по возможности, более безопасный путь, когда услыхал совсем рядом голоса.

ГЛАВА XXVIII

Говорили четверо, и первые же донесшиеся до Трогвара слова заставили его затрепетать от волнения — это были голоса его товарищей по Школе Меча в Дем Биннори!

Да, это были они, Трогвар не мог ошибиться: Фалдан — ясное дело, не мог не отправиться на войну с каким-то загадочным и ужасным чародеем; Грон — верно, скучно стало на замиренном Северном хребте; Мерлин — Старая Сова не поборола искушения сразиться с адептом Черной Магии; и, наконец, четвертым оказался тот, кого Трогвар меньше всего ожидал увидеть здесь, — Тигран! Тигран, обладатель Второго Знака в Иерархии, отправившийся в таинственное и непонятное путешествие на юг сразу после окончания Школы…

— Мне это надоело, — внятно и веско говорил Тигран. Остальные молча слушали. — Сегодня дракон налетел на эту деревню. Завтра явится в другую. Так больше нельзя. У меня есть один план… но сперва скажите мне, все ли здесь входят в число Вольных Разведчиков?

— Конечно, что ты спрашиваешь, Тигр, — вступил Грон.

— Отлично. Слушайте меня, и если вы мужчины, то вы пойдете со мной.

Четверо былых сотоварищей Трогвара устроились как раз на противоположной стороне той самой скирды, в которую угодил Трогвар. Похоже было, что в войске Атора привыкли к полетам Гротмога — по крайней мере, эти четверо беседовали гак, словно ничего не случилось и никакого нападения дракона вообще не было.

— Мотаясь по этим деревушкам, славы мы не сыщем, — рубил короткими, четкими фразами Тигран. — А потому надо бить в самое сердце. Я хочу пробраться в Красный замок и принести нашей Владычице голову тамошнего молодчика. — Тигран умел брать быка за рога.

Несколько мгновений на той стороне стога царило ошеломленное молчание.

— Великий Атор уже отдал приказ, что нашей целью является взятие Красного замка и пленение тамошнего чародея, — продолжал тем временем Бешеный Тигр. — Мы все вольны действовать на собственный страх и риск. Опередим войско, проникнем в Замок, а там, надеюсь, удача не отвернется от нас. Готов поделиться этой славой с вами — представляете, что будет, если мы прикончим этого негодяя?!

Ответом ему сперва было общее ошеломленное молчание, из которого Трогвар заключил, что молва уже успела превратить Красный замок в столь необоримый бастион Зла, что даже трое, прошедшие Дем Биннори, парни далеко не робкого десятка, колеблются, прежде чем принять отчаянное, дерзкое, но вполне отвечающее традициям их Школы Меча предложение.

— Я все продумал, — нарушил тишину Тигран. — До Замка отсюда дня три ходу. Найдем подходящего проводника из местных, чтобы не плутать зря. Выйти к крепости надо под вечер. В темноте перелезем через стену. Стражу, если она есть, снимем без шума ножами.

— А что потом? — несколько упавшим голосом осведомился Мерлин.

— Потом? Потом пройдем в главную башню. У меня с собой достаточно веревок с крючьями и „кошек“, такого сможем подняться по любой стене.

— Как-то у тебя все уж очень легко и просто получается. — В голосе; Мерлина слышалось сомнение.

— Не ной! Никто тебя силком не тащит. Хочешь оставаться здесь — пожалуйста! — с презрением бросил Тигран.

— Ничего я не хочу тут оставаться! — вспылил Мерлин. — Я иду с тобой.

— И мы, и мы тоже! — в один голос заявили Грон и Фалдан.

— Отлично! Я не сомневался в вас, парни. Собирайте ваши мешки, и: трогаем. Только зайдем в деревню — надо хоть какого-нибудь проводника отыскать.

И тут Трогвару вновь пришла безумная мысль.

Осторожно, крадучись, он последовал за четверкой своих былых приятелей. Их сборы были недолги; пожар к тому времени уже удалось погасить, воины вновь разбрелись по своим местам; в опускающейся ночной тишине слышались лишь приглушенные рыдания женщин из числа погорельцев.

Фалдан, Грон и Мерлин собрались возле крайнего колодца. Не прошло и минуты, как появился Тигран.

— Ну что, как с проводником? — осведомился Грон. — Что-то нам пока никто не встретился…

— Вам не встретился, да вот теперь, глядишь, на ловца и зверь побежит. — Тигран вытянул руку, указывая на скромно одетого паренька лет семнадцати, настороженно наблюдавшего за молодыми воинами от калитки одного из крайних домов.

— Эй, малый! — повелительно крикнул ему Тигран. — А ну-ка, иди сюда. Дело есть. Да не дрожи же ты так!

Застенчиво теребя нижний край простой домотканой рубахи, юноша боязливо приблизился.

— Что угодно господам? — Он низко поклонился.

— Ты здешний? — властно бросил Тигран.

— Да, господин. Вырос тут…

— Дорогу к Красному замку знаешь? — в упор спросил Бешеный Тигр.

Паренек чуть не лишился чувств от страха.

— Ой, не губите, не губите! — заскулил он, падая на колени. — Не ходите туда, молодые господа! Там живет страшный злодей… Он сожрет вас живьем! Я не хочу туда!

— А ты сообразителен, — одними губами усмехнулся Тигран. — Но ты не ответил на мой вопрос… Меня не интересует, что ты думаешь о хозяине Красного замка. Отвечай, ты знаешь туда дорогу?

Последняя фраза была сказана очень внушительно. Тигран не повышал голоса, не хватался за оружие — однако юноша задрожал как осиновый лист.

— Я… я знаю туда дорогу… но я…

— Никаких „но“, — прежним железным голосом продолжил Тигран. — Ты отведешь нас туда.

Парень тоскливо взглянул на молодого воина и молча кивнул, закусив губу.

— Фалдан, проследи, чтобы он не сбежал, пока будем собираться, — распорядился Тигран — все остальные как-то сразу признали его право приказывать.

Сборы были недолги. Парень зашел в небольшую пристройку, немного побожился там и вскоре вынырнул из низкой двери с небольшой котомкой за плечами.

Вышли тотчас, не мешкая ни минуты. Парнишка оказался и впрямь отличным проводником — он вел четверку дерзких удобными, сухими тропами, умело выбирая дорогу среди топких болот и непроходимых буреломов.

Ночь застала путников в сухом и чистом овраге, где под рукой были и вода, ж сушняк. Тигран одобрительно похлопал проводника по плечу.

— Давайте устраиваться. — Он бросил на лапник свернутое одеяло.

Задымил костерок, вскоре поспел и немудреный походный ужин.

— Жаль, Трогвара нет, — вдруг вздохнул Фалдан. — Он был крепким…

— Да, — вдруг согласился Тигран, не заметив, как вздрогнул при первых словах Фалдана их проводник. — Он был отличным скалолазом. Тут бы он весьма пригодился…

— Кстати, а что с остальными? — спросил Мерлин, разливая по кружкам кипяток. — Я с самого выпуска не имел ни от кого вестей…

— От Саважа и Стампа вестей ждать и не приходится, — усмехнулся Грон. — Они и впрямь уплыли с командором Эрандо из Бетторского порта. Таран сидит сиднем в замке своего отца, и, я уверен, его не пустили на эту войну. Мамаша его была вхожа к самой Владычице! Придумали какую-нибудь почетную, но бессмысленную должность подальше от Красного замка…

— А Трогвар так и исчез, — вступил в разговор Фалдан. — Я слыхал, с ним случилась какая-то странная история — будто бы он сошелся на ристалищном поле с самим Великим Атором!

Новость произвела впечатление. Остальные слушатели попросту разинули рты от удивления.

— И он… он что, остался жив? — с явным недоверием переспросил Тигран.

— В том-то и дело! — подтвердил Фалдан. — Остался живехонек! Его вроде бы ранили… но и он — представьте себе! — сумел зацепить Великого Атора!

Фалдан оглядел товарищей, довольный всеобщим остолбенением, которое вызвали его слова.

— А потом Крылатый Пес исчез, и никто ничего не знает о нем… — закончил рассказчик.

— Жаль его, — глухо вымолвил Тигран после недолгого молчания. — Он крепким был бойцом и драться умел здорово. Неужто у нас первые потери?..

Однако разговор о пропавшем сотоварище по Школе длился недолго. Мало-помалу беседа перешла к таинственному хозяину Красного замка.

Фалдан, который, судя по всему, провел немало времени в Дайре и располагал самыми свежими столичными новостями, рассказывал, что при дворе Владычицы так и не смог как будто бы дознаться, откуда же взялся этот жуткий чародей. Просто в один прекрасный день с юго-восточной границы пришла первая тревожная весть. А дальше пошло-поехало…

— И что, этого чародея никто никогда не видел? — осведомился Мерлин.

— Никто и никогда. Но я слыхал, что он никогда и не покидал своего Замка; небось вид у него столь страшный, что разбегутся даже прислуживающие ему твари!

Над шуткой Фалдана посмеялись, но очень недолго и весьма натянуто.

Ночь прошла спокойно, хотя в кустах что-то все время подозрительно шуршало и шелестело. Тигран спал вполглаза, постоянно приглядывая за проводником. Малый, кажется, уже твердо усвоил, что здесь приказы нужно выполнять, если не хочешь схлопотать как следует, да и изначально выглядел изрядно трусоватым, но все же, все же… Кто его знает, еще вздумает дать деру…

Вечером второго дня пути они перебрались через пограничную реку на наспех сколоченном плоту.

— Теперь все. — Проводника била крупная дрожь, лицо посерело от страха. — Дальше Хозяином — этот злодей из Замка… Мы в его владениях..

— Короче! — рявкнул Тигран. — Что, намочил штаны? К мамочке захотел?

Проводник опустил голову и ничего не сказал.

Волчье солнце успело уже вскарабкаться до самого зенита, когда пятеро путников достигли внутреннего края кольца лесов вокруг Красного замка За все время пути им не встретилось ни одного живого существа. Чащобы казались вымершими, ничто не нарушало мертвого спокойствия, царящего в них.

— Ну хоть бы какую сову услыхать! — с тоской пошептал Фалдан Грому.

— Н-да, здесь точно на кладбище, — поежился тот в ответ.

— Мы пришли, господа, — вдруг тихо произнес парнишка-проводник. Худой, заморенный — и откуда только он взялся такой, ведь южные области Халлана всегда славились изобилием? Он стоял, низко опустив голову и смущенно переминаясь с ноги на ногу. — Мы пришли. Я сделал, что хотели от меня молодые господа.

— Сделал, и молодец, — оборвал его излияния Тигран. — Теперь останешься здесь и будешь сторожить наши пожитки. Если дождешься — получишь большую награду. Учти, я найду тебя даже в Астрале!

Проводник вновь лишь молча опустил голову.

Четверо молодых воинов стояли на самом краю леса. Их взорам открывался Красный замок — небольшая, можно сказать, крошечная по халланским меркам крепость. Четыре угловые башни, две в середине прямоугольника стен, еще какие-то постройки в крепостном дворе — и все!

— Слушай-ка, парень, а туда ли ты нас привел? — повернулся к проводнику Фалдан. — Тут ведь и полусотни мечников не разместишь!

— Туда, туда, — отозвался юноша со странной иронией в голосе. — Уверяю вас, молодые господа, это именно тот Красный замок, который вы искали…

— Ладно! — остановил их Тигран. — Кончай базарить. Нам надо передохнуть, ночь впереди длинная. Значит, так…

Пока остальные устраивались, заворачивались в одеяла, он долго и пристально вглядывался в очертания зубчатых стен.

— Полезем вон там. — Он вытянул руку, указывая на участок стены, ближе всех расположенный к лесу. — Мудрить не будем. Нас там никто не ждет…

— А может быть, все же стоило дождаться, пока подтянется остальная армия? — осведомился осторожный Мерлин.

— Да, спустя самое большее неделю Атор будет стоять там же, где и мы сейчас, — отозвался Тигран, против ожидания словно бы пропустивший мимо ушей малодушные слова товарища. — Тем больше причин спешить нам.

— Однако как-то странновато, — заметил Фалдан. — Ходили слухи, что тварями из Красного замка наводнена вся округа, а мы добрались до самых его стен безо всяких препятствий!

— Может, нам просто повезло, — пожал плечами Гигран.

Медленно тянулось время, луна неспешно ползла по небосводу. Наконец не выдержал Грон.

— Все, не могу больше. — Он вскочил на ноги. — Сколько еще будем ждать?! Так, глядишь, и до рассвета проотдыхаем…

Тигран молча поднялся, поправил меч, лишний раз проверил, хорошо ли держат завязки шлема.

— Ну, пошли, что ли… — Теперь дрогнул даже и его голос.

— Э, погодите, а где этот-то… проводник, сожри его боров?! — всполошился вдруг Мерлин.

Юноша и впрямь исчез, точно растворился в воздухе. Его убогая котомка валялась на земле, больше никаких следов не осталось.

— Уж не утащили ли его… в этот самый Замок?! — Грон затравленно озирался, хотя среди повитых тьмой древесных стволов ничего нельзя было разглядеть.

— Или сбежал, поганец? — глухо прорычал Тигран. — Тогда найду и…

— Ладно, брось, не искать же нам его теперь! — мрачно бросил Мерлин. — Пошли, и так времени мало осталось…

Четверо воинов, держа наготове веревки с крючьями на концах, осторожно двинулись к стенам.

— Да, вот где пригодился бы Трогвар… — еле слышно шепнул Тиграну Фалдан, когда они очутились подле неестественно гладкой, без малейших щелей и зазоров, стены Замка.

— Закидывай давай! — прошипел в ответ Бешеный Тигр.

Крюк со звоном ударился о камни и зацепился за верхний край стены. Тигран для верности подергал веревку, даже повис на ней, однако она держалась крепко.

Первым полез вверх Фалдан, за ним — Мерлин; рядом, по второй заброшенной веревке, карабкались Грон и Тигран. Спустя некоторое время все они благополучно протиснулись в бойницы и оказались на широком парапете, шедшем по внутренней стороне верхнего края стен. Им по-прежнему не препятствовали.

— Не нравится мне это… — Меч Тиграна былобнажен, воин замер в боевой стойке, напряженно озираясь по сторонам. — Где же стража? Где охрана, я вас спрашиваю?..

Однако рассуждать на эту тему у них не было времени. По широкой лестнице они спустились во внутренний двор. Он тоже был пуст, тих и темен, нигде — ни души, ни огонька. Луна ярко освещала приоткрытые двери главной башни Замка.

— Это ловушка. — Голос Тиграна был глух. — Это западня! Но мы еще посмотрим, кто кого…

Это было уже мужество отчаяния. Они, все четверо, уже ясно понимали, что все происшедшее с ними не есть уже цепь счастливых и приятных случайностей. Кто-то откровенно заманивал их в самое сердце этой твердыни Зла, каким слыл среди воинов Владычицы Красный замок…

И тем не менее они не отступали. Они пересекли залитый почти непроглядной тьмой холл, начали подниматься по лестнице. Здесь стало легче — дорогу освещали многочисленные факелы. И по-прежнему на пути им не встречалось ни слуг, ни охранников. Замок казался пустым и покинутым.

Идти пришлось недолго. Возле одной из дверей на втором этаже Тигран внезапно остановился.

— Слышите? Голоса вроде…

За дверью и впрямь слышались два неразборчивых голоса, они вели какую-то непонятную, однако спокойную беседу.

— Заходим? — Тигран обвел лица соратников тяжелым взглядом.

Они молча кивнули.

Дверь была выбита по всем строгим правилам высокого искусства штурмового взлома, которым Главный Наставник немилосердно докучал всем без исключения ученикам Школы Меча в Дем Биннори. Четыре стремительные тени ворвались в полуосвещенный каминным пламенем зал. В покойном кресле у огня сидел какой-то человек, однако второго собеседника нигде не было видно.

— Сдавайся! — проревел Тигран, его меч уже почти касался незащищенной шеи сидевшего. Остальные трое молодых воинов были уже рядом с ним.

Мягкий плащ слетел с плеч сидевшего и, закружившись, плавно опустился на пол. Человек одним прыжком оказался в дальнем углу зала, ударивший тотчас вслед ему клинок Тиграна пронзил пустоту и разрубил лишь резную спинку кресла.

И в зале тотчас же полыхнули десятки, сотни, может быть, даже тысячи факелов, яркий свет залил все вокруг. Человек спокойно шагнул из угла навстречу Тиграну, лицо Хозяина Красного замка теперь было ярко освещено.

— Трогвар… — остолбенело прошептал Фалдан, и наступила мертвая тишина.

— Да это же просто обман, морок, чародей просто принял его личину! — взревел Тигран, бросаясь вперед с занесенным для удара мечом.

И тут перед ним появился дрожащий и смутный призрак их проводника. Только теперь все четверо выпускников Дем Биннори увидели то, что должно было бы прямо-таки бросаться в глаза, — этот проводник походил на Трогвара как его родной брат. Отличия, конечно, оставались, но как раз из тех, что могут быть между двумя очень сильно похожими друг на друга, но все же не близнецами-братьями.

— Да, это я, — произнес человек с лицом Трогвара и его голосом. — Это я, Трогвар, и я сам привел вас сюда. Я хочу вам сказать, что идти убивать самого себя было довольно-таки забавным занятием.

— Эй, да что стоим-то! — в отчаянии выкрикнул Фалдан. — Убьем его! Это не Трогвар! Убьем!

Однако все прочие остались стоять, словно ноги их приросли к полу.

— Ты не Трогвар, — медленно проговорил Фалдан, словно бы успокаиваясь и делая небольшой шаг вперед. — Ты украл его лицо, его голос, быть может, ты следил за ним долгие годы и поэтому не трудись потчевать нас историями из прошлого, надеясь убедить в том, что ты — это он. Я, Фалдан из Скримтара, обладатель Знака Синего Орла, бросаю тебе вызов!

Меч молодого воина взлетел в боевую позицию перед грудью, Фалдан мягким, спокойным шагом двинулся наискосок через зал прямо к застывшему в углу чародею. Словно опомнившись и стряхнув внезапно нахлынувшее оцепенение, вслед за ним двинулись и остальные.

— Остановитесь! — воскликнул Хозяин Красного замка (если, конечно, это был именно он, в чем тогда никто не сомневался — кто же еще в Замке мог бы так ловко притвориться Трогваром?). — Остановитесь, безумцы! Я не хочу причинять вам вреда!

До скорчившегося в углу чародея оставалось не более десятка шагов, когда Фалдан наконец прыгнул. Он пустил в ход свой излюбленный прием: еще в полете метнул три по-особому сбалансированных ножа, затем мягко упал на руки, перекатился через левое плечо, и… его меч не пронзил живот колдуна, он не пронзил и пустоты, с чем на худой конец тоже можно было бы смириться: в бою бывает всякое, кто-то хоть и редко, но успеет попросту отскочить назад. Нет, меч Фалдана со звоном сшибся с клинком колдуна, который и не подумал отступать. Второй недлинный и кривой меч-ноэр в его левой руке блеснул в стремительном выпаде перед самыми глазами Фалдана.

Однако чародей не стал доводить до конца свою явно смертельную атаку.

— Ну, теперь узнал?!

Это был собственный прием Крылатого Пса, Трогвара из Дем Биннори, придуманный им после того, как Фалдан как-то взял над ним верх в поединке, использовав именно этот свой прыжок. Только Трогвар мог выполнить это сложное движение, ловко захватить прорезью на гарде своего ноэра клинок Фалдана и, уклонившись от единственно возможной контратаки, нанести так хорошо знакомый Синему Орлу ответный удар мечом, что он держал в другой руке!

Фалдан вскочил на ноги. Убедить его было невозможно.

— Ты украл лицо Трогвара, почему бы тебе не украсть и его знания?! — И он вместе с подоспевшими товарищами бросился на колдуна.

— Глупцы! — прорычал тот, ловко отражая сыплющиеся на него со всех сторон удары.

— Это не Трогвар! — вскричал Тигран, отброшенный в очередной раз назад. — Это демон во плоти! Смертный не может так сражаться!

— Могу, Тигран, могу! — последовал ответ. — Иначе как бы я мог выжить после встречи с Атором?! Однако не прекратить ли нам это и не побеседовать ли спокойно?!

Клинки того, кто именовал себя Трогваром, сверкнули у самого лица Бешеного Тигра — меч Тиграна, выбитый из его руки, бессильно зазвенел по камням пола.

— Да остановитесь же!

Под ногами сражающихся внезапно полыхнуло пламя. Завеса крутящихся огненных струй разделила противников, чародей оказался в середине очерченного багровым круга. Фалдан и трое его товарищей опустили бесполезные пока мечи. — Это очень хорошо, что вы не верите, что я — Трогвар, — услыхали они медленный и печальный голос. — Вы считаете, что Трогвар был бы слишком хорош для того, чтобы послать своих тварей на беззащитные деревни и сжигать посевы?

Несколько мгновений все потрясенно молчали. От злобного чародея они ожидали совсем иных речей, но, быть может, в этом-то и кроется ловушка?

— Да, Трогвар не сделал бы этого, — наконец выдавил из себя Тигран. — И кроме того, Трогвар никогда не пошел бы против воли нашей Владычицы!

Жар бушующего огня заставлял Тиграна и остальных шаг за шагом отступать к двери зала; чародей попросту вытеснял их.

— Я не стану чинить вам препятствий. Вы можете идти — в память о нашей былой дружбе. И хотя вы так и не поверили мне… А этому Атору, которого вы невесть за что именуете Великим, передайте вот что: ему незачем гнать свои рати на убой к стенам Красного замка. Если он не трус, то я буду ждать его одного у сожженной пограничной заставы, что подле моста через реку!

Огонь стал вдруг придвигаться очень быстро, Тиграну и остальным пришлось поспешно выскочить за дверь.

Там их уже ждали. Здоровенные волосатые лапы вцепились им в плечи, намертво сжали державшие оружие руки и бесцеремонно потащили к выходу. Чудовища походили на известных в Халлане горных великанов, только были еще куда сильнее и уродливее….

Не слишком деликатная, однако же никак не выказывавшая недоброжелательности или, паче того, ненависти, стража Красного замка вытолкала незваных гостей взашей.

Трогвар сидел подле камина и неотрывно смотрел в огонь. Значит, они уверены, что он никогда не смог бы пойти против воли их возлюбленной Владычицы! В нем поднималась странная и горькая злость — на себя, на весь мир, на прошлое, на будущее… Встреча с былыми друзьями разбередила душу, вновь оживив старые, давно забытые раны: он вспомнил ослепляющий шок, потрясший его, когда он узнал, кем является Атор для и вправду возлюбленной тогда Владычицы; он вспомнил сестру, никогда не виденную им, наследную принцессу Арьяту, которую он, сам того не желая, спас из застенков дворца…

Сидеть он не мог, тело пыталось найти облегчение хотя бы в постоянном движении. Еще длилась ночь и до рассвета было далеко, однако Трогвар знал, что уже не сможет уснуть. Ждать больше было нечего. Пробираясь лесными тропами под личиной халланского простолюдина, он смог узнать главное — его слуги не нарушили непреложного запрета на убийства и мучения. Чья-то посторонняя воля еще, быть может, и могла бы заставить их пойти на такое, однако никому не под силу уничтожить все следы подобного деяния в памяти слуг Красного замка…

И все же крошечное сомнение еще оставалось. Совсем небольшое, однако необходимо было исключить и его. И Трогвар, смиряя себя, умеряя желание немедленного действия, обратился к давно уже не напоминавшему о себе мертвому учителю.

— Скажи мне, о мудрый Мастер, могли кто-то заставить слуг Замка нарушить мои приказы и притом изменить их воспоминания так, чтобы они ни о чем не могли бы рассказать мне?

— Ты удивляешь меня, о Трогвар, — немедленно последовал ответ. — Ты так блистательно провел эти дни, я гордился тобой, и вдруг — такие вопросы! Один-единственный маг, а именно наш с тобой покровитель, Ракот Восставший, мог бы сделать такое, однако даже он не в состоянии изменить уже свершенное, и ты, заглянув в прошлое, как ты уже умеешь это делать, тотчас бы узнал правду. Я советую тебе воспользоваться этим заклятием!

И Трогвар послушался. Весь остаток ночи вместе с верным и неутомимым Гормли они готовили все необходимое для заклинания…

Утро застало их приготовления в самом разгаре. Улучив минутку, Трогвар отправил новый приказ своим подручным в Халланских пределах: не только пугать поселян в еще не принявших его сторону деревнях, но и охранять те, в которых крестьяне находились под его защитой. Красный замок почти опустел — все, еще остававшиеся в нем, отправились на подмогу действовавшим за пограничной рекой отрядам.

На полу заклинательного покоя вновь была начертана пентаграмма; и хотя расположение звезд было менее благоприятно для проникновения в прошлое, нежели в тот раз, когда Трогвар открыл для себя тайну своего происхождения, заклятие прошло куда более легко.

Взорам Трогвара предстала шевелящаяся колонна иссиня-черных муравьев, торопливо пробиравшихся по глухому приграничному лесу. Он узнал их сразу — мертвый маг не раз рассказывал ему о Мерлине, верховном Маге Совета Поколения Истинных Магов, о владениях всесильного чародея на таинственном Авалоне и о громадных муравьях, его верных слугах и сторожах. Мерлин всегда был в особом фаворе у Молодых Богов; не было ничего удивительного, что его твари оказались брошены в топку магической войны, — не зря ведь говорила Наллика, что на Халланских землях вновь сошлись в своем вековечном споре Свет и Тьма…

Однако как сюда попали эти муравьи? Что намерены делать? Ответы пришли очень быстро — после того, как Трогвар увидел жестокую схватку пришельцев с Авалона и своих собственных слуг. Человекобыки были оттеснены от какой-то подлесной деревушки, которую они тогда запугивали, и волна черно-синих шевелящихся и многоногих тел влилась в селение… Последовавшие сцены запали в душу Трогвара надолго: муравьи врывались в дома, одним движением мощных челюстей перекусывая надвое туловище взрослого человека…

Отыскались и другие гости, все сплошь магические существа из других слоев реальности, но имевшие одну общую черту — в каждом из них Трогвар явственно ощущал присутствие эльфийской магии. Перворожденные — впрочем, по-прежнему хотелось верить, что лишь их малая часть, — явно решили выбить из рук Трогвара тот его козырь, при помощи которого он переманивал на свою сторону жителей халланского пограничья… Внешне все выглядело так, как и говорила не умеющая лгать Наллика.

А вдобавок ко всему войско Атора мало-помалу придвигалось все ближе и ближе к границам владений Трогвара. Медлить дольше было нельзя, следовало дать решительный бой и избавить землю Халлана от прикрывавшейся его именем нечисти…

Минул день, наступил вечер; закат, кроваво-алый, предвещал скорую битву. Крылатый Пес в последний раз оглядел себя, проверил снаряжение и уже поднялся, чтобы идти к воротам Замка, когда мертвый маг вновь обратился к нему:

— Это достойное решение истинного правителя Халлана! — Слова падали мерно, точно удары тяжелого колокола. — Тебе предстоит — одному! — битва против целой армии. Я вижу, что вырастил себе достойного ученика, и, быть может, этот наш разговор окажется последним… а может, и нет, кто знает. Но во всяком случае хочу на крайний, последний случай, на мгновение самой острой нужды передать тебе одно из Великих Заклятий. С его помощью ты сможешь обратиться прямо к самому Восставшему и попросить его о помощи. Но, как ты, наверное, догадываешься, заклятие это можно использовать лишь один раз — повторяю! — лишь в минуту острейшей нужды, когда не останется никаких надежд на спасение. Открой мне твой разум, о Трогвар!

И Трогвар, послушно погасив все мысли, улавливал даже не слухом, но всем своим существом великие и страшные слова Силы. На первый взгляд они могли показаться бессмысленным набором ничего не значащих звуков — слова не имели значений ни на одном из известных в Большом Хьёрварде языков, это была истинная речь, созданная самим Восставшим, и ее звуками были закляты и держались в повиновении такие ужасные, хоть и слепые силы, что перед их мощью отступали сами боги.

Крылатый Пес стоял с широко раскрытыми глазами, однако ничего не видел даже перед собой; и лишь его новый меч, взятый с собой взамен старых и верных ноэров, становился то пепельно-серым, то иссиня-черным в такт могучим и страшным созвучиям…

А потом все внезапно кончилось, и Трогвар услыхал прощальные слова мертвого учителя:

— Удачи тебе, мой мальчик, и ты, уже ставший Колдуном, непременно дорастешь и до Бессмертного!

Трогвар оседлал Гротмога, и громадный дракон неторопливо потрусил к воротам. В душе Крылатого Пса не осталось и малейших следов тех колебаний, что все-таки удалось заронить в него Наллике. Он делал то, что должен был сделать. Он должен был отомстить — за все сразу. Ни Атору, ни Владычице не уйти от возмездия, и какая разница, кто станет помогать ему в этом, — Тьма, Свет или хотя бы и сам Хаос! Его друзья не верили в то, что он способен сорваться с той нити опытного кукловода, на которой до сих пор висели все до единого обитатели Халлана. А он сорвался, он стал истинно свободен, а совесть его не была отягчена убийствами и преступлениями — он не нападал первым, он всегда лишь защищался.

Именно эти утешительные слова нашептывал ему некий внутренний голос, и ему, этому вкрадчивому голосу, почти что удалось заглушить беспокойные протесты чувствующей неладное совести.

Ворота Красного замка остались позади, Гротмог неспешно взлетел.

Трогвар никуда не спешил. У него в запасе был почти что целый день, пока Атор и его подручные доберутся до пограничной реки, а в том, что Атор захватит с собой помощников, рассчитывая устроить засаду и тем самым раз и навсегда покончить с докучливым чародеем, Трогвар не сомневался. Он не имел никаких иллюзий — Атор не моргнув глазом нарушит неписаный кодекс поединка, ведь ради блага государства это будет казаться лишь вполне допустимой по отношению к жестокому и коварному врагу (а иными они и не бывают) военной хитростью.

Однако Крылатый Пес жестоко просчитался.

Гротмог не долетел еще и лиги до памятной переправы, как Трогвар с высоты увидел развернувшиеся в полный боевой порядок многочисленные полки, густо усеявшие оба берега реки За мостом на той стороне, где стоял Красный замок, расстилалось широкое поле, окаймленное стенами густого леса; между ними оставалось не менее полутора лиг свободного пространства. Теперь этому полю предстояло стать местом сражения, еще не виданного в истории Хьёрварда, — многотысячная армия против одного-единственного человека!

И там, в рядах этих полков, стояли далеко не одни лишь люди. Владычица не теряла времени даром. Разумеется, она была не настолько глупа, чтобы вывести в поле тех муравьев, что с неким успехом играли роль ужасных слуг Красного замка, но и без них магических существ хватало. Иные оказались, что называется, исконными обитателями Большого Хьёрварда, другие, как знал Трогвар, обитали в близлежащих слоях реальности, откуда же взялись третьи, он не мог себе даже представить.

В изобилии имелись там пустоголовые тролли — видно, из числа выловленных эльфами и обученных сражаться; стояло сотни две или три Пущевых Хедов, существ мрачных и беспощадных, кстати, давних врагов людей; с полтысячи гаррид, вооруженных большими луками, высоких, тонких, гибких, с длинными волосами до пят — в случае необходимости эти волосы защищали не хуже самого лучшего доспеха.

А на далеко оттянувшихся флангах войска Трогвар увидел и вовсе незнакомых ему существ с огромными крыльями; даже издалека были видны огромные черные когти, подобные серпам или сильно изогнутым ятаганам. „И это тоже из армии Света?“ — невольно содрогнувшись, подумал Трогвар.

Крылатых бестий с когтями оказалось не менее трех-четырех тысяч; они стояли неспокойно, суетились, сновали взад-вперед, размахивали короткими ручками и что-то гортанно вопили все разом…

Были там и еще какие-то создания, однако разглядеть их поближе Трогвар уже не успел. Крик, от которого, казалось, сейчас повалятся столетние деревья, вырвался из тысяч крыльев, очевидно, Атор предвидел подобное появление своего врага и все приказы были отданы заранее. Гарриды подняли луки, люди-арбалетчики приготовили свое оружие, из задних рядов войска вперед выдвинулись могучие копьеметательные машины и громоздкие катапульты, влекомые упряжками быков.

Рой взлетевших крылатых бестий приближался с пугающей быстротой, и тут Трогвар увидел, что Гротмог забеспокоился. Уродливая голова дракона повернулась из стороны в сторону, из пасти вырвался клуб дыма, Гротмог заревел, но совсем не так, как обычно перед началом долгожданной битвы. Крылатый Пес готов был поклясться, что в этом рыке был смертельный ужас. Движения могучих крыльев стали судорожными и рваными, дракон то нырял вниз, то вновь выравнивал свой полет. Сомнений не было — самый сильный из всех слуг Трогвара был крайне напуган.

— Ты что, дружище? — удивился Трогвар. — Да мы ведь этих мошек спалим в один миг! — И он дал левый повод, устремляя дракона навстречу подлетевшей совсем близко плотной туче неведомых врагов.

„Глупцы, что же они так плотно летят? Зачем жмутся один к другому, ведь Гротмог накроет их одним выдохом!“

— Ну, давай! — Трогвар резко натянул повод.

Тело дракона изогнулось, громадная голова поднялась, откидываясь назад, глаза вспыхнули, ярко-алая пасть широко раскрылась, и, презирая все законы естества, согласно которым живая плоть никогда не выдержала бы столь близкого соседства со всеуничтожающим пламенем, из чрева Гротмога вырвалась длинная клубящаяся струя рыжего огня и упругим кулаком ударила прямо в 5 самую гущу приближающихся когтистых созданий.

Однако, прежде чем поток пламени достиг их первых рядов, твари внезапно как-то по-особому сцепились своими крошечными, совсем не предназначенными для боя ручонками, передовые развернули крылья, так что перед Трогваром оказался непроницаемый кожистый зонтик, поблескивающий многочисленными острыми когтями.

Задние ряды поддерживали передовых, весь рой превратился в одно сплошное летающее существо. Огненные клубы ударили в составленную из множества складчатых крыльев неподвижную завесу; и вместо того, чтобы тотчас прожечь в ней широкую дыру, пламя лишь бессильно стекло вниз бесчисленными алыми струйками, словно вода с настоящего зонтика. Шипение, треск, визг и вопли в строю крылатых — и неведомая стая продолжает полет как ни в чем не бывало, и Трогвар отчего-то вдруг сразу уверовал, что их когти длиной в руку взрослого мужчины вполне способны пробить даже несравненную броню его Гротмога…

Очевидно, дракон встречался с подобными созданиями в своем мире, и воспоминания у него об этих встречах остались далеко не из приятных. Тело Гротмога затряслось крупной дрожью; Крылатый Пес понял, что еще мгновение — и он утратит власть над своим норовистым „конем“.

На принятие решения оставались считанные секунды — крылатые бестии были уже совсем рядом. Трогвар видел их крошечные морщинистые лица, чем-то напоминавшие младенческие; крылья били воздух, громадные когти на их изломах грозно поднялись в боевые позиции…

Трогвар резко поднял Гротмога на дыбы, и дракон устремился вверх, уходя из-под удара. Руки и губы Трогвара лихорадочно плели заклятие. Крылатые бестии восторженно взвыли, увидав над головами брюхо уклонившегося от боя врага, однако в следующее мгновение торжествующий визг сменился сгонами боли — из мгновенно сгустившейся тучи прямо на них хлынул дождь острых ледяных игл, не уступающих остротой и прочностью стальным.

Крылатые воины Атора мужественно попытались пойти напролом, невзирая ни на что; передние ряды рассыпались и отошли в глубину строя, израненные, исхлестанные, с усеянными кровоточащими ранами крыльями и лицами; кое-кто даже лишился глаз.

Нет, обычные иглы не могли сегодня остановить их, понял Трогвар. Он не мог удерживать дольше это заклятие. Его вновь брали в клещи, Гротмог все хуже слушался своего седока… И тогда Крылатый Пес решился.

— Домой! Лети домой! — вновь, как и в памятный день встречи со своими былыми сотоварищами по Школе, приказал он дракону, легко извернулся, соскользнул с чешуйчатой шеи и камнем полетел вниз.

Свора летучих тварей Атора с визгом и улюлюканьем ринулись за ним — очевидно, бестии отлично понимали, за кем следует вести охоту на этом поле. Гротмог же тотчас еще сильнее взмахнул крыльями и круто пошел вверх, явно намереваясь укрыться в облаках.

Ветер хищно свистел в ушах, резал глаза, леденил щеки; его свист заглушал все звуки, но Трогвар мог представить себе восторженный рев воинов Атора, прекрасно понявших, что за фигурка летит сейчас, кувыркаясь, к земле, свалившись со спины улепетывающего дракона!

Трогвар, конечно же, не умел летать. Однако останавливающих: заклятий он знал достаточно, другое дело, что все они требовали времени для наложения; в прошлый раз, сброшенный Гротмогом, Трогвар просто не успел пустить это чародейство в ход.

Тело Крылатого Пса упало на сгустившееся под ним небольшое облачко синеватого тумана, которое тотчас же и рассеялось; со стороны же осталось полное впечатление, что человек со всего размаха ударился о землю и наверняка переломал себе все кости.

Земля вздрогнула; несколько десятков всадников бросили своих коней в галоп, торопясь к упавшему чародею. Ожидать увидеть среди них Атора вряд ли стоило — он был не так прост, чтобы попадаться на столь нехитрые уловки. Он, конечно, послал своих самых надежных псов, чтобы посмотреть, сразу ли разорвет их в клочья уже лишившийся дракона колдун или же решит притвориться мертвым, чтобы оказаться все же поближе к нему, Великому Атору?

К конским копытам прибавились, однако, мягко топающие по траве лапы хедов и троллей. Тоже правильно: их не сразу возьмет какое ни попадя чародейство, нужно знать особые заклинания…

Трогвар лежал не двигаясь, лишь покрепче стиснул предусмотрительно взятые с собой зачарованные крюки Красного замка. Всадники все ближе и ближе… вот уже осадили коней… вот они рядом!

Не стоило так сразу начинать с чародейства. Крюки в руках Трогвара также не были простыми кусками прокованного металла, однако в этом случае куда больше зависело от него самого, от его умения и выдержки.

Подъехавший первым всадник осторожно протянул копье наконечником вперед и коснулся неподвижно лежащего тела. Воину было нечего бояться: после падения с такой высоты никто не выживет. Однако в тот же миг мертвец вскочил на ноги…

Свистнул крюк, и изогнутый клюв впился в левое плечо воина, острое жало прошло между кольцами кольчуги, глубоко погрузившись в тело. Рывок — и воин оказался на земле; вторым крюком, зажатым в другой руке, Трогвар отразил молодецкий удар палашом — возникший рядом второй воин был не из медлительных. Однако на сей раз он все-таки опоздал — Крылатый Пес легко вскочил в седло и только теперь показал окружавшим его наемникам Атора малую толику того, на что он был способен после долгих месяцев, проведенных в читальнях и кабинетах Красного замка…

Под вечереющим небом на затканной сумеречными тенями равнине вспыхнуло новое солнце. Мрачный кровавый огонь, в тон пламенеющему закату, вспух громадным шаром, заключив Трогвара вместе с конем в причудливый прозрачный кокон. Земля полыхнула, терзаемая когтями мириадов крошечных пламенных духов, составивших в тот миг не проницаемый ни для какого оружия щит вокруг того, кто раньше был просто Трогваром из Дем Биннори, а теперь сделался могущественным повелителем сил Красного замка. Копыта его коня ступали по огню, все окружавшие его наемники вместе с лошадьми и надетыми доспехами обратились в крошечные кучки сероватого пепла Оставляя за собой широкую полосу горящей земли, Трогвар погнал коня вперед. Прямо в центр многочисленной армии Атора, ожидавшей его приближения…

Яростный боевой восторг до предела палил в тот миг душу Крылатого Пса. Он превратился в вестника самой смерти, в ее верного и страшного слугу, и в то мгновение ему было уже все равно, кто стоит перед ним. Давно таимая жажда разрушения наконец вырвалась из-под спуда; он был свободен, впервые в жизни чувствуя небывалое, нечеловеческое упоение; перед ним распахивались призрачные врата миров, его взор пронзал глубины бесчисленных слоев реальности, и повсюду, в каждом из них, он видел собственное отражение, как будто он, странным образом разделившись на тысячи и тысячи собственных точных подобий, мчался сквозь всю неохватную ни взором, ни разумом Мировую Сферу…

И повсюду, где несся навстречу врагам огненный всадник, кипели бесконечные схватки. У Трогвара в последний момент мелькнула смутная догадка, что представившееся ему есть не простое видение, а сложное отражение крошечного фрагмента поистине титанической войны, что кипела сейчас по всем пределам Упорядоченного…

Перед всеуничтожающим пламенем никто из воинов Атора устоять не мог. Стоявший в центре войска полк дрогнул, его ряды смешались, щитоносцы, мечника и копейщики пытались укрыться один за спинами другого; и к этому ужасу Трогвар добавил еще и несколько своих самых лучших, самых кошмарных иллюзий.

Из-под земли полезли уродливые треугольные головы чудовищных ящеров; и собранные с разных краев Халланского королевства ратники, несмотря на то что многие из них прошли суровую школу боев с северными варварами, не выдержав, в страхе бросились врассыпную. Бежали все — и простые воины, и десятники, и сотники, и остановить их смог бы, наверное, один лишь Атор…

Однако у него в тот миг была иная забота — крылатые бестии, столь удачно изгнавшие с поля боя самого Гротмога, внезапно заметались, охваченные непонятной паникой; жалобный вой и вопли огласили воздух, корчащиеся в муках тела черным дождем посыпались на землю…

За несколько мгновений до этого колдун в самой середине огненной сферы внезапно резко взмахнул левой рукой, словно подбрасывая что-то вверх; и немногие из убегавших, имевшие дерзость оглянуться, видели, как сквозь алый занавес стремительно пролетело небольшое извивающееся тело, чем-то похожее на змеиное. А если бы они задержались хоть на секунду, чтобы узнать, что произойдет дальше, то увидели бы, как черная змейка впилась крошечными, но острыми зубками в край складчатого крыла со страшными когтями; мгновение спустя плоть летучей твари уже пожирали две такие змейки. Еще через миг — четыре… Тварь дико взвизгнула от боли, судорожно затрясла крылом, однако не прошло и минуты, как она уже билась в корчах на земле, наполовину проглоченная бесчисленной ордой черных змеек, которые, точно гурманы, сперва обглодали крылья, затем — конечности, оставив туловище на третье, а на десерт — глаза и содержимое черепа.

Змейки ловко перебирались еще в воздухе с одной летающей твари на другую, когда надо, то и прыгая. Прежде чем их добыча поняла, в чем дело, добрая половина стаи оказалась съеденной живьем. Немногие уцелевшие поспешили рассеяться.

Трогвар использовал одно из самых страшных и сильных своих заклятий, заклятие голодной тьмы. На самом деле змейки, конечно, были не живыми существами из плоти и крови, но частицами великой живой темноты, из которой черпал силы Восставший, непокорный маг Ракот Узурпатор. Каждое подобное заклятие раньше надолго оставило бы Трогвара без сил, однако теперь он чувствовал вливающуюся в него словно бы из-за пределов мира мощь — сегодня он был силен, как никогда.

Однако долго держать огненный шар вокруг себя он все-таки не мог — эта защита и так продержалась вдесятеро дольше обычного для него времени. Центральный полк Атора, состоявший из людей, рассеялся, однако крылья войска, так и не понявшие толком, в чем дело, упрямо надвигались с обеих сторон.

Обезумевшая от ужаса толпа, в которую превратился полк, рассеянный Трогваром, поспешно катилась к мосту; огненный шар вокруг Крылатого Пса, сделав свое дело, погас. Наступил черед тонких, изощренных заклятий — первые использованные Трогваром были лишь грубыми ударами накопленной за столетия мощи Красного замка…

Нелегко было сосредоточиться, сидя на пляшущем под тобой горячем коне; два или три раза вся возведенная Крылатым Псом магическая конструкция разваливалась из-за неловкого, смазанного жеста или не в той тональности произнесенного слова. И две волны атакующих уже почти докатились до него, когда сложное сцепление множества магических сил наконец сработало.

На сей раз не было никаких фейерверков или тому подобного. Заклятия Трогвара не терзали, не рвали и не убивали, они не вызывали кошмарных иллюзий, они не открывали ворота драконам и прочим любящим человечину созданиям. Напротив, они словно огромной метлой выметали из сознания воинов все до единой мысли о войне. Трогвар так и не смог до конца понять секрета заклятий Владычицы, установив твердо лишь только одно — действие их прекратится лишь с ее, Владычицы, телесной смертью. Собственно, он даже не мог с уверенностью сказать, что сумел строго доказать это, — туманные сомнения, смутные косвенные свидетельства превратились в твердокаменную убежденность только сейчас, на поле смертного боя.

Каждый из воинов Атора — и людей, и нелюдей — в тот миг внезапно подумал: а зачем мне сдалась эта война? Разве моя возлюбленная Владычица не будет довольна куда более, если я останусь в живых, чтобы продолжать жить и восхвалять ее?

Сила двух заклятий — Трогвара и Хозяйки Халлана — причудливым образом сложились в душах и мыслях всех, кто оказался в тот миг на месте сражения. И из всего этого следовал только один, простой и непреложный вывод: самое главное — эго сохранить собственную жизнь, любой ценой, но сохранить!

Две волны атакующих разбились о пустоту, словно волны о прозрачный хрустальный утес. Воины резко, как по команде, повернулись и бросились прочь, подальше от того места, где творились какие-то непонятные и пугающие вещи, от которых смертному — неважно, человеку ли, троллю, хеду или гарриде, — вне всякого сомнения, лучше держаться подальше…

И тогда навстречу Трогвару от пограничного моста двинулась одинокая фигура всадника. Не требовалось долго гадать, кем он мог быть; Атор понял, что его противник обладает куда большей мощью и властью над душами воинов его, Атора, и что пора решить дело в одиночном поединке. Как и ожидал Трогвар, его последние заклятия не возымели на Атора никакого действия.

Казалось, Духи Заката разожгли до последнего предела свои лампады, стараясь получше осветить место предстоящей схватки. Трогвар вгляделся в приближающегося противника; ясно было, что Великий Атор из Шэйдара не чужд магии и что бой их сейчас будет столкновением не одних лишь железных мечей.

— Я предлагаю тебе продолжить то, что было прервано твоей подружкой на ристалищном поле в Дайре! — привставая в стременах, крикнул Трогвар своему приближающемуся противнику. На мгновение ему даже стало жаль, что под рукой нет тех верных, хоть простых ноэров, с которыми он стоял против Белого Единорога, — это было бы достойным завершением их неоконченного поединка.

И пока воины его несуществующей больше армии торопились убраться подальше от поля боя, Атор гнал коня навстречу Трогвару. Наконечник длинного копья отливал багровым в руках истинного Хозяина Халлана; у Трогвара копья, естественно, не было, однако он лишь покрепче сжал в правой руке свой крюк, в левой — поводья и тоже дал шпоры коню.

Отец, мать, сестра Арьята, брат Альтин, двойняшки, мальчик и девочка, тоже его брат и сестра, даже имен которых он не смог отыскать в хрониках… Все они погибли или пропали без вести благодаря двум самым страшным противникам Королевской Династии Халлана за все время ее долгого, очень долгого существования, и с одним из этой зловещей пары Трогвар мог встретиться уже спустя несколько очень коротких мгновений..

Атор скакал, перебросив копье на левую руку, над защищавшим бок щитом. Трогвар дорого бы дал за то, чтобы прочесть в этот момент мысли своего врага, однако времени на сложное заклинание, единственное, могущее взломать наверняка возведенные Владычицей магические барьеры, уже, конечно, не оставалось.

Недругов уже разделяло лишь несколько десятков футов, когда Атор внезапно отбросил щит и резко вскинул левую руку, сделав простой, очень хорошо известный жест начала давно уже сплетенного и ждущего своей очереди заклятия.

И, конечно, это оказалось заклятие из арсеналов Света, если быть более точным — из разряда эльфийской магии. И странно было видеть приведенное в действие воином, цареубийцей и разрушителем нежное, сложное и утонченное чародейство..

Раздались нежные, непередаваемо печальные аккорды дивной, неземной музыки Трогвар никогда не смог бы описать их более подробно или хотя бы вспомнить мелодию, чарующую и прихотливую Из-за спины Атора навстречу Трогвару полился поток радужного мягкого света, тотчас смывшего и заставившего уснуть зловещие багряные краски заката. Земля под копытами коней засеребрилась, и точно так же засеребрилось и копье Атора, которое вдруг стало расти, становиться все длиннее и длиннее, устремившись вперед со скоростью едва ли не большей, чем мчались навстречу друг другу сами всадники. Наконечник пики стал из алого белоснежным, острый луч света ударил из него прямо в грудь Трогвару, и Крылатый Пес, взмахнув руками, опрокинулся спиной на круп коня…

Боль была такая, что, казалось, его раздирает изнутри тупая необорная сила, изо рта, из ушей, из носа хлынула кровь. На несколько мгновений он ослеп и оглох, а конь нес его все навстречу Атору, который отбросил копье и поднял над головой — нет, не меч, не саблю и не ятаган — короткую и тяжелую обоюдоострую секиру с закругленными лезвиями; она казалась горящей ослепительно белым пламенем, глаз не смог бы различить на ней никаких деталей, оружие представлялось одним сплошным сгустком огня, вдруг принявшего столь странную форму.

Кровавая муть, застлавшая взоры Трогвара, была прорвана лишь отчаянным усилием рассудка, уже почти было погасшего, однако воля к жизни все же взяла верх Неосознанно Крылатый Пес сотворил одно короткое и молниеносное заклятие. Оно не могло противостоять магическому оружию Атора, лишь немного облегчило боль и помогло вновь утвердиться в седле за миг до того, как привставший в стременах Белый Единорог обрушил наискось из-за головы направо — вниз страшный рассекающий удар, который развалил бы напополам любого, даже одетого в полный доспех противника.

Потому что секира в руках Атора была зачарованным оружием эльфов, магия которых давно углубилась в тайны отнимающего жизнь, пытаясь волшебными мечами, не знающими промаха стрелами, пробивающими любую броню копьями уравновесить малую численность эльфийских ратей… Трогвар знал об этом, однако этого было недостаточно, чтобы суметь надежно защититься от разрубающего все и вся лезвия.

Меч Красного замка встретил смертоносный размах эльфийской секиры, в разные стороны брызнули снопы ярко-рыжих искр. Каждый из противников едва удержал в руке свое оружие — с такой силой отлетели друг от друга секира и меч. Сработанные руками, куда как превосходящими по умению человеческие, они тоже вели сейчас между собой свой собственный поединок.

В следующую секунду Атор, ловко извернувшись, вдруг ткнул невесть откуда взявшимся в его левой руке длинным шилом точно в глаз лошади Трогвара; несчастное животное повалилось на бок. Крылатый Пес едва успел соскочить…

Лицо Атора было словно гипсовая маска на поверхности пышущего жаром расплавленного металла; казалось, из его глаз льется поток яростного белого пламени, такого же, из которого состояла и его секира.

Меч вновь поднялся, отбивая очередной удар, и его эфес едва не вывернулся из пальцев Трогвара. Сила в размахе Атора была поистине сверхчеловеческой; Трогвар мог предположить, что Белый Единорог предложит ему вновь состязание в ловкости, однако вместо этого истинный Властитель Халлана использовал более надежное оружие — могущественную эльфийскую магию.

И вновь, как и в достопамятном поединке на ристалищном поле в Дайре, у Трогвара не осталось времени на то, чтобы атаковать самому. Все его умение и все его силы уходили на одну лишь защиту; он лишь подставлял меч под обрушивавшиеся сверху удары, неосознанно стремясь уберечь глаза от хлещущих во все стороны потоков огненных искр, от которых уже начала заниматься трава у него под нотами…

Счастье еще, что Атор мог, судя по всему, воспользоваться лишь самыми простыми приемами эльфийского волшебства. Примени он более сложные заклятия — ну, например, создание точных своих подобий, нападающих со всех сторон на противника, — Трогвару пришлось бы плохо.

Конечно, Крылатый Пес мог бы покончить дело одним настоящим магическим ударом, однако по странной прихоти он не стал этого делать. Ему казалось, что верх над Атором имеет смысл взять лишь в честном — меч против меча — поединке. Неважно, что в руке у Белого Единорога эльфийская секира — клинок Трогвара не хуже.

Над опустевшим полем боя раздавался лишь звон сталкивающегося и разлетающегося оружия. Атор теснил и теснил противника, не брезгуя направлять на него и своего жеребца. Грудь Трогвара была залита кровью, он тяжело дышал, и все яснее становилось, что ему, похоже, не удастся обойтись без колдовства, как бы ни хотелось одержать „чистую“ победу. Его все настойчивее подталкивала к этому некая внешняя сила, та же самая, что подсказала насчет того, что одолеть заклятия Хозяйки Халлана можно, лишь убив наложившую их…

Атор в очередной раз замахнулся своим оружием, Трогвар в очередной раз поднял меч для защиты… и тут Атор резко изменил направление удара, его секира рухнула почти плашмя, и клинок Трогвара оказался пойман в зажим между скругленным лезвием и толстым, сделанным из неведомого материала топорищем. Атор обеими руками вцепился в рукоять секиры, соскальзывая с лошади так, чтобы весь вес его тела помог бы выкрутить руку Трогвара, все еще сжимавшую эфес…

Меч Красного замка вырвался из пальцев Трогвара и полетел на землю. Спустя еще мгновение секира Атора со свистом рассекла воздух там, где только что находилось тело Крылатого Пса… Край лезвия вспорол куртку на груди Трогвара.

Глаза Атора окончательно превратились в островки ослепительного белого пламени, словно у самого Ямерта, зрачки исчезли; он надвигался, как сама Смерть. Трогвар с огромным трудом лишь в последнее мгновение уходил от страшных ударов, каждый из которых, достигни он цели, мог бы стоить жизни Крылатому Псу…

И все же он смог улучить мгновение и вырвать из-за спины крюки. Тоже вышедшие не из рук простого смертного кузнеца, они были наделены ничуть не уступающей силе меча мощью; и, ощутив их в руках, Трогвар внезапно успокоился, черная ненависть, сжигавшая все его существо с того мгновения, как они с Атором ринулись друг на друга, исчезла, уступив место холодному, трезвому расчету. Секира Атора еще только поднималась для следующей атаки, а губы Трогвара уже шептали короткое слово, вызывавшее заклятие силы, одно из множества несложных заклинаний, позволяющих многократно увеличить мощь наносимого удара…

Секира Атора устремилась вниз, и одновременно Трогвар резко качнулся вбок, изгибаясь, подобно морскому растению над напором волны, и со всей дарованной заклятием силой обрушил на врага свое странное оружие, целясь клювами-остриями крюков в рукоять оружия Белого Единорога.

Что-то сухо хрустнуло, и железные навершия крюков пробили топорище. Усиленный колдовством размах вырвал секиру из рук Атора, сцепленное намертво оружие обоих противников упало вниз.

Прежде чем Атор успел выхватить кинжал, Трогвар кинулся на него с голыми руками. Они остались безоружными, и теперь ничто формально не мешало ему, Трогвару из Дем Биннори, использовать свои новые познания.

Между рук Крылатого Пса сгустился небольшой комочек Мрака. Он дал презрительно ухмыляющемуся Атору поймать себя на простейший прием, он ощутил, как его ноги отрываются от земли… Близко-близко мелькнуло страшно искаженное лицо Атора, и в него, в это лицо, Трогвар и швырнул — в упор — этот крошечный темный комочек…

Этому боевому заклятию, одному из сильнейших, Трогвара научил, как ни странно, не его мертвый учитель, а скромный привратник Гормли. Заклятие было и впрямь страшным. Туго спеленатый, стянутый незримыми нитями клок Первородной Тьмы, мгновенно доставленный по воле Трогвара от самых дальних пределов владений его мрачного повелителя, Ракота Восставшего, встретил на своем пути плоть Атора, человеческую, полную жизненными силами плоть, и жадно впился в нее.

Атор глухо вскрикнул и зашатался, прижимая ладони ко лбу, словно тотчас забыв об оружии. Глаза предводителяХалланской армии были закрыты, рот искривлен в муке… Секира внезапно странно и тревожно замерцала в его руке, а спустя несколько секунд бесследно исчезла..

Этого Трогвар никак не ожидал. Обрывок темного облака, изначального Хаоса, должен был обратить голову Атора в один короткий огненный взблеск, однако Хозяин Халлана почему-то уцелел.

И отчего-то Трогвар чуть запоздало обрадовался этому Атор не должен был умереть непобежденным, и верх над ним обязан был взять он, Трогвар из Дем Биннори, и тем самым завершить начатый когда-то на ристалищном поле поединок.

— Эй, благородный Атор! Продолжим! Крюк против меча!

Ладони Атора медленно сползли с лица. Глаза его были налиты кровью, однако терзавшая его боль уже отступила, выражение становилось все более осмысленным; еще минута-другая, и он будет готов к схватке.

— Принимаю твой вызов, проклятый колдун, — прохрипел он, поднимая меч и становясь в боевую стойку.

— Неужели ты до сих пор не узнал меня? — с любезной улыбкой осведомился Трогвар, совершенно спокойно приближаясь к своему противнику.

— Узнал тебя? — ошарашенно пробормотал Атор, вглядываясь в лицо Трогвара. — Да кто ты такой, сожри тебя Тьма?!

— Тот, кто рожден тебе на погибель! — вдруг взревел Трогвар, бросаясь вперед. Его хитроумное оружие со свистом прорезало воздух, и Атору пришлось отступить на шаг, чтобы парировать этот удар.

Спокойствие внезапно изменило Трогвару. Он видел перед собой убийцу, гнусного убийцу его, Трогвара, семьи, узурпатора королевского трона, мучителя его сестры… Сухие факты, простые, не раз повторенные слова — однако сейчас в сознание Трогвара словно бы ворвался испепеляющий вихрь ненависти, сотрясший все его существо.

— Это ты?! — выдохнул Атор. Он даже пошатнулся от неожиданности и едва-едва сумел отбить очередной выпад Трогвара. — Это ты?!

Потрясенный, сбитый с толку, охваченный суеверным ужасом, некогда непобедимый, Белый Единорог отступал шаг за шагом, не в силах оторвать взгляда от горящих ненавистью глаз своего врага. Он уже понимал, что пощады здесь не будет, однако и это было еще не все.

— Да, это я, Трогвар Дайрский, законный правитель Халлана в отсутствие моей старшей сестры, высокородной и наследной принцессы Арьяты Халланской! — отчеканил Трогвар, сделав даже перерыв в своих атаках ради этой высокопарной тирады.

Наградой ему послужило то безумное выражение смертной тоски, причудливо смешанной с яростью, что появилось во взоре Атора. Нечто подобное Трогвару доводилось видеть на охоте в глазах загнанных и раненых зверей…

Сегодня был его день. День, когда он, Трогвар, должен был вернуть долг Атору, пришло время исполниться старому и древнему пророчеству, невесть откуда взявшемуся в странном фолианте и, несомненно, долго не дававшему покоя Атору.

Меч Атора, выхваченный из ножен вместо исчезнувшей секиры эльфов, и крюки в руках Трогвара продолжали свой безумный танец. Вокруг них уже давно никого не осталось, они сражались вдвоем на пустой равнине, все многочисленное войско Владычицы растаяло без следа. Закат догорал, однако все небо над полем битвы затягивали угрюмые и мрачные тучи, ни луны, ни звезд не было видно; и Трогвару отчего-то легче было сражаться под покровом этих плотных серых тел, словно под крышей родного дома; колючий и жесткий свет звезд отчего-то пробуждал неуверенность и страхи.

Шаг за шагом Атор отступал, теснимый — впервые в жизни! — никому не ведомым мальчишкой. Крюки Трогвара выписывали замысловатые восьмерки и петли, скрещивались и сталкивались, норовя поймать длинный и прямой меч Атора в свой захват. Острия мелькали у самого лица Атора, и ему лишь с величайшим трудом удавалось в последний момент отводить атаки Трогвара.

„Он понимает, что проигрывает!“ — мелькнуло в голове у Крылатого Пса, когда после нескольких минут поединка ему удалось перехватить бешеный взор Атора; и, чувствуя поднимающуюся в нем самом усталость, внезапно понял: схватку пора кончать.

С какой-то небрежной легкостью и лихостью, нарочито отставив правую руку, открывшись, Трогвар шагнул навстречу быстро блеснувшему клинку врага. Он знал, что успеет отбить этот выпад. Он не имел права не отбить его…

И в самый последний миг, когда сверкающей, начищенной стали Атора оставались считанные дюймы до неприкрытой головы Трогвара, оба крюка Крылатого Пса взлетели в одном стремительном слитном движении. Их загнутые клювы скрестились, сталь заскрежетала о сталь, пойманный меч Атора рванулся, пытаясь освободиться, однако было уже поздно. Один стремительный выпад — и прямые острия крюков вонзились в глаза непобедимому обладателю Знака Белого Единорога.

Атор упал беззвучно, из глазниц его медленно и неспешно, словно не желая покидать еще нестарое и полное сил тело, потекла кровь.

Трогвар замер над поверженным. Его враг был мертв, и боевой азарт быстро уступал место всегдашней опустошенности, что обычно приходит, когда достигнута какая-то большая, трудная цель…

На пустой равнине, над мертвым телом с выколотыми глазами, стоял одержавший наконец победу Трогвар. Однако он прекрасно чувствовал, что за него — быть может, даже без его воли — вступились столь могущественные силы, по сравнению с которыми все премудрости, почерпнутые им во „Вратах Холмов“, казались лишь невинными детскими хитростями…

Однако, как бы то ни было, Атор был мертв; и едва Трогвар справился со своими мыслями, как голос его учителя зазвучал вновь:

— Ты победил, мой мальчик, я не сомневался в этом, и я горжусь тобой Наш с тобой покровитель весьма доволен тобой, весьма доволен. Теперь, я полагаю, тебе уже самому ясно, что надлежит сделать дальше — тебе предстоит штурмовать Дайре!

— Но ведь… но я так и не нашел ключа к заклятиям Владычицы, — запинаясь, признался Трогвар, точно школьник, не выучивший урока. — Мне лишь открылось, что я могу снять эти чары, убив саму Хозяйку…

— Халлан — твоя страна, — с неожиданной строгостью откликнулся маг. — Ты ее законный правитель. Тебе решать, как поступить с той, что заколдовала всех до единого твоих подданных… Однако мой совет тебе — не убивай ее. Она ведь наполовину принадлежит к роду Перворожденных, не стоит без нужды ссориться с ними. Тесни слуг Молодых Богов, сокрушай их алтари, но не убивай ту, кого ты именуешь Владычицей, без крайней нужды, кроме как лишь защищая свою жизнь, после того как окажутся бесполезными все иные средства. Отчего-то мне представляется, что ее смерть может повлечь за собой целую лавину грозных событий, совладать с которыми не сможем ни я, ни ты…

— Но как же… — начал было Трогвар, однако холодный голос мертвого вновь перебил его:

— Возможно, сама Владычица откроет тебе секрет этих чар. — И он неприятно рассмеялся.

— Ты говоришь загадками, учитель, — вздохнул Трогвар.

— Я с радостью дал бы тебе четкие указания, — ответил маг, — однако я и сам пока ничего толком не знаю. Одни ощущения… неуловимые предчувствия… Их трудно описать словами. А объяснить тебе все это подробнее я уже не успею. — Бывший хозяин Красного замка помолчал, словно собираясь с силами. — Не успею, Трогвар, потому что ты стал теперь настоящим чародеем. Тебе уже не нужны мои подсказки. Все потребное ты можешь найти либо в книгохранилище, либо путем собственных разысканий. И, — торжественно закончил маг, — тебе пришла пора покрыть мое отжившее тело землей!

Трогвар оцепенел. Остаться совсем одному… без мудрых советов наставника… без его долгих бесед и рассказов о прошлом мира, о богах и героях… Трогвар и сам не заметил, как привязался к этому голосу, и мысль о том, что теперь он умолкнет навсегда, была тяжела.

— Вернись в Замок и похорони меня, — говорил тем временем мертвый маг. — ПОХОРОНИ МЕНЯ, а потом собирай своих слуг и выступай в поход на столицу. Собери всех, кого сможешь, хотя успех твой будет зависеть в первую очередь, конечно же, не от многочисленности твоих полков. Над Дайре должно быть поднято знамя нашего покровителя!

— Но, учитель, если Владычица родом из эльфов, то не грозит ли нам открытая война с ними? — встревожился Трогвар.

— Тебе еще предстоит разрешить загадку того дворцового переворота, что привел ее к власти, — ответил наставник. — Я не верю, что все до единого эльфы Закатного Хьёрварда были на ее стороне, — в противном случае их рати давно бы уже оказались у ворот Красного замка. Нет, скорее всего за ней стоит лишь часть Перворожденных. Быть может, нам удастся уговорить их образумиться. Поэтому и не следует стремиться во что бы то ни стало убить ту, в чьих жилах течет часть эльфийской крови… А теперь давай прекратим эту беседу! Мое время на этой земле истекает. Я чувствую, что Великий Ракот вот-вот призовет меня к себе… Торопись, Трогвар. Торопись, мой мальчик. Если ты успеешь выполнить все потребные магические обряды, я смогу — хоть и нечасто — говорить с тобой… и, когда настанет черед, быть может, даже вернусь в этот мир. Я ведь, что ни говори, Бессмертен. Ты тоже станешь таким — я передам тебе некоторые ключевые заклятия в последние минуты своего пребывания здесь. Остальное, в том числе необходимые колдовские составляющие для материального заклятия, ты легко отыщешь сам, с твоими нынешними силами тебя: это не слишком затруднит… Так что торопись!

Голос мертвого мага умолк окончательно. Трогвар еще постоял с минуту над мертвым телом Атора, губы Крылатого Пса неожиданно для него самого вдруг шепнули: „Прощай!“..

Путь обратно в Красный замок прошел без всяких происшествий. Трогвару никто не препятствовал. Сам Замок он нашел в идеальном порядке.

— Я говорил с учителем, Гормли, — обратился он к; привратнику. — Он сказал, что пришла пора покрыть его отжившую плоть землей. Он также говорил что-то о неких обрядах… я рассчитывал, что он скажет мне о них здесь подробнее, однако он молчит, и я не могу дозваться до него…

— Ну что ж, — после некоторого молчания торжественно вымолвил Гормли. — Я счастлив приветствовать нового Хозяина Замка! Ты становишься его полноправным властителем, Трогвар! Я знал, что ты сможешь это сделать, и я горжусь, что у меня будет такой повелитель! А что до обрядов… и заклятий бессмертия… Насчет последних сказать ничего не могу — на мне Запрет Старого Дракона, а насчет первого все, как есть, растолкую..

Объяснения Гормли длились долго; нет нужды пересказывать здесь все детали совершавшихся в течение трех дней над телом мертвого мага обрядов, достаточно лишь того, что благодаря им астральный двойник учителя Трогвара получил нечто вроде своей тщательно замурованной в подземельях Замка копии, тем самым устанавливалась прочная и неразрывная связь между странствующим где-то по темным пределам владений Ракота истинным „я“ мертвого волшебника и Красным замком…

Погребальный костер во дворе Замка был зажжен огненным дыханием Гротмога; пламя жадно пожирало щедро политые смолой сухие сучья, и впавшему в транс Трогвару казалось, что он наяву слышит в треске огня знакомый неспешный голос, который повествовал о столь страшных магических вещах, что у Трогвара волосы шевелились на голове… Он не сомневался в услышанном. Старый маг и впрямь передавал ему самые важные, самые сложные заклятия бессмертия; остальное Трогвар должен был восполнить сам, однако здесь он уже чувствовал себя более уверенно, особенно в том, что касалось необходимости добыть некоторые предметы для последних ритуалов, пусть даже очень редкие. Ну, подумаешь, требуется один фунт сушеных лепестков цветов никорса, огней забвения, растущих в диких полуденных лесах Южного Хьёрварда, охраняемых ордами свирепых диких племен вкупе с подвластными их колдунам страшилищами и Пожирателями Душ! И пусть даже для того, чтобы собрать потребный один фунт, придется выжечь огнем сотню деревень и отправить в Посмертные Области несколько тысяч их обитателей!..

„А ведь Фалдан не зря так и не смог поверить, что видит перед собой прежнего Трогвара“, — вдруг услыхал он негромкий и печальный женский голос, низкий, чуть хрипловатый… Он заполошно оглянулся — вокруг никого не было…

На третий день, когда все необходимое было уже сделано, а деловитый и неутомимый Гормли в последний раз проверял их войско перед смотром, что собрался устроить Трогвар, у Крылатого Пса неожиданно выдалось несколько свободных часов. Он уже собрался как следует заняться некоторыми изощренными боевыми заклятиями, дабы преподнести Владычице Халлана достойный сюрприз, когда дело дойдет до настоящего боя, как вдруг ощутил какое-то странное беспокойство, как будто кто-то настойчиво взывал к нему — кто-то находившийся совсем близко от Красного замка…

„Наллика!!!“ — эта мысль неожиданно для самого Трогвара обожгла его, точно раскаленное железо. Он совсем было забыл о ней, ему казалось, что зеленоглазая и зеленоволосая Дева Лесов навсегда исчезла из его жизни. Однако это оказалось не так, и — не имело смысла лгать самому себе! — он чувствовал себя на седьмом небе от счастья, что она все-таки появилась вновь.

Она стояла перед наглухо запертыми воротами Красного замка в своем неизменном травянисто-зеленом плаще, громадные глаза смотрели на Трогвара со странным выражением, которое Крылатый Пес понял далеко не сразу: она что… жалеет меня?!

— Я жалею тебя, Трогвар из Дем Биннори, король Халлана, — тихонько произнесла Наллика, касаясь его груди длинными и тонкими пальцами. Она даже не скрывала, что читает его мысли. — Я жалею тебя… потому что ты погибнешь, сражаясь за Тьму, и лишишься посмертия, дарованного твоему роду Молодыми Богами… Ты не знаешь, насколько это может быть страшно! Полное, совершенное Ничто, даже не безрадостное существование в отдаленных безднах Астрала…

— Почему… почему ты заботишься обо мне, Наллика? — с трудом выдавил из себя Трогвар. — Тебя подослали ко мне?.. — Он говорил свою последнюю фразу, уже и сам зная, что это не так.

— Потому что я хочу и дальше видеться и говорить с тобой, — опуская глаза, молвила Наллика. — Потому что во мне словно бы зажигается новое солнце, когда я вижу тебя. Я не знаю, что это и откуда пришло. Это просто есть. Да, я знаю, что ты служишь Тьме, но моя повелительница, милосердная Ялини, заглянула сперва в мою душу, а затем в твою., и сказала, что ты еще можешь вернуться к Свету. Она даже заговорила с тобой…

— Она заговорила со мной?! — оцепенел Трогвар. Чтобы кто-то из Молодых Богов снизошел до обращения к Смертному — о подобном не упоминала ни одна из прочитанных им хроник! — Так, значит, „Фалдан так и не поверил…“ и так далее — это ее слова?

Наллика лишь кивнула:

— Фалдан и впрямь не узнал тебя, Трогвар. Для них ты — добрый и сильный. Для них невозможно даже представить себе, чтобы их старый друг стал бы служить темным силам.

— Да что вы все заладили — Тьма, Тьма… — с досадой махнул рукой Трогвар. — Если на стороне Света эта ваша Владычица, то тогда я — на стороне Тьмы! — Он гордо вскинул голову.

— Не произноси таких слов! — ужаснулась Наллика. Ее рука непроизвольно стиснула локоть Трогвара. — Такое нельзя не то что произносить вслух, но даже и держать в своих мыслях!

Трогвар угрюмо усмехнулся:

— Мне уже терять нечего. Я и так слишком долго держал подобное в мыслях, но я так и не нашел доказательств, что Тьма означает Зло, а Свет — Добро. Природе в равной степени необходимы день и ночь. Это, я надеюсь, ты отрицать не станешь?!

— Я не для того пришла сюда, Трогвар, чтобы вести с тобой отвлеченный спор о природе Добра и Зла, — вздохнула Дева Лесов. — Пойми же, все это время тебя бесстыдно, бессовестно используют! Ракот превратил тебя в свою марионетку, в болтающуюся на веревочках безвольную куклу, внушая тебе отвратительные мысли о войне и насилии; он ловко подобрал к тебе ключик, он исполнил самую твою сокровенную мечту о власти, о магическом могуществе, он отдал тебе целый Замок, из-за пределов мира он нагнетал и нагнетал в тебя силу, которую ты, в ослеплении и упоении первыми успехами, считал следствием своих напряженных занятий Он поманил тебя заветной для каждого Смертного приманкой — Бессмертием…

— Что ты несешь! — с гневом прервал ее Трогвар. — Я не марионетка! Я волшебник! Ты сама могла убедиться в этом!..

— Погоди! — резко вскинула руку Наллика, ее зеленые глаза горели нестерпимым пламенем. — Ты всерьез считаешь себя волшебником? А сколько времени ты учился волшебству? Несколько месяцев? И ты уже говоришь, что у тебя под самыми ногами — Порог Бессмертия?! Да знаешь ли ты, чтобы стать настоящим Волшебником, нужны десять таких жизней, как жизнь Смертного, что начать ты должен был бы с того, чтобы добиться для себя этих десяти жизней, и лишь затем постигать науку чародейства; а для постижения тайн Бессмертия тебе едва-едва хватило бы этих десяти человеческих сроков! Как ты не понимаешь, что быть колдуном — это не столько использовать уже готовые заклинания, сколько творить свои собственные, неповторимые, не подвластные более никому, кроме тебя?! Ракот накачивает в тебя силу, я повторяю, накачивает силу, а ты мнишь себя настоящим чародеем! Вот он, Восставший, — настоящий маг, ибо даже боги не могут в одночасье справиться с его могучим колдовством! А ты — ты просто его слепое оружие, одна из мириадов стрел, что выпускает Тьма в этой нескончаемой войне!..

Наллика осеклась, словно услыхав пришедший откуда-то издалека тайный для других приказ. Она, наверное, могла бы продолжать и дальше, однако Трогвар опередил ее и медленно заговорил сам:

— Кукла Ракота, говоришь ты?. Он накачивает в меня силу? Волшебником не становятся за несколько месяцев? Что ж, ты говоришь разумные слова, о Дева Лесов. Но я отвечу тебе так: я не предам своего покровителя Он дал мне возможность осуществить все мои мечты, он во всем помогает мне — так какая мне разница, вливает он в меня эту самую силу или не вливает, если я могу пользоваться ею в любой момент, если она подчиняется мне, если я могу делать все, что захочу? Нет, Наллика, я не предатель. Если все это дал мне Ракот Восставший, кого вы почему-то зовете Узурпатором, то я благодарен ему. А теперь я намерен вернуть себе принадлежащий мне по праву рождения трон Халлана.

Наллика медленно отступила на шаг, ее глаза закрылись, она вдруг отчаянно затрясла головой, словно пытаясь избавиться от навязчивого кошмара… А спустя мгновение она внезапно исчезла.

ГЛАВА XXIX

Армия Ночи шла по просторам Халлана. Впереди нее на громадном крылатом драконе летел Трогвар, то забираясь в поднебесье, то вновь опускаясь вниз и пуская Гротмога крупной валкой рысью во главе авангарда Он не оставил позади, в Красном замке, ни одного своего слуги, кроме лишь старого Гормли. Война в Халлане была войной его, Трогвара, и он не собирался больше терять ни единого дня.

Войско Крылатого Пса не отличалось многочисленностью — всего около трех тысяч годных к бою существ из самых разных миров, и похожих на людей, и вовсе на них не похожих. Однако до сих пор они составляли не более чем почетный эскорт — никто не решился преградить им путь. Смерть Атора и бегство Халланской армии с поля боя, похоже, вразумили кое-кого из пограничных баронов, и Трогвар повсюду встречал лишь изъявления покорности. Он в открытую объявлял себя королем; заклятие сделало видимым Королевский Знак Халлана на его теле, и он часто ехал обнаженным до пояса, а причудливый пояс из многоцветных венчиков и листьев светился, неотрывно притягивая к себе взоры всех без исключения халланских обывателей, оказывавшихся на пути у Трогвара.

Его армия никого не убивала, не грабила и не творила насилий. И — удивительное дело! — жители как-то не спешили отдать жизни за свою возлюбленную Владычицу, а, напротив, упоминали о ней с полным равнодушием или даже с некоторым сарказмом. Мол, правила тут одна такая…

Трогвар не удивился бы этому, происходи все описанное где-нибудь в приграничных селениях, которые перешли под его руку. Однако здесь, в глубине Халланского королевства, власть Владычицы должна была быть очень сильна. Так почему же его войско по-прежнему идет совершенно спокойно?!

Спустя месяц, в середине августа (уже минуло два года, как Трогвар оставил Школу Меча), армия Красного замка увидела перед собой высокие стены Дайре.

По-прежнему ни один воин Владычицы не встал на пути Трогвара, однако жители королевства не выказали и никакого восторга по поводу его возвращения, хотя, конечно, почти все помнили правление последних королей. Сам же Крылатый Пес не торопил события. Обустраивать страну будем позже. Сейчас главное — покончить с самозваной правительницей!

Однако после долгого пути от пограничья до столицы у Трогвара накопилось довольно много не слишком приятных вопросов. Учитель не зря старательно пытался развить в своем подопечном способность чувствовать чужие заклятия; и сейчас Трогвар явственно ощущал, что именно вокруг него, посредством него, хоть и без вмешательства его собственной воли, сейчас творятся какие-то странные магические действа, неким образом связанные с теми самыми, уже надоевшими ему до смерти заклятиями Владычицы, которые он так и не решил, как снять, не проливая крови Хозяйки Халлана. Как будто через его, Трогвара, сознание текли и текли откуда-то из-за грани мира потоки великой, непредставимой человеческим рассудком силы… и они-то и делали что-то такое с заклятием Владычицы, от чего то словно бы теряло силу на время… А может, и нет, и все это только мерещилось Трогвару, ставшему уж слишком мнительным и чуравшемуся при малейшем шорохе…

Однако факт оставался фактом — люди, которые ранее бестрепетно умирали по первому слову Владычицы и с Ее именем на устах, теперь лишь равнодушно пожимали плечами при упоминании о ней.

Никто не мешал Трогвару и разрушать храмы Молодых Богов. Это было нетрудно — Гротмог и другие огнедышащие создания помельче в несколько минут выкуривали из зданий всех защитников-жрецов, горные великаны и тролли ловили их, вязали и оттаскивали подальше, где и отпускали на все четыре стороны. Их никто не хотел убивать, Трогвару было нужно лишь, чтобы эти жрецы и прочие храмовые служки не путались под ногами…

И потом здоровенные люди-быки деловито опустошали храм, подпиливали, где только можно было, стропила и балки, рыли глубокие подкопы под фундаменты… и здание оседало набок, исчезая в клубах едкой каменной пыли. Трогвару было жаль красивых дворцов, ведь им, наверное, можно было бы найти и другое применение, однако он присягнул Ракоту и делал то, что должен был по их негласному уговору. Правда, его покровитель не требовал у него и сооружать взамен разрушаемых храмов свои собственные капища или жертвенники..

Ворота Дайре были закрыты наглухо, а между зубцами высоких стен поблескивали доспехи многочисленных воинов, выведенных на парапеты. Город Владычицы оказался готов к отпору.

У Трогвара не было достаточно сил, чтобы наглухо замкнуть кольцо осады. Ему оставалось только одно — как можно быстрее взять город штурмом, однако даже он содрогался при мысли, во что превратится прекрасный город, если он спустит на него с цепи всех своих страшилищ… Но если не штурмовать, тогда нужно каким-то образом пробраться во дворец и поговорить с этой Владычицей с глазу на глаз.

Решение это пришло само собой, и Трогвар еще долго дивился тому, что сразу не смог додуматься до самого очевидно. Один выход в Астрал — и он сможет оказаться там, где пожелает. Пусть это и весьма опасно для Смертного, но попытаться стоит.

Еще добрых четыре дня ушло на то, чтобы подготовить для всех его слуг заклятия возвращения в их родные миры, если он сам не вернется.

Ночь, избранная им для сведения счетов, выдалась облачной и беззвездной. Тучи скрыли луну, в отдалении уныло завывали волки, хотя время сейчас для их свадеб было куда как неподходящее.

Трогвар долго и с тщанием готовил свое самое главное волшебство. Он ощущал многочисленные магические барьеры, возведенные Владычицей вокруг своего дворца; придется уйти очень глубоко в Тонкий Мир, и кто знает, удастся ли ему вырваться обратно?..

Для осуществления своего замысла Трогвар решил избрать известный, давно и хорошо освоенный им путь — использовать силу колдовства Истинных Магов. Те, надо сказать, последние месяцы что-то совсем разошлись, верно, все пытались выслужиться перед Молодыми Богами, сокрушить своего бывшего собрата, а ныне — Восставшего Ракота; однако, как бы то ни было, сил для выполнения задуманного хватало, а тонкие и хитроумные формы заклятий, позволявшие продержаться в глубинных областях Астрала, Трогвар позаимствовал из магических трудов, что сыскались в библиотеке Красного замка, и лишь подогнал символы чародейства по себе.

Астрал его не удивил и не разочаровал. Да и что могли увидеть глаза Смертного, пусть даже и сильного колдуна, если он сознательно оставил их вполне человеческими? Серые бескрайние и безжизненные» равнины, больше всего похожие на застывшие облака, и ничего более; чтобы увидеть обитателей этих мест, нужно было быть, самое меньшее, Истинным Магом…

Когда унялось бешеное коловращение в глазах каких-то разноцветных кругов и искр, Трогвар увидел, что он стоит в хорошо знакомом ему тронном зале дворца, сейчас пустынном и тихом. У дверей стражи не оказалось, не встретил ее Трогвар и когда шагал по длинным коридорам… «На стенах все, что ли?»

Он шел по следу, как хороший охотничий пес. Он чувствовал, где находится Она, когда-то бывшая для него живым богом на земле, а ныне превратившаяся в злейшего врага, он точно знал, где Она, ощущая это всем своим существом…

Лишь перед той дверью, за которой сейчас находилась Владычица, Трогвар впервые увидел стражу. Двое дюжих гвардейца неподвижно стояли навытяжку; по их лицам было ясно видно, что здесь сомнений и колебаний никто не испытывает ни в малейшей степени.

«Этих двоих можно убить. А ведь уже так давно не дрался по-настоящему. А зачем? Лучше мы их вот так… аккуратно… без крови…»

Малое заклятие сна сработало безукоризненно. Стражи разом уронили головы на грудь и захрапел. Трогвар беспрепятственно прошел мимо.

Дверь оказалась незапертой.

— Ну, вот мы и дома, — обессилено вздохнула предводительница, точнее, бывшая предводительница Черного Ордена Койаров. Она стояла рядом с принцессой Арьятой у выхода из узкой пещеры; позади был долгий и страшный путь через кишащие ужасными тварями дикие джунгли, через запутанные подземные лабиринты, где тоже; обитали весьма малосимпатичные создания; однако они преодолели все. Перед ними лежал Халлан.

— Все-таки вышли, — не удержавшись, всхлипнули Арьята, совсем не стесняясь перед предводительницей своей слабости. За эти месяцы они, конечно же, не стали друзьями, однако не один раз им пришлось спасать друг другу жизнь; Арьята к тому моменту, как они вышли из пещеры, совсем запуталась в своих мыслях и чувствах, касающихся предводительницы, и сочла за лучшее пою оставить эту тему. Главным сейчас было другое — что делается в Дайре?

Арьята чувствовала, что все равно не сможет отказаться от попытки поквитаться с Владычицей за все пережитое. В противном случае она, Арьята, оказывалась на пороге совершенно серого, безрадостного и бессмысленного существования, на пороге самого страшного, что только может случиться с человеком…

— Что ж, ты, наверное, хотела бы двинуться в столицу? — проницательно заметила предводительница. — А вот скажи-ка мне, ты ничего не чувствуешь… такого… мне не подобрать даже слова… словно что-то лопнуло, словно исчезли когда-то возведенные барьеры?

Арьята покачала головой. Она не чувствовала ничего подобного — лишь усталость, бесконечную усталость. Они дошли наконец до их собственного мира, но что теперь делать ей в нем?

— По-моему, здесь без нас многое изменилось, — озираясь по сторонам, пробормотала предводительница, точно ожидая увидеть синюю траву и оранжевые листья на деревьях. — Исчезло нечто… исходившее от твоего и моего главного врага… Или нет, не исчезло, так… словно бы спряталось на время…

— Ты говоришь загадками, — устало вздохнула Арьята.

— Я бы на твоем месте отправилась сейчас не в Дайре, а в ближайший баронский замок, — вдруг в упор заявила предводительница. — И показала бы там свой Королевский Знак, Знак полноправной наследной принцессы. Которая только и может претендовать на трон сего королевства!

— Ты сошла с ума от радости? — Арьята даже не повернула головы — совсем не было сил двигаться.

— Послушай меня, принцесса. — Голос предводительницы был, как никогда, просительным. — Это для твоего же блага… по-моему, здесь, в Халлане, народ готов подняться против Владычицы. Я не могу строго доказать тебе это сейчас… а на слово ты мне, наверное, не поверишь, решишь опять, что я хочу выдать тебя Хозяйке Халлана…

И тут Арьятой овладело странное безразличие.

Что ж, быть может, эта предводительница не так уже не права. Если барон не закует ее, Арьяту, немедленно в цепи и не отправит в столицу с усиленной охраной, тогда еще есть для чего жить и бороться. А если нет… что ж, она всегда успеет покончить с собой. Ведь тогда жить уж точно станет незачем. Не нужно обманывать себя — Владычицу стерегут настолько хорошо, что ни с ядом, ни с клинком к ней не подберешься…

— Хорошо, — выдохнула Арьята, вставая на ноги. — Веди, если знаешь куда.

* * *

Петли двери были хорошо и заботливо смазаны. Створки отворились бесшумно, Трогвар переступил через свалившегося на пол спящего охранника — второй еще умудрялся сохранять равновесие, опираясь на копье, — и вошел.

Что-то очень сильно трепыхалось в груди, там, слева, трепыхалось так, что перехватывало дыхание и темнело в глазах. Еще один шаг и один взмах меча — и ты король Халлана… Сестра давно исчезла, да и кто сможет упрекнуть его хоть в чем-либо? Он возьмет трон по праву сильного!

В комнате царил мягкий, душистый полумрак. Горело лишь несколько свечей, да еще в камине слабо тлел умирающий огонь. На пушистом ковре Трогвар увидел скрючившуюся, обхватившую руками подтянутые к подбородку колени фигурку со странными черно-белыми волосами, так поразившими его в самый первый момент, когда он увидел портрет Владычицы там, в далеком прошлом, в Школе Меча в Дем Биннори. Она не обернулась.

Все казалось совсем простым. Вытащить меч. Сделать три шага вперед. И с размаху, со свистом рубануть вкось, так, чтобы кончить дело сразу и — без мучений…

— Ну, что же ты? — вдруг глухо произнесла она. — Что ты застыл? Руби. Я ведь безоружна.

Трогвар вздрогнул, а сердце вдруг налилось какой-то тяжелой, смертной болью. Он не удивился ее словам. Она была сильной волшебницей, достаточно сильной для того, чтобы понять: от него ей уже не отбиться.

Неужели он, Трогвар из Дем Биннори, и впрямь поднимет оружие на беззащитную женщину?

Однако она с успехом подняла оружие на его собственную семью.

И все же — если я убью ее сейчас, разве я не стану таким же, как она?

Разум Трогвара еще колебался, однако тело, движимое, верно, коренящейся где-то в подсознании ненавистью, двинулось вперед. Меч поднялся в позицию для удара.

— Остановись, Смертный, — негромко произнес за спиной Трогвара мягкий, исполненный силой и какой-то нечеловеческой музыкальности сильный мужской голос. — Остановись и обернись, Смертный!

Трогвар помертвел. Казалось, в спину ему уперлось сразу несколько льдисто-холодных клинков; и он понимал, что одно-единственное его движение — и незваные гости оборвут нить его земного пути так же легко, как задуют свечку. Он все равно не успел бы дотянуться до Владычицы; это верно, что никакое оружие, ни меч, ни копье и ни стрела не убивает мгновенно, даже смертельно раненный, он успел бы покончить со своим врагом, однако оружие тех, кто стоял сейчас у него за спиной, убивало именно мгновенно. Он это знал.

Трогвар медленно, очень медленно опустил меч и повернул голову, при этом отступая к стене гак, чтобы не терять из виду и Владычицу. С нее вполне станется всадить ему нож в спину, пока он будет занят переговорами.

В дверях напротив него стояли трое. Раньше вид их заставил бы Трогвара затрепетать от восторга, потому что это были эльфы.

Высокие, стройные, в мягких кожаных куртках светло-коричневого цвета, с длинными, цвета чистой платины, блистающими волосами до плеч, с огромными лучащимися глазами, подпоясанные узкими поясами, на которых искрились и сверкали сами собой светящиеся адаманты; изящные руки лежали на эфесах длинных и тонких мечей в серебряных ножнах… И от них исходила Сила, истинная, древняя, изначальная Сила, давным-давно уже покинувшая населенные Смертными пределы…

На шаг впереди остальных стоял могучий воин, волосы его были перехвачены надо лбом тонким золотистым шнуром. Лицо его не имело признаков возраста, это было чистое и гладкое лицо далеко не старого человека в полном расцвете сил, и лишь по глубоким, умудренным глазам чистого небесно-голубого цвета можно было понять, что за его спиной — опыт многих и многих прожитых столетий. Не отрываясь, он смотрел прямо в глаза Трогвару, и Крылатому Псу пришлось собрать всю свою силу, чтобы не отвести взгляд.

— Останови свой удар, умерь свою ярость, Смертный, — вновь произнес стоявший впереди эльф. — Я и мои братья пришли сюда не для того, чтобы сражаться с тобой. Я пришел забрать свою дочь.

— Отец?! — раздался сдавленный голос за спиной Трогвара, как будто Владычица все это время пребывала в трансе и только теперь поняла, что тут происходит. — Ты?!

— Прошу тебя, помолчи, Оэсси, — по-прежнему мягко произнес эльф, однако было под этой мягкостью и еще нечто такое, от чего Владычица тотчас осеклась и умолкла.

— Послушай меня, Трогвар, Крылатый Пес Дем Биннори, — вновь обратился Перворожденный. — Опусти меч, нам незачем враждовать и сражаться с тобой. Ты победил — хотя вернее будет сказать, что не победил никто, и очень скоро ты убедишься в моей правоте, — но сейчас давай поговорим о другом. Я хочу забрать отсюда мою дочь, Оэсси, которая известна тебе под именем Владычицы или Хозяйки Халлана. Каков выкуп просишь ты за ее жизнь и свободу?

— Тебе же ничего не стоит убить меня, — собрав все силы и изгнав предательски-постыдную дрожь из голоса, ответил Трогвар. — Несмотря на все мои познания и силы, я чувствую, что моя жизнь в твоих руках. Зачем лишние слова? Рази, я готов.

— Я не хочу сражаться с ближним соратником Ракота Восставшего, — покачал головой Перворожденный. — Ты сам не ведаешь пределов своей силы, Трогвар. Тебе ничего не стоит испепелить и меня, и моих спутников, и сам дворец, и весь Дайре. Чтобы спасти тебя, в последний миг твой покровитель откроет Врата Мощи, даже если ты сам не сможешь сделать этого. Все вокруг превратится в огненную пустыню. Я не хочу этого, и я также не хочу лгать тебе. Я прошу — не угрожаю, заметь, я всего лишь прошу — верни рожденную от моей плоти. Повторяю тебе, ты победил. Корона Халлана вновь принадлежит тебе. Заклятия, что моя неразумная дочь наложила на этот край, исчезнут в тот момент, как мы с ней скроемся во Вратах Холмов. Люди вновь вспомнят прежние дни, ты или твоя сестра — кто-то из вас, как вы решите сами, станет полновластным королем и — я предвижу — будет править справедливо и мудро. Я же со своей стороны не пожалею ничего для выкупа!

Трогвар колебался, ошеломленный и сбитый с толку всем происходящим. Он готовился к смертельному бою — а что же делать теперь?!

— Согласившись на мое предложение, — продолжал убеждать его эльф, — ты ничего не теряешь. Ты ведь чародей, ты легко можешь проверить, говорю ли я правду, хотя я даю тебе нерушимую для Перворожденного клятву — кровью звезд, что течет в наших жилах!

Двое эльфов согласно наклонили головы. Клятва кровью звезд действительно была нерушима для эльфа. Трогвар знал это, об этом не раз писалось в самых разнообразных хрониках, читанных им в Красном замке…

— Я верю тебе, — хрипло проговорил Трогвар. — Можешь забрать ее. Я не воюю с женщинами и не убиваю безоружных! Что же до выкупа…

— Я понял твое желание, — печально покивал головой эльф. — Я понял его, ибо ты чист сердцем, о Трогвар, Крылатый Пес, чист, хотя и служишь тому, кого наши покровители, Молодые Боги, именуют всеобщим Врагом и Мировым Злом. Увы, я не смогу дать тебе право и возможность прохода через Врата Холмов. Это выше моих сил. Иная, куда превосходящая мою Мощь властвует над отделяющей мир Смертных от нашего мира чертой. Пойми меня и прости… Я ведь так понимаю, что тебе не нужно ни сокровищ, ни…

— Это так, — по-прежнему хрипло ответил Трогвар. — Разве что какая-нибудь твоя вещь, о Перворожденный, не знаю твоего имени, — на память об этой встрече и об этом разговоре. Всю жизнь я мечтал увидеть вас — и вот моя мечта исполнилась…

Эльф очень серьезно и уважительно взглянул на Трогвара, а потом неожиданно расстегнул свой усеянный светящимися алмазами пояс вместе с мечом и протянул его Крылатому Псу. Остолбеневший Трогвар не успел и глазом моргнуть, как сверкающая лента обвилась вокруг его тела, словно и всегда была там…

— Не возражай и не отказывайся, — чуть сдвинул брови эльф. — Если бы ты и впрямь был бы слугой Зла — не Тьмы, а Зла, подчеркиваю это! — ты не смог бы прикоснуться к этой вещи… Я не ошибся в тебе, Трогвар из Дем Биннори. И я рад этому. Оэсси! Иди сюда. Настало время…

Владычица медленно поднялась. Плечи ее безвольно поникли, голова была опущена…

— Погоди! — вдруг встрепенулся Трогвар, обращаясь к отцу Владычицы. — Твой дар прекрасен, и я уже утратил право просить выкупа, но, быть может, ты расскажешь — хотя бы вкратце, — как все это случилось?

Прекрасное лицо эльфа внезапно исказилось гримасой острого горя.

— Друг мой, — чуть слышно сказал он. — Это знание смертельно опасно для тебя… да и для меня тоже, хотя меня охраняют древние заповеди, переступать через которые не осмеливаются даже Боги… Оэсси — моя дочь. Но мать ее принадлежала к людскому роду, и моя дочь всегда тяготилась своей жизнью у нас, за Вратами Холмов, хотя и унаследовала от меня дар бессмертия. Ей хотелось повелевать, ей хотелось направлять и приказывать… А среди моих подданных есть такие, которые считают: люди — слабые и неразумные создания, мы, Перворожденные, для того и пришли в мир первыми, чтобы повелевать ими… И они вместе с моей дочерью… короче, Оэсси бежала. Бежала, чтобы стать Владычицей Халлана, Мои приближенные советники помогали ей и искусно сбивали со следа тех, кого я отправил на поиски… А потом я неожиданно узнал, что Молодые Боги весьма довольны таким исходом событий, что им для чего-то было нужно обратить свободных людей Халлана в сборище умиротворенных, благодушных своих марионеток… Подозреваю, что это каким-то образом связано с тем, что Ракот Узурпатор опять потеснил богов в одном из миров, где кипит их война…

Я долго собирался с силами, чтобы нарушить негласный приказ богов. Я решился, потому что, не войди я сейчас, ты бы и впрямь зарубил бы ее… А перенести это выше моих сил. Я слишком сильно… любил ее мать… и слишком сильно люблю ее…

А теперь прощай, Трогвар! Пусть тебя минет злая судьба! И, быть может, когда ты избавишься от своего служения, мы снова встретимся с тобой…

Перед глазами Трогвара внезапно взвихрился серебряный занавес — и спустя мгновение все исчезло.

* * *

Без всяких происшествий Трогвар выбрался из дворца, а на следующее утро защитники выбросили белый флаг.

День выдался ясным, солнечным, торжественным — как раз подходящим для въезда в город победителей. Армию свою Трогвар оставлял в лагере за городом, лишь распорядился о доставке туда из Дайре должного количества припасов. Ворота Дайре были уже широко распахнуты; караваны носильщиков и вереницы телег со съестным тянулись к стану воинства Красного замка, и горожане были рады-радешеньки откупиться от кошмарных чудовищ столь дешевой ценой. Трогвар хотел бы знать, что творится сейчас в их головах, в сознании тех, кто еще вчера был готов умереть за Владычицу, однако для этого времени у него уже не оказалось.

Ближе к полудню он в одиночестве вышел из своего лагеря и направился к зеленому холму примерно в четверти лиги от города. На душе было смутно и пусто, подступали какие-то тревожные мысли; пытаясь развеяться, Трогвар шагал и шагал, быстро поднимаясь вверх по отлогому, поросшему иван-чаем склону. На вершине холма лежал намертво врытый в землю громадный серый камень.

Трогвар устроился поудобнее на его теплой серой поверхности… и тут мир вокруг него внезапно и полностью изменился.

Тысячи и тысячи голосов величественными хорами грянули какую-то невыразимо прекрасную и торжественную мелодию; и казалось, что величественнее ее музыки уже не может существовать. Окрестности холма внезапно исчезли, словно чья-то громадная рука задернула незримый занавес; там, где только что расстилались поля, огороды, стояли многочисленные дома городских окраин Дайре, теперь клубился жемчужно-серебристый туман, пронзенный по всем направлениям ослепительными лучами золотого солнца. Хоры продолжали вести свой торжественный марш, и перед оцепеневшим Трогваром стали одна за другой возникать величественные фигуры, словно материализуясь из клубов жемчужной завесы.

Он не видел их лиц — лишь туманные очертания. Но, подобно исходящим от светила лучам, от этих фигур исходила такая сила, что в сравнении с ней Трогвар с ужасом ощутил себя даже не муравьем, не крохотной песчинкой — мельчайшей частицей сущего, «Атомом», как называли это иные философы и чародеи. Его била крупная дрожь, по лицу ручьями тек холодный пот; и страх, невыразимый мерзкий страх терзал каждую частицу его существа.

Не было нужды гадать, кто сейчас перед ним, — его почтили своим присутствием сами Молодые Боги.

Семь исполненных величия и могущества туманных фигур молча стояли перед ним, ничтожным Смертным, на самом рубеже жемчужного тумана. Они молчали, и молчание это заставляло Трогвара еще сильнее корчиться от ужаса; он понимал, что все кончено, что он в их власти…

«Да что же это я?! — вдруг мелькнула твердая и яростная мысль. — Неужели я и дальше буду доставлять им удовольствие своим страхом?! Нет уж! Умирать, так стоя!» Последняя фраза была, пожалуй, чересчур красивой, однако, как ни странно, она подействовала. Трогвар медленно поднялся на ноги и обнажил эльфийский меч. Чудесное оружие ярко и гордо лучилось в его руке, он молча стоял и ждал нападения.

Раздался смех. Искренний и звонкий смех.

И тут Трогвар вспомнил заклятие натот крайний случай, заклятие, обращенное к самому Ракоту Восставшему!

— Слушай, ничтожный червь, — грянул со всех сторон полный презрения голос. — Ты пошел против нашей воли. Ты служишь Тьме. Ты будешь стерт…

Голос продолжал говорить что-то еще, грозить непредставимыми людским воображением карами и муками, однако Трогвар не слушал его. Он лихорадочно плел заклятие.

И голос кого-то из всесильных богов прервался от изумления, когда внезапно грянул гулкий подземный гром. Земля задрожала в продолжительной судороге — и вершину холма прямо за спиной Трогвара пересекла исполинская бездонная трещина, и голос, глубокий и сильный, как сама бесконечная Тьма, произнес:

— Иди ко мне.

Наступила страшная тишина; верно, даже боги смутились, когда прямо перед ними, в самом сердце их силы, воля Смертного смогла воззвать к их, богов, злейшему врагу.

— Иди ко мне, сын мой, — звучал в безмолвии страшный голос, идущий из-под земли. — Иди ко мне, ибо никак иначе я не могу защитить тебя. Готово для тебя почетное место одного из моих капитанов. Иди ко мне!..

Трогвар стоял, оцепенев. Не двигались и туманные фигуры богов. Трещина притягивала, казалось, так просто, качнуться назад, и… он будет в безопасности. Но — и он твердо знал — цена за это будет едва ли не более страшной, чем кара Молодых Богов. Трогвар наяву видел, как он падает сквозь пламя, что выжигает из него все человеческое, как через страшную муку в него вливаются новые силы, как изменяется память и как уже не он, Крылатый Пес из Дем Биннори, стоит перед величественным черным троном Восставшего, но некто высокий, с огромными пепельными крыльями — то ли демон, то ли дух, то ли существо из плоти и крови…

И все-таки он сделал шаг назад. Боги по-прежнему молчали и не двигались.

— Нет! — внезапно раздался отчаянный крик, и Трогвар содрогнулся всем своим существом — слишком хорошо он знал этот голос.

Из стен жемчужного тумана молнией зеленой вырвалась Наллика.

— Нет, Трогвар, нет! — Он ощутил ее залитое слезами лицо, прижавшееся к его щеке, руки, лихорадочно тискавшие его плечи. — Нет, только не туда! Пойдем со мной, пойдем, я уговорю Ялини, она смилостивится, тебя будет ждать не такое уж строгое наказание, ну подумаешь, несколько веков лягушкой или гусеницей, потом — собакой или кошкой, а там, глядишь, тебе и вернут свободу… Пойдем! Пойдем, я же… я же не могу без тебя!

В сердце Трогвара, казалось, лопнула молния. Оно болело так сильно, как никогда в его жизни, и лишь Наллика, лишь ее руки и ее голос могли бы утишить эту боль…

— Пойдем! — молила Дева Лесов. — Пойдем со мной!

Она чуть отодвинулась и теперь стояла на расстоянии вытянутой руки от Трогвара, умоляюще глядя прямо на него своими магическими, чарующими глазищами. В них, казалось, бьется сейчас живое зеленое пламя…

— Лягушкой?.. — прохрипел Трогвар.

Он колебался. Наллика! Как он мог забыть о ней, вообразить, что спокойно проживет, никогда больше не увидев ее?

Но лягушкой! Жабой! Головастиком! Сдаться, покориться, отдаться на милость победителей?!

Но Наллика! Но свет ласковой земли, родимый мир Хьёрварда!

Он колебался.

— Пойдем, — прошептала Наллика, протягивая к нему руки.

И он отшатнулся. Что-то глубоко в нем почувствовало, что это непереносимо, когда тебя ведут, а ты лишь покорно идешь, куда приказано. И еще чувствовалось за этой рукой и что-то иное… словно кто-то из Молодых Богов решил покончить дело разом.

Трогвар отшатнулся.

И под его ногами разверзлась пустота.

Он полетел вниз, и его дикий крик слился с отчаянным, душераздирающим воплем Наллики.

А потом снизу рванулись волны пламени, и страшный голос Ракота грянул ему прямо в уши:

— Привет тебе, воин Великой Тьмы!

Грудь Трогвара терзал огонь, выжигая из него все, что составляло человеческую сущность Крылатого Пса. Память распадалась, глаза выгорели… однако он все еще кричал — кричал весь почти что бесконечный путь до темного Дна Миров, до темной Цитадели Ракота.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы, авалокитешваары, народ мирный и совсем не воинственный, однако волею судеб мы в свое время попали под власть Темного Владыки. Нельзя сказать, что мы так уж нахлебались горя; впрочем, речь сейчас не о том. Своими глазами я видел того, кто в бытность свою Смертным носил имя Трогвара из Дем Биннори; и от самого Ракота Восставшего услыхал я эту историю.

И еще поведали мне: когда именовавшийся Трогваром вновь обрел чувства и сознание, то увидел он перед собой сперва высокий Темный трон и восседавшего на нем Великого Ракота, а рядом с ним стоял некто, похожий на самого Трогвара после Великого преображения, — высокий, стройный, серый, с могучими крыльями за плечами; и, вглядевшись в него, Трогвар понял — хоть почти вся память о прошлом и покинула Крылатого Пса, — что перед ним стоит его отец.

И поведал былой король Халлана вновь обретенному сыну, что покинул сей мир в ту самую ночь, когда воины Черного Ордена напали на дом Гормли; послал тогда король моление всемогущему Ракоту, прося у него спасения для своей семьи; и внял его мольбам Восставший. Но не мог Владыка Ночи содеять сие просто так, покорный куда более могучим, чем сам он и даже Молодые Боги, вселенским законам магических Сил; был Ракот вынужден требовать плату за свою помощь, и таковой платой стала жизнь короля.

Спас тогда король Трогвара и Арьяту, и Восставший вложил в руки принцессы Призрачный Меч. Так и вышло, что как бы изначально предначертан был путь Крылатого Пса; Призрачный же Меч вырвали из руки принцессы Арьяты сами Молодые Боги, когда, после долгих усилий, подобрали ключи к чарам Ракота…

Воином Великой Тьмы стал Трогвар. И место ему отведено было на самой верхней ступени Темного трона, по правую руку от самого Восставшего. И долго, и с победами водил родившийся Трогваром в бой черные легионы Тьмы…

И неведома мне, смиренному писцу, дальнейшая судьба того, кто был Трогваром, судьба, что ждала его после падения темной Цитадели и пленения Ракота. Слышал я, будто сгинул носивший Знак Крылатого Пса в последнем отчаянном бою; хотя куда более упорные слухи ходили — и склонен я доверять им, ибо имею и сам некоторые наблюдения, — что сжалился в последний миг над ним Дух Познания, Великий Орлангур, чья мощь превыше мощи как сил Света, так и Тьмы, и по просьбе Дор-Вейтарна, что стал после своего ухода с Земли служить Столпу Третьей Силы, спас Великий Орлангур именовавшегося Трогваром и спрятал где-то в глубинах исполинской Сферы Миров, погрузив в длительный и непробудный сон. Крепко спит Трогвар, но, когда настанет черед измениться этому миру, восстанет он и вновь обретет свое поглощенное подземным огнем тело…

А сестра же его, принцесса Арьята Халланская, и впрямь вернула себе престол, ибо северные бароны, увидев ее Королевский Знак, тотчас приняли ее сторону; и она основала новую династию, что правит в Дайре и по сей день.

На сем заканчиваю. Скромный теперь отшельник, а когда-то ближний писец двора Восставшего, авалокитешваара Иштаурбин.

Ник Перумов ЗЕМЛЯ БЕЗ РАДОСТИ (КНИГА ЛИДАЭЛИ И АРТАРНА)

ПРОЛОГ

Весь мир сошел с ума Чума повсюду

И в ней повсюду — Буйные пиры

Адольф Галланд

По залитой кровью траве смертного поля шли семеро. Четверо мужчин и три женщины. Все были измучены, мужчины вдобавок изранены. Они не знали, кто бился здесь, в этой реальности, чьи рати сошлись на поле брани и кто победил. Они оказались здесь случайно.

— По-моему, это Белоста, — нарушил тягостное молчание один, высокий и светловолосый, со странными белыми глазами без зрачков. Они казались заполненными чистым белым пламенем. Грудь у мужчины была разворочена, и непонятно было, как он ухитряется идти с такими ранами как ни в чём не бывало.

— Белоста… — эхом откликнулся низкорослый, смуглокожий крепыш. — Ты прав, брат. Это она. Я узнал…

— Мир демонов, — низким, грудным голосом произнесла молодая женщина, крепкая, коренастая, широкобёдрая. — Я бывала тут… и даже кое-что позаимствовала.

— А чья это идея — отправиться сюда? — вновь задал вопрос белоглазый.

— Похоже, мы все подумали в тот миг об одном и том же, — усмехнувшись, ответил смуглый.

— И стали… почти что людьми, — брезгливо проворчала женщина. Вторая спутница — тонкая, словно растущий побег, с копной непокорных соломенного цвета волос — по-прежнему хранила молчание.

— Это ничего, Ятана, — смуглолицый положил руку на плечо говорившей. — Могло быть гораздо хуже.

— Да и никакими людьми мы не стали, — вступил в разговор ещё один, высокий и черноволосый, с быстрыми, порывистыми, точно ветер, движениями, — разве ты не чувствуешь, сестра?

— Да, Ямбрен, людьми мы не стали, — подхватил огненноглазый. — И это внушает надежду.

— Красиво говоришь, брат Ямерт, — отозвался Ямбрен. — Тогда, помнится, ты не счёл нужным обратить внимание кое на что… и вот мы все здесь, и говорим словами, и принуждены идти, а не лететь, и для нас закрыт Астрал…

Вместо ответа Ямерт остановился и пристально взглянул на недальний холм, лысый и каменистый. Склоны тотчас же охватило бушующее пламя; ещё миг — и оно опало, повинуясь слабому движению брови хозяина.

— Не думай, будто меня убедят твои фокусы, братец, — тихо произнесла светловолосая спутница, на вид казавшаяся самой юной. — Хватит огня и крови. Я не участвовала в той войне и хочу вернуться.

Все остальные замерли, изумлённо уставившись на говорившую.

— Ты сошла с ума, Ялини, — медленно проговорила Ятана. — Вернуться — куда и кем? И, главное, под чью власть? Этих выскочек узурпаторов?

— Мне плевать на них! — резко бросила Ялини. — Пока вы стенали и охали, я попросила… кое-кого. И моя просьба была исполнена. Мне назначили испытание. Я ухожу. Ятана и вы, братья, прощайте! И если окажетесь по-настоящему мудры, вы не станете мстить.

— Что она такое несёт? — взорвался Ямбрен.

— Прощайте, — повторила Ялини. Шагнула вперёд, молитвенно вскинула руки и… растаяла в воздухе. А на месте, где она только что стояла, прямо из разверзшейся бездонной пустоты насмешливо взглянули на ошеломлённую шестёрку два очень странных зеленоватых призрачных глаза — о четырёх зрачках каждый.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Моей жене Ольге

ГЛАВА I

Стылая зимняя ночь. Хрустальные огоньки звёзд кажутся нацеленными в тебя злыми, несущими смерть оголовками стрел. Вдохнуть невозможно — мороз обжигает горло. Низко-низко над замершей, точно от страха, землёй мчатся подгоняемые незримыми бичами бешеных ветров обезумевшие, дикие тучи. Из распяленных, косматых тел опускаются вниз тёмные воронки-хоботы смерчей, будто облака жадно сосут из земли остатки с таким трудом сбережённого тепла.

Стылая зимняя ночь. Нет спасения ни в лесу, ни в поле, и даже огонь не защитит — напротив, предаст, подманив к твоему ночлегу неотвратимую Смерть. Всё живое, ещё оставшееся в этих краях, уже давно забилось в логовища — неважно, берлога ли это под корнями вывороченной сосны или обнесённый частоколом хутор. Кто не успел, того к утру не станет. Таков закон. Такова плата. С нею все согласны. А которые несогласны были… попытались когда-то, говорят, драпать на юг, да только все на Костяных холмах и сгинули. Собственно, с тех пор гряду и прозвали Костяной — черепа да рёбра до сих пор ветер по увалам катает. Никто не ушёл. Старуха-смерть своего не упустит.

Стены хором сотрясаются под напором ветра. Сотрясаются, несмотря на два слоя брёвен и торфяную подушку меж ними. По углам уже разлеглась изморозь, хотя в обеих печах и придверном очаге вовсю исходит синим огнем гномий горюч-камень, за немалую цену и с великим риском доставленный летним водным путём с гор Ар-ан-Ашпаранга. Дальние горницы и светлицы давно покинуты. Вся большая семья от мала до велика здесь, возле громадных печей. За перегородкой — скотина, ей тепло нужно не меньше. А коли падёт корова или, скажем, дойная лосиха, считай, половина ребятишек до весны не дотянет.

В просторной избе тихо. Только негромко позвякивают в лад струны на старом гареке в руках старика Фиорга. Один он умеет отогнать — пусть ненадолго! — гнетущую тоску этих ночных часов, когда снаружи вовсю ярится буря; а это значит, что Орда вновь вышла на большую охоту.

Фиорг начинает песню. Она тягуча и протяжна, эта песня, голос старика дребезжит и срывается, однако его все слушают, затаив дыхание. Он один умеет оживить гарек. А люди крепко помнят былое пророчество, что за немалые деньги изрёк проходивший мимо странствующий эльф-гадатель: «Доколе звучит гарек, дотоле стоять стенам Аргниста!»

Аргнист — это хозяин хутора. Сам он нездешний. Был когда-то сотником королевского войска, служил на юге, в самом зелёном Галене, где, болтают, море даже в лютовьютне не замерзает. А сюда попал, когда двинул его величество полки на Орду, думая покончить дело одним махом, да только и сам тут остался, и войско его почти всё здесь полегло. Аргнист уцелел чудом. А назад пробиться уже путей не было… Однако мужик оказался не из хилых — сумел к людям выйти, а потом и хозяйством обзавестись. Ну а за Защитником дело не стало…

Дверь скрипнула. Створка медленно отворилась, и из холодных, выстуженных сеней ворвался клуб пара. Через порог медленно перебиралась мохнатая шестиногая туша размером с пару самых здоровенных быков, туше поспешно уступили дорогу.

Защитник обессиленно вытянулся возле самого огня, протянув иззябшие щупальца и лапы к огню. Клешни прятались в меховых сумках по бокам и оттого не столь сильно страдали от холода. Большие лиловые глаза слезились, шерсть на черном носу превратилась в частокол жёстких сосулек. Он опрокинулся на спину, задрав вверх все шесть лап, и бабы по лёгкому знаку Аргниста тотчас потащили ушаты с горячей водой и чистые тряпки. Ежели Защитник себе лапы поморозит или там собьёт, хутору, считай, уже не жить.

Трое детишек лет десяти-одиннадцати, все худые, в ранних рубцах и шрамах на лицах, бросились вычёсывать густую и длинную белую шерсть. Тоже дело серьёзное. Вшей там или блох снежных — этого Защитник не переносит. Сон теряет, покой, аппетит, а это значит — не выдержит первой же схватки, ежели, к примеру, с откормленным хоботярой столкнётся.

— Эй, эй, там, ручек-то не жалеть! — прикрикнул на ребятишек Аргнист, но больше не по необходимости, а так, для порядка. Парнишки и без того старались вовсю, девочка, как могла, пыталась не отставать, то и дело сдувая лезущую в глаза непослушную золотистую прядь. Отменная выйдет хозяйка, и продать её уже по весне, коли доживёт, можно будет дорого…

Арталег, средний сын хозяина, поднялся, подтащил к придворному очагу лопату угля. Арталег, он громадный, точно медведь-варкис, и такой же волосатый. И до баб жадный. Своя жена, Саата-травница, с пузом ходит, так он теперь, что ни вечер, кого-то в сенях наяривает. Холод дикий, зубы лязгают, а ему ничего. Задирай, баба, юбки да нагибайся — и всё тут. И нагибаются. А что поделаешь? Сын хозяина всё-таки…

А что с лопатой сам пошёл, то дело понятное. Уголь, он в зимнюю пору дороже бывает и хлеба, и пушнины. Наймиту подбрасывать не поручишь: того и гляди, сопрёт кусок прямо из огня — в клетушке своей потом печку гонять, девку мять, богов ложных тешить…

Тихо в покое. Лишь струны гарека тренькают. Играет Фиорг недурно, да только что ж опять всё без слов?..

Саата, что сидела подле самой печи с ещё тремя непраздными, как и она сама, молодухами, вздрогнула. Тонкими ладонями с длинными пальцами, какими бы золотом вышивать, а не вилами орудовать, — тонкими ладонями прикрыла лицо, тяжело задышала…

Обмерли все. Саата, говорят, не просто травница, а едва ли не самая настоящая ведьма, и потому силой своей бесовской Орду завсегда чует. Ну, сейчас решится всё — к нам? Не к нам?

Фрафт-золотарь с женой своей тоже глаза закрыли — вроде как молятся. Понятное дело — третий хутор за два месяца сменили!.. Неужто и теперь?.. И Защитник, надежда всеобщая, тоже встрепенулся. У него доля совсем тяжкая: замёрз не замёрз, но коли уж подвалила Орда — поднимайся и выходи. Работу твою за тебя никто не сделает.

Жуткая тишина в горнице. Слышно, как мыши скребутся. Хотя нет, и они примолкли. Если что, и им не уцелеть. Значит, верно — Смерть совсем рядом. Ну, сейчас…

Защитник вдруг весь обмяк как-то, щупальца вновь к огню протянул. И все разом выдохнули — да неужто?! Неужто подвезло наконец-то?

И верно — пронесло, защитили Боги Истинные, Хедин с Ракотом Милостивцем. Отвели беду. Саата вздохнула, на лавке откинулась… Мимо Орда прошла.

Ух, зашевелились-то как, зашебуршились! Кое-кто засмеялся. А вот молодой Капрод к Лиисе за пазуху полез на радостях. Того и гляди, завалит сейчас, прямо при всех… А что? Это он может. Да и понятно — когда Орда в сторону от твоего хутора сворачивает, ещё не такое выкинешь. А делать сейчас больше нечего. Нет, руки-то почти у всех заняты — кто древки стругает, кто оголовки насаживает, кто мечи с топорами острит, кто верёвочку вьёт… Бабы — те прядут или вяжут; грудничкам Саата отвара сонного сварила, а детишек постарше тоже к делу приставляют. Но работы настоящей, мужской, нет, пока буря не кончится и дом выстужать не перестанет. Вот в такие вечера и строгают детишек все, кому не лень, — просто от скуки да чтобы страх заглушить…

Но ежели не к нам, то к Нивену? Орде здесь иной дороги нет. В эдакую ночь если уж её Властелин Чёрный, Безыменец проклятущий, из лежбищ повыгонял, то, тёплой крови не напившись, Орда спать не уйдёт. У неё тоже ведь просто — человека не изловил, значит, ослаб. Вечером или утром тебя свои же сожрут.

— Апорт! — Голос у Аргниста зычный, сильный, привык сотней своей командовать, так с тех пор никак отучиться не может. Уж сколько раз из-за голоса своего громкого в беду попадал — не перечесть! — Открывай заслонки. Передний хлев с конюшней обогреть, как обычно. Эй, пузочёсы! Хватит баб щупать! Кушаки подвязывай да мечи надевай. На всяк случай. Кто его знает, как оно у Нивена ещё повернётся…

Таков он, Аргнист-сотник, неуёмный, хотя уж на шестой десяток перевалил. Мужиков поднимает, хотя никто ещё «караул!» и не кричит. С Ордой драться — на то Защитники есть. Хотя, бывает, и они не справляются, тогда уже мужикам хуторским за мечи да секиры с копьями браться приходится. Ну а коли дела совсем плохи, за подмогой к соседям посылают. Правда, если уж ты её, подмогу эту, вызвал, то готов будь, что сосед плату потребует: леса ему подвезти, частокол обновить или девку пригожую замуж за парня своего выдать. Впрочем, если он, сосед твой, в свой черёд о помощи попросит, ты с него то же самое сможешь стребовать…

Недовольны мужики. Но хозяину никто не перечит. Невелик труд — воинскую справу надеть, а потом снять. Ладно, ничего. Пускай. Зато справедлив хозяин: и долю урожая не зажимает, звонкой деньгой отдаёт, не то что Нивен-сквалыга. Тот, говорят, своим, было дело, брёвнами долю предлагал. Берите, дескать, да продавайте — моя какая забота? Чем долю платить, ни в каком Своде не сказано…

Но сейчас, коли сосед в беде, каким бы он ни был, надо выручать. Потому как один на один с Ордой останешься — никакие Защитники не помогут. Вот и надевают мужики воинскую справу, натягивают тёплые, шерстью местных овец стёганные подкольчужницы, поверх — железные кольчатые рубахи, в большинстве своём гномами кованные. Аргнист — хозяин не бедный и на оружие для своих денег не жалеет. Потому как на золотой поскупишься, потом жизнями расплатишься. Вот как Нивен, к примеру. Доспех у подгорных мастеров одному себе заказал, остальные кто чем довольствуются. Ну и гибнут, конечно же, гибнут, гибнут, гибнут… И-эх, да что ж это за жизнь у нас такая распроклятая! Да откуда ж на наши головы Орда эта такая-разэтакая!.. Бают ведь старики: было время, когда про эту самую Орду никто и слыхом не слыхивал…

Прогремело по горнице оружие — и вновь тишина. Дети молчат, только глазёнки испуганные поблескивают. Чей батянька к утру бездыханным в снег ляжет? Бабы многие губы кусают, глаза — уже видно — слезами набухли. Двинутся мужики за порог — такой вой поднимется!.. Хорошо ещё, Деера, хозяйка, Аргниста, значит, супруга законная, им пример не подаёт. Известное дело — жена сотника выть на людях по мужу, на брань уходящему, никак не должна. Вот и сейчас — подошла к Аргнисту, высокая, прямая, чинно поцеловала в уста, поклон отбила и отошла. Дел немерено, некогда прощания тянуть, душу рвать, горе слезами заливать.

И снова тишина. Только ветер снаружи воет — ну ровно кошка, которой на хвост наступили. Ожидание — пытка лютая. Скорее бы уж! Сколько в горнице глаз — все на Защитника смотрят. Он спокоен, ему-то что — не его хутор атакуют, значит, можно у печи греться. Аргнист своего меньшего, Армиола, наверх погнал, на дозорную вышку, значит. Хутор Нивена хоть и за лесом, а вышку соседскую всё равно видно — ну, если день на дворе, конечно. А на случай ночной атаки тоже всё потребное имеется — рогожами тщательно укрытый горючий порошок. Тоже от гномов. Его и на подступающую Орду хорошо сыпать, и сигналы соседу подать. Горит так ярко, что видно сквозь любую хмарь, факелом только в рогожу ткни — и на всех окрестных хуторах тотчас узнают, что дело плохо и нужно слать подмогу.

…Армиол выскочил на узкую, раскачивающуюся под напором ветра дозорную площадку. Закрылся рукавом — хоть и узка щель в простёганном капюшоне, а лицо ледяные порывы режут точно ножом. Руками в толстых, медвежьего меха, варежках вцепился в поперечную жердину перил — того и гляди, вниз сдует! Щурясь, парень огляделся.

Тьма, тучи, снежные звери в воздухе расплясались, разгулялись в диком танце, так что ни зги не видно. Ближнего леса край — и тот утонул во мраке. В ушах только свист ветра…

Морозные струйки медленно, но верно пробивали себе дорогу к телу, обходя все преграды, точно искусное войско. Сколько ни надевай на себя шерстяных рубах да меховых курток, холод всё равно тебя достанет. Долго на вышке не простоишь. Отец это знает, и, значит, смена вот-вот появится…

И тут в самой середине мятущихся снежных облаков внезапно вспыхнула ярко-алая звёздочка. Армиол обмер. Красный сигнал, сигнал общего сбора! Такого он на своей памяти ещё ни разу не видел. Белые — часто (и самому дважды такие подавать случалось), это чтобы на помощь соседей ближних позвать. Жёлтые — трижды, тогда два-три хутора поднимаются. Ну а уж красный огонь возжечь — это значит, дело до края дошло. Спешите все, кто увидит, или мы погибли!

Парень кубарем покатился вниз по обледенелым ступеням. Вихрем промчался по пустым горницам и, себя почти не помня, ввалился в общую.

— Отец… — слова на губах стынут, — отец! Красный огонь у Нивена!

Все так и обмерли. Красный огонь! Это значит — быть битве для всех насмерть. Тут уже не до счёта жизней.

Аргнист вскочил. Лицо жёсткое, за окладистую бороду себя дёрнул и взмахнул рукой. Молча. Для чего слова-то? И так всё ясно. Умирать идём, братцы!

Бабы взвыли дружно, ну ровно сговорившись. Даже Деера и та вздрогнула и губу прикусила. Ох, затевать по заре похороны!

Оружием звеня, двинулись. Конюшню к тому времени уже поднагрело — не зря Аргнист велел заслонки открыть, тепло, от детей отрывая, к боевым коням гнать. Сквозь такую бурю только на коне и проберёшься. Вернее, на нашем коне. Он, конечно, на всем привычную лошадь очень похож, только раза в полтора крупнее. Весь мехом покрыт, так что стужи, почитай, и не боится. Но чуднее всего ноги. Могут и копытами обернуться, и мягкими, широкими пластовнями-лапами, что по любому снегу пройдут. Конь этот может сугробы и грудью таранить, и поверх пробираться. И в бою ему цены нет — все бока и грудь в роговой броне, словно у настоящего дракона, только шерстью поросшие. Стрелы отскакивают, да и в Орде тварей, чьи зубы или когти этот панцирь осилят, раз, два и обчёлся. Хвост гибкий, с роговым клинком на конце — одним движением кабана пополам рассекает. Рыцари из Ордена Звезды, что рубеж свой на юге держат, за такого коня несчётные деньги предлагают. Да только не найдётся никогда хуторянина, чтобы на золото их польстился. Потому как те рыцари — они, конечно, с Ордой воюют, на юг её не пускают. Но губа и у них не дура: новые земли к рукам своим загребущим прибрать. Дрались с ними хуторяне не раз в прошлом — и до Орды, и при Орде уже, до тех пор, пока король великий, Грейстард, не взял северных земледельцев под свою руку. Воистину великий король был: и рыцарей приструнил, и оружием помогал, и даже колдунов придворных слал…

Со скрипом отодвинулись тяжёлые, из дубовых брёвен в полный обхват, ворота. Сугробы намело такие, что на петлях створки не повернуть было бы и десятку богатырей. На всех хуторах ворота не открывались, а отодвигались в сторону сложной системой канатов и блоков.

Открылся чёрный провал. Снег крутится, мечется, ровно неупокоенная душа отцеубийцы. Ну, копья на руку, щиты за спину — вперёд, братья!

Хрипя и рыча, словно голодные волки, кони рванулись вперёд. Им всё едино — снег ли, ветер или вообще светопреставление. Особенно если хорошо кормлены и перед дорогой согреты. Теперь — короткой, торной дорогой к хутору Нивена. Конечно, завсегда лучше всем многолюдством наваливаться, но, когда дело о стольких жизнях идёт, не до высоких воинских искусств. Орду задержим — и то ладно.

Миновали поля. Кони на лапах своих идут по сугробам, словно по земле твёрдой. Всадники все как один головы капюшонами накрыли — им на дорогу смотреть нечего, кони сами путь отыщут. Побереги глаза до соседского хутора, воин. Там капюшоном от ветра не отгородишься.

Пошли Лесным Пределом. Тут ветер как будто чуть приутих — вековые деревья, сосны да ели, какая ни есть, а всё ж защита. Отринь мысли тёмные, воин. В бой надлежит весёлым идти, как на свадьбу, тогда и враг перед тобой отступит, коли поймёт, что Костлявой ты не слишком страшишься… Ну а ежели худшее случится — ранят тебя или с коня стащат, — то помни, что в подшлемнике ягода волчегон вшита. Раскусишь её — и всё. Тихо, без боли, без страданий уйдёшь.

Быстро бегут откормленные, сильные кони. Знают, что впереди битва, и оттого наддают ходу, сами, без понуканий. До соседского хутора полчаса хорошего конского бега. А сейчас, с поспешанием, и того быстрее доберёмся…

Армиол же, сам горячий, своего скакуна горячит ещё больше, мало что вперёд отца, Аргниста, вырываясь. Смелый парень. Себя не щадит, в бою об осторожности не думает. Уж Аргнист его и словесно вразумлял, и вожжами даже поучил — всё без толку. Рвётся парень в самую гущу, строя не держит, спину открытой оставляет… Братья уже дважды спасали, а ему всё не впрок. Вот и сейчас — Аргнист покосился неодобрительно, но сказать уже ничего не успел — раздвигаются деревья, в стороны расступаются, и вот они, поля соседские, вот он, Нивена хутор!

И — Орда вокруг него.

Они успели вовремя. На поле светло как днём; не жалеет Нивен горючего порошка, хоть и скуп, а знает, что сейчас время все запасы в дело пускать. Продорожишься — жизнью расплатишься. Первый частокол весь горит; ров дохлыми тварями Орды завален; видно, где Защитник проходил. А нивенские все уже внутри, со вторых стен отбиваются. И, видно, дело их худо. Хоботяры на крышу пытаются вскарабкаться, жуки-стеноломы нижние венцы срубов ломают, многоглавцы ядовитым дымом плюются (Защитник-то где?! Этих-то тварей он к хутору подпускать никак не должен был!), рогачи живой примет строят, чтобы, значит, шестилапых зубачей наверх запустить. Клювокрылы в воздухе вьются, выжидают, когда кто-то во дворе на открытом месте покажется. Вот они-то первыми и пожалуют. Аргнист резко натянул поводья.

— В круг! Лучники! Готовьсь! — никак от старой своей речи не отучится. Всё по привычке командует, ровно новобранцами на плацу. Народ и без того знает, что делать…

Заботливо сберегаемые охотничьи луки растянуты до самого уха. Стрелы боевые, оголовки гномами кованы — давно замечено, что подгорную сталь Орда не любит куда больше человеческой; вот клювокрылы расчухали наконец, что к чему, развернулись, пасти пораспахивали — клыки у них алым огнём горят, чтобы, значит, испужать верней — и вперёд.

Аргнист уронил руку, и тотчас же в вой ветра вплелось дружное и злое пенье десятков спущенных тетив. Северным охотникам никакой ветер прицела не собьёт. Выстрелили хорошо, дружно, стрелы ушли кучей, и добрых три четверти воткнулись в широкую грудь клювокрыльего вожака. У него хоть тоже чешуя роговая на теле, да только тонковата она супротив стрел, тонковата! Ишь, крыльями забил, набок завалился… всё, сейчас в снег сядет… и верно! Сел! Ну, теперь докончить!

— Арталег!.. — Аргнист в стременах привстал, капюшон откинул, вперёд смотрит. Знает, средний сын с клювокрылом сам справится — он и его десяток. А у Аргниста сейчас на уме другое — понять, куда этой Орде ударить, да так, чтобы её от вторых стен оттянуть, пока остальные отряды не подоспеют!.. Скорее, скорее решай, сотник! Из бойницы хутора уже факелом тебе на шесте машут — дескать, атакуй скорее, мочи нет держаться!..

Что ж, дело ясное. Через снесённые ворота к тому месту, где рогачи свой примет возводят. Там опаснее всего, первее ворваться негде.

Вновь Аргнист руку взбросил. Молча, без слов. И дал коню по бокам.

Арталег тем временем со своими подбитого клювокрыла окружили и, не рискуя попусту, мечут в спину твари обоюдоострые секиры, каждая на кожаном ремне, чтобы выдернуть можно было и в руку вернуть, к зверю не приближаясь. Клювокрыл — тварь живучая и хитрая, но ежели в самом начале драки их вожака завалить, остальные как-то теряются, трусят и в бой не ввязываются. Но вот если по вожаку промазать…

Аргнист же тем временем свой клин к воротам повёл. Тварей и тут хватало, но по большей части мелочь — кони с такими сами справляются. Змеи какие-то многоногие, ящерицы двуглавые, черви в руку толщиной… И прочая мерзость, которую описывать — никакого пергамента не хватит. Все какие-то с причудинкой: нога от одного зверя, хвост от другого, туловище от третьего, а голова и вовсе только в страшном сне приснится. Словно лепили её из глины, лепили, эту голову, а потом рукой махнули, несколько раз об стену швырнули, ногой пнули да о порог шмякнули, а потом уже в печь сунули…

До ворот конники Аргниста дошли, как нож горячий сквозь масло, — Орда не успела перестроиться. Копья вспарывали светло-серые панцири броненосцев, топоры разрубали черепа прыгунов-кусачей, кони хвостами и грудным рогом расчищали путь дальше. Со стен хутора пытались помочь. Верно, Нивен бросил в дело последний запас. Но где же, во имя Ракота Милостивца, где же Защитник Нивена?!

А Орда уже смекнула, в чём дело. Рогачи проворно рассыпали с таким трудом наведённый помост и, нагнув рога, ринулись в контратаку. Хоботяры опустили лапы-хоботы и тоже развернулись к дерзким пришельцам. Четыре десятка всадников оказались в полукольце. Открытым оставался лишь путь отступления к воротам. Обычный план — ворваться и двинуться вдоль стен навстречу Защитнику — не сработал.

Ну, братие, дело будет жарким! Пятимся, пятимся, копьями тычем; кто там назади тетивы рвёт, ежели рогачу или там хоботяре стрелы в гляделку ихнюю вогнать, считай, они уже из дела выбыли. Прёт и прёт сплошная стена: рога, клювы, пасти, когти, морды оскаленные, щупальца мохнатые — дряни-то, Хедин, сохрани и помилуй! Умно прут, строя не разрывая. Копья их сегодня не остановят. На мечах уходить придётся.

Тут, правда, подмога приспела — Арталег со своими. Верно, клювокрыла добили — и к воротам. Арталег ревёт, ровно медведь при случке; топором одному рогачу голову снёс, копьём броненосца проткнул — древко в туше осталось…

Всадники Аргниста отступали. Тесным, сомкнутым строем, выставив перед собой частокол пик. Через головы передовых часто били лучники.

Рогачи, хоботяры, ногогрызы, костоглоты, броненосцы, брюхоеды, стеноломы, главопасти — все они наступали в строгом порядке. Другая часть Орды продолжала штурмовать хутор, чтобы осаждённые не смогли подать помощи всадникам Аргниста. У чудовищ всё делалось словно в хорошем войске — каждый знал свою задачу и исполнял её свято.

Но, как бы то ни было, одно Аргнисту уже удалось — он отвлёк на себя часть сил Орды и тем самым облегчил положение окружённых. Теперь следовало выманить тварей подальше в поле: там легче дать бой, когда подоспеют на подмогу соседи. Однако старого сотника неотступно мучила и ещё одна загадка — где же всё-таки Защитники Нивена? Их ведь в каждом хуторе пара — службу несут, сменяясь, а уж если что-то серьёзное, оба в дело вступают. И редко, очень редко было, чтобы хоть один из Защитников погиб.

Хорошо обученные кони пятятся шаг за шагом. Древки копейные давно в кровище — синей, чёрной, Бог весть в какой; и воняет она гадостно. Спина пока прикрыта — держимся, братие! Вот только где же подмога? Самое время соседям бы приспеть… Армиол, младший Аргнистов, глянь-кось, опять вперёд полез. Неймётся парню. Жадный до боя — спасу нет. А так робкий, тихий, никто и не скажет, что хозяина сын. Девку ни разу не щупал — стесняется. Зато на поле смертном мало кто его переможет. Вот и теперь рогач один чуть дальше, чем надо, из строя высунулся, шею толстую, всю в складках зелёной, жиром лоснящейся шкуры открыл, а копье Армиола тут как тут. Аккурат в ярёмную вену, так что кровь чёрным фонтаном брызнула. Смерть чуя, взревел рогач, вперёд дуром посунулся, ну и получил тотчас. Секиры Армиол мечет, что твоя вышивальщица узор на ткань бросает. Тут ведь силы особой не надо, для секиры-то; главное — закрутить как следует. Лезвие у неё скруглено, так что она не просто рубит, а скорее даже режет, ну, как сабля хорошая…

Алорт, старший, на правом крыле тоже не отстаёт. Рванулся вперёд было один хоботяра, из тех, что посмелей, до человечины самый жадный, справа у него броненосец клыки скалит, слева брюхоед зенки, мраком налитые, вылупил, между лап у него пара ногогрызов, а сверху, на спине, костоглот примостился — атака честь по чести. Молодой конь одного из мужиков замешкался что-то, и твари уже рядом. Заржал конь, дико заржал — понял, что наделал, хозяина в самые лапы к Костлявой привёз — и хвостом ударил. Аккурат хоботяре по глазу. Лопнула жуткая гляделка, хоботяра взвыл и хоботом своим цап коня! Хорошо, успел тот всадника сбросить… Но, как ни крути, строй нарушился. Пришлось Алорту собой прореху затыкать…

Алорт коня на дыбы — и копьём хоботяре во второй глаз! А секирой, что на ремне, броненосцу в рыло! А конь его, Жардан именем, тот костоглота, вперёд метнувшегося, на рог грудной поймал. Хоботяра ослепший ударил лапами — древко копейное, ровно лучинка, переломилось. Броненосец зарычал, захрипел, забулькал — рыло у него раскроенное, там, где пасть была, сплошная рана зияет, — поднатужился, поднапружился и вторую пасть выдвинул. Правда, уже меньше прежней. Но тут мужики Алортова десятка навалились, взяли тварь на копья. Ногогрыза одного Жардан затоптал, второй сам убёг. Брюхоед, правда, остался — прёт и прёт себе. У них, брюхоедов, известное дело, рассудительности меньше, чем у моли. Только и умеют, что вперед ползти да жрать всё, что по пути попадётся…

Ну, когда он один остался, тут ему конец и пришёл, брюхоеду этому. Два копья в шею вогнали, да и Алорт секирой добавил. Хоботяра же с буркалами выбитыми назад повернул — хоботяры, они сообразительные…

На первый взгляд покажется, братие, что с Ордой драться — ума большого не надо. И зачем Защитники, мол, коли сами тварей накрошили немерено? Так-то оно так, да на деле совсем не так. Тем и страшна Орда, что можешь ты свалить этих броненосцев и одного, и двух, и трёх, а из леса к твоему хутору будут всё новые и новые ползти. Так и возле нивенского хутора обернулось…

Пять десятков всадников Аргниста оказались вытеснены в чистое поле. Кольцо вокруг них стремительно сжималось. Из крутящихся снежных вихрей, словно чудовищный ночной кошмар, одна за другой возникали всё новые и новые шеренги тварей Орды. Большинство ковыляло мимо, к горящему с одной стороны хутору Нивена. Несколько мгновений — и Аргнист велел перестроиться, заняв круговую оборону. Продержаться совсем немного… Харлаг, Дромар, Эргаст вот-вот подоспеть должны. И тогда…

Не получаются, братие, против той Орды лихие верховые атаки. Как бы быстро ни мчался ты по полю, Орда тебя всё равно остановит. Она ведь потерь не считает. Ей всё равно, сколько тварей сегодня ляжет, — завтра из лесов новые выползут. Упрешься рано или поздно в осклизлый барьер копьями твоими пропоротых туш и остановишься. А Орде только того и надо. С боков да со спины нападать — на это её твари известные мастера.

Первым подоспел Харлаг. У него хутор большой, восемь десятков в седло садятся. Он, хоть королевским воином никогда и не был, Аргнистовы наставления слушал внимательно — и ударил как подобает. В спину тем, что лезли на кольцо всадников старого сотника.

Плотный клин конных копейщиков смял, раздавил и разбросал в разные стороны накатившую было волну чудовищ. Оставил на своём пути лишь истоптанный, залитый дымящейся кровью и заваленный изрубленными, исколотыми тушами снег. Широкоплечий бородач с окладистой бородой мало что не до пояса приветственно махнул рукой.

— Хо, Аргнист! Красный огонь увидел? Я вот тоже как заметил — сразу сюда. Что здесь деется-то, а? Защитники где? Куда ударим?

— Защитников не видать, — старый сотник едва мог перекричать вой и свист непрекращающейся бури. — Ударим к воротам. Я там уж был — вынесли… Если Орду от стен не отбросим, Нивен у каюк.

— Да неужто он обоих Защитников потерял? — подивился Харлаг, поглаживая бороду. — Отродясь такого не припомню!

— Я тоже, однако ж не видел их никого. Всё, братие, пошли, веди своих!

Теперь в клине шло тринадцать десятков тяжеловооружённых всадников. Харлаговы заорали, требуя их вперёд пустить, — мы, дескать, свежее. Ударили. Второй раз разбросали сонмище тварей перед собой, второй раз выстлали снега чёрным ковром, второй раз вломились в ворота — и вовремя.

Потому что жуки-стеноломы уже прошибли железными лбами своими два широких пробоя во внутренних стенах, стали видны вскрытые внутренности хутора. По обледенелым брёвнам вверх ползли ногогрызы, костоглоты и прочая мелкота; за ними скапливались броненосцы, а поверх их широких щитов готовилась к решительному натиску кавалерия рогачей. Хоботяры не показывались — верно, атаковали хутор с противоположной стороны. Это у них в обычае, даже, можно сказать, в крови: всегда только с двух сторон бить.

Всадники по пять-шесть разом протискивались в ворота. Орда уже выстроила обычный оборонительный порядок; основой его, становым хребтом стояли рогачи, наклонив лобастые головы с длинными заостренными рогами. Рога эти не простые, каждый может удлиняться и укорачиваться — ну ровно человек копьем бьёт. Правда, пока это у них еще чуть медленнее выходит, чем у человека, и в том спасение наше, братие!

Внешний частокол хутора всё ещё горел, из защиты превратившись теперь в помеху — из-за него всадники не могли развернуться. Но делать нечего. Придется и на рога идти.

— На харга брать придётся, — рявкнул Харлаг. — Эй, копья ать!..

В высоком и узком окне стены хутора мелькнула еле заметная во мраке фигурка — девчушка с факелом. Простоволосая, в одной меховой выворотке, высунулась по пояс и заголосила:

— Сосе-еди! Спаса-ай-те! Орда уже внутри-и-и!.. — Слова её превратились в истошный визг. Факел зашатался, на мгновение показалось мохнатое щупальце, ухватившее девчонку поперек туловища, и понятно стало: раздается там сейчас утробное урчание, треск, дикий визг и глухое ритмичное уханье. Хоботяра дорвался. Девчонку снасиловать для этих тварей первое удовольствие, сильнее даже, чем пожрать. И вся снасть мужская у них для этого имеется.

Тут-то, братие, кровь в голову и бросается. Тут-то, братие, в глазах-то и темнеет. Тут-то, братие, душу и скручивает так, что уже ни рогов, ни клыков не замечаешь. И, ярость твою чувствуя, кони тоже ярятся. На рогачей идут, словно на костоглотов каких-нибудь.

— Режь!!! — взревел Харлаг, да так, что даже ордынские твари опешили — отшатнулись. Хуторяне бросились вперед, не думая больше о собственных жизнях. А такое редко бывает. Кони и рогачи с броненосцами и брюхоедами сшиблись грудь в грудь; на утоптанном снегу внутреннего хуторского двора лапы стали не нужны, и скакуны обратили их в копыта — острые, убийственные, смертоносней лосиных. Локран, конь Аргниста, вонзил грудной рог в горло рогачу; вонзил, выдернул, вновь вонзил… Аргнист, метнувшийся навстречу, рог отвёл щитом и копьём твари в глаз, да так, чтобы рожон острие из затылка выставил… Под ноги Локрану пара костоглотов бросилась — одного конь копытом размозжил, другого мечом зарубил сам сотник, с седла перевесившись.

И сломали, смяли плотный ордынский строй хуторяне! Грудь в грудь ударили, кровью своей снег окропили, но прорвались. И хотя взяли рогачи кое-кого — и людей, и коней, — поздно уже было. Кто впереди оказался, тот тварям Орды в спину ударил. Погуляли рогатины да секиры по чешуйчатым спинам, посносили мечи уродливых голов всласть! И кони не отставали. Костяными жалами своими куда как лихо панцири броненосцев вскрывали…

Разделившись на два потока, всадники огибали хутор, рубя и пронзая копьями все, что могли. Защитников по-прежнему видно не было, а вот проломов и пробоин в стенах хутора обнаружилось предостаточно. И внутрь уже прорвалось немало тварей Орды.

Горящий частокол с треском рушился, к небу взлетали фонтаны янтарных брызг, тотчас же уносимых ветром в глухую и морозную ночь. Снег истаивал, исчезая под натиском щедро разлитой по нему горячей крови. Дымящиеся внутренности волочились за умирающими тварями Орды, стонавшими в предсмертной агонии совершенно неотличимо от людей…

Аргнист повернул своих. Примерно три десятка воинов, спешившись, ринулись внутрь самих хуторских строений. Полы скользки от пролитой и успевшей замёрзнуть крови. Мертвая туша рогача… разрубленный молодецким ударом надвое броненосец. Три или четыре костогрыза с размозжёнными ударами молота черепами… а вот и их победитель — кузнец Маргат, добрый кузнец, с наполовину выпотрошенным животом лежит, раскинув руки, рядом — пудовая кувалда… Дальше, дальше, дальше… брюхогрыз, в спине сразу три копья… женщина средних лет, лицо снесено начисто, рядом, с секирой в черепе, главопасть…

А вот и они — живые. Шевелящаяся, визжащая, вопящая стена схватки. Узкие коридоры, гдеедва размахнёшься мечом, залитые кровью уже не только полы, но и стены, и потолки… Нивенские еще держатся. С трудом, но ничего — мы-то уже здесь, братие!..

И с налету, с размаху, от всей души, всей силой ярящей тебя ненависти — копьём в бугристый затылок рогача, или в уязвимое надхвостье броненосца, или в бок брюхоеду, куда угодно, лишь бы побольше чёрной крови! Твари дёргаются и бьются, а ты шагаешь через них, и вновь замахиваешься, и вновь бьёшь, платя тварям Властелина Тёмного в такие мгновенья за всё: за убогую, унылую, безрадостную жизнь, в постоянном унизительном страхе, за похищенных и сожранных детишек, за оскверненных девушек, за разорённые родовые гнезда, за смерти… за все. Ты платишь по высшему счёту.

Вмиг искрошив со спины тех тварей, что напирали на нивенских домочадцев, воины Харлага и Аргниста бросились искать самого хозяина. Потому что Защитников нет… и каким бы невероятным это ни представлялось, похоже, оба они погибли… а это значит, что Нивену теперь решать, драться ли его хутору дальше (а без Защитников он не продержится и одной ночи, соседей каждый раз красным огнём звать не станешь), или же сказать: «Всё. Уходим».

А тем временем на улице продолжался бой. Орда не признаёт поражений. Её невозможно победить — только отбросить на какое-то время. Она всё равно вернётся. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, но вернется.

Командовал Алорт, старший сын Аргниста. Ему повиновались и воины-родовичи, и приведённые Харлагом бойцы. Едва ли Нивен рискнет остаться в этих развалинах, а это значит — нужно расчистить дорогу отхода, когда повезут на санях уцелевшее добро, детей, баб, стариков…

Дромар и Эргаст подоспели вовремя. У них отряды всего по три десятка, но в таком бою каждое копьё на вес золота, как у гномов говаривается. Опытные воины, новоприбывшие сразу смекнули, в чём дело, ударив по Орде с тыла и расчищая самый естественный и короткий путь отхода — дорогу на хутор Аргниста.

Аргнисту повезло. Он добрался до Нивена быстрее, чем трое шустрых ногогрызов в компании с броненосцем и главопастью. Главопасть, самую опасную из всех, рубанул секирой (копье давно сломалось в схватке), броненосцу вогнал меч под складку панциря, ногогрызов же одного за другим прикончил сам Нивен.

— Уф, сосед, ну задал же ты нам работёнки. — Аргнист снял шлем, утирая мокрый лоб. — Защитники-то где?

— Нету их больше, Аргнист, — Нивен хлюпал носом, слова вырывались сдавленные и неразборчивые. — Нету, понимаешь? Обоих. Полегли вмиг. — Он плакал, не стыдясь.

Лицо у Нивена красное, обветренное, морщинистое, а вот бородёнкой он не вышел — реденькая она у него, словно у песчаного гнома. Глаза глубоко посаженные, хитрые, и шрамов на лице куда меньше, чем у Аргниста.

— Полегли вмиг? — поражается Аргнист, вновь надевая железный колпак. — Да как же такое может быть?..

— Может, сосед, может, — Нивен усмехается криво, мёртво, — новая напасть подвалила. Сперва решили — рогачи; ан нет! Руки у них человечьи и силы необычайной. Защитники всё равно с ними покончили, но и сами не выжили!..

— Плохо дело, — медленно произнёс старый сотник.

Дело Нивена и впрямь обстояло хуже не придумаешь. Бросай теперь насиженное место, уводи народ, проси соседей ближних да дальних приютить, не дать сгинуть несчастным… И сам себе тёплый угол ищи, чтобы не под елью сдохнуть… Хотя многие именно это и предпочитали, не снеся позора.

Потому что места у чужих очагов так просто не достаются. Твоих хуторян разбросает по всей округе — туда две семьи, туда три, — больше уже не соберёшь. Войдут в новые кланы, им присягнут на верность. И займутся самой грязной и чёрной работой, какая только есть на хуторах, сменив своих предшественников… Так что золотарю Фрафту недолго отхожие места чистить. Другие желающие найдутся. Потому как зимой в Лесном Пределе ты или на хуторе кроешься, или, извини, воронов собой кормишь, если, конечно, волки раньше не доберутся.

Знает все это Нивен, и потому, хоть бой и выигран, хоть Орда и отброшена — Арталег подоспел с донесением, — плачет он, слёз не утирая. Нищим сидельцем быть ему теперь, и кто знает, останется ли с тобой хоть кто-то, окромя жены…

Аргнист молчит. Говорить сейчас нельзя. Такое горе словами не лечится.

— Созывай своих, — говорит наконец старый сотник. — Всем по домам пора. Не ровен час, сам знаешь…

— Погоди, Аргнист… — Глаза у Нивена сейчас совершенно бешеные, ровно у того, кому на смертном поле сейчас в погибельную атаку идти. — Погоди, сосед! Об одном тебя молю — дай мне до завтра время. Подумать, покумекать, с молодцами моими потолковать. А завтра, ежели что…

— Ты что же, завтра снова красный огонь зажжёшь? — нахмурился Аргнист. — Снова соседей собирать будешь? Смотри, сосед, расплатиться не сможешь! А без моих да Харлаговых парней как ты через леса пройдёшь?!

— Сосед… — Глаза у Нивена кровью налиты, чувствуется — на всё человек сейчас пойдет. — Сосед, Богами Новыми, нас хранящими, Хедином Всесеященным да Ракотом Милостивцем, тебя заклинаю — дай мне до завтра срок и обещай, что, если позову, на помощь придёшь! Невмочь мне в приживалы идти! Лучше уж самому на рогача с голыми руками выйти! Повремени! Дай отсрочку! Быть может, придумаем мы, как без Защитников держаться! Бьём же ведь Орду мы в поле, верхами! Сам ты и бьёшь! Так неужто не в силах мы крепкое место одни отстоять?!

Видать, человек от горя в уме повредился — такое несет. Аргнист только головой покачал.

— О бабах да о детишках подумай, Нивен, — жестко говорит старый сотник. — Не о себе сейчас помысли — о других! Гордость свою смири! Не расплачивайся за неё чужими жизнями! Ребятишек бы пожалел!

— Отказываешься, — шипит Нивен, сжимая кулачищи, а они у него что твои кувалды. — Ну, давай, давай, Аргнист, сын Гортора! То я тебе ещё попомню. Попомню, слышишь?!

Старый сотник только плюнул с досады.

— Видать, сосед, ты и впрямь ума последнего лишился. Делай как знаешь. А я пошел. Сожрут тебя за завтрашний день — на себя самого пеняй.

Аргнист повернулся — и прочь. Арталег — за ним.

— Отче, дозволь спросить?

— Давай спрашивай, — ворчит Аргнист, немилосердно кусая вислый ус.

— Отче, а зачем ты Нивена отговаривал? Пусть бы рискнул. Что, трудно было б нам лишний раз до его хутора сгонять? Вон сегодня потерь нет, только Капроду шею поранило. А так, глядишь, Нивен попробовал бы, а мы потом у него, коли что получится, так переняли бы. А прикончили бы его твари — что ж, значит, на то Хедина высокая воля…

— Да ты что, ягоды волчьей объелся, что ли? — в ярости поворачивается к сыну Аргнист. — В уме ли ты, сыне?! Хутор народа полон! Баб пять десятков! Малолетки, груднички… всех их Орде на прокорм?!

Арталег аж попятился — не ожидал от отца такого. И чего это старому в голову ударило? Какое ему, Арталегу, дело до нивенских? Да пусть они все в распыл пойдут, сытью ордынской сделаются! Лишь бы свой хутор жил. И это главное. Арталег плечами повел, однако же отцу перечить не решился. Голову склонил, руками развел — виноват, мол, по неразумию ляпнул…

Отец и сын вышли из наполовину сожжённого, наполовину размётанного хутора на двор. Все были при деле. И Аргнистовы, и Харлаговы, и Дромаровы с Эргастовыми потрошили туши чудовищ. От неё. Орды распроклятой, тоже порой прибыток случается. Печень рогача — отличное целебное средство: и от живота помогает, и при ранах гниющих. Клыки хоботяры, ежели их истереть и с мёдом липовым пить, при лихорадке первое дело. Ногогрыза панцирь, измельченный, с мелко рубленным лёгким броненосца варенный, очень хорош, когда с юга чёрное поветрие приходит. За такое снадобье в лихие годы, когда болезнь эта по Северному Хьёрварду гуляла, громадные деньги платились. У Аргниста ещё с тех времён увесистый мешок королевских грифонов остался…

Что там за шум?.. А, ну так и есть — Аргнистовы с Дромаровыми двух ногогрызов и броненосца не поделили. Аргнистовы шумят — мы, мол, тут раньше всех были, пока вы там еще баб своих по лавкам мяли, а Дромаровы доказывают, мол, наш наконечник в туше застрял… Ну, с Дромаром-то мы управимся. Пусть доволен будет, что вообще к делёжке допустили…

Аргнист подошел, пару раз рявкнул, и Дромаровы, хвосты поджав, восвояси подались. А нивенских как не было, так и нет; ужели ж Нивен и впрямь решил здесь оставаться?!

Вот и разделку закончили, вот и трофеи в седельные сумы упрятали, трогаться пора, а старый сотник все медлил. Не по-людски это — добрых полторы сотни народа на верную смерть бросить. Сейчас, сейчас полезут воющие бабы с ребятнёй, мужики пожитки на волокуши грузить начнут, и тронется хутор.

Подошли Харлаг, Дромар и Эргаст.

— Чего они мешкают-то? — прогудел Харлаг. — Мне ещё обратно путь неблизкий. Дромар, ты скольких возьмёшь?

— Да десятка полтора, больше не смогу, — покачал головой тот.

— Эй, соседушки мои милые, слушайте!

Нивен стоял на остатках наполовину разнесённого рогачами крыльца. Ни по виду, ни по осанке нельзя было сказать, что человек этот собрался умирать. Держался он прямо, говорил гордо — ровно Нивен прежний, первый богач в округе.

— Спасибо вам за помощь, соседи. Что с нас положено, заплатим. Хотите золотом, альбо работой — как скажете. Но по хуторам иным мы разбегаться не станем! Тут останемся. Попробуем без Защитников сдюжить. А коли не сдюжим, всё лучше, чем чужое дерьмо грести.

— От те на, — пробормотал Харлаг, сдвигая шлем и всей пятернёй яростно скребя затылок. — Да не хлопнуло ли тебя по головушке чем, Нивен?

— Спасибо, Харлаг, сосед дорогой, что о здоровье моём так заботишься, — нет, не хлопнуло. И не один я — все мои так думают. Ну, давайте говорите, кому что от нас надобно!..

Хозяева хуторов переглянулись. Видно, плохо дело. Порченым Нивен сделался. Тут уже никто, кроме колдуна хорошего, не поможет, да и где его, колдуна этого, сыскать-то? Травницы в каждом хуторе есть, да только здесь они не помогут.

Харлаг первым опомнился. Вздохнул, плечами пожал…

— Я грифонами возьму.

— И я, и я тоже, — Эргаст с Дромаром вторят.

Понятно почему. Завтра накроет Орда нивенский хутор, без Защитников оставшийся, — с кого тогда работу положенную требовать? Разве что с рогачей… Золото — оно надёжней.

Плюнул Аргнист, рукой махнул и тоже взял свою долю тяжёлыми кругляшами. Нивен, конечно, всё понял, усмехнулся, но ничего не сказал.

Всё, дела закончили, разговоры разводить не стали. В сёдла — да по домам. Ветер начал понемногу утихать, тучи разошлись. Над чёрной иззубренной стеной недальнего леса поднялась луна, стало чуть лучше дорогу видно. Аргнист сел в седло, устало махнул рукой, и совсем не поредевший отряд тронулся в путь. На сердце у старого сотника было черным-черно: народ последнего ума лишился… помирать все вздумали… ну, не станет завтра нивенского хутора — кому от этого лучше?..

И вроде бы бой удачно кончился, убитых нет, один Капрод раненый. Редко такое удаётся, чтобы ни одной бабе по возвращении отряда выть по покойнику не пришлось, радоваться бы старому сотнику, а ему впору к болотным ворожеям идти, душу закладывать, чтобы от лютой печали-тоски избавили. Чёрная ночь на сердце, ровно камень неподъёмный. И ничем уже этому не поможешь — терпи, сотник!

За помыслами невеселыми и не заметил, как отряд до родного хутора довёл. За ворота въехал, поводья мальчишке кинул — всё! Пропади оно всё пропадом! Теперь первое дело — в баню. А потом к Деере на подушку. Или… кого из молодых бабенок сперва позвать? Деера, она по женской болести теперь только постель греть и может, но что мужику без бабы никак — это она понимает. Да ей и говорить ничего не надо, сама кого ни есть приведёт… С этими мыслями Аргнист и ступил на крыльцо.

Нивен сдержал слово. Весь его народ остался на хуторе — полу сгоревшем, с пробитыми во многих местах стенами, но все-таки решившем жить наперекор всему. У них больше не было Защитников. И некому молиться, чтобы прислали новых: Ракот с Хедином давали каждому хутору только один шанс. Не смог, не сумел — уступи место другим, которые выживут. Род человеческий в Хьёрварде должен рассчитывать только на себя, но не на вечное заступничество Благих Богов.

Нивен остался. День за днём его домочадцы, точно трудолюбивые муравьи, валили деревья, на прирученных лосях перевозили их к хутору, ладили новый частокол и заделывали бреши в стенах. Аргнист не утерпел-таки, послал к соседу Армиола.

— Трудятся, отче, — доложил сын, вернувшись. — Меня там не больно-то привечали, больше со стороны смотрел.

— Что, даже обогреться не позвали? — возмутилась Деера.

— Позвали, мамо, позвали, как же не позвать, но смотрели при этом… ну, ровно я сам из этой Орды буду…

— И Фоота? — проницательно спросила мать. Сын потупил взгляд, промолчав.

— Понятно, — кашлянув, Аргнист поспешил заговорить о другом. — А с Ордой у них как? Следов много?

— Следов-то много, но всё больше краем леса, а вблизи от хутора ни одного не видел, — ответил Армиол. — Кого ни спрошу, «всё спокойно» отвечают. Но, отче… похоже, они там все решили к Хедину вместе отправиться. В горницах по углам я горпес видел. Похоже, они решили пал пустить, ежели Орда ворвётся. Чтоб и себя… и её, значит…

— Ракот Милостивец, страх-то какой! — Деера прижала ладонь к щеке.

Однако тема эта занимала умы Аргниста и его домочадцев не слишком долго. Орда словно с цепи сорвалась. После неудачи у нивенского хутора она последовательно атаковала сперва Харлага, а потом и самого Аргниста.

Вьюжной и студеной ночью, точь-в-точь такой же, как и та, когда Нивен зажёг красный огонь, твари пожаловали в гости к старому сотнику.

И вновь большая горница, куда сбились все, от мала до велика, спасаясь от проклятого одиночества да мыслей чёрных. Вновь дикий вой ветра за окнами, по ночному времени наглухо закрытыми толстыми ставнями (на юге такая ставня запросто бы за тюремную прочную дверь сошла бы), вновь летят подхваченные ураганом снежные хлопья, к утру, глядишь, так занесёт, что от хутора одна только крыша видна и будет.

И всё же внутри тихо было, тепло и мирно. Такие ночи здесь — обычное дело. Саата, Арталегова благоверная, сидит пригорюнившись — муженёк в сенях толстуху Мииту зажал, даже здесь слышно, как они там стонут и возятся. Народ безмолвствует — привыкли. На хуторе и не такого насмотришься.

Защитник у самой печи пристроился, лапами своими, щупальцами да тушей почти все свободное место занял. Глаза прикрыл. Но тревожен. Кисточки на ушах подрагивают, значит, Орда близко кружит. Брат его, что в свою очередь хутор дозором обходит, буде что случится, вмиг сигнал подаст.

И подал. Встрепенулся Защитник разом, и вот уже не томно развалившаяся туша возле печи, ровно кот сытый, а клубок мускулов, готовый к бою.

Дверь поспешно растворили, Аргнист вскочил на ноги.

— Оружайсь!

Защитник, конечно, Защитником, но ему и помочь не мешает.

Хватая факелы, мужики бросились вон из горницы. Дети не вопят — раз и навсегда приучены. Бабы мешки с горпесом из подполья потащили — если до стен Орда дорвётся.

Алорт выскочил на обжигающий ночной холод. Когда Орда нападала на хутора, коней не выводили — из-за стен отбиваться проще. Защитники вокруг внешнего частокола обходят, ты следи, чтобы никто внутрь не перемахнул. Огонь пали, смолу кипящую лей, стрелы пускай, а в рукопашную не лезь. Это Защитниково дело. Пока не припрёт, из-за тына не высовывайся. Поначалу, говорят, Орда Защитников частенько из хуторов в поле выманивала ложными отступлениями. Теперь глупцы-то перевелись. Всех тварей все равно не истребить; их сколько ни руби, меньше не становится. Так что отбились, от жилья отогнали — и ладно. Большего никому не добиться.

А возле частокола от тварей уже и снега не видно! И идут-то как плотно, к голове голова, к боку бок; впереди, как водится, стеноломы с хоботярами, за ними — броненосцы с брюхоедами, главопасти отдельно, а в тылу мелочь зубастая — ногогрызы с костоглотами. Рогачей что-то не видно, похоже, в резерве остались (во всём хуторе, кроме Аргниста и его сыновей, никто и слова-то такого мудрёного — «резерв» — не знает).

— Становись, становись, стрелы доставай, шевелись, ноздряки недоношенные! — подгонял Алорт нерасторопных.

Ему, как старшему, самое трудное место досталось — возле главных ворот. Арталег справа командует, Армиол — слева. Отец же — с боевым запасом. Его дело самое важное — определить, когда и кому помощь подать. Тут ведь как: слишком поспешишь — к решительному моменту штурма без свежих воинов останешься, промедлишь — помощь твоя ничего уже не сделает.

А вдоль внешней стороны частокола неспешно шёл Защитник. Шёл, оставляя позади груды растерзанных, разорванных на куски трупов. Тварей Орды душили длинные щупальца, кромсали страшные клешни (Аргнист как-то проверил — двойную кольчугу Защитник этими клешнями раскусил играючи), топтали мощные лапы, рвали выпущенные когти и шпоры, перекусывала надвое усеянная зубами пасть. Защитники были намного сильнее любого из чудовищ Орды; верно, Черному Властелину не под силу оказалось создать нечто подобное. Правда, возле нивенского хутора какие-то новые твари появились, те, что сумели с Защитниками справиться, но здесь Алорт в рядах атакующих чудовищ ничего нового пока не увидел.

Обычный штурм, рядовое дело… Руки действуют сами, почти без вмешательства разума. Вот сплотившаяся вокруг одного из хоботяр плотная кучка тварей обошла с тыла Защитника и ринулась к частоколу. Так… Хоботяра, броненосцы — трое, брюхоеды — пять, главопастей десяток… И целый шлейф мелкоты вроде костоглотов в темноте теряется.

— Ну, братие, дружно! Хоботяру — стрелами! В глаза метьте! В горло! Эх, мех у него, гада, толстый, не всякая стрела глубоко в шкуру вопьётся. Броненосцев подступивших — копьями! Так, стеноломы за дело взялись — смолу лейте! Да шевелись же, если наутро зарю увидеть хочешь!

Алорт ловко метнул вниз секиру и тотчас же вздёрнул её за ремень обратно — уже окровавленную. Самый шустрый из брюхоедов, решивший поучаствовать в обрушении частокола, лишился головы за подобную глупость. На десяток жуков-стеноломов, уже было построивших свой живой таран, сверху опрокинули целый котёл кипящей смолы. Хоботяра, весь стрелами утыканный, ровно ёж, закинул было наверх морду, щупальцем своим потянуться — взяли в топоры. Хобот у этой твари считай что в кольчужном доспехе, человеческой руке его не перерубить, но поранить можно. Отбросили тварь. Факелами подпалили, смолой обожгли — отдёрнулся. А тут как раз и Защитник подоспел…

Хоботяры — иных соперников у Защитника в Орде нет. Только эти твари и могут с ним потягаться один на один. Пару броненосцев шестиног прикончил мимоходом, даже не взглянув; брюхоеды кинулись было врассыпную — он их щупальцами достал. Хоботяра же зашипел, что твой кот рассерженный, но деваться уже некуда — Защитник его к частоколу прижал.

Взвыла мелкая ордынская шушера, собой жертвуя, под ноги Защитнику бросилась; хоботяра хоботом своим прямо в глаз Защитнику выстрелил — быстро, точно из лука. Тот уклонился, но чуть медленнее, чем нужно было, сине-розовое щупальце всё же мазнуло его по верхней губе, и там тотчас же закровянилась рваная рана. Ответный выпад Защитника — клешня рванула плоть чудовища у самого основания хобота. Черная кровь брызнула фонтаном — перебита была одна из главных жил. Отменный удар. Второго не потребуется — тварь сама истечёт кровью. Прыжок, удар всеми шестью лапами хоботяре в грудь — и чудовище валится на снег, булькая, хрипя и захлебываясь. Уцелевшие броненосцы и брюхоеды рассыпались кто куда. Стеноломов ещё раз смолой окатили — и всё. Больше у частокола никого. А за Защитником — полоса трупов, ещё дергаются конечности, щёлкают жвалы, скребут когти, но из страшных ран фонтанами хлещет кровь, а вместе с нею тела страшилищ стремительно покидает и жизнь.

Бой возле ворот стих.

Армиолу же пришлось тяжелее: на его участке в атаку пошли рогачи, вместе с пятком хоботяр втянули в драку Защитника, а твари помельче и ещё с полдюжины хоботяр бросились к частоколу. Схватка завязалась нешуточная; вскоре отвратительный хобот загрёб одного из воинов и, сдавив, тотчас же разорвал тело пополам.

В дело пришлось вступить Аргнисту. Хоботяр отогнали, мелочь перебили, а тут и Защитник подоспел.

К утру Орда уползла обратно в лес, как всегда, не признав себя побеждённой. Туши разделывали при первых рассветных лучах низкого и слабого зимнего солнышка. Торопись, братие, студёные дни коротки, а в лес недальний можете выходить только до темноты. Пока солнце не сядет, самые крупные и опасные твари не показываются, а уж от мелких сумей сам отбиться.

Так начался новый день, и от предшествовавших он отличался только тем, что после полудня хоронили Вартага, молодого парня, разорванного сегодня ночью хоботярой. Бабы повыли, попричитали по погибшему, но не слишком долго. Время дневное дорого.

ГЛАВА II

Как бы ни была трудна и страшна гибельная зима, рано или поздно она тоже кончается. Солнце поднимается всё выше и выше над Чёрным Лесом, всё длиннее день, и Орда утрачивает зимнюю свою оголтелость. Летом же она и вовсе почти никак себя не проявляет, зато вовсю принимается лютовать пересидевшая холода по берлогам Нежить с Нелюдью. Это враги старые, куда более древние, чем Орда. Когда-то вся эта земля принадлежала именно Нелюди да Нежити, и Рыцарский Рубеж проходил тогда много южнее. Но людей в благодатном Галене становилось всё больше и больше, земли же, разумеется, не прибавлялось. И мало-помалу самый отчаянный, дерзкий и лихой народ потихонечку, полегонечку, семья за семьёй, род за родом двинулся на север. Там, за нехожеными холмами и не качавшими человеческие лодьи реками, лежали пустые, свободные земли, где ни тебе королей, ни алчных баронов, ни собирающих десятину храмов, ни злобных колдунов, только и думающих о том, как бы навредить роду человеческому. Только Нежить и Нелюдь. Гоблины, тролли, гарриды, хеды, арры, морматы, гурры — всех и не перечислить. Это Нелюдь. Правда, в её число входят и более приятные создания, гномы например. Горные — всем известные мастера и умельцы, несравненные кузнецы; лесные — ростом куда меньше, шаловливые, непоседливые, всё толкующие о том, что неплохо было бы избрать наконец короля и перестать прозябать в анархии, на посмешище всем прочим уважающим себя народам, но так и не перешедшие от слов к делу. Есть ещё гномы песчаные — совсем крошки, по колено взрослому человеку. Все они, и лесные, и песчаные, и горные, — человеку если и не добрые друзья, то, по крайней мере, не лютые враги. А ещё есть феи — и тоже очень разные. Есть крошечные, обитающие в венчиках цветков, их владычица — Царица Маб. Сама она обитает в Западном Хьёрварде, но частенько облетает все свои владения на стремительном кораблике, скользящем по серебристой лунной дорожке. Сам он из лёгкого кленового листка, а снастями служат тонкие нити легчайшей паутины… В прошлом, сказывают, Боги Ушедшие превратили её в человека, в страшную лесную колдунью, но после того, как воцарились Боги Новые, Хедин и Ракот, Царица Маб вновь стала сама собой…

Кроме фей и гномов, не враждебны людям и кобольды. Правда, об этой сумрачной расе подземных строителей известно совсем мало.

А ещё где-то в северной земле до сих пор бродят странствующие эльфы с альвами, своими вечными спутниками. Но увидеть их куда как нелегко смертному… Однако случается ещё так, что осенью или весной у твоего порога постучится высокий тонкий странник с золотистыми волосами, облачённый в изумрудный и травяной цвета, с серебряным луком за плечами и длинным, тонким мечом у пояса, с изукрашенным рунами рогом. Не оттолкни такого. Проведи в дом, усади в красный угол, угости всем, чем богат; если захочешь узнать будущее, заплати щедро, не скупясь, и оно тебе откроется. Эльфы никогда не ошибаются. И если остался доволен твоим гостеприимством странник, долго ещё дом твой не расстанется с удачей, а беды станут трусливо обходить его стороной… Но ни о чём не расспрашивай гостя! Он не ответит, лишь оскорбится. Это древний закон. Бессмертные говорят со Смертными только о Смертных.

Есть и древесные великаны, видом схожие с ожившими, получившими возможность шагать деревьями. Эти бывают и добрые, и злые — как повезёт, с каким встретишься. Это что касательно Нелюди.

Но полно в северных землях ещё и отвратной Нежити. Добрых среди них нет. И помощи у них чистому сердцем искать напрасно. Одни мрачные колдуны бродят по старым курганам да заброшенным кладбищам, где застыли, воздев руки к небу, древние изваяния странных богов. Нежить — это и упыри-кровососы, и призраки, и духи, отродье Лишённых Тел, и ведьмы, в своё время убитые поселянами, но неправильно или не до конца (ведьмы, как всем известно, живучее крыс), лесные страхи-оборотни, из коих людям больше всего известны волколаки… Когда-то все эти твари владели Северным Хьёрвардом. Строили тут свои твердыни и чёрные колдуны, коим частенько удавалось заклясть немало Нежити и тем самым поставить её себе на службу.

Как только Орда с приходом весны уползает на полуночь, в свои тайные укрывища, что неведомы даже чародеям, ей на смену приходят злобные силы Нежити, да и Нелюдь не отстаёт. В последнее время, сообразив, что лучшей защиты, чем Орда, не придумаешь, потянулись в северные леса бежавшие было из них служащие Злу чародеи. Их Орда почему-то не трогала. Так что и летом затишье бывает весьма кратким. Не успеешь тушу рогача зарыть — из оврага гоблин лезет, с ветки гурр из лука целится, а над амбаром призрак-кровопийца вечерами виться начинает.

И всё же дважды в год выпадает примерно по месяцу, когда людям действительно живётся поспокойней. Это ростепель весной и златолист осенью. Весной, в ростепель, Орда уже начинает откочёвывать на север, а Нежить с Нелюдью ещё не продрали как следует глаза после зимней спячки (кстати, попадись Орде тот же орк или хед — разорвут в клочья); в златолист же наоборот — Орда ещё не явилась в полной силе, а летние людские супротивники уже о зимовке думать начинают. В златолист играются свадьбы, хуторяне ездят друг к другу в гости — не поодиночке, конечно, а так, по трое-четверо. Весной же человек опытный и бывалый может забрести глубоко в лес, даже будучи один.

Подточенный талыми водами, снег рухнул в один день. Осев лишь на самую малость, ещё вчера повсюду горделиво высились голубоватые сугробы, а теперь, куда ни глянь, шкуру привольно разлёгшегося Зимнего Зверя испятнали чёрные прогалины, да и сама шкура истончилась едва ли не наполовину. Полуденные склоны взлобков, обращённые на юг речные берега и вовсе очистились, жадно впитав в себя прозрачную кровь снегов. Открылась земля, вся в буром плаще полусгнивших прошлогодних листьев. Лес ещё не пробудился, не лопнула ни одна почка, не распустился ни один цветок, но ласковое солнце властно растолкало жирные тучи-лежебоки и пригревало вовсю, а в глубине дремлющих стволов уже начинали всегдашний свой бег весенние соки.

Поросший невысоким молодым сосняком холм, казалось, жмурился от удовольствия, точно сытый кот. Его склоны спускались к неширокой, только-только вскрывшейся речке (хуторские называли её Рыбиной). Обегая взлобок, русло плавно изгибалось; вокруг забежавших по колено в поток молодых сосенок плескались мутные волны половодья.

Чуть выше по склону, над рекой, на старой побелевшей коряге сидел немолодой уже человек в грубой серо-зелёной куртке плотного сукна. Прикрывая глаза ладонью, он смотрел вниз, на вспухшую от талых вод Рыбину, в правой руке сидевший держал кривую, видавшую виды можжевеловую трубочку. Вокруг волнами расходился приятный запах крепкого, духовитого самосада.

Человек отдыхал, явно никуда не торопясь. С одной стороны к коряге были прислонены мощный охотничий лук и добротный кожаный колчан, полный стрел, поперёк колен лежало испытанное зверовое копьё с потемневшей от крови перекладиной под рожном.

Охотник этот был уже далеко не молод, ему явно шёл шестой десяток. Волосы пробило сединой, вокруг глаз стянулись глубокие морщины, выдубленная солнцем и ветром кожа покоричневела, лоб и чуть округлившиеся со временем щёки рассекало несколько застарелых шрамов, прямых и тонких, явно оставленных острой боевой сталью, а отнюдь не лесными сучьями. Бывшего воина в сидевшем выдавали и мышцы — мощные, чётко обрисованные, а не заплывшие жирком, что частенько случалось у не знавших легионной муштры деревенских силачей. Во внимательных серых глазах охотника читались и хитрость, и ум, и отвага.

Аргнист, супруг Дееры, владетель хутора, мог позволить себе немного безмятежного отдыха. Сюда, на Светлую Горку, под самый бок к Старой Сосне, Нечисть забредать не дерзала. От Орды, конечно, тут было всё равно не спастись, но Древнее Зло здесь пасовало. В этом месте чувствовалось некое старинное волшебство, глубокое, сильное, спокойное и в то же время чистое, словно подземный родник. Хуторские бабы болтали, будто подле Старой Сосны справляли свои празднества эльфы в те давно минувшие времена, пока Перворождённых ещё довольно часто можно было встретить среди Смертных. Аргнист не слишком верил этим байкам, но было известно твёрдо — ни гоблины, ни гурры, ни даже отважные тролли не осмеливались совать сюда нос, не говоря уж о хедах, гарридах или мелочи вроде призраков. Приречный холм все они обходили стороной.

Иных спокойных местечек, подобных этому, в окрестностях хутора не было. И потому даже малышей, едва научившихся ходить и самостоятельно выбираться за ограду, заставляли наизусть учить дорогу к Светлой Горке. Старая Сосна хорошо стерегла свои владения.

Аргнист курил, выпуская изо рта аккуратные голубые колечки ароматного дыма. На глухариный ток он сходил удачно — отвёл душу. Заплечный мешок оттягивала тяжесть трёх крупных краснобровых птиц. Собственно, Аргнисту давно пора было домой: он отсутствовал весь вечер, всю ночь и всё утро, и не следовало лишний раз мучить неизвестностью близких.

Аргнист сидел и курил. Казалось, человек беспечно отдыхает, на самом деле он был готов к любым неожиданностям.

Вот и ещё одну зиму прожили… Нечего Хедина с Ракотом гневить, не из худших зима выдалась. Всего пятеро взрослых погибли; правда, по весне на детишек мор какой-то напал, пока Саата снадобья не подобрала, семеро умерли. Скот почти не пал, отёл был хорош, золотоволосую Шоору сговорились продать на дальний богатый хутор за хорошие деньги.

И всё же неспокойно у тебя на душе, Аргнист! На излёте зимы Орда напирала так, что бывали моменты, думал — всё, каюк. Четверо за неделю легли. Если следующая осень так же начнётся…

А Нивен выдержал. Выдержал, хотя и потерял три десятка своих. Но удивительное дело — его Орда почти и не атаковала, словно потеряла интерес к почти беззащитному хутору.

Аргнист сидел и курил. Посидеть так в настоящей лесной тишине — счастье подлинное. Дурак был раньше, не понимал… Всё выслужиться хотел. Что ж, можно сказать, и выслужился…

Аргнист появился на свет пятьдесят два года назад, на благодатном южном побережье. Деревня приписана была к большому храму Хедина; когда не по годам крепкому парнишке стукнуло четырнадцать, он поступил в храмовую стражу — хотелось выучиться и стать воином. Но в храме так и не прижился. Спины гнуть не умел, службы пропускал — мял на деревне девок да в кабаке играл в расшибалочку. Правда, учился прилежно и вскоре мечом и копьём владел всем на удивление, поэтому только и продержался так долго. А потом повезло — проезжал тем краем молодой король Галена Светлопенного, его величество Грампедиус, завернул во храм переночевать и помолиться заодно и случайно увидел, как Аргнист тупым деревянным мечом от трёх двадцатилетних громил отмахивается, и недолго думая — настоятеля к себе: мол, подарите, святой отец, сего отрока! Святой отец, само собой, рад-радёшенек королю услужить и от смутьяна по-хорошему избавиться. Так попал Аргнист в королевское войско.

Что тут говорить, по первому времени лиха пришлось хлебнуть. Половину зубов потерял, честь свою защищая. Отстали…

И двух лет не прошло, как очередной поход на баронов Фейна случился. Аргнист к тому времени в седле сидел как влитой, на турнирах призы брал, аристократочки засматривались…

Ямерт тебя спали! Уж сколько раз себе клялся — вспоминать не буду! Куда там… Никуда это лицо из памяти не изгнать. Шестнадцать лет ей было…

Ладно, это пропустим. В первом походе Аргнист отличился: когда под Аксорой бароны его величество Грампедиуса к бастионам прижали и потрепали изрядно, десяток Аргниста оказался против острия их, баронов то есть, главного удара. Десятника, дядьку Мнема, арбалетной стрелой свалило, остальных баронская конница на копья вздела. Аргнист один уцелел. И не просто уцелел — ещё и вогнал стрелу на всю длину в смотровую щель шлема сиятельного Джемберга, предводителя мятежных баронов; тот настолько глуп оказался, что попёр сразу за первой линией собственных копейщиков. Ну и получил своё. Доспехов не сменил из гордости… Аргнист его свалил на открытом месте, так что крылья войска всё видели, и баронские полки отступили. Каждый ведь после Джемберга главным хотел оказаться…

Так в восемнадцать лет стал безродный парень десятником избранного королевского воинства. А ещё через пять и до сотника дослужился. Это когда пираты из Южного Хьёрварда нагрянули.

Тяжёлая была война, ничего не скажешь. Половина баронов тут же к южанам переметнулась, треть выждать решила, а оставшиеся хоть помощь и обещали, да так снарядить и не успели. Гелен пришлось оставить.

И если бы пираты просто пограбить хотели, то, наверное, этим бы всё и кончилось. Но они, дураки, решили здесь всерьёз обосноваться, и тут уже пошла война по всем правилам. Два года тянулась. Наконец выпихнули южан в море, несмотря на всю дурость короля, его величества Грампедиуса, значит. Глупость его исправляя, половина сотни, в которой десяток Аргниста был, полегла под Галеном, но вторая половина таки исправила…

Глуп король был настолько, что тех, кто о нём правду знал и его огрехи исправлял, не лишал головы немедленно, как любой нормальный владыка поступил бы, а награждал и возвеличивал. Аргнист, после того как сотника в том деле убили, остатками пяти десятков командовал — ну и получай после настоящую сотню под начало.

И пяти месяцев после победы король на троне не усидел. Брат его двоюродный, Игнарон, который, собственно, войну и выиграл (полководец был первостатейный!), братца легкомысленного на длительное покаяние в далёкий монастырь отправил, а сам его корону себе взял…

Начались непрерывные походы, ибо Игнарон иных занятий, окромя войны, на дух не переносил. Баронов вскоре усмирили, соседние королевства себя вассалами Галена признали… И тут беда стряслась — воевать не с кем стало. За Погибельный Лес не переберёшься, за Тайные Горы не заглянешь. Вот тогда-то король себе на погибель об Орде и вспомнил.

Тиранила она северные земли уже давно. Но землепашцы держались крепко и не только Орду сдерживали, но и ухитрялись свои товары на юг слать. Сами, правда, отчего-то не уходили. Владения Орды начинались от самого Рыцарского Рубежа, что в те годы пролегал от водопадов Эгера через леса до форта Гэсар на самой границе томских владений — рубеже их королевства Ар-ан-Ашпаранг. И хотя твари лютовали на своих землях уже почти три сотни лет, люди продолжали жить и там.

Племя крепких, кряжистых и отважных, кто знал, с какого конца надлежит браться за меч. Под топорами поселенцев валились вековые сосны, среди озер и болот расчищались поля, на реках воздвигались мельничные плотины; по травянистым прогалинам по-прежнему позвякивали боталами коровы. Посреди круга очищенных огнем полей ставился собственно хутор; дома строились глухими стенами наружу, окна выходили в прямоугольный внутренний двор. Единственные ворота рубились из самых толстых дубовых брёвен; не жалея денег, у гномов покупали засовы и петли. На отшибе ставилась одна только кузница — из опасения пожара.

Хуторяне жили сами по себе, не нуждаясь ни в королях, ни в правителях. Ревнители Истинной Веры сильно подозревали северян в безбожии и ересях, но поселенцы казались куда лучшим щитом для прибрежных городов, чем все рыцарские ордена и королевские армии, а потому властители юга не взимали налоги со свободных хуторов — да и каким калачом туда сборщика податей заманишь?!

Орда всегда стремилась прорваться на юг, где вдоволь добычи, где так много мягких, восхитительных на вкус человеческих тел, раз за разом, зиму за зимой атакуя Рыцарский Рубеж. Правда, наиболее проницательные люди Галена — а ими, как правило, почему-то неизменно оказывались лорд-казначей и Хранитель Королевской Печати — сильно подозревали, что командоры Ордена Звезды несколько преувеличивают свои заслуги в сдерживании Орды. Подозрения эти превращались в уверенный стиль коронных докладов, когда с Рыцарского Рубежа приходило очередное требование помочь деньгами, провиантом или оружием…

Короче говоря, король Игнарон решил Орду извести. Кликнул клич, собрал войско. Двинулись. Рыцарей Звезды, всегда похвалявшихся, как они ловко ордынских тварей бьют, тоже особой прихватили — как наставников.

Да только недалеко ушли. Вся армия в лесах полегла, и король там тоже остался. Рыцари Звезды, как более опытные, в большинстве своём сбежать успели…

Лиха натерпелся Аргнист — не передать. Однако же не согнулся. И настал его черёд вбивать свои столбы, землю под хутор занимая.

Аргнист поставил их на старом, очень сильно расплывшемся холме: лоза показала здесь неглубокий водоносный слой. В полутора милях на закат лежало обширное, богатое рыбой озеро; леса чередовались с изобилующими ягодой моховыми болотами. Словом, всё бы хорошо, кабы не Орда. Нелюдь-то ладно. С нею управиться можно. И не обязательно мечом. Порой удавалось и миром дело решить. Ловкий Нивен, эво, ухитрялся даже троллей нанимать стада стеречь, а гоблинов и гурров остронюхих наряжал грибы отыскивать и коренья.

Вообще говоря, Нелюдь сильнее всего ненавидела даже не земледельцев. Главные её враги гнездились на юге. Рыцари Ордена Звезды — вот с кем никаких разговоров никогда ни гоблины, ни хеды не разводили. Гордые уж больно эти рыцари — мы-де весь юг защищаем! Так, если ты такой хороший, защищай себе и молчи — люди сами тебе в пояс поклонятся и хлебом-солью встретят. А коли будешь об этом на каждом углу кричать…

Рубеж Рыцарский возник во времена и вовсе незапамятные. Ещё до появления Орды рыцари издавна держали оборону против ночных тварей на мощной засечной черте, протянувшейся от водопадов Эгера на западе до форта Гэсар на востоке. Ещё дальше на полудень, вдоль Погибельного Леса и Покинутого Берега, тянулись давно обжитые и обустроенные орденские земли. Жизнь там, конечно, и тиха, и бестревожна — только уж больно тиха и уж больно бестревожна. У рыцарей испокон веку свято чтился их кодекс, «Словом Звезды» именуемый. По Аргнисту, выходило, что ежели этому кодексу во всём следовать, то и жить невозможно станет. Хмельного не пей, женщин не касайся, окромя одной лишь жены своей, и то лишь чтобы дитя зачать, богам всевозможным молись, посты соблюдай, ближнему, значит, всё отдавай, богатства да славы не ищи, нищим покровительствуй… Слова-то все, конечно, хорошие, тот, кто их сочинил, наверняка святым человеком сам был, коли не лукавил. Но исполнять их — жизнь ведь остановится!

И сами рыцари, а особенно их высшая каста, полные братья, кодекс свой блюли лишь на словах. И девок трахали, и питием злоупотребляли, и чревоугодничали… Правда, Рубеж их до сих пор надёжен был — ни тварь Орды, ни кто-то из Нелюди на ту сторону Рубежа пока перемахнуть не сумели.

Зато уж на подданных своих рыцари отыгрывались с лихвой. Попробовал бы там кто девку в пивной прижать… Мигом в кандалы — и в каменоломни… И молись, и посты соблюдай, и перед рыцарем шапку за десять шагов снимай, а за пять — на колени опускайся, и пятину орденскую плати, и всю торговлю веди только с Орденом… Отцы-экономы хорошие капиталы себе к старости составляли. И глядь — решение братьев: такого-то и такого-то за долгую беспорочную службу… отпустить по старости и болести для жительства на юг…

Видел Аргнист, какие особняки себе эти отставники строили.

А Нелюдь рыцари не щадили. Ежели кого в плен брали, приговор один: на решётке железной растянуть да над медленным огнём поджарить. И, наверное, поэтому Нелюдь почти всегда предпочитала смерть в бою…

Солнце тем временем поднималось всё выше и выше. Аргнист хлопнул по коленям, собираясь подняться. Дома уже заждались, да и Деера его долгой отлучкой недовольна будет.

«Видано ли?! — ворчала порой супруга Аргниста. — Сам хозяин с луком по токовищу скачет, ровно мальчишка-переросток! Других нет птицу подстрелить, что ли?»

Другие, конечно, были. Трое сыновей, семь десятков работников, прибившихся к Аргнисту за двадцать пять лет его жизни в лесах. И трое внуков — дети Алорта, старшего; но они ещё совсем малы. Арфолу три, Феете только-только стукнуло два, а Арготору и месяца ещё не будет. При мысли о ребятишках Аргнист невольно ухмыльнулся. Такие славные карапузы! И скоро внуков станет ещё больше. Год как сыграли свадьбу его второго сына, Арталега, с Саатой, девушкой из клана Каргара, владельца соседнего хутора, а сноха уже давно непраздна ходит и вот-вот родит… Хорошая девушка, почтительная. Правда, характер у его средненького не мёд… Но жена да убоится мужа!

Настало время трогаться. И хотя так не хотелось уходить с тёплой коряги, на которой столь приятно посидеть, греясь на солнышке, — особенно после пяти месяцев лютой зимы, с такими холодами, что трещали деревья и падали на лету птицы, — Аргнисту приходилось поторапливаться.

Он уже двинулся вверх по склону, туда, где начиналась тропа к хутору, когда за спиной внезапно раздался глухой, отвратительный и неестественный скрип.

Бывалый ратник галенского короля развернулся с завидной для своих лет быстротой; знать, не напрасно весь день с собой тяжеленное копьё таскал. На глухарином току оно без надобности. Не иначе Орда рядом.

На противоположном берегу Рыбины затрещали кусты. Кто-то или что-то напролом неслось сквозь заросли сплетшегося ивняка; раздались неразборчивые проклятия.

— Родгар, опять вода! — с отчаянием возопил бегущий, со всего разгона бросаясь в реку. Взметнулся фонтан брызг, словно от пущенного из катапульты ядра. Фыркая и отплёвываясь, странный пришелец быстро поплыл вперёд размашистыми сажёнками.

И тут отвратительный скрип повторился, вновь — мерзостный,гнусный, словно друг о друга тёрлись полуистлевшие, крошащиеся кости. Ивы внезапно затряслись, точно охваченные ужасом живые существа. На открывшийся низкий и топкий берег неспешно выкатился тёмно-лиловый шар — высотой в рост человека, весь шишковатый и бугристый. Выпуклости на его неровной поверхности отливали металлом; остановившись возле самой кромки воды, шар вновь издал уже знакомый Аргнисту скрип и… распался на части.

Стеноломы, обычные стеноломы… но чтобы они так катались?! Больше всего эти твари, каждая размером с крупного пса, напоминали самых обыкновенных майских жуков, если не считать выдававшихся далеко вперёд острых и крепких челюстей.

Жуки дружно бросились в реку и — удивительное дело! — легко заскользили по поверхности, живо напоминая неких чудовищных водомерок. Словно хорошо обученные воины, они быстро окружали незадачливого пловца; тот обернулся, всхрапнул, точно напуганная лошадь, и ещё быстрее заработал руками.

Аргнист поспешно бросил копьё. Руки сами вскинули лук, глаз привычно взял прицел; свистнула выпущенная в упор стрела, битый в глаз жук перевернулся на спину и камнем пошёл на дно, бессмысленно и бесполезно дрыгая всеми ногами сразу.

Второй выстрел оказался не так удачен — остриё скользнуло по твёрдому панцирю, зато третья стрела угодила ещё одному жуку прямо в глаз, составленный как будто из множества мелких стекляшек, словно фонарь над трактиром. Из раны брызнула тёмно-бурая жидкость, тотчас растворившаяся в речных струях, и тварь отправилась прямиком в глубины омута.

Таковы они, эти стеноломы, — стрелой их взять можно, только если в глаз попадёшь. Когда они частоколы ломают, глаза специальными пластинами панциря закрываются. Тогда их одной только смолой и остановишь.

Для остальных тварей это стало чем-то вроде сигнала: не обращая более никакого внимания на свою прежнюю жертву, жуки дружно ринулись к Аргнисту. Благодаря этому пловец сумел благополучно выбраться на берег, но одна из бестий походя вцепилась-таки жвалами ему в ногу. Раздался жуткий рёв, однако отнюдь не боли, а гневной и неподдельной досады:

— Родгар, мои ботфорты!

Мелькнула толстенная мускулистая рука, вся поросшая рыжими курчавыми волосами, кулак размером с добрый кухонный горшок врезался прямо в выпученную гляделку рвавшей сапог твари, отбросив стенолома чуть ли не на середину реки. Глаз превратился в источающее бурую слизь бесформенное месиво, жук как ни в чём не бывало заработал ногами, браво ринувшись обратно в бой.

«Живуч, зараза!»

Остальные стеноломы тем временем выбрались на берег. Стрелы Аргниста уложили ещё троих, однако, когда твари подступили вплотную, старому сотнику пришлось отбросить лук и взяться за копьё.

— Спина к спине со мной вставай, сожрут иначе, олух! — крикнул Аргнист, обламывая жвалы самому шустрому жучаре. Такой выпад и теперь бы воину честь сделал на любом королевском смотру. Выдернув наконечник, сотник тупым концом древка саданул по передним лапам ещё одного стенолома.

Невольный товарищ Аргниста уже бежал вверх по склону. Мощное тело облепляла мокрая тёмно-бордовая куртка, слишком лёгкая для этого времени года. Низкорослый, с очень широкой грудью, он казался почти квадратным. Руки и плечи были перевиты чудовищными жгутами бугрящихся силой мускулов. Ещё Аргнист успел заметить рыжую, слипшуюся от воды бороду да выпирающие, подобно яблокам, румяные щеки. Перед старым сотником, несомненно, оказался подгорный гном, невесть как очутившийся в лесах Хуторского Предела.

— Эге-гей, вот я вас!.. — во всю мощь лёгких заорал гном. — И-й-эх!

Издав сей оглушительный боевой клич, он с неожиданной лёгкостью прыгнул. Подкованный добрым подземным железом сапог врезался в морду стенолома. Оба глаза лопнули, жвала были сломаны.

— Ар-таррага! — дико зарычал гном, словно тридцать три подземных василиска сразу, норовя при этом пнуть ещё одного жучару.

— У меня секира за поясом! — не поворачиваясь, крикнул гному Аргнист.

— Р-родгар! — Тот аж подпрыгнул. — Раньше не мог сказать, человече?! Гномы всегда славились сварливым характером.

Хуторянин почувствовал, как сильные, цепкие пальцы выдернули оружие у него из-за пояса, и тотчас же горько пожалел, что вообще вспомнил об этом. Гном бросился вперёд очертя голову.

К тому моменту сотник прикончил ещё двух тварей, их осталось не больше полудюжины, и они стали заметно осторожнее. Окружив со всех сторон человека и гнома, стеноломы хищно щёлкали жвалами, делая вид, будто вот-вот бросятся, однако же медлили, выжидая удобного момента. Копьё Аргниста научило их осторожности.

— Ар-аш-таррага!

Секира с шипением рассекла воздух. Сила удара оказалась настолько велика, что панцирь подвернувшегося гному под руку жука лопнул, обильно измарав землю вокруг бурой дрянью; ещё одного врага пронзило копьё старого сотника, и тут четверо уцелевших стеноломов решили, что с них довольно. Дружно развернувшись, они бросились наутёк к реке. Гном с рёвом ринулся в погоню, и уже у самой воды ему удалось прикончить ещё одного врага.

— Ушли, гады! — Гном сплюнул, глядя на поспешно улепётывающих жуков.

— Стеноломы, известное дело, — пожал плечами Аргнист. — Правда, не видал я раньше, чтобы они вот так клубком бы катались… Сам-то ты цел, почтенный?

— Цел, цел, как же иначе, — заверил его гном, протягивая широченную ладонь. — Знакомы будем, что ли? Двалин я. Путешествую.

— Аргнист, владетель хутора. — Сотник пожал руку Двалина. — Как это тебя угораздило? Кто ж по нашим лесам в одиночестве бродит, пусть даже и в эту пору?

— Раз надо, то и зимой один потащишься, — буркнул гном, явно не желая затрагивать этой темы. Покидал из руки в руку секиру, словно жалея, что приходится отдавать. Наконец вздохнул и протянул хозяину. — А как угораздило? Да Родгар его знает! Сидел под кустом — закусывал, значит, — как вдруг откуда ни возьмись… эдакий шар выкатывается — и ко мне! А секира в заплечнике! Ну, бывает ли такое?! — разгорячился гном. — И доспех весь там остался, и шлем… Голые руки, даже дубины нет! Поверишь ли, почтенный, — бежать пришлось!

Аргнист поднял брови. Бродить по лесу без кольчуги, спрятав топор в заплечный мешок, только распоследний дурак станет. Тьфу, пропасть! И зачем этого гнома сюда понесло? Сожрут его и не поморщатся, а ему, Аргнисту, лишний камень на душу. Хорошо хоть не драться голыми руками ума у этого Двалина хватило…

Гномы, они вообще-то здравомыслием отличаются, то всем известно; правда, бывает, что среди Подгорного племени попадаются и самые что ни на есть отчаянные сорвиголовы. Если гном видит, что враг перед ним слишком силён, он не станет драться ради одной только драки, не погнушавшись даже позорного, на взгляд людей, бегства. Иное дело, если речь идёт о золоте или, к примеру, задета честь, — гномы будут сражаться до последнего издыхания и либо оставят смертное поле победителями, либо останутся на этом поле сами.

— Двух этих тварей я покалечил, пока они меня к реке гнали, — продолжал тем временем гном. — Справа вся там осталась — даже засапожник… Возвращаться придётся, дык, что ж тут придумаешь…

Двалин отлично владел галенским языком, не слышалось даже и малейшего горлового акцента, каким обычно отличались его сородичи. Говорил он легко и охотно, опровергая расхожее мнение, будто горные гномы все поголовно молчуны и что каждое слово из них нужно тянуть кузнечными клещами.

— Возвращаться? — удивился Аргнист. — Куда ж сейчас возвращаться? Вон уж скоро темнеть начнёт. Пойдём со мной! На хуторе заночуешь — утро, оно ведь вечера мудренее.

— Спасибо тебе, почтенный, — гном покачал головой. Лицо его приняло серьёзное и даже чуть торжественное выражение. — Мне без справы моей никак… Ничего, в лесу переночую, дело-то, дык, оно привычное.

— Ну ты положительно спятил! — Аргнист начинал злиться. — Сожрут тебя к утру, понял? Сожрут и потрохов не оставят. Орда, знаешь, она шутить не умеет.

— Ну и пусть сожрут, а тебе-то что за печаль? — огрызнулся гном. — Иди давай своей дорогой, без тебя управлюсь.

— Тьфу, отродясь таких глупых гномов не видывал! — Аргнист сплюнул в сердцах. — Помирать собрался, что ли? Так давай я тебе верёвку одолжу и жиром натру. Всё не так больно будет.

Вот уж воистину верно присловье: «Как не сдвинешь гору, так не переупрямишь гнома». Но и не бросать же его здесь! Только погибнет зря. Вон мокрый весь до нитки, вода ручьями льёт…

— Ладно, пошли вместе, — решительно бросил старый сотник. — Дома подождут. Пусть и время уже не полуденное, и вечер близится, и Орда где-то рядом бродит — ничего, пересилим. Деера, правда, плакать будет… Но, может, сперва обсушишься?

— Вместе? — обрадовался гном, словно и не было только что никакой размолвки. — Дык, здорово! Пошли! А на тот берег как? Вплавь?.. А сушиться потом будем. Когда секиру найдём.

— Ну зачем же? Обойдём. У меня тут недалеко под берегом плот спрятан.

У Аргниста — хозяина рачительного — было в разных местах по реке припрятано десятка три плотиков, чтобы, ног не замочив, на другой берег перебираться.

Пройдя немного на закат, человек и гном спустили на воду небольшой плот; оттолкнувшись шестами, поплыли. Физиономия гнома вытянулась от отвращения (его народ отличается стойкой нелюбовью к воде), Двалин шептал себе под нос какие-то ругательства.

На другом берегу Аргнист и Двалин быстро отыскали следы гнома.

— Голыми руками давил, — не без гордости сообщил Двалин.

Они миновали место, где снег был основательно истоптан, а возле корней одной из сосен валялись жалкие останки неудачливого стенолома. Синеватые жесткие надкрылья, от которых отскакивали стрелы Аргниста с отлично закаленными наконечниками, были изломаны и искрошены.

«Справу» гнома они обнаружили там, где Двалин ее и оставил, — на небольшой уютной полянке, со всех сторон окруженной густым молодым сосняком. Спутник Аргниста бросился к высеребренной секире, точно к давно утраченной возлюбленной, — гладил лезвие, что-то шептал, даже несколько раз поцеловал.

— Р-родгар! Дык, теперь-то мы с вами совсем по-иному толковать станем!

Вокруг мешков Двалина валялось двое убитых им жуков. Гном тотчас же загорелся поотрубать им жвалы, чтобы потом сделать себе из них ожерелье.

— Медвежатники ж так делают, — объяснил он Аргнисту. — И охотники за драксами тоже… Драксами гномы Северного Хьёрварда прозывали не шибко крупных крылатых дракончиков размером со свинью, обитавших в Отпорном Хребте и горах Ар-ан-Ашпаранга. Огнём они плеваться не умели, зато клыками и когтями орудовали на загляденье. Чешуя их — из-за целебных свойств — ценилась втрое дороже золота; колдуны и знахари, не скупясь, платили за языки этих созданий. Промысел этот считался почти погибельным — коли дракса увидишь, монетку брось. Гербом — тебе жить, а портретом его величества если, то драксу — гласило поверье охотников и означало, что половина схваток заканчивалась гибелью человека. Мало кто выдерживал больше года: коли с драксами управишься, так тебя гномы местные достанут. Они чужаков не любят. Драксы, мол, наша дичь, и все тут.

Согнувшись над одним из жуков, Двалин уже замахнулся секирой, когда Аргнист внезапно бросился гному на спину, сбив с ног и повалив в снег. Над их головами что-то негромко прошелестело.

Двалин голову поднял — отплёвывается; глаза бешеные, рот перекошен, сейчас в драку кинется, да только весь запал его даром в землю ушёл. Всего в десяти шагах, на дальнем конце поляны, глянь-кось, такой же стеноломов шар, весь синевато-стальной, панцирями бугрящийся. А на сосне, как раз в том месте, где Двалина голова торчала, по коре пятно гари расползается и кислым воняет. Кто-то из жучар ядом плюнулся, верно, хотя раньше они на такое способны не были…

Если бы не войсковой опыт Аргниста, не жить гному. Чуть-чуть, едва заметно шелохнулись сосновые ветки на краю полянки, но старому сотнику хватило. Когда походами в Фейн ходили, тамошние бароны лесных стрелков вдоль всех троп расставляли. Так что увидел, как в зарослях что шевельнулось, — падай на землю сразу, потом разберёмся. Промедлишь — стрела в горле обеспечена.

Гном опомнился первым.

— Р-родгар! Дык, позабавимся! — взревел. Аргнист и глазом моргнуть не успел, а Двалин уже на голову островерхий шлем нахлобучил, одним движением поверх мокрой куртки кольчугу натянул — кольчугу не простую, всю дивно мерцающую, мягко струящуюся, словно и не из металла вовсе, а из тонкого шелка соткана. Одна такая вещица целого состояния стоила, королю лишь по карману, да и то не всякому… Подгорный народ такие доспехи куда как неохотно продавал.

Презрев опасность, Двалин бросился вперед, прямо на зловещий шар, нимало не заботясь, последует за ним Аргнист или нет. Сотник с плеча лук сорвал: прежде чем дело до рукопашной дойдёт, слово своё должны стрелы сказать.

Первая из них свистнула над самой головой гнома, ударив точно в середину жучиного шара, и с лёгким звоном отскочила от панциря надкрылий. Шар дрогнул, покатился вперёд, и тут на него вихрем налетел Двалин. Секира гнома ослепительно сверкнула, с хряском врезавшись в неподатливую плоть стеноломов. Шар мгновенно распался. Жуков-то, жуков — Хедин Отец Наш! — штук сорок, не меньше. Да и как деловито и сноровисто окружают!..

Эх, гном, гном, слишком рано вперёд ты полез. Глядишь, я ещё пару-тройку жучар подстрелил бы… а теперь только на копьё вся и надежда. Никогда раньше не катались стеноломы шарами, никогда не нападали на людей в таком числе…

Аргнист едва успел на помощь Двалину. Копье старого бойца проткнуло самого шустрого из жуков, остальные расступились, словно опешив, и человек плечом к плечу с томом приняли неравный бой.

Драка оказалась жаркой. Аргнисту пришлось бросить копьё — стеноломы подобрались почти вплотную — и отбиваться топором. Сталь со звоном отлетала от синеватых надкрылий.

Снежные лоскутья побурели от щедро льющейся коричневой крови, жвалы крошились о железо доспехов Двалина, рукава и полы куртки Аргниста мгновенно превратились в лохмотья..

Жуки нападали умело, стремительно, со всех сторон. Число их уменьшилось почти наполовину, но и силы Аргниста тоже иссякали. Твари бросались то справа, то слева, и с каждым разом уворачиваться становилось все труднее.

Дело было дрянь. В сердце змеей проскользнул холод смертной тоски. Неужто вот так, по-глупому, весной, из-за мальчишеского желания на ток глухариный сходить?.. Двалин тоже примолк — смекнул, видно, что тут все всерьёз и дыхание надо беречь. Теперь лишь злорадно рычал, когда секирой очередного стенолома надвое разваливал.

Аргнист размозжил морду ещё одной твари и вытаскивал ушедший в землю топор, когда у Двалина, похоже, терпение лопнуло, и он сделался если не настоящим берсеркером, то очень на него похожим. Гном взревел, как три тысячи пещерных василисков сразу. Забыв обо всём, он ринулся вперёд, предостерегающий крик Аргниста пропал даром. А стеноломы, конечно, этому подарку негаданному очень даже обрадовались. И всем скопом навалились на Двалина со спины.

Как ни кряжист и коренаст был том, однако и он не удержался — рухнул, погребённый под грудой синевато-стальных тел. Аргнист бросился было на выручку — другие стеноломы остановили. Грамотно, по всем правилам взяли в «клещи», так что пришлось топором отмахиваться, на месте без толку стоя…

И, наверное, стал бы этот бой последним и для не в меру отважного гнома, и для старого сотника, но в самый последний миг, когда вроде бы и надежды не осталось, свистнула откуда-то из сплетения сосновых ветвей нежданная белооперённая стрела. За ней вторая, третья, четвёртая…

Они летели одна за другой, неведомый лучник выпускал их так ловко и быстро, что никто и глазом моргнуть бы не успел, а за первой белой молнией уже и следующая спешила. Стрелы эти с легкостью пронзали почитаемые непробиваемыми крыльевые панцири; не прошло и нескольких мгновений, как страшный ком распался, рассыпался синей окалиной мертвых тварей.

Двалин остался лежать ничком, неподвижный и окровавленный.

Все уцелевшие жуки с похвальной поспешностью бросились наутёк. Краткое время спустя на поляне, кроме Аргниста и гнома, оставались только мертвые стеноломы.

Хуторянин так и не смог уловить момента, когда их спаситель появился на опушке, — еще мгновение назад там стыли в недвижности сосновые ветки, а теперь, глянь-ка, у крайнего ствола стоит высокая стройная фигура в тёмно-зелёном плаще с прорезями для рук, длинный и тонкий лук странного белого дерева взят на изготовку.

— Эй, целы вы там? — Голос полон тревоги, но чувствуется и ещё некая внутренняя мягкость, столь несвойственная грубым и жёстким местным охотникам. Незнакомец кошачьей поступью двинулся через поляну, склонился над Двалином, и лицо его тотчас вытянулось. — Проклятье! Худо дело… Яд в раны попал… Торопиться надо!

Аргнисту и самому видно — плох гном, куда как плох, краше в домовину кладут. Шея, руки, ноги — всё, что железом кольчуги прикрыто не было, стало сплошной раной, да ещё и на глазах чернеющей. Хорошо, пальцы рук целы… Между колец доспеха с пугающей быстротой скользили алые струйки; стрелок отложил белый лук и склонился над Двалином.

Только теперь старый сотник смог как следует разглядеть незнакомца. Лицо правильное, чуть вытянутое, с высокими, хорошо очерченными скулами; от уха до уха аккуратная бородка курчавится, недлинная, темно-русая — девки такие любят. Брови срослись на переносице, а под ними холодновато поблескивают непривычно удлиненные глаза — серые, спокойные. Удивительно спокойные, словно и не было только что здесь кровавого боя, словно не хрипит у тебя на руках том, кровью истекая… И где это ты только так стрелять выучился, парень?! И откуда это у тебя такие стрелы, что панцирь стенолома пробивают, словно гнилую рогожу?.. И лук у тебя странный, хотя в Галене какого только заморского товара не встретишь.

Гном истекал кровью, глаза его закатились. В три руки стащили с Двалина сперва кольчугу, а затем залитую кровью алую куртку из кожи горной змеи. Незнакомец только присвистнул при виде жутких ран и споро взялся за дело.

Сперва добыл из сумки какие-то порошки и снадобья, но потом веко впавшему в забытье гному приподнял, губы сжал и всё добро своё — в сторону. Ладони на окровавленную грудь гнома положил — пальцы длинные, тонкие, как только меч такими держит? — и по лицу гримаса боли прошла. Раз руками над ранами прошелся, другой, третий… Аргнист смотрел и чувствовал, как у него ум за разум заходит.

— Да ты никак колдун, парень? — с невольным уважением прохрипел Аргнист.

Глянь — а кровь уже остановилась, страшные раны на глазах затягивались, пугающий черный цвет исчезал. Видывал когда-то и Аргнист подобное — в Галене. Главный придворный чародей его величества Игнарона проделывал…

— Ничего особенного, — незнакомец проговорил устало. Пот со лба вытер. — Теперь твою руку давай глянем…

Целитель ловко вспорол лохмотья, оставшиеся от рукава куртки Аргниста. Рана вроде бы и небольшая, а успела и загноиться, и почернеть. В гвардии-то лечить стали бы просто — мечом чуть пониже плеча рубанули бы, да и весь сказ.

А тут… Диво дивное, да и только. Ладонь колдуна, не касаясь, над самой кожей прошла — и чудовищный нарыв тотчас прорвался, гной вскипел, словно вода в котелке, открылась здоровая розовая кожа…

— Вот и все. — Волшебник обессиленно сел прямо в снег.

— Позволь теперь мне помочь тебе, мастер. — Аргнист захлопотал вокруг своего спасителя. Заклятья творить — то дело не шутейное, всякий знает.

— Благодарю, мне уже лучше, — тот открыл глаза. — Но гнома в тепло нужно скорее… Иначе он, боюсь, не встанет больше.

— От устроил себе! Тьфу, пропасть! Храбрый, а дурак. Ладно, дотащу уж его как-нибудь. Но а тебя-то как зовут, мастер?

— Зови меня Эльстаном. — Волшебник с некоторым трудом поднялся. — А теперь — за работу! Аргнист несколькими ударами топора снес пару молодых сосенок. На скорую руку смастерили некое подобие носилок, взвалили на них тома и, сгибаясь под тяжестью ноши, побрели к хутору.

Домой добрались, когда уже совсем стемнело. По дороге почти не разговаривали: Аргнист знал, что волшебникам лишних вопросов задавать не стоит, а Эльстан тоже молчал.

— Вообще-то, у меня к тебе очень серьёзный разговор, почтенный Аргнист, — возле ворот хутора волшебник нарушил молчание. — Мы поведем речь об Орде.

— Так что ж ты раньше молчал, досточтимый мастер? — удивился старый сотник. — Столько шли — вот и поговорили бы!

— Я следил за её тварями, — последовал ответ. — С этими жуками — стеноломами, правильно? — мы бы справились, но, кроме них, там кружило немало бестий и похуже. Мне нельзя было отвлекаться.

— Ну, раз пришёл говорить об Орде, отчего ж не потолковать, — кивнул Аргнист.

— Сам я с юга, — чуть быстрее, чем приличествовало уважающему себя могучему волшебнику, сказал Эльстан. — С Рыцарского Рубежа. Был в братьях. Ушел. Теперь странствую один. — Он выпалил всё это одним духом. Простой хуторянин никогда бы ничего не заподозрил, но Аргнист недаром служил в гвардии двух королей. Молодой чародей, мягко говоря, слегка хитрил. Но хитрил отчего-то совсем по-человечески.

Ворота хутора, несмотря на почти ночное время, были широко распахнуты. Во дворе горели многочисленные факелы, из конюшен выводили лошадей, слышался резкий и повелительный голос Алорт а, старшего сына Аргниста.

— Ну, что расшумелись? — сердито бросил оторопевшим домочадцам Аргнист, внезапно появляясь из-за угла со своей странной ношей. — Чего суетитесь? Я уж и задержаться в лесу не могу — ровно дитё неразумное! Лучше пошлите женщин два гостевых ложа приготовить да Саату позовите! Она у нас травница, — обернулся он к Эльстану.

— Это будет нелишне, — согласился тот.

— Отец! Но ты же в крови! — вдруг воскликнул Армиол. — Что случилось? Неужто Орда?..

— Пустяки, полдюжины стеноломов, и потому хватит квохтать! — строго прикрикнул на юношу отец. — Чай, не баба. Не видишь — на ногах стою.

Армиол осекся. Старшие братья, Алорт и Арталег, покосились на младшего с неодобрением — в самом деле, чего нюни разводит?.. Отец умирать будет — и то всё сделает, чтобы никто не заметил…

— Лучше помогите вот его внутрь внести, — распорядился Аргнист, и сыновья тотчас подхватили тяжелые носилки.

— Гнома подобрали, — пояснил Аргнист собравшимся у ворот людям. — Орда его потрепала. А это Эльстан, целитель искусный и стрелок отменный.

Молодой волшебник приложил руки к груди и поклонился.

— Пропустите, да раздайтесь же! — вдруг послышался высокий женский голос, заметно дрожащий от сдерживаемых слез. — Да отойдите же, не застите!

Работники, служанки и даже сыновья сотника поспешно расступились. Супругу Аргниста, почтенную Дееру, дочь Лииты, боялись все без исключения, и даже ее собственный муж. Когда хозяйка гневалась, от нее лучше было держаться подальше.

Она вынырнула из-за людских спин, высокая, статная, прямая, с едва заметной сединой в густых каштановых волосах. Большие тёмные глаза смотрели с укором и горькой обидой, пальцы теребили край передника.

— Да что ж это такое! — напустилась она на Аргниста, чего никогда не делала на людях. — Не иначе, на тот свет собрался, муженёк! Мыслимое ли это дело — по лесу так долго шастать! Пусть даже и весной! Вот, пожалуйста, добродился! — Взгляд Дееры упал на окровавленный рукав. — Ну, что я тебе говорила?!

— Ладно, хозяюшка, не серчай. Видишь, какое дело приключилось… Гном в беду попал — что ж мне, бросать его было, что ли?

Против подобного аргумента Деера ничего возразить не могла.

— Да и гости у нас — Аргнист шагнул в сторону, и Эльстан вновь поклонился — на сей раз одной Деере. Кое-кто из девушек демонстративно и томно вздохнул — гость был красив, очень красив…

— Так что ж ты его у ворот держишь? — тотчас возмутилась Деера. — А вы что встали? — повернулась она к сыновьям, так и застывшим с носилками на плечах. — Несите наверх, в пустую светёлку! За Саатой послали?

— Послали, матушка, — тотчас отозвался Алорт.

— Вам не напомнишь — в отхожем месте штаны спустить забудете, — махнула рукой Деера. Мало-помалу суета улеглась. Гнома уложили на заботливо приготовленное ложе; он оставался в полузабытьи, но Саата, быстро отыскав какое-то снадобье, влила-таки его в рот Двалину, и гном моментально уснул.

— Правильно, почтенная, — негромко сказал молодой женщине Эльстан.

Саата подняла глаза на гостя… и тут же опустила их, густо покраснев. В самой глубине глаз Эльстана чуть заметно мерцал тёплый огонек, и любая женщина безошибочно угадала бы, что он означает…

Положение спас сам хозяин, позвавший Эльстана отужинать.

Уважая гостя, за едой его никто ни о чём не спросил. Однако, едва только ужин окончился, Эльстана тесно обступили со всех сторон. Аргнист назвал молодого волшебника «целителем и стрелком», отнюдь не чародеем; произнеси хозяин хутора слово «колдун», никто бы не подошёл к Эльстану ближе чем на полёт стрелы.

Все загомонили разом, требуя скорее подробностей. Саата скромно держалась в сторонке, хотя именно она-то и могла сказать кое-что о странном госте. Ее, травницу, обмануть было не так легко: раны на шее и руках Двалина говорили сами за себя. Однако она молчала…

— Погодите, погодите! — рассмеялся Эльстан, в шутливом ужасе вскидывая руки. — Сперва мне надо поговорить с почтенным Аргнистом. А потом я весь ваш, друзья мои! Споём и станцуем, а, как вы?

— Станцуем! Станцуем! — восторженно запищали девчонки. Парни выразили свое одобрение дружным «Ага!». Круг разомкнулся, пропуская Эльстана.

Старый сотник привёл гостя в дальнюю полутёмную горницу, самолично зажёг лучины в кованых светцах, выставил расписной кувшин с горячим сбитнем и несколько чашек.

— Я ведь так разумею, — начал Аргнист, — ты об Орде подробности сбираешь. Пора, пора, давно пора чародеям за эту напасть взяться! Так что, почтенный, я кое-кого из своих тоже позову. Что я запамятую, они расскажут. Хотя что ты ещё хочешь об Орде узнать, коли с Рыцарского Рубежа пришел?

Вопрос был с подвохом.

— Там умеют только отгонять тварей от стен, — чуть усмехнулся Эльстан. — Больше о чудовищах ничего не известно. А ведь они должны откуда-то появляться, где-то плодиться — разве не так? И одно из таких мест я уже знаю.

В горницу осторожно, бочком вдвинулись сыновья Аргниста, за ними Деера. Жена Аргниста вела за руку смущённую Саату, красную, как маков цвет. Свекровь была весьма высокого мнения о своей младшей невестке; поговаривали, будто Саата умеет ворожить и чуть ли не колдовать. Деера всему этому верила свято и, таща за собой слабо упирающуюся молодку, распоряжалась прямо на ходу:

— Ты в корень, в корень зри, девонька! На тебя вся моя надежда. Мало ли что пришлый этот наплетёт! Кто их, странников-то нынешних, разберёт, а только не зря бают, что добрые люди нонче по дорогам не шастают. Кто поумнее, тот на юге сидит, за Рыцарским Рубежом, кто поглупее — вот как мы, скажем, — те здесь… Орду отгоняют, чтоб южане задницы потолще наедали… Так что ты смотри внимательно! — Деера даже погрозила невестке пальцем.

— Матушка… так ведь Арталег-то… супруг мой… что скажет-то? Увидит, что я на гостя смотрю… Сами ведь сына своего знаете, матушка!

Деера нахмурилась. Её средний и впрямь характером не задался — и упрям, и зол бывает, да и Саату, случается, как следует приложит… и отец ему уже не указ! А Саата ж ведь с дитём! Нет, еще раз девочку обидит… пусть в кузне живёт. Да! Так Аргнисту и скажу, а то больно мягок он с ним… Сам сотник за всю жизнь не тронул жену и пальцем. Они и в самом деле жили «в любви и согласии», как пелось в песнях…

— Арталега не бойся, — насупив брови, решительно произнесла хозяйка хутора. — Сама ему сейчас скажу.

Пока сыновья Аргниста чинно рассаживались за столом (Саата — прямо напротив Эльстана), Деера дёрнула за рукав Арталега.

— Иди-ка сюда, голубь. — Губы матери были поджаты. Начало разговора не предвещало ничего хорошего, парень угрюмо поплёлся следом. — Ты у меня смотри! — яростно прошипела Деера в лицо сыну. — Опять жену угостил?! Молчи! И в кого ты только такой изверг! В малолетстве котят всё мучил, я думала — по глупости, а ты и взрослый такой же орясиной остался!.. Ну ладно, об этом позже, а сейчас слушай — Саате я велела на Эльстана этого смотреть. Понял?! Я велела! Так что нишкни. А вообще, узнаю, что ты ее опять… — она на мгновение умолкла, собираясь с духом, — прокляну! Так и знай — прокляну!

— Мать, ты что? — опуская голову и сдвигая брови, пробурчал Арталег. — Сатьке ж я за дело… Нерасторопна, неуслужлива! Из лесу приду — сапог не снимет!..

— Я тебе покажу! — вспыхнула Деера. — Сапоги с него стаскивать жена должна!.. Изверг, как есть изверг! Ну, я с тобой ещё потолкую…

— А я ей все равно всыплю, — с мрачной угрозой пробормотал Арталег. — Нечего ей жаловаться!.. Вместо ответа мать больно дернула его за вихор.

— Поговори у меня!.. А теперь пошли. Ты понял?

Арталег угрюмо дёрнул плечом. Набычась и волком глядя по сторонам, он вошёл в светёлку вслед за матерью. Сильный, широкоплечий парень, длиннорукий, мускулистый, но глаза какие-то мутные, словно с гнильцой, вечно прищуренные, рот всегда брезгливо скривлён. Он понимал, что Саата вышла за него только по воле родителей — семьи Аргниста и Каргара договорились об этом браке восемь лет назад, — и от этого терзался всё сильнее и сильнее с каждым днём…

— Прощения просим, гость дорогой, — извинилась Деера, уезживаясь рядом с мужем. — Задержались мы чуток, да, впрочем, нам же торопиться некуда? Ночь-то, она длинная..

— Справедливо, почтенная хозяйка, — Эльстан в знак согласия склонил голову. — Вы позволите мне начать?..

«Южанин, точно, — подумал Аргнист. — Здесь хоть всю округу частым бреднем прочеши, а второго, чтобы так изъяснялся, не сыщешь».

— Я искал этот хутор, почтенный Аргнист. Я знаю, что ты служил в королевском войске и остался в лесах после того несчастного похода. Всё, что мог, об Орде я здесь вызнал. И хочу предложить тебе — и твоим сынам — одно трудное и опасное дело. Одно из логовищ Орды мне известно. В этой округе твари выходят из-под земли через развороченную вершину Холма Демонов.

ГЛАВА III

— Ты знаешь, откуда Орда идёт к нам? — Аргниста ровно по голове чем-то тяжёлым ударили. Он свыкся с Ордой. Знал, что она всегда была, есть и будет, что победить её невозможно, что в человеческих силах лишь ненадолго оттеснить её от своего порога.

— Знаю, — Эльстан кивнул.

Ишь, сидит, прямой, строгий, губы сжаты, в глазах — тёмное пламя. Сильный чародей. Очень сильный. Уж колдунов-то, проходимцев всяких Аргнист в молодости на юге насмотрелся. Силу чувствовать научился. Этот странноватый парень — из настоящих. Уж тут-то он, Аргнист, что угодно прозакладывать может.

И точно — Эльстан как будто его мысли прочитал. За пазуху полез и, глянь-ка, достаёт жезл волшебника!

Те, кто умеет заклятья бросать, тоже меж собой не равны. Самые низшие — это целители всякие, ворожеи, травники. Они если и колдуют, то самую малость. Правда, люди они большей частью достойные и полезные, хотя, конечно, в семье не без урода. Ступенью выше — колдуны. Эти кое-чему учились, могут молнию с небес свести, дождь вызвать, вещь пропавшую найти и так далее. Ещё выше — волшебники. Эти имеют жезлы, из белой кости резанные, с прозрачным камнем на торце. Ну а высшая каста — маги. Эти с посохами ходят. Болтают, будто в посохе-то главная сила мага и кроется, хотя сам Аргнист подобному не верит. Что же ты за маг, если, без игрушки своей оставшись, в беспомощного старикашку превращаешься?..

Сыновья Аргниста переглянулись. Это было что-то новое, и от этого нового в сердцах начинал медленно разгораться жаркий огонь. Логово Орды! До него ни разу не добирался ни один человек. Они должны стать первыми!

А у Дееры сердце тотчас упало. Всё, муженёк теперь на месте не усидит. Да чтоб ему, Эльстану этому, на обед хоботяре попасться!

— И ещё я хотел предупредить тебя — тебя и всех остальных хуторян. Орда тоже меняется. Появляются новые твари, куда более смертоносные. Вам они пока ещё не попадались. Совет магов Галена думает, как вывести людей с севера за Рыцарский Рубеж.

— Что? — ошеломленно переспросил Аргнист. — На юг? В орденское ярмо?

— Кто знает, быть может, это окажется единственным выходом, — вздохнул Эльстан. — Но речь сейчас не только об этом. Я — разведчик. У меня два дела. И разузнать о новых тварях я могу лишь около того места, где они выходят на поверхность. Я пришёл спросить тебя, не составишь ли мне компанию, — закончил пришелец недолгую свою речь.

Не составишь ли компанию! Легко сказать, да трудно сделать. Жезл, конечно, у тебя, парень, красивый, спору нет… и стрелы, ручаюсь, заговорённые… но что ты возле Холма Демонов найти хочешь? Последнюю мысль Аргнист произнёс вслух.

— Как что? — Эльстан аж удивился. — Ответ на простой вопрос: кто наслал на эти земли Орду? Зачем и почему? И как от неё избавиться?

— А мы-то тебе зачем? Сюда шли, ты толковал, что сам нас об Орде расспрашивать хочешь…

— Хочу и буду! — горячо подался вперёд пришелец. — Но главное всё же возле её, Орды, логова. Большому войску там делать нечего. А небольшой отряд, глядишь, проскользнёт.

— А зачем тебе мои муж и сыновья? — вскинулась Деера. — Ты, гость дорогой, чародей не из последних будешь — вот и извёл бы эту Орду всю под корень! А то вы все мастера разговоры разводить… А потом окажется, что ты просто живот свой спасал, телами Аргниста да мальчишек загораживался?!

Слышно, Эльстан зубы сжал — аж скрипнули.

— Почтенная хозяйка, клянусь тебе Кровью Предвечных Звёзд, что, окажись у меня достаточно силы, в тот же миг с Ордой бы расправился, пусть бы даже и жизнью собственной заплатить пришлось. Но, увы, не в моей это власти. И в одиночку пробиться к Холму Демонов я тоже не могу. Магия магией, но и без мечей тоже не обойтись. Не столь могуч я, почтенная хозяйка, чтобы рукой взмахнуть — и передо мной чистый путь откроется. Коли так, не носил бы с собой ни меча, ни лука.

Помолчали. Деера глаз не опустила, а вот Саата так прямо вся краской залилась. «Хорошо, Арталег не видит, как Эльстан этот на меня смотрит… Ой, да что ж это так сердце-то колотится?! Ты же мужняя жен а…»

Аргнист же, едва про Кровь Звёзд услыхал, так глаза мало что на лоб не выкатил, ровно мужик-деревенщина, впервые в Галене Светлопенном оказавшийся…

— Хорошо, Эльстан-чародей, — выговорил наконец хозяин. — Невместно мне на твою просьбу отказом отвечать. Пойду с тобой. Не первый раз Орде рогатину в подбрюшье всаживаем. Авось и на сей раз Боги Милостивцы, Хедин с Ракотом, защитят и оборонят.

Деера только ладонями лицо закрыла. Ума последнего муженёк лишился, не иначе. Сгинет только, вот и всё. Неужто ей теперь вдовой век вековать оставшийся!..

— Погоди, не реви, я ведь живой ещё. — Аргнист жену по голове погладил и, к сыновьям повернувшись, продолжил: — Арталег! Со мной пойдёшь. Ты, Армиол, тоже. А ты, Алорт, здесь заместо меня останешься.

— Армиол-то тебе зачем? — подала голос Деера. — Оставь ты его! Я ещё внуков его покачать хочу…

— Мамо, да вернёмся мы все, вернёмся!.. — Армиол так и вскинулся — боится, что дома оставят.

— Выступим завтра, — решил Аргнист. — Алорт! Хватит брови хмурить! На тебя весь народ оставляю! Мать! Хозяйство! Хутор храни, чтобы нам было куда вернуться!

Коренастый, основательный Алорт молча наклонил голову. Слово отца — закон. Иначе пропадём все ни за что.

Деера с Саатой молча поднялись и поклонились.

— Пойдём вас в дорогу собирать, — мертвым голосом сказала Деера.

Аргнист, несмотря на хлопоты, постарался как можно лучше устроить гостя. Эльстану отвели чистую парадную горницу; искупая невольную вину, молодой волшебник в тот же вечер вышел к хуторянам с большой лютней.

Чистый и сильный голос Эльстана заполнил просторную горницу. Он старался петь только самые весёлые плясовые, и народ, конечно, на месте не усидел. Насилу Аргнист глубоко за полночь всех спать разогнал.

Плеча Эльстана неожиданно коснулась чья-то мягкая рука. Он резко повернулся — может, излишне резко, так что невысокая стройная фигурка испуганно отпрянула.

— Прости, не хотел тебя напугать, — Эльстан покаянно развёл руками. Вспомнил — Саата, жена Арталега, среднего сына Аргниста. Травница.

Вгляделся пристальнее. Да… травница… и… чуть-чуть… колдунья!

Так вот почему её посадили прямо напротив него и она так пристально вглядывалась ему в лицо! Хотели разобраться… не верили… боялись…

Он вновь усмехнулся, но на сей раз усмешка вышла совсем кривой и вымученной. Ему не доверяли. Он мог петь сколь угодно чарующе, но при этом оставаться грязным колдуном. Их все боятся и при первом удобном случае сжигают на кострах.

«Пора бы привыкнуть, Эльстан, да всё никак не выходит».

— Я провожу тебя, — от смущения Саата не знала, куда девать руки.

— Я знаю дорогу, — удивился волшебник. «Зачем? Почему? Разве нет, на крайний случай, служанок?.. И вдобавок — Саата же в тягости! Впрочем, не будем спорить. Посмотрим, что последует далее».

— Хорошо, госпожа, я готов следовать за тобой, — по некотором размышлении Эльстан отвесил молодке церемонно-изящный поклон. Ответом послужил ещё один недоумённо-испуганный взгляд.

Она провела его в уже знакомую гостевую. Желтоватый дощатый пол оттерт до блеска, на широком лежаке в углу уже готова постель. Саата засветила лучину, вроде бы и уходить ей уже пора, однако же нет, не торопится.

— Скажи мне… Вы с отцом вернётесь? — вдруг последовал вопрос. «Так. Аргниста невестка зовёт отцом, а не свёкром. К чему бы?»

На прямые слова негоже отвечать утешительной ложью, и, повинуясь вечной магии зелёных глаз, Эльстан ответил, не кривя душой:

— Не знаю, госпожа. Очень может быть, что поход этот закончится нашей гибелью. Это ведь не поединок, где всегда есть надежда, даже если против тебя и более сильный враг. А Орда — это смерть. Одно лишь скажу тебе твёрдо — мы или вернёмся все вместе, или из нас не вернётся никто. За шкуру свою жизнями твоих близких я платить не стану.

— Я… я верю, верю! — прозвучал горячий шёпот. — Но… ты же чародей. Ты… ты гораздо сильнее, чем хочешь казаться. Я, конечно, всего лишь хуторская травница, но в тебе я чувствую что-то высокое, холодное, чистое… Кто ты? Неужели простой смертный волшебник?

Зелёные глаза горели, моля об одном — правду! Однако именно эту правду он открыть и не имел права.

— Так чего же ты хочешь от моего искусства? — Он попытался уклониться.

— Загляни вперёд! — горячо выдохнула Саата. — Скажи, суждено ли отцу вернуться… Эльстан только головой покачал.

— Про отца твоего, почтенного Аргниста, ничего не скажу. Не могу на свой собственный поход гадать. Боги всё равно не ответят. Но ты ведь не только об отце спросить хотела? И даже не о дочери? — Эльстан пристально поглядел в глаза Саате, той показалось, что в самую душу заглянул. — О сыне своём, не зачатом ещё, верно? Потому что сейчас жребий его, если он страшен, волшбой ещё переменить можно?

Саата дрожала, не в силах вымолвить ни слова. Только кивнуть и сумела.

Волшебник вновь скрипнул зубами. Возложенный на него долг требовал, чтобы он ответил прямым и недвусмысленным отказом. Но эти глаза! Кровь Звёзд, что за глаза!

— А что скажет твой муж? — использовал он последнюю отговорку. Саата лишь слабо улыбнулась.

— Я ему трёх бабёнок подсунула. По нитке жемчуга речного каждой — не так уж дорого. До утра они его не отпустят.

Отказаться Эльстан уже не мог.

Дверь гостевой горницы запер тяжёлый железный засов. Волшебник затеплил две лучины по краям стола. Достал свой жезл — камень в навершии мягко светился голубым и серебряным. Шагнул было к своей сумке, но затем отчего-то махнул рукой и сел, положив жезл на чистую столешницу. Соединил руки над камнем и начал вполголоса читать заклятье на странном, небывало чистом и мелодичном языке.

Он читал долго. Заклинание вилось, точно великая река Эгер, и над столом, между горящих лучинок, медленно стал проявляться опалесцирующий шар. Внутри его постепенно начала расти золотистая искорка.

А потом… невольно Эльстан даже отшатнулся от неожиданности. Из-за пределов светящегося шара к золотой искорке со всех сторон хлынула Тьма.

Свитые в тугие смерчи, её струи казались устремившимися к добыче ядовитыми змеями. Нет! Не змеями… они… они не стремились поглотить искру ненавистного золотого сияния, нет! Они… словно бы пытались вытолкнуть её на поверхность какого-то мутно-серого океана…

И тут шар внезапно лопнул, а Эльстан с коротким, сдавленным воплем упал грудью на стол. Саата рванулась к нему.

Её ладони осторожно коснулись бессильно откинувшейся головы молодого волшебника, с робкой лаской прошлись по длинным волосам — «мягкие-то какие!» — и испуганно отдёрнулись, едва Эльстан захрипел и приподнялся, оттолкнувшись ладонями.

— Что это?.. — только и смогла пролепетать молодка.

Эльстан широко раскрытыми глазами смотрел на опалённые доски стола.

«Вот это да! Вот это да! Великая Тьма, что тебе надо от этого ребёнка? Ты что-то от него хочешь? Звёзды отдают ему рассеянную в Сфере Миров силу, и ты хочешь бросить эту силу в бой… против кого? Новых Богов? Или… или это Великое Зло, приход которого так настойчиво предвещают все до единого пророки?..»

— Я… я ничего не могу сказать, — прохрипел Эльстан в ответ на жгучий, молящий взор Сааты. Больше она от него ничего не могла добиться.

Наутро маленький отряд двинулся. Эльстан, Аргнист, Армиол, Арталег. Четверо против Орды.

Дорога к Холму Демонов была хорошо известна. Место это пользовалось дурной славой, но почему — толком никто не знал. Тайные капища троллей и гоблинов располагались севернее. Логова какой-нибудь твари вроде вампира или ведьмы в Холме никто никогда не замечал. Тем не менее молва гласила единодушно — «дурная гора». Правда, все эти сведения не отличались свежестью — к Холму давно уже никто не ходил. Орда наглела, и хуторянам становилось не до прогулок, тем более в места со столь богомерзкими названиями.

Узкая лесная дорога. Впереди — сам Аргнист, рядом — Эльстан, белый лук наготове; потом — Арталег с Армиолом. Хутор позади остался, край леса миновали, и тут-то Орда себя и показала.

Пяток ногогрызов атаковал из-под корней. Эльстан всадил одному вспину стрелу, остальных кони затоптали.

— Первая весть. — Аргнист спешился — Локрану с копыт стереть кровавую дрянь. — И сколько за четыре дня ещё будет…

До вечера таких «вестей» было ещё четыре — не слишком много для столь дальнего перехода. Один раз стеноломы — Эльстан нашпиговал синеватый шар стрелами столь стремительно, что никто не успел и руки поднять. Потом броненосец попался — Армиол достал тварь копьём, а его конь довершил дело копытами. Третья стычка оказалась посерьёзнее — дорогу преградила пара хоботяр с полной свитой. Такое даже для Защитника крепкий орешек, и отряду солоно бы пришлось, не будь Эльстана. Две стрелы — и один хоботяра ослеплён; вскинутый жезл с горящим алым пламенем навершием — и вторая тварь, нелепо взбрыкнув, опрокинулась на спину, болтая лапами в воздухе.

— Всё! — Волшебник в седле запрокинулся, мало что лук не выпустил. — Дальше… железом!

Оно и видно, что железом. Аргнист своего Локрана по бокам — и вперёд. Копьё до половины древка хоботяре в брюхо воткнулось. Кровь во все стороны чёрным веером брызг горячих. Арталег с тремя брюхоедами схватился, Армиолу опять броненосец достался, а старому сотнику на себя мелочь вроде костоглотов пришлось принять.

Ослепленный хоботяра тем временем кожу на черепе себе разорвал, оттуда новый глаз высунулся. Правда, второй хоботяра, опрокинувшийся, так больше уже и не встал — видать, копьё спинной хребет перешибло. Арталег двух брюхоедов прикончил, Армиол своего броненосца затоптал — от мелких и средних тварей отбились. От хоботяры же так просто не отделаешься; и небось не миновали б они смертей, но опять же Эльстан выручил.

— Гони! — прохрипел через силу, слова пополам с кровью изо рта выплёвывая. — Гони! Кони вынесут! А тварь я со следа собью! — И в самом деле сбил, правда, после этого его самого пришлось к седлу верёвками привязывать. Совсем чародей обессилел.

После такой передряги четвёртая встреча и вовсе чепуховой показалась. Подумаешь, три главопасти! Одну копьями истыкали, вторую Локран с конями сыновей Аргнистовых на рога нанизал, третьей секирами досталось.

Свечерело. Они забрались далеко на полуночь; даже Аргнист не знал здесь безопасных мест, вроде Светлой Горки, где, по крайней мере, не нужно бояться Нежити.

Когда был съеден скромный походный ужин, Эльстан вновь взялся за дело, очертив вокруг стоянки несколько охранных кругов. Тонкие серебристые обручи один за другим ложились на чёрную, ещё кое-где покрытую снегом землю. На миг эти круги ярко вспыхивали, медленно затем угасая. Утирая мокрый лоб, Эльстан устало опустился возле костра.

— Надеюсь, мелочь моё колдовство сдержит. — Он казался совершенно измождённым. — На крупных я поставил один капкан… больше не могу. Орда невероятно сильна. Хотел бы я знать, кто питает её мощью!

— Тёмный Властелин, кто ж ещё, — буркнул Арталег. С самого начала парень смотрел на молодого волшебника безо всякой приязни.

— Тёмный Властелин! — Эльстан усмехнулся. — Кто он, где его крепость, как одолеть это создание?..

— Так это у вас, колдунов, спросить надо!..

— Правильно. И чтобы мы, колдуны, знали ответы, мне придётся лезть в Холм Демонов. Разговор прервался. Аргнист мрачно молчал.

Колдун-то, оказывается, только зря щёки надувал. Ничего он толком не может! Хоботяру опрокинул, и всё — язык на плечо вывалил. С таким от Холма едва ли назад вернёшься. Глядишь, ещё его самого спасать придётся. Правда, стреляет парень всё равно здорово…

Темные часы короткой ростепельской ночи летели быстро. Аргнист караулил первым, после него — Армиол и под самое утро — Арталег. Кругом царили тишь и спокойствие, Орда не показывалась, Нечисть тоже. С первыми лучами солнца все четверо путников были уже на ногах.

Второй и третий день пути прошли однообразно, как будто Орда уже насытила свою ярость. Один раз вспугнули одинокого гоблина; Аргнист позвал его, думая расспросить, но тот бросился наутёк так, что треск был слышен ещё очень долго.

Конечно, Орда не исчезла бесследно, не оставив по себе никакой памяти. Лес был встревожен, напуган, поражён страхом. Птицы метались как оглашенные, несколько раз всадники натыкались на лосиные следы — по ним судя, звери неслись во весь опор, словно спасаясь от погони. Вечером третьего дня на пути попался совершенно свежий, дочиста обглоданный медвежий скелет. Многие кости зверя были переломаны.

Местность вокруг Холма Демонов не отличалась красотой. Унылые болота, мелкие берёзки да чахлые сосенки. Ни грибов, ни ягод, и зверьё этих краев избегает. По окраинам болот теснились мрачные ельники, точно готовое к штурму войско. Дорогу постоянно преграждали поваленные деревья, даже весёлое весеннее солнце спряталось в тучах, зарядил мелкий нудный дождь.

Утром четвёртого дня путники оказались на краю обширной, заросшей кустарником равнины, прямо посреди которой чудовищной шишкой вспух Холм Демонов.

Затаив дыхание, все четверо молча смотрели на окутанную серой мглой голую, каменистую вершину. Чуть ниже в развороченном склоне виднелся чёрный зев пещеры, и оттуда сплошным потоком валила Орда.

От края леса в деталях ничего не разглядишь. Аргнист глаза прищурил, но, прищуривай не прищуривай, всё одно — какая-то река шевелящаяся, видны длинные шеи хоботяр, рогачиные башки. Остальное всё в серой дымке тонет. А время от времени ещё и крылатые тени мелькают — не иначе, клювокрылы. А звуки! Скрежет, визгливые вопли, плотоядное урчание, неясные хрипы, клёкот, резкий свист… А уж вонь — сто лет хлев не чистить надо, чтобы так запахло.

Но, братие, коли там пещера, так ведь её свод и обрушить можно.

Аргнист посмотрел на сыновей, и потом они все вместе уставились на Эльстана. Какие там изыскания, во имя Ракота?! Ты же маг! Заставь камни повиноваться! И, словно прочитав их мысли, заговорил Эльстан:

— Пещеру я попытаюсь завалить. Если вы сможете меня прикрыть…

«А что будет, если наславший эту Орду Тёмный Властелин прознает, кто запечатал логово его тварей?.. А ведь мне придётся произнести имя моего Короля… потому что иначе Орда размечет камни в два счёта… Что тогда будет, о лариэ сайти алэн?!»

— А отсюда… ты завалить её не можешь? — осведомился Аргнист.

— Нет, — отрезал Эльстан.

— Тогда вперёд. — И кони, грудью раздвигая невысокие заросли, шагом двинулись вперёд.

Что с тобой, Аргнист? Уж не страшно ли тебе? Ты не боялся смерти на ратных полях, ты не боялся старости — давно решил, что, не дожидаясь немощи, сам уйдёшь к Ракоту, — так отчего же сейчас сердце колотится возле самого горла? Ох, не так сюда пробираться надо!.. Коней с Армиолом оставить — может, хоть младший уцелеет, а самим ползком, ползком… Но верхами у тебя изрядное преимущество перед тварями Орды, и потому приходится рисковать. Зловещий холм мало-помалу приближался.

— Стойте! — внезапно прошипел Эльстан, поворачивая своего скакуна. — Оно рядом… Слышите? К мечу!

Рогач ухитрился подобраться почти вплотную. Из зарослей высунулась жуткая рогатая башка, покрытая тёмно-коричневой глянцевой чешуей. Напоминавшая бочку пасть распахнулась, длинный розовый язык затрепетал, словно у выбирающей жертву змеи. Из пасти по чёрным губам стекала дурнопахнущая слюна.

Стрела волшебника по самое оперение ушла в морду рогача. Ударили копья Аргниста и Армиола, Арталег ловко метнул секиру, Локран изловчился стегнуть тварь роговым клинком на хвосте. Один из рогов твари внезапно и резко удлинился — Эльстан уклонился чудом. Обеими руками он уже сжимал свой серебристый тонкий меч и, неожиданно перегнувшись с седла, вогнал оружие по самый эфес в шею страшилища. Остриё дошло до сердца, чудовищный бык коротко взревел и повалился.

— Ловко, — тяжело дыша, одобрил Аргнист. — Славный у тебя клинок, мастер. Где такие делают, не скажешь?.. Ар-ан-Ашпаранг?..

Эльстан только покачал головой.

— За морем, в Южном Хьёрварде…

«Нехорошо лгать сражающимся с тобой рука об руку!»

— Крупный, однако. — Арталег пнул тушу носком сапога. — Попотеть бы пришлось…

Это ещё, пожалуй, мягко сказано. Один на один с рогачом у обычного человека нет никаких шансов. Втроём, да ещё верхами, случалось, справлялись, правда, не без ран и увечий.

— Трогаемся! — Аргнист послал Локрана вперёд. — Немного уже осталось.

Заросли внезапно кончились. Вверх круто уходил голый, совершенно безжизненный склон. Камни маслянисто поблёскивали, покрытые какой-то вонючей слизью. Кони презрительно зафыркали, однако идти дальше не отказались.

Стараясь не замечать зловония и не прислушиваться к отвратительно зловещим звукам, осторожно поднимались по мёртвому склону. А впереди, над ними, изливаясь из чрева подземной каверны, на волю вырывалась Орда.

Сразу же за порогом пещеры живой поток сворачивал влево от Аргниста и его спутников, скрываясь за изгибом склона.

Тут и впрямь было множество тварей, ещё не виданных ни Аргнистом, ни его сыновьями. Мимо них шло, пёрло, валило, катилось несметное полчище самых что ни на есть причудливых созданий. Морды, пасти, клыки, когти, щупальца, рога… извивающиеся, сокращающиеся, перекатывающиеся, ползущие, прыгающие, шагающие тела. Шелест бесчисленных лап. Хлопанье крыльев. Мокрое чавканье челюстей.

Живая река надменно игнорировала четверых путников. И руки Эльстана уже начали медленно совершать какие-то пассы…

Откуда-то сверху, из-за облаков, внезапно донёсся холодный и яростный вой, исполненный жестокой силы и жестокого приказа. Смысл все поняли тотчас, едва затрещали кусты у подножия склона.

Из сырой и серой мглы над головами вниз стремительно ринулось десятка три крылатых тварей — не привычных клювокрылов, нет! Что-то иное, куда более грозное и отвратительное. Аргнист невольно подивился тому, как столь небольшие крылья могли поддерживать в воздухе такие туши, обильно снабжённые многообразными смертоубийственными орудиями. Серпы, пилы, рога, копья на груди и спине; изогнутые, точно сабли, когти на изломах крыльев, на мощных лапах… Каждая тварь была размером с пару добрых волчар.

А вверх по склону вприпрыжку мчалась целая волна тварей поплоше: и уже знакомые стеноломы, главопасти, костоглоты, рогачи, и доселе ещё невиданные. Хорошо ещё, что хоботяры пока не пожаловали.

— Мамочка… — вдруг совсем по-детски всхлипнул Армиол.

Кони гневно заржали, сами поворачиваясь к опасности и роя копытами неподатливую землю. Ноздри Локрана раздувались — могучий жеребец готовился к смертельной битве.

— Луки! — взревел Аргнист. — Давай, Эльстан!

— Мне потребуется время, — лихорадочно бросил волшебник. Его кисти выписывали фигуры какого-то замысловатого танца. И сотнику даже показалось, будто между пальцев Эльстана заметались крошечные искорки белого пламени.

Покидавшие пещеру чудовища взирали на всадников с прежним безразличием. Эльстан внезапно размахнулся и швырнул в тёмный зев каверны нечто вроде клубочка снежно-льдистого огня. Швырнул — и тотчас подал коня назад, срывая с плеча лук.

— Сейчас вспыхнет… — начал было он, однако мгновения истекали, а в пещере всё оставалось по-прежнему. Крылатые твари кружили над самыми головами, но пока не нападали, словно ожидая подхода своих собратьев, карабкавшихся по склону.

Армиол и Арталег пустили стрелы. Опытные охотники, они не промахнулись: тварь хрипло вскаркнула и отвернула. Из основания крыла торчали два древка с серым гусиным оперением — лучшие боевые стрелы с оголовками гномьей работы.

Аргнист увидел, что молодой волшебник со всё возрастающим изумлением смотрит во тьму пещеры… и как изумление в его глазах сменяется отчаянием.

— Не действует! — Лицо Эльстана исказилось ужасом. В тот же миг крылатые наконец атаковали.

Несмотря ни на что, Эльстан не утратил ни сноровки, ни ловкости. Белая стрела вспорола воздух, по самые перья уйдя в глаз страшилища. Тварь грянулась оземь, глухо ревя и ломая лапы о камни.

В лицо Аргнисту ударила струя густого смрада, от которого всё мутилось в голове. Мелькнула уродливая голова, покрытая серо-зелёной чешуёй, распахнутая пасть, шесть рядов бесчисленных зубов… Между глаз страшилища торчало настоящее костяное копьё, остриё проскрежетало о край шлема Аргниста.

Старый сотник выбросил меч вперёд-вверх заученным движением, словно вновь оказавшись на ступенях штурмовой лестницы подле вражеской бойницы. Лезвие вошло в костистую грудь, Аргниста обрызгало чёрной кровью, столь же отвратительной. Второй взмах надрубил крыло неудачливого летуна, и туша покатилась по камням. Силы Лесные, да что же Эльстан медлит?..

Локран яростно заржал, ударом острого копыта размозжив череп самому шустрому брюхоеду.

Улучив мгновение, Аргнист обернулся. Эльстан молча и с ожесточением рубил своим дивным мечом плотные ряды валивших из пещеры тварей, словно собираясь прорваться внутрь. Чёрная кровь брызгала фонтанами, вокруг волшебника громоздились мёртвые туши, но спина его была совершенно открыта.

— Да скорее же! — рявкнул сотник в затылок волшебнику. Цепь стеноломов и прочей ордынской твари была уже в двух десятках шагов.

С головы до ног покрытый чёрной кровью, Эльстан по трупам чудовищ дошёл-таки до входа в пещеру. Прижавшись к стене, он вновь принялся лепить из воздуха невидимую фигуру.

Из рядов наступающей Орды вперёд вырвался крупный рогач. Наклонив остроконечную корону, он ринулся прямо на Аргниста. Обученный Локран подался было в сторону — обычный приём, но прямо за спиной хуторянина стоял Эльстан, и вместо того, чтобы уклониться, Аргнист натянул поводья, принимая удар на себя.

Мир опрокинулся и померк. В сознание ворвалась оглушительная, поглощающая всё остальное боль; руки последним усилием вогнали честную сталь клинка в глубь смрадной глотки.

— Отец! — раздался отчаянный крик, и всё окончательно погасло.

Челюсти мотали из стороны в сторону бесчувственное тело, скрежеща по железу доспехов. Секиры сыновей вонзились в плоть рогача, в шею твари вошёл рог Локрана.

«Именем Вечного Короля!.. Иначе не подействует… о лариэ сайти!»

По вытекавшей из пещеры реке чудовищ внезапно прошла долгая множественная судорога. Возле самых ног Эльстана распахнулась чья-то пасть, усеянная изогнутыми крюками зубов. Хозяева Холма наконец-то разобрались, что к чему.

Волшебник с отчаянием отпихнул морду сапогом — руки были заняты плетением Огненной Сети. В кольчугу вцепились чьи-то когти, резко потянули вниз… Но тут сложенные пригоршней ладони волшебника наконец-то дрогнули от напора давно ожидаемой Силы.

— Ириэхо вантиото! Вантиото суэльдэ!

Чистый, мощный и звучный голос, в котором одновременно слышались и рокот морского прибоя, и тонкий перезвон хрустальных колокольчиков, совсем не походил на тот, к которому уже привыкли Аргнист и его домочадцы. Обернувшись, Арталег увидел, как из ладоней чужака выплыл ярко светящийся огненный шар; пламенное чудо исчезло в чёрной глубине пещеры, а Эльстан, нелепо взмахнув руками, повалился прямо в поток чудовищ.

Сыновьям наконец удалось вырвать тело Аргниста из смертельных объятий рогача, и тут в глубине пещеры что-то грянуло.

Грянуло так, что и Арталег, и Армиол едва не свалились с коней и враз перестали что-либо слышать. Земля под ногами заходила ходуном, а потом из глубины подземелья вверх рванулся клубящийся, упругий смерч из туго свитых жгутов многоцветного пламени, по спирали огибая вершину Холма. Он сжёг, разметал, обратил в ничто мерзкие серые тучи, испепелил крылатых бестий; мгновенно превратились в живые факелы и те твари, что атаковали Армиола и Арталега. А потом оцепеневшие братья увидели, как зашевелились, оживая, камни вокруг пещерного устья; толкаясь и пошатываясь, словно толпа подвыпивших дровосеков, гранитные глыбы двинулись к обугленному входу в подземелье. Захрустели кости немилосердно давимых чудовищ, в щелях между камнями заметались быстрые белые сполохи. Казалось, невидимый портной сшивает сейчас камни огненной иглой. Подъятый волей Эльстана гранитный вал неудержимо надвигался, и вот глыбы с грохотом сошлись. Белый огонь плавил их края, намертво запечатывая проход.

Эльстан остался внутри.

На покрытом жирным чёрным пеплом склоне Холма Демонов остались только бесчувственный, израненный Аргнист и его сыновья.

— Подними отца! — заорал Армиол прямо в ухо среднему брату. — Локран!

Умный конь подогнул колени. Братья подняли тело отца в седло, примотав запасной подпругой, и сами вскочили в сёдла. Оставаться здесь было превыше их сил. Даже для того, чтобы перевязать Аргниста.

Они остановились, лишь когда страшный Холм окончательно скрылся за деревьями. Со всей мыслимой осторожностью сняли тело отца с седла и положили на расстеленный плащ.

— Батюшка!.. — не удержавшись, всхлипнул Арталег. Армиол стиснул зубы, но промолчал. Клыки и рога разорвали-таки кольчугу, глубоко пробороздили грудь, живот и спину Аргниста. Искромсанная плоть висела лохмами, старый сотник потерял очень много крови. И всё же, когда замерший Армиол приложил ухо к окровавленной груди отца, слуха его достигли слабые, неуверенные, но явственные удары пока ещё живого сердца.

Братья поспешно перебинтовали отца, пустив в ход все запасы, данные им с собой на этот случай Саатой. В сознание Аргнист не приходил, дышал еле-еле, и под гнётом страшной мысли «наверняка не довезём!» братья пустились в обратный путь.

Интерлюдия

НАЧАЛО БОЛЬШОЙ ИГРЫ

Под хрустальным куполом порхают златокрылые пташки. С неведомых высот низвергается мелодично поющий водопад благоуханной влаги. Жемчужнокрылый грифон с серебристой гривой свернулся на пышном ковре из вечно живых розовых лепестков. Перед глазами возникает прекрасное женское лицо, золотистые глаза смотрят в самую душу. Подбородок заострен, щеки впалы — она похожа на готовую к броску хищную птицу. На дне янтарных взоров — Сила. Великая Сила.

Что я делаю здесь? Откуда эта боль? Почему я не ощущаю собственного тела?

— Здравствуй, игрушка, — небрежно говорит мне красавица.

Игрушка? Я силюсь ответить и не могу. Пытаюсь взглянуть в сторону — не удаётся. Уши терзает сладкая музыка.

Молодая женщина смотрит на меня долгим испытующим взглядом.

— Подобных тебе здесь уже давно не было. Что ж, Джибулистан заслужил небольшое развлечение, как и я.

Она с кошачьей грацией опускается на низкую кушетку. Чуть посвистывает облегающий тело яркий шёлк. Неправдоподобно тонкую талию охватывает широкий чёрный пояс Он кажется подозрительно простым в этом царстве кричащей роскоши. За пояс зажнут странный меч. Точнее, у него странная рукоять — тщательно обработанный древесный корень со старательно сохранёнными изгибами, несмотря на то что они не слишком удобны под пальцами. А где же мой собственный меч?

Красавица подносит к губам вычурную золотую чашу. Глаза её неотрывно смотрят на меня.

— Что же ты молчишь? — спрашивает она уже с оттенком нетерпения. — Расскажи о себе. Зачем ты пришёл сюда, к нам, в наш дворец под горными корнями?

Горные корни?.. Ничего не понимаю. Я пришёл сюда? Стоп! Я же не помню, как меня зовут! И не могу говорить! Я не в состоянии даже замычать или двинуть глазами. Кажется, красавица удивлена.

— Вообще-то, я не люблю, чтобы на мои вопросы игрушки отвечали гордым молчанием, — сообщает она мне, беря с подноса истекающий соком диковинный фрукт. — Ты что, не узнаёшь меня? Или среди твоего племени никогда не упоминали о Царице Теней?

Я никогда ничего не слышал о ней. Какая Царица? И к какому племени я принадлежу? Я рад бы объяснить ей всё это, но губы, как и всё остальное тело, отказываются мне повиноваться.

Тем временем красавица допила свою чашу, по лицу видно, что ею всё сильнее овладевает раздражение.

— Ты рассчитываешь на то, что я редко ломаю новые игрушки сразу? — понизив голос, говорит она, и я чувствую в её словах угрозу. — Это верно. Но нет правил без исключений. Тебя я могу сломать и сразу.

Верно, что после этого мне будет очень скучно, но ничего, могу и потерпеть. Так что насчёт твоего рассказа, игрушка?

Я молчу, поскольку даже при самом сильном желании не смог бы ей ответить. Я не могу даже моргнуть. Странно, но глаза до сих пор не жжёт. Она начинает сердиться.

— Лежит как истукан, — сообщает она неизвестно кому, а потом, закусив красивую губку, неожиданно щёлкает пальцами. — Оркус!

На лицо падает какая-то тень, но неведомый Оркус стоит позади, и я не могу разглядеть, кто это.

— Займись этой упрямой штукой, — небрежно говорит красавица, и окружающая обстановка тотчас начинает меняться. Светлое и золотистое стремительно исчезают, их место занимают кроваво-алое и иссиня-чёрное. Сладкая музыка умолкает. В гулкой тишине слышится только нечто вроде звона кандалов.

Моё положение изменяется. Теперь я вроде бы стою. Видно немногое. Дали тонут в красно-чёрных облаках, пол вроде бы выложен светящимися жёлтыми плитами. Красавица в своём прежнем нарядном, струящемся, подобно водопаду, платье стоит, скрестив руки на груди.

— Ты даже не взглянешь на эти милые маленькие штучки Оркуса? — Она поднимает брови.

Умом я понимаю, что меня собираются пытать. Странно, но страха нет. Вообще никаких чувств и эмоций. Я мыслю короткими, рублеными фразами.

В поле зрения наконец вплывает Оркус. Это здоровенная тварь, нечто среднее между человеком и кабаном. Вместо лица — свиное рыло. В громадных ручищах зажат какой-то ржавый инструмент. Наверное, его вид называется зловещим. Не знаю. Мне всё равно. Я не думаю ни о чём.

— Начинай! — командует Царица Теней.

Оркус шагает ко мне. Я по-прежнему ничего не чувствую. Что-то глухо лязгает и клацает. И тут я замечаю, как лицо Царицы начинает медленно белеть.

— Сильнее, Оркус! — резко командует она, и чудовище отвечает глухим ворчанием. Снова раздаётся металлический лязг. Моё тело сейчас кромсают на куски, думаю я с поразительным равнодушием. Ну и пусть — я ведь всё равно ничего не чувствую и ничего не могу сделать. Не исключено, что я и вовсе не существую.

— Оркус, стой! — прижимая сжатые кулачки к груди, кричит Царица. Лицо её белее мела. — Отойди от него! И вообще сгинь сглаз!

Оркус ворчит. Ворчание это мало-помалу затихает за моей спиной. То есть он и впрямь уходит. Царица оказывается почти рядом.

— Значит, ты добрался до нас, — цедит она сквозь зубы. — Что ж, здравствуй, Губитель! Губитель? С чего она взяла?..

— Ты уверена в этом, сестра? — раздаётся из-за моей спины низкий оглушительный бас. — Подумай хорошенько, ты уверена в этом?

— Уверена. — Царица совсем не по-царски кусает губы. — Когда за него взялся Оркус, он даже не дрогнул!

— Тогда я иду, — решительно бросает бас.

Я готов поклясться, что он в растерянности. Спустя мгновение он появляется передо мной — здоровенный, мускулистый великан, с толстенной бычьей шеей и громадными мышцами, перекатывающимися по обнажённому торсу. Он похож на витрину мясной лавки.

Стоп! Мясная лавка! Это первое понятие из моего прошлого, пробившееся сквозь барьер забвения. Мясная лавка! Я мучительно пытаюсь вспомнить — но нет, ничего.

Великан пристально смотрит мне в глаза. Буркалы у него маленькие, заплывшие жирком, но очень, очень проницательные. Он только внешне похож на безмозглую гору мяса. Он опасен.

— Оркус славно поработал, — ворчит он, протягивает ко мне руку, и, когда она вновь появляется у меня на виду, все пальцы на ней покрыты кровью. Красной кровью.

Великан неспешно обходит меня вокруг.

— Но он же в заточении, — говорит он Царице. — Почему бы нам просто не швырнуть его в горн? Думаю, из его Силы получится какая-нибудь славная штуковина. — Он смеётся и обнимает Царицу за плечи. — Не понимаю твоего беспокойства, сестра. Нам надо радоваться! Быть может, мы наконец-то избавимся от нашего заклятого врага!

Заклятого врага? Это надо запомнить. Но только зачем?

— Ты не понимаешь. — Царица вырывается из объятий Мясной Лавки. — Я не хуже тебя знаю, что он заключён в темницу. Но разве ты не видишь, что это за темница? Вглядись, слепой крот! Вглядись — и поймёшь, что будет с ним, если ты бросишь его в твою дурацкую печь!

Великан долго ходит кругами, приглядывается, цокает языком, словно купец на рынке. Стоп! Купец на рынке! Это тоже из прошлого. Я иду длинными рядами, где торгуют странные низкорослые широкоплечие человечки с окладистыми седыми бородами, очень степенные. На прилавках свалено оружие. Очень много оружия. Я выбираю себе меч… Всё. Больше не помню, но это уже не так страшно. Память вернется. Я не сомневаюсь.

Великан мрачно кривится. Скрепя сердце он соглашается с сестрой.

— Так и что же делать? — вопрошает он невесть кого. — В горн нельзя. Может, в Бездну? Ко Грани Неназываемого?

— Это было бы заманчиво, — сквозь зубы цедит Царица. — Но тогда его сила навсегда исчезнет из Сферы Миров. И что станет с нами?

Великан мрачнеет ещё больше.

— Не следует болтать, сестра, кто знает, быть может, он нас слышит. Ты права, никто не ведает, что произойдет после падения Губителя. Я послал бы за Чёрным, но он сидит на своем агатовом кубе и ничего не хочет слушать. Нам придётся решать вдвоём.

— Я думаю о Возрождающем, — медленно говорит Царица.

— О Возрождающем? Но о нём так давно никто ничего не слышал!

— Верно. И тем не менее это наш единственный шанс. Предсказано, что…

— Молчи! — обрывает её великан. — Клянусь кровью Ямерта, этот хитрец нас слышит! Бьюсь об заклад, он сам подстроил всё это, чтобы оказаться здесь!

— Интересно, а что будет делать Губитель, если нас не станет? — задумчиво произносит Царица.

— Займёшься этим на досуге! — зло бросает великан. — Говорила о Возрождающем, нет? Если говорила, то парня надо искать. Займись этим немедленно, слышишь? Я вот уже иду.

Он и в самом деле поспешно уходит.

— Ты останешься здесь, Губитель, — говорит Царица, вновь оказавшись близко-близко ко мне. — Даже я не в состоянии убедить тебя не враждовать с нами. Мне остаётся только найти способ покончить с тобой. Ну а если мы не найдём этого способа… тогда останется только Бездна. Я согласна рискнуть, лишь бы избавить от тебя всю мою расу!

Ого! Я встал поперек дороги целой расе?

Царица уходит. Красно-чёрный фон исчезает, и теперь я вижу уходящую ввысь беспредельную шахту. Там, на страшной высоте, я вижу очертания Холма с развороченной вершиной и четыре крошечные человеческие фигурки возле разверстого зева пещеры. Странно — я смотрю как будто бы снизу, а вижу всё так, словно парю над каменистым склоном. Я вижу крошечную огненную искру, отделившуюся от одной из фигурок… вижу обвившую Холм огненную змею, сметающую серо-зелёный живой налёт чудовищ со склонов… вижу, наконец, заваливающие вход в подземелье глыбы и исчезающую под их нагромождением крошечную фигурку с серебряным клинком в руках.

И тут видение странно изменяется. Я словно бы мчусь вверх по этой шахте, всё выше и выше, всё ближе и ближе к заваленному камнями… Вот я уже совсем рядом… ослепительная вспышка, перед глазами одно только холодное белое пламя, и я вновь проваливаюсь в Ничто.

— Ах-с-с, мас-с-стер, ты уверен, что это здес-с-сь?

— Уверен, Хисс, уверен. Перестань дрожать, а не то я откручу тебе твой дурацкий хвост!

— Ах-с-с, мас-с-стер, не надо, не надо! Мой хвос-с-ст! Он такой…

— Такой сексуальный, ты хочешь сказать? Верно, без хвоста беднягу Хисса не подпустят ни к одной юбке. Кому нужен бесхвостый ходячий змей!

— Мас-с-стер, ты с-смеёшьс-ся! Не с-с-следует никому с-смеяться над с-старым Хис-с-сом!

— Да ты никак, ха-ха, вздумал мне грозить, старина?

— Грозить?! Ах-с-с! С-старый Хис-с-с никому не грозит. Он только предупреждает-с. С-срок моей с-служ-бы у твоего батюшки, мас-с-стер, подходит к концу. А там… кто знает-с-с?..

— И ты решил, старина, что получишь жезл и сможешь вмазать мне по первое число, поскольку батюшка не питает ко мне особенно добрых чувств?

— Ах-с-с!

— Ладно, замнём для ясности. Мне всё равно, что ты будешь думать, старина. Это твоё последнее задание. То, за чем нас послали, должно быть у моего батюшки. Тогда ты получаешь свой жезл, а я…

— А что же попрос-с-сишь ты, мас-стер?

— Что, не терпится узнать, червяк-переросток? Так вот, я откажусь от наследства и попрошу сделать меня обычным бессмертным, навеки обезопасив от твоих, старина, происков.

— Мас-с-стер, мас-с-стер, с-с-старый Хис-с-с с-сказал много сгоряча.

— У тебя же холодная кровь, приятель.

— Я инос-с-сказательно!

— То-то, что инос-с-с… Доставай заступ и начинай рыть. Заклятья здесь не работают. Предупреждаю, времени мало, а земля каменистая. Если бы ты не стал гоняться за теми ящерицами, громко упрашивая их предаться с тобой любви на перинах из тины…

— Ах-с-с! Ну должен же с-старый Хис-с-с иметь хоть немного развлечений в этих ужасных и гиблых краях!

— Должен, должен… смотри, провалим из-за тебя всё дело — пеняй на себя. Ещё сто лет в рабстве проведёшь.

— Повинуюс-с-сь, мас-с-стер!

— Давно бы так.

На обугленном, заваленном почерневшими костяками склоне Холма Демонов стоял высокий худощавый мужчина средних лет в простом сером плаще с откинутым на спину капюшоном. Загорелое лицо, черты резкие, густые брови, холодный взгляд с прищуром. Его едва ли можно было назвать «широкой души человеком», этого странника. Тонкие губы плотно сжаты. Ни вещей, ни оружия, и, собственно говоря, неясно, как он вообще сюда попал — не пришел же пешком, в самом-то деле? Мужчина внимательно осматривал наглухо запечатанную предсмертным колдовством Эльстана пещеру. Мало-помалу взгляд его сделался совершенно ледяным.

— Ишь ты… — пробормотал он, несильно пнув пару раз одну из передвинутых чарами гранитных глыб, — имени Короля не пожалел! Мальчик, мальчик, что же ты наделал! — Лицо человека приняло выражение крайней досады. Повернувшись спиной к заваленному входу, он неспешно зашагал вниз по склону.

Он достиг уже края леса, когда от недавно покинутого им места донёсся резкий свист. Человек в сером плаще обернулся.

Вершину Холма Демонов стремительно окутывала иссиня-чёрная дымная туча. Странник остановился и, скрестив на груди руки, принялся наблюдать. На тонких губах появилась мрачноватая усмешка, словно он хотел сказать: «Ну, теперь-то вы у меня попляшете!»

Облако внезапно и резко поднялось, словно его тянули к небесам невидимые канаты. На Холме осталось стоять пять женских фигурок, облачённых в ярко-алые свободные одеяния. Вокруг головы одной из них плясали языки пламени, образуя нечто вроде огненной короны. Коронованная резко вскинула руку, указывая на странника. В руке женщины появился тонкий огненный меч.

Странник ждал, задумчиво склонив чуть набок голову.

Никто из Смертных не смог бы понять, как вышло, что все пятеро воительниц разом оказались подле человека в сером плаще.

Они были красивы, эта пятерка, той страшноватой красотой, что свойственна убийственному оружию. Узкие лица, узкие глаза, бескровные губы, впалые щёки… и у каждой по пламенному клинку в руках. Предводительница же приставила остриё своего оружия к самому горлу мужчины — так, что серый плащ даже задымился.

— Наконец-то, — медленно произнесла она. — Моя ловушка сработала. Ты бросился на помощь к этому волшебнику-недоучке, как я и рассчитывала! Наконец-то! — Лицо её исказила ненависть. Глаза метали молнии, губы кривились, казалось, она вот-вот пронзит не знающим преград мечом шею противника.

— Великая Кера, ну разве достойно тебя убить безоружного? — спокойно осведомился мужчина, ловко сбивая занявшееся на плаще пламя. — Разве ты не видишь, что я один и что у меня голые руки? Этим ли ты хотела похвастать перед сестрами?!

— Убить?! — Кера демонически расхохоталась. Человек в сером чуть улыбнулся — подобные же интонации ему доводилось слышать у дешёвых балаганных актрис — О, подобная кара стала бы для тебя благодеянием. За мою поруганную честь ты ответишь совсем иным. Ты станешь моим рабом! Я проведу тебя через эоны терзаний и унижений!.. Ты будешь каждой дичью мира, которую настигает хищник; ты будешь каждым ограбленным, обманутым, униженным, пытаемым, растерзанным существом этого проклятого мира!

— Какие замечательные слова, — очень серьёзно сказал мужчина. — Жаль только, тут нет зрителей, чтобы их оценить, кроме твоих огненных призраков.

— Я нуждаюсь только в одном зрителе — самой себе! — последовал пылкий ответ. — О, как сладка моя месть! Видеть тебя, могучий Рагнвальд, беспомощным, униженным, полностью в моей власти! На колени, червь! Ты будешь лизать мои сапоги, моля о снисхождении.

Тот, кого назвали Рагнвальдом, вновь чуть заметно улыбнулся.

— Разве нам было плохо вместе, Кера? Разве я оказался несостоятелен как мужчина? Разве давал я тебе какие-либо клятвы или обещания?.. А если ты хочешь позабавиться поединком, давай! Меня это развлечёт тоже. И, знаешь, даже хорошо, что здесь нет зрителей. Иначе ты неминуемо прикончила бы их всех, чтобы не осталось свидетелей твоего поражения.

— Свидетелей моего поражения?! — Из глаз Керы потёк самый настоящий огонь. — Да что ты возомнил о себе, жалкий колдунишка?! Ты, укравший у кого-то из титанов пару-тройку впечатляющих заклятий, надеешься устоять перед одной из Огненных дев?!

— Дев?! Гм… — нахально усмехнулся Рагнвальд. Издёвка попала в цель, Кера разъярилась ещё больше.

— Нет, тебя придётся убить! Ты сам напросился!

— Ну так рази! — Мужчина пожал плечами. — И перестань, во имя всех богов, портить мой совсем новый плащ! Мне соткали его феи, и я вовсе не хочу, чтобы он погиб окончательно. — Рагнвальд нетерпеливо взглянул на Керу. — Ну, чего ты ждешь? У меня и так полно дел.

Пламенный клинок опустился.

— Даже столь презренных существ, как ты, соблазнитель, я убиваю только в честном поединке!

— Великое Равновесие, Кера, мне уже надоела эта сцена. Хочешь мириться — давай, хочешь драться — тоже давай, только решай поскорее! Время дорого.

— Хорошо же, — прошипела Кера. Её взгляд скользнул по земле, оставляя за собой две полоски огня.

Огненная дева отступила на три шага и подняла меч в церемонном салюте. Рагнвальд демонстративно сложил руки на груди.

— Хватит, хватит! Я не могу больше ждать, — в его голосе сквозило раздражение.

И тогда Кера атаковала. Её движений не смог бы различить ни Смертный, ни Бессмертный; казалось, воздух прошила стремительная алая молния. Удар обрушился слева сверху, удар, разваливающий тело от плеча и до пояса.

Рагнвальд вяло повёл правой ладонью. Его лица не оставляло скучающее выражение.

Алая молния врезалась в землю шагах в двадцати от странника. Взвилось пламя, окружённое пышной короной искр, а когда спустя мгновение языки огня опали, стало видно тонкое тело в измазанном грязью красном одеянии. Рагнвальд направил свою не в меру страстную противницу прямо в глубокую, полную талых вод лужу. Магический меч Керы валялся рядом, переломленный возле самого эфеса.

Сопровождавшие повелительницу призраки разом бросились на странника. Два небрежных движения руки — и они исчезли во внезапно взвихрившемся чёрном смерче. Волшебник повернулся к Кере.

Огненная дева медленно выбиралась из грязи, громко рыдая от ярости и бессилия. Рагнвальд шагнул к ней, протягивая руку.

— Мне очень жаль, Кера, — мягко сказал он. — Мне и правда очень жаль. Зря ты так. Извини, но по Закону Равновесия я не мог позволить тебе изрубить меня на части. Давай помогу…

Ещё полулежа в луже, Кера подняла совершенно безумный взгляд… и зрачки её внезапно расширились. Она замерла, разом забыв обо всём, не в силах отвести глаз от странно изменившегося в тот миг лица Рагнвальда.

— Ты… ты… так, значит… А-ах!

Как и простая Смертная, Огненная дева тоже могла падать в обморок.

— Нет, нет, нет. — Странник поспешно подхватил её за талию, помогая подняться. — Не надо пугаться.

— Великие… Великие Силы… — Керу била крупная дрожь, она порывалась не то зарыдать, не то упасть на колени. — Какая кара ждёт меня, Великий?

— Кара забвением, Кера, — серьёзно сказал носивший имя Рагнвальда. — Моё дело здесь слишком важно, а несдержанность женских языков слишком известна. Мне придётся заставить тебя забыть об этой встрече. Для твоего же собственного блага.

— Как будет угодно Величайшему… — пролепетала Кера, по-прежнему прижимаясь к груди мужчины. Рагнвальд мягко коснулся её лба ладонью. Дивные очи закрылись, Кера погружалась в сон.

— До нескорой, увы, встречи, красавица, — грустно прошептал Рагнвальд, делая плавный жест левой кистью. Спящая дева тотчас исчезла. Мужчина одёрнул плащ, придирчиво взглянул на то место, с которого сбивал пламя, — нет ли подпалин? — и, удовлетворённый, зашагал прочь.

Однако по Закону Равновесия даже ему не дано было знать, что всю эту сцену из густоты мрачного леса видели и ещё кое-чьи глаза…

Могучие крылья грифона загребали воздух. Внизу расстилалась изумрудная зелень вечнозелёных лесов; изредка её перечеркивала голубизна речных извивов. Синие, словно глаза фей, озера загадочно смотрели вверх — туда, где в толщах кристально чистого аэра плыло дивное магическое существо.

Грифон повернул величественную голову, покосившись на свою наездницу. Гордый зверь ждал приказов, и они последовали. Глаза всадницы сделали чуть заметное движение, но крылатому коню хватило и этого. Он послушно устремился к земле, описывая широкие круги.

Там, внизу, среди лесов синело ещё одно озеро, но гораздо крупнее остальных — его северный и западный берега терялись в дымке. А в том месте, где сходились берега, полуденный и восходный, на высоком холме к небу возносились тонкие алмазные шпили и хрустальные купола изящного небольшого замка — так, вполовину среднего баронского. К янтарным воротам вела чуть заметная дорога, поросшая просто более короткой и жёсткой травой, чем окрестные луга; к замку то и дело подкатывали роскошные экипажи без колес, скользящие над землёй и запряжённые кто чем — громадными лебедями, величественными белыми единорогами, грифонами, просто крылатыми львами… Изредка подъезжали и всадники на кентаврах или тех же единорогах.

Распахивались изукрашенные резьбой дверцы, маленькие бородатые человечки в ярких ливреях помогали выйти роскошно разодетым мужчинам и женщинам — все как один высоким, стройным. Оружие носили все, не исключая и прекрасных дам. Торжественные процессии одна за другой входили в замок.

Грифон юной наездницы тоже опустился, но не перед воротами замка, а на один из его балконов. Потрепав зверя по роскошной гриве, девушка отпустила его. Хрустальные двери открылись перед ней сами собой, и она оказалась в просторном будуаре. Девушка вскинула тонкий указательный пальчик, украшенный кольцом из ничем не сцепленных друг с другом лучащихся бриллиантов, — резная панель послушно откинулась, представив требовательному взору объёмистый гардероб. На переднем плане висело простое на первый взгляд платье из жемчужно-серых нитей, украшенное играющими живым огнём каплями росы. По комнате пополз благоуханный аромат весеннего цветущего луга.

Девушка даже захлопала в ладоши и подпрыгнула. Потом показала язык своему отражению в зеркале и стала поспешно переодеваться. Она довела этот требующий столь высокого и непостижимого мужским разумом искусства процесс почти до самого конца, когда в дверь внезапно постучали.

Точнее, не постучали. Вульгарные звуки не оскорбили собой мягкой драгоценной тишины, нет. Просто девушке сказали, что её ждёт важное сообщение.

Удивленно подняв брови, она отошла от зеркала. На изящном столике, вырезанном целиком из янтарной глыбы, стоял хрустальный шар на подставке чёрного дерева. Девушка склонилась над ним.

Шар осветился из глубины недобрым красноватым светом. Быстро сменяя друг друга, в нём поплыли отрывочные картины, словно схваченные чьим-то обеспамятовавшим взором: какой-то каменистый холм с развороченной вершиной… чёрный зев пещеры… живая река чудовищ, хлещущая из подземелья, словно прорвавшая плотину весенняя вода… Четверо всадников на странных, зловещего вида конях, совсем не похожих на обычных… вспышка… мчащаяся вверх по склону рогатая тварь… Один из всадников заслоняет собой другого, который отчаянно рубит страшилищ удивительно ярко сверкающим серебристым клинком…

Девушка вскрикнула. Лицо её тотчас утратило все краски жизни. Прижав руки к груди и немилосердно кусая губы, она смотрела в глубину шара, точно заворожённая.

— Ириэхо вантиото! Вантиото суэльдэ! — донёсся слабый голос из глубин шара. Видение утонуло в белом огне… а когда спустя миг шар вновь очистился, стали видны заваливающие пещеру каменные глыбы и быстро исчезающая среди них фигурка, так и не выпустившая из рук серебряного меча.

Девушка обессиленно опустилась на пол, лишившись чувств.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

ГЛАВА I

Гном Двалин лежал на лавке мрачный и до невозможности злой. Его не взяли в поход! Его, с которого началась все эта история! «Уп-раггаш-хроддаиртар!»

Двалину казалось, что все его раны окончательно зажили. Разумеется, это было совсем не так, но упрямый гном и слушать ничего не хотел.

— Развяжите! — бушевал он, едва не опрокидывая при этом лавку. — Развяжите сами, не то хуже будет!

— Если кому и будет хуже, так это тебе, глупый, — беззлобно заметила Лииса, молодая крепкая деваха, не так давно пришедшая к Аргнисту с погибшего на юге хутора. Сегодня была её очередь исполнять обязанности сиделки при буйном больном. Саата уже грозилась подмешать гному в пиво сонного зелья, чтобы хоть как-то его утихомирить. — Опять раны вскроются, кому это нужно?

— Не вскроются, не вскроются! — Гном отчаянно вертелся, пытаясь ослабить путы.

— Когда вскроются, поздно будет, — назидательно заметила девушка. — Кабы не колдун с белым луком, отправился бы ты к Хедину, братишка! Ежели б не его чародейство, наша Саата-травница тебе бы уже ничем не помогла.

— Чародейство? — внезапно напрягся Двалин. — Ты сказала, чародейство?

— Ну да, — простодушно ответила Лииса. — С такими-то ранами, как у тебя! Токмо чарами и спасёшься.

— Пришелец… Эльстан… наложил на меня свои чары? — раздельно выговорил гном.

— Наложил, наложил, — радостно кивнула Лииса, не понимая, чем недоволен гном. — И хорошие чары! Сильныйон волшебник и жезл настоящий имеет…

— Жезл… жезл… — Гном внезапно закрыл глаза и откинулся на подушку, замерев, точно лишившись чувств.

— Эй, эй! — Встревоженная молодка подалась ближе. — Случилось что?

— Я в порядке, — сквозь сжатые зубы ответил Двалин. — В полном порядке.

Не веря, Лииса подошла к лавке. Как учили, нащупала биенье жилы жизни на левом запястье гнома. Всё и впрямь было в порядке. Однако Двалин лежал совершенно неподвижно, задрав к потолку бороду, и лицо его, можно сказать, «побледнело, как снег», хотя едва ли могла проявиться бледность на красновато-коричневой коже гнома, потемневшей от кузнечной копоти и покрасневшей от жара горнов.

Немного погодя Двалин открыл глаза. Посмотрел на испуганно глядящую Лиису и усмехнулся:

— Да всё хорошо. Просто, Р-родгар, мне обидно стало, что не взяли!..

Это была наглая и неприкрытая ложь. И любой хоть мало-мальски искушённый слушатель, конечно же, немедленно уловил бы фальшь в словах Двалина. Но Лииса как раз и не была таким слушателем. Жизнь у неё и так выдалась нелёгкая, чтобы забивать себе голову ещё и чужими бедами. Сказал гном, что всё в порядке, значит, так оно и есть. Развязать не просит, отпустить не требует. Всё, как матушка Деера сказала. Значит, мне и беспокоиться не о чем.

Двалин же после этого, казалось, тоже ничуть не изменился. Правда, перестал бушевать; однако в глазах его поселились такие смертная тоска и боль, что заметивший это отшатнулся бы в испуге.

Он постепенно поправлялся. Рваные раны затягивались на удивление быстро — Эльстан постарался на славу. Провалявшись четверо полных суток, Двалин с разрешения Сааты поднялся на ноги как раз в тот день, когда Аргнист, Эльстан и сыновья сотника насмерть схватились с Ордой на Холме Демонов.

Первым делом гном отправился на кухню.

— Дрова, вижу, на исходе? — осведомился Двалин, просунув бороду в дверь поварской.

Колотых чурочек, как всегда, не хватало. Мужики всячески пытались увильнуть от этой надоедливой работы. Целый день топором махать, рубить круглые поленья — кому охота.

— Небось брюхо заныло? — понимающе усмехнулась распоряжавшаяся здесь Деера. — Понятно, Двалин, понятно. Ладно, накормлю и без платы.

— Ну нет! — возмутился Двалин. — У нас так не принято.

— А у нас принято так: сперва работника накорми, напои, а потом уж работу спрашивай! — поджала губы Деера, наваливая с верхом большую глиняную расписную миску. Гном не заставил просить себя дважды.

Зато потом, вычистив посудину до блеска и вытащив из-за пояса секиру, гном на дровяном складе показал, как надо обращаться с топором. Он творил чудеса. Чурки так и летели во все стороны, сами собой при этом — невесть каким образом — складываясь ровными поленницами. Из сарая он отправился на двор, прошёлся по всем конюшням, амбарам, хлевам и прочему, всюду находя себе дело. Толстые и короткие пальцы гнома обладали удивительной ловкостью; казалось, он владеет всеми ремеслами.

Он не оставил себе ни единого мига свободного времени, словно боясь оказаться наедине с собственными невесёлыми думами. Как проклятый, он три дня не вылезал из кузницы, несмотря на все предостережения Сааты, что раны могут ещё сказаться и ему следует поберечь себя.

Дорвавшись до любимой огненной работы, гном трудился не покладая рук. Гнул железные дуги, подгонял друг к другу рычаги, шестерёнки и пружины, конструируя какой-то компактный механизм. К кузне несколько раз подходила Лииса, звала «поснидать» — Двалин только отмахивался. Он почти ничего не ел, а пил одну воду, ни разу не притронувшись к излюбленному напитку своего племени — доброму тёмному элю. «Да он просто вне себя!» — сказали бы сородичи из Ар-ан-Ашпаранга, увидев своего почтенного собрата в таком состоянии…

Арталегу и Армиолу повезло. Орда уходила на север, по пути к дому братьям лишь однажды повстречался десяток стеноломов. Армиол быстро вогнал одному из них стрелу в глаз, конь Арталега затоптал другого, и прочие бестии, вялые по весеннему времени, отступили, решив не связываться.

Куда больше боялись братья не довезти родителя. Но сподобил Хедин Добродел и тут — батюшка в себя не приходил, но и хуже ему не становилось. Пусть редко, но дышал, и притом ровно, и сердце билось, хотя и слабо. Раны старого сотника перестали кровоточить, и сыновья уже втайне друг от друга стали надеяться, что Саате удастся одолеть хворь и раны.

Об Эльстане не вспоминали. Чужак — он и есть чужак. Да ещё и колдун вдобавок, а колдунов Арталег не жаловал. Армиол их тоже недолюбливал, хоть и не столь сильно, как брат.

— Тоже мне, колдуны, чародеи, маги! — сквозь зубы шипел Арталег. — Твари, ненавижу их всех! Небось через них Орда-то и возникла…

— Ты что, брате, — возражал младший. — Орда — она ж Тёмным Властелином наслана, то всякий знает!

— Наслана, наслана… — ворчал средний. — Не знаю. Властелинов этих не видывал. Зато чародеи так под ногами и путаются! Проклятый колдун! Кабы не он, сидели бы себе на хуторе и батюшка цел бы остался!

— Так Эльстан сам и погиб первым, — попытался возразить Армиол.

— Погиб, погиб… — передразнил Арталег. — Ты его мёртвым видел, а, защитничек?

— Брат, не говори так! Смело он дрался, и его ж у нас на глазах камнями завалило!

— Завалило, завалило… Это, может, тебе только так показалось. Может, он всё это специально подстроил, чтобы батюшку извести! Может, он и нас там положить хотел, а сам в пещеру — раз, и нет его! А?! Что скажешь?! Колдунам, им верить нельзя, знаешь ли. Так что оказался твой чародей под камнями, нет ли — одним Богам Истинным ведомо. Колдун хорош, когда своим делом занимается — лечит, скажем, там или скотину пользует — и ни во что иное не суётся. Понял? А магия эта вся… от неё человеку только погибель.

Через восемь дней после отъезда братья добрались до родных мест. Их ждали. На краю леса засели мальчишки-махальщики, которые и подали сигнал, да с таким усердием, что едва не повырывали себе руки из плеч.

Внешне хутор никак не изменился. Только из трубы кузни валил непривычно густой дым. Наглухо запертые ворота внешнего частокола приоткрылись ровно настолько, чтобы пропустить всадников поодиночке.

Первой к сыновьям бросилась Деера. Дозорные мальчишки уже передали весть — мол, скачут двое, одного раненого везут, — и сердце хозяйки хутора едва не вырвалось из груди. Деера бросилась — и замерла, впившись в ладонь зубами при виде бессильно свесившегося с лошади Аргниста.

— Ну, чего встали?! — рявкнул подоспевший Алорт. — Батюшку в дом несите! Саату сюда с её снадобьями! Всё я за вас думать должен!

Про Эльстана никто и не вспомнил.

— И что ж теперь нам, разнесчастным, делать? — Деера всхлипывает, слёзы уголком передника утирает. На душе черным-черно, ровно в ночь солнцеворота предновогоднего.

Мать с сыновьями сидит, вместе нелёгкую думу думают. Чужих никого не позвали, даже жён Апортову и Арталегову. Саата, впрочем, и так бы не пошла. Сидит возле Аргниста неотступно. И — смилостивься, грозный Ракот! — старому сотнику пока что хуже не приходится. Саата даже надеется, что свёкор выкарабкается.

— Что делать, что делать… — шипит Арталег. Мыслей дельных у него небогато, зато злобы на десятерых хватит. — Ясно, что делать! Хутор делить надобно! Людей, скотину… каждому — его долю. Пока весна, пока ни Орды, ни Нечисти…

Все так и обмерли.

— Ты что же, братец, батьку уже в домовину уложил? — Алорт глаза сузил, вот-вот ударит.

— Ага! Ты-то старший, тебе никуда уходить не надо, всё тебе готовеньким достанется, — огрызается Арталег. — А вот нам с Армиолом всё своим горбом поднимать придётся!..

Деера спешит вмешаться, иначе, чувствует, быть беде.

— Сынки, сынки, вы что?! Будем спорить, ссориться да делиться, точно все Орде в утробу пойдём. Показал бы вам батюшка, как браниться сейчас!.. Алорт, Арталег, уймитесь. Ты, средненький, и впрямь погоди похоронку заводить. А ты, старшенький, тоже умом пораскинь — ко всему быть готовыми надо. И ежели что, то и впрямь Арталега выделять придётся. Обычай таков. Если, конечно, ты, сыне, окончательно выделиться решишь. Но, может, всё ж что получше предложишь?

Арталег укора в вопросе не слышит, оживляется:

— А что? Предложу! На юг уходить, к Рубежу Рыцарскому. И вновь все молчат.

— Да ты что? Насиженное место бросить? Через все леса — на юг? — дивится Деера. — Уж сколько годочков никто отсюда уйти и не пытался…

— Потому что уж больно пустых черепов на Костяной Гряде все боялись, — бросает Арталег. — Никто даже и не попробовал…

— Да не потому не пробовали, что боялись, дурья твоя башка, — презрительно цедит Алорт. — А потому, что здесь мы — хозяева! А там кто? Нищие, бродяги, изгои… страшнее сказать — рабы! Каждый на шею верёвку накинуть сможет…

Это было правдой. Безземельных хватало и на юге. Арталег это знает не хуже других и тем не менее не сдаётся.

— То-то здесь мы всем владеем, до чего дотянуться сможем! То-то здесь у нас поля широкие, луга пышные, а стада тучные! Как мыши по щелям сидим, за ворота не высунемся. Уже мало что под землю не забились!..

— Хочешь идти — иди, — ровно произносит Деера. — Долю твою я тебе сама отсчитаю золотом, что у отца припрятано. Иди! Только воды здесь не мути.

Арталег пугается. Видно, подобного не ожидал. Опускает голову, запинаясь, бурчит что-то — дескать, это ж просто слова…

— А раз слова, так и хорошо, — не меняя тона, говорит Деера.

Жена Аргнистова уже справилась с растерянностью и слезами. Хутор в её руках, и она не позволит ему пасть. Нивен вон по сию пору без Защитников держится!

Так ничего и не решили. Да и что тут решать? Без Аргниста, конечно, держаться против Орды трудновато будет — по военному делу он дока. Ничего, за стенами отсидимся.

Гном в последний раз ударил молотом по раскалённому куску металла на наковальне. Придирчиво осмотрел заготовку, остался доволен и большими щипцами сунул её в заранее приготовленный топлёный жир брюхоеда. Лучшего средства для закалки не было.

Спустился вечер. Тёплый вечер месяца птицезвона. Здесь, в Северном Хьёрварде, с погодой творилось нечто странное — на подвластных Орде землях всегда стояли страшные, погибельные зимы и прекрасные, тёплые, с обильными дождями лета. Урожай успевал созреть, ничто не вымерзало и не вымокало. Водным путём удавалось отправлять на юг кое-какие товары — по бросовым ценам, разумеется. Порядок устоялся давным-давно. Купцы охотно брали дешёвые северные хлеб, лес, лён, мёд, кожи, меха и прочее. А взамен на полуночь отправлялись иные необходимые вещи, и прежде всего оружие. Хуторяне были самыми лучшими покупателями у галенских оружейников. Каждый хутор, отправляя свой плот, прикреплял к мешкам и свёрткам бирки. На бирках же писалось то, что желали получить взамен. Купцы, конечно, не упускали случая нагреть руки, но всё же вести дело старались честно — люди Нечисть грудью сдерживают, куда ж на них обманом наживаться… И простой торговой прибыли хватит.

Двалин вышел на порог кузницы. Даже могучие мышцы гнома начали ныть и болеть от усталости: за это время кузнец-доброволец переделал столько работы, что иному кователю-человеку хватило бы на полгода. Только работа и спасала. Да ещё — что уж греха таить! — здешние молодухи.

С давних времён среди молодых хуторянок жарким тайным шёпотом передавались рассказы один другого стыднее о том, что гномы хоть ростом и не вышли, зато лучше их в постели никого нет и даже самый здоровенный бугай хуторянин самому захудалому гному и в подмётки не годится. И ещё немаловажно — что от этих соитий не могли родиться дети… Мужики об этих бабьих пересудах если и знали, то не придавали значения — мол, язык женский всё равно что помело. Не придавали значения, и притом совершенно напрасно.

Первой гнома заарканила Лииса. Не зря звать «снидать» приходила. И гном, как ни устал после целого дня честной молотобоиной работы, всё равно чувствовал сосущую пустоту там, в сердце, а потому соблазнительнице не сопротивлялся.

Всласть навопившись и настонавшись, донельзя довольная молодка вошла в девичью с такими блестящими, сытыми глазами, что не понять, чем и с кем она занималась, мог только слепой. И, конечно, Лииса похвасталась.

После этого гному не приходилось жаловаться на отсутствие женской ласки. Его кормили на убой, словно племенного борова. И он старался не разочаровывать своих посетительниц. Странное дело, но молодки могли повырывать друг другу все волосы из-за какого-нибудь худосочного молодца, а вот из-за Двалина они совсем не ссорились, составив нечто вроде молчаливого заговора. Замужние завистливо косились и кусали губы, но наставить рога своему благоверному пока никто не решился.

Гном постоял некоторое время, подышал свежим воздухом и уже совсем было решил вернуться к работе (на верстаке рук мастера ожидал невиданный ещё многозарядный скорострельный арбалет. Им Двалин собирался вооружить всех детей и женщин на хуторе), как его внезапно окликнул голос — голос, заставивший Двалина, гнома отнюдь не робкого десятка, задрожать до самых глубин его существа и едва не бухнуться на колени. Голос обращался к нему на его родном языке, был тонок, чист и исполнен непонятной силы.

— От повелевающей к презренному: слушай, повинуйся и отвечай! Как имя места?

Гном еле-еле поборол неимоверно сильное желание простереться ниц. Он поднял взгляд, весь при этом обливаясь потом, словно таща на спине десятипудовую тяжесть. Перед ним стояла повелительница.

Невысокая, тонкая в талии. Личико чуть вытянуто, на щеках — премилые ямочки. Прямой, тонкий нос, огромные глаза со странным разрезом — внешние уголки несколько подняты. Круто изогнутые брови.

Одета она была и вовсе странно. Сшитая из бесчисленных лоскутов кожи куртка немыслимого покроя с косой застёжкой и заправленные в сапоги брюки — чёрные, из чешуйчатой шкуры какого-то зверя, вроде бы даже горной змеи. У пояса незнакомки — кривая тонкая сабля, над плечом торчал лук. Больше никакого оружия на виду она не носила. Из-под причудливой островерхой шапки выбивалась перекинутая на грудь толстая русая коса… точнее, нет, не русая, а цвета осенних кленовых листьев, цвета, почти не встречавшегося у девушек Лесного Предела.

— Здрава будь, странница, — хрипло произнёс гном. Огромным усилием воли он заставил себя говорить на людском языке, сделал вид, точно ничего не понял. Будь что будет, они не на юге!

По нему словно хлестнул незримый обжигающий бич. Глаза повелительницы горели гневом. Двалин почувствовал, как воля его плавится, точно кусок олова в горне. Весь покрывшись потом, он отступил, держась за косяк кузницы. Правая рука безвольно висела вдоль тела, даже не потянувшись за оружием.

— Во исполнение Древнего Долга; от повелевающей к презренному. Пади ниц и повинуйся! — Это вновь было сказано на языке Ар-ан-Ашпаранга.

Двалин ощутил, как его колени начинают трястись. Старое проклятье его народа действовало.

— Поговорим нормально, а? — выдохнул он, и от звуков человеческой речи сделалось немного легче.

— Эй, ты кто такая? — внезапно послышался неприязненный голос Лиисы. Коренастая, широкобёдрая молодка, играючи ворочавшая двухпудовые мешки, стояла, уперев кулаки в бока, и с вызовом глядела на незнакомку.

Странница повернула гордую головку.

— Почтенная, как называется этот хутор? — В речи незнакомки слышался странный мелодичный акцент, очень напоминавший манеру говорить Эльстана.

Никогда не следует ничего выкладывать пришельцам. Правильно Деера говорила — в нашу пору добрые люди по дорогам так просто не шастают. И потому Лииса только смерила странную гостью недоверчивым взглядом.

— Ты это… здесь подожди. А я хозяйку позову.

— Разве у тебя нет языка, чтобы ответить самой? — высокомерно осведомилась незнакомка.

— Да кто ты такая, чтобы мне тут приказывать?! — возмутилась Лииса. — Ничего я тебе не скажу! Стой тут, у ворот, до вечера!

— Лииса! Нет!.. — прохрипел гном, но было поздно.

Глаза гостьи сузились. Она резко вскинула руку — растопыренные длинные пальцы смотрят в небо, — и одежды на Лиисе затрещали по всем швам. Пояс соскользнул, точно ящерица, за ним на землю последовала юбка. Молодка только приглушенно ахнула, пытаясь кое-как прикрыться руками.

— Это научит тебя почтительности, — холодно заметила гостья. — Так всё-таки как называется это место?

И тут Лииса показала характер. Вместо того чтобы разрыдаться, убежать или лишиться от стыда чувств, она не хуже какого-нибудь клювокрыла ринулась на обидчицу. Молодке было уже всё равно, увидит её кто-нибудь или нет.

Гостья явно не ожидала этой атаки. Прежде чем она успела обнажить саблю или даже сотворить заклятье, пальцы Лиисы уже вцепились ей в волосы, а колено молодки со всего маха ударило в живот. Деваха имела кое-какой опыт рукопашных.

Гном ощутил панический приказ повелительницы — немедленно прийти ей на помощь, — и ноги против воли Двалина оторвались от пола. Лииса опрокинула обидчицу наземь, немилосердно дубася кулаками. Опомнившись, гном бросился к дерущимся. Если он не успеет оттащить хуторянку…

Однако же он успел. Правда, лишь в последний момент — основательно помятая гостья, из изящного носа которой обильно сочилась кровь, уже приготовилась к ответному удару.

— Нет! Остановись! Это хутор Аргниста! — крикнул гном в самое последнее мгновение. Уже поднятая рука медленно опустилась.

— Так-то лучше, презренный. Ты проявил неповиновение и будешь наказан.

— Я свободный гном, — на том же языке, языке Ар-ан-Ашпаранга, ответил Двалин. Он заставил себя сжать кулаки, постоянно борясь со страстным желанием пасть ниц, разрыдаться и, обняв колени повелительницы, униженно молить о прощении.

— Презренный, ты свободен лишь в пределах Древнего Долга, — холодно заметила повелительница, не делая попытки подняться. — И долго я ещё буду тут лежать, презренный?

Тут надо сказать, что слово «презренный» означало не личное отношение незнакомки к Двалину, а подчинённое положение гнома согласно старым заповедям.

Подгорный житель угрюмо протянул повелительнице руку. Грациозно опершись на неё, волшебница встала. Лииса к тому времени уже успела подхватить свои юбки.

— Передай этой низкородной хамке, рождённой в грязи, что ей придётся заплатить за всё очень высокую цену, — надменно приказала повелительница гному. — А теперь, презренный, проведи меня к хозяину этого… этого строения…

Гном заскрежетал зубами. Ничего не понявшая из их разговора Лииса с недоумением смотрела на важно прошествовавшую странную пару. Двалин почтительно ввёл незнакомку в ворота. Сопротивляться было выше его сил.

— То, что ты сделала, не лучший способ подружиться со здешними обитателями, — угрюмо проворчал гном на языке людей. Ответом ему стал лишь обжигающий взгляд, от которого губы Двалина сами собой сомкнулись так плотно, словно их сплавил воедино огонь горна.

Народ, разинув рты, наблюдал за гномом и его спутницей, никто ничего не понимал. Красная, как маков цвет, Лииса куда-то скрылась.

— Доложи же обо мне, как следует в подобных случаях.

Аргнист всё ещё лежал, хотя усилия Сааты и приносили свои плоды. Жизни старого сотника ничто уже не угрожало, пусть он и был всё ещё очень слаб. Двалин постучал в дверь как раз в тот момент, когда Деера кормила мужа с ложки мясным отваром.

— Что там ещё? Погодить не можешь?! — набросилась было она на гнома, однако сразу осеклась, едва заметив его совершенно безумные, выкаченные, налитые кровью глаза. Разум был стёрт из них начисто.

— Низкорождённые, падите ниц перед восшествием волшебницы Пречистого Круга, несравненной Эльтарой Грозномолниенной!

Ошеломлённые сотник с женой уставились на дверь. Двалин, держась точно деревянная кукла, каким-то резким, дёрганым движением ещё шире распахнул дверь. Девушка в остроконечной кожаной шапке шагнула через порог. Гном закрыл створки и замер, точно истукан.

Та, которую Двалин назвал Эльтарой, несколько раз прошлась по небольшой горнице, морща аристократический носик. Все те места, где она могла бы сесть, явно не соответствовали её представлениям о чистоте.

— Переводи, презренный. Гном прокашлялся.

— Ракот Вседержитель, да что всё это значит? — не сдержавшись, вскипела Деера.

Эльтара на миг нахмурилась — и внезапно вздыбившийся передник тотчас же накрепко заткнул супруге Аргниста рот.

— Теперь нам не помешают говорить, — перевёл гном.

— Кто ты такая? — Аргнист приподнялся и сжал кулаки. Деера, мыча, тщетно пыталась вырвать кляп изо рта.

— Я Эльтара, волшебница. Ответь на мой вопрос, низкорождённый, и ты будешь щедро вознаграждён. Был ли на твоём хуторе некто по имени Эльстан?

— Двалин, что это за баба?!

— Ради Великих гор, отвечай, почтенный Аргнист! Она сотрёт твой хутор с лица земли, лишь слегка пошевелив пальцем!

Красный от гнева Аргнист взял-таки себя в руки.

— Ответь ей, ты ж знаешь… — буркнул он.

— Грозномолниенной ведомы людские наречья! Отвечай почтительно!

Двалин сделал страшное лицо. Сотник, в свою очередь, заскрежетал зубами, однако заставил себя «ответить почтительно».

— Он направился к Холму Демонов. Ты был с ним. Что произошло дальше, низкорождённый? Превозмогая гнев, Аргнист рассказал. Деера так и не смогла избавиться от заткнувшего рот передника. Это впечатляло.

Лицо Эльтары осталось бесстрастным. Дослушав рассказ Аргниста до конца, она поднялась.

— Скажи этой деревенщине, Двалин, что на один солнечный круг ни одна тварь Орды не причинит вреда ни ему, ни его домочадцам. А вот это поможет лечить хвори. — В руке волшебницы появился небольшой серебряный светец с серебряной же лучиной. — Дотронься пальцами до её конца — вспыхнет огонёк. Под его лучами заживают любые раны и отступает любая болезнь. Заклятие будет действовать, пока не догорит лучина.

Эльтара величественно поднялась и вышла. Едва закончив переводить, Двалин опрометью бросился за ней.

— Пожалуй, я возьму тебя с собой, презренный. Ты послужишь мне забавой. К тому же ты можешь пригодиться у Холма Демонов.

Это было сказано уже на дворе. Лииса подняла всех, кого могла, и теперь дорогу волшебнице преграждала цепочка мрачных молодых парней. У гнома затряслись руки.

— Скажи им, чтобы ушли, пока я не превратила их в стеноломов, — лениво процедила сквозь зубы Эльтара.

Испугать гордых хуторян было не так-то легко. Двалин едва не охрип, умоляя приютивших и спасших ему жизнь не рисковать. Парни неспешно освободили проход. Двалин шёл мимо них, чувствуя затылком презрительные взгляды. Щёки гнома горели от стыда.

Не повернув головы, даже не взглянув по сторонам, Эльтара вышла за ворота. Прищёлкнула пальцами — раздалось хлопанье мощных крыльев. С неба камнем падал огромный грифон.

— Собирайся, презренный. Мы отбываем. Я узнала всё, что хотела узнать. Нас ждёт Холм Демонов.

ГЛАВА II

— Мас-стер, мас-стер! С-старый Хис-с ус-стал. Я с-стер с-с-себе вс-с-се лапы этим мерс-с-ским зас-с-сту-пом! Отчего не применить нашу с-с вами магию, мас-с-стер?

— Хисс, мой батюшка, похоже, только зря тратил на тебя силы и время, если ты до сих пор задаешь такие дурацкие вопросы. Ты хочешь, чтобы Печать Вечного Короля ускользнула из наших рук? А ведь так и случится, едва ты пустишь в ход чародейство!

— О, мас-с-стер, прошу прос-с-стить с-с-старого Хис-са, ваш почтенный родитель не открыл мне подобного.

— Он многого не открыл, старый ты змей, ни мне, ни тебе. Ладно. Отдохнул? Берись за заступ. А что лапы стёр, так сам дурак. Я ж тебе предлагал перчатки…

Я прихожу в себя. Тьма, что-то немилосердно давит бок, и вдобавок стоит жуткая вонь. Великие Силы, я могу двигаться! Да, точно… я могу двигаться! Шевелю рукой, ногой… всё как будто бы мне повинуется. Пальцы касаются каких-то шелушащихся, на ощупь продолговатых предметов.

Кости. Обугленные, обожжённые кости. Я понимаю это, едва коснувшись ладонями, словно у меня на руках глаза, способные видеть в темноте. На грудь давит что-то очень тяжёлое — вроде бы каменная глыба. Отпихиваю в сторону. Теперь удаётся встать. Странно, вокруг царит абсолютный мрак, но тем не менее я вижу всё в мельчайших деталях.

Я в какой-то пещере. Сразу же за спиной громоздится завал. Пол покрыт бесчисленными уродливыми костяками, все обгорелые. Здесь вволю погулял огонь. Теперь осматриваю себя, свой охотничий наряд. Интересно, откуда у меня взялась эта кольчуга? Разве я когда-либо нуждался в доспехах? Это так пошло — прикрывать свою плоть. И меч — что это за клинок? А, он зачарован… Мне пришлось драться с магом, раз я нанёс на лезвие семь старых рун? Наверное, мне противостоял именно маг, потому что против любого другого противника я вышел бы с обычным оружием, а то и вовсе с голыми руками. Силы должны быть равны.

Так, значит, я всё-таки кое-что помню. Про доспехи, про оружие… про равенство сил… что ещё? Женщина с лицом хищной птицы назвала меня Губителем. Её брат предлагал скинуть меня в Бездну, к Неназываемому.

Неназываемый! От этого слова веет даже не могильным холодом, не простой смертью, означающей всего-навсего гибель тела из мяса и костей. Нет. Веет Конечной Смертью, распадом всего сущего, закатом, за которым уже никогда не наступит рассвет.

Но всё это лишь ощущения. Я по-прежнему не могу вспомнить ничего конкретного, осязаемого — лиц, событий, мест… Я не помню своего настоящего имени. Только нелепая кличка — Губитель… Губитель, которого собирались столкнуть с Возрождающим… Да! И ещё там упоминался какой-то Чёрный…

Сжимаю виски ладонями. О! У меня, оказывается, растут волосы! Раньше этого не было, я уверен. Но вот почему уверен?..

Встаю на ноги. Надо идти — не сидеть же здесь вечность, пока Холм не разрушится сам собой. Конечно, со мной ничего не случится — я просто просплю всё это время и открою глаза, лишь когда зажмуренных век коснутся солнечные лучи; но отчего-то мне кажется, что я пропущу тогда нечто захватывающее. У меня ведь есть долг в этом мире, вдруг вспоминаю я. Важный, очень важный долг… я не помню, какой именно, но это и не существенно. В нужный момент судьба сама подскажет мне, что время пришло.

Я встаю, засовываю в ножны серебристый клинок и начинаю спуск по плавно уходящему в глубь земли тоннелю. Губитель!.. Милое прозвище, что и говорить.

После встречи с Керой Рагнвальд — поскольку его настоящее имя пока не ведомо нам, будем называть его так, — Рагнвальд торопливой поступью направился прочь от Холма Демонов. Он не ошибся. Печать Вечного Короля была на месте. Бедный мальчик пустил в ход такие силы, о подлинной мощи которых даже и не догадывался. Теперь придётся расхлёбывать. И это так некстати!..

Орда преградила ему путь незадолго до вечерней зари, когда странник находился уже довольно далеко от страшного места. Землю здесь иссекли длинные шрамы оврагов, точно нанесённые каким-то исполинским мечом. Заросшие мелким и густым ельником, со струящимися по дну ручьями, вспухшими от талых вод, эти овраги могли укрыть целое воинство.

Рагнвальд остановился на ночлег. Безо всяких магических штучек, покряхтывая, собрал хворост, потом свалил сухую лесину, соорудив добрую нодью, — должно до утра хватить. Выбил на трут искру, раздул пламя. Разгрёб снег, завалил лапником, завернулся в плащ и закрыл глаза.

Твари атаковали внезапно и со всех сторон. Казалось, ещё мгновение назад ничто не предвещало беды — не раздалось ни одного звука, не хрустнул ни один сучок, не колыхнулась ни одна ветка, — а вот теперь вечерние сумерки исчезли, сожранные сплошной волной чудовищ. Тела их плотно прилегали к телам, нигде ни малейшего просвета.

Рагнвальд вскочил на ноги в самую последнюю секунду. Кулаки его были плотно сжаты, глаза из-под кустистых бровей метали молнии ничуть не слабее Керы, от досады он даже прикусил губу. Резко опустил обе руки, словно отталкиваясь ими от земли, — и его не стало. Чудовища сшиблись друг с другом на том самом месте, где только что стоял удивительный странник, оставивший после себя только горящий костер.

Глубоко в диком лесу странное существо, наблюдавшее посредством магического хрустального шара всю эту сцену, издало удовлетворённое хрюканье. Хозяин будет очень доволен. Приказ выполнен в точности.

— Мас-стер! С-с-десь с-с-скала! Мой зас-ступ не берет камень!

— Терпи, Хисс, и долби как следует. Это свод тоннеля. Подземный ход не прокопан, не прорублен, а проплавлен. Понял, змеиная башка? Земля спеклась от жара. Но если мы пробьём крышу… Сейчас я кирку достану. И-эх! И-эх!.. И-эх!.. Видишь, поддаётся?!

— Ур-ра мудрому мас-стеру! Ур-ра! С-старый Хисс будет копать. У него очень болят лапы, но он будет копать, да-с-с-с!

— Ну-ка ещё раз!.. И ещё! И ещё! Крошку отгребай!.. Так!.. Так!.. Так!.. Так!.. Отгребай лучше, кому сказал?! Давай, немного осталось! Видишь, уже трещины пошли?.. Уф, устал. Поруби-ка ты.

— С-с-с! Мас-с-стер! С-с-старый Хисс не может…

— А я вот сейчас как возьму тебя за загривок, и мы тогда увидим, можешь ты или нет…

— Ах-с-с! Мас-с-стер! Но мои лапы вс-се в крови!..

— Так это потому, что работать не умеешь. Подумаешь, змеиный царь! Отродясь ни мотыги, ни заступа в руках не держал! У-у, убожество!.. И не зыркай на меня своими глазищами. Тебе все равно со мной не справиться. Ни сейчас, ни потом. Так что лучше не криви рожу, а работай. Думай о жезле, который получишь, когда мы вернёмся к отцу!.. И помни, нам надо спешить, пока нас не опередили!

— Мас-с-стер, но я чую, здес-сь был чужак!

— Что?! Ты уверен, зелёный хвост?!

— Так же, как и в том, что я — лорд Хис-с, с-змеиный царь-с-с-с!..

— Гм… но Печать на месте. Ладно, копаем дальше! Кто бы тут ни был, нам выбирать не приходится. В крайнем случае будем драться!

— Да-с! Др-ратьс-ся, мас-с-стер! Давненько я уже не дралс-ся!

— Копай-копай… Я предпочту по-тихому добыть Печать и унести отсюда ноги. Сражения лучше вести с девицами в постелях…

— Мас-стер! Похоже, с-старый Хисс пробилс-ся!

— Ну-ка, ну-ка… Точно! Свод пробит! Теперь только расширить лаз… Заступом, заступом!.. Так, теперь вроде просунусь… Хисс, крепи верёвку!

— Ос-с-сторожнее, мас-с-стер!

— Ничего, не впервой… Так… Вроде крепко. Как только скомандую, тащи меня наверх. Лампу передай!.. Проклятье, даже простого огня колдовством не засветить!..

— Вс-сё в порядке, мас-с-стер?

— Да… Тут костей каких-то полно… Ага… Чувствую Печать… Приготовься, зелёный хвост, как только я сниму заклятье, здесь всё взлетит на воздух! Не успеешь меня выдернуть — пиши пропало. Сам погибнешь.

— Понимаю, мас-с-стер! Не бес-с-спокойтес-с-сь!

— Внимание! Начинаю!..

Я спускаюсь всё глубже и глубже под землю. За спиной, на поверхности, идёт какая-то малопонятная возня, но меня она сейчас не волнует. Пусть они делают что хотят. Мой путь вниз. Я не могу ошибиться — там, на дне, кроются океаны Силы. Мне она будет нелишней. Я чувствую, что повторная встреча с той красоткой, хозяйкой Оркуса, и её быкоподобным братцем едва ли пройдёт мирно. А я хочу нанести им визит. Я ощущаю, как в душе медленно разгорается мрачный огонь. Думаю о тех пытках, которым подвергну эту парочку после того, как одержу победу, и мне становится приятно. Вроде бы я не должен так думать… вроде бы это нехорошо… Хотя почему нехорошо? Они могут пытать меня, а я не могу? А, ты спрашиваешь, чем же я тогда буду отличаться от них, тихий пушистый зверёк, обосновавшийся в моём сознании? Ты прав, мой милый, — ничем. Потому что я никогда от них ничем и не отличался. Просто я сильнее, вот и всё. И они боятся меня. Сей факт доставляет мне удовольствие, и изменить такое положение вещей не в моей власти. Для этого мне нужно перестать быть самим собой.

В тоннеле царит непроглядная тьма. Не обычный мрак, нет, в нём я вижу так же хорошо, как и на свету. Нет. Чья-то воля старательно заполнила воздух зыбким и липким туманом — специально, чтобы помешать таким, как я.

Таким, как я… Во имя Неназываемого, но кто же я всё-таки такой? Неужели же просто Губитель?..

Гладкие стены и пол. Повсюду кости. Здесь словно взорвалось специальное Огненное заклятье. Прах и пепел, пепел и прах. Я думаю о мириадах созданий, сгоревших здесь заживо, и мне вновь становится приятно. Это должен был быть славный бой. Меня не прельщает уничтожение ради уничтожения. Но в бою — я чувствую — нужна абсолютная беспощадность. И я уважаю тех, кто на неё способен.

Тоннель ведёт меня вниз долго, очень долго. Сколько именно — неважно, я ведь не нуждаюсь ни в сне, ни в еде, ни в питье. То есть я могу и есть, и пить, и спать, и получать от этого удовольствие, но если ничего этого нет, то прекрасно обхожусь безо всего.

И вот наконец пол подземного хода становится горизонтальным. Стены расходятся в стороны, и я оказываюсь в просторной пещере. Даже мне с моим зрением не разглядеть дальнюю от входа стену.

Я стою возле порога и смотрю. У пещеры нет пола. Вместо него пышущее жаром озеро тёмнокрасного цвета. Вода в нём, если только это вода, тягуча, словно кисель. Поверхность кипит, и видно, как среди лопающихся пузырей проступают контуры отвратительных созданий — с лапами, пастями, щупальцами, крыльями… В них я ощущаю тупую и смертоносную злобу. Они неинтересны. Они не способны упиваться боем и сражаться насмерть. Они даже не знают, что такое смерть. Их посылают в сражение, и они идут, делая единственное, на что способны. Кто же это развлекается тут подобным образом? Впрочем, неважно. Он делает доброе дело. Создаёт для кого-то врагов, которых можно уничтожать, борясь тем самым со скукой — самым страшным врагом живущих.

Вдоль края раскалённого озера вьётся узкая тропка. Иду по ней. Я чувствую великую силу, нагнетаемую откуда-то из глубины в это озеро, я собираюсь позаимствовать часть столь щедро растрачиваемой мощи. Для этого мне надо опуститься ещё глубже. Я не сомневаюсь, что найду путь.

Рагнвальд стоял на краю леса. Перед ним расстилалось тихое круглое озерко, солнце тонуло в пронзённых алыми копьями заката тучах. День кончался.

Это озеро лежало в двух днях пешего пути от Холма Демонов. Заклятие Перемещения отправило странника именно сюда — раз уж напала Орда и ему пришлось в значительной мере себя раскрыть, так уж хоть ноги по буреломам меньше сбивать пришлось. Здесь, у озера, имелось всё потребное, чтобы исправить содеянное молодым волшебником у Холма Демонов, не нарушая при этом Закона Равновесия.

Рагнвальд посмотрел себе под ноги. Там лежала сумка, плотно набитая его сегодняшней добычей — травы и коренья, употребляемые здешними ведунами, лапка летучей мыши, вынутый заячий след, кусочек сброшенного лосиного рога, цельный медвежий зуб и в особом кожаном мешочке спящая муравьиная царица размером с ладонь взрослого человека.

Лесные обитатели не прятались от Рагнвальда. Волшебник, думали они, обычный волшебник… Правда, незнакомый, но так что с того? Осторожные лесные духи на всякий случай забивались поглубже в туман своих логовищ — вдруг пришелец решит, что они ему пригодятся, и бедняг властью чар заключат в крошечные коробочки — служить неведомому повелителю в его колдовских делах. Пущевые хеды тоже спешили убраться с дороги Рагнвальда — он не принадлежал к Кругам Злобных. Гурры какое-то время взирали на пришельца с любопытством, но, сочтя его обычным смертным чародеем, оставили в покое. Для них он был слишком силен.

И только один народ, феи, что-то заподозрили. Когда Рагнвальд очутился на границе цветущего майского луга, Цветочный народ весь, от мала до велика, бросился к нему. Прозрачные, словно у стрекоз, крылья били воздух, на крошечных прекрасных личиках написаны были восторг и обожание — чистых душой фей не обманул тщательно сработанный карнавальный костюм смертного волшебника. Рагнвальд поспешно отступил в лес, но было уже поздно. Неотступно следивший за ним через хрустальный шар нечеловеческий взор увидел всю эту сцену. Жёлтые клыки оскалились в усмешке. Вот и вторая удача. Хозяин будет уже не просто доволен, но очень доволен!

Собрав всё, что требовалось, Рагнвальд задумался. Открывать свое инкогнито он не хотел, но время было очень дорого. Лёгкий, неразличимый глазом жест — и он исчез. Разумеется, Читающий Заклятья прочёл бы в своём сверкающем Эфирном Шаре самое обычное заклятье Перемещения…

И вот он вновь, Холм Демонов! Теперь за работу… но стоп! Что здесь случилось?! Печать/

— Мас-с-стер, мас-с-стер, ты так с-с-сейчас-с занят, ты произнос-с-сишь очень, очень опас-сные с-слова! С-старый Хисс и не с-знал, что ты с-знаешь такие… Ты не ус-с-слышишь меня, мас-с-стер, и не с-сможешь ничего с-сделать, и не с-станешь с-смеяться над великим с-змеиным царём… Ты выс-зываешь Духов. Очень хорошо, с-старый Хисс будет с-знать… Каких Духов? Так, оч-чень, очень могучих: Арфаурэель, Дух Небес-сного Пламени… я и не с-знал, что твоему отцу удалос-сь с-закляс-сть его… Ибидрас-зиль, Дух С-звёз-дного Рас-ссеянного С-света… С-самостанель, Дух С-за-родышей Жизни во Мгле… да, великая троица… Теперь они начинают с-снимать Печать… надрезать удерживающие её путы… ос-стальное ты должен с-сделать с-сам, мас-стер… Так… путы подрезаны… Духи удаляются… надо же, такие с-сильные, могучие, а с-служат этакому с-скупердяю, как твой батюшка, мас-стер… И уходят так с-скромно — ни пламени, ни блес-ска… А теперь тебе, похоже, мас-стер, удалось с-снять Печать…

— Хисс! Хисс! Тяни же, во имя всех богов! Тяни! Я совсем без сил! Ой! Чуть не выронил Печать… Да скорее же!

— Мас-стер! Вы с-сейчас уроните Печать!

— Нет! Ничего! Ты только тяни… тяни… тяни…

— Ты с-совсем ос-слаб, мас-стер… Дай руку…

— На… Стой! Печать! Нет! Хисс, тварь! Предатель!

— Ты с-смеялся надо мной, мас-стер. Твои пальцы ос-слабли, и я вырвал Печать. А теперь…

— Ах, у тебя ещё и нож! Нет! Нет! Не-ет!..

— Лети во тьму, мас-стер…

Грифон Эльтары взмыл в воздух. Ошарашенные обитатели хутора провожали сказочное существо взглядами: ничего подобного они доселе не видывали. Вместе со странной пришелицей исчез и не менее странный гном Двалин. Пропали и все его вещи — когда только собрать успел. Молодки скрипели зубами и беспричинно шпыняли своих кавалеров. Заменить в постели гнома не мог никто из них.

Двалину доселе не приходилось летать. Желудок гнома предательски сжался, ладони покрылись потом, он не мог заставить себя взглянуть вниз ни за какие земные и небесные сокровища. Однако он решил, что скорее сам спрыгнет со спины зверя, найдя быструю смерть, чем выкажет повелительнице Эльтаре свой испуг. Повелительница Эльтара… Гном вновь заскрежетал зубами. Он попался! Он стал рабом! Рабом, который не может ни сбежать, ни восстать против своего господина! Древнее проклятие обрушилось и на его плечи; а он-то, гордец, считал подобную участь уделом лишь слабых душой, тех, что бежали на юг, спасаясь от тягот постоянной войны с Ордой и Нечистью. Что ж, от войны они и впрямь спаслись. А вот от Древнего Долга…

Невольно Двалин покосился на свою высеребренную секиру, заткнутую за пояс. Искушение было велико. Разом оборвать эти муки… поступить, как достойно воину Подгорного племени, воину, хаживавшему в рядах хирда против армады троллей Отпорного Хребта! В тот день под трупами на смертном поле скрылась земля, и многие годы там ничто не росло — столько пришлось впитать в себя Кормилице отравной тролличьей крови… Так неужто он не решится?! Ему хватит и доли мгновения. Вырвать оружие, размахнуться… и снести с плеч эту гордую, прекрасную и такую жестокую головку повелительницы Эльтары! Сколь бы могуча она ни была, руки Двалина волшебница остановить уже не успеет. Ясно, что после этого удара он, Двалин, проживёт лишь несколько секунд — пока будет длиться его свободный полет со спины грифона до земли. Но зато он умрёт, как подобает гному… и больше эта чародейка не сможет обратить в жалкого прислужника никого из Подгорного племени.

Пальцы Двалина медленно поползли по поясу, наконец нащупав тёплую рукоять. Медленно и осторожно гном потянул оружие вверх, сейчас он не думал о смерти. Его задачей стало вытащить секиру, а всё остальное уже не имело значения. Эльтара, казалось, ничего не замечает.

Обливаясь потом, гном дюйм за дюймом тянул оружие вверх. Несколько раз ему приходилось замирать, когда Эльтара шевелилась, и Двалину казалось, что повелительница вот-вот обернётся. И мало-помалу ему удалось высвободить рукоять. Теперь оставалось нечто уже совсем простое.

Расширенными глазами гном смотрел в затылок своему прекрасному врагу. Как всякий из числа Подгорного племени, Двалин был неравнодушен к красоте, тем более столь необычайной, как у его пленительницы. Ударить… разрубить череп… чтобы тонкое тело упало вниз сломанной игрушкой… чтобы роскошные волосы щедро залила кровь… и чтобы потом твари Орды вволю попировали над её бренными останками…

Гном никогда не бил в спину. В горячке боя, когда ты один против множества врагов, там уже не разбираешь, куда придётся смертельный удар — в грудь или в лопатку. Но здесь… подло и коварно ударить, раскроить голову той, перед кем его племя — а значит, и он сам — в громадном, до сих пор не оплаченном долгу… Двалин помотал головой. Глаза начинал разъедать пот. Как ни крути, умирать так глупо не хотелось.

Но и жить так тоже нельзя!

Секира медленно начала подниматься. Эльтара не оборачивалась. Лезвие поднялось ещё выше. И тут волшебница запела.

Если бы это была чарующая медоточивая песня, Двалин, наверное, всё-таки ударил бы (по крайней мере, он старался уверить себя в этом). Но вместо этого раздались немудрёные, кое-как срифмованные вирши, в которых чувствовались и злость, и боль.

Эй, ты что, ты что?! — внезапно вскрикнула волшебница, загораживаясь локтем. Грифон камнем ринулся к земле.

Отчего-то заслушавшийся Двалин упустил момент, неловко пошевелился, и Эльтара обернулась. Её взору предстал гном с занесённой для удара секирой…

Она бы уже не успела сотворить никакой волшбы. Но прекрасные глаза полнил такой ужас и, главное, в них читалось такое недоумение, что у Двалина дрогнула рука.

Грифон почти врезался в землю, так что Двалина изрядно тряхнуло. Не отрывая глаз от лица Эльтары, он медленно убрал оружие обратно за пояс. Наступило молчание. Волшебница уже привела в действие защитные заклятья, но Двалин и не собирался нападать.

— Ты… хотел… убить меня? — изумлённо проговорила Эльтара. На сей раз она опустила словечко «презренный».

— Я хотел сделать это, — медленно вытолкнул слова из горла Двалин.

— Но ведь тогда… ты бы тоже…

— Лучше умереть, чем оказаться в рабстве! — гордо выпрямился гном.

— В рабстве? Но Древний Долг священен! — Глаза волшебницы вспыхнули гневом. — Ты обязан повиноваться мне, презренный!

— А я-то тебя пожалел… — тихо промолвил Двалин, чувствуя, как чужая сила пытается овладеть его сознанием, заставить руки опустить оружие. — Верно про меня говорили — дураком родился, дураком и помру. Нечего было сопли распускать. И не глазей на меня так, высокородная Эльтара! — Двалина внезапно понесло. — Твоя не менее высокородная сестра относилась ко мне несколько по-иному!

— Что ты сказал?! — Глаза Эльтары расширились так, что заняли половину лица. — Что ты сказал о моей сестре, гном?!

— Что слышала! — зло передразнил Двалин. — Твоя сестра осталась мной очень довольна… после одной весёлой ночи в форте Гэсар!

— Так это был ты… — прошептала Эльтара.

— Гном Двалин из Ар-ан-Ашпаранга, к вашим услугам. — Он издевательски поклонился. — Ты ведь даже не потрудилась узнать моего имени! А вот твой почтенный родитель, насколько мне известно, назначил за мою голову столько огранённых бриллиантов величиной с кулак, сколько моя голова будет весить… Ну, чего зенки-то вылупила? Давай маши руками, твори это самое твоё волшебство! Мне терять уже нечего. Давай же, или я и в самом деле тебе голову снесу!

Грифон одним стремительно-неразличимым движением оказался между Двалином и Эльтарой, закрыв собой хозяйку. Орлиный клюв, острый и прочный, словно меч, был нацелен в грудь гному.

— Ну что ж, — философски заметил Двалин, принимая боевую стойку. — Так-то оно даже и лучше. Смерть в бою, как говорят, почётна и весела.

— Смерть всегда уродлива, отвратительна и страшна, гном, — с неожиданным спокойствием угрюмо сказала Эльтара. — Не бравируй этим и не зови Костлявую раньше отмеренного тебе срока.

— Но это не значит, что оставшийся мне срок я намерен прожить, отзываясь на кличку «презренный»! Давай, чего мы тянем, пускай своего зверя! Я надеюсь угостить его моей сталью. Сам варил и ковал. Ну, давай, мочи нет больше ждать!..

— Я пытаюсь приказать тебе, но ты не повинуешься, — вдруг удивлённо сказала Эльтара. — Что с тобой, гном?

— Что со мной? Вот уж не знаю и знать не хочу! Ну так что, будем драться или как? А то моей секире уже скучно.

— Не повинуешься, не повинуешься… — лихорадочно шептала Эльтара, поспешно плетя какие-то заклинания.

— Эй! — Гном опасливо отодвинулся. — Ты это брось, слышишь? Ты на меня тут свою волшбу не напускай!..

— Помолчи, а? Я должна разобраться!..

— Что я тебе, каменная крыса, что ли?! — рассвирепел Двалин.

— Да, не повинуешься… — изумлённо произнесла Эльтара, опуская руки. — Древний Долг более над тобой не властен. Тебя, конечно, можно подчинить надлежащими заклятиями, но… тогда ты превратишься просто в куклу-марионетку. Это очень важно!..

— Я что-то тебя не понимаю, — устало выговорил гном.

Охватившее его боевое безумие слабело, серой волной накатывалась усталость. Сейчас ему уже хотелось, чтобы всё поскорее кончилось — неважно как.

— Я не могу больше тебе приказывать, — пояснила Эльтара. — Ты совершенно свободен. Можешь идти куда хочешь. Я в состоянии наложить на тебя чары… как и на всякого иного Смертного. Но не более. Теперь понятно?

— А… зачем ты говоришь мне всё это? — удивился гном. — Я замахнулся на тебя секирой. Я хотел прикончить тебя, а ты, вместо того чтобы натравить на меня своего зверя, растолковываешь все эти вещи!

— Ты глуп, — нахмурилась волшебница. — Я уважаю свободный дух, в ком бы он ни проявлялся! Ты — проявил, в отличие от всех твоих сородичей.

— А ты не боишься… — начал было Двалин.

— Что ты расскажешь об этом другим гномам? — усмехнулась волшебница. — Нет, не боюсь. Слишком редок твой дар, Двалин. Слишком редок. Так что я предлагаю тебе — поступай ко мне на службу. Хозяйка я щедрая. Ты ведь знаешь, кто я на самом деле!..

— Знаю, — буркнул Двалин. — Наследная…

— Не здесь, — прервала его Эльтара. — Не в подобных местах. Ну как, договорились?

— Ты обидела Лиису… ты была донельзя высокомерна с людьми на хуторе…

— Великий Камень, никак не могу привыкнуть, что меня поучает гном, — вздохнула волшебница. — Ты знаешь что-нибудь о Законе Равновесия?

— Это когда Зло там, Добро всякое? — осведомился гном.

— Гм… никогда не слышала столь пренебрежительного отзыва… но в общем ты прав. Так вот, волшебник не может творить одни лишь добрые дела. Или одни лишь злые. Приходится выдерживать баланс. Так вот, сорванная юбка этой — как её? — Лиисы есть наивозможно низкая плата за право носить Белые Одежды. Теперь ты понял?

— Не совсем, но примерно, — отозвался озадаченный гном. — Значит, весь Древний Долг и все мои соплеменники-рабы на юге…

— Есть плата за возможность противостоять Смерти во всех её бесчисленных обличьях, Двалин. А теперь вставай. Нам пора к Холму Демонов.

Разумеется, я отыскал окольный путь вниз. И теперь спускаюсь по грубой лестнице, вырубленной прямо в коренной скале тысячи лет тому назад. Множество ног ступали по истёртым ступеням, множество ног и лап, принадлежавших странным, невиданным существам… Я вдруг с удивлением понимаю, что проложили этот путь и первыми прошли по нему отнюдь не люди и даже не гномы. Более того — даже не Перворожденные! Древняя злоба Сотворенных-в-Ночи — камни ещё хранили её след. Я помню их! Я помню! Ну да, это были они… мои первые враги в первой битве. Они становились то холмами, то реками, то озерами, стремясь сбить меня со следа, обмануть, скрыться… Но я настигал их. Они хорошо дрались. Я вспоминаю их с благодарностью. И… они пытались защищаться. Они настойчиво пробивали свой путь в глубь земной толщи, стремясь овладеть Силой. Всё это я помню. Но вот помогло ли им это?..

И ещё — а зачем я с ними воевал? Почему мы стали врагами?

Ответа не было. Да я и не слишком стремился его найти.

Спиральная лестница привела меня в тесную камеру. Здесь не ходили, наверное, уже два или даже три десятка веков. В середине — круглый, грубо вытесанный каменный алтарь. Над ним — узкая дыра дымохода. Здесь сжигались жертвы. Сюда, привлечённые страданиями пытаемых, сползались Страхи Земные, возникшие едва ли не в первые миги Творения. Здесь Сотворённые-в-Ночи пытались перенять силу своих страшных гостей… Вряд ли это помогло Сотворенным.

Да, камни ещё помнят былую силу. И по следам той, давно канувшей, ныне идёт другая сила, новая, жестокая, беспощадная. Она остра и терпка. Я погружаюсь в её незримый поток, и он захлёстывает меня с головой.

Это невыразимо приятно. Сквозь завесу забвения начинают прорываться какие-то картины. Я замираю… но это совсем не те картины, которых я ждал.

Какие-то мирные изумрудные луга по берегам чистых голубых озёр, так похожих на доверчиво открытые Очи Земные. Хрустальные шпили игрушечных замков. Милые грифончики, смахивающие на домашних котят. И люди. Точнее, создания, очень на них похожие. Я вглядываюсь. Ну конечно!.. Кто ж, кроме них…

Но откуда это во мне?

Откуда взялись эти слащавые картинки? Травка, лужайки, ручейки?! Во мне, всегда любившем лишь кровавые поля сражений, во мне, бившемся в бесчисленных войнах на всех мирах Великой Сферы? Я не знаю ответа. Слишком многое ещё покрыто мглой забвенья. Первыми сквозь неё пробиваются чувства, затем, я не сомневаюсь, последуют и настоящие воспоминания.

Я жадно пью струящуюся сквозь земную твердь Силу. Я не нуждаюсь в заклятьях и тому подобной магической чепухе. Оставим это глупым колдунам, ещё не знающим, что, раз я появился в этом мире, настал их черёд готовиться к битве.

Каждая частица моего существа как будто перерождается под горячим, живительным дождём. Вливающаяся в меня мощь будит желания — пока ещё смутные и неотчётливые: выйти в одиночку против блистающего сонма полков… броситься в кровавую сечу, забыв обо всем…

Я знаю, что меня можно убить, что я не бессмертен. И это придаёт ожиданию боя особый, неповторимо пряный привкус. Если нет риска, то и в сражение идти незачем.

Разумеется, льющаяся из этого подземного русла Сила не способна насытить меня. Но она будит иную мощь, доселе дремавшую где-то глубоко на самом дне моего естества. И чем дальше, тем больше сил могу я черпать прямо из пронзающих весь мир Великих Потоков. Могу, но не хочу. Надо дать равные шансы и моим противникам. Решено — я не буду пользоваться своей внутренней мощью, пока не столкнусь с превосходящим меня противником. Возможно, это будет тот самый Возрождающий, о котором толковала Царица Ночи… Да, в этом мире у меня дел просто невпроворот. Возрождающий — раз. Тайна моего прозвища — два. Тайна «Чёрного», который «не желает ни с кем разговаривать». Тайна Бездны Неназываемого — подозреваю, что только с ним одним я и могу схватиться на равных. А ещё, наверное, этим миром правят какие-нибудь боги. Их тоже следует навестить.

Ну вот, достаточно. Меня переполняет Сила. Больше пока не надо. Нет никакого интереса идти через мир и знать, что никто не в состоянии преградить тебе дорогу. Оставим немного неизвестности. Да, я мог бы стать куда сильнее, но предпочёл не делать этого. Итак, в обратный путь! Помню, что камни в тупике тоннеля запечатывало какое-то мудрёное заклинание, — отлично. С него-то мы и начнём.

Я поднимаюсь по каменным ступеням. Мне кажется, что глаза Сотворенных-в-Ночи из-под каменных плит провожают меня полными боли и ненависти взглядами. Быть может, этих существ ещё можно вернуть к жизни? Это было бы занятно — поболтать с ними теперь…

Огненное озеро встречает меня мраком и холодом. Я забрал себе всю предназначенную для него мощь, и оно угасло. Красная вода застыла, обратившись в кроваво-алый камень. В очертаниях застывших волн ещё угадываются пугающие контуры рождавшихся здесь созданий. Я отнял у них силу. Жаль — кто-то остался без врага. Но, быть может, поток Силы ещё возобновится?.. Хотя нет, едва ли. Без вмешательства открывшего этот канал здесь не обойтись.

Теперь в обратный путь — к поверхности этого мира. Мне нужен какой-нибудь могучий чародей, но не первый попавшийся, а тот, что смог бы открыть Врата Миров. Я чувствую себя в силах наведаться в гости к Царице Теней. Хотя… наверное, это было бы слишком просто. Нет, Губитель, нет. Сперва посмотрим, что нас ждёт наверху. Постараемся отыскать дорогу сами. Разузнаем про Бездну и про Возрождающего. И вообще, отдохнём немного от красно-чёрных магических пространств. Пусть глаза отойдут, взирая на трепещущую зелень лесов или на осенённую белым цветом пены голубизну морей…

Я иду вверх.

И когда позади остаётся уже примерно половина пути, я внезапно ощущаю там, впереди, готовую вот-вот разорвать тугую оболочку заклятий магическую Силу. Да, да, то самое мудрёное, прихотливое заклятье, которое я собирался снять… меня опередили.

В груди вскипает гнев. Как они посмели бросить вызов мне?

Я напрягаюсь. Да, путы сейчас разойдутся… и тогда тот, кто лежит сейчас возле заваливших выход камней, обратится в ничто. Я чувствую его страх… его боль… однако он пытается встретить смерть мужественно.

Нет, ты не умрёшь так просто, парень! И я посылаю вперёд ничтожную частицу своей Силы, чтобы смягчить удар.

И тотчас же земля под ногами содрогается в жестокой корче. Чудовищной силы удар сотрясает стены, пол и потолок тоннеля. На голову сыплются обломки камней… а потом сверху внезапно рушатся громадные массы земли, погребая меня под собой.

Хисс, Хисс, грязный предатель! Ножом ткнул… Хорошо, кольчугу я догадался надеть… А и ловок же этот змеиный царь! Сколько он ещё своих собственных сил прибавил к мощи снятой Печати… Но почему же я тогда цел? Полыхнуло, грохнуло, грянуло… а я ничего и не почувствовал. Словно кто-то щитом незримым прикрыл.

Да, опростоволосился ты, Хеорт! Батюшка теперь на тебя и смотреть не станет, к себе не допустит, обедать в людской велит, с гоблинами да троллями из обслуги… И поделом тебе, поделом! Поверил — и кому! — старой змее Хиссу! Проклятье, бок кровоточит… Сильная всё же эта бестия, ухитрилась кольчугу пробить. А я-то грозился его за загривок оттаскать… Тут ещё неизвестно, кто бы кого оттаскал.

Но кто-то всё-таки меня спас. Узнать бы кто! Не батюшка ведь, в самом-то деле. (От него дождёшься, как же!) И выбраться отсюда бы как-нибудь… Ишь, рвануло-то как — весь подземный ход обвалился. Придётся повозиться, пока примет не сооружу, хорошо ещё, что та дыра в потолке цела, которую мы с Хиссом пробили!.. Ну погоди, червяк-переросток, я до тебя доберусь! Пусть у тебя в руках одна из Великих Печатей… но сущность твоя от этого не изменилась. Проклятье, весь Хьёрвард пройду, если надо, к Граору Душителю в ученики подамся, но тебе, Хисс, всё равно отомщу!

Так… теперь встать… вот этот камень вроде ничего, сдвинуть можно… О! Проклятье! Из раны сразу кровь потоком… Перевязать бы как-нибудь…

Рагнвальд оказался у Холма Демонов через несколько мгновений после взрыва. Местность изменилась разительно. Вершина бугра исчезла, точно срезанная громадным мечом. Холм уменьшился едва ли не вполовину.

Ошибки быть не могло — кто-то опередил его и снял Печать. Снял, нарушив все мыслимые магические законы, и теперь Рагнвальд, побледнев, молча смотрел на полуразрушенный Холм. Перед его мысленным взором вставали картины новых бедствий, что теперь обрушатся на эту и без того несчастную землю. Он опоздал. Проклятый Закон Равновесия сработал.

За спиной Рагнвальда шевельнулись ветки, и волшебник резко повернулся.

— Привет, — на не ведомом ни людям, ни гномам, ни даже Перворождённым эльфам языке сказало существо. На краю леса стоял паук с человеческим лицом — надо сказать, приятным и мужественным мужским лицом. Волевой подбородок, виски чуть тронуты сединой…

Рагнвальд нахмурился.

— Я так и знал, что это твоих рук дело, — на том же языке ответил он. — Но не слишком ли ты много на себя берёшь? И ты придумал всё это безобразие сам или только выполнял волю хозяина?

— Ну, Судья, зачем же так много вопросов? — делано удивился паук. — Я ведь очень давно хотел повидаться с тобой — как же, столько разговоров!

— Твой Тёмный Властелин совсем потерял страх и совесть, — осуждающе заметил Рагнвальд.

— Хоть ты и Судья, а до него тебе не дотянуться, — злорадно заметил паук. — Лучше давай померяемся силами.

— А твой повелитель не боится потерять такого полезного и преданного слугу? — осведомился Рагнвальд, выставляя вперёд левую ногу и сжимая кулаки, словно собравшийся драться деревенский мальчишка.

— Ха-ха! У моего повелителя тысячи тысяч таких, как я! Лучше бы тебе, Судья, перестать ломаться и принять давно предложенный пост. На самой верхней ступеньке трона Повелителя Зла! Подумай, Судья!

— Ох, с тобой говорить, только время терять. Ты хотел дуэли? Тогда начинай. У меня уйма дел.

— Смотри, пожалеешь — поздно будет, — прошипел паук.

Внезапно он привстал на задних лапах, так что передние поднялись в воздух. За его спиной до самых небес встала стена ревущего пламени. Вокруг передних лап заметались огненные языки, стремительно складываясь в кривой широкий меч-ятаган. Клинок взмыл вверх и рухнул, словно раскалывающая горы тёмная молния.

Рагнвальд-Судья сделал шаг назад и вскинул над головой согнутую в локте руку. На миг она окуталась серебристым сиянием; столкнувшись с ним, огненный меч паука разлетелся облаком быстро угасших искр. Сам волшебник пошатнулся, но устоял.

— Гр-р-х-м-м… — вырвалось у паука. По его лицу прошла гримаса боли. — Что-то ты больно ловок, Судья!

— А ты ждал, что я тотчас паду перед тобой ниц и взмолюсь о пощаде? — саркастически осведомился Рагнвальд, в свою очередь переходя в наступление.

Волшебник и в самом деле дрался голыми руками, не нуждаясь ни в мечах, ни в доспехах. Одним прыжком он оказался совсем близко к пауку.

Облачённый в серебристое сияние, точно в латную перчатку, кулак Рагнвальда грянул прямо между глаз монстра. Паука отшвырнуло, человеческое его лицо мгновенно покрылось кровью, однако на ноги он вскочил удивительно легко. Зарычав, он ринулся на волшебника, но тот встретил его хорошо рассчитанным ударом — ногой в сустав левой передней лапы паука. Хруст, треск, конечность подломилась, и монстр вновь грянулся оземь.

— Тебе хватит или продолжим? — сдержанно поинтересовался Рагнвальд.

Паук не ответил. Изо рта монстра вырывалось хриплое рычание. Конечности судорожно скребли землю, брюхо дёргалось. Внезапно шкура чудовища начала с треском лопаться, словно рассечённая невидимым мечом; в разрывах закипела белая жидкость. Целые пласты чёрного панциря начали отваливаться, спустя несколько мгновений на месте паука остался бесформенный ком наподобие обычного сугроба. Миг — и его распорола изнутри алая молния. Кокон из белой затвердевшей пены распался надвое, и перед Рагнвальдом появился новый противник — существо, напоминавшее гигантского скорпиона, уже безо всякого сходства с человеком.

Коричневые жвала источали яд. Там, где капли падали на траву, тотчас вспыхивало пламя. Гибкий хвост со смертоносным жалом изогнулся, нацеливаясь в грудь волшебнику. Клешни угрожающе щёлкнули.

Рагнвальд прищурился, как-то искоса взглянул на грозное чудовище перед собой и двинулся в новую атаку. Обманув тварь ложным боковым замахом, волшебник изо всех сил ударил по правой клешне. Раздался хруст, размозжённая конечность бессильно повисла, но тут скорпион ударил хвостом. Волшебник уже не успел уклониться, и черное жало, источающее ядовитую слизь, вошло ему в грудь. Окровавленный наконечник жала высунулся из спины.

Тело беззвучно рухнуло в траву. Скорпион несколько мгновений удивлённо смотрел на труп, а потом внезапно воздел уцелевшую клешню, и окрестности сотряс мощный голос:

— Я убил его! Повелитель, я наконец убил его — Судью! Я победил! Я самый великий в Воинстве Зла! Я убил Судью!

Вопли эти отнюдь не свидетельствовали об умственной силе сего существа. Тело Рагнвальда лежало неподвижно, только веки слегка задрожали, словно от еле-еле сдерживаемого смеха.

Послышалось хлопанье мощных крыльев. С неба по крутой спирали стремительно спускался среброкрылый грифон. Скорпион замер, глядя на нового врага.

— Смотри, чудовище! — вскрикнула Эльтара, указывая вниз. Там Рагнвальд как раз пошел в свою погибельную атаку. — И человек! Бьётся с ним! Надо помочь!

— Как бы нам самим себе помочь… — проворчал здравомыслящий гном, но было уже поздно. Лапы грифона коснулись земли, а сама Эльтара, гордо подняв голову, пошла прямо на чудовищного скорпиона. Рядом с хозяйкой двинулся грифон, о Двалине в суматохе все позабыли.

— Р-родгар, вот тварь-то какая… — побелевшими губами прошептал гном, поудобнее перехватил секиру и начал подкрадываться к зверю со спины.

Скорпион прижался к земле, словно готовясь к прыжку. Опустошённое жало ещё не накопило новой порции яда; зная это, Эльтара не собиралась мешкать.

Ладони волшебницы зачерпнули из воздуха пригоршню чего-то невидимого и с размаху выплеснули — в воздухе заискрилась снежно-белая сеть; скорпион отмахнулся уцелевшей клешней. Нити впились было в твёрдый панцирь твари, напряглись — и лопнули, не выдержав. Эльтара слабо вскрикнула и пошатнулась.

Защищая хозяйку, грифон яростно заклекотал и заслонил её собой. Удар передней лапы отбросил потянувшуюся было клешню, но даже грифон не смог устоять перед натиском чудовища. Скорпион сшибся с крылатым зверем грудь в грудь, и, хотя когти и клюв грифона оставили глубокие рваные раны на боку и плоском брюхе чудовища, оно не остановилось. Подмяв под себя грифона, тварь потянулась ядовитыми жвалами к замершей Эльтаре. Сотканный волшебницей жемчужно-призрачный щит разлетелся вдребезги под натиском тупой чёрной морды.

— И-эх! — забытый всеми гном с размаха всадил секиру в основание скорпионьего хвоста. Чудовище взвыло и завертелось. Гном знал, куда бить. Хвост со смертоносным жалом бессильно волочился по земле, и, когда голова твари оказалась рядом с Двалином, тот, недолго думая, ударил секирой, точно саблей — по-над землей, сильно потягивая на себя. Лезвие рассекло оба глаза страшилища.

Резко и зло захлопали крылья. Тело скорпиона рухнуло в корчах на землю, а в небо взвилось странное создание, походившее на крупную летучую мышь. Издав яростный крик, крик стыда и боли, тварь скрылась за вершинами елей.

— Вот так так! Сбежал, дык, супостат наш, значит! — пробормотал Двалин, поднимаясь на ноги и вытирая обильный пот, проступивший, когда чудовищная морда с ядовитыми крюками челюстей оказалась на расстоянии вытянутой руки от самого гнома.

Он тёр и тёр секиру о траву, хотя на ней уже и так не осталось ни малейших следов чёрной крови — просто никак не мог прийти в себя. Эльтаре пришлось окликнуть его трижды, прежде чем гном наконец поднял голову.

— Ты спас мне жизнь, — серьёзно и просто сказала волшебница. — Почему, гном? Ты, который ещё совсем недавно готов был убить и меня, и себя, лишь бы не подчиняться мне?

— Грм… — гном прочистил горло. — А с чего это ты взяла, что я тебя спасаю? Себя я спасал, себя, ясно! Как и положено корыстолюбивому и злопамятному гному.

Эльтара улыбнулась. От подобной улыбки смертный мужчина воспарил бы к небесам, однако гном лишь опустил голову, пробурчав что-то вроде: «Пошли-что-ли-чего-здесь-сидеть-ждать-без-толку…»

— Да, пойдём, — кивнула волшебница. — Но сперва похороним этого беднягу. — Она указала на тело Рагнвальда.

Они выкопали неглубокую могилу. Волшебница тихо заговорила на певучем мелодичном языке — читала отходное напутствие своего народа…

С высокой ветви за этой сценой наблюдал коричневокрылый сокол. Когда последняя горсть земли упала на могильный холмик, он сорвался с места, сделал круг над головами Эльтары, гнома и грифона и стрелой умчался куда-то на восток.

— Хотел бы я знать, откуда тут соколы, — пробормотал Двалин, провожая взглядом могучую птицу. Обойдя скорпиона кругом, он деловито размахнулся и с трёх ударов отрубил страшное жало.

— Пригодится, — пояснил он удивлённой Эльтаре.

Жало тщательно завернули в кожу, потом в холстину и упрятали на самое дно гномьего заплечного мешка.

— Куда теперь? — осведомился Двалин.

— В Холм Демонов, — Эльтара решительно вскинула голову.

— Что, прямо внутрь?

Волшебница не удостоила Двалина ответом.

— Однако… — заметил гном, когда они втроём — он, грифон и Эльтара — взобрались на сам Холм. — А где вершина?

Его вопрос остался без ответа. Руки Эльтары так и мелькали, окружённые целым хороводом серебристых и голубоватых искорок. Безнадёжно махнув рукой, гном подобрался к отверстию в земле и сунул туда голову.

— Эгей, почтенная! Тут есть кто-то живой!

Эльтара бросилась к дыре, едва не сбив с ног коренастого гнома.

— Ванаиоро, линоэ! Ванаиоро!

В ответ из черноты донёсся слабый стон.

— Он там! — Эльтара едва не ринулась в пролом. Гном едва успел подхватить её.

— Погоди, я хоть верёвку спущу…

Минуту спустя в темноте подземелья вспыхнул голубой магический огонь. Полузасыпанный землёй, возле стены тоннеля лицом вниз лежал человек. Эльтара схватила его за плечо, поворачивая к себе, — и с трудом удержала стон разочарования. Это был не Эльстан!

В глазах молодой волшебницы всё потемнело. Заклятие света едва не рухнуло. Раненый вновь слабо застонал.

Губы Эльтары сжались. Эльстана нет, тоннель завален… быть может, этот смертный был здесь вместе с её избранником?!

— Двалин! Тащи!

Могучий гном играючи вытянул наверх бесчувственное тело.

Эльтара и Двалин увидели темноволосого юношу, едва ли перешагнувшего рубеж семнадцати лет. Вытянутое лицо едва ли можно было назвать особо красивым — длинный нос, узкие глаза, высокие скулы. Он едва дышал.

— Потерял много крови, — резюмировала волшебница, осмотрев раненого. — Это пустяки. Справимся. И она справилась. Вскоре раненый пришёл в себя. На бледном, землистого цвета лице проступил румянец. Ресницы дрогнули. Юноша открыл глаза.

Земля тяжко давит на грудь. Человек давно был бы мёртв, но не я. Пределы моих сил тоже небезграничны. Вверх мне не пробиться. Вниз — тоже. Остается только одно — уйти из этой реальности. Я знаю, что способен на такое. Но память, увы, пуста. Я напрасно шарю по пыльным закоулкам воспоминаний. Ничего. Даже опасность не может отомкнуть сковавший моё прошлое замок.

Да, я не умер, но пленён. Неужто и впрямь придётся ждать те самые тысячи и тысячи лет, пока дожди и ветер не развеют мой роскошный могильный холм? Неужели мне предстоит на деле погрузить себя во многовековой сон? Нет! Я не затем пришёл в этот мир, чтобы валяться под землей, точно гниющий труп. Я выберусь. Я не могу не выбраться! Прозвище Губитель так просто не даётся.

Даже сквозь толщу земли, завалившей проход, я слышу голоса. Там живые. Но будь они даже сверхсильными волшебниками, пробиться ко мне они бы не смогли. Я должен сделать это сам, подобно дождевому червю вбуриваясь в землю…

Собрав все силы, я медленно вытягиваю вперёд руки. Они погружаются в сухую землю, я вгоняю их всё глубже и глубже, словно это плоть злейшего врага. Вгоняю. Подтягиваюсь. Вгоняю. Подтягиваюсь. И так без конца…

— Звать меня Хеорт, сын я Горджелина — слыхали о таком? Снежный Маг его прозвище… Шесть дней назад он позвал меня, значит, и говорит: «Ступай к Холму Демонов. Там оставлена одна из Печатей Вечного Короля. Она мне нужна. Принеси любой ценой». Я говорю: «Хорошо». И тут он мне ещё в спутники Хисса дал… Хисс кто такой? Царь змеиный, а вообще-то больше всего похож на ящерицу, что на задних лапах ходит. Он у отца в учениках был. Меня сопровождать отец ему как последнюю службу велел. После того как мы бы вернулись, Хисс получил бы свой жезл… ну да, отец имеет право жезлы вручать… ему конклав разрешение давно уже дал. Ну и отправились мы… Про дорогу-то что рассказывать? От Орды хоронились. Трёх троллей да пяток гурров по пути прикончили. До Холма благополучно добрались. Откуда отец про Печать узнал?.. Ну, тут у него надо спрашивать. Он мне не слишком-то доверял, батюшка мой… А потом… Пробили крышу… Я вниз спустился… Печать снял — теми заклятиями, что отец мне на один раз пожаловал. А потом… Потом Печать у меня Хисс вырвал, ножом в бок пырнул да и вниз скинул, гад… Потом помню — вспышка страшная, грохот… тут-то тоннель и завалился. Меня чудом не засыпало. Пытался выбраться, да ослабел от раны, не смог. Потом ничего не помню. В себя пришёл, когда вы меня вытащили…

— А как же ты жив-то остался, если тут всё взорвалось? — кусая губы, спросила Эльтара.

— Сам не знаю, прекраснейшая… Меня словно сила какая-то сохранила…

— Ладно, лежи пока, — волшебница поднялась. — Присмотри за ним, Двалин, пожалуйста!..

«Прочь отошла. Не иначе, ревёт. Ну точно, ревёт. Все они, эльфранки, только с виду крепче камня да холоднее льда. А чуть глубже копни — такие же бабы, что и на Аргнистовом хуторе. Да, милая, не повезло тебе. Пошёл любовничек к Холму Демонов да так тут и остался. Если сперва и уцелел, так потом завалило. Не откопаешь, даже если сюда весь Ар-ан-Ашпаранг согнать. И как только парень этот, Хеорт, жив остался? Ума не приложу. Батянька, наверно, всё же прикрыл в последний момент… О! Эльтара назад идёт…»

— Двалин, будь добр, разбей, пожалуйста, лагерь. Я должна вплотную заняться этим Холмом. Мы не уйдём отсюда, пока я не уверую в то, что… что…

«Ой, голосок-то у тебя как дрожит!..»

— А потом этим Хиссом займёмся. Печать должна вернуться к своему владельцу.

— Прекраснейшая! Ты… ты… неужто ты из… из самого Эльфрана?!

— Не твоё дело, парень. Но ни тебе, ни твоему отцу она не достанется. Это я тебе говорю точно. — В голосе волшебницы звенел металл.

— Но… что же мне делать, прекраснейшая?! Отец меня в порошок сотрёт!

— Ну, думаю, не сотрёт, — заметила Эльтара.

— Разве что выпорет как следует, — добавил гном. Хеорт повесил голову.

— Без Печати мне назад нет пути… Добро бы просто не добыли… а то добыл и упустил… и кому досталось — Хиссу-змеюке!

— Извини, твои заботы, парень, — жёстко уронила волшебница. — Что ж ты, ученик чародея — да ещё такого известного! — от простенькой раны загибаться решил? Что, сам затянуть не мог?..

Парень мучительно покраснел.

— Не мог… Отец мне Силы только на заклятья для снятия Печати отпустил.

— Это ещё почему? — удивился гном.

— Не знаю… не доверял, наверное. Не хотел, чтобы я с Печатью сбежал.

— А в итоге она этому змею досталась! — взорвалась Эльтара. — Придётся теперь искать его. Печать отбирать…

— Прекраснейшая! — Парень сделал попытку упасть на колени. — Возьми меня с собой, если Хисса искать отправишься! Всё равно мне так жизни не будет!

— Взять тебя с собой… — с сомнением проговорила Эльтара. — А делать ты что-нибудь умеешь, герой?

— Загляни в меня, прекраснейшая, ведь ты могучая чародейка, и всё поймёшь сама. — Хеорт опустил глаза.

— И загляну. — Эльтара вздёрнула подбородок.

— Так… мечом недурно владеешь… колдовать кое-как выучился… не так чтобы очень плохо… заклятье только вот на тебе — батюшка твой, Горджелин Снежный Маг, постарался… Долго распутывать придётся… А так-то ты, парень, вроде ничего… — Она усмехнулась. — Ладно, идём с нами. Только мой грифон троих уже не свезёт.

— У нас лошади были, да Хисс, гадёныш, наверняка свёл. А если не Хисс, то Орда постаралась…

— Хорошо! Двалин, берись за лагерь. Хеорт пусть полежит.

— Нет! Прекраснейшая, позволь мне помочь почтенному гному!

— Кому сказано — лежи! Я на тебя исцеляющие заклятья накладывала. Мне и решать, когда и что тебе делать!

«А она всё же молодец. Держится. Видно, что глаза на мокром месте, — это у неё-то, у Перворождённой! — а всё равно держится. Приказывает. Распоряжается. Очень на сестру похожа, очень. Только та помягче, куда как помягче норовом-то была. Ну, что делать-то станет? А, так и есть. Пошла по Холму бродить. Не иначе как следы Эльстана своего волшбой отыскивает…»

Гном Двалин был совершенно прав. Эльтара чувствовала, что рухнет и разрыдается, если только хоть на миг ослабит свою волю. Устремив все немалые свои силы на поиск, она шагала и шагала по изуродованным взрывом склонам Холма Демонов, пытаясь отыскать хотя бы слабые следы любимого. Изощрённые заклятья заставляли отвечать на её вопросы песок и траву, камни и деревья возле дальнего леса. Видение в хрустальном шаре стремительно обрастало плотью подробностей. Вскоре волшебница уже знала вплоть до самых мелких мелочей, что произошло здесь, на поверхности земли. Оставалось выяснить, что произошло в её глубинах.

Вообще, здесь было жутковатое место. Под этим Холмом крылось одно из гнездовий отвратительной и богомерзкой Орды. Молодая волшебница ощутила проложенные кем-то пути злой и ядовитой силы, питавшей бесконечно возрождавшиеся легионы чудовищ. Весь Холм являл собой запутанную систему заклятий, противозаклятий и наговоров. Внутреннему оку предстал извилистый заваленный ход, похожий на пищевод какого-то древнего дракона. И… по этому ходу… упорно ползло вверх… какое-то страшилище!

Эльтара затрепетала, словно пойманная удавом птичка. Эта тварь, что ползла сейчас к поверхности, представилась ей ужаснее всего, с чем она сталкивалась доселе, оставляя далеко позади даже знаменитых бестий древности. В ней чувствовалась такая мощь, что, наверное, могла бы рассыпать в прах горы, гасить звёзды и забавы ради варить супы из китов, хорошенько вскипятив для этого целые моря и океаны.

Молодая волшебница прижала пальцы к вискам. В голове валами гуляла боль. Великие Силы, что же это за новая напасть? И неужели отец был прав… если Печать окажется сорвана грубой силой, в мир вырвется такая беда, что по сравнению с ней всякие там Орды покажутся детскими забавами?

И следы Эльстана теряются как раз там, внизу… на пересечении его пути с этой тварью… Эльтару била крупная дрожь. Воображение тотчас нарисовало жуткую картину — громадные гнилые зубы трупоеда вгрызаются в уже похолодевшую плоть Эльстана… хрустят кости, раздаётся удовлетворённое утробное урчание… И теперь это существо лезет вверх!

Нет, она не отступит. Она примет этот бой, как подобает дочери и наследнице Вечного Короля. Это неважно, что он — Вечный. Её, Эльтары, королевство будет само по себе, когда придёт срок. Хотя… быть может, он не придёт уже никогда. Едва ли ей удастся остановить эту тварь. Но и без боя она тоже не отступит!

Эльтара остановилась, успокоила дыхание. Закрыла глаза. Заставила уняться бешено скачущие мысли. И неспешно начала плести самое смертоносное и убийственное из всех ведомых ей Великих Заклятий.

ГЛАВА III

Короче, братие, когда скрылась эта оглашенная Эльтара, на хуторе жизнь вроде бы вновь поспокойней стала. Жаль только, что эта волшебница — что б ей ни дна ни покрышки! — Двалина с собой увела. Мастер был первостатейный. Да и какой хутор мог похвастаться, что у него настоящий подгорный гном в кузне молотом машет?!

Весна тем временем прошла. Птицезвон кончился, травопутень в права вступил, сенокос близился. От сгинувшего гнома ни слуху ни духу. Молодицы хуторские погрустили-покручинились, да делать нечего — пустили к себе под тёплые бока прежних дружков, что из-за доблести мужской гнома в опале пребывали.

В первые дни травопутня на хутор налетела какая-то от своих отставшая Орда — десяток хоботяр, полсотни броненосцев, брюхоедов столько же, стеноломов примерно тысяча, а прочей мелкоты и счесть не успели. Защитники, от тепла разомлевшие, поздновато спохватились — твари уже к самому частоколу подступили. Делать нечего, за секиры и копья взялись — отогнали супостатов. Хоботяры все полегли, а из прочей твари едва ли треть обратно ушла.

К тому времени народ у Нивена, зиму без Защитников переживший, тоже как-то приободрился. Вместо наполовину снесённого хутора возвели настоящую крепость, а по весне Нивен вновь тряхнул мошной и, как только открылись дороги, стал к себе мастеров созывать-сманивать. Дело он задумал небывалое — каменные стены скласть. Тогда, мол, мы следующую зиму лучше вас всех проживём и на Защитников тратиться не надо. Аргнист только головой покачал, о таком безумстве услышав. Деера уговаривала-упрашивала жёнку нивенскую, та сама в три ручья рыдает, а говорит, что деваться некуда. Все ровно обезумели. Мы, мол, другим путь откроем, всех жить научим, и через то будет нам и людей благорасположение, и богатства немалые. Правда, несколько молодок, в охапку детей схватив, с нивенского росчистья всё же деру-то дали. Две такие бедолаги к Аргнистову хозяйству прибились.

Мало-помалу о гноме и Эльтаре стали забывать. Историю о схватке Двалина и Аргниста со стеноломами по-прежнему рассказывали вечерами детишкам у печи, но постепенно и она стала переходить в разряд сказок. Хватало иных забот. Свалили покос, стали готовить товары к летней отправке водным путём, а там уже и озимые начинают поспевать — лето, как всегда, выдалось на славу.

Шла жизнь по годами накатанной колее, и казалось, ничто её уже изменить не в силах. Даже такое небывалое дело, как гибель нивенских Защитников и решение хозяина хутора без них дальше жить. Судачили-судили об этом на завалинках, но дальше разговоров дело не шло, и никто из хуторских хозяев не спешил затевать каменное строительство.

Однако где-то к середине месяца солнцегрея по хуторам поползли слухи, что Орда нарушила свой всегдашний обычай. Не откочевала на лето к северу, а, напротив, двинулась на юг и теперь всей силой своей штурмует Рыцарский Рубеж…

Об этом рассказывали купеческие подручные, с немалым риском прорвавшиеся через кишащие чудовищами леса. Гномы Ар-ан-Ашпаранга, тоже с Ордой враждовавшие, помогли — пропустили караваны с товарами на полуночь своими тайными горными дорогами, а иначе хутора остались бы без заказанной воинской справы и всего прочего, без чего воевать куда как несподручно.

Однако на этом тревоги не кончились.

Во второй день третьей седмицы солнцегрея к хутору Аргниста пробился небольшой вьючный караван. Трое дюжих приказчиков доставили заказанное ещё прошлым летом добро.

— Здрав буди, хозяин. — Они вежливо, но без подобострастия поклонились Аргнисту. — Принимай товар свой по описи. Всё доставили в целости, хотя страху натерпелись, — покрутил головой старшой. — Ну, этим пусть другие пока займутся, а я тебе вот что вручить должен. Королевская грамота! И капитулат Ордена Звезды там тоже печать приложил.

— Хедин Ратоборец, вот неслыханное дело! — подивился Аргнист. На сердце у старого сотника как-то сразу стало холодно. Никогда ещё в подобных королевских грамотах не содержалось ничего весёлого.

— Вменено мне в обязанность зачитывать это на всех хуторах, где я только проеду, — договорил старший приказчик и развернул внушительного вида свиток, украшенный многочисленными разноцветными печатями.

— Прости, своими глазами привык указы его величества читать. — Аргнист взял свиток.

Как он и ожидал, ничего хорошего в ордонансе не содержалось. А призывал его величество возлюбленных чад своих, на полуночных хуторах жительство имеющих, спешно обору житься и выступить всем многолюдством на юг, где из последних сил рыцари Звезды сдерживают ордынский натиск. Сам король, его величество, тоже собирался вборзе быть с войском на Рыцарском Рубеже и ждал теперь только подхода баронских ополчений из Фейна.

«Дождёшься их, как же», — хмыкнул Аргнист.

— Ну, прочёл, хозяин? Давай теперь назад. Мне это ещё на других хуторах читать. Старый сотник вернул свиток.

В тот же вечер народ собрался в большой горнице. Аргнист громко, чтобы слышали все, рассказал о королевском рескрипте. Ответом ему явилась гробовая тишина. Воевать никому не хотелось. Одно дело — свой хутор защищать, баб да ребятишек, и совсем другое — тащиться куда-то за тридевять земель к Рыцарскому Рубежу (мало мы этих рыцарей-мироедов бивали?!) через полные чудовищ леса, бросив хутор невесть на кого… Защитники, конечно, хороши, но без людей они тоже не справятся. Да и вообще, что нам этот юг? Три сотни лет с Ордой бьёмся, и ничего, а тут надавили на них один раз, так южане уже и штаны от страха намочили!

Аргнист прекрасно знал, что именно так сейчас думают почти все, кто внимал его речи. Старый сотник понимал, что ему не найти достаточно убедительных слов, чтобы люди пошли за ним туда, куда его, принёсшего присягу Галенской Короне, влёк неизбывный долг.

Хотя на хуторе и хватало молодых парней, жадных до драки, на юг идти не захотел никто. Один только Арталег, да и тот как-то не слишком рьяно.

Королевский указ остался невыполненным. Пять десятков годных к бою воинов Аргниста остались на хуторе.

Конечно, старый сотник мог бы и приказать своим. И, наверное, тогда бы ему удалось выставить если не пять, то уж хотя бы три десятка. Но вести в бой людей, которые только о том и думают, как бы где-нибудь в сторонке отсидеться, чтобы домой, к жене да детишкам целым и невредимым вернуться, — таких в бой вести командиру хуже смерти. Бывалые вояки-гвардейцы, Аргнистовы былые товарищи, те пошли бы не задумываясь, и никакие семьи бы их не остановили. Но гвардия на то и гвардия. Туда те идут, кому без риска жизнь не мила, кому все равно с кем драться и кому голову с плеч сносить. А здесь, на хуторе, — мужики, конечно, народ не робкого десятка и в бою никому спуску не дадут, но если только этот бой на пороге их жилища случится. Далеко не пойдут, хоть режь их на части.

— Эй, муженёк, куда это ты собрался?! — Деера вихрем влетела в горницу. Аргнист, отперев сундук, спокойно складывал в заплечный мешок всё потребное для похода.

— Королевский указ выполнять, куда же ещё, — буркнул сотник.

— Один?!

— Один, Деера. Больше со мной, я знаю, никто не пойдёт. Хутор оставлю на Алорта. Ежели что — добрый хозяин будет. Арталега выдели, не обидь. Хотя… Саату он тиранит, так лучше уж ему здесь оставаться, под твоим приглядом.

— Да ты что, ты что, Аргнист, о себе ровно как о покойнике уже говоришь! — ужаснулась Деера. — И думать не моги…

— Оставь, жена. Я королю присягал. Я хлеб его ел. И когда он зовёт меня — как мне к нему спиной повернуться?

— А… а я как же? Хутор? Хозяйство?.. — заплакала.

— Одна ты меня и держишь, — хмуро проговорил Аргнист. — Но и…

— Да что ж ты, бросить нас всех решил?! На юг этот проклятущий податься? Да чтоб его Орда из конца в конец избороздила!..

Однако не помогли ни слёзы, ни мольбы. Поутру старый сотник ушёл — только его и видели. Присоединился к приказчикам — они обратно через Ар-ан-Ашпаранг возвращались…

Связка хозяйских ключей перекочевала на пояс к Деере. Алорт её принимать наотрез отказался. Как можно, при живом-то батюшке эдакое непотребство! Вот похороним по-честному, тризну справим, попечалуемся положенное время — тогда и ключи принимать можно.

И всё-таки было лето. А летом жизнь всегда легче. О зиме никто старался не думать.

Эльтара замерла, напряжённая, точно тетива растянутого лука. Ладони её как будто держали тяжёлую невидимую чашу, наступила мертвая тишина. Двалин, Хеорт и грифон на всякий случай залегли за камнями.

— Сейчас ка-ак грохнет! — прошептал себе под нос гном.

Где же ты, свирепая тварь, полная губительной для всего живого и неживого силы? Я вижу тебя, я чувствуютебя, ползущую, точно гнусный могильный червь; ты расталкиваешь перед собой землю — это какая же надобна силища! — ты поднимаешься всё выше и выше… Но ты не знаешь, что на твоём пути уже стою я — Эльтара Эльфранская! Проклятый Холм поглотил Эльстана, породил, выпустил на волю жуткую тварь из неведомых глубин, но теперь посмотрим, удастся ли тебе справиться со мной!

Тонкие пальцы слегка наклонили незримую чашу. Сейчас, сейчас… ты уже в сплетении моих ловчих сетей, тварь, они не дадут моему огню даром растечься по земле, они направят всю его ярость и мощь на тебя… И ты станешь пеплом, горячим жирным пеплом, а твоя высвободившаяся Сила возведёт над могилой моего Эльстана поистине царское надгробие…

Сети стягиваются. Конечно, ты, наверное, сможешь их разорвать… и поэтому я должна атаковать в тот краткий миг наибольшего стяжения нитей, пока ты ещё не успела преодолеть их Силы…

Схоронившийся за камнями Двалин увидел, как Эльтара внезапно привстала на цыпочки — и опрокинула невидимый сосуд.

— Ириэхо вантиото! Вантиото суэпьдэ!

Вниз, к земле, рванулся поток снежно-белого призрачного пламени. Ярким рыжим огнем полыхнула земля, но сам поток шёл сквозь неё, туда, в глубины, где сходились незримые берега его русла.

Усилием воли Эльтара гнала и гнала вперед смертоносное пламя, и вот — она ощутила — её оружие достигло цели.

Меня охватывает непонятное жжение. Я словно врезаюсь лицом в упругую преграду, состоящую из сотен и тысяч тончайших нитей. Что это? Откуда? Неужто от тех, кого я чувствую на поверхности? И… и они не ограничиваются сетью!

Сверху близится бушующая сила неистового огня. Ого! На меня развёрнута нешуточная охота! Что ж, это отличный повод. Кроме того, мне этот огонь поможет освободиться. Теперь всё должно сделать очень чётко, иначе — я знаю — этот поток может оказаться гибельным. Уже давно против меня не выступал столь опасный и сильный противник…

О возможной гибели я думаю спокойно. Это спокойствие давно стало частью меня, я сроднился с ним, так же как и с азартом: кто возьмёт верх? Я или неведомый враг? Ставка в этой игре — моя жизнь. Более мелких ставок я не признаю. Ну, иди сюда, огонь, я готов!

Странно, но мои чувства — они слишком хорошо описываются словами. Они слишком просты, в них нет оттенков и нет глубины. А ведь — я помню — раньше всё это у меня было.

Жар вокруг усиливается. Время замедляет свой бег. Я тянусь мысленным взором вверх, пытаясь увидеть напавшего на меня…

Силы и Боги, я помню эту девушку! Но… откуда? Кто она?.. Проклятая память, невесть почему обратившаяся в чистый лист! Наверное, всё же следовало наведаться к Царице Теней и либо силой, либо хитростью вырвать у неё правдивые сведения о том, кто я такой…

Девушка там, наверху, ненавидит меня. Очень, очень сильно. Что ж, неудивительно. Она потратила всю свою силу в надежде уничтожить меня. Мне хочется сделать ей приятное. Не будем её разочаровывать. Я запомню её и прослежу её путь и, быть может, потом, при более благоприятных обстоятельствах…

Огонь наконец добирается до меня. Ну, пора, Губитель, пора!

Холм Демонов встал на дыбы, оправдывая своё название. Дневной свет померк; немилосердно терзая уши, грянул страшный грохот. Земля содрогнулась и застонала; на месте Холма к небесам взвился тугой, упругий чёрный смерч из земли и камней. Эльтара казалась крохотной белой искоркой, стоящей в самом сердце невиданного шторма. Вызванный ею смерч стремительно пожирал Холм Демонов, размалывая в пыль и мягкую землю даже сам неподатливый камень скалы. Вот среди чёрных извивов смерча мелькнули какие-то красные нити — они вспыхивали и горели на лету.

Хеорт трясся, лязгая зубами. Нет, парень не был трусом — просто в первый раз увидел подобную пляску Сил. Двалин лежал, сжавшись за валуном и поглубже надвинув шлем, — с неба шёл настоящий дождь из булыжников. И в какой-то миг зоркому гному почудилось, будто в тугих струях вихря мелькнула какая-то призрачная фигура, мелькнула и тут же исчезла…

— Тьфу, привидится же такое! — Гном сплюнул.

Мало-помалу смерч стал утихать. Рёв слабел, небо стало помаленьку очищаться. Бледная, измученная Эльтара кое-как добрела до лагеря и, наверное, свалилась бы без чувств, не подхвати её Двалин в самый последний момент.

— С тварью… что ползла из глубин… покончено… — только и смогла вымолвить волшебница.

Потом, когда Двалин отпоил её горячим вином, пожертвовав на святое дело всю тщательно сберегаемую фляжку, волшебница смогла более или менее связно рассказать о происшедшем. Хеорт глядел на неё разинув рот, с наивным детским обожанием; Двалин снял шлем и почесал затылок.

— И никаких следов Эльстана, значит? — спросил он.

— Они пересекаются со следами твари из глубин. Я не сомневаюсь, что… что Эльстана… — не удержавшись, волшебница всхлипнула. Наступило молчание. Все потупились. — Заклятья не могут обмануть… Его уже нет в живых. Он странствует теперь по серым землям Астрала…

— Да будет лёгок его путь! — мрачно и торжественно изрёк Двалин. — Обычай велит нам выпить поминальную.

В тишине допили вино. Сдерживая рыдания, волшебница заговорила вновь:

— Но я отомстила его убийце… Сожравшая Эльстана тварь обратилась в пепел!

— Туда ей и дорога, — подхватил Двалин.

— Больше у меня нет дел на севере, — заключила Эльтара. — Я узнала всё, что… что никак не хотела бы узнать. И теперь мне нужно взяться за что-то новое, — она не закончила, не сказала, что её душа стала пуста и холодна и что ей необходимо занять себя хоть чем-то, чтобы боль утраты не свела с ума… Обитатели Эльфрана переживают потери гораздо тяжелее нас, людей, или хотя бы тех же гномов. — Так что ты говорил там об этом Хиссе, Хеорт? Куда он мог направиться?

— Как — куда? В Змеиное царство своё, на юг. Он ведь издалека, из самого Южного Хьёрварда!

— Путь неблизкий… А как он сюда-то попал?

— Змеиный народ издавна с Галеном торгует. Они рабами всё больше промышляют. У них и корабли свои есть.

— Времени прошло не так много… Едва ли Хисс успел добраться до галенской гавани. Если только… Хеорт! Твой змей не владеет, часом, искусством Перемещения? Он не знает этих заклятий?

— Пока состоял в учениках у моего батюшки, нет, не знал. Должен был получить власть над ними вместе с жезлом.

— А не мог он явиться в Снежный Замок, имея при себе Печать, и наплести, что ты, дескать, погиб?

— Ну не такой же он дурак! Батюшка во всякий момент знает, жив я или нет, — на то амулеты специальные есть.

— А отомстить за тебя… твой отец не намерен? Хеорт тяжело вздохнул.

— Не будет он за меня мстить. Хиссу, за то, что обманул его, — тут да, станет. Да и то… Змеиный народ отцу рабов доставляет.

— Зачем волшебнику рабы? — встрял в разговор Двалин. — На кой они ему, если он может с вещами всё, что угодно, сотворить?

— Ну, ты не прав… Живые слуги и удобнее, и дешевле…

«То-то парнишка помрачнел да съёжился. Ляпнул про рабов не подумавши, а теперь трясётся. Что-то тут дело нечисто», — подумал Двалин, больше Эльтары слышавший про нравы и порядки Снежного Замка.

— Значит, Хисс к Горджелину не пойдёт?

— Нет. Ему теперь одна дорога — в Гален, на юг. Его народ только в этом порту швартуется.

— Что ж, тогда — в Гален! Собирай свои пожитки. Придётся поколдовать ещё немного, чтобы грифон нас троих поднял…

«А и переменилась же ты, волшебница! Презренным теперь никого не называешь, говоришь нормально… Ещё немного, и у нас с тобой до того же дело дойдёт, что и с сестрёнкой твоей… И пусть этот ваш Вечный Король ярится!»

Они свернули немудрёный лагерь. Эльтара что-то долго шептала своему грифону, тот недовольно поклекотал, но в конце концов успокоился и пустил к себе на спину троих. Могучие крылья упёрлись в воздух, и волшебный зверь понёсся над лесом.

Я смотрел, как они уходили. Девушка из расы волшебников, гном и человек. Девушку я когда-то знал. Но откуда? При каких обстоятельствах мы познакомились? Почему она осталась жива, если путь её пересёкся с моим? У меня ведь не было друзей. Только враги или временные союзники, что впоследствии тоже, как правило, становились врагами. А она казалась слишком слабой, чтобы стать союзником. Да, извергнутый ею поток пламени был опасен. Но в поединке — в настоящем поединке — она не выстояла бы против меня и нескольких секунд. С такими я не связывался.

Память услужливо подсовывает твёрдую, как камень, уверенность — я никогда бы не поступил так-то и так-то… никогда бы не стал говорить с тем-то и тем-то… Или вот как сейчас — эта девушка никогда не стала бы моей союзницей. Но почему? Почему я должен поступать именно так, а не иначе? Ответов, как и прежде, нет.

Сбрасываю плащ невидимости. Он больше не нужен. Выхожу из чащи на открытое место. Что дальше, Губитель? Прозвище словно само прирастает к губам, становясь уже настоящим именем.

Итак, что будет первым? Тайна Возрождающего? Или тайна моего имени? Или Бездны Неназываемого? Или же неразговорчивого Чёрного? Или самой Царицы Теней? Я ощущаю пряный вкус тайны. Смакую его не торопясь. Что ж, пусть первыми станут Возрождающий и боги этого мира. Заклятья Познания когда-то были мне подвластны, но теперь, увы, в памяти лишь один зияющий провал. И если боевые заклятья получаются как бы сами собой, то со всем прочим дело обстоит куда хуже. Так что придётся применить метод простых смертных — ходить, искать и расспрашивать.

Что ж, вперёд. Ни воды, ни пищи мне не нужно. Идём на полдень. Что-то подсказывает мне — в северных пущах я вряд ли найду ответы на свои вопросы.

Мерно взмахивая мощными крыльями, грифон летел на юг. Внизу расстилался зелёный ковёр летних лесов; месяц солнцегрей был в самом разгаре. Эльтара словно задалась целью убедить спутников, будто печаль над ней уже не властна. Она подробно расспрашивала Хеорта о Хиссе. Что у него за привычки, какую он изберёт дорогу, как может надеяться отбиться от тварей Орды…

Собственно говоря, путей у похитителя Печати оставалось только два.

Первый — на восток. Мимо Гномьих гор, потом мимо Снежного Замка, потом через владения баронов Фейна — там Хисса едва ли ожидал радушный приём.

Второй — южный. Через земли Лесного Предела, вниз по Эгеру, великой реке — к Светлопенному Галену. Здесь у Хисса была лишь одна преграда — Рыцарский Рубеж. Но змеиному царю не занимать ни хитрости, ни отваги — проскользнёт. И скорее всего по Эгеру. Плавает он как рыба, если не лучше. Плотик соорудит какой-нибудь — и, ни рукой ни ногой не пошевелив, до самого Галена и доберется. Погони-то он не ждёт. Пока ещё Снежный Маг разберётся, что к чему!

— Думаю, лучше всего перехватить его именно в Галене, — подумав, заключила Эльтара. — В Эгер он может войти в любом месте.

— А отыскать Печать? Твоим колдовством, прекраснейшая? — осмелился подать голос Хеорт.

— Я совсем без сил, — нехотя призналась Эльтара. — Та подземная тварь… я истратила на неё всё, что было. Теперь нужно передохнуть. Так что летим в Гален!

— Ты собираешься опуститься на этом звере прямо перед королевским дворцом? — осведомился гном.

— Ты, похоже, считаешь меня совсем глупой, Двалин, — холодно обронила волшебница. — Никто в Галене не должен знать, кто я такая и откуда. Но моему грифону ничего объяснять не надо. Он отлично умеет прятаться.

— А деньги у тебя есть? — не отставал настырный гном. — Жизнь в Галене, она ведь того… дороговата будет.

— Не волнуйся, тебя в расход не введу, — отрезала Эльтара. Грифон поднимался всё выше и выше, чтобы не увидели с земли.

А чуть впереди него, только много ниже, летел ширококрылый сокол.

Аргнист вышел в путь. Поутру он вывел Локрана из конюшни и, не оглядываясь, поехал через поля к лесу. Там его уже ждали. Купеческие приказчики, распродав свой товар, возвращались восвояси. Орда штурмовала Рыцарский Рубеж, и из-за этого приходилось сильно уклоняться на восток, чтобы самый последний участок пути преодолеть через владения гномов. Их каменные бастионы Орда пока на зуб не пробовала.

Первое время дорога оказалась очень спокойна. Просто на удивление. Твари Орды не показывались вовсе, сгинула куда-то и Нежить.

— Прям как в сказочные времена, — заметил Аргнисту один из попутчиков. — Не попусти Хедин, хозяин про это спокойствие узнает — враз плату втрое снизит.

— А вы-то сами… к Рыцарскому Рубежу… как? — осторожно осведомился Аргнист. Приказчики переглянулись.

— Мы? Воевать? Да нет, куда нам, мы люди мирные. От шальной твари отбиться можем, а во всяких там войсках — не… Пусть кто хочет, тот и воюет. Рыцари вон пятину стребовать никогда не забывали — так пусть теперь мечами помашут, жирок порастрясут…

Старый сотник опустил голову. Ничего иного он и не ожидал. Плевали эти бравые парни и на короля, и на присягу, и на родину свою, куда Орда вот-вот ворвётся, тоже плевали… Пусть другие насмерть стоят. А мы стоять будем, когда нас за кошелёк ухватят.

Шли ходко. Стычек нет, путь чист — отчего бы и не идти? Приказчики с завистью косились на Локрана: таких коней невозможно было ни за какие деньги купить ни на одном хуторе. Три дня пути вместо прежних шести — и над лесом замаячили горы. Ещё день — вершины закрыли полнеба. На пятые сутки отряд миновал томскую пограничную заставу.

Всласть попетляв между предгорных холмов, дорога упиралась в высокую чёрную стену, возведённую от одного края ущелья до другого. Обитателям Ар-ан-Ашпаранга пришлось затратить уйму труда, прежде чем они сделали горные склоны вокруг совершенно неприступными. В стене были устроены ворота — под стать прочим здешним укреплениям. Глухие, из воронёной стали, безо всяких украшений, они совсем не походили на то, что обычно делали мастера Подгорного народа.

По обе стороны ворот выдавались полукружья башен. В самих же железных створках была открыта узкая калитка, над ней нависала поднятая решётка, готовая в любой момент намертво перекрыть проход. Возле калитки стояла стража — десять широкоплечих подземных воителей в полном вооружении. Забрала глухих шлемов были опущены.

— Сейчас все новости узнаем. — Старший приказчик направил коня к молчаливым копейщикам. Переговоры о пропуске не заняли много времени. Путники уплатили пошлину (по нынешнему военному времени совершенно пустяковую, взимаемую больше для порядка, чем ради обогащения), из-под плащей купеческих подручных появилась фляга с добрым красным вином из Западного Хьёрварда, и языки у гномов тотчас развязались.

Новости оказались неутешительными. Королевская армия всё ещё топталась возле Галена и никак не могла выступить — баронские дружины подтягивались медленно и неохотно. Рыцари же Звезды оказались выбиты со всех передовых позиций и отступили на главную черту. Её Орда пока прорвать не сумела. Королевские гонцы прибыли и в Ар-ан-Ашпаранг, прося помощи, но гномы вполне здраво рассудили, что класть свои жизни куда как несподручно, тем более что королевское войско, словно овца на привязи, всё ещё торчит в окрестностях столицы. Послам был дан вежливый ответ — мол, когда его величество, Галена Светлопенного повелитель грозный, с непобедимым войском своим к Рыцарскому Рубежу подойти соизволит, тогда и мы, гномы, в стороне не останемся.

Гномы рассказывали об этом, не слишком печалясь. Орды они не боялись — никаким чудовищам каменные стены не разнести и под них не подкопаться. Больше неприятностей могло доставить разрушение торговли, и потому гномы мало-помалу, но всё-таки собирали войско.

Путь через Гномьи горы был безопасен и скучен. Никаких красот и чудес увидеть там было нельзя — все строительство гномы вели под землёй, и в те залы чужаки не допускались.

Вдоль торгового тракта, что вёл глубоким ущельем вдоль быстрой речки Гардраг, одного из притоков Эгера, рачительные гномы возвели постоялые дворы и трактиры. Там жили люди, и им свирепо завидовали все южане, потому что налоги у гномов были самыми низкими в Северном Хьёрварде. Сам же Подгорный народ никогда не унижался до того, чтобы прислуживать проезжающим.

Если бы не Древний Долг, гномы бы вообще никому и никогда не прислуживали.

Аргнист расстался со своими спутниками на пограничном рубеже Ар-ан-Ашпаранга. Приказчики отнюдь не торопились возвращаться в Гален, где их ждала новая работа. Они намеревались ехать не спеша, задавшись весьма важной целью — как следует сравнить достоинства пива в различных придорожных трактирах с тем, чтобы определить наконец для себя лучшее. На быстроту в этом случае рассчитывать не приходилось, и Аргнист погнал Локрана вперёд.

Путь через владения гномов старый сотник покрыл за три полных дня.

Древний торговый путь вёл из державы подгорных жителей к форту Гэсар, самой восточной точке Рыцарского Рубежа. Там Аргнист и рассчитывал присоединиться к защитникам оборонительной линии.

Форт Гэсар был возведён на южном берегу быстрого Гардрага, отведённая от его бастионов стена упиралась в пограничные укрепления гномов. Аргнист сидел в седле, из-под руки глядя на озарённую закатным заревом крепость, и чувствовал, что сердце вот-вот птицей выпорхнет из груди. Он не был здесь почти три десятка лет…

Правда, за эти годы форт ничуть не изменился. Те же не слишком высокие стены красного кирпича (камень ломать поленились, наобжигали глиняных лепёшек), те же башни без шатров, ворота, открывающиеся на мост через Гардраг… Мост был не подъёмным, ворота — деревянными; после сверхмощных гномьих сооружений Гэсар казался жалкой пародией, и часа не способный сдержать грозный натиск бесчисленной Орды. Защитников-то здесь не было…

Дощатый настил моста испятнали чёрные подпалины — очевидно, отбивая атаки, осаждённые пытались сжечь мост. С южной же стороны Гэсар защищала и вовсе бревенчатая стена, немногим выше хуторских частоколов. Аргнист только сжал зубы.

Впрочем, не самые высокие стены и не самые прочные ворота значат ещё не так много, если крепость обороняют крепкие духом воины, твёрдо знающие, что отступления нет и что они должны стоять на этом рубеже до последнего.

Аргнист тронул поводья. Возле южных ворот крепости он увидел фигуру всадника; отлично: можно всё разузнать.

Когда старый сотник подъехал к воротам, всадник уже скрылся. Аргнист приготовился к окрику «стой, кто идёт!», однако его никто не останавливал. Створки были приоткрыты. Сотник спешился; ведя за собой Локрана, вошёл на крепостной двор.

Пусто, тихо и никого не видно. Форт словно вымер. Аргнист прошёлся туда-сюда, наконец отыскал открытую дверь. За ней оказались ведущие вниз ступени. Пахнуло крепким табаком и дешёвым пивом.

— Кого там ещё несёт? — раздался недовольный низкий голос.

Старый сотник толкнул створку и вошёл. Это оказалось нечто вроде кордегардии. На длинном столе в беспорядке валялись глиняные чашки и плошки, бутылки, ножи, топоры, стрелы и арбалеты. В воздухе плавал сизый табачный дым. В глубине помещения на широких лавках вповалку лежало десятка три молодых парней — кто спал, кто сидел, в отчаянии обхватив голову руками. Двое плакали.

Возле двери сидел немолодой уже, грузноватый и вислоусый воин с серьгой в ухе. Левый глаз закрывала чёрная повязка, губу нелепо поддёргивал вверх косой шрам. Одного взгляда было достаточно — этот из настоящих.

— Тебе чего? — Воин с серьгой воззрился на Аргниста так, словно перед ним предстал выходец с того света.

— Пришёл вступить в войско, — отчеканил Аргнист. — По приказу моего короля.

Длинноусый воин вскочил и обошёл Аргниста вокруг, словно боялся, что странный гость вот-вот исчезнет.

— А ты меч-то знаешь за какой конец берут, старик?

— Хрепень пузливый, вот ты кто, — спокойно сказал в ответ Аргнист на жаргоне гвардейских казарм.

— Что?.. — Длинноусый выпучил глаза. — Ты… Постой — неужели гвардия?!

Вместо ответа Аргнист одним мягким движением выхватил меч. В следующие несколько минут все присутствовавшие могли наблюдать идеально выполненную череду приёмов с мечами; от такого зрелища растаяло бы сердце любого старого служаки, безуспешно пытающегося вбить оную премудрость новобранцам.

— Прости, брат, — длинноусый протянул Аргнисту руку. — Какой полк?

— «Зелёные вертихвостки», — улыбнулся в ответ старый сотник.

Парадные названия полков мог выучить любой. Но вот их прозвища, известные только узкому кругу настоящих ветеранов…

— А я был в «Сладких девочках». — Воин с серьгой хлопнул Аргниста по плечу. — Фрабар, десятник.

— Аргнист. Сотник.

Фрабар выпрямился и встал как положено даже прежде, чем успел рассудком осознать услышанное. Многолетняя привычка оказалась быстрее.

— Постой, тот самый Аргнист?

— Храмовник, — кивнул хуторянин.

— Угу, а болтали — ты погиб давным-давно…

— Нет, как видишь. В Лесном Пределе остался после того похода… Но, Фрабар, воспоминаниям предадимся позже! Что с Рубежом? Где орденские силы? Где братья? Где ополчение приграничных земель? Почему в крепости никого нет? Где часовые, спали меня Ямерт?!

— Нету часовых, сотник, — Фрабар выругался. — Никого нету. Один я остался. Да эти мальчишки из ополченцев. Прислали, понимаешь-скать, а они и меча в руках держать не умеют!

— Погоди, а братья рыцари где же? — опешил Аргнист.

— Где-где… в крепостях сидят. Отцы капитулярии весь арсенал вывезли, за припасы принялись…

— А кто же штурмы отбивает? — тихо спросил старый сотник.

— Спервоначалу-то здесь народ бывалый стоял, — ответил Фрабар. — А потом пришёл приказ — всех на восток, к главным замкам. Вместо «Красных петухов» вот этих мальчишек пригнали. Теперь сидим и ждём, когда Орда навалится. Все они уже поминальные службы по себе заказали, — кивнув на мальчишек, добавил он, понижая голос.

(«Красными петухами» назывались отборные отряды тяжёлой пехоты Ордена Звезды, набиравшиеся из наёмников. Их рыцари частенько ставили вместо себя на самые опасные участки; правда, и платили за службу в «Петухах» немало.)

— Ясно, — Аргнист скрипнул зубами. — Ну что ж, Фрабар-десятник, будем стоять тут с тобой вместе!

— Славно, славно. — На некрасивом лице воина появилась кривая полуулыбка. — Теперь, значит, тут на всю крепость два защитника — ты да я.

— А что же ты на этих парней смотришь? Взял бы в работу. Пока Орда не подступила, из них настоящих «Петухов» сделать можно было!

— Э, сотник, не учи учёного! У парней штаны не просыхают, все уже себя на том свете числят. Я их и так и эдак… Говорю, мол, глотку перережу — режь, говорят. Все лучше, чем смерти от неведомых чудовищ ждать. Ещё, мол, быстрее да и не так больно.

Аргнист стиснул эфес. Чего-то подобного он ожидал… но не до такой же степени?

— Пошли-ка наверх, — поманил он Фрабара. — Там и потолкуем по-настоящему…

— Нас сюда на убой прислали… — с плаксивым надрывом протянул кто-то из новобранцев. — Зачем мы здесь… Отпусти ты нас по домам, почтенный сотник… А уж мы не обидим — последнее отдадим.

— Что?! — заорал Фрабар, вскакивая и багровея от ярости. — Взятку суёшь, щенок? Шкуру свою спасаешь?! Меч тебе дали — значит, теперь ты воин! Воин, а не баба, понял?! Ежели не понял, я тебе всю башку раскрою, ублюдок недоношенный!

— Оставь его, брат, — остановил не в меру горячего вояку Аргнист. — Бог с ними, с сопляками этими. С такой ратью и впрямь много не навоюешь. Но, может, они хоть землю копать сгодятся? Мост вон разнести по брёвнышку надо, пока Орда сюда и впрямь не нагрянула. Шанцевый-то инструмент отец эконом оставил?

— Он ещё довольно-таки много чего оставил, — угрюмо кивнул десятник. — Но грозился вот-вот подъехать, остальное вывезти…

— Так я ему и позволю, — усмехнулся Аргнист. — Ладно, поднимай своих орлов! Пусть берут ломы и мост валят. Небрежение это твоё, десятник! Давно уже следовало сделать — почему мешкал?

— Их, пожалуй, выведешь… Так и косятся, как бы улизнуть да в бега уйти. Одному мне не уследить было, сотник!

— Ладно, забудем. Теперь нас двое; как ни есть, да справимся.

— Как скажешь, сотник Аргнист… Эй, вы, дерьмоеды! Слышали, что сотник сказал? Быстро в кладовую за инструментом! И пошевеливаться! Последний от меня как следует огребёт!

Дважды повторять не пришлось. Аргнист самолично запер южные ворота.

Створки же северных были широко распахнуты. Подгоняемая проклятиями и подзатыльниками Фрабара редкая колонна пугливо озирающихся новобранцев с ломами, топорами и кирками вышла на мост. Аргнист быстро расставил всех по местам — кому настил растаскивать, кому подкосины рубить, кому иное. Парни опасливо косились на заросли, покрывавшие северный берег, — верно, ожидали, что оттуда вот-вот повалит страшная Орда.

Некоторое время Аргнист молча наблюдал. Плохо мальчишки работают, куда им до его хуторских молодцов! Те бы от этого мостика вмиг ничего не оставили. Но… ничего не поделаешь, сотник (вновь сотник! Не «бывший», не «старый»!), — воюй с теми, кто у тебя под рукой оказался. Лучших не нашлось.

За спиной хуторянина послышался громкий стук. Аргнист обернулся. Кто-то со всей силы дубасил в створки южных ворот чем-то вроде дубины.

— Отвори! Фрабар, отвори, именем Ордена! — вопил кто-то визгливым голосом. Аргнист подошёл к смотровому окошечку. За южными воротами Гэсара выстроился небольшой обоз; низкорослыми косматыми лошадками правили какие-то зачуханные мужички весьма испуганного вида; возле же самых ворот прохаживался толстый монах в основательно пропылённой серой рясе.

— Отвори, это же я, Иеронимус, отец эконом! — надрывался толстяк. — Пивом ты там упился, что ли, образина?! Открывай немедленно, мне провиант вывозить надобно!

Аргнист отодвинул засов небольшой калитки, что была проделана в правой створке ворот, и вышел наружу.

Монашек выпучил глаза при виде незнакомого высокого воина в полном вооружении.

— Ты, Иеронимус, ничего и никуда отсюда не повезёшь, — спокойно заявил хуторянин. — Воинам что-то есть нужно.

— Ты кто такой будешь? — просипел Иеронимус.

— Аргнист, сотник гвардии. Принял командование фортом Гэсар.

— По какому такому праву?! — зашипел, точно змея, жирный монашек. — Какой такой сотник Аргнист?! Это крепость рыцарского Ордена Светлой Звезды!

— Плевать я на это хотел. Над нами Орда висит, а в крепости одни мальчишки. Что будет, если твари здесь за Рыцарский Рубеж прорвутся, а, толстяк?.. Молчишь… Короче, давай разворачивайся и проваливай. И отцам капитуляриям так и доложи — мол, в Гэсаре командует Аргнист и отсюда он не уйдёт, пока жив. Орда перейдёт реку, только если я буду мёртв.

Монашек побелел, покраснел, позеленел; затурканные мужички-обозники со страхом наблюдали за происходящими с физиономией патрона метаморфозами. Иеронимус не мог не понимать — против бывалого, иссеченного шрамами сотника он — ничто. Фрабар подчинялся орденской субординации, но его, как назло, видно не было. Тем не менее толстяк решил пустить в ход последнее оружие.

— Фрабару скажи, что завтра и духа его в Ордене не будет! — прошипел Иеронимус прямо в лицо Аргнисту. — Вышибут его и надела лишат! Семья его побираться пойдёт!

— Ну, брат Иеронимус, — усмехнулся Аргнист, — тогда, боюсь, сделаю я из твоей головы чучело для огорода — ворон отпугивать…

— Руки коротки! — яростно подпрыгнув, прошипел монах прямо в лицо сотнику. — Руки коротки, деревенщина! Не тебе тявкать на отца эконома Ордена Звезды!

— Ну а это мы сейчас посмотрим…

Монах держал в руках здоровенную дубину, но Аргнист на неё даже и не покосился. Одним неуловимым движением он сбил толстяка с ног и втащил в ворота.

— Эй, вы, там, с возами! — гаркнул он. — Давайте заезжайте! Мне что, дважды повторять придётся?!.

Дрожащие от страху мужики поспешили выполнить приказание. «Совсем у южан стыда не осталось, — покачал головой хуторянин. — Для них кто с мечом, тот и прав. Ну ничего, вы у меня ещё на стенах постоите…»

— Коней распрягайте! В стойла ведите! Сами в караулку — там ещё что пожрать осталось. А потом — мечи в руки и к делу!

Обозники все как один разом повалились Аргнисту в ноги.

— Не губи, милостивец! — загнусавили они на разные лады. — Куды ж нам с мечами?! Мы ж так… при телегах… Дома жёны, детишки. Нам ещё и за отца Иеронимуса попадёт… того и гляди, надела лишимся…

— Эх, вы! — Аргнист зло плюнул в пыль. — Люди вы или кто?! Да прорвись здесь Орда, от лачуг ваших и от баб с ребятишками одно воспоминание и останется! Драться надо, бородатые, драться, а не на рыцарей уповать!

Иеронимус слабо попискивал в мощных руках старого сотника.

— А тебя я пока в камору посажу — охолони, подумай, — бросил монаху Аргнист, таща его за шкирку в дальний угол крепостного двора. Сотник исходил только из собственных представлений о том, где может находиться в форте такая камера, и не ошибся. Шесть ступеней вниз, железная дверь (похоже, единственная в крепости) и крошечная каморка шесть на шесть футов.

— Вот тут и посиди, голубь. — Аргнист впихнул монаха внутрь и запер дверь — ключ, по счастью, торчал снаружи в замочной скважине.

Не обращая внимания на глухо доносящиеся из-за двери негодующие вопли Иеронимуса, Аргнист отправился обратно — приспосабливать к делу нежданное подкрепление в виде дюжины обозных.

Он не думал о том, последует ли нападение Орды и сколь сильным оно окажется. Старый сотник оказался вновь в своей стихии и готовился к отражению штурма так, словно против него собрались все до единого рати Большого Хьёрварда.

— Вот он, Эгер, река великая! — Гном повернулся к Хеорту, ежесекундно рискуя свалиться с грифоньей спины.

Шёл третий день их пути на юг, позади остались Лесной Предел, засечная черта Рыцарского Рубежа, и теперь крылатый зверь Эльтары неспешно летел над широкой тёмно-серой лентой. Эгер тёк почти точно с севера на юг, в устье реки, на многочисленных островах её дельты, раскинулся Светлопенный Гален.

— Ишь ты! — Юноша открыл рот. — Сколько раз отец мне её в кристалле магическом показывал, а всё равно своими глазами увидеть — совсем другое дело.

Эльтара едва заметно усмехнулась.

— Это ж разве чудо? Просто широкая река… а бывает и много шире. В Южном Хьёрварде, например.

— Прекраснейшая бывала и там? — почтительно осведомился Хеорт.

— А также в Западном и Восточном, — кивнула волшебница.

— Здорово… А вот мой батюшка никогда никуда не отправлялся. Всю жизнь в Снежном Замке так и просидел. А я бы хотел взглянуть… как там, за морями…

— Да почти всё то же самое, — равнодушно пожала плечами Эльтара. — Люди, они, знаешь ли, везде одинаковы. Цвет кожи-то разный, а внутри — разницы никакой.

Волшебница была явно не в духе, и Хеорт поспешил сменить тему:

— Прекраснейшая, а не позволено ли будет мне попытаться разыскать Хисса? Если он плывёт сейчас по реке… я знаю кое-какие заклятья…

— Ох, ну ты и шутник, парень! — Эльтара строго взглянула ему прямо в глаза. — «Поищу!» Да если у этой твари Печать, она твои чары тотчас почувствует. Нет уж, сиди, пожалуйста, и не рыпайся. Когда скажу — колдуй, тогда свои заклятья в ход и пускай. А сейчас помолчите — вы оба! — я должна подумать.

Гном вновь обернулся и заговорщицки подмигнул Хеорту. За несколько дней дороги парень и гном сдружились. Хеорт оказался далеко не глуп, начитан, знал несколько языков; из Снежного Замка он пристально следил за продвижением Орды на юг; тут у них с Двалином нашлось о чём поговорить. Эльтара к их беседам не прислушивалась, а когда нечаянно получалось, она только морщила нос и демонстративно отходила в сторону, всем видом показывая, что ей открыто куда больше и разводить разговоры с подобными неучами для неё, волшебницы Эльтары, не более чем пустой перевод драгоценного времени.

К вечеру грифон пошёл на снижение. Они опустились на окраине леса, разительно отличавшегося от привычных гному и Хеорту чащоб Лесного Предела. Здесь сосна соседствовала с берёзой, ольхой, ивой, липой. Народу на юге обитало куда больше, чем у истоков Эгера, и леса здесь занимали намного меньше места. Повсюду поля, пажити, покосы, изгороди — обжитой, мирный край. Домен его величества короля Галенского. Полным-полно монастырей, храмов, усадеб, больших поместий… Здесь и слыхом не слыхали об Орде; даже тревоги на Рыцарском Рубеже были тревогами далёкого севера, никак не касавшимися здешних обывателей.

Солнце опускалось за Тайные Горы, у их подножий взметнул к темнеющему небу голые чёрные ветви Погибельный Лес. Через него не могло пробиться ни одно живое существо: ни человек, ни гоблин, ни тролль, ни даже великан или мормат. Да что там великаны и морматы! Даже самые могущественные волшебники Галена не могли прорваться к Тайным Горам. Погибельный Лес был силой сам по себе. Он не подчинялся магическим заклятьям, а любого вступившего под его безлистные кроны ждала быстрая и неминучая смерть. Весь берег был завален костяками — их упорно не заносило песком и не поглощало землёй. Добела отмытые дождями черепа тупо скалились, как вечное предостережение тем, у кого возникнет желание отправиться в Погибельный Лес на прогулку.

— Нам туда. — Эльтара указала рукой на юго-восток. — Там галенский тракт. Ещё засветло доберёмся.

— А его? — Гном мотнул головой в сторону грифона.

— Отпущу. — Волшебница пожала плечами. — Когда понадобится, вызовем. Давайте-ка, груз на плечи — и вперёд.

Двалин только скрипнул зубами, взвалив на плечи увесистый мешок. Эльтара привыкла путешествовать с комфортом, и потому главную тяжесть составляли ее наряды и прочие мелкие женские штучки, без которых не обойтись даже молодой и красивой волшебнице. Хеорт впрягся в лямки без единого звука, в то время как Двалин ворчал, вздыхал, жаловался, плевался и вообще всячески проявлял недовольство, на каковое Эльтара не обращала ровным счётом никакого внимания.

Как и обещала волшебница, башни и шпили Светлопенного города появились еще до наступления сумерек. Гален уже много лет не знал вражеских нашествий — последним нападением как раз и был тот лихой рейд морских разбойников, в результате которого его многомудрое величество король Грампедиус лишился трона. С тех пор стало поспокойнее; однако у королей Галена вечно не хватало денег, и городские бастионы не ремонтировались уже добрый десяток лет — дело при воинственном брате Грампедиуса совершенно невозможное. Увы, его наследники плохо распорядились нажитым добром. Мятежные бароны Фей на — враг привычный и не слишком опасный — никак не могли договориться между собой и выставить наконец единое, по-настоящему сильное войско, достаточно многочисленное, чтобы штурмовать столицу своего беспокойного сюзерена. Их не боялись, а разбитые пираты — хотелось верить — навсегда забыли дорогу к Светлопенному. Стены бастионов пообветшали, ров заплыл, мост теперь уже никогда не поднимался на ночь. В Галене строились дворцы и особняки, а не укрепления. И немалую толику в украшение парадной части столицы внесли отставные отцы капитулярии Ордена Звезды…

Где-то возле города находилось королевское войско, проводя время в непрестанных воинских учениях, поджидая долженствующие вот-вот прибыть ополчения окраинных провинций и верных слову баронов Фейна. Так должно было обстоять в идеале, согласно коронным указам и рескриптам. На деле же…

Примерно в полумиле от городских ворот раскинулся пёстрый палаточный лагерь. Высокие шатры лордов и дворян, украшенные гербовыми штандартами, окружённые палатками простого серого полотна, где ютилась челядь; большие тенты, под которыми стояли вбитые в землю столы и лавки. Тут же рядом — пёстрые кибитки маркитантов, маркитанток и скупщиков добычи, а также прочего сброда, что всегда, словно вороньё, следовало за наступающим войском. Хотя в походе против Орды взятия богатых городов не намечалось, войско рассчитывало поживиться в орденских владениях. Ничего, что свои же люди там, — воину тоже жить надо, а тамошние обитатели под рыцарской защитой немалые мошны, чай, накопили.

Большинство галенской знати тоже обзавелось палатками — отличное место для кутежей. Воины основное время проводили в городе; полки из дальних земель подтягивались медленно и плохо, бароны отделывались уклончивыми отговорками, и поэтому начало похода всё откладывалось и откладывалось, несмотря на отчаянные мольбы магистрата рыцарей и, что куда более существенно, капитулата — сообщества, владевшего немалой собственностью в самом королевстве…

Всё это Эльтара рассказала по пути своим спутникам, когда маленький отряд уже подходил к воротам Галена. Правда, и тут не обошлось без приключений — естественно, по вине волшебницы.

Широкий и наезженный торговый тракт шёл напрямик через буйную зелень фруктовых садов к высоким надвратным башням. В этот вечерний час народу на тракте было уже немного — с наступлением темноты все старались держаться от буйного воинского лагеря подальше. И кошелёк, случалось, отберут, и с бабёнки зазевавшейся юбки спустят. Одно слово — войско бездельничает.

До городских ворот оставалось не больше трёх-четырёх сотен шагов, как навстречу Эльтаре и её спутникам откуда ни возьмись вывернулся небольшой отряд изрядно повеселившихся баронских дружинников — из настоящих, замковых, потомственных. Эти и на гулянке не расставались с мечами, а кое на ком были надеты даже кольчуги. Двалин замедлил шаги коротко присвистнул сквозь зубы, словно хотел сказать нечто вроде: «Влопались!»

Одиннадцать здоровенных, высоченных воинов с шутками и прибаутками преградили путь Эльтаре и её спутникам. Двалин заметил, как Хеорт, словно случайно, потянулся к голенищу сапога, где носил спрятанный нож.

— Хо-хо! Красотка! Поздновато гуляешь! Да ещё и в такой компании! Коротышка да мальчишка! Хо-хо! Много с них не поимеешь! Пойдём лучше с нами! Мы доставим тебе удовольствие!

Не поворачивая головы, волшебница вознамерилась было гордо пройти мимо, но баронские ребята были не из той породы. Одно, другое, третье движение — Эльтара и её спутники оказались в плотном кольце. Разгорячённые дешёвым вином лица, руки уже лежат на эфесах. Двалин презрительно скривился и — плечо вперед, голова нагнута — полез вперёд. Хеорт, зло прищурив глаза, напрягся, словно готовясь прыгнуть.

— Спокойно! — Эльтара вцепилась в плечо гнома. — Я разберусь сама.

Прежде чем здоровенные лапы дружинников вцепились в её тонкие плечи, молодая волшебница на миг прижала ладони к глазам. Двалину почудились проблески белого пламени между её пальцами; мгновение — и на месте изящной, стройной Эльтары появился чёрный невиданный зверь, наподобие громадной кошки. Алая пасть распахнулась, блеснули чуть изогнутые клыки.

С охальников, похоже, разом слетел весь хмель. Кто-то вскрикнул, падая окарачь, другие, посмелее, схватились за мечи.

Чёрное тело зверя растянулось в прыжке. Громадные лапы ударили в грудь не успевшего увернуться дружинника, человек опрокинулся навзничь. Прежде чем кто-то из баронских воинов успел даже размахнуться, зверь сбил с ног ещё двоих.

— Колдунья! — словно поняв это только сейчас, истошно завопил кто-то из дружинников; половина их бросилась наутёк, зато оставшиеся, похоже, решили драться всерьёз. Далеко не все из баронских молодцов были трусами.

— Эге-гей, Родгар, наконец-то мы позабавимся! — Двалин рванул из-за пояса секиру. Хеорт вытащил из-за голенища клинок.

Преграждая им дорогу, с мечами наголо стояли пятеро дружинников. А перед ними — справа Двалин, слева Хеорт, в середине чёрный зверь — Эльтара. Стало ясно, что боя не избежать, и всё же здравомыслие заставило гнома предпринять такую попытку.

— Эй, братва, вам что, жить надоело? — Когда припирало, гном был способен говорить на самом что ни на есть подлинном жаргоне городского дна. — Да вам против нас ни в жисть не выстоять! Давайте-ка разойдёмся по-хорошему — нам мертвяки на шее ни к чему.

Ответом стало мрачное молчание. Дружинники двинулись вперёд, выставив клинки. Главным противником они считали Эльтару; гнома же и Хеорт а, видно, попросту сбросили со счетов. И совершенно зря!

Сын Снежного Мага тотчас показал, что его батюшка не зря вдалбливал своему чаду азы чародейских наук. Заклятье он наложил мастерски — нож, словно живой, вырвался у него из руки и, прежде чем ошеломлённые дружинники успели хотя бы пошевелиться, ловко полоснул одного из них по ноге. Воин застонал, схватившись за рану; нож мгновенно вернулся в ладонь Хеорта. Правда, паренёк весь покрылся потом, но главное было сделано. Баронские ухари попятились.

— Мы ещё встретимся! — прошипел тот, кого ранил оживший клинок Хеорта. — В Галене ныне колдунов не жалуют!

Дружинники поспешно ретировались, раненый опирался на плечи товарищей. Двалин опустил секиру. Чёрный зверь мгновенно вновь стал Эльтарой.

— Уфх! — выдохнул гном. — А я уж испугался, что этих болванов и впрямь сейчас придётся убивать… А и ловок же ты, парень! — Он хлопнул Хеорта по спине.

— Нам нельзя терять времени, — глухо проговорила Эльтара. Она вся дрожала, словно от холода. — Пойдёмте в город, пока тут не собрались все ополчения баронов Фейна! И ещё мне не нравятся эти слова насчёт колдунов… Ладно, идёмте же скорее! Мне надо согреться. Эти превращения отнимают всё…

Стоявшая в воротах стража проводила троицу лживо-равнодушными взглядами. Колдуны! За такой донос можно оторвать пару-тройку весомых жёлтых кругляков в храме Хедина Хранителя… или Ракота Миротворца…

ГЛАВА IV

Аргнист знал, что будет плохо. Очень плохо. Но что настолько — он и представить себе не мог. Весь гарнизон форта насчитывал четыре десятка молодых ополченцев — простых крестьянских парней, у которых не хватило серебра, чтобы откупиться от службы, да дюжину мужиков-обозников, отродясь не то что не державших в руках меча, но даже его никогда и не видевших. Кроме этой компании, он сам, Аргнист, да ещё старый десятник Фрабар. Пятьдесят пятым в Гэсаре был отец эконом Ордена Звезды Иеронимус, но его едва ли можно было причислить к защитникам — монах сидел под замком, не переставая виртуозно ругаться. Фрабар пару раз подходил к железной двери, прикладывал ухо к металлу, и по лицу его расплывалось почти что райское блаженство.

— Эк, как забирает, шельма! Такого даже я не слыхивал… Сильны ж браниться в капитулате!

Однако, несмотря ни на что, дело всё-таки делалось. Мост разметали, выходившие на него северные ворота укрепили изнутри мешками с землёй и брёвнами. В форте хватало старого оружия — всё новое, исправное, рачительныйИеронимус уже вывез. Аргнист сильно подозревал, что немалая часть этого добра была продана на сторону — галенским разбойникам, к примеру, или баронам, — те всегда скупали любую воинскую снасть. Впрочем, теперь это уже не важно…

Ноя, рыдая и размазывая сопли по щекам, новобранцы долго счищали ржавчину с древних мечей. Баланса никакого, но всё же лучше, чем голые руки. Луков нашлось с избытком, но добрых — только два десятка. С самострелами дело обстояло получше — почти две сотни, но все старые, неподъёмные, заряжать такие — сущее мучение. Ещё нашлись кольчуги, шлемы (большей частью слишком большие) и щиты. Кое-как, с грехом пополам вооружив свой отряд, Аргнист принялся его немилосердно муштровать, Фрабар спустя некоторое время сорвал себе голос и мог только хрипеть.

Аргнист учил парней всему, что знал сам. Какие есть твари в Орде и как с ними справляться; где уязвимые места у хоботяр, броненосцев, брюхоедов и прочих; как нужно брать чудовищ в одиночку, вдвоём, втроём и вчетвером, когда один отвлекает внимание зверя, другой подрубает лапы, третий отсекает щупальца, а четвёртый наносит последний удар. Крепко спаянная, слаженно действующая четвёрка (сам Аргнист с сыновьями, например) брала одиночного хоботяру в считаные секунды. Другое дело, что хоботяры уже давно не нападают по одному.

По мере сил сотник старался углубить рвы, подсыпать валы, но на подобное у его людей уже не хватало сил. Один из мужичков-обозников пытался сбежать, но Фрабар оказался начеку и поймал беглеца, когда тот с небольшой котомкой, где оказалось кое-какое крепостное добро поменьше да подороже, уже спускался по верёвке со стены.

По всем писаным и неписаным воинским законам за подобное полагалась смерть, но Аргнист только рукой махнул. Что возьмёшь с такого человечишки? По уху дать разок да послать на неделю нечистоты выгребать.

В трудах прошло десять дней. Казалось, что о форте Гэсар все забыли, и даже отцы капитулярии не слали нарочных выяснить судьбу доверенного эконома Иеронимуса, который так и сидел в своей камере, — правда, браниться перестал и теперь лишь горько жаловался на судьбу.

И всё же нельзя было сказать, что старый сотник зря терял время. Мало-помалу из сопливых, вечно хнычущих новобранцев выделялись те, кто готов был сражаться. Таких оказалось мало, раз-два и обчелся, но главное — они появились. И Аргнист сумел сколотить себе избранный десяток, на остальных он просто махнул рукой. Придёт время — самим придётся показывать, какие они есть воины. А не сумеют — значит, их судьба такая. Одним жить, другим умирать; человек сам свою судьбу выбирает. Первый воинский закон — не связывайся с тем, кто на тот свет к Хедину Милостивцу раньше срока собрался. И его не спасёшь, и сам погибнешь. Жестоко? А то нет! Да только в войске, в настоящем войске, иначе нельзя. Не получается. Не выходит. Потому как тут нужно или зубами врага рвать, или самому подыхать. А почему с тобой при этом ещё и другие должны гибнуть?!

Каждое утро Аргнист выводил своих на крепостной двор. И — дождь ли, солнце ли — гонял до седьмого пота. Он был уверен, что Орда не обойдёт Гэсар стороной. Чутьё старого солдата, безошибочно знающего, когда и где грянет главная баталия, ещё никогда не подводило сотника. И теперь он велел устроить на лесистом берегу речки, на той стороне, откуда ожидал появления врагов, постоянный наблюдательный пост. Там дежурили самые верные и стойкие — из отборного десятка старого сотника.

До защитников форта не доходило никаких вестей о том, что творится на других участках Рыцарского Рубежа. В окрестных деревнях народ тоже ничего не знал. Бои шли где-то западнее, вблизи основных крепостей Ордена.

Аргнист лишь очень большим усилием воли заставлял себя не вспоминать хутор, Дееру и сыновей. Они всё равно приходили к нему каждую ночь во снах, над которыми старый сотник не имел власти. Домашние молча выстраивались возле постели Аргниста, глядя на командира форта Гэсар с немым укором — мол, на кого ж ты нас покинул. Днем же сотник спасался от чёрных мыслей работой.

Была ночь, тёплая, тихая и безмятежная. В такую пору лучше всего гулять в обнимку с девчонкой, если ты молод, или покуривать трубочку на свежем воздухе, предаваясь неспешным раздумьям, если жизнь твоя уже идёт под уклон и последний порог приближается; всё, что угодно, хорошо делать в подобную ночь, но только не воевать. Однако приходится.

Аргниста поднял с постели заполошный крик ворвавшегося к нему часового — паренька из тех, что так и не научились лезть в драку без оглядки. Таких сотник ставил только на внутреннюю охрану форта — впереди, в дозорных секретах, сидели те, что покрепче духом.

— Отец командир! Беда! Идут… сюда идут! — Молодой воин весь трясся от страха.

— Отвечай толком! — прикрикнул на него Аргнист, отбрасывая одеяло. — Кто идёт? Откуда идёт? И, самое главное, — куда? Орденский капитулат в полном составе пожаловал, что ли?

— Орда… — выдохнул юноша, без сил опускаясь на лавку, он настолько перетрусил, что ему было уже не до нарушения субординации. В иное время он тотчас схлопотал бы от сотника добрый подзатыльник, но сейчас Аргнист и внимания на это не обратил.

— Откуда? — отрывисто бросил старый воин, поспешно натягивая подкольчужницу. — Кто весть принёс?

— Килиан… Он с передового поста прибежал, а Мром там остался… следить, значит… А весть такая — идёт Орда, и её там видимо-невидимо!.. Всё, как вы описывали… И хоботяры, и брюхоеды, и броненосцы, и иные, неведомые… Не перечесть! Идут вдоль старой тропы к мосту… то есть туда, где мост был.

— Бей тревогу, — распорядился Аргнист, облачаясь в доспехи. — Фрабара буди! Людей — на стены! Понял ли?

Юноша судорожно кивнул. Аргнист сильно подозревал, что штаны у этого горе-воителя уже давно мокрые.

Сотник вышел на крепостной двор. Гэсар ещё спал, ловя последние сладкие мгновения, потому что вот-вот должен был ударить старый колокол, вырывая защитников из объятий дрёмы. Для многих это утро окажется последним.

Подбежал запыхавшийся Килиан, сразу за ним — Мром. Крепкие парни, из лучших, кто не зажмуривался и не кричал «мамочка!», когда надо было сжать зубы и драться.

— Валом валят, отец командир, — выдохнул Мром, не забыв, однако, при этом вытянуться, как предписывал строгий устав. — И каких там только нет!..

— А вот это ты мне сейчас и должен сказать — каких там нет, — неодобрительно сдвинул брови сотник — службу спрашивай с того только, кто её толком исполнить может.

Мром наморщил лоб от усердия.

— Каких же не было… Хоботяры были… Броненосцы… Брюхоеды тож… Главопасти… От стеноломов земли не видно. Нет, отец командир, все, какие только есть, — все пожаловали.

— Значит, всерьёз за дело взялись, — заметил сотник. — Что ж, нечего столбами стоять! По местам!

Аргнист сам прозвонил тревогу.

Старый сотник со смешанным чувством горечи и боли следил за тем, как меняются выражения лиц его новобранцев, когда им, ещё полусонным, выдернутым из сладких ночных грёз, внезапно объявили, что на форт идёт Орда. Кое-кто разрыдался прямо в строю, соседей не стесняясь, кое-кто схватился за голову, а кое-кто и просто «мамочка!» заорал. Угрюмое молчание хранил лишь избранный десяток Аргниста. Мужики-обозники держались не лучше новобранцев. Казалось, все усилия Фрабара и Аргниста пошли псу под хвост, но старый сотник не спешил с выводами. Не зови никого трусом, пока от стрел бегать не начнёт.

— Вот что, ребята, — начал Аргнист свою короткую речь. — На нас прёт Орда. И судя по тому, сколько её здесь, — драке быть жестокой. Помощи нам ждать неоткуда. А только знайте — за нами весь галенский край. Потому лучше нам всем здесь остаться, да не видеть, что Орда на юге учинит, коли прорвётся. А значит, стоять крепко! Кто струсит, побежит — своей рукой уложу. Потому как один трус всех остальных к Ракоту Милостивцу раньше времени отправить может. Всё! На стены!

Приказ поспел как раз вовремя. На противоположном берегу затрещали кусты. Нимало не прячась, Орда гордо и нагло выходила во всей своей красе на северный берег Гардрага.

Даже видавший виды Аргнист присвистнул про себя от этого внушительного зрелища.

Орда пожирала последние островки зелени. Под месивом из буро-чёрно-зелёных тел исчезала земля. Бесчисленные лапы втаптывали в грязь остатки листвы. Под напором тесно сгрудившихся тел трещали, ломались и выворачивались с корнем деревья. Выталкиваемые задними передние шеренги начали спускаться к воде. Нигде не было видно ни одного просвета.

Как там говорили мудрые отцы капитулярии? Мол, Гэсар окажется много восточнее главного удара? Ну, если то, что Аргнист видит перед собой сейчас, не есть главный удар…

Чуя близость врага, заржал во дворе верный Локран. На миг Аргнист до хруста сжал зубы. Эх, мужики, мужики! Остались дома… Сюда бы ополчение хуторов… или хотя бы те пять десятков всадников, что выводил в поле он, Аргнист…

Догадаться, что сейчас станет делать Орда, было нетрудно. Тактика её не отличалась разнообразием — «навал», и ничего больше. Непонятно только, зачем они вообще вышли к Гэсару, где есть какой-никакой, а всё-таки вооружённый гарнизон, если можно было атаковать неохраняемую стену в нескольких лигах к западу? Подкреплений Ордена ждать не приходилось, «Красные петухи» стерегли толстые пуза отцов капитуляриев; а здесь, «восточнее главного удара», ты, сотник Аргнист, сам как хочешь выкарабкивайся.

Кто-то из молодых воинов истерично взвизгнул и, потеряв голову, бросился вниз со стены и дальше, через крепостной двор. Южные ворота были крепко-накрепко заперты, всё, что могло послужить в качестве лестницы, предусмотрительный Фрабар распорядился убрать под замок, но тем не менее несчастный парень, бросив и меч, и щит, попытался было взобраться наверх, уцепившись за выпиравшие петли створок. Аргнист молча вскинул арбалет — так, чтобы видело как можно больше народу. Шутить он не собирался.

— Стой! — гаркнул злосчастному трусу сотник, однако беглец даже не повернул головы.

Аргнист нажал на спуск. Арбалет звонко щёлкнул, и парень с воем покатился в пыль. Из бедра торчал хвост тяжёлого железного болта.

— Эй, всем всё ясно?! — рявкнул Аргнист, обводя взглядом побелевшие лица своих воинов. Бывшие обозники все как один шевелили губами, возводя глаза к небу — верно, молились…

Раненный сотником парень корчился и стонал на земле.

— Фрабар! — резко скомандовал старый сотник. Десятник быстро кивнул головой — понял, мол, — и, переваливаясь, побежал к устроенным на боевых площадках стен Гэсара метательным машинам.

Их Аргнист строил по памяти, однако все необходимые сведения оказались затвержены накрепко ещё с гвардейских времен. На эти-то катапульты, баллисты и прочую механическую снасть и рассчитывал старый сотник, прекрасно понимая, что с пятью десятками воинов — будь они даже все из его бывшего полка — Гэсара не отстоять, возле бойниц осталось совсем мало народу.

Тем временем Орда покончила наконец с нерешительностью. Словно дождавшись чьей-то неслышимой для иных команды, она вся разом как-то дружно качнулась вперёд и полилась вниз по склону. Во главе штурмующих шли неисчислимые стеноломы, за ними двигались твари посерьёзнее — хоботяры, брюхоеды и броненосцы. Мелочи вроде ногогрызов и костоглотов Аргнист пока не видел. Оно и понятно — крепость не хутор. Перед хуторами рек, как правило, нет.

Гардраг вспенился и замутился. Казалось, Орда вот-вот расплещет всю реку по каплям; кое-где из-за плывущих тварей не видно было даже поверхности воды.

— Давайте же там, засранцы! — взревел Аргнист, словно вновь оказавшись во главе своей сотни на смертном поле в ожидании неминуемой атаки баронской конницы…

Фрабар повторил приказ. Мром ударом эфеса выбил удерживавший противовес клин, и сложная механика Аргниста пришла в движение…

Это было нечто вроде кистеня: на длинном деревянном коромысле, сделанном из двух цельных древесных стволов, на цепях висел здоровенный обломок гранита весом, наверное, как три откормленных племенных быка. Камень описал высокую дугу, со всего размаха опустившись в самой гуще плывущих бестий. Взвился фонтан окрашенной тёмным воды — с полдюжины тварей обратилось в кровавое месиво.

Одновременно пришёл в действие и второй такой же «кистень» на другом краю северной стены форта. В сплошном ковре чудовищ Орды появилась ещё одна проплешина, однако её, как и первую, тотчас же затянуло. Тварей было слишком много.

Аргнист только и мог, что вздохнуть. «Эх, Защитника бы сюда сейчас!» Но Защитника, чудесного дара Хедина Заступника, здесь не было, и рассчитывать старый сотник мог только на себя.

Заскрежетали лебёдки, канаты поползли по извивам блоков, вытягивая назад гранитные глыбы. Заполняя вынужденный промежуток, ожили стреломёты, их длинные дротики насквозь пробивали панцири и шкуры, но издыхающие твари тотчас же исчезали под напором новых и новых шеренг, что катились с северного берега.

Аргнист недаром корпел так долго над своей механикой. «Кистени» перезаряжались довольно быстро, а несколько совсем уж ни на что не пригодных по причине старости и хлипкости обозников уже разводили огонь под котлами со смолой.

Аргнист стоял в самой середине северной стены, над заваленными воротами. Старый сотник навскидку стрелял из лука, вгоняя одну стрелу за другой в головы самых опасных тварей Орды — хоботяр. Он думал не об отступлении. Такого просто не могло быть. Орда пройдёт на юг только по его телу.

Передовые шеренги стеноломов достигли южного берега изрядно прореженными, и жуки тотчас занялись привычным делом — подрывать стены и строить живые приметы к бойницам. Аргнист бросился к ближайшему котлу со смолой, щедро зачерпнул ковшом и с облегчающим душу подсердечным ругательством выплеснул кипящую жидкость на вершину быстро растущего синевато-стального треугольника. Шипение, треск, ощутимо запахло палёным; пирамида тотчас же развалилась, дохлые жуки, точно кузнечные заготовки-крицы, покатились обратно к руслу Гардрага.

Вновь ударили «кистени», оставляя широкие кровавые прорехи в рядах штурмующих. Аргнист мог бы гордиться собой — собранные под его руководством системы работали безукоризненно. Но — и сотник отлично понимал это — сегодня Орду смогли бы остановить только несколько дюжин Защитников. Опытный глаз старого воина не мог ошибиться — Гэсар продержится самое большее до вечера. А это значит, что гонца посылать всё-таки придётся — предупредить хотя бы поселян местных, чтобы бежали куда глаза глядят.

Несмотря на эти невесёлые думы, сотник не упускал ничего, не забывая опорожнять на головы стеноломов один ковш смолы за другим. Скоро, скоро котлы покажут дно; и почему эти мужики орденские так долго копаются?! Давно уже пора было запасные корчат подтащить — зря, что ли, из лесу их на своём горбе таскали?!

Одна из живых пирамид сровнялась по высоте со стеной. Аргнист выпустил очередную стрелу прямо в глаз попытавшегося перевалиться через парапет броненосца и ринулся затыкать прорыв, на ходу вытаскивая клинок.

Взмах! И другой! И третий! Меч Аргниста превратил в кровавую кашу трёх самых быстрых стеноломов, четвёртым ударом старый сотник отправил в небытие шуструю главопасть, первой взбежавшую по живому примету — себе на погибель. Рядом оказался кто-то из молодых, привзвизгнул — не поймёшь, то ли от страха, то ли от натуги — и выплеснул полную баклагу кипящей смолы. Пирамида распалась, Аргнист смог оглядеться.

Фрабар командовал боевыми машинами и, похоже, неплохо справлялся. Каменные кистени проделывали широкие бреши в рядах наступающей Орды, но ударяли они нечасто, и ясно было, что тварей этим не удержать. Стеноломы всё прибывали и прибывали, ковши скребли по днищам котлов со смолой; скоро закованные в броню панцирей жуки соорудят один большой примет шириной во всю северную стену Гэсара…

«Тебе не продержаться, старина, — мелькнуло в голове Аргниста. — Не обманывай себя, это так. Только мальчишек зря погубишь. Уходить им надо, и немедля».

— Эй, там, на лебёдках! А ну, бросай, так вашу и разэтак! — заорал сотник, поминая Хедина, Ракота и всех прочих небожителей. — Щиты поднять! Уходим! Монаха выпустить не забудьте!

Обрекать брата Иеронимуса на страшную участь быть сожранным дикой Ордой Аргнист никак не хотел.

Его словно бы и не слышали. Молодые воины продолжали крутить вороты с каким-то зверским остервенением. Фрабару пришлось силой оттаскивать их от канатов.

— Не слышали, олухи, что сотник сказал?! А ну выполнять, живо!

Аргнист был бы никудышным командиром, не позаботься он заранее об отступлении. Наготове стояли кони, чуть что — в седло и поминай как звали. Сейчас, стоя лицом к лицу со всей силой Орды, Аргнист понимал, насколько наивны и смешны были его надежды остановить здесь, под Гэсаром, натиск воинства чудовищ. Куда там — остановить! Скажи спасибо, что пока никого из своих мальчишек здесь не уложил. Что ж, южане, придётся и вам теперь учиться с Ордой соседствовать… Больше за стенами не отсидитесь.

Но, похоже, вошедшие в раж вчерашние новобранцы придерживались иного мнения. Там, где умудрённый опытом воин видел поражение во всей его красе, недавно взявшим в руки мечи мальчишкам происходящее представлялось совершенно по-иному. Приказ Аргниста они выполнили только наполовину. В точном соответствии с услышанным они бросили рычат и канаты, однако, вместо того чтобы бежать к коновязи, один за другим подхватывали щиты и сломя голову летели к сотнику, на гребень северной стены, через который вот-вот должна была политься внутрь Гэсара неудержимая волна атакующей Орды…

Аргнист остолбенел. Эти мальчишки, эти сопляки, из которых он только-только начал выковывать настоящих вояк, — они все всерьёз собрались умереть здесь. Геройство, конечно, похвально, но если врага столько, что он стопчет твой заслон, даже не заметив этого, и пойдёт себе дальше по твоему трупу? Понятно жертвовать собой, если жертва твоя оправданна — продержаться, пока не подойдёт помощь, скажем, — но сейчас-то помощи ждать было неоткуда!

Аргнист уже не успел ничего сделать — ни остановить своих людей, ни тем более повернуть их назад. Живые приметы в пяти местах сразу достигли края стены, и твари Орды полезли на парапет.

Я забыл, насколько это может быть приятно — просто бродить по летним лесам. Я, Губитель, сражавшийся в бессчётных войнах в бессчётных мирах, позволил себе на время забыть о первой цели — понять, кто такой Возрождающий и что за боги правят этим миром. Я забыл о ней, отдавшись мрачному очарованию тех мест, по которым меня несли нот. Я не знал, куда идти. Люди жили далеко на юге, но туда я всегда успею. Я хотел побольше узнать об этих краях, тем более что во врагах здесь недостатка не ощущалось.

Да, это оказались те самые создания, чей зародышевый пруд из раскалённой лавы я обратил в ничто, когда жадно пил из потока Силы в крошечной подземной каморке, там, возле стёртого ныне с земли Холма Демонов. Только теперь их стало гораздо больше. Сперва я удивился — это же огненные создания, для их бытия нужен холод, а сейчас тёплое, можно даже сказать, жаркое лето. Здесь же ими буквально кишели все леса. Правда, «кишели» — не совсем верно: длинные колонны этих тварей, словно вымуштрованные солдаты, двигались куда-то на юг. Что ж, кому-то повезло — у него появилась возможность развеять скуку. Не стану мешать. Пусть развлекается. Скука — наш единственный враг, а ненависть к врагу — единственное от неё спасение…

Правда, дважды я не смог отказать себе в удовольствии сразиться. Они были смелы, эти существа, сотворенные неведомым мне искусником, они бросали мне вызов, и как-то я решил не отвергать его.

Мы стояли друг против друга на середине круглой цветущей поляны в светлом и радостном лесу, окружённые здешними белоствольными деревьями с чёрными подпалинами на коре, — я помнил, что в одной из реальностей их называют «берёзы», — и ждали, кто первый дерзнёт напасть. Разумеется, я сражался не в истинную свою силу, иначе поединок не доставил бы ни малейшего удовольствия. Я сознательно ограничил себя, оставив лишь чуть более того, чем владел обычный обитатель этих лесов. Если уж решил драться, дерись по правилам, чтобы потом не было стыдно перед самим собой.

Это было крупное создание, с длинной шеей, с пастью, усаженной кривыми, точно нуарсийские кинжалы, клыками, с мощными когтями на мускулистых и коротких передних лапах и не менее устрашающими — на лапах средних и задних, коими тварь пользовалась при ходьбе. Признаться, не помню, чтобы где-либо встречал шестиногов, но я много чего не помню. Местные обитатели называют их «хоботярами», как я узнал из подслушанных на хуторах разговоров.

Она чуяла, что со мной не всё так просто, эта хитрая и осторожная тварь, однако она была слишком голодна. И потому, когда я сделал вид, будто намереваюсь повернуться спиной и спокойно направиться в лес, она разом оттолкнулась от земли всеми шестью лапами, вытянув шею и явно намереваясь одним махом перекусить меня пополам. Судя по клыкам, она вполне могла это проделать.

Я отпрыгнул в сторону. Кровь бурлила и кипела в жилах — опасная игра, игра, где ставкой была жизнь, являлась единственным моим развлечением, единственной отрадой. И сейчас я тоже рисковал. Сознательно ограничив силы, я превратился почти в смертного и, если бы твари удалось меня одолеть, расстался бы с жизнью. А ведь именно бессмертному по-настоящему страшно бывает умирать…

Что ж, померяемся силами.

Я подхватил чудовище за нижнюю челюсть и резко рванул вниз. Хруст, по рукам потекла тёплая, вонючая жижа, лишь отдалённо напоминавшая кровь. Тварь судорожно забилась, однако мой второй рывок оставил её и без верхней челюсти. Не больно-то крепко вы ладите, господа маги…

На этом всё кончилось. Тело твари валялось на траве, вытянув нелепо длинную шею; вместо головы остались только окровавленные лохмотья мяса и торчащие из раны острые обломки костей.

Я остановился. Бой кончился слишком быстро, кровь не успела утихнуть. Тварь оказалась слаба.

Ну что ж, видно, придётся поискать более достойного врага. Я подумал, что, быть может, напрасно так долго задерживался на севере. Красоты красотами, но имя Губитель так просто не даётся. Быть может, там, на полудне, мне найдётся более достойный противник? Быть может, тот, против кого направлено остриё удара этих тварей, не может справиться с этой угрозой один? Я никогда не вмешивался в чужие войны: величайшим оскорблением всегда почитал лишить кого-то врага.

Но здесь, среди злобных, неразумных, созданных грубой материей тварей, жили люди, обычные смертные, бессчётные поколения которых прошли перед моим взором. Странствуя по северным лесам, я смог достаточно близко видеть их жизнь, жизнь на затерянных в глуши крошечных хуторах, жизнь в окружении чудовищ. И далеко не всегда война с этими чудовищами оканчивалась для людей удачно…

Я, Губитель, по-прежнему странствовал с чистой памятью, по-прежнему не помнил, кто я, откуда, зачем пришёл сюда и в чём, во имя всех вселенских сил, заключается тот самый мой Долг, с которым я вступил в этот мир; однако постепенно из неведомых глубин поднимались чувства. Мне что-то нравилось, а что-то, напротив, вызывало отвращение — вот как убитая сейчас тварь, например. Всё чаще мне хотелось вмешаться, всё чаще вид снующих и шмыгающих тварей побуждал меня отбросить наконец сдержанность и уничтожить их — не как врагов, а как нечистоты. Когда-то у меня был дом. И я знал, что время от времени в нём нужно делать уборку.

Кажется, это называлось «помощь». Помощь слабым и беззащитным. Бездны и Небеса, но я никогда не занимался подобным! Это-то я знаю точно. Неужели в меня вползло чувство жалости? Вползло неведомо откуда вкупе с остальными видениями явно не из моей жизни? Я ведь знал, что они чужие. Чужие от начала и до конца. Но откуда они взялись во мне?

Однако же лезть не в свою войну, тем более в войну магическую, для меня оставалось верхом непотребства…

Я медленно двигался к югу, описывая широкие петли по лесам, время от времени, словно дикий зверь, убивая голыми руками какую-то из тварей Орды, как называли местные этот пандемониум.

То были дни странной раздвоенности. Ничего не зная о себе, ощущая лишь глухие шероховатые стены запретов, проходы склонностей и зияющие бездны страстей, я брёл, вслушиваясь в необычайно чётко звучавший внутренний голос. Он твердил, что чудовища Орды — это величайшее зло и что их нужно как можно скорее уничтожить, ибо каждый час моего промедления означает мучительную смерть ещё кого-то из несчастных обитателей сих мест.

Для меня это было внове. Я привык сражаться; а если когда-то и жил для чего-то ещё, то сейчас ничего об этом не помнил. И какое мне было дело до всех тех, кто населял бесчисленные миры Великой Сферы? Я не трогал их, они не были моими врагами, эти смертные, я просто не обращал на них внимания. Мне не нужны были ни власть над ними, ни их поклонение. Хотя теперь я и понимал, что среди павших от моей руки было немало таких, кто жаждал властвовать именно над этими смертными, кто стремился сделать их своими послушными слугами — зачем, правда, я никогда не мог взять в толк.

А теперь… «Как же ты не видишь страданий и мук тех, кто волею судеб оказался слабее тебя? — криком кричал мне в ухо чей-то неслышимый голос. — Как же ты можешь проходить мимо них равнодушно? Почему ты не используешь свои Великие Силы, вырванные из заточения, чтобы облегчить несчастным их и без того горькую участь?..»

От этих мыслей всё начинает постепенно путаться. Я был Губителем. Врагом всего и всех. Неведомо кем и для чего рождённым. Неведомо где и как выросшим. Я никогда не шёл сражаться, чтобы помочь кому-либо. А тут… Я всегда относился с некоторой иронией к высокопарным заявлениям Белых рыцарей, объявивших себя чуть ли не единственными защитниками Добра в пределах Упорядоченного.

Стоп! Белые рыцари/ А ведь это тоже оттуда, из глубокого, начисто забытого прошлого. Я пытаюсь вспомнить что-либо ещё — кто они такие, откуда взялись, с кем сражаются, — но напрасно.

Иногда мне кажется — кто-то специально крошечными порциями отмеряет мне возвращаемые воспоминания.

Нет, конечно, этот странный, нашёптывающий в уши голос не заставит меня свернуть и отступить от раз принятого плана, но… может, стоит всё же взглянуть, что делается на юге? И заглянуть не только в храмы и обиталища колдунов?..

Был солнечный и безмятежный день, когда я вышел к отдельно стоящему хутору. На первый взгляд он почти ничем не отличался от прочих, что попадались мне на пути, — тот же прямоугольник стен, чёрная от дыма кузница, но при виде его тот странный мой внутренний голос внезапно пришёл в непонятное возбуждение, волей-неволей передавшееся и мне.

Чем-то он был знаком мне, этот хутор. Я имел здесь какие-то дела с его обитателями… И притом совсем недавно… Что-то очень важное… вопрос жизни и смерти… словно бы спас здесь кого-то…

Я заколебался. Что это всё значит? До того как провалиться в беспамятство во владениях Царицы Ночи, я побывал здесь? И даже свёл дружбу с кем-то из здешних обитателей? Невероятно!

И тем не менее это было так. В памяти всплывали смутные, словно подёрнутые туманом видения: бело-оперённые стрелы, пронзающие синевато-стальные панцири громадных жуков… тело страшно изуродованного невысокого, очень коренастого и широкоплечего человечка с окладистой бородой… и второй человек рядом с ним — напротив, высокорослый, мощный телом, хотя уже далеко не молод…

Да! Как же я не сразу узнал! Это же его хутор, того самого высокого, которого я спас в лесу от тварей Орды! Или… или это не я его спас? Но тогда почему я это так ярко помню?..

Я даже присел на мшистый камень возле самого края дружно колосящегося поля. В мыслях царил полный сумбур. Что же всё это значит?!

Рядом из-под соседнего камня бил слабый родничок. Вода заполняла выстланную мхом впадинку, образовалось естественное зеркало. Я склонился над ним.

Да, это моё лицо. Сперва оно казалось мне совершенно чужим, но вот из-под надетой кем-то маски начали проглядывать мои собственные черты. Волосы редели, скоро от этой непристойной гривы не останется и следа. Глаза становились глубже посаженными, утрачивая легкомысленную голубизну и обретая мой исконный цвет — чёрный. Подбородок становился более массивным, скулы утрачивали мягкость очертаний, рот вновь стал похож на оставленный мечом разруб. Плечи разворачивались, становясь шире и наливаясь силой; руки тоже бугрились мускулами, ладони сделались шире и куда сильнее. Всё в порядке, а то сперва я подумал, что окончательно сошёл с ума и в голове одни лишь бредовые воспоминания, ничего не имеющие общего с действительностью…

Да, это снова я. И облик мой достоин моего имени. Однако… почему же так настойчиво лезут в голову какие-то явно чуждые мне воспоминания? Я даже помню, как звали этого хозяина хутора — Аргнист.

И стоит мне только произнести про себя по буквам это имя, как в голове словно взрывается целый пучок вспарывающих небо молний. Аргнист! Да, я спас его! И… и сейчас он в страшной опасности!

Я словно наяву увидел невысокую красно-кирпичную стену какой-то крепости, доверху облепленную разнообразными тварями Орды. Живые пирамиды из сине-панцирных жуков служили дорогой чудовищам покрупнее — вплоть до настоящих гигантов. И там, наверху стены, шла отчаянная схватка. Я вновь увидел спасённого мной человека, ловко отмахивавшегося мечом от наседавших на него тварей, а рядом дрались несколько совсем молодых парней, кое-как, неумело ворочавших клинками. Их участь была решена. Они не продержатся и нескольких минут. Их война будет проиграна. Горе побеждённым! Больше тут сказать нечего.

Но я же спас этого человека! Я спас его один раз и, следовательно, имел очень веские основания так поступить. А значит, не миновать и второго раза!

Я сжал кулаки. Это не похоже на Губителя, но… Ладно, время действовать, размышлять будем потом!

Голубое небо над крепостью безучастно смотрело вниз. Наверное, его тоже забавлял разыгрывавшийся кровавый спектакль. Боги любят тешиться страстями и смертями людей. И редко, очень редко когда смертным удаётся отплатить за это.

Бросив метательные машины, воины Аргниста дружно устремились на гребень стены к старому сотнику. Аргнист яростно заорал: «Назад!» — но было уже поздно. Люди схватились с перевалившими через стену броненосцами, брюхоедами и главопастями. Уроки бывалого охотника за ордынскими тварями не пропали даром — парни старались бить не куда попало, а куда учили. И в первый момент им удалось сдержать неистовый натиск Орды.

Старые неуклюжие мечи словно бы сами собой находили уязвимые места, вспарывая тяжёлые зеленоватые панцири чудовищ. Лопались разрубленные глаза, из рассечённых шей хлестала тёмная кровь, обильно пачкая камни. Первые мёртвые туши полетели вниз, круша возведённые из стеноломов приметы.

Твари Орды, похоже, и не ожидали подобного отпора. На некоторое время они замешкались, попятились, и людям Аргниста удалось очистить от чудовищ гребень стены. Правда, защитники форта не успели даже перевести дух, как Орда вновь нахлынула — подходили хоботяры, ударная сила.

Старый сотник бросил быстрый взгляд на своих мальчишек, не переставая вовсю работать мечом. Плохо дело. Этот ранен, этот еле на ногах держится… Всё, стены уже не удержать.

Аргнист совсем было собрался командовать отход, когда на поле боя что-то внезапно и неуловимо изменилось. Где-то там, на северном берегу Гардрага, в задних рядах атакующей Орды возникло какое-то беспокойство, по бесконечным рядам чудовищ прошли короткие судороги, словно круги по воде от брошенного камня. А потом над головами тварей пролетела громадная туша хоботяры, точно выпущенное из катапульты ядро. Пролетела — и со всего размаха врезалась в один из живых приметов, обратив стеноломов в кровавую кашу. Стена загудела от чудовищной силы удара — Аргнист даже испугался, что старая кирпичная кладка не выдержит.

На изломе полуночного берега внезапно, точно могильный призрак, возникла высокая фигура воина. Она казалась сотканной из нитей предутреннего тумана — невозможно было различить ни лица, ни оружия, ни даже одежды. И этот призрак напрямик шёл к крепости, рассекая ряды тварей Орды, словно меч самого Ракота Грозного в незапамятные дни его Восстания.

Вокруг туманной фигуры в воздух взмётывались фонтаны чёрной крови. Искромсанные, изорванные в клочья туши летели в стороны, словно камни из пращи. Призрак убивал их голыми руками — просто раздирая плоть.

Вокруг страшного пришельца тотчас же вскипел круговорот схватки. Не ведающие страха смерти, лишённые собственной воли, твари Орды резко развернулись, подчиняясь новому, пришедшему откуда-то извне приказу. Натиск на защитников Гэсара тотчас же ослабел.

В переполненном телами страшилищ Гардраге возник настоящий живой водоворот. Твари разворачивались, и даже почти дошедшие до стен крепости начинали отступать. Последними отходили стеноломы.

А на том берегу творилось нечто невообразимое. Оцепеневшие Аргнист, Фрабар и остальные воины с замиранием сердца смотрели, как живые волны одна за другой накатывались на призрачного воина, вокруг которого уже взвихрился настоящий смерч. Кровь хлестала из бесчисленных ран на телах чудовищ; валы осклизлой плоти громоздились всё выше и выше — казалось, они вот-вот накроют нежданного защитника Гэсара с головой, однако тот ловко поднимался всё выше и выше по этим страшным подмосткам, продолжая с невообразимой быстротой и лёгкостью рвать, душить и кромсать подступавших к нему созданий.

— От так дела, сотник! — услыхал Аргнист потрясённый шёпот Фрабара. — Да кто ж это такой, уж не сам ли Хедин Справедливый услышал наши молитвы?!

Аргнист только покачал головой. Что он мог ответить? Кое-кто из его новобранцев уже упал на колени, простирая руки к сражавшемуся на том берегу туманному воину.

А тому, как видно, надоела мясницкая работа. Тёмные волны Орды внезапно прошили три коротких голубых взблеска, каждый из которых оставлял на своём пути настоящую просеку, выжженную в бесконечных шеренгах. Вокруг воина вздулся трепещущий алый плащ, и всё, что касалось этого страшного покрова, тотчас же обращалось в пепел.

Орду это не остановило. Беспощадное истребление никак не действовало на неё — ведь в рядах атакующих шли не живые существа, а гомункулусы, лишённые каких бы то ни было чувств. Они лишь исполняли раз отданный приказ. Даже самая лютая смерть собратьев не могла остановить остальных.

И тем не менее стало ясно, что полки Орды не так уж неисчислимы. Сначала очистился южный берег Гардрага, потом мало-помалу начал пустеть северный. И оттуда, с полуночи, уже не валили всё новые и новые сонмы.

Внезапно всё прекратилось. Уцелевшие ордынские твари отхлынули от кровавого кургана, что вырос почти втрое выше крепостных стен форта, наполовину запрудив реку. Жалкие остатки громадного войска поспешно отступали на север. Призрачный воин остался стоять на воздвигнутом им холме из туш. Казалось, он пристально смотрит на юг, словно выискивая кого-то среди защитников Гэсара… Все чувствовали медленно скользивший по их лицам холодный взгляд нечеловеческих глаз и понимали — тот, на другом берегу, специально дал им ощутить это.

На лице Аргниста взор призрака задержался, и старый сотник почувствовал, как душа его и в самом деле уходит в пятки. На него пустыми глазницами смотрела Сила, совершенно чуждая всему живому в этом мире, Сила, имеющая одно лишь страшное предназначение и мучительно отыскивающая ответ на какой-то очень важный вопрос.

Призрачная фигура начала вдруг меняться. Она уменьшилась до обычного человеческого роста, сквозь пелену тумана внезапно проступила одежда. Черты лица различить было невозможно, однако Аргнист внезапно напрягся и весь побелел.

— Хедин Заступник! — прошептал он, торопливо очерчивая правой рукой охранный знак, намертво вбитый в память ещё храмовниками. Вид у хуторянина был такой, словно он внезапно увидел перед собой выходца с того света.

Воин на левом берегу поднял руку, словно прощаясь, и медленно зашагал прочь, спускаясь с отвратительной груды осклизлых от крови и выпущенных потрохов тел.

— Эй, постой, друг! — опомнившись, заорал Аргнист. — Вернись, куда же ты!..

Он явно знал меня, этот немолодой уже воин, с горсткой соратников отстоявший свой заветный рубеж. Он знал меня — но откуда? Быть может, стоило поговорить с ним?.. Я так и намеревался сделать, когда в сознание словно впились тысячи и тысячи раскалённых игл.

Это был запрет. Кто-то очень могучий решительно не желал, чтобы я заговорил со старым воином. Кто-то, силами по меньшей мере равный мне — если не превосходящий. Я ощутил закипающую жестокую радость — у меня теперь есть Враг! Настоящий Враг, умный, хитрый и коварный, — а что ещё надо вечному воителю вроде меня?

Я не принял боя, отступил, хотя логичнее всего было бы добраться до узнавшего меня старого рубаки. Но… тут со мной случилось неожиданное. Я жадно рвался к скрытым глубинам собственной памяти и в то же время страшился этого. Видения, благостные картинки — они были такими… такими человеческими, что ли, и внезапно представилось: вдруг всё, что я думаю о себе, развеется, как сон, как морок, и я окажусь просто куклой какого-то колдуна с данными на краткое время взаймы силами… Признаюсь, от одной такой мысли пробрала дрожь. Нет! Пусть всё идёт как идёт. Я вторично спас того человека… а теперь пора заняться собственными делами. На юг, на юг, к храмам местных богов! Давно пора уже представиться им по всей форме.

На север я шёл недолго. Более меня в этих лесах ничто не задерживало. Орда должна была приутихнуть. (Это был не бой, а избиение. Я не стремился к справедливой схватке, но уничтожал их, подобно тому как люди истребляют вредных насекомых.)

Наконец все следы лившейся потоком на юг Орды исчезли. Я вновь оказался в чистом, неизгаженном лесу; это было подходящее место, чтобы на время расстаться с этим моим телесным обликом.

Невидимым, развоплощённым, я взмыл под облака. Потом, если будет нужно, я предприму глубокую пешую разведку, но сейчас моей целью был огромный торговый город на самом краю Великого океана. Город стоял на островах речной дельты, через бесчисленные протоки были переброшены столь же бесчисленные мостки.

Но сам город с высоты я мог видеть лишь краткий миг. Я вновь обрёл своё тело. Впрочем, так ли уж своё? Когда я смотрелся в родник и видел собственное отражение, мне казалось, что я обрёл наконец прежний лик. Но старый воин в игрушечной крепостце узнал меня — значит, в тот миг, когда я думал о нём, тело приняло какой-то иной, знакомый ему облик. Истинного моего обличья он видеть не мог: в этом мире я никогда не бывал. Это я помнил точно — единственное из всего.

Я стоял в тихом узком проёме между линиями домов. Память внезапно ожила, подсказав — вкупе со многими другими необходимыми вещами, — что подобный проём именуется «улицей». Оправив свою неказистую одежду, я пошёл прочь, глубинным чутьём ощущая близость одного из Истинных Храмов и направляясь к нему.

Аргниста всего трясло, воины его выглядели не лучше. Страшный призрак-истребитель скрылся, оставив после себя лишь необозримые курганы трупов. Чёрная кровь чудовищ щедро текла в Гардраг, смешиваясь с его чистыми струями. «Кто-то останется без воды», — мрачно подумал сотник.

Однако если ты командир, то, какие бы призраки ни показывались перед вверенной тебе крепостью, нужно командовать. Ты отвечаешь за жизни своих воинов, а значит, сделай вид, будто всё так и должно быть.

— Ну, что замерли? — стряхивая с себя оцепенение и стараясь, чтобы в голосе не прорезалась предательская дрожь, гаркнул Аргнист. — Всё, дело здесь на сегодня кончилось. Теперь нам туши эти таскать не перетаскать. Давайте, давайте пошевеливайтесь! Убитых — к алтарю сносите. Фрабар! Займись ранеными!

Потери отряд Аргниста понёс просто смехотворные для такого боя — всего двое. Один новобранец, поражённый ударом в спину, и один немолодой уже мужик из обозников. Этот умер просто от страха — сердце не выдержало.

Сотник велел Фрабару построить отряд.

— Да, Иеронимуса, пожалуй, тоже выпустить можно. Надо ж кому-то погребальную отслужить!

ГЛАВА V

Всю дорогу от городских ворот Двалин выбирал гостиницу, руководствуясь одному ему известными признаками — его не интересовал ни внешний вид дома, ни выражение лица хозяина. В конце концов Эльтаре это надоело, и волшебница заявила, что, если они немедленно не остановятся в первом же попавшемся заведении, она напряжёт все остатки своих колдовских сил и превратит непомерно капризного гнома в булыжник. Это подействовало, и Двалин, пытаясь сохранить лицо, сквозь зубы пробурчал, что, дескать, во-он та, впереди, как раз ничего.

Хеорт ухмыльнулся, оглядывая полутёмный холл и ведущую наверх широкую лестницу. Сказать, чтобы здесь было особенно уютно или чисто, никак нельзя. Самая средняя изо всех средних гостиниц.

Гном с Хеортом устроились в одной комнате, Эльтара — в другой, надменно потребовав себе лучшую. Брошенная волшебницей на стойку монета сверкнула золотом, и хозяин ринулся на вожделенный жёлтый кругляш, точно коршун на добычу.

— За себя платите сами, — улыбнулась спутникам Эльтара, направляясь к лестнице. Гном вздохнул — чем дальше от Холма Демонов, тем ощутимее проявлялись прежние привычки повелительницы.

— Ну, отправимся нашу рыбку караулить? — осведомился гном у парня, когда они рассовали по местам свои нехитрые пожитки — львиная доля их груза, как уже говорилось, принадлежала Эльтаре.

— Да, Хисс едва ли потащится напрямик через ворота. Стража, она ведь Змеиный народ не жалует. Два причала в гавани им отведено, под обиталища четыре барака — вот и будьте довольны. А ежели кто из них через ворота полезет…

— А ты не боишься, что он силой Печати может всю эту стражу…

— Думал я об этом, — признался юноша. — Хисс, конечно, хитёр, этого не отнимешь, но если он начнёт чародейничать прямо в Галене… Ты забыл о храмах? Да и у короля при дворе волшебники не из последних состоят… Нет, не решится Хисс на такое. Проскользнёт в город по реке. Иного пути ему нет.

— А через стену? — Гордый гном никогда не стремился казаться умнее других в тех областях, где эти самые «другие» понимали много больше его самого.

— Через стену, конечно, может, — кивнул Хеорт. —Но Прекраснейшая, я уверен…

— Да что ты заладил: «Прекраснейшая, Прекраснейшая»! — с досадой передразнил юношу гном. — Уж без неё-то ты можешь говорить нормально?.. Я вот тебе так скажу: придётся нам с тобой устраивать засаду. Представь: вплывает Хисс через Речные Ворота — и что он делает дальше?

— Да ясно что, — Хеорт пожал плечами. — Будет плыть до самого порта. По рукавам петлять, чтобы с берега не заметили. А там на любой корабль своего народа поднимется — и всё, пиши пропало!

— Значит, к причалам пойдём, — подытожил Двалин. — А там как, присесть-то есть где или прямо на камнях придётся?

— Боюсь, не только «на камнях», но даже «под камнями», — вздохнул Хеорт. — Торчать перед посудинами этих змеюк — благодарю покорно! Придётся заклятиями яму на пирсе вырыть и там засесть.

— А как же мы твоего Хисса-то за шкирку возьмём? — удивился гном. — Что мы из-под тех камней увидим?

— Вот тут-то нам без Эльтары не обойтись, — вздохнул юный сын Снежного Мага. — Без Дозорного Заклинания — никак. Конечно, пара их змеиных девок, да ещё заголённых, — и Хисс к тебе сам примчится, только пыль столбом стоять будет. Но чего нет, того нет…

— Почему же это «нет»? — внезапно послышался голос волшебницы. Эльтара стояла на пороге их комнаты, небрежно опершись о притолоку. Двалин аж подскочил — он самолично запер дверь на засов… — Почему же «нет»? — повторила волшебница. — Всё у нас есть. Точнее, будет. Вот он, — изящный тонкий пальчик указал на растерявшегося Двалина, — вот он-то у нас и будет заголённой змеиной девкой… Уж я постараюсь!

— Что-о?!! — заорал гном, приходя в себя. — Я — девкой змеиной?! Чтобы меня этот ваш Хисс, значит, того-этого…

— Не беспокойся, — уголки тонких губ волшебницы чуть дрогнули от сдерживаемого смеха. — Никакого «того-этого» Хисс проделать уже не сумеет. Потому что мы возьмём его за жабры прежде, чем он успеет даже позвать свою змеиную маму! — Лицо Эльтары приняло свирепое выражение.

— Ни за что. Хоть режь меня на этом самом месте. — Двалин скрестил руки на груди и отвернулся. — А почему бы, кстати, Хеорту змеёй чуток не побыть? Не из-за тебя ли, парень, вся эта каша заварилась?!

Хеорт заметно побледнел.

— Он не подойдёт, — заметила Эльтара, критически оценив стройную фигуру юноши. — У этих змеев больше всего ценится… гм… ширина того, что пониже спины…

Двалин издал горлом странный звук и сжал кулаки. Лицо его напоминало в тот миг хорошо проваренную свёклу.

— Ну что ты обижаешься, чудак? — Эльтара ласково улыбнулась взбешённому гному. — Ведь это ж для пользы дела…

— Дела? — страшным голосом прорычал Двалин. — Чьего дела? Я этому Хиссу голову легко сверну, а прикидываться шлюшкой ихней змеиной, в воде бултыхаться!.. Да и сколько мне там болтаться, как живцу на крючке?! А другие змеюки, что, на меня и внимания не обратят?!

— Не обратят, — заверила Эльтара. — Уж об этом-то я позабочусь. Гном опустил голову и яростно запыхтел.

— Нет! И не просите. Хватит с меня Эльстановых чар!..

— Эльстановых чар? — С лица молодой волшебницы мгновенно сбежала вся краска. — Погоди, ты сказал — чар Эльстана?!

— Ну да, — проворчал Двалин. — Забыла ты, что ли? Десять раз рассказывал… Почему мне домой-то нельзя, а?!

— Но если Эльстан… если его уже нет… то его чары должны перестать действовать! — почти выкрикнула Эльтара.

Двалин ошарашенно уставился на волшебницу.

— Стой-ка… стой… сейчас… я должна проверить… — лихорадочно бормотала девушка, совершая руками пассы с такой быстротой, что невозможно было различить отдельных движений. — Я должна проверить…

Двалин почувствовал внезапную головную боль. Одновременно заныли все до одной старые раны, залеченные по весне Эльстаном и Саатой. Глаза Эльтары впились в лицо гнома, губы её шевелились, Двалин смутно уловил задаваемый волшебницей кому-то один-единственный вопрос, уловил не слова, не общий даже их смысл, но интонацию, с которой этот вопрос задавался…

Наконец пытка кончилась. Двалин несколько раз встряхнул головой, отгоняя последние следы боли, и уставился на бледную как снег волшебницу.

— Ну что? Что узнала?

Губы молодой волшебницы сжались в скорбной гримасе.

— Я… Я не понимаю, — наконец выдохнула она. — Чары Эльстана и впрямь действуют, но… Наложившего их они уже не помнят. Я с таким ещё ни разу не сталкивалась.

Гном попытался было затеять более подробный разговор на эту тему, не без основания надеясь, что Эльтара, быть может, позабудет о своей идее использовать его, Двалина, как приманку для Хисса, но не тут-то было. Молодая волшебница очень быстро вновь овладела собой.

— Так, значит, решено. На Двалина накладываем заклятье. На тебя, Хеорт, тоже — будешь в воде рядом с гномом. Я остаюсь на берегу и, как только Хисс покажется, сразу же подсекаю…

Двалин заскрежетал зубами.

— Да чтоб мне под обвал попасть!.. Чтоб мне горна никогда не видеть, чтоб в Ашпаранге никогда не побывать!..

— Я сниму с тебя Эльстановы чары, не бойся, — ровным голосом сказала волшебница. — Раз уж ты не понимаешь, что Печать Вечного Короля надо отобрать у Хисса во что бы то ни стало, значит…

— Да понимаю я всё! — вскинулся Двалин, оскорблённый перспективой наёмничества до глубины души. — Просто… просто…

— Да никто ж тебя и не увидит, коротышка ты неразумный! — словно ребёнку, продолжала втолковывать гному Эльтара. — Никто тебя не увидит, кроме одного только Хисса! Никто даже не узнает, что гном решил в порту искупаться… А ты, Хеорт, будешь рядом. На тебя я наложу Заклятье Невидимости. Тебе только удержать Хисса несколько мгновений, пока я не подоспею…

После долгих уговоров, укоров и упрашиваний гном наконец согласился.

— А… а ты и вправду можешь чары Эльстана с меня снять? — подозрительно понижая голос, осведомился он напоследок. — А то ведь ты знаешь, домой мне хода нет… Только раньше я думал — заклятье может лишь наложивший его снять.

— Верно, — кивнула Эльтара. — Я не взялась бы за работу, будь на тебе, скажем, волшба Снежного Мага. Но чародейство Эльстана… я знаю его едва ли не лучше своего собственного… И могу попытаться. Но ты знаешь своих старейшин… Как они отнесутся к тому, что закон Ар-ан-Ашпаранга всё же окажется нарушенным?

Гном помрачнел ещё больше.

— Ты права… — выдавил он сквозь зубы и отвернулся. — Всё, не бывать мне дома…

Ничего не понимая, Хеорт испуганно переводил взгляд с гнома на Эльтару и обратно.

— Погоди отчаиваться, — Эльтара успокаивающе положила тонкую ладонь на плечо понурившегося Двалина. — Я предчувствую — грядут большие перемены. Многие из старых законов исчезнут сами собой. Станет просто не до них, поверь мне…

Однако это не слишком помогло. Двалин погрузился в свойственную порой гномам чёрную меланхолию, вывести из коей могло одно лишь пиво. Правда, Эльтара не слишком-то одобряла употребление столь грубого напитка и решила помочь спутнику по-иному…

Из изящного кожаного чехла, отделанного мелким речным жемчугом, появилась небольшая тонкая флейта. Волшебница поднесла инструмент к губам, и комнату заполнила прихотливая тёплая мелодия, полная неизъяснимого очарования. Светлая грусть слышалась в ней, и в то же время — великая надежда, что придут иные времена…

И окутавшая гнома чёрная, неизбывная как будто печаль стала отступать, Двалин поднял голову. Его взгляд прояснился, ссутулившиеся плечи расправились, на губах даже появилось подобие улыбки.

— Ладно, чего уж там, — наконец выдавил он. — Семь бед — один ответ. Наложишь ты своё заклятье! Слово даю. Хорошо бы Хисс побыстрее появился, пока я не передумал…

На шпиль городской ратуши Галена опустился стремительный коричневокрылый сокол — птица очень редкая, осторожная и так просто к человеческому жилью не подлетающая. Сокол повертел головой из стороны в сторону, осматриваясь, а потом внезапно сорвался с насеста и стремительно помчался к реке.

— А ведь неладно оно-то, в славном Светлопенном Галене! — без обиняков брякнул с порога Двалин, непринуждённо вваливаясь в просторные апартаменты Эльтары.

Гном с Хеортом только что вернулись из разведывательного похода к докам. Сама волшебница считала подобное времяпрепровождение недостойным её и осталась в гостинице, обложившись какими-то манускриптами.

— В чём дело? — Эльтара не подняла головы от причудливой вязи неведомых гному букв. В последнее время волшебница пребывала в дурном настроении.

— В городе охотятся за колдунами, — сообщил Двалин. Эльтара вздрогнула.

— Как так? За колдунами? — Она впилась взглядом в глаза гнома. — Ты не спутал?

— Именно так, и я сегодня не выпил ни капли пива, — отчеканил гном. — Охота на ведьм, самая настоящая! Всем заправляют храмы. Жрецы ходят по улицам и кричат, что Орда прорвала Рыцарский Рубеж, что это кара Новых Богов, Хедина и Ракота, за грехи людские, а корень зла в том, что лишь им, служителям божественного, дозволено творить волшбу, все же прочие — слуги Тьмы и, следовательно, Зла. А таковых ждёт костёр.

— И… и что же творится в городе? — Кровь постепенно отливала от щёк волшебницы.

— Что, что… будто сама не знаешь… — проворчал гном. — Погромы там, вот что! — со внезапной яростью рявкнул он. — Погромы! Всех, кого подозревают, тащат в храмовые темницы. Пока ещё народ разошёлся не слишком сильно, но если этому не помешать… — Он выразительно взглянул на Эльтару.

— Помешать? — простонала та. — Но как? Мы же не можем перебить весь город!

— Но… быть может… вразумить лишившихся рассудка? Это ж чушь, будто Орда «наслана за грехи»! Не верю я в такое! — возмутился гном.

— Боюсь, что вразумить весь Гален в то время, как целая армия жрецов последовательно сводит его с ума… — Эльтара с сомнением покачала головой. — Но как же это началось? Ведь ещё вчера все было спокойно!

— То-то и оно, что вчера, — гном скрипнул зубами, — а сегодня город весь обезумел, говорю тебе! Арр-га-храбадар!

— Ну и выражения у тебя, — невозмутимо отозвалась Эльтара. — Смотри не брякни в приличном обществе!

— Ладно, ладно, что будем делать-то? — торопил волшебницу гном. — Спасать людей ведь надо! Травниц, костоправов… колдунов из тех, что погоду заклинают… или рыбу морякам в сети гонят… или просто тех, у кого талант… Неужто смотреть станем?

— А как же Хисс? — в упор спросила Эльтара. — Суета и замятня — для него подарка лучше не придумаешь. Он как про это услышит, сразу же попытается проскользнуть в порт!

— Хисс, да… — Гном скривился, как от оскомины.

— Или — или. — Эльтара тяжело поднялась, ступая, точно древняя старуха. — Или мы охотимся за Хиссом, или спасаем людей в Галене. Что ты выберешь, гном?

— Р-родгар! Почему обязательно выбирать?! Неужто ты не справишься с Хиссом в одиночку?

— Закрой плотнее дверь, Двалин. Закрой, закрой. Я не хочу налагать никаких заклятий на эту комнату, иначе жрецы отыщут нас в два счёта. Так вот, слушай. Ты знаешь, откуда я. Больше об этом не должен знать никто, иначе погубишь и себя, и меня, и мою любвеобильную сестрёнку. Если я попытаюсь взять Хисса каким-то дальнодействующим заклятьем, меня тотчас же опознают те, кто уже давно охотится за тайной — что там, за… ну ты сам знаешь за чем. А Первая Заповедь моей родины гласит…

— «Разгласивший путь в Эльфран подлежит смерти», — угрюмо процитировал гном. Эльтара изумлённо подняла брови.

— Ты знаешь?.. Откуда?..

— Твоя сестра. Она была… гм… очень словоохотлива.

— Понятно… Тогда ты сам всё знаешь.

— Но, Эльтара, послушай! Да кому он нужен, этот путь в ваш Эльфран?! Всех излишне любознательных давно упокоил Погибельный Лес! Вон весь берег завален черепами!

— Есть, есть такие, и немало, уверяю тебя. Чёрные колдуны, кому мы не даём безнаказанно творить зло. Маги острова Брандей — слыхал о таких?

— Бр-р-р… — Двалин выразительно поёжился. — Эдакая-то мерзость!

— Вот именно. Мерзость. И притом очень могущественная. Не знаю, почему Новые Боги не расправились с ними, но это сейчас и не важно. Однако, клянусь кровью Звёзд, что течёт в моих жилах, брандейские маги отдали бы любые сокровища за то, чтобы знать, где лежит Эльфран. Могущественные заклятья Вечного Короля охраняют нашу землю, но…

— Короче, ты отказываешься? — в упор спросил Двалин. — Тогда посмотри в окно, Прекраснейшая!

Последнее слово он произнёс с нескрываемой иронией.

Из-за открытого по летнему времени окна донёсся полный ужаса вопль, тотчас же потонувший в глухом гуле толпы.

— Ого! — Двалин одним движением выхватил из-за пояса секиру. — Кажется, они уже добрались и сюда. Смотри же, во имя Родгара!

Гном весь трясся от ярости. Таким Эльтара видела его один-единственный раз, когда эта самая секира едва не раскроила ей голову. Волшебница шагнула к окну.

Мирная торговая улица, обычно полная деловито снующего люда, теперь была пуста. Все до единой лавки закрыты, тяжёлые ставни заперты, словно во время морового поветрия. И по самой середине этой улицы сломя голову мчался человек в обычном для травников коричневатом плаще, наброшенном прямо на нижнее бельё.

А следом за ним вприпрыжку, размахивая руками, бежало десятка два преследователей. Кое у кого из них Двалин заметил дубины, ухваты и разный домашний скарб. На вид все они казались обычными галенскими обывателями, только потерявшими рассудок от страха…

Убегавшему не повезло. Он споткнулся обо что-то, и в следующее мгновение толпа накрыла его. Слышны были только вопли несчастного, хряск ударов, да изредка можно было разобрать нечто вроде:

— Га-ад!.. Из-за них!.. Орду наводил!.. Младенцев крал!..

— Стойте! — прогремел внезапно чей-то голос. Из-за угла появился патруль — целый десяток храмовых воинов в полном вооружении. — Стойте! Этот проклятый колдун не должен умереть так легко! Давайте его сюда! Он закончит свой путь на костре!

Люди нехотя начали расступаться. Несчастный травник остался лежать на брусчатке, скорчившись, поджав колени к груди и обхватив руками голову. Двое храмовников рывком подняли его и потащили прочь, ноги бедняги волочились по мостовой. Толпа проводила его дружным улюлюканьем.

Эльтара бросила быстрый взгляд на гнома — лицо у него было совершенно белое и бешеное. Пальцы судорожно тискали рукоять боевой секиры.

— Теперь ты видела?..

— Видела. — Губы волшебницы были плотно сжаты. — Но ведь ни ты, ни я не принадлежим к людскому роду. У нас свои собственные расы. Так зачем нам встревать ещё и сюда? Если эти несчастные сошли с ума, то…

Гном сдавленно зарычал. Эльтара поспешно осеклась.

— Я должна взять Хисса, Двалин. Понимаешь? Любой ценой. Иначе… иначе мне даже страшно подумать, что может случиться с Эльфраном.

— Понятно. — Гном смотрел в пол. — Что ж, поступай как вздумаешь, волшебница Эльтара Эльфранская. А я тебе больше не попутчик. Прощай! — Он решительно направился к двери.

— Постой! — крикнула вдогонку Эльтара, однако гордый гном даже не повернул головы. На прощание он хлопнул дверью так, что со стен посыпалась штукатурка.

Двалин шёл по улице куда глаза глядят. Его трясло от бешенства, однако, как бы там ни было, он не забыл нахлобучить на голову бесформенный, но зато подбитый железом фетр, а под куртку надеть короткую кольчугу. В небольшом заплечном мешке лежало всё самое необходимое.

Не успев миновать и трёх кварталов, гном угодил в самую гущу событий.

Ух, как же я ненавижу свою тётку! Будь эта прорва трижды через коромысло трахнута. Утроба ненасытная, тварь рогатая! Утро, до рассвета ещё далеко, а мне уже вставать. И глаза-то после вчерашнего слипаются, а никуда не денешься. Чуть что — «храмовников крикну!». Уж и так мне этих жирных свиней бесплатно обслуживать приходится, у нормальных клиентов время воровать… Да ещё и гном этот её домашний, чтоб ему причинное место собаки выгрызли…

Встану, значит, ни свет ни заря, едва водой на себя плеснуть успею — и на кухню, плиту растапливать. Тётка-то меня растолкает, а сама обратно в постельку на перинке понежиться — эдак до полудня. Всю работу по дому за неё мы с гномом делаем. Оно и понятно: гнома она в своё время подманила известно чем — юбку задрала когда надо, он и ринулся, зенками крутя, да под заклятье и подпал. Под моё заклятье. Сама его этой стерве сплела! Хорошее такое заклятье было, надёжное… А деться опять же некуда. У неё от моей волшбы оберег есть, да такой, что нужна сотня таких, как я, чтоб его силу превзойти…

Сперва я думала, меня этот гном где-нибудь в уголке тихо придушит — я и пикнуть не успею, не то что заклятье наложить или иначе как оборониться. Ан нет! Гномы, они ведь такие — чуть где юбка вверх летит, они уже тут как тут. Бабники первейшие! И ведь страшные же, страшные, ровно твари ордынские, рожи поперёк себя шире, ручищи что коровья нога… Одним только и берут, что могут десять раз не вынимая. Вот каждую ночь они с тёткой в спальне её и возятся — кровать так скрипит, что небось во всем квартале слышно. А уйти он не может — заклятье моё крепко держит…

Ну а мне деваться некуда — остаётся только терпеть. Я и терплю. Потому что очень учиться хочется. Волшебству настоящему, я имею в виду. Повезло мне. Встретился один маг — из Истинных. Не колдун, не чародей ярмарочный, не волшебник даже, из тех, что с жезлом, — нет! Настоящий маг! С посохом! И сила в нём такая, что весь город может сперва испепелить, а потом снова сделать как было, и никто ничего не заметит.

Наткнулась-то я на него случайно — вернее сказать, это он на меня наткнулся. Развлечься старичку захотелось. Стою я, значит, на обычном своём месте, только-только Фраку-громиле мзду сунула, только по сторонам огляделась — подходит. Аккуратный такой старикашка, плащ новый, дорогой, чистый, ботиночки замшевые, мягкие. Подошёл, поглядел так на меня искоса, губами почмокал и говорит:

— Свободна, деточка? И если да, то сколько берёшь?

Я, само собой, отвечаю, что да, мол, свободна, беру столько-то и столько-то — в зависимости от времени и от того, что делать придётся. Он кивает.

— Я тебе, — говорит, — дам двух грифонов, если всё толком сделаешь. Но предупреждаю… — и поехал, какой он требовательный, значит, и что ему, дескать, ни с одной ещё не понравилось, и что если и я ему не подойду, так достанется мне только пять серебряных соколов. Ну, мы и соколам рады будем, нам выбирать не приходится — соглашаюсь.

Привёл он меня к себе — ничего себе домик, почти дворец. Начал объяснять, чего ему надо. Нудно так, словно не в постель со мной собрался, а устройство какой-то машины растолковывал. Тут-то меня в голову словно стукнуло чем, и говорю я ему:

— Ты, дядя, погоди. Дай мне сделать всё, как я сама думаю, а там, ежели не понравится, серебро за беспокойство отсыпешь, и всё.

Он от моей наглости, похоже, дар речи потерял. Ну а я, времени не теряя, берусь за дело. Через пять минут он у меня до потолка скакал и орал во всю глотку: «Ещё, ещё!»

Короче, когда всё у нас кончилось, он только дышать и мог. Я вина ему налила, испугалась — вдруг копыта откинет? Ан нет, он целый кубок опростал, на локте приподнялся, на меня пристально так поглядел и говорит:

— И как это у тебя так ловко всё получилось, деточка?

Я секретов своих не раскрываю. Не рассказывать же каждому встречному-поперечному, какие я заклятия в ход пускаю, чтобы понять, как с клиентом поступать и всё такое! Только на сей раз ничего этого не потребовалось. Поглядел он на меня эдак вот пристально и вдруг как рассмеётся!

— Да ты же, — говорит, — волшебница! Дар у тебя есть! Да и не маленький! Хочешь стать моей ученицей? Много я с тебя не возьму. Точнее, возьму тем, что ты мне сегодня сделала. А чтобы ты не думала, будто я проходимец какой, — вот, смотри!

И показал. Только что вроде старикашка-старикашкой был, а вот встряхнулся как-то, плечи расправил — и стоит гордый такой, величественный, король-королём. А в руке левой — посох. И от старичка моего волнами такая сила исходит — я даже зажмурилась. Поняла, что до сих пор он свою мощь прятал и, раз я ничего не заподозрила, значит, он и впрямь первостатейный маг.

Ну а потом он проделал несколько таких штук, что у меня сердце, почитай, остановилось. Открывал Врата Миров, точно книгу листал. Не виденья творил, не иллюзии — их-то я навидалась: молодые колдуны любят девчонкам пыль в глаза пустить, похвалиться. Так что красивые картинки от жизни отличать умею.

И, конечно, сказала «да».

Думала я тогда в первую очередь, что от тётки сбежать удастся. Так-то ведь далеко не убежишь — король наш, величество светлое (чтоб его каретой переехало!), страсть как бродяжек не любит. Стража на всех дорогах, да ещё и разъезды храмовников. Куда бежать, если у тебя ни огня, ни угла? К разбойникам или там к пиратам податься — не по мне это, я душегубства не терплю (хотя тётку свою охотно бы придушила!). Нет, пока в руках настоящего умения не будет — никуда не денешься.

И, короче, стал меня этот маг учить. Ничего не скажешь — учил, душу вкладывая. Правда, сперва ублажаешь его до седьмого пота, а уж потом он тебе науку втолковывает. И двинулась я вперёд семимильными шагами, так что сама удивлялась…

Он, конечно, меня обо всём расспросил. И я, конечно, ему всё про себя выложила. И про то, как родители от морового поветрия умерли, а дом наш от страха ума лишившиеся соседи спалили, заразы боясь; как к тётке своей в Гален явилась, а та, недолго думая, зарабатывать на улицу отправила. Как сама чародейству училась, как первое заклятие сплела… Слушал меня старичок, слушал, я втайне надеялась — поможет, ну денег даст, чтобы мне занятие моё проклятущее бросить, но куда там!

— Это, — сказал он мне, — твоё испытание. Истинное искусство в тепле да в уюте на ум не ложится. Зато как пройдешь Первый Круг, с заданием моим справишься, тогда тётку свою сможешь живьём на съедение Лишённым Тел отдать. — И глаза у него при этом как-то нехорошо блеснули.

— А после Первого Круга? Что дальше?

— А после станешь моей полноправной ученицей. Я представлю тебя Сообществу. Отправимся с тобой странствовать. А как срок твой у меня учиться кончится, придёт черёд второго испытания, которое и решит, носить ли тебе посох мага или же продажей любовного зелья пробавляться… Если выдержишь, не спасуешь, тогда дальше учиться придётся. На то магические Ордена есть. Орден Илет, Орден Ар, Орден Киле… много их. И в наших землях, и в иной реальности. Но что мы с тобой загадывать так далеко станем, деточка? Я уже отдохнул! Давай-ка иди сюда, иди…

Вот так у него всегда. И откуда только силы брались? Ровно у молодого…

А потом я заметила — тётка какая-то подозрительная стала. Хотя я денег ничуть не меньше, чем всегда, приносила. Приходилось вертеться, чтобы на учение время выкроить. Однако то ли оберег тёткин ей что нашептал, то ли соседка наша, Фаста-ведунья, на меня наговорила, только житья совсем не стало. Тётка чуть что — и бьёт чем потяжелее. Совсем озверела. А потом…

Возвращаюсь я, кошелёк, как всегда, полон — лето, у мужиков кровь с весны всё никак остыть не может, — а у тётки гости. Трое громил здоровенных, а с ними толстячок такой низенький. Я как на макушку ему взглянула, так сразу всё и поняла — монах он, из Ордена Звезды того самого. Тонзуру-то ему волосами их колдуны зарастили, да только глаз у меня теперь куда как острее стал.

— Она, что ли? — монашек тётке говорит. — Больно тоща девка-то!

— Зато двужильная! — Тётку подобным не сбить. Она на рынке самую горластую торговку перекричит и гроша медного не переплатит, всегда цену сбить сумеет.

И тут меня словно обухом огрело — да ведь они ж покупать меня пришли! Про то, чем эти рыцари хвалёные в своих замках на севере занимаются, среди моих товарок только шёпотом говорить и осмеливались. Быть проданной в Орден Звезды — то хуже смерти, говорят. И судя по тому, как на меня трое громил уставились, правду говорят.

Я мешкать не стала. Завязки на кошеле распустила — и все деньги им в морды! А сама — бежать. Позади тётка заорала, точно её режут…

На улицу выскочила, квартал наш пробежала, ног под собой не чуя, второй, третий… А дальше куда? К учителю своему толкнулась — дверь на запоре, нет его. Потащилась дальше, к докам, в порт — там хоть кто-то знакомый был. Девицам тамошним я дорогу никогда не перебегала (хотя морячки — улов самый что ни на есть желанный!), думаю, пересижу хотя бы день, а завтра у учителя совета спрошу.

Да только не судьба мне была в тот день куда-то добраться. Потому как храмовники народ и так мутили — дескать, Орда за грехи наши наслана, за волшбу неправедную да за разврат, — а сегодня всерьёз за дело взялись. И жрецы, и воины храмовые — все на улицы повалили. Орда Рыцарский Рубеж прорвала. И кричат: только ежели колдунов перебьём, девок непотребных на глубоком месте утопим, тогда лишь смилостивятся Боги Истинные, Хедин и Ракот, снимут проклятие, исчезнет Орда…

И народ точно последнего ума лишился. Хлынули все из своих щелей, точно муравьи земляные на тухлятину. И началось…

Герберта-погодника затоптали. Дом подожгли. Жене подол прямо на мостовой на голову завернули и, никого не стесняясь, начали наяривать…

И закипело тогда всё у меня внутри так, как на тётку никогда не кипело. Гады вы недоношенные, думаю, куклы вы поганые, вертят вами эти жирные твари из храмов как хотят! Сами же первые ко мне лезли, а теперь — «потаскуха!» вслед орут…

Узнали меня, естественно. И погнались. А повёл толпу какой-то в жреческой мантии, но только куда ж им за мной угнаться! Я через один забор, через другой, между сараями — и вот уже на другой улице. Поворот, один, другой, третий, — и давайте, догоняйте! Если сумеете.

На следующей улице поспокойнее было, но только до времени. Вдруг навстречу мне Мирана бежит. Лучшая подруга, можно сказать, мы с ней всегда друг другу помогали, клиентов подлавливали; бежит она наполовину уже ободранная, лицо в крови, половины подола как не бывало, а за ней — целая толпа. И мужики, и бабы, и жрецы, и воины храмовые…

И тут: «Ярька!» — это Мирана меня увидела. Толпа её уже почти нагнала.

Твари вы все, думаю. Ладно, будет вам от Ярьки прощальный привет! И вдруг, словно по заказу, всё, что мне учитель объяснял, аккуратненько так в голове у меня выстраивается.

Я им и врезала. От души. Со всего размаха. Потому что знала — всё, больше мне уже не жить. И сил экономить не стала.

Двалин с топором в руках повернул за угол, стремясь туда, где особенно громко слышался разъярённый рёв толпы. На сей раз он успел вовремя — толпа ещё ничего не успела сделать с двумя жертвами, совсем молоденькими девчонками, едва ли старше пятнадцати лет. Одна из них, чуть постарше, чернявая, была уже вся окровавлена, а вторая, тоненькая, словно стебелёк, с дивно льющимися волосами чистого червонного золота, в ветхой неказистой одежонке, внезапно и резко вскинула руки.

В следующий миг мостовая под ногами у самых ретивых поимщиков встала дыбом. Камни полетели в разные стороны, норовя при этом попасть не куда-нибудь, а по головам. Несколько человек с воплями упали, расползаясь окарачь в стороны. С полдюжины провалились во внезапно разверзшуюся под ногами каверну, и теперь оттуда слышались отчаянные крики боли и ужаса. Губы земли сходились, однако тут вмешалась другая сила, незамедлительно нанёсшая контрудар.

Счастливо избегнувший и камней, и провала жрец в светло-голубом одеянии служителя Ракота не стал делать никаких выразительных жестов. Его голос, произнесший какое-то священное заклятие, прогремел, точно глас неистовой бури; жемчужное сияние тотчас окутало распахнувшийся провал, и через него в мгновение ока оказался переброшен призрачный мост.

— Вперёд! — взвыл жрец нечеловеческим голосом. Толпа послушно повалила за ним.

Двалин опередил служителя Ракота на одно-единственное мгновение. Удар гнома был точен, стремителен и короток. Лезвие секиры рассекло бедро жрецу, так что тот с воплем повалился на мостовую.

— Бегите! — не оборачиваясь, рявкнул гном девчонкам.

— Беги, Мирана! — услыхал он тоненький голос.

Золотоволосая решительно оттолкнула свою чернявую подружку и шагнула вперёд. Руки её так и мелькали. Она готовила толпе ещё один подарок.

И толпа это поняла. Народ попятился, однако храмовые воины, увы, оказались не робкого десятка. Выставив вперёд короткие копья, они двинулись на гнома.

Взмах секиры оставил два древка без наконечников.

— Да беги же ты, дура! — рявкнул Двалин за миг до того, как располовинил щит самого резвого из храмовых воинов.

— Никуда я не побегу! — отрезала девчонка и, прежде чем ей успели помешать, швырнула в нападающих ещё одно заклятье, не менее впечатляющее, чем первое. Сверху, с ясного и чистого летнего неба, внезапно низринулась ветвистая и слепящая молния, опутавшая, словно чудовищный паук, блестящими нитями смертельной паутины одного из храмовников. Запахло палёным, тело тяжело грянуло оземь. В толпе кто-то истошно завизжал.

— Убила-а! Убила! Храмовника убила!

— Бежим! — Воспользовавшись всеобщим замешательством, гном схватил девчонку за руку и потащил за собой. Вслед несся многоголосый вой толпы.

— Да пусти же ты, увалень! — Девица вырвалась, едва только они завернули за угол. — Давай за мной! Иначе они нам быстро кишки по мостовой размажут!

Она ловко нырнула в незаметную со стороны щель между двумя домами.

— Сюда! — Девчонка с натугой приподняла деревянную крышку какого-то люка возле боковой стены здания. — Сюда, за мной, вниз!

Не раздумывая, Двалин спрыгнул в кромешную темень.

Они успели вовремя. Вскоре над головами протопала не заметившая крышки погоня.

— Уф! — выдохнула девчонка, когда топот стих в отдалении. — Ушли, кажется. Теперь, наверное, отсидимся.

— Значит, колдуешь?

Двалин на ощупь отцепил от пояса фляжку и сунул её прямо в руки спутнице. В подвал хоть и с трудом, но всё же пробивался солнечный свет. Стоя прямо под люком, можно было различить очертания близлежащих предметов.

— Зачем спрашиваешь, гном?.. — спутница Двалина усмехнулась совершенно не по-молодому. — Тебе какое дело?..

— Двалином этого гнома прозывают. А раз спросил, значит, есть дело. Мы, Подгорный народ, по-пустому языками не чешем. Аль не знаешь?

— Зна-аю… А меня Яриной зовут.

— Р-родгар! Избезумился народ совсем.

— Хорошо б твой Родгар нам из города выбраться помог…

— Родгар тому подмога, кто сам себе помогает. Что ты умеешь? Кроме того, что я уже видел?

— Да не так чтобы много… Там, на улице, это, наверное, от страха получилось, — призналась Ярина. — Так, больше по мелочам. Огонь вызвать… потерявшуюся вещь найти… узнать, что человек сейчас думает… разговор издалека подслушать…

— А боевые заклятья? То, что я видел…

— Это и впрямь с перепугу. Я не вру! Честное слово!..

— Верю, верю. Иначе б не толпа тебя гоняла, а ты — толпу.

— Убить… страшно…

— Когда тебя к стенке припрут, то бояться поздно уж будет. Тут ведь как — или ты, или тебя. Оправдываться в Коронном Суде можно.

— Верно… — Ярина вдруг всхлипнула. — Ох, лихо! Что ж теперь будет-то?!

— Эй, не реветь! — строго одёрнул девчонку гном. — Из города я тебя вытащу. Клянусь молотом и наковальней, вытащу! А там… У тебя есть куда идти?

— Не-ет…

— Тогда со мной отправишься, — решил Двалин.

— Куда? — испугалась девчонка.

— Куда глаза глядят, — невесело пошутил гном. — Я ведь тоже изгой. Не бойся! Где наша не пропадала… Гном и колдунья — это ж сила!.. А если я ещё друзей своих отыщу, то и совсем хорошо станет.

— А что ж народ кричит — Орда, мол, прорвалась? Куда ж тогда бежать? Разве что за море…

— Э-э, Ярина, видел я эту Орду. Видел её, дрался с ней и людей знаю, которые всю жизнь под ней прожили. И ничего. В Лесном Пределе, на свободных хуторах. Не самое это страшное… — задумчиво окончил Двалин. — Однако не пора ли нам отсюда выбираться?

— Может, лучше ночи дождёмся? — робко предложила Ярина.

— Лучше-то оно лучше, только ночью на улицах одни патрули и останутся. И ворота закрыты будут.

— Ворота заклинанием открою, — уверенно заявила девчонка.

— Ишь ты!.. Ну, тогда ладно. Давай устраиваться, что ли. Тут ничего нет, на что присесть бы можно было?..

Когда Двалин скрылся, Эльтара некоторое время молча стояла посреди комнаты, прижав к груди крепко стиснутые кулаки. Уход гнома ломал все столь тщательно разработанные планы, а ведь Хисс мог появиться с минуты на минуту. Великая Печать Вечного Короля, отца Эльтары, была уже совсем близко. Молодая волшебница не могла ошибиться. Что ж, придётся обойтись без гнома. Ей предстоит управиться за двоих.

— Хеорт! Хеорт, не спи! Мы выходим.

— Я готов, Прекраснейшая!

— Вот и хорошо. Хисс уже где-то рядом. Идём в гавань. Юноша поправил меч у пояса.

— И вспомни всё, чему тебя учил твой почтенный батюшка, — посоветовала спутнику Эльтара. — Пригодится. Без магии Хисса не взять. Пусть у него нету жезла, зато Печать имеется. Повелевать ею он едва ли сможет, но если ему удастся выпустить на свободу заключённую в ней силу…

— Полгорода разом снесёт? — предположил Хеорт.

— Если не весь, — подтвердила Эльтара. — Так что нам нельзя ошибиться, друг мой!

Юноша резко кивнул.

— У меня с Хиссом свои счёты. Когда Печать окажется у меня, можешь делать с этим змеем всё, что захочешь. Хоть на куски режь.

Они торопливо шагали к гавани. Эльтара старалась не смотреть по сторонам. «У тебя есть другое дело, — сжав зубы, твердила она себе. — Очень, очень важное дело». Если змеиному царю удастся скрыться с Печатью короля Эльфрана, то одному Великому Орлангуру ведомо будет, сколько воинов — сородичей Эльтары — падёт в битвах и скольким женщинам её родины придётся уйти Вниз для того, чтобы восполнить потери…

Сжав зубы, она шла мимо мёртвых тел, валявшихся на мостовых грудами окровавленного тряпья; мимо разграбленных домов с выбитыми окнами, частично выгоревших, выставивших на всеобщее обозрение чёрные внутренности; мимо разбросанного по мостовой нехитрого скарба, изломанного и растоптанного…

Девочка лежала ничком, обеими ручонками крепко держа большую куклу, облачённую в нарядное розовое платьице. Игрушка была не из дешёвых, её делал настоящий мастер… «Превеликий Эльфран, о чём я сейчас думаю! — ужаснулась Эльтара. — Она же умирает, эта малышка, а я… я разглядываю её куклу, уже и так мёртвую…»

Наверное, это была некая попытка защититься, не думать об уродливой и подлой смерти, постигшей только-только начавшее жить весёлое существо. Эльтара стремительно нагнулась над лежащей. Она не ошиблась — над головой девочки, над странным образом не растрепавшимся венчиком тёмно-русых кос всё ещё слабо трепетала незримая для глаз смертных тень сознания. Малышка была ещё жива, но жизнь её стремительно уходила — с каждым мгновением.

Хеорт с недоумением воззрился на Прекраснейшую. Зачем она мешкает? Они не могут останавливаться возле каждого трупа.

— Дурень, она жива! — яростно бросила в ответ на недоуменный взгляд спутника Эльтара. — Не стой чучелом! Если умеешь, помогай! Мне надо удержать её душу!

Хеорт торопливо кивнул.

Эльтара осторожно положила ладонь на ещё тёплый затылок. «Не уходи», — просила она. «Останься», — умоляла она. «Тебе ещё рано туда», — убеждала она…

И чувствовала, что терпит поражение. Маленькая и чистая душа ребёнка уходила всё дальше и дальше в пределы Серых Стран, откуда смертным нет возврата.

«Я всё равно не отступлюсь! — вырвался у Эльтары яростный беззвучный крик. — Всё равно верну тебя! Ты станешь моим каором!»

Каоры — Спутники на языке людей — могли жить только в непосредственной близости от своего создателя или способного заменить ею чародея, владеющего заклятьями, подпитывающими силы каора.

И душа умирающей затрепетала, подчиняясь могучему и властному зову, повлекшему её назад, к беспомощно лежащему телу.

Девочка открыла глаза.

— Мама?

У Эльтары перехватило горло. Этого она никак не ожидала.

— Я знала, мама, что ты найдёшь меня… и даже не убегала. Мне было страшно, но я знала, что если они схватят меня, то ты вернёшься… — пролепетала девочка. Рана на спине затягивалась, подчиняясь заклятьям Эльтары; Хеорт помогал, как только мог.

— Всё будет хорошо, — только и смогла выдавить из себя молодая волшебница. В горле у неё по-прежнему стоял ком — у неё, холодной, рафинированной эльфранской принцессы, старшей дочери Вечного Короля! (И зачем только мать решила привести в мир ещё и младшую сестрёнку Эльтары? Её привела, а сама ушла Вниз… Отец до сих пор так и не оправился от удара.)

— Всё будет хорошо, — повторила она, когда девочка поднялась, крепко вцепившись в руку волшебницы. — Всё будет хорошо, а теперь тебе надо немного поспать…

Глаза спасённой тотчас закрылись. Правда, со стороны этот сон мог бы показаться странен — девочка шла, как привязанная, за Эльтарой и Хеортом, обходила препятствия, поворачивала, когда нужно, направо или налево, но при этом крепко спала…

Создатель имел абсолютную власть над своим каором.

Я стоял на ратушной площади Галена — Галена Светлопенного, как торжественно именовали город его обитатели. Похоже, сегодняшний день здесь был недобрым. Кое-где лежали бездыханные тела, несколько нарядных домов, удостоенных чести выходить фасадами на главную площадь, изглодал огонь. Неприятель? Орда? Нет, сами люди. Что ж, пусть разбираются. Это не моё дело. Хватит и того, что я спас человека по имени Аргнист. Пора подумать и о себе. Заглянем-ка в здешние прославленные храмы!..

Я ничем не выделился бы в людской толпе. Разве что голым, совершенно лишённым волос черепом, — местные обитатели все как один носили причёски. Правда, мне почти никто и не встретился — несколько рывшихся в брошенных домах мародеров не в счёт. При виде меня они тотчас бросились наутёк, словно перед ними появилось невесть какое чудовище. И чего испугались, в самом-то деле? Оружия при мне нет, дела до них никакого тоже…

Храм открылся внезапно. Я не ожидал его появления, и это мне весьма не понравилось. Силу этого места я должен был ощутить за несколько кварталов, а вместо того она обрушилась на меня, когда я повернул за угол и оказался прямо перед громадным строением.

Храм Ракота Грозного.

Внушительно, что и говорить. Людям должно нравиться. Они любят, когда есть перед чем трепетать и чему поклоняться.

Две башни из непроглядно чёрного камня уходили ввысь, вздымаясь над городом. Гладкие, без окон и без бойниц, заканчивающиеся отполированными острыми навершиями исполинского размера, они напоминали вонзённые в небесную синь копья. Между ними на высоту полутора десятков саженей (сажень в этом мире равнялась среднему человеческому росту) вздымалась полукруглая арка из белоснежной «каменной кости». Арка вела внутрь, в главный молельный зал, где стояли алтарь и статуя Восставшего.

Больше там ничего не было. Голый мозаичный пол из чередующихся чёрных и белых крестов. И — пустота.

— Да нет, кое-кто здесь всё ж имеется, — раздался позади меня спокойный и негромкий голос.

Я резко обернулся. Как же так, ко мне подкрались со спины, а я даже ничего не почувствовал!

— Ты и не мог ничего почувствовать, Губитель, — услыхал я.

Немолодой стройный мужчина с заметной проседью в тёмных волосах. Острое, хищное, ястребиное лицо. Глубоко посаженные глаза.

— У меня для тебя есть дело, Губитель, — сказал он, плотнее запахивая плащ. Не из простых, кстати, его сработали феи, или я уже ничего не понимаю в таких вещах. (Только потом я понял, что память начала возвращаться ко мне именно в эти минуты. Я вспомнил, кто такие феи…)

Я молчал. Этот человек — вернее, Нечто, соблаговолившее принять его форму, — стал бы великолепным Врагом. Для того чтобы взять над ним верх, потребовались бы все мои силы и всё искусство. И шансы у нас, как мне показалось, были бы совершенно равными.

Собеседник правильно понял моё молчание.

— Не хочу тебя ни к чему принуждать силой, Губитель. Хотя и мог бы. Я знаю, кто ты, откуда ты взялся, каково твоё настоящее имя и кто такая Царица Теней. Догадываюсь также, кто такой Возрождающий… Но тебе, поверь, все знать вовсе не обязательно. Впрочем, если ты всё же пожелаешь, я открою тайну — после того как ты справишься с Ордой. Тебе не составит труда сделать это.

Я понял, кто передо мной. И, уважая величие настоящего Врага, молча склонил голову.

— Ты мечтаешь о поединке со мной, — с лёгкой грустью в голосе произнёс Враг. — Поверь, я тоже. И если тебе удастся сделать то, о чём я прошу, клянусь Великой Тьмой, мы скрестим мечи.

Понятно, что о мечах он говорил лишь иносказательно.

— Торопись, Губитель, — услыхал я на прощание. Храм опустел.

Пока Двалин с Яриной отсиживались в подвале, Эльтара, Хеорт и воскрешённая девочка-каор шли в сторону гавани. Вскоре следы погромов исчезли: в бедных припортовых кварталах нечего было грабить и некого топтать. Народ отсюда подался ближе к центру Галена, подхваченный общим безумием, и улицы опустели. Не видно было даже калек и нищих.

Молодая волшебница шагала, закусив губу. Усилием воли она заставила себя забыть даже о спасённом ребёнке. Хисс — вот что сейчас главное. Если она не добудет Печать… И зачем только Эльстан наложил её в этом проклятом Холме Демонов?!

Наконец перед глазами блеснула маслянистой зеленью вода гавани. Длинные пирсы тянулись вправо и влево, насколько мог окинуть взор, однако кораблей было необычайно мало. При первом же известии о том, что Орда прорвала Рыцарский Рубеж, множество горожан посостоятельнее предпочли отправиться в длительное морское путешествие, и притом немедленно. Многие капитаны в этот день обогатились…

В глухом углу порта, образованном тремя сходящимися причалами, в стороне от немногих оставшихся судов, угрюмо застыли корабли Змеиного народа. Пузатые, крутобокие, они отличались не красотой и быстроходностью, а устойчивостью перед любыми штормами и ураганами Срединного и Льдистого морей. Их борта были выкрашены ярко-жёлтой краской, из-за чего суда резко выделялись на коричнево-сером фоне причалов, доков и складов. Корабли стояли пришвартованные к береговым кнехтам, однако трапы были убраны. Ни на пирсах, ни на палубах не было заметно ни одной живой души.

— Может, они все в город подались? — предположил Хеорт. — Этим ведь тварям пограбить — первейшая радость!

— Едва ли, — покачала головой Эльтара. — Горожане бы тогда разом про колдунов забыли, за Змеиный народ взялись бы.Нет, они там, на кораблях. Прячутся. Ждут чего-то, я чувствую…

— Уж не Хисса ли, змеюку мерзючную? — пробормотал себе под нос парень, в свою очередь сотворяя какое-то заклятье.

— Ты осторожнее тут с чародействами! — одёрнула юношу Эльтара. — Хисс такое за милю почует. Стой спокойно! Я постараюсь его подманить… а тогда уж тебе придётся поработать. Боевые заклятья — вот чего он ждёт. Так что придётся обойтись без них. Справишься?

— Увидишь, Прекраснейшая, — твёрдо ответил юноша.

Они стояли возле самого угла старого, полуразвалившегося барака. Доски посерели от дождей, в стенах зияли широкие щели. Эльтара, прищурившись, напряжённо вглядывалась в воду возле бортов кораблей Змеиного народа; Хеорт же с неожиданным интересом ни с того ни с сего принялся рассматривать щели в стенах сарая. Рука медленно легла на эфес, пальцы сжали резную рукоять. Всё это происходило настолько медленно, что казалось, парень боится спугнуть какого-то чуткого зверя.

Клинок дюйм за дюймом пополз вверх.

Эльтара по-прежнему смотрела на гладь мутной воды между пирсами.

— Ух! — Хеорт со всей силы ткнул мечом в щель между досками сарая. Раздалось яростное шипение, и ветхая стена тотчас рухнула. Хисс прыгнул, зажимая лапой рану на левом боку.

Хеорт успел отскочить, однако его второй выпад пропал даром: змеиный царь ловко извернулся и клинок понапрасну пронзил пустоту.

Прежде чем Эльтара успела хоть что-то сделать, Хисс и Хеорт уже покатились по доскам. Оба, оказываясь сверху, норовили стукнуть друг друга головой о настил. У Хисса это получалось явно лучше.

Волшебница бросилась к ним, на бегу поднимая правую руку. Она готовила заклинание, однако, прежде чем волшба пошла в ход, из-за угла спокойной, ровной походкой появилась каор. Глаза девочки были по-прежнему закрыты, но тонкие пальчики сжимали короткий серебристый нож.

Хисс в очередной раз оказался наверху. Из раны на боку змеиного царя обильно хлестала кровь, однако он, казалось, совершенно не замечал этого. Кулак Хеорта врезался в горло Хиссу, но тот лишь коротко всхрапнул. Он пытался отодрать накрепко вцепившиеся в него руки юноши, потому что на кораблях его уже заметили. На палубу один за другим выскакивали лучники.

Девочка ударила спокойно и расчётливо, словно опытный воин. Серебристый клинок вошёл в основание шеи Хисса, тварь разом обмякла, рухнув на пирс, точно мешок с костями.

— Печать!.. — Эльтара налетела на поверженного, точно вихрь. — Тащи его прочь, Хеорт!..

С кораблей свистнули первые стрелы. Нацеленная прямо в спину волшебнице вспыхнула ещё в полете, однако другая вошла Хеорту в затылок по самое оперение.

Глаза девочки-каор широко раскрылись. В них теперь билось диковинное серебряное пламя, эти глаза могли принадлежать кому угодно, но только не человеческому ребёнку. Сейчас в них была смертная боль, словно чужая стрела досталась ей, а не Хеорту… Пальцы маленьких рук стремительно сплелись в сложную фигуру и тотчас расплелись вновь. Тело юноши рухнуло на пирс, но над окровавленным лицом вспыхнул призрачный костёр. Серебристые языки пламени заплясали, раздвигаясь, словно театральный занавес, и между ними стала видна радостная, зелёная долина меж синими громадами гор. Эльтара успела разглядеть извилистый росчерк реки среди кудрявых рощ и стремительно мчащееся в этот мир существо — прекрасное, крылатое, быстрое… На лету оно обернулось, и Эльтара невольно вздрогнула — у летящего было лицо Хеорта…

Волшебница пришла в себя. Сейчас ею владела тёмная ярость. Она выпрямилась, глядя прямо в лица стрелков; Эльтару тотчас же окружил воздушный огненный хоровод — стрелы вокруг неё вспыхивали одна за другой.

— Тоилас, энно!

Ближайший к пирсу корабль с грохотом разломился пополам. Борт рассекла трещина, рухнула мачта, нос и корма встали дыбом, стремительно уходя под воду. Здесь, в порту, глубина была невелика, так что морякам Змеиного народа не угрожала опасность утонуть.

За первым кораблём последовал второй, за ним — третий; тонко вереща от ужаса, змеелюди плыли кто куда.

По телу Хисса прошла внезапная дрожь. Зелёная лапа дрогнула, поверженный пополз к краю пирса.

— Ну нет! Сперва Печать! — В глазах волшебницы полыхал тёмный огонь.

Её удар был страшен. Он дробил кости и рвал плоть, выжимая жизнь из этой кучи мяса. Хисса вдавило в доски, вновь брызнула его зеленоватая кровь; он замер, весь странно-плоский, словно раздавленная колесом телеги ящерица.

Эльтара наклонилась к останкам. А когда выпрямилась, на её ладони тусклым золотом мерцал тонкий ободок Печати.

— Уф!.. — вырвалось у принцессы.

Дело было сделано. Она подняла глаза — её каор куда-то исчезла. Тело Хеорта — тоже.

Короткие мгновения вместили в себя слишком много событий. Эльтара поспешила прочь с пирса; девочка-каор, чьего имени волшебница так и не успела узнать, мирно посапывала там, где её и оставила принцесса, — в укромном закутке, скрытом от посторонних глаз ещё и отводящим взоры заклятием.

А в небе над головой волшебницы описывал круги коричневокрылый сокол.

Над истерзанным Галеном медленно сгустилась ночь. В подвале, где укрывались Двалин и Ярина, стало совсем темно.

— Ну всё, пошли. — Гном поднялся, разминая ноги. — Не могу я больше в этой крысиной дыре сидеть. Засов-то и вправду откроешь, красавица?

— Так иначе зачем и идти? Лучше уж самим храмовникам сдаться, — откликнулась Ярина.

Между домами царила тьма. Правда, беглецам она не мешала — Ярина сотворила несложное заклятье Ночного Зрения, и теперь они видели окружающее, правда, всё представлялось серым и бесцветным.

— Давай сперва ко мне, — предложил гном. — Проверю, может, мои спутники на месте. Тогда нам всем вместе куда легче будет.

По улицам топали лишь патрули королевской гвардии и храмовых воинов. Не было видно даже ни одного подвыпившего гуляки — Гален затаился, приходя в себя после безумного и страшного дня.

Гостиница, в которой остановились Эльтара, Хеорт и Двалин, стояла тихая и тёмная. Не горел даже всегдашний огонёк над дверьми. Окна комнат залила чернота.

И парадная дверь, и дверь чёрного хода оказались заперты, но гномы недаром слывут лучшими взломщиками. Двалину потребовалось лишь несколько секунд, чтобы открыть тяжёлый и сложный замок. Гном и Ярина прокрались через кухню, поднялись на второй этаж…

— Ушли, — шёпотом сообщил спутнице Двалин, вернувшись. — Что ж, будем выбираться сами…

Гном не стал ломать голову, куда делись Эльтара с Хеортом, а также весь багаж молодой волшебницы. В своё время, если повезёт, он всё выяснит, а пока что надо уносить ноги из Галена!

С патрулём они столкнулись всего раз. Два отряда храмовников зажали их в каменном ущелье переулка, и не было ни одной крысиной щели, куда можно было нырнуть; Ярина не успевала сплести Заклятье Невидимости, и оставалось только одно — драться.

Правда, патрульные не ждали нападения. Земля внезапно встала на дыбы у них под ногами, а топор Двалина довершил дело. Гном и девушка прорвались сквозь строй врагов и растворились во тьме.

Они добрались до ворот раньше, чем туда докатилась поднятая уцелевшими храмовниками тревога. По ночному времени железные створки запирал железный же брус толщиной в два человеческих тела, однако Ярине хватило мгновения, чтобы заставить неподъёмную болванку отдёрнуться в сторону, словно испуганный зверь. Створки бесшумно повернулись на хорошо смазанных петлях — слух его величества всегда оскорблял скрежет ржавого железа, и потому петли содержались в образцовом порядке. Две тени выскользнули из ворот и не заметили, как за ними следом скользнула ещё одна…

Я не помню, как и в каком облике покинул Гален. После встречи в храме всё внутри терзала огневеющая боль, мало-помалу затихавшая, и я знал, что вскоре она вовсе исчезнет, как знал и причину, её породившую. Последний привет от моего Врага. Врага, равного которому я не встречал ещё ни в одном мире. Врага, с которым — придёт день! — встречусь на смертном поле, и этот поединок заставит трепетать самые глубинные основы Упорядоченного!

Но для этого мне надо исполнить его просьбу. Покончить с Ордой. Почему-то мой Враг не захотел сделать этого сам. Его выбор. Радость Губителя в сражениях, его отрада на поле брани — значит, чтобы приблизить долгожданное, займёмся пока Ордой. Тем более что Враг прав, и это действительно не займёт у меня много времени.

Я пришёл в себя на тихой лесной дороге. За спиной солнце плавно устраивалось на вечерний отдых в сизых облачных перинах. Где-то рядом перекликались птицы. И где-то рядом была Орда. Правда, в ней я не нуждался — я не собирался гоняться за всеми этими тварями по просторам Северного Хьёрварда. Одно гнездилище Орды — то самое, под Холмом Демонов, — я разорил. Оставалось найти и уничтожить остальные. Я не сомневался, что справлюсь с этим самое большее за два солнечных дня этой реальности.

Дорога уходила на север. Я решил немного пройтись, пока не нащупаю ближайшее подземное гнездовье.

— Мама, мама, ну что же ты плачешь? А где… где мой братик? Он же с тобою был? Где он? Ушёл? Куда? А когда вернётся? А мы пойдём с тобой на реку? Нет? А на море? Мне так хочется…

Маленькая Ками весело прыгала вокруг Эльтары. Волшебница всхлипнула в последний раз и кое-как вытерла слёзы ладонями. Заклятья, что привело бы её лицо в порядок, она не могла сейчас вспомнить.

Хеорт погиб… Кто же мог знать, что это настолько сильно скажется на ней, холодной эльфранской деве, никогда доселе не питавшей особо тёплых чувств к человеческому роду? Далеко в прошлом осталась та надменная гордячка, что царственно вплыла в горницу Аргниста. Больше её не было.

Тонкая, с полупрозрачной мраморной кожей рука Эльтары легла на затылок девочке. Ками-каор… Вечная Спутница… Говорят, один лишь Камень Эльфрана, Камень Тоэй, способен дать Спутнику свободу. Но тогда Ками всё равно останется в Эльфране — ни смертные, ни гномы, что прихотью судьбы оказываются там, никогда не возвращаются в свои родные места. Так гласит Вторая Заповедь, непосредственно вытекающая из Первой, Смертной…

Больше Эльтаре было нечего делать в Галене. Она догадывалась, что какая-то страшная надмировая сила пришла ей на помощь в решающие мгновения схватки с Хиссом — иначе змеиный царь вполне мог ускользнуть. Но всё кончилось благополучно; Тоэй даст ответ, кто помог Эльтаре, и она отблагодарит совершившего это. А Ками… что ж, Эльфран, право же, далеко не самое худшее место на свете.

ГЛАВА VI

Аргнист тяжело дышал, отдыхая после бешеной скачки. Старому сотнику вновь удалось вывести свой отряд из-под удара. Полчища брюхоедов, стеноломов и прочих тварей остались позади. Можно было чуть-чуть передохнуть — остудить коней, потом их выпоить, задать корма… Если падут кони (за своего Локрана Аргнист не боялся, но у остальных самые обычные клячи), живым не уйдёт никто. Орда висит на плечах, и счастье ещё, что среди её чудовищ нет настоящих бегунов.

После того как неведомый призрачный воин смел и втоптал во прах всю наступавшую на Гэсар Орду, Аргнист не переставал ломать голову над этой тайной. Неведомый воин — откуда он взялся? Почему его лицо, когда он вновь принял человеческое обличье, показалось знакомым?

Третий день малая дружина Аргниста уходила на юг. Держаться в Гэсаре больше не было смысла — Орда прорвала Рыцарский Рубеж много восточнее пограничной крепости, после чего целые армады чудовищ устремились сразу и на полудень, и на восход, и на закат, легко сметая остатки защитников юга. Ловким обходным манёвром Орда отрезала Аргнисту путь отхода в Ар-ан-Ашпаранг; ничего не оставалось, как отступать к побережью.

Вместе с отрядом ехал и достопочтенный Иеронимус — ехал мрачный как туча. Аргнист сам не знал, зачем тащит с собой этого толстого монаха, который на каждом привале осыпал сотника чёрной подсердечной бранью, крича, что через таких в Орден и прокралась измена, что из-за таких боги и отвратили от Галена лики свои, что из-за таких весь народ, сколько ни есть, станет ордынской сытью… Аргнист не препятствовал. Он мог убить монаха в любой момент голыми руками, но почему-то лишь усмехался, слушая заковыристую брань, что ещё больше распаляло почтенного отца эконома…

Вместе с отрядом на юг шли бежане. Уходили все, от мала до велика, таща за собой скотину. Кто мог, вёз и домашнюю птицу. Орде не оставляли даже шелудивых псов. Позади, за спинами растянувшейся на лиги и лиги скорбной колонны, охраняя её хвост, ехали воины Аргниста. Его малый гэсарский отряд разросся — к нему прибилось до пятидесяти воинов из разгромленных восточных фортов. Теперь под началом старого сотника и впрямь состояли десять десятков конников. Однако с такими вояками нельзя было даже и помыслить о том, чтобы нанести ответный удар по Орде. Драться с ней южане не умели. А пока выучатся — сколько ещё народу в землю ляжет?.. Эх вы, хуторские! Да собери он, Аргнист, ополчение хотя бы десяти-пятнадцати хуторов в пределах дня пути от его собственного — и можно было бы уже пощупать ордынское подбрюшье!

Отступая, о чём только не передумаешь. И главное, конечно, — что ж теперь будет? Орда ведь и впрямь оставит от Галенского королевства одну большую пустыню. А тогда не устоять и свободным хуторам. Одни гномы в своих горах, пожалуй, отсидятся… У сотника сперва даже мелькнула мысль пробиваться в Ар-ан-Ашпаранг, но потом он вспомнил лица гномов — стражей ворот и отбросил пустые надежды. В неприступную горную крепость бежан бы просто не пустили.

Идёт, идёт, громыхая на колдобинах, длинная колонна. Мычат коровы, плачут дети, а взрослые молчат. Потому как знают — впереди только море. И кораблей на всех не хватит — да и куда на них плыть, на этих кораблях-то?

По всем южным землям, от залива Большой Рог до Погибельного Леса, по владениям Светлопенного Галена и спесивых баронов Фейна, правителей крошечных княжеств и герцогств полуострова Крат и свободных общинников к югу от Снежного Замка, неслась страшная весть. Орда прорвала-таки Рыцарский Рубеж и с каждым днём всё шире и шире, точно затопляющая всё и вся приливная волна, растекалась по стране. А вместе с Ордой ползли страх и безумие. Храмовые жрецы немедленно объявили, что всё это — Божья кара за грехи и неверие; охваченные ужасом и яростью толпы по всему югу жгли дома «колдунов» — настоящих или же тех, кто просто казался таковыми. Кое-кто из волшебников — особенно из тех, что помоложе, посильнее и, как следствие, поглупее, — попытался сопротивляться. Однако несколько убитых ими при самозащите погромщиков были немедленно объявлены в храмах святыми великомучениками, ныне восседающими одесную или ошуюю самих Новых Богов, и это лишь подлило масла в огонь. Чародеи постарше предпочли бесчестное бегство.

И лишь хозяин Снежного Замка ничуть не был этим обеспокоен.

Эльтара и Ками беспрепятственно выбрались из города, пока Двалин и Ярина всё ещё торчали в погребе, а по Галену метались обезумевшие толпы погромщиков. Часто волшебнице приходилось заклятьем закрывать глаза девочке, чтобы она не видела всех ужасов этого дня. Обмануть ложным видением стражу оказалось совсем нетрудно.

Ночь принцесса и девочка встретили под открытым небом.

— А зачем нам с тобой все эти постоялые дворы? — задорно предложила Эльтара. — Мы и тут устроимся не хуже!

— Как, как это, мама?! — тотчас стала дёргать её за рукав Ками.

— А вот сейчас увидишь…

Заклятия Эльтары в один миг соткали из ночного сумрака уютный сухой шалаш.

Звёздные лучи, собранные ладонями волшебницы, наполнили неярким уютным светом прозрачную стекляницу. Еду, правда, эльфранская принцесса вот так просто сотворить не могла. Путницам пришлось довольствоваться тем, что осталось в заплечном мешке молодой волшебницы.

На следующий день Эльтара рассчитывала добраться до тех мест, где уже можно будет позвать её грифона.

— За нами вроде бы следит кто. — Ярина озиралась по сторонам, однако в окружавшем мраке ничего невозможно было различить, несмотря на заклятье Ночного Зрения.

Они стояли на пустынном большаке. Ни впереди, ни позади ни единого огонька. Мрак и темень, темень и мрак. И тишина.

— Следит, говоришь?! — Двалин мгновенно выхватил топор. — И далеко, не знаешь?

— Тихо ты! — шикнула Ярина. Она замерла, словно к чему-то прислушиваясь. — Будешь тут болтать — я вообще ничего не услышу! Нишкни!

Двалин скривился, однако же умолк. Переминаясь с ноги на ногу, он ждал довольно долго, прежде чем затаившая дыхание девчонка наконец встряхнула головой и выдохнула.

— Ой, давай-ка отсюда скорее… Что-то очень страшное позади… ни рук, ни ног, неведомая тварь… хорошо бы нам твоих друзей отыскать! А то я тут совсем ума от страха лишусь.

— Да где ж их теперь найдёшь-то… — пробормотал Двалин, вспоминая про себя дорогу к тому месту, где Эльтара рассталась с грифоном. — Хотя шанс у нас ещё есть… если я тропу не забыл.

— Так веди ж тогда! — Ярина вцепилась в руку Двалина. Её била крупная дрожь.

Эльтара почувствовала неладное в глухой полночный час. Чей-то холодный взор пытался отыскать её, Эльтару Эльфранскую, на просторах окутанных тьмой земель Северного Хьёрварда. Волшебница поспешно села. Да, сомнений быть не могло — за ней следили.

Это было то, чего так боялись все, от мала до велика, в Эльфране. Слежка! Кто-то всё же догадался, кто она такая. Ох, не надо было вчера творить всех этих заклятий, не надо! Для опытного чародея отследить сотворившего — пара пустяков.

В следующий миг она ощутила и соглядатаев — совсем близко. Твари прятались не слишком искусно. Да, вот они… три сгустка враждебной тьмы… три отвратительные чёрные кляксы… их помыслы грязны, дики, кровожадны; но они думают о ней, Эльтаре, и, пока это так, она может видеть их.

Летучая мышь, крыса и кошка. Что ж, вполне достаточно. Каждая тварь ядовита, как тысяча самых страшных змей. Но на неё, Эльтару, этот яд окажет совсем иное действие. Он лишит её воли, превратит в беспомощную куклу-марионетку, и тогда она выдаст своему новому хозяину все тайны защитных заклятий Эльфрана…

Три комка тьмы были уже совсем близко. Не далее сотни шагов от сотворенного волшебницей шалаша. Твари разделились, намереваясь напасть с разных сторон.

Что ж, если она, Эльтара, хочет и в самом деле вернуться домой, надо ударить первой.

Тьму вокруг шалаша пронзили десятки, сотни, а потом и тысячи тончайших серебряных нитей. Незримые для глаз смертных, они поднимались из-под земли, сплетаясь в причудливую паутину. Эльтара, как могла, ускоряла их рост, ещё немного — и ловушка будет готова.

Кошка первой почуяла опасность. Чёрная, как ночь, с горящими зелёными глазами, она осторожно кралась среди густого подлеска, когда вдруг ощутила впереди какое-то странное препятствие. Кошка остановилась. Спина её выгнулась дугой, шерсть встопорщилась; тварь надолго замерла, принюхиваясь и прислушиваясь. Все дороги вперёд были перекрыты.

Однако, пока кошка раздумывала, что же происходит и как поступить дальше, среди травы неслышной змейкой скользнула тончайшая серебристая нить. Мгновение — и она оплелась вокруг левой передней лапы.

Кошка ощутила жгучую боль. Какая-то сила потащила её вперёд, прямо в засверкавшее вдруг сплетение странных, лунного цвета стеблей…

Раздалось отчаянное шипение. Зубы и когти кошки источали смертоносный яд, дымилась земля, но ни клыки, ни отрава ничего не могли сделать с серебряными путами. Горло кошки сдавила тугая петля, шипение превратилось в тонкий предсмертный визг, полный ужаса и боли, а затем и он прервался.

Крысе удалось подобраться ближе. Её внимание тоже оказалось поглощено неожиданно возникшей завесой, и она не заметила, как позади неожиданно тускло засеребрился призрак лаймера — небольшой, но очень сильной и злобной собачки, специально выведенной для охоты на крыс. Тупая морда, мощные челюсти, острые когти, шерсть густая и жёсткая настолько, что её не могли прокусить даже самые здоровенные крысы…

Лаймер бесшумно ринулся в атаку. Крыса заметила опасность слишком поздно — чёрные зубы клацнули впустую, и в тот же миг хребет незадачливого шпиона хрустнул в мощных челюстях пса.

Справиться с летучей мышью Эльтаре казалось проще простого. Совсем ещё девчонкой она носила честно заслуженное звание Мастера Птиц. Так неужто она не сумеет наслать ночного хищника?

Во мраке над вершинами деревьев мелькнула большеголовая бесшумная тень. Сотканный из тех же серебристых нитей крупный филин упал на летучую мышь точно камень. Острые когти впились в жертву, страшный удар переломал ей почти все кости; но, отчаянно рванувшись, разорванная почти пополам летучая мышь упала вниз, в темноту, грудой безжизненных кровавых ошмётков плоти.

Эльтара тихонько вздохнула, уронив гудевшие от напряжения руки. Она преподала охотящимся за ней хороший урок. Ощущение слежки тотчас исчезло. Завтра она, наследная принцесса Эльфрана, сможет вернуться домой. Бесценная добыча — Печать Вечного Короля — будет возвращена отцу. О Двалине она сейчас не думала.

Зато Двалин, напротив, думал о ней неотступно. Они с Яриной бежали из города, даже не разузнав, что случилось с Хеортом и Эльтарой; гном жестоко мучился угрызениями совести. Но возвращаться туда сейчас было чистым безумием. Представители Подгорного племени редко заглядывали в Гален — нет сомнений, его хорошо запомнили. Что же делать, подскажи мне, Родгар?!

Но старый бог Подгорного народа молчал.

Они с Яриной забились в самую глубь непролазного ельника. Таких уже почти не осталось на обжитом юге, спутница гнома с трудом разыскала не тронутый топорами уголок. Им повезло — он нашёлся неожиданно близко от дороги. Там они и затаились под корнями рухнувшего от старости дерева. Двалин высек огонь: Ярина была слишком слаба, чтобы добывать его волшбой. Она лишь немного поколдовала, чтобы укрыть пламя от любопытных глаз.

Гном и девушка сидели, тесно прижавшись друг к другу. Это вышло как-то само собой, случайно, и оба внутренне удивились, вдруг обнаружив, что Двалин заботливо укрывает Ярину полой плаща, а девчонка, утратив на время всю свою ершистость, прижимается щекой к мощному, бугрящемуся мускулами плечу подземного жителя.

— Расскажи о себе, — внезапно попросил гном и вторично сам себе подивился. Его соплеменников судьба кого-то из людей заботила лишь в том случае, если это были торговые партнеры. Да и сам Двалин раньше никогда не интересовался жизнью тех, что приходили делить с ним постель. Им от него было нужно только одно, и они это получали. Так какие тут ещё разговоры? Зачем?

Ярина ответила не сразу, долго смотрела в огонь… А потом заговорила — точно на исповеди. И рассказала гному всё.

— А что же теперь? — осторожно спросил Двалин, когда Ярина выговорилась и умолкла, смущённо спрятав лицо в ладонях.

— Теперь? А что теперь? Куда глаза глядят. Да только долго ли бегать-то? Орда, говорят, прорвалась. Так что, может, и бежали-то зря?

— Ничего, и с Ордой совладаем, пока духом не пали, — попытался приободрить девушку Двалин. — Выдохнется Орда. Да и король наш, светлое величество, больше уже в Галене отсиживаться не сможет. А маги у него при дворе первостатейные!

— Послушай, ты… ты же знаешь, кто я… — внезапно сменила тему Ярина. — Знаешь… и говоришь?

— Ну а это-то здесь при чём? — удивился гном. — Судьба каждому может кулак показать. Что ж в том такого? Жизнь так твоя сложилась. Теперь вот по-иному повернулось. Стала ты свободна. Что хочешь, то и делай. А уж что ты решишь — другой вопрос…

Наутро Эльтара разбудила сладко посапывавшую Ками.

— Мама? — пролепетала девочка, едва приоткрыв глазки. И тут же последовало умиротворённое: — Ты не исчезла… Ну да, я ведь была очень-очень хорошей, я просила, чтобы ты всегда оставалась со мной…

— Конечно, Ками…

Грифон явился на зов тотчас, стоило Эльтаре послать неслышимый для прочих зов.

— Ой! — Ками едва не бросилась наутёк. Эльтара с трудом успокоила девочку. Волшебнице отчего-то доставляло удовольствие делать это словами, а не заклятьями…

— Его можно погладить. — Принцесса подтолкнула Спутницу ближе к гордому зверю. Восторгам Ками не было конца, после того как царственный грифон позволил небольшой ладошке пройтись по его гриве; он даже прикрыл глаза от удовольствия.

— А теперь мы полетим. Я сделаю так, что ты не сможешь упасть, поэтому ничего не бойся!

— А я и так ничего не боюсь! — последовал гордый ответ.

Вскоре грифон взвился в воздух, устремившись на запад, к изломанной линии Тайных Гор, что уже высоко поднялись над горизонтом.

Под крыльями расстилались западные пределы Галенского королевства. Мелькнули поля, пажити, покосы — мелькнули и исчезли, и вот уже внизу привольное течение широкого, медленного в низовьях великого Эгера. А вот показался Покинутый Берег, а за ним, ещё дальше, уже, считай, начинаются рубежи Эльфрана.

Крылатый зверь внезапно дрогнул, теряя высоту. Эльтара встрепенулась, поспешно произнося слова пароля. Зазвучал холодно-хрустальный голос, предписывавший наезднице снизиться и идти через коридор Погибельного Леса.

Вот так новость! Отец закрыл воздушную дорогу в Эльфран! Наверное, только она, его старшая дочь, да ещё Ушедшая Вниз мать знали, каких усилий ему это стоило. Что ж, подчиняемся родительской воле!

Грифон недовольно заклекотал, однако послушно нацелился на крохотный свободный пятачок Покинутого Берега. Ками послушно уснула — Эльтара решила, что ребёнку незачем глазеть на груды выбеленных скелетов и чудовищных обитателей Погибельного Леса…

Невозможно было поверить, что Погибельный Лес сотворила та же грандиозная Сила, которая в своё время изваяла Звёздный Зал Эльфрана. Взорам Эльтары предстала высокая стена тёмно-лиловых зарослей, не имевших ничего общего с растущими в Северном Хьёрварде деревьями и кустами. Гладкие, лишённые коры ветви обтягивало нечто вроде звериной кожи; каждая ветвь заканчивалась длинным, остро отточенным когтем толщиной в руку взрослого мужчины. Казалось, из земли растёт целое полчище когтистых лап, постоянно шевелящихся, точно под сильным ветром. В сплошной стене зарослей не было ни единого просвета, ни единой тропинки; зато подножия жутких порождений магии скрывали обильно валявшиеся там кости.

Деревья Погибельного Леса не имели также и листьев. Сонм вросших в землю щупалец — вот что являл собой этот лес, предпоследний рубеж обороны Эльфрана…

Волшебница уверенно направила грифона к зарослям. Ветви угрожающе потянулись к ней, на отполированных когтях тускло блеснули блики… Лес создавался не столько с целью убивать, больше — чтобы отпугивать. Убийство было лишь крайней мерой защиты.

Эльтара вскинула руку. Тихо-тихо, едва слышно она произнесла своё настоящее имя, и ветви-убийцы тотчас успокоились. Повинуясь, они поспешно расступились, открывая дорогу к горам. Эльтара вскочила на спину грифона, и граор, как называли этих зверей в Эльфране, стремительно понёс её вперёд.

К вечеру волшебница достигла горных подножий. Блестящие коричневые громады скал возносились в поднебесье, затмевая солнечный свет; казалось, в невообразимо далёкий День Творения здесь из-под земли ударили фонтаны раскалённого, расплавленного гранита, взметнулись ввысь да так и застыли, окаменев. Кручи не имели острых граней — всё было скруглено, сглажено, точно у отливки, вынутой из формы искусным мастером. Громадные капли жидкого камня застыли на полпути к земле; насколько мог окинуть глаз, стену не пересекало ни единой трещины.

Эльтара подняла голову и прищурилась. Смертный ничего не смог бы разглядеть в толщах голубого аэра над горными вершинами, простой смертный, но не она, Эльтара. Её глаза странно изменились, сделавшись огненно-алыми, словно восходящее солнце, и этими изменёнными глазами она увидела парящие высоко в небе крошечные фигурки всадников верхом на диковинных крылатых существах.

Стража Эльфрана использовала грифонов.

— Я здесь, — негромко произнесла принцесса, внимательно глядя вверх на маленькие серебристые фигурки, что реяли в воздушных потоках. — Я здесь!

Её услышали. Один из всадников направил грифона вниз. Лапы зверя ещё не успели коснуться земли, а наездник уже соскочил на землю, как было принято у молодёжи.

Совсем ещё юный воин, с чистыми, голубыми, как небо, глазами и длинными, выбивавшимися из-под шлема золотистыми волосами, которым позавидовала бы любая смертная красавица. Высеребренная кольчуга тихонько звякнула, когда воин поспешно преклонил колено перед дочерью своего повелителя.

— О, саойя! Какая честь для меня! Я первым доложу повелителю о вашем возвращении! Я буду сопровождать вас через горы, мы останемся вдвоём в голубой беспредельности, а потом я сложу об этом полёте балладу, столь же прекрасную, как и то, что расцветает сейчас в моей душе!

Это был обычный для Эльфрана изысканный и витиеватый придворный стиль. Саойя, или, на людском языке, принцесса Эльфрана, снисходительно улыбнулась. Она уже изрядно отвыкла от манер и обычаев родины, от изящных, утончённых, со скрытыми намёками бесед, где не принято было в открытую выражать свои мысли, зато даму должно было осыпать непрерывным потоком комплиментов.

Принцесса совсем забыла о Двалине. Она вновь становилась наследной владычицей Эльфрана, привыкшей не замечать состоящий в услужении Подгорный народ.

— К какому Дому принадлежит взнуздавший граора? — Эльтара ответила положенной этикетом фразой. Саойя обязана в первую очередь интересоваться происхождением своего спутника.

— Имею честь принадлежать я к Дому Скаолингов, Дому Пенных Валов, — поклонился воин. — Третья ветвь, шестая сертурия. Заслужил право на собственный герб под гербом Скаолингов!

Под геральдическим щитом с объятой брызгами пены розой — родовым знаком Скаолингов — помещался собственный герб воина, поменьше: раковина, пронзённая мечом из морской пены.

— Предоставляю моей саойе судить о справедливости даровавших мне сей знак старейшин!

Тоже установленная обычаем фраза. В сложной системе эльфранской геральдики раковина означала несчастную любовь, которая, однако, свила волю воина в тугую спираль и подвигла его на некое героическое деяние, за кое он и был отмечен собственным гербом.

— Носящий знаки Розы в Пене и Раковины с Пенным Мечом, я, твоя саойя, желаю, дабы ты сопровождал меня в пути до Тардейла.

Спрашивать имя всадника было нельзя. Вопиющее нарушение всех приличий. Вышестоящий никогда не потребует такого от подчиняющегося ему.

Воин учтиво помог Эльтаре подняться в седло. На миг талию принцессы охватили чуть трепещущие ладони дозорного (это тоже входило в правила куртуазности: если не будешь трепетать, дама сочтёт это признаком равнодушия, и гневу её тогда не будет границ).

Два граора взмыли в воздух.

«Я лечу, я же лечу, я же наконец-то лечу домой! И отцовская Печать у меня!» — Эльтара готова была расцеловать голубоглазого воина. В этот миг радость предстоящего возвращения вытеснила из её души всё: и погибшего Хеорта, и оставшегося где-то там позади Двалина, и даже погибшего Эльстана. Хотя… погибшего ли? Чары, наложенные любимым на Двалина и так и не потерявшие силы, говорили об обратном.

«Что ж, — подумала принцесса, прижимая к себе головку мирно дремлющей Ками, — я вернула домой Печать… Теперь у меня должно хватить силы самой обратиться к Камню Тоэй…»

Об Орде Эльтара в тот миг тоже не думала.

— Доколе отступать будем, сотник? Не сегодня-завтра Гален покажется! А войска королевского как не было, так и нет…

— А я слышал, что оно всё разбежалось, едва про Орду услыхало… и бароны все по домам бросились.

— Будет болтать! — оборвал своих воинов Аргнист. — Чего чепуху-то мелете?! До Галена ещё идти и идти! Вон со сколькими из Гэсара вышли? И полусотни бы не насчитали! А теперь — тысяча, не меньше! Теперь мы Орде сами покажем, почём фунт лиха.

— Ур-ра! — восторженно заорали вокруг.

— А ещё бежан вооружим. Какая ни есть, а всё равно помощь. Так что всё, хватит! Просто так больше не отступим!

Первое гнездо я нахожу довольно быстро. Оно тоже прячется в глубине, под каменистыми, увалистыми холмами. Когда-то давно здесь обитали не то демоны, не то колдуны (спущусь — разберусь подробнее), потом они куда-то сгинули (быть может, пошли на корм той же Орде), и кто-то неведомый сотворил в подземельях жуткое выводилище. Что ж, Орде там теперь выводиться недолго.

Из чёрного провала пещеры извергается непрерывный поток страшилищ. На них не стоит обращать внимания. Мне нужно добраться до порождающей Орду силы, и я просто выжигаю всё перед собой. Здесь не поединок на равном оружии.

Впереди возникает искрящийся, ярко-рыжий огненный шар. Разбрызгивая пламя, он катится ко входу в пещеру. Твари бросаются врассыпную, но тем, кто сейчас идёт вверх по узкому тоннелю, деваться некуда. Шар вкатывается внутрь, и из-под свода тотчас начинает выбиваться жирный тёмно-зелёный вонючий дым.

Я вхожу следом. Мой огонь не оставляет даже пепла. Раскалённые пол, стены, потолок дышат жаром. Ничего. Сейчас я спущусь вниз…

— Ты никуда не спустишься, Губитель.

Чужой голос бьётся под сводом черепа, каждое слово отзывается тупой ноющей болью. Этот голос говорит не звуками, подобно смертным. Нет, каждый произнесённый им слог — частица Силы, той самой Силы, что породила меня самого.

Второй раз они сумели подобраться ко мне незамеченными. Второй раз их заклятья обманули меня. Но раз удара в спину не последовало, значит, мне хотят предложить поединок, а тут уж мы посмотрим, чья возьмёт.

Мой первый удар разносит вершину холма. Я люблю сражаться на просторе, чтобы над головой было небо, а не гранитные своды. В ответ раздаётся издевательский смех.

Коричневокрылый сокол стрелой мчался на север. Он уже знал, что стряслась беда. По проклятому всеми богами и демонами Закону Равновесия ни одно действие тех, чья Сила превышала некий предел, не оставалось без противодействия. И чем страшнее и непобедимее твоя Сила, тем с большим упорством судьба подстраивает каверзы, сводящие зачастую на нет все усилия. Вот и на сей раз…

Над северным горизонтом стремительно сгущались тучи. Впереди всё чаще и ожесточённей гремел гром. Навстречу соколу в панике промчалось несколько птиц: вороны, коршуны, лесные голуби — все они вперемешку бежали, гонимые непереносимым для их крохотных душ страхом. Да смилостивится над ними Демогоргон в их смертный час. Сокол летел им навстречу, но, похоже, безнадёжно опаздывал.

Он видел — отнюдь не птичьими глазами, — как над полуразрушенным, дымящимся холмом в безумные мечущиеся тучи шагнула исполинская призрачная фигура. Руки её были пусты, в глазницах клубилась тьма; а прямо напротив гиганта в небо устремилась упруго разворачивающаяся спираль — золотистая, точно солнце. У её подножия взметнулись языки пламени, жадно пожиравшие сгустившуюся вокруг темноту.

Призрачный воин ударил первым. Земля и небо застонали от чудовищной силы, сотрясшей до основания кости земных устоев и незримые арчатые своды кристальных небес. Чёрный смерч, облачённый в сетчатый плащ из голубых молний, врезался в золотые извивы. Спираль изогнулась, точно змея, которой придавили хвост. Вокруг неё стремительно распространялся ослепительный свет, белые копья десятками и сотнями впивались и гасли в призрачном теле воина, и тот внезапно отшатнулся.

Сокол сложил крылья и камнем ринулся вниз. Он был уже почти над самой схваткой. Воздух вокруг стонал от рассекавших его невидимых клинков, но птица ни на что не обращала внимания. За ней тоже начал тянуться огненный след — скорость превышала все пределы, однако сокол всё-таки не успел.

И воин-призрак, и та неведомая сущность, что приняла облик золотистой спирали, ударили одновременно. Всё вокруг смешалось в чудовищном вихре — земля и небо стали неразличимы, свет померк, и лишь тускло отсвечивали багровым пожары. Похоже, сошло с ума само время, включившись в дикий хоровод. Среди тьмы появлялись исполинские фиолетовые пузыри, вспухали — и истаивали в бесконечности.

Обычным взором ничего невозможно было различить, но сокол, подобно огненной искре, падавшей во внезапно разверзшуюся чёрную бездонную пропасть, видел, как начинают таять и оплывать не выдержавшие страшного иномирового жара пласты реальности, как всё шире распахивается пасть безликого зверя, уже готового поглотить сам мир Хьёрварда, — и тогда последовал ответ.

Нет, не взлетел магический меч, поражая голодную черноту провала, не вспыхнул ослепительный луч, не прокатились раскаты грома; сокол просто канул в жадную тьму, подобно крошечной капле живого пламени, ночь приняла его в себя и, словно увлекаемая его порывом, начала поспешно отступать. Свет вновь разливался под потрясённым небосклоном. Страшная рана в теле мира затягивалась и несколько мгновений спустя исчезла совсем. О случившемся напоминал лишь поваленный, частично выжженный лес вокруг размётанных останков когда-то высокого и крутобокого холма да две крошечные человеческие фигурки, что лежали у его подножия…

Схватка гигантов застала Эльтару, Ками и сопровождавшего их молодого эльфранского воина из Дома Скаолингов в пути. Небо на севере внезапно почернело, тягуче и зло засвистел ветер — воздушные массы устремились на полуночь, играючи крутя в бесплотных своих руках двух эпьфранских граоров. Грифоны отчаянно замахали крыльями, пытаясь сохранить равновесие; незримые потоки швырнули их вниз, норовя размозжить о землю. Эльтара в последний момент успела помочь своему крылатому коню заклятьем.

А потом всё внезапно стихло. Поединок Губителя с неведомым противником длился лишь несколько мгновений. Чернота на горизонте исчезла, ветер успокоился, полёт грифонов выровнялся.

Воин Дома Скаолингов недоумённо взирал на очистившееся северное небо.

— Что же это могло быть, моя саойя?

В Эльфране каждый мог задать вопрос каждому, невзирая на родовитость. Не было неприличным показать, что ты чего-то не знаешь. Настоящий позор — это если ты выдавал себя за знатока и опростоволосился.

Эльтара ответила не сразу. Она успела почувствовать исполинскую мощь столкнувшихся в противоборстве неведомых сил — сил, о природе которых она не знала ровным счётом ничего. И всё же… в одной из сил на миг ей почудилось нечто знакомое… что-то из прошлого… что-то очень-очень дорогое…

Совершенно растерянная, она замерла в седле, припав к шее своего крылатого зверя. Воин терпеливо ждал.

— Не знаю, — медленно ответила принцесса. — Я чувствовала удар… сшиблись две ненавидящие друг друга силы… но откуда они — я не могу сказать. Наверное, только Камень Тоэй…

Воин кивнул. Саойя ответила как сумела. Знала бы больше — сказала.

Вновь спокойно и безмятежно светило летнее солнце. Два граора плыли в хрустальных толщах аэра, а под ними расстилался Эльфран.

Вершины пограничных гор остались позади. Вниз громадными ступенями спускались зелёные террасы; извиваясь, сбегали по склонам сотни ручьёв и речек. Они брали начало не на ледниках — здесь не было ледников, — а прямо из влаги дождей или даже просто из проплывающих туч.

Грифоны мчались всё дальше и дальше. Горы кончились, потянулись рощи, перемежавшиеся лугами и озёрами. То тут, то там виднелись серебристые башни и изумрудные крыши небольших замков. Впереди засинела водная гладь — граоры приближались к Сайей Миэль — внутреннему морю Эльфрана.

А вот и знакомое жемчужное мерцание, перевитое нитями янтарного пламени, — купола и шпили Тардейла, эльфранской столицы.

Город был невелик и не имел внешних стен — как не были крепостями те замки, над которыми пролетела принцесса. В самом сердце города, на невысокой скале блистающего чёрного мрамора, взметнувшейся над белопенной полосой прибоя, упругими извивами террас и колоннад вставал дворец — резиденция правителя Эльфрана, Вечного Короля, отца Эльтары.

Грифон со свистом снижался, нацеливаясь на небольшую площадку молочно-лунного камня возле самого высокого из куполов. Королевский балкон — только на него должна была ступить нога наследницы престола после долгих странствий по ужасным, грубым, грязным землям людей. Мягко развернувшись возле самых башен, граор Эльтары опустился на знакомую террасу. Эльтара с улыбкой повернулась к своему спутнику — его грифон завис в воздухе подле самых перил.

— Спасибо тебе, Носящий Раковину и Меч, воин Дома Скаолингов, Дома Пенных Валов! Я счастлива была вернуться вместе с тобой. Приходи во дворец, когда окончится твоё бдение на рубежах, а на башнях вспыхнут огни Танцующих. Я оставлю за тобой первый проход!

— Моя саойя… — Воин низко поклонился. Это была очень, очень высокая награда. — Клянусь тебе, что буду на первом же вечере Танцующих. И ещё клянусь — моя баллада о пути с тобой через воздушные бездны получит первый приз в состязании менестрелей!

— Я зажгу свой огонь во имя этого, — улыбнулась Эльтара. Нет, она ещё не забыла, что такое эпьфранский этикет!

Молодой воин снова поклонился, и его грифон порывисто взмахнул крыльями. Вскоре они вновь окажутся над изломанными вершинами Тайных Гор — стеречь покой Эльфрана…

Хрустальные двери распахнулись. Неся на руках сладко спящую Ками, Эльтара вошла внутрь. Положила девочку на низкую, широкую лежанку, выпрямилась — и походка её чудесным образом преобразилась. Больше не было нужды маскироваться.

Лёгкими, танцующими, летящими шагами, какими никогда не сможет пройти ни одна смертная, на бегу срывая грубые, пропылённые одежды людских краёв, Эльтара почти влетела в свой Зал Приёмов. Это был её собственный зал.

По углам весело перемигивались рукотворные звёзды; громадный паук Эмера, заключённый в прозрачную тюрьму плит пола, по-прежнему прял нескончаемую пряжу, чтобы гардероб правителей Эльфрана пополнился ещё одним плащом или платьем.

Послав пауку воздушный поцелуй, Эльтара распахнула дверь своей спальни. Разубранные горным хрусталём и серебром покои были пусты — Эльтара давно отказалась от слуг-гномов и всю их работу переложила на магию. Пока Ками не проснулась, у неё, саойи, есть немного времени для себя.

— Ванну! — громко и капризно, как в детстве, потребовала Эльтара. — И платья. Все самые лучшие. Живо!

Во дворце не было надобности устраивать специальные ванные или туалетные комнаты — магия мгновенно окружала тебя всемнеобходимым. Кое-кто, правда, следуя обычаям людей, устраивал у себя постоянные спальни, столовые, библиотеки… Эльтаре же нравились неожиданности, и поэтому в былые времена она меняла обстановку своих комнат по десять раз на дню.

Она едва успела сбросить последнюю одежду, как сверху обрушился крутящийся водяной смерч, полный огоньков, ароматов, трескучих пузырьков, приятно массировавших кожу. Дом встретил её как обычно.

Казалось чудом, что ещё недавно она, Эльтара, стояла на берегу Эгера, с нетерпением глядя на Погибельный Лес, а вот уже сейчас она в лучших своих нарядах, умащённая невиданными в людских краях благовониями, надев украшения, каждого из которых хватило бы, чтобы купить всё Гапенское королевство, минует Зал Приёмов и направляется в апартаменты отца.

Над дверью тихонько тенькнули нежные колокольчики. Отец всегда любил подобные причуды и таким образом предупреждал, что куда-то отлучился.

В преддверии покоев правителя, ожидая его, коротали время эльфранские нобили.

— Саойя! Саойя вернулась! Эвоз! Айя! — встретили Эльтару многочисленные приветствия. Здесь собрались ближние советники, сильнейшие чародеи, опытнейшие военачальники, и принцесса невольно удивилась — она помнила лишь одно подобное собрание. В день, когда настал черёд уходить Вниз её матери…

В искрящихся диамантами камзолах, при тонких парадных мечах, нобили почтительно, но без подобострастия кланялись Эльтаре. Она улыбалась каждому — ведь всех в этом зале она помнила с самых первых лет жизни.

— Какая радость, моя саойя, — лорд Дома Пайорилтов, старший советник Коронной Палаты, старый и самый близкий сподвижник отца, подошёл к Эльтаре последним. — Его милость совсем потерял покой и сон. Он так беспокоился!.. Ваше предприятие выглядело столь неразумным…

— И тем не менее Печать Вечного Короля вновь возвращается в Эльфран! — Молодая волшебница высоко подняла тускло мерцающий золотистый ободок. По собравшимся пролетел единый вздох восхищения.

— Это воистину великий подвиг. — Глава Пайорилтов изумлённо покачал головой. — Кто бы мог подумать, что…

— Что у меня это получится? — задорно бросила Эльтара. — Однако же получилось!..

— Повелитель ещё не успел вопросить сегодня Камень Тоэй о судьбе саойи… — добавил нобиль. — Он делал это каждый день…

«Хорошенькие же вещи он там видел, — мрачно подумала Эльтара. — Пресветлые Силы, что подумал отец, узнав, что я путешествую в обществе гнома, отринувшего Древний Долг,^[31] да ещё и былого любовника моей младшей сестры!..»

Эльтара повернулась и пошла к себе. С матерью она поговорит позже. Видеть её в любом случае нельзя, а для беседы нужны все силы. Нет, нет, позже. Это — позже…

Однако, вернувшись, принцесса нашла отца стоящим над безмятежно спящей Ками.

По лицу Вечного Короля, как это и принято у Перворождённых, возраст не угадывался. Тонкие, куда тоньше паутины, волосы с жемчужным отливом были собраны на висках в две косы. Серо-стальные глаза были холодны, как зимний лёд. Охватив пальцами массивный подбородок, правитель задумчиво смотрел на разметавшуюся во сне девочку. Эльтара тотчас же поняла, что отец на неё сердится. Сердце болезненно сжалось, словно в детстве, когда её ругали за «недостойные саойи шалости»…

— Ты наконец вернулась… — промолвил правитель, не глядя на дочь. — Никакая Печать не стоит такого риска! И ничего не случилось бы, уплыви с ней Хисс за море. Я достал бы его и там. Но ты… Отчего ты так задержалась? Матери так плохо без тебя. Отчего-то она любит тебя больше, чем твою сестру… Не прошу тебя ни думать обо мне, ни быть со мной любезной, но так обходиться с Ушедшей Вниз… Ты предпочитаешь забавляться живыми игрушками! — Он указал на Ками.

Сперва Эльтаре было стыдно, очень стыдно, хотя она и могла возразить, что не просила рожать её, вечнонаследную принцессу (не зря же отец носил титул Вечного Короля!), что мама ушла Вниз после рождения сестры, а не Эльтары и, наконец, что Ками отнюдь не игрушка.

Перед глазами вновь встал тот день. Дым пожарищ, крики избиваемых, насилуемых, сжигаемых заживо… и маленькое беспомощное тело, плавающее в крови… Где-то глубоко внутри Эльтара внезапно ощутила глухое раздражение. Сколько веков царствует её отец в Эльфране? Сколько бестревожных лет? Когда он последний раз видел мёртвое человеческое тело, почти ничем не отличающееся от эльфийского?!

— Отчего ты молчишь? — Отец не видел холодного огня в глазах дочери.

«Ты и сама не знаешь, насколько изменилась, Эльтара Эльфранская». Единым духом она выпалила всё, что думала.

Правитель слушал принцессу молча, не отрывая взгляда от Ками. Девочка беспокойно заворочалась — заклятье Эльтары теряло силу.

— Она сейчас проснётся, — холодно заметил отец, брезгливо дёрнув щекой. — Усыпи её!

Эльтара молча сделала что нужно. Ками улыбнулась, вновь проваливаясь в глубокий и безмятежный сон.

— Я не сомневался, что услышу нечто подобное. — В голосе Вечного Короля зазвучал металл. — Больше тебе всё равно сказать нечего. Мне очень жаль, что ты стала такой. Хотя, видит Великий Орлангур, я не знаю, в чём тут моя ошибка. Я тешу себя только одной мыслью — в один прекрасный день тебе тоже придётся уйти Вниз. Посмотрим, что ты скажешь тогда. А теперь я ухожу. Мне тяжело тебя видеть. Маме я передам, что ты вернулась живой и невредимой.

Правитель повернулся, и впрямь намереваясь уйти.

— Ты изгоняешь меня из Эльфрана, отец?

— Нет. Ты — наследница престола, высокорожденная саойя, ты не можешь быть изгнана, если только не нарушишь Первую Заповедь. Или ты уже забыла все наши законы?

Отец шагнул к двери — прямой, высокий, холодный.

Что-то живое и тёплое ворохнулось в груди Эльтары. Порывисто подбежав к правителю, она обхватила его за плечи, прижавшись щекой к его груди, как всегда делала в детстве, напроказив и прося прощения.

— Папа, — шепнула она. — Папа, я люблю. А когда любишь…

Отец вздохнул, похлопав дочь по спине. Всё же он не умел долго сердиться.

— Я очень волновался, Эли. Я понимаю, ты не верила в смерть Рождённого Волной. Но зря связалась с Хиссом. Понятно, что ты хотела помочь… однако не следует недооценивать твоего старого отца и Камень Тоэй! — Вечный Король чуть заметно усмехнулся. — А когда я узнал, что Орда прорвала Рыцарский Рубеж, то… ну, ты понимаешь, что я тогда чувствовал.

— Да, и люди в Галене сошли с ума, когда услыхали эту весть, — грустно кивнула Эльтара. — Оттуда появилась и Ками… А что же будет теперь?

— Что будет? — Правитель пожал плечами. — Полагаю, смертные в Галене напрасно метались и вопили. Они не нужны Орде. Орде нужны мы!

Эльтара опешила.

— Мы? То есть…

— Мы, то есть Эльфран! — жёстко отрубил отец. Лицо его помрачнело. — Преодолев заслоны, Орда не пошла на юг. Они свернули на восток, к Эгеру. Первые их стаи уже замечены на Покинутом Берегу. Кое-кто влез даже в Погибельный Лес, но далеко не ушёл. — Король недобро усмехнулся.

— Но… они ведь не прорвались? — Внутри у Эльтары всё похолодело.

— Пока нет. И, думаю, не прорвутся никогда. Заклятья достаточно сильны… хотя вот Рыцарский Рубеж Орда попросту перешла по наведённому примету из собственных трупов. Те, кто гонит её на юг, не считаются с потерями.

— Но ведь есть же ещё горы… в конце концов, и стража рубежей на грифонах…

— Ты стала рассуждать как настоящий военачальник, — невесело улыбнулся правитель. — Но ты же сама понимаешь, что значит для нас потеря хотя бы одного воина? Для того чтобы родился новый, быть может, придётся уйти Вниз ещё одной жене Эльфрана.

Эльтару передёрнуло. Да, видимо, она и в самом деле слишком долго странствовала, слишком долго старалась походить на обычных смертных людей. Счастливые! Могут иметь хоть дюжину детишек… А у нас…

Женщина Эльфрана могла подарить жизнь одному, самое большее — двоим. Родив и вырастив ребёнка, перестав быть ему нужной, мать превращалась в нечто столь ужасное и омерзительное, что подобного зрелища не выдерживали ничьи глаза. Громадными тушами, источающими зловонную слизь, волоча за собой бесчисленные щупальца, прежние гордые красавицы спускались в глубокие подземелья замков, где и продолжали жить, душой и разумом оставаясь прежними. С ними можно было беседовать — мысленно, разумеется, — более того, подобное считалось необходимым, но видеть их… такого не мог вынести ни один из жителей Эльфрана, независимо от пола.

Такова была плата, и лишь Вечный Король знал, по чьим счетам платит сейчас его народ…

Обитатели этой страны не могли позволить себе терять воинов в боях. Понятно, что дети в Эльфране рождались редко. Непонятно другое — то, что они вообще рождались.

— Ты прав, отец, — прошептала Эльтара, мысленно поклявшись, что поговорит с матерью, как только окажется одна.

— Расскажи мне ещё про твой поход, — отец спешил перевести разговор на другое. Никто не знал, почему его собственная жена, его королева, внезапно решила завести второго ребенка, перешагнуть порог, отделявший её от жуткого существования в замковых подвалах рядом с себе подобными…

Некоторые должны были уйти Вниз уже после первых родов. Такие почти никогда не заводили детей. Другие — их оказалось много больше — могли выдержать двоих. Но уже и после первого риск уйти Вниз возрастал неимоверно. Малейшее неблагоприятное воздействие — возмущение магических сил, чьи токи пронзали весь Эльфран, — и происходило непоправимое.

И всё же дети рождались. Редко, но рождались. Эльтара всё собиралась спросить об этом мать — и каждый раз откладывала, не решаясь.

…Повествование Эльтары кончилось. Король задумчиво кивнул.

— Далеко не всё нравится мне в твоём рассказе, о дочь моя! — Он вздохнул. — И прежде всего — эта слежка! Ты уверена, что уничтожила соглядатаев? Об этом надо вопросить Тоэй… Всей душой надеюсь, что ты не нарушила Первой Заповеди, дочка! Иначе… даже я не смогу тогда помочь тебе, — его голос упал до шёпота.

Саойя сжала зубы. Первая Заповедь… да… Скрыть её нарушение от Коронного Совета, сплошь состоящего из могучих чародеев, совершенно невозможно. Но нет, нет, нет! Она всё сделала правильно. Летучая мышь, кошка и крыса. Крыса, кошка и летучая мышь. Вот эта-то мышь последняя… как раз её-то Эльтара и не видела мёртвой. Хотя вряд ли кто сможет выжить, если тело разорвано пополам, да ещё и сотканными магией когтями.

Принцесса простилась с отцом. Лорды и нобили ждали начала Коронного Совета, а Эльтара, как бы ни интересовали её любые, даже самые мелкие новости земель Эльфрана, сейчас хотела прежде всего поговорить с матерью, а потом заняться Ками.

Мама, мама, ответь мне!

Это не слова и не мысли. Это образы, молниями вспыхивающие в сознании. Это зов, полный тоски и боли. Это кровавые сполохи в глазах. Это горло, перехваченное спазмами рвущихся наружу слёз. Обида, боль, бессильная злость — всё вместе. Это разговор с Ушедшей Вниз матерью.

— Слышу тебя, моя Белопёрочка. Спасибо, что говоришь со мной.

Эльтара не слышала голоса матери. Холодные цепочки образов, равнодушные, ничего не выражающие. Казалось, к ней обращается мертвец, заклятьем поднятый из могилы. Точно так же говорили и остальные Ушедшие Вниз.

— Спасибо, что говоришь со мной, дочка. Я знаю о твоих приключениях. Ты попала в настоящей переплёт. И справилась… но скажи мне только, полностью ли ты уверена в своём филине? Уверена ли, что он справился с делом как следует?

Ушедшие Вниз обладали странными силами, в том числе и ясновидением. Эльтара не сомневалась, что мать каким-то образом следила за её странствиями… быть может, даже посредством Камня Тоэй.

— Об этом же самом меня спрашивал отец. Я не знаю, что ответить, мама. Моя магия не обнаружила там живых.

— Хорошо, будем надеяться на лучшее, дочка. Расскажи лучше о Рождённом Волной.

Эльтара вновь принялась рассказывать о своих приключениях. Она говорила (естественно, про себя) и не могла отделаться от ощущения, что всё это уже давно известно матери. Ушедшая Вниз, похоже, следила за дочерью не менее пристально, чем отец.

Саойя дошла до описания схватки с неведомой тварью, пожравшей, как ей показалось, останки Эльстана или, быть может, даже его самого — если он выжил в пещере Орды, — и тут мать надолго остановила ее.

— Постой! Повтори ещё раз. Не упускай ничего!

Эльтара послушно повторила. Некоторое время мать безмолвствовала. Принцесса терпеливо ждала.

— Твой отец считает, что всё это козни какого-то безумного колдуна, — прозвучало наконец в сознании Эльтары. — Я так не думаю. Там, в той пещере… тебе встретилась очень странная, чуждая всему живому Сила… Сила не из нашего мира. И очень, очень опасная. Ты осталась жива лишь потому, что тебя не хотели убивать.

— Но я ведь прикончила эту тварь!

— Ты? О нет! Не обманывай себя, дочка. Она — или оно, не знаю — ускользнула. Я чувствую её присутствие… Она всё время оставалась здесь… а вот только что — несколько часов назад — внезапно исчезла.

Эльтара рассказала матери о том, что они с её спутником видели по пути сюда.

— Да, ты права, дочь моя. Та самая Сила, что избегла твоего удара в Холме Демонов, встретила наконец достойного противника. И тоже не из нашей реальности. Я пока не могу сказать откуда. Спрошу тех, кто постарше… Они знают больше, чем я.

— Жаль, если ту тварь прикончил кто-то другой…

— Забудь об этом, девонька. По силам она равна любому из богов. Ты просто погибла бы зря, вот и всё. А про Рождённого Волной скажу тебе так: он, похоже, и не жив, и не мёртв. Не могу понять пока. Мы тут пытаемся разобраться. Пожалуй, тебе здесь помочь может только Камень Тоэй… но будь очень осторожна! Хотя всё равно ведь это не больше чем слова. Ты ещё так молода, дочка, тебе ещё так не скоро уходить Вниз — так что ищи его! Ищи жениха! Если есть хоть малейшая надежда, что он жив, — ищи! Переверни небо и землю, но найди!

Казалось, в душу Эльтары хлынул поток огня. Ушедшая Вниз на миг лишилась терпения, и потрясённая принцесса поняла, какие страсти бушуют там, в непроглядной тьме сырых подвалов, под толщами зачарованных перекрытий и сводов…

Они говорили ещё долго. Спасение Ками мать одобрила.

— Никому нельзя давать умирать, если только можешь спасти. Для людей, для гномов это так же бесспорно, как и то, что солнце должно сиять на небе. А вот мы… Всё рассуждаем и взвешиваем, взвешиваем и рассуждаем… И, пока не оказываемся здесь, ничегошеньки-то не понимаем в том, что делается…

Ушедшие Вниз не замыкались в своём горе. Они могли переговариваться друг с другом, оставаясь в курсе всего происходящего на поверхности, не исключая и милых пустяковых женских сплетен…

После разговора с матерью Эльтара долго приходила в себя. Общение с Ушедшей отнимало все силы без остатка. А ведь ещё надо было позаботиться о Ками…

Девочке очень понравилось во дворце, что и неудивительно.

— Мама, мы всегда будем жить теперь здесь? Никуда не уйдём?

— Нет, малышка. Никуда.

Эльтара постаралась устроить Ками как можно лучше.

— Завтра я тебя тут кое с кем познакомлю, чтобы ты могла играть, — пообещала саойя. Она имела в виду гномов — с ними девочке будет не скучно.

Только глубокой ночью принцесса смогла отправиться к Камню Тоэй.

Звёздный Зал правителя Эльфрана не поражал воображения колоссальностью размеров или тяжёлой роскошью убранства. Звёздным его звали за магический хрустальный купол, собиравший слабый свет ночных светил и отбрасывавший узкий сноп серебристо-жемчужных лучей на стоящий в середине каменный куб.

Камень Тоэй имел густой тёмно-зелёный цвет — как у листвы лип или клёнов в самый разгар лета — и был весь перевит чёрно-коричневыми прожилками, точно доставляемый гномами малахит. Рисунок на поверхности камня непрестанно изменялся, прожилки вились, точно живые; из-под зеленоватых завитков порой пробивались короткие жёлтые лучики, словно там, в глубине, солнце весело играло среди молодой листвы.

Громадный куб обрёл здесь пристанище уже давным-давно, поднятый на постамент в Звёздном Зале силой магии тогда ещё молодого отца Эльтары, не носившего в те годы гордого титула «Вечный Король»; он увёл свой народ от ужасов войны с Лишёнными Тел, что кипела на закатных берегах Южного Хьёрварда…

Эльтара была одна. За спиной с лёгким перезвоном сошлись хрустальные занавесы, однако она уже ничего не слышала. Всё её внимание приковано было к Камню.

Наделённый собственным разумом, древний, как сама земля, старше вод, звёзд и солнца, старше ныне правящих в мире Новых Богов, Тоэй, случалось, и капризничал, и раздражался. Иногда от него никто не мог ничего добиться целыми сутками; правда, когда речь шла о жизни и смерти Эльфрана (как, например, в дни Восстания Хедина и Ракота, что привело к падению Молодых Богов), Камень никогда не позволял себе никаких вольностей.

Эльтара заставила дрожь уйти из ладоней. Прохладные точёные пальцы принцессы, лишённые положенных по этикету родовых перстней и колец, осторожно коснулись отполированной поверхности, вокруг них тотчас закружились коричневые змейки. Камень узнал одну из тех, кому разрешал что-то делать с собой.

Сегодня Тоэй не упрямился.

Хрустальный купол внезапно залила густая чернота. Пришла пора отдавать накопленные силы. Камень, питавшийся светом звёзд, похоже, терпеть не мог, чтобы они видели его за работой.

Сосредоточившись, Эльтара вновь вызвала из памяти образ Эльстана, из Дома Рождённых Волнами, по привычке называя любимого его ложным «путевым» именем.

Один раз она уже проделывала это. Тоэй тогда не ответил — вернее, ответил, но крайне неопределённо. Что-то вроде «не жив, но и не мёртв». Тогда-то Эльтара и отправилась в своё странствие…

После событий на Холме Демонов пришла горькая уверенность — Эльстана больше нет. Потом всё ещё действующие заклятья, наложенные женихом на Двалина, заставили эту уверенность поколебаться. И вот — вторая проверка.

Питаясь глубоко таимой верой самой саойи в то, что её суженый, несмотря ни на что, всё-таки жив, Тоэй упорно пробивался сквозь тенёта чужого колдовства. Перед мысленным взором Эльтары проносились странные видения: в синем небе плясали огненные светящиеся пузыри, толпы странных существ со всех сторон света шагали к крошечной чёрной точке в самой середине мира и бесследно исчезали в ней. Потом появилось какое-то алое озеро, раскалённое, заполненное чем-то вроде расплавленного камня, из которого возникали чудовищные, гротескные формы… И вновь какие-то влажные подпершие небо леса… обитающие в них рукокрылые создания, очень похожие на людей; подхваченные неслышимым зовом, они взмывали в воздух и мчались, мчались, мчались — прямо ко всё пожирающей чёрной точке, которая уже переставала быть точкой, она росла, превращаясь в расползающееся пятно мрака. А потом снова алое озеро… и выбирающиеся на берег твари Орды во всём своём ужасающем многообразии…

Где связь между этими видениями?!

Откуда-то из-за спины Эльтары брызнули расходящиеся веером ярко-жёлтые лучи. Это работа Тоэя: столкнувшись с каким-то препятствием и подгоняемый волей повелительницы, он пытался сейчас попросту сокрушить преграду. Это было плохо, очень плохо — если Эльстан всё-таки жив, то из повелевающих этакой мощью рук вырвать его будет очень трудно…

Мохнатые грязно-серые тучи испуганно прянули в стороны перед натиском Тоэя, и тут началось нечто странное. Рыхлые пепельные тела облаков внезапно пробил стремительно летящий язык клубящегося пламени — словно выдох дракона, только куда длиннее. И нацелен был этот «выстрел» прямо в лицо Эльтаре.

Огонь пожирал края поспешно расступающихся туч. Стало видно нечто вроде очень длинной обглоданной кости, торчащей посреди унылой равнины, но, конечно же, это была не кость, а уходящая в беспредельность небес гора, тонкая и острая, больше похожая даже не на кость, а на грубо ошкуренную ветку. У подножия горы громоздились высокие холмы каменных обломков, среди которых время от времени что-то ярко взблёскивало — словно солнечный луч играл на осколках стекла. Эльтара, как ни напрягала память, не могла припомнить подобной горы ни в одной из частей Большого Хьёрварда. Совершенно чуждая нашему миру, с неестественными очертаниями; преувеличенная острота граней и выступов, причудливые переливы света — от ярко-алого до бледно-жёлтого; отвесные склоны усеяны направленными вниз каменными рогами, чьи острия отблёскивали белым.

Эльтара видела всё это лишь краткий миг. А потом летящий навстречу огненный язык дотянулся и до неё.

Принцесса оцепенело смотрела на приближающуюся смерть, словно никак не могла поверить в происходящее. Этот огонь казался таким далёким и неопасным…

Сквозь пелену гибельного равнодушия внезапно прорвался отчаянный вопль.

— Мама!

Это кричала испуганная Ками.

Она успела предупредить свою спасительницу.

Эльтара сжалась, в последний миг отдав Камню приказ — сражаемся! Кто-то неведомый нанёс по принцессе такой магический удар, что сама её бессмертная душа могла превратиться в пепел…

Удар.

Тоэй принял на себя всю мощь пылающего копья. Пронёсшееся сквозь серые области Страны Духов неведомое оружие столкнулось с ледяной стеной, воздвигнутой Камнем Эльфрана.

Эльтара отлетела от Тоэя. Ослеплённая болью, с полным солёной крови ртом, принцесса растянулась на полу Звёздного Зала; перед ней яростно светился раскалённый столкновением противоборствующих сил Камень. В тесной клетке бушевал и бился магический огонь, насланный её врагом. Пламя всё ещё клокотало и безумствовало, но поединок уже заканчивался. Тоэй выдержал. А вот выдержала ли она?

Эльтара с трудом поднялась на ноги. Неслушающимися руками кое-как ощупала себя; боль вспыхивала то здесь, то там. Каждый вдох отзывался в лёгких режущей болью. Кровь капала из носа, сочилась сквозь кожу на животе, хотя там не было ни одной раны. Голова сильно кружилась. Кое-как, короткими неверными шагами, Эльтара побрела к выходу. Надо привести себя в порядок…

До дверей оставалось не более полудюжины шагов, когда хрустальные створки внезапно распахнулись и затуманенному взору Эльтары предстал весь Коронный Совет во главе с правителем. И выражение их лиц не сулило ничего хорошего.

— Отец… — прохрипела принцесса. По подбородку сбежала вниз алая струйка. Коронный Совет молча взирал на происходящее.

— Возьмите подсудимую, — раздался громкий, совершенно мёртвый голос правителя, и в тот же миг что-то за спиной Эльтары ярко блеснуло — невесть отчего ожил Тоэй.

Эльтаре показалось, будто пол разверзается у неё под ногами. «Возьмите подсудимую». Но это могло значить единственное — она нарушила одну из Заповедей… и притом Смертных.

Двое лордов встали по обе стороны от принцессы. Лица их казались совершенно безжизненными, руки обтягивали чёрные траурные перчатки. Даже кровь преступника могла осквернить тех, на кого случайно попадёт. Потом эти перчатки сожгут.

Эльтару тащили к Кругу Справедливости. Предстоял Суд Эльфрана.

Аргнист вздохнул, глядя на небо. Только бы ветер не подвёл, не переменился, не потянул от скрытых в засаде его молодцов к Орде, что валом валила следом за растянувшимся обозом бежан.

Его отряд больше не отступал.

Место для засады — лучше не придумаешь. Коням есть где разогнаться, набрать ход к удару. Чистый склон, а чуть дальше — болотце, куда всех этих брюхоедов и костоглотов хорошо было бы загнать…

Дорогу перегораживала ощетинившаяся копьями фаланга. Пять сотен пик. Им предстояло принять на себя первый удар.

Одному Хедину Милостивцу ведомо, чего стоило эту толпу в войско превратить. Чтоб не падали окарачь при одном виде тварей. Чтоб копьё научились держать не как баба веретено. Чтоб знали, куда и как бить. Половину того, что им втолковывалось, они со страху всё равно перезабудут… но вторая-то половина должна остаться!

Эх, эх, леса родимые, хутор, Деера, дети… Увижу ли вас? Нет, нечего больше на юге делать. Король, величество светлое, так никуда и не сдвинулся. За море сбежал, говорят… Бароны дёру дали… Кое-кто из галенских нобилей, однако ж, остался. Ведут теперь дружины на север, но что с того толку, если никто в тех дружинах никогда ни одной ордынской твари в глаза не видывал? Только зря полягут.

Рыцарей Орда в замки загнала. Сидят теперь отцы капитулярии, носа не высунут. Хотя на Рубеже-то простолюдины полегли, ополченье наспех оборуженное, а «Красные петухи» и сами рыцари по цитаделям укрылись… Их Орда почему-то штурмовать не стала. Говорят… Но кто ж сейчас слухам верит? Может, и неправда всё это, и на месте замков орденских давно уж ордынские гнездилища…

Ай, слухи, слухи, вести чёрные! Не слышать бы вас, не знать бы ничего! Вот идёт за твоим обозом Орда — с ней и воюй, сотник… Здесь твоя война.

А, всё, отставить разговоры, сотник! Вышло время. Нагнала тебя Орда.

Всклубилась пыль. Хорошо идут, ровно, густо, ничего не боятся, твари… У нас-то Защитник в два счёта отучил бы так вокруг хутора ползать. Всё как обычно. Впереди брюхоеды с броненосцами, за ними хоботяры с рогачами, у тех под ногами небось мелочь вроде ногогрызов и костоглотов болтается. Хорошо идут. Смело. Сильно. Видать, оголодали крепко.

Парни в строю задвигались, завздыхали. Кто-то навроде молится. Давайте, ребятки, если помогает… Это сотник ваш ныне ни в каких богов не верит. И под пыткой то же самое всему синклиту в хари их жирные крикнет. Если, конечно, живым до Галена Светлопенного дойти суждено…

— Эй, эй, лучники! Не спать, зар-разы, так вашу, перетак и растак! Давай не медли!

Здешние арбалеты самобоями называют. И верно — самобои. У нас таких не было. Хорошо, попалась на пути та крепостца… а в ней — арсенал неразграбленный… а там этих самобоев — видимо-невидимо. Два десятка возов болтами к ним набили… Стрелки из большинства, конечно, аховые, но по такой плотной толпе только слепой промахнётся.

— Бей! Бей! Бей!

Хорошие здесь болты оказались, тяжёлые. Рыцарский доспех навылет пробивают. И в Орду они вошли, как коса в травы.

Аргнист видел, как начали тыкаться тупыми мордами в землю броненосцы и брюхоеды. Раненых тотчас втаптывали в землю. Орда ведь жалости не знает. Свой ли, чужой — если на пути стоишь, то всё равно враг.

Твари не сбавляли хода, стремительно пожирая отделявшее их от фаланги расстояние. Чёрно-зелёная волна стремительно катилась к сжавшему щиты строю, и казалось, нет такой силы, что заставила бы эту Орду повернуть назад. Стрелы рвали её строй, но страшилища не боялись смерти. Они просто не знали, что это такое. Ты можешь прикончить девять из десяти одно за другим, но десятое всё равно не повернёт и не обратится в бегство. Если не будет на то приказа.

Самобойные стрелы изрядно проредили первые ряды — лишившимся свиты хоботярам и рогачам пришлось выдвинуться вперёд. Их тоже били и рвали железные болты, но слишком мало было расстояние. Ордынские твари прошли его и грудь в грудь сшиблись с фалангой.

Конечно, этому строю до настоящей гвардейской фаланги, как портовой шлюхе до святого отшельника. О том, чтобы им Орду остановить, и думать не приходится. Так… придержать слегка. Потому как, ежели верно разведчиками сказываемое, не так уж и много здесь против них тварей повылезло. Ужели ж она вся и впрямь на запад подалась?

Стоять пока надо, стоять, покамест из-за леса край Орды не покажется! До тех пор — стоять. И тебе, сотник, тоже стоять, потому как, кроме тебя, подать сигнал будет некому, а тогда — прощай весь замысел. Да кабы только он! Прощай отряд, с таким трудом составленный (и немалый — добрая тысяча!), а кроме того, самое-то главное — бабы, ребятишки, старые — словом, весь обоз, что впереди нас на юг тащится… Если не устоим, славное у Орды будет пиршество.

Строй пеших копейщиков прогнулся, но выдержал первый, самый страшный удар. Длинные пики били точно. Аргнист пуще глаза наказывал беречь копья; края наконечников отшлифовали до зеркального блеска, чтобы оружие выдёргивалось так же легко, как и вонзалось. Пока у пешца в руках древко о шести футах, он многое может.

Последние брюхоеды валились окровавленными, издырявленными грудами мяса. Броненосцы тупо пёрли и пёрли вперёд, загребая когтистыми лапами, — их били с боков, норовя всадить рожон под край панциря. Арбалетчики продолжали стрелять через головы первых рядов.

Но с рогачами да хоботярами шутки плохи. Чтобы их брать, сызмальства учиться приходится. Строй подался назад, первые тела исчезли под нахлынувшими шеренгами Орды.

И в тот же миг отчаянно замахал сигнальщик, предусмотрительно посаженный на дерево, а спустя ещё совсем немного времени и сам Аргнист увидел долгожданное.

Край ордынской тучи. Казалось, нет конца льющимся и льющимся шеренгам, — однако ж оказалось, что есть.

Масса атакующей Орды сжималась возле такой тонкой и непрочной плотины строя галенских копейщиков. Её последние ряды всё ближе и ближе… Давай, Аргнист!

— Пошли-и-и! — срывая голос, заорал он. Верный Локран сорвался с места — сразу в галоп. Сотник привычно бросил копьё на руку, слыша за собой слитный топот сотен и сотен копыт. Заботливо сберегаемая конница пошла в атаку.

Будь у Орды командир, он, конечно, нашёл бы чем парировать неожиданную контратаку. Но та Орда, что сражалась сейчас, никаких командиров не имела. Она просто развернула часть своих тварей навстречу новому мясу.

Аргнисту повезло — первым ему попался хоботяра, вдобавок хоботяра без свиты, безо всех своих ногогрызов и прочей мелкой пакости. Локран свирепо заржал, радуясь поединку, и ещё наддал ходу.

Копьё старого сотника вошло точно в глаз хоботяре. Рука ничего не забыла и ничему не разучилась. Локран на ходу вспорол хоботяре шею ударом хвоста. Тварь изогнулась в агонии; человек и конь ударили вторично, копьё вместе с рогом вонзилось в чёрную плоть, и всё было кончено.

Конная лавина проскакала дальше, изгибаясь серпом и отжимая тварей к болоту.

Ничего не понимая, Орда, в свою очередь, пыталась атаковать. Пешим копейщикам стало легче. Ударив с тыла, товарищи оттянули, отвлекли на себя часть тварей, и фаланга перестала отступать.

Начиналась привычная ещё по хутору работа: не дать Орде вырваться из ловушки, не дать разорвать строй, но теснить и теснить её в болото, лишая пространства и расстреливая из самобоев. Стрелы не люди — их жалеть нечего.

Аргнист повернул коня. Ему нельзя увлекаться боем. Локран вынес седока на холмик, из-за которого и началась конная атака. Сотник — нет, уже не сотник, тысячник! — огляделся.

Верховые сотни дошли до болота, деловито добивая пытающихся вырваться из кольца тварей. Пешцы уперлись и стояли крепко, давая простор арбалетчикам, чьи стрелы собирали сейчас обильную жатву. Аргнист мимоходом пожалел, что здесь нет их хуторского горючего порошка…

Началось избиение. Выпускаемые в упор стрелы самобоев клали по два-три страшилища сразу, кололи длинные пики пешцов, доставали более короткие копья конных. Это была кровавая и грязная работа, работа мясника, не воина. Только делавшие её об этом пока не знали.

Теснимые своими же, ордынские твари одна за другой оказывались в трясине. Среди чёрной болотной жижи бились зеленоватые тела, а с берега всё летели и летели стрелы, пробивая панцири, разрывая внутренности.

Бойня продолжалась дотемна. Не ушёл никто.

Аргниста у костров именовали теперь не иначе как «вождём». Это была первая победа южан над непобедимой доселе Ордой. А для Аргниста — один Ракот Грозный ведает какая. И он усмехался в усы, слушая непомерные хвалы и восторженные клики своих воинов…

Интерлюдия Огонь в бездне

Место действия: Лесной Предел

Я, Губитель, плохо помню последние мгновения схватки. Мы ударили одновременно — мой Враг и я, и оба удара оказались сильнее защиты. Я ощутил, что лечу сквозь миры… они падали мне на грудь, точно могильные плиты. Взор уже заволакивала дымка забвения, а я всё ещё ошеломленно гадал, кто же это встретился на пути?..

Свои объятия мне распахивала жадная бесформенная Бездна. Она терзаема вечным голодом, ей хороша любая добыча, но такая, как я, особенно. Волнами накатывала дрожь, сотрясавшая Межреальность; где-то совсем рядом ярился и бушевал невиданный Огонь Богов, щедро швыряя в пасть ненасытного зверя новые и новые пласты новосотворённого пустого мира.

Вечно суждено гореть этому Огню, ибо, если погаснет он, настанет конец всему сущему — Зверь вырвется из Бездны, и тогда его не смогут остановить даже сами Боги.

Ибо имя этому Зверю — Неназываемый.

И я падал в его Бездну.

Это было справедливо. Потому что я проиграл. Впервые в жизни я потерпел поражение, и пришла пора расплачиваться за столетия гордых побед. Моя ставка оказалась бита.

Шипя и плюясь огненными искрами, пылал внутри пожар оскорблённого самолюбия. Я проиграл! Проиграл! Яд выжигал душу, оставляя одно только пепелище. Проклятье тебе, мой победитель, моё последнее проклятье из Бездны Зверя — тебе, безвестный! Мне не восстать, но знай — моё проклятье исполнится!

Я не боялся гибели. И был счастлив, что всё же хватило сил не корчиться от страха. Ждать оставалось совсем немного…

Однако судьба распорядилась по-иному.

Непроглядный мрак над моей головой внезапно прорезала косая черта белоснежного пламени. Я успел заметить сотканного из огненных языков стремительного сокола — он камнем падал вниз, опережая меня, падал к самому краю Бездны, к самому пределу, очерченному в своё время Богами, потому что добычей Зверя становился не только я один. Со мной уходил в небытие весь мир, а этого допустить было нельзя.

Я попытался повернуться, взглянуть вниз — да только куда там! Меня уже несло вверх; наваливалась боль, которую мне удалось отогнать (хотелось встретить конец твёрдо, а не корчащейся от боли чушкой). И одновременно начало уплывать сознание…

И вновь в глаза брызнул свет. И вновь проснулась мысль. И руки вновь привычно сжались в кулаки.

Небо надо мной было голубым и высоким. Я лежал навзничь, глядя вверх; забвение всасывало последние следы боли. Я приподнялся.

Изуродованный холм, выжженные склоны… Да, здесь начался наш бой. Но что произошло? Кто совершил невозможное, кто дал мне ещё один шанс? Чьей властью я волен теперь отомстить?

Я поднялся. И тотчас же замер.

Чуть ниже меня, на обугленном и ещё дымящемся склоне, лежала девушка. Неестественно заломленная рука и вывернутая шея — она была безусловно мертва.

По сердцу хлестнул огненный колючий бич. Это она — мой враг, взявший надо мной верх? Я осторожно шагнул к ней. Она не пошевелилась, когда мои пальцы коснулись её шеи. Да, мертва. И никакого колдовства.

Она была красива, эта убитая мной девушка. Чёрные как ночь волосы рассыпались по плечам, пухлые губы чуть приоткрылись, на щеках всё ещё заметны были полудетские ямочки. Длинные ресницы, маленький, чуть курносый нос. Её тело уже начало холодеть.

И тут мой взгляд упал на собственную руку. Проклятие всем богам! Это была не моя рука!

Я уже видел её однажды, когда только пришёл в себя после запоминающегося свидания с Царицей Теней и её личным палачом Оркусом. Потом тело подчинилось, приняв моё собственное обличье, и вот теперь опять… Хотя это едва ли страшно. Вскоре всё вновь станет как было…

Что ж, прощай, мой прекрасный враг. Твой удар был хорош, не спорю, но мой оказался самую малость получше. Бездна взяла тебя слишком быстро… сокол не успел спасти тебя.

Жаль. Невозможно выразить, насколько жаль. Мы ведь были достойны друг друга.

Я, Губитель, не умею тонко чувствовать. Такова уж моя природа. Моя радость — бой; и, признаюсь, никогда ещё я не жил так ярко и полно, как в те краткие, уже оставшиеся в прошлом мгновения схватки с тобой, красавица… И что-то меняется внутри железной души.

А тайны Неназываемого для меня больше не существует. И барьеров в памяти тоже больше нет. Я всё помню. Кроме одного.

Кем был мой Враг?

Моя рука тянется и осторожно приглаживает мягкие чёрные кудри. Прощай, Враг мой. То, что люди и эльфы называют душой, очень сильно болит у меня по тебе. Я надеюсь, ты слышишь меня. Хотя нет, из Бездны Зверя ты уже никогда и ничего не услышишь. Место последнего успокоения и для бога, и для зверя, и для человека. И для такого, как я, — Губителя.

Да, теперь я знаю, откуда и для чего пришёл. Память лежит передо мной открытой книгой — точнее, сразу две памяти. Моя и того, кому когда-то принадлежало это тело. Но вот кто такая Царица Теней? Откуда она взялась? Я помню истории Новых Богов, Восстание Ракота и низвержение Обетованного, бегство его старых хозяев и прорыв Неназываемого. Всё это есть во мне. Но вот Царица… её брат… Чёрный… Возрождающий…

Белые пятна. Я никогда и не знал этого. Я воевал с кем-то из магических рас и не подозревал, что среди них окажется любительница имени «Царица Теней».

Я заставляю себя подняться. Ну что ж, бой закончен, пришла пора считать потери…

Они невелики. Достаточно ощутить лишь малейшую дрожь заклятий, готовых немедленно бросить в бой всю свою иномировую силу. Я ничего не потерял. Но чем смыть чёрный позор поражения?..

Я не мог уйти, бросив тело доблестно сражавшегося Врага без погребения, разумеется, я не зарывал тела в землю и не разжигал последнего костра. Один удар — и в склоне изуродованного холма пробита глубокая и прямая пещера. Второй удар — высеченные искры складываются в застывшее сверкающее ложе. Удар третий — пещера наглухо запечатана. Там, в дальнем её конце, остается мой Враг — безгласный и недвижимый. Тело сохранится нетленным. Пусть оно ждёт своего часа.

Повернувшись спиной к холму, я ухожу прочь. Позже, когда уляжется суматоха в мыслях, я детально, по мгновениям восстановлю схватку и, пустив в ход весь арсенал заклятий познания, выясню, кем же был мой таинственный противник.

Место действия: Лесной Предел. Хутор Аргниста

Полдень. Солнце в зените. Края полей тонут в жарком мареве. Торопись, летний час дорог.

Хоть и нет хозяина, а отлынивать всё равно не дадут. Теперешний день зимний месяц кормит. Так что мысли прочь, косу в руки — и давай по неудобьям, где ещё сочная трава осталась, маши от светла до темна. Хорошо, Орды нет, увалила куда-то, проклятущая, в кои веки можно спокойно работать. И даже Нелюдь с Нежитью, нахлынувшие, кажутся совсем не страшными. Так, маячат где-то неподалёку, но теперь-то они учёные.

Самострел, работа Двалина сгинувшего, на диво силён оказался. Тетиву одним движением взведёт и ребёнок, а кучность боя такова, что закрепи арбалет на колоде — и он тебе будет одной стрелой ранее всаженную в мишень расщеплять. Гоблины этих самострелов теперь пуще огня боятся. Апорт, что на хуторе вместе с Деерой-хозяйкой правит, распорядился побольше таких наделать. Хоть и похуже они вышли у своих умельцев, а всё равно куда лучше тех, что раньше были.

Правда, к хуторам не одни только гоблины с троллями подались. Придвинулась и Нежить, от которой копья да стрелы не помогают. Поневоле вспомнили старые, дедовские ещё слова-наговоры, обереги, камни охранные… С призраками только так и сладишь.

Идут дни, солнцегрей сменился гриборостом, на ягодниках налились алые точки брусники, началась жатва, а от хозяина, от Аргниста, — ни слуху ни духу. Да и откуда ему взяться, слуху-то? Приказчики только по весне пожалуют.

Деера совсем извелась. Не говорит никому, голову высоко держит, и слёз её никто никогда не видит, а только сохнет с каждым днём, уж и непонятно, в чём душа держится. Алорт тоже всё мрачнее и мрачнее — крепко отца любил парень, то всякий знает; и Армиол как в воду опущенный, не улыбнётся лишний раз, с девкой не пошутит, а вот Арталегу раздолье. Братьев он за указ не считает, а те пока, завет отцов храня, кулаки в ход не пускают. Саата что ни день, вся в слезах. Перед людьми стыдно — вот-вот схватит младеня в охапку (дочь у неё народилась, красивая, точно игрушка) — и к отцу на хутор. Позору не оберёшься! А что ещё молодухе делать, ежели муженёк уже всех незамужних девок перепробовал и теперь уж и на мужних жен поглядывает? А Саату всё больше вожжами потчует.

…Нет, коли не вернётся хозяин, быть большой беде. Аргнист, он ведь словно вервие на венике — весь пук вместе держит, хоть его и не видно почти. Сыскать бы хозяина-то! Да только где ж его сыщешь… И чародея толкового, чтобы заклятьем отыскать смог, только на юге найти можно.

И мрачнеют лица, и думаются невесёлые думы, да только всё без толку. Куда с хутора подашься? Бают, на севере рождённым за Костяную Гряду хода нет. И желающих проверить это на себе что-то не находится…

…А всё-таки хорошо — лето пока ещё на дворе. О зиме сейчас лучше не думать.

Я вышел к краю леса; между деревьями зажелтело ещё не сжатое поле. Зайти на хутор? Назваться можно целителем… Меня отчего-то тянуло зайти… Да, конечно, я же был здесь! Точнее, не я, а тот… в чьём облике я пока хожу.

Я оглядел себя: зелёный плащ… длинный белый лук… тонкий белый меч с семью рунами на лезвии… Да, все так, как было.

Через приотворённые створки ворот я вошёл во двор. Память услужливо подсказывала, кто есть кто среди сновавших по двору людей, которые, увидав меня, внезапно разом замерли, пораскрывав от изумления рты. И неудивительно — покойник вдруг вернулся!

Я откинул капюшон и поклонился — я, никогда и никому не кланявшийся! Но привычки того, другого, были сильнее.

А мгновение спустя я услышал истошный женский вопль — с надрывом, как может кричать раненая волчица. Дверь распахнулась, со ступеней высокого крыльца кубарем скатилась молодая женщина — волосы растрёпаны, на щеке кровь, — а за ней, рыча и размахивая ременной петлёй, гнался здоровенный парень, молодой, но шириной плеч почти не уступавший входным дверям.

Он догнал её и сбил с ног одним тычком в спину. Хрипло зарычал, бешено вращая глазами, замахнулся ремнём и хлестнул упавшую по лицу. Закрыться она не успела.

Я, Губитель, смотрел на всё это спокойно — людские дела меня не касаются; но вот тот, второй, взъярился тотчас же. И я шагнул вперед, даже не успев понять, зачем, в сущности, это делаю.

Я перехватил занесённую для повторного удара руку. И услышал свой голос (хвала Равновесию, именно свой, а не того, чьё тело тогда позаимствовал):

— Хватит, Арталег.

Да, тот хорошо знал сего типа. Парень по имени Арталег обмер. Он глазел на меня, и рот его медленно приоткрывался. Яотпустил его руку — она бессильно упала вдоль тела.

— Вставай, Саата-травница, — сказал я, наклоняясь надлежащей.

Он попытался воспользоваться этим, парень по имени Арталег, умевший довольно-таки быстро соображать. В его кулаке оказалась железная чушка, и ею он попытался со всей силы двинуть меня по затылку. Опасную игрушку пришлось отобрать, а самого парня слегка стукнуть по челюсти. Он всхрапнул и осел в пыль.

Ух, как вспыхнули её глаза, когда она увидела протянутую руку и моё лицо (вернее, лицо того). Сколько в них было… я даже не знаю таких слов. Призыв? Радость? Боль? Надежда? Нет, не то. Всё вместе и каждое по отдельности.

И ещё — она ждала. Ждала того. И не верила, что он погиб.

И ещё — я ощутил странное: мне было неприятно, что она ждала его, а не меня. Потому что в больших тёмных глазах пылала вырвавшаяся на свободу страсть.

Я знал это слово. Знал умом. А теперь понял, что это значит на самом деле. И — растерялся. Я, сражавшийся с богами и демонами, растерялся. Не знал, что делать. Стоял, держа её небольшую ладошку, посреди полного народом двора и не двигался с места. За спиной заворочался и застонал Арталег — пожалуй, я всё же приложил его чересчур сильно. И тут вмешался тот.

Он решительно потянул меня через двор — рука Сааты осталась в моей ладони. Не колеблясь, он взбежал по ступеням крыльца, пинком распахнул дверь (у меня она, правда, просто рухнула внутрь вместе с петлями) и, таща за собой замершую Саату, решительно направился куда-то в глубь дома.

Она не успела спросить, что я делаю. Последняя дверь сама распахнулась навстречу, и я увидел женщину средних лет (горе источило её душу, тень сознания заметно потемнела) и с ней двоих очень похожих на неё молодых парней — её сыновей.

Женщина вскрикнула, поднося ладонь ко рту. Парни остолбенело уставились на нас с Саатой.

— Эльстан! Ты… ты вернулся?

— Можно сказать и так, — ответил я. Пальцы Сааты в моей ладони заметно вздрогнули.

— А голос у тебя изменился… — пролепетал самый молодой — из памяти того я извлёк, что парня звали Армиолом.

— Мне пришлось ударить Арталега, — сказал я. — Саата не может оставаться с ним! Это зверь, это хуже, чем зверь! Почему вы ничего не сделали?!

Бедняги, они здорово растерялись.

— Эльстан… но что случилось? Расскажи же всё толком! — Её звали Деерой, она была хозяйкой этого хутора и опомнилась первой.

Я не успел произнести ни звука. Саата опередила меня.

— Матушка, бил он меня… муж мой, сын ваш, Арталег. Бил смертным боем… Кииту покормить не дал… супружеского долга потребовал. Я ему — погоди, докормлю, хотя знаю, что он сегодня утром опять Мииту наяривал… А он — нечего, орет. И за волосы. А как бить начинает, так звереет вконец. И пошло… Не помню, как во двор выбежала. А там… Эльстан стоит… — Она густо покраснела и потупилась.

— И сильно ты… братца моего приложил? — поинтересовался Алорт, старший из братьев.

— Уже вставал, когда мы сюда шли.

— Погодите вы! — Деера шагнула к Саате и обняла за плечи. — Дочка, я так вижу…

— Дочкой звали, а сына своего унять не захотели, — глухо, с обидой ответила Саата, опустив обязательное «матушка».

Деера сделала вид, будто не слышала.

— Уйти от нас хочешь? На позор выставить? — выпалил Армиол прежде, чем его успели остановить.

Я не вмешивался. Слушал. Тут не могла помочь и та память.

— Вот-вот, вам главное — чтобы всё шито-крыто и никто ничего не знал! — дикой кошкой прошипела Саата. — Да, не хочу я со зверем вашим жить! Все, нажилась, хватит! Синяков до конца дней своих не сосчитаю! Кииту беру — и к отцу. Он небось не прогонит. Проводишь меня? — Она взглянула мне прямо в глаза.

— Провожу, — ответил я не думая. — Хоть до края земли. «Лишь бы ты смотрела на меня таким взором, Саата…» Глаза Дееры сузились.

— Арталег тебе, Саата, муж законный. И защищала я тебя всегда, то ты знаешь…

— Защищали-защищали, да не защитили! — бросила Саата. — Всё, нет у меня больше никому веры! Хватит с меня. Батюшка мой тоже не из бедных. И барахла мне вашего не надо. Подавитесь моим приданым, будь оно трижды неладно! Пойдём, Эльстан!

Она решительно повернулась, потянув меня за собой. И я послушался.

— Стой, девка! — сорвался Алорт. Я оглянулся и посмотрел ему в глаза. Он разом осёкся.

…Силы лесные, силы небесные, да ведь не Эльстан это никакой! Как он глянул на меня — думал, на месте помру. Буркалы бездонные, ровно колодцы во тьму; меня мороз по коже, в груди всё сперло, ни рукой, ни ногой не пошевелить — мне, Алорту, в одиночку рогача бравшему!..

И не просто тьма у него в глазах, а Тьма Смертная, всем тьмам тьма. Не Эльстан это, обман, подделка, морок! Хочу заорать, дуру девку предупредить — мол, братан мой не ромашка-одуванчик, но этот-то тебя до ближайшего поворота только и доведёт! А потом… снасилит да и сожрёт. А что останется, снова снасилит. Силюсь, тужусь — а только сипеть и получается.

Уходят…

Он был глуп и горяч, младший сын Аргниста по имени Армиол. Он решил остановить меня стрелой в спину. Стрелу я сжёг ещё в воздухе, повернулся, взял комок сухой грязи и кинул. Парню в лоб. Теперь неделю, не меньше, проваляется без чувств. Впредь осторожнее будет.

Мы шли через широкий двор, и никто не заступил нам дорогу. Кроме Арталега — уже возле самых ворот. В руках у него был взведённый арбалет.

— Значит, спуталась ты тогда всё-таки с ним, Сатька… — прошипел он, когда Саата испуганно повисла на моей руке, и я невольно остановился. — Ну ничего, сейчас увидишь, как этот колдунчик у меня со стрелой в брюхе попляшет!..

Он сделал слишком много ошибок, этот Арталег. Ему бы выстрелить мне в спину, а он вылез лицом к лицу. Об участи, постигшей другого не в меру ретивого стрелка, его младшего брата, он, похоже, не знал.

— На колени, колдунчик!

Я шагнул вперед и взял оружие у него из рук. Естественно, шагнул не тот, кого здешние именовали Эльстаном, — он на такое способен не был. Вперед шагнул Губитель. Губитель, который всё-таки выиграл свой последний бой.

На миг мне удалось сделать глаза Эльстана своими собственными. И, признаюсь, легче было бы засыпать море или обрушить во прах горный хребет. Но зато парень разом обмяк, всхлипнул и повалился, точно куль с мукой.

Я аккуратно разрядил арбалет и положил рядом с его незадачливым хозяином. Как бы в уме парень не повредился…

— Идём, Саата, — сказал я. Я, а не Эльстан!

Из-за угла мохнатыми клубками выкатились два диковинных зверя, вздев многочисленные рвущие, хватательные и пронзательные конечности. Та-ак… нет, их убивать нельзя. Это Защитники. Без них хутору не выжить зимой, когда вновь нагрянет Орда.

Нагрянет Орда?!

Память вспыхивает острой болью. Орда… она чем-то мешала мне… или нет… что-то мне как будто говорили о ней… в Галене? Не помню…

Впрочем, сейчас это не важно. Важно лишь то, что со мной Саата. Никто и никогда до неё не смотрел на меня так.

Мы выходим за ворота хутора, и я прикрываю за собой тяжёлые створки. Ладошка Сааты сама робко отыскивает мою руку.

Киита, крошечное существо, детёныш смертных, сладко спит в широком коробе, что висит на плече у Сааты. Повинуясь внезапному желанию, я осторожно снимаю короб с её плеча и вешаю на своё. Девочка только чуть причмокивает во сне.

Место действия: Эльфран. Подземелья Ушедших Вниз

— Они убьют её. Я точно знаю — они её убьют. Но тебе-то известно, что она не виновата. Пронзающая Эфир! Помоги, не дай свершиться непоправимому! Обвинитель, лорд Дома Пайорилтов, Дома Оседлавших Валы…

— Да, он мой сын, Блистающая. Но я уже взывала к нему задолго до твоей просьбы. И безо всякого результата.

— Но ты могла бы пригрозить ему!

— От горя ты теряешь разум, Блистающая. Посуди сама, чем я могу ему пригрозить? Он отлично знает, что я ничего ему не сделаю. И к тому же откуда тебе ведомо, каким окажется приговор? Лорды ещё не сказали своего слова…

— Да, но почти все говорили со своими матерями. А те сообщили мне.

— Тогда дело и впрямь плохо, Блистающая. Не знаю, что тебе и посоветовать… хотя…

— Что «хотя»? Ты что-то знаешь, Пронзающая?

— Ну, если про это можно сказать «знаю»… Я попытаюсь дать тебе образ одной персоны, которая некогда обладала очень большим влиянием…

— Кого ты имеешь в виду, Пронзающая? Не томи!

— Прости меня. Просто ты родилась много позже Века Войн и едва ли сталкивалась с ним… Тогда его звали Старьм Хрофтом. И, поверь мне, у него нашлись бы убедительные доводы для Вечного Короля.

Место действия: Открытое море. Сто восемьдесят миль юго-юго-восточнее Галена. Корабль Змеиного народа

— С-спасибо тебе, маг. Ты с-спас с-с-старого Хис-с-са. Какова будет тс-с-ена с-за ис-слечение?

— Мне ничего не надо, ваше величество. Ваши враги — мои враги. Если вы отомстите за себя, я буду полностью удовлетворён.

— Ишь-с-с! Хорошо-с-с. Но чтобы отомс-с-стить, нужны с-силы. Проклятая колдунья опус-с-стошила меня до дна!

— Это не страшно, ваше величество. Мои товарищи счастливы будут поделиться с вами нашей силой. Более того, мы укажем вам, где укрылись ваши враги. Нам стало это известно. Кроме того, надеюсь, известие о том, что один из ваших врагов уже ушёл в небытие, способно возвеселить вас.

— Ушёл-с-с?! Кто-с?!

— Некто по имени Хеорт. У вас превосходные лучники, ваше величество! Ему продырявили голову так искусно, что не спасло никакое колдовство!

— Ах-с-с! Щенок ус-с-скользнул-таки от меня!

— У вас остались ещё трое, ваше величество… И я знаю, где скрывается каждый из них. Если вы согласитесь, я немедленно призову сюда моих братьев, мы исполним обряд, и вы, возрождённый, повернёте корабль обратно на север. Вы возглавите могучую армию и покараете их.

— С-спасибо, маг… С-старый Хис-с-с выражает тебе благодарность. Но отчего же ты с-с-сам не покараешь своих врагов?

— Ваше величество, бесспорно, слышало о Законе Равновесия?

— Ах-с-с, конечно-с-с, конечно-с-с! Горджелин прожужжал мне вс-се уши-с-с!

— Так вот, в нашем случае мы не можем обойтись без посредника.

— С-с-с! Понятно-с-с. Эй, вы, бес-с-схвостые! Поворачиваем…

Место действия: окрестности Галена

Двалин и Ярина провели ночь, тесно прижавшись друг к другу. Было тепло, однако неожиданно налетевший северный ветер заставил девчонку стучать зубами и ёжиться. Второй день они с томом укрывались в наспех сооружённом шалаше — и второй день яростно спорили, что же делать дальше.

Безумие в Галене мало-помалу улеглось. Все, кто мог, бежали, кто не мог — частью угодили в храмовые подземелья, а частью, увы, отправились к праотцам, растерзанные разъярённой толпой. Король, часть знати и богатейшего купечества спешно отплыли в Западный Хьёрвард, в недальнее Халланское королевство, бароны ушли назад в Фейн, те же из командиров, что посмелее и не столь умны (ибо только глупец мог подумать, будто можно остановить сокрушившую Рыцарский Рубеж Орду! Человек здравомыслящий и благоразумный спешит отделить себя от неё возможно большим числом миль морского пространства…), повели добровольцев из числа гвардейских ветеранов навстречу чудовищам, спасая честь галенского дворянства. Остальная армия просто разбежалась.

Гном настаивал, что надо идти на север. Его секира да колдовство Ярины — несладко Орде придётся. А что ещё им остаётся?

Ярина же придерживалась мнения прямо противоположного — что надо остаться здесь, отбиться от мародеров и прочей швали, вернуться в Гален, отыскать её учителя, который наверняка сможет снять чары с гнома, чтобы того пустили обратно домой, а её, Ярину, снова возьмёт… гм… ну, скажем, в ученицы, и они уедут прочь отсюда, за море.

— Мне за этих свиней жирных, вроде тётки моей, помирать?! — вопила девчонка, потрясая кулаками. — Дурак ты, том, и сородичи твои все дураки. Чем киркой махать, знатных дам бы ночами наяривали и золота бы больше имели, чем за целый год в норе вашей добыть можно!

— В шахте, — машинально поправил Двалин. — Ну, дураки мы, и что с того?

— А то, что нечего нам никуда таскаться! Понял, бородатый?! Волшебника найти надо!

— Да, может, его уж прирезали давно…

— Скорее я тебя прирежу! К нему так просто не подойдёшь, это тебе не какой-нибудь там травник! Он бы их всех живо…

— Так что ж он всех этих свихнувшихся…

— Ну, может, не хотел.

— А что же он тогда смотрел, как его братьям кишки выпускают?

— Ну а может, не смотрел! Откуда ты знаешь? Может, он тоже спасал!

— Так чего ему тогда в Галене делать? Храмовники…

— Да он их одною левой!..

— Как бы не так. Башни храма Ракота Грозного аж отсюда видны. Стоят как ни в чём не бывало.

— Да это ещё ни о чём не говорит…

Разомкнуть порочный круг этих споров не удавалось ни Двалину, ни Ярине.

— А ты что, волшбой своей мага этого найти не можешь, что ли?

— Не могу, — призналась девчонка. — Не могу. Чародей может отыскать заклятьем только более слабого, чем он сам. А вот более сильного — ни за что.

— Поня-атно… — протянул Двалин. — Ну ладно, недосуг мне больше тут с тобой лясы точить, красавица. Иди куда хочешь. А мне на полуночь надо. Не верю я ни в каких чародеев. Видно, суждено мне до конца дней своих по Галену шастать. А я зарок дал — бить Орду, доколе руки ещё топор держать могут. Жаль мне с тобой расставаться, не скрою, но раз тебе в этот твой Гален так нужно — что ж, давай. Прощай, Ярина! Может, ещё и свидимся.

Девчонка вдруг осеклась и удивлённо воззрилась на Двалина.

— Ты что это, борода, всерьёз? А меня тут одну бросить хочешь? Я-то думала, вы, гномы, благородные…

Двалин заскрипел зубами.

— Ты меня на эту наживку не лови, поняла, конопатая?

— Конечно. Чего тебя ловить, и так всё ясно. Давай, давай проваливай. И без тебя обойдусь, бородатый. Лежал всю ночь рядом, словно колода деревянная, — добавила она вдруг ни к селу ни к городу.

— Что-что? — опешил гном. — А что же мне, Родгар меня разорви…

— Брезговал, значит, мной. А мне-то про вас рассказывали! Мол, хлебом не корми, дай только фитиль свой макнуть куда следует. Врали, видать.

— Тьфу, пропасть! Сладу с вами нет, бабы! Полезешь — орёте «насилуют!». Не полезешь — фыркаете «брезгует!». Не-ет, хватит с меня. — Двалин лихорадочно собирал нехитрый походный скарб. — Лучше я с хоботярой один на один сойдусь, чем в ваших причудах разбираться стану!

— Вот и отправляйся к своим… как их?., хоботярам. — И Ярина порекомендовала Двалину настолько экзотический способ плотского общения с помянутым хоботярой, что гном не выдержал — густо покраснел. Его раса, при всей внешней разгульности, отличалась внутренним целомудрием. В своём кругу гномы не знали ни чёрной ругани, ни супружеских измен, ни сожительства до брака…

Они расстались. Двалин зашагал к ведущему на север тракту — по нему, говорила Ярина, шли немногочисленные отряды старых гвардейцев, шли брать на копьё Орду. К ним и рассчитывал присоединиться том. Ярина же двинулась на юг — к Светлопенному Галену — искать своего чародея…

Место действия: Эльфран. Дворец Вечного Короля

Не было сил ни удивляться, ни сопротивляться. Ослепляющее, оглушающее заклятье хлестнуло, словно пощёчина, и Эльтара провалилась в беспамятство. Очнулась она, когда её уже вели к Кругу Справедливости. Из ран по-прежнему сочилась кровь. О том, чтобы помочь ей, никто не подумал.

На возвышающихся амфитеатром скамьях успела собраться вся эльфранская знать. Мерцало серебро наплечников и обручей, глаз притягивал глубокий блеск драгоценной платины браслетов и женских уборов, льющийся из огненных шаров свет дробился и играл на гранях бесчисленных адамантов. Все собравшиеся были вооружены, перед каждой дамой тоже лежало по небольшому изящному арбалету. Закон Эльфрана гласил, что выносить решения о жизни, смерти или изгнании могут лишь способные носить оружие, и обычай прибывать на судебные собрания с мечами, саблями, луками и арбалетами соблюдался так же свято, как и Заповеди. Так повелось ещё со времен Исхода…

Жёсткие руки толкнули Эльтару в выложенный чёрным камнем круг посреди зала. Не удержавшись, она растянулась на холодном мраморе; по плитам брызнуло кровью. Её кровью. Никто не пошевелился.

Отец Эльтары, Вечный Король, правитель Эльфрана, прошёл через весь зал к своему трону. Прямой, с негнущейся, словно бы деревянной спиной, он как будто старался вбить каблуки поглубже в неподатливый камень пола. Проходя мимо, он не удостоил подсудимую даже кратким взглядом.

— Мой повелитель! — раздалось под торжественными сводами, едва правитель успел сесть. Голос донёсся от входа в зал, и Эльтара тотчас узнала его — воин из Дома Скаолингов, Дома Пенных Валов… Как он успел оказаться здесь? Он же нёс стражу на границе… Неужели отозвали всех?.. — Мой повелитель! Прежде чем судить высокорожденную саойю, надо оказать ей помощь! Она в крови, это противно законам небесным и нашим! Во имя милосердия!..

— Айалан из Дома Пенных Валов! — загремел правитель, называя молодого воина по имени, что означало высшую степень немилости и неудовольствия. — Как ты очутился здесь? Откуда ты взялся? Почему ты оставил пост?

«Бедняга. Это ведь из-за меня. Теперь самое меньшее — изгнание. Лет сто, а может, и больше…»

— По разрешению начальника Восточного отряда, лорда Дома Следящих за Луной! Он может подтвердить.

— С разрешения правителя, это и в самом деле так. Меня просила об этом Ушедшая Вниз — мать сего воина. Я исполнил её волю. Прошу прощения у повелителя, если это разгневало его.

— Нет, — вздохнул Король, — нет. Я рад, что это не самовольное оставление службы. Не хватало нам только второго суда за один день!..

И тут произошло неожиданное. Искалеченное тело Эльтары внезапно охватила приятная теплота. Словно вымываемая потоками благоуханной ласковой влаги, боль стремительно исчезала. Мысли перестали путаться, Эльтара приподнялась на локте, стараясь оглядеться и понять, что же происходит.

Её отец вскочил на ноги. Его щёки вспыхнули от гнева; все остальные в зале тоже стояли, потрясая кулаками и выкрикивая какие-то угрозы; шум стоял неописуемый.

— Да, да, да, я излечил высокорожденную саойю, воспользовавшись вашими силами! — надсаживаясь, крикнул Айалан, воин из Дома Скаолингов. — Потому что судить её, израненную, есть грязное и гнусное дело!

«Всё равно изгонят. Лет триста!»

В шуме и гаме принцесса смогла различить отдельные возгласы:

— Он крадёт!.. Зачем ей помогать!.. Первая Заповедь!.. Всё равно ей уже конец!

— Остановитесь! — загремел Вечный Король, и вовремя — в зале вот-вот могла вспыхнуть настоящая магическая война. — Остановитесь! Ты, Айалан из Дома Пенных Валов, не думай, будто небывалые колдовские искусства, невесть откуда у тебя взявшиеся, кстати, послужат тебе оправданием. Тебя будут судить за оскорбления сразу же после этой… Ты понял меня? Дашь ли ты слово предстать перед судом или же тебя нужно брать под стражу?

— Нет, тебе не придётся утруждать себя, повелитель, — дерзко ответил молодой воин. — Я предстану перед твоим судом. Но…

— Сядь и умолкни! — голос правителя стал поистине страшен.

Эльтара знала, что отцу подвластны могучие силы, и едва ли этот молодой воин сумеет защититься… Кроме того, правитель мог в случае надобности воспользоваться совокупной мощью всех собравшихся в зале суда…

На Эльтару никто не обращал внимания. От стыда у принцессы заалели щёки — она, высокорожденная саойя, валяется в ногах у неправедного суда! Стиснув зубы, она гордо выпрямилась — и тотчас же на неё волной накатил слепой, всепоглощающий ужас. Она, дочь Вечного Короля, принцесса, «саойя» на языке Эльфрана, стоит перед судилищем, и её, скорее всего, обвинят в нарушении одной из Заповедей. Эльтара ощутила предательскую дрожь в коленях. И было с чего — в таких случаях приговор известен заранее. Недаром со скамей раздавались крики о том, что помогать Эльтаре уже бессмысленно. Ой, мама, мамочка! Мама, ну что же это делается?! Мама, я же ни в чём не виновата…

— Они всё-таки выследили тебя, дочь моя. Летучая мышь оказалась на удивление живучей…

Обвинение зачитывал лорд Дома Пайорилтов, Дома Оседлавших Валы.

— …И ещё сказать имею: самонадеянно мня себя в силах справиться со всеми прознатчиками, она не поразила врага до конца смертью. И ещё сказать имею: сей прознатчик следовал за ней до самого Погибельного Леса, и видел, и слышал Заклятье Прохода, и тайну сию другим передал. И ещё сказать имею: ныне вся Орда, Рыцарский Рубеж миновав, движется к тому самому месту, и передовые их уже там. Прискорбные вести сии изложив, говорю я, по праву своему обвинителя, что имело место здесь нарушение Смертной Заповеди, а именно Первой, самой священной изо всех. И согласно этой Заповеди, прошу я для особы, преступившей её, позорной смерти, невзирая на имя и род, ибо Эльфран ею поставлен в великую опасность…

— Явлены ли доказательства? — Эльтара с трудом узнала голос отца.

— Явлены, пресветлый правитель. Явлены и с соизволения вашего немедля будут представлены всем, здесь собравшимся.

— Соизволяю.

Магия Эльфрана могла многое. Под потолком зала заклубилась серая мгла; в ней замелькали картины: Эльтара сражается с посланцами мрака… убивает крысу и кошку… напускает филина на летучую мышь… окровавленная тварь камнем падает вниз… разорванное надвое тело несколько мгновений лежит неподвижно, а потом начинает странно преображаться. Крыло отваливается, вместо него возникают две пары коротких и кривых лапок; косолапо переваливаясь, оставляя за собой кровавый след, существо ковыляет куда-то прочь…

Новая картина. Берег Эгера — Покинутый Берег. Погибельный Лес. И штук пять мерзкого вида тварей, вроде скрещенных со змеями петухов-переростков, оживлённо галдящих на непонятном наречии перед широкой просекой в когда-то смертоносных зарослях…

Эльтара ощутила, как пол уходит из-под ног. Всё летело в пропасть, спасения ждать было неоткуда. Да, нарушена Первая, Смертная. Сейчас её отведут в Звёздный Зал, отец сотворит заклятье, Камень Тоэй приподнимется, открывая чёрный бездонный колодец, ведущий в неведомые преисподние — туда-то, в ждущую ненасытную пасть, и столкнут её, Эльтару…

Речь обвинителя закончилась. Теперь, согласно обычаю, могла говорить либо сама обвиняемая, либо тот, кто хотел бы выступить в её защиту.

У Эльтары сил говорить не осталось; она лишь попыталась отыскать глазами взор отца, однако правитель сидел, угрюмо уставившись в пол.

— Я хотел бы сказать, — внезапно произнёс Айалан.

Собрание недовольно загудело, но традиции блюлись в Эльфране свято. Помешать молодому воину (и, как оказалось, сильному колдуну!) никто не дерзнул. Как не дерзнул никто и уйти во время его речи.

Негаданный защитник Эльтары оказался и умён, и красноречив. Он напомнил собравшимся, что Первая Заповедь есть Первая Заповедь и нарушать её, конечно же, негоже; однако тот давний закон не предусматривал появления Орды. Обвиняемая же поступила в строгом соответствии с канонами… нанесённый удар должен был оказаться смертелен… но тварь подпитывали силами откуда-то извне, и только потому она выжила. Доказательства? Извольте взглянуть… Вот, вот и вот — скрытые каналы, вот маскирующее заклятие…

Замелькали разноцветные пятна и полосы. Айалан углубился в дебри высшего магического анализа, давая изрядную фору самому титулованному чародею.

— Он же был простым воином! — донёсся до Эльтары приглушённый шёпот лорда-обвинителя. — И чтобы так разбираться в магии…

— …Таким образом, обвиняемая не могла произвести за краткий миг сложных магических действий… и хоть мы имеем дело с нарушением Первой Заповеди, но, учитывая такие обстоятельства… высокое собрание могло бы и смягчить кару…

Наступила неловкая тишина. В самом деле, едва ли кто в этом зале всерьёз желал смерти Эльтары: гибель принцессы уже ничему бы не помогла. И если она на самом деле не могла предвидеть последствия…

Эльтара внезапно ощутила общую неуверенность. Айалан таки поколебал их!

Однако нашёлся один, который стал настаивать. Лорд Дома Пайорилтов.

— Первая Заповедь создавалась не для тех, кто уже совершил преступления! — начал он, поднявшись со своего места обвинителя. — Неотвратимость возмездия — для остальных! Они должны знать — и знать твёрдо! — что за содеянное непременно последует расплата. Щадить никого нельзя. Это послужит хорошим уроком!

— Но если враг уже вызнал расположение Эльфрана и дорогу к нам, то откуда ж возьмутся нарушители Первой Заповеди в будущем? — притворно удивился Айалан. — Как можно выдать то, что и так известно?! Не кажется ли почтенному лорду, что Первая Заповедь просто утрачивает силу?

Казалось, глава Дома Оседлавших Валы на мгновение растерялся. Он помедлил с ответом, и пальцы его чуть резче, чем следовало, стиснули эфес иззолочённой шпаги.

— Открывшие местоположение нашей страны и тайны прохода рано или поздно умрут, — мрачно бросил он наконец. — К этому делу сейчас надлежит приложить все наши силы и всю мощь наших чародеев. Нежданно искусный в волшбе Айалан из Дома Пенных Валов мог бы оказать здесь неоценимую услугу — если, конечно, он ещё числит Эльфран своей родиной.

После таких слов поединок становился неизбежен.

Однако молодой воин лишь рассмеялся, с улыбкой глядя прямо в глаза взбешённому лорду.

— То есть почтенный глава Дома Пайорилтов предлагает бросить народ Эльфрана в хаос наступательной войны, обратить всю нашу силу в оружие, сотворить такое же оружие из Камня Тоэй, заставить трепетать от наших боевых заклятий весь Астрал? Так мы выдадим себя уж наверняка. Нескольких разведчиков проще убрать обычными мечами и стрелами…

— Да простят меня благородные лорды, но сейчас здесь имеет место суд, а не заседание Коронного Совета, — вмешался правитель. Эльтара вновь попыталась поймать взгляд отца, и вновь ей это не удалось. — Изрекли свои речи обвинение и защита. Да станет теперь законом решение благородного собрания. — Правитель закончил положенную этикетом фразу и медленно опустился на место.

Айалан как будто тоже растерялся. Если бы ему удалось втянуть лордов в длительный спор…

— Мама! — вырвался у Эльтары беззвучный крик.

— Я всё знаю, девочка моя. Я говорила с твоим отцом. Это было ужасно! Однако он слишком боится, что лорды решат, будто правитель хочет выгородить собственную дочь… Я никогда не думала, что мой супруг настолько сильно любит власть!

— Но что же делать, мама?!

— Я попыталась вызвать кое-кого на подмогу. Не знаю, что из этого вышло… Но, быть может, всё же удалось… Жди!

Эльтара не могла пустить в ход магию — здесь собрались куда более сильные чародеи. Ей оставалось лишь покориться своей участи…

«А вот Двалин или Эльстан не стали бы, — внезапно подумалось ей. — Они-то предпочли бы умереть в бою… А я… стою и жду и ещё на что-то надеюсь… За пределами Эльфрана я была иной… К счастью для лордов и леди, здесь собравшихся…»

И тут высокое собрание высказало свою волю.

Благородное сословие Эльфрана, собравшееся на Круге Справедливости, молча поднялось, выражая тем самым согласие с обвинением. Сидеть не остался никто, кроме Айалана.

У Эльтары подкосились ноги. До этого она не знала страха смерти. Даже опасное путешествие к Холму Демонов, даже схватка с Хиссом не заставили её страшиться слепого Ничто; время не имело власти над обитателями Эльфрана, однако в бою они погибнуть могли. Но как раз, сражаясь, принцесса ничего не боялась. Сейчас же её затопил всепоглощающий страх — поглотил, накрыл с головой, точно волна неосторожного пловца. Её, Эльтары, вот-вот не станет! Она растворится, исчезнет, точно огонёк задутой ветром лучины! Её никогда больше не будет! Её босые ноги никогда не ступят на мягкую траву предгорий, её руки никогда не раздвинут упругих лоз прибрежных зарослей, её глаза никогда не увидят красоты Эльфрана Вечного, они закроются, вытекут, испарятся… И всё её тело, так и не узнавшее до сих пор, что же такое любовь, воспеваемая менестрелями, обратится в крошечную горстку праха…

Смертные волей-неволей привыкают к своей участи. И потому, сами того не ведая, презирают Костлявую, утверждая, что, мол, «двум смертям не бывать, а одной не миновать». Ну а как быть бессмертному? Каково ему чувствовать, что мир вокруг него сейчас исчезнет, поглощённый вечной ночью, после которой уже никогда не наступит рассвет?..

— Эрмион! Поднять приговорённую. В Звёздный Зал её!

Голос правителя остался сух и спокоен. Казалось, он не отправляет на смерть собственное дитя, а расправляется с докучливым насекомым, безо всякой злобы, походя прихлопывая жужжащую тварь…

Рослые воины, отряд Эрмион, личная гвардия правителя, младшие дети его Дома, встали по бокам Эльтары. Заученным движением, равнодушно подхватили её под руки и поволокли вперёд…

Ужас совершенно парализовал принцессу. Она не могла ни двинуться, ни закричать, ни заплакать, ни даже взмолиться о пощаде. Быть может, мать взывала к ней в эти самые мгновения, но страх оказался слишком силён. Он заполнил сознание Эльтары до самых его потаённых глубин…

Дорога до Звёздного Зала была не из длинных. Вот знакомые хрустальные занавесы, хрустальный купол над головой — и в середине Камень Тоэй на своём постаменте.

На миг перед глазами Эльтары мелькнуло напряжённое лицо Айалана.

А потом Вечный Король — принцесса не могла больше называть его отцом — подошёл к Камню, негромко прошептал что-то, прижимаясь губами к самой поверхности, и Тоэй начал послушно подниматься вместе с постаментом. Открылась чёрная дыра, разверстая ненасытная утроба, пожиравшая всех, до кого могла дотянуться. И кто знает, не из её ли глубин во времена оны кто-то неведомый продиктовал первым обитателям Эльфрана содержание Заповедей?

Эрмион, гвардейцы Эльфрана, подтащили Эльтару к самому краю, выказав при этом чувств не больше, чем при переноске мешка с песком. Ни о каком «последнем слове осуждённого» или о его же «последнем желании» и речи не шло. После вынесения приговора обречённый на смерть ещё до собственной телесной гибели вычеркивался из мира живых.

— Исполняйте приговор!

Эльтара так и не смогла закричать. Распятая ужасом, заворожённая бездонной чёрной пастью, она ощутила внезапный толчок в спину и… Её схватили за руку, удержав уже над самой пропастью.

— На сей раз ты зашёл слишком далеко, Мелиагр, — раздался низкий рыкающий бас над самым ухом принцессы. — Чего удумал — кормить девочками Бездну Неназываемого!

Рядом с Эльтарой на самом краю Бездны, спокойно удерживая её одной рукой, стоял старый воин — высокий, мощный (плечи у него были раза в два шире, чем у любого в этом зале); годы так и не согнули прямую спину, на рассечённом морщинами лице выделялся орлиный нос. Одет он был в лёгкую полотняную рубаху, белую, точно вечный снег на горных высотах, и такие же штаны, заправленные в мягкие низкие сапоги. На простом широком поясе грубой кожи висел меч — сквозь прозрачные, точно сработанные из горного хрусталя ножны виден был клинок редкого золотистого цвета.

Волосы старика, густые и совершенно седые, охватывал плетёный кожаный ремешок.

Тишина ещё не успела взорваться удивлённо-негодующими воплями, а Эрмион уже шагнул вперёд, и мечи воинов сверкнули заключённым в клинках звёздным светом.

Незнакомец усмехнулся.

— Охолоните, горячие головы. — Золотой меч сам собой оказался в правой руке старика. Взмах, другой — в руках воинов Эрмиона остались только эфесы. Клинки со звоном упали на пол. Одним неуловимым движением спаситель Эльтары вновь спрятал оружие.

Только теперь принцесса нашла в себе силы повернуться.

Остолбенев от изумления, вокруг стояли знатнейшие лорды Эльфрана.

На шаг впереди них застыл правитель, и на лице его ясно читалось бешенство.

— Это ты!.. — только и смог произнести Вечный Король.

— Я рад, что ты не хватаешься за железки, Мелиагр. Эй, вы! Отойдите-ка подальше! Не то следующий раз срубленными мечами не отделаетесь. Последнее предназначалось Эрмиону.

— Высокий нобилитет Эльфрана, я прошу вас оставить сей зал, — ни на кого не глядя, ледяным голосом произнёс правитель.

— Это зачем же? — весело удивился гость. — Нет, пусть слушают. Ты не захотел воспользоваться моими советами, не захотел отступить достойно, сохранив лицо, — ну, так получай. Пусть твои нобили послушают один интересный рассказ из истории войн с Лишёнными Тел. Помнится, тебе тогда воевать отчего-то не захотелось?

— Чего ты желаешь? — с поистине ледяным спокойствием осведомился правитель.

— Чтобы ты отменил ваш идиотский приговор. Только затем я здесь.

За спиной Вечного Короля послышался ропот, и это придало правителю уверенности.

— Приговор вынесен Судом Эльфрана. Не мне идти против установленного закона. А вот тебе лучше бы убраться отсюда, старик. Убраться, пока я не пустил в ход Камень!

— Камень? — Седой воин вновь усмехнулся. — Ну, едва ли он захочет причинять мне вред. Мы ведь с ним старые друзья, ты разве забыл? Тоэй, приятель, встань, пожалуйста, на место. Вид этого колодца… гм… не слишком меня вдохновляет.

К изумлению Эльтары и всех собравшихся, Тоэй и в самом деле послушно опустился, закрывая зияющую пасть Бездны. По рядам лордов пронёсся общий вздох.

— Так-то оно лучше, — кивнул старик. — Ну а теперь давай прощаться, друг Мелиагр. Смотри, веди себя хорошо! А если я узнаю, что ты опять решил кого-то скинуть в этот колодец, клянусь ошейником Фенрира, я просто отберу у тебя Тоэй! Пойдём, Эль. — Он мягко потянул принцессу за руку. — Тебе здесь больше делать нечего.

И Эльтара пошла за ним — пошла, словно девчонка, бездумно и доверчиво, потому что от её спасителя исходила мощная и чистая Сила, Сила, равной которой принцесса ещё не встречала.

— Ишь, чего измыслили… — ведя Эльтару за руку, ворчал седой. — Ну да ничего, всё ещё образуется. Забирай свою Ками, и уходим. Лучше будет переждать смутное время где-нибудь подальше, пока страсти не утихнут. Хотя бы и у меня…

— Верь ему, дочка. Это же Старый Хрофт! Я просила его о помощи — и он пришёл!

— Мне… мне идти с ним, мама?

— Ну да, если не хочешь, чтобы тебя всё-таки спихнули в этот проклятый колодец!

С глаз Эльтары спала пелена оцепенения. Ну конечно! Кем же ещё мог оказаться её спаситель, как не Старым Хрофтом! В памяти сами по себе всплыли страницы «Истории Исхода», посвященные войне в Южном Хьёрварде…

Ками бросилась на шею Эльтаре, едва та вошла в свои покои.

— Мама! Я так боялась… так боялась…

— Ничего, теперь всё позади. — Хрофт осторожно погладил девочку по волосам. — Правда, тебе с мамой придётся какое-то время погостить у меня. Там, конечно, не так красиво, как здесь, зато мама будет всегда с тобой…

На призывный свист старого воина откуда-то сверху, с небес, раздалось ответное звонкое ржание, и восьминогий золотистый жеребец, скакавший по воздуху столь же уверенно, сколь и по земле, оказался рядом с Хрофтом.

Ками замерла, во все глаза глядя на это чудо; Слейпнир (ибо это был именно он) дружелюбно покосился на девочку большим лиловым глазом.

— Зови своего грифона, — распорядился Хрофт. — Долго собираться тебе, я думаю, не надо?

…Однако кое-что собрать всё же пришлось. По совету матери Эльтара взяла с собой несколько драгоценных безделушек, золото, имевшее хождение в Галене и Фейне, и оружие. Её собственный недлинный меч, который она самонадеянно не взяла с собой в прошлый поход, больше полагаясь на свою волшбу…

— Летим, Ками!

Грифон и Слейпнир рванулись в небо.

Ни отец, ни кто-либо из эльфранских лордов провожать их не стали.

— Постой! — вдруг крикнула Эльтара своему спасителю. — А Айалан? Хрофт коротко рассмеялся.

— Это был не Айалан, это был я…

Место действия: примерно сто сорок миль к северо-востоку от Галена. Войско Аргниста

После того как перебили гнавшуюся за ними Орду, народ в отряде Аргниста переменился точно по волшебству. Никто больше не думал об отступлении. Напротив, все как один кричали, что надо идти вперёд и добивать всех тварей, что ни попадутся. К прежней тысяче добавилось ещё три полные сотни, а вдобавок подошло наконец первое долгожданное подкрепление с юга. Сотня панцирных всадников, гвардейский полк «Ночных бабочек» — и среди немолодых, закалённых, покрытых шрамами десятников отыскалось немало былых знакомцев Аргниста. Командовавший гвардейским отрядом молодой сотник из числа галенских «благородных» — боевой, настоящий сотник, не прыщ из придворных, получивший пост только благодаря протекции (впрочем, такие на север и не пошли), — сразу же признал верховенство Аргниста. Теперь в отряде было почти две тысячи человек, и он превратился во внушительную силу…

— Идти надо на северо-запад, — предложил Аргнист. — Бежане говорят, вся Орда туда повалила…

— Да, перед нами на день пути тварей больше нет, — подтвердил Фрабар, назначенный Аргнистом начальником разведки и только что вернувшийся из рейда.

— А бежан куда? — спросил кто-то из сотников. — Не бросать же здесь…

— Да, тут же земли Ордена, — заметил Гертен, тот самый молодой гвардейский сотник, что привёл отряд панцирников. — Отцы капитулярии ещё на них отыграются — зачем, мол, без приказа землю бросили?..

— А мы отца Иеронимуса заставим присягнуть, что это он всех землепашцев с нами уводил, — нашёлся Аргнист.

— Точно!.. Верно!.. Правильно!.. — раздались голоса со всех сторон. Орденский капитулат здесь не слишком любили — даже те, кто раньше состоял в армии этого самого Ордена…

Отыскать отца эконома труда не составило. Мрачный, как туча, он сидел возле небольшого одинокого костерка — никто не захотел пустить его к своему.

— …Вот ещё, как же, дождётесь вы от меня!.. — яростно прошипел монашек в ответ на предложение Аргниста. — Ничего я делать не буду!.. Не надейтесь!

— Отец эконом, но нельзя же так, — попытался было усовестить его Гертен, однако монах лишь разразился отборной бранью.

— Слушай, толстяк, а может, нам тебя просто повесить на первой же осине? — задумчиво предложил Аргнист. — Зачем мы тебя вообще с собой таскаем, а? Эх, надо было оставить тебя в Гэсаре, когда его Орда заняла… То-то они бы порадовались!

— Не посмеешь! — прошипел Иеронимус. Крохотные чёрные глазки монаха налились ненавистью. — Тут тебе не север!..

— Но тут у нас война. А война, знаешь, она ведь всё спишет, — спокойно возразил Аргнист. Монах мрачно помолчал.

— Вздёрните его, — приказал хуторянин.

…Иеронимус истошно завизжал, как придавленная кошка, когда его потащили к болтающейся на суку петле.

— Нет!.. Нет!.. Всё напишу!.. Печать приложу!.. Только помилуйте!..

— Вот с этого и надо было начинать, — заметил Аргнист, принимая пергаментный свиток, на котором чётким почерком отца эконома было написано, что он, Иеронимус, отдал приказ оставить свои наделы поселянам из следующих деревень. — Можешь быть свободен, монах.

Всхлипывая и утирая нос, отец эконом побрёл прочь и весьма удивился, заметив возле своего одинокого костра согбенную человеческую фигуру в видавшем виды сером дорожном плаще.

— Выпейте, отец Иеронимус. — Незнакомец с улыбкой протянул монаху приятно булькнувшую флягу. — После такого потрясения вам надо как следует выпить. Какие звери!..

Несколько минут спустя Иеронимус и представившийся Аргларом гость — немолодой, тщедушный, с глубоко посаженными чёрными глазами — уже были друзьями. Арглар охотно слушал жалобы и сетования монаха, охотно поддакивал, а потом…

— А ведь вы можете легко отомстить за себя, — как бы невзначай заметил он. — Этот дерзкий выскочка, поверьте, встал поперёк горла не только вам, почтенный. Возьмите вот это. — На пухлую ладонь монаха легла небольшая чёрная коробочка. — Не открывайте её, вообще ничего с ней не делайте — просто приложите её к одежде Аргниста, к плащу или к сапогам… Больше от вас ничего не потребуется.

Рассудок Иеронимуса, затуманенный винными парами, воспринял из этой тирады только одно — есть возможность отомстить! Он вцепился в коробочку и спрятал её за пазуху.

— Не открывайте её! — услыхал он на прощание, и странный гость растворился в зарослях.

Иеронимус встал, пьяно покачиваясь. Вино крепко ударило ему в голову, однако не зря же он столько лет прослужил в экономах. Любого другого это вроде бы слабое винцо свалило бы с ног, а монах сумел сделать несколько шагов вслед скрывшемуся гостю. Он миновал кусты — и тут его взорам открылось такое, что весь хмель разом выветрился у него из головы.

Человек в сером плаще, по-стариковски покряхтывая, устраивался на спине жуткого чудовища с длиннющей шеей, несколькими гибкими щупальцами и прочим смертоубийственным снарядом. Отец эконом насмотрелся на этих тварей после штурма Гэсара… Этот Аргнист называл таких «хоботярами»…

«Это что ж, выходит, он из Орды?!» — только и смог подумать монах. Он, конечно, терпеть не мог Аргниста… но Орда напала на его Орден, которому он как-никак присягал… и вообще, связываться с этими врагами рода человеческого?!

Протрезвев окончательно, отец Иеронимус со всех ног бросился к Аргнисту.

Коробочку испытали на павшей корове. Едва тряпка с намертво прилепившейся к ней чёрной коробочкой оказалась наброшена на тушу, как из-под холстины одна за другой полезли крошечные извилистые змейки, в один миг оставившие от трупа один белый костяк…

— Ну, спасибо тебе, отец эконом! — Аргнист положил руку на плечо монаха. — Спасибо. Спас ты меня — и не только… И… ты прости меня, в чём обидел. Но крепость держать надо было…

— Да я понимаю… — промямлил несчастный отец эконом. В груди его разливалось странное тепло — как всё ж таки хорошо, когда можно ни на кого не злиться и в обращенных на тебя взглядах видеть ответную приязнь!..

Наспех снаряжённая погоня никого, конечно, не настигла.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

ГЛАВА I

Эльтара мало-помалу приходила в себя. Появление Старого Хрофта и негаданное спасение не оставили места для чувств и раздумий; и лишь теперь, осознав, насколько близка была она к смерти, молодая волшебница содрогнулась.

Ками беззаботно болтала, ничуть не боясь разверзшейся под ногами Бездны; похоже, еёвоздушное путешествие просто забавляло.

Ками… Так всё-таки это была ты или не ты, нанесшая недрогнувшей рукой роковой для Хисса удар? Или кто-то очень могучий воспользовался твоим обликом, отчего-то не желая выдавать себя?..

Слейпнир рванулся вниз. Грифон последовал за ним.

Дом Старого Хрофта стоял в укромной лесистой долине. Невдалеке протекала речушка, бравшая начало на ледниках Ар-ан-Ашпаранга. Будто экономя на брёвнах, Хрофт возвёл только три стены, четвёртой же служил склон холма.

— Привык я так, — словно извиняясь, развёл руками хозяин. — В Восточном Хьёрварде сколько лет так прожито…

Ками соскочила с грифона и тут же помчалась осматривать окрестности.

— Славная девчонка, — заметил Хрофт. — Ты спасла её? Она твоя Спутница?

— Да, — невольно ответила Эльтара, невольно потому, что прежде всего следовало поблагодарить старого воина за спасение.

— Могучему Одину — мои признательность и почтение. — Эльтара преклонила колено, опуская голову.

— Эй, эй, ты что?! — всполошился тот. — Брось эти шутки! Я не Ямерт, я такого не люблю. Эти придворные ужимки мне не требуются.

Однако Эльтара видела, что Древнему Богу всё равно приятна её благодарность…

Дом Хрофта был прост, но просторен, и места хватило всем. Отец Дружин некоторое время, прищурившись, смотрел на Ками, уплетавшую за обе щеки ржаной хлеб с копчёным окороком, потом нахмурился и, выйдя во двор, зычным голосом отдал какой-то приказ. Эльтара даже вздрогнула от вложенной в заклятье Силы; в слугах у Хрофта состояли явно не простые смертные.

Вскоре Хрофт вернулся, и Ками взвизгнула от восторга — на простую деревянную тарелку перед ней легли ароматные пласты лесного мёда.

Эльтара не стала спрашивать хозяина, кого он посылал за лакомством для девочки.

И лишь вечером, когда наигравшаяся Ками уснула (Хрофт вызвал из чащобы своих соседей, лесных гномов, беззаботных, всегда готовых порезвиться созданий), у Хрофта и Эльтары начался серьёзный разговор.

Разумеется, эльфранская саойя знала, кто он такой. Старый Хрофт, он же Игг, Высокий, Отец Дружин, или — самое правильное — Один. Последний из Древних Богов, первых хозяев этого мира, оставленный в живых лишь по заступничеству кроткой Ялини, самой доброй и мягкосердечной из всех Молодых Богов — любимейших детей Творца. Явившись из заокраинных далей, Молодые Боги в битве на Боргильдовом Поле разбили рати Древних Богов; все собратья Старого Хрофта пали, а сам он угодил в плен. Но потом, тысячелетия спустя, роковой час пробил и для Молодых Богов: они были побеждены и низвергнуты двумя адептами Вековечной Тьмы, магами Хедином и Ракотом. Эти двое и стали прозываться Новыми Богами, но, в отличие от своих предшественников, мало вмешивались в повседневные дела обитателей этого мира. У них хватало дел и за его пределами…

В той войне Старый Хрофт стоял плечом к плечу с Хедином и Ракотом, а после победы вернулся в населённый Смертными и Бессмертными мир. Но вот чем он занимался теперь — для Эльтары оставалось тайной.

Эльтара рассказывала о том, как ушёл на север помогать Смертным её жених из Дома Рождённых Волнами, приняв дорожное имя Эльстан; как он исчез в недрах Холма Демонов, а она сама, ничего не добившись от Камня Тоэй, отправилась на поиски; как встретила гнома Двалина, сбросившего с себя несправедливое ярмо Древнего Долга; как схватилась с неведомым чудовищем, что ползло из глубин; как отнимали Печать у Хисса, змеиного царя…

И о своём возвращении в Эльфран. О видении, явленном ей Камнем Тоэй, о скором суде и о нарушенной Первой Заповеди.

Хрофт только жёстко усмехнулся.

— Всё это от страху великого. Когда батюшка твой уводил народ в Эльфран — тогда эта страна ещё называлась по-иному, — то все настолько боялись, что с перепугу решили отгородиться от остального мира… И, что самое странное, сумели! А вот тебя едва к Неназываемому не спровадили. Хорошо, твоя матушка сумела меня дозваться…

Они помолчали. Древний Бог задумчиво пошевелил губами.

— Три вещи мне в этом не нравятся, — проговорил он наконец. — Первое — та тварь, которую ты в Холме Демонов била, да не добила. Второе — видение, показанное тебе Тоэем. Я его давно знаю — он никогда ничего зря не явит. И третье — твои преследователи. Кто они, откуда, кому служат?..

— Ну, служат-то ясно кому — Орде, — вставила Эльтара.

— А кому Орда повинуется? Не знаешь? Вот и я тоже не знаю. Я здесь обосновался ещё до её появления. А потом дела, признаюсь, поважнее были. Постранствовать прилично довелось. Недавно совсем вернулся и узнал, что твари Рыцарский Рубеж одолели… Так что теперь я решил с ними покончить. Сколько ж их терпеть можно?

— Но Чёрный Властелин…

— Ты в глаза его видела? Нет? Вот и никто другой не видел. Сказки одни, не больше. Не знаю я до сих пор, кто стоит за бестиями Орды, и больше я такого терпеть не намерен. Меня попросили… разобраться. И я начал. Ясно пока одно — ни у кого из чародеев Северного Хьёрварда силёнок на такое не хватит — ручаюсь своим правым глазом!

— Но кто ж тогда? Мы-то все считали…

— Чёрный Властелин? Я про него тоже много чего слышал. Но и только. Да и если разобраться — кто он, Властелин этот? Откуда взялся?

— Кто-то выше колдунов…

— Верно. А кто у нас выше колдунов? Когда-то были маги… Истинные Маги, — сквозь зубы произнёс последние слова Старый Хрофт. Эльтаре показалось, что об этих Истинных Магах мнение у её собеседника весьма нелестное.

— Но я слыхала… что они все сгинули? В Битве Падения, когда низвергнуты были Молодые Боги?

— Истинные Маги в том деле не участвовали, — не слишком охотно ответил Отец Дружин, поглаживая рукоять золотистого меча. — Столп Титанов рухнул… и что стало с магами дальше, мне неведомо. Мой дом — Большой Хьёрвард, и в его пределах я Истинных не встречал. Но даже если это они — зачем, для чего, с какой целью? Думал я об этом раньше, но всё как-то вскользь, мимоходом… Теперь вот жалею.

— Властелин…

— Да любой Властелин, хоть Чёрный, хоть Белый, — просто так ничего не делает. Если за Ордой стоят Истинные, то я всё равно ничего не понимаю. Ни Хедин, ни Ракот магов не преследовали… хотя было за что. И вообще, какой смысл гнать чудовищ на несчастных поселян? Кому нужна власть над глухими северными лесами? — Хрофт покачал головой. — Непонятно всё это. Хоть тех же Защитников взять… Они-то откуда взялись? Их какой Властелин сотворил?

— Быть может, Новые Боги нам помочь смогут?.. — робко предположила Эльтара. — Ведь почтенный Один был их близким другом… Быть может, они склонят слух к твоей просьбе?

— Эх, принцесса, если бы всё было так просто! Попросил кого посильнее — и всё, ни хлопот, ни забот. А так не выходит. Потому что есть ещё такой Закон Равновесия, и его обойти до сих пор не удалось ни единому магу или даже богу. И вдобавок… у Новых Богов, у Хедина с Ракотом, другие заботы, увы, есть, да такие, что ни на миг не оставишь… — Он угрюмо опустил голову. — Лучше, если мы станем рассчитывать только на себя. Неназываемый и шутить не умеет, и чужих шуток не понимает. С Ордой нам придётся драться самим. Ты согласна встать рядом со мной, высокородная саойя Эльтара Эльфранcкая? — голос Хрофта торжественно зазвенел.

— Я почту это за великую честь, — в тон ему ответила принцесса. Они вновь помолчали.

— А ведь я сперва ни о какой Орде и не думала, — вдруг тихонько призналась Эльтара. — Да и вообще… дурой была заносчивой. Думала — отыщу жениха… а люди с гномами пусть там себе сами разбираются.

Отец Дружин хмыкнул.

— Ох уж эта мне эльфранская первородность! В моё время не были вы столь кичливы… Небось, когда пришлось с Лишёнными Тел схватиться, быстро всю гордость забыли!

Эльтара покраснела.

— Ладно, оставим! — Старый Хрофт махнул рукой. — Ты с тех пор другой стала… Я это чувствую… Значит, решено — потягаемся с Ордой. Наконец-то достойный противник! Для меня теперь война — единственное развлечение…

Губы его плотно сжались, глаза потускнели, словно подёрнувшись дымкой памяти пережитого. Эльтара тихо, точно мышка, притаилась на своём конце стола, украдкой поглядывая на хозяина. Его не согнули ни поражение, ни плен; он выстоял, он сумел отомстить, однако после того, как эта жажда была утолена, достойного дела для него так и не нашлось. Сил, чтобы встать рядом с Новыми Богами в их неведомой борьбе, Старому Хрофту уже не хватило.

— Что ж, тогда завтра мы отправимся на север. — Старый Хрофт поднялся. — За Ками не беспокойся. Гномы за ней присмотрят… а что касается остального, я своё заклятье наложу. Уж для этого-то у меня сил хватит… А заглянуть я хочу в тот самый Холм Демонов… или, вернее, в то, что от него осталось. Тут ведь потом ещё одно дело будет — в нашем мире встретились два гостя… два очень странных и сильных гостя. Встретиться встретились, да и повздорили чуток — едва весь мир к Неназываемому не отправили. А друг друга, похоже, прикончили. Интересно было бы взглянуть на то побоище…

— А видение моё? — вспомнила Эльтара. — Видение, что Тоэй показал? С острой горой?

Хрофт вновь усмехнулся.

— Не знаю уж, с чего это Тоэю на ум такое взбрело. Он ведь показал тебе ближайшие окрестности Столпа Титанов, саойя.

— Как?.. Столпа Титанов?! — изумилась Эльтара. — Он же стёрт с лица земли!

— Правильно. Был стёрт. Мимир, хранитель Источника Мудрости, выдернул краеугольный камень из основания… и всё рухнуло, когда мы, Ракот и Хедин, сшиблись с Ямертом в Обетованном… И я понял из рассказанного тобой, что этот Столп кто-то пытается восстановить.

— Но… кто?

— У-у, желающих найдётся немало. Ведь Столп Титанов есть место средоточия древних магических сил. И оно будет вечно притягивать, точно мёд пчёл, всяческих колдунов, некромантов, чародеев, мелких духов, божков… изо всех земель Великой Сферы. Но пусть они восстановят Столп и даже Замок Всех Древних до последнего кирпича — власти над силами того места им никогда не добиться. Ибо ключи у Хедина… и они надёжно укрыты. Так что пусть там возится кто хочет! Меня занимает другое — почему Тоэй показал тебе это место? Отыскать Эльстана он всё равно не в состоянии, — тот «не жив, но и не мёртв», — но окрестности Столпа для чего-то являет… Как знать, может, поход туда и будет иметь смысл. Но это потом. А пока — Орда! Помоги мне, Эльтара Эльфранская, и я помогу тебе в твоих поисках!

— Договорились!

На заре, поручив Ками заботам гномов, Эльтара и Хрофт уже мчались на север.

Расставшись с Яриной, Двалин ушёл недалеко. Не сделав и полусотни шагов, он услыхал за спиной истошные крики:

— На по-о-о-мощь! На-асилуют! «Дура-девчонка! Наткнулась на дезертиров!»

Выхватив секиру, гном со всех ног помчался на крики. С треском проломившись сквозь колючие кусты и про себя обложив глупую девку ещё раз, Двалин выскочил на дорогу и…

Он ожидал увидеть мародеров, беглых ратников — отребье галенского войска, что, как саранча, брызнули в разные стороны, едва только пришло известие о прорыве Рыцарского Рубежа. Однако вместо этого его взорам предстала отвратительная туша хоботяры, в «объятиях» которого билось тонкое девичье тело Ярины…

Двалин взревел бешеным пещерным василиском. Одним прыжком он оказался возле чудовища, хоботяра повернул уродливую башку к невесть откуда взявшемуся врагу — и в тот же миг секира врезалась ему в загривок.

Руки гнома сами собой вспомнили уроки Аргниста. Тот умел, если надо, хоботяру и в одиночку взять.

Тварь взвыла от боли и развернулась навстречу Двалину, однако Ярину не выпустила. Два щупальца метнулись к гному, ещё два продолжали рвать одежду на девушке.

Двалина трясло от ненависти и омерзения. Ты дал зарок — бить Орду всюду, где только встретишь. Встретил здесь. Ну так бей же!

Он сумел уклониться от первого захвата, перекатился через плечо и одним ударом (плечо аж застонало) снёс одно из щупалец.

Тёмная кровь твари запивала дорогу. Пасть рванулась к гному с такой быстротой, что тот не успел уклониться. Его сбило с ног, но, даже и падая, Двалин успел отмахнуться топором, и на морде хоботяры зачернела длинная рана.

Руки Ярины уже не пытались оттолкнуть оплётших её щупальцев, пальцы их так и мелькали, складываясь в тотчас же распадающиеся фигуры. И девчонку уже потащило вниз, под брюхо твари, когда заклятие Ярины начало действовать. И притом совсем не так, как она сама ожидала.

Сквозь утрамбованную землю дороги внезапно пробились тёмно-зелёные кинжалы травы. Широкие листья напоминали копейные наконечники, они ударили во вздутое брюхо чудовища, словно оттуда, из-под земли, наступала целая фаланга пеших панцирников с длинными копьями-сариссами.

Хоботяра тонко и истошно заверещал. Листья вонзились в его тело, и тварь забилась, пытаясь освободиться.

— Не нравится на ножах травы? — медленно и с расстановкой произнесла Ярина, сама не понимая, откуда пришли эти слова и интонации.

Двалин не упустил момента, его топор вновь ударил и на сей раз, похоже, перерубил какие-то жизненно важные жилы чудовища — неуклюже дёрнув шеей, оно рванулось в сторону… и в тот же миг вспыхнуло весёлым ярко-жёлтым пламенем.

— Сириидон, агно! — внезапно резко и холодно произнёс чей-то голос — совсем рядом, где-то неподалёку.

Яростное — однако ж холодное — пламя бушевало не более нескольких мгновений. От твари не осталось даже костяка.

Пятясь задом, из кустов на обочине выбралась нескладная согбенная фигура в тусклом сером плаще. Высокая, худая — пришелец очень напоминал аиста, — однако сила в ней чувствовалась, несмотря на возраст.

— Учитель… — ошеломленно вырвалось у Ярины. Она уставилась на новоприбывшего широко раскрытыми глазами, забыв даже о своей в клочья изодранной одежде. Впрочем, этот старичок так часто видел её и вовсе голой…

— Э, гм, кхе… Что тут, собственно, произошло? — вопросил окружающее пространство старый волшебник, ни к кому в отдельности не обращаясь.

— Как это что?! Хоботяру прикончил, а спрашивает? — Гном торопливо одёрнул куртку и бросил Ярине. — Прикройся, а то срам один…

— Как вы сказали, почтенный… э-э-э… а, конечно, гном! Хоботяру? Интересное определение этого определение этого duegmonus amaggeraten… Прикончил? Ну, обстоятельства вынудили прибегнуть к форсированной деструкции…

— Чего, чего? — Гном выпучил глаза. — За помощь, конечно, большое спасибо, почтенный, но нельзя ли как-нибудь попонятнее? А то я и слов-то таких не знаю…

— Учитель! — выйдя наконец из столбняка, взвизгнула Ярина. — Это же я, я, я!

— Как?! — Старичок даже подпрыгнул. — Ты?.. Гм… кхе… деточка… вот не ожидал…

— Учитель! — Ярина со всего разбега бросилась старичку на шею, так что он едва не полетел вверх тормашками. — Хвала небу, вы целы!

Двалин сердито засопел. Гном вдруг понял, что безумно ревнует — да, да, ревнует эту взбалмошную девчонку к явившемуся так некстати старому хрычу; теперь он готов был убить любого, кто усомнился бы в том, что ему, Двалину, оставалось всего-то прикончить этого несчастного хоботяру… Открытие сие так потрясло тома, что несколько мгновений он только и мог думать: «Родгар, да что ж это со мной?!»

Ярина уже тараторила, спеша рассказать обо всех их злоключениях. Кусая от ярости губы, гном мучительно решал, не стоит ли гордо повернуться спиной к этой парочке и отправиться дальше своей дорогой, как внезапно заметил подозрительно вздрогнувшую ветку на придорожных кустах. Враги!

— Эй, чародей, сзади! — заорал Двалин, вскидывая покрытую тёмной кровью секиру.

— Что?! — Маг подпрыгнул от неожиданности. Похоже, подобные прыжки вошли у него в привычку. — Ах, это… Не стоит внимания, мой добрый гном.

Небрежный взмах руки — и из кустов во все стороны брызнуло жёлтое пламя.

— Больше они нас не побеспокоят.

Однако Двалин успел заметить — в кустах огонь горел как будто бы просто на земле, хотя кто знает, может, и показалось…

Гном с сомнением хмыкнул, сам полез в заросли, однако, кроме обугленной земли, ничего, естественно, не нашёл.

Встретившийся им учитель Ярины был явно волшебником из первого десятка. В несколько мгновений он превратил лохмотья своей ученицы в элегантный и практичный дорожный костюм прочной кожи, несколько сломанных и сложенных вместе веточек обернулись удобной повозкой, а пара пойманных жуков — добрыми конями.

— Куда вы держали путь, мой добрый гном? — вежливо обратился чародей к Двалину.

— Гм, почтенный, не знаю вашего имени.

— Акциум, мой добрый гном, маг Акциум, носитель посоха. Так куда же вы направлялись?

— На север, — буркнул Двалин, отворачиваясь. «У, дурёха, ну что ж она на этого хрыча так пялится?!»

— На север? А позволено ли будет узнать зачем? Домой вас вряд ли впустят… Двалин скрипнул зубами.

— А уж это моё дело… почтенный Акциум. Впустят, не впустят… С Ордой я иду драться, понятно? Да и вам, достославный… не мешало бы туда ж отправиться…

— Драться с Ордой? — удивился волшебник. — Но… позвольте… с теоретической точки зрения эта проблема давно мной разрешена, и дальнейшие изыскания не представляют ни малейшего научного интереса…

— Чего, чего? Вы понятнее говорить можете, почтенный?!

— Я говорю, делать мне там нечего! — словно глухому, гаркнул в самое ухо Двалина чародей.

— Как это так? — опешил гном. — Там люди гибнут, а он…

— Но люди гибнут всегда, — возразил волшебник. — Если они умирают не от старости, то от болезней, или от диких зверей, или воюя между собой… Такова их природа! Я в людские дела не вмешиваюсь.

— Ясно, — бросил гном. — Что ж, почтенный, счастливого пути. Вам, как я понял, на юг, ну а мне совсем в другую сторону. Бывайте здоровы! — Он повернулся и зашагал прочь.

— Погодите, погодите! Экие вы, гномы, раздражительные! А если я предложу вам сослужить мне одну службу? Разумеется, не бесплатно. Я ведь могу освободить вас от наложенных заклятий… Вы беспрепятственно вернётесь домой… Может, стоит подумать, а?

— Г-р-р-м! — вырвалось у Двалина. Проклятый колдун безошибочно нащупал его слабое место. — Какая такая служба?

— Мне… э-э-э… надо отыскать одну личность. Вам доводилось её видеть. С вашей помощью…

— Какую такую личность?

— Вам она известна под именем Эльтара, хотя на родине, в Эльфране, её звали совершенно по-иному.

Двалин едва не сел прямо в дорожную пыль.

— Эт-то ещё зачем? — только и смог он выдавить.

— Гм, кхе… Ну я же не спрашиваю вас, зачем вы идёте воевать с Ордой…

— А вы спросите! — Гном сжал кулаки. — Спросите, я отвечу! А потом вы мне тоже ответьте.

— Что ж, извольте. Спрашиваю. Жду ответа.

Двалин разразился горячей тирадой, смысл которой сводился к «душить их, гадов, жечь и резать! Потому как от них одно сплошное горе!».

— Теперь вы, почтенный Акциум.

— Ну, мой добрый гном, особа, известная вам под ложным, так называемым «дорожным» именем Эльтара, стала свидетелем необычайно редкого магического явления… там, у себя на родине. Меня это… м-м-м… явление чрезвычайно интересует, я очень хочу побеседовать с почтенной саойей… Вы удовлетворены?

— Да что ты, Двалин, в самом-то деле? Или я учителя своего не знаю? — встряла Ярина.

— Да откуда ж мне знать, где Эльтара! — выпалил гном.

— Это неважно. Вы совсем недавно видели её… И при помощи соответствующих заклятий я могу сделать так, что вы легко приведёте нас к ней.

— Заклятий?! Опять на меня заклятья?

— Как только мы найдём саойю, заклятья исчезнут. А заодно исчезнут и все прочие, что были наложены на вас раньше…

— Не сомневайся, Двалин! — вновь подала голос Ярина. — Учитель не бросает слов на ветер. Я могу подтвердить.

Соблазн был велик. Однако не в обычаях гномов слепо доверять кому бы то ни было, особенно волшебникам; мало ли что он тебе наговорит! Слова у таких типов что шелуха от семечек. Летят легко, и веса в них столько же.

— Понимаю ваши сомнения, мой добрый гном, в это опасное время осторожность никогда не помешает. И если вам мало ручательства моей ученицы, то, право же, я уж и не знаю, чем ещё подтвердить мои слова.

И в конце концов Двалин сдался.

— Но я тоже потребую с тебя службу, волшебник! Клянись своим посохом, что, после того как отыщешь Эльтару, ты отправишься вместе со мной на север и поможешь выжечь все гнёзда Орды! Тем более если, как говоришь, тебе это даже не составит никакого труда…

— Охотно помогу моему доброму гному. Хотя, быть может, нам удастся найти и иной выход, не воздвигая холмы из трупов… Наверное, надо убивать не составляющие Орду создания, а причины, порождающие войну … Впрочем, я успею ещё объяснить вам это подробнее…

Я довёл Саату до её родного хутора. Мы безостановочно говорили всю дорогу — не помню, когда в последний раз ощущал себя настолько свободным. Чувствовалось, эта девушка способна понять всё, что бы я ни рассказал ей, к каким бы глубинным корням мироздания ни повернула моя повесть. Я забыл о том, что нужно придерживаться определённых рамок; я рассказывал ей всё, что знал о себе; мне было плевать, за кого она меня принимает, потому что она нужна была мне, существу с проклятым прозвищем Губитель, не имевшему ни отца, ни матери, не знавшему детства, чьи руки владели только одним умением — искусством убивать.

Сперва в её глазах я видел страх, потому что мой рассказ шагал по мрачным безжизненным безднам, где твои противники — бездушные существа, обитающие в потоках магических сил, по страшным, убийственным мирам, где всё живое подчинено одной-единственной цели — пожирать, и зачастую не для пропитания, а просто чтобы самому не быть сожранным в следующее мгновение; я рассказывал о своих бесчисленных сокрушенных противниках, выигранных войнах, разорённых крепостях…

И Саата внезапно остановилась.

— Эльстан, кто ты?.. Колдун? Могущественный чародей из неведомого мира? Сперва я решила, что ты — странствующий эльф-воитель… а теперь в твоих глазах вижу такие бездны, что… мне страшно! Ответь же, кто ты, умоляю! Я… я чувствую, что ты — не из расы Перворождённых… Кто ты, скажи?!

Я стиснул зубы. Я чувствовал, как мышцы всего тела свело страшной судорогой. Облик Эльстана готов был исчезнуть навсегда, но в то же время я понимал, что последняя схватка с неведомым Врагом возле гнездовья Орды (кстати, зачем я туда полез, не помню, хоть убей…) отняла слишком много сил. Я ещё был способен на кое-какие фокусы, но любой серьёзный противник (хотя бы та же Царица Теней) прикончит меня играючи.

И я промолчал. Не произнёс роковых слов. Можно даже сказать, что я струсил.

— Кто я такой?.. Нет, Саата, я именно тот, кого ты видишь перед собой. Загляни в меня, ведь ты это умеешь. Просто… после того, что случилось в Холме Демонов… мне и впрямь пришлось много чего повидать!..

Я раскрыл ей всего себя. Вот когда сослужила добрую службу память этого самого Эльстана! (Теперь я хотя бы знал, как меня зовут.) Саата поверила.

А потом… потом она внезапно сняла с моего плеча лямку колыбели, осторожно поставила короб со сладко спящей Киитой на землю и… протянула ко мне руки. А губы её тихо-тихо прошептали на ухо те самые слова, которых не говорил мне ещё никто и никогда:

— Любый мой…

И еще:

— Иди ко мне…

Руки сами собой легли к ней на талию, а пальцы — так же непроизвольно! — распустили завязки её юбки…

Войско Аргниста шло на северо-запад. Местность вокруг разорена была вконец; там, где прокатилась Орда, воистину не осталось ничего живого, даже мышей и крыс, не говоря уж о птицах, собаках и кошках. Деревни стояли пустые и брошенные. И всё чаще и чаще стали попадаться дочиста обглоданные человеческие скелеты. Воины мрачнели и сжимали кулаки.

Как ни странно, отыскались кое-какие припасы. Орда побрезговала первым урожаем, не тронула зерна в амбарах и молодой картошки на полях. Войско пока не знало нужды. Правда, похоронена оказалась и надежда получить здесь подкрепление…

После случая с таинственным гостем и содержавшей отравную вражью магию коробкой отношение к отцу Иеронимусу резко изменилось. Теперь он стал желанным гостем возле любого костра — неожиданно монах оказался прекрасным рассказчиком. Воины надрывали животики, слушая его истории с «кухни» Ордена Звезды…

Фрабар со своими разведчиками осмелел, уходя всё дальше и дальше. Пока что вести оставались неутешительными — впереди расстилалась прежняя мёртвая пустыня. Аргнист надеялся лишь на то, что люди успели уйти из этих мест, а не стали пищей для ордынских тварей.

Все жаждали боя, а его всё не было. Враг исчез бесследно. Старый сотник надеялся настичь Орду возле переправы через Эгер. Не настолько же она глупа, чтобы лезть на Покинутый Берег и дальше, в Погибельный Лес!

— Ах-с-с, ты неплохо-с-с потрудил-с-с-ся, мой Хи-с-с-с, куда как неплохо-с-с! Тот маг отлично-с-с залатал тебя-с-с, ты теперь с-с-овсем как новенький. С-с-с таким войс-с-ком, как у тебя за с-спиной, ты легко с-сотрешь в порошок вс-сех с-своих обидчиков. И дело-то тебе поручили пус-с-стяковое — перейти одну речку… потом один-с-с лесок… потом одну горушку-с-с. И вс-се! С-с-совсем прос-стое дело с-с-с таким войс-ском… Вот только вс-стретим тех, что подходят с-с-с вос-стока… и можно идти на прис-ступ. Тот маг не обманул-с-с. Орда — великая с-с-сила, ес-сли умело ею командовать. А ты, бес-с-спорно, будешь умело ею командовать, мой Хис-с-с!

Змеиный царь оглянулся. Вслед за ним, извиваясь между холмов чудовищной сверкающей лентой, двигалось порученное его командованию войско — бесчисленное множество тварей Орды, строгим заклятьем поставленное под начало бывшего ученика Горджелина.

Ещё со времен Снежного Замка у Хисса осталась привычка говорить с самим собой, чему он сейчас и предавался, самодовольно глядя на бесконечные шеренги тварей Орды. Дело казалось несложным. В самом деле, чего ему бояться, если Заклятие Прохода известно? А если те, которые за горами (кто там может оказаться на самом деле, Хисс до сих пор не знал), попытаются пустить в ход магию… Что ж, тогда он докажет, что не зря провёл столько лет в ученичестве у Равнодушного, не зря терпел издевательства (а зачастую и побои!) и кое-чему научился… Проклятая девка с этим щенком, Хеортом, захватили его врасплох! Второй раз он такого с собой проделать уже не даст. Эх, жаль, лучники и впрямь оказались слишком метки… отправили щенка к праотцам прежде, чем он, Хисс, смог до него дотянуться… Но ничего. Осталась ещё та баба… И змеиный царь плотоядно облизнулся. «Как она будет кричать, — сладострастно подумал он, — как она станет кричать, когда я начну раздевать её! Сначала я возьму её… и раз, и другой, и третий… а потом съем. Тот серый маг намекал, что я найду эту девку за горами… Впрочем, с такой армией я кого только не смогу найти! И кто знает, может, мы сочтёмся и с самим Равнодушным».

Облитые панцирями бесчисленные спины чудовищ весело и совсем не грозно сверкали на солнце. Орда валила на запад. Она шла штурмовать Эльфран.

Холм Демонов узнать было почти невозможно. Взрывы совершенно разрушили его вершину, однако после некоторых усилий Хрофту и Эльтаре удалось пробиться в полузаваленный ход.

Подземелье было мертво. Сшибшиеся тут силы обратили в прах всё, что находилось здесь. Отец Дружин с Эльтарой беспрепятственно прошли весь путь до застывшего, холодного каменного озера с гротескными формами так и не успевших выйти из огненной купели на берег новосотворённых тварей Орды.

— Так вот откуда они брались… — пробормотал Старый Хрофт, обходя озеро по едва заметной боковой тропке. — Теперь понятно… Гнусное дело-то! Ты поняла, саойя?

Разумеется, Эльтара поняла. Это озеро до самого дна пропиталось Смертью — древней, холодной и беспощадной. И ещё — оно до самых краёв было переполнено чужими страданием, ужасом и страхом. Принцессе вспомнилось видение возле Камня Тоэй: бесчисленные сонмы существ, стягиваемые непонятными Силами к чёрной, поглощающей всё и вся точке… Кто-то невероятно фантастически могучий с поистине детской жестокостью — жестокостью, проистекающей зачастую от незнания, — гнал и гнал легионы когда-то обычных зверей, птиц и разумных существ из других слоев реальности через истребительные Врата Миров сюда, в Хьёрвард, чтобы они оживили косную материю своими душами и, повинуясь ужасным заклятьям, повели новообретённые тела в бой, не зная ни страха, ни сомнений.

— Ох, доберусь я до этого затейника! — прорычал Хрофт. На месте «затейника» Эльтара бы уже кинулась бежать без оглядки — в голосе Отца Дружин громыхали раскаты неистового гнева.

Они спустились ещё ниже, в подземную камеру, — однако, не найдя ничего интересного, вскоре вернулись к озеру. Ясно было, что кто-то высосал всю силу и жизнь из этой чудовищной утробы, порождавшей один легион чудовищ за другим. Кто-то одним мановением руки забрал себе всю щедро разлитую здесь магическую мощь и уничтожил гнездилище. Возродиться оно уже не могло — по крайней мере, само.

— И всё же добавить не мешает, — заметил Хрофт, вытаскивая из ножен золотой меч. — А вообще-то я бы очень хотел встретиться с тем парнем, что сумел навести здесь порядок! Мне, признаться, пришлось бы провозиться куда больше… да и действовал бы я по-другому, а он — раз! — и ничего нет… Завидую. По-хорошему завидую… Но странно другое… Я, если честно, полагал найти здесь Врата… быть может, как раз к подножию Столпа Титанов, раз уж Тоэй указал на него. И вот… я ничего не вижу, сожри меня Фенрир!

Магические способности Эльтары, увы, не могли помочь Отцу Дружин в его поисках, и Хрофт усадил её следить за входом, сам принявшись рыскать по всей пещере, точно ищейка.

— Нет… здесь нет… и тут тоже… — то и дело бормотал он. — Однако ж крепко как запечатано!

Запечатано и впрямь было крепко. Сам Древний Бог, несмотря на всю свою силу, открыть здесь такие Врата не мог.

Под ногами едва ощутимо дрогнула земля. Раз, другой, третий. Эльтара вскочила. Кто-то полз сюда по наклонному тоннелю входа… Кто-то громадный, самоуверенный, нисколько не скрывающийся…

Саойя бросилась к зеву подземного коридора. Врага нужно встретить здесь, не дать ему развернуться — иначе им с Хрофтом конец. Они заперты в этой пещере, как крысы в капкане.

Отец Дружин с поднятым клинком бросился к Эльтаре. Молодая волшебница лихорадочно плела самое убийственное изо всех своих заклятий: дело нужно было покончить одним ударом.

Тёмную арку тоннеля затопило неяркое красноватое свечение. А затем из волн багряного зарева выступила громадная, заполнившая весь тоннель масса, составленная из бесчисленных, причудливо сплетённых между собой костей, хребтов, рёбер, мышц, сухожилий. Больше всего это напоминало вязанку хвороста — отдельные ветки на поверхности разглядеть можно легко, но в глубине всё уже сливается. Так же было и здесь. Месиво обтянутых красноватой блестящей кожей рук, ног, пальцев, клешней, лап. Кости были самыми разнообразными — от крошечных, едва различимых глазом до громадных, в рост человека. Мышцы висели огромными мешками, вздуваясь и вновь опадая, костяные клешни громко и грозно щёлкали, откуда-то из глубины выдвигались костистые челюсти, усеянные бесконечными зубами и более всего смахивавшие на едва обёрнутые кожей охотничьи капканы. Больше у твари ничего не было — ни глаз, ни рта, ничего; высовывавшиеся клыкастые пасти не в счёт, они крепились на точно таких же костях, и от них не брали начало никакие пищеводы. Ног у страшилища не было заметно тоже — очевидно, оно передвигалось ползком, на манер змей.

Содрогнувшись от омерзения, Эльтара нанесла удар. Однако взвихрившиеся огненные смерчи бессильно отлетели от твари: та была снабжена надёжной магической защитой. Предстояло отыскать иные пути.

Старый Хрофт сипло ухнул и, размахнувшись золотистым мечом, молодецки ринулся в атаку. Стиснув зубы и отчаянно борясь с дурманящим сознание ужасом, Эльтара привела в действие второе из заготовленных заклятий.

За её спиной быстро сгустился лёгкий зеленоватый туман. Из его волн выступило полдюжины высоких крылатых существ с длинными полупрозрачными мечами.

Поддерживать заклинание оказалось трудно. До невозможности трудно. Казалось, в груди прочно обосновался острозубый червь, деловито выгрызавший внутренности. Молодую волшебницу швыряло то в жар, то в холод, по лицу и спине обильно тёк пот; однако, превозмогая боль и страх, она старалась, как могла, добавляя сил своим призрачным защитникам…

Шестеро крылатых меченосцев встали рядом со Старым Хрофтом. Тот уже успел срубить несколько клешней и пару выскакивавших вперёд с громким клацаньем челюстей; однако красноватая масса продолжала валить из прохода, шаг за шагом тесня Отца Дружин и воинов Эльтары.

Правда, призрачные клинки оказались даже действеннее золотого. Там, где алую плоть рассекли зеленоватые лезвия, появлялись широкие чёрные раны, обрубки начинали дымиться. И если разрубленные мечом Одина кости чудовища оставались на месте, дёргались, клацали и даже как-то пытались соединиться вновь, то клинки воинов Эльтары оставляли за собой мёртвые просеки почерневшей, обугленной плоти, откуда уже не высовывались ни клешни, ни лапы, ни пасти.

Чёрных полос и пятен становилось всё больше и больше, однако тут чудовище что-то сообразило. С хряском и мокрым хлюпаньем тварь начала выворачиваться наизнанку, мёртвые участки исчезали под напором новой массы мяса и костей, хлынувшей из тоннеля. Бестия с утробным урчанием всасывала в себя поражённые мечами места. Всё нужно было начинать сначала.

Старому Хрофту, похоже, это надоело. Он отпрыгнул назад, вбросил меч в ножны, и в тот же миг потолок пещеры содрогнулся от столкнувшихся в яростном противоборстве магических Сил. Перед Хрофтом возникла мерцающая хрустальная пирамида, острием обращенная к чудовищу. Призрачный таран ударил в сплетение костей и сухожилий, ломая, дробя, раздирая…

Пирамида Хрофта стремительно погружалась в плоть монстра. Казалось, красная змея слишком широко раскрыла пасть, пытаясь заглотить нечто явно шире глотки. Мышцы и сухожилия стали лопаться с хрустом и треском, во все стороны брызгала алая кровь, по туловищу побежали трещины.

Призрачные воины Эльтары исчезли — не хватало сил поддерживать открытыми Врата. Однако и без этого казалось, что твари настаёт конец. Если только изнемогающий Хрофт продержится ещё чуть-чуть…

Чудовище как будто бы сообразило, что его ожидает. Мокрый хруст, чавканье, хлюпанье — от алой гусеницы начали отваливаться целые пласты плоти, и каждый такой кусок тотчас же обращался в нового, яростно атакующего хищника.

Тело страшилища стремительно дробилось, бесформенные клубки едва прикрытых тонкой кожей костей и челюстей рванулись к Эльтаре.

— Держись! — проревел Старый Хрофт, отчаянно отмахиваясь от наседавших тварей. Пол под ногами саойи заходил ходуном, с потолка дождём посыпались глыбы. Они вонзались в пол, точно выпущенные из сверхмощных катапульт, дробясь в пыль и разбрызгивая вокруг себя множество острых осколков.

Это помогло, однако, лишь на время. Из коридора пёрли и пёрли новые и новые извивы бесконечного тела, тотчас же распадавшиеся на десятки и сотни свирепых монстров. Каменный ливень смял и вбил в пол первые их ряды, но на смену погибшим лезли другие. А за их шеренгами продолжала вспухать чудовищными горбами громадная змея, мутно-алая, безглазая, слепая…

Хрофт не дрогнул ни на миг. Он сражался, словно в приснопамятный день Боргильдовой Битвы; золотистый меч оставлял за собой искрошенные тела, боевые заклятия Отца Дружин жгли, давили, плющили, рвали на части подступавших демонов, однако и сил Древнего Бога не хватало, чтобы отразить этот безумный штурм.

Ловкая, гибкая тварь, избегнув и валящихся глыб, и огненных смерчей, и незримых дробящих тисков, проскользнула под мечом Хрофта и прыгнула прямо на грудь Эльтаре. Принцессу окатила волна кислой вони, липкие костяные лапы вцепились ей в плечи, и волшебница, давясь собственным криком, опрокинулась навзничь. Левый бок рванула острая боль — и Эльтара провалилась в забытьё.

Путешествие с Акциумом было, пожалуй, самым удивительным из всех, что выпадали на долю Двалина. Сотворенные из жуков лошади мчались быстрее ветра; и куда бы они ни сворачивали, перед повозкой тотчас же открывалась удобная дорога, хотя вокруг расстилались дикие чащобы. Шарабан Акциума миновал Рыцарский Рубеж и стремительно мчался всё дальше и дальше на север, в глубь подвластных Орде полуночных лесов. Они остановились в каком-то совершенно диком месте, однако Двалин, едва выбравшись поразмять ноги, ахнул от удивления, не успев даже как следует вглядеться:

— Холм Демонов!

— Вот мы и на месте… — пробормотал Акциум. Путаясь в полах плаща, маг выбирался из повозки. — И славная наша Эльтара тоже здесь… Что ж, отлично, мой добрый гном. Сейчас мне надо будет закончить одно небольшое дельце…

— Сперва сними заклятье, чародей, — глухо бросил Двалин. Его отчего-то терзали самые дурные предчувствия, вдобавок жестоко мучила ревность. Во время краткого привала Акциум увёл Ярину в кусты и… Двалину осталось только скрежетать зубами, слушая их возню. — Ты поклялся мне своим посохом!

— А, разумеется, разумеется. — Маг небрежно щёлкнул пальцами. — Ну как? Что чувствует мой добрый гном?

Двалин внезапно ощутил приятное тепло, распространявшееся по всему телу, словно он выпил бокал старого доброго вина. И его внутреннему взору словно наяву предстали высокие купольные залы Ар-ан-Ашпаранга… сородичи… братья… родовая мастерская… и та, с которой он хотел зачать своего наследника.

Сомнений не было — он мог вернуться домой.

— Благодарю тебя, маг, — гном учтиво поклонился.

— А, пустяки, пустяки, — благодушно отмахнулся Акциум. — Снимать заклятья, вдобавок наложенные любителем, — что может быть проще? А теперь я покину вас на время, мои любезные спутники…

Кряхтя и постоянно поминая свои проклятые годы, чародей начал спускаться в недра Холма Демонов. Двалин остался наверху с Яриной.

Того, что было между мной и Саатой, я не смогу описать скупыми и неверными словами на языке смертных людей. Я взорвался изнутри. Я распадался. Я жил тысячами тысяч жизней, я был богом и демоном, эльфом и гномом, человеком и троллем, а то и всеми сразу. И когда моё семя покинуло меня, я словно наяву увидел всю бесконечность Великой Сферы Миров, в единый миг объял всё Упорядоченное, проник в необозримые поля Хаоса и к Бездне Неназываемого…

Когда она поднялась, измученная, — на верхней распухшей от поцелуев губе чуть поблескивали крошечные бисеринки пота, — в глазах её я увидел счастье.

— Мне неважно, кто ты. Я люблю тебя. И мы пошли дальше.

— Ах-с-с, отлично-с-с, отлично-с-с! Вс-сё идет по плану. Эти глупцы даже-с-с не попыталис-с-сь вос-с-спрепятс-ствовать мне перейти Эгер! А теперь уже поздно: мос-ст-то наведён! Так-с-с, с-с-сперва рас-с-сширим тропку, потом начнём с-с-с-ооружать примет. С-с-стража! Где их порубежная с-с-стража? Вот чего-с-с я не понимаю. Ах-с-с, нет, нет, я ошибс-с-ся! Вон же они… только с-с-скрыты, думают, что им удас-стся с-с-спрятаться от с-с-старого Хис-с-с-са таким образом… Раз-с-с, два-с-с… ого! Дюжина-с-с! Интерес-с-сно, что они с-с-смогут с-с-сделать против моего воинс-ства!

Хисс взмахнул зелёной лапой. Сплошной поток тварей Орды потёк по наведённому через Эгер широкому наплавному мосту. На противоположном — то есть Покинутом — берегу среди помертвевших когтистых рук-ветвей Погибельного Леса хорошо заметна была широкая просека. Авангард рогачей, переправившихся первыми, двинулся к зарослям, взрывая, точно плугами, землю коронами своих рогов. Вот вывернулся один лиловый куст, второй, третий… Верные стражи Эльфрана погибали один за другим, не в силах оказать сопротивления. Сейчас, сейчас, ещё немного — и можно будет бросать на приступ всё неисчислимое войско.

А оно было и впрямь неисчислимым. На добрый день пути к востоку, северу и к югу всё было заполонено отрядами Орды. Никогда ещё в одном месте не собиралось столько этих кошмарных тварей. Им было нечего есть: войско должно было или прорваться за Тайные Горы, или погибнуть от бескормицы, либо с позором отступить обратно на полуночь.

Переправа началась. Вскоре просека в Погибельном Лесу стала шириной в четверть мили; взорам тварей открылись подножия Тайных Гор.

А наверху, бессильные что-либо изменить, парили на верных граорах порубежные воины Эльфрана. Правитель категорически запретил им ввязываться в сражение. Они могли только наблюдать.

— К его светлости, немедленно, от сотника Фрабара, с донесением!

— Ну куда ты прёшь-то, деревенщина! Отдыхают они. Велели не беспокоить, понятно?

— Эй, Мром, не усердствуй так! Впускай гонца.

— Ваша…

— Сколько раз всем повторять — никакая я вам не «светлость»! Отродясь ею не был! Тысячником можешь звать… хотя король мне только сотника присвоил. Понял, парень?

— Понял, ваша… ой, господин тысячник. От Фрабара, сотника, весть: мы нашли Орду. Их там видимо-невидимо…

— Пороли тебя мало, парень, как я погляжу. Не знает разведчик такого слова «видимо-невидимо»! Сотня? Тысяча? Сотня тысяч? Сколько, чтоб тебя хоботяра вместо девки попользовал!

— Виноват… господин тысячник. Не счесть было. В один овраг заглянули — как рыбы в садке сидят. Разные-разные. И броненосцы, и брюхоеды, и главопасти, и рогачи, и хоботяры… На глаз, в том овраге сотни три их было, да в соседнем столько же, да ещё в соседнем столько… Дальше не пошли — господин сотник велел мне назад срочно гнать.

— Ясно. Что ж, за чем пойдёшь, то и найдёшь. Мром! Труби тревогу. Разворачиваемся в боевой порядок! Я в авангарде пойду.

— Господин тысячник…

— И слушать не хочу! Много воли тебе дал, господин ординарец. Тебя послушаешь, так меня вообще в обозе связанным возить надо.

— Дык ведь без вас рассыплется тут всё…

— Не мели ерунды! Лучше доспехи подай.

— Слушаюсь…

Небольшое — всего две тысячи человек, — но решительно настроенное войско Аргниста поспешно перестраивалось для боя. Орда сидит по оврагам — значит, устроила засаду. Что ж… будет вам засада.

Эльтара открыла глаза. В себя помогла прийти боль — обычная, переносимая боль разбитой и израненной плоти.

Пришлось потратить неимоверные усилия на то, чтобы просто оглядеться по сторонам: она лежала на широком и низком ложе в каком-то роскошном дворцовом покое. Белые стены редкого мрамора, узкое стрельчатое окно — всё это никак не напоминало жилище Старого Хрофта.

Правда, сам он былздесь.

— Уф! Очнулась! — Знакомое бородатое лицо Древнего Бога нависло над беглой саойей. Отец Дружин выглядел неважно: лоб рассекал свежий рубец, на левой щеке виднелись следы зубов, соскользнувших, но успевших разорвать мясо почти до костей. Вокруг глаз Хрофта залегла синева — всё почти как у людей. Да и в самом деле, что осталось божественного в бывшем хозяине Асгарда после стольких тысячелетий жизни среди Смертных?!

Эльтара лишь еле слышно простонала.

— Ну, ничего, ничего, самое страшное уже позади. — Словно заботливая нянька, Старый Хрофт поднёс к губам принцессы чашу с дымящимся питьём.

— Где… где мы? — простонала волшебница.

Старый Хрофт криво усмехнулся — ему, похоже, не слишком хотелось говорить об этом.

От обжигающе-горяч его настоя по всему телу словно прокатилась невидимая волна, смывавшая усталость и боль. Эльтара села на ложе.

— Так всё-таки где мы? Как нам удалось спастись?

— Как, как… — отворачиваясь, проворчал Старый Хрофт. Теперь Эльтара уверилась, что ему очень не хочется распространяться на эту тему. — Пришлось… позвать кое-кого на помощь.

— Неужто… неужто Новых Богов?

— Нет… увы, нет… До них так просто не докричишься. Божественность, она, знаешь ли, не всегда во благо… Просто, ползая по той пещере, я натолкнулся на следы одного старого колдовства… старого и странного, но именно по этой странности я вычислил сотворившего. Ничего лучшего в тот момент мне в голову не пришло… ещё секунда — и тебя начали бы рвать на части… И я попросил его о помощи. — Хрофт скривился. — Им оказался, увы, мой давний знакомец. Тебе он, быть может, ведом под прозвищем Снежного Мага. А так его зовут Горджелином, иногда прибавляя ещё и прозвище — Равнодушный.

— Так ведь он же… — начала ошеломлённая принцесса.

— Верно. Я говорил, что ни у одного чародея из нашего мира не хватит сил сотворить такую орду и управлять ею. Я и сейчас повторю то же, клянусь сгинувшим Мьельниром, молотом моего сына! Горджелин пробрался внутрь Холма Демонов с теми же намерениями, что и мы, — разобраться в происходящем. Я уловил следы его Заклятий Познания. У этого хитреца оказался заготовлен специальный лаз в ту пещерку. Нас выбросило на поверхность прямо к Слейпниру и твоему грифону…

— Так, значит, Горджелин умеет открывать Врата Миров?

— Врата Миров? О нет, конечно же, нет! — Хрофт энергично затряс головой. — Это был самый обыкновенный лаз… местные чародеи умеют творить подобное. Штука не хитрая, хотя и требует массы кропотливой работы. Это на манер того, как копать подкоп… только вместо заступа — заклятье. Горджелин, в отличие от нас, никуда не торопился. Сидел себе, помаленьку раздвигал пласты… Меня от такой работы с души воротит. А Снежный сразу сообразил, что всегда полезно иметь собственный отнорок. И вот мы оказались здесь.

— Почему… почему здесь, а не в твоем доме? — удивилась Эльтара.

— Да потому, что достопочтенный Горджелин никогда и ничего не станет делать даром. Он принялся торговаться со мной… времени спорить не было, и… короче, он вытребовал себе этот меч!

Перед Отцом Дружин на изящном столике белого камня лежал его знаменитый золотой клинок в хрустальных ножнах.

— Он потребовал от тебя твой меч?! — поразилась Эльтара. — И… и ты отдал?!

— А что мне ещё оставалось делать? — вздохнул Хрофт, скривившись, как от сильной зубной боли. Он плеснул вина из хрустального кувшина тонкой работы в изящный серебряный кубок и отправил в себя, словно простой эль. — Он припёр меня к стенке, этот колдун… Жаль, что Локи погиб, — этот ловкач, может, и придумал бы, как спасти мой клинок…

— Неужели ты отдашь? — В глазах Эльтары застыл ужас.

— Договоры должны соблюдаться, — проворчал Древний Бог. — Даже договоры с такими бесчестными типами, как этот Горджелин. Чуть только ты оправишься окончательно, я… я отдам меч его новому хозяину, и мы отправимся восвояси. Орду придётся на время оставить в покое… пока я не подберу нечто новое вместо этого клинка. — Пальцы Отца Дружин погладили прозрачные ножны.

— Я пойду с тобой к Горджелину! — решительно заявила Эльтара.

— Зачем? — последовал угрюмый вопрос. — Мне это будет… э-э… не слишком-то приятно.

— Ты сказал: «Жаль, что погиб Локи». Может, я смогу его заменить?

— Нет! — Хрофт грохнул кулаком по столу. — Хватит нарушенных клятв. В прошлом мы не раз нарушали их… именно потому, что думали: «А, Локи хитёр и ловок, он сообразит, как выпутаться!» И он на самом деле исхитрялся… А потом последовала Боргильдова Битва. Это была расплата… Нет, Снежный Маг получит мой меч. Я сказал.

Спорить было бесполезно.

— Если волшебная сила Горджелина продаётся, — задумчиво прищурилась Эльтара, — то, быть может, его удастся нанять отыскать тех, что засекли дорогу в Эльфран?..

— Да, Эльфран… — почти виновато проворчал Древний Бог. — Я не успел тебе сказать… Орда начала прорыв. Она штурмует ваши восточные рубежи в том месте, где осталась твоя тропа…

Громадные глаза Эльтары стали медленно наливаться тьмой. Страшный смысл услышанного с трудом пробивался к сознанию. Орда штурмует Эльфран. Орда штурмует Эльфран/ И это она, Эльтара, открыла дорогу тварям! Всесильные Боги, отчего она не умерла?! Орда идёт по открытому ею, Эльтарой, проходу!..

— Я должна быть там, — само собой сорвалось с языка.

— Ты что! В уме ли?! Ничего ты там не сделаешь, только погибнешь зря! — рявкнул Старый Хрофт, вновь хватив кулаком по столу. — Давай уж тогда со мной — может, и впрямь Горджелина купить удастся… Мне-то без меча… несподручно…

— Нет! Нет! — вскрикнула Эльтара, вскакивая и бросаясь к Хрофту. — Не отдавай пока меч! Сперва — Эльфран! Может, мы отобьём Орду! Не отдавай пока меч!..

Старый Хрофт заскрежетал зубами.

— Я дал клятву!

— Неужели клятва важнее смертей?!

— Ты не понимаешь. — В голосе Хрофта слышалось отчаяние. — Ты не понимаешь. Есть клятвы, нарушать которые нельзя не только потому, что это бесчестно и потом обернётся против тебя же самого. Если своё слово нарушу я, Один, случится большая беда. Раз я уже попробовал. Второго не будет.

— Но Орда прорвётся в Эльфран!

— Эльтара, — Хрофт говорил чётко, с расстановкой, словно обращаясь к глухому, — как только я исполню данное Горджелину слово, то немедля отправлюсь с тобой и сделаю всё, что смогу, для спасения Эльфрана. Но лишь после того, как буду свободен от клятвы. Постарайся успокоиться и пойми, что всё же я не враг тебе.

Удушливая ярость мало-помалу отступала. Взор принцессы очистился, судорожно стиснутые кулаки разжались.

— Тогда что же мы медлим?..

— Мне это не по сердцу, — угрюмо объявил Отец Дружин.

— Но ведь не ты нанимаешь Горджелина?.. — невесело усмехнулась принцесса.

— Кстати, а у тебя найдётся чем заплатить ему? — Хрофт в упор взглянул на Эльтару.

— Не ждать же, пока сюда прибудут казначеи Эльфрана?.. — Саойя пожала плечами с истинно королевским презрением.

Хрофт только дёрнул щекой.

Они направились к выходу из покоя. Мимоходом, проходя возле высокого зеркала, Эльтара взглянула на себя. Превеликие Силы, на кого она похожа! Волосы слиплись от пота, сама вся перемазана…

И, уже стоя возле дверей, Отец Дружин вновь повернулся к принцессе.

— У меня нет власти над силами зла, Эльтара. А зло, как я понял, — увы, слишком дорогой ценой! — можно остановить только злом же. Горджелин должен владеть этими заклятьями, если я хоть что-нибудь смыслю в Чёрной магии. Я не мог ошибиться. Я таких, как он, за сотню лиг чую!

Едва Хрофт и саойя шагнули за порог, как рядом раздался тяжкий замогильный стон. Эльтара с презрением поджала губы — этот Горджелин не мог обойтись без шутовства, без недостойных сильного чародея колдовских штучек. Возле той двери, откуда вышли невольные гости Снежного Замка, камни стены разошлись и появился обязательный в таких случаях скелет, прикованный цепью к стене. Белесый костяк поднялся, в пустых глазницах заискрилось и засверкало, суставы заскрипели, точно несмазанная телега, и страж двинулся наперерез Эльтаре и Хрофту.

— Этот Горджелин, похоже, куда глупее, чем я думал, — вполголоса проворчал Отец Дружин.

Мерзко скрипя и хрипя, скелет приблизился почти вплотную. Отец Дружин брезгливо замер, когда белые костяшки пальцев противно заскребли по его броне, однако даже не подумал отстраниться: плох тот гость, что начинает хозяйских собак бить.

Впрочем, хозяин Снежного Замка, похоже, сообразил, что с подобными гостями всё же надлежит обращаться несколько по-иному. Скелет замер, словно к чему-то прислушиваясь, а потом на удивление резво ускакал в свою нору. Камни вновь сдвинулись.

Начался долгий подъём по узкой винтовой лестнице из белого камня, такого же, как и повсюду в замке. Площадок, дверей, окон Эльтара не увидела. Один только извилистый ход вверх — словно глотка неведомого древнего зверя, оледеневшего от старости.

Горджелин встретил гостей наверху, после того как Хрофт и Эльтара одолели по меньшей мере полторы тысячи ступеней.

Снежный Маг вышел к ним в роскошном меховом плаще из драгоценных, переливающихся шкурок полярных соболей. Высокое чело венчала искрящаяся адамантами диадема, на груди лежала толстая золотая цепь с громадным кулоном — редкостной величины и чистоты голубым карбункулом. Под плащом виднелась куртка из мягкой кожи нерождённого тюленёнка, широкие штаны были аккуратно заправлены в щегольские сапожки голубого сафьяна с загнутыми кверху носами.

На плечи Горджелина падали длинные снежно-белые волосы, но не седые, а природного, очень редкого цвета. Вытянутое лицо с чётко прорисованными скулами; суженные, удлинённые глаза неопределённого цвета; тонкий, идеально прямой нос; тонкогубый, надменный рот; заострённый подбородок. Суховатая, болезненно-бледная, почти прозрачная кожа. Сей выразительный вид дополнял пристальный, холодный взгляд.

Старый Хрофт первым наклонил голову. Горджелин так же молча кивнул в ответ и всем телом повернулся к Эльтаре, глядя прозрачным взглядом куда-то в стену сквозь гостью.

«Хам! Уж со мной-то мог бы и первым поздороваться!»

Однако пришлось смириться. Последовал обмен исполненными ледяной вежливости кивками, и гости небрежным жестом были приглашены пройти вслед за хозяином в его апартаменты.

Кабинет Горджелина оказался просторен и хорошо освещен. Обстановка удивляла простотой и полным отсутствием магических аксессуаров, обычных для жилищ иных колдунов. Впрочем, в тот момент Эльтару это не занимало. Она в упор воззрилась на Горджелина, пытаясь понять, обладает ли этот маг достаточной силой, чтобы спасти Эльфран.

Она смотрела на хозяина открыто, в упор. До чего же он не похож на собственного сына, беднягу Хеорта! Неудивительно, что тому жилось здесь несладко…

«Что ж, как он с нами, так и мы с ним. Вытянул, выманил у честного Хрофта золотой клинок — так нечего теперь рожу кривить, как хочу, так и буду смотреть, ты… треска мороженая!»

— Я пришёл исполнить клятву. — Старый Хрофт брал быка за рога. И в самом деле, что тянуть с неизбежным?

Отец Дружин протянул меч вперёд обеими руками. Горджелин вяло и равнодушно принял клинок, тотчас же и отложив в сторону, словно простую, ничего не стоящую железку. По спине Хрофта прошло короткое движение — бешенство свело могучие мышцы быстрой судорогой.

— Клятва исполнена. Я подтверждаю, — бесцветным голосом сообщил Горджелин. Судя по тону, принимать подобные мечи давно уже стало для него опостылевшей обязанностью.

Наступила тишина. Горджелин стоял, глядя поверх голов гостей, словно нетерпеливо дожидался, когда же они наконец уйдут. Хрофт сжимал кулаки и, похоже, бормотал себе под нос такие словечки, что воспитательницы принцессы Эльтары немедленно упали бы в обморок, доведись им услыхать подобное.

— У нас есть ещё одно дело к тебе, о почтенный Горджелин, именуемый также Снежным Магом, — напыщенно-придворным голосом произнесла Эльтара. — Мы хотели бы просить тебя о помощи — естественно, не бесплатной.

На бледном лице мага ничто не дрогнуло. Он ждал продолжения.

— Орда на рубежах Эльфрана, — напрямик заявила принцесса. — Нам нужна твоя сила, чтобы отразить нашествие.

По правде говоря, саойю уже жестоко терзали сомнения. В этом гордеце не чувствовалось и десятой доли той мощи, что потребна для победы. Белесые брови поднялись, как бы спрашивая «сколько?».

— Сокровища Эльфрана известны посвященным, — насколько возможно холодно бросила принцесса. — Быть может, почтенный Горджелин сам назовёт свою цену?

Бледные губы разомкнулись.

— Назову. — Голос мага оказался тих и бесцветен, словно шорох льдинок на весенней реке. — Назову, высокородная саойя. Но моя цена очень высока. Не передумает ли саойя?

Эльтара отчего-то вздрогнула.

— Передумаю? — Она заставила себя рассмеяться. — Разве мало в Эльфране золота?

Угол тонкогубого рта дрогнул, опускаясь вниз.

— Мне не нужно золото, высокородная саойя. Мне ведомо, что мой сын…

— Да. — Эльтара опустила голову. — Твой сын погиб доблестно. Я… я гордилась бы таким братом. Я скорблю вместе с тобой, почтенный Горджелин.

— Твоя скорбь не вернёт мне сына, — отрезал волшебник. — Он погиб за твоё дело, почтенная саойя. Он погиб, спасая Печать твоего Короля. Ты не считаешь, что должна мне кое-что ещё и за это?

— Ты во многом прав, — негромко ответила Эльтара. — Пусть твой сын пошёл со мной добровольно, но…

— Так вот какой будет моя цена: ты станешь моей наложницей, эльфранская принцесса, и родишь мне нового сына. Ты поняла?

Эльтара стиснула зубы, изо всех сил борясь с небывало сильным желанием полоснуть ногтями по этой холёной физиономии. Ей следовало ожидать чего-то подобного!

— Нельзя ли пояснить подробнее условия сделки? — Она очень старалась, чтобы это прозвучало как можно небрежнее.

— Ты становишься моей наложницей до тех пор, пока мне не станет благоугодно отпустить тебя, — охотно пояснил Горджелин.

Старый Хрофт глухо зарычал.

— Слушай, чародей…

— Вы явились сюда и просите, чтобы я остановил Орду, — с неожиданной горячностью заговорил волшебник. — Вас не мучила совесть, когда вы подставили моего мальчика под стрелы прислужников Хисса, а теперь строите из себя оскорблённую невинность! Вы просите, чтобы я остановил Орду. Я могу это сделать. Как бы ни боялся я наславшего её, я могу её остановить. Золота мне не нужно. Магических талисманов в Эльфране нет, кроме одного лишь Камня Тоэй. Я бы мог, конечно, потребовать его себе… Но тогда пришлось бы выполнять работу авансом, надеясь лишь на честность эпьфранских правителей. Однако я догадываюсь о причинах и обстоятельствах твоего бегства, высокородная саойя. Они-то и заставляют усомниться, что мне будет полностью заплачено после того, как я сдам работу. Нет, до Тоэя я доберусь как-нибудь в другой раз, а пока — пока я хочу, чтобы ты согрела моё ложе, принцесса Эльтара. Меня это позабавит… на некоторое время. А кроме того, я хочу, чтобы у меня был сын!

И тут терпение Старого Хрофта лопнуло. Удар был нанесён мастерски — снизу вверх, могучим кулаком прямо в точёный подбородок мага.

Горджелин пошатнулся, однако устоял на ногах. Его голова на миг окуталась серебристой дымкой — и вот он снова стоит, спокойный, самоуверенный, как будто ничего не случилось.

Старый Хрофт выглядел до смешного ошарашенным. Только теперь Эльтара подумала, что с Горджелином не всё так просто, что Сила у этого странного мага есть, и немалая.

— Продолжим нашу беседу, — учтиво произнёс Горджелин. — Значит ли деяние могучего Одина, что вы хотите отказаться от сделки? Если да, то дверь у вас за спиной, если же нет… вы слышали мои условия.

— Ну ты и мразь… — процедил сквозь зубы Старый Хрофт. — Погоди, доберётся до тебя Ракот Великий…

— Ему сейчас не до меня, — без улыбки бросил Горджелин. — У них с почтенным Хедином есть куда более серьёзное дело — Неназываемый. Что им какой-то простой волшебник! Не считай меня глупцом, Один.

— Пошли отсюда, Эльтара. — Хрофт решительно повернулся. — Что с этой тварью говорить… Ровно гримтурсен — ни стыда, ни совести!

— Без меча ты Орду не остановишь, Один, — бесцветным голосом произнёс Горджелин, пристально рассматривая собственные ногти. — Хорошо, если сам ноги унесёшь. Хочешь убедиться? Давай! Можете слетать туда. Если измените мнение, возвращайтесь. Цена останется прежней. А теперь, извините, мне пора…

Что было делать Эльтаре Эльфранской, наследной — хоть и бежавшей — саойе своей удивительной земли, одного из последних прибежищ Дивного народа?..

Внутри у неё всё оледенело и сжалось от омерзения. Представить себе эти руки, скользящие по её телу, холодные, словно мерзкие навозные насекомые! От внезапно нахлынувшей дурноты Эльтара едва не потеряла сознание.

Прочь отсюда! Скорее прочь! Вместе со Старым Хрофтом — на помощь её сородичам. Не может быть, чтобы вся мощь Эльфрана спасовала перед этой жалкой Ордой, — ведь противостоят же ей, и не без успеха, вот уже триста лет обитатели Лесного Предела!

Из груди не уходил липкий холод. Что-то подсказывало Эльтаре: Горджелин прав, на сей раз натиск Орды не остановить даже воителям Эльфрана вкупе со всей мощью Камня Тоэй, но сердце в это верить отказывалось.

— Идём отсюда, — громко произнесла волшебница, вкладывая в эти слова как можно больше презрения.

Горджелин пожал плечами, даже не пытаясь остановить Эльтару и Одина. Казалось, магу совершенно безразлично, попадёт к нему в постель пригожая эльфийка или нет, — такое равнодушие уже само по себе было нестерпимо оскорбительным для принцессы Эльфрана.

Слейпнир и грифон неслись быстрее стрел, быстрее свирепого морского урагана, словно чувствуя, что сейчас на душе у их седоков.

ГЛАВА II

Битва ворочалась у коричневых горных стен Эльфрана, точно исполинский разноцветный ленивец, разбросавший в разные стороны лапы и хвост. Тело этого ленивца медленно кипело, меняя очертания; то тут, то там над полем сражения вспыхивали бесшумные факелы холодного серебристого пламени. Поддерживая друг друга, твари Орды до жути быстро возводили живую пирамиду. Это они умели делать очень хорошо. Несмотря на летевшие сверху стрелы, невзирая на пущенную в ход магию Камня Тоэй, отряды Хисса поднимались все выше и выше.

Сражение кипело и на земле, и в воздухе. Граоры Эльфрана сшиблись грудь в грудь с клювокрылами. Убийственные серебряные стрелы летели одна за другой, но, даже утыканные древками, страшилища пытались дотянуться до эльфранских воинов когтями и челюстями.

Хисс не торопился. Его отряды проделали широкий проход в Погибельном Лесу, места хватало всем. Змеиный царь ожидал яростной атаки эльфранских стрелков, однако те несколько дюжин, что вели воздушный бой с его клювокрылами, никак не могли считаться признаком серьёзного сопротивления.

— Ах-с-с, так вот он, оказываетс-с-ся, где, прес-с-сповутый Эльфран! Не знал, не знал… Что ж, с-с-сто-ять ему ос-с-сталос-с-сь недолго. Примет будет готов еще-с-с до заката-с-с.

Хисс стоял на высоком помосте, составленном из сцепившихся вместе стеноломов. Змеиный царь уже перенёс свою «ставку» на левый берег Эгера — правда, пока что благоразумно держался поближе к воде. Он был на верху блаженства. Он командовал.

Примет тоже следовало строить с умом, располагая отряды хоботяр, рогачей, броненосцев и прочих в такой последовательности, чтобы их атака, начавшись на гребне пограничных гор, остановилась лишь в сказочном Тардейле. И Хисс с завидным умением дирижировал этой удивительной армией, не задаваясь вопросом, кто, зачем и почему вручил ему эту великую силу. Ему хватило краткого объяснения — не можем сами из-за Закона Равновесия. Хисс поспешал медленно. Несмотря на бесчисленность своих полков, он старался не класть тварей зря; кто их знает, этих магов, ещё спросят потом… Живой намёт поднимался всё выше и выше; ещё несколько часов — и неудержимая волна чудовищ ворвётся на плоские вершины Эльфранских Гор, в несколько мгновений смяв немногочисленных защитников.

Куда больше опасался Хисс магической контратаки, и не зря — засевшая там, за горами, Сила (о Камне Тоэй змеиный царь ничего не знал) всё время пыталась прощупать его собственный незримый щит, прикрывавший место прорыва. Пока щит держал, но Хиссу приходилось то и дело поправлять его, затыкая возникшие бреши и прорехи…

— Плохо дело! — крикнул принцессе Старый Хрофт в тот миг, когда его Слейпнир оказался рядом с её грифоном. — До чего ж сильны!..

Повинуясь одной лишь мысли седока, Слейпнир промчался над полем битвы, точно серебристая молния.

— Надо покончить с намётом! — рыкнул Один, ткнув пальцем вниз. — Все заклятья, какие знаешь, — в дело! А потом во-он с той фигурой разберёмся!

На самом берегу Эгера Эльтара заметила синевато-стальной помост, составленный из каких-то округлых частей. На вершине гордо восседала зеленоватая фигура, смутно напоминавшая, напоминавшая…

Кого же она напоминала, Эльтаре в тот момент выяснить не удалось, потому что один из самых ловких клювокрыльих вожаков повёл свой клин навстречу её грифону и пришлось взяться за дело уже всерьёз.

Тратить время на крылатых бестий Эльтара не стала. Грифон резко взмыл вверх, и клювокрылы тотчас отстали.

Вот он, намёт, живая гора синих, чёрных, коричневых, зеленоватых спин; смешение панцирей, гребней, шкур, надкрылий; именно туда, в это сплетение, Эльтара и нацелила свой первый удар.

В самой гуще облепивших склон горы тварей внезапно вспух бледно-рыжий огненный пузырь. Да, грубая сила, ничего больше; однако в тот момент принцессе было не до изящных построений Высшей Магии.

Огненный пузырь стремительно погружался в глубь живого примета, оставляя за собой один лишь пепел. Твари даже не попытались спастись — стояли по местам и горели. Эльтара не строила иллюзий — пламя скоро задавят и затопчут; но почему же, во имя Эльфрана, почему никто из лордов не пустил в ход это смертоносное оружие?!

Мгновение спустя Эльтара поняла почему.

Огненный шар исчез, и принцесса уже начала творить следующий, а шевелящаяся масса Орды вытолкнула из себя его точное подобие. Прежде чем изгнанница успела даже удивиться, рыжий пузырь взмыл вверх — туда, где кружили всадники на грифонах. Раздался короткий, тотчас пресекшийся крик — огонь охватил одного из граоров. Кувыркаясь, мимо Эльтары пролетела вниз охваченная пламенем фигурка.

Принцесса зажала обеими руками рот, чтобы не закричать. Она отняла жизнь у соотечественника!

Смертному не найти слов для описания того, что воцарилось в душе принцессы. Для жителя Эльфрана смерть — трагедия, а не неизбежность. Несчастный случай, а не непреложный закон бытия… И потому-то она для них настолько страшна.

Наверное, Эльтара потеряла на миг сознание. В себя она пришла от яростного вопля Старого Хрофта, раздавшегося над самым её ухом:

— Зеркало Норн! У них в ходу Зеркало Норн!

Зеркало Норн обладало свойством отражать любые боевые заклятья, обращая их против нанёсшего удар. Горджелин Равнодушный мог бы гордиться своим талантливым учеником — Хисс хорошо усвоил его уроки.

Эльтара не ответила. Она была в полуобмороке. Что, что, что же она наделала! Ведь могла же сообразить, в чём дело, если отец до сих пор не ударил всей силой магии Эльфрана…

Хрофт безнадёжно махнул рукой и вновь бросил Слейпнира вниз. Отец Дружин тоже готовил мощное наступательное заклятье, из тех, что высушивает моря и обращает во прах горные цепи, но, по счастью, успел остановиться.

Восьминогий жеребец Одина грудью пробил строй крылатых бестий (две полетели вниз с изломанными крыльями); низринувшись, дивный конь копытами ударил по оказавшейся выше всех бронированной многоножке. Панцирь твари не выдержал, чешуя проломилась, в ранах забурлила, вспениваясь, странная белесая жижа, и тело твари, извиваясь, полетело вниз.

Рядом со Слейпниром серебряными росчерками проносились стрелы защитников Эльфрана, однако Отец Дружин вполне доверял их меткости. В руках Древнего Бога откуда-то появилась здоровенная дубина; ею былой владыка Асгарда от души потчевал бестий, и остриё штурмового клина чуть-чуть притупилось, но остановить его так и не удалось. Место погибших тотчас же занимали новые, Орда могла соорудить примети просто из трупов.

Принцесса же некоторое время безразлично наблюдала за происходящим. После своего неосторожного колдовства она погрузилась в полное оцепенение — не хватало сил даже на то, чтобы заплакать. Внутри, однако, клокотал настоящий котёл страстей, и эта буря поглощала все силы. Эльтара не могла пошевелить ни рукой, ни ногой; она понимала, что теперь воистину стала самой страшной преступницей, потому что её деяние повлекло смерть сородича, гибель воина, и, чтобы восполнить потерю, ещё одной женщине Эльфрана предстояло уйти Вниз.

— Проклятье, всё напрасно! — взревел Старый Хрофт, в очередной раз оказавшись рядом с грифоном Эльтары. Дубину Отца Дружин сплошь покрывала кровь — липкая кровь монстров. — Так их не остановить! Сейчас ударим по главарю!

Саойя не успела ответить — Слейпнир ринулся к земле.

Однако Хисс предусмотрел и это. Под защитой Зеркала Норн он был неуязвим ни для каких боевых заклятий. Правда, его могли достать стрела или сразить меч, но на этот случай у змеиного царя всё было готово тоже.

На пути Слейпнира воздух прошили тонкие огненные нити, и коню Одина пришлось резко рвануться в сторону. Он спасся чудом.

— Проклятье! У этого гада Пламенная Сеть! А у меня нет власти над Зеркалом Норн! — простонал Отец Дружин.

— Я лечу к Горджелину, почтенный Один, — безжизненным голосом проговорила Эльтара. — Плата за спасение Эльфрана будет справедливой. Пусть даже мне придётся уйти Вниз.

— Что? — Хрофт едва не вывалился из седла. — Ты летишь отдаться этому ублюдку? Этому сластолюбивому стервятнику?

— Если это спасёт Эльфран, я готова.

— Ты сошла с ума, девчонка! — загремел было Отец Дружин… и внезапно осёкся, едва встретив холодный, мертвенный взор принцессы. Она сама вынесла себе приговор и сама намеревалась проследить за его неукоснительным исполнением.

— Клянусь моими священными браслетами, я вытащу тебя оттуда! — услыхала Эльтара напоследок, когда её грифон уже несся на северо-восток.

Две тысячи, собранные Аргнистом из ничего, атаковали Орду внезапно и свирепо. В овраги, где засели твари, лили горящую разбавленную нафтой смолу; пытавшихся вырваться из огненного ада добивали арбалетными болтами в упор, не доводя дело до мечей и копий.

Однако Орда быстро оправилась. Нахлёстывая коней, примчались верховые от высланных в стороны дозоров — с севера и юга двумя волнами надвигались отряды тварей, и не было им числа. Прямо перед продвигавшимися на запад главными силами Аргниста тоже появился сплошной вал оскаленных пастей и тянущихся когтистых лап. Армия в мгновение ока оказалась в полукольце.

— Отходим! — взмахнул рукой старый сотник. Орды здесь оказалось слишком много.

Выжигая за собой всё, что могло гореть, конные сотни подались назад. Аргнист отступал последним. Трещащее пламя надёжно прикрывало отступление, но Орда не отставала, её шеренги маршировали по ещё горячим пепелищам, упрямо не желая отставать от дерзких. Вовремя начав манёвр, Аргнист вывел-таки свои сотни из-под удара, однако к вечеру стало ясно, что боя не избежать. Орда шла по пятам.

Снежный Замок Эльтара увидела издалека. Совершенно белый, он сверкал на солнце тысячами острых, отполированных граней, напоминавших тающую под весенними лучами глыбу льда. Крепость Горджелина разительно отличалась от остальных: скорее она походила на многогранную пирамиду со срезанной верхушкой; оттуда поднималась в небо заострённая башня, оканчивавшаяся тонкой шпагой шпиля. Ни ворот, ни дверей во внешней стене Эльтара не заметила.

Грифон рванулся к земле. Саойя направила его полёт к узкой щели между внешними наклонными стенами и центральной башней крепости. Магия Горджелина уже открывала ей проход, раздвигая каменные плиты стен.

Снежный Замок оправдывал своё название ещё и тем, что его окутывало облако леденящего холода. По телу грифона потекли тонкие серебряные струйки.

Нельзя сказать, чтобы Замок был огромен — нет, площадью он не превышал среднего баронского из краев Фейна. А вот стены и башни были сложены из совершенно необычного камня: чистейшего снежно-белого цвета. Эльтара готова была поклясться, что в Северном Хьёрварде нет каменоломен, где добывали бы подобную красоту.

Скелет оказался на месте — осклабился и полез обниматься. Сжав зубы, Эльтара что было сил двинула обутой в изящный сапожок ножкой по колену монстра. Гремя позвонками и рёбрами, костяк покатился по полу. С ненавистью плюнув на череп, Эльтара двинулась вверх.

Горджелин стоял на том самом месте, где его оставили Эльтара и Хрофт. «Неужели этот тип так и простоял здесь всё время, не сделав ни шагу в сторону? — невольно подумала принцесса. — Может, он, как вампир, живёт только по ночам?»

Оправдывая своё прозвище, Равнодушный молча смотрел куда-то сквозь принцессу, терпеливо ожидая, пока она заговорит.

— Горджелин… — Саойя собрала последние остатки гордости. Голос её не дрожал, на щеках — ни малейшего следа смущённого румянца. — Горджелин, я пришла сказать, что принимаю твои условия. Если, конечно, ты не отказался от участия в этом деле.

Это было сказано сухо, спокойно, по-деловому, словно принцесса обсуждала стати приведённой напоказ чистокровной кобылы. Взгляд удлинённых глаз был спокоен, и только в самой глубине зрачков начинало разгораться странное фиалковое пламя.

Горджелин ответил не сразу. Он пару раз прошёлся от стены к стене (держался маг при этом неестественно прямо, точно проглотив аршин) — то ли хотел помучить Эльтару неизвестностью, то ли ожидал от неё ещё каких-то слов, просьб, молений, гнева… Так или иначе, ничего этого он не дождался. Саойя осталась спокойна и холодна, точно камень окружавших её стен.

— Гм… — Волшебник солидно прокашлялся. — Я рад, что благоразумие возобладало. Но мои условия несколько изменились. Я размышлял и понял, что предложенная тобой цена недостаточна. Если раньше я хотел ограничиться твоим телом, то теперь мне нужна ещё и душа.

Эльтару словно хлестнули по щеке холодной плетью.

— Что значат эти слова?

— Ты хочешь знать? Охотно объясню. Когда мы окажемся вместе, то есть в постели, тебе не удастся отлежаться холодной и равнодушной, исполненной ледяного презрения к насильнику, тебе придётся стонать, извиваться, визжать, просить меня взять тебя снова и снова… — Горджелин выговорил всё это совершенно мёртвым, равнодушным голосом. Контраст между смыслом и интонацией был просто убийственным.

Эльтаре казалось, что внутри у неё от бешенства начинают рваться до предела натянутые связки.

— Неужели могучему Горджелину будет приятна эта подделка?

— А это не будет подделкой! — с живостью возразил Снежный Маг. — Это всё должно быть по-настоящему. Тебе придётся полюбить меня, принцесса. Мои заклятья помогут тебе в этом. Хотя я предпочёл бы обойтись без них. Ты права, искренность всегда лучше.

— По твоему виду и не подумаешь, что тебе нужны мои страстные стоны!

— И вновь ты права. Мне они ни к чему. Они нужны тебе, — спокойно ответил Равнодушный. — Впрочем, спорить об этом, когда Эльфран вот-вот падёт, по меньшей мере неразумно. Отвечай, ты согласна?

Усилием воли загоняя вглубь готовую вот-вот прорваться наружу ярость, Эльтара процедила сквозь сжатые до хруста зубы только одно слово:

— Согласна.

Горджелин не выказал ни радости, ни торжества. «Превеликие Силы, — ошарашенно подумала Эльтара, — да ведь ему, похоже, и в самом деле всё равно, разделю я с ним ложе или нет!»

— Клятву Эльфрана! — потребовал волшебник. — Настоящую, полную клятву, клятву кровью Тоэя! Он, оказывается, и впрямь слишком много знал, этот Горджелин, и притом такого, чего ему знать было и вовсе не положено. Для него не являлось тайной существование Эльфрана, но к этому как-то привыкли, тем более что Снежный Маг свято хранил секрет. Однако, кроме этого, он знал ещё и о клятве! Клятву именем и кровью Тоэя приносили одни лишь эльфийские правители, вступая на трон. В самом Эльфране она звучала лишь один раз… И, как и клятва вечной мукой Нифльхеля, она была нерушима. Тоэй не знал снисхождения и сам карал клятвопреступников лютой смертью.

Эльфран держался из последних сил — и саойя, высоко подняв правую руку, торжественным, мерным речитативом произнесла великую клятву.

Слова падали подобно пронзающим клинкам. Незримые свидетели молча выстраивались за спиной молодой волшебницы, готовые внимать и запоминать её обет навечно, пока её не освободит от клятвы сам Тоэй.

— Я исполнила свою часть, — холодно произнесла молодая волшебница, когда клятва завершилась. — Теперь твоя очередь, Горджелин. Иначе моё слово потеряет силу!..

— Мне это известно, — ровным голосом ответил чародей. Плотнее закутавшись в плащ, он подошёл к окну, распахнул створки и обернулся к Эльтаре, вежливо протягивая руку: — Быть может, высокородная саойя соблаговолит взглянуть на мою работу?

Внутренне содрогнувшись, Эльтара осторожно вложила свои пальцы в ледяную ладонь. Небеса и Бездны, даже у вампиров кровь горячее, чем у этого чародея!

Горджелин не нуждался ни в каких конях или грифонах. Он просто шагнул в бездну с узкого карниза, увлекая за собой Эльтару, и спустя миг саойя увидела под собой знакомые кручи пограничных гор.

Орда не теряла зря времени. Отец Дружин по-прежнему носился верхом на Слейпнире, поражая дубиной самых быстрых и хитрых, что сумели подняться выше всего, но было ясно, что в одиночку перевал ему не удержать. Стрелки на грифонах куда-то исчезли.

От магических атак Орду надёжно прикрывало Зеркало Норн. Словом, можно сказать, что в отсутствие Эльтары здесь почти ничего не изменилось. Только верхний край живого намёта поднялся почти вровень с горами.

Горджелин с комфортом устроился в невидимом воздушном кресле.

— Советую тебе тоже сесть, высокородная саойя. Зрелище может оказаться продолжительным.

— Здесь Зеркало, — вполголоса напомнила магу Эльтара.

— Знаю. Тем интереснее будет справиться с ним. Кстати, а кто это там на помосте?

Солнце уже опускалось за Эльфранские горы, однако Хисс упрямо не уходил со своего помоста — только подкрепился несколькими специально доставленными к царскому столу лягушками. Ни Эльтару, ни Горджелина он, разумеется, не видел; пытаясь разделаться со Старым Хрофтом, он забыл обо всём. Напавшая на его тылы жалкая кучка воинов Галена уже была обращена в бегство; Хисс послал крупный отряд покончить с наглецами и вновь вернулся к созерцанию приступа.

Горджелин замер, вглядываясь. Лицо его внезапно вытянулось, все черты заострились ещё больше, придавая ему поистине нечеловеческое выражение.

— Так вот, значит, как… — зловеще протянул он скрипучим голосом. — Сам Хисс тут! Его величество змеиный царь!

— Хисс? — изумилась Эльтара. — Оставь этого мерзавца мне!

— Ну нет, — сквозь зубы произнёс Горджелин. Нижняя челюсть его жутко дергалась. — Он заплатит мне… заплатит за Хеорта…

— Постой, маг, а как же Орда?!

— Орда… ах да, Орда! Ну, это уж совсем просто… — торопливо пробормотал Горджелин, небрежно вытянув руку и указывая на остриё штурмового клина. Волшебник прищёлкнул пальцами и отвернулся, словно забыв о существовании сонма чудовищ.

Чародей Акциум исчез в чёрном нутре тоннеля, оставив Двалина с Яриной на поверхности. Его не было уже довольно долго, так что гном совсем уж было собрался идти рубить дрова для костра (маг, уходя, обеспечить своих спутников огнём не озаботился), однако Ярина внезапно схватила его за руку.

— Там что-то неладно! Учитель… С ним что-то не то… Он закрывается… я его больше не вижу…

— А кого-нибудь видишь?

— Нет… Завеса… Он поставил завесу… мне не пробиться… — Ярина прижала ладони к вискам и помотала головой. — Ох… больно-то как.

— Ну закрылся и закрылся… — проворчал Двалин. — Чтоб ему, козлу старому, Родгар свод на башку обрушил!

— Нет, нет, нет… — горячо шептала Ярина, словно в бреду. — Я хочу это видеть… я могу это видеть…

В такт словам медленно задвигались было руки — как будто девчонка принялась плести какое-то сложное заклятье. Руки начинали движение и тотчас же снова падали.

— Нет, не руками… не заклятьями… — пробормотала Ярина, вся вытянулась в струнку, затаила дыхание, её взор остекленел. Двалин забыл и думать о дровах; вбросив секиру обратно за пояс, он стоял рядом с девчонкой, потому как казалось — она вот-вот рухнет.

Внезапно глаза Ярины вспыхнули самым настоящим огнём; властным, царственным жестом, более достойным великой богини, она простёрла руку.

— Повелеваю происходящему предстать передо мной!

Двалин вздрогнул. Это был голос не Ярины. Женский, но много ниже того, к которому он привык.

Запылавшие зелёным пламенем очи закрылись… а когда мгновение спустя открылись вновь, это опять были знакомые глаза Ярины, молоденькой гулящей девчонки из портового Галена… И сейчас она задыхалась от страха.

— Ох, Двалин! — От испуга она бросилась на шею гному. — Двалин, там такое… такое… змея… учитель… красная змея… и двое в подземелье… сейчас покажу…

Между её сложенных пригоршней ладоней появилась картинка — жуткая тварь, толстенная алая змея, составленная из одних костей и сухожилий, и против неё двое — седовласый старик с золотым мечом… и девушка, такая знакомая…

— Эльтара! — взревел Двалин.

— И… учитель… это он — змея! — взвизгнула Ярина. — Он её гонит!

И в самом деле, между ладоней девушки появилась следующая картинка: Акциум стоял, патетически воздев руки, а перед ним прямо из воздуха появлялись всё новые и новые сегменты бесконечного тела, заполнявшего собой весь тоннель от пола до потолка, без малейшего просвета.

— Он напал на Эльтару! — Двалин выдернул из-за пояса секиру и бросился ко входу в пещеру. Гном был настроен очень решительно и, если бы не повисшая на нём Ярина, непременно вызвал бы чародея на поединок. Правда, чем закончилось бы такое единоборство…

— Нет, нет, нет! Не ходи туда, милый, не надо, ну я прошу тебя, не надо, не бросай меня здесь одну, я умру от страха… — всё это было выпалено одной скороговоркой. Гном ощутил на шее прикосновение горячих и мягких губ.

Ноги Двалина словно приросли к земле. Когда гнома просили таким образом… он не мог устоять. Не следует строго судить его за это…

А потом склон холма как будто лопнул. Взметнулись комья земли; держа на руках бесчувственную девушку, прямо из раскрывшегося хода шагнул высокий и мощный старик. К нему метнулись возникшие словно бы ниоткуда знакомый уже Двалину грифон Эльтары и чудо-жеребец, золотистый и восьминогий. Старый воин забросил бесчувственную спутницу на спину коня, сам вскочил в седло, и они вихрем рванулись прямо в небо. Грифон не отставал. Несколько мгновений спустя они уже исчезли.

— Вот это да! — Двалин разинул рот, позабыв даже об Акциуме. — Сам Старый Бог Один, спали меня Родгар! С нашей Эльтарой! Ну и дела! Это что ж на свете белом творится-то, дык?

Ярина не ответила ему. Она была в обмороке.

— Отсюда надо уносить ноги, — процедил сквозь зубы гном.

Встречаться с чародеем Акциумом ему решительно расхотелось. Тот хоть и снял с него чары, но после того, как маг напал на Эльтару и волшебница даже вместе с Одином не смогла взять над ним верх (они ведь спасались бегством, это было яснее ясного!), Двалин решил, пока не поздно, убраться куда подальше. Лезть с простым топором на могущественного волшебника… Ну, прихлопнет он тебя, как муху, — кому хорошо будет? Двалин скрипнул зубами, вспомнив тот самобой, что он смастерил, работая на хуторе Аргниста. Эх, сюда бы сейчас ту игрушку!..

Гном терпеть не мог отступлений, тем более если удираешь сломя голову, не приняв боя. И сейчас он на все корки клял своё здравомыслие, так сильно походившее на трусость…

Легко сказать, что надо убраться подальше; а вот как это сделать? Эх, была не была — гном бросился к повозке чародея. Кони в ней остались нераспряжёнными, они не нуждались в этом. За несколько мгновений Двалин покидал в повозку весь их дорожный скарб, устроил поудобнее начавшую приходить в себя Ярину, взобрался на козлы и взмахнул кнутом.

Разумеется, Эльтара не теряла времени даром. Когда Горджелин сотворил своё заклятье, молодая волшебница попыталась перехватить его и расшифровать — но куда там! Неимоверно сложный язык причудливо запутанных образов, на котором излагал свои чары Равнодушный Маг, оказался не по плечу принцессе. Такое с ней случалось впервые — всё-таки не зря она числилась среди сильнейших чародеек Эльфрана!

«Да кто же он такой? — с невольным смятением подумала Эльтара. — Не простой колдун, не маг с посохом — или я ничего не смыслю в магии! Неужто кто-то из Истинных? Но ведь они давно ушли… Тьма ведает куда, после того как Столп Титанов рухнул. Неужели кто-то остался?.. Тогда… тогда я, пожалуй, поверю, что он и в самом деле сумеет остановить Орду!»

Несколько мгновений ничего не происходило. Острие клина Орды продолжало ползти вверх, а сам Горджелин, не обращая более никакого внимания на тварей, спокойно шагал по песку Покинутого Берега прямо к живому помосту Хисса.

Старый Хрофт, неутомимо размахивавший своей дубиной, уже вскинул её над головой, готовясь опустить оружие на здоровенного синеватого жука (размером с доброго кабана), как тварь внезапно судорожно задёргалась, лапы заскребли камень, фасеточные глаза вспыхнули — и жук начал разворачиваться.

Роговые крюки жвал хищно щёлкнули. Жук вцепился в бок следовавшей за ним многоножки. Та зашипела, изогнулась, пытаясь ткнуть жука ядовитым жалом, однако вместо этого накинулась на случившегося рядом серого рогача, раз в десять крупнее её самой. Тот глухо взревел, ни с того ни с сего замер, мотая страшной башкой, а затем тоже развернулся, вместе с жуком и многоножкой вступив в бой со следующей шеренгой тварей Орды.

Заклятие Горджелина работало. И оно оказалось простым, как всё гениальное. Волшебник заставил одну часть Орды сражаться против другой.

Прижав к груди руки, Эльтара с замиранием сердца следила, как фронт дикой схватки стремительно движетсявниз. Точнее, происходящее не было ещё схваткой — просто всё больше и больше чудовищ поворачивали назад. Клин утратил остроту. Расширяющаяся лавина потекла по склонам к подножию.

— Здравствуй, Хисс.

— Ах-с-с, ах-с-с!.. Ах-с-с!

— Вот то-то. Ах-с-с. Ну что, поговорим?

Помост начал стремительно распадаться. Хисс был достаточно умён, чтобы не схватываться с многократно более сильным врагом. Змеиный царь опрометью рванулся к реке.

Горджелин остался стоять на месте, презрительно сощурившись. Стеноломы беспорядочно тыкались в разные стороны; то и дело кто-то из них подвёртывался под ноги Равнодушному, и тогда тот отвешивал твари хорошего пинка.

Рядом с бегущим Хиссом внезапно появился второй змеиный царь, затем третий, четвёртый, пятый… Отвлекающие призраки. Губы Горджелина пренебрежительно искривились. По берегу Эгера встала гудящая стена огня, мгновенно испепелившая все сотворенные Хиссом фантомы. Сам он остался цел и невредим, однако на всем бегу вдруг запнулся и кубарем полетел в мелкую воду.

Оказавшийся рядом Снежный Маг подставил бегущему подножку.

— А теперь бери меч, и продолжим. — В песок возле уродливой зелёной башки змеиного царя шлёпнулся прямой меч, короткий и толстый. Точно такой же появился в руках Горджелина.

— Магический поединок ты проиграл. Ты оказался никудышным учеником, Хисс — змеиный владыка. Я разочаровался в тебе. Защищайся. Впрочем, можешь и нападать. Я всё равно убью тебя. За Хеорта!

Всхлипывая и рыдая, Хисс пополз к ногам Горджелина, норовя обнять его сапоги.

— Ах-с-с, нет-с-с, нет-с-с! Не убивайте меня, мас-с-стер Горджелин, не убивайте! С-с-сделайте меня с-с-своим рабом, но только позвольте жить! Жить, жить, жить, о-о-о! — Хисс рыдал в голос.

— Если ты не встанешь, я убью тебя в этом положении, — ровным голосом сообщил Горджелин. — И сделаю так, чтобы о твоём позорном конце узнал весь Змеиный народ.

— Ах-с-с! Нет-с-с! Не вс-с-с-тану! Убивай та-ак! — рыдал Хисс, норовя поцеловать сапог Горджелина. — Какой с-с-с-мы-с-с-сп драться с тобой, ты вс-с-сё равно убьёшь меня-а!

— Ну что ж, тогда я убью тебя так, — холодно произнёс Горджелин.

Эльтара видела, как колоссальная масса поднявшейся по живому примету Орды двинулась вниз. Ей навстречу от берега Эгера шли свежие шеренги, и сперва Эльтара подумала, что вскоре Горджелин поставит под свою власть вообще всю собранную здесь Орду, но, как оказалось, силы Снежного Мага тоже имели предел. Новые отряды уже не поворачивали назад. Они схлестнулись сдвигавшимися от гор шеренгами, и на Покинутом Берегу вспыхнуло яростное сражение.

Все бились против всех. Орду стремительно охватывало безумие. Хисс более не мог управлять ею.

Рога, клыки, когти, жвалы — всё переплелось в смертоубийственном хороводе. Брызгала чёрная кровь, трещали раскалывавшиеся панцири, рваные раны ложились на чешуйчатую броню кровавыми росчерками. Лопались глаза, ломались когти, лапы с мясом выдирались из суставов. Над полем боя стоял страшный не то вой, не то стон, не то рык — Орда билась сама с собой, впервые встретив равного противника. Победителей здесь быть не могло.

Старый Хрофт недоумённо взирал на побоище.

— Эй, эге-гей, уважаемый! Бросьте-ка эти ваши штучки с мечами! — услыхал Горджелин холодный гордый голос. В нём чувствовались дребезжащие старческие нотки, но силы он до конца ещё не утратил…

Снежный Маг вздрогнул и поднял глаза. Хисс обмяк и лежал, точно рваная зелёная тряпка.

Прямо через Эгер, вздымая тучи брызг, мчалась запряжённая двумя чёрными конями повозка (правда, ноги у скакунов были жучиные). В ней стоял, сжимая вожжи, нескладный худой старик, маленький, худощавый, неказистый… Но при виде его Горджелин внезапно сжал кулаки, и лицо Снежного Мага утратило скучающе-презрительно выражение.

— Акциум! — прошипел он. — Точнее… точнее… В глазах зажглось ледяное пламя.

Повозка вылетела на Покинутый Берег. Жуконогие кони встали, поводя боками; маг Акциум проворно соскочил на песок и, размахивая руками, бросился к Горджелину.

— Что вы наделали, молодой человек! Вы всё погубили! Немедленно отпустите подопытного!

— Ты! Что ты делаешь здесь? Орда — это твоих рук дело?! — Горджелин пытался вновь овладеть собой, однако ему это удавалось плохо. Слишком хорошо он знал того, кто звался на Брандее Акциумом… хотя, разумеется, раньше носил совсем иное имя и не имел никакого отношения к острову чёрных магов…

— Гм, гм, молодой человек, к старшим по возрасту и… хи-хи, по силам надлежит обращаться на «вы». Но поскольку у вас было трудное детство, я вас, так и быть, прощаю. Уберите эту глупую железку от горла моего подопытного, и давайте разойдёмся миром. Вы устроили весьма впечатляющий спектакль, не спорю, не спорю… Весьма остроумное решение! Зеркало Норн вы обошли очень элегантно. Из вас вышел бы толк, молодой человек, если бы вы бросили свое глупое затворничество, вспомнили бы наконец, кто вы такой, и приехали бы к нам… Поступили бы в магистратуру… ну если и не ко мне, то хотя бы…

— Хватит! — с болью оборвал старика Горджелин. — Хватит! И это говоришь мне ты, один из тех, кто гнал и проклинал мою мать! Кто, спасая свою шкуру, ринулся лизать пятки служащим Хаосу!

— Но, молодой человек, вы же прекрасно знаете, как было дело… Ваше… гм… рождение угрожало всем… И вашей достойной матушке было предложено…

— Вытравить плод, — мрачно закончил Горджелин.

Акциум состроил многозначительную гримасу, выражавшую нечто вроде «а как бы вы поступили на нашем месте?».

— Короче, молодой человек, как вам моё предложение? Ваше заклятье Обхода Зеркала вполне можно зачесть как вступительный экзамен… Если, конечно, я напишу соответствующее отношение.

— Я ничего не могу сделать тебе, Акциум, или, быть может, ты предпочтёшь, чтобы я называл тебя подлинным именем? Я-то его хорошо знаю… Ты стал говорить по-другому, у тебя полон рот пустых слов, но я всё равно знаю, кто ты и как тебя зовут… — тихо проговорил Горджелин.

Акциум внезапно дёрнулся, словно в бок ему вонзился острый шип. Лицо на миг исказилось — словно ему напомнили нечто, о чём он тщетно пытался забыть.

— Можешь называть меня Акциумом! — яростно прошипел он.

— Хорошо… пусть будет так. Так вот, Акциум, — Горджелин сделал упор на этом новом имени. — Я не могу с тобой справиться. Пока не могу. Забирай своего Хисса и проваливай. Но знай — ты крепко задолжал мне. Хисс виновен в смерти моего сына.

— Как, Хеорт погиб? — ахнул старый чародей. — Какое несчастье, какое горе!.. Я ничего не знал об этом!.. Как это случилось?

— Мальчика подстрелили его лучники в галенском порту.

— Вот как? Значит, я латал его змеиное величество после встречи с вашим сыном, молодой человек?.. Да, вот это действительно несчастье. Хеорт был так способен! Я возлагал на него большие надежды…

— Он никогда не стал бы вашим, Акциум! Скорее я сам бы убил его!

— Какая жестокость! — возмутился маг. — Слушайте, молодой человек, я этого так не оставлю. Вы положительно сходите с ума в своём отшельничестве. Вы должны вернуться…

Горджелин молча поклонился и, повернувшись, пошёл прочь. Отойдя шагов на двадцать, он внезапно остановился.

— Я рад только одному, — крикнул он Акциуму, — что стёр с лица земли эту вашу Орду! Мое заклятье тебе не остановить, старик! И пройдёт немало времени, прежде чем ты вырастишь новых тварей!

Снежного Мага подхватил спустившийся сверху вихрь и потащил ввысь.

— Какой испорченный молодой человек! — пробормотал себе под нос Акциум. — Ну и молодёжь пошла, однако! Эй, ваше величество, вставайте! Делать нечего. Мы разбиты. Но это всё временно! Вы нас ещё узнаете. А это вам, молодой человек, на прощание — чтобы помнили, что с Акциумом говорить надлежит вежливо…

Эльтара невольно ужаснулась виду Горджелина, когда Снежный Маг вновь появился рядом. Лицо его исказилось от боли, под глазами вздулись громадные синюшные мешки, по лбу обильно стекал пот. Но держался он тем не менее по-прежнему холодно и отстранённо.

— Моё слово исполнено. — Он кивнул вниз. Весь Покинутый Берег был завален мёртвыми тушами страшилищ, а чистые струи Эгера помутнели от стекавшей в них крови. Битва мало-помалу затухала. Орда истребила сама себя. Эльфран был спасен. — Мы можем отправляться обратно в мой замок. — Он вежливо предложил Эльтаре руку.

— А что это был за старик? — поинтересовалась саойя. — Он забрал с собой Хисса?

— Да, один из покровителей Змеиного народа, — нехотя ответил Горджелин и на остальные вопросы отвечать наотрез отказался.

Снежный Замок встретил их накрытым роскошным столом. Слуг не было.

— Прошу, — Горджелин возвращался к своему обычному безразлично-угрюмому состоянию. — Сегодня у всех был трудный день… так что подкрепимся лёгким ужином, и… настанет очередь высокородной саойи исполнять данное обещание!

Эльтара сжала зубы и отставила бокал с рубиновым вином.

— Горджелин…

— Послушай, высокородная саойя. Я сделал всё, к чему обязывало меня слово. Теперь то же следует сделать и тебе. В конце концов, почему бы тебе не испытывать ко мне нечто вроде симпатии? Я ведь как-никак спас твою родину от нашествия!

— Горджелин. — Эльтара внезапно накрыла сухие и холодные пальцы мага своей тёплой ладонью. — Горджелин, я бы испытывала к тебе не только симпатию, но и стала бы тебе настоящим другом, если бы ты пришёл на помощь Эльфрану по зову собственного сердца…

— Собственного сердца? — внезапно горько и желчно рассмеялся Снежный Маг. — Но почему я должен это делать? Разве я когда-либо видел хоть что-то хорошее от обитателей этой страны?

— Неужели творить добро можно лишь для тех, кто уже успел чем-то перед тобой отличиться? Неужели нельзя самому сделать первый шаг?

— Прекрасные слова. Только лорды твоей страны, высокородная саойя, отчего-то решили им не следовать. Напротив, все вокруг должны спасать Эльфран! Даже Старый Хрофт… А почему, спрашивается? Почему вы, эльфы, не встали на защиту северных землепашцев, когда на их поля три столетия назад пришла Орда?

— Но ведь от тебя им тоже не было помощи…

— Значит, мы одного поля ягоды, и нечего кичиться передо мной, саойя!

Эльтара пожала плечами. Втолковывать что-либо этому думающему только о себе типу не имело смысла. Сделка заключена. Горджелин и в самом деле спас Эльфран. Что ж, она, саойя своей страны, не откажется от данной клятвы.

— Ладно. — Она решительно встала. — Где тут у тебя ванная и спальня?

— Вон за той дверью, — угрюмо промолвил маг, не поднимая глаз на Эльтару. — Перемена платья ждёт тебя. Извини, если придется не по вкусу, подбирал сам.

Некоторое время спустя саойя вошла в жарко натопленную спальню волшебника. В громадном камине бился огонь, негромко наигрывала лютня, возле широченной постели, застеленной идеально белым бельём, стоял небольшой столик с фруктами и винами. Горджелина не было; сбросив меховую накидку, полунагая Эльтара забилась под одеяло. Было страшно. А ещё — противно.

Однако стоило ей вытянуться в роскошной кровати, опустить голову на мягкую подушку, как она тотчас же провалилась в глубокий сон без сновидений, забыв обо всем.

И, спящая, она так и не узнала, что Горджелин, войдя, долго стоял у изголовья и молча смотрел на неё. А потом неожиданно мягко и по-доброму усмехнулся, дал лютне команду умолкнуть и, осторожно ступая, вышел, плотно притворив за собой дверь.

Двалин гнал коней на юг. Скакуны Акциума, даром что сотворенные из жуков, мчались во весь опор, и повсюду перед ними открывалась ровная дорога. Ярина по-прежнему лежала без чувств, и гном решил не останавливаться, пока не минует хотя бы Рыцарский Рубеж. Там, за ним, всё же было поспокойнее. Кроме того, он не сомневался, что чародей не преминет подстроить им с Яриной какую-нибудь гадость, едва только выберется на поверхность…

И случилось так, что оная гадость приключилась, когда впереди уже замаячили многочисленные костры какого-то войска (Двалин тогда ещё не знал, что Аргнистова). Стремительный полёт упряжки оказался прерван самым решительным образом — повозка, упряжь, кони попросту исчезли, и гном с Яриной оказались заброшены в какие-то заросли; хорошо ещё, что отделались только синяками и царапинами. Обморок Ярины тотчас же прошёл, и конный разъезд дозорных Аргниста обнаружил их как раз в тот момент, когда они, охая и кляня Акциума на все корки, выбирались из густых кустов боярышника.

Аргнист сидел в походном шатре. На шатком трёхногом столике, добытом расторопным ординарцем в покинутой орденской крепости, была расстелена карта, прижатая по краям трубкой, кинжалом и ножнами. Старый сотник до боли в глазах вглядывался в очертания лесов, болот, озёр и прочего, стараясь найти ту единственную позицию, на которой он мог бы дать бой наступавшей на пятки Орде.

За пологом послышался шум. Аргнист поднял голову — так и есть, бдительный Мром опять кого-то не пропускает… И правильно. Не могу я сейчас никого видеть, мне подумать надо, как войско из-под удара выводить… Только стоп! Кто это орёт и бранится ничуть не хуже отца эконома, Иеронимуса почтенного?..

Минуту спустя старый сотник уже обнимался с Двалином. Ярина скромно стояла в сторонке, потупя взоры — ни дать ни взять пай-девочка из закрытого пансиона при каком-нибудь столичном храме…

— Да как же ты тут очутился?.. Мы-то все думали, что сложили вы с Эльтарой свои головы, где и Эльстан-храбрец сложил, пусть возвеселится дух его!

Гном пустился в рассказы. Время от времени вступала Ярина — особенно когда повествование дошло до галенских событий. Аргнист только охал и восхищённо крутил головой.

— Эх, жаль, Двалин, не прикончил ты того чародея, Акциума этого! Не зря болтали — всё зло от колдунов пошло… А у нас тут война по всем правилам. Мы отступаем, они наступают… Известная игра. Правда, отступать нам уже особо некуда — позади обжитые земли, здесь Орда ещё не погуляла…

— Орда не наслана колдунами, — внезапно вмешалась Ярина. — Она лишь используется кое-кем из них. Вот как этим Акциумом, например.

Двалин удивился — обычно Ярина так не рассуждала.

— Ну, девонька, это всё слова, моя милая, слова. Да и что нам об этом думать? Как с Ордой справиться, что за нами прёт, — вот вопрос…

Ярина опустила голову и, казалось, потеряла интерес к разговору. Сжалась в уголке, точно зверёк, пока Двалин с Аргнистом судили-рядили, как остановить напор чудовищ…

Лагеря пришлось снимать задолго до рассвета — прискакали дозорные и подняли тревогу. Орда приближалась.

Аргнисту и Ярине подвели коней. Гному — самую низенькую кобылку из всех, кого успели найти в короткие предрассветные часы. По рядам всадников пролетело:

— Отходим на Сухую Гряду… На Сухой Гряде встанем…

— Сухая Гряда — это что? — Ярина впервые в жизни оказалась так далеко от Галена.

— Гряда как гряда, — пожал плечами гном. — Тянется с полуночи на полудень. Холмы довольно высокие, лесистые. Земля в тех краях, я слышал, бедновата, и орденский капитулат решил, что пахарей там селить невыгодно. Оставили под охотничьи угодья. Кроме как на этой гряде, нам зацепиться негде. Дальше начинаются деревни одна на другой. А оттуда, говорят, народ так и не ушёл. Первый-то раз Орда их миновала.

— Что леса много — это хорошо… — задумчиво проронила Ярина, и более Двалин не добился от неё ни единого слова.

К вечеру следующего дня главные силы войска достигли Сухой Гряды. Аргнист велел копать рвы и строить палисады.

— Только это Орду всё равно не остановит, — признался он Двалину. На гнома была возложена обязанность осмотреть все наличные арбалеты войска и привести их в надлежащее состояние. — В Гэсаре стены куда выше были, а если б не тот воин… И почему он так на Эльстана похож был?..

— Не надо рубить деревья, — вдруг заговорила Ярина, обращаясь к Аргнисту. — Не надо убивать их. Помогите мне и… и я остановлю Орду.

— Ты?! — Гном вытаращил глаза.

— После той завесы Акциума… через которую я прорвалась… во мне всё словно пылает… — тихо промолвила девушка. — Мне удаётся такое, о чём я и помыслить не могла! И я верю, что остановлю Орду. Но мне потребуется помощь леса. А потому не обижайте его и не рубите деревья. Я сделаю так, что лес сам погонит на вас Орду… и тогда уж рубите во всю мочь!

Аргнист с сомнением окинул взором тонкую фигурку.

— Двалин, помнишь, когда мы схватились с хоботярой?.. Я уже тогда удивилась, потому что сумела сотворить заклятье Травяных Ножей — очень сильное и сложное. Оно словно бы само впрыгнуло мне в голову… Ну скажи же им, что ты молчишь!

— Да, это правда, — подтвердил гном.

— Пожалуйста, дайте мне сделать это! — умоляла Ярина Аргниста. — Ваши рвы да частоколы Орду ведь всё равно не удержат! Ну не так разве?

Старый сотник скрипнул зубами.

— Так, так… только ничего, кроме этого, мы сделать всё равно не сможем. А за Сухой Грядой деревни! И людей там полно. Если Орду туда пропустим… Нет уж, хватит! Насмотрелись, пока сюда шли… Лучше уж всем нам тогда тут и полечь.

— Тогда вы ничего не потеряете, если разрешите мне поступить по-своему!.. И своенравная девчонка сумела-таки каким-то образом убедить Аргниста.

Войско остановилось. Строй пеших копейщиков занял позицию на гребне холмов, за ними укрывался резерв — панцирная конница. Наиболее удобную для прохода Орды заросшую редколесьем полосу примерно в полмили шириной воины Аргниста полностью перекрыли. Слева и справа вставал непроходимыми стенами лес; небольшие отряды тварей могли бы там проскользнуть, но не такая армада, что двигалась с запада.

На Сухой Гряде леса кончались. Дальше к востоку тянулись хорошо обжитые и тщательно возделанные орденские земли. Невдалеке виднелась большая деревня — почти сотня дворов; над тонкими трубами летних кухонь поднимались лёгкие дымки. Несмотря ни на что, народ там жил прежней мирной жизнью, а на совет посыльных Аргниста как можно скорее уходить вяло ответил, что первый раз уберёг Хедин Милостивец и второй раз небось тоже длань свою сберегающую от них, сирых, не отнимет. Да и куда им бежать? От Орды в лесных убежищах не схоронишься…

Ярина взяла Двалина с собой. Вооружённый до зубов гном шёл тем не менее мрачный, словно плакальщик на похоронах. Он не сомневался, что вся эта затея окончится провалом, и уже заранее обращался к своему Родгару с просьбой не отсылать его прочь из надзвёздных чертогов, где обитал этот покровитель Подгорного народа…

Было тихо — очень тихо, даже пения птиц не стало слышно. Всё затаилось: идёт Орда! И она уже совсем, совсем близко.

— Стоим здесь, — выдохнула Ярина, укрываясь за поваленным стволом старой сосны. — Будем ждать. А когда они появятся, прикрой мне спину.

Двалин молча кивнул. Поправил шлем, проверил забрало, одёрнул кольчугу. Начищенная до блеска секира гнома и так всегда была готова к бою.

Ждать пришлось совсем недолго. Вскоре в чаще повсюду раздался треск и хруст, множество лап и ног попирало землю; над деревьями мелькнуло несколько крылатых теней — там кружили клювокрылы. Как и предполагал Аргнист, основной поток Орды двигался полосой редколесья; по чаще ползли только отставшие крылья.

Вскоре между стволами замелькали чёрные, зелёные и серые тела. Хоботяры, броненосцы и прочие шли и шли вперёд, подгоняемые раз полученным приказом, отменить который могла только их гибель. Выглядело это воинство неважно — от бескормицы отощали. Много ли добычи в лесу, где всё живое разбегается задолго до их появления? Вот человечина — другое дело…

Ярина напряглась. Глаза её расширились, в них вновь полыхнуло зелёное пламя. И в тот же миг под ногами у Орды зашевелилась земля. Раздвигая слои травы, мхов и прочего, наверх стремительно поднимались тёмно-зелёные листья-клинки, и Двалин увидел, как их острия вспарывают панцири чудовищ с той же лёгкостью, что его топор рассекал воздух. Земля обильно окрасилась кровью, в ушах зазвенело от многоголосого воя. Твари корчились, нанизанные на десятки и сотни зелёных лезвий, от которых не было спасения.

Чудища заметались. Вздымавшаяся из-под земли смерть гнала их прочь из чащи, туда, к редколесью, где шли главные силы высланного против Аргниста войска; хлынувший справа поток расстроил приготовившиеся к атаке шеренги Орды. Поднялась неразбериха, а Ярина, крепко зажмурившись, тянула всё дальше и дальше гибельный зелёный меч — и на ножах травы завизжали первые жертвы уже среди тех, кто шёл по редколесью…

Длинный смертельный клин рассекал силы Орды надвое. Меньшей части не осталось ничего другого, как валом валить на занятый войском Аргниста гребень Сухой Гряды. Большая осталась позади — в недоумении.

Поскольку с этой Ордой не было начальника вроде Хисса, ей пришлось придать некоторую способность оценивать обстановку и изменять тактику в соответствии с ней. Задние ряды сперва приостановились, а затем вновь двинулись вперёд, топча мёртвых сородичей.

Зелёные мечи стремительно желтели, превращаясь в обычные сухие листья. Орда втоптала их в пыль и пошла дальше.

Копейщики Аргниста встретили охваченную паникой Орду сплошным частоколом пик. Боевой порядок тварей давно нарушился, брюхоеды перемешались с рогачами, хоботяры с главопастями; подгоняемые страхом, чудовища сами налетели на копья. Фаланга выдернула окровавленные наконечники и ударила вновь. Через головы первых шеренг непрестанно били стрелки-самобойщики.

Когда подпиравшая Орда прошла по трупам погибших сородичей и вновь заполнила смертное поле, Ярина нанесла второй удар. На сей раз ей пришлось ещё тяжелее — надо было заставить травяные мечи пройти насквозь через уже валявшиеся трупы. Три четверти от всех тварей Орды оказались пронзёнными; остальные же в поисках спасения врезались в тылы тех, кто пытался прорвать строй воинов Аргниста.

Атаку панцирной конницы старый сотник возглавил сам. Окольчуженные кони и всадники рассекли отвратительное сонмище, а после этого в дело вступили арбалеты.

Двалин застыл возле девушки, чуть сгорбившись, покачиваясь на напружиненных ногах и катая в ладонях секиру. Ярину трясло, как в лихорадке, она смертельно побледнела — и, едва сумев продержать заклятье сколько положено, со слабым вздохом внезапно повалилась на мох.

Гном рванулся к ней — и тотчас же между деревьев замелькали скачущие тени. Остатки Орды спешили унести ноги с поля боя. На пути у них оказались гном и Ярина.

Первым на Двалина бросился какой-то очумевший ногогрыз в компании трёх костоглотов. Одного из них секира Двалина развалила ещё в воздухе, однако остальные дружно бросились на гнома, норовя сбить с ног.

Топор с хряском рассёк череп ногогрыза и завяз в очень некстати подвернувшемся здесь корне. Взревев от ярости, Двалин выпустил секиру и принялся молотить во все стороны кулаками, закованными в латные рукавицы. Двум оставшимся костоглотам он просто переломал все кости…

К тому времени, когда Двалин выбрался из леса, всё уже было кончено.

Орда не прошла за Сухую Гряду.

Двалин вынес Ярину с поля боя на руках. Секиру гнома по самую рукоять покрывала чёрная кровь — по дороге пришлось зарубить ещё пару-тройку излишне любопытных тварей.

— Что с ней?! — рванулся к ним Аргнист, едва завидев.

— Без чувств, — ответил гном. — Перестаралась, бедная…

— Да, это ведь она, почитай, в одиночку всю Орду положила… — покивал старый сотник. — Но расскажи мне всё же, кто она такая?..

Однако закончить этот разговор им удалось только на следующий день, когда войско вновь двинулось на запад той же самой дорогой, по которой они только что отступали. Аргнист хотел очистить от Орды как можно больше земель к югу от Рыцарского Рубежа… а потом, если удастся, двинуться на север — выжигать гнездовья одно за другим. Но это только в том случае, если удастся уговорить войско. Теперь, когда появилась Ярина…

— …Так вот мы с ней и познакомились, — закончил свою историю Двалин. — Что она колдунья, я с самого начала знал — потому за ней в Галене и охотились. Но что вот так может всю Орду прикончить — о подобном я и помыслить не мог.

— Да, дела, — вздохнул Аргнист. — Слушай, брат гном, кто же она такая?

— Похоже, она и сама не знает, — буркнул проницательный Двалин, прихлёбывая из высокой кружки славное южное пивко. Им удалось разжиться сразу же после победы при Сухой Гряде — местные землепашцы постарались. К войску Аргниста присоединилось ещё полтысячи крепких крестьянских парней, и старый сотник вместе с Фрабаром вновь занялся привычным делом — срывал голос, грозно рявкая на новобранцев.

Ярина очнулась только на вторые сутки.

— Где… я? Что… с Ордой? — выдавила она, едва приподнявшись.

— В лагере Аргниста, — необычайно мягко ответил не отходивший от бесчувственной девушки Двалин. — А Орды перед нами больше нет. Ты её уничтожила. Всю.

— О-ох! Как же я устала… — пробормотала Ярина. Глаза её вновь закрылись, но на сей раз она не потеряла сознание, а просто уснула.

Войско шло на запад.

По лицу Эльтары скользнул игривый солнечный зайчик. Принцесса сморщилась, что-то недовольно проворчала, даже попыталась отвернуться во сне, но зайчик оказался настойчивым. Эльтара открыла глаза.

Где она? Что это за белокаменный покой? Как она сюда попала? Стоп!

«Видно, ты слишком разоспалась, — сурово укорила она себя. — Ты в Снежном Замке, ты продала себя в наложницы Горджелину Равнодушному! И в обмен на это он спас Эльфран!»

Эльтара рывком села в широкой постели, прижимая к груди тонкую простыню. Прямо напротив неё стоял Горджелин и — немыслимое дело! — играл круглым карманным зеркальцем, ловя утренние лучи и пуская яркий отблеск прямо в глаза Эльтаре.

— Пожалуйста, ну не надо!

— Высокородная саойя никак не хотела просыпаться, — очень серьёзно и холодно сказал Снежный Маг. — Мне пришлось принять особые меры. Завтрак уже накрыт. — Горджелин учтиво поклонился и вышел, плотно притворив за собой дверь.

Эльтара задумалась. Она провела здесь всю ночь, а купивший её волшебник даже не притронулся к своему приобретению! Что это? Или он решил, что подобное обращение тут же заставит её саму броситься к нему на шею?..

Однако же не к лицу наследной принцессе Эльфрана опаздывать к завтраку. Эльтара поднялась и, подойдя к роскошному трёхстворчатому зеркалу в углу покоя, обнаружила на полке такой набор магических и немагических штучек для наведения красоты, что невольно ойкнула от восхищения, словно деревенская девчонка, получившая в подарок первое зеркальце.

К сервированному на двоих столу вышла Эльтара — такое совершенство, что даже в холодном лице Горджелина что-то невольно дрогнуло. Он ведь всё-таки был мужчиной, хотя всеми силами старался показать, будто «низменные» плотские страсти для него не больше чем забава…

— Благодарю почтенного хозяина за любезное приглашение разделить с ним утреннюю трапезу, — чопорно произнесла саойя, присев в лёгком, положенном по утонченному эльфранскому этикету реверансе.

Горджелин мгновенно подхватил игру.

— Благодарю высокородную саойю Эльфрана Вечного за любезное согласие разделить утреннюю трапезу с владельцем сих недостойных палат, — ответил он также в полном соответствии с эльфранскими канонами.

Трапеза удовлетворила бы самых строгих гурманов. Язычки говорящих ящериц с островов Комато, что в Полуденном океане, выдержанные в соусе, настоянном на трёхстах тридцати трёх травах Южного Хьёрварда, были самым простым и неизысканным из поданных блюд.

— Как провела ночь благородная саойя?

— Благодарю, прекрасно. Покоен ли был сон достопочтенного хозяина?

— В той же мере.

— Очень приятно.

В наступившей тишине негромко звякало столовое серебро. Церемониальный завтрак — дело серьёзное и пустых разговоров не терпящее.

— Не будет ли любезен почтенный Горджелин поведать, чего будут стоить его услуги, если Орда вторично попытается штурмовать Эльфран? — неожиданно спросила Эльтара.

— Признаться, высокородная саойя, я озадачен вашим вопросом. Признаюсь также, что был озадачен и в первый раз, когда вам оказалось благоугодно приобрести за очень высокую цену моё содействие. Почему ничего не предприняли остальные лорды Эльфрана и сам Вечный Король, ваш досточтимый отец? Неужели они собирались покорно ждать, пока Орда и в самом деле ворвётся в Эльфран?

— Не могу ничего сказать. — Взгляд Эльтары потух. — Не понимаю. Сперва я думала, что из-за Зеркала Норн, а потом…

— Зеркало Норн не справилось с моим заклятьем, — напомнил Горджелин. — Оно хорошо, когда отражаешь направленные потоки чистой силы. Но против мало-мальски изощрённого волшебства бессильно — что я и доказал. Не претендую на абсолютную оригинальность этого метода! Он почти целиком заимствован из трактатов, что я даю читать моим ученикам. Отчего же его не пустили в ход защитники Эльфрана?

— Я не знаю, — вновь повторила Эльтара. Она и в самом деле ничего не могла сказать. До сих пор поразмыслить над случившимся было недосуг, приходилось спасать Эльфран, а теперь… Теперь уже поздно что-либо менять.

— Что ж, я люблю загадки. — Горджелин откинулся на стуле. — Они помогают скоротать вечность. Не желает ли высокородная саойя присоединиться ко мне в сих разысканиях?

— Я поклялась быть наложницей Горджелина, именуемого ещё Равнодушным Магом, — спокойно ответила Эльтара. — Если такова окажется его воля — я безропотно выполню её.

— Высокородная саойя не должна следовать ничьей воле, кроме собственной, — покачал головой Горджелин. — Мне было бы приятно, если бы саойя сама, по доброй воле согласилась разделить со мной эти учёные досуги. А по принуждению… Нет, лучше я отправлюсь один. Весь замок остаётся в полном распоряжении высокородной саойи. Мне служат тролли, — Горджелин чуть виновато развёл руками, — людей я во внутренние покои не допускаю. Чтобы вызвать слуг, достаточно сотворить вот это несложное заклятье…

Горджелин откланялся и ушёл. Эльтара осталась одна.

«Ну что ж, похоже, всё складывается не так уж плохо, — думала она, глядя, как двое троллей при всей их громоздкости удивительно ловко убирали тонкий хрусталь. — Наверное, Горджелин и впрямь решил завоевать моё сердце. Глупец! Душа навек закрыта на прочный замок — с тех пор как исчез Рожденный Волной. Ещё жива надежда — пусть даже и крохотная, — что он всё-таки жив. А даже если и погиб, я всё равно сохранила бы ему верность. Неважно, что мёртвому. Ведь наступит же такое время, когда этот мир отживёт своё и изменится, и тогда все ушедшие с земли смогут встретить своих любимых и родных, с тем чтобы начать новую жизнь в иных, лучших краях…»

Весь день Эльтара в одиночестве бродила по Снежному Замку. Горджелин сперва уединился в своём заклинательном покое, потом, после второго завтрака, направился к ученикам. Обед он приказал подать себе в кабинет, и принцесса вновь увидела своего «хозяина» только за ужином.

Он казался очень усталым, этот гордый и холодный Снежный Маг. Под глазами залегли густые тени, лицо ещё больше осунулось, уголки губ опустились, заметнее стали морщины, рассекавшие лоб и щёки. Горджелин отсутствующе кивнул Эльтаре, сел к столу и рассеянно принялся за еду, время от времени бормоча что-то под нос. Внимания на свою наложницу он обращал явно недостаточно — вернее сказать, совсем не обращал.

И всё же Эльтара была уверена: он очень ждёт, чтобы с ним заговорили, чтобы его спросили, чем занимался весь день, что у него получилось, а что нет, почему он так много работает, — ведь надо же, в конце концов, поберечь себя.

«Да ему же нужна не наложница, а жена! — со смятением подумала Эльтара. — Самая настоящая жена — желательно бессмертная, как и он». Неужели… он решил предложить ей брак?! Но по каким законам?!

Однако она так и не заговорила. Ужин прошёл в мрачном молчании.

— Не будет ли любезна высокородная саойя пройти в спальню? — холодно осведомился Горджелин, вставая. Эльтара внутренне похолодела.

Вот оно. Он рассердился, он решил воспользоваться её клятвой! Кровь быстро и зло застучала в висках. Нет, я не переживу этого позора! Лучше уж сразу… и его, и себя… или хотя бы себя.

И Эльтара на всякий случай восстановила в памяти самоубийственное Пламенное заклятье. Оно обращало в пепел тело сотворившего, освобождая душу от груза мёртвого мяса и костей, действуя молниеносно и необратимо. Остановить его было невозможно. А самое главное — гибель от него была совершенно безболезненна.

Словно сомнамбула, ничего не видя вокруг, полуобнажённая Эльтара опустилась на край широкой постели. «У меня не будет даже савана, — горько подумала она. — Меня не оплачут менестрели, и никто не сложит баллады в память обо мне… Как же всё-таки страшно уходить!»

На пороге опочивальни возник Горджелин. Глаза прищурены, взгляд холоден. Никак нельзя было сказать, чтобы он сгорал от желания.

Маг сбросил накидку на пол, оставшись обнажённым. В Эльфране нагота находилась под строжайшим запретом, и Эльтаре ещё ни разу не доводилось видеть напряжённую мужскую плоть. Подруги, конечно, рассказывали… сестра, переспавшая с гномом по имени Двалин, хвасталась… но всё это было не то.

Горджелин шагнул к постели и одним рывком сдёрнул невесомую простыню, которой неосознанно прикрылась Эльтара.

— Это что ещё здесь за тряпки? Прочь! Ты должна быть голой, понятно?!

«Да в своём ли он уме?.. Так может кричать мальчишка нарушившему правила ребячьей игры!..» Руки Горджелина тряслись. Точно безумный, он вцепился в ворот лёгкого одеяния Эльтары, что было сил рванув тонкую ткань. Принцесса слабо вскрикнула, оставшись совершенно нагой.

— Ты должна просить меня! — прохрипел Горджелин. От его прославленного хладнокровия не осталось и следа. Будь Эльтара поопытнее, она сразу бы поняла, что Снежный Маг пытается таким образом скрыть собственные испуг и неуверенность…

— Я… прошу… тебя… — выдавила из себя Эльтара. В рассказах подруг всё представлялось совсем иначе.

Снежный Маг молча повалился на неё сверху, прижимая к ложу. Воспитанная в самом утончённом обращении саойя задыхалась от отвращения, тело против воли выгибалось дугой, пытаясь сбросить насильника. Она что было мочи сжала колени, и, поскольку приступ Горджелина был куда как неумел, в отличие от его же колдовства, Эльтаре удалось отбросить Снежного Мага в сторону, а вдобавок, в полном соответствии с обычаями её смертных сестёр, как следует полоснуть ногтями по щеке. Тот с проклятием отдёрнулся.

— Ты что, взбесилась?! Или забыла клятву? — прохрипел маг, с ненавистью глядя на свою добычу. Эльтара сжала зубы.

Да, он прав. Наложница не может так обращаться со своим господином.

— Прости меня… прости… — она выталкивала слова, словно тяжёлые глыбы. — Я… я сейчас… Кажется, это должно быть так. Эльтара откинулась на спину, изо всех сил зажмурилась и не стала сопротивляться, когда холодные пальцы Снежного Мага развели в стороны её колени.

— Растопчи меня рогач, кто она всё же такая, Двалин?! — Аргнист присел на старый пень. Вдвоём с гномом они выбрались из лагеря и теперь устроились поговорить на залитом полуденным солнцем склоне холма, оставив охрану возле подножия. Ярина не давала покоя старому сотнику, и он взял с собой тома именно для того, чтобы поговорить о ней.

— Дык, теперь ведь не знаю, что и сказать. — Двалин развёл руками. — Один Родгар про то ведает!

— Может, она порченая? Может, какому-нибудь чародею служит?

— Ты, мастер Аргнист, сейчас только гадать можешь. Точно всё равно не ответить.

— Не знаю, как ты, а я от беспокойства спать не могу, — признался гному сотник. — Про Орду уж и думать забыл — вот до чего дошёл! Мучаюсь из-за какой-то девчонки!

— Дык, а чего же здесь мучиться? — искренне удивился Двалин. — Ну, колдунья, ну, чародейка — что ж с того?

— Чародейка — но откуда? Что-то я не верю, будто она случайно к тебе прибилась.

— Неужто она знала, что мы с тобой повстречаемся?

— А может, как раз и знала. Колдуньи, они…

Из зарослей показался всадник. Соскочил с лошади и бросился к десятнику, начальнику охраны, вовсю размахивая руками.

— Что-то случилось? — бросил Аргнист, вставая.

— Отец командир! Господин тысячник! — Вестоноша мчался вверх по склону. — Разведчики вернулись! До самого Эгера ни одной твари! А на Покинутом Берегу перебитой Орды навалено видимо-невидимо! Куда больше супротив нашего!

— Вот это действительно новость… — пробормотал Двалин.

— …Послушай, это ты учинила, во имя Родгара? — пристал гном к Ярине, едва вернувшись в лагерь.

— Что, что учинила? — удивилась девчонка.

— Там, — гном махнул рукой на запад, — целая гора из перебитых ордынских тварей. Едва ли не все, что за Рыцарский Рубеж прорвались!

— Орда перебита? — искренне удивилась Ярина. — Вот славная весть! А почему ты решил, что это я? Лестно, конечно, но…

— А кто ж, как не ты? Или этот учитель твой, придави его коряга?

— Не я. — Ярина помотала головой. — Если б я такое умела… первая б похвасталась!

— Про заклятье Травяных Мечей ты тоже говорила — мол, не знаю, — возразил гном. — Не темнила бы ты, а? Аргнист-сотник уж и так места себе не находит… Рассказала бы ты всё как есть, а? Родгара ради, ну пожалуйста! Для тебя же ведь стараюсь, не для себя!

— Да… — Ярина опустила голову и вздохнула. — Вот оттого и в Галене нас гнали и жгли… Не понимают, боятся… Тебе, Двалин, спасибо, конечно, — ты и впрямь обо мне беспокоишься… Но поверь, нечего мне рассказать! Сама разобраться не могу…

— Ну, в себе не можешь, ладно, у меня тоже такое было, когда чуть Эльтару не зарубил, — помнишь, рассказывал тебе? А вот про учителя твоего, мага Акциума многопочтенного, — может, ещё что расскажешь? Откуда он может быть? Что вообще про других колдунов известно?

Ярина вновь развела руками.

— Я о таких могучих никогда не слышала. А сам Акциум, когда меня учил, небось и сотой части своей силы не показывал — теперь-то я понимаю. Ну разве что когда его до утра ублажать приходилось. А я-то ещё гадала — откуда в старичке эдакая-то прыть?..

Двалин глухо зарычал.

— Встречу — башку снесу!..

— Смотри, как бы он тебя самого в камень не превратил!

— Да… — Гном скривился. — Верно… Только… ты не вспоминай, пожалуйста, как вы с ним… ну, словом, как ты… Не могу, как услышу — весь мир Родгару в горн бы сбросил!

Глубоко-глубоко в глазах Ярины мелькнуло странное зелёное пламя; чуть дрогнули уголки губ, горькие складочки разгладились; едва заметное женское лукавство и кокетство читались в этом взгляде, а ещё — понимание. Она, Ярина, не видевшая ещё и шестнадцати зим, сразу догадалась, что происходит с её широкоплечим невысоким спутником.

— Нет уж, ты, пожалуйста, этого не делай, — тихонько попросила она, кладя узкую ладошку на сгиб мощной длани гнома. Двалин вздрогнул, словно от удара хлыстом. — Расскажи мне лучше о своей родине. Там ведь, в Ар-ан-Ашпаранге, пещеры удивительно красивы?..

Короче, до родного хутора Сааты мы добрались не скоро. Второй раз она остановилась сама и сама обняла меня.

— Хочу ещё… никогда… никогда не знала, что от этого так хорошо… И я старался не разочаровать её.

Однако всему приходит конец, настал он и нашей дороге. Хутор Сааты почти ничем не отличался от Аргнистова — та же одежда, те же хлопоты, те же постройки…

При виде нас с Саатой поднялся страшный переполох. С криками и воплями, хватаясь за головы, метались в разные стороны женщины, и я сперва даже не мог понять, радуются они или, напротив, проклинают нас. Вскоре с высокого крыльца сбежали уже немолодые, добротно одетые мужчина и женщина, перед которыми все поспешно расступились, — и Саата бросилась к ним в объятия.

— Мама! Отец!.. Наконец-то!

— Что, что случилось, дочка?.. Почему ты здесь?.. С Киитой? А муж твой где же? И тут Саата выдала такое, что даже я растерялся.

— Арталег, сын Аргниста, более не муж мне! — гордо прозвенел её голос. Во дворе тотчас воцарилась мёртвая тишина, умолкли даже крикливые птахи. — Он обращался со мной хуже, чем хозяин обращается с негодным псом! Я не стала терпеть его побоев, издевательств! Я вернулась в дом отца моего и деда моего, а это, — она повернулась ко мне, — это мой новый муж! И имя ему Эльстан!

Во дворе было тихо-тихо; я слышал, как в хлеву переступает и вздыхает скотина. От таких новостей хуторяне разом лишились языка.

— А-а… дочь моя, но как же так? — еле-еле выдавил отец Сааты. — Арталег тебе есть муж, навеки данный… и доселе такого не знал род наш…

— Доселе не знал, а теперь узнает! — по-прежнему гордо ответила моя подруга. — Неужто не ведомо тебе, батюшка, что в жизни своей я ни словом никому никогда не солгала? А коли не веришь — сходи, спроси сам у свекрови моей бывшей, Дееры, Аргниста супруги! Едва ли перед тобой станет она сынка своего выгораживать.

— Делать нечего, дочка, придётся мне идти! Иначе вся округа в нас станет пальцами тыкать! Ох, Саата, Саата! Да ещё и пришельца с собой привела! — Он повернулся ко мне. — Дочь свою я приму, как обычай велит. Но ты… убирайся! — Его сдерживаемый доселе гнев вырвался наружу. — Убирайся! Небось не будь тебя, и всего этого позора на мою голову не свалилось бы!

Он был смел и силён, её отец, к поясу его был прицеплен короткий меч, который хуторянин не преминул бы пустить в ход. Если он бросится на меня, придётся обезоружить. Но, может, лучше решить всё сразу и по-иному?

— Ты напрасно гневаешься, хозяин. Я не с соседнего хутора и не соблазнитель замужних женщин. Хочешь узнать, кто я? Смотри!

Из моей вытянутой руки прямо в середину пустого пространства впилась ветвистая голубая молния. Земля вспыхнула — люди с криками шарахнулись в разные стороны.

— Колдун! Она спуталась с колдуном!

— Лучше бы вам придержать языки! — гаркнул я и удивился тому, что люди от моего голоса попадали кто куда, зажимая ладонями уши, а с окон сорвало тяжёлые ставни. — Если вы не поняли, что Саата не лжёт вам, а я смогу надёжно защитить ваш хутор от Орды, тогда воистину у вас в голове одна ботва вместо мыслей!

Отец Сааты, как и положено хозяину, оказался самым крепким. Он остался стоять, лишь побледнел и отступил на несколько шагов.

— Пришелец, ты… ты и впрямь сильный колдун. Но мы не любим колдунов, а в защите от Орды полагаемся на свои копья да на мощь Защитников. Мы не терпим чародеев. Тебе не запугать нас. Уходи!

Он подал сигнал, думая, что я не замечу. К окнам домов ужетащили арбалеты.

— Отец, отец, ты что, ты что! — вскрикнула Саата, но было уже поздно.

Я не стал ни убивать, ни разрушать. Я просто сжёг летевшие в меня стрелы и искрошил в щепки арбалеты — хуторяне ещё наделают.

— Достаточно? — поинтересовался я и добавил: — Я не хочу крови. И тут Саата вновь удивила меня.

— Раз мой род отказался принять того, кого я назвала своим мужем, тем самым род отказал в приюте и мне, и моей дочери. Что ж, мы уходим. — Она нагнулась поднять с земли короб с крошечной Киитой. — Мы уходим и станем жить сами!

Ответом было угрюмое молчание.

Саата решительно повернулась и зашагала к воротам.

— Дочка! Вернись, вернись, безумная, не себя — так хоть внучку нашу пожалей! Невинного-то младенца губить! — вскрикнула мать Сааты.

— Не бывать этому, — не оборачиваясь, бросила девушка. — Идём, Эльстан!

И я последовал за ней. Теперь у меня было настоящее дело. Что значат все тайны магов и богов по сравнению с Саатой?

Моей первой настоящей женщиной.

ГЛАВА III

Они лежали рядом — Снежный Маг и Эльтара. На полу валялась испачканная кровью простыня. Ладонь Горджелина сжимала тонкие пальцы саойи.

— Ты доволен, Равнодушный? — не поворачивая головы, произнесла Эльтара.

— Да, доволен, — последовал глухой ответ. — Спасибо тебе…

— За что? — вслух слегка удивились Эльтара, хотя отлично знала за что.

— Это… это неважно. — Снежный Маг рывком поднялся с постели, запахивая роскошный белоснежный халат. — Я бы хотел, чтобы ты чувствовала себя здесь хозяйкой. Сегодня я передам тебе внутренние заклятья… Распоряжайся здесь по своему усмотрению.

— А если я не захочу? — Эльтара лежала на спине, глядя в потолок. — Ты подумал об этом, купивший меня чародей?

Горджелин вздохнул.

— Не надо… не надо так. Я уверен, что тебе понравится. Я не собираюсь превращать твою жизнь здесь в сплошное мучение.

— Спасибо и на том, — усмехнулась саойя.

Горджелин помедлил ещё немного, словно ожидая от Эльтары продолжения фразы; не дождался и, поклонившись, молча отправился восвояси.

Эльтара грустно усмехнулась. Ну вот, всё и кончилось, сказала она себе. Вот уж не представляла, что Горджелин окажется ещё менее искушённым в любовных делах, чем она! Он так трясся, что, когда схлынул порыв первой страсти, его мужское достоинство ни на что уже не годилось.

И после нескольких безуспешных попыток могучий маг, остановивший натиск Орды одним движением пальца, уткнулся лицом в подушку, и Эльтара услыхала глухое рыдание.

И — о, женское сердце! — она сама потянулась к Горджелину. Потянулась, несмотря на стоявший перед глазами во весь рост призрак Эльстана. Но клятва есть клятва. «Я клялась делать это, и я это сделаю, — говорила она себе, осторожно касаясь волос Снежного Мага. — Я клялась это сделать, и я сделаю, — твердила она как заклинание, когда воспрявший духом и плотью маг навис над ней. — Я клялась это сделать, и я это сделаю, — повторяла она, стараясь не морщиться от боли. — Что же, я это сделала», — с облегчением вздохнула принцесса, когда всё наконец кончилось и она сбросила на пол испачканную простыню.

Она встала. «Мне предложили стать хозяйкой Снежного Замка, — грустно улыбнулась она. — Незавидная честь для наследной владычицы Эльфрана. Но не станем обижаться и кривить губы». Пока не будет исполнена клятва, данная именем Тоэя, ей, Эльтаре, придётся забыть, кто она такая.

Прощай, вольная жизнь! Прощай, борьба и тревоги, прощай всё, к чему она привыкла. Сейчас она даже с некоторой грустью вспоминала Хисса и погоню за похищенной Печатью Вечного Короля. Печать она вернула, а вместо благодарности… получила смертный приговор. Если бы не Старый Хрофт, для неё уже всё было бы кончено… Эльтара невольно содрогнулась.

Да, Двалин, Ками, Печать, Хисс, Хеорт… Жизнь. Настоящая жизнь. Не то что в роскошной клетке Эльфрана!

Эльтара сама испугалась крамольной мысли. Как могло такое пробраться к ней в голову — к ней, пожертвовавшей ради спасения родины даже собственной добродетелью?.. Однако же эта мысль пришла, и теперь, побывав на самом краю Небытия, принцесса не могла не признаться себе — да, это правда. Эльфран и в самом деле стал роскошной клеткой. Тяготеющее над страной ужасное проклятье, страх перед уходом Вниз подтачивали сами основы жизни народа Эльтары. Так дольше продолжаться не могло. И раз уж она, Эльтара, оказалась волею злой судьбы извергнута из привычной жизни, раз уж она приобрела — заплатив неимоверно высокую цену! — право судить и оценивать, то смертным грехом было бы не воспользоваться этим и не попытаться спасти свою страну во второй раз. Кто и когда сказал, что уход Вниз есть неизбежная кара за счастье иметь детей? Откуда вообще пошло это бедствие?

Эльтара подошла к узкому окну. Башня Снежного Замка вздымалась высоко-высоко над землёй, царапая острой вершиной жирные животы облаков. Там, внизу, расстилались суровые северные леса, переходившие в унылые лесотундры. Здесь никто не жил, окрестности Снежного Замка были пустынны. Что ж, раз она попала сюда, нужно попытаться извлечь из случившегося пользу. Горджелин сильный колдун — неужто она, Эльтара Эльфранская, не найдёт способа перенять его секреты? Тем более что средство для этого имеется — извечное женское средство…

Эльтара глубоко вздохнула. Все, пора брать себя в руки. Случившегося не исправишь. Она поколебалась ещё мгновение и вызвала тролля-слугу.

— Проводишь в библиотеку! — глядя сквозь него, точь-в-точь как смотрела она на верных Древнему Долгу гномов, бросила саойя.

Тролль вздохнул, потоптался на месте, разворачиваясь, и затрусил вперёд косолапой рысью. Эльтара последовала за ним.

Библиотека Снежного Замка её отнюдь не разочаровала. Разумеется, в священный трепет тоже не повергла (в книгохранилище Эльфрана имелись манускрипты времён ещё до появления Молодых Богов!), однако здесь были собраны труды относительно новые и, что особенно удивило Эльтару, по большей части отсутствовавшие в собрании Вечного Короля, хотя тот, казалось, собрал абсолютно все раритеты, хоть как-то касающиеся мироздания и магии.

Многие свитки и книги были написаны явно не в этом мире, некоторые — на неведомых Эльтаре языках и не поддавались расшифровке даже при помощи заклятий. Мало-помалу всегда отличавшаяся пытливостью принцесса так втянулась в это дело, что невольно забыла и про Горджелина, и про собственные беды.

Не встретив врага, войско Аргниста шло на восток вдоль Рыцарского Рубежа. Орден Звезды мало-помалу оправлялся от потрясения; в брошенных было замках, фортах и крепостях вновь замелькали рясы монахов; отряды «Красных петухов» занимали позиции на главной засечной черте, а специальные орденские команды наводили порядок в подвластных капитулату областях, где за время войны народишко совсем позабыл о почтительности. Главная цитадель Ордена, Крепость Звезды, стоящая у слияния двух притоков Эгера, не пострадала — Орда прошла севернее. Отборные части Ордена не потеряли ни одного человека и сейчас вполне серьёзно занялись восстановлением законности и порядка — так, как они это понимали.

Аргнист вёл за собой три тысячи мечей. Войско разрослось, поверило в себя, было крепко спаяно боями и пролитой кровью. Все безоговорочно признавали право Аргниста командовать, приказы старого сотника выполнялись тотчас. По пути армия уничтожила несколько застрявших на юге шаек Орды — вроде той, что одной зимней ночью атаковала хутор Нивена в далёком отсюда Лесном Пределе. Эти стычки позволили удержать людей вместе и избавили Аргниста от необходимости отвечать на вопросы типа: «Отец командир, что ж дальше делать будем?»

Дело, однако ж, сыскалось. И гораздо быстрее, чем того бы хотелось.

Утром восьмого дня пути к востоку от Эгера передовые разведчики встретились с посланцами Ордена Звезды.

Весь лагерь Аргниста мрачно молчал, пока депутация из почти трёх десятков братьев рыцарей, отцов капитуляриев и верховных магистров в сопровождении «сверкающих» — особой гвардии Ордена — на прекрасных конях, в роскошных блистающих доспехах и шитых золотом плащах неспешным шагом, блюдя достоинство, ехали к разбитому по такому случаю походному шатру Аргниста. Старого сотника, чтобы не ударить в грязь лицом, тоже окружал почётный караул — полдюжины панцирников и седьмым — Двалин. У него были самые лучшие доспехи во всём войске. Ярина, которую не взяли, сперва обиделась, но, после того как Аргнист, отбросивший к тому времени сомнения на её счёт, официально разрешил ей подслушивать, успокоилась.

Торжественная кавалькада спешилась. Всего в гости к старому сотнику пожаловало, если не считать охраны, двое братьев рыцарей высшего ряда, двое верховных магистров и один пузатый отец капитулярий, весь заплывший жиром, но чьи маленькие чёрные глазки, делавшие его чем-то неуловимо похожим на Иеронимуса, остро и зло поблескивали из-под густых кустистых бровей. Аргнист чутьём старого служаки тотчас понял, кто главный в этой роскошной делегации.

Охрана осталась снаружи. Вместе с Аргнистом в шатёр вошли Двалин, Фрабар и командир галенских панцирников Гертен. Хотели позвать также и отца Иеронимуса, но тот так перепугался явившейся депутации, что в страхе сбежал куда-то в обоз и там зарылся в телегу с припасами…

— Извиняйте, гости знатные, потчевать у меня нечем, — развёл руками Аргнист. — Разве что пивом…

— Отчего ж и не пивом? — вполголоса заметил отец капитулярий, вытирая блестящую от пота лысину. — Чем плохо пиво, сваренное, кстати, в орденских землях законопослушными данниками Ордена?

— Пиво воистину прекрасно, — согласился Аргнист, дипломатично пропуская мимо ушей замечание об орденских землях и орденских же данниках. Отцу капитулярию никто из его соратников возразить не посмел, хотя братья рыцари и обменялись кислыми гримасами.

Принесли пиво — точнее сказать, его принесла Ярина, несмотря на страшные глаза, что сделал при её появлении Двалин. Все пятеро орденских проводили девчонку долгими красноречивыми взглядами. Не исключая даже отца капитулярия.

— Пиво господам послам, — сладким голоском пропела Ярина, стрельнув глазками. Двалин заскрежетал зубами — ему казалось, будто в сердце ввинчивается раскалённое сверло.

— Отменное пиво, — причмокнув, заключил отец капитулярий. — И девушка чудо как хороша!

— Но, полагаю, высокие господа послы почтили нас своим визитом не для того, чтобы обсуждать достоинства этого, разумеется, очень достойного напитка? — Аргнист любезно улыбнулся.

— О, разумеется, разумеется! Но сперва я хотел бы представить моих спутников. Военное крыло нашего Ордена представляют здесь братья рыцари высшего ряда, досточтимые дар Сабах и дар Меолдон. Власть судебную и, так сказать, всеобщую — Великие магистры досточтимые Эригнор Эрваген и Лотиус Марнот. Ну а я, ваш, увы, недостойный, но неизменно покорный слуга Грампет Достаниус, представляю капитулат, так сказать, чрево нашего Ордена, и занимаю в этом капитулате… гм… скромное место распорядителя.

Это был высший чин в иерархии капитулата. Аргнист назвал себя.

Капитулярий-распорядитель Грампет, представив своих спутников, откинулся на спинку плетёного походного кресла, предоставляя вести переговоры более молодым собратьям.

— Да простит меня достойный Аргнист, могу ли я ещё раз услышать ускользнувший от меня по слабости слуха чин его? — осведомился магистр Эрваген.

— А также кто поручил ему возглавить сие войско? — тотчас добавил досточтимый дар Сабах — ражий детина с густой курчавой бородой, с головы до ног закованный в отменную сталь пластинчатых доспехов.

— Да не обидится почтенный Аргнист на наши вопросы, — подхватил второй законник, магистр Лотиус. — Но его ратная сила идёт землями Ордена, и закон предписывает предводителю таковой испросить разрешение у командоров Ордена, совет коих мы здесь и представляем.

— На ваши вопросы ответить легко. Я имею чин сотника королевской гвардии Галена, а войско возглавил как старший по званию, поскольку никого из несомненно более достойных полководцев моего повелителя не оказалось там, где я собирал эти отряды, — спокойно сказал Аргнист.

— То есть коронной гербовой грамоты на место предводителя у вас нет? — быстро спросил магистр Эрваген.

— Я прослыл бы недостойным лжецом, уверяя, будто таковая у меня имеется. — Аргнист развёл руками. — Я возглавил войско как старший, согласно королевскому Уставу, часть вторая, пункт одиннадцатый «О командовании». Могу прочитать — до сих пор наизусть помню.

Все пятеро орденских командоров выразительно переглянулись и, видимо, решили не тратить времени на дальнейшую дипломатию. Отец капитулярий прикрыл глазки и сложил руки на своём необъятном пузе; братья рыцари по-хозяйски оглядывали шатёр, словно прикидывая, где разместить свой штандарт; магистры-законники в упор разглядывали Аргниста.

Заговорил дар Меолдон, и тон его был тоном приказа:

— Сотник гвардии его величества повелителя Галена, настоящим я, дар Меолдон, брат рыцарь высшего ряда Ордена Звезды, находясь в землях, пожалованных Ордену Галенской Короной, предписываю тебе сдать командование, кое ты присвоил себе в неразберихе военного времени, и… дальнейшую твою судьбу решит капитулат. Тебе придётся отчитаться за всё содеянное на землях Ордена, включая незаконный набор в свой полк данников Ордена. Командование примет один из нас. — Он небрежно указал на себя самого и дар Сабаха. — Носящие оружие незаконно должны будут сдать его в ближайшей же крепости Ордена, воины королевского войска, бесспорно, будут отпущены домой. Ясен ли тебе приказ, сотник Аргнист? Я тоже могу прочитать тебе Устав. Та же вторая часть, тот же одиннадцатый пункт «О командовании». Твой чин соответствует орденскому брату оруженосцу первого ряда, следовательно, ты обязан выполнять наши приказы — согласно Уставу, военачальники Ордена распоряжаются в королевских войсках, и наоборот. Ты, насколько нам известно, в своё время распорядился в форте Гэсар. Теперь наша очередь.

Двалину пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не снести надменному глупцу голову одним добрым ударом, а потом неспешно выпустить кишки этой толстой свинье отцу капитулярию.

Аргнист же остался каменно спокоен. Он внимательно и вежливо выслушал заносчивую речь рыцаря, а затем окинул взглядом лица соратников.

«Хорошо смотрите, ребята, так и надо на этих сволочей смотреть, пусть знают, что вы их растерзать готовы… Надо же — у меня сейчас, кажется, слёзы брызнут. За тебя, старый сотник, эти парни готовы Ордену в глотку вцепиться, и мало тому Ордену не покажется. Хватило у Мрома ума побольше арбалетчиков сюда подтянуть? Надеюсь, да — а иначе, ежели что, охрана нас порубить успеет. Мечники-то они хороши, не отнимешь, да, не отнимешь…

Да, драки не избежать. Наверное, можно было бы как-то похитрить, но в таких делах ты ведь не искушён, сотник. Чин свой копьём заработал, а не лизоблюдством».

— Благодарю досточтимого дар Меолдона за разъяснения. Только я вам так отвечу, братья командоры: не вы Орду отбили, не вам меня и с войска снимать. Вы по замкам да цитаделям прятались, а у вас за спиной Орда целые деревни до последнего человека вырезала. Никого не щадила!.. Так вот и я теперь тоже — никого щадить не буду. Команду не сдам, войско не разоружу и вообще делать буду то, что сам решу! А ежели вы, господа командоры, по глупости и спеси решите против меня войско выслать — что ж, высылайте. Я Орду бил, а уж ваших-то и подавно разобью. Ясно?..

Если бы не Двалин, жизнь Аргниста тут бы и закончилась. Потому что оба брата рыцаря мало-помалу багровели, наливаясь кровью, а едва прозвучало «ясно?», сорвались с мест, словно по команде. Длинные мечи со свистом вспороли воздух — от одного Аргнист успел уклониться, но второй непременно раскроил бы ему голову, не окажись на его пути секира Двалина.

— Ух, повеселимся, дык! — взревел гном, бросаясь в схватку.

— Тихо, вы, орясины! — не менее громким голосом рявкнул на братьев отец капитулярий. — Тихо, кому говорю, дубины! Мечи в ножны, слышите?! Вам говорю!.. — И после небольшой паузы, когда восстановился кое-какой порядок и соратники Аргниста тоже опустили клинки, продолжил: — Сотник Аргнист, ты перегибаешь палку. Или, думаешь, со своими тремя тысячами ты против Ордена долго выстоишь? Не смеши людей! «Красные петухи» тебя с дерьмом за час смешают. У тебя ж разве войско? Орденские мужики первыми разбегутся, едва им пригрозят наделы отобрать да за Рыцарский Рубеж отправить, а галенские панцирники сами уйдут, не станут с Орденом воевать. И останешься ты, сотник Аргнист, один-одинёшенек…

— Не ваша забота, командор. — Глаза Аргниста сузились, на коленях лежал обнажённый меч. — Высылайте своих «петухов». Если войско моё разбежится, мне же хуже. А если уж не разбежится, то не взыщите…

— Да ты же завтра вне закона объявлен будешь, смутьян! — вскипел магистр Лотиус — Король возвращается — думаешь, он отцу капитулярию слово поперёк скажет, властитель твой галенский?!

— Так, — очень спокойно сказал Аргнист. — Оскорбление его величества. Совершено прилюдно, гласно, нагло. Четыре свидетеля имеются. Стража! — крикнул он, повернувшись к щели в занавесах. — Стражу сюда!.. Ты арестован, магистр.

Ткань шатра затрещала. Командоры вновь схватились за оружие, даже толстяк-распорядитель извлёк из-под рясы мясницкий тесак, но было уже поздно. Со всех сторон на них смотрели беспощадные оголовки арбалетных стрел.

— Бросай оружие! — голос Мрома срывался от волнения. «Молодец, парень, — с теплотой подумал Аргнист. — Всё сделал правильно. Никуда они теперь не денутся. Взяли голубчиков…»

Два с лишним десятка охранников Ордена только и могли, что бессильно сотрясать воздух бесполезными проклятьями. Под прицелом сотни стрелков не больно-то мечом помашешь.

Без долгих разговоров солдат Ордена разоружили. Двалин взашей вытолкал из порушенного шатра отцов командоров, прибрав к рукам изящный кинжал дар Сабаха — явно ашпарангской работы.

Окружённая угрюмыми арбалетчиками, со связанными руками и заткнутыми ртами, вся орденская депутация была посажена на коней и отправлена в обоз. Будет чем с капитулатом торговаться. Иного языка там ведь не понимают…

Несколько минут спустя Аргнист собрал всех сотников.

— …Так что скажите своим, как дело обстоит. Насильно никого не держим. Кто хочет, тот пусть уходит. С Орденом шутки плохи… — говорил Аргнист рассевшимся на склоне овражка людям. — Я понимаю, у многих в Ордене семьи, дома, земля…

— Нет у нас почти ни у кого семей! — вскочил один из сотников, молодой парень, присоединившийся к отряду Аргниста сразу же после Гэсара. — Только у тех, что недавно пришли. А у меня в сотне почти у всех семьи Орда сожрала. И не защитил нас этот хвалёный Орден! Кто как, а я его теперь не меньше, чем Орду, ненавижу и, если они нос сюда сунут, драться так же, как и с Ордой, буду! Всем понятно? А молодняк, мальчишки, которые после Сухой Гряды пришли… Их-то по домам отправить, пожалуй, стоит.

— Ишь, чего захотел — моих орлов, да по домам! — прогудел другой, пожилой уже воин, тоже отступавший с Аргнистом от самого Гэсара. — Да они Орден точно почище Орды ненавидят! Спят и видят, как бы вертел монаху в брюхо толстое всадить!..

…Не ушёл никто из сотников. И из войска тоже не ушёл ни один человек. «Будем драться до последнего издыхания!» — единогласно решило войско.

Так, против собственной воли, Аргнист, супруг Дееры, оказался во главе восстания против власти Ордена Звезды.

— …Второго такого болвана, как вы, ваше величество царь змеиный, ещё свет белый не видывал!..

— Ах-с-с, мас-с-стер Акцс-сиум, но кто же мог ожидать-с-с.

— Ты! Ты должен был ожидать! А ты забыл о Снежном Маге, тупица! Попросту сбросил его со счетов, и всё! А нельзя было! Чему я тебя учил, дурака, а?! Нет, говори, чему?!

— Ах-с-с! Нет-с-с! Не бейте-с-с нас-с-с, мас-с-стер Акцс-сиум!

— Да тебя убить за дурость мало! Идиот! Выползок тухлый! Чтоб тебе с Гарудой повстречаться! Чтоб тебя медянка изнасиловала!.. Вот тебе!.. Вот!.. И ещё! Получай!..

— Ах-с-с!! Нет-с-с!! Неужели вс-с-сё погибло, мас-с-стер? Я вс-с-сё ис-с-справлю, с-с-старый Хисс-с-с вс-с-сё ис-с-справит! Вы с-с-сотворите новую Орду…

— Дубина! Неужели ты до сих пор не понял, отчего я сержусь?! Да оттого, что Орду сотворил вовсе не я! И не мои собратья — маги нашего сообщества! Это дело рук кого-то иного!.. Орда, она возродится, — но когда? И сумеем ли мы подобрать к ней новые управляющие заклятья? Понял, что наделал?! Теперь тебе придётся ответить перед всем Тайным Советом!

— Ах-с-с! Мас-с-стер, не надо, не надо-с-с! Они превратят меня-с-с… в… с-с-с… что-то-с-с ужас-с-сное!

— Ну уж не знаю. Но за глупость придётся расплачиваться!

— Ах-с-с-с, ах-с-с-с, нес-с-счас-с-стный с-с-старый Хис-с-с!..

— Скули сколько влезет, безмозглая змеюка. Тебе это уже не поможет.

— Дедушка Хрофт, а мама скоро вернётся?

— Не скоро, девонька, не скоро. Рад бы сказать тебе, что, мол, уже завтра, да не могу. Потому что враньё это будет, а врать нельзя. Только самым маленьким, бывает, говорят неправду, потому что правды они пугаются, бедные. Но ты-то, Ками, девочка большая, храбрая, тебе я только правду говорю. Не скоро ещё мама вернётся.

— Не скоро… — Девочка повесила нос. — А когда?

— Вот кончится лето… Листья пожелтеют, осень наступит, потом снег пойдёт, землю до весны одеялом накроет, чтобы выспалась получше, — тогда, глядишь, мама и вернётся. Но я постараюсь, чтобы она тебе приснилась.

— Да?! Ой, хорошо как, дедушка! Я её так хочу увидеть! Ну хоть бы во сне… Так скучаю… — Ками шагнула вперёд и прижалась тёмно-русой головкой к могучему плечу Отца Дружин. Они вдвоём коротали время перед закатом, глядя, как солнце укладывается спать в облачную постель, как сумеречные тени выползают из оврагов, неспешно растекаясь окрест, слушая, как смолкают голоса дневных птиц, молчаливо приветствуя милосердную матушку-ночь, простирающую свой благодетельный покров над уставшими от дневной суеты землями.

— А как же гномы, друзья твои? — Громадная ладонь осторожно легла на тонкие плечи. — Разве тебе с ними не весело?

— Весело, конечно, дедушка, — днём-то я весёлая, мы играем с ними, они меня по лесу водят, учат, показывают всё, а вот вечером… Как маму вспомню, так реву…

— Что плачешь — это хорошо, девонька. Значит, любишь ты её. А если любишь, то и ждать легче. Девочка повозилась, устраиваясь поудобнее, словно птичка в гнезде.

— Деда, а ты не мог бы… маму… ну, сюда вернуть?

— Мог бы, девонька, мог бы. Да только нельзя. Слово твоя мама дала. А слово — оно крепче Красной Скалы, что у нас в лесу высится! Раз уж дадено — нужно исполнить.

— А кому она это слово дала? И зачем?

— Так надо было. Страну свою твоя мама спасала. И спасла. И за то великая ей честь будет. А сейчас. Должна она тем помочь, которые ей помогли. Таков ведь у жизни закон — помогай! Помогай тем, которые тебе на помощь пришли. И сама других выручай, если попросят — или если даже не попросят, а просто увидишь, что кто-то в беде. Тогда уж не жди приглашения!

— Деда, деда, а почему нам к маме в гости нельзя?

— Нельзя, потому что очень занята она. Так занята, что и сказать невозможно. Никак нам к ней пока нельзя. Но ты не сомневайся — как только можно станет, она нам непременно знать даст…

— Скорее бы, дедушка…

Свою угрозу уйти с хутора Саата осуществила. Некоторое время мы молча шли по лесной тропе, а потом моя спутница внезапно повернулась, уткнулась лицом мне в грудь и зарыдала.

— Эльстан… Куда ж мы пойдём?.. Сожрёт нас Орда! Ни огня, ни угла…

— Разве мало мест на белом свете? Разве обязательно на хуторе обретаться? Пойдём на юг, в Гален.

— Ой, что ты, что ты! Киита не перенесёт… Да и кроме того… Костяная Гряда…

— А что гряда?

— Разве ты не знаешь? Нам, в Лесном Пределе рождённым, на юг хода нет. А пойдёшь — так Смерть на Костяной Гряде встретит и прибавит череп твой к тем, что уже там валяются! И сгинешь ты без погребения, а плоть твою Орда сожрёт…

— Да что ж там за страх, на этой Гряде? — удивился я.

— Неведомо то, — понижая голос, шепнула мне Саата. — Да только никто в это не верящий так на юг и не ушёл. Люди-то по Гряде той ходят, и, ежели нет у тебя в мыслях на юг бежать, ничего с тобой не случится…

Вот так так! Это уже интересно. Это достойно внимания.

— Саата… Может, подождёшь, пока я на эту Гряду взгляну?

— Ой, нет, нет, нет! Ты что?! Даже на секунду тут одна не останусь! — И в слёзы. Насилу успокоил. Ладно, Костяную Гряду оставим напоследок.

— Ну а может, сами по себе устроимся?

— Одни, без людей? Ой, что ты, что ты! Нельзя одной в доме. Не справиться. Ведь хозяйство нужно немалое! И скот, и птица, и всё прочее… На хуторе все помощь друг другу подают… Да и что это за жизнь в глуши, без никого?

Наверное, мне следовало сказать — «так ведь зато со мной», но не решился. Хочет Саата с людьми, не может она без людей — пусть так и будет.

— Неужели ни один хутор не согласится нас принять?

Саата шмыгнула носом и, оторвавшись от меня, принялась перепелёнывать Кииту.

— Чистого совсем не осталось… А хутор другой… Если уж родной отец от порога прогнал…

— И что, здесь все такие?

— Все, все… хотя нет! Постой! — Лицо её внезапно прояснилось. — Нивен!.. — Так я услышал историю о гибели Защитников Нивена и о том, что его хутор, лишившись за прошлую зиму почти сорока человек, принимает всех изгоев.

— А если ты им свои молнии покажешь, точно примут! — вытерев слёзы, весело тараторила Саата, едва ли не подпрыгивая.

— Что ж, идём туда. — Мне было всё равно куда. Лишь бы с ней.

Без всяких приключений на следующий день мы добрались до нивенского хутора.

— Отстроился-то как, — заметила Саата, когда нашим взорам открылись новые бревенчатые срубы и уже высоко поднятые кирпичные стены.

Нам навстречу высыпал весь хутор, и я сразу же заметил — народ здесь был куда замореннее, чем и у Аргниста, и у отца Сааты. Вышел и Нивен, здешний хозяин. Саата поклонилась ему в пояс.

— Прими, почтенный хозяин. Слышали мы, у тебя жизнь нелёгкая, да зато вольная, вот и пришли. Прими, почтенный Нивен!

— Погоди-погоди, Саата, жена Арталега, Аргнистова сына. Как это так? Как же мне тебя принять? И кто это с тобой?

— Ушла я от мужа, почтенный Нивен. Тиранил, душегуб, измывался по-всякому. Не стало моих сил больше!..

— И сбежала ты с пригожим полюбовником, — закончил Нивен. Физиономия его мне решительно не нравилась.

— Не так чтобы так, почтенный Нивен. — Саата и бровью не повела. — Не сбежала я. Честно, при всех, ушла. Нет такого обычая, чтобы жену смертным боем бить!.. А мы, коли примешь нас, тебе пригодимся. Я — травница, хвори лечить умею, роды принимать и всё такое прочее, а Эльстан, супруг мой, с Ордой лучше всякого Защитника сражаться может. — Она повернулась ко мне. — Покажи им, пожалуйста!

И я показал. Жидкий огонь, разящие молнии, незримые давящие жернова — не самое губительное, но самое зрелищное из своего арсенала.

Народ пораскрывал рты и попадал окарачь. Однако стоило мне закончить, как все завопили в один голос:

— Хозяин! Нивен досточтимый! Во имя Ракота Вседержителя да Хедина Милостивца, сжалься над нами, сирыми, прими Саату с Эльстаном!

Нивен в упор смотрел на меня — и я читал в его душе, словно в открытой книге. Ежели этого чужака не принять — народ и взбунтоваться может. И без того истомлены сверх всякой меры. А если примешь — так люди его больше, чем тебя, слушаться станут. Власть чужак сразу загребёт! И неведомо, что хуже…

— Грхм! — Нивен прочистил горло. — Сказано: просящего не оттолкни. Но сказано также: уложенья да обычаев не отринывай. Что обычай велит с неверной женой сделать, коя от мужа сбежала? — Он обвёл взглядом двор.

— Заголить, розгами посечь и обратно мужу отослать, — хмуро произнёс какой-то бородач.

— Так! Слышали все? Посечь и мужу отослать! А он ещё её по-свойски приголубить должен. Полюбовнику-то ничего — удаль молодцу не в укор, — а вот жене каково? Слышала, Саата? Как же мне тебя принять? Не отец ведь я тебе.

Люди во дворе неодобрительно загудели, но Нивен и бровью не повёл.

— Не губи, хозяин! — У Сааты задрожали губы, она сделала движение, точно собираясь бухнуться на колени, я насилу успел подхватить её.

— Ну, сердце у меня тоже есть, и не каменное, — провозгласил Нивен. — Клянитесь оба служить мне верно, и тогда приму я вас. Но ежели увижу, что нет хутору от вас проку, то не взыщи, Саата, отправлю тебя назад к мужу… Сечь-то, вестимо, не стану — не зверь же я! — но отправить отправлю. Понял ли ты, Эльстан-чародей? — обратился он ко мне.

— Понял, почтенный Нивен, — легко ответил я. Да и трудненько было б не понять. Я бы мог, конечно, пригрозить этой хитрой лисе, но зачем? Саате с малышкой покой нужен, а не всеобщая ненависть…

— Ну, заходите, заходите, чего встали? — Нивен изобразил дружелюбную ухмылку. — Сейчас вам горницу вашу покажут…

Интерлюдия

Лёт времени

Взялся за гуж — не говори, что своя рубашка ближе к телу. Небольшое, но лихое и крепко спаянное войско Аргниста уверенно шло вдоль Рыцарского Рубежа и росло с каждым днём. Здесь, на самом краю Орденских владений, жил не столь робкий, как в иных областях, народ, и крестьянские сыновья десяток за десятком, сотня за сотней вливались в ряды повстанцев. Слухи о пленении верхушки командоров разнеслись далеко окрест, сея панику в высоких цитаделях и надежду в убогих хижинах.

Несмотря на первые успехи — несколько мелких орденских отрядов, состоявших из ополченцев, в полном составе перешли на сторону восставших, и отцы командоры принуждены были разоружить ненадёжные полки, что уменьшило силы Ордена Звезды самое меньшее вдвое, — Аргнист оставался мрачен. Всё-таки он не зря служил в гвардии. У всякой кампании должна быть чёткая цель. Взять то-то и то-то, разгромить врага там-то и там-то, после чего заключить мир, вытребовав себе такую-то и такую-то контрибуцию или несколько спорных пограничных деревень. А чего добивается он? Быть может, полностью уничтожить Орден? И, как опытный военный, сам отвечал себе — это у тебя, брат-сотник, ни в жисть не выйдет. Потому как одних крепостей придётся брать десятка три, в том числе пять первоклассных, — Аргнист побывал в них ещё солдатом его галенского величества и отлично помнил мощные стены и бастионы. Да и галенское войско может подойти — с людьми воевать это не с Ордой, тут-то и бароны Фейна не преминут… Воевать же с королевской гвардией Аргнисту решительно не хотелось. Да и люди его едва ли пойдут против вчерашних товарищей… Оставалось только одно — взять Орден на испуг, нахрапом и вырвать у его заправил почётный мир.

«Постой, — оспорил он сам себя. — Допустим, ты сделаешь это. Допустим, толстяки-капитулярии подпишут всё, что ты от них потребуешь. А потом, когда твое войско неминуемо разойдётся? Орден в два счёта соберётся с силами и отомстит бунтовщикам так, что содрогнётся сама Орда».

Аргнист обхватил голову руками и закусил губу. Думай, сотник, думай! Крепко думай! Если не придумаешь, грош тебе цена. Люди за тобой идут — значит, должен.

За пологом походного шатра раздалось деликатное покашливание. Гертер, командир панцирников. Галенский, из благородных, то сразу видно.

— Отец командир, мои люди не хотят идти дальше, — без долгих предисловий начал он. — Орден Галенскому королевству не враг. Мы шли воевать с Ордой — и честно воевали. Когда эти надменные командоры заявились в лагерь, ты ответил им как должно. Но воевать… Мы хотим уйти. С деревенщиной нам не по пути, отец командир…

— Так ведь я тоже деревенщина, Гертер, — спокойно ответил Аргнист. — Однако раньше тебя это не волновало…

Командир всадников опустил голову. Удар попал точно в цель.

— И ты прекрасно знаешь, как любят местные жители Орден. Поднялись при первой возможности! И ты также знаешь, что с ними сделают, если я сейчас распущу армию и сам тоже отправлюсь к себе домой. Я тебя, конечно, не держу. Ходят слухи, что король вернулся…

— Но что же нам, убивать рыцарей?! — не выдержал Гертер.

— Нам — придётся. А тебе — нет. Ты ж домой уходишь… Молодой сотник покраснел.

— Отец командир, я Орден люблю не больше твоего. И всё же… Восставать против него…

— Ты пришёл сказать мне, что уходишь, или в свою веру переманивать?! — рявкнул Аргнист. — Домой хочешь — скатертью дорога. Понимаю, у всех в Галене семьи. А уж что мне делать, это я сам решу, понятно?!

Глаза Гертера сузились, рука непроизвольно легла на меч.

— Обиделся? Не на что здесь обижаться, парень. Поживи с моё, поймёшь. А теперь иди. Мне подумать надо.

— Отец командир… Но я и в самом деле тебя хочу переубедить!..

— А вот этого не надо. Иди, Гертер, иди. Я своим скажу, что вас на дело отправил. Вслед смеяться не будут.

Собеседник Аргниста резко повернулся и вышел. Старый сотник покачал головой и вздохнул, глядя тому вслед. Вот и началось. Этого-то он, Аргнист, и боялся. Начинается разброд… Впрочем, отступать всё равно некуда. Он, Аргнист, раз начав дело, остановиться уже не может. Жаль, конечно, галенских панцирников — вояки они отменные, но да уж тут ничего не поделаешь. Придётся валить Орден с теми, кто есть.

Уход двух сотен воинов не ослабил армию. Несколько дней спустя она внезапной атакой захватила Бракар, одну из пяти главных орденских цитаделей. В арсеналах нашлось несметное число оружия, последний пехотинец защеголял в дорогой кольчуге. И после этого народ повалил к Аргнисту уже тысячами.

Тут наконец до капитуляриев Ордена дошло, что дело пахнет жареным. Об Орде никто ничего не слышал, и все силы братьев рыцарей двинулись ко взятой мятежниками цитадели…

Однако Аргнист и не собирался ждать своих грозных врагов, сидя за каменными стенами. Войско покинуло Бракар, рассыпавшись по окрестным лесам…

И пошла отлично знакомая Аргнисту малая война. Каждая миля давалась братьям очень дорогой ценой; из-за кустов, из высоких древесных крон в них летели стрелы — и простые тисовые, и тяжёлые арбалетные болты, насквозь пробивавшие всадника в полном вооружении. Топавшие по лесным дорогам отряды братьев и «Красных петухов» несли потери, а взять искусно прятавшихся стрелков не могли никак, несмотря на все усилия. Кто-то из братьев оказался настолько глуп, что собрал в деревне заложников и повесил их, после того как его отряд был обстрелян на марше, потеряв восьмерых. И тогда пожар войны заполыхал по всей границе…

Добравшись с немалыми проторями и потерями до мятежной крепости, братья рыцари обнаружили ворота распахнутыми настежь, а саму цитадель — покинутой. Оставив в Бракаре гарнизон, братья занялись карательными экспедициями, и тут Аргнист наконец смог показать им, как надо воевать.

Старый сотник сделал ставку на стрелы. Все, от мала до велика, в мятежных областях день и ночь гнули тугие луки. Кому повезло — палил из арбалетов. И теперь, едва только отряд рыцарей оказывался не под защитой стен, со всех сторон на них обрушивался шелестящий колючий ливень.

Орден пытался подавить восстание до самой зимы. Рыцари начали жечь деревни одну за другой, и это стало их последней ошибкой. Глубокой осенью, когда тяжёлая конница тонула в непролазной грязи, Аргнист тремя стремительными ударами разгромил три крупных отряда рыцарей, а один полк «Красных петухов» сдался в полном составе, оказавшись застигнутым конными стрелками на переходе и отрезанным от опорных крепостей. После этого в Гален и к баронам Фейна полетели мольбы о помощи. Отцы капитулярии прозорливо писали, что, покончив с Орденом, бунтовщики непременно возьмутся за Гален и баронства, так что лучше для всех, если восстание будет подавлено ещё на севере…

Было отправлено несколько гонцов. Одного перехватили люди Аргниста, откуда старый сотник и узнал о тайном послании. Нельзя сказать, чтобы оно стало для него особой неожиданностью. Это означало, что с Орденом надо покончить к весне, только и всего.

Зимняя война на Рыцарском Рубеже разгорелась не на шутку. Вскоре в руках рыцарей осталось лишь полдюжины крепостей — все остальные вместе с арсеналами, мастерскими, складами, провиантом и прочим попали в руки восставших. После этого начались осады. Многажды битые в поле, рыцари теперь и носа не высовывали за стены, надеясь продержаться до подхода баронских ополчений и королевского войска. Понимая, что сражаться на два фронта ему вряд ли удастся, Аргнист торопился. И, оставив небольшие отряды против пяти остальных крепостей, он всеми силами обрушился на главную, негласную столицу Ордена — Мальдену. Там собрался весь капитулат, весь магистрат, почти все рыцари высших рядов, и там же хранилась казна. Захват же её означал смерть Ордена.

Гнать своих воинов на приступ, под расплавленный свинец и кипящую смолу, Аргнист никак не хотел. И потому попросил Двалина привести к нему Ярину. Девушка всё это время оставалась при войске; однако колдовать отказывалась наотрез, используя свой дар, лишь чтобы лечить раненых. Гном не отходил от неё ни на шаг, и, стоило кому бы то ни было приблизиться к Ярине меньше чем на десять шагов, Двалин корчил настолько свирепую рожу, на которой явственно читалась жажда крови, что вскоре все обходили девушку за добрую лигу.

При этом, надо сказать, сам Двалин нимало не преуспел. Ярина держалась с ним как с другом, не более.

В палатке Аргниста было тепло, трещали поленья в небольшой железной печурке; старый сотник разлил густое ароматное вино.

— Ярина, нам не справиться без твоего колдовства. Мальдену нужно взять до весны, до того как просохнут дороги и сюда подойдёт королевское войско вкупе с баронскими дружинами. Я могу послать людей на штурм, но тогда здесь поляжет половина войска. Таких побед мне не надо. Я ни разу не просил тебя о помощи, но на сей раз нам не обойтись.

Ярина ответила не сразу. Вообще за зиму она очень изменилась, став замкнутой и молчаливой. Долгие часы она просиживала у огня, обхватив руками колени и глядя в одну точку, если не надо было идти к раненым. О её прежнем занятии никто не догадывался. Такое и в голову никому прийти не могло.

— Отец командир… Боевые заклятья, чтобы разрушать или там сжигать, мне неведомы, — развела руками Ярина. — А то, что знаю, заклятье Зелёных Мечей, Из Земли Растущих, здесь не поможет. Не хватит у меня сил через камень их протолкнуть…

— Ярина, Ярина, погоди! Погоди говорить, что ничего не можешь! А караульных усыпить? Или напугать как-то, чтобы они мечи от страха бы побросали?

— Не по сердцу мне это, отец командир, — глухо ответила девушка. — Сон — великая благость. Он отдохновение дарит, душу облегчает; я благо воинам пошлю, а вы им ножами по горлам?!

Аргнист хмыкнул. Возомнила о себе девчонка невесть что! На войне ведь или ты, или тебя — третьего тут не бывает.

— Если с Орденом мы не справимся, то сама помысли, сколько подлесных деревень пеплом рассыпется! Рыцари-то, они ведь холопов не пожалеют!

— Так ведь и вы их не жалеете…

— Ладно. — Аргнист решил пока не спорить. — Ну а что бы ты сама сделала?

— Я? Сделала бы так, чтоб Орден сам из Мальдены ушёл.

— Сам? Это как же?

— Да вот так. Обложить со всех сторон, перехватить подземные ходы — я их вам укажу, — а потом подбросить им известие, что королевская армия назад повернула. Они и сдадутся, если вы им свободный проход пообещаете!..

Она сумела убедить Аргниста дать ей попробовать. И всё прошло как по писаному.

Осыпаемые насмешками, понуро ехали прочь гордые рыцари, надменные магистры, тороватые капитулярии. Ехали безоружные, оставив всю богатейшую казну Ордена победителям. И на следующий день после победы Аргнист, просидев всю ночь с войсковыми выборными, объявил своим десяткам и сотням:

— Поелику, душегубства лишнего избегая, отпустили мы верхушку Ордена, нас в покое они не оставят! А посему войско нужно сильное, войско постоянное! Оно нашим и щитом, и мечом будет. Так зачем нам короли да правители? Разве десятники, сотники, тысячники ваши плохи? Короче, объявляем мы, что на всех орденских землях воздвигается отныне область Всевеликого Вольного Войска — оно и Рубеж от Орды защищать станет, и супостатам с юга дорогу сюда закажет. И все, кто здесь живёт, воинами его станут! Не будет больше тех, кто только воюет, и тех, кто только в поте лица работает, за труд свой ничего, кроме пинков да побоев, не получая!..

Он сказал ещё много чего — и слова его западали в души, и в сердцах собравшихся тут земли Ордена Звезды превратились уже в область Всевеликого Вольного Войска, где все мужчины обязаны были носить оружие и по первому зову войсковых набольших выступать на защиту родного края.

— Ну а теперь, — заканчивал свою речь Аргнист, — вам, войсковому кругу, надлежит избрать себе предводителя, сардара, которому вы все будете с охотой подчиняться и чьи приказы будете выполнять как свои собственные желания!

— Ты, отец командир! — взревело многолюдство. — Аргнист — сардар! Аргниста в сардары!.. Старый сотник улыбнулся и покачал головой.

— Спасибо за веру в меня, сыны мои! Да только мне время приходит с вами проститься. Давно я дома не был, пора и возвращаться. А сардаром я б на вашем месте избрал Фрабара — муж он отваги необычайной и сердца доброго. А мне пора уходить.

Со всех сторон раздались возмущённые крики, но Аргнист лишь поднял руку, требуя тишины.

— Нет, решение моё неизменно. Может, я ещё и успею к вам заглянуть — посмотреть, как дела идут. Помните, сыны мои, что на севере, за Рубежом, в Лесном Пределе, живут ваши братья. И Орда там чувствует себя как дома. Вот где ещё для мечей дело! Я отправляюсь туда. Вас с собой не зову — пока. До времени. Кто знает, как всё повернётся…

Вскоре Фрабар был избран Всевеликим Вольным Войском своим первым предводителем, сардаром, а тысячники и сотники составили Вольный Совет, чтобы не зарывался бы сардар, не лихоимствовал и чтобы не смог новым королём на свободных землях воссесть…

А сам Аргнист, провожаемый едва ли не всем войском, верхом на верном Локране ехал по ведущему на север тракту. Он возвращался домой. Вместе с ним ехали Двалин и Ярина.

В Лесном Пределе от лютовала, как положено, страшная, гибельная зима. Правда, не в пример былым, выдалась она хоть и ничуть не менее холодной да вьюжной, но куда более спокойной. Орды, почитай что, и не стало. Редко-редкомелькнёт шар стеноломов, проползёт брюхоед-увалень или пропрыгает ногогрыз. Рогачей да хоботяр и вовсе не видно было. Сгинули куда-то, а куда — кто знает?..

Ну, народ-то, вестимо, духом воспрял. Повеселели, стали меж хуторами по лёгким лыжным дорогам друг к другу в гости бегать, песни играть, хороводы водить, любиться — дело-то молодое…

И только на хуторе Аргниста ходили все мрачные да кислые. Хозяин всё не возвращался, и теперь едва ли кто надеялся его увидать живым. Однако Алорт ключи принимать упорно отказывался, а народ без хозяйского догляда начал помаленьку разгуливаться да расшаливаться. Деера-то ведь тоже не хозяин! Хозяйка она, тож немало, а всё-таки не хозяин. Арталег, лишившийся разом и Сааты, и дочери, сперва жутко буйствовал — не больно-то, видать, вразумил его ужас тот, от которого он первые три недели спать не мог, от тёмного проёма шарахался. Буйствовал, значит, жутко, хутор Нивена спалить грозился, да только слова те так одной пустой похвальбой и остались. Ходили они с Деерой и Алортом к соседям, совестили и стыдили Нивена всяко, что жену беглую укрыл, — а тому хоть бы что.

— Ну, соседушка, погоди, нагрянет Орда, зажжёшь снова красный огонь — нипочем помогать не придём! — в запале посулил Алорт.

— Красный огонь, говоришь? — прохрипел с верха ворот Нивен — рожа красная, наглая, глаза навыкате — презирает. — Смотри, как бы тебе самому, сынок, оного огня зажигать не пришлось! А мне бояться нечего. Маг Эльстан у меня теперь живёт, он ни одну тварь ближе чем на полёт стрелы не подпускает! Да и то лишь по моему слову — чтобы панцирь там добыть али ещё что из тварей полезное. Так что лучше себе помогайте! А тебе, Деера-соседка, стыд — невестку защитить не сумела! Арталег-то у тебя всем зверям зверь, то вся округа знает!

— То-то ты больно к своим милостив! — огрызнулась Деера, да только Нивена теперь так просто не проймёшь.

— Что было, то быльём поросло. Только с моего хутора девки от мужниных побоев не бегали! Вот и поспорь с ним. Так и ушли ни с чем.

Арталег после этого совсем несносен стал. Выделяйте меня, говорит, всё, походил под отцом, под братом старшим — сам хозяином быть хочу. Тогда и жениться вдругорядь можно будет. За хуторского-то хозяина любая девка не то что пойдёт — побежит, юбку задрав, каким бы он ни был…

Алорт упирался. Жалко было Аргнистову старшому делить отцом накопленное добро, а ещё больше — в руки Арталега-дуралея отдавать. Он же всё разом промотает да спустит! Хозяйствовать толком не научился, хотя и отец, и матушка столько трудов на него потратили! Куда такому в хозяева?! А ежели хутор Аргниста поделить, так и им, оставшимся, солоно придётся. Хорошо, Армиол за меня стоит, а то бы всё, разорили бы враз отцово гнездо…

К весне Орды стало чуть побольше, но тут наступило тепло, и она, как и в былые годы, откочевала куда-то на север. Надвинулась осмелевшая Нечисть, но это страхи были привычные. Жизнь текла…

А под самый конец месяца ростепеля с хутора Нивена бабьи быстрые языки весть принесли: родила Саата мальчика, своего Эльстана-полюбовника сына, значит.

Это было совершенно необычно. У меня никогда не было жены, женщины, принадлежащей только мне и никому другому. И меня никто никогда не любил.

Я хотел быть с ней. Я смотрел, как Саата возится с малышкой Киитой; как хлопочет по хозяйству, не допуская, чтобы я помогал ей под тем предлогом, будто это дела женские; как прядёт долгими зимними ночами под вой бушующего на дворе ветра; как вышивает, тихонько мурлыкая что-то себе под нос.

А потом она сказала, что у нас будет маленький. Она не сомневалась, что сын.

Сын!.. Я смотрел на других хуторских детей, на малютку Кииту; что-то было в них глубинное и древнее, словно из чистых их глаз, не ведающих ни лжи, ни предательства, ни корысти, смотрит на меня тот, кто однажды отправил меня в бесконечный путь по бессчётным мирам Великой Сферы. И не знаю, отчего так вышло, — взрослые на хуторе меня побаивались и сторонились, а вот дети, напротив, презрев запреты, кидались ко мне, едва завидев. Кидались и требовали то огненных фокусов, то сказки, то видений, а то снов, в которых каждому бы приснилось что-нибудь интересное. Правда, последним я их не баловал — как бы не решили навсегда в грёзы уйти…

И вот от моего семени родится малыш. Кем он будет? Человеком, Смертным, или же, как я, вечным странником, чей удел — разгадывать тайны и секреты бесконечных миров?..

Он явился в мир точно в срок — крепкий серьёзный бутуз, черноволосый и черноглазый. И, едва заглянув в его глаза, я понял, что ему уготована высокая и страшная судьба — там, в этих глазах, я увидел двери в Беспредельность, те самые двери, сквозь которые я проходил несчётное число раз. Он не был человеком. Он имел тело, подобное человеческому, но дух его… Я не мог ошибиться — дух его был наделён великими Силами. Настанет день — и они пробудятся для поистине великого дела.

Но пока он сосредоточенно сосал материнскую грудь, а удивлённая его появлением Киита ползала вокруг по домотканым половикам.

— Ах-с-с, мас-с-стер, не скажете ли вы бедному Хис-с-су, куда мы плывём? Уже с-с-столько дней вокруг одна вода…

— Незачем тебе это знать, ящерица безногая! Не хочу, чтобы ты помер от страха раньше времени. Погоди, твой черёд ещё придёт.

— О, мас-с-стер, но, может, с-с-старому Хис-с-с-су тогда лучше с-с-самому брос-с-с-итьс-с-ся за борт? Вы говорите о таких ужас-с-с-сах…

— Может, и лучше. Если ты так жаждешь отправиться кормить акул, не смею препятствовать. Скажу лишь, что выжить после заседания Тайного Совета у тебя шанс всё-таки есть, а вот уйти от акул — точно никакого. Даже колдовство не поможет.

— Почему же, мас-с-стер?

— Да потому что акулам помогу я. Понятно?

— Ода, да, мас-с-стер!.. Я повинуюсь, я повинуюсь…

Упряжка из двух молодых левиафанов стремительно влекла утлую лодчонку. Далеко впереди, над тёплым морем, за тысячи лиг от берегов Северного Хьёрварда вставали чёрные, вылизанные волнами и ветром скалы. Их не было ни на одной из карт Большого Хьёрварда, а в прибрежных тавернах всех четырёх континентов просоленные морские волки шёпотом передавали друг другу страшные истории о чёрном острове-призраке с громадной каменной пастью, что, раскрываясь как живая, с лёгкостью глотает корабли. И якобы от этой беды есть только одна защита — молить Хедина Милостивца ниспослать оборону. А ещё говорили капитаны, что нет-нет да и встретится бегущий по морским волнам проглоченный чёрной пастью призрачный корабль, коему не нужны ни паруса, ни вёсла, ибо тянут его вперёд подвластные страшному чародейству морские демоны…

Об этом думал Хисс, змеиный царь, глядя на поднимающиеся из воды блестящие мокрые кручи. Призрачный остров! Это было хуже, чем смерть. Намного хуже.

С улицы доносился звонкий смех Ками. Старый Хрофт отложил клинок, который правил, и задумался. Тяжко познавать пределы своих сил тому, кто в былые времена мог гасить и вновь зажигать звёзды! Тяжко сознавать, что друзья, с кем рубился плечом к плечу, вынуждены продолжать неравный бой без тебя, потому что рука уже начала изменять тебе! День за днём, ночь за ночью гложет тебя неизбывный червь сомнений — а зачем ты ещё ходишь по этой земле, Бессмертный? Люди наслаждаются каждым прожитым днём, потому что знают — их век короток. А что делать тебе, прожившему уже тысячелетия и, если не срубит в поединке рука сильнейшего противника, спокойно могущему дожить до самого Дня Гнева, Второго Дня Гнева, когда вернётся из своих странствий Творец и одно мановение Его Божественной Мысли обратит в Ничто всю Сферу Миров, всё Упорядоченное?..

Ах, какое было время, когда он насмерть дрался с Лишёнными Тел в Южном Хьёрварде! Какое время! Никогда уже не пережить подобного… Для Неназываемого он, Хрофт, Игг, Один, оказался недостаточно силён. Так что же тебе осталось, Древний Бог? Слушать детский лепет Ками, девочки, вырванной из лап смерти чародейством Эльтары?

Он грохнул кулаком по столу — доски разлетелись бы вдребезги, не будь столешница сделана им самим.

Стало немного легче.

Старый Хрофт ждал. Подобно тому, как ждал когда-то в бессрочной своей ссылке. Тогда он дождался — молодой маг по имени Хедин Познавший Тьму как-то раз забрёл в его жилище…

Он сделал всё, чтобы подтолкнуть этого мальчишку идти именно той дорогой, которая нужна была ему, Хрофту. И добился полного успеха — Боргильдово Поле было отомщено сторицей. В Обетованном обосновались Новые Боги. А ему, Хрофту, осталась всё та же неистребимая скука.

Частично ему удалось развеять её, сражаясь с порождениями Потрясения. Когда в пределах Обетованного, у самых престолов прежних владык, гремела последняя битва, нарушился ход многих и многих небесных сфер, изменили свои русла магические реки Вселенной, драконы Времени, в ужасе мечась по перекатам великой реки вечности, натворили немало бед — и в обычные, населённые Смертными и Перворождёнными земли ворвалось немало чудовищных сущностей, возникших, наверно, ещё до начала времён. С ними нужно было сражаться, их нужно было побеждать. Это помогало забыться. А потом вновь накатывала чёрная, всепоглощающая тоска.

Эх, если б можно было поговорить с Хедином или Ракотом! Или хотя бы с тем отчаянным пареньком по имени Хаген, которого Познавший Тьму в последнюю секунду вытащил с самого порога Небытия. Мечты, мечты… Все твои друзья далеко, Игг Разрушитель. Все они грудью встречают напор Неназываемого и пока ещё сдерживают этот натиск. А ты… ты не можешь быть с ними.

Хлопнула дверь. Влетела раскрасневшаяся Ками, схватила со скамьи какую-то игрушку и вновь умчалась на улицу. Хрофт улыбнулся. Ты всё-таки ещё не безнадёжен. Ты ещё можешь привязываться, беспокоиться и любить…

Старый Хрофт ждал.

Однако никакие семейные хлопоты и то новое, что внесло в жизнь рождение Аратарна, не смогли вытеснить беспрестанно мучивший вопрос: с кем же свела меня судьба на пороге безымянного гнездилища Орды (кстати, сразу же второй вопрос: зачем я вообще туда полез?)? Лицо мёртвой девушки, не похожей ни на «саойю» из воспоминаний Эльстана, ни на Царицу Теней из моей собственной памяти. Кто она такая, ставшая моим врагом — и сгинувшая?

Я подступался к саднящей ране этого вопроса со всех сторон. Атаковал его изощрёнными извивами Заклятий Познания, просеявших, точно мелкий песок, все самые крошечные терции времени нашего поединка; я вновь и вновь заставлял прокручиваться перед собой эту битву, пытаясь разобраться в природе подчинявшихся моему Врагу Сил, — и всё напрасно. Словно чья-то очень могучая длань задёрнула всё случившееся непроницаемым пологом забвения, в пыльных складках которого тонула моя самая изощрённая волшба.

А потом меня начало тянуть к могиле, где покоилось тело моего Врага (и кто знает, в каких пространствах, где пребывает ныне его дух). Я уходил на охоту — и покорные Силы вмиг забрасывали меня к остаткам когда-то высокого и гордого Холма. Я садился на землю подле приметного камня и проводил там долгие часы. Сперва склон передо мной был засыпан золотыми и янтарными листьями, потом его укутал снег, а я всё равно приходил, и чем дальше, тем неотвязнее становилась мысль: существо, погребённое мною в земной толще, так и не умерло окончательно. Какие-то следы жизни всё ещё теплились в нём и, чем дальше, тем увереннее тянули и тянули душу моего Врага из серых областей Астрала назад, на грешную землю Северного Хьёрварда…

Вскрыть могилу я не решался. Во-первых, это неслыханное кощунство. Настоящий воин никогда не обойдётся так с доблестно павшими врагами. А во-вторых… я просто боялся. Боялся того, что затаилось там, во мраке мной же сотворенной пещеры. Кто знает, во что превратилось оно, оказавшись за чертой телесной гибели? Ведь ещё бы чуть-чуть — и ему, моему Врагу, выпало бы гулять по белу свету, а мне — тихо гнить в вечном заточении, без сил и без надежды когда-либо выбраться.

И ещё терзало меня постоянное ощущение, будто я начисто забыл о чём-то очень важном — настолько важном, что от того, сумею я вспомнить или нет, зависит сам ход хрустальных небесных сфер. Я мучился, вновь и вновь перетряхивая память, точно старый пыльный мешок, и ничего не мог добиться. Воспоминания заткало мглой забвения, прорвать которую не могли никакие заклятья.

Горджелин приходил к Эльтаре каждую ночь. О, он оказался упорен, этот маг, он не терпел поражений, хотя и умел извлекать из них уроки.

То, что он делал с ней, вызывало в Эльтаре одно лишь отвращение. Она и впрямь начала чувствовать себя купленной на базаре рабыней, вынужденной изображать бурную страсть, чтобы избежать утренней порки. Однако мало-помалу, против собственной воли, она начала втягиваться в это заразительное безумие. Тело, проклятое предательское тело, отвечало тому, на что отказывалась отвечать душа.

Стыдясь и презирая себя, Эльтара накладывала на себя строгие уроки, работая как одержимая в библиотеке. Горджелин видел, что роль хозяйки Снежного Замка никак не увлекает его наложницу, однако не спешил настаивать. Днями Эльтара пользовалась полной свободой, хотя уйти из замка не могла, не могла и дозваться матери, Ками или Хрофта, хотя перепробовала все мыслимые сочетания заклятий.

А когда наступила осень и яростный ветер швырял в воздух хлопья срываемой им с гребней морских волн пены, Эльтара поняла, что в ней зародилась новая жизнь.

Это было как удар ножа в горло. Принцессу затопил черный ужас, ужас, с которым не справилась даже её закалённая воля. Эльтару трясло так, что она не могла даже ходить.

…Неужто она должна будет уйти Вниз? О, эти признаки, эти признаки, о которых так много рассказывала мать! (Женщины Эльфрана очень рано узнавали о том, что им предстоит, — задолго до рождения ребёнка на свет.) Вся в холодном поту, Эльтара находила их у себя один за другим — и то, что все тени сознаний у других она видела теперь исключительно чёрными, и то, что ночами она всё время видела себя в облике громадной, истекающей слизью туши, неуклюже ползущей по широким ступеням уходящей куда-то в глубину лестницы, и то, что ей одно за другим стали отказывать даже самые простые и верные заклятья…

И всё же она заставила ужас отступить. Если такова цена за спасение Эльфрана от вражьей напасти, она готова заплатить её. И, как ни больно оставлять ребёнка в чужих руках Снежного Мага (кого вырастит Горджелин из сына или дочери?!), она, саойя своей земли, должна выдержать и это. Выдержала же её мать… а до этого — бабка, выдерживали же это все те жены Эльфрана, которые уходили Вниз, жертвуя всем, что у них было, — красотой, богатством, радостями жизни… Значит, выдержит и она. Не может не выдержать.

С гордо поднятой головой, ни на миг не дрогнувшим голосом гордая дочь Эльфрана объявила Горджелину, что у них будет ребёнок.

Снежный Маг улыбнулся. Впервые Эльтара увидела на холодном удлинённом лице простую и широкую улыбку.

— Так это же очень хорошо! — Его рука обняла плечи принцессы. У саойи не было сил отстраняться или сбрасывать его ладонь — так и осталась сидеть, словно нужны ей были эти объятия… — Это же прекрасно! У меня будет сын! Или… или дочь, неважно. Роди его, Эльтара, роди своё дитя — и после этого я буду считать твою клятву исполненной.

Эльтара молча наклонила голову в знак того, что слышала его слова. «Считать клятву исполненной!» Конечно, куда же он денется — не станет же сожительствовать с сухопутным зверем-спрутом…

Она готовилась. Втихомолку Эльтара обследовала подземелья Снежного Замка и была весьма ими разочарована. Неглубокие, обычные подвалы, где вдобавок хранилось множество припасов. Нет, здесь она не останется. Она должна будет вернуться в Эльфран, каким бы многотрудным ни оказался путь.

Наступила зима. Воды Северного Рога, большой бухты, на берегу которой высился замок Горджелина, затянуло льдом. Окрестности покрыло пушистое снежное одеяло; владыка полуночных ветров, Ялвэн, Считающий Бог, так и оставшийся на своём посту, несмотря на падение старших братьев, семи Молодых Богов, взялся за свои всегдашние обязанности.

И вот, пока войско Аргниста крушило силу Ордена Звезды, Губитель с Саатой укрывались на хуторе Нивена, а Хрофт возился с Ками, Эльтара, кусая губы, бережно носила своё округлившееся чрево. Горджелин стал очень предупредителен, о домогательствах не могло идти и речи, и всё чаще и чаще в речи Снежного Волшебника начало проскальзывать нечто новое — он, похоже, всерьёз задумался о том, чтобы предложить Эльтаре стать полноправной хозяйкой своего Замка — не получившей доступ к ключам наложницей, а супругой.

Эльтара только горько усмехалась про себя. Посмотрим, как запоёт этот петушок, когда всё кончится… Жаль только, что ей совсем не доведётся подержать на руках своё дитя, она чувствовала, что Уход состоится, едва только младенец издаст первый крик.

Левиафаны умерили бег. Лодочка с Хиссом и магом Акциумом входила в провал распахнутой чёрной пасти вечно жадных скал. Дневной свет тотчас померк; Акциум встряхнул мокрые вожжи, и левиафаны тотчас перевернулись кверху брюхами. Вода вскипела и забурлила, мгновенье спустя на поверхности плавали лишь две снулые небольшие рыбёшки. Магия Акциума высосала из них всю жизнь.

В громадной пещере было темно и тихо. Ни звука, ни плеска — гробовая тишина. И ещё — Хисс, несмотря на всё умение своего народа видеть в полном мраке и суровую школу Равнодушного, ничего не мог разглядеть вокруг. Ни обычным зрением, ни при помощи магии.

— Колдуешь? — пренебрежительно бросил ему Акциум, тотчас заметивший поневоле робкие попытки. — Ну-ну. Давай, может, чего и разглядишь…

Лодочка сама собой тихо плыла сквозь тьму. Беспечно повернувшись спиной к своему пленнику, Акциум стоял на носу, широко расставив ноги, и что-то беззаботно и не слишком мелодично напевал. Хисс невольно прислушался.

Только лучший порядок ведь там, Где порядка вовек уже нет!

— Эй, червяк-переросток! Вставай! — не оборачиваясь, бросил чародей. — Мы подплываем. Там тебя ожидают разнообразные встречи и изысканные удовольствия. Ручаюсь, гоняться за ящерицами и просить их о любви тебе после этого уже не придётся. С сими придатками ты расстанешься прежде всего.

Любого труса можно довести до полного бесстрашия. Если постоянно бить, бить и бить, трус мало-помалу перестанет скулить и просить пощады — он может броситься на своего мучителя, прекрасно понимая, что это самоубийство, и желая лишь одного — прекратить мучения. Для Хисса слова о «бесполезных придатках» стали последней каплей.

Сильный, вёрткий, и ловкий, Хисс рванулся вперёд с быстротой атакующего удава. Вцепиться в этого гада, обхватить его, оплести ногами и хвостом, чтобы вместе отправиться на дно. Ничего иного змеиный царь уже не желал.

Акциум, не повернувшись, ловко лягнул его ногой в брюхо, да так, что Хисс перелетел через борт, с громким всплеском погрузившись в воду. Вслед ему донёсся ехидный хохот мага.

Хисс нырнул. Он мог довольно долго обходиться без воздуха; если у него есть шанс добраться до ворот…

Внезапно вся вода осветилась — вся толща, до еле-еле различимого дна на страшной глубине. Хрустально-прозрачная, она словно бы источала свет, и Хисс увидел впереди себя стремительно поднимающиеся со дна извивистые тени. О, радость! Сородичи! Уж с ними-то он сумеет договориться… Неужто Акциум настолько просчитался?

Однако это оказались не змеи — и вообще не животные. Растущие хищные твари, ненавидевшие всех, кто может перемещаться, — со дна поднимались бесчисленные ловчие стебли. Хисс метнулся вправо, влево — смертоносный лес окружал его со всех сторон. На мгновение мелькнула мысль — может, так оно и лучше? Сейчас… какое-нибудь взрывное заклятье помощнее… чтобы прихватить с собой этого Акциума…

Бок обожгла мгновенная боль. Дёрнувшись, Хисс рванулся вверх, что есть сил загребая руками и ногами. Наверх, наверх, в лодку!.. Спасение только там!..

Акциум со всей силы опустил жёсткий каблук сапога на перепончатые пальцы змеиного царя, судорожно вцепившиеся в борт лодочки.

— Нет, нет, ты ведь так хотел поплавать!

Хисс взвыл, однако второй ожог заставил его едва ли не воспарить над водой. Он тяжело плюхнулся на дно и тотчас получил носком сапога в шею.

— Он тут ещё кидаться на меня будет!

Ослеплённый болью, раздавленный, сломленный, Хисс съёжился на корме и заскулил. Жить! Жить! Жить! Лизать пятки своему повелителю, чистить его нужник, но только бы жить! О, он отринет все мысли о мести, он никогда не попытается мстить таким могущественным повелителям…

— Вот теперь ты мне больше нравишься. — Акциум слегка пнул змеиного царя в бок. — Давай за мной. И без глупостей — только себе навредишь. Весь Тайный Совет уже собрался, чтобы… гм… поприветствовать твое обгадившееся величество. Лодку, кстати, выскребешь до блеска — даже если тебя приговорят к смерти.

От страха с Хиссом случилась «медвежья болезнь»…

Вода за их спинами медленно угасала, но ещё были видны пологий берег и полукруглая арка. За ней залегала сплошная чернота.

Хисса не держали ноги. Акциум прикрикнул раз, другой — не помогло; тогда он щёлкнул пальцами, и от воды к дрожащему царю поползло многоглавое страшилище, распахнув обильно уснащённые зубами пасти. Хватило одного лёгкого укуса, чтобы Хисс, ревя от ужаса, вприпрыжку бросился вперёд по тоннелю.

Тварь сразу повернула назад.

Хисс с ходу миновал поворот — и внезапно под его ногами разверзлась земля. Змеиный царь с воплем низринулся в бездну.

Аргнист возвращался домой. Старый сотник устал, очень устал. Только теперь, когда схлынула горячка, когда он перестал быть «господином тысячником», он осознал, насколько смертельно устал. Не осталось сил даже глядеть по сторонам, справлять самую простую походную работу — её без споров приняли на себя Двалин с Яриной. Из путевых разговоров Аргнист понял, что гном теперь может вернуться домой, но, по своим причинам, предпочёл бы поработать у Аргниста. Сотник усмехнулся в усы: «причина» ехала бок о бок с гномом, опустив голову и погрузившись в какие-то свои мысли.

Ярине же, по её словам, было всё равно, куда податься — лишь бы подальше от Галена, куда она не могла вернуться — и как воин повстанческого Всевеликого Вольного Войска, и как колдунья. По дошедшим с юга слухам, вернувшийся король подтвердил указом волю храмов извести всякое чародейство в Галене, окромя лишь особо угодного Короне…

Аргнисту не терпелось. Орда разбита, теперь наверняка и здесь, в Лесном Пределе, станет поспокойнее. «Вот теперь-то и заживём, — думалось ему. — Торговать будем — и с гномами, и с Вольным Войском. Король-то наш, величество светлое, едва ли пойдёт против голосов купеческой старшины, что особняки себе поднимала на барышах от хуторских товаров…»

Старый сотник больше не называл короля «величеством». Да, он, Аргнист, присягал Галенской Короне и в тяжёлый час сделал всё, чтобы эта корона не обратилась во прах; но бегство правителя, бросившего город на произвол судьбы при одном известии, что Орда прорвала Рыцарский Рубеж… Этого ни простить, ни оправдать было нельзя.

По неторной лесной дороге трое путников ехали на север.

— Ну вот он, хутор-то, — хрипло сказал вдруг Аргнист, когда они обогнули очередной холм и оказались на краю леса. Впереди лежали едва освободившиеся от снега поля, а в самой середине их круга высились тесовые крыши строений. Всё как и было. Ничего не изменилось. Словно и не уезжал.

…Вышедшая к воротам за какой-то надобностью девка заполошно взвизгнула, признав возвращающегося хозяина. Во мгновение ока весть пронеслась по всем закоулкам хутора; побросав работу, народ в чём был кинулся во двор.

И верно, хозяин. На Локране. Плащ дорогой, добротный — никогда на хуторах ни у кого такого не было, — в поводу заводная лошадь южная, без рога, значит, с вьюками; и сам хозяин куда как довольный! Спешился, Дееру-супругу обнял, — а уж она в три ручья ревёт, точно девчонка. И бабы все тоже слёзы утирают.

Следом за хозяином ещё два всадника показались; ну, один-то знакомый — Двалин-кователь, хвала небу, что вернулся! Искусник отменный… А ещё — девчонка, молодая совсем, годков эдак пятнадцати… ничего себе ягодка. Глазищи так и сверкают. Хуторские молодки враз приготовились когти выпустить, однако девчонка на хуторских молодцов и не посмотрела. Проехала, ссутулившись, глаза опустив, — ровно тень проскользнула.

Вслед за Деерой выскочили сыновья — Алорт, Армиол, за ними — Арталег… Ой, не обрадуется хозяин, не обрадуется, когда про Саату-то узнает! Быть великому гневу…

И точно. Отобнимались, отцеловались, детей Алортовых к деду вынесли…

— А Саата где же? И Киита? Поздорову ли?

Помрачнели все. Взоры отводят. Правду ответить — боязно, соврать — ещё страшнее. Хозяин же всё по-своему понял. И аж почернел.

— Отвечайте — ужели ж умерли? Обе? И Саата, и внучка? — Голос срывается.

— Не… — Алорт хрипит. — Живы они… батюшка… Только вот…

— Заболели, что ли? — не догадывается хозяин. Да и кому ж такое в голову взбрести-то может!

— Не… — Алорт в землю смотрит, глаз поднять не смеет. Арталег белый, ровно снег новогодний. — Ушла она, батюшка… И Кииту с собой взяла…

— Куда ушла? К отцу погостить, что ли? — удивлён хозяин. К отцу на побывку, да ещё с дитём, — редко, но всё же случается.

— Не… Совсем она ушла. Сказала, жить здесь больше не будет… К Нивену на хутор ушла. — Алорт кидается в правду, как в ледяную воду. Чего тянуть, всё равно конец один. — И не одна — с полюбовником. С этим… ну, с тобой-то ещё приходил год назад… Эльстан зовут.

Двалин-кователь так глаза выпучил, что, казалось, вот-вот выпадут и по земле покатятся. Хозяин тоже не сдержался — рот от изумления приоткрыл. Одна девчонка, Ярина, безучастной осталась — оно и понятно, Эльстан для неё пустой звук.

И рассказал Алорт всё, ничего не утаивая. Правда, брата тоже не топил. Так повернул, что, мол, оба хороши оказались…

Помолчал хозяин. Щекой дернул.

— Ладно. Горе горевать нечего. Как случилось, пусть так и будет. О скорбном после поговорим. Я вернулся! Так давайте ж за возвращение моё выпьем сегодня вечером! Зима прошла, весна катит — всё к лучшему!

…И — диковинное дело! — не стал хозяин ни Арталега вожжами учить, ни к Нивену засылы делать — мол, возвращай беглянку. Сыновья возмутились было — он на них шикнул.

— Довели девку? Вот сами теперь позор и расхлёбывайте.

Молодицы хуторские — весна, кровь играет — к гному было прильнули, да только не тот стал гном, не тот. Всем от ворот поворот дал — оно и понятно. По Ярине-ведунье сохнет кователь. А та на него и не взглянет…

Услыхав, что Эльстан-воитель жив, Двалин едва не повредился в уме. Вот так так! Эльтара по этому чародею с ума сходит, полстраны обшаривает, чтобы только найти, а он, ловкач, уже с другой! Гном осуждающе покачал головой. Подобного он не одобрял. Раз уж ради тебя на смерть готовы, так цени уж хотя бы, Р-родгар!

Уже на следующий день, скрепя сердце оставив Ярину на хуторе (какой-то бабе подошло время рожать, и ведунья оказалась очень кстати), отправился к Нивену. Аргнист дал гному одного из лучших коней со своей конюшни да четырёх молодых парней — невместно лучшему кузнецу Лесного Предела в гости к соседу сам-друг приезжать, точно бродяге худородному.

Нивен впустил Двалина не сразу — верно, подозревал какую-то хитрость. Но Саату гном и спрашивать не стал — попросил вызвать Эльстана.

…Ну точно, он самый. Глаза, конечно, иными стали — да и неудивительно, от самой Костлявой с пирогов вернуться.

— Привет тебе, Эльстан-чудодей. Давненько не виделись. Я, как услыхал, сразу к тебе собрался. Ты же мне жизнь спас…

— И тебе привет, Двалин преславный. Видишь, как судьба-то прихотливо оборачивается. Голос-то вроде б другим у Эльстана был. Или ошибаюсь я?

— Весть у меня для тебя есть. Ищет тебя, все силы на то преклонив, Эльтара-чародейка. Судьба меня с ней свела, и долго вместе ходили… Сильно она по тебе убивалась, дал бы ты ей знать о себе, что жив, а? Хорошая она, и жалко её мне…

Помолчал Эльстан.

— А уверен ты, Двалин-кователь, что нужно ей про то знать? Что жив я? У меня теперь другая. И сын у меня есть. Так что пусть уж лучше думает… Эльтара (с трудом это имя ему далось), будто нет меня больше. И ты, кователь, мастер подземный, — не говори ты ей этого, коли судьба вас сведёт!

— А ежели сам с ней столкнёшься?

— Ну, уж за это не беспокойся. Не узнает она меня никогда.

Двалин потоптался ещё — но не клеится разговор, не клеится… Видно, придётся Эльтаре и впрямь оплакивать этого парня как мёртвого. А он тут, в Лесном Пределе, живёхонек! Вот ведь как дела поворачиваются…

…Боль была такая, что казалось — сейчас из неё вслед за ребёнком вырвутся все внутренности. Женщины Эльфрана рожали всегда тяжело, но для Эльтары это стало страшной пыткой. Повивальные бабки, срочно добытые где-то Горджелином, ничем не могли ей помочь. Она должна была справиться только сама.

К раздирающей боли схваток прибавилось незнакомое жжение по всей коже. Непонятно, как могла чувствовать ещё и его истерзанная принцесса, однако поняла, в чём дело, она сразу — уход Вниз мог начаться в любой миг. И теперь Эльтара думала только об одном — успеть вытолкнуть ребёнка из чрева.

И она успела. Едва повитуха подхватила окровавленный комочек, воскликнула: «Девочка!» — и поднесла запищавшую новорождённую ротиком к груди Эльтары, как принцесса ещё затуманенным от боли сознанием поняла — всё, конец. С трудом поднявшиеся руки оттолкнули ребёнка.

— У… уходи… — еле-еле выдавила из себя саойя. — Уноси её… и сама… уходи… Никто… не должен видеть…

Повитуха взглянула в глаза Эльтары, истошно взвизгнула и, подхватив ещё не обмытую малышку, метнулась к дверям.

Тело Эльтары изогнулось в жестокой судороге. Она, эта судорога, швырнула её на пол, заставив биться и корчиться. На губах выступила пена, глаза ослепли. Ощущение было такое, словно её варили заживо.

И, словно кто-то старался умножить её и без того жуткие муки, сквозь зажмуренные глаза она видела, как лопается кожа, обнажается череп и алая плоть вскипает чёрными пузырями; этих пузырей становится всё больше и больше, и вот они уже образуют бьющийся на полу бесформенный кокон. Туша вздувается всё сильнее и сильнее, её поверхность перестаёт пузыриться, в стороны отделяются многочисленные щупальца, из пор начинает сочиться зеленоватая гнилостная слизь.

А потом боль внезапно стихла. А вместе с ней исчез видимый и слышимый мир вокруг. Осталось осязание, запахов принцесса не чувствовала тоже. Зато очень чётки стали мысли окружающих живых существ — от самого Горджелина до крысы в подвалах. Благодаря им, этим мыслям, Эльтара почти могла «видеть», то есть воспринимать то, что видит в данный момент другой.

Ощущение тела практически исчезло. Со всех сторон что-то упруго пружинило — и всё. Правда, можно было ощупывать всё вокруг и тем самым находить дорогу.

Ей удалось отворить дверь и двинуться вниз по лестнице. Весеннего холода она не боялась — точнее, знала, что бояться не следует.

А перед нею летел ужас. Все обитатели Снежного Замка в страхе бежали — кроме лишь одного Горджелина. И Эльтара невольно почувствовала благодарность. Хотя, если разобраться, причиной всему ведь был именно он…

Зато теперь она могла торжествовать. Снежный Маг был потрясён. В его мыслях царили сумятица и хаос, а ещё огромное, совершенно неожиданное для Эльтары чувство вины. Он раскаивался. Страшно раскаивался…

Поворот. Лестничная площадка. Эльтара знала, что отсюда начинается парадный спуск в нижние апартаменты. Она попыталась подтянуться, и тут щупальца подогнулись, она потеряла равновесие и, точно огромный мешок со слизью, покатилась вниз. Она натыкалась на что-то, что-то крушила на своём пути — красивые вазоны, точенные из горного хрусталя…

Боли она не чувствовала — боли телесной, плотской. Зато душа… «Зачем тебе это, зачем?! — кричали тысячи тысяч голосов прямо в голове Эльтары. — Зачем тебе это? Не лучше ли, если всё это кончится? Горджелин, наверное, сможет… Один выпад — и всё…»

Она скатилась вниз по лестнице и замерла, скорчившись, в луже тотчас натёкшей слизи. Бока её отвратительного тела вздымались и опадали, словно грудь человека, взволнованного долгим бегом. Она попыталась дотянуться до Горджелина… Безуспешно — сознание мага наглухо захлопнулось.

Надо уходить. Надо уходить. Её захлестывали катящиеся со всех сторон валы отвращения и страха, страха и отвращения. Те, кто вчера с радостью слушал её песни, кто внимал её сказкам, сегодня в ужасе бежали от одного только её вида.

«Но я же осталась прежней! Прежней Эльтарой! Почему?..

А то ты не понимаешь? Ты уродлива — и теперь никого не волнует, что у тебя внутри. Если бы не было так, никто не уходил бы Вниз у нас, в Эльфране…»

Это захлёстывающее её отвращение жгло, точно расплавленный свинец. И оно погнало саойю прочь, прочь из Снежного Замка, вниз по бесчисленным ступеням, мимо бросившегося наутёк скелета (и он, бедняга, испугался!). И наконец она оказалась за воротами. Ей никто не препятствовал — как никто и не пытался задержать.

Мокрую кожу обжег порыв северного ветра, и Эльтара съёжилась от холода. Ползти по колючей земле оказалось пыткой, с принцессы словно живьём сдирали плоть.

И всё же она не остановилась. Уход Вниз оставил ей память, душу и сознание прежней Эльтары, однако наделил и новыми силами. Так, теперь она точно знала дорогу в Эльфран. Длинную и долгую дорогу, окольную и тяжёлую — через чащи и буреломы Лесного Предела, но иного пути не было. Ей нельзя было идти на юг. Тамошние обитатели мигом отправят отвратительное, покрытое слизью чудовище на очистительный костёр во славу Новых Богов…

Горджелин, Снежный Замок, её собственное дитя — всё осталось в прошлом. А ей теперь — лишь чёрная неизбывная тоска да одно последнее желание, ещё дающее силы жить, — добраться до Эльфрана. А там… там хоть в Бездну, если приговор будет всё ещё действовать.

Дни сменялись неделями, недели — месяцами, а она упорно ползла и ползла на запад, не нуждаясь ни в еде, ни в питье — тело её само всасывало поверхностью всё потребное. Далеко позади остался Снежный Замок, вокруг расстилались бескрайние леса. Тут, в чащобах, мгновенно нашлись желающие попробовать её на зуб, сколь бы отвратительна и дурнопахнуща ни была добыча. Началась настоящая охота. Сперва это были обычные волки — их она отогнала, внушив панический страх. Звери, однако ж, не отстали. Эльтара могла отпугнуть их, лишь когда они подходили совсем близко. Потом ею заинтересовался только что вылезший из берлоги медведь, а затем начала погоню Орда. Её тоже удавалось держать на расстоянии, но расстояние это мало-помалу уменьшалось. Твари Орды привыкали к страху.

Выбиваясь из сил, саойя ползла и ползла. От усталости она готова была умереть на месте, но стократ мучительнее было бы сдаться. И потому она продолжала путь. А вдобавок дивно обострившимся чутьём чувствовала где-то неподалёку странную, диковатую Силу… странную, но что-то в ней чувствовалось и знакомое… очень знакомое… Стоп!

Она вмиг забыла и о волках, и о медведях, и даже об Орде. Там, впереди, она ощутила отражение памяти Эльстана!

В лесах вокруг нивенского хутора творилось что-то непонятное. Я давно уже научился отслеживать все перемещения ордынских тварей, знал тени скудного сознания каждой из них, однако на сей раз оказался просто сбит с толку. С востока надвигалось что-то совершенно небывалое. Я, Губитель, терялся в догадках.

Да, это был он. Он. Он! Дорожное имя Эльстан, из Дома Рождённых Волной. Ужасно хотелось расплакаться. О, если бы она могла зарыдать! Наверное, слёзы принесли бы ей облегчение. А так… Не слышимые никем крики рвали её душу и угасали, продолжая терзать даже отзвучавшим эхом. Он жив! Но как это могло случиться? Как пережил он катастрофу в Холме Демонов? Почему скрывался от неё, почему не послал весточки? И почему Камень Тоэй сказал про него, что он «не жив, но и не мёртв»? Она должна узнать это!

И вновь она остановила себя. Узнать? А зачем? Что изменит для неё это знание? Возврата к прошлому всё равно нет. Ей никогда не стать прежней Эльтарой. Что увидит Эльстан — отвратительную скользкую тушу? Так зачем ей знать, что случилось с ним? Раз он не счёл нужным известить её, что жив, — значит, на это имелись веские причины. И ей совсем не обязательно знать, почему он так поступил. Принцесса смутно догадывалась, что из этого проистекут только ещё большие страдания. Лучше уж так. Пусть и он ни о чём не узнает. Пусть для него она тоже останется гордой эльфранской саойей. А ей довольно и того, что он жив. Когда-нибудь потом она сумеет выяснить в деталях всё случившееся, но это потом — когда утихнет боль и она сумеет привыкнуть к своему новому чудовищному облику и новой постылой жизни. Когда сумеет добраться до своей мамы…

Эльтара миновала хутор Нивена. Благополучно избежав встреч с тварями Орды, она доковыляла до тихой лесной речки и с безмолвным вздохом облегчения погрузила истерзанное ползанием тело в прохладные воды.

Речушка донесла её до притока Эгера. Вскоре саойя уже плыла на юг по великой реке, в свой черёд она достигла водопадов Эгера. Здесь, в глубоких подводных пещерах, пролегал ещё один путь в Эльфран — тоже, разумеется, защищенный от проникновения незваных гостей.

Толстые железные решётки, искусно замаскированные под причудливо переплетшиеся каменные выросты, надёжно охраняли подводную тропу от неразумных тварей; от тех же, кто имел разум, дорогу защищали могучие чары. На мгновение Эльтарой овладел жгучий соблазн — не произносить пароля, пусть убийственный ответ придёт как можно скорее, потому что у неё самой нет сил прервать постылое земное бытие, и она промолчала, когда до внутреннего слуха донёсся тонкий звон далёкой струны — первое предупреждение вплывшему в запретные воды; не ответила на вызов и когда тонкий звон сменился недобрым басовитым гудением; однако грозный рык — последний сигнал — привёл её в чувство. С лихорадочной поспешностью она сотворила заклятье Прохода, рык тотчас утих.

Длинными извивистыми подземными реками плыла она, в полной темноте, не нуждаясь в воздухе, всё дальше и дальше, глубоко под корнями Тайных Гор; и наконец течение выбросило её в воды обширного Внутреннего моря Эльфрана.

— Мама, мама, отзовись/ Это же я, я, ты слышишь меня?

— Слышу тебя, Белопёрочка. Наконец-то/.. Но… постой… О Силы/ Что с тобой произошло?/ Неужели?..

— Да, мама. Это случилось. Я ушла Вниз.

Эльтара поняла, что мать плачет. Говорить с ней было теперь гораздо проще — саойе казалось, будто она слышит живой материнский голос, а не просто образы, вспыхивающие в сознании.

Это принесло невыразимое облегчение — она наконец выкричалась и выплакала всё горе. Мать долго молчала.

— Где ты сейчас, Белопёрочка? На севере? Где-то на побережье? — Да.

— Тогда плыви вдоль берега на юг. Я встречу тебя.

— Как это — «встречу»? — опешила Эльтара.

— А ты и не знала, что мы, Ушедшие Вниз, можем покидать наши подземелья? Каждый замок имеет сообщение с Внутренним морем. Только мы туда очень редко выбираемся — зачем? Всё, что нужно, мы узнаем и так…

Без всяких приключений, двигаясь на полдень вдоль восходного берега Внутреннего моря, Эльтара через несколько дней добралась до Тардейла. Внутреннее зрение уже вполне заменяло утраченные глаза; улавливая мысли сородичей, саойя точно знала, где находится.

А возле входа в подземные каверны Ушедших Вниз, что обитали под Тардейлом, Эльтару ожидала мать.

Разумеется, они не могли ни обняться, ни поцеловаться. Они могли лишь открыть друг другу сердца, но, видит всесильное небо, это было куда красноречивее всех объятий и поцелуев.

— Пойдём, ты расскажешь мне всё.

Эльтару Эльфранскую поглотила тьма тардейлских подземелий. И никто, даже родной её отец, так и не узнал о проделанном ею пути. Ушедшие Вниз свято хранили тайну. Но прежде чем окончательно уйти во тьму, Эльтара оглянулась. Там, возле входа в подземную пещеру, крутились рыбки; их глазами Эльтара увидела последние отблески угасающего света. И внезапно этот свет потоком хлынул ей навстречу, она захлебнулась в яростном сиянии, точно свежим ветром, а когда способность ощущать вновь вернулась, ей было явлено…

ВИДЕНИЕ ЭЛЬТАРЫ: ДЕТИ МРАКА

Она скользила по самому краю бездны забытья. Боли не было. Правда, тела своего принцесса не ощущала тоже. Она словно бы плавала в густой чернильной темноте, не видя собственной руки, гадая, куда же всё делось. Где она? Быть может, она уже перешагнула порог телесной смерти, почти неведомой обитателям Эльфрана?

Её взорам открылось исконное царство Мрака. Казалось, она стоит на вымощенном серыми плитами полу, а вокруг клубится темнота — всепоглощающая, всепроникающая, могучая…

Шершавый серый пол оставался единственной реальностью. Перед глазами мерцали серебристые круги — от усилий разглядеть хоть что-нибудь в непроглядном. Это продолжалось долго, очень долго, сколько — она не знала. А потом…

В окружавшей Эльтару тьме внезапно родилось какое-то движение, смутное, еле ощутимое. Среди чёрно-бархатных облаков поплыли сероватые гибкие струйки, словно змейки в водном потоке. Мрак изменился. Теперь он стал неоднороден: над плитами пола поплыли иссиня-чёрные клубы. Громадное пространство зала (а это был именно зал, как показалось Эльтаре) начал медленно заполнять тусклый сероватый свет — примерно как лунной ночью в Хьёрварде.

Чёрные облака неспешно плыли над полом. Прямо перед Эльтарой застыло Нечто вроде громадного чёрного куба, словно уродливое сердце этого мира Мрака. А на верхней грани этого куба…

При одном взгляде туда саойя едва не лишилась чувств от острой, режущей боли. По глазам словно ударило беспощадной невидимой плетью. Там, впереди, за всё ещё клубящимися облаками находилось Нечто, наделённое невероятными, недоступными даже отточенному пониманию волшебницы Силами.

Это Нечто потрясало и ужасало. Нигде, никогда, ни в одном из тех миров, где она побывала, Эльтара не видела ничего похожего. Это была не кристально чистая мощь Абсолютного Знания, присущая Великому Орлангуру, и не глуховатая, всеобъемлющая, грубовато-ласковая сила Демогоргона, Соборного Духа Мира, — но нечто первобытное, древнее, совершенно чуждое всему, что Эльтара знала или о чём хотя бы догадывалась. Она была бессильна описать то, что ощущала. Для этогоне находилось ни слов, ни понятий.

Страха она, однако, не испытывала. Она словно присутствовала на грандиозном театральном действе, смысл коего оставался неясен, но притягательность от этого не убывала.

Мрак на вершине чёрного куба был столь глубок и непроницаем, что казался дырой в ткани Мира. И внезапно в этом первородном, изначальном мраке возникло смутное движение. Волны темноты поплыли, словно шлейф развевающегося вокруг ног танцовщицы платья; движение это завораживало, притягивало — и в то же время казалось непредставимо-грозным, словно предвещающим появление какого-то совершенно ужасного создания, новой, небывалой сущности. Эльтара отстранённо подумала, что ей, вероятно, положено испугаться, но страх так и не появился. Она покинула пределы его обширной империи. Здесь и такая — саойя не боялась уже никого и ничего.

Клубы тьмы ползли, текли, свиваясь в чудовищные узлы и петли, а потом в самой их густоте внезапно вспыхнули два алых огня.

Это был словно удар в лицо наотмашь. В грудь как будто упёрся тупой, медленно вращающийся бурав. Багровые эти огни были не просто огнями — нет, в них угадывались страшные провалы, словно каждое Око на самом деле было огнистым жерлом горы, ведущим в неведомые пламенные преисподние.

И — всё. Больше — ничего. Ни тела, ни лика. Одни лишь алые клинки сверлили тьму. Никто не сумел бы описать обладателя этих Очей на языке людей, эльфов или даже Древних Богов.

На вершине чёрного куба так и не появилось никакого тела. В темноте угадывались лишь плывущие в удивительном танце клубы мрака. От страшных глаз, подобно двум коротким мечам, тянулись клинки багряных лучей; два Ока цвета свежей крови плавали в тёмном океане Силы, не нуждаясь ни в какой плоти вокруг себя.

Эльтара смотрела, не в силах оторваться, как заворожённая. Вот красные лезвия взоров качнулись из стороны в сторону… поплыли — и на их пути мрак стал тотчас меняться. Серое сумеречное свечение расползалось всё шире и шире. Молодая волшебница увидела бесконечные ряды исполинских колонн, стоявших концентрическими кругами, центром которых был куб тьмы. Столбы агатовых колонн уходили куда-то вверх, в бесконечность; в самой же середине исполинского храма поблёскивал идеально правильными гранями кубический камень трона; а на троне восседала клубящаяся туча тьмы, из глубины которой на окружающее угрюмо взирали два мрачных глаза цвета свежепролитой крови.

Меж колоннами на плитах пола неподвижно застыли серые изваяния. Люди, звери, чудовища… Причудливые статуи молча стояли, точно спящая стража. Эльтара не успела как следует разглядеть эту удивительную галерею. Взгляд алых глаз двигался по кругу, багряные клинки уходили всё дальше, и мрак вновь заливал пространство между рядами колонн. А потом чудовищные очи обратились вверх — огненные взоры упёрлись в непроглядность невидимого свода.

Было в этом своде нечто такое, что заставило вздрогнуть даже бестелесную сущность принцессы. Таящаяся во мраке на вершине куба мощь была огромна, но нависший над нею высокий свод казался обиталищем Сил не менее могучих. Чувствовалось в этом своде какое-то недоброе напряжение, словно он века и тысячелетия только и ждёт, чтобы обрушиться наконец, превратив в Ничто, в незримый прах и колонны, и серые статуи, и даже сам чёрный трон с его загадочным обладателем.

И наконец зазвучал голос. Глухой, сильный, жестокий, произносивший слова на языке столь древнем, что даже всемогущее время устыдилось бы при этих звуках своей несолидной, несерьёзной молодости.

От мощи этого голоса колонны начали содрогаться и раскачиваться, грозя вот-вот рухнуть. Заходили ходуном статуи, заколебался даже сам чёрный камень трона, на котором восседал говоривший.

Эльтара, конечно же, не могла разобрать слов. Смутно угадывались какие-то полузнакомые корни, древнейшие, исконнейшие; но в сознании немедленно зазвучал и второй голос, негромкий и холодный, тотчас же принявшийся переводить. Впрочем, речь его большей частью состояла из образов, а не из слов…

О какой-то изначальной, древней-предревней вражде говорил Восседавший. О том, что причинил обитателям верхних миров немало именуемого ныне злом.

— Слишком глубоко, увы, посеяны мной семена гнева, ярости и ненависти! — гремело в душе волшебницы. — Но теперь время изменилось. Старик Годовик стёр слишком много сапог, блуждая вокруг моего обиталища. Пришла пора! Сон мой оказался слишком долгим! Вот что я сделаю…

И слова вновь сменились образами.

Взявшись за руки, два ребёнка стремительно неслись вверх сквозь разлетающееся мельтешенье каких-то разноцветных клочьев. Мальчик, жилистый, темноволосый, с уже прорисовавшимися мускулами и задорным курносым носом. И девочка, тонкая, словно былинка, с рассыпанными по плечам волосами цвета спелой пшеницы и длинными, не по-детски большими глазами, уголки их были подняты к вискам, едва прикрытым полу воздушными золотыми локонами.

Эльтара невольно вздрогнула. Мальчик чем-то напоминал Эльстана… а девочка — девочка походила на неё, Эльтару Эльфранскую!

Откуда-то снизу, из клубящейся тьмы, с крошечного чёрного кубика вслед за детскими фигурками тянулась исполинская чёрная ладонь, поддерживавшая и словно толкавшая детей вверх, к свету невидимого отсюда, из глубин, солнца. И вокруг детских головок Эльтара заметила нечто вроде чёрной короны, до предела напоённой Силой Мрака.

Фигурки детей становились всё меньше и меньше, пока не исчезли совсем. Картина видения тотчас изменилась. Взорам Эльтары предстал хутор, очень похожий на тот, которым владел Аргнист, но всё же не тот самый. А по двору его вприпрыжку скакала крошечная фигурка… мальчик? Девочка же исчезла бесследно.

На этом видение оборвалось, сменившись внезапно ворвавшейся в сознание дикой, рвущей внутренности болью и кровавым туманом перед глазами.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА I

Наступило лето — первое лето после разгрома Орды на рубежах Эльфрана. Аргнист благополучно вернулся домой с богатой добычей, и, казалось, на хуторе всё вновь пошло как и прежде. Мужики тешились охотой на Нелюдь — житья не стало от гурров, хедов и гаррид. Гоблины же и тролли, напротив, отчего-то заметно поутихли, всё чаще отирались возле хуторов: «Нет ли какой работы, хозяйка? Дров наколоть, воды натаскать, а может, лесины валить нужно иль из чащи уже поваленные вытаскивать?»

О Саате на хуторе Аргниста не вспоминали. Ну была такая, была да и сгинула. Арталег вон выделяться всё ж хочет. Аргнист вроде бы и против, да ему тоже не сладко — уж больно крут его средний сделался. Так дело и затянулось.

Двалин вновь вовсю развернулся в кузнице — обарывал тоску работой. Ярина-ведунья по соседним хуторам прославилась несравненной травницей, повитухой и докой по любым женским болестям — словно там, в Галене, только тому и училась. Молодки приняли её в свой круг и слушали с раскрытыми ртами, когда девчонка, их куда моложе, вдруг начинала рассказывать такие вещи про мужиков, что краснели даже стены. Иные из молодиц попытались воспроизвести услышанное в постелях с дружками — и наутро прибегали с выпученными глазами, благодаря Ярину за совет. Та лишь горько усмехалась.

Тихо, мирно и благостно, но плавное течение жизни не могло обмануть ни Ярину, ни гнома. Они почти не разговаривали — Двалин ожесточённо бил тяжёлым молотом по раскалённым железякам в кузне, Ярина ушла в целительство, но, встречаясь, они находили друг друга глазами, в которых застыло понимание: «А ведь уже скоро-скоро…»

Что последует «скоро-скоро», они сказать не могли, лишь твёрдо знали, что тихое бытие Свободных Хуторов будет взломано и сметено могучими иномировыми силами, которые уже начали свой разбег. Гном и колдунья ждали.

И ждать им пришлось до осени.

Когда с Отпорного Хребта вновь потянуло холодом, Листяные Хозяева закончили укутывать землю жёлто-бурым предзимним одеялом и выпал первый снег, к воротам Аргнистова владения вышел неведомый человек.

Высокий, лет сорока на вид. На резком лице лежали глубокие острые морщины, из-под кустистых бровей холодно смотрели чуть прищуренные серо-стальные глаза. Он ничего не имел при себе, даже оружия.

Защитник выкатился было из-за угла, угрожающе зашипел, вскидывая клешни на изготовку. Гость только покосился на него — и Защитник, бесстрашный боец, в одиночку выходивший против бесчисленных отрядов Орды, внезапно съёжился, втянул клешни и щупальца, являя собой полную покорность судьбе.

— Вот так-то, — назидательно проговорил гость и, легко коснувшись тяжёлых створок, открыл ворота. Он миновал двор — и его никто не окликнул, словно все разом ослепли.

Он поднялся на крыльцо — и сторожевые псы только жалобно скулили, поджимая хвосты.

Он прошёл запутанными коридорами хутора — и никто из встретившихся ему мужиков и баб не озаботился спросить: «Эй, любезный, а что это ты тут делаешь?!»

Странный гость остановился перед дверью одной из светёлок. Осторожно постучал, дождался ответного: «Ты, Лииса? Не заперто у меня!» — и вошёл.

Возле окна сидела Ярина. Ловкие пальцы девушки перебирали заготовленные летом травы, собирая их в пучки и связки.

— Ли? — Ярина повернулась к двери и обмерла. Задохнулась, подавилась невырвавшимся криком, зажав рот ладошкой. Пришелец аккуратно притворил за собой дверь и прошёл к окну.

— Здравствуй, Ярина-ведунья. — Он откровенно рассматривал её, и взгляд гостя тяжелел с каждым мгновением. — Здравствуй.

— 3…здравствуй… — пролепетала девушка, не в силах отвести взгляда от сурового лица вошедшего. — Ты кто?

— Зовут меня Рагнвальд. Я пришёл повидать тебя. Слава о твоих талантах разлетелась далеко по окрестным землям…

— Так у тебя хворь? — оживилась девушка. Так хотелось верить, что странный незнакомец пришёл к ней как к целительнице… ну, в самом крайнем случае, если он помнит её по Галену, — как к гулящей… но не из-за терзающих каждую ночь страшных снов, в которых она была не Яриной, молодой ведуньей шестнадцати зим от роду, а совсем иным, могущественным, волшебным существом, владевшим обширным королевством…

— Хворь, — кивнул Рагнвальд. — Рана, знаешь ли, очень странная… Гноится, не проходит… целители говорили — руку отрезать надо. А куда ж мне без правой руки? На тебя вся надежда…

И хотя ни его тон, ни облик никак не говорили о том, что перед Яриной отчаявшийся больной, преодолевший, быть может, десятки лиг, девушка поверила. Потому что очень хотела поверить.

— Давай взгляну…

Рана и впрямь оказалась страшной. Громадная, гноящаяся, глубокая, она тянулась от плеча до локтя, мало не доходя до кости. И вверх, к шее, уже показалась гибельная краснота. Резать нужно было немедленно. И всё же…

— Я попытаюсь, хотя…

— Вот это попробуй. — Рагнвальд извлёк из-за пазухи недавно сорванную зелёную веточку. Самую обычную веточку, но Ярина отчего-то при виде её вздрогнула.

— Постой… отварами промыть…

— Промывали уже, — глядя ей прямо в глаза, ответил Рагнвальд. — Ты заклятье своё наложи. Как умеешь.

Ярина взяла веточку, задумчиво повертела в тонких пальцах. Почудилось, будто зелёные лепестки ожили и потянулись к ней, словно узнавая. Она взглянула на рану и сморщила лоб, приготовившись составлять заклинание.

— Погоди… — шёпот Рагнвальда, казалось, лился прямо ей в душу. — Забудь об этом… Не словами чаруй — душой, душой, Яли… Ярина!

Этот голос проникал в самую глубь её памяти, заставляя трепетать всё существо. Ему невозможно было не подчиниться… и губы Ярины помимо воли начали произносить диковинные, небывалые слова на странном языке, а руки осторожно провели зелёной веточкой по страшной ране Рагнвальда…

Мужчина напротив Ярины сжал зубы при виде стремглав затягивающейся раны, прошептав: «Да, это она!»

И тут же весь морок разом оставил девушку. Она увидела улыбающегося незнакомца со свежим розовым рубцом на правой руке и оставшуюся в руках зелёную веточку — куда как странную, она словно могла говорить с ней, Яли… Яриной!

— Спасибо. — Рагнвальд учтиво склонил голову. — Я не ошибся в тебе. Ярина, ты наделена великими силами! И нельзя им так долго оставаться в небрежении.

— Что ты имеешь в виду… Рагнвальд?

— Тебе никогда не приходила в голову мысль покончить наконец с Ордой?

— С Ордой? — поразилась Ярина. — Мне?

— Ну, не только тебе. Одна ты не останешься.

— Но как? Когда-то я истребила немало этих тварей…

— Знаю. Нанизала на ножи травы. Очень мощное чародейство, не подвластное почти никому в этом мире.

— Рагнвальд… Ты маг? Чародей?

— Ну, можно сказать и так, хотя это не совсем верно. Я занялся бы Ордою сам, но, увы, совершенно не имею возможности.

— Есть немало таких, что хотели бы извести Орду, — медленно произнесла Ярина. — Хозяин Аргнист, гном Двалин, местный кузнец, друг мой…

— А также ещё один, по имени… гм… Эльстан, что живёт на хуторе Нивена.

— К чему твои слова, Рагнвальд?

— К тому, что пора уничтожить Орду. Она уже достаточно порезвилась здесь. Но покончить надо не с чудовищами и даже не с их гнездилищами, а с теми, кто эти гнездилища создавал. Понятно?

— Понятно…

— Бери Двалина и отправляйся, — не терпящим возражения тоном закончил Рагнвальд. — Дорогу поможет отыскать… гм… Эльстан. С ним я тоже поговорю. Чтобы через неделю вас здесь уже не было!

— Постой! — запоздало крикнула Ярина, когда за гостем уже закрывалась дверь. — Постой! Ты ведь… ты ведь узнал что-то о том, кто я такая?

— Ты все поймёшь про себя, если сумеешь исполнить свой долг, — глухо донеслось из-за двери. — Тогда мы ещё встретимся. А пока — прощай!

— Ты забыл меня, Губитель. Но я не виню тебя. Я отдал тебе неверный приказ — приказ, который невозможно было выполнить. Теперь перед тобой новое дело. Отыскать тех, кто наслал Орду на Северный Хьёрвард. Если выполнишь это, обещаю тебе поистине бесценную награду — свободу воли и правдивую историю твоего рождения.

Он стоял передо мной, высокий и худощавый, с горящими Силой глазами. Я узнал его. Именно он говорил со мной в галенском храме, о чём я потом напрочь забыл. Что-то случилось во время схватки с неведомым Врагом — нечто, полностью стёршее из памяти встречу в Галене Светлопенном.

— У тебя будет двое спутников. Они с соседнего хутора. Я постараюсь уговорить присоединиться к тебе и четвёртого с пятым, но рассчитывай пока только на себя. Ты должен отыскать дорогу к хозяевам этой Орды.

— Но, Рагнвальд… — возразил я. — Как же мне узнать этот путь? И почему ты, такой всезнающий, не идёшь с нами? Или, по крайней мере, не подскажешь, где искать эту дорогу?

— Ответ прост. — Он нахмурился и сжал кулаки. — Закон Равновесия. Если вмешаюсь я, то сила противодействия возрастёт стократно. Без меня вам с ней будет не справиться, а сопровождать вас всю дорогу я не могу. Не могу даже подсказывать. Чем больше вы поймёте сами, без подсказок со стороны, тем легче окажется странствие. Выступайте немедленно!

— Кто ты, Рагнвальд?

И он мне ответил. Я поклонился.

— Твоя воля будет исполнена.

— Да не моя воля! — Он досадливо сморщился. — Не моя! А этой несчастной земли без радости! Неужели вам, на ней живущим, всё нужно втолковывать, точно неразумным детям?! Уж от тебя-то, Губитель, я ждал совсем другого. Что ты сам ринешься в бой…

— Орда не была моим врагом, — возразил я.

— А теперь? Теперь, когда у тебя есть крошка-сын?!

— Теперь — да.

Он повернулся ко мне спиной, шагнул прочь — и исчез. А над головой у меня упруго ударили крылья быстрого коричневого сокола.

Они встретились на следующий день на полпути между своими хуторами. И договорились выйти в путь немедленно, пока все дороги окончательно не сковала зима. Никто не знал, где следует искать пути к хозяевам Орды, но тот, кого Ярина и Двалин знали под именем Эльстан, сказал, что главное — найти самое большое гнездилище Орды, а там уж он постарается.

Они договорились. Но выйти не удалось ни на следующий день, ни через неделю. Потому что с севера сплошной всеуничтожающей лавиной повалила Орда, и сразу же нашлась масса иных неотложных дел: Ярина пользовала раненых и помогала Защитникам, Двалин, исполняя обет, дрался с тварями врукопашную, а Эльстан — то есть Губитель — трудился в поте лица, пытаясь отстоять хутор Нивена. Для его обитателей он, Губитель, оставался единственной надеждой.

Защитники тоже трудились в поте лица.

Мне давно уже не приходилось так трудно. Только схватившись с Ордой, я понял, что единоборство с неведомой противницей не прошло для меня даром. Многое я утратил — не насовсем, но пользоваться пока не мог. И не мог явиться перед сонмами тварей в облике неуязвимого призрачного воина, как сделал это однажды на берегу быстрого Гардрага. Приходилось пользоваться куда более простыми средствами… Огонь, вода, ветер — ими я мог ещё кое-как управлять, но более сложные магические составляющие этого мира перестали мне повиноваться.

Я ждал весны.

Весны ждали на всех хуторах Лесного Предела. Никогда ещё Орда не нападала с такой яростью, и никогда её не оказывалось так много. Погиб род Харлага — не спасли даже Защитники. Орда бросила против него такую пропасть тварей, что даже пришедшие на красный огонь соседи ничего не смогли сделать — лишь спасли нескольких чудом уцелевших детишек. Два осиротевших Харлаговых Защитника так и остались на пепелище, а к утру издохли.

Теперь дружине Аргниста приходилось садиться в седло каждый день. Каждый день мимо хутора, словно гигантские чёрные змеи, извиваясь между деревьев, ползли живые потоки чудовищ. Защитники стояли насмерть, но и у них раны стали прибавляться быстро, очень быстро… Ярине приходилось каждое утро затягивать их своими заклинаниями.

Куда же тут уйдёшь?

Хотя в редкие дни затишья они втроём покидали свои хутора. И, объединившись, отправлялись на охоту, истребляя Орду везде, где только встречали. Ярина пускала в ход заклятье Зелёных Мечей, хотя глубокие снега требовали очень много сил, чтобы живые лезвия достигли поверхности целыми и невредимыми. Эльстан же испробовал на тварях Орды весь свой богатый арсенал, правда, стараясь не слишком усердствовать, чтобы не оставить выжженной пустыни на месте кормивших хутора лесов.

Ничто не помогало.

И лишь когда наступила весна, пришло облегчение. Орда дружно ушла на север; Ярина, Эльстан и Двалин смогли наконец выступить в поход. Втроём. Никаких иных спутников у них так и не появилось.

Рагнвальд вышел на открытое место. Позади осталось чахлое северное мелколесье, истерзанное свирепыми морскими ветрами, а впереди, на самом берегу, уходили ввысь ослепительно белые стены Снежного Замка.

Миновав ворота, странник небрежно распахнул двери главной башни, одним взглядом заставил грохнуться сторожевой скелет и начал подниматься по лестнице.

Горджелина нигде не было. Замок был пуст, куда-то исчезла даже челядь. Рагнвальд трижды обошёл все покои, лишь иногда на мгновение задумываясь, отворял многочисленные потайные двери — нигде никого и ничего.

И никаких следов беспорядка, борьбы или тому подобного. Замок был в идеальном порядке, даже пыли нигде не скопилось. Горджелин словно вышел ненадолго пройтись — но куда? И где тогда слуги? Обратно, к сторожевому скелету, Рагнвальд спустился чернее ночи. Несколько пассов — и создание вновь смогло отвечать. «Где хозяин?!»

«Нет. Не есть здесь. Место — не здесь. Где — не знать».

Рагнвальд закусил губу. Нет, так дело не пойдёт. Зима на излёте, те трое с хуторов должны вот-вот тронуться в путь — им надо дать надёжного провожатого. Но где же всё-таки этот Горджелин?!

Гость схватил так и не ответивший ему череп. Ладони легли на височные кости, глаза Рагнвальда затуманились, веки опустились, теперь он видел и слышал совсем другое…

«Так ты ручаешься, Акциум? Ты ручаешься, что в обмен на это я смогу вернуть Эльтаре прежнее тело?»

«Ах, молодой человек, молодой человек! Ну нельзя же до такой степени не доверять собственной голове! Как будто вам неизвестно, на что способен старый Акциум, проректор Академии!»

По лестнице стремительно спускались двое — Горджелин в снежно-белом, отделанном мехом плаще, и нескладный низенький старикашка. Увидев лицо старика, Рагнвальд застонал.

Вслед за Горджелином здоровенный тролль осторожно тащил изящную колыбельку. Рагнвальд удивлённо поднял бровь.

«Это ваша дочка, молодой человек?.. Очаровательный ребёнок! И куда же вы хотите определить её, позвольте узнать?»

«Акциум, это моё дело, — ледяным голосом ответил Горджелин. — Едва ли тебе это так уж необходимо знать…»

«Как знать, как знать, молодой человек… Могут возникнуть такие неожиданные обстоятельства…» «Ты её не получишь! — яростно бросил Горджелин. — Она не входила в наш договор!» «О да, конечно! Никто не подвергает договор сомнению. Прошу прощения, молодой человек, если заставил вас переживать. И в мыслях не имел ничего дурного!..» Рагнвальд вновь застонал.

«Что у вас там в голове, это другое дело, — не слишком вежливо ответил Равнодушный. — Вас моя дочь не касается, и всё тут».

«Но можно хотя бы узнать её имя? Вы-то, молодой человек, надеюсь, не подвержены этому глупому суеверию — мол, нельзя никому открывать истинного имени ребёнка?»

«Не подвержен. Её зовут Лидаэль. Ещё вопросы есть?»

«Ну что вы, что вы, молодой человек… Узнаю в вас вашу почтенную матушку. Истинную Волшебницу Фелосте.^[32] А кто ваш почтенный батюшка, позвольте полюбопытствовать?» Ответа Горджелина существо не расслышало.

Волшебники миновали клетушку сторожевого скелета. Тролль вынес вслед за ними колыбель. Горджелин повернулся к слуге. «Всё понял?»

Тот ответил утвердительным мычанием. «Тогда в путь!»

Вокруг тролля взвихрился небольшой смерч. Несколько мгновений спустя на том месте уже никого не было.

«Куда это вы его, молодой человек? Да ещё с такими ухищрениями!»

«Не твоё дело, Акциум. Ты слишком любопытен, старик! Довольствуйся тем, что я иду с тобой, и прекрати задавать глупые вопросы!»

«Молодой человек, ну нельзя же быть таким обидчивым!..»

Странная пара медленно шла к берегу бухты. Скелет-сторож провожал хозяина взглядом пустых глазниц, и Рагнвальд увидел, как Горджелин и Акциум сели в небольшую лодочку, запряжённую парой морских зверей-левиафанов. Старик хлопнул вожжами, и упряжка помчалась, вздымая громадный белый бурун. В считаные мгновения она скрылась из глаз.

Рагнвальд со вздохом отпустил сторожа. Тот грянулся на камни безжизненной грудой костей. Осторожно притворив за собой дверь, Рагнвальд вышел во двор. На лице его написано было жестокое разочарование. Он сделал несколько шагов по гладким белым плитам — и вновь устремился ввысь коричневокрылым соколом.

— Дедушка, я уложила Лидаэль. Можно мне пойти поиграть?

— Иди, конечно, Ками. Кончил дело — гуляй смело. Не знаю, что бы я без тебя делал! Ты так ловко с малышкой управляешься…

— Гномы научили. Они молодцы, всё умеют… А мамы всё нет и нет…

— Гхм… Ками… ты же знаешь… Лидаэль — твоя сестрёнка…

— Ну да, ты говорил… мама заболела, очень заболела… Но я всё равно верю, что она вернётся!..

— Не думай сейчас об этом, малышка. Вон тебя уже твои друзья заждались.

Старый Хрофт прикрыл за девочкой дверь и только теперь позволил себе любимый жест — от всей души грохнул кулаком по столешнице. Пр-роклятье! Всё сердце спалишь с этими девчонками… Горджелин вон тоже хорош — раскаялся, вернул Золотой меч и попросил приглядеть за их с Эльтарой дочерью — Лидаэлью, поскольку он сам, как выразился, идет спасать Эльтару, ушедшую Вниз.

Отец Дружин покачал головой. Она просто герой, эта принцесса. Всё отдала, чтобы только жил Эльфран. Родила Равнодушному дочь и ушла. Ушла Вниз. Бросила даже поиски своего разлюбезного Эльстана…

А Горджелин-то, глянь, отрёкся от собственного прозвища. Знать бы, куда он отправился то проклятие снимать? Да и как ему это удастся?.. Отец Дружин помрачнел, ибо кому-кому, а ему-то история этого проклятия была известна доподлинно и во всех подробностях.

В дверь постучали.

— Входи кто ни есть! — бросил Старый Хрофт своё обычное присловье.

— На сей раз я, — раздался с порога негромкий голос, и Отец Дружин замер, точно поражённый громом, ибо уже много, много веков не слыхал этого голоса вживе! — Здравствуй, дружище. Я смотрю, ты обзавёлся семьей? Одну девчурку я видел — носится с гномами, — а вот и вторая… Это твои, старина?.. Только не называй имён, — предупреждающе поднял руку гость. — Здесь я Рагнвальд.

Вытаращив глаза, Старый Хрофт смотрел на осторожно присевшего к столу гостя.

— Приди в себя, друг мой, — услышал он. — Я рад, что твой Золотой меч сверкает так же ярко, как и прежде! Скоро для него найдётся достойное дело.

— Дело? — тупо проговорил Отец Дружин. Он никак не мог оправиться. Визита этого гостя он ожидал меньше всего.

— Да, дело, — кивнул Рагнвальд. — Дело, которым я сам, увы, не могу заняться, — Неназываемый ждать не любит. Надо покончить с Ордой, Один. Надо покончить. Я собираю отряд. Надеюсь, ты поведёшь его.

— Я? Отряд? Какой? — вырвалось у Хрофта. — Погоди, расскажи сначала…

— Нет, дружище, — мягко покачал головой Рагнвальд. — Сперва я расскажу тебе про Орду. Я ввязался в это дело случайно, когда один молодой и прекраснодушный волшебник запечатал одно из гнездилищ Орды Печатью Вечного Короля. Он не знал, не мог знать, что за этим воспоследует, и мне пришлось вмешаться. Увы, пока я разбирался с Печатью, показал себя хозяин Орды — самозваный Властелин Мрака, Тёмный Властелин. Он знает меня как Судью. Я дал его подручному убить меня — и понял, что за Ордой стоит именно этот самозванец. Кто он такой — я догадываюсь. Ты, полагаю, тоже…

— Думал я об этом, брат… Рагнвальд. Он не с острова Брандей. Этих тварей я за сотню лиг почую!

— А ты не учуял, что Горджелин ушёл с одним из них? Точнее, — лицо Рагнвальда исказило настоящее страдание, — из тех, кто не так давно ушёл к ним… Теперь его зовут Акциум.

— Акциум?.. Что за дурацкое имя… Но погоди о Горджелине! Про него будет отдельный разговор. Что с Тёмным Властелином?

— Так вот, с ним всё вроде бы ясно, кроме двух вещей — где он скрывается и за каким демоном ему это потребовалось.

— И ещё одно, насколько мне известно, — внезапно перебил старого друга Хрофт. — Откуда взялись Защитники? Их-то явно не Тёмный Властелин сотворил! Я, признаться, думал, это твоих рук дело…

— Нет, — Рагнвальд с сожалением покачал головой. — Не моих. И ты верно заметил — непонятно, кто и зачем отправил их в Лесной Предел. Ещё одна загадка. А кроме того, да будет тебе известно, о Хрофт, владыка Асгарда, — в наших краях появился Губитель.

— Что? — Отец Дружин аж привстал с лавки. — Ты не ошиб… Тьфу, извини… Конечно же, ты не ошибся. Губитель! Добрался, значит, до нас?

— Ему кто-то помог вырваться из заточения. И не просто вырваться, а очутиться именно в нашем мире. Счастье ещё, что он ничего не помнит! А когда я попытался натравить его на Орду, против него тотчас же выставили его вторую ипостась. Понимаешь, о чём я?

— Возрождающий…

— Вернее, Возрождающая. Насколько я мог понять, у них всё кончилось ничьей, и теперь оба зализывают раны. Снова вопрос — кто послал Возрождающую и почему? А напоследок — для тебя ещё один сюрприз. Наклонись пониже. Недавно я тут встретил… — Рагнвальд совсем утишил голос, так что невозможно стало разобрать слова.

— Не может быть! — подскочил Отец Дружин.

— Да, я тоже едва не сошёл с ума, как только понял, кто она такая. И тоже ничего не помнит о своём прошлом!

— Но как такое могло получиться?

— Не знаю. И никто не знает, кроме того, кто сделал это.

— Быть может, Великий Орлангур?

— Да, мне тоже пришло это в голову. Но сие, увы, не проверить. Дух Познания закрылся ото всех и не откликается на зов. То же самое и с Демогоргоном. А пробиваться к ним силой…

— Да, ты поразил меня, — медленно произнёс Отец Дружин. — Но давай вернёмся к Орде! Как ты мыслишь с ней справиться?

— Отыскать Тёмного Властелина и наконец разобраться с ним. Он уже давно пакостит по мелочам.

— Ничего себе мелочи — триста лет мучить и тиранить целую громадную страну…

— Но ведь не весь мир, даже не континент от моря до моря, — возразил Рагнвальд. — Беда в том, что я не могу вмешиваться во всё это сам! Приходится искать посредников… И чем слабее они, тем лучше. Извини, я не хотел тебя обидеть…

— Понимаю, — горько кивнул Хрофт. — Закон Равновесия…

— Да. Проклятый и благословенный Закон Равновесия. Итак, ближе к делу. В спутники тебе я дам Губителя, Ярину и одного крепкого гнома, по имени Двалин. Он не маг, но на топорах одолеет любого мага. Хотел позвать ещё и Горджелина, но тот, увы, отправился с Акциумом…

— Ты хочешь покончить с островом Брандей?

— Видит всеведущий Дух Познания, у меня нет более жгучего желания после мечты изгнать Неназываемого!

— У меня тоже… — вздохнул Хрофт. — Правда, сейчас девчонки эти…

Дверь скрипнула. Появилась усталая Ками, наигравшаяся и набегавшаяся всласть. Рагнвальд внезапно хлопнул себя по лбу.

— Ну конечно! А я-то гадал, где мог её видеть! Конечно!

— Садись ужинать, Ками…

Ничуть не дичась чужого, девочка подошла к гостю и церемонно присела.

— Здравствуй, Ками, — на сей раз Рагнвальд улыбнулся не одними губами.

— А откуда ты знаешь мою внучку? — удивился Старый Хрофт, незаметно для девочки подмигивая собеседнику.

— Видел её вместе… вместе с Эльтарой, её матерью, в славном Галене.

— Ты видел нас с мамой? — не выдержала девочка. — Ты знаешь мою маму?

— Знаю, милая, хоть и не так хорошо, как твоего деда.

— А ты не можешь её вылечить?

— Ками, Ками! — укоризненно заметил Отец Дружин. И, обращаясь к Рагнвальду, поспешно закончил: — Эльтара Эльфранская ушла Вниз, родив Лидаэль. А отец — Горджелин Равнодушный! (Разумеется, Хрофт озаботился, чтобы этих слов Ками не услышала. Зачем расстраивать бедняжку, и без того удерживаемую на грани смерти одними лишь заклятьями!)…

Друзья продолжили беседу, лишь когда девочка ушла спать.

Рагнвальд рассказал о схватке со змеиным царём в порту Галена, когда ему счастливо удалось воспользоваться телом погружённой в забытьё Ками и, не нарушая Закона Равновесия, помочь Эльтаре отбить вожделенную Печать…

— Если бы всё тогда и кончилось вместе с борьбой за Печать. — Он грустно покивал головой. — Впрочем, хватит об этом. Меня сейчас куда больше заботит Орда…

— Да, идти надо, но на кого же я брошу детей? — Старый Хрофт усмехнулся. — Кто бы мог подумать, что на старости лет я снова стану дедом!

— Дети?.. Да, дети… — смешался Рагнвальд. — Проклятые дела, из-за них перестаёшь замечать очевидное! Да… выходит, тебе нельзя идти. Ками без тебя пропадёт. А если бы я и придумал, как вдохнуть в неё побольше жизни, остаётся ещё Лидаэль… Которую не бросишь первой попавшейся няньке… Ты уже заметил, что она…

— Избрана Великой Тьмой? Да, конечно, заметил.

— Нет, — принимая решение, покачал головой Рагнвальд. — Тебе идти нельзя. Никто, кроме тебя — да ещё Эльтары, — не смог бы справиться с этой крохой. — Он кивнул в сторону колыбели.

— Так они же не совладают без меня!

— Значит, всевластие Орды продлится ещё дольше. Чёрные маги Брандея уже научились использовать её в своих целях. Эльфран едва-едва устоял! Второй раз они станут действовать искуснее. И тогда… Сперва Орда затопит Гален, потом Фейнские баронства, потом Эльфран, затем крайний запад континента… Ну а после того перекинется и на другие материки. И тогда придётся бросать нашу войну, возвращаться и наводить порядок. — Рагнвальд скривился. — Упаси нас от этого, Великий Орлангур.

И Старый Хрофт остался дома.

Расставшись наутро с Отцом Дружин (они проговорили до рассвета), Рагнвальд в облике сокола отправился на морской берег.

— Неужто на Чёрный остров? — чуть слышно прошептал он. — Что они там задумали сделать с Горджелином? Зачем он им понадобился?

Странник мучительно колебался. Великий Закон Равновесия давил на плечи, словно мельничный жернов на провинившегося раба. Схватиться с брандейскими магами в открытую значило обречь себя на войну ещё и с Хаосом…

Рагнвальд колебался, однако принять решения так и не успел.

— Брат! Брат! Скорее! Боюсь, назревает прорыв!

Лицо Рагнвальда исказилось. В досаде он пнул ни в чём не повинный булыжник и резко подпрыгнул вверх. В следующий миг Врата Реальности захлопнулись за ним.

ГЛАВА II

Ярина, Губитель и Двалин вышли в путь, когда на дворе уже стоял птицезвон и атаки Орды прекратились. Ушли — и сгинули, как сквозь землю провалились. Миновало лето, наступила осень; Саата рыдала ночи напролёт, едва не наложила на себя руки — подружки из петли вытащили. За осенью наступила зима, вновь нахлынула Орда, вновь по всей земле кипели яростные схватки, — а ушедшие так и не появились. Минул год, потом ещё один, ещё и ещё… Скончался в своей постели старый Нивен, связка хозяйских ключей перекочевала на пояс к его старшему сыну, который при живой жене начал домогаться оставшейся беззащитной Сааты. И молодой женщине не оставалось ничего другого, кроме как падать в ноги отцу…

Родительское сердце не камень. Растаяло от жарких дочерних слёз, да и внуков — чад невинных — не толкнёшь же своими руками на погибель? Полюбовник проклятый, колдун захожий, сгинул где-то в неведомости — и позор, считай, покрыт. Тем более что сам Аргнист сына непутёвого, Арталега, с позором прогнал. Теперь живёт тот хоть и при отцовом же хуторе, но на отшибе, и мало кто с ним и словом-то согласен перемолвиться…

И пошло время. В свой черёд приходила Орда, с каждым годом собирая всё более и более богатую дань. В свой черёд приходила Нежить, но ей доставались одни объедки. Несколько семей, дойдя до последней степени отчаяния, попытались уйти на юг — да только куда там! Остались на проклятой Костяной Гряде…

Всевеликое Вольное Войско тем временем отбило вялый натиск орденских последышей, ибо отпущенные было с миром отцы капитулярии, конечно же, не успокоились. В первое же лето после своего поражения они собрали силы: кое-кто из особо глупых баронов Фейна, наёмники со всех сторон света, части королевского войска, храмовые дружины. Однако эта разношёрстная компания оказалась дурной армией — наёмники были недовольны отсутствием добычи, бароны резко поумнели, пару раз угодив в мастерски подстроенные засады, королевские гвардейцы вскоре пришли к выводу, что эти поселяне недурно воюют и не всё ли равно, кто будет сдерживать Орду на бывшем Рыцарском Рубеже?.. Храмовые дружины, быть может, были неплохи в расправах с галенскими колдунами — гонения на тех не прекращались, — но для настоящей войны не годились. Хорошо дрался только полк из уцелевших братьев рыцарей, однако и он, изрядно потрёпанный, вынужден был отступить. К осени война заглохла сама собой, а потом галенские толстосумы деликатно намекнули его величеству, что торговля страдает, а значит, войну пора кончать. Ведь и в самом деле, не всё ли равно, кто охраняет северные границы королевства?

Однако король, его светлое величество, на сей раз оказался куда умнее, чем ему положено по должности, правильно сообразив, что простолюдины теперь валом повалят на север, в это самое предерзкое Вольное Войско, и за зиму сумел-таки втолковать это и своим вассалам — мелким королям, хотя правильнее было бы называть их герцогами, и не вассалам — баронам Фейна. На следующее лето состоялся большой поход. Вольное Войско было лишено настоящего командира — Аргнист мог командовать и десятком, и сотней, и тысячами, а вот Фрабар, увы, был хороший человек, но доверять ему что-то крупнее десятка оказалось никак нельзя, — и дело закончилось великой кровью для обеих сторон. Нарочные Вольного Войска отыскали в лесах хутор своего былого предводителя, Аргнист внял их просьбам и сумел-таки если и не выиграть войну, то, по крайней мере, закончить её почётным миром. Его величество король Галена вскоре после этого скончался от огорчения, престол перешёл к сыну, весьма неглупому молодому человеку, догадавшемуся воспользоваться усилением Орды и предложившему Вольному Войску договор, ограничивающий его численность. Взамен этого он щедро открывал ему свои арсеналы, помогал оружием, знающими командирами и так далее. Вскоре само Вольное Войско, блюдя слово, было вынуждено выставить кордоны на своих границах и заворачивать беглецов назад.

И среди всего этого кошмара, не торопясь, но и не мешкая, рос сын Сааты и прозывавшегося Губителем — мальчик по имени Аратарн.

Он научился распознавать тварей Орды раньше, чем запомнил все лица соседей по хутору. Он научился всаживать стрелу в глаз хоботяре раньше, чем играть в салочки или прятки со сверстниками. Он выходил в одиночку против брюхоеда или броненосца раньше, чем впервые поцеловал девушку. Он был обычным парнем Свободных Хуторов.

Так шли годы. Никто уже не сомневался, что отец паренька сгинул навеки. Его нельзя было назвать «приятным во всех отношениях», молодого воина Аратарна: слишком часто вспыхивали бешенством глубоко посаженные чёрные глаза и слишком скор он был на кулачную расправу. И лишь мать да ещё единоутробная сестра Киита умели охладить его пыл.

Саата стала известной травницей — с других хуторов даже слали способных девчонок ей в обученье. Киита полностью унаследовала таланты матери, и летом они вместе с братом часто уходили блуждать по укромным оврагам и распадкам, где можно было отыскать самые редкие целебные растения. Аратарн оказался наделён каким-то мрачным бесстрашием. Он никогда не отступал перед противником. Правда, умел он и выбрать дорогу так, что на пути самых страшных врагов, вроде хоботяр и рогачей, не попадалось…

Он был похож на своего отца, хоть и не знал этого. Он рано лишился волос, но странным образом это его не портило. Кожа посмуглела, руки налились силой — парень в четырнадцать лет играючи ломал подковы и гнул железные кочерги. Он был молчалив и не имел друзей среди погодков; зато со странным удовольствием возился с малышами, которые липли к нему, точно мухи на сладкое.

Он не был искусным рассказчиком, всегда предпочитая действовать, а не говорить. И радостью для него были схватки. В них он оживал; а когда бой заканчивался — вновь становился сам собой: угрюмым, неразговорчивым, сторонящимся компаний и нехитрых хуторских развлечений.

Избегал он и девчонок. Как только они начинали бросать на него чуть более заинтересованные взгляды, он тотчас шарахался от них, словно от зачумлённых. А таких взглядов становилось всё больше и больше — он был красив необычной, мрачной красотой откровенной силы. Его тело в сплетениях мускулов, когда он, обнажённый до пояса, трудился у колодца, вызывало восхищённые ахи и охи хуторских прелестниц. Однако ни одна ещё не могла похвастать, что ей удалось заполучить эту редкостную добычу.

Он знал, что отец ушёл сражаться с Ордой. Саата не раз рассказывала ему об этом. Однако никто на хуторе не ведал, что Аратарн уже давно дал нерушимую клятву — в один прекрасный день отправиться в собственный поход и если не отыскать отца или хотя бы его могилу, то уж по крайней мере как следует поквитаться с тварями! Если бы у паренька спросили, как он собирается это сделать, ничего вразумительного он, конечно же, сказать бы не смог; однако глубоко-глубок о в нём жила неистребимая, твёрдая, точно гномья сталь, уверенность — настанет день, и он отыщет пути.

Текло время и в просторном бревенчатом доме, привалившемся к склону холма возле южного рубежа Ар-ан-Ашпаранга, где обитали Ками, Лидаэль и Старый Хрофт, ничуть не изменившийся за эти годы. Девочки же выросли, как и положено смертным. Отец Дружин частенько и с недоумением косился на младшую свою «внучку» — Лидаэль: дочь Перворождённой и владеющего посохом мага, похоже, не унаследовала природы своих родителей…

Эта жизнь совершенно сбила с толку старого воина. Что делать с этими плутовками? Ками уже двадцать семь… по людским меркам — старая дева. Замуж бы ей… детей… но ведь Спутник может жить только рядом с тем, кто поддерживает в нём жизнь. Без заклятий Старого Хрофта бедняжка не протянет и двух дней.

Вестей ниоткуда не приходило. Правда, в один прекрасный — или проклятый? — день до Хрофта сумела дозваться Эльтара Эльфранская…

Она не захотела говорить ни о чём ином, кроме Ками и Лидаэли. И впоследствии, дотягиваясь мысленным неизречённым словом до Хрофта, спрашивала его только о девочках. Сперва — о девочках, потом — о девушках… Время более не существовало для ушедшей Вниз принцессы Эльфрана.

И лишь один раз у неё вырвалось горькое признание. Тот, ради кого она бросила свою страну и отправилась в странствие, оказывается, был жив. И преспокойно обосновался на одном из хуторов Лесного Предела, отчего-то решив порвать и с родиной, и с ней, Эльтарой… Почему он так поступил, саойя теперь знала. Другая! Он нашёл себе другую! Игрушку из рода смертных!.. Они даже завели ребёнка! У него, Рождённого Волной, появился сын от смертной женщины!.. Этого принцесса простить уже была не в силах. И теперь мучилась ещё и ревностью. Ревностью и непониманием — как могло всё так случиться?..

— Я прозакладывала бы оставшуюся у меня душу кому угодно, Владыке Зла, если бы он существовал, чтобы только понять это/ Чем она лучше меня?/ Один, Один, великий Один, помоги/

— Чем же, моя принцесса? Разве в силах я вернуть тебе тело или, скажем, твоего Эльстана?

— Нет, но хотя бы объяснить…

Увы, даже Отец Дружин ничего не мог ответить ей. Ни единым словом.

Семнадцать лет остались позади. Семнадцать лет — немалый срок по людским меркам. И к исходу их стало ясно, что Лесному Пределу не выстоять.

Аратарн укладывал походный мешок. В окрестностях объявилась новая тварь, жутко мерзкая и зловредная. Травопутень уж завтра наступит, вся Орда на севере давно, а тут эдакая напасть! Ходит, переваливаясь, Кожаный Мешок по полям, а из брюха у него сыплются острозубые тварюшки, мелкие и быстрые, ровно тараканы. И спасу от них нет. Роются в бороздах на огородах, жрут взошедшие посевы, подбираются к скотине на выпасах… Нападают на детишек, и даже Защитник не успевает — бестии кидаются всем скопом и мигом обгладывают дочиста, оставляя один скелет.

Сын Эльстанатолько молча сжимал кулаки, когда дед Каргар, материн отец, кашляя и проклиная всё на свете, вечерами подсчитывал убытки. А намедни эти зубастые прыгуны окружили и сожрали Лаасу — ей только-только семь сравнялось. Хоронились возле самых ворот — и Защитники их не учуяли. А прикончить саму матку этих гадов Защитникам никак не удавалось — та вела себя очень осторожно.

И тогда Аратарн решил. Ему семнадцать, он начал бриться, и он мужчина. Он должен доказать это всем. Он прикончит чудовище — и точка.

О том, что чудовище может прикончить его самого, он не думал.

Меч, два ножа, секира — ах, чудо что за секира, гномской работы, дед год назад подарил, когда ему, Аратарну, сравнялось шестнадцать; лук, арбалет-самобой, тоже хороший, — его Двалин-кователь когда-то смастерил, ещё в пору своего житья у Аргниста-соседа. Когда мирились сотник с дедом, Каргаром то есть, и попал на хутор этот арбалет… Тетиву единым движением взводишь, пять болтов можно в один миг выпустить, и перезаряжать легко — стрелы уже заранее пятками по-особому скреплены. Знай вставляй в самобой увязки, а уж на место он их сам поместит, когда тетиву натягиваешь.

— Арт! Куда это ты?

Не повезло. Мать таки заметила. Теперь плакать будет. Очень уж не любит она, когда Аратарн в лес один уходит. Хотя ведь знает — он лучший охотник на хуторе… да и во всей округе. У него ни одной царапины — а сколько зверья добыто! И ордынских тварей, и Нечисти… Пусть неумехи, чудом спасшиеся, шрамами да рубцами хвастаются. Охота — это охота, а не забава. Зверя взять надо, а не кататься с ним в обнимку, ровно с девкой по сеновалу.

— В лес, мама. За Кожаным Мешком.

— Да в уме ли ты?! Да…

— Погоди, мама. — Аратарн говорил очень тихо и ласково, но глаза его, странные чёрные глаза, были холодны и жёстки. — Погоди. Разве мало нам Лаасы? Мало, скажи? Кто прикончит чудовище, кроме меня? Дед Каргар? Пойду я, мам. А то ведь ещё кого-нибудь сожрут. И так народу после зимы поубавилось…

Саата обречённо посторонилась, глядя на сына полными слёз глазами. Да, мальчик вырос. Да, лучший охотник — наверное, во всём Лесном Пределе равного не сыскать. Но какая же мать сама отпустит дитя на смертельно опасное дело?.. Какая же мать не подумает: «А почему мой? Пусть другие идут!..» Таковы все матери, и ничего уж тут не поделаешь. Правда, если б сыновья их всегда слушались, Орда бы точно все хутора давным-давно уж прикончила.

Аратарн простился с Киитой — та счастливая бегает, замуж берут, — пообещал притащить из леса какую-нибудь диковинку, отыскивать которые сын Сааты был известный мастер, и размеренным шагом двинулся к воротам.

— Дня через три вернусь! — крикнул на прощание матери. И — ушёл.

Следы он отыскал тотчас же. В полулиге от хутора. Они вели прочь, и видно было, где зверь вошёл в лес. Аратарн насторожил самобой, повесил на правую руку секиру — он настолько привык к ней, что уже давно не замечал тяжести оружия, — и пустился вдогонку.

Сперва идти было легко — отпечатки чёткие, места знакомые, знаешь, где засаду ногогрызов ждать, где брюхоеды кучковаться любят, — и Кожаный Мешок, словно понимал всё это, приготовил собственный сюрприз. Дюжина зубастиков ждала преследователя, хоронясь под поваленной лесиной.

Аратарна встревожил запах. Странный, а значит, пугающий. Парень замер. Ну так и есть — из-под ствола рухнувшей матёрой ели сочится слабая струйка. Не костоглот, не стенолом… что-то иное, а скорее всего — зубастики.

Парень вскинул самобой. Не так давно он придумал огненные оголовки для стрел — прибавил кое-что к горючему гномьему песку, и тот стал не только гореть дольше да жарче, но ещё и взрываться, коли по нему как следует стукнешь. Самому чуть голову по первости не оторвало. И вот именно такими стрелами и был заряжен сейчас его арбалет.

Аратарн всадил стрелу под самый еловый ствол, туда, откуда тянуло чужим запахом.

Вспышка, треск — и надломленная лесина тяжело ухнула, обрушившись на траву. Предсмертный писк и шевеленье — с зубастыми засадчиками было покончено.

Дальше, дальше, под смыкающимися кронами, через сумрак оврагов, через журчащие ручьи, через моховые топи, мимо спокойных лесных озёр, так и зовущих присесть, передохнуть, полюбоваться на тихую водную гладь… Можно, конечно, и присесть… если не знаешь, что за милые создания там обитают. Пообедают тобой, и сам не заметишь. Моховые одеяла — жуткая вещь. От них только огнём и оборонишься. Тоже недавно появились. Мало-помалу свечерело.

«Тут что-то не так», — думал Аратарн, бесшумно, точно рысь, пробираясь через густой молодой ельник. Плотная хвоя плохо сохраняла следы, он шёл, как охотничий пёс, по запаху. Никто на хуторе не знал об этой его способности; и без того, бывало, в детстве дразнили — мол, матка тебя от колдуна зачала! Ну, тех-то дразнильщиков он быстро заставил умолкнуть, однако что от колдуна — это точно. Кто ещё может зверя по нюху отыскать?..

И всё же тут что-то не так. Ведомо ведь, как Кожаный Мешок ходит — косолапо, вразвалку, отнюдь не быстро. За полдня догнать должен был — однако ж нет. Крылья у этой твари выросли, что ли?

…А когда совсем стемнело, Аратарн понял, что его окружают. Он умел видеть не только глазами, хотя умением этим пользовался редко, — голова после целый день могла трещать, ровно с попойки.

Во мраке, мягко стелющемся среди облачённых в плащи седого мха сосен, осторожно двигались размытые тени с парами красных искорок-глаз. Он узнавал их. Брюхоеды… пятеро. Главопасти — десяток. Стеноломы — дюжина боевых шаров. О, хоботяра пожаловал! Так, рогач тоже здесь… Серьёзно!

Они подловили его на открытом месте, когда парень пробирался через широкое моховое болото к смутно чернеющей впереди еловой островине, где и ждала засада. Кожаный Мешок оставил там дюжины три своих зубастых отпрысков, а сзади надвигалась Орда.

…Так, ногогрызы… костоглоты… ого! До сотни собралось, наверное… Крепко ж он досадил Орде! Неужели Кожаный Мешок был всего лишь приманкой? И он, Аратарн, попался в ловушку, точно молодой глупый тетерев в силки? Но делать нечего — горшком назвался, не обижайся, коли начнут в печь ставить.

Парень замер. Моховая тропа коварна, вроде бы прочно-прочно, а не углядишь — вмиг по пояс затянет… Кольцо плотное. Ишь, тени так и носятся! И он — как на ладони. Не приведи Хедин, клювокрылы пожалуют… Тьфу, накаркал! Вот они. Прочертили наискось небо и за лес ушли. Сейчас вернутся… а значит, одно осталось — к островине рваться.

И он рванулся. Потому как клювокрылы на чистом месте — гибель для одиночки верная. И самобой не спасёт. Одного подстрелишь, двое сзади налетят.

Аратарн скакал с кочки на кочку, затылком чувствуя, как шесть крылатых теней плавно развернулись над краевым ольшаником и, вовсю работая крыльями, устремились к нему. А впереди, среди кочек островины, зашевелились приготовившиеся зубастики.

Он не успевал. Клювокрылы уже набрали высоту и теперь катились с воздушной горы, быстротой не уступая падающему на добычу степному орлу. Аратарн вскинул самобой, и начинённая громовой смертью стрела ударила прямо в шею вожаку.

Клювокрылу разворотило горло, и, в последний раз нелепо взмахнув крыльями, летучий ящер кувыркнулся прямо в болото. Пробив моховую шкуру, тварь камнем канула на дно топи.

Второй раз Аратарн выстрелить не успел. Пришлось окунуться с головой в болотную жижу — когти клювокрыла даром вспороли мох.

На ноги! И рывок! К островине! Лишь бы стрелы не выронить…

Клювокрылы развернулись и вновь пошли в атаку. Странно — обычно, если срубить вожака, они тут же терялись и выходили из боя, а эти — нет…

В другой раз он спасся чудом. Решил, дурак, подбить второго, попасть попал, но время потерял, и громадный, величиной с добрую косу, крыльевой клюв твари полоснул по спине. Хорошо ещё — вскользь, и кожаная куртка, подбитая пластинами панциря броненосца, выдержала удар.

Аратарна с размаху швырнуло в топь. Что хуже всего — в сторону от тропы. Разом погрузился по шею. Завертелся, выбираясь, глянул случайно назад — батюшки-светы! Все взявшие его в кольцо твари, как по команде, полезли в болото — верно, решили, что теперь возьмут его играючи.

От ужаса рванулся вперёд так, что ухитрился грудью лечь на плотный слой мха. А тут и тропа рядом — выскочил, весь мокрый, весь в тине, ровно чудище неведомое, — и бежать. Бежать, бежать, пока клювокрылы в третий раз не налетели…

Вихрем ворвался на островину, едва не забыв о зубастиках, — а они уже тут как тут. Пяток положил громовой стрелой, а остальных пришлось брать секирой. Железо со свистом рассекало воздух, но, если бы не второе зрение, ему бы не совладать. Зубастики, хоть и небольшие, ловки и проворны необычайно, нападали стремительно и яростно, в последний момент уворачиваясь от нацеленного в них лезвия…

И всё же они полегли. Все до единого — три дюжины. А следы Кожаного Мешка вели ещё дальше — через болото, к противоположному краю леса. Но этот путь был уже перерезан.

Лихорадочно разложил стрелы. Хорошо, что взял с избытком. Ну, подходите, гады! Дорого ж я вам дамся… Хотя — нет, так нельзя. На что тебе голова, парень? Ты обязан выбраться отсюда, а не подыхать, на радость Орде! Смотри, смотри, где в кольце прореха?!

Цепь ордынских тварей ползла через болото. Так… хоботяр аж трое… рогачей пять штук… а мелочь и не сочтёшь.

Он подпустил их поближе и нажал спуск. Аратарн впервые испытывал свои громовые стрелы на таких крупных бестиях, как рогачи и хоботяры, и оттого стрелял даже с неким отстранённым интересом — как покажет себя его придумка?

Показала хорошо. Рогача свалил с двух стрел, хоботяру — с трёх. Вторым пятком прикончил ещё пару. Стрелы вскоре кончились, но и тварей поубавилось. Осталось лишь двое рогачей, если не считать мелочи и броненосцев с брюхоедами…

Рогачи добрались до островины первыми. И, не мудрствуя лукаво, пошли в атаку. Тут уже оставалось только одно — удирать. Улепётывать, пока за спиной страшные звери ярились и рычали, круша рогами вековые стволы; бежать по узкой ниточке тропы, пролегшей среди непролазных топей. Здесь все мхи были исполосованы скрытыми в зелёных тоннелях ручьями, один неверный шаг мог стоить жизни. Аратарн мчался, и следом за ним катилась волна чудовищ. По грудь в воде, он сшибся с загонщиками, что шли с другого края болотины. Секира снесла уродливую башку брюхоеда, Аратарна окатило вонючей кровью. Твари поменьше вязли в трясине, и, проскользнув мимо их более крупных собратьев, Аратарн ухитрился выскочить на сухое место.

Далеко уйти ему не дали. Весь лес был полон мечущихся зловещих теней. Несколько раз он рубил прямо у себя под ногами — самые ловкие и быстрые ухитрялись подобраться совсем близко. И бежал, бежал, почти не разбирая дороги, понимая лишь одно — дело плохо, и на сей раз ему, похоже, не вырваться. Что же будет с мамой?..

Однако при всём при том он оставался охотником. Несся сломя голову и наугад, но не потерял следов Кожаного Мешка. Их не сумели затоптать даже все собравшиеся здесь страшилища.

Наступила ночь, а он всё бежал и бежал — неутомимой волчьей рысью, сам дивясь невесть откуда взявшимся силам. Орда мало-помалу отставала — хорошие ищейки там есть, но вот скороходов мало. Аратарн уже начал было поворачивать на север, к дому, когда выяснилось, что его гонит настоящая облавная охота шириной не меньше лиги — а то и больше, если приглядеться.

До рассвета ему пришлось драться ещё трижды, когда на него наталкивались бродячие своры Орды. Он убивал, сколько мог, и вновь растворялся в темноте, сбивая преследователей с толку. Он один умел это делать — что-то вроде ложного следа.

Любой маг сказал бы, что парень неосознанно бросает отводящее глаз заклятье. Но вот только как он научился это делать?..

И как научился качать силу в немеющие ноги, чтобы бежать через буреломы всю ночь напролёт?

Заря застала его за много лиг от дома. Погоня не отставала. Расстояние не увеличивалось, но и — ценой огромных усилий — не сокращалось. Аратарн не мог ни остановиться, ни отдохнуть — Орда неутомимо гнала и гнала его, и он мчался, кое-как подкрепляясь на бегу захваченной ещё из дома снедью, размокшей в болоте, но всё же годной в пищу.

Так минул ещё один день. К вечеру Аратарн перестал удивляться чему бы то ни было. Он превратился в животное, только и могущее, что переставлять ноги. О том, чтобы повернуть и прорваться сквозь ряды Орды, не могло быть и речи. Даже он, при всех своих способностях, в конце концов оказался бы просто задавлен.

А след Кожаного Мешка всё вился и вился перед ним, словно путеводная ниточка. Он то пропадал, то вновь подвёртывался под ноги; и могло показаться, что Аратарн все ещё продолжает безнадёжную погоню.

Его отжимали на юго-восток, к горам Ар-ан-Ашпаранга. На добром коне это неделя пути, ежели через Орду. Но Аратарн, бежавший день и ночь, начал предполагать, что ему удастся добраться быстрее. Это было бы спасением. Подгорный народ по сей день твёрдо держал рубежи своих гор, и преследуемый мог получить там защиту. А потом они пропустят его к северному краю своей страны, он вернётся домой, и всё будет хорошо.

Он не спал и почти не ел четверо суток. Любой на его месте, даже неутомимый Двалин-кователь, уже давно свалился бы от усталости. О том, откуда берутся силы, Аратарн не думал. Он вообще не мог ни о чём думать, кроме как о висящей на плечах погоне. Ему не давали уклониться ни на шаг в сторону. Его гнали и гнали прочь, к горам.

Он вышел к серым природным бастионам гномов в неудачном месте — скалы вздымались в самое поднебесье, и взобраться по их отвесным склонам не было никакой возможности. Даже с его невесть откуда взявшимися силами. Один раз попробовал — свалился, угодив прямо под ноги одной из поимочных свор Орды. Насилу отбился, потерял меч и один из ножей. И вновь пришлось бежать — на юг, вдоль неприступных гор.

Разумеется, изначально эти горы не были такими. Но гномы Ар-ан-Ашпаранга с муравьиным упорством за сотни лет труда стесали отлогие склоны, превратив их в отвесные кручи, завалили обломками выходы из ущелий, залив всё крепильной глиной, которая, застыв, делается прочнее обожжённого кирпича, создав тем самым на своей границе настоящую крепостную стену. Здесь они держали оборону от Орды, для пропуска людей и товаров в Лесной Предел осталось несколько ворот. Но до них ещё надо было добраться.

Мимо одних его прогнали ночью. Он закричал, увидев слабо мерцающий огонёк во внезапно открывшейся дозорной башне, будучи слишком обессилен, чтобы смотреть вторым зрением. Если бы он заметил эту башню раньше! Тогда, быть может, и успел бы… А так подобравшаяся совсем близко Орда заставила его бежать дальше. Он только и успел, что судорожно всем телом удариться о несокрушимые кованые створки, только и успел, что хрипло заорать, надрывая иссушенную глотку. А ответить ему стражники-гномы уже не сумели. Он до последнего отмахивался секирой, прижавшись спиной к железу створок, такому холодному, такому надёжному…

Рогач прыгнул на него сбоку. Уклоняясь от рогов, пришлось отскочить. Секира глубоко просекла шею чудовища, но издыхающий рогач дело своё сделал. Прежде чем гномы успели разобраться, в чём тут дело, и отпереть засовы, Орда уже оттеснила свою жертву от ворот. Аратарну пришлось бежать дальше.

На бегу он заплакал. Впервые в жизни. Силы таяли. Отчаяние захлёстывало его, подобно океанскому валу. Всё чаще хотелось повернуться, броситься в последнюю безумную схватку, прежде чем он окажется не в силах держать секиру. Его гнали дальше.

В этот день Лидаэль отправилась в лес одна. Ками, старшая сестра, ставшая искусной ценительницей благодаря Старому Хрофту, была занята в селении лесных гномов — там появилось занесённое прохожими охотниками моровое поветрие.

— Ты мне не помощница. — Ками сурово отстранила сестру. — Хочешь, чтобы от тебя толк был, — ступай к Сладкому ручью, набери потогона. Не спутаешь?

Лидаэль возмущённо фыркнула. Она была очень похожа на мать. Старый Хрофт только головой качал — порой ему казалось, что на пороге стоит Эльтара… Те же золотистые роскошные волосы, удлинённые фиалковые глаза с поднятыми к вискам уголками, те же губы… одним словом — то же лицо! От Горджелина его дочь не унаследовала ничего. И нравом пошла в эльфранскую принцессу, не в отца.

Кожаные штаны, широкий пояс с ножом, кожаная же куртка, скрывающая копну волос шапка — Лидаэль можно было принять за юношу. Прихватив туесок, она вышла в путь.

Сладкий ручей протекал примерно в лиге от дома Старого Хрофта. Вода в нём и впрямь была сладковатой; звери её не любили, а вот травы по берегам росли самые редкие и полезные. В том числе и потогон — его отвар помогал при самых тяжких недугах, вплоть до морового поветрия, чёрной смерти, опустошавшей приморские города.

Лидаэль знала, что она колдунья. Старый Хрофт научил её многому и только дивился про себя, столько сил в девчонке. Причём отнюдь не унаследованных. Отчего-то слишком уж хорошо удавались нежной Лидаэли самые что ни на есть чёрные и смертоносные заклинания. Уже сейчас, в неполные восемнадцать, она смело могла потягаться в магическом поединке с любым обладателем посоха. Наверное, смогла бы и больше, но Отец Дружин был не слишком искушён в новейшей боевой магии и потому учил способную девчонку тому, что знал сам, — древним, первобытным заклятьям, бывшим в ходу ещё до Боргильдовой Битвы…

Конечно, она не могла рушить горы или обращать моря в суховейные песчаные пустыни. Однако обратить в щепу вековой дуб — при некотором усилии — спокойно. Другое дело, ей никогда бы не пришло в голову просто по прихоти калечить невинное благородное дерево.

Без всяких приключений Лидаэль добралась до Сладкого ручья и уже принялась за работу, как внезапно почувствовала неладное. Где-то к северу, у самого края гор Ар-ан-Ашпаранга, ей навстречу катилось нечто злое, пропитанное смертельной яростью и почти смертной тоской. А вслед за ним — и что-то ещё, множественное, сотканное из сотен и сотен неразумных, истекающих алчбой существ. Они гнали свою жертву и больше ни о чём не задумывались. И их было много, очень много. Неужели идёт Орда?

Раньше заполонившие весь Лесной Предел твари никогда не доходили до этих мест, довольствуясь теми краями, что лежали севернее и западнее Хрофтова жилища. Лидаэль до сих пор ни разу не сталкивалась с Ордой. Хрофт, хоть и отправлялся порой на охоту (когда Древнему Богу становилось совсем уж невмоготу от собственного бездействия), никогда не брал с собой ни Лидаэль, ни её сестру, да и возвращался всегда на следующий день — иначе Ками не дожила бы и до вечера.

Лидаэль спрятала в сумку срезанные стебли, неосознанно отряхивая руки. Похоже, сейчас придётся показать всё, на что она способна. Эта жертва, бегущая перед Ордой… кто она? Охотник, застигнутый врасплох? Не похоже. Уже отсюда девушка могла заметить слабые отблески чужой тени сознания, не слишком похожей на присущую обычным людям. Но если это не простой человек, что же он так бежит перед Ордой?

Лидаэль никогда не видела ордынских чудовищ и не знала, на что они способны. Отличаясь немалой самоуверенностью, она полагала, будто легко справится с ними — в мечтах, о которых не знала даже старшая сестра, поверенная почти всех дум дочери Снежного Мага, Лидаэль частенько отправлялась в великий поход против терзавшей Лесной Предел Нечисти, легко обращая её во прах и возвращаясь в славе, под приветственные крики толпы (откуда могла взяться толпа возле уединённого дома Старого Хрофта, она совершенно не думала).

Из зарослей на другом берегу Сладкого ручья внезапно высунулась жуткая морда, чёрно-зелёная, покрытая чешуёй, распахнувшая источавшую зловоние пасть с рядами зубов-кинжалов, потом последовало тело в бугристом панцире, поддерживаемое мощными колоннами ног… Броненосец пёр неудержимо и тупо, оставляя за собой настоящую просеку.

Лидаэль взвизгнула самым позорным образом, точно галенская кисейная барышня, внезапно увидевшая мышь. Она, конечно, знала, что ордынские твари отвратительны, но… не до такой же степени!

Вслед за броненосцем повалила его мелкая свита. Ногогрызы, костоглоты, стеноломы… А следом за ними неспешно прошествовал Кожаный Мешок, в аккурат напротив Лидаэли выплеснувший на берег Сладкого ручья целый рой небольших зубастых созданий, тотчас же кинувшихся в поток — прямо к ней, Лидаэли… Они плыли, ловко перебирая короткими лапками.

Опешившая Лидаэль не сразу сообразила, что это и есть та самая Орда, которую она так часто мысленно обращала во прах. Зубастики деловито выбрались на берег, встряхнулись и споро поскакали к замершей девушке.

Разрыв-чары? Молот-сверху? Огонь-метла? Пока она размышляла, первый из зубастиков непринуждённо попробовал на вкус её сапог.

— Ой-й-й!!! — Лидаэль подпрыгнула. Песок у неё под ногами брызнул вверх окровавленными фонтанами — Заклятье Молот-сверху сработало как надо, обратив в лепёшки полдюжины зубастых созданий, но остальные, ничуть не устрашённые, атаковали дочь Эльтары с прежней живостью.

Отшвырнув пинком самого наглого, Лидаэль бросилась наутёк. Творить боевые заклятья настолько быстро она ещё не умела. Вслед ринулись с полсотни мелких тварей, посчитавших её лёгкой добычей.

Лидаэль не знала, что встретилась с самым краем загонного строя, обогнавшего Аратарна и загибавшего край к востоку, к Гномьим Горам. И вместо того чтобы бежать на полудень, к дому, ей пришлось свернуть на северо-восток — как раз навстречу тому загадочному существу, которое гнала Орда.

Сперва девушка довольно-таки легко оторвалась от преследователей. Остановилась, перевела дух и поспешила сплести Огонь-метлу.

Гулко ухающий броненосец выставил рыло из кустов, учуял спрятавшуюся было Лидаэль и, как мог быстро, поры сил вперёд, взрывая когтями землю. Вслед за ним покатились зубастики и прочие милые твари, вроде костоглотов.

Руки Лидаэли окутались алой дымкой, тотчас превратившейся в пламенный шарик. Девушка швырнула его вперёд, и шар тотчас обратился в крутящийся вихрь огня, с налёту хлестнувший броненосца по тупой морде. Прикрытая толстыми пластинами панциря плоть не пострадала, однако глаза — самое уязвимое место твари — выжгло дотла. Броненосец утробно взвыл, но не остановился. Наделённый отличным нюхом, он вполне мог обходиться и без глаз, а боль только раззадорила чудовище.

Огонь-метла прикончила почти всех зубастиков, опалила до костей бока пары ногогрызов и погасла. Сил поддерживать заклятье дольше у Лидаэли не было, и она поспешила бросить третье, своё любимое, — Разрыв-чары.

Панцирь броненосца с треском лопнул, обнажилась розовая нежная плоть нутряных слоев. Разнесло в клочья пяток случившихся рядом костоглотов… и всё. Остальные создания, ни на что не обращая внимания, рвались вперёд, плотоядно урча и хрюкая…

Лидаэль вновь побежала — на сей раз куда быстрее. И сердце колотилось так, что стук его заглушал даже топот и рёв Орды за спиной. Бежать! Скорее! Скорее! Ещё скорее! Нагонят, повалят, затопчут! Вопьются зубами, рванут когтями, опутают щупальцами?

Она летела, словно горная лань, не зная, что именно охота за такими бегунами и составляет любимейшее развлечение Орды. Гнать и гнать, день за днём, неутомимо, неудержимо, не давая ни сна, ни отдыха — до тех пор, пока обессилевшая жертва сама не повернёт навстречу, ища смерти в бою.

…Лидаэль увидела его внезапно, едва не налетев. Парень казался живым трупом. Кожа плотно обтягивала кости лица, чёрные глаза глубоко ввалились, он хрипло, затруднённо дышал, и при каждом вздохе изо рта у него летели алые брызги. Голова была совершенно голой и гладкой, точно выточенный из тёмного дерева шар. Он бежал шатаясь, руки бессильно болтались, точно у ватной куклы; бессмысленный взор равнодушно скользнул по Лидаэли, и парень попытался обогнуть девушку, точно та была неодушевлённым препятствием вроде дерева или бревна.

Это его гнала Орда.

— Постой! — Лидаэль ухватила его за рукав грязной, изодранной куртки. — Там, впереди, — твари! Я бегу от них!

Парень остановился. В глазах появилось осмысленное выражение.

— Значит, умрём вместе, красавица, — прохрипел он, поднимая иззубренную секиру. — Где, говоришь, Орда?

— Там, — Лидаэль вытянула руку.

— Давай за мной. К горам. Быть может… — Он не договорил, махнул рукой и вновь пустился бежать тряским странным бегом, словно готов был вот-вот свалиться. Лидаэль бросилась за ним, сама не понимая зачем. Что им делать у гор? Откуда там возьмётся спасение?.. Нужно сплести ещё какое-то из боевых заклятий, а не бежать!

Однако ноги сами потащили её за странным парнем. До гор было недалеко — Лидаэль не успела даже как следует запыхаться. Стены страны гномов были здесь пониже и не столь тщательно сберегаемы — у подножий громоздились валуны, гранитные глыбы и тому подобное. Можно было взобраться довольно высоко — да что в этом толку? Всё равно не спасёшься — умеет Орда и по камням скакать, разве что не так быстро, как по ровному.

С визгом кинулся под ноги очумевший костоглот — Лидаэль и глазом моргнуть не успела. Парень взмахнул секирой — иззубренное лезвие не рассекло, а разорвало спину твари, и та, корчась, забилась в агонии.

Они едва успели добраться до камней, когда из леса вынырнули преследователи. И было их не несколько десятков, что погнались за Лидаэлью, а куда больше — сотни, многие сотни.

— Ар-р-р! — прорычал спутник Лидаэли, вспрыгивая на первый камень. — Руку! Руку давай! Лидаэль хотела ответить, что и сама может вскарабкаться куда угодно, а где не сможет — поможет себе волшбой, однако вместо этого покорно протянула руку. Все слова разом растворились у неё на языке, стоило кинуть хотя бы один взгляд на катящуюся, подобно волне, Орду.

Руки Лидаэли и её спутника соприкоснулись. Пальцы парня показались девушке раскалёнными; по всему её телу прошла короткая дрожь, она едва не вырвала ладонь. Они уже стояли на плоской вершине монолита, а перед глазами Лидаэли ползли странные картины: бесконечные круги чёрных колонн… серые изваяния каких-то чудовищ между ними… чёрный куб, а над ним — облако мрака с горящими в самой его середине алыми глазами…

И две детские фигурки, стремглав мчащиеся вверх среди тёмных облаков неведомого мира.

Видение пропало; а они всё стояли, крепко взявшись за руки. По телам гуляли волны пьянящего жара. Казалось, стоит им вот так, держась за руки, ударить кулаками в скалу — та разлетится на мелкие кусочки.

Лидаэль повернулась к спутнику — тот в упор глядел на неё широко раскрытыми чёрными глазищами.

— Что это? — прохрипел он. Кожа на его лице разглаживалась, вновь обретая нормальный цвет. Он уже не казался таким измождённым. И ещё — она не могла ошибиться — парня полнила какая-то сила… как и её саму, кстати.

Орда добралась уже до камней, и самые шустрые тварюшки заскакали по уступам вверх. Лидаэль покосилась на парня — не выпуская её руки, он стоял и что-то шептал про себя, судорожно сжав левый кулак, от которого отделился вдруг голубой светящийся шар и неспешно, виляя из стороны в сторону, поплыл к рядам Орды.

От вспышки оба чуть не ослепли, а сотрясение едва не швырнуло их вниз, грозя переломать все кости. В шеренгах Орды появилась громадная прореха.

— Теперь ты! — услыхала Лидаэль полубезумный шёпот спутника. — Давай, ты же можешь, я знаю! Давай, всё, что знаешь, ну же, ну!

Это был приказ. Лидаэль подчинилась — бездумно, потому что силе этого голоса невозможно было не повиноваться. Она бросила заклятье — обычную Смерть-скалку, но подействовало оно так, что на пол-лиги от гор не осталось ничего живого. Незримый каток сокрушал всё на пути, подминая тварей Орды; вверх взлетали фонтаны чёрной крови. Хряск, треск, мокрое чмоканье — от скал пролегла широкая полоса. Под покровом из чёрно-зелёных шкур исчезла земля.

— Вот так так… — ошеломленно прошептала Лидаэль. — Да что ж это такое?

— Силы слились… — Парень стоял рядом, не выпуская её руки и глядя перед собой остановившимся взглядом.

— Что-что? Чего слилось? — Лидаэль приходила в себя. Жалкие остатки Орды бежали — не знающие страха, ныне они улепётывали, точно трусливые куропатки.

Парень выпустил ладонь девушки.

— Н-не знаю… — выдавил он. — С языка сорвалось… Просто, когда я тебя за руку взял… почувствовал, словно вдесятеро сильнее сделался… А ты? Ведь тоже?

Лидаэль кивнула головой.

— Слушай, а кто ты такая?

— Слушай, а кто ты такой?

Вопросы вырвались одновременно.

Лидаэль и её новый знакомец невольно улыбнулись.

— Давай сперва выберемся отсюда… Вид у тебя…

— Семь дней бежал, — выхрипел парень.

— Семь дне-ей?

— Семь, семь…

— Ой, врёшь ведь!

— Да не вру я, — с равнодушной усталостью откликнулся парень. Ему и впрямь было явно всё равно — поверит Лидаэль или нет.

— Как тебя зовут?

— Аратарн.

— А меня Лидаэль. — Она кокетливо поправила выбившуюся прядь.

— Ты откуда здесь взялась?

— Слушай, может, ко мне пойдём? Я тут неподалёку живу. С дедом и сестрой старшей. Пойдём, ну сколько можно на этой бойне сидеть?..

— Ладно.

«Измождён он всё-таки страшно, бедный, — с невольной жалостью подумала Лидаэль. — И на меня не смотрит. Обидно как-то…»

О, женщины! Вокруг вас может кипеть битва, но стоит мужчине, пусть даже и на мизинец не интересующему вас, подумать в вашем обществе о чём-то ином, постороннем, как он тотчас становится в ваших глазах преступником…

— Пойдём. — Аратарн с трудом соскользнул с камня. Поколебавшись, протянул девушке руку, помогая спуститься. Она оперлась на его ладонь, но на сей раз волны испепеляющего жара не последовало.

— Аратарн, откуда ты? — спросила Лидаэль у своего мрачноватого спутника и после, в продолжение всего рассказа юноши, только и могла, что прижимать пальцы к щекам и с открытым ртом внимать спокойно, без рисовки, с усталой хрипотцой рассказываемым ужасам.

— Ты… ты ведь колдун?

— Я? Нет. Так, умею что-то… видеть, слышать… зверя взять…

— А откуда? Кто тебя учил? Разве у вас там, на хуторах, есть колдуны?

— Не… откуда им там взяться-то?

— А почему тогда всё это умеешь?

— Завертели круг без точила, как гномы говорят… Как мы видим? Вот и я так же. Не могу объяснить. А тебя, Лидаэль, кто учил? И имя у тебя странное, нелюдское какое-то…

— Эльфийское, — небрежно бросила девушка, страшно гордившаяся своим происхождением и полной тайной, коей было окутано положение родины её матери.

— Эльфийское, гм… — Аратарн покачал головой и ничего не сказал.

Они спустились со скал, миновали мрачное кладбище Орды — несмотря на тёплый день, лужи чёрной крови парили, словно в жилах чудовищ тёк крутой кипяток.

«Нет, он всё-таки ужасно странный, — думала Лидаэль, исподволь поглядывая на своего спутника. — Этот череп… голый и чуть поблёскивающий, эти чёрные глаза — словно два крошечных озерца вечного мрака, взятые в плен берегами век… Откуда ж такой взялся? Да ещё и с умением колдовать? Надо рассказать деду. Уж он-то разберётся… Да и Ками тоже — она любого насквозь видит».

Примерно в это же время далеко на востоке, на побережье Фейна, из морских волн показалась лодка, запряжённая парой меч-рыб. В лодке сидели двое — один на носу, другой на корме. Нетрудно было понять — спутники смертельно ненавидят друг друга. Взгляды, коими они обменивались, были весьма красноречивы.

Оно и неудивительно, потому что спутниками этими оказались Горджелин Равнодушный, именуемый ещё Снежным Магом, и незабвенный Хисс, змеиный царь. Едва ли в Северном Хьёрварде сейчас нашлась бы пара, ненавидевшая друг друга сильнее, чем эти двое. И тем не менее они оказались в одной лодке.

Меч-рыбы резко развернулись, направив лодочку к отлогому берегу. Горджелин спрыгнул в воду. В сторону Хисса он даже не смотрел.

Рыбы тем временем задёргались на мелководье, забились, вздымая вокруг облака мути; у них появились ноги, руки, некие подобия шей. Вскоре на берег выбрались и вперевалочку заковыляли вслед за Снежным Магом и змеиным царём два человекоподобных создания, отдалённо напоминавшие в то же время каких-то чудовищных аистов или цапель благодаря сохранившимся рыбьим мечам.

Шли молча. Отойдя на несколько сотен шагов от берега, Горджелин остановился. Сделал отстраняющий жест, отгоняя морского духа, — вдруг случайно увязался. Да и вообще, магию лучше пускать в ход подальше от водных просторов.

— Куда отправляемся? — проскрипел один из рыболюдей. Горджелин дёрнул щекой, но сдержался.

— Туда, где я смогу открыть ворота к создателю Орды. — Он пытался говорить любезно, но зубы стиснулись сами собой, так что словам пришлось пробиваться сквозь плотный частокол, что, конечно, не прибавляло почтительности.

— Хорошо, — медленно кивнуло существо и, смешно переваливаясь, затопало к Горджелину. — Отправляй. И помни — мастер Акциум следит за каждым твоим шагом. Не пытайся обратить на меня свою магию. Не получится.

— Знаю, знаю, — всё так же сквозь зубы бросил Снежный Маг. — И не нуждаюсь в твоих напоминаниях, существо! Подходите ближе, все! Это место зовут Холмом Демонов, и в своё время я там немало потрудился…

Рыболюди приблизились почти вплотную. Хисс, опасливо жавшийся и ёжившийся в сторонке, осторожно, бочком-бочком тоже подобрался к Снежному Магу. Тот сложил ладони горстью перед грудью, сделал движение, как будто зачерпывал что-то из воздуха, и подбросил это невидимое что-то вверх. Все четверо тотчас исчезли.

Как раз в этот момент, соединив руки, Лидаэль и Аратарн нанесли первый ответный удар по обступившей их Орде.

— Ты не бойся, дед у меня добрый. Настоящий волшебник! Уж он скажет нам, в чём дело…

— А ты сама-то поняла, что случилось, Лидаэль? Когда мы взялись за руки… это было так, словно встретились две половинки целого… И вместе мы смогли вдесятеро больше, чем каждый по отдельности, — почему?

Лидаэль только состроила гримаску, долженствующую обозначать: «Ну это же так просто, неужели ты сам не догадался?» — хотя, конечно, понимала не больше Аратарна.

Они благополучно добрались до дома Старого Хрофта. Ками ещё не вернулась, а вот Отец Дружин сидел на завалинке, точно простой деревенский дед. Увидев Лидаэль, шествующую бок о бок с молодым парнем странного вида — весь измождённый, грязный, череп голый, волос и в помине нет, — Хрофт едва не выронил трубку. Превеликие Силы, откуда здесь взялось эдакое чудо?

— Дедушка, это Аратарн, — выпалила Лидаэль, подтаскивая парня за рукав поближе к Хрофту. — С нами тут такое было…

Один слушал рассказ Лидаэли и только качал головой. Подобное совершенно не укладывалось в голове. Это было невозможно, немыслимо! Девчонка, конечно, сильная колдунья — оно и неудивительно при таких-то родителях, — но чтобы положить столько ордынских тварей одним заклятьем, да ещё так, что он, Хрофт, при этом ничего бы не почувствовал…

Отец Дружин взялся за парня. Тот отвечал почтительно, с уважением косясь на Золотой Меч: получив вместе с крошкой Лидаэлью от Горджелина своё заветное оружие, Игг не расставался с ним ни на секунду.

Аратарн, накормленный и умытый, со снятой заклятьем усталостью, говорил охотно. Замялся лишь после вопроса: «Чей ты сын?» Видно было, собирался соврать, но не решился. И, услыхав, что отцом парня был пропавший без вести колдун по имени Эльстан, Отец Дружин совсем по-человечески схватился за сердце.

Этих детей вела всемогущая судьба. Она, судьба, так подобрала события, чтобы мальчишка с далёких лесных хуторов оказался загнан Ордой аж к юго-западным склонам Ар-ан-Ашпаранга!

И ещё — отцом этого парня никак не мог быть высокорожденный жених саойи, юноша из дома Рождённых Волной! Уж на этот-то счёт Отец Дружин не заблуждался. Особенно семнадцать лет видя перед собой Лидаэль.

В Аратарне дремала страшная, первобытная сила, унаследованная от отца. И Старый Хрофт мог только развести руками, спрашивая себя, кто же в таком случае настоящий отец странного малого.

И уж совсем ни в какие ворота не лезла рассказанная внучкой история. Что за пробуждение силы? Откуда? Почему?.. Вопросы, вопросы, а ответов нет. И где искать их, непонятно. Разве только… спросить саму Эльтару?..

— Ладно, Аратарн, разберёмся. Устраивайся. А там видно будет.

Лидаэль с чисто женским упорством потащила парня подбирать приличную, как она выразилась, одежду. Игг же, уединившись на некоторое время, сосредоточился и попытался дотянуться мыслью до глубоких подземелий Тардейла.

Эльтара отозвалась не сразу, и помыслы её были полны боли, только боли, одной лишь боли… Отец Дружин постарался как можно короче рассказать о случившемся — Ушедшая Вниз не слишком любила беседы с теми, кто остался на поверхности.

— Лидаэль? И… сын Эльстана, Аратарн? Вспышка силы?.. И… и он не сын Рождённого Волной?.. О, всемогущая судьба… Послушай, почтенный Один, я едва ли смогу что-то ответить тебе сейчас. Но я попытаюсь проникнуть в мысли этого Аратарна. Быть может, там я найду ответы — в том числе и на собственные вопросы. Но я уже почти уверена, что ты прав. Та тварь, которая вырвалась из Холма Демонов… Я не убила её. И она, пожрав тело Эльстана, приняла ею облик. Такое не редкость среди демонов. Погоди, чуть позже я отвечу тебе подробнее…

Аратарн ничего не заметил — он свалился, едва Лидаэль объявила, что наконец-то довольна его внешним видом и отпускает восвояси. Парень дошёл до ближайшего лежака и рухнул. Пусть спит. Просто чудо, что он добежал. Кто ж ему так помогал, а? Откуда силы? Малый, конечно, тоже не промах, но чтобы семь дней без сна мчаться наперегонки с Ордой через глухие буреломы — это едва ли. Ничего, отлежится. Тогда и поспрашиваем.

Что-то случилось. Вместо того чтобы вмиг отправить Горджелина и прочих к Холму Демонов, волшба Снежного Мага зашвырнула их куда-то на дальний север, к самому Отпорному Хребту. Здесь в глубоких расщелинах, прикрытых мощными телами скал от солнечных лучей, всё ещё лежал снег — лежал себе и, похоже, таять вовсе не собирался. Вся четверка оказалась в глубоком сугробе, ввысь уходили отвесные скалы.

После споров, криков, раздоров и взаимных обвинений Горджелину удалось навести некое подобие порядка. Снежный Маг ничего не понимал. Заклятье было составлено надёжно, испытано не один раз; что-то произошло в потоках Великого Эфира, что-то перепутало магические скрепы его волшбы, что-то сбило доселе безукоризненно устанавливавшийся прицел… Это было крайне неприятно уже само по себе; но неприятно вдвойне ещё и оттого, что он, Горджелин Снежный Маг, даже в страшном сне не мог представить себе такую силу, что могла бы сбить с толку его заклинание.

— Ничего страшного! — Он возвысил голос. — Сейчас будем на месте. Сосредоточение… набрасывание заклятья… Исполнение!

Ничего не случилось. Вся четверка по-прежнему стояла по колено в снегу в том же самом ущелье. Заклятье не сработало. Горджелин охнул и, обхватив голову руками, сел прямо в сугроб.

Семнадцать лет работы на этих негодяев, чёрных магов острова Брандей, кровью — его и их — подписанный нерушимый договор; два труднейших задания, исполненных для Цитадели Хаоса в иных мирах, — неужто все зря?.. Неужели же он провалит третье, последнее, после чего обретёт силу заклятье, которое вновь вернёт Эльтаре Эльфранской, матери его дочери, привычный облик. Неужели все потеряно?.. И что же, во имя Вечного Неба, что могло произойти с его волшбой?!

Аратарн открыл глаза. Ух, сколько же он проспал? Помнится, когда засыпал, светло было, проснулся — опять светло, да к тому ж и солнце с запада — вроде как заходит, значит. Целый день, получается, подушку давил. Ну-ка, хватит! Девчонке этой, Лидаэли, спасибо, конечно, да только ему засиживаться здесь недосуг. Мать и так небось все глаза уже проплакала…

«Постой-ка, парень! — внезапно обожгла очень простая мысль. — Да ведь ты с Лидаэлью, ежели за руки взяться, можешь очень даже запросто извести всю Орду под корень!»

Он всегда мыслил очень приземлённо — Аратарн, сын Сааты. Он не задал себе вопроса — а в чём же тут дело, почему у них вдвоём с этой девчонкой, которую видел впервые в жизни, стали получаться такие вещи, о которых и мечтать было нельзя?

Подобные выяснения он оставил на будущее. Грех не воспользоваться представившейся возможностью, а думать и гадать станем потом. И если для того, чтобы покончить с Ордой, придётся умыкнуть эту самую Лидаэль, — он готов.

— Очухался, приятель? — пробасил где-то рядом Старый Хрофт. — Понимаю, понимаю: семь дней вскачь от Орды лететь — это не шутки. Вставай давай, умывайся — и к столу.

— Спасибо… мастер Хрофт.

— Смотрю я на тебя и ничего не понимаю. Откуда у вас с Лидаэлью это взялось? И что теперь делать станешь?

— Как что? Домой вернусь. Только… только мне бы с ней возвратиться, то есть, я хотел сказать, с внучкой вашей, Лидаэлью… Если мы вдвоём такая сила — то как же можно её в небрежении держать? С Ордой кончать надо! И мы покончим…

— Погоди, погоди, эк, какой скорый!.. — по привычке начал Отец Дружин и осёкся, потому что парень был совершенно прав. Никогда ещё против Орды не обращалась столь всесокрушающая мощь. Но, по Закону Равновесия, чем больше преимущество одной из сторон в сверхъестественной схватке, тем большего числа сюрпризов следует ждать от слабейшего. Ну, к примеру, внезапного прихода ему на подмогу всех без исключения демонов Огненных Преисподних.

— Не знаю, спроси об этом саму Лидаэль, — проворчал Старый Хрофт, отводя глаза. «Слаб ты душою стал, Отец Дружин, — укорил он сам себя. — Привязался к девчонке так, что страшно подумать, как без неё будешь…»

Виновница всего этого переполоха ждать себя не заставила.

— Куда это вы меня без меня собираете? — выпалила она, влетая в горницу. Старый Хрофт подумал, что негодница наверняка опять подслушивала под окном, но не делать же внучке выговор при чужом?

Аратарн поднялся.

— Лидаэль… — И вдруг язык его, совершенно сам по себе, вместо заранее заготовленной фразы выдал: — Ты очень красивая, Лидаэль!

— Правда? — не растерявшись, осведомилась та, стрельнув глазками. Старый Хрофт лишь ахнул про себя — и где научилась девка?!

— В общем… короче… ну, я тебя с собой зову. Орду кончать, — покраснев не только лицом, но даже кожей темени и затылка, выдавил из себя Аратарн. — Мы с тобой вдвоём горы свернём!..

— Вдвоём? С тобой? — Лидаэль внезапно испугалась. Всё происходящее как-то переставало походить на весёлую игру, становясь пугающе серьёзным.

— Ну да, — торопливокивнул Аратарн. Перед этими насмешливыми глазами он смущался самым непозволительным образом, сердился на себя за это и оттого терялся ещё больше. — Но, может, мастер Хрофт…

— Если только с Ками, — вырвалось у Отца Дружин. И впрямь — не оставит же он Спутника?!

— Пусть идут одни!

— Что-что? — ошеломленно вырвалось у Древнего Бога.

— Повторяю — пусть идут одни!

— Дедушка?.. — Лидаэль вопросительно подняла бровь. Дед и впрямь повёл себя как-то странно — внезапно вытаращил глаза и застыл, словно к чему-то прислушивался.

— Ты всё ещё не понял? Это их дорога! — Голос, произносивший это в сознании Хрофта, выговаривал слова чётко и мерно, словно неживой.

— Великий Орлангур? — боясь поверить в случившееся, мысленно вопросил пустоту Отец Дружин.

— Наконец-то догадался. А ведь мы хорошо знакомы. Вспомни Обетованное!

— Как же такое забудешь!..

— Так вот, пусть эти двое идут. Странно, что приходится говорить тебе это. От них сейчас зависит куда больше, чем судьба Лесного Предела. Ты понял меня?

— Понял. — Старый Хрофт кивнул. — Но скажи мне, Великий, почему?..

— Бог Один! — грянуло в ответ. — Да просто потому, что больше идти некому! И во всей совокупности Миров Упорядоченного не отыскать сейчас тех, кто мог бы сделать против Орды больше, чем эта пара! Только объясни им, что истреблять чудовищ в лесах поодиночке бессмысленно. Надо найти тех, кто управляет тварями Орды. Найти их и покончить с ними. Замечу, кстати, что предшественникам Лидаэли и Аратарна этого сделать не удалось. А теперь прощай! Я передам твой привет Хедину с Ракотом…

И страшный голос умолк. Дух Познания, Великий Орлангур, никогда не отзывался на зов, однако, если ему это взбредало в голову, сам являлся без приглашения куда угодно.

Старый Хрофт перевёл дух. Если уж за этой парой взялся приглядывать сам Столп Третьей Силы, значит, дело воистину серьёзно. Кто знает, может, Орда есть лишь отражение каких-то чудовищных войн, что кипят где-то в глубине Великой Совокупности Миров, и долг этих двоих, как и его, Хрофта, когда-то, — вмешаться в эту войну… Отец Дружин опустил голову. Неужели его время безвозвратно ушло? Его, бессмертного бога, пережившего даже кошмар Боргильдовой Битвы? В бой идут другие, а он — он остаётся позади. Он и Ками… Вырванная из лап смерти и неподвластный ей. Но, быть может, старуха-судьба ещё смилостивится и перебросит неудачный для него расклад костей?..

Старый Хрофт поднялся. Если в дело вмешался Дух Познания, промедление неуместно. Нечего этим двоим здесь рассиживаться.

— Вам и впрямь лучше идти. Только незачем бить Орду по мелочам… — И старый Хрофт в нескольких словах передал смысл сказанного незримым пришельцем.

— Хозяева Орды? — Аратарн вытаращил глаза. — А где ж такие есть?

— Есть. К ним можно пробиться. И если вы найдёте их, сразу кончатся все беды и тревоги Лесного Предела — да что там Лесного Предела! Быть может, все беды Северного Хьёрварда. Идите. Наступает ваше время.

— А как же ты, дедушка? — пролепетала Лидаэль. — Разве ты не с нами?..

— Хотел бы с вами, — вздохнул старый воин. — Да только…

— Да только придётся тебе к нам отправляться! — раскатился под черепом громогласный голос Рак о та. — Без тебя да без Золотого Меча что-то нам никак не справиться!

Ну и денёк! Такое, пожалуй, приключалось со Старым Хрофтом лишь в дни Восстания Хедина, когда отчаянный маг и его не менее отчаянный ученик шли на штурм Обетованного… Не успел уйти Дух Познания, как появляется Ракот Милостивец, коего уже незнамо сколько столетий не слышал!

— Короче, я тоже на печи отлёживаться не стану. Нашлось и для меня дело, — не без гордости пояснил Старый Хрофт.

— Нашлось, нашлось, — подтвердил неслышимый для других Ракот. — Садись на Слейпнира — и вперёд! Ворота открыты, мы ждём тебя! Ткань мира на границах с Неназываемым порождает каких-то странных существ; мы хотели бы, чтобы ты занялся ими. Не забудь Золотой Меч!

— Но я буду не один!

— Хоть со всем Хьёрвардом. Только не мешкай! Пожалуйста!

Сразу, разумеется, выступить не удалось. Старый Хрофт умчался куда-то вместе с Ками верхом на дивном восьминогом жеребце, до самых глубин потрясшем воображение Аратарна. Лидаэль осталась за хозяйку. Первый её вариант того, без чего ей не обойтись в лесной чаще, не смог бы увезти и караван вьючных лошадей.

— Магия поможет! — безапелляционно заявила она поначалу; сыну Сааты пришлось долго убеждать, что, выходя на магов, не стоит предупреждать их о своем приближении, раскидывая заклятья направо и налево.

Вторая попытка оказалась ненамного удачнее. После этого Аратарн взялся за дело сам и, подавив железной рукой все попытки сопротивления, принудил несчастную Лидаэль к тому, чтобы, по её выражению, «отправиться в чащу голой и босой!».

Ни Аратарн, ни Лидаэль не умели творить заклятья Перемещения. Им предстояло проделать весь дальний путь на своих двоих. Хотя, быть может, в этом и имелся смысл — им ещё предстояло научиться действовать слитно, как один человек. Пытливая Лидаэль, кроме того, не оставляла надежды понять, откуда в ней взялись эти странные силы и что за удивительного спутника послала ей судьба.

Они проделали несколько опытов. Первый оказался не слишком удачным и грозил привести к серьёзной ссоре с гномами Ар-ан-Ашпаранга: Аратарн с Лидаэлью попытались аккуратно спустить камнепад с ближайшей скалы, однако чего-то не рассчитали, и утёс разлетелся на куски — так, будто в него угодило настоящее заклятье Разрыва, да ещё сотканное подлинным мастером своего дела. В старательно возведённой гномами защитной стене королевства образовалась брешь.

Короче, в путь они отправились через три дня, которые для Аратарна стали серьёзным испытанием. Раньше он сторонился девушек, а теперь пришлось так тесно общаться! И добро бы всё оставалось в пределах сугубо деловых отношений — ан нет. Лидаэль никаких рамок и знать не хотела — парень, упрямо глядящий сквозь неё и только и знающий, что талдычить какие-то заклинания, с точки зрения девушки, являл собой несомненную ошибку природы.

Всё дело в том, что Старый Хрофт как-то поддался на уговоры младшей своей внучки и вывез её в Гален. Разумеется, ему ничего не стоило сделать так, чтобы их представили ко двору его величества. На первом же балу Лидаэль произвела фурор, получив полдюжины предложений руки и сердца.

Аратарн же подобных тонкостей не знал и знать не хотел. И плевать ему было на то, как к нему относится эта красотка с соломенными волосами! Нужно было делать дело, а всё остальное так, побоку.

Наконец они вышли в путь. Лидаэль шла, обиженно надув губы, — похоже, спутника она интересовала только как источник силы, не больше.

На военном совете перед походом было решено поймать живьём какое-нибудь чудовище и попытаться проследить, откуда к нему приходят приказы. Обнаружив же это место, прорваться туда сквозь Врата Реальности и… дальше действовать по обстановке.

План был хорош. Правда, совершенно невыполним. Но тогда они об этом ещё не знали.

Выбираться из снежного плена Горджелину и компании пришлось долго. Рыболюди жестоко страдали от холода, что дало Хиссу повод к бесконечным насмешкам (магов острова Брандей змеиный царь любил не больше Равнодушного). Некоторые из этих насмешек оказались весьма плоскими, вроде участливых вопросов «не замёрзли?», иные поизобретательнее, но цели всё равно не достигли — создания магии Акциума никак не отвечали. Кончилось дело тем, что Горджелин велел Хиссу умолкнуть, пока он, Снежный Маг, сам не запечатал ему пасть. Хисс понял и заткнулся.

В унылом молчании выбрались из каменного коридора. Рыболюди натаскали хвороста. Равнодушный Маг щёлкнул пальцами и сотворил искру. Ярко-рыжие язычки вцепились в щедро набросанную пищу, и вскоре костёр гудел уже вовсю.

Положение четвёрки оказалось не из приятных. Припасов не было. Походного снаряжения тоже. Никакого опыта в лесных делах рыболюди не имели. Оный опыт, правда, в избытке имелся у Горджелина с Хиссом, но и он едва ли мог помочь преодолеть десятки — коли не сотни — лиг по глухим чащобам, если при себе нет даже топора. Конечно, магия Равнодушного могла многое, но отчего-то вела себя непредсказуемо… Выход был только один — идти, и как можно быстрее. Усталость можно отогнать заклятьем — оно, по счастью, Горджелину не изменило. Так, в молчании, странный отряд тащился то вверх, то вниз по крутым склонам оттянувшихся далеко на юг предгорий Отпорного Хребта. Пропитание добывал Хисс — и заклятьями, и голыми руками (Горджелин к принесённой змеиным царём еде не притронулся ни разу). Рыболюди таскали хворост и разбивали лагерь. И один только Горджелин, как и положено предводителю, не делал почти ничего, если, конечно, не считать того, что он вёл отряд.

Несколько раз им встречались на пути тролли, гоблины, какие-то заплутавшие и отбившиеся от своих одиночные твари Орды — Горджелин убивал всех спокойно, хладнокровно, с неким даже жестоким удовольствием. Его горящие глаза всякий раз при этом в упор смотрели на Хисса, и тогда змеиный царь испытывал очень сильное желание превратиться в червячка и заползти глубоко под какую-нибудь кочку или корягу.

До Холма Демонов они добирались целый месяц.

Лидаэли и её спутнику повезло. Матёрый хоботяра забрёл слишком далеко на юг, его свита — брюхоеды, броненосцы и прочие — отстала, и тварь оказалась в одиночестве.

— Я сам — ты, главное, не мешайся, — угрюмо бросил девушке Аратарн. — Ты ж не знаешь, как с такими голубчиками управляться…

Завидев двух неподвижно застывших двуногих, один из которых был молодой самкой, хоботяра взревел в сладострастном предвкушении. Добыча! Он сорвался с места.

Ладошка Лидаэли чуть дрожала, ложась в руку Аратарна.

— Сеть, — одними губами произнёс парень. — Давай!

…Отличная, прочная сеть, свитая из тройных тонких канатов, сработанных самими гарридами — лучшими плетельщицами во всём Хьёрварде, медленно опускалась сверху на ничего не подозревающего зверя, опускалась, оплетала могучие ноги, длинную шею, конечности…

Разумеется, на самом деле никакой сети и в помине не было. Однако хоботяра внезапно споткнулся, истошно заверещал, не понимая, в чём дело, повалился на бок и некоторое время бился, точно пытаясь разорвать невидимые путы, — однако те лишь затягивались ещё сильнее. Вскоре всё было кончено.

— Ничего себе, — пришлось признать Лидаэли. Её спутник и впрямь ловко проделал этот трюк — внушил чудовищу, будто оно с ног до головы опутано прочнейшей, неразрывной сетью. Теперь с хоботярой можно было делать всё, что угодно.

— Подвинься, — Лидаэль слегка пихнула Аратарна локтем в бок, хотя места возле громадной туши было, конечно же, предостаточно. Просто… просто ей вдруг захотелось коснуться своего спутника. — Дальше моя работа. Руку не отпускай! Выше возьми, за запястье. Да не бойся! Я разрешаю.

Аратарн лишь пожал плечами. Чего она чудит?..

Сила океанскими валами прокатывалась по всему существу Лидаэли. Пальцы стали вдруг ловкими-ловкими, сплетая крохотные незримые петельки, ловко набрасывая их на отростки сознания твари, что тянулись из её черепа… Так! Есть! Одна натянулась… Подсечка — готово!

— Уф! — свободной рукой Лидаэль вытерла пот со лба. Да, раньше ей такое было не под силу. И не только ей — даже деду. Разумеется, и петельки, и отростки сознания существовали лишь в её воображении — заклятье приобретало видимую форму, удобную для работы.

— Удалось? — голос Аратарна невольно дрогнул.

— Удалось-удалось, не бойся. — Лидаэль небрежно повела плечиком. — Мне-то — да чтоб не удалось? Я их зацепила. Теперь осталось только идти по ниточке…

— Так чего же ждём? — Аратарн нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Уж больно далеко, — призналась Лидаэль. — Целая пропасть миров! И все надо будет одолеть… А ведь там нас не ждут…

— Прорвёмся! — самоуверенно бросил парень. — С эдакой-то силищей — да не прорваться?! Лидаэль вздохнула. Её внутреннему взору открылся лишь самый ближайший к ним слой Реальности — и те твари, что населяли его, отнюдь не выглядели мирными овечками. Но вешать нос и впрямь нечего — с новой, подаренной кем-то силой они наверняка прорвутся. Хотя… уж больно велик подарок! Так просто подобное не вручается. Наверняка и от них потребуется какая-то служба, и едва ли особенно приятная. Лидаэль уже начала потихоньку пробираться к истокам их с Аратарном удивительного союза — и чем дальше, тем плотнее сгущался Мрак. Дарованная им сила брала начало именно там — в древнем, первородном Мраке. Обычно он спит и не вмешивается в творящиеся при свете дела, но уж если решит вмешаться…

— Ну, чего медлишь? Знаешь, как открываются ворота?

Лидаэль покачала головой. Дед как-то говорил… но это заклятье, по его словам, ему «в натуре» показать не удастся, а вкладывать в непроверенное заклинание такую мощь — всё равно что лить расплавленный металл в форму, где стоит вода. Разорвёт сразу…

— Тогда будем по-моему, — решил Аратарн. — Ты хоть один из миров, что нам предстоит одолеть, запомнила?

Девушка кивнула. Да, это, пожалуй, единственный выход. Когда нет ключа, замок приходится взламывать. Она зажмурила глаза и постаралась как можно чётче представить себе — голубые джунгли и зелёное солнце над ними… чёрный песок и кроваво-алый прибой… Краски были противоестественно смешаны, точно на полотне безумного живописца.

И, едва последний штрих в нарисованной воображением картине лёг на место, мир вокруг неё взорвался одним длинным огненным спазмом. Аратарн ударил по границам Реальности всей отпущенной им на двоих мощью. Всё исчезло.

— Да, это Холм Демонов, — сухо резюмировал маг, неспешно обозревая окрестности. За спиной его топтались на месте вечно мёрзнущие рыболюди, Хисс шнырял где-то по кустам. Хотя было уже лето, дарованные Акциумом спутники Снежного Мага никак не могли согреться и по этой причине караульную службу несли из рук вон плохо. Было бы желание, он, Горджелин Равнодушный, расправился бы с ними в два счёта, и притом безо всякой магии, от которой они и впрямь имели неплохую защиту.

— Что ж, мы пришли.

Теперь осталось спуститься вниз и открыть Дверь. Снежный Маг и впрямь был очень сильным чародеем. Так или иначе, ему удалось заметить в глубинах Холма Демонов то, что ускользнуло и от Губителя, и от Эльтары со Старым Хрофтом. Крошечная, ничтожная щель в ткани мира, столь хорошо замаскированная, что мимо неё запросто мог пройти даже и такой опытный глаз, как у самого Горджелина. Неведомое Губителю заклятье открывало проход по каналам Сил, что питали жизнью алое озеро, где зарождались твари Орды. Вот этим-то путём и собирался пройти Снежный Маг.

И представьте себе его удивление и разочарование, когда, спустившись по тоннелю в самую глубокую подземную камору, он обнаружил, что дверь взломана. Кто-то прошёл здесь до него… И притом довольно давно.

Насколько давно, установить удалось точно — семнадцать лет назад. Отыскался тут и ещё один след… очень странный… Буде это окажется правдой, то мир, похоже, вот-вот и впрямь станет на дыбы — если только прошедшая тут девчонка и есть та самая…

— За мной! — отрывисто бросил Горджелин, и врата распахнулись. Открылась заполненная ослепительно белым огнём бездонная пропасть. Туда-то, в самую пасть пламени, и шагнула четвёрка посланцев острова Брандей.

ГЛАВА III

— Ну, это и есть, что ли, ваш хвалёный Столп Титанов? — сварливо осведомился гном Двалин, задравши голову и прикрывая глаза рукой от льющегося с жемчужных небес света. — И что в нём особенного? Кость обглоданная — вот и всё. Даже горой назвать нельзя. Тьфу, пропасть!

— Не сердись, не сердись, Двалин, — примирительно заметила Ярина. Точно так же прикрыв глаза от слишком яркого света, она обозревала Столп. — Странное какое место… Ты не находишь, Эльстан?

Эльстан-Губитель не ответил. В отличие от своих спутников, на Столп он даже и не смотрел. Его интересовало совсем другое. Закрыв глаза и зажав ладонями уши, он стоял, словно пытаясь разобраться в звуках совсем иной природы.

— Не трогай ты его, — посоветовал Ярине гном. — Знаешь же — пока сам глаз открыть не соизволит, всё равно не дозовёшься. Если только нас сожрать кто-нибудь не вознамерится.

Долгая дорога осталась позади. По расчётам скрупулезного Двалина, в пути их маленький отряд провёл ровно пять седмиц. Губитель без труда находил скрытые Двери Реальности, и перед путниками открывался новый мир.

Иногда они не задерживались в нём и на минуту, порой же проводили несколько дней. Миры поражали разнообразием, одно только перечисление увиденных путниками чудес заняло бы несколько дней. Странников то принимали как богов, то встречали копьями и стрелами. Они же старались избегнуть схваток — ни к чему, когда главная цель так близка.

Но вот круговерть миров, небес, земель и вод кончилась, позади остались бесчисленные и причудливые их обитатели. Перед тремя путниками раскинулась пустынная, безжизненная равнина, образованная застывшими каменными реками. А впереди, в нескольких лигах, громоздилась исполинская башня из каменных обломков, и нужно было обладать зрением подгорного гнома, чтобы различить среди этого хаоса очертания того, что когда-то являлось основанием исполинского Столпа.

Хотя Столп Титанов и рухнул, вершины его тем не менее видно не было — она терялась в жемчужном сиянии небес.

— Хо! Смотрите-ка! Что это?! — Двалин вытянул руку.

— Где, где? — потянулась Ярина.

— Вон! Сбоку! Видишь — тали? А вон — это леса, не будь я гном Двалин! Кто-то восстанавливает Столп, клянусь бородой!

— Восстанавливает Столп Титанов? — недоумённо переспросила девушка. — Но кто? И зачем? Кстати, а почему он рухнул? Это Хедин и Ракот его обрушили?

— Ну… вроде бы как.

— Так, может, они и восстанавливают?

— Такими способами? Нет, это если б нам, гномам, дали такой заказ — вот мы бы тогда и лесов понастроили, и лебёдки бы поставили, и всё такое. А Боги? Зачем им тали, если они слово скажут — и камни сами полетят куда велено будет?

— Так кто ж это тогда быть-то может?.. — пробормотала Ярина и умолкла, задумавшись. По самому краю зрачков пробежала пара быстрых зелёных искорок.

Эльстан вышел из транса. Выпрямился и с маху рубанул рукой:

— Значит, так: мы у Столпа.

— А то мы не знали! — съязвил Двалин. Бедняга ревновал и ничего не мог с собой поделать, хотя на Ярину Эльстан смотрел реже, чем на самого Двалина.

— Мы у Столпа, — прежним голосом продолжал Эльстан. — Самое магическое место, какое мне только встречалось. И с хозяевами здешними разговор у нас будет куда как непростой…

Мы шли через очень странные края. Я, Губитель, видевший на своём долгом веку сотни и тысячи миров, был крайне удивлён. Не тем, разумеется, что видели мои глаза, — точнее сказать, глаза Эльстана-эльфа, но тем, как мы шли. Мы словно продирались сквозь вязкую топь — единственный живой ручей в затхлом болоте. Жизнь кружилась вокруг, а мы — мы как будто выпали из обычного потока времени. И, надо сказать, это настораживало. Ещё никто на моей памяти не выучился шутки шутить со всемогущим Годовиком. И если здешние хозяева сумели найти с ним общий язык, то воистину этот бой вполне может стать для меня последним. Сие, впрочем, ещё неизвестно.

Я чувствовал, как в груди закипает привычный азарт. Как ни крути, а над той загадочной противницей, чьё тело осталось упокоенным в глубоком тоннеле над разорённым гнездовьем Орды, — над тем Врагом я взял верх, хотя победа и обошлась недёшево.

Столп Титанов завораживал. Когда-то здесь было слияние магических рек, узел в сплетении вселенских нитей, на которых подвешено всё мироздание; бешеные потоки Сил утишались здесь могучими плотинами заклятий, покорно отдавая силу хозяевам Замка Всех Древних. Я много слышал о нём — тогда, в прошлом. А теперь его, значит, не стало…

Да, не стало, и бешеное кипение ничем не сдерживаемых магических рек способно было дать жизнь и мощь чему угодно. И… оно дало. Я чувствовал жизнь — там, впереди, в хаосе каменных обломков Столпа. И чувствовал, что всё это мельтешенье — леса, блоки, лебёдки, тали — сооружено просто для отвода глаз, как серый плащ ночного убийцы, скрывающий готовый к удару клинок. Менее проницательный волшебник — пусть даже носитель посоха — неизбежно был бы обманут. Возможно, оказался бы обманут даже всесильный бог. Но не я. Потому что — единственный изо всех живущих! — однажды уже сталкивался с подобным. Только в тот раз восстанавливали не Столп Титанов.

…Два Поколения магов, две великие силы, сошлись в смертельной схватке. Оно возникло в неурочный час, то новое Поколение, от не ведомых никому содроганий Великой Матери; и было решено в высоких чертогах, что ему надлежит уйти. И я был послан Молодыми Богами…

С памяти спадала последняя пелена. Да, значит, вот оно как. Я был мечом Обетованного. Лучшим воином Ямерта, бога солнечного света. И по его приказу разил тех, кто мог угрожать ему. До тех пор, пока Великая Мать наконец не послала мне навстречу того, кто не уступал мне. Теперь я знал его точно. Возрождающий. Он поистине был Возрождающим — там, где я губил, он дарил жизнь. Но это совсем другая история…^[33]

Те маги, против которых я сражался, тоже строили великий храм, как я теперь понял, нечто вроде собственного Столпа Титанов… И тоже маскировались. Но от меня им спрятаться не удалось. Они полегли в бою — полегли все до последнего. А потом… потом я был побеждён и угодил в темницу. Из которой меня выпустили… но кто? И зачем?

Я отбросил посторонние мысли. Думать и переживать будем потом. Сейчас главное — дело. И враги, которые ждут нас впереди. Правда, ниоткуда пока не следовало, что это именно они сотворили Орду и повелевают ею…

Я улавливал слабые отзвуки творимой среди руин волшбы. Колдовали хорошо — прямо, резко и сильно. Камни один за другим вставали на предназначенные им места — и не просто вставали, но так же, как стояли до катастрофы…

Это было чародейство высшей пробы. Подобных врагов — если они враги — надлежало по меньшей мере уважать. Да, такие могли сотворить и Орду. Но вот только вопрос — зачем?

Я махнул рукой спутникам. Пора идти.

— А ты, Ярина, готовь на всякий случай всё, что умеешь.

Тр-р-рах! Мир наконец успокоился. Огненное облако рассеялось. Лидаэль и Аратарн стояли на безжизненной чёрной равнине, под ногами лежал гладкий камень. Когда-то, расплавленные, эти реки текли, сокрушая всё на пути, и, гордые своей победой, сметя с лица здешней земли всё живое, застыли. Пустыня так и осталась пустыней, несмотря на все прошедшие века.

Наверху — жемчужный свод небес; а впереди, раздвигая могучими плечами пелену облаков, высился исполинский конус. Именно туда и вела та ниточка, что крепко сжимала в руках Лидаэль.

— Мы на месте. — Она огляделась, на всякий случай и как бы невзначай не выпуская руки Аратарна. — Хозяева Орды где-то совсем рядом.

— Так пошли! — Парень нетерпеливо переминался с ноги на ногу. — Чего стоим? Не терпится этих гадов…

— Ага, заявишься к ним и скажешь: «Здрасте!» — состроила гримаску Лидаэль. — А они тебя тем временем в пыль сотрут.

— Ну пока-то не стёрли, — парировал Аратарн. — Пошли, Лидаэль, пошли!

— Нет. — Девушка даже вырвала пальцы из ладони спутника. — Не так быстро. Сперва давай разузнаем, что они такое!

— И долго придётся этим заниматься?

Лидаэль молча пожала плечами. Аратарн поворчал ещё немного и принуждён был смириться. Эта пара могла действовать в полную силу, только достигая согласия. Малейший раздор сводил на нет все их усилия.

Лидаэль вновь взяла спутника за руку.

Мысли девушки потянулись вперёд, к исполинской горе каменных обломков, где билось и содрогалось сердце чужой, противостоящей им мощи.

Когда за ними закрылись Врата Реальности, Горджелин сразу же понял, что дело плохо. Здесь в тугие узлы было стянуто само время. Сквозь его тенёта приходилось пробиваться, точно через липкую паутину. Солнце замедлило бег, звёзды застыли на неподвижных хрустальных сферах.

«Они останавливают время! — мелькнуло в голове волшебника. — Остроумно, ничего не скажешь. Любой, кто попытается прорваться к ним, навеки останется в тихой заводи великой Реки Времени, и никто не сможет сказать, что маги убили его… Он и сам ничего не заметит. Просто дорога его мало-помалу окажется бесконечной…»

За спиной беспокойно зашипел и засвистел Хисс, точно целый клубок разгневанных гадюк, — тоже почуял неладное.

Но Горджелин не был бы Горджелином, сыном могучей Фелосте, если бы не нашёл крохотной щёлочки — одной-единственной лазейки, в какую мог проскользнуть и провести с собой спутников только волшебник его уровня.

Они избегли расставленных сетей.

И появились возле Замка Всех Древних одновременно с остальными двумя отрядами.

И как-то само так вышло, что заметили все друг друга тоже одновременно. Больше других, наверное, удивились Аратарн с Лидаэлью. К затаившейся впереди, в руинах, силе эти как будто бы отношения не имеют, но… Кто такие? Откуда взялись?

Ярина ничего не заметила, а вот Губитель…

Да, они появились внезапно и с разных сторон. И я мог поклясться, что один из этих отрядов — тот, где было четверо, — не имеет никакого отношения к развалинам Столпа Титанов, зато второй… Всего двое, но зато каких!

Быть может, это первая ставка здешних заправил? Похоже, очень похоже… Ну что ж, это мы сейчас проверим. Терпеть не могу начинать бой, когда кто-то из вражеских прислужников маячит за плечами!

— Ярина, есть дело. В четырёх лигах от нас, во-он там, — очень мощная парочка, судя по всему — из местных. Я хочу понять, действительно ли они столь крепки, как пытаются казаться. Давай начнём с твоих Зелёных Мечей, а?

Ярина отрицающе покачала головой.

— Первой я не нанесу смертельного удара.

«Родгар, как же она изменилась, — невольно подумал Двалин. — От той галенской девчонки не осталось и следа. Манеры, речь и всё такое… Нет, брат гном, зря ты на неё рот разевал. Не для таких она, как ты… И не надейся, и не мечтай».

«Да, в этом вся Ярина, — подумал я. — Не нанесу удара первой — и всё тут. Что ж, не хочешь ты, сделаю сам. Непонятно только, зачем великий Рагнвальд навязал мне тебя в спутницы?

Да, пришла пора встряхнуться. Эй, вы, там, готовы? Губитель тоже ни на кого никогда внезапно не нападал и в спину не бил — не то что люди».

Рыболюди стояли, тупо глядя перед собой. Бедняги, их убогие мозги и так-то едва справлялись со всеми неожиданностями, а тут, от изобилия магических сил, они и вовсе, похоже, отказали. Хисс все норовил укрыться за спиной Горджелина; но иметь змеиного царя за плечами в такой момент мог только глупец, и Равнодушный впервые за всё время странствия обратился к своему ненавистнику:

— Стой спереди! В шести шагах!

Хисс зашипел, но не посмел ослушаться — пошёл, встал где сказано.

Итак, они тут не одни. Что ж, первыми всегда начинают те, кто слишком в себе уверен. Посмотрим. Подождём, кто и чем себя проявит.

Горджелин скрестил руки на груди. Однако ожидание его продлилось совсем недолго.

— Чувствуешь его? — полушёпотом спросил Аратарн, не сводя глаз с затянутого жемчужной дымкой горизонта.

— Угу. Не мешал бы ты, а? Сбиваешь только. Лучше по сторонам смотри — вдруг тут змеи или крысы, я их до обморока боюсь, — сердито бросила Лидаэль.

Парень молча проглотил обиду. Вытащил заново отточенную секиру и…

Горизонт внезапно потемнел. Жемчужные завесы оказались безжалостно разорваны грубым натиском султанов иссиня-чёрного дыма. Сплетаясь в чудовищные колонны, они поднимались всё выше и выше. Задул резкий и холодный ветер, среди чёрных столбов что-то сверкнуло.

— Я боюсь! — пискнула Лидаэль, невольно прижимаясь щекой к плечу спутника.

— Это… это вызов! — Аратарн невольно отшатнулся. — Надо ударить самим! Иначе смерть! Смотри!

Из сплетения дымных удавов медленно выползало нечто слабо светящееся, наподобие морской рыбы-ската. Взмахнуло призрачными плавниками-крыльями и понеслось прямо к застывшей парочке.

— Бьём! — заорал Аратарн. — Силу, Лид, Силу! Помогай!

Лидаэль знала гораздо больше боевых заклинаний, но в тот момент подчинилась. Не время было разводить споры о женских правах и мужском поведении. Сила девушки влилась в извергаемый Аратарном поток чистой, всеуничтожающей энергии. Не зная никаких сложных форм вроде Огненного Заклятья, Аратарн инстинктивно принял единственно верное решение — ударил собственной ненавистью, точно копьём.

Воздух пронзила пламенная судорога. Словно мельчайшие частицы воздуха, соударяясь, щедро рассыпали искры на пути ответного заклятья сына Сааты. Не ослепительный огненный меч, нет, нечто куда более странное и смертоносное прянуло в дымную завесу, по пути без остатка сметя призрачного ската.

Дым утратил черноту. Он внезапно вообще потерял всякий цвет, став сперва белым, а затем и вовсе растворившись без остатка. Земля глухо сотряслась, и Лидаэль заметила, что возле её ступни камень пересекла первая трещина.

Несколько мгновений спустя всё вновь стало как прежде. Безмятежное жемчужное мерцание — и неколебимо стоящая громада пирамиды каменных обломков на месте Столпа Титанов.

— Уф! Кажется, справились. — Аратарн заткнул секиру за пояс и вытер пот.

Когда потемнел горизонт и затряслась земля, Горджелин не смог сдержать саркастической улыбки. «Давайте, давайте, нетерпеливые вы наши. Сражайтесь, тратьте силы, раскрывайте секреты ваших боевых заклятий, а мы пока спокойно постоим в сторонке и посмотрим».

Правда, совсем спокойно отстояться в сторонке не удалось. Когда стало ясно, какие именно силы и в каком количестве пущены в ход, Снежный Маг едва сумел подавить изумлённый возглас. Такие океаны грубой, чистой силы для него, Горджелина Равнодушного, сына Фелосте-целительницы, были совершенно недоступны. Приходилось только завидовать эдаким богачам… да потихоньку готовить собственный выход, когда он докажет, что поговорка «сила есть — ума не надо» неверна в корне.

Хотя, с другой стороны, стоит ли вообще терять здесь время? Пусть желающие выясняют отношения хоть до завтрашнего утра! (Если оно тут имеется, конечно.) У него, Горджелина, есть строго определённое задание, и он намерен честно выполнить договор. Заключить союз с владыками Орды — вот чего хотели маги острова Брандей, и именно с этим Горджелин Равнодушный в ранге чрезвычайного и полномочного посла прибыл в окрестности Столпа Титанов.

Тем временем представление продолжалось. Небо щедро кромсали исполинские пламенные клинки, вспухали пузыри рыжего огня, и совершались иные столь же красивые, но абсолютно бессмысленные, с точки зрения высшей магии, действия. «Ребятишек такими фейерверками тешить», — невольно подумал про себя Горджелин. Снежный Маг махнул своей гвардии.

— Хватит стоять! Посмотрели на представление — и довольно. Все четверо в молчании зашагали вперёд.

Они оказались крепкими орешками, эти двое неведомых мне врагов. Становилось ясно, что, прежде чем идти на приступ каменной пирамиды, нужно справиться с ними. Первые мои удары они парировали играючи — правда, и я легко справился с нацеленными в меня потоками убийственных сил. Они были мощны, но тупы. Изобретательность, похоже, не числилась среди талантов этой парочки. До краёв переполненные невесть откуда взявшейся и невесть как возобновляемой мощью, они швыряли в меня огненными копьями, каждое из которых могло бы испепелить весь Лесной Предел со всеми его обитателями.

Эта игра стала мне несколько надоедать. Пора встретиться с ними лицом к лицу и заставить узнать, что такое Губитель во гневе…

Вялая и безучастная Ярина даже не смотрела вверх, где продолжалась безумная пляска огней. Двалин чуть ли не силой заставил её укрыться за каким-то валуном — затея совершенно бессмысленная, но бездействие было ещё хуже. Сам же гном тискал в руке секиру, не зная, что предпринять.

Я перестал метать пламя. Нужно браться задело всерьёз. Призрачный воин! Настал твой черёд…

Здесь, в до краёв напоённом магией месте, я вновь стал самим собой — прежним непобедимым Губителем. Ого-го! Держитесь, вы, там!

Невесомость тела затягивала. Я воспарял над затканной туманами и маревами каменистой равниной, и в правой руке моей вновь грозно блистал мой старый меч. Ради такого случая я обнажил его. Странно, таскал при себе это оружие всё время и только сейчас вспомнил, где, в какой моей боевой форме он скрывался…

Двалин обнял Ярину за плечи — удержаться от этого оказалось выше его сил, — и она не отстранилась. Эльстан куда-то исчез.

— Пойдём, Яри, — мягко произнёс гном. — Пойдём. Негоже, чтобы Эльстан сражался за нас в одиночку.

— Никакой это не Эльстан, — чуть постукивая зубами, словно в сильном ознобе, ответила Ярина, обхватывая руками плечи. — Он не был рождён под солнцем Хьёрварда. Хотя память Эльстана у него есть. Я только сейчас поняла — когда… когда поднабралась сил в этом месте…

— А… а кто же он тогда такой? — только и смог спросить Двалин.

— Не знаю. — Ярина покачала головой. — Да и знать не хочу. Он силён, Двалин, очень силён и, если он поможет мне понять наконец, кто я такая, — пусть окажется даже посланцем Хаоса. Давай подождём ещё. Твоя секира здесь бесполезна.

Двалин хмыкнул, пожал плечами, но с некоторых пор голос Ярины возымел над ним странную власть. Гном осторожно опустился на корточки, прижавшись спиной к застывшей каменной капле.

Ярина на него не смотрела — творила руками какие-то пассы, гладила поверхность камня, что-то приговаривала… Двалин напрягся, когда внезапно раздался лёгкий треск.

Камень рассекла трещинка. Из неё поднимался бледный, ещё совсем слабый росток, а Ярина прикрывала его ладонями, словно защищая от чего-то; зелёный стебелёк тянулся ввысь, удлиняясь на глазах. Появились листья, набряк тугой бутон… Отошли плотные чешуйки, брызнуло алым пламенем лепестков…

Это была роскошная роза. Двалин видел такие только раз, в королевском парке Галена…

— Как это ты?..

— А?.. — Ярина дёрнулась, точно её внезапно разбудили. — Как это я?.. — Она изумленно воззрилась на только что сотворенный ею цветок. — Не знаю… само собой получилось… Я не знаю таких заклятий!

— Значит, знала, — предположил Двалин, во все глаза глядя на выращенное спутницей чудо. — Знала, да забыла.

— Но откуда ж я могла это узнать?! — почти простонала Ярина.

Наверное, они смогли бы говорить на эту тему ещё долго, но тут Эльстан взялся за дело всерьёз, и пришлось срочно искать укрытие — с неба шёл самый настоящий дождь со снегом и градом, только вот вода в нём была пламенем, снег — разъедающей всё и вся тягучей маслянистой жижей, градом же — камни размером от человеческой головы до средней упитанности быка.

Ярина вскочила на ноги. Глаза её запылали нестерпимым зелёным огнём, и вокруг девушки с Двалином начала стремительно растрескиваться земля — точнее, тот каменный монолит, что покрывал её сплошным слоем. Из глубоких расщелин навстречу всепожирающему пламени потянулась густая зелень сплетающихся побегов. Огонь жёг их, кислота оставляла на стеблях глубокие язвы, камни обращали в месиво, но из-под земли на смену погибшим рвались всё новые и новые легионы. Над головами Двалина и Ярины (она, похоже, ошеломлена была куда больше гнома) сомкнулся живой зелёный щит, и пробить его уже ничто не смогло.

Двалин изумлённо покосился на Ярину. «Тут что-то не так, брат гном. Это уже силой божественной попахивает! А ты-то… вскремнился… восхотел… смотри, как бы тебя самого сейчас в какой-нибудь лютик-василёк не превратили…»

— Я этого не делала! — внезапно вырвалось у Ярины. — Не делала! Я просто… подумала о том, чтобы спастись… Но заклятий… не творила…

Двалин промолчал. Он был окончательно сбит с толку.

Над головами по-прежнему гремело и завывало. Магический бой был в самом разгаре. Эльстан и его неведомый противник не уступали друг другу в силе. Прочим оставалось только ждать, пока не прекратится это светопреставление.

Горджелин и его спутники успели вовремя. Края каменной осыпи они достигли за несколько минут до того, как небеса извергли из себя пламя, камни и всё прочее. Снежный Маг поспешил ответить отражающим заклятьем.

Рыболюди и Хисс молча ждали слова своего предводителя, и Равнодушный на миг испытал нечто вроде мстительной радости — ведь чёрные маги Брандея велели ему лишь довести до хозяев Орды Хисса, коему предстояло вступить с ними в переговоры, и поначалу — особенно пока они не покинули остров-призрак — змеиный царь позволял себе важничать и задирать нос.

Теперь оставалось отыскать здешних хозяев.

— А зачем? — внезапно раздался спокойный голос — женский, низкий, грудной. — Мы здесь. Отчего бы и не встретиться с разумными гостями?

Горджелин вздрогнул, Хисс подпрыгнул, и только рыболюди в силу своей природной тупости остались безучастными. Задание у них было очень простым: в случае надобности уничтожить Горджелина или Хисса, если те попытаются сыграть в свою собственную игру, а не по задумке стратегов Чёрного острова.

Из хаоса каменных глыб появилась женщина. Заострённый подбородок, впалые щёки, пристальные золотистые глаза — новоприбывшая была прекрасна, как сама любовь. И всё же в её облике было что-то и от хищной, готовой к атаке птицы. Нечего и говорить, что Губитель узнал бы её сразу.

— Прошу вас. — Она улыбнулась. — Здесь так редко появляются гости…

Горджелин учтиво наклонил голову. Со здешними хозяевами следовало вести себя вежливо — силой они ничуть не уступали магам Брандея, а кое в чём даже и превосходили.

— Входите. — Женщина улыбнулась. — Но только не задерживайтесь, пожалуйста, — ворота вот-вот закроются…

Камни за её спиной послушно окутались голубым — открывался проход куда-то в иные слои Реальности. Горджелин шагнул следом, потом — один из рыболюдей. Хисс задержался. Он ненавидел и боялся Горджелина, он ненавидел и боялся магов Брандея, но эту красавицу змеиный царь боялся больше, чем всех остальных, вместе взятых. Его всего трясло: улыбка этой женщины обещала муки куда более страшные, чем те, что ему довелось претерпеть на Призрачном острове…

Рыбочеловек подтолкнул Хисса в спину. И тут страх взял верх. Страх, а отнюдь не геройство. Вдобавок змеиный царь, как ни крути, всё же довольно долго был учеником Равнодушного мага, и притом не самым неспособным… Близость Столпа Титанов придала сил не только Ярине, но и Хиссу.

Он ловко сделал рыбоиду подсечку, изо всех сил толкнув того вперёд. От неожиданности монстр успел ответить, лишь когда голубое сияние открытых дверей погасло и Хисс оказался один перед сплошной стеной камней.

И тотчас же вновь накатил страх. Что он наделал?! Ведь было же ещё неизвестно, сварит его янтарноглазая живьём или нет! А вот маги Брандея сделают с ним нечто и похуже, если только доберутся до него. Да, сюда им дороги как будто бы нет, но что здесь станет делать он сам?

Змеиный царь осторожно высунулся из-за камней. Огненный дождь не переставал — хорошо ещё, что камнепад кончился. Хисс осторожно сотворил заклятье и, прикрываясь возникшим незримым щитом от капель пламени, затрусил прочь от страшной пирамиды. Будь что будет, а пока у него одна задача — выжить!

Лидаэль и Аратарн стояли в самом сердце бушующего вокруг чёрного шторма. Стояли на крошечном каменном островке — всё остальное давно обратилось в пыль. Неведомый враг оказался очень силён — почти вся их сила уходила на то, чтобы отражать сыпавшиеся со всех сторон удары. Они были очень разнообразны, эти удары. То прямо из воздуха возникали какие-то клыкастые, змеевидные твари, то распахивали свой зев жуткие воронки смерчей, готовые затянуть непокорных в неведомые преисподние, то обрушивались вихри ядовитых игл, то сами Аратарн с Лидаэлью начинали обращаться во что-то жутко-слизистое…

Однако всякий раз им удавалось отбиться. И тогда они бросались в контратаку. Их огненные мечи пронзали враждебные тучи, испепеляли наваливавшиеся на них армады тварей; однако им ни разу не удалось дотянуться до повелителя всех этих страхов. Они не видели его и не могли понять, где он.

Сколько всё это будет продолжаться? Сколько будет длиться этот бесконечный бессмысленный бой? Кто этот враг? Он из числа хозяев Орды? Он атаковал их без предупреждения…

«Эй! Ты! Который там, за дымом! Зачем ты напал на нас?» — пока Аратарн думал, Лидаэль начала действовать. Её мысленный вызов канул в сплетение огненных струй — и спустя миг, как ни странно, пришёл ответ:

«Защищающие здешних — защищайтесь!» «Мы не защищаем здешних! — горячо воскликнула Лидаэль. — Мы сами пришли сюда по их душу! А ты, кто ты такой?»

«Давай остановимся и поговорим! Мы не можем взять верх друг над другом! Продолжить драку никогда не поздно».

Гудящие вихри начали потихоньку слабеть. Небо очищалось, жемчужный свет вновь разливался по истерзанной равнине. Лидаэль и её спутник осторожно двинулись навстречу неведомому врагу.

— Ай, как жаль, кажется, развлечение кончается! — Сидевшая рядом с Горджелином черноглазая и черноволосая смугляночка состроила разочарованную гримаску. За громадными окнами дивно разубранного покоя затихала вызванная схваткой неведомых Равнодушному врагов буря.

— Да, увы, увы, — подтвердила приведшая сюда мага янтарноглазая, что носила гордый титул Царицы Теней. — Что ж, до вечернего оглашения ещё далеко, займёмся пока чем-нибудь другим. Оркус!

«Они здесь думают только о развлечениях, — смятенно подумал Горджелин. — О развлечениях, когда там, за этими окнами, — Сила, без труда способная прорваться сюда даже сквозь несколько слоев Реальности! Надо было молить всех мыслимых и немыслимых богов, чтобы драка продолжалась подольше, в конце концов, самим подлить масла в огонь, а они лишь слегка пожалели об испорченном развлечении!» Хотел бы он знать, что за враги сошлись сейчас там, на бесплодной равнине возле остатков Столпа Титанов…

…А ведь сперва всё пошло очень хорошо. Хисс так и не заметил аккуратно наброшенного на него заклятья — и оно сработало как должно. По крайней мере, от одного из трёх своих компаньонов Снежный Маг избавился. Чтоб ему там шею глыбой свернуло, этому Хиссу! Впрочем, дажеесли и не свернёт, участи змеиного царя завидовать не приходится — в глазах магов Брандея он предатель, и месть их будет страшна. Их — а заодно и его, Горджелина Равнодушного, чей приёмный сын Хеорт отправился в небытие от удара стрелы лучника Змеиного народа.

Его и двух очумевших рыболюдей вели утопающими в роскоши покоями, над украшением которых, казалось, трудился цвет мастеров — гномов и эльфов. Несколько раз внимание Горджелина привлекали стоявшие на изящной мебели, подобно безделушкам, магические талисманы, различные устройства, созданные для работы с потоками чистой энергии; ему хотелось остановиться, взять в руки эдакое чудо, но Царица Теней быстро шла вперёд.

— Что привлекло ваш взор, почтенный гость? Ах, это!.. Помилуйте, это ж никчёмная безделка. Так, нашли в развалинах Замка Всех Древних. Потом я покажу вам наши работы — надеюсь, они понравятся больше, чем эти салонные погремушки…

Каждая из таких «погремушек» способна была — при правильном обращении — отправить на океанское дно материк размером с весь Северный Хьёрвард.

Посреди роскошных парков раскинулся исполинский дворец — дворец Царицы Теней, Владычицы Молний, Короля Рассветов, Повелителя Рек и иных — всего числом девять. Пятеро Владычиц и четверо Владык. Кто они, откуда — Горджелин не находил ответов. Его собственная магия отказала. Здесь, в этих стенах, вообще не действовало никакое волшебство, кроме чародейства хозяев. Равнодушный нашёл это весьма предусмотрительным.

Его провели в большую залу, представили Владычице Молний — той самой черноглазой смуглянке — и попросили подождать, пока соберутся все остальные. Тем более что тут было на что посмотреть — и в зале, и за его окнами и… гм… короче, на смуглянку тоже было весьма приятно взглянуть. Горджелин покосился на соседку и не выдержал — отвёл глаза. Это ж надо — такой вырез сделать!

Небо за окнами приобрело обычный жемчужный цвет, и Царица Теней погасила видение. Горджелин вновь увидел сплетение парковых дорожек, пруды, водопады, цветники и всё прочее, что окружало Дворец Девяти. Какими теперь развлечениями собираются попотчевать его здешние очаровательные хозяйки?

…Появился Оркус — громадное существо восьми футов ростом, с чудовищно толстыми руками и ногами. Низкий лоб и развитые надбровья придавали ему сходство с гориллами Южного Хьёрварда, однако в маленьких глубоких глазках виднелись и хитрость, и ум. Он только казался безмозглым увальнем, этот Оркус.

— Что у нас на конюшнях?

— Кентавры, единороги, грифоны, пара фениксов… — начал перечислять слуга. Царица Теней досадливо поджала губки.

— Всё не то… Дожили — уже нечем развлечь такого гостя! Приличного боя ему не показать! Молния, может, у тебя есть что в запасе?

— Есть один славный малый, да только, боюсь, конец его окажется печальным — убьют. — Смуглянка печально вздохнула. — А так смотреть интересно — тем более что я не вмешивалась.

— Так что же ты молчишь?! — всплеснула руками Царица Теней. — Показывай скорее! Где, в бассейне?.. Почтенный Горджелин, прошу сюда. Летучие сиденья сейчас прибудут.

Щёлкая бичом, Оркус уже гнал целое стадо изящных кресел без ножек, но зато с крыльями на манер стрекозиных. Мелко-мелко трепеща, они зависли над полом, дождались, пока Горджелин и его очаровательные собеседницы устроились, и подлетели к заполненному голубой влагой бассейну. Поднялись повыше и застыли. Раздавалось только лёгкое жужжание крыльев.

Снежный Маг взглянул на воду. Дальновидение при помощи источников — давно известное дело, но в магии, как правило, использовались природные ключи, а не бассейны. Что ж, тем интереснее. Посмотрим!..

И он увидел.

Белый город у самого моря. Высокие стены с башнями, лишённые зубцов. И пламя, жадно лижущее их высокие венцы. Горят и многие дома в самом городе — горят странным голубым огнём, что пожирает даже камни. Защитники всё ещё бьются на улицах, сражаясь за каждый перекрёсток, а в гавани от пирсов отходит флот прекрасных кораблей, очень похожих на громадных лебедей. Швартовы не отданы лишь на одном — скрестив руки на груди, возле сходней стоит высокий величественный чело… нет, не человек, а эльф-воитель! Стоит и ждёт, ждёт… Кого?

— Вот, вот он! — горячо зашептала Молния. — Идёт!

По горящим улицам неспешно шагала высокая, облачённая в плащ Тьмы фигура, которую было уже «нельзя называть Королем-без-Королевства, ибо королевством его становилось всё Средиземье…».

Две фигуры сближались… однако досмотреть и понять, чем всё это кончилось, Горджелину не удалось. Оркус, как видно, исполнявший здесь роль прислуги за всех, вошёл торжественным строевым шагом, трижды ударил в пол невесть откуда взявшимся посохом и доложил:

— Их светлости повелители и повелительницы! Числом семь!

— Ладно, хватит развлекаться, вели воде всё запомнить, потом досмотрим, мне тоже интересно, — торопливо бросила Молнии Царица Теней.

Картина исчезла, бассейн вновь принял обычный вид. Горджелин покосился на хозяек — крылатое кресло и не думало спускаться на пол. Царица Теней — или просто Тень, как называла её Владычица Молний, — заметив невольное движение Снежного Мага, успокаивающе махнула рукой.

— Вам совершенно необязательно вставать, почтенный Горджелин. Мы не при королевском, хи-хи, дворе!..

Старомодные створки отворились.

О, они производили впечатление, эти повелители и повелительницы. Женщины были все как на подбор экзотичны, экстравагантны и томны, мужчины — высоки, мускулисты (порой даже чрезмерно), с выпяченными волевыми челюстями и холодными серо-стальными глазами. Наряды повелительниц поражали вычурностью и разнообразием; повелители же как один носили простые кожаные куртки и светлые брюки, заправленные в ботфорты. На перевязях висели мечи, сабли, ятаганы, акинаки и прочие железные игрушки; оружие носили все, не исключая и дам.

— Наши братья и сестры уже извещены о вашем появлении, почтенный Горджелин, — начала Тень, взяв на себя роль хозяйки приёма. — Позвольте же мне представить вам, братья и сестры, нашего гостя, сильномогучего чародея Горджелина, по прозванию Равнодушный, Снежного Мага, прибывшего к нам со специальным посланием от сильномогучих магов острова Брандей…

Никто из слушателей и бровью не повёл, словно адепты Хаоса обращались к ним с посланиями каждый день.

— Почтенный Горджелин Снежный Маг, позволь представить тебе моих сестёр и братьев, сильномогучих чародеев: первый слева — Мастер Камней. С ним рядом — Водительница Волн. Дальше: Король Рассветов. С ним рядом: Властительница Вихрей. Дальше: Повелитель Рек. С ним рядом: Хозяйка Радуг. Дальше: Владыка Небес.

Мужчины учтиво кланялись, дамы делали книксен — Горджелин кланялся в ответ, прижимая руку к сердцу. Наконец представление закончилось.

Новоприбывшие в свою очередь расселись на порхающих креслах. Возле Горджелина возник летающий столик с бутылками, фужерами, фруктами и какими-то сластями. Хозяева же брали всё потребное прямо из воздуха.

— Почтенный гость, не угодно ли будет изложить суть послания? — начал Владыка Небес, мощный мужчина, объёмами мускулов живо напомнивший Равнодушному мясную лавку.

— Допрежь вынужден я задать гостеприимным хозяевам один вопрос. Не являются ли они хозяевами некоего сонма созданий в мире Большого Хьёрварда, каковой сонм именуется тамошними обитателями Ордой?

Наступило недоуменное молчание. Слушатели даже не пытались скрыть разочарования. Они переглядывались, и на лицах ясно читалась искренняя, почти детская обида — ждали праздника, а получили такое, что и сказать нельзя. Горджелин удивился.

— Это про что это он? — громким шёпотом спросила Хозяйка Радуг. В полном соответствии с титулом она имела волосы всех семи цветов.

— Орда какая-то… — пожала плечами Водительница Волн, очень высокая и тонкая, с бескровными губами и громадными голубыми глазами. — Ничего не…

— Погодите! — Мастер Камней — пониже и потоньше других братьев, рыжеволосый и рыжебородый (бородой здесь мог похвастать только он один) — поднял руку, прося тишины. — Так мы никогда не разберёмся. Наш почтенный гость, маг… можно сказать, наш родственник… так что попросим его показать, где всё это имеет место.

Горджелин кивнул. Что ж, это сделать нетрудно. Дать вид картин своим воспоминаниям — что может быть проще для опытного мага?

И он стал показывать. Чащи Лесного Предела, хутора, окружённые чудовищами, Защитников, конные атаки оборонявших свои дома пахарей и всё прочее, из чего складывалась повседневная жизнь Северного Хьёрварда.

Его не перебивали. И лишь когда угасла последняя картина, Тень медленно произнесла:

— Да ведь это же наш Людариум!

Все зашумели и задвигались. Людариум! Ну конечно же, он, и ничего больше! А они-то ломали головы… Странно, что почтенные и сильномогучие маги острова Брандей обратили свой взор на сие невинное развлечение!

— То есть Орда покорна вам и вы повелеваете ею? — Всё было ясно и так, но Равнодушный хотел добиться чёткого ответа, чтобы потом было чем торговаться на Брандее. Кто их знает, этих магов, — вдруг придерутся к мелочи.

— Гм, гм, уважаемый, — проворчал Король Рассветов — тоже крупный мужчина с резкими, даже грубоватыми чертами лица и густыми сросшимися бровями. — Видишь ли… То, что ты назвал Ордой, знакомо нам, но… Нам всё же непонятен смысл твоих вопросов, гость. Мы свято чтим законы гостеприимства, но всё-таки хотели бы услышать послание. Боясь показаться невежливым, я тем не менее прошу тебя изложить его.

Горджелин опустил голову: не следует этим типам всё время видеть твоё лицо. Тебя прозвали Равнодушным, но со здешними хозяевами годящиеся для Хьёрварда трюки могут и не получиться.

— Ну что ж. Как желают почтенные хозяева. Вот то послание, что велено было мне передать вам. — Снежный Маг лукавил: послание было вручено Хиссу и аккуратно скопировано из его памяти как раз в тот момент, когда того охватил насланный Равнодушным страх возле Дверей Реальности.

В воздухе сгустилось тёмное облако. Возникли очертания Призрачного острова, его окраинные горы, исполинская каменная пасть (Мастер Камней скривился, не считая нужным даже прятать гримасу, из чего Горджелин сделал вывод, что исходом его посольства здесь совершенно не озабочены. Хотя, кто такие маги Брандея, здесь знали, и знали неплохо).

Перед зрителями неспешно развёртывалась панорама острова, причём панорама, увиденная не обычным, пусть даже и очень зорким глазом, а зрением магическим, с полной картиной потоков Силы и ведущих к Вечному Хаосу каналов. Чёрные маги выставляли напоказ всю свою мощь, словно давая понять, что на их предложения лучше всего сразу отвечать согласием.

Правда, на собравшихся здесь повелителей это не произвело ровным счётом никакого впечатления. Более того, они начали перешёптываться и пересмеиваться, Горджелин уловил даже слова: «И тут никакого развлечения! Принесла ж его сюда нелёгкая!» Оставалось только пожать плечами, что он и сделал. Пусть на Чёрном острове сами разбираются. Убеждать и уговаривать было делом Хисса, а раз он сбежал, то с него, Горджелина Равнодушного, какой спрос? Правда, от этой мысли внутри начинал ворочаться зверь гордыни, но Снежного Мага не зря звали ещё и Равнодушным. Он спокойно пережил необходимость подчиниться. Ради спасения Эльтары можно пойти и не на такое. Так что смотрите, дорогие хозяева! Ему, Горджелину, не терпится вернуться домой с заветным заклятьем в руках…

Наконец вместо облака в воздухе появилась до отвращения знакомая Горджелину физиономия Акциума. Почтенный проректор растянул губы в некоем подобии улыбки и начал:

— Я надеюсь, что могучие хозяева и повелители Орды видят и слышат меня сейчас. Я, Акциум, маг Брандея, ценя ваше и своё время, постараюсь быть краток. Три века ваши силы ведут войну в Северном Хьёрварде. Мы долго не могли установить, кто же на самом деле повелевает этой армией, и потому позволили себе вмешаться в её деятельность, обратив Орду против наших врагов. Понимая, что тем самым, возможно, задетыми оказались интересы уважаемых хозяев, мы, во-первых, приносим извинения (у Горджелина глаза полезли на лоб — маги Брандея не извинялись ни перед кем и никогда)… и, во-вторых, хотели бы выяснить дальнейшие намерения почтенных хозяев. Быть может, наши цели совпадают на каком-то этапе? Мы не скрываем: наша цель — сокрушить Эльфран… (шёпот, все спрашивают друг у друга: «Эльфран — что это такое?» Горджелин позволил себе вмешаться и в нескольких словах объяснил, что так называется царство Перворождённых в его родном мире Большого Хьёрварда). Мы просим (видно было, что Акциуму нелегко далось это слово — в кои-то веки маги Брандея кого-то о чём-то просили)… мы просим разрешить использовать часть сил вашей Орды, которая, будучи лишена правильного командования, зачастую погибает зря… Мы хотели бы узнать цену такой сделки. Более того, мы хотели бы предложить властителям Орды союз. Если нам дозволено (ещё одна судорожная гримаса Акциума; казалось, его гортань не в состоянии произносить такие слова) будет узнать, в чём же состоят намерения владык Орды в Северном Хьёрварде, возможно, мы сможем договориться о совместных действиях…

Он рассуждал ещё довольно долго, однако ничего нового уже не сказал. И, надо признаться, повелители очень быстро поняли, в чём смысл его речей. Поняли — и тотчас же потеряли всякий интерес. Пошли разговоры, пересуды (причём все были весьма и весьма далеки от темы посольства Горджелина. Всё чаще и чаще звучала странная фраза: «Это плохое развлечение»).

Тем не менее речь досточтимого Акциума кое-как дослушали до конца. Облако исчезло, наступила неловкая тишина.

— Кгхм! — Король Рассветов откашлялся. Большинство взглядов было устремлено на него, и он, вздохнув, начал ответную речь:

— Воистину спасибо хозяевам острова Брандей… гм… гм… за послание и слова приязни. Мы не таим… гм… к ним недобрых чувств. Они… кгм… могут и дальше делать всё, что им заблагорассудится… кгм… без всякого на то нашего соизволения… — Он огляделся, словно ища поддержки у своих. — Я всё сказал как надо?

— Не сомневайся, — заверила его Тень. — Всё правильно.

— Я-то думал, они скажут нам что-то о Губителе… — заметил Мастер Камней. — А вместо того… какая-то Орда, какой-то Эльфран… Эй, кто-нибудь занимался этим? Тень, ты часто играешь с этими… Может, что и скажешь? Ведь я-то и слова такие впервые слышу…

От этих непринуждённых выступлений Горджелин почувствовал, что его прозвище, похоже, перестаёт себя оправдывать. Остаться равнодушным при таких делах было просто выше его сил. «Не таим недобрых чувств!.. Делать, что им заблагорассудится!.. Впервые слышу такие слова!..» Да куда же он попал?!

Царица Теней грациозно подобрала подол элегантного шёлкового шлейфа.

— Братья и сестры, увы, я не смогу удовлетворить вашего любопытства. Эльфран, Орда — эти слова мне незнакомы. Мы живём под страхом явления Губителя — и какое нам дело до всяких там магов Брандея? Нам-то с ними делить всё равно нечего!

Горджелин решил вмешаться. Удержать в себе рвущиеся наружу вопросы было выше его сил.

— Простите, что нарушаю ход вашей беседы. Правильно ли я понял, что маги острова Брандей вольны использовать Орду как им заблагорассудится?

Ответом стали всеобщие согласные кивки. Ободрённый, Горджелин продолжал:

— Но не могли бы вы рассказать мне, откуда взялась Орда? Для чего, для какой надобности? Я сам маг, но не нашёл ответов на эти вопросы. Быть может, я смогу найти их здесь?

— Кого найдёшь-то? — поинтересовался Мастер Камней.

— Ответы, — пояснил Горджелин.

— А, а я-то решил — вопросы… Слушай, родич, а зачем ты вообще связался с этой брандейской компанией? Пренеприятные типы, доложу я тебе.

— Э… гм…Я с радостью отвечу, как только вы ответите мне.

— Ответить? Зачем? — откликнулось сразу несколько голосов. — Зачем тебе это? Не лучше ли не знать?

— Нет, для меня это, во всяком случае, не лучше, — твёрдо ответил Равнодушный. — Я привык добиваться ясности. Во всём.

— Ну и чего же ты добился? — Молния направила своё кресло к Горджелину. — Чего ты добился со своей ясностью? Твоя жизнь полна и ты счастлив? Нет. Ты убивал тайны, словно охотник — доверчивых птах. Ты искоренял их всей отпущенной тебе силой — и что же в результате? Ты здесь. Ты, наш родич, служишь на посылках у каких-то балаганных факиров Брандея!

— Позор! — гаркнул Владыка Небес, осушая бокал. Его примеру последовали остальные, и беседа на время прервалась. Горджелин же не мог ни есть, ни пить.

— Отчего вы называете меня родичем? — спросил он. — Или это тоже тайна, которую нельзя убивать? — Догадайся! — подмигнула Молния. — Догадайся! Хватит брать готовые ответы. Найди их в собственной голове!

— Странный подход. — Горджелин пожал плечами. — Если сохранение тайны будет означать чью-то гибель, неужели же вы и тогда станете говорить: «Догадайся сам»?!

— Когда подобный случай наступит, мы решим, как поступить, — промурлыкала Молния. — Зачем затруднять себя понапрасну? Тем более что можно придумать куда более интересные развлечения! Вроде того, что же сумеют сделать с Ордой маги Брандея…

— Послушайте! Да, вышло так, что я оказался послом Призрачного острова, но это не значит, что я питаю особо бурную любовь к его обитателям!

Рыболюди разом напряглись, а Царица Теней тотчас скомандовала:

— Оркус! Выведи… Выведи эта…

Если твари Акциума и хотели что-то сделать, это им не удалось. Оркус как-то сразу оказался возле них, схватил могучей рукой за загривки и, не мудрствуя лукаво, столкнул лбами. Мечи сделали своё дело: пронзённые насквозь оружием друг друга, рыболюди обмякли. Поклонившись, Оркус тотчас же выволок трупы прочь.

Повелители и повелительницы наградили ловкого слугу одобрительными аплодисментами.

— Теперь можешь говорить свободно, — заметил Владыка Небес. — Так что насчёт любви почтенного гостя к обитателям Брандея?

— Можно сказать, что я их ненавижу, — продолжил Горджелин. — И должен заметить, что вы вкладываете в руки этих типов чрезвычайно мощное оружие!

— Ну и что? — Царица Теней грациозно пожала тонкими плечиками.

Горджелин остановился, несколько сбитый с толку. Похоже, этим созданиям и впрямь всё равно, подчинят себе Орду маги Брандея или нет…

— А если бы Орду захотел подчинить себе я?

— Это было бы интересно! — хихикнула Молния.

Круг замыкался. Он чувствовал, что от него ждут чего-то ещё, одного из тех «развлечений», поиски которых, похоже, составляли основное занятие обитателей этого роскошного дворца. Горджелин не мог силой принудить их говорить с ним всерьёз.

— Послушайте, а что, если я попрошу у вас помощи? — наконец нашёлся он. Собравшиеся переглянулись.

— Это он проверяет, как мы ответим на то или иное его предложение, — безмятежно отметила Тень. — Давайте скажем, что поможем — если захотим.

На скулах Горджелина вспухли желваки. От его гордого прозвища уже не осталось и следа — назвать его теперь Равнодушным ни у кого бы не повернулся язык. И тем не менее он решил идти до конца. Спокойным ровным голосом он рассказал историю Эльтары Эльфранской, плавно перейдя затем на историю Эльфрана и того страшного проклятия, что тяготеет над его жителями.

Его выслушали с благожелательным интересом. Не похоже было, чтобы трагедия Эльфрана потрясла повелителей и повелительниц, но что она их заинтересовала — это точно.

— А что, можно и помочь, — обронила наконец Хозяйка Радуги. — Развлечение как будто неплохое…

— Да, и я так думаю, — поддержал Мастер Камней. — С таким мы ещё не сталкивались…

— Что ж, Новые Маги против древнего проклятья — звучит, а? — подхватил Король Рассветов.

— Новые Маги? — удивился Горджелин.

— Так мы себя называем, — обронила Царица Теней. — Если есть Новые Боги, то почему бы не быть и Новым Магам?

— Ну, я вижу, что все согласны, — подытожила Властительница Вихрей. — Думаю, почтенный наш гость согласится провести у нас несколько дней, а потом мы все отправимся с ним и как следует позабавимся!

Горджелина внутренне покоробило. Говорить о таком деле как о ещё одной «забаве», как о ничего не значащем «развлечении»?..

Кресла разом затрещали крыльями, опускаясь на пол. Хозяева собирались разойтись по своим покоям, переодеться к торжественной трапезе в честь гостя, когда замок внезапно вздрогнул от кончиков самых высоких шпилей до оснований самых глубоких фундаментов, а потом, терзая слух, грянул сотрясший само небо удар. Оконные стёкла вылетели, рухнув подобно сверкающему водопаду. Небо над замком-дворцом стремительно чернело.

На мгновение все замерли, а потом Владычица Молний истошно вскрикнула, прижимая руки к груди:

— Это он! Это он! Губитель! Губитель!

— Губитель! — подхватили её крик остальные.

— Тень, что с Возрождающим?! — рявкнул Повелитель Рек.

— У него нет тела, но…

— Неважно, пускай! Это наша единственная надежда!

— Хорошо! — Царица Теней метнулась в угол и исчезла. Замок сотрясся вторично.

— Достопочтенный гость, увы, обстоятельства изменились. — Мастер Камней говорил торопливо, всё время косясь на окно. — Нам придётся принять неравный бой. Боюсь, что…

— Я буду драться вместе с вами, — вырвалось у Горджелина, прежде чем он успел обдумать свои слова.

— Благодарю. — Мастер Камней поклонился. — Тогда поспешим, ибо иначе всех нас ждёт мучительная гибель…

Не думая, что и зачем он делает, тот, кто раньше прозывался Равнодушным, шагал рядом с Мастером Камней. За окнами гремело всё сильнее и сильнее.

Они встретились посреди безжизненной равнины, щедро затканной жемчужными туманами. Первой его заметила Лидаэль — навстречу им шёл высокий человек, самый обыкновенный, с двумя руками и ногами, с одной головой и вроде не обнаруживавший намерения изрыгать дым и пламя.

Аратарн, как более недоверчивый, приостановился, на всякий случай готовясь к отпору. Незнакомец скрестил руки на груди, пристально глядя на своих недавних противников.

Разговор начинался трудно. Наверное, если бы не Лидаэль (правда, не отпускавшая руки Аратарна), они бы так и не отыскали дорожки. Силы наглухо блокировали доступы к сознанию и памяти противников; всё, что они могли, — это беседовать как обычные люди.

Правда, собеседник, назвавшийся странным именем Губитель, мало-помалу начинал всё пристальнее и пристальнее приглядываться к Аратарну, так что девушке даже стало немного обидно, — их визави оказался высок, строен, молод и красив. Куда красивее её собственного лысого спутника.

— Послушай, парень, говоришь, тебя зовут Аратарн? — наконец произнёс Губитель, прервав на середине фразы Лидаэль, многосложно объяснявшую, что они вовсе не защищали обитателей Столпа Титанов. — Странное имя. Я знавал одного Аратарна… Откуда ты, кто твои родители?

Так он и откроет первому встречному, который вдобавок едва не отправил их с Лидаэлью на тот свет, имена родивших его! Аратарн даже усмехнулся, ответив ложью. Губитель покачал головой.

— Ты соврал, парень. Что ж, понимаю. Мы не доверяем друг другу, а потому принуждены бродить вокруг да около. Если вы враги, то затяжка времени выгодна тем, кто вас послал. Поэтому скажу прямо. Я здесь для того, чтобы покончить с наславшими Орду. Я и двое моих спутников. А вы что скажете?

— Мы здесь тоже, чтобы покончить с Ордой, — медленно закипая, ответил Аратарн. — Если и ты для того же, идём вместе!

— Но каждый будет опасаться предательства, — как бы вскользь заметила Лидаэль.

— Лично я — нет! — расхохотался Губитель. — Ни вы, ни я не смогли взять друг над другом верх. Так чего же тогда опасаться? Внезапности? А зачем тогда заклятья, если вы не можете предвидеть нападения?

— Можем, можем, конечно, можем! — поспешила уверить Губителя Лидаэль.

— Тогда я познакомил бы вас со своими спутниками — и вперёд! Мы и так слишком засиделись тут.

— Да уж… — Лидаэль поёжилась. — Местечко не из приятных. Ни воды, ни зелени…

— Поэтому нам тут делать нечего. Пока нечего. Кто-то восстанавливает эту колонну, но поблизости никого из них нет. Надо обыскать Столп…

— Эдакую громаду? — не поверил Аратарн.

— У тебя есть другие предложения? Тогда выкладывай! — потребовал Губитель. Аратарн угрюмо отвернулся. Ему этот новый союзник совсем не нравился.

Иное дело Лидаэль. Она щебетала, точно птичка, как-то сразу поверив, что этот Губитель и впрямь явился сюда сражаться с неведомыми хозяевами Орды. Все трое неспешно шли прочь от Столпа Титанов — туда, где Губителя ждали его спутники.

— Кажись, кончилось у них всё. — Двалин задумчиво обозревал очистившееся небо. — Знать бы ещё чем…

— А ничем. — Ярина по-прежнему пребывала в странном полусне-полуяви. — Они сейчас разговаривают. Похоже, собираются мириться…

— Поня-атно… А с тобой-то что, во имя Родгара?

— Не знаю, Двалин. Сама какая-то не своя… Пройдёт, наверное… О! Стой! Кажется, договорились. Идут сюда. Сейчас увидим, с кем дрался Губитель…

— Как ты сказала?

— Губитель. Не спрашивай меня, из каких он бездн! Я сидела, сидела, думала о нём… и мало-помалу поняла…

— А память Эльстана у него откуда же? Он его не сожрал часом?

— Кто кого? Эльстан Губителя или Губитель Эльстана?

— Не смейся! Губитель Эльстана, конечно же!

— Знаешь, очень может быть, что и сожрал. По крайней мере, тело и память забрал точно. А вот каким образом…

— Так он злодей, выходит?! — возмутился гном.

— Не знаю. Думаю, не всё тут так просто…

— Но Эльстан-то и вправду сгинул! И Эльтара его не зря разыскивала!

— Что знаю, то знаю, а что не знаю, того не знаю. Всё! Они уже близко!

— Близко не близко, а я всё точно знать должен! — Гном схватился за топор. — Эльстан мне жизнь спас, и если этот…

— А вот и они.

Из-за камня появился Губитель. Рядом с ним шагали, отчего-то взявшись за руки, совсем ещё юные парень с девушкой — наверное, ровесники Ярины. Вид они имели довольно-таки испуганный и никак не походили на могучих волшебников, которым под силу устоять против всей мощи Губителя.

— Ярина, волшебница. Двалин, горный гном.

— Лидаэль, дочь Эльтары Эльфранской! — гордо отрекомендовалась девушка. Двалин разинул рот.

— Чья дочь? — оторопело спросил гном, не придумав в тот момент ничего лучшего.

— Эльтары Эльфранской, — чуть поведя плечиком, повторила Лидаэль. — И Горджелина Снежного Мага, если почтенному гному угодно знать имя моего родителя.

— От так так… — прошептал Двалин, не сводя с девушки взгляда. И в самом деле, зачем было спрашивать! Она и впрямь была невероятно похожа на пропавшую эпьфранскую волшебницу. У той, оказывается, была дочь!

— Ты тоже из Эльфрана?

— Я? Нет. Я жила с моим дедом. В лесах, чуть южнее Ар-ан-Ашпаранга.

— С дедом? — Двалину доводилось слыхать о Старом Хрофте как о могучем волшебнике, издавна бывшем в союзе с гномами тех мест. — Твой дед…

— Его зовут Хрофт. Иногда Игг, а ещё Один, — последовал ответ с лёгким оттенком превосходства. Гном почесал в затылке, уважительно покачав головой.

— Интересно… Мы ведь с ней встречались, с матерью твоей. В прошлом году как раз, ну, когда Орда Рыцарский Рубеж прорвала…

Теперь настал черёд удивляться Лидаэли.

— Ты виделся с мамой, гном?! Но… но почему в прошлом году?.. Её… Её ведь нет в живых уже семнадцать лет — с тех пор как я родилась!

Наступило всеобщее ошеломляющее молчание. Глаза Губителя сузились; он в упор смотрел на Аратарна, который от удивления даже не замечал этого пристального взгляда.

— Семнадцать лет? — наконец выдавил из себя Двалин. — Семнадцать лет, как мертва? Но, Р-родгар меня побери…

— И Орда прорвала Рыцарский Рубеж не в прошлом году, а семнадцать лет назад, — продолжил Аратарн. — У нас уж и Рыцарского Рубежа-то никакого нет! Вольное Войско там теперь!

— Так подождите… это что же… — забормотал было гном, однако Губитель мягко положил руку ему на плечо.

— Всё понятно, Двалин. Мы провели в пути семнадцать лет. И это значит… Если только сойдётся последнее… Аратарн, ответь, твою мать ведь звали Саатой? А отца — Эльстаном?

Парень вздрогнул.

— Да, да, именно так… — На лице Губителя появилось очень странное выражение какой-то небывалой мягкости и одновременно горькой печали. — Я твой отец, мальчик. Твоя мать знала меня под именем Эльстана… Хотя это не моё настоящее имя.

— Не верю! — отчаянно выкрикнул Аратарн. — Не верю тебе! Нет!

— Тогда слушай, — вздохнул Губитель и в мельчайших подробностях пересказал всю историю появления Аратарна на свет. По мере того как он рассказывал, судорожно сжатые кулаки юноши разжимались и разглаживались набрякшие было на скулах желваки. Наконец…

— Отец… — истово выдохнул Аратарн.

Ошибки быть не могло. Никто не сумел бы прорваться через охранные барьеры Силы, возведённые вокруг его памяти, и выкачать оттуда необходимые сведения. Они шагнули друг к другу. Молча и крепко обнялись. Двалин подозрительно шмыгнул носом, Лидаэль вытерла глаза. Даже Ярина слабо улыбнулась.

— Семнадцать лет… — прошептал гном. — Теперь понятно.

Им было о чём поговорить — встретившимся отцу с сыном и Лидаэли с Двалином. Было о чём поговорить, но всё же оставалось одно, без чего они не могли идти дальше.

— Кто ты такой? — в упор спросил Губителя гном. — Я знаю, ты не Эльстан. У тебя его память, его лицо, его тело, но ты не он. Кто ты? Если ты убил Эльстана…

Губитель опустил голову.

— Я плохо помню историю своего появления в этом мире… — глухо проговорил он. — Я словно был вырван какой-то силой из плена… в котором пробыл невесть сколько лет, невесть кем и как заточённый туда… И теперь знаю, что вырваться мне помогла гибель того, кого вы называли Эльстаном… благодаря этому я получил свободу… Но я его не убивал! Загляните в меня, загляните в мою память — я открою для вас всё! Я занял уже покинутое душой тело.

— Он не лжёт, Двалин, — негромко произнесла Ярина, пристально глядя в глаза Губителю. — Всё и в самом деле было именно так…

Когда наконец всё оказалось улажено, гном с Губителем протянули друг другу руки, а Лидаэль зажала рот ладошкой, чтобы не приставать с расспросами к Двалину, не поднимая глаз, заговорила Ярина:

— Мы уже растратили всё время, какое только могли. Надо спешить. Я чувствую! Надо спешить.

— А то что будет? — удивился гном. — Орда триста лет разбойничает — так что от лишнего часа изменится?

— Быть может, очень много. Быть может, мы вообще не сможем добраться до её хозяев! Надо идти…

Хисс видел, как пять человеческих фигурок двинулись в обход Столпа Титанов. Они брели, то пропадая меж исполинских каменных глыб, то вновь появляясь на виду. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять — они ищут местных заправил. Тех самых, от чьего порога он, Хисс, бежал и тем самым обрёк себя на вечную месть со стороны Призрачного острова.

Змеиному царю было плохо, очень плохо. Сильный колдун, он понимал, что отсюда ему всё равно не вырваться. Да, заклятья способны, учитывая невероятную мощь магических потоков в этом месте, снабдить его едой и питьём, но самостоятельно выбраться он не в состоянии. Так неужели же ему предстоит провести остаток дней в этой пустыне, под боком у тех, кого он страшился даже сильнее магов Брандея?!

Хисс всегда соображал довольно быстро. Дождавшись, пока пятёрка вновь появилась на виду, он выбрался из своего убежища и, не скрываясь, пошёл им навстречу.

— Ты покажешь вход?! — гремел под черепом змеиного царя страшный голос Губителя, голос, выжимавший из Хисса само сознание. — Ты укажешь вход, ты, известный всему свету лжец и обманщик!

Последнего Хисс не смог бы отрицать при всём желании. Его подвиги были достаточно известны. Гном Двалин зыркал на него зверем, то и дело хватаясь за топор; Лидаэль брезгливо сторонилась и имела такой вид, будто вот-вот собиралась завизжать, точно при виде жабы или гадюки; Аратарн буравил взглядом, и Хисс чувствовал, как сила этого странного парня настойчиво пробивается к его мыслям, пытаясь отыскать измену… Просто, без ненависти или злобы, смотрела одна Ярина.

— Да, да, да, я покажу вход, ес-с-сли почтенные гос-с-спода пообещают вз-с-сять с-с-старого Хис-с-с-са с с-собой, когда будут возвращать с-с-с-ся!

— Очень хорошо. Ты показываешь вход — и куда отправляешься потом? — загремел Губитель. Его ярость жгла Хисса, точно пламень.

— С-с-с вами, конечно-с-с! — Змеиного царя трясло, но мощь Губителя он оценить мог. Как и совокупную силу Лидаэли с Аратарном… Как и загадочную власть Ярины… Эти, пожалуй, смогут возобладать и над обитателями Столпа Титанов…

И он провёл их к заветной двери.

— Ого! — Губитель уважительно покачал головой. — Пожалуй, нам её долго пришлось бы искать… Ничего не чувствую!

Ярина согласно кивнула.

— Закрыто наглухо и с небывалым искусством! — солидно подтвердила Лидаэль. — Без Хисса нипочём бы не нашли…

— Зас-с-служил ли с-с-старый Хис-с-с с-с-своё возвращение? — тотчас же осведомился змеиный царь.

— Заслужил, заслужил, не сомневайся! — рыкнул Губитель. — Жди нас здесь…

— Нет-с-с! Нет-с-с! Ах-с-с, с-с-старый X и с-с-с прос-с-с-сит разрешения пойти с-с-с вами! Ах-с-с!

— С нами? — Губитель нахмурился. — Что скажете, спутники?

— Да пусть идёт, — опередила всех Ярина. — Вреда не будет. Я сама за ним присмотрю.

— Как бы нож в спину не воткнул, — пробурчал недоверчивый гном.

— Да куда ему!.. — грустно улыбнулась Ярина. — Его пожалеть можно.

— Ох, дожалеешься! — ворчливо заметил Двалин напоследок и отошёл. Спорить с Яриной всё равно бесполезно.

Так Хисс, змеиный царь, оказался шестым членом отряда.

Взломать магическую дверь, запиравшую ход в потайные слои Реальности, оказалось куда как нелегко. Потерпел неудачу Губитель, затем к нему один за другим присоединились все остальные, даже Хисс, — однако камни остались стоять где стояли.

— Р-родгар! — взревел Двалин, от всего сердца вмазав обухом топора по неподатливой стене. Что-то глухо скрипнуло, щёлкнуло, и камни окутались мягкой голубоватой дымкой. Дверь была открыта.

— Ай да гном! — Губитель хлопнул Двалина по плечу, да так, что тот едва не полетел носом в землю. — Никогда не подумал бы, что твой топор наделён такими силами — или что, твой Родгар так хорошо тебе помогает?

— Да ему, боюсь, до меня и вовсе дела нет, — пробормотал польщённый гном. Шестеро шли сквозь миры.

ГЛАВА IV

— Эхма, знать бы, куда это мы попали! — вздохнул Двалин, обозревая угрюмые окрестности. Мир, в котором закончилась магическая тропа, мог порадовать глаз разве что самого отпетого гоблина. Мрачные, иссиня-чёрные горы, долины меж ними, поросшие уродливыми фиолетовыми деревьями (гному тотчас вспомнился Погибельный Лес на окраине Эльфрана, и для себя он решил держаться от этих рощ как можно дальше). Небо было покрыто свинцово-серыми тучами, в разрывах меж ними глаз видел не голубизну Великого Свода, а какое-то лиловое мерцание. В облаках мелькали стремительные крылатые тени; они-то, эти тени, не понравились гному больше всего.

— Экая пакость! Небось драконы али что ещё похуже. Р-родгар! Ну почему ты терпишь такую мразь?!

Маленький отряд очутился на гладкой, стёртой водой и ветрами вершине древней горы. Из-под ног начиналась тропинка, едва заметная на сухой каменистой земле. Она сбегала вниз по пологому склону, сливалась с ещё одной, расширялась, превращаясь в настоящую просёлочную дорогу. Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять, куда она ведёт, — на противоположном склоне долины высился гордый высокий замок. Разумеется, чёрный.

Его ворота казались провалом чудовищного голодного рта, башни — острыми клыками подземного зверя. В окнах вознёсшейся к самым облакам главной башни мерцали зловещие алые огоньки. Словом, замок вполне подходил под определение «цитадель Тёмных Сил», если бы…

— Что-то не пойму, — прищурился Двалин, не сводя глаз с крепости. — Какой глыбой стукнутый его строил? Что это за бастионы? Почему рвов нет? И вообще, как они тут живут? Одна башня, ровно кость, торчит!

— Брось ворчать, — заметил Губитель. — Замок как замок. И в нём… если не ошибаюсь…

— Тёмный Властелин! — охнула Лидаэль.

И, едва прозвучало роковое слово, все, кроме, конечно, Губителя, внезапно подумали, до чего же это угрюмое и страшное место, всё пропитанное ненавистью и древней смертью. Здесь вечно ярился чёрный гнев; здесь было обиталище всех тех, кого людям, эльфам, гномам удалось так или иначе изгнать из своих владений. И всех этих изгоев приютили высокие чёрные стены раскинувшегося напротив шестёрки замка.

— Ты куда нас завёл, а? — Аратарн схватился за секиру. — Куда ты привёл нас, предатель?!

— Погоди орать! — одёрнула спутника Лидаэль. — Хисс, любезный, ты ничего не перепутал?

— Нет, — вместо змеиного царя ответил Губитель, из-под руки вглядывавшийся в очертания замка. — Я чувствую в этом замке Силу. Силу Орды. Сомнений нет. Надо штурмовать.

— Штурмова-ать? — охнул Хисс, которому совершенно не улыбалось участвовать в каких бы то ни было баталиях.

— А что же, смотреть на него, что ли? — рявкнул Губитель. — Нужно сразу заставить их понять, с кем имеют дело! Лично я медлить не намерен.

— Погодите, погодите! — вмешалась Ярина. — Ну, страшно, ну, черно. И что из этого? Ты чувствуешь там Силу? — Она повернулась к Губителю. — Я тоже не слепая. И стоит сперва попытаться поговорить.

— Да о чём с ними говорить?! — мгновенно вспыхнул Аратарн. — Это ж Орды хозяева! В Лесном Пределе измыслили бы, что с ними делать… Чего медлить?

— А если мы ошиблись? — со вздохом, точно объясняя очевидное непонятливому ребёнку, произнесла Ярина. — Если тут вовсе не хозяин Орды? Что тогда?

— А кто мешает нам выяснить, хозяин он или нет? — вмешалась Лидаэль. — Возьмёмся все вместе. Если отсюда правят Ордой, неминуемо должны остаться хоть какие-то следы, ведь так?

Губитель и впрямь не стал ни медлить, ни ждать. Он принял излюбленную боевую форму — призрачного воина — и, вскинув над головой длинный, в рост человека, меч, зашагал к воротам, плывя над землёй, словно истинный дух.

— Лид, давай! — первым опомнился Аратарн. — Вместе, по воротам… Э-эх!

Не мудрствуя лукаво, сын Губителя послал вперед испытанное огненное копьё. Оно взорвалось ярко-оранжевой вспышкой, снопы искр взлетели до флюгеров; языки пламени опали, и стала видна груда оплавленных обломков на том месте, где только что высились крепкие ворота. Губитель ворвался в пролом, а навстречу ему уже мчались создания замка — хорошо знакомые всем твари Орды.

Губитель расхохотался — от его смеха Хисс бросился на землю, зажимая уши ладонями (большинство змей глухи, но Хисс являл собой исключение), — и в следующий миг в воротах закипела кровавая бойня. Ни у кого из защитников замка не было и единого шанса — они разлетались мелкими ошмётками измочаленной, изорванной плоти. Кровь щедро пропитывала сухую землю.

Огни в окнах тревожно замигали.

— Держись! — гаркнул Аратарн, но Ярина успела и без его предупреждения. Кроша в пыль камни, из-под земли потянулись стебли её зелёного щита, о который и разбился вырвавшийся откуда-то из-под крыши главной башни огненный шар.

Губитель тем временем очистил ворота и сражался уже где-то во дворе.

— Идём, идём туда! — Аратарн аж подпрыгивал на месте. — Он ведь один… Мой отец один там!

— Лучше, чем он, с этим делом никто не справится, — заметила Ярина. — Стой спокойно! Он подаст сигнал, когда всё кончится. А если обязательно хочешь помахать кулаками, прикрой его от магии замка.

Прикрывать действительно пришлось, потому что из окон башни вниз потянулись какие-то туманные нити явно зловещего вида. Аратарн и Лидаэль тотчас ударили по ним, вновь не рассчитали, и камень башенного фасада потёк вниз раскалёнными струями. Нити, правда, исчезли тоже.

И на этом, как ни странно, бой кончился. С Ордой расправился Губитель; одну-единственную попытку отпора на корню пресекли Лидаэль с Аратарном, а больше помешать им никто не осмелился.

Над стенами появилась гигантская призрачная фигура Губителя.

— Входите! Можно! — прогремел его голос. Все переглянулись.

— Что-то больно уж легко у нас всё это вышло, — пробормотал Двалин. — Клянусь поясом Родгара, нас должна ждать засада — иначе что это за Тёмный Властелин? Мы ворвались в его цитадель, словно подгулявшие гномы в кабак — играючи!

Осторожно, крадучись, они подобрались к воротам — вернее, к тому, что от них осталось. Последние десятка три футов пришлось идти по колено в растерзанных останках тварей Орды — Губитель потрудился на славу.

Лидаэли сделалось дурно, и она заявила, что через это не пойдёт даже под страхом немедленной казни. Ярина и Аратарн попытались было вразумить упрямицу, но Двалин придумал лучше. Подобравшись сбоку, кряжистый гном одним лёгким движением закинул ойкнувшую девушку на плечо, точно куль с мукой. В таком положении Лидаэль и преодолела покрытое потрохами тварей пространство, несмотря на протесты и требования, чтобы её несли как положено, на руках, а не Орда ведает как!

Губитель ждал их подле снесённой с петель двери в главную башню. Вымощенный чёрными плитами двор был пустынен, никто так и не дерзнул преградить дорогу вторгшимся.

— Пошли наверх! — Губитель взмахнул рукой. — Только осторожно. Я впереди — там могут быть ловушки.

Ловушки действительно были. Первую я заметил сразу же, как только переступил порог. Увидел, разумеется, не теми глазами, что обычно смотрели на мир.

В пустом и мрачном холле, прямо в центре, крутился невидимый для остальных смерч — Вихрь, уводивший попавшего в него прямиком в Нижние Миры. Ловушка была мощной, но простой. Чтобы преодолеть её, нужна была сила, а не ум, что опять-таки выглядело странным для цитадели Тёмного Властелина.

— Ни с места! — скомандовал я остальным. — Нужно заткнуть одну дыру…

Пока Вихрь, давясь и хрипя, пытался утащить прочь подкинутого мною в его зев «ежа» — создание Силы с распростёртыми во все стороны иглами, цеплявшимися за всё, даже за воздух, — мы по переброшенному Хиссом огненному мосту успели перебраться на другую сторону.

На лестнице нас ожидало несколько сюрпризов попроще — вроде поворачивающихся под ногами плит, падающих с потолкарешёток и тому подобного. В довершение, грохоча по ступеням, сверху покатилось зубчатое колесо — опередив меня, Лидаэль и мой сын разнесли его в пыль с детски серьёзным старанием.

Да, мой сын… Семнадцать лет! Семнадцать лет, проведённых в ловушке Столпа Титанов! Семнадцать лет — так что мальчик успел вырасти… И совершенно непонятно, откуда у него эта сила. Не моя, не наследственная. И почему эта сила у них на двоих с этой девчонкой — наполовину эльфийкой, наполовину…

Я не находил ответов. Но сильно надеялся, что смогу всё узнать у Рагнвальда Великого — истинное его имя я страшился произнести даже мысленно. А для того чтобы получить право задавать вопросы и требовать ответов, я должен был исполнить волю пославшего меня.

Но не только. Я изменился, и изменился сильно. Я хотел уничтожить Орду не потому лишь, что об этом меня попросил тот, кому не откажешь при всём желании. Я видел Лесной Предел. Видел, как живут те, кто дал мне приют. И потому Орда не имела права существовать.

Лестница окончилась массивной дверью — правда, не магической, обычной. Не дожидаясь, пока маги отряда подберут заклятья, чтобы снести её, не обрушив при этом себе на голову всё строение, Двалин двумя ударами топора снёс петли и вынес створку плечом.

Открылся просторный зал с высокими стрельчатыми окнами. Пол был выложен чёрными квадратами, инкрустированными белыми человеческими черепами. По стенам, точно в королевском охотничьем замке, висели чучела каких-то отвратительных тварей, даже более мерзких, чем те, что входили в Орду. В дальнем конце стоял громадный стол, заваленный свитками, алхимическими приборами, клетками, в которых пищали молодые крысята, какими-то костями, жаровнями, запылёнными бутылками и прочим хламом, более подходящим логову обычного захудалого колдуна, не добравшегося даже до жезла, а опять же не хозяина цитадели — владыки Орды.

В массивном кресле за столом сидел человечек, низенький, сморщенный, плешивый; чёрное одеяние было украшено вышитыми золотыми семиконечными звёздами. Длинная белая борода обматывалась вокруг шеи, точно шарф. Словно затравленный зверь, он смотрел на вошедших — верно, понимая уже своё бессилие. Он не мог ни бежать, ни сражаться.

— И этот мозгляк владыка Орды? Тёмный Властелин? — Двалин не скрывал своего презрения. — Да я тебя одним плевком! Секиру о тебя марать жалко!

— Погоди, Двалин. — Ярина мягко положила пальцы на сгиб руки гнома, уже стиснувшей оружие. — Погоди. Сперва потолкуем с ним. Зарубить всегда успеешь.

Человечек за столом не двигался, только глазки его зло сверкали. Ярина спокойно шагнула вперёд.

— Отвечай мне, и отвечай правдиво. Ты ли хозяин Орды? Ответа не последовало.

— Да он, он, ясно дело, что он! — пророкотал Губитель. — Те твари, что валяются теперь во дворе как пожива для стервятников, — если хоть один стервятник польстится на их отравную плоть, — они все из Орды. Если уж решили его спрашивать, так спрашивать нужно по-иному. Дайте его мне — совсем ненадолго! — и, ручаюсь, он выложит всё!

Чародей не сопротивлялся, когда его скручивали, болтаясь, словно тряпичная кукла. Глаза его обессмыслились, из полураскрывшегося рта свешивался тёмно-алый язык. Казалось, он без сознания.

— Притворяется, тварь. — Губитель не питал и тени сомнения. — Сейчас он у меня всё скажет. А вы пока осмотрите тут всё, да только осторожнее! Там, в холле, Вихрь у него был такой, что не сразу справиться можно.

— Постой! — Ярина ухватилась за Губителя. — Ты ведь хочешь его пытать? Не надо!

— Это почему же? — удивился Губитель. — А как же нам быть? Как понять, кто он такой?

— Мы… мы попытаемся. Просто подержи его, а мы уж попытаемся! Никогда не надо никого мучить! Даже ради самой благородной цели! Тут же столько колдунов! Неужто мы не сможем разобраться и без этого бедняги?

Губитель остановился. Помедлил.

— Ладно, твоя взяла, — сдался он. — Попробуем сами. Слышишь, ты, крыса?! Благодари вот её, что я не стал поджаривать тебя на медленном огне для начала… а потом бы я натравил пару изрядно проголодавшихся Пожирателей Душ…

— Прекрати! Позор упиваться мукой беззащитного! — Ярина даже топнула ногой. — Чем же мы тогда отличаемся от них, от наславших Орду?!

Неожиданно Губитель опустил голову.

— Ты права, Ярина, очень права, — негромко произнёс он. — Я, например, не отличаюсь ничем. Я — Губитель, созданный, чтобы уничтожать. В битвах была моя единственная радость, и, естественно, меня радовало все, что приближало победу. И сейчас я сражаюсь с хозяевами Орды… а мог бы оказаться и на их стороне. Ваше счастье, что я получил иной приказ…

— Иной приказ? От кого? — поразилась Ярина.

— От того, чьего имени я не могу произнести даже мысленно. Но… не думай, будто я лишь повинуюсь чужой воле. Я… Я ведь недаром жил как Эльстан — там, в Лесном Пределе… И не зря стал отцом…

Он замолчал и закончил прежним своим голосом — уверенным и жёстким:

— Ну ладно, поговорили, и хватит. Делайте своё дело! Если сумеете. А не сумеете — меня позовёте. — Лидаэль! Аратарн! Вы справитесь? — Ярина уверенно брала на себя командование. — У меня с заклятьями Познания плоховато…

— Справимся, справимся, — выскочила вперёд Лидаэль. Аратарн же сконфуженно засопел — он-то вообще не знал ни одного мало-мальски сложного заклинания.

— Хорошо! А я пригляжу за Хиссом…

Змеиный царь и впрямь намеревался под шумок пошарить в магических амулетах здешнего хозяина. Хисс тоже не собирался оставаться всё время в заложниках. Быть может, ему повезёт, и тогда он ещё отплатит всем за пережитые унижения…

— Ну-ка, посиди, отдохни, — распорядилась Ярина, однако Хисс неожиданно оскалил зубы. Эту девчонку он ни в грош не ставил; ему казалось, будто перед ним обычная галенская ведьмочка, быть может, и неплохо навострившаяся в своей любовной магии, но вот что касается остального…

— Ах-с-с, неуж-жели с-с-с-старый Хис-с-с не зас-с-служил небольшой награды! Я ведь показал вам вход, как обещал-с-с!

— Вот еще, спорить с тобой, — фыркнула Ярина.

В следующий миг плиты пола треснули, вверх устремился тугой зелёный стебель толщиной в руку взрослого человека. Тонкая его вершина мгновенно сплелась вокруг шеи Хисса, играючи пригнув змеиного царя к земле.

— Видишь, на что ты меня вынудил!

— Ах-с-с… — только и мог просипеть слегка придушенный Хисс.

— Сиди смирно, — погрозила ему пальцем Ярина и вместе с Двалином отправилась осматривать замок.

Тем временем Аратарн и Лидаэль стояли, взявшись за руки, и девушка втолковывала спутнику:

— Для начала идём по кругу… вдоль стен… смотрим подземелья… потом фундаменты; в их основания частенько замуровывают всякие магические талисманы. Дальше оконтуриваем чародейное поле… смотрим, рождено ли оно самим замком или нет… Выпускаешь три луча, ощупываешь опорные точки — здесь, здесь и здесь… нужно проверить самое меньшее три. Потом будем искать Глубинный Вихрь — если, конечно, поймём, что с чародейным полем тут что-то неладно. Понял? Нет?.. Вот глупый!.. Ладно, я всё сделаю сама, ты мне только помогай.

— А мы что-нибудь увидим? — поинтересовался Губитель. Он стоял, держа за шиворот хозяина замка.

— Конечно, конечно. — Лидаэль послала Губителю самую обворожительную улыбку, на какую только была способна. — Мы всё покажем! Это совсем несложное закля… ой! Ты чего щиплешься?!

Последние слова обращены были к Аратарну.

— Не отвлекайся, — пробурчал парень, краснея. — А то разговоры, разговоры… Так никогда ничего не сделаем…

— Грубиян ты всё-таки, — обиделась Лидаэль. — Мне уж и поговорить ни с кем нельзя. А тем более с твоим отцом!

Аратарн покраснел ещё гуще. Он ни за что не признался бы, но именно к отцу и ревновал сильнее всего. Эльстан-Губитель был очень хорош собой, и по лицу его совершенно не угадывался возраст. Аратарн ничего не мог с собой поделать. Умом понимал, что нашёл наконец отца, а сердце… сердцу ещё предстояло поверить в это.

Тем не менее его щипок возымел действие.

В воздухе появилось дрожащее, подёрнутое рябью изображение замка. Довольно долго оно оставалось неизменным — Аратарн все губы искусал от нетерпения, однако не удалось обнаружить ничего интересного ни в подвалах, ни в фундаментах, ни вообще где бы то ни было. Замок был построен весь целиком, сразу, без всяких там таинственных подземелий и древних катакомб. Чародейное поле тоже показалось Лидаэли самым обычным, лишённым каких бы то ни было неожиданностей — светло-сиреневое, с восемью воронками по углам, с одним Узлом Преобразования (от его формы зависит, насколько успешно колдун может использовать разлитые в мире чародейские силы^[34]). И лишь когда внизу, под самыми глубокими подвалами и основаниями изображения крепости, внезапно расцвёл дивный ярко-оранжевый цветок, у Лидаэли вырвался вздох облегчения. Она нашла.

— Смотрите! Смотрите! Глубинный Вихрь! Да ещё какой!

— Ого! — Губитель встряхнул пленного колдуна, точно лаймер пойманную крысу. — Где ж это ты разжился подобной красотой, а?!

Тот ничего не ответил.

Аратарн, то краснея, то бледнея, смотрел на высвеченную картину. Ему очень хотелось спросить Лидаэль, что же всё это значит, однако он не решался. Выручила Ярина, просто и без стеснения попросившая объяснить, в чём тут дело…

Лидаэль немедленно надулась от важности.

— Глубинный Вихрь, — начала она, точно втолковывая нерадивым ученикам, — есть отражение того, где колдун черпает Силу. Такой, как здесь, — словно перевёрнутый водоворот, — бывает, если Сила вливается извне. И притом — гигантская!

— Так почему же нам удалось так легко взять верх? — не удержалась от вопроса Ярина.

— Да потому, что её, наверное, можно использовать только на что-то определённое, заданное теми, кто посылает эту Силу, — вступил в разговор Губитель. — Иначе, имея под рукой эдакую мощь, сей колдун так просто никогда бы не сдался!

— Послушайте, стоп, а что же это с ним самим?! — внезапно вскричала Ярина, бросаясь к пленнику, но было уже поздно. Тело распадалось, обращаясь в лужи зловонной слизи. Губитель отскочил с проклятием — слизь обжигала, точно сильная кислота.

— Кончился… — прошептал Двалин.

— Прикончили, — мрачно поправил его Губитель. — Поняли, что мы нащупали что-то, и прикончили главного свидетеля… Лидаэль! Теперь надо определить, откуда же сюда качали Силу! И, кстати, зачем…

— Может, он и впрямь повелевал Ордой? — предположил Аратарн.

— Может… Но зачем тогда все эти игрушки? Замок, колдун, всё прочее… Не понимаю! — Губитель пожал плечами. — Надо разбираться, а времени нет, нет совершенно, вот в чём беда!

Лидаэль тем временем стояла замерев, вся бледная, немилосердно кусая нижнюю губу.

— Я… я не могу… не вижу, откуда идёт Сила… — Она в отчаянии уронила руки.

— Как не можешь?! — аж подпрыгнул Аратарн. — Ты же нашла дорогу к Столпу Титанов!

— То было проще… От этого замка, наверное, ниточка тянулась к Столпу, а от него — уже к рассыпанной по землям Орде… То заметить было легко… А здесь… корни этого Вихря так упрятаны…

Наступило тяжёлое молчание.

— Так что же это, выходит — мы упёрлись в тупик? — Аратарн сжал кулаки, глаза его метали пламя. — Одолели столько земель, чуть не прикончили друг друга — и всё для того, чтобы остаться стоять здесь, с лужей слизи вместо единственного свидетеля?! Что же нам теперь, поворачивать назад, что ли?! Отец! Почему ты молчишь?! Скажи что-нибудь!

Губитель покачал головой.

— Не надо так горячиться, сын мой. Ещё не всё потеряно. Надо заняться и останками этого типа, и тем Вихрем, что нашла Лидаэль. Быть может, нам ещё удастся…

И тут вновь заговорил Хисс. Змеиный царь отлично умел выбрать самый правильный момент, чтобы предложить свои условия сделки.

— Ах-с-с, ес-с-сли вы удос-с-с-сужитес-с-сь посс-слушать с-с-старого Хис-с-са, то, быть может, я с-с-скажу вам, где ис-с-скать тех, кто правил этим замком-с-с…

Все так и подскочили.

— Откуда тебе это известно? — подозрительно осведомился гном. — Ты, змеюка, один раз уже завёл нас Родгар знает куда, не хватит ли? Нету меня тебе больше веры, так и знай!

— Погоди, Двалин! — Губитель присел на корточки возле Хисса, притянутого живой цепью Ярины к полу. — Говори, существо!

— Ах-с-с, с-с-сперва ос-с-свободите меня!

— Чего, чего?! — заорал гном. — Освободить те6я! Губитель поморщился.

— Не волнуйся, Двалин. Никуда он от нас не денется. Это ж он так… всё хочет показать, что мы без него не справились бы. Ярина! Отпусти его.

Повинуясь взгляду девушки, зелёный ошейник соскользнул с шеи змеиного царя. Хисс поднялся, растирая помятое горло.

— Ну, теперь говори! — Губитель нахмурил брови.

— Ах-с-с, вс-с-се презирали с-с-старого Хис-с-с-а, а теперь вы прос-с-сите меня — помоги, помоги! Моя цена будет выс-с-сока! Я хочу вот её! — Зелёный палец ткнул в сторону Лидаэли. — И сейчас! Немедленно!

Бац! Кулак Аратарна врезался в скулу змеиного царя, отбросив того к дверям зала. Хисс взвизгнул, ловко, как истый змей, перекувырнулся через голову и опрометью бросился бежать вниз по лестнице.

— Стой! — нечеловеческим голосом гаркнул Губитель. — Догоню — хуже будет! Стой, кому говорят! Хисс не слушал. Сломя голову он летел вниз, забыв обо всём. Вслед за ним топали Губитель и Аратарн.

Скорее, скорее, скорее! Если ему удастся выбраться из замка — только они его и видели! Он откроет ворота и уйдёт, да и смешно было бы не уйти при таком мощном Вихре в глубинах, только эти болваны считают змеиного царя ни на что не годным волшебником, а это не так, ему хватит нескольких мгновений, чтобы поток Силы подхватил его и унёс — унёс прочь, в мир, где жарко и влажно, где джунгли стоят по колено в воде и где властвуют его сородичи. Пусть это будет не мир Большого Хьёрварда, неважно, главное сейчас — выпутаться из этой заварухи.

Змеиному царю нельзя было отказать в проницательности. Он прекрасно понимал, что подобное его требование приведёт всех в ярость, — чего он и добивался.

Гнев — плохой советчик; слишком часто приходится потом сожалеть о каких-то поступках, совершённых сгоряча.

Он миновал одну западню, другую, третью… Ещё на бегу начал творить заклятье Перемещения, торопясь как можно скорее раствориться в мощи Глубинного Вихря, — и тут Губитель, поняв, что дело плохо, взялся за дело всерьёз.

Лестница перед Хиссом встала дыбом, точно норовистая ездовая ящерица. Ступени брызнули в разные стороны; расшвыривая каменные плиты могучими плечами взрывов, вверх рванулся упругий пламенный цветок. Хисса отбросило назад, прямо под ноги набегавшим Губителю и Аратарну. Очень скоро схваченный и скрученный змеиный царь мог только шипеть и плеваться.

— Ну, теперь-то я тобой займусь! — рявкнул Губитель.

— Ах-с-с, это вс-с-с-сё равно не поможет-с-с могучему воителю, да-с-с! — дерзко прошипел Хисс. — Я вс-с-сё равно ничего не с-с-скажу, да-с-с!

— Ну, это мы ещё посмотрим, — мрачно проговорил Губитель. — Ты, видно, ещё не понял, кто я такой, парень. Перво-наперво я посажу тебе на голову одно милое создание. Оно начнёт с кожи, потом сожрёт кости черепа и лишь после примется за то, что у тебя внутри. Как тебе подобное развлечение?

Хисс позеленел ещё больше, но продолжал молчать.

— Да по-простому его, калёным железом! — не выдержал Аратарн.

— Нет, постойте! — вновь вмешалась подоспевшая Ярина. — Вы здесь для того, чтобы спасти землю от напасти, или для того, чтобы губить свою душу злодействами?!

— Если нет иного пути, для того чтобы спасти землю от напасти, придётся совершать злодейства, — процедил сквозь зубы Губитель. — Ты можешь предложить что-то иное?

— Да. — Ярина холодно улыбнулась. В её глазах стыл лёд месяца белотропа. — Дайте его мне. Я знаю, как поступать с теми, кто мнит себя… гм… слишком уж привлекательным.

— Что ты хочешь делать? — Двалин смотрел на Ярину круглыми глазами. — Что ты собираешься делать?! — Он так сжал секиру, что жалобно заскрежетало железо латных рукавиц.

— Да ничего особенного, — с прежним холодным выражением глаз усмехнулась Ярина. — С ним ничего не случится… да и со мной, кстати, тоже.

— Нет! — Двалин бросился вперёд, встав на пути девушки. — Только когда погаснет мой горн! Ярина вновь улыбнулась, однако теперь в самых уголках глаз пряталось немного женской гордости и приязни.

— Милый мой гном… Мы взвалили на себя этот груз — так донесём же до конца. Я тебя понимаю… наверное, даже лучше, чем ты сам. Нет, того, чего ты страшишься, не будет. Совершенно необязательно прибегать к подобным средствам… Эй, Хисс! Идём. Ты чего-то там такого хотел? Ну так пошли.

Никто не дерзнул посмотреть в глаза Двалину, когда за ухмыляющимся Хиссом и Яриной захлопнулась высокая дверь, однако все услыхали шёпот гнома, и от прозвучавшей в нём ненависти нельзя было не содрогнуться:

— Я убью его, как только он выйдет!

— Ах-с-с, ах-с-с, нет, нет, хватит, хватит!..

— Ну что же ты, твоё змеиное величество?.. А вот так не хочешь? И так? И вот так?..

— Ах-с-с! О, пощади!

— Ты, глупыш, и вправду думал, будто я собираюсь тебе отдаться?.. Нет уж, вызвался — терпи. Моим клиентам в Галене такое очень даже нравилось…

— Ах-с-с, я вс-с-сё рас-с-с-скажу, вс-с-сё, вс-с-сё!

— Тогда говори. Я слушаю. Да смотри не медли!

— Ах-с-с, с-с-старый Хис-с-с может выс-с-следить того самого колдуна, с-с-с которым попал к С-с-столпу Титанов. Я могу прочес-с-сть его с-с-след даж-же меж-жду мирами. Так ус-с-с-троили маги Брандея, пос-с-спавшие нас-с-с. Гордж-желин Равнодуш-шный уш-шёл с-с-с кем-то из здешних хоз-зяев. Я могу привес-с-сти вас-с-с к нему. Ес-с-сли, конечно, вы меня потом отпус-с-стите и наградите…

— А что же ты хочешь в награду?

— Ах-с-с! — Хисс немедленно раздулся от важности. — Я хочу ту, что зовут Лидаэль…

— Ах ты! Того, что сделала я, тебе мало?!

— О, нет, нет, не начинай с-с-снова! Нет!

— Если ты ещё раз заикнёшься о Лидаэли, я своими руками вырву всё твоё причинное хозяйство!..

— А-ах-с-с! Нет!!! Я… я с-с-согласен, с-с-согласен… Я проведу вас-с-с куда скажете…

— Ну, то-то. И помни, Хисс, — ты колдун не из последних, но что я могу сделать с тобой, ты уже понял. И если замыслишь предательство, клянусь Небом, тебе не поздоровится.

— Я понял, понял!.. Гос-с-с-спожа.

— Вот именно, Госпожа. Так меня впредь и называй.

Из странного чёрного замка по опустевшему двору, где ещё курился парок над тёмными кровяными лужами, через остатки ворот — дальше, дальше, дальше. Фантасмагорический поход через миры. По тающему тонкому следу, оставленному в Великом Эфире магом и чародеем по имени Горджелин Равнодушный, следом, который взял Хисс, — взял, словно хорошая гончая.

На прощание они ударили. Вместе. Со всей отпущенной им силой, обратив замок в один громадный костёр. И стояли, молча глядя на всепожирающий огонь до тех пор, пока не рухнули перекрытия и стены с башнями не провалились в подвалы и подземелья…

Змеиный царь привёл остальных на крутой чёрный откос. Внизу ярилось чёрное море — совсем, совершенно чёрное, даже пена на гребнях волн оказалась чернее сажи — и прошипел:

— 3-с-сдес-с-сь. Ворота зс-с-сдесь. Нужно открыть. А там пос-с-смотрим!

Никто, кроме него, не видел над обрывом никаких ворот. Спрятано всё было очень хорошо. Любой маг, даже очень сильный, наверняка удовлетворился бы чёрным замком и колдуном-куклой. Только сверхсила Лидаэли и Аратарна позволила увидеть Глубинный Вихрь и понять, что же он означает…

— А как это открыть? — недоумевал Двалин, осторожно заглядывая за край обрыва. — Р-родгар! Неужто прямо туда и сигать?

— Ах-с-с, нет-с-с, — прошипел Хисс. — Нужно открыть створки!

С незримым замком пришлось повозиться. И лишь тройной удар — Губитель объединил силы с Лидаэлью и Аратарном — сорвал врата с петель. Прямо в воздухе распахнулась белая пасть дороги; Губитель шагнул первым, за ним последовали остальные.

Мир изменился. Не стало мрачных тёмных круч, бесноватых волн, зловещих замков; вокруг разлилось многоцветье Межреальности, мира не воспринимаемых нами существ, для которых, наверное, Межреальностью являются населённые людьми, богами и демонами пласты Великой Сферы.

Дорога по радужному мосту оказалась не из длинных. Впереди замаячило нечто серое, глухое, безрадостное — выход.

Однако стоило шестерым путникам ступить на порог, как серое пятно тотчас преобразилось — роскошный парк, разбитый в уютной горной долине, настолько уютной, что она казалась игрушечной. Игрушечные горы, на две трети покрытые зелёными плащами лесов, где в редких разрывах проглядывала красноватая земля, игрушечные ледники на вершинах (не обошлось без магии — не бывает вечных льдов так близко к живым деревьям!), игрушечные водопады и речушки, игрушечный замок в самом сердце огромного парка, игрушечный дракон-страж… Э, стоп, дракон-то как раз и оказался отнюдь не игрушечным.

Сложив зеленые крылья, тварь ловко перекувырнулась в воздухе и круто устремилась к земле, явно нацеливаясь на дерзкую шестёрку. Пасть приоткрылась; оттуда выбилась первая струйка дыма — предвестник всесокрушающего потока колдовского пламени.

— Эй, эй! — предостерегающе крикнул Двалин, вскидывая топор. — Которые там колдуны!.. «Которые там колдуны» не мешкали. Губитель уже холодно прищурился, готовя испепеляющий удар, когда вновь вмешалась Ярина.

— Постойте!.. Ну почему вам так хочется всё время убивать?!

— Он же сейчас… — начал было Двалин, но Ярина уже никого не слушала. Поднеся ладони ко рту рупором, она запела. Не закричала, не воззвала, а именно запела — на странном, мелодичном языке, не эльфийском, не магическом — совершенно ином, в коем чувствовалась поистине божественная мощь.

И крылатая тварь послушалась. Резко взмахнув крыльями, она отвернула, тотчас же скрывшись за вершинами деревьев.

— А он не вернётся? — опасливо осведомился Двалин.

— Не вернётся, — отрывисто бросила Ярина. — По крайней мере, он мне это обещал. Все так и открыли рты.

— Обеща-ал? — протянула Лидаэль.

— Вот именно. Обещал. Если мы не тронем его сородичей, драконы-стражи не причинят нам зла, — не без гордости ответила Ярина.

— Ну что ж, тогда идём дальше. — Губитель указал на видневшийся вдали замок. — Полагаю, там мы найдём ответы на все вопросы.

Это место тоже было пропитано магией. Почти так же, как и окрестности Столпа Титанов. Только если там я ощущал несдерживаемое буйство магических Сил, здесь всё оказалось наоборот. Струи незримых потоков были упорядочены, введены в русла и подчинены строгим законам. Здешние хозяева знали толк в чародействе. Справиться с ними едва ли будет просто…

Шестеро путников шли через богатый, роскошный парк.

— Никаких заклятий? — предупредил Губитель. — Подойдём поближе и уж тогда ударим всей мощью.

— Сразу ударим? — Ярина подняла брови.

— Послушай, но это же не дракон! Если не мы их — значит, они нас! Это-то ты понимаешь?

— Прежде чем напасть, надо всё выяснить, — упрямо заявила девушка. — Может, они тут тоже ни при чём, а хозяева у того колдуна совсем другие. Мало ли что сюда след Горджелина привёл! Ни из чего не следует, что именно отсюда повелевают Ордой!

— Отсюда Ордой и не повелевали, — угрюмо буркнул Губитель. — Ордой, похоже, распоряжался тот самый растёкшийся слизью колдун! А вот какая у него связь с обитателями сего премилого домика, мы сейчас и узнаем.

Они подошли почти вплотную к зданию. Парк кончился, под ноги легла брусчатка.

— Стой! — Они вскрикнули почти одновременно — Губитель, Ярина, Лидаэль, Аратарн, даже Хисс: впереди, в гостеприимно распахнутых воротах, укрывалась незримая смерть. Незваным гостям тут был уготован тёплый приём.

Двалин стиснул топор. Он не чувствовал впереди ничего опасного, хотя сызмальства привык угадывать присутствие горных духов в глубоких подземных штольнях. Ворота были широко раскрыты, виднелся просторный внутренний двор замка с большим фонтаном. Оставалось пройти лишь несколько шагов…

— Ни с места! — Ярина повисла на шее гнома.

Двалин замер, по-прежнему ничего не понимая; спутники же его обменивались короткими фразами вроде:

— Да, не проскользнуть… и не отвлечь ничем…

— Только сжечь…

— Но тогда и весь замок…

— А мы осторожно, и барьер поставим… Ты, Лидаэль, поставишь?

— А что, и я могу…

— Тогда я атакую. Эй, отойдите-ка подальше, вы все! Губитель остался один перед пустой аркой ворот.

А миг спустя там, в проходе, вспух тугой узел из множества огненных струй. Гром немилосердно ударил в уши — все попадали на землю. И на краткий миг Двалину показалось, будто он видит изогнувшуюся в агонии чудовищную призрачную форму, не похожую ни на одного из зверей Хьёрварда; существо, что было настоящим олицетворением Смерти.

— Вперёд! — проревел Губитель, и возле правой его руки появился туманный клинок. Начался штурм.

Почему-то никто и не подумал о том, чтобы вступить в переговоры.

Горджелин Равнодушный и Мастер Камней дошли только до ближайшего изгиба коридора.

— О-ох!

Плиты пола внезапно обратились во что-то живое, мягкое, засасывающее. Спутник Горджелина провалился по колени, и лицо его исказилось от боли. Снежный Маг едва успел выдернуть его из живой ловушки — чьё-то неведомое чародейство превратило камень в прожорливые плотоядные мхи с дальних болот Южного Хьёрварда.

Коридор стремительно затягивало дымом.

— Во двор! — Мастер Камней вцепился в рукав Горджелина. — Скорее!

Однако во дворе уже царил настоящий огненный хаос. В самой середине вился пламенный смерч, а по стенам вовсю разворачивались хищные лианы. Надвратная арка превратилась в груду обломков, и от них прямо навстречу Равнодушному шли шестеро. Одного из них он узнал тотчас.

— Хисс! Хисс, предатель! — загремел Снежный Маг. Ему всё стало ясно. Это он, он, проклятый змей, нашедший где-то могущественных волшебников себе в спутники, решивший сорвать всё дело спасения Эльтары! И недаром — это ведь она отняла у него Печать! Ну, держись, тварь!

…Так Горджелин Равнодушный вступил в сражение на стороне Новых Магов…Но и Хисс, змеиный царь, не отступил.

…И Ярина, распростёршая руки-ветви уже и по ближайшим коридорам…

…И Лидаэль с Аратарном, крушившие потоками изломанного, искажённого пространства все насылаемые на них заклятья…

…И Губитель, рубивший призрачным своим мечом каких-то чудовищных тварей, появившихся из-под земли…

…И Двалин, уже зарубивший трёх воинов в роскошных, вызолоченных доспехах, что явно собирались прикончить крепко зажмурившую глаза и застывшую неподвижно Ярину. Никто из шести не собирался отступать. Потому что отступать было уже некуда.

Они легко проломились сквозь первую линию защиты. Дарованная сила Лидаэли и Аратарна смела невидимые преграды, воля Губителя втоптала в ничто приготовившееся к атаке чудовище, все шестеро ворвались внутрь — и тут позади них забушевал настоящий шторм, только здесь вставала на дыбы и обрушивалась сверху всесокрушающими лавинами обезумевшая земная твердь.

Повелители и повелительницы сражались. Вспарывали пространство свистящие серебристые бичи, рассыпавшиеся мириадами огненных искр; натужно и басовито гудя, воздух сжимался синеватыми ледовыми глыбами, внутрь которых хозяева пытались заточить пришельцев…

Как-то так получилось, что против Хисса и Двалина оказались дворцовые слуги, возглавляемые Оркусом; повелители и повелительницы схватились с Яриной, Лидаэлью и Аратарном; Горджелину же выпал Губитель.

Маг окинул холодным взором призрачную фигуру с мечом в руках — мечом, чей клинок казался вытянувшимся облачком тумана. Да, страшный противник. Снежный Маг догадывался, кто перед ним… Однако отступать было и поздно, и некуда.

Строгое течение магических рек Великого Эфира оказалось нарушено. Горджелин не пытался мериться с врагом чистой силой — здесь он бы наверняка проиграл. Попробуем что-то похитрее… Заклятье Перемещения, например…

Он ещё готовил заклинание, отвлекая внимание противника фантомами, когда во дворе что-то внезапно изменилось. Кругом ревел и ярился огонь (иного оружия Лидаэль с Аратарном, похоже, не признавали), воздух пропитался жаром — а тут щеки Равнодушного Мага неожиданно коснулось ледяное дуновение. Что-то незримое, бесформенное, неощущаемое проследовало мимо Снежного Мага, направляясь навстречу Губителю. Горджелин оглянулся — из пока ещё не затронутого хаосом боя дальнего угла двора, закусив костяшки пальцев, на Губителя пристально смотрела Царица Теней.

Хозяева замка пустили в ход нечто новое.

Губитель остановился. Только его глаза видели сейчас нечто, скрытое ото всех остальных. Именно против него было направлено это оружие повелителей, против него одного, и, похоже, он узнавал это оружие. Воин внезапно приостановился, его меч поднялся в оборонительную позицию; однако ему противостояла пустота.

А затем нежный женский голос произнёс:

— Так ты думал, будто справился со мной, Губитель? Похоронил меня — и решил, что всё? Что Возрождающий тебе уже не страшен?

И раздался журчащий мелодичный смех.

Горджелину оставалось набросить последние стежки заклинаний. Ещё миг, и он…

Но Губитель оказался не так прост. Вроде бы он совсем забыл о противостоящем ему маге, однако это было далеко не так. Сработанный из туманов меч рванулся в стремительном выпаде; у самого горла Равнодушного воздух вспыхнул огнём и застонал — с такой силой вспарывало его лезвие. Даже его, воздуха, составляющие не успевали расступиться перед ним…

Всё, что успел Горджелин, — это перебросить Движитель подготовленного заклятья на себя самого, и так врезался спиной в кирпичную стену, что перед глазами всё поплыло и рассудок затуманился от боли. Попытался подняться — не смог: отказались повиноваться даже руки. У Губителя вновь был только один соперник.

И вот тут-то всё и началось.

А из дальнего угла двора неслышной тенью к поверженному Горджелину метнулся Хисс.

Тяжело дыша, Двалин захлопнул за собой дверь и поспешно задвинул засов. Хорошенькое местечко, вразуми меня Родгар! Ну тварюшки! Куда там до них всей Орде… Схватка во дворе разлучила гнома и его спутников.

Нестерпимая жара и катящиеся волны пламени — нет, это не для него. Отбиваться заклятьями, подобно остальным, он при всём желании не мог, так что приходилось выбирать — либо сгореть, либо… либо попытаться сразиться с врагом в ином месте. В таком, где и его, Двалина, секира будет кое-что значить. Несколько мгновений назад гном прикончил какого-то полу гоблина, полу тролля; сунулся в дверь — железную, с тяжёлым внешним засовом — и угодил в зверинец. Внизу, в посыпанных песком ямах, ярились такие создания, что твари Орды показались бы рядом с ними образцами кротости и миролюбия. Правда, в каждой из ям сидело только по одному чудовищу, но вот вылезти наверх они очень даже могли, что и заставило гнома поспешно захлопнуть дверь с другой стороны. Драться с подобными существами не входило в его планы.

На дворе грохотало и тряслось так, что пол ходил ходуном. Двалин осторожно пробирался по коридору; судя по обилию соблазнительных запахов, гном приближался к кухне. Однако возле самой двери он внезапно замер как вкопанный. Там говорили двое — мужчина и женщина.

— …Проклятье, похоже, им не удержаться, несмотря на помощь Возрождающей, — сквозь зубы произнёс мужчина. — О, эта наша участь, приходится говорить словами! Понимаешь меня, сестра?!

— Ещё бы не понимать, брат, — отозвался низкий грудной женский голос. — Боюсь, что ты прав. Им не выстоять. Даже если Возрождающая одолеет Губителя… Хотя им не одолеть друг друга, ты же знаешь, — вздохнула невидимая собеседница. — А вот Лидаэль и Аратарн, сын Губителя…

— Да, Чёрный не поскупился. Знать бы, зачем он это сделал?

— Неважно. Теперь уже неважно. Надо… надо заканчивать.

— Заканчивать?

— Да. С Ордой получилось не слишком удачно…

— Почему же? Надо просто всё поправить. А для начала прекратить этот бой! Эти шестеро…

— А Горджелин?

— С ним всё в порядке, глаза у него будут смотреть не в ту сторону. Её он не узнает.

— Смотри, если он сообразит…

— Уж этого ты могла бы мне и не говорить! С остальными-то здесь справятся.

— Из них меня особенно заботит эта девчонка, Ярина… Уж больно странная.

— Послушай, может, сперва решим, что делать сейчас? Они вот-вот искрошат весь дворец!

— Что делать, что делать… Эти негодяи, Хедин и Ракот, оставили нам совсем немного, но на то, чтобы прекратить этот бой и отправить всю шестёрку куда подальше, пожалуй, хватит. Тем более что они уже изрядно порастратились… А потом…

— Погоди! Нас же подслушивают! — взревел мужской голос, и, не раздумывая больше, Двалин рванулся через порог. Секира взлетела над его плечом.

Двое. Мужчина и женщина. Молодые, красивые, сильные — наверное, даже чересчур молодые, красивые, сильные.

— А ну!.. — Но Двалин не успел нанести удара, словно с размаху налетев на невидимую стену. Женщина выбросила руку ладонью вперёд, и гнома отшвырнуло обратно к дверям — он даже не успел рассмотреть, куда попал.

Из рассечённой брови сочилась кровь. Двалин, рыча, вскочил на ноги. Похоже, и этот враг был ему не по зубам. Проклятье! Неужели он, точно бесполезная кукла, лишь отягощал собой спутников и даже распроклятый Хисс в этом бою мог сделать больше?

— Р-р-родгар!!! Ар-харгра!!! Сила Горных Корней, что пребудет вовеки. Помоги одному из тех, кто вышел из твоего лона! Помоги! Дай хотя бы достойно умереть! Ар-харгра!!!

Это было уже за последней чертой, когда бойцы не страшатся ни смерти, ни позора, ни пыток.

Двалину казалось, будто вокруг него вновь сомкнулись родные скалы Ар-ан-Ашпаранга, будто он бьётся в узком и тесном тоннеле, а перед ним — целая орава закованных в железо диких кобольдов, обуянных бешенством, и их придётся убить, чтобы они не заразили иных, мирных, чтобы страшное поветрие не пошло гулять по пещерным городам. Он, Двалин, может погибнуть, лишь изничтожив в зародыше семя безумия. Пади он — и моровая погибель не пощадит никого. И нет надежды, что, если ты падёшь, за тебя дело довершат иные. Ты, и только ты. И помощи ждать неоткуда.

…И второй взмах секиры с лёгкостью пробил невидимый щит.

Над двором в поднебесную бесконечность тянулись, сплетшись в смертельных объятиях, два дымных столба — чёрный и алый. Их извивы были намертво прошиты непрестанно бьющими молниями, вокруг них яростно выл ветер, словно не два дыма это были, а какая-то непонятная дыра в Реальности, сквозь которую и выходил воздух. Вся прочая схватка прекратилась сама собой — невозможно было даже стоять, не то что перебрасываться атакующими заклятьями. Сходил с ума и сам двор — кренился то вправо, то влево, словно палуба корабля.

А потом на миг всем показалось, будто лопнуло само небо, — да что там небо! Сошли с кругов своих хрустальные сферы небес, раскололись мириадами брызг прозрачные скрижали, и в открывшийся провал, в слепое и жадное Ничто, в Бездну Неназываемого низринулись два неимоверно удлинившихся дымных столба, так и не разжавшие смертельных объятий…

Сражавшихся разбросало по углам. И тут всё дело могло бы обернуться скверно для союзников Губителя — будучи опытнее в чародействе, повелители более умело противостояли всеобщему хаосу.

Вокруг Лидаэли и Аратарна забушевал настоящий шторм. Благодаря своей силе они ещё держались — девушка крушила всё, даже воздух и ту пустоту, что внутри его, не пропуская ни одного заклятья, — но сколько она так продержится?.. По лицу Аратарна, бледному, резко осунувшемуся, стекала струйка крови из уголка левого глаза. Парень, похоже, был не в себе с того самого мгновения, как его отец, превратившись в столб дыма, схватился с некой странной силой, с которой вместе и канул — куда?..

Горджелин с трудом приподнялся. Боль буравила спину, терзала затылок, вспыхивала ослепительными искрами при каждом вздохе, но магу было сейчас не до исцеляющих заклятий.

…Как он не заметил этого раньше?! Как он не почувствовал, что она рядом?! Как, в конце концов, он мог не узнать собственную дочь, так похожую на ушедшую Вниз Эльтару?!

Она совсем забыла о защите памяти, отражая рушившиеся со всех сторон заклинания. Каменея от ужаса, Горджелин читал в Лидаэли, словно в открытой книге. Сомнений быть не могло. Перед ним его дочь, и, значит, эту схватку нужно кончать во что бы то ни стало!

Горджелин приподнялся. Вытянул руку, пополз вперёд. Остановить? Неважно как, но остановить!..

Мастер Камней внезапно оказался рядом — лицо лоснится от пота, глаза навыкате, правая рука неестественно вывернута, словно бы сломана, однако наготове уже какая-то истребительная волшба — направленная на его, Горджелина, девочку!..

Руки, память, дар — всё то в маге, что позволяет ему творить волшбу, оказалось быстрее мысли Горджелина. Раскалённый воздух перед Мастером Камней вспороли тысячи тысяч тончайших ледяных игл, они впивались в лицо, в грудь, и каждая такая иголка, тая, обращалась в разъедающую всё и вся кислоту…

Мастер Камней дико заверещал, закрутился на месте, прижимая ладони к лицу, — на пальцах кое-где уже проглядывали кости, стремительно черневшие от Горджелинова яда, — и на Снежного Мага тотчас набросились Властительница Вихрей вместе с Королём Рассветов. Равнодушный не успевал защититься…

Двалин мрачно вытер окровавленную секиру. Ишь, какие хлюпики! Всего-то одна рана на двоих — а сразу бежать! И вопили-то, вопили-то при этом! Девица нетверда душой оказалась, в бега ударилась, ну и мужик за ней… Эхма, не удалось рубануть как следует, Р-родгар!

Гном быстро огляделся, заметил на столе баклагу, понюхал — и лицо его просветлело.

— Родгар, ты посылаешь мне пиво! Вот уж что кстати!

Одним глотком опорожнив посудину, Двалин крякнул, вытер усы и бороду, поудобнее перехватил секиру (чем дольше длилось это сражение, тем тяжелее становилась собственноручно выточенная когда-то рукоять) и поспешил назад. Об исчезнувших противниках он уже не думал. Думать будем после. Сейчас надо драться.

О том, что думать полезно и во время драки, он почему-то не вспомнил.

Коридоры были пусты, комнаты тоже; отлично чувствовавший направление Двалин быстро понял, что коридор, загибаясь, ведёт его обратно во двор.

— Ну что ж, — пробурчал он, со злостью сплёвывая в угол и вновь опуская на лицо глухое забрало. — Никуда от этой магии не денешься — так, что ли, выходит?.. — И со всего маха пнул ногой дверь.

Гном оказался во дворе как раз в тот миг, когда Горджелин насылал на Мастера Камней свою колючую тучу.

«Э, да он что ж, за нас, выходит?» — оторопело подумал Двалин, но в следующий миг перед ним возникли спины какой-то чернявой всклокоченной красотки и здоровенного битюга — такому только в шахте своды крепить. И тут даже невосприимчивый к чужой магии гном понял, что Горджелину сейчас настанет конец — казалось, в смертельном страхе застонал сам воздух, в ужасе спеша убраться прочь. Битюг поднял руку, красотка что-то зашипела, и…

Равнодушный сжался. Он не успевал поставить ни единого, даже самого простого щита. Рядом корчился Мастер Камней, чуть дальше продолжала сражаться его, Горджелина, дочь, а сам Снежный Маг приготовился к смерти.

Что-то глухо треснуло, битюг внезапно рухнул вперёд, не успев даже подставить руки, упал точно подкошенный. За ним возник невесть откуда взявшийся гном со здоровенным топором в руках, замахнулся вторично, метя во Властительницу Вихрей; та было уклонилась, но тут и Горджелин пришёл на помощь своему спасителю.

Отброшенная, Вихрь покатилась по камням — прямо в зелёные объятия ловчей снасти Ярины. Крепкие зелёные жгуты, успевшие к тому времени оплести почти все стены, вцепились ей в руки и ноги, захлестнули шею — не до смерти, но чтобы не двигалась…

Двалин метнулся в сторону, а плита, на которой он только что стоял, вспыхнула и рассыпалась незримой золой.

…В ином сражении бывает так, что, если силы противников равны, всё решает случайность. Случайно появился Двалин в тот самый момент, когда сразу двое повелителей заняты были Горджелином и не заметили гнома, а после этого перевес оказался уже на стороне Ярины и её товарищей.

Захлебываясь кровью, Горджелин закричал: «Стойте!» — закричал, одолевая боль (удар об стену был всё-таки очень силен), но его былые союзники и не подумали прислушаться. Бой продолжался, и раньше повелителей и повелительниц к Равнодушному подобрался Хисс.

Он долго выжидал время для решающего броска, этот змеиный царь.

Железо с хрустом вошло в тело Снежного Мага чуть ниже левой ключицы.

— Дочка! Помоги!

Лидаэль замерла. Время вокруг неё остановилось; застыл Аратарн, окаменел Хисс, держащийся за рукоять вонзённого в грудь противника кинжала; замерла Ярина — лицо блестит, руки раскинуты, ведёт свою зелёную армию в наступление… И всё это разом стало неважно.

Потому что тот поверженный, в которого Хисс так ловко вогнал пол-локтя начищенной стали, — был её отец.

Сперва Аратарн — теперь она… Сперва найти — и тут же потерять…

— А-а-а-а!!!

Так кричат дикие звери, уже поняв, что им не миновать стрел и копий охотников. Над двором словно пронеслась огненная коса, разбрасывая в стороны всех — и своих, и чужих. Двалин чуть не остался без головы, едва-едва успев броситься плашмя на землю. Хисс уцелел, сотворив какое-то заклятье, но змеиного царя вместе с его кинжалом отбросило к дальней стене двора, и там он попался в зелёные объятия воинства Ярины, не сразу разобравшегося в том, кого надо, а кого не надо ловить и вязать…

Лидаэль слепо рванулась к отцу, таща за собой не успевшего даже упереться Аратарна. Её натиск был столь же неудержим, как лавина, катящаяся вниз по горному склону; и так же, как лавину, девушку могло остановить только заклятье, а его повелители и повелительницы подобрать так и не смогли.

Обращая самоё себя во всепожирающую бездну, Лидаэль смела, точно веник паутину, поспешно взвитые слои защитных заклинаний. Она, эта бездна, в которой тонул даже свет, где не было ни тепла, ни движения, вобрала в себя и поглотила всю противостоящую магию повелителей, обратив тех на какое-то время в самых обыкновенных смертных.

И всё сразу же стихло.

На отполированных каменных плитах лежали раненые.

Тонкая ладошка Лидаэли, обмякнув, выскользнула из руки Аратарна. Девушка пошатнулась и рухнуланавзничь.

И никто не заметил, что в дальнем углу, полускрытое зелёными стеблями воинства Ярины, замерло ещё одно тело. Тело Эльстана Рождённого Волной.

Превозмогая бушующий внутри пожар — текущая по жилам кровь обратилась в пламя, безжалостно выжигая внутренности, — Горджелин приподнялся на локте. Его девочка безжизненно распростёрлась на камнях, точно отброшенная злым ребёнком тряпичная кукла, — было в её позе какое-то горько-обиженное выражение, словно она всё время спрашивала: «За что?!»

— Уфрх… Р-родгар! — вырвалось у Двалина. Бравый гном приподнялся. — Неужто мы их всех того?.. Из всего отряда охотников за Ордой на ногах остались только двое — он и Ярина. Аратарн тряс Лидаэль, пытаясь привести в чувство, и трясся сам. Гному показалось — парень плачет. Все повелители и повелительницы оказались в глубоком обмороке.

— Мы что ж это, дык, победили, что ли?.. — не мог поверить гном.

— Победили, мой добрый Двалин, — тихонько ответила Ярина — впрочем, нет, уже не Ярина. Глаза, лицо, фигура — всё осталось прежним и в то же время неуловимо изменилось. Теперь это лицо дышало древней Силой, спокойной и строгой, что не ищет власти или богатства, Силой, чья мощь не растрачивается в никчёмных баталиях, но расходуется лишь на созидание и украшение.

Двалин выронил топор. Не может быть!.. Неужели?.. Но… они же ведь все погибли!

— Бога так просто не убить, — услыхал он. — Ты прав, друг мой: я — Ялини, хозяйка Зелёного Мира. Я искупила свою вину, и память вновь вернулась ко мне. А мои братья и сестры… Я отреклась от них. Но давай поговорим об этом позже! Мы пришли сюда, чтобы покончить с Ордой? Так давай же заставим кого-нибудь из них говорить! — Она указала на неподвижные тела повелителей и повелительниц.

— А… грм… — Двалин прочистил горло. То, что его подруга оказалась ещё и богиней, никак не способствовало ясности мышления.

— Не бойся. — Ялини улыбнулась. Гному почудилось, будто солнечный луч заиграл в тысячах капелек росы, что щедро украсили молодую весеннюю листву.

Аратарн всё ещё не отпускал бесчувственную Лидаэль и, похоже, вообще ни на что не обращал внимания. Оставляя за собой кровавый след, из последних сил полз к поверженной девушке Снежный Маг. Ярина-Ялини окинула его пристальным взглядом.

— А ведь он не из этих. — Она стремительным, гибким движением нагнулась к раненому.

— Что… с. ней?.. — прохрипел Горджелин, глазами указывая на Лидаэль.

— Жива, но в обмороке. — Ярине хватило секунды, чтобы понять, что случилось. — А ты… — Она прищурилась.

Горджелин, весь дрожа, приподнялся ещё выше. Глаза его расширились от изумления.

— Ты?!

Я, о сын Фелосте, я, о прозванный «Дитя Горя»! Я, Ялини! Я вернулась для того, чтобы… А впрочем, не знаю. Вернулась, и всё. А что ты делаешь здесь, ты, именуемый Равнодушным? И ещё… ты ранен, не позволишь ли позаботиться о тебе?

Горджелин, похоже, хотел было надменно отказаться, но Ялини не стала ждать. Прямо сквозь камни двора пробился диковинный желтоватый цветок, его венчик приник к ране — и из взгляда Снежного Мага тотчас начала уходить боль.

— Долгая история… — Горджелин отвернулся. — Но об этом потом! Зачем вы здесь?..

— Чтобы покончить с Ордой. Чтобы узнать, кто и зачем завёл в землях Северного Хьёрварда эту напасть. И сделать так, чтобы ни завтра, ни послезавтра это уже никому не пришло бы в голову.

В чувство удалось привести одну лишь только Царицу Теней. Допрос вели прямо тут же, во дворе. Лидаэль по-прежнему не приходила в сознание, несмотря на все усилия Ялини и Горджелина. Аратарн не отходил от девушки, и поневоле главенство перешло к Хозяйке Зелёного Мира.

— Отвечай мне, кто вы? Откуда? Пленница лишь усмехнулась.

— А ты думала, богиня, что восстание Хедина с Ракотом повергло только вас, Молодых Богов? Нет. Пало и всё Поколение Истинных Магов вместе со Столпом Титанов. — Тень говорила презрительно, медленно цедя слова сквозь сжатые зубы. — У Фелосте был зачат ребёнок — вот он, Горджелин. Значит, по Законам Древних, Старых Магов ожидал скорый уход. А на смену им должно было прийти наше, новое Поколение. Но…

— Распались связи, и исчезли скрепы, и наглухо закрыта теперь дорога в Мир Источника Мимира, — глухо проговорила богиня. — И вы не прошли Посвящения…

Тень кивнула. Она говорила хоть и презрительно, но без принуждения.

— Не прошли… Однако нас полнила Сила — нас, детей безликих Стихий! Ты знаешь, как меняются Поколения — их могут забирать к себе боги, и тогда бывшие магами становятся их свитой и соратниками… не слишком завидная участь… Поколение может вернуться в лоно Великой Матери — всепорождающей Земли, почувствовав, что жизнь уже скучна… Может и погибнуть — если рождается Дитя Горя… Когда уход доброволен — то остаются дети, настоящие дети магов… которых проводят всеми тайными дорогами… А если нет детей — то рожать начинает сама Великая Мать. Мы были молоды, очень молоды… И нас было мало, очень мало — лишь четырнадцать, из которых один стал Горджелином, а второй… второй стал Чёрным, и никто не знает, что он делает там, в самом сердце изначального Мрака…

Не стану рассказывать, как мы добрались до Джибулистана… И как мы поселились тут… Дворцы и парки стояли покинутыми… Мы заняли их.

— А Орда? Откуда она?

— Что? Орда? Горджелин, появившись здесь, тоже толковал про неё… Но отчего ж это вас так волнует? Неужели вы обрушились на нас со всей этой войной только потому, что мы решили немного поразвлечься? А то ведь здесь такая скука…

— Поразвлечься?! — одновременно вырвалось у Ялини, Двалина, Аратарна и Горджелина. — Поразвлечься?!

— Ну да. А что здесь такого? Одни сотворили Орду… Другие — Защитников… А чтоб ещё интереснее было, придумали Тёмного Властелина… надо ж было нам понять, кто из нас сильнее! И не в Джибулистане же сводить счёты!

— Сводить счёты… — Из горла Аратарна вырвалось глухое рыдание. — Поразвлечься! Чума на весь ваш магов род!

— Ты, смертный, собираешься читать мне морали? — мигом вскинулась Царица Теней.

— Тебе не морали читать, а на медленном огне бы поджариваться! — прошипел парень прямо в красивое, напряжённое лицо. Тень гордо отвернулась.

— Родгар, вот так дела! Мы-то жилы рвали, дык, гадали, что ж это за злодей тут колобродит, а оказалось, что они тут забавлялись! — Двалин схватился за топор. — Да за такие игры…

— Глупцы, — тихо и с какой-то жалостью даже выговорила Тень. — Жалкие и злые глупцы из жалкого и злого мира! Да, несколько часов вы — господа надо мной… и братьями. Но потом… Впрочем, к чему это я? Всё равно уже неважно… Так вот, дети, — мы же дали вам врага. Цель жизни. Смысл бытия. Только из-за этого вы ещё не до конца одичали в своих лесах. Не натянули звериные шкуры и не пошли копать себе норы. Не перерезали друг друга в любимых ваших войнах. Орда, которую вы могли убивать без зазрения совести, выплёскивать всё, что в вас есть чёрного и злого, — разве ж это не благо? Теперь всё. Замок Тёмного Властелина разрушен… и без посторонней помощи нам его уже не восстановить.

— А кто же помогал в первый раз? — спокойно спросила Ялини, пропустив мимо ушей всю гневную тираду Царицы Теней.

— А ты не догадалась? — желчно усмехнулась пленница. — Подумай.

— Я тут видел двоих… — внезапно заговорил Двалин. — Странных таких… — Он, как мог, описал ту странную пару, что едва не отправила его в чертоги предков, а потом бежала от его топора.

Выслушав его, Ялини только слабо охнула.

— Ты их знаешь? — жадно спросил гном.

— А то нет. — Хозяйка Зелёного Мира закрыла лицо руками. — Мои брат и сестра… Ямбрен и Явлата… Превеликие силы… Так вот куда они собирались… А я… я решила во что бы то ни стало вернуться в мир… и взмолилась всемогущему Демогоргону… и он провёл меня через искупление…

— Так что ж теперь-то?! — не отставал гном. — Что с этими? И Губитель откуда?

— Губителя кто-то выпустил из клетки… — процедила Тень. — И меня утешает лишь то, что они схватились с Возрождающим, а значит — рано или поздно они разнесут этот мир на мелкие куски. Так уже случалось… Почтеннейшая Ялини может помнить больше, чем я. Сколько раз вы пускали в ход эту Косу Смерти, любезнейшая?

Ялини вся покраснела — мучительно, до корней волос, до самых ключиц. А Тень всё не унималась, гвоздя ненавистную победительницу:

— Сколько миров превратились в кладбища? Сколько душ отправились к Демогоргону в ужасе и муках, корчась от боли? Сколько мириад было поражено безверием, когда их благие боги оказались повержены Губителем? И кто же это спустил его с цепи на сей раз? Уж не эти ли наши любимые Новые Боги?

— Это сделал я. Тень, — произнёс густой мощный бас.

В нескольких шагах от них стоял человек — вернее, стояла отдалённо напоминавшая его фигура. Один сплошной мрак, и ничего больше. И лишь на месте глаз сверкали кровавые огоньки. Двалин не выдержал — отшатнулся.

— Чёрный… — прошептала Царица Теней, потрясённая, как видно, до глубины души. — Так это твоих рук дело?!

— Ну, не совсем так, — призналась фигура. От неё веяло самым настоящим злом — злом мрака, затмевающего солнце и губящего урожай. — Губитель — это ведь лучший, неотразимейший из неотразимых мечей Молодых Богов. Да, его не раз спускали с цепи… и ему удавалось преуспеть там, где пасовали даже Лишённые Тел. Замысел Ямерта был прост — пока Новые Боги отсутствуют. Губитель обратит в ничто всё живое в этом мире, и тогда они, любимые дети Творца, смогут начать всё сначала. И если бы Губителя освободила из темницы именно их воля — его и впрямь не остановило бы ничто. Он залил бы мир кровью и воздвиг новые горные хребты из трупов — что он уже не раз проделывал в прошлом. Мне пришлось опередить былого Владыку солнечного света… Хоть я и знал, чем это грозит моему Поколению… А теперь можно не бояться. Сила Возрождающего равна силе Губителя, истощив друг друга, они остановят бой… и тогда уже можно будет ничего не бояться. Просто в мире станет одним волшебником и одной волшебницей больше… — Казалось, Чёрный смеётся. — Так что мне пришлось срочно многое поправлять… ибо иначе вас было бы уже не спасти, сестричка.

Сестричка? У слышавшего это Горджелина голова шла кругом. Да, остальные Новые Маги возникли из сплетения стихийных сил — а откуда же взялся Чёрный? Кто он такой?

Словно прочитав мысли волшебника, тёмный призрак повернулся к нему. Снежный Маг невольно пошатнулся — алые клинки взоров проникли в святая святых его души — и сын Фелосте не знал защиты от этого чародейства.

— А ты ещё не догадался, брат? Я был одним из них… Старшим. Они резвились и играли со всем, что попадало под руку… Прежнее Поколение ушло на Брандей, а Молодых Богов не стало, и некому было провести нас через великое Посвящение… Я прошёл его сам — в глубинах первородной Тьмы. Я стал её сердцем, её средоточием. Я думал, что смогу вернуться… но вместо этого погрузился в сон… А когда проснулся, было уже слишком поздно.

— Поздно? Для чего поздно?! И почему, почему, брат, ты пошёл против нас? — простонала Тень. — Мы думали…

— Что я навеки замер, застыл, заснул и никогда уже не вмешаюсь в дела тварного мира? Как бы не так. Тьма дала мне память бесчисленных предшественников… я стал ими, они — мною… Частью меня явился сам Ракот! Деяния всех, облачённых в цвета Ночи, слились во мне… И настал день, когда сон мой прервался. Весы опасно колебались — раскачанные вами, мои дорогие! И пришлось спасать вас, сестра, как я уже сказал.

— Это ещё почему?! — вырвалось у Царицы Теней.

Вместо ответа Чёрный что-то сделал — непонятно как, потому что рук у него видно не было, — и прямо перед зрителями развернулось странное видение.

…Из полыхающей багровыми огнями бездны медленно двигалась необычная процессия. Впереди летел, устало и редко взмахивая опалёнными крыльями, коричневопёрый сокол. За ним тащился, прихрамывая, восьминогий жеребец, на спине которого, устало ссутулившись, ехал бородатый широкоплечий старик с Золотым мечом в хрустальных ножнах, а перед ним, боком, свесив ноги, сидела молодая женщина — тоже очень измученная, но спокойная. И замыкал процессию мощный осанистый человек с густой гривой всклокоченных иссиня-чёрных волос, за его плечами развевался алый плащ.

— Это возвращаются Новые Боги, сестра. Хедин, Ракот и Один. Неназываемый отброшен — пусть на время, но отброшен, и они направляются, чтобы навести порядок в подвластных им землях. Теперь ты поняла? Я спасал всех вас! С моего куба всё, что я мог, — это послать тех, кто сумеет остановить ваши забавы… ибо иначе. Поколение, мы останемся на скрижалях Истории как самое глупое и коротко жившее. Нас повергла наша же сила — и мы сможем оправдаться перед богами Равновесия. А развлекаться будете чем-нибудь иным. Я подскажу. Я, пока сидел во тьме, много чего успел напридумывать!

ЭПИЛОГ

Они расставались.

Аратарн и Лидаэль возвращались к себе, а потом девушка обещала навестить отца. Сын Губителя, мрачный и сосредоточенный, решил идти дальше. Он поклялся разыскать давшего ему жизнь, чего бы это ни стоило. Правда, пока никто не мог растолковать, как же это сделать, но Горджелин обещал помочь…

Гном Двалин уходил с Яриной-Ялини, не в силах порвать связующую их нить. Сама же хозяйка Зелёного Мира собиралась осмотреть все леса Большого Хьёрварда — не для того, чтобы повелевать (ведь пришло время Богов Равновесия!), но чтобы лечить, помогать и защищать. Горджелин торопился в свой замок — прибраться к появлению дочери. Хисса все сообща решили помиловать и отпустить на все четыре стороны. Пусть скачет по своим болотам.

Губитель же исчез бесследно.

А ещё просыпался Эльстан. Его грудь мерно вздымалась, он ровно дышал во сне, но вот-вот должен был проснуться. И Горджелин знал, что ему. Снежному Магу, ещё предстоит жестокая схватка. Потому что он ни на миг не сомневался, что найдёт способ спасти Эльтару.

В Хьёрварде кончалось Смутное Время.

Ник Перумов Гибель богов — 2

От автора

Эту книгу я начал писать много лет назад и с тех пор множество раз переписывал. Судьба Новых Богов, Хедина и Ракота, добившихся победы над былыми владыками Вселенной, Молодыми Богами — Ямертом и его роднёй, прослеживалась и в книгах цикла «Хранитель мечей», однако конфликт остался неразрешённым.

В «Гибели Богов — 2» очень много сюжетных линий и персонажей. Я не раз обещал своим читателям, что постараюсь показать завершение многих историй, начатых в более ранних книгах. Однако, когда имеешь дело с историей такой сложности и такого масштаба, нельзя ожидать, что в рамках «первого тома» будет сказано «всё и о всех». Состав действующих лиц будет меняться от книги к книге, в соответствии с развитием сюжета. А кто же есть, спросите вы тогда?

Есть наша старая знакомая Клара Хюммель и её муж, дракон Сфайрат. Есть крылатая воительница Гелерра, есть её соратники — гномы Арбаз и Креггер, тёмный эльф Ульвейн и другие, упомянутые среди подмастерьев великого Хедина.

Есть, конечно же, сам Познавший Тьму, есть Сигрлинн, вырвавшаяся из плена в конце «Войны мага», есть неистовый Ракот. Есть и новые лица, такие как молодой клирик Матфей Исидорти, помощник отца-библиотекаря в монастыре Сил Святых.

Меня часто спрашивали, не опишу ли я события от лица Молодых Богов, Новых Магов или, к примеру, кого-то из апостолов Спасителя. Отвечу так: всё возможно, но не в этом томе.

А теперь — в путь.

Зачин

Ветер гонит сплошное, без разрывов стадо серых медлительных туч. Им нет ни конца, ни края, от окоёма и до окоёма нет ничего, кроме лишь серо-стальной пелены. Лишь кое-где над серым морем вздымаются иссиня-чёрные пики. Они наги, ни снега, ни льда, словно неведомая сила препятствует исполнению всевечных природных законов.

В серой мгле, что царит над слоем непроглядных туч, едва различимо дневное светило. Его лучи бессильно тонут в заткавшей всё пространство пелене, и неведомо даже, есть ли что-то там, внизу, под облаками.

Но вот что-то дрогнуло, заколебалось, взволновалось в сплошных волнах бесцветного моря; мгла заклубилась, взвихряясь, расступаясь перед неким существом, поднимающимся по склону чёрного пика. Блеснуло тусклое золото — единственный живой цвет в серо-агатовом царстве.

Исполинский золотой дракон медленными извивами взбирается по голому камню. Сейчас он напоминает скорее громадного змея, чем сказочное крылатое существо, и непонятно даже, есть ли у него вообще крылья. Из широких ноздрей вырываются струйки пара, поблескивает мокрая чешуя.

Он достигает вершины, обвивает чёрный пик золотыми кольцами и замирает, вскинув устрашающего вида голову. Пасть распахнута, но не раздаётся ни звука. Зов — если он и звучит — недоступен слуху смертных или бессмертных.

Ответ не заставляет себя ждать. Под ударами могучих крыльев расступается, разлетается в стороны серая мгла, в просторах неба возникает силуэт громадного орла, каких нет и никогда не может существовать в природе, никакие мышцы не поднимут в воздух такого исполина.

Орёл снежно-бел. Каждый взмах его крыльев, неторопливый с виду, покрывает поприща. Он спешит на зов золотого дракона, обвившего вершину мёртвой горы.

Чёрное, золотое, серое и белое.

Две сущности, два Столпа замирают друг против друга. Орёл не садится, он зависает в воздухе, крылья вздымаются и опускаются, коричневые глаза не отпускают взгляд золотого дракона.

Меж ними идёт разговор без слов и звуков. И если бы мы, смертные, смогли робко выглянуть из-за кулис, тщась ухватить хотя бы отрывки беседы великих, то, наверное, мы уловили бы вот что:

— Вспыхивают и гаснут солнца. Рождаются и умирают звёзды, чтобы, сбросив в огне прежнее обличье, дать начало новому. Вихри межмирового пламени несут смерть морям и равнинам, лесам и лугам в равной степени. Мёртвые пространства остаются таковыми бессчётные годы, пока великие мельницы сущего не смелют плоть отжившего мира, раздробив на мельчайшие атомы, что дадут начало новым мирам и звёздам. Нет в этом места ни жалости, ни состраданию, лишь голая, ничем не прикрытая необходимость.

— Но равновесие нарушено. Замедляются и застывают великие жернова, останавливаются зубчатые колёса и передачи. Незримые машины небес и подземелий, равно скрытые от смертных и бессмертных, перестают работать.

— Слишком глубоко проник в Упорядоченное Неназываемый. Он остановлен, но не отброшен. И волны расходятся всё дальше и дальше.

— Слишком многие также охотятся за человеческими душами, залогом возрождения и обновления. Спаситель встаёт на пути идущих к великому Орлу, и что случится, когда Он…

На спине золотого дракона разъярённо вздымается чешуйчатый гребень. Орёл гневно щёлкает клювом.

— Но что может помочь? Что оживит потоки магии, что придёт на подмогу тем, кто стоит насмерть, защищая существующее?

Отвечают оба, вместе, не глядя друг на друга:

— Кровь.

* * *

Шаги отдаются гулким эхом, раскатываются под красно-кирпичными сводами, звуки разбегаются, словно в панике от его приближения. Хозяин замка идёт по сумрачным галереям, где в нишах вместо статуй застыли чучела диковинных многоногих созданий. Сохранённые изощрённой магией, тела кажутся живыми, только погружёнными в глубокий сон. Устрашающего вида когти, клыки и жвала словно готовы вот-вот прийти в движение, пробудиться к жизни. Если долго всматриваться в раскрытые глаза чудовищ, рано или поздно начнёт казаться, что зрачки то расширяются, то вновь сжимаются. Пристальный взор заметит едва ощутимую дрожь кожистых век, мельчайшие подвижки чешуйчатой брони. Твари на самом деле кажутся погружёнными в странное оцепенение — но кто, зачем и почему сделал это?

Шаги удаляются. Стихает их отзвук, и воцаряется зловещая тишина, лишь изредка нарушаемая какими-то странными звуками — едва слышным взбулькиванием, клокотанием, пощёлкиванием, скрипом, — словно чудовища ворочаются во сне, пытаясь разорвать невидимые цепи магии, что держат их крепче любых решёток и привязей.

Хозяин замка выходит во двор, пересекает его, ступая по пыльным каменным плитам. Двор пуст, нигде ни одной живой души. Впрочем, мёртвых душ тут не видно тоже, чучела остались внутри. Ворота, не сделанные, не выкованные, являют собой две громадные каменные плиты, поставленные стоймя, — и сейчас они настежь распахнуты. Поднята опускная решётка. Ржавчина покрыла цепи, барабаны и лебёдки подъёмного моста. Ров вокруг стен обмелел, оплыл, зарос мясистой осокой, тростником, кувшинками. Изредка рассекают воду, подняв над поверхностью треугольные головы, мирные водяные ужи, охотящиеся за лягушками.

Замок плывёт над мирами. Простирается вниз бездна, где-то там, «внизу», — реальность и межреальность, пространство и время, хрустальные сферы светил и потоки магических энергий, где-то там вьётся, извивается Великая Река Времени, где ведут вечную свою игру Драконы. Замок — над ними. Когда-то он был крепостью древних чародеев, ушедших Поколений Истинных Магов, и неведомо сколько веков простоял пустым. В нём оставались лишь чудища, безмолвные стражи пустой могилы.

Его новый хозяин задумчиво стоит у самого края провала. Островок, на котором воздвигнута крепость, песчинка в огромном просторе аэра, плывёт над переливающимися облаками, ежесекундно меняющими форму.

Над головой — крошечный кусочек неба. Настоящего неба, голубого, с двумя солнцами. Огненно-красным и ослепительно-золотым. Тучки пробегают от края до края небосклона, отталкиваются от ясно видимого окоёма, отлетают обратно в середину. Небо раскрыто, словно зонтик. Оно только над замком, над его шпилями и черепичной крышей.

Хозяин замка стоит над бездной. Руки упёрты в широкий пояс драконьей кожи. Тянутся секунды, расплавленное время течёт горячей лавой; где-то гибнут миры, где-то рождаются новые звёзды; Хозяин стоит. Он знает, что в угрюмых заводях Великой Реки, куда не решаются заплывать даже неугомонные Драконы Времени, его мгновения обернутся днями или даже неделями; и он знает, что мешкать больше нельзя.

«Пора», — шепчет ветер над острыми шпилями. «Пора», — поднимаются из бездны к нему бессчётные голоса, голоса тех, кому суждено жить и умереть, чья жизнь — лишь краткая вспышка неяркого огня в густом мраке Вечности. «Пора», — слышит он бесплотные слова тех, с кем когда-то дружил и враждовал, с кем, бывало, сиживал за пиршественными столами и сходился грудь на грудь в сражениях — пока не стал тем, кто есть сейчас.

Пора, пора, пора. Грудь сжимает яростный восторг, восторг долгожданного боя. Время пришло. Всё сейчас благоприятствует успеху.

Он медлит ещё одно краткое, неразличимое мгновение, впитывая в себя остающийся позади замок, и его сумрачных обитателей, и облака над головой — всё, что он оставляет за спиной, — и одним духом, словно ныряльщик с утёса, бросается в бездну.

Мир, Астрал, Межреальность. Упорядоченное послушно расступается перед ним. И тело исчезает, чтобы миг спустя появиться в невообразимых провалах Сущего, там, где вновь вскипает кровавая пена боя, чтобы опять, в который уже раз, под чужою личиной, сойтись грудь на грудь. Задержать хоть на миг наступление того момента, который, хозяин знал, непременно наступит. Но пока мы живы — мы будем надеяться, что победим смерть. Иначе мы не можем жить. Мы, смертные.

То же самое относится и к Богам. Если, конечно, это Настоящие Боги — в чём кое-кто может и усомниться.

Будет кровь.

Кровь…

Пролог

Хедин, Бог Равновесия

Я редко сижу на месте. Упорядоченное не знает покоя, а вместе с ним не знаю покоя и я сам. Подобно тому, как в тысячелетнем изгнании я жадно отыскивал новое знание, странствуя от полюса до полюса и в Хьёрварде, и в иных мирах, добираясь до логова Лунного Зверя, — так и сейчас Межреальность раскрывает предо мной свои тропы; но, увы, всё реже и реже я, Бог, могу странствовать по одной лишь собственной свободной воле.

И верно. Ведь мы с Ракотом всего лишь «пленники на невесть сколько тысячелетий, пока не появится некто, ещё более сильный или дерзкий, и не свергнет нас».

У меня вырвались эти слова, когда уже отгремела битва в Обетованном, пали Молодые Боги, и Дух Познания, явившийся нам подле источника Урд, великий Орлангур, провозгласил: «Вступайте во владение, о Новые Боги!»

Новые Боги. Новые. Боги. Слова эти накрепко засели у меня в голове на целые бездны времени. Боги. А Боги должны…

Кому должны? — спросил бы иной киник. И получил бы выспренний ответ, мол, должны самому Упорядоченному, раз уж «оно выбрало нас», должны всему множеству смертных, разумных и нет, расселившихся по множеству миров.

Потребовалась кровавая битва за Брандей, летающий остров, с корнями вырванный из плоти Хьёрварда и перенесённый его хозяевами, слугами Хаоса, в Межреальность, потребовалось потерять и вновь обрести Сигрлинн, мою Сигрлинн, чтобы понять одну простую вещь.

Бог должен лишь самому себе.

Парадокс?

Ничуть не бывало.

Большой соблазн умалить самоё себя, сказав: мол, мы лишь слуги Упорядоченного, воплощающие его волю, что-то вроде верховных жрецов. Всегда хочется переложить груз на чужие плечи, прикрыться ещё чьим-то именем, спрятаться за бронёй непреложных законов, клятв, присяг и долгов.

Но Бог потому и Бог, что присягает не он, а присягают ему. И нам, паре бывших Истинных Магов, инструменту, созданному Упорядоченным — или Творцом, — предстояло самим сделаться теми, кому присягнут. Боги не могут существовать одни. Закон Равновесия, что проявлял себя всё сильнее с каждой эпохой, ничего не запрещал и ничего не прощал. Сила Бога не может растрачиваться на так называемые мелочи.

Научи другого, а не сделай сам. Научи тех, кому вставать на пути разрушения, распада и Хаоса. Не говори о добре и зле, веди речь о сохранении сущего, а с добром и злом разумные разберутся сами.

Так появились мои подмастерья. Сами они называют себя моими учениками. Ученик же у меня только один — Хаген, последний из всех и формально давно Учеником быть переставший, но, пока бьётся его сердце, никого иного назвать Учеником я не в силах.

Однако задолго до того, как мы с Ракотом впервые сошлись лицом к лицу со Спасителем, до того, как вернулась Сигрлинн, пока ещё летел, рассекая простор Межреальности, мой тайный замок, погубленный Дальними^[35], — мне довелось-таки постранствовать, как в былые времена.

…Выдалось затишье. Редкое, почти небывалое дело в позднейшем. Мы с Ракотом отбили козлоногих слуг Неназываемого; огляделись вокруг и — о чудо! Ничто не горело, нигде не рушились миры, и даже Спаситель куда-то скрылся, во всяком случае, в ближайших к Обетованному областях его не было, не появлялся Он и возле ключевых миров, миров, особенно важных для вечного сотворения всё новых и новых объёмов пустоты, нагого пространства, с незапамятных времён скармливаемого нами Неназываемому.

Нам не сиделось в тайных крепостях. Ракот, как обычно, лихо присвистнул, закинул на плечо исполинский двуручный меч и в излюбленном облике синеглазого и черноволосого силача-варвара направился на очередную битву с очередным злобным колдуном; я же просто покинул замок, шагая куда ноги несут и куда глаза глядят.

Глаза глядели в дальние области, к самым рубежам Сущего и Хаоса; наверное, меня вела давняя вина, ведь когда-то, ещё до падения Ямерта и его родни, мне довелось почерпнуть сил у того поистине безбрежного океана, что омывает крошечный по сравнению с ним островок Упорядоченного.

…Здесь кончаются ровные и торные дороги Межреальности; разумеется, торные лишь для меня да ещё Ракота. Здесь нет устроенной тверди, здесь нет привычных нам миров со звёздами и светилами, с морями, горами и континентами. Здесь реальность кипит и плавится, здесь причудливо извивается сама Река Времени, и драконы, резвящиеся в её водах, становятся хищными, дикими и опасными. Сюда добирался когда-то, отыскивая союзников, Ракот, готовясь штурмовать само Обетованное, — в ту пору он звался ещё и Ракотом Восставшим, Повелителем Тьмы. Никого не нашёл и навсегда покинул эти негостеприимные места.

…Прошли эоны, и сюда вновь наведался уже я сам. Одна из привилегий Нового Бога, Бога Равновесия, — сквозь Межреальность ты пробираешься куда быстрее, нежели в ипостаси Истинного Мага.

Остались позади обитаемые области, «упорядоченное Упорядоченного». Ветры магии возле границ сущего особенно сильны, и я понимал, почему именно тут, близко к границам, Ракот выбрал место для своей тёмной цитадели, в Нижних мирах, мирах, наиболее близких к Хаосу.

…Здесь могли подниматься исполинские башни, недобро глядящие окрест тысячами узких бойниц. Мириады зорких глаз могли неусыпно озирать окрестности, готовые поднять тревогу. Здесь на тысячи лиг могли тянуться зубчатые стены, возвышающиеся настолько высоко, что задери голову — никакого взора не хватит углядеть верхний край и боевые парапеты. Щели бездонных рвов-пропастей рассекали подступы ко главным воротам и надвратным башням, и там, на страшной глубине, полыхали неугасимые костры. Отражение Больших Костров Ракота, разводимых перед его троном… Я помню всё это, я побывал на развалинах твердыни моего названого брата — но сейчас представил это всё здесь с особенной чёткостью и яркостью. Я ведь тоже мог отправиться по той же дорожке. Познавший Тьму разве может не последовать за её же Повелителем?

Я не последовал. Тогда я спас себя, как оказалось — и Ракота, хоть и далеко не сразу.

Но что случилось бы, выступи мы тогда вместе? Повелитель Тьмы и Познавший Её же?

И именно в тот миг, паря над кипящей огнями бездной, над колоссальным провалом в ткани Бытия, я впервые задумался, а что могло случиться, если б мы тогда объединились и победили. Тогда, без «воли Упорядоченного», без Великого Орлангура, так или иначе, но оказавшегося на нашей стороне? Что если бы мы взяли верх? И армии двух крепостей, двух твердынь, с двух сторон обрушившись на Обетованное, ворвались бы в цитадель Ямерта?

…Долгие столетия моего изгнания я не допускал никаких подобных мыслей. Приказал себе не думать и запретил думать. Я добывал знания, набирался горького опыта, зарабатывая шрамы с ожогами — как видимые, так и нет, я составлял план своей собственной войны, а чтобы было легче — заставил самого себя накрепко поверить, что, даже выступи я в союзе с Ракотом, нас ждало бы неминуемое поражение, и тогда, развоплощённых, со Дна Миров нас не выручил бы уже никто.

Нет, оспорил я себя — я-нынешний, паря над великой бездной.

Сигрлинн. Уничтожив мою Ночную Империю, она уверила весь Совет Поколения, не исключая и самого проницательного Мерлина. А через них — и Ямерта с компанией. Смирилась бы она с нашей карой? Сочла бы её справедливой? Или тоже затаилась бы, составляя хитроумные планы, пока б не выступила в свою очередь? И тогда бы она, не мы, услыхала слова восьмизрачкового дракона: «Вступай во владение, о Новая Богиня!» Хотя нет, мы бы, скорее всего, тоже удостоились титула, подобно тому, как стал Новым Богом освобождённый мною Ракот.

Но насколько б всё тогда обернулось по-иному! И Сигрлинн не оказалась бы в плену у брандейцев, и ей не пришлось бы вести долгую и отчаянную двойную игру, будучи частью Западной Тьмы Эвиала! И, наверно, не был бы призван Неназываемый…

Я поймал себя на том, что ни на миг не усомнился ни в самой Сигрлинн, в том, что она и впрямь пришла бы к нам на помощь, ни в том, что ей удалось бы одержать верх в противоборстве с Молодыми Богами. Вместо коричневокрылого сокола над Упорядоченным пронёсся бы феникс, сотканный из чистого пламени. Стало бы от этого лучше? Или хуже? Или всё осталось бы так же?

Но Сигрлинн тогда, в те времена, ещё не было с нами. Здесь смешиваются мои воспоминания с нынешними мыслями. Нынешними — когда уже отгремела битва за Эвиал, слились два мира и Ракот заполучил Ученика, впервые за невесть какую бездну времени. Нынешними — когда вернулась Сигрлинн.

Тогда ничего из помянутого выше ещё не случилось, и саму Сигрлинн я считал потерянной навсегда. И, наверное, оттого затопившие меня горечь пополам с болью я помню посейчас и едва ли когда-то забуду.

И вот былая твердыня Ракота позади, а подо мною раскинулась граница. Я приблизился к самому краю Сущего. Кипящее пространство внизу очень походило на опоясавшие логово Неназываемого огненные вервия, колоссальные, необозримые океаны новосотворённой пустоты, что ежесекундно гибли в ненасытной утробе вечного чудовища.

И, наверное, именно тогда я впервые подумал — а что если в один прекрасный день Источники магии иссякнут? Что если и Урд, и источник Мимира, и даже неистовый Кипящий Котёл пересохнут, покажут дно? Нет, невозможно, немыслимо, тотчас оборвал я себя; магия, её потоки и ветры даруют жизнь всему в Упорядоченном, они не могут ни утихнуть, ни исчезнуть. Они вечны и постоянны. То, что остановит их, прекратит и существование всего живого в обитаемой Ойкумене.

…Я отогнал недобрые помыслы. Забота Бога — беспокоиться обо всём, даже о невообразимом. Буйство стихии, ярость материи, не знавшей властных рук Древних Богов, завораживали; быть может, именно тогда я стал чуть лучше понимать поклонявшихся Хаосу: не всех их манили лишь обещаемые им сила, власть, могущество или богатство. Кто-то следовал и просто за необузданной красотой, хотя таких, конечно же, было ничтожное меньшинство.

Исполинский протуберанец, золотисто-оранжевый, весь из холодного пламени, выметнулся на тысячи лиг у меня под ногами, словно язык жадного и вечно голодного чудовища облизывал всё вокруг в поисках добычи. Насколько мог окинуть глаз — и простой, и божественный, — простирались океаны неоформленной, невоплощённой материи. Магия водопадом обрушивалась на складки Сущего, заставляя грубую тварную плоть Упорядоченного светиться и пылать, не рождая жара, многоцветным ледяным огнём.

Заворожённый, я стоял — хотя правильнее будет сказать «висел», — не в силах оторвать взгляд от первозданного буйства стихии. Казалось, лишь мгновения протекли с того момента, как Творец развёл незримые ладони, и во всём Упорядоченном до сих пор бушует изначальный огненный шторм, где в безумии пламени гибнут остатки Хаоса, и рождается новое, новая ткань бытия, что впоследствии сделается мирами и Межреальностью.

Упорядоченное не застыло, оно не неизменно. Есть в нём до сих пор кипящие первозданной силой и нерастраченною мощью области, где первобытная магия бьётся в стены незримой клетки, готовая излиться в Хаос, отбросить его ещё дальше от обитаемых пределов.

Наверное, в тот самый момент я воочию представил себе, как скопленная Упорядоченным сила прорывается в безбрежный Хаос, сметает возведённые преграды, преображая первозданную ткань сущего, сотворяя на её месте… что?

Ведь именно так, замерев, думал я, растекались по Хаосу огненные волны первого мига творения. Им не было преград, и сами лорды Хаоса бежали — в ужасе, если только они способны испытывать ужас. Пылающая сила, огонь Творца, один-единственный ослепительный миг, когда Он создал Упорядоченное — и на эоны времени Хаос отступил. Отступил, проиграв битву, но в надежде выиграть войну, вернув утраченное обратно в своё бездонное лоно. Ни зачем, ни для чего, просто потому, что такова его природа. Таковы его повелители, которых никто и никогда не видел.

Так я стоял долго, заворожённый открывшимся. Упорядоченное всё ещё молодо, думал я. Оно способно изменяться, способно преображать не только себя, но и окрестный Хаос. Оно выстоит, выдержит — если только не окажется подточено гнилью изнутри.

А гниль испокон веку выжигали огнём. Первозданным.

«Повелитель Хедин».

Негромкий и спокойный голос, возникший в сознании, заставил срочно свивать в тугую глобулу вокруг себя вольные потоки магии. Никто не знал, что я здесь. Никто не мог подобраться ко мне незамеченным, а если смог — плохо моё дело.

Вокруг — никого, одно лишь буйство исходной стихии.

«Повелитель Хедин позволит приблизиться?»

Звучал язык моего Поколения, язык Истинных Магов, на котором говорили наши учителя и наставники.

«Кто вы?»

Я искал. Спирали силы стремительно разворачивались, пронзая видимое и невидимое, проникая в потайные складки Межреальности; Истинный Маг Хедин, наверное, никого бы не обнаружил, но Бог Равновесия Хедин — увидел.

Семь призрачных фигур, отдалённо напоминавших человеческие. Они существовали и здесь, и там, и в вещественном мире, и в пространстве духов; мне ещё никогда не попадалось ничего подобного.

«Мы просто живём здесь, — последовал ответ. — И очень, очень давно не видали в наших пределах никого, подобного тебе».

«Откуда вам известно моё имя?»

«Всё Упорядоченное знает тебя, о Новый Бог. Оно само назвало нам тебя».

«Кто вы?» — повторил я.

«Мы те, кто есть, — терпеливо ответили мне. — Немногие, кому ведомо о нашем существовании, зовут нас ангелами огня. У нас нет иных слов для самих себя. Мы обитаем здесь, в первозданном пламени. В месте, что хранит память о руках и разуме Творца. Мы помним первые мгновения мира. И, когда настанут его последние мгновения, мы примем его предсмертный вздох».

«Зачем? — резко спросил я. — Если исчезнет Упорядоченное, кому важны его „предсмертные вздохи“?»

«Тому, что придёт на смену», — последовал невозмутимый ответ.

«Что же может прийти на смену?»

«Мы не знаем. Но верим, что придёт, иначе всё существование лишено смысла, а Творец не мог не вкладывать смысл в наше бытие».

Про себя я подумал, что смысл в наше бытие мы вкладываем исключительно сами, но «вслух» ничего не «сказал».

«Мы здесь, чтобы поклониться тебе, повелитель Хедин».

«Поклониться? Зачем? Во-первых, вы впервые меня видите, а во-вторых, поклонение чуждо и мне, и моему названому брату».

«Пламя несёт вести быстро. О случившемся мы узнаём почти сразу. Твои деяния поистине вызвали нашу признательность. Мы не кланяемся, унижая себя. Мы кланяемся, выказывая уважение».

«Я польщён».

«Есть многое в Упорядоченном, повелитель Хедин, что способно удивить даже тебя».

«Я никогда не претендовал на всезнание».

«Вот поэтому-то мы и решили представиться тебе».

«Благодарю. Но…»

«А теперь мы уйдём, повелитель Хедин».

«Постойте!»

«Мы встретимся, повелитель Хедин».

Одиночество. Мои собеседники растворились, ушли из реальности — словно их тут никогда и не было.

Кто они? Иные, не призраки и не духи, не существа из плоти и крови. Обитатели изначальной стихии, островка первичного Упорядоченного, быть может, самые древние его жители.

Я не успел расспросить их ни о чём — они ушли безмолвно, как и многие другие, почти всесильные в строго отмеренных им пределах. Создавшие свой «тихий» мирок — или пространство, но отгородившиеся от прочего, отказавшиеся от деяний в Упорядоченном, избравшие стезю «хранителей» не совсем понятно чего.

Что ж, они поклонились мне, принесли оммаж, но, само собой, до строго отмеренного предела. Если случится настоящая гроза и в бой отправятся все до единого мои подмастерья, на помощь этих созданий рассчитывать не придётся.

По крайней мере, честно.

Я никогда никого не уговариваю. Кто страшится боя или считает себя выше этого, кто уверен в собственной неуязвимости или неприступности собственной крепости, неважно, воздвигнутой своими усилиями или дарованной стихийными силами — пусть они пребудут в покое, непотревоженные. А вот их обиталище, признаюсь, занимало меня тогда куда больше.

Вместилище изначального огня. Того самого, что я пустил в ход, когда на Хединсее пришлось отражать натиск Дальних. Но тогда я вынужден был пробиваться к его областям, крушить и сминать пласты реальности страшным молотом — по подсказке Сигрлинн. Пламя Неуничтожимое, пылающее в самой глуби сущего; я едва достиг его в последний миг, а тут — поглядите-ка! — его целые моря и океаны. И не сказать, что оно «скрыто», вовсе нет: приходи любой, приходи и смотри, если дойдёшь. И бери, если сумеешь взять. Или удержать.

О пользе, как говорится, пеших прогулок после обеда, подумалось мне.

Я долго ещё не мог прийти в себя. Хотелось, конечно, заполучить это пламя с собой, носить при себе; и, наверное, Истинный Маг Хедин не преминул бы так и поступить, найди он более-менее надёжный способ сохранить это сокровище.

Истинный Маг, не бог Хедин.

Бог, не устающий задаваться вечным вопросом: «Что же такое настоящая божественность?»

Я ничего не взял из пламенной купели. Пусть всё пребудет так, как оно есть.

И пусть никогда не потребуется мне ломать и крушить плоть Упорядоченного, силой вырывая это пламя из его лона.

* * *

Миновало время. Кончилась и мирная передышка — в конце концов, она далеко не вечность, которая, как мы знаем, тоже имеет обыкновение проходить слишком быстро.

Я не забыл об удивительных созданиях. Рассказал о них Ракоту, брат подивился и, со свойственной ему горячностью, тут же отправился туда. Вернулся он непривычно задумчивый, не похожий сам на себя.

— Они говорят, брат, что у них есть дар для тебя.

— Дар? — удивился я. — Мне они сказали, что не желают никак втягиваться в наши войны.

— Они и не втянутся, если я верно их понял. Однако они просили — покорнейше просили, очень вежливые! — передать, что ты можешь при нужде почерпнуть силы в их пламени.

— Очень любезно с их стороны, — хмыкнул я. — А вот почерпнуть сил… Пока не требуется, брат.

— Лучше б и не потребовалось, — буркнул Ракот. — Слишком уж памятен тот день. Ведь если б не то пламя…

Брат щадил мои чувства. «Если б не Сигрлинн, указавшая нам дорогу к нему», — следовало б ему сказать.

— Я обдумаю. — Ничего не переделаешь, Хедин, Познавший Тьму, и боль, что всегда с тобой, не должна помешать исполнить главный долг.

И я обдумал. Пламя Неуничтожимое, первый дар Творца новорождённому Упорядоченному, что мне пришлось вырывать с мясом и кровью, лежало у ног, словно прося — возьми меня, используй!

Прошло ещё долгое время, пока я не додумался, пока не выстроилась система заклинаний, больших и малых, и пока великое Пламя, свирепое и неукротимое, замерцало мириадами мелких искорок-звёзд, складываясь в лёгкий, почти невесомый меч.

Я всегда любил оружие. Я с гордостью носил Чёрный меч, подарок Ракота, пока не вернул заветный клинок названому брату после нашего бегства со Дна Миров; до сих пор памятно, как мы с Хагеном добывали ему Голубой Меч у БогаГоры. Но своего меча так и не сотворил, может, потому, что главным для меня всё равно оставались заклятия, а мечи, копья, шпаги и прочее — не более чем красивое дополнение к настоящему оружию.

Но на сей раз всё вышло по-иному. Сотканный из множества крошечных звёздочек, в каждой из которых пылала частичка Пламени Неуничтожимого, он получился на славу. Я редко горжусь созданным, но на сей раз испытал нечто похожее. Раздробить и разъять, казалось бы, неразнимаемое и вновь соединить, уже по-другому. Извечный принцип, однако, далеко не всегда справедлив для высшей магии. Разъятое, подобное живому телу, умирает. Некромант может заставить части трупа и даже целый труп обрести отвратительное подобие жизни, но не воссоздаст её исходность.

Звёздный меч лежал передо мной, неярко перемигиваясь бесчисленными огоньками. Я вытирал честный трудовой пот, чувствуя себя каким-нибудь гномом из Подгорного племени, только что отошедшим от горна и наковальни.

И, сотворив его, я не мог не отправиться обратно, на самый край Упорядоченного, к огненной купели и её неведомым хозяевам, не пожалев ни времени, ни безжалостно брошенных дел.

Они появились. Незримые, но присутствие их я ощутил тотчас.

«Носи наш дар, повелитель Хедин. Он привычного тебе вида — клинок, или меч, как вы его называете. Пусть это станет знаком нашего почитания Новых Богов и символом нашей верности. Мы не покидаем нашу Купель, мы не сражаемся ни на чьей стороне, но наш дар, хочется верить, поможет тебе».

«Благодарю».

Я не стал спорить. Если хотят считать созданный мною звёздный клинок своим «даром» — пусть считают. Лишь бы не стали подручными у Дальних.

«Мы знаем — Новый Бог недоверчив. Будучи вынужден сражаться во многих битвах, он богат врагами. Подвергни наш дар испытанию, какому возжелаешь. Но помни о нём»

Не могу сказать, чтобы это мне особенно понравилось. Таинственные обитатели пламенной купели не имели никакого отношения к моему клинку. Каким ещё «испытаниям» я должен его подвергать?

Но спрашивать, разумеется, несовместимо с достоинством Бога.

Больше я не приходил к огненной бездне, к исполинской пламенной чаше. Пусть её обитатели пребудут в покое; а мы, Боги Равновесия, постараемся, чтобы она таковой и осталась.

О той встрече остался напоминать лишь звёздный клинок на стене моего оружейного покоя.

…Ракот, осмотрев меч, одобрительно-хмыкнул.

— Хорош, спору нет. Но мне как-то уж мой старый роднее. — Он подбросил и ловко поймал Чёрный меч за эфес, словно тот ровным счётом ничего не весил.

Я промолчал. Смотрел на своё создание и невольно думал об испытаниях, упомянутых хозяевами пламенной купели.

Что-то подсказывало мне, что проверить новое оружие в деле мне доведётся уже совсем скоро.

Так бывает всегда. Предчувствие, предвидение, прозрение. Дрожания незримых струек, тончайших нитей пронзающей всё Упорядоченное животворной силы — и мы, Новые Боги, обязаны почувствовать боль, или страх, или гнев, или тревогу. Упорядоченное выбрало нас, выбрало нас — что это значит? Выбрало, просто потому, что иначе Оно могло закончить своё существование в утробе Неназываемого? У созданного Творцом обитаемого космоса не осталось иного выхода?

На что способен этот клинок, сотканный из частиц Пламени Неуничтожимого? И какую цену потребует заплатить за это безжалостный Закон Равновесия? Я не «не верю в случайности», я знаю, что никаких случайностей не бывает. А уж стоит ли за каждой из них чья-то воля или слепые законы — другой вопрос.

Книга первая ПАМЯТЬ ПЛАМЕНИ

Глава I

Хедин, Сигрлинн, Ракот

Подброшенный сильной рукой булыжник взлетел вверх, под самый потолок, к пересекавшим его тёмным балкам, покрытым причудливой резьбой, острыми арками, маленькими шпилями и головами высунувших языки горгулий.

Дзинь!

Чёрный клинок пронёсся сквозь подброшенный камень, рассёк его надвое с такой быстротой, что две половинки так и летели вместе, словно и не случилось стремительного удара.

— Не злись, брат.

Ракот резко повернулся, проделав мечом сложную восьмёрку.

— Как же тут не злиться? — Клинок мелькнул ещё раз и ещё, обратив падающий вниз разрубленный булыжник в пригоршню каменной пыли.

— Мы победили, — напомнил Хедин, Познавший Тьму. Напомнил в бессчётный раз.

Сквозь стрельчатые окна пробивался свет, свет не какой-то отдельной звезды, но самого Упорядоченного. Цитадель Хедина, так же как и погибший от рук Дальних замок, возвели на огромной скале, плавающей в бескрайнем океане Межреальности. Новый Бог всем прочим жилищам предпочитал именно такие — если не считать его скромного дома в Обетованном, неподалёку от источника Урд, но там Познавший Тьму останавливался, лишь когда требовалось какое-то вмешательство в дела подмастерьев.

Многоцветный витраж изображал сошедшихся в смертельной битве дракона и единорога. Казалось бы, могучее крылатое создание, изрыгающее потоки истребительного пламени, легко возьмёт верх над белым тонконогим конём с золотистым витым рогом в середине лба, однако единорог держался молодцом. Придавив одним копытом чёрное драконье крыло к земле, он направлял свой рог прямо в разверстую пасть чудовища, и вокруг золотых извивов уже вспыхнуло радужное сияние, предвестник последнего смертельного удара.

Сигрлинн, волшебница Сигрлинн в облегающем белом платье до пят стояла, замерев, перед витражом, вскинув левую руку и опираясь ею о край оконной рамы, правую, согнутую в локте, чародейка заложила за спину.

— Никогда бы не подумала, что Познавший Тьму потерпит в собственном кабинете столь явную аллегорию Её поражения!

— Подарок альвов, — с некоторым смущением буркнул Хедин. Прищёлкнул пальцами — в огромном камине забушевало пламя.

— Интересно, кто же здесь единорог? — в голосе Сигрлинн прорезалось едва уловимое лукавство. — И кто дракон?

— Давай ты у нас будешь единорогом, сестра? — выпалил Ракот, пряча чёрный меч в ножны. — Согласна? Будем считать это изображением твоей победы над Западной Тьмой вообще и брандейскими предателями в частности.

— Не сердись. — Она качнула волной волос, оттолкнувшись от стены. — Не сердись, брат.

— Как?! — вскинулся Ракот. — Как мне не сердиться, не яриться, не негодовать?! Какой-то смертный колдунишка… нас с Хедином… едва не…

— «Едва не» не считается. — Сигрлинн остановилась рядом с кипятящимся Ракотом, коснулась его плеча. — Это не гладиаторские игры, где порой если бьются не до смерти, то считают удачные удары каждого из бойцов.

— Как это «не считается»?! — возмутился бывший Владыка Тьмы. — Не надо повторять, что мы, мол, победили. Ещё раз, говорю снова и снова — какой-то смертный чародей нашёл способ заключить нас в… темницу, скажем так. И мы ничего не могли сделать!

— Но мы сделали, — негромко возразил Хедин. — Ты сам и сделал. Ты и твой Ученик.

Ракот недовольно дёрнул плечом.

— А если бы Императора Мельина там не оказалось? Нас спас слепой случай, брат. Везение, сестра.

— Нет, — покачала головой Сигрлинн. — Здесь не бывает ни случайностей, ни везения, Ракот.

— Не понимаю, — проворчал тот. — Колдунишка спеленал нас, словно младенцев. И мы…

— Где тот «колдунишка» теперь? — перебила Сигрлинн. — Как и чем он кончил?

Владыка Тьмы шумно засопел. Ракот до сих пор не мог смириться с тем, что почитал унижением.

— Ну, хорошо, — наконец проворчал он. — Хотите считать это невиданной победой — считайте. Но что если удавшееся одному умнику повторят и другие? Где его записи, архивы, где его секреты? Вы уверены, вы оба, что он не оставил какой-нибудь «Книги уловления богов» с подробными описаниями? И что если всё это угодит в руки ещё большему хитрецу? Ты уверен, брат, что мы выпутаемся и в следующий раз? А если выпутаемся, то какой ценой? Ненавижу быть дичью. Всё свободное бытие своё оставался охотником. Даже тогда, при последнем штурме, когда Ямерт с братьями и сестричками рушил стены моей цитадели. Почему ты молчишь, Хедин? Ты, мастер хитроумных планов и комбинаций? Отчего замкнул собственные уста, как сказал бы какой-нибудь бард?!

Всё время, пока длилась горячая тирада Ракота, Познавший Тьму молча просидел, не шевелясь и глядя на огонь.

— Хаген в Долине Магов, ты знаешь, брат. Он досмотрит.

Судя по всему, Ракота это не слишком убедило.

— Чего ты опасаешься, Хедин? Почему нельзя просто явиться в Долину, выбить двери в жилище этого самого Игнациуса, после чего предать огню все и всяческие свитки, что там окажутся? Никто не погибнет, никто не пострадает. Зато мы избавимся…

— Мы не избавимся, брат. — Сигрлинн глядела на Ракота мягко и сочувственно. — Что смог сделать один смертный чародей, повторят и другие. Рано или поздно.

— Значит, надо давать отпор!..

— Кому? Ты станешь охотиться за всеми мало-мальски сильными магами Упорядоченного? Боюсь, даже Ракоту Восставшему, в зените его могущества, со всеми Тёмными Легионами это оказалось бы не под силу.

— Ракоту Восставшему — быть может, — не сдавался бывший Владыка Тьмы. — А Новому Богу Ракоту — так очень даже, особенно если поможет его брат Хедин, тоже Бог, по счастливому совпадению.

— Ты серьёзно? — Сигрлинн упёрла руки в боки. — Следить за всеми магами Упорядоченного?

— Нет, конечно, — нехотя буркнул Ракот. — Но хотя бы за теми, что лезут в запретные области! Их-то заклятия мы благодаря Читающим можем расшифровать? А для того чтобы знать, что именно мы должны искать, нам и нужен архив Игнациуса. Причём немедленно. Пока на него не наложил руки кое-кто ещё.

— Я бы не доверял так уж безоглядно Читающим, — напомнил Хедин. — Ты забыл?

— Ничего я не забывал! Но даже если у нас и появились подозрения, что-то из их сведений мы можем использовать? Особенно если не ставить их в известность, зачем нам всё это нужно!

— У меня есть план получше. — Хедин по-прежнему глядел в пляшущее пламя.

— Планы Хедина… дело становится интересным, — хмыкнул Ракот. — Шучу, брат.

— Я знаю, — невозмутимо отозвался Познавший Тьму. — Но я, если честно, полагал, что никуда нам врываться и ничего жечь не нужно. Напротив. Предпринять стоит, мне кажется, прямо противоположное. И Хаген тут окажется поистине незаменим.

Уголки губ Сигрлинн чуть дрогнули. Лёгкая полуулыбка-полуузнавание. «Да, ты такой, мой Хедин», — казалось, говорила она.

— Сгораю от нетерпения, — буркнул Ракот.

— Кто вообще знает, что с нами случилось в Эвиале? Кто знает, что в поисках заклятий, направленных против нас, ему надлежит направить свои стопы в Долину? Сколько уже столетий она существует, а доселе никаких мятежников, восстающих против нас, там не появлялось. Игнациус первый.

— И должен остаться последним!

— Совершенно с тобой согласна, брат. Но посуди сам, если такие заклятия оказались возможны, не исключаю, что и наши… недруги не преминут ими воспользоваться.

— Читающие! — глаза Ракота сузились.

— Совершенно верно. Всё, сотворённое Игнациусом Коппером, запечатлено в их шарах.

— Уничтожить! Немедля!

— Как ты убедишься, что уничтожил именно то, что надо? Мы, хоть и зовёмся Богами, всезнанием не наделены, если ты забыл, брат. А Читающие обожают торговаться, — уронил Хедин, глядя на чародейку.

— Гррр… — вырвалось у Ракота.

— Воистину. Насколько ж проще всё было в твою бытность простым Повелителем Тьмы, верно, брат?

— Повелителем, но отнюдь не простым, — буркнул Ракот. — Впрочем, неважно. Что ты задумал, Хедин? Что нужно сделать в Долине?

— Можно, я скажу? — Сигрлинн сделала шажок вперёд, наклонив голову и лукаво глядя на братьев — ни дать ни взять первая ученица, отлично знающая урок. — Я скажу, а Хедин меня поправит, если что.

Познавший Тьму и Ракот переглянулись.

— Так можно? — Ни дать ни взять послушная жена.

— Можно, — наконец проговорил Хедин с осторожной улыбкой.

Сигрлинн улыбнулась в ответ и заговорила.

* * *

— Всё-таки это загадка. — Она жмурилась, переливая радугу из ладони в ладонь. — Мы способны стать ветром и огнём, водопадом и скалой, можем вспыхнуть звёздами и обернуться темнотой…

— Но? — Он тоже улыбался, и алая полоска в радуге вспыхивала бесчисленными искорками.

— Но остаёмся в человеческом теле. Любим друг друга — совершенно как люди. Ну, почти что как. — В улыбку чуть добавилось лукавства.

— В Голубом Городе мы, помнится, занимались этим, как говорится, на семи ветрах… — Он сощурился, вспоминая.

— И сами обращались в два вихря, — добавила она, садясь на постели. Подтянула колени к подбородку. — Как только не чудили… Но чувства… были чувствами магов. А нам надо было понимать других. Понимать, Хедин, понимать без остатка. Потому-то мы всё равно и пришли, — кончики пальцев коснулись его лба, — всё равно пришли вот к этому. К бисеринкам пота. К сбившемуся дыханию. К тому, — она стрельнула глазами, — что кричишь от счастья. Хотя, надо признаться, тут мы малость сжульничали.

— Это как?

— Чувствуешь всё куда острее, чем обычные смертные, — хохотнула она.

— Ай, коварные!

— О да. Мы, повелители стихий, мы, возводившие Голубой Город, сжульничали. Ужасно, да?

— По-моему, прекрасно. — Он смотрел на завиток волос возле её уха, вьющийся, словно весенняя лоза. — Кем я был без тебя всю эту бездну времени? Сам не пойму…

— А ещё там были бабочки, — вдруг вздохнула она. Радуга вырвалась из её ладоней, вспорхнула к потолку дивным многоцветным чудом. — Я забыла, когда творила их последний раз…

— Едва ли. Когда мы… когда я… в общем, ты выпустила мне вслед целое их облако. Я думал, будет молния.

— Хотела, — фыркнули в ответ. — И следовало бы, по твоим делам.

— Ну, знаешь, мне тогда тоже надоело, что…

Она звонко расхохоталась, откинулась на подушки, звонко хлопнув себя по коленкам.

— Ах, милый мой, милый. В этом ты точно никогда не изменишься. Ты ни за что не уступишь мне в споре. И знаешь что? — Она потянулась к нему. — Мне это нравится. Теперь нравится, я имею в виду.

Он смотрел и улыбался, поддерживая игру. Игрой было всё, от «мне тогда тоже надоело» до «ни за что не уступишь мне». Они оба знали это.

— Почему это? — Ещё было рано заканчивать.

— Дорогой мой, ты можешь Познать Тьму, но женщин ты не познаешь никогда. Даже такую простушку, как та бедная Кера. Огненная Дева, помнишь?

— Гм. — Они оба улыбались. — Ну, помню, помню такую. Но ведь я уже объяснял…

— Да-да. — В васильковых глазах прыгали смешинки. — Я помню. Ты замечательно всё объяснил. Я уяснила — всё огромное значение той стратегической операции, чьё успешное завершение настоятельно требовало присутствия вышеупомянутой Керы в твоей постели… Как же я люблю, когда ты вот так улыбаешься, чуть виновато, — вдруг сообщила она. — И потому я даже не ревную к этой бедной Гелерре, влюблённой в тебя по уши.

— Гелерра? По уши? Ты не понимаешь, она боготворит… то есть любит меня как бога, а вовсе не…

— Дорогой мой, влюблённую в тебя гарпию, или эльфку, или иную смертную, равно как и бессмертную, я различу с первого взгляда и за тысячу шагов, — фыркнула она. — И притом совершенно не прибегая к магии. Достаточно посмотреть, какие взгляды та на меня бросает, когда думает, что я не вижу.

— Сигрлинн. Ну о чём ты? Гелерра — одна из лучших, верна, отважна, знает и чувствует искусство боя…

— О. Прости, — вдруг посерьёзнела она. Улыбки нет, глаза прищурены. — Ты не можешь допустить, чтобы так говорили бы, тем более за спиной, об одной из лучших твоих подмастерьев. И за это я тебя тоже люблю. Ты защищаешь своих. Всегда и от всех… Ой! Так. Ну, пожалуйста, не надо…

— Я не защитил тебя, — его скулы закаменели, брови сдвинулись. — Не защитил.

Она вздохнула, перекатилась к нему поближе, прижалась, потёрлась лбом о лоб.

— Не вини себя, — попросила. — Ты всегда был мужчиной. Настоящим мужчиной. Простым и бесхитростным. А я… я стала врагом. Хотя на самом деле, зная, что не смогу встать рядом с тобой, постаралась, по крайней мере, уберечь от ярости Мерлина и гнева Ямерта. И мне это удалось!

— Неужто я такой бесхитростный? — вздохнул облегчённо он и чуть улыбнулся.

— Ах, Хедин, Познавший Тьму, ну конечно же! Ты составлял многоходовые комбинации, разоблачал происки врагов, однако не смог разгадать даже простейшей из моих задумок.

— Например?

— Да взять хотя бы всю историю с Ночной Империей… Ну, чего ты хмуришься? Мог ведь закончить как Ракот, развоплощённым и на Дне Миров. Мерлин был тогда страшно зол, я даже понять не могла — отчего.

— Наверное, предвидел, чем кончится всё это дело.

— Едва ли, тогда бы он добился изменения Закона о Неубийстве ещё тогда.

— Мерлин, видишь ли, в таком случае наверняка полагал…

Она зажала уши, мотнула головой — локоны вразлёт.

— Не хочу. Не желаю про него. Когда-то я верила, что он прав, а ты нет. И мне до сих пор больно.

Он медленно протянул пальцы — они словно не хотели, боялись распрямляться, будто считая себя недостойными коснуться гладкой, шелковистой её кожи.

— Пусть твоя боль на меня перейдёт, — он наконец притронулся к её плечу. — Знаешь, когда мы с Ракотом хоронили Мерлина в Мельине, к нам явился Спаситель.

— Что-о?! — она рывком села на постели. — Спаситель? Сам? И…

— Спаситель. Сам. И ничего. Благословил могилу и прошёл мимо. Ракот пытался, наверное, Его вызвать, но тот даже не повернулся.

— Я боюсь. — Сигрлинн спрятала лицо в ладонях. — Каждый раз, когда… упоминается этот.

— Я тоже, — вздохнул он, обнимая и привлекая к себе. Как же дивно пахнут её волосы, и как я мог жить без их запаха, без того, чтобы чувствовать, как они скользят и щекочут шею? — А тот случай так и остался загадкой. Чего Он хотел? Для чего появился? Потом, в Эвиале, мы встретились вновь, но там всё вышло до обидного просто. Ракот схватился с ним, не преуспел, и только потом, когда ударили все вместе…

— Милый мой, — руки обвились вокруг его шеи, — давай сейчас ни о чём больше не будем, ладно?

— Ладно… — Тепло в груди, тепло и покойно. Несмотря ни на каких Дальних и Спасителей. — Я просто был половиной без тебя.

— Я тоже. И я всегда это знала.

— Даже когда мы, гм, слегка не поняли друг друга в Джибулистане?

— Конечно. Как же могло выйти иначе? — Она потёрлась носом о его ухо. — Но ты должен был сделать шаг.

— Должен был?

— О, о, как бровь-то поднялась! — меж слов проскочила смешинка. — Ты «должен» только одному-единственному… Чуть не сказала «человеку»… Ты должен только самому себе. Друг без друга мы просто шли вниз. Всё глубже и глубже. Всё ближе и ближе к Хаосу, — она содрогнулась, улыбка погасла.

— Ты побывала там, куда мне никогда не добраться… — пробормотал он. Руки его обняли тонкие плечи, прижимая её к себе извечным жестом мужчины, мужа, заступника.

— Когда-нибудь я всё расскажу, как там оно было, — посулила она, глядя в сторону. — Знаешь, как вспомню — а тебя рядом нет, — так плачу. Словно брошенная белошвейка.

— Всемогущие Древние, да почему же «белошвейка»?! И с чего ради «брошенная»?!

Уголки её губ слегка дрогнули — в грустной улыбке.

— Обычно героини слезливых девичьих сказок — именно белошвейки. Во скольких мирах побывала, а несчастнее белошвеек никого, наверное, и не найти. Но я тебя туда не пущу. Нечего тебе там делать, милый мой…

— Где? Возле несчастных белошвеек?

Наконец-то улыбнулась по-настоящему. Боль уходила, пряталась где-то в глубине души; но оттуда я её изгоню всё равно, пообещал сам себе Познавший Тьму. Рано или поздно.

— Возле белошвеек тем более нечего! Нет, дорогой мой Хедин, Новый Бог и всё прочее, умирать я тебе не позволю. Хватит того, что умирала я.

— Хорошо-хорошо. Давай тогда просто ничего не говорить?

— Я всё ждала, когда ты, наконец, предложишь, — глаза её лукаво сощурились — за миг до того, чтобы закрыться, когда они оба забылись в поцелуе.

* * *

— Никогда не понимала, как ты вообще жил без меня, — фыркнула Сигрлинн. Скрестив руки на груди, она стояла возле узкого стрельчатого окна парящего замка. — У тебя же тут даже кухни считай что и нету!

— Уж не решила ли ты взяться за стряпню?

— Когда-то я это делала неплохо! — отрезала Сигрлинн, окидывая суровым взглядом пустой покой, где не было ничего, кроме нескольких грубо сколоченных столов да огромного очага с вертелами.

— Ну… да, — признался Хедин. — Но, знаешь ли, положение Бога всё-таки имеет свои преимущества.

— Какие это? Птицы небесные в клювах своих доставляют тебе амброзию и нектар?

— Э-э-э… н-нет. Обычно у меня кашеварят гномы.

— Что-о?! Гномы? И ты ешь их стряпню?

— Чем она тебе не угодила? Еда простая, без изысков, но вполне. Пиво, опять же.

— И гномояд!

— О, и ты о нём наслышана? Да, гномояд. Но пропустить стопку для аппетита…

Сигрлинн в шутливом ужасе зажала уши.

— Слышать ничего этого не хочу! Помню, у тебя… всё поустроеннее было.

— Там эльфы старались, — вздохнул Познавший Тьму. — Как им откажешь?

— Главное, чтобы ты не «не отказывал» бы эльфкам, — засмеялась она. — А здешними делами я займусь. У нас ведь это в крови.

— Что именно?

— Наводить порядок! И не закидывать в рот на бегу чего попало.

— Си, видишь ли, просто это тело, как ты знаешь…

— Знаю. Но раз уж мы сохранили, гм, удовольствия одного сорта, почему бы не сохранить и другие?

— Это тебе Ракоту надо сказать.

— Ну да. И он, войдя в роль варвара, будет жарить над огнём кабанью ногу, насадив на собственный меч!

— А как надо? — робко осведомился Познавший Тьму.

— Скоро узнаешь! — грозно пообещала Сигрлинн.

— Мне уже страшно, — улыбнулся он.

— Истинная волшебница на кухне — это да, это страшно. Или… постой. А кто я сейчас вообще?

— То есть как? Ты — это ты. Сигрлинн. Моя Сигрлинн.

— Верно. Но не только. Кто я, Хедин? Нашего Поколения больше нет, следовательно, я не Истинный Маг. Меня не избирало Упорядоченное, со мной не говорил Дух Познания, следовательно, я и не Новая Богиня. Кто же я тогда, Хедин? Я, дважды вырывавшаяся из смертных тенёт? Западная Тьма? Прекрасная Дама?

Он остановился, потёр лоб. Помолчал.

— Трудно ответить, не правда ли? — Она смотрела ему прямо в глаза. — Да, никто не может отобрать у меня пройдённое посвящение. Но нет ни Столпа Титанов, ни Молодых Богов. Нет и следующего Поколения. Истинные Маги пали, Хедин. Вернее, ты уничтожил их.

— Я…

— Разве я сказала, что ты был не прав? Прав, стократно. И я жалею лишь о том, что не могла тогда сражаться вместе с тобой.

— Ты — Сигрлинн. Единственная и неповторимая.

— Что неповторимая, я знаю и так. Насчёт единственной не столь уверена. Всякие там Огненные Девы…

— Забудь о них. Серьёзно.

— Постараюсь, — фыркнула она. — Но дело не в этом. После того как мне удалось вырваться и я обрела себя, я так и не могу понять, кто же я. Кроме того, что я — твоя жена.

Познавший Тьму улыбнулся.

— Это самое главное.

— Разумеется! — отмахнулась она, но улыбку спрятать всё равно не успела. — Помнишь, когда-то мы заставляли весь мир проворачиваться вокруг нас?

— Конечно.

— А теперь мне это просто не нужно. Магия течёт сквозь Упорядоченное, и стоит только протянуть руку… Что это, Хедин?

— Мир мы по-прежнему можем повернуть. — Он смотрел на неё и действительно «не мог наглядеться». — На самом деле Истинные Маги всегда обращались именно к этим потокам. Просто не всегда сами об этом знали. «Поворот мира» — создание местного возмущения в магии, с тем чтобы…

— Узнаю Познавшего Тьму, — усмехнулась она. — Сейчас мы увязнем в головоломных магических формулах и схемах…

— Когда-то ты составляла их куда ловчее меня.

— Именно, мой дорогой. Вот потому-то я тебя и допрашиваю с пристрастием — кто я сейчас? Про Весы я уже наслушалась и теперь хочу знать — кто я на этих Весах?

— Ты умеешь задавать вопросы, Сигрлинн.

— Несомненно! — заявила она. Роскошные волосы воспарили над плечами, словно огненная аура. — Умею. И ещё очень хотела бы получить на них ответы.

— Я… постараюсь. Но для этого, боюсь, нам придётся обойти все три Источника. Начиная с Кипящего Котла и заканчивая Урдом.

— Что ж, если у тебя нету более срочных дел…

— Сигрлинн!

— Шучу, — улыбнулась она. — Я знаю, милый. Кристалл Эйвилль. След Дальних. Спаситель. Быкоглавцы и прочие слуги… то ли Дальних, то ли Падших. Война. Которая, если мне не изменяет намять, «есть вершина человеческого духа и судьбы».

— Надо же. Ты и это помнишь…

— Разумеется. Такое разве забудешь!

— Я же знаю, ты не сердишься по-настоящему.

— На тебя? Я никогда не сердилась на тебя «по-настоящему». Обижалась, да. Плакала — подобно брошенной белошвейке — тоже да. Но не «сердилась». А война… я понимаю, что она идёт. И если ты запамятовал, я хотела бы… подставить плечо. Думаю, если как следует постараться, где-нибудь в Хьёрварде ещё можно отыскать тех, кто хранит наследие Ночных Всадниц.

— А как же Орден Прекрасной Дамы?

Сигрлинн опустила глаза, лицо её потемнело.

— Они погибли.

— Все? Без исключения? Не осталось ни единого?

— Остались… — нехотя призналась она. — Старые рыцари, совсем молодые оруженосцы… Крепость осталась тоже, книгохранилища…

— Но?

— Но я-то уже не есть недостижимый идеал, — покраснела Сигрлинн. — Вот она я. Воплотившаяся. А воплощение не может совпадать с идеалом.

Познавший Тьму уже было открыл рот, готовясь заговорить, — и осёкся. Потому что слова, что вот-вот сорвались бы с его губ, достойны были именно Познавшего Тьму, но никак не Хедина, Нового Бога, обретшего Сигрлинн.

— Но ты не можешь их бросить, — наконец выдавил он. — Они…

— Да. Да. Я знаю. Умерли за меня. И их лица мне снятся каждую ночь. Наверное, из меня никогда не выйдет богини — боги, они ведь обязаны снисходительно принимать жертвы… черпать в этом силу…

— Если это потребуется Упорядоченному — станешь и богиней, — медленно проговорил Хедин. — Ты ведь знаешь, что в Хьёрварде живут и здравствуют наши с Ракотом культы? Что хватает тех, кто нам поклоняется? Народная вера, кто бы мог подумать… наши, гм, подвиги не оказались забыты.

— Вот как? — подняла брось Сигрлинн. — И что же, это распространилось? Ты снисходишь в свои храмы, принимаешь жертвы?

— Не смейся. Бог, зависимый от веры смертных в него, уязвим.

— Но Бог и не может оставить собственных последователей, верящих в него, на произвол судьбы.

— Не может, — вздохнул Хедин. — Мы и стараемся… потихоньку направлять. Чтобы без перехлёстов. Но жрецы всё равно молятся, стараются, как они говорят, «познать волю Познавшего». Народ-то просто верит, как верил и в Древних Богов, а вот жречество… Могут далеко зайти.

— Куда, интересно знать? И что ты с ними вообще делаешь? «Потихоньку направлять» — это как?

Хедин едва заметно усмехнулся.

— Жрецы всегда жрецы, — посетовал. — Все тщатся учить народ, который у них всегда «тёмный». Вот и учат.

— Грамоте?

— Грамота пахарям как раз не нужна, ибо от неё случается смущение простых, неискушённых умов и отпадение от праведного пути.

— Смеёшься?

— Немного. Ибо, по мнению тех же жрецов, именно я, недостойный, сотворил землю, небо и море. А также населил их всеми, кто там обитает.

— Поздравляю, мой Хедин. Ты теперь там наравне с Творцом. А как же при этом Ракот?

— Ну, как же. Ракот есть мой непутёвый младший брат, помогал во всём, но не везде получалось, оттого-то мир несовершенен в отличие от сотворившего его.

— Вот так так! А как же жрецы Ракота? Терпят?

Хедин усмехнулся.

— Считают жрецов Познавшего, э-э-э, слишком задравшими нос и ушедшими в неведомые выси. Мол, по земле забыли, как ходить. Ну, а последние, в свою очередь, считают жрецов Восставшего не шибко умными вояками, которым лишь бы подраться.

— Не могу сказать, что мне это бы очень нравилось, мой Хедин.

— Не волнуйся. Мы их сдержим. А что у них что-то вроде состязания — так оно и к лучшему. Кровь не застаивается от осознания собственного величия. Так что…

— Хорошо, что так уверен, — хмыкнула Сигрлинн. — Не хватало только вашим с Ракотом последователям устроить бойню…

Хедин вздохнул.

— Не устроят, Си. Не дадим.

— И что же, это теперь новая догма — что Хедин, Познавший Тьму, сотворил также всё сущее?

— Есть такое. Хотя нашлись некоторые жрецы, кто в это не верит.

— Неужели?

— Да, есть там такие, особо умные, среди тех же жрецов. Мол, великий Хедин оттого и велик, что неведом, и нам предстоит пройти огромный путь, его познавая.

— Познать волю Познавшего? Это их слова?

Хедин кивнул.

— Вот они-то и могут далеко зайти. Познание Познавшего — удел избранных, для кого не писан закон, вернее, кто сам его устанавливает, а все прочие должны верить в сотворившего всё и вся великого Хедина и дотошно исполнять правила.

Сигрлинн покачала головой.

— В Восточном Хьёрварде всегда жил лихой народ. Уж что-что, а с исполнением правил у них всегда дело обстояло скверно. Ни за что не поверю, чтобы дружины свободных танов почитали бы что-то, кроме лишь силы да боевой удачи.

— Хватает и иных, — вздохнул Хедин. — В общем, эти-то жрецы, что тщатся меня «познать», — кто знает, до чего «дознаются»? Опасно оставлять их на произвол судьбы, наши дорогие друзья Дальние или недобитки-подручные Хаоса могут… подсунуть чего не нужно. Правда, с поклоняющимися Спасителю они не ладят, что уже неплохо. Я, во всяком случае, миры разрушать не собираюсь. И собирать все души мира, словно косарь на лугу, тоже.

— Интересно, — задумчиво проронила Сигрлинн. — А что они могут познать в тебе? И как? Визионерство?

Хедин кивнул.

— Насколько я понял, да. Визионерство.

— А твои собственные последователи? Гелерра и другие? Они тоже поклоняются и «познают»?

— Они не поклоняются. Насчёт «познают» — не уверен. По большей части — возглашают мне хвалы. — Хедин опустил голову. — Благодарят.

— Что же тут плохого? — удивилась Сигрлинн. — Ты дал им всё. Новую жизнь. Свободу. Открыл для них Упорядоченное, их собственные таланты. Они о таком даже и помыслить не могли!.. И что же, ты запрещаешь?

— Нет. Делаю вид, что не замечаю. Свобода воли есть свобода воли, запретить нельзя. Можно только учить, чтобы они видели б больше и больше понимали.

— И они станут благодарить тебя и возносить хвалы с ещё большим старанием. Смертным пусто и страшно без Богов, мой Хедин.

— Смертные способны сами становиться Богами, Си, ты знаешь это не хуже меня.

— Способны. Но не исключительно своей волей. Даже Истинный Маг сделался Новым Богом лишь потому, что так решило Упорядоченное, — не в этом ли ты меня убеждал?

— Убеждал… Но что с того, Сигрлинн?

— То, что я бы не считала это чем-то скверным, мой Хедин. Искренние благодарность и признательность дорого стоят, поверь. Уж я-то убедилась в этом на собственной шкуре. Как вспомню последний бой Ордена, так реву. Навзрыд. Потому что они погибли ради меня — и были при этом счастливы. И всего моего «понимания» с «осознанием» не хватает, чтобы не плакать.

Он подсел к ней, обнял за плечи, и она немедля уткнулась лбом ему в висок.

— Я принимаю это, Си. И тебе придётся принять тоже, если Сигрлинн Великолепной станут поклоняться не только рыцари Ордена Прекрасной Дамы. Мы с Ракотом в своё время тоже не выбирали.

— Не выбирали, — эхом откликнулась она. — Что ж, пока кухня не готова и пока я — непонятно кто, расскажи, кто и где сейчас воюет…

* * *

— Значит, война. — Сигрлинн откинулась в кресле, глядя на плавающую в воздухе многоцветную карту. Огоньки миров, синие, голубые, зелёные, небольшая часть отмечена алым. Некоторые из огоньков соединены подрагивающими тонкими линиями, возле иных разлились кляксы чернильной темноты, три окружены танцующими языками пламени.

И возле самого низа — колышущаяся серая завеса, то вздымающаяся, то опадающая.

— Красиво… — тихо проговорила Сигрлинн. — Даже граница с Неназываемым — и та красива. Ты это специально, Хедин, чтобы не так страшно было?

— Не специально. — Познавший Тьму почти утонул во мраке, стоя возле высокого, тщательно занавешенного стрельчатого окна. — Само получилось.

— Само ничего не получается. — Сигрлинн не отрывалась от причудливой картины подмигивающих огоньков. — Объясняй уж, стратег. Потом займёмся тем, кто я такая.

— Где огонь — там встречный бой. Туда ворвались козлоногие, но это самое простое. Ракот со своими справится. Он ведь возрождает свои легионы, представляешь?

— Постой… Те самые? Тёмные Легионы с большой буквы, с которыми осаждал Обетованное? Демонов? Или монстров, что я видела ещё при Хединсее?

— Именно, — кивнул Хедин. Вздохнул. — Те самые, Си. И монстров, и демонов. Объяснял, что, мол, лучше уж вести в бой чудовищ, чем смертных. Мол, он, Ракот, их один раз уже подвёл и больше не хочет.

— А ты? Ты, Познавший Тьму? Что Она говорит об этом?

— Тьма молчит, Сигрлинн. И всегда молчала. Не Её это дело — говорить. Говорунов и без Неё хватает.

Сигрлинн молча кивнула.

— Прости, я перебиваю. Но я, — она покрутила пальцем в воздухе, — так привыкла в Западной Тьме воевать совсем по-другому…

— Здесь нет тех, кого требуется обмануть, Сигрлинн. Неназываемого не взять никакими военными хитростями.

— Но его не взять и грубой силой, Хедин. Его не победить.

Познавший Тьму кивнул.

— Мы можем только сдерживать его. Долго, очень долго Упорядоченное прикрывал тот самый барьер постоянно творимой пустоты, от всех трёх Источников. Мы скармливали Неназываемому девственное пространство, скармливали с той же скоростью, с какой он пожирал его, и нам казалось, что так пребудет вечно.

— Но равновесие нарушилось, — понимающе кивнула Сигрлинн. — Потому что даже пустую пустоту, прости за такое выражение, надо откуда-то брать. Три Источника очень, очень могущественны, однако и они ограничены, как небеспредельно само Упорядоченное.

— Именно, — кивнул Хедин.

Сигрлинн закинула руки за голову, гибко потянулась, выгибая спину, и Познавший Тьму осёкся. Вот так бы смотрел на неё и смотрел, потому что она — это она, и только друг с другом мы находим полноту и завершённость самих себя.

— Мне приятно, когда ты на меня так смотришь, — промурлыкала Сигрлинн, улыбаясь.

— Сигрлинн… но мы же действительно рождены Истинными Магами. Не людьми, не эльфами или кем-то ещё. Истинными Магами. Существами без…

— Без пола? — хитро сощурилась она. — Нет, Хедин. Всё создаваемое Упорядоченным полярно. Всё имеет свою противоположность. Ты сам это знаешь не хуже меня. Вот и мы, Истинные, — мы изначально делились на две группы. Разве не так?

— Симметрия не всеобща, — покачал головой Познавший Тьму. — Симметрия и равновесие — смерть движению. Недаром источников три, а не два. И не четыре.

— Может, мы просто не нашли четвёртый? Задумывался ли ты об этом, Познавший Тьму?

— Когда ты так на меня смотришь, у меня пропадают куда-то все умные ответы.

— Знаешь, меня это очень радует, — совершенно серьёзным тоном сообщила Сигрлинн. — Но мы сбились. Так что, значит, с новосотворённой пустотой? Порождаемой тремя известными нам источниками?

Она не просто красива, думал Хедин. А может, как раз наоборот, «просто красива». Та единственная простота, к которой я шёл все эоны, подобно простому смертному не подозревая, где она скрыта.

— Неназываемый очень медленно, но отодвигал границу всё дальше и дальше, — признался Хедин. — Особенно когда стал пробивать себе путь с помощью козлоногих и крушить мир за миром не хуже Спасителя.

— И дать ему уйти нельзя… — задумчиво протянула Сигрлинн, вновь вглядываясь в прихотливую игру огоньков.

— Нельзя, — вздохнул Хедин. — Хотя это стало бы наилучшим выходом.

— Но, может, вы с Ракотом ошиблись? Может, Неназываемый и впрямь просто покинет Упорядоченное и мы заживём спокойно?

— Сомневаешься — проверь, — буркнул Познавший Тьму, отворачиваясь, словно обидевшийся мальчишка.

— Не дуйся, — жалобно попросила она. — Кто может ручаться за полную и совершенную точность такого расчёта? Четырёхглазый? Но и он ни разу не сталкивался с подобным. И все накопленные им знания тут бесполезны.

— Что ты говоришь, постой, ведь если есть риск — а он есть, — то допустить подобное…

Она вздохнула.

— Я не спорю с тобой, милый мой, дорогой мой Хедин. Я чувствую расползающуюся язву, поверь мне. Наверняка не столь остро, как ты, но тоже чувствую.

Хедин кивнул.

— Именно что расползающуюся. Медленно по меркам Упорядоченного; но всё равно расползающуюся. А ведь есть ещё и небезызвестные Дальние… с которыми ты, если мне не изменяет память, тоже что-то не поделила ещё в те незапамятные времена.

— О! — По её лицу пробежала тень, меж выгнутых бровей залегла морщинка. — Дальние… вот уж от кого мне всегда становилось не по себе. Зачем они? Для чего они? В чём их суть и в чём их роль?

— И ты для этого решила повоевать с ними? — поддел он.

Сигрлинн усмехнулась, но улыбка почти тотчас погасла, она зябко обхватила руками плечи.

— Тогда они чудились мне везде. Их монастыри… Зелёные кристаллы… Чудовища, подчиняющиеся их приказам… И они сами, невидимые, никогда не вступающие в открытый бой…

— Последнее, что создал Творец, — как они сами отрекомендовались.

— Самомнения им не занимать. — Сигрлинн пожала плечами.

— Так почему вы с ними задрались?

— Им чем-то помешали мои Ночные Всадницы, — отвернулась она.

— Не хочешь отвечать?

— Нет, что ты, — улыбка у неё вышла смущённой и немного виноватой. — Я просто решила, что справлюсь со всем сама. Дальние встали у меня на пути и… оказалось, что так просто их не убрать и не смахнуть. Я тоже была горда, очень горда. Обращаться за помощью к Совету Поколения? Расписаться в собственном бессилии? Кланяться Макрану и Эстери? Никогда.

— Всё настолько просто?

— Ты разочарован, друг мой?

— Немного.

— У меня, конечно же, был план. — Она улыбнулась каким-то давним, глубинным воспоминаниям. — Никто не обращает внимания на Дальних, ну, может, разве что Мерлин, однако о своих изысканиях Совет в известность не ставит. А они копошатся себе, возводят монастыри тут и там, собирают сторонников… Поколению же словно всё равно. Интриги, свои собственные ученики, свои собственные войны… И я взялась за дело, Хедин. Донельзя самоуверенная, без тени сомнений. Особенно… — она вдруг осеклась, виновато взглянула на Познавшего Тьму.

— Договаривай.

— Особенно после победы над Ночной Империей.

— Я не обижусь. — Он сел в соседнее кресло, коснулся кончиками пальцев её обтянутого шёлком плеча. — Ты победила тогда. Это правда. Но что же дальше?

— Дальше ты, в общем, знаешь, — покачала головой Сигрлинн. — Дальним чем-то помешали мои ученицы. Ночные Всадницы. Двоих похитили. Нам удавалось отбить лишь растерзанные, обезображенные тела. Оставшиеся в ответ схватились с адептами Дальних. Началась резня.

— Так-таки и резня?

— Во всяком случае, пощады никто не просил, — Сигрлинн резко поднялась. — Я тоже вмешалась. Честно говоря, это ты меня надоумил, — она ухмыльнулась, поворачиваясь и нацеливаясь указательным пальцем прямо в грудь Познавшего Тьму. — С твоей апологетикой войны как вершины духа и всё такое прочее.

— Это ведь случилось несколько позже, разве не так?

— Сказал ты эти слова мне несколько позже, верно, но нужно совершенно тебя не знать, чтобы о подобном не догадываться. Ты ведь всегда воевал, милый мой Хедин. И твои ученики воевали тоже. Да и сейчас — разве мирной жизнью живут твои подмастерья? Нет, из огня да в полымя, со сковороды на вертел… Но мы с тобой всё-таки ужасно прыгаем. С темы на тему, с военной карты — к Неназываемому и трём Источникам, оттуда — ко мне и Дальним…

— Ты вспомни. Разве не всегда у нас так бывало? Встречались в Джибулистане, в Голубом Городе, хватали друг друга за руки, пили горящую воду и говорили, говорили, говорили, пока звёзды не померкнут…

— Ага… — Она мечтательно прикрыла глаза. — Говорили. Про всё на свете, про новый уголок Упорядоченного, про редкую книгу, про таинственные письмена и поверья, про Древних Богов и Богов Молодых, обо всём… Великие небеса, Хедин, мы же тогда просто не отрывались друг от друга… Разговоры-разговоры, а потом ты на меня набрасывался и принимался целовать или хватал за коленку, словно последний мужлан в трактире…

Её глаза смеялись, и по углам картографического покоя танцевали озорные радужные искры.

— А ты делала страшное лицо, шлёпала меня по ладони и взвивалась к небу золотым вихрем…

— А ты гнался за мною, как это говорится, «чёрным ужасом на крыльях ночи, и кроваво-красный плащ трепетал за твоими плечами»…

— Кроваво-красный плащ — это к Ракоту, он его носит, не снимая, уже невесть сколько эонов… А я просто нагонял туч и мчался следом, собирая все ветра, какие только мог…

— А я потом…

Они застыли посреди комнаты, обнявшись.

— А я потом, — шепнули её губы ему в самое ухо, — помирала от счастья. Потому что ты помирал от того же, и я это читала и сама…

…Они насилу оторвались друг от друга. Слишком долго порознь. Слишком много несказанного и несотворённого вместе — однако даже Новый Бог понимал, что время стремительно ускользает, уходит по капле, что Великая Река неумолимо влечёт их двоих к бурным порогам, за которыми лишь серый непроглядный туман.

Хотя, конечно, заманчиво было б уйти хоть ненамного туда, где время течёт быстро, в Обетованном — день, а там — целый год…

— Вернёмся к карте, — кашлянула Сигрлинн, поправляя волосы. Ей ничего не стоило заставить их принять любой облик одной лишь магией, но какие-то жесты, наверное, вплавлены глубже, чем любое заклятие.

— Вернёмся, — вздохнул Познавший Тьму и повёл рукой вдоль вздымающейся и опадающей, словно грудь тяжело дышащего исполина, серой границы. — Неназываемый наступает. Его логово пухнет, увеличивается, растёт. Медленно, но растёт.

— А где этот его Путь? — Сигрлинн медленно шла среди плавающих в воздухе огоньков, касаясь их кончиками пальцев. — Его ведь нельзя начертать, верно?

— На этой карте — нет, нельзя, — покачал головой Хедин. — Как нельзя начертить русло Реки Времени. И,конечно, эти огоньки — лишь малая толика миров, близких к границе. Я показал лишь важное. Путь пролегает частенько сквозь складки Межреальности, те самые, где, как говорится, «пространство сходит с ума» и где даже мы, Боги Равновесия, бессильны. Там, правда, никого и ничего нет, кроме искажённого, изломанного сущего.

— Ой ли? — сощурилась она. — Вот так всегда думаешь, мол, никого там нет — ан кто-нибудь да найдётся!

— Не найдётся, — покачал головой Хедин. — Мы пытались. Во всяком случае, Путь у Неназываемого выходит рваный и ломаный.

— Но всё-таки часть его нам доступна? — настаивала Сигрлинн. — Что если по нему ударить?

— Мы думали об этом. Но дело в том, что сам по себе Путь никому вреда не причиняет. Причиняли и причиняют козлоногие, возводя его. Поскольку им, как оказалось, требуется нечто вроде Магии Крови, то есть колоссальные жертвоприношения, разрушение целых миров, высасывание их досуха, чтобы возвести очередную лигу.

— А если ты разрушишь уже ими отстроенное? Возвращаться тогда придётся, а миров-то подходящих поблизости уже не сыскать!

— И об этом мы думали. Впрочем, не только думали, но и делали. Мы вообще старались выводить смертных из тех миров, где точно не смогли бы удержаться — и куда успевали им на помощь, — Хедин совсем помрачнел и отвернулся. — Но ты даже не спросила, что такое сам Путь.

— Я догадываюсь, — Сигрлинн неожиданно зябко обхватила себя за плечи. — Западная Тьма, как ты помнишь, состояла не только из меня и брандейцев.

— И об этом мне тоже надо тебя спросить, Си.

— Спросишь, — посулила она. — Но докончим сперва с войной. Что вот это там такое, горящее? Где пламя?

— Три мира. Ничем друг с другом не соединены, они даже не рядом. Два мира совершенно обычны, третий — с особым сродством к магии.

Сигрлинн кивнула.

— Это где без чародейства нельзя даже дышать? Где выжили одни лишь природные волшебники?

Хедин кивнул.

— Твои подмастерья, наверное, все оттуда? Я имею в виду — из подобных миров?

— Нет. Выросшие там не способны научиться ничему новому. Для них магия и в самом деле — как дыхание. Обычный человек сможет дышать чаще или глубже, может затаить дыхание — но огонь он не выдохнет, как бы ни старался. Так и здесь. Преподавать тамошним какие-то иные заклятия — вообще любые заклятия! — нет никакого смысла.

— Вижу, ты пытался, и не раз, — проницательно заметила Сигрлинн. — У тебя взгляд разочарованный до сих пор, стоило тебе об этом вспомнить.

— Именно что… Пытался. Потом бросил.

— Так что же, там сейчас война, в этих трёх мирах?

— Война, Си. Козлоногие напирают. Через лжепророков создаются жуткие предсказания, которые потом оправдываются.

— Но что же твои подмастерья?

Хедин досадливо потупился.

— Не люблю это их прозвище. Сам когда-то придумал, казалось, мол, чего тут такого, подмастерья — они подмастерья и есть. А вот потом как-то стало коробить. Словно не могу дать им всего, чего они достойны.

Сигрлинн легонько вздохнула.

— Понимаю. Ученики, которые не Ученики. Без Зерна Судьбы. Но это едва ли справедливо, мой Хедин. Они пошли за тобой, и они счастливы. Ведь верно?

Он кивнул.

— Да. Они — те, кто пошёл за мной, кто поверил в меня, кто помогает мне. Соратники, но… не Ученики.

— Чем они отличаются от тех, кто создавал Ночную Империю? От тех, кто управлял ею? Кроме Зерна Судьбы?

— Тебе ли спрашивать такое? — удивился Познавший Тьму. — Тебе ли, имевшей многих настоящих учениц, не знать, какую связь меж Истинным Магом и его Учеником рождает принятие такого Зерна?

— Я знаю, Хедин, милый мой. Я знаю. Но кроме этого? Что ещё?

— Их много, — отвернулся он. — Полки. Настоящее воинство. Ученики… их чувствуешь. Они часть тебя, как был частью меня Хаген.

— Прости, — тихонько сказала Сигрлинн. — Я знаю, ты их любишь. И страдаешь, что не можешь дать им того, что давал тому же Хагену и другим, до него. Ох, мы опять о чём-то другом…

— Да, они сражаются во всех трёх мирах, — мрачно сказал Познавший Тьму. — Почти все. Кроме Гелерры, Ульвейна с Аррисом и Арбаза. Эти со своими защищают Хьёрвард. Туда прорываются быкоглавцы, а за ними мне чудятся Дальние.

— Чем я могу помочь? — в лоб спросила Сигрлинн. — Отправлюсь куда скажешь. Могу возглавить…

— Стой, стой, стой, — Хедин поднял руку. На висках его проступил пот. — Зачем тебе туда? Зачем в бой?

— Разве ты забыл? Я буду горда и счастлива, если мне удастся сразиться плечом к плечу с тобой.

— Закон Равновесия… — начал было Познавший Тьму, но Сигрлинн только поморщилась.

— Закон — это для вас с Ракотом. Вы Боги, и Сущее надело на вас эти вериги. А я? Я никто. Или, вернее, я невесть кто, мы это уже обсуждали.

— Неважно, — покачал он головой. — Для Весов твой статус вторичен. Если в рядах моих… моих полков появится некто с твоей силой, равновесие пошатнётся.

— И что тогда?

— Что тогда? Откуда ни возьмись вынырнет какой-нибудь адепт Хаоса, или слуга Неназываемого, или просто безумный маг — если не местный божок — поистине ужасающей силы. Чтобы справиться с ним, нужно или вмешательство нас с Ракотом, или целый полк моих… моих… детей, — наконец нашёлся он.

— Детей… — с непонятной горькой улыбкой покачала головой Сигрлинн. — Ну, пусть детей. То есть маятник начнёт раскачиваться, придётся прибегать ко всё большей и большей силе… верно?

Он кивнул.

— Поэтому проще, лучше… милосерднее оказалось подобное побеждать подобным. Было у нас такое — мятеж, большой мятеж, его в разных хрониках прозвали «восстанием Безумных Богов». Подавлять его пришлось магам, обычным магам из смертных. Они справились. А вот когда мы с Ракотом вмешивались напрямую… хорошо, когда дело заканчивалось только открытием порталов из гибнущих миров.

— Ого, — Сигрлинн задумалась, чуть прикусила губу, словно девчонка-школьница.

— Ты была права со своим Орденом. Нам лучше всего действовать именно так. Руками других, как бы постыдно это ни звучало.

— Вот потому-то Ракот так и любит оборачиваться варваром, сознательно отказываясь от громадной части собственных сил?

Хедин вновь кивнул.

— Говорит, что не в силах сидеть сиднем, пока другие умирают. Берёт меч, оборачивает плечи шкурой и…

— Его непременно следует познакомить с какой-нибудь из Огненных Дев, — с невинно-озабоченным видом бросила Сигрлинн. — Почему он до сих пор один? И что же, он так и оставался одинок всё это время?

— Предлагаешь посплетничать? — усмехнулся Познавший Тьму.

— В своё время Поколение только этим и занималось, — хохотнула она.

— Я не спрашивал, как ты понимаешь. А сам он не рассказывал.

— Потому что небось голубоглазый и черноволосый великан-варвар заводил себе по целому сонму возлюбленных в каждом мире, где только его угораздило очутиться.

— Ну и что, Сигрлинн?

— Это его слабость, милый. А любую нашу слабость может использовать враг. Поверь женщине… Так, значит, мне на войну решительно нельзя?

— Я и сам сижу тут, как ты видишь, — развёл он руками. — Хотя больше всего хотел бы оказаться именно там. И совсем недавно пришлось… нарвавшись в итоге на Игнациуса.

— Богам Равновесия приходится встречать подобное подобным… — задумчиво проговорила Сигрлинн, осторожно касаясь охваченного холодным пламенем огонька, изображавшего подвергшийся нашествию мир. — Посылать в бой армии, самим сидя в укрытии, в безопасном месте… Как-то это не по-твоему, Хедин, друг мой.

— Это справедливо, — сказал он. Получившаяся улыбка вышла очень невесёлой. — Боги не могут по мановению руки установить царство всеобщего добра и изобилия. Наверное, будь я Творцом, я постарался бы…

— Не говори так, — она вдруг с испугом подалась к нему, прижимая ладонь к его губам. — Не сравнивай себя с несравнимым.

— Что ты? — удивился Хедин. — Фигура речи, не более того…

— Я не верю в «фигуры», — заупрямилась Сигрлинн. — Обещай, что больше так не будешь! Пожалуйста. Ради меня. Ну, видишь, я использовала все несокрушимые женские аргументы. Обещай, а?

— Обещаю. — Он взял её руки в свои. — А ты обещай беречь себя и не лезть на рожон. Обещай не геройствовать. Пожалуйста. Ради меня.

— Обещаю, — она улыбнулась. — Это нетрудно будет сделать, если мы засядем с тобой в этом замке, словно пленники…

— Мы не засядем, — посулил Хедин. — Во-первых, покажу тебе моих… — он чуть запнулся, совсем-совсем чуть-чуть.

— Моих последователей, — тотчас подсказала Сигрлинн. — Моих сторонников. «Детей» — это всё-таки слишком уж сильное слово.

— Да, — кивнул Хедин. — Посмотришь, как они тут устроились. Потом — если не случится ничего срочного в тех трёх мирах или во Хьёрварде — отправимся к Источникам. Сперва, наверное, к Урду, он ведь ближе всего?

Она кивнула.

— Урд… давненько я там не бывала. И на твоих подопечных тоже погляжу. Небось ты им даже города не построил?

— Они обосновались в Обетованном. Ну и я с ними.

— И прекрасно. Твоё пристрастие к летающим крепостям… — она засмеялась.

— Что с ним не так?

— Оно на самом деле мне очень нравится. Серьёзно! Но лучше всего, наверное, всё-таки оставаться там, среди тех, кто верит тебе и идёт за тобой. У тебя ведь есть где преклонить голову в Обетованном? Это нужно твоим соратникам, не тебе, я понимаю. Позволь мне взглянуть, быть может, смогу им чем-то помочь.

Он кивнул.

— И не забудь о своём Ордене также.

Сигрлинн тяжело и виновато вздохнула.

— Не забуду… хотя ума не приложу, как говорить с оставшимися.

— Честно, как и всегда.

— …Сказал хитроумный Хедин, — поддела она. — Значит, заканчивая со всем этим, — она обвела рукой многочисленные огоньки, — кроме вторгшихся козлоногих, а в Хьёрварде ещё и быкоглавцев, повсюду тишь, гладь и сплошная благодать?

— Не сказал бы, что благодать, но по сравнению с теми мирами, куда прорвались козлоногие…

— Погоди, — вдруг остановила она его. — Козлоногие. Что останавливает вас с Ракотом от того, чтобы смести их с лица Упорядоченного? Разве Закон Равновесия распространяется на них?

— Он распространяется на всё, Сигрлинн.

— Это несправедливо! — возмутилась она. — Эти твари — не от нашего Упорядоченного. Творец не создавал их. Наши уложения — не про них!

— Твоими б устами да мёд пить, — досадливо бросил Хедин. — Мы тоже так думали. Оказалось, что ошибаемся. Всё в Упорядоченном подчинено Закону Равновесия, Сигрлинн. Великие Весы всеобщи. И получается, что вся божественность наша, — губы Познавшего Тьму скривились горькой усмешкой, — вся наша божественность годится лишь командовать из задних рядов, направлять усилия других, подсказывать, учить, лечить…

— А ты предпочёл бы по старинке кидаться огнешарами?

— Ну почему же так сразу и огнешарами? Есть масса куда более элегантных заклятий. Как сейчас помню, струны Арфы Ночи…

— Постой, — Сигрлинн вскинула ладонь, словно кинжал. — Но разве не в этом истинная божественность? Чем занимались Древние Боги, пока не настал день Боргильдовой Битвы?

— Старый Хрофт так очень даже сражался… — отвернулся Хедин.

Сигрлинн осторожно обошла его кругом, положила обе ладони ему на грудь, приблизила лицо.

— Тебе кажется, ты делаешь недостаточно. Верно, милый? Я же помню этот твой взгляд ещё по Голубому Городу.

— Недостаточно, — он накрыл её пальцы своими. — Если бы мы с Ракотом делали достаточно, обитатели Упорядоченного жили бы куда спокойнее. Мне не потребовались бы, — он вновь сделал усилие, — мне не потребовались бы сторонники. Спокойно занимался бы теоретической магией…

— Не хитри, — сощурилась Сигрлинн, высвобождаясь и грозя ему пальцем. — Никакая теоретическая магия не удержала бы тебя надолго. Препятствие, Хедин! Преграда! Вот что тебе нужно, и чем неодолимее, тем лучше. Ты бы не усидел.

— Какая разница, — вздохнул Познавший Тьму. — Усидел бы, не усидел… и рад бы сейчас корпеть над книгами, да куда там! Потому что кроме козлоногих, кроме всяких спятивших чародеев или божков, кроме всяких бед обычных — есть ещё Спаситель.

Наступило молчание. Прикусив губу, безмолвствовала и Сигрлинн, и даже огоньки засвеченной Хедином карты стали гореть как-то тусклее, словно подёрнувшись дымкой.

— Спаситель… — наконец прошептала она. — Я ещё спрошу тебя о нём. Но не сейчас, милый. Пойдём, пожалуйста. Надо ж ещё добраться, а я хочу как следует разглядеть Обетованное. И постоять возле Урда.

Хедин молча обнял её за плечи, одним движением заставив огоньки погаснуть. Последними исчезли три самых ярких, окутанных пламенем — там, где подмастерья Познавшего Тьму удерживали армады козлоногих.

Глава II

Клара Хюммель-Стайн, Сфайрат, Ирма

Небо ярко и дивно, опрокинутая чаша бездонного хрусталя. Светило в зените, лишь слегка подёрнуто белейшим лебединым пухом облаков, что пригнал ветер, вечный пастух воздушных стад. Внизу, средь смарагдовых холмов и густо-зелёных лесов прихотливые руки неведомых богов прочертили аквамариновую полоску реки, щедро разбросали по лугам множество цветов, наполнили заводи камышом и водяными лилиями, закружили над многоцветьем венчиков бесчисленную пчелиную армию.

А выше, за хрустальным сводом небес — бездонная чернота. Пространство и нечто большее, Межреальность, то, что больше пространства и пустоты.

Межреальность, разделяющая и соединяющая миры Упорядоченного. Межреальность, где прокладывают свои тропы в равной степени маги, чудовища и боги. Межреальность, где свободно текут иные, незримые реки, реки первородной, животворящей силы, иными называемой «магия».

На берегах реки, где сходились дороги, водная с сухопутной, раскинулся городок. Вольно разбросал бревенчатые дома, ни стен, ни рвов, ни башен, словно никого не боясь.

В городке имелся храм, имелось и торжище, и два вполне приличных трактира, равно как и питейный дом со всеми полагающимися подобному заведению радостями; но приезжему скорее всего показали бы не это, а совсем иное.

Просторные новые хоромы на окраине городка, с прихотливыми наличниками и резными ставнями, с высокой трубой и заботливо ухоженным садом, где росло такое, что обойди весь свет — не сыщешь похожего.

А пуще всего указали бы — тайком, разумеется, — на хозяйку. Высокую и статную женщину, что, несмотря на четверых детей, по-прежнему носила длинную, ниже пояса, косу. Щёки и лоб её покрывал загар, в уголках глаз едва заметны только-только проступившие морщинки, но высокие скулы оставались чисты и гладки, словно у шестнадцатилетней, как и грудь, предмет жгучей зависти всех кумушек городка. Женщине можно было дать тридцать или тридцать два, но ни днём больше.

Её знали все. И все звали не иначе как «госпожа Клара», и кланялись ей куда ниже, чем благородным или священникам.

Потому что госпожа Клара была чародейкой. Но при этом совсем не похожей на чванливых магов из далёкой столицы, что щеголяли в голубом и золотом, носили массивные перстни и огромные, выше человеческого роста, посохи с вычурными набалдашниками.

Госпожу Клару любили и побаивались. Потому что она слыла, как говорится, «строгой, но справедливой». Она не отбивала хлеб у местных знахарей, и те, поняв, что им не стоит опасаться новоприбывшей, сами бежали к ней, если случай оказывался слишком трудным или надо было спасать роженицу с, как объясняла госпожа Клара, «поперечным предлежанием плода»…

Но занималась госпожа Клара и зарабатывала на хлеб совсем другим.

Правда, нашлись и такие, кто госпожу Клару, скажем так, недолюбливал. Например, молочница Хильда, вечно косившаяся на Клару и шипевшая себе под нос какую-то гнусь; но даже она, первейшая сплетница во всём Поколе, «языком что помелом» мести не отваживалась.

* * *

Клара Хюммель-Стайн любила свою мастерскую. Вообще-то она любила весь свой дом, нынешний, настоящий, где бегали, смеялись, шалили, ссорились и тотчас мирились дети — и её собственные, и соседские; дом, где ночами на подушке рядом похрапывал Сфайрат; дом, где Клара знала каждую половицу, каждую дверную петлю и каждый шесток.

Своё былое обиталище в Долине Магов она почти не вспоминала. Только когда зажигала лампадку перед маленькими портретами родителей, единственной вещью «оттуда», оставшейся на виду.

Разумеется, сама Клара в Долину не ходила, отправился Сфайрат. Вернулся он тяжело нагруженный — после некоторых размышлений Клара решила, что оставлять накопленные несколькими поколениями её родичей артефакты будет не слишком умно.

Время текло быстро в этом мире, куда быстрее, чем в Долине Магов. Вернувшийся Сфайрат с недоумением рассказывал, что там вовсю обсуждают совсем недавнее исчезновение мессира Архимага вкупе с досточтимейшим и уважаемым лекарем Динтрой. В Долине и вокруг неё прошли дни — а тут, в их мире, где родились дети Сфайрата и Клары, успели миновать годы.

Клара не горевала. Скорее даже напротив. Вернуться её не тянуло, ничуть. Смотреть в глаза подруге Аглае Стевенхорст, тёте сгинувшего мальчишки Кэра, она бы всё равно не смогла. Артефакты доставлены благополучно, Сфайрат проскользнул незамеченным. Вернее, его заметили, но всякий раз принимали за кого-то другого — дракон пустил в ход все резервы своей отводящей глаза магии.

Трудно не только простому смертному, но даже и магу осознать парадоксы Реки Времени. Как это так — в одном мире прошёл день, а в другом успел миновать год?.. Когда-то, ещё ученицей мессира Архимага, Клара частенько задумывалась над подобным, над соотношением звёзд в разных мирах, над бездонными колодцами лишённых магии миров и зачастую плоскими, накрытыми хрустальными колпаками небес мирами магическими, где незримые потоки жизненной силы Упорядоченного текли свободно и невозбранно; когда-то она задумывалась над всем этим, а потом любовь, семья, дети властно отодвинули все подобные соображения в сторону.

И лишь в редкую звёздную ночь, чистую и безоблачную, Клара Хюммель-Стайн замирала на крыльце собственного дома, вглядываясь в мерцающие огоньки небесных светил.

Поистине преудивительно. В лишённом магии мире, где ей довелось побывать и откуда она привезла эту песню, начинающуюся словами «Еl pueblo unido jamas sera vencido», звёзды плавали в океанах чёрной пустоты исполинскими огненными шарами; шарами настолько огромными, что почти отказывало воображение даже волшебницы, привыкшей, казалось бы, ко всему. Людям на раздираемой склоками несчастной планете казалось, что их «вселенная» бесконечна, на деле же пространство свёртывалось, обтекающая закрытый мир магия создавала лишь иллюзию огромности.

Но исполинские звёзды от этого не становились менее внушительными, грозными и пугающими. Нет, как-то в привычных мирах и мирках, где ночные светила есть лишь искорки на хрустальных небесных сферах, ей, Кларе Хюммель-Стайн, намного привычнее.

…А в мастерской вкусно пахло свежей стружкой, полки вдоль стен завалены были всевозможнейшими чурочками и чурбачками, обрезками дерева самых разных пород, какие только произрастали в Кимме (так звался этот мир). Штуки ткани, мотки дорогой тянутой проволоки, стеклянные бусины, кристаллы и кристаллики, кусочки металла, кисти, краски, великое множество стамесок и долот, молотки всех мастей и калибров, резаки, рубанки и длинный фуганок, даже два станка, сделанных по Клариному заказу гномами, — обтачивальный и сверлильный.

Клара делала игрушки. Не магическое оружие, не талисманы или обереги, но — игрушки. Зверей и кукол, воинов и чародеев, драконов и прочее, всё, что только могла измыслить. Игрушки, правда, были не простыми — живыми. Куклы умели говорить, иные, особо удавшиеся и попавшие в правильные руки, так и бойко болтать. Двух одинаковых игрушек у Клары никогда не получалось, да она не особо и старалась. Вышедшие из её рук зверюшки и человечки умели не только играть — они охраняли, заботились о своих маленьких хозяевах и при нужде могли поднять настоящую тревогу.

Стоит ли говорить, что у Клары отбоя не было от покупателей? Приезжали издалека, иные негоцианты, случалось, по первости пытались захапать вообще всё, что она делала; впрочем, попытки эти для них ничем, кроме срама, не кончились. Нередко она вообще отказывала, если видела, что её труд попадёт в руки какого-нибудь донельзя испорченного барчука.

Она любила мужа, детей, свой новый дом, новый мир, новое небо. Любовалась старшим сыном — Чаргосом, играла с младшенькой — Зосей, хохотушкой и непоседой, строжила средних, близнецов Аэсоннэ с Эртаном, вечно затевавших какие-то шкоды и проказы.

Имена трём старшим дал Сфайрат своей волей. Особенно долго он колебался, прежде чем протянуть руку над головкой новорождённой девочки и произнести «Аэсоннэ».

Волосы малышки были цвета расплавленного жемчуга.

Клара не препятствовала. Сфайрат как-то рассказал, в порыве откровенности, после того, как они наконец оторвались друг от друга и повалились на подушки, что драконы верят в перерождения. Вырвалось у него это словно против его воли, и Клара никогда не добивалась подробностей.

Да, Аэсоннэ не умерла. Та самая драконица, та самая девушка, спутница непутёвого маль… нет, конечно же, нет. Кэр Лаэда успел вырасти и возмужать. Просто она, Клара, этого не разглядела, не поняла, не осознала… и натворила дел.

Погубила всё, будет вернее сказать.

Сфайрат всегда чувствовал, когда на неё накатывало. Неслышной тенью возникал рядом, прижимал к себе, осторожно целуя в волосы, шептал на ухо что-то пустяковое, касался висков, и тьма отступала, заползая обратно в неведомую пещеру. Клара сильно подозревала, что в эти моменты дракон беззастенчиво пользовался своей магией (которую они вообще-то договорились не применять друг к другу), но молчала; она знала, почему он так поступал.

Он, дракон Сфайрат, последний из рода тех, кто хранил Кристаллы Эвиала, последний из стражей мира, чудом переживший гибель вручённого его попечительству сокровища и даже почти переставший летать — только когда ставил на крыло их детей.

Два осколка, два изгоя, вставшие спина к спине.

Клара вздохнула, поправила косу — по суждению здешних кумушек, замужняя женщина никак не могла носить эту сугубо девичью красу, но когда боевой маг Долины слушал, что станут болтать у неё за спиной?

Она, сразившаяся с самим Спасителем? Она, вонзившая в Него Алмазный и Деревянный мечи, видевшая, как зачарованное оружие вспыхнуло, не в силах противостоять Его истинной мощи?

И с тех пор утраченные навсегда Мечи снились ей не раз и не два. И настойчиво, очень настойчиво звучало — такая сила не могла сгинуть бесследно.

Настанет день, когда она проявится. Где, когда, в какой форме?..

Никто не знает.

И её любимейшее оружие, рубиновая шпага, уцелевшая, когда она, Клара, жгла в магическом пламени артефакты на тропе Межреальности, тщась вытащить Сфайрата из неумолимо надвигающейся смерти, — рубиновая шпага пребывает без дела. Пока пребывает.

Клара тяжело вздохнула, с силой прижала пальцы к вискам.

Давай-ка за дело, подруга Хюммель-Стайн. Игрушки ждут.

* * *

Ирма переминалась с ноги на ногу, застенчиво теребя подол платьица — старенького, но чистого и аккуратно заштопанного, так что и не сразу заметишь. Во вспотевшем кулачке она сжимала огромное богатство — целых три серебряка и ещё пяток медных денежек помельче. Стоило гнуть спину в трактире Свамме-гнома, драить полы или перемывать бесконечные развалы посуды.

Ирма отлично умела драить глиняные плошки и кружки, раз-раз-раз — и они уже сверкают, словно только что с гончарного прилавка. Дядька Свамме её не обижал, платил честно и аккуратно, и совсем не верит она, Ирма, в то, что взрослые про гномов болтают — мол, продались они подземным демонам, оттуда, мол, все их богатства, а сами детей втихаря воруют и в жертву тем демонам отдают…

Девочка тихонько вздохнула. Она копила невеликий свой заработок с самого Многоцветия, четырежды по четыре седмицы. Долго-предолго и вовсе даже на другое, но… Она, Ирма, хоть и мала ростом, а считать умеет и грамоту знает, спасибо патеру Франклю, старому монаху, нашедшему приют у Свамме-гнома в трактире. Почему скуповатый гном кормит и поит бездомного бродягу в худом рубище, Ирма не знала и не гадала. Главное, что патер Франкль её, Ирму, любил и чем мог помогал — таскал дрова и воду, поддерживал огонь под большим котлом; Свамме-гном похвалялся, что посуду у него моют в горячей воде, а не просто оттирают песочком, как в иных, не столь уважающих себя местах. И вот как-то мимоходом, между делом, научил и счёту, и чтению. Правда, о том, что она грамотная, Ирма помалкивала — тот же патер Франкль надоумил: мол, от греха подальше. Какие такие «грехи» имелись в виду, Ирма тоже не знала, но послушно молчала.

Топталась она возле широко раскинувшегося дома, большого, как два или даже три обычных в Поколе. Единственный в городке, крыт он был не потемневшим от дождей тёсом, а дорогой красной черепицей. Побелённые стены, перечёркнутые косыми крестами опорных балок, зелёные ставни, причудливые наличники…

Ну, всё, пошла — она глубоко вздохнула и осторожно приоткрыла дверь. Звякнул колокольчик, пахнуло пирогами и ещё чем-то неуловимым, пряным. Строго мяукнул здоровенный страж-кот, внимательно поглядел на Ирму золотисто-драконьим глазом, мол, кто такая, что тут делаешь? Смотри у меня, мимо такого, как я, даже мышь не проскочит!

Страж-коты умели говорить, но только со своими хозяевами. Тем не менее Ирма вежливо присела (этому тоже научил патер Франкль) и сказала, обращаясь к коту, словно к человеку:

— Мне бы хозяйку… госпожу Клару. Если можно. Пожалуйста, — поспешно добавила она в конце.

— М-мырряу, — удовлетворённо ответствовал котище и исчез под прилавком. Из темноты на Ирму по-прежнему смотрела пара глаз, так непохожих на обычные кошачьи.

Лёгкие шаги из глубины дома — и вот перед оробевшей Ирмой оказалась сама госпожа Клара. Девочка снова присела, опустив глаза, как учили.

— Здравствуй, Ирма, дорогая моя, — прохладные пальцы чуть коснулись затылка. — Никак решилась? За Серым пришла?

— Да, госпожа…

Хозяйка лавки фыркнула совсем неподобающе для могущественной чародейки, умеющей оживлять игрушки.

— Ладно тебе, миленькая. Вот он, твой Серый.

Ирма тихонько вздохнула, разжимая кулачок с деньгами. Монеты звякнули о прилавок.

Волшебница отчего-то вздохнула.

— Эх, малышка… держи его.

Ирма протянула дрожащие руки. Клара подтолкнула к ней Серого — небольшого пушистого зверька, по виду — сущего волчонка.

— Погладь его, — посоветовала Клара, и Серый тотчас же ожил. Зелёные глаза моргнули, нос с сопением втянул воздух, высунулся и лизнул Ирму в щёку шершавый язык.

— Ты моя хозяйка, — услыхала обомлевшая девочка.

* * *

Ирма убежала, простучав босыми пятками по ступеням крыльца. Бедная — столько копила на живую игрушку; Клара отдала бы девочке заветного волчонка и даром, но полученное «за так», знала она, не ценится. Серый достался Ирме тяжёлым трудом, и он хорошо послужит маленькой хозяйке, уж в этом-то Клара не сомневалась. Сил в эту игрушку она вложила столько, сколько в пяток обычных.

— Мррряу, хорррошая, хорошая девочка, — промурлыкал Шоня. Страж-кот устроился возле ног Клары, свернулся клубком и прикрыл нос пушистым хвостом.

— Так и дал бы себя погладить, она же хотела, — рассеянно заметила Клара, прибирая деньги. При случае, подумала она, верну их Ирме обратно. Скажем, попрошу последить за Зоськой.

— Мррр, хотела, — согласился котище. — Но какой же страж-кот себя чужим гладить даст? Даже таким хорошим девочкам!

— Будет тебе, — засмеялась Клара, опуская ладонь на пушистый загривок. — Кто вас, страж-котов, только говорить научил?

— О, то был великий чародей! — оживился Шоня. О славном прошлом своего народа страж-кот готов был рассказывать вечно. — В одинокой и заброшенной башне жил он, и некому было согреть его постель, некому было ловить мышей и крыс в его подвалах, никто не мог даже посидеть у него на коленях и помурлыкать, когда ему было грустно. И тогда он собрал котов, самых лучших и самых отважных, и сказал им…

— Как же он мог им что-то сказать, если вы тогда ещё не умели говорить и речь человеческую понять не могли? — улыбнулась Клара.

— Он был великим чародеем! Великим! В этом-то и всё дело!

— Понятно. Великим. И в этом всё дело.

Кот страшно гордился своим происхождением.

— И сказал им… Госпожа!

Шоня вскинулся, проделав что-то вроде обратного сальто с места. Клыки обнажились, из таких мягких на вид лапок показались когти.

«Маг здесь», — услыхала она. В минуту опасности — или того, что Шоня считал таковой, — страж-кот всегда переходил на мыслеречь.

Маг. Конечно же, из местных чародеев. Она слыхала, что в Беллеоре, ближайшем большом городе, крупнейшем и самом богатом порту королевства Веллея, сменился глава местной гильдии волшебников и, судя по всему, решил самолично нанести визит этой непонятной «госпоже Хюммель-Стайн».

«Крыльцо». Шоня был уже где-то там, впереди, крался по самой границе света и тени так, что даже собственные хозяева не могли догадаться, где он.

Клара вытерла руки о передник, развязала тесёмки, шагнула из мастерской в лавку. Колокольчик уже настойчиво трезвонил — гость оказался не из терпеливых.

Волшебница поправила косу, вздохнула. Она уже знала, что за этим последует — неумный и возомнивший о себе толстяк с красным лицом, красотка с колючим взглядом записной стервы, молодой хлыщеватый нахал, привыкший, что все, носящие юбку, падают в обморок от одного его взгляда. Кричащая роскошь безвкусных нарядов, блеск золота — его слишком много, чтобы заметить каждую отдельную брошь, кулон, браслет или перстень.

Три такие — или примерно такие — депутации уже наносили ей визиты в прошедшие годы.

Клара вышла на крыльцо и остановилась. Медленно, не торопясь, скрестила руки на груди.

Человек, стоявший перед её домом, почтительно поклонился. Один. В простом сером плаще, зелёных портах и видавших виды дорожных сапогах. Под плащом скрывалась потёртая же кожаная куртка со шнуровкой на груди. Каштановые волосы чуть вились, спадая до плеч, карие глаза смотрели с уважением, но твёрдо.

— Госпожа. Разрешите засвидетельствовать своё почтение.

Он был магом, этот человек. Сильным и опасным, пожалуй, самым сильным из всех, рождённых в этом мирке.

— Позвольте представиться — мэтр Гент Гойлз, облечённый доверием чародеев славного града Беллеоры председательствовать в их достославной гильдии, этого гадючника.

Чародей по имени Гент Гойлз не носил никаких украшений. Оружия или посоха он не носил также.

Опасен, очень опасен. Волшебники обычных миров, доросшие до понимания того, что всяческие посохи или там «волшебные палочки» есть просто фетиш, подпорка, костыль на первое время, пока не выработается настоящее умение, могут оказаться серьёзными врагами.

— Господин Гойлз, — Клара ответила учтивым медленным кивком. — Чему обязана я чести видеть вас у моего дома?

— Э-э-э… — развёл тот руками и весело улыбнулся. Блеснули белые зубы — магу на вид можно было дать не больше тридцати лет.

В такие годы — и уже глава гильдии. Значить это могло лишь одно — он опасен, да, очень опасен.

Клара не торопилась приглашать его в дом.

— Досточтимая госпожа, могу ли я просить вас о разговоре? Наедине, если возможно, и там, где нам не помешают?

— Едва ли подобные вопросы стоит задавать замужней женщине, матери семейства и добропорядочной супруге. — Клара рассмеялась, от всего сердца надеясь, что выглядит это достаточно правдоподобно. Кажется, ничего, типчик купился. Эвон как скалится…

— О, о, прошу прощения, досточтимая госпожа Клара. Конечно, слова мои недоброугодны. Да, с формальной точки зрения просить замужнюю даму о разговоре наедине вещь неслыханная и предосудительная, если только речь не идёт об альковных делах при взаимной симпатизации обоих. Иной ревнитель приличий и в самом деле углядел бы тут оскорбление словом. Но мы-то с вами понимаем, что…

— Да, разумеется, — улыбайся ему, улыбайся. Да поприятнее. Ты уже не та Клара Хюммель-Стайн, что очертя голову кидалась в любую схватку — особенно когда Аветус не вернулся в Долину. — Прошу вас, господин Гойлз. Однако не обессудьте, но беседовать с вами стану лишь при моём супруге. У меня нет от него секретов.

— Ничуть не возражаю. — Маг взбежал на высокое крыльцо одним красивым, слитным движением, словно охотящийся пардус. Оглядел Клару смеющимся взглядом, вновь поклонился.

— Я не большой искусник по части комплиментов, но дозволено ли мне изъяснить своё искреннее и глубокое восхищение красотой вашей, досточтимая Клара? Надеюсь, что остаюсь пока в рамках приличий. — Он подмигнул чародейке.

Клара улыбнулась. Где-то глубоко внутри было приятно, словно девчонке. Что ж, пусть молодой человек старается…

— Прошу. — Волшебница посторонилась.

Она не сомневалась, что Шоня уже известил Сфайрата, и её дракон — могущий сыграть, и притом очень убедительно, самую жаркую сцену ревности, если только потребуется, — уже готов.

Они прошли просторной передней, Клара поклонилась, жестом приглашая мага в гостиную.

Сфайрат и впрямь уже ждал их. И, конечно, при полном параде. Чёрная кожаная безрукавка поверх белоснежной рубахи, широкий пояс с парой кинжалов — и, разумеется, строгий, ревнивый взгляд.

Взгляд, само собой, предназначался не Кларе — пришлому чародею.

— Милостивый государь… господин Аветус Стайн… позвольте мне засвидетельствовать вам моё наиглубочайшее почтение…

— Аветус, это мэтр Гент Гойлз, высокоучёный маг, глава гильдии магов Беллеоры.

— Счастлив приветствовать вас, сударь. Лёгок ли был ваш путь? Не угодно ли откушать с дороги? Клара, распорядись…

Чародейка с трудом подавила смешок.

— Нет-нет, — вскинул ладони Гойлз, словно защищаясь. — Прошу вас, досточтимые хозяева, я только что отобедал.

— Тогда, быть может, вина, сударь?

— Благодарю, господин Аветус, но я не употребляю никаких затуманивающих сознание снадобий, — отказался гость. — Несмотря на традицию и рискуя оскорбить ваше гостеприимство.

— Помилуйте, сударь, и речи об этом быть не может! — замахал руками Сфайрат. — Мы первые, кто оценит вашу свободу.

— Может, квасу? — предложила Клара.

«Он не хочет ничего ни есть, ни пить в моём доме», — поняла она, видя, как приятная улыбка мэтра Гойлза становится чуточку более напряжённой.

— Спасибо, госпожа Клара. Но я предпочёл бы перейти прямо к делу. В конце концов, я невежливо и бесцеремонно ворвался в ваш дом, нарушил обычный ход ваших дел и потому не хотел бы отнимать много времени.

— Как вам будет благоугодно, мэтр, — елейным голоском пропела Клара. — Мы смиренно внимаем.

Сейчас она уже невольно жалела, что пустила этого типа в дом. Да, он опасен, с такими надлежит приветливо улыбаться, но опытный волшебник может многое вызнать, всего лишь оказавшись в чужом жилище. Разумеется, подслушивающих и подсматривающих чар Кларе опасаться не приходилось, — не научились ещё плести в этом мирке такие, что она бы не справилась, — однако с господином Гойлзом следовало держать ухо востро. Всегда ожидай от неприятеля сюрпризов, и тогда он не застанет тебя врасплох.

Да, она не ошиблась. Продолжая приятно улыбаться, гость так и норовил стрельнуть по сторонам острым, пристальным, внимательным взглядом. Что ж, смотри-смотри, а я сделаю вид, что ничего не замечаю.

— Так чем же мы обязаны чести принимать вас, мэтр?

— Госпожа Клара, я понимаю, что в прошлом к вам уже являлись депутации нашей гильдии?

— Ваша память совершенна, сударь Гойлз…

— Гент. Просто Гент, — с готовностью перебил чародей.

— Прекрасно, — Клара одарила гостя ещё одной обворожительной улыбкой, — да, Гент, вы правы. Ваши коллеги наносили мне визиты… и не один раз. Не скажу, что мы расстались со взаимным удовлетворением от встречи.

— Поистине, — кивнул Гойлз. — Но сие имело место при прежнем главе гильдии, досточтимом Мендрокте, а старец, несмотря на множество заслуг и благочестие, увы, не отличался приятностью характера. К сожалению, это передалось и на приближённых к нему гильдийцев.

— Дело прошлое. — Клара не переставала улыбаться. — Я его и забыла уже.

— Благодарю вас и ценю вашу деликатность, досточтимая госпожа…

— Клара. Просто Клара.

Смеющийся взгляд Сфайрата, казалось, говорил: «А теперь мне что же, ревнивца играть?!»

— Благодарю. Клара, я явился к вам с предложением.

— Я вся внимание.

Гент всё-таки волновался, отметила чародейка. Умён, бестия, понимает, куда попал. И уже одно это очень плохо. Те, что являлись до него, как раз ничего не понимали…

— Госпожа, — Гент сплёл пальцы рук, сильно сжал. — Я не буду скрывать, что о вас ходят слухи.

— Слухи? — Клара как можно более естественно подняла бровь.

— Да. Слухи о госпоже Хюммель-Стайн уже давно достигли самых дальних пределов и нашего королевства, благословенной Веллеи, и наших соседей. Разумеется, среди осведомлённого сообщества.

— Я польщена, — Клара развела руками. — Польщена и удивлена, откровенно говоря. Но, право же, осведомлённое сообщество только зря тратит время, коллекционируя слухи или обсуждая их. Я самая обычная…

— Самая обычная кто? — тотчас перебил Гойлз.

— Игрушечных дел мастерица, — спокойно сказала Клара.

И вновь приятно улыбнулась.

— Вот именно, — вступил Сфайрат. — Моя супруга делает игрушки. В этом нет ничего предосудительного. Мы платим все установленные его величеством подати. Желаете взглянуть?

— Помилуйте, я не податной сыщик! — ужаснулся Гойлз. — Всемогущие силы, нет, никогда! О, неужто вы решили, что я болтал тут всё это время, дабы выяснить, не задолжали ли вы казне нашего дорогого величества, доброго короля Саввиоля, да будет крепка и неутомима его печень?! Нет, нет и ещё раз нет! Меня привело сюда совсем иное.

— Совсем иное? — Клара вновь понадеялась, что получилось это у неё достаточно растерянно и робко. — Что же, помилуй меня небеса?

— Госпожа, — Гент Гойлз даже привстал, прижимая руки к груди, — вам совершенно не нужно нас опасаться. «Нас» — я имею в виду, конечно, сообщество цивилизованных чародеев и мастеров магии. Но и вы должны, я считаю, нас понять. Ваши игрушки… Простите, я разволновался и заторопился.

— Мои игрушки? — подняла брови Клара. — Я не получила пока ни одной жалобы на них. Одни благодарности. И мои покупатели…

— Да-да, я знаю, я знаю, — вновь зачастил Гент извиняющимся голосом. — Но, госпожа Клара! Вы же не просто мастерите игрушки! Вы мастерите живые игрушки! И никто, я подчёркиваю это, никто из магов, известных мне, не способен ни на что подобное. Вы же оживляете мёртвое! Понимаете? Оживляете мёртвое! Госпожа Клара, разве вы не понимаете, что, едва подобные слухи достигнут королей и герцогов, ваша спокойная жизнь кончится? Что они все потребуют от вас тех самых «големов», что порой встречаются в наших сказаниях? Неуязвимых чудовищ из дерева или железа, способных сокрушать ворота крепостей или даже стены замков? Вы понимаете, что это — всего лишь вопрос времени? И что вы станете делать тогда, госпожа Хюммель-Стайн?

Наступила тишина. Мэтр Гойлз судорожно вздохнул.

— Прошу прощения, досточтимые хозяева. Быть может, я говорил со слишком… большим чувством.

— Поверьте, мэтр Гент, мы ценим вашу заботу, — промолвил Сфайрат, глядя в глаза магу. — Но что же дальше? Вы ярко изобразили грозящие нам опасности. Надо полагать, вы предлагаете и выход?

Разумеется, досточтимый Аветус. Иначе меня бы здесь не было. Очень хочется верить, что я несколько отличаюсь от моих… более подверженных традиции коллег.

— Мы все внимание.

— Вам надо вступить в Гильдию, госпожа Клара.

— Это нетрудно сделать, — пожала плечами чародейка. — Но раньше-то об этом речь не шла. А исключительно о незаконной и подсудной волшбе. К счастью, у приставов хватило сообразительности не лезть на рожон.

— Неужто вы бы выпустили на них какого-нибудь «игрушечного» дракона высотой в этот дом? — Гойлз вскинул руки в шутливом ужасе.

Или в как бы шутливом? Или он на самом деле намекал, что досточтимый эсквайр Аветус Стайн в действительности?..

— Помилуйте, сударь Гент, я на самом деле очень, очень мирная женщина. До той поры, пока не начинают угрожать моей семье.

— Вот именно! — подхватил гость. — Любезная Клара, дорогой мой Аветус, магическое сообщество Беллеоры могло бы оказать вам существенную поддержку. В противном случае вы останетесь один на один с королём Саввиолем, а сей достойный монарх, знаете ли, шутить не любит. Захват в заложники ваших детей — это самое меньшее, на что он способен. Мы же вполне в силах скрыть от его величества само ваше существование. А так… простите, госпожа Клара, простите, господин Аветус, но ваши игрушки… — Он покачал головой, поцокал: — До добра не доведут. И потом, — Гойлз заговорщически-доверительно понизил голос, наклонил голову, — и потом, как вы всё-таки это делаете? Некоторые из магов, моих, гм, старших коллег, уверены, что здесь не обошлось без врага рода человеческого, без врага обожаемого всеми нами Спасителя. А это, как вы понимаете, означает интерес ещё менее склонных к шуткам дознавателей из Святого Дела.

Наступила тишина. Гойлз скрестил руки на груди, откинулся, словно донельзя довольный собственными словами.

Клара и Сфайрат переглянулись.

— Что ж, спасибо, что предупредили нас, сударь. Мы ценим это, поверьте, — дракон протянул магу руку. — Но поверьте, мэтр Гойлз, мы в силах за себя постоять.

— Не сомневаюсь, — медленно и осторожно сказал тот. — Чародей, способный на подобные заклинания… — он покачал головой. — На заклинания, что самым настоящим образом сводят моих соратников по гильдии с ума. Заклятия, применяемые вами, не имеют аналогов. Не алгоритмизируются, не поддаются расшифровке, не… — Гент Гойлз безнадёжно махнул рукой. — И с таким багажом вы хотели тихой и незаметной жизни, госпожа Клара Хюммель-Стайн? Не вставая ни на чью сторону? Король, наше светлое величество, двинет сюда целую армию, как только прознает. А уж он прознает, госпожа Клара, можете не сомневаться.

В горле у Клары уже давно стоял тугой комок, она с трудом сдерживала ярость.

— Мэтр Гент, — спокойнее, спокойнее, ну неужели ты зря так долго терпела тут эту болтовню, чтобы теперь всё такглупо испортить, — ещё раз спасибо вам за заботу. Вы наверняка подвергали себя опасности, предпринимая сие путешествие. Ваши… коллеги, что держатся иного мнения, они ведь могут?..

— О, что вы, что вы, досточтимая Клара. Я польщён вашим беспокойством, но, поверьте, со мной всё в полном порядке. Я здесь исключительно потому, что тревожусь за вас.

Эх, сказать бы этому надменному, играющему в простоту и искренность чародеишке, что если кто бы то ни было, хоть маги, хоть слуги Спасителя, Орден Святого Дела или даже сам король Саввиоль, светлое величество, попытается хотя бы косо посмотреть на её со Сфайратом детей, они с мужем сотрут с лица земли любую армию, любую крепость?!

Да, Сфайрат лишился кристалла. Да, возвращение к истинному облику давалось дракону через боль, и телесную, и душевную, насколько сильную — Клара могла лишь догадываться. Но если он таки перекинется — несдобровать любому врагу. Да и она, Клара, чего скромничать, — сильнее любого здешнего чародея. Под этим солнцем и не подозревали о множественности обитаемых миров, о силах, скрывающихся за синими небесами; они не знают, что такое боевой маг Долины, маг, сражавшийся, когда их позвали положить конец восстанию Безумных Богов.

И они таки положили!

Так что руки у них коротки, у всех местных королей и волшебников.

— Досточтимый мэтр, — вмешался Сфайрат, мигом ощутив Кларино настроение. — Всё это поистине замечательно, но что вы от нас хотите? Говорите, что можете помочь — как именно?

— Я очень рад, что слух ваш преклонился к моим словам, — мэтр Гойлз поклонился, не вставая из-за стола. — Что делать? Я скажу. Допреждь всего — удалиться из сих мест. Гильдия наша весьма богата, у нас есть… укромные владения вдали от глаз сильных мира сего.

— Бросить дом, мастерскую, дело? Бежать?

— Да, госпожа Клара. И, конечно, не делать больше этих ваших ужасных игрушек. Вы хоть представляете, как за ними гоняются иные маги, из других, не столь понимающих и терпимых гильдий, как наша?

— Они что же, — медленно проговорила Клара, поднимаясь, — отбирали? У тех, кто покупал мои игрушки? У детворы?

— Ну, госпожа Клара, должен признаться, что в сём имелся известный резон…

Одному Сфайрату ведомо, чего Кларе стоило не вышвырнуть самоуверенного мага прямо за порог. А что — она б смогла, и при этом ей почти не потребовалось бы магии.

Потому что никто, никто не смеет отбирать у детей ею сработанные игрушки.

— Благодарю, господин Гойлз, — услыхала она собственный голос. — Мы подумаем.

— Осмелюсь заметить, тут не «думать» нужно, а дело делать, — важно и с известной фамильярностью заметил чародей. — Причём как можно скорее.

Клара, поднявшись, так и осталась стоять, в который уж раз обегая взглядом знакомые стены.

Глиняные смешные фигурки, зверюшки и птицы, она покупала их всякий раз, оказавшись на ярмарке. Резные картины, воины, бьющиеся с чудовищами, их резал слепой мастер на ощупь. Дарёные кинжалы и ножи — суровые оружейники молча клали их на её прилавок поверх платы, забирая игрушки. Гобелен — его добыл где-то Сфайрат — с одинокой горой на фоне звёздного неба, склоны озарял странный мертвенный свет. Вещи, казалось бы, простые, безо всякой магии; Кларин дом в Долине Магов ломился от самых причудливых и изысканных артефактов, но домом, как теперь стало ясно, не был.

Она добывала всяческие кольца, кристаллы, амулеты, зачарованные кинжалы и браслеты, камни и прочее потом и кровью, брала с боем, завоёвывала, рискуя собственной шкурой. Гордилась собой. Хвасталась сотоварищам по Гильдии.

Но весь этот пропахший кровью и смертью хлам был мёртвым. Мёртвым изначально в отличие от любовно сделанных простых, совсем не магических и, казалось бы, совершенно бесполезных безделушек. Хотя, конечно, не совсем безделушек, взять те же кинжалы — иная работа не уступала гномьей.

— Мы подумаем, господин Гойлз, — повторила она. — Не следует полагать, что мы совсем уж беззащитны.

— О нет, конечно же, нет! — горячо воскликнул гость. — Сужу хотя б по вашему страж-коту. Отличная зверюга. Не сильно ошибусь, предположив, что он справится с целой волчьей стаей?

«Зорок, — оценила Гойлза Клара. — И да, опасен. Здешние страж-коты заимствуют силу у хозяев, верно. Эх, разиня! — выругала она себя. — Раньше надо было думать…»

— Вы нам безбожно льстите, господин Гент, — лучезарно улыбнулся Сфайрат, являя безупречно белоснежные зубы. — Но супруга моя права. Нам надлежит подумать. Мы и впрямь не беззащитны. Не угодно ли всё-таки откушать что-нибудь, сударь? Насухую и говорить-то несподручно…

Однако Гойлз вновь отказался. Встал, подчёркнуто вежливо раскланялся.

— Но вступить-то в нашу гильдию вам ничто не может помешать, государи мои? Для этого вовсе не надо ничего бросать и никуда не надо переселяться.

— Вступить в гильдию? — подняла брови Клара.

— Конечно! — с подъёмом отозвался гость. — Как же мы можем вам помочь, если вы не доверяете нам даже в такой малости?

— А что же нужно делать… став членом гильдии? — осторожно поинтересовался Сфайрат.

— Прежде всего, — Гент принялся вдохновенно загибать пальцы, — внести начальное пожертвование на текущие расходы гильдии. Потом — пожертвование в пользу престарелых и немощных магов, находящихся на нашем попечении. Затем — пожертвование на содержание школы и академии, разве не обязаны мы заботиться о детях, нашей смене и нашем будущем?

— Пожертвования, да-да, понятно, — кивнула Клара. — Ещё раз благодарим вас, досточтимый господин Гойлз.

— У меня с собой всё необходимое, — гость с ловкостью опытного приказчика извлёк из-под так и не снятого плаща роскошного вида бювар драгоценной выверновой кожи, раскладывая на скатерти листы пергамента, бронзовую чернильницу-непроливайку, несколько перьев, баночку с песком…

— Всё будет запечатлено магически. Ваши подписи пребудут в полной безопасности, их никто не увидит, кроме меня, никто не сможет скопировать и использовать против вас, — скороговоркой выпалил Гойлз. Ну точно — ни дать ни взять купец, пытающийся выжать из колеблющегося покупателя сделку любой ценой.

— Досточтимый Гент. Я уже сказала, нам надо подумать. Быть может, мы последуем вашему совету и навсегда покинем эти места, отправившись так далеко, что вы никогда нас не увидите и никогда о нас не услышите. Так зачем нам что-то подписывать, и притом прямо сейчас?

…Так, кругом да около, они ходили ещё долго. Ничего в конце концов, естественно, не подписали. Господин Гойлз казался очень, очень разочарованным. Тем не менее простились с полной сердечностью.

— Прошу вас, госпожа Клара, не затянуть. Известите меня — посредством сего кристалла — о вашем решении. Я буду уважать его, каковым бы оно ни оказалось.

— Непременно, досточтимый коллега. Вы узнаете о нашем решении в самое ближайшее время.

— Уф, наконец-то! — простонала Клара, когда господин Гент Гойлз, в двадцатый раз поклонившись, наконец соизволил удалиться. — Всю вымотал. Прилипчивый, как не знаю кто.

— Мррр… мррразь! — зашипел Шоня. Шерсть у страж-кота встала дыбом.

— Тебе он тоже не понравился? — хохотнул Сфайрат.

Они стояли все вместе на высоком крыльце дома, прислушиваясь к детским голосам — в саду Зося и Аэсоннэ с Эртаном носились взапуски среди соседских ребятишек.

Шоня только выгнул спину и оскалил зубы.

— Ничего страшного, — Клара присела на корточки, запуская пальцы в тёплый, упругий мех страж-кота. — Пугал он нас, пугал… а самому деньги только и нужны.

Сфайрат покачал головой.

— Тот кристалл…

— Упрятала за семь замков и семижды семь заклятий, — отмахнулась Клара. — Не увидят ничего и не услышат. Кристалл, хочу сказать, непростой. Его так просто не разрушишь.

— Так, может, мне его… — вызвался дракон.

— Зачем? Пусть себе стоит.

— Не люблю чужих и злобных магических штук у нас дома.

Клара улыбнулась.

— Ядовитая змея пусть лучше сидит в клетке, чем рыскает по саду. Я ей даже молока согласна налить.

— Мррряу, змее — молока?! — бедного Шоню оскорбили в лучших чувствах.

— Тихо! — Клара шутливо сгребла страж-кота за шкирку, слегка тряхнула. — Не перебивай.

— Змее… молока… — не мог уняться потрясённый кот.

— Тебе виднее, — пожал плечами Сфайрат. — Но я бы эту штуку просто сжёг. Перекинулся бы и сжёг. На такое дело огня у меня б хватило.

— Милый, да кто же сомневается. — Клара ухватила мужа за локоть, прижалась. — Но я с этой игрушкой ещё повожусь. Не перехитрить меня здешним умельцам!

— Хорошо, когда ты так в себе уверена, — улыбнулся дракон.

— А иначе никак…

Двое стоят на крыльце. Замер у ног здоровенный страж-кот, крупнее большой рыси, с густыми кисточками на ушах. Звенят в саду детские голоса.

А в мастерской Клары замер под бронзовым колпаком сиреневый кристалл размером с мизинец взрослого человека.

Он ждёт.

* * *

Чародей по имени Гент Гойлз вышел из дома Клары Хюммель-Стайн, довольно улыбаясь, словно достигнув невесть чего. Он выглядел человеком, добившимся желаемого, — шагал весело, чуть не вприпрыжку и даже насвистывая, что магу его положения и вовсе никак не пристало. Если бы Клара видела господина Гойлза в этот момент, она бы насторожилась — самое меньшее.

Но Клара, к сожалению, его не видела.

Глава III

Ан-Авагар, эльф-вампир из гнезда Эйвилль Великой

Чёрное и серебряное. И капля красного. И волосы цвета молодого льда, развевающиеся по ветру. И пьяное, ни с чем не сравнимое чувство лежащего перед тобой беспомощного, распятого мира, покорно ожидающего, когда ты вступишь в свои права.

…Этот уголок Упорядоченного он выбрал почти случайно. Матерь-Эйвилль, Эйвилль-прародительница, сделавшая его тем, кем он стал — то есть существом истинно бессмертным и совершенным, — велела искать «что понезаметнее».

Он нашёл.

Впереди его ждало ослепительное счастье, какое никогда не будет доступно никому из живого двуногого скота. Счастье упиваться их страхом, ужасом, криками и мольбами. Никакие палачи, никакие убийцы-расчленители и прочие, пока остаются скотом, не способны понять всю высоту наслаждения чужой болью и своей властью — властью причинять эту боль.

Но это ощущение, хоть и далёкое от всей полноты, всё же не было полностью чуждо пище. Среди них тоже попадались умеющие извлечь пусть грубое и мелкое, но удовольствие — из страха и страдания других. И, если бы всё отличие вампира от его ходячей еды состояло лишь в этом, едва ли его раса могла с полным правом претендовать на звание «истинно высшей».

Существо в чёрном и серебряном звали Ан-Авагар, и когда-то он принадлежал к роду эльфов. Когда-то — до встречи с великой Эйвилль, показавшей ему совершенно иной путь.

…Он умел чувствовать и ощущать. Эйвилль оставила ему немало из привычных скоту удовольствий, разумеется, подняв их на совершенно новую высоту. Ан-Авагар умел ценить изысканную кухню и тонкое вино, его тело не лишилось способности к плотским радостям. Наивен и глуп полагающий подобных ему «живыми мертвецами». Напротив, они — единственные истинно живые, победившие смерть, поставившие её себе на службу.

Охотиться — это наслаждение. На-слаж-де-ни-е. Он проговаривал это по слогам, катал слово языком во рту, словно кусочки сладкого. Когда за ненадобностью отмирают многие другие чувства — стыд, сочувствие, сострадание и так далее, — но остаётся некая память о них, кроме лишь наслаждения, это очень удобно. Ты «помнишь», что чего-то делать было «нельзя», но теперь это «нельзя» осталось лишь в туманной памяти.

Страх, однако, никуда не делся. И это было хорошо. Чтобы выживать, нужно бояться, хотя бы для того, чтобы не лезть куда не следует. Кроме того, без страха, без опасности проигрыша Наслаждение потеряло бы часть своей остроты. Причём очень важную часть.

Поэтому он то забивался в самую глубь неприступных гор, то, напротив, охотился чуть ли не средь бела дня на людных площадях. В пределах одного мира он не оставался также — спасибо великой Эйвилль, спасшей его от безрадостно-смертного существования.

Когда-то он, как и сама Великая, был эльфом. Эльфом из тех, чей век долог, но всё же конечен. А когда живёшь несколько столетий, умирать становится как-то совсем уж не с руки, ведь верно?

Поэтому умирать Ан-Авагар не собирался. Ни тогда, ни тем более теперь. Великая Эйвилль указала ему путь, и она же даровала средства. Подарила ему не только бессмертие, настоящее, всамделишное бессмертие, но также и открыла ему тропы между мирами. Чем он мог отплатить за поистине бесценные дары? Только преданностью и поклонением.

Разумеется, до тех пор, пока Эйвилль оставалась сильнее его.

Гибель её он ощутил тотчас, жгучая судорога боли, волна мгновенно накрывшего обессиливающего ужаса. Конец Великой был поистине страшен, понял Ан-Авагар. Она встала поперёк дороги у неодолимой силы — и закономерно проиграла.

Оказалась слабой, как нетрудно понять. Потому что выходить на бой с непобедимым врагом есть не храбрость, а глупость, всегдашний спутник слабости.

Сейчас, правда, он старался не вспоминать, что сам тогда чуть не заплакал — конечно, не настоящими слезами, призраками слёз, давно и прочно угасшей их памятью. Ему было больно — но недолго. Грустить и печалиться он не стал. Эйвилль Великая занимала высокое положение при дворе ужасного и всемогущего Хедина, прозываемого Познавшим Тьму, единственного во всём Сущем, кого страшился каждый и любой вампир.

Что ж, когда-то Эйвилль что-то занимала, а теперь — нет. И Ан-Авагар недолго думая отправился восвояси, в одиночное странствие, открывать новые миры и солнца, искать, где лучшая добыча и где у неё самая сладкая кровь.

Ему сопутствовала удача. От природы ловкий, гибкий и осторожный, Ан-Авагар быстро научился выживать в странной и пугающей Межреальности, так что теперь он умел и найти тропу, и устроить на ней засаду, и одолеть того, кто слабее, — как, впрочем, и вовремя убраться с пути тех, кто сильнее. Таковых было немного — древние сущности, когда-то владычествовавшие над столь же древними мирами, но потерявшиеся, запутавшиеся, чародейством или ещё как-то изгнанные из вековых логовищ и с тех пор так и бродящие вечными путями Межреальности, никому не нужные, но по-прежнему голодные и очень опасные.

Охотиться на них тоже станет наслаждением — как только он, Ан-Авагар, сделается хоть чуть-чуть сильнее. А он становится сильнее — с каждой жертвой, которую он не просто «попробовал», но которую осушил до дна, оставив лишь пустую оболочку мумифицированной плоти.

Правда, такая сила, относительно легко обретаемая, легко и расходовалась, зачастую — на пустяки. Чтобы сделаться таким, как Эйвилль — хотя бы таким, как Эйвилль! — требовалось много, много большее.

Требовалось убийство и «опустошение» более сильных, чем ты сам. И чем выше ты поднимаешься по ступеням незримой иерархии, тем меньше тех, кто и впрямь сильнее тебя, всё труднее их находить — и всё труднее одерживать верх. Поэтому требовалось логово, лежбище, простой и незамысловатый мир, желательно — с обилием неграмотных пейзан, здоровых и крепких, со сладкой молодой кровью, могущих служить достойной пищей. Требовались и гхулы, и гуунхи — то есть безмозглые рабы-зомби, и младшие вампиры, созданные самим Ан-Авагаром, охранять его покой и сон, пока он станет готовиться к настоящим схваткам с более сильными.

Создать всё это — требовались немалые усилия и время. Впрочем, Ан-Авагар никуда особенно не торопился. Времени у него, сказать по правде, имелось с преизбытком, фактически — вся вечность.

Сейчас упырь мягко ступал по роскошно-смарагдовой траве. Стоявшее в зените солнце его ничуть не беспокоило — оно опасно лишь для низших, недавно обращённых или так и не сумевших обрести силу вампиров. Не чувствуя ни жары, ни холода, он носил чёрные одеяния и такие же перчатки тонко выделанной кожи, самой лучшей, какую только можно было добыть за страх или хотя бы купить за деньги, широкополую шляпу с залихватским пером, по моде, подсмотренной в самом первом мире, куда его завела тропа Эйвилль.

На память, усмехался он про себя.

…В этот мирок он спустился как обычно, с изрядной осторожностью. Ограничивая себя поначалу, тем приятнее бывает сбросить все эти вериги впоследствии.

Когда угасло мерцание, всегда сопровождавшее последние мгновения перехода, унялось головокружение и прояснился взгляд, Ан-Авагар обнаружил себя стоящим в глухой чащобе, у ног весело булькал ручеёк. Зелено, прохладно, и пробивающееся сквозь весенне-свежую листву солнце. Ан-Авагар поморщился. Нет, свет никак не мог ему повредить, лишь раздражал подобно назойливому комарью.

Тем не менее безлюдные леса были явно не тем местом, где Ан-Авагар желал бы сейчас очутиться. Он — охотник, лучший из высшей расы, и в этот мирок он явился вовсе не затем, чтобы отсиживаться по чащобам.

Вампир позволил себе холодную усмешку. Сейчас он направится вниз по течению ручья. Ручей вольётся в речушку, речушка — в речку, а та, в свою очередь, или в большую полноводную реку, или же в озеро, достаточно большое, чтобы на его берегах отыскались поселения живых.

Охотник вновь усмехнулся — и зашагал, вернее, заскользил мелкими шажками, бесшумно пробираясь сквозь чащу.

* * *

Тропа кончилась как-то резко, чуть ли не отвесным, хоть и невидимым, обрывом. Ан-Авагар не знал, где очутится, и это придавало приключению особенную остроту. В конце концов, существовали — знал он — и целые ковенанты «охотников за вампирами», профессиональных убийц таких, как он; впрочем доставались в качестве добычи этим «охотникам» слабейшие, молодые вампиры. Старые и опытные обращали в жертву самого преследователя.

Так что, с ухмылкой думал Ан-Авагар, бредя лесной тропинкой, в какой-то степени эти «охотники» даже полезны. Слабые не должны жить, даже после смерти. И особенно — после смерти. Слабые не должны позорить высшую расу, внушая пище дурные и вредные иллюзии, что она может справиться с настоящим вампиром. Ан-Авагар не отказался бы переведаться с такими вот «охотниками», лишний раз доказать, кто стоит на самом верху великой пирамиды, где сильнейшие — верхние — пожирают слабейших, тех, кто внизу.

Лес казался глухим и диким. Опытный взгляд Ан-Авагара сразу же замечал и отсутствие просек, и одни лишь звериные тропы. Обитатели пущи не боялись вампира и не обращали на него внимания — то есть скорее всего вообще никогда не видели человека или же тех, кто на него похож.

Да, увы, только «тех, кто на него похож», с ядовитой усмешкой подумал Ан-Авагар. О двуногих судят по тем, кого больше. А в этом с людьми не мог сравниться никто, даже орки или зеленокожие гоблины. Не говоря уж об эльфах или истинных владыках сущего — вампирах.

Впрочем, пустота чащи Ан-Авагара ничуть не устраивала. На кого ему тут охотиться, на медведей, что ли?

Вампир брезгливо повёл плечами и зашагал быстрее. Ему предстояло добраться до более обитаемых мест.

* * *

Когда ты бессмертен, время не имеет для тебя никакого значения. По-настоящему что-то значит для вампира только одно — голод. А с этим дело обстояло неважно.

Ан-Авагар всегда гордился тем, что «это я приказываю своей природе, не природа приказывает мне». Голод? Я его одолею. В конце концов, ему доводилось слыхать о вампирах, пережидавших тяжёлые времена, употребляя одну лишь звериную кровь. Она, разумеется, не шла ни в какое сравнение с человеческой (или гномьей, или эльфьей), но позволяла выжить.

Ан-Авагару, конечно, доводилось испытывать голод, особенно в самом начале истинного пути, пути вампира. Это тяжело, трудно, мучительно. Бороться можно (и нужно), но лишь до определённого предела. Потом нужна кровь. Однако, чтобы довести себя до одуряющего, гасящего сознание голода, требовалось поистине многое — много времени, много потраченных сил на изощрённые заклинания и так далее. Ан-Авагар умел владеть собой, умел не доводить до крайностей — только потому и стал тем, кем стал.

Но на сей раз всё выходило совсем по-иному. Не просто голод, нет. Сосущая пустота, словно внутри Ан-Авагара устроился кто-то дикий, страшный и голодный, медленно пожиравший сами внутренности эльфа-вампира.

Такое он пережил один только раз, давным-давно, сразу после своего обращения. У эльфов это проходит куда тяжелее и мучительнее обычных людей — ну, так Перворождённые потом и добиваются на новом пути куда большего. Тогда ему казалось, что неведомая раньше пустота внутри втянет в себя его самого, так, что он исчезнет без следа, «сожранный собственным желудком», как говорилось в людских сказках его родного мира. Эйвилль Великая тогда помогла, указала способ и средство — простое утоление вампирьего голода не годилось, пришлось исполнять целые обряды. Даже тому Ан-Авагару, едва пережившему собственные смерть и воскресение, даже ему то, что пришлось совершить, показалось… несколько чрезмерным.

Однако с чего ради его вдруг вновь посетило это чувство?

Вампиры никогда не стали бы теми, кто они есть, не без гордости подумал Ан-Авагар, не умей они слушать и различать даже самые тихие подсказки Судьбы. Жуткий голод, словно у только что обращённого, — такое не приходит само по себе. Предстояло выяснить, откуда оно взялось.

Что ж, ещё интереснее, сказал себе Ан-Авагар, стараясь заглушить жгучую пустоту внутри. Что-то в воздухе? Я ведь как-никак дышу, хотя и больше по привычке. А ну-ка, если прекратить?

Он прекратил и некоторое время пробирался так через колючий малинник, вымахавший ему почти до плеч. Ручей по-прежнему журчал в глубокой промоине, вампир уловил взгляд мелкой водяницы, не успевшей вовремя удрать под корягу, и, почти не прилагая усилий, приказал ей умереть.

Маленькое существо, больше всего похожее на котёнка с зеленоватой чешуёй вместо шерсти, опрокинулось на спину, беспомощно дёргая перепончатыми лапками. Она умерла быстро и без мучений — Ан-Авагару их сейчас не требовалось. Он просто проверял. Ставил опыты.

Высшие вампиры, подобные ему, всегда имели власть над мелкой нежитью. Не могли напитаться ею, но зато способны были заставить выполнить любой приказ. Даже прекратить собственное существование.

Итак, его способности никуда не делись. Нечисть тут тоже самая обычная, как и в любом другом мирке, где обитают смертные. Однако… однако…

Он потерял способность рассуждать. Внутренности вспыхнули, поперёк живота словно хлестнули гибкой саблей. Ан-Авагар повалился на колени, кажется, даже взвыл — в последнем он не был уверен. Глаза залило чернотой.

…Приходил в себя он медленно и мучительно. Ноги отказывались повиноваться, в голове всё мутилось. Похоже, у него вообще ничего не осталось, кроме боли.

Проклятие! Что с ним стряслось?

Кое-как ему удалось выползти из малинника на подобие тропы, сбегавшей с сухого песчаного холма вниз, в тёмную и сырую ложбину, где по-прежнему беззаботно журчал неглубокий поток.

Кровь. Ему нужна кровь. Неважно чья, лишь бы горячая.

…Однако как ему, едва ползущему, поймать хоть кого, хоть пичугу или зверька? Вампир мог приказать не только нечисти, ему подчинились бы и иные четвероногие или крылатые обитатели, но едва ли ему сейчас сгодилась бы холодная кровь змей или лягушек. Может, заставить слететь к нему сову? Нет, сейчас яркий день, они спят, а при такой боли просто чудо, что он вообще может хоть как-то рассуждать.

Он пополз по тропе, как-то заставляя передвигаться парализованное болью тело. Может, тут просто такое дурное место? Может, стоит отойти чуть подальше?

И в самом деле, ему показалось, что стало чуть легче, едва он спустился с холма. Потом, правда, боль вернулась, даже стала ещё злее — когда Ан-Авагар попытался взобраться на очередной увал.

Попытался выбраться низинами — но сквозь сплетение густого вьюнолиста не пробился бы и панцирник. Пришлось вернуться на тропу.

Держись, сказал он себе. Ты уже умер один раз. От боли не отдают концы. Во всяком случае, высшие вампиры, подобные тебе.

…Он не помнил, как выбрался из леса. Об исходном намерении идти вниз по ручью Ан-Авагар уже не вспоминал.

Однако тропа вывела его из лесистых холмов на дорогу. На самую настоящую дорогу, широкую и ухоженную, содержавшуюся в образцовом порядке.

Здесь голод и боль стали совсем нестерпимы.

* * *

Эльф-вампир приходил в себя долго и мучительно. Что случилось с ним на той тропе, он помнил плохо; пустота внутри совсем лишила его разума. Это плохо, очень плохо. Кажется, он поймал белку… или зайца… или нет, то была змея? Стоп, змея не может быть, у неё холодная кровь, она не насытит истинного вампира.

Так или иначе, опозорившись, перепачкавшись внутренностями несчастного зверька, Ан-Авагар выбрался из чащи.

Он не думал о том, как именно ему удалось изловить свою добычу. Всё, что он запомнил, — странное зелёное сверкание перед глазами и метнувшийся прямо в руки пушистый комочек. Какая-то сила словно швырнула лесного жителя в лицо полубесчувственному вампиру.

Кто пришёл мне на помощь? И какую цену они потребуют?

…Всё-таки он был настоящим вампиром — если сразу подумал о цене чужого благодеяния.

Так или иначе, когда от зверька осталась только пустая и сухая шкурка, Ан-Авагар смог подняться на ноги. Его шатало, но жуткое ощущение засасывающей его изнутри пустоты исчезло.

Кто-то заплатит мне за это, посулил он. Кто-то мне очень дорого за это заплатит. Первейшая суть высшего вампира — это гордость. И её сейчас очень сильно задели.

А теперь перед ним лежала дорога. Широкий и наезженный тракт, не замощённый, но содержащийся в образцовом порядке. Даже странно видеть такое во вполне заштатном мирке. Куда поворачивать теперь — совершенно всё равно, и справа, и слева рано или поздно непременно сыщется хутор, селение, городок…

Ан-Авагар не обманывал себя — сейчас ему по зубам разве что ребёнок или дряхлый старик. Но лиха беда начало.

Не раздумывая больше, вампир зашагал по дороге, повернув налево, так, чтобы солнце светило в спину.

* * *

Селение показалось, когда до вечера оставалось ещё далеко. Ан-Авагар тяжело, безо всякой природной грации как эльфов, так и вампиров, плюхнулся наземь, отползая подальше от тракта. Не хватало только встретиться с до зубов вооружённой охраной купеческих караванов; да и чародей вполне мог оказаться в их числе. Конечно, в полной силе Ан-Авагар, как истинно высшее существо, справится с сотней мечников и десятком чародеев, но только не сейчас.

И потому он тихонько уполз подальше, забившись под корни столетнего дерева, широко раскинувшего ветки над тихим ручьём. Вдали виднелось селение, деревушка десятка в три дворов, самая обычная, каких Ан-Авагар навидался за долгий век до полного отвращения.

Люди. Обычные букашки, двуногий скот, пища. Мясо. Ничего больше. Они тупы и таковыми останутся. Ан-Авагара никто не заметит. Ему осталось лишь дождаться темноты и выследить какую-нибудь жертву, что неосторожно выйдет поглазеть на звёзды.

Разумеется, ничего не понимая в истинной их природе.

…С темнотой вернулась уверенность. Он — Ан-Авагар, высший вампир, видевший десятки миров, сражавшийся во множестве битв и неизменно выходивший победителем, даже если поле сражения оставалось неприятелю. Враг мог торжествовать — но на самом-то деле всякий раз побеждал именно он, Ан-Авагар, потому что оставался в живых.

Крестьяне в селении ложились спать рано, как и положено людям, тяжко трудившимся весь день и не имевшим денег на дорогие забавы вроде свечей, не говоря уж о светящихся магических кристаллах. Улицы опустели, скотину загнали внутрь.

Некоторое время Ан-Авагар раздумывал, не заглянуть ли на местное кладбище, но потом отбросил эту мысль. Он ещё не готов. Слишком слаб, слишком голоден. Доставшаяся днём белка — или заяц, или кто там ещё? — этого недостаточно, чтобы он вновь сделался самим собой.

К терпеливо ждущему приходит удача — припомнилась поговорка, когда он заметил пастушка с некрупной собакой, торопливо пробиравшегося по косогору. Стада при нём не было, значит, задержался для чего-то в лесу. Пёс, палевая дворняжка с висячими ушами и коротким хвостом, явно беспокоился, поскуливал и жался к ногам хозяина.

— Ты чего, Пат? — услыхал Ан-Авагар.

Отлично, подумал вампир, я понимаю их язык. Не зря Великая Эйвилль говорила, что во многих мирах людские наречия схожи, потому что сами люди явились в эти миры, покинув свои собственные, где родились изначально.

Собака остановилась и зарычала, упираясь всеми лапами в землю и откровенно не желая приближаться к затаившемуся во тьме вампиру.

Пастушок удивился, замер, позвал четвероногого друга раз, другой; наконец повернулся спиной к Ан-Авагару и уже оторвал ногу от земли…

Вампир и пёс прыгнули разом. В глазах Ан-Авагара вспыхнула ослепительная радуга боли, казалось, рвутся все до единой мышцы и лопаются все до единого суставы, но клыки вонзились точно в шею пастушка, а руки опрокинули мальчишку наземь. Пёс по имени Пат, яростно рыча, сомкнул челюсти на запястье вампира, и Ан-Авагар наяву ощутил, как хрустит его собственная кость.

Собаки ненавидят вампиров. И с радостью положат свою собственную жизнь на то, чтобы только прервать ещё одно вампирье «существование».

Щедро полилась человеческая кровь, яркая, густая, полная жизни и мощи. У Ан-Авагара вновь закружилась голова, на сей раз — от наслаждения. Паренёк забился, засучил ногами, не в силах вырваться из стальной вампирьей хватки. Верный пёс, рыча, грыз руку Ан-Авагара, однако выкормыш Эйвилль, изогнувшись, сумел пнуть собаку так, что та отлетела на дюжину шагов и осталась лежать, жалобно подвывая. В миг удара вампир слышал хруст ломающихся собачьих рёбер.

Ан-Авагар всем телом навалился на дёргающегося пастушка, прижал того к земле; кровь лилась всё обильнее, хлестала на траву, бесценные её капли пропадали, но вампиру было сейчас всё равно. Ему нужна сила, а таких мальчишек он ещё найдёт десятки. Найдёт и выпьет их досуха. Или, если ему взбредёт такое в голову, превратит в своих слуг — безмозглых, но повинующихся каждому его жесту.

Как же сладка, как пьяняща молодая кровь! Сейчас её полнит ужас жертвы, восхитительный, всеобщий и бессильный. Ан-Авагар не выдержал — зарычал от наслаждения. Его распирало силой, казалось, кулак способен пробить земную твердь до самых огневеющих недр.

Мальчик перестал сопротивляться, замер — тело быстро, неестественно быстро холодело. Ан-Авагар неизящно, но с немалым довольством рыгнул, утирая окровавленный рот рукавом. Ничего, сегодня можно. Даже ему, вечному эльфу и высшему вампиру.

Собака взвыла, задёргалась, пытаясь ползти. Нет, никуда уже не денешься, тварь, мстительно подумал Ан-Авагар, добивая бедного пса.

Тела следовало спрятать. Ему ещё предстоит выпить досуха не одну жертву, прежде чем он сможет помериться силами со здешними чародеями.

…Селение Ан-Авагар обошёл по широкой дуге. Ночь выдалась отличная, мглистая и беззвёздная, такие он особенно любил. Всё-таки ночные светила будили в душе что-то смутное, неприятное, какую-то память, что-то такое, что он сам давным-давно и навсегда отсёк.

Так или иначе, стараясь держаться дороги, он шёл всё дальше и дальше. После первого высосанного мальчишки дело пошло легче, следующими ему попались двое — юноша и его младший братик, лет десяти. С ними пришлось повозиться, старший оказался силён и ловок, до последнего пытался спасти брата и весьма недурно владел увесистой дубинкой; но, разумеется, могут ли низшие создания, ничтожные черви, противостоять истинному эльфу и вампиру? Конечно же, нет.

Два бездыханных бледных тела он сбросил в глубокий овраг шагах в сорока от тракта. Их, конечно, найдут — но к тому времени дикие звери, птицы и жуки с червями сделают свою работу. Тела станут неузнаваемы, и уж конечно, никто никогда не дознается, почему и от чего они погибли.

Дальше, дальше, дальше. Слабость и боль, ничем не напоминали о себе, Ан-Авагар шагал, высоко подняв голову. Силы возвращались. Время от времени он убивал — походя, из засады, безо всяких церемоний, просто высасывая жертву досуха. Перекинуться и лететь вышло бы куда быстрее, но вампир никуда не торопился и вдобавок берёг силы. Всё начинается очень хорошо, куда лучше, чем могло бы.

Но мысль, откуда взялись те боль и голод, не отступала. Как Ан-Авагар ни старался, совсем изгнать её не получалось. И потом, как он тогда спасся? Кто пришёл ему на помощь? А ведь кто-то пришёл, это точно. Или этот «кто-то» даёт ему понять, что он полностью во власти этих неведомых «спасителей»?

Что ж, пока он тут бессилен. Будем ждать, если эти неведомые вновь проявят себя. А пока — собирать силу. Собирать силу и готовиться к решающему бою.

«К решающему бою?! — вдруг оцепенел вампир. — С кем я тут собираюсь сражаться? — Нет, конечно, те же охотники за его племенем могли внести в жизнь некоторое разнообразие и азарт, но чтобы „бой“, да ещё и „решающий“? — Нет уж, благодарю покорно. Драться я стану, когда сам того пожелаю и исключительно для собственного развлечения; „решать“ я ничего не намерен. Риск необходим, без него всё бытие, даже высшего существа, становится пресным и тоскливым, но не более того».

Во всяком случае, думал Ан-Авагар, пока что о серьёзных схватках и думать нечего. Любой сколько-нибудь сильный маг, если только я не застигну его врасплох, одержит верх. Это правда, а истинный вампир всегда смотрит ей в глаза, сколь бы неприятной или унизительной она ни оказалась.

…После восьмой жертвы он ощутил себя уже почти прежним. После десятой — точно прежним. Тринадцатая оставила роскошное послевкусие силы, поднимающейся над. Именно над, словно вода, достигшая вершины дамбы.

Пусть на время, не насовсем, он сделался сильнее себя прежнего. Может, потому, что Эйвилль Великая не очень-то поощряла кровопитие непосредственно у людей и уж точно — не досуха, страшась мести Хедина, Познавшего Тьму.

Что ж, может, его и следовало страшиться — но где сейчас этот Хедин и где он, Ан-Авагар? Старые запреты отброшены, и это донельзя приятно — не церемониться со скотом, с мясом, выпивать их без остатка, оставляя, словно паук, одну пустую оболочку. Тела вампир просто оттаскивал в сторону от дороги и бросал, не слишком заботясь о тщательной маскировке. Трупы вдоль оживлённого тракта, где наверняка пошаливают разбойники, — кого они удивят?

После тринадцатой жертвы — молодого и сильного мужчины, сопротивлявшегося дольше других и с настоящим ожесточением, — Ан-Авагар вышел на берег неширокой, но глубокой и быстрой реки. Он уже знал её название — Риэна.

Река — это хорошо. Хорошо, потому что вдоль неё в изобилии найдутся поселения мяса, и большие, и малые. Хорошо также, что к югу от реки на много дней пути тянутся густые, непроходимые леса, дикие чащи, куда местные стараются не соваться. Там он сможет обосноваться до поры, пока не обзаведётся собственной армией. Ну, а потом можно подумать и о настоящем замке. Это, во всяком случае, может выйти забавно. Отряды храбрых охотников за нечистью, пробирающиеся узкими и опасными горными тропами! Костры в ночи, опасливые взгляды, враг, чудящийся в каждой тени и каждом шорохе! Ей-же-ей, будет чему посмеяться, втихомолку наблюдая за их попытками.

На берегу Риэны Ан-Авагар настиг свою четырнадцатую жертву, молоденькую рыбачку, собравшуюся на самой заре осматривать донные ловушки и уже готовую отплыть. Девушка была чудо как хороша — тонкий стан, две длинные косы, причудливо свёрнутые на затылке, большие синие глаза… Ан-Авагара она не видела до последнего момента, и тут вампир уже позволил себе несколько больше — позволил ей заметить себя в тот самый последний момент. Васильковые глаза расширились от ужаса, сдавленный крик разнёсся по речным берегам, скрытым толстым покрывалом утреннего тумана, и девушка забилась, придавленная к сырой земле мощным торсом Ан-Авагара. Его намерения она сперва истолковала совершенно неправильно, и, лишь поняв, что юбку на ней никто рвать не станет, испугалась по-настоящему.

Ан-Авагар дал ей вглядеться в собственные глаза, сейчас серые и бездонные, как сама смерть. Клыки вошли несчастной в шею, и вампир зажмурился от удовольствия — кровь! кровь! кровь! Свежая, чистая, молодая кровь!

Когда она затихла, в нём на миг шевельнулось нечто вроде сожаления — в конце концов, мужское естество его не было напрочь утрачено, когда Эйвилль открыла ему врата к высшему, истинному бытию. Её можно было бы обратить, сделать своей невестой, первой из большого — в будущем — гарема. Но нет, жажда оказалась сильнее. Он её убил, высосал до последней капли; почти невесомое тело сбросил в омут, предусмотрительно привязав груз к ногам и опутав как следует сетями. В лодке нашёлся топорик, и вампир, прорубив дно, затопил и её.

Наверное, четырнадцатая стала лишней, с запоздалым раскаянием подумал он. Силы всё больше и больше, заклинания сами просятся на пальцы; и в самом деле, чего он ждёт? Пора показать всем, что настают новые времена, что сюда явился наконец новый и настоящий хозяин!

За рекою лежал старый погост. Церквушка с перечёркнутой стрелой на крыше давно заперта, само кладбище хоть и содержится в известном порядке, но жизни и памяти в нём уже почти не осталось.

Замечательно. В конце концов, не зря же он — высший из высших вампиров, обладатель сокровенного знания? В крайнем случае он способен обрести силу и не только выпивая досуха жертвы, некромантия ему также не чужда — хорошо, что великий Хедин об этом никогда не слыхал. Шутки и фокусы с усопшими Новый Бог, со слов Эйвилль, очень сильно не одобрял.

Тем не менее проверить стоит. Да и шутка получиться может неплохая. Сила сейчас ему не нужна, но хорошо иметь уверенность, что все его умения с талантами по-прежнему работают как должно.

Ан-Авагар дождался ночи.

И позвал.

* * *

Вообще-то вампиры, даже высшие, не имеют прямой, изначально данной власти над Нежитью, всеми этими ходячими мертвецами и прочим. Они не могут одним мановением руки поставить себе на службу бесчисленные армии зомби или скелетов. Для этого нужна некромантия, истинная некромантия, а её в окружении Эйвилль Великой старательно избегали. Трусы, с презрением подумал Ан-Авагар. Только он, обойдя запреты, оказался достаточно смел, чтобы сунуть нос в кое-какие книги.

Найти их тоже оказалось непросто. Некромантов — к какой бы расе они ни принадлежали — не любили и боялись почти во всех ведомых Ан-Авагару мирах; а в некоторых некромантов и вовсе никогда не бывало.

Книги эти написали люди. Ан-Авагара сей факт не смущал — среди неисчислимых множеств разумного скота неизбежно должны были найтись такие, кто — чисто случайно! — мог обладать известной мудростью. Более того, предоставить людям самим и на собственных шкурах устанавливать, какие заклинания работают, а какие нет, после чего воспользоваться плодами их трудов, было истинно по-вампирски.

Он и воспользовался. Нельзя сказать, что эльф сделался мастером некромантии, но знаний поднабрался.

…И сейчас, произнося про себя соответствующие слова, Ан-Авагар невольно поразился, до чего же легко всё у него получилось. Зашевелилась земля, закачались могильные камни, над утопающими в траве плитами сгустились беловатые облачка призраков и духов, печальные тени заскользили над землёй, умоляюще протягивая бестелесные руки.

«Охотящийся в ночи, — различил Ан-Авагар. — Ты позвал. Мы пришли».

Вот как, удивился вампир. Похоже, в этом мирке его собратья обладали-таки некоей природной склонностью к некромантии. Такое тоже случалось, особенно если вампиром становился кто-то из людей, например, сведущих в тёмном чародействе.

Что ж, тем лучше. Чем больше заботы у местных чародеев, тем успешнее окажется он, Ан-Авагар.

О, его, разумеется, станут искать. Маги и волшебники, короли и правители бросят все силы на поиски причин случившегося бедствия. Быть может, кто-то из них, самый сообразительный, сумеет допросить кого-то из духов, но их смутные, невнятные ответы — а давать другие призраки просто не умеют — только посеют панику, страх и растерянность.

Хорошо, очень хорошо. В любой момент он, Ан-Авагар, сможет как отвлечь ненужное внимание от собственной персоны, так и поднабраться дармовой силы; а уж заметать следы эльф-вампир умел очень хорошо.

Соблюдая особую осторожность, он пересёк реку, по широкой дуге обогнул мирно спящее село и вскоре скрылся в непроходимой заречной чаще. Конечно, это не настоящий, достойный высокородного эльфа замок, но отсюда удобно будет…

Стоп. Что-то не так было с этим людским селением, что-то совсем не так! Едва уловимый… запах ветра? вкус воздуха? Легчайший, неуловимый аромат крови живых, ощущаемый только вампирами вблизи человеческих жилищ, — в нём явно крылось нечто, Ан-Авагару совсем не нравящееся.

Маг, подумал он. Очень сильный и странный. Доселе Ан-Авагару сталкиваться с такими не приходилось. Конечно, отираясь около Эйвилль Великой, да ещё и при дворе Познавшего Тьму, насмотришься всякого; вампир отлично знал, кто такие «ученики Хедина», как они себя называли. Один на один он, пожалуй, вышел бы против любого из них с немалыми шансами одержать верх; но, поскольку истинный вампир выходит на серьёзный бой, лишь когда эти «немалые шансы» становятся настолько «немалыми», что сражение можно назвать «выигранным ещё до начала», Ан-Авагар — как ему думалось — мог рассчитывать на успех и в одиночку против двух-трёх.

Всякие «охотники за вампирами», существующие лишь для придания жизни некоего рода пикантности, сюда, разумеется, не относятся.

Ан-Авагар остановился, долго прислушиваясь и принюхиваясь. Было тут и ещё кое-что, не понравившееся ему гораздо сильнее.

Запах дракона. Это уже не лезло ни в какие ворота — откуда возьмутся здесь, в человечьей деревне, какие-то драконы?! Им же полагается сожрать тут всё живое на день пути в любую сторону, а не мирно проживать среди пейзан!

Невольно Ан-Авагар уже пожалел о сделанном на погосте. Что взбрело ему в голову? Хотел подкинуть забот местным чародеям? Несомненно, подкинул, но при этом и выдал себя. Драконы! Ничего хуже и придумать нельзя. Это не какие-то там глупцы, гордо и напыщенно именующие себя «охотниками за вампирами». С крылатыми чудовищами шутки плохи.

Ан-Авагар ощутил, как сжимаются внутренности, как по животу разливается липкий холод. Сейчас ему казалось — он припоминает странное зеленоватоемелькание в глазах, когда он только подходил к погосту. Ему кто-то подсказал, что надлежит сделать? Но если этот «кто-то» настолько могущественен, что способен управлять высшим вампиром, зачем ему вообще какие-то орудия? Сущность с такими силами вполне справится безо всяких посредников.

Быть пешкой в чьей-то игре? Благодарю покорно, Ан-Авагар не из таковских. Это не путь вампира. Но как соскочить с крючка? Если он и впрямь несвободен — что ему дали понять в самом начале, когда он только очутился в этом мире, — то как избегнуть невидимых когтей?

Он вновь шагал, пробираясь сквозь ночь, прочь от злого села — но прекрасно понимал, что вернуться придётся. Уж не вели ли его сюда нарочно? Уж не решили ли, что он окажется настоящим врагом неведомому местному магу или же совершенно невозможному дра…

Упругий толчок воздуха — где-то высоко в ночном небе мерно поднимались и опускались огромные чёрные крылья. Ан-Авагар не выдержал — пискнув от ужаса, он простёрся ниц, накидывая плащ на голову и надеясь лишь, что его не заметят. Несмотря на все досуха выпитые жертвы, для боя с драконом сил у него бы не хватило. Ох, ох, да что ж это такое?!

Вампиры ненавидят драконов. Те платят им взаимностью. На драконов не действует подавляющее большинство заклинаний из вампирского арсенала, кроме лишь нескольких поистине наисильнейших. А от драконьего пламени защититься трудно, очень трудно. Не невозможно, нет, — но неимоверно тяжело.

— Пррроклятые. — Ан-Авагар готов был грызть землю. Теперь он уже не сомневался, что стал жертвой чьего-то коварного и хитроумного замысла. Ведь и маг, и дракон наверняка погонятся за тем, кто пробудил погост.

Крылья прошумели в вышине, всё стихло, но вампир ещё долго не решался подняться, ползком пробираясь прочь от недоброго места.

Рисковать без нужды — это не для истинного вампира.

Итак, главное сейчас — оторваться от погони. Обычно Ан-Авагар мог почти точно сказать, преследуют его сейчас или нет, но это касалось обычных «охотников за вампирами», с коими он любил порою поразвлечься. Обычно — но не сейчас. Погони он не ощущал. Что, само собой, ничего не могло значить, когда имеешь дело с опытным и очень сильным чародеем.

Невольно Ан-Авагар подумал, с каким бы наслаждением он высосал досуха этого проклятого мага. Что ж, месть хороша, когда её подают холодной. Ни к чему спешить, у него впереди вечность. Что не может не радовать…

Разумеется, надо постараться, чтобы преследователи — буде таковые отыщутся — встретили на своём пути как можно больше приятных и во всех отношениях радующих — его, Ан-Авагара, — неожиданностей.

Поиск давался легко и быстро, всё-таки, несмотря на рану, он оставался высшим вампиром, да и сил пока хватало. Мелкая лесная нечисть… имеется, но такому магу она на один укус. А вот что это у нас там, далеко, в глубине леса? О-о, какие милые, полезные, удивительные создания! И охраняют они премилую ловушечку. Гляди-ка, в заштатном мирке — и вдруг такое!

Вампир даже остановился, не веря собственным глазам.

Что ж, пора на охоту, друзья, незачем отсиживаться в чащобах…

С ними придётся повозиться даже самому опытному чародею, не без самодовольства подумал Ан-Авагар.

Заклятие сложилось само. Неслышимый прочим зов проник глубоко в лесную крепь, и услыхавшие его замерли, поднимая головы и внимая беззвучному приказу.

Найти мага и убить его. Всё остальное неважно.

…Убить они его, конечно, не убьют, но на какое-то время задержат. А если и не убьют и не задержат и если этот маг окажется не полным глупцом — тонкие губы Ан-Авагара насмешливо-презрительно сжались, — то он явится ровно туда, куда мне нужно. Главное — успеть.

Глава IV

Клара Хюммель-Стайн, Сфайрат, Ирма

— Не нравится мне этот господин Гойлз. Как есть не нравится.

— Милый, ты это сегодня уже сто первый раз повторяешь, — откликнулась чародейка. Её любимый дракон вышагивал туда-сюда, меряя гостиную из угла в угол. Каблуки врезались в пол так, что доски аж гудели; хорошо ещё, подумала Клара, что Сфайрат не в своём истинном виде…

Да, дракон принял облик погибшего Аветуса Стайна, былого воздыхателя Клары Хюммель-Стайн, и вот тогда-то у них и началось главное, о чём потом сама чародейка забыть не могла. Словно должен был появиться кто-то с истинно драконьей силой, чтобы она наконец стала не просто «своим парнем» среди боевых магов, но той, кто любит, и любит по-настоящему, один раз и на всю жизнь.

Но Клара уже давно звала его истинным именем — Сфайрат. Оставался только облик, и она всё чаще ловила себя на мысли, что, быть может, дракону не стоило уж так точно копировать давно похороненного чародея. Потому что Клара Хюммель-Стайн полюбила не Аветуса. Она полюбила дракона Сфайрата, дракона, что, подобно многим другим из его магической расы, мог легко менять облик.

Надо сказать, что за прошедшие годы бывший хранитель одного из эвиальских кристаллов и в самом деле несколько изменился. Человеческое его лицо менялось медленно — драконы и чародеи почти не стареют, хотя не бессмертны, — но менялось совсем не так, как, наверное, изменился бы сам Аветус Стайн, останься он жив.

— Не нравится, — повторил Сфайрат в сто второй раз, резко повернулся, сел рядом с Кларой. Та безмятежно взглянула на раздражённого супруга, не отрываясь от вышивки. Иголки сновали туда-сюда сами собой, направляемые магией.

— Что это у тебя?

— Блузка для Аэсоннэ. Красиво, правда? Тут вот солнце, а здесь горы, а тут…

— Девять летящих драконов, — вздохнул Сфайрат. — Да, красиво, дорогая моя. У тебя всё, за что ни возьмёшься, выходит красиво, даже очень. Но Гойлз…

— Не беспокойся, — Клара аккуратно закрепила нитку. — Ничего он нам не сделает. Ручки коротки.

Дракон усмехнулся, покачал головой.

— Всё та же Клара. Может носить цветастую юбку до пят и нянчить детей, а внутри прежний боевой маг, чьё слово больше её жизни. Ты вот делаешь волшебные игрушки…

— Да, а делать их не стоило, — безмятежно отозвалась чародейка. — Потому что местные маги заметят, и будут у нас неприятности. Верно?

— Гм, верно, — признался Сфайрат. — Но ты не послушала, только отмахнулась. Ещё тогда, давно, помнишь?

— Я всё помню, милый. А ты разве забыл, что это за игрушки?

— Нет, конечно, — буркнул дракон. — У большинства детей это будет просто такая забавная кукла, как бы живая, но не до конца, только и знающая, что немного слов…

— А у тех, кто действительно наделён даром, моя игрушка станет настоящим талисманом, — тихо промолвила Клара. — Истинным фамилиаром. Может быть, даже удастся найти спящего дракона.

— И потому ты готова рискнуть даже нашими детьми? — в упор спросил дракон.

— Другие тоже очень часто рисковали из-за меня всем, в том числе и собственными сыновьями. Или дочерьми, — парировала волшебница. — Да и сами драконы Эвиала… разве не пожертвовали они вообще всем? И всем потомством своего рода? Разве я не в долгу у них?

Сфайрат опустил голову. На лбу собрались морщины, кулаки сжались. Кларе даже почудилось, что из ноздрей потянулась пара тонких струек дыма.

— Не грусти, — вышивка упала на пол, Клара тесно прижалась к мужу, обняла. — Мы сладим с любой бедой, я знаю. А только тихо жить не по нам с тобой. Не обманывай себя, милый. Ты хранил кристалл, теперь стараешься хранить нас… но мы-то отнюдь не мёртвый камень.

— Вы — живые, — дракон обнял её в ответ, сжал так, что Клара охнула.

— Раздавишь!

— Вы — живые, — повторил Сфайрат. — Раньше я думал, что не смогу существовать без своего кристалла. Кристалла больше нет, а я по-прежнему жив. Он был мёртвым, вот и всё. А теперь я знаю, что не смогу без вас. Что, если что-то стрясётся с тобой, с Зосей, Аэ, Чаром, я…

Клара прижала ладонь к губам мужа. Тёплые и шершавые, человеческие — но под ними крылась драконья плоть, истинная суть Сфайрата.

— В любом мире, где угодно — мы всё равно не спрятались бы ото всех, — шепнула она. — Бежать, хорониться, ходить пригнувшись — разве это для тебя, могучий дракон?

— Или для тебя, боевой маг Долины? — улыбнулся Сфайрат. — Но, быть может, всё-таки перекинуться, слетать и сотворить из милейшего господина Гойлза хорошо прожаренный шашлык? Скажем, вдвоём с Чаргосом, парню пора привыкать, что быть драконом — это не только…

— Нет, милый, нет, не надо.

— Отчего? Ты ж не хочешь, чтобы наш старший вырос слюнтяем, который не может даже…

— Не может никого поджарить? — невольно улыбнулась Клара. — Нет, Сфай, нет, конечно. Он мужчина, он дракон. Я последняя, кто потребует, чтобы он отрёкся от своей драконьей сущности. Но убивать господина Гойлза вовсе не обязательно.

— Да? — с явным сожалением осведомился Сфайрат.

— Не думай, муж мой, будто я указываю тебе, что делать и как поступать, — промурлыкала Клара, потёршись щекой о твёрдое, бугрящееся мускулами плечо дракона. — Рассуди сам: исчезнет Гойлз — пойдут слухи. Маг он не из последних, его станут искать. Мы с тобой спровадили не одну депутацию местных чародеев, но Гент наверняка предупредил сотоварищей, куда направляется. Его убийство станет началом войны, той самой, которую ты так жаждешь предотвратить. Напротив, нам выгоднее всё оставить как есть. Пусть себе разоряется! Может, нам и впрямь будет небесполезно о чём-то с ним договориться, но не сразу, а как следует поторговавшись. Не тревожься, милый мой.

— Легко сказать. — Морщины на лбу дракона не расходились, брови хмурились по-прежнему. — Не успокаивают слова, Клара, не ведаю, отчего. Что-то сидит здесь, внутри, — Сфайрат потёр грудь. — Не верю предчувствиям, не хочу верить, но… лучше бы нам с тобой отсюда убраться. За тридевять земель.

— Драконы никогда не бежали от опасности!

— Да, — Сфайрат понурился. — Никогда. А теперь я готов бежать даже от тени, от жалкого смертного колдунишки, какого раньше бы испепелил на месте, не почувствовав ни малейшего угрызения совести. И всё потому, что боюсь за вас!

Клара помолчала, сидя с закрытыми глазами и улыбаясь. Голова её по-прежнему лежала на плече у дракона.

— Я люблю тебя, — наконец сказала она. Внутри становилось тепло-тепло, и жило словно предвкушение огромной, небывалой ещё радости. — Ты мой дракон, самый лучший. И я твоя. И мы все тоже твои. Не беспокойся, милый. Дракон Эвиала, Хранитель Кристалла и боевой маг Долины — вдвоём мы кое-чего стоим. И, если местные чародеи решат проверить нас на прочность, у нас найдётся, чем ответить. Да, я тоже боюсь за детей. Но я всегда помню, что они — плоть от твоей плоти, что они тоже драконы. Под юбкой не удержишь.

— Речи жены дракона, — твёрдая рука обнимала её за плечи, однако кончики его пальцев чуть подрагивали. — Это ваш мир, мир людей. Я тебе верю, Клара.

— Я знаю, — шепнула она, утопая в его ауре, нечеловеческой, бездонной, пугающей — и самой-самой лучшей, родной, неотделимой. — Драться всё равно придётся, рано или поздно. Нас не оставят в покое. Разве что на время. И это время, боюсь, вышло.

Дракон помолчал, лишь крепко прижимая её к себе, словно боялся, что она вот-вот исчезнет.

— А эти дети… с игрушками… Ты и в самом деле не подумала, что случится, если коллеги Гойлза возьмутся за них всерьёз?

— Подумала. Магам это обойдётся ой недёшево.

— А детям?

— С ними ничего не случится.

Дракон покачал головой.

— Чтобы я раньше стал беспокоиться о каких-то там человеческих детёнышах!.. А теперь, как появились свои собственные… Клара, ты уверена? У тебя в каждой кукле или зверюшке что, небольшой кристалл наподобие эвиальских? Пугаешь ты меня порой, честное слово. Жалею уже, что… что посмеялся тогда над тобой, при нашей первой встрече…

— Ты — дракон, — засмеялась Клара. — Никому никогда не приручить дракона. Он с тобой, только пока он сам этого хочет. Но один неверный шаг…

— Что ты такое несёшь? — аж отодвинулся Сфайрат.

— Ничего, ничего, милый. Пойду детвору к обеду звать, пока не простыло всё.

* * *

Вечером, когда весеннее солнце опустилось за дальний лес, и Клара, по всегдашнему обыкновению, стояла на крыльце, обхватив себя за плечи и любуясь последними отблесками отгоревшего заката, Сфайрат возник рядом смутной размытой тенью. Тревожный, сжавшийся, готовый.

— Что с тобой? — Она откинулась, затылком касаясь его груди.

— Полететь, — одними губами ответил дракон. — Со всеми остальными.

— Что, и с Зоськой? — удивилась Клара. — Она ж небось уже десятый сон видит!

— И с Зосей, — мрачно сказал Сфайрат. — Со всеми.

— Зачем, милый? — Клара повернулась к мужу, взглянула в нахмуренное лицо. — Ты всё из-за Гойлза?..

— Нет, — взгляд дракона остался непроницаем. — Что-то какая-то пакость чуется, гниль какая-то… точнее не скажу. Но взлететь тянет. И огонь… накопился. Застоялся почти что.

— А детвора-то зачем?

— Как «зачем»?! Мы все вместе, драконья стая!..

Да. Верно. Драконья стая. Как она могла забыть?

Дракон и его потомство в небе словно сливались воедино, и без того зоркие глаза становились почти всевидящими.

— Конечно, дорогой. — Клара склонила голову жестом послушной жены.

Сонная Зоська заворчала было, не желая выпускать тёплого и пушистого котёнка, устроившегося у неё под боком, но, едва услыхав «Лететь! С папкой!» — подскочила словно ошпаренная.

Клара так и осталась стоять, не в силах отвести взгляда — пятёрка драконов, выстроившихся клином и устремившихся вслед за давно скрывшимся солнцем, с огромным Сфайратом в середине и маленькой Зосей впереди всех. Аэсоннэ с Эртаном по бокам, старший Чаргос замыкал процессию.

Всё-то у них наоборот, у драконов. Птичий клин возглавляет вожак, самый сильный и выносливый; а драконы в такие полёты вперёд пускают малышку Зоею. Потому что дракон становится драконом, только побеждая сам по себе.

Могучие крылья упёрлись в воздух, драконы стремительно поднимались; на востоке уже сгустилась непроглядная темень, звёзды выглядывали робко и неярко.

Как же они красивы, подумала чародейка. Мои дети. Мой муж. Я мать драконов и жена дракона — что может быть лучше этого? Вперёд, дорогие мои, режьте ночь, пусть сама тьма бежит от взмахов острых ваших крыл; летите и возвращайтесь, потому что без вас нет и меня самой.

Драконий клин скрылся. Клара ещё постояла, глядя в пустое небо, зябко передёрнула плечами и шагнула обратно через порог.

Никого нет. Только обиженно и недоумённо мяукает полосатый котёнок, разыскивающий свою маленькую хозяйку.

Неслышной тенью появился Шоня, страж-кот, потрогал лапой неразумного, негромко фыркнул, и малыш сразу успокоился.

— Плохая ночь, госпожа.

— Госпожа! Давненько я от тебя такого не слыхала, — насторожилась Клара.

— А такой скверной ночи давно и не выдавалось, — кисточки на ушах страж-кота подрагивали, глазищи так и сверкали. — Вся нечисть повылезала, хозяйка, вся как есть.

— С чего ради? — процедила Клара сквозь зубы.

Страж-кот попытался пожать плечами.

— Откуда ж мне знать, хозяйка? А вот чую я их повсюду. Бестелесные, гады, только я их и замечу, хозяйка… Ну, и ты, конечно, тоже… Голодные призраки всяческие, не припомню такого сборища…

— Где? — только и спросила Клара.

— Старое кладбище, за рекой, — кот махнул хвостом.

— За рекой… мост… — быстро прикидывала Клара. — Через воду пойдут?

— Не, — помотал головой кот, опять подражая человеческим жестам. — Они там просто так… табунятся. Злобные, но собрать их да к нам повести некому. Вожака не чую.

— Ну, коль так, оставайся дома, — распорядилась Клара. — Сфайрат, видать, не зря забеспокоился. Придётся и мне до старого погоста прогуляться. Как, один справишься?

— Конечно, хозяйка! — возмутился Шоня подобным недоверием. — Да и малыш мне пособит. Замяукает, если кто полезет. Ну, а тут уж я их встречу.

— Встречай, — Клара накинула на плечи шаль, всунула ноги в мягкие сапожки, по старой привычке затянула широкий кожаный пояс на талии. — Старое кладбище, значит. Заречное. Что ж, посмотрим.

Распахнута крышка заветного сундука в мастерской — детям строго-настрого запрещено даже приближаться к нему. Старая верная шпага с крупными рубинами — кровоточащая память о последней битве в Эвиале — сама легла в руки. Что ж, подружка, пришла тебе пора подышать свежим воздухом…

Дверь дома закрылась. Клара быстро очертила несколько рун прямо в воздухе — против здешней нечисти более чем достаточно, Шоня своё дело знает, да и детей в доме нет…

Ночь выдалась тёмной. Звёзды утонули в плотном облачном мареве, улочки заливал мрак. Не брехали псы, смолкли ночные птицы, и даже летучие мыши куда-то подевались. Пару раз Клара замечала осторожно высовывавшихся из-за стрехи домовых или овинников. Они тоже напуганы, подумала чародейка. Им Нечисть и Нежить отнюдь не собратья.

Вот и река. Древнее поверье гласило, что текучую воду не переносят ни неупокоенные, ни голодные духи, подъятые из могил. Разумеется, это не так. И ходячие мертвецы, и призраки отлично умеют перебираться через ручьи и речки; они не любят воды, это так, однако сама по себе она их не остановит.

Только сильная и готовая к бою человеческая воля.

Селение осталось позади. Клара невольно оглянулась — тесовые, а кое-где по окраинам даже и соломенные крыши, густые сады подле домов, колодцы, изгороди, храм, речная пристань… Всё обычное, ничего особенного, но здесь родились её, Клары, дети, здесь они вместе со Сфайратом поднимали их первый дом, строили семью, учились жить вместе, так, чтобы не испепелить один другого подходящим заклятием или же не схватиться по старой памяти на мечах.

Что ж, настал черёд возвращать долги. А она, Клара, очень не любила оставаться в должниках.

Дорога взбиралась на крутобокий каменный мост. Каменный — потому что уже давно по приказу его величества Симвеля, отца нынешнего короля Саввиоля, все деревянные переходы на важнейших трактах королевства заменили куда более прочными каменными.

Клара остановилась. Тёмная вода спокойно катилась меж опор; царила жутковатая тишина, даже рыба не плеснёт, не пролетит ночная бабочка. Не видать и козодоев, не скользят в прибрежном тростнике змеи — всё живое попряталось, чуя явление Нежити, что свирепо завидует и ненавидит тех, в чьих жилах течёт настоящая кровь.

За рекой дорога вытягивалась струной, по обе стороны вздымались дозором высоченные платаны. Чуть в стороне, на невысоком холме, устроилась маленькая церквушка — церковь Спасителя, само собой. Её построили в незапамятные времена, когда и самого селения в помине не было. Почему и зачем — Клара никогда не интересовалась. Тогда, после Первого Его пришествия, храмы возникали повсюду. Может, здесь в древние времена обосновался какой-нибудь отшельник, а может, ещё что-то. Потом в селе построили новую церковь, большую, высокую и красивую, залитую светом, с росписью и фресками, с нарядными витражами на окнах; старый же храм как-то сам собой пришёл в известный упадок, и местный епископ разумно решил, что незачем содержать два прихода.

Древняя церквушка закрылась. Ключи от тяжёлого замка хранились у настоятеля нового храма — порой там ещё совершались заупокойные службы, поминания тех, кого схоронили на тамошнем погосте.

С горбатого моста старое кладбище виднелось словно на ладони. Обычный человек, разумеется, ничего бы не разглядел в ночной тьме, но Клара, хвала всем богам и силам, к обычным людям не относилась.

Надгробия с перечёркнутой стрелой, иные покосившиеся, иные, напротив, высящиеся прямо и гордо. Кованые ворота — Поколь кичился богатством — заперты, частокол вокруг погоста не тронут.

Да, Шоня прав. Нежить близко. И её много, очень много. Самой разной — призраки, мертвяки, ходячие скелеты. Клара мельком пожалела, что никогда всерьёз не занималась некромантией — мессир архимаг Игнациус, глава Долины Магов, никогда не допускал подобных штудий.

Эх, Кэра бы сюда…

Сердце привычно защемило болью. Не спасла мальчишку, не уберегла. Так и не смогла посмотреть подруге Аглае Стевенхорст в глаза после этого. Струсила, спряталась…

Клара скрипнула зубами. Не ждите сегодня пощады, молча посулила она и шагнула вперёд.

Давно, как же давно ей не приходилось драться всерьёз!

Но что же всё-таки встревожило Нежить, что подняло из могил, что разбудило? Старое кладбище всегда оставалось спокойным, умиротворённым, даже дети, ничего не боясь, бегали играть среди вросших в землю могильных камней — а дети чувствуют незримое куда острее взрослых.

Да, точно. Шоня не ошибся — да и с чего ошибаться истинному страж-коту? Нежить там. Два надгробия повалены, и пара нагих костяков медленно, вытянув вперёд желтоватые кости рук, бессмысленно шагает кругами, спотыкаясь, налетая на ограды других могил, словно что-то разыскивая. Рядом с ними кружили, словно свита вокруг вельмож, полдюжины призраков в длинных полупрозрачных одеяниях; даже отсюда, издали, Клара видела яростно-зелёный блеск в бесплотных глазницах.

Есть и мертвяки — вроде б в них должны обращаться недавно погребённые, ещё не успевшие разложиться трупы, но на старом погосте последнего покойника зарыли лет десять назад по местному счёту. Что-то, значит, тут по-своему пошло, не по писаному.

Клара досадливо прикусила губу. С Нежитью она сталкивалась мало, а когда приходилось, выручали артефакты или сила очистительного пламени. Да и рубиновая шпага годилась не только на стене эфесом сверкать…

Пальцы сами сжались на рукояти. Да, хороша ты, матушка, куда как хороша! В цветастой шали, в длинной широкой юбке, в домашних сапожках… совсем ничего не осталось от прежней грозной Клары Хюммель-Стайн, кроме разве что неизменной косы.

Ну, пошли, что ли. Оставлять этот гнойник нельзя. На вторую-третью ночь Нежить выберется за кладбищенскую ограду, и тогда…

Если, конечно, она не уведёт людей из Поколя.

Ворота заперты на крепкий, гномьей работы, висячий замок. Клара машинально оглянулась — не глядит ли кто? — подоткнула юбку сильно выше колен. Перемахнула через ограду, мягко спрыгнула в высокую некошеную траву, и тело само встало в позицию, поднимая рубиновый клинок для атаки.

Мертвяки, скелеты и призраки почуяли её не сразу — свежие, они слабы, если верить трактату «О трупах ходячих и прочих страхах загробных» досточтимого монаха Ферганеуса. Что ни мир — то своя некромантия, подумала Клара. Неизменно лишь одно — разбуженные мёртвые люто, неутолимо ненавидят живых.

Рубиновая шпага привычно крепко лежит в ладони, привыкшей за последние годы к совсем иным, сугубо мирным инструментам.

Но перебить подъятых мертвяков далеко не самое главное. Куда важнее понять, почему и отчего это случилось. Страж-кот учуял беду, однако даже он не смог предсказать, что это обернётся таким размахом.

Клара досадливо закусила губу. Боевые Маги Долины никогда не занимались некромантией всерьёз. Кое-какими заклятиями из этого арсенала они пользовались, но исключительно низшими, вроде заставить свежий труп ответить на десяток вопросов. Оказавшись здесь, Кларе пришлось довольствоваться лишь наполовину фантастическими писаниями местных монахов, право же, не лучшим источником. Но, во всяком случае, досточтимые отцы сходились все в одном: призраки и духи могут говорить, и, если волшебник окажется достаточно силён, он способен вырвать у них нужные ответы.

Значит, призраки…

Первый из ходячих трупов вывалился почти прямо на Клару. Пустые глаза зажглись, из горла вырвалось бессвязное, но злобное и голодное бормотанье.

— Ты, дружок, мне без надобности, — Клара рубанула сплеча, сама удивляясь, насколько верным и точным получился удар. Рубины в оголовье шпаги вспыхнули, клинок — им чародейка могла не только колоть, но и рубить — снёс мертвяку голову. На срезе шеи пузырилась зелёная жижа, тело постояло несколько секунд и рухнуло, почти сразу же начав разлагаться, растекаясь гнилой тёмной лужей.

— С почином, — проворчала Клара, стараясь не ступить в липкую мерзость.

Первый мертвяк дался ей совсем легко, легче, чем соломенное чучело с упрятанной внутрь доской — на таких в дни молодости она училась владеть оружием. Второй, однако, оказался куда шустрее. От первого выпада чародейки он уклонился с ловкостью опытного воина, второй, насквозь пронзивший ему грудь, лишь заставил живой труп покачнуться. От взмаха когтистых рук-лап с неимоверно удлинившимися ногтями Клара едва увернулась.

— Правду про вас писали… — прошипела она, уклонилась от тянущихся к горлу костистых пальцев (вдвое длиннее, чем у обычного человека, неважно, живого или мёртвого) и повторила удавшийся с первым мертвяком приём — снесла ходячему трупу голову.

Это помогло. Как и первый живой мертвец, второй растёкся такой же чёрной зловонной лужей. Что-то про такое писали отцы-монахи… не Ферганеус, нет… Доминциус? Нелёгкая б побрала эти имечки…

Третий и четвёртый мертвяки навалились на Клару так, что волшебнице сперва пришлось даже отступить. Правда, недалеко и ненадолго. В этом мире — совершенно обычном, где сила свободно текла сквозь всё сущее, — чародейке одно раздолье.

В грудь обоим мертвякам ударил упругий огненный кулак, зашипев, вспыхнула полуистлевшая одежда. Однако глаза обоих зомби в ответ зажглись странным зелёным светом, ходячие трупы шагнули сквозь пламя — языки его напрасно пытались вцепиться в шипящую, но не загорающуюся плоть.

— Та-а-ак… — зловеще посулила волшебница, поднимая рубиновую шпагу.

Ррраз! — земля расступилась под ногами у мертвяков, и они провалились по самую грудь. Два! — свистнул клинок, легко, словно молодые побеги, срубая вскинутые в напрасной попытке защититься руки. Три! — на обратном ходе лезвие легко снесло обе головы.

— Кажется, снести вам башку — единственный способ…

Скелеты, казалось, что-то сообразили, во всяком случае, при виде Клары они забились в самый дальний угол погоста. Оставались призраки и духи, словно развевающиеся бесплотные полотнища, они бесцельно плавали туда-сюда над старыми надгробиями, не обращая на Клару особого внимания.

Волшебница тяжело дышала. Простенькое заклинание ловчей ямы далось неожиданно тяжело; а ещё пришло ощущение, что прямо в спину ей упирается холодный, пристальный взгляд. Клара поспешно обернулась — никого и ничего. Только старое кладбище да вытесанные из камня перечёркнутые крест-накрест стрелы — символ Спасителя. Окрестности тонули во тьме, и даже взгляд чародейки не мог проникнуть достаточно далеко.

Но кто-то там точно был. И бесстыдно пялился на неё ледяными буркалами!

Теперь ей требовался призрак. Призрак, которого она заставит говорить. Это не было чем-то из ряда вон: допрашивать привидения, зачастую — единственных свидетелей, Боевым Магам приходилось неоднократно.

— Эх, хорошо ты нас учил, мессир Архимаг, да только не всегда тому, что нужно, — пробормотала Клара. — Боялся ты некромантии как огня, вот и пришлось самой по крупицам побираться…

Да, мессир Архимаг… Учил-то ты нас хорошо, и был далеко не худшим правителем Долины, а вон оно как обернулось-то… Сгинул ты в Эвиале, в огне последней битвы на Утонувшем Крабе, и всё. Никаких следов. Так и не дождались тебя в Долине.

Однако Кларе даже не пришлось прибегать к магии. Один из призраков, точнее, одна, в явно женских одеяниях и с длинными, развевающимися полупрозрачными волосами, колыхаясь, словно травы под ветром, поплыла прямо к чародейке.

На всякий случай волшебница отступила на шаг, поднимая рубиновую шпагу — она сгодится и против бестелесного врага.

— Оставь, могучая повелительница чар… — прошелестело привидение, и Клара смогла разглядеть её лицо — нежный девичий овал, большие миндалевидные глаза, узкий нос и полоска скорбно сжатых губ. — Оставь, я и собратья мои не причиним тебе вреда. Мы не то что эти… жрущие, — с оттенком презрения закончило оно.

— Я пришла не только спрашивать, — твёрдо сказала Клара. — Я отвечаю за всё село. С которым ничего не должно случиться. Не должно!

— Перебей скелетов и зомби, — встряло привидение. — Мы… как-то сможем противиться. Два дня, три… наверное. Ты поможешь нам, могущественная волшебница?

— Кто вас разбудил? Кто подъял погост?

— Я знала, что ты спросишь, волшебница… мне страшно, но я отвечу — тот, кто охотится в ночи.

— Что-что? — удивилась Клара. — Кто охотится в ночи? И разве страшатся чего-то призраки?

— Страшатся, — прошелестело в тишине. — Бытие, даже такое, лучше небытия. Сон… вечный сон… не знаю… Великий Орёл… я вижу Великого Орла. Меж призраками говорится, что там покой, отдохновение… Но мне всё равно страшно. Ужасен Орёл, ужасны его тайны, но есть ведь и другие, что способны разъять душу. Их мы тоже боимся. Или взять Его, Спасителя… Он-то и вовсе страшнее некуда.

— Что здесь случилось? Этот погост всегда оставался таким спокойным…

— Именно, госпожа Клара.

— Ты… знаешь меня? — неприятно удивилась чародейка.

— Все знают тебя, — ответило привидение. — Но мы… пребывали в покое. Лишь изредка мы, бестелесные, поднимались к звёздам, никого не тревожа, никому не причиняя зла… это выдумки, будто мы, призраки, только и мечтаем, чтобы убивать и высасывать силы у живых…

Клара подозрительно сощурилась. О хищных призраках, занимавшихся как раз этим, она могла бы немало порассказать.

— Мы мирно спали… когда нас кто-то словно ледяной водой окатил… — продолжало привидение, печально складывая тонкие руки. Мимоходом Клара подумала, что при жизни девушка должна была славиться красотой. Как она вообще сделалась духом? — Окатил ледяной водой… и выдернул наверх… и засмеялся нам в лица… и нам холодно, очень холодно… а согреться можно только кровью живых… — привидение закрыло лицо ладонями. — Те, кто поднялся во плоти, уже напали на тебя.

— И поплатились… — мрачно бросила Клара. — Можешь ли ты передать остальным, что их ждёт та же судьба?

— Передам, волшебница Клара… Но это остановит далеко не всех. Даже мне трудно бороться, очень трудно… И ты не знаешь, что случится, если призрак будет вот так вот зарублен чародейским оружием…

— Что же с ними будет? — Об этом Клара никогда ничего не слыхала. И никогда об этом не читала.

— Бесприютная душа не сможет отправиться к Великому Орлу, — еле слышно прошептал призрак. — Те, что охотятся в ночи, станут её повелителями и вложат её в омерзительного гомункулуса, что сотворят из человечьих останков, добытых в разрытых могилах. Свежих могилах. Но этого мало. Они могут похитить детей, исторгнуть душу, принося её в жертву своим покровителям, и вложить в подменыша то жалкое подобие сознания одного из тех бедолаг, что ты убила сегодня, волшебница Клара. А подменыш доставит охотящимся в ночи всю свою семью. Часть они выпьют досуха, часть обратят в своих слуг, таких же по натуре, но куда слабее, чтобы не угрожали бы их господству…

— Вампиры, — медленно сказала Клара. — Не было печали…

— Давно, давно не проходили тут охотящиеся в ночи, — шелестело привидение. — Помнят их лишь самые древние из нас. Маги и люди, вместе, истребили тех, кто зародился под этими звёздами, и не допускали, чтобы явились новые. Но этот… он… совсем другой. Сильный, очень сильный. Сильнее всех. И он… разбудил нас. Мы в его власти, волшебница Клара. Он может приказывать. Мы сможем продержаться — недолго, — но потом его воля возьмёт верх. А тогда мы перейдём текучую воду и…

— И нападёте на село, — мрачно закончила чародейка. — Спасибо за откровенность, прости, не знаю твоего имени…

— Иссор. Просто Иссор. Фрейлина королевы Филиппы, приревновавшей меня к своему венценосному супругу. Приревновала… и велела утопить в мешке, бросив с этого самого моста… Добрые крестьяне вытащили меня, но…

— Прости, — Клара смущённо потупилась, — Я… не знала.

— Прощаю, — грустно кивнуло привидение. — Я… была виновна. Я… соблазнила короля. Я сама хотела сидеть на троне и править. И, наверное, потому не нашла успокоения. Дух мой так и остался на этом погосте…

— А другие? Почему они остались? — Это не имело отношения к делу, но удержаться Клара не могла.

— Кто знает, волшебница? Иные, как и я, погибли насильственной смертью. Иные, напротив, умерли в своих постелях, глубокими старицами и старцами. Другая сила, не мы сами, решает, кто уйдёт, а кто останется.

— Прости, — повторила чародейка, видя, как Иссор вновь закрыла лицо бестелесными руками. — Я… не хотела тебя мучить.

— Я брыкалась и визжала… кричала… умоляла о пощаде… Но королева Филиппа лишь посмеялась и сказала, что это будет урок всем придворным вертихвосткам — не задирать подолы перед его величеством. А потом меня швырнули с моста… Ты тонула когда-нибудь, волшебница Клара? Сперва ты сдерживаешь дыхание, бьёшься, но мешок слишком прочен, его не разорвать. Тьма и холод, вода со всех сторон. Грудь начинает гореть, тебе мучительно хочется вздохнуть, и…

— Не надо, — попросила Клара. — Не терзай себя.

— Не буду, — прошептала Иссор. — Всё кончено, мучения уже позади. Тем более что королеве Филиппе всего через пять лет отрубили голову, когда его величество, внезапно вернувшись с охоты, застал супругу со смазливым пажом.

— Его величество, я смотрю, был серьёзным мужчиной, — покачала головой Клара.

— Его величество был обыкновенным бабником, обжорой, пьяницей и невеждой, — безо всякого выражения сказало привидение. — Умирать семнадцатилетней из-за этого скота было поистине глупо. Тем более что я его ни чуточки не любила. Иди, волшебница Клара. Иди, пока те скелеты ещё не потеряли остатки соображения и не кинулись на тебя все вместе. Ты их перебьёшь, но тот, кто охотится в ночи, станет ещё сильнее.

— Буду знать, — кивнула Клара. — Спасибо тебе, Иссор. Могу ли я… что-то сделать для тебя?

— Да, — с неожиданной твёрдостью ответила бывшая фрейлина. — Убей Охотящегося. А потом принеси сюда, на погост, его оружие, или одежды, или кольца — что угодно — и в ближайшее новолуние обойди всё кладбище, касаясь каждой могилы. Тогда мы вновь уснём спокойно. И, когда звёзды коснутся своим зовом моего слуха, я смогу спокойно выйти за пределы погоста. Может, явлюсь и остерегу какую-нибудь глупую девчонку, подумывающую о том же, что и несчастная дурочка Иссор, ещё будучи живой… Или отыщу наконец королеву Филиппу. Говорят, она тоже бродит таким же духом, как и я, в Веллене, королевской столице, на забытом кладбище, где закапывали только преступников, не дав им даже отпевания. Думаю, нам найдётся, о чём поговорить.

— Ты можешь уходить так далеко? — удивилась Клара. — Разве призраки не…

— Охотящийся не только разбудил нас, но и добавил сил, — ответило привидение. — Теперь — смогу добраться. Но, умоляю тебя, поспеши, волшебница Клара! Ты одна, кто может его остановить.

— Где мне искать Охотящегося? Куда он отправился?

— Он скрылся в лесах. В чащах к югу от Риэны. Там опасно, волшебница Клара. Много злобных тварей. Одно время их там почти не осталось, но потом… За ними перестали охотиться в последние годы, и бестии осмелели.

— Я же и охотилась, — буркнула Клара. — Что ж, буду иметь в виду. Сладим с этой бедой — вычищу там всё снова… Спасибо тебе, Иссор. Постараюсь управиться с этим новоявленным Охотником как можно скорее.

— Помни, он не из-под этих звёзд, — предупредил дух. — Как и ты, волшебница.

— Что-о? — не удержалась Клара.

— Призраки видят куда больше, чем обычные люди. Ты не из этого мира, и тот, кого ты назвала вампиром, тоже.

— Спасибо ещё раз, — медленно сказала чародейка, приходя в себя. — Пожалуйста, Иссор, сохрани этот… наш маленький секрет, ладно?

— Не беспокойся, волшебница Клара. Прошу тебя лишь об одном — поспеши.

— Не промедлю, — кивнула чародейка. — Но что с остальными? Со скелетами, с другими призраками? Ты представляешь, что случится, когда о вас узнают? Тем более что те же скелеты, как ты сказала…

— Если местный священник верует истинно и с чистым сердцем, — сказала Иссор, — то пусть окружит кладбище отпорным кругом. Он должен знать, как это делается. Во времена оны магия Спасителя и в самом деле защищала людей.

— А если нет? Если он верует «не истинно» и сердце у него отнюдь не чисто?

— Тогда молись, волшебница Клара, тем богам, в кого ты веруешь, потому что, вернувшись, ты найдёшь тут одни развалины.

— Люди должны уйти из Поколя, — чародейка закусила губу.

— Нет, — вдруг возразила Иссор. — Если они уйдут, нас не удержит ничто.

— Как так? — Клара вытаращила глаза. Подобного ей слыхать не приходилось.

— Посмотри на те скелеты, волшебница Клара. Они боятся тебя. Забились в самый дальний угол погоста.

— Вижу. Но что ж из того?

— Мы помним, — печально прошелестело привидение. — Несмотря ни на что, мы помним. Даже они, — она кивнула в сторону ходячих костяков. — Даже те, что бросились на тебя и кого ты сразила.

— Что они помнят?

— Что живущие в Поколе — их внуки, правнуки и праправнуки. Это знание слабеет, оно может исчезнуть, но если люди уйдут из селения — орда вырвется на свободу, разбредётся, и тебе — или другим — придётся ловить их по одному. Сколько погибнет тогда ничего не подозревающих путников, людей по отдалённым хуторам — никто не скажет. Когда Поколь опустеет, рухнет то, что их сдерживает. Они почуют… великую пустоту. Поверь мне, чародейка. Иссор была дурочкой при жизни, но, оказавшись тут, на другой стороне, кое-чему научилась.

— Это страшный риск, — покачала головой Клара. — Оставлять столько людей рядом с разупокоенным кладбищем…

— Риск, да, — согласилось привидение. — Но сейчас все мертвяки как бы в клетке. Её вдобавок можно усилить — как я уже сказала, если истинно верующий в Спасителя священник наложит отпорный круг. Чары продержатся до твоего возвращения. Только пусть никто не подходит близко. И ни в коем случае не уходит из деревни. Спасителева магия держится на вере. Если не останется никого, кто верует… чары утратят силу.

— Да местные все разбегутся от ужаса, едва узнают, — мрачно бросила волшебница. — Я люблю наш Поколь и его жителей, но едва пойдёт слух…

— Охотящийся в ночи знал, что делает, чародейка Клара. Он хотел привязать тебя к этому месту, равно как и явить свою силу.

— Даром ему это не пройдёт, — посулила Клара. — Но, Иссор, скажи мне, что же сделать?

— Я уже сказала. Найди Охотящегося. Пусть это время погост будет окружён отпорным кругом. И пусть твой супруг вместе с детьми несёт стражу поблизости.

— Мой супруг? Мои дети? — удивилась Клара.

— Твой супруг. Твои дети. Ибо, кроме твоей магии да чар Спасителя, помочь сможет лишь драконий пламень, — в упор бросила Иссор. Сейчас она совсем не казалась призраком — с такой волей и силой сказаны были эти слова.

— Ты и про это знаешь, — вздохнула чародейка.

— Знаю. Но никому не скажу.

— Что ж, спасибо и на этом…

— Пусть драконы несут стражу. Если мы вырвемся с погоста, значит, все барьеры пали и нас надо истребить. Беспощадно.

— Я поняла, Иссор, — помолчав, сказала Клара. — Сколько у меня времени? Сколько продержатся отпорные чары?

— Время ещё есть. — Бесплотные рукава затрепетали, призрачные волосы взлетели, словно раздуваемые ветром мёртвых, неощутимым для живых. — Седмица, самое меньшее. А может, и десять дней, если священник окажется… настоящим. Но за неделю ты можешь не опасаться. Почти. Ворота кладбища надо запереть. Крепко-накрепко. Днём тут будет… относительно спокойно. А вот ночью…

— Неделя… это уже кое-что, — повеселела Клара. — Спасибо тебе, Иссор. Вновь и вновь. От всего села.

— Может, кто-нибудь хоть цветочков принесёт, — совсем по-девичьи вздохнуло привидение.

— Можешь не сомневаться, — пообещала Клара. — Моя семья придёт первой.

* * *

Клара возвращалась домой с утихомиренного кладбища медленно, словно разом лишившись сил. Ещё один враг. Ещё один бой. Да, вампира она обязана отыскать, на что способен голодный кровосос, да ещё с такими силами — представить себе нетрудно.

Но что с селением? С Поколем, что стал ей роднее полузабытой Долины? Довериться словам Иссор и оставить всё как есть?

Чародейка поёжилась. Если просочится хоть слово, паника неизбежна. Побегут не все, но многие, очень многие. И если придётся вступить в дело Сфайрату с Чаргосом и остальными, прощай, их инкогнито! Жители Поколя могли кланяться ей, мастерящей волшебные игрушки, но что случится, узнай они о драконах? И что предпримет достойнейший господин Гент Гойлз?

И так плохо, и эдак нехорошо.

Но их покой, их инкогнито, их мирная жизнь — ничто по сравнению с сотнями обывателей Поколя, мирно похрапывающих сейчас в собственных постелях. Может, и лучше, если они все уйдут отсюда, как можно скорее покинут эти места — чтобы дать неупокоенным открытый бой, ничего и никого не опасаясь, не трясясь ни за чью жизнь за твоей спиной?

Но этого мало. Мало просто заставить людей убраться куда подальше (а и то сказать, куда им особенно уходить?), мало даже покончить с этими мертвяками. И не только с этими — потому что завтра вампир разбудит ещё один погост, а потом ещё и ещё. И туда Клара Хюммель-Стайн уже не успеет.

Остаётся только одно, зато вернейшее средство упокоить кладбища — убить этого проклятого вампира, иного ничего не придумаешь.

Так что же, рискнуть? Броситься по следам «охотящегося в ночи», понадеявшись на заверения Иссор, на крепость отпорных чар да на Сфайрата с детьми, пока она не выловит проклятого кровососа?

Неделя. Неделя, обещанная Иссор. За неделю она, Клара, перевернёт вверх ногами все окрестности.

На заре она растолкает патера Фруммино, местного священника. Пусть работает. Вражды с толстым патером у Клары никакой не было, но и доверительности — тоже. Однако своих прихожан Фруммино в беде бы не оставил, надо отдать ему должное.

Неужто придётся всерьёз браться за некромантию?

От одной мысли об этом пробирала дрожь. Хотя, казалось бы, чего пугаться? Обычная магия, только работающая с не совсем обычным объектом…

Осторожно, Клархен, сказала она себе. С этого начинается путь… куда?

Во Тьму, высокопарно ответил бы мессир Архимаг. К великому Злу, с большой буквы. Некромантия изобретена людьми, добавил бы славный мэтр, изобретена теми, кто не в силах справиться с ужасом от осознания собственной смертности. Уже потом некроманты сообразили, что всякие там мертвяки и скелеты могут пригодиться и не только как предмет исследования. Начались всевозможные «армии Тьмы» или там «живыхмертвецов», нашествия, завоевания, местные «царства ужаса» и тому подобные забавы. Кончалось всё это скверно, кое-кого из подобных чародеев, возомнивших о себе слишком многое, Кларе довелось прикончить собственноручно.

Но желающих покомандовать «легионами скелетов» не убывало. Счастье ещё, подумала волшебница, что Межреальность для них, как правило, закрыта.

Итак, «охотящийся в ночи» разбудил кладбищенских обитателей. И слава всем богам и силам, что она, Клара, оказалась неподалёку. А если бы нет? Что тогда? Набравшись сил, неупокоенные неизбежно вырвались бы за кладбищенскую ограду. И тогда…

Клара поёжилась. Что случалось «тогда», она видела. И те воспоминания, право же, не относились к приятным.

— Клара!

Сфайрат. Уже вернулся; на крыльце — вся семья, даже малышка Зося с ними, мордочка уморительно-серьёзна.

— Мама! Мамочка, где ты была?

Беспокоятся, улыбнулась про себя чародейка. И кинулась как головой в омут. Скрывать что-то нет смысла, даже от самой младшей.

Всё-таки бытие женой дракона и матерью драконов кое-чему научило.

— Плохая ночь, дорогие мои. Шоня предостерёг. Призраки и другая нежить на заречном погосте.

— Что-о? — Глаза Сфайрата полезли на лоб. Чаргос, Эртан и Аэсоннэ так и впились в Клару взглядами. Зося сперва непонимающе похлопала глазёнками, но тут же собезьянничала со старших, приняв уморительный сурово-встревоженный вид.

— Идёмте внутрь. Шоня! Следи хорошо.

— Конечно, хозяйка! Глаз не сомкну! Сейчас дозором всё обойду.

Собрались в большой комнате, подле разожжённого камина — Сфайрат, пренебрегая обычной осторожностью, просто дохнул на дрова, и те послушно вспыхнули.

— Никогда так не делайте, — проворчал он в ответ на восхищённые взгляды старших детей. — Особенно дома. Только я могу.

Зоею, несмотря на её отчаянные протесты, отправили спать. Чаргос, Эртан и Аэсоннэ устроились возле огня, глядя на отца и мать полными восторга взглядами. Для них это всё — пока! — не более чем восхитительное приключение.

Клара коротко пересказала случившееся, умолчав, разумеется, о всех деталях истории Иссор.

— Неупокоенные… как же, как же, — проворчал Сфайрат. — Некромант Фесс, он же Кэр Лаэда, смог бы рассказать…

— Его нет, — ровным голосом прервала мужа Клара. — Давай не будем.

— Прости, — дракон обнял жену за плечи. — Да… забылся я.

— Мама! Папа! Давайте их всех спалим, а? — выпалила жемчужноволосая Аэсоннэ. — Взлетим, и…

— Если ничего другого не останется, так и сделаем, — оборвал дочь Сфайрат. — Но это крайняя мера.

— Тогда прикончим этого вомпера! — воинственно заявил Чаргос. — Выследим с воздуха, и…

— Эвиальские вампиры страшились нас, — задумчиво кивнул Сфайрат. — Полагаю, не без причины.

— Никто никуда не полетит, — строго сказала Клара, озирая всё семейство. — За вампиром я отправлюсь одна. Вы нужны здесь. Чтобы, если что, и в самом деле сжечь всех, кто попытается вырваться с погоста.

— И призраков тоже? — негромко спросил Эртан.

— И призраков тоже, — кивнул Сфайрат. — Драконье пламя властно даже над ними. Я ж говорил об этом, ты забыл?

— Нет, пап, как бы я мог? — потупился паренёк.

— Какое заклятие придаёт нашему огню соответствующую способность?..

Улыбаясь, Клара слушала своих драконов. Аэсоннэ опять попыталась выскочить вперёд братца, получила шутливый тычок и немедля огрела Эртана подвернувшейся под руку подушкой.

— Стоп, стоп, только битвы драконов мне тут и не хватает, прямо в гостиной! — рыкнул Сфайрат. — Клара, возьми с собой Чаргоса. В случае чего я тут справлюсь с младшими. Чаргос, следи в оба за мамой. Отвечаешь за неё головой!

— Хорошо, дорогой, — кивнула чародейка. Она не сомневалась, что справится и сама, но… Сфайрат прав — старшему пора становиться драконом. За маминой юбкой прячась, ничему не научишься.

— Я тебя донесу, мам! Куда скажешь! Перекинусь и донесу!

— Ага, а о достославном господине Гойлзе все уже забыли? — фыркнула Клара. — Нет уж, Чар, если пойдёшь со мной, будешь делать, как я говорю. Кто из нас был Боевым Магом, ты или я?

Подростки никогда не перестанут бросать нам вызов, точно так же, как и мы сами бросали вызов в своё время, подумала про себя Клара, невольно улыбаясь воспоминаниям.

— Хорошо, мам. Конечно, мам, — с напускным послушанием закивал Чаргос. Клара погрозила ему пальцем.

— Ты возьмёшь его след, Клара?

Чародейка покачала головой.

— Нет, Сфай. Он для этого слишком умён и хитёр. Придётся искать по старинке, обшаривая чащи. Вот тут-то Чаргос и пригодится.

— Про господина Гойлза забывать тоже нельзя, — кивнул дракон. — Он ведь вернётся.

— Можно, я его поджарю?! — кровожадно предложила Аэсоннэ.

— Поджарит она! — прикрикнула Клара. — Хвост себе не поджарь, воительница!..

— Убийство — это крайность, — Сфайрат положил руку на тонкое плечо дочери. — Мы не знаем, кто стоит за Гойлзом. Так что пусть живёт. Иные враги куда опаснее мёртвыми, чем живыми.

— Выходим завтра поутру, Чар, — поднялась Клара. — Соберись.

— Соберусь, — кивнул старший сын.

— А я на заре зайду к отцу Фруммино.

— Тогда всем спать! — распорядился Сфайрат. — Сонэ, Эрри — как маму проводим, вместе со мной пойдёте на погост.

— А Зоська, пап?

— С собой возьмём. Пусть привыкает. Цветы для фрейлины Иссор пусть соберёт…

* * *

Наутро вся семья отправилась провожать Клару и Чаргоса. Одетые по-походному мать и сын прошли через всё село, провожаемые удивлёнными взглядами: чародейка, «вспомнив молодость», вытащила из-под спуда кожаные штаны и такую же куртку — испытанное облачение Боевого Мага Долины.

Вот только гильдейского знака она больше не носила…

Патер Фруммино вставал рано, как и полагалось доброму слуге Спасителя. Праведные дела лучше всего творятся при свете дневном, как сказано в Писании. Толстый и лысый, несмотря на невеликие свои годы, патер возился на церковном дворе, уже в полном облачении для утренней службы.

Клара быстро сотворила знак Спасителя, Чаргос последовал её примеру. Настоящей прихожанкой она не была, так, заходила время от времени, чтобы не слишком уж выбиваться из среды односельчан. Инквизиция, Орден Святого Дела, в столь дальние края не совался, истребителям ересей и всяческих малефиков хватало работы в больших городах.

— Госпожа Клара! И ты, Чаргос! Доброе утро, утро доброе вам! — заулыбался патер. — Благослови Спаситель вас и всё семейство! Все ли здоровы, все ль благополучны?

— И вам доброе утро, отец Фруммино.

— Отправляетесь куда-то, госпожа Клара? И сына с собой берёте? Неужто в самую столицу, в Веллен? Но отчего ж тогда так налегке?

— Мы не в столицу, патер, — понизила голос Клара. — Но это неважно. Нужна ваша помощь, отец, потому что…

— Сохрани и помилуй нас сила Спасителева! — побледнел толстый священник, едва Клара растолковала ему, в чём дело. — За грехи карает нас Он, дабы исправить заблудших и на путь истинный наставить!..

— Отец Фруммино, если вы не сделаете, о чём я говорю, то никого не останется исправляться и на путь истинный выходить. Понимаете?

— Понимаю, всё понимаю, госпожа Клара! — простонал несчастный патер. — Ох, ох, горе-то какое…

— Если поторопитесь, сделаете это прямо сейчас, то опасности никакой нет. Под ярким солнцем, да при имени Спасителевом…

Последнее, строго говоря, было тут ни при чём, но трясущегося от ужаса бедолагу требовалось ободрить.

— А вы, госпожа Клара? Вы неужто не поможете? Вы ж могучая чаровница… волшедейка… тьфу, пропасть, слова аж путаются!

Клара и Чаргос переглянулись. Сын едва заметно кивнул.

— Хорошо, патер. Я помогу. Мы вас не оставим в случае чего. Только я ведь не чародейка какая, ну, из тех, гильдейских…

— Вы, госпожа Клара, их всех за пояс заткнёте и тройным узлом завяжете, — патер дрожал мелкой дрожью, но уверенности в голосе не убавилось. — Думаете, никто не видел, как до вас все эти волшебники ходили, да ничего не выходили?

— Спасибо на добром слове, патер, а только всё равно вам придётся словом Спасителя погост запечатывать. Есть у вас такое?

— Как не быть. — Отец Фруммино тяжело вздохнул, потуже подтянув церемониальное вервие, заменявшее пояс. — Молитвословие от нежити бродящей, отпорный круг… поторопимся! А уж народу нашему я ни слова не скажу, покойны будьте.

— И, патер, ещё одно…

— И за упокой невинно убиенной Иссор помолюсь, — вздохнул священник.

— Не такой уж невинно…

— Как можно, госпожа Клара! За прелюбодеяние-то — ну самое большее высечь девчонку да отослать с глаз долой, а не в мешке с моста! Бррр, страх да ужас, прегрешение великое!

…При свете дня старый погост казался тихим и умиротворённым. Однако вывороченные могильные плиты, груды земли подле разрытых ям никуда не делись и не исчезли. Тем не менее всё оставалось тихо, мирно и пусто. Сфайрат, как и обещал, явился с младшими; некоторое время бродил по заросшим травой дорожкам, пока не остановился подле старого покосившегося камня, островерхой невысокой стелы, где едва читались сглаженные водой и ветром неглубоко высеченные буквы старой вязью: «Иссор».

Иссор — и больше ничего.

Оробевшая Зося осторожно опустила на могильный камень букет жёлтых первоцветов — и Кларе почудился лёгкий, наилегчайший и едва различимый вздох где-то совсем рядом.

Она не оглянулась. Быть может, призрак несчастной фрейлины и в самом деле пребывает где-то рядом, страдая под жгучими для него солнечными лучами…

Чаргос втянул воздух сквозь зубы. Побелевший отец Фруммино тяжело дышал, с ног до головы покрытый потом. Призраков и мертвяков видно не было, верно, ждали ночи во вскрытых могилах.

Сфайрат увёл близнецов и Зоею, несмотря на все их протесты. С патером Фруммино остались только Клара и Чаргос.

— Начинайте своё слово, отец, — процедила чародейка.

Запинаясь, патер двинулся кругом ограды, вполголоса читая молитву и проделывая странные жесты Спасителевым символом, перечёркнутой стрелой. Волшебница с сыном следовали по пятам; Чаргос весь вытянулся в струнку, ступая на цыпочках и неотрывно глядя на мирно колышущуюся траву погоста.

— А может, госпожа Клара, тут ничего и не было? — пробормотал патер. — А камни какие-то мародёры перевернули?.. Нет, нет, что я несу, помилуй меня Спаситель… Госпожа Клара напрасного не скажет…

— Не скажу, — кивнула волшебница. — Всё видела своими глазами.

— Ох, ох, горе-то какое… — причитая, отец Фруммино закончил обход. — Ажно охрип… Господин наш, Спаситель, жизни и смерти властелин, спаси и сохрани нас от поношения слова твоего и образа твоего, от злокозненных мертвяков проистекающего…

Он бормотал ещё долго, читал то одну, то другую молитву; Клара теряла терпение, вампир с каждым мгновением уходил всё дальше — или даже улетал, если решил перекинуться.

А вообще он не трус, призналась себе чародейка. Не всякий кровосос дерзнёт вот так вот, походя, поднять целый погост. Он же знает, что тут есть маги. Даже если неупокоенные сожрут целую деревню, его самого это не спасёт. Тот же господин Гойлз — далеко не слабак, далеко не! — явится со всей гильдией, и тогда нашему отчаянному вампиру несдобровать.

Или он и впрямь столь силён, как утверждала Иссор, или совершенно бесстрашен и бесшабашен. Последнее никак не радовало. Все вампиры, с которыми Кларе довелось переведаться за долгую карьеру Боевого Мага Долины, отличались «разумной трусостью». Иными словами — не лезли на рожон без крайней к тому необходимости. А этот…

Она уже пожалела, что взяла Чаргоса. Мальчишка ж ещё совсем. А против них…

Юный дракон, похоже, тотчас угадал её мысли.

— Я буду очень осторожен, мама.

— Как же, от вас, драконов, разве дождёшься… — проворчала она, но было приятно. Понимает. Беспокоится. Не хочет зря тревожить.

С напуганным патером они потеряли почти всё утро. Приходилось нагонять. Шли пешком — в заречных чащобах кони всё равно завязнут. Да и вообще — главное убраться подальше с глаз любопытных поселян, а там Чаргос и впрямь донесёт.

Вампир не оказал им любезности и следов на самом деле не оставил. Клара шагала наугад — прямо от селения, на юг за реку, лицом к лицу со вздымающейся всё выше и выше стеной леса.

* * *

Ирма прижимала Серого к груди, до сих пор боясь потерять оживлённую волшебством госпожи Клары игрушку. Нет, уже не игрушку, а лучшего друга, никак не меньше.

Серый, как оказалось, умел не только произносить какие-то слова или бегать, забавляя хозяйку. Он разговаривал, по-настоящему, по-взаправдашнему! Если надо, волчок умел кусаться не хуже настоящей собаки, а в мягкой пастишке вдруг как по волшебству появлялись острые и крепкие зубки. Впрочем, почему «как»? Именно «по волшебству» они там и появлялись.

Девочка не расставалась с Серым, или Серко, ни днём, ни ночью. Ночью он сидел подле неё на тощей подушке, днём — или застывал неподвижно на стойке трактира Свамме-гнома, или сидел тихонечко в просторном кармане Ирминого передника.

Иногда он предупреждал — «большая крыса в подполе!», иногда подсказывал — «молоко скисает». Какие-то мелочи, но управляться с работой Ирме стало ощутимо легче. Гном Свамме её хвалил и чаще в конце дня с добродушным ворчанием в бороду совал ей в ладошку медные монетки сверх обычного заработка, мол, заслужила.

…Утром того дня Ирма, сбросив тяжёлые сабо, весело шлёпала босиком по обочине лесной дороги. Свамме, обожавший поспать, послал девочку в соседнее село, откуда скуповатый гном обычно получал хмельное. Дело обычное, дело привычное, от Поколя до Синехатовки не так далеко, дорога широкая, наезженная, считай — безопасная.

Серко сидел за пазухой, высунув чёрный нос наружу. Волчок беспокоился с самого момента, как они вышли в путь. Ирма сперва встревожилась — но утро выдалось поистине волшебным, мягким, чистым, светлым и свежим, напоённым цветочными ароматами и птичьим пением, так что девочка забыла обо всех тревогах. В последнее время она неплохо заработала — как ей казалось, неплохо. Патер Фруммино очень по-доброму с ней поговорил на последней службе, похвалил, что грамотная, сказал, что ему давно нужен кто-то посмышлёнее, помогать вести церковные книги — Поколь велик, люди женятся и помирают, рождаются дети, что-то покупается и продаётся, а кто всему запись должен вести? Правильно, он, патер. А всё оттого, что староста Поколя только и может, что до десяти считать, а уж чтобы читать или, пуще того, писать — и не мечтайте. А с кого король, светлое величество, спросит, коли записи не в порядке окажутся? Правильно, с него, с бедного патера…

Эх, эх, мама бы порадовалась, наверное… Ирма хлюпнула носом.

Но мама пропала без вести — уже давным-давно. Ирма её почти не помнила, жила с бабушкой, маминой мамой, а про папу ей вообще никогда не рассказывали и на вопросы не отвечали.

Бабушка была строгой, могла и хворостиной отходить за малейшую шалость. Её Ирма боялась и не любила, однако бабушкина избушка на краю Поколя была для неё единственным домом.

А потом бабушка вдруг умерла. Внезапно, в один день. Утром была, как всегда, строгая, с недовольно поджатыми губами, гоняла Ирму почём зря; а к вечеру вдруг как-то притихла, ходила бледная и скособоченная, потом прилегла на кровать, закрыла глаза — да так их и не открыла.

…Бабушку схоронили, но домик Ирме не достался: явились какие-то бородатые купцы, потрясая непонятными свитками — якобы открылись какие-то долги. Это теперь она, Ирма, знает, что это такое, а тогда понятия не имела. Так она и оказалась в услужении у Свамме-гнома.

И от мамы — ни слуху ни духу…

Путь до Синехатовки всегда считался безопасным даже для детей. Разбойники никогда тут не появлялись, «озоровали», как говорил Свамме-гном, сильно южнее, на большой дороге, где проходили богатые купеческие караваны из дальних стран. Пока шагала, Ирма встретила пяток таких же пешеходов, как и сама, проехали трое всадников, прогрохотала пара телег. Нечего бояться.

…Человек в тёмном плаще возник у поворота, соткался словно из ничего. Только что под старой сосной ничего не было — а вот, глянь, он уже и стоит. Серко замер, не шевелясь, только задние лапки чуть подрагивали; а Ирма вдруг отчётливо до ужаса осознала отданный ей беззвучный приказ: «Иди сюда».

Повернуться и бежать! — но нет, ноги не идут, подкашиваются, и Ирма неловко плюхается прямо на пятую точку.

«Иди сюда», — без слов повторил незнакомец.

Ноги у Ирмы задёргались сами собой, они пытались исполнить чужой приказ, однако девочка, отталкиваясь руками, попыталась отползти.

«Упорствуешь», — сказал незнакомец. Ирма увидела его лицо — красивое и бледное, обрамлённое бело-льдистыми волосами, льющимися на плечи, словно вода. Большие миндалевидные глаза смотрели твёрдо и презрительно; глубокие и тёмные, они разом притягивали и приказывали. Тонкие губы шевельнулись, обнажая идеальные мелкие зубы.

«Иди сюда, поганка!»

— Не пойду! — завизжала Ирма в голос. — Спасите-помогите!

Вязкая и плотная тишина поглотила её крик. Воздух словно сгустился вокруг, не пропуская слова.

Человек с белыми волосами досадливо дёрнул головой, шагнул к ней, протягивая тонкую руку, обтянутую чёрной перчаткой.

Серко сейчас казался самой обычной игрушкой.

До незнакомца оставалось не более двух шагов, когда рот его некрасиво искривился, верхняя губа поползла вверх, обнажая снежно-белые клыки, каких никогда не бывает у человека.

Сказки Свамме-гнома и патера Франкля разом словно ожили в памяти Ирмы.

Охотящийся в ночи. Только… сейчас же яркий день!

— Я выше их всех. Я охочусь, когда пожелаю, — сказал вампир красивым, музыкальным голосом. На сей раз он не пренебрёг обычными словами. — Иди сюда, девочка, тебе будет хорошо. Я обещаю.

Ирма не зря служила в трактире. Что такое имеют в виду мужчины, когда обещают, что «ей будет хорошо», она знала, и притом очень неплохо.

Клыки блестели на солнце, а по вискам и лбу девочки тёк обильный ледяной пот. От охотящихся в ночи нет спасения, говорили сказки. Особенно от тех, кто способен выйти под яркий дневной свет.

— Вот именно, — кивнул вампир. — Не упрямься, и больно не будет.

Он врал. Будет именно что больно, и притом очень.

— Иди сю…

Вампир протянул руку, и в этот миг Серко прыгнул, извернувшись в воздухе, словно заправский живой волк. У милой и симпатичной игрушки вдруг обнаружились внушительные челюсти и клыки, ничуть не уступавшие вампирским. Зубы волчка клацнули, сомкнувшись на запястье нападавшего, и лесную тишину огласил истошный вой.

Охотящийся в ночи отпрыгнул, затряс прокушенной рукой — в дорожную пыль падали тяжёлые капли тёмной крови.

Серко, оскалившись, стоял, упёршись лапами в землю, и глухо рычал, показывая зубы.

— Хороший… у тебя… страж, девочка, — со странным певучим акцентом сказал вампир. Он по-прежнему держался за окровавленное запястье.

«А теперь убери его и иди ко мне», — добавил он уже без слов, присовокупляя к зову что-то ещё, от чего тело Ирмы судорожно дёрнулось, явно собираясь ползти прямиком к Охотящемуся против Ирминой собственной воли.

Волчок молча бросился на вампира — Ирма не смогла даже разглядеть стремительного, почти не заметного глазом движения. Зубы щёлкнули, но на сей раз вампир отделался лишь разорванным рукавом. Охотящийся увернулся не менее стремительно и неразличимо. Теперь он почти не смотрел на девочку — только на Серко.

— Кто ж тебя такого сделал, приятель? — почти пропел вампир.

Волчок не ответил. Он вновь закрывал собой Ирму и сходить с места не собирался.

Дивные глаза Охотящегося сузились. Губы его вдруг растянулись в нехорошую ухмылку, и он помахал остолбеневшей Ирме рукой:

— Мы ещё встретимся, малышка…

Сказал — и исчез.

Хлопая глазами, Ирма только и могла, что пялиться прямо перед собой — тень в чёрном и серебряном скрылась.

Серко подскочил к хозяйке, слегка потянул за рукав платья:

«Бежим. Скорее-скорее. Госпожа Клара».

И они побежали — так, что только пятки засверкали.

* * *

Чащи риэнского заречья пользовались дурной славой. Когда-то давно, когда Клара со Сфайратом едва появились здесь, в здешних лесах нет-нет да и пропадали дети, случалось, что исчезали и взрослые. Волшебницу, успевшую понять к тому моменту, чего именно она хочет от жизни в ближайшие лет двадцать, это никак не устраивало, однако подобных «дурных мест» хватало по округе — магический мир, ничего удивительного. В глухих чащобах таилось немало страховидл, обожавших лакомиться человечиной.

Местные маги, конечно, старались, однако на все селения их не хватало.

…Тогда она была ещё «горяча». Ещё не остыла, не уложила в кладовые памяти тот безумный день на Утонувшем Крабе, то поистине невообразимое сражение, когда в её руках дрожали, просясь в дело, сразу и Алмазный, и Деревянный Мечи, подъятые не против кого-либо, а против самого Спасителя.

Но об этом, конечно, патеру Фруммино знать необязательно.

…Сфайрат поправлялся, ходил сам по горенке нанятого ими домишки. А Клара уже знала, что никуда не уйдёт из этих мест, что берега Риэны станут её берегами, Поколь — её селением; а потому следовало навести хоть какой, а порядок в окрестностях.

…Боевому Магу Долины, усмирявшей Восстание Безумных Богов, этот поход — последний, как тогда казалось Кларе, — показался лёгкой прогулкой. Несколько вконец одичавших оборотней, три бескрылых недодракона, судя по всему, вышвырнутые родителями из гнёзд, две разрастающиеся колонии ловчих росянок, способных спеленать и сожрать ребёнка, вараг-шатун, невесть как оказавшийся здесь хищник из Межреальности — и исчезновения прекратились. На добрые пять дней пути леса были очищены от людоедской мерзости, в этом Клара не сомневалась. Конечно, оставались просто дикие звери, но это уже не её забота.

С тех пор прошло уже больше полутора десятков лет по местному счёту, а народ по старой памяти по-прежнему избегал здешних мест, помня их былую — и дурную — славу. Тропы кончились почти сразу — люди всё ещё не рисковали уходить далеко от круга полей. В этих лесах не рубили дрова, не прокладывали просек, а всего в полусотне шагов от края пущи прямо в лицо Кларе и Чаргосу уставились пустые глазницы выбеленного временем и дождями человеческого черепа.

Предупреждение.

Надо же. Прошлый раз он Кларе вроде б не попадался.

— Яснее не скажешь, — сощурившись, чародейка озиралась, стараясь отыскать памятные приметы. Старший сын замер в полушаге за нею и — она чувствовала — был в любой миг готов перекинуться.

— Ничего страшного, Чари. Я… здесь бывала. Всё в порядке.

— Вот ещё, черепов нам бояться, что ли? — сын подал голос в ответ. — Лежит себе — и пусть лежит.

— Вот именно, — кивнула чародейка.

После её похода в эти края нечисть с чудовищами «озоровать», как стоически называли это местные, перестала. У Клары никогда не появлялось нужды забираться глубоко в эти пущи, а для всяких неожиданностей имелся Шоня, страж-кот, и своё молоко он лакал не зря. Жители Поколя тоже не совали туда нос — по старой памяти.

Конечно, Клара не поколебалась бы уничтожить вдвоём со Сфайратом любых тварей, появись они вблизи села или всерьёз угрожай ему. Однако те, наученные горьким опытом, если кто из них и уцелел, ни разу за прошедшие годы не дали о себе знать. Даже безмозглая росянка, хотя уж она, казалось бы, всегда растёт неудержимо — сыскалась бы добыча.

— Я про череп этот не знала, — призналась волшебница.

— Мы тебя просто пугать не хотели, мама, — потупился Чаргос, и Клара невольно усмехнулась.

Драконы, они все такие. «Не хотели пугать».

— Зоську только сюда не таскайте, — предупредила она.

— Да она вовсе и не испугалась, — выпалил Чаргос.

— Так, значит, уже успели.

— Успели, мам. Только она нисколечко не боялась, мама! Сама просилась…

— А если она попросит тебя ещё куда отвести, ну хоть в гости к дознавателям из Святого Дела, тоже пойдёте?!

— Ну, ма-ам, ну, может, до дома подождём?

Клара перевела дух. Ох уж это драконье бесстрашие.

— Идём.

— А когда лететь можно будет, мам?

— Когда из Поколя нас не видно будет, вот когда.

— Так ведь если над лесом кружить, всё равно увидят…

— Увидят. Но не сразу. Идём.

Белый череп остался позади. Чаргос прошёл мимо, даже не взглянув на жуткую реликвию, — небось с дружками сюда таскались, подумала Клара, «на слабо» друг друга брали. А она-то верила — никто не ходит…

— Мам, здесь только мы и бывали. Другие боялись.

— И на том спасибо, — проворчала Клара.

Дальше шли молча, потому что лес как-то сразу, резко изменился. Белое пятно черепа — предупреждение глупым людям — мгновенно исчезло, едва оказавшись за спиной. Деревья вокруг остались прежними, подобных мрачноватых боров хватает в любом краю. Не тянулись «крючковатые ветки, точно руки ведьм», корни мирно лежали себе, не стараясь «оплести ноги и уронить путников», не смолкли птичьи трели, солнце не скрылось за густой листвой; словом, никаких атрибутов какой-нибудь «чащи ужаса». Однако неистребимый запах мук, крови и смерти чародейка ощутила мигом.

В прошлый раз его не было. Вернее, был, но обычный, всегда остающийся там, где жертва рассталась с жизнью, оказавшись в зубах хищника; сейчас же…

Тот самый запах, навсегда, казалось, въевшийся в кожу, когда она вместе с друзьями по Гильдии крушила и топила в крови Восстание Безумных Богов. Много было походов и кроме него, но этот запомнился крепче всех — нигде не пришлось солонее.

Неужто, если копнуть податливую лесную землю, окажется, что мы идём по сплошному ковру из костяков, человеческих и не только?

Пятнадцать лет…

— Что здесь было, мам?

Настоящий дракон. Тоже чувствует…

— Не знаю, Чаргос. Когда мы с папой тут осели, все просто знали, что «в лес заречный не ходят». И ничего больше. Я сюда… наведалась, скажем так. Кое-чьи шкуры, сняв, к деревьям прибила для вразумления прочих.

— Шкуры сняла? И к деревьям приколотила? Мам, вот это да! — восхитился Чаргос, с восторгом глядя на мать. — Кого, мам? Ну, скажи, ну пожалуйста!

Клара усмехнулась.

— Мелочь, Чари. Волки-оборотни, недодраконы-выползки, росянка… Не стоит внимания, право же.

— Ну как это «не стоит»?!

— Да вот так. Ничего особенного. Здесь и Зося бы справилась. А с тех пор отсюда никто и не вылезал. Некого кончать было и в драконьем огне сжигать.

Она говорила успокоительные слова и в то же время ломала себе голову — почему я не почувствовала этого жуткого запаха смерти раньше? Запаха смерти и мук, долгих, исполненных агонии и жутких мучений?

Это всё совершалось тут в последние годы? Но почему тогда в Поколе за все полтора десятилетия не пропал ни один ребёнок, не говоря уж о взрослом?

Клара с Чаргосом оказались на берегу узкого ручейка, и чародейка сперва решила, что перед ними один из бесчисленных притоков быстрой Риэны; но нет, бурлящий поток бежал совсем в иную сторону.

«Перешли водораздел, а я и не заметила», — укорила себя Клара. Пустяк вроде, но в деле Боевого Мага никогда не знаешь, когда и что сможет понадобиться…

Двинулись вверх по течению, почти наугад.

— Что мы ищем, мама?

— Мы не «ищем». Искать одного-единственного вампира в этих лесах куда труднее, чем пресловутую иголку в стоге сена.

— А! — обрадовался Чаргос. — Он сам нас найдёт, да?

— Нет. Никогда не позволяй вампиру подобраться к тебе первым. С этим племенем — бей сам, бей сразу. Всегда и везде, — Клара чеканила слова словно в давно минувшие времена её родной Гильдии.

— Как же тогда, мам? — сын недоумённо смотрел на чародейку.

Волшебница помолчала. И в самом деле как?

— У нас нет следа. Мы его не «ищем» и не дадим ему «найти» нас.

— Как же так, мам? Я никак в толк не возьму…

— Он почует охоту за собой, — сказала Клара. — Была я как-то в одном мире… давно, совсем ещё молодой. Жили там пещерные люди, ходили в звериных шкурах, дубинами дрались… Так вот они, за зверем выходя, никогда его даже не называли — мол, духи леса услышат, передадут, добыча и уйдёт, племя останется голодным.

У вампиров, я читала, тоже так. Погоню и преследование они чуют очень остро — иначе бы их везде и повсюду давно уже уничтожили, во всех мирах. Он, скажем так, не останется безучастным. А мы посмотрим, что ему удастся на нас наслать. Потому что сам он решится на открытый бой, только если мы окончательно припрём его к стенке. Поэтому мы с тобой просто будем идти сквозь эти леса… пока этот кровосос себя не обнаружит.

— Обнаружит? Но как? — поразился Чаргос. — Мам, что-то ты такое говоришь… странное? Сама ж сказала — нельзя давать вампиру подобраться к тебе первым?

— Если чутьё моё меня не подводит, здесь где-то должны обитать всякие малосимпатичные существа. — Клара прихлопнула комара. — Они наверняка запомнили такого поистине выдающегося гостя. Их-то и поспрашиваем.

— Малосимпатичные существа? Мам, ты ж здесь всё обыскала, как ты говоришь?

— Именно что обыскала. И шкуры гвоздями к стволам приколачивала. А они тем не менее здесь.

— Ну, если это называется «мы вампира искать не будем»…

Ох уж эти дети. Как же им хочется показать, что они умнее родителей.

— Я имела в виду — никаких заклятий, ничего подобного. Должно казаться, что мы вообще вышли не за ним, а, скажем, за каким-то местным зубочудом.

— Понятно! — просиял Чаргос. — Мам, а когда полетим? Я б тебя понёс…

Не терпится мальчишке показать матери «взрослую» силу.

— С тобой летать невозможно, то вверх, то вниз, то вправо-влево, у меня голова кружиться начинает! — отшутилась Клара. — Учись, как папа, крыльями работать!.. Полетим, полетим, обязательно. Нам бы хоть кого из здешних отыскать…

— Ага, а вот они-то как раз к нам сами и придут! — сообразил юный дракон.

— Умница.

— Ну, ма-ам…

Глава V

Хедин и Сигрлинн

…— Вообще-то я тут не сказать чтобы очень усердствовал, — словно извиняясь, развёл руками Хедин, когда они оказались под ярким, но не жарким светилом Обетованного. — Оставил всё как было. Как тогда… как в тот день…

— Я понимаю, — шепнула она, прижимаясь плечом. — Я бы тоже ничего не трогала.

Они стояли перед дворцом, на ступенях чёрного мрамора. На тех самых ступенях, где Хедин, Ракот и Старый Хрофт встретили семерых Богов, тогдашних владык Упорядоченного.

Ямерт, Владыка Солнечного Света, Ямбрен, Владыка Ветров и Ураганов, Яэт, Владыка Мёртвых, Ялмог, Владыка Вод, Ятана, Мать Зверей, Хранительница Звёзд Явлата; и Хозяйка Зеленого Мира Ялини.

— Это было здесь. — Хедин понял, о чём думает его спутница. — Я только попросил убрать статуи.

— Статуи? Какие статуи?

— Когда мы вошли в Обетованное, его заполняли скульптуры — Молодые Боги обратили в камень всех своих слуг и приближённых, что жили здесь.

Сигрлинн вздрогнула.

— Зачем?

— Быть может, хотели уберечь их от превратностей битвы?

— Ты хочешь думать о Семерых лучше, чем они есть? То есть были?

— Тогда уж о Шестерых. Ялини не сражалась в том бою.

— Это они там? — указала Сигрлинн на скульптурную группу из трёх нимф на зелёной опушке.

— Одни из, — кивнул Хедин.

— Почему же ты их не освободил?

— Этот секрет Молодые унесли с собой. Мы с Ракотом не всесильны.

— Займусь, — посулила Сигрлинн. — Так, если я не забыла, к Урду — это сюда…

Двое стояли у низкого каменного бордюра. На песчаном дне танцевали вечный танец разноцветные камешки, за эоны обратившиеся в гладкие, отполированные кругляши.

— Когда-то я подумал, что это самое прекрасное место, существующее в Упорядоченном. Но не потому, что здесь всё блестит или переливается.

Сигрлинн кивнула. Губы её сложились в странную улыбку, умиротворённую и чуть печальную одновременно.

— Я тоже. Помню только ослепительное счастье — это от инициации. Урд проникал в нас, мы все причащались его вод и потом несли память все оставшиеся нам века. Истинная красота, наверное, может быть только такой — простой, но ты стоишь рядом и чувствуешь, что светишься сам…

Они помолчали, совсем по-детски держась за руки.

— А вот беседки я над Урдом не помню… — чуть растерянно пробормотала Сигрлинн, словно боясь взглянуть в воды священного источника.

— Гномы построили. Я не стал запрещать. Они тоже его почитают.

— По стилю не подходит, — заметила Сигрлинн.

— Я вообще удивился, что после ухода Молодых всё Обетованное не обратилось в мираж и не растаяло.

— С чего ж? Неживое им творить порой удавалось… Давай присядем. — Она по-прежнему не прикасалась к воде и старалась, чтобы радужный туман над Урдом не коснулся даже края её одеяний. — Помнишь, как мы явились сюда впервые?

Он улыбнулся.

— Само-то Обетованное нам тогда не явили…

— Не явили. Наверное, боялись уже тогда.

— Ага. Огненная дорога, бездны Межреальности, его Звери… как они, кстати?

— Что ж с ними будет? Из того, что нам теперь доступны более быстрые пути, не следует, что надо разрушать старые и уж тем более делать что-то с теми, кто целые тысячелетия держал на спинах древние тракты.

Сигрлинн вновь улыбнулась, но на сей раз бледно и как-то неуверенно. В вечном Урде слегка, чуть-чуть бурлила вода, лёгкий, легчайший пар поднимался над поверхностью, золотые отблески танцевали над источником, словно невиданные сказочные бабочки.

— Что мучает тебя, Сигрлинн?

— Я вспоминаю… — она смотрела в одну точку. — Всех нас, всё наше Поколение. Молодых, совсем молодых… дружных… Даже Мерлин…

— «Даже Мерлин» что?

— Смеялся и дурачился. Он ведь тогда отнюдь не выглядел сухим аистом, как после. И не носил этой дурацкой седины. Почему вы, мужчины, так уверены, что белые волосы вам всем к лицу?

— Сигрлинн… Ты ведь не затем пришла к Урду, чтобы предаться воспоминаниям, верно?

— Ах, Хедин, дорогой мой и единственный. Я не знаю, зачем я пришла к Урду. Я не составляла никаких далекоидущих планов. — Сигрлинн махнула рукой. Плечи её опустились. — Я просто вспоминаю. Я действительно вспоминаю. Нашу школу. Школу Магии, её самое начало, ещё до классов в Замке Всех Древних. Интересно, почему сразу не собирали там… Помнишь, как мы все явились туда? Мы, не имевшие родителей? Что ты помнишь самым первым, Хедин?

— Ты никогда не спрашивала об этом. — Познавший Тьму сел рядом, вздохнул, подобно подруге глядя на бурлящую воду священного Урда. — Даже тогда, в Джибулистане.

— Не спрашивала. И никто из наших не спрашивал. Мы осознали себя, поняли, что мы — Истинные, и сама магия позвала нас в дорогу.

— Мы никогда не были ни младенцами, ни малышами. Во всяком случае, памяти об этом не осталось. И о родителях, если они существовали, — проговорил Хедин, осторожно протягивая руку. Урд немедля отозвался, забурлил сильнее, вечная песнь зачарованной воды звучала громче, но по-прежнему мирно, обволакивающе, и казалось, это можно слушать вечно. — Я помню себя на пыльной дороге, подростком. Лет двенадцать по человечьему счёту, может, тринадцать. Пыль и дорога — больше ничего. Наверное, это для того, чтобы мы не считали ни один из миров своей «родиной». Ни к чему бы не прикипали. Даже друг ко другу. С… с некоторыми исключениями, конечно.

Она кивнула, кладя голову ему на плечо.

— У меня тоже дорога. Только покрытая снегом. И сверху тоже сыплет снегом, а я стою босая, в какой-то розовой разлетайке, а на меня пялятся, разинув рты, бородатые мужики в санях. Они в тулупах, в ушанках, на небе — колючие звёзды, а на обочине санного тракта стоит девчонка в розовом. И вся светится, — она коротко усмехнулась.

— Они, конечно, попадали на колени и возгласили тебе хвалы?

— Как же… — хмыкнула она. — Просто пялились, оцепенев, и всё. Потом лошадь потянулась ко мне, и я вспомнила, что мне вообще-то пора. Засмеялась, помахала им рукой и… и пошла. Шагнула прямо в Межреальность.

— Но ты уже знала, как нужно прощаться.

— Да. Знала. И языки тоже, во всяком случае, я понимала их речь… А потом была дорога, дорога мимо множества миров, путь на ясный огонь — и наша школа. Ты думаешь вообще о тех днях, Хедин?

— Нет, — покачал он головой. — Мне… это неприятно. Вот Джибулистан и Голубой Город — совсем другое дело.

— И ты вспоминал меня даже после того брандейского дела?

— После брандейского дела не было дня, чтобы я не вспомнил тебя.

— Я тебя не виню, — поспешно подняла она руку. — Ты сделал то, что должен был сделать. Ради блага Упорядоченного. Ты такой, мой Хедин, и другого мне не надо. Четырёхглазый не ошибся, выбирая тебя.

— Он-то всегда утверждал, что нас с Ракотом «выбрало само Упорядоченное»…

— И ты поверил, дорогой мой? Конечно, это звучит куда приятнее, чем «ставленники Великого Орлангура»…

— Си. Ты ведь это не всерьёз, верно?

— Конечно, не всерьёз, — она вдруг всхлипнула. — Прости. Урд заставляет меня грустить… по всему, по сбывшемуся и несбывшемуся. Я должна найти себя, и мне казалось… казалось, что Урд подскажет дорогу. А вместо этого — одни только воспоминания. Радостные и не очень. И путаные, очень путаные. Вспоминаю Мерлина и Фелосте, Макрана с Эстери…

— Как же без них…

— Да уж, — она вытерла слёзы тыльной стороной ладони. — Шендар, Фальвино…

— Арриви, Саньято…

— Фоарги…

— Их нет. Никого. — Познавший Тьму взглянул повернувшейся к нему Сигрлинн прямо в глаза. — Они погибли на Брандее. Предавшись Хаосу.

— Не совсем, — тихо возразила она. — Они ведь держали меня в плену уже после всего…

— Не они сами, но лишь их тени. Жалкие подобия. Настоящие все полегли в последней битве на острове Чёрных магов, — Хедин желчно усмехнулся. — Славное название, не правда ли?

— Иногда я не нахожу слов, чтобы проклясть самое их посмертие, если они удостоены такового. А иногда — я сижу и оплакиваю их участь, Хедин. Это очень неправильно, да?

— Я немало враждовал с Поколением, — слова давались Хедину с трудом. — Я уничтожал Брандей и… и не колебался. Вернее, колебался, но…

Она легонько коснулась губами его щеки.

— Я знаю, мой милый. Упорядоченное ни за что не признало бы тебя Богом Равновесия, если бы ты сметал его врагов без малейшей тени сомнения.

— Может быть. — Хедин протянул руку, раскрыл ладонь над бурлящей водою. — Не бывая здесь, не поймёшь его красоты. Да, отражения Урда — в каждом ключе и роднике Упорядоченного, но это именно отражения. Если бы Молодые Боги позволили тогда нам подольше оставаться возле него…

— Я чувствую… покой. — Сигрлинн тоже вытянула руку, чуть касаясь своею ладонью ладони Хедина. — Покой, однако это покой пустоты. Урд молчит.

— А разве он должен был что-то сказать?

— Я… надеялась, — волшебница опустила голову. — Как тогда, при посвящении… Разве Урд не говорил с тобой?

— Говорил, — нехотя вымолвил Хедин, убирая руку. Огоньки вспыхнули ярче, над бурлящей водой словно запорхала целая стая золотистых бабочек.

— О чём же?

— О чём? Обо всём и ни о чём, как я сейчас понимаю. Об открытых дорогах и вечной магии. О свирепой радости войны и тихом счастии мира. О равновесии. О свете, что надо держаться его прямых лучей…

— Как ты думаешь, это действительно говорил Урд? Его незримый дух? — Сигрлинн всё теснее прижималась к Хедину. — Или сами Молодые Боги?

У Познавшего Тьму дрогнули губы, складываясь в невесёлую усмешку.

— Какая теперь разница, Си? Ответы всё равно в нас самих и только в нас. Не вовне. Когда мы ищем что-то, мы просто ищем то место или даже тишину, что позволяет услыхать наш собственный голос. В нём-то и найдётся искомое.

— Слова не Мага, но Бога, — кивнула Сигрлинн. — Но, знаешь… мне не хочется отсюда уходить. Здесь так покойно…

— Но здесь нет и ответов, — молвил Хедин. — Ни на ярком, слепящем свету, ни в сплошной, непроглядной тьме ты ничего не прочтёшь. Только на их стыке, там, где они сшибаются и где мрак оборачивается чернилами в письменах на листах, сотканных из предвечных лучей.

— Красиво говоришь, — вздохнула Сигрлинн, решительно опуская пальцы в воды Урда. Она вздрогнула, болезненно сощурилась.

— Феникс… — проговорила она, закрывая глаза. В уголках их теснились крошечные птичьи лапки морщинок. — Мой феникс. Моя первоформа. Я летела, взмыв над слившимися мирами, Эвиалом и Мельином, освобождённая доблестью моих мальчиков, моих замечательных мальчиков Ордена Прекрасной Дамы, и чувствовала, как огонь обращает тьму в собственные кости.

— Это как? — не понял Хедин.

— Огонь не бывает сам по себе, милый. Ему нужно что-то глодать. В тот миг не нашлось ничего лучше останков Мрака. И с тех пор — он во мне. Может, потому я и не слышу больше Урд…

— Не говори так, — Хедин осторожно обнял её, пальцы сжались на тонком плече. — Урд не говорит и со мной тоже. Он просто есть… и он очень, очень занят. Ты же знаешь.

— Да, — она отвернулась, не то вздохнув, не то всхлипнув.

…Они сидели так ещё долго, обнявшись, в молчании глядя на лопающиеся многоцветные пузырьки, на танец золотистых бабочек в облачках легчайшего пара, поднимавшихся к потолку беседки.

— Что же дальше? — после затянувшегося молчания спросил Познавший Тьму. — Вот он, Урд. Ещё Источник Мимира и Кипящий Котёл. Отправимся в гости к Старому Ётуну? Если ты не против?

— Как, он так и стоит на страже? — поразилась Сигрлинн.

— Стоит… хотя никто не принуждал его к этому. Говорит, что привык и не представляет себе иной жизни. Или к Кипящему Котлу? Путешествие туда, если ты помнишь, не из приятных…

— Помню, — Сигрлинн не пошевелилась. — Спасибо, что сидел со мной, Хедин.

— Хочешь остаться одна? — Познавший Тьму понимающе поднялся.

— Нет, — она покачала головой. — Просто пригублю воды из Урда. Ты не…

— Я не прикасался к нему, — проговорил Хедин. — Урд в нашей с Ракотом власти, он часть того, что творит клетку Неназываемого, но воды из него я не пробовал — с самого дня инициации. Когда уже не Древние, наши учителя, но сами Ямерт с Ямбреном и прочие привели нас к нему.

— А Молодые Боги предусмотрительно закрывали от нас Обетованное, — коротко рассмеялась Сигрлинн. В её пальцах появилась небольшая хрустальная чаша, искрящаяся подобно солнцу.

— «Имя ему Урд. И Боги пьют воду его. И каждый испивший исполнится святости…» — напомнила она.

— Боги больше не пьют, — усмехнулся Хедин. — Ракот, помню, сразу после победыпопробовал…

— И что же?

— Пожал плечами, сказал, мол, ничего водица, холодна да чиста, — и ушёл.

— Как похоже на Повелителя Тьмы, — фыркнула Сигрлинн.

— Сам источник — это ведь просто манифестация… — начал было Хедин, однако она приложила палец к губам.

— Нет смысла спорить. — Хрустальная чаша поднялась в её руке. — Ах… — глаза полузакрылись. — Всемогущие силы, сколько же времени… сколько же… — голос её дрогнул, ломаясь.

— Ты — Истинный Маг. Что такое время по сравнению с тобой?

— Великая Река не увлекает Истинного Мага за собой, — веки Сигрлинн оставались сомкнуты. — Раньше Поколения уходили по другим причинам. А теперь? Естественный ход вещей нарушен. И где-то ещё бродят неприкаянные, те, кого Упорядоченное послало нам на смену…

— Пусть они станут самой меньшей из твоих забот, Сигрлинн.

— Идём, Хедин, — спутница Познавшего Тьму опустошила чашу. — А-ах… блаженство. Отпей, милый.

— И что? Исполнюсь святости? А ты как — уже исполнилась? — он усмехнулся.

— Святости-то? О да, исполнилась. По самую макушку. Пойдём. Покажешь мне своих… последователей.

* * *

Они шли медленно, взявшись за руки, ни дать ни взять — обычная пара уже не первой молодости. Не бедняки, далеко не бедняки — но нет и кичливой, режущей глаза роскоши. Мужчина в широком плаще, на перевязи меч в простых ножнах, его спутница в салатово-серебряном, на волосах — поблескивающая тонкая диадемка. Перед ними расстилалось Обетованное, обволакивала царившая здесь вечная весна да радовали певчие пичуги, которым нет и не было дела до того, кто здесь правит.

— Наверное, Ямерт и компания были не совсем уж плохими и скверными, коль сотворили такую красоту.

— Милость к падшим — это хорошо, Сигрлинн, но…

— Но нельзя терять уверенность в правоте своего дела? — она мимолётно прижалась к его плечу. — Да, конечно. Я последняя, кто скажет наоборот. Но мне вот такого не сделать.

— Откуда ты знаешь? Мы никогда всерьёз не брались за подобное. Голубой Город не в счёт. Мы ж тогда больше забавлялись да состязались друг с другом.

— А настоящая красота, наверное, так и получается — легко, как бы в шутку. Забава, состязание — смеха ради, ради любви. Без тяжкого надрыва, без сверхусилий. Они хороши на войне…

Хедин остановился. Дорожка, усыпанная золотисто-жёлтым песком, делала крутой поворот, огибая скалу, доверху увитую живым плющом с крупными венчиками цветов, повторявших небесную радугу. Цветы кланялись, лепестки поднимались, крошечные феи, трепеща прозрачными, словно слюда, крылышками, кружились над зарослями.

— Великий бог Хедин! Великий бог Хедин! Хвала великому Хедину!

— Ты покраснел, — улыбнулась Сигрлинн.

— Так их и не отучил, — смутился Познавший Тьму. — То есть не отучал даже, если честно. Им всё равно, кому кланяться. Такими уж их сотворили…

— Да, я знаю. Поклонение тебе не нужно. — Она кивнула, взяла его под руку. — Хотя, если подумать…

— Чего ж тут думать, — буркнул он. — Чем мы тогда будем отличаться от Молодых Богов?

— Ты прекрасно знаешь, что дело не в том, кто, кому и как поклонялся.

Познавший Тьму вздохнул.

— Да. Дело не в этом, вернее, не только в этом.

— Именно. А теперь скажи, далеко ещё до твоих учеников?

— Учеников… — с горечью повторил Хедин.

— Позволь мне так называть их. Они сами считают себя таковыми — и пускай, по-моему.

— Уже совсем скоро. Два поворота.

Мимо проходила пара, гном и гнома, оба наряженные, борода у кавалера аккуратно заплетена в косицы, у дамы в волосах красовались алые, изумрудные и янтарные ленты.

— Аэтерос, — они разом остановились, поклонились, прижимая раскрытые правые ладони к груди, где сердце. — Аэтера Сигрлинн…

— Спасибо, друзья, — Хедин кивнул в ответ. Сигрлинн тоже приложила к груди руку. — Совет вам да любовь.

— У вас свадьба? — оживилась волшебница.

— Именно так, Старшая, — гнома слегка склонила голову.

— Э, хм, гхм… — гном-жених вдруг покраснел. — Не согласится ли великая аэтера, чья доброта превосходит лишь её же красоту, почтить честью… э-э-э… то есть почесть чтитью…

— Почту за честь, — улыбнулась Сигрлинн. — Когда и где торжество? И хватит ли вашего знаменитого гномояду?

— О-о! — познания Сигрлинн, похоже, поразили и жениха, и невесту в самое сердце. — Аэтера не только прекрасна и добра, она ещё и воистину понимает Подгорное племя! Увы, увы, светлые эльфы заявили, что не могут явиться, если гномояд будет подан. Якобы это оскорбляет их чувства истинных виноделов.

— А потому — мы потом ещё и без них, своим кругом сойдёмся, — подмигнула невеста.

— Празднество же будет завтра ввечеру, на Гномьей площади, прекрасная аэтера.

— Другим брачующимся завидно станет, — заметил Хедин, когда по уши счастливая пара гномов скрылась за поворотом. — Они все мне как дети, но…

— Понимаю, нельзя никого выделять, — вздохнула Сигрлинн. — Но мне так захотелось! Видеть чьё-то счастье — потому что я сама счастлива. И учусь… делиться, наверное. Так что буду ходить. И к этим, и к другим…

За двумя поворотами открылась обширная долина, наискось пересечённая голубой рекой. На берегах, подле покрытых зеленью скал, где на каждом уступе и в каждой трещине исхитрились укорениться диковинные цветы, притаился городок, самый причудливый, какой, наверное, кому-либо доводилось видеть во всём Упорядоченном. Едва ли где-то ещё мирно жили бок о бок, хоть и выстраивая свои собственные кварталы, светлые и тёмные эльфы, гномы, люди, половинчики, орки, гоблины, гарпии-адаты и другие существа, в разное время примкнувшие к «армии Хедина».

Дома, домики и домишки утопали в цветах, зелень вообще царила повсюду. Несмотря на скопище людей и не-людей, нигде ни вытоптанного пятна, ни поломанных веток.

Красная черепица крыш соседствовала с тёмным тёсом. Чисто выбеленные стены — со сложенными из дикого камня. Жилища светлых эльфов и вовсе было почти не разглядеть — всё покрывали разросшиеся до гигантских размеров цветы. Здесь не разило нечистотами, не курились зловонные дымы алхимических печей — все словно договорились не допускать в здешние места ничего, могущего оскорбить красоту Обетованного.

— Пришлось постараться, — ответил Хедин на незаданный вопрос спутницы. — Но, знаешь… наверное, на мой зов всё-таки отвечали те, кому по душе нетронутая красота. Взять тех же гномов. Леса они нельзя сказать, что не любят, но не по сердцу они им. Ухаживать, как эльфы, не станут. Нужно дерево — срубят, мешает — тоже. А уж дым кузницы истинному гному куда приятнее всех на свете цветочных ароматов. Здесь же — смотри, как получилось. И я их не заставлял.

— Ты вообще никого не заставляешь, — засмеялась Сигрлинн. — Просто собираешь лучших и подаешь им правильный пример. Эх, эх, ну почему всё Упорядоченное не может сделаться таким?

Хедин вздохнул.

— Иногда я об этом тоже думаю. А потом понимаю, что дикое и страшное тоже возникли не случайно. В них своя красота, как в хищном звере.

— Слова истинного Бога Равновесия. Всё должно идти своим чередом, а вы с Ракотом просто удерживаете крышу над их головами.

— Идти как идёт всё уже не может, Сигрлинн. Тогда в Упорядоченном не орудовали ни Неназываемый, ни Спаситель. И Дальние не стали ещё сегодняшними Дальними.

— Верно. — Она взяла его под руку. — И, конечно, я буду рядом с тобой. Всегда. Просто мне кажется…

— Что? Договаривай, пожалуйста, — они смотрели друг другу прямо в глаза. — «Надо было совсем по-другому»?

— Нет, конечно. — Он шутил, она знала, и он знал, что она знает. — Я думаю, что смогу стать полезна. Вы с Ракотом сдерживаете одно чудовище и ещё не столкнулись как следует со вторым, в то время как третье упрямо избегает открытой схватки. Напрашивается — а что если их стравить друг с другом?

— Ракот только об этом и думает. И упрекает меня, мол, бездельничаешь, дражайший братец, «это твоё, Хедин, я привык с простым и честным мечом».

Глаза её вновь залучились.

— Конечно. Ракот, былой Повелитель Тьмы, Ракот, привыкший штурмовать любую преграду. Ракот — и вдруг принуждённый составлять коварные планы хитроумных интриг!

— Я объяснял ему. — Его пальцы скользили по контурам её ладони. Такая хрупкая… — Спасителю нет дела до Неназываемого. Неназываемому нет дела до Дальних.

— А Дальним? Что нужно Дальним? Ты рассказывал об их «залоге», данном эльфке-вампирше…

Хедин кивнул. Они обогнули городок подмастерьев и сейчас медленно поднимались пологим склоном. Дорожку окружали сплошные заросли — казалось, здесь Ялини превзошла саму себя, изобретая самые причудливые и невероятные формы цветочных венчиков.

— Дальние говорили с Эйвилль. — Познавший Тьму глядел куда-то вдаль. — Соблазнив её, они, однако, вручили ей «залог», зелёный кристалл, на первый взгляд — ничего особенного. Его нашла… подобрала… одна из моих…

— Адата Гелерра, — уточнила Сигрлинн.

— Адата Гелерра, — кивнул Хедин. — Она очень старалась.

— Я бы на её месте тоже старалась…

— Оставь, Си, ну, пожалуйста. Она тебе не…

— Милый мой, я знаю, что она мне не соперница. Но… иногда мне хочется в это поверить. На полмгновения. И тотчас рассмеяться над собой.

Познавший Тьму сконфуженно опустил глаза.

— И что же с этим кристаллом? На что он способен? — Сигрлинн спешила ему на выручку.

— На многое. — Они застыли на холме. Впереди переливались живые облака Обетованного, воспаряли и опускались вновь, играя переливами всех мыслимых красок. Река исчезала под их многоцветной завесой, там парили какие-то летучие существа, слегка схожие с детскими бумажными змеями.

— Мы можем проследить путь к их цитадели?

— Ракот очень на это надеялся, — Хедин отвернулся. В голосе Познавшего Тьму слышалась досада.

— Но вам не удалось? — недоумевала Сигрлинн. — «Залог» оказался подделкой? Так я и знала…

— Нет, — покачал головой Познавший Тьму. — Это не подделка. Что угодно, только не это. Беда в том, что тропа ведёт… на другую сторону.

— На другую сторону? — она вздрогнула. — В смерть? Дальние — создания Смерти? Её воплощения?

— Если б всё оказалось так просто, — вздохнул он. — Другая сторона — это всё. И Хаос. И Смерть. И Посмертие. А в придачу ещё и Невоплощённое.

— Погоди, погоди, — Сигрлинн прижала пальцы к вискам. — Хаос и смерть? И тут же посмертие? Но ведь это совершенно разные…

— Именно. И мы с Ракотом ощутили именно это, когда попытались развернуть этот кристалл, распустить его на нити.

— Но ведь у Смерти нет воплощения в Упорядоченном, — тихо сказала Сигрлинн. — Даже среди Молодых Богов никто не «повелевал» Смертью. В Хьёрварде обитал Яргохор, Водитель Мёртвых…

— И бывший полноправным Богом, если помнишь. Лишённый сил и памяти за жестокость в Первый День Гнева. Обращённый в мелкого божка, сопровождавшего караваны недостойных иного посмертия душ в Нифльхель.

— Сурово же карал пресветлый Ямерт, — Сигрлинн поёжилась. — Так и не простил того до самого конца.

— Да, и Яргохор по-прежнему занят всё тем же. Нифльхель никогда не переполнится.

— Но как же Демогоргон? Великий Орёл довольствуется иным?

— Не в каждом мире есть Царство Мёртвых.

— Вот как? И от чего же это зависит?

Хедин молча развёл руками.

— Мы составляли списки, сопоставляли. Выходило, что эти Царства возникают словно сами по себе, безо всякой связи с самим миром. Мы находили ключевые миры безо всяких признаков посмертных стран и самые обычные мирки с преисподними и прочими чистилищами.

— Постой, а как всё это связано с Дальними и их залогом? Какая Эйвилль была в нём польза? Как он мог её защитить, раз уж его назвали «залогом»? Она-то в него поверила!

— Поверила. Мы с Ракотом потратили немало труда, разворачивая хотя бы самые верхние слои. Оттуда-то и пришло всё это — «залог» с прочим.

— И осознание, что Дальние — куда больше, чем кажется.

— Да. Сперва я считал их «ещё одним Неназываемым», а теперь не знаю, что и думать. Нити Хаоса. Вкрапления Смерти. И присутствие ещё чего-то, неопределённого и неопределимого, что сводит моих… помощников с ума.

Сигрлинн медленно кивала.

— Я бы хотела… взглянуть на него.

— Конечно. Но разве мы не собирались в гости к Мимиру?

— Ах, Хедин. Я так долго просидела за стеной Западной Тьмы в Эвиале, что сейчас хочу всего и сразу. Хочу отправиться к Мимиру и посидеть у Кипящего Котла. Хочу постоять возле нашей опустевшей Школы и у развалин Замка Всех Древних, предаваясь воспоминаниям. Хочу поклониться могиле Мерлина. Хочу взглянуть на Спасителя — ты ведь наверняка следишь за ним? Хочу поплясать на свадьбе у гномов. А ещё хочу отправиться в Хьёрвард, отыскать следы моих Всадниц…

— Помилуй, Сигрлинн, никто из них не мог прожить…

— Да, — с печалью кивнула она. — Они были простыми смертными. Но, как я говорила, быть может, остались следы… память… может, тайный культ… Но ведь тебе тоже нужно всё и сразу, мой дорогой. У тебя война, и притом не одна. Сражаются почти все твои соратники. Ракота я вообще почти не видела с того самого мига, как вошла в твою крепость. Вот разве что сегодня, когда он рубил камни.

— Он, должно быть, стесняется.

— Ракот?!

— Его заботило твоё о нём мнение. И потом, у него же Ученик. Хоть и без Зерна Судьбы.

— Тот самый воин с василиском на доспехах?

Хедин кивнул.

— Он напомнил мне молодого Хагена.

— Не припоминаю, чтобы хоть у кого-то из нашего Поколения в Учениках состояли призраки… — Сигрлинн задумчиво покачала головой. — Храбрость и твёрдость остались, но как он будет без тела?

— Хранитель нового мира. Слившихся Мельина и Эвиала.

— Эвильин? Или Мевиал? — улыбнулась она.

— Думаю, тамошние ещё не разобрались, что к чему. Светопреставление началось было, да кончилось. Потом мореплаватели откроют новые земли, встретят говорящих на иных языках, но далеко не сразу догадаются, что же случилось. Маги, конечно, разберутся, хоть и не вдруг.

— А мы опять скачем с одного на другое… — заметила Сигрлинн. — Начинаем, бросаем, перепрыгиваем на другое, с него на третье. Я… наверное, перед этой гномьей свадьбой я бы и впрямь хотела глянуть на Источник Мимира. Не составил ли бы сильномогучий бог Хедин мне компанию в сём походе?

— Почту за честь, — засмеялся Познавший Тьму. — Конечно, сопровожу. Что же до разговоров… Мы перепрыгиваем, потому что никак не наговоримся. А насчёт Мимира — конечно, сопровожу.

— И тебе не потребуется даже мчаться на очередную войну, «вершину человеческого духа»? — с чуть заметным оттенком ехидства осведомилась она.

— Мои справятся, — с уверенностью отозвался Хедин.

— Ты старательно избегаешь называть их «подмастерьями», — заметила Сигрлинн.

— Они не подмастерья. Они мои дети. Дети, но не Ученики. Учеников, таких как Хаген, у меня больше нет. И уже никогда не будет. Замок Всех Древних в развалинах, как и весь Столп Титанов. Шар Жребия, обращённый в хрустальную пыль…

Её пальцы лишь сжались у него на локте.

Поворот, ещё поворот, клубящиеся облака, подобные лесам, и леса, подобные опустившимся на землю облакам. Здесь уже становилось пустынно, подмастерья Хедина держались ближе к городку; большинство же из них и вовсе сражались сейчас в далёких мирах.

— Я совсем не вижу полей. Откуда еда?

— Гоним караваны через Межреальность. Никто, даже половинчики, не захотел касаться Обетованного плугом.

— Тогда в путь, Познавший Тьму? Если ты, конечно, можешь.

— Могу. — Он заглянул ей в глаза. Бездны времени отступали, казалось, они вновь стоят, взявшись за руки, посреди возведённого вместе Голубого Города, стоят, ожидая первых переселенцев, для которых они творили всю ту красоту — просто так, от чистого сердца. В подарок. — Могу, хотя в Хьёрварде вновь прорвались. Быкоглавцы. На сей раз они привели с собой чародеев. Дело вышло жаркое…

— Нам нужно быть там? — немедленно спросила Сигрлинн.

— Я предпочёл бы не вмешиваться, пока это не станет совершенно необходимо.

— Не хочешь лишний раз упомянуть свою бравую адату? Тебе не требуется всё время защищать её от меня, милый мой Хедин, — Сигрлинн не отводила взгляд. — Я отлично понимаю, в тебя можно влюбиться. Собственно говоря, что я и проделала.

Он улыбнулся. Снова хотелось обнять её, вернувшуюся, восставшую из бездны — или ему до сих пор трудно в это поверить?.. Человеческое, слишком человеческое. Мы взяли от людей многое, почти всё. Почему, отчего, кто скажет?

— Сигрлинн…

— Если ты готов, друг мой, то — в дорогу?

— В дорогу, — кивнул он. — Но сперва…

— Сперва что?

Он вдруг резко повернул назад.

— Сперва покажу тебе кое-что.

Она удивлённо взглянула:

— Это настолько важно?

— Важно, — кивнул Хедин. — Последнее время я старался не уходить отсюда, не…

— Не — что? Ты колеблешься?

Клубящиеся живые заросли вокруг, смешение изумрудного, янтарного и сапфирового. Движение, песнь, танец. Ветви мягко покачивались сами по себе, безо всякого ветра, тянулись к плечам, осторожно касались и, словно робея, поспешно отдёргивались.

— Они… любят тебя, мой Хедин.

Лоб Нового Бога рассекла морщина, слишком для него человеческая.

— Нет, Си. Они любят силу и власть, любую силу и любую власть, что господствует здесь. Они не свободны.

— Ты говоришь так просто потому, что их сотворили Ямерт и его присные? — Она чуть нахмурилась. — Ты бы обрадовался больше отравленным шипам и ловчим петлям? Это была бы «свобода»?

Он покачал головой. Складка меж бровей не разглаживалась.

— Между нами с Ракотом и Молодыми Богами по-прежнему пропасть, Си. Мы не способны ни на что подобное. Понимаешь?

Теперь наморщила лоб уже Сигрлинн.

— Тебя это мучает?

— Несправедливость, Си. И не в том дело, что нам чего-то «не досталось». Ямерт с братьями и сёстрами были очень щедро одарены Творцом. Настолько щедро, что невольно задумываешься — Он ведь явно для чего-то их предназначал, для чего-то поистине великого, быть может — для нас невозможного и неподъёмного. Может, для истинной борьбы с Неназываемым? Может, Он провидел, что в один прекрасный день это чудовище так ли, иначе, но окажется в Упорядоченном?

— Но Ямерт ничего не сделал!.. Они послали астрального вестника, они попытались сбежать!

— До сих пор не могу понять, куда же именно они посылали вестника и куда собирались бежать, — буркнул Хедин, отводя в сторону завесу из усыпанных мелкими белоснежными венчиками лиан.

— Но ведь… они просто ошибались… — Сигрлинн ещё говорила, шагнув следом за Хедином сквозь узкий проём в сплошной стене зарослей, и разом осеклась.

Рёв водопада. Через острый край серой скалы, взметнувшейся словно зуб неведомого чудовища, низвергался блистающий поток, разбиваясь в облаке радужных брызг о дно округлой гранитной чаши. Вокруг небольшого озерка высились сосны, суровый и чистый северный лес, никаких красивостей, лишь красноствольные исполины, тянущиеся к небу, не вечноголубому, как везде в Обетованном, но серому, затянутому тучами.

А среди сосен, разбросанные на первый взгляд безо всякой системы и порядка, стояли статуи. Без постаментов и надписей, да и на статуи они походили лишь своей неподвижностью. Люди, гномы, эльфы, половинники. Мормат с радужным змеем. Одинокая гарпия-адата, скорбно сложившая крылья. Все в доспехах, с оружием в руках, иные — раненые.

Хедин остался стоять возле самого края воды, не отрываясь глядя на пенную ярость водопада. Сигрлинн, осторожно переступая, шла от статуи к статуе, на мгновение замирая перед каждой.

Гном в почерневшей от копоти броне, с вычурной чеканкой на груди, лицо перекошено, зубы оскалены, в левой руке — огнеброс; из правого плеча торчит здоровенный обломок копейного древка, и видно, что по стали расплылось пятно стремительно распространяющейся ржавчины.

Юная на вид девушка из половинчиков, плащ взлетел и замер, порыв ветра запечатлён навек; руки застыли перед грудью в сложном жесте, на кончиках пальцев дрожит россыпь голубоватых огоньков, а на бледном, без кровинки лице — выражение величайшего изумления. Маленькая чародейка уже всё поняла и только не может осознать — как? Почему она умирает?..

— Это… кладбище, Хедин? Я… не знала. Сказал бы хоть… цветов принести, — голос Сигрлинн вдруг сорвался.

— Нет, не кладбище, Си. — Не поворачиваясь, он смотрел на радугу над водопадом. Радугу, блистающую, несмотря на скрытое тучами солнце. — Они называют это «тайным храмом», — в голосе слышалась усмешка, лёгкая и печальная. — Здесь все мои погибшие… — Хедин оборвал себя, махнув рукой. — Тела их погребены соплеменниками. По принятым обычаям. К ним приходят друзья. А здесь… здесь моя память о них. Об их последних мгновениях.

— Они… — откашлялась Сигрлинн. — Кто-нибудь из них бывал здесь?

Хедин покачал головой.

— Они слышали о нём, назовём это так. Но бывать — не бывал никто. Верят, что здесь «плиты с именами всех погибших» или что храм посвящён Орлангуру с Демогоргоном…

— А разве он не?.. Он и вправду никому не посвящён? И как о нём узнали твои ученики, если никто из них никогда здесь не бывал?

— Они талантливы, не забывай. Провидели, прозрели, прочувствовали. До правды, однако, никто не докопался. И слава Творцу, скажу я тебе честно, Си.

Она молча кивнула, медленно скользя от статуи к статуе. Человек. Эльф. Мормат. Гном. Гном. Человек. Человек. Орк…

— Их совсем немного, Хедин.

— Их не должно было быть вообще, — с досадой отвернулся он.

— Но это же невозможно! — она вскинула голову. — Ты казнишь себя, и зря, зря, зря! Не бывает такого, чтобы «все враги убиты, все наши живы»!

— Так должно быть, — непреклонно ответил Хедин.

— Немыслимо!

— Если не Богу замахиваться на «немыслимое», то кому же?

Сигрлинн покачала головой, однако ничего не сказала. Напротив, вздохнула, коснулась красноватой коры.

— Хорошо у тебя здесь. Действительно, храм, а не усыпальница. Но всё равно казнить себя не стоит. Тебе служат за совесть, не за страх, и идут в бой радостными. Даже когда твоих соратников настигает смерть, они погибают счастливыми.

— Никто не погибает счастливым, — отвернулся Хедин. — Смерть есть смерть. Я высек здесь знаки Орлангура и Демогоргона, Дракона с Орлом, но… не знаю, Си, не знаю. Я не вижу их посмертия, тех, кто пал на моей службе. Не вижу уже давно. Когда-то мне удавалось даже сподвигнуть смертных на добровольную жертву, потому что я… умел, скажем так, повлиять на судьбу их душ. Караванов Яргохора и вечных льдов Нифльхеля я для них умел избегнуть.

— А для них? — со щёк Сигрлинн сбежала краска.

— А теперь — нет. Я не знаю, что сотворилось с душами погибших под моими знамёнами. Вот почему так важно, чтобы победа вышла бы бескровной.

— Так не бывает, — с какой-то странной обречённостью повторила Сигрлинн.

— Так будет, — тоже повторил в ответ он с поистине железной убеждённостью. — Иначе я — не Бог.

Несколько мгновений она просто смотрела на него и, казалось, боролась с неизбывным желанием просто броситься к нему на шею. Хедин отвернулся первым.

— Идём, Си. Идём. Источники ждут.

* * *

Мир Источника Мимира, когда-то — одно из самых тайных мест Упорядоченного. Молодые маги Поколения лишь раз удостаивались чести побывать здесь — когда проходили инициацию всеми тремя источниками.

Однако после память о случившемся здесь стиралась, затуманивалась, так что Хедин потом сам с изумлением взирал на здешние пейзажи, глядя глазами своего верного Хервинда, магического зверька-разведчика, посланного к Источнику Мудрости ещё во время их схватки с Молодыми Богами.

Они не ожидали увидеть здесь никаких изменений, несмотря на прошедшие зоны времени, — однако изменения их ждали. Красивая деревня, почти городок, с красными черепичными крышами и добротными, зажиточными домами исчезла, на её месте поднимался вековой дремучий бор.

Одинокий дуб Мимира тем не менее высился по-прежнему. Бессмертное, как и его хозяин, могучее дерево стало лишь ещё выше и толще. И всё так же журчал, изливаясь меж исполинских корней, сам Источник. Всё та же каменная чаша, всё тот же пар над поверхностью воды; всё так же драгоценная влага переливается через грубо обтёсанный край чаши, уходя в землю меж корней дуба-исполина.

— Здесь были зарницы, — проговорил Хедин, настороженно озираясь. — Мимир зачерпывал пригоршнями воду и плескал в небеса. И там вспыхивало холодное пламя, разноцветное, безжизненное… Не знаю, зачем он это делал. Он сам не сказал, а я… я не спрашивал.

— Ты ведь не бывал тут всё это время, верно? — тихонько спросила Сигрлинн.

Познавший Тьму покачал головой.

— Нет. С Источником всё было в порядке, мы с Ракотом ощущали это каждый миг.

— Маленькое преимущество Бога Равновесия…

— Будет тебе смеяться, Сигрлинн.

— Я не смеюсь. — Она вглядывалась в мерцание искорок над Источником. — Я бы, наверное, тоже сюда не сунулась. Жутко-то как… могилой несёт. Огромной.

Познавший Тьму промолчал, однако рука его легла на рукоять меча — подарка Огненных ангелов.

— И Мимира не видно… Ты его не чувствуешь?

— Нет, Си. И это тоже странно.

Она вдруг задрожала, прижалась к его плечу.

— Жив ли?.. — голос её упал.

Они медленно подходили к Источнику — а вокруг по-прежнему царила полная тишина. Тишина старого, давно забытого кладбища.

Здесь никого нет, подумал Хедин. Нет и уже невесть сколько не было. Мимир? Страж Источника, не покидавший свой пост бессчётные века и тысячелетия, где ты?!

— Как это могло случиться, Хедин?

— Источник цел и невредим, Сигрлинн. До него не добрались.

— Кто?!

— Называй всё тех же, не ошибёшься, — пробормотал Познавший Тьму, останавливаясь перед самой чашей.

— Почему ты так уверен? — Сигрлинн встала рядом с ним, коснулась кончиками подрагивающих пальцев бурлящей поверхности воды. Щека чуть дрогнула, словно от сдерживаемой боли.

— Я совсем забыла… как это…

— Посвящение? — глухо сказал Хедин, становясь рядом.

— Да… — Сигрлинн застыла, глаза крепко зажмурены, кончики алебастрово-белых пальцев касаются бурлящей воды. — Посвящение… Инициация… Поколение, становящееся Поколением. Наши учителя… ты помнишь их, Хедин?

Познавший Тьму кивнул, угрюмо и словно думая совсем о другом.

Она вся в прошлом. Великая река подхватила мою Си, мчит сейчас обратно, в те забытые самим Сущим дни, когда совсем юное Поколение едва лишь осознавало себя. А я не могу не думать об исчезнувшем Мимире, о сгинувшем селении — ведь именно отсюда был Бран Сухая Рука, проклятие Хагена, едва не взявший Хединсей…

Нет, не надо её ни о чём спрашивать. Я — её мужчина, мне и разыскивать пропавшего Ётуна. Тут пригодился бы кто-то из учеников, но лучшие сейчас в Хьёрварде, значит, отправится кто-то ещё. Орлангур-победитель, как же их у меня мало, детей, именующих меня аэтеросом…

Не так много статуй в моём поминальном храме, но всё равно — чересчур много.

Ракот! Ты мне нужен, брат, нужен немедля! Пришла беда, беда, которой не ждали. Словно рухнул один из вечных и неизменных столпов небес. И Хагену, видать, больше не сидеть в Долине Магов. Исчезновение Мимира — это всё равно как если бы пропали я или Ракот.

Но почему, почему тогда ничего не случилось с самим Источником?! Если мудрейший из Ётунов пал в бою, почему остался в неприкосновенности зачарованный ключ? Или это ещё одна ловушка, на манер тех, в которые угодили мы с братом в Кирддине, а после в Эвиале, когда кипело сражение с самим Спасителем?

— Погоди, — вдруг сказала Сигрлинн, не поднимая век и не стряхивая воду с рук. — Погоди, мой Познавший. Я всё понимаю. Мимир исчез, и ты готов перевернуть небо и землю, чтобы понять, что же тут случилось. Но… я прошу тебя — погоди. Постой рядом со мной. Просто постой, а ещё лучше — опусти руки в воду.

Он не только опустил, но ещё и осторожно коснулся её трепещущей ладони. Закрыл глаза.

Щекочут кожу крошечные пузырьки, поднимается пар, и они словно вновь шагают рука об руку по широкому двору Школы Поколения, под странным небом, зеленоватым с тремя солнцами, где почти нет тени.

Циклопические здания вздымаются справа и слева, огромные песчано-жёлтые пирамиды уходят в поднебесье, а прямо перед ними — строгая колоннада, ряды иссиня-чёрных столпов на белоснежном полу. И со всех сторон подходят другие, такие же, как и они, молодые, жадные, с горящими взглядами.

— Хедин, — улыбается Сигрлинн, и Познавший Тьму не знает, происходит ли это сейчас — или тогда. По-прежнему ли он — Бог Равновесия, или река времени свершила-таки невозможное, неужели живущие в её водах драконы повернули бег вечных волн?

— Сигрлинн… — Жар разливается по груди. — Си… что мы делали друг без друга?

Срываются с губ хриплые слова. Он удивляется их разлуке вновь и вновь, со всё той же обжигающей, совсем не божественной болью.

— Мы шли друг ко другу, мой Хедин. Мы встретились. Дальше пойдём вместе.

…Вздымаются справа и слева великие пирамиды. Замерли чёрные колонны, скользят по белому полу смутные тени. Юное, едва вступившее в мир Поколение собралось там, где и должно.

Из мрака появляется высокая фигура. Она напоминает человеческую, но только напоминает. Могучие плечи венчает птичья голова, голова хищного сокола. Прямое белое одеяние ниспадает на каменные плиты, в руке, больше напоминающей птичью лапу, зажат короткий жезл-анкх.

Клюв открывается, жёлтые глаза с узкими щелями зрачков глядят прямо на собравшихся.

— Сущее призвало вас, — раздаются слова. Имя языка никому не ведомо, однако говорящего понимают все. — Потокам нужны берега. Расширяющемуся — связки. Грозящему обвалиться — упоры. Вы станете ими. Дорога начертана лишь очень грубо, вам прокладывать её самим. И пока мы ещё здесь, наша очередь — передать вам то, что в своё время, на заре нашего Поколения, получили мы сами.

Существо с головой сокола поворачивается, исчезает во мраке, и молодые маги, не раздумывая, следуют за ним.

Их ничто не держит в мире. Они явились в него, когда настало время. Материнская утроба не порождала их, у них не было отцов. Во всяком случае, сами они ничего об этом не помнят.

— Перекати-поле, — услыхал Хедин собственный голос. — Инструмент.

— Да, инструмент, — откликнулась Сигрлинн. — Инструмент Упорядоченного.

— А как только инструмент начинает слишком много думать, наступает время его поменять.

Они вдвоём резко отшагнули от Источника. Вода взбурлила, выбросив небольшой гейзер.

Хедин и Сигрлинн стояли, не расцепляя рук, глядя, как выплеснувшаяся из источника влага быстро впитывается в землю.

— Если б тебе не захотелось вспомнить, с чего всё начиналось, об исчезновении Мимира так никто б и не узнал, — лоб Хедина избороздили морщины.

— Случайность из тех, в которые ты не веришь?

— Не верю, — он покачал головой. — И не понимаю случившегося. Совсем не понимаю…

— Не удивляйся, — легко сказала она. — Война никогда не начиналась и не кончалась. А Старый Ётун — сущность из совсем иного времени, когда слова и символы значили куда больше, чем сейчас.

Хедин удивлённо взглянул на спутницу.

— А теперь, ты хочешь сказать, писаные и неписаные законы отброшены?

Она кивнула.

— Ракот не обратился к массовой некромантии, выжигая целые миры и призывая их обитателей обратно из смертных пределов — своими покорными зомби. Он или убеждал, или ставил на службу чудовищ. Чудовища хотели жрать, всё по-честному. Ты не стал искать способа покончить с Молодыми Богами раз и навсегда. Мимир, как я понимаю, не принадлежал к твоим горячим сторонникам. Его никто не трогал. Всё шло своим чередом.

— А теперь больше не идёт. — Хедин, прищурившись, озирался по сторонам.

Не укладывается в голове. Мимир, Старый Ётун, вечный и более неизменный, чем само Упорядоченное.

Реликт эпохи Древних Богов, не вышедший на Боргильдово Поле. Кому, кому, кому мог понадобиться именно он, но не потребовался сам Источник?

— Дождёшься Ракота? Отправишь сюда подмастерьев?

Хедин только покачал головой.

— Уже позвал, и отряд подмастерьев тоже вот-вот прибудет. Хотя если бы кому-то требовалось что-то сделать с Источником — уже бы сделали.

— Уже бы? А если Мимир исчез только вчера?

— Едва ли. Смотри, какая чаща поднялась во-он там. А я помню там деревню, почти городок. Конечно, время тут идёт быстрее, чем в большинстве миров, но если тут прошла сотня лет, тон в Обетованном миновал не один год. Едва ли Старый Ётун взирал бы безучастно, как кто-то истребляет здешних обитателей. Да и если их даже кто-то переселил…

— Думаешь, он подал бы весть?

— Мы с Ракотом бы почувствовали. Так или иначе.

— Завидую, — вздохнула Сигрлинн.

— Чему? — усмехнулся Хедин. — Пустота, скармливаемая Неназываемому, творится совокупной магией всех трёх Источников. Сбой хотя бы в одном — и мы с Ракотом помчались бы переворачивать небо и землю, потому что Неназываемый устремится на прорыв в тот же миг. Нет здесь никакого «сверхчувствительного» или «божественного». Творение пустоты замкнуто на нас с Ракотом и Старым Хрофтом. Никуда не денешься.

— А тебе хочется? Хочется деться? — вдруг негромко спросила она.

— Сигрлинн…

— Я не знаю, что это такое — «быть богом». Я просто… хочу помочь.

— Что такое «быть богом»? Нет, я ничего не скажу об «ответственности». Слишком затоптали это слово сказители и законники во всём множестве миров. Это просто… просто… чувствовать всё и вся. Токи магии, завихрения, заводи, стремнины. Не только противостоять Дальним или козлоногим слугам Неназываемого. Мы стоим возле Источника Мимира — как я к нему пробивался, помнишь?

Она кивнула.

— Хервинд…

— Он самый. А теперь мы просто очутились тут в одно мгновение. И я вижу, как текут реки, те самые реки, что не видны даже Истинным Магам. В нашей власти направлять их ход, Сигрлинн.

— Твоей и Ракота?

— Да. С одной стороны. А с другой — всякого живого существа. В его границах.

— Так я и думала… — пробормотала Сигрлинн. — Магия, дарующая жизнь, нет жизни без магии и магии без жизни. А мы пробавлялись «поворотом мира»…

— «Поворот мира» никуда не делся. Просто не стало тех, кто способен его проделать.

— А те буяны, Новые Маги^[36]?

— Не прошли посвящение, — покачал головой Хедин.

— А не могли ли они попытаться?.. Я имею в виду, что, если они явились к Старому Ётуну и…

— Едва ли Мимир поддался бы им так просто. И, повторюсь, вздумай они сотворить что-то с Источником, мы бы с Ракотом узнали тотчас.

— Дальние?

— От этих всего можно ожидать, — кивнул Познавший Тьму.

— Отчего ты колеблешься? Призови Читающих, и они…

Хедин сощурился.

— У меня есть основания не делать этого, Сигрлинн. Прости, что не говорил тебе раньше.

— Раньше я про них и вовсе ничего не знала, — проворчала она. — Хедин, Познавший Тьму, мастер сокровенных тайн, ничего не скажешь. Значит, не сомневался, не сомневался, а теперь усомнился? Решил, что они служат двум господам, если не больше? А что же случилось? И когда?

— Случилось уже в Эвиале, во время последней битвы, — кратко отмолвил Хедин. — Они должны были дать ответ, но молчали.

— Что же теперь?

— Теперь? Нас ждёт Кипящий Котёл, ведь верно? Здесь нам больше делать нечего. Вечного Ётуна тут нет, и след похитителей — если они вообще были — давно простыл.

Она словно заколебалась.

— Но пропажа Мимира…

— Сигрлинн, здесь пусто. Истлело всё и вся, кроме вечного источника. Не думаю, что кто-то сможет уловить отзвук давнишних заклятий. Я, во всяком случае, не смогу.

— Четырёхглазый… — со странным выражением проговорила Сигрлинн. — Это так в его духе.

— Да, в его. Если бы в Упорядоченном царили тишь да гладь, без Спасителя, Неназываемого и Дальних я, быть может, сам бы подумал на заскучавшего Духа Познания. Вот кто сейчас бы пригодился, так это Хрофт. В конце концов, Мимир его старый знакомец. Да и залог Одина, его правый глаз, так и остался на дне Источника…

— Значит, в дорогу, мой Хедин?

Познавший Тьму кивнул.

— Кипящий Котёл не близок, но ничего иного не остаётся, — угрюмо отозвался Познавший Тьму.

…Но покинуть Мир Источника, крошечный уголок Упорядоченного, где не плескались бескрайние океаны и не простиралась от края до края континентов дремучая тайга, а лишь рос вековечный Мимиров дуб да чуть слышно шуршала вода, переливаясь через край каменной чаши, Хедину и Сигрлинн удалось не сразу.

…Из раскрывшегося портала шли люди, гномы, эльфы — небольшой отряд подмастерьев Познавшего Тьму. Воспарил над головами мормат, распуская щупальца, готовясь перехватить и отразить направленное в товарищей вражье заклятие; эльфы проворно растянули луки, гномы подняли бомбарды. Обычное дело, так вступали они в любой новый мир.

— Ты рискуешь, мой Познавший Тьму, — Сигрлинн присела на корень Мимирова дуба, пристально наблюдая за подмастерьями. — Открыть сюда портал, укрепить его — значит проложить сюда дорогу тем, кто, быть может, нипочём не сумел бы отыскать это место…

— Я знаю, Си, — он взглянул на неё, чуть заметно улыбаясь.

— О! — она подняла палец, и на губах появилась ответная улыбка.

— Именно так, — кивнул Познавший.

— Узнаю моего Хедина, — она по-прежнему улыбалась.

— Хорошо, коли так. Ты готова?

— К Кипящему Котлу? — Сигрлинн преувеличенно светским жестом поправила волосы. — Всегда готова!

— Тогда в путь!

* * *

Бесконечна череда миров Упорядоченного, кажутся не имеющими пределов просторы Межреальности. Пространство и время сплетаются в причудливом танце, опровергая законы здравого смысла и привычной повседневности. Междумирья не меньше, чем самих миров, и оно зачастую куда диковиннее.

Двое шли по узкой тропе, с обеих сторон сплошной стеной поднимался настоящий лес лиан и вьюнов, цветочные венчики открывали настоящие глаза, таращась на путников. Тонкие ловчие отростки торопились убраться восвояси — эти двое не могли ни при каких обстоятельствах сделаться добычей.

— Красиво. — Сигрлинн окинула взглядом разноцветные венчики, каждый с голову новорождённого. — Даже и не подумаешь, что они хищники.

— Вьюн раскидывает ловчие ветви на множество лиг, — кивнул Хедин. — Они так и тянутся, незаметные, тонкие; но стоит на них наступить или хотя бы приблизиться…

— Нас-то они не трогают, — заметила Сигрлинн.

— Понимают, — откликнулся Познавший Тьму. — Ракот в своё время выводил их для защиты своей цитадели, и вот, гляди-ка, разрослись так, что хоть шли половинников на прополку.

— Неужто и эти цветики-цветочки Ракот тоже сам делал? — подивилась Сигрлинн. — Я-то всегда думала — он их где-то нашёл… хотя у Тёмной Цитадели никаких разноцветных лепестков не было.

— Сами цветы — уже от Ялини. Взрастила после их победы.

— Когда же она успела? — искренне подивилась спутница Познавшего Тьму.

— Успела… — вздохнул тот. — Ещё до Ракотова развоплощения.

— Она всегда хотела видеть во всём красоту.

Хедин молча кивнул.

— Ялини не захотела знаться с нами. Однако не осталась и с братьями. Сгинула, запряталась так, что мы её не нашли. Скажи, а ты не чувствуешь её? Ведь ты была в её свите.

— Нет, не чувствую, — покачала головой Сигрлинн, — а зачем она вам вдруг понадобилась? — сощурилась она с притворной ревностью.

— Ни у меня, ни у Ракота подобного не получается, — Хедин улыбнулся, однако улыбка получилась очень невесёлой. — В лучшем случае что-то простое, как в природе — то есть, понимай, как у самой Ялини, только безо всякой выдумки. Лес как лес, джунгли как джунгли, болото как болото. С монстрами. А вот чтобы красота, чтобы выйти на пригорок и замереть, чтоб и уходить не хотелось, — такого не выходит, как ни старайся.

— Потому что вы, мои дорогие, оба воины. Целесообразность, соразмерность и соответствие. Излишества вредят. Да и вообще, когда мужчины творили хоть что-то просто так, без великой цели?

— Ну как же, — Хедин состроил обиженную гримасу. — А Джибулистан? А Голубой Город?

— Голубой Город придумала я, между прочим.

— А я начертил все планы!

— Вот именно, — усмехнулась Сигрлинн. — В этом тебе нет равных, мой Хедин. Планы. Цель, стремление, борьба, достижение. Механика, причины и последствия. А потом приходит Спаситель.

— Твои язвительные замечания, надо полагать, означают, что ты нашла против Него действенное оружие? — Хедин усмехнулся в ответ.

— Я ищу, Познавший Тьму, — с губ Сигрлинн сбежала улыбка. — Поверь мне, я ищу постоянно, каждый миг. Я ищу много различного, но это — во главе списка.

— Хорошо бы нам всем в этом преуспеть, — буркнул Хедин. — Спаситель скрылся, я не чувствую Его, и мои соглядатаи не видят Его тоже. Его нет вблизи от границы с Неназываемым, Его нет в мирах, где сейчас идёт война, Он больше не появлялся около слившихся Эвиала с Мельином…

— Упорядоченное велико, — возразила Сигрлинн. — Мало ли какой мир мог Ему попасться?

— В том-то и дело. — Познавший Тьму сморщился, словно простой смертный от зубной боли. — Разве можем мы с Ракотом метаться, словно куры в курятнике, куда проникла лиса, без толку, слепо, полагаясь лишь на вести об уже свершившемся? Если и есть, Си, в чём-то «истинная божественность», так это в способности чувствовать горе и страх миров, чувствовать и приходить на помощь, восстанавливая нарушенное равновесие. А Спасителя мы не ощущаем. Только если Он случайно оказывается там, где есть наши прознатчики.

— Ты знаешь, куда направят свой удар козлоногие? — искренне удивилась Сигрлинн.

Хедин досадливо покачал головой.

— Если б всё выходило так просто… Глаза открыл, ощутил — ага, они там, посылай отряд или сам отправляйся, если вторжение достаточно сильно. А о том, что твари Неназываемого ворвались в Мельин, я узнал только от Арриса. Но сам Путь его мы отслеживаем, как ты помнишь, наносим на карту, если, конечно, эти скачущие и, на первый взгляд, никак друг с другом не соединённые отрезки Ничто могут отразить движение, нами никак не представимое.

Сигрлинн вздохнула, плотнее прижала к себе его локоть. Тропа хищных вьюнков кончалась, мягкий золотистый свет, озарявший им путь, угасал, впереди разгоралось мрачно-алое зарево.

— Конец дороги. — Хедин остановился, застыл — правое плечо вперёд, рукасжимает эфес.

Сегодня он не пренебрёг оружием. Оружием, поднесённым ему обитателями Межреальности, с которыми даже он сам столкнулся относительно недавно. Относительно — если сравнивать, скажем, с ведомыми ему ещё по временам Истинного Мага.

…Вечные странники, избегающие миров, обитатели областей, где до сих пор живо изначальное пламя, Пламя Неуничтожимое. Сущности, отдалённо напоминающие людей, но лишённые и постоянного тела из плоти. И «их подарок» — мерцающий звёздным светом клинок, словно сотканный из мириадов ночных светил.

Сигрлинн скользнула взглядом по его руке к сжавшим рукоять пальцам — словно едва ощутимо погладила.

— О, какая вещица, — негромко проговорила спутница Познавшего Тьму. — Не знала, что… откуда она у тебя?

— Подарили, — улыбнулся Хедин. — Хотя на самом деле…

— Такое, да, могли только подарить, — она вгляделась пристальнее. — Ангелы Огня, как их называют в иных мирах.

— Мне они тоже так представились… — Хедин напряжённо вглядывался в багровое зарево перед ними. Тропа завершалась пропастью, заполненной медленно вспухающими исполинскими пузырями, словно прямо на глазах Нового Бога и его подруги рождалась плоть невесомых облаков, готовая разнестись по всему множеству миров Упорядоченного.

Однако облака эти казались, самое меньшее, предвестниками штормов и ураганов. Чёрные, тёмно-серые и даже коричневатые, они словно тщились скрыть от Познавшего Тьму пылающее око бури. Тропа оборвалась, Хедин и Сигрлинн застыли на громадном, протянувшемся на неисчислимые расстояния обрыве, озирая вместилище третьего Источника, третьего начала, дававшего жизнь Сущему; вернее сказать, защищавшего это Сущее от почти немедленного уничтожения — ведь стоит Неназываемому вырваться из непрерывно творимой клетки…

— Слышишь? — Сигрлинн подняла ладонь к уху, словно пытаясь уловить чей-то далёкий и слабый зов. — Кипящий Котёл. Он помнит нас.

— Скорее уж он помнит тебя. — Хедин не отпускал рукояти звёздного меча. — Мы с Ракотом грубо вырывали у него силу, вынужденные вечно воздвигать вечно же рушащиеся стены на пути… сама знаешь у кого.

— Тебе никогда не казалось, что у Источников может оказаться душа? — голос Сигрлинн упал до шёпота. — Мне вдруг подумалось… вдруг пришло в голову. Мы же никогда не… мы всегда видели просто Источники, и всё. Постоянные в магических уравнениях. Нечто вечное и неизменное. Урд, Источник Мимира и Кипящий Котёл. Даже имена друг на друга не похожи. И никто не говорил нам, откуда они взялись…

— Будь готова, — вдруг прервал её Познавший Тьму. Звёздный меч вынырнул из ножен, крошечные огоньки заблистали.

Клубящиеся облака ожили, извергая из лона неисчислимые сонмы крылатых созданий. Их были тысячи, сотни тысяч, миллионы — даже Новый Бог не сказал бы сколько. Твари Межреальности, непредставимые для обитателей обычных миров; носящиеся меж обитаемыми областями, пожирая всех, до кого могли дотянуться.

Недаром странствия по Упорядоченному очень, очень опасны даже для опытного чародея. И не зря мессир Игнациус, владыка — бывший владыка — Долины Магов, не жалел золота на лучшую стражу, какую только мог найти.

— Открываем ворота, Си.

— Я уже вижу… — Её глаза оставались зажмурены.

— Дрожит. Основание Кипящего Котла дрожит. — Хедин медленно вёл звёздный клинок слева направо и обратно. Огоньки вспыхивали и тотчас гасли, словно в испуге.

— Ты помнишь? Помнишь, как оно было? — Сигрлинн резко развела руки в стороны, словно распахивая незримые створки.

…Я помнил. Вернувшиеся звуки и краски, вернувшиеся восторг и робость перед неведомым. Юное Поколение, готовое вступить под своды исполинского дворца миров, Упорядоченного. Остался позади первый источник, удел Мимира. Впереди лежали прекрасный Урд и Обетованное, а вторым мы проходили обряд у второго из трёх ключей, Кипящего Котла, ужасного, как и всё тёмное, — именно это нам пытались внушить верховные владыки сущего, Молодые Боги.

Не сомневаюсь теперь, к Кипящему Котлу они подводили нас с величайшей неохотой, открывая нам лишь самое необходимое — иначе всё Поколение с полным правом могло бы зваться «познавшими Тьму». Едва ли этот источник мрака пребывал целиком под властью Ямерта и его родни — иначе Ракот не смог бы, как вышло на деле, подчинить его себе без особой борьбы.

Что я тогда думал о них, о Молодых Богах? Были ли они для меня законными правителями, истинными сюзеренами, а мне, как верному их вассалу, надлежало в точности выполнять ими указанное? Был ли я бунтарём по рождению или только сделался им «благодаря любопытству и свободолюбию»? Конечно, последнее льстит. Ракот всегда шёл поперёк, подвергая сомнению все и всяческие правила, я… я поступал по-иному. «Мир казался цветущим лугом меж чёрной и белой крепостями, и я твёрдо знал, на чьей я стороне и кто я сам». Так было до встречи со Старым Хрофтом — или, во всяком случае, так мне думалось.

Среди Молодых Богов, возглавляемых Ямертом, владыкой солнечного света, не нашлось никого, властвующего над Тьмой, Смертью или обителями Мёртвых. Хозяева Упорядоченного словно сами предлагали сильному и дерзкому испытать себя, взяв под собственную руку «ничейные» как будто бы океаны силы. Кипящий Котёл давал огромное могущество. И Ракот, Ракот Восставший использовал его до конца.

У Молодых Богов не было выхода, понимал я сейчас. Тьма не могла оставаться бесхозной. Они не могли «отдать» Её кому-то из своих, наверное, урок Яргохора не пропал даром. Они страшились раскола в собственных рядах.

Поколение не могло не проходить обряда у жуткого Котла. Только тогда оно станет поистине могущественным, способным воспринимать все источники и все стороны магии. Да, существование Котла можно было и скрыть… на какое-то время. Можно было выстроить вокруг «несокрушимые твердыни». Но запретное для Истинного Мага — лишь повод искать обходные пути; законы Древних, например, запрещали прямое убийство смертных, однако подчиняющиеся тебе армии вполне были на это способны. Другое дело, что потом Совет Поколения всё равно бы явился к тебе с неприятными вопросами…

И потому Молодые Боги не стали играть с нами в прятки, не стали скрывать Котёл. Они всё рассчитали правильно: лучше один мятежник, чем множество, рвущееся к таинственному, запретному и недоступному Котлу.

И Молодые Боги сделали именно это. Наше Поколение побывало у всех трёх источников, получило полную власть. Мы вышли в мир, в большой мир, в грандиозное Упорядоченное, убеждёнными, но и способными менять свои убеждения. Некий Хедин, Познавший Тьму, — тому наилучший пример.

Правда, таких, как я, оказалось куда меньше, чем могло быть. Я, Ракот да Сигрлинн…

Незримые стены вокруг Кипящего Котла медленно раздвигались, створки врат отворялись. Пылающие облака уступали нам дорогу, и глубоко, в самом сердце бездны, мало-помалу становилась видна крошечная точка, багровая, окружённая непроглядной тьмой, — заветный источник.

— И первый корень идёт в глубь земли, через Вифльхейм и Круги Адовы к Унголианту. И грызёт его снизу дракон именем Нидхёгг. Второй же корень идёт в Мир, и оплетает его, и уходит в Мировую Бездну, что ныне инеем скрыта. А третий в Мир идёт и ввысь затем. Пронзает он твердь небесную и стремится к свету изначальному. И питают то древо три источника. Мутна вода в первом и черна цветом. Имя ему Кипящий Котёл. И питает он первый корень. Второму имя Источник Мимира. И исполнится мудрости всякий, кто изопьёт из него, и питает он второй корень. Тот же корень, что на небе, питает источник, почитаемый самым священным. Имя ему Урд. И Боги пьют воду его. И каждый испивший исполнится святости…

Я медленно произносил давние, додревние строчки. Написанные ещё при прежних Поколениях, когда — верил кто-то — великое Мировое Древо и в самом деле пронзало всё Упорядоченное, поднимаясь от Дна Миров до Обетованного. Питаемое тремя великими источниками, оно удерживало на своих ветвях всё сущее, до самых границ великого Хаоса.

Когда моё Поколение обрело себя, многие из нас искали Древо. Захваченные мрачной поэзией древних строчек, мы пытались понять, было ли написанное всего лишь аллегорией — или реальностью? И если аллегорией — то аллегорией чего? Три источника существовали на деле, а вот Корни, Древо, тот же дракон Нидхёгг — где они?

Ракот, в пору наивысших успехов своего восстания, владея двумя третями ведомого Упорядоченного, подступая к самым границам Обетованного, искал загадочное Древо особенно настойчиво; интересовался он и драконом. Но все поиски ни к чему не привели. Само собой, думал я тогда. Ведь яснее ясного, казалось мне, что Древо — всего лишь символ магии, всей её совокупности, во всех проявлениях. Тёмная магия, магия светлая, магия священная, сиречь сила Богов — так думалось мне тогда, во времена простые, ясные и почти не допускающие сомнений.

Сейчас, когда нам с Ракотом пришлось собственноручно вплетать в творящие пустоту заклятия все три Источника, предание о Древе обретало совсем иное звучание.

— И питает он первый корень… — эхом повторила Сигрлинн. — Корень, который никто никогда не видел воочию.

— Мутна вода в первом и черна цветом…

— А мы видим огонь.

Огонь и тьма. Клубящиеся облака, прорезанные чёрными крыльями, — казалось, здесь ничего не изменилось с дней Ракотова восстания.

Мы с Сигрлинн отворили врата Кипящего Котла, простоявшие запертыми невесть сколько тысячелетий. В последний раз к его мощи я и Ракот напрямую обратились сразу после победы, сплетая заклятие, создающее и посейчас новосотворённую пустоту на прокорм Неназываемому. Богу Равновесия нет нужды черпать силу напрямик у источника, как, скажем, Истинному Магу. Казалось бы, благословение — оборачивающееся, однако, настоящими путами.

— Идём, Си.

— С тобой и за тобой, Познавший Тьму, — откликнулась она.

Под ногами исчезла опора. Две человеческие фигуры на краю бездны исчезли тоже, вместо них через пропасть рванулась пара вихрей, туго свитых торнадо; перед ними в ужасе разлетались остатки облаков.

Урд пребывал таким, как и всегда; от источника мудрости исчез его извечный хранитель, Мимир; что ждёт Нового Бога и его спутницу подле Кипящего Котла?

Глава VI

Клара, Сфайрат, Ирма

Стыдно признаться, но Клара совсем выбилась из сил. Эх, эх, корила она себя, разленилась, расклеилась от сытой да спокойной жизни. Детей рожала, игрушки делала, дом вела — а теперь, эвон, дышу тяжело и всё присесть охота.

Чаргос, напротив, не подавал ни малейших признаков усталости — молодая драконья кровь горяча.

Заросли оставались пустыми. Лишь шорох мелких зверюшек в глубине подлеска да птичий пересвист над головами. Зелёная глубина мягка, она завораживает, кажется, что здесь нет места вообще никакому злу, кроме лишь природного, кое и истинным-то злом назвать трудно.

Старший сын почтительно молчал. Хороший он у меня, Чаргос, внимательный. И положиться на него можно. Другая б мать от ужаса померла, костьми б легла, но старшенького своего, кровиночку, с собой ни за что б не взяла. Неправильная я, наверное. Влюбилась в дракона, укравшего облик погибшего Аветуса, влюбилась, не зная, что вместе с ней на одной подушке засыпал не друг по Гильдии Боевых Магов, а дракон.

Хотя, признавалась себе Клара, никогда раньше её так не любили, как в те два года.

Разумеется, если не считать их со Сфайратом жизни уже здесь.

— Мам, ты устала? — наконец решился Чаргос. — Присядем?

— Присядем, — вздохнула чародейка.

— Что-то не так, мама?

— Дурное место, Чари. Я ж в этих краях ходила, когда вы ещё все маленькие были, нечисти укорот давала. Не одно логовище с человечьими костями вокруг выжгла — а этого не припомню. Тут копни — черепа людские небось один на одном, смертью и муками аж разит. Или я в двух шагах прошла и не заметила — или кто-то это скрыл. Даже и от меня.

— Вампир, мама? — предположил сын.

— Быть может. Хотя скорее — привёл в действие какие-то иные заклятия, старые, не им наложенные. Знаешь, как бывает — случайно шнурок от силков задел?

Чаргос кивнул.

— Значит, и твари тут должны водиться… соответствующие. И хитрые. От меня укрылись, к Поколю не совались, детей не таскали, добычу брали в других местах…

— А мы никого не видим, так? Может, мы их просто распугали всех?

— Едва ли. Сюда ж никто не ходит. Два глупых человека — лакомая добыча. Им не устоять.

— Наверное, ещё глубже надо? — предположил Чаргос, отчаянно стараясь, чтобы голос звучал так же уверенно, как у его отца.

— Глубже надо, — кивнула Клара. — Но уже завтра.

— Я огонь разведу, — тотчас вызвался сын. — Глядишь, приманятся.

* * *

Ирма влетела в Поколь, не чуя под собой ног. Кажется, она мчалась всю дорогу, не переводя дух и крепко прижимая к себе Серка.

Госпожа Клара Хюммель-Стайн. Скорее, скорее!

Вот и приметный дом под черепичной крышей, вот и окно лавки — приветливо машут оттуда лапками и ручками игрушки, куклы и потешные зверюшки, ещё не нашедшие себе хозяев. Не глядя на них, Ирма вихрем взбежала на крыльцо, навалилась на дверь.

Не заперто. Отчаянно зазвякал колокольчик внутри дома.

Из тени рядом с ней возникло что-то мягкое, мохнатое, с длинными кисточками на кончиках стоячих ушей. Пушистый хвост страж-кота раздражённо мотнулся вправо-влево, янтарные глазищи горели, спина выгнута.

— Я… я ничего. Мне только бы… госпожу Клару… — пролепетала Ирма.

Серко вдруг шевельнулся.

«Отпусти меня, хозяйка. Я с ним улажу».

— Ирма? — перед девочкой выросла дочь госпожи Клары, жемчужноволосая Аэсоннэ, Айка по-уличному.

— Айка, ой… тут такое… Госпожа Клара… срочно…

— Садись. Тебя аж трясёт всю! Ир, что стряслось-то? Мамы дома нет, отца могу позвать. Папка! Пап! Ирма прибежала!..

Из глубины дома разом появились господин Аветус Стайн с Эртаном, более известным Ирме как просто Эр, Эрри или Эрка.

— Что случилось, Ирма? — осторожно спросил мужчина. — Зачем тебе госпожа Клара?

— Я его видела… — прошептала Ирма, и тут уже её начало трясти по-настоящему, так, что зубы застучали.

— Видела? Кого? Где? — жёсткий взгляд господина Аветуса прямо-таки впился в неё.

— Охотящийся… Охотник… Серко спас… укусил… за руку…

Слова получались едва различимыми, смешанные с бурными рыданиями. Слёзы и впрямь катились градом и упорно не желали останавливаться.

— Охотник? Что за охотник? Силы святые, девочка! Да говори же толком! — господин Аветус метнул взгляд на дочь, и Айка тотчас коснулась прохладными пальцами Ирминых висков.

Сразу стало легче. С Айкой они были нельзя сказать, что задушевными подружками, но времени провели вместе немало, особенно пока Ирма не начала работать у Свамме-гнома.

— Та-ак… — протянул господин Стайн, выслушав Ирмину историю до конца. — Ты молодец, девочка. Ты сама даже не представляешь, какая ты молодец… И ты, Серко, тоже, — совершенно серьёзным тоном обратился он к волчку, смирно сидевшему у Ирмы на руках. — Сонэ, пожалуйста, займись ею. Пусть отлежится.

— Да, папа.

— Эртан, одна нога здесь, другая там — к погосту. Следить в оба. Чуть что — зови меня.

— Да, папа, — тем же тоном откликнулся близнец Аэсоннэ.

— Я пошлю весть госпоже Кларе, — последние слова предназначались уже Ирме. — Ни о чём не волнуйся. Отдыхай.

— Господин Аветус… но господин Свамме… Он меня в Синехатовку посылал… с поручением… он… недоволен будет…

— С этим жадным гномом я сам потолкую! — рыкнул господин Аветус, да так, что у Ирмы разом затряслись все поджилки. — На вершника конного ему грошей жалко было, девочку через чащу погнал! Ничего, он у меня попляшет…

— Господин Аветус… — взмолилась Ирма. — Не надо, пожалуйста, а? Я ведь места лишусь. И куда подамся? Бабушка как померла — так и дом отобрали, мама… незнамо где, может, и в живых уже нет…

— Что-о? — все трое уставились на Ирму широко раскрытыми глазами. Очень странными глазами, если разобраться. Раньше Ирма этого как-то не замечала, а тут вдруг бросилось в глаза — зрачки и у господина Стайна, и у Айки с Эром вдруг сделались словно щели, точно у хищных птиц.

На мгновение, не больше, — но Ирма не сомневалась, что ей не показалось.

— Дом отобрали… — беспомощно повторила она. — За долги, говорят. Негоциант господин Расмуссон… И продали уже…

— Вот даже как… — сквозь зубы процедил господин Стайн. Айка с братом уставились на Ирму с каким-то почти священным ужасом.

— Я деньги копила, копила… — взахлёб принялась оправдываться девочка. — Думала, может, поеду когда-нибудь маму искать… Купцам заплачу, чтобы с караваном взяли… Копила, пока Серко не увидала… увидала, и ну просто не могла больше…

— Не оправдывайся, — мягко сказал господин Стайн. — Ты всё сделала правильно. Потому что без него Охотник бы тебя… — он осёкся. — И мама бы твоя осталась без дочери.

— Ирма при трактире живёт, — вступила Айка. — Свамме-гном её и впрямь не обижает. Мы бы знали.

— Его счастье, — буркнул её отец. — Вот что, дочь. Пускай-ка Ирма у нас пока останется. Для верности. Со Свамме я потолкую. Ничего не бойся. — Тяжёлая рука коснулась её затылка, и по телу вдруг растеклось приятное, обволакивающее тепло, словно весенним солнечным днём на речном крутояре. — Сонэ, поможешь?

— Спрашиваешь, пап! Ир, пошли, я тебе всё покажу…

Айка уже волокла её за руку, пока Ирма бормотала благодарности, по-прежнему прижимая к себе Серко.

А Эртана уже видно не было — верно, отправился на этот самый погост. Вот только зачем?..

* * *

— Они пришли, — одними губами произнесла Клара.

Костёр пылал весело и ярко, тьма и не думала сгущаться, дню ещё жить да жить — однако хозяева пущи дольше терпеть не могли.

«Не шевелись», — повторила она уже без слов — так они в своё время говорили со Сфайратом, едва столкнувшись в подземельях эвиальского Пика Судеб…

Эта магия в их семье была под запретом. Хочешь что-то узнать — спроси. Не лезь ни к кому в голову. Чужие мысли — это чужие мысли.

«Не шевелюсь», — тотчас откликнулся Чаргос. Мыслеречь сына казалась медленной и неловкой. Понятно, этим они пока не особо занимались…

«Перекинешься по моей команде».

«Да, мама».

В зарослях ничего не шуршало, не трещало и не шевелилось. Явившиеся существа двигались совершенно бесшумно, не качнулась ни одна ветка, не дрогнул ни единый листик.

«Голодные…»

«Да, Чари. Голодные. Очень. Пятеро. Хотела б я знать, как они собрались нас делить…»

Трое созданий скользили сквозь подлесок, и могло показаться, что Кларе и Чаргосу предстоит встреча с призраками — существа из плоти и крови не могут так бесшумно ступать.

Женщина и подросток недвижно застыли у горящего костра, лицом друг к другу. Пламя пляшет в глазах Чаргоса, мальчишка напряжён, но в то же время спокоен. Молодец Сфайрат, хорошо учил первенца…

Голодный взгляд упёрся Кларе точно между лопаток. Ну же, давай, прыгай, я готова, — чародейка нарочито-лениво потянулась к огню, пошевелить палкой трещавшие поленья.

Упругий толчок сзади, тело прыгнувшего распласталось, взмыло в воздух смутной тенью, и…

— Давай!

Оглушительный рёв. Никогда бы не подумала, что мой Чари так может…

Клара ловко перекатилась через плечо, застыла на одном колене. Сила свободно течёт, ей нет преград, время послушно замедляется, и растянувшаяся в прыжке тень, пронёсшись над Кларой, словно натыкается на незримую стену.

Сдавленный визг, прыгнувший бьётся и дёргается, сверкают кинжалы когтей, но заклятие стягивает невидимые путы всё туже и туже.

А за спиной у Клары расправил крылья и выгнул украшенную золотистым гребнем шею тёмно-каштановый дракон. Миг — струя огня воспламенила траву и кусты, вспыхнула сама земля, две тени с воем корчились, пылая, и ещё две опрометью кинулись наутёк.

— Отлично, сын. — Клара утёрла пот.

Да, отлично. Мгновенное преображение, молниеносный удар. Чаргос становится настоящим бойцом, не просто драконом.

— Теперь поглядим, кого нам словить удалось.

Повинуясь жестам чародейки, огонь послушно угасал. На земле возле костра остались три тела — два неподвижных, обращённых драконьим пламенем в подобие чудовищных обугленных коряг, и ещё одно, скрученное магическими путами.

Пленённое существо не билось, оно замерло, словно готовое встретить судьбу.

— Оборотень? — с восхищением прошептал Чаргос, уже успевший вновь принять человеческий облик.

Клара кивнула.

— Оборотень. Мимник. Надо же, а я-то думала, всю погань тут истребила… Н-да. Помнишь, Чар, мы о таких…

— Конечно, мам, — перебил её сын, ему не терпелось. — Мимники, народ оборотней, по преданию — первожители здешних мест. Обликом похожи на половинчиков, но нравом не мирны, людоеды, отвратны, коварны и лживы!

Клара усмехнулась. Описание сделало бы честь какому-нибудь патеру Фруммино, с кафедры возглашающему анафему злокозненным малефикам и творящим зло ведьмам с ведьмаками.

— Мам, а кого они ели, когда здесь в округе людей не было? — вдруг спросил сын. — И если раньше их тут не было, зачем явились?

— Мимники вообще-то хищники, — задумчиво проговорила Клара, глядя на спелёнутого оборотня. — Высшие из хищников. Изначально охотились на зверей, на всех, кто попадался. А потом пришли люди, и мимники решили, что наступил золотой век. Обернувшись, они, как и положено, становятся сильнее десятка воинов. А вот откуда они взялись и как жили все эти годы, я, признаюсь, сама не знаю. Но ничего. Сейчас расспросим. С пристрастием!

— То есть они начали жрать всех кого ни попадя, но тут появились маги? — понимающе кивнул Чаргос.

— Верно. Ещё позже появились маги, и мимников загнали в глухие чащобы. Не знала, что у них гнездо появилось так близко от нас, а то бы куда раньше сама сюда ещё разок сходила.

— Одна?! — всполошился сын.

— Конечно.

— Не, — решительно заявил Чаргос, — без нас тебе никуда нельзя. Ты же мама!

Мама… то-то и оно.

Меж тем очертания мощного поджарого тела, более всего смахивавшего на леопарда или пантеру, только с куда более мощными мышцами и челюстями, стали вдруг таять, там, где только что лежала звериная голова с распахнутой чёрной пастью, появилось неожиданно-румяное, обрамлённое седой всклокоченной бородой лицо старичка ростом Кларе чуть выше пояса.

Чаргос смотрел во все глаза.

Из одежды на старичке была лишь кожаная накидка, подпоясанная кожаной же верёвкой. Оружия мимник при себе не носил.

В воздухе отвратительно воняло палёной шерстью и горелой костью. Драконий огонь — не шутка, даже у столь юного дракона, как Чаргос.

Седые, спутанные и нечистые волосы спускались у мимника до плеч.

— Думаешь, он нам расскажет о…

— Тихо! — оборвала Клара сына.

По-прежнему спутанный мимник повернул голову, уставился выцветшими белёсыми глазами на два обугленных костяка.

— Ы-ы-ы-ы… — затянул он, начиная трястись всем телом.

— Ты ведь их видела раньше, да, мама?

Клара покачала головой.

Мимники понимали человеческую речь, но вот захочет ли этот отвечать добровольно?

— Почему напал на нас? — резко бросила чародейка, наклоняясь и вглядываясь прямо в бледные голубовато-серые глаза.

— Есть… есть хотеть, — просипел старик со странным акцентом.

— Если ответишь правдиво, отпущу на все четыре стороны, — пообещала Клара. — Если нет — сгоришь, как эти двое.

— Баба. Сын. Ты убить их, — старикашка по-прежнему трясся, показывая большой рот, разляпистые губы и отличные, белейшие, совершенно не старческие зубы. Мельком Клара подумала, что с такими челюстями и перекидываться не надо, горло за милую душу всё равно перегрызёт.

— Не люблю, знаешь ли, когда меня с сыном кто-то слопать намеревается. — Клара слегка пихнула мимника носком сапога. — Отвечать будешь? Или предпочтёшь сгореть?

— Дать много мяса, — вдруг жадно сказал оборотень. — Дать много мяса, я говорить. Не давать мяса — я не говорить.

— Торговаться решил? — улыбнулась Клара, жалея про себя, что к зловредной твари нельзя применить кое-что из былого арсенала Гильдии Боевых Магов. — Не получится. Ты не скажешь — кто другой из твоего племени признается. Ну?

Она протянула руку, зловещим жестом сжимая пальцы, словно собираясь сдавить горло незримому пленнику.

Мимник захрипел и задёргался.

Чаргос слегка побледнел.

— Никуда не денется, — полушёпотом бросила Клара. — Такие тварюги очень, очень любят жить.

— Сссспрашивай, — наконец просипел оборотень, и чародейка ослабила хватку.

— Охотящийся в ночи, — без предисловий, резко и в лоб спросила она. — Где он? Найди его след. Когда-то вы им служили. Найди!

Только что затихший мимник задёргался, зашипел и засипел, плюясь в собственную бороду.

— Нет! Охотящийся… нет! Съест! Тебя, его съест, меня… ой-ой-ой! — вдруг сорвался он на самый настоящий плач. Из мутноватых глаз покатились слёзы.

— Поплачь, поплачь, — презрительно сказала Клара. — Скольких детишек ты утащил, а, мерзавец? Небось ведь чуял что-то, в моих краях не шарил. Далеко ходил, даже дальше тракта.

— Ы-ы-ы-ы-и… к тебе не ходить. Бояться. Беда чуять…

— А что ж сейчас-то полез, коль «беду чуял»?!

— Ы-ы-ы. Приказали. Ы-ы. Сказали… Ы.

— Кто?!

— Охотящийся в ночи, — неожиданно чётко и ясно произнёс мимник.

— Он приказал тебе напасть на меня? — Клара сощурилась, Чаргос глухо рыкнул совершенно но-драконьему.

— Ы-ы-ы. Нет. Еда… обещать еду. Мясо. Мы… идти. Ты… убивать.

— Тогда выведи нас на след того, кто велел тебе это, — уже мягче сказала Клара. — Выведи, и я отпущу тебя.

Ага, отпущу. Слово Боевого Мага больше, чем его жизнь, вспомнилось Кларе. Сколько этот оборотень сожрёт детишек, сколько уволочёт девушек, если его и впрямь «отпустить»?

А ведь именно этим они тут и занимались. Прямо у неё под носом. Но оказались хитры, куда хитрее, чем может показаться…

Мимник, похоже, колебался.

Из какого же логова тебя выгнал этот вампир, думала тем временем Клара. Оборотни не появлялись вблизи Поколя, не пропадали ни дети, ни взрослые. Значит, на добычу ходили куда-то ещё. Куда? Скорее всего на дальний юг. Интересно почему? А тут-то, гляди, подобрались совсем близко. Умные? «Не охоться возле логова»?

— Последний раз спрашиваю, — Клара наклонилась ещё ниже к спутанному пленнику, поморщилась — от того исходило зловоние, явственный запах гниющего мяса. — Ответишь? Покажешь?

Мимник медленно кивнул.

— Так-то оно лучше, — надменно кивнула чародейка. — Веди.

* * *

Огромный чёрный дракон мерно взмахивал крыльями, далеко внизу расстилался облачный покров. Сюда, в высокие слои аэра, не смогли бы подняться птицы, их сковал бы леденящий холод. Под сверкающей агатовой бронёй горел яростный пламень, огромные глаза походили на мерцающие, озарённые внутренним сверканием фиолетовые аметисты.

Он высоко, его не увидят с земли. Сейчас дракон кружит над глухим и диким лесом, кружит на огромной высоте, с какой только его взор может что-то разглядеть внизу. Он кружит и зовёт.

Да, это не родной Эвиал, здесь нет кристаллов, не дотянуться даже до тех, кого любишь больше жизни…

Звёзды кажутся совсем близкими, холодные огоньки тревожно перемигиваются, небесные духи бегут разъярённого чудовища. Зачем он здесь? Поглотить их, таких нежных, беззащитных, безобидных?

Дракон не обращает на них внимания. Он продолжает кружить и звать.

* * *

Старичок-мимник, похоже, отлично видел в темноте. Наступившая ночь ему ничуть не мешала — он лихо перебирал короткими кривыми ножками, катясь колобком перед Кларой и Чаргосом. Неприметная тропка вела их куда-то на юг, то ныряя в сплошь заросший овраг, то огибая сбившиеся вместе, словно последний отряд отступающего войска, исполинские додревние деревья.

Мимник молчал и не оглядывался, но вёл чётко, уверенно, ни разу не остановившись, словно шёл давно знакомой и до мелочей известной дорогой.

Клара изрядно выбилась из сил, шагала, тяжело опершись на руку сына. Вокруг неё расстилался мрачный и дикий лес, лес, последние годы росший на костях бесчисленных жертв, щедро удобривших землю собственными останками. Неужели эти самые мимники ухитрились перебить столько народу? Или их кто-то привёл в эти места? А может, пробудил от долгой спячки? И как, однако, хитро укрыто — Клара прожила столько лет почти рядом с этим жутким кладбищем, ничего не заподозрив!

— Куда он нас ведёт, мама? — Чаргос с подозрением и неприязнью глядел в спину мимнику, едва заметному в слабом звёздном отсвете.

— Он должен чуять отдавшего приказ Охотника, — так же шёпотом отозвалась Клара. — Как пёс чует хозяина и возвращается к нему, зачастую за десяток лиг. Только здесь связь куда сильнее.

— А вампир про неё не знает?

Клара покачала головой.

— Может, да, может, нет. Следа по-прежнему нет, значит, самого упыря здесь не было. Мимников он сам не видел. И они его не видели тоже. Он их позвал, как ты понимаешь.

Мальчик прав, подумала Клара. Если этот вампир и впрямь настолько силён, мог и догадаться, что преследователи встанут на след именно таким образом.

А это, в свою очередь, означает, что они с Чари направляются прямиком в ловушку.

В ловушку, которую она не нашла, когда обшаривала эти края много лет назад.

В которую шагнёт, конечно же, она одна.

Луны над королевством Веллея всходили роскошные, одна за одной, все три, расположившись на небосводе сияющим поясом. Три луны, три сестры, наказанные Древними Богами — теми, что правили всем сущим ещё до прихода тех, что стали зваться Богами Молодыми.

Стыдно, конечно, что всерьёз историей Упорядоченного Клара занялась, лишь оказавшись здесь, в Веллее, став женой дракона и матерью четырёх сорванцов.

Тропа стала шире, заметнее в лунном свете. Заблестели серебром листья по обе её стороны, поднялись узловатые ветки; впереди открылась опушка, за ней вновь начиналась чаща.

— В самую чащу лезем, мам. — Чаргос глядел исподлобья, глаза у мальчишки сощурились, несмотря на ночную тьму.

Да, в самую чащу.

— Это что, короткий путь? — окликнула Клара мимника.

Ещё одна особенность этих созданий — мысли их не прочесть никому. «Может, их там и вовсе нет, мыслей в привычной нам форме? — мимоходом подумала чародейка. — А то Чар бы прочёл…»

— Коротко, да, — закивал старичок, не оборачиваясь.

— Воняет, — коротко бросил Чаргос. Юный дракон остановился, пригибаясь, так, словно готовый вот-вот преобразиться.

Воняло тут и впрямь жутко. Гнилым мясом, нечистотами, псиной.

Замерла и Клара. Что это?..

— Ловушка, сын! — успела выкрикнуть она за миг до того, как вокруг них взорвалась земля.

Мимники. Проклятый оборотень привёл чародейку прямо к засаде.

Клара с проклятием сжала кулак, невидимая петля швырнула проводника-мимника наземь, сдавливая ему шею.

А со всех сторон уже мчались оборотни, распахнув истекающие слюной пасти. Иные побольше, иные поменьше, иные и вовсе не больше щенков — поднялось всё племя, от мала до велика, сколько б их тут ни было.

За спиной Клары упруго зашелестели крылья. Чаргос не терял времени даром.

— Без пощады! — проревел молодой дракон, но взлететь уже не успел. На Чаргоса разом кинулось четыре или пять оборотней, и помочь Клара уже не успевала — её саму атаковал добрый десяток тварей.

Мимники бросились в схватку, не щадя себя.

Рубиновая шпага вспорола воздух, разрубая в прыжке самого проворного из оборотней. Клара упала на одно колено, пропуская следующего мимника над собой, дага вспорола тому живот, и чародейку окатило вонючей кровью, по траве распустились зеленоватые внутренности зверочеловека.

Ледяная стена; на неё натыкается сразу пара тварей. Старый и верный как смерть огнешар со спины Чаргоса сбивает повисшего там оборотня. Визг, вонь палёного волоса и сожжённого мяса.

Сила свободно течёт сквозь кончики пальцев, сквозь рубиновый клинок в правой руке; остриё выписывает замысловатые петли и восьмёрки, оставляя за собой огневеющую дорожку. Только успевай придавать силе форму, выстраивай цепочки трансформаций, завершай последним преображением, чётким образом, проводи формулы через сознание — знакомое дело, привычное, ещё со времён незабвенной Гильдии.

Слово, жест, мысль. В бою всё идёт в ход.

…Но тогда она не дралась плечом к плечу с собственным сыном.

Чаргос не сумел взлететь. Дюжина оборотней повисла на нём, вцепившись в лапы и крылья. Прокусить броню они не могли, но, видать, держали юного дракона чем-то ещё, какой-то магией, почему-то не действовавшей на Клару. Сама волшебница защищалась успешно, однако ей пришлось пустить в ход всё своё искусство — оборотни казались быстрее взблеска молнии. Рубиновая шпага Клары очень быстро до самого эфеса покрылась дымящейся тёмной кровью, склизкие внутренности громоздились у самых ног чародейки, иные, полуживые, словно змеи норовили обвить ей ноги.

— Проклятье!

Чаргос за спиной выдохнул струю пламени, Клару обдало жаром. Отчаянно и почти человеческими голосами заверещали заживо сжигаемые оборотни, однако остальных это не остановило.

Хватит, пора прекращать этот балаган. Боевая чародейка Долины, глава славной Гильдии, она должна истребить этот сброд за считаные мгновения.

Огненный дождь? Вихрь из стали? Или пусть просто вскипит их собственная кровь, у всех вместе и разом?

Яростный рёв Чаргоса вдруг наполнился болью.

Хватит! — всколыхнулось внутри. Ничего и никого не пощажу!

Короткий росчерк рубиновой шпаги прервал существование ещё одного мимника, Клара отпихнула ногой тяжёлое тело и вскинула руку.

Над чародейкой вспыхнуло холодное голубоватое сияние. Струйки ледяного пламени стремительно побежали по рукам и ногам, перепрыгнули на мгновенно покрывшуюся изморозью траву, рванувшись прямо к мимникам.

В мгновение ока лёд покрыл всю поляну, вцепился в лапы и шерсть оборотней, затекая им в уши и ноздри, в распахнутые зловонные пасти; мимники замерли, шатаясь и завывая в смертельном ужасе.

Чаргос стряхнул с себя наконец вцепившихся тварей, развернул крылья, оттолкнулся от земли.

Прямо в середине поляны к небу рванулся фонтан чёрной земли. Сквозь него пробивались языки зелёного огня, бледно-изумрудный пузырь стремительно рос, и под ним стремительно исчезал лёд, сотворённый заклятием Клары Хюммель-Стайн.

Сквозь рваную рану в земле вверх, к звёздам, протянулся, словно огненный меч, столб призрачного зеленоватого пламени. Он с лёгкостью расшвырял в разные стороны перепуганные облака, достиг самых верхних, разреженных и холодных слоёв аэра, разгоняя в разные стороны робких небесных духов.

Под ногами Клары провалилась земля. Как всякий Боевой Маг высшего класса, чародейка владела левитационными заклятиями, однако в обычной жизни применяла их крайне редко — они вызывали сильнейшие головные боли, были крайне сложны, так что не враз сплетёшь. Сколько ни билась Гильдия ещё в Долине, для мгновенного действия получались только тяжеленные амулеты, вдобавок вспыхивающие жарким пламенем, едва только заклятие исполнялось.

И потому Клара Хюммель-Стайн, опытнейшая чародейка, только выругалась, когда твердь расступилась и волшебница полетела во ждущую темноту.

— Чаргос! — успела выкрикнуть она, но тут снизу ударила вторая волна зелёного пламени, и все силы ушли на то, чтобы закрыться.

* * *

Круживший над ночными чащами чёрный дракон заложил резкий вираж, скользя на распростёртых крыльях. Далеко впереди тёмное небо окрасилось ядовито-зелёным пламенем, словно среди лесов полыхнул какой-то магический кристалл. Сфайрат издал взбешённый рык, голова дракона окуталась рыжим огненным облаком, засвистел ветер в острых краях драконьей чешуи, нещадно рассекаемой могучим броненосным телом.

Сейчас последний из драконов Эвиала мчался, пожирая лиги, даже быстрее, чем в тот памятный их полёт на роковую битву при Утонувшем Крабе. Тогда ему помогало драконье Кольцо. Сейчас он был один, но впереди попали в беду жена и старший сын…

Рушится вспоротый мрак, — Дракон мчится сквозь ночь, подобный огневеющей комете. Все предосторожности забыты, все покровы сброшены. Всё принесено в жертву лишь одному — быстроте.

Скорее, скорее, туда, где пляшет смарагдовый иномировой огнь! Скорее, где-то там остались старший сын и жена, почему-то не ответившая на его мысленные призывы.

Дракон закладывает широкую петлю, переворачивается через крыло, камнем устремляясь к земле, прямо на бьющий в глаза зелёный огонь.

* * *

У Аэсоннэ Хюммель-Стайн была, подумать только, своя собственная комната. Своя. Собственная. Да такая роскошь, наверное, одному лишь королю впору!

Ирме в богатых домах бывать как-то не доводилось — где удавалось подработать, дальше кухни с поварской не пускали.

А тут — нате вам! — спаленка с одним окном под самой крышей, широкая кровать, сундук, крытый коврами, с другой стороны шкаф, где спать можно, — ну чисто принцесса!

Уснуть Ирма не могла. Серко тоже — ворочался, бегал кругами, словно живой, настоящий волчонок. Конечно, у госпожи Клары в доме такие постели, каких она, Ирма, не видывала ни разу в жизни, но разве ж уснёшь при таких делах!

— Всё будет хорошо. — Айка уселась у Ирмы в ногах, гибко сложилась, словно хитроумный ножик Свамме-гнома. — Не бойся. Папа… папа всё сделает.

— А Зоська как? — когда заботишься о ком-то ещё, страх не так мучает.

— Зоська-то? Спит без задних ног! — фыркнула подруга. Жемчужные пряди словно сами собой взвились и стали оседать, окутывая Айку точно живым плащом.

— Ой, красиво-то как… — вслух позавидовала Ирма. — Какие у тебя волосы, Айка! Вот мне б такие…

— А, брось, мучилась бы с ними, как я, — проворчала Аэсоннэ. — Мой да расчёсывай, расчёсывай да мой… Отрезала б я их совсем, да мама меня тогда живьём закопает.

— Госпожа Клара может, — без тени сомнения поддакнула Ирма. — Ой, смотри, кот твой пришёл!

В спальню бесшумно вплыл здоровенный пушистый котище с кисточками на стоячих ушах, словно у рыси.

— Шоня-то? — Аэсоннэ протянула руку, и кот мигом вспрыгнул на Ирмину постель, однако клубком не свернулся, остался сидеть, вскинув голову и глядя жёлтыми глазищами прямо в лицо хозяйке.

— Что случилось? — встрепенулась девочка.

— Мррряу! — кот настойчиво и недвусмысленно толкнул Айкину руку лапкой.

Глаза жемчужноволосой девочки сузились, голова вскинулась.

— Ир, — она мягким, каким-то неразличимым движением слетела с кровати, схватила за сапожки — роскошные сапожки, о таких Ирма могла только мечтать, — оставайся тут. Шоня с тобой оставлю, он, если что, защитит. Давай только к Зоське в спальню, хорошо? Я тебе потом всё объясню, ладно? Мне бежать надо, правда-правда!

— Айка, мне страшно. — Ирма прижала к себе Серко.

— Мне тоже, — призналась подруга. Только теперь Ирма заметила, что та тоже дрожит. — Но деваться некуда. Надо драться.

— Как?!

— Как… тебе этого видеть не надо. Папа меня учил… и мама тоже. Спрячься у Зоськи, Шоня вас прикроет.

— Вампир пришёл? — Ирму трясло, зубы выколачивали дробь.

— Если бы вампир! — Айка презрительно оттопырила губу, задрала нос. — Если б вампир… хуже гораздо. Ты мне ничем не поможешь. К Зоське давай и на все засовы запрись. — Она прыгала на одной ноге, норовя попасть второй в сапог. Тот старательно уворачивался. — Всё, я… я пошла.

Да, ей тоже очень страшно сейчас, вдруг поняла Ирма. У Айки поджилки трясутся, однако она идёт, потому что она дочь колдуньи и, наверное, колдунья сама.

А у неё, Ирмы, один только Серко, без которого её бы уже сожрал вампир…

Жгучая обида на время вытеснила даже страх. Почему они могут, а я — нет?! Нет, нет, это неправильно, я не боюсь, я смогу, я не стану прятаться…

— Я с тобой. — Ирма решительно вскочила с постели, сунула ноги в сабо.

— Нет! — вскинулась Айка, и глаза у неё сверкнули самым настоящим огнём, непридуманным, а не как у сказочников. Кажется, даже брови задымились. — Сиди тут! Я не могу разом и… и тебя спасать!

— Меня спасать не надо, — Ирма деловито подтянула пояс. — Что это у тебя?

— П-посох… — растерялась подруга.

— Сгодится, Свамме-гном меня учил, на случай, если кто в трактире буянить начнёт. И патер Франкль тоже. Он знаешь, как на посохах драться умеет?!

— А Зоська?

— С ней пусть кот останется. Он ведь тоже у тебя волшебный, правда?

— Правда, — нехотя призналась Айка. — Но тебе всё равно видеть нельзя, что будет!

— Почему? Ты колдовать станешь?

— Стану! — отчаянно выкрикнула Аэсоннэ. — А про то никто узнать не должен!

— Я никому не скажу, — пообещала Ирма. — Хочешь, Спасителем поклянусь, Стрелу поцелую?

— Идём уж, ладно, — сдалась подруга. — Но смотри, о том, что увидишь, — никому! Ни полсловечка! А скажешь — папа мой тебя найдёт и… и живьём зажарит, ты не смотри, что он добрый!

Айкин отец слыл, конечно, строгим, но чтобы живьём жарить? — усомнилась практичная Ирма, поднабравшаяся у Свамме-гнома здравого смысла. Самое большее — накричит и прогонит. Ну… ну ремня, может, всыплет.

— Ты не понимаешь, — с непонятной тоской вдруг сказала Аэсоннэ. — Именно что зажарит. Именно что живьём. Какое там «накричит и прогонит»…

— Э… ты что… ты откуда знаешь? — опешила Ирма.

— Оттуда, — невесело буркнула подруга. — Идём. Держись за мной. Да смотри, палкой меня по башке не огрей раньше времени, пока я не… — она осеклась.

— Чего секретничаешь? — хмыкнула Ирма. — Если я всё равно увижу?

— Пока я не перекинусь, — мрачно сказала Айка. — Пока я в девчачьем виде.

— Ой… — Ирма сама ощутила, как глаза явно пытаются забраться ей на лоб. — Так ты… ты…

— Сама увидишь. — Айка, похоже, уже жестоко раскаивалась в собственной откровенности. — Да идём же! Пока всю деревню не сожрали…

— Кто?! — выпалила Ирма, забыв даже о страхе.

— Мертвяки! — рявкнула Айка, сбегая по лестнице. Кот Шоня остался наверху, мявкнул пару раз, вытянул лапу, словно салютуя хозяйке.

— Я вернусь! — бросила Аэсоннэ коту. — Зоську охраняй! Пусть спит.

— Мррряууу!!! — ответил тот боевым кличем, задрал хвост трубой и скрылся в глубине дома.

Хитроумный запор на входной двери щёлкнул у них за спинами, и Ирма сообразила, что дороги назад нет — Айка заперла дом, верно, оберегая младшую сестрёнку.

— Куда теперь,Айк?

— За реку. На погост.

— На п-по-пог-гост? — задрожала Ирма. Серко негромко тявкнул, глазёнки волчка горели — он не знал страха, он рвался в бой.

— На погост. — Аэсоннэ уже мчалась к мосту через Риэну.

Поколь, казалось, охватила какая-то странная, подозрительная, никогда ещё не случавшаяся тут тишина. Не лаяли псы, не слышно было ночных птиц, и даже в трактире Свамме-гнома царило полное безмолвие — ни голосов припозднившихся гостей, ни стука пивных кружек из обычно широко распахнутых дверей; да и сами створки сегодня накрепко заперты, ни огня в тёмных окнах за тяжёлыми ставнями; словно, предчувствуя беду, все поспешили разойтись поскорее, забившись кто куда. Да только это уже не поможет, от этой беды не спрячешься…

— Скорее!

Айка не бежит, она почти летит, едва касаясь земли. Ирма сбросила сабо, рванулась дальше босиком, оно привычнее; посох уже наготове.

Вот и горбатый мостик, струится серебряная под тремя лунами Риэна. На другом берегу — старая церковь да её ровесник-погост, где уже давно никого не погребали. Ой, а кто это там, у ворот?!

Эртан, Айкин брат.

А там, за воротами, на погосте, на погосте…

Ирма вдруг ощутила, что ноги отказываются нести её самым настоящим образом. Безо всяких вампиров и их зловредной магии. Волчок глухо заворчал, оскалился.

«Будем драться, хозяйка!» — услыхала Ирма.

За оградой медленно плыли к наглухо запертым воротам слабо колыхающиеся белые фигуры, не касающиеся травы.

— Привидения! — взвизгнула Ирма, едва не кинувшись наутёк. Айка безо всяких церемоний схватила за шиворот, с неожиданной силой швырнув обратно:

— Не смей! Они ж страх чуют!

— И-и-и!..

— Поздно визжать! Тут не только призраки, тут и мертвяков хватает, гляди сама!..

— Не могу-у-у…

— Сама хотела! — яростно прошипела Аэсоннэ, сграбастав Ирму за плечи и тряся так, что у той клацали зубы. — Говорила я тебе, дура!..

Наверное, Айка не остановилась бы и влепила обеспамятовавшей подруге пощёчину, но тут с погоста раздалось глухое многоголосое рычание, и тотчас же вскрикнул Эртан:

— Перекидываемся! Круг их не сдержит!

Что за круг, Ирма не поняла; а в следующий миг вообще забыла даже о призраках и мертвяках, потому что Эртана и Айку, старых друзей-приятелей, вдруг на миг окутало нечто вроде светящегося изнутри тумана, Ирму болезненно кольнуло в шею и в левую руку, сжимавшую Серко. Волчок вдруг извернулся, спрыгнув наземь.

«Сейчас, хозяйка!»

У Ирмы по-прежнему подкашивались ноги, по лбу, щекам, шее обильно струился пот, а перед воротами погоста вместо Эртана и Аэсоннэ расправляли крылья два небольших дракона, ростом со взрослого человека.

Один — красновато-кирпичный и другой — жемчужно-серебристый, ну точно в цвет Айкиных волос.

С той стороны к воротам валила толпа ходячих скелетов и мертвяков — жутких, бледных, с отвалившимися пластами кожи, откуда проглядывали жёлтые кости.

Ирма никогда ещё не смотрела в лицо такому ужасу. Даже с вампиром выходило… как-то лучше. Может, потому, что он был красив?..

Мертвяки, скелеты и призраки приблизились к воротам, отвратительно завоняло гнилью, трухлявыми досками, плесенью. Вскопанной землёй запахло тоже, словно мать-кормилица не желала принимать всю эту нечисть в собственное лоно.

Два дракона переглянулись. Жемчужный в упор воззрился на Ирму, и в голове у девочки зазвучал холодный голос, лишь отдалённо похожий на тот, что принадлежал подруге Аэсоннэ:

«Скелетов посохом бей. Они до мяса самые голодные, на тебя полезут. Духов и прочих мы берём на себя».

Возле самых ворот напиравшая толпа нечисти вдруг приостановилась, раздались глухие замогильные стоны, кто-то из мертвяков даже попятился было, но задние ряды напирали. Ходячих трупов и костяков набралась целая толпа, не меньше пяти-шести десятков, а может, и того больше. Над ними парили призраки, но границу погоста перемахнуть не могли и они. Что-то их держало — и Ирма, приглядевшись, поняла что. Сияющая холодным льдистым светом полоса обходила кругом всё кладбище, над ней поднималась тонкая завеса слабого света высотою в рост взрослого. Ирме показалось, что светящиеся струи, сплетаясь и пересекаясь, складывались в призрачные подобия Спасителевой Стрелы, но при таких делах чего ж только не привидится?..

Драконы разом зашипели, расправляя крылья, выгибая шеи, чем-то неуловимо похожие сейчас на больших рассерженных котов. Ни Эртан, ни Аэсоннэ не взлетали.

Кто-то из мертвяков первым протянул руку к призрачному барьеру. Полусгнивший палец с отвалившимся ногтем и торчащим прямо из почерневшей плоти обломком кости коснулся холодного света, и ходячий труп отшатнулся назад, взвыв дурным голосом.

Палец его задымился.

Остальных обитателей погоста это, однако, не остановило. Те, кто оставался сзади, навалились на спины передних, и они все вместе, кучно ступили на отпорную черту.

Шипение, треск, снопы блескучих искр. Глухой голос, разнёсшийся где-то в поднебесье, падающие мертвяки — кто с оторванной ступнёй, кто с ногой до самого колена, а кого-то и пополам разорвало.

Однако и льдистый свет в свою очередь завалило разорванной плотью и обломками костей. Изувеченные мертвяки и скелеты дёргались, словно раздавленные насекомые, а прямо по ним, уже не терпя такого урону, шли задние ряды мёртвого воинства.

Старые кладбищенские ворота рухнули, снесённые в один миг: петли выдернуты из кирпичной кладки, замок лопнул, словно сделанный из гнилой коры.

Драконы выдохнули пламя, оба, разом.

Два клубящихся потока рыже-чёрного огня, пляшущие языки, жар — мертвяков словно окатило пламенной рекой, вспыхнул сам воздух. Ирма пискнула — против драконьего пламени что может устоять?!

Как же это было красиво…

Толпа нежити окуталась густым гнилостно-зеленоватым паром. Ирма зажала нос — вонь была такая, что кружилась голова, щипало в глазах и казалось невозможным вообще дышать. Три или четыре ходячих трупа упали, обугленные, почерневшие, однако конечности их всё равно дёргались, словно они, и второй раз умершие, пытались куда-то идти.

Вытянув пустые колыхающиеся рукава, плыли по воздуху призраки, шагали скелеты — а Ирма так и стояла, оцепенев и почти забыв про собственный посох. Оба дракона попятились, переглянулись, вновь отшагнули назад. Их пламя не остановило армию мёртвых — что же тогда могло остановить?!

Три или четыре ходячих костяка заметили наконец растерявшуюся Ирму, повернули прямо к ней. Кое-где на жёлтых рёбрах, черепах и лопатках горели лоскуты драконьего пламени, но ожившие солдаты Охотящегося не обращали на это никакого внимания. Костяные руки вытянулись, в алчном предвкушении застучали зубы в распахнувшихся ртах; Аэсоннэ коршуном кинулась на них сзади, сшибла грудью наземь, принявшись топтать когтистыми, с длинными шпорами, лапами.

Кости затрещали, захрустели, ломаясь и разлетаясь в разные стороны острыми, словно стрелы, осколками. Четверо скелетов повалились в пыль, однако из-за спины Аэсоннэ раздался предупреждающий рёв Эртана, и жемчужная драконица едва успела взлететь, избегая десятков протянувшихся к ней мёртвых рук. Брат Айки вторично изрыгнул пламя, и пёршая прямо на него толпа остановилась, словно от удара в грудь. Двое — нет, трое! — упали, однако остальные продолжали идти. Идти, даже охваченные пламенем, и Эртан, с воплем не то яростным, не то горестным, принуждён был подняться в воздух. Его сестра тоже — оба дракона закружились над потоком мёртвых, извергавшимся с кладбища.

Ирма осталась одна. Нет, не совсем одна — с Серко.

Она понимала, что надо бежать. Драконье пламя было не совсем бессильно, оно выхватывало по несколько мертвяков, и, если нежить полезет в село, драконы смогут, во всяком случае, изрядно проредить этот поток.

Но бежать она не могла. Ноги приросли к земле, ужас стиснул грудь так, что дыхание пресеклось.

Поток неупокоенных поворачивал к ней, горели зеленоватым огнём пустые глазницы ходячих скелетов и подъятых из могил трупов; оба дракона кружили над страшным воинством; наверное, даже они не могли изрыгать огонь всё время и со всё той же силой, как человек не может поднимать большую тяжесть всё время.

«Беги, дурёха!» — завизжала Аэсоннэ внутри Ирминой головы.

Поздно, подружка. Никуда мне не убежать.

Сквозь мутную пелену ужаса, сквозь обессиливающий страх, сквозь отвращение — сквозь всё это сейчас пробивалась каменно-твёрдая уверенность: бежать нельзя. Нельзя и некуда. Смерть можно встретить только грудью, струсишь, покажешь спину — будет хуже во сто крат.

Серко, где ты, друг верный? Встанем вдвоём, как тогда, с вампиром — это ведь он тоже сделал, на этом погосте…

Ирма не задавалась вопросом, откуда взялась эта уверенность, — она просто знала. И знала, что делать.

Пальцы коснулись тёплой шёрстки Серка. Волчок, милый мой, некуда нам бежать, потому что весь Поколь тогда сожрут, и Свамме-гнома, и патера Франкля, и патера Фруммино, и вообще всех-всех-всех, всех друзей и подружек, никого не оставят — а кто уцелеет, сам в такого же бродячего мертвяка превратится, что ещё хуже просто смерти.

Серко, милый мой. Покажем им, а, дружок?

Разгорается в груди жгучее тепло, ледяные тиски, сжавшие грудь, расходятся, огонь словно сам течёт из сердца по жилам, мчится, торопится, изливается через кончики пальцев, уходит прямо к ждущему мою силу Серку.

Игрушечный волчонок упёрся лапками в землю, наклонил голову, оскалил пасть; по шёрстке потекли струйки серебристых искорок. Серко стал вдруг расти, наливаясь мощью, холка вздыбилась, могучие лапы поддерживали поджарое длинное тело, пасть сверкнула белизной устрашающих клыков, стальные когти оставили в пыли глубокие следы.

Огромный волчище застыл рядом с поражённой девочкой. Волк-гигант, чья холка поднялась бы до плеч взрослого человека.

Серко заворчал.

«Спасибо, хозяйка», — услыхала Ирма его враз изменившийся бас за миг до того, как волк прыгнул.

В гущу неупокоенных словно ворвался живой вихрь. Огромные челюсти играючи рвали на части торсы, перекусывали руки и ноги, лапы дробили в пыль опрокинутые костяки. Десяток мёртвых рук вцепились было в шерсть исполинского зверя — лишь затем, чтобы с глухим треском вырваться из полусгнивших суставов.

Серко казался сейчас тёмной молнией, бурей, безжалостно крушащей слабую плоть лишённых упокоения мёртвых.

Завывая, плыли над головами погибавшей нежити привидения, тянули к Ирме бесплотные руки, и девочка словно наяву увидала серые провалы Ничто, провалы между жизнью и смертью, куда её норовили затянуть слуги Охотящегося.

Но тут уже подоспели драконы, их пламя охватывало призраков, и те с пронзительными взвизгами таяли, подобно льду на солнце. Аэсоннэ с братом поднялись ещё выше, оттягивая на себя голодных духов, и там, на высоте, драконы имели все преимущества.

А Серко тем временем продолжал рвать, опрокидывать, топтать, дробить, втаптывать в пыль. Страшные когти волка одним движением вспарывали ходячий труп от горла до паха, разрывая плоть и ломая кости. Устоять не могло ничто; живые враги уже обратились бы в бегство, но мёртвые тупо продолжали идти.

Однако поток нежити с небольшого погоста иссякал, там не таилось неисчислимых воинств. Очень скоро Серко одним движением могучих челюстей перекусил пополам последнего из ходячих трупов, а расхрабрившаяся Ирма посохом расколотила, словно пустой горшок, череп самому хитрому скелету, дольше всех уворачивавшемуся от губительной волчьей пасти.

— Ох… — вырвалось у девочки, едва громадный волк, покончив с врагами, повернулся обратно к ней. Колени подогнулись, она так и села прямо там, где стояла.

Драконы в свою очередь опустились наземь, перекидываясь обратно в людей.

— Ирма! — Аэсоннэ обняла подругу за плечи. — Ир, как же ты их! Как ты их!

— Угу! — подхватил Эртан. — А они на тебя ка-ак полезут, а ты своего волка ка-ак превратишь, а он ка-ак начнёт!.. Здоровско-то как! Ир, а меня научишь?

— Да погоди ты, братец, видишь, она едва жива?! — сердито оборвала излияния близнеца Аэсоннэ. — Домой её надо тащить, не ясно, что ли?

— Мама нас убьёт, если узнает. — Эртан озирал место побоища. — И папка тоже.

— Папка-то точно, — Аэсоннэ почесала затылок.

— А мы им не скажем! — жизнерадостно предложил брат.

— Свежая мысля… — фыркнула сестра. — Мама всё равно ведь узнает.

— Ну мы же объясним. И потом, она сама Чаргоса с собой взяла, а мы чем хуже? Ирма, идти сможешь?

— С-смогу… — выдавила та. Громадного волка рядом с ней уже не было — весело скалился прежний пушистый Серко, которого легко спрячешь за пазуху.

— Молодчага, Ир. — Аэсоннэ притиснула её к себе. — Никто б так не смог. А ты — смогла!

— Д-да я… что я…

— Что ты? Эр, она не понимает! — драконица повернулась к брату.

— Ты Серка превратила… в настоящего… волка-губителя.

— Эт-то не я… это госпожа Клара…

— Сказки не рассказывай! — прикрикнула Аэсоннэ. — Мама его только сделала. А силу ему ты дала. И что делать — тоже ты научила. Так что не оправдывайся. Давай, Эр, потащили её домой, пока сюда вся округа не сбежалась!..

— Погоди, — отстранился Эртан. — Прибраться б надо.

— Это как? — вытаращилась на него сестра. — Метёлочкой с совочком пройтись предлагаешь? Как у мамы, когда горницы метём?

— Нет. Мертвяки, когда они второй раз мертвяки… то есть когда их опять убили… гореть должны. И кости тоже. Не бросать же здесь этакую красоту!

— Не бросать, — согласилась Аэсоннэ. — Давай, быстро, оба, разом!..

* * *

— Ну да, мы драконы. Теперь ты знаешь. И я, и Эрка, и Чаргос, и даже Зоська. И папа…

— А госпожа Клара? Госпожа Клара — она тоже дракон?

— Мама-то? Не-ет, — покачал головой Эртан. — Поднимай повыше, Ир.

— Выше? — испугалась Ирма. — Кто ж ещё выше?

— Выше? — заговорщически нагнулась к самому уху Айка. — Настоящая чародейка. Настоящая. Не те, что из гильдий всяких.

— Настоящая? — не поняла Ирма. — А гильдийские маги чем же не такие?

— А тем, — Айка запустила ложку в банку с вареньем, выставленную на пол под девизом «помирать, так с музыкой!» и «семь бед — один ответ», — что она их всех за пояс заткнёт и тройным узлом завяжет.

Ирма взглянула на мирно привалившегося к её боку чистенького Серко и промолчала.

— В общем, Ир, ты поняла — про нас молчать надо. — Эртан последовал примеру сестры. — Про папу Айка не шутила. Поджарит за милую душу. И даже не заметит.

— Потому как где ж это видано — чтобы драконы среди людей бы жили? — подхватила Аэсоннэ. — Толпа соберётся, с вилами да с дрекольем. И что тогда? Всех сжечь?

— Так ведь драконы… они ж в горах… на грудах золота чтоб… — слабо пробормотала Ирма. Всё случившееся по-прежнему казалось сном.

— Это только самые глупые из драконов, — тут же выпалила Аэсоннэ.

— Драконейты, если быть точным, — солидно проговорил Эртан, снисходительно взглянув на сестру. — Недодраконы. Настоящим драконам кучи золота ни к чему. Вот как нам, например.

Варенье было отличным. Ирма с сожалением отложила до блеска облизанную ложку, банка тоже опустела.

— Ты ведь, Ир, тоже не просто так, — вдруг сказала Айка, дружески ткнув кулаком в плечо. — Когда ты волка своего превратила, я чуть наземь не гробанулась!

— Во-во, я тоже, — подхватил Эртан. — Р-раз — и во-от такенный волчара! А он ка-ак пошёл их рвать!.. Они ему и сделать-то ничего не могли!

— Ага, ага, Ир, как ты их так? — не отставала уже и Айка.

— Н-не знаю… просто получилось так и всё… перетрусила ужасно, — призналась Ирма.

Брат и сестра взглянули на неё с недоверием.

— С перетруса такого не делают, — безапелляционно заявила Аэсоннэ.

— Только заборы перескакивают, — добавил Эртан. Что было сущей правдой — улепётывая от хозяев фруктовых садов, мальчишкам случалось перемахивать такие изгороди, что только диву даёшься.

— Да я, честное слово…

Спорили ещё какое-то время, просто потому, что ложиться спать и закрывать глаза было слишком страшно. Они победили в открытом бою, но кто знает, что может явиться, когда погаснет свет и в уютные комнаты вползёт предательская темнота?

— Ох, ну где ж папка-то… — наконец вздохнула Айка, устраиваясь на подоконнике.

— И мама с Чаргосом, — кивнул Эртан. — И не дозваться никого…

Наступило молчание, только сопел у ног Аэсоннэ явившийся кот Шоня.

* * *

Он не успевал и знал это. Две родные души, два огня, те, кого он всегда чуял, кого ощущал сквозь любые тьму и непогоду, — проваливались, тонули в нахлынувшем со всех сторон злом зелёном сиянии. Капкан захлопнулся, и ярость дракона обращалась сейчас в истребительное пламя, готовое вырваться наружу всесокрушающим потоком.

Стонет и плачет рассекаемый воздух. Иссиня-чёрное тело дракона камнем падает с неба, мчится прямо на вонзившийся в небо светло-зелёный прозрачный меч.

Мчится, уже зная, что опоздает.

* * *

Она не лишилась чувств, взор не затопило тьмой. Боевой Маг Долины, она успела сжаться в комок, в последний миг окружая себя отпорными заклятиями. Защита трещала, сыпались искры, словно сталь ударила в сталь. Клара падала, падала во тьму, и лишь зелёное пламя бушевало вокруг.

Что это? Кто расставил тут капканы, на какую дичь? Охотились ли за ней, Кларой, или западню готовили на кого-то куда крупнее?

Дно. Земля тяжко ударила в ноги, защита лопнула, сделав своё дело. Исчезло зелёное пламя, вокруг растеклись тьма и тишина.

Чаргос! Где Чаргос?

Что-то шлёпнулось совсем рядом, мощное драконье тело, по чешуе ещё сбегают тонкие струйки зелёного пламени, извиваются в тщетной попытке удержаться.

Зашлось сердце, пресеклось дыхание, Клара, забыв обо всём, метнулась к сыну — но молодой дракон уже открыл янтарные очи.

— Мама!

— Я тут, я здесь, ты цел, Чари?! — сбивчиво вырвалось у Клары.

— Да что же мне сделается? — самоуверенно заявил дракон.

— Как ты тут очутился? Ты же летел?

— Летел, — увенчанная рогами голова стыдливо потупилась. — Сшибли. Нечестно это! Оборотней я стряхнул наконец, только взлетел как следует, так этот огонь зелёный ка-ак даст мне под крылья! Они и сложились… А потом потянуло вниз, как в воронку. Мам, где это мы?

— В капкане. — Клара сосредоточенно оглядывалась по сторонам, однако их окружала только темнота. Последние язычки зелёного огня умерли, Чаргоса тоже поглотил мрак.

Чародейка вскинула руку, засветив огонёк.

— Зачем, мама? Я и так всё прекрасно вижу.

Молодец, Чари. Держится, ни тени страха — это что, у них наследственно-драконье?

— Садись, мам, на спину, вынесу отсюда.

— Откуда, сын?

— Ну как — мы ж в яму провалились, да? В ловушку?

Клара невесело улыбнулась сама себе. Эх, драконы, учить вас и учить ещё…

— Это западня, Чари. Отсюда не улетишь.

— Д-да? — несколько замялся сын. — А что ж тогда, мам?

— Помолчи и дай мне подумать.

— Хо…

Чаргоса прервал яростный, хоть и глухой рёв, смешанный с грохотом, точно там, наверху, ломались бревенчатые стены и перекрытия.

— Папа!

— Сфайрат!

Вновь рёв, гудение драконьего пламени — но словно пробивающееся сквозь толщу земли.

Чаргос вскинул голову, устрашающая пасть раскрылась, вверх устремился поток пламени — ударил в низкий свод, растёкся по нему волнами и угас, бессильный.

Клара поёжилась — их прикрывал купол настоящей магии, не её собственному волшебству чета.

Кто, нет, кто соорудил здесь эту западню?!

— Оставь, сын. Твой огонь здесь ничего не сделает. И мои заклятия тоже.

Чаргос помедлил, по-прежнему оставаясь в драконьем обличье.

— Что же делать, мама?

— Если твой отец не пробьётся к нам — только ждать.

И проклинать себя, добавила она, что потащила с собой старшего сына…

* * *

Рёв взбешённого дракона слышала, наверное, вся округа. Слышал родной Поколь, слышали другие сёла вниз и вверх по Риэне, слышали заречные пущи, постоялые дворы и трактиры на дорогах. Огненный таран грянул в возведённые чужой злой магией заплоты, сотрясая сами основания лесных холмов так, что судорога боли далеко прокатилась подземными гранитами и Свамме-гном вскочил с постели, судорожно тиская обеими руками видавший виды боевой топор.

Кто бы ни устроил этот капкан, изладил он его на совесть. Сфайрат взмыл вверх, изо всех сил работая крыльями — зелёный свет угас, на лесной прогалине остался лишь безобразный дымящийся провал. Уцелевшие оборотни улепётывали сейчас со всех ног, Сфайрат чувствовал их ничтожные душонки, но не потратил даже и мгновения, чтобы свести с ними счёты, — если надо, я выжгу дотла все здешние леса, молча посулил он.

Вновь переворот в воздухе, вновь падает вниз, сложив крылья, чёрный дракон, посылая перед собой упругий шар пламени, сплетая огонь и магию, и на сей раз он не стал разворачиваться перед преградой, ударив в неё прямо закованной в чешуйчатую броню грудью.

* * *

Оглушительный грохот. Сверху хлынул поток рыжего пламени, Клара успела прикрыть их с Чаргосом лишь в последний момент. По пещере-ловушке раскатывались волны драконьего огня, а сердце у Клары готово было выпрыгнуть из груди. Нет, не только потому, что их спасали.

Потому что это был Сфайрат.

Огромный дракон с грохотом рухнул прямо рядом с ними, весь окутанный дымом и языками собственного пламени. Страшная голова, увенчанная высокой короной витых рогов, наклонилась к Кларе, и та, недолго думая, кинулась к нему на шею, не замечая ни огня, ни копоти.

— Задушишь, — в её объятиях оказался уже просто Сфайрат. В доспехах, при мече, но человек. — Чаргос! Почему плохо за матерью смотрел?!

— Он не виноват, — бросилась защищать старшего Клара.

— Не виноват?! Должен был учуять магическую западню такой силы!

На тоже вернувшегося в человеческий облик Чаргоса было жалко смотреть.

— Оставь, пожалуйста, — взмолилась чародейка. — Я тоже ничего не почувствовала. Слишком хорошо всё прятали. И уж конечно, не господин Гойлз и иже с ним!

— Ладно, — проревел дракон. — Убираемся отсюда. Только сожгу лес. Там всё ещё есть оборотни.

…Позади остался сломанный капкан. Расставленный на Клару Хюммель-Стайн — или на кого-то куда более сильного. И какое отношение имел к нему загадочный вампир?

Глава VII

Ан-Авагар

Прокушенное запястье не унималось. Огневеющая боль растекалась вверх по руке до самого локтя. Проклятый фамилиар! — а что это был именно фамилиар, Ан-Авагар не сомневался. Девчонка, несомненно, скрытый маг. Кому ещё станут вручать магического охранителя такой неимоверной силы?

Вот уж не было печали, злобно думал вампир, держа на весу раненую руку. Обычно такое у него затягивалось самое большее за долю часа. А тут… нет, мало-помалу его сила брала верх, укус уже не кровил, но приходилось щедро черпать силы в накопленном запасе, а это означало — надо возвращаться на тракт.

Пятнадцатая жертва едва не стала роковой.

Плохо, Ан. Очень плохо.

Но откуда здесь возьмётся маг такой силы? Или — эльфийские глаза сузились — это тот самый, которого я учуял в том приречном селении, где подъял старый погост? И где мне ещё почуялся дракон?

Только этого нам и не хватало. Маг и дракон в союзе — это сила, с которой не стала бы связываться без крайней надобности даже великая Эйвилль в зените силы.

Уж не для того ли меня спасли, вздрогнул Ан-Авагар, чтобы столкнуть с этой парой?

Бррр. Самое разумное, что может сделать любой уважающий себя вампир, — это убраться отсюда подобру-поздорову. В конце концов, чего он забыл в этом затрапезном мирке? Их в Упорядоченном бесконечное множество.

Да, да, разумеется. Верное решение. Связываться с драконами небезопасно даже для высшего вампира. Он, конечно, выйдет победителем — не может не выйти, — но вступать в бой безо всякой надобности? Благодарю покорно. Это разумное и рациональное действие, а вовсе не презренная трусость, как могло бы показаться особам недалёким и не умеющими мыслить высшими категориями.

И пусть заклятие перехода требует изрядных сил — скорее всего придётся расстаться со всем накопленным, — медлить не стоит. Потом, в каком-нибудь другом мире, он с лихвой наверстает упущенное.

Покинуть мир даже для высшего вампира — это не просто дунуть-плюнуть. Шипя от боли в прокушенной руке, Ан-Авагар принялся вычерчивать фигуру перехода. Рунная магия никогда не могла похвастаться особым к себе вниманием со стороны вампирского племени, но Ан-Авагар любил старые и неортодоксальные пути. Сейчас это пригодилось как нельзя лучше.

Проклятье, как же запястье-то саднит… фамилиар, будь он неладен! Нет, прочь отсюда, прочь! Мёртвые те же… глупость какая…

Вампир провозился до темноты. Сгустились сумерки, взошла луна, вычерченные им руны засветились серебром, и Ан-Авагар недовольно поморщился. Рунный переход почитался надёжнейшим и вернейшим, но что если дракон с магом учуют эту его попытку? Эвон, как сияют. С высоты запросто заметят.

Он заспешил, и это было плохо — истинные вампиры ничего не боятся и никуда не торопятся, даже избегая ненужной им схватки.

Пора.

Прощайте, милые равнины, продекламировал он про себя, криво ухмыляясь. Ага. Милые равнины. А также леса, поля и горы. Глаза б мои вас не видали.

Он зажмурился, выдохнул. Отчего такой холод в груди? Память страха? Плоть, хоть и мёртвая, вспоминает, как трепетала от ужаса?

Всё, хватит. Руны светятся мягко и умиротворённо. Сила течёт свободно, невозбранно. Теперь зажмуриться, и… Ничто не мешает ему…

Толчок силы, острый, ледяной, словно игла, вонзающаяся в темя и идущая вниз, сквозь кости черепа, и дальше, вдоль позвонков.

Это что ещё такое?!

Вампир открыл глаза, дрожа всем телом.

Тот же лес. Та же полянка. Руны те же… стоп!

Руны едва-едва мерцают. И не спокойным серебристым, а каким-то гнилостно-жёлтым.

Заклятие не сработало. Эй, эй, а почему это у меня ещё и ноги подкашиваются?..

Деревья насмешливо крутнулись, мир встал дыбом, и Ан-Авагар вдруг обнаружил, что лежит на спине, раскинув руки и раскрывая рот, словно рыба на берегу.

Его выжало до последней капли, а переноса не получилось.

Что такое? Почему? Почему отказали надёжные, не раз проверенные чары? Что или кто помешал ему?

Кое-как он поднялся — сперва на четвереньки, затем удалось выпрямиться. И речи быть не могло, чтобы повторить это заклинание. Потребуется не один день, чтобы восполнить силы — и то вопрос, получится ли вновь?

Его не выпустили. Ясно как день. Враги, везде враги, всюду их происки, дотянулись до него даже и здесь!

Да, не зря он гадал, кто же помог ему тогда, на лесной тропе, едва он ступил в этот проклятый мирок…

Конечно, он мог ошибиться с рунами. Он мог…

Нет. Он, высший вампир — не мог. И все руны вычерчены идеально, иного и быть не может. Причина, значит, только одна — враги. Могущественные, незримые, тянущие к нему свои щупальца. Враги, которым что-то от него надо, те, кто решительно не желает выпускать его на волю из клетки.

Что ж, ему лучше всего как можно скорее покинуть эти места. Куда он направится, особого значения не имеет. Скот найдётся повсюду. Большой портовый город подойдёт лучше всего. Вот только затянуть рану — проклятый фамилиар! — и можно отправляться.

Он не станет спешить, не будет торопиться. Если ему закрыта дорога наружу, вторую попытку прорыва надлежит подготовить как следует. И это значит также — выпитые досуха жертвы.

Ан-Авагару требовалась сила, и как можно скорее.

Мало-помалу он пришёл в себя, всё-таки высший вампир, не какой-нибудь там деревенский упыришка. Ноги больше не подкашивались, колени не дрожали. Он думал, как станет собирать силу, разжигая аппетит.

…Да, ему нужен скот, и чем больше, тем лучше. Хотя, конечно, неведомая пара, чародей и дракон, да и сама девочка с фамилиаром — это интересно, очень интересно. Чем сильнее жертва, тем больше получает и выпивший её досуха вампир. А уж если удастся осилить дракона, когда тот в человеческой ипостаси… Ан-Авагар жадно облизнулся, не сдержавшись. Что дракон живёт тут именно в человеческом обличье, вампир не сомневался. Как ещё крылатое и огнедышащее существо смогло бы обретаться в самом заурядном человеческом селении?

…Но ведь это значит, что тут поистине кроется что-то, вдруг подумал вампир. Что делать здесь сильному, очень сильному магу и дракону в придачу?

Самое простое объяснение гласило, что где-то поблизости тут скрыты неведомые сокровища. Или древний могущественный артефакт. Или ещё что-то в этом же роде. Истинные чародеи не прозябают среди жалких лачуг, окружённые грубыми и невежественными хамами. Однако простые объяснения далеко не всегда самые верные.

Но что подобные разыскания дадут ему, Ан-Авагару? Маг этот поистине силён, если сотворил подобного фамилиара. А вот девочка… девочка… Стал бы чародей просто так раздавать подобные магические шедевры, если бы эта мелкая негодница для него бы ничего не значила?

Стоп-стоп-стоп. О чём он думает, когда не удалось самое что ни на есть простое и понятное заклинание? Какое ему дело до всех этих магов, драконов и девчонок с фамилиарами?..

Конечно, Ан-Авагар сильно подозревал теперь, что очутился тут не просто так и что некая сила, к нему отнюдь не расположенная, норовит использовать его, подобно тому, как он сам бы использовал неразумный скот. Это, мягко говоря, не ободряло и уверенности отнюдь не вселяло.

Одна из заповедей истинного вампира гласит: если ты, паче чаяния, оказался на крючке у кого-то, по несчастливому стечению обстоятельств, более сильного, чем ты сам, — не торопись рваться и метаться. Притворись, будто ничего не чувствуешь и не замечаешь и готов послушно шагать, куда потребуется незримому кукловоду. И лишь когда он, этот кукловод, потеряет бдительность, уверится, что его марионетка делает именно то и так, как надо, — нанеси ответный удар.

Некая сила точно пыталась управлять им, когда достаточно тонко, а когда — вот как сейчас, например, — очень даже грубо. А после появления на сцене мага, дракона и девчонки Ан-Авагар в этом уже почти не сомневался. Другое дело, много ли тех, кто способен управлять им, высшим вампиром, кровным творением великой Эйвилль? И зачем таким могущественным силам живые орудия, как он уже спрашивал себя?

Невольно вампир принялся перебирать все известные ему начала, что могли — в принципе — оказаться на такое способны.

Ну, во-первых, конечно, нынешние владыки Упорядоченного. Боги-братья, Хедин-милостивец и Ракот-заступник. Они сильны, да. Но, с другой стороны, он никогда и ничем не вызывал их гнев. Пока Эйвилль оставалась в силах при дворе Новых Богов, Ан-Авагар позволял себе охотиться лишь в самых отдалённых и глухих местах. Нет, он, разумеется, важен и для Новых Богов — от Эйвилль они, конечно же, слышали о нём, — но едва ли настолько, чтобы тратить такие усилия (при этом Ан-Авагар не без гордости подумал, насколько же он отличается от прочих собратьев по расе полным отсутствием зазнайства и преувеличения собственной значимости).

Кроме Новых Богов, наличествовал их загадочный враг, его страшилась даже Эйвилль. Неназываемый и его слуги — раса козлоногих. Эти, конечно, могли обратить внимание на выдающиеся качества Ан-Авагара и попытаться его использовать. Он слыхал — козлоногие могли вступать в переговоры, они владели речью и порой составляли весьма сложные, многоходовые планы, когда им требовалось принести в жертву на своих алтарях всех без исключения обитателей ещё одного мира. Быть может, они избрали своей следующей целью именно здешние места? Бррр. Оказаться у них на пути — значит подвергнуть себя совершенно излишним опасностям. К тому же служить им — значит обратить себя во врага тем же Новым Богам, а предательства они не прощают. Конечно, Ан-Авагар никогда не принадлежал к ученикам Хедина, никогда не ходил в походы с Ракотом, однако он достаточно долго пребывал при самой Эйвилль, чтобы его при «дворе» Новых Богов считали своим.

Нет, нет, он не настолько безумен, чтобы бросать вызов всесильным хозяевам Упорядоченного.

Кто ещё? Кто мог посягнуть на его свободу, свободу существа единственной истинно свободной расы, да простится ему эта патетика?

Дальние? Дальние силы, как их ещё иногда называли. Да, их цвет — зелёный, никакого иного они не признают и, если хотят обозначить своё присутствие, проявляются прежде всего в манифестациях изумрудного оттенка.

О Дальних Ан-Авагар не знал почти ничего, кроме лишь того, что они существуют и что они неким непонятным образом устранились от гремящей в Упорядоченном войны. Когда-то очень давно они скрестили мечи с Познавшим Тьму Хедином в открытом поединке и, насколько Ан-Авагар мог понять, отнюдь не преуспели.

Возможно? О, разумеется, конечно! Загадочные Дальние вполне могли оценить не только его силы, но и разум. Но, опять же, Дальние силы отнюдь не числились среди союзников Новых Богов, встать на их сторону чревато изрядными неприятностями, мягко говоря.

Ведь Бог Хедин, передавалось шёпотом среди сородичей Ан-Авагара, ненавидит их, истинных вампиров. Даже тех, кто, подобно Эйвилль, верно служит ему.

В любом случае надо бежать, подумал Ан-Авагар. Как можно скорее. Но до поры до времени ничем себя не выдавать. Копить силу. Убивать и высасывать. А из этих мест — убраться восвояси.

Да, а рука-то горит по-прежнему! Аж голова кружится и в глазах темнеет. Чары заживления работают едва-едва, сил маловато. Нет, конечно, кисть у него не отвалится, однако это… раздражает.

Ан-Авагар с кислой миной потряс ноющей рукой и поспешно зашагал через чащу — обратно к дороге. Следовало отделить себя от приснопамятного села с магом и драконом елико возможно большим расстоянием. И чем более дика, непроходима пуща — тем лучше.

* * *

Ан-Авагар безо всяких приключений выбрался на тракт. Про себя он посмеивался над незадачливыми преследователями — а что погоня будет, вампир не сомневался: проклятая девчонка с фамилиаром, конечно, уже рассказала чародею обо всём.

Преследователи наверняка устремятся в заречные пущи — если, конечно, их не отвлекут неупокоенные с подъятого им погоста. Вампир искренне надеялся, что отвлекут и что дракон не рискнёт явить свой истинный облик посреди людского селения. А в заречных пущах их ждёт сюрприз.

Так или иначе, он широко шагал по наезженной дороге, завернувшись в плащ и не обращая никакого внимания на попадавшихся встречных путников. Сегодня их счастливый день. Мне надо убраться подальше. Перекидываться пока не стоило — слишком много сил забрали неудавшееся заклинание и нелепая рана; проклятый фамилиар! К тому же ему доводилось слыхать о чародеях, способных выследить именно «крылатую форму» его расы.

* * *

К вечеру довольно быстро шагавший вампир оставил позади десяток лиг — ещё одно преимущество высшей расы, ещё одно доказательство их превосходства и неизбежной конечной победы.

Ему открылся городок, побольше того селения, где обитал тот самый маг. Здесь уже имелись стены, башни и городские ворота, где собирала плату за вход ленивая стража. Ан-Авагар подумал, поцокал языком — и повернул прочь. Слишком мал городишко для его замысла. Дальше, дальше, дальше! Спрятавшись у дороги, вампир всё же смог полакомиться каким-то юнцом, очень торопившимся попасть в город до темна, но так в него и не попавшим.

* * *

Всё-таки он не зря зовётся «высшим», не без определённого удовольствия подумал Ан-Авагар. Казалось бы, радоваться ему совершенно не с чего: ловушка не удержала свою жертву, отозвавшиеся на его зов существа перебиты, причём большинство сожжено драконьим пламенем. Что, бесспорно, внушает серьёзные опасения.

Но с другой стороны — он явственно видел, видел и чувствовал, что случилось там, в глубине дикой чащи. Давно мёртвый эльф словно глядел сквозь глазницы оборотней, легко выследивших чародея — оказавшегося вдобавок чародейкой людского племени, следовательно, презренной сугубо.

Ан-Авагар знал, что атака не удалась. Магичка попалась не из слабых, как он и предвидел. Когда же сработал древний чародейский капкан, Ан-Авагар, по присловью тех же людишек, «едва не лопнул от изумления».

Старинная, сотни лет пребывавшая в бездействии западня на владеющих магией сработала безукоризненно. Выплеск силы ощущался даже за десятки лиг от сердца чащи; внутреннему взору Ан-Авагара предстал взметнувшийся до неба столб зеленоватого пламени.

И всё вышло бы хорошо, просто отлично, если б не этот проклятый дракон. Удар крылатой твари оказался таким яростным, бестия вложила в него такую мощь, что не устояли даже старые отпорные чары. Пленные волшебница и… и ещё один дракон — да их тут, оказывается, двое! — выбрались на свободу.

Что, конечно, не предвещало ничего хорошего.

Однако, если посмотреть на всё случившееся с другой стороны, Ан-Авагар, несомненно, остался в выигрыше. Эльфийское наследство и качества вампиров — истинно высшей расы Упорядоченного! — позволили ему видеть так далеко и с такими подробностями, как никогда раньше, но главное, несомненно, состояло в его, Ан-Авагара, изначальных способностях. Никакая влитая извне сила ничего не способна изменить, если только не располагать, скажем прямо и без ложной скромности, изрядным талантом.

Некоторое время вампир смаковал эту мысль. В конце концов, чего ему бояться? Да, драконы всегда считались… скажем так, серьёзным и нежелательным противником. Но ведь он не просто «вомпер», «упырь» или там «кровосос». Он высший вампир, его создала Эйвилль Великая, и ему открыто всё множество миров. Он сможет в любой момент покинуть сии пажити и…

Нет, вдруг пришло воспоминание. «В любой момент» он ничего не сможет сделать. Те, кто явил ему свою мощь в самые первые часы его на этой земле, ничего не забыли и не отвернули от Ан-Авагара внимательного, взыскующего взгляда.

Что ж, ты хотел поединка, ты хотел охоты? Вот достойный противник: дракон и магичка. Более чем достойный.

Ан-Авагар больше не скрывался в лесной чащобе. Сперва он постарался отыскать ещё гнёзда оборотней, но безо всякой удачи. Похоже, та стая так и жила, поставленная когда-то для чего-то охранять магическую ловушку.

Вампир выбрался из пущи на большую дорогу. Места тут были людные, нечисти в лесах мало, и непуганые одинокие путники позволили ему быстро восполнить запас сил, а заодно заменить испорченную одежду. Хеммерсит, довольно крупный город, лежал на полпути между злосчастным Поколем и огромным портом Беллеорой на берегу океана. Туда Ан-Авагар и направился, причём не пренебрегая на сей раз преображением — большую часть пути он проделал по воздуху, несколько раз перекидываясь в летучую мышь и обратно. Это если и не собьёт погоню со следу, то изрядно попортит им жизнь. А его, Ан-Авагара, дело — подготовить преследователям достойную встречу.

Хеммерсит встретил вампира, как и положено людскому городку, не самому большому в королевстве, но и не мелкоте позорной. Серые стены, сложенные из грубо отёсанных блоков, обвалившиеся или повреждённые части на скорую руку заложены дикими валунами; по их выступам наверх вскарабкается и ребёнок.

Надвратную башню украшал гордо развевавшийся прапорец его величества короля Саввиоля. Золотой филин, распростёрший крылья над алым рыцарским шлемом с двумя рогами, и всё это на чёрном фоне.

Безвкусица, пренебрежительно подумал Ан-Авагар. Красное, жёлтое и чёрное — излюбленные человеческие цвета. Кровь, золото и земля. Ну-ну. Мы ещё посмотрим, чей флаг окажется тут лет через десять, если, конечно, я таки, гм, задержусь здесь.

Вокруг Хеммерсита раскинулся обширный посад, дома, огороды, ближние выпасы; внутри же, за старыми стенами, строения теснились одно к другому так, что, как говорится, «и ножа не всунешь». Вонь стекающих по сточным канавам нечистот, крысы, нищие, от них почти неотличимые.

Завернувшись в плащ, вампир шагал, брезгливо морщась. Оборванцы, справляющие нужду где придётся, мусор и отходы, облака жужжащих мух — как эта раса способна существовать в подобной грязи?!

Поневоле Ан-Авагар вспомнил чистенький Поколь. Уж не оттого ли он такой прилизанный, что там обосновались чародейка с драконом?

Впрочем, для его, Ан-Авагара, целей городок годился как нельзя лучше. Во-первых, драконы, особенно истинные, с их болезненной честью и дурацкими кодексами никогда не устроят настоящую битву прямо тут, среди домов. Людей они, конечно, презирают ничуть не меньше, чем сам Ан-Авагар, однако без нужды убивать для них никак невозможно. Во-вторых, то же самое относится и к чародейке. Волшебники-люди — по присущей человеческой расе врождённой и непреодолимой тупости — обожают сражаться посредством элементальной, сиречь природной магии, швыряясь друг в друга огнешарами или ледяными иглами. Дальше их убогая фантазия, разумеется, не шла и идти не могла. Поэтому и она тоже поневоле не сможет пустить в ход весь свой арсенал.

В-третьих, именно тут Ан-Авагар мог без особых трудов набрать тех, кто охотно ему поможет в любом начинании, — и даже без необходимости обращать их в гуунхов, недовампиров, обращённых верховным мастером, но не доросших даже до простых «упырей». Золото порой куда могущественнее самых изощрённых заклинаний.

Ан-Авагар переходил из трактира в трактир, подсаживался, перебарывая тошноту — чувство, давно им забытое. Брал водянистое горькое пиво, прислушивался к разговорам. Он знал, что времени у него очень, очень мало, драконы наверняка нападут на его след рано или поздно, причём скорее рано.

Несложные чары позволяли ему оставаться незамеченным. Нет, он не обращался в невидимку, просто становился настолько «таким, как все», что люди тупо глядели сквозь него, не обращая ровным счётом никакого внимания. Даже трактирщики и трактирные девки обнаруживали его присутствие лишь когда он расплачивался, однако даже и не пытались выкачать из него побольше наличных.

Ан-Авагар провёл так два дня и две ночи. Драконы не показывались, и понятно почему — они стараются держать в секрете собственное существование, поэтому в открытую кружить над городком они ни за что не станут. Разве что высоко над облаками, если погода выдастся пасмурной.

Вампир прислушивался к людской болтовне — в тавернах, на рынках, в лавках. Морщась, заставил себя приблизиться к большому собору, увенчанному перечёркнутой стрелой, ловя разговоры клириков.

И в конце концов, на исходе второго дня, ему повезло.

Трактирэтот под избитым названием «Золотой Лев» (Ан-Авагар мог с ходу назвать ещё добрые три десятка заведений с такой же вывеской) отличался претензией если не на роскошь, то, во всяком случае, на известное «достоинство». Столы здесь протирали (пусть и изрядно грязными тряпками), пиво и вино разбавляли, как говорится, «по-божески». Да и подавали доброе мясо, а не подозрительную требуху, как в других местах.

Именно здесь нечеловечески острый слух Ан-Авагара уловил беседу, заставившую его замереть.

Говорили, похоже, слуги, но слуги изрядных господ: зелёные с серебром ливреи, добротные сапоги, сытые лица. Эти люди не знали нужды. Потребовали они себе «всего самого лучшего», тем капризным тоном, по какому безошибочно опознаешь лакея, дорвавшегося до случая хоть немного побыть господином.

Пили вино, поданное в запылённой бутылке, вкушали целиком зажаренного на вертеле молочного поросёнка. Никуда, похоже, не торопились — получили у хозяев отпуск на целый вечер?

Ан-Авагар, незаметный, слившийся с толпой, пропускал через собственный слух целые потоки грубых человечьих слов. Выцеживал, подобно старателю, крупинки золотого песка среди гор пустой породы — и дождался.

— Твой-то чего так гнал сюда? Словно пятки ему поджаривали?

Отвечавший, молодой слуга с капризно вывернутыми губами и нарочито-надменным видом, приосанился.

— Господин Гойлз мне сказал, собирай, мол, Фабиан, всё самое сильное, будет у нас, говорит, Фабиан, дело жаркое.

Господин Гойлз. Это имя Ан-Авагару уже приходилось слышать за последние пару дней; глава гильдии магов портовой Беллеоры и самый сильный чародей на много дней пути во все стороны. Его упомянули несколько раз, с почтением и как бы даже не страхом.

Порою бывает очень полезно толкаться даже в самых грязных людских кабаках.

— Гнал, говорю, сюда, только ветер свистел, — разглагольствовал молодой лакей Фабиан. — Потому как случилось тут нечто такое, такое, что и поведать страшно!

— Да где ж случилось-то? — не отставал собеседник Фабиана, низенький и коренастый, куда старше своего собутыльника. — Мне госпожа Силлери тож ничего не сказала.

— Как же, жди, что господин Гойлз болтать о таких делах станет! — напыжился Фабиан. — Только и бросил всего, что ожило что-то в лесах возле Поколя.

— Поколь? Это шо ж такое?

— Эх, Карнаций, говорил я тебе, учи карты, потому как госпожа Силлери туповатых при себе недолго держит.

— Меня держать будет, — нагловато и грязно ухмыльнулся коротышка.

— Это дело не моё, — нахмурился Фабиан. — А Поколь — село такое на Риэне. Большое, почти что городок. Там это всё и случилось.

Поколь. Да, именно там «всё это и случилось». И господин Гойлз, глава местных чародеев, мчится, теряя туфли, прямиком сюда. Два и два складываются легко, да и как могло выйти по-иному? Выброс силы был чудовищный, смешно верить, что все здешние маги только и способны, что коровьи болести пользовать. Конечно, случившееся заметили. И, скажи пожалуйста, быстрее ветра примчались!

— Не ели, да и не спали, я всю задницу о седло стёр, — Фабиан по-господски оттопырил мизинцы, отрезая кусок свиной ноги. — А теперь хозяин заперся с госпожой Силлери да с парой местных чародеев. Искры пляшут, дым валит, страшно, аж жуть!

— Ага, — согласился Карнаций, опрокидывая стакан вина и шумно рыгая, — я и близко не хожу, когда опыты свои устраивают…

Ан-Авагар слушал и улыбался. Поистине, удача спешит к тем, кто сам стремится ей навстречу. Можно сказать, мол, повезло тебе, вампир. Случайно всё у тебя вышло.

Однако ж не зря он закидывал в мутное людское море свой невод, не зря удил, не зря слушал полупьяные бредни; нашлось жемчужное зерно и в этой куче.

Значит, господин Гойлз прибыл расследовать загадочный случай в приречных лесах. Очень хорошо. Лучшего и пожелать трудно.

Теперь оставалось лишь послушать трактирщика и дождаться, пока важные господа маги не потребуют ужин в свои комнаты.

* * *

— Файат, ну послушай. Хватит уже прятать голову в песок. Ты прекрасно знаешь, что случилось. Наверное, даже лучше меня. Только не хочешь признаться сама себе.

Ан-Авагар распластался на невысоком карнизе. Большая летучая мышь совершенно слилась с мраком. Тупые людишки ничего не заметят. Даже лучшие из них.

— Не хочу, — сказал недовольный женский голос, высокий и режущий. — Потому что привыкла верить только своим собственным глазам.

— Что полопалась половина Живых Капель, это, по-твоему, ничего не значит?

— Могут существовать и иные объяснения, — сварливо сказала женщина.

— Дорогая моя мэтресса Файат Силлери. Почему надо искать какие-то головоломные истолкования, когда на поверхности лежит совершенно очевидное? Кто-то, обладая изрядными магическими способностями, наткнулся на ловушку Основателей. Наткнулся и угодил в неё…

— А потом сам из неё выбрался? — перебил голос Силлери. — Гент, ты по праву стал главой беллеорской гильдии, но сейчас, прошу тебя, не позорься. Из подобного капкана не вырваться, ты же это знаешь ещё лучше меня.

— Знаю. А ещё знаю то, что, кроме вышеупомянутой госпожи Хюммель-Стайн, есть ещё и господин Стайн. Тоже очень мне подозрительный.

— То есть кто-то из них двоих угодил в капкан?

— Да. А второй его вытащил.

— Абсурд! Ерунда! Тебе просто хочется в это верить! Западня Основателей не взламывается!

— Это не так, Фай, и ты это знаешь.

— Да, знаю, — прошипела собеседница господина Гойлза. — Один-единственный раз эту ловушку удалось открыть. Собрав половину магов королевства, почти две сотни — и каких магов! Горы взглядом двигали, говоря по чести… А чем дело кончилось? Не забыл? Взрыв разнёс всё вокруг, погибли все, кто оказался поблизости, маги и не-маги…

— Вот именно! — с воодушевлением подхватил Гойлз. — Взрыв разнёс всё вокруг, а наши герои выбрались целы и невредимы. Ты всё ещё станешь спорить со мной на их счёт, Фай?

— Перестану спорить, как только увижу всё собственными глазами, — недовольно сказала женщина. Ан-Авагар почти что видел её тонкие, бескровные, недовольно поджатые губы. Дурная она на вкус, это точно, вдруг понял он. Даже и связываться не стоит. Однако…

— Уже лучше, дорогая Файат. Уже лучше. Итак, мы переночуем здесь, а утром, как рассветёт, отправимся в Поколь. По пути завернём к ловушке.

— И всё-таки, Гент, я не понимаю. Если это настоящий капкан Основателей, где-то там поблизости должны обретаться и стражи. Те же мимники, например. А где мимники — там кровь и сожранные люди. Почему же мы в Беллеоре об этом ни разу не слышали? Особенно если вспомнить тот самый случай со взрывом: ведь западню отыскали случайно, именно после того, как оборотни стали нападать на окрестные сёла.

— Да, мимники — последнее из племён, что служили Основателям до самого конца и даже после него… У меня нет сейчас ответа на этот вопрос, Файат. Однако именно потому нам так важно выяснить целиком и полностью, что же там случилось. Если наличествуют мимники — то почему не нападали на тот же Поколь? Если их там нет — куда делись? Погибли? Истреблены селянами?

— Невозможно. Мы бы знали. И Поколю это обошлось бы очень, очень дорого.

— Согласен, — задумчиво сказал Гойлз. — Что ж, дорогая моя Фай, тем интереснее! Тебе так не кажется?

— Всё бы тебе детские приключения да походы, Гент. Я понимаю, ты очень сильный маг, я всех убеждала отдать тебе голос на выборах, но возглавлять гильдию — это куда больше. Куда больше.

— Я знаю, дорогая, — в голосе Гента Гойлза прибавилось сарказма. — Первостепенную важность имеет вопрос о казне, не так ли? Равно как и об увеличении поступлений в оную.

— Гент, исследования дороги, сам знаешь. Редкие ингредиенты…

— Ах, Фай, не сыпь мне соль на раны. Уж я-то, поверь, знаю всё о нынешней дороговизне. Но сидеть сиднем, как достопочтенный Мендрокт, я тоже не стану. Тем более когда тут такие дела.

Собеседница Гента Гойлза громко, напоказ, хмыкнула.

— И не надо фыркать, дорогая моя Фай, пожалуйста. Ты, случаем, не держала в руках сделанные этой так называемой Кларой Хюммель-Стайн игрушки? Сможешь их повторить? А? Не слышу ответа!

— Грррр… — только и зарычала в ответ почтенная мэтресса.

— Вот именно. Я тоже не смогу. И никто в Беллеоре не сможет. Равно как и в Имперской академии за морем. А ведь есть ещё и её супруг, достопочтеннейший Аветус Стайн, домохозяин без определённых занятий. Клара хотя бы делает и продаёт игрушки, а чем занят этот тип?.. Поэтому не ворчи, не бурчи и давай лучше спать. Завтра вставать ни свет ни заря.

— Что ж, спокойной ночи, Гент. Но, быть может, следовало бы просто передать это всё Святому Делу?

— Господам, защищающим честь и достоинство Спасителя нашего от поругания? Никогда.

— Ох, Гент, ну я-то на тебя не донесу, можешь быть уверен. Но если ты будешь так болтать и дальше — дойдёт до беды, вот увидишь. Помяни мои слова…

— Спокойной ночи, Фай.

Хлопнула дверь.

Ан-Авагар позволил себе чуть усмехнуться. Воистину, терпение и труд всё перетрут. Теперь он знал даже имя этой чародейки. Знал и имя дракона, само собой, вымышленное, но тем не менее. Знал, что «простые» маги Беллеоры всерьёз озабочены происходящим. Знал, что Святое Дело, стражи Спасителя, вполне могут вмешаться, если, конечно, всё обставить соответствующим образом.

Итак, у него есть время до завтра. И похоже, он нашёл себе неплохого помощника.

* * *

В коридорах второго этажа таверны «Золотой Лев» с комнатами для «благородной публики» царили пустота и сумрак. На площадке лестницы неярко коптила масляная лампа, ещё пара светильников кое-как позволяла разглядеть массивные двери с железными петлями. Здесь строили на совесть и на совесть же запирались. Значит, было от кого беречься.

Ан-Авагар безо всяких трудов оказался внутри таверны. Встряхнулся, принимая обычный вид. Запахнулся в плащ, улыбнулся и уверенно постучал в дубовые доски двери. Просто постучал, безо всяких фокусов навроде «вампирского зова». Его противник — опытный чародей, его на мякине не проведёшь. Несмотря на всё презрение Ан-Авагара к ничтожной человеческой расе, иные её чародеи могли причинить известные неприятности.

Особенно когда имеют в своем распоряжении парочку драконов.

— Карнаций? Ты, гуляка? — откликнулся из-за двери голос госпожи Файат Силлери, почтенной мэтрессы магии, члена уважаемой гильдии чародеев Беллеоры. — Я ж тебя отпустила на сегодня?

— Я вернулся, госпожа. — Вампиру не составило труда изменить голос. — Я… хотел бы услужить госпоже.

— Услужить… — она хихикнула. — Знаем мы эти «услужения», ненасытный… Ну, заходи. Я устала. Разомнёшь меня и приготовишь ванну.

Дверь приоткрылась, и Ан-Авагар шагнул внутрь, улыбаясь и показывая сахарно-белые клыки, острые, словно иглы.

Разумеется, мэтресса ничего не заметила. Для её глаз в комнату, низко и униженно кланяясь, вошел Карнаций, «прислужник за всё», давно и не без успеха обеспечивавший своей госпоже не только обычные комфорт с удобствами, но и те маленькие радости, что может подарить одинокой зрелой женщине выносливый в постельных делах мужчина.

Иллюзия долго не продержится, знал Ан-Авагар. Тем более с чародейкой. В его распоряжении было лишь около сотни ударов сердца, и он воспользовался ими со всем опытом прожитых веков — и бесчисленных женщин самых разных рас, с кем ему доводилось делить ложе.

…Глаза её широко раскрылись, но сделать она всё равно ничего не успела до того, как вампир овладел ею. И потом уже не почувствовала, когда в миг самого острого наслаждения Ан-Авагар коснулся клыками её шеи.

…Уже готовясь вылететь в окно, вампир бросил через плечо удовлетворённый взгляд. Никакого беспорядка, никакой крови. Женщина спит, одежда аккуратно сложена. Дверь заперта на засов, как и полагается. Совершенно ничего подозрительного. Правда, и сам Ан-Авагар едва сумел перекинуться — содеянное потребовало всех сил, без остатка.

Ну, ничего. Эх, забиться бы в какую-нибудь нору и проспать трое суток, пока голод не погонит за добычей, но нельзя, нужно сопровождать «ученицу». Вампир усмехнулся. Хорошо, что преображение у людей идёт медленно и не сопровождается таким жутким голодом, как у эльфов. Дело сделано, и у госпожи Клары Хюммель-Стайн, равно как и у её супруга, господина Аветуса Стайна, теперь неизбежно появятся совсем иные заботы, нежели охота за маленьким, бедным и одиноким вампиром, который в общем-то никому не желает вреда. Даже своим жертвам — он ведь убивал их быстро и без мучений.

…И тут он ощутил, что неведомые сущности, следившие за ним в этом мире, им вполне довольны. Знание пришло словно бы из ниоткуда, Ан-Авагар не слышал голосов, но почему-то не сомневался ни на миг — им довольны.

Что ж, если тот, кто сильнее тебя, тобой доволен, порадуйся и ты, ибо вызов необоримой силе бросают только законченные глупцы.

Ан-Авагара глупцом никто бы не назвал. Если те, кто направляет его шаги, делают это втайне, значит, они сами кого-то страшатся. Иначе они просто сказали бы ему, что от него требуется. Если это не сделано — значит, опасаются они, что кто-то другой об этом сможет узнать.

И почему-то им весьма, весьма интересна госпожа Клара Хюммель-Стайн.

«Должен ли я её уничтожить? — подумал вампир. — Мне-то ведь просто надо было оторваться от погони, ничего больше», — закончил он, обманывая себя — потому что на самом-то деле ему требовалось много, много больше. Настолько больше, что даже страшно подумать.

Так или иначе, пока он в безопасности. Драконы явно потеряли его след — или просто пока ещё не добрались до Хеммерсита. Остаётся забиться в подходящую щель и просто ждать.

* * *

Утром Ан-Авагар, как бы ни хотелось отлежаться ещё, зашёл в общую залу «Золотого Льва». Ничего не поделаешь, надо. Господа маги и их слуги как раз готовились к отъезду; бросалась в глаза непривычная бледность госпожи Файат Силлери — высокой и стройной, с коротко стриженными каштановыми волосами, в строгом серо-чёрном платье, лишь по обшлагам рукавов и воротнику обшитом серебром. На узком лице мэтрессы выделялся длинный нос с горбинкой и прищуренные, недобрые глаза.

Ан-Авагар мимоходом пожалел, что, пожалуй, взял у магички слишком много крови. Гент Гойлз проницателен, пожалуй, может и догадаться. Хорошо ещё, что не забыл наложить заживляющее заклинание, и те самые «две ранки от клыков на шее», ставшие знаменитым «тавром» вампиров, у неё совершенно не видны.

Конечно, если только дельный чародей не взглянет на неё по-настоящему пристально.

— Ты бледна, Фай. Плохо спала, досточтимая мэтресса?

Так, Гент Гойлз уже что-то заподозрил.

— Да, Гент, — вздохнула Файат. — Кошмары мучили.

— Я сам вина не пью, но тебе — как бывший лекарь — прописал бы большую чашу горячего глинтвейна со специями и жизнекорнем. Эй, хозяин!..

— Не стоит, Гент. Право, не стоит. Спасибо за заботу, но я справлюсь.

— Как знаешь, Фай, как знаешь.

Ан-Авагар облегчённо вздохнул. Нет, нет, ему положительно нельзя терять больше времени. Пока местные маги будут заняты с госпожой Кларой Хюммель-Стайн, он обязан сделать то, что всегда хотел и от чего всякий раз отказывался по некой лености и нежеланию отвечать за что-либо, кроме себя самого.

Пора создавать своё собственное гнездо. Это нелегко, это требует известных усилий. Его создания рано или поздно подвергнут сомнению его собственную власть, дерзких придётся из гнезда выталкивать, подобно тому, как птицы выгоняют подросших птенцов.

Он слишком долго откладывал это. И вот, пожалуй, момент настал. Конечно, госпожа Хюммель-Стайн с господином Стайном живы и едва ли так просто оставят его в покое, но…

И он вновь ощутил одобрение неведомых наблюдателей.

* * *

Ан-Авагар незаметно и неслышно следовал за магами Беллеоры. Гент Гойлз казался весел, он предвкушал сложное дело, словно ребёнок лакомство. Его спутница, напротив, молчала почти всю дорогу, покачиваясь в седле и опустив голову, отвечала кратко и односложно.

Дракон и магичка после истории с ловушкой куда-то сгинули. Тонкая, едва ощутимая связь, возникшая между преследователями и преследуемым, порвалась, исчезла. Не ощущалось и того дракона, что спас охотников. Что ж, сия разлука Ан-Авагара отнюдь не огорчала.

Разумеется, он не забывал об осторожности. Он щедро тратил силы, прокрадываясь по самому краю света и тьмы, скользя невидимою тенью. Иногда он перекидывался, и громадная летучая мышь скользила под сенью лесных исполинов. Он должен убедиться, что всё идёт как положено — с чародейкой по имени Файат.

А ведь этот Гент дело говорил, думал вампир, пробираясь следом за всадниками. Клара Хюммель-Стайн и та же Файат Силлери — их даже сравнивать нельзя. Волшебницу из Поколя Ан-Авагар почувствовал издалека, а то, что эта Файат чем-то отличается от простых смертных, сказал бы, лишь оказавшись на расстоянии вытянутой руки.

«Откуда ж она тут взялась такая, эта госпожа Хюммель-Стайн? — размышлял вампир. — Нет, не случайно я тут очутился, и не случайно наблюдающие за мной подталкивают именно на этот путь».

Что же отсюда следует? — да только одно. Клара Хюммель-Стайн — из числа служащих Богу Хедину. Из его «подмастерьев», как называла их Эйвилль Великая, подмастерьев в отличие от истинных учеников, таких, как, скажем, она.

Впрочем, кем себя считала погибшая Эйвилль, сейчас уже не имело значения. А вот если Клара и её драконы на самом деле служат Хедину… Стоп-стоп-стоп. Подмастерья Бога почти всё время только и делали, что сражались в отдалённых мирах, насколько знал Ан-Авагар. Что Клара Хюммель-Стайн делает здесь? Явно ведь не воюет. Что задумал могучий Хедин, Познавший Тьму, если отправил сюда одну из своих слуг?

Вампир даже замер, забыв, что ему надо следовать за Гойлзом и его спутницей. Как же он не догадался раньше! Прямо перед носом лежало, а он прошёл мимо; ну конечно, кем же ещё может оказаться эта пара, как не слугами могущественного Бога, Распорядителя в Упорядоченном? И как же глуп он был, связавшись с ними! Погост ему потребовалось пробуждать, скажите пожалуйста! Зачем, нет, вот зачем?

Ан-Авагар хлопнул себя по лбу. «Зачем» спрашивать бессмысленно. Потому что этого хотели Наблюдающие — как он стал называть про себя эту неведомую силу, — не иначе. Это им потребовалось, чтобы он влез в свару со слугами Познавшего Тьму. Это они использовали его, словно последнего пешца в тавлейной игре, просто чтобы проверить крепость вражьего отпора.

Впрочем, что бы они там ни задумали, ссориться с Богом в планы Ан-Авагара не входило никак. Теперь он понимал Наблюдающих, во всяком случае, ему так казалось. Затевается большая игра, множеству слабых суждено пасть ради вящей выгоды набольших — как это и всегда случается в мире. Только вот он, Ан-Авагар, никак не желает превращаться в мелкую фигурку тавлейной партии, чья судьба — быть равнодушно снятой с доски, когда придёт её черёд.

Осторожно, Ан-Авагар, сказал он себе. Осторожнее. Как-то им ведь удалось отрезать тебя от Междумирья. Ты пленник этого мира, пока это угодно Наблюдающим.

Что ж, сражаться можно лишь с видимым врагом. С врагом, которому можешь нанести урон. Пока он вне твоей досягаемости — делай всё, чтобы с ним сблизиться, чтобы он наконец вышел в чистое поле из-за крепостных стен.

Вампир вздохнул, словно обычный эльф, и последовал за Гентом Гойлзом.

* * *

…Господа местные маги оказались не робкого десятка. Они не стали заезжать в Поколь, свернули с торной дороги, углубившись в лесную чащу. Обученные кони пробирались едва заметной звериной тропой, и следом за Гентом Гойлзом и Файат Силлери крался, ни на миг не забывая об осторожности, Ан-Авагар.

Маг Клара Хюммель-Стайн и её муж, просто господин Стайн. Маг и драконы. Драконы и маг. Слуги великого Хедина, явно, хотя прямых доказательств и нет, а в Обетованном он, Ан-Авагар, их никогда не встречал. Конечно, имея дело с Хедином, ни в чём уверенным быть нельзя. Это страшный противник, с какой стороны ни глянь. Но тем-то и сильны мы, вампиры, что умеем даже самого страшного противника превратить… в нечто нам впрямую не угрожающее. Как великая Эйвилль. У бога Хедина она пребывала в чести и погибла совсем не от его руки, хотя он вампиров и ненавидит. И если сии неведомые, Наблюдатели или как там их, решили покуситься на одного из хозяев Упорядоченного, помогать им в этом совсем недостойно истинного вампира.

Какое-то время Ан-Авагар раздумывал, не слишком ли далеко зашёл он в своих мыслях — что если эти «Наблюдатели» способны их читать совсем уж чётко и ясно, подобно открытой книге? Но нет, едва ли, едва ли — существа с таким могуществом поистине не нуждаются ни в ком, чтобы осуществить желаемое.

Возможно, вся идея схватиться с магом и драконами не была так уж хороша с самого начала. Меня подтолкнули к этому, что правда, то правда, но теперь… В общем, посмотрим. Будем тихонько наблюдать из тени за происходящим. Во всяком случае, ему надлежит затаиться. И даже с собственным гнездом стоит подождать — пока он не поймёт окончательно, пока не уверится до конца, кто же такие госпожа Хюммель-Стайн и господин Стайн…

Впрочем, если окажется, что он изначально был прав — а так скорее всего и будет, они ведь, эльфы-вампиры, и в самом деле высшая раса, — и эти магичка с драконами окажутся слугами великого Хедина…

То выступать против него в союзе с непонятно кем, норовящими использовать его, точно тавлейную фигурку в Большой Игре, будет и впрямь недостойно истинного вампира. Более того, сам Ан-Авагар, услышь от кого-нибудь подобную историю, расхохотался бы рассказчику в лицо. Идти против Новых Богов сейчас поистине смерти подобно. Нет, следует поступить как раз наоборот. Самым лучшим сейчас вышло бы отправиться к престолу великого Хедина, Познавшего Тьму (хотя как такового «престола» у него как раз и нету), где и почтительнейше донести о творимом Его врагами непотребстве. О том, как у него, честного вампира, неведомым чародейством вызвали жуткий, ужасный, необоримый голод, чем подвигли его на свершение поступков, продиктованных его изначальной природой, о трагических последствиях каковых он не перестаёт сожалеть и оплакивает невинные жертвы четырежды в день. Однако он не виноват, как есть не виноват! Его заставили, его вынудили, ему не оставили иного выхода… И как только он смог, то бежал оттуда, надеясь правдивыми вестями — и последующей верной службой — заслужить прощение великого Хедина, прощение с возможностью отомстить коварному врагу.

Да, так вышло бы лучше всего. Дело за малым — покинуть этот проклятый мирок.

Вопрос только в том, как это сделать?

И как не попасться на зуб магу и драконам? Они ведь могут и превысить дозволенное Хедином, зная, что тот не шибко расположен к вампирам, даже высшим. А кто такие драконы, если разобраться? — безмозглые летучие ящерицы, у которых желудок всегда управлял головой. Или головами, сколько б их ни оказалось. Этот может сперва сожрать и только потом подумать. А великому Хедину доложат, мол, так и было. Словили, дескать, безумного вомпера и поступили с ним соответственно.

Поэтому… хм-м-м… может быть, во избежание нежелательных осложнений, разобраться с ними самому, коль получится? А потом отговориться тем же самым, мол, не знал, не ведал, напали, ударили из-за угла, в спину (нас, вампиров, как, несомненно, известно великому Хедину, вообще бьют исключительно из-за угла и только в спину, в честном-то бою нас не одолеть), защищался, погорячился, не разобрался, виноват, каюсь опять же и казнюсь, готов искупить и загладить…

И чем больше Ан-Авагар размышлял над этой темой, тем больше она ему нравилась. Собственно, дело оставалось за малым — выбраться из-под этого неба, будь оно неладно, «а дальше всё получится необычайно хорошо».

Легко сказать, да трудно сделать — как оно обычно и выходит. Так просто отсюда не вырвешься. Обычное заклятие перехода, верное и надёжное, словно смерть, не раз и не два выручавшее Ан-Авагара, не сработало. Наблюдатели — или Пленители? — об этом позаботились в первую очередь.

Связываться с магом и драконами, особенно если это и в самом деле подмастерья великого Хедина, эльфу-вампиру решительно не хотелось. Конечно, если их выпить, это получится очень, очень хорошо и здорово, однако можно и головы лишиться с лёгкостью.

Так что ничего не остаётся, как продолжать идти, куда велят? Совсем не по-вампирски.

Мучился и обдумывал он это ещё долго. Ничего вразумительного так и не получилось; пришлось волей-неволей следовать за Гентом Гойлзом и начавшей обращаться магичкой. Быть может, у них что-то получится. А если не получится, глядишь, удастся разузнать побольше об этой чародейке с её драконами.

Впрочем, один выход у него всё-таки оставался. А именно — попытаться честно исполнить навязываемое ему Наблюдающими и постараться улизнуть в горячке боя, в хаотичном сплетении магии, где какие-то чары, особенно сложные, могут и засбоить.

Конечно, надеяться на такой исход, как и ставить всё на одну карту, недостойно истинного вампира, но что ему ещё остаётся делать? Ан-Авагар с тоской подумал, что его таки загнали в воронку. Из которой можно выбраться только одним-единственным путём.

Итак, исход наилучший: он выполняет приказ, избавляется от магички с драконами, после чего его отпускают на все четыре стороны. Как ни унизительно подобное, придётся принять. После чего надлежит немедля отправиться куда подалее, на все шесть сторон Упорядоченного, чтобы уж наверняка не нашли.

Однако его уже нашли. И кто поручится, что его и в будущем не схватят вот так же за глотку? Кто знает, что за чары наложены на него Наблюдающими (и как, кстати?).

Нет, терпеть такое он, конечно, не станет.

В любом случае, похоже, визита к великому Хедину ему не избежать. Что ж, Бог Равновесия может не любить вампиров, однако он справедлив и милосерден. Если он, Ан-Авагар, явится с действительно ценными сведениями, за свою — столь ценную для него! — шкуру он может не беспокоиться. Значит, придётся рисковать. Рисковать открытым боем с могущественной, судя по всему, чародейкой и её прикормленными драконами…

Вампир аж скривился от омерзения. Недостойно, недостойно его расы оказываться перед подобным выбором! Хотя… он ведь не совершил никакой ошибки. Всё, что он сделал как бы не очень разумного, навязано ему его могущественными врагами. Следовательно, он ни в чём не уронил достоинство высшего вампира. Ему не в чем себя упрекнуть. И припасть к ногам великого Хедина — не унижение, а разумный ход, самый разумный из имеющихся.

…И получается, что беллеорская магичка по имени Файат Силлери может оказаться очень полезной, почти, если можно так выразиться, незаменимой. Жаль, жаль, что он не успел обратить ещё кого-то; второго из местных чародеев Ан-Авагар трогать пока не хотел. Тот отличался силой, здесь нужно действовать тонко — подобно тому, как он провернул всё это дельце с Силлери, — а на это уже нет ни времени, ни возможностей. Значит, придётся обойтись одной Файат.

Приняв решение, Ан-Авагар даже повеселел, несмотря на весь ужас его положения, — а что оно поистине ужасно, конечно же, согласился бы любой вампир.

Глава VIII

Клара, Сфайрат, Ирма

Родное село встретило Клару, Сфайрата и Чаргоса тишиной, покоем да негромким жужжанием ночных насекомых. Добрые обыватели, должно быть, спали… хотя нет, кто это возле трактира, со здоровенной секирой?

— Господин Свамме! Что вы здесь делаете в этакую-то пору?

— Госпожа Клара, господин Аветус… о, Чаргос, парень, и ты здесь? Доброй ночи вам, хотя какая она, к силам подземным и прочим, добрая!

— Господин Свамме… — начала было Клара, однако гном уже вовсю потрясал топором, задыхаясь от гнева:

— Дракон, госпожа Клара, и вы, господин Аветус, представляете, нет ли? Дракон над лесами летал, огнём пыхал! Сколько лет здесь живу, сказок страшных про то наслушался, а чтоб вживую тварь этакую тут, в Поколе, увидеть — да ни в жисть бы не поверил, лгуном бы назвал любого, кто про такое сболтнёт!

— Дракон? — побледнела Клара, а Сфайрат вполголоса выругался.

— Дракон, добрая госпожа. Самый что ни на есть драконистый дракон, спаси и сохрани Спаситель, надёжа наша!

— Надо же, — мрачно взглянул на гнома Сфайрат. — Настоящий дракон, значит? И огнём пыхал?

— Точно, господин Стайн, именно так!

— Господин Свамме… а вы-то что тут делаете?

— Как что, госпожа Клара? Дозор несу, чтобы, значит, ежели драконяга этот на нашу сторону налетит, народ поднять.

— Не поздновато ли выйдет? — усомнилась чародейка.

— Ни! Никак нет! — Гном даже сплюнул для пущей убедительности. — Людей разбужу, а никакого дракона и в помине не будет — на смех поднимут, трактир продавать придётся, бежать куда глаза глядят, голым и босым бежать!

Клара быстрым шагом спешила следом за мужем и старшим сыном, Свамме проворно семенил рядом, воинственно вскинув топор наперевес.

— Расскажите, господин Свамме, мне всё по порядку. Что видели, чего не видели?

— Как же, добрый господин Стайн, со всевозможной радостью всё и поведаю. Сплю я, это, значит, себе мирно, десятый сон вижу…

Рассказывал гном обстоятельно, пожалуй, даже слишком.

— Взревело где-то над лесом, господин Стайн, да так, что я с перины слетел. Ну, Свамме, говорю себе, значит, я не я буду, если не завёлся у нас дракон!

— Вот именно дракон и ничто иное? — осведомилась Клара.

— Дракон, добрая госпожа, или Свамме драконов не слыхал? Слыхал, как есть слыхал, во всех видах и слыхал и даже видал. Один раз. Но всё равно!..

Взревел он, значит, я и вскочил. Топор схватил, значит — он у меня всегда в изголовье, добрая госпожа, на всякий случай, значит, — и на двор. Выскочил — батюшки-светы! — что творится-то! Небо над пущей, куда не ходит никто, — огнём горит! Да не просто огнём, а огнём зелёным! А все знают, коль огонь зелен — то беды не миновать, госпожа Клара!

— Если зелёный огонь — то беды не миновать, Свамме? Это отчего же?

— Присловье у нас, гномов, такое есть, добрая госпожа. Огонь каким должен быть? Рыжим, там, красным, золотистым, оранжевым, на худой конец — синеватым, коль газ подземный зажечь в горелке. Но никак не зелёным! Это только если в пламя всякие присадки сыпать, но так на то они и присадки!

— То есть выскочили вы, господин Свамме, на улицу…

— Ага. Выскочил, огонь увидал, думаю — всё, конец нашему Поколю славному.

— И что же дальше?

— Дальше, господин Аветус? А дальше ничего. Стихло всё над лесом, потемнело обратно. Звёзды высыпали, как им и положено. Другой бы уже и домой собрался, досыпать, значит, — но только не я, Свамме! Надо, ясное дело, дозором идти, в оба глядеть, всё ли в порядке. Стража-то ночная, старый Кипрей, спит небось, тревогу и то поднять некому.

— А остальной народ, Свамме?

— А что остальной народ, госпожа Клара? — Гном презрительно оттопырил губу. — Дрыхнуть он горазд, вот что я вам скажу, вы уж не обижайтесь великодушно. Людям не в обиду, а только у нас, Подгорного племени, на драконов-то нюх куда острее. Мы их из-под земли достанем, коль нужда припрёт! И за тремя хребтами услыхать сумеем!

Клара невольно улыбнулась.

— Не родился ещё такой дракон, чтобы от Свамме Гриммсона скрыться сумел! — гремел разошедшийся трактирщик.

— Ну, господин Свамме, теперь-то уж точно можете спать идти. Мы досмотрим.

— Правда? Вот уж спасибо, господин Аветус, а то, признаться, у меня уже глаза слипаются. Да и драконище тот куда-то подевался, как и не было…

— Не волнуйтесь, — снисходительно кивнул Сфайрат. — От нас с госпожой Кларой ничто не скроется. Ступайте домой, досточтимый Свамме, мы тут с госпожой Кларой всё сами доправим.

— Не-ет! — возмутился гном. — А ну как тот дракон вернётся? Ух, ух, как же он над лесом-то крутил и ревел голосом дурным, ну, ровно несварение у него случилось или там запор.

— Зап… что?! — поперхнулся Сфайрат, и Клара всерьёз испугалась за целостность и сохранность гномьей шкуры.

— Запор, господин Аветус. Драконы, должен вам поведать, жрать дюже способны. Налетят на стадо — и давай глотать всё без разбору. Овца так овца, бык так бык. Бывало, и пастуха с собакой прихватывали. Сожрут, значит, всё, что могут, — а потом брюхом маются.

Они хоть, конечно, драконы, а пузо у них такое же, как у всех, разве что побольше. Но не бездонное же! Вот нажрутся, значит, до отвала и даже больше, а потом летают, спать не могут, ревут, народ честной пугают…

— Спасибо, Свамме, — с непроницаемым лицом проговорил Сфайрат. — Спасибо, что просветил меня в… кулинарных привычках драконьего племени. И о последствиях переедания.

— Всегда рад, господин Аветус, всегда рад…

Гнома они в конце концов насилу спровадили спать, а Клара со Сфайратом и Чаргосом бросились прямиком на погост. Слова призрака словами призрака, но всё-таки, всё-таки…

Вот и горбатый мостик через быструю Риэну, вот и старая церквушка на холме, озарённая светом всех трёх лун, вот и кладбище. Стойте, что это?!

Ярко светили луны, ночь и не думала кончаться, прямо перед ними лежали старый погост и запертая церковь. Ограда стоит, а вот ворота…

Ворота валяются на земле, петли с мясом вырваны из кирпичной кладки. И повсюду — жирная чёрная копоть.

Сфайрат наклонился, провёл пальцем по кирпичам. Кинул быстрый взгляд на Клару, едва заметно кивнул.

Значит, Иссор ошиблась. Значит, мертвяки вырвались с погоста раньше, чем ожидалось, и Айке с Эрри пришлось тут потрудиться… У Клары вдруг яростно застучало в висках, колени подогнулись от обессиливающего ужаса.

— С ними всё в порядке, мама. — Чаргос подоспел первее всех, подхватил мать под руку. — Я б почуял. Я всегда чую, когда с ними чего не так. Помнишь, когда Айка…

— Всё в порядке, всё в порядке… — как заведённая повторяла Клара.

На кладбище, казалось, погулял настоящий ураган. Перевёрнутые могильные камни, расколотые надгробия, глубокие ямы, груды вывороченной земли.

— Орки войной ходили, — гневно прошипел Сфайрат.

Сейчас кладбище казалось пустым и мёртвым. Ещё более мёртвым, чем обычно, если, конечно, такое возможно.

— Ну и где ж все наши мертвяки?

— Ума не приложу, — сквозь зубы процедила Клара.

— Смотрите, там! — вдруг вскинул руку Чаргос.

За дальними надгробиями слабо колыхалось что-то белесое, медленно плывущее по слабому ночному ветерку.

— Призрак, — сощурился Сфайрат. — Как интересно…

— Это Иссор, — тотчас узнала чародейка. — От неё вреда не будет. Она не обманет. Надеюсь…

— Хорошо б, — сквозь зубы процедил старший дракон. — Призраки — они такие… Никогда не знаешь, что выкинут в следующий момент.

Может, и не обманет, подумала волшебница. Если только сама не под властью чар куда сильнее, чем мои…

Колышущееся светлое облачко медленно приближалось. Теперь уже у него не осталось никаких человеческих черт. Просто сгусток бледного, умирающего света, холодного зимнего солнца, едва протиснувшегося сквозь тучи.

— Иссор! — окликнула Клара то, что осталось от бывшей фрейлины ревнивой королевы Филиппы. — Ты слышишь меня? Можешь понимать?

— Волшебница Клара… — еле слышный шёпот, так похожий на шорох ветра в осенней сухой траве. — Ты вернулась…

— Дело ещё не закончено, Иссор. Охотящийся ускользнул.

Привидение тяжело вздохнуло.

— Нас почти не осталось. Твои… дети… и девочка с волком… перебили их всех. Твои дети, Клара…

— Что с ними?! — не выдержала волшебница.

— Они живы и здоровы. Они славно бились. Но лучше всех оказалась девочка с серым волком. Если бы не она, ходячие трупы и скелеты вырвались бы с погоста. Поколь не дождался бы твоего возвращения, чародейка Клара.

— Девочка с волком? — удивился Чаргос. Старший сын держался твёрдо и спокойно, словно говорить с духами для него так же привычно, как и болтать с приятелями.

— Её зовут Ирма.

Чаргос, Сфайрат и Клара разом раскрыли рты.

— Юные драконы бились доблестно. Они сожгли многих. Но их огонь ещё не столь горяч, как тот, что пылает в твоей груди, доблестный Сфайрат.

— Ты читаешь во мне, дух Иссор?

— Читаю, о великий дракон. Прости мне это вторжение. Но я осталась одна на погосте. Все прочие погибли.

— Все прочие? Даже духи?

— Даже духи. Их сожгли молодые драконы, когда девочка с волком сломала главное заклятие, подъявшее весь погост.

— А ты? Ты, Иссор? Как ты уцелела?

— Наверное, ко мне перешла часть твоей силы, госпожа Клара. Ты защитила меня. Когда чары стали толкать меня к ограде, я… вспомнила тебя, госпожа. И взмолилась к тебе. И… ты мне помогла.

Клара только покачала головой.

— Спасибо тебе, Иссор. Поверь, мне жаль, что твои… сотоварищи… что ты… осталась одна…

— Убей Охотящегося, — прошелестело привидение. — И все наши счета с долгами будут закрыты навсегда.

— Можешь не сомневаться, — посулила Клара. — Я убью его.

Иссор слабо колыхнулась — призрак теперь не имел ни лица, ни каких-либо даже слабых намёков на человеческую фигуру.

— И тогда ты обретёшь покой.

— Не только я, — шепнуло привидение. — Но и все те, кого твоим детям пришлось сегодня убить второй смертью.

— Не сомневайся в этом, — Клара слегка склонила голову. — Теперь позволь же нам удалиться.

— Мы будем ждать тебя, Клара. Все. И живые, и мёртвые, и… и дважды мёртвые.

* * *

— Рассказывайте. — Клара строго смотрела на потупившихся детей. Девочка Ирма испуганно держалась сзади, прижимая к груди серого волчка.

— Мам, мы не нарочно… И вообще они первые начали! — затянул Эртан всегдашнюю песнь.

— Эрри, я не сержусь, — невольно рассмеялась Клара. — Расскажи, что и как случилось на погосте. И… Ирма?

— Да, госпожа Клара?

— Ты… видела? Ведь верно?

— Да, госпожа Клара. Вы — драконы. Семья драконов. Все, кроме вас, госпожа Клара.

— Верно. Ты понимаешь, Ирма, что никто, ни одна живая душа не должна узнать об этом? Никак и никогда?

— Да, госпожа Клара, — в третий раз повторила девочка и мучительно покраснела.

— Мне… сказали… о твоём волке…

— У-у, мам, это было так здорово! Упасть и не встать! — наперебой затараторили Аэсоннэ и её брат. — Та-акого волчару сделала! Из Серко, представляешь, мама?! А он ка-ак начал всех рвать! А мы призраков сожгли, как Ирма мертвяков порвала! Без неё б не сладили, мам!

Сфайрат покачал головой, подошёл к Ирме, легонько коснулся волос. — Молодец, девочка. Молодец.

Ирма смущённо зарделась.

— Господин Аветус… а вы… вы ведь меня не поджарите?

— Поджарю? — Сфайрат воззрился на Аэсоннэ с Эртаном, немедленно принявшими вид оскорблённой невинности. — О, несомненно! Если ты проговоришься… — Он грозно сдвинул брови. — Я буду горько плакать, потому что ты очень хорошая девочка, но мне ничего не останется делать, кроме как…

— Хватит пугать бедную, она и так белее молока. — Клара встала, обняла Ирму, чувствуя, как дрожат худые плечи. — Ирма. Никто не станет тебя жарить, но ты не можешь никому ничего говорить о нас. Понимаешь? Никому и ничего. Иначе нам тут не жить.

— А если её станут пытать? — подал голос Эртан.

— Я… я боли боюсь… — тихонько призналась Ирма и всхлипнула.

— Ничего. Никто не станет тебя пытать. Никто не станет выспрашивать. Останешься с нами. — Сфайрат коротко взглянул на Клару, та улыбнулась. — Останешься с нами, как и было сказано. Разберёмся и со Свамме, и с твоей мамой. А пока расскажи, как ты сделала волка, да ещё такого!

…Конечно, история Ирмы поневоле оказалась короткой и безо всяких подробностей. Девочка не знала никаких заклинаний, однако ответила на вложенное Кларой в магическую игрушку. Тайная надежда, что в один прекрасный день забрасываемая ею волшебная сеть принесёт золотую рыбку, оправдалась целиком и полностью. Волчок становился уже не просто смешным и верным спутником, он превращался в оружие, с которым не справиться, пожалуй, многим из местных чародеев. Даже господину Гойлзу пришлось бы повозиться, невольно подумала Клара и тотчас устыдилась собственных мыслей.

Нет, она не думала собирать свою собственную армию. И уж конечно, не собиралась посылать Ирму в бой… хотя один раз уже пришлось. И без неё, Ирмы, Эртану с Аэсоннэ, несмотря на всё их драконье наследство, было б не справиться. Значит, девочку надо учить, и серьёзно. Такая силища! Вернее, способность чувствовать и направлять потоки магии.

— Хорошо, что хорошо кончается, — сказала Клара напоследок. — Всё, всем спать! Приключения наши, боюсь, только начинаются.

— Ура! — дружно завопили близнецы. Чаргос и Сфайрат обменялись понимающими взглядами — мол, чего с них взять, с мелюзги этакой?

— Теперь о нас знают. — Сфайрат обнял жену, едва за детьми закрылась дверь.

— Знает, — поправила его Клара. — Только один человек.

— Что знает один, знают все, как говорили мои соплеменники.

— И?..

— Это неизбежно выйдет наружу.

— А и пусть, — вдруг безмятежно сказала Клара. — Нужно лишь, чтобы над подобной блажью смеялись все без исключения серьёзные и достойные люди.

— Хорошо бы, — буркнул Сфайрат. — Уж больно мне не хочется срываться с места, Клар…

— Не придётся.

— А что с девочкой? Будешь её учить?

Клара кивнула.

— Точно так же, как учили и нас. Как учили тех, кто находил дорогу в Долину Магов.

— Будет толк?

Клара вновь кивнула.

— Ещё какой…

— А что с вампиром? Ты пообещала неупокоенной душе его убить. Подобные клятвы, как ты знаешь, так просто не даются. Теперь нам придётся доставать его хоть из-под земли…

— Если из-под земли, то постараемся заручиться помощью доброго господина Свамме, — засмеялась Клара.

— Хорошо бы, — ухмыльнулся и Сфайрат. — Потому как где искать этого негодяя — ума не приложу.

— Веллея велика, а Кимма — ещё больше, — вздохнула чародейка.

— Однако он непременно оставит след, — брови Сфайрата сдвинулись. — Ты знаешь какой.

— Какой бы ни оказался, — теперь нахмурилась и волшебница.

Дракон глухо рыкнул, резким движением расстелил карту их королевства, Веллеи.

— Найти Охотящегося — это полдела, Клара. А про мимников ты забыла? Про ловушку; куда вы с Чаргосом угодили?

— Не забыла, — вздохнула Клара. — С ней тоже разбираться придётся. И с мимниками…

— Кто-то их кормил все эти годы, собирал и охранял, — проговорил Сфайрат. — Кто-то научил их спрятаться во время твоего первого рейда и объяснил, что охотиться возле Поколя нельзя. Нипод каким видом. Кто-то настроил ловушку, а вот на кого — неведомо. Может, на нас. Может, нет.

— Может, она и вовсе древняя, — подхватила Клара. — Древние Маги тут тоже успели повоевать.

Дракон помолчал, качая головой.

— Едва ли это дело рук местных магов… Но про это ладно. Ещё ведь решить надо — девочка Ирма, что с ней?

— А что с ней? — удивилась Клара. — Решили ведь уже. Возьму в ученицы. Она способная, Сфай.

— Что способная — это я сам вижу. Способная, даже очень. Тебя это не смущает? Что она такого волка сотворила?

— Ирма сотворила, да, — кивнула Клара. — А насчёт смущать… Ну, не веришь же ты, что она…

— После Пика Судеб и милейшей девушки по имени Атлика, оказавшейся совсем не той, за кого её принимали, я уже во всё готов поверить.

— Поверим и проверим, — пообещала чародейка. — Она тут будет. Под присмотром.

— У тебя ещё и тот кристалл от господина Гойлза тоже «под присмотром», — хмуро напомнил дракон.

— Намекаешь, мол, не слишком ли много подобных артефактов на один дом?

Сфайрат улыбнулся.

— Вот тебе и нашли тихое местечко, — покачал он головой.

— Мы-то нашли. А вот судьбу всё равно не обмануть. — Клара думала пошутить, однако дракон вдруг рассердился всерьёз.

— Нет никакой судьбы, Клар. Это я понял, когда ты вытащила меня из Эвиала. Нет и не было никогда. Глупцы придумывают, стараясь за собственные неудачи оправдаться, а ты вдруг повторять стала!

— Нет никакой судьбы неодолимой, милый. — Клара встала, обняла мужа. — Я про то говорила, что не можем мы спокойно жить. Сила под гнётом гниёт да преет, словно зерно под спудом. Сила выхода ищет. Знаешь, у нас в Гильдии точно так же выходило — вернёшься из похода, после удачи, в карманах золото звенит, добыча плечи оттягивает, казалось бы, живи да радуйся! А вместо этого — месяца не пройдёт — тянет в дорогу. Не за славой, не за богатством — за справедливостью, как мы её понимали.

— Паладины добра и света, — улыбнулся Сфайрат. — И часто приходилось злобных драконов убивать, похищенных принцесс освобождая?

Врать было нельзя.

— Иногда приходилось, — созналась Клара. — Нечасто, но… Утешаю себя лишь тем, что попадались одни лишь драконейты.

— Драконы бы на тебя не обиделись. Слабый дракон — не дракон.

— А слабый маг — не маг, — в тон ему подхватила Клара. — Тебе ведь тоже приходилось… неразумных чародеев, что лезли к твоему Кристаллу?..

Сфайрат кивнул.

— Я за это на тебя не сержусь.

— А как же гильдийское содружество? Мол, маг за мага всегда горой встанет? — поддразнил её дракон.

— Смотря за какого мага, — отшутилась Клара. — Иного я бы ещё и сама помогла поджарить, поленца б подбрасывала да вертел поворачивала.

— Что ж, тогда первое? — перешёл к делу дракон. — Охотящийся? Тайна ловушки и мимники? Ирмины способности?

— Охотящийся, — без колебаний сказала Клара. — Скольких он ещё убить успеет? А ловушка с мимниками никуда от нас не денется. Ирму учить прямо на ходу буду. Не самое лучшее, но что поделаешь. А вампира я из-под земли достать должна. И немедленно.

— Ты должна? — поднял бровь Сфайрат.

— Ох. Прости.

— Старые привычки боевого мага? Я, я, я и ещё раз я? Никто, кроме меня?

— Ну да, — она потупилась.

— Вы с Чаргосом, едва за околицу выйдя, угодили в капкан, — сухо сказал дракон.

— Спасибо, это я и так помню, — слегка обиделась чародейка.

— Клара, я не в укор, — вздохнул Сфайрат. — Но ты не забывай, ты пятнадцать лет с лишком не геройствовала, не странствовала. Да и в боевых заклятиях не упражнялась. Вдвоём нам идти надо, а не тебе в одиночку.

— Вдвоём, это ты хорошо придумал. А детей куда? Зоську крошечную?

— Они драконы, не забывай этого. — Где-то глубоко-глубоко пряталась знаменитая гордость крылатого племени.

— Уж не хочешь ли ты сказать… — Клара воззрилась на мужа, уже зная его ответ.

— Хочу и скажу, — отрезал тот. — Отправимся все вместе — или никто.

— Зося… — упавшим голосом пролепетала Клара.

— Дракон и дочь дракона! — рыкнул Сфайрат. Над головой его появилось и тотчас рассеялось облачко лёгкого дыма. — Когда мы все вместе — с нами ничего не случится. Коли разделимся — жди беды. Не летай я над лесом — кто знает, какой за вами явился б поимщик? Не окажись Ирма с нашими сорванцами — кто знает, что стало бы с ними и со всем Поколем? Нет, Клара. Вместе, только вместе. Драконы Эвиала всегда были сильны «кольцом». Помнишь такое?

Клара помнила.

— Вот и нам сейчас недурно бы об этом не забывать. Один дракон — треть дракона, три дракона — настоящий дракон, девять драконов — непобедимы!

— Как скажешь, любимый, — Клара улыбнулась.

Жена дракона и мать драконов — привыкай, подруга.

— Э-э, погоди, что ты там сказал насчёт «девяти драконов»? В смысле, ещё четверых родить осталось?

— А ты разве против? — в тон ей откликнулся Сфайрат, и они оба расхохотались.

* * *

Наутро тихий и сонный Поколь стало не узнать — едва только люди узнали о случившемся ночью. Патер Фруммино произнёс, наверное, свою лучшую проповедь — о спокойствии и твёрдости сердечной; нашлись смельчаки, что вместе с ним и патером Франклем отправились закапывать ямы, ставить на места могильные камни и чинить ворота. Многие — особенно из тех, кто побогаче и кто мог себе это позволить, — паковали скарб, намереваясь переждать «лихие времена» где-нибудь подальше.

Но большинство, конечно же, никуда сбежать не могло.

В поднявшейся неразберихе никто и не заметил, как господин и госпожа Хюммель-Стайн вместе с детьми и трактирной служанкой Ирмой, которую в Поколе знали только по имени, выскользнули из городка.

Все с тяжёлыми, даже на вид, заплечными мешками, не исключая и малышки Зоей.

Ирме досталось самое лёгкое. Поклажу Аэсоннэ и Эртана она не смогла даже сдвинуть с места.

— Драконья сила, — не без гордости объявила Айка и тотчас получила выговор от госпожи Клары:

— Этим не хвастаются, дочь.

— Мама, прости. Ирма, прости тоже, — потупилась девочка.

— Мам, зато Ирма может волка-губителя сделать! — немедля влез Эртан.

— Может. Однако не хвастается, — оборвала сына Клара.

— Ты не обиделась? — Айка заглянула Ирме в глаза. Та помотала головой:

— Ни чуточки. Ты дракон. Ох, до сих пор поверить не могу. Айка — дракон! С крыльями! Летать может, огнём пыхать!..

— Зато ты, Эрри правильно сказал, волчару можешь сотворить. И он всех на куски порвёт!

Невольно Ирма погладила сидевшего за пазухой волчка.

— Так это ж не моя заслуга…

— То, что я — дракон, — не моя тоже, — затрясла жемчужными косами Аэсоннэ. — Такой я уродилась. Никто не выбирает.

— Верно, — кивнул прислушивавшийся господин Аветус. — Не важно, кем родился, важно — кем стал.

Это Ирма уже слыхала множество раз, пока служила у Свамме-гнома. Дядька Свамме был незлой, Ирму не обижал, но очень, очень любил поговорить. И как раз про то, мол, что надо стараться, что «кто трудится — тому всё и даётся, а кто на боку лежит да лоботрясничает…». Оно-то, конечно, так, да только трудилась Ирма поболее говорливого гнома, а получала грошики.

Господин Аветус, наверное, понял — не иначе как драконьим чутьём.

— Прости, девочка. Не хотел тебя задеть, Ирма. Жизнь по тебе прошлась, ну да ничего. Ты ей сдачи дать сумеешь. Драконом ты не рождена, но и кроме этого есть пути-дороги для тех, кто не согласен довольствоваться тем, что есть. Знаю много тех, кто злодейством старается себе место отвоевать, или богатство неправедное добыть, или…

— Так ведь, господин Аветус, несправедливо это, — вдруг вырвалось у Ирмы. — Вот патер Франкль. Добрый он и хороший, и грамоту ведает, и книгознатец, и историй всяких видимо-невидимо расскажет — а в бедности. Дядька Свамме его не гонит, так за то патер ему и дров нарубит, и угля натаскает, и воды в котлах накипятит, пока он сам прохлаждается, в теньке с трубочкой посиживает. Разве ж это дело?!

Господин Аветус и госпожа Клара переглянулись. Ой, ой, ну что же она наделала?! Не любят богатые правды, даже самые добрые из них. И завсегда другого богатея защищают. Она, Ирма, достаточно в трактире вертелась, многого наслушалась, многое поняла; а что не поняла, то патер Франкль как раз и разъяснил.

— Правильно судишь, Ирма. — Госпожа Клара оказалась рядом, по волосам погладила. — Богатство — оно такое… Душу и сердце иные вынут, чтобы только сундуки набить. И людей тиранят, мучают, даже убивают за лишний медяк. Вот ты, когда вырастешь и сама из нужды выбьешься, — станешь так поступать, как Свамме-гном с патером Франклем?

Ирма отчаянно затрясла головой.

— То-то. Очень многие, девочка, бедными начинали, в карманах ветер свистел, нужду терпели, голод и холод; а потом, как золото в мошне зазвенело, так и забыли всё, как самим солоно приходилось, да и давай куражиться, над другими власть показывая!.. Я тебя в ученицы взяла, считай, это твой первый урок — не забывай, откуда вышла. Помни это и тем гордись. Свамме — он ведь ещё из лучших…

— Будет тебе, Клара, — господин Аветус улыбнулся Ирме. — Про всеобщее равенство давай после поговорим. Для начала надо Охотящегося найти.

* * *

«Может, не стоило всё-таки волочь девочку с собой?» — сомневалась Клара, глядя на пыхтящую, покрытую потом Ирму, что упорно не сдавалась, таща свой груз наравне с остальными.

Они покинули городок, направляясь по большой дороге к Синехатовке, где Ирма столкнулась с вампиром. Со стороны они, конечно, выглядели странно: мужчина и женщина в добротной и дорогой одежде, оба вооружены до зубов, и с ними пятеро детей, включая младшую девочку, которой не так давно стукнуло самое большее четыре года. Ни вьючных лошадей, ни слуг, только мешки за плечами.

— Ночь настанет, и мы полетим, — утешала уставшую подругу Аэсоннэ. — Я тебя сама понесу. Если папа иного не велит. Не бойся, не упадёшь.

— Ой, ой, — всё равно пугалась Ирма.

— Да брось ты! Мертвяков не испугалась, а полететь трусишь!

— Мертвяков я тоже испугалась…

— Не ври! Если б испугалась, нипочём бы волка на них не напустила!

— Да не напускала я никого… — смущённо отпиралась Ирма.

— Будет тебе! — наседала Айка. — Не отнекивайся, не умаляйся! Ты молодец, без тебя, ох, это ж просто ужас что бы было б!

— Вот именно! — подхватывал Эртан. — Без тебя б не удержались, Ир.

Ирма то краснела, то бледнела, глядя на радостно улыбающихся друзей. Всё-то им нипочём, в восторге от приключения, словно и не было никогда того погоста, и ворот, рушащихся под мертвячьим натиском…

Да, они точно драконы. Даже маленькая Зоська, с которой Ирма частенько играла. Топает, держась за руку госпожи Клары, — и хоть бы раз захныкала!

Сильна госпожа Клара — со всеми детьми в поход против Охотящегося!

Господин Аветус словно услыхал её мысли, обернулся, подмигнул:

— Дракон — всегда дракон, Ирма. Даже если ему или ей совсем немного лет.

Зоська немедленно задрала нос.

Торная дорога, солнце в зените. Лето входит в полную силу.

До самого вечера не случилось ничего примечательного. Шли пешком, в молчании, не обращая внимания на удивлённые взгляды других путников. Не остановились, когда спустился вечер, оставшись одни на опустевшем тракте.

И лишь когда луны взобрались высоко по небесной тропе, наступило время главного.

— Смотри, Ирма, — госпожа Клара подошла, обняла за плечи. — В этом мире такого ещё никто не видывал.

Господин Аветус, Чаргос, Айка, Эрри и малышка Зося встали в ряд, необычайно серьёзны, даже кроха Зоська.

Господин Аветус кивнул — и все пятеро окутались слабой голубоватой дымкой. Ирма не успела и моргнуть, как на их месте появилось пять драконов.

Двое уже знакомых — цвета тёмного перекалённого кирпича Эртан и жемчужная Аэсоннэ; каштановый Чаргос, светло-соломенная, точно солнце, Зося — самая мелкая из всех; и огромный, исполинский чёрный дракон — сам господин Аветус. При одном на него взгляде Ирме захотелось упасть без чувств, что порой проделывали высокородные принцессы в рассказах патера Франкля.

Клара и Ирма остались стоять, глядя на расправляющих крылья чудовищ. Серко тоже дрожал, прижавшись к боку девочки; страшная сила крылатых созданий действовала даже на него.

Драконы были прекрасны, да; но и страшны, действительно страшны. Чужды. Ирма во все глаза глядела на жемчужную Аэсоннэ — неужели это и есть её былая подружка?

— Жутковато, правда? — услыхала она шёпот госпожи Клары. — Да, это драконы, дорогая моя. Полюбишь дракона — поймёшь дракона, а иначе никак.

Тем временем господин Аветус и все остальные расправляли крылья, встряхивались, словно готовясь рвануть прямо в зенит.

— Они улетят, — странным голосом проговорила госпожа Клара, так что у Ирмы враз засосало под ложечкой, — они улетят, а мы останемся их ждать. Так, как и всегда.

— А… а куда они полетят, госпожа Клара? — робко спросила девочка.

— Искать твоего обидчика.

— И даже Зоська? Ой, я думала… я хотела сказать, она же несмышлёныш ещё совсем…

— И даже Зося, — вздохнула чародейка. — Между нами, простыми людьми, драконы могут быть порой… очень упрямы.

Ирма не удержалась, хихикнула. Страх мало-помалу уходил.

— С Зосей полетит Чаргос. Он присмотрит.

Чёрный дракон коротко и грозно взревел, в пасти меж огромных зубов мелькнули огненные проблески. Чешуйчатые крылья развернулись, упираясь в воздух, и вся пятёрка дружно оторвалась от земли, короткими росчерками молний устремившись прямо вверх, к тёмному небосводу.

— Не устала? — госпожа Клара вдруг искоса взглянула на Ирму. — Видела я, как ты пыхтела…

— Нет, совсем нет! — почти не соврала Ирма. И в самом деле, пока мешок тащила — уморилась, а теперь — откуда только силы пришли? Наверное, потому, что в трактире спину гнула и больше, и работа была тяжелее, и вообще всё беспросветнее. А тут, когда появилась надежда, да ещё какая надежда! — Не устала совсем, госпожа Клара! Что нужно сделать? Лагерь…

— Ничего, дорогая моя, — засмеялась волшебница. — Может, ты готова начать учиться?

— Да! — взвизгнула в восторге Ирма, ни на миг не поколебавшись. — А… а у меня получится? — вдруг засомневалась она.

— У чародеев, — госпожа Клара опустилась перед ней на одно колено, крепко взяла за плечи, заглянула в глаза, — нет такого слово «не получится». Магия — это не камни, Ирма. Вот взгляни на тот валун. Видишь его?

— Да-а…

— Его не поднимет ни один силач мира. Сколько бы он ни готовился, сколько б ни упражнялся. Сколько б ему ни повторяли, что надо просто «поверить в себя» и «не замечать препятствий».

— А магия поднимет, да?

— Слушай и не перебивай. Силач, вооружённый лишь мощью собственных рук, никогда не сдвинет этот камень. Но обычный пахарь с рычагом справится легко. Понимаешь меня?

— Магия — она как рычаг, да? Дядька Свамме рассказывал, мол, у гномов всяких штуковин хватает, однако и они не всё могут.

— Верно. — Клара потрепала Ирму по затылку. — Возьми камень побольше, возьми скалу — и уже не справится никакой рычаг. А магия — она да. Рычаг нельзя сделать слишком большим — никто не сдвинет. Магию же — можно.

— Маги могут всё? — щёки у Ирмы раскраснелись, глаза горели.

— Теоретически — всё.

— Те… то… торети… это как, госпожа Клара?

— Это значит — может быть. Но пока ещё никто из чародеев такого не достигал.

— А вы? Вы, госпожа Клара?

Волшебница засмеялась.

— Ты видела моих детей. Они для меня поважнее любого могущества.

Ирма отчаянно замотала головой. Неправильно, как есть неправильно! Потому что…

— Потому что всемогущий маг сумел бы избавить мир от зла и несправедливости? — подхватила госпожа Клара.

Девочка кивнула.

— Так не получится, дорогая моя, — грустно сказала чародейка. — Потому что такому магу только и пришлось бы, что следить, как бы кто чего не натворил. Знаешь, как пастух со стадом? Хотела бы ты стать овечкой, Ирма? Чтобы тебе все указывали, до последней мелочи?

Ирма задумалась.

— Я должна сказать «нет», правда, госпожа Клара? Что я не овечка, потому что овец стригут, а потом режут? И у них отнимают ягнят, потому что они самые сочные и вкусные? Я должна была сказать «нет», ведь верно?

Чародейка, уже было раскрывшая рот и готовая заговорить, осеклась.

— Откуда ты это взяла? — голос у неё упал до шёпота. — Про что «надо» отвечать?

— Патер Франкль рассказывал, — потупилась Ирма. — Там часто вот так выходило. «Люди за себя отвечать не хотят», — патер говорил. Вот в историях, он толковал, всегда так и сочинялось, кто за себя не думает, в беду попадает. А только по мне, госпожа Клара, так не все за себя думать могут, и постоять за себя далеко не все постоят. Им защитник нужен. И почему бы не тот же всемогущий маг? Вот как Спаситель наш хотя бы. — Ирма свела ладошки вместе, целомудренно подняла глаза к тёмному небу. — Он нам помогает, защищает — даже на том погосте, Айка с Эрри говорили, там защита была, патером Фруммино поставленная, Спасителя словом и делом.

— Н-да, — со странным выражением протянула чародейка. — Хорошо рассуждаешь, девочка. Это патер Франкль тебя такому научил?

— Не, в трактире вообще-то, — бесхитростно ответила Ирма. — Дядька Свамме, он ещё и не такому научит.

— Дядька Свамме, он научит, — пробормотала госпожа Клара. — Что ж, оставим пока эти разговоры, Ирма. Но самое главное ты должна запомнить сразу и сейчас. Сила — великий дар и великая опасность. Это как огонь — согреет тебя и спасёт от гибели в мороз, но может и уничтожить всё вокруг, если ты решишь «поделиться» им со всеми. Понятно?

Да, госпожа Клара может быть и такой. Резкой, строгой, непререкаемой.

— Если ты это не поймёшь — я не смогу тебя учить. Первое правило волшебника — не превысить пределов. Я, — на лице госпожи Клары появилась странная, почти жутковатая ухмылка, кривая и недобрая, — сама поняла это дорогой ценой.

Ирма только и смогла, что кивнуть. Испугалась она сейчас куда больше, чем при встрече с Охотящимся.

— Драконы его найдут, — тихо вздохнула госпожа Клара, касаясь тонкими мозолистыми пальцами Ирминого плеча. — Драконы — извечные враги вампиров, а вовсе не волки-оборотни. Хотя ты об этом едва ли слышала…

Ирма торопливо закивала. Да, не слышала. Про волков-оборотней даже в сказках говорилось скупо и безо всяких подробностей.

— Когда ты испугалась — тогда, возле погоста, и до этого, с Охотящимся, — ты воззвала к магии. К великим рекам, текущим сквозь всё сущее. Все маги и чародеи обращаются к ним. Просто иные умеют это делать сразу, единым усилием мысли и жеста, а другим нужны запутанные церемонии, вычерчивание рун и особых фигур…

Видя Ирмино отчаяние, чародейка смягчилась.

— Но всему своё время. Бери волчка. Вспоминай, что ты тогда сделала. Я тебя прочитаю. Потом мы сможем разобраться.

Ирма честно попыталась. Серко помогал как мог, воинственно скалил зубы и даже рычал; и что-то даже вспоминалось. Страх, давящий и обессиливающий. Вонь выкопавшихся из могил ходячих трупов. Леденящее дыхание плывущих по воздуху, словно облака, призраков. И она сама посреди всего этого ужаса — самая обыкновенная девочка, не отмеченная никакими талантами, трактирная служанка.

— Лучше! Вспоминай! — резкий окрик хлестнул словно кнутом. Госпожа Клара замерла, руки вскинуты перед грудью, словно вцепившись в невидимое вервие.

Ирма зажмурилась, крепко, как только могла. Тёмная фигура Охотящегося… Ломающиеся ворота погоста… Поток мертвяков, вырвавшийся с кладбища, взвившиеся над ним Айка и Эрри… драконье пламя, могущественное, но в тот миг бессильное остановить орду; и она сама, Ирма, с Серко — что она сделала в тот миг, кроме как стояла, разинув рот и хлопая глазами? Или она ими не хлопала? Почему, ну почему ничегошеньки не вспоминается, когда надо?!

— Ничего, — услыхала она, совсем взмокнув, голос госпожи Клары. — Я… поняла. Будем стараться, Ирма.

— У меня… не получилось? — пролепетала та.

— Не получилось, — вздохнула Клара. — Но я услыхала отзвук. Я позвала — и ты ответила. Слабо, очень слабо, но ответила. Будем стараться, — повторила чародейка.

Ирме очень хотелось ей верить.

Глава IX

Хедин и Сигрлинн

Кипящий Котёл. Источник магии. Источник Тьмы, место её перворождения. Так, во всяком случае, учили наше Поколение тогда, в давно минувшие дни его юности. Возникший в самый первый миг Творения, когда посреди Хаоса полыхал ослепительный шар Пламени Неуничтожимого, пожирая его плоть и обращая в… Упорядоченное. Миг этот — величайшая тайна. Никому, ни нашим учителям, ни нам, во времена Замка Всех Древних и Столпа Титанов не удалось и близко подобраться к его тайнам. Никому не удалось найти ответа — как он возник? Кем был создан? Появился сам по себе, часть изначального замысла Творца, растратившего всего Себя в едином огневеющем миге творения?

Меня зовут Познавшим Тьму. Кому, как не мне, положено знать всё о Кипящем Котле?

Чёрный горизонт, серые, желтоватые, алые, багровые сполохи, протянувшиеся, насколько хватает взора. Мир здесь кажется бесконечным, Тьма поглощает границы. Издалека, с преддверья, Кипящий Котёл представал крошечной алой точкой посреди бескрайнего моря тьмы, но стоило ступить за исполинские врата — мрак раздвинулся, разошёлся в стороны, открывая спускающуюся огромной спиралью узкую серую ленту дороги. Заканчивалась она возле кипящей купели, и никаких «корней» подле неё, само собой, не оказалось. Источник словно парил в пространстве, ничем не поддерживаемый, ничего не касающийся.

В темноте захлопали многочисленные крылья, над серой дорогой пронеслась стая каких-то бестий, вроде крупных летучих мышей, оглашая всё вокруг паническим писком.

— Ты помнишь? — Сигрлинн застыла на серых, слабо светящихся ступенях. — Как мы шли здесь… как спускались… А потом всё словно мглой подёрнулось.

— Мы забыли.

— Забыли… — Сигрлинн вскинула руку, прижимая ладонь тыльной стороной ко лбу. — Может, и так, а может… просто… не вспоминали. Было словно незачем. Вот только Ракот… Что он сделал с Котлом, Хедин?

— Ничего особенного. — Познавший Тьму пожал плечами. — Заставил повиноваться себе, вот и всё.

— Как?! — Волшебница даже сжала кулаки. — Как он это сделал? Ты знаешь?

— В каком смысле? — слегка растерялся Хедин.

— Как. Он. Подчинил. Себе. Кипящий Котёл?! Что тут непонятного?

— А! Молодые Боги оставили Тьму без «хозяина». Повелителя оной среди них не нашлось. И Ракот…

— Это я знаю! — нетерпеливо перебила Сигрлинн.

— Ты хочешь знать, как начиналось его восстание? — медленно проговорил Хедин, делая шаг вниз по серой спирали.

— Именно. Ты удивишься, но Совет Поколения занялся Ракотом всерьёз, когда он уже выстроил Тёмную Цитадель.

— Долго… — проронил Познавший Тьму, не глядя на свою спутницу. — Сперва он замыкал на себя потоки, «исходящие из Тьмы», как говорили тогда. «Поворачивал мир вокруг себя», словно ввинчиваясь во мрак. В «первозданный мрак», если я правильно помню его тогдашнего. Всё больше и больше эманаций Кипящего Котла становилось добычей Восставшего, останавливаясь и закольцовываясь. Ракот, а не Кипящий Котёл, становился источником Тьмы для многих и многих существ, обязанных Ей собственным существованием. Они первыми пришли к нему на службу… а потом его добычей стал и сам Котёл.

— Вот тут-то Совет и спохватился.

— Именно. И не только Совет. Но почему ты…

— Почему я вспомнила? Хедин, но ведь сейчас Тьма тоже бесхозна. И, как и в ту пору, у неё нет «повелителя».

— Верно. Как не было всё это время — от падения Ракота до нашей с тобой беседы.

— А как же Чёрный? Тот, из Новых Магов? Ты про него едва упомянул, однако в пересказе он у тебя та-а-акие странные вещи говорил… И он — из следующего Поколения…

— Недопоколения, если быть точным. — Они медленно спускались по серой ленте. Тьма дышала и вздымалась вокруг, то разреженная и тонкая, словно воздух на горных высях, то давящая и плотная, словно океанская толща. Багровая точка Котла не увеличивалась, они словно шагали на месте, хотя ступени оставались позади дюжина за дюжиной.

— Недопоколения, мимопоколения… потерянного поколения, если совсем уж точно. — Сигрлинн неотрывно глядела вниз, на медленно мерцающий багровый огонь. — Но Чёрный ведь сказал, если я правильно тебя поняла, что «его частью был сам Ракот»^[37]? Что это значило, Хедин?

Познавший Тьму пожал плечами.

— Тот самый Чёрный, после того как его сородичей призвали к ответу, по словам Горджелина Равнодушного^[38], обещал «много чего напридумывать»?

Хедин кивнул.

— Тот самый, Си. Он, один из Четырнадцати, один из Новых Магов, решил, что если он сам поможет прерваться их кровавым забавам в Северном Хьёрварде, то его собратьям будет легче оправдаться перед нами с Ракотом.

— Горджелин Равнодушный… Да, ты рассказывал.

— Он тоже оказался говорлив. Проклятие Эльфрана — помнишь?

Сигрлинн кивнула.

— Но всё-таки, что же с Чёрным? Что с ним стало? Куда делся? И, повторяю, что за выдумки с «частью меня…»?

— Ракот, помнится, сильно возмущался, — усмехнулся Познавший Тьму. — Уверял, что всё это ерунда и чепуха, он никак не мог оказаться «чьей-то там частью». Рвался найти Чёрного и лишить оного тех самых «частей», по мнению брата, очень и очень важных…

— Хедин! Честное слово, я сейчас…

— Ладно, Си. Чёрный, если честно и откровенно, от нас улизнул. Как, опять же, честно и откровенно, остальные его братцы с сестричками. Мы с Ракотом, признаюсь, махнули на них рукой — они казались нам не опасными, и хватало куда более срочных дел. Мы тогда едва вернулись, кой-как переустроив всю систему творения новой пустоты, сдерживавшей Неназываемого, а пока нас не было, в Упорядоченном — не только в Хьёрварде — творилось Мимир ведает что. Да и то сказать, с устроенными собратьями Чёрного безобразиями вполне справились без нас. Хватило одной Ялини, да ещё и отнюдь не в божественной ипостаси. И потом они, в общем, не доставляли таких уж больших неприятностей. Мы махнули на них рукой. Пусть идут куда хотят, на все четыре стороны. В Упорядоченном тьма-тьмущая миров, множество божков и чародеев, тем или иным путём достигших известного могущества, — нам за всеми не уследить, да это и не нужно. Закон Равновесия никто не отменял, как и свободу воли.

Развёртывается серая лента под ногами, мрак по сторонам вздымается бесплотными волнами. Двое идут к Кипящему Котлу, идут, взявшись за руки. Может показаться, что они обсуждают дела давно минувших дней, совсем не относящиеся к нынешним треволнениям, — но это совершенно не так. Длинное платье Сигрлинн шелестит по гладкому камню. Чьими руками вытесаны эти ступени, кто построил лестницу, ведущую к «средоточию Тьмы»? Гномы? Неведомый, давно сгинувший в безднах времени народ? Или тут всё так, как и возникло в первый миг Творения, и с той поры тут ничто не изменилось ни на йоту?

— Я не знаю точно, что случилось с Чёрным, Си. Во всяком случае, нам он вызов не бросал.

— Однако Новые Маги мелькали вокруг Эвиала. Я знаю. Как-никак была частью… — Сигрлинн вдруг сухо усмехнулась и резко оборвала себя: — Хватит. А ты, милый мой, бей меня по рукам, если я буду всё время вспоминать Западную Тьму и всё, с ней связанное.

— Бить не стану, даже не проси, — усмехнулся в ответ Хедин. — Новые Маги там и впрямь мелькали. Словно побирушки на чужом пиру. Ракот бы не преминул задать им хорошую трёпку, но зачем? В конце концов, они нам хорошо известны.

— Ты следишь за ними?

— В некоторой степени, — признался Познавший Тьму. — Они трусоваты, крупные пакости едва ли учинят. Вспомнить всю ту историю с Ордой. Дети, злые, испорченные дети, мучающие тех, кто им кажется «всего лишь» котятами или щенками.

— Злые дети имеют склонность вырастать. И тогда они уже мучают отнюдь не котят, хотя и их мучить нельзя, прости за банальность. И Чёрный… куда он всё-таки делся?

— Думаю — забился в какую-нибудь щель поглубже. — Хедин пожал плечами. — У нас хватало неприятностей со, скажем так, магами совсем молодыми; тех же «Безумных Богов» вспомнить. А Чёрный никак себя не проявил. И весьма мудро поступил, добавлю я. Ракот бы ему не спустил, встреться они на узкой дорожке. Но отчего он тебя так волнует, Си? У нас пропал Мимир, пропал бесследно, и это, признаюсь…

— Именно потому, что он пропал, я и вспоминаю Чёрного. Точнее, твои рассказы о нём. Поневоле обрывочные и неполные.

— Ты думаешь, это может быть связано с ним? — насторожился Познавший Тьму.

— Уверена, — неожиданно бросила Сигрлинн, глядя вниз, на упорно не желавшую приближаться багровую каплю Котла.

— Уверена? — Хедин аж остановился, удивлённо воззрившись на спутницу. — Как? Почему, Си, отчего? С какой ста…

— Я слишком долго была пленницей. — Сигрлинн держала Хедина за обе руки, но глаза, сузившиеся и гневные, глядели мимо него, в глубь бездонной пропасти Кипящего Котла. — Западная Тьма… ох, ну никак без неё, проклятой…

— Ты что-то почувствовала? Ощутила? Ещё там, в Мире Источника? — Хедин мигом подобрался, вопросы следовали один за другом, быстрые и жёсткие, он словно готовился к бою — уже в следующий миг, если надо.

— Нет, — потупилась Сигрлинн. — В том-то и дело. Ах, если бы я почувствовала хоть что-то! Я бы прошла до конца цепочки, я бы распутала клубок… Что-то вызрело в Упорядоченном, миропорядок нарушился — иначе Игнациус просто не додумался бы до тех самых заклятий. А те, кто просидел в берлогах и под корягами, не дерзая и носа высунуть, осмелели. И Чёрный… фокусы с Источниками, если только я правильно поняла твои рассказы, вполне в его духе.

— Да почему же, Си? Отчего? — Хедин схватился за голову.

Волшебница медленно и всё с той же странной досадой покачала головой.

— Я сама ненавижу мутные и дурацкие пророчества, являющиеся невесть откуда и невесть от кого. Однако сейчас, боюсь, я занимаюсь именно этим. Словно дурная жрица, обкуренная дурманными дымами. Мы шли сюда от Источника Мимира, и я думала… сопоставляла… твои слова и собственную память… В том числе и из-за смертного предела, хотя до сих пор не уверена, умирала ли я тогда по-настоящему… Но старые сущности, старые враги или хотя бы недруги, когда-то встававшие на твоём пути, смогли зашевелиться. Как ты думаешь, милый мой Хедин, кто мог ощутить сотворённое Игнациусом заклинание? Кто мог его прочесть?

— Читающие, — мрачно сказал Хедин, тоже глядя вниз. — И да, они мне подозрительны. Весьма. Но мы об этом говорили, забыла?

— Нет, конечно. Но я сейчас даже не про Читающих. Что, если другие сущности ощутили ваше отсутствие в Упорядоченном? Ну, или отсутствие вашего действующего, постоянного начала? Потому что спеленать вас так, как спеленал этот чародей, — это ведь не просто заключить кого-то в темницу. Прости, что я снова об этом, но… я пребывала в Эвиале, в Западной Тьме, и ты, даже являясь туда, знал, что меня на самом деле нет?

Хедин медленно кивнул.

— Прости, Си. Это… никогда не отпустит меня. Про…

— Перестань. — Она подшагнула ближе, резко и порывисто обняла. — Мой Хедин сделал то, что мог сделать мой Хедин и никто иной. Я могу быть только твоей — или не быть вообще.

Познавший Тьму потряс головой, словно с усилием отгоняя нахлынувшие воспоминания.

— Я пытаюсь понять. Разобраться. Твоя уверенность насчёт Чёрного, его вовлечённости в исчезновение Мимира и наше с Ракотом пленение, сколь угодно краткое, — они ведь связаны, да? И ты считаешь, что Чёрный — или ему подобные, — почуяв случившееся, могли и осмелеть? Но Мимир ведь исчез не меньше века назад, если судить по его миру… Значит, связи нет, не так ли?

Сигрлинн задумчиво покачала головой, локоны задели щёку Хедина, и Познавший Тьму невольно улыбнулся — касание волнует по-прежнему, словно они всё ещё в Голубом Городе, бурно помирившись после очередной яростной ссоры…

— Конечно, я сейчас это не объясню, — призналась Сигрлинн. — На первый взгляд, вывод недоказуемый. Но я… всё равно не могу так отбросить все эти мысли.

— То есть, по-твоему получается, что Мимира похитили? Неважно кто, неважно когда — но похитили?

Чародейка кивнула.

— Выходит запутанно, я знаю. Но я бы на месте великого Хедина отправила десяток-другой твоих вояк отыскать Чёрного и проведать, как он там поживает. И не желает ли он, собственно говоря, внести посильный вклад в сохранение Упорядоченного, раз уж один раз он за него вступился, пойдя против собственных братьев и сестёр?

— Интересно, — кивнул Хедин. — Пожалуй, так и поступим. Десяток… подмастерьев у нас сыщется. Правда, найти этого Чёрного… я бы подумал, что он может обретаться где-то тут. Самое для него место. А вот моим соваться сюда… это нам с тобой открыта прямая дорога, а им придётся пробиваться с боем.

— А портал? — удивилась Сигрлинн. — Разве нельзя открыть им портал, как ты сделал с Источником Мимира?

Хедин покачал головой.

— Сюда, к Кипящему Котлу? Нет. Ты права, к «сердцу Тьмы» захотят пробиться слишком многие. Источник Мимира таких бед не причинит.

— Понимаю, — кивнула Сигрлинн. — Но дозваться своих отсюда не сможет даже сам Бог Равновесия, не так ли?

— Правильно. Стены и врата Кипящего Котла возводились не просто так.

— Кто всё-таки обитает здесь? — Сигрлинн озиралась по сторонам. Далеко от серой спирали по-прежнему вспыхивали алые и золотистые сполохи. На плечи путников давила всевозрастающая тяжесть, словно они и впрямь погружались на дно океана вечной Тьмы.

— Когда мы только устраивали отпорный барьер, — отозвался Хедин, напряжённо вглядываясь вниз, — когда стояли тут втроём, я, Ракот и Старый Хрофт, — возле Котла ещё обитали старые, старые слуги Восставшего. Уцелевшие ещё со времён его восстания. Они выползали к нему, утратившие силу и разум, пытались пасть к ногам… жуткие чудовища, в одиночку разносившие исполинские крепости Ямерта и компании… А тут скулили, словно несчастные собачонки…

Губы Сигрлинн сжались.

— Они умирали. Вернее сказать, умерли у нас на глазах, потому что Котёл теперь должен был отдавать куда больше на поддержание нашего заплота, творя и творя бесконечно создаваемую и бесконечно же нагую пустоту… а быть может, они просто не могли умереть, не увидев хозяина, их сотворившего…

— Трогательно, — буркнула Сигрлинн, глядя в сторону. — Проклятье, я становлюсь сентиментальна, как… как брошенная белошвейка.

— Они умерли счастливыми, какими только могли стать, — вздохнул Хедин. — Но с тех пор тут никто не жил. Эти… летучие создания… Я их тут раньше не видал. Сперва подумал — какие-то одичавшие бестии из Ракотовых легионов, а теперь понимаю, что нет, не из тех. Поднабрались, видать, со всех окрестностей, кто только смог. Тьма зовёт и манит, и притом не только властолюбивых магов.

— Упорядоченное меняется, — прошептала Сигрлинн, не отпуская руки Хедина. — Поверь, мне это заметнее. Я слишком долго просидела в заточении. Отыщи Чёрного, милый. А заодно — и остальных его братишек с сестрёнками. Мне так спокойнее будет. Хорошо? Обещаешь?

— Обещаю, — со всей мыслимой серьёзностью кивнул Познавший Тьму.

* * *

…Они стояли подле Кипящего Котла. Серая лента дороги, казавшаяся поистине бесконечной, наконец-то обернулась ровным кольцом, окружившим бесформенные клубы серого тумана. Сквозь него пробивался недобрый багровый отблеск, да в полной, удушающей тишине слышалось несмолкаемое бульканье и бурление, словно под мглистым покровом постоянно вздувались и тотчас же лопались огромные пузыри.

Сигрлинн и Хедин остановились в полусотне шагов от мрачного облака, скрывавшего то самое «сердце Тьмы». Собственно говоря, оно не было ни «тёмным», ни даже просто «чёрным», и вокруг царил тусклый сумеречный свет, словно в лунную ночь в каком-нибудь не лишённом подобной роскоши мире.

Вновь пронеслась в отдалении стая «летучих мышей», вновь раздался тонкий, режущий, тоскливый писк, словно обречённые крысы в заливаемом водой подвале вдруг разом осознали неотвратимо настигающую их судьбу.

Хедин проводил их прищуренным взглядом.

— Никогда не видела таких, — ответила на невысказанный вопрос его спутница. — Отчего они тебя волнуют, милый?

— Что они тут жрут, извини за выражение? Мух или бабочек тут не водится.

— Кормятся в Межреальности? Хотя нет, ворота же были закрыты…

— Или не были — или в стенах появились лазейки.

Сигрлинн глубоко вздохнула.

— Третий Источник, — тихонько сказала она, касаясь сжатого кулака Хедина кончиками пальцев. — Урд, Источник Мимира и вот теперь Кипящий Котёл. А с чего всё началось? «Кто я такая, Хедин?», верно?

— Верно. И что, теперь ты можешь ответить?

Она покачала головой.

— Подойдём поближе.

Познавший Тьму нахмурился, но шагнул следом. Пальцы его сжали рукоять меча извечным жестом воина, готовящегося встретить, если придётся, грудью любую опасность.

…С каждым шагом навстречу им, прямо в лица, всё сильнее и сильнее задувал сухой и горячий ветер. Клубы серого тумана переваливались с боку на бок лениво и неторопливо, отпорный ураган, пытавшийся не допустить к Котлу чужаков, на них никак не сказывался.

— Откуда это, Хедин? — Сигрлинн пришлось нагнуться, совсем по-человечески прикрывая глаза согнутой в локте рукой.

Познавший Тьму ничего не ответил. Ответил его меч, сотканный из мириадов крохотных звёздочек, частиц Пламени Неуничтожимого. Огненное лезвие взвилось, и ветер тотчас взвыл, словно в первобытном ужасе, спеша раздаться перед Богом Равновесия.

— Славно, — тихонько проговорила Сигрлинн, без стеснения прячась за спиной своего спутника. — Хвала могучему Хедину! Вот таким бы тебя изваять да в храмы ставить… хоть в том же Северном Хьёрварде.

Познавший Тьму не ответил. Вокруг его подъятого меча взвихрились чёрные лоскутья, словно ветер нёс прямо на них обрывки тёмного покрывала.

— Хедин! — вырвалось вдруг у Сигрлинн за миг до того, как тот глухо зарычал, а его клинок полыхнул яростным пламенем, обращая в ничто извивы тёмной паутины, пытавшиеся обмотаться вокруг звёздного оружия.

Познавшего Тьму и его спутницу оттолкнуло, отбросило на добрую дюжину шагов. Кипящий Котёл яснее ясного показывал, что подпускать их к себе он не желает.

Хедин замер, повернувшись боком к воющему ветру, вскинув меч так, что его лезвие резало и резало набрасываемые ветром чёрные лохмотья; теперь было видно, что в них обращаются отделяющиеся от мглистого облака обрывки серого тумана, стремительно чернеющие, пока длится их краткий полёт.

— Я смогу!

Мгла отразила вдруг вскипевшее многоцветье ярких, танцующих, переливающихся красок. За спиной Познавшего Тьму расправлял крылья дивный феникс, струи пламени стекали с длинных маховых перьев, а развернувшийся хвост казался радугой алых, золотых и оранжевых цветов. Широкие крылья затрепетали, раскрывшись, порыв яростного ветра подхватил феникса-Сигрлинн, пытаясь закружить, изломать и швырнуть в бездну бесформенным комком перьев, но по вместилищу Кипящего Котла лишь раздался её звонкий смех. Пытавшийся помешать им ураган вместо этого лишь помог сказочной птице, крылья её, словно паруса, поймали и укротили неистовый порыв. Феникс тугим сгустком пламени пронёсся над серой мглою, извернулся в воздухе — и камнем рухнул прямо в сердце клубящегося тумана.

…У меня ёкнуло и оборвалось сердце. Холодная, леденящая и разом обжигающая пустота в груди, прервавшийся вдох и готовая сорваться с кончиков пальцев сила, бесформенная, могущая просто расчленить, обратить в ничто любую преграду безо всяких ненужных посредников в виде огня, молний и тому подобного.

Ураган взвыл в последний раз и замер, словно захлебнувшись. Туманное облако вспыхнуло изнутри золотисто-шафранным фейерверком и медленно, словно нехотя, принялось расползаться в стороны.

Сигрлинн застыла у каменной чаши, грубо вытесанной из цельного куска обсидиана. Изгиб бедра, кулак, упёртый в бок, на губах — лихая улыбка.

— А ты уже приготовился разнести тут всё, милый?

— Ты меня напугала. — По спине у меня и впрямь стекал холодный пот.

— Прости, — вздохнула она, отталкиваясь от каменной чаши и делая шаг мне навстречу.

* * *

— Что это было? — проговорил Хедин, стоило обнявшей его чародейке чуть отстраниться. — Этот ветер… раньше нам ничто тут дороги не преграждало. И источник…

— Сам Котёл, ведь верно? — шепнула Сигрлинн.

— Именно, Си. Сам Котёл. Но я не чувствую никаких отпорных заклятий. Любой недостаточно сильный маг, явившись сюда, просто ничего бы не смог сделать. А чтобы «сделать», требуется быть… по меньшей мере Ракотом поры перед его первым Восстанием.

— Ты уверен, что здесь никто не похозяйничал без вашего ведома?

— Уверен, — без тени сомнения кивнул Хедин. — Источник делает своё дело. Пустота творится. И им, и Урдом, и Источником Мимира.

Сигрлинн с сомнением покачала головой.

— Но как Котёл мог обернуться против нас? Как могли появиться эти чары?

— Читаю… — начал было Познавший Тьму и осёкся.

Нет, Читающих тут вмешивать никак нельзя. Хотя… они ведь могли всё прочесть и сами. Нет, откладывать их «на потом» больше нельзя. Они или подтвердят свою верность, или…

Об этом думать не хотелось, но приходилось всё равно. Деваться некуда.

Хедин ступил ближе. Обсидиановая чаша висела посреди пустоты, меж серой платформой и чёрными стенками — пустое пространство.

— Мутна вода в первом и черна цветом… — пробормотала Сигрлинн.

Котёл и впрямь кипел. Вода яростно пенилась, вздувалась тотчас же лопающимися пузырями, обжигающие брызги летели во все стороны.

— Вода. Вода во всех трёх источниках, Хедин. Почему-то я никогда не задумывалась над самыми простыми вещами…

— О чём ты, Си?

— Зачем в источнике магии какая-то вода? Зачем? Почему и для чего? Раньше я это просто принимала. Ну, как солнечный свет или земную тягу. А сейчас… Вода, которая изливается из них, — вроде как символ источаемой ими Силы? А откуда она тогда в них берётся, я имею в виду, хотя бы в Котле? В Котле, висящем посередь бездны?

Они застыли подле источника. Вокруг всё замерло, умер так внезапно налетевший ветер, и в наступившей тишине слышалось лишь глухое бурление Котла.

— Я не могу прочесть, — виновато шепнула волшебница. — Не получается разобрать этозаклятие, с ураганом…

* * *

— …заклятие, с ураганом, — договорила Сигрлинн. Договорила разочарованно, чуть ли не со стыдом. Она уверена, что я вот немедленно ей и отвечу. Что я, Хедин, Познавший Тьму, здесь, у Кипящего Котла, посреди домена, коий мне положено было «познать», уж точно не дам маху. Что ответ уже готов, и он достаточно прост. Ну, скажем, «Дальние». Или что-нибудь ещё. «Козлоногие». Иные «слуги Неназываемого».

Что-то понятное, привычное при всей «ужасности». Что-то, с чем можно справиться, надо лишь подобрать правильные заклятия.

— Нет, Си, — медленно сказал я. Опиравшиеся на край обсидиановой чаши ладони наливались тяжестью. — Его никто не «налагал», это заклятие. Я не Читающий, но… Бог Равновесия тоже кое-что значит, верно?

— Никто не налагал? — вздрогнула она. Встряхнулась, резко откинула со лба мешающие пряди. — Что ты хочешь сказать?

Сотканный из Пламени Неуничтожимого клинок в моей руке медленно плыл над каменной чашей. Лопающиеся пузыри поспешно уступали ему дорогу, словно в испуге. Кипящий Котёл сжался, словно загнанный в угол зверь.

— Тут что-то случилось. Что-то, чему я не нахожу объяснений. Но, похоже, с титулом моим мне пора расстаться. Тьма хранит свои секреты и не торопится делиться со мной.

— Я… не понимаю тебя… — Сигрлинн в отчаянии помотала головой, прижимая кулаки к вискам.

Сполох белого света, изогнутый клинок подле чёрной чаши, чаши, так похожей на ту, которая едва не погубила тебя, Си…

— Если я прав, то никто ничего тут не ставил. — Я вглядывался в мутную, как и положено, воду Котла. — Это возникло само, соткалось безо всякой внешней воли, кроме… кроме воли Котла.

Сигрлинн молчала, водя пальцем по острому краю чёрного обсидиана, словно проверяла — порежется или нет?

— Возникло само, — повторил я. — Поверить трудно, почти не…

— Невозможно. — Сигрлинн резко повернулась ко мне, глаза вдруг наполнились слезами. — Это значило бы, что Тьма обернулась… обернулась против тебя, против Ракота…

— Ага. Обернулась против нас, но легко пропустила тебя. Твоему фениксу ветер даже помог. Как это объяснить? Кипящий Котёл не желал подпустить Бога Равновесия, но легко сдался тебе?

— И больше уже не пытался сопротивляться… — прошептала она.

— Нет, Си. Он не сопротивлялся. Нет никакого «духа источника», иначе не потребовался бы и пропавший Мимир. Нет, это возникло само, отталкивая меня и именно меня. Ты разрушила заклятие, но значит ли это, что оно не возникнет снова?

— Даже если б и возникло, мы же с ним справились? Справились легко? Один мой полёт, и всё?

— Оно возникло само. И тлело, словно огонь в торфяной яме. Ступишь, и всё. Так и здесь. Котлу нет до нас дела, ему вообще ни до чего дела быть не может. Он исполняет назначенное. Но, помнишь, я говорил, что граница с Неназываемым хоть и медленно, но подаётся?

Сигрлинн кивнула.

— Пустоты творится меньше. Или не меньше, но с большими усилиями. Упорядоченное не беспредельно, говорил я тебе. Сколь бы ни казались неисчерпаемыми его запасы, однако и они могут показать дно. Когда-то мы с Ракотом думали, отчего вообще нужна в Упорядоченном Смерть? Оттого, что той самой «магии», первозданной и животворящей силы, не хватит на всех. Каждая душа имеет шанс. Свою долю бытия, свою долю магии. И как она, эта душа, распорядится плотью — уже зависит только от неё. Но… оставим это, Си. Мы хотели обойти все три Источника, дабы помочь тебе отыскать верную дорогу, ответить на вопрос «кто я?»…

— Я знаю, — она порывисто обхватила меня, прижалась. — Я поняла.

— П-поздравляю, — немного растерянно отозвался я. — А можно ли будет узнать…

— Нельзя, — она улыбалась, но за улыбкой прятались горечь и тревога.

— Почему? — вот теперь я растерялся по-настоящему.

— Поименованное застывает. — Она высвободилась, закружилась по серым плитам. Белый подол взлетел и поплыл. — Неназванное свободно. Понимаешь? У Неназываемого не случайно нет имени. Вот и у меня пусть пока не будет… статуса. Буду, — она вдруг рассмеялась, — буду твоей женой. Вот и всё. А всё прочее, заклятия, магия, чародейство, боги с богинями, троны, храмы, жрецы и статуи — подождут. Поверишь?

Я кивнул. Да, я верю тебе, Си. Верю сразу и навсегда.

* * *

Мы покидали цитадель Кипящего Котла. За нашими спинами закрывались исполинские врата, сквозь кои, если надо, протиснется целый мир, неважно, плоский или в виде шара.

Никто и ничто не преградило больше нам путь, только стаи «летучих мышей» с прежним тоскливым и бессмысленным писком носились у нас над головами.

Сигрлинн что-то поняла у тёмного источника, думал я. Поняла, намекнула, но дальше не пошла. И в самом деле, быть может, она не хочет становиться никем «определённым»? Просто Си. Просто феникс, громадная огненная птица, просто…

Просто последний Истинный Маг? Возможно ли такое?

А может, она всего лишь по новой прошла Посвящение? — вдруг мелькнула шальная мысль.

Сигрлинн взглянула прямо в глаза, улыбнулась.

Читала, конечно же. Да я и не закрывался. Давно забыл, как это делать от неё.

— Посвящение… знаешь, мне тоже пришло это в голову. Что ещё остаётся не то Истинному Магу, не то вообще невесть кому… Что ещё остаётся, кроме как попытаться вновь вступить в ту самую реку?

— Это невозможно, — с усилием сказал я. — Си, ты не должна уверовать, потому что разочарование потом… — Это невозможно, Си. Эпоха Истинных Магов закончена. И дело не в разрушенном Замке Всех Древних, не в рухнувшем Столпе Титанов. Им больше нет места в Упорядоченном, как не стало места Молодым Богам.

Бездна закрывается, затягивается сполохами. Упорядоченное, Межреальность принимают нас обратно, подхватывают бесчисленными руками сплётшихся троп, уводят к привычному, знакомому, где три источника есть всего лишь извечные константы, постоянные и неизменные навек части уравнений высшей магии.

Сигрлинн молчит, сосредоточенно глядя назад. Исполинский карниз, протянувшийся сквозь неизмеримые пространства, за ним — знакомая дорога. Дорога домой, где меня ждёт карта, понизу которой чуть колышется, словно вздыхая, серая граница владений Неназываемого.

— Посвящения… — повторила Си. — Да, можно сказать и так. С кем же ещё я могла пройти его, как не с Богом Равновесия, кому самим Упорядоченным вручена верховная власть над источниками магии, кто может повернуть её по собственной воле?

— Моя воля здесь ни при чём, Си.

— Неважно, милый. Ты и только ты, ну и Ракот, братец наш, можете сейчас направлять магию Источников. Пусть даже это им не очень нравится. Так что… можно, наверное, сказать — и впрямь Посвящение.

— Во что, Си? В Истинные Маги? Поколение из тебя одной?

С лица её сбежала улыбка.

— Истинного Мага, мой Хедин, очень трудно убить. Почти невозможно. Так ли ты уверен, что наше с тобой Поколение сгинуло целиком, полностью и безвозвратно?

— Уверен, — сказал я. Хотел, чтобы получилось спокойно и даже холодно; далеко не уверен, что получилось.

— Я, с другой стороны, возвращаюсь уже не в первый раз, — задумчиво продолжала она. — Пережила огненную чашу своей собственной ученицы, пережила… ой, ну не хмурься, милый, не хмурься, пожалуйста! — конец Брандея. Да и потом, когда рушилась клетка Западной Тьмы, это тоже очень мало отличалось от третьей смерти. Рождение… тоже ведь смерть. Когда оборачивалась фениксом, казалось, сейчас дотла сгорю. И сгорела бы, если б не ты… Но сейчас, наверное, это не главное. Я… разберусь в себе и с собой, милый. Нам надо найти Мимира. И понять, что же случилось — или случается? — с Кипящим Котлом. И не сотворится ли чего-то подобного с Урдом. И Неназываемый…

— Да, Неназываемый, — кивнул я. В груди вновь собирался холод. — Сколь бы медленно ни отступала сейчас граница, она отступает. Да, мы сможем спасать миры, к которым подбирается Неназываемый, мы можем отражать его козлоногих то там, то здесь. Но в конце этой дороги…

Она кивнула.

— Я понимаю, милый. Сама мысль о конечности Упорядоченного, о том, что всё вокруг обратится в ничто, будет проглочено Неназываемым…

— Именно, — мрачно сказал я. — Оборотная сторона бессмертия. Этот мир, то же Упорядоченное держит нас с Ракотом — а теперь и с тобой — не просто так.

— Вы с братом — не сторожевые псы, — покачала головой Сигрлинн. — Всё это вместе — нечто большее. Нечто большее, и даже наши враги — тоже необходимая часть.

— Знаю. Знаю, баланс, равновесие, сдерживание…

— Раньше я тоже так думала, — она вздохнула, обхватив себя за плечи, словно от холода. — Пока не очутилась в Западной Тьме. Частью Западной Тьмы. Быть может — даже и главной её частью. Бррр… — Сигрлинн и в самом деле зябко поёжилась. — Ты помнишь, там ведь было всё. И Хаос. И Неназываемый. Их орудия, их слуги, но суть-то оставалась. Их невозможно было победить грубой силой. До поры до времени мне приходилось идти их путём, подчиняться нашим… брандейцам, — она быстро поправилась. — И эта система… эти связки… — Волшебница поморщилась, даже прищёлкнула пальцами, словно пытаясь отыскать единственно верное слово, — они вплавлялись в мир. Мир становился от них зависим. Знаешь, как лоза. Она разрушает старое здание, вокруг которого оплелась, но её собственные плети деревенеют, утолщаются, замирают — и в конце концов уже они начинают поддерживать готовые рухнуть колонны. Понимаешь, Хедин?

Я понимал.

— Когда я поняла это, — продолжала она тихо, со сдавленным отчаянием в голосе, — я сперва едва не… хотелось наложить на себя руки, но в тогдашнем моём положении это б никак не получилось. Зло и смерть, оказывается, порой нужны не для «баланса», порой они становятся опорой…

— Си, — я остановился, взял её руки в свои. — Зло и смерть не становятся опорой. Лоза, тобой помянутая, — не подобна Неназываемому. Не подобна его козлоногим. Лоза вырастет, состарится, её корни отомрут, стебли сгниют, удобряя землю, куда упадут новые семена. А Неназываемый не оставляет за собой ничего, ведомого нам, где разумные или неразумные смогли бы жить и радоваться. Я не вижу, где и как…

Она остановила меня, коснувшись кончиками прохладных пальцев моего лба.

— Ах, Хедин, великий Хедин. Меня просто… не оставляет мысль, что даже Неназываемый, явившийся сюда «по заклятию Ракота», явился не просто так. На досуге я бы потолковала с нашим братом, как он вообще додумался до этих заклятий вызова, как отыскал их?

— Ну, это просто, — я пожал плечами. — Ещё у Древних можно найти трактаты, повествующие об иных континуумах, где нет даже Хаоса, привычного нам. Помню, у меня это в голове не укладывалось — Хаос бесконечен и предсуществующ, а эти «иные континуумы» как бы пронизывали наш, но так, что заметить это мы никак не могли…

— Однако в один прекрасный день заметили, — возразила она. — Да так, что посейчас разобраться не можем.

— Заметили. И потому, быть может, у нас ещё и остаётся шанс…

* * *

Обратная дорога в Обетованное не заняла особенно много времени. Опять же, маленькие преимущества Бога Равновесия. Хотя переноситься мгновенно с места на место не дано никому, разве что Великому Орлангуру в его истинной плоти, когда он не облечён аватарами.

Мы шли, взявшись за руки, подолгу молчали, лишь изредка перебрасываясь мало что значащими для постороннего фразами. Кусочки воспоминаний, юность Поколения, Голубой Город, Джибулистан… Но нам было очень хорошо просто молчать, шагая бок о бок. Ощущение полноты, завершённости, единства. И осознание случившегося. Случившееся подле Кипящего Котла для меня лично прозвучало грозным предупреждением: если это не чья-то злая воля, то Упорядоченное посылает нам внятное предупреждение. Равновесие смещается, и его Богам предстоит попотеть, чтобы Весы вернулись к прежнему положению.

И ещё мне нужен был Ракот.

Интерлюдия I

Сильвия Нагваль глубоко вздохнула и обессиленно привалилась к стволу странного дерева, похожего разом и на ель, и на сосну, привычные её миру. За её спиной угасло сияние Межреальности, странный и причудливый, пугающий свет, источаемый — для неё — неведомо чем, потому что солнца, луны или звёзд там видно не было.

Она вернулась. Не прежней девчонкой, спасённой волшебницей Кларой Хюммель и из милости взятой с собой в Долину; нет, она добралась сама, без заветного фламберга, который она для себя упорно именовала «отцовским», без золотой пайцзы — единственной вещи, над потерей которой она тихонько поплакала.

Она добралась. Спасибо великому магу Комнинусу Стразе, волшебнику этой самой Долины, обратившему в своё время свой благосклонный взгляд на Мельин и его чародеев… Спасибо деду, научившему своенравную и не шибко любящую зубрёжку девчонку, как находить дорогу в сводящей с ума Межреальности.

Но всё уже позади. Наллика, добрая душа, хозяйка Храма Океанов, как говорится, «накормила, напоила, на дорожку наделила». Сильвия больше не чудовище, не полярная сова, она человек. Пусть и лишившаяся всего чародейского арсенала, она обрела нечто куда более важное — опыт.

У левого бедра она носила недлинный и лёгкий меч, за голенищами ладных сапожек пряталась пара кинжалов с плоскими рукоятями и игольчатыми клинками. За плечами — добрый плащ, под ним — свободная кожаная куртка поверх вышитой рубахи; через Межреальность она шла, как говорится, «тёплыми тропами», избегая ледяных областей.

Пришлось подраться, не без этого, но лучше уж так, чем замерзать, дрожать от холода да без конца утирать сопли. Во всяком случае, она, Сильвия, всегда предпочтёт морозам добрую драку.

Долина… Долина Магов. Интересно всё-таки, что случилось с мессиром Архимагом. Последнее, что видела она, Сильвия, — окровавленный Игнациус, вывалившийся в обнимку со своей убийцей из бойницы каземата и рухнувший в бездну опрокинутой пирамиды на Утонувшем Крабе^[39]. Конечно, недооценивать чародея его калибра глупо; но потом он нигде не проявился. Так что кто знает, кто знает…

Впрочем, в любом случае лучше всего явиться прямо к его дому. Если мессир жив — состроить невинные глазки, мол, старалась, старалась, но не получилось.

Не вышло у меня, неумелой. Вот если б у вас, высокочтимый, ещё подучиться бы мне удалось…

Потому что Игнациус был действительно очень, очень сильным магом. Наверное, сильнейшим из всех, кто попадался Сильвии на её пути. Как она там подумывала? «Я согласна на ежедневную порку или на постель; или на порку в постели; или вообще на всё, что вам нравится». И что ж, неужто он так там и сгинул? Обидно бы вышло. Впрочем, если вспомнить, о чём она думала там, на Утонувшем Крабе, в облике полярной совы с чёрным фламбергом в когтях…

Заныло в кончиках пальцев, боль поднималась по фалангам, заползала вверх, обвиваясь вкруг запястий, устремлялась к локтям и ещё, ещё выше.

Боль отсечённой конечности, боль утраченной части, кости, с мясом и кровью выдранной из живого тела.

Фламберга больше нет. Её фламберга, отцовского меча. И не потому, что он дарил ей, Сильвии, поистине сказочное могущество. Нет. Он становился её смыслом, частью её высшего предназначения — и она его выполнила. Спаситель отступил в том числе и от него, от растраченного чёрного меча.

…Когда она осталась без своего меча в первый раз, это не шло ни в какое сравнение с тем, что чувствовалось сейчас. Оно и понятно — тогда Сильвия была уверена, что сумеет вернуть зачарованное оружие. Теперь же сказочный меч погиб, погиб окончательно, а с ним (и Смертным Ливнем) погибло и предназначение последней из Красного Арка.

…Всякий раз, когда эта боль накатывала посреди тропы в Межреальности, Сильвия старалась бороться. Думала о том, как вернётся в Мельин, как возродит славу Арка; башня рухнула, перекрытия обвалились, но что-то из архивов могло уцелеть. Оставались и другие потайные норы и отнорки, мелкие арсеналы, где, конечно, не сыщешь ничего серьёзного, но всё-таки хорошо начинать не с пустыми руками… Она повторяла это про себя бесчисленное число раз, пока слова не теряли смысл и не начинали разъедать череп изнутри, не хуже утраченного Ливня.

Бессмысленно, горько думала она сейчас, застыв на самом пороге вожделенной Долины. Ты отныне — просто пустые ножны, ножны, оставшиеся без клинка. Дед пытался объяснить тебе это… но ты не слушала, несмотря на его розги. Так и не поняла, дурёха. И вот стоишь, не зная, зачем, по сути, ты тащилась в этакую даль. Наверное, просто для того, чтобы не думать. Чтобы была хоть какая-то цель. А иначе — пустота, пустота ещё хуже той, что выжирала тебя изнутри, когда ты шла к мёртвым останкам Хозяина Ливня, чтобы забрать золотую пайцзу, пайцзу, ставшую последним и решающим доказательством — кто она, Сильвия Нагваль, есть на самом деле.

Но теперь не осталось ничего. Сгинуло всё, скреплявшее её с прошлым, хоть как-то о нём напоминавшее. Новое всё — одежда, оружие; прежним остался только седой клок волос надо лбом.

Сильвия Нагваль долго оставалась неподвижна, глядя на медленно поднимающееся из-за гор маленькое персональное солнце Долины Магов. Наступало мягкое, влажное, тёплое утро — к Долине, как говорила Клара Хюммель, всегда подходишь именно на рассвете; господа чародеи всем временам годам предпочитали вечное лето, нежаркое и с приятными дождичками.

— Хорошо устроились… — прошипела Сильвия сквозь зубы.

Старая, почти привычная злость нахлынула вновь, заставляя кулаки сжиматься, а ногти с чёрными ободками грязи под ними, неровные и обгрызенные, — вонзаться в ладони. В эти мгновения Сильвия почти узнавала себя. Почти — потому что эта злость не шла ни в какое сравнение с пережитым на Утонувшем Крабе. Тот огонь, то пламя, та ярость словно выжгли её дочиста, оставив одну оболочку.

Когда она уходила из Храма Океанов, ей казалось, что дорога и новая цель помогут забыть. Помогут стать другой, начать что-то на голом пепелище; и сперва странствие через Межреальность казалось чуть ли не наслаждением. Казалось — ровно до тех пор, пока проснувшаяся память не заставила вспоминать то, о чём следовало бы начисто забыть.

Она в Долине. Быть может, Архимаг Игнациус Коппер выжил, быть может, уже зализал полученные раны. Что ж, тогда она пойдёт к нему в ученицы. Чтобы было кого ненавидеть по новой. А быть может, он так и сгинул в том жутком сражении, может, так и не сумел выбраться из чёрной бездны, куда его, окровавленного, увлекала его противница.

Неважно. Она сделает, что должна. Если надо — заберётся к нему в кровать. Преодолевая отвращение, но заберётся. Или не к нему. Или к ней. Она обязательно найдёт, что сделать, чтобы хоть как-то, но заполнить эту разрастающуюся пустоту внутри, пустоту ножен, утративших клинок.

Сильвия вздохнула последний раз и, не скрываясь, пошла напрямик, пока не услыхала громкое и напыщенное: «Стой! Именем Долины!..»

Интерлюдия II

Империя там, где её Император.

Или по крайней мере там, где его наследник.

Сеамни Оэктаканн, Дану, бывшая Видящая своего народа, бывшая хозяйка Иммельсторна, Деревянного Меча, вдова последнего Императора Мельина, склонилась над колыбелью.

Малыш спал. Спал, как будет спать любой малыш, лишь три месяца тому назад появившийся на свет. Глазки закрыты, быстро — на манер Дану — растущие шелковистые волосы спускаются уже почти до плеч.

Сеамни улыбнулась. Улыбка получилась, как и почти всегда последнее время, сквозь слёзы.

Гвина нет. Вернее, он есть, с ним можно говорить — во снах, ярких, живых, запоминающихся с первого до последнего слова, — но ему уже никогда не обнять её, никогда не встать рядом. Никогда не обнять своего сына, рождённого уже после его страшного исхода в башне Всебесцветного Нерга.

Слезинка срывается, падает вниз, прямо на носик спящего ребёнка; Сеамни ловко подставляет ладонь, ловит следующую некстати скатившуюся капельку. Пусть спит. Пусть его ничто не потревожит. До поры до времени…

— Повелительница?

В Мельине царит глухая ночь, но Сежес, бывшая глава бывшего Голубого ордена Лив, похоже, не спит никогда. И упрямо зовёт её, Сеамни Оэктаканн, «повелительницей», словно она, бывшая рабыня Дану, и впрямь полноправная императрица.

Дверь спального покоя приотворяется. Сежес взлохмачена, поверх ночной сорочки наброшен длинный халат.

— Всё хорошо, Сежес. Я просто… стояла, смотрела…

— И плакали, повелительница.

Сеамни только вздохнула.

— Здесь никто не поможет. Ни ты, ни бедняга Клавдий.

— Я сама плачу, стоит только вспомнить, — вдруг всхлипнула железная чародейка. — Реву. Как девчонка. И никак не могу остановиться. Потому, что он… что он… — Она сморщилась, отвернулась, закрывая лицо ладонями. — Простите, повелительница…

— Сколько уж я просила не называть меня так, Сежес… Я ещё могу понять, когда ты объясняешь мне, что, мол, так надо на людях, но когда мы вдвоём?..

— Я не имею права сбиться, повелительница. Я всегда должна звать вас так. Даже если мы можем плакать вдвоём, обнявшись, по одному и тому же человеку.

— Но… баронского мятежа больше нет. Последние главари сдались Клавдию. Серая Лига прислала депутацию и изъявила покорность. Сдавшиеся маги Радуги признали ошибки. Указы, ограничивающие творение магии простым народом, отменены. Легионы очищают берег от пиратов. Империя выстояла, Сежес. Если, конечно, первый консул говорит нам всю правду, а не приукрашивает её, не желая огорчать.

— Он не приукрашивает, — вздохнула Сежес, утирая глаза.

— Прошу тебя, садись, — спохватилась Сеамни.

— Только после вас, повелительница, — в который уже раз повторила Сежес, глядя на Дану с лёгким укором. — Никто не имеет права сидеть, если вы стоите. Запомните это, повелительница. Пожалуйста. Если… если вам действительно дорого содеянное вашим супругом и моим Императором.

Сеамни обречённо возвела глаза к узорчатому потолку и села возле колыбельки. Сежес, как и положено верной престолу чародейке, опустилась на пятки, так, чтобы глаза её ни в коем случае не оказались бы выше глаз Дану.

— Так что всё-таки с этими слухами о новых, невесть откуда взявшихся землях? О новых звёздах, явившихся после того, как закрылся Разлом?

— Слухи правдивы, повелительница. Там, на юге, и впрямь открылись новые берега, где раньше лежало лишь море. Первый консул отправил туда небольшую экспедицию, но боюсь, как бы её не перехватили пираты, обозлённые нашими успехами на суше и падением всех своих укрывищ.

— Но откуда всё это взялось? И вообще, как закрылся Разлом? Им… мой супруг, являясь мне во сне, говорил, но…

— Ваш супруг и наш Император, — Сежес молитвенно сложила руки перед грудью, голос задрожал, — великий Император, избегший когтей безвозвратной смерти, открыл вам, повелительница, истинную правду. Его слова более точны, чем все наши чары и экспедиции. Наш мир… изменился. Изменился необратимо, и я чувствую это в каждом моём чародействе.

— Но солнце светит по-прежнему, — возразила Сеамни, осторожно касаясь кончиками пальцев шелковистой щёчки сына. — Тяга земная тоже осталась, какой была.

Сежес кивнула.

— Именно так, повелительница. В движение пришла великая, непредставимая магия, и чары, сокрушившие Нерг, поистине бледнеют пред нею.

— Великая… непредставимая… — Сеамни глядела на спящего младенца, не в силах отвести руку от его тёплой щеки. — Вот оно, самое великое и непредставимое. Спит и пускает пузыри.

Сежес неловко улыбнулась, поправила волосы.

— Он… очень красивый, повелительница.

— А ты себе такого хотела бы? — безмятежно спросила Дану.

— Я? Я?.. Повелительница, но я… куда же мне… У меня дочь уж взрослая, мне пора о внуках думать.

— Баламут тебя любит, Сежес. Поверь мне. Я вижу. Я знаю. Не знаю, могут ли у вас быть дети, но он тебя любит.

Волшебница слабо пискнула, пряча лицо в ладонях и отчаянно мотая головой. Щёки её мгновенно залило краской.

— Л-любит… — выдавила она наконец. — Да, любит.

— А ты не можешь ответить. Потому что ты — великая Сежес, знаменитая волшебница Голубого Лива, ты не можешь уронить себя, связавшись с Подгорным Племенем…

Уши чародейки покраснели так, что, кажется, сейчас вспыхнут.

— Прошу вас… повелительница…

— Хорошо, — кротко отвечает Сеамни. — Я больше не буду, Сежес, честное слово. Просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я знаю. — Собеседница Дану наконец набирается смелости взглянуть ей в глаза. Подумать только, Сежес, великая и страшная Сежес, пошедшая против своих, против Радуги, вставшая на сторону Императора, сражавшаяся с ним бок о бок, — сейчас страшится взглянуть в лицо бывшей рабыне, бывшей наложнице хозяина Мельинской Империи… — Я знаю, повелительница. И никогда не оставлю вас.

— Тогда расскажи мне ещё что-нибудь, Сежес. Я никуда не выбираюсь, кроме дворцового сада.

— Повелительница, но город ещё восстанавливают. Гномы делают всё, что в их силах, однако работы столь много, что… А я уверена, что далеко не все бароны смирились с концом своей Конгрегации, как и далеко не все бывшие адепты Радуги признали новый порядок.

— Ты меня щадишь, — безмятежно сказала Сеамни, покачивая колыбель, хотя малыш спал и так. — Не хочешь говорить, что именно и где идёт не так. Где голодают, где болезни. Где разбойники, а где вылезшие невесть откуда чудовища. Они, конечно, не идут ни в какое сравнение с козлоногими, однако и магов у нас теперь куда меньше. Поля зарастают, приходится распускать по домам молодых солдат из вчерашних землепашцев, не забывших ещё свой труд. Верно, Сежес?

Та опустила голову.

— Повелительница права. Но откуда…

— Мой супруг. — Сеамни склонила голову набок, любуясь спящим сыном.

— Да, повелительница. Конечно. Разумеется. Ра…

Дверь за их спинами ещё только начинала падать, бесшумно рассечённые петли едва разошлись, светясь красноватыми швами, где магия перерезала закалённое железо, а Сежес и Сеамни уже вскочили. Чародейка выбросила вперёд левую руку, пальцы согнуты, словно когти, и меж них дрожит стремительно разрастающаяся капля голубого пламени.

Ввалившееся через порог облако ослепительно-белого, сияющего света натолкнулось на мгновенно выставленную Сежес защиту. Ещё миг спустя белое пересекли крест-накрест чёрные молнии — клинки Кер-Тинора, капитана Вольных, верной стражи Императора, продолжавшей выполнять свою клятву служить его сыну.

Облако света этого словно и не заметило. Бесформенное, оно надвигалось и надвигалось, и Сежес застонала, выставив уже обе руки, точно пытаясь удержать наваливающуюся на неё необоримую тяжесть. Голубое сияние её завесы разлетелось во прах.

Следом за Кер-Тинором ворвались и другие Вольные, но существо — или сущность — в светящемся облаке не обратило на них никакого внимания. Руки Сежес по самые запястья погрузились в слепящий свет, задымились обшлага рукавов, чародейка зашипела разъярённой кошкой; и тут вперёд выступила Сеамни. Что-то дрожало и колыхалось перед ней, нечто, отдалённо напоминающее тень слегка изогнутого клинка.

Память о Деревянном Мече…

— Уходи, — спокойно, словно и не спал за её спиной собственный ребёнок, отчётливо и не спеша проговорила Дану. — Уходи, чем бы ты ни было. Тебе не причинить мне зла.

Облако дёрнулось, словно выворачиваясь наизнанку; подобно морскому чуду, оно выпустило короткие отростки, потянувшиеся было к Сеамни.

— Повели… — захрипела Сежес; она, похоже, едва держалась.

Сеамни больше не колебалась. Тень, призрак, отражение — её руки резко рубанули пришельца наискось едва видимым призраком изогнутого клинка.

Облако лопнуло. Потоки белых молний опалили стены, потолок и рухнувшую дверь, угасая с бессильно-яростным шипением, словно рассечённые змеи. Сежес упала на колени, Вольные бросились её поднимать.

— Повелительница невредима? — Кер-Тинор вмиг оказался рядом.

— Невредима. — Сеамни медленно, подрагивающей кистью, стирала пот со лба. — Помогите… досточтимой Сежес.

Малыш так и не проснулся, несмотря на весь переполох.

Интерлюдия III

Сёстры-во-смерти, назвал ты нас, Архимаг Игнациус. Сёстры-во-смерти, сказал ты, стоя на ступенях опрокинутой пирамиды, стоя и цедя презрительные, полные гордыни слова. Я запомнила их все до единого.

Я, Лейт-Ниакрис, дочь убитого тобой некроманта Бельта. Сестра убитой тобою Тави. И я не прощу себе до конца оставшихся мне дней, что жизнь из тебя исторгла не моя рука.

— Лежи. Лежи тихо, девочка. — Рука с короткими пальцами и коротко подстриженными скруглёнными ногтями подносит дымящуюся чашу. Поднимается лёгкий парок, обволакивает лицо, приятно щекочет загрубевшую кожу, вползает в ноздри…

— Горячо… Хорошо…

— Жжётся? И правильно, должно жечься. А ты пей, пей, да всё, до дна.

— Г-горько…

— От горечи-то она вся польза. Молодец, что не капризничаешь. Иного и не ждала, ты ведь у меня, чай, не принцесска!

— Да, что тут скажешь… не принцесска я, Эйтери. Куда уж мне, дочери некроманта…

— Вот и пей. Папка твой не понапрасну чтобы сгинул в той бездне проклятущей.

— Н-не надо, гнома. Пожалуйста.

— Не буду, не буду. А ты лежи! Да пей, пей, кому говорят! Крепко ж тебя тогда приложило, милая ты моя, по сю пору на ноги никак тебя не поставить, несмотря на всё моё искусство…

— Эйтери… так сколько ж мне ещё валяться-то?

Маленькая гнома-целительница не ответила. Возилась, позвякивая склянками, что-то булькало и скворчало на медленном огне; здесь, в подземельях Пика Судеб, где хозяйничала Эйтери, время словно остановилось.

Как они выбрались с Утонувшего Краба, Ниакрис не помнила. Эйтери потом говорила что-то про орков капитана Уртханга, сумевших соорудить что-то вроде здоровенного плота, на котором уцелевшие и добрались до берега бывшей Империи Клешней. Или до того, что осталось от берегов бывшей Империи Клешней? Уже не вспомнить.

Так или иначе, они выбрались. И даже сумели переправиться через море, обратно в Старый Свет. Драконьего кристалла, хранимого столько веков в глубине гор под Пиком Судеб, больше не существовало, однако сама гора уцелела. С одной стороны, правда, осталась исполинская вмятина, след от незваных гостей, возглавлявшихся некоей Атликой^[40]…

Слава всем богам и силам, что кристалл Сфайрата не взорвался, а то от всего поселения гномов не осталось бы даже воспоминаний. Как и отчего это случилось — Эйтери не знала и объяснить Ниакрис не смогла тоже. Так или иначе — жизнь продолжалась, хотя совсем, совсем иная жизнь, чем прежде. Чем жизнь с Западной Тьмой.

…Что-то очень плохое случилось со Святым Городом, с Аркином. По всему Эгесту народишко разбегался кто куда, прячась по чащам и неудобьям; всюду орудовали разбойники, большей частью — вчерашние крестьяне, дошедшие до последнего края. Что творилось ещё дальше — не знал никто.

Драконы сгинули. Сгинула и Тёмная Шестёрка, шестеро Древних Богов, с незапамятных времён остававшаяся в Эвиале, его последний боевой запас. И вот теперь он растрачен, использован тоже; мир выскреб и отдал всё, что только мог.

Гномы, на первый взгляд, всё так же рылись себе в горных недрах, всё так же бесшумно крутились тщательно смазанные вороты лебёдок, поднимая наверх ковши с рудой; всё так же пылал огонь в плавильных печах и горнах; но зато сбывать выкованное стало некому и не за что.

— А ведь меч, понимать надо, — журчала Эйтери, с ложки кормя Ниакрис дымящимся горячим супом, — меч добрый за день не сделаешь. И за два. И за три. А уж если какие руны на нём выбить, какие чары наложить — так это и год провозиться можно. Раньше такое, случалось, короли да эмиры заказывали, наследнику на совершеннолетие, ну так и платили как положено. А теперь? Лемеха да бороны ковать? Гномы ведь какие, вещь коль сделают, так на века. И кто потом покупать станет, если та борона деду, отцу, сыну, внуку да правнуку прослужит, не погнувшись, не сломавшись? А руку позорить, мастерство ронять, поделку вершить, не работу, — нам, Подгорному Племени, никак не позволено…

Ниакрис слушала, но не слышала. Эйтери сидела у её изголовья, поила отварами, кормила супом — ничего больше тело дочери некроманта не принимало — и говорила. Слова текли ручейками, обвивая измученную память, и становилось легче.

Что за путь ты прошла, Ниакрис? Выкованная как клинок, для одного-единственного боя, ты исполнила своё предназначение. Один раз — но не до конца. Ты зажгла Знак Разрушения, уводя себя и отца из Эвиала, тогда казалось — навсегда. Однако вы вернулись, потому что куда более могущественные силы, не боги и не демоны, не Спаситель и не Западная Тьма, а нечто, не имеющее ни формы, ни прозвания, собирало отряд, которому предстояло стать тем камешком, на котором споткнутся чудовищные шестерни, пережёвывающие один мир за другим.

Шестерни замерли. На время ли, на совсем — Ниакрис не знала. Но знала другое — ей, выкованному клинку, нельзя без дела и предназначения. Иначе сталь стремительно покроется ржавчиной, и то самое оружие, что «год надо мастерить», обратится в ничто. И когда потребуется ещё один такой камешек, его под рукой может и не оказаться.

Она встанет, она непременно встанет. Вновь научится ходить. Сейчас руки слабы, словно у новорождённого, она даже ложку не удержит. Но так будет продолжаться не всегда, не будь она Лейт-Ниакрис, дочь некроманта Бельта.

Интерлюдия IV

Когда расчёт превозмогает чувства, рано или поздно они следуют за ним, думала Вейде. Вейде, королева эльфов из Вечного Леса, что в Эвиале. Вейде, выведшая свой народ из обречённого мира. Вейде, оживившая, давшая новую плоть всем Перворождённым, когда бы то ни было погибшим в обречённом мире. Она свершила небывалое для своей расы. Она победила самого Спасителя, вырвав у него из-под носа лакомую добычу.

Есть отчего гордиться — никому иному из правителей Вечного народа не удавалось ничего подобного. Истинная некромантия, высшая некромантия, полная победа над Смертью, не просто возвращение душ из посмертия, но и наделение их настоящей, неподдельной плотью.

Всё хорошо. Вот только ворон…

Ворон о четырёх зрачках в каждом глазу, пронёсшийся над процессией, когда эльфы уже покинули Эвиал, доживавший свои последние мгновения.

Тьфу, тьфу, пропасть, как говаривали смертные людишки Эгеста. Ну, пролетел, ну, прокаркал — но в главном-то помешать всё равно не смог! Потому что здесь — всё настоящее, без обмана.

Потому что она, Вейде, довела свой народ до обещанной ему земли обетованной. До нового, девственного, молодого мира, под чьими небесами не хаживал ещё ни один из наделённых речью. Так ею было обещано и так исполнилось. Всё без обмана.

Вот он, мир. Небо, как положено, голубое. Облака — белые, сероватые, серые, порой, в грозу, даже чёрные. С востока на запад ходит туда-обратно великая полоса дождей, словно несомая на крыльях бесчисленных радуг.

Горы, реки, моря — тёплые, мелкие, ласковые. Леса, вознёсшиеся к самому поднебесью, деревья, подобные высочайшим горам. Мир только и ждёт, чтобы отдаться её, Вейде, власти.

И здесь никого, кроме них, Перворождённых. Ни людей, ни гномов, ни докучливых невысокликов. Ни орков с гоблинами, ни великанов, ни каких бы то ни было ещё неведомых.

Весь мир — наш.

И все эльфы в нём — мои.

Они низко мне кланяются. Они готовы целовать прах под моими стопами — особенно те, кого я вырвала из смерти. Никто, никто не в силах бросить мне вызов — моя новая стража верна и неусыпна.

И это только начало.

Что удалось в одном мире, я смогу повторить и в другом.

Достаточно лишь открыть туда надёжные, для иных недоступные тропы. А там я и сама стану не хуже самого… — Она усмехнулась про себя. — Да, да. Высоко беру, высоко мечу. А пока пусть строятся лесные дворцы и крепости, деревья тяжело ковыляют с места на место, потешно перебирая вытянутыми из земли корнями; пусть пока очарованные эльфы мечутся с континента на континент, с острова на остров, открывая эфирные тропы. Я щедро трачу силы этого мира, здесь много лесов, здесь никогда не будет людей — за это кой-каким деревьям и рощам предстоит умереть. Пожалуй, устрою питомники — для поддержания тех же троп, позволяющих в мгновение ока очутиться на другом её конце, хоть и за тридевять земель.

Всегда мечтала о таком в Эвиале.

А ворон… пусть себе каркает.

Пустое это всё.

Так говорю я, Вейде, Вечная Королева.

Средисловие

Плывущий над мирами замок остался позади. Обычно он пуст, и его хозяину никто там не нужен. Когда поставлена такая цель, отягощать себя нельзя ничем. Даже друзьями. Друзья придут на помощь, и ты придёшь к ним, однако они — твоё уязвимое место. Держа нож у их горла, тебя можно ко многому вынудить. Поэтому те, кто встал рядом с тобой, держитесь отстранённо. Вы не можете позволить себе и малейшую уязвимость. Слишком могущественны, слишком хитры и проницательны ваши враги.

Так что лучше всего пока что иметь союзников, подельников, соратников. Тех, чьи цели — на время — совпадают с твоими. Потом дороги ваши непременно разойдутся, иначе и быть не может, ибо все существа в Упорядоченном сотворены разными. И истинные желания у каждого свои, пусть даже кто-то и попытается обмануть тебя, втёршись в доверие. Пустое. Живи и давай жить другим, соблюдай договоры и требуй от других соблюдения — только тогда добьёшься желаемого. Держи слово. Если тебя предали — мсти. И мсти страшно. Будь беспощаден, но справедлив. Никогда никого не обманывай. Всегда исполняй обещанное и никогда не обещай несбыточного. И обещай лишь то, что пойдёт на пользу тебе самому.

Межреальность разворачивается послушно, подобно мягкому свитку. Если не взламывать её дороги, если не навязывать ей собственной воли, если не вставать на пути неодолимого — она отплатит тебе сторицей.

Хозяин замка не шёл и не летел. Не плыл, не полз, не пробирался. Со стороны казалось, что он вообще не двигается, а вот Межреальность вокруг него стремительно менялась. Замок исчез, исчез его крохотный, вокруг него самого возведённый мирок с маленьким небом и двумя солнцами, всё давно скрылось, словно расправив незримые крылья.

Межреальность наконец застывает, замирает, расстилается под ногами в чёрных, видавших виды сапогах ковром пушистой седой травы. Ветерок заставляет живые волны катиться то туда, то сюда, и не поймёшь — то ли ты в каком-то мире, то ли вовсе невесть где. Справа и слева вздымаются стены леса, однако они скорее смахивают на гигантские сорняки, чем на деревья. Мясистые стебли с широко раскинувшимися листьями тянутся вверх, а вот хозяин замка, словно и не чувствуя никакой тяги, удобно устроился прямо на воздусях, вытянувшись и закинув руки за голову. Лицо скрыто низко надвинутым капюшоном, одежда добротная, но неброская, коричневая и серая, в такой легко затеряться среди толпы, плотный плащ накинут на плечи. Широкий пояс из драконьей кожи, слегка потёртый, с массивной пряжкой, в какой удобно прятать отравленные лезвия. Руки сложены на груди, пальцы мозолисты, покрыты шрамами большими и малыми, словно кто-то с особой яростью истыкивал кисти человека остриём ножа и, похоже, даже раскалённым — много выбоин.

Человек ждёт, спокойно, не шевелясь и не произнося ни звука, паря над седой травой. Ветер не осмеливается даже пошевелить свисающую полу старого плаща.

Но вот — по серому волнующемуся морю побежали круги, над венчиками цветущих метёлок поднялась голова, затем плечи, руки, торс. Новоприбывший поспешно накинул капюшон, лишь на миг сверкнув тщательно выбритым теменем, украшенным сложной татуировкой — два тёмно-синих дракона, извивающиеся в пасти третьего, красного.

— Всё готово, — сказал человек с татуировкой. Он не тратил время на приветствия и прочее.

Зазвучавший язык поставил бы в тупик даже Познавшего Тьму.

— У меня тоже, — отозвался хозяин замка. Голос звучал сипло. — Осталось совсем немного.

С одного из мясистых листьев сорвалась капля, на лету, не касаясь земли, превращаясь в женскую фигуру, окутанную облаком собственных волос, но настолько густых, пушистых и длинных, что виднелись лишь ноги ниже колен. Ногти на небольших ступнях окрашены в охристый цвет. От лодыжек к коленям поднимались охряные же линии, что-то вроде сплётшихся змей. На татуировку это не походило, потому что змеи шевелились.

— Сестра, — приподнялся хозяин замка. Низко надвинутый капюшон так и не шелохнулся.

— Братья, — едва слышный шёпот, казалось, исходил откуда угодно, но не с неподвижных губ. — Я доставила её.

— Поздравляю, — серьёзно и напряжённо сказал второй мужчина, с драконами на черепе.

— Благодарю, брат. Клянусь Вечным, это оказалось непросто. Она царапалась. Всем, и не только когтями.

— Можем ли мы увидеть? — нетерпеливо начал было татуированный, однако из пены золотистых волос предупреждающе поднялась тонкая рука с нежными, почти детскими пальцами.

— Она перед вами, братья.

Серая трава с яростным шипением раздалась в стороны, открывая тёмный зев воронки.

— Аиииии!!!

…Женщину в изодранных остатках чёрного платья с блёстками выдернуло из земли и с силой швырнуло на траву. Вороновы волосы растрепались, перепачканы чем-то, похожим на засохшую кровь, на тонком подбородке — внушительная ссадина, а золотистые глаза сейчас залиты слезами.

Она рухнула и застыла, уткнувшись лицом в сгиб локтя. Зато ожило платье, суматошно пытаясь само привести себя в порядок, затянуть дыры, прорехи и восстановить сложный узор блестяшек. Тёмные лоскуты ползли по белой коже, словно чудовищные насекомые.

— О! О! Царица Теней, если не ошибаюсь? Славная добыча, сестра! Славная добыча! — Мужчина с вытатуированными драконами аж стиснул руки. — Поздравляю, дорогая!

Теперь звучал другой язык, хоть и тоже древний. И который тоже никто не мог знать, кроме лишь Поколения Истинных Магов.

— Ч-что? — шевельнулась янтарноглазая. Глаза её широко раскрылись, слёзы сбегали по щекам, но она, похоже, сейчас ничего не замечала. — Кто такие?.. Откуда?..

— Молчи, — нежно проворковала девушка-похитительница, так и не открывая лица. — Спрашиваем здесь мы.

— Мы? Кто такие «мы»?

— Кто пришёл вам на смену, Новые Маги, — резко и властно перебил хозяин замка. — Так что лучше б тебе отвечать нам, и отвечать во всех подробностях.

Царица Теней оцепенела, застыла с полуоткрытым ртом, неотрывно глядя на произнёсшего роковые слова.

— Лучше б тебе отвечать, — повторил тот, и тогда Царица завизжала самым позорным образом,захлёбываясь от ужаса.

Конец первой книги

Книга вторая УДЕРЖИВАЯ НЕБО

Глава I

Хедин, Сигрлинн, Ракот

— Славные делишки, — проворчал бывший Владыка Тьмы, выслушав рассказ Хедина. Плечи Ракота покрывала грубо выделанная шкура, знаменитый чёрный меч, небрежно завёрнутый в нечто, сильно напоминавшее драконью чешуйчатую кожу, отдыхал от трудов праведных на низком столе.

— Прости, братик, что лишили тебя славы победителя, — промурлыкала Сигрлинн, касаясь бугрящихся мышц — Ракот так и не успел выйти из образа черноволосого и голубоглазого варвара, как раз предававшегося гладиаторским забавам на арене под восторженные вопли доброй сотни тысяч зевак. Сама Сигрлинн успела побывать на гномьей свадьбе, хоть и недолго.

— Чего уж там. — Ракот потёр ушибленное запястье, поморщился. — Крепок тот гном оказался, лиходей этакий…

— Брат, пропал Мимир, — сухо бросил Хедин. — Невесть что творится с Кипящим Котлом. Один только Урд остаётся, каким и был, но… ты сам знаешь, Граница медленно движется. Мы с тобой об этом…

— Говорили много раз. — Ракот схватил кожаный мех, валявшийся рядом с заменявшей ему плащ шкурой, крепкими зубами выдернул пробку. Полилось красноватое вино, алые струйки побежали вниз по блестящей от пота груди Нового Бога.

— И можешь ты пить такую кислятину, — ужаснулась Сигрлинн. — Я отсюда слышу!

— Освежает, — буркнул Ракот, отбросив опустевший мех. — Сейчас бы ещё гномояду, и голова совсем бы прояснилась.

— Брат! — Хедин поднялся. — Хватит, прошу тебя. Нам и так было непросто тебя дозваться.

— Понимаю, прости, — вздохнул Ракот. — Так порой устаёшь от божественности… Хочешь честной схватки, чтобы равные шансы, чтобы победить, потому что ты…

— Этой радости мы лишены, — Познавший Тьму говорил сухо и ровно, ну ни дать ни взять — строгий учитель. — Я оставил несколько подмастерьев возле Мимирова источника. Они там, впрочем, ничего не нашли и уже, скорее всего, не найдут. Все следы, если и имелись, давно протухли. Матёрый лес поднялся, где там деревня стояла.

— Кому он мог понадобиться и куда деться — мы, пока сюда добирались, чуть языки не стёрли, обсуждаючи, — бросила Сигрлинн. — Ничего не придумали, само собой. Дальние, не Дальние, Спаситель, козлоногие, ведьмаки лохматые…

— Про таких не слышал, — рыкнул Ракот.

Сигрлинн только отмахнулась.

— Если похитили — почему ничего не случилось с источником? А если что-то от него самого вызнать хотели — то почему ничего с тех пор и не случилось? Ждут? Время ещё не настало?

— Хотела б я на тех посмотреть, кто вообразил, что может у Старого Ётуна что-то силой вызнать, против его воли!

— Молодые Боги тоже не думали, что их кто-то свергнуть может, сестра, — прорычал Ракот. — Мимир мог возомнить о себе слишком много. Мог увериться, что, мол, справится со всем и всеми. Ан не справился!

— И что же? — в голосе Познавшего Тьму звенели льдинки.

— Что, что… Я немедля отправлюсь на поиски. Дашь мне твою Гелерру и её полк?

— Они сражаются в Хьёрварде. Возле Бьёрсвердена. Там, где живут Лунные волки и…

— Отлично! — громыхнул Ракот. — Помогу им справиться там — и вперёд! Мимира надо выручать. Даже если он успел рассказать — не знаю кому! — всё, что знал.

— А что он знал, собственно говоря? — вдруг тихонько спросила Сигрлинн. — Какие тайны были ему открыты? О Мимире вечно говорили как о «мудрейшем из мудрых», но в чём состояла его мудрость? Он сторожил Источник, верно. Но что он мог знать такого? Молодые Боги не сочли нужным что-то делать с ним, так не значит ли это…

— Ты забыла, как мы искали туда дорогу, Си? Ямерг и компания просто закрыли все пути туда, все дороги.

— Не для всех, — заметил Ракот. — Бран Сухая Рука выбрался. И немало попортил нам крови, если честно.

— Он жил в Хьёрварде, если ты забыл, брат.

— Ничего я не забыл! А откуда он там взялся изначально?

Сигрлинн пожала плечами.

— Выпустили. Специально для этого и вывели. Какое это имеет значение, Ракот?

Бывший Владыка Тьмы не ответил — шагал от стены и до стены, резкими взмахами рубил воздух, что-то бормоча себе под нос.

— Оставайтесь здесь, — наконец обернулся он. — Ты, Хедин, и ты, Си. Я отправлюсь в Хьёрвард.

— Если тебе нужен след, быть может, стоит вспомнить о вампирах? — осторожно посоветовала чародейка. — После исчезновения Эйвилль они… наверняка мечтают о случае показать себя. Вернуть себе расположение Богов, — закончила она с полуулыбкой.

— Только не вампиры, — процедил сквозь зубы Хедин.

Сигрлинн сделала паузу… и понимающе кивнула.

* * *

Над тайным замком медленно поворачивалось небо. Вынесенный далеко вперёд балкон плыл над бездонной, завораживающей бездной Межреальности. Далеко справа вставали огненные протуберанцы; далеко слева тянулись во все стороны ловчими ростками дикие чащи.

— Узнаю моего Хедина. — Сигрлинн сменила белое платье на просторную куртку со шнуровкой, мягкие кожаные штаны и такие же сапоги почти без каблуков, в каких удобно биться. — Дикое прекрасно. Свободное пребудет свободным. Что выросло — то выросло.

Я улыбнулся, несмотря на все мрачные мысли.

— Никогда не был силён в парковом искусстве, ты же знаешь.

— А я б тут уж развернулась, — залихватски сообщила она, глядя вниз. — Во-он те чащи бы повырубила, во-он оттуда завернула бы поток, здесь поставила б скалу с водопадом и озерком…

— Ракот, скорее всего, ничего не найдёт, — вдруг вырвалось у меня. Само её присутствие, тонкий, едва ощутимый аромат её кожи, только её, какой не спутаешь больше ни с чем, сводил с ума, несмотря на все прошедшие годы с веками. — А кому-то надо садиться подле Кипящего Котла и медленно, постепенно, не торопясь разбирать, что же за заклятия там сложились и почему. А ещё козлоногие, а ещё быкоглавцы в Хьёрварде. И нужны новые… подмастерья. Их нужно много. Целая армия, боюсь. А тот, кто прибегает к армиям… в нашей игре он уступает, Си.

— Я… понимаю, — едва слышно отозвалась она, тотчас меняя тон. — Хедин, мой Хедин, отчего ты не подпускаешь меня? Бережёшь по-прежнему? Не можешь простить себе Брандея?

Я отвернулся. Сигрлинн смотрела вниз, но я и подумать не мог, чтобы встретиться сейчас с ней взглядами.

— Си… если что-то с тобой случится сейчас, после всего…

— А я всё никак не добьюсь, чтобы ты осознал наконец — меня убить не так-то легко. И из заточения — любого! — я вырвусь. Рано или поздно. А ты, похоже, решил обложить меня ватой и сдувать пыль! Даже сделал вид, что не понял, почему я так оделась…

— А почему ты так оделась?

— Потому что я тоже отправлюсь в путь, — выпалила она. — Хватит отсиживаться за твоей спиной, милый мой. Пришла подставить плечо. Сама. Там, где я считаю нужным.

— Постой, погоди. Что ты собралась делать? В какой такой «путь» ты решила отправиться?

Она улыбнулась. Потом ещё раз, и пропущенные, не произнесённые нами обоими слова, казалось, так и падали в бездны Межреальности.

— Позволь мне отбыть в Хьёрвард, помочь покончить с быкоглавцами. А потом Ракот заберёт Гелерру и её полк.

— Что ты станешь там делать? Едва ли Ракот с Гелеррой оставят там что-то для тебя. Разве что пепелище…

— Они отобьют натиск и двинутся на поиски Мимира. Я постараюсь добраться до истока, до тех, кто набирал и насылал на нас эту армию. Я помню вести от твоей адаты — к быкоглавцам присоединились чародеи из какого-то мелкого и диковатого народца. Я бы отыскала наёмщиков, тех, кто вывел их на тропу войны.

— И, наверное, ты не забыла бы о своих Ночных Всадницах?

— Угадал, — засмеялась она. — Не забыла бы.

Я покачал головой.

— Си, не хочу напоминать тебе о тяжком, но разве первая смерть твоя не была…

— Я всё помню и так, мой Хедин. — Она не отвела взгляда. — Дважды создавалась общность тех, что шли за мной, и дважды это кончалось… совсем не так, как мне виделось. Ночные Всадницы и Орден Прекрасной Дамы… Я в ответе за них, милый.

— Все мы в ответе, — проворчал я. — Тебя не остановишь, дорогая. Не стану и пытаться, только… только помни об одном премилом законе. Законе, что попортил нам крови больше, чем все остальные вместе взятые.

— Не забуду, — пообещала она, словно девчонка. — И… и постараюсь найти тебе новых последователей. И…

— Постарайся вернуться. Вот и всё. Целой и невредимой. — Я не мог удержаться. Обхватил её, стиснул, прижал — нежную, трепещущую, словно бабочка, и в то же время твёрдую, словно сталь.

— А ты, мой Хедин? — Она глядела мне прямо в глаза, сквозь глаза и ещё глубже. — Что станешь делать ты? Ракот рвётся отыскивать похитителей Мимира, я разберусь со вторгшимися в Хьёрвард дикарями… прости, мы с братцем разобрали всё самое интересное!

— Кипящий Котёл, — сказал я с напускной мрачностью. — Кипящий Котёл, если что-то случится с нашими Источниками, всё прочее утратит значение. Тогда Неназываемого не остановит уже ничто. В общем, придётся мне сидеть в той бездне, в полном одиночестве, обложившись книжками, и вспоминать школьные годы. Никогда не любил головоломных формул и зубодробительных выводов. Это уж скорее было по твоей части, моя дорогая…

— Эритовые обручи… — улыбнулась Сигрлинн. — Сейчас бы не помешали. Вы с Ракотом можете дозваться друг до друга и так, а мы с тобой?

Я взял её руки в свои.

— Мы попытаемся. Сделать кристалл я всё равно уже не успею.

* * *

Замок остался позади, пустой и холодный, враз сделавшийся каким-то чужим и неуютным. Сигрлинн отправилась в Хьёрвард; Ракот исчез ещё раньше, названый брат мой вообще не очень утруждал себя формальными прощаниями. Что ж, Хедин, Познавший Тьму, вновь один. Дорога к Кипящему Котлу не займёт много времени, однако медлить всё равно не след.

Познавший Тьму шёл один. Кипящий Котёл — не то место, куда следует соваться его подмастерьям. Может быть, тогда, когда он сам поймёт, что же там случилось.

…А Си заскучала, несмотря ни на что. Не может просто так, невесть кем, неведомо для чего, сидеть в каком-то летучем замке. Да, ни Столпа Титанов, ни Совета Поколения, ничего не осталось, даже платьем не перед кем покрасоваться; мы с Ракотом не в счёт. Здесь уж скорее сгодился бы Макран, особенно если Эстери отвернётся…

Я поймал себя на том, что вновь думаю о них как о живых. Несмотря на Брандей и Западную Тьму, несмотря на последний бой Ордена Прекрасной Дамы.

Что с ними случилось, в конце-то концов? Погибли «последней смертью», даже не Истинного Мага, а брандейца, слуги Хаоса? Кому достались их души, буде таковые вообще нашлись, в чём я лично не уверен? Спасителю? Демогоргону? Или и вовсе «отправились, как недостойные, в Хель», серыми призраками в унылых вереницах, предводительствуемых Яргохором?

Самая достойная тема для размышлений Нового Бога, Бога Равновесия, направляющегося в одиночестве к Кипящему Котлу…

Хагену в Долине Магов предстоит тоже немало работы. Последнее время о нём я думал с каким-то даже раскаянием. Мы сражаемся рука об руку неисчислимые века, и моя нехитрая попытка обойти его смертность пока что не подводит; но что он получил взамен, мой последний истинный Ученик? Вечное одиночество? Страшное и неизбывное одиночество, несмотря на весёлую и устроенную Долину, одиночество среди тех, кто вставал на многотрудный путь мага, достигал известных высот — и падал. Скажем, когда пришлось давить всё тех же Безумных Богов. А подобных мятежей ведь насчитывалось не один и не два. Ты отлично справлялся с ними, Хаген, вот только хитроумный Игнациус Коппер всё же сумел провести и тебя, и нас, составив свои заклятия.

И если бы не Ракот с его новообретённым Учеником…

Нет, неправильно, оборвал я себя. Мы всё равно вырвались бы. Просто тот способ оказался самым скорым.

…Дикие чащи покорно расступались. Твари Межреальности спешили убраться с дороги. Тропа сама ложилась под ноги. Когда же ещё говорить самому с собой Новому Богу, как не в такие моменты?

…Ямерт и присные, Ямерт и его родня, братья и сёстры. Эти вообще исчезли с наших глаз, нигде не рискуя ввязаться во что-то по-настоящему значимое. Ракот, помнится, отстаивал мысль, что само Восстание Безумных Богов от начала и до конца подстроено «компанией на „Я“», однако меня он так и не убедил.

Восстали тогда те, кто при прочих равных вполне мог сделаться моими подмастерьями, и притом лучшими из лучших. А они — назвавшись богами — подняли целые народы, повернули оружие против нас, даже не зная, кто мы такие. Повернули просто потому, что не желали признавать над собой вообще никакой силы, ни «доброй», ни «злой».

А сколько ещё таких может появиться в бескрайнем Упорядоченном?

Хорошо идти через Межреальность в одиночку, словно нарочно «нарываясь на неприятности», как сказала бы Си во времена Джибулисгана и Голубого Города. Бездна сменяется вознёсшимися над головой (здесь нет «поднебесий») плоскими равнинами, потоки призрачной воды, в какой не промочить ног, устремляются к одной им ведомой цели.

Я возвращаюсь к Кипящему Котлу. Один, как и хотел. Быть может, наедине со мною он окажется поразговорчивее.

* * *

Вечность всегда рядом и всегда за поворотом. Вечность всегда будет ускользать от тебя капризной и ветреной красавицей, призывно взмахнувшей подолом яркой юбки над серой булыжной мостовой пыльного города. Мы привыкли думать об Источниках Магии именно как о «вечных», как о маяках, в самом прямом смысле этого слова.

Окружавшая Кипящий Котёл пропасть вновь открывалась передо мной, и не требовалось носить высокое и гордое имя Нового Бога, чтобы понять — после нашего с Си ухода здесь что-то изменилось, нечто незримое, чего не увидит даже мой глаз.

Нет, исполинский карниз по-прежнему тянулся, насколько хватало взора; по-прежнему распахивала голодный рот затаившаяся внизу пустота; замерли несокрушимые — или, во всяком случае, кажущиеся таковыми — врата самого источника.

Но что-то сделалось другим. Я ощущал чужие следы, странные, «ни на что не похожие», быть может, сказал бы кто-то другой; но нет, я отлично знал, на что они походят.

Здесь творилась волшба, изрядно смахивающая на чары моего собственного Поколения. Совсем юного, едва ступившего в мир и ещё только обживающего Замок Всех Древних, унаследованный нами от ушедших предшественников.

Мы были молоды, злы и веселы. Безжалостны. «Мир иль наш, или ничей», и никак иначе. Раз «предыдущих», «бывших» не стало, значит, так тому и быть. Их нет, есть мы, и мы, конечно же, лучше! Иначе и быть не может, иначе их не заменили бы на нас!

Звёздный меч, меч из искорок Пламени Неуничтожимого, сам прыгнул мне в руку.

Я знал, я ждал. Неужто и впрямь Истинного Мага невозможно убить по-настоящему, можно только «изгнать» на некоторое время, а рано или поздно он всё равно выберется на поверхность?

Неужели наши с Сигрлинн и Ракотом сородичи, несмотря ни на что, избегли своей участи?

Никогда не говори «невозможно», особенно если тебя прозывают Богом Равновесия. Кто знает, какие заклятия, какие путы и ограничения рухнули под натиском мечей Ордена Прекрасной Дамы?

Я остановился, ноги словно приросли к тропе. Память услужливо доставала из самых потайных уголков почти позабытые признаки былых чар, коими отличались мои сородичи. Я ощущал их далёкое эхо, подобно тому, как обычный человек чувствует щекой даже наилегчайшее дуновение ветра или ласковое касание солнечного луча. И уже не сомневался, да, где-то неподалёку отсюда в ход пошли заклинания, ведомые только моему Поколению.

Первой мыслью стало позвать Ракота. Но, поколебавшись, я вздохнул и отверг эту мысль. Когда доходит до столь тонких и неуловимых материй, привыкший к буре и натиску бывший Повелитель Тьмы помочь едва ли сможет.

Заклятия. Заклятия. Эхо свершённой волшбы. Нет, Читающие, постараемся разобраться без вас. Помни, Хедин, ты здесь, чтобы понять, что же случилось с Котлом. Если кто-то решил, скажем так, поговорить со мной лицом к лицу, что ж, я не против. Я устал от незримых врагов, старательно избегающих столь любимого Ракотом «честного боя», — всё-таки порой правоту Восставшего нельзя не признать.

Да, пусть приходят. Я готов.

…Врата послушно дрогнули, раскрывая исполинский зев. Со стороны, наверное, казалось, что крошечная живая песчинка, ничтожная в сравнении с исполинскими стенами и бездонными пропастями, медленно вползает в ждущее, вечно голодное чрево.

Внутри, за вратами, ничего не изменилось. Тот же серый камень под ногами, тот же сгустившийся мрак да алая точка Кипящего Котла далеко внизу.

Нет, конечно, оспорил я себя. Здесь побывали. Почти сразу после того, как отсюда ушли мы с Си.

А Котёл, похоже, моему появлению совсем не обрадовался. Мне всегда было легко во Тьме, дороги находились будто сами собой, а сейчас приходилось словно продираться сквозь густой, чернильный мрак, чтобы только увидеть самую чашу Котла.

Хедин, Познавший Тьму, Истинный Маг, тот, что бродил по дорогам Хьёрварда и Межреальности, кто говорил с лунными волками и смертными шаманами, взыскуя знания, тогда именовавшегося «запретным», наверное, обрадовался бы трудной задаче. Новый Бог, хранитель пресловутого Равновесия, только вздохнул. Предстояла долгая и, в общем, нудная работа — по ниточке распутывать клубки свободно текущей магии, стараясь понять, что же пошло не так.

Тоскливый многоголосый писк. Опять эти летучие мыши, и вновь целая стая. Конечно, не просто «мыши», скорее всего — из низших демонов. Но вот что они тут делают, в очередной раз спросил я себя и в очередной же раз не ответил.

Вместе с Сигрлинн мы спускались к Котлу в полной тишине, как и положено; а теперь мои шаги отдавались гулким эхом, словно надо мной смыкались высокие арки бесконечных анфилад.

Оставшийся в далёком прошлом Познавший Тьму уже бы остановился, сердито прошипев: «Ты идёшь прямиком в ловушку!» — и принялся бы за правильную осаду, не забывая в то же время ограждать себя отпорными чарами.

Я вздохнул. Тогда было проще, куда проще. А сейчас — нет, иди, Новый Бог, избранник Упорядоченного или великого Орлангура или пусть даже самого Творца. Иди прямо, не опуская глаз, ты разом и приманка, ты и капкан.

…И на сей раз Котёл явил свой норов — и дурной нрав — куда раньше. Я не успел достичь даже серого кольца, где покоилась его чаша; по лицу резко хлестнула плеть ледяного ветра, а над самим Котлом — сейчас не скрытым никакими туманами — стали один за другим подниматься тысячи багряных огоньков, точно рой светляков.

Истинные Маги когда-то «поворачивали мир вокруг себя». Новому Богу в этом нужды не было, в нашей с Ракотом власти было возводить запруды и шлюзы, направляя вечносущие потоки силы, куда потребно Равновесию. Это стало таким же привычным, как дыхание для простого смертного; и только лишившись вдруг воздуха, ты способен понять, без чего остаёшься.

Котёл противился. Он упрямился, не желая расставаться с тем, что составляло его суть, его предназначение — творить и дарить силу, живородящее начало, перводвигатель всего и вся в Упорядоченном. Мутна вода в нём и черна цветом, и нелегко — да что там нелегко, невозможно! — полностью подчинить себе его мощь; но все бессчётные века, пока творимая пустота являла собой единственную защиту от вечно жрущей глотки Неназываемого, ни Котёл, ни Урд, ни источник Мимира никогда не противились нашей воле.

Потому что она была «волей Упорядоченного»?

Или они просто «подчинялись сильному»?

Я замер. Котёл — это не живое существо, не сущность, он не разумен, это просто источник, ключ, место истечения и перерождения великой силы, не имеющей ни конца, ни начала. Так его устроил Творец, отдавший нам свою искру, своё творение, и, казалось, так пребудет всегда.

Что ж, неизменного не бывает. Боги сменялись богами и силы — силами; явились в мир Ямерт с роднёй, родился и Спаситель. Дальние, с кем сражались ещё Древние поколения Истинных Магов, перешли к открытой войне — может, и Источникам более не пребывать неизменными?

Я раскрыл заплечный мешок, принявшись расставлять на сером камне многоцветные кристаллы самых причудливых форм. Альвы Хьёрварда, конечно, узнали бы «основу основ» своего искусства, но именно что «основу основ».

Наделанные (или лучше сказать «понаделанные»?) теми долгими и пустыми ночами в замке, пока Ракот шатался с чёрным двуручным мечом наперевес по варварским мирам, а настоящей, большой войны с козлоногими ещё не разразилось, — кристаллы эти в чём-то, наверное, напоминали знаменитые шары Читающих. Я не могу не мастерить нового. Не могу не штурмовать поставленных мне пределов, пусть даже палаческим топором висит надо мною пресловутый закон Равновесия.

Подобно органным трубам, извлекающим звуки из продуваемого сквозь них воздуха, эти кристаллы отзывались на протекающую сквозь них силу. В общем, «ничего нового», как не без разочарования заметил Ракот, оглядывая мою коллекцию.

— Тавлеи у тебя, по-моему, лучше выходят.

Он не хотел, чтобы я закапывался, чтобы забивался в нору рабочего покоя, мой беспокойный брат. Названый, но тем не менее. Он бы мечтал, чтобы мы странствовали вместе, как в давным-давно ушедшей юности, ещё до Джибулистана и Голубого Города, ещё до Сигрлинн.

Тогда я отшутился…

Кристаллы расставлены. Горят, словно крошечные свечки, всеми цветами радуги. Иные светятся незримо для глаз простого смертного, иные чуть слышно звучат. Настоящий хор; и на самом деле похоже на орган.

Возле Урда эти кристаллы вспыхивали дивной и радостной симфонией, светло-золотисто-зеленоватой, солнце и молодая листва, дробящиеся в каплях воды лучи, шорох волн, набегающих на отлогий и тёплый песок; здесь же, подле Кипящего Котла, я ожидал фейерверка красного, алого, фиолетового, сумрачных цветов с тёмной стороны — но вместо этого кристаллы, все как один, мигом залило чернотой. Сплошной, непроглядной и непроницаемой. Звучащие камни захлебнулись, словно незримая рука грубо заткнула рты всем и каждому.

Котёл не желал говорить. Он хотел, чтобы его оставили в покое.

Чернота, вот мой ответ тебе, любопытный — человек, маг или бог, неважно. Ты берёшь мою силу, мою кровь, соединяешь в себе с рождаемой другими, но не требуй большего.

Прости, но я не могу, беззвучно ответил я так и не прозвучавшим словам.

Что ж, придётся идти долгим путём. Брать каждый кристалл и разбираться, что же вызвало такую тьму. Искать общее. Дело неспешное, медленное, требующее покоя и сосредоточенности.

Нет, любезный, мысленно сказал я. Хедин, Познавший Тьму, отсюда так просто не уйдёт.

* * *

Тело, человеческое тело, которое мы привыкли носить — сперва как одежду, потом как манифестацию нашего бытия. Я вытер проступивший пот — у Кипящего Котла и впрямь становилось жарко. Ледяной ветер стих, над чашей поднимался туман, постепенно сгущаясь, его то и дело разгоняли мои заклятия. Источник окружало тройное кольцо моих кристаллов, большую часть по-прежнему заливала тьма, но меньшая начинала оживать, являя, однако, совсем не то, к чему я привык. По блестящим граням змеились белые ветвистые молнии, медленно ползли многоногие серые пятна, похожие на громадных мокриц. Все знакомые признаки и ответы куда-то исчезли; иной маг, быть может, сказал бы, что «сила сошла с ума».

Сила, конечно же, с ума не сошла. Над острыми вершинами кристаллов, над заточенными гранями дрожали и таяли отрывистые видения, многоколонный зал, залитый мраком, чёрный куб, ещё чернее и непрогляднее окружающей темноты, и смутные очертания фигуры на этом кубе, узкие прорези горящих красным глаз, сейчас почти закрытых не до конца сомкнутыми веками.

Это было мне знакомо.

Известный нам с Ракотом старший из поколения Новых Магов, известный под одним-единственным прозвищем Чёрный. Обожал громкие слова и красивые жесты. Восседал на агатовом кубе во тьме невесть сколько веков, пребывая «во сне», как утверждал. Потом способствовал прекращению безобразий, учинённых его сородичами в Северном Хьёрварде, насылавшими орду разнообразных чудовищ на лесных поселян. Потом… потом пропал, скрывшись от наших с Ракотом взоров. Тем не менее ни в чём предосудительном его обвинить бы не получилось — он и близко не подходил, скажем, к Эвиалу, пока там орудовали кое-кто из его братцев и сестричек.

Вот только почему он появляется здесь, в видениях подле Кипящего Котла?

Работа мага, особенно Мага Истинного, — задавать вопросы. Работа Бога — на вопросы отвечать. В этом вся разница. Как утверждают некоторые, «пренебрежимо малая». Вопросов у меня, пока сидел подле Кипящего Котла, накопилось на несколько вполне пристойных «пророческих книг», а вот ответов… Четырёхглазый Дух Познания, полагаю, остался бы доволен.

Источник Магии совершенно точно не желал больше ничего отдавать. Сила по-прежнему исходила из него, но… меньше, чем следовало. Словно Кипящий Котёл и в самом деле стал… выкипать. И показывать дно.

Куда девалось недостающее? Мне казалось, что удаётся нащупать уходящую сквозь изнанку Межреальности ниточку, чем-то напоминавшую след, оставленный Дальними, когда Эйвилль удалось на него напасть.

Тут мне на миг стало совсем скверно, потому что если мои обожатели зелёных цветов дотянулись каким-то образом до силы Источников… то нам с Ракотом только и останется, что приняться за поиски нового Упорядоченного.

Шутка, конечно же.

По старой памяти я записывал, записывал всё, случившееся подле Кипящего Котла. Едва ли эти страницы смог разобрать хоть кто-нибудь, кроме Сигрлинн и Ракота (ну и ещё, конечно, Мерлина, останься он жив), всю эту мешанину странных символов, частично придуманных ещё Древними, частично Мерлином, а ещё частью мною самим, когда выяснилось, что описательного арсенала для той же Тьмы просто не существует.

Привычка, въевшаяся даже не в плоть с кровью.

Котёл меж тем презрительно и недовольно фырчал, булькал лопающимися пузырями, вновь окутываясь клубами сероватого плотного пара, словно ему донельзя претило само соседство с настырным «богом».

Сила уходит, это точно. Словно вода из прохудившегося ведра… нет, конечно же, нет. Кипящий Котёл сам порождает магию, вбирает в себя и вновь выпускает на волю. Вечный круг. Вечное преображение. Вечный двигатель, единственный, какой только возможен — первотолчок Творца. Для нас это есть вечность, а для Него — для него был только один слепящий и яростный миг, совершенно непредставимый для тех, чьё существование растянуто во времени.

И вот теперь Котёл часть себя направлял куда-то «вниз». В неведомую изнанку Упорядоченного, в те «слои реальности», что нереальны даже для нас с Ракотом.

Едва ли сильно ошибусь, сказав, что Источнику это нравилось не сильно.

Волны возмущений расходятся далеко. Сбоит настройка великих потоков, исполинских струн, протянувшихся через всё Упорядоченное, — и мои кристаллы заливает чернотой вместо положенного многоцветья или хотя бы зловещего багрянца, но багрянца естественного, положенного изначально.

Словно сухая рука мертвеца-зомби тянет и тянет Котёл с его исконного места. Я вижу, как искажаются познающие чары, как, изломанные неправильным отражением, они заставляют скручиваться и гнуться словно ветки мои кристаллы, что, казалось бы, твёрже твёрдого.

Я не вижу дна, куда устремляется этот поток, не могу различить, кто же устроился там, на другом конце этой жуткой пуповины. Гнев поднимается неуклонно и необоримо, мешает видеть и думать — то, что я вижу, кажется мне чуть ли не хуже того, изначального Ракотова заклятия.

Кто бы ни сотворил эти заклинания, что бы ни свело с ума Кипящий Котёл — он обрекал всех нас, всё Упорядоченное. Неназываемый, как сказали бы барды,

и так далее.

Кто бы это ни сделал — Ямерт, Дальние, какие-нибудь слуги Спасителя или ещё кто, — нас они этим обрекли на верную смерть. Может, потому Мимир и исчез, что не дал им сотворить нечто подобное со своим источником, а без него даже этакие мастера не справились с родником, именуемым истоком Мудрости?

Пот срывался с висков крупными каплями. Дыхание сбилось. Моё человеческое тело, несмотря на всю, гм, «божественность», имело свои пределы. Да, его можно сбросить, как одежду. И, подобно простому смертному, оказавшемуся без тёплого плаща и стёганых портов студёной ночью, заработать «обморожение».

Несмотря на пот, который вроде бы «от жары».

Глупец, ты гордо решил, что «справишься сам», потому что кто ж ещё, кроме тебя, «познавшего тьму»?

Я тянулся и тянулся вниз, вдоль уходящей в небытие нити, стягивающейся в тонкий, наитончайший волосок. Тянулся, позабыв обо всём, словно Истинный Маг, тот самый, что сдвигал некогда пласты реальности, когда в жалкой лачуге нищенки рождался мой последний настоящий Ученик…

Тогдашняя моя попытка обернулась настоящим штормом в Межреальности, да таким, что с ним едва справился весь тогдашний Совет Поколения.

…А теперь всё началось с того, что лопнул один из моих кристаллов, покрылся трещинами и рассыпался в пыль другой. Нарастало басовитое гудение, а где-то высоко над головой в ужасе метались истошно верещащие летучие мыши; и то одна, то другая из них вдруг складывали крылья, неживым камнем обрушиваясь в бездну.

Нет, не пробиться. Слишком… глубоко, не хватает дыхания; меня словно подбросило невидимой волной, вышвыривая обратно на серый камень, к окутанному туманом Котлу. Взгляд мой затуманило, и, наверное, именно поэтому я вдруг увидал исполинский — и призрачный! — корень, заполняющий пропасть вокруг нас.

Тянулись, жадно подрагивая, истончающиеся отростки, на них оседали капли тумана, почти мгновенно всасывающиеся тёмным нутром, и тогда вверх по корню проходила короткая судорога — точно змея торопилась проглотить добычу.

«Мутна вода в нём и черна цветом. И питает он первый корень…»

Тяжело дыша, едва втягивая воздух сквозь стиснутое спазмом горло, я глядел на открывшееся мне и не верил. На краткий миг приоткрылись врата — мне, Богу! — туда, куда, выходит, вполне могли добраться людские колдуны или гоблинские шаманы.

Кристаллы мои гибли один за другим, словно доблестные солдаты; серые плиты засыпало осколками, чёрными и острыми, и все они почему-то замирали остриями вверх, словно заточенные шипы во рву, ожидающие вражьего воинства. Котёл нехотя расставался со своими тайнами.

Дрожа, расплывался и таял явившийся мне призрак огромного корня. Куда он вёл, к какому «свету изначальному»? И что же теперь, остаётся только проследить?..

В миг, когда видение исполинского корня угасло окончательно, из Котла вырвался настоящий гейзер кипящей чёрной влаги. Лопнули с жалобным не то стоном, не то вскриком немногие остававшиеся из моих кристаллов, и сам я распростёрся на камнях; а над моей головой забушевал шторм, очень напоминавший тот самый, что сопровождал явление в мир Хагена, моего последнего Ученика.

Хорошо и славно, когда есть сила, с которой можно сойтись грудь на грудь; достойно Бога встать на пути силы, что кажется неодолимой; для того Упорядоченное и держит нас, вручив ключи от рек магии. Давно забытое ощущение поднималось в груди, грело и томило — да, именно так чувствовал я, когда совсем молодым, по меркам Истинных Магов, выходил на первые свои сражения.

Ярость Котла, буйство чистой и незамутнённой силы, силы, не осквернённой никакими заклятиями, изначальной крови моего Поколения, — это хорошо, это привычно, это знакомо. С подобными бурями хорошо управлялся в своё время Совет Поколения, ну а теперь я справлюсь и сам. И взбесившиеся незримые валы не причинят никому ущерба, растратив всю мощь на бесплодный штурм возведённых преград, пока всё не войдёт обратно в привычное русло.

Знакомо. Изведано. Понятно.

…Но я так и не смог ни достичь сокрытого дна — того самого, куда тянется нить из Кипящего Котла, — ни подняться наверх по таинственному корню, якобы питающему Мировое Древо. Древо, которое никто никогда не видел.

Я, конечно, имею в виду тех, кто мог рассказать об этом что-то связное и проверяемое.

Извергаемая Котлом сила завивалась прихотливыми узлами, стягиваясь в подобие исполинского многоглавого дракона. Незримая, темнее самой тёмной тьмы и светлее самого яркого света, ощущаемая совсем не глазами, она заполняла чертог Кипящего Котла, всю его кажущуюся беспредельность, подобно змее, кусающей собственный хвост.

Тьма, мой всегдашний союзник, якобы «познанная» мной, если судить по самонадеянно взятому давнему титулу; она сейчас оборачивалась против меня, впрочем, она обернулась бы сейчас против любого, случившегося в чертоге Кипящего Котла.

Сотканный из огненной пыли, из частичек Пламени Неуничтожимого меч оказался у меня в ладони. Путь Ракота, не Хедина, однако утончённые заклинания сейчас уже не работали и сработать не могли — как не могли они сработать, когда Хаген только вступил в этот мир.

Опасно, смертельно опасно сталкивать первородные сущности в открытом противоборстве; всё искусство Истинного Мага как раз и направлено на то, чтобы избегнуть подобного.

…Всё-таки века существования в качестве «приходящего на помощь» сказываются — они да ещё вера, что даже эти силы, вырвавшись на волю, не успеют покончить со мной одномоментно.

Мяло, рвало, вжимало в серый камень. Я давно отвык от боли, от истинной боли — сейчас настал её черёд. Когда я странствовал, лишённый волей Мерлиновского Совета власти над огнём, подверженный холоду и голоду, когда мне приходилось сражаться за жизнь своего тела кулаками и зубами — та боль оставалась обычной, болью плоти. Во плоть мы облеклись собственной волей. Мы могли сбросить телесную оболочку, возымей такое желание, не она поддерживала в нас жизнь. Добираясь до незримой сути, нашего астрального естества — кто-то назовёт это «душой», но разве могут Истинные Маги, коих Время не смеет волочь за шиворот пыльной дорогой бытия, — разве можем мы именовать это так же, как прочие смертные или бессмертные?

Меч полыхал — и зримым, и незримым светом. Видящие в ночи существа поспешили бы прикрыть глаза или отвернуться, настолько ярко сиял он, и это сияние вонзилось в первородный мрак, подобно изначальной искре Творца, разгоняющего исходный Хаос.

Котёл был в ярости. Тьма в ярости. Их невидимые зубы невесть как, но прорывались сквозь мою защиту — и я уже слепо рубил направо и налево, рассекая впившееся в меня нечто, сотканное из мрака и пустоты, оживлённое сошедшей с ума силой, извергаемой осквернённым Котлом.

Одежда на моём человеческом теле дымилась и вспыхивала, и само тело покрывалось ожогами, но завязавшиеся магические узлы, которые мне так и не удалось распутать, я просто рубил. Звёздный клинок послушно удлинялся, находя очередное сплетение, ещё один сгусток мрака.

Я побеждал. Побеждал, но побеждал не так, не по-хедински. Подобное скорее подошло бы Ракоту — сила против силы, оружие против мощи, грудь на грудь.

…Но вот разрублен последний из узлов, отчаянно бурлящий Котёл стал успокаиваться, и извергаемая им сила вновь течёт ровно, не встречая преград, — однако «вниз» от великого источника по-прежнему тянется тёмная пуповина, и даже мой меч, выкованный из частиц Пламени Неуничтожимого, не в силах её разрубить.

И это не «путь Хедина». Рубить и крушить — удел Ракота, вернее, миф, коий он сам о себе создал. Когда надо, брат умеет медленно и осторожно распутывать самые сложные узлы. Вот и здесь, рубя и круша, ничего не сделаешь.

И это самый сложный выбор, как мне казалось в былые времена, который предстоит совершать Богу: когда крушить, а когда исправлять.

Оказалось, само собой, не так. Главный выбор крылся совсем в ином, привычно ускользая и не давая осознать себя. Я всё старался, искал, ставя задачи и проговаривая возможности; но главное всё равно не давалось: в чём цель моего служения Упорядоченному. Только ли в том, чтобы сохранять его от поглощения Неназываемым или учиняемых Дальними безобразий? Только ли в противостоянии Спасителю, которое, на деле, ещё и не началось?.. И чем дальше, тем больше Бог Равновесия Хедин, бывший Истинный Маг, не знавший ни матери, ни отца, а лишь своё Поколение, становился похож на ярмарочного клоуна, танцующего на проволоке.

Приходилось видывать и такое…

Танец на проволоке. В клоунском колпаке и нелепых башмаках. И оба конца протянутой над пропастью нити утонули в глубоком, непроглядном тумане…

…Тяжело дыша, я распростёрся на камнях. Сила текла ровно, почти невозмущённо, почти, но не настолько, как следовало. Граница остановится на время, Неназываемый придержан — но только придержан.

Потому что хворь Котла не излечена. Мне предстояло добраться до конца чёрной пуповины, не просто разрубив её, не просто заткнув незримую пробоину, но докопавшись до первопричины, до того изначального, что сделало само появление тёмного ответвления возможным.

Не так уж важно, в конце концов, кто додумался устроить это. Слуги Дальних, подручные Ямерта и его сродственничков, сами Падшие, новая инкарнация тех, что поднимали мятеж Безумных Богов, — до этих затейников мы доберёмся рано или поздно. Доберёмся и победим, как не раз побеждали в прошлом. Они проявят себя, сами полезут на рожон, как все, даже лучшие и хитрейшие из наших противников — Дальние.

Но вот заклятие, поразившее Котёл, его несовершенство, его болезнь исправить куда важнее.

Что ж, нас с Ракотом ждёт достойное дело. Нас двоих — Си тут уже один раз побывала, и не знаю, что стряслось бы, окажись мы тут сейчас вдвоём.

Нет. Я терял тебя дважды, Си, и третьего уже не будет.

Я вздохнул, кое-как приводя в порядок плащ и медленно, с кряхтением, поднимаясь. Котёл не любит сильных, он сам — сила. Он может шутить шутки, может внушить невесть что; мне вспомнился акробат на проволоке.

Надо видеть свои слабости, но нельзя забывать и о силе.

Меня ждала дорога обратно, а потом — возвращение. Но это уже должно было быть совсем иное возвращение.

Продолжение следует

Ник Перумов ГИБЕЛЬ БОГОВ - 2 КНИГА ВТОРАЯ УДЕРЖИВАЯ НЕБО

ГЛАВА I Хедин, Сигрлинн, Ракот

— Славные делишки, — проворчал бывший Владыка Тьмы, выслушав рассказ Хедина. Плечи Ракота покрывала грубо выделанная шкура, знаменитый чёрный меч, небрежно завёрнутый в нечто, сильно напоминавшее драконью чешуйчатую кожу, отдыхал от трудов праведных на низком столе.

— Прости, братик, что лишили тебя славы победителя, — промурлыкала Сигрлинн, касаясь бугрящихся мышц — Ракот так и не успел выйти из образа черноволосого и голубоглазого варвара, как раз предававшегося гладиаторским забавам на арене под восторженные вопли доброй сотни тысяч зевак. Сама Сигрлинн успела побывать на гномьей свадьбе, хоть и недолго.

— Чего уж там. — Ракот потёр ушибленное запястье, поморщился. — Крепок тот гном оказался, лиходей этакий…

— Брат, пропал Мимир, — сухо бросил Хедин. — Невесть что творится с Кипящим Котлом. Один только Урд остаётся, каким и был, но… ты сам знаешь, Граница медленно движется. Мы с тобой об этом…

— Говорили много раз. — Ракот схватил кожаный мех, валявшийся рядом с заменявшей ему плащ шкурой, крепкими зубами выдернул пробку. Полилось красноватое вино, алые струйки побежали вниз по блестящей от пота груди Нового Бога.

— И можешь ты пить такую кислятину, — ужаснулась Сигрлинн. — Я отсюда слышу!

— Освежает, — буркнул Ракот, отбросив опустевший мех. — Сейчас бы ещё гномояду, и голова совсем бы прояснилась.

— Брат! — Хедин поднялся. — Хватит, прошу тебя. Нам и так было непросто тебя дозваться.

— Понимаю, прости, — вздохнул Ракот. — Так порой устаёшь от божественности… Хочешь честной схватки, чтобы равные шансы, чтобы победить, потому что ты…

— Этой радости мы лишены, — Познавший Тьму говорил сухо и ровно, ну ни дать ни взять — строгий учитель. — Я оставил несколько подмастерьев возле Мимирова источника. Они там, впрочем, ничего не нашли и уже, скорее всего, не найдут. Все следы, если и имелись, давно протухли. Матёрый лес поднялся, где там деревня стояла.

— Кому он мог понадобиться и куда деться — мы, пока сюда добирались, чуть языки не стёрли, обсуждаючи, — бросила Сигрлинн. — Ничего не придумали, само собой. Дальние, не Дальние, Спаситель, козлоногие, ведьмаки лохматые…

— Про таких не слышал, — рыкнул Ракот.

Сигрлинн только отмахнулась.

— Если похитили — почему ничего не случилось с Источником? А если что-то от него самого вызнать хотели — то почему ничего с тех пор и не случилось? Ждут? Время ещё не настало?

— Хотела б я на тех посмотреть, кто вообразил, что может у Старого Ётуна что-то силой вызнать, против его воли!

— Молодые Боги тоже не думали, что их кто-то свергнуть может, сестра, — прорычал Ракот. — Мимир мог возомнить о себе слишком много. Мог увериться, что, мол, справится со всем и всеми. Ан не справился!

— И что же? — в голосе Познавшего Тьму звенели льдинки.

— Что, что… Я немедля отправлюсь на поиски. Дашь мне твою Гелерру и её полк?

— Они сражаются в Хьёрварде. Возле Бьёрсвердена. Там, где живут Лунные волки и…

— Отлично! — громыхнул Ракот. — Помогу им справиться там — и вперёд! Мимира надо выручать. Даже если он успел рассказать — не знаю кому! — всё, что знал.

— А что он знал, собственно говоря? — вдруг тихонько спросила Сигрлинн. — Какие тайны были ему открыты? О Мимире вечно говорили, как о «мудрейшем из мудрых», но в чём состояла его мудрость? Он сторожил Источник, верно. Но что он мог знать такого? Молодые Боги не сочли нужным что-то делать с ним, так не значит ли это…

— Ты забыла, как мы искали туда дорогу, Си? Ямерт и компания просто закрыли все пути туда, все дороги.

— Не для всех, — заметил Ракот. — Бран Сухая Рука выбрался. И немало попортил нам крови, если честно.

— Он жил в Хьёрварде, если ты забыл, брат.

— Ничего я не забыл! А откуда он там взялся изначально?

Сигрлинн пожала плечами.

— Выпустили. Специально для этого и вывели. Какое это имеет значение,Ракот?

Бывший Владыка Тьмы не ответил — шагал от стены и до стены, резкими взмахами рубил воздух, что-то бормоча себе под нос.

— Оставайтесь здесь, — наконец обернулся он. — Ты, Хедин, и ты, Си. Я отправлюсь в Хьёрвард.

— Если тебе нужен след, быть может, стоит вспомнить о вампирах? — осторожно посоветовала чародейка. — После исчезновения Эйвилль они… наверняка мечтают о случае показать себя. Вернуть себе расположение Богов, — закончила она с полуулыбкой.

— Только не вампиры, — процедил сквозь зубы Хедин.

Сигрлинн сделала паузу… и понимающе кивнула.

* * *

Над тайным замком медленно поворачивалось небо. Вынесенный далеко вперёд балкон плыл над бездонной, завораживающей бездной Межреальности. Далеко справа вставали огненные протуберанцы; далеко слева тянулись во все стороны ловчими ростками дикие чащи.

— Узнаю моего Хедина. — Сигрлинн сменила белое платье на просторную куртку со шнуровкой, мягкие кожаные штаны и такие же сапоги почти без каблуков, в каких удобно биться. — Дикое прекрасно. Свободное пребудет свободным. Что выросло, то выросло.

Я улыбнулся, несмотря на все мрачные мысли.

— Никогда не был силён в парковом искусстве, ты же знаешь.

— А я б тут уж развернулась, — залихватски сообщила она, глядя вниз. — Во-он те чащи бы повырубила, во-он оттуда завернула бы поток, здесь поставила б скалу с водопадом и озерком…

— Ракот, скорее всего, ничего не найдёт, — вдруг вырвалось у меня. Само её присутствие, тонкий, едва ощутимый аромат её кожи, только её, какой не спутаешь больше ни с чем, сводил с ума, несмотря на все прошедшие годы с веками. — А кому-то надо садиться подле Кипящего Котла и медленно, постепенно, не торопясь разбирать, что же за заклятия там сложились и почему. А ещё козлоногие, а ещё быкоглавцы в Хьёрварде. И нужны новые… подмастерья. Их нужно много. Целая армия, боюсь. А тот, кто прибегает к армиям… В нашей игре он уступает, Си.

— Я… понимаю, — едва слышно отозвалась она, тотчас меняя тон. — Хедин, мой Хедин, отчего ты не подпускаешь меня? Бережёшь по-прежнему? Не можешь простить себе Брандея?

Я отвернулся. Сигрлинн смотрела вниз, но я и подумать не мог, чтобы встретиться сейчас с ней взглядами.

— Си… если что-то с тобой случится сейчас, после всего…

— А я всё никак не добьюсь, чтобы ты осознал наконец — меня убить не так-то легко. И из заточения — любого! — я вырвусь. Рано или поздно. А ты, похоже, решил обложить меня ватой и сдувать пыль! Даже сделал вид, что не понял, почему я так оделась…

— А почему ты так оделась?

— Потому что я тоже отправлюсь в путь, — выпалила она. — Хватит отсиживаться за твоей спиной, милый мой. Пришла подставить плечо. Сама. Там, где я считаю нужным.

— Постой, погоди. Что ты собралась делать? В какой такой «путь» ты решила отправиться?

Она улыбнулась. Потом ещё раз, и пропущенные, не произнесённые нами обоими слова, казалось, так и падали в бездны Межреальности.

— Позволь мне отбыть в Хьёрвард, помочь покончить с быкоглавцами. А потом Ракот заберёт Гелерру и её полк.

— Что ты станешь там делать? Едва ли Ракот с Гелеррой оставят там что-то для тебя. Разве что пепелище…

— Они отобьют натиск и двинутся на поиски Мимира. Я постараюсь добраться до истока, до тех, кто набирал и насылал на нас эту армию. Я помню вести от твоей адаты — к быкоглавцам присоединились чародеи из какого-то мелкого и диковатого народца. Я бы отыскала наёмщиков, тех, кто вывел их на тропу войны.

— И, наверное, ты не забыла бы о своих Ночных Всадницах?

— Угадал, — засмеялась она. — Не забыла бы.

Я покачал головой.

— Си, не хочу напоминать тебе о тяжком, но разве первая смерть твоя не была…

— Я всё помню и так, мой Хедин. — Она не отвела взгляда. — Дважды создавалась общность тех, что шли за мной, и дважды это кончалось… совсем не так, как мне виделось. Ночные Всадницы и Орден Прекрасной Дамы… я в ответе за них, милый.

— Все мы в ответе, — проворчал я. — Тебя не остановишь, дорогая. Не стану и пытаться, только… только помни об одном премилом законе. Законе, что попортил нам крови больше, чем все остальные, вместе взятые.

— Не забуду, — пообещала она, словно девчонка. — И… и постараюсь найти тебе новых последователей. И…

— Постарайся вернуться. Вот и всё. Целой и невредимой. — Я не мог удержаться. Обхватил её, стиснул, прижал — нежную, трепещущую, словно бабочка, и в то же время твёрдую, словно сталь.

— А ты, мой Хедин? — Она глядела мне прямо в глаза, сквозь глаза и ещё глубже. — Что станешь делать ты? Ракот рвётся отыскивать похитителей Мимира, я разберусь со вторгшимися в Хьёрвард дикарями… Прости, мы с братцем разобрали всё самое интересное!

— Кипящий Котёл, — сказал я с напускной мрачностью. — Кипящий Котёл, если что-то случиться с нашими Источниками, всё прочее утратит значение. Тогда Неназываемого не остановит уже ничто. В общем, придётся мне сидеть в той бездне, в полном одиночестве, обложившись книжками, и вспоминать школьные годы. Никогда не любил головоломных формул и зубодробительных выводов. Это уж скорее было по твоей части, моя дорогая…

— Эритовые обручи… — улыбнулась Сигрлинн. — Сейчас бы не помешали. Вы с Ракотом можете дозваться друг до друга и так, а мы с тобой?

Я взял её руки в свои.

— Мы попытаемся. Сделать кристалл я всё равно уже не успею.

* * *

Замок остался позади, пустой и холодный, враз сделавшийся каким-то чужим и неуютным. Сигрлинн отправилась в Хьёрвард; Ракот исчез ещё раньше — названный брат мой вообще не очень утруждал себя формальными прощаниями. Что ж, Хедин Познавший Тьму вновь один. Дорога к Кипящему Котлу не займёт много времени, однако медлить всё равно не следует.

Познавший Тьму шёл один. Кипящий Котёл — не то место, куда следует соваться его подмастерьям. Может быть, тогда, когда он сам поймёт, что же там случилось.

…А Си заскучала, несмотря ни на что. Не может просто так, невесть кем, неведомо для чего сидеть в каком-то летучем замке. Да, ни Столпа Титанов, ни Совета Поколения, ничего не осталось, даже платьем не перед кем покрасоваться; мы с Ракотом не в счёт. Здесь уж скорее сгодился бы Макран, особенно если Эстери отвернётся…

Я поймал себя на том, что вновь думаю о них, как о живых. Несмотря на Брандей и Западную Тьму, несмотря на последний бой Ордена Прекрасной Дамы.

Что с ними случилось, в конце-то концов? Погибли «последней смертью», даже не Истинного Мага, а брандейца, слуги Хаоса? Кому достались их души, буде таковые вообще нашлись, в чём я лично не уверен? Спасителю? Демогоргону? Или и вовсе «отправились, как недостойные, в Хель», серыми призраками в унылых вереницах, предводительствуемых Яргохором?

Самая достойная тема для размышлений Нового Бога, Бога Равновесия, направляющегося в одиночестве к Кипящему Котлу…

Хагену в Долине Магов предстоит тоже немало работы. Последнее время о нём я думал с каким-то даже раскаянием. Мы сражаемся рука об руку неисчислимые века, и моя нехитрая попытка обойти его смертность пока что не подводит; но что он получил взамен, мой последний истинный Ученик? Вечное одиночество? Страшное и неизбывное одиночество, несмотря на весёлую и устроенную Долину, одиночество среди тех, кто вставал на многотрудный путь мага, достигал известных высот — и падал. Скажем, когда пришлось давить всё тех же Безумных Богов. А подобных мятежей ведь насчитывалось не один и не два. Ты отлично справлялся с ними, Хаген, вот только хитроумный Игнациус Коппер всё же сумел провести и тебя, и нас, составив свои заклятия.

И если бы не Ракот с его новообретённым Учеником…

Нет, неправильно, оборвал я себя. Мы всё равно вырвались бы. Просто тот способ оказался самым скорым.

…Дикие чащи покорно расступались. Твари Межреальности спешили убраться с дороги. Тропа сама ложилась под ноги. Когда же ещё говорить самому с собой Новому Богу, как не в такие моменты?

…Ямерт и присные, Ямерт и его родня, братья и сёстры. Эти вообще исчезли с наших глаз, нигде не рискуя ввязаться во что-то по-настоящему значимое. Ракот, помнится, отстаивал мысль, что само Восстание Безумных Богов от начала и до конца подстроено «компанией на „Я“», однако меня он так и не убедил.

Восстали тогда те, кто при прочих равных вполне мог сделаться моими подмастерьями, и притом лучшими из лучших. А они — назвавшись богами — подняли целые народы, повернули оружие против нас, даже не зная, кто мы такие. Повернули просто потому, что не желали признавать над собой вообще никакой силы, ни «доброй», ни «злой».

А сколько ещё таких может появиться в бескрайнем Упорядоченном?

Хорошо идти через Межреальность, в одиночку, словно нарочно «нарываясь на неприятности», как сказала бы Си во времена Джибулистана и Голубого Города. Бездна сменяется вознёсшимися над головой (здесь нет «поднебесий») плоскими равнинами, потоки призрачной воды, в какой не промочить ног, устремляются к одной им ведомой цели.

Я возвращаюсь к Кипящему Котлу. Один, как и хотел. Быть может, наедине со мною он окажется поразговорчивее.

* * *

Вечность всегда рядом и всегда за поворотом. Вечность всегда будет ускользать от тебя капризной и ветреной красавицей, призывно взмахнувшей подолом яркой юбки над серой булыжной мостовой пыльного города. Мы привыкли думать об Источниках Магии именно как о «вечных», как о маяках, в самом прямом смысле этого слова.

Окружавшая Кипящий Котёл пропасть вновь открывалась передо мной, и не требовалось носить высокое и гордое имя Нового Бога, чтобы понять — после нашего с Си ухода здесь что-то изменилось, нечто незримое, чего не увидит даже мой глаз.

Нет, исполинский карниз по-прежнему тянулся, насколько хватало взора; по-прежнему распахивала голодный рот затаившаяся внизу пустота; замерли несокрушимые — или, во всяком случае, кажущиеся таковыми — врата самого источника.

Но что-то сделалось другим. Я ощущал чужие следы, странные, «ни на что не похожие», быть может, сказал бы кто-то другой; но нет, я отлично знал, на что они походят.

Здесь творилась волшба, изрядно смахивающая на чары моего собственного Поколения. Совсем юного, едва ступившего в мир и ещё только обживающего Замок Всех Древних, унаследованный нами от ушедших предшественников.

Мы были молоды, злы и веселы. Безжалостны. «Мир иль наш, или ничей», и никак иначе. Раз «предыдущих», «бывших» не стало, значит, так тому и быть. Их нет, есть мы и мы, конечно же, лучше! Иначе и быть не может, иначе их не заменили бы на нас!

Звёздный меч, меч из искорок Пламени Неуничтожимого, сам прыгнул мне в руку.

Я знал, я ждал. Неужто и впрямь Истинного Мага невозможно убить по-настоящему, можно только «изгнать» на некоторое время, а рано или поздно он всё равно выберется на поверхность?

Неужели наши с Сигрлинн и Ракотом сородичи несмотря ни на что избегли своей участи?

Никогда не говори «невозможно», особенно если тебя прозывают «Богом Равновесия». Кто знает, какие заклятия, какие путы и ограничения рухнули под натиском мечей Ордена Прекрасной Дамы?

Я остановился, ноги словно приросли к тропе. Память услужливо доставала из самых потайных уголков почти позабытые признаки былых чар, коими отличались мои сородичи. Я ощущал их далёкое эхо, подобно тому, как обычный человек чувствует щекой даже наилегчайшее дуновение ветра или ласковое касание солнечного луча. И уже не сомневался: да, где-то неподалёку отсюда в ход пошли заклинания, ведомые только моему Поколению.

Первой мыслью стало позвать Ракота. Но, поколебавшись, я вздохнул и отверг эту мысль. Когда доходит до столь тонких и неуловимых материй, привыкший к буре и натиску бывший Повелитель Тьмы помочь едва ли сможет.

Заклятия. Заклятия. Эхо свершённой волшбы. Нет, Читающие, постараемся разобраться без вас. Помни, Хедин, ты здесь, чтобы понять, что же случилось с Котлом. Если кто-то решил, скажем так, поговорить со мной лицом к лицу, что ж, я не против. Я устал от незримых врагов, старательно избегающих столь любимого Ракотом «честного боя» — всё-таки порой правоту Восставшего нельзя не признать.

Да, пусть приходят. Я готов.

…Врата послушно дрогнули, раскрывая исполинский зев. Со стороны, наверное, казалось, что крошечная живая песчинка, ничтожная в сравнении с исполинскими стенами и бездонными пропастями, медленно вползает в ждущее, вечно голодное чрево.

Внутри, за вратами, ничего не изменилось. Тот же серый камень под ногами, тот же сгустившийся мрак да алая точка Кипящего Котла далеко внизу.

Нет, конечно, оспорил я себя. Здесь побывали. Почти сразу после того, как отсюда ушли мы с Си.

А Котёл, похоже, моему появлению совсем не обрадовался. Мне всегда было легко во Тьме, дороги находились будто сами собой, а сейчас приходилось словно продираться сквозь густой, чернильный мрак, чтобы только увидеть самую чашу Котла.

Хедин Познавший Тьму, Истинный Маг, тот, что бродил по дорогам Хьёрварда и Межреальности, кто говорил с лунными волками и смертными шаманами, взыскуя знания, тогда именовавшегося «запретным», наверное, обрадовался бы трудной задаче. Новый Бог, хранитель пресловутого Равновесия, только вздохнул. Предстояла долгая и, в общем, нудная работа — по ниточке распутывать клубки свободнотекущей магии, стараясь понять, что же пошло не так.

Тоскливый многоголосый писк. Опять эти летучие мыши, и вновь целая стая. Конечно, не просто «мыши», скорее всего — из низших демонов. Но вот что они тут делают, в очередной раз спросил я себя, и в очередной же раз не ответил.

Вместе с Сигрлинн мы спускались к Котлу в полной тишине, как и положено; а теперь мои шаги отдавались гулким эхом, словно надо мной смыкались высокие арки бесконечных анфилад.

Оставшийся в далёком прошлом Познавший Тьму уже бы остановился, сердито прошипев: «Ты идёшь прямиком в ловушку!» — и принялся бы за правильную осаду, не забывая в то же время ограждать себя отпорными чарами.

Я вздохнул. Тогда было проще, куда проще. А сейчас — нет, иди, Новый Бог, избранник Упорядоченного или великого Орлангура или пусть даже самого Творца. Иди прямо, не опуская глаз, ты разом и приманка, ты и капкан.

…И на сей раз Котёл явил свой норов — и дурной нрав — куда раньше. Я не успел достичь даже серого кольца, где покоилась его чаша; по лицу резко хлестнула плеть ледяного ветра, а над самим Котлом — сейчас не скрытым никакими туманами — стали один за другим подниматься тысячи багряных огоньков, точно рой светляков.

Истинные Маги когда-то «поворачивали мир вокруг себя». Новому Богу в этом нужды не было, в нашей с Ракотом власти было возводить запруды и шлюзы, направляя вечносущие потоки силы, куда потребно Равновесию. Это стало таким же привычным, как дыхание для простого смертного; и, только лишившись вдруг воздуха, ты способен понять, без чего остаёшься.

Котёл противился. Он упрямился, не желая расставаться с тем, что составляло его суть, его предназначение — творить и дарить силу, живородящее начало, перводвигатель всего и вся в Упорядоченном. Мутна вода в нём и черна цветом и нелегко — да что там «нелегко», невозможно! — полностью подчинить себе его мощь; но все бессчётные века, пока творимая пустота являла собой единственную защиту от вечно жрущей глотки Неназываемого, ни Котёл, ни Урд, ни источник Мимира никогда не противились нашей воле.

Потому что она была «волей Упорядоченного»?

Или они просто «подчинялись сильному»?

Я замер. Котёл — это не живое существо, не сущность, он не разумен, это просто источник, ключ, место истечения и перерождения великой силы, не имеющей ни конца, ни начала. Так его устроил Творец, отдавший нам свою искру, своё творение, и казалось, так пребудет всегда.

Что ж, неизменного не бывает. Боги сменялись богами и силы — силами; явились в мир Ямерт с роднёй, родился и Спаситель. Дальние, с кем сражались ещё Древние поколения Истинных Магов, перешли к открытой войне — может, и Источникам более не пребывать, неизменными?

Я раскрыл заплечный мешок, принявшись расставлять на сером камне многоцветные кристаллы самых причудливых форм. Альвы Хьёрварда, конечно, узнали бы «основу основ» своего искусства, но именно что «основу основ».

Наделанные (или лучше сказать «понаделанные»?) теми долгими и пустыми ночами в замке, пока Ракот шатался с чёрным двуручным мечом наперевес по варварским мирам, а настоящей, большой войны с козлоногими ещё не разразилось — кристаллы эти в чём-то, наверное, напоминали знаменитые шары Читающих. Я не могу не мастерить нового. Не могу не штурмовать поставленных мне пределов, пусть даже палаческим топором висит надо мною пресловутый закон Равновесия.

Подобно органным трубам, извлекающим звуки из продуваемого сквозь них воздуха, эти кристаллы отзывались на протекающую сквозь них силу. В общем, «ничего нового», как не без разочарования заметил Ракот, оглядывая мою коллекцию.

— Тавлеи у тебя, по-моему, лучше выходят.

Он не хотел, чтобы я закапывался, чтобы забивался в нору рабочего покоя, мой беспокойный брат. Названый, но тем не менее. Он бы мечтал, чтобы мы странствовали вместе, как в давным-давно ушедшей юности, ещё до Джибулистана и Голубого Города, ещё до Сигрлинн.

Тогда я отшутился…

Кристаллы расставлены. Горят, словно крошечные свечки, всеми цветами радуги. Иные светятся незримо для глаз простого смертного, иные чуть слышно звучат. Настоящий хор; и на самом деле похоже на орган.

Возле Урда эти кристаллы вспыхивали дивной и радостной симфонией, светло-золотисто-зеленоватой, солнце и молодая листва, дробящиеся в каплях воды лучи, шорох волн, набегающих на отлогий и тёплый песок; здесь же, подле Кипящего Котла, я ожидал фейерверка красного, алого, фиолетового, сумрачных цветов с тёмной стороны — но вместо этого кристаллы, все как один, мигом залило чернотой. Сплошной, непроглядной и непроницаемой. Звучащие камни захлебнулись, словно незримая рука грубо заткнула рты всем и каждому.

Котёл не желал говорить. Он хотел, чтобы его оставили в покое.

Чернота, вот мой ответ тебе, любопытный — человек, маг или бог, неважно. Ты берёшь мою силу, мою кровь, соединяешь в себе с рождаемым другими, но не требуй большего.

Прости, но я не могу, беззвучно ответил я так и не прозвучавшим словам.

Что ж, придётся идти долгим путём. Брать каждый кристалл и разбираться, что же вызвало такую тьму. Искать общее. Дело неспешное, медленное, требующее покоя и сосредоточенности.

Нет, любезный, мысленно сказал я. Хедин Познавший Тьму отсюда так просто не уйдёт.

* * *

Тело, человеческое тело, которое мы привыкли носить — сперва как одежду, потом как манифестацию нашего бытия. Я вытер проступивший пот — у Кипящего Котла и впрямь становилось жарко. Ледяной ветер стих, над чашей поднимался туман, постепенно сгущаясь, его то и дело разгоняли мои заклятья. Источник окружало тройное кольцо моих кристаллов, большую часть по-прежнему заливала тьма, но меньшая начинала оживать, являя, однако, совсем не то, к чему я привык. По блестящим граням змеились белые ветвистые молнии, медленно ползли многоногие серые пятна, похожие на громадных мокриц. Все знакомые признаки и ответы куда-то исчезли; иной маг, быть может, сказал бы, что «сила сошла с ума».

Сила, конечно же, с ума не сошла. Над острыми вершинами кристаллов, над заточенными гранями дрожали и таяли отрывистые видения, многоколонный зал, залитый мраком, чёрный куб, ещё чернее и непрогляднее окружающей темноты, и смутные очертания фигуры на этом кубе, узкие прорези горящих красным глаз, сейчас почти закрытых не до конца сомкнутыми веками.

Это было мне знакомо.

Известный нам с Ракотом старший из поколения Новых Магов, известный под одним-единственным прозвищем Чёрный. Обожал громкие слова и красивые жесты. Восседал на агатовом кубе во тьме невесть сколько веков, пребывая «во сне», как утверждал. Потом способствовал прекращению безобразий, учинённых его сородичами в Северном Хьёрварде, насылавшими орду разнообразных чудовищ на лесных поселян. Потом… потом пропал, скрывшись от наших с Ракотом взоров. Тем не менее ни в чём предосудительном его обвинить бы не получилось — он и близко не подходил, скажем, к Эвиалу, пока там орудовали кое-кто из его братцев и сестричек.

Вот только почему он появляется здесь, в видениях подле Кипящего Котла?

Работа мага, особенно Мага Истинного — задавать вопросы. Работа Бога — на вопросы отвечать. В этом вся разница. Как утверждают некоторые, «пренебрежимо малая». Вопросов у меня, пока сидел подле Кипящего Котла, накопилось на несколько вполне пристойных «пророческих книг», а вот ответов… Четырёхглазый Дух Познания, полагаю, остался бы доволен.

Источник Магии совершенно точно не желал больше ничего отдавать. Сила по-прежнему исходила из него, но… меньше, чем следовало. Словно Кипящий Котёл и в самом деле стал… выкипать. И показывать дно.

Куда девалось недостающее? Мне казалось, что удаётся нащупать уходящую сквозь изнанку Межреальности ниточку, чем-то напоминавшую след, оставленный Дальними, когда Эйвилль удалось на него напасть.

Тут мне на миг стало совсем скверно, потому что если мои обожатели зелёных цветов дотянулись каким-то образом до силы Источников… то нам с Ракотом только и останется, что приняться за поиски нового Упорядоченного.

Шутка, конечно же.

По старой памяти я записывал, записывал всё, случившееся подле Кипящего Котла. Едва ли эти страницы смог разобрать хоть кто-нибудь, кроме Сигрлинн и Ракота (ну и ещё, конечно, Мерлина, останься он жив), всю эту мешанину странных символов, частично — придуманных ещё Древними, частично — Мерлином, а ещё частью — мною самим, когда выяснилось, что описательного арсенала для той же Тьмы просто не существует.

Привычка, въевшаяся даже не в плоть с кровью.

Котёл меж тем презрительно и недовольно фырчал, булькал лопающимися пузырями, вновь окутываясь клубами сероватого плотного пара, словно ему донельзя претило само соседство с настырным «богом».

Сила уходит, это точно. Словно вода из прохудившегося ведра… нет, конечно же, нет. Кипящий Котёл сам порождает магию, вбирает в себя, и — вновь выпускает на волю. Вечный круг. Вечное преображение. Вечный двигатель, единственный, какой только возможен — первотолчок Творца. Для нас это есть вечность, а для Него — для Него был только один слепящий и яростный миг, совершенно непредставимый для тех, чьё существование растянуто во времени.

И вот теперь Котёл часть себя направлял куда-то «вниз». В неведомую изнанку Упорядоченного, в те «слои реальности», что не реальны даже для нас с Ракотом.

Едва ли сильно ошибусь, сказав, что Источнику это нравилось не сильно.

Волны возмущений расходятся далеко. Сбоит настройка великих потоков, исполинских струн, протянувшихся через всё Упорядоченное — и мои кристаллы заливает чернотой вместо положенного многоцветья или хотя бы зловещего багрянца, но багрянца естественного, положенного изначально.

Словно сухая рука мертвеца-зомби, тянет и тянет Котёл с его исконного места. Я вижу, как искажаются познающие чары, как, изломанные неправильным отражением, они заставляют скручиваться и гнуться, словно ветки, мои кристаллы, что, казалось бы, твёрже твёрдого.

Я не вижу дна, куда устремляется этот поток, не могу различить, кто же устроился там, на другом конце этой жуткой пуповины. Гнев поднимается неуклонно и необоримо, мешает видеть и думать — то, что я вижу, кажется мне чуть ли не хуже того, изначального Ракотова заклятия.

Кто бы ни сотворил эти заклинания, что бы ни свело с ума Кипящий Котёл — он обрекал всех нас, всё Упорядоченное. Неназываемый, как сказали бы барды,

и так далее.

Кто бы это ни сделал — Ямерт, Дальние, какие-нибудь слуги Спасителя или ещё кто, — нас они этим обрекли на верную смерть. Может, потому Мимир и исчез, что не дал им сотворить нечто подобное со своим источником, а без него даже этакие мастера не справились с родником, именуемым «истоком Мудрости»?

Пот срывался с висков крупными каплями. Дыхание сбилось. Моё человеческое тело, несмотря на всю, гм, «божественность», имело свои пределы. Да, его можно сбросить, как одежду. И, подобно простому смертному, оказавшемуся без тёплого плаща и стёганых портов студёной ночью, заработать «обморожение».

Несмотря на пот, который вроде бы «от жары».

Глупец, ты гордо решил, что «справишься сам», потому что кто ж ещё, кроме тебя, «познавшего тьму»?

Я тянулся и тянулся вниз, вдоль уходящей в небытие нити, стягивающейся в тонкий, наитончайший волосок. Тянулся, позабыв обо всём, словно Истинный Маг, тот самый, что сдвигал некогда пласты реальности, когда в жалкой лачуге нищенки рождался мой последний настоящий Ученик…

Тогдашняя моя попытка обернулась настоящим штормом в Межреальности, да таким, что с ним едва справился весь тогдашний Совет Поколения.

…А теперь всё началось с того, что лопнул один из моих кристаллов, покрылся трещинами и рассыпался в пыль другой. Нарастало басовитое гудение, а где-то высоко над головой в ужасе метались истошно верещащие летучие мыши; и то одна, то другая из них вдруг складывали крылья, неживым камнем обрушиваясь в бездну.

Нет, не пробиться. Слишком… глубоко, не хватает дыхания; меня словно подбросило невидимой волной, вышвыривая обратно на серый камень, к окутанному туманом Котлу. Взгляд мой затуманило, и, наверное, именно поэтому я вдруг увидал исполинский — и призрачный! — корень, заполняющий пропасть вокруг нас.

Тянулись, жадно подрагивая, истончающиеся отростки, на них оседали капли тумана, почти мгновенно всасывающиеся тёмным нутром, и тогда вверх по корню проходила короткая судорога — точно змея торопилась проглотить добычу.

«Мутна вода в нём и черна цветом. И питает он первый корень…»

Тяжело дыша, едва втягивая воздух сквозь стиснутое спазмом горло, я глядел на открывшееся мне и не верил. На краткий миг приоткрылись врата — мне, Богу! — туда, куда, выходит, вполне могли добраться людские колдуны или гоблинские шаманы.

Кристаллы мои гибли, один за другим, словно доблестные солдаты; серые плиты засыпало осколками, чёрными и острыми, и все они почему-то замирали остриями вверх, словно заточенные шипы во рву, ожидающие вражьего воинства. Котёл нехотя расставался со своими тайнами.

Дрожа, расплывался и таял явившийся мне призрак огромного корня. Куда он вёл, к какому «свету изначальному»? И что же теперь, остаётся только проследить?..

В миг, когда видение исполинского корня угасло окончательно, из Котла вырвался настоящий гейзер кипящей чёрной влаги. Лопнули с жалобным не то стоном, не то вскриком немногие остававшиеся из моих кристаллов, и сам я распростёрся на камнях; а над моей головой забушевал шторм, очень напоминавший тот самый, что сопровождал явление в мир Хагена, моего последнего Ученика.

Хорошо и славно, когда есть сила, с которой можно сойтись грудь на грудь; достойно Бога встать на пути силы, что кажется неодолимой; для того Упорядоченное и держит нас, вручив ключи от рек магии. Давно забытое ощущение поднималось в груди, грело и томило — да, именно так чувствовал я, когда совсем молодым, по меркам Истинных Магов, выходил на первые свои сражения.

Ярость Котла, буйство чистой и незамутнённой силы, силы, не осквернённой никакими заклятиями, изначальной крови моего Поколения — это хорошо, это привычно, это знакомо. С подобными бурями хорошо управлялся в своё время Совет Поколения, ну а теперь я справлюсь и сам. И взбесившиеся незримые валы не причинят никому ущерба, растратив всю мощь на бесплодный штурм возведённых преград, пока всё не войдёт обратно в привычное русло.

Знакомо. Изведано. Понятно.

…Но я так и не смог ни достичь сокрытого дна — того самого, куда тянется нить из Кипящего Котла, ни подняться наверх, по таинственному корню, якобы питающему Мировое Древо. Древо, которое никто никогда не видел.

Я, конечно, имею в виду тех, кто мог рассказать об этом что-то связное и проверяемое.

Извергаемая Котлом сила завивалась прихотливыми узлами, стягиваясь в подобие исполинского многоглавого дракона. Незримая, темнее самой тёмной тьмы и светлее самого яркого света, ощущаемая совсем не глазами, она заполняла чертог Кипящего Котла, всю его кажущуюся беспредельность, подобно змее, кусающей собственный хвост.

Тьма, мой всегдашний союзник, якобы «познанная» мной, если судить по самонадеянно взятому давнему титулу; она сейчас оборачивалась против меня, впрочем, она обернулась бы сейчас против любого, случившегося в чертоге Кипящего Котла.

Сотканный из огненной пыли, из частичек Пламени Неуничтожимого меч оказался у меня в ладони. Путь Ракота, не Хедина, однако утончённые заклинания сейчас уже не работали и сработать не могли — как не могли они сработать, когда Хаген только вступил в этот мир.

Опасно, смертельно опасно сталкивать первородные сущности в открытом противоборстве; всё искусство Истинного Мага как раз и направлено на то, чтобы избегнуть подобного.

…Всё-таки века существования в качестве «приходящего на помощь» сказываются — они да ещё вера, что даже эти силы, вырвавшись на волю, не успеют покончить со мной одномоментно.

Мяло, рвало, вжимало в серый камень. Я давно отвык от боли, от истинной боли — сейчас настал её черёд. Когда я странствовал, лишённый волей мерлиновского Совета власти над огнём, подверженный холоду и голоду, когда мне приходилось сражаться за жизнь своего тела кулаками и зубами — та боль оставалась обычной, болью плоти. Во плоть мы облеклись собственной волей. Мы могли сбросить телесную оболочку, возымей такое желание, не она поддерживала в нас жизнь. Добираясь до незримой сути, нашего астрального естества — кто-то назовёт это «душой», но разве могут Истинные Маги — коих Время не смеет волочь за шиворот пыльной дорогой бытия — разве можем мы именовать это так же, как прочие смертные или бессмертные?

Меч полыхал — и зримым, и незримым светом. Видящие в ночи существа поспешили бы прикрыть глаза или отвернуться, настолько ярко сиял он, и это сияние вонзилось в первородный мрак, подобно изначальной искре Творца, разгоняющего исходный Хаос.

Котёл был в ярости. Тьма в ярости. Их невидимые зубы невесть как, но прорывались сквозь мою защиту — и я уже слепо рубил направо и налево, рассекая впившееся в меня нечто, сотканное из мрака и пустоты, оживлённое сошедшей с ума силой, извергаемой осквернённым Котлом.

Одежда на моём человеческом теле дымилась и вспыхивала, и само тело покрывалось ожогами, но завязавшиеся магические узлы, которые мне так и не удалось распутать, я просто рубил. Звёздный клинок послушно удлинялся, находя очередное сплетение, ещё один сгусток мрака.

Я побеждал. Побеждал, но побеждал не так, не по-Хедински. Подобное скорее подошло бы Ракоту — сила против силы, оружие против мощи, грудь на грудь.

…Но вот разрублен последний из узлов, отчаянно бурлящий Котёл стал успокаиваться, и извергаемая им сила вновь течёт ровно, не встречая преград — однако «вниз» от великого источника по-прежнему тянется тёмная пуповина, и даже мой меч, выкованный из частиц Пламени Неуничтожимого, не в силах её разрубить.

И это не «путь Хедина». Рубить и крушить — удел Ракота, вернее, миф, коий он сам о себе создал. Когда надо, брат умеет медленно и осторожно распутывать самые сложные узлы. Вот и здесь, рубя и круша, ничего не сделаешь.

И это самый сложный выбор, как мне казалось в былые времена, который предстоит совершать Богу — когда крушить, а когда исправлять.

Оказалось, само собой, не так. Главный выбор крылся совсем в ином, привычно ускользая и не давая осознать себя. Я всё старался, искал, ставя задачи и проговаривая возможности; но главное всё равно не давалось: в чем цель моего служения Упорядоченному. Только ли в том, чтобы сохранять его от поглощения Неназываемым или учиняемых Дальними безобразий? Только ли в противостоянии Спасителю, которое, на деле, ещё и не началось?.. И чем дальше, тем больше Бог Равновесия Хедин, бывший Истинный Маг, не знавший ни матери, ни отца, а лишь своё Поколение, становился похож на ярмарочного клоуна, танцующего на проволоке.

Приходилось видывать и такое…

Танец на проволоке. В клоунском колпаке и нелепых башмаках. И оба конца протянутой над пропастью нити утонули в глубоком, непроглядном тумане…

…Тяжело дыша, я распростёрся на камнях. Сила текла ровно, почти невозмущённо, почти, но не настолько, как следовало. Граница остановится на время, Неназываемый придержан — но только придержан.

Потому что хворь Котла не излечена. Мне предстояло добраться до конца чёрной пуповины, не просто разрубив её, не просто заткнув незримую пробоину, но докопавшись до первопричины, до того изначального, что сделало само появление тёмного ответвления возможным.

Не так уж важно, в конце концов, кто додумался устроить это. Слуги Дальних, подручные Ямерта и его сродственничков, сами Падшие, новая инкарнация тех, кто поднимал мятеж Безумных Богов — до этих затейников мы доберёмся рано или поздно. Доберёмся и победим, как не раз побеждали в прошлом. Они проявят себя, сами полезут на рожон, как все, даже лучшие и хитрейшие из наших противников — Дальние.

Но вот заклятие, поразившее Котёл, его несовершенство, его болезнь исправить куда важнее.

Что ж, нас с Ракотом ждёт достойное дело. Нас двоих — Си тут уже один раз побывала, и не знаю, что стряслось бы, окажись мы тут сейчас вдвоём.

Нет. Я терял тебя дважды, Си, и третьего уже не будет.

Я вздохнул, кое-как приводя в порядок плащ и медленно, с кряхтением, поднимаясь. Котёл не любит сильных, он сам — сила. Он может шутить шутки, может внушить невесть что; мне вспомнился акробат на проволоке.

Надо видеть свои слабости, но нельзя забывать и о силе.

Меня ждала дорога обратно, а потом — возвращение. Но это уже должно было быть совсем иное возвращение.

ГЛАВА II Гелерра, Аррис и другие

Пусть горят миры, пусть рушатся небеса, ученики Великого Хедина пойдут вперёд несмотря ни на что. Это наш долг, наше право. Наше высокое право. Мы нечасто говорим об этом вслух, как-то не принято. Мы, Его ученики — последний рубеж, что отделяет порядок от Хаоса, жизнь от смерти и свет от тьмы. Мы стражи Упорядоченного, мы гончие псы Равновесия. Мы оставили родные миры, нашим домом сделалось Обетованное. Мы привыкли странствовать под причудливыми небесами и сражаться с диковинными, небывалыми врагами.

То, что мы сделались воинами — не выбор великого Хедина, аэтероса, как зовут его эльфы, или гаррата, как он прозывается среди гномов. Мы не нападаем первыми, мы защищаемся и защищаем.

Великий Хедин не любит, когда мы возглашаем ему хвалы. Он сердится, брови его хмурятся и лоб разрезают морщины. Он скромен, и, наверное, зря — он дал нам всем великую цель. Нет, не дал — мы обрели её сами, — но вывел на торную дорогу.

Он раскрыл пред нами ослепительные вереницы миров, явил ужасающие в своём великолепии бездны и пропасти Упорядоченного, и несказанный — но до чего ж завораживающий! — кошмар Хаоса. Он дал свободу заключённым в нас талантам, помог сделаться теми, кто мы есть сейчас.

И как же нам не любить его после этого? После всех милостей, всех даров и благодеяний? Мы прослыли бы последними подлецами, не отдавай мы великому Хедину, Познавшему Тьму, должного.

Ты научил нас многому, но прежде всего — не лгать самим себе. И я не лгу. Я долго бежала этой правды, пока не призналась — да, великий Хедин, твоя Гелерра любит тебя. Как бога и как мужчину.

О, как же страшно сделалось, когда она впервые произнесла про себя эти слова! Разве можно любить идеал, разве можно в жарких мечтах представлять себе твои объятия, Познавший Тьму? Ведь ты не просто мужчина, не просто маг, пусть даже Истинный — ты Бог. Ты столп Упорядоченного. Как дерзаю я любить тебя?..

Спроси меня, но я не отвечу. Я не знаю, как это случилось, как вошло в мою жизнь и сделалось частью моего бытия. Правильно это или нет, дозволительно, нет ли — оно есть.

…Гарпия Гелерра заложила круг, снижаясь над лагерем своего отряда. Она могла гордиться — мышь не проскочит, комар не пролетит. Ров и палисад, ловушки простые и магические, следящие кристаллы, тройка морматов в дозоре, гномы готовят огнебросы — они их всегда готовят, по-иному Арбаз, наверное, просто не умеет. Тёмные эльфы Арриса вечно подтрунивают над скрупулёзностью Подгорного Племени, уверяя, что утыкают стрелами любого гнома, пока у того ещё и запал не сработает, но никакие стрелы, даже приправленные магией, не сравнятся с разрушительной мощью гномьих бомбард.

Гелерра не скрывалась. Её дело другое: выманить врага на себя, заставить атаковать, растратить силы, штурмуя возведённые учениками Познавшего Тьму укрепления. Внизу, в темноте, остались её соратники — гном Креггер, Аррис и Ульвейн, друзья-соперники, тёмные эльфы, Омаин, тоже эльф, но уже светлый, другие… Самые разные расы, но один язык и одна цель.

Там, на равнине, перед устьем ущелья, чужие колдуны всё открывают и открывают сияющие праздничными огнями арки порталов. Сквозь них валом валят быкоглавцы, несчастные, если разобраться, создания, гонимые на убой. Обманутые. Им обещана славная битва, добрая добыча или достойная воина смерть. Последнюю они и обретают…

Этому надо положить конец. И не просто выведать, куда ведут тайные тропы, не просто изловить ловких чародеев, так хорошо наловчившихся соединять миры короткими переходами — но и сделать это так, чтобы не потерять ни одного соратника.

Да, все и каждый готовы умереть по слову великого Хедина, для того чтобы жило Упорядоченное. Но аэтерос глубоко и тяжко скорбит по каждому погибшему из своих учеников, и потому победа должна быть бескровной.

Народ Гелерры, крылатые адаты, относились к смерти далеко не так трепетно. Своего черёда не миновать никому, говорят, даже эльфы и те не истинно бессмертны, а всего лишь долгоживущи; и, если дело требует крови, отдай её, ничего не прося взамен. Гарпии жили так испокон веку, грудью прокладывая дорогу клиньям своих стай в вечно-грозовом, изрыгающем молнии небе, и не знали, как может быть по-другому. Над павшим товарищем не положено грустить, надо свершить добрую тризну, с почётными поединками лучших бойцов, чтобы дух ушедшего не скорбел бы, видя излишнее горе друзей.

Так или иначе, она выполнит приказ. Она не просто разгромит атакующих быкоглавцев, она доберётся до открывающих им дорогу колдунов. Любой ценой — любой! — надо взять хоть кого-то живым. Аррис с Ульвейном способны, если очень нужно, заставить говорить даже свежие трупы, но Учитель этого очень не любит, очень, и она, Гелерра, прибегнет в подобному только в самом крайнем случае.

Ну где же вы, быкоглавцы, где ваши союзники-колдуны, с дикой, дремучей, но могущественной магией? Это не ваша война, Учитель не угрожает вашим домам, где бы они ни лежали. Вы сражаетесь храбро и умело, но всё равно исполняете чужой даже для вас самих приказ. Таким, как вы, нечего тут делать. Самое лучшее — объяснить вам, что здесь нечего делать вашему племени, что надлежит вернуться домой, к оставленным пашням и пажитям, а ещё лучше — покаяться в своих грехах перед великим и милостивым Хедином. Но вместо этого вы бросаетесь в бой очертя голову, прямо под стрелы эльфов и огнебросы гномов, под кривые ятаганы орков, под заклятия всех нас, учеников Познавшего Тьму, — и гибнете. Глупо, зря, ненужно. У вас ведь наверняка остались семьи, дети… вы совсем забыли о них?

Да, это Хьёрвард, мир Учителя, мир, где он сражался, где строил свою Ночную Империю, мир, где давным-давно, за многие века до последней схватки, укрепились Дальние. Загадочные, непонятные, противоречивые. Им было всё равно, что говорить — правду или ложь, — лишь бы это вело к достижению цели.

С ними невозможно заключать соглашения и верить на слово. Нет таких клятв, что действительно значили бы для них хоть что-нибудь. Учитель мимоходом, нехотя, упоминал, что с эльфийкой-вапмиршей Эйвилль случилось что-то очень, очень нехорошее — после того, как она, Гелерра, подобрала в Межреальности обломок зеленоватого кристалла, что нёс на себе явный отпечаток упырьей магии. Вампирша сжимала его в свои последние мгновения — пока вырвавшееся из Эвиала чёрное копьё не смело Эйвилль, оборвав её странное и противоестественное, с точки зрения самой Гелерры, бытие.

Что она там делала? То же, что и сама Гелерра, вместе со своими спутниками, включая Старого Хрофта?..

* * *

Ночь стремительно катилась с востока, день покорно угасал, на чистом и безоблачном небе вспыхивали звёзды. Стих ветер, всё замерло, остались лишь тёплые летние сумерки. Высоко-высоко, под самой Луной, промелькнула стремительная крылатая тень, и Гелерра усмехнулась — местные драконы вышли на охоту. Или нет, она ошиблась, это не настоящие драконы, существа древние, могущественные, мудрые, но при этом же — злопамятные, капризные, непредсказуемые и вечно голодные. Под Солнцем Мёртвых пролетел драконейт, молодой недодракон, изгнанный истинными драконами из гнезда, как неспособный встать вровень с ними. Именно этим дурным отпрыскам раса драконов и обязана своей недоброй славой — те драконейты, что посообразительнее, не зная, на ком сорвать злость, как раз и занимались похищениями принцесс да накоплением бессмысленных гор золота. Истинным драконам благородный металл требовался для их изощрённой магии — драконейты только и могли, что валяться на невесть зачем собранных грудах сокровищ.

Гелерра позволила себе проводить несчастного недодракона взглядом, не лишённым сочувствия. Вот такие вот глупцы вечно и попадаются в сети алчным колдунам, неугомонным властолюбцам-королям, жрецам-провозвестникам скорого конца света и тому подобным созданиям, от которых в Упорядоченном порядка совсем не прибавляется. Раньше Гелерра даже недоумевала, почему Учитель не покончит с этим отребьем, если потом всё равно приходится вступать в дело им, его Ученикам?

Понимание пришло совсем недавно. Учитель, Хедин-Милостивец — как и брат его, Ракот-Заступник — не указывают никому, как им жить, в отличие от слуг этого «Спасителя», при одном упоминании которого меж бровей аэтероса залегает глубокая складка. Кровожадные чародеи, жадные правители, безумные пророки — с ними люди и не-люди должны справляться сами.

При известной помощи Учителя, конечно же, но, в общем — сами.

Драконейтпролетел и скрылся. Где-то завтра поутру недосчитаются коров в хлеву или овец в кошаре. Огромные когти без труда размечут лёгкие жерди крыши, пасть изрыгнёт огонь, мощные челюсти перемелют подгорелые, обугленные туши вместе с кожей, костями, рогами и копытами. Драконейтам всё равно.

И не так ли «всё равно» и тем, против кого Учитель посылает её, Гелерру, и другие свои отряды?

Гарпия сложила крылья, камнем рухнула к земле, шевельнула плечами, вновь являя ночи белоснежные маховые перья, стремглав пронеслась над лагерем.

Ночь приходит. И ученики великого Хедина вновь обратятся к своему Учителю.

Кто-то называет это «обрядом», хотя на истинное поклонение богам это, конечно, ничуть не похоже. Никто не бьётся челом оземь, никто не бормочет бессвязных молений, не унижается и не унижает.

Адата мягко коснулась земли, не подняв и мельчайшего облачка пыли. Дозорный мормат отсалютовал, проделав щупальцами какое-то донельзя вычурное движение; Гелерра ответила, приложив раскрытую ладонь к сердцу и отведя затем в сторону, словно открывая душу другу и соратнику.

Пора, пора. Смотрят с небес внимательные звёзды, смотрят духи и призраки, смотрит ночной народец, телесный и бесплотный, привыкший вредить разумным.

Пусть смотрят. Пусть завидуют.

Их ведь, пожалуй, даже и жалко.

Никто никого никуда не звал, не приказывал и не принуждал. Гелерре не требовалось слов. Просто по всему лагерю один за другим вставали эльфы, гномы, люди, орки, гоблины…

Посреди лагеря полыхал большой костёр. Соратники Гелерры не скрывались. И не боялись внезапной атаки.

Где-то рядом негромко вели мелодию эльфийские арфы и лютни. Перворождённые поют — впрочем, они всегда поют. И, конечно же, о великой, неземной, непредставимой любви. На меньшее они не согласны.

О любви славно могли спеть и сородичи Гелерры, однако если у крылатых обитателей поднебесья любовь в песнях всегда кончалась свадьбой и полётом вдвоём сквозь молнии, — то у эльфов всё оборачивалось трагедией и расставанием, а то и смертью. Такие уж они, Перворождённые — не могут без высоких слов и чувств. В отличие от орков-варлоков, во всю глотку распевающих что-то своё, изрядно жутковатое. Порой они переходили на общий для учеников Познавшего Тьму язык, и целомудренная Гелерра всякий раз густо заливалась краской, ибо орки прославляли исключительно свои постельные подвиги со всеми деталями. Зачастую пелось там и про то, как нежная эльфийская дева, возжаждав горячих плотских утех, предпочла утончённому сородичу грубоватого, но способного порадовать её орка.

Правда, стоило поблизости оказаться эльфам, как орки мигом переходили на свой собственный язык. Разумеется, ученики Аэтероса все владели самыми разными языками, но неписаные правила приличия позволяли эльфам в этом случае притвориться, будто не понимают слов.

Кто поёт, кто разлёгся у огня, кто возится с оружием… Обычная, казалось бы, картина для воинского лагеря. Да, обычная, но не слишком — потому что никогда ещё в пределах Упорядоченного не собиралось под одним стягом выходцев из такого множества племён и рас.

В короткий час меж закатом и тьмой, на грани вечерних сумерек, мысли невольно обращаются к тому, что за гранью. За окоёмом, за горизонтом, за краем бытия. И там, за этой гранью, для каждого в отряде Гелерры вставала исполинская фигура Познавшего Тьму. Аэтероса, Старшего, как звали его эльфы. Такого близкого, понятного, всегда спокойного, в простой одежде, безо всяких «огненных мантий» или «волос из пламени». Человек, с которым они сражались рядом. Могучий маг, способный сотворить заклятие, от которого содрогаются миры. Всё так. Но магов — и притом не из слабых — хватало; иные стояли в одном строю с Гелеррой, против иных ей доводилось биться насмерть. Хедин же…

Познавший Тьму был Богом. Богом, не просто магом. Великим, таинственным и непонятным. И этот раскол — между тем немного усталым, скупо улыбающимся человеком в сером плаще, которого ученики привыкли видеть в Обетованном или на бранном поле, и тем, чем он был в действительности, — потрясал воображение.

Ученики часто вспоминали Аэтероса. «Хвала Познавшему!» или «Слава Хедину!» частенько можно было услыхать в лагере. Да и как же не благодарить его? Ведь именно благодаря ему все они, его ученики, стали теми, кто они есть.

Они тянулись к неведомому, каждый по-своему, но тянулись. По двое, по трое. Кто-то благодарил, кто-то просил удачи и защиты ради победы общего дела, кто-то просто шептал про себя его имя, полузакрыв глаза. Пары и тройки становились десятками и дюжинами, ученики невольно тянулись друг к другу — они привыкли вместе идти в бой, и в неведомое тоже направлялись рука об руку. Находился кто-то, искусный в речах, облекавший мысли и чувства других в понятное многим слово.

Жаль, мельком подумала Гелерра, что мы, Его ученики, вечные странники, что нет у нас своего собственного мира, где мы могли бы возвести Ему достойные хранителя Упорядоченного храмы. Про Обетованное не приходится даже и мечтать — Аэтерос никогда не позволит там такого. Да и его брату, Ракоту, это тоже бы не понравилось.

Вот и сейчас — к костру собралось, наверное, до сотни её товарищей. Кто-то, она знала, предпочтёт тишину и одиночество, кто-то просто скажет «Хвала Хедину великому, побеждающему!», кто-то станет горячо благодарить за всё, за совершенно иную жизнь, за честь, за славу — однако они, сошедшиеся к огню, вспомнят павших друзей, и мыслями устремятся к тому неведомому Богу, что незримым для других исполином возвышается за спиной так хорошо знакомого всем Познавшего Тьму, в котором, на первый взгляд, нет ничего ни загадочного, ни таинственного.

Да, он кажется совсем близким и простым. Таким, что можно любить не как Бога, но как мужчину. Пусть даже совершенно безнадёжно и тайно…

Взвивались языки пламени, рядом с Гелеррой оказался Аррис, чуть улыбнулся. Собравшиеся у огня ученики Познавшего брались за руки, потому что они — едины, всегда вместе, и в этой жизни, и за её гранью.

— Хвала Хедину, — негромко выдохнула адата, и ей тотчас ответили десятки голосов.

— Хвала… хвала… хвала…

Нет затверженных канонов и обрядов. Нет священных книг и подлежащих заучиванию текстов. Мы устремляемся мыслью к Учителю, скорбим вместе с ним о павших — не зря же есть где-то у него тайный храм, куда удаляется для размышления сам Аэтерос, храм, посвящённый Третьей Силе, и где хранится память обо всех, кто пал, служа благу Упорядоченного.

— Хвала Хедину, собравшему нас. Хвала ему, на своих плечах держащему всю тяжесть миров. Хвала силе его, и воле его, и его трудам.

Без хвалы ему, благому, не обойтись никак. И, как обычно, горло Гелерре сдавило от подступающих слёз. Учитель, Учитель! Мы любим тебя, всем сердцем. И я тоже — и как Бога, и как отца, и как мужа, и ничего не могу с этим поделать. «Прости меня, прости! — жарко вспыхнуло в груди. — Я знаю, ты любишь другую. Великую и ужасную Сигрлинн, чародейку, а, может, богиню — Гелерра не знала точно. Даже приближаться к ней было страшно. Гарпия не страдала трусостью, но при одном виде Сигрлинн по внутренностям растекался леденящий холод. Она ровня тебе… ну, или почти что ровня. Но я… я… я всё равно буду любить тебя. Ты вынес меня на руках из кирддинской ловушки, и я навсегда запомнила прикосновение твоих ладоней. А ещё ты как-то положил руку мне на плечо, говоря ласково и с заботой, и это я не могу забыть тоже. Быть может — наверняка! — ты сделал это потому, что любишь всех нас, своих учеников, точно детей… но я всё равно не забуду случившегося».

— Хвала Хедину, Победителю, Побеждающему! Ты дал нам силу и указал путь. И мы, твои ученики, с него уже не свернём.

Наверное, многим сейчас видится Учитель, встающий в огне и пламени костра. Без него, наставника и управителя, в пепел обратится всё Упорядоченное. И даже Ракот, великий воин, ничего не сделает один.

— Хвала Хедину, Победителю, Побеждающему!

Единый последний выдох. Хвала Победителю и Побеждающему. Пребывающему таковым вовеки веков. Слава, слава, слава и трижды хвала!

Рядом что-то пробормотал Аррис, что именно — Гелерра не разобрала. Впрочем, тёмный эльф последнее время именно при таких обстоятельствах казался озабоченным, думая явно о чём-то другом.

Костёр, взметнувшийся при последних аккордах прямо к небесам крутящимся столбом яростного рыжего пламени, стремительно умирал, рассыпаясь чёрной золой и быстро отдающими жар углями.

Руки разжимались, ученики Хедина медленно пятились, отступая. Гелерра очень, очень постепенно складывала крылья, буквально «по пёрышку».

Наставало время ночной стражи, а всем прочим следовало отойти ко сну. Завтра, чувствовала гарпия, им предстояла славная битва.

* * *

Она и её собратья дрались — ученикам Мастера это привычно. Сражаться приходилось много — именем Учителя, на благо всего Упорядоченного, за продолжение жизни. Его ученики — не наёмники, война — важное, но не единственное их дело. Они дрались в особом, не похожем ни на какие другие мире — и тут тоже ничего удивительного. Однако на сей раз они дрались в мире, где Учитель прожил целую жизнь, в мире, который считал когда-то своим домом.

Мир назывался Хьёрвард.

Высокая честь, особая честь. Особый мир, из него — вроде бы — помимо всего прочего, начинается тропа к Лунному Зверю. Учитель доверил ей биться там, где стояли его собственные крепости и проливали кровь его собственные армии, в мире, с которого начался его путь, путь, приведший к престолам Обетованного и титулу Нового Бога.

Неудачи не должно быть.

И её не будет.

Они в Хьёрварде, в заветном мире. Здесь в незапамятные времена возвышались твердыни Учителя, здесь аэтерос собирал первые полки своих учеников, выводя их на битву с Молодыми Богами. Глупцы, жалкие и надменные. Они не поняли волю Упорядоченного, противились ей до конца, едва не отправив всё сущее в пасть Неназываемому. Они пали, и поделом. Ни чуточки не жалко. Даже «кроткую Ялини». Если она такая кроткая, то почему не встала рядом с Учителем, почему не подставила плечо? Значит, «родня» оказалась ближе, чем истинная правда, и чего такую жалеть?

Как обычно перед сражением, Гелерра не могла спать. Впрочем, адата и не слишком нуждалась во сне. Главным завтра окажется не потерять ни одного из братьев и сестёр по воинству Учителя. Выиграть бой так, чтобы враг не просто был бы разбит, не просто бы устрашился — нет, так, чтобы уцелевший неприятель пал бы в ужасе на колени, умоляя великого Хедина простить им их заблуждения, вольные или невольные.

И Учитель, конечно же, простит. Простит, но велит явить истинное рвение в исправлении содеянного. И это тоже будет хорошо.

Гелерра прикрыла глаза, заворачиваясь в крылья. «Как же я счастлива, — беззвучно повторяла она себе. — Да, это истинное счастье. Я защищаю Упорядоченное, всю его беспредельность. И на плече моём — тень руки Учителя. Да, я люблю его, буду любить всегда, но… если он вдруг бы ответил мне взаимностью… нет, нет, это оказалось бы чересчур. Я сгорела бы, вспыхнула бы и распалась пеплом в единый миг, хотя наше дело, которому мы служим, требует меня всей, всех моих сил и умений. Нет, пусть всё останется так, как есть. Я понесу имя Учителя до самого дальнего предела Упорядоченного, ободряя растерявшихся, сбившихся с пути, нетвёрдых сердцем. В этом мой долг. В этом моё счастье».

* * *

— Справа, адата! — хрипло рявкнул гном Креггер, отскакивая в сторону с изрядным проворством, неожиданным для низкого и широкоплечего гнома.

Гелерра, впрочем, не нуждалась в остережениях. Гномы, конечно, чувствуют подземных тварей куда лучшее её, но и она не вчера на крыло встала. Адата успела взмыть вверх за миг до того, как земля встала на дыбы, пробитая пятью окованными блестящей сталью рогами в два человеческих роста. Пробили — в надежде насадить хоть кого-нибудь на острия — и вновь спрятались.

— Вот погань! — Перемазанный копотью Креггер навёл огнеброс на оставшуюся воронку.

— Оставь. — Гарпия опустилась обратно на землю, тронула старого друга за плечо. — Он уже глубоко, не достанешь.

— Как это «не достанешь»?! Ещё как достану! — по-мальчишески возмутился гном.

— Оставь, — повторила Гелерра. — Бери своих и прикройте нам спину. Вас боятся, проучили наглецов…

Гном самодовольно накрутил на палец тщательно заплетённую перед боем из бороды косицу.

— А как же! Мы им…

Он бубнил ещё какую-то похвальбу, но адата уже не слушала.

Развернув крылья — белоснежные перья среди углей, золы и плавающего в воздухе едкого пепла, — она взлетела.

Сверху Гелерра видела всё узкое, словно вспоротая кишка неведомого чудища, ущелье. Оно вилось, пробиваясь сквозь старые, стёртые временем, ветрами и водой горы. Горы были древние, а вот ущелье — нет, и адата подозревала, что знает, след какого оружия оставил тут этот чудовищный шрам.

Спёкшаяся земля помнила давнюю боль.

Кружащая над вершинами адата управляла своим собственным боем.

Невдалеке лежал Бьёрсверден, откуда начинается дорога к Лунному Зверю; на юге осталась долина Бруневагар. Памятное место. Сколько раз Гелерра перечитывала описание приключений воина по имени Гудмунд, случившихся давным-давно, когда Учитель сам был ещё просто Истинным Магом.

…Гелерра заложила крутой вираж, проносясь над своими десятками. Подмастерья Хедина перекрыли узкое ущелье, по которому из раскрывшегося портала прямо на них катились волна за волной недоброй памяти быкоглавцы.

И не только они — в их рядах мелькали какие-то маленькие, гарпии по пояс, человечки в просторных коричневых плащах с низко надвинутыми капюшонами. Эти оказались колдунами, и притом весьма умелыми — воздух так и трещал над головами бойцов Гелерры от сталкивающихся заклятий и контрзаклятий.

Малыши в коричневых плащах, оказывается, владели чарами боли и мук. Они не швырялись огненными шарами, нет, их магия впивалась в саму плоть жертвы, так что расплавленные, превратившиеся в сплошной гной мышцы сами собой сползали с обнажающихся жёлтых костей. Сами собой вспыхивали и волосы на голове, в считаные мгновения изгнивали суставы и пальцы падали наземь, продолжая дёргаться, словно чудовищные черви.

Все подмастерья Хедина в той или иной степени владели магией. Были и те, кто вообще не прикасался к оружию, лишь прикрывая товарищей. Атаку они встретили, искажая и меняя пути магических потоков, разрушая вражьи чары и накладывая свои собственные — защитные.

Воздух рядом то и дело вспыхивал — Гелерра умело отбивала нацеленные в неё заклятия низкорослых колдунов, наступавших вместе с быкоглавцами.

Перевернувшись через голову, адата сложила крылья, устремляясь к земле. Она увидела всё, что хотела увидеть. Войско четырёхруких воителей полностью втянулось в узкое ущелье, преследуя медленно пятившихся соратников Гелерры. Кто-то ещё оставался возле портала, но поток извергавшихся из пламенеющей арки быкоглавцев иссяк. Сами врата перехода сияли по-прежнему, наверняка ожидая подкреплений.

Если бы быкоглавцами командовал хоть сколько-нибудь понимающий своё дело предводитель, он бы наверняка уже остановился. Но такового не сыскалось, а может, он успел сложить где-то в ущелье собственную рогатую башку.

Однако Гелерру занимали сейчас не предводители быкоглавцев, не те, кто вёл на верную смерть простодушно-глуповатых и грубых бойцов. Нет, те, кто открывает порталы, кто знает, как, куда и когда их открывать — вот их надо захватить живыми, и во что бы то ни стало.

«Репах, сейчас!»

Радужный змей отозвался тотчас, а ещё спустя мгновение ущелье содрогнулось, земля тяжело вздохнула, шевельнувшись. От глубокого сна пробудились духи камня и скал, дремлющие в горной глубине от сотворения мира. Пробудились, нехотя повинуясь приказу, задвигались, заворочались, недовольно бурча что-то на собственном языке — и разруб в теле старых гор исчез под сплошными лавинами.

Потоки глыб устремились по склонам, разламывались и валились вниз острые каменные клинки вершин, и последнее, что видели в своей жизни несчастные быкоглавцы, были лишь сонмища катящихся валунов.

На войне нет места жалости, адата Гелерра вышла из сильного и воинственного племени, привыкшего к смерти среди яростных грозовых туч — но вот именно этих врагов ей убивать совсем не хотелось. Тавлейные фигурки в чужой игре… Чем быстрее она покончит с этой войной, тем больше могучих, честных, верных, но глуповатых четвероруких силачей останутся со своими семьями и четверорукими же детишками.

Пожалуй, они даже переусердствовали, уничтожив большую часть вражеского воинства, с некоторым раскаянием подумала адата. Скорее, скорее, туда, к порталу, пока главари не ускользнули!

Репах с морматами — вот они, рядом. Все понимают, там их встретят отнюдь не одни лишь мечи со стрелами.

Скорее, скорее, крылья рассекают воздух, ветер свистит в ушах; Гелерра с летучим отрядом стремглав проносится над разом обмелевшим ущельем. Впереди, совсем близко — рукой подать! — портал, и…

Высокую арку заполнило сплошное пламя, словно там полыхал целый город. Сияющие хрустальные колонны, обрамлявшие врата, раскалывались и медленно рушились, радостным водопадом радужных осколков. Портал закрывался, но не угасал, как обычно, а торжественно сжигал сам себя, надёжно защищая его создателей от тех, что могли попытаться пройти по оставленному в Астрале следу.

Репах яростно зашипел, свиваясь в кольца, Гелерра чуть не взвыла от досады и обиды.

Ускользнули! Опять ускользнули!.. Проклятые, они умны, очень умны. И безжалостны. Бросили своих быкоглавцев умирать под камнями, и мёртвых, и живых, и раненых…

Отряд Гелерры тем временем уже торопился миновать жуткое ущелье, разом обратившееся в огромное кладбище. Надо искать выживших…

— Никогда раньше… — прочистил горло подоспевший Аррис, опуская бесполезный лук. — Никогда раньше такого не видывал.

— Э-э, что ты, эльф, вообще мог видывать, — сплюнул Арбаз, безуспешно пытаясь избавиться от набившейся ему в густую бороду каменной крошки.

— Арбаз! — подняла руку Гелерра.

— Молчу, молчу, — проворчал гном. Уселся на первый подвернувшийся валун и яростно принялся полировать свой знаменитый огнеброс.

Позади эльфы Омаина и гномы Креггера вместе с орками Даррага быстро и споро обходили завалы, то и дело останавливаясь; первые указывали направление, вторые заставляли огромные глыбы откатываться сами собой. Лица бородатых воителей покрывал обильный пот: когда духи камня засыпают вновь, дозваться их почти невозможно. Из-под обломков вытаскивали быкоглавцев, оглушённых, израненных, но живых — только живых. Мёртвые остались там, на дне рукотворной каменной реки.

— Ага! — донеслось из-за спин. — Наконец-то!

Пара дюжих гномов крепко держала под руки маленького человечка в покрытом пылью тёмно-коричневом плаще.

— Целёхонек! — крикнул отыскавший живого колдуна эльф. — Меж камней попал! Ни царапины!

Довольная Гелерра кивнула. Наконец-то. Туповатые быкоглавцы не могли рассказать ничего интересного, хотя совершенно не запирались, на допросах держались со спокойным достоинством и охотно отвечали на вопросы.

Другое дело, что они и впрямь ничего не знали. Ну, или почти ничего.

— Сюда его!

Гномы легко оторвали человечка от земли, так что ноги его лишь беспомощно болтались в воздухе.

Ульвейн сдёрнул с головы пленника низко надвинутый капюшон.

По плечам рассыпались соломенного цвета длинные волосы. В упор взглянули огромные васильковые глаза.

Схваченный оказался девушкой. Ростом, наверное, с известных во многих мирах половинчиков.

— Надо же, — покачал головой Аррис. — И как же ты, красотка, тут оказалась?

Пленница ничего не ответила — глядела на захвативших её твёрдо, не отводя взгляда и не опуская головы.

Вопроса тёмного эльфа она, конечно, не поняла — тот говорил на языке, принятом лишь среди учеников Хедина.

Никто из соратников Гелерры не держал колдунью на прицеле, однако та, похоже, и так поняла, что лучше не пытаться пустить в ход чары.

— Да, красивая, — кивнул Ульвейн. — И кто-то ведь выдернул её из дома. Знать бы ещё, из какого…

— Сейчас узнаем. Репах!

— Сссдесссь.

— Переводи.

— Сссспрашшшифффай, Гхелерра.

— Как зовут, имя как? Откуда она? Как сюда попала?

Радужный змей кивнул — совершенно по-человечески и уставился холодными немигающими глазами в упор на пленницу. Та прикусила губу, попыталась податься назад — клыки змея блеснули возле самого её лица.

— Ага, опасается всё-таки, — пробурчал Арбаз. — Терпеть не могу этих безумных, что на тебя кидаются… А потом по ночам снятся.

Репах раскачивался из стороны в сторону, не отрывая взора от глаз пленницы. У той задрожали губы, она дёрнулась, словно стараясь отвернуться.

Репах медленно повернул уродливую голову, растянул пасть в подобии ухмылки.

— Аршшши. Её сссаффут Аршши.

— Арши или Орши? — Гелерра помнила, что радужные змеи никогда не используют «о», заменяя её на «а».

— Ффтарае.

— «Второе». Орши, значит, — гарпия тоже взглянула в лицо юной колдунье, та сморщилась. — Откуда она?

Репах вновь кивнул и принялся рассказывать. Получалось поневоле медленно, радужного змея приходилось то и дело переспрашивать.

— Опять та же история, — заметил Ульвейн, когда змей наконец договорил. — Свирепый мир. Твари и чудовища на каждом шагу. Выживают только те, кто владеет магией…

— То же самое с быкоглавцами, — кивнул Аррис. — Просто у них сила вместо колдовства.

— И наниматель… — задумчиво проронила Гелерра. — По виду человек, по талантам — сильный чародей. Явился из раскрывшегося огненного портала и в нём же скрылся.

— Заплатил вперёд, и щедро! — встрял Арбаз. — Золотом!

С точки зрения гнома это явно выглядело несусветной глупостью.

— Правильно, — пожал плечами Ульвейн. — Дальним золото ни к чему.

— Им вообще ничего не нужно, — вставил молчаливый Дарраг, вожак орков.

— Просто же вас нанять, — процедила сквозь зубы Гелерра, склоняясь к самому лицу колдуньи Орши. — Немного золота, и вы идёте убивать не сделавших вам ничего плохого. Почему? Зачем?

Репах молча уставился в глаза Орши, беззвучно переводя вопросы гарпии.

— Жизнь трудна. Золото помогает, — у пленницы дрожали губы, кривилось лицо; всё-таки она была ещё совсем юна, а бесстрастный голос радужного змея, раздающийся у тебя в голове, хладнокровно вынесут считаные единицы. — Семье надо.

— Что нужно было здесь?

— Не знаю. Просто победить.

— Врёшь! — рявкнула Гелерра.

— Анна не ссснает, Гелерра. Чесссстна не ссснает.

— Значит, надо искать дальше, — вздохнула гарпия. Досадливо сжала кулаки — она обязана, обязана была добраться до портала! Конечно, эта несчастная Орши не знает вообще ничего и даже не задумывается. Золото заплачено, а больше её ничего не волнует. А вот те, кто оставался у раскрытых огненных врат, они далеко не так просты, к тому же сама Гелерра ошиблась. Когда они взлетели, их видно было издали, враг успел уничтожить заклятие перехода. Следовало подбираться с земли. И раньше, пока у неведомых командиров противника ещё сохранялась надежда на победу. Как только стало ясно, что армия погибла, как только они заметили белокрылую адату со спутниками, они немедля и без колебаний захлопнули дверь в Хьёрвард. Знали, что делают… Позади, в полузасыпанном ущелье, могут найтись ещё живые, но, скорее всего, как и Орши, они ничего не смогут ответить. Враг наносил удары, казалось бы, в совершенно случайных направлениях, без ясной цели и очевидного смысла. Теперь вот — Бьёрсверден… А завтра он вдруг бросит эти места и начнёт ломиться в мир среди болот Юга. Может, он просто хочет стянуть сюда отряды Хедина, а истинный его план будет приведён в исполнение где-то совсем не здесь?

Гарпия сердито поморщилась. Как бы то ни было, что случилось — то случилось, осталось лишь доложить Учителю.

Враги на сей раз оказались и хитрее, и упорнее обычного. К тому же они добрались до Хьёрварда, до мира, которым Учитель так дорожил. До Хьёрварда с его удивительными чародействами, до Лунного Зверя, поразительного и невообразимого; до таинственного Альвланда, где жительствовал по молодости сам Учитель; наконец, до Лесов Ялини на крайнем севере, где Хранители её Покрывала бессчётные века хранят сотворённые богиней первозданные чащи. Гелерре хотелось бы побывать там — когда стихнут, наконец, эти сражения.

Что? Ты подумала «наконец»? Уж не устала ли ты воевать, адата? Может, хочешь прилечь, отдохнуть? Зарыться лицом в свежую траву, запахнувшись в крылья, как в плащ?

Нет, нет, невозможно, немыслимо!

Она встряхнулась, отгоняя постыдные мыслишки.

— А с этой что делать станем? — Арбаз кивнул на бессильно обвисшую в руках стражей юную колдунью. — Домой ей уже не вернуться.

Гелерра кивнула. Портал исчез, уничтожен так, что не проследишь, куда тянулась тропа. О родном мире Орши в отряде гарпии никто никогда не слыхал.

Никто никогда не слышал, повторила про себя гарпия. И это выходило очень, очень скверно. Враги постоянно опережали Гелерру и её товарищей на несколько шагов, ухитряясь находить готовых сражаться за них наёмников из мест, где не бывал никто из учеников Хедина.

— Да пусть идёт на все четыре стороны, — пожал плечами Ульвейн.

— Ага, и скольких она в распыл пустит? — прорычал Арбаз, кладя пудовую лапищу на тонкое, почти детское плечо. Орши сжалась, боязливо глядя на бородатого воителя. — Ты, эльф, говорить-то говори, но и подумать не мешает!

— Разбирает тебя, гляжу, Арбаз, — покачал головой не обидевшийся Ульвейн. — Здесь, гм, хватит тех, кто её саму в распыл отправит.

— Арбаз прав, Ульв, — Аррис в свою очередь положил другу на плечо руку. — Мордашка у неё смазливая, но ты вспомни, как её шайка заклятия накладывала.

— С нами пусть останется, — выпалил Арбаз. — Под приглядом, значит. Гаррат не обрадуется, коли мы её тут бросим. Таких дел натворит, что нам же потом и расхлёбывать. А уж сколько народу положит!..

Гелерра давала соратникам выговориться. Она никуда не спешила. Оставлять тут маленькую колдунью со всем её очень даже злым и действенным арсеналом и впрямь никуда не годилось.

— А следить за ней постоянно ты станешь, Арбаз? И уверен, что уследишь? — холодно поинтересовался Ульвейн, скрещивая руки на груди. — С её-то способностями? Аэтерос не обрадуется также и тому, что мы дали наложить на себя чары, словно дети.

— Мы проследим, — ухмыльнулся в бороду Арбаз. — Она у нас и комара не обидит.

Конечно, тащить с собой колдунью из вражеской армии, пусть даже и разбитой, гарпии вовсе не хотелось. Однако гном прав — скольких она успеет убить или замучить, прежде чем встретит кого-то более сильного?

— Растолкуй ей, Репах. Скажи, что она расстанется с жизнью в тот же миг, когда попытается прибегнуть к магии.

Радужный змей уставился в глаза вздрогнувшей колдунье, для верности ещё и прошипев ей что-то прямо в лицо. Та опустила глаза и торопливо закивала.

— Ага, по крайней мере, сможет «да» и «нет» отвечать, — удовлетворённо заявил Арбаз.

Оба тёмных эльфа взирали на гнома безо всякого удовольствия. Происходящее им явно не нравилось.

— Абещщщает, — прошипел змей, выслушав безмолвный ответ Орши.

— Правильно, куда ж ей ещё-то деваться? — пожал плечами Арбаз. — Ничего, мелкая, мы дурь-то у тебя из головы вышибем…

— Это как же? — ледяным тоном осведомился Ульвейн.

— Посредством гномояда! — рявкнул гном. — От него всё зло из мыслей улетучивается, вся грязнота смывается!

— Смывается. Ну-ну. Как хочешь, Арбаз, ты нас с Аррисом из Мельина вытаскивал, и за то мы тебе вечно признательны, но сейчас ты что-то не то затеял. Как есть не то.

— Довольно! — подняла руку Гелерра. — Арбаз не мальчишка. Он за неё отвечает. А нам пора. Учитель должен узнать о случившемся.

* * *

— Гелерра?

Высокий и тонкий эльф застыл изваянием на самой границе света и тьмы, и сам словно ни свет и ни тьма.

— Аррис?

— Не спишь? — Тёмный эльф слитным, неразличимым движением опустился на пятки подле гарпии.

— Спала. Теперь нет, — отозвалась та. — Что случилось? Зачем будил? Нет же никакой тревоги…

— Тревоги нет, потому и будил, — ответил Аррис. Тонкие и на вид даже хрупкие пальцы — если не знать, на что они способны в бою — беспокойно сжимались и разжимались на рукояти кинжала. От эльфа едва ощутимо пахло лесом, несмотря на все усилия сородичей Арриса отрицать всякое родство с эльфами светлыми.

— Что не так, друг? — встревожилась Гелерра, приподнимаясь с походного одеяла и стыдливо запахиваясь в крылья.

— Сегодня опять была хвала. Слишком много хвалы.

Гелерра смешалась. Честно признаться, на миг адате показалось, что тёмный эльф явился к ней совсем не для того, чтобы говорить о «хвале» — надо понимать, о «хвале Аэтеросу».

— Мы словно дети малые, — продолжал тем временем Аррис. — Разве этого достоин Аэтерос?

— Ну… — Гелерра пыталась собраться с мыслями. — Многие, да, благодарят Учителя. Хотя и не все, и не это главное…

— Но это есть, — настаивал эльф.

— Есть. И… пусть будет, — по-прежнему ничего не понимала гарпия, — у нас никого ни к чему не принуждают. Кому-то от этой «хвалы» легче станет — и прекрасно! Что тебя так тревожит?

— Не прославление нужно, — одними губами, едва слышно сказал Аррис. — Не хвала, Гели!

— Мы и не прославляем особо, — та пожала плечами. — Ниц никто не падает, на колени не бухается, лбом в землю не бьётся. А если кто хочет благодарность высказать…

— Вот! Вот оно! — вскинулся собеседник гарпии. — Благодарность!

— А что ж, её совсем быть не должно, что ли? — окончательно растерялась Гелерра. — Запретить, что ли, надо? Аррис, здрав ли ты? Может, тебе вчера в бою по головушке камнем угодили?

— Не смейся, Гели.

— Да не смеюсь я! Тревожусь, что с тобой не так что-то!

— Со мной… — грустно усмехнулся тёмный эльф. — Со мной всё так. Рука не ослабла, глаз целиться умеет по-прежнему. Ничего не изменилось — внешне.

— А внутренне?

— А внутренне — да, Гели. — Аррис вновь взял её за руку. — Вот ты там, у костра, что делала?

— Как это «что делала»?

— Пела хвалу Аэтеросу? Ведь нет же?

— Не пела… Он ведь этого не любит, забыл? Я просто… просто… думала о нём, устремлялась мыслью к нему, представляла себе его долг, его ношу… Благодарила тоже, но ведь есть за что, Аррис, разве не так? Разве не стали мы все теми, кто мы есть, по благой лишь воле Аэтероса?

— Мы стали теми, кто мы есть, по своей лишь собственной воле, Гели, — в голосе тёмного эльфа зазвучала сталь.

— В-верно… но ведь без него, без Учителя… разве открылась бы нам Межреальность? Разве постигли бы мы все те тайны, что теперь открыты нам? Разве поняли бы мы, за что надлежит сражаться и что хранить?

— Того никто и не отрицает, — кивнул Аррис. — И верно, мы устремляемся мыслями к Аэтеросу, стараемся прикоснуться к… к тому неведомому, что рядом с ним и за ним…

— Непонятно ты говоришь что-то, — покачала головой гарпия. — Учитель наш мудр и добр. Он не терпит зряшных похвал, ему чужды лесть и подхалимство. Сколько он бился, чтобы перед ним не преклоняли колени, не приплетали к имени его всяческие дурацкие титулы, кроме лишь одного — «Познавший Тьму»? Но что дурного, если кто-то и скажет «хвала Хедину»? Я так говорю, да и у тебя тоже случается… Так потому ты ко мне и пришёл? Что неправильно будет Учителю хвалы возглашать? Так ведь оно…

— Я понял, — перебил Аррис, облизнув пересохшие губы. Грудь эльфа часто вздымалась, тонкие пальцы сжались в кулаки. — Не сердись. — Он примирительно коснулся её плеча. — Учителю наши хвалы не нужны, это верно. А то… до многого дойти можно. Вот знавал я один дикий народ — жили те на острове с огнедышащей горой, шло от той горы тепло, поля зеленели, сады цвели. Так те островитяне только и делали, что горе хвалы возглашали — что она им что-то «даёт». Мы вот тоже — за «подарки» благодарствия возносим. Разве в этом дело, Гели?

— Да не возносим мы ничего! — не выдержала адата. — Самую лишь малость, просто от признательности! Разве ж похожи мы на тех же варваров, огненной горе молившихся?

— И непохожи, и похожи, Гели. Главное ведь — чтобы не стали мы, тому дикому племени уподобившись, и впрямь одни лишь хвалы петь или там гимны слагать. Совсем другое требуется от нас, совсем другое!

— Ой, боюсь, не пойму я тебя…

— А ты поразмысли, — сказал эльф. — Я знаю, ты скажешь, мол, мы, эльфы, не можем без пафоса. Но всё-таки послушай. Мы ведь чему служим? — Великому и благому делу, сохраняем всю великую совокупность миров, всё Упорядоченное. Не Хедину-Милостивцу, не Ракоту-Заступнику. И его, нашего Учителя, мы должны понимать. Он ведь не просто такой вот мудрый наставник, опытный маг, который и заклятью новому научит, и подскажет, как лучше его использовать, верно? Он живёт Упорядоченным, чувствует его, словно самого себя. Он часть его, как и мы все, однако и оно словно часть его, и мы тоже, мы ведь тоже часть Упорядоченного. А мы…

— А что мы?

— Словно простые вояки, наёмники, — чуть помешкав, выдохнул Аррис, решившись. — Прошёл бой удачно, в живых все остались — хвала Учителю! Не чувствуем мы его, не знаем, не понимаем, познать не можем! Стыдно, Гели. Высоко поднялись, на порог к самым страшным тайнам, возле двери стоим — и ни шагу дальше…

— Какие тайны? — изумилась Гелерра. — Какая дверь?

— Откуда сила Аэтероса? — нагнувшись к самому её уху, прошептал Аррис. — Каков тот великий принцип, первоначало, что самое себя явило нам в Хедине, Познавшем Тьму, друге нашем и учителе, но никак не Боге?

— Как «не Боге»?! — перепугалась Гелерра. — Хедин, Учитель, Аэтерос, он… Бог!

Аррис досадливо поджал губы.

— Ты не совсем понимаешь, Гели. Хедин, наш Учитель, он, конечно, Бог. Но он — ещё не весь Бог.

У гарпии голова шла кругом.

— Как так — «не весь»?

— Кто создал Упорядоченное? — ответил вопросом Аррис. — Кто дал первотолчок всем рекам Магии, благодаря коим творятся все наши заклятия? Кто породил жизнь, кто сотворил все бесчисленное множество живых существ?

— Т-творец… Вечный и великий… так говорил Учитель, когда его спрашивали…

— Вот именно, — горячо подхватил Аррис. — Вечный и великий, непознаваемый Творец. Мы не знаем о нём ничего. Вернее сказать, не знали.

— Я не понимаю тебя, — беспомощно развела руками адата.

— Если бы я всё понимал сам, — едко ответил эльф, — то говорил бы с тобой совсем иначе. Вещал бы, а не говорил, Гели. Но сдаётся мне, что Хедину, Познавшему Тьму, Учителю и Аэтеросу, нужны не только лишь послушание наше, или даже любовь к нему, искренняя и настоящая.

— Как же… не любовь если… А… что ж тогда?

— Он один на один со страшным, ужасным и нами непредставимым, Гели, наш Учитель. Он один смотрит в бездны, о которых мы даже не догадываемся. Говорим привычное «хаос», «Творец», а что за ними — нас не касается, Аэтерос думает за нас, мы лишь сражаться должны. А его стража, его ноша — куда тяжелее. Так что нужно ему…

— Что же? — Адате стало совсем не по себе.

— Его самого нам познать требуется. Его самого.

Его и то начало, что за ним.

— Ох!

— Не «ох», Гели. Верность моя делу нашему от этого не пострадает. По одному слову в бой идти — это и дикари могут. Как те, с которым мы тут воюем. А ты познай его, пойми его, что за ним, какая тяжесть на нём… вот тогда и говори. Обещай, что подумаешь, хорошо? — Эльф внезапно поднялся. И закончил, уже уходя, совсем уж непонятно: — Мы же не просто армия. Не просто воинство…

* * *

Ночные слова Арриса, тёмного эльфа, разбередили-таки её, признавалась себе Гелерра. Познать Аэтероса, познать великого Бога, познать Учителя! Не просто в бой идти по его слову, но — познать. Разве не такого признания, истинного признания, заслуживает он за все его благодеяния?

Да, но как? Как познавать непознаваемого Бога? Она, Гелерра, неплохо владеет кое-какой боевой магией, но и только. Нет, не «и только», не стоит совсем уж скромничать. Но познавать Бога? Тут даже с какой стороны подступаться, неведомо!

От всего этого голова шла кругом. Хорошо ещё, что наступило утро, приходило время простых и понятных воинских дел, знакомых, во всём привычных.

После уничтожения всей армии быкоглавцев и их низкорослых колдунов-помощников, после того, как сгорел портал, приведший их в Хьёрвард, внушительному отряду Гелерры, казалось, тут нечего стало делать. Однако Аэтерос, выслушав рассказ адаты и взглянув на трясущуюся Орши, не смевшую даже поднять глаз на розоватый кристалл, только покачал головой.

— Оставайтесь тут. Они ударят вновь. На этот раз постарайтесь не дать им уничтожить портал. Или в крайнем случае перехватите заклятия его закрытия, они тоже могут навести на след. Так к чему они старались прорваться?

— Не ведаю, Учитель, — развела руками Гелерра, готовая сгореть от стыда. — Мы взяли пленных, но это просто бойцы, ничего не знающие об истинной цели их похода.

— А эта? — Взгляд Познавшего Тьму упёрся в маленькую колдунью, и Орши сразу же плюхнулась на колени, слабо подвывая.

— То же самое. Наёмница. Служит за золото. «Надо просто победить», вот и всё, что я из неё выжала. Репах, радужный змей, тоже толком ничего не смог увидеть.

— Тогда оставайтесь и ждите их следующего прорыва.

— Учитель, но что, если они не вернутся? — дерзнула адата.

— Вернутся, — хмуро бросил Хедин. — Туда, где погибла их целая армия, они вернутся непременно, хотя бы для того, чтоб выяснить, что с ней случилось. Сообщай о себе ежедневно, Гелерра.

— Слушаю и повинуюсь, Учитель…

— К вам скоро наведается мой брат, — вдруг сумрачно сказал Познавший Тьму. — Вы нужны ему… для некоего дела. Быть может, он тоже сможет помочь вам закончить здесь.

— Мы всё сделаем, аэтерос, — со всей почтительностью отозвалась гарпия. — Управляющие ушли, но в следующий раз, буде таковой случится, мы их не упустим. Ни за что.

— Не зарекайся, славная адата, — покачал головой Хедин. — Дело сейчас складывается так, что у нас нет лишних недель или даже дней. Ждать бесконечно мы не можем, бить следует наверняка. Ракот поможет.

— Слушаю и повинуюсь, Учитель, — поклонилась Гелерра.

Хедин только вздохнул, и розоватый кристалл угас.

— Прохиндеев этих второй раз упускать не имеем права. — Адата обвела взглядом соратников. — Брать их за хвост, за гриву или что там у них найдётся!

Аррис, Ульвейн и Арбаз дружно кивнули. Ладонь гнома лежала на плече бурно рыдавшей колдуньи Орши — взгляд Учителя дано выдержать далеко не каждому.

— Воля аэтероса ясна и чётка, — поддержал Ульвейн. — Останемся здесь и подождём. Пока что порталы открывались не абы где. Самое большее — лигах в десяти от первичного. Будем надеяться, и в этот раз так выйдет. А там и великий Ракот подоспеет.

«Именно», — согласился и Репах, прибегая для быстроты к мыслеречи.

— Если атакуют вновь — надо, чтобы они до последнего момента думали б, что побеждают или, по крайней мере, не проигрывают бесповоротно, — продолжила Гелерра. — Значит, будем отходить…

— Только чтобы эльфы не переусердствовали б, панику изображая, — с ухмылкой проворчал Арбаз. — А то раскусят нас — и поминай как звали. Сбегут и снова портал захлопнут.

— Эльфы б не переусердствовали! — упёр руки в бока Ульвейн. — Смотри, Арбаз, как бы твои гномы не…

— Бросьте, друзья, — вмешался Аррис. — Адата правильно говорит. Врага надо выманить. И не контратаковать до самого последнего момента, пока не подберёмся к их набольшим вплотную. Думаю, как раз гномы со своими огнебросами справятся здесь лучше всех.

Гном аж покраснел от удовольствия.

— Когда за дело берётся мой добрый друг Арбаз, не остаётся никого, кому вопросы задавать, — ухмыльнулся Ульвейн. — Разве что обугленным костям, да те едва ли особенного много чего рассказать сумеют.

— Не волнуйся. — Адата поморщилась, припомнив что-то. — Там такие маги, что как бы от самого Арбаза угольки не остались. Репах и морматы, — мы взлетаем и прикидываемся, что берём их в клещи, но ни в коем случае не приближаемся. А то опять спугнём.

— Ага, и пока они на вас пялиться будут, мы-то по земле и подберёмся! — пристукнул пудовым кулачищем Арбаз.

— Праффильна, — прошипел-просвистел Репах. — Ссстанем крушшиться так, шта те никуда бальшше и не гхлянут.

На том и порешили.

* * *

Укреплённый лагерь остался на прежнем месте. Во все стороны Гелерра выслала дозоры, морматы дисциплинированно разлетелись кто куда. Новый портал может открыться в любой миг, надо быть готовыми.

— Орши!.. Вели ей, чтобы перестала реветь, Репах.

Радужный змей приблизил уродливую голову к самому лицу маленькой колдуньи. Та тихонько взвизгнула и судорожно попыталась подавить рыдания, размазывая слёзы по щекам грязными рукавами.

— Фу, — поморщилась донельзя чистоплотная гарпия. — Заставь её хотя бы постирать своё барахло, Арбаз, раз уж за ней смотришь.

— Смены никакой нет, — развёл руками гном. — Были б половинчики в отряде, а так…

— Ага, и вопрос сей никак не разрешим, — буркнула адата. — Орши! Расскажи ещё о том, как тебя вербовали…

Репах перевёл.

Круглолицая пленница последний раз громко всхлипнула и, ещё постукивая зубами от непрошедшего страха, принялась говорить.

Гелерра слушала безыскусный рассказ, пытаясь понять, откуда же к простодушным обитателям того мира пожаловал искуситель-вербовщик. Репах старался как мог, однако на странных словах спотыкался и он, когда приходилось подбирать близкие понятия.

…Сородичи Орши жили кланами, окружённые жестоким, жутким миром, где у слабого не оставалось шансов. У каждого в клане — своё место, свой манёвр. Власть у того, кто лучше колдует, неважно, мужчина это или женщина. Тёплые заболоченные джунгли постоянно извергали в сторону людских поселений целые волны плотоядных чудовищ — в этом, собственно, не было ничего удивительного; Оршины соплеменники не могли похвастаться силой, приходилось брать хитростью. Сиречь колдовством.

…Вербовщик появился из ниоткуда. Просто вышел неким утром к дозорным, окружавшим возведённую на сваях деревню клана Орши. Одним мановением руки и блеском зелёного пламени уничтожил огромного монстра, по глупости вознамерившегося им позавтракать — чем произвёл, как и следовало ожидать, неизгладимое впечатление на весь клан.

— Интересно, — заметил Аррис. — Жизнь тяжёлая, у каждого колдуна — или колдуньи — своё место, заменить не так просто, аони за здорово живёшь записываются на неведомую войну! И зачем им золото в их болотах? Что там на него купишь? Наверняка что сами вырастили, то и едят, а не торгуют!

Глаза Орши забегали, стоило Репаху спросить об этом в упор.

Оказалось, что вербовщик силён, очень силён. Он обещал защиту — амулеты-обереги, что не подпустили бы чудовищ к селениям. Старейшины не поверили; однако им были явлены доказательства. Воздвигнутые сторожевые столбы-тотемы, увешанные вываренными черепами болотных тварей, в чьих пустых глазницах вечно тлело гнилостно-зелёное пламя, и впрямь надёжно удерживали чудовищ на почтительном расстоянии от деревень. («Некромант, не иначе!» — тотчас вставил Арбаз).

Открылись дороги, от городка к городку пролегли первые караванные тропы. Появилась и торговлишка. Освободилось множество колдунов — и тогда им предложили наняться в войско.

— Как оно называлось? За кого нужно было воевать? — Гелерра наклонилась, вперившись горящим взглядом прямо в глаза маленькой колдуньи. — Отвечай! Даже самые прожжённые наёмники знают, за кого и против кого сражаются!

Орши попятилась, глаза у неё снова намокли.

— Да погоди, погоди, адата, — прогудел Арбаз, покровительственно кладя широченную ладонь Орши на плечо. — Прожжённые наёмники, может, и спрашивают. А эти-то с чего? Они вообще не знают, что это такое!

— Против кого надо было воевать? — Гелерра метнула на гнома сердитый взгляд и вновь воззрилась на пленную колдунью. — У вас так принято? Неважно за кого, неважно, против кого, лишь бы звонкую монету платили?

— Ты её совсем запугала, адата…

— Арбаз! — вскинулась гарпия.

— Хорошо, хорошо, молчу, молчу… — недовольно буркнул гном.

— Такую запугаешь, — зло бросила Гелерра. — Она врёт, Арбаз. Ей должны были объяснить, против кого и за что она сражается. В чём цель. Где та вражья столица, которую отдадут победоносным воинам на три дня?

Орши хныкала, мотала головой, опять размазывала слёзы и сопли, однако так ничего и не ответила, кроме «Сказали — убивать врагов. Нам давать золото».

— Но когда ты должна была вернуться домой? — настаивала гарпия. — Сколько длиться службе?

— Как победим, — давясь плачем, только и могла ответить пленница.

— Или беспросветно глупа, или донельзя хитра, — отметил молчавший всё время Ульвейн, когда Арбаз увёл, наконец, Орши. — И то и другое весьма некстати.

— Предпочту думать как о хитрой, — мрачно сказала гарпия.

* * *

Вечером, когда были проверены посты и когда все разошлись по собственным шатрам — в кои-то веки смогли поставить хороший, годный лагерь! — Аррис вновь пришёл к Гелерре.

— Ты подумала? — начал он без предисловий.

— Д-да, — помедлив, призналась гарпия.

— И что? — Он потянулся, задул светильню.

— Н-не знаю, — Гелерре отчего-то сделалось страшновато и неуютно. — Как всё это может быть?

— Я думал, — признался Аррис, — думал, как мог, потому что никаких книг на эту тему нет и взять их неоткуда, разве что сами напишем.

— Как можно «познавать» аэтероса? — недоумевала адата. — Я думала, думала… и ничего!

— Эльфы познают мир, не только ощупывая руками или осматривая глазами, прости за столь банальное сравнение. — Аррис сел, как-то совсем не по-эльфийски ссутулившись и спрятав ладони меж сдвинутых колен. — Да и не только эльфы… гномы тоже. Не всё ж пиво пить…

— Выход из тела, — догадалась гарпия.

— Выход из тела, — кивнул тёмный эльф. — Выход из тела и странствие… в Астрал и дальше. К тому, что есть источник, первопричина аэтероса.

— Мудрёно говоришь, — призналась Гелерра. — Но я-то тебе зачем?

— Вы ведь тоже умеете выходить из тела, — Аррис взял адату за тонкое запястье. Та слегка покраснела в темноте, но руку не отняла. — Когда летите меж грозовыми тучами, когда мчитесь среди молний… разве не так?

Гелерра кивнула.

— Вот и давай попытаемся.

— Что, прямо так? — Адате было страшно, очень страшно. Словно Аррис звал её в какие-то неведомые бездны, бездны совсем иные, чем даже Межреальность и Хаос, бездны, недоступные обычной магии.

— Нам надо искать, Гели, — мягко сказал Аррис, глядя ей прямо в глаза. — Нам и никому иному. Но это не просто сплести какое-то там заклятие.

— Почему?

Эльф терпеливо улыбнулся.

— Творец открыл нам то, что хотел открыть. Ему не построено храмов, у Него нет служителей. Мы знаем о Нём лишь из книг, книг, данных Учителем. Это значит, что Он не хотел всего этого, поклонения, жрецов, всего подобного. Однако Он даровал нам пытливый ум, Он создал нас взыскующими истины, Он хотел, чтобы мы сами искали ответы. Что ж, давай искать. Прямо сейчас. Ты готова?

— Н-нет. Наверное. — Гелерра обхватила руками голову. — Надо… очиститься как-то. Во всех смыслах.

— Верно, — подхватил Аррис. — Чистота — наш дар Ему. Ему, Неведомому, проявившему себя в Учителе. Мы познаем именно Аэтероса, явленного нам. Не что-то ещё. Совершим же омовение, очистим дух от суетного. Дела войны — делами войны, ночь же принадлежит нам.

— На войне ничего не принадлежит нам. — Гелерра уцепилась за соломинку. — Мы все принадлежим войне. И победе.

— Неужто я так плохо сказал? — удивился Аррис. — Наш долг Аэтеросу никто с нас не снимет, конечно же. Но начальствующий над воинством лишь тогда чего-то стоит, когда подначальные ему не глядят ему всё время в рот. Гелерра, ты сделала всё, что нужно. Все ученики Аэтероса опытны и бывалы. Дозорные не уснут, врага не пропустят. Перестань отыскивать отговорки. Идём.

…Очисти тело, крылья и мысли. Зажги свечи, пусть малые огоньки послужат маяком твоей душе, когда ей надо будет возвращаться обратно.

Аррис и Гелерра сидели друг напротив друга, взявшись за руки, словно дети.

— Конечно, лучше всего, наверное, был бы пост, — задумчиво говорил тёмный эльф, когда они уже устроились, взялись за руки, но ещё не закрыли глаза, начиная духовную работу. — Тело, очищенное от смутных ал-каний плоти… Хотя, наверное, это больше для гномов. Очень уж поесть любят. И выпить, кстати.

Они дышали ровно, размеренно, в унисон.

— Устреми мысли свои к Аэтеросу, — вполголоса говорил Аррис, не открывая глаз. — Устреми мысли к делам его, к словам его, к облику его. Узри его тень, проникни в неё, стань ею. Замри за спиной Учителя, повторяй жесты его и слова, не отрывай взгляда от него. Пусть порывы силы, повинующиеся ему, подхватят тебя, ибо ты невесом. Иди против ветра, ибо он предназначен не допускать до силы недостойного. Иди и смотри, будь готов к опасности, ибо бездна сил алчна и голод её неутолим…

Гелерра старательно повторяла. «Выход из тела» был ей и впрямь хорошо знаком, гарпии на самом деле пользовались этим при полётах в бурном грозовом небе, среди яростно блещущих молний. Если стае требовалось пробиться сквозь сплошную завесу изрыгающих блескучие стрелы облаков, кто-то один совершал обряд, незримо устремляясь вперёд и подсказывая сородичам дорогу. Бесчувственное тело такого проводника несли на руках товарищи по перелёту.

Учитель… Аэтерос… Познавший Тьму… Ты рядом — и ты настолько далёк. Мы говорим с тобой почти каждый день, мы видим тебя, ты на расстоянии вытянутой руки — и ты недоступен, непонятен, страшен. Страшно стоящее у тебя за спиной, ужасна повинующаяся тебе мощь, и, на самом деле, что привело тебя в мир, какие силы наделили властью?

Ты рядом, встать подле тебя так просто… слиться с твоей тенью — ещё проще…

Она и в самом деле видела Хедина. Усталый и одинокий, Познавший Тьму застыл на краю исполинского утёса, озарённый единственным лучом, проникавшим сквозь затянувшие всё небо грозовые тучи. Блистали зарницы, надвигалась буря; но разве это может испугать адату, свободную дочь свободного полёта?

Утёс, огромный, давящий, вознёсся прямо посреди равнины; такого не бывает в обычных мирах. Горы жмутся к горам, камень — к камню, словно боясь вековечного своего одиночества. Разумеется, думала гарпия, утёс — не более чем символ, обозначение чего-то иного, быть может — величия Аэтероса и его же одиночества? Одиночества, несмотря на… волшебницу Сигрлинн?

А что это у него за спиной? Что за странное призрачное древо вздымается там, дразня глаз размытыми, ускользающими очертаниями? Оно не вещественно, оно словно марево над раскалённой пустыней, смутно угадываются переплетения огромных корней, словно навек уснувшие змеи, вздымается к поднебесью, пронзая облака, неохватный ствол, кажущийся отсюда просто стеной.

Великое древо. Адата хочет вглядеться — но налетает ветер, очертания дрожат и тают, остаётся лишь одинокий Аэтерос на вершине.

Порыв урагана вцепился в полы тёмного, видавшего виды плаща, они затрепетали, разворачиваясь, подобно крыльям. Аэтерос только повёл плечами, по-прежнему всматриваясь с высоты обрыва вниз, где Гелерра смогла разглядеть лишь смутное мельтешение множества фигурок. Багряные вспышки озаряли низкий горизонт, где-то полыхали пожары, где-то стеной обрушивались наземь ливни, где-то всходили светила или звёзды.

Учитель смотрит в мир, подумала адата. Смотрит и скорбит. Он желает добра, он хочет защитить от боли и бедствий, но руки его связаны. За спиной его бушует буря, и это не простая гроза.

Где же Аррис? Гелерра оглянулась, но тёмного эльфа нигде видно не было. Невольно взгляд адаты скользнул вдоль единственного золотого луча, освещавшего замершего Учителя. Туда, подумала она. Против ветра, на грозу.

Она взмахнула крыльями, отрываясь от каменистой мёртвой земли. Аэтерос так и остался стоять — он ведь меня не видел, мельком подумала гарпия. В грудь сразу же толкнулся ветер — у земли, как ни странно, царила полная тишь, но стоит подняться, и неведомые силы дают тебе понять — поворачивай назад, эта дорога не про таких, как ты. Она попыталась оглянуться — одинокий утёс над бездной, тёмные тучи вокруг, скрытый мглою мир далеко внизу и фигура Учителя, словно вросшего в землю.

Яркий луч теперь светил ей почти в лицо, всё свирепее и яростнее завывал ветер, норовя прижать адату к земле; она лишь сильнее взмахнула крыльями. Учитель остался внизу, быстро уменьшаясь, а Гелерра, напротив, упрямо забиралась всё выше и выше. Взглянула вниз — ничего, одна серая хмарь да тонущий в ней золотой луч. А впереди — лишь серо-чёрные тучи да проблески разящих молний.

Ветер всё усиливался, норовя сломать адате крылья, швырнуть обратно, на землю, однако Гелерра привыкла бороться и не с такими штормами.

Ещё, ещё немного — и она нырнёт в то загадочное окно, откуда устремлялся к Учителю озарявший его мягкий и тёплый свет. Там крылась тайна, там, там, там…

Гелерра тянулась изо всех сил, однако ветер крепчал и набирал силу с каждым мгновением, совсем рядом хлестнула блистающая плеть молнии. Адата перевернулась в воздухе, скользя на широко расправленных крылья, и…

— Гелерра! — На лоб лилась ледяная вода. Это казалось невыразимо, божественно прекрасным, хотя вроде как жары она не испытала.

Над гарпией склонялось встревоженное лицо Арриса. Из носа тёмного эльфа стекали две тонких струйки крови.

— Ты падала?

— П-падала? Нет… ветер… не подняться…

— Что ты видела? — голос Арриса дрожал от нетерпения. — Что тебе открылось?

— Утёс. Огромный утёс, и Аэтерос на нём. Одинокий, совсем одинокий. Мир… мир внизу, но его было не разглядеть. И потом луч, золотой луч из-за облаков. Он озарял Учителя и я… В общем, я полетела по этому лучу, но не добралась даже до нижней их кромки. Молнии. Ветер. Буря. А потом — ты меня позвал.

Тёмный эльф покивал.

— Я не видел ни утёса, ни облаков. Аэтерос стоял на дороге, и его точно так же освещал золотистый свет.

— Ты его тоже видел? — изумилась Гелерра.

— Видел, Гели. Тот луч мы с тобой видела оба. И это значит, что мы и впрямь продвигаемся.

— Куда? — немедленно спросила адата.

— К познанию Учителя, разумеется. Эти образы и видения, конечно же, не случайны. — В руках Арриса появилась внушительного вида книга в переплёте из настоящих досок, запертая на амбарный замок. — Запиши сюда всё, что ты сделала или увидела. Нет-нет, только не смотри на мои страницы! Ценно лишь своё собственное.

Гелерра послушалась. На желтоватой тонковыделанной коже одна за другой возникали лёгкие летящие строчки, написанные алфавитом и языком учеников Хедина.

— После этого не забудь записать это же своим собственным языком, — сказал Аррис, что, не отрываясь, глядел ей через плечо.

— Зачем?

— Никто не знает нашего наречия, кроме лишь нас. Кто знает, быть может, эта книга станет началом… — Он оборвал себя. — Я тоже записал. Тёмные эльфы разбросаны по разным мирам, но в основе продолжают сохранять старый праязык Перворождённых.

— А вы и в самом деле Перворождённые? — поинтересовалась Гелерра.

— Никто не знает, — одними губами улыбнулся Аррис. — Кто-то из моих соплеменников верит, что это именно так, другие не согласны. Зато с этим не согласны все как один гномы. Завтра мы с тобой попробуем снова, хорошо?

— Мы на войне, не забыл?

— Не забыл. Но даже если новый портал откроется завтра — поиск наш оставлять нельзя.

* * *

Так и случилось. Следующий портал появился ровно в том же самом месте, что и исчезнувший. Огромная сияющая серебром арка сама собой соткалась в самый глухой полуночный час, и из заполнявшего портал холодного пламени двинулись быкоглавцы — шеренга за шеренгой, по сторонам их колонны семенили сородичи Орши.

Неведомый кукловод сделал очередной ход, послав на убой ещё одну армию собственных марионеток.

Учеников Хедина не требовалось подгонять, и их же было очень трудно застать врасплох. Лагерь поднялся, словно единое целое, без малейшего непорядка или неразберихи; один за другим взмывали вверх морматы, сомкнув ряды, маршировали гномы; рассыпным строем, приготовив луки, крались сквозь ночь тёмные эльфы; и они, всяк зная свой манёвр, покидали лагерь со спокойной уверенностью, что вернутся назад. Они верили и в своё оружие, и в своё умение.

Гелерра расправила крылья, готовясь взлететь. Насколько же лучше, когда враг — вот он, на ладони, шагает, блестя доспехами!

— Повелителя Ракота пока ещё нет, — заметила гарпия соратникам. — Боюсь, не успеет к самому интересному.

— Нет, значится, нет, — прокряхтел Креггер. — Делаем всё, как и задумали. Когда повелитель появится, станем исполнять его команды.

— Да, а пока мы, значится, к порталу пойдём. — Арбаз подбросил и поймал розоватый кристалл, что использовался учениками Аэтероса для мгновенной связи. — Поглядим, значится, что там за субчики-голубчики засели. А вы будьте готовы просигналить, как главные злыдни появятся, а после — нас выдернуть, коль солоно там придётся!

— Будем готовы, — насмешливо поклонился Ульвейн. — Долг платежом красен, дражайший мой Арбаз. Надеюсь рассчитаться с тобой за ту мельинскую историю.

— Только смотри, не выдергивай нас слишком рано, — ухмыльнулся гном, вскидывая на плечо свой знаменитый огнеброс. — Оченно мне хочется того вербовщика повидать. Ну, или хотя бы того, кто открывает порталы.

— Да откуда здесь сам вербовщик-то возьмётся? — покачала головой Гелерра. — Те, кто гонит этих бедолаг на убой, куда умнее, чем мне бы хотелось. Вперёд не лезут, за чужими спинами хоронятся…

— Мы уж всё равно постараемся. Вы, главное, отвлеките этих хитрецов…

— В этом можешь не сомневаться.

…Атака началась, едва армия быкоглавцев полностью выбралась из портала. Четырёхрукие воины сноровисто и быстро разбились на два отряда: одни тащили огромные щиты и секиры, другие подняли внушительного вида самострелы. Меж могучими воителями сновали сородичи Орши, совершенно одинаковые в грубых коричневых плащах.

— Сегодня ими получше командуют, чем в прошлый раз, — хладнокровно заметил Ульвейн. — Дуром уже не лезут.

— Им это не поможет, — коротко бросила Гелерра.

Да, не поможет… Ульвейн в который раз вышел вперёд из строя, высоко вскидывая тонкое копьё остриём в небо — принятый во многих мирах знак того, что он желает говорить — однако быкоглавцы не остановились. Пёрли молча, ожесточённо пыхтя и топая. Шли навстречу верной смерти; к семьям и детям они уже не вернутся.

Быкоглавцы и их союзники построились широким клином. Отряд Гелерры, рассыпавшись полукольцом, медленно отходил ко входу в большей частью заваленное ущелье, повторяя недавний манёвр. Единого строя не было — ученики Хедина сражались группами, где каждый знал что делать и прикрывал товарища — если не щитом, то заклинанием. Трое-четверо гномов со щитами и огнебросами, трое-четверо эльфов-лучников и магов, кое-где — радужные змеи или морматы, орки в жуткой боевой раскраске с ожерельями из уменьшенных магией черепов. Люди, но их в отряде у Гелерры оказалось немного и они не на первых ролях, даже своего предводителя у них нет.

Арбаз с дюжиной лучших бойцов скрылся — он сейчас пробирается где-то по самому краю каменного хаоса, норовя подобраться поближе к порталу. А ей, Гелерре, вместе с морматами и Репахом пора взлетать, отвлекая на себя внимание лучших магов врага.

Быкоглавцы топают прямо в расставленную для них огненную западню. Что ж, если гибель первого войска их ничему не научила…

Сухие голубоватые искорки с лёгким треском стекли с крыльев Гелерры и лопнули. Враг пустил в ход магию. Ту самую, без огненных шаров и ледяных игл, магию, убивающую одним фактом своего существования.

Каждое заклятье надлежало перехватить, разложить на составляющие, обезвредить. Если удастся — отразить, отзеркалить прямо на неприятеля. Сегодня будет тяжко, куда тяжелее, чем обычно: врага надо не просто победить, но — самое главное! — не спугнуть раньше времени.

Если успеет повелитель Ракот — замечательно. Нет — справимся и сами.

Быкоглавцы принялись стрелять, когда арбалеты их едва-едва могли достать до учеников Хедина. И почти одновременно рявкнули гномьи бомбарды, над полем боя воспарили алые, малиновые, ослепительно-белые или желтоватые огненные шары. С тетив сорвались стрелы эльфов, трещал и переливался всеми цветами радуги воздух там, где свободные от отражения вражьей атаки чародеи отряда Гелерры сами перешли в наступление.

Сородичи Орши ловко ставили искрящиеся полупрозрачные щиты, пытаясь отразить падающие с неба гномьи подарки. Зелёное мерцание, знакомое, слишком знакомое… Дальние, вам пора бы сменить палитру. Ваши изумрудные пламена мне изрядно надоели. Дался вам этот цвет!

Клин быкоглавцев в единый миг расцвёл словно сказочным садом — заряды гномьих огнебросов взрывались облаками разноцветного пламени, растекаясь по земле настоящими огненными реками. Креггер и его сородичи явно старались перещеголять друг друга.

Быкоглавцы не дрогнули. По-прежнему бежали вперёд, со всей мыслимой быстротой перезаряжая самострелы. Назад они поворачивать не собирались, как и в прошлый раз, прямиком направляясь в расставленную для них нехитрую ловушку.

По-прежнему мерцали распахнутые врата, однако изливавшийся из них поток быкоглавцев иссяк. Тысяч пятнадцать, на глаз определила адата. Немного. Для пяти сотен учеников Хедина — практически ничто.

Гелерра с Репахом и морматами поднялась в воздух. Она не скрывалась, напротив! — пусть видят её белые крылья, пусть целятся в неё! Пусть не отрывают от неё взглядов, пусть ждут её внезапного удара, сегодня она прикрывает других.

Ага, вот и подземные рогачи — гномы вовремя заметили одного, брошенная руна вспыхивает и взрывается, обнажая ворочающееся в воронке чудовище; эльфы с неимоверной быстротой всаживают ему в спину стрелу за стрелой, огнебросы извергают потоки жидкого пламени; а потом кто-то из людей-магов резко выкрикивает слова заклятия, сводит руки в странном жесте — почему-то именно у людей чаще всего чары соединены со словом и движением, — и, уже смертельно раненый, рогач взрывается изнутри.

Поле стремительно затягивал дым, земля тряслась под ногами сражающихся, и Гелерре с десятком морматов пришлось оттянуться назад — сражение отдалялось от портала. Не спускаясь на землю, они едва успевали отбивать нацеленные в них заклятия боли и смерти, прикрывая соратников.

Полумесяц учеников Хедина растягивался всё шире, охватывая с боков решительно рвавшийся вперёд клин быкоглавцев. Это было как на самых первых уроках, когда Учитель только начинал свои наставления, сам, не перепоручая никому, показывал на оживших тавлейных фигурках простейшие манёвры в бою. «Слабый центр и сильные фланги». Окружение врага, увлёкшегося прорывом середины нашего боевого порядка. И никакие подземные твари ему уже не помогут.

Однако нельзя забывать и про Арбаза, пора возвращаться к порталу. Репах с полудюжиной морматов оставался, остальные вместе с адатой устремились вперёд, борясь с налетевшим горячим ветром.

И только потому она заметила, как из полыхающего портала выбралась кучка фигур в неприметные серых и коричневатых плащах. Высокие, стройные — по виду люди, просто люди. Быстро и сноровисто расставили треноги, разожгли огонь под ними, поставили какие-то чаши, не то курильницы, не то жаровни. Встали в круг.

Вот оно, ожидаемое, к чему они готовились.

«Арбаз! Пора! Давай!»

Гномы не отозвались. Не хотят выдавать себя раньше времени? Кто знает, на что способны эти чародеи, может, могут даже уловить магию розоватых кристаллов Хедина? Лучше не рисковать.

…Летающий отряд Гелерры спас только опыт. Опыт и привычка всегда держать наготове одно-другое из отпорных заклятий, простых, но надёжных, когда силу можно встретить лишь такой же силой.

Мёртвая мощь. Сила, взятая у погибающих.

На помощь к быкоглавцам, что шли, подобно своим четвероногим сородичам, прямо на бойню, — пожаловали некроманты. Настоящие некроманты, не чета тем карликам, к племени которых принадлежала Орши.

А вот это уже точно заслуживает внимания Аэтероса, и притом самого пристального. Среди учеников Познавшего Тьму встречались самые разные маги, в том числе и так называемые «тёмные»; иные эльфы, вроде Арриса с Ульвейном, владели известным арсеналом из набора классической некромантии, однако истинных «повелителей смерти» не было совсем. Если же против нас сейчас именно Дальние — то появление подобных чародеев тоже довольно странно: Дальние доселе не были замечены в особых симпатиях к пастырям зомби и скелетов. И вот — нате вам пожалуйста.

…Первый удар летучим разведчикам Гелерры удалось отбить. Но слева, там, где осторожно пробирались Арбаз и его товарищи, внезапно вспух пузырь призрачно-белого пламени, и это могло значить только одно: гномов заметили.

Тяжко и трудно, совсем не похоже на прошлые схватки, шёл и бой главных сил. Земля под ногами ходила ходуном, гномы Креггера в поте лица отражали подбиравшихся рогачей, эльфы, светлые и тёмные одинаково, падали, не в силах удержаться на ногах, тотчас вскакивали, основательно вывалянные в пыли, растягивали тетивы, готовясь отомстить. Быкоглавцы воспряли, над полем разнёсся их многоголосый рёв; потрясая секирами и посылая впереди себя тучу арбалетных болтов, они ринулись на последний приступ.

Ровное поле, где тяжёлые копыта и магия извели всю траву, дрогнуло, расстояние меж сжавшимися кучками соратников Гелерры и наступающим вражьим воинством стремительно сокращалось.

Гарпии вновь и вновь приходилось отбивать нацеленные в неё чары. Слишком заметны белые крылья, парящие над сражением; но пусть, пусть целят в неё, она справится; одним заклятием меньше для тех, кто, несмотря ни на что, пробивается сейчас к порталу.

Однако удар некромантов едва не сбросил гарпию с небес на землю, она удержалась в последний момент; удержалась, проделала переворот, и в этот же миг что-то острое впилось в бок. Боль вспыхнула и тотчас приугасла, остановленная соответствующими чарами — плох тот ученик великого Хедина, что не позаботится о защите на этот крайний случай.

Ещё лучше, конечно, тот, кто вообще избегнет самой необходимости пускать в ход подобное волшебство.

Расправив крылья, Гелерра как могла плавно опустилась на склон ущелья. Ученики Аэтероса уже оправились, лишь несколько раненых, хромая, оттягивались назад, к отрядным целителям.

— Адата! — глухо воскликнул один из морматов, опускаясь рядом с ней, серые щупальца поддержали схватившуюся за бок гарпию. — Ты ранена, адата?

Подоспевший на помощь другой летучий спрут послал прямо в сгрудившихся вражьих некромантов клубок тёмного пламени.

Огнешар взорвался, не долетев до цели — хороши, проклятые, защита у них что надо!..

— Пустяки, царапина, — ответила гарпия всегдашней отговоркой. — Сейчас… всё в порядке… Не мешкайте тут возле меня, не мешкайте! Арбаз должен прорваться!

Оба мормата молча переглянулись, наспех сплели щупальца в подобии своего мормачьего салюта и взмыли вверх, уносясь к порталу. За каждым тянулся лёгкий шлейф фиолетовых искорок — не теряя ни мгновения, соратники Гелерры уже накладывали какие-то свои заклятия.

Гелерра зашипела от боли, вырывая наконечник и торопясь сложить останавливающий кровь наговор.

«Если некроманты надеялись этим смести моих, они…»

Гарпия не закончила мысль, те самые некроманты нанесли второй удар.

На сей раз мало кто успел встретить его как полагается, заранее приготовленным щитом или контрзаклинанием, разбирающим вражьи чары на безвредные составляющие. Никогда ещё ученики Хедина не сталкивались со столь всесокрушающей мощью; прямо перед их рядами всклубились облака пыли, земля ударила в ноги, валя даже самых крепких силачей.

Шипя, горела и плавилась броня, распадались пеплом щиты и мечи в руках соратников Гелерры и тщетно пытался сорвать раскалённый шлем кто-то из гномов, выронивший бомбарду.

«Репах! Морматы!» — Адата успела прикрыть себя, увы, только себя. Гелерра упала на одно колено, подбородок и грудь мгновенно покраснели от хлынувшей из носа крови.

Радужные змеи и крылатые спруты взмыли в воздух, щедро тратя запасённую силу. Их немного, они нужны для иного, но сейчас иначе нельзя.

— У них щит, адата! — заорал в самое ухо кто-то из гномов, тоже раненый. Одежда на нём обратилась в обугленные лохмотья, по коже расплывались жуткие пятна ожогов, однако гном держался. — Отбили заклятие, нежить поганая!..

Только этого мне и не хватало, подумала Гелерра, кое-как поднимаясь на ноги.

«Омаин, нужна подмога. Маги у портала, они всех нас положат. Никогда таких не видела!»

Боевая линия учеников Хедина везде подалась назад, пытаясь сохранить отрыв от быкоглавцев, которым оставалось покрыть не больше сотни локтей.

Громко хлопнула «слепяшка Арбаза», прямо в гуще быкоглавцев вспыхнуло идеально-белое пламя, покатилось волнами, сжигая всё на своём пути.

Словно из ниоткуда вынырнули две дюжины орков-варлоков, пробившись на подмогу Гелерре вдоль склона ущелья.

Наговор подействовал. Раненый гном, рыча и сплёвывая, тоже поднялся на ноги, тяжело опираясь на приклад огнеброса.

— Отходим! — скомандовала Гелерра, взмывая над полем боя и сжимая розоватый кристалл — её услыхали все до единого соратники на поле брани. — Назад, назад, не мешкая! Арбаз, мы их отвлечём. Бей, бей всем, что есть! Некромантов — достать! Всем морматам, всем змеям — атака!

Впервые за невесть сколько сражений они отступали не для того, чтобы заманить врага в ловушку, но чтобы спасти себя.

Некроманты черпали силы в умирающих воинах, неважно, своих или чужих. «Чужих», надеялась Гелерра, своих погибло совсем немного.

«Гелерра!»

Репах. Что-то не так. Что-то очень не так.

«Иду!»

Крылья не желали разворачиваться, в боку по-прежнему саднило, боль пробивалась сквозь все отпорные заклятия.

Вверх!

Ей открывалось поле боя, и сердце сжалось — всемогущий Учитель, сколько же наших лежит…

Никогда такого не случалось.

Скорее, скорее! Режет щёки полный тяжёлой обжигающей пыли ветер. Гелерра вихрем проносится над быкоглавцами, поневоле заколебавшимися — их встретили сейчас всем, что имелось в арсеналах учеников Познавшего Тьму.

Горела и плавилась плоть, стекая чёрной жижей с обнажающихся костей, лопались черепа, и мозги разбрызгивало вокруг. Кое-где быкоглавцы добрались-таки до отступавших соратников Гелерры, в ход вновь пошли гномьи топоры наравне с эльфьими мечами и ятаганами орков.

Превозмогая боль, адата промчалась над быкоглавцами — скорее, скорее, туда, к порталу! — вмиг оказавшись возле кучки некромантов. Эти сбились тесно, плечом к плечу, сгрудившись вокруг трёх жаровен, куда всё время что-то подбрасывали, отчего над чашами поднимались густые клубы белого дыма.

Здесь таяли и исчезали души, вдруг с ужасом осознала Гелерра. Не знаю, как, но — исчезали.

Вокруг некромантов кружили и радужные змеи во главе с Репахом, и морматы. Не могут добраться, поняла Гелерра.

Да, щит. Самый простой, но до чего ж крепок!..

«Держись, Гелерра!»

Арбаз. Молодцы гномы, бьются до последнего. Построившись узким клином, они рвались сейчас к порталу, выставив во все стороны изрыгающие пламя жерла огнебросов.

Некроманты не глядят по сторонам. Защита возведена, а сами они готовят третий удар. Дважды они примерялись, прицеливались, и сейчас пришла пора последнего и решающего.

Гелерра взмыла выше, переворот через крыло, и вот она уже падает, падает камнем прямо туда, где раскрылся незримый, но от того не менее крепкий щит, прикрывающий вражьих чародеев.

«Арбаз! Самый сильный твой заряд, сюда, там, где я, пали!»

«Адата! Ты…»

«Выполняй!»

Арбаз, обошедший со своей дюжиной лучших мастеров-огнебросчиков фланг быкоглавцев, выдержавший оба удара некромантов, больше не спорил и не терял даром времени. Из дула его бомбарды вырвался огненный шар, обманчиво-медленно взлетел по высокой дуге.

Радужные змеи и морматы мигом рванулись вверх, уходя от готового расцвести огненного цветка.

Гелерра оставалась.

Никто, кроме меня. Я должна открыть им дорогу.

Сжать всесокрушающую ярость гномьего пламени, превратить его в тонкое, до предела заострённое копьё, туго, словно волосы в косе, сплести вместе огненные языки — и ударить, словно тараном, в невидимую защиту некромантов.

Гелерре на миг почудилось — из неё разом вышибли всю кровь, словно бросив в мельничные жернова. Огонь пронёсся по опустевшим жилам, толкнулся в сознание, вырвался на волю через глазницы и обессилевшая гарпия, сложив крылья, кубарем полетела вниз.

Она не увидела, как незримый доселе щит разлетелся веером голубоватых и изумрудных осколков, не увидела безмерное удивление на равнодушных до этого ко всему лицах некромантов; не увидела и то, как морматы вместе с сородичами Репаха ринулись на них со всех сторон.

Гелерра уходила во тьму.

ГЛАВА III Матфей Исидорти, клирик монастыря Сил Святых

Ску-у-у-учно. Ой, как ску-у-у-учно, хоть волком вой, хоть выпью реви. Хотя выпь-то как раз и не ревёт… Охти, тоска смертная.

Молодой монах — у него едва-едва закурчавилась редкая бородка — перевернулся на другой бок. Жёсткий лежак в узкой келье, щель окошечка — насмешка, а не окно, честное слово. В келье, кроме свечи, песочных часов, кувшина с водой, поганой кадушки для ночных надобностей да образа Святых Праведных Сил, ничего нет, даже молитвенника, потому как молитвенники положены одним лишь пожилым отцам, кого память начинает подводить, а молодым следует полагаться на собственную голову, на что ж ещё, а это тоска-а-а-а-а такая-а-а-а-а…

Монашек не то зевнул, не то вздохнул. Свеча горела хоть и тускло, но ровно, выхватывая из мрака узкое лицо с высокими скулами, тонкий нос с горбинкой, глаза, глубоко спрятавшиеся под надбровные дуги.

Учи, учи, учи. И помни, как тебе повезло, что не трудником бесправным спину гнёшь на монастырских полях, под дождём, аль жарой, али снегом. Это им, бедолагам, работа до седьмого пота и восьмого издыхания, а тебе — им на зависть! — сиди себе под крышей, в тепле, сытый… ну, или почти сытый… Книжечки почитывай, молитвы запоминай, отцу настоятелю выученное отчитывай, да не просто так, а голосом ясным, чистым и по чину меняющимся.

Эх, спать всё равно не получится — через час уже зазвонят к ночной службе, «на ведьм и колдунов поношение». Час? — юноша взглянул на большие песочные часы. Ага, час всего. Лучше и не пытаться заснуть, потом просыпаться — мука мученическая. Отец настоятель непременно заметит, что носом клевал, что в глазах «огня веры» не было. А откуда ему взяться-то, огню этому, если Силы Святые отродясь никто никогда не видывал, одни только книжки и остались; так ведь в книгах я и сам такого понапишу, что только держись.

Да и потом… говорят, когда Праведные Силы являлись, то чудеса творили великие, огонь с небес сводили, по воздуху летали аки птица, болящих исцеляли, только что мёртвых не оживляли. Но с тех пор сколько уж годков пролетело, сколько воды утекло? Праведные Силы — шестеро их было, мужей четверо и жён две, красоты несказанной, и о том рассказы оставлены в книгах, усердными перьями записанные. Да вот только толку с тех рассказов никакого. Чудес никто творить не может, кроме ведьм. Да и те ведьмы, если призадуматься…

Призадуматься. В этом-то всё и дело. В монастыре жизнь легка ещё и тем, что думать не надо. Трудники, так те и вовсе думать небось не умеют.

Матфей вздохнул, поправил фитиль, снял нагар и уселся на жёсткий лежак, глядя в узкое оконце. Грубый камень, железные прутья решётки… Ведьма, отец-настоятель учил, ночной птицей или там мышью летучей к мужу, себя Праведным Силам посвятившему, проникнуть может и в прельщение ввести.

В прельщение ввести. Ох…

Тут мысли молодого монашка обрели совершенно иное течение. Некоторое время он сосредоточенно размышлял, какими же на самом деле могут оказаться детали этого самого «прельщения» и чем оно всё закончится.

Ох, ох, срамота-то какая!

Он воровато оглянулся, словно ожидая прямо здесь нарваться на строгий взгляд отца Андратия. Рукоблудие — грех страшный, Силы Святые так заповедали и кары за него назначили. Ох, сомнения, сомнения, грех ещё более тяжкий! Уверовать бы… Хорошо отцу настоятелю, он-то во всём так уверен, словно собственными глазами видел. А я вот не могу. Написано в Книге Творения, что создали Праведные Силы мир в шесть дней и шесть ночей, а на седьмой отдыхали все вместе и праздновали, окончанию труда радуясь, и оттого мы все отдыхаем в день седьмой, а шесть трудимся… Стоп-стоп, о чём это я? Ну да, Творение. Откуда мир явился, что началом стало и что было ещё раньше? Вот тут-то я и могу только своим глазам верить. А то напишу, что мир, мол, изблевал из уст своих страшенный зверь Умм-ра, и что тогда? Напишу, что изблевал, и потому-то у нас и житуха такая отвратная, и зима полгода, и лето засушливое, весна короткая, а осень дождливая да гнилая, и поди-ка, поспорь со мной! Я так видел, и всё тут.

Ох, ох, да что ж за мысли-то мне в голову лезут?! А ну как Силы Святые и впрямь каждое слово, про себя сказанное, слышать могут?

Матфей сглотнул и вновь пугливо оглянулся.

Нет, никого. Неоткуда им тут взяться, Силам Праведным. Никто их никогда не видел, никогда не слышал. Только книги и остались. А книгам веры нет, если только сам всего не проделаешь. Эвон, у отца Мерафе в библиотеке — чего только нет, а в сундуках, от посторонних запертых — труды и по алхимии, и разысканию существ небывалых, необыкновенных, и там, в этих книгах — то, что проверить можно. Повторить. Сделать самому. И те, кто их писал, знали — другие проверят. А значит, писали с толком, сознавая, что делают. Особенно потому, что жизнью рисковали.

Эх, заглянуть бы в те сундуки! Да не одним глазом, как доселе удавалось, когда отцу Мерафе помогал, а как следует. Не зря же он, Матфей, грамоте обучен, да не только Праведными Силами даденной. Давались ему чужие словеса, легко давались, другим клирикам на зависть. Так он и к отцу Мерафе попал, старик столько этих языков знает, что сам, наверное, забыл сколько. В обители чужую речь учили, потому как паломники благочестивые и из-за моря приплывают.

Вот только не подумал никто, что на иных языках и книги иные читать можно. А отец Мерафе — он как неразумный, право слово. Радуется, словно дитятко, когда кто-нибудь в его сундуки нос сунет. Правда, не во все. Некоторые — самые интересные! — он никому не показывает. Даже ему, Матфею Исидорти, хоть он уж так старался, так старался, старику угождая! Даже отец настоятель заметил и похвалил, мол, вот истинная любовь ко брату старшему — когда он, Матфей, отцу библиотекарю замёрзшие ноги в горячей лохани отпаривал.

Отпаривать-то он отпаривал, но как уговорить старого упрямца дать на тайные книги глянуть? Только два разочка и удавалось приподнять крышку, когда порядок всюду наводили. Эх, эх, какие ж там названия-то были!

«О существах небесных и подземных». «О духов вызывании и повествованиях их». «Силы Додревние, их имена, деяния, и нынешние обитания». «Как мертвецу обличие жизни придать на время краткое».

И так далее. Большего Матфей прочесть не успел, отец Мерафе крышку захлопнул, да и накричал к тому же. Мол, нечего глазами своими бесстыжими куда попало таращиться, не для него эти книги писаны… И епитимью наложил.

Епитимья-то ещё ничего, а вот плохо, что сундуки стал запирать тщательно и за ключами следить неотступно. Ну ничего, ничего, отец Мерафе у нас старенький, а кроме него в библиотеку один только настоятель и ходит из монастырских набольших. Ни отец эконом, ни отец кастелян. Не говоря уж об отце казначее. Десяток молодых клириков, таких же, что и сам Матфей, переписывают ветхие свитки, но там только священное, о деяниях Сил Праведных да первых их учеников.

Матфей бросил взгляд на песочные часы. Вот, не заметил, как и час пролетел. На службу пора. Отец настоятель опозданий не прощает.

* * *

Монастырь Бервино отличался богатством. Не роскошен, но зажиточен. Поля обширные, а при них — всякие хитрые хитрости, поколениями монахов измысленные, чтобы, значит, воду в засуху на них поднимать, а в гнилодождье — напротив, отводить. Крыльчатки, ветром движимые, какие-то колёса зубчатые, шкивы, ремни — Матфея это не интересовало. Трудники работать должны, и это правильно. А уж раз ты в монахах, то не зевай! И тут найдётся чем поживиться.

Матфей и нашёл. А что делать, если родители твои совсем не богачи, даже наоборот, и всех сыновей с дочерями простому сапожнику не прокормить, пусть даже башмаки, им скроенные, самому королю впору?

Он сбежал по крутым ступенями библиотеки, оказавшись на просторной монастырской площади с колодцем прямо перед главным собором. Братия торопилась, и из келий, и из мастерских, потому что отец эконом считал леность грехом, а инструменты без дела валяться не должны только потому, что на небе, видишь ли, звёзды.

К службе торопились в благочестивом молчании. Монастырь стоит на склоне, собор — выше всех, так что, оглянувшись от высоких дверей, узришь всю обитель как на ладони. Под звёздным небом сероватые некрашеные стены монастыря и рыжие черепичные крыши словно слились в сплошной занавес, завесу, за которой скрылось всё — жизнь, мечты, память… Даже родители, даже братишки с сестрёнками.

Матфей поёжился, как и всякий раз, когда вспоминал судорожно вцепившиеся в плечи батюшкины пальцы и мамины мокрые щёки. «Иди… иди, сыночек… там тебе хорошо будет…»

Что-то углядели в нём отцы монахи, коль уж взяли, не завернули, как множество других…

Нет, нет, ничего, ничего. Он их всех ещё увидит, конечно же, увидит. Он же знает, где они живут, а до городка Збаст, где устроился сапожник Савел Исидорти, всего-то неделя пути. Вот отпросится у отца настоятеля и сходит…

…Служба тянулась, как всегда, муторно и долго. Матфей старательно пел вместе со всеми, тянул шею, тщась рассмотреть Шестерых, во всех подробностях изображённых над алтарём. А чем ещё заняться на службе, которую благодаря отличной памяти знаешь назубок? Тут хоть женщины нарисованы… пусть и закутанные с головы до пят, только лицо видно, да отставленный локоть.

«И ведьма-а-ам даруй огнь и мор, огнь и мор вечный!»

Интересно, чем же это Силам Святым так ведьмы не потрафили?

«От Всадниц Ночный взор свой отве-е-ерзи, уста замкни! Огнь и мор на них, огнь и мор!»

Ночные Всадницы, хе-хе… Небось не только на конях скакать мастерицы. Но, говорят, и монаха на ложе оседлать не помешкают…

Ой-ой, спасите, караул! Да что ж это с мыслями моими сегодня?! Про другое думай, Матфей, про другое, да скорее, скорее!..

…Так, где там отец Мерафе? После ночной службы старик всегда любил ещё поспать, до утреннего распева. Ну да, вон он, пошёл в левое крыло, там кельи старших отцов. Библиотека пустая, писцы явятся только после первой светлой молитвы. Младшую братию отцы эконом с кастеляном сейчас нарядят на работы, а мы в это время…

— Вам помочь, отец Мерафе? Что-то хромаете вы опять. Колено натрудили?

— Ох, ох, ты никак, Матфейка, мальчик мой? Да, спасибо, что руку даёшь. Эх, старость не радость, скоро и вовсе карабкаться по этим ступеням не смогу…

— Я помогу, отец. На меня обопритесь, — от собора надо спуститься на площадь, а потом вновь подниматься, потому что кельи старших отцов строили высоко, чтобы, значит, «вид был получше». Зачем, почему, кто так устроил — уже не дознаться. И вот ковыляет старый и тучный отец Мерафе, вполголоса ругая «эти ступени, будь они неладны».

Вот и келья, вот и знакомая дверь, такая тяжёлая, что и тараном не вышибешь. Зачем простому монаху, пусть и отцу библиотекарю, такая дверь? От ведьм ночных отбиваться?

— Прилягу, Матфей. Что-то… плохо меня ноги держат последнее время, ох, ох…

— Не беспокойтесь, отец, я всё сделаю. И библиотеку открою, и писцам работу раздам, как вы мне вчера в малом свиточке и разъяснили…

— Ох, спасибо, мальчик мой. Добрый ты, мало таких стало в нынешние-то времена…

Матфей помог старику стащить сандалии, и отец Мерафе блаженно растянулся на лежаке.

— Ты иди, Матфейка, ступай. Чернила проверь и перья. И пергамент. А то я уж и не упомню, всё ли я с вечера приготовил…

Клятвенно пообещав всё исполнить в самонаилучшем виде, Матфей с облегчением захлопнул дверь кельи и едва не сорвался с места стрелой; вовремя опомнился, отец настоятель «бегунков», как он говорит, не терпит.

Степенно спуститься по лестнице, кланяясь старшим братьям, мелкими семенящими шажками — «как по чину положено» — добраться до библиотеки. Аккуратно прикрыть за собой дверь — и задвинуть засов.

В эти часы сюда никто из монастырских чинов не явится. Но осторожность не помешает.

А вот и конторка отца Мерафе. Запертая. Правда, трудник, что замок ладил, не шибко искусным оказался — Матфей отжал крайперочинным ножом, и ящик раскрылся.

Ключи. Все ключи от библиотеки. И от заветных сундуков!

Запор даже не щёлкнул — не зря же Матфей их все смазывал, и не по собственной воле, а поелику отец библиотекарь приказал!

Ух, ладони-то все мокрые…

Юноша тщательно вытер руки о рясу. Пальцы тряслись, дыхание прерывалось.

«Силы Додревние», огромный фолиант. Коричневая кожа, углы обиты чёрным железом. Замок… был когда-то, но сломан, к счастью.

Стой, стой, стой. Так дело не пойдёт. Где тут у нас заготовленные перья с пергаментом? Что-то самое важное наверняка надлежит себе переписать.

На первых страницах теснились изображения каких-то зубастых рыбочуд с крыльями и когтистыми лапами, на второй Матфей ожидал обычное для таких манускриптов обращение автора, что-то вроде «Ты, дерзнувший читать строки сии, внемли же вековой мудрости…», однако здесь не нашлось не только «предуведомления», но даже и имени создателя. Неведомый сочинитель сразу брал быка за рога:

«Не верь.

Ничему не верь, кроме глаз своих, рук своих и ушей своих. Если они и подведут тебя, то не желая солгать тебе, своему господину. Прошедший путём книги сей станет господином своей судьбы, а кто скажет, что ложь сие, пусть дочитает сперва до конца, а потом проделает здесь описанное.

Что есть Силы Додревние? Сие есть те, кто правит миром, только невидимы они для нас. Скажет читатель: „Зачем же речешь ты такое? Ведь узреть нельзя их? Очи наши обманут нас!“ — и я отвечу — нет! Можно узреть, можно пройти земной тропой и воздушным мостом, и тогда тебе откроется истина.

Неважны тебе, читающий, ни имя, ни происхождение мое, реку лишь, что все, изложенное на страницах сиих, аз проделал, рискуя плотью своей, а не списал из книг других. Не веришь? Чти книгу сию, там пространно уразумеешь».

Ох, руки-то как трясутся… Матфей перевернул страницу, смахнул проступивший пот.

«Силы Додревние. Перечислю их.

Ир-Йезг, чье жилище — дно морей.

Наам-Тал, на горных высях пребывающий

Димме-Эрг, из лесных глубин

Шаарш-Ге, что из пламени подземного

Иффе-Кабер, среди людей странствующий

И шестая, над ними стоящая, Аа-Тенне, мать их и всех нас.

Ты вопрошаешь, откуда известны мне имена сии, и места обиталищ, и кто есть кому прародительница?

Отвечу. Долго шел аз и к именам, и к прозваниям. Тебе же, читающий, облегчаю аз дорогу сию, в истинности же слов моих ты убедишься сам».

Аа-Тенне, старательно вывел Матфей. Но это же просто слова, слова, он таких «имен» сам накорябает столько, сколько захочет, и ещё позаковыристее!

«Трудно дозваться Сил Додревних, не помогают они никому и не отвечают на моления малых мира сего. Размысли если б и впрямь пребывали они там же, где и мы, разве ж не узрели б их люди? Все, что только есть в природе, описал человек, и занёс на страницы, преудивительные звери, птицы и гады попадались ему на пути, и всех их вписали в книги усердные путешественники. Сил же ни Праведных, ни Додревних не видали они, но то лишь прельщение, сиречь обман.

Не везде и не всюду можно узреть Додревних и слуг их, но токмо в местах особых, где аще старое волшебство употребно…»

Старое волшебство? По спине Матфея продрало холодом. Это ещё что такое? Ведьмы… правда, чтобы своими б глазами увидеть, как ведьма, скажем, обращается в ту же мышь летучую, тоже никому не удалось.

«Пути же ныне, что ведут к таким местам, все ныне забыты. И более того, явись ты, читатель, к ним неготовым, ничего не откроется тебе и магия останется сокрытой. Размысли: не узрев волшебства и чародейства воочию, мы перестаем верить. Сказки сиречь сказки, сколь бы искусно не излагали их сочинители. Прежде всего надлежит открыть глаза и уши, обрести вновь умение видеть и слышать тайное, сокрытое от нас. И для этого есть два средства:

Средство первое — Страх.

Средство второе — Отчаяние.

Темна и страшна истинная магия, великая власть, трудноописуемо убогими словами могущество Древних. Ты должен быть готов. Никто не ждет, что юный ученик сразу же и с легкостью исполнит все, доступное мастеру. Надлежит подготовить себя. Но первый шаг остается самым важным.

Чего мы боимся сильнее всего?

Смерти.

Кто враг, схватку с которым мы обречены проиграть, несмотря на все наши усилия?

Смерть.

Но, чтобы обратить Смерть в наше оружие, надлежит оставить все, удерживающее тебя в сием мире. Привязанности и обязательства, чаяния и расчеты. Если ты, читатель, полагаешь, что можно „сходить полюбопытствовать“ на Додревние Силы, словно в зверинец, и потом вернуться обратно — оставь сию надежду. Истинная магия не прощает измен и требует всего тебя. Но зато она и предлагает вместо одного мира, унылого и скучного, мало чем отличного от тюремной камеры, где автору сиих строк пришлось провести немало времени — все великое множество обитаемых сфер, как аз предпочитаю их именовать.

Остановись на месте сем, читатель, и размысли: желаешь ли ты и впрямь оставить все позади, дабы двинуться в неведомое? Голод, холод, нужда и жажда ждут тебя на сием пути; прежде, чем снискать богатства, пред коими померкнут сокровищницы всех королей земных, тебе предстоит пройти через нищету, и радостно принять ея, ибо в избавлении от алкания благ земных — один из корней твоего будущего успеха.

Верь мне, читатель. Аз совершил все сие. Аз знаю».

Матфей оторвался от покрытых мелкими буквами страниц. Лицо обильно покрывал пот, взмокли и ладони, сердце тяжело бухало в груди. Он не ошибся, он не ошибся! Не зря отцы монахи прятали под замками такое сокровище! Книга того, кто прошёл тайным путём и остался жив и написал эту книгу! И он наверняка добился богатства и почёта, потому что только очень, очень богатые люди могут позволить себе такие роскошные списки своих книг.

Хотя… Голод, жажда, нужда… Матфей поёжился. Житьё в монастыре, конечно, скучное, однако вполне себе сытное. Обжираться, само собой, молодым монахам не полагалось, кроме лишь Дней Воскрешения, когда все правоверные празднуют грядущую победу Шестерых — но и от голода никто не страдал. А поесть Матфей любил, ох, любил!

И холода он тоже терпеть не мог. Вспомнив о холоде, он бросил взгляд на пустой чёрный камин; разводить там огонь всегда было его заботой. Матфей вздохнул, с сожалением спрятал заветную книгу и поплёлся за углём и дровами. Скоро явятся писцы, начнётся обычный гвалт, почему, мол, в писарской холодно, так что и перья, мол, держать невозможно.

Трудники, к счастью, не поленились: здоровенные лари возле входа в библиотеку полнились до краёв. Сухая растопка занялась тотчас, Матфей аккуратно подкладывал тонкие полешки, чтобы потом, когда разгорится, заложить огонь кусками чёрного угля. В детстве ему всегда нравилось устроиться возле печки или камина, завороженно наблюдая, как пламя расправляется с дровами, такими прочными и несокрушимыми на вид. Хорошо бы оно вот так же сожрало и всю эту жизнь, в которой его родителям пришлось отказаться от собственного сына…

Разведя огонь и добавив угля, Матфей вернулся к чтению. Теперь он смаковал каждую фразу; однако мало-помалу накапливалось и нетерпение. Когда же, ну когда же пойдёт настоящее? Точное описание, что и как надлежит сделать? О том, чтобы пролистнуть хотя бы страницу и речи не было.

Страх. Отчаяние. Как сделать так, чтобы они открыли бы тебе дверь и указали путь, а не убили бы в самом начале великой работы?

Первое. Оставь надежду на возвращение. Испытай себя постом, воздержанием и отказом от благ мирских.

Если огонь познания, жажда истинного горят в тебе и не угасают от житейских невзгод, шагни дальше…

Матфей разочарованно присвистнул. Поститься, отказываться от «благ мирских»… Ну, от последних-то он и так отказался, верно?

Откажись от благ мирских, — словно услыхала его коварная книга, — что значит сие? Сие значит — лиши себя одеяний, даже простых, и облачись в рубище; сними обувь и иди босой; ешь, что подает тебе судьба, пока ты аще не умеешь насыщаться так, как подобает адепту великой работы. Испытай себя. Потому что дороги назад не будет — сделай кованое тавро и выжги себе на левой длание слова сии.

Дороги назад нет.

С каждой строчкой прочитанное нравилось Матфею всё меньше и меньше. Ходить в рубище, босым, словно древние пророки и свидетели Шестерых? Есть «что подает судьба» — это как? Воровать по рынкам, что ли? И как долго? Может, все эти «испытания» для нестойких, кто колеблется? Кто не понимает, что такое истинное знание?

Он поколебался и наконец пролистнул страницу. Так, что у нас здесь?

«Итак, читатель, ты решился. Ты вопросил в себе и нашел, что способен бросить вызов силам древним и заповедным. И ты спрашиваешь, с чего начать?

Удались от населенных областей, тебе нечего там делать. Не бери с собой ни припасов, ни оружия, кроме лишь пары ножей от доброго мастера. Удались от полей и рек, где изобильны звери, птицы и рыбы, где вдосталь злаков и жизнь изгоя слишком легка. Избери дорогу в чащи, в глухие леса, в черную тайгу, где на дни и дни пути тебе не встретится ни единой живой души. Иди в края, где нет лютой зимы, ибо холод убьет тебя вернее и скорее жары, пока ты аще не обучился защите.

Написавший эти строки избрал Беймарнскую пущу…»

Беймарнская пуща, хм. Матфею приходилось слыхать об огромном и древнем лесе, что тянулся по южному краю королевства, поднимаясь высоко в неприступные Драконьи горы. Драконов, правда, там отродясь не видели, но люди ведь так любят красивые имена…

Когда же написана книга, если уже тогда существовало название? А может, этот труд вовсе и не так древен?

«…Беймарнскую пущу. Вступай смело под сень ея и иди на полдень, пока не достигнешь предгорий. Держись подальше от рек, ручьев и речек! Они избавят тебя от жажды и тем самым ослабят решимость перейти границу. Если ты уже исполнил, читатель, о чём шла речь на прошлых страницах, то уже умеешь обуздывать немедленное желание глупого тела напиться или поесть. На таежной тропе ешь и пей, лишь когда жажда и голод станут нестерпимыми. Сие легко. Не трать силы понапрасну, их надлежит отдать в решительный момент, когда заповедные силы, враждебные человеку и ненавидящие его, явятся за тобой».

«Только этого не хватало!» — задрожал Матфей. Книга едва не выскользнула у него из потных ладоней. Заповедные силы… ненавидящие человека… явятся за тобой… Бррр! Ой, ой, может, и не зря лежит под замком эта книга? Может, обратно её, пока не поздно, дабы ума не смущать?

Горло сдавило спазмом, в животе всё болезненно сжалось. Как бы медвежья болесть не случилась, то-то сраму не оберёшься…

И всё-таки он не захлопнул книгу. Подождал, отдышался, вновь пролистнул страницу. Автор вот-вот должен был добраться до сути.

«В самом сердце Беймарнской пущи лежит обширная неглубокая котловина. Люди бают, что выжгло ея небесное пламя, сорвавшись с хрустальной тверди. Посмейся вместе со мной над невежеством и глупостью насельников мира сего: слепые, они не в силах понять истинную суть вещей. Как может огонь пребывать „на хрустальной тверди“, ибо ему для того, чтобы гореть, потребны и уголь — или иное, способное питать его, — и воздух? За небом нет ни первого, ни второго, как ты, читатель, убедишься сам.

В сей котловине стоит мёртвый лес. Огромные древние деревья погибли, убитые в одночасье неведомой силой. Листва и хвоя опали с них, с коры отвалились плети серого мха, но гниль не добралась до сердцевины стволов и сухость не подточила ветви. Лишенная жизни чащоба тянется на три дня пути, и тебе, читатель, надлежит пробраться в самую середину. Здесь нет ни ручьев, ни источников, здесь не растёт трава или подлесок. Именно сие тебе и нужно.

Настал час пустить в ход свои умения.

Избери удобное место, отыскивай высокие дома слепых чёрных муравьев, что не встретишь более нигде в мире. Они заняты важной работой, они верные слуги тех, кто является под покровом мрака, кто лишён формы, но не содержания. Аз называю их заповедными силами, иные же именуют их демонами».

Матфею стало совсем плохо. Он весь дрожал, руки тряслись, зубы выколачивали барабанную дробь. Демоны! Силы Праведные, спасите и сохраните… Про демонов говорили только шёпотом. Их тоже никто никогда не видел, — как и колдующих ведьм, кстати, — но что они есть, никто не сомневался. Мол, удалились от нашего мира всемогущие Шестеро, оставили нас хоть и под приглядом, да одних, вот всякая нечисть и набрала сил, нам на испытание, а Шестерым — на прославление.

Прославление прославлением, а вот Матфей невольно вспоминал сейчас все загадочные и таинственные случаи, что молва приписывала именно демонам. Где-то страшной смертью погибла семья, мучительски умерщвлённая, с вырезанием сердец и печени у ещё живых; королевская стража схватила каких-то безумцев, обуянных алчбой к людоедству, их подвергли пыткам и казнили, но слухи шли всё равно.

Да что там слухи! Рядом с самим монастырём, меж двумя заросшими холмами, громоздилась куча древних, грубо отёсанных камней, остатки какого-то храма, где якобы и свершались ужасные обряды, Силами Святыми навек проклятые. Для того в своё время и возвели здесь Бервино, дабы монахи молитвами своими отвращали древнее зло и не давали б ему вырваться на волю…

«Обнаружив муравьиный холм и удостоверившись, что сие не просто рыжие короеды или коричневые могильщики, а именно слепые чёрные, приготовь себя. Тебе предстоит последний шаг.

Постись день или два, прикончи все запасы воды, если у тебя в нарушение слов моих оставались таковые. Дланью своей собирай чёрных муравьев и ешь их. Отвращение и брезгливость тебе надлежало оставить дома, если ты не можешь преодолеть себя — ты зря терял время, читая мою книгу или добираясь до заповедной пущи.

Поедай муравьев, они кисловаты на вкус и утоляют как жажду, так и, до известного предела, голод. Впредь тебе предстоит насыщаться иной пищей, но до срока подойдут и сии насекомые.

Иные авторы, как, например, почтеннейший Аббелиар Кносский, уверяют, что твердые панцири сих муравьев содержат особый яд, каковой, не убивая, заставляет нас грезить наяву и зреть несуществующее. Сие есть лишь смеха достойное заблуждение учёнаго мужа, никогда не набравшегося смелости выйти за пределы библиотеки и взглянуть в глаза мира, свирепого и ужасного. Следуй моим советам, и ты узришь истину.

Итак, не ешь ничего, кроме лишь чёрных слепых муравьев, и пребывай в покое. Не зажигай огня. Беймарнская пуща тепла даже зимой, ты узришь дымы, поднимающиеся кое-где над глубокими трещинами в земле, возле коих ничто не растет, а сама почва спеклась, сделавшись тверже камня. Но пока не приближайся к ним, жди, чтобы иные, бесплотные, сами явились бы к тебе.

Жди ночь, и две, и три. Голод и жажду утоляй муравьями, но помни, что, если ты вконец разоришь их жилище, тебе самому станет нечего есть. Посему будь осторожен. В Беймарнской пуще сытые не выживают».

Тьфу! Ну и гадость. Каких-то ещё чёрных муравьёв жрать, да ещё и слепых! Смеётся это всё сочинивший над нами, что ли?! Я-то ждал, что будут тут тайны великие и заклинания могущественные, а мне эвон, муравьями закусить предлагают!.. Что за ерунда? Зачем, для чего? Где сокрытые от непосвящённых секреты, где магические ключи? Где таинственные города, забытые гробницы, книги великих чар?

Ешь муравьёв, ага. Хорошо ещё, что не комаров.

Матфей отложил книгу, утёр пот, перевёл дыхание. Как-то это всё… сложно. Нет бы просто — сказал волшебные слова, явился перед тобой демон и исполнил три желания. Ну, первое, конечно, — это богатым стать, чтобы до конца дней хватило и работали б на тебя другие чтоб. Второе — жить долго-долго, пока самому не надоест, и умереть только по собственному желанию и от собственной руки. Третье… Тут можно и побаловаться: пусть любая девчонка, стоит мне только захотеть, моей станет.

Щёки у молодого клирика порозовели, а глаза подёрнулись мечтательной поволокой.

Но тут в дверь застучали, загомонили на улице голоса, и монашку пришлось волей-неволей идти открывать дверь.

Ключ от заветного сундука он, разумеется, положил на место, но сам замок казался запертым только на первый взгляд. Всё равно отец Мерафе в них никогда не заглядывает, Матфей сам и запоры смазывает, и пыль с сундуков сметает…

— Отпираю, отпираю! Кому там не терпится? Кто голосит, порядок нарушая? — Матфей старался придать голосу глубину и значительность.

Ввалилась гурьба молодых писцов, послушников, едва закончивших учение и определённых отцом настоятелем для копирования древних свитков. Шум и гомон стихли, на Исидорти поглядывали не то чтобы с уважением, однако он всё-таки был старшим над книгохранилищем — в отсутствие отца Мерафе.

— Идёмте, братия, работу раздам, — важно бросил Матфей.

Заветная книга так и не вернулась в сундук. Лежала, скрытая, в глубине полок, куда тоже никто не заглядывал, наверное, целую вечность.

Муравьи муравьями, а чем дело-то кончилось, интересно узнать!

* * *

Молодой клирик потёр руки, подышал на замерзающие пальцы. В келье стоял холод, словно уже наступали Последние Дни перед возвращением Шестерых — когда, согласно преданию, явятся «хлады небывалые, и будет от них ущерб великий всякому злаку, и древу, и скотине».

Да, холода… Осень пришла необычно ранняя, с заморозками, так что по утрам на монастырском дворе покрывались льдом все лужицы. Отец эконом в преддверии наступающей долгой зимы гонял молодых монахов немилосердно, самолично проверяя заложенные в подвалах запасы, дотошно пересчитывая мешки, бочки и подвешенные к потолку окорока.

Всё это время Матфей при всяком удобном случае норовил сунуть нос в запретную книгу.

Что успевал, молодой монах тщательно переписывал себе, хранил в незаметной щели меж лежаком и стеной в собственной келье.

И всё чаще, пока он сидел в библиотеке, помогая отцу Мерафе — а, по правде, делая за старика всю работу — Матфей всё вспоминал и вспоминал прочитанное…

«Жди ночь, и две, и три. Голод и жажду утоляй муравьями», — писал неведомый автор. И, пояснив, что в глухомани «сытые не выживают», переходил к главному.

«Каждую ночь, насытившись, елико возможно, телами чёрных муравьев, ложись, не разводя огня, и размышляй. Забегая вперед, предупрежу тебя, читатель, что оные муравьи есть слуги демонов, а ходы под муравьиными кучами идут куда глубже, чем может показаться на первый взгляд. Зрю твою недоверчивую усмешку, читатель — зачем могущественным демонам какие-то ничтожные насекомые? Сиречь демоны, паче грозной силы своей, повинуются строгим законам бытия и вынуждены прибегать ко всевозможным уловкам и ухищрениям, дабы вкусить добычи. Эссенция демонического начала остаётся в муравьиных телах — иначе они не смогли бы приближаться к своим хозяевам и служить им — посему, поедая муравьев, ты начинаешь чувствовать демонов, а демоны чувствуют тебя.

Итак, представь себе, что настала третья ночь твоего ожидания. Ничего, кроме лишь кислых муравьиных телец, не побывало в твоих устах, и ты считаешь, что готов взглянуть в лицо неведомому. Соверши обычные очистительные обряды, все, какие тебе ведомы; чем больше, тем лучше»

Дальше следовало долгое описание, что делал сам написавший запретную книгу; наконец наступал решительный момент.

«Нагая и одинокая душа сама по себе привлекает демонов, ибо являет им пищу. Однако демоны не настолько глупы, чтобы рисковать открытой схваткой. Радость и довольство доставляют им мучения жертвы, посему они прежде всего стараются поселить в ней необоримый ужас. Возрадуйся сему, читатель, ибо страх твой — самое верное оружие.

Лежа в ночи без сна, ты услышишь человечьим своим слухом слабое, дальнее завывание, а потом — вопли, похожие на человеческие, и плач, что напомнит тебе попавшего в беду чада. Лежи не шевелясь, дыши размеренно и глубоко, устремив свои помыслы ко светилам небесным. Вопли, завывания и крики раздадутся вновь, на сей раз ближе; в ночном безмолвии услышишь ты словно бы хруст костей и мокрое хлюпанье разрываемой плоти. Власы твои встанут на твоей голове, ледяной кошмар овладеет твоим существом; не в силах двигаться, ты замрёшь, спрашивая себя — зачем, зачем обрек аз себя на гибель? Зачем отправился в сии проклятые места?

Внимателен пребудь, читатель: страх и отчаяние есть твои щит и меч. Они откроют тебе глаза, если ты не поддашься ужасу и не обратишься в бегство. Чего мы страшимся больше всего? Неведомого, незримого, непознаваемого. Для того и надлежит тебе употреблять в пищу чёрных слепых муравьёв, что они помогут тебе узреть приближающихся демонов. А что узрели глаза, перестаёт быть таким уж убийственно-кошмарным.

Оставайся недвижим. Слушай леденящие кровь вопли приближающихся демонов. Бойся. Пусть страх смоет все привязанности к прошлой жизни, если сие аще оставались. Вцепись в землю, грызи ея, если надо, но не сдвигайся с места.

И глаза твои, промытые страхом, обретут способность зреть незримое.

Демоны предстанут твоим очам. Яд чёрных муравьёв, служащих им, откроет тебе веки. Сей самый первый шаг и есть самый главный, или дорога твоя окончится здесь, хладным трупом, ставшим пищей для тех же демонов и, в свою очередь, слепых муравьёв.

Лежи и не двигайся, человек. Зри очами своими, ибо демоны низшего ряда разнообразны и неодинаковы. Они приближаются к тебе незримыми для простого смертного формами, но теперь, когда глаза твои способы узреть их и страх очищает мысли твои, ты готов.

Демоны лишены полной власти над человеком; подобно тому, как хищному зверю, прежде чем насытиться плотью жертвы, надо сперва настичь ея и перегрызть глотку, демонам потребно лишить добычу всякой воли к сопротивлению. Низшие из демонов весьма неискусны в высоком мастерстве страха и уповают лишь на человеческую глупость да извечный ужас перед неведомым. Ты, читатель, осведомлён и подготовлен, ты раскрываешь объятия страху, повелеваешь им и превращаешь в собственное оружие. Демоны приближаются к тебе, слабая плоть вопиет и пытается обратиться в губительное бегство; ни в коем случае не дай свершиться сему! Исходом станет лишь твоя бесславная гибель. Дождись, когда демоны сблизятся с тобой, завывая, скрежеща челюстями и вращая алыми, кровью налитыми глазами. Только теперь обретут они плоть и вещественность и, удивившись твоему внешнему спокойствию, попытаются вызвать в тебе панику, дабы обратился ты в губительное бегство.

Не двигайся и отвечай им твёрдо.

„Ты в моей власти, — ответствуй явившимся пожрать тебя. — Ты в моей власти, ибо аз зрю тебя, и не страшусь тебя, и ты не способен причинить мне вред“.

Ты удивлен, читатель? Быть может, встречались тебе мудреные формулы и заклинания, измысленные, чтобы отгонять демонов или даже подчинять их своей воле? Не трать время, сие лишь досужие выдумки. При первой встрече с демонами есть лишь одна защита — твоя воля. Опять же удивится иной — какая же „воля“ может быть у охваченного страхом? Отвечу — именно в страхе, когда прошлое им смыто, и обретает человек истинную свободу и истинную волю. Он один; никого подле него, и единственная защита — он сам.

Итак, низшие демоны подступятся к тебе, но броня твоя, выкованная из ужаса и отчаяния, крепка, и ты не поддашься. Напрасно станут демоны стенать замогильными голосами, страшно щёлкать челюстями и грозить разорвать тебя на куски, пожрав саму твою душу.

Однако вскоре демоны утомятся, ибо не способны они подолгу терзать смертного, не получая никакой пищи. Разочарованно стеная, потянутся они прочь, осыпая тебя бессильными угрозами и обещаниями вернуться. Верь им. Они и впрямь вернутся, но ты уже будешь готов к сему».

Мороз драл Матфея по спине, пока он, сжавшись на лежаке в своей келье, раз за разом перечитывал списанное. Всё остальное — потом. Вот он, первый шаг — увидеть демонов, встретить их лицом к лицу и устоять.

Дальше книга повествовала, как следует говорить с низшими демонами, перечисляла их имена, растолковывала, что надлежит, привлекая их собственными душой и плотью, подчинить себе, обещая много вкусной человечины. Алчные и глупые демоны, прикованные к одному месту, где ещё живо старое чародейство, легко дадут тебе обещания, уверяла рукопись. Посулами следовало вырвать у них имена их повелителей, демонов куда более сильных, коим низшие отдавали большую часть собственной добычи. Книга наставляла также, когда охотник за демонами освоится и воля его окрепнет, то должен следить он за движениями ночных гостей, ибо повинуются они также смутным токами таинственных сил, пронзающих весь наш мир. Об этом автор обещал «побеседовать впоследствии», а пока лишь убеждал, что на основе этих наблюдений надлежит вычертить отпорный круг.

Невольно Матфей представлял себе, как он отправится в заветную пущу, отыщет колдовское место. Как, скрупулёзно исполняя все советы книги, подчинит демонов своей воле и как им придётся раскрыть ему свои тайны.

Потому что демоны Беймарнской пущи были лишь первым шагом. Первым шагом именно к забытым городам, таинственным храмам и загадочным подземным лабиринтам, где неведомые, давно сгинувшие племена погребали своих мумифицированных правителей.

А оттуда, из древних развалин и забытых подземелий, лежала дорога дальше — к той Шестёрке, что когда-то властвовала над миром, и в чьих руках — или лапах, или когтях, или щупальцах — оставались ключи к иным секретам, венчал которые самый главный: наш мир не единственный в этом Бытии. Есть и другие, там, за небом. И Шестёрка, ниспровергнутая и изгнанная, могла открыть туда дорогу.

Однако зачем бежать куда-то, если и под нашим солнцем хватает дел? Ведь именно те же Шестеро перечисленные в древней книге, — отнюдь не Праведные Силы! — могли даровать познавшему их адепту власть над магией, настоящей магией, способной двигать горы и воспламенять города, а не той ерундой, что воображение невежественных пахарей наделяет ведьм.

Матфей вновь поёжился. Почему он должен мёрзнуть в этой могильной щели? Почему, когда он может сделаться повелителем стихий и сил? Почему?

Всё чаще и чаще ему грезилось, как он покидает монастырь — весной, конечно же, — как пробирается дальними дорогами к заповедной пуще. Готовится — ничего, ради такого он и чёрными слепыми муравьями закусит, небось в голодном детстве ещё и не то едать приходилось.

Однако потом Матфей вновь вчитывался в страницы, где к рискнувшему заглянуть в бездну адепту являлись алчущие его души и плоти демоны, с которыми предлагалось бороться, «испытывая страх и ужас», и скучный монастырь представал уже в совершенно ином свете. Тихо, покойно, кормят, работать, конечно, приходится, однако в книгохранилище посиживать, пером поскрипывать — это совсем не то, что в поле или в каменоломне.

Вот и сейчас — холодно, холодно, есть хочется, в животе бурчит. А как представишь себе, что ещё больше поститься надо, а потом и вовсе одеться в рубище, так и вовсе расхочется сниматься с места.

Конечно, в запертых сундуках отец Мерафе хранил ещё немало подобных же книг, «неблагонравных и для прочтения братией не допущенных». Старый монах по осени занемог, с трудом выстаивал службы и почти не появлялся в библиотеке. Всё чаще и чаще Матфею приходилось самому наряжать писцов на работу, по собственному разумению давая книги для переписки.

Может, он и вовсе скоро преставится, старый отец Мерафе. И тогда он, Матфей, несомненно, станет главным монастырским библиотекарем, а это высоко и почётно. Да и вкушал отец Мерафе куда сытнее своего молодого помощника.

Так, может, ничего и делать не надо? Сиди себе, пой на службах, раздавай переписчикам фолианты, собирай готовые страницы для переплётчиков, следи, чтобы никто ничего не напутал… чем не жизнь, а, Матфей? Совсем неплохо для сына простого башмачника. Конечно, плохо, что, гм, монахам с девчонками знаться не положено. Разве что ведьма какая прилетит и в «прельщение» введёт. Но сколько Исидорти ни жил при монастыре, ни одна из ночных летуний так и не почтила обитель своим посещением, лишив благочестивых насельников возможности явить всем твёрдость своей аскезы.

За осенью бело-серым чудовищем подкатывала долгая, долгая зима. Поля трудников вокруг монастыря покрылись снегом, ветер завывал в острых зубцах башен, зло крутил ни в чём не повинные флюгера, словно мстил им за что-то. Отец Мерафе совсем перестал вставать и говорить, лишь сипел, хрипел да надрывно кашлял. Ухаживать за стариком отец настоятель назначил, конечно, Матфею; мало радости переворачивать тяжёлое старческое тело, убирать поганую лохань, обмывать болящего, но молодой монах, сцепив зубы, терпел.

В монастырской библиотеке крылось его тайное оружие, и он не собирался отдавать его ни в чьи руки.

…Отец Мерафе тихо отошёл к Шестерым глухой зимней ночью, перестав кашлять и задыхаться. Матфей сидел рядом, держа старика за руку, ожидая, не выдаст ли умирающий библиотекарь какой-нибудь особенной тайны, вдруг в книгохранилище есть потайная дверца с особо ценными и секретными книгами? — Но отец Мерафе так ничего и не сказал, только беззвучно плакал да как мог, слабым голосом, благодарил Матфея, что сидит с ним.

Приходили и другие братья, являлся отец настоятель, лекари — но сделать они уже ничего не могли.

Отца Мерафе погребли чин по чину, с тожественным песнопением, обширной службой, на добром месте монастырского погоста; все разошлись, оставался один только Матфей. Настоятель молча подошёл, покивал, обнял — мол, понимаю, почему последним тут остаёшься, тебе покойный почти как отец был, — однако сам молодой монах стоял, оцепенев, и размышляя совсем о другом.

Он ведь был хороший, отец Мерафе. Совсем юношей, почти мальчишкой — как и сам Матфей — оказался в обители. Провёл тут всю жизнь, став отцом библиотекарем. Потом заболел и помер. Положили в домовину, пропели службу, закопали и надгробие водрузили. Всё. Конец. Есть ли там что-то после, нет ли — жизнь растраченную никто не вернёт.

Так что же, ему, Матфею Исидорти, предстоит тот же путь? Ну, сделают его сейчас распорядителем книжных дел… и всё? И всё? До самого конца? Такого же вот надгробия?

С погоста Матфей ушёл в смятении. Братия участливо глядела на него, говорила какие-то слова утешения — они все сочли небось, что я об отце Мерафе скорблю, отрешённо думал клирик. А я совсем не о нём, я о себе скорблю неложно, потому как что же, и впрямь мне тут доживать дни свои, книжные корешки от пыли протирая да запретные книги от молодых монахов пряча за крепкими замками?

Словно в тумане, миновали следующие дни, Матфей даже не мог сказать, то ли два, то ли три. Отец настоятель глядел внимательно и сочувственно, не корил; отец эконом не наряжал на работы иные, кроме как «за книгами присматривать». Молодой клирик словно в полусне выстаивал службы, даже пел — хорошая память не подводила. Потом отправлялся в библиотеку, подолгу сидел там один — переписчики после смерти отца Мерафе не появлялись, наверное, по слову отца настоятеля. Никто не помешал бы Матфею открыть все запретные доселе сундуки; кстати, думал он, почему отец Мерафе мне про те книги вообще ничего не сказал? И ключи не отдал?

Ответ он получил на четвёртый (а, может, только на третий?) день после похорон.

…Кончилась служба, Матфей, как обычно, отправился в книгохранилище. Развёл огонь, проверил, целы ли решётки (целы, само собой, но кто знает, может, ведьмы за ночь успели подгрызть железные прутья?), замки на сундуках и принялся за всегдашнее — бродить меж полок, поправляя книги и выравнивая корешки. Братия не спешила ни за житиями, ни даже за одобренными настоятельским советом «бывалицами».

Отец настоятель вплыл в услужливо распахнутые младшими служками двери величественно и с достоинством; умел он всё-таки не «ходить», а именно «шествовать». Со значением.

За ним торопились отец эконом, отец кастелян и отец казначей с полудюжиной старших монахов. Матфей поспешно вскочил, приветствовал как положено, с именованием и подходом; отец настоятель важно кивнул, благословил милостиво.

— Ты, Матфей, трудился славно. Новопреставленному отцу Мерафе помогал до последнего дня. То угодно Шестерым и тебе зачтётся. Продолжай так же, не дай греховной лености тобою овладеть, ибо работой лишь и молитвой приближаем мы конечное торжество Сил Праведных…

Ну, давайте ж, давайте, подумал Матфей. Скажите, что я теперь не просто Матфейка, младший клирик, а почтенный отец библиотекарь, хоть и молодой годами…

— И потому все мы верим, что и под началом доброго отца Сулимме, нового отца библиотекаря, ты трудиться станешь столь же честно, добронравно и прилежно…

Что-что? Отец Сулимме? Новый библиотекарь? А я по-прежнему на посылках? Чтобы опять меня цукали и гоняли, а я лишь подобострастно улыбайся?! Да как же так?!

Наверное, ещё несколько месяцев назад младший клирик Исидорти вспылил бы, наговорил дерзостей самому отцу настоятелю и, очень возможно, оказался бы с позором изгнан из монастыря, — но чтение запретных книг, наверное, научило нужному.

Матфей лишь поклонился ещё ниже, прижимая руки к груди, и долго, очень долго благодарил отца настоятеля за добрые слова и несказанное доверие. На лицах других отцов, эконома с кастеляном и казначеем, читалось изрядное изумление — наверное, от Матфея ожидали совсем иных словес.

Наконец все набольшие отбыли восвояси, остались один новоявленный отец библиотекарь и сам Матфей.

— Какие изволите отдать указания, отец Сулимме? — Клирик поклонился едва ли не ниже, чем настоятелю.

— Э… хм… гм… — Отец Сулимме был ещё далеко не стар, дороден, бородат и совершенно лыс. Любил хорошо покушать, ещё более любил хорошо поспать. За какие ж такие заслуги ему ещё и библиотекарство?!

— Мню, Матфей, что ты здесь сам управишься. Я пока… присмотрюсь.

— Писцов на работу нарядить потребно, — сладким голосом пропел Матфей. — Каковые книги для переписки им дать?

— А что всегда давал, те и давай, — не растерялся новый отец библиотекарь.

— Что отец Мерафе нарядил, как раз закончили. Новых не начинали, отец Сулимме.

— Э… хм… гм… Так и быть, потревожу отца настоятеля… — промямлил наконец тот. — Я пойду. А ты, значит, Матфейка, управляйся тут, управляйся… Досматривай, да смотри у меня, чтобы порядок был!

И отец Сулимме показал Матфею более чем внушительный кулак, поросший густыми рыжими волосами.

— Не извольте волноваться, отец, — ещё ниже поклонился молодой клирик.

Отца Сулимме он провожал ядовитой усмешкой.

Нет, пакостить ему Матфей не станет, потому что за любую неуправность новый отец библиотекарь отыграется на нём самом.

Что ж, спасибо Шестерым — тем ли, иным, подумал Матфей. Они подсказали дорогу, помогли решить. Ждать в обители больше нечего. Отец Сулимме крепок, ещё двадцать, а то и тридцать лет запросто протянет.

Тебе указали путь, Матфей Исидорти. Тебе решать.

* * *

Весенним тёплым днём, ясным и безоблачным, когда уже почти высохли лужи, оставленные половодьем, когда прилетели птицы и проснулись все мелкие лесные обитатели, Матфей Исидорти вышел из ворот монастыря Бервино. Вышел не просто так, а с изрядно пухлым заплечным мешком — тяжёлый груз, но зато в нём — убористые копии всего, что потребно вступающему на опасный и зыбкий путь охоты за демонами.

Книги с собой не унесёшь — слишком тяжелы. И слишком их много. Хотя расставаться с ними жалко было до слёз.

…Всю долгую, долгую зиму Матфей готовился. Не торопясь, но и не мешкая, выполнял работу, но главное — копируя себе мелким почерком самое важное. Трудился он как одержимый; сперва клирик опасался отца Сулимме, не станет ли тот придираться, однако новоиспечённый отец библиотекарь, видя рвение младшего, лишь благодушно кивал: Книгохранилище содержалось в образцовом порядке, писцы трудились, заданные уроки исполнялись, необходимые братии фолианты переписывались исправно.

К весне собраны необходимые выписки и копии. Небольшой припас, чтобы, как велел неведомый автор «Сил Додревних», не тратить зря силы, пока не доберёшься до самой пущи. Два добрых ножа. Немного денег, позаимствованных из монастырского сундука, чуть-чуть, дабы отец настоятель не сразу б заметил недостачу.

Вышел Матфей, ни от кого не прячась, мол, иду на весенний торг, прикупить чернильных красок и иного писчего припаса. До большой ярмарки ходу два полных дня, хватятся Матфея самое меньшее через седмицу, а он за это время о-го-го сколько отмахать успеет.

Карты перечерчены, где надо — увеличены, дополнены подробностями, сведены вместе. Дни пути просчитаны, приметы заучены. Удивительное дело — раньше Матфей думал: вот стану уходить, поджилки затрясутся, потом покроюсь, от страха еле живой; а оказалось всё куда проще. Вышел и вышел. Назад не обернулся. Дорога впереди, весь мир на ладони, а в монастыре… Монастыри от него не уйдут. На ночлег в любую обитель попрошусь, если надо, наплету с три короба. Пока они весть в Бервино пошлют да пока оттуда ответа дождутся!

Нет, тут же поправился он. На другие монастыри да обители рассчитывать нечего. Нет их, и всё тут. Одна дорога, один путь.

Сорок два дня. Сорок два дня пути до сердца Беймарнской пущи. Матфей за зиму испытал себя строгим постом — настолько строгим, что сам отец настоятель почтил его беседой, мол, негоже, брат, так сурово обеты блюсти, Силы Праведные не желали, дабы их верные слуги ходили шатаясь, аки тени бестелесные.

Нет, он не повернёт назад. Но он и не станет без нужды изнурять себя. Твёрдость духа не только лишь в том, чтобы терпеть безропотно голод и холод, страх и ужас. Не один лишь нищий, бесприютный бродяга, которому некуда отступать, способен выдержать бой с демонами. Он, Матфей Исидорти, готов это доказать.

…Измеренные лиги, мосты, дорожные заставы и постоялые дворы. Всё исчислено и сосчитано. Матфей каждый вечер тщательно записывал пройдённое и оставшееся, что из примет оказалось верным, что нет.

Нельзя сказать, что на пути ему встретились какие-то невероятные приключения. Где удавалось, он приставал к большим купеческим караванам — там с почтением принимали молодого учёного монаха, а когда он ещё скромно отказывался от обильных трапез, мол, не позволяют данные обеты, на него начинали смотреть чуть ли не как на святого.

Десять дней. Пятнадцать. Двадцать. Простые мысли, простые слова. Скромная еда, убогий ночлег. Матфей не вспоминал о Бервино. Сделанное сделано, и теперь осталось лишь испытать себя самым главным, без чего само бытие становилось совершенно бессмысленным.

На тридцатый день кончились торные широкие тракты, Матфей шагал узкой дорогой от селения к селению — мимо вовсю зеленеющих полей и стад, выгнанных на свежую траву после долгой и полуголодной зимовки. Даже здесь, на юге, народ жил скудно — урожай приходилось снимать до осенних дождей, колос не успевал набрать полновесности.

Монаха провожали почтением, снимали шапки, кланялись. Слуги Праведных Сил, похоже, были тут нечастыми гостями. Матфей кивал в ответ, раздавал благословения и шёл себе дальше. Даров не принимал.

Драконьи горы поднимались всё выше. Теперь идти стало совсем легко — уж точно не собьёшься. Дорогу к Беймарнской пуще местные показывали охотно, хотя и присовокупляли, что сами туда не ходят — ни к чему, мол, «места там дурные, отче».

Почему дурные, Матфей не спрашивал. И так понятно. Простолюдины звериным чутьём близких к природе существ ощущают присутствие сил, им непонятных и оттого ещё более страшных. Правда, демоны не покидают пределов леса, иначе тут, конечно же, не осталось бы ничего живого.

Сороковой день. Горы закрыли полнеба, густые леса у их подножия протянулись, насколько хватало огляду. Беймарнская пуща лежала прямо перед Матфеем, тёмная, затаившаяся, ждущая.

Что ж, пришло время вспомнить всё, что написано в «Силах Додревних».

Самое главное в чащобе — не плутать и не петлять. Но здесь очень помогали горы — их видно отовсюду.

Теперь Матфей шёл, сторонясь ключей и ручьев, позволяя себе лишь считаные глотки воды. Жажда нужна будет, когда, одолев самых младших демонов, ему потребуются силы для схватки со старшими, а для этого нужна способность утолять голод и жажду совсем иным путём, чем он привык.

…На сорок третий день — в точности, как и рассчитал, даже просто удивительно! — Матфей достиг заветной котловины.

«Словно кто-то провёл незримую черту», — вспомнились ему слова из древнего трактата. Живые деревья, высокие, раскидистые, поросшие зелёным или серым, но обычным мхом, подлесок на чуть более чистых местах, ранние грибы, лесные цветы, танцы мошек в пробивающихся сверху лучах, деловитые хлопоты муравьёв под ногами — муравьёв обычных, рыжих и зрячих. Кстати, весьма кусачих.

Перед Матфеем лежал сухой овраг. На одной стороне — живой лес, мрачноватый, но обычный, на другой — мёртвый. Высятся огромные нагие костяки деревьев, листьев давно нет, зияют глубокие дупла, сучья обломаны, седой мох ползёт по остаткам коры вверх, но — нигде нет гнили. Стволы словно окаменели, коричневое и бурое сделалось светло-серым, почти что белым. Казалось, перед Матфеем лежит снежная пустыня, но нет — просто всё утратило естественные краски, поседело, подобно старикам.

Лёгкий тончайший пепел вздымался при каждом его шаге, точно он шёл через громадное пожарище. Но и там, где пламя выжгло всё живое, рано или поздно сквозь золу с остывшими углями пробивается новая поросль — а здесь всё сгорело раз и навсегда.

Матфей оглянулся — к живому лесу тянулась цепочка его следов, словно по снежной целине. В горле пересохло, рука сама сняла с пояса флягу; последние глотки воды, последние капли. Это хорошо, это правильно — ему нельзя надеяться на принесённое с собой. Только то, что он сможет найти в этом проклятом месте — иначе нечего было и тащиться сюда.

…Первый муравейник попался ему довольно скоро. Чёрные муравьи среди седого и серого — их мудрено не заметить. Суетятся, словно обычные лесные жители, так сразу и не скажешь, что лишены зрения.

Матфей не стал останавливаться. Ни есть, ни даже пить он ещё не хотел, весь обратившись в слух — в лесу всё равно видишь лишь то, что у тебя под носом.

Мёртвый лес не молчал. Переговаривались где-то в отдалении скрипучие голоса, что-то хрустело и щёлкало у бывшего клирика над головой. Матфей брёл почти наугад, ведь теперь, в общем, нет большой разницы, куда направиться.

…К вечеру жажда стала почти нестерпимой, а вот голодтак и не проснулся. Оно и хорошо. Матфей без труда нашёл очередной муравейник, помедлил, глядя на дружную работу чёрных шестиногих трудяг, и решительно сунул руку в самую их гущу.

Сунул — и едва не взвыл от боли. Обитатели муравейника отважно защищали свой дом и не собирались сдаваться без боя.

Скрипя зубами, Матфей вскинул облепленную чёрными муравьями ладонь и решительно припал к ней ртом, слизывая твёрдые шевелящиеся комочки. Жевать, жевать, скорее, пока не искусали в язык и щёки изнутри! Ох, писака, сочинивший «Силы Додревние», почему ж об этом-то умолчал?! Встретить бы тебя да потолковать по-свойски, как принято было у мальчишек в матфеевом детстве.

Ух, ну и кислятина! Матфей скривился, его едва не вырвало. Муравьи отчаянно шебаршились во рту, он как мог быстро давил их челюстями. Закончил, глянул на пальцы — все красные, успели покрыться волдырями и распухнуть. И чесались зверски, совершенно непереносимо.

Что ж, пусть это тоже станет моим испытанием, стиснул он зубы.

Жажду действительно удалось притупить. Голод тоже сидел тихо.

Ну и хорошо, ну и славно. Идём дальше, сказал себе Матфей. Если б не боль и чесотка в искусанной руке, сказал бы, мол, «жить можно».

* * *

Первую ночь в мёртвом лесу он провёл почти без сна. Кто знает, не явятся ли демоны к нему сразу? Может, они оголодали тут? — Сперва Матфей воображал, что увидит целые груды скелетов, однако нет, ничего подобного.

Он раскатал дорожное одеяло, накрылся плащом. Закрыл глаза, но в уши настойчиво лез и лез голос пущи, её безжизненного сердца, убитого неведомым оружием. Матфей ворочался — не потому, что не привык спать на жёстком, привык уж в дороге; и даже не потому, что страшился чего-то, страха как раз не было, обступившая его тьма казалась ближе, надёжнее, спокойнее, чем выбеленный, обглоданный скелет когда-то живого и зелёного леса.

Уже сейчас всё шло не совсем так, как утверждалось в «Силах Додревних». Матфею не было страшно, и это как бы выходило «неправильно». Ему следовало принять страх, обратить его в собственное оружие, а вместо этого — он с нетерпением ждал всех тех ужасов, что описывала старая книга.

Однако ночь текла над ним, скрипела и ворчала убитая чаща, таял во рту кислый вкус чёрных муравьёв, а с Матфеем по-прежнему ничего не происходило.

Он дождался утра, пробудилась жажда, погнавшая его на поиски муравейника. Вновь саднящие укусы, причём сегодня они казались даже болезненнее вчерашних, но кисловатая жидкость сняла острое, сводящее с ума желание. Жажда отступила, словно дикий зверь, но недалеко, готовая в любой миг броситься из укрытия.

Вновь стали заметны дымки, поднимающиеся из-под корней и из дупел, струйки танцевали, свивались и переплетались. В них Матфею уже чётко виделись чьи-то жуткие рогатые головы, кошмарные морды с распахнутыми, источающими слюну пастями и острыми, сахарно-белыми клыками. Голова ощутимо кружилась, хотелось лечь и не двигаться — что он и проделал. Ему должно было быть страшно — но страх не приходил, одно лишь ярое, неутолимое любопытство.

Он не двигался — зачем? Лишь изредка поднимался размять ноги или дойти до муравейника, зачерпнуть горсть его кусачих защитников. И на вкус они неплохи, кисленькие. Терпимо.

Вторая ночь прошла, во всём подобная первой. Матфей долго слушал скрипучие жалобы чащи, пока глаза не смежились сами. Он прикончил все запасы на краю мёртвого пятна, однако есть по-прежнему не хотелось. С ним что-то не так?

Третья ночь, согласно книге, должна была стать решающей. Именно на третью ночь демонам надлежало явиться за лёгкой добычей.

Памятуя предостережения, Матфей ел муравьёв осторожно. Да и терпеть их укусы лишний раз не очень хотелось, лучше уж перемочься. Живот пуст, а вот смотри-ка, есть, в общем, и не хочется.

Пала тьма, мёртвые деревья встали на стражу, а Матфей, накрывшись, как обычно, плащом, улёгся и закрыл глаза. Пусть приходят, стучало в висках. Я не боюсь. Я знаю, что случится и я не боюсь.

Всё, вот она, ночь. Третья ночь, ночь демонов, ночь, когда Матфею придётся взглянуть в их нечеловеческие буркала.

…Разве может обычный человек, мирный монах, пусть в прошлом и отчаянный уличный мальчишка, вот так просто взять и заснуть перед пришествием готовых пожрать его душу чудовищ? Нет, конечно же, будет ответ, не может. Ни за что не сможет, а иначе это подлое враньё.

Однако же Матфей смог, сам не зная как. Он заснул, на жёстких корнях, среди белого пепла, среди странных дымков, поднимающихся над смертельно обожжённой землёй — заснул, и куда спокойнее, чем он засыпал в собственной келье, смутно мечтая лишь о визите «ночной летуньи».

…А потом внезапно, толчком, проснулся. Проснулся — и вцепился в рукояти ножей, что на всякий случай положил у себя по бокам. Конечно, простой клинок — не защита против демона, но важно, как ты себя ощущаешь, а не на что способно твоё оружие.

…Воет где-то невдалеке, воет надрывно и плачуще. Вой перекатывается с холма на холм, разливается по оврагам и распадкам, ползёт по увалам и склонам. Алчный, предвкушающий пиршество вой.

Не шевелись, прошептал себе Матфей. Пусть подойдёт поближе. Лежи и слушай.

…Как и писала книга «Сил Додревних», демон приближался неспешно, завывая, всхрапывая и скрежеща зубами. Явственно слышался хруст разгрызаемых костей.

По вискам и лбу Матфея обильно заструился пот, волосы встали дыбом. Слабая плоть затряслась в первобытном ужасе.

Что он делает тут, он, одинокий и слабый человечишка, безоружный, ничего толком не умеющий, в гордыне своей дерзнувший бросить вызов непобедимой силе?!

Что он может противопоставить надвигающейся нечеловеческой сущности, не просто хищному зверю или там «ведьме»?

Широко раскрытыми глазами Матфей уставился в звёздное небо. Руки и ноги отнялись, ужас затопил сознание; бежать! Кричать! Нет, поздно!..

Погиб, пропал, совсем пропал!

Задохнулся, горло сжало судорогой, глаза выкатились из орбит. Тело выгнулось, пальцы отчаянно скребли белый пепел, но зацепиться не за что, земля под слоем золы суха и мертва. Бежать, бежать, а-а-а!..

Те самые страх и ужас, доселе избегавшие Матфея, явили всю свою силу. Скрутили и заломали, раскрошив волю в незримую пыль. Беги, беги, несчастный, спасайся, быть может, ещё успеешь…

Нет, уже не успеет. Хрустят незримые кости, всё ближе и ближе невидимый демон. Нет, не просто демон, не просто хищный зверь с пастью и когтями, пусть даже и разумный: нет, приближается нечто не от мира сего, и пищей ему станет жалкая плоть несчастного глупца, по скудоумию и тщеславию забредшего к нему в логово.

Матфея корчило и скручивало в дугу. Кажется, он выл в голос, не хуже приближающегося чудовища, кажется, пытался вскочить на ноги, однако они отказались служить. Холодный пот, стекавший по вискам и лбу, обратился словно бы настоящим потоком.

Беги, ничтожный! Спасай не тело, но душу!

…Однако бежать Матфей уже не мог. Только раскрывал бессмысленно рот, словно выброшенная на берег рыба, и ничего больше. Жизнь, всё прожитое и впрямь «смывались», таяли, и не оставалось ничего, кроме лишь всепобеждающего ужаса.

Жуткое завывание донеслось и с другой стороны, наверное, ещё один демон почуял добычу; но Матфею стало уже всё равно. На краткий миг беглый клирик взглянул на приближающегося врага: наверное, ждал узреть красную распахнутую пасть, клыки и капающую с них слюну, чешуйчатую броню — что ещё положено иметь страховидлу? А вместо этого…

Страшное всегда страшно именно неведомым. Тёмный закоулок, пятно мрака на узкой подвальной лестнице, странный скрип старых ступеней, нечаянно хлопнувшая безо всякого ветра дверь — и у кого-то начинают потеть ладони, а живот скручивается в тугой узел.

Среди мёртвых стволов медленно двигался сгусток тьмы, перевитый слабо светящимися вервиями, толщиной в руку взрослого человека. Конечности эти судорожно тыкались в разные стороны, дрожали, словно от нетерпения. Жуткие звуки неслись словно и не от явившегося демона, не то справа, не то слева, а, может, и позади от него. Тьма шевелилась и текла вслед за ним, поглощая пни с корневищами, глотая кочки и затопляя овражки. Человек бессилен и беспомощен во тьме, оттуда, наверное, наш вечный и неизбывный страх пред нею; обитатели мрака обретают над нами несправедливую, неправедную власть, пользуясь нашей слабостью и избегая «честного боя».

Часто говорят «страх придал ему силы», или наоборот, «страх лишил его последних сил». Матфей же просто ощущал, что из него стремительно уходит сама жизнь, пресекается дыхание и сердце уже почти не бьётся; всё, что ему оставалось — ждать, судорожно глотая воздух, кое-как проталкивая его сквозь сжавшееся горло.

Хрусть, хрусть, хрусть — и громкое чавканье. Создание — язык не повернётся назвать его «демоном» — плыло, раздвигая мрак, не испытывая ни сомнений, ни колебаний.

Книга не лгала в главном: страх и в самом деле смыл всю прежнюю жизнь Матфея, все месяцы и годы, проведённые в обители, всё, что казалось когда-то важным и нужным. Он забыл о монахах, об отце настоятеле, об узкой келье, даже об отце Мерафе, хотя старик был совсем не злым и к пареньку всегда относился по-доброму. Ничего не осталось и от детских лет, пока ещё жил с родителями, сёстрами и братиками.

Только мамино лицо так никуда и не ушло. Наверное, последнее, что ещё оставалось у Матфея…

Пустота. Великая пустота заполняла его, всеобщее начало и источник. Что в ней? — Первичное яйцо, как утверждали иные старые книги, ныне Матфеем полностью и напрочь забытые? Или, напротив, «первообразы» всех вещей, их исходные идеи, волею неведомых богов — может, и тех, кого именуют Праведными силами — обретшие воплощение?

Исходные идеи. Изначальная душа, оплодотворившая косную плоть. Душа человеческая, величайшая загадка и тайна, что никогда не будет разрешена — именно за нею ведь шло свитое из света и тьмы создание. Именно его пыталось пожрать.

Матфей с сипением втянул воздух, обжигая его внезапной сухостью рот и горло.

— Ты… — Звуки рождались так, словно он сам заживо сдирал с себя кожу. Под языком собиралась солёная кровь. — Ты в моей власти! Ибо я вижу тебя и не страшусь тебя, и ты не причинишь мне вреда!

Как ему удалось выдавить из собственной разрывающейся груди эти слова? Рог Матфея заполнился кровью, удивительно горячая, она потекла по подбородку, и приостановившееся создание, свитое из света и тьмы, закачалось на месте, утробно завывая и протягивая к молодому клирику бесплотные полупрозрачные «руки».

— Ты не причинишь мне вреда! — выкрикнул он, сплёвывая кровью. — Я сильнее! Я… я… прочь, тварь! Прочь, удались! Именем Шестерых заклинаю тебя!

Это само пришло ему на ум.

— Ты, Димме-Эрг, лесной властитель! Твоим именем заклинаю врага твоего и прошу от него защиты!

Демон — если, конечно, это был демон — слегка попятился, глухо рыча. Что издавало звуки — было неясно, потому что ни рта, ни пасти явившееся к Матфею существо не имело.

— Ты, Шаарш-Ге, хозяин пламени подземного, ты, всеобщая Мать Аа-Тенне — защитите и обороните!

Страх смывает прежнюю жизнь. Верно. Ничего не осталось от прежнего Матфея Исидорти, младшего клирика монастыря Праведных сил, а к добру или к худу, нам того знать не дано.

Пока.

Что-то иное, новое, родилось под тёмным небом Беймарнской пущи.

Матфей выпрямлялся, фыркая и отплёвываясь. Кровь заполняла рот, струилась из носа, боль искала дорогу, но сейчас он радовался и крови, и боли. Жуткое ощущение бестелесности уходило.

Однако явившийся демон был не из тех, кто так просто отказывается от лёгкой, как казалось, добычи. Он вновь заскрипел, зарычал, захрипел; множество детских голосов рыдало, словно в смертельном ужасе.

— Ты в моей власти! — вновь выкрикнул Матфей, видя, что создание не может приблизиться к нему, даже безо всяких «отпорных кругов». — Шестеро изначальных приказывают тебе — повинуйся!

Он не сомневался, что демон его понимает.

Второй пришелец, чьи завывания Матфей слышал какое-то время назад, похоже, решил не приближаться. Во всяком случае, явившееся к нему существо оставалось одно.

И теперь уже Матфей сделал шаг вперёд. Злая радость заставила разогнуться спину и развернуться плечи.

— Воля моя скуёт тебя, — по наитию продолжал бывший клирик, чувствуя, как жжёт стиснутую грудь боевой восторг. Демон отступал, отступал! Пятился, понимая, с кем столкнулся! Не-ет, он, Матфей Исидорти, не лыком шит, не пальцем делан!

— Именем Шестерых, что были, есть и будут, что спят, но бдят, чьи очи закрыты, но кто видит всё — отныне ты служишь мне!

Однако эти словеса если и возымели какое-то действие, то совсем не то, на которое надеялся Матфей. Демон больше не пятился. Он раздувался, рос, становясь настоящим облаком непроглядного мрака, прошитого во множестве мест настоящими бледными молниями, словно там бушевала непрекращающаяся гроза.

Светящиеся рукава устремились к дерзкому человеку со всех сторон, и Матфей вдруг увидел разверзающуюся под ногами земную твердь, расходящиеся пласты почвы и сплетения корней; ему открывалась бездна, вся, до самого края, заполненная человеческими костяками. Скелеты шевелились, вздымали дочиста обглоданные руки, а меж костями так и сновали какие-то юркие тёмные существа, наподобие крыс, однако же не имеющие плоти. Чем-то они были сродни явившемуся к Матфею.

Что-то поистине страшное, неподвластное обычному разуму творилось там, под землёй. Глубина завораживала и манила, кажется — сделай шаг, и окажешься там, среди живых, но безмолвных скелетов, станешь пищей призрачным крысам…

Они не могут победить, пока ты не испугаешься сам, пока сам не отдашь им победу, мимоходом подумал Матфей, по-прежнему обливаясь потом.

— Врёшь, не возьмёшь! — заорал он, словно в босоногом детстве, когда приходилось удирать от торгаша, заметившего украденный с лотка пирожок. И в свою очередь вообразил, что у него не просто пара обычных рук, которыми ничего не сделаешь призраку, но — два колыхавшихся серых щупальца, и вот они-то вполне способны стиснуть проклятого демона, сжать, сдавить, расплющить!..

В тот миг Матфей не вспоминал о чёрных слепых муравьях. Всё, с ним творившееся, было по-настоящему и на самом деле.

Демон, однако, не отступил, напротив, подался вперёд, словно намереваясь помериться с молодым клириком силами грудь на грудь, по уличному обычаю.

— Я сильнее тебя! — выкрикнул Матфей. Серые щупальца хлестнули по надвигающемуся облаку мрака, клирик вскрикнул от боли — бледные молнии жгли его призрачные «руки», словно рой разъярённых пчёл. Однако и демон попятился. «Сшивавшие» его воедино пояса и перетяжки света сделались совсем блёклыми и тусклыми.

Матфей побеждал, побеждал безусловно!

Демон, наверное, тоже это понял. Мрак вдруг взвихрился, светлые полосы слились в сплошные круги, и тёмное создание со странным сухим треском втянулось под землю, словно его тут никогда и не было.

Клирик едва не упал на колени — только лишь потому, что на тёмной земле остался круг странных светящихся рун.

Двенадцать. Через строго равные интервалы, и притом соединённые тонкими огненными линиями.

Не требовалось быть Матфеем Исидорти, почти что отцом библиотекарем Бервинской обители, чтобы немедля схватить первое, попавшееся под руку и приняться перерисовывать светящиеся руниры.

ГЛАВА IV Клара, Сфайрат, Ирма

— Мы его потеряли, Клара. — Сфайрат сжал кулаки, отвернулся. Над головой закурился слабый дымок; дракон едва сдерживал ярость. — Я, Сфайрат, Страж Кристалла, последний из драконов Эвиала — упустил какого-то жалкого, ничтожного вампиришку, даже не вампира — вомпера, — передразнил он сам себя с простонародным выговором.

Шёл уже четвёртый вечер бесплодных поисков. Они разбили лагерь на крошечной лесной полянке в полудне пути от Хеммерсита. В город драконы в истинном своём виде, само собой, не совались. Сперва Сфайрат с Аэсоннэ, а потом Клара с Чаргосом и Эртаном обшарили городок — безо всякого успеха. Не случалось там последнее время ничего странного, никаких таинственных умерщвлений, никаких обескровленных трупов с характерными следами от пары клыков на шее.

— Как сквозь землю провалился, — проворчала Аэсоннэ своё обычное.

— Спасибо, Айка, а то мы не знали, — немедля огрызнулся Эртан.

— Тихо, мелюзга! — прикрикнул Чаргос. — Мы все устали. Все злые. Помолчите просто, ладно?

— А ты кто такой?! — немедля хором вскинулись близнецы, разом позабыв о собственной пикировке.

— Всем молчать! — проревел Сфайрат.

Хоть и в человечьем обличье, а пламя он выдохнул самое настоящее. Истинную природу не скроешь ни в каком теле. Вся компания немедля осеклась. Одна только Зоська, нимало не испугавшись, засеменила к отцу, обняла за шею.

— Подлиза, — фыркнула Аэсоннэ.

— Ничего, ничего. — Клара поднялась, утихомиривая разбушевавшееся семейство. — Никуда не денется наш вомпер, он себя окажет, не может не оказать. — Кулак ударил в подставленную левую ладонь.

— Мы ж не могли спускаться совсем низко… — буркнул Чаргос. — Потому и не отыскали…

— Никто и не говорит, что должны были, — кивнула Клара. — Видать, тварь эта ещё хитрее, чем я… чем мы думали.

— Знать бы, чего он ждёт, — хмыкнул Сфайрат.

— Чего ждёт — понятно. Чтобы мы сами на него набежали, тогда и в том месте, где он сам решит, — с отвращением бросила Клара. — Думаете, дорогие мои, он зря погост наш поднимал? Не-ет, это наш вомпер нам наживку подкидывал. Мол, не возьметесь за меня — ещё и не то учиню.

— Но, мам, — встряла Аэсоннэ, — а мы-то ему зачем? Злодействовал б себе потихоньку, полегоньку, никто б и не заметил…

Дочь была совершенно права. И на этот вопрос ответа у Клары не находилось. Зачем они Охотящемуся в ночи? Зачем ему подвергать себя нешуточной опасности, связываясь с нею, всё-таки не самой слабой из чародеев? Или наш вомпер явился сюда специально, по её душу?

Муж, дети, Ирма — все в ожидании глядели на Клару.

— А может, мы кому-то перешли дорогу — ещё тогда, до того, как обосновались тут?

— Может быть, — мрачно согласился Сфайрат. — Особенно если вспомнить Эвиал и тех, кто когда-то ставил там кристаллы…

— Мама, папа, вы должны там всё рассказать толком! — безапелляционно заявила Аэсоннэ, и Эртан тут же закивал, в кои-то веки соглашаясь с сестрой.

— Долгая история выйдет, — отрезал Сфайрат. — Так, Сонэ, ты со мной в город идёшь. Чаргос, возьмёшь Эри с Зосей и кружите над облаками — они пока, по счастью, низкие. Может, чего и учуете.

— Да, пап, — пискнула Зося.

Ох уж эти мне дети драконов, подумала про себя Клара. Особенно если дать драконьей сущности взять верх над человеческой. Кто бы мог подумать, что малышка четырёх лет от роду на такое способна — выслеживать настоящего, всамделишного вампира! Однако ж способна — верно, у драконов это и впрямь в крови.

— Клара, Ирма, оставайтесь здесь. Мы вернёмся, как только взойдут луны.

— Хорошо, о муж мой. — Клара насмешливо присела. Аэсоннэ с Эртаном прыснули.

— Ну, Ирма. — Чародейка проводила взглядом растаявших в вышине драконов и повернулась к замершей посреди их лагеря девочке. — Теперь ты. Продолжим наши штудии.

— Да, госпожа Клара. — Ирма послушно кивнула, а Серко слегка тявкнул, словно обычный щенок.

— Вчера мы говорили о реках магии и о том, как их можно использовать. А также и про формальные, затвержённые заклинания.

— Да, госпожа Клара. Только… можно спросить?

— Конечно, — кивнула чародейка. — Ученик, не задающий вопросов, — это не ученик.

— У меня, наверное, и вопрос-то неправильный… — вздохнула девочка. — Если сила течёт свободно, зачем нам учить какие-то формулы? Говори, чего тебе нужно, и оно исполнится, разве не так?

Клара вздохнула.

— В том-то и ловушка, Ирма. Мага ослепляет кажущееся всемогущество. Всё у тебя на кончиках пальцев, любое твоё желание. Хочешь полететь — пожалуйста! Хочешь…

— Ой, госпожа Клара… — перебила вдруг Ирма. — А вы… вы взаправду можете? Ну, летать? Как птица?

Ох, как у неё и глаза, и щёки вспыхнули…

— Могу. Но совсем чуть-чуть и с трудом. И голова от боли потом раскалывается, — честно призналась чародейка. — Но я не о том. Текущая сила — она словно незримый огонь. Маг впускает его в себя, а как дать ему излиться, принять нужную форму — не знает. И… сгорает сам. Я такое видывала собственными глазами.

— Как же «не знает»? — тихонько сказала Ирма. — Очень даже знает. Вот я хочу, чтобы тот пень приподнять да оземь шлёпнуть — какая ж тут «форма»?

— А сможешь? — Клара чуть прибавила стали. — Приподнять да оземь шлёпнуть?

— Не, — замотала головой девочка. — Сейчас не смогу. Но… я знаю, как, госпожа Клара! Честное слово, знаю!

— Если знаешь, — жёстко отрезала волшебница, — то никакие уроки тебе уже не нужны. Пень, значит? Давай, поднимай!

Ирма взглянула на Клару — однако совсем не испуганно и не растерянно, а даже, как показалось чародейке, с неким вызовом.

— Поднимай!

Ирма закусила губу, зажмурилась, протянула руку. Загрубевшие от постоянной кухонной работы пальцы шевельнулись раз, другой.

Пень дрогнул. Древний, вросший в землю, покрытый мхом, он зашевелился, словно неведомое страшилище, тщащееся вырвать глубоко ушедшие корни.

Глаза у Ирмы расширились, на висках, лбу, щёках набухали капли пота, волосы, тихо потрескивая, поднимались дыбом, и меж ними то и дело проскакивали крошечные звёздочки.

Сила текла свободно и вольно, не укладываемая ни в какие схемы и формы, просто текла, словно вода причудливыми извивами незримых каналов. Ирма, конечно, не знала ни единого заклинания, ни единой формулы или чего-то подобного, она просто старалась поднять пень.

— Ой… ой… — вдруг вырвалось у Ирмы. Колени у неё сперва задрожали, потом подкосились; Клара одним прыжком оказалась рядом, схватила бессильно обвисающую кисть — и сама, не сдержавшись, глухо зарычала от боли: она слово коснулась добела раскалённого железа.

Сила бурлила под загорелой, обветренной кожей Ирмы, бушевала и ярилась, не находя дороги. Клара дала ей влиться в себя, кажется, уже не рыча, а вопя в голос.

Молния!

Белоснежная плеть вспорола ночные небеса, походя снесла вершины трёх или четырёх деревьев, полетели вспыхнувшие ветви.

Ирма обессиленно выдохнула и, лишившись чувств, обмякла у Клары на руках.

Обшлага и манжеты чародейки дымились. Пахло палёной кожей.

— Ох да и ничего ж себе… — пробормотала Клара, без сил опускаясь наземь. — Ох да и ничего ж себе… сгорела б ты сейчас, подруга, сгорела без остатка, и косточек даже не нашли б…

Да, неудивительно, что сумела из игрушки сотворить «волка-губителя». Знала, куда направить силу, хоть и неосознанно. А тут, когда не в Серого, а куда-то ещё — спасовала.

Правая ладонь у Клары горела огнём. Славный ожог получится, мрачно подумала чародейка.

Волчонок покрутился возле застывшей Ирмы, ткнулся носом ей в щёку, заскулил испуганно.

— Не бойся, — получилось хрипло и еле слышно. — Не бойся, говорю. Очнётся.

Волчок совсем по-человечески кивнул, напоминая в этом страж-кота Шоню.

Кое-как поднявшись, Клара потащилась за водой. Смочила Ирме всё ещё горячий, почти пылающий лоб и виски, осторожно водила ладонями над телом, отыскивая задержавшиеся остатки нерастраченной мощи. Нет, всё чисто. Молодец, госпожа Клара. Молния получилась преотличнейшая, жаль только, потратила её на невинные деревья, а не на вомпера.

Ирма застонала, пошевелилась. Серко немедля запрыгнул ей на грудь, принялся лизать в щёку. Клара поднесла ей к губам флягу; сами губы — полопавшиеся и окровавленные.

— Г-госпожа Клара…

— Сила не нашла выхода. — Клара опустила долблянку, положила пальцы Ирме на виски — кровь всё ещё бурлила, не желая успокаиваться и мириться с поражением. — И ты едва не сгорела, моя дорогая.

— С-спасибо, госпожа Клара…

— А ты упорная. И упрямая, Ирма. Готова рискнуть жизнью, но доказать всем, что права, верно? Даже мне.

Ирма замотала головой, вернее, попыталась мотнуть, тотчас сморщившись от боли.

— Лежи теперь тихо, — фыркнула чародейка. — Скажи спасибо, я начеку была. Обошлось, в общем. Только несколько верхушек срубило.

Эх, Клара, подумала она про себя, стараясь, чтобы на лице ничего не отразилось. Плохой из тебя учитель. Чуть девчонку не спалила; потому что не поверила, что та и в самом деле может. Проучить хотела, не научить, верно?

Верно, со стыдом призналась себе волшебница. Разве тебя саму так наставляли, Клархен?

— Всё, дорогуша моя. Больше никаких выкрутасов. Будем учить формы. И формулы. Поняла?

Ирма кивнула, но упрямо закушенная губа оптимизма Кларе не внушала.

— Но уже не сейчас, ясно? Дождёмся наших драконов. Хоть бы они ничего не выкинули…

* * *

Сфайрат и Аэсоннэ шагали улочками Хеммерсита — узкими, кривыми и грязными. Крысы так и порскали из-под ног. Дома наваливались друг на друга боками, толкались, словно бледные грибы-поганки, изо всех сил тщившиеся подставить небу тёмно-алые черепичные крыши, украшенные разномастными флюгерами.

На них косились какие-то маловразумительные оборванцы с длинными, не по чину, ножами на широких, усеянных заклёпками поясах: мужчина с жемчужноволосой девочкой, оба в добротной одежде, явно с достатком. И уж, конечно, глупцы, коль полезли туда, куда таким хода нет. Только разве что они жаждут по собственной воле расстаться с явно тяготящими их кошельками.

Сбоку у мужчины висел внушительного вида меч, но ясно ведь, никакой меч не отразит доброго ножа, нацеленного промеж лопаток.

— Ничего нет, пап.

— Вижу, — рыкнул Сфайрат, выразительно косясь на троицу подозрительных личностей, сжавшихся в тёмном простенке и пялящихся на него с дочерью.

— Я его не чую, — чуть не плача, Аэсоннэ шмыгнула носом.

— Он из города ушёл. Но был здесь, ведь верно?

Девочка кивнула.

— Был. И где-то совсем неподалёку.

«Неподалёку» — на соседней улочке — красовалась вывеска трактира «Золотой лев».

Из неприметной щели меж почти — но всё-таки не до конца сошедшихся домов — выскользнули ещё три тени. И первая троица, словно решившись, намеренно расхлябанной походкой двинулась следом за отцом и дочерью.

— Сонэ… — Сфайрат развернулся, выхватывая меч, и отталкивая дочку к стене.

Шестеро фигур остановились. Облачённые в совершенно дикие лохмотья, они тем не менее двигались мягко, плавно и бесшумно, совсем не напоминая теперь обычных уличных грабителей — те, скорее всего, попытались бы огреть дубиной по голове сзади.

Наёмники.

Сфайрат, обнажив оружие, стоял молча, усмехаясь, и переводя взгляд с одного нападавшего на другого. Те замерли.

А потом один из них резко взмахнул рукой. Метательный нож звякнул, закрутился по камням, отбитый неуловимым движением клинка.

— Съели? — громыхнул Сфайрат. — Добыча не по вашим зубам. Гнилым, не сомневаюсь. А потому…

Откуда-то сбоку вылетела, раскрываясь, хитроумная сеть. Меч рубанул, рассёк несколько узлов, но остальные в единый миг спеленали дракона намертво.

Рывок за предусмотрительно оставленную в руке бросавшего верёвку — и Сфайрат с рёвом грохнулся наземь.

…Ему потребовалось бы лишь несколько ударов сердца, чтобы освободиться. Опытный воин, и в человечьем обличии сохранявший изрядный запас драконьей силы, он бы порвал верёвку, непременно порвал бы. И всё дело, несомненно, кончилось бы стремительным и хладнокровным избиением дерзнувших напасть; но со Сфайратом была его своенравная дочь, тоже дракон, и…

Доселе шестеро наёмников держались вместе, плечо к плечу, дружно, слаженно и молча. Но тишина мгновенно взорвалась воплями ужаса, стоило жемчужноволосой девчонке, на миг окутавшись непонятным туманом, обернуться самым настоящим драконом, с крыльями, когтями, клыками и рогами.

И огнедышащей пастью.

Поток пламени плеснул о старые камни стен, дотла выжигая грязь и плесень. Вскипела смрадная жижа в сточной канаве, испаряясь и исчезая. Тишину взорвали истошные вопли — шесть мечущихся живых факелов, по одежде и волосам пляшут огненные змеи, торопятся, голодные.

Широко развернувшиеся драконьи крылья царапают камень, ломают ставни на узенькой улочке, крушат подвернувшиеся бочки, невесть как очутившуюся тут тачку и прочий скарб. На стенах домов остаются глубокие царапины, летят кирпичная крошка и осколки штукатурки. Когти жемчужного дракона режут камень мостовой, высекая снопы искр.

Все шестеро кричали и метались совсем недолго. Драконий огонь зол, куда злее обычного пламени, но убивает быстрее — и оттого милосерднее.

Шесть обугленных, почерневших, обратившихся в уродливые головёшки тел. И застывшая над ними девочка лет одиннадцати, плечи вздрагивают, узкие ладони закрыли в ужасе лицо.

— Сонэ… — Сфайрат сорвал с себя последние остатки ловчей сети, бросился к дочери, упал на колени, обнял, прижимая к себе.

— Я… я… — всхлипывания обернулись бурными рыданиями.

— Прочь отсюда. — Дракон вскинул голову; вспышка пламени не осталась незамеченной. Пожар в тесно застроенном городке страшен, пусть даже дома и каменные; за закрытыми ставнями и воротами уже слышались голоса. Невдалеке топали сапоги ночной стражи, как всегда, являвшейся к шапочному разбору.

Сфайрат схватил дочку за руку, бегом бросился в глубину улочки. За их спинами уже распахивались двери, люд с пожарными баграми и вёдрами сунулся в темноту, где на камнях умирали последние лоскуты драконьего пламени.

И чуткий, нечеловеческий слух драконов уловил в общем гаме фразу, сказанную старческим дребезжащим голосом:

— Мэтру Генту Гойлзу будет очень интересно об этом узнать…

Дракон зашипел от ярости.

Где-то рядом нашёлся чародей, член соответствующей гильдии, точно знающий, кому следует немедля доложить о случившемся.

— Прости, папа… папа, прости… я… папа… — бессвязно бормотала Аэсоннэ, которую отец подхватил на руки, словно малышку.

— Ничего, — через силу улыбнулся дракон. — Всё будет хорошо, дорогая моя. Всё будет хорошо.

* * *

Тревога раскатывалась по предвечернему Хеммерситу, словно прорвавший дамбу паводок. Бежали стражники с фонарями, спешили уличные обходчики, торопились и несколько случившихся в городе чародеев. Ворота закрылись наглухо, их изнутри вдобавок перегораживали ещё и рогатками.

— Перекидываемся и взлетаем, дочь.

Сфайрат с Аэсоннэ остановились в глухом тупике, замусоренном и тёмном. В него выходили окна трёх домов, сейчас намертво закрытые крепкими ставнями — все на разной высоте, словно строители понатыкали их вообще вслепую.

— Перекидываемся, — повторил Сфайрат.

— Увидят, пап!

— И так догадаются, и этак. Не хватало нам только со здешней стражей разбираться. Ох, дочка…

— Прости… — потупилась Аэсоннэ. — Я… испугалась, пап… за тебя…

Дракон вздохнул.

— Ничего, девочка. Спокойная жизнь у нас всё равно кончилась. Вампира в городке нет, нам тут делать нечего. Взлетаем!

* * *

Первыми вернулись Чаргос, Эртан и Зося. Младшая драконица вихрем промчалась над притихшей опушкой, лихо перекувырнулась почти у самой земли, так, что даже у Клары защемило сердце.

— Мы нашли его! Нашли, мам! — завопил Эртан, едва перекинувшись обратно в человеческий облик.

— Нашли?! Где, как, куда?..

— К Поколю нашему тащится, — отдышался подоспевший Чаргос. — А перед ними, ты, мам, не поверишь ни за что…

— Гойлз! Господин Гойлз! — выпалил средний брат, перебивая старшего. — Он сам и с ним ещё чародейка какая-то! И слуг двое! Верхами едут!..

— Ясно, что не низами, — не без ревности фыркнул Чаргос, незаметно пихая не в меру ретивого братца локтём. — Но господин Гойлз и впрямь верхами едут, а вампир за ними тащится. Хоронится.

— Я заметила, я, я! Я первая была! — запищала Зося, прыгая.

— Ты, ты, коза. Уймись. Никто не спорит. — Чаргос потрепал сестру по затылку. — Зоська и впрямь заметила. Когда он из летучей мыши обратно превращался.

— Молодец, Зосенька. — Клара прижала к себе младшую, тотчас обхватившую её ручонками, словно обезьянка.

— Теперь догнать гада, и… — басом, «по-взрослому», объявил Чаргос. — Папу вот с Айкой дождёмся только.

— А вомпер никуда не денется, — подхватил Эртан, аж плясавший на месте от нетерпения. Молчать он не мог никак. — Выследим теперь!

— Хорошо бы. — Клара напряжённо вглядывалась в ночное небо. Сфайрат с Сонэ сейчас наверняка петляют по лабиринту улочек Хеммерсита, петляют напрасно, потому что Охотящийся в ночи найден, и найден самой младшей из драконов; вот уж, воистину, «всё у них не как у людей!».

…Над вершинами засвистело, взвыл рассекаемый двумя парами драконьих крыл воздух. Две тени почти рухнули на опушку, иссиня-чёрная, громадная, и серебристо-жемчужная, но, в отличие от Чаргоса с Эртаном и Зосей, превращаться обратно отнюдь не спешили.

Что-то случилось, тотчас поняла Клара. Внутренности сжало ледяными тисками, виски покрылись потом.

— Папа! Айка! А мы вомпера сыскали! — тотчас выпалил Эртан, аж подпрыгивавший от нетерпения.

«Нас заметили, — без слов зазвучал в ушах Клары голос мужа. Пришлось перекидываться в городе и улетать. Там были чародеи. Наверняка донесут, что, мол, „появились драконы“».

«Да и вороны с ними, — Клара сама удивилась беспечальности, полнившей её мысли. — Пусть доносят. Если Гент Гойлз не идиот, с пятью драконами он связываться не станет».

«Боюсь, он-таки окажется идиотом… Или подвижником. Или с претензией на святость. Знаешь ведь, таких хлебом не корми, дай только истребить поганое чудище…»

«Ручонки коротки. И у него, и у его гильдии, — решительно бросила Клара. Сейчас она действительно уже ничего не боялась. — Пусть ищут драконов, пока ещё дознаются! Давай покончим с вампиром, о господине Гойлзе думать станем позже».

Чаргос, Эртан и Зося бурно веселились, Аэсоннэ, как ни странно, держалась поодаль, глядя в землю и ковыряя травяную кочку носком сапожка. Что-то натворила. И небось из-за неё и «заметили».

Впрочем, сейчас об этом и впрямь думать не стоит. Вампир неподалёку, с ним нужно покончить, и вся недолга.

— На крыло! Ирма, тебя понесёт Сонэ.

* * *

Рванулось навстречу ночное небо, от резкого и жёсткого ветра в лицо слезились глаза, Ирма, затаив дыхание, прижималась к тёплой чешуе дракона. Сперва, конечно, жутко боялась сверзиться — но Аэсоннэ летела безо всяких выкрутасов, размеренно взмахивая крыльями, неспешно набирая высоту или снижаясь. От того, что вытворяли в воздухе Чаргос, Эртан и даже малютка Зося, у Ирмы перехватывало дыхание. Огромный чёрный дракон — господин Аветус Стайн — нёс госпожу Клару.

Что там внизу? — Сплошная тьма. Как драконы видят? Откуда знают, куда лететь, что их ведёт? Как выследить в таком мраке вомпера?

«Мы их нутром чуем!» — голос Аэсоннэ вновь, как и возле неупокоенного погоста, раздался у Ирмы в голове.

Неужели сейчас это кончится? Они настигнут кровососа, и страха не станет?

«Именно что», — отозвалась подруга.

Крылья драконов ритмично вздымались и опускались, тёмный мир возникал и рушился за их спинами и казалось — нет ничего, кроме этого великолепного полёта.

* * *

Они встали на след, думал Ан-Авагар, неслышной летучей тенью скользя между деревьями. Они встали на след. Драконов нельзя недооценивать.

Глубоко внутри поднималось нечто, давно забытое — смесь страха и ожидания, словно этот бой мог означать для давно мёртвого эльфа-вампира нечто большее, чем просто схватку за продление собственного существования.

Разве не к этому подводили его Наблюдающие? Наверняка именно так. Смотрят, пожалуй, сейчас, да посмеиваются… хотя, конечно же, нет. Видеть они, несмотря на всю мощь, не могут. Чувствуют — наверняка. Ан-Авагару доводилось слышать — ещё оставаясь при дворе Хедина, Нового Бога, — что иные маги любят проверять свои безумные рассуждения «прямым столкновением», направляя потоки разрушительной мощи на непреодолимую преграду и потом судя о всяких тонких и тончайших материях по отзвуку с искажениями отразившейся магической волны. Уж не что-то ли подобное задумали и его пленители?

Да, схватка выйдет громкой. Драконы и магичка, они способны на многое. А уж о нем, Ан-Авагаре, и говорить нечего. И придётся драться за-ради чужой потехи, словно рабу-гладиатору на цирковой арене. Участь совсем не вампирская и высшего вампира совершенно недостойная.

Нет, нет, пасть в ноги великому Хедину и молить о прощении! Враги попутали, сбили с прямой дороги, навели морок! Хотя он, Ан-Авагар, и старался, как мог. И он безмерно скорбит о безвинных жертвах. Однако великий Хедин, конечно же, не может не прислушаться к предостережениям о грозной и неведомой опасности, надвигающейся из замогильного мрака…

Да, именно так. «Из замогильного мрака» — звучит совсем неплохо. Должно подействовать, не может не подействовать! Лишь бы только вырваться из этого проклятущего мирка…

На какое-то время Ан-Авагар даже забыл о погоне — так напряжённо размышлял. Наблюдающие хитры, у них того не отнимешь. Но и он недаром зовётся высшим вампиром.

Им нужна схватка? Будет им схватка.

Но сперва надлежит совершить кое-какие приготовления.

И близость этого самого селения — Поколя? — окажется как нельзя кстати.

Там ведь наличествовал не один лишь старый погост, мимоходом подъятый Ан-Авагаром…

* * *

Два почтенных и уважаемых чародея, глава и весьма важный член достойнейшей и славной гильдии магов города Беллеоры, вкупе с двумя слугами коротали вечер у небольшого костерка. Они вполне успели бы добраться до Поколя, однако мастер Гент Гойлз, решительно свернул с торной дороги, направляясь прямо сквозь чащобы к той самой «ловушке Основателей».

Маг ничего не боялся — ни темноты, ни глухого леса. Следовавшая за ним по пятам Файат Силлери молчала, так и хочется сказать — «обречённо». Слуги с испугом переглядывались, жались к хозяевам, однако чародеи не обращали на них никакого внимания.

Ан-Авагар следовал за беллеорскими волшебниками по пятам, скользя неразличимой тенью. Вампир знал, что делать, но привычную уверенность принадлежащего к истинно высшей расе как рукой сняло. Когда имеешь дело с драконами, уверенным хоть в чём-то быть не получается, будь ты трижды вампир и сотвори тебя хоть сам легендарный Дракус, основатель вампирского племени на самой заре времён.

— Вот она, — с неопределённым выражением проговорил тем временем Гент Гойлз, останавливаясь на самом краю огромной воронки.

Да, признался себе вампир, драконы потрудились тут основательно. Груды взметённой взрывом земли обожжены, и не требуется иметь высшего магического образования, чтобы отличить опалившее их драконье пламя от обычного.

— Ну, убедилась, почтенная мэтресса? — с неожиданной весёлостью вдруг поинтересовался Гойлз.

— В-в чём? — Файат Силлери дрожала крупной дрожью. Точно так же, как оба слуги.

— В том, что это — ловушка Основателей? Мало света, не видно? Иди сюда, я огонёк туда запущу. Руку, руку давай!

Вместо ответа Файат лишь поспешно спрятала тонкую бледную кисть глубже под плащ.

— Ну, стесняешься — как знаешь тогда, — по-своему понял её волшебник. — Взбирайся и глянь вниз. Вот она, ловчая камора. А вот и остатки крышки. Видишь, как её вмяло? Вон, отсюда видно, засовы торчат. Били сверху, и били так, как никакому магу не ударить. Кто на это способен, дорогая моя, не подскажешь?

Мэтресса не принимала легкого, словно бы даже шутливого тона своего спутника. И вообще молчала, покачиваясь и безмолвно глядя в глубь провала, озарённого парящим возле самого дна ямы магическим огоньком Гойлза.

И вновь глава беллеорских чародеев словно не заметил ничего странного в своей спутнице.

— Только дракон мог взломать крышку. И только очень опытный маг мог закрыться от взрыва. Теперь ты поняла, что здесь случилось, Фай?

— Д-да… — пролепетала та. На какое-то мгновение Ан-Авагару стало её даже жалко — трансформацию не остановить, магичку сейчас корёжит и ломает, старое, человеческое, тает и утекает грязными струйками распавшихся воспоминаний, убеждений, радостей и горестей. Быть может, из неё и вышла бы стоящая вампирша, с известным раскаянием подумал давно мёртвый эльф. Жаль, жаль, что не получится…

— Превосходно. Просто превосходно, — всё восторгался тем временем Гойлз. — Мы задержимся здесь до утра.

— З-зачем? — О мэтрессе Силлери сейчас точно можно было сказать, что «краше в гроб кладут».

— Как «зачем»? — деланно удивился Гент. — Разве ты не хочешь туда спуститься? Такой шанс, ведь уцелело не в пример больше того, что при прошлом взрыве, том самом, о котором ты вспоминала?

— Мне… нехорошо, Гент…

— Тогда пойди приляг, — благодушно кивнул волшебник. — Пусть Карнаций костёр разведёт и тебя обустроит. А мы с Фабианом тут пока повозимся.

— Господин… — слабо пролепетал несчастный малый. — А может, мне тоже госпоже Силлери… того… подмогнуть, значит?

— Фу-у, как не стыдно так трусить, Фабио! — поморщился Гент. — Карнаций там вполне справится. А ты иди сюда, будешь помогать мне крепить ворот…

— К-какой ворот?

— Который мы сейчас с тобой изготовим. Как говорится в руководствах, «из подручных материалов», — бодро объявил маг. — Хотя… нет, ты сам этим займись, вот тебе чертёж, а я так туда спущусь. Ворот нам потребуется добычу потом вытаскивать.

Несчастный Фабиан, снабжённый собственным летучим огоньком, потащился к лесу за упомянутыми выше «подручными материалами». Карнаций хлопотал вокруг своей бледной хозяйки, лошади тревожно переминались, вскидывали головы, чуя приближение беды.

Драконы скоро будут здесь, подумал вампир. Он гордился собой — даже сейчас оставался спокоен и хладнокровен, как и положено истинному…

«Перестань хотя бы сейчас любоваться собой, ты, мясо! — прикрикнул он сам на себя. — Драконы вот-вот окажутся здесь, тогда и решится, кто ты на самом деле».

Однако время шло, а крылатые чудовища, извечные враги Избранной Расы, всё не появлялись и не появлялись. О нет, они не утратили след, их жадные, алчные взоры Ан-Авагар ощущал всем телом. Но почему-то запаздывали.

Что ж, нам это на руку, подумал вампир. Позволит сделать последние приготовления.

…Когда он вернулся обратно от Поколя — хорошо, что это скопище грязных лачуг столь близко, прошло совсем малое время, ночные крылья его быстры, — господа маги устраивались на ночлег с елико возможными тут удобствами. Они наверняка смогли бы иглухою ночью добраться до Поколя, однако Гент Гойлз, похоже, никуда не торопился, а его спутнице, уважаемой мэтрессе Файат Силлери, похоже, было всё равно. Она сжалась в тени, подальше от огня, завернувшись в плотное и даже на глаз тяжёлое одеяло. Лакей магички, низковатый и коренастый Карнаций, сперва беззаботно пыхавший трубочкой в обществе молодого Фабиана, слуги Гента Гойлза, всё чаще и чаще стал коситься на хозяйку сперва с недоумением, а потом и явной опаской.

И только сам мэтр Гойлз, казалось, ничего не замечал, погружённый в бесконечные разглагольствования. А говорил он поистине обо всём на свете.

Об Основателях — таинственной расе, давным-давно явившейся зачем-то в этот мир и оставившей после себя пресловутые «ловушки», ямы-западни для чародеев.

О мимниках — зловредном мелком народце оборотней-людоедов, каким-то образом вечно отирающемся подле этих самых ловушек.

Об игрушках, что мастерила загадочная госпожа Клара Хюммель-Стайн, и о том, как привлечь её на сторону беллеорской гильдии.

О слухах, прокатившихся в последние дни по Хеммерситу и окрестностям, о найденных возле большой дороги трупах, о смертях столь странных, что заставляют задуматься о возможном возвращении Охотящихся в Ночи (тут почтенная мэтресса внезапно вздрогнула).

И, наконец, о драконах.

Ан-Авагар обратился в слух.

Да, маг по имени Гент Гойлз был хорош, поистине хорош — для человека, разумеется.

И драконы, драконы! Это-то ему как в голову могло прийти?! Впрочем, ему, Ан-Авагару, последнее только на руку.

Та же мысль посетила, похоже, и мэтрессу Файат.

— Драконы? Какие ещё драконы, Гойлз?

— Самые настоящие, Фай, — с совершенно непонятной вампиру весёлостью бросил чародей. — Я только что получил известие — объявилась пара в Хеммерсите. Самец и детёныш. Всё совпадает, моя дорогая, всё до мелочей.

— Что совпадает, что?! — вскинулась Файат, глядя на спутника широко раскрывшимися глазами. С губ её вдруг сорвалось странное, почти змеиное шипение. — Как ты… откуда ты…

— Позволь мне сохранить сей маленький секрет, милочка, — фамильярно бросил Гойлз, манерно закидывая руки за голову.

— К-какие ещё секреты? Что ты мелешь, Гент, это же… Ну просто ведь…

— Возьмите себя в руки, мэтресса, — маг ехидно глядел на спутницу. — Да, драконы. Явились в город. И, ручаюсь, я знаю, кто они такие.

— Кто же? — На достопочтенную чародейку было страшно смотреть. Она вся тряслась, словно в смертельном ужасе.

— Как? Неужто придётся проговаривать сие вслух? Что ж, как угодно, Фай. Не узнаю тебя сегодня, однако. Впрочем… а не предаться ли нам теперь, так сказать, объятиям благодетельного сна? Завтра день будет… выдающимся. Во всех отношениях.

— Ты говоришь загадками, — не отступала Файат, однако разговорить Гента Гойлза оказалось поистине невозможно.

— Давай спать, — решительно отрезал он, заворачиваясь в плащ.

Ан-Авагар поневоле задумался. Маг ему решительно не нравился, мясо явно возомнило о себе слишком многое. Может, воспользоваться темнотой, и… К тому же и початую чародейку пора приспосабливать к делу. Вдвоём они, конечно же…

«Как же ты стал осторожен, — укорил сам себя вампир. — Чтобы разделаться с каким-то человеческим колдунишкой, прикидываешь, не потребуется ли тебе помощь обращённой! Стыд и позор, Ан-Авагар, стыд и позор!»

Маг резко приподнялся на локте, глядя прямо туда, где скрывался вампир. В кулаке его что-то холодно блеснуло, наверное, какой-то артефакт, так любимый бездарными волхователями, не способными познать истинную силу.

Как же он глуп, с презрением подумал Ан-Авагар, тем не менее, на всякий случай, подвигаясь глубже в тень. Дал мне понять, что чувствует моё присутствие. Настоящий маг, настоящий противник не показал бы виду до последнего мгновения, тщась застать меня врасплох. А этот…

Мэтр Гент Гойлз преспокойно повернулся на другой бок, вскоре полянку огласило лёгкое похрапывание.

Он не боится, в смятении подумал вампир. Он или полностью, совершенно глуп, или так же безрассудно храбр. Ну же, что ты теперь медлишь? Великой Эйвилль его нерешительность бы точно не понравилась.

Но, быть может, это не нерешительность? А разумная осторожность? Истинный вампир всегда доверяет своим чувствам. И вот они, эти самые чувства, как раз и подсказывают Ан-Авагару, что налетать очертя голову на мэтра Гента Гойлза никак не следует. Даже при наличии початой волшебницы.

А те самые драконы, о присутствии каковых неведомым образом прознал волшебник Гойлз, всё близились и близились. Пришла пора убраться отсюда — в смысле из этого поганого мирка. И, если он, Ан-Авагар, всё рассчитал правильно — тогда, быть может, и его последний визит в Поколь станет ненужным.

В груди что-то вдруг сильно и быстро заколотилось, словно ожило давным-давно замершее за полной ненадобностью сердце. Если он ошибся хоть в малости… хоть на волосок… если составленное им неточно…

То одним высшим вампиром сегодня станет меньше.

Приближаются. Торжествуют. Он чувствует их ярость, их торжество, ощущает жар огня, кипящего в утробах крылатых чудовищ.

Что ж, давайте. Я готов.

Вампир не шевелился до самого последнего мгновения, когда тьма вокруг него вспыхнула, исчезая в вихре всепожирающего драконьего пламени.

* * *

Вот он, неслышно взревел Сфайрат.

Вот он, тотчас откликнулись Чаргос, Эртан и Аэсоннэ. И даже кроха Зоська запищала своим неподражаемым «драконьим» голоском — Вот он!

Вампир был рядом. Замер, понадеявшись на спасительную для их поганого рода тьму. Пытался спрятаться, укрывшись несколькими слоями только им ведомой магии, не подумав, глупый, что она сама и выдаст его головой, особенно — такому магу, как Клара.

Вся пятёрка драконов сорвалась в крутую спираль, винтом устремляясь к земле. Нет, как же всё-таки глуп этот вампир, забившийся в лесную глушь — укройся он хоть в том же Хеммерсите, драконьего пламени он, во всяком случае, мог уже не опасаться.

Что ж, уж о ком о ком, а о подобном существе её, Клару, совесть мучить не будет.

Стоп, а это кто ещё такие?!.. Гент Гойлз?! Что он тут делает, силы заветные и заповедные?!

* * *

Ночное небо вспыхнуло, огненные кнуты хлестнули по тёмным облакам, воспламеняя их. Драконы — и громадный Сфайрат, и все остальные, вплоть до маленькой Зоси, — устремились к земле, готовя последний уничтожающий удар. И так же, как и Клара, враз ощутили присутствие лишних.

Господин Гент Гойлз, какая встреча…

Поток драконьего пламени не остановить, не заставить свернуть. Но кто ж, силы небесные и заповедные, кто ж мог ожидать, что в глуши, рядом с затаившимся вампиром, окажется ещё кто-то?!

Клара успела завопить что-то, но было уже поздно.

* * *

Ан-Авагар поймал себя на том, что в последний миг перед тем, как встретить яростные огненные клубы, он выдохнул, внезапно вспомнив, что точно то же он проделывал на стрельбище, сжимая длинный турнирный лук.

Выдыхал, мягко посылая стрелу, и словно сам мчался вместе с нею к мишени.

Сейчас мишенью был он, а стрелой — извергнутое драконами пламя. Оно способно сжечь почти всё, что угодно, а уж много веков мёртвая плоть и подавно не продержится даже мгновения, однако вампиры не были б вампирами, не сумей они извлечь некую пользу даже из пепла сожжённых драконами сородичей.

Пытаться выстоять против крылатых и броненосных чудовищ — безумие. Им вампиры никогда не страдали.

Остаётся только бегство. Вопрос лишь в том, когда и как.

Твари нацелились точно. Они знали, где он, Ан-Авагар, видели его сквозь мрак и сквозь отводящие глаз чары. Так же хорошо, как в чистом поле посреди яркого дня виден одинокий всадник над морем взошедших трав.

Вампир не пытался нападать или защищаться. Он дал бы бой, но на совсем иных условиях. Сейчас оставалось только бегство.

Крупная летучая мышь с огромными, словно у орла, широкими кожистыми крыльями задрожала, теряя очертания, обращаясь в подобие серого тумана, свитого тугим вихрем.

Рассчитать до исчезающей доли мгновения, уйти в то состояние меж явью и не-явью, что открыта только им, вампирам, мёртвым, но живым, оседлать огненное копьё, и…

Навстречу драконьему огню с земли взметнулась широкая воронка, сотканная из призрачного зелёного пламени. Раскрылась утроба, вбирая в себя исторгнутое Сфайратом и его детьми, обволакивая и запирая.

Маг Гент Гойлз вскочил на ноги, правая рука со сжатым кулаком вскинута, левая согнута в локте, пальцы странно переплетены и выгнуты, как обычному человеку никогда не согнуть. Из разрушенной и взломанной — как будто бы — ловушки текла настоящая река бесплотного зеленоватого света, обвивалась струями вокруг мага и устремлялась ввысь, принимая форму чаши.

Изумрудно-зелёный кубок для ярко-рыжего драконьего огня.

Ан-Авагар не верил собственным глазам. Как?!

Ужас и отчаяние. Первая же часть столь тщательно проработанного плана рухнула, не воздвигшись и не начавшись.

И вдобавок… вдобавок… не может быть! Откуда здесь, в этой ловушке древних, явственные, прекрасно заметные ему, вампиру, немало времени проведшему при дворе великого Хедина, — откуда здесь явственные следы магии его ученичков?

Когда рушатся возведённые при посредстве волшебства скрепы и запоры, опытному вампиру, с его природным чутьём на разные виды магии, нетрудно сказать, кто тут потрудился.

А потрудились тут гномы, если он только не ошибается. И потрудились достаточно давно по меркам этого мира.

Да, конечно. Разумеется. Не опознать эти отзвуки и отголоски, это ни с чем не сравнимое эхо Обетованного невозможно.

Ученики Хедина. Значит, он тоже…

Проклятье, это сильно осложняет дело.

Драконы наверху тем временем ударили крыльями, взмывая обратно к небу. Зелёная чаша внизу полыхала всеми оттенками рыжего, золотого и алого, и человек по имени Гент Гойлз, рыча от натуги и обливаясь потом, медленно-медленно поднимал её над головой.

Вампир Ан-Авагар замер, не в силах понять, что ж делать дальше. Никогда ещё мясо не являло ничего подобного!

…Файат Силлери, початая чародейка, естественно, ощутила смятение и гнев своего сотворителя, истолковав это одним-единственным образом.

Выпуская игольчатые клыки и кошачье-острые когти вместо обычных человеческих ногтей существо, ещё совсем недавно бывшее почтенной мэтрессой Файат Силлери, с режущим душу визгом кинулось на Гойлза.

— Ааргх!

Маг ответил не менее яростным, почти звериным рёвом. Лицо его словно рассекло трещинами, в глубоких, изрезавших щёки и лоб морщинах словно исчезла сама плоть, заменённая бездонным мраком.

Правая рука его словно сжимала ножку невидимого кубка, левая, свободная, подхватила вампиршу под нижнюю челюсть, швырнув бывшую Файат Силлери прочь. Тело тупо ударилось о землю, раздался жуткий хруст, словно великан наступил на кучу хвороста. Хрустели не то кости новообращённой вампирши, не то сами камни под ней, обращаясь в пыль.

— Аррррххх!!!

Пламя плясало в крупных каплях пота, набухших на лбу и висках Гента Гойлза. Медленно, словно выжимая одной рукою неподъёмный вес, он выталкивал призрачную чашу, до краёв наполненную драконьим огнём, всё выше и выше.

Ан-Авагар замер. Судьба несчастной чародейки его не волновала; в тот миг он забыл даже о собственных планах. Что могло измыслить это ничтожное мясо, мясо, мясо — всё равно остающееся таковым несмотря на все и всяческие свои способности?!

Гент Гойлз наконец выпрямился. Балансируя, отставил левую руку, правая, воздетая высоко вверх, по-прежнему сжимала незримый кубок. Колени, бёдра, плечи мага подрагивали, словно он пытался удержать поистине великую тяжесть.

Опешили и драконы, судя по всему; они больше не пытались атаковать, кружили в небесах, точно в растерянности. Весь дрожа, Ан-Авагар глядел на творящееся прямо перед ним чудо, не в силах отвести взгляда. Пятеро драконов. Не двое, а пятеро! Четверо детёныши, причем один — совсем мелкий, но у драконов и их отпрыски — такая сила, что не отмахнёшься.

Поймать в ловушку драконий огонь — это не под силу никому из вампиров. А он, Ан-Авагар, ещё гордился своей придумкой, ещё почитал её настоящей находкой…

Чудовища словно забыли о нём.

Первое, столь тщательно продуманное и приготовленное, заклятие не сработало. Старательно собранные силы растрачены впустую, он вновь сделался слабым, словно только что сотворённый вампир.

А замысел не удался.

Ан-Авагар заскрежетал зубами. Едва ли ему удастся ещё столько же времени водить драконов за нос, пока он не соберёт достаточно сил, то есть высосет досуха достаточно жертв, чтобы вновь рискнуть и подставиться под струю драконьего огня…

Впрочем, отчаиваться рано. Не зря же он летал ко всё тому же Поколю…

Но это чуть позже. Когда станет ясно, что задумал человеческий маг.

А человеческий маг, невероятным усилием вытолкнув чашу с драконьим огнём вверх, теперь осторожно наклонял её, так, чтобы неумирающее пламя полилось через край, прямо в раскрытый зев взломанной — как будто бы — ловушки.

И туда же, словно разламываясь в руках чародея, хлынули и призрачные осколки зелёной чаши, огромной бесплотной воронки, сумевшей сдержать драконий огонь. Лавина низвергалась в пробитую магией рану, не то выжигая, не то очищая, не то — сокрушая последние преграды.

«Зачем он это делает? Для чего?» — терзался вампир.

Он очень бы удивился, скажи ему кто, что в эти мгновения он совершенно забыл о собственной судьбе и о никуда не девшихся драконах, нарезавших круги в тёмном ночном небе.

Над огромной воронкой вспух пузырь взрыва, грохот сотряс окрестности, землю повело под ногами; маг по имени Гент Гойлз бестрепетно стоял возле самого края огненного озера, широко раскинув руки и громко, заливисто, совершенно по-мальчишечьи хохоча, словно ему удалась невесть какая каверза.

Со стоном приподнялась вампирша, совсем недавно бывшая мэтрессой Файат Силлери, и Ан-Авагар вновь ощутил странный укол вины и раскаяния.

Зря это я с ней так… даже ведь не вырастишь как следует.

Левую руку у неё жутко изломало и скрючило, она торчала в сторону корявым древесным сучком. С пальцев опущенной правой вниз тянулись длиннющие, вмиг выросшие когти, и Ан-Авагар опять пожалел, что «всё так обернулось» — из мэтрессы могла бы получиться славная вампирша.

Гент Гойлз отсмеялся. Запрокинул голову, крикнул в нахмуренное небо, где, незримые, бесшумно парили сейчас драконы:

— Ну что, взяли?! Ящерицы несчастные!

Подобная дразнилка и впрямь сгодилась бы лишь для мальчишки, никак не для главы беллеорских магов.

Драконы не ответили. Всё правильно, они не дураки, в сердцах подумал Ан-Авагар. Столкнувшись с неведомым, эти твари не рискуют и не бросаются вперёд одурманенными берсерками.

Лишь потому-то мы, вампиры, до сих пор их и не истребили.

Файат Силлери меж тем, хрипло рыча сквозь зубы и обнажив великолепные клыки, шаг за шагом приближалась к магу, её словно б и не замечавшему.

Ан-Авагару очень захотелось крикнуть ей — брось, беги, спасайся, не защищай меня!

Однако, как нетрудно заметить, это в корне противоречило бы всем законам и правилам истинного вампира.

— Беги, спасайся! — крикнула Файат за миг до того, как прыгнуть на недавнего коллегу по беллеорской гильдии.

Ей даже удалось сбить Гойлза наземь. И она почти успела вцепиться тому в горло, пока опрокинутый маг лихорадочно шарил у пояса. Но миг спустя в кулаке Гента что-то вновь серебристо блеснуло, и голова мэтрессы Силлери разлетелась облаком кровавых брызг и ошмётков.

Маг брезгливо спихнул с себя обмякшее тело и встал. Вставал он медленно, с явным трудом. Правая рука повисла, по пальцам пробегали, словно играя, змейки из крошечных серебристых искр.

— Только тебя мне и не хватало, — прошипел чародей. — Убирайся! Прочь отсюда, тварь!

Ан-Авагар, как ни странно, был с ним целиком и полностью согласен.

Ему вообще надлежало поторопиться. В Поколь, если, конечно, он ещё не расстался с мыслью убраться прочь из этого поганого мирка, сожри его Неназываемый!

* * *

Ай да мэтр Гонт, потрясённо думала Клара, глядя вниз со спины Сфайрата, кружившего, словно заведённый, над лесом. Ай да господин Гойлз. Откуда ж ты такой взялся? И чего тебе, чудо ты наше, теперь надобно?

Вампир же — вампир никуда не денется. По сравнению с Гентом Гойлзом этот жалкий кровопийца никто, ничто и звать его никак.

«Эх, Клара, Клара, проморгала ты его», — с раскаянием подумала чародейка. Ошиблась, и не в первый раз. Привыкла считать себя сильнейшей в этом мирке, да за драконом-мужем, и вот… пропустила. Прохлопала, прошляпила, проворонила. Боевому Магу Долины это стоило бы жизни и дела. Её со всем семейством спасло лишь то, что мэтру Гойлзу они требовались лишь постольку-поскольку. Ему нужен был драконий огонь, его он получил, а всё прочее…

— Ящерицы несчастные!.. — донеслось с земли издевательское и Сфайрат в мыслях Клары немедля разразился длиннейшим драконьим проклятием.

— Постой, — Клара склонилась к броне, покрывавшей драконью шею, — постой, дай мне поговорить с ним. Вампир от нас не уйдёт.

«Нет, — беззвучно проревел Сфайрат. — Моя жена к нему не приблизится! Он опасен, Клара, куда опаснее всего, что я… что мы… даже когда Атлика ломала Пик Судеб! Гойлз сильнее! Он не тот, за кого…»

— Опустись. Ну пожалуйста, — попросила чародейка, почти распластавшись на непробиваемых никаким оружием чешуях. — Нам с ним незачем враждовать.

«Нам с ним — нет, а вот ему с нами — как знать! — отрезал дракон. — Нет, нет и нет! Наше дело — вампир, а потом — прочь отсюда!»

— Боитесь, ящерицы несчастные?! — задорно выкрикнули с земли. — Прячетесь?! Поняли, что меня не спалить, и перетрусили?!..

Совсем рядом раздался неистовый рык, и молодой каштановый дракон, окутываясь огненным облаком, сложил крылья, камнем падая к земле.

— Чаргос! — заорали разом и Сфайрат, и Клара. — Назад! Немедля!

Поздно. Сорвался следом за старшим братом и Эртан, Аэсоннэ закружилась вихрем и, похоже, не кинулась следом лишь потому, что на спине её замерла перепуганная Ирма, да послушная Зося держалась возле отца с матерью.

Чаргос нёсся к земле сжавшимся клубком, облачённый в пламя. Клара знала этот драконий приём, от которого впору было лишиться рассудка — падать, падать и падать, развернув крылья лишь в самый последний момент и, презрев всю и всяческую магию, сокрушить врага мощью закованной в доспехи груди. Драконье пламя, извергнутое за миг до удара, сомнёт чары, любые — или, во всяком случае, доселе верилось, что любые.

Сфайрат вскинул голову, тоже взревел. И ринулся следом.

Аэсоннэ с Зосей последовали его примеру.

— Нет! — Клара отчаянно замолотила кулаками по драконьей шее.

Чаргос почти достиг цели, когда остававшийся недвижимым Гент Гойлз резко вскинул обе руки, словно плеснув навстречу старшему сыну Клары незримой водою.

— Именем Хедина! И Ракота!

Из воронки, куда совсем недавно излилось пленённое пламя драконов, вновь выплеснулось зеленоватое свечение. Словно лепестки хищной росянки, они стремглав ринулись на Чаргоса, принимая на себя извергнутый им огонь и удар всей тяжести драконьей туши.

Спелёнутого дракона поволокло по земле, прямо к зеву дышащей зелёным пламенем воронки. Миг — и его не стало, Чаргос исчез в провале.

Беззвучно, даже без последнего вскрика.

Кларе почудилось, что мир вокруг неё взорвался. Маг посягнул на её детей, и значит, ему не жить.

Она не помнила, как оказалась стоящей на шее отвесно падающего к земле Сфайрата. Не знала, какая сила удержала её на разъярённом драконе. Рубиновая шпага вспорола воздух, вокруг острия вспыхнуло золотистое сияние.

Воздух, умри. Кровь, стань огнём. Земля, разверзнись.

Здесь много силы, она свободно течёт сквозь мир — нет, стоп, она не течёт, она ускользает в пробитую дыру, в бездонную ямищу, открывшуюся на месте древней западни!

— Хедин-Милостивец! Ракот-Заступник, даруйте силы одолеть зло!

Хедин? Ракот? Что за сказки, это же просто…

Клара не успевает продолжить мысль.

Голос мага режет, подобно ножу.

— Смерть драконам! Сме…

Заклятие бывшего боевого мага Долины настигло Гойлза в самой середине выкрикиваемого с дурным пафосом слова. Чародейка словно со всего размаха врезалась в ледяную стену, в уши, нос, горло ворвались рои пчёл, жалящих обжигающе-холодным. Маг Гойлз тоже пошатнулся, схватившись за горло, его словно сплющило с двух сторон, в воздухе повисло облако крошечных кровяных капелек, вырвавшихся из всех пор его кожи.

Высоко взметнувшиеся ловчие лепестки сбились, их порядок спутался, они свивались и перекручивались, словно исчезла управлявшая ими воля.

— Ага! — вырвался у Клары не то стон, не то хрип, тем не менее она торжествовала. Второй удар, и…

Гойлз выпрямился. Лицо его заливала чёрная кровь, он сейчас, как никогда, походил на восставшего мертвяка, в один миг ссохшаяся грудь, ввалившиеся щёки, руки и ноги, сделавшиеся палками с болтающимися складками кожи. Одежда чародея обратилась в лохмотья, скрюченные пальцы дрожали.

Клара видела всё это в мельчайших деталях. Каждую морщинку на совсем недавно молодом и высоком лбу. Каждый враз побелевший волос. Каждую ресницу, каждые шрам и оспину. Она видела, что враг шатается, что едва держится, и ей осталось только…

Качнувшись, Гент Гойлз сделал нетвёрдый шаг к полыхающей воронке. Руки дёрнулись, словно пытаясь подняться; подчинилась лишь правая, с левой словно перезревшие зимние ягоды, осыпались обнажившиеся кости фаланг. Плоть ссохлась и рассыпалась прахом, но последние чары за мгновение до того, как пламень Сфайрата и заклятие Клары настигли его, маг бросить успел.

Взвихрившаяся зелёная воронка обволокла Клару, Сфайрата, Аэсоннэ, Эртана и Зосю.

Миг удушья… пляска огненных смерчей перед глазами… и вновь возвращается ночь.

Возвращается тяжким тупым ударом тела о каменножёсткую землю.

* * *

Ан-Авагар с трудом пришёл в себя. Столкнувшиеся силы швырнули вампира наземь; вновь, как оказалось, впустую растраченные. Кряхтя, словно древний дед, Ан-Авагар поднялся, ничем не напоминая сейчас себя прежнего — элегантного, стремительного и смертоносного, как он любил сам о себе думать.

Ох, ох, ох. Что ж теперь делать-то?

Где Гойлз? Где драконы?

Стой, да вот же они, прямо у тебя перед носом…

Совсем плох стал, признался себе вампир. Тебя такого в клочья порвёт не то что дракон или тот злокозненный фамилиар наглой девчонки, дерзнувшей ему противустать; с тобой сейчас справится и обычный священник, Спасителев слуга, если, конечно, имеет хоть сколь-нибудь искреннюю веру.

Но прежде чем ползти в Поколь и приводить в действие остаток планов, требовалось понять, а остались ли те, кто способен их исполнить?

Да, остались. Зелёное пламя плясало, вздымаясь и опадая, над тёмным громадами драконьих тел. Гент Гойлз застыл неподвижно и вампирье зрение услужливо сообщило Ан-Авагару, что дела человеческого чародея, мягко говоря, плохи. А по правде, в тот миг вампиру казалось, что маг проживёт несколько мгновений самое большее.

Однако тот стоял. Полуживая мумия с разваливающейся на глазах, словно у скверно сделанного зомби, кистью левой руки.

Интересно, с какой это радости он вдруг стал взывать к Познавшему Тьму? И к его великому брату, Ракоту Восставшему? Что сие должно значить? Гойлза в Обетованном Ан-Авагар не помнил, но тут можно и ошибиться. В конце концов, у Повелителя Хедина так много самых странных слуг и приверженцев…

В любом случае ему, высшему вампиру, стоило проявить разумную осторожность.

Сиречь ни во что не вмешиваться.

А тем временем посреди холодных языков изумрудного огня шевельнулась и застонала женщина. Всё правильно, они выносливее мужчин, даже драконов…

— Ты!.. — раздался хриплый и низкий голос. Шатнувшись, волшебница шагнула прямо к Гойлзу. В опущенной правой руке смутно виднелось какое-то оружие, отливающее рубиновым блеском. — Что ты сделал с моими мужем и детьми?

— Не… неверный… неверный вопрос, гос… госпожа Клара Хюммель, — голос человеческого мага едва доносился до вампира, несмотря на всю хвалёную остроту слуха этой расы. — Правильным… станет… спросить… что я… с ними… сделаю.

— Ты-то? Ничего! — презрительно бросила названная Кларой Хюммель. — Ты уже мёртв, Гент. Только сам того не успел ещё заметить. Снимай чары, и я позволю тебе… позволю жить, чтобы у тебя появился шанс… вернуться.

— Я… не… мёртв! — в сухом шелестящем, словно тысячи торопящихся муравьёв голосе мага прорезался гнев. — Мне представился великий шанс… победить зло… и я победил. Не ожидал… такой… удачи. А… теперь… прощай, чародейка. Жаль, что ты… не присоединилась… ко мне. Людям… люди… не должны… спать с драконами.

— Предлагаю последний раз, — Клара Хюммель вскинула оружие, и в алом блеске вампир смог разглядеть широкую шпагу странной формы.

— Ты… ничего… не можешь… мне… предлагать. Эй!.. Б-без…дельники! К-карнаций! Ф-Фабиан! Сюда, ко мне!

Никто не отозвался. Слуги, видать, улепётывали сейчас во все лопатки напролом через непролазную чащу.

— Ты один, маг, — по-своему истолковала его слова Клара Хюммель. — Я не терплю зряшных убийств, но посягнувший на моих детей и моего…

— Радуйся… его… я… оставлю, — просипел Гойлз. — Не… поднять.

Языки зелёного пламени взвихрились, как нельзя более напоминая сейчас сворачивающиеся ловчие лепестки хищного растения, заполучившего целый рой мух. Огромное тело одного из драконов, самого крупного, так и осталось лежать, зато в провал рывком втянуло четвёрку драконов поменьше: каштанового, терракотового, жемчужного и золотисто-соломенного, самого маленького из всех.

Мелькнул и ещё один силуэт, вроде как небольшой человеческой фигурки, но тут даже Ан-Авагар не мог ничего сказать наверняка.

Мелькнула рубиновая шпага, однако и она опоздала. Гент Гойлз не стал уклоняться от удара. Он просто рухнул спиной назад в полыхающую бездну.

Огонь взвился вновь, последний раз — и умер, словно залитый водой.

На лес обрушилась тьма, вцепляясь незримыми когтями, торопясь набросить непроглядный покров, словно боялась выдать какие-то неведомые тайны.

Здесь больше нечего делать, подумал Ан-Авагар. В Поколь, пока ещё не поздно. А то ведь, того и гляди, вообще никого не останется дорогу открыть.

* * *

Кажется, первые мгновения она просто выла волчицей, вмиг лишившись разума. Боевого мага, чьё слово больше её же жизни, не стало. Была просто обезумевшая женщина, катавшаяся по опалённой земле и рвавшая на себе волосы.

«Клара. Клара, милая. Любовь моя. Клара!»

Шёпот Сфайрата пробивался к сознанию, словно свет маяка сквозь ночную мглу, исполосованную косым непроглядным дождём.

Дракон застыл тяжёлой обугленной грудой, от чешуи поднимались вверх струйки пара. Пахло грозой, серой, сгоревшим древесным углём — всё сразу.

«Портал, Клара. Он исчез, но не закрыт до конца. У Гойлза не хватило сил как следует захлопнуть дверь…»

Чародейка встрепенулась. Перемазанная пеплом и обгоревшей землёй, с жутко всклокоченными, спутанными волосами, она явно напоминала сейчас кого-то из Безумных Богинь, с которыми сама же и дралась во времена приснопамятного восстания.

— Сфай?.. Портал?.. Следом?

«Меня… придавило. Сейчас… встану».

Громадное тело шевельнулось, многочешуйчатая броня заскрипела, словно мельничные жернова, перетирающие всыпанный в них каким-то озорником песок.

Выпрямились могучие лапы, когти чертили глубокие борозды по спёкшейся от огня земле.

Спёкшейся от холодного огня, кстати.

«Клара… они…»

Дракон осёкся.

Далеко за лесом вдруг печально запели невесть откуда взявшиеся здесь рога. Множество, целый оркестр или, как хотелось бы сказать — целый хор. Сфайрат и Клара разом повернулись туда, где оставался Поколь.

— Вампир!..

— Поднял мёртвых! — проревел дракон, вокруг длинных вибриссов заклубился дым.

На Клару словно вылили ведро воды, холодной, с плавающими острыми льдинками.

— Он хочет, чтобы мы знали, — глухо рыкнул дракон, роя и отбрасывая передними лапами землю, точно жеребец.

— Но портал… — беспомощно обернулась Клара. — Ничего не вижу, Сфай!

— Закрывали от таких, как ты, — бесцеремонно бросил тот. — Гаснет. Скоро и следа не останется. А в Поколе…

— Может, успеем?

Дракон только помотал рогатой головой.

Нет, не успеем.

Кажется, пот жжёт виски. Кларины пальцы впились в рукоять рубиновой шпаги, и та словно готова вот-вот тонко вскрикнуть от боли.

Мёртвые в Поколе. И вампир. С которым они «разберутся потом» и который «никуда не денется».

Делся-таки, гад. Сообразил. И притом очень быстро.

Конечно, они бросятся сейчас спасать детей, прямо в зев угасающего портала, а тем временем скелеты и мертвяки разорвут в Поколе всех, до кого сумеют дотянуться. Разве что хитроумный Свамме-гном успеет сбежать, прорубив дорогу знаменитым своим топором…

Я сошла с ума. Почему Поколь? Какое мне дело до Поколя, до жадного и пронырливого трактирщика Свамме, когда мои дети, все четверо, тонут сейчас в неведомой бездне, а я застыла на краю провала, не в силах шагнуть следом?

Как? Я, мать? Мешкаю — потому что на погосте Поколя, новом, где хоронят умерших, уже падают могильные камни, опрокидываются свежие деревянные пирамидки, где семьи усопших ещё не успели поставить достойного надгробия, а из ям поднимаются, словно в кошмарном сне, мертвяки, едва тронутые тлением, ещё узнаваемые — а вместе с ними и те, над кем уже успели потрудиться черви и гниль.

«Клара… — дракон вернулся к мыслеречи, верно, ещё не до конца оправившись. — Клара, портал… Идём… скорее…»

Но обязательные к произнесению слова словно запутывались в незримой паутине.

Дети!

Поколь!

Мои малыши, моя кровь!

…И те, кто не сможет себя защитить.

Выбирай, Боевой Маг, выбирай, дракон, Хранитель Кристалла, выбирайте быстро!

* * *

Ан-Авагар, пошатываясь, застыл, привалившись к бревенчатой стене. Ночь длилась, облака разошлись, луна холодно и беспощадно глянула вниз, призывая тех, для кого она — истинное светило, подняться из ям, скинув тяжесть могильных плит.

Ты всё-таки молодец, Ан-Авагар. Ты всё предусмотрел, даже то, что предусмотреть казалось невозможным. Конечно, бежать к великому Хедину, имея за спиной сожранное неупокоенными село со всеми обитателями, как-то не слишком хорошо; даже, можно сказать, совсем нехорошо.

Особенно если предположить, что этот самый Гент Гойлз имел какое-то отношение к ученикам Познавшего Тьму…

Те двое, на краю провала… Он позвал их, они услышали. Конечно, сейчас и волшебница, и её муж-дракон уже далеко, очень далеко. Быть может, в такой бездне, куда он, Ан-Авагар, не сунулся бы и, как говорится, в полных силах, не то что в нынешнем жалком своём состоянии.

Поколю ничто не поможет.

Но всё-таки, что сейчас творится там?

Вампир повторял себе, что ничего заслуживающего внимания возле дыры-входа в роковую бездну твориться не может. От драконов он избавился, что разом было и хорошо, и плохо. Хорошо, что ему ничто не угрожает и он, вообще говоря, может теперь честно развести руками перед незримыми хозяевами, мол, я старался, старался, честное слово, только вот не вышло, и совсем не по моей вине…

На новом кладбище меж тем медленно вспухала земля, кренились и падали каменные невысокие стелы, трескались плиты на богатых могилах. Вот и отвалились первые пласты земли, первая фигура, облепленная грязновато-белым саваном, шагнула, покачиваясь, к воротам. Новый храм с новым же погостом заложили в Поколе на том же берегу, что и само село, давно забылось, что кладбища надлежит, елико возможно, строить за текучей водой, её мертвяки ой как не любят, она одна из доступного простому человеку способна сдержать их хоть на сколько-нибудь.

Но кто ж помнил после множества тихих, спокойных лет додревние охранительные обычаи!..

Ан-Авагар с тоской смотрел на медленно подтягивающихся к кладбищенским воротам мертвяков. Призраков и духов, видать, здесь не водилось.

Сейчас их тут дюжины две. Когда соберётся пять или шесть десятков, начнут ломать ворота. Потом поволокутся по улицам, глухо рыча и завывая, затрещат двери, полетят наземь с грохотом срываемые с петель ставни; неупокоенных не удержат никакие запоры с засовами.

Кто-то в ужасе бросится бежать; кто-то с проклятьем схватится за топор, или кочергу, или ухват, что подвернётся под руку; матери с ревущими детишками кинутся прочь, лишь ненадолго отсрочив жуткий конец.

А он, Ан-Авагар, он будет жадно впитывать силу. Сколько получится, сколько успеет. Уходить надо сейчас, и только сейчас; магические потоки пребывают в полном хаосе, Наблюдающим это не может не помешать. Некромантия всё-таки отличная вещь… хоть и опасная, очень опасная.

Вампир не просто так оставлял этот способ бегства на крайний, последний случай. Казалось бы, чего проще — натрави орду ходячих мертвяков на какую-нибудь деревеньку, где много мяса, собери исторгнутое смертью и муками богатство — и вперёд, на прорыв!

Но тут-то и крылась западня излишнего некромагического знания. Чем больше мертвяков подъято тобой, тем тяжелее гири на ногах, приковывающие тебя к этому миру, тем труднее мастеру запретного чародейства использовать собранное именно для ухода. Истинному вампиру это бы не помешало, воспользуйся он привычными тропами — разупокой хоть все до единого погосты этого несчастного мира; но, пытаясь уйти «по-некромантовски», не имея ни грана истинно-вампирской силы, вполне можно было оказаться совсем не там, где рассчитываешь.

И, опять же, великий Хедин…

Ан-Авагара словно продрал мороз, обычно им неощутимый. Замерев, вампир глядел на сгущавшуюся подле кладбищенских ворот толпу мертвяков, слышал, как уже начинают трещать доски ограды, многоголосое бурчание, утробные рыки, где не осталось ничего человеческого.

Сейчас они отправятся рвать на куски собственных детей и внуков. А он получит необходимое. И… убежит. А потом — крепко-накрепко забудет о случившемся. Прикажет себе забыть и забудет. Ведь он — вампир, он господин сущего и владыка самому себе, он может…

«А те двое?» — вдруг вспомнил он.

* * *

— Ты обезумела, — медленно сказал дракон. — Наши дети… твои дети… они… Поколь… мёртвые… — У него не получалось и единой осмысленной фразы. Просто бисерины слов, лишившиеся скреплявшей их нити.

— Портал гаснет, Сфайрат. — Глаза Клары оставались сухими, голос — сдержанным и спокойным. Вот только сердце лопалось, но это не вдруг увидишь. — Надо торопиться. Мы себе никогда не простим, если…

— Обезумела. — Дракона словно приковала к месту незримая сеть. Кажется, он никак не мог оправиться от изумления, быть может, величайшего в собственной жизни.

— Пусть так, — не стала спорить Клара. — Ты готов?

— Г-готов, — явно машинально ответил дракон. — Стой, стой, готов? К чему готов?

— Крылья расправь, — приказала Клара.

— Зачем? — Но громадные кожистые полотнища всё-таки развернулись.

— Значит, справишься, — бросила чародейка. — До… встречи, муж мой. Я тебя люблю. Помни об этом.

И прежде, чем ошеломлённый дракон успел возразить хоть что-то, и его, и Клару скрыла ослепительная вспышка.

* * *

Кладбищенские ворота с треском рухнули, и вместе с ними словно что-то оборвалось внутри у вампира по имени Ан-Авагар.

Орда неупокоенных вырвалась наружу. Поплыл отвратительный запах гнилой плоти и ещё чего-то неуловимо-могильного, нестерпимого для живых.

Сразу во множестве дворов взвыли псы. Вой сменился заливистым яростным лаем — собаки куда лучше людей знают, что такое мертвяки. И ненавидят их ничуть не слабее.

Взялись за дело и кошки — Ан-Авагар словно наяву видел, сколько пушистых басек, шушек и прочих прыгнули на сонных хозяев, отчаянно мяукая в самое ухо. Скорее, скорее, прочь отсюда, пока ещё не поздно!

— Охотящийся… — прошелестело вдруг совсем рядом с вампиром. — Зачем ты содеял сие, Охотящийся? Пощади, о, молю тебя, пощади! Пощади живых!

Ошеломлённый Ан-Авагар оглянулся. Рядом с ним колыхался призрак, едва заметное бело-лунное свечение без лица и рук. Одни лишь волны света, слабого, словно готового вот-вот угаснуть вконец.

— Я Иссор, — без всякого выражения сказал призрак. — Я та, кому ты приказал подняться на старом погосте, там, за рекой. Тогда Поколь спасли молодые драконы. Теперь драконов нет, мои… в общем, мёртвые, покорные тебе, убьют всех, до кого лишь смогут дотянуться. Зачем это тебе, Охотящийся? Ведь ты прекрасен. Для чего всё творимое зло?

У Ан-Авагара язык присох к нёбу. Колышущийся призрак ничем не запугаешь, даже концом его загробного существования.

— Сюда идут, — с прежним отсутствующим выражением сообщил призрак Иссор — девушки или женщины, судя по её речи. — Это твоя смерть, Охотящийся. Я стану оплакивать тебя, несмотря ни на что. Останови мёртвых. Ты ведь можешь, я знаю. Останови, пока не поздно!

С грохотом рухнула ограда ближайшего дома, тишину разорвали истошные человеческие вопли, тут же заглушённые торжествующим утробным рыком неупокоенных. Разбиваясь на струйки и ручейки, они втекали в улочки Поколя, словно яд в вены пока ещё живой жертвы.

И тут им ответили. Где-то там, за ближними домами, за трактиром, за крышами, овинами, хлевами, амбарами, за всем, что составляет обычную жизнь простого смертного — оттуда грянул радостный и яростный гром, там вспух и стал стремительно расти к ночному небу, пожирая тьму, гриб рыже-чёрного весёлого пламени.

«Драконьего пламени?!» — опешил Ан-Авагар.

— Я предупреждала тебя, Охотящийся. — Призрак Иссор плыл прочь, туда, где неведомая магия насмерть схватилась с неупокоенной ордой.

— Тебе туда, — прошелестел на прощание призрак. — И мне тоже. Помогу…

Грянул второй взрыв, ещё ближе. Из всех домов выскакивали полуодетые люди, многие — с оружием. Впереди всех мчался, воинственно размахивая огромным двуручным топором, низенький бородатый гном в ночном колпаке с кисточкой. Из ближайших домов, куда успели вломиться мертвяки, живые выскакивали из окон — кто сумел.

Ан-Авагар не отдавал приказов, никого никуда не вёл и ни на кого не натравливал. Орда неупокоенных, однако, словно заполучив вдруг собственный разум, отнюдь не торопилась туда, где ярилось пламя и где неведомая магия в клочья разносила их собратьев. Напротив, старались растечься как можно шире по селению, опрокидывая сплотившихся было защитников. Один раз умершим было нипочём простое дреколье, да и топоры их брали не вдруг; один лишь гном сумел свалить аж целую троицу зомби и теперь приплясывал возле четвёртого, ловко уворачиваясь от длиннющих рук с загнутыми когтями и норовя подрубить мертвяку ноги.

Вот упал молодой парень, в руках — сломанный дрын, только что вырванный из плетня. Бедолагу тотчас разорвали напополам двое неупокоенных, немедля впившиеся в ещё трепещущую плоть длинными жёлтыми зубами.

Помощь опоздает, вдруг отчётливо понял Ан-Авагар. И вампира вновь, от затылка до пяток, окатило холодной волной, словно живого.

Он боялся.

И, наверное, едва ли не впервые — не за себя.

Призрак Иссор исчез, уплыл куда-то, потерявшись в схватке.

Третий взрыв, и одновременно — вопль не то боли, не то отчаяния. Настолько дикий и неистовый, что и не понять сразу, принадлежит он мужчине, женщине или вовсе нечеловеческому существу.

Например дракону.

— А ну все за мной! — вдруг заорал Ан-Авагар.

И, спохватившись, добавил мысленный приказ.

Мёртвые разворачивались медленно, но всё-таки слушалась, ряд за рядом, десяток за десятком направляясь туда, где сражался явившийся сюда неведомый чародей. Самому Ан-Авагару хватило нескольких мгновений, чтобы, уже ни от кого не скрываясь, перекинуться и метнуться над крышами и стрехами, над трубами и голубятнями — туда, где танцевало и ярилось бешеное, живое пламя.

— Благодарю, Охотящийся, — раздался совсем рядом шёпот призрака Иссор, но самого духа Ан-Авагар уже не заметил.

…Они увидели друг друга одновременно — высокий стройный вампир и явившийся спасать Поколь неведомый чародей.

И Ан-Авагар успел выкрикнуть «Стой! Я с тобой!» за миг до того, как с рубиновой шпаги сорвался очередной огненный шар.

ГЛАВА V Хедин и Сигрлинн

Чёрная пуповина, уходящая вниз. Призрачный корень, в отличие от неё, «вверх идущий» и принадлежащий, если верить додревним сказаниям, загадочному Мировому Древу — которого не видел никто из моего Поколения — и которое все мы в пору Истинных Магов считали не более чем сказками орочьих шаманов или человеческих колдунов.

Было от чего схватиться за голову. Упорядоченное в который уже раз доказало, что, несмотря на конечность, несмотря на то, что пребывает всего лишь островком в беспредельном океане Хаоса, оно поистине неисчерпаемо. И поистине бесконечно.

Я возвращался назад медленно и трудно. Вокруг Кипящего Котла всё словно вскипело, оправдывая его название. На моих глазах рождались неоглядные бездны, где тонул даже мой взгляд; миг спустя на их месте воздвигались величественные горы, бесплотные и несокрушимые одновременно. Привычные мне твари Межреальности бежали в ужасе, те, кто не мог — гибли во множестве.

Хорошо ещё, что вблизи нет ни одного мира, даже самого захудалого…

Но вот шторма остались позади, привычно-безумные цветы распускались вдоль троп Межреальности, сновали где-то в отдалении хищники, преследуя добычу, добыча пряталась по норами и ухоронкам, норовя избегнуть острых зубов… Я не оглядывался назад, однако тень Кипящего Котла упрямо не желала со мной расставаться. Исполинский, залитый тьмой чертог с багрово-малиновой точкой Котла в самой середине преследовал меня неотступно, навязчиво, словно ночной бред.

И Корень. Корень Мирового Древа. Он исчез сразу за пределами пространства, где покоился мятежный Источник, и несмотря на все усилия я не нашёл вне чертога ни малейших его следов. Он словно никуда и не вёл, упёршись в окружавшие Кипящий Котёл стены.

Что значило это видение?..

Ах, Хедин, Хедин. Ты стал словно ремесленник-механик, пытающийся починить избитую камнями из вражеских катапульт самодвижущуюся осадную башню. Ты копаешься в приводах и шестернях, подкручиваешь ослабшие болты, затягиваешь гайки, меняешь прогоревшие доски обшивки, навешиваешь новую броню… И твоя работа важна, очень важна, потомучто без построенной тобою башни твоей армии не взобраться на вражеские стены, однако никакие башни, требушеты или тараны не помогут, если в тех, кто пойдёт на штурм, не сыщется того неуловимого, что зовётся «доблестью», «воинским духом» или просто готовностью умереть за своё дело.

За правое дело, конечно же.

Умелец-ремесленник. Механик, привыкший к шестерням, шкивам и червячным передачам. Ты слишком пристально глядел себе под ноги, Хедин, ты едва не лишился Сигрлинн, ты не знаешь, что делать со Спасителем, ты даже не знаешь, где и как его искать. Тебе претит расползание собственного — и Ракотова — культа, тебе это кажется «неприличным». Хотя кое-что правильное, изначальное и на самом деле помогающее людям пробивается в Хьёрварде, где, конечно, есть жречество, но есть и те, кому вера в тебя помогла по-настоящему. Ракот, неустрашимый в бою, вообще бежит этих вопросов. Личина варвара хороша, она оставляет время думать над вещами более важными и всеобщими; однако и названый брат тут не поможет. Несмотря ни на что, Ракот после нашей победы, по сути, не обзавёлся собственными подмастерьями, ни даже просто последователями. И только странный призрак, по имени Гвин, Хранитель единого отныне мира, составленного из Мельина и Эвиала…

Ты слишком привык быть один, Хедин, Бог Равновесия. Ты отослал от себя даже Хагена, единственного, кроме Сигрлинн, способного тебя понять. Понять, не будучи ни Богом, ни Истинным Магом или иным сверхсуществом.

Хаген, твой последний настоящий Ученик.

А ведь тебе сейчас придётся думать, что делать и с Источником Мимира, и с Кипящим Котлом. Куда бы ни тянулась жуткая пуповина, течение магии успокоено, пустое пространство творится по-прежнему, и граница Неназываемого на время останется там же, где сейчас; однако те, кто устроил «всё это», Кипящий Котёл в покое не оставят. Значит, нужна стража. Но подмастерьев туда так просто не пошлёшь, в конце концов, они всего лишь люди, гномы, эльфы и прочие существа. Им не выдержать долго безумных вихрей силы, пребывание возле Котла означает для них безумие и смерть. Разве что вампиры… эти, по крайней мере, уже мертвы.

Нет, кровососам доверять нельзя. Предала Эйвилль, лучшая из них, — предадут и другие, едва помани их хоть призрачной надеждой «подняться выше» в «великих иерархиях».

Тут нужен кто-то посильнее. Если не Ракот, то старый Хрофт. Хотя он и скрылся с глаз сразу же после слияния Эвиала с Мельином, едва утихла подъятая катаклизмом буря, скрылся вместе с новой спутницей-валькирией, последней из некогда славного племени…

Мне доводилось читать, будто все они — сёстры, дочери Хрофта от разных матерей. Надо полагать, Старый Хрофт, ещё не будучи «старым», отличался немалой любвеобильностью, подобно многим из Древних Богов.

Где же они? До сих пор ни слуху ни духу. Что, конечно, я мог понять, но… слишком уж наглухо закрылся ото всех Отец Дружин. Слишком уж старательно. Впрочем, подумал я, Одина не стоит судить слишком строго — встретить ещё одну живую душу, а если верить иным сказаниям — так и вовсе родную дочь, помнящую изначальный Асгард во всей его первозданной мощи, тут поневоле обо всём забудешь. Да, этим двоим можно бы доверить Кипящий Котел.

Я рассуждал, строил планы, прикидывал, как отыскать Хрофта, пока мы с Сигрлинн и Ракотом займёмся пропавшим Мимиром, как скоро Хаген сможет добраться до наших краёв из своей Долины Магов — и понимал, что делаю не то. Я вновь двигал тавлейные фигурки; пусть даже одна из фигурок была мною.

Главные вопросы всё равно оставались без ответа. Главные вопросы, без которых, подозревал я, не докопаться и до тех, кто устроил эти милые шутки с Кипящим Котлом; но, самое главное — не докопаться до истинной причины, их породившей.

Причина, Познавший Тьму. Причина. Исходный толчок. Это ведь тебе не какие-то там «Безумные Боги», на самом деле настоящими Богами, конечно же, никогда не бывшие. Мы с Ракотом слишком привыкли объяснять всё властолюбием, жаждой бессмертия или на худой конец мстительностью — если речь шла о «компании на „Я“». Мотивы Дальних я пока что объяснить не мог, но за их атаками совершенно определённо выстраивалась некая логика.

Те же, кто затеял опасные — нет, опаснейшие! — игры с Кипящим Котлом, раз уж сумели до него добраться и протянуть от него неведомо куда ведущую жилу — не могли не понимать, с чем они имеют дело. Не могли не видеть, куда уходит магия Котла, не могли не знать о существовании Неназываемого.

Не могли не чувствовать границу. Медленно вминаемую чудовищной мощью иномирового страшилища всё глубже и глубже во плоть Упорядоченного.

Не могли не чувствовать, колотилось у меня в сознании. Нет, не догадываться — знать. Именно что знать, подобно тому как обычный человек, в здравом уме и трезвой памяти не может не видеть каменную стену прямо у себя под носом — днём, при ярком солнце.

И, значит, они куда хуже всех ямертов, жаждущих мести, новых магов, злых и испорченных, словно донельзя избалованные дети, и Дальних, закоснелых в своём предвечном назначении, не желающих ни повестить об оном, ни прибегнуть к компромиссу — всей этой компании, вместе взятой.

Мы пленники на невесть сколько тысячелетий…

Пока не появится некто, ещё более сильный или дерзкий, и не свергнет нас…

Я повторял эти слова бесчисленное множество раз. Предсказание, сделанное для себя самого. Упорядоченное не может остановиться, не может замереть, не способно пребывать в покое. Значит, не могут оставаться неизменными, несменяемыми и те силы, что «поставлены распоряжаться», поддерживать баланс и равновесие, следить за великими Весами и блюсти Закон Равновесия.

Наш час не может не настать. Точно так же, как для смертных и долгоживущих во множестве миров каждый день наступает час заката. И точно так же властительная ночь сменяется радостным днём, лето — осенью и так далее. Конечно, есть миры, охваченные вечной зимой; есть иссушенные столь же «вечным» жаром — однако настанет время, изменятся дающие свет и тепло звёзды, неважно, огромные пламенные шары или крошечные магические кристаллы, свершающие извечный путь по хрустальным небесным сферам, и не останутся прежними сами «неизменные» миры.

Мы ждём своего часа, я и Ракот. И оттого столь пристально вглядываемся в каждого, кто восстаёт против нашей «тирании»; правда, доселе никого, и впрямь способного «свергнуть» нас, так и не сыскалось.

Если, конечно, не считать милейшего нашего Игнациуса. Архимага Игнациуса Коппера и его треклятой ловушки, и впрямь ловко измысленной. Но «ловкость рук» ещё далеко не всё, что потребно для нашего свержения.

Так или иначе Хагену пришло время вернуться, вновь подумал я. Едва ли в Долине сейчас отыщется «новый Игнациус», способный доставить столько же беспокойства. Особенно если вспомнить о его «наследстве».

Я шёл, и Межреальность послушно разворачивалась, тропы сами ложились под ноги, и казалось — всё, случившееся у Кипящего Котла, есть просто нелепость, игра случая, простое переплетение сил, причуды дикой магии. Такое порой происходит. Редко, но происходит. Упорядоченное слишком сложно, чтобы предусмотреть и предугадать движение сил в любой точке пространства и времени с абсолютной, совершенной точностью. Я к этому стремлюсь, но цель всё ещё очень далека.

Ракот сейчас в Хьёрварде, вместе с Гелеррой. Должны отправиться — или уже отправились — на поиски Мимира. А я возвращался домой и собирался потолковать с Хагеном. Былому тану предстояло вспомнить прошлое, но сперва закончить дело в Долине Магов.

* * *

Седой воин с прямым жёстким взглядом. Старый волк, сбросивший надоевшую личину одутловатого целителя Динтры, большого любителя жирной еды, мягких перин и молоденьких служаночек. Разумеется, если быть точным, ничем этим по настоящему «целитель Динтра» не занимался, хватало пары-другой пущенных слухов, а людская молва и привычка верить скверному довершили остальное.

Мой последний Ученик.

Чёрная грубошёрстная куртка, какую носят мореходы Северного Хьёрварда, высокие сапоги из кожи панцирного кита. Жёсткое, иссечённое шрамами лицо, короткая седая борода.

Я не мог даровать Хагену истинное бессмертие. Он старел, хоть и очень, очень медленно. Живущим в том же Хьёрварде он показался бы пятидесятилетним.

Другое дело, что мощью тела Хаген превосходил любого смертного тана в расцвете лет. Не говоря уж о магии.

— Слушаю и повинуюсь, Учитель.

Я вздохнул.

— Ты понимаешь, что я от тебя хочу, Хаген?

Он молча кивнул. Когда такое случалось, чтобы он — и не понял?

— Я надеялся на помощь Старого Хрофта. Однако они с валькирией куда-то запропали, их никак не отыскать — до сих пор.

— Я справлюсь, — кратко отмолвил Хаген. — Один.

— Один там не справится никто, даже я сам, — с досадой вырвалось у меня. — Даже мы втроём с Ракотом и Сигрлинн. Твоё дело там совсем в ином.

Хаген едва заметно пожал плечами.

— Я в долгу перед тобой, Учитель.

У меня едва получилось не всплеснуть руками, словно какая кумушка, прослышавшая о внезапной беременности юной родственницы.

— Если ты про Утонувший Краб…

— Я про архимага Игнациуса, — холодно перебил Хаген. — Целитель Динтра… не справился. Спасибо тебе, Учитель, что избавил меня от той жизни. Тьфу, пропасть! Думал, совсем там размякну. Сейчас бы на «дракона», да чтобы ветер в паруса, да верная дружина на вёслах, да… — Он оборвал себя, угрюмо потупившись. Глаза утонули в тени.

— Хаген, ты совершил то, на что не способен никто из моих подмастерьев. Моя благодарность тебе безмерна, и я…

— Не надо, Учитель.

Он прав. Не надо. Его унижают мои извинения.

— Хорошо, — я поднялся. — В наставлениях ты уже не нуждаешься. Возьми потребное и выступай немедленно. Теперь нужды в такой секретности, как раньше, нет, у тебя будет с собою мой кристалл, я должен знать, что там творится.

Просветлевший Хаген отрывисто кивнул.

— Исполню всё, Учитель. Позора, что с Игнациусом, не повторится.

— Надеюсь, — сказал я с лёгким ледком. Хаген считает, что я должен если не гневаться на него, то, во всяком случае, испытывать некое недовольство. И давать ему понять. Что ж, пусть так. — В Долине… ты оставил всё, как подобает?

— Замысленное тобой и… и Сигрлинн, Учитель, исполнено мной в совершенной точности.

Он до сих пор не знает, как её именовать. Как вообще к ней относиться. Когда-то ведь, ещё мальчишкой, он готов был вспороть Сигрлинн живот — и сделал бы это или умер, пытаясь.

Конечно, потом многое изменилось. Они сражались вместе, плечом к плечу с Си, против её бывших учениц, Ночных Всадниц, такое не проходит бесследно.

Но и детское остаётся тоже. Где-то там, глубоко-глубоко, но остаётся. И об этом нельзя забывать тоже.

— Прекрасно. Ловушка расставлена. Не думаю, что кто-нибудь угодит в неё прямо сейчас, но, на будущее…

— Да, Учитель. Всё будет именно так.

Я кивнул, поднимаясь.

— Тебе потребуется что-то особое?

Хаген сощурился.

— Да, Учитель.

* * *

— Тебе повезло с ним, ты знаешь это?

Мы с Си стояли, обнявшись, подле бурлящего Урда. Ни дать ни взять — влюблённая пара. Волосы она заплела в длинную косу, заставив её отрасти чуть ли не до пола и расцвести живыми венчиками.

— Знаю. Оттого-то так… больно, когда его вижу.

— Мой Хедин. Ты стал винить во всём только самого себя. — Она порывисто обернулась, закидывая руки мне на шею, и от ладоней её словно потекли тёплые чуть щекочущие струйки. — Ты решил, что в ответе за всё. За существование Хагена, за то, что он пережил собственных детей, и внуков, и правнуков, что видел падения и гибель стольких из своего рода…

— Всё верно, но его род не погиб! — запротестовал я. — Линия не прервалась. Таны, потомки Хагена, по-прежнему выходят в море, они…

— Выходят в море… на тех же многовесельных «драконах»… Сколько тысяч лет не меняется жизнь в Хьёрварде, мой Хедин?

— Там, где есть магия, жизнь и впрямь остаётся такой, как и раньше, — признался я. — Изощряются в придумках только закрытые миры, её лишённые. Но мы с Ракотом помогали! Лекари… новые заклинания… школы…

— Не оправдывайся, я не Упорядоченное, — она засмеялась. — Знаешь, не могу отойти от Урда. Вот не могу, и всё тут. Когда мы вернулись от Кипящего Котла, когда я старалась… отыскать себя, или, нет, вернуть себя прежнюю, я…

— Я помню. Ты отправлялась в Хьёрвард, «разбираться с дикарями». А также искать память о Ночных Всадницах. Скажу честно, не ожидал тебя столь скоро.

Урд журчал мягко, негромко, безмятежно. Радуги вспыхивали и гасли, чтобы вновь вспыхнуть мгновение спустя. Самое прекрасное, что есть в Упорядоченном, хотя на вид сейчас он предстаёт обычным источником. Вода бурлит, клокочет, но никуда не вытекает из каменной чаши, остаётся в ней, вечно свежая, чистая, незамутнённая и нетронутая.

— Да, — с сожалением призналась она. — Столько всего хотелось сделать! И Всадницы, и Орден… И с нападавшими разобраться не вышло…

— Но Ракот-то с полком Гелерры ушли оттуда? На поиски Мимира?

— Ушли, — кивнула Сигрлинн. — Последний бой, судя по всему, выдался тяжким.

— Почему же не послали весть? — Я выпрямился. Ох, Ракот, Ракот! Никогда и ни за что не попросит о помощи. И даже не сочтёт нужным отправить послание.

Сигрлинн пожала плечами.

— С точки зрения нашего названого брата, не случилось ничего достойного упоминаний. Они одержали победу и ушли.

— А те, кто нанимал варваров?

— Все порталы взорваны. Все дороги стёрты, мой Хедин. Во всяком случае, какое-то время они никого не потревожат.

— Но никто не попал тебе в руки живым и способным говорить?

Она кивнула, однако улыбка быстро исчезла.

— Одна попалась. Маленькая колдунья по имени Орши. Но, увы, почти ничего не знающая. Тот, кто нанимал её и ей подобных, прекрасно умел прятать концы в воду.

— О да. Они доказывают это раз за разом, — я с привычной досадой глядел на зачарованную воду. — Всякая победа оборачивается…

— Да, и ещё… У нас потери. Без вести пропала Гелерра.

Я не сразу осознал, что сказала Сигрлинн. Сказала тихо и со смущением, отводя взгляд.

— Гелерра пропала. Не нашли ни её тела, ничего. Словно похитили.

— Не может быть! — вырвалось у меня.

Неужели ещё один памятник?!

— Не может быть… — Сигрлинн по-прежнему избегала моего взгляда. — Однако случилось. Именно так, как я тебе сказала. Я знаю, она… многое для тебя значила.

Гелерра. С которой мы вместе угодили в ловушку в Кирддине. Пламенная и верная, готовая идти до пределов возможного. При этом — бывалая, опытная, видавшая виды. И угодила в плен? Была похищена?!

— Не нашли не только тела, не нашли никаких следов в более тонких областях. Вот почему я и сказала — похищена.

— Проклятье! — всё, что я мог сейчас сделать.

— Ракот, конечно, перевернёт небо и землю, чтобы её найти, но, Хедин, боюсь, надежды мало. Боюсь в такое поверить, но как бы вся эта заварушка с быкоглавцами в Хьёрварде не оказалась придумана лишь для того, чтобы захватить живой одну из лучших твоих… последовательниц.

Я угрюмо кивнул. Да, в словах Си имелся смысл. Сражавшиеся в моих полках, случалось, погибали, но в плен доселе не попадал ни один.

— Её кристалл остался в лагере…

— Не удивляюсь. Тайны «великого Хедина» должны оставаться тайнами. Но…

— Её надо найти.

— Само собой, её надо найти! Ракот…

— Восставший сам сделает всё, что надо, мой Хедин. Не считай его хуже тебя. Или бессердечнее.

— Его отряд нужен в мире Источника.

— Весь?

— Боюсь, что да. Если Мимир, к примеру, стал добычей тех же, кто захватил Гелерру…

— Хедин. Ты преувеличиваешь. Старый Ётун исчез, мы знаем, невесть сколько времени тому назад. И мы не нашли никаких следов боя. В отличие от случившегося с адатой. В конце концов, он мог уйти и сам — один или с кем-то. Однако… — она покачала головой, словно споря сама с собой, — на месте сражения и товарищи Гелерры, и Ракот сделали всё, что могли. Если даже нашему неистовому братцу не удалось ничего найти.

— Поэтому не вздумай кидаться туда?

— Я этого не говорила, — покачала она головой. — Гелерру надо спасти, но… я честно признаюсь, что не представляю, как. Где та темница, откуда её надо вытащить?

— Заклятия поиска?

— Все испробованы. Право же, мой Хедин, надо больше доверять тем, кто рядом с тобой. Если адату украли, то украли настолько умело и запрятали так глубоко, что ни Ракот, ни я, ни ты до неё сейчас не дотянемся.

— Это, — процедил я сквозь зубы, — мы ещё посмотрим.

— Посмотрим, — кивнула она. — И я помогу всем, чем только смогу. Сама отправилась бы на поиски, но… это ведь и впрямь — «поди туда, не знаю куда».

Я промолчал.

— Нам надо найти Мимира. Пусть кто-то из отряда Ракота останется и…

— Ты не слышал, что я говорила? — нахмурилась Сигрлинн. — Ты не понял, что всё нам доступное уже испробовано?

— Читающие.

— Ты сам сказал, что им доверять нельзя!

— Нельзя. Но нельзя и дать им — а, главное, их хозяевам! — понять, что их игра для нас уже не тайна.

— Ты в этом так уверен? Что есть уже и «хозяева»?

— Нет. Не уверен. Но не предположить подобного — весьма неразумно.

— Ох, Хедин… — Сигрлинн прижала пальцы к вискам. — От твоих головоломных построений поистине всё перед глазами плывёт. Так что же с Читающими и Гелеррой?

— Могут навести на след. Даже ложью.

Она только покачала головой.

— Очень, очень сложно. Если ты не доверяешь Читающим, то как…

— Но не сидеть же без дела! Си, ведь там с ней сейчас…

Она прижала прохладную ладонь к моим губам.

— Что с ней сейчас могут сделать, я знаю лучше тебя, поверь. Я тоже женщина. И я достала б её со дна морского, если бы…

— Мой долг, будь он проклят.

— Что? Ах, долг… Да. Долг. Я ждала, когда ты о нём вспомнишь.

— Ты права, — я едва выталкивал слова из гортани. — Вы с Ракотом сделали всё мыслимое и немыслимое. И я не могу кидаться сейчас успокаивать себя, мол, делаю всё, что в моих силах. Не в том дело, достойно это Истинного Мага или Нового Бога, а в том…

— Перестань изводить себя, мой Хедин. Ни я, ни Ракот в здравом уме и трезвой памяти не скажем тебе, что, мол, Гелеррой надо пожертвовать во имя высших целей. Во имя, скажем, Упорядоченного. Удел Богов — принимать жертвы, не приносить их самому. И нельзя сказать, который из двух жребиев тяжелее. По мне, так первый. Быть может, Гелерры нет в живых, но — буде таковое стряслось — она умерла счастливой. Верь мне.

— Счастливой… Как?

— Она верила в тебя, как в Бога, нет, больше, чем в Бога. Она знала и видела ту правду, что стоит за тобой, наверное, яснее, чем все другие твои ученики. Кроме, быть может, Хагена. Она сражалась за дело, выше, благороднее и справедливее которого для неё не было ничего. Смертные благословлены Творцом — они могут умирать счастливыми.

Я опустил голову. Жжёт, жжёт изнутри и не отпускает. И недостойно Бога «облегчать душу» бранью. Кто знает, если ли у нас она вообще, эта душа? Или просто почти неистребимое первоначало, что способно выживать — как Си — даже за гранью смерти?

— Мы сделаем всё, мой Хедин. Пошлём к Читающим. Полагаю, тебе самому не стоит, мол, почти рутинное дело. Кстати, тогда они скорее скажут правду. Врать — если они врут — такому, как тебе, надо лишь в особо важных случаях, иначе утратят твоё доверие и поминай, как звали вся их интрига. А пока же — давай помнить, что война идёт не только в Хьёрварде, и сражается не одна Гелерра, — голос Сигрлинн затвердел, стал суровее.

— Но всё, что там стряслось за последнее время… это… — осторожно начал я.

— Поражение, мой Хедин? Нет, о, нет!

— Удивляюсь твоей весёлости, Си.

— Это потому, что кое-кто тут вообразил, будто каждый миг обязан думать только и исключительно об Упорядоченном, — она хихикнула.

— Ты хочешь сказать, что враг напуган? Что он бежал от одного твоего вида, сжигая мосты и бросая осадные машины? Взрывая порталы, открытие которых наверняка потребовало массы сил и времени?

— В том числе и… — невеселая усмешка помаленьку истаивала. — Они понимают, что не могут победить. Иначе бы не бежали. Новых Богов не одолеть тайными интригами. Даже хитроумный, если судить по твоим рассказам, Игнациус Коппер, достигший большего, чем все остальные, вместе взятые, не смог остаться в тени. Ему пришлось самому засучить рукава. За что наш герой и поплатился. Пока от тебя бегут опрометью, не принимая боя — тебе нечего бояться.

— Си, но… они — не знаю, кто, но всё равно — они копят силы. Наносят удары то там, то здесь. Вынуждают нас метаться, растягивать наши немногочисленные полки. Наносят потери, пусть небольшие, но тем не менее…

— Понимаю. — Она коснулась нежными пальцами моей щеки. — Мастеру тайных планов Хедину видится такой же план врага. Неведомый пока что план. И мой Хедин не находит себе места, пока не выстроит всё по линеечке, чтобы следствия вытекали из причин, а причины давали начало следствиям. И всё это в строгом, строжайшем порядке!.. Но, Хедин, рассуди сам — Дальние, наш самый опасный ныне враг, если не считать козлоногих, чего они добились? Их атаки отражаются. Они…

— Атаки отражаются, Си. А Мимир исчез. А с Кипящим Котлом творится что-то невообразимое. Чёрная пуповина. Призрак Великого Древа.

— И ты решил, что всё это дело рук Дальних, а быкоглавцы и прочий вздор — просто для отвода глаз?

— Хотел бы думать иначе, да права не имею, — буркнул я. — А ещё и Котёл…

— Дальним не нужна смерть Упорядоченного, — покачала головой Сигрлинн. — Они никогда не вступали в союзы с козлоногими.

— Так, да не так, — заметил я. — Вступали. В частные, ограниченные, не всеобщие. Когда требовалось, скажем так, расчистить дорогу в каком-то одном месте. Взять хотя бы Всебесцветный орден Нерг в Мельине… — стал я рассказывать.

— То есть ты боишься, что цели их совпали наконец с целями козлоногих, коль скоро они взялись за клетку Неназываемого? — выслушав, проговорила Сигрлинн. Пусть по незнанию, ещё отчего-то — но взялись?

Наступило молчание.

— Не знаю, что думать, Си. Всё, мне известное о Дальних, всё против такого союза. Всеобщего, я имею в виду. Ибо Дальние такая же часть Упорядоченного, как и мы с тобой. Ни в Хаосе, ни тем более в обиталище Неназываемого они существовать не смогут.

— Ты в этом уверен, мой Хедин? А что, если они решили, что смогут? Может, в этом всё и дело?

Я молча пожал плечами. Чтобы докопаться до истинных намерений Дальних, наверное, требовалось сжечь половину Упорядоченного.

Воцарилось молчание.

— А ещё я нашла Ночных Всадниц… — словно бы между делом уронила Сигрлинн.

— Ого! — Я тоже был не прочь поменять тему. От бессилия всё чаще хотелось последовать примеру Ракота, сразиться на какой-нибудь арене под улюлюканье толпы — желание, рассудительному Хедину, Познавшему Тьму, совершенно несвойственное. — Ты их нашла?! Где? Как? Настолько быстро?

— Простая история. — Она чуть прижалась к моему плечу. — Едва я поняла, что враг бежал, уничтожив порталы, и никакие мои таланты не способны проследить их пути, я, честно признаюсь, взгрустнула. Наобещала моему Хедину невесть чего, а сама… И пошла, куда глаза глядят.

— Пошла? Куда глаза глядят? По широкой дороге? Босая и простоволосая?

— Будет смеяться! — Она шутливо толкнула меня в бок. — Конечно же нет. Меня никто не видел. Я направлялась в Хедебю, поискать в архивах тамошних храмов дела о колдовстве; но всё оказалось куда проще.

— Как же?

— Они сами нашли меня, — после небольшой паузы призналась Сигрлинн. — Сама я никогда не справилась бы так споро, сам понимаешь, мой Хедин.

— Они ощутили твоё присутствие и отыскали тебя настолько быстро?

— Не пугайся. Настолько быстро отыскать меня смогли бы только они.

— Хорошо тебе говорить…

— Они хранили память. — Сигрлинн вдруг нахмурилась, сморщилась, словно вспоминая ту давнишнюю боль от пламени, окатившего её из огненной чаши. — Память и вину. Передавали от матери к дочери, от бабки — к внучке. Учили приёмышей, если не было собственных детей. И… ждали.

— Ждали? То есть у тебя теперь там, в Хьёрварде, целая армия ведьм-воительниц, не уступающая Ордену Прекрасной Дамы?

— Ах, Хедин, ну оставь, пожалуйста… — Сигрлинн потупилась. — Какая армия? Какой орден? Одна семья. Одна-единственная семья, где уцелело моё искусство, в своё время им подаренное. Все прочие с годами расточились и исчезли.

— Как же они тебя отыскали?

— Прошли лесным коридором, — отозвалась Сигрлинн. — Бабка-матриарх, две дочери-сестры, пять внучек. Целый ковен. Пали на колени. Молили простить. Резали себе вены…

— Это ещё зачем?

— Явить преданность… Кровь и слёзы, всё вместе. И бабка, едва дышит, а тоже… «Дождалась, дождалась, всегда верила, всегда знала…» — Сигрлинн вздрогнула.

— И что же теперь? Что с ними делать?

— Что делать… — Сигрлинн вздохнула. — Учить их всему надо, конечно же, заново.

— Здесь? Среди остальных?

Она покачала головой.

— Нет. Они — плоть от плоти Хьёрварда. Там пусть и пребудут. Стану их навещать время от времени, если получится, конечно… Впрочем, чего это я! Что же с Котлом, Хедин? Ты увидел то, что увидел — и ушёл оттуда?

Я кивнул.

— Там больше нечего делать, Си, во всяком случае, сейчас. Если уж мне не удалось проследить ни за пуповиной, ни за корнем Мирового Древа…

— То не удалось бы никому, — закончила она. — Согласна. Но… что же делать? Не оставлять же всё это просто так!

— Не оставлять. Поэтому к Котлу отправится Хаген. Один.

Мне удалось её удивить.

— Хаген? Один? Без твоих… подмастерьев? — последнее слово далось ей не без труда.

— Один. Без подмастерьев, — я кивнул.

— Узнаю хитроумного Хедина. — Сигрлинн взглянула на меня с шутливым подозрением. — Он опять что-то задумал. Нечто, способное перевернуть небо и землю, обратить Хаос в цветущий сад и явить миру самого Творца. Верно?

— Там, где не справятся боги, порой преуспеют люди, Си.

— С каких это пор ты стал изъясняться дурными парадоксами, друг мой? Не говоря уж о том, чтобы на них полагаться!

— Я полагаюсь не на парадоксы. Хаген всегда поражал меня своей… твёрдостью. Не той, за которой скрывается хрупкость, но твёрдостью истинной. Он не предаст, подобно Эйвилль.

— Ты думаешь… — Глаза её расширились. Поняла.

Я молча кивнул.

— Сама видишь, ни от кого другого я подобного просить не вправе. Даже от брата Ракота.

— А от меня? — Она вдруг привстала на цыпочки, обняла меня за шею, пристально взглянула прямо в глаза. — Тоже нет? Думаешь, что я бы отказалась?

— Си… — Я досадливо сморщился. — Конечно же нет. Ты бы не отказалась. И Ракот бы не отказался. Но…

— Но нами ты пожертвовать не можешь? В отличие от Ученика?

— И опять нет. Я не приношу Хагена в жертву. Больше того, уверен, он справится. И угрожать ему будет меньше, чем мне, тебе или даже Ракоту.

— Поистине, многомудро, — вздохнула она. — А я-то уж было решила, что надо всё бросить и мчаться обратно. Уже не гадать о собственной судьбе, но спасать сам Источник.

— Мчаться обратно нам с тобой нет никакого смысла, — покачал я головой.

— Так что же делать? Сидеть сиднем?!

— Ждать вестей от Хагена и Ракота. А пока…

— «Пока» что?

— Вспомнить, что творится со всеми законами.

— Хедин, Хедин, — во взгляде Сигрлинн ясно читалась тревога. — О чём ты? Какие законы? Что с ними может «твориться»? Они на то и есть законы, что с ними ничего случиться не может. Просто по определению. Взять хоть тот же Закон Равновесия…

— Закон Равновесия Законом Равновесия. А всё остальное? Законы Древних?

Она наморщила лоб.

— Законы Древних? При чём тут они? Почему именно сейчас? Хедин, мы…

— Я ничего не забыл, Си. Просто слишком долго метался по Упорядоченному, стараясь потушить один пожар в то время, как вспыхивало десять новых. Мы с Ракотом забыли, кто мы такие.

Она смотрела на меня беспомощно и с испугом — потому что начинала понимать.

— Мы решили, — продолжал я, — точнее, вообразили, будто на самом деле ничего не изменилось. Были мы Истинными Магами, имели покои в Замке Всех Древних, что на вершине Столпа Титанов, а теперь прозываемся Новыми Богами, чей дом — Обетованное. Сменилось даже не имя, название. Ничего не значащее. А обязывающее разве что к тому, чтобы как можно лучше хранить пресловутое Равновесие, поменьше вмешиваться в дела смертных, давать жить им по их «естественным законам». Сдерживать Неназываемого, давать отпор козлоногим, ну и чтобы Дальние оставались бы в узде, коль скоро мы не можем ни понять их истинные намерения, ни договориться.

— Ещё Спаситель…

— Ещё Спаситель. Но с ним мы тоже не поняли, как надо бороться. Ракот в Эвиале попытался, однако не преуспел, как я тебе рассказывал.

— Да, те двое, двое людей, влюблённые, Анэто и Мегана, причинили Ему ущерба больше, чем все ракотовы заклятия.

— Именно.

— Но ты же никогда не хотел своего культа. Храмов, служителей, поклонения…

— Не хотел и сейчас не хочу. То, что есть в Хьёрварде, стараюсь просто не замечать. Слежу, конечно, чтобы не разрослось в нечто совсем уж чудовищное, но так…

— Всё равно не понимаю. — Она прижала мраморные пальцы к вискам. — При чём тут законы Древних?

— Законы ведь работали, Си, — я невольно понизил голос. — Работали, хотя часть можно было обойти. Они были всамделишными, настоящими. А потом… их не стало. Запрет на убийство одного Истинного Мага другим. Запрет на прямое убийство Истинным Магом смертных. Запрет на творение. Помнишь?

— Такое не забывается, — поневоле сухо отозвалась Сигрлинн. — Но…

— Кто исполнял эти законы? Кто следил за ними? Что случилось бы, пожелай, скажем, Макран высказать мне в лицо всё, что он обо мне думает, а Эстери сопроводила бы это наглядной демонстрацией? Что, если бы они попытались просто убить меня? Задолго до нашего с Ракотом восстания? Скажем, до моего первого изгнания?

— Они бы не смогли… не посмели…

— Представь себе, что смогли бы и посмели. Объевшись, скажем, дурманных грибов.

Сигрлинн явно растерялась.

— Оборонила бы меня, спасла бы от неминуемой смерти какая-то неведомая сила? Или весь Закон свёлся бы просто к собранию Совета Поколения и осуждению — или изгнанию — ослушников?

— Какое… не может быть! — Она вдруг схватилась за голову.

— Что, если за этими законами стояли когда-то настоящие силы? Навроде Орлангура с Демогоргоном? Или, скажем, истинные заклятия, со временем ослабевшие и расточившиеся? Не только воля Молодых Богов, но и нечто помимо неё? Превыше её? Законы-то не зря прозывались «Законами Древних», а не, скажем, Молодых Богов!

— И всё это невесть сколько веков пребывало в…

— Не знаю, «в чём» или «как» они пребывали, Си. Но, пока я добирался сюда обратно от Кипящего Котла, мысль эта… скажем так, становилась всё неотвязнее. Мы не дали Упорядоченному новых законов. И оставили в небрежении старые.

— Не могу сказать, что старые были уж настолько хороши…

— Согласен. Но взамен скверных следовало установить «хорошие». Мы же этим пренебрегли полностью. Принявшись, как я уже сказал, метаться от пожара к пожару. Этакими «боевыми магами», только и знающими, что ругаться на закон Равновесия, не дающий нам покончить со всеми безобразиями раз и навсегда.

— И ты думаешь, что отсутствие ваших с Ракотом собственных законов — и есть корень зла?

— Нет. Слишком просто. — Я неотрывно глядел на бурлящий Урд. — Устанавливать законы — высокое право. Потому что они станут работать уже помимо тебя. Ты не сможешь броситься и перерешить раз установленное тобой, не сможешь изменить сотворённое истинным законом…

— Но те же законы Древних… их меняли, а порой и отменяли…

— И чем кончалось всё дело, Си? Не забыла?

— Но законы — это всегда те разумные, наделённые сознанием существа, что их применяют, — медленно сказала она. — Не слепые силы, сами по себе свершающие правосудие, карающие и милующие. В истинном суде есть всегда и обвинитель, и защитник. И знатоки законов, и те, кто зван выслушать всё, судя лишь по собственному здравому смыслу. И судья, тот, кто назначит приговор, но не объявит виновного виновным лишь по собственному произволу. Ты же не думаешь, что заклятия, даже самые лучшие, смогут заменить всё это?

— Конечно нет. Не смогут. Но потоки дикой магии надлежит упорядочить. Создать им русла. Я долго размышлял, шагая от Кипящего Котла, и подумал…

— Нет, мой Хедин. Вы с Ракотом были правы. Магия свободна и дика, и таковой она должна пребывать. Считающий себя сильным — встретит более сильного. Слабый должен надеяться на себя, а не на защиту «неведомого». Ты повторял мне это сам тысячи раз, ещё в Джибулистане…

— Всё верно, Си. Магия свободна и дика, но останки старых законов гниют где-то в её толще, отравляя чистый ток.

— Останки законов? Это как? Они ж не разлагающийся труп или нечистоты, Хедин!

Я вздохнул.

— И тут ты права. Я просто знаю, что заброшенные системы чар, созданные могущественными сущностями, не пропадают бесследно. Они оставляют по себе долгую память, и мой долг теперь — позаботиться, чтобы память эта осталась исключительно на страницах трактатов. Исторических, разумеется.

— Хедин, устанавливающий законы… — Сигрлинн покачала головой, рассмеялась — почти беззаботно.

— Пока ещё ничего не устанавливающий, — заметил я. — Просто понявший, что бросить вообще всё на произвол судьбы и вольных сил — тоже неверно. Вот поэтому мне нужны сейчас вы все. И Ракот, и Хаген, и ты, и старый Хрофт. Который, если помнишь, тоже где-то запропал.

— Я помогу с превеликой радостью, — покачала головой Сигрлинн. — Но Истинные Маги, наше Поколение, никогда не устанавливало своих законов. В лучшем случае мы повиновались, в… другом, но тоже лучшем — искали пути, как их обойти. И потом — разве не судили всё ж большей частью сами Молодые Боги?

— Когда судили Ракота, — я удержался от «и меня», — когда судили Восставшего, там не было никаких особых заклятий. Был именно суд, как у простых смертных. Но за обычными словесами крылось и что-то ещё. Закон Равновесия, возможно, Ракотом столь безрассудно попранный?

— Так, может, никаких тайных чар никогда и не было? — с надеждой спросила Сигрлинн. — Может, Молодые Боги просто лгали, как они делали не раз?

— Они не лгали и не «не лгали», Си. Они тут вообще ни при чём. Это всё лишь мои рассуждения. Но кажется мне, что…

— Если Богу что-то «кажется», это уже не просто «рассуждения», мой Хедин. Но с чего ты хочешь начать?

— Перестать метаться, Си. На месте одной заделанной пробоины сразу же появляется новая. Так нельзя.

— Судя по тому, что у Ракота находилось время развлекаться на гладиаторских аренах, дело обстояло не так уж скверно, — заметила она.

— Точно. Мы заделывали пробоины, однако потом тревога кончалась, самого страшного удавалось избегнуть. Решающей победы ни с Дальними, ни с Неназываемым достигнуть не получалось, и вот… и вот вам результат — Ракот Восставший, Ракот Повелитель Тьмы в роли варвара на арене!

— Это… неправильно, — покачала головой Сигрлинн. — Нет, не потому, что «трата времени». Это… отсутствие истинной цели. У меня, кстати, её тоже нет. Пока нет, я хочу сказать.

— Цель… — горечь, неизбывная горечь прорывалась, несмотря на все усилия. — Цели нет, Си. Только «хранить».

— «Хранить» и не «творить» невозможно, ты знаешь, мой Хедин. И творить мы все ещё будем. Я уверена.

ГЛАВА VI Ракот, Гелерра, Аррис и другие

— Повелитель Ракот. — Аррис, тёмный эльф, стоял на одном колене, низко склонив голову. Подниматься он отказался, несмотря на гнев Восставшего. — Повелитель. Мы потеряли Гелерру. Враг разбит и отступил в беспорядке, портал им уничтожен, вторгшиеся погибли, несмотря на наши усилия взять пленных, но… Адата Гелерра исчезла. Все поиски ни к чему не привели.

Ракот гневно мерил огромными шагами тесный при его росте шатёр. Повелитель Тьмы вернулся к привычному облику, и всё тот же неизменный красный плащ окутывал плечи; новым стало разве что беспокойство, глубокое, почти вечное и неизбывное.

Прежним оставался и чёрный меч, возвращённый в своё время Хедином.

— Исчезла… — сердито проворчал Ракот, не глядя на коленопреклонённого эльфа. — Как так? Аррис, я знаю тебя и твоих. Вы способны отследить чужие заклятия не хуже Читающих. И чтобы адата Гелерра сгинула без следа?!

— Повелитель Ракот, мы сделали всё, что в силах наших.

— Знаю!..

— И всё-таки мы не ровня Читающим, Повелитель. Слова твои льстят мне и моим сородичам, и ничего не желал бы я больше, чем того, чтобы они и в самом деле были бы правдой, но…

Ракот раздражённо махнул рукой.

— Ведаю, Аррис. Прости меня.

— Повелителю не за что просить прощения, — тихо отозвался тёмный эльф.

— Тогда встань. Пожалуйста.

Аррис поднялся, но глядел по-прежнему вниз.

— Мы виноваты, Повелитель. Ты сдерживаешь речи свои, щадя моё самолюбие. Полк, лишившийся командира, немногого стоит. И ещё меньше стоит второй в цепи начальствования, не сумевший разыскать и мельчайшего следа.

— Хватит! — громыхнул Ракот. — Будет тебе виноватиться. Скажи прямо — что думаешь? Что стряслось с адатой?

— Боюсь самого худшего, Повелитель.

— Худшего? Это чего же? — Ракот замер, пристально глядя на потупившегося эльфа.

— Боюсь, что адата Гелерра угодила в плен. Дерзну сказать также…

— Ну? Начал, так договаривай! У меня в Тёмных Легионах умолкать на полуслове было не принято.

— Виноват, Повелитель. Дерзну сказать, что, мне кажется, весь замысел врага к тому и сводился — захватить кого-то из служащих Новым Богам. Хедину, Познавшему Тьму, и Ракоту Восставшему.

— Вот даже так? Интересно. Доказать сможешь, Аррис?

— Попытаюсь, Повелитель. Что здесь нужно вторгшимся? Куда они прорываются, чего добились, не считая собственных мертвецов?

— Лунный Зверь? — уронил Ракот.

— Лунный Зверь. Очень хорошо. Но разве к нему ведёт мощёная дорога через хьёрвардские равнины?

— Познавший Тьму считал именно так.

— Быть может. Она, быть может, начинается тут, да и то не совсем тут, но далее… У нас за спинами, если разобраться, не было никакого «зачарованного места», иначе Повелитель Хедин сказал бы нам об этом. Если не всем, то хотя бы адате Гелерре и мне, начальствовавшим над полком. Допустим, нас бы опрокинули…

— Этого не может быть, потому что не может быть никогда!

— Разумеется, Повелитель. — Аррис склонил голову. — Но, если допустить… сугубо умственно… чего достигли бы наши враги? Какой рубеж захватили? Какой твердыней овладели? Пустое пространство перед нами и за нами, там ничего нет!

— Если тебе так кажется, Аррис, это ещё не значит, что… Впрочем, продолжай.

— Мы размышляли — с Арбазом, Ульвейном, другими — и решили, что недруг охотился за кем-то из нас. Случалось, наши гибли в бою. Немного, нечасто, но — гибли. А вот в плен не попадал никто и никогда.

— Неужто? — усомнился Ракот. — Познавший Тьму никогда не говорил ни о чём подобном, но на войне бывает всякое. Чтобы за всё это время — и ни одного пленного?

— Ни одного, Повелитель, — со скромной гордостью подтвердил Аррис.

Ракот мрачно усмехнулся.

— Всё равно, — решительно бросил он. — Ни Хедин, ни я не бросаем своих. Гелерру я постараюсь отыскать сам.

— Да, Повелитель. Но что с просьбой Аэтероса? Великого Хедина? С его просьбой отыскать также и Мимира, старого Ётуна, хранителя источника мудрости?

— Мимир подождёт, — отмахнулся Ракот. — В конце концов, он исчез, быть может, столетие назад, и до сих пор не случилось ничего страшного. Источник его продолжает жить, как ни в чём не бывало, по крайней мере, на первый взгляд. Это даёт нам время. А вот для адаты Гелерры, особенно если она угодила в руки этих проходимцев, никакого времени может уже не найтись.

* * *

«Все пленения начинаются одинаково».

Гелерра не двигалась, не открывала глаз, почти не дышала. Она не шелохнулась с того самого мига, как рассеялась проклятая чернота, погасившая сознание.

Но мы же победили! Мы смели их защиту, этих клятых некромансеров, мой полк должен был втоптать их в землю, не оставить ничего, даже памяти! Как же я оказалась у них в руках? Или… или мы вовсе не взяли верха? Ученики великого Хедина впервые проиграли?!

От этой мысли под перьями крыльев вспыхивал жар, кожа покрывалась потом.

Невозможно! Немыслимо! Непредставимо!

…Но как иначе я бы оказалась здесь? В этом жутком месте? Если бы мы победили, Аррис с Ульвейном и Арбазом, конечно же, подобрали б меня на поле боя. А так — выходит, что сражение-таки осталось за ними?

От одной этой мысли хотелось немедленно умереть. Несмотря на весь «долг верной ученицы Аэтероса».

— Адата, — услыхала она. Не на привычном за последние годы языке учеников Хедина, нет. На её родном наречии, звучавшем под грозовыми облаками мира Гелерры, где властвовало племя крылатых.

— Очнись, адата. У нас есть слова к тебе.

Гелерра пребывала среди учеников Хедина достаточно долго, чтобы безошибочно ощутить силу говорившего. Скрытую, ускользающую и чужую. Наверное, именно так и должны представляться Дальние? Особенно если вспомнить те зелёные кристаллы, в том потайном мире, откуда их выбивал её отряд, когда Мельин с Эвиалом ещё не слились в одно целое…

Никогда не говори с врагом, особенно знающим родную для тебя речь. Другие могут рассчитывать как-то обмануть или обхитрить пленителей, притворно согласившись дать им желаемое; Гелерра не из таких. Полёт адаты прям, он требует искусства, но не позорной хитрости. Её оставим для тёмных эльфов. Ну, для худших из них, конечно же, тотчас поправилась она, вспоминая Арриса с Ульвейном.

Адата промолчала. Она не открывала глаз, лишь плотнее завернулась в крылья — незримые путы оставляли ей немного свободы.

— Ты горда, — вздохнул невидимый собеседник. — Но гордость не должна застилать разума. Мы спасли тебя, адата. Ты владеешь могущественной магией, обратись к собственному телу, спроси его. Оно не солжёт.

Они умны, пронеслось в голове Гелерры. Тебя покупают, адата. Очень может быть, они и впрямь спасли тебе жизнь. Очень может быть, ты бы умерла, встретив грудью тот последний удар. Но жизнь не есть цена предательства.

— Мы не те, с кем сражались твои соратники в Хьёрварде, — продолжал голос, полный, казалось, искреннего участия. И он владел языком Гелерры мастерски, без малейшего акцента. Или то была мыслеречь, искусно замаскированная под настоящую? Но её, ученицуАэтероса, едва ли можно так легко сбить с толку…

— Мы просто пришли посмотреть, что за шум, — продолжалась чужая речь. — Увидели тебя. Ты падала. Мир разъялся под тобой, скрепы реальности разошлись. Тебя ждала бездна, адата, истинная бездна, где кроются незримые для прочих корни Мирового Древа. Никому не пожелаю оказаться там, даже злейшему врагу. Мы успели тебя подхватить. И вот… ты здесь.

Он не произнёс слов «…и свободна», подумала Гелерра. Считает меня безголовой дурочкой в плену собственных страстей, как громадное большинство моего племени, не желающего знать ничего, кроме свободного полёта средь молний да столь же неистовой любви пополам с ревностью.

— Нас ждёт лишь твоё молчание? — Речь стала суше, раздражённее. — У нас есть что сказать тебе, адата. А у тебя — нам.

Конечно, у меня есть что вам сказать. Надейтесь и ждите. Тайны Аэтероса умрут вместе со мной, и никакие пытки…

— Не заставят тебя говорить? — опять вздохнул пленитель. — Поверь, это не так. Есть пытки и пытки. Есть просто боль, а есть полное разрушение твоей воли, когда вся твоя память с материнской утробы выворачивается наизнанку. Но этого мы не хотим.

— Тебе достаточно сказать — «Ты свободна, адата! Великому Хедину, Познавшему Тьму, мы верные друзья и соратники», и тогда…

Умей нанести ответный удар, когда враг того не ожидает, не без удовольствия подумала Гелерра. Меняй свои ходы внезапно, резко, скрывая даже мысли о них — только так можно прорваться мимо грозовых туч моего родного мира. Ты выучил моё наречие, да, но этого едва ли хватит, чтобы одолеть истинную адату.

И она-таки сбила его с толку.

Гелерра открыла глаза.

Нет мрачной темницы, над головой не серые своды, а ярко-голубое небо. Даже, пожалуй, слишком яркое. Вокруг — колышущееся поле странной седой травы, увенчанной пушистыми метёлками. Просторная поляна окружена стенами леса, где деревья скорее похожи на гигантские хвощи-переростки с мясистыми листьями.

Иллюзия, решила Гелерра. Она лежала на каменной плите, но, несомненно, по-настоящему, конечно, это просто стол в пыточной камере.

На соседнем камне, закинув ногу на ногу, устроился немолодой уже мужчина, чуть выше среднего роста, широкоплечий, с начисто выбритым черепом. Капюшон просторного плаща откинут, на темени извиваются вытатуированные драконы: двое синих бьются в челюстях третьего, красного. Ни рук, ни ступней не видно — всё скрывает серый плащ.

— Я рад, что ты заговорила, адата.

— Друг ли ты или враг великого Хедина, Познавшего Тьму, Нового Бога, распорядителя Упорядоченного? — единым духом выпалила Гелерра. Что ж, если ты решил поиграть, я не против.

— Странный вопрос, адата. Как можно быть «другом» или «врагом» Богу? Я ни то и ни другое, как нетрудно догадаться. Мне до подобного дела нет.

— Все в Упорядоченном или друзья Новых Богов или враги им.

— Вот так? Середины не существует? — усмехнулся мужчина с драконами.

— Нет. Середина, «третий путь» — иллюзия, просто чтобы скрыть предательство.

— Бессчётные множества смертных, — медленно проговорил собеседник Гелерры, — проживают собственные жизни, никогда даже краем уха не услышав ни о каких «Новых Богах». Как они могут кого-то «предать»?

— Они не предают. Но, живя своей волей и своим умом, заботясь о близких и себе, не служа злу, они тем самым становятся друзьями Новых Богов, а не врагами им.

— Удобно. — Мужчина вновь усмехнулся. Усмешка Гелерре весьма не нравилась, но пусть себе.

— Называй как хочешь, незнакомец. А теперь спрашиваю тебя вновь — я свободна? Если тебе «нет никакого дела» до истинных Богов и ты «не враг им»? Могу ли я удалиться?

— Спрашивая разрешение, ты уже тем самым признаёшь моё право распоряжаться твоей судьбой, адата.

— Пустые тучи, — всевеликие небеса, сколько ж лет она не говорила на родном языке?! — Ненужные слова. Ветер, не подпирающий крылий. Говори о полёте, ты, с которым не отражали молний (давай к делу, незнакомец).

— Пустые тучи, это верно. — Татуированный задумчиво помял подбородок. — Адата, ты права.

— В чём? — непритворно удивилась Гелерра.

— Скажи, — уклонился от ответа человек с драконами, — что для тебя дороже — свобода или служба? Воля или неволя?

Ага. Вот оно. Сейчас ей предложат изменить Учителю, продаться, «перейти на сторону истинного добра». Что ж, мы, верные бойцы Аэтероса, готовы к этому.

Гелерра гордо вскинула голову.

— Если у тебя есть силы — лиши меня полёта (пытай), но я ничего не скажу.

— Какого полёта? — в свою очередь и тоже непритворно удивился вопрошавший. — Ах, в этом смысле… Адата, ты ответишь честно, если я, в свою очередь честно, пообещаю отпустить тебя на все девять ветров?

Покупает. Всё пытается и пытается. Как же они глупы, всех по себе меряющие! Уж ты-то, который с драконами, возьми я тебя в плен, уже в ногах бы валялся, про всех всё рассказывал и службу свою предлагал…

— Смотря каков вопрос, — отрезала гарпия.

— Но ты его уже слышала, — возразил собеседник. — Служение или свобода? Собственная воля или чужая?

— А могу ли я уйти прямо сейчас? Если меня ничто не держит?

— Совсем чуть-чуть держит, — как будто бы даже со смущением признался татуированный. — Но мне не хотелось бы начинать…

Адата шевельнулась, пытаясь сесть — да, так и есть. Крылья упёрлись в мягкую, но неподдающуюся преграду. Взломать? Показать, кто тут хозяйка? Чтобы знали — учеников Аэтероса не сдержать какими-то глупыми чарами, скорее всего, украденными у кого-то из выдающихся смертных волшебников? Может, из той же Долины Магов?

— Нам нет причин ссориться и ломать друг другу кости, — примирительно заметил незнакомец. — Просто ответь на вопрос, адата, и ты свободна. Тучи примут тебя.

— Ты задаёшь неправильные вопросы, чужак, — презрительно бросила Гелерра. — Ты даже боишься назвать собственное имя.

— Оно не имеет значения.

— Ничуть не сомневалась, — фыркнула гарпия. — Почему-то у всех лиходеев, с кем мне довелось переведаться, имена не имели «ну никакого значения». Будь по-твоему. А что до спрошенного тобой… разве моя жизнь не готовый ответ? Я живу, чтобы служить. Великому Хедину, Познавшему Тьму, одному из двух Новых Богов, а посредством этого — и всему Упорядоченному. В этом мои высшее счастье и высший смысл. Спорить тут не о чем. Мой выбор сделан, и он окончателен.

— То есть служение, — задумчиво кивнул татуированный. — Странно. Ваше племя, адата, страстно ненавидит любую несвободу. Вы даже не создали ничего, хотя бы отдалённо напоминающего государство. У вас нет наследных королей и правителей. Вы даже не избираете себе вождей…

— Тот, кто способен провести стаю меж молний, и должен возглавить путь. Небо само решит, чей полёт совершеннее.

— Но ты служишь Хедину, Познавшему Тьму.

— Я служу ему. А посредством того — и всему Упорядоченному. Мы храним его от… многого и многих. Я ответила на твой вопрос, незнакомец. Дай мне уйти, как обещал. Если, конечно, крылья твои будут вторить словам.

— Взмах крыла моего продолжит мной изречённое, — ответил татуированный обрядовой фразой. — Ты свободна, адата. Вернее, ты несвободна, однако… мы тебя не удерживаем.

Мягкие, но упругие путы исчезли. Гелерра с наслаждением повела крыльями, расправив и вновь сложив.

— Ты задал неправильный вопрос, незнакомец.

— Неправильный? — Он поднял одну бровь. — Это отчего же?

— Тебе надлежало спросить, как разыскать великого Хедина и как вступить в его службу. Ибо ты силён. Могу сказать это сразу.

— Спасибо на добром слове, — ухмыльнулся человек. Драконы на черепе зашевелились, словно сами по себе. — Но я выбираю свободу, а не службу. Только я сам решаю, что хорошо и что плохо. Наступит время, когда ты тоже поймёшь это, адата. Что выбор можно сделать только самому. Не передоверять это никому. Даже богам. И — особенно богам.

— Пустые тучи, — отмахнулась Гелерра. — Я найду дорогу сама. Провожать не надо.

— Как угодно, — усмехнулся мужчина.

— Стоило облака песком засевать…

— Как знать. — Он пожал плечами. — Прощай, мудрая адата. Я ничуть не жалею, что спас тебя.

— Благодарю, — отрывисто кивнула она.

Среди седой травы что-то чернело. Крошечный обрывок, лоскутик блестящей ткани — пахнущий бедой и кровью.

Адата словно невзначай нагнулась, поправляя ремешки сандалий, обвивавшие лодыжку и голень, поднимаясь до самых колен. Пальцы сомкнулись на чёрном лоскутке.

Она выпрямилась. Мужчина с драконами, словно полностью утратив интерес к адате, равнодушно смотрел куда-то сквозь неё.

— Прощай, неведомый.

— Лёгких тебе облаков, адата.

Он небрежно взмахнул рукой, и мир вокруг Гелерры вновь померк.

* * *

— Невозможно. Немыслимо. Небывало. Невообразимо. — Гном Арбаз сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь, словно обкурившийся дурман-травы дервиш. Знаменитый арбазов огнеброс валялся под ногами, нечищеный и позабытый.

— Прекрати, гноме! — гаркнул бледный Аррис. — Без тебя тошно!

— Потеряли. Гелерру. Не нашли. Упустили. Её и уволокли, — не мог успокоиться гном.

Тёмный эльф заскрипел зубами, вцепился Арбазу в плечи, затряс с такой силой, что у казавшегося неколебимым, словно скала, гнома застучали зубы.

— Хватит! Хватит причитать!

Тяжело дыша, Аррис почти отшвырнул товарища. Гном воззрился на него так, словно впервые видел. И, похоже, со страхом.

Перепуганная Орши сжалась комочком возле Арбаза, робко поглаживая того по рукаву.

— Мы все… скорбим. Мы все будем искать Гелерру. Но нельзя дать отчаянию овладеть тобой, Арбаз. Стонами горю не поможешь.

— Тут ничем не поможешь, — холодно бросил Ульвейн. Он стоял, скрестив руки на груди и пристально смотря на Арриса. — Никаких следов. Никакая магия ничего не в силах найти. Ни-ка-ка-я, — закончил он по складам. — Вы сознаете, что это значит, братья и сёстры? Нашёлся кто-то, чьё могущество — здесь и сейчас, на поле боя, где мы столько лет мнили себя лучшими и непобедимыми — превзошло наше. Аэтерос должен узнать об этом немедленно.

— Надеюсь, что уже узнал, — Аррис кивнул на розоватый кристалл, поддерживаемый бронзовой треногой. — Гелерра, к счастью, его с собой не взяла.

— Никогда она так не делала, — буркнул Арбаз, глядя в землю.

— Но что же Повелитель Ракот? — осведомился Ульвейн. — Что он решил?

— Что мы должны её найти. Что Мимир подождёт, раз уж он не отыскивался незнамо сколько веков.

— Разумно, Аррис, — Ульвейн кивнул. — Но…

— Но суть в том, что следов нет. Все арсеналы наши исчерпаны. Повелитель Ракот велел мне удалиться, а сам остался на поле боя. Один. Не знаю, зачем и почему.

— Ищет след?

— Да, Арбаз, но почему один? Зачем отослал меня?..

* * *

Земля кое-где ещё дымится. Отвратительная вонь, смесь горелой плоти и волоса вместе с чем-то едко-кислым, металлическим. В оставшихся воронках плавает синеватый плотный туман, тяжелее обычного воздуха, и не рассеивается. Трава, цветы, мелкие кусты — всё исчезло, спалённое столкнувшимися заклинаниями.

Ракот Восставший, «повелитель Ракот», застыл неподвижно прямо посреди остывающего хаоса. Складки алого плаща упали, чёрный меч застыл, вонзённый в землю. Названый брат Хедина замер изваянием, глаза широко раскрыты, но видят сейчас совсем не изуродованное магическим сражением поле в Восточном Хьёрварде…

Вон он, след адаты Гелерры. Здесь она закладывала свои безумные петли в воздухе, уворачиваясь от направленных в неё стрел, отбивала нацеленные вражьими колдунами заклятья, прикрывала своих. Воздух ещё хранит память о ней, это продлится недолго, скоро всё растает и сгинет.

А потом её не стало. Вдруг, внезапно — след обрывается, словно гарпия на всём лету врезалась в…

Ну, скажем, в ждущий, словно голодная пасть, магический портал. Мастерски открытый лишь на мгновение и тотчас же уничтоженный, да не просто так, а раз и навсегда, чтобы не осталось никакой памяти. Разве что у Читающих, в их всевидящих шарах…

Вспомнив Читающих, бывший Повелитель Тьмы лишь раздражённо поморщился. Раньше брат Хедин слишком уж превозносил их таланты, а теперь преувеличивает могущую проистечь из этого опасность. Он по-прежнему думает и рассуждает как Истинный Маг. Истинный Маг, овладевший «самыми-самыми тайными» заклинаниями, но не более того. Наверное, это было хорошо и правильно в какой-то мере — Боги не должны забывать, кто они и откуда, иначе неминуемо кончат так же, как Ямерт и компания его родственничков.

Но при этом Бог не может бояться и колебаться. Не имеет права дрожать и сидеть сиднем, пытаясь предугадать все, без малейшего исключения, последствия каждого своего шага. Упорядоченное живо, это не мёртвое нагромождение эльфийского хрусталя, тончайших кристаллов, на кои и дыхнуть-то страшно.

Делай, свершай, твердит тебе кровь. Быть может, что-то выйдет с ошибкой — ну так и в природе рождаются порой причудливые уродцы. Жизнь, жестокая и справедливая, убирает их с дороги. Сильному — жить, слабому — стать сильным или уйти. Железный закон, и в него Ракот верил всегда.

Гелерра была из сильных. И угодила в хитроумную, ловко расставленную западню. Чувствовалась рука настоящего мастера, ему позавидовал бы и мессир Игнациус Коппер, ухитрившийся-таки поймать их с Хедином в свою ловушку. Но нет, нет, Игнациуса размололо в тонкую пыль, когда чёрная башня поднималась над Эвиалом; уйти ему не удалось.

Значит, Дальние? А что, с них станется — не моргнув отсутствующим глазом отправить на смерть целую армию, чтобы заполучить одного из подмастерьев Хедина. И притом не простого, а начальствующего над полком! Лакомая добыча, что говорить. Тем более что с Гелеррой у Дальних свои счёты — именно она возглавляла ту атаку, когда их вышибали из заветного мирка…

Но если это Дальние, то что же делать? Где искать пропавшую?

…В незапамятные времена своего первого восстания Ракот слыл мастером подобных хитростей — открыть неприметный портал и прежде, чем враг опомнится, внутри его твердыни уже добрая толика верных, как смерть, Тёмных Легионов. Но на сей раз кто-то оказался ещё ловчее.

Чёрные глаза Ракота зло сощурились. Брат Хедин умён и расчётлив, однако отчего ему, Ракоту, всё чаще и чаще кажется, что в расчёты вкралась какая-то мелкая и неприметная, но от того не менее значимая ошибка? Ошибка, сперва почти ни на что не влияющая, однако со временем становящаяся почти неисправимой?

…Не всегда сгодится тонкий скальпель хирурга. Иногда нужен боевой молот. Открытая война, штурм, битва — лицом к лицу. О, да, конечно же. Закон Равновесия, как он «мог забыть»!.. Хотя на самом деле Ракот о нём не забывал ни на миг. Просто чем дальше, тем более простым и заманчивым казалось ударить всей отпущенной им, Богам, мощью. Что же до последствий… в конце концов, открыть порталы и вывести народ из обречённого мира не так уж и сложно, тут нет ничего невозможного. Для Познавшего Тьму «подобная цена неприемлема», ну, а Ракоту всё чаще кажется, что Упорядоченное настойчиво требует от них именно решительности. В конце концов, огромный мир вокруг них поистине безжалостен, но в безжалостности этой заключено милосердие истинной, дикой природы. Древо не льёт слёзы над слетевшим листом. Пчелы в гнезде не станут оплакивать сгинувшую товарку. Хищник догоняет слабого, больного или старого. Жизнь должна продолжаться, и цена бытия многих — смерть тех, кому не повезло. Кто не лучше и не хуже, кем, как медяками в лавке, расплатились за хлеб, потому что надо есть и надо кормить голодных детей.

Познавший Тьму на подобный размен не соглашается и не согласится. Бойня Пяти Миров оставила слишком глубокие шрамы, такие не зарастают — даже у Нового Бога и особенно у Нового Бога.

Ракот без споров уступил известное первенство названому брату. В конце концов, именно Познавший Тьму вытащил его, Ракота, со Дна Миров, развоплощённого по приговору Поколения и Молодых Богов. И именно его, Познавшего Тьму, стратагемы работали все эти бессчётные на первый взгляд годы. Во всяком случае, работали до недавних пор…

Многое, если не всё, изменилось с появлением Императора. Человек, отдавший жизнь за свой мир, за мир Мельина, за державу людей, и по странному капризу не то Судьбы, не то Смерти сделавшийся хранителем нового мира, слившихся Мельина и Эвиала.

Неисчислимые эоны протекли с того мига, как с жизнью расстался последний из учеников Ракота, отказавшийся, как и все они, покинуть наставника в последние отчаянные дни, когда защитники Тёмной Цитадели держались в последнем бастионе, уже прекрасно понимая, что это — конец.

Никогда больше, поклялся тогда Ракот. Это ведь не просто твари из Тьмы, сбившиеся вместе полчища чудовищ. Это те, кто, вроде Трогвара, сами выбрали свой путь.

Их нет. Никого. И даже потом, став Богом, Ракот не отыскал их и в посмертии. Крепко били тогда Молодые Боги, велика была их сила…

Императора уже не убить — он умер один раз. Когти, что уволакивают души после гибели тела к Спасителю, Демогоргону, в местную преисподнюю или ещё куда, так и не смогли его зацепить. Тело его утрачено, и притом безвозвратно, даже призраком он не может просто так говорить с живым, на что способны, сказать по правде, даже слабейшие из неупокоенных духов.

Но зато ему открыт тонкий мир. Стихиалии и элементальные силы, привидения и эманации, странствующие аппарации, не находящие сна даже за дверью гроба, души, воплощения звериных покровителей, Древние Боги — вернее, божки, настоящие Древние все пали на Боргильдовом поле — все открыты ему. И теперь вместе с Налликой, бывшей девой Лесов из свиты кроткой Ялини, Трогваром и теми немногими, кто прижился в Храме Океанов — им хранить новый мир, следить, чтобы алчные нежить и нелюдь не ринулись пировать, пока ещё не установился баланс, пока потоки магии, пронзающие новорождённый мир, по-прежнему пребывают в хаосе…

Ты просто боишься думать, что Гелерра потеряна, зло подумал Ракот. Ты отказываешься признать поражение, оно для тебя нестерпимо. Но правде надо смотреть в лицо — кто-то оказался настолько ловок, что увёл адату прямо у тебя из-под носа, сударь мой Новый Бог.

И кто это — теперь уже не так важно. Важно, что они есть. Возникшие из ниоткуда, как и Игнациус Коппер, интригу какового — если уж начистоту — сидевший в Долине Магов, шедший с Коппером в Эвиал Хаген проморгал начисто. Конечно, бывший хединсейский тан так и остался в душе таном, предводителем вольной морской дружины, никак не хитроумным и осторожным доглядчиком и дознавателем, умеющим по мельчайшей детали восстановить главное — но разве не мог брат Хедин послать туда кого-то более подходящего?! Какую-нибудь хитроумную красотку из тёмных эльфов, знающую, как втираться в доверие к пожилым архимагам?

Нет, погоди. Никто из подмастерьев Познавшего Тьму не согласится на такую роль. Хаген бдительно следил за магами Долины, добился их известной полезности — они лечили, просвещали и защищали порядок во многих мирах — но хитрого архимага Игнациуса раскусил бы, наверное, только сам Хедин. Так что не возводи напраслину на братнего Ученика, справедливость всегда была у тебя в крови, Восставший.

С чем теперь возвращаться к ждущим его хединским подмастерьям? Со словами — «здесь мы уже ничего не сделаем»? «Выступаем дальше»?

Чёрный меч взвился и рухнул, вонзившись в податливую, не способную дать сдачи землю.

Можно сжевать собственный язык, повторяя обессмыслившееся «я не сдамся». Можно положить всех до единого подмастерьев, мечась в бесплодных поисках Гелерры, только чтобы «не потерять лицо». А можно махнуть на всё это рукой, сжать зубы и признать очевидное. После чего заняться выполнимым.

…Когда Ракот Повелитель Тьмы явился обратно в лагерь, взгляда его не смог выдержать никто.

* * *

«Где я? Что это за место, нет, вернее, что за места? — терзалась Гелерра. — Как я здесь очутилась и как отсюда выбираться? И почему, почему, почему никто из нас, истинных учеников великого Хедина, никогда ничего не слыхал об этих краях?!»

Последнее особенно выводило из себя. Великий Хедин ничего от них не скрывал, щедро делился всем, даже самым тайным знанием. А это?!

…Нет, на Межреальность не походит нисколько. Межреальность — она как мир, там есть и тяга, и есть чем дышать, если, конечно, не забредёшь куда не следует.

А здесь всё призрачно. И не идёшь, а плывёшь, да-да, медленно плывёшь через невидимое, но упругое, словно загустевшая вода. Дышишь — но это потому, что работают заклинания подводного дыхания, давным-давно известные даже начинающим магам. Однако, чтобы поддерживать их, нужны силы — а их становилось всё меньше.

И не оттого, что не текли здесь великие животворные реки незримой магии. Нет, вовсе нет. Магия имелась, больше того, её было столько, что Гелерра почти захлёбывалась. Но магия оказалась… дикой, неупорядоченной, обжигающей. Ты словно ныряльщик, вырвавшийся из глубины, жадно втянувший воздух посиневшими губами, — а над поверхностью царит нестерпимый жар, опаляющий глаза и кожу, и вдохнуть невозможно.

Так и тут.

Магии столько, что, казалось, хватило бы зажигать, гасить и вновь зажигать звёзды, оживлять отпылавшие костры небес; но каждое заклинание, даже самое простенькое, вроде уже упоминавшегося «водного дыхания» — давалось с жутким трудом, через боль, что всё нарастала и нарастала. Порой хотелось просто закрыть глаза и — перестать дышать.

Прямо перед Гелеррой расстилался серый, бесцветный, призрачный мир. Сплошные переплетения узловатых ветвей, острые и узкие листья, стебли, больше напоминавшие копейные древки. Через них можно протиснуться, они не имеют истинной плоти; однако краем глаза адата постоянно замечала яркое, многоцветное сверкание, буйство, пиршество красок; но, стоит повернуться и взглянуть в упор, как всё великолепие немедля пропадает, словно и не бывало.

Это злило и выводило из себя, мешало понять, что же, собственно, следует сейчас делать?

Ученик Великого Хедина никогда не заплутает в Упорядоченном. Пути-дороги Межреальности, при всей их запутанности — открытая книга. Гелерра выбралась бы и со Дна Миров, не растерялась бы, очутившись, скажем, в закрытом, лишённом магии мире; но здесь, где словно бы плывёшь в вязком киселе, а каждый вдох отдаётся обжигающей болью, от которой нет никакого спасения?

Бестелесный мир, где нет ни верха, ни низа. Нет привычной тяги, хочешь, тянись в одну сторону, а хочешь — в другую, никакой разницы. Ни направлений, ни смены дня с ночью, ни ветров, ни течений — ничего.

Только тень великого, исполинского дерева да дразнящий блеск красок на самом краю доступного взору.

Почему её отпустили сюда? Зачем? С какой целью?

Не хотели убивать сами, решили, пусть справится эта колдовская изнанка Упорядоченного?

Быть может; мощь Хедина, Познавшего Тьму, внушает трепет и открытым его врагам, и тем, кто лишь только замышляет недоброе.

Хотели поиздеваться, покуражиться, порадоваться её мучениям? Тоже может быть. Враги великого Хедина ущербны духом, добро и свет им незнакомы. Злобную радость они испытывают от вещей, у простого смертного или даже ученика Познавшего Тьму вызывающих лишь омерзение.

Или — скорее всего! — решили таким образом подать великому Хедину весть, мол, мы тебя не боимся, смотри, на что способны, с нами лучше не связываться, а ещё лучше — говорить уважительно?

Глупцы. Жалкие, несчастные, самонадеянные глупцы. Великий Хедин не ведёт переговоров с врагами Упорядоченного. Ни с Неназываемым, ни с Молодыми Богами, ни с Дальними. Ни со Спасителем. Ни с кем. И если кто-то оказался ловок достаточно, чтобы открыть лазейку в это призрачное обиталище, удачлив достаточно, чтобы отправить туда её, Гелерру, это ещё не значит, что великий Хедин немедля преклонит свой божественный слух к их наглым речениям.

А может, они надеялись выторговать себе что-то? Ведь великий Хедин, любящий всех нас, своих учеников, конечно же, перевернёт небо и землю, стараясь спасти любого из нас. Похитители могли потребовать что-то за меня, и тогда…

Нет, конечно же нет, думала адата, всё более распаляя себя. Пусть я сгину тут, но великий Хедин, Познавший Тьму, Бог, которого я люблю истинной любовью, не должен уступать никому. Никому и ни в чём. Так было, так будет. Так должно быть. Я выберусь сама — или мне нет места среди Его учеников. Пусть тогда в строй встанет тот, кто достойнее.

Великому Хедину не должны служить слабаки и плаксы, которых надо всё время спасать.

Она не знала, куда ей двигаться. Тело не чувствовало направления. Инстинктивно адата старалась держаться, ориентируясь по ветвям и листьям призрачного дерева — стебли торчали, хочется верить, всё-таки вверх, а не вниз. Гелерра «плыла» просто потому, что остановиться означало окончательно сдаться и смириться с судьбой.

Магия, обжигающая и опаляющая, позволяла, однако, не умереть. Гелерра не могла ни пить, ни есть, однако горящая, словно само Пламя Неуничтожимое, сила помогала удержаться, пусть и на самом краю.

Дикая и необузданная, неупорядоченная сила полнила Гелерру, проникала повсюду, смешивалась с кровью. Сознание сопротивлялось — ученики великого Хедина не сдаются такой малости! — однако шаг за шагом отступало. Вместо серого призрачного леса перед глазами всё чаще возникали совсем иные видения, настолько дикие и причудливые, кошмарные и кровавые, что Гелерра старалась выкинуть их из головы как можно скорее. Полыхающие и рушащиеся в бездну целые миры со всеми их обитателями, разумными и нет — было ещё самым безобидным.

Я выберусь, твердила она себе. Я непременно выберусь, иначе и быть не может. Голод и жажда мне не грозят. Боль, хоть и сильна, хоть и обжигает — но не убивает. Значит, рано или поздно это кончится. Так или иначе, но кончится, ибо бесконечен один лишь внешний хаос.

Она старалась лишь выдерживать направление. Пусть нет истинного «верха» или «низа», «севера» или «юга», главное, думала Гелерра, не блуждать и не выписывать петли. Адаты имели природное чувство направления, оно единственное, что помогало выжить при слепом полёте в самой толще грозовых туч; сейчас оно выручало тоже.

По прямой, неважно куда. «Конец» должен отыскаться.

…А самое главное — её ищут. Не могут не искать, как искала бы до последнего она сама, сгинь бесследно, скажем, Арбаз или Аррис, или Ульвейн, или Креггер, любой из друзей-соратников. Ищут и не находят, потому что необычные похитители воистину «владели странными путями».

Невольно мысли Гелерры возвращались всё к тому же. Кто был тот человек с вытатуированными драконами? Откуда взялся, чего хотел и что искал? И откуда на лужайке с серой травой взялся окровавленный клочок роскошного платья?

Что такое «роскошные платья», Гелерра знала, хотя гордая адата сама никогда не надела бы ничего подобного. Её сородичи ограничивались сугубо практичными одеяниями, для полёта, войны или труда. Однако эльфийки и женщины человеческого племени среди учеников Познавшего Тьму жить не могли без шикарных нарядов, и великий Хедин, едва заметно улыбаясь (и старательно пряча эту улыбку, заметила про себя гордая собственной наблюдательностью Гелерра) разрешал им балы, когда выдавался «свободный час».

Мягкая, почти невесомая ткань лоскутка так и струилась меж пальцев. Куда легче самого легчайшего из перьев, казалось, подбрось его — и поплывёт по ветру невиданной чёрной бабочкой с алмазными блёстками на крыльях.

Однако сейчас он измазан засохшей кровью, сделавшись жёстким и заскорузлым. Обладательницу платья пытали. С неё срывали одежду, быть может, похитив как раз с какого-нибудь «бала». Пытали в том самом месте, среди седой травы — и, смакуя мучения жертвы, не заметили крохотного лоскутка. Быть может, сама похищенная последним усилием воли как-то сумела незаметно оторвать его, бросив тут как напоминание и предостережение?

Так или иначе, её, адату Гелерру, и пальцем не посмели тронуть. Только задали никчёмный, нелепый и ненужный вопрос, после чего она очутилась здесь. Отданная, как, несомненно, полагали похитители, во власть неумолимой, жестокой и медленной смерти.

Они просчитались, яростно думала Гелерра. Кем бы они ни были — но просчитались. И этот негодяй с драконами — я его ещё встречу. Непременно встречу, несмотря на всю его ловкость в магических делах. Ученики великого Хедина непобедимы! Так было, есть и будет, на том зиждется само равновесие, хранящее всё Упорядоченное.

Да, этих новых врагов — человека с татуированным черепом и его подельников — их ждёт печальная судьба. Она, адата Гелерра, самолично разыщет их и доставит на праведный суд великого Хедина.

Однако главный вопрос всё равно оставался без ответа.

Кто они такие? Откуда взялись, чего хотят и кому служат (если служат)?

Погружённая в раскалённую незримую магию, Гелерра утратила потребность во сне или отдыхе. Мало-помалу она приноравливалась — свободно текущая, кипящая сила заменяла и питьё, и еду, и сон. Она не знала усталости, и даже боль, ставшая её постоянным спутником, уже не докучала так — живое существо привыкает ко всему, что его не убивает. А ученики Хедина умели если не полностью устранять боль, то хотя бы её обуздывать.

…Трудно сказать, сколько времени минуло «в Обетованном», которое помощники Познавшего Тьму считали своим истинным домом, когда Гелерра, проведя рукою по крыльям, ощутила, как выпадают её белые маховые перья. В пальцах осталась их целая дюжина — а ведь она ничего, ничегошеньки не чувствовала!

Крылья — это жизнь адаты. Те, кто не может летать, не могут и жить. Маховые перья выпадают только у смертельно больных, и это — верный признак, что пора, пока не поздно, уйти в последний полёт, промчаться, насколько позволят силы, меж пляшущих молний, а потом…

Потом сложить крылья и камнем рухнуть вниз, в холодное, вечно штормящее море.

Кажется, она заплакала. И потом не могла вспомнить, сколько просидела, давясь слезами и болью, тупо глядя на россыпь роскошных перьев. В её мире когда-то давно жили другие двуногие, охотившиеся на её сородичей с летающих плотов, ловившие адат сетями — лучше не сыскать было материала для оперенья их тяжёлых боевых стрел…

…Значит, пришёл её черёд. Она больна — или, быть может, слабая плоть не выдержала атак дикой, первородной магии. Дух сильнее, он несгибаем, но тело может поддаться, подобно тому, как рушатся под напором таранов крепостные стены, в то время как защитники все до последнего предпочтут смерть сдаче.

…Быть может, другая адата и смирилась бы, думала Гелерра, сама не зная зачем пряча выпавшие перья за пазуху. Легла бы, свернулась калачиком и рыдала б, пока не умерла. Но великий Хедин выбрал меня не просто так. Я не подведу его и сейчас. Не опозорю и не оскорблю слабостью. Я люблю его, люблю всем существом своим и буду тянуться к нему до последнего. Я доползу, пусть даже и на зубах. Пусть я не дерзну появиться перед его взором, но я доползу. Без крыльев, перестав быть адатой Гелеррой, я всё равно не сдамся и дойду.

…Перья выпадали и выпадали. На руках, ногах и крыльях вздувались чёрные жилы, кожа вокруг них грубела и темнела. На лбу и щеках появились шероховатости, странные сухие чешуйки — сперва они отваливались, оставляя чувствительные, саднящие следы, а потом перестали. Напротив, их становилось всё больше и больше. Кончик носа заострился и затвердел, очень напоминая птичий клюв. Магия меняла Гелерру, меняла жутко и странно, но гарпия уже не плакала. Былая адата умерла — в тот самый миг, когда проклятый злодей с драконами на черепе вытолкнул её в эту клоаку, в это кипящее буйство дикой силы, где нет ничего живого, кроме призраков.

А призраки тут имелись. Гелерра стала их замечать — может, потому что её глаза изменились тоже? Уродливые существа, с громадными головами, увенчанными венцами извивающихся щупалец, они медленно ползли меж серых ветвей и побегов, вялые, равнодушные и совершенно не опасные. Их слово несло течением, подумала Гелерра — а через несколько… Дней? Часов? — кто знает? — сама ощутила неясную, смутную тягу, увлекавшую её куда-то вперёд.

Тогда же выпали последние перья. Адата, как могла бережно сложила уродливые голые остатки крыльев, обтянутые почерневшей и загрубевшей кожей костяки. Это больше напоминало уже род презренных парящих жаб, а не благородную адату.

Слёзы у неё тоже кончились.

Она менялась. Менялась кошмарно и дико, сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее превращаясь в невообразимое чудище. Она убила бы себя — и притом безо всякого оружия, — но великий Хедин должен, обязан узнать о новой опасности.

И увидеть её. И… и… нет, не спасти, не сделать прежней, но поведать другим, как обороняться от этого зла, от дикой магии, перед которой пасуют все ведомые Гелерре защитные чары.

…После того как она ощутила движение, разные призрачные твари стали попадаться чаще. Жуткие и одновременно жалкие страшилища, словно бы изглоданные магией, оставившей лишь нагие, едва обтянутые почерневшей и будто бы обуглившейся кожею костяки. Их всех несло, медленно, неспешно, мимо серых зарослей, мимо острых листьев, которые эту магию не то впитывали, не то источали — Гелерра не могла понять.

Страшная река влекла их всех — куда? Адата постаралась подобраться поближе к одному из таких существ, однако то не отвечало, четыре глаза оставались закрыты тяжёлыми кожистыми веками, усаженными крошечными, но острыми шипами. Гарпия только покачала головой, поражаясь бессмысленности этой «защиты», обещавшей больше неудобств собственному обладателю, нежели неведомым врагам.

Их тащило над громадной «ветвью», остававшейся по отношению к адате «внизу». Вокруг всё по-прежнему было серым, и по-прежнему на самой границе доступного взора царило буйство неправдоподобно ярких красок — словно там кипела настоящая жизнь, а здесь, перед глазами угодивших в смертельные невидимые воды нагой силы, пребывало лишь блёклое призрачное подобие истинной реальности.

…Последнее перо. Оно выпало и осталось колыхаться над плечом адаты. Гелерра только проводила крохотную белую искорку взглядом и заставила себя отвернуться. Всё, старой адаты больше нет и никогда не будет, даже если всё волшебным образом отрастёт обратно.

Угодивших в этот поток странная субстанция не убивает, нет. Она их изменяет, превращая невесть во что, и волочит… куда?

Отчего-то адата не сомневалась, что ответ на этот вопрос она получит очень и очень скоро.

Заросли вокруг становились всё гуще. Сила же — всё более и более дикой, однако изменённое тело Гелерры перестало чувствовать боль. Она приспособилась. Вернее, приспособилась её ничтожная плоть, не пожелавшая умирать, сдавшаяся на милость незримого врага и предавшая собственную хозяйку. Дух адаты оставался прежним — в этом она не сомневалась, а вот тело…

Старого не стало. На крыльях отросла кожистая перепонка, на изломах суставов появились зловещие и длинные шины. Волосы выпали тоже, следом за перьями, нагой череп покрылся плотной кожистой чешуёй. Выпали и брови, и вообще все волосы на теле. Кожа покоричневела, пах прикрывало нечто вроде чешуйчатой юбки, сделавшейся частью тела. Отросли устрашающие когти, вполне способные разорвать живую добычу, во рту появились клыки, не игольчато-тонкие, как у вампиров, а впору нормальному хищнику, привыкшему преследовать и убивать для пропитания.

Течение незримой реки ускорялась. И Гелерра вдруг всем существом своим ощутила жуткий, неутолимый голод. Голод существа, привыкшего убивать других, обладающих тёплой кровью, разрывать ещё трепещущие тела и пожирать с утробным рычанием.

«Нет-нет-нет-нет-нет…» — лихорадочно шептала она, с ужасом глядя на собственные руки, превратившиеся в гротескное подобие клыкастых лап. Пальцы по-прежнему удержат и меч, и стилус, однако ими куда сподручнее опрокидывать добычу, вонзая когти в податливую плоть, за миг до того, как зубы перегрызут вену, и поток горячей животворной крови вырвется на свободу.

И тогда она взмолилась. Впервые за все эти дни — а, может, месяцы или даже годы.

Великий Хедин, прерви моё бытие. Прознай о моей беде, проведай о ней, обучи других, как избегнуть её — а меня убей. У меня нет сил. Я люблю тебя больше собственного долга. У меня нет сил пресечь моё презренное существование.

Великий Хедин, услышь меня. Как глупы были мы с Аррисом, надеясь «познать» тебя! Ты непознаваем и неисчерпаем, ты есть начало и конец. Ты можешь всё, я верю. Даруй мне конец, по милости твоей, я всё приму — только не этот ужас без конца.

…Она всё ещё плакала, и слёзы всё текли из-под обратившихся тяжелыми пластами броневой чешуи век, когда течение незримой реки вдруг ускорилось. Радужное полыхание радостных красок вдруг надвинулось, окружило, многоцветные сполохи заплясали в глазах — и жуткая, но сделавшаяся уже почти привычной боль исчезла. Прямо перед Гелеррой оказалось тёмное дупло, единственное чёрное пятно в зелено-ало-сине-золотом хаосе, мрак сомкнулся и разошёлся вновь.

Явилась привычная земная тяга.

Река магии вынесла бывшую адату из не-мирья в мир. Неведомо, в какой, но в мир. Страшное путешествие закончилось.

ГЛАВА VII Матфей Исидорти

Ровные, с великим тщанием изображённые руны на листке пергамента. Матфей глядел на рисунок с почти материнской нежностью — спасибо тебе, отец Мерафе, научил всегда и везде, при любых делах писать чётко, аккуратно и разборчиво. И рисовать научил, держать линию, определять пропорции, воспроизводить всё, «как оно было».

Эта ночь, когда к нему явились демоны, впечаталась в память так, словно гравёр резцом вырезал. Каждый миг, каждое слово, каждая мысль. И неведомое раньше, незнакомое торжество заполняло всё существо Матфея, так, что он забыл про голод и жажду, забыл, что стал сейчас, по сути, бездомным, бесприютным бродяжкой, не имея пристанища и крова, что ему некуда идти. Беймарнская пуща стала роднее любых стен, даже тех, где жил он ребёнком с отцом и матерью.

Четвёртую ночь он ждал с большим нетерпением, чем молодожёны — первую брачную. Не обращая внимания на укусы, ел, сколько мог, чёрных слепых муравьёв. В ногах ощущалась известная слабость, и Матфей старался сидеть или лежать, сберегая силы. Сегодня он мог рассчитывать и на добычу покрупнее.

«Вооружись терпением и страхом, читатель. Когда демоны явятся к тебе вторично, ярость будет клокотать в них, подобно подземному пламени. Ничто не ненавистно им более, чем неподдающаяся им человеческая душа. Но ничего и не желанно больше. Сломать такую душу, заполучить ея и пожрать — вот высшее их наслаждение, если, конечно, демоны вообще способны чувствовать подобное. Не поддающийся им притягивает и притягивает демонов к себе. Не видя ничего иного, они тянутся к таковой душе, полные страсти и жажды заполучить ея, именно ея! Зело сильные и аще более сильные создания входят в наш мир, соблазненные разочарованными воплями и стенаниями потерпевших неудачу. Демоны не помогают друг другу, сильные давят слабых, и нет меж ними ничего, подобного нашей дружбе или соработничеству. Каждый за себя у них — подобно многим и многим людям! — и потому нападают они тоже поодиночке, а не вместе, артельно. Если б учинилось сие, никогда бы не дописал автор сию книгу, читатель.

Когда отразишь ты, вооружённый страхом, приступ первый, натиск самых слабых демонов и останешься жив, возрадуйся, но не дай победе вытеснить первозданный ужас. Легче лёгкого вообразить себя победителем тёмных сущностей, властелином бродящих в бездне; остановись, читатель, ибо это прямая дорога к демонам в пасть.

Ты ничто без ужаса и страха перед великим провалом, неведомой пропастью, рождающей подобные сущности. Не забывай это. Не забывай ни на миг.

Взыскательный читатель, ты спросишь: „Книга твоя зовется „О Силах Додревних“, но повествуешь ты пока лишь о демонах, как так?“ Отвечу — демоны низшие, средние и даже высшие есть лишь ступенька на пути к истинным тайнам. Сами они просты, ибо большинство из них способно лишь пожирать слабейшего и мало что может поведать даже под угрозой изничтожения. Лишь старшие и самые могущественные из демонов способны удовлетворить ответами своими взыскательного вопрошателя.

Итак, ты пережил первую ночь, ты отразил натиск демона и, быть может, если удачлив, запечатлел в памяти двенадцать демонических рун. Их двенадцать, ибо именно таково число составляющих истинного волшебства. Без ложной скромности скажу, что именно мне принадлежит честь открытия оных.

Запомни руны, читатель! Запомни их накрепко, перенеси на свиток, едва сможешь, сделай копию, и не одну. Храни в разных местах. Двенадцать рун дадут тебе власть над высшими демонами, где уже не хватает одной лишь воли и страха.

Итак, на следующую ночь ожидай возвращения младших демонов. Ты уже знаешь, что делать, читатель. Ни в чём не отступай от свершённого в ночь предыдущую, и ты победишь вновь. Если, ускользая от тебя, демон вновь оставит рисунок рун, скопируй их такоже.

Но если посетит тебя демон более сильный, чем явившиеся в первую ночь, поступать надлежит тако…»

Ночь в Беймарнской пуще подкрадывалась медленно, свет постепенно угасал, карабкался по деревьям и ещё долго озарял их вершины. Матфей сидел, привалившись спиной к мёртвому дереву, шагах в десяти от муравейника. Спасибо вам, чёрные братья. Вы ведь и живёте-то по-монашески, артельно, общежитски. Совсем как я… когда-то.

Эта мысль казалась неправильной. Страх смыл прошлое, утверждала заветная книга. Ты должен забыть обо всём, неустанно напоминала она. Откуда ж эти воспоминания — о монастыре, и только о нём? Детство… а было ли оно? Или он, быть может, появился на свет уже взрослым, и ничего до Бервино просто не было?

Бездна послушно распахивает свой зев, чёрная волна выплескивается, вздымается в поднебесье, но Матфей только улыбается. Страх растекается бесчисленными живыми струйками, прячется под корягами, старыми пнями; подобное — к подобному. Страх мёртв, но может спасти живых.

Ночь вступает в чащу медленно и исподволь, совсем не «подобно побеждающему войску». Так поднимается стоячая вода, готовая вот-вот перехлестнуть через край дамбы.

Матфей закрыл глаза. В спину врезался острый сучок, и это единственное, что ещё связывало бывшего монаха с «настоящим миром».

Руны со всей мыслимой тщательностью вырисованы в белой золе.

«Нет двух одинаковых наборов рун. У каждого демона они свои, и чем сильнее чудовище, тем более изощрённый вид принимают они. Но в основе их всегда двенадцать, и только двенадцать, корней. Дюжина восходящих рядов, дюжина истоков и столько же устьев.Постигни, читатель, ибо тебе надлежит оградить себя рунами, препятствующими усилиям демона, те же, что ему споспешествуют, напротив, исказить и извратить. Легко говоришь ты, скажете вы мне, но откуда узнать нам, каковы из рун благоприятны и каковы — нет? И как нам „исказить“ их? Отвечу я так:

„Что есть символ жизни человеческой, с его путем от рождения до могилы и последующего воскрешения для нового бытия?“ — „Круг, конечно же!“ — ответите вы мне и будете правы. „Что есть противоположное кругу, что его отрицает?“ — „Квадрат!“ — воскликните вы, начитавшиеся иных книг, памятуя о неразрешимой квадратуре круга, и жестоко ошибетесь.

„Тогда, наверное, треугольник?“ — спросите вы меня. Нет фигуры с меньшим числом сторон, в то время как у круга их — бесконечное множество.

Нет, нет и еще раз нет.

Прямая, любезные читатели. Прямая, разомкнутая и устремленная в ложную бесконечность, в то время как истинная бесконечность скрыта именно в круге. Четыре из двенадцати рунных основ опираются на круги, и эти символы благоприятны нам, людям, четыре содержат в себе квадрат, окружённый паутиной вторичного, и последние четыре — скрещение прямых, нацеленных подобно копьям.

Ищи в зарисованных тобой рунах сии основания. Води рукой над начертаниями, и вызывай из глубин души своей образы демонов, явившихся к тебе, если истоки рун не сразу откроются тебе. Когда же определишь ты три семейства, огради себя благоприятственными рунами: со стороны головы одна, и со стороны сердца одна, одна — в паху и одна — при правой руке. Ноги же оставь, ибо они послужат приманкой. Изобрази такоже четыре руны с квадратом, ибо они связывают демона, так что он становится примкнут, слит с нашим тварным миром. Последних же четыре символа не изображай никогда и ни за что и даже копировать их стремись как можно реже, ибо впечатываются они в память твою, укрепляя связь твоего тела с демоническими безднами, ставя выходцев со света того на собственный след.

Ничто так не ненавидят демоны, как избегшего их лап, и потому злобно преследуют таковых до самого конца их земного существования.

Однако я, сказав про руны благоприятственные людям, умолчал о рунах истинно-демонических и о том, что их надлежит искажать. Сие искусство при кажущейся простоте — одно из сложнейших в истинной демонологии. Надо не просто „исказить“, то есть изобразить неправильно руны, придающие демонам мощь, но проделать это так, чтобы явившиеся к тебе порождения бездны ничего не заметили бы до самого последнего момента, до мига, когда они сами обратятся к начертанному знаку, дабы почерпнуть сил.

Невелики и невидны должны быть искажения сии, однако демон, увидев знакомую и споспешествующую ему руну, возрадуется, попытавшись почерпнуть силы, но, вобрав знак в себя, лишь ослабеет.

Начертив тобой выбранные руны, жди, читатель, пока к тебе не явятся те, что поистине достойны твоих усилий…»

Что ж, первое он исполнил. Руны начерчены — у головы, под левой подмышкой, у правой ладони и меж слегка разведённых ног. Матфей ждал, закрыв глаза и доверившись слуху. Страх, несмотря на все усилия, ушёл, остались лишь детские азарт и жажда борьбы. Согласно книге, это было плохо, «ибо лишь страх дарует тебе неуязвимость», но Матфею отчего-то стало всё равно. Он победит, не может не победить! А уж в согласии с написанным ли, по-своему ли — значения не имеет.

Тёмные крылья сомкнулись в поднебесье, мрак заволок Беймарнскую пущу, но даже с закрытыми глазами видел Матфей белёсые дымки, курящиеся над трещинами, дуплами и норами, над чёрными провалами, где за каждой невинной дырой, куда кулак-то едва пролезет, крылся ход в глубочайшую преисподнюю.

Ну, идите же, идите, беззвучно шептал Матфей. Я тут, одинок и беззащитен. Лёгкая добыча. Те, кто потерпел неудачу вчера, они слабы. Вы сильны, вы справитесь. Идите же!

Сквозь сомкнутые веки он, несмотря ни на что, видел проступившие над лесом звёзды, видел даже сквозь облачную пелену. Колючие лучи осторожно пробирались к основаниям и корням мёртвых деревьев, и в их слабой тени Матфей разглядел медленно ползущие чёрные пятна.

Протяжный вой, скребущий, словно железом по стеклу. Он понижается, переходя в рык, голодный и свирепый. Ненависть растекается по лесу подобно пролитой крови, демоны приближаются с трёх сторон; двое из них слабы, подобно вчерашним, но один, один…

Его голод тянется к Матфею, подобно рукам. Демон словно обращает во плоть собственную алчбу. Его презрение Матфей ощущает, подобно жару очага. Тварь уверена в победе. Двое мелких прихлебателей надеются полакомиться остатками пиршества более крупного и сильного сородича, сородича, никак не собрата.

Вой близится, совсем как в прошлую ночь. Нет, совсем не так, потому что Матфей Исидорти отнюдь не торопится умирать от ужаса. Он ждёт врага, он готов к бою.

Сегодня ему надо не просто выжить, не просто отогнать явившихся по его душу.

Демон всё ближе, и холодные щупальца ползут по земле, всё ближе и ближе к Матфею. Ему кажется — за ними остаётся скользкий мерзкий след, словно от неведомых змей, только что высунувшихся из поганого болота. И приближался он совсем не так, как его менее удачливые собратья. Часть его, похоже, ползла под землёй, пробиралась неведомыми ходами и норами, выныривая из дыр чёрными дымами, сливавшимися, делящимися, прячущимися вновь и вновь появляющимися — вокруг Матфея словно плёлся какой-то невообразимо сложный узор тёмных нитей, незримых, видимых лишь когда совершался очередной стежок. Над землёй и под землёй, демон подползал всё ближе, холодные струйки осторожно касались Матфеевых щёк, отдёргивались, словно в испуге — притворном испуге, разумеется.

Как и в минувшую ночь, щёки и лоб Матфея покрывал обильный пот. Тряслись поджилки — явившаяся в наипрямейшем смысле слова «по его душу» сила шутить не умела и вообще не знала, что это такое — шутки.

Милости ждать не приходится. Ну так и он сам никому милости никакой не окажет. Или я, или меня.

Кулаки сжались, ногти впились в ладони.

Холодная пустота надвигалась. Пустота и голод, ждущая бездна, где без следа утонет всё его существо. Матфея Исидорти не просто «не станет», он не просто «сгинет». Его ждёт не простая смерть, буде он дрогнет даже в малой малости.

Он так не боялся даже с самым первым своим демоном. Сейчас та победа казалась до невозможного лёгкой и несерьёзной. От этого, второго, чудовища леденели все внутренности, словно чья-то незримая, но донельзя холодная рука немилосердно касалась поочерёдно то легких, то сердца, то желудка Матфея, заставляя его корчиться от боли.

Неведомая сущность приближалась, не торопясь, словно смакуя нарастающий в жертве смертельный ужас. Правильно писал создавший «О Силах Додревних», нет для демонов ничего слаще человеческого ужаса, когда они почитают несчастного в полной своей власти.

Ближе, ближе, ближе… Бесплотные щупальца уже не отдёргиваются, они бесцеремонно касаются неподвижной жертвы, а шагах в двадцати от распростёртого молодого монаха над дырою, что под корнями давно мёртвого пня, поднимается дрожащее тёмное облако. Мало-помалу оно становится всё плотнее, чернота в нём — всё непрогляднее. Мрак складывался в гротескную фигуру, массивная голова увенчана рогами, пара глаз горит льдисто-голубым, от распахнутой пасти поднимается парок. Вот проявились и крылья, свивающийся в кольца хвост, увенчанный чем-то вроде скорпионьего жала.

Он ничем не напоминал первого. Тот надвигался облаком темноты, стянутого вервиями из света, так и не приняв телесного облика; этот же демон с самого начала сбросил призрачную оболочку, облёкся плотью. Тварь хотела жрать и не собиралась откладывать трапезу на потом.

Демоны, значит, все разные, заставил себя подумать Матфей. Разные все, понимаешь? Все разные такие, иные из света и тьмы, а другие и плотью облечься умеют — нехитрое это размышление помогло не взвыть и не броситься наутёк, несмотря на все усилия.

Демон взревел, как ему и полагалось. «О Силах Додревних» описывала таких, обретающих тело, едва оказавшись в тварном мире. Крылья развернулись, упираясь в воздух, чудовище прыгнуло, явно полагаясь на клыки и когти, а не на магию.

Обе ладони Матфея вмиг оказались на двух из вычерченных им рун. На рунах, благоприятных сражающемуся с демонами. Заученное обращение-зов к истинно-додревним силам сорвалось с губ само собой, словно рой стрел, выпущенных дружно вскинувшими оружие лучниками.

— Ир-Йезг, Наам-Тал, Димме-Эрг, Шаарш-Ге, Иффе-Кабер, мать всеобщая Аа-Тенна — вашими именами, цепью скованными, заклинаю и побеждаю!

Руны вспыхнули под пальцами, тысячи раскалённых иголок вонзились в ладони, Матфей зарычал от боли, тело выгнулось дугой, но сковавший всё его существо страх разжал когти, послушно превращаясь в оружие, разящее наповал.

Демон в воздухе словно угодил в незримую сеть, закувыркался, подбитой птицей рухнув наземь, в щепки разнеся давно поваленный древесный ствол.

Матфей вскочил, широко размахнувшись. На ладонях алым полыхали отпечатавшиеся руны, кожа дымилась, боль вгрызлась в сознание, однако он держался. Демон тяжело ворочался среди щепок и обломков, пытаясь подняться, когтистые лапы беспорядочно молотили по сторонам, ноги конвульсивно дёргались, из распахнутой пасти валила пена.

— Побеждаю и одолеваю! — взвыл Матфей. Этого «Силы Додревние» не содержали, но иначе просто не выходило.

Сорвавшиеся с ладоней два клубка красноватого света ударили пытавшегося подняться демона, словно тяжеленные кулаки уличного бойца, тот всхрюкнул и распростёрся вновь.

Как просто, в упоении подумал Матфей. Как оно всё просто, а пугали-то, пугали! Да я его сейчас…

Демон перестал хрюкать и ворочаться, замер. Матфей приближался, осторожно, шаг за шагом, руны на обеих ладонях всё ещё светились.

Этот второй демон давался ему куда проще первого. Да и выглядел совсем иначе. Первый — бесплотная, наполовину призрачная тварь, сегодняшний — из мяса и костей.

Матфей забыл об осторожности, всё, что видел перед собой бывший монах — сломленное, жалобно всхлипывающее создание, настоящий слабак, не могущий или не умеющий драться. Остался последний удар, и…

Он даже забыл, что заветная книга велела вовсе не убивать явившихся по душу охотника демонов.

Они — источник знания, тем более драгоценного, что больше его нигде не обрести.

Демон только этого и ждал. Он взвился в прыжке, крылья резко развернулись, клыки и когти нацелились в обмершего Матфея. На демоне в нескольких местах дымилась красноватая кожа, обугливалась и отваливалась чёрными крошками, словно от раздавленного сухаря. Страшный удар опрокинул монаха наземь, раздвоенный тёмно-алый язык затрепетал подле самого его лица.

— Мама! — только и успел пискнуть Матфей.

Инстинктивно, последним неосознанным движением, уже падая, он вскинул руки. Ладони с отпечатавшимися рунами упёрлись в твёрдую, словно камень, чешую демона.

Упёрлись — и миг спустя продавились сквозь неё.

Пылающие голубым огнём буркалы чудовища полезли из орбит, из пасти вырвался предсмертный вой. На Матфея хлынуло нечто нестерпимо-горячее, он тоже заверещал от боли; однако демон, корчась, уже уходил, бежал, проваливаясь под землю, оставляя, подобно первому, круг из двенадцать сияющих голубым символов.

Двенадцать рун, не выдав которые, тварь не смогла бы спастись.

Торопись, Матфей, пока руки держат стило, несмотря на дикую круговерть в глазах и боль в обожжённых ладонях.

Он так спешил, так старался, что, хоть и глядел почти в упор, до самого конца, пока не срисовал всю дюжину символов, не видел, совсем не видел что-то тёмное и бесформенное, застывшее в очерченном двенадцатью рунами круге.

Человеческое тело. Без клыков, когтей, хвоста, копыт, рогов и прочих атрибутов демоничности. В тусклом свете звёзд перед ним распростёрлось нагое тело молодого мужчины, почти юноши, бледное, совершенно лишённое волос. Глаза широко раскрыты, в них угасает ещё различимое голубое сияние.

Но Матфей заметил мёртвого, лишь когда дорисовал последнюю из оставленных демоном рун. Дорисовал, шипя и кривясь от боли в обожжённых руках, бережно спрятал драгоценный пергамент — и тупо уставился на бездыханный труп.

«Это что ещё такое?» — вяло подумал бывший монах. Вяло — потому что после спасения ни мыслей, ни чувств не осталось. Откуда здесь мертвец? И мёртв ли он в действительности?

Но юноша и в самом деле оказался, как говорится, «мертвее не бывает». Ничего поведать он не мог, на теле никаких видимых ран, что тут скажешь? Матфей равнодушно пожал плечами. Он подумает об этом завтра. Сейчас надо уснуть. Вторая схватка отняла куда больше сил, нежели первая, и никакого торжества вчерашний библиотекарь не испытывал — лишь всепоглощающую усталость и пустоту. Демон, наверное, избавился от тварного тела, служившего вместилищем жуткой сущности — об этом тоже повествовала «О Силах Додревних». Кем был этот несчастный при жизни — Матфея не занимало. Сейчас неудачник мёртв, а он, победитель — жив, и больше ничего никакого значения не имеет.

Поколебавшись, он всё-таки принялся читать над усопшим отходные молитвы. Юноша не носил никаких символов, и лишь на черепе вытатуированы были два сплетшихся друг с другом синих дракона. Такого ордена или секты Матфей не знал, ни одна из книг, даже «запретных», ни о чём подобном не упоминала. Татуировку в слабом свете звёзд было не разглядеть, но Матфея она не слишком и заинтересовала. Мало ли что с собой учинят богатые бездельники!.. А что юноша был бездельником, Матфей не сомневался — мягкие руки, тонкие пальцы, полное отсутствие мозолей, кожа нежна, словно у девушки.

Быть может, он тоже алкал запретного знания, думал бывший монах. Но для него это оставалось забавой, опасной, запретной и оттого ещё более притягательной; наверное, он играл, играл да и заигрался — демон, сильнее того, с которым Матфей столкнулся в первую свою ночь, сломил волю погибшего, сломил и овладел его плотью.

Что ж, в таком случае он, Матфей Исидорти, оказал безымянному брату (пусть и заблудшему, и не шибко достойному) неоценимую услугу. Избавил от страшного посмертия, освободил душу для вольного странствия к престолам Шестерых и, быть может, даже перерождения, если будет на то воля Сил Святых.

Тело надо было похоронить. Просто надо было, и всё. Руки принялись за работу ещё раньше того, как Матфей осознал, что же он, в сущности, делает. Крепко зажатый в ладони нож заострял прочную жердь, и, едва закончив, бывший библиотекарь, не щадя себя, принялся за нелёгкое дело — острым колом разрыхлить неподатливую лесную землю, голыми руками отгрести её в стороны, пока не получится яма, достаточно глубокая для погребения.

В Беймарнской пуще нет хищных зверей, здесь вообще никого нет, кроме чёрных слепых муравьёв, и могилу не требовалось делать особенно глубокой, однако Матфей всё равно старался, трудясь, словно одержимый, не чувствуя ни усталости, ни голода, ни жажды.

…Тело показалось почти невесомым, Матфей поднял его безо всякого усилия, несмотря на предшествовавшую голодовку. Монах осторожно уложил погибшего в узкую могилу, как мог, завалил землёй и, теперь уже надрываясь, накатил на холмик тяжеленный комель давно мёртвого дерева. Надпись следовало, конечно, вырезать уже по свету, но Матфей отчего-то не мог ждать.

Здесь лежит проигравший, но спасённый.

Оказавшийся здесь, помолись за поглощённого демонами.

Матфей наконец перевёл дух. Дело сделано. Отчего-то он чувствовал себя куда лучше. Неведомо, почему, но оставаться в ночной пуще рядом с безымянным мертвецом ему очень не хотелось.

Так или иначе, он пережил и второго своего демона. Пережил и победил. Да, да, конечно же, победил, ведь тот вынужден был бежать, лишившись телесной оболочки. И двенадцать новых рун, их ещё предстоит разделить по родам.

Неплохо, Матфей, очень неплохо.

А теперь — спать. Что-то подсказывало — сегодня твари больше не сунутся.

* * *

Так и оказалось. Остаток ночи Матфей провёл спокойно, в глубоком сне — так он не спал даже в родном Бервино, одолевали нескромные видения о ведьминых прельщениях. А тут — словно нырнул в чёрную пустоту и вынырнул обратно. Ни снов тебе, ни видений — ничего.

Что ж, книга заветная, книга, путь указывающая, раскрою тебя вновь. Мне даже не требуется света, я помню эти страницы наизусть.

«Не можешь поверить собственной удаче, читатель? И вторую ночь пережил ты, вновь выйдя победителем? Славно, славно, но погоди хвалиться и мнить себя великим — помни, что первым этот путь проделал отнюдь не ты, а написавший сии страницы, так что умерь собственную гордыню.

Отогнал ли ты нового демона или даже поразил силой огневеющих рун — сейчас неважно. Ибо, как водится, перед тобой самое сложное: заставить демона говорить и служить тебе. Простое убийство их не приносит ни богатства, ни знания. Конечно, кто-то из моих досточтимых читателей может возразить, что убийство может приносить наслаждение куда более острое и глубокое, чем все золото и красавицы — или красавцы — на свете, и я с ними соглашусь. Однако не все, кто откроет страницы, написанные недостойным автором строк сиих, одинаковы в стремлениях. Поэтому скажу так — если цель твоя, читатель, есть поиск истинно-тайного знания, ты должен стремиться не просто выжить после схватки с демоном, не просто вызнать его заветные руны, но сделать чудовище своим покорным слугой. Или, по крайней мере, заставить выдать свои секреты. Путь к этому пролегает вельми и вельми сложный, ибо какими-то и впрямь представляющими интерес тайнами владеют лишь самые сильные из демонического племени. А встречу с ними, досточтимый читатель, еще надо пережить…»

Пережить — это верно, без усмешки подумал Матфей. Второй демон дался ему «легко» только на первый взгляд. Мгновением позже тварь перегрызла бы ему горло. Да что там горло — просто откусила бы голову. Урок тебе, Матфей, заруби на носу — не все демоны полагаются на один лишь страх. Есть и те, что не брезгуют старыми добрыми клыками. «О Силах Додревних» утверждала, что «истинными тайнами» владеет мало кто из демонов и уж, наверное, по-настоящему «высшие» демоны полагаются на совсем иное оружие. Или это мне просто так хочется думать?

Заветная книга в подробностях описывала охоту именно на этих, «высших» демонов. Требовалась приманка, и не просто душа адепта, постящегося в Беймарнской пуще и не вкушающего ничего, кроме слепых чёрных муравьёв.

Жертва. А ещё лучше — жертвы.

О желательности и, более того, необходимости оных Матфей прочёл без ужаса или содрогания. Ничего странного — на саблезубых тигров тоже охотятся с козлёнком-приманкой. И очень, очень часто тигр успевает устроить себе последнюю трапезу, опережая даже самых опытных охотников.

Впрочем, если охота выдалась удачной, о козлёнке никто и не вспомнит.

Но прежде чем устраивать засаду на поистине крупную дичь, Матфею — если верить книге — предстояло сломить самое меньшее дюжину младших демонов. Сломить, вызнать их руны. Убить, если получится. Если же удача поистине ему улыбнётся — заточить кого-то из явившихся полакомиться его душой в образованную всё теми же рунами клетку — требовалось, как нетрудно было догадаться, двенадцать символов, благоприятных для человека и, напротив, губительных для демона.

Таких рун у Матфея пока что имелось только восемь.

Значит, и сегодня ночью он будет охотиться.

Ладони горели — всё-таки рыть могилы, да ещё и не заступом, а разрыхляя неподатливую землю колом, Матфею ещё не приходилось. Скоро заря, можно будет поспать в безопасности, днём демоны не появятся. Матфей, пошатываясь, добрёл до муравейника, сунул руку прямо в кучу, уже не чувствуя укусов. Вытащил — ладонь и пальцы густо облепили чёрные шевелящиеся насекомые. Поднёс к губам, жадно глотая кислый муравьиный сок. Сама собой вползла на лицо кривая ухмылка — я справился с двумя. Значит, чего-то всё же стою. Нечего и незачем себя умалять — Силами Святыми мне назначена иная судьба, нежели остальным; и подумать только, ещё совсем недавно верхом желаний для тебя, Матфей, оставалось место отца библиотекаря в монастыре Бервино!

Сейчас над теми мечтаниями только смеяться и достойно.

Прав ты был, неведомый сочинитель, оставивший нам «О Силах Додревних».

«Но, коль скоро одержал ты победу, и не одну, коль ощутил ярый гнев, все чаще сменяющий страх — знай же, что стезя твоя по воле неведомых сил предопределена теперь. Ты обречен на погоню. Гнаться тебе за порождениями ночи, истребляя их ради одного лишь истребления, ибо в этом станешь находить ты довольство и радость. Помнишь, повествовал аз о тех, кому убийство демонов доставляет несказанную, ни с чем не сравнимую радость? Ты из них, поздравляю. Или скорблю. Ибо путь твой, сколь ни ярок и нескучен, неизбежно окажется кратким…»

Х-ха, подумал Матфей, вдруг осознав, что впервые не соглашается с «Силами Додревними», причём не соглашается отнюдь не в мелочах. Всем ты хорош, неведомый истребитель демонов, да только уж больно книжно рассуждаешь. Можно даже подумать, что не лежал ты под мёртвым древом в самом сердце Беймарнской пущи, а сидел в уютном книжном покое какого-нибудь монастыря, где ещё не успели разобрать и предать огню заведомо вредные фолианты. Сидел и переписывал, компилировал чужие труды, сводя воедино, да только не везде всё согласовывалось. А править ты ничего не рискнул.

Подумать только, «стезя твоя предопределена теперь»! Стезя самого Матфея была предопределена, когда сдали его в послушники Бервино, да только он потом взял — и сам судьбу свою повернул, куда счёл нужным. Так и здесь. Мало ли что напророчат там «силы неведомые», он, Матфей, участь свою строить будет сам. И демонов истреблять, и руны их вызнавать, и пленять, и допросы снимать. А уж куда поведут эти допросы, он, Матфей, уже знает.

Силы неведомые, те самые, истинно «додревние», Ир-Йезг, Нам-Тал, Димме-Эрг со всеми прочими. Что они такое, где они, как найти к ним дорогу и — самое главное! — как заставить выполнять твои желания. «О Силах Додревних», казалось бы, говорила об этом во всех подробностях, автор уверял, что сам он, набравшись тайного знания у демонов, открыл дорогу ко всем Шестерым, у каждого перенял потребное, а затем…

Матфею не требовалось заглядывать в манускрипт. Последние страницы он заучил твёрже, чем в своё время — послушнический молитвенник.

«…Сим завершаю аз книгу. Надеюсь, мой читатель, что тропа, мною указанная, привела тебя к исполнению мечтаний твоих, каковыми б они ни оказались — вставший на путь мудрости и знания неподсуден тёмным и невежественным, с презрением отворачивается он от них и следует собственным путем. И аз тоже, никого не осуждая, не признаю и над собой ничьего суда. Жизнь природы жестока, дикие звери не ведают милосердия, когда преследуют добычу, таких же, как они сами, хоть и другого вида. Их влечёт лишь целесообразность, пусть и простейшая из простых, чувство голода, забота о потомстве да желание спариться. Аз же, читатель, поведав тебе о тайных силах мира сего, отрясаю прах его с ног своих. Вырвал аз у Шестерых заветное знание, и дорога к мирам иным открывается мне. Цена же, что потребно заплатить, меня не волнует и не страшит. Аз свободен от глупых правил людских и людских же законов.

Иные миры, читатель, иные небеса! Сие, не богатство, не власть и не утехи сластолюбия с богатством влекут меня. Аз ставлю точку в труде своем, передаю его в надежные руки, дабы создать должное число копий, и дорога моя под здешними звездами завершается. Теперь твоя очередь, читатель. Дерзай, и быть может, под иными светилами и небесами мы встретимся вновь».

Глупо, подумал Матфей. Иные миры… это, конечно, хорошо и замечательно, только зачем? Он вот вполне может себе представить, как устроить всё к вящему своему удовольствию и здесь. А «иные миры, иные небеса», глядишь, и обернутся всё тем же — грязными дорогами, убогими деревушками да тупыми их обитателями, не способными думать о чём-либо, кроме как о наполнении собственных желудков да утолении желания собственных чресел. Что там такого, за голубой твердью неба, что так влечёт наделённых силой и жаждой неведомого? Силы Святые не так уж и святы, если разобраться — создавать и оставлять людям такие обманки.

Нет, он, Матфей, сперва достигнет предела пределов здесь. Тайны лежат под ногами, достаточно просто наклониться. А потом, потом, если, конечно, он сочтёт нужным — можно шагнуть и за окоём.

А для этого ему нужны демоны. Много демонов. И он не остановится до тех пор, пока эти чудовища в своих «преисподних» или где они там обитают, не станут трястись при одном лишь его имени.

…Ещё одна ночь. Теперь уже Матфей не боялся, нахально презрев все указания заветной книги. Напротив, он радовался, подобно воину, вернувшемуся с победоносной армией под стены захваченного по первости врагом родного града — и теперь ожидавшего возмездия.

Третий демон. Священное и заветное число всех без исключения сказок. Три подвига предстоит свершить герою, трижды помогут ему встретившиеся по пути люди или звери, троекратно он поразит главного злодея… Никуда не денешься от тройки. Даже ему, даже сейчас.

Готовы руны, Матфей лежал на спине, глядя в небо и пытаясь сосчитать звёзды. Ночь выдалась ясной и безоблачной, чёрный купол со множеством огоньков представал во всей иномировой красоте.

Матфей ждал. Демон не может не прийти, утверждала книга, он не устоит перед эманациями нагой человеческой души, голод пересилит все доводы разума. Демон явится, и он окажется сильнее первых двух. Быть может, сильнее настолько, что сможет ответить Матфею на кое-какие вопросы, вопросы, что советовала задать «О Силах Додревних».

Тихий, лёгкий, почти неразличимый свист, так ветер прохаживается по верхушкам нагих зимней порою рощ. И сразу же — волна холода. Демон не прятался, подобно остальным его собратьям. Нелепая гордыня, уверенность, что уж он-то — могучий и непобедимый! — непременно сожрёт странного наглеца. Что ж, пусть его.

Матфей лежал на спине, крепко зажмурившись, однако безошибочно смог бы сказать, где сейчас явившийся по его душу жадный и голодный гость, подобно тому, как человек видит солнце даже сквозь опущенные веки. Третий демон явился, как и первый, в виде призрака. Телом, видать, или ещё не обзавёлся, или не счёл нужным. Тоже небось крадётся «пятном мрака средь ночных теней», готовясь насладиться ужасом и паникой жертвы, её воплями, может, даже мольбами — само собой, бесполезными.

Внутреннему взору Матфея демон представал сложным нагромождением хаотично набросанных друг на друга рун, светящихся всё тем же слабо-голубоватым холодным светом, что и буркала его вчерашнего врага. Руны медленно двигались, вращались, какие-то черты и росчерки переходили от одних символов к другим, меняя их значения и смысл, но основа оставалась прежней:

Двенадцать. Дюжина тайных знаков. Глубже всего скрыты враждебные демонам, и это понятно — «держи друзей близко, а врагов ещё ближе». Следом — руны, что «ни нашим ни вашим», и, наконец, смотрящие во внешний мир — самые сильные, наиболее благоприятствующие демонам начертания. Всё логично, всё как и должно быть. Четыре руны, где нет замкнутых контуров, одни лишь устремлённые в разные стороны линии, прямые или изломанные, благоприятные демонам, он старательно изобразил, «исказив», как и велела книга; и все известные ему восемь сочетаний рун с кругом, рун, противостоящих демонической природе, он воспроизвёл также.

Он готов. Пусть гость приходит, его найдётся чем встретить.

Не шевелись, не открывай глаз, даже не дыши. Пусть холодные бестелесные пальцы потянутся к твоей душе, пусть даже демон восторжествует — на краткий миг, пока твоя собственная воля не начнёт ломать ему кости, выкручивая запястья.

«Ты ждал меня, а я ждала тебя, — негромко сказал чужой голос. Мягкий, вкрадчивый, женский. — Я ждала тебя, победитель».

Что это?! Какая-то новая уловка? Быть может, быть может, в конце концов, сегодняшнему демону положено превосходить силой и первого, и второго…

«Нам нет нужды сражаться. Я читаю в твоём сердце так же легко, как ты — в возлюбленных твоих книгах. Мы можем дать друг другу нам недостающее. Зачем же нам сражаться, победитель? Я не настолько глупа, хотя моих сородичей вообще отличает недостаток того, что вы, люди, именуете „умом“».

Демоны хитры. Да, ему повезло — этот — или «эта»? — пожалуй, способны ему ответить. Не поддавайся, Матфей, лежи и молчи. Пусть голодная тварь начнёт атаку, пусть ослабит защиту, пусть его — или её? — желание жрать пересилит всё остальное. Тогда — не раньше! — он ответит. И, разумеется, не словами.

«Отчего ты молчишь, победитель? Ты боишься меня? Боишься даже взглянуть? — голос становится томным, зовущим, бархатным. — Ты грезил о прельстительных ведьмах, беглый монах, ты мечтал коснуться их кожи, нагой, гладкой и тёплой. У тебя дрожали пальцы и выступал пот, стоило тебе отпустить собственное нутро на волю. Взгляни ж на меня, я куда лучше их. Посмотри и убедись сам, ведь победителю демонов нечего страшиться».

Ещё одна ловушка, подумал Матфей, судорожно стискивая зубы. Проклятая тварь сильна. И, следовательно, ещё сильнее те, кто её сюда посылает. Или им не препятствует.

Ведь демоны почему-то не вырываются за пределы Беймарнской пущи. Остаются здесь, в мёртвом лесу, довольствуясь случайными жертвами; разумеется, так жить они не могут. У них свой мир — или миры, свои угодья, где они охотятся и жируют.

С позволения тех, кто на деле правит всей великой множественностью миров.

…Отвлечённые мысли помогли. Вкрадчивый и мягкий голос звучал по-прежнему, но Матфей не вслушивался в слова.

Рано или поздно твари надоест говорить. Голод погонит её вперёд, и тогда он…

«Открой же глаза, — продолжала стараться демоница — или, во всяком случае, существо с женским голосом. — Открой и взгляни, тебе понравится. Знаешь, как блестит моя кожа в звёздном свете?..»

«…Откуда же вы берётесь? — вновь заставил размышлять себя бывший монах. Что за бездна порождает вас, вечно голодных тварей и рассылает по несчастным мирам? Мирам, которых множество, и где, быть может, и нет таких вот „запретных мест“, где вам только и можно резвиться? Что, если там вы — хозяева и властелины, выбирающие трепещущую дичь из стада, ожидающего расправы?»

Стада разумных и наделённых речью, но не имеющих такого оружия, как у него, Матфея…

Он не сразу осознал, что сладкие речи прекратились. Царила тишина, испуганно замер ветер, и в наступившем молчании отчётливо слышался лишь один звук: шорох бесчисленных муравьиных лапок.

Чёрные слепые муравьи ответили на приказ хозяина, раскусившего нехитрую уловку Матфея.

Он вскочил, вскинув обе руки с послушно воспламенившимися рунами, — а ведь ничего подобного «О Силах Додревних» не описывала! — но муравьиные полчища были уже совсем рядом.

Демон захохотал, совершенно иным голосом, низким, хриплым, абсолютно мужским. Он по-прежнему скрывался в тенях, прикидываясь пятном мрака, но Матфею казалось — фигура ночного гостя словно пылает голубым огнём. Слагавшие создание руны алкали и не желали прятаться.

…Как же ему повезло, что он почти перестал ощущать укусы чёрных муравьёв и сделался — тоже почти — нечувствительным к их яду.

С рук Матфея сорвались две клубящиеся огненные струи. Руки вспыхнули, он заорал от боли — настоящей, не то что эти жалкие укусы. Муравьи карабкались по его ногам, покрывая их сплошь, но бывший монах видел сейчас только лишь своего врага.

Засветившиеся руны на земле прянули в разные стороны, словно перепуганные птицы. Одна пламенная струя из руки пронеслась мимо них, ничего не задев; вторая, однако, угодила прямо в крутящийся символ, больше всего напоминавший щит, словно утыканный торчащими во все стороны многочисленными стрелами.

Направленные в бесконечность прямые — один из демонических знаков.

Голубая руна вспыхнула, закувыркалась и врезалась в землю. Взвились языки бледного пламени, огонь затанцевал, стремительно растекаясь по земле. Матфей и глазом моргнуть не успел, а они с пришлецом оказались в сплошном кольце, прямо посреди бушующего пожара.

— Ма-ма… — вырвалось у охотника за демонами.

Кажется, противник Матфея не ожидал этого тоже. Трудно сказать, «отвернулся» ли он (потому что не имел ни видимого лица, ни глаз), отвлёкся ли — но второй и последний выдох угасающих на ладонях бывшего монаха рун пришёлся прямо в сплетение, в средоточие демонических символов, обращая их в горящий прах.

Стена голубого пламени взметнулась выше древесных верхушек, а там, где только что обретался демон, вновь осталось лежать человеческое тело, на сей раз — женское.

Кожа её и впрямь блестела, словно серебряная. Пляшущие языки огня отражались в ней, точно в зеркале.

Нагой череп покрывала сложная татуировка, среди которой — не удивился Матфей — сплетались два тёмно-синих дракона, выдыхающих ярко-алый огонь.

У того юноши драконы ничего не выдыхали…

Вот и всё, подумал он, судорожно утирая пот, заливавший глаза. Огонь, а мне через него не перебраться. Вот и всё, Матфей Исидорти…

Стены пламени стремительно смыкались. Жар опалял лицо и руки, где ещё дымились, остывая, начертания заветных рун. Деваться некуда и некуда бежать. Впрочем, мучиться ему недолго.

Кажется, он заверещал, словно мелкая крыса, преследуемая котом.

И только потом, краем глаза, увидел поток чёрных муравьёв, деловито покидавших его ноги и утягивавшихся в какую-то малоприметную дыру под корнями старого вывороченного дерева.

«Впредь, предупрежу тебя, читатель, что оные муравьи есть слуги демонов, а ходы под муравьиными кучами идут куда глубже, чем может показаться на первый взгляд»…

Матфей прыгнул. Обеими ногами вперёд, прямо в черноту дыры. Она была небольшой — протиснулся бы разве что гибкий мальчишка — но ужас придал силы, земля провалилась и Матфей полетел в чёрную пустоту, успев подумать лишь одно:

«Спасён!»

* * *

Дышать. Пить и дышать, ах, просто дышать, ничего более. И нет этого жуткого жара, не дымит и не тлеет одежда, вот только руки… ой, ой, да, руки.

Тьма приняла Матфея ласково, даже слишком. Он обрушился вниз, дико заорав от ужаса, однако, не пролетев и полудюжины саженей, врезался в отвесный песчаный склон, покатившись по нему ещё глубже. Наверху бушевали сомкнувшиеся огненные волны, но добыча ускользнула от них.

— Ты убил меня, — негромко сказал женский голос, печально, но без гнева или даже злобы.

Матфей приподнял гудевшую после падения голову — в полудюжине шагов от него колыхался призрак.

Девушка, нагая, безволосый череп покрыт татуировкой — той самой, что украшала оставшийся сверху и пожранный пламенем труп. Драконы словно извиваются, скалят пасти и норовят выдохнуть бесплотное холодное пламя.

— Ты убил меня — за что, почему?

Матфей приподнялся, сжав саднящие от ожогов кулаки. Как это «почему»?! Потому что он хотел жить!

— Или я, или ты, — хрипло выдавил он. — Или человек, или демон. Ты ведь сожрала б меня, верно? Какой у меня выбор?

— Ты не знаешь, что я собиралась с тобою сделать, — укорил его призрак.

— Отлично знаю! То же, что двое твоих предшественников!

— Я не собиралась тебя поедать, — печально сообщило привидение. — Хотя мой род так сотворён Новыми Богами, что мы не имеем иного выхода. Как не имеют его, скажем, волки или лисы. Чтобы жить, мы должны убивать.

— А ваши жертвы должны, надо полагать, покорно принимать выпавшую им судьбу?!

— Наша судьба отныне одинакова, — ушёл от ответа призрак. — Я истаю в этом подземелье, ибо привидения тоже не бессмертны, а ты умрёшь здесь от голода и жажды. Чёрные муравьи здесь не водятся, они уходят обратно на поверхность.

В пустых и ненужных словесах крылась ловушка. Колыхавшийся призрак медленно, пядь за пядью, приближался к Матфею, наплывая осторожно, так, чтобы человек ничего не заподозрил.

— Что за Новые Боги? — сообразив, что происходит, Матфей отодвинулся. Призраку сейчас важно говорить, отвлекать его, так что пусть себе болтает, глядишь, и не всё окажется враньём…

— Как может достигший столь больших высот победитель не знать о них? — делано удивилось привидение. — Они есть истинные властелины всего множества миров, братья, хотя иные уверяют, что названые. Хедин имя одного и Ракот другого, и имена сии — не тайные, ибо не дают власти над ними. Давным-давно, во времена столь дальние, что помнит об этом один лишь мой род, Ракот, бывший тогда Властелином Тьмы, создал нас. Сотворил, дабы мы сражались под его знамёнами с тогдашними хозяевами всего сущего, с тогдашними богами. Он, Ракот, наделил нас силами и неукротимой жаждой битвы. Жить, не сражаясь, для нас невозможно. Но и цена оказалась высока. Ибо в пищу нам годятся лишь те, кто… такие, как ты, одним словом.

Ракот и брат его Хедин в конце концов одержали победу. Но о нас они… забыли. Сотворивший нас Ракот с презрением отвернулся от дела рук своих. Он хотел быть «хорошим». Нас, ненасытных, он теперь презирал, облачившись в белые одежды. Что нам оставалось делать? Мы жили, как умели. Убивали, ибо хотели есть. Порой убивали нас, когда находился кто-то, подобный тебе, сильный, ловкий и умелый… — Голос призрака сорвался, задрожал, уплывая, а сам он едва заметно качнулся, оставив позади ещё пядь. — Мы обречены служить ужасом и проклятьем миров. Наш творец и его брат сим вполне довольны, ведь они всегда могут вмешаться и уничтожить нас, не полностью и не до конца, но «защитив» и «оборонив» от нас простых смертных. Весьма разумно, ты не находишь, победитель?

Матфей вновь отодвинулся. Аккуратно, стараясь не дергаться.

— А что это за тело осталось там, наверху?

— Тело несчастной, кою я вынуждена была использовать как вместилище при особых обстоятельствах, — охотно отозвалось привидение. — Всё по вине Богов Ракота и Хедина, ибо их волею я такова, какая есть и не властна что-то изменить.

— Но отчего же?

— Отчего не властна? Не ведаю. Но иной пищи тело моё, сколь угодно бесплотное, не приемлет. Хотя мне сие и причиняет великие мучения…

Матфей внимал, не пропуская ни единого слова. Не пропускал он и движения, и потому успел, когда призрак, решив, что глупый человечишка заслушался вконец и более ни на что не обратит внимания, сорвался с места.

Матфей не чертил рун, он не мог защититься ничем, кроме лишь голых рук — однако на ладонях остались багровые следы совсем недавно полыхавших там символов. Руки Матфея погрузились в холодное, ледяное облако — тело призрака, — и линии рун отозвались резко вспыхнувшей болью. У призрака вырвался вопль, не вопль даже, а высокий, режущий уши визг, очертания человеческого тела стремительно таяли, свиваясь в волны голубоватого тумана, втягивавшиеся прямо в песок, точно сквозь воронку.

Матфей ощутил толчок в спину, неведомая сила потащила его вперёд, туда, где исчезал воющий призрак.

Не за что ухватиться, негде удержаться — воронка стремительно втягивала его и, когда мир, погаснув, вспыхнул вновь, он увидел себя уже не в пещере, а под самым обыкновенным звёздным небом, знакомым с детства. Позади осталась груда камней, развалины додревнего храма — и тоже знакомые.

Те самые руины проклятого Силами Святыми капища. А вот и шпили приснопамятного Бервино, чернеют совсем рядом.

Вот так так. Куда, спрашивается, шёл?..

Так или иначе отсюда надо было уносить ноги.

Но…

Что за холод пробирается следом? Отчего из груды камней сочатся ледяные струйки, отчего сами развалины во тьме ощутимо вздрагивают, так, что чувствует даже он, Матфей?

Догадаться было нетрудно. От третьего своего демона он сбежал. Но теперь Матфея преследовал четвёртый. Настолько сильный, что сумел преодолеть даже неведомые чары, удерживавшие это отродье в пределах Беймарнской пущи.

Четвёртый демон.

Берегись, Матфей Исидорти!

ГЛАВА VIII Клара, Ирма, Гелерра, Матфей

Клара Хюммель в упор смотрела на вампира. А вампир — также в упор — глядел на Клару.

Он был красив, с неудовольствием отметила она. Высок и строен, но не худ, и, даже на вид — очень, очень силён. Тонкие нос и губы, высокие гладкие скулы, бледная, почти снежно-белая кожа. Чёрный плащ обтрепался, кое-где прорван, измазан.

Только что они вдвоём прикончили последнего из неупокоенных. Прикончили — и стояли, уронив руки, глядя друг на друга, словно ожидая, кто первым вскинет оружие, чтобы тотчас же ответить.

Вон он, клятый вомпер. Отвратительный убийца, оставивший по себе долгую память в Поколе и вокруг него. Подъявший мёртвых, разбудивший их, натравивший на живых, заставивший её, Клару, забыв о муже и детях, броситься сюда, в селение, ставшее родным, спасать его ни о чём не подозревающих обитателей — а теперь пришедший на помощь.

Она здесь, глаза в глаза с вампиром. Красив, мерзавец… А Сфайрат гонится сейчас за Гентом Гойлзом, местным чародеем, оставившим Кларе свой подарок — приснопамятный кристалл — да взамен ухитрившимся взыскать самую жуткую плату.

Забрать детей.

И она, Клара, выносившая, в муках родившая их — вернулась обратно, в Поколь, потому что «драконы стоят за себя сами». Потому что у людей нет — думала она — иного защитника, кроме неё.

Сфайрату нет смысла всё это объяснять. Он дракон, и кровь для него — превыше всего.

— Благодарю тебя, досточтимая чародейка, что позволила мне сражаться рядом с тобой, — мелодичным, льющимся голосом проговорил вампир на языке, принятом среди обитателей Поколя, Беллеоры, Хеммерсита и прочих здешних мест. — Это высокая честь. Поверь мне, вампиру, нечасто произносящему подобные слова. Смертоносность твоих заклятий может превзойти разве что твоя же красота, о многомудрая волшебница.

Клара судорожно сглотнула, чувствуя, что краснеет самым позорным, самым что ни на есть девчоночьим образом. Она! Боевой Маг Долины! Дравшаяся с… с…

Вампир слегка поклонился.

— Селение сиё избавлено от опасности. Мёртвых не осталось ни на улицах, ни под землёй. И потому, милостивая государыня, я бы осмелился посоветовать вам оставить — хоть ненадолго — сие место, ибо обитатели его, оправившись от растерянности, едва ли окажут нам с вами достойные победителей почести. Скорее попытаются поднять на вилы и сжечь или — в моём случае — проткнуть колами, числом поболее, — вампир изящно повёл тонкой кистью. — Уже сейчас добрые поселяне, избыв страх, обратят своё, гм, не слишком благосклонное вниманиена нас.

— Я жила здесь много лет, — хрипло отозвалась Клара. — Я здесь знаю каждую дворняжку и каждого котёнка. Мне никто ничего не…

— Вомпер! Вомпер! Как есть, самый вомперистый вомпер! — раздался вдруг вопль.

Гном Свамме, с топором в руках, застыл, вытаращив глаза и тыча пальцем в замерших Клару с вампиром.

— Вомпер! И чародейка! Именем Клары Хюммель прикрывшаяся!

— Свамме! — Клара стряхнула оцепенение. — Что ты орёшь?! Всё в порядке, всё кончено, мертвяков мы побили…

— Волхованка! Волшедейка! Чаровница! — Гном затряс взнесённой над головою секирой. — Скрывалась! Таилась! Пряталась!

— Заткнись! — рявкнула в ответ и Клара. — Не твоё дело, как я жила! Да и что ты за чепуху мелешь, от кого я «таилась»? Сколько врачевала, скольким разродиться помогла?! От меня Поколю одна прибыль, сколько покупателей игрушек моих у тебя в трактире останавливалось, полновесной монетой платило!

Из-за углов, из приоткрывающихся дверей и ворот, сперва осторожно и робко, а потом всё увереннее и бойчее стали выглядывать обитатели Поколя. Им повезло — неупокоенные почти сразу сцепились с Кларой и «вомпером», большинство осталось цело и невредимо, но не все, и над погибшими уже взвыла родня.

Однако Свамме не испугался и не попятился. Поигрывая топором, гном шагнул вперёд, а вокруг него как-то подозрительно быстро стала собираться толпа.

— Мы порядок уважаем, — громогласно объявил Свамме, явно приободрившись. — А порядок таков, что чародейников неведомых нам тут не нать. Пока ты, госпожа хорошая, игрушки мастерила да лекарничала, мы, опчество, значить, терпели. А как до огнешаров да мертвяков дошло, тут уж, как говорится, извини-подвинься. На такие дела Гильдия есть. А кто от Гильдии да короля скрывается, от того жди беды. Вот мы и дождались. Так я говорю, нет?! — Он окинул взглядом сбившихся в кучу вокруг него людей, и ему ответили пусть и не очень дружным, но одобрительным гудом.

Клара ощутила вдруг болезненный укол пониже уха — что-то не то творилось у неё в доме, и на ум сразу же пришёл кристалл Гента Гойлза.

— Мертвяки с-под земли полезли! — возопил Свамме. — Сроду такого тут не случалось, а поселилась тут чародейка тайная, так эвон, пожалуйста — напасть заказывали? И вомпер тоже объявился. Рыбак рыбака, как говорится, видит издалека. Мы-то тебе, волшебница, верили, как себе. А ты… — Он только рукой махнул.

— Какая ещё «тайная чародейка», ты о чём? — даже растерялась Клара. — Да разве ж я чего плохого…

— Корова у меня сдохла, Пеструха! — вдруг взвизгнула приснопамятная молочница Хильда. — Небось она и уморила, люди добрые! Какая корова была, молока столько давала, что за день не выдоишь, рука устанет! А она и уморила, всегда завидовала, что кузнец Ваккула на неё, мымру сушёную, и смотреть не стал, со мной любился!

У Клары отвалилась челюсть. Какой ещё кузнец Ваккула, мужик, конечно, справный, и впрямь Хильдин полюбовник?! Да Клара в его сторону и не посмотрела ни разу! Для неё никого, кроме Сфайрата, не было и нет!

Краем глаза она заметила исполненный нескрываемой иронии взгляд вампира.

— Волховали, волховали да и доволховались! — поддержал Хильду другой поколец. — Чары небось не так наложили, вот мертвяки-то и полезли! А где чары запретные, там и вомперы кровожадные, то всякий знает!

Что-то не то творилось в Поколе. Неужели не хватило всей её защиты и всученый Гойзлом кристалл решил, что пришло время показать норов? Или это просто потому, что его хозяина не стало, чары пошли вразнос? Такое случалось, редко, но случалось…

— И кровососа небось сама и приманила! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Любовь толпы проходит быстро, — иронически заметил вампир, скрещивая руки на груди.

Наверное, впервые в жизни боевой маг Долины Клара Хюммель по-настоящему не знала, что делать. Против неё стояли не мертвяки, не зомби, не ночные чудовища, не вампиры и не спятившие волшебники.

Стояли люди, те самые, кого она всегда защищала. В разных мирах, под разными солнцами, от разных напастей, но всегда — защищала, а не изничтожала.

Рубиновая шпага в бессильно повисшей руке.

Неподвижность волшебницы и её неожиданного союзника словно придала толпе смелости. Свамме-гном сделал первый шаг, за ним — Хильда-молочница, поднимая внушительный дрын.

— Стойте, подождите! — с отчаянием выкрикнула Клара. Голос её ломался. — Чего вы хотите? Чтобы я ушла? Я уйду! Прямо сейчас!

Мой дом, подумала она. Моя мастерская. Подарки Сфайрата, детские поделки, подаренные маме от всей необъятной детской души. Любимое платье. Портреты родителей, их памятные амулеты.

— На твоём месте я бы поторопился, волшебница. — Тонкие губы вампира скривились в неприятной, какой-то неживой усмешке. — Или тебе придётся сжечь тех самых селян, кого ты защищала с такой страстью.

— Я уйду! — вновь выкрикнула Клара, не удостаивая вампира ответом. — Но мой дом вы не тронете! А кто дерзнёт — когда вернусь, оторву всё, что смогу, начиная с головы! Понятно?!

Рубиновая шпага ожила, прочертив перед Кларой огненный росчерк.

— Теперь-то она говорит, тварь! — завопили в толпе. Клара сделала движение, словно собираясь ринуться прямо на поднявшееся дреколье, и толпа невольно попятилась.

Клара вбежала в дом, захлопнув за собою дверь и задвинув тяжёлый засов. Многолюдство он не задержит, но… так спокойнее.

Зашипев, метнулся в ноги Шоня. Шерсть встала дыбом, глаза горят, клыки оскалены, когти выпущены — страж-кот сжался клубком, готовясь броситься на скромно остановившегося возле порога вампира.

— Я ему не нравлюсь, — иронично заметил тот. — И я его вполне понимаю. Кстати, досточтимая волшебница, на твоём месте я бы поскорее собрал вещи и убрался отсюда. Как можно дальше, если, конечно, ты не собираешься поступить со здешними поселянами так же, как совсем недавно поступила с неупокоенными.

Клара не удостоила вампира ответом. Шоня жался к её ноге, по-прежнему шипя и показывая незваному гостю клыки.

— Между прочим — Ан-Авагар. К услугам досточтимой чародейки, — вампир элегантно поклонился.

— Клара. Клара Хюммель, — машинально отозвалась волшебница, хватая с полки и отправляя в кучку на столе очередную магическую вещицу, каковую «ну никак не оставишь».

Что он такое болтает, этот кровосос? Что она может сжечь огнешарами своих соседей, того же Свамме, только потому, что они сбиты с толку, растеряны, испуганы и увидели в ней, Кларе, то, чего никак не ожидали увидеть? Мастерившая живые куклы умелица оказалась могущественной чародейкой, именно в том смысле, как о них говорили сказки, «огнём всё вокруг жгущей»?

— Я поговорю с ними… Ан-Авагар. Но ты…

— Я? А что я? — поспешно перебил вампир. — Я отдамся на суд великого Хедина, милостивого и справедливого, владыки сущего и не-сущего, повергну к стопам его моё раскаяние, поведаю о коварных происках подлых врагов его, и он, в несказанной милости своей, дарует мне, недостойному слуге своему…

— Постой! — перебила вампира Клара. В конце концов, он дрался с неупокоенными по-настоящему, — ты сказал — «Хедин»?

— О, да! Великий Хедин, могущественнейший из могущественных. Владыка владык. Вместе с названым братом своим Ракотом правят они всем множеством обитаемых миров…

Хедин. Опять это имя. И его же выкрикнул Гент Гойлз. Какая тут связь? Ведь имена Хедина и Ракота — это всего лишь прозвания аватар Спасителя… или она не права?

— Ты можешь рассказать мне о нём? О… о великом Хедине, могущественнейшем из могущественных?

— Разумеется, госпожа, разумеется!

* * *

Ан-Авагар разливался. Никогда не жалей красивых слов, когда не знаешь, от кого сильным мира сего доведётся услыхать о тебе — раз уж придётся возвращаться к Хедину. А чародейка эта, конечно же, играет с ним, проверяет — о Познавшем Тьму она не может не знать, а раз не может не знать, значит, вопрос её — простейшая проверка его, Ан-Авагара. Что ж, проверяй, проверяй, он не поскупится на сладкие верноподданнические речи.

Тем более что сейчас он и впрямь почти что любил Нового Бога. Великий Хедин представал тем, кто сможет избавить его, Ан-Авагара, от удавки Наблюдающих, а ради этого можно и не такое сказать.

Но вампир и не лгал сейчас, сам веря собственным словесам. Когда придётся держать ответ перед великим Хедином, врать бессмысленно.

Слушая вампира, чародейка меж тем металась по комнате, беспорядочно швыряя на стол амулеты, талисманы и прочие магические вещицы. От явственной силы иных Ан-Авагару хотелось порою совсем не по-вампирски присвистнуть, уподобившись презренному мясу.

— Отсюда надо уходить, почтенная госпожа Клара, — прервался он. — Как можно быстрее и как можно дальше. Под… иное солнце. Под иные звёзды.

Волшебница остро взглянула на вампира.

— Иное солнце? Иные звёзды? Что ты знаешь об этом, вампир, говорящий на языке этого несчастного мира?

— Куда больше, чем могло бы показаться обитателю упомянутого тобой мира, — Ан-Авагар счёл нужным поклониться. — Но я бы поторопился на твоём месте, госпожа Клара Хюммель, ибо добрые обыватели, если меня не подводит мой слух, всерьёз собираются обложить твой дом хворостом. Советую…

— Молчи! — яростно зашипела чародейка, резко оборачиваясь. Пылающий взгляд упёрся Ан-Авагару прямо в глаза и почти что отшвырнул его к стенке. — Знаю твои делишки! Знаю, скольких ты досуха высосал! Ребёнка не пожалел! Молчи, вампир, иль возомнил, что я с тобой не справлюсь?! Не единого довелось прикончить из вашего племени; так что не доводи до…

— Покорнейше прошу госпожу простить меня. — Ан-Авагар смиренно склонил голову. — Я лишь указываю на прискорбный факт. Добрые жители Поколя явно не приняли вас всерьёз — или, пожалуй, слишком уж сильно приняли. Гляньте сами, досточтимая — готовы ли вы перебить их всех, или, по крайней мере, значительную часть?

Клара обожгла вампира злым, по-настоящему злым взглядом.

— Никто никого не станет убивать. Я уйду отсюда, и всё. Мне и так нельзя тут рассиживаться.

— Ты отправляешься за похитителем твоих детей, не так ли? — самым невинным тоном осведомился Ан-Авагар. — Я могу оказаться полезен. Встать на след…

Волшебница резко остановилась, и вампир позволил себе чуть заметную улыбку.

— Я знаю, всё знаю, досточтимая. Твой уважаемый супруг — дракон, как и ваши дети. Они похищены. Силы мои невелики, но, быть может, иные из моих скромных умений могут оказаться небесполезны… Надо лишь выбраться из этого мира. Не сомневаюсь, ты способна на это, досточтимая.

— Помочь встать на след? — Клара смотрела в упор, прищурившись, и вампир ощутил нечто вроде беспокойства — врать ей, как и самому Великому Хедину, не следовало. Отнюдь не следовало.

— Да, госпожа, — он не лгал сейчас и не притворялся. Ну, или почти не притворялся. В этом умении явить искренность, наверное, и состояла главная сила их племени, а не в силе, магии или, скажем, в способности летать. — Надо лишь выбраться отсюда. В пределах сего мира твоих детей нет.

— Это я и так знаю, — буркнула Клара, но по глазам её вампир понял, что дело сделано. — Хорошо. Уйдём вместе. Вот только дом…

— Я бы не оставлял тут ничего ценного, — вновь встрял вампир. — Добрые обыватели, боюсь, не успокоятся, пока не спалят его дотла. Надо же им выместить хоть на чём-то свои страх и ужас…

Шоня яростно мяукнул.

— Пусть только попробуют, хозяйка! Оставь меня тут, я пригляжу! Ни один не подступится! А если попытаются, я им… ух! Мррр-мяу!!! — само собой, слышала его только чародейка.

— Ты что, ты что! — замахала руками Клара. — Чтобы я тебя тут бросила?! На верную гибель?! Да пусть сто домов сгорит, чем…

— Я — страж-кот или кто?! — Глазищи у Шони так и сверкали. — Я при доме или как?! Нечисть мелкую не подпускал, а уж с людьми и подавно справлюсь!

Клара не выдержала, почти упала на колени, обнимая пушистого защитника.

— Шшш! Что за нешшшности! — сердито прошипел кот, вырываясь. — Торопись, хозяйка! Верни всех! Верни! А я уж никого к дому не подпущу, будь уверена! Станешь силой с собой забирать — сбегу, так и знай!

— Даже если мне будет нужна твоя помощь, Шоня? Даже если мне будет без тебя не обойтись, доблестный мой страж-кот, храбрейший из храбрых?

— Шшш! На жалость не дави, хозяйка! — Шоня вывернулся и стрелой метнулся прочь.

— На редкость красивый кот, — заметил не понявший ни слова Ан-Авагар.

Клара не ответила. Медленно выпрямилась, кулаки сжаты.

— Идём, вомпер.

* * *

Кажется, она не напяливала на себя столько магических предметов — колец, браслетов, амулетов и талисманов — даже в тот приснопамятный случай, когда покидала Долину, отправляясь на поиски Кэра Лаэды. Что не смогла унести — упрятала в подвальную яму, завалила камнем и запечатала всеми ведомыми ей отпорными заклятиями.

Туда же отправился и кристалл Гента Гойлза.

Вомпер деликатно оставался всё время наверху.

Шоня так и скрылся. Как ни звала, как ни кликала — не вышел. Мол, останусь, и всё тут. И что делать с этим хвостатым паршивцем?!

Клара распахнула дверь.

Знакомое до боли крыльцо, каждый сучок, каждая трещинка.

И люди. Молча застывшие в полутора десятках шагов.

— Слушайте все! — выкрикнула Клара, для внушительности вскидывая рубиновую шпагу. — Не хотите, чтобы я здесь жила — не стану. Ухожу на время, ещё вернусь, добро забрать. Но коль дом мой тронете, коль лапы свои протянете — так и знайте, не стоять тогда Поколю, и никто его уже не защитит!

Огнешар с шипением ударил в дорожную глину, полетели рдеющие брызги. Толпа охнула и попятилась.

— Понял меня, Свамме-гном?! — вновь возвысила голос чародейка. — Ты тут заводила, ты заправила, с тебя и спрошу, когда вернусь, коль в чём непорядок узрю. Иль не уверен, что я тебя на лопату посажу да в твоей же печи зажарю?!

Судя по выражению гнома, в последнем он ничуточки не сомневался.

— Идём, вампир, — бросила через плечо Клара. — И помни: если обманул насчёт следа — сидеть тебе на одной лопате с этим гномом! Можешь быть уверен.

Ни о чём другом она думать себе не разрешала.

Сфайрат… он не поймет. С драконами и просто, и сложно — просто потому, что знаешь, свои для него всегда главнее всех. Для дракона броситься спасать каких-то людей, кому грозят неупокоенные, оставив собственное потомство на произвол судьбы, в руках неведомого похитителя — худшей «измены крови» не придумаешь.

Даже небольшая задержка, крюк — измена.

Потому что это значит — она, Клара, поставила других выше своей семьи.

Драконы жертвовали собой ради Эвиала. Но то была их великая задача, достойная гордого племени, исполнение давней клятвы.

А здесь — никаких клятв, просто семья.

Как он посмотрит на неё, Клару, как взглянет?..

Ну, ничего. Она объяснит. Конечно же, она объяснит, опираясь на его же рассказы.

И всё будет хорошо.

Не может не быть.

* * *

Как оно всё так вышло, Ирма не поняла. Совсем. Только жутко взвыл Серко, да стала проваливаться земля под ногами. Именно земля и именно под ногами, а небо словно бы закрывалось, точно занавеску задёргивали.

Зелёное пламя. Это она помнила тоже. Зелёный кокон, спеленавший её с Серком, словно бабочку, и потащивший вниз, в неведомую бездну.

Она не лишилась чувств, только стало очень-очень жарко. И жар шёл изнутри, и всё казалось — вот сейчас что-то случится, и она, могучая волшебница, распрямится, разогнётся, да ка-ак запустит огнешаром в лоб тому гаду, который…

— Ирма?

Аэсоннэ. Подруга наклонилась над ней, лицо перемазано сажей и копотью, волосы спутаны.

— Вставай, вставай. — Сонэ тянула её за руку, бесцеремонно, так, что рыкнул даже Серко.

— Г-где мы?

— Хотел бы я знать, — отозвался голос Чаргоса. Старший, он изо всех сил старался выглядеть сейчас и спокойно, и уверенно. Получалось, правда, плохо. На руках у него устроилась Зося, спрятав мордашку на плече брата. Эртан загнанным зверем метался туда-сюда; а вокруг них царил лишь серый туман.

Под ладонями Ирмы оказалась мягкая, шелковистая трава, длинная, словно девичья коса. Вот только цвет подкачал — серое всё, словно пеплом присыпано.

— Не выходит? — окликнул брата Чаргос.

— Не-а, — выдохнул Эртан, плюхаясь на пятую точку прямо там, где стоял. — Закрыли всё, гады, позапирали…

— Ещё бы не позапирали. — Аэсоннэ наконец отпустила Ирму. — Зачем-то они ведь нас сюда притащили!

— В жертву принесут, — буркнул Эртан. — Тебя. За несносный язык.

Брат и сестра явно никак не могли закончить какой-то старый спор.

Аэсоннэ, против обыкновения, огрызаться не стала. Тоже села, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками.

— Жрать не дают, — сообщил Эртан после краткого молчания. — Аж в животе бурчит.

— Ага, мамины сырники как вспомню, так умереть готова вот прямо сейчас…

— Тихо вы, оба! — прикрикнул Чаргос. — Что с этим магом, нас сюда затащившим, стряслось — никто не разглядел?

— Мама ж вроде его рубанула? — заявила было Аэсоннэ, но не слишком уверенно.

— Рубанула, — подтвердил Эртан. — Рубанула, и он в провал сверзился. А что потом… не видел.

— Я видела! — вдруг пропищала Зося. — Я!

— Ты, комаришка? — удивилась Сонэ.

— Я! И не комаришка вовсе!

— Ладно вам! — оборвал Чаргос. — Что видела-то, Зось?

— Падал он, порубленный такой, ой, страшный, — затараторила та, — падал, значит, и потом земля ка-ак раскрылась, вы все орали, а я нет, потому что я храбрая, вот!

— Дело говори! — зашипела Сонэ. — Храбрая она тут, понимаешь!

— Храбрая, храбрая, ду-ду-ду, бе-бе-бе, а ты трусиха, трусиха, да, визжала сперва, а потом и вовсе!..

Что было «вовсе», Ирма так и не узнала.

— Тихо! — прикрикнул Чаргос. — Значит, зарубила мама его?

— Зарубила! — пискнула Зося без малейшего смущения.

Правильно, чего смущаться им — драконам…

— Зарубить-то зарубила, да заклятие не остановишь, — сумрачно бросила Аэсоннэ. — Я знаю, мама говорила, мол, не всякого чародея если убьёшь, так сразу ж его магия чтобы пропала. Сильный он оказался, тип этот… Вот нас сюда и затянуло.

— Сюда — это куда? — буркнул Эртан.

— А это я у тебя сама спрошу! — немедля вскинулась Сонэ.

— Да тихо вы, неугомонные!.. Ясно, что из мира нашего нас утянуло, у нас ни травы такой, ни тумана…

— Это ещё почему? Если сильный маг, так ещё и не такого наколдовать может.

— Эх ты, а ещё хвасталась! — вновь прицепился к сестре Эртан. — Не чуешь, как потоки идут? Не так совсем, как дома!

Аэсоннэ досадливо закусила губу и нехотя кивнула.

— Утянуло нас, в общем, — вздохнул Чаргос, не спуская с рук младшей Зоей.

У Ирмы в животе всё скрутило словно толстой верёвкой. Так бывало, когда набедокуришь как-нибудь и ждёшь наказания. Или когда в трактире дела не шибко, дядька Свамме не в духе — тогда от него тоже влететь могло, хотя вообще-то гном он был добрый и без дела рук не распускал. Наверное, потому и было так страшно, что редко случалось…

Так что ж это, значит, угодила она вообще в бездну жуткую, про какую бабка ещё рассказывала? В бездну жуткую, бездонную, безвозвратную, откуда дорога только одна — демонам в пасть, и сама в демона превратишься, других жрать станешь до самого Спасителева возвращения, ну а уж Он потом не помилует, не защитит и не спасёт.

Пошла в ученицы к чародейке, называется…

Связалась с драконами, дурёха…

Ишь, улыбаются, всё им нипочём…

А, может, и вправду нипочём, не зря ж в сказках драконов никакое волшебство не брало…

Стало вдруг стыдно. Что она вдруг злиться-то стала? Вместе ведь в один сачок угодили, вместе и выбираться станем. В конце концов, мы с Серко всем ещё покажем!

А ведь и впрямь жжётся что-то, словно вдыхаешь пыль перечную. Дома такого не было. Может, и впрямь те «потоки», о которых госпожа Клара говорила?

— Солнца тут, во всяком случае, нет, — сообщила тем временам Аэсоннэ, запрокинув голову.

— Как это? — заинтересовался Чаргос.

— Да вот так. Нету, и всё тут.

— А свет откуда?

Сонэ пожала плечами.

— Магия? — спросил Эртан. Спросил жадно, напрочь забыв уже про недавнюю размолвку.

Сестра помотала головой. Сидела, запрокинувшись и плотно зажмурив глаза, глядя вверх. Ирма не могла взять в толк, чего там Сонэ различает такого, что скрыто от остальных её братьев и сестрёнки.

— Межреальность, — уверенно бросил Чаргос. — Мама говорила. И папа…

От этих слов и Зося, и Сонэ, и даже Эртан подозрительно шмыгнули носами и, словно по команде, уставились в землю.

— Эт-то ещё что такое! — рассердился старший. — Мы драконы или кто?

— Или кто, — вдруг вырвалось у Ирмы. — Я-то не дракон. Ни с какой стороны.

Все четверо воззрились на неё, даже малышка Зося, воззрились совершенно одинаково. И — не по-человечески. Словно из-под натянутых на время масок глянули холодные глаза мудрых бестий. Не подружки Айки и не приятеля Эртана. Не людей. Драконов…

— А перекинуться и огнём тут пожечь туман этот вы что, не можете? — Кажется, у неё это получилось чуть ли не с обидой, и драконы переглянулись.

Чаргос, не говоря ни слова, спустил с рук Зоею — та немедля перебралась к Аэсоннэ — встал, повёл плечами. Очертания его дрогнули, расплываясь, в лицо Ирме ударил тёплый ветер.

Каштаново-коричневый дракон расправил крылья, по-лебединому выгибая шею, украшенную высоким костяным гребнем. Прикрывающая горло чешуя вдруг вздулась, вспучилась на мгновение, и из раскрывшейся пасти хлынул поток пламени. Яростного, ярко-оранжевого, ликующего — и пропитанного, пронизанного той самой силой, о которой начала говорить в своих уроках госпожа Клара.

Серый туман принял удар грудью. Взволновался, закружился, погибая и опадая на длинную мягкую траву чёрными хлопьями, словно в нём и вправду что-то могло гореть.

В этой саже тоже крылась сила. Чужая, незнакомая, но не злая. Просто чужая, совсем-совсем. Ничуть не похожая даже на ту, что двигала мертвяков, пытавшихся вырваться с того погоста…

Туман было поддался, растёкся в стороны. Открылся проход, узкая трона меж серых стен, где под ногами всё та же трава, а к конце…

В конце — ничего. Не сходящиеся мглистые занавесы, как можно было б подумать. Ничего, совсем ничего — там кончалась серая трава, кончался воздух, кончался свет.

Кончался этот крошечный мир, и начиналось нечто совсем, совсем иное.

Что это такое — Ирма понять не могла, не умела. Может, госпожа Клара бы и объяснила, да и то вряд ли. Те… то… торети… чески. Само слово-то не выговорить, а уж понять, что значит!

— Видела? — хмуро бросила Айка. — Нет отсюда пути. Ни тебе, ни нам.

Ни тебе, ни нам. Они всё-таки не вместе. Они всё-таки разные, совсем-совсем.

— И что же? — Только не плакать, не плакать, только не реветь! Ты от вомпера отбилась, ты мертвяков рвала-кромсала (ну, вообще-то Серко рвал и кромсал, но ничего), а тут разревёшься?

Ага, вдруг призналась себе Ирма. Разревусь. Тогда было страшно, но по-простому. Есть вомпер, от него бежать надо или там прятаться. Есть мертвяки, их надо волком своим. Всё обычно, как у людей — есть злые и добрые, добрых держись, от злых беги. А тут…

А тут — ничто. Пустота. Даже не мрак, не тьма, а серый туман, в котором тонет всё. Где ни еды, ни воды. Драконам-то ничего, они небось целый год не есть и не нить могут, а ей, Ирме?

— Засада, — пробурчал Эртан. — Никуда не денешься. Крепче любых замков.

— Значит, надо ждать охотника. — Успевший перекинуться обратно Чаргос хищно прищурился.

— А уж когда дождёмся… — невнятно посулила Айка. Невнятно — потому что Зося, взяв сестру за уши, самым старательным образом пыталась укусить её за нос.

— Беллеорским магам такое не под силу, — важным тоном сообщил Чаргос.

— И? — отпихиваясь от развеселившейся Зоськи, осведомилась Айка.

— Значит, украл нас кто-то другой.

— Очень ценное наблюдение! — фыркнула сестра.

— А кто ж тогда? — спросил Эртан.

Ирма промолчала. Какая разница, кто нас сюда засунул? Господин Гойлз, его соратники, высокоучёные маги Гильдии, о которых она слышала столько сказок, ещё кто-то, может, друзья того вомпера — хотя случаются ли у вомперов друзья, у этаких-то кровососов? — какая разница? Это не подвал дядьки Свамме, где крышка захлопнулась, а в углу кто-то страшенно так шебуршится.

Что ж теперь? Только ждать. Ох, ничего, ничегошеньки хуже-то нету…

* * *

Ан-Авагар ликовал. Нет, на самом деле. Испытывал чистое и незамутнённое счастье, чего истинным и высшим вампирам вообще-то не полагается, ибо смущает разум и не позволяет относиться ко всему прочему так, как это прочее заслуживает — то есть с холодным презрением.

Волшебница Клара Хюммель сделала это. Вывела его из проклятого мира, сняла с крючка Наблюдающих. Разумеется, совершенно об этом не догадываясь. Она ушла в Межреальность спокойно, словно к ближнему колодцу, будто поступала так каждый день — а, может, так оно и было?

Вампир вновь и вновь убеждался, что госпожа Хюммель, конечно же, не может не состоять в свите великого Хедина. Слишком многое знает, слишком многое умеет — и при этом притворяется, что о самом Познавшем Тьму она знает не более, чем какие-то детские сказки. Мол, они с Ракотом Восставшим — не более чем аватары Спасителя в разных мирах. Врёт, разумеется. И не просто так! Проверяет, конечно же. А потом всё расскажет великому Хедину. Ну, ладно, ладно, мы в такие игры тоже играть умеем.

Но госпожа Клара Хюммель ни в какие игры играть не желала. А желала она, дабы вампир немедля, не сходя с этого места, выполнил бы своё обещание поставить её на след похищенных детей, а не то…

Ан-Авагар не колебался. Собственно говоря, госпожа Хюммель ему требовалась теперь не более прошлогоднего снега. Пусть идёт куда хочет, он прекраснейшим образом доберётся до Обетованного. С Наблюдающими не шутят. Если его так скрутили в одном мире, нет никакой уверенности, что точно так же не скрутят в другом. Нет, нет, нельзя поддаваться соблазну сбежать вот прямо сейчас и забиться куда подальше. Найдут, отчего-то пришла холодная мысль, словно даже и не его собственная. Найдут и тогда…

Он поёжился, словно и в самом деле ощущая холод. Странное дело, обычно вампиру он нипочём, как и жара.

Не отступай от раз задуманного. Расскажи всё великому Хедину. Он может не любить вампиров, однако милостив и справедлив. И никогда не бросает тех, кто доверился ему. Конечно, если не лгать. Хотя очень не хотелось — признаваться Познавшему Тьму в убийствах и высасывании досуха — бррр.

…Найти след оказалось парой пустяков. Ан-Авагар даже было насторожился сперва, но потом только усмехнулся собственным подозрениям. Эк тебя приложило, братец. Признаешь за мясом какие-то немыслимые, невероятные способности — у страха глаза велики, насмотрелся на мага Гойлза. Но Гойлз, будь он хоть трижды маг, а остаётся всё равно мясом — то есть силы наберётся, а вот изящества, тонкости, элегантности — всего того, что и отличает высших вампиров — у него нет. И никогда не будет.

И потому след, конечно же, нашёлся. Не мог не найтись. Этот маг, гордый обретённой силой, просто не снизошёл до того, чтобы как следует за собой всё подчистить. Может, конечно, ему и не до того было — госпожа Хюммель таки разделала его под нож, краше только на мясницком крюке висят. Надо спасаться, а не думать, как бы следы получше замести.

В сущности, ничего интересного или особенного этот чародей собой не представлял. Поднабрался силы — а может, призанял у кого, кредиторов найти не так трудно, если разобраться, — да и пошёл куролесить. Ушёл с добычей в Межреальность, а там и кинулся куда глаза глядят. Вот только что он с этими драконами делать станет? Продаст? Гммм… он, Ан-Авагар, видел их в деле — с такими справишься не вдруг и не сразу. Тут надсмотрщика с кнутом не хватит, кое-кто покруче требуется.

— Вот след, госпожа Клара.

— Ничего не вижу и не чувствую. — Чародейка не смотрела на вампира, пожирая глазами серую тропу перед ними.

— Да вот же, вот. — Ан-Авагар сделал всё, чтобы в голосе не прорвалось раздражение. — Драконов не видно, факт. А вот чародей в наличии. Подранили вы его крепко, госпожа Хюммель, не враз залечит, коль вообще сумеет.

— Странно, — мрачно сказала волшебница. — Я на него столько потратила… по эху собственных чар бы прошла с закрытыми глазами. А тут ничего. Ну совсем. Пустота полная. А ты, вампир, говоришь — след…

— Я его кровь чую, — потупился Ан-Авагар, как бы в смущении. — А вы, госпожа Клара, видать, нет…

Чародейка покачала головой.

— Покажи ещё. — Пальцы её, унизанные разномастными перстнями и кольцами (Ан-Авагар помнил, как его спутница, шипя и кривясь от боли, как попало напяливала их, несколько раз в кровь ободрав костяшку) задвигались, складываясь в какие-то сложные фигуры. Вампир кивнул с невольным уважением — Хюммель знала древние жестовые чары, и знала их отлично.

Вампир показал. Заставить кровь врага светиться — разумеется, не «видимым светом» — дело не сказать, что особенно сложное, но муторное, требующее немало тонких наложений и переплетений. Невольно Ан-Авагар подумал, что сделался со временем в чём-то похожим на этого господина Гойлза — тоже слишком уж привык к грубой, прямой силе. А вампиры, особенно высшие…

Он с досадой оборвал привычные — слишком привычные! — мысли. Судя по тому, как госпожа Хюммель расправлялась с неупокоенными, самому Ан-Авагару тоже пришлось бы в открытой схватке с ней солоно, куда как солоно. Так что не задирай нос, сударь мой высший вампир. Или вомпер, как говаривают местные.

След пришлось сделать едва ли не полыхающим. Клара наконец сухо кивнула, щёки у неё ввалились, нос заострился, глаза утонули в глубоких тенях. Сказать по правде, она сама сейчас мало чем отличалась от вампира. Высшего.

— Довольна ли госпожа?

— Довольна, — отрывисто бросила Клара. — Хм, удивительно… Что я сама не… Мои же дети…

— «Прятали от таких, как ты, не от таких, как я», — ответил Ан-Авагар заученно-гордой фразой, вычитанной в своё время где-то.

— Не от таких, как ты, гм…

— Чем я ещё могу оказаться полезен сильномогучей волшебнице?

Глаза чародейки сузились.

— Ничем, вомпер. Лучше бы тебе скрыться сейчас с моих глаз. И как можно скорее.

— Великий Хедин в самое ближайшее время получит из уст моих наиподробнейшее изложение всего случившегося. — Ан-Авагар счёл нужным вновь поклониться. — Но… досточтимая госпожа Клара…

— Что тебе? — Она недовольно повернулась. Да, мать встала на след пропавших детей, всё прочее перестало существовать.

— Могу ли я надеяться увидеть вас вновь?

Что? Это сказал ты, Ан-Авагар, высший вампир, эльф по рождению, странник меж мирами по призванию? Ты ведь собирался тонко пошутить и пожелать ей счастливого пути — роль надо доиграть до конца — а вместо этого получилось…

Хедин ведает что!

Клара остановилась. Вскинула голову, взглянула на вампира в упор — прожигающим, яростным взглядом.

Однако Ан-Авагар не отвернулся и не потупился. Смотрел прямо, приняв вызов чародейки.

И с затаённым торжеством увидел пробивающийся на смуглых щеках едва заметный румянец.

Она ничего не ответила. Резко отвернулась и зашагала прочь по серой тропе, то и дело поглядывая себе под ноги.

Ан-Авагар постоял ещё какое-то время, провожая её глазами, потом вздохнул и повернулся. Ему предстояла дальняя дорога — до самого Обетованного, к престолу Великого Хедина.

* * *

Да что он себе позволяет, этот вомпер несчастный? Ей, замужней женщине, чародею, матери четверых детей — «когда, мол, увидимся вновь?». Хорошо ещё, на сеновал не пригласил, с места в карьер. Ух, пусть бы только осмелился! Мокрого места бы от него не оставила.

Но как смотрел, охальник! Давно, давно на неё, Клару, никто так не смотрел… кроме Сфайрата, естественно. И не нужен был никто. А тут — вомпер поганый, нечисть и нежить, кровосос, убивец, чуть Ирму не сожравший — а сердце-то затрепыхалось.

Проклятье!

Клара выругалась — старым, длинным и витиеватым проклятием, памятным ещё по былым наёмным временам, когда она, только-только получивший самостоятельность Боевой Маг, неистово гордящийся гильдейским знаком, присобаченным к кожаной куртке на самом видном месте, ходила в самые первые походы.

Дура, курица безголовая! Забыла обо всём, слышишь, ты — забыла! Детей выручать, мужа искать — он ведь тоже идёт по тому же следу. Драконы не собьются, в этом она не сомневалась. Может, даже её опередит, хотя вряд ли.

«Прятали от таких, как ты…»

Прятали, да плохо. Тропа — после вампирской помощи — теперь хорошо видна. Кровяной след ведёт прямо, никуда не сворачивая, прямо сквозь Межреальность. Области обычные, никакими особенностями не отличающиеся. Чудища здесь, конечно, бродят — они всюду бродят, где есть добыча, но ничего сверх меры. Дорожка ровной да прямой быть никак не может, её, Клару, должны пытаться сбить со следа, а вместо этого — ни скидок, ни петель, ни прочих уловок. Мол, шагай-шагай, госпожа Клара, да смотри, никуда не сворачивай…

Она остановилась.

Ловушка. Точно. Так, и никак иначе. Или она — не Боевой Маг Долины. Её взяли на самую верную из всех приманок — и ведут прямиком в западню. Где, скорее всего, её уже ждут соратники господина Гойлза, кем бы он ни оказался в действительности.

«А вдруг и след ложный? — внезапно обожгла страшная мысль. — Вдруг и детей там моих нет, а только когорта поимщиков? Вдруг прав был Сфайрат и гнаться надо было сразу, по угасающему следу портала, поглотившего Гента Гойлза вкупе с четырьмя драконами? Дракончиками, драконятами… Совсем ещё не такими, как тот же Сфай, почти непобедимый и почти несокрушимый…»

Может, зря она прогнала вампира? Он мог оказаться небесполезен. Во всяком случае, со своими рассказами про «Хедина и Ракота», он… не врал. Да и след указал искренне, веря, что говорит истинную правду.

Она не выдержала — оглянулась. Нет, нет никого… Скрылся, исчез, растворился вомпер.

Значит, обойдёмся без него!

Клара гордо вскинула подбородок, давая волю холодной ярости. Кто посягнул на моих детей — пощады не ждите. Просить станете напрасно. От вашего Гента Гойлза остались окровавленные, изрубленные ошмётки, пусть и до сих пор живые. Или, вернее, цепляющиеся за жизнь. Может, уже и отдавшие концы.

Вперёд, по кровяному следу, вперёд, до самого предела пределов! «Им» не уйти и не скрыться. Кем бы «они» ни оказались.

Но рассказки вампира про «великого Хедина» не давали покоя. Конечно, это племя соврёт — недорого возьмёт, но всё-таки, всё-таки… Неужто всё это — правда? И отвратительный убийца-вампир на самом деле служит некоему могущественному божеству, позволяющему кровососу невозбранно слоняться меж мирами, убивая для собственного удовольствия?

…Однако это вполне согласовывалось с наличием господина Гента Гойлза. И с его выкриком. Если этому самому «Хедину», коль скоро он не аватара Спасителя, служат подобные милейшему Ан-Авагару, то ничего удивительного, что и маг Гойлз мог оказаться «к чему-то причастен».

Что-то крылось в этой истории, словно с двух сторон тянулись две как бы и не связанные друг с другом ниточки.

Что ж, у неё, Клары, вполне может появиться приличный счёт к этому вашему «Хедину», если, конечно, клятый вомпер не наврал.

* * *

…После расставания с Кларой Хюммель у Ан-Авагара всё пошло настолько хорошо, что и сказать нельзя. Тропы сами ложились под ноги, открывались редкие плавающие и, как правило, недоступные перемычки, сокращавшие путь на много условных «дней» Межреальности. Чудища и прочие малоприятные твари не попадались, как на заказ, он не ощущал голода — хотя не пил свежей крови уже изрядное время.

И никаких Наблюдающих.

Ни-ка-ких.

Они так легко отступились? Так легко потеряли его? Может, они и в самом деле способны действовать лишь в пределах одного-единственного мира, и все страхи Ан-Авагара совершенно напрасны?

Он гнал от себя соблазны. Признаваться во всём великому Хедину как-то не очень хотелось. Честно говоря, совсем не хотелось. Особенно в высасываниях досуха, и не в одном. Познавший Тьму, как говорится, по голове не погладит. Особенно при его-то предвзятом и несправедливом отношении к вампирам…

Но всё-таки он не повернул и не побежал. Без всяких приключений Ан-Авагар добрался до Обетованного — только для того, чтобы узнать: великого Хедина здесь нет, нет и могучего Ракота, а прекрасная и грозная Сигрлинн также не удостаивает своим присутствием сии чертоги.

«Что ж, ты попытался, — вновь толкнулись прельстительные мысли. — Ты честно попытался и ты же не виноват, что великий Хедин оказался в отлучке? Так ли уж необходимо во всём признаваться?»

В Обетованном Ан-Авагар встретил последних двух собратьев по гнезду Эйвилль-прародительницы. Всего их оставалось четверо, включая его самого, ещё один, вернее, одна — отправилась куда-то в глубины Упорядоченного. Среди последователей и приверженцев великого Хедина вампиры всегда держались особняком, ни с кем не сближаясь и вообще стараясь никому не попадаться на глаза. Пока наличествовала Эйвилль, им нередко доставались особенные поручения великого Хедина, о которых надлежало молчать; а вот после исчезновения сотворившей их всех, поручения иссякли. Великий Хедин словно забыл о служивших ему.

Вампиров никто не гнал. Прочие обитатели Обетованного их просто не замечали. Старательно и напоказ. Хотя «напоказ» получалось не очень — вампира нелегко заметить, если он сам того не желает.

Ан-Авагару рассказали и о печально знаменитом «пинке Хедина» — он, Новый Бог, удостоил Эйвилль Великую крови из собственных жил, в награду за особые услуги, а когда один из вампиров, почти лишившийся чувств от одного запаха божественной крови, дерзнул попросить «хоть о глотке», Познавший Тьму пнул склонившегося перед ним, пнул в лицо, да так, что вампир летел потом спиной вперёд, сокрушив мало что не целый лес.

Это было понятно и по-вампирски. Если ты силён, то ты прав. Не нравится произвол сильного? — сделайся ещё сильнее или отомсти, ударив в спину.

Так или иначе вампиры потихоньку расползались кто куда. С Великим Хедином шутки плохи, развлекаться и жить так, как привыкло вампирское племя, Новый Бог не давал. Хорошо ещё, его ученички (к коим вампиры, конечно же, себя не причисляли) заняты сейчас войною, а не призрением пострадавших от тех же вомперов.

Что ж, тут, в Обетованном, Ан-Авагару, во всяком случае, ничто не угрожало. Едва ли сюда дотянутся длинные руки — или щупальцы? клешни? хваталы? — Наблюдающих.

Хорошо? — конечно. Но вампир в Обетованном — не вампир.

Потому что тут не насытишься.

Только разве что в том случае, если лекарь пропишет какому-нибудь гному кровопускание.

Тиха жизнь для вампира в Обетованном, словно у дикого зверя в зверинце. Кормят, но и природу свою проявить не дадут. Так и тут. Концы не отдашь, разлитая сила питает незримо, но и настоящим вампиром быть перестанешь.

Двое собеседников Ан-Авагара как раз тоже собрались уходить. И повторяли те же слова, что и он сам: подальше уйти… забиться поглубже… не найдут… не до нас Ему… а там видно будет.

Ан-Авагар молча кивал. Если Наблюдающие решат, что с ним связываться нет смысла, и удовольствуются другой добычей, он будет только рад.

Что ж, он подождёт. Ему не привыкать.

Но…

Но всё-таки, что с этой сумасбродной магичкой? Вышедшей замуж за дракона и родившей ему детей? (Ну не безумие ли, скажите?)

Что с Кларой Хюммель, которую он, как самый распоследний глупец, никак не может выбросить из головы? Он, высший вампир? Высший вампир. Высший… вампир…

Слова повторялись, пока полностью не утратили смысл. Высший или не высший, он хотел её видеть.

Да, конечно, у неё есть дракон. И дети от этого дракона. Всё так. Однако…

Он не спрашивал себя: «Почему я о ней думаю?» Ему просто было приятно. Вспоминать глаза, высокие скулы, едва заметные крохотные морщинки, волосы, заплетённые в длинную косу.

И уверенные, сильные руки, что держали рубиновую шпагу.

Может, ему стоило отправиться с ней? В конце концов, как бы она нашла след, если б не он? Нипочём бы не нашла. Он вполне мог бы… и никто бы ничего даже и не подумал…

Но всё-таки он оставался в Обетованном. Думал о Кларе Хюммель и не трогался с места, хотя где-то глубоко внутри всё росла и росла смутная, неотвязная тревога — не за себя. За неё.

* * *

Ирма мрачно сидела, обхватив коленки. Серко устроился рядом, прижался тёплым боком — ни дать ни взять, самый настоящий живой щенок, а не волшебная игрушка. Волшебная, мертвяков рвать может, от вомпера отбиться может, а вот здесь — не помощник. Ну никак.

Отчего-то сейчас это злило. Словно купила она у госпожи Клары Хюммель волшебный талисман, от всех бед защитника, а он оказался пустышкой. Обманом.

И драконы тоже… перекидываться способны, летать умеют, огнём-пламенем, если надо, целый город сожгут, — а тут сидят себе, буйны головы повесив, и ни-че-го-шеньки поделать не могут. Да ещё и на неё, Ирму, выжидательно так поглядывают, словно ждут чего-то…

А может, и ждут. Тогда-то, на погосте, что б те же Айка с Эрри делать стали, кабы я Серка не обратила? Кабы он половину тех же мертвяков не порвал бы на тряпки?

Не, точно, ждут небось. Что встанет сиротка Ирма, волшебному волку своему прикажет, дунет, плюнет, и откроется им всем прямая дорога домой.

А ей есть хочется. И пить. И… и ещё кое-чего, в сторонку отойти да присесть под кустиком. Кустиков тут, правда, нет.

— Отвернитесь, — наконец не выдержала она.

Кажется, драконы искренне удивились.

— Зачем? — вскинула брови Айка.

Ирма не выдержала.

— Писать хочу, аж мочи нет, — прошипела она прямо Айке в ухо. — Сейчас под себя наделаю! Не ясно, что ли?!

— Ой, — Аэсоннэ смутилась. — Прости. А ну, мальчишки, Эрри, Чар! Отвернулись, быстро! И не поворачиваться, пока я не скажу!

Эртан с Чаргосом немедля повиновались.

Однако даже это кольнуло, и неприятно.

«Как своя скомандовала, так враз. Когда дракон говорит. А когда я — так хоть обмочись вся, нам-то что за дело?»

Никуда не делся серый туман, висит и висит себе, не двигается, но Ирме кажется — длинные тонкие нити, прозрачные, словно невиданные черви, втягиваются в неё с каждым вдохом, и внутри делается всё холоднее и холоднее.

Нет, тут оставаться нельзя. Она вернётся, обязательно вернётся. Сама по себе, если не с драконами. Если они захотят… своего, собственного драконьего пути.

Вот только как?

Она погладила Серко. Спасибо, мой волчок, но я должна сама. Как учила госпожа Клара. Потому что сила-тоесть — эвон, как жжётся внутри! Дело лишь затем, чтобы направить на верное, куда нужно, а не куда придётся. В тот раз она, Ирма, едва уцелела, хотя госпожа Клара и была рядом.

Нет, должно, должно получиться! Ведь всего лишь надо поверить в себя, поверить, что можешь. Ведь не знала же она ничего про магию, никаких заклятий не ведала — а где были б эти хвалёные драконы, кабы не она да Серко? И волчок бы не помог, если б она его не обратила.

Сможет, сможет, конечно же, она сможет! Смогла ж два раза. Да и в тех историях, что рассказывал патер в трактире, у героя всегда находились последние силы, чтобы раскидать дюжину врагов или прикончить коварного чародея.

Она сможет!..

По телу разливался жар, со лба тёк пот. Драконы, как по команде, уставились на неё — пяльтесь, пяльтесь, а опять вас, таких летучих-могучих, огнём всё жгучих, мне, простой девчонке, спасать придётся!

Но ничего не происходило. Туман не развеивался, дорога домой не открывалась, и всё выходило совсем не так, как в сказке.

…Наконец Ирма выбилась из сил. Тяжело дыша, упала на колени прямо в серую траву. Не получается. Не выходит. Не успела научить госпожа Клара, как открывать путь домой из всяких волшебных мест…

Драконы всё так же глядели на неё, молча и недоумённо. В груди стало жарко от разом нахлынувших злости и обиды.

И она уже открыла рот, чтобы крикнуть им что-то вроде «Чё пялитесь?!», когда…

— Ирма, — прошелестел бесплотный голос над её плечом.

Между девочкой и четвёркой драконов словно опустили призрачный занавес всё из того же серого тумана, только куда тоньше, прозрачнее. Ирма успела разглядеть открывшийся от изумления рот Эрри, вскочившего Чаргоса и скакнувшую прямо к ним Айку. Но поздно, слишком поздно — потому что завеса стремительно густела, очертания собратьев по несчастью тонули во мгле; Аэсоннэ должна была бы уже пробить невесомую завесу и оказаться рядом, однако мгновения утекали, но Айка всё не появлялась.

Зато появился кое-кто другой. Или, вернее, другая.

Девушка, до колен окутанная настоящим облаком собственных волос, цвета яркого летнего солнца. Казалось, от них даже исходят разом и свет, и тепло. С узкого лица на Ирму в упор глянули огромные голубые глаза, каких никогда не бывает и быть не может у простых смертных.

— Скорее, — тихо проговорила новоприбывшая. — Ты позвала меня, и я пробилась. А теперь тебе надо уходить. Слуги великого и страшного Хедина вот-вот окажутся здесь.

Ирма ничего не поняла. Девушка говорила безо всякого выражения, что никак не вязалось со смыслом ею сказанного.

— Ты открыла мне дорогу. А я смогу отвести тебя домой.

Домой? Её одну?

— Тебя одну, — печально сказала гостья. — Я могу вывести только тебя.

— А… они… драконы…

Девушка огорчённо покачала головой.

— Никак. Если бы я смогла…

— Пожалуйста! — взмолилась Ирма. Вся злость улетучилась, словно рукой сняло.

— Если б всё выходило так просто… — словно осенний ветерок в нагих ветвях, прошелестела девушка. — По одному только желанию… Поверил в себя, с силами собрался — и вот оно…

— Я знаю, — горько сказала Ирма. — Хочется, а никогда так не выйдет.

Гостья кивнула.

— Ты идёшь со мной? Врата сейчас закроются.

— А… куда…

Вместо ответа собеседница Ирмы просто махнула тонкой рукой, на миг появившейся из-под облака волос.

В десяти шагах от девочки появился Поколь. И не просто Поколь, а крыльцо трактира Свамме-гнома, до боли знакомое, со всеми трещинами и сучками.

— Но… Айка… Эрри…

— Я постараюсь помочь, — прошептала странная гостья. — Сделаю, что смогу. А ты им уже не поможешь, нет, никак…

Ирма сама не могла потом вспомнить, как ноги сами собой пронесли её эти проклятые десять шагов.

— До скорой встречи! — услыхала она за миг до того, как очутиться на крыльце трактира.

* * *

Великий Хедин, почему ты оставил меня, почему отступился? Почему самые горячие мольбы мои остаются без ответа? Я, Гелерра, люблю тебя всей душой, всем сердцем, всем существом моим — неужто не слышишь? Или не хочешь слышать? Или адата Гелерра, обращённая Дальние не ведают во что, более тебе не нужна?

Нет, нет, конечно же нет. Великий Хедин не оставляет попавших в беду. Он не оставляет никого. И… и… наверное, он просто очень далеко сейчас. Не дозовёшься, не докричишься. В конце концов, он ведь не всемогущий, не то, что гаркнешь, топнешь, и всё по-твоему вмиг сделается. Как глупа была она, когда в отчаянии взывала к нему, убеждая саму себя в его могуществе…

Он не может. Не услышит, не придёт на помощь, даже не убьёт. Тебе предстоит выбираться самой, Гелерра, безо всяких богов.

Чёрное дупло, пещера, дорога в новый мир. Мир лилового неба, вечных сумерек и полыхающих столь же вечным огнём вулканов. Воздух, пропитанный серой. Солнца не видно, да и есть ли оно здесь? — облака такие, что не разглядишь.

Странные, искривлённые, изломанные деревья, больше похожие на громадных медлительных змей, покрытые чешуёй вместо коры. В немногочисленных ключах вода кипит, вытолкнутая с раскалённых глубин. Немало надо пройти вдоль русла, чтобы кипяток остыл бы до чего-то терпимого.

Но здесь можно дышать. Здесь нет боли, хотя сила — много силы! — имеется.

И она, Гелерра, мало чем отличается от обитателей этого мира.

Когда она кое-как разглядела себя в тихой заводи — кое-как, потому что стояли постоянные сумерки — то снова разрыдалась. И потащилась к недальнему утёсу — броситься вниз, потому что терпеть такое уродство, в какое обратилась белокрылая владыка небес адата, никак не возможно. Это оскорбление красоты сущего.

И ещё потому, что мучает голод. Постоянный, неотвязный, сводящий с ума. Изменившаяся плоть требует живого, тёплого, трепещущего мяса. С кровью. Требует, и всё тут, не подчиняясь никакой магии.

Впрочем, даже величайшие чародеи не способны были целиком и полностью отказаться от пищи.

Счастье ещё, что здесь, в лиловых сумерках, бродили существа, не сильно отличавшиеся от Гелерры. Ходячие груды — если не сказать «горы» — брони, шипов, клешней и прочего. Жуткие, причудливые, не похожие друг на друга. Иные ползали, словно громадные многоножки, иные перемещались почти как люди. Встречались и крылатые.

Отлично, мрачно думала Гелерра, с вершины утёса наблюдая за дракой двух таких страшилищ у горячего ручья. Самое для меня место. Оставайся здесь, бывшая адата и не думай ни о чём ином.

Однако голод мучил всё сильнее и сильнее. Впрочем, сейчас она этому даже радовалась. Смерть от голода — поистине одна из самых лёгких. Только ждать придётся долго…

Долго, потому что она даже не способна сама выбраться отсюда. Мир оказался закрытым.

Закрытый мир. Такое случается в Упорядоченном. Обычно закрытые миры лишены и магии, но встречаются исключения. Такие, как вот это жуткое место — без солнца, без зелени, без цветов и птиц, а лишь с какими-то чудовищами. Это, наверное, с точки зрения общего блага хорошо и правильно — нечего таким страховидлам шататься по Межреальности, там своих чудовищ хватает, — однако Гелерре от этого было не легче.

Потому что выбраться отсюда она не могла тоже. Будучи таким же точно чудовищем.

Жажда и голод смешивались с ненавистью, животной, поднимавшейся из самой тёмной глубины. Как смеют они жить, когда я превратилась вот в такое?!..

И убивать хотелось отнюдь не безмозглых тварей. Нет, разумных, чувствующих и понимающих, что происходит. И не просто убивать, но исторгать и вбирать в себя их души — отчего-то Гелерра нимало не сомневалась, что сумеет это проделать.

Потом былая, истинная Гелерра, ученица Великого Хедина, любившая его, наносила ответный удар. Падала лицом вниз, содрогаясь от рыданий; но сил прервать собственное существование в себе не находила. Никак.

И от того ненавидела и презирала себя ещё больше.

Какая ж ты воительница, какой же ты предводитель, если не можешь покончить с собой, потерпев полное и окончательное поражение?

Видать, никакой…

Твари, населявшие мрачный мир, были, казалось, самыми обычными безмозглыми созданиями, желавшими только жрать и совокупляться. Однако время от времени с ними творилось нечто странное, словно открывался потайной портал, в котором бесследно исчезало очередное страшилище.

Сперва она очень обрадовалась. Это была надежда, это могло оказаться выходом. Взялась за дело, ползала на пузе, следила, стараясь уловить момент «ухода», но — безуспешно. Слишком быстро всё случалось, и до адаты не доносилось никакого магического эха. Куда вели «провалы», как открывались, кем, по каким законам — так и осталось тайной.

И тогда стало совсем плохо.

Нет, она не сдалась. Боролась, как могла, и в те мгновения, когда чёрное отчаяние отступало, она вновь и вновь пыталась воззвать к Познавшему Тьму. И, как ни странно, то, что открывалось им с Аррисом, появлялось вновь и вновь, только ещё ярче и чётче.

Она видела всё тот же утёс и одинокую фигуру Хедина, застывшую на самом краю пропасти. Видела исполинское Древо, поистине новый Мировой Ясень, поднимающийся за спиной Нового Бога и уходящий куда-то в скрытое тёмными тучами небо. И всё так же озарял Познавшего Тьму одинокий солнечный луч, пробившийся сквозь завесу облаков, и густую листву Древа.

Но теперь Гелерра шла дальше. Наверное, от отчаяния и безысходности, от острой, режущей, словно нож, тоски по Нему, по Его слову и взгляду.

Понять Его, хотя бы напоследок.

«Я ведь уже ничего не смогу рассказать», — взмолилась она, сама не ведая кому.

Может, поэтому или ещё почему, но теперь адате удавалось скользить вдоль одинокого луча, оставляя позади и далёкий мир, и одинокий утёс, и самого Хедина. Великое Древо же, приближаясь, будто утрачивало вещественность, теряло краски, обращаясь в хорошо знакомый Гелерре серый призрак.

Золотой луч, казалось, пронзал серое марево насквозь, уходя куда-то дальше, и Гелерра, забыв обо всём, рвалась и рвалась туда. Если она не вернётся обратно, в проклятое тело — тем лучше!

Тогда её остановил испугавшийся Аррис. Теперь не остановит никто!

Полёт без крыльев, полёт сквозь бесцветную хмарь, навстречу бушующей грозе. Облака стянулись, опустились, почернели. Блистают готовые разить молнии, завывают ветра, только и ждущие мига, чтобы сорваться с незримых цепей; но Гелерра не останавливается, она потеряла страх вместе с прежним телом.

Золотой луч скользит дальше, вместе с ним поднимается бывшая адата, и тучи послушно расступаются, но лишь для того, чтобы завлечь дерзкую в огненную паутину молний.

Пусть: Гелерра не боится. Ведь это не она, это её призрак, эманация, дух; уродливая плоть осталась далеко внизу, под мрачным лиловым небом.

В полыхании слепящих вспышек она вдруг заметила, что внизу, под ней, уже не месиво клубящихся облаков, но земля, настоящая, твёрдая.

Алыми факелами полыхали вулканы, десятки их извергали лаву, медленно сползавшую по склонам. Прямо от огневеющей тверди в небеса тянулась радуга, по ней скакал всадник на дивном восьминогом жеребце, торжествующе вскинув копьё. Прямо перед Гелеррой из сияния появился замок, возведённый словно на облаках, могучий и грозный, сложенный из громадных диких валунов; строители едва дали себе труд обтесать их. Широкие квадратные башни венчали деревянные шатры, а ещё дальше, за стенами, виднелись сияющие ярче солнца золотые крыши.

Навстречу всаднику из широко распахнувшихся врат высыпали человеческие фигурки; несмотря на расстояние, Гелерра могла различить даже самые мелкие детали.

Рыжебородый широкоплечий силач с молотом вместо обычного оружия; прекрасная женщина с роскошными золотыми волосами до пят; ядовито улыбающийся смуглый насмешник, переливающий из руки в руку клубок ярящегося пламени…

Она знала их всех. Древняя история, ещё стоит Асгард, ещё правят его хозяева, из которых остался в живых, по словам Аэтероса, один лишь Старый Хрофт…

Но откуда здесь это видение и что оно значит?

А крепость асов уже таяла, подёргивалась туманом, и вот не видать уже ни надвратных башен, ни радужного моста, ни скачущего по нему всадника. Гелерра видит Обетованное, узнаёт знакомые очертания великолепного дворца, однако на мраморных ступенях застыли семеро, а перед ними, скованный пылающими цепями, изо всех сил пытается удержаться на ногах и не рухнуть на колени некто в изорванном алом плаще.

Боги. Боги Молодые — надо понимать, в миг своего триумфа…

Что же дальше? Триумф Учителя? И Ракота, на сей раз вступившего в Обетованное уже не пленником, но — победителем?

Клубятся облака, хлещут плети молний. Только теперь до слуха Гелерры добирается оглушительный гром. Призрачная страна словно салютует истинным хозяевам Упорядоченного, думает адата.

Но нет, это не салют, не приветствие, не признание.

Золотой луч увлекает Гелерру всё дальше и дальше, она понимает, что дороги назад уже нет, что она ушла слишком далеко от собственного тела, но сейчас это уже её не волнует. Там, за клубящейся тьмой — разгадка тайны, истинное начало начал и исток всего, сущность, существо или что-то третье, дарующее Аэтеросу настоящую, подлинную божественность.

Из облаков появляются смутные фигуры, такие же, как и она сама, крылатые. Громадного роста, обнажённые, выглядящие как могучие атлеты-мужи, но без признаков пола, они со всех сторон устремлялись к Гелерре, сжимая в каждой из рук по короткому железному жезлу безо всяких украшений или рун.

Но и это она тоже знала. Крылатые Гиганты, стража Молодых Богов, самонадеянно отправленные ими против Учителя, Старого Хрофта и тана Хагена — что закончилось полным поражением слуг Ямерта.

Кто же из истинных учеников Аэтероса не помнит этой истории!

Это просто призраки, бессильные и бесплотные… память прошлого, отражение былого. Ты не должна страшиться, адата, последователям великого Хедина не к лицу трепетать перед каким-то духами.

Однако сейчас она сама — дух!

Аэтерос, сколько ж их тут… исчезли тучи, золотой луч едва пробивается сквозь сонм лучезарных, идеально вылепленных тел.

Ты с нами теперь. Ты теперь с нами. Ты не пройдешь, твои помыслы не чисты. Ты вожделеешь своего Бога, а не любишь Его. Ты наша, твое место среди нас…

Множество голосов шепчет ей прямо в уши. Множество ничем друг от друга не отличающихся голосов — наверное, вот так бы и кончилось Упорядоченное под властью Ямерта и его присных — остановившись, утратив различия, обратив всех в его верных нерассуждающих слуг…

Твои помыслы не чисты, — терзает её змеиное шипение. Ты демон, похоть твоя привела к последней черте. Разве не мечтала ты, что станешь любить своего Бога как простого мужчину? Разве не снилось тебе порой такое?

Лишь тончайшая золотая ниточка и осталась, едва пробиваясь к ней, к Гелерре, и это последнее, что связывает адату с Аэтеросом.

«Да! — Гелерра почти захлёбывается беззвучным криком. — Пусть так! Но у вас нет власти надо мной! Я — Гелерра, крылатая, адата, свободная ученица великого Хедина, чьё имя отворяет пути и отмыкает запоры! Вам не перекрыть мне дорогу! Не сбить с тропы!»

Крылатые Гиганты только усмехаются. Торжествующе, как кажется Гелерра. И только теперь она со внезапным ужасом осознаёт собственную ошибку — она заговорила с нежитью, находясь вне тела. Когда ты в своей истинной плоти, это не повредит тебе, но вот когда ты сама дух…

Замкни уста, замкни сердце и разум. Комбинируй священные руны, пришедшие из такой глубокой древности, когда даже Аэтероса ещё не было. Руны, обретённые Старым Хрофтом, руны, покрывавшие его зачарованное копьё, Гунгнир до того, как его сломал голыми руками Ямерт в Боргильдовой Битве.

Комбинируй священные руны, составляй из них слова, бессмысленные на первый взгляд. Некоторые из них отзовутся в твоём сердце, это слова силы, они оградят тебя от зловредных духов.

Но не думай, что простые слова способны на что-то большее, чем краткий отпор врагу. Не из внешнего надо строить защиту, но лишь из внутреннего.

Чистота, правдивость, верность. Бескорыстие. Избитые слова и истины, но для учеников великого Хедина они — святая истина, словно в горячечном бреду думала Гелерра. Руны вставали и переплетались, иные таяли, иные, напротив, вспыхивали золотым, выстраиваясь в длинные ряды.

Нет, внешнее, заёмное не поможет. Только своё, только истинное; а любовь её к Учителю как раз и была подлинной.

Да, я люблю его! Люблю, слышите, вы, все! Разойдитесь, дайте дорогу, я всё равно не вернусь, но не смейте заслонять мне путь!

Собравшиеся руны полыхнули все разом, уменьшаясь, сливаясь, сцепляясь друг с другом, так, что Гелерра вдруг оказалась облачена словно в золотистую невесомую кольчугу. А Крылатые Гиганты и в самом деле попятились, раздались в стороны, очертания их таяли, растворялись, сливаясь с клубящимися стенами туч.

Путеводный луч вновь сиял ярко и невозбранно, его ничто не закрывало, не заслоняло.

Первая преграда пройдена. Но что там, дальше, за медленно расходящимся занавесом?..

Тучи по-прежнему скрывают всё вокруг. Золотой луч уводит куда-то вверх, но справа и слева от него медленно проявляются две исполинских фигуры — Дракон и Орёл. Они не смотрят на Гелерру, им нет до неё дела. Они не отрывают взглядов друг от друга.

Какого-нибудь полуграмотного деревенского сновидца это могло бы испугать, но не её, адату Гелерру, прекрасно знающую, кто скрывается за этими образами.

Великий Орлангур, Дух Абсолютного Знания и столь же великий Демогоргон, Дух Соборной Души мира.

Мощь, таящаяся в расплывчатых и нерезких очертаниях двух чудовищ, поистине потрясала. Незримое естество Гелерры, покинувшее проклятую плоть, будет растёрто меж Столпами Третьей Силы, подобно зёрнышку в жерновах.

Устрашись, смертная. Ты ушла так далеко, что такие, как ты, не могут здесь выжить — подобно птицам на страшной высоте. Даже лицезреть оба сердца Третьей Силы для тебя равносильно смерти. Чувствуешь, как вздымается волна, готовая накрыть с головой, утопить, прервать дыхание?

Но в жернова попадают не только бессильные, безответные зёрнышки, чей удел — обернуться неразличимой частичкой белой муки. Есть и камешки. И на некоторых останавливаются даже всесокрушающие каменные челюсти…

Дракон с Орлом медленно сближаются. Золотой луч скользит меж двумя исполинами, вновь стягиваясь в тонкую, почти неразличимую нить.

Зернышко ли ты в жерновах или камень, Гелерра? Дрожишь, разум не в силах осознать истинное величие явленных тебе сил? Не останавливайся, всё равно ни за что не останавливайся. Ты любишь Аэтероса, пусть так. Любовь не может «победить всё», но, во всяком случае, она спасает тебя от одиночества. Пусть даже великий Хедин не слышит тебя сейчас, он чувствует, не может не чувствовать!

Дракон с Орлом долго, невыносимо долго смотрят друг на друга. Медленно вздымаются и опускаются крылья, гоня волны облаков друг на друга, словно при шторме. Гелерру несёт прямо к чудовищам, словно потерявшее паруса судно на скалы. Ей кажется, что истина как раз и кроется там, за двумя колоссами, откуда тянется упрямый золотой лучик; но прежде, чем она успевает подумать, что делать дальше и как защитить себя, Орёл с Драконом разом бросаются друг на друга.

Гиганты сшибаются грудь на грудь, волны облаков вздымаются выше их голов, Гелерру мотает и швыряет, словно утлый обломок в штормящем море; золотой луч, однако, по-прежнему тянет её вперёд.

Что же случилось? Почему они сражаются?! Великие Братья — и чтобы пошли друг на друга?

Или всё это — не более чем аллегория, кою должно разрешить ей, Гелерре?

Прямо на неё устремляется тёмная облачная стена, адату накрывает с головой, путеводная золотая нить гаснет.

Нет, нет, не-е-ет!..

Ненавижу. Это лиловое небо, ублюдочные и склизкие чёрные ветви, ненавижу жару, духоту и зловоние. Ненавижу себя, эти голые дёргающиеся отростки, когда-то бывшие белооперенными крыльями…

Гелерра лежала на жёстком горячем камне. В ноздри лез неотвязный запах серы, низкое и плотное небо казалось крышкой гроба.

Вот и кончилось твоё путешествие…

Она уткнулась чешуйчатым лицом в ладони и беззвучно зарыдала.

* * *

Четвёртый демон будет сильнее всех предыдущих, лихорадочно думал Матфей. Ночь по-прежнему царила над сонными шпилями Бервино, а над камнями древнего капища всё ощутимее пахло серой.

Матфей не бежал: к чему? Демоны сильнее и быстрее, с ними надо состязаться не в мощи мускулов.

Нет здесь чёрных муравьёв, нечем утолить жажду. Что ж, Матфей, твой последний и самый главный бой. Давай, всё, что знаешь, чему научился — в дело!

Он подхватил с земли первую попавшуюся палку. Дорожную пыль стремительно рассёк косой росчерк охранительной руны.

* * *

Наверное, всему причиной послужило отчаяние. Она рыдала, ничего не видя и не ощущая вокруг себя. И когда Гелерру мягко, но неуклонно потащило прямо в толщу раскрывающегося камня, она даже не поняла, что происходит.

Одуряющая вспышка голода. Голода и жажды убивать, вдруг прорвавшаяся сквозь все барьеры. Словно невидимая тварь, всё это время терпеливо скрадывавшая добычу, наконец улучила момент и бросилась на спину, вонзая в шею острые клыки. Адата хрипло взвыла, когти заскребли по камням — и она даже не сразу поняла, что омерзительный серный запах куда-то исчез, в ноздри лезет сухая пыль, но пыль обычная, с примесью конского навоза, а над головой — небо, хоть и прикрытое облаками, но за которыми — настоящие звёзды.

Как так, что такое, почему и отчего — в те мгновения она не думала ни о чём, кроме пищи.

Разумной, двуногой, умеющей говорить пищи.

* * *

С первого мгновения Матфей понял, что имеет дело с совершенно необычным демоном. На первый взгляд чудовище даже не выглядело так уж «чудовищно» — по сравнению с другими. Ну, когти, клыки, шипы на изломах того, что могло бы быть крыльями, чешуя — ничего необычного.

Жутким казалось то, что крылось под темно-багровой бронёй — из всех троих демонов ни в ком Матфей не ощущал такой жуткой алчбы и жажды пожирать.

Он успел начертить всего четыре руны, благоприятные дня него и, соответственно, вредящие демону, однако вырвавшейся из груды древних камней твари, казалось, не было до этого никакого дела. Все четыре символа при приближении чудовища вспыхнули чистым пламенем, голубоватым, словно весеннее небо тёплым полуднем, настоящие огненные колонны выросли на пути демона, однако тот словно ничего не заметил. Его окатило пламенем, он окунулся в него, словно в купель, и в следующий миг когтистая лапа уже стиснула горло Матфея — прежде, чем незадачливый охотник на демонов успел даже пискнуть «мама!».

Он запоздало вцепился обеими руками в покрытые жёсткой чешуёй пальцы, уже понимая, что всё погибло.

* * *

Мя-я-я-а-а-а-с-о-о!

Сладкое, тёплое, нежное, сочное…

Ничего нет лучше тебя, живая плоть, плоть, ещё не расставшаяся с душой.

Мя-я-с-о! Мясо! Жрать, жрать, жрать, ом-ном-ном, хрусь-хрусть, ы-ы-ы-ы!

Добыча трепыхается в когтях. Глупая и смешная добыча, хотела остановить её каким-то рунами! Ей ли, учившейся у самого Великого Хедина, бояться какого-то огня!

Ы-ы-ыргх. Шею — свернуть! Шею — све…

Опомнись, адата! Опомнись, если на самом деле любишь Его!

Ур-угх-ыгр. Трепыхается смешно как. Посмотрю, позабавлюсь немножко. Съесть успею, вот ещё чуточку, и съем…

Гелерра! Воин и ученица Познавшего Тьму, Нового Бога, владыки Упорядоченного! Опомнись! И… ты не видишь, что горишь?! Плоть демона не чувствует боли, но обдавшее тебя голубое пламя вцепилось в складки и щели чешуи, укрылось там, понемногу разгораясь. Ты убьёшь несчастного, но и сама погибнешь — с его предсмертным проклятьем, навек опозорив всех учеников Аэтероса!

— Хедин! Великий Хедин, помоги же мне! — вдруг вырывается у неё. — Великий Хедин! Хедин! Хедин! Хедин!

* * *

— Хедин! Хедин! Хедин! — ревёт демон, однако когти его, уже сомкнувшиеся на горле Матфея, замерли, не уходя глубже. В доброй дюжине мест броню дракона точит голубоватый дымок, проскакивают крохотные искорки — это значит, что четыре руны всё-таки сработали. Матфей, само собой, не знал никаких «заклинаний голубого пламени», начертанные его рукою символы сделали это сами, подчиняясь им одним ведомым законам.

— Хедин! Хедин!

Небось желает себе приятного аппетита.

— У… тебя… нет… надо… мной… власти! — хрипит Матфей, судорожно дёргаясь и собирая остатки смелости.

Демон рычит что-то ещё, совершенно неразборчивое, и лишь повторяющееся «Хедин! Хедин!» только и можно понять.

Когти разжимаются, полуживой Матфей мешком падает наземь.

Демон падает тоже, катается по земле, лупит по ней сжатыми в кулаки жуткими лапами, когти оставляют настоящие борозды.

Скорее, скорее, пока он не опомнился! Руны, начертить, быстро, быстро…

— Держись!

Кто-то твёрдо встал рядом с упавшим Матфеем, упёр в землю посох — конец его рассыпает искры.

— Прочь, тварь! — гремит сильный и властный голос.

Демона окутывает всё то же голубое пламя, как и от Матфеевых рун. Чудовище катается, воя от боли.

— Скорее! — нежданный спаситель крепко хватает Матфея за руку. — С этим врагом мне тоже не справиться, надо бежать, скорее!

…И они бегут.

* * *

— Хедин! Хедин! Великий Хедин!..

Всё тело охвачено голубым пламенем, и уже не спасает даже нечувствительная к боли демоническая плоть. Невесть откуда взявшийся человек стоит твёрдо, вонзив конец посоха в землю и жжёт, жжёт Гелерру уничтожительным голубым огнём.

Что ж, пусть так. Жить всё равно невозможно…

— Держись! — звенит высокий и чистый девичий голос.

Родная речь Гелерры, язык её племени, свободных и крылатых адат…

Боль очищает, пламя выжигает безумие. Она по-прежнему демон, но сводящий с ума голод отступает. Угасает и огонь, его теснит неведомая магия; чуть не ставший её добычей человек, скуля, отползает прочь; чародей с посохом грозно вскидывает руку, и спасшая Гелерру девушка истошно кричит ей прямо в ухо:

— Бежим! Бежим, пока не сгорели!

И они бегут.

* * *

— Ирма! Ирм! Ку…

— Да брось ты наконец. Не докричишься. Ушла твоя Ирма.

— К-куда ушла? — растерянно лепечет Аэсоннэ.

— Не знаю! — рявкает Чаргос. — И знать не хочу! Видать, себе дорогу пробила — может, и домой! А нас тут бросила!

— Драконов нельзя бросить, — цедит сквозь зубы Эртан. — Чай, мы не игрушки. И тебе, Чари, стыдно! На девчонку простую со злобой с такой… Может, её здешние хозяева куда утянули! Может, нам всё только показалось! Ты всё тут познал, все тайны выведал? Все заклятия, что место это держат, по полочкам разложил, по страницам расписал? Нет? Ну и молчи тогда, на других не неси. А ежели трусишь да от страха языком мелешь, что половой веником, так тогда и признайся!

Чаргос вспыхнул, вскинулся было — но тут, словно почувствовав, заныла Зося, принялась тереть кулачками глазёнки, и старшие пристыженно умолкли.

В сером тумане после исчезновения Ирмы ничего не менялось. Пленители — а это точно и несомненно пленители! — не появлялись. Всё верно — жертву следует истомить неизвестностью, равно как и голодом, и жаждой.

Дети Клары Хюммель сбились тесной кучкой, прижимаясь друг к другу и делясь теплом собственных тел. Приумолкла расстроившаяся было Зося, Чаргос с Эртаном уже не дулись друг на друга; однако в глазах Аэсоннэ застыли неизбывные недоумение с горькой обидой.

Драконы ждали. Они очень хорошо умели это делать. Все, даже Зося.

ГЛАВА IX Хедин, Сигрлинн, Ракот

Отряд Ракота покинул Хьёрвард. Нашествие быкоглавцев отражено, следовало, оставив здесь дозорных в дополнение ко всегдашним соглядатаям брата, выступить на поиски пропавшего Мимира. Мудрый ётун, хранитель Источника Мудрости (он же — Источник Миров) — сгинул бесследно, и Познавшего Тьму это очень, очень беспокоило. Сейчас Ракот даже не мог сказать, тревожит ли его названного брата само исчезновение Мимира или же миновавшие с тех пор безо всяких видимых последствий десятки, если не сотни лет по времени заповедного мира, где бил из земли заветный ключ.

Сам Ракот, будь на то его воля, продолжал бы поиски Гелерры. Или стал бы преследовать быкоглавцев, или отправился бы в мир, откуда была родом маленькая колдунья Орши; но брат просил, просил обязательно начать отыскивать Мимира.

И да, Ракот был согласен, объяснение, почему это непременно надо сделать, Хедин дал отличное.

Да, надо идти несмотря на потери. Лунный Зверь послужит, если что, превосходной приманкой, а в Обетованном наготове, стоит целый полк; готовы и мгновенные порталы, способные молниеносно отправить сюда всё воинство.

Почему же ты, былой Повелитель Мрака, не обзавёлся собственной армией? Все «рати Обетованного», как порой зовут их эльфы-менестрели — это подмастерья (или, как предпочитают называть они себя сами, «ученики») Хедина, Познавшего Тьму, отнюдь не Ракота Восставшего.

И сейчас высокий широкоплечий воин с чёрным мечом, вскинутым на плечо, шагал, словно простой ратник, рядом с бойцами многих рас и обличий сквозь Межреальность, вспоминая, однако, совсем иные времена.

Времена, когда одному его слову — да что там слову, взгляду! — повиновались легионы столь многочисленные, что все подмастерья Хедина не составили б в них и миллионной доли.

Красное солнце, низкое и угрюмое, чёрные стены, взнесённые к серым тучам — мир безжизнен, здесь высится лишь крепость Ракота Восставшего, запирая дорогу «вниз», к Тёмной Цитадели.

Казалось бы, что может «запереть» путь в мрачные миры, где власть Повелителя Тьмы беспредельна? Что помешает блистающим ратям Молодых Богов пройти через Межреальность, куда им требуется?

Упорядоченное стало сейчас иным, думал Ракот, шагая рядом с хединскими подмастерьями. Оно словно растёт, раздвигает собственные границы, уходя всё дальше в Хаос. Может, это случилось после прорыва Неназываемого; может, так было всегда, только они, тогдашние Истинные Маги, этого не видели и не замечали, увлечённые совсем иным; так или иначе «ключевые миры» существовали и тогда, только роль играли несколько иную. Подобно тому, как малая крепостица, перегородив невысокой стеной узкое и глубокое ущелье, задержит неисчислимое войско — так и твердыня Восставшего в безжизненном и враждебном всему живому мире сдерживала напор шлемоблещуших армад тогдашних хозяев Обетованного.

Мы стояли, думал Ракот. И я бестрепетно смотрел, как на равнине, сложенной чёрными базальтами, сшибаются армии, как изрыгают ядовито-зелёное пламя мои чудовища, как идут в бой сторукие великаны, как вампиры — истинные вампиры, не чета нынешним! — возникают из складок сумрака, впиваясь сзади в горло предводителям ратей Ямерта — у кого, разумеется, имелось горло.

И я спокойно, как данность принимал то, что за меня, Владыку Тьмы, умирают другие. Те, кто явился на мой зов, подчиняясь додревним заклятьям, познанным мною. Я помню, как мы медленно отступали — от одной засечной черты к другой, оставляя позади рвы, заполненные обугленными костями, базальт, покрытый глубокими трещинами, во множестве мест — расплавленный и потёкший.

Мы теряли множество, но и убивали во множестве стократном. Сшибались стены огня и льда, молнии рушились с небес, оплетая гибельной сетью многотысячные полки, стонал несокрушимый камень — и я помню этот восхитительный, смертельный ужас в глазах врагов, когда я проносился на своём крылатом скакуне над сцепившимися в рукопашной фалангами.

Мы победили тогда, кстати. Они так и не дошли до самой крепости, натиск выдохся на ближних подступах.

…Но рвы, заполненные неисчислимыми костяками, я запомнил навсегда, думал Ракот. Они так и не ушли из памяти. Никто не ушёл — ни свои, ни чужие.

И потому с тех пор я так неохотно водил в бой «неисчислимые воинства».

Тёмные Легионы воссоздаются, на крайний, поистине самый последний случай, когда даже последствия, грозящие по Закону Равновесия — ничто по сравнению с непосредственной угрозой.

Что ж, прочь сомнения, впереди нас ждёт мир Источника. Брат Хедин настаивал, что там — и впоследствии — Ракоту потребуется весь полк адаты Гелерры. Что ж, может быть. Во всяком случае, кажущаяся незащищённость Лунного Зверя тоже может дать кое-какие плоды.

Дальние могут и клюнуть. Они жадны, и зачастую это перевешивает осторожность.

Оставаясь неуловимыми и неуязвимыми, они проверяли нашу защиту. Атаковали то здесь, то там, и мы послушно отвечали, бросаясь затыкать прорыв. Одерживали победу, но…

Но что-то теряли в каждом сражении, и не только редких подмастерьев Хедина.

Может, хоть сейчас удастся застать их врасплох, коль и впрямь купятся на оставленную в Хьёрварде западню.

А сейчас — мир Источника. Пустой мир, нагие пространства без людей, эльфов, гномов или гоблинов. Только звери. Те, кто здесь обитал когда-то, в их числе и «проклятие Хагена», Бран Сухая Рука — куда-то ушли, и следы их замёл ветер. По словам Хедина, давно исчезли все остатки их домов, всё поглотил великий лес, которому вечно не хватает места.

Что станет делать в пустом мире целая армия?

Одному Хедину ведомо, как сказали бы его подмастерья.

Ракот не обижался. Вскинув на плечо знаменитый Чёрный Меч, он шагал рядом с остальными бойцами и вспоминал, вспоминал, вспоминал…

Сейчас это давалось почти легко. Застарелая боль уходила куда-то вглубь, и уже не так обжигала, когда в его памяти вставали картины тех дней…

— Повелитель, — сложив за спиной серые крылья, Трогвар стоял на одном колене перед Пылающим Троном. Знак Крылатого Пса горел ярко и яростно, наверное, последнее, что осталось человеческого в верном соратнике Ракота. — Они взяли Львиный мост и Драконью пасть. Если падёт Чёрный клык, мы окажемся в кольце. Уходите, Повелитель. Я должен это сказать, иначе…

— А я должен отказаться. — Ракот не шелохнулся, только языки пламени, составлявшие Трон, взметнулись ещё выше, сплетаясь и расплетаясь. — Я никуда не уйду, конечно же. Как не уходили другие, до меня.

— Повелитель, на них не держалось столько, — осмелился возражать Трогвар. — От вас единого зависит успех всего дела. Легионы можно создать новые. Но…

— Нет! — громыхнул Ракот так, что пламя взвилось под самый потолок. — Тёмная Цитадель — не игрушечный замок. Обломают зубы! Они не слишком-то любят умирать, все эти светлые эльфы, преискусные гномы и прочие, кто служит Ямерту! А с его куклами мы справимся. Это наш мир! Это его тёмная сторона! Свет тут не имеет власти!

…Ракот — Новый Бог невольно усмехнулся собственным воспоминаниям. Да, так оно было. Их вела ярость, они упивались битвой. Им казалось — всё, уж дальше-то эти трусы и слабаки, берущие только числом, уже не пройдут. И оставляли Ямерту крепость за крепостью, мир за миром. Пока не очутились здесь, на самом дне, возле Тёмной Цитадели.

Эманации Кипящего Котла здесь особенно сильны. Здесь мы дадим бой и, когда все подступы к стенам окажутся завалены грудами обугленных или изглоданных едкими алхимическими смесями костей — Молодые Боги остановятся.

Они уже не раз останавливались так. И первый их натиск, когда он, Ракот, только-только начинал восстание и его адепты легко захватывали мир за миром, поднимая над ними алые с чёрным боевые знамёна — первый натиск остановлен был именно так.

Грудами мёртвых, обратившихся в чёрные хрупкие костяки. Те, кого сперва бросили против Ракота с трудом понимали, для чего и почему их гонят в бой; а иные целыми сотнями и тысячами перебегали к нему. Это уже потом по всем мирам Упорядоченного неслось: «Ракот Владыка Мрака… Тёмный Властелин… Великий Враг Сущего… Пожиратель Миров…»

Тогда Молодым Богам поверили. Именно те, кто и дошёл до стен Тёмной Цитадели.

«Ненавистник добра и света… Кровь ста тысяч девственниц выпивает он в день и кровь двухсот тысяч — за ночь… Взмахнув плащом своим, гасит он светила и звёзды, обрекая миры и всех обитателей на страшную смерть от вселенского хлада… Пшёл, шагай, копьё нагни, дубина, коль жить хочешь! Ракотовы чудища схарчат — маму позвать не успеешь, не то что Ямерта пресветлого!..»

Новый Бог Ракот идёт, глядя прямо перед собой невидящими глазами. На Чёрном Мече, на самом острие, медленно набухает кровавая капля, готовая вот-вот сорваться.

— Повелитель… — медленно и тяжело говорит Трогвар, не поднимаясь с колена. — Надо уходить, повелитель. Вы продолжите начатое. Любого из нас можно заменить. Но не вас.

Он словно вспомнил старый дворцовый этикет Халлана, мой Трогвар.

— Забудьте о чести, повелитель. С вами кончится всё. И мы все кончимся тоже. Уходите. Медлить больше нельзя. Чёрный клык ещё держится. Там морматы, я за них ручаюсь.

Ракот громко хохочет, не вставая с трона.

— Нет, мой Трогвар, нет. Что хорошо для какого-нибудь военачальника, не подходит Восставшему. Тёмная Цитадель будет стоять, пока я тут. А пока стоит Цитадель, стоим и мы все, потому что Кипящий Котёл… — Он обрывает себя, потому что простому предводителю дружин знать подобное не стоит.

Ракот — Новый Бог, конечно, договорил бы до конца.

…А потом он стоял на самой верхотуре, на страшной высоте, — башни Цитадели царапали низкие непроглядные тучи, — и алый плащ вился за его плечами, хотя горячий воздух оставался недвижим. Погорячее, погорячее, пусть бьют вверх фонтаны лавы из проснувшихся вулканов, пусть всем этим людишкам, эльфийкам, крылатым и бескрылым созданиям, светлым гномам и прочее, прочее, прочее — пусть выйдет погорячее, пусть напоследок попарят косточки. Кто против меня, тот против меня. Ракот Восставший, милостиво принимает всех, бросивших оружие и признавших его верховенство, но беспощаден к нападающим на его владения, пусть даже они и сжались до крохотного — по сравнению с принадлежавшим ему в зените успеха — пятачка вокруг Цитадели.

…Он надеялся победить даже тогда.

Новый Бог Ракот усмехнулся и покачал головой. Нет, было что-то в том безоглядном мужестве отчаяния, с которым они сражались. Был восторг, который не объяснишь тому, кто никогда не отбивался, зажатый в угол, от целой своры.

…Он, конечно, никуда не ушёл. А вот Трогвара отослал. К тому самому Чёрному клыку, ощетинившейся живыми железными зубьями крепостице, прикрывавшей малозаметную тропку прочь, в Высокие миры.

Что случилось с крылатым демоном после — Ракот Восставший тогда, до самого своего пленения, так и не узнал. Потому что бесчисленные, заполнившие весь мир Цитадели рати Молодых Богов пошли на последний, как они считали, приступ, брать и сравнивать с землёй логово отвратительного чудовища, посягнувшего на сам Свет.

Это была славная драка. Славная, несмотря на исход. И сейчас Ракот уже мог без дрожи вспоминать то, как медленно заваливались внутрь стены его Тёмной Цитадели, как стремительно голубело багровое небо, беспощадный солнечный свет от звезды, зажжённой Молодыми Богами, заливал неоглядные дворы, где всё ещё сражалось его воинство…

Тёмные Легионы не жаловали света. И Ракот, наступая, всегда творил над своими полчищами непроглядную завесу мрака.

Да, всё это — было. Был триумф Молодых Богов, было их торжествующее глумление, и медленное, мучительное расставание Восставшего с телом, развоплощение и заключение. А перед этим — суд. Суд, на котором брата Хедина заставили читать приговор…

И он прочитал. Скрипя зубами, но прочитал.

Познавший Тьму не прятал глаза от него, Ракота. Голос его звенел от ненависти, а Мерлин и компания лишь довольно потирали руки.

Несчастные глупцы. Они не знали, что такое иметь дело с Хедином, когда тот всерьёз возьмётся за них.

— Повелитель Ракот. — Тёмный эльф по имени Аррис, принявший командование после исчезновения Гелерры, низко поклонился. — Мы на месте.

Вот так — добрались, а ты даже и не заметил, весь уйдя в воспоминания.

— Явились оставленные Аэтеросом здесь наблюдающие.

Брат Хедин, конечно, не оставит Источник Миров без охраны. Но неужто им есть что рассказать? Да, вон, бегут… двое гномов с бомбардами. Торопятся, аж бороды растрепались.

У Ракота вырвался невольный вздох. Всё-таки здесь, у заветного ключа, куда они приходили совсем юными магами, только начинавшим свой путь Поколением, невольно хотелось хоть на миг, но не думать ни о прошлом, ни даже о настоящем или будущем.

А, вот и гномы… Кланяются.

— Повелитель, Дальний попался! — с ходу выпалил один гном, с рыжей бородой, заплетенной в три причудливых косицы.

— Как есть попался, в ловушку нашу угодил! — перебил второй гном, с бородой словно тёмная охра.

— Стойте, стойте! — Ракот поднял руку. — Какой Дальний? Куда попался? В какую ловушку? Давайте по порядку.

…Ракот Восставший уже вскинул бы Чёрный Меч и, гикнув, уже открывал бы портал…

Если бы, конечно, Ракот Восставший дожил до этих дней и этой войны.

— По порядку, повелитель…

— Выходит, значит, что мы как-то…

— С братом, вот этим, значит…

— Возвращались вдвоём из дальнего поиска…

— Остановились в мире…

Они и в самом деле возвращались из дальнего поиска, братья-гномы Оррид и Керрет. Остановившись в некоем мире, обнаружили там некое додревнее магическое устройство-ловушку. Изначально его ставили, скорее всего, на чародеев того мира, но…

— Но мы ж не просто топорами махать! Мы ж недаром ученики! Очень нам любопытственно стало, кто ж такую хитрую штуковину измыслил да что с ней сделать можно…

— А тут ещё и Дальними запахло.

— Это как? — перебил Ракот.

Братья переглянулись — плотоядно, как показалось Новому Богу, — и наперебой кинулись чертить и объяснять, залезая в такие дебри прикладной магии, что Ракоту пришлось попотеть — за множество веков божественности отвыкаешь от хитроумных путей простых смертных.

Дальние отметились в том мире. Впрочем, отметились они во многих мирах, начиная с самого Хьёрварда, в этом ничего необычного не было — а вот попытка местных что-то сделать с неуловимыми «голосами» из зелёных кристаллов оказалась чем-то новым. Впрочем, ловушка (а она там была не одна) простояла нетронутой множество лет; и тогда братья отчасти из исследовательского интереса, отчасти — от присущего гномам тщеславия мастеров — слегка её подправили. Было это давно даже по меркам Обетованного, а уж по времени того мира и вовсе в седой древности.

— Надеялись, вдруг Дальнего ущучим, — понурившись, сказал рыжебородый брат.

— Уж больно западня хороша, — тотчас подхватил второй. — Кто б ни сделал, большим умельцем был. На всякую дичь капкан ставил. И на местных чародеев, и на Дальних, коль попадутся.

— Только давно это было.

— И с тех пор — ничего.

— А нынче —эвон, кристалл ожил. Значит, попался кто-то!

— Кто же? — глаза Ракота сузились.

— Дальний, не иначе! — громким шёпотом сообщил первый брат. — Западню-то мы слегка подправили…

— Так, чтобы местные волшебники, слабые, случайно б туда не угодили.

— Так что наверняка Дальний, больше некому, — убеждённо заявил брат с охряной бородою. — Дозволь, повелитель, наведаться. Узнать, что за птица в силок угодила.

Ракот кивнул. Опять же, в былые времена Ракот Восставший и даже Ракот времён, когда Новые Маги резвились в Северном Хьёрварде^[41] — непременно кинулся бы вместе с братьями к заветному капкану.

Ракот нынешний лишь кивнул.

— Честь и хвала вам, Оррид с Керретом. Честь и хвала великие, коль и в самом деле всё так вышло. Берите дружину, отправляйтесь. Весть Хедину, брату моему, пошлём немедля. Но сам я здесь останусь. Один Дальний — если он там, конечно же, — войны не решит. А вот тайна Мимира…

Братья солидно кивнули, мол, не мальцы какие, дело разумеем, повелитель.

— Выступим тотчас, — поклонился рыжебородый Оррид.

— Не промешкаем, — Керрет, конечно же, отмолчаться не мог тоже.

Ракот молча кивнул, отпуская братьев.

* * *

Бывший Владыка Тьмы застыл перед Источником Мимира. Вечный ключ, вечножурчащая, текущая вода, неиссякающая, изначальная. Как явилось в свет это чудо? Как стал его хранителем Мимир?

Старый Хрофт нехотя рассказывал о днях славы Древних Богов. Словно Боргильдова Битва навек положила конец его повествованиям, заслонила всё хорошее, случавшееся до нее. Подвиги и пиры, веселье и радость, победы и любовь — всё утонуло в сером тумане безвременья.

И вот теперь он снова здесь. Бывший Истинный Маг, бывший Владыка Тьмы, бывший развоплощённый пленник Дна Миров, бывший мятежник, бывший победитель.

Нынешний Новый Бог. Хотя какой же он, небеса и бездны, «новый»? Сколько миновало лет по счёту Обетованного?

Легко, беззаботно журчит вода. Играет и переливается в неярком свете, исчезает под корнями вечного дуба.

Ракот старается вглядеться, уловить отблески минувшего. Помнит ли Источник, как уходил отсюда Мимир? Бросил ли он всё и покинул святыню в сердцах, был ли уведён насильно (кем? как?), ушёл ли сам, истомившись, наконец, тоской и одиночеством? Чем заполнял бессчётные дни великий ётун, не имевший ни жены, ни детей? Отказавшийся даже от поединков, первейшего занятия всех его сородичей.

И почему те же Дальние, или Молодые Боги, или кто иной, недовольный Богами Новыми, не воспользовался моментом? Едва ли тайна Источника Мимира ведома одним лишь Хедину с Ракотом. Её знают и Ямерт с присными, и те, кому они могли её открыть, а потом секрет уже не удержишь.

И, получается, что им кто-то воспользовался.

Ушёл ли Мимир сам или был уведён насильно — сейчас уже не угадаешь, как ни печально. Ракоту требовался след, след великого ётуна, и Источник не мог не помнить последних мгновений своего вечного хранителя.

Ракот вздохнул. Надо готовиться к ритуалу, даже Бог не может…

Он оборвал себя. Проклятие, сколько ж всего, чего Бог «не может»! Список кажется бесконечным.

— Аррис! Начинаем. Вычерчивай большую звезду.

Тёмный эльф кивнул, не удивившись.

Большую звезду чертят, конечно, не на земле. В воздухе возникали тончайшие волосяные линии, над ними взвивались язычки пламени. Выстраиваются длинные ряды крохотных рун, символы сил и стихий — Новый Бог идёт обходным путём, не желая лишний раз рисковать нарушением Равновесия.

Стараются все. Эльфы творят руны, гномы, с их природным глазомером и умением провести идеальную прямую, трудятся над лучами. Мир Источника дик, безлюден и позаброшен, Ракот не ощущает жизни нигде поблизости. Нет здесь ни людей, ни зверей, ни даже безмозглых чудовищ, хотя, казалось бы, нет такого уголка Упорядоченного, куда им не удалось бы пробраться.

Звезда растёт, скрещиваются пылающие лучи, и Ракот чувствует, что в спину словно начинает дуть лёгкий, пока ещё едва заметный ветерок.

Да, всё верно. Чем длиннее и окольнее путь, тем слабее будет задето пресловутое Равновесие. Бог, увы, не тот, что может дунуть, плюнуть, и желаемое тотчас исполнится.

— Сами себе не поможем — никто не поможет, — проговорил Ракот, опуская обе ладони в бурлящий Источник.

Грубо, но по-иному сейчас и не сделаешь.

* * *

Клара Хюммель шла через Межреальность быстро и ходко, вампир не подвёл, след оставался свежим и хорошо — после соответствующих усилий с её стороны — видимым.

Он ведёт в ловушку? Очень может быть. Из одной она уже выбралась. Посмотрим, удержит ли её вторая.

Если кто-то надеялся испугать её или вынудить к чему-то, захватив её детей в заложники — он об этом очень скоро пожалеет. Так пожалеет, что лучше б ему и не рождаться на свет.

Она почти ничего не замечала вокруг. Лишь течение силы всё ускорялось и ускорялось, словно вода в стремнине. Безумства и буйства Межреальности уступали место странной серой траве, длинной и шелковистой, никогда ранее Кларой не виданной — ну так Упорядоченное неисчерпаемо, тут каждый день можно увидеть что-то новое.

А вот и туман. Такой же серый и плотный, плотный, словно молоко.

Клара приостановилась. Мгла ей совершенно не нравилась, подобное в Упорядоченном используют слишком многие хищники, чтобы просто отмахнуться.

И она как раз закончила сплетать дозорно-остерегающее заклятье, когда в тумане вдруг замаячила смутная человеческая фигура.

Рубиновая шпага вылетела из ножен, алые камни на эфесе предостерегающе вспыхнули.

— Госпожа Хюммель, я не причиню вам вреда.

Язык Долины Магов, хотя и явно не родной для говорившего. Акцент слишком сильный, чем-то напоминает речь гоблинов-уборщиков.

Фигура медленно приближалась, подняв над головой безоружные руки. Из тумана появился статный мужчина, лет сорока по человеческому счёту, в простой кожаной куртке и просторных коричневых портах, заправленных в остроносые сапоги. На широком поясе драконьей кожи — ни меча, ни кинжала, хотя кольца имеются.

— Я всё снял и оставил в лагере, — улыбнулся новоприбывший. — Надеюсь оказаться вам полезен, госпожа Хюммель. Предвосхищая ваш вопрос — кто я такой и что здесь делаю? — скажу, что тоже шёл по следу похитителей ваших детей.

Глаза Клары сузились. Она не слишком жаловала незнакомцев, подозрительно хорошо осведомлённых о её личных обстоятельствах.

— Я маг, как и вы. Но не маг Долины. Поверите ль, нет, но подобные ей места есть в других областях Упорядоченного. Я знаю ваш язык, но это исключительно потому, что мы вместе сражались с одним из ваших товарищей, возможно, имя его вам что-то скажет — Аветус Стайн.

Сердце Клары оборвалось, и больших усилий стоило сохранить на лице прежнюю невозмутимость.

— Не льщу себе надеждой, что вам известно обо мне, — приятно улыбнулся незнакомец. — Кор Двейн, к вашим услугам. Можно просто Кор.

Клара молчала. Она давно не верила в случайность встреч и совпадений.

Назвавшийся Кором, похоже, ожидал от неё какого-то ответа; не дождавшись, с некоторой неловкостью повёл плечами, кашлянул зачем-то и продолжал:

— Я следил за памятной вам ловушкой. Её установили мои и, как вы совсем скоро убедитесь, ваши враги. Ваши дети совсем рядом, за стенами этого тумана, но дальше дороги просто нет. Надо взламывать почти несокрушимые запоры и… отчего вы молчите, госпожа? Вам безразличны мои слова?

— Хуже, — медленно проговорила Клара, не опуская рубинового клинка, — я не верю ни единому из них.

— Разумно, разумно, — кивнул Кор Двейн. — Что ж, меня легко проверить. Дорога перед вами изобилует магическими капканами и западнями, но вы, не сомневаюсь, преодолеете их. Тяжело придется, когда вы доберетесь до стены, за которой похитители прячут ваших детей. Мне пробиться дальше не удалось. Быть может, вы окажетесь более удачливой. Ни в коем случае не намерен вам мешать. Но, быть может, вы выслушаете меня? До конца? Потом сможете судить, как вам будет угодно.

— Выслушать что? Что я узнаю?

— Ну, хотя бы то, кому служат похитители.

— Вот как? — подняла брови Клара. — Откуда вам может быть известно сие, милостивый государь? И какое вам до меня дело?

— Мне всегда есть дело до одного из сильнейших боевых магов Долины, — без тени улыбки ответил Кор. Его ноги тонули в сером тумане, торс возвышался, словно чёрная скала над предательскими водами. Руки скрещены на груди, взгляд прям и твёрд, глаза не бегают, они не отпускают Клару ни на мгновение. — Мне есть дело, я изучил ваш язык. Может, угодно присесть?

Туман сгустился, из ничего появилось два элегантно-простых кресла с высокими спинками.

— Мои комплименты, — холодно сказала Клара, невольно вспоминая собрания погодников или лекарей там, в Долине.

Однако это отличалось от них, как небо от земли. Сила не изменила течения, Клара вообще ничего не ощутила. Миг — и новые предметы явились в мир, создавшись поистине из ничего.

Гент Гойлз казался ей опасным? «Что ж, этот чародей опасней в… не знаю, в миллион раз. И он дал мне это понять. А по блеску в его глазах нетрудно догадаться — понял, что я тоже поняла».

— Благодарю, госпожа. Прошу, — он хозяйским жестом указал на ближайшее к ней кресло, сам оставаясь стоять.

Клара не шелохнулась.

Маг по имени Кор вздохнул.

— Понимаю. Чего ещё ожидать от истинного боевого мага, гордости одноимённой Гильдии? Что ж, давайте сядем, где стоим, — он всё-таки вышагнул из натёкшего тумана, сел, скрестив ноги, прямо на тропу.

Помедлив, Клара опустилась на одно колено, опираясь на эфес рубиновой шпаги — положение, из которого она умела атаковать мгновенно и неожиданно.

— След ведёт туда, — махнул рукой Кор. — За туман. И там, впереди, все мыслимые магические ловушки. Я не стал прятать ни своей силы, ни умения перед вами, госпожа. Это бессмысленно. Но — должен признаться честно — перед этой… — Он помедлил, словно подбирая слово на не слишком хорошо знакомом ему наречии. — Многозубчатой западнёй я ощутил себя…

— Как вы тут оказались? — перебила его Клара. Она не могла терять времени.

Чаргос, Эртан, Соннэ. И Зося. Крошечная Зося.

Кровь зашумела в ушах. Клара с трудом подавила бешенство.

— Я шёл по следу, — так же просто ответил маг. — Ловушка установлена давным-давно, но некоторое время назад её, скажем так, подновили. Я бы солгал вам, госпожа, что горел желанием спасти ваших сорванцов. Нет, госпожа, я недобрый и циничный человек, и натягивать маску добродетели перед вами не собираюсь. Со всем известной Кларой Хюммель надо говорить только откровенно или не говорить вообще.

— Я не могу предаваться тут пустой болтовне, господин Кор Двейн.

— Понимаю, — кивнул чародей. — Готов предложить всю свою помощь.

— Почему?

— Потому что ваших детей захватили мои враги. Слуги бога, прозываемого Хедином, Познавшим Тьму.

«Опять это имя!» — подумала Клара.

— Нет, это не легенда и не сказка, — напряжённо глядя ей прямо в лицо, сказал странный волшебник. — Он действительно существует, и очень, очень могущественен. Он также очень умён и изворотлив. Это страшный противник, госпожа Клара.

— Зачем же ему мои дети?

Кор философски пожал плечами.

— Я солгал бы, утверждая, что он мечтает принести их в жертву на собственном алтаре или высосать их кровь. А вот его слуги… — Он покачал головой. — Они творят что хотят. За них я не поручусь. К тому же у драконов дурная репутация.

— Откуда я знаю, что вы не лжёте, господин Двейн? Что это не вы сами похитили моих детей?

Маг развёл руками.

— Доказать, понятно, я не могу никак. Единственный способ — дождаться, пока ловцы не явятся за добычей и, скажем так, учинить им допрос с пристрастием. А пока что мы можем заняться ловушками. Иные довольно… м-м-м… затейливы, скажем так. Или же устроить свои собственные. Дабы поспособствовать горячей встрече тех, кто явится сюда, проверить силки.

— А они явятся?

— Непременно, — заверил Клару маг. — Иначе какой смысл ставить ловушки? И уж конечно, у них имеются средства узнать тотчас, что капкан захлопнулся. Служба одному из владык Упорядоченного имеет свои преимущества, надо признать.

— Но… но…

— Госпожа Клара. Если вы не хотите немедля начать обезвреживать ловушки на нашем пути, я бы… — Он вдруг осёкся. — Не может быть, — проговорил маг медленно, глядя Кларе прямо в глаза. — Вы же ничего не знаете о нём. О Хедине, о Познавшем Тьму. О Новом Боге.

Это было чистой правдой.

— Судя по вашему молчанию, госпожа, я не ошибся. Что ж, одно к одному, одно к одному. Великий Хедин не желал, чтобы слава о нём разошлась слишком уж широко.

— Прошу прощения, сударь, но, с вашего позволения, я займусь тем, зачем явилась сюда. У меня в ловушке дети, если вы запамятовали, — отрезала Клара, поднимаясь.

— С радостью помогу…

— Нет, милостивый государь. Это мои дети, а не ваши, заключены там сейчас. И я по-прежнему не верю ни единому вашему слову.

Кор Двейн очень натурально, по мнению Клары, вздохнул и кивнул.

— Не смею настаивать, госпожа Клара. Я останусь здесь, с вашего позволения. Если вы всё-таки решите почтить меня доверием и позволить мне встать рядом с вами — вы знаете, где я. — Он сел в одно из так и оставшихся стоять кресел, скрестил ноги, всем видом своим показывая, что обосновался тут надолго. — Желаю удачи. От всего сердца, госпожа Клара.

Чародейка коротко кивнула, и в следующий миг туман поглотил её.

Липкий и влажный, словно прикосновения полусгнившей плоти. Лезущий в глаза и ноздри, раздражающий, но не ядовитый. И странный, очень странный. Сила текла через него свободно, маг мог сотворить здесь любое заклятье… Почему же тогда ей не открыть дорогу самым простым способом?

Клара остановилась, вскинув рубиновую шпагу в первую позицию. Умения, вошедшие когда-то, казалось, в саму плоть, не забываются, схватка с неупокоенными на улицах родного Поколя это подтвердила. Ну, что ж, ловушки и капканы, пришёл ваш черёд.

По лезвию пробежала цепочка алых огоньков, словно рубины эфеса щедро делились собственной кровью.

Капканы можно обезвреживать, долго, нудно и упорно. А можно ударить огненной плетью, выжигая всё вплоть до металла, на две дюжины шагов перед нею. Но сперва надлежит разогнать туман…

След, ясный и чёткий, уходил прямо у Клары из-под ног, манил, почти сводя с ума. Чего ты медлишь, словно кто-то шептал ей на ухо. Твои дети там, впереди, всего за сотней шагов сквозь серую мглу, надо торопиться, чтобы расчистить дорогу, чего же ты медлишь?

Слишком просто и очевидно для боевого мага Долины. Слишком нарочито. Туман примет её силу, растворит в себе и погасит.

…Сорвавшийся с острия рубиновой шпаги огнешар смёл и разметал серое марево, открыв неширокий проход. На «земле», на твёрдой основе Межреальности взбухал и пузырился круг чего-то зеленоватого и едкого, наверное — один из расставленных капканов. Поверхность ловушки, тем не менее, быстро успокаивалась, пузыри и волны исчезали; несколько мгновений — и всё вновь стало, как прежде.

И туман тоже спешил вернуться, поглотив в своих глубинах пущенный Кларой огнешар.

Спиной она чувствовала взгляд Кора Двейна, внимательный и настороженный. Что ж, смотри себе… пока.

Клара опустилась на корточки и взялась за первую ловушку. Дело предстояло долгое и нудное — по ниточке расплетать сложный узел наложенных заклятий, превративших ткань Межреальности в гибельный капкан… Да ещё вдобавок и полуживой, и полуразумный.

И очень, очень голодный.

* * *

Ирма брела по родному Поколю, не узнавая почти ничего. Нет, дома стояли прежние, но… Сорванные ставни и двери, поваленные ворота и плетни, опрокинутые журавли у колодцев, завалившиеся срубы. Растерянно топчущиеся тут и там люди, вооружённые кто чем; и повсюду — полуразложившиеся трупы.

Но девочка Ирма уже не была просто девочкой, что при этакой картине в ужасе забилась бы с головой под одеяло. Она сама убивала этих неупокоенных, совсем недавно, здесь же, рядом с Поколем. И сейчас она шла, ступая осторожно, но безо всякой боязни, держа на руках ворчащего Серка.

Пусть только сунутся, ожесточённо думала она. Пусть только попробуют. Я справлюсь и безо всяких драконов.

Перед домом госпожи Клары Хюммель — сейчас наглухо закрытым, с запертыми воротами и ставнями под большими замками — толпилось десятка два поселян с топорами, вилами, дубинами, колами и прочим.

— Гад, подобраться никак не даёт… — гнусаво скулил здоровенный шорник Мырнай. Обе щеки его носили следы кошачьих когтей.

Мырная Ирма терпеть не могла — вечно отпускал в её сторону сальности, мол, подрастаешь, красавица, скоро уже и для женского дела сгодишься! И шлепок по мягкому месту всё норовил отпустить.

— У меня тоже — вишь, всю ногу разодрал, — мрачно бросил другой селянин, резчик Жижма. — И как только, подлюка, исхитряется? Даже собаки не помогли.

— Ага, моему Клыку всю морду исполосовал, — визгливо зачастила молочница Хильда.

— Да спалить гнездо проклятое, и вся недолга! — пробасил Прескас-кожемяка.

— Вот и иди пали, — накинулись на него. — Сам вон бери солому и тащи под угол! Посмотрим, что от тебя кот колдовской оставит!

Кот колдовской?.. А, ну конечно. Шоня. Никого не подпустит к дому.

— А для ча тащить-та? — удивился здоровенный кожевенник. — Дай-кось мне…

Пылающий пук соломы, обмотанный вокруг первой попавшейся жердины, полетел прямо на черепичную крышу, скатился с неё и застрял в растворе ставен. Пламя лизнуло крашеные доски раз, другой, третий…

— Вот так-то оно вот, — надулся от гордости Прескас. — Еще давай! Кидать станем.

На гребне крыши появилась неслышная хвостатая тень. Замерла на мгновение и вдруг ринулась вниз, прямо к горящему пучку соломы. Люди только рты раскрыли, видя, как страж-кот (не пойми, то ли кот, то ли тень его) невероятным образом извернувшись, нырнул за ставень, а в следующий миг жердина, словно брошенное умелой рукою копьё, отлетела прочь, угодив смекалистому кожевеннику прямо поперёк груди, да так, что на нём мигом вспыхнула рубаха.

— Поможите! — завопил Прескас, кидаясь из стороны в сторону.

Серко дёрнулся у Ирмы на руках, но она лишь сильнее прижала его загривок.

Нет, мой волчок. Если народ ополчился на госпожу Клару, всем известную чародейку, то от тебя он уж точно мокрое место оставит, едва узнав о волшебной игрушке.

Жижма с Мырнаем, однако, не растерялись. Сноровисто повалили здоровенного кожевенника, быстро сбив пламя.

— Видел теперь? Понял? — упёрла руки в боки Хильда. — Поделом тебе, дураку, досталось. Не лезь в воду, не зная броду.

— То-то у вас много чего вышло, знатоки, — проворчал Прескас, кое-как приходя в себя. — Всем вместе факелы кидать надо, тогда не успеет кот волшебный…

— Если он волшебный, то всё равно успеет, — уныло заявил колесник Берда. Штанина у него была разорвана, от колена вниз по голени тянулись три глубоких кровоточащих царапины. — Мы тут уже все попятнаны. Твоя теперь очередь, Прескас.

— Моя?! Вот ещё! Да што мне, больше всех надо, што ли?

— Больше, не больше, а спалить гнездо проклятое всё равно надо! — вновь взвизгнули Хильда.

Народ стал нудно препираться, Ирма поняла, что тут, скорее всего, так ничего и не случится. Держа Серко на руках, кружным путём вернулась обратно к трактиру. Куда ей было ещё идти? В конце концов, немногие её собственные вещи — там, у Свамме-гнома, в стареньком и потёртом сундучке, что она перетащила из бабушкиного дома, прежде чем его продали…

— Ирма! — вскинулся Свамме, едва завидев девочку. — Огни подземные, где ж тебя носило-то?! — Ответа он не ждал, тараторя с умопомрачительной скоростью. — Ну, где б ни носило по таким делам, хвала Спасителю, что вернулась, что мертвяки тебя не схарчили.

— Не схарчили, дядька Свамме, — кивнула девочка.

— Не схарчили, вот и слава всем богам, — быстро закивал гном. — Давай, милая моя, передник надевай — и за дело. Сама видишь, я тут кручусь, рук не покладая!

Чистая правда, подумала Ирма. Гном сжимал в огромной ладони малый топорик для колки растопки. Плита уже загружена дровами, наготове стоят и котлы. Трактирный зал пуст, но люди заглядывают, всё чаще и чаще.

— Гей, Свамме, пиво-то у тебя не перевелось?

— Не перевелось, Журкас, у меня оно никогда не переводится! Может, и не из Синехатовки, моё собственное, да не хуже ихнего будет!

— Точно! — кивнул долговязый и тощий Журкас, плотник. — Налей-ка мне кружку, а то по таким делам совсем горло пересохло!

— Ирма! — привычно скомандовал Свамме, не отрываясь от возни с растопкой.

Девочка так же привычно взялась за черпак, наливая пенящееся пиво в высокую кружку.

— Спасибо, красавица, — плотник бросил монету на стойку. — Испугалась, поди, Ирма?

— Как же не испугаться, мастер Журкас? — в тон, тихим и покорным голоском отозвалась девочка. — Страх-то какой! Мертвяки полезли! Людей живьём рвали!.. — Она почти натурально всхлипнула, закрывая лицо передником.

— Ну, ничего, ничего. — Жёсткая ладонь коснулась её затылка. Журкас был незлым, хоть и любил выпить. К тому же у него самого было три дочери. — Теперь уж всё. Свамме! Ты хоть девчонке заплати, как подобает, что работает, а не сидит в погребе, от страха визжа!

— А кто визжит-то? — полюбопытствовал Свамме.

— Да Нельке-пряха и весь её выводок. Как заваруха-то началась, в погреб все сиганули и давай голосить. Я-то топор схватил, сюда кинулся, да пока бежал — всё их слышал…

В трактир вошли ещё двое мастеровых, тоже спросили пива, и Ирма, подавая пенящиеся кружки, вдруг с ужасом ощутила, что вот сей же час умрёт. Нет, она не хочет, она не будет так жить! Только на миг дали ей ощутить вкус совсем иного, прекрасного, волнующего бытия, где она — не жалкая трактирная служанка, которую года через три-четыре всякий богатый гость станет таскать на сеновал, а Свамме-гном — только отводить взгляд, не несчастная сиротка, а чародейка, могущественная, грозная и прекрасная! Эвон сколько у той же Айки нарядов… Да и у госпожи Клары…

Нет, не желает она подавать пиво! Не желает, чтобы валяли её и лапали! Не хочет никого слушать, и голодать не хочет тоже! Где та волшебница, что вывела её из мглистой ловушки, отчего бросила?! Должна была помочь!

…День клонился к вечеру, работы в трактире становилось всё больше. Жители Поколя, справившись с бедой и наведя хоть какой-то порядок, дружными рядами отправились к Свамме, пропустить кружечку-другую-третью после трудов праведных. Явился даже патер Фруммино. А вот патера Франкля нигде видно не было…

Притащилась и неудачливая компания поджигателей, спасовавшая перед «колдовским котом». Хильда-молочница, Прескас-кожевник, резчик Жижма, шорник Мырнай и многие другие, больше дюжины. Были они все злы, исцарапаны, тяжело дышали, и по всему не составляло труда догадаться, что все усилия их пошли прахом.

Все они потребовали себе пива, не исключая и Хильду, бывшую до него большой охотницей и способную перепить даже матёрого лесоруба.

Ирма устала, сосало под ложечкой, болели руки, оттянутые тяжёлыми кружками. Эх, сейчас бы забиться хоть и в свою каморочку да накрыться с головой, никого не видеть и не слышать — но нет, давай, старайся, тащи пиво дорогим гостям…

…Всё началось с пустяка, по нравам Поколя — сущей ерунды. Шорник Мырнай, шипя от боли, прикладывал к глубоким и продолжающим кровоточить царапинам жёваный лист малородника, кривился и дёргался. И да, она, Ирма, думала совсем про другое, не заметила, наткнулась на острый, в сторону выставленный локоть шорника, расплескав пиво ему на штаны и рубаху. Мырнай подскочил, грубо выбранившись.

— Осторожнее, ты!..

— Простите, мастер Мырнай…

— Гляди, куды прёшься, вошь трактирная! — Мырнаю требовалось сорвать на ком-то злость. Жёсткие пальцы вцепились Ирме в волосы, заставляя выгнуться. — Кнутом тебя за такие дела!.. Всего меня залила, дрянь этакая!

Едва ли Мырнай собирался сделать с ней что-то совсем уж ужасное прямо тут, в общем трактирном зале, но глаза у Ирмы мигом налились кровью, бешенство и ярость толкнулись в грудь так, что она мигом забыла обо всём, кроме лишь одного — никто больше не смеет меня трогать!

— Убери руки, скотина! — завизжала она, без колебаний залепив тяжеленной кружкой по скуле шорнику.

— Ах ты!.. — захлёбываясь от ярости, взвыл Мырнай, схватившись за лицо. — Сейчас я тебя…

Чем он собирался пригрозить Ирме, осталось неизвестным. Навсегда. Потому что в тот же миг Серко, с которым она не расставалась, вывернулся у неё из глубокого кармана на переднике, ещё в воздухе обращаясь в огромного волка с оскаленной пастью и слюной, капающей с более чем внушительных клыков.

Мырнай завизжал, опрокинутый на спину, Жижма с Хильдой вскочили, перевернув скамью, Прескас сгрёб было Ирму за плечо огромной ручищей, но в этот миг она крутнулась, а с пальцев её сорвался самый настоящий огнешар.

В точности, как учила госпожа Клара.

Прескас опрокинулся, визжа резаной свиньёй, его грудь вспыхнула, языки пламени вцепились в усы и бороду.

Позади Ирмы кто-то завопил: «Ведьма!», лязгнуло железо, раздался топот; ничего больше не дожидаясь, она кинулась к выходу, Серко — за ней, на бегу обращаясь обратно в волчонка.

Что она там учинила с огнешаром — неведомо, но, едва она очутилась за порогом, как из всех окон трактира вырвались клубы рыже-чёрного пламени, а крыша просела с тяжким предсмертным треском.

Не помня себя от ужаса, не разбирая дороги, Ирма бросилась наутёк, крепко прижимая к себе волчонка.

…И бежала она так до тех пор, пока перед ней словно ниоткуда не появилась та самая девушка в плаще из солнечных, источающих тепло и свет волос.

— Сюда! Ко мне и за мной! Пока не догнали!

Ирма машинально обернулась — топот ног, тёмная черта набегающей толпы, вскинутое дреколье, лиц не различить — и, забыв обо всём, она опрометью кинулась в какое-то бледно-сиреневое колышущееся марево, в дрожь, подобную той, что стоит летом над раскалёнными камнями.

— Ф-фух, — услыхала она, едва мерцание исчезло, а под ногами обнаружился твёрдый камень — гладкий, отполированный камень покоя, да такого, что самому королю впору. — Мы успели, Ирма, успели!

— Г-где я? — пролепетала девочка. — К-кто ты?

— У меня дома. Вернее, у нас, — золотоволосая подплыла к ней, тонкие пальцы босых ног не касались красноватых гранитных плит.

— У нас? У кого «нас»?

— У твоих друзей, — улыбнулась девушка. — Соллей моё имя.

— З-зачем… П-почему?..

— Потому что иначе они бы убили и тебя, и меня, стань я на твою защиту. Несмотря на то что я чародейка. А таких как мы — боятся и ненавидят. Потому что мы — отличаемся от других. Так было, так будет. Нет смысла пытаться изменить естественный ход вещей. Можно лишь направить его ко всеобщему благу. Маги и простой народ плохо уживаются, Ирма Нарви.

— Нарви? — всю жизнь она была просто Ирмой, безо всяких добавок.

— Ирма Нарви — твоё полное имя. Гренн Нарви звали твоего отца, и он тоже был чародеем.

— Откуда ты… вы…

— Откуда ты, — улыбнулась золотоволосая. — Мне не нужно говорить «госпожа». Не увидеть твою силу может только совсем никудышный маг.

— Госпожа Клара Хюммель…

— Госпожа Клара Хюммель как раз и увидела, — перебила Соллей. — И, кстати, случившееся с ней — лучшее доказательство моих слов.

— Госпожу Клару… все любили… и побаивались…

— Именно. А потом обернулись против неё. Пытались сжечь дом, изгнали её саму. Рано или поздно, Ирма Нарви, рано или поздно простой народ обращается против чародеев. Такова наша судьба, ничего не поделаешь. Нужно, однако, не роптать и не жаловаться, а заниматься делом.

— Каким?

— Тебе — прежде всего, учиться. И как можно скорее. Нас ждёт война, великая война, и куда скорее, чем ты думаешь.

— Ой!..

— Маг смело смотрит в лицо опасности, — наставительно бросила Соллей. — Идём за мной, устроим тебя тут…

Это был замок, большой и мрачноватый, сложенный из красного кирпича. Над головой изумлённой Ирмы на голубом небе, совершенно обычном на первый взгляд, сияли два солнца. Золотое и красноватое, а тучи катались от края до края небосклона, словно детские мячики, отскакивая от невидимых стен.

За спиной Ирма видела ворота, две огромных единых плиты красного гранита, а ещё дальше — мост с цепями. Вокруг — крепостной двор, но совершенно пустынный.

— Здесь… так пусто…

— Нас мало, — кивнула Соллей. — И мы не держим слуг. Маг только тогда чего-то стоит, если может обеспечить себя сам.

…Здесь было жутко. В нишах застыли чучела таких страшилищ, что и храбрец в штаны напустит. Ирма стискивала зубы да покрепче прижимала к себе Серка. Наконец мрачные коридоры кончились, они очутились в зале с огромным камином, где пол покрывали бордовые ковры, в углах стояли цветочные вазы, а над каждой парило нечто вроде летучего огонька. Здесь стояли длинные столы, уставленные большими чашами с яркими фруктами, из которых Ирма могла узнать только яблоки да груши. За стену с камином вели две невысокие арки, оттуда доносился дразнящий аромат жареного мяса.

— Садись и бери, чего душа пожелает. — Соллей заскользила к арке, исчезла на миг и почти тотчас появилась с тарелкой, где громоздились дымящиеся, исходящие соком ломти жаркого. — Ешь, Ирма, и ничего не бойся.

— Мне… мне тут страшно… — призналась девочка.

— Ничего, — улыбнулась Соллей, светящиеся волосы чуть колыхнулись. — Маг начинает свой путь с того, что забывает стеснение. Мы свои, мы не пытаемся перещеголять друг друга или казаться героями. Мы откровенны. Мы не лжём.

— Что же… что же будет? И что это было, госпожа Соллей?

— Просто Соллей, — поправила Ирму девушка. — Здесь нет «госпожей». — Ты имеешь в виду ловушку?

— Д-да… и Айка… То есть Аэсоннэ… И Эртан, и Зося… Чаргос… вы обещали им помочь…

Девушка кивнула, очень серьёзно и без тени улыбки.

— Обещала, Ирма. И мы им поможем, непременно. Но прежде — послушай, как оно всё получилось.

Давным-давно жили да поживали два брата, сильномогучие чародеи. Звали их Хедин и Ракот. Были они не родные братья, названные, но дружили крепче, чем любые кровные смогут. Правили тогда мирами старые божества, и каждый из них повелевал своей стихией: бог Ямерт распоряжался солнечным светом, Ямбрен — ветрами, их сестры Ялини — зелёными лесами, Явлата — небесными звёздами, а Ятана — дикими зверьми. Ялмог управлял бездонными водами, а Яэт — мирами мёртвых. Не были они ни слишком плохими, ни слишком хорошими — всякими, а зачастую и вовсе никакими. По-разному жилось под их властью, иным неплохо, а иным — так хоть караул кричи. И тогда Ракот, первый брат, восстал против владычества Ямерта. Собрал он огромную армию Тьмы, и осадил само обиталище богов, но был отбит. Долго сражались они, но в конце концов Ямерт с братьями и сёстрами одержали победу. Чародея Хедина заставили читать приговор своему названному брату. Был Ракот развоплощён и заточён на Дне Миров, куда нет хода ни конному, ни пешему. Много, много времени прошло с тех пор, однако Хедин Познавший Тьму ничего не забыл и не простил. Готовил он мщение и в оный час выступил против Ямерта, тщась освободить названного брата. Удача сопутствовала ему, братьям-чародеям удалось вырваться со Дна Миров, но, пока кипело сражение, открыли они дорогу к нашим мирам страшному чудовищу, пожирающему всё сущее, чудовищу столь ужасному, что нет ему имени ни на одном из существующих языков в ведомых нам пределах, и оттого его прозывают «Неназываемый». Ямерт и остальные пали, хотя и не погибли; братья Хедин и Ракот сделались властелинами сущего. Новыми Богами. Ты понимаешь меня, Ирма?

Девочка кивнула слушая, как заворожённая. Соллей говорила, а перед Ирмой одна за другой вспыхивали картины — сказочной красоты дворец, широкие ступени, ведущие к нему, и прекрасные фигуры на ступенях, впереди всех — могучий воин, чьи глаза — один сплошной свет. А против них — двое, на вид, обычные люди, один повыше, в алом плаще, с чёрным мечом. Второй — ну совершенно ничего особенного, ничем не запоминается.

— Иные говорят, что причиной всему стал один из Древних богов, богов, что правили ещё до появления Ямерта с братьями и сёстрами во времена столь давние, что и сказать нельзя. Звали его Старый Хрофт и рассказывают, что именно он воспитал мага Хедина, заложив в него зёрна ненависти. И тогда, в Обетованном, в последней схватке, он был рядом с двумя названными братьями.

Могучий старый воин, весь седой, одноглазый — возникает в видении на ступенях рядом с Хедином и Ракотом.

— Но жизнь не стала лучше после воцарения Новых Богов. Войны не прекратились, сделавшись ещё более свирепыми. Неназываемый породил страшных чудовищ, козлоногих видом, разрушающих миры. Безумные маги и волшебники решили, что настал их черёд. Каждый пытался захватить себе как можно больше — богатства и власти, ничего иного они себе придумать были не в силах…

Понимая, что власть начинает ускользать от них, боги Хедин и Ракот собрали своё собственное войско, не столь великое числом, но каждый в его рядах — могучий колдун. Однако где армия — там и война, войско не может жить без войны, побед, добычи. Армия Новых Богов не стала иной. И потому им нужны новые и новые воины. По многим мирам разбросаны ловушки, куда попадаются подобные тебе или детям волшебницы Хюммель. Иных мы можем выручить. Но только если в их сердцах нету зла. Те, кто… — Она вдруг опустила голову. — Я не хотела говорить тебе это. Мы не уверены. Но… кому-то мои заклятия способны открыть путь — как тебе. А кому-то — нет. Безо всяких видимых причин. Однако потом те, кого мы выручить не можем, становятся самыми свирепыми и неукротимыми воинами в армии Хедина и Ракота.

— Они… Хедин и Ракот… Они, выходят, злые? — осторожно спросила Ирма.

— Они не злые и не добрые, Ирма, сестрёнка, — прошелестела Соллей, легко касаясь ирминой щеки. — Как и те, кого они победили и изгнали. Они всё вместе, всё сразу, а когда так — то не получается ни настоящего добра, ни даже настоящего зла, что порой тоже бывает полезно, ибо порождает могучий отпор, придавая добру новые силы. Они ввергли мир… множество миров… в войну, в огонь, кровь и пожары. Ямерт и его родня не были добры также. Но при них такого не было!

У Ирмы голова шла кругом. Боги… миры… злые… хорошие… Она с отчаянием прижала к себе волчонка.

— Прости, — тотчас остановилась Соллей. — Я тебя заговорила. Пойдём, покажу тебе твою комнату. Спи, отдыхай. Здесь тебя никто не тронет. А завтра начнём учиться. По-настоящему. Ты станешь истинной чародейкой.

— Истинной? Как это? — робко спросила Ирма.

— Истинной — значит свободной. От всего.

* * *

Клара Хюммель вытерла пот. Ловушка оказалась ой как непроста; пожалуй, она не имела дела ни с чем подобным аж со времен восстания Безумных Богов. Да, тут не абы какой маг поработал, видна рука настоящего мастера…

Волшебница раздражённо сдунула со лба упрямо падающую прядь и застыла, пытаясь разобраться в хитросплетении управляющих чар. Каждую ниточку силы надлежало осторожно отделить от других и закольцевать так, чтобы ни в коем случае не высвободить дремлющее под землёй чудище, может, и не столь огромное, но очень, очень кусачее.

Дико и чудовищно мешал чародей Кор Двейн у Клары за спиной. Нет, он не пялился, время от времени кидал беглые взгляды, и волшебница всякий раз невольно вздрагивала.

Сидит, проклятый. Невесть откуда взявшийся, странный, донельзя странный. Конечно, Упорядоченное огромно, никто не поручится, что в нём нет ещё одной такой вот Долины, как её бывший дом.

— Госпожа Клара, — вдруг раздалось за плечом.

Она не повернулась. Ей нет до него дела. Этим магом она займётся после, когда станет в деталях выяснять, что же случилось с Гентом Гойлзом и куда подевался Сфайрат, бросившийся в погоню за беллеорским волшебником сквозь угасающую тень портала.

— Госпожа Клара, приближаются слуги бога Хедина, Познавшего Тьму, — так, наверное, мог бы говорить старый преданный слуга.

Клара выпрямилась, упирая руки в боки. Туман вновь натёк, насочился по сторонам, неяркий свет словно завязал в серых сетях; Межреальность пуста и мертва, и кажется, что от края и до края, через всю исполинскую сферу миров протянулась мглистая завеса, и ничего, кроме неё, не осталось.

Кроме назвавшегося Кором Двейном чародея, её, Клары Хюммель, да её детей, запертых за этими туманными стенами.

— Слуги бога Хедина, — медленно повторил волшебник. — Я бы осмелился, госпожа, посоветовать не маячить у них перед глазами.

Вычурные кресла исчезли, туман поднимался всё выше и выше, пожирая все окрестности, так, что Клара не видела даже собственной вытянутой руки. Холодные и липкие волны накатывались на неё, стирая все цвета, все краски, заглушая чувства и ощущения.

— Они совсем близко, — прошептал из-за её плеча Кор, вдруг оказавшийся совсем рядом. Клара передёрнулась с невольной брезгливостью, невесть откуда взявшейся.

А потом раздались голоса.

Гномы. Один, два, четверо, шестеро… Восемь. Восемь гномов. Какое-то их тайное наречие, Клара угадывала лишь отдельные слова, но и этого оказалось достаточно.

— Поймали… добыча… великий Хедин… расчленить… поделом… очень опасны… нельзя терпеть…

Конечно, там было ещё много других слов, и всё вместе это могло означать что-то совершенно иное, но в тот миг Клара об этом не думала.

Восемь низкорослых коренастых фигур вынырнули из тумана, что послушно расступался пред ними, словно узнавая хозяев.

Матовая броня, не дающая бликов. Гладкая, ни единого чеканного орнамента, столь любимого Подгорным племенем. Низкие шлемы, полностью закрывающие лица. Взяты наперевес какие-то странные трубы, смутно напоминающие древние пушки, виденные Кларой Хюммель в закрытом, лишённом магии мире. Уж не додумались ли эти гномы до настоящих бомбард?

И снова всё то же — «великий Хедин». Они называют его великим… Аэтерос? Откуда тут эльфийское словечко? Проклятье, что у них за диалект, понимаю с пятого на десятое…

Боевой Маг Долины должен уметь в самое краткое время овладеть хотя бы основами языка того мира, куда его забросила судьба или выполнение своего долга; однако с этими восемью странными гномами привычные заклятия не работали.

Клара невольно покосилась на застывшего, словно изваяние, чародея. Не врал, похоже…

Одна на восьмерых — ничего, случалось ей выступать и против сотен. Не в этом дело, но в капканах и ловушках, расставленных здесь этой тёплой компанией.

Гномы приближались сторожко. Стихли разговоры, стволы бомбард поднялись. Клара вновь подавила соблазн накрыть их всех разом, одним заклятием — нет, нельзя. Пусть сперва откроют дорогу, а пока сделаем так, чтобы нас подольше не замечали.

Кокон. Заклятие из арсенала Безумных Богов, могущественное, но редко используемое, как и левитация. Слишком велики требуемые силы, слишком тонки управляющие заклятья и магу, даже магу Долины, потом бывает несладко. Особенно если свернутая в тугую спираль сила вырвется-таки на волю.

Восьмёрка гномов шла прямо на Клару. Говор смолк, все восемь приближались мелкими, почти неразличимыми шагами, держа наготове оружие. Славные бомбарды… и заряды небось под стать.

По коже Клары словно расползались сотни мелких мурашей. Торопливо перебирали колючими лапками, будто торопясь скорее убраться куда подальше.

И, в общем, они были правы.

Старший из гномов вдруг замер, и остальные тоже мигом остановились, явно пользуясь в такие моменты мыслеречью.

— Они чуют нас, — прошелестел Кор в самое ухо Кларе. Та не повернулась.

Дыхание у него оказалось неожиданно свежим, с лёгким ароматом яблок.

Старается…

Кокон наконец соткался. С непривычки у Клары закружилась голова, к подобным чарам она не прибегала со времён Безумных Богов, своей самой жестокой войны.

Обленилась девушка, разучилась. Позабывала всё что могла. Пожалуй, ты-сегодняшняя в той мясорубке даже и не выжила б.

Однако эти самые «слуги Хедина», похоже, её и вправду не заметили. Настороженно косились во все стороны, по кокону дважды скользнули острые незримые щупальца поисковых чар — Клара всякий раз болезненно дёргалась, кокон защищал её, но взамен требовал немало сил.

И ещё оставалось очень неприятное чувство, будто господин Кор Двейн как-то поддерживает и подкрепляет её охранные чары.

Наконец удовлетворившись, восьмёрка гномов занялась делом, и Клара позволила себе едва заметный вздох облегчения. Они и впрямь снимали капканы, медленно открывая себе дорогу в глубь туманного облака.

Осторожничают. Слишком сложны расставленные западни, даже у поставивших их не получается снять их все сразу, одним движением.

Кор Двейн изрядно раздражал, упрямо маяча у Клары за левым плечом. Что ему, в конце концов, тут надо по-настоящему? Или это как с Гентом Гойлзом? Много красивых слов, а потом — удар в спину?

Гномы продвигались вперёд молча, работая сноровисто, точными, выверенными движениями. Клара ощущала короткие толчки силы, резкие и мощные — эти восемь были настоящими мастерами. Капканы открывались не просто условным заклятием, нет, гномы постарались на славу и открывали каждую ловушку, тщательно разнимая на части её «ловчую суть» — Клара не могла подобрать иного слова.

Мастера.

За ними оставалась неширокая просека — туман колыхался, недовольно тянул щупальца, но вновь поглотить открытую тропу уже не решался.

— За ними. — Кор Двейн даже не пошевелил губами, звук родился где-то возле самого уха Клары. И это была не мыслеречь, столь привычная для них со Сфайратом.

Со Сфайратом…

Сердце сжалось, виски покрыло потом. Что с ним, с её ненаглядным, упрямым, любимым драконом?! Пробивается сейчас сквозь межреальность по уже остывшему следу?.. Увяз в схватках с вечно голодными тварями, бродящими стаями по тайным тропам промеж миров?..

Нет, об этом ты думать не имеешь права. И о детях ты сейчас тоже думать не должна. Только об этой восьмёрке, открывающей сейчас для тебя дорогу в глубь предательского облака. Едва ли тебе представится несколько шансов, Клара. Скорее всего, он будет только один. Кому там служат эти восьмеро, конечно, важно, очень важно — но куда важнее высвободить детей и дать им время ускользнуть. Они драконы, смогут о себе позаботиться. Лишь бы не принялись геройствовать… вихрь какой-то послать на них, что ли, как только доберусь, чтоб унесло подальше?

Пока их ещё не слышно. Никого. Ни Чаргоса, ни Соннэ с Эртаном, ни даже малышки Зоей, хотя её Клара всегда могла отыскать даже в полной темноте.

Терпение, Клара Хюммель-Стайн.Терпение. Если ты чему-то и научилась за годы семейной жизни, так это терпеливо, неспешно двигаться к желаемому. Кинься со всех ног — и пронесёшься мимо, руки ухватят лишь пустоту.

— Сейчас, госпожа Клара. — Даже теперь странный маг не забывал формальные обороты.

Сейчас?.. Нет, почему, я же не…

Да! Они! Все четверо! Здесь! Зоська, Чар, Айка, Эрри — все!

Глухо и басовито забубнили гномьи голоса, слов не разобрать — несмотря на открывшуюся тропу, туман, словно в отместку, гасил все слова, обращая их в неразборчивую кашу.

Зато сразу же ворвался целый ворох ощущений, необычайно ярких, словно всё это происходило с ней самою: страшная тяжесть, наваливающаяся на крылья, прижимающая к земле, хватающие за горло призрачные руки, давящие крик, незримые путы, стягивающие лапы; и теперь Кларе уже не требовалось команд.

Она рванулась с места, огромным прыжком, отбросив всякую маскировку. Кокон развернулся, обернувшись парусом, мигом подхватившим ветер магии; Клара пронеслась над туманной просекой, оставляя за собой настоящий огненный след, пылающая комета, падающая звезда, живущая одно короткое, но очень, очень яркое мгновение.

— Мама! — взвизгнула Зося.

Да, так и есть. Восемь гномов деловито скручивают её детей, все четверо — в драконьем обличье, на серой траве угасают последние языки пламени; братья с младшей сестрицей ударили все вместе, дружно, как учили, даже Зоська, но враг сегодня им не по плечу. Один из поимщиков деловито, без суеты сбивает пламя с наплечника латной перчаткой; Аэсоннэ лежит недвижно, над ней застыл гном со вскинутой бомбардой, из дула ещё сочится плотный белый дымок.

Клара не то завизжала, не то завыла. Горло разорвал дикий первобытный вопль, вопль матери, видящей, как гибнут детёныши. Всё, что умела, что помнила, что знала Клара Хюммель, превратилось сейчас в одно-единственное, яростное и неистребимое желание — убивать. И неважно, что потом случится с нею.

Рубиновая шпага заплясала, описывая восьмёрки и петли. С острия один за другим срывались огнешары, стремительно распухали, ощетиниваясь, точно ежи, тысячами прожигающих насквозь любую броню пламенных игл.

— Хедин! — яростно выкрикнул один из гномов.

…Но даже застигнутые врасплох, получившие удар в спину, подгорные воители не растерялись и не дрогнули. Они словно всё время и готовились к чему-то подобному — один закрутил неподъёмную на вид и неуклюжую бомбарду, словно мастер шеста своё немудрёное оружие, и первый из клариных огнешаров отлетел в сторону, взорвавшись уже где-то в туманных толщах, отброшенный неведомою силой. Двое других разом выпалили в Клару из своих ручниц, и отбивать пришлось уже рубиновой шпаге. Но если гном, отразив Кларин огнешар, даже не пошатнулся, саму волшебницу отшвырнуло далеко назад, она не удержалась на ногах, в спине вспыхнула острая боль; там, где она только что стояла, вспухли два плотных клуба дыма, совершенно скрывшие от неё и детей, и гномов.

Почему-то рот оказался полон крови. Зарычав и сплюнув, Клара вновь бросилась вперёд, сжимая силу вокруг себя узким и разящим наконечником копья. Облака дыма разлетелись под её натиском, рушились какие-то чары — пленения, оглушения, связывания, ещё какие-то, она уже не разбирала.

Молния! Ещё одна! А с ними — заклятия, раздирающие плоть, расплавляющие её, обращающие мускулы в рыхлую, наполовину состоящую из гноя массу.

Почти что некромантия, коей так боялся мессир Архимаг…

Сколько же здесь силы, сколько ж её!

Эфес рубиновой шпаги раскалился так, что Клара его едва удерживала.

— Мама! Мама!.. — разом заголосили Зося и Эртан. Чаргос рвался молча, пытаясь высвободиться, но путы держали крепко.

…Одного из гномов она-таки сшибла с ног, не то огнешаром, не то молнией, во всяком случае, тот вдруг выпустил бомбарду и молча опрокинулся навзничь, по броне растекается водопад сверкающих искр.

Семеро других, однако, не дрогнули. Их удар Клара отбить уже не могла — в неё словно ударила дюжина незримых копий, лишая дыхания, заставляя согнуться; в глазах плясали оранжевые солнца.

— Держись, — тихонько сказал знакомый голос.

Кор Двейн. И вновь — не мыслеречью, но шёпотом, брошенным к самому её уху.

Её щит, поставленный в последний миг, разом обрёл крепость стали. Неведомая сила высасывала боль, и, когда Клара, разогнувшись, вновь послала веер огнешаров — уже они, взрываясь, отбрасывали гномов назад.

В узких прорезях забрал было не видно глаз, но, не сомневалась Клара, там сейчас не может не быть страха пополам с растерянностью. Один из них так и лежал, и странно вывернутая рука подсказывала Кларе, что её удар достиг-таки цели.

Но и сама она едва держалась. Чародейка не замечала — пока! — многочисленных ран с ожогами, но стоять она могла, лишь опираясь на колени и тяжело дыша, заглатывая ртом воздух пополам с собственной кровью.

Это конец. Они слишком сильны. Их семеро, и они…

И они хотят взять меня живой.

Проклятье, Кор Двейн, помоги!

Вспышка. Вспышка. Грохот. Прямо под ногами у Клары плоть Межреальности лопается, огневеющая багровая лава вздымается чудовищным пузырём; на пузыре стремительно появляются плечи, уродливая голова, распахнутая в ярости пасть, глаза-буркалы, дыры, заполненные снежно-белым пламенем, толстые лапы тянутся к отпрянувшим гномам…

— Дети, — спокойно произнёс Кор, очутившись рядом.

Сотворённый из лавы великан заревел, надвинулся на семёрку гномов — и тотчас в широченную грудь ударили заряды бомбард. Гигант затрясся, бессильно вздымая руки, но…

Но, когда он лопнул, на выжженном пятачке, кроме семи живых гномов и одного их мёртвого товарища, уже никого не было.

* * *

— Спасибо. Спасибо… господин Кор Двейн.

— Тут мне полагалось бы ответить «не стоит благодарности, госпожа Клара», но, увы, не получится. Мы ввязались в открытую войну с богом Хедином. Убили одного из его слуг. Подобного не простит ни сам бог Хедин, ни собратья погибшего. Вы сами видели, госпожа Клара, на что они способны. В открытом бою мы не продержались бы против них и считанных мгновений. Нам повезло, им приходилось держать скованными ваших детей, госпожа Клара. Я постарался замести следы, насколько сумел, но… Вы понимаете, госпожа, ваша кровь — это…

Клара понимала.

— Я счастлив предложить вам гостеприимство и защиту, какую только способен оказать мой скромный замок. Но, госпожа, против ратей бога Хедина… буду с вами прям — нам не выстоять. Они нас просто сметут. Достаточно двух десятков его слуг… ну, или трёх, если нам повезёт, и сработают все мои ловушки. И ещё нам надо отыскать вашего супруга. Будет… весьма нежелательно, если он, гм, окажется в руках хединских слуг. Но господина Сфайрата мы сможем перехватить. Он наверняка идёт по тому же следу, только более длинным путём. А вот что дальше…

На обочине тропы через Межреальность горел живой огонь. Зося, Айка, Эртан, Чаргос — все спали. Сейчас, когда они уверены, что «всё кончилось, и кончилось хорошо», плоть потребовала сна.

Пусть спят.

— Нет, господин Двейн. Это не ваша война. Вы не имеете к ней никакого отношения. Я благодарна за помощь, я в долгу пред вами… в долгу неоплатном, но…

— Не надо красивых слов, госпожа Клара, — тихонько рассмеялся Кор. — Долг, помощь, обязана… Мы должны держаться друг друга.

— Кто это «мы»?

— Мы? Маги. Люди, сумевшие стать тем, кто мы есть. Способные шагать сквозь Межреальность и повелевать реками магии. Оставившие позади существование простых смертных, но не забывшие, кто мы такие и откуда вышли.

Клара вздрогнула. Ох, как же ей не нравились подобные зачины!

— Господин Двейн. Я всего лишь мать четверых детей и верная жена своего мужа. Я пришла, чтобы их спасти. Больше я уже ничего не хочу, только чтобы с моей семьёй всё было хорошо. Я не сражаюсь за «свободу» и прочие высокие материи. Всё это у меня уже было, можете поверить. Упорядоченное бесконечно, всегда найдётся какой-нибудь тёмный властелин, злобно гнетущий невинный люд. Я сама просто старалась, чтобы там, где я — зла было бы елико возможно меньше. Например, в моём родном селении.

— Да, в родном селении… — проговорил Кор со странным выражением. — Госпожа Клара, разрешите вопрос?

— Гм… смотря какой. — Чародейка невольно покраснела.

— Зачем вы делали и продавали, вернее, раздавали детям магические игрушки?

— Откуда вы знаете, господин Двейн?

— Госпожа Клара, неужто вы думали, что такая сила, как у вас, останется никем не замеченной и ни во что не вовлечённой? Тем более если это сила боевого мага Долины. Мы ищем, ищем сторонников, госпожа Клара, и в этом я могу быть с вами совершенно откровенным. Однако у вас ведь был свой план, не так ли? Быть может, мы… сможем взаимно помочь друг другу, как помогли только что?

— Будьте аккуратны со словами, господин Двейн. Это вы помогли мне, а не я вам.

— Пусть так. Но я помогал, честное слово, не для того, чтобы вынудить вас к чему-то, госпожа Клара. Я просто не прятался за красивыми словами, когда сказал, что «не стоит благодарности» в нашем случае неприменимо. Но всё-таки, я… очень прошу вас ответить. Насчёт игрушек. Я понимаю, что вы хотите сменить тему, но…

— Господин Двейн. Быть может, вы не поверите, но мой «план», если уж вам угодно так выражаться, заключался лишь в одном — детям нужна защита. И мои игрушки способны её дать.

— Защита? — Кор Двейн поднял брови. — И только? Вы не хотели — простите мою прямоту! — создать своё собственное войско? Взять власть в Беллеоре? Покончить с несправедливостями, голодом, рабством?

— Помилуйте, господин Двейн! Если бы я хотела, с магами моего мира я справилась бы сама. Ну, при известном содействии моего супруга.

— Ой ли? — Кор усмехнулся. — А как же господин Гент Гойлз?

— Он, как я понимаю, тоже ведь слуга бога Хедина? Тогда он не считается, — отрезала Клара. — К тому же я его почти что убила. Жаль, надеялась отыскать его в этой западне… Куда он мог деться, господин Двейн? А? Не подскажете?

Маг покачал головой.

— Признаюсь, я сам удивлён. Он открыл портал, отправил сквозь него ваших детей, рухнул в него сам… и исчез. Быть может, ваша магия и впрямь его добила, быть может, останься он жив и невредим, не возникло б нужды ждать других слуг бога Хедина в этом капкане… Не знаю, госпожа Клара. И да, не стану скрывать, меня это очень заботит. Потому что если Гент Гойлз и впрямь служит великому Хедину… то, боюсь, вам несдобровать, госпожа. Ни вам, ни вашему супругу, ни вашим детям. И тем, кто получил ваши игрушки, несдобровать тоже. В Упорядоченном кипит война, боги Хедин и Ракот враждуют с Дальними Силами, люди в их играх — просто ничтожная пыль. Неназываемый — вам ведь известно, что это такое? — наступает. И да, госпожа Клара, мы собираем всех магов, достаточно сильных для того, чтобы начать нашу собственную борьбу. Упорядоченное — не место для игр. Тут нет места никаким богам, ни злым, ни добрым. Люди — все люди! — должны овладеть искусством магии. Исчезнут нужда и голод, исчезнут распри и войны. И… кто знает, может, вся огромная совокупность чародеев Упорядоченного, бессчётные мириады, объединившись в огромное кольцо, сможет не только остановить, но и навеки выбросить прочь и самого Неназываемого? — Кор Двейн раскраснелся, глаза его блестели, он говорил с искренней, неподдельной убеждённостью. — Подумайте, госпожа Клара. Поду…

— Почему же вы не придёте прямо в Долину? — перебила чародея Клара. — Почему не воззовёте к тамошним магам?

— Мы пытались, — глухо ответил Кор. — Сперва мы просто наблюдали, и… И мы разочаровались, госпожа Клара. Маги Долины не хотят никаких треволнений. Они живут богато, спокойно, в своё удовольствие. Те, кто достаточно силён — заняты погодой или врачеванием. Из Боевых магов подходили только вы, остальные же… — он лишь махнул рукой.

— Что «остальные»? — Клара ощутила укол обиды.

— Прошу простить, — тотчас повинился Кор. — Я не хотел дурно говорить о ваших товарищах по гильдии, да ещё и у них за спиной. Но и Эвис Эмилада, и Мелвилл, и Эгмонт — не станут ввязываться в такую войну, госпожа Клара. А лгать и вовлекать их обманом ни я, ни мои товарищи не способны. У нас тоже есть честь, госпожа Клара.

— Отрадно слышать, — проворчала чародейка. — Господин Кор! Спасибо за помощь. От всего сердца. Но лезть в вашу войну с богом Хедином я не стану.

Лицо странного волшебника не дрогнуло.

— Вам не скрыться от него, госпожа Клара. Можно бежать от войны, можно обрести иллюзию покоя на краткое время, но скрыться от неё навсегда, забыть о ней вы не сумеете. Бог Хедин не прощает обид, иначе он не был бы богом Хедином. И когда он — или его присные — выследят вас, то…

— Но если он настолько могущественен, что со всеми вашими ловушками, господин Двейн, хватило бы лишь трёх десятков слуг этого злобного бога, чтобы покончить с нами — какой смысл начинать?

— Какой смысл? — Кор нагнулся ближе, голос упал до шёпота. — Госпожа Клара, но в своё время Хедин и его названный брат Ракот, такие же маги, бросили вызов непобедимым богам — Ямерту и его родне. Слыхали о таких?

— Как же не слыхать…

— Отрадно. Так вот, Хедин и Ракот победили. Ниспровергли их. Если это удалось один раз, почему не удастся другой?

— То есть исходов только два? — медленно проговорила Клара. — Или они нас, или мы их? Третьего не дано?

— Боюсь, госпожа Клара, что дело обстоит именно так. — Кор развёл руками.

— Я ничего не делаю без ведома моего супруга, господин Двейн.

— В самом деле? — чуть заметно усмехнулся чародей. — Что ж, госпожа Клара, отыскать его — право же, не самое трудное. А вот что дальше…

Двое на тропе у костра. Спокойно спят Кларины дети, её драгоценнейшее сокровище. Где-то пробирается кривыми и окольными тропами Сфайрат — она найдёт его, непременно — а что с ним всё хорошо, она уверена. Но что же дальше? Бросить вызов необоримой силе, силе, что сама утвердила себя, побеждая считавшееся непобедимым?

Думай, кирия Клара, как называла тебя незабвенная Райна, о которой ты ничего не слыхала вот уже полтора десятка лет по счёту приютившего тебя мира.

Думай, потому что один раз ты уже ошиблась, и Кэра Лаэды не стало.

* * *

— Великий Хедин! — Вампир Ан-Авагар распростёрся ниц перед Познавшим Тьму, несмотря на недовольную гримасу Нового Бога. — Великий Хедин, к твоим ногам припадаю я, недостойный и запятнавший себя!

— Встань. — Хедин стоял на ступенях знаменитой лестницы в самом сердце Обетованного. Познавший Тьму только что вернулся из какого-то своего странствия, короткого, но, как всегда, таинственного. Меж бровей залегла глубокая складка, глаза ввалились. Отчего-то он не торопился избавить плоть от этих столь человеческих признаков усталости и огорчения.

— Нет, нет, о великий Хедин! Лишь если мне будет даровано по несказанной милости твоей прощение! Ибо кровь на мне, кровь невинных, и я предаю себя во власть твою, в руки твои, на твой праведный суд!..

* * *

«Вампир», — подумал я. Да, Ан-Авагар, точно. Один из гнезда Эйвилль, один из немногих оставшихся. Славно день начинается, ничего не скажешь. С вампира! Ишь, корчится…

— Встань и говори, — велел я.

И он заговорил. Угодливо согнувшись, заглядывая мне снизу вверх в лицо и пытаясь даже улыбаться. Он, недостойный, движимый гладом и вампирьей натурой, каковой не мог противустать, отправился в далёкий мир, где надеялся обрести успокоение. Однако, очутившись там, оказался он пленён неведомою силой, им прозванной «Наблюдающими», кои сумели закрыть от него тропу в Межреальность. Страшный страх и ужасный ужас пробудили они в нём, ибо никому такое не под силу, верят все слуги великого Хедина, владыки путей и дорог!

И… и тогда… О, он не в силах произнести сии ужасные слова! Он вынужден был, ему пришлось, его заставили, ему не оставили выхода, он умирал, умирал, как зверь, на лесной тропе, думая лишь о том, что великий Хедин не получит роковых известий, и потому — только потому! — о, он совершил… вампирье дело.

Наверное, глаза у меня невольно сузились или, как порой пишут в книгах, «полыхнули гневом», потому что вампир вновь распростёрся на пузе, обхватив руками голову и тихонько завывая.

Он убивал там, в этом несчастном мире. Убивал и высасывал жертвы. И хорошо ещё, если не положил начало новому «гнезду».

Но Познавший Тьму обязан выслушать до конца того, кто предал себя на его милость.

Вокруг стали собираться мои подмастерья. По одному, по двое — эльфы и люди, гномы, орки, гоблины, половинники…

Такое, понятно, не каждый день увидишь — гордый и заносчивый вампир, валяющийся в ногах у Аэтероса!..

— Но кроме Наблюдающих, ещё имею я поведать, важное и тайное! — надрывался вампир. — О силах, суть Дальних, скорее всего, имеющих и уловляющих посредством ловушек сильных магов, каковых затем, наверняка, обращающих…

— Иди за мной, — не выдержал я.

* * *

Когда всё кончилось, Ан-Авагар ещё долго сидел на приятно-прохладных каменных ступенях. На него никто не смотрел, подмастерья разошлись, и вампир чувствовал сейчас смятение, совершенно не свойственное его роду.

Настоящий вампир смеялся бы внутри, смеялся над наивным, хоть и могущественным Богом, верящим в красивые слова, заламывания рук и катания по земле, извините, в нашем случае — по ступеням. Настоящий вампир похвалил бы себя, умного, ловкого и хитрого, такой малой ценой избегшего смертельной опасности. Настоящий вампир уже задумался бы, как истолковать слова Хедина в свою пользу и как, изловчившись, всё-таки находить возможность лакомиться горячей и сладкой кровью смертных, вдобавок к назначенной ему в пропитание крови скота.

Но вместо всего этого Ан-Авагар с изумлением ощущал совсем иное. Он забыл о подобных чувствах, почти забыл, сохраняя лишь бледную тень памяти о них, поскольку именно они, эти тени, делали его нынешние развлечения столь острыми и действительно приносящими наслаждение.

А вместо этого…

По вискам давно мёртвого эльфа стекал пот. Ему было жарко, мучительно жарко, он горел, словно в лихорадке.

Стыд — вот как это называлось.

Мучительный, испепеляющий стыд.

И — от чего-то вспоминался строгий взгляд той самой чародейки, Клары Хюммель. Строгий, но… не ненавидящий.

И это сейчас казалось главнее всего.

Ан-Авагар знал, что теперь ему надлежит сделать.

Точно знал.

* * *

Может ли Новый Бог просыпаться в холодном и липком поту, задыхаясь и схватившись за горло обеими руками? Могут ли его мучить ночные кошмары? Может ли раз за разом сниться ему всё та же огненная чаша и выплёскивающаяся из неё волна, окатывающая Сигрлинн с головы до ног?

Только на сей раз от неё ничего не остаётся, совсем ничего, даже пепла. И я вижу, вижу во всех подробностях, как горит её одежда, как отваливаются, словно сучки, отъеденные пламенем пальцы, как сгорают глаза, обугливаются кости…

Тело Истинного Мага можно убить, но ему самому это не повредит, ведь верно?

Но Истинный огонь идёт глубже, сквозь мясо и кости, к средоточию, к самой идее, к тому, что делает нас теми, кто мы есть.

Сигрлинн исчезает, беззвучно, потому что ей уже нечем кричать — она исчезает, и тут я просыпаюсь.

Узкая ладонь гладит меня по щеке, другая лежит на лбу, и от тонких пальцев исходит приятная прохлада. Она гибко наклоняется надо мной, целуя легко, едва касаясь, губы скользят по виску, чуть прихватывают ухо; она тут, моя Си, вернувшаяся, возродившаяся, подобно фениксу.

Простившая меня. Меня, который её не спас. Ей пришлось выбираться самой, невесть сколько времени вести опаснейшую игру, двойную, если не тройную, пока наконец замысел её исполнился и побег удался.

Побег, за который заплатили жизнями рыцари Прекрасной Дамы, но не я.

Почему я вновь и вновь возвращаюсь к этому? Всё ведь кончилось самым наилучшим, наипрекраснейшим образом?

Или я думаю, что недостоин её? Что мне надо совершить какой-то подвиг? Спасти, на сей раз — по-настоящему?

Я не знаю. Заставляю себя вздохнуть и зажмуриться.

Сигрлинн мягко вытягивается рядом, над головами вспыхивают яркие звёзды. Мы лежим на траве, на странной серой шелковистой траве, но над нами — небо Джибулистана.

Откуда здесь такое? Серая трава — отродясь в нашем нервом мире не росло ничего подобного!

Но холм — я его помню. И долину, где жёлтые барханы соседствуют с роскошными пальмами и стенами зарослей, украшенных всевозможнейшими цветами, а среди всех этих красот змеится голубая река, такой поразительной и пронзительной голубизны, что с ней не сравнится даже небо ярким летним полднем — долину я помню тоже.

Но серой травы здесь не было.

А потом всё исчезает, и я вижу Гелерру. Точнее, я вижу жуткого демона, но суть адаты не спрячешь под изменённой плотью.

Я вижу её, и вижу зажатый многосуставчатым пальцем клочок чёрной ткани с блёстками, сейчас пропитанный кровью.

И рассказ Ан-Авагара. Проклятый кровосос, но, если слова его правдивы — а он не врал, — то… То неужто Дальние взялись за создание своей армии, взяв за образец мою собственную, полки моих подмастерьев?

Сон испуганно расправляет пушистые крылья, отлетая прочь.

Сигрлинн сидит, поджав ноги, на смятой постели рядом со мной, смотрит с лёгкой укоризной, за которой прячется самый настоящий испуг.

— Ты кричал. — Она вновь касается моего лба, подушечки пальцев прохладны, словно морские камушки, катаемые утренним прибоем.

— Прости. — Я перекатываюсь на бок, накрываю её ладонь своей. Пусть не убирает ещё чуть-чуть.

— Что-то случилось с Гелеррой. — В голосе Сигрлинн нет и тени былой шутливой ревности, с какой она упоминала, скажем, ту же Керу, Огненную Деву. — Ты выкрикнул её имя, но… словно в бою, когда ты пробиваешься ей на выручку, а её взяли в кольцо и сшибли с ног.

— Я видел её, — слова едва рождались. — И нас с тобой. На серой траве, в Джибулистане…

— В Джибулистане нет серой травы, — тотчас сдвинула брови Сигрлинн.

— Именно.

Она вздохнула.

— Спи, мой Хедин. Спи, я буду рядом. Теперь и всегда с тобой.

— Ты не хочешь поговорить?..

Она коснулась пальцами моих губ, словно замыкая их.

— Нет. Во всяком случае, не сейчас. Враг знает твоё слабое место, мой Хедин, твою заботу о малых, обо всех, кто страдает сейчас в Упорядоченном, потому что во всех войнах и бедах ты винишь себя. Не так уж трудно наслать тебе тот или иной дурной сон, милый.

— Погоди, «не так уж трудно»? С чего ты взяла?

Она улыбнулась.

— Ты беспокоишься, и даже во сне не способен забыть о тех, кто исполняет твою волю, пусть и будучи счастлив этим, как та же Гелерра. Твой разум тянется к ним, ищет их, и, быть может, в эти мгновения ты становишься открыт и уязвим. Можно создать такие возмущения в текущей силе, что твой разум, его мощь, распознают как чужую беду. Простые смертные колдуны всё время пользуются чем-то подобным, мой Хедин.

— Смертные колдуны просто навевают лживые сны, Си, а не…

— Именно. Посылать тебе лживые сны, заставить тебя видеть их поистине невозможно, милый, но кто знает, те же Дальние могли додуматься и до чего-то похитрее. — Она вдохнула, чуть шевельнулась, блеснул перламутр ногтей на тонких пальцах ног. — Поэтому я должна быть с тобой, каждый миг каждой ночи. Я страж твоих врат, мой Хедин, прости за высокие слова.

— Ни за что не откажусь от такой стражи.

— Так-то оно лучше. — Она потянулась, закидывая руки за голову, губы чуть дрогнули в улыбке. Легла, вытягиваясь рядом со мной, чуть касаясь грудью. И повторила:

— Спи.

— Какое там «спи», когда подле тебя раскинулась этакая обнажённая красотка…

Она хихикнула, завела руку мне под затылок.

— А это ещё лучше, милый.

ЭПИЛОГ

Летучий замок ожил. Раздаются команды, с шипением лопаются огнешары, вспыхивают соломенные чучела, что только что тяжело переваливались на рыхлых ногах-снопах. Хозяин замка возвращается из дальних странствий, и он доволен. Они ждали битвы, они радовались сражению, и теперь нет смысла ждать. Сестра Соллей занимается с новой ученицей, хорошая девочка, способная; равновесие дрогнуло, нет нужды больше прятаться.

Царица Теней рассказала много, очень много. Настало время пустить всё это в ход.

В том числе и нанести визит небезызвестному Чёрному.^[42]

* * *

Ракот склонился над Источником Мимира. Рядом, прислонённый к вековечному дубу, застыл его Чёрный меч.

Звезда на девяносто девять лучей готова. Аррис и его эльфы выбились из сил, но сработали на славу. Лучи искрились, сияли, сверкали, словно роса на рассвете — здесь хватало свободнотекущей силы.

Один из двух братьев-богов, один из двух владык Упорядоченного, прибегает ко столь сложным ухищрениям, достойным лишь обычных чародеев — почему, зачем? Разве не принадлежит ему сейчас, за отсутствием Мимира, и сам Источник, и то, что в нём?

Как же бесят, словно маска бесшабашного варвара и впрямь приросла к нему, сделавшись второй натурой, все эти предосторожности и ухищрения! Разве вздрагивал он от каждого шороха и каждой тени, будучи тем Ракотом Восставшим, что вёл свои легионы в поистине безумные атаки? Разве мог он побеждать стократно сильнейшего врага, если бы озабочивался исключительно «сохранением Равновесия»?..

Да, быть может, тогда бы он не проиграл своё восстание.

Но тогда не случилось бы и самого Ракота Восставшего.

Был бы тихий и скромный Истинный Маг, верный слуга Молодых Богов, закадычный друг другого мага, Хедина, Познавшего Тьму.

И всё. И это означало бы конец, конец без начала.

Нет, уж лучше так, как он тогда. Несмотря даже на прорыв Неназываемого.

Он не задал себе в тот миг естественного вопроса, в чём же заключался бы этот самый «конец без начала». Он не усомнился. Вопрос «а не выиграло бы остальное Упорядоченное, если бы его, Ракота Восставшего, не случилось бы вообще?» не мог возникнуть в его сознании. Он не знал колебаний, когда, избрав цель, шёл к ней, зачастую напролом.

Былой Владыка Тьмы усмехнулся. Он знал эти мысли. Они являлись нежданно, и среди тёмной ночи, и среди яркого дня, нежданно, нагадано, и всегда невовремя. Лишали сил, отвлекали, заставляли сжимать зубы и загонять их обратно в тёмные глубины сознания. Сомнения гибельны для него, Ракота. Пусть сомневается Хедин. Такова воля Упорядоченного, таковы правила игры, установленные ими самими. Хедин составляет хитроумные планы. Ракот действует. И сейчас он знает — никакая сила в Упорядоченном не заставит его раскаяться в содеянном. Он может сожалеть о потерях, он может позаботиться о дальних потомках уцелевших, сделав их жизнь хоть чуточку, но лучше — однако он не станет колебаться или проливать слёзы. Упорядоченное доверяет им с братом, покуда они сильны — кому нужны хилые и слабые хранители, только и знающие, что рыдать, сомневаться да заламывать руки?

Вот и сейчас — он пойдёт до конца, какие бы страхи ни ждали впереди.

Пылают за спиной все лучи и руны тщательно вырисованной звезды, сжатая упругой струёй сила течёт сквозь Ракота, и он вновь ощущает себя Истинным Магом, молодым, горячим, не ведающим страха, с развевающимися боевыми знамёнами за спиной и прославленными Легионами перед ним, восторженным рёвом приветствующими своего повелителя.

Конечно, все они потом погибли.

Вода Источника стремительно теплела. Ещё мгновение назад прозрачная, словно слеза, она заполнялась молочной мутью, в пальцы Ракота словно впивались сотни и тысячи раскалённых игл, однако он не останавливался.

Преграды и запреты не для него, Повелителя Тьмы, бросившего вызов неодолимой как будто бы силе и почти её одолевшего. И сейчас его руки погружались всё глубже, всё дальше, уже не сквозь воду, но через тьму веков, туда, к ярко вспыхнувшему на самом дне закладу Старого Хрофта.

К его правому глазу, оставленному на дне Источника, к его плате за мудрость. Мудрость, не позволившую тем не менее избежать Боргильдовой битвы.

Этот глаз видел всё и всё помнил. Он должен поведать и о том, что случилось с Мимиром.

Хедин ни словом не упомянул об этом. Не догадался? Или решил не рисковать? Он стал чрезмерно осторожен, брат Хедин, Познавший Тьму. Слишком много думает о Законе Равновесия, страшась нарушить его даже и в малом, хотя Закон этот впрямую ничего не запрещает. Это лишь последствия, а с последствиями можно бороться, не зря же они — Новые Боги.

Пальцы смыкаются на кругляше, он твёрд и льдисто-холоден на ощупь, словно камень.

Ракот тянет руку обратно к себе, и ему кажется, что он пытается изменить небесный ход целого мира. Глаз Старого Хрофта неизмеримо, немыслимо тяжёл, словно каждый миг, проведённый им на дне Источника, лёг на него тяжким грузом.

Восставший уже знал, каковы будут последствия. Равновесие дрогнуло, весы качнулись; но дороги назад нет, и он продолжал тянуть. Он узнает, где Мимир. И они с братом либо забудут о нём, поставив у Источника крепкую стражу, либо вернут строптивого ётуна обратно, если надо — то и силой. Во всяком случае, брат Хедин перестанет тревожиться.

Всё! На ладони Ракота, сейчас посиневшей, точно отдавленной, лежал глаз Старого Хрофта, твёрдый и гладкий, словно из цветного стекла. Восставший сделал шаг к яростно полыхающей звезде и вдруг покачнулся — навалилась внезапная дурнота, ноги подкашивались. Он заскрежетал зубами, пальцы левой руки сжали эфес Чёрного меча, но всё-таки удержаться не удалось.

Ракот Восставший, Новый Бог Упорядоченного, распростёрся на земле. Глаз Хрофта он из рук не выпустил, но сил заглянуть в него уже не было.

И, лёжа на спине, былой Повелитель Тьмы видел ясно то, чего не видел никогда — протянувшиеся в неведомую глубь тонкие чёрные пуповины — и от Кипящего Котла, и от Источника Мимира. Свободен оставался лишь Урд.

Замерев от внезапного ужаса, Ракот пытался разглядеть, куда уходят тёмные нити — но глаза начинало немилосердно жечь, они заполнялись слезами, точно у просто смертного.

Два источника мечены, осквернены, лишены свободы. Незатронут лишь Урд — стучало в висках. Пока незатронут.

А Мимир? Где же Мимир?

Рука, сжимавшая глаз Хрофта, повиновалась с трудом. Ракот едва поднёс твёрдый и холодный кругляш к лицу, вгляделся, высвобождая скопленную звездой силу.

Теперь он всё сделал так, чтобы ни в чём не покачнуть весы…

Неподвижный чёрный зрачок — словно врата в неведомый мир. Ракот будто мчится тёмным туннелем, падает с головокружительной высоты, а вокруг, затмевая привычные картины Межреальности, поднимаются серые призрачные ветви исполинского, превосходящего всякое воображение Древа.

Мирового Древа, истинного Древа, пребывающего разом в прошлом, нынешнем и в грядущем, во всех временах и во всех мирах. Легендарное Древо, так долго почитавшееся таковым даже ими с братом.

И по ветвям этого древа упорно поднимался Мимир.

Конец второй книги

Книга третья ПЕПЕЛ АСГАРДА

ГЛАВА I

Дремучая чаща вокруг, девственный лес, где, казалось, никогда не бывало не то что человека, но даже и зверя. Но подними взгляд — и ты поймёшь, что оказался в круглой скалистой котловине. За спинами путников остался длинный жёлоб узкого ущелья, а ещё дальше — горы, дикие горы Восточного Хьёрварда, вонзившие прямо в небо острые пики белоснежных вершин.

Очень, очень давно, «когда мир был юн», эти места звались Ётунхеймом. Вернее, были частью его, простиравшегося не на один лишь континент.

Два всадника застыли на узкой тропе, среди лесной тишины. Даже птицы не осмеливались подать здесь голос.

Один из скакунов, дивный восьминогий жеребец, коему надоело безмолвие, вскинул точёную голову, заржал.

— Ничего, — мощная рука наездника опустилась, похлопав Слейпнира по шее. — Скоро и домой… Наш путь закончен. Это здесь, Райна.

— Да, отец, — валькирия склонила голову.

— Так-то лучше. — Старый Хрофт, он же Игг, он же Один — усмехнулся в густые усы. — Хотя «повелитель», конечно, тоже правильно.

— Значит, Фазольт и Фафнер жили здесь, по… отец?

Старый Хрофт спешился, кивнул.

— Здесь. И сюда они вернулись, закончив строительство Асгарда.

— Не осталось никаких следов…

Один вновь кивнул, не без угрюмости.

— Лес безжалостен, Райна. Кстати, тебе идёт это имя, моя Рангрид, Разбивающая Щиты.

Валькирия Райна вздрогнула, из горла вырвался всхлип.

— Ты правильно сделала, назвавшись Райной. Ни к чему было победившим на Боргильдовом поле знать, что одна из Тринадцати осталась в живых.

— Я стала наёмницей, великий отец. — Валькирия опустилась на одно колено, низко склонив голову. — Я продавала своё искусство. Искусство войны. Я служила — и ждала. Но я не… я поверила в твою смерть, отец.

— Мудрено было не поверить, — усмехнулся Хрофт. Рука его по обыкновению скользнула к месту у пояса, где полагалось быть рукояти меча, но нашла лишь пустоту.

— Прости… повелитель, — выдохнула Райна.

— Ты повторила это в который раз, дочь моя? — нахмурился Один. — Я давно простил. Меч — это важно, но его не сравнить с моим копьём, сломавшимся, когда…

— Я помню, отец. Я видела это.

— Ямерт. Ямерт его и сломал. Ловок был, силён, что и говорить… поймал мой Гунгнир, и сломал древко, голыми руками… обломки швырнул себе под ноги и раздробил…

Наступило молчание. Молчали древние ели, молчал камень скалистых склонов; Ётунхейм опустел, но обид не забыл. И ничего не простил. Где теперь те гиганты, ётуны, великаны, с которыми бился рыжебородый бог грома, пока не случилась Боргильдова битва?

Ничего не осталось. Рухнули крыши, коньки и балки, сгнили стены, сложенные из казавшихся вечными огромных стволов.

— Перед тем последним сражением ётуны разделились, — Один невидящим взглядом смотрел в пространство. — Иные примкнули к Ямерту и его присным. Другие, несмотря на распри — к нам…

Райна кивнула.

— Я помню, отец. Они сражались доблестно и… перебили друг друга.

Старых Хрофт вновь кивнул, единственный глаз сощурился.

— Те времена не вернуть, дочь моя. Нет смысла в сожалениях, оставим их иным, тем, кто младше нас. Я не удивлён, кстати, что ты не разыскивала меня — мы жили лишь милостью победителей, и я не чувствовал твоих шагов под этим небом так же, как и ты не чувствовала моих. А теперь — помоги мне.

Райна — в облачении обычной странствующей воительницы, простой кольчужный доспех, ничем не примечательный меч — вскочила на ноги.

— Приказывай, повелитель.

В глазах Одина вспыхнули золотые искорки.

— Никогда не уходи с пепелища насовсем, — вдруг сказал он. — Я ушёл от руин Асгарда, потому что… каждый миг видел всё прежним. И знать, что пали все, а ты жив лишь милостью врага, лишь жалостью Ялини… лучше б она прикончила меня собственными руками.

В небе над Хьёрвардом плыли тучи, вечные и неизменные. Тихонько шумел древний лес, похоронивший под собой остатки дома, что возвели себе два брата-ётуна, ещё до того, как в их мир явились незваные гости.

Валькирия ждала, а Старый Хрофт, осторожно гладя по шее замершего Слейпнира, такого же бессмертного, как и его хозяин, невидящими глазами глядел вверх, в серое небо.

— Я пришла бы к тебе раньше, Отец. Если бы знала. И если бы…

— Если бы не стыдилась того, что выжила? — тяжело взглянул Старый Хрофт.

Райна совсем сникла.

— Дочь моя, мы странствуем уже немало времени. Мы были в Западном Хьёрварде, в Галене Белопенном, мы стояли на кручах Эльфрана, где время словно остановилось; мы видели моё тамошнее обиталище; мы шли сквозь Упорядоченное плечо к плечу, как и полагается встретившимся после долгой разлуки; отчего же ты плачешь сейчас, Рангрид?

Райна всхлипнула. Чуть слышно звякнули колечки тщательно пригнанной и смазанной кольчуги.

— Ты слишком долго скиталась, дочь. Слишком долго оплакивала себя и всё утраченное.

— Да, Отец. Сестёр. Тебя. Себя. Асгард…

— Пусть твои печали останутся в этой пуще, — усмехнулся Один. — Я сбился со счёта, сколько столетий я оставался один. Потом мне встретился молодой маг Хедин. Истинный Маг. Мщение свершилось, Рангрид, в этом можешь не сомневаться. Наши гонители пали сами, обратившись в странников, неприкаянных и презренных. Боргильдово поле отомщено сторицей!

— Разве отомщено оно, Отец? Мои сёстры погибли, одна за другой, я не успела ни принять их оружие, ни смежить им глаза. Асы и асини не влачатся по дорогам Упорядоченного. Их больше нет, и нет того Нифльхеля, откуда б они смогли вырваться. В то время, как Шестеро живы, хоть и лишены сил. Однако не уничтожены!

— Это же хорошо, дочь. Нам есть для чего жить. О! Постой! Ты разгневалась?

— Прости, Отец. Но… Молодые Боги, если я правдиво поняла твой рассказ, лишены власти уже множество веков назад. Давно уже в Упорядоченном правят Новые Боги, Боги Равновесия, названные братья, Хедин и Ракот, из последнего Поколения Истинных Магов. Почему же прозывавшиеся Молодыми Богами, Ямерт и его присные, почему они ещё живы?!

Отец Дружин встретил горящий взгляд валькирии, не дрогнув.

— Даже сейчас они куда сильнее меня, дщерь. Моя «месть» означала бы лишь прощание с истинной местью. Кроме того, Шестеро — только шестеро, потому что Ялини, лучшая из них, отреклась от братьев и сестёр — зачем-то нужны Хедину с Ракотом. Кроме того, не забывай — это именно я навёл юного Хедина, на то, что он может совершить.

— Но, Отец, почему же тогда они с Ракотом, а не ты, властвуют над сущим?

Старый Хрофт пожал плечами.

— Упорядоченное избрало их. Они обрели великие силы, и по праву. Сила не даётся неправедным. Она справедлива, дочь моя.

— Тогда бы мы одержали верх на Боргильдовом поле…

— Не все пути вышних иерархий ведомы даже и мне, — с неохотой признался Один. — Прошло то время, когда я мнил, что мудрее меня нет никого в мире. К иным тайнам мне так и не удалось подступиться. Новая, незнакомая магия — как, скажем, магия молодого Хедина — мне так и не далась. Впрочем, достаточно разговоров, Рангрид. Мы явились сюда не просто так. Нам потребуется оружие. Настоящее оружие.

— Здесь, Отец? В этой пустыне? Неужели гиганты могли обладать чем-то таким, что пригодилось бы нам сегодня?

— Я не зря вспомнил про развалины, — невесело усмехнулся Один. — И про Асгард. Во время оно, как ты помнишь, именно Фазольт и Фафнер возводили его стены…

— Я помню, Отец.

— Цена их казалась неподъёмной, но мы были горды. О, как мы были горды! Мы уплатили требуемое, и они удалились, во всё горло распевая какую-то совершенно варварскую песнь…

— Я помню и это. — Райна избегала смотреть на отца.

— Прекрасно. Ну, а помнишь ли ты, дочь моя, что гримтурсены строили лишь кольцо внешних стен с башнями? Что сердца Асгарда, Валгаллу, мы поднимали сами?

Валькирия молча кивнула.

— С тех времён у нас кое-что осталось. — Один вновь сощурил единственный глаз. — Иди сюда и помоги мне.

— Как, повелитель? У меня нет никаких «волшебных сил». Я воевала простой наёмницей, искусной с обычным оружием.

— Вспомни, как вы с сёстрами неслись меж облаками и морем. Как спешили к бранному полю, как подхватывали павших героев, унося их в Валгаллу. Вспомни вашу песнь, заставлявшую дрожать небо и землю. Вспомни, какой ты была, Рангрид! Вспомни сестёр — Рёгилейв и Хильд, Хьёрфьетур и Хлекк, Гель и Гейр! Вспомни и Сигдриву, вспомни её судьбу, и пусть гнев твой воспылает так ярко, как только может. Вспомни ваш полёт, вспомни всё, моя дочь! Вспомни свою мать!

Райну трясло, глаза метали молнии, в горле валькирии глухо клокотало.

— Хорошо! — каркнул Отец Дружин.

Меж его воздетых рук заклубилось холодное голубоватое сияние, словно молодой лёд. Миг — и слепленный из ничего огненный шар, разбрасывая искры цвета неба, врезался в землю, безжалостно расплескивая вокруг себя неподатливую землю. Миг спустя обнажился древний фундамент, сложенный из огромных диких валунов. Опрокинутые деревья так и валились во все стороны.

Голубой шар опалил старые камни и угас — правда, не бесследно. Один из валунов откатился в сторону, замерев среди расплесканной, точно вода, земли.

Тяжело дыша, Райна глядела на открывшуюся яму. Наверное, валькирия ожидала сверкающих сокровищ, магического оружия, пережившего все эпохи, древнего и убийственного — однако вместе этого ей открылись лишь несколько покрытых ржавчиной обломков. Это даже не могло быть мечом.

— Разочарована? — усмехнулся Один. — Пора сверкающих клинков ещё не наступила.

— Позволит ли отец мой спросить, что это?

— Позволит. Кирка, заступ и плуг. Кирка и заступ, возводившие стены Асгарда, вернее, то, что от них осталось, и плуг, которым проведён был первый круг на земле, где легли фундаменты нашей твердыни.

— Но ведь это… вещи Ётунов?

Старый Хрофт покачал головой.

— Не во всём можно верить преданиям. Тем более сказкам ётунов. Они большие любители прихвастнуть, особенно когда дело касалось асов и, особенно, асинь.

— Но я сама помню… И ты повторил, Отец…

— Эти вещи никогда не принадлежали великанам, дочь моя, — Старый Хрофт чуть сдвинул брови. — Инструмент стал даром первых гномов. Мы строили, а потом, донельзя довольные собой, попросту забыли о нём. Мьёлльнир и Гунгнир — вот что казалось ценным, нужным, вечным. Разве дело богов шагать за плугом, махать киркой, работать заступом? Всё это осталось валяться под открытым небом, а Фазольт с Фафнером — хозяйственные ётуны! — не могли пройти мимо. Что плохо лежит, то, как известно, рано или поздно оказывается в загашнике великанов — так и тут вышло.

— Они их похитили? Инструменты богов?

Один кивнул.

— Тогда мы лишь посмеялись. Кому нужны эти железки! Пусть ничтожные ётуны, наши слуги, забирают их себе. Нам они ни к чему. Потребовалась Боргильдова битва, чтобы… чтобы понять.

— Понять что, Отец?

Старый Хрофт ответил не сразу. Постоял, склонившись, над дымящейся ямой, вглядываясь в невзрачные, покрытые ржавчиной обломки.

— Слушай меня, Рангрид. Я начну с самого начала, будь терпелива. Уже после битвы, отпущенный милостью врага, я брёл прочь под хохот Ямерта и его сородичей — не смеялась одна лишь Ялини, — и ноги сами понесли меня на развалины нашего дома. Там не осталось ничего, груда опалённых огнём Ямерта камней. Асгард пал, враг пренебрёг им, предав всё пламени. Я стоял, глядя на пепелище… и вдруг вспомнил.

— Плуг, кирку и заступ, Отец?

Один кивнул.

— Плуг, кирку и заступ, дочь моя. Оружие не помогло нам, так, может, поможет совсем другое?

— Инструменты?

— Да. Но какие именно, я тогда ещё не знал. И не понимал до тех пор, пока невстретился с молодым магом Хедином. Истинным Магом.

— И что же случилось тогда, отец?

— Он стал моим учеником, — гордо бросил Отец Дружин. — Я научил его многому, открыл тайны рун, что сам познал столь дорогой ценой. Спираль раскручивалась очень, очень медленно, но уже тогда я верил, что когда-нибудь моя месть свершится.

— И она свершилась, повелитель!

— Свершилось, — с неопределённым, непонятным выражением не то разочарования, не то досады проговорил Старый Хрофт. — Дорога оказалась длинна. Я не торопился, века шли, маг Хедин составил план отмщения и привёл его в действие. Увы, первая его попытка потерпела неудачу. Ночную Империю разгромили — Молодые Боги и те из собратьев Хедина по его Поколению, что служили Ямерту. Молодые Боги пристально глядели тогда на всех, кто оказался близок к мятежнику — в том числе и на меня. Уже тогда я владел золотым мечом, но, странное дело! — им Ямерт нимало не заинтересовался. И уже тогда у меня мелькнула мысль — а хорошо, что те наши инструменты так и остались тогда у великанов.

— И теперь пришла пора их добыть, да, Отец?

— Ты всегда отличалась умом, Рангрид. Пришла пора — пора перековать орала на мечи. Выковать новое оружие из стали, что помнит Асгард, помнит утро Древних Богов, помнит зенит нашего могущества. Помнит наш мир, простой и строгий. Золотой меч сгинул, и сейчас мне кажется, что оно и к лучшему. Слишком много лукавства и уловок он помнит.

— Но, Отец… почему же ты столько лет не прикасался к этим обломкам? Почему оставил их ржаветь в земле? Ведь Ямерт и его братья с сёстрами пали уже множество лет назад!

— Узнаю дерзкую Рангрид, — нахмурился Один. — Верно, Молодых Богов нет уже много столетий. После победы Хедина и Ракота я обрёл старое имя, дочь моя. И одно время даже думал — не отправиться ли в Ётун-хейм, не разыскать ли развалины мастерской Фазольта и Фафнера, павших в Боргильдовой Битве, не откопать ли древнее железо, не пустить ли в ход, не восстановить наш старый дом? Но потом… потом я подумал о зияющей пустоте новодельных залов, залов, где никогда не пировать эйнхериям, где никто не нальёт хмельного мёда в их опорожнённые рога. Я представил… и отбросил саму мысль. Заветное железо осталось лежать, где и было. Здешние стены давно обрушились, на развалинах поднялся дремучий лет. Плуг, кирка и заступ спали под валунами, и никому не могло и в голову прийти, что здесь осталось что-то ценное.

— От кого же тебе приходилось таиться, отец? Ведь вы победили?

— Да, Рангрид. Мы победили, но Молодые Боги остались живы. Ко мне вернулось моё могущество, я вновь отдал глаз в залог Мимиру, однако что-то подсказывало мне, что вытаскивать на белый свет эту память о нашем канувшем могуществе пока не стоило. Вплоть до сегодняшнего дня.

— Почему, великий отец?

— Тебе нужно оружие, достойное валькирии. Нужно оружие и мне.

— Но эти вещи… сугубо мирные, никогда не пробовавшие крови…

— Верно, — кивнул Один. — Но, как я уже сказал, это последняя память о нашем величии, металл, помнящий, что наша воля, а не чья-то ещё, властвовала в Хьёрварде и других местах. Применения им я найти не мог. А таскать с собой по мирам… Зачем? Здесь они в безопасности. Бери их, Рангрид.

Райна опустилась на одно колено возле ямы, с благоговением подняли ржавые куски железа, словно величайшую драгоценность.

— Это и есть драгоценность, — проговорил Старый Хрофт, мрачно глядя на опустевшую ямину. — Последнее, что осталось от Асгарда. Победители сравняли его с землёй, выжгли фундаменты и саму память. Никто не вспомнит радужный мост Бифёст, ни для кого даже во снах не прозвучит рог Молчаливого Аса…

— Для меня прозвучит, отец, — тихонько сказала Райна, прижимая к груди покрытые ржавчиной обломки. — Но что же нам теперь с этим делать?

— Как «что»? — удивился Отец Дружин. — Найти тех, кто перекуёт орало на меч.

— Гномы?

— Х-ха, гномы! — Один пренебрежительно присвистнул. — Свартальфхейм тоже выжгло, разве ты забыла? Нынешним же гномам не под силу выковать даже новый Гунгнир, не говоря уж о том, чтобы оживить старую память металла. Задача-то куда труднее, чем просто перековать сломанное.

— Что же делать, повелитель?

— В стародавние времена, — сощурился Старый Хрофт, — здесь, в Хьёрварде, жила и процветала держава альвов. Альвланд. Эльфы, Перворождённый народ, в зените своего могущества, когда мир был молод, создали их. Не спрашивай меня, как. — Один вскинул руки. — Альвы унаследовали очень много от своих наставников, а затем, когда Перворождённые сочли, что тревоги этого мира их не слишком занимают, что они хотят покоя — ушли от эльфов, основав своё собственное государство. Имя моё, наравне с Хедином, Познавшим Тьму, хорошо известно в Альвланде. Они, уверен, не откажут в помощи.

На лице валькирии тем не менее читалось некое недоверие.

— Великий Отец, но… ни эльфы, ни альвы никогда не могли превзойти гномов в кузнечном мастерстве и оружейном деле. Чем они смогут нам пособить?

— Я надеюсь, — медленно сказал Старый Хрофт, — что у них сохранилось кое-что, утраченное за ненадобностью даже гномами. Эти слишком уж старались… вовлечься в текущее. Альвы же остались в прошлом.

— Поистине, странно сие, — прошептала Райна, глядя на сурового Отца Дружин. — Оставшиеся в прошлом сильнее и искуснее тех, кто совершенствовал своё искусство?

— Лишь в том, что касается додревних вещей, дочь моя.

— Тогда я готова, отец.

Один кивнул.

— Жаль, что Слейпнир всего один, и силы твои, силы истинной валькирии, утрачены. Что ж, пришла пора мне доказать, что мой залог лежал у Мимира не просто так.

* * *

Дороги Хьёрварда знали самых удивительных путников. Они привыкли ничему не удивляться — хаживали тут и Древние Боги, и Молодые, и Новые. Даже Великий Орлангур в человеческой своей ипостаси удостоил их своим визитом. И потому, когда на них ступили Один с Райной, дороги лишь равнодушно промолчали.

Дорога Отца Дружин и его дочери лежала на юго-запад, к границам Альвланда, где, по уверениям Старого Хрофта, ничего не изменилось и измениться не могло.

Горы, вечные горы по-прежнему охраняли границы страны альвов. Скальные вершины всё так же остры, всё так же леденяще-холодны срывающиеся с зелёных, покрытых вековыми елями склонов водопады; всё так же зорка неусыпная стража на высоких и острых, точно кости, дозорных башнях.

Слейннир гневно выгнул шею, негодующе заржал, когда Отец Дружин натянул поводья. Как?! Его, волшебного коня, помнящего все эпохи этого мира, заставляют остановиться перед какой-то дорожной заставой — когда ему ничего не стоит проскакать по воздуху над головами возомнившей о себе стражи?!

— Тих-хо! — сурово бросил Один и восьминогий жеребец, поняв, что хозяин не шутит, покорно опустил голову.

С обеих башен, сложенных из голубоватого камня, на путников смотрели с десяток внимательных, холодных глаз. Старого Хрофта, Отца Дружин, несомненно, узнали. Понимали стражи и то, что Древнему Богу ничего не стоило оставить их заставу далеко за спиной, просто перелетев границу и, раз он счёл нужным остановиться, значит, дело серьёзное.

Ни один лучник не поднял оружия, ни единого оголовка стрелы не сверкнуло в бойницах.

Ближайшего соратника Хедина всегда примут в Альвланде с почётом.

От башен вниз, в ущелье, сбегала неприметная, тщательно укрытая стволами леса тропинка. Перед Райной и её отцом появилось трое альвов, все — в парадной вычурной броне. Дозор в таких не несут, значит, доспех поспешили сменить, желая выказать уважение.

— Отец богов. — Альвы разом поклонились, с идеальной точностью и слитностью. — Почтём за великую честь принять тебя в наших землях.

Старый Хрофт слегка кивнул, не удостаивая стражей ответными словами.

— Чем можем мы услужить тебе, о великий?

Плечи Отца Дружин развернулись ещё шире.

— Благодарю, — пророкотал он. — Нам ничего не нужно. Мы пребудем здесь некоторое время по нашей собственной надобности и — в память о долгой нашей дружбе — скажу, что Альвланд не претерпит никакого ущерба.

— Значит, великий Хрофт прибыл сюда не со словом от повелителя Хедина? — В голосе стража проскользнуло едва заметное разочарование.

— Нет, — покачал головой Хрофт. — Это дело касается лишь меня и моей спутницы.

Альвы помолчали, словно собираясь с мыслями.

— Великий Хрофт желает проводника? Или кого-то для услужения его милости? — наконец спросил один из них.

Отец Дружин вновь покачал головой.

— Признателен страже Альвланда за гостеприимство и вежество. Но нам и впрямь ничего не нужно. У меня нет желания нарушать мирный ход вещей здесь, в вашей прекрасной стране — Старый Хрофт величественно поднял руку в знак прощания, однако ни один из стражей Альвланда не сдвинулся с места.

— Великому Одину, владыке Асгарда, конечно, ведомо, что невдалеке от границ Альвланда совсем недавно гремела битва, в коей сошлись ученики божественного Хедина, Познавшего Тьму и противостоящие им быкоглавые чудовища. Могучая магия вырвалась на волю, рушились скалы, а в глубинах земли обваливались своды пещер. Мы встревожены, о великий. Когда-то мы помогали великому Хедину, однако он, обуреваемый множеством забот, забыл о нас.

— Это не так! — гневно прервал альва Отец Дружин. — Бог Хедин не забывает ни о чём и ни о ком. Это говорю вам я, Один, помнящий само начало хединского Поколения!

— Однако битва кипит, все маги Альвланда не отрываются от далёковидяших кристаллов. — Старший пограничного караула не отступил перед Слейпниром и не опустил глаз. — Почему же великий Хедин не послал нам своего слова?

— Значит, в этом не явилось нужды, — надменно бросил Старый Хрофт. — Вам не о чем беспокоиться.

Стражники переглянулись.

— Слово великого Одина — закон для нас, — наконец произнёс старший. Изукрашенные парадные алебарды разошлись, открывая дорогу. — Пусть он не гневается на простых воинов Альвланда. Однако, если так сложится, молю великого преклонить слух ко просьбам правящих сей страной.

— Если сложится… — милостиво кивнул Один. Слейпнир с вызовом заржал, ему ответил конь Райны — увы, самый простой, о четырёх ногах и без грана магии в оных.

Стражники расступились. Высыпавшие на парапет дозорных башен лучники дружно салютовали путникам. Белооперенные стрелы взмыли высоко в небо, вспыхивая, казалось, под самыми облаками многоцветными огненными букетами.

— Что они хотели, отец? — осторожно спросила Райна, когда пограничные башни остались позади, и тщательно вымощенная зеленовато-голубым искусственным камнем дорога приблизилась к тёмной арке туннеля. — Какая битва? Кто с кем сражается? Какие ученики? Какие быкоглавцы?

— Армия бога Хедина, Познавшего Тьму. А быкоглавцы… несчастные глупцы, подъятые на войну нашими врагами.

— Какими? — жадно выпалила Райна.

Отец Дружин пожал могучими плечами.

— Теми же самыми, что подстроили всю эвиальскую западню, где мы с тобой, дочь моя, и встретились. Дальние Силы Упорядоченного.

Глаза Райны сузились, валькирия явно вспоминала прошлые битвы.

— Бывало, мы переведывались, — медленно проговорила она. — Я помню, отец.

Старых Хрофт кивнул.

— Они явились незваными, но тогда мы устояли. Уверенные в себе, мы гордо ждали часа Рагнаради, так и не случившегося. Хаген, последний настоящий ученик Хедина Познавшего Тьму, носил меч, специально выкованный на погибель подобному врагу. И всё же, пока стоял Асгард, дочь моя, всерьёз нам с ними воевать не пришлось. Пришельцев удалось отбросить, а всерьёз они стали укрепляться в Хьёрварде и других мирах уже много позже Боргильдовой битвы. Так или иначе, сам Хедин поначалу считал их просто стражами Равновесия, ещё более рьяными, чем сами Новые Боги.

— А на самом деле?

— Никто не знает, — вновь пожал плечами Старый Хрофт. — Мы бились с ними насмерть, побеждали, но никогда не могли взять верх полностью и окончательно. У них множество форм и обличий, и какое истинно — опять же тайна. Если слуги Дальних явились с оружной силой к самым границам Альвланда, ничего удивительного, что поднялась тревога.

— Но надо, наверное, тогда спешить на помощь?

— Нет нужды, Рангрид. Армия Хедина не знает поражений. Их невозможно победить.

— Как так? — поразилась валькирия.

— Мощь бога Хедина велика, — проворчал Старый Хрофт. — Когда-то я считал сильным себя и других асов. Молот Тора… эх, да что говорить. Потом могучими представлялись Молодые Боги. Боргильдово поле… способно любого научить скромности. Но боги Хедин и Ракот совершенно, совсем иные. Познавший Тьму собирает лучших бойцов Упорядоченного, обучает их магическим искусствам, так что один способен сражаться с сотней, а двое — с тысячью. Они ещё ни разу не были побеждены. Ни разу, Рангрид.

— Непобедимых армий не бывает, отец, — осторожно сказала воительница. — Ты поведал мне о Ночной Империи Хедина, Познавшего Тьму, как она была повержена во прах…

— Он с тех пор очень многому научился, — нахмурил брови Отец Дружин. — Его полки теперь немногочисленны, но каждый воин, как я уже сказал, стоит целого множества.

— Разве не таковы были наши эйнхерии?

Один покачал головой.

— Нет, дочь моя. Воины Хедина стоят куда выше. Он отбирает магов, природных чародеев, сам обучает их высокому искусству, они сражаются как единое целое, и каждый знает свой маневр: иные отражают вражьи заклятия, иные плетут свои собственные, третьи прикрывают первых и вторых, четвёртые — способные летать — обрушиваются на врага сверху…

— Мы тоже могли летать, — проворчала Райна.

— Вас было всего тринадцать, — вздохнул Старый Хрофт. — И из-за каждой из вас у меня случалось… непонимание с Фригг.

Райна едва заметно улыбнулась.

— Но, великий отец, благодаря этому мы все были живы.

Старый Хрофт тоже улыбнулся в ответ.

— А теперь их никого нет. Ни сестёр, ни ревнивой Фригг. — Валькирия глядела в землю.

Отец Дружин не ответил.

Их кони вступили в тоннель, свет померк было, но по стенам тотчас засветились висящие словно в воздухе кристаллы.

— Хвастуны, — буркнул Старый Хрофт.

Ник Перумов Пепел Асгарда

© Перумов Н., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Пролог Валькирия

Митгард.

Незадолго до Боргильдовой битвы.

Восточный Хьёрвард, фиорды на Море Ярлов.

Боги О́дин и Локи.

– Смотри, Локи, там, кажется, какое-то празднество.

– Угу. Пиво наверняка свежее…

– Х-ха. Пиво. Как там сказано у скальдов?

– У скальдов! Великий О́дин, Отец Богов, скромничает. Не пристало могучему Асу скрывать, что эта виса – его собственная. Не Браги, а твоя, мой названый старший брат.

– Ну, может, и моя, коль уж ты так настаиваешь. Но я не гонюсь за славой, хитроумный наш Локи.

– «Не гонюсь за славой» – сказал кто?! Ой, держите меня, сейчас лопну от смеха.

– Скорее уж Тор поймает тебя, и тогда уж ты точно лопнешь, если только он прознает про твои шашни с его женой, Сиф.

– Не виноват я! – почти искренне возмутился бог огня. – Она сама меня соблазнила! Сама ко мне пришла! Мол, Тор пренебрегает ею, общество его молота, видать, ему желанней, чем её ласки, вечно пропадает он где-то на востоке, и постель бедняжки Сиф холодна!

– И ты, конечно же, поспешил на помощь страдалице. Ох, Локи, острословец ты наш, думаешь, что всегда найдёшь, чем отпереться. Впрочем, смотри – там, похоже, не просто ярмарка! Оно и верно, какие торжища по весне-то…

Локи враз посерьёзнел.

– Пиво там точно есть, правда, чую я и кое-что ещё…

Двое асов, отец богов О́дин и хитроумный бог огня Локи, по обыкновению, странствовали вдвоём, приняв обличье бедных путников. Правда, с волшебным копьём Гунгнир, что не знало промаха, О́дин так и не расстался. А вот Локи и вовсе не взял с собой никакого оружия – зачем, если в его власти вся разрушительная мощь огненной стихии? Капюшон Локи откинул, ярко-рыжие волосы трепал весёлый весенний ветер. Пахло морем, распускающимися почками, поднимающейся травой; на большой дороге скрипели колёса, а от недальних фиордов поднимался щекочущий ноздри воинов запах смолы – ярлы готовили боевые драккары к скорым походам.

Такова правда жизни – сильный утверждает своё право, и слабый должен или обрести силу сам, или прислуживать сильному. Иного не дано. У зверей лишь лучшие из лучших оставляют потомство, не давая выродиться породе; и у людей право длить свой род тоже добывается одним лишь оружием. Так было, так будет. Жестоко время Древних Богов, и не знают они иного склада. Ведь иначе нельзя – болезни выкосят те роды, где не знают сурового закона жизни, их угодья отойдут иным, кто сильнее. И, сколь бы ни молили слабые о спасении, ответ им будет лишь один – стань сильнее.

– Так что ж это за празднество такое, Отец Богов? – Локи прищурился, глядя на обширную площадь, со всех сторон окружённую торговыми рядами. Перекрёсток дорог, бойкое место, однако никто пока не возвёл здесь городских стен, не наложил лапу на этот рынок и не начал собирать мыто.

Но сейчас здесь готовились явно не торговать. Большая и шумная толпа окружала высокие повозки с водружёнными на них клетками, свистела, улюлюкала, гыгыкала и вообще всячески изъявляла восторг пополам с нетерпением. Большей частью здесь собрались простые пахари, смешавшись с ремесленниками; среди них затесались и дружинники ярлов; эти отличались ростом, статью и оружием. С мечами или боевыми топорами ходили почти все мужчины, женщины – с кинжалами, но дружинник ни за что не показался бы на людях без железного шишака, кольчуги и тяжеленой двуручной секиры.

– Зверинец странствующий, что ли? – удивился бог огня.

О́дин безмолвствовал. Он уже понял, что здесь творится. Отец Богов успел заметить клетки не только со зверьми, но и с людьми.

Клетки с рабами.

Раб – не человек. Невольник, не лишившийся жизни в честном бою, выбравший позорный ошейник, недостоин Валгаллы, его ждёт тёмная пасть царства Хель. Траллсов, то есть рабов, не жалеют и не щадят. Если ты воин и тебя скрутили оглушённого – даже с голыми руками, даже связанный, бросься на пленивших и дерись вплоть до ногтей и зубов. Ты упадёшь, изрубленный, но смерть твоя окажется быстра и весела. Великий Ас, Владыка Асгарда, с почётом встретит тебя у врат Валгаллы, валькирии поднесут тебе рог с пенистым мёдом, эйнхерии примут тебя в свой круг, и начнётся новая жизнь, весёлая жизнь, прекрасная жизнь истинного мужа – битвы, охоты, пиры.

И так до самого часа Последней битвы, когда в пламени погибнет Мировое Древо, великий ясень Иггдрасиль, небесный свод обрушится на землю, а суша погрузится в бездонные воды.

Умри достойно, но не смей жить рабом! Нет ничего страшнее и безысходнее вечного прозябания в Хель. Даже если ты – дева, или жена, угодившая в руки находников, – сражайся такоже, всем, чем угодно: шпилькой для волос, фибулой-заколкой для плаща, ею можно выцарапать глаза насильнику. И тогда тебя за гранью смерти встретит ласковая богиня Фрейя, проведёт на свои луга, где живут немногие избранные ею жёны, те, кто пал с честью, кто заставил содрогнуться даже мужей.

А рабы и рабыни… эта доля для слабых телом и духом, для недостойных. Пример для всего народа фиордов, пример того, как нельзя жить; рабская участь несравненно, непредставимо хуже смерти.

Раб – не человек. И, следовательно, с ним можно сделать всё, что угодно.

Толпа окружала круглую арену, вбитые в землю потемневшие от времени – и не только! – столбы в целый обхват. Меж ними набиты внушительной толщины жерди, натянуты сети, сплетённые из канатов в руку взрослого человека.

Не требовалось особой мудрости, дабы понять, что тут затевается.

– Смотри, Отец Богов, у них тут даже драконейт!

– Смелые люди, однако, владеют сим зверинцем, – отозвался Старый Хрофт, глядя на злобную морду страшилища и клыкастую пасть. Зубы неостановимо грызли и грызли железо прутьев, с отвислых чёрных губ на пол из не ошкуренного горбыля капала зеленоватая пенящаяся слюна.

– Да, смелые, – согласился Локи. – Это ж надо – подобраться к самому гнезду, дождаться, пока мать не начнёт выгонять тех, кому никогда уже не сделаться настоящим драконом, выследить, изловить, укротить и удержать в клетке… Не каждому ётуну под силу!

О́дин молча кивнул. Он уже почти наяву видел ожидающую рабов участь – быть сожранными на арене на потеху предвкушающей кровавое зрелище толпы.

Однако ни Локи, ни сам владыка Асгарда и пальцем не пошевелили, чтобы помочь несчастным. Это людские дела. Каждый из невольников имел выбор – умереть в бою или жить презренным рабом. Кто сам отверг Валгаллу – или поля Фрейи, – того нечего жалеть и такому незачем помогать.

Потом возле арены появились зазывалы, хотя народ и так клубился вокруг, словно пчелиный рой около дупла с медовыми сотами. О́дин не прислушивался – какое ему дело?

– Ас Воронов, – Локи вдруг потянул его за плащ. – Ты хочешь идти? Я думал слегка задержаться.

– Зачем? – поморщился О́дин. Кровавые забавы людей его не прельщали, в Асгарде не случалось ничего подобного, его обитатели предпочитали охоту.

– Хочу взглянуть на тех, кому предстоит тут сразиться. Кто знает, может, и сыщется достойный, угодивший в рабы по злой судьбе?

О́дин поднял правую бровь.

– Я знаю, я знаю, – заторопился бог огня. – Каждый из них имел и до сих пор имеет выбор. Но всё-таки… я хочу глянуть.

Владыка Асгарда усмехнулся.

– Небось заприметил там какую-нибудь красотку? Ох, Локи, Локи, и зачем я только отдал за тебя замуж бедняжку Сигюн…

Против ожиданий, бог огня вдруг потупился.

– Такова уж моя природа, – развёл он руками чуть ли не виновато.

О́дин только покачал головой.

– Я не судья моему названому брату.

– До срока, – криво и бледно ухмыльнулся бог огня.

– Да, – сурово ответил О́дин. – До срока, Локи. Так изрекла вёльва, и слово её нерушимо.

– Иногда я думаю, – полушёпотом проговорил бог огня, – иногда я думаю, что случится с пророчеством, если я, скажем, погибну до срока? Если я не стану поднимать великанов Йотунхейма и Муспелля на войну против Асгарда? Что, если какое-нибудь неведомое чудище в наших с тобой странствиях, старший брат, окажется сильнее?

– Едва ли сыщется такое, что сможет одолеть нас двоих, Локи, брат мой.

– Спасибо, что по-прежнему зовёшь меня так.

– И буду звать. До самого последнего дня^[44]. Но что же – ты желаешь смотреть? Будь по-твоему, Локи, но не зови меня присоединиться к тебе.

– Отчего же? – пожал плечами бог огня. – Это Митгард, это люди, твои излюбленные дети, твоё творение…

О́дин лишь покачал головой.

– Пусть эта сказка – про то, как людей сотворили из ясеня и ивы^[45], – останется уделом скальдов. Ты же знаешь, как всё случилось на самом деле, Локи.

– Ты дал им законы, ты одаривал и карал, О́дин, брат мой. Поэтому они – твои дети, ибо ты растил их, как строгий отец растит сыновей и дочерей.

– Ловкость твоего языка известна всему Митгарду, Локи.

– Тут не требуется никакой ловкости, – возразил бог огня. – Люди поклоняются тебе, Ас Воронов, возводят тебе храмы, возносят к тебе свои молитвы, прося заступничества и помощи. Так почему же ты отворачиваешься от их развлечений? Люди таковы, какими их сделал твой порядок, брат мой.

– В твоих словах есть истина, брат, – медленно сказал О́дин, не сводя с Локи своего единственного глаза. – Я останусь. И, клянусь своим собственным копьём, если среди рабов окажется такой, что не падёт на колени, моля о пощаде, но станет биться доблестно, я сам встречу его на пороге Валгаллы и сам поднесу ему первый рог с мёдом.

– Слова истинно великого Аса, – поклонился Локи.

О́дин лишь нахмурился и ничего не ответил.

Тем временем рабов и в самом деле вывели из тесных клеток. Было их чуть больше дюжины, грязные и исхудавшие люди, мужчины и женщины – вперемешку.

Они сбились в кучу, прижимаясь к брёвнам ограды. Мужчина с косматой бородой и в одной лишь измаранной набедренной повязке, жутко завывая, бросился на частокол, попытавшись вскарабкаться по жердинам; получил в межрёберье тупым концом копья от стражника и, хрипя, сполз вниз. На губах его проступила пена, словно у бесноватого.

– Нет, Валгалла его не ждёт, это точно, – покачал головой бог огня.

Надрывались зазывалы, звенели монеты, меняя владельцев, толпа сгущалась, напирая.

– Смотри, брат мой, – Локи слегка толкнул О́дина в бок.

Над кучкой прижимающихся друг к другу невольников, словно башня, возвышалась молодая женщина, настоящая богатырка; в жилах её наверняка можно было отыскать примесь крови ётунов. Широкие скулы, широкие же плечи, руки, бугрящиеся мускулами, высокая грудь, спутанные коротко обрезанные волосы. К ней прижималась совсем юная девушка, ростом едва достигая локтя богатырки. Силачка обнимала её одной рукой, растерянно озираясь по сторонам, словно не понимая, как очутилась здесь и что тут делает.

А потом на арене появился недодракон. Драконейт, отброс гордого драконьего племени, изгнанный из гнезда собственной матерью и угодивший в лапы поимщикам-людям. Грязно-серо-зелёная чешуя, огромный ошейник чёрного железа с шипами – острия внутрь; многих чешуй не хватает, видны следы ожогов и ударов. На лапах – толстенные браслеты от кандалов. Когти для пущего устрашения тоже окованы железом, хотя никакой нужды в том не имелось – даже у недодраконов когти острее и крепче любой человеческой стали.

Прислужник взобрался на подмостки, с натугой перевалил через верх груду ржавого оружия – копья, секиры, рогатины, несколько мечей. Толпа заголосила.

Недодракон повёл рогатой башкой, всхрапнул. Маленькие глазки наливались алым – он был голоден и зол. Слушать что-либо кроме собственного желудка он не мог, за что мать в своё время и выкинула его из гнезда.

Драконы – нежнейшие родители тем из своих детей, кто способен встать рядом с ними или превзойти их, но совершенно безжалостны к «недотыкомкам».

Невольники вопили, кто-то пробовал карабкаться по жердям ограды – стражники спихивали таких вниз. Никто даже не попытался схватиться за сброшенное на арену оружие, даже для того, чтобы дать отпор хотя бы наёмникам хозяев арены.

О́дин искоса взглянул на бога огня – тот неотрывно смотрел на богатырского сложения молодуху, губы Локи шевелились, и Старый Хрофт разобрал «ну, давай же, давай, ты же можешь!».

Но девушка лишь хлопала длинными ресницами, крепко прижимая к себе не то подругу, не то младшую сестру, – и ничего не делала.

Зрители свистели и улюлюкали. Кто-то швырнул в невольников ком грязи – собравшиеся жаждали боя, а не просто кровавого пиршества для недодракона.

– Сражайтесь! – сжав кулаки, прошипел бог огня.

– Ты не можешь вложить собственное сердце тем, кто его лишился, – сурово заметил Отец Богов. – Я поклялся тебе, что тотчас возьму в Валгаллу храбро сражавшегося, но сейчас добавлю – если хоть один из них окажется достоин моих залов, остальные отправятся к Фрейе. Не в Хель. Хотя это и не в моих правилах.

О́дин едва не добавил «и может нам дорого обойтись», но вовремя удержался. Не с богом огня говорить на подобные темы.

Глаза Локи расширились.

– У нас каждый бьётся за себя. Смерть настигнет любого, и умрёт каждый, сражаясь с ней за собственное посмертие. Храбрость и доблесть одного не искупят трусости или низости других. В этом – высшая справедливость, Ас Воронов.

– Я знаю! – О́дин досадливо оборвал названого брата. – Но сейчас… я вижу… я чувствую…

– Ты разрешаешь мне им помочь? – почти взмолился бог огня. – Подсказать… подбодрить… самую малость?

– Да, тебе, Локи, и впрямь всегда нравились великанши. При Рагнаради мне придётся ответить и за слёзы Сигюн. Я выдал её за тебя замуж, в надежде, что её кротость и доброта улучшат твой нрав, но, как видно, ошибся.

Локи покраснел, несмотря на все свои удаль и ухарство.

– Не разрешаю! – отрезал О́дин, не обращая внимания на умоляющий взгляд бога огня. – Валгаллу себе и спасение от Хель другим кто-то из них может заслужить лишь сам.

Сын Лаувейи^[46] отрывисто кивнул и отвернулся.

Недодракон тем временем не торопился. Несмотря на голод, он пусть и тупой башкой, но понимал, что людям никуда не деться с тесной огороженной арены, и, наверное, хотел растянуть удовольствие. К жертвам он приближался не спеша, широкими кругами, щёлкал челюстями, тянулся скрюченными передними лапами – и отдёргивался, словно чего-то испугавшись. Клыкастая пасть при этом кривилась в подобии жуткой усмешки.

– Несчастный, – вдруг сказал Локи.

– Что-что? – не поверил своим ушам О́дин. Бог огня к сочувствию и состраданию, и тем более чудовищному недодракону, недостойному высокой чести принадлежать к волшебному драконьему племени, был никак не способен.

– Несчастный, – повторил бог огня. – Его собственная мать отреклась от него. Его отец – жесток и бессердечен, сыновья для этого горе-родителя – лишь поленья в костре его гордыни, предмет хвастовства перед другими. А этот недодракон изгнан своим родом, лишён свободы…

О́дин усмехнулся.

– Драконы жестоки, но справедливы. Равный шанс даётся каждому.

Локи не ответил.

Драконейт тем временем подобрался совсем близко. Постоял, раскачиваясь на мощных задних лапах, один удар которых опрокинул бы повозку, доверху гружённую камнем. И – готов был поклясться О́дин – со злым торжеством поглядел вниз, на так и оставшееся валяться ржавое оружие, к которому не потянулась ни одна рука.

Губы бога огня сжались.

Богатырка, к которой всё теснее жалась её юная не то младшая сестрёнка, не то подружка, с прежней растерянностью глядела на неспешно приближающегося недодракона.

«Ну, чего же ты?! – с горечью подумал О́дин. – Ты сильна. Тебе нечего терять, а обрести можешь поистине многое. Другие невольники, эвон, падают окарачь, вопят и рыдают, кое-кто так и вовсе обмочился от страха. Ты щедро одарена силой, что же ты медлишь, чего ждёшь? Спасения нет, ему неоткуда взяться. Хозяева арены не оттащат голодного драконейта. Всемогущие боги не спустятся с огненного моста, чтобы защитить невинных, – невинные должны защищаться сами или искать защитников».

Так было, так есть, так будет.

Прижимавшаяся к богатырке девушка заглянула ей в глаза, словно что-то безмолвно спрашивая.

Та не ответила, только втянула голову в плечи и зажмурилась.

О́дин видел, как у девушки сжались кулаки. Медленно, словно продираясь сквозь болотную жижу, она шагнула навстречу недодракону, навстречу его голодному взгляду и ждущей пасти. Она не нагибалась, чтобы подобрать оружие, она просто шла.

– Безумная, – услыхал О́дин горячий шёпот Локи.

Да, скорбно подумал Отец Богов. Безумная. Она ничего не сделает драконейту, не задержит его даже и на миг. Если только, конечно, не принадлежит к роду ведьм.

Но ведьма едва ли оказалась бы в столь жалком положении. Она освободилась бы куда раньше, попросту перебив стражу и обратив во прах все и всяческие частоколы.

Нет, скорее всего, у бедняжки просто помутился рассудок. И неудивительно, смерть от клыков и когтей недодракона трудно назвать лёгкой или почётной.

Однако она шла. Прикусив нижнюю губу и сжав кулачки, шла, глядя прямо в мутные буркала драконейта.

Отец Дружин сам ощутил, как деревенеют скулы. Иные забавы у людей и в самом деле… не слишком их достойны.

Остальные рабы окарачь расползались в разные стороны, словно это могло им хоть как-то помочь. Может, уверовали, что недодракон насытится одной лишь девчонкой и «не тронет» остальных?

Наивные и злые глупцы. Никто из вас не достоин даже полей Фрейи, с неприязнью подумал Отец Богов.

Богатырка подняла голову. Подбородок у неё трясся, руки дрожали крупной дрожью.

– Хьён!

Вставшая навстречу драконейту девушка не обернулась.

Богатырка неуверенно шагнула следом. На валявшееся под ногами оружие она даже не взглянула.

Локи с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы.

Девушка остановилась перед драконейтом. Смешно склонила голову набок.

– Ты ведь хороший? Правда, ты ведь хороший? Просто ты голодный и тебе больно…

Драконейт попятился. В полудетском голоске крылась неведомая сила, словно сталь меча в неказистых ножнах.

Однако, подавшись было назад, недодракон быстро пришёл в себя. Голод побеждал, он гнал страшилище вперёд, не давая опомниться.

Уродливая серо-зелёная чешуйчатая башка мотнулась из стороны в сторону, челюсти клацнули.

Взмах когтистой лапы – и девушка отлетела к частоколу. Она не вскрикнула, несмотря на обагрившееся кровью плечо.

– Хьёнлун! – богатырка вскинулась, стряхивая оцепенение. Отшвырнула одного невольника, отпихнула другого, бросаясь к упавшей.

В маленьких заплывающих глазках недодракона мелькнуло нечто, похожее на интерес. Не обращая внимания на расползающихся кто куда рабов, драконейт повернулся, чешуйчатые губы растянулись в жутком подобии улыбки, обнажая клыки и бледные дёсны.

Богатырка не смотрела на чудище, она рухнула на колени прямо в пыль подле упавшей Хьёнлун.

Драконейт нависал над ними, с губ стекала тягучая слюна, отвисая до самой земли. Он, похоже, в достаточной мере насладился созерцанием беспомощных жертв и теперь уже хотел просто жрать. Пасть раскрылась, когтистые лапы метнулись вперёд – но богатырка, извернувшись по-змеиному, обеими руками вцепилась в то, что можно было б назвать «запястьями» передних лап недодракона. Лицо её жутко перекосилось, нижняя челюсть вдруг выпятилась, вспухли бугры мускулов, она всем телом подалась вперёд, что было мочи отталкивая голодного драконейта от бездвижной Хьёнлун.

Бог О́дин своими ушами услыхал, как захрустели кости чудовища. Он своими глазами увидел, как недодракон попытался одним движением челюстей отгрызть своей противнице голову – та опередила его, боднув лбом прямо в подбородок, да с такой силой, что пасть недодракона захлопнулась с треском, словно ломался толстенный ствол дерева.

Богатырка была не просто дочерью народа ётунов, хотя в её жилах, бесспорно, текла их кровь. Она была хексой, троллквинной, ведьмой – но особой. Сейчас сила её вырвалась на поверхность, круша и ломая посягнувшего на её спутницу драконейта; резкое движение, громкий хруст, и левая лапа страшилища повисла, сломанная чуть пониже кисти. Богатырка ударила кулаком снизу вверх, под нижнюю челюсть драконейта, едва не сломав тому позвонки.

О́дин оглянулся на бога огня. Названый брат аж привстал на цыпочки, боясь упустить хоть что-то из творящегося на арене.

Однако недодракон, несмотря на повисшую лапу, не бросился наутёк, как, наверное, поступил бы любой другой зверь. В конце концов, он оставался драконом, и боевое безумие было свойственно ему не меньше, чем его полнородным собратьям.

Богатырка едва успела увернуться от клацнувших челюстей, в живот ей нацелились жуткие когти левой здоровой лапы драконейта; она отдёрнулась, затрещала ткань, бок воительницы пересело четыре кровавых росчерка.

О́дин дёрнулся, словно когти полоснули его самого. Боль ворвалась, словно разбивающий ворота таран, в глазах померкло.

Он не испытывал такого с самого мига собственного жертвоприношения.

Локи вмиг оказался рядом, но Отец Дружин уже выпрямился, со свистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Нет! Он владыка Асгарда, никто не смеет подавать ему руки или поддерживать, он сам поддерживает всех!

Богатырка тем временем держалась, несмотря на окровавленный бок. Её прямо-таки окутывала аура силы, нечеловеческой, но и не божественной – этой просто неоткуда было взяться.

Локи быстро обернулся, перехватив взгляд названого брата. Прояснился взор и самого О́дина, он видел скрытое от других, даже от хитроумного бога огня: распростёртая на утоптанной земле девушка по имени Хьёнлун приподнялась на локте, и с её окровавленных пальцев текло незримое нечто, текло, окутывая воительницу словно плащом, соединялось с изначально дарованной силой племени ётунов, образуя нечто новое, совершенно новое.

Ведьма, подумал О́дин. Может, из тех, кого якобы собирает и учит приснопамятная Гулльвейг, объявленная чуть ли не «матерью ведьм»?

Богатырка сражалась. Магия удесятерила её мощь, иначе она не продержалась бы против драконейта и нескольких мгновений. Никакие храбрость и мужество не способны остановить размах смертоносных когтей, и одна лишь доблесть, когда у тебя никакого оружия, кроме собственных рук, плохая защита от клыков.

Магия уравнивала шансы. Она не сделала воительницу неуязвимой и непобедимой. Не дала ей мощь опрокидывать горы или выдыхать огонь, иссушая целые моря. Нет, она всего лишь билась почти на равных, и тут уже могли сказать своё слово и доблесть, и мужество.

Кулак ударил драконейту под нижнюю челюсть, и пасть громко щёлкнула, захлопываясь. Башка чудовища дёрнулась, недодракон невольно отшагнул назад, и богатырка ударила вновь, не обращая внимания на покрывающую костяшки собственную кровь. Драконейт захрипел-зарычал, когти его чертили в пыли длинные следы, однако он не мог удержаться, он отступал, не понимая, что происходит и откуда у двуногой добычи вдруг взялась этакая силища?

Удар, удар, голова драконейта мотнулась из стороны в сторону. Кулаки воительницы разбивали чешуи знаменитой драконьей брони, вминая их в плоть, и из трещин брызнула чёрная кровь. Ещё взмах, драконейт не успевает отдёрнуться – раздаётся жуткий хруст, и длинная нижняя челюсть повисает: суставы выбиты, связки и сухожилия разорваны.

Драконейту этого хватило. Он был голоден, ослеплён злобой, но жить он всё-таки хотел больше.

Собственно, это и сделало его в своё время недодраконом: истинный сын этого племени не отступил бы ни на шаг и умер бы вместе с противником.

Видя, что страшилище бежит, жалобно взвизгивая и даже не помышляя о бое, готовое колотиться о запертые ворота, дружно взвыли в восторге зрители. Теперь все подбадривали богатырку, над ареной повис неистовый рёв:

– Дави! Круши! Убивай!

Однако кто-то из хозяев этого зверинца сумел не потерять головы. В конце концов, драконейт – зверь редкий и дорогой, терять его вот просто так никто не собирался. Торопились стражники, створки со скрипом приоткрылись, и скулящий, жалобно повизгивающий недодракон, точно побитый щенок, бросился к людям.

Спасите-помогите, казалось, говорила его нелепая покалеченная морда.

Богатырка, шатаясь, остановилась посреди арены. Аура, поддерживавшаяся Хьёнлун, угасала, сама девушка, наверное, не могла удерживать её долго. Перепуганные рабы зашевелились – они остались в живых, но надолго ли? Какой ещё страх и ужас выпустят на них мучители?

И даже сейчас никто из них не потянулся за оружием.

Никто.

За исключением воительницы.

Драконейта меж тем водворяли в его клетку, к нему уже спешили знатоки-врачеватели – звезду странствующего кровавого цирка следовало спасать.

– Что ты теперь скажешь, брат? – тихо проговорил Локи. – Среди них нашлось сразу двое тех, что сражались.

– Моё слово крепко, – мрачно отозвался О́дин, переводивший взгляд с богатырки на Хьёнлун и обратно. – Никто из них не пал, все живы, и потому вместо полей Фрейи они получат свободу.

пробормотал начало одной из собственных вис Отец Богов. Острие Гунгнира стремительно черкнуло раз, другой – и под ногами задрожала земля, словно в ужасе. Её слои и кости дрогнули, пласты вспучились, выталкивая вбитые людьми докучливые столбы и колья. Ограда арены с треском рухнула, вздымая клубы пыли, рабы с воплями кинулись кто куда; да и зеваки как-то все вдруг разом вспомнили, что у них полно дел в совершенно иных местах.

Пыль, крики, неразбериха, беготня. И среди этого почти что первозданного хаоса на коленях стояла окровавленная богатырка, поддерживая голову Хьёнлун.

Сила больше не стекала с пальцев девушки, глаза её закрылись и ввалились, лицо посерело.

Отец Дружин остановился рядом. Гунгнир он держал остриём к земле, не пряча.

Воительница вздрогнула, вскинула голову. Рот её приоткрылся в немом изумлении.

– В-великий… – Она поперхнулась и осеклась.

– Ты хотел проверить, узнает ли она тебя, брат? – слегка усмехнулся Локи. – Можешь быть доволен, узнала. Что дальше?

– Поднимись, достойная дева, – с должной суровостью проговорил О́дин. – Перед асами не стоит валяться в пыли или ползать на брюхе.

Хьёнлун вдруг закашлялась, тело скрутило судорогой.

– Отдала слишком много сил, – тоном знатока заметил Локи. – Брат, если ты и впрямь не хочешь заниматься её посмертием, дозволишь ли ты мне…

– Делай что должен, Локи, – нетерпеливо бросил Отец Дружин, и бог огня кивнул, даже не обидевшись.

– Как имя твоё, доблестная?

Богатырка несмело приподняла взгляд. В глазах стояли слёзы.

– Сигрун, великий Ас.

– Встать, Сигрун. Сегодня ты снискала большую славу. Встань, и идём отсюда. Кто тебе эта девушка именем Хьёнлун?

– Дочь сестры моей матери.

– Кто твой отец, богатырка?

– Йотун Хримвальди отец мне, – Сигрун опустила голову. Щёки заливала краска. – Моя мать бежала, не желая обручения с нелюбимым. Заблудилась в глухом зимнем лесу. Великан Хримвальди спас её, но… потребовал платы.

– Не раз сражался я с ётунами севера, не раз довелось мне и пировать с ними. Тебе нечего стыдиться отца своего, Сигрун. А сейчас – идём, если только мой названый брат Локи уже помог твоей двоюродной сестре.

Никем не узнанные, они покинули селение.

Пришедшая в себя Хьёнлун во все глаза глядела на расточавшего цветы красноречия Локи, а статная Сигрун так же не сводила глаз с Отца Дружин.

– Поведай мне свою историю, дочь Хримвальди.

И он взял её за руку.

Богатырка вздрогнула, беспомощно вздохнула. Из глубины,с самого дна больших глаз поднимался тёплый свет, свет, так хорошо знакомый Отцу Богов.

Так их стало четверо в дороге.

* * *

– Ты уверен, Ас Воронов? Ты уверен в ней?

– Да, Локи. Руны не лгут. Это будет истинная валькирия.

– Тебе нужна ещё одна дочь – или сама Сигрун?

– Не задавай слишком много вопросов, Локи.

– Ты заберёшь девчушку от матери?

– Сказал верный муж и заботливый отец.

– Ну-у, так нечестно, нечестно! – запротестовал бог огня. – В конце концов, это именно мне положено соблазнять чужих жён, наставлять рога мужьям и прочее!

– Очень удобно, не правда ли? – усмехнулся О́дин. – Нет, Локи, повторю тебе снова: руны не лгут. У Сигрун будет дочка, и она станет великой валькирией. Её мать пошла безоружной на драконейта, этот дух передастся и дочери. А что насчёт тебя?

– Насчёт меня? – Локи отвёл глаза. – Мне тоже понравилась Сигрун, но я видел, как она смотрит на тебя, старший брат. И… я отошёл в сторону.

– К Хьёнлун? – поднял бровь Отец Дружин.

– Не пропадать же добру? – Бог огня пожал плечами. – Но становиться отцом я не собираюсь, не беспокойся. С меня хватит Хель, Фенрира и Йормунгад. Не считая сыновей Сигюн.

– У женщин могут иметься их собственные мнения на этот счёт, – заметил О́дин.

Бог огня лишь беззаботно отмахнулся.

– Ты уже придумал ей имя? – сменил он тему.

– Конечно. Рандгрид, Разбивающая Щиты. Это хорошее имя для валькирии.

– Что скажет сама Сигрун?

– Валькирии – дочери О́дина. Матери не имеют над ними власти, – сурово отрезал Отец Богов.

Локи лишь покачал головой.

Много лет спустя, когда пали Молодые Боги, уступив власть над Упорядоченным названым братьям Хедину и Ракоту, бывшим Истинным Магам, когда отгремело сражение в Эвиале и сам Спаситель отступил от обречённого, казалось бы, мира, когда всё как будто бы вернулось на круги своя, О́дин, Старый Хрофт, Отец Дружин встретил Рандгрид, единственную уцелевшую после Боргильдовой битвы валькирию. Бессчётные века она скрывалась, служа наёмницей, воительницей, почти забыв своё истинное имя. Её знали как Райну – во множестве мест и миров.

Глава I Древняя сталь

Дремучая чаща вокруг, девственный лес, где, казалось, никогда не бывало не то что человека, но даже и зверя. Но подними взгляд – и ты поймёшь, что оказался в круглой скалистой котловине. За спинами путников остался длинный жёлоб узкого ущелья, а ещё дальше – горы, дикие горы Восточного Хьёрварда, вонзившие прямо в небо острые пики белоснежных вершин.

Очень, очень давно, «когда мир был юн», эти места звались Ётунхеймом. Вернее, были частью его, простиравшегося не на один лишь континент.

Два всадника застыли на узкой тропе, среди лесной тишины. Даже птицы не осмеливались подать здесь голос.

Один из скакунов, дивный восьминогий жеребец, кому надоело безмолвие, вскинул точёную голову, заржал.

– Ничего, – мощная рука наездника опустилась, похлопав Слейпнира по шее. – Скоро и домой… Наш путь закончен. Это здесь, Райна.

– Да, отец, – валькирия склонила голову.

– Так-то лучше, – Старый Хрофт, он же Игг, он же О́дин – усмехнулся в густые усы. – Хотя «повелитель», конечно, тоже правильно.

– Значит, Фазольт и Фафнер жили здесь, по… отец?

Старый Хрофт спешился, кивнул.

– Здесь. И сюда они вернулись, закончив строительство Асгарда.

– Не осталось никаких следов…

О́дин вновь кивнул, не без угрюмости.

– Лес безжалостен, Райна. Кстати, тебе идёт это имя, моя Рандгрид, Разбивающая Щиты.

Валькирия Райна вздрогнула, из горла вырвался всхлип.

– Ты правильно сделала, назвавшись Райной. Ни к чему было победившим на Боргильдовом поле знать, что одна из Тринадцати осталась в живых.

– Я стала наёмницей, великий отец. – Валькирия опустилась на одно колено, низко склонив голову. – Я продавала своё искусство. Искусство войны. Я служила – и ждала. Но я не… я поверила в твою смерть, отец.

– Мудрено было не поверить, – усмехнулся Хрофт. Рука его, по обыкновению, скользнула к месту у пояса, где полагалось пребывать рукояти меча, но нашла лишь пустоту.

– Прости… повелитель, – выдохнула Райна.

– Ты повторила это в который раз, дочь моя? – нахмурился О́дин. – Я давно простил. Никакой меч не сравнится с Гунгниром. Меч – он, конечно, меч, но после сломанного на Боргильдовом поле моего копья…

– Я помню, отец. Я видела это.

– Ямерт. Ямерт его и сломал. Ловок был, силён, что и говорить… поймал мой Гунгнир и сломал древко, голыми руками… обломки швырнул себе под ноги и раздробил…

Наступило молчание. Молчали древние ели, молчал камень скалистых склонов; Ётунхейм опустел, но обид не забыл. И ничего не простил. Где теперь те гиганты, ётуны, великаны, с которыми бился рыжебородый бог грома, пока не случилась Боргильдова битва?

Ничего не осталось. Рухнули крыши, коньки и балки, сгнили стены, сложенные из казавшихся вечными огромных стволов.

– Перед тем последним сражением ётуны разделились, – О́дин невидящим взглядом смотрел в пространство. – Иные примкнули к Ямерту и его присным. Другие, несмотря на распри, – к нам…

Райна кивнула.

– Я помню, отец. Они сражались доблестно и… перебили друг друга.

Старых Хрофт вновь кивнул, единственный глаз сощурился.

– Те времена не вернуть, дочь моя. Нет смысла в сожалениях, оставим их иным, тем, кто младше нас. Я не удивлён, кстати, что ты не разыскивала меня – мы жили лишь милостью победителей, и я не чувствовал твоих шагов под этим небом так же, как и ты не чувствовала моих. А теперь – помоги мне.

Райна – в обычном облачении странствующей воительницы, простой кольчужный доспех, круглый щит, ничем не примечательный меч – вскочила на ноги.

– Приказывай, повелитель.

В глазах О́дина вспыхнули золотые искорки.

– Никогда не уходи с пепелища насовсем, – вдруг сказал он. – Я ушёл от руин Асгарда, потому что… каждый миг видел всё прежним. И знать, что пали все, а ты жив лишь благоволением врага, лишь жалостью Ялини… лучше б она прикончила меня собственными руками.

В небе над Хьёрвардом плыли тучи, вечные и неизменные. Тихонько шумел древний лес, похоронивший под собой остатки дома, что возвели себе два брата-ётуна, ещё до того, как в их мир явились незваные гости.

Валькирия ждала, а Старый Хрофт, осторожно гладя по шее замершего Слейпнира, такого же бессмертного, как и его хозяин, невидящими глазами глядел вверх, в серое небо.

– Я пришла бы к тебе раньше, отец. Если бы знала. И если бы…

– Если бы не стыдилась того, что выжила? – тяжело взглянул Старый Хрофт. Райна совсем сникла. – Дочь моя, мы странствуем уже немало времени. Мы были в Западном Хьёрварде, в Галене Белопенном, мы стояли на кручах Эльфрана, где время словно остановилось; мы видели моё тамошнее обиталище; мы шли сквозь Упорядоченное плечом к плечу, как и полагается встретившимся после долгой разлуки; отчего же ты плачешь сейчас, Рандгрид?

Райна всхлипнула. Чуть слышно звякнули колечки тщательно пригнанной и смазанной кольчуги.

– Ты слишком долго скиталась, дочь. Слишком долго оплакивала себя и всё утраченное.

– Да, отец. Асгард. Сестёр. Тебя. Себя…

– Пусть твои печали останутся в этой пуще, – усмехнулся О́дин. – Я сбился со счёта, сколько столетий я оставался один. Потом мне встретился молодой маг Хедин. Истинный Маг. Мщение свершилось, Рандгрид, в этом можешь не сомневаться. Наши гонители пали сами, обратившись в странников, неприкаянных и презренных. Боргильдово поле отомщено сторицей!

– Разве отомщено оно, отец? Мои сёстры погибли, одна за другой, я не успела ни принять их оружие, ни смежить им глаза. Асы и асини даже павшими богами не влачатся по дорогам Упорядоченного. Их больше нет, и нет того Нифльхеля, откуда б они смогли вырваться. В то время как Шестеро живы, хоть и лишены сил. Однако не уничтожены!

– Нифльхеля и в самом деле нет, но… впрочем, что Молодые Боги остались – это же хорошо, дочь. Нам есть для чего жить. О! Постой! Ты разгневалась?

– Прости, отец. Но… Молодые Боги, если я правдиво поняла твой рассказ, лишены власти уже множество веков назад. Давно уже в Упорядоченном правят Новые Боги, Боги Равновесия, названые братья, Хедин и Ракот, из последнего Поколения Истинных Магов. Почему же прозывавшиеся Молодыми Богами Ямерт и его присные, почему они ещё живы?!

Отец Дружин встретил горящий взгляд валькирии, не дрогнув.

– Даже сейчас они куда сильнее меня, дщерь. Моя «месть» означала бы лишь прощание с истинной местью. Кроме того, Шестеро – только шестеро, потому что Ялини, лучшая из них, отреклась от братьев и сестёр – зачем-то нужны Хедину с Ракотом. К тому же, не забывай – это именно я навёл юного Хедина на то, что он может совершить.

– Но, отец, почему же тогда они с Ракотом, а не ты, властвуют над сущим?

Старый Хрофт пожал плечами.

– Упорядоченное избрало их. Они обрели великие силы, и по праву. Сила не даётся неправедным. Она справедлива, дочь моя.

– Тогда бы мы одержали верх на Боргильдовом поле…

– Не все пути вышних иерархий ведомы даже и мне, – с неохотой признался О́дин. – Прошло то время, когда я мнил, что мудрее меня нет никого в мире. К иным тайнам мне так и не удалось подступиться. Новая, незнакомая магия – как, скажем, магия молодого Хедина – мне так и не далась. Впрочем, достаточно разговоров, Рандгрид. Мы явились сюда не просто так. Нам потребуется оружие. Настоящее оружие.

– Здесь, отец? В этой пустыне? Неужели гиганты могли обладать чем-то таким, что пригодилось бы нам сегодня?

– Я не зря вспомнил про развалины, – невесело усмехнулся О́дин. – И про Асгард. Во время óно, как ты помнишь, именно Фазольт и Фафнер возводили его стены…

– Я помню, отец.

– Цена их казалась неподъёмной, но мы были горды. О, как мы были горды! Мы уплатили требуемое, и они удалились, во всё горло распевая какую-то совершенно варварскую песнь…

– Я помню и это, – Райна избегала смотреть на отца. – Сама того не видела, но сёстры – рассказывали.

– Прекрасно. Ну а помнишь ли ты, дочь моя, что гримтурсены строили лишь кольцо внешних стен с башнями? Что сердце Асгарда, Валгаллу, мы поднимали сами?

Валькирия молча кивнула.

– С тех времён у нас кое-что осталось, – О́дин вновь сощурил единственный глаз. – И осталось именно здесь. Иди сюда и помоги мне.

– Как, повелитель? У меня нет никаких «волшебных сил». Я воевала простой наёмницей, искусной с обычным оружием.

– Вспомни, как вы с сёстрами неслись меж облаками и морем. Как спешили к бранному полю, как подхватывали павших героев, унося их в Валгаллу. Вспомни вашу песнь, заставлявшую дрожать небо и землю. Вспомни, какой ты была, Рандгрид! Ты, самая младшая, но и самая яростная! Вспомни сестёр – Рёгилейв и Хильд, Хьёрфьетур и Хлекк, Гель и Гейр! Вспомни и Сигдриву, вспомни её судьбу, и пусть гнев твой воспылает так ярко, как только может. Вспомни ваш полёт, вспомни всё, моя дочь! Вспомни свою мать!

Райну трясло, глаза метали молнии, в горле валькирии глухо клокотало.

– Хорошо! – каркнул Отец Дружин.

Меж его воздетых рук заклубилось холодное голубоватое сияние, словно молодой лёд. Сияние изменялось, складывалось в причудливые символы, древние руны, бывшие древними ещё во времена Боргильдовой битвы. Миг – и слепленный из ничего огненный шар, разбрасывая искры цвета неба, врезался в землю, безжалостно расплёскивая вокруг себя неподатливую твердь. Миг спустя обнажился древний фундамент, сложенный из огромных диких валунов. Опрокинутые деревья так и валились во все стороны.

Голубой шар опалил старые камни и угас, но своё дело сделал. Один из валунов откатился в сторону, замерев среди расплёсканной, точно вода, земли.

Тяжело дыша, Райна глядела на открывшуюся яму. Наверное, валькирия ожидала сверкающих сокровищ, магического оружия, пережившего все эпохи, древнего и убийственного – однако вместе этого ей открылись лишь несколько покрытых ржавчиной обломков. Это даже не могло быть мечом.

– Разочарована? – усмехнулся О́дин. – Пора сверкающих клинков ещё не наступила.

– Позволит ли отец мой спросить, что это?

– Позволит. Кирка, заступ и плуг. Кирка с заступом, возводившие стены Асгарда, вернее, то, что от них осталось, и плуг, которым проведён был первый круг на земле, где легли фундаменты нашей твердыни.

– Но ведь это… вещи ётунов?

Старый Хрофт покачал головой.

– Не во всём можно верить преданиям. Тем более сказкам ётунов. Они большие любители прихвастнуть, особенно когда дело касалось асов и, сверх того, асинь.

– Но я сама помню… и ты повторил, отец…

– Эти вещи никогда не принадлежали великанам, дочь моя, – Старый Хрофт чуть сдвинул брови. – Инструмент стал даром первых гномов. Мы строили, а потом, донельзя довольные собой, гордые, заносчивые, пренебрежительные, – попросту забыли о нём. Мьёлльнир и Гунгнир – вот что казалось ценным, нужным, вечным. Разве дело богов шагать за плугом, махать киркой, работать заступом? Всё это осталось валяться под открытым небом, а Фазольт с Фафнером – хозяйственные ётуны! – не могли пройти мимо. Что плохо лежит, то, как известно, рано или поздно оказывается в загашнике великанов – так и тут вышло.

– Они их похитили? Инструменты богов?

О́дин кивнул.

– Тогда мы лишь посмеялись. Кому нужны эти железяки! Пусть ничтожные ётуны, наши слуги, забирают их себе. Нам они ни к чему. Потребовалась Боргильдова битва, чтобы… чтобы понять.

– Понять что, отец?

Старый Хрофт ответил не сразу. Постоял, склонившись, над дымящейся ямой, вглядываясь в невзрачные, покрытые ржавчиной обломки.

– Слушай меня, Рандгрид. Я начну с самого начала, будь терпелива. Уже после битвы, отпущенный милостью врага, я брёл прочь под хохот Ямерта и его сородичей – не смеялась одна лишь Ялини, – не зная даже, куда несут меня собственные ноги. На развалинах нашего дома не осталось ничего, груда опалённых огнём Ямерта камней. Асгард пал, враг пренебрёг им, предав всё пламени. Я шёл, словно наяву видя это пепелище… и вдруг вспомнил.

– Плуг, кирку и заступ, отец?

О́дин кивнул.

– Плуг, кирку и заступ, дочь моя. Оружие не помогло нам, так, может, поможет совсем другое?

– Инструменты?

– Да. Но какие именно, я тогда ещё не знал. И не понимал до тех пор, пока не встретился с молодым магом Хедином. Истинным Магом.

– И что же случилось тогда, отец?

– Он стал моим учеником, – гордо бросил Отец Дружин. – Я научил его многому, открыл тайны рун, что сам познал столь дорогой ценой. Спираль раскручивалась очень, очень медленно, но уже тогда я верил, что когда-нибудь моя месть свершится.

– И она свершилась, повелитель! Свершилась, хоть и не до конца.

– Свершилась, но не до конца, ты права, – с неопределённым, непонятным выражением не то разочарования, не то досады проговорил Старый Хрофт. – Дорога оказалась длинна. Я не торопился, века шли, маг Хедин составил план отмщения и привёл его в действие. Увы, первая его попытка потерпела неудачу. Ночную Империю разгромили – Молодые Боги и те из собратьев Хедина по его Поколению, что служили Ямерту. Молодые Боги пристально глядели тогда на всех, кто оказался близок к мятежнику, – в том числе и на меня. Уже тогда я владел золотым мечом, но странное дело! – им Ямерт нимало не заинтересовался. И уже тогда у меня мелькнула мысль – а хорошо, что те инструменты наши так и остались тогда у великанов.

– И теперь пришла пора их добыть, да, отец?

– Ты всегда отличалась умом, Рандгрид. Пора пришла. Пора перековать орала на мечи. Сотворить новое оружие из стали, что помнит Асгард, помнит утро Древних Богов, помнит зенит нашего могущества. Помнит наш мир, простой и строгий. Золотой меч сгинул; а сейчас мне уже кажется, что оно и к лучшему. Слишком много лукавства и уловок он помнит.

– Но, отец… почему же ты столько лет не прикасался к этим обломкам? Почему оставил их ржаветь здесь, в земле великанов? Ведь Ямерт и его братья с сёстрами пали уже множество лет назад!

– Узнаю дерзкую Рандгрид, – нахмурился О́дин. – Верно, Молодых Богов нет – как Богов – уже много столетий. После победы Хедина и Ракота я обрёл старое имя, дочь моя. И одно время даже думал – не отправиться ли в Ётунхейм, не разыскать ли развалины мастерской Фазольта и Фафнера, павших в Боргильдовой битве, не откопать ли древнее железо, не пустить ли в ход, не восстановить ли наш старый дом?. Но потом… потом я подумал о зияющей пустоте новодельных залов, залов, где никогда не пировать эйнхериям, где никто не нальёт хмельного мёда в их опорожнённые рога. Я представил… и отбросил саму мысль. Заветное железо осталось лежать, где и было. Здешние стены давно обрушились, на развалинах поднялся дремучий лес. Плуг, кирка и заступ спали под валунами, и никому не могло и в голову прийти, что здесь осталось хоть что-то ценное.

– От кого же тебе приходилось таиться, отец? Ведь вы победили?

– Да, Рандгрид. Мы победили, но Молодые Боги остались живы. Ко мне вернулось моё могущество, я вновь отдал глаз в залог Мимиру, однако что-то подсказывало мне, что вытаскивать на белый свет эту память о нашем канувшем могуществе пока не стоило. Вплоть до сегодняшнего дня.

– Почему, великий отец?

– Тебе нужно оружие, достойное валькирии. Нужно оружие и мне.

– Но эти вещи… сугубо мирные, никогда не пробовавшие крови…

– Верно, – кивнул О́дин. – Но, как я уже сказал, это последняя память о нашем величии, металл, помнящий, что наша воля, а не чья-то ещё, властвовала в Хьёрварде и других местах. Применения им я найти не мог. А таскать с собой по мирам… Зачем? Здесь они пребывали в безопасности. Бери их, Рандгрид.

Райна опустилась на одно колено возле ямы, с благоговением подняла ржавые куски железа, словно величайшую драгоценность.

– Это и есть драгоценность, – проговорил Старый Хрофт, мрачно глядя на опустевшую ямину. – Последнее, что осталось от Асгарда. Победители сровняли его с землёй, выжгли фундаменты и саму память. Никто не вспомнит радужный мост Бифрёст, ни для кого даже во снах не прозвучит рог Молчаливого Аса…

– Для меня прозвучит, отец, – тихонько сказала Райна, прижимая к груди покрытые ржавчиной обломки. – Но что же нам теперь с этим делать? Ты сказал, нам нужно оружие…

– Как «что»? – удивился Отец Дружин. – Найти тех, кто перекуёт орало на меч.

– Гномы?

– Х-ха, гномы! – О́дин пренебрежительно присвистнул. – Свартальфахейм тоже выжгло, разве ты забыла? Нынешним же гномам не под силу сотворить даже новый Гунгнир, не говоря уж о том, чтобы оживить старую память металла. Задача-то куда труднее, чем просто перековать сломанное.

– Что же делать, повелитель?

– В стародавние времена, – сощурился Старый Хрофт, – здесь, в Хьёрварде, жила и процветала держава альвов. Альвланд. Эльфы, Перворождённый народ, в зените своего могущества, когда мир был молод, создали их. Не спрашивай меня, как, – О́дин вскинул руки. – Альвы унаследовали очень много от своих наставников, а затем, когда Перворождённые сочли, что тревоги этого мира их не слишком занимают, что они хотят покоя – ушли от эльфов, основав своё собственное государство. Имя моё, наравне с именем Хедина, Познавшего Тьму, хорошо известно в Альвланде. Они, уверен, не откажут в помощи.

На лице валькирии тем не менее читалось некое недоверие.

– Великий отец, но… ни эльфы, ни альвы никогда не могли превзойти гномов в кузнечном мастерстве и оружейном деле. Чем они смогут нам пособить?

– Я надеюсь, – медленно сказал Старый Хрофт, – что у них сохранилось кое-что, утраченное за ненадобностью даже гномами. Эти слишком уж старались… вовлечься в текущее. Альвы же остались в прошлом.

– Поистине, странно сие, – прошептала Райна, глядя на сурового Отца Дружин. – Оставшиеся в прошлом сильнее и искуснее тех, кто совершенствовал своё мастерство?

– Лишь в том, что касается додревних вещей, дочь моя.

– Тогда я готова, отец.

О́дин кивнул.

– Жаль, что Слейпнир всего один и силы твои, силы истинной валькирии, утрачены. Что ж, пришла пора мне доказать, что мой залог лежал у Мимира не просто так.

* * *

Дороги Хьёрварда знавали самых удивительных путников. Они привыкли ничему не удивляться – хаживали тут и Древние Боги, и Молодые, и Новые. Даже Великий Орлангур в человеческой своей ипостаси удостоил их своим визитом. И потому, когда на них ступили О́дин с Райной, дороги лишь равнодушно промолчали.

Путь Отца Дружин и его дочери лежал на юго-запад, к границам Альвланда, где, по уверениям Старого Хрофта, ничего не изменилось и измениться не могло.

Горы, вечные горы, по-прежнему охраняли границы укрытой от посторонних глаз страны. Скальные вершины оставались всё так же остры, всё так же леденяще-холодны срывающиеся с зелёных, покрытых вековыми елями склонов водопады; всё так же зорка неусыпная стража на высоких и острых, точно кости, дозорных башнях.

Слейпнир гневно выгнул шею, негодующе заржал, когда Отец Дружин натянул поводья. Как?! Его, волшебного коня, помнящего все эпохи этого мира, заставляют остановиться перед какой-то дорожной заставой – когда ему ничего не стоит проскакать по воздуху над головами возомнившей о себе стражи?!

– Тих-хо! – сурово бросил О́дин, и восьминогий жеребец, поняв, что хозяин не шутит, покорно опустил голову.

С обеих башен, сложенных из голубоватого камня, на путников смотрели с десяток внимательных, холодных глаз. Старого Хрофта, Отца Дружин, несомненно, узнали. Понимали стражи и то, что Древнему Богу ничего не стоило оставить их заставу далеко за спиной, просто перелетев границу и, раз он счёл нужным остановиться, значит, дело серьёзное.

Ни один лучник не поднял оружия, ни единого оголовка стрелы не сверкнуло в бойницах.

С ближайшим соратником Хедина поневоле станешь вежлив.

От башен вниз, в ущелье, сбегала неприметная, тщательно укрытая стволами леса тропинка, по которой и ехали Старый Хрофт с валькирией. Перед Райной и её отцом появились трое альвов, все – в парадной вычурной броне. Дозор в таких не несут, значит, доспех поспешили сменить, желая выказать всяческое почтение.

– Отец богов. – Альвы разом поклонились, с идеальной точностью и слитностью. – Почтём за великую честь принять тебя в наших землях.

Старых Хрофт слегка кивнул, не удостаивая стражей ответными словами.

– Чем можем мы услужить тебе, о великий?

Плечи Отца Дружин развернулись ещё шире.

– Благодарю, – пророкотал он. – Нам ничего не нужно. Мы пребудем здесь некоторое время по нашей собственной надобности и – в память о долгой нашей дружбе – скажу, что Альвланд не претерпит никакого ущерба.

– Великий Хрофт желает проводника? Или кого-то для услужения его милости?

Отец Дружин вновь покачал головой.

– Признателен страже Альвланда за гостеприимство и вежество. Но нам и впрямь ничего не нужно. У меня нет желания нарушать мирный ход вещей здесь, в вашей прекрасной стране, – Старый Хрофт величественно поднял руку в знак прощания, однако ни один из стражей Альвланда не сдвинулся с места.

– Великому О́дину, владыке Асгарда, конечно, ведомо, что невдалеке от границ Альвланда совсем недавно гремела битва, в коей сошлись ученики божественного Хедина, Познавшего Тьму, и противостоящие им быкоглавые чудовища. Могучая магия вырвалась на волю, рушились скалы, а в глубинах земли обваливались своды пещер. Мы встревожены, о великий. Когда-то наши предки помогали великому Хедину, однако он, обуреваемый множеством забот, забыл о нас.

– Это не так! – гневно прервал альва Отец Дружин. – Бог Хедин не забывает ни о чём и ни о ком. Это говорю вам я, О́дин, помнящий само начало хединского Поколения!

– Однако битва кипит, все маги Альвланда не отрываются от далековидящих кристаллов. – Старший пограничного караула не отступил перед Слейпниром и не опустил глаз. – Почему же великий Хедин не послал нам своего слова?

– Значит, в этом не явилось нужды, – надменно бросил Старый Хрофт. – Опасность вам не угрожала, следовательно, не о чем и беспокоиться.

Стражники переглянулись.

– Слово великого О́дина – закон для нас, – наконец произнёс старший. Причудливо разукрашенные парадные алебарды поднялись, открывая дорогу. – Пусть он не гневается на простых воинов Альвланда. Однако, если так сложится, молю великого преклонить слух к просьбам правящих сей страной.

– Если так сложится… – милостиво кивнул О́дин. Слейпнир с вызовом заржал, ему ответил конь Райны – увы, самый простой, о четырёх ногах и без грана магии в оных.

Стражники расступились. Высыпавшие на парапет дозорных башен лучники дружно салютовали путникам. Белооперённые стрелы взмыли высоко в небо, вспыхивая, казалось, под самыми облаками многоцветными огненными букетами.

– Что они хотели, отец? – осторожно спросила Райна, когда пограничные башни остались позади и тщательно вымощенная зеленовато-голубым искусственным камнем дорога приблизилась к тёмной арке туннеля. – Какая битва? Кто с кем сражается? Какие ученики? Какие быкоглавцы?

– Армия бога Хедина, Познавшего Тьму. А быкоглавцы… несчастные глупцы, подъятые на войну нашими врагами.

– Какими? – жадно выпалила Райна.

Отец Дружин пожал могучими плечами.

– Теми же самыми, что подстроили всю эвиальскую западню, где мы с тобой, дочь моя, и встретились. Дальние Силы Упорядоченного.

Глаза Райны сузились, валькирия явно вспоминала прошлые битвы.

– Бывало, мы переведывались, – медленно проговорила она. – Я помню, отец.

Старый Хрофт кивнул.

– Они явились незваными, но тогда мы устояли. Уверенные в себе, мы гордо ждали часа Рагнаради, так и не случившегося. И всё же, пока стоял Асгард, дочь моя, всерьёз нам с ними воевать не пришлось. Пришельцев удалось отбросить, а всерьёз они стали укрепляться в Хьёрварде и других мирах уже много позже Боргильдовой битвы. Хаген, последний настоящий ученик Хедина, Познавшего Тьму, носил меч, специально выкованный на погибель подобному врагу. Так или иначе, сам Хедин поначалу считал их просто стражами Равновесия, ещё более рьяными, чем сами Новые Боги.

– А на самом деле?

– Никто не знает, – вновь пожал плечами Старый Хрофт. – Мы бились с ними насмерть, побеждали, но никогда не могли взять верх полностью и окончательно. У них множество форм и обличий, и какое истинно – опять же тайна. Если слуги Дальних явились с оружной силой к самым границам Альвланда, ничего удивительного, что поднялась тревога.

– Но надо, наверное, тогда спешить на помощь?

– Нет нужды, Рандгрид. Армия Хедина не знает поражений. Их невозможно победить.

– Как так? – поразилась валькирия.

– Мощь бога Хедина велика, – проворчал Старый Хрофт. – Когда-то я считал сильным себя и других асов. Молот Тора… эх, да что говорить. Потом могучими представлялись Молодые Боги. Боргильдово поле… способно любого научить скромности. Но боги Хедин и Ракот совершенно, совсем иные. Познавший Тьму собирает лучших бойцов Упорядоченного, обучает их магическим искусствам, так что один способен сражаться с сотней, а двое – с тысячью. Они ещё ни разу не были побеждены. Ни разу, Рандгрид.

– Непобедимых армий не бывает, отец, – осторожно сказала воительница. – Ты поведал мне о Ночной Империи Хедина, Познавшего Тьму, как она была повержена во прах…

– Он с тех пор очень многому научился, – нахмурил брови Отец Дружин. – Его полки теперь немногочисленны, но каждый воин, как я уже сказал, стоит целого множества.

– Разве не таковы были наши эйнхерии?

О́дин покачал головой.

– Нет, дочь моя. Воины Хедина стоят куда выше. Он отбирает магов, природных чародеев, сам обучает их высокому искусству, они сражаются как единое целое, и каждый знает свой манёвр: иные отражают вражьи заклятия, иные плетут свои собственные, третьи прикрывают первых и вторых, четвёртые – способные летать – обрушиваются на врага сверху…

– Мы тоже могли летать, – проворчала Райна.

– Вас было всего тринадцать, – вздохнул Старый Хрофт. – И из-за каждой из вас у меня случалось… непонимание с Фригг.

Райна едва заметно улыбнулась.

– Но, великий отец, благодаря этому мы все были живы.

Старый Хрофт тоже улыбнулся в ответ.

– А теперь их никого нет. Ни сестёр, ни ревнивой Фригг. – Валькирия глядела в землю.

Отец Дружин не ответил.

Их кони вступили в тоннель, свет померк было, но по стенам тотчас засветились висящие словно в воздухе кристаллы.

– Хвастуны, – буркнул Старый Хрофт. – Никак не могут без выкрутасов. Всё с эльфами состязаются, хотя ни за что в том не признаются, даже самим себе.

Хрустальные светильники вспыхивали один за другим серебристым и холодно-жемчужным. Пробитый в теле скалы ход извивался, бросаясь из стороны в сторону, словно испуганная змея. Под копытами коней вспыхнула фиолетовая дорожка, по ней бежали, причудливо перетекая друг в друга, диковинные символы.

– Ты разбираешь их руны, дочь моя?

Валькирия покачала головой.

– Нет, отец. Я избегала этого мира и его насельников. Слишком недобрая память. Да и то сказать, мне куда больше нравилось просто сражаться. Битвы помогали забыться.

– Но ты смотрела и запоминала, – возразил Отец Дружин. – Тебе наверняка приходилось биться и с чародеями. Символы и начертания не могли не броситься тебе в глаза. Приглядись – что ты о них скажешь?

Валькирия некоторое время всматривалась в мельтешение полуразмытых линий, свесившись с седла.

– Основа, конечно, эльфья, – сказала она наконец, поднимая взгляд. – Основа эльфья, у их главного колена она почти одинаковая, где на них ни натолкнёшься. Но изменено, конечно же. Эльфийские руны просты, а тут на каждую словно нарочно столько навешано, пририсовано, добавлено, что демон когти сломит.

– Альвы добавили к двадцати четырём изначальным эльфийским рунам ещё шестнадцать своих, которые, в сущности, слегка изменённая письменность Перворождённых. Но Сотворённые, уйдя от вчерашних хозяев, порою просто старались измыслить звуки и слога, непохожие на изначальные.

Валькирия кивнула. Если Отец Богов рассказывал, следовало слушать.

– Ты поймёшь, к чему моя повесть. Альвы, словно одержимые, состязались с эльфами во всём. Что-то эльфами отвергавшееся – скажем, соработничество с гномами – альвами принималось. Запретное для Перворождённых знание, высшая некромантия, к примеру – альвами тщательно изучалось. Не для того чтобы пустить в ход, во всяком случае, я такого не припомню, но чтобы понять, справедливо ли было суждение вчерашних хозяев. Ну и, разумеется, отыскать их неправоту. Эту-то вот болезнь альвов мы с тобой, дочь, и используем.

Валькирия усомнилась было, разумно ли так рассуждать вслух, находясь в альвийских владениях, но тотчас одёрнула себя. Мыслимо ли, это же изречено её отцом, и не просто, но Отцом Богов, великим О́дином, коварным обманом лишённым трона и власти!

А что на Боргильдовом поле Молодые Боги одержали победу исключительно посредством коварного обмана, Рандгрид, она же Райна, не сомневалась ни на миг.

Она по-прежнему помнила тот день – в мельчайших деталях. Помнила, хотя сама запретила себе вспоминать; разрешённой оставалась только их с сёстрами последняя атака.

Уже отброшены Крылатые Гиганты. Частью истреблены, частью бежали призраки, не выдержав схватки с мёртвым воинством Хель. Великий О́дин сражается с вражьим вожаком, чьё имя – Ямерт – ныне, присно и во веки веков ненавистно для валькирии. Поднялись и повергнутые было Повелителями Духов асы, Тор поднял покрытый ржою молот и вновь идёт в бой; за плечами Локи, словно плащ, клубится рыжее пламя.

Воспоминания болезненны, колют и жгутся, но Райна держалась за них все несчётные годы изгнания. Всё время, пока странствовала простой наёмницей, прячась по дальним мирам, пока звалась чужим именем – боль помогала остаться собой, не забыть, под какими знамёнами она начинала сражаться.

Какое ж то было счастье, какое упоение – мчаться в клине сестёр, и Фригг на его острие казалась в тот миг роднее всех на свете. Они были бессмертны и непобедимы, наконечники копий горели ярче тысячи солнц, и ничто, никакая сила не могла устоять перед ними.

Мгновения полного, абсолютного и совершенного счастья.

Их клин пробил хилую цепь вынырнувших откуда-то Крылатых Гигантов, и юная Рандгрид завизжала от восторга, когда её копьё пронеслось насквозь через грудь слуги Молодых Богов, и тот опрокинулся – прямо под копыта её коня, и подковы с мокрым хрустом разнесли ему череп.

Скульд оглянулась, бросила на младшую сестрёнку быстрый взгляд. Губы старшей валькирии улыбались.

Она понимала.

Это был последний взгляд, которым они обменялись со Скульд. Её сразит Явлата, сразит, словно всё боевое искусство дочери О́дина – ничто.

Но тогда – тогда они побеждали.

– К нему! – Фригг встала в стременах, её собственное копьё воздето, и перед ней словно расступается сам воздух.

К нему – значит к отцу. Потому что именно сейчас он должен был схватиться с Ямертом, а там, за спинами, хекса Лаувейя, при одном упоминании о которой Фригг начинает скрежетать зубами, что-то сотворила-таки с рунами, потому что валькирия Рандгрид на все оставшиеся ей очень, очень долгие годы запомнила жаркую вспышку в груди, ощущение льющейся сквозь неё силы и чувство непобедимости.

Они сбили с ног, пронзили копьями и затоптали копытами троих из когорты Молодых Богов; мечи ломались о древки их пик, валькирии разили насмерть, двое прекрасного вида юношей и девушка с очень светлыми, сияющими волосами рухнули, перепачканные кровью, с раздавленной грудью, словно простые смертные.

Много столетий спустя она, уже воительница Райна, а не валькирия Рандгрид, узнала их имена.

Яддрин. Яволлир. Яймалли.

Райна потратила уйму сил (и золота), пока не добралась до правды. Но ей обязательно требовалось знать имена поверженных – пусть их духи знают, что у неё, валькирии Рандгрид, найдётся на них управа.

Она помнила, как торжествовала, узнав настоящие прозвания. Ещё лучше было бы отыскать их могилы или те места, где отгорели их погребальные костры, но так далеко удача бывшей валькирии уже не простиралась.

Отец молчит, лишь изредка бросает на свою младшую, свою Рандгрид, какие-то загадочные взгляды.

Он изменился, очень. Постарел, хотя как может постареть бессмертный бог? Но морщины на лице Отца Дружин пролегали теперь глубже, под глазами залегли мешки, от уголков глаз разбегалась паутинка. Прежними оставались усы и борода, однако и они изрядно удлинились. Раньше владыка Асгарда носил в снежно-седых волосах золотой обруч, сейчас – простой кожаный ремешок. Меховая безрукавка, расшитая по вороту оскаленными мордами невиданных зверей, то ли волков, то ли драконов. Кожа лица и рук потемнела от времени, обветрилась – а Рандгрид помнит её чистой и белой.

Но есть в её отце и кое-что новое. Упорная и упрямая уверенность в том, что он делает, не геройский порыв, как последняя атака Фригг и валькирий, нет – что-то давнее, древнее, постоянное, медленно растущее, словно сгинувшее вместе с Асгардом мировое Древо, великий Иггдрасиль.

Что они делают здесь, в Альвланде? Только ли для того явились они сюда, чтобы перековать на оружие старые инструменты?

И сколько ещё будет виться, словно утроба Йормунгада, этот тоннель?

– Всё разъяснится очень скоро, дочь моя.

Голос отца спокоен, низок, рокочущ. Полон уверенности, он словно говорит каждым звуком, каждым слогом – я знаю, что делать. Следуй за мной и верь.

Валькирия верила. Это было настоящим счастьем – снова верить, снова идти за отцом, за тем, кто знает, как надо.

Юная валькирия Рандгрид вообще ничего не ощущала бы, кроме полного и совершенного довольства, мира с собой и сущим. Наёмница Райна, однако, научилась сомнению. Века и века странствий по мирам Упорядоченного, когда она мечом добывала себе пропитание и кров – дочь О́дина бессмертна, однако еда нужна даже ей, – научили размышлять и сравнивать.

– Пове… отец, неужели никто-никто больше не выжил?

– Ты уже спрашивала, дочка. Никак не можешь поверить?

Валькирия опустила голову.

– Не могу, повелитель. Не могу не думать. Знаю, что за все эти века кто-нибудь бы проявился, но… что, если они так же прятались, как я? Что, если они до сих пор где-то скрываются?

– Райна, – перебил Старый Хрофт. – А ты помнишь, как сама спаслась?

– Ты уже спрашивал, отец. Тоже не можешь поверить?

– О, вот это мне нравится, – усмехнулся О́дин. – Уже не прежняя восторженная Рандгрид. «Да, повелитель, приказывай, повелитель, мы все умрём за тебя, повелитель!» Нет, я не смеюсь, дочка. Но неужели тебе ничего не показалось странным в собственном спасении?

Райна низко опустила голову.

– Я знаю. – Голос её упал до шёпота, полный мучительного стыда. – Позор так жить, когда все родичи доблестно пали, с оружием в руках, а у тебя не нашлось даже сил или хитрости проводить их достойным погребением.

О́дин лишь покачал головой.

– Забудь про стыд, погребения и прочее. Там, куда ушли Фригг, Тор, Локи и прочие, похоронные обряды не значат ничего.

– А… ты знаешь, куда они ушли, отец?

Старый Хрофт усмехнулся.

– Не знаю, дочка. Но догадываюсь. Однако об этом – после. Расскажи ещё раз, что случилось, когда… когда ты осталась одна?

Райна помотала головой.

– До сих пор больно, отец.

– Я знаю, – кивнул О́дин. – Но всё-таки попробуй. Уже после того, как все Молодые Боги подоспели Ямерту на помощь.

Валькирия выдохнула и кивнула.

– Явлата убила Скульд… Мы бились с Ястиром, я и Хлёдд. Копьё сестры сломалось, Ястир перерубил его играючи, смеясь. Я помню, как он смеялся, солнечным таким, светлым смехом, словно не понимая, что делает, словно кровь и смерть на этом поле – просто игра. Я ударила, попала, должна была пробить ему сердце, но наконечник моего копья просто разлетелся брызгами, древко загорелось… мы схватились с ним врукопашную, но бить его было словно бить скалу. Хлёдд сумела, вывернула ему кисть и крикнула мне «В горло!» – и… и я ударила снова, кулаком в железной перчатке, я сломала бы кадык даже ётуну, а тут… камень, отец, камень. И боль… рука словно загорелась вся.

Губы валькирии сжались горькой, скорбною складкой.

– Я не смогла. А он отшвырнул меня и вспорол Хлёдд, словно мясник, от паха до горла, и броня её горела – он бросил меч, выхватил кинжал левой рукой и вспорол. Как овце… И – её взгляд, последний… «что же ты, сестрёнка?!».

Голос Райны сорвался.

– Твоя сестра и моя дочь отомщена сторицей, – с мрачной торжественностью уронил Отец Богов. – Участь Ястира… была незавидной. Он получил своё.

– Ты говорил, отец, в самый первый раз, но так и не сказал, какой именно.

– Я сказал то, что тебе нужно знать, дочка. Остальное узнаешь в должное время.

– Повинуюсь, – склонила голову валькирия.

– У нас с тобой есть дело, – понизил голос Старый Хрофт. – Дело настолько важное, что даже месть может подождать.

– Месть может подождать? – ухватилась за отцову оговорку воительница. – Значит, есть кому мстить?

– Есть, есть, – кивнул О́дин. – И ты непременно отомстишь… или, во всяком случае, сама решишь, стоит ли мстить, и если стоит, то как. Теперь же послушай меня – и не перебивая.

– Да, отец, – вновь поклонилась Райна.

– Прежде чем начну говорить я, закончи свой рассказ. Хлёдд умерла, тебя отбросила, твоя рука горела – что случилось дальше?

– Я снова кинулась на него, замахнувшись тем, что осталось от древка. Замахнулась, и…

– И?

– И он опередил меня. – Валькирия закусила губу. Стыд, похоже, жёг её до сих пор. – Сделал выпад, но… бил мечом мне по шлему, плашмя.

– То есть оглушил, – уточнил Отец Богов.

– Оглушил. Но я устояла, только в ушах зазвенело. Ударила снова, пытаясь обмануть замахом слева, только он не поддался. Отбил, проклятый, и снова опередил, – Райна зажмурилась, на щеках горел лихорадочный румянец. – Его меч мелькнул… и я упала.

– Он оглушил тебя вторично, и на сей раз – куда основательнее, – подытожил Старый Хрофт. – Ты упала без чувств, и…

– И, когда пришла в себя, то оказалась одна, на Боргильдовом поле, средь множества мёртвых тел. Но среди них не отыскалось ни тебя, отец, ни прочих асов или асинь. Не было и Хель или Нарви, – Райна выдохнула, сжала кулаки, омертвелый взгляд устремлён прямо вперёд. – Я ходила, ходила кругом… броня моя обратилась в ничто, сталь распадалась под пальцами. Я звала… помню, что да, звала. Мне откликнулись только лунные волки. Я схватила какую-то дубину, думала, что они пришли пожирать мертвецов, однако нет, они просто выли над грудами тел, словно пели погребальную песнь. Иди, сказали они мне. Здесь больше нет живых.

– И ты пошла, дочь.

– И я пошла. Волки провожали меня с поля, указывая дорогу. Так я очутилась… нет, не в Асгарде, не в Митгарде и даже не в Ётунхейме. Это был совершенно новый мир, тёплый и ласковый. Я не знала местных языков, первые же встречные оказались работорговцами, но я собрала на Боргильдовом поле кое-какое оружие, и… меня попытались схватить, но горько об этом пожалели.

– Любой, кто попытается наложить свои грязные лапы на мою дочь, просто обязан горько об этом пожалеть, – усмехнулся Старый Хрофт.

– Да, отец. Они горько пожалели, те, кто уцелел, пали на колени и умоляли о пощаде. Слов я не разбирала, но, когда перед тобой извиваются на брюхе и рыдают крупными слезами, ошибиться трудно. Я взяла у них одежды, коня, припасов и отправилась по большой дороге. Так началась моя жизнь наёмницы, влады… отец. Я уже повествовала тебе об этом. Зачем ты хотел, чтобы я рассказывала вновь?

– Почему победители не добили тебя? – сощурился Старый Хрофт. – Почему оставили тебя жить? Тебя одну? Мне сохранило жизнь заступничество Ялини. А тебе? Ты не задумывалась над этим?

Валькирия потупилась.

– Может, они решили, что я мертва?

– Не считай Ямерта и его присных глупцами, дочка. Они всё прекрасно знали. Что, если они пощадили тебя специально, чтобы следить за тобой, чтобы все, кто замыслил бы восстать против их власти, оказались бы у них как на ладони. Ты привела б их к истокам заговоров и смут – такое не приходило тебе на ум?

Райна покраснела и покачала головой.

– Нет, отец. Сперва я просто не могла думать. А потом… потом я выживала, старательно пытаясь забыть обо всём.

– Не сужутебя за это, дочка. Тем более что всё обернулось к лучшему – ты никого не предала невольно, никто не пострадал. Твоя тихая и незаметная жизнь наверняка убедила Ямерта и остальных в том, что и я не столь опасен.

– Быть может, отец. Но что с того? Как это изменит то, что нам предстоит совершить сейчас?

– Потому, что у твоего спасения есть и другое объяснение, Рандгрид. Что, если Молодым Богам просто не дали тебя убить?

– Кто? – поразилась валькирия. – Они безраздельно владели Упорядоченным. Миры ложились им под стопы, десятками, сотнями, тысячами. Я знаю, кое-где их тоже встретили мечами и копьями, но те битвы были все до одной ими выиграны, как и Боргильдова.

– Я думаю на Восьмизрачкового. На Духа Познания, о котором ты теперь знаешь всё, что ведаю о нём и я.

– Зачем я Великому Духу, столпу Третьей Силы? – не могла поверить воительница.

– Он любит развлечения, – пожал плечами Отец Дружин. – И мог найти это… забавным.

– По-моему, владыка, первое твоё объяснение – что за мной следили – куда лучше, – осмелилась возразить Райна. – И я всё равно не пойму, куда ты клонишь, отец. Даже если Великий Орлангур и спас меня тогда – хоть я и не ведаю, как или зачем, – что это изменит? С Боргильдовой битвы прошли эоны, нет ни Ямерта, ни его родни, в Обетованном новые хозяева – что нам в тех делах?

– Очень долго я думал точно так же, дочка. Спасибо Хедину, подсказал, что иные ростки сегодняшнего имеют корни из предначальных дней, с самой зари нашего мира. Мы с тобой ведь тоже собираемся возродить часть изначальной силы асов, силы, сохранившейся с рассветной поры Митгарда. Вот почему я и думаю, не перестаю думать о том, как и почему ты спаслась. С самого мига нашей встречи.

Райна виновато вздохнула.

– Прости, отец. Я не хотела ввергать тебя в печаль и горестные раздумья.

– Слог истинной валькирии, – усмехнулся О́дин. – Эк заворачиваешь-то! «ввергать в печаль и горестные раздумья» – неплохо, клянусь собственными священными браслетами.

– Отец, – Райна взглянула на Старого Хрофта в упор, – мой медленный разум не поспевает за скакунами твоих помыслов.

– Всё просто, дочь. Молодые Боги не дали никому уйти с Боргильдова поля. Наивно думать, будто они «не заметили» тебя. Они либо оставили тебя в живых нарочно, либо кто-то не дал им добить тебя. Валькирии Асгарда, даже бесчувственные, не валяются, словно простые смертные. Дар вечной жизни не был отнят у тебя, и Ямерту, на пике его могущества, ничего не стоило тебя найти. Однако ты жива, дочка.

Валькирия нетерпеливо поёрзала в седле.

– Да, отец, но что нам с того сегодня? Пусть меня спасли, пусть не дали добить – но как это изменит предстоящее нам?

– Твоё предназначение, Рандгрид. Ничто не проходит бесследно, изменения судьбы, чьё-то решение оставить тебе жизнь, уходят корнями очень глубоко, от брошенного камня по воде расходятся круги, и, пусть даже нам они не видны, пусть мы считаем, что этих кругов давно не стало, они всё равно есть.

– Диковинно, – покачала головой валькирия. – Но, пусть круги, отец… они сделают тот меч, что мы хотим выковать, сильнее?

– Не впрямую. Но сделают, – усмехнулся Отец Дружин. – Альвы очень любят разбираться в древних пророчествах и участи тех, кто, как они считают, отмечен «всемогущей судьбой».

– То есть могут сделать для нас больше?

– Я на это надеюсь.

Валькирия разочарованно пожала плечами.

– И это всё, отец?

– Твоё предназначение, предначертание для воительницы Асгарда, сохранившее тебя – помимо твоей собственной силы, – должно воплотиться. Я надеюсь, что мастера Альвланда, мастера обращать пророчества и предсказания в настоящую, осязаемую силу, помогут сотворить для нас новое оружие. Оружие, что окажется сильнее судьбы.

Райна только покачала головой.

– Твои слова поистине новы для меня, отец. Я всегда считала, что сохранили меня выучка Асгарда, мои умения, а не какая-то слепая «судьба». Убивают мечи и копья, убивает оружие во вражьих руках; мои сёстры погибли в бою, их убийцы имеют имена и обличья и живы до сих пор. Я не знаю ничего про «судьбу». Я билась с Молодыми Богами, а не с «судьбой».

– Верно, верно, – кивнул Отец Дружин. – «Судьба», о которой так любят рассуждать альвы, – это, конечно, не какой-то «бог» или «вседержитель», не существо на троне, окружённое грозными слугами. Это куда более сложное. Сложение воль и стремлений живущих в Упорядоченном. Один раз это уже произвело на свет нечто… чему лучше всего было бы не рождаться. Ты знаешь, о ком я веду речь, дочка.

Райна кивнула.

– Спаситель?

– Именно. Думаю, я рассказал тебе о нём достаточно, да ты и сама всё видела, когда вы с чародейкой Хюммель сражались с ним в Эвиале. Кстати, а что случилось с самой волшебницей?

– Она исчезла вместе с драконом, – отозвалась воительница. – Больше мы о ней ничего не слышали. Отряда не стало. Некромант Бельт погиб, Тави погибла. Ниакрис… была тяжело ранена. Но с ней оставалась гнома-чародейка, Эйтери, Сотворяющая. Если кто и может помочь воительнице, так только она. А потом мы с тобой, отец, отправились нашим путём, и я последовала за тобой, Владыка Асгарда, оставив позади всё остальное, ибо это мой первейший и главный долг.

– У каждого из них свой собственный путь, в посмертии или при жизни, – жёстко ответил Отец Дружин. – Ты сделала для них, что могла, дочь моя. Теперь у нас своя дорога. Твоя участь, участь последней выжившей валькирии, станет нашим оружием. Как ты понимаешь, я мог бы откопать трофеи Фазольта и Фафнера давным-давно. Я этого не делал – мне не во что было превратить их. Сейчас есть ты, и это совершенно меняет дело.

– Почему? – продолжала недоумевать валькирия.

– Бог без тех, кто был с ним, – ничто. Никто. Я оставался один целые эоны. Моя сила не ушла полностью, но расточилась, рассеялась. Поодиночке мы с тобой были едва ли больше, чем просто могущественный воин-маг и искусная мечница. Вдвоём – поверь, дочь моя, мы много, много больше. Когда-то весь мир принадлежал нам; потом он был у нас отнят. – Он усмехнулся. – Сдаётся мне, пришло время для истинного возмездия. И ты, дочь, будешь сражаться рядом со мной.

Истинной валькирии следовало бы воинственно вскинуть клинок, разразиться боевым кличем, но Райна молчала.

– Отец, за долгие странствия… я изменилась, – она говорила медленно, опустив голову и не глядя на Старого Хрофта. – Кому мы отомстим? Ямерту и его присным?

– Им, им, – кивнул О́дин. Он казался ничуть не смущённым столь странными для неистовой воительницы словами. – И для того чтобы наша месть стала бы… совершенной, нам нужно совершенное же оружие. Оружие судьбы, как сказали бы альвы.

Райна покачала головой, словно в сомнении.

– Я последую за тобой, отец, до самого края сущего. И за край, если нужно. Но я так и не поняла, почему выкованный из старого металла клинок непременно должен сделаться столь особенным.

– Есть множество сказок о волшебных мечах, непробиваемых доспехах и, – О́дин усмехнулся, – о не знающих промаха копьях. О магическом оружии мечтали слабые и трусливые, надеявшиеся, что чужая сила заменит им их собственную. Так не бывает, дочка. Оружие сильно лишь в достойной его руке. Гномы, помню, увлекались рунной магией, ковали мечи и секиры, испещрённые рунами, могущественными знаками, и думали, что измыслили чудо-оружие, позволяющее им побеждать всегда и всех.

– Не получилось, – эхом откликнулась Райна. – Они столкнулись где с эльфами, где с людьми, где с орками и гоблинами, а где и вовсе с поури. Подземные воители с топорами, изукрашенными сине-голубыми рунами, кидались десяток на тысячу и гибли. Попробовали десяток на сотню – и снова разгром. Ты прав, отец, нужна рука. Я понимаю, твой Гунгнир был силён не только лишь сам по себе – именно ты должен был метнуть его.

О́дин кивнул.

– Ты поняла меня. Нужна рука истинной валькирии и нужен металл, помнящий дни нашей славы, дышавший воздухом, что подчинялся нам. Ты одна – просто воительница, хотя и из лучших. Выкованные из старых орудий даже самыми искусными подгорными мастерами клинки ничего не смогут сделать сами по себе. Только вместе. Поэтому, дочь моя, без тебя не обойтись.

– Но, отец, – всё ещё недоумевала Райна. – Почему же ты сам не откопал их и не сделал себе новое копьё, к примеру? Ты так хорошо и краснó говорил о магическом оружии в правильной руке… чья длань может оказаться правильнее твоей?

– Разве ты не слышала, что я говорил тебе только что? – Отец Богов нахмурил косматые брови. – Моя сила расточилась, растратилась! После падения Молодых Богов я так и не стал прежним, хотя и воскликнул, помню, что, мол, «я снова О́дин!». Великие реки магии – спасибо Хедину, поведал о них во всех подробностях, – текут, не давая мне почерпнуть из них сверх дозволенного…

– Дозволенного кем? – тотчас перебила воительница. – Прости, повелитель…

Старый Хрофт ухмыльнулся, криво и недобро.

– У меня есть подозрения, дочка. Но оглашать их пока не стану – слово Древнего Бога разносится широко, куда шире, чем нам порой бы хотелось.

– Но я вообще не ведаю ничего ни о каких «реках магии»! – развела руками Райна. – Я никогда не колдовала и не волшебничала. Только те руны, что ты дал нам, отец, руны для боя и врачевания ран. Множество смертных чародеев, что мне довелось сразить, владели заклятиями куда убийственнее моих. Да мои, впрочем, и убийственными-то назвать нельзя…

– Именно, дочка, – подхватил Старый Хрофт. – Но ты их повергла, не так ли?

Райна кивнула.

– Ты повергла их потому, что умела сражаться, потому, что битва – суть истинной валькирии. Твоя мать с голыми руками пошла на драконейта, а ты, не владея магией, шла на могущественных волшебников. Рука и клинок, дочь моя, клинок и рука.

– Хорошо, отец, – послушно кивнула воительница. – Но ты упоминал о об оружии для себя самого?

– Золотой Меч сработали мастера Кольчужной горы, здесь, на севере Хьёрварда. Мастер Браддар сотворил его, но, признаюсь честно, немало сил в том клинке было от Гулльвейг, Матери Ведьм^[47].

– От неё? – растерялась Райна.

– Да, дочка. Её талисман, амулет иль оберег – называй как хочешь, – расплавленный в тиглях Кольчужной горы, отдал свою мощь клинку. Знаешь… сейчас я даже рад, что Золотого Меча больше нет. С ним в бой выходить – словно с женой, которую ревнуешь. Всё вроде б так, и сталь не подводит, а что-то и не так, будто на сторону нет-нет да и покосится. Может, просто так покосится, а может, и с умыслом. Новое оружие для задуманного нужно, совсем-совсем новое. Хоть и из старой стали.

– И ты знаешь, отец, что вложишь в него?

Старый Хрофт кивнул – мрачно и торжественно, словно в былые времена, словно с трона Валгаллы, когда на плече сидят вороны, у ног пристроились волки, а перед владыкой Асгарда шумно пируют, возглашая ему здравицы, вечные воители-эйнхерии.

– Да. Но сперва ты, валькирия.

– П-почему я?

– Потому что, едва разойдётся весть, что вложено в мой меч, разразится война.

– Война – это хорошо, – почти обрадовалась Райна. – Мне было скучно без доброй драки, потому всегда нанималась, долго не сидела…

– Но ты не нанималась к первым попавшимся, – сощурился Отец Дружин. – А под конец и вовсе забросила кочевую жизнь, обосновавшись в Долине Магов!

– Они помогали людям, – негромко отозвалась воительница, словно погружаясь в воспоминания. – Многие из них. Лечили болезни, у людей и у скотины, следили за погодой, помогали справиться с чудовищами, расчистить гнилое болото, откуда лезли ядовитые гады или где плодилась мошка, разносящая заразу. Я осмотрелась, присмотрелась… и решила остаться.

– И правильно, – одобрил Отец Богов. – В конце концов, так и началась та дорога, что привела тебя к нашей встрече.

О прозвучавшем слове «война» они оба словно бы забыли.

Интерлюдия 1

Война. Она вечно кипит в Упорядоченном. Миры не остаются в покое, где-то непременно сшибаются полки, где-то извергаются вулканы, где-то подземные боги – или существа, когда-то бывшие таковыми, – рвутся к поверхности, где-то владыки воздушных океанов насылают всесокрушающие ураганы – сила течёт, равно служа всякому, кому достанет умения поставить её себе на службу.

Хедин, Познавший Тьму, Новый Бог сущего, владыка…

Он поморщился. Титулы нужны не ему, а вставшим на его сторону. Им так легче.

– Вестей от Ракота как не было, так и нет.

Волшебница Сигрлинн, в любимом белом платье, облегавшем стройную талию, застыла в проёме окна. Внизу беспечно перекликались пичуги и распускались венчики цветов – в Обетованном царит вечная весна, самое радостное и беззаботное время года.

– Он идёт по следу, не сомневаюсь.

Познавший Тьму склонялся над тавлейной доской. Фигурки, обычно оживавшие под его пальцами, на сей раз оставались неподвижны.

– Да, но сколько же можно молчать?

Глухо и тупо стукнул о стол передвинутый Левиафан. Сигрлинн тихонько вздохнула.

– А эти известия, от гномов из отряда Ракота, от Оррида и Керрета? Насчёт попавшегося «Дальнего»?^[48] Я могла бы отправиться сама…

Познавший Тьму лишь покачал головой.

– Там справятся без нас с тобой, Си.

– У тебя дурные предчувствия? – Она оказалась рядом, коснулась его затылка.

– Дальние не попадаются в столь простые ловушки. Если это случилось – скорее всего, по их собственному замыслу. Посланные должны вот-вот вернуться.

– А Хрофт? Отец Дружин?

– У него свой путь, Си.

Она с тревогой покачала головой.

– Хедин. Мой Хедин. Ты пытаешься объять необъятное.

– Для чего ж ещё нужны боги? – Он улыбнулся.

– Слишком много всего, – вздохнула она. – Жаль, жаль, что Упорядоченное так и не призвало меня саму…

– Почему ты так решила?

– Милый мой Познавший, мы всё-таки не зря странствовали с тобой от одного Источника к другому. Я остаюсь Истинным Магом, наверное, последним. Все прочие – не в счёт. Они не прошли посвящения. Связь прервалась. Наверное, потому ты и оставил всё, как есть, предоставив их собственной судьбе.

Познавший передвинул ещё одну тавлейную фигурку.

– Си, ты – это ты. Не маг и не богиня, просто – ты.

– Красивые слова, – насмешливо фыркнула та. – Спасибо за комплимент, дорогой.

– Вовсе нет, – Хедин не поддержал шутливого тона. – Мы всегда пытались сделаться кем-то, сравниться с чем-то. Как-то назваться. Магом, богом, силой. Чем-то ещё. – Он вздохнул. – Ракот обожает перевоплощения, наверное, ещё и потому, что устал быть именно «чем-то». Последнее время я всё больше хочу просто быть, Си. Без названий и имён. Дорога… дорога к чему-то совершенно новому – она началась там, в Эвиале, когда мы с Ракотом выбирались из ловушки, подстроенной нам смертным чародеем Игнациусом. Чародеем, думавшим, что обхитрил всех. Страстно мечтавшим именно сделаться кем-то, кем он никогда не был.

– Дорога к новому, – эхом откликнулась Сигрлинн. – Ты видишь, куда? К чему?

– Упорядоченное должно измениться, – глухо сказал Познавший Тьму, не отрывая взгляда от тавлейной доски. – А мы, чтобы сохранить его и всех, кто в нём, должны измениться первыми.

Глава II Альвийская гордость

Фиолетовые огни тоннелей и островерхие горы кончились. Старый Хрофт с дочерью оказались в коренном, истинном Альвланде, стране, где с самого её основания почти не бывало смертных людей. Гномов чуть побольше, ну а эльфов, разумеется, не случалось вовсе. Уж что-что, а помнить обиды – неважно, истинные или мнимые, – альвы умели чуть ли не лучше всех в Хьёрварде, превзойдя злопамятностью даже ворчливых гномов.

К западу от Альвланда некогда простиралось Хранимое Королевство, оно пало вместе с Молодыми Богами, и с тех пор там обосновалась разномастная баронская вольница. С юга надавили бонды-пахари, им вечно не хватало земли. Изначальные обитатели державы Видрира, её последнего короля, кто бежал в Южный или Западный Хьёрвард, кто подался на восток, за владения ярлов, за степи Рогхейма, где берег вновь сворачивал на полдень, а море слегка теплело.

Но многие и остались, смешавшись с новоприбывшими.

По всей некогда великой стране, ныне обратившейся в лоскутное одеяло, ещё стояли, возведённые не на века – на тысячелетия! – каменные храмы Ямерта и прочих. Иные впали в запустение, заросли лесом, деревья ухитрились пустить корни на вымощенных гранитными плитами террасах, в кронах обосновались птицы с белками, и грозный бог света мрачно взирал пустыми глазницами на шумные базары пернатых.

Иные святилища, напротив, остались как есть. Боги – они всё-таки боги, лучше уж не связываться, как бы чего не вышло. Нет, жрецов Ямерта или Ямбрена там не осталось тоже, и в храмах обосновались где купеческие гильдии, где местные правители, а где и совершенно особые люди – служители Хедина и Ракота.

На всё это альвы с высоты своих башен взирали в полном и великолепном равнодушии. Познавший Тьму победил, и это хорошо, ибо приближало Конечную и Окончательную Победу Народа Альвов; а до прочего, до дел краткоживущих людей, словно муравьи копошащихся на руинах огромной державы, альвам дела не было.

На картах Альвланд обычно изображался зажатым меж двумя горными цепями, протянувшимися с севера на юг, но при этом открытых на полдень и полуночь. Это, конечно, было не так, не таков нрав у альвов, чтобы оставлять что-то на волю природы или коварного неприятеля. Где тянулись длинные гряды холмов, перемежающиеся лесистыми долинами, альвы, не щадя сил, поднимали и поднимали из земных глубин огромные монолиты, тянули сквозь песок и глину несокрушимые гранитные скалы, ничем не уступающие естественным.

Ручейки и речки меняли русла, на месте травянистых долин вспучивались чудовищные пузыри земли, лопались, с них осыпалась земля, оставляя красноватые тела новорождённых скал. Дороги надёжно перекрывались, путь дерзким преграждали отвесные обрывы. Щели тщательно заполнялись, колючие кусты опутывали подножия, не давая даже приблизиться. На высотах поднимались островерхие башни, тонкие и изящные, в подражание эльфам, но, в отличие от эльфийских, крылось в них что-то иное, не просто воздушная красота каменного кружева и невозможных, казалось бы, висячих мостов и переходов, словно ни на что не опирающихся.

Что-то неуловимо змеиное виделось в пропорциях и обводах, смутная угроза, недвусмысленное предупреждение тем, кому достало ума его прочитать.

На хребтах Альвланда брали начало несколько быстрых горных потоков, сливавшихся потом в Отоль, главную реку Хранимого королевства. Их альвы оставили в покое. Упрятанному в междугорье их владению воды хватало и так.

Любой пахарь Восточного ли Хьёрварда, Западного ли, Северного или Южного при одном взгляде на эту долину только восхищённо заломил бы шапку, эх, братцы, эх, землица-то какая! Вот её бы под хлеб…

Как и эльфы, альвы не пахали и не сеяли. Их кормили сады. Но если эльфы делали их неотличимыми от диких лесов, альвы постарались всё упорядочить до последней степени. Идеально ровные ряды побелённых стволов, аккуратно и единообразно подвязанные-подрезанные ветки, идеально прямые дорожки, по которым ползут тележки, словно бы сами собой.

Эльфы построили для себя Серебряный Кор, самое прекрасное из всего, созданного их расой. Альвы обратили в драгоценность весь Альвланд.

Эльфы старались, чтобы окрестности Кора казались бы нетронутыми, дикими, они делали живые деревья частью дворцов и особняков, сращивая дерево и камень, делая его живым.

Альвы отделяли камень от лона земли, обращали в драгоценности, гордые и прекрасные. И они не построили своего единственного Кора. Вместо него возник их целый десяток, в строгом порядке расположившийся в альвийском междугорье.

Конечно, внимательные хозяева не могли оставить О́дина и его спутницу без внимания. Старый Хрофт кожей чувствовал нацеленные на него взгляды магических устройств, кристаллов дальновидения и тому подобных ухищрений, на которые альвы были большие мастера.

Райна ехала молча, отставая от отца на полкорпуса. Слейпнир недовольно косился на скромную лошадку валькирии – он не привык клацать копытами по какой-то там земле. Что за глупости, особенно когда можешь скакать прямо по облакам!

– Куда мы теперь, отец? – Воительница глянула на темнеющее небо. Они были в пути почти весь день.

– Здесь, на краю Альвланда, живёт одна… моя знакомая, – сдержанно отозвался О́дин. – У неё, ручаюсь, мы найдём и стол, и дом.

У Райны в глазах мелькнуло странное выражение – легкая неприязнь, смешанная с лёгкой же ревностью.

– Она… могла бы стать матерью моей сестры?

– Клянусь собственными священными браслетами, – расхохотался владыка Асгарда, – ты славно пошутила, дочка. Нет, мы никогда не делили с ней ложа. Однако она из числа тех, с кем делил ложе бог Хедин, ещё в бытность свою Истинным Магом.

– Но ты, отец, рассказывал мне о волшебнице… или уже и не просто волшебнице… Сигрлинн?

– Сплетничать невместно владыке Асгарда! – отрезал О́дин, и валькирия тотчас испуганно примолкла. – Не наше это дело, дочь. Я лишь знаю, что Айвли была близка с Истинным Магом в стародавние времена.

– Но альвы не бессмертны, – возразила воительница. – Они долгоживущи, да, но вовсе не бессмертны. Сколько ж лет этой Айвли, ведь Новый Бог Хедин правит уже очень, очень долго?

Отец Дружин лишь пожал плечами.

– Всех секретов альвы не выдают никому. Я направился сюда ещё и поэтому – никогда не знаешь, что сыщется у них в запасниках. Они предпочитают копить силу и артефакты, не растрачивая на войны или, скажем, расширение собственных владений. Быть может, они нашли и способ продлять своё бытие сверх пределов им отпущенного. Нам, впрочем, нужно совсем другое, совсем иные таланты этой самой Айвли.

– Какие, отец?

– В стародавние времена, когда Истинный Маг Хедин дарил её своим вниманием, а я оказался этому свидетелем, она носила прозвище Оружейницы.

– Женщина? – поразилась валькирия.

– Почему это тебя удивляет, дочка? Ты ведь тоже принадлежишь к роду воительниц, весьма нечастых среди обычных женщин?

– Я дочь великого О́дина, Отца Богов и Владыки Асгарда! – возмутилась Райна. – В моих жилах – кровь Древних, кровь первых властителей этого мира! А она… это неправильно! Мужские руки должны творить оружие и броню! Руки с истинной силой!

– Не стоит высказывать это Айвли, – усмехнулся О́дин. – Но ты увидишь, что с «истинной силой» у неё всё в порядке.

– Как будет угодно тебе, отец. – Валькирия сдержанно поклонилась. – Мои уста останутся замкнуты.

– И напрасно, – заметил Старый Хрофт. – Она наверняка захочет говорить с тобой, ты, как и она, занимаешься «мужской работой». И ты станешь беседовать с ней, дочь, беседовать почтительно и с вежеством, потому что нам нужна её помощь. – В голосе Отца Дружин зазвенел металл.

– Повинуюсь, – отрывисто бросила Райна. – Твоя воля будет исполнена. – Правда, лицо её оставалось мрачно.

Дальше ехали в молчании. Валькирия откровенно дулась, идея визита и необходимости «почтительной беседы» с Оружейницей ей явно пришлась не по нраву.

Дорога вилась по холмам, то взбираясь по крутым склонам, то ныряя вниз. Встречные альвы поспешно уступали путь, почтительно кланяясь с обочин.

– Похоже, весь Альвланд знает, что мы здесь, – процедила сквозь зубы воительница.

– И пусть, – безмятежно отозвался О́дин. – Это входит в мои планы, дочь.

Валькирия вздохнула.

– Да будет всё по твоему слову, повелитель.

– Обязательно будет, – усмехнулся Отец Богов. – На сей раз – обязательно будет. Не зря же я провёл столько лет рядом с Познавшим Тьму. А уж кто-кто, а он был очень хорош в составлении планов.

* * *

В Альвланде поклонялись магии, превозносили магию, не мыслили себя вне её. Магия была водой и хлебом, светом и воздухом, без неё альвы не представляли бытия. Сидя в седле и вроде бы глядя строго перед собой, но видя при этом и всё, что творилось по сторонам, Райна замечала многочисленных големов, занятых хозяйственными работами; валькирия чувствовала короткие и злые толчки пленённой кристаллами силы, приводившей в движение механические сочленения.

Она видела каменщиков, водружавших на пьедестал возле дороги очередную статую – альв и альвийка с развевающимися, словно в танце, одеяниями, вскинув правые руки, вместе точно выталкивают в небо дивное крылатое существо с лицом альва-ребёнка. Фигуры – не из гранита или мрамора, но из диковинного полупрозрачного материала, разноцветного, в глубине которого то вспыхивали, то гасли золотистые и голубые искорки, – казались живыми, словно кто-то решил подшутить над путниками и облачился в карнавальный костюм.

Статую ставили несколько големов, распоряжался ими одинокий альв в свободной долгополой накидке. В отличие от других, О́дину и Райне он не поклонился, напротив, дерзко взглянул в глаза.

Валькирия сощурилась, чуть тронула повод, направляя лошадь прямо на наглеца.

– Не стоит, Рандгрид. – Отец Богов даже не повернул головы.

– Но все остальные поклонились!

– Не стоит, – с нажимом повторил Хрофт. – Пусть их. Они нужны нам, не мы им… хотя в последнем я не уверен. В тот миг, когда мы пересекли границы Альвланда, все здешние мудрецы, не сомневаюсь, ломают головы, что нам здесь надо и нельзя ли как-то нас использовать к вящей славе великого альвийского племени.

– И как ты думаешь, отец, сумеют?

– Может, им будет так казаться, – усмехнулся Старый Хрофт. – И очень бы хорошо, чтобы и впрямь казалось. Меньше нам препон.

– Смеркается, – заметила Райна. – Далеко ли ещё, повелитель?

– Нет, – взглянул на небо и Отец Дружин. – Последний поворот.

Поворот остался позади. Дорога круто взяла к горам, обогнула холм и раздвоилась. Главный тракт тянулся дальше, на юг, а на восток сворачивал узкий, но тщательно замощённый отвод. «Просёлком» его назвать не поворачивался язык.

– Нам сюда, – махнул рукой Старый Хрофт, поворачивая Слейпнира.

Дорога вмиг утонула среди разросшихся кустов, с диковинными серебристо-голубыми листьями. Крупные венчики, словно детские головки, высовывались из ветвей, будто наблюдая за путниками, поворачивались следом.

Райна нахмурилась.

– Что-то это мне напоминает… – вполголоса прошипела она, касаясь эфеса. – Была у нас славная заварушка, помню, Восстание Безумных Богов. Крови пустили – хватит на доброе море.

– Слыхал, – насторожился О́дин. – Доводилось. И что же?

– Запах, – мгновенно отозвалась валькирия. – Цветочки. Так же пахли. Хотя выглядели совсем не так мило, жрали только мясо, воды не признавали, поливай их не чем иным, как кровью… Пришлось с ними повозиться, огонь не брал, яд не брал – только топором и удалось.

– Оружейница никогда не занималась «цветочками», – пожал плечами О́дин. – Те же топоры – да, сколько угодно. А вот растения, даже самые смертоносные – не её поле.

– Я просто вспомнила, отец.

– Восстание Безумных Богов я помню, – понизил голос О́дин. – Но альвов там не замечалось.

– Я сама сражалась там, отец. И тоже не видывала альвов. Но, может, они как-то помогали?

Старый Хрофт пожал плечами.

– Безумные Боги давным-давно мертвы и нам с тобой, дочь, уже не интересны. Приготовься – Оружейница станет тебя расспрашивать.

Райна лишь презрительно хмыкнула.

– Нет, дочь моя. Ты будешь внимательна и почтительна. Отвечай на её расспросы, но отвечай так, как ответила бы юная Рандгрид, не опытная и пережившая Боргильдову битву Райна.

– Я сделаю, отец, как ты велишь, скажи только – зачем?

– Альвы охотнее помогут слабым, будучи уверены, что те никогда не сделаются по-настоящему сильны. А последнее, по их мысли, невозможно без… без всего того, что есть теперь у воительницы Райны и чего не было у валькирии Рандгрид.

– Слова великого О́дина туманны, но мне кажется, я поняла.

– Ты слишком строга к себе, дочка. За минувшие века ты отлично выучилась носить маску. Даже в Долине тебя не раскусили.

– Чародейка по имени Клара Хюммель, с которой мы вместе сражались в Эвиале, знала, кто я такая.

– Знать-то знала, да ничего не поняла, – хмыкнул Отец Дружин. – Видать, само слово – «валькирия» – оставалось для неё книжным, вычитанным, пустым. Ты никогда не показывала ей своей полной силы, верно?

– Отец, я… даже если б хотела… – Райна потупилась. – Никогда ко мне не возвращалось ничего из пропавшего после Боргильдова дня. Только воинское умение, ну, сила – не чрезмерная – да долгий век.

– И очень хорошо. Вот пусть альвийка это от тебя и услышит. Смотри, мы на месте.

Узкая дорога – едва одной телеге проехать – упиралась в увитую плющом стену. И вновь – все цветы дружно повернулись венчиками в сторону новоприбывших. О́дин хмыкнул.

– Не стоит так уж опасаться нас, почтенная хозяйка. Ты узнала меня, наверняка распознаешь и в Рандгрид мою дочь. Впусти нас, есть о чём поговорить.

– Ты не слишком любезен, Старый Хрофт, – казалось, разом заговорили, или, вернее сказать, зашептали все до единого разноцветные венчики. – Сколько минуло веков, а ты всё тот же. Вежливость тебе неведома.

– Айвли, Оружейница, ты знаешь, что я говорю всегда прямо и то, что есть. Мы не тратили время на пустые приветствия, пока стоял Асгард. Меньше словесных кружев и больше дела – вот как было в мои времена. И мне, Древнему Богу, уже поздно меняться.

– Меняться никогда не поздно, – прошелестело множество тихих голосов. – Меняться и учиться.

– У нас есть кое-что, небезвыгодное для тебя, – Отец Богов подпустил в голос сдержанного раздражения, как хорошо получалось у Хедина.

– Ах, великий О́дин, великий О́дин, – вздохнули цветы, – ты всегда переходишь прямо к сути. Как же плохо ты знаешь нас, женщин, хотя всегда был окружён ими. Спросил бы хоть у своих дочерей… или у дочери, какие речи любезны нам.

– Я не мастер сладких слов, Айвли, никогда им не был. Пока стоял Асгард, это было уделом Локи и Браги. А мы с Тором предпочитали сражения разговорам.

– Ну, хорошо. – После некоторого молчания за стеной вновь вздохнули. – Я открою вам путь. В конце концов, у Оружейницы сейчас так мало развлечений…

Стену рассекли аккуратные трещины, плиты бесшумно расступились, открывая небольшой аккуратный дворик, мощёный, с расставленными тут и там кадками с цветами и карликовыми пальмами, с небольшим журчащим фонтаном перед каменным крыльцом; скромный дом в один этаж, низко спускающаяся к самому обрезу окон крыша по моде гномов или половинчиков, простенки расписаны сине-жёлто-алым узором.

На крыльце стояла закутанная в плотные покрывала женская фигура, скрывая даже лицо. Чёрный шёлк стекал волнами, окутывая её, словно лоскут истинной тьмы. За спиной хозяйки распахнутая дверь светилась багровым, словно там пылали кузнечные горны, а не, скажем, изукрашенный богатый очаг.

Райна покосилась по сторонам – никто не торопился принять их коней, да и самой конюшни тут, похоже, не было. Дворик окружали увитые зелёной порослью стены, никаких тебе сараев, амбаров или чего-то подобного. Только журчащий фонтан перед крыльцом.

Старый Хрофт спешился, не моргнув глазом – хотя встречать гостя, стоя на крыльце, считалось изрядной неучтивостью. Слейпнир недовольно покосился на фигуру в чёрном – ему это место решительно не нравилось.

– Привет тебе, почтенная Айвли. – О́дин спешился. Райна не сдержалась – гневно фыркнула. Отец вынужден был теперь глядеть на хозяйку снизу вверх, то есть ставил себя в униженное положение.

– Привет и тебе, Древний. – Альвийка не открывала лица. – Привет, хоть я и знаю, что уж коль в гости пожаловал сам старый О́дин, – жди беды. Не для того он останавливается у твоих дверей, чтобы спеть любовную серенаду.

– Поистине, – невозмутимо кивнул Отец Дружин. – Но посуди сама, почтенная, в мои ли годы гоняться за юными красавицами и заводить сладкозвучные песнопения? Я такого не делал и в эпоху Асгарда.

– И очень зря, – отозвалась Айвли. – Быть может, всё тогда сложилось бы по-иному. Вы были слишком жестки, как старое дерево, и буря вас повалила. А гибкие молодые побеги заняли ваше место…

Райна в гневе стиснула рукоять меча так, что та едва не треснула. Как смеет эта гордячка так говорить с её отцом?! С Древним Богом, что прокладывал пути для здешних ветров и рек?!

– Твоя дочь уже дрожит от ярости, – усмехнулась альвийка, словно прочитав её мысли. – Я держу тебя на пороге и не зову войти. Почему я так невежлива, могучий О́дин?

– Потому что ты умна и осторожна, Айвли, – немедля откликнулся Отец Дружин. – Потому что с давних пор, с того самого дня, как я прознал о явлении Ямерта с присными, беды и впрямь следуют за мной по пятам.

– Зачем же ты привёл их к моему скромному жилищу?

– Потому что никто, кроме тебя, не может совладать с ними, мудрая Оружейница.

Альвийка усмехнулась под тёмным покрывалом.

– Лесть – великое оружие мужчин, даже Древних. И в особенности – Древних. Но я пожила достаточно, великий О́дин, у меня случилась моя собственная… Боргильдова битва, и потому, хоть мне приятны твои слова, я вижу стоящее за ними столь же ясно, как и побелевшие костяшки на руке твоей дочери, сжимающей меч.

– Вся твоя родня пала в бою? – поднял бровь Отец Дружин. – Моя скорбь да сольётся с твоей, однако я ничего об этом не слышал.

– Слышал, и не раз, – прозвучало из-под покрывала. – Когда твой друг Познавший Тьму оставил меня.

– О-о, – покачал головой О́дин. – Прекрасная Айвли не станет убеждать Старого Хрофта, будто та давняя история по-прежнему имеет для неё значение.

– Ты прав. Не имеет, – шелохнулся чёрный шёлк. – И, хотя моя потеря несравнима с твоей, я не прошу прощения, что назвала то моей собственной Боргильдовой битвой. Ибо тогда для меня исчез весь мой прежний мир и народился совершенно новый. Мир, в котором я стала… Оружейницей.

– И прославилась в качестве таковой! – тотчас подхватил Отец Дружин.

– Льстец, – усмехнулась Айвли, но теперь в голосе её слышался оттенок самодовольства. – Да, я стала знаменитой. Разумеется, обо мне не болтали на ярмарках или – убереги Великая Работа! – в гномьих пивных. Обо мне ведали несколько десятков… может, сотен живых и столько же призраков, задержавшихся между мирами, не больше.

Она держит нас во дворе – гнев Райны закипал всё жарче, – держит во дворе, будто слуг или посыльных. Она плетёт паутину пустых словес, играет с отцом, будто испытывает его терпение. Проклятье, насколько ж проще было иметь дело с жадными до золота гномами! Когда ей, не валькирии Рандгрид, но странствующей воительнице Райне требовался клинок, или щит, или иные доспехи – несколько самородков или цветных камней мгновенно решали вопрос даже с самыми скупыми подгорными кузнецами. Они не тратили много слов. Они делали дело. А тут…

– Именно, почтенная. Имя твоё в почёте как среди живых, так и среди мёртвых. – О́дин слегка склонил голову. – Взгляни, что я привёз тебе, и, быть может, великая Оружейница сочтёт задачу достойной себя.

– Нет, ты поистине неисправимый льстец, Древний, – делано вздохнула альвийка. – Недаром столько красавиц согласились стать матерями твоих валькирий.

Старый Хрофт слегка улыбнулся, будто молчаливо соглашаясь.

– Смотри, Айвли.

Распахнут кожаный вьюк, на протянутых руках Отца Дружин – неказистые ржавые обломки. Древняя сталь Асгарда, укрытая под коростой веков.

Несколько мгновений Айвли молчала. Она не случайно закрыла лицо, подумала Райна. Альвийка не желала, чтобы мы видели её чувства.

– Надо же, – преувеличенно спокойно и медленно сказала наконец Оружейница, – никогда б не подумала, что ещё хоть раз увижу сотворённое в Асгарде. Когда я пришла в мир, от вашей твердыни, Ас и валькирия, давно не осталось даже пепла. Я никогда не ступала на равнины Иды, лишь читала о них записанные эльфами, – глаза альвийки чуть сузились, – предания. Но это…

– Как же ты поняла, что у меня в руках именно сталь Асгарда? – с невинным выражением поинтересовался О́дин.

– Она жива. Она дышит. И она помнит. Вы сами не ведаете, насколько вы были сильны, Древние. Для вас бессмертие – нечто само собой разумеющееся, а лучшие маги альвов тратили века на разгадку этой тайны и лишь смогли удлинить своё бытие, но не избыть его конечность, – Айвли замолчала. Райна слышала её участившееся дыхание – слухом валькирии, конечно же, не просто воительницы. – Я была права. Беды идут за тобой, мчат на тёмных крыльях, злые вестники беды…

– Ты заговорила, словно эльфиянская пророчица, Айвли. Прославленной ли Оружейнице бояться каких-то смутных предсказаний и пророчеств?

– Мне было предсказано, – прошелестело из-под покрывала, – что Познавший Тьму, Хедин Ундардемолто – Дарующий Знание оставит меня. Что я для него – лишь орудие, нужное, пока ему потребна помощь альвов. Что, кроме меня, у него будут и другие подруги из нашего народа. Тоже орудия, как я, и их путь вместе с ним окажется ещё короче моего. Все те пророчества сбылись, Древний Бог О́дин.

– Кто же изрёк их, почтенная? Как имя того пророка?

– Ах, О́дин, великий О́дин, ты не понимал тогда и не поймёшь теперь. Тихий ветер и скользящие вечерние тени, текучая вода над погружённым зеркалом, голоса ночных птах. Всё вместе, О́дин, всё, в чём альвы умеют видеть знаки судьбы. И сейчас, стоило тебе оказаться возле моего порога, как я ощутила то же самое. Века протекли в Хьёрварде, а я помню те чувства, словно всё приключилось только вчера.

– И что же они говорят тебе, Оружейница?

– Что говорят? – Голос альвийки вдруг зазвенел гневом. Мелькнули тонкие руки, сорвали и отбросили чёрный шёлк. Серые глаза в упор взглянули на Райну, и валькирии понадобилась вся твёрдость, чтобы не отвернуться и не явить малодушия. – Они говорят, что пришло моё время. Входи, отец умерших богов, и ты, валькирия, карающий меч в его длани. Несите ваше железо. Я выслушаю, что оно мне скажет.

– Благодарю, почтенная Айвли, – спокойно отозвался Старый Хрофт, слегка склоняя седую голову. – Благодарю за приглашение.

* * *

Айвли вновь закрыла лицо чёрным. Туда, где жила сама, гостей не пустила, даже не позвала – двери остались плотно закрыты. Сама же альвийка быстро спускалась, почти бежала, по ведущим вниз ступеням; начинавшаяся прямо от порога лестница была вырублена в дикой скале и вела всё вниз, вниз и вниз.

Слейпнир и лошадка Райны так и остались во дворе, неприкаянными.

Голые серые стены, камень – и ничего больше. Становится всё жарче, снизу пробивается багровый свет. Сжимается, становится почти осязаемой разлитая по всему Упорядоченному сила, сила свободной магии, собранная здесь воедино, в густые пучки какими-то особыми альвийскими устройствами. Райна шагала следом за Старым Хрофтом, не отпуская эфеса и порой оглядываясь. Всё это очень напоминало преддверие логова какого-нибудь самоуверенного колдуна из смертных; таковых ей довелось истребить немало. И ещё – это на самом деле до боли начинало напоминать Восстание Безумных Богов.

Потому что Оружейница была безумна. В этом Райна не сомневалась с того самого мига, когда Айвли открыла лицо. Идеально правильные, скульптурные черты, словно из-под резца истинного мастера, брови вразлёт, высокие скулы, огромные серые глаза… и безумие в них. Ночь властвовала там, ночь, за которой не наступал рассвет.

– Моя мастерская, – отрывисто бросила альвийка, когда спуск наконец кончился.

Вправо и влево тянулись закопчённые каменные своды, поддерживаемые изящными, несмотря ни на что, колоннами. Возводивший их думал не только лишь о надёжности, он не забыл и о красоте.

Воздух, казалось, дрожал от магии. Свет давали подвешенные к потолку кристаллы, но не привычного фиолетового, а алого или багряного цветов. Зияли распахнутые пасти огромных печей, рядом с ними высились исполинские мехи, наверняка соединённые трубами с поверхностью. Ближе к печам и пол, и потолок являли собой настоящий лес торчащих раструбов, тонких, в руку, или широких – в целый обхват.

Туда и сюда тянулись протянутые под потолком же цепи со свисающими крючьями, нехорошо напоминавшие бойню или пыточный застенок. Застыли зубчатые колёса, предназначенные тянуть всё это; замерли громадные механические молоты, приводимые в движение сложной системой шестерён и шкивов, нависая над наковальнями, где спокойно уселось бы полдюжины плечистых гномов.

Однако огонь в топках не горел, не вращались шкивы, не двигались цепи и зубчатые колёса – огромная мастерская казалась покинутой.

Только в углу, у небольшого тигля, где стояли полукругом каменные столы, заметно было, что здесь поработали живые руки.

Печь для накаливания, тигли, горн, мехи, горелки, бутыли зелёного стекла с неведомыми субстанциями – это скорее напоминало рабочий стол алхимика, чем оружейника.

– Клади их сюда, – нетерпеливо бросила Айвли. – Сейчас я распоряжусь насчёт еды и питья. Думаю, Старый Хрофт, тебе сейчас куда важнее мои слова, чем мясо или вино.

– Ты, как всегда, права, – кивнул Отец Дружин. – Хотя ни от мяса, ни от вина мы с Рандгрид не откажемся.

Альвийка молча кивнула.

– Ждите меня здесь и ничего не трогайте! Так, железо можно оставить здесь, почтенный О́дин. Так… а теперь…

Над разложенными обломками она подвесила мягко светящийся фиолетовый кристалл правильной формы, провела руками раз, другой и третий, совершая странные пассы. Всякий раз валькирия ощущала болезненный укол в шею, словно впивалась оса; но, конечно же, радости видеть свою боль она альвийской гордячке не доставила.

– Ждите здесь, – вновь бросила Оружейница, исчезая за низкой малозаметной дверкой в стене.

– И ничего не трогайте, – усмехнулся О́дин, внимательно оглядывая рабочие столы альвийки. – Не будем, не будем. Познавший Тьму бы не преминул, а нам и впрямь ни к чему.

Райна послушно молчала. Здесь сильнее, чем где бы то ни было, она вновь ощущала себя словно в давно минувшие дни Безумных Богов.

Оружейница не заставила себя ждать. Чёрные шелка исчезли, сменившись простой курткой, широкими портами и кожаным передником. Волосы покрывала валяная шапка, на руках – кожаные же перчатки и как бы не из драконьей чешуи.

Альвийка подержала фиолетовыйкристаллик в ладонях, словно согревая озябшую пичугу.

– Старая сталь говорит… она устала лежать в земле. Она жаждет – огненного перерождения.

– Подобную поэтику всегда любили эльфы, – с неожиданной жёсткостью сказал Отец Богов. – Это мне ведомо и так, Оружейница. Скажи, что ты можешь сотворить из этого?

– Многое, Старый Хрофт, очень многое. – Голос альвийки зазвенел от обиды. – Ты прав, я говорила… недостойно моего народа и нашей Великой Работы. Но скажи сперва, что тебе нужно? При всех моих знаниях едва ли я сравнюсь с мастерами, что выковали твой сказочный Гунгнир.

– Гунгнир сломался в тот миг, когда был нужен мне более всего, – спокойно сказал О́дин. – Выковавшие его подвели меня.

– Я читала… его сломал кто-то из Молодых Богов?

О́дин кивнул.

– Сам пресветлый Ямерт его и сломал. С лёгкостью. Но прежде чем говорить, что нужно мне, взгляни на мою дочь. Валькирия Рандгрид, Разбивающая Щиты. Последняя из Тринадцати. Уцелевшая на Боргильдовом поле и потом сражавшаяся в бесчисленных войнах по всему Упорядоченному. Ей требуется достойный клинок.

Оружейница поправила выбившуюся из-под шапки смоляную прядь.

– Хорошо, великий О́дин. Путь твоя дочь приблизится.

Райна стиснула зубы и шагнула к альвийке. Сказать, что воительнице не нравилось творящееся тут, – значило не сказать ничего.

Оружейница обошла застывшую валькирию кругом, бесцеремонно её рассматривая, словно лошадь на ярмарке или рабыню в невольничьих рядах. Райна стиснула зубы, сохраняя каменное выражение.

– Я не слишком-то ей нравлюсь, твоей своенравной дочке, – усмехнулась альвийка. – Не знаю, удастся ли мне ей помочь.

– Удастся, – твёрдо сказал О́дин. – Рандгрид – истинная валькирия. Гордость – всё, что у неё осталось, только гордость и помогла ей выдержать все эти бесчисленные века. Ты понимаешь её, как никто, Оружейница. Потому что тебе помогает тоже одна лишь гордость.

Во взгляде альвийки что-то на миг дрогнуло, проглянуло что-то слабое, беззащитное – и тотчас исчезло, канув на дне серых глаз.

– Рандгрид, – она протянула валькирии руку, – тебе нет нужды злиться на меня. Я тебе не враг. Ты прожила куда больше моего, видела и пережила несравнимое с моим. Не хотела тебя задевать. Но, чтобы сработать клинок, достойный Разбивающей Щиты, я… должна знать, что ты – мой друг. Золотом меня не купишь, я ничего не делаю за деньги.

– Но без денег не достать множества магических ингредиентов, – встрял Старый Хрофт. – Не хочешь же ты сказать, что всё потребное тебе доставляют птахи небесные!

– Правители Альвланда часто обращаются ко мне с просьбами, – Оружейнице явно не хотелось отвечать, но деваться было некуда, а лгать самому О́дину, близкому другу Познавшего Тьму, она, похоже, не рискнула. – Я выполняю их, потому что они идут на благо моего народу и нашей Великой Работе. За свой труд я… получаю кое-что взамен.

– Решительно не понимаю, почему ты этого не то стыдишься, не то считаешь, что должно быть как-то по-иному, – пожал плечами Отец Дружин. – Я мог позволить себе подобное, будучи владыкой Асгарда. Потом, когда от него остался один пепел, я на многое взглянул по-иному. Но речь сейчас не о тебе и не обо мне. Я тоже готов… предложить тебе кое-что взамен, если ты выполнишь эту мою просьбу.

– Я выполню её. – Альвийка опустила голову, чёрная как ночь прядь вновь упала ей на лицо, и Райна сжала зубы – она не могла различить ни единого отдельного волоса; прядь казалась лоскутом сплошного мрака. – Что же до всех и всяческих «взамен»… я скажу тебе по секрету, что мне нужно, – когда закончу работу и ты, Отец Богов, сочтёшь её достойной.

– Да будет так, – оттенки древней торжественности не вымыли из речей былого Владыки Асгарда ни Боргильдова битва, ни долгие века полного, убийственного одиночества.

– А теперь скажи мне, великий О́дин, скажи мне что-то больше, чем просто слова о клинке, «достойном валькирии».

– Что же можно сказать также великой Оружейнице? – О́дин напоказ пожал плечами. – Я сумею выковать подкову или простой нож, но не более. Вглядись в неё, Айвли. Увидь магию, текущую сквозь Рандгрид, узри след прошедших столетий – и ты лучше меня скажешь, что нужно ей.

– Валькирия. – Оружейница шагнула к ней, взглянув прямо в глаза. В поднятой руке мягко светился фиолетовым всё тот же кристаллик. – Вспомни. Вспомни свои самые лучшие битвы, свои лучшие мгновения, когда ты была поистине счастлива. Не стесняйся – кроме меня, этого никто не увидит.

– Я не стесняюсь, многознающая Айвли. Я – Рандгрид, последняя из Тринадцать, как сказал мой отец. Вместе с сёстрами я носилась под грозовым небом, радуясь пляске молний и громовым раскатам, что разносились, когда в битву устремлялся рыжебородый Тор, мой единокровный брат. Я упивалась сражениями, я была счастлива моим искусством, я забывалась, когда моё копьё плясало, отражая выпады врага-ётуна. И да, самое жгучее, самое горячее, самое неистовое счастье я испытала, когда на Боргильдовом поле валькирии мчались в свою последнюю атаку. Впрочем, тогда мы ещё не знали, что она воистину последняя…

Оружейница мерно кивала, не отводя взгляда. Кристалл в её руке мерцал в такт словам воительницы.

– Говори, валькирия Рандгрид. Говори ещё.

– Я пережила Боргильдову битву. Я научилась жить одна, без отца и сестёр, без нашего долга и нашего дома. Я всё так же сражалась, за то, что сама почитала справедливым. В тех битвах было меньше упоения и больше заботы о тех, кто дрался со мной плечом к плечу. Но я всегда помнила, кто я такая, и что там, где бьётся валькирия Рандгрид, незримо бьются и все остальные асы.

– Красивые и гордые слова, и красота их не пустая… – прошептала Айвли, поднося близко к глазам фиолетовый кристалл и словно бы читая в его глубине одной ей понятные символы. – Расскажи ещё, валькирия. За что ты станешь сражаться теперь, когда ты нашла своего отца?

Дочь О́дина не колебалась ни мгновения. Оружейница должна видеть валькирию Рандгрид, никак не воительницу Райну.

– Я буду сражаться там, куда поведёт меня мой отец. Слишком долго мы, асы, оставались в неизвестности. Пришла пора нам обрести наш собственный дом, дом, достойный аса, а не лесного отшельника или странствующей наёмницы. Воля О́дина священна, и она укажет мне путь!

Старый Хрофт невозмутимо выслушал горячую тираду Райны, не моргнув глазом.

– Понимаю, – шепнула Айвли, несколько раз часто сморгнув. – Вы пришли из прошлого, пришли, чтобы потребовать по справедливости положенной вам доли…

– Мы не требуем никакой доли, – быстро сказал О́дин, выставляя ладони, словно купец, отпирающийся от невыгодной сделки. – Нет-нет, мы ничего не требуем. Моя дочь… выражается несколько цветисто, но ты должна извинить её, Оружейница, ибо так положено говорить истинной валькирии…

Райна только кивнула – с мрачной торжественностью.

– Валькирия без оружия – не валькирия. Сотни и тысячи клинков прошли через мои руки, иные из них – работы знаменитых гномьих мастеров; они были хороши – для наёмницы, не для валькирии. Но дни моего изгнания кончились. Великий О́дин вернулся, и пусть мир приготовится!

Улыбка Старого Хрофта, казалось, говорила «молодец, дочка!».

– Прости Рандгрид её понятную горячность, Оружейница.

– Хотела бы я иметь такую, – вдруг сказала альвийка, жемчужные зубы на миг прикусили нижнюю губу. – Хотела бы я иметь такую дочь… или сестру. Или мать.

– Жизнь – это искусство возможного, – Старый Хрофт философски пожал плечами. – Я привык думать о достижимом.

– Ты, бог? Кому открыты океаны великой силы, о какой я, хоть и наделённая долгим веком, но смертная, могу только мечтать? Зачем ты вообще пришёл ко мне, О́дин, разве тебе не по силам вдохнуть новую жизнь в это железо?!

Ледяная маска исчезла, серые глаза впились в изрезанное морщинами, полускрытое седой бородой и длинными усами лицо Старого Хрофта.

– Не по силам, Оружейница. – Отец Дружин покачал головой. – Не знаю, отчего ты мне не веришь. Ведь и копьё Гунгнир для меня сработали другие.

– Вот потому-то его и смогли сломать. – Альвийка пыталась справиться с собой, точно стыдясь недавней вспышки. – И вот потому-то я всё для себя делаю сама. Ты ошибаешься, великий О́дин, мало кто понял это – не подведёт лишь оружие, что ты выковал себе сам.

– Совершенно верно, – кивнул Отец Дружин, любезно улыбаясь Айвли. – Скажи мне только, Оружейница, а молот, к примеру, тоже я должен делать себе сам? Помню, было дело, в стародавние времена, начинал я с камня, привязанного к палке, пока не смастерил нечто получше.

Отец играет с ней, с изумлением подумала Райна. Каждое слово, каждая фраза – с двойным дном, а то и с тройным. Он словно не сомневается, что нас подслушивают, и ведёт свою роль не для меня и, уж конечно, не для альвийки, но для незримых наблюдателей, не отрывающих от него внимательных холодных глаз.

Как же это не походило на отца, прямого, словно меч, и редко скрывавшего свои мысли! Он мог молчать, мог быть резок или неразговорчив – по-разному; но слово О́дина было словом О́дина, ложь он не позволял себе, даже говоря с врагами.

Всё теперь по-иному? Меняются даже Древние Боги?

Альвийка меж тем хмыкнула, отвела взгляд, делая вид, будто ничего не случилось.

– Хорошо, – буркнула она. Чёрная прядь, словно язычок тёмного пламени, вновь упала поперёк её щеки. – Я слышала тебя, валькирия. Будет тебе меч, всем гномам на зависть. Память той силы, что осталась в железе… твоя собственная память… взятые вместе… интересно. Никогда ещё такое не попадало мне в работу. – Альвийка бесцеремонно взяла Райну за запястье, подняла ей руку, повернула, подёргала, словно ребёнок куклу. Валькирия ощутила, как тонкие, но очень сильные пальцы вдавливают в подкольчужную рубаху кольца доспеха, следуют вдоль вен и артерий, прощупывают мышцы и сухожилия. Было неприятно, но Райна терпела.

– Интересно… – выдохнула наконец Оружейница. – Интересно… сила вливается в тебя, входит свободно, так же, как воздух в грудь при дыхании. Да… я понимаю, почему ты бессмертна. Собственно, наши чародеи догадались уже давно, составили все нужные трактаты, вывели формулы… вот только применить их на деле не получалось.

– Боюсь, я не поспеваю за твоей мыслью, Айвли, тебе придётся извинить Старого Хрофта.

– Льстец… – чуть дрогнули уголки тонких губ. – Ведомо ли тебе, валькирия, почему время не властно над тобой?

– Потому что… я дочь истинного бога? Древнего бога, по праву властвовавшего в Митгарде и иных местах?

– Настоящая валькирия, – не слишком почтительно усмехнулась альвийка. – Нет, не потому. Всё сущее, всё Упорядоченное пронизывает великая сила, называемая иными «магия». Она даёт жизнь всем, кто дышит, от мельчайшей травинки до самых грозных драконов. Мы живы, пока способны… воспринимать её, пока наше тело вбирает её в себя. А когда мы становимся подобны камню посреди бурного потока, когда сила начинает обтекать нас, пениться и закручиваться, словно в водовороте, нам приходит черёд умирать, отдавая души… тем, кто успеет до них дотянуться. Ты же всегда открыта для великого потока, он всегда с тобой. Для тебя он не иссякнет никогда, лишь вместе с концом этого мира. Я должна учесть это, когда стану делать для тебя меч.

– Я благодарю тебя за тщательность, Оружейница.

– Спасибо на добром слове, великий О́дин. – Улыбка Айвли вышла бледной и какой-то несколько испуганной. – Мне есть ради чего трудиться, поверь мне, и это отнюдь не… не что-то, что ты мог бы предложить мне взамен.

– Тем не менее я предложу. – О́дин оставался спокоен, вежлив и не вдавался в подробности. Оставляемые альвийкой словесные приманки он словно не замечал. – Дальнейшее уже будет в твоих руках, Айвли.

Та лишь молча и отрывисто кивнула.

– Работа займёт некоторое время. – Она продолжала крутить Райну перед собой, заставляя то вставать на цыпочки, то приседать, то замахиваться деревянным мечом, то прикрываться щитом. – Не думаю, что в моём доме вам будет удобно, великий О́дин, и ты, валькирия Рандгрид, и не боюсь показаться невежливой.

– Где же нам ожидать? – Против ожиданий Райны, отец и виду не показал, что задет подобным пренебрежением.

– Я открою вам путь. Поедете прямо на восток, через рубежи Альвланда, в полудне пути будет селение. В нём порой останавливаются те немногие торговцы, которым разрешён доступ в Альвланд, там есть постоялый двор. Великому О́дину, другу столь же великого Хедина и валькирии Рандгрид там будут рады.

– Как будет угодно хозяйке дома сего. – Старый Хрофт развёл руками с шутливой покорностью.

Альвийка дёрнула плечом, словно в раздражении.

– Сперва сделаем клинок для твоей дочери. Потом посмотрим, чем я смогу помочь тебе.

– Ни о чём большем я и не мечтаю.

– Не рассказывай мне сказки, великий бог, я не деревенская дурочка, всё равно не поверю. Ты мечтаешь о бóльшем, о настолько большóм, что и сказать нельзя.

Скулы Старого Хрофта закаменели, подбородок гордо вздёрнулся.

– Оружейница, я много старше тебя. Не суди о моих мечтах, прошу тебя. Я уважаю тебя и нуждаюсь в твоей помощи, но не заставляй меня терпеть…

– Если нуждаешься – потерпишь, – резко перебила альвийка. – Мы с тобой не так уж сильно отличаемся. Мы оба в своё время решили, что стоим вровень с… с Познавшим Тьму, и мы оба ошиблись. Ты так и не обрёл своей прежней силы, я… – Она вдруг отвернулась. Райна готова была поклясться, что Оружейница подавила всхлип. – Впрочем, неважно. Мы с тобой равны, вот что я хотела сказать.

– Быть может, – ровным голосом сказал Отец Богов. – Мне не хотелось бы спорить о равенстве, первенстве и тому подобных вещах. Я много странствовал, я видел множество мест, миров, времён, сидел за столами с королями и нищими, с великанами и ведьмами, и никогда не думал о том, кто с кем стоит вровень. Когда пируешь за столом знатного ётуна или делишь краюху с бедным нищим, ты всегда вровень с ними. Сделай своё дело, Оружейница, и О́дин не останется в долгу. Ты знаешь, я умею их отдавать.

– О да, – скривилась альвийка. – Ты умеешь отдавать долги. Ты победил Ямерта и иже с ним, верно. Но они по-прежнему живы, по-прежнему бродят где-то по тропам Упорядоченного, а твоя родня, твои сёстры, валькирия Рандгрид, ушли навсегда.

– Вот поэтому-то нам и нужны новые мечи, – улыбнулся Старый Хрофт. – Ты всё поняла правильно, мудрая Оружейница.

– Неужели? – Та подняла взгляд. – Похвала великого О́дина стоит поистине дорого.

– Она стоила дорого – в те дни, пока стоял Асгард и мой трон возвышался в дальнем конце пиршественного зала Валгаллы. Сейчас же это просто похвала усталого путника.

Альвийка вновь обожгла Старого Хрофта взглядом и ничего не сказала.

Интерлюдия 2

Гномы стояли на коленях, низко опустив головы. Сигрлинн застыла у окна, на бойцов Подгорного Племени она смотрела с нескрываемой жалостью. Познавший Тьму неспешно прохаживался туда-сюда, с известным раздражением поглядывая на нарочито-униженную позу его подмастерьев.

– Сколько раз я вам толковал – чего вы тут пол бородами метёте? Неудачи случаются у всех.

– Не у учеников великого Хедина, – выдавил один из гномов.

– Довольно! – Познавший Тьму повысил голос. – Вы отправились к ловушке, якобы захватившей Дальнего, так? Но вместо него нашли там молодых драконов, так? То есть западня оказалась, по сути, пустой, так? А эти создания очутились там, скорее всего, случайно?

– Аэтерос, ты милостив. – От стыда гном едва шевелил губами, кажется, побледнела даже рыжая борода. – Мы не заслуживаем снисхождения.

– Это уж предоставьте решать мне самому, – бросил хозяин Обетованного. – В чём именно вы себя вините?

– На нас напали, Аэтерос. Ударили и вырвали добычу. Подстерегли у самой ловушки, дождались, пока мы начали вязать, и… Сейдран тяжко ранен, невесть, выкарабкается или нет. – Рыжебородый гном с отчаяния запустил в волосы всю пятерню, дёрнул что было силы и, наверное, остался бы без целого клока, не опереди его Сигрлинн, удержавшая воина.

– Расскажи ещё раз. Только теперь спокойно и без этой драмы, – потребовал Познавший Тьму.

– Повинуюсь, Аэтерос! Получив приказ великого Ракота Восставшего, мы без промедления…

– С промедлением… – буркнул другой гном, с бородой цвета каштана.

– С промедлением, – горестно кивнул рыжебородый. – С промедлением отправились к ловушке, донельзя гордые собой… мы не сомневались, он никуда не денется. И потому…

– Но вы же, я уверена, не задавались целью сравнить достоинства пива во всех попадавшихся на пути трактирах? – засмеялась Сигрлинн. – Вы же шли сквозь Межреальность, нигде более не останавливаясь?

– Именно, прекрасная госпожа. Нигде более не останавливаясь. И всё равно – опоздали. Когда мы приблизились к ловушке, нас ждала засада.

– Засада? И вы, ученики великого Хедина, ничего не заметили, не почувствовали? – Сигрлинн нахмурилась.

– Виноваты… – заскрежетал зубами гном с бородой цвета охры. – Слишком самоуверенны оказались. Молодые драконы, опять же… не Дальний.

– Почему вы так уверены? – Сигрлинн решительно брала бразды разговора в свои руки. Познавший Тьму не препятствовал, лишь улыбнулся едва заметно. – Кто знает, какие они могут принимать формы? Мы все слышали о зелёных кристаллах, но разве можно утверждать наверняка, что ничего иного быть в принципе не может?

– Спасибо, госпожа Сигрлинн, но мы сами ведаем, что виноваты. Мы поняли, что в ловушку попался совсем не Дальний, что наши чары оказались недостаточно отработаны. Тем не менее четверо молодых драконов в Межреальности – редкостная добыча. Мы начали их вязать – и в этот момент получили.

– От другого дракона?

– От чародейки, очень сильной чародейки, госпожа.

– И одна из драконов, самочка, назвала её «мамой». Мы все слышали.

Сигрлинн подняла бровь.

– Самочка дракона назвала чародейку-женщину «мамой»? Вы разглядели её, эту волшебницу? Эхо её заклятий?

– Нет, госпожа, – рыжебородый гном вновь упёр взгляд в пол. – Закрыта она была, гадюка, хорошо закрыта! Ничего было не разобрать, лицо смазано, зыбко, как рябь на воде.

– Задала она нам жару, – тоже глядя в пол, пробурчал гном с каштановой бородой, заплетённой причудливыми косицами. – Она – одна, нас – восьмеро, думали, враз задавим. Ан куда там! Как пошла огнешарами кидаться, насилу отбивать успевали.

– Если она и впрямь мать этого выводка, неудивительно. Драконихи сожгут ради одного детёныша целый мир и не поморщатся.

– Не все, – негромко напомнил Хедин.

– Не все, – согласилась Сигрлинн, – но большинство. Но я всё равно не понимаю. Откуда там взялся выводок? Где они вылупились? Почему их мать оставалась в человеческом облике? Кстати, какая доля драконьего племени способна на такое?

Гномы виновато молчали.

– Неужто ничего не заметили? Совсем-совсем ничего?

– Заметили, – подал голос третий из гномов. – Саму чародейку словно кокон скрывал, как уже сказано было, черты размытые, не поймёшь. Но вот оружие её я разглядел, прекрасная госпожа Сигрлинн. Теперь я его где угодно узнаю. Уж больно приметна – не посох, не меч, но шпага, узкая, с рубинами на эфесе, да такими, что сквозь кулак просвечивали.

– Точно, – подхватил охрянобородый. – Оррид всё верно речёт. Шпагу ту мы надолго запомним. Не по руке она простому магу, госпожа Сигрлинн, истинно говорю, не по руке.

– Рубиновая шпага? – задумался Познавший Тьму. – Я вспомню множество мечей, палашей, бастардов и прочего оружия, украшенного рубинами. И с немалой магической силой. Вообще, в Упорядоченном множество сильных чародеев. – Он пожал плечами. – Тем более если эта чародейка на самом деле из рода драконов. При их-то тяге копить сокровища и магическое оружие… Не стоит убиваться и клясть себя, гномы. Вы сделали, что могли и даже больше. Вы живы, вы вернулись с важными сведениями. Отдыхайте, пока есть немного времени, скоро, полагаю, подоспеют вести от Восставшего, вашим бомбардам найдётся работа.

– Нет, Аэтерос, – тихо, но упрямо возразил рыжебородый гном. – Я, Керрет, не просто так в твоих ратях хожу. Не простая то была дракониха, даже и в ярости, детей защищавшая. С такой мы б справились. Что мы, с братовьями на драконов не хаживали? Да сколько раз такое было, когда у тех ум за разум заходил, и принимались они всё вокруг жечь да огнём палить! Мамку-то свою она по-человечески звала, людским наречьем. «Мама» – оно ведь у смертных только, ну и у эльфов тоже. А драконы ничего подобного кричать бы не стали. Мы б вообще ничего не услышали, они мыслеречью б обошлись. Не дракониха это была, мню.

– Мню… – чуть усмехнулся Хедин, но увлёкшийся гном не обратил внимания на улыбку Аэтероса.

– Хуже того! – нёсся он на всех парусах. – Думаю, та чародейка где-то гнездо драконье разорила, яйца себе забрала, колдовским огнём согревала, пока не вылупились, вот они мамкой её и кличут. Как бы тут новыми Безумными Богами не запахло, Аэтерос, как бы не армию драконов не творила себе та магичка! Мало кто способен себе драконов подчинять…

– А если такие и есть, то лишь в Долине Магов, – перебил гном с каштановой бородой.

– Там и искать надо начинать, – поддержал третий гном.

– Зачем? – пожал плечами Хедин. – У нас хватает иных забот.

– Они правы, – вдруг согласилась с подгорными воителями и Сигрлинн. – Прошу тебя, Познавший Тьму, отправь весть Хагену. Пусть узнает про рубиновую шпагу. Вещь и в самом деле приметная, скорее всего, попадалась ему на глаза такая, если и впрямь та чародейка из Долины. Спрос невелик, дело нетрудное. Нет – так нет, я сама первая обрадуюсь. А вот если да…

– Что тогда, Си?

– Тогда это значит, что в Долине – измена. – Сигрлинн после этих слов молниеносно перешла на неслышную подмастерьям мыслеречь. – Кто знает, насколько широк был заговор Игнациуса? Что, если он орудовал не один? Что, если у него остались последователи? Или ты запамятовал, о чём мы толковали с тобой и Ракотом?^[49]

– Не запамятовал, и кой-чего мы с Хагеном там учинили, – так же неслышно для гномов ответил Познавший. – Но всё равно, разве это сейчас главное? Источники. Тёмная пуповина. Исчезнувший Мимир. Затаившийся Спаситель. Отбитое нападение на Хьёрвард…

– Всё верно, дорогой мой. И нельзя забывать эту Гулльвейг с Ночными Всадницами. Но, если в Долине Магов затаилась измена… Уже изменил Игнациус. Могут изменить и другие. Даже те, от кого ты того никогда бы не ожидал, как не ожидал и от этого двуличного архимага.

Хедин остро взглянул прямо в лицо волшебнице.

– Да. Изменить может каждый.

Последние слова он произнёс вслух.

Глава III Храм Познавшего Тьму

– За что люблю альвов, так за их непревзойдённое самомнение. – Старый Хрофт и Райна неспешно ехали рядом от идеально замощённой дороги, приближаясь к указанному Оружейницей постоялому двору. Ждать им предстояло не менее семи дней – куда меньше, что нужно подгорному мастеру, чтобы выковать хороший клинок, и куда больше, чем требуется простому кузнецу, чтобы сработать кое-как грубое подобие меча. – Айвли поможет нам, хочет она того или нет, поможет, потому что это… гм… совпадает с её планами.

– Какими же, отец? – Валькирия ехала, не отпуская рукояти меча, хотя здесь, у границ Альвланда, им едва ли что-то могло угрожать.

– Неведомо, – О́дин уклонился от прямого ответа. – Да нам это и не важно. Я знал, что какие-то планы наша Оружейница точно вынашивает. Это у альвов в крови. Вечное состязание с Перворождёнными. Из штанов выпрыгнем, но вставим эльфам шпильку. Не сомневаюсь, что Айвли имела в виду что-то подобное.

Райна почтительно кивнула, но в душе валькирии уже прочно обосновались сомнения. Отец был сам не свой. Говорил совершенно не так, совершенно не так смотрел, стоял, держался. Прежний О́дин, Древний Бог, её родитель, которого она успела узнать вновь за время их странствий по Хьёрварду, – исчез, сгинул бесследно. И на его месте появился… пожалуй, больше всего он напоминал мессира Архимага, достопочтеннейшего и многоучёнейшего Игнациуса Коппера. Уж кого-кого, а сего мессира Райна знала более чем хорошо. И за время долгой службы в Долине Магов, и за время странствий с кирией Кларой.

И это было… тревожно. Тяжело и неприятно.

– Отец, я… не помню тебя таким. – Валькирия не стала прятать чувства. – Я слишком долго была одна, чтобы потерять тебя вновь, увидеть на твоём месте… хитреца.

– Узнаю мою младшую, мою Рандгрид. – Улыбка Отца Дружин получилась невесёлой. – Слова её прямы, словно копьё. Нет, дочка, я не сделался подобным Локи. Хотя, право же, его хитрость выручала нас порой лучше, чем молот Тора.

– Молю тебя, отец, не становись подобным богу огня, – Райна умоляюще прижала руки к груди.

– Не стану, дочка, – вздохнул Старый Хрофт. – Но с альвами иначе нельзя. Если с ними не хитрить, не крутить, не вести словесной игры – сочтут, что ты ими пренебрегаешь. Я просто старался всё сделать по правилам, ничего больше. Понимаю, понимаю, иная маска прирастает к лицу и становится второй натурой? Помню эти сказания. Но тебе нет нужды бояться. Я не отравился альвийскими хитростями за все века своего изгнания, не отравлюсь и на сей раз. Нам просто нужны мечи, а Оружейница – лучшая, кто сможет их выковать. Оживить древнюю сталь Асгарда по силам только ей.

– Почему ты так уверен, отец? Упорядоченное огромно. В той же Долине Магов, где я провела столько времени, нашлись бы умельцы или те, кто подсказал бы, где найти таких.

Старых Хрофт лишь покачал головой.

– Эта сталь родилась здесь, в Хьёрварде, в пределах Митгарда. Здесь ей и оживать.

– Почему? – недоумевала валькирия. Впрочем, нет, уже не валькирия Рандгрид, но воительница Райна. – Межреальность не вредит артефактам, можешь мне поверить, отец. Я перетаскала их на своей спине великое множество.

– Верно, – кивнул владыка Асгарда. – Скажу лишь так, дочка, – это входит в мой план. Мне нужно, чтобы мечи выковала бы именно Оружейница – во-первых, потому что она и впрямь отлично знает своё дело, а искать других умельцев у нас нет времени и, во-вторых… во-вторых, потому что просто во-вторых. В своё время поймёшь, Рандгрид.

– Хорошо, отец, – после паузы отозвалась валькирия.

Воительница Райна едва заметно нахмурилась.

…Постоялый двор оказался хорош. Здесь впервые владыка Асгарда и его дочь увидели людей и гномов так близко к рубежам Альвланда.

– Надо же, – искренне удивился О́дин. – В былые времена такого и представить никто б не смог. Не любил народ так близко к альвикам селиться, да, не любил… Вроде и не покидают альвы свою страну, но… Горы, они, знаешь ли, только в сказках надёжная защита. Эй, хозяин!

Подскочил дородный содержатель таверны, почтенных размеров брюхо колыхалось, словно квашня.

– Великий бог О́дин, друг великого Хедина, Познавшего Тьму, владыки сущего, да продлятся дни его, как и дни брата его Ракота, на вечные времена!.. какая честь, какая великая честь!

– Довольно бить поклоны, – величественно пророкотал Отец Дружин. – Покажи лучше, что у тебя на кухне. Уж коль тебе известно моё имя, то наверняка известно и что я люблю хорошо поесть. Всего самого лучшего, да поживее!

Прислуживал Старому Хрофту и Райне сам хозяин. Надо сказать, делал он это с изрядной ловкостью, а поданная еда, хоть и простая – печёная дичь, овощи, домашние соленья, хмельной мёд, – оказалась выше всяких похвал.

– Подойди, – надменно бросил Отец Дружин содержателю. Тот мелко подшагнул вперёд, вновь принявшись беспрерывно кланяться.

– Остановись, у меня в глазах рябит, – поморщился О́дин. – Так ты, выходит, знаешь кто я? И кто такой Познавший Тьму?

– Конечно, конечно! – поспешно закивал хозяин, так часто, что Райне показалось – у него сейчас оторвётся голова. – Мы истинно знающие, мы ведаем о великих трудах и борьбе Хедина-милостивца и младшего брата его, Ракота-заступника, о том, как радеют они за всё сущее, как защищают нас, малых да слабых, от жутких чудищ, Хаосом насылаемых!

– Эвон оно как, – неподдельно удивился Старый Хрофт. – Расскажи мне больше, хозяин.

– Что угодно узнать великому О́дину, другу великого Хедина?

– Как вы вообще оказались так близко к Альвланду? Если поклоняетесь великому Хедину – значит, где-то поблизости есть его храм? Жрецы?

– Истинно так! – усердствовал трактирщик. – Альвы уже довольно давно позволили нам жить здесь, нам – это людям, гномам, ещё кой-кому, так, по мелочи. С чего началось, уж и не упомнишь; говорят, чтобы легче торговать.

– С чего это вам от них разрешение понадобилось? – удивилась Райна. – Здесь не Альвланд. Свободные земли. Селитесь где хотите, живите как хотите. Не так разве?

– Эх, прекрасная госпожа, всё верно молвите, да только альвы – они такие… владения не их, точно, и за рубеж они носа, считай, не кажут, редкая редкость такое, однако ж… вот повелось так, что коль хочешь жить здесь – им поклонись. Пустое дело вроде б, плёвое, и в самом деле – нам они не приказывают, дани-выходы не берут, закон не навязывают. Повелось так, исстари, прекрасная госпожа. Не гневайся, да только мы люди маленькие. Надобен господам альвам тут торговый посад – оно и замечательно, нам жизнь спокойная, прибыльная. С альвами мир сполнять-держать нетрудно – коль встретишься, паче чаяния, не лезь в их дела, кланяться не забывай, и будет тебе щастье. – Он улыбнулся широко, хоть и несколько заискивающе. – Всевеликий Хедин, вот удача-то привалила! Никто не похвастается, что у него сам великий О́дин, друг Познавшего Тьму, столовался!

Райна усмехнулась.

– Поистине, счастливы те, кто может лицезреть воочию своих богов, ступающих по земной тверди. – В памяти очень кстати всплыла фраза, как-то сказанная Архимагом Игнациусом. Гнилой старик оказался, чего уж там, но говорить умел, надо отдать должное.

– Ты многому научилась в странствиях, дочка, – остро взглянул на Райну Старый Хрофт. Та лишь развела руками, мол, стараемся.

Трактирщик никуда не уходил, стоял, согнувшись в полупоклоне, беспрерывно потирая руки и столь же беспрерывно, как и бессмысленно, улыбаясь.

– Повествуй далее, – тоном и слогом, наиболее подходящим для «великого О́дина, друга великого Хедина», проговорил Отец Дружин. – Расскажи о вашем храме и о тех, кто там служит.

«Зачем это ему? – недоумевала про себя Райна. – Отец держится, словно за ним постоянно присматривает кто-то. Каждое слово, движение, взгляд – они не его. Точно, не его. Как вступили в Альвланд – его словно подменил кто-то».

– Мал храм наш, – облизнул губы трактирщик. – Мал, но там витает дух Познавшего Тьму, великого и таинственного. Глубоко под землёй скрыт молельный зал, ибо из Тьмы вышел наш бог, и возлюбил Тьму, и явил всем, что нет в ней зла, кроющегося лишь в сердцах и разумах, но не в стихиях. И оттого почести ему должно возносить в недрах земли, вдали от солнечного света.

Старый Хрофт величественно кивнул.

– Складно говоришь, хозяин. Верно, и в самом деле сильно в тебе рвение. Что ж, окажу тебе ещё одну честь – ты проводишь меня и мою спутницу к вашему храму.

– Почту за великое счастие! – возопил хозяин, от полноты чувств бухаясь на колени. – И многомудрый Хенсби, первый жрец, ближайший к алтарю, такоже счастлив будет.

– Люблю делать простых людей счастливыми, – невозмутимо заметил Отец Дружин. – Тем более когда для этого надо всего-навсего доехать до храма моего друга, великого Хедина.

– Для чего нам это, отец? – вполголоса поинтересовалась Райна, когда беспрерывно кланявшийся хозяин наконец оставил их в покое. – Зачем нам в этот храм?

– Всё равно ждать ещё целых семь дней, – пожал плечами Старый Хрофт. – А я никогда особенно не приглядывался к этим «храмам Хедина и Ракота». Они были в Северном Хьёрварде, где мне довелось живать, но тогда они мало чем отличались от любых других храмов любых других божеств, что попадались мне на пути. Были жрецы, были служители… ничего особенного.

– Однако они точно знали, что бог Хедин – есть, – заметила валькирия.

– Те, кто призывал меня на помощь, тоже точно знали, что я – есть, – парировал Отец Дружин. – Забудем пока об Оружейнице, дочь. Съездим в гости к поклоняющимся моему другу Хедину…

* * *

Легко сказать – забудем об Оружейнице! Райна бессчётные века обходилась тем оружием, что попадало в руки – и магическим, и самым обычным; частенько приходилось драться и вовсе голыми руками. Бывало, она разбивала каменные кулаки забытых истуканов, сжимающих ненужные забытым богам мечи, от мощи которых хотелось зажмуриться; бывало – клала монеты на прилавок городского кузнеца, вешая на пояс немудрёный, но свободный от всяких чародейств клинок; бывало всякое, но никогда – никогда! – валькирии не удавалось добыть ничего, осененного светом сгинувшего Асгарда.

Иногда ей казалось это благословением – невозможно столетие за столетием вспоминать обратившийся в ничто родной дом. Иногда – проклятием. Броня валькирии, в которой она вышла на Боргильдово поле, давно сгинула, не осталось даже праха. Не осталось ничего – кроме неё самой.

И вот стараниями чужой и чуждой альвийки оружие Асгарда рождалось вновь. Всю ночь Райна вертелась с боку на бок, поминутно утирая пот, и слово «Асгард!» гремело у неё в ушах, словно боевые барабаны.

Клинки Древних Богов оживали вновь. Так сказал отец, а он знает, что делает, верно? По-иному и быть-то не может, правильно?

«Конечно. Несомненно. Всенепременно», – уверяла воительницу Райну валькирия Рандгрид.

Воительница колебалась.

Тем не менее наутро, в сопровождении дрожащего от почтительности трактирщика, взгромоздившегося на смирного низкорослого мула, Старый Хрофт и Райна двинулись в путь.

Даже не сам Альвланд, его близкие окрестности – оставались светлы, радостны, и даже кучка выстроенных на людской манер бревенчатых изб и гномьих каменных домов – низких, похожих на пещеры – не могла испортить здешних красот.

– Мы того, мы место своё тут знаем, – молол языком трактирщик, частенько повторяясь. – В дела альвов не встревай, шапку снять да поклониться не забывай, и всё хорошо с тобой будет. Ни тебе разбойников, ни тебе сборщиков податей, которые, ежели рассудить, ещё хуже разбойников. От татей хоть отбиваться можно, а коль мытаря поранишь под горячую руку – ой-ой, лучше и не думать. Так вот и живём мы тут, великий О́дин, да будет благословенен твой путь. Не любит лихой народ Альвланда, ой, не любит, в других местах зипунов ищет, а сюда не суётся.

– И что ж, выходит, служители Познавшего Тьму, великого Хедина с тем согласны, чтобы вы спины гнули перед альвами? Да ещё и не на их землях?

– А что ж нет? – искренне удивился трактирщик. – Земелька-то, она тут чья? – баронская. Значит, и закон их. А закон у них такой, что лучше б его и не было. Соки из народишка давят, а сюда, под горы, к рубежам Альвланда, не суются. Боятся, значит. А кому не нравится, дорога – вот она, под ногами. Топай себе на все четыре стороны, на хозяина злобного батрачить. А я так скажу – поклониться – от того спина-то, она не переломится. Им, альвам, приятно – ну и пусть. А я поклонился да своей дорогой иду. Зато тишина, покой, благодать.

– На всё твоя вольная воля, человече, – высокопарно изрёк Отец Дружин, подкручивая ус. – Скажи лучше, далеко ль ещё до храма?

– Совсем нет, великий. Вот здесь уже он, туточки.

К храму вела неприметная, но чисто выметенная и аккуратно замощённая дорожка. Ни оград, ни ворот, лишь застыло у поворота каменное изваяние – устремляющийся вверх коричневокрылый сокол, вытесанный из неведомого камня, напоминающего тёмный янтарь.

Нельзя сказать, что здесь было бы многолюдно. Боязливо, обходя О́дина с Райной сторонкой, проскользнуло целое семейство – муж, жена и четверо детишек мал мала меньше. Прошагал важный дородный гном, длинная седая борода заправлена под широченный узорчатый пояс. Протопала быстро стихшая при виде Отца Дружин компания половинчиков.

Все они направлялись к тёмной арке входа, вырубленного прямо в склоне каменистого холма. Арка, ряды серого камня, на камнях – вырезанные голубоватые руны, светящиеся переливающимся, то угасающим, то вновь разгорающимся холодноватым огнём. Руны особые – их придумал сам Познавший Тьму, когда составлял азбуку для тайного наречия своих учеников.

Райне они ничего не говорили, Старый Хрофт же сощурился, словно пытаясь разобрать смысл надписи; посмотрел, хмыкнул и ничего не сказал.

– Мастер Хенсби сейчас выйдет, – заверил трактирщик. – Он не заставит столь почтенных гостей ожидать на пороге…

– Да уж, конечно, не заставлю, – прогудел вдруг низкий и зычный бас. В тёмном проёме входа появилась высокая фигура, закутанная в серый с чёрными языками, словно у пламени, плащ. Мастер был широкоплеч, но лицо – худощавое, щёки впалы, глаза прячутся под сросшимися на переносице кустистыми бровями. На шее золотая цепь с фигуркой взмывающего сокола.

– Великий О́дин, друг Познавшего Тьму, великого Хедина. – Жрец низко склонился, коснувшись пальцами земли. Несмотря на годы, он сохранил похвальную гибкость. – Великая честь и великая же радость для нас! Ты, спутник великого…

– Не стоит, мастер Хенсби. Ты должен знать, Старый Хрофт никогда не привечал славословящих. Быть может, ты покажешь мне с моей спутницей вверенный тебе храм?

– О, разумеется, конечно! Всё для друга и спутника великого Хедина! Для нас такая че… прошу прощения, великий. Смиренно прошу о снисхождении к невоздержанному языку моему…

– Веди в храм, мастер, – Отец Дружин слегка рыкнул.

За тёмной аркой оказался довольно обширный зал, полутёмный, со множеством сейчас притушенных светилен – альвийских многоцветных кристаллов – по стенам. Здесь стояли столы и лавки, какие-то бочки и бочонки, здесь булькали ковши, что-то наливая в простые чаши и рога, хрустели орехи на белых зубах у детворы, и несколько молодых жрецов в чёрно-серых плащах неслышно прохаживались вдоль столов, полушёпотом заговаривая с собравшимися там прихожанами – людьми, гномами, половинчиками, среди которых затесалось даже трое орков с тщательно смазанными жиром чубами на бритых головах. В уголке, где свет был поярче, средних лет жрец втолковывал азбуку двум девчушками и двум мальчуганам лет семи.

Это никак не походило на храм. Скорее – на какой-то странноприимный дом.

– Великий Хедин всегда был близок к людям, – голосом опытного царедворца прошелестел на ухо Старому Хрофту мастер Хенсби. – Мы стараемся помогать в их каждодневных трудах и заботах.

– Потому что так завещал великий Хедин? – Кажется, это получилось у Отца Дружин несколько резче, чем ему бы самому хотелось.

– Нет конечно же! – с неподдельной искренностью возмутился мастер. – Потому что это правильно. Правильно само по себе, не потому, что так сказал великий Хедин. Он не навязывает нам чуждые порядки, он просто берёт всё лучшее, что уже есть, – и от него произрастает новое, не пожирая жадно старое, подобно тому, как у иных рыб молодь, чтобы выйти на волю, должна прогрызть брюхо собственной матери…

«Говорит затвержёнными словами, но сам в них верит», – подумала валькирия. Может, и не так плох, как ей показалось сперва.

– Понятно, – остановил жреца Старый Хрофт. – Веди дальше, почтенный.

– Всё по воле друга великого Хедина, – поклонился тот.

Двери неслышно затворились за их спинами, открылся второй зал. Темнее, выше, тоже с неярко мерцающими кристаллами альвов, только свет они здесь давали не холодно-фиолетовый, а солнечно-тёплый. Райна не знала, чего ожидать – вплоть до окровавленных жертвенников, – но вместо этого с каждым её шагом в нишах вспыхивали огни, освещая свисавшие с потолка искусно вытканные гобелены.

– Жизнь великого Хедина, – с оттенком гордости заявил мастер.

Отец Дружин кивнул.

– Великий Хедин рождён средь бури, молний, грома и сотрясений сущего.

На гобелене кружился яростный водоворот тёмно-серых и иссиня-чёрных туч, перевитых и прошитых льдисто-блескучими молниями. Среди облачных струй вздымали напряжённые, раздутые, подобно парусам, крылья исполинские драконы – неведомый ткач с поразительной точностью и живостью изобразил охвативший гигантов ужас, они словно пытались бежать, но безжалостный ветер гнал и гнал их обратно к центру чудовищной воронки.

И оттуда, из глубин облаковорота, поднималось лицо с грозно нахмуренными бровями и суровым взглядом. Хедин, Познавший Тьму, на гобелене не казался ни молодым, ни «добрым». Такой облик скорее подошёл бы какому-нибудь Яргохору в его ипостаси Водителя Мёртвых.

– Похож, – заметил О́дин, лишь мельком взглянув на гобелен. – Правда, сомневаюсь, что Познавший Тьму явился в сущее именно таким образом.

– О, великий О́дин, друг великого Хедина, ну, конечно же, нет! Но простому народу так понятнее. Мы говорим, что это иносказание, и тайна рождения нашего владыки пребудет тайной во веки веков.

Отец Дружин лишь торжественно кивнул, не возражая и не соглашаясь.

– Столп Титанов. Великий Хедин входит в Замок Всех Древних.

Познавший Тьму решительным движением распахивал высокие резные врата. Стремительный, уверенный, гордый. Позади боязливо прижимались друг к другу малоразличимые фигуры в плащах и с посохами, надо полагать – остальные маги Поколения.

– Великий Хедин-Милостивец встречает своего младшего брата, Ракота-Заступника.

На гобелене Познавшему Тьму можно было дать лет тридцать по людскому счёту, его «младшему брату» – не больше двадцати. Каким-то образом у ткача-художника получилось так, что Хедин оказался одного роста с Восставшим. Познавший Тьму покровительственно положил руку на плечо Ракоту, с мягкой улыбкой словно подталкивая его вперёд, в то время как сам мятежный маг смотрел на Хедина с немым обожанием.

– Это лишь аллегория, великий О́дин, – заторопился с объяснениями Хенсби.

– Чтобы было понятно простому народу?

– Чтобы было понятно простому народу. Зачем смущать неокрепшие умы непосильным знанием?

И вновь Отец Дружин лишь молча и медленно кивнул.

Дальше были ещё гобелены, где показывалось и начало Ракотова восстания («Великий Хедин отговаривает своего младшего брата от неразумного и преждевременного выступления»),показывались битвы («Могучий и исполненный злобы Ямерт повергает Ракота у врат Обетованного»), был изображён и суд над Восставшим («Великий Хедин страдает, не в силах облегчить мучений любимого брата»); не забыли Ночную Империю («Коварные и трусливые Мерлин с Макраном и Эстери наносят удар в спину цветущему государству, созданному гением Великого Хедина»), суд над самим Хедином («В бессильной ярости завистливые маги изгоняют Познавшего Тьму из Замка Всех Древних») и, наконец, та самая война.

Последняя война Истинного Мага Хедина, после которой он сделался Новым Богом Хедином.

– О, а вот и я сам, – подбоченился Старый Хрофт, взглянув на очередной гобелен. – Ну что ж… похож, похож. Не иначе как сам Познавший Тьму рассказывал соткавшему гобелен искуснику.

– Нет-нет, великий О́дин! Нам неведомо имя сотворившего эту красоту изначально. Но вместе с могучим Хедином сражалось немало тех, кто мог запомнить и рассказать иным.

Отец Богов усмехнулся.

– Иные из этих сцен я помню по рассказам самого великого Хедина. И… едва ли кто-то мог рассказать кому бы то ни было, как проходил суд над Познавшим Тьму и как ему выносился приговор.

– Быть может, это был и сам Познавший Тьму, он милостив и расположен к людям, – развёл руками мастер. – Для нас главное, что это истина, что подтверждаешь и ты, великий О́дин, верный друг Познавшего Тьму.

Губы Отца Богов скривились в непонятной ухмылке.

– Да, подтверждаю.

– Я запишу это в книги нашего храма, – встрепенулся мастер. – Добрые братья – и, смею ли я надеяться, что и ты сам, могучий О́дин? – засвидетельствуют истинность сих слов. Дело великого Хедина получит изрядную подкрепу!

– Получит… под репу… – буркнул О́дин, но так, что слышала его одна лишь Райна. – Что же у вас тут есть ещё, кроме занимательных картин?

– Наш сокол, – с заметной гордостью объявил мастер. – Сокол, зримая манифестация Познавшего Тьму.

– Где же он? – поднял бровь Отец Богов.

– Прямо перед нами, великий О́дин, друг великого Хедина.

В сердце тьмы перед ними засветилось пятно – мягко-желтоватым светом. Несколько мгновений – и могучий коричневокрылый сокол гордо реял, пронзая неоформившееся, тусклое ничто. Янтарные глаза взглянули на явившихся, и Райна с удивлением заметила, как изменилось на мгновение выражение отца – сделалось тяжким, усталым, пустым, словно от взваленного на плечи неподъёмного груза.

– Здесь мы обращаемся к Познавшему за силами творить наше дело и дальше, – негромко проговорил Хенсби. – Мы не просим у него милостей, мы знаем, как велики и обширны его труды. Великий Хедин даёт нам силы творить то, что предначертано нам…

За спинами их раздался какой-то шум, словно кто-то ломился в запертую дверь.

Райна вновь взялась за эфес. От этой привычки, стоит только заслышать что-то «не то», с усмешкой подумала она, мне не избавиться уже до самого конца.

Мастер Хенсби досадливо поджал губы.

– Прошу прощения, великий О́дин. Поистине, некоторые наши братья несколько, э-э-э, невоздержанны.

– Что же они хотят? – слегка усмехнулся Отец Богов.

– Видеть тебя, великий друг Познавшего Тьму, тут догадаться нетрудно. Но это непочтительно и дерзко, нарушать твоё уединение здесь, в храме великого Хедина!

– Ничего. Пусть они войдут. Я никогда не прятался от искавших меня, – пожал плечами Старый Хрофт.

Пока мастер Хенсби рысцой бегал отворять, Райна быстро придвинулась к отцу.

– Повелитель, – тихо сказала валькирия – на сей раз действительно валькирия Рандгрид, только научившаяся чуть-чуть думать, – повелитель, для чего мы здесь? Я готова драться и разить, скажи лишь – во имя чего?

– Всё узнаешь в своё время, – невозмутимо отозвался Старый Хрофт.

Глаза Райны сузились, на волос, не больше, но Отец Дружин заметил.

И улыбнулся, едва заметно, только для неё, и эта улыбка была настоящей. Единственной настоящей улыбкой с того момента, как они пересекли границу Альвланда. Взял валькирию за руку, чуть выше локтя, слегка сжал.

Всё хорошо, Рандгрид, моя младшая, самая любимая дочурка. Я понимаю, тебе трудно. Ты прямодушна, ненавидишь ложь, ненавидишь маски, скорее всего, потому, что тебе самой пришлось носить их слишком долго. Но так нужно. Так нужно, понимаешь? Ты шла в бой на Боргильдовом поле, шла отдать жизнь за наш Асгард, за наш мир и не колебалась. Воительница Райна накопила множество тяжких воспоминаний, она больше не наивна и не восторженна, но в глубине – ты всё та же Рандгрид. Верь мне, как ты верила перед той самой битвой, где полегли твои сёстры, где пали все остальные асы.

Верь мне, и…

Райна опустила голову. Глаза валькирии предательски защипало – с ней не случалось такого с горячих и кровавых дней Безумных Богов, когда они шли с магами Долины, убивая сошедших с ума чародеев и их подручных, разнося в клочья расставленные ловушки и выпуская из темниц – во множестве – приготовленных на заклание людей.

А также и эльфов, и орков, и гномов, и гоблинов, и половинчиков, и гарпий, и даже хедов с гарридами, хотя эти-то вообще изо всех сил старались не попадаться на глаза вообще никому из владеющим магией.

Вот тогда на глаза валькирии и навернулись в последний раз слёзы.

А впервые они полились, когда она, шатаясь, брела по Боргильдову полю, пустому и мёртвому, и всё обрывалось внутри, словно при падении с утёса навстречу льдистой чёрной воде; она брела и звала, надрываясь, кричала, срывая голос, выла раненой волчицей, – но не отозвался никто.

За спинами Хрофта и Райны забубнили голоса – мастер Хенсби отпер наконец дверь.

– Да можно, можно… брат Хефтер, брат, уймитесь, позор и поношение храму…

Отец Дружин кинул последний взгляд на взрезающего тьму коричневокрылого сокола и повернулся.

– Что там, мой добрый Хенсби?

– Великий О́дин, друг великого Хедина, мои тысячекратные извинения, но брат Хефтер, по молодости и горячности бывает невоздержан, алкая лицезрения тебя, алча наполнить очи свои твоим обликом…

– Я не красная девица, пусть лучше вот на неё смотрит, – усмехнулся Старый Хрофт, кивнул на Райну, заносчиво вскинувшую подбородок.

– Великий О́дин, – из-за спины старшего мастера решительно выступил молодой жрец, буйной гривой чёрных волос смахивавший на самого Ракота Восставшего. – Счастье воочию видеть тебя, истинного Бога из числа Древних, столь огромно…

– Не славословь, мастер Хефтер, – перебил О́дин, пристально глядя служителю Хедина в глаза. – Мне возглашали хвалы, но эйнхерии и на званом пиру, и… им было за что благодарить меня. Но и у эйнхериев не шло дальше «Слава Хрофту!» или там «За О́дина пью рог свой!» – простой народ они были, эйнхерии, чего уж там. Так что не стоит, молодой мастер.

Жрец быстро поклонился, щека его лихорадочно подергивалась, пальцы сплетались и расплетались.

– Великий О́дин… ты не откажешь в великой милости говорить с нами, смиренными слугами твоего великого друга, Хедина-Милостивца, Хедина, Познавшего Тьму? Позволишь нам внимать твоим речам и тщательно записывать твои слова, ибо нет более никого, кто собственными очами лицезрел бы все эоны сего мира, от первого мгновения до последнего, протекающего как раз сейчас сквозь нас, проживающих краткие свои жизни?

– Много слов, младший мастер Хефтер, но я никогда не отказывал просящим у меня помощи. Я готов.

– Я приготовлю трапезу, великий О́дин. Быть может, ты желаешь отдохнуть? О, нет, что я, что я несу – ведь боги не устают, ибо совершенны…

– Об этом мы тоже поговорим, – посулил Отец Дружин. – А мы, хоть и совершенны, как ты говоришь, не откажемся ни от отдыха, ни от трапезы.

Старший мастер Хенсби лишь виновато развёл руками.

– Молодо-зелено, великий О́дин. Всё-то им хочется знать, вечно-то им мало написанного в старых книгах, мало священного предания…

– Великий Хедин не почивал на лаврах! – не остался в долгу Хефтер. – Он смело шёл за окоём, за пределы ведомого и дозволенного и потому стал тем, кем стал! Достойно и нам, его смиренным ученикам, идти по его стопам!

– Вот уж смирением великий Хедин, Познавший Тьму, никогда не отличался, – заметил О́дин. – Коль двинуться его путём, о смирении лучше забыть.

Оба жреца, и младший, и старший, так и застыли с разинутыми ртами.

– Вот только не надо лести, – нахмурился Старый Хрофт. – Великий Хедин презирал и презирает льстецов. Не притворяйтесь, будто сказанное мною вас поразило так, что вы онемели.

Хефтер и Хенсби лишь виновато переглянулись.

– Прошу простить великодушно, – кашлянул старший мастер.

– Прощаю, – махнул рукой Хрофт. – Так о чём ты хотел говорить, жрец Хефтер?

– О многом, о, очень о многом, – заторопился тот. – Но, быть может, великий О́дин желает говорить сидя, а не стоя?

Райна молчала, как говорят скальды, «замкнув уста». Ей не нравился ни этот храм, ни оба суетливых, угодливых жреца. Если таковы слуги Познавшего Тьму, дело его плохо. Отец подробно рассказывал о Хедине и Ракоте во время их странствий, и выходило… совсем не так.

Почему ж они не бдят, почему не смотрят за собственными служителями?

Хенсби и Хефтер привели Хрофта с Райной в просторную трапезную, обставленную скупо – простые дощатые столы да лавки, – но с богатыми щитами и разукрашенным оружием, что висели на стенах.

– Гости порой приносят подношения, – развёл руками старший мастер. – Мы не обижаем их отказами, но и не продаём, ибо храм не нуждается в особых богатствах. Вот и вешаем сюда, в трапезную; дарителям приятно.

– Никто не винит тебя в стяжательстве, – заметил Хрофт, и Хенсби заметно повеселел.

Появилось ещё двое молодых жрецов, во все глаза пялившихся на Отца Дружин. Эти притащили с собой вощаницы – делать быстрые записи. С ними в обеденный покой ступил и ещё один храмовник, высокий, худощавый, с орлиным носом и пышной копной совершенно седых волос. Впалые щёки, плотно сжатые губы, решительный взгляд. Он отличался от молодых жрецов так же, как старый волк-одиночка отличается от толстолапых щенков.

– Что же поведать вам? – усмехнулся О́дин, поднимая кубок хмельного мёда. – О начале времён? О созидании Асгарда? О том, как жил Мигард в те времена, когда не только о Познавшем Тьму, но даже и о самих Молодых Богах, павших ныне, никто и не слыхивал?

– Мы занесём на скрижали каждое твоё слово, великий О́дин. – Хефтер от волнения облизнул пересохшие губы. – Но едва ль можешь ты вещать нам день и ночь, и потому хотели сперва спросить о главном.

– Спрашивай, – благодушно кивнул Старый Хрофт. – О чём желаешь знать, служитель Познавшего Тьму? О конце времён и миров? О том, что за смертью?

На щеках Хефтера играл лихорадочный румянец. Он казался сейчас человеком, копнувшим лопатой в огороде и наткнувшимся на сундук с золотом. Двое писцов лихорадочно заработали стилами, а сам мастер Хенсби вдруг взялся за уголь, принявшись быстро набрасывать на чисто выбеленной доске портрет самого Хрофта.

Седоволосый жрец сухо усмехнулся, глядя на чуть ли не подпрыгивающих молодых.

– Великий О́дин… я до конца дней своих не перестану благословлять волю всемогущего Хедина-Милостивца, пославшего мне эту встречу, и, конечно, обо всём этом я жажду узнать, но главное… что такое бог Хедин?

– Что такое бог Хедин? – Райне показалось, что отец несколько даже растерялся. – Что хочешь ты сказать этим, многоумный жрец?

Старший мастер неодобрительно покосился на Хефтера, но ничего не сказал, его уголь чертил линию за линией, и на белом дереве постепенно появлялись очертания Отца Дружин.

– Да. Именно это. Что такое бог Хедин? – заторопился Хефтер, вцепляясь пальцами в край стола. – Мы жаждем знать, тем более что он – вот, здесь, прямо перед нами. Он ходил по этой земле, правил землями не так далеко от наших краёв – на острове Хединсей. Мы, молодые жрецы, мним, что первейший долг наш – изучение земных дел великого бога. Ибо именно здесь он явил нам своё лицо, ради нас трудился и претерпевал.

Седоволосый позволил себе лёгкую, едва заметную усмешку.

Старый Хрофт приподнял бровь, взглянув на старшего мастера. Тот виновато развёл руками.

– Великий О́дин, се – брат Хардри, из старших братьев. Кто… гм… размышляет. По мне, так слишком много. Ибо великий Хедин не раздумывал бесплодно, но свершал деяния!

– Несомненно, – слегка поклонился брат Хардри. Голос у него оказался глубоким и сильным. – Великий О́дин, прими от меня поклон. Все сладкие речи тебе уже сказаны, я же лишь добавлю, что следующим по пути златого луча пустые слова без надобности.

«Путём золотого луча?» – подумала Райна.

– В-великий О́дин… – младшие жрецы недовольно косились на брата Хардри. – Молим тебя, простираясь у ног твоих…

– Никто в Асгарде передо мной никогда не простирался, – перебил О́дин. – И тебе, молодой брат Хефтер, я не советую.

– Виноват, – жрец краснел легко, словно девушка. – Прости меня, великий бог. Но всё-таки… мы алчем правды, рассказа о деяниях Познавшего Тьму того, кто видел всё это сам, своими глазами!

Старый Хрофт недоумённо пожал плечами.

– Здесь храм великого Хедина, а не древнего бога О́дина. Невместно мне, хоть и будучи другом Познавшего, вести подобные речи с его служителями. Хедин сам наставляет вас и, не сомневаюсь, сказал вам всё, что считал потребным сказать.

– Конечно, конечно! – заторопился брат Хефтер. – Но великий Хедин никогда не налагал на нас никаких запретов – тем-то он и велик. Он дозволяет нам идти собственным путём и дополнять священные тексты. Конечно, никто никогда не впишет туда ничего измысленного пустым болтуном. Но ты, великий О́дин, Древний Бог и друг великого Хедина со всеми забытых времён – ты не можешь поведать нам ничего, что не одобрил бы сам великий Хедин! Иначе и быть не может, вы ведь помогали друг другу с самого начала, сражались рука об руку!

Брат Хардри вновь улыбнулся.

– Глубоко копаете, – не удержалась Райна.

– Да, да, добрая госпожа, – мелко закивал Хефтер. – Мы копаем глубоко, ничего иного великий Хедин и не ждал бы от нас.

– Почему же тогда не спросить его самого? – тянул время Отец Богов.

– Великий Хедин не имеет времени спускаться в каждый из скромных своих храмов, – с достоинством возразил старший мастер. – И на пустую болтовню пополам с россказнями не имеет времени тоже. На его плечах – всё Упорядоченное!

– Верно, – кивнул Старый Хрофт. – Великий Хедин потому и велик, что познал границы и пределы и занят достижимым – сохранением и сбережением великого, пёстрого и прекрасного многоцветья, вложенного Творцом в наши миры. И потому он поведал вам то, и так, как нужно было поведать. Потому что, если хрупкое равновесие нарушается… Тогда следует восстание, наподобие восстанию Ракота.

При этом слове на лицах четвёрки жрецов появилось уныло-кислое выражение. Восставшего, похоже, здесь недолюбливали. У всех – кроме седого брата Хардри.

– Да, восстание Ракота. Он бился доблестно и был мне люб. Превыше всего Древние боги ценили мужество, храбрость и способность идти на врага в последнюю атаку, даже если силы неравны и воин смотрит гибели в глаза. И мы считали – те, кто слаб, должны или сделаться сильными, или погибнуть. Бросающий вызов непобедимой силе не должен думать о тех, кого сметёт ураганом его войны. Так было, так жили Древние. Так жил Асгард. Миру временами требуется пустить кровь. Без восстания Ракота не восстал бы и Познавший Тьму. Или восстал бы? Что скажете вы, его верные служители?

Жрецы бледнели и переглядывались. Никто не дерзнул заговорить, кроме брата Хардри.

– Великий О́дин. Прости молодых адептов, они слишком юны и восторженны. Они не знают, о чём вести речи.

– Зато ты очень знаешь, брат Хардри! – насупился старший мастер. – Юная братия от чистоты сердца и простоты помыслов вопрошает, а ты и твои приятели…

– У брата Хардри есть приятели? – осведомился Старый Хрофт.

– Есть, великий О́дин, – сдержанно поклонился седой жрец.

– Всё мудрят чего-то, хитрят, рукописи альвийские почитывают… – нажаловался молодой брат Хефтер.

Хардри только хмыкнул.

– Мы здесь не только детишкам носы утирать да селян отучать хмельное пить по-чёрному. Голова дана не одни лишь капюшоны носить.

– И для чего ж ты используешь её, брат Хардри?

Немолодой адепт слегка пожал плечами.

– Беседовать лучше в уединении, великий бог О́дин. Тем более что мои братья не слишком одобряют мои… умствования. Мои и тех, кто согласен со мной.

– Что ж, поговорить можно, – пожал плечами Старый Хрофт.

– Но, великий бог! – пискнул молодой брат Хефтер. – А как же мы? Мы же были первые!

– Так и быть, – смилостивился Отец Дружин. – Однажды великий Хедин…

* * *

– Это была хорошая история, великий О́дин.

В крошечной келье брата Хардри горела только небольшая свеча. Жёсткое узкое ложе, стол, табурет – и книги, заполнявшие всё пространство стен.

Три кружки с чистой водой на столе.

– Ты хотел беседы, брат Хардри?

– Да. Низкий поклон тебе, великий бог, за твоё согласие. Молодые жрецы, что домогались… историй про Познавшего Тьму, они ведь как дети. Те, кто познаёт сущее, вопросы задаёт лишь самому себе. Но рассказ твой был красен. Особенно про Хедина в погребе.

О́дин едва заметно улыбнулся.

– Надеюсь, старший мастер не будет гневаться на тебя, брат Хардри.

– Не будет. Мы полезны Храму. Хотя отделяем себя от других.

– Почему?

– Они погрязли в мирском и суетном. Они жаждут бывальщин, какие рассказывают у походного костра. И забыли, куда должны стремиться.

– А тебе… и твоим друзьям это ведомо?

– Как может быть ведом путь небесных сфер тому, кто всего лишь глядит на отражение солнца в пруду? Где вдобавок баламутят воды гуси и утки?

– Но вам ведь нужен… именно путь небесных сфер?

– Путь небесных сфер, – кивнул Хардри. – Человек, подобный сущему, познаёт его через себя, но и себя через него. Мы есть лишь отражение небес, как и небеса есть отражение нас, и в вечном пути от «себя» до «небес» и обратно – путь познающего.

– Расскажи мне больше о тех, кто согласен с тобой, – после краткого молчания попросил О́дин.

– Наш путь – это дорога от себя и к себе, как я уже сказал. Мы познаём, ибо… Ибо путь Познавшего Тьму – путь вопросов без ответа.

– Разве? – удивился Старый Хрофт.

– Мудрый не копается в придорожной пыли, но подъемлет взор свой к небесам и звёздам. Печаль охватит любого непосвящённого, что дерзнёт вглядеться в недоступное ему; печаль, что может погубить. Поэтому осторожный и милосердный сохранит открытое ему в собственном сердце и укроет бронёй вопросов. Не знающий, какой вопрос задать или как истолковать ответ, недостоин учения. Так думаем мы, познающие.

– Вы задаёте вопросы? Какие же?

Тонкие губы Хардри едва заметно дрогнули.

– Вопрос, великий Бог, наш инструмент. Наше оружие, наш щит и наш меч. Влага на губах алчущего. Мы желаем познать многое, но, поднимаясь по склону, не дай себе закостенеть в обыденности. Вопросами мы очищаем наш разум, избавляемся от гнёта серых дней. Руки мудрого могут вязать снопы или ковать железо, разуму же его положено пребывать на горних высях…

– Так если разум будет на горних высях, руки себе серпом отхватить можно, – заметила валькирия. Брат Хардри ей не нравился. Совершенно.

– Мудрый тем и отличается от растяпы, доблестная воительница, что способен мыслить о возвышенном, делая в то же время простую работу, – наставительно сказал Хардри.

– Ты изъясняешься туманно, жрец, – нахмурился и О́дин. – Игра словами, быть может, принята средь вас, но мы, Древние – были и остаёмся прямыми, как стрела. Слово и дело. Дело и слово.

– Мы задаём проклятые вопросы, – словно не заметив неудовольствия Отца Дружин, понизил голос Хардри. – Вопросы, что могут свести с ума и бросить в пучину отчаяния. Мы знаем это. Следуя за золотым лучом, достигни первых врат и сделай остановку.

– Чего-чего? – растерялся Хрофт.

– Когда тайна будоражит твой разум, избегай прямых слов, – нимало не смутился адепт. – Избегай вообще прямых путей – на них великий дар разума утрачивается, ибо зачем он тебе, если его не к чему приложить?

– Но вы вопрошаете…

– О златом луче и вратах, о сокрытом за ними и об их страже.

Райна только хлопала глазами. Какой луч? Какие врата? Какая стража?

– О великой тайне, сокрытой в Познавшем, – адепт перешёл на шёпот. – Я нарушаю наши собственные заветы, открыто говоря об этом. Кто не в силах понять скрытое, того нет смысла и учить. К нам приходят те, кто может сам по себе, кто отмечен великим даром Хедина – познавать, а не тупые пахари, не умеющие отличить право от лево.

– Ты высокомерен, жрец, и сурово судишь о своих братьях, – покачал головой О́дин.

– Я лишь справедлив, великий бог. Есть множество тех, кто превосходит меня. Но и я превосхожу очень многих. Именно так рассуждал и наш бог Хедин, когда начинал своё восстание. Но… речи мои совсем о другом.

– О золотом луче? Откуда он взялся, кстати?

– Золотой луч… – Хардри опустил глаза. – То, что он есть и откуда идёт – истинная тайна. Стремящийся по нему вверх одолевает врата и стражу небесных архонтов, он задаётся проклятыми вопросами, потому что недостойному нет пути в чертоги чистого разума.

– Почему вопросы проклятые? – не выдержала Райна. – Разве нельзя просто взять и спросить? Без путаных загадок?

– Знание священно и драгоценно. Оно не может попасть в руки недоумков, недостойных, бесноватых, – отрезал Хардри. Он вообще держался с достоинством, чуть ли не с надменностью. – Способность понимать иносказание отличает мудрого от невежды.

– И что же, брат Хардри, ты хочешь знать? То, о чём я уже упоминал – о начале времён? О днях, когда стоял Асгард?

Адепт подался вперёд, лицо его словно вплыло в сферу света от свечи, и та будто вспыхнула куда ярче. Тьма заливала глубокие морщины, таилась на дне глазниц, но голос жреца звучал ровно и невозмутимо.

– За первыми вратами стоит пара архонтов. Если ты следовал верным путём, не отклоняясь и не затеняя свои помыслы суетным или жадным, архонты отворят тебе створки. Говори с ними почтительно и отвечай правдиво, ибо они станут спрашивать. Вопросы их полны изощрённого коварства, ибо не дело простодушных созерцать истечение золотого луча, поэтому архонты суровы.

Но того, кто ответит на их вопрошания, они проводят с великой честью.

– Что же они станут спрашивать? – не удержалась Райна. Жрец чуть улыбнулся.

– Вопросы их разнятся. Повествования неодинаковы и не сходятся в деталях, лишь в главном. Как истекает луч, кто видит его начало, кому открыта средина и кому – конец? Знаком ли тебе престол, что поверх семи небес, что за семью вратами и стражей четырнадцати архонтов? Лицезрел ли ты стремящихся пожрать луч, поглотить его?

– И как же на них отвечать? Много хаживала я между мирами, но никогда и нигде не видывала ни золотых лучей, ни врат с архонтами…

Улыбка на губах брата Хардри сделалась едва ли не пренебрежительной.

– Мудрый понимает, что тайна скрывается за множеством покровов. Поэтому он готовится к восхождению вдоль золотого луча, постится, свершает омовение, шёпотом произносит гимны и потом садится в угодную стражам пути позу, скрестив ноги и низко опустив голову. Затем ему раскрывается то, что внутри, он воочию лицезреет спускающийся к нему златой луч, ступает на него и начинает подъём. Все грады, и царства, и страны видит он под собою, шаг его лёгок, и душа радостна. Однако чем дальше от земли поднимается он, тем чернее становится воздух вокруг, и путника начинает одолевать страх, что он уже никогда не сможет вернуться, ибо золотой луч тоньше самого тонкого волоса, и развернуться на нём невозможно. Лишь у первых врат дозволена передышка, однако там же странника ждёт первая пара архонтов, что подвергнет его строгому допросу.

Райна заметила, насколько напряжённо и неотрывно слушает жреца Старый Хрофт. Отец словно боялся пропустить и единое слово. Для самой же воительницы все эти разглагольствования казались полным и совершеннейшим бредом.

– Ни заклятия, ни печати, – продолжал тем временем брат Хардри, – во что часто верят непосвященные, не защитят от ярости архонтов. Лишь знание и умение видеть истинный смысл вопросов.

– Но если адепт минует первую пару адептов, то идти дальше ему будет всё труднее и труднее, – подхватил вдруг Старый Хрофт. – Всё, что оставил он при себе ненужного в помыслах, сделается тяжким грузом и станет увлекать вниз. Дыхание пресечётся, и взоры наполнятся кровью. Половина из ступивших на эту дорогу достигнет первых врат и лишь половина половины – вторых.

– И вторая пара архонтов, – весь подобравшись, словно перед броском, продолжал Хардри, – задаст уже иные вопросы. Видел ли ты Сидящего на Престоле, откуда берет начало златой луч? Видел ли ты сияние Его чертогов, где на стенах смарагдового камня высечено всё, что было, что есть и что будет? И если странник ответит «видел!», пламя, вырвавшееся из его собственного тела, поглотит его, ибо скажут архонты – коль видел ты уже всё, зачем тебе туда? И если ответит он «не видел!», архонты столкнут его вниз, сказав: не умеющим смотреть слепцам нечего делать возле Престола, ибо, даже имея глаза, не узрят ничего и ничего не поймут.

– Поэтому мудрый ответит «видели глаза мои, но не душа! Видел мой разум, но не душа! Видело сердце мое, и преисполнилось любви к увиденному, и потому как всё те же мои глаза, но не та сегодня моя душа, и видел я всю славу Престола, но и не видел в то же время!» – и тогда архонты пропустят его, – перехватил Старый Хрофт.

Райна ничего не понимала. Какие «престолы»? Какие «архонты»? Отец отродясь не упоминал ничего подобного.

– Именно! – брат Хардри даже привстал. – Зримая история великого Хедина – лишь отблеск истины, пусть ей довольствуется простонародье. Мы идём по золотому лучу к истине скрытой, потаённой, скрывающей себя за символами и загадками.

– Всё труднее восхождение, – перебил его Старый Хрофт. – Всё сильнее давит на грудь, невозможно дышать, и уже чернота, не кровь, заволакивает взоры.

– Иные адепты, что записывали каждый свой шаг и каждое слово, падали замертво, – прошептал Хардри, – свитки, заполненные сперва крепкими и ровными строчками – ибо дух оставался силён, – превращались в скопище каракулей. Но вопросы оставались. Что породило свет златого луча? Подобен ли он обычному лучу? В какие одежды облачается он, достигая тварного плана? Ибо не семь, не четырнадцать, но семижды семь архонтов видит странник, поднимаясь к седьмым и последним вратам.

Именно эти архонты облачают в пурпур Сходящего с Престола, Того, кто запрягает звёздных коней в великую Колесницу, что с грохотом и лязгом устремляется с высей, где воздвигнуты чертоги, вниз, где уже и мы можем лицезреть Его; множество ликов Его открываются нам, мужские и женские, и один из них – лик Познавшего Тьму. А за всем этим – Тот, кто спускается с неведомых высот, где нет даже нашей путеводной нити – златого луча, кто воплощается, восседая на Престоле, от кого нисходит всё, и даже сам великий Хедин…

Проклятые вопросы задаём мы и странники, что пускаются в опаснейший путь к чертогам Престола. Ужасен лик Восседающего на Нём, ужасен и невыносим для смертного и даже ты, древний бог, едва ли смог бы глядеть на Него, ибо Он – Начало и Конец…

Голос Хардри упал до почти неслышимого шёпота, виски блестели от пота.

– Источается золотой луч, нисходит вниз, обретает формы и меняет их. Хедин – имя ведомо нам, но сколько ещё неведомо?.. И где тот источник, что порождает сияние?.. Великая тайна Хедина, Познавшего Тьму, кроется в нём самом… Начало и конец миров, жизнь и кончина человеческие, участь души за смертной дверью, владения ужасного Демогоргона и столь же страшного Орлангура – всё это занимает наши умы или порождает ночные кошмары. Но мы – слуги великого Хедина, Познавшего Тьму, и к нему обращены все наши помыслы. Нет в сущем тайны глубже, величавее, кошмарней, чем тайна божественности. Златой луч достиг смертных земель, облачённый архонтами в одежды, сделался Хедином, сбрасывая их одну за другой, представал нам в ином виде, по незнанию принимаемом за «иного Хедина», якобы «не бывшего изначально богом», но всего лишь «истинным магом». И нам неведомо, познал ли Познавший самого себя, восходил ли он сам путём золотого луча, и если восходил – то что видел он там, ибо никаких текстов великий Хедин нам не оставил. Что ж, люди тем и отличаются, что должны взять знание собственными силами. Особенно такое.

– Великий Хедин оттого и велик, – негромко заметил Старый Хрофт, – что сделался Богом. Сотворил собственную божественность. Но не подобно чародею, плетущему изощрённые заклинания. Иные силы, ужасные по мощи и непонятные смертному, вступили в дело. Ужасные и непонятные даже мне.

– Что ж, досточтимый О́дин, однако и мы, люди, не наделённые даже долгим веком, стараемся их познать. Увлекаемые силой духа на горние выси, что превыше всех тварных миров и всех просторов Упорядоченного, мы видим блистающие рати, грозных архонтов и лик Восседающего на Престоле, и задаем вопросы. Как можем. И лицезрим, как меняет одеяния суть того, что есть Хедин. И пытаемся истолковать. Ибо чем бог Хедин стал отличаться от Истинного Мага Хедина? Только ли тем, что, вздумай он сотворить огнешар, таковой испепелит целый хребет, в то время как раньше разрушил бы лишь одну гору? Ты видишь, великий О́дин, то, что мы тщимся познать, совсем не там, где могло показаться.

– Да, – помолчав, сказал Отец Богов, – совсем, совсем не там. Что ж, любознательный служитель Познавшего Тьму, скажу тебе так…

Хардри, покрываясь пóтом, стремительно записывал каждое слово О́дина.

– Скажу тебе и твоим единодумцам так, – продолжал Хрофт, – берегитесь! Вы на самом краю ужасной бездны, поистине не имеющей дна, на краю пропасти страха и безумия. Сами вопросы ваши, едва лишь ответы достигнут вашего рассудка, способны погубить любого смертного. Ибо все они – из числа вечно прóклятых. Что было, когда ничего не было? Как родилось время? Вечен ли Хаос, имеет ли он пределы и откуда он возник, ибо Хаос – это не Ничто, но Нечто. Может ли он быть сотворён? Из чего сложен? Кто им правит, и как могут в Хаосе существовать какие-то «правители»? Как рождаются боги, и откуда к ним снисходят их силы? Если Упорядоченное сотворено, то кто сотворил Творца? Кто может прервать его существование?

Голос О́дина креп, рос, и казалось, крошечную келью стремительно заливает древняя тьма, где полыхают пятна исполинских пожаров. Упорядоченное только что родилось, с небес ещё льётся дыхание Творца, Он ещё здесь, ещё не покинул своё детище, и искры Его дыхания стремятся вниз, туда, оплодотворить собою косную плоть, раскалённую, всю покрытую огнистой кровью.

Хардри стиснул зубы, с усилием поднял взгляд от свитка. Руки его продолжали записывать.

– Остановитесь, – гремел тем временем Хрофт. – На иные вопросы ответов нет, и никому, даже богам, не дано понять, почему.

Голос Древнего Бога, казалось, вот-вот начнёт крушить стены и перекрытия, но, несмотря ни на что, брат Хардри не стал отмалчиваться.

– Это… одно из того, что мы тщимся познать. – Голос его оставался твёрд и не дрожал. – Далеко не все наши братья в других храмах одобряют наши поиски, не говоря уж о споспешествовании им. Истинно ли предначертано нам всё на скрижалях смарагдовых чертогов? Откуда берутся они, и чей резец запечатлел их в камне? Коль написанное там сбывается – верно ли великое предопределение?

Да, великий О́дин, вопросы наши страшны и прокляты. Но мы не можем не идти вперёд. Познать Познавшего! – вот наш девиз.

– Я сказал, – страшным голосом объявил Старый Хрофт. – Остановитесь, несчастные! Бездна уже разверзлась у вас под ногами. Ещё шаг – и всё. Падение без конца, ужас и отчаяние.

– Великий О́дин, друг великого Хедина, – по вискам Хардри стекал пот, он тяжело дышал, словно после долгого бега. – Мы – не просто жрецы Познавшего Тьму. Тех ты видел. Они рассказывают сказки детям. Сошедший с Престола Великий, величайший и таинственнейший, ведомый нам под именем Хедина, Познавшего Тьму, – появившийся, сражавшийся, добившийся… история удачливого искателя приключений, какого-нибудь ярла или тана, на манер тех, что завоевали Агарастар в Южном Хьёрварде, но не более того. Как можем мы остановиться и отступить?

– У вас есть дело. Я видел сам, в первом зале – помогать, лечить, учить. Именем великого Хедина, чтобы народ прославлял бы его имя и его скромных служителей. И этим занимаются твои собратья. Не лезьте туда, где разум ваш не в силах справиться с увиденным. Никто ведь не бросится на закованное в панцири войско с деревянным мечом и без кольчуги? – так и здесь. У вас нет оружия, чтобы познать всё это.

– Народ и так есть кому и лечить, и учить, – не отступал Хардри. Смелости ему было явно не занимать. – Но народ живёт счастливо, когда знания его не слишком обширны, ибо с печалью от многой мудрости справиться может не каждый. Ведь если каждый пахарь возомнит себя постигающим сокровенные тайны, кто станет выгребать навоз из хлева или доить коров? Кто станет ходить за плугом? Знания достойны лучшие, и это нужно заслужить.

Хрофт гневно фыркнул.

– Я всё сказал, упрямый человек. Если долго таращиться в пропасть, закружится голова, и тогда… Впрочем, великий Хедин, Познавший Тьму, мой друг, как раз всегда стоял за свободу воли. Не в моей власти вам что-то запрещать, это должен сделать тот, кому вы, по вашим словам, «смиренно служите». Но не ждите от меня ответов! Идём, Рандгрид. Нам тут больше делать нечего.

Валькирия молча – и с немалым облегчением – поднялась.

Душное место. Странное, непонятное и неуютное. Хотя на первый взгляд всё хорошо…

Интерлюдия 3

– Значит, её зовут Клара Хюммель… – Сигрлинн дослушала Познавшего Тьму, чуть склонила голову набок, задумавшись. – Обидно и горько, если изменила.

– Ты не веришь магам Долины?

– После Игнациуса – нет, дорогой. Его коварство нам… мне! – чуть не вышло в неподъёмную цену. Не верю никому из этих чародеев. Живут как у Спасителя за пазухой, припеваючи, свой собственный мирок, армия слуг, все удовольствия…

– Гильдия Боевых Магов всегда храбро сражалась, – заметил Хедин. – Да и в Эвиале она отличилась; я вспомнил эту её шпагу. А уж про Восстание Безумных Богов…

– Ты, дорогой, рассказывал о нём уже столько раз, что я и слушать устала, – отмахнулась волшебница, озабоченно наморщив лоб. – Так и Игнациус был, как я понимаю, верен. Не один век. А потом…

– Ты же не хочешь сказать, что из-за его измены нам нужно отказать в доверии остальным чародеям?

Сигрлинн вздохнула, подошла, совсем по-человечески уткнувшись лбом в плечо Познавшего Тьму.

– Хедин. Тебя убьют.

– Ты уже говорила мне это, – засмеялся тот.

– Да, говорила. И имела на то веские основания. Ты был один, совершенно один. И против тебя – весь Совет Поколения. Проклятье, Хедин, хватило бы одного Мерлина!

– А теперь? Разве теперь не всё иначе? У меня есть ты. А у тебя – я.

Она вздохнула, зябко обхватила плечи руками.

– Ты да я, да мы с тобой… а кому ещё можно верить?

– Си, о чём ты? Ракот… О́дин… Хаген…

Губы чародейки сжались в тонкую горькую линию.

– Хаген, конечно, предан тебе. Но заговор Игнациуса он раскусить не смог. Как не смог и предупредить об измене этой самой Хюммель. Умный предатель бы умолчал, не слишком проницательный соратник не догадался – а итог один. «Не верить», мой Познавший, – это ведь не только «считать, что тебе лгут сознательно».

– Далеко не все в Долине знают о нас, – заметил Хедин. – Если эта самая Хюммель просто освобождала своих детей…

– Да, твоего Храма в Долине нет, – засмеялась Сигрлинн. – И формальную клятву верности тамошние чародеи тебе не приносили. Но что, если я таки права? Если заговор Игнациуса шире и глубже, чем нам бы хотелось? Что, если к ним нашли подходы те же Дальние? Или козлоногие? В Долине, я знаю, есть поклоняющиеся Спасителю. Что, если Он постарался там?

– Си, всё это не так страшно. Не удалось Игнациусу, едва ли удастся его эпигонам, буде таковые и сыщутся. Куда больше меня занимают сейчас Источники Магии и пропавший Мимир.

– И Гелерра. Не забудь про Гелерру!

– И Гелерра, хотя пока не ясно, как её найти и как ей помочь. А Долина Магов… есть ведь и другие сообщества чародеев, подобные ей, хоть и не столь мощные. Но почему вообще эта «измена» стала так тебя занимать?

– После ловушки Игнациуса, – Сигрлинн опустила взгляд. – Я… всё меньше и меньше верю тем, кто вокруг тебя. Тот же вампир, Ан-Авагар, если не ошибаюсь… Особенно после Эйвилль!

– Вампиры, согласен, коварны, не имеют никаких принципов, верны только себе самим, ну и ещё тем, кто их обратил. Но порой они бывают очень полезны, почти незаменимы. Как та же Эйвилль.

Сигрлинн вздохнула.

– Я знаю, ты ждёшь «того, кто будет идти следом и окажется сильнее тебя». Кто получит право тебя свергнуть и встать во главе Сущего. Но… я этого не хочу, мой Хедин. Я стану драться с таким вплоть до ногтей и зубов, если не останется сил и магии. Буду царапаться и кусаться, коль до такого дойдёт. И да, я боюсь, Хедин. Боюсь, что этим «идущим» может оказаться кто угодно. Тот же Игнациус. Эта прежде неведомая Хюммель, невесть как обзаведшаяся детьми-драконами. Даже… даже такие, как Хаген или Ракот. Или, скажем, О́дин.

– О́дин? Не смеши меня, Си.

– Познавший! – Она прижала руки к груди. – Я боюсь. Очень боюсь. Ведь на месте этого «избранника Упорядоченного» может оказаться… кто угодно. Даже я.

– Даже ты? – поднял бровь Хедин.

– Даже я, – убитым голосом подтвердила чародейка. – Чем больше я думаю про те твои слова… тем мне хуже и страшнее. Упорядоченное не пребывает в покое, оно живёт, властвующие над ним сменяются – ушли боги Древние, ушли Молодые… что дальше?

– Дальше, Си? – Познавший Тьму обнял её за плечи. – Сущее будет жить, а мы ему поможем. Когда наша служба перестанет быть нужной, появится кто-то новый. Я не сомневаюсь, но я и не боюсь. Впрочем, пока что никаких «идущих следом» не обнаружилось, а уж жить в вечном страхе от этого… и подавно не по мне. Да и тебе нет нужды.

– Прости меня, – шепнула она. – Я… только сейчас поняла, насколько же испугалась. Меня… как волной накрыло. Когда я думаю о ловушке Игнациуса…

– Си, мы не могли не выбраться из неё. Тем или иным способом. Игнациус – не тот, кому Упорядоченное вручит бразды правления. Талантливый, но мелочный и недобрый чародей. Таким порой удаётся слепить собственную империйку, порой подчинить себе и целый мир, но не более того. Вот тебя, моя дорогая, я намерен опасаться куда больше! – Его губы осторожно коснулись её виска, ощутили бьющуюся жилку.

Всё, как у людей… Именно как у людей, даже не эльфов.

– Опасаться меня… – с горечью откликнулась она. – Я бы уж тогда присмотрелась к О́дину. Куда он вообще делся? Чем занят? Нам нужно собрать всех, кого только можно, кто может помочь – а где этот твой друг?

Хедин долго молчал, прежде чем ответить, осторожно перебирал её тонкие пальцы с перламутровыми ногтями.

– Я обещаю быть осторожным, Си.

– И обещаешь присматриваться ко всем, даже к самым-самым верным и старым друзьям?

– Обещаю.

– И к О́дину?

– И к О́дину.

– К нему – в первую очередь! – предупредила чародейка. – Что, если после падения Молодых Богов вновь вернётся время Древних?

– С чего ты взяла?

– Ни с чего, мой Хедин. – Она горестно покачала головой. – Я тревожусь, тревожусь и никак сама не пойму, отчего. Это… выматывает. Раньше я всегда находила причину. А теперь – никак. Обещай мне, что станешь следить за… за теми, кто близок к тебе. Даже если это кажется нелепым, противным и бесчестным. Обещаешь?!

– Си, я вижу, ты и впрямь волнуешься. Это после нашего путешествия к Источникам?

– И после него тоже, – призналась она. – Я просто чувствую, что-то назревает, копится, словно подземный огонь. Не могу понять, что именно, и оттого мне совсем худо. Пожалуй, всё-таки надо отыскать старину Хрофта. Пусть будет поблизости.

Глава IV Меч для Рандгрид

– Нет, каковы молодцы, – ворчал Старый Хрофт, качая головой, пока они с Райной возвращались обратно на постоялый двор. – «Познать Познавшего»! Честное слово, Хедин, когда узнает, сам познает их так, что долго помнить будут.

– Мне у них не понравилось, отец. Слуги великого Хедина, Познавшего Тьму, Нового Бога, одного из двух владык сущего…

– У «владык сущего» как раз и оказываются сплошь и рядом такие вот слуги, – заметил О́дин. – Не приведи небо, чтоб люди стали бы болтать, мол, каков слуга, такой и хозяин.

Райна вздрогнула.

– Что ты говоришь, повелитель?

Старый Хрофт тяжело вздохнул.

– Я устал скитаться, дочь. Особенно сейчас, когда нашёл тебя. Мы вместе бились с Хедином и Ракотом, я неизменно подставлял плечо все эти эпохи – и что? Чем я отличаюсь от какого-нибудь лесного божка, пересидевшего, трясясь от страха, под корягой все эти эпохи?

– Отец, ты – бог О́дин, великий, древний, владыка Асгарда, ты не наёмник! – В голосе Райны слышалось неприкрытое отчаяние.

– Я не наёмник, дочка. Я сражался рядом с Хедином и Ракотом потому, что этого требовала справедливость. В Асгарде у нас были боги войны и грома, богини земли и любви, а кем был я, твой отец, кроме того, что почитался «восседающим во главе Валгаллы»?

– Ты был справедливостью, отец, – прошептала Райна. – Да, была Вар, богиня истины, следившая за верностью клятв и обещаний, но Справедливостью был ты, только ты и никто иной.

О́дин мрачно и медленно кивнул.

– Да, дочь моя. Я искал справедливости, когда мучительно пытался найти способ отомстить убийцам моей жены и детей. Я искал справедливости, когда помогал Хедину и Ракоту сохранить сущее в том виде, как оно есть сейчас, ибо несовершенное бытие лучше совершенного небытия. Но я так и оставался осколком древних времён, не ведающим ни смысла жизни, ни цели. Зачем мне бессмертие, если его не к чему приложить?

– Сражаться за справедливость можно вечно, – возразила Райна.

– Именно. Дело лишь в том, как.

– Что ты задумал, отец? Скажи мне прямо, ты ведь знаешь, я пойду за тобой вездеи всюду, поскольку…

– Не время, Рандгрид! Ещё не время. Когда будут готовы наши мечи, нам с тобой предстоит отправиться ещё в одно, последнее путешествие. И уже там решать окончательно.

– Да будет воля твоя, великий О́дин.

– Вот моей воли, дочка, мне и не хватало всё это время.

* * *

– Вернулись? – встретила Оружейница старого Аса и его дочь, когда истекли запрошенные ею семь дней. – Славно время провели в весёлом Альвланде и вкруг него?

– Куда уж веселее, – буркнул Старый Хрофт. – Сходили вот в храм моего «великого друга», как там выражаются, Хедина, Познавшего Тьму.

– Прелюбопытное место, – фыркнула альвийка. – Была там как-то раз.

– И что же? – осведомился О́дин.

По прекрасному лицу Айвли пробежала тень.

– Познавший Тьму достоин лучшего.

– Совершенно с тобой согласен, – кивнул Хрофт. – Но – в чужой храм со своими висами не влезай. Великий Хедин подчас слишком уж мягок и добросердечен. Толика жёсткости ему б не помешала.

– Он бывает жёсток… и даже жесток… когда хочет. – Альвийка смотрела сквозь Старого Хрофта, куда-то в стену собственной мастерской и сквозь неё.

О́дин кашлянул, как бы смущённый оборотом беседы.

– Прости, Оружейница, но Познавший Тьму поистине не предмет нашей сегодняшней беседы. Не гневись, что мы потревожили тебя. Если мечи готовы, я буду счастлив услыхать, могу ли я оказаться тебе чем-то полезен. У меня есть что тебе предложить, но…

– Не бойся, – бросила Оружейница, глядя в бушующее пламя. Сегодня все топки в её мастерской пылали вовсю, словно работа не завершалась, по её словам, а пребывала в полном разгаре. – Предложишь. Но, как я говорила, не раньше, чем одобришь мою работу. Смотри же, великий О́дин, и ты, валькирия Рандгрид! Твой меч, доблестная, рождается первым.

Пламя в распахнутом чреве топки полыхнуло так, что даже Старому Хрофту пришлось сощуриться. Яростно-белые языки бились, стиснутые кладкой из покрытых рунной тайнописью кирпичей, лизали, грызли стены и медленно угасали, словно нечто в самой глубине печи жадно глотало его жар.

Оружейница небрежно повела тонкой кистью, и опадающие струи пламени раздались, словно заросли травы. Рукоятью вперёд из жерла печи медленно, толчками выдвигался меч, и от каждого его содрогания альвийка болезненно морщилась. На бледном, идеально правильном лице, без единой родинки, морщинки или хотя бы крупной пóры, проступил пот, под кожей на горле то и дело натягивались мышцы.

– Постой… не трогай…

Райна и не собиралась касаться клинка, судя по всему, раскалённого добела. Валькирия замерла, пожирая взглядом меч, нестерпимо медленно выползающий из горна, словно младенец из материнской утробы.

Она ведь и впрямь словно рожает, мелькнула мысль у валькирии. Райна странствовала достаточно, чтобы собственными руками принять не одни роды. Да, случалось, в тягости оказывались её подруги, другие воительницы…

– Не… трогай! – выход-выкрик, и альвийка почти рухнула поперёк собственного верстака, упираясь в него руками.

Меч плавал в воздухе, ничем не поддерживаемый. Он парил над полом, и от него волнами расходился леденящий холод. Огонь в печи умер окончательно, словно истратив последние силы.

О́дин и Райна дружно уставились на новорождённое оружие. Валькирия сделала было движение к Оружейнице, намереваясь помочь, но Айвли, закусив губу, уже выпрямлялась.

– Я… в порядке. Это… обычное… дело.

– Ничего себе «обычное»!

– Для… меня… да, валькирия. Но… спасибо, что пришла мне на помощь. Смотри на свой меч, доблестная. По сердцу ли он тебе?

Райна повернулась, глядя на зависший неподвижно клинок.

Меч был слегка изогнут, с утяжелённым концом, такое оружие в умелой руке может и колоть, и рубить, и резать, рассекая доспех, подобно сабле. Клинок снежно-бел, по нему бегут крупные руны, в их изломах притаились голубоватые огоньки. Крестовина с отходящими зацепами, какими удобно ловить меч врага; рукоять собрана из искусно подобранных друг к другу кругляшей рога – цвет меняется от почти янтарного до густо-коричневого. Тяжёлый набалдашник противовеса.

И – холод, словно исходящий из самой сердцевины лезвия.

– Теперь… можешь… взять, – Айвли храбрилась, но валькирия видела, что на самом деле Оружейница едва держится на ногах. – Протяни руку, храбрая Рандгрид, уверена, ты ни с чем не спутаешь силу Асгарда, что живёт в твоём новом оружии.

– Бери его, дочка, он твой по праву, – подхватил и Старый Хрофт.

Отчего-то Райне было не по себе. Очень не по себе. Тёмная мастерская альвийки, чужая магия, разлитая повсюду в воздухе; как ни старалась воительница, ничего подобного «силе Асгарда» она не чувствовала. То, что жило в ржавых и покорёженных остатках древнего железа, исчезло, растворилось без следа. Или это ей только кажется?

Валькирия протянула руку – словно через густую тину. Пальцы коснулись тёплого рога, сомкнулись, крепко взявшись за эфес.

Боль – жгуче-ледяная, словно она на лютом морозе схватила в ладонь железный стержень, – впилась в кожу, ринулась стаей волков вверх, от запястья к локтю и ещё дальше, к плечу.

Валькирия боролась, несмотря на искры в глазах и помутившееся сознание. Она не дрогнет, не согнётся, альвийка не увидит её слабости!..

– Борись, Рандгрид! – Оружейница сумела выпрямиться. Её тоже едва держали ноги. – Сила Асгарда рождается вновь! Через тебя! Стой насмерть! Удержи волну!..

Кружащиеся искры перед взором валькирии складывались в огненные линии, и она даже не сразу поняла, почему эти очертания кажутся смутно знакомыми. Из глубины памяти поднимались картины – ошибки быть не могло, ей представал Асгард.

Асгард, сотворённый из огня. Но не уничтожительного, не пожирающего; его росчерки слагались в фундаменты, стены и крыши; Райна с замиранием сердца узнала Валгаллу.

Зал тысячи золотых щитов, зал, где пируют эйнхерии, где стоит трон Отца Богов. Рядом с Валгаллой встают иные чертоги, жилище Тора, залы Фрейи, других асов и асинь.

– Не может быть, – шепчет валькирия. Мир вокруг неё исчез, она проваливается сквозь времена и пространства, в эпоху славы и силы Асгарда, не подозревающего о неизбежном падении после Боргильдовой битвы.

Боль переливается через плечо, словно вода. Райна точно пытается удержать обрушивающийся на неё водопад; незримый поток ударяет в грудь, дробится, словно волна о скалу, норовит опрокинуть и утопить, но валькирия стоит. Боль превращается в благословение, она – единственная реальность в океанах пламени, среди которых всё выше поднимаются стены Асгарда.

Призрачные стены. Райна знает – её дома давным-давно нет, всё это лишь игры магических сил, но легче от этого не становится. К телесной боли присоединяется мука души, и это – стократ хуже.

Ты мог бы стоять, гордый Асгард, ты мог бы править, мой отец, мудрый, бесстрашный и справедливый. Мир был жёсток и жесток, но сила не доставалась кому ни попадя, и лучшие сражались друг с другом, оставляя лишь самых, самых, самых.

Боргильдова битва была великой несправедливостью, великим падением естественного порядка вещей. И даже свержение Молодых Богов не исправило всё зло, сотворённое ею. Асгард не восстал из пепла, великий О́дин не воссел обратно на свой высокий трон, погибшие асы не возродились, их души сгинули в неведомых безднах посмертия.

И это тоже было несправедливо.

И мир не будет справедлив, пока это не удастся исправить.

– Рандгрид! – Голос отца.

Не бойся, великий О́дин, твоя дочь не подведёт.

Огонь медленно угасает, и лишь пламенеющие очертания Асгарда остаются в сгущающейся тьме.

Райна стоит, всё тело бьёт крупная дрожь, а в вытянутой правой руке – белоснежный меч с голубоватыми рунами, сейчас, как и видение валькирии, медленно бледнеющими, растворяющимися в бесцветии металла.

– Ты сумела, – бледно улыбается Оружейница. – А я, признаться, боялась…

– Валькирии многое могут выдержать, – оскаливается в ответ воительница.

– Не сомневался, дочь моя. – Отец оказался рядом, положил руку Райне на плечо. – И… твой меч хорош. Очень хорош. Благодарю тебя, Айвли.

Та лишь дёрнула щекой.

– Теперь твой черёд, великий О́дин.

– Я готов. А ты, Оружейница?

– Думаешь, я слабее твоей дочери? – огрызнулась альвийка.

– Думаю, что да, – без колебаний кивнул Отец Дружин. – Ты не бессмертна. А сейчас вдобавок измучена… родами первого меча.

– Никогда не слышал, что женщинам случается рожать двойню или даже тройню? – не осталась в долгу Айвли.

– Тогда я жду. – Плечи Отца Богов расправлены, сам он стоял так, словно за его спиной замерло готовое к атаке бесчисленное войско, куда могущественнее того, что вышло на Боргильдово поле.

– Приготовься, владыка Асгарда. – Голос Оружейницы ломался от боли, но держалась она по-прежнему прямо, не сгибая спины. – Приготовься, потому что в этих родах боль делится поровну. Тебе половина и мне половина, всё честно. Зато вся слава, что можно добыть с этим клинком, – твоя.

– Если ты забыла, Айвли, мне довелось в своё время немало провисеть на священном ясене, пронзённым копьём, потому что руны могла открыть только жертва. Не надо рассказывать мне о боли, Оружейница. В конце концов, я был на Боргильдовом поле.

– Да-да, – прошипела альвийка, глаза её сузились. – Как я могла запамятовать! Разве гордый Отец Богов, свидетель всех эпох этого мира, может смириться, чтобы какая-то Айвли читала ему наставления! Она, что в сравнении с ним живёт считаные мгновения и кого друг оного Отца Богов бросил в своё время, словно портовую шлюху, швырнув на пол золотой?

– Цветасто и трагично, как всё у альвов, – почти прорычал О́дин. – Но не заняться ли нам делом, Оружейница? А то я могу подумать, что плата от меня тебе и не нужна вовсе.

Альвийка тяжело дышала, по тонкому лицу стекал пот, капли срывались с острого подбородка одна за другой.

– Мне нужна плата с тебя, великий О́дин, – наконец выдавила она. – Она нужна мне и, не беспокойся, я её взыщу – в должное время и должным образом. А пока что… я толкаю!

Райна увидела, как пламя в горне раздалось в стороны, раздвинулось, словно занавес. Среди языков огня появился белый росчерк; медленно, толчками, он пополз к печному устью.

И да, валькирия, сжимая свой собственный клинок, ощутила накатывающие на отца волны боли. Старая сила, древняя и жестокая – как жестоки были Асы на заре собственного правления, – рождалась вновь, вбирая множество из того, что случилось, пока древняя сталь спала под землёй.

Возвышение и падение Молодых Богов, рождения и смерти государств, народов и целых миров, приход Третьей Силы, эра Истинных Магов, восстание Ракота, победа Познавшего Тьму и их с Ракотом правление – всё это и множество иного проносилось пред внутренним взором валькирии, и она знала, что эта память передаётся и мечу.

О́дин глухо зарычал, нагибая голову, словно под ветром. Кулаки Древнего Бога сжались, глаза обратились в узкие щели; он закусил губу, наваливаясь плечом на незримую преграду, что было мочи толкая её назад, навстречу ползущему из огненной купели мечу.

– Ты… называла… это… болью? – прохрипел он издевательски, глядя в глаза Айвли. – Постарайся… получше!

– Всё только начинается. – Оружейница была бледна, глаза закрыты. Её шатало, но руки неостановимо чертили что-то в воздухе, и, присмотревшись, Райна с изумлением узнала додревние руны Асгарда, те самые, что некогда вырезал её отец. Однако как альвийка могла это узнать, и даже не сами руниры – но их законы, их силы, их магию?

Да, всё только начиналось. Отец Дружин стоял неколебимой скалой, не отворачиваясь от ощутимого только им одним ветра. Но изнутри его словно раздирало зазубренным копейным навершием, и валькирия, сознавая, что ощущает лишь малую часть доставшегося владыке Асгарда, могла лишь обмирать от ужаса, от одной лишь мысли, что ему сейчас приходится терпеть.

Её собственный меч отзывался, дрожал от нетерпения, приветствуя рождение собрата. Очертания подземной мастерской дрожали и расплывались, пламя в горне оборачивалось исполинскими и неоглядными кострами, пылающими где-то на самом дне великой чёрной бездны, и валькирия понимала, что видит сейчас знаменитые Костры Ракота. Дым от них свивался в тугое вервие, обретал непроницаемую черноту, тянулся вверх, сквозь раскалённое, плавящееся, неоформленное сущее, куда-то вверх, к неведомому.

Прошлое, настоящее и будущее сливались воедино. Перед внутренним взором воительницы представала великая Река Времени, незримая и вездесущая, и над её поверхностью одни за другими появлялись головы населяющих Реку драконов. Пасти распахнуты в ярости, глаза горят от ненависти – их гнев ужасен, но что разгневало их?..

А чёрная нить тянется всё выше и выше, сужаясь, стягиваясь до толщины паутинки, но такой, что не перерубит никакой меч. Куда, к чему она протянулась? – Райне кажется, что она вот-вот увидит это, догадается и поймёт, но видение резко обрывается, и валькирия вновь оказывается на каменном полу кузницы, рядом с бледной и шатающейся Оружейницей, у которой весь подбородок залит кровью.

Рядом с Айвли, поддерживая её одной рукой, стоит Отец Богов, и в правой длани у него – новорождённый меч. Клинок багрово-красен, и по алому бегут росчерки чёрных рун; альвы не могут не рисоваться, мельком думает валькирия.

– Дело сделано, великий О́дин, – еле слышно прошептала Оружейница. – Я выполнила своё слово. Сталь Асгарда вновь жива, вновь пьёт силу, как встарь. Доволен ли ты, владыка Валгаллы?

О́дин ответил не сразу. Осторожно отпустив немыслимо-тонкую талию альвийки, повёл плечом, вычертил остриём меча восьмёрку в воздухе. Неторопливо, словно примеряясь.

А потом рубанул.

Райна не смогла даже разглядеть его движения, лишь услыхала стон рассекаемого воздуха. За мечом осталось пламенное полукружие, призрачный плащ, сотканный из тёмного огня. О́дин остановил бег лезвия в локте от пола, но каменная плита брызнула дождём раскалённых осколков.

– Прошу прощения, Оружейница, – гордый Отец Богов вдруг поклонился. – Я заменю этот камень собственноручно.

– Доволен… ли… великий… О́дин? – Ноги изменили альвийке, она почти рухнула на массивный табурет.

– Доволен, – медленно кивнул Старый Хрофт. – Ты исполнила много более того, что я просил и на что надеялся.

Губы Оружейницы сложились в слабую улыбку.

– Не ожидала. Ты… оценил меня по достоинству. В отличие от…

– Старая боль иногда дарует новые силы, но иногда и отнимает, Айвли. Твоё искусство поистине велико, твоё мастерство не знает равных, ты повелеваешь силами, о которых, уверен, никогда не слыхивал ни один гном. Мы с дочкой – мы в долгу перед тобой. Позволь мне проводить тебя в твой чертог, тебе требуется отдых.

– Н-нет, – покачала головой Айвли. – Ничего… не надо. И камень… починю сама. Возьмите мечи и уходите. Проведите с ними ночь, под звёздами, дайте им вдохнуть вольного ветра. Завтра утром возвращайтесь, и я скажу тебе, О́дин, какова будет моя плата.

– Я готов, – бестрепетно сказал О́дин. – Ты сослужила мне и Рандгрид великую службу. Как я уже сказал, ты сама не ведаешь, что сотворила, – подобно тому, как матери неведомо, что вырастет из её дитяти.

Айвли вновь слабо улыбнулась.

– Ошибаешься, Отец Богов. Я не обычная мать, не забывай. Я вижу судьбу этих клинков с их первого дня до последнего, я совершенно точно знаю, как ты их употребишь. И… допреждь всего я поведаю тебе, чем ты сможешь мне помочь – исполнить посредством моих мечей задуманное тобой с наибольшей полнотой.

– Твои слова туманны, Айвли. Мы с дочерью вновь благодарим тебя и удаляемся, как тебе было угодно нас просить. Твои слова исполним в точности; жди нас завтра на рассвете.

Альвийка лишь измученно смежила веки.

* * *

– Что это всё значило, отец? – Старый Хрофт и Райна сидели подле очага в таверне, на столе дымилось мясо и пенились высокие кружки с элем. – Мой меч превосходен, он лучше всего, что побывало у меня в руках за все века, лучше даже моего копья, но… слова Оружейницы меня пугают, и я не стесняюсь в этом признаться. Что она потребует взамен? Она ведь не сомневается, что мы всё исполним, иначе захотела б залог.

Отец Дружин пожал плечами.

– Ты довольна мечом, дочка?

– Ох… – Райна вдруг покраснела. – Довольна ли? Это как часть меня. Словно долго-долго жила без руки, а потом рука взяла и – ррраз! – выросла. У меня такого не было даже с моим копьём, тем самым, моим первым, с которым пошла на Боргильдово поле. Как она смогла, эта Оружейница?

– Значит, ты довольна, – невозмутимо кивнул О́дин. – Я тоже. Когда стемнеет, проедемся под звёздами, как и велела Айвли. Не думаю, что стоит пренебрегать её словами.

– Отец… почему ты не отвечаешь? Почему играешь словами? – не выдержала воительница.

– Я не играю и не ухожу от ответа, – покачал головой Старый Хрофт. – Я и в самом деле не знаю, что взбредёт Айвли в голову. Может, попросит, чтоб мы добыли бы ей редких ингредиентов, может, убили бы какое-нибудь чудовище ради его когтя или там клыка, наделённого магической силой. Не ведаю, дочь.

– А что за слова насчёт «исполнения тобой задуманного»?

– Обычные альвийские красивости, – хмыкнул О́дин. – Они испокон веку обожали цветисто выражаться. И очень любят драмы, когда они разом и актёры, и зрители. Я бы не слишком терзал себя размышлениями обо всём, что скажет или на что намекнёт Оружейница. Это – часть её платы. Она так чувствует себя куда лучше.

Райна помолчала, обдумывая услышанное.

– Она, конечно, обожает рисоваться, отец. Что правда, то правда, живёт подобно лицедею на сцене. Но… мне как-то не понравилось, что она всё время вспоминала великого Хедина, Познавшего Тьму.

– Женские штучки, – пожал плечами Отец Дружин. – Помню, как ссорились асиньи, заподозрив, что кто-то строит глазки чужому мужу.

– Здесь не «глазки», – возразила валькирия. – Она, по-моему, до сих пор помнит обиду и не прочь отомстить.

– Отомстить? Оружейница? – расхохотался О́дин. – Дочь моя, в Упорядоченном есть очень, очень много разных созданий, что мечтали бы «отомстить Познавшему Тьму». Начиная с самого пресветлого Ямерта, да поразит его запор, если только такое возможно. Но вот только, – Старый Хрофт перегнулся через стол, глядя прямо в глаза валькирии, – руки у них у всех коротки. У всех. А уж Ямерт, будь уверена, пошёл бы на всё, чтобы только отомстить. Однако не получается, уже столько веков тому как. Не выходит. Разные силы плетут интриги, ведут войны, а Познавший Тьму с Восставшим живы-здоровы и ничуть не пострадали. Так что не слушай её, моя Рандгрид. Альвы обожают делать трагедии из собственных жизней.

– Хорошо, отец. Не буду. Просто забывать про такое не следует.

– Забывать не следует, но давать подобным созданиям власть над собой, давать их страхам силу тебе приказывать – нельзя ни в коем случае, – наставительно сказал Отец Богов. Прихлебнул из высокой кружки: – Не говорю тебе «забудь про Айвли». Ты не забудешь всё равно, она ведь сработала твой меч. Но пусть её слова останутся словами, не более.

Валькирия опустила глаза и молча кивнула. Сказанное О́дином не убеждало, отнюдь. Весь огромный опыт воительницы, сражавшейся во множестве войн, ударявшей по рукам со множеством нанимателей, научившейся различать правду и ложь – не давал согласиться, как бы того ни хотелось для собственного спокойствия.

– Тогда, отец, давай двигаться. Айвли говорила, что эту ночь нам надо провести под звёздами, дать клинкам «подышать».

– Вот эти её слова мы и исполним, – поднялся О́дин. – А про всё остальное лучше и не думать. Найдётся более важное.

Валькирия кивнула.

– Что же, отец?

– Куда мы направимся дальше, конечно же!

– Именно так, повелитель. Так куда же?

Лицо Отца Дружин на миг словно окаменело.

– Асгард, моя Рандгрид. Нас ждёт Асгард, вернее, он нас уже заждался.

– Что же мы станем там делать, отец? На месте Валгаллы не осталось ничего, даже развалин.

– Остался пепел. – Взгляд О́дина затуманился, он смотрел куда-то вдаль, сквозь стены уютного трактира. – Осталась память. А у нас с тобой – возрождённая сила тех времён.

Райна вздохнула.

– Отец, не хочу быть непочтительной, но… разве могла альвийка за семь дней возродить силу нашего исконного дома? Да и что это такое – «сила Асгарда»? Есть магия всего Упорядоченного, есть разные способы пускать её в ход, а «сила Асгарда» – что это? Раньше, до Битвы, мы многое не знали, теперь это не так. Но…

– Ты всё поймёшь, дочь. Поверь, я тебя прекрасно понимаю, все твои тревоги, все недоумения. Но жребий брошен, колесо покатилось, нам – и никому – его уже не остановить.

– К-какое колесо? – вздрогнула валькирия. – Знаешь, отец, в своё время мне довелось участвовать в одном походе, я упоминала – против так называемых Безумных Богов. Никакими богами они, конечно же, не были, просто им этого очень хотелось. Вот они тоже обожали такие слова – «лавина сорвалась», «волна обрушилась» и так далее. Произносили с невероятным пафосом и напыщенностью. Правда, потом оказалось, что все их «лавины» и «волны» разбились об отряд Боевых Магов Долины, но это уже совсем другая история, – Райна раскраснелась, глаза предательски блестели.

– И что же, дочка? – против ожиданий Райны, Старый Хрофт совершенно не казался разгневанным.

– Я не хочу, чтобы мой отец, которого я нашла после стольких веков одиночества, выглядел бы как шут. – Голос воительницы сорвался, брови изломило, она едва сдерживала слёзы. – А когда ты так говоришь, то…

О́дин поднялся, по-медвежьи облапил дочь, прижимая к груди. И ласково, с прорывающейся неожиданно для него самого нежностью, шепнул в ухо, так, что не уловили бы никаких кристаллы альвов:

– Пусть все так и думают. Шут… это прекрасно. Тс-с-с! Ни слова больше. – Он отодвинулся, осторожно поправляя выбившуюся прядь волос валькирии. – Всё будет хорошо, и ты всё поймёшь, – добавил он громко, напоказ.

* * *

Как и велела Айвли, они ехали верхами по залитым звёздным светом полям Альвланда. Иногда казалось, что огней на земле больше, чем звёзд на небе – справа и слева, спереди и сзади перемигивалось хрустально-чистое разноцветье. Холодное, потому что свет там давали рукотворные кристаллы альвов, их величайшее сокровище и тайная гордость.

Оба меча, и валькирии, и Старого Хрофта, купались в прохладном сиянии. Далеко окрест катились плавные волны холмов центрального Альвланда, лезвия рассекали ночной воздух, а Райна не могла отделаться от мысли – кого на самом деле предстоит рубить её новому оружию? Альвийка-оружейница сотворила его не просто так, в возрождённой стали крылся какой-то тайный умысел, тем более коварный, что никаких заклятий на него Айвли не наложила. Чары Райна ощутила бы тут же, в низкую и грозную мелодию старой стали немедля вплёлся бы диссонанс.

Владыка Асгарда и его дочь молчали. Слейпнир сам выбирал дорогу, по-прежнему изрядно недовольный невозможностью скакать по облакам.

Валькирия слушала новый меч, а меч слушал новую хозяйку. Айвли не ошиблась – древнее железо Асгарда не уснуло, не пропало навеки, но, преображённое огненной купелью, пробудилось к жизни. Белое смешивалось с острыми голубыми искрами, порой вспыхивавшими в изломах прокованных рун, острие меча казалось крохотной звёздочкой, светящейся сама по себе.

Кто станет твоими врагами, клинок? Чью кровь станешь ты пить?

От рукояти вверх к плечу поднималось странное ощущение, мороз и жар одновременно. Ярче, острее вспыхивало в памяти давно забытое – тронный зал Асгарда, отец на возвышении, волки у его ног, враны на плечах, воздетый Гунгнир, шумная толпа эйнхериев – никогда бы не подумала, что мёртвые могут так лихо пить пиво! – другие асы, рыжеволосый хитрый Локи, широкоплечий и простодушный Тор, велеречивый и несколько напыщенный Браги, способный любого замучить своими бесконечными висами… Прекрасная Фрейя, богиня любви, что сама была не прочь отдаться её власти; гордая Сиф, наставляющая, однако, рога самому Тору с весёлым богом огня; властная Фригг, её юная Рандгрид не любила и побаивалась – жена великого О́дина не жаловала валькирий, каждая из которых была зримым напоминанием, что Отец Богов изменял своей супруге.

Были и небыли, пиры и битвы, облака под копытами, души павших героев, воспаряющие вместе с ней в Валгаллу… Сёстры, счастье, сила, могущество.

Однако следом накатывались и совсем иные воспоминания.

Иссине-чёрное небо, затянутое тьмой, сквозь которую не прорваться и единому лучику. Багровые огни на исполинских башнях, то и дело извергающие вниз, на пепельно-серую равнину, всю покрытую оплавленными кратерами, потоки истребительного пламени. Искажённое болью лицо молодого мага, серебряный значок Боевой Гильдии превратился в бесформенную лепёшку, половина тела обожжена до угольев, так, что не помогут уже никакие заклятия; но Райна всё равно тащит его к лагерю, туда, где лекари, где, быть может, ещё успеют что-то сделать. Маг плачет злыми слезами, и наконец затихает, когда до частоколов было уже рукой подать; воительница вносит в лагерь Боевых Магов Долины мёртвое тело.

Винтовая лестница, что ведёт куда-то вверх, вверх, вверх, куда именно – Райна не знает и не хочет знать, она рубит наотмашь, и от каждого её взмаха валится зеленокожее существо, больше всего похожее на вставших на задние лапы лягушек. Они беспомощны в бою, но составляют для защитников крепости Безумных Богов огнетворные смеси, против которых не защищает никакая броня и почти никакие заклятия. От последней скляницы, брошенной почти в упор, валькирия уклонилась, и сейчас просто убивает, потому что от их зеленых перепончатых лап пал не один из Боевых Магов, товарищей Райны.

У парапета сжалась женщина в изорванном чёрном плаще, белоснежные волосы испачканы кровью, в глазах плещется безумие. Возле её ног – совсем юная девушка в чёрной броне Гильдии Боевых Магов, половина лица сожжена, видны почерневшие кости черепа. Молодая чародейка мертва, у неё в шее торчит метательный нож; её добила сама Райна, отвечая на последнюю просьбу и выполняя собственное слово, данное ещё до штурма. В груди валькирии нет гнева, лишь ледяное спокойствие – «Безумная Богиня» действительно безумна и способна сейчас на всё, мечу воительницы предстоит сразиться с заклинаниями, но между Райной и беловолосой колдуньей слишком много саженей, а на поясе уже пусто – один кинжал остался в груди какого-то многорукого великана-стража внизу, второй распался во прах, поражённый заклятием другого чародея, но всё-таки успел его прикончить, и последний нож Райна потратила неразумно, не в силах видеть мучения юной волшебницы, что ещё вчера доверчиво рассказывала Райне у костра о своём первом романе.

Снежноволосая колдунья шипит, меж скрюченных пальцев закипает что-то вроде зеленовато-жёлтой пены, и валькирия делает последнее, что ей осталось, – бросает собственный меч, словно копьё. Он не сбалансирован, но воительница не зря прошла столько сражений – клинок делает ровно один оборот, острие входит в переносицу колдуньи, опрокидывает её, и тело тотчас начинает разлагаться, потому что зелено-серая дрянь проливается из мёртвых рук прямо на грудь и живот.

Да, когда она сражалась уже Райной – это было… по-настоящему. Юная Рандгрид не верила в смерть, она знала, что бессмертна, что пребудет всегда, до самого конца мира, когда асы и великаны истребят друг друга, солнце сорвётся с небес, а расколовшаяся земля погрузится в мировое море.

Оказалось, что всё не так. Боргильдова битва совершенно не походила на Рагнарёк пророчества, и кончилось всё так, как кончилось, валькирия осознала свою смертность и научилась выживать.

Она тогда сама не знала, зачем. Наверное, назло торжествующим победителям.

И потом, идя в сражение уже не валькирией Рандгрид, а воительницей Райной, она научилась очень многому. Это уже вплавилось в неё, сделалось её частью, и даже старая сила Асгарда ничего не могла с этим поделать.

Белый меч с чёрно-голубыми рунами стал продолжением руки, но глубоко в нём крылось и нечто чуждое. Старое, времён Асгарда, но чуждое. Словно всё тяжкое, неприятное, на что молодая валькирия не обращала когда-то внимания, сжалось в один комок и повисло за плечами тяжкой ношей.

Вернётся ли валькирия Рандгрид? Оживёт ли? Или ей так и суждено оставаться грубоватой воительницей Райной, усмехающейся в ответ на сальные шутки приятелей-наёмников да ломающей руки тем, кому хватало глупости их распускать?

…Обратно на постоялый двор они вернулись уже под утро. Умылись ледяной водой и так же молча отправились к Оружейнице. Предстояло выслушать её цену.

* * *

Дом Айвли встретил их тишиной, пустотой и молчанием. Оружейница ждала их на крыльце, вновь закутавшись в чёрное и оттого казавшаяся особенно чуждой всему, что их окружало.

– Вы пришли. – Она казалась удивлённой.

– Как же иначе, Айвли? Ты ожидала, будто мы сбежим с твоей работой, словно мелкие трактирные воришки, не расплатившись?

– Вы со мной уже расплатились, только ещё не поняли этого, – Оружейница гордо вскинула голову.

– Ты уверена? – спокойно осведомился О́дин. – Я не привык оставаться в долгу.

– Назови потребное тебе, мастерица, – разомкнула губы и Райна. – Как и мой отец, я не люблю быть должной.

Альвийка помолчала, словно по-прежнему удивляясь услышанному.

– Хорошо. Я ожидала, что вы таки зададите этот вопрос. Вот свиток, там то, что мне бы не помешало в моих трудах. – Она протянула руку, в тонких пальцах замер пергамент, скрученный в трубку и схваченный серебряным кольцом-змейкой с парой изумрудных глаз.

– С твоего позволения, Оружейница, я взгляну. Быть может, что-то у меня найдётся прямо сейчас, – Старый Хрофт протянул руку.

Слышно было, как Айвли хмыкнула под тёмной вуалью.

– Сомневаюсь, великой бог О́дин. Даже тебе придётся постараться, чтобы добыть хоть малую толику из перечисленного тут.

– Посмотрим, – Отец Дружин развернул список. – Так… так… каменный глаз Гаан-Нала… шестой палец Вим-Сата… и так далее, и тому подобное. Древние боги из древних миров, так, Оружейница?

– Именно, – кивнула та. – Но не только, великий О́дин, не только…

– Вижу, – кратко отмолвил Старый Хрофт. – Перстень Ярмины? Где ты собиралась искать дочь пресветлого Ямерта, Айвли? И зачем тебе её девичье колечко?

– Где собиралась искать и зачем оно мне – дело ведь только моё, не так ли, могучий О́дин?

Райна видела, как у отца сжался левый кулак, что он держал за спиной.

– Разумеется, Оружейница. Это дело твоё и только твоё. Что ж, спасибо за этот свиток. Можешь не сомневаться, он будет мне хорошим подспорьем. Мы с дочерью постараемся сделать всё, что в наших силах.

– Постарайтесь, – Айвли пожала плечами с нескрываемой усмешкой. – Боюсь только, что «стараться» вам предстоит очень долго. Сперва исполните задуманное вами. Впрочем, ничего страшного, я подожду. Я верю твоему слову, великий О́дин.

– Разумеется, – холодно сказал Отец Дружин. – Благодарю тебя вновь за мечи, Оружейница. Мне жаль, что не нашлось ничего, чем я мог бы отблагодарить тебя здесь и сразу.

– Ты отблагодаришь меня, о, ты отблагодаришь, – прозвучало из-под вуали. – Отблагодаришь, даже сам не ведая об этом, великий О́дин!

– Не люблю благодарить кого-то столь многоискусного неведомо чем, – развёл руками О́дин.

– Мне ничего большего и не нужно. Всё потребное указано в свитке. Прощай, Отец Дружин. Я буду ждать вестей от тебя.

– Как же я их пошлю?

– Тебе и не надо ничего посылать. Я всё узнаю сама.

– Правда? – усомнился О́дин. – Что ж, да будет по твоему слову, Оружейница. Не говорю «прощай», мы ещё свидимся. И скорее, чем ты думаешь.

– Нет, скорее, чем ты думаешь, – донеслось из-под вуали. – Прощай, Отец Богов.

Старый Хрофт только хмыкнул и повернул Слейпнира.

Интерлюдия 4

– Ну, во всяком случае, Старый Хрофт отыскался, – Познавший Тьму положил на стол только что доставленный свиток. – А ты беспокоилась…

– Беспокоилась, да. – Казалось, последнее время Сигрлинн почти не спит. Под глазами залегли едва заметные тени, а сама чародейка казалась слишком поглощённой совсем иным, чтобы следить за собственной внешностью. – И чем дальше, тем больше. Слишком много… странного.

– Странного хватает, – согласился Познавший Тьму. – Взять хоть ту же тёмную пуповину, которую нам никак не проследить…

– Это как раз самое обычное. – Сигрлинн уселась в кресло, подпёрла кистью голову. – Источники Магии – лакомая добыча. Кто-то пытается набрать силу за их счёт, вот и всё.

– Вот и всё? – Познавший Тьму оторвал взгляд от пергаментов.

– Да, мой Хедин. Не так уж важно, кто именно додумался до такого и сумел сплести требуемое заклинание…

– Которое пока не можем повторить ни я, ни Ракот, ни даже ты.

– Ни даже я… – фыркнула волшебница. – Ты мне льстишь, дорогой. Нет, Познавший, тот, кого я страшусь, появится безо всяких сногсшибательных чар. Когда вы с Ракотом свергали Ямерта, вы не тянули силы ни из каких Источников.

– Не тянули… однако в самый последний момент появился Четырёхглазый, и всё пошло совсем не так, как хотелось бы Ямерту.

– Не заговаривай мне зубы, – чуть улыбнулась Сигрлинн. – Так что там с Хрофтом? И кто доставил вести?

– Альвы, – кратко отмолвил Познавший. – Альвы Альвланда. О́дин со своей дочкой, валькирией Райной, явились в их пределы.

– Вот как? – Сигрлинн подняла брови. – Хотела бы я знать, что там понадобилось нашему собственному Древнему?..

– Думаю, скоро узнаем. Альвы… весьма ревнивы, должен сказать. Письмо, при всей почтительности, прямо-таки пропитано обидой. – Познавший Тьму приподнял свиток, потряс. – Что-то они хотят от меня, что-то весьма хитрое… Мол, мы такие хорошие, а ты, великий бог, не даришь нас своим благосклонным вниманием. Но мы не держим зла, а всеподданнейше доносим тебе, всемилостивейшему, что именуемый себя О́дином проследовал, – Хедин сделал паузу, – к известной оружейнице нашего народа, именуемой Айвли.

– К альвийке? Не к любимым Хрофтом гномам? – удивилась Сигрлинн. – Не ожидала такого от Хрофта, признаюсь.

– Значит, ему потребовалось нечто из ряда вон, – кивнул Хедин. – Своего меча он лишился в Эвиале. А какой же Древний бог без оружия?

– Да, но альвы? – недоумевала волшебница. – Они ж вообще никакого отношения к Асгарду и асам никогда не имели.

Хедин покачал головой.

– Пусть Старый Хрофт творит, что хочет. В конце концов, он нашёл собственную дочь – после стольких-то веков!

– Он нужен нам, – напомнила Сигрлинн.

– Нужен, Си, очень нужен. Как и ты, и Ракот. Как Хаген. Я бы уже вернул его из Долины, но он пишет о странной девчонке, называющей себя Сильвия Нагваль. Её взяла под своё крыло некая целительница Ирэн Мескотт, но Хаген подозревает, что на самом деле эта особа – наследница Красного Арка, магического ордена из мира Мельина.

– Ныне слившегося с Эвиалом…

– Ныне слившегося с Эвиалом, да.

– Думаешь, сработает то, что мы оставили в доме Игнациуса?

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Познавший Тьму.

– Тогда согласна, – кивнула Сигрлинн. – Хаген нужен там. И, значит, тем больше причин Хрофту вернуться как можно скорее!

– Я никогда не отдавал ему приказов, Си.

– Я знаю. – Она отвернулась, в голосе слышалась горечь. – Прости меня, мой Познавший, не сердись, пожалуйста. Я… не нахожу себе места. Я боюсь, что против нас обернутся те, кого ты и я считаем вернейшими из верных, и…

– Почему, Си? – Он мягко взял её за руку.

Она лишь покачала головой, сморщившись, словно собираясь вот-вот заплакать.

– Идём. – Она вдруг потянула его за собой.

– Куда, Си? И… что это?

Крошечная каморка в скромном обиталище Хедина была вся уставлена синими, голубоватыми, розовыми кристаллами. Живыми – в каждом таился дух, в каждом была своя жизнь.

«Я боюсь, что нас подслушивают. Даже здесь, в Обетованном», – даже мыслеречь не могла скрыть терзавшую Сигрлинн тревогу.

«Да уж, ты постаралась», – Хедин мог оценить силы, вложенные чародейкой в построенную защиту.

«Я боюсь, – повторила она. – Боюсь слишком многого, и даже себя саму. Потому что не знаю, кто я такая, до сих пор. Вроде как по-прежнему Истинный Маг, но… но что-то не так. Что-то изменилось, что-то ушло, что-то добавилось».

«Я знаю, к чему ты ведёшь…»

«Нет, мой Хедин, не знаешь. – Её губы почти прижимались к его уху, но слова звучали по-прежнему лишь в сознании. – Я слишком много менялась. Истинная Волшебница, член Совета Поколения – можно сказать, что пленная Дальних – вновь Истинный Маг – мёртвая на бесконечном сером берегу, меж владений великого Демогоргона и миром живых – пленная наших же бывших сородичей, часть Западной Тьмы – феникс-возрождающийся – и вновь как бы я, но я до какой черты?»

«Ты не веришь себе и боишься, что в тебе есть что-то привнесённое, что-то не от тебя? Оставшееся от Западной Тьмы, к примеру?»

«Именно, мой Познавший. Ты веришь мне безоглядно, а я говорю, что верить нельзя никому. Даже мне. Ты правильно сделал, когда вслух сказал при этих гномах, что изменить может любой. Они понесут слово дальше. Я уверена, оно дойдёт и до твоих истинных врагов. И так же, как я не верю сейчас даже себе, я не верю и Хрофту. Я прочла его книгу. У него есть что-то, есть камень за пазухой. Есть горькая обида – не на тебя именно, на весь мир, на всё сущее. Такие легко ловятся – не Дальними, так Хаосом. Не Хаосом, так Спасителем. Но ловятся, мой Хедин…»

«Нам не стоит так беспокоиться насчёт старины Хрофта. Видишь, всегда хватает любителей, э-э-э, донести до нас свою озабоченность».

Она вздохнула, прижимаясь лбом к его виску.

«Прости. Но с каждым днём мне всё тревожнее. Честное слово, было легче тогда, на Хединсее, когда они уже прорвались… А сейчас – болото какое-то, размахиваемся, бьём, вроде бы побеждаем – а толку никакого. У гидры вырастают новые головы. Верные… пропадают. Как Гелерра. Словно… словно есть то, чего мы не знаем. Совсем. Или… выросло новое, пока ты оставался Богом Равновесия, мой Хедин».

«Новое растёт всегда, Си. Как же иначе?»

«Не хочу, чтобы оно росло – если ценой окажешься ты».

«Не окажемся. Я обещаю».

«Призови О́дина. Обещаешь?»

«Конечно».

Глава V Призраки Валгаллы

Под ними расстилался Хьёрвард. Слейпнир мчался под самыми облаками, забирался всё выше, и Райна, не отрываясь, глядела вниз, насколько позволял секущий глаза холодный ветер. Асам не привыкать нестись по страшным высотам, но валькирия, увы, слишком долго оставалась валькирией лишь по прозванию и по тому, что отнять у неё можно было только с жизнью. Сейчас, с мечом из возрождённой стали Асгарда, она ощущала, как через клинок в неё вливается нечто давно, казалось бы, забытое, она пила возвращающуюся силу, словно старое вино.

Валькирия. Валькирия. Не просто воительница Райна – но валькирия Рандгрид, и то и другое вместе. Отец был прав, достав эти старые обломки. Оружейница Айвли вдохнула в них новую жизнь – и какая разница, что там имела себе на уме злохитростная альвийка?

Впрочем, воительница Райна не дала валькирии Рандгрид зайти слишком далеко в восторгах. Айвли, конечно же, имела свой собственный план, и свиток с именами никому не ведомых Древних Богов она дала отцу просто для отвода глаз. Знать бы, кстати, откуда она вообще узнала про всех этих Гаан-Налов и прочих Вим-Сатов, если про них никогда не слышали ни Старый Хрофт, ни, само собой, Райна, хотя ей довелось постранствовать по Упорядоченному?

А, в конце концов, неважно. Отец знает, что делает, нужно просто следовать за ним, как когда-то, и…

И всё кончится Боргильдовой битвой, с неожиданным холодом подумала воительница. Отец вывел на неё всех асов, весь Асгард, весь Митгард, и Мимир ведает, что ещё, и проиграл. Проиграл, потому что ошибся, как ошибаться не имел права.

Да, он ошибся. Память перестала болеть, словно возрождённый меч принял большую часть муки на себя.

Великому О́дину вообще нельзя было никого вести на то проклятое поле. Следовало рассыпаться, затаиться, покинуть Асгард, быть может, даже предать его огню. Пусть бы Ямерт и его присные не нашли там ничего, кроме пепла – зато все асы и асиньи были бы целы. Райна-теперешняя знала, какое великое множество миров вмещает в себя Упорядоченное, и знала, что даже на пике собственного могущества Ямерт не мог разом оказаться в десяти местах.

Со всеми остальными сражаться было можно, даже с Предводителями Духов или Крылатыми Гигантами. Но сражаться надлежало совсем не так, как привыкли обитатели Валгаллы. Предстояло бы сделаться тенями, наносить удары в спину, внезапные и беспощадные, не оставляя свидетелей и не щадя пленных. Асы могли покинуть свой мир, раствориться среди бесконечных провалов и бездн вселенной, создать тайные убежища, и уже оттуда разить.

Райне доводилось сражаться подобным образом, не раз и не два, когда её наниматели, случалось, проигрывали не только битвы, но и войны. Она хорошо помнила юную королевну, сжавшуюся на краю разукрашенной золотым и розоватым кровати, помнила содрогавшуюся под ударами дверь, расшатывающиеся винты в кованых петлях; и помнила себя, холодную, сосредоточенную, с мечом в правой руке и кинжалом в левой, помнила свои слова, сказанные девочке-правительнице в тот миг, когда створки рухнули:

– Им тебя не тронуть.

Они попытались ввалиться гурьбой, но в проёме их встретила свистящая сталь Райны. То был добрый меч, клинок славной гномьей работы, и он не подвёл.

Они пытались стрелять, но два арбалетных болта она отшибла – мечом и кинжалом – и зарубила глупцов прежде, чем кто-то успел ей помешать.

А потом они с королевной лезли вниз из окна башни по связанным простыням, и скакали к ближайшему лесу, и устраивали потайной лагерь, а потом по одному и по двое убивали мародёров с насильниками, пока наконец не восстала вся округа, и враг не бежал с позором, а королевна, выучившаяся не отворачиваться и не падать без чувств, когда надо брать меч и сражаться, села на трон своего казнённого узурпатором отца…

Да, она, Райна, умела так сражаться.

Великий бог О́дин, думала она, так не умел. Но, быть может, успел научиться?

Осталсяпозади пустой Ётунхейм, по его границам теперь обосновались мелкие людские племена и орочьи кланы. Приближалось небо и то, что за ним.

Райна знала, куда направляется Слейпнир. К тому месту, которое она сама тщательно избегала до последнего времени даже в мыслях.

Равнины Иды. Пустые и безжизненные, часть Большого Хьёрварда, но как бы и не Хьёрвард, и не Митгард, не Ётунхейм, не Свартальфахейм и не Муспель. Асгард, особый мир в пределах мира.

Слейпнир радостно заржал. Пусть здесь не осталось ничего, напоминающего о привычных чертогах, это был дом.

Райна ощутила, как напряглись по-прежнему могучие мышцы отца.

Она не задавала вопросов. Воительница уже поняла, что ответа она не получит. Великий бог О́дин затеял какую-то свою игру, и даже она, новообретённая дочь, служила в этой игре лишь одной из множества тавлейных фигурок. Лучше молчать, смотреть и слушать.

Но… для чего? Что в этом ей, воительнице Райне?

Вопрос застал её врасплох.

Века она сражалась лишь потому, что ничего иного делать просто не могла. Единственным утешением служило лишь то, что воевала она всегда по зову собственной совести, хоть и получая золото за службу.

Сражения помогали заполнить пустоту призраком боевого товарищества. Нет, не призраком, конечно же – настоящим товариществом. Те, кто сражался с ней плечом к плечу, видели в ней воительницу, человека, высокую, сильную и гордую, но – простую смертную. Разве что владеющую высоким и недоступным для прочих искусством боя.

Так что же станет делать она сейчас, найдя отца, получив меч, достойный валькирии, но не зная и не понимая замыслов «великого О́дина»?

Райна даже помотала головой, невольно вспомнив чародейку Клару Хюммель, «кирию Клару», как называла её валькирия, сама признавая главенство Боевого Мага в их походах. У Клары всё получалось легко, просто и понятно. Она не знала, что такое настоящее одиночество, она не умела ждать веками, тысячелетиями, стирающимися в пыль бесконечными вереницами дней, она была девочкой, ребёнком, однако валькирия находила справедливым, позволяя чародейке командовать ею.

Одна Клара Хюммель в бою могла сделать больше, чем все сёстры Рандгрид, окажись они вдруг все снова вместе на бранном поле.

Воительница Райна выучилась терпению. И сейчас, сидя за спиной отца верхом на восьминогом Слейпнире, она вновь ждала. Ждала, хотя раньше была уверена, что теперь-то её ожидание точно кончится.

* * *

– Помнишь, дочка?

Слейпнир застыл посреди пустого серого пространства. Ни деревьев, ни травы, ни даже хоть какого неба над головами – рваная серая пустота, где в прорехи тупо пялится чернота вечной ночи. Нет солнца, но остался невесть откуда льющийся свет.

Райна нагнулась. Зачерпнула пригоршней тонкую серую пыль.

Нет, не пыль – пепел. Додревний, он так и лежал здесь, словно не поливало его дождями и не проносились тут ветры.

А может, и впрямь не проносились? И дождь не касался мокрой своей ладонью проклятого Молодыми Богами места?

Валькирия разжала руку, пепел лёгким облачком сорвался с ладони, поплыл вниз, лежать дальше, наверное, до самого скончания времён.

Отец больше не может отмалчиваться. Они тут одни, пространство вокруг них мертво, мертво и пусто так, как никогда не будет пространство даже самого безжизненного и необитаемого мира. Здесь с самого падения Асгарда не было ни живых, ни мёртвых, ни тех, что во плоти, ни бестелесных. Ни духов, ни призраков, ни существ с просторов Упорядоченного. Только воздух, свет и пепел.

Да ещё стоглазая темнота.

Валькирия обошла неподвижного О́дина, погружённого в неведомую думу, взглянула отцу прямо в лицо.

– Пепел Асгарда, я понимаю. Нетронутый, здесь, на равнинах Иды, он, похоже, так и лежал с того самого дня. А больше тут ничего нет, Ямерт постарался на славу. Зачем мы пришли сюда?!

Она уже почти не сдерживала гнева.

О́дин повернулся к дочери, усмехнулся в седые усы.

– Теперь я тебе могу сказать кое-что. Не всё, но многое. Ты права, здесь пусто так, как, наверное, только на самых границах Упорядоченного. Ямерт выжег здесь всё и вся, не пожалел даже мелких стихийных духов. Здесь нас некому слушать.

– А там, в Альвланде, значит, слушали?

– И слушали, и слышали, дочь моя. Оттого я и говорил так, как говорил. Слово Древнего Бога разносится куда шире, чем мне бы того хотелось.

– Кристаллы альвов настолько могущественны?

– Весьма. Особенно если все лучшие их чародеи только ими и занимались в те дни.

– Что же они узнали?

– Только то, что я им позволил узнать. Альвы самоуверенны и горды, я бы даже сказал, закостенели в гордыне, хотя подобная речь более подходит слугам Спасителя. Их легко сбить с толку, если об этом помнишь.

– Хорошо, хорошо, пусть их, альвов, – теряла терпение валькирия. – Что делать нам теперь, нам с тобой, отец, когда мы встретились?

– По-моему, это совершенно ясно, – пожал плечами О́дин. – Зачем бы ещё мне тащить тебя сюда? Не только ведь ради того, чтобы поговорить в том месте, где нас не слышат. Здесь будет наш новый дом, Рандгрид. Пришла пора восстанавливать Асгард.

Валькирия Рандгрид бросилась бы отцу на шею, забыв обо всём. Воительница Райна присела на корточки, вновь набрав пригоршню невесомого пепла и давая ему стечь вниз тонкой струйкой.

– Асгард? Для нас одних? Боюсь, там будет пустовато, отец. Без залов Тора и Фрейи, без радужного моста, без Молчаливого Аса, без доброй Йорд, без гордой Фригг, без… без развесёлого Локи. Без эйнхериев, волков и вранов, без великого древа. Это будет не дом, а надгробие, отец. Склеп, где поселятся одни лишь бесплотные голоса.

– Уж не постигала ль ты искусство стихосложения, коротая долгую стражу? – усмехнулся О́дин. – Твои сомнения похвальны, Рандгрид. Ты выучилась размышлять. Конечно, никому не нужен пустой Асгард, и мне меньше всех. Для чего возводить нагие стены?

Мороз продрал по спине далеко не робкую валькирию. Было в словах отца что-то, заставлявшее вспомнить день Боргильдовой битвы, но совсем, совсем с иной стороны…

– Но… кто же… поселится в них? – выдавила она наконец.

– Те, кому и достойно, – отрезал Отец Богов. – Кто жил в них и прежде.

Валькирия отступила на шаг – во взгляде отца билось пламя, куда жарче того, что жило в горнах Оружейницы. Он говорил сейчас о запретном, о невозможном, о самом своём заветном, пронесённом через тысячелетия, желании, жестокой жажде, иссушившей грудь; но, кроме этого окровавленного чувства, чувства истинного, бывалой воительнице чуялось там и что-то ещё, второе дно, она только не могла понять, предназначенное ли ей или кому-то иному…

– Отец, асы и асиньи мертвы… мои сёстры… мертвы все эйнхерии… Даже Хель больше нет. Даже остальных детей Локи…

– Боги не умирают, – громко бросил Отец Дружин. – Тем более Древние боги. Разве простой стали или магии под силу загасить искру, выдохнутую самим Творцом?

– Молодые Боги тоже исходили от Него… – слабо защищалась валькирия.

– И что? И им дана была власть гасить, обращать в ничто Его дыхание? – наступал Старый Хрофт.

– Н-не знаю, отец… не ведаю… и кто может ведать?

– Я! – рыкнул О́дин. – А если в чём-то сомневаешься, спроси у Мимира. Испей из его источника. Ничто не уходит из Упорядоченного в Хаос. Асам и асиням, моим детям было некуда деться. Подобно тому, как души павших уходили в Валгаллу, на поля Фрейи или в Хель, так же ушли и Древние Боги. Они здесь, Рандгрид, они рядом, только мы пока не знаем, где именно. Быть может, ответ даст Великий Орлангур. А быть может, его брат, Демогоргон. Кроме как у него, быть им, на самом деле, негде.

– И… и что? – пролепетала Райна. Отец был сейчас поистине страшен.

– Я помог Хедину и Ракоту сделаться властителями сущего, а сам остался неведомо кем, одиноким осколком былых времён! – рявкнул Старый Хрофт. – Новая магия не подчинялась мне, и никто из Новых Богов не встал со мной рядом! Они наслаждались своими войнами, Ракот бродил по мирам и портил девок, Хедин играл в мастера-наставника, собирая полки подмастерьев, да миловался с альвийками! И не только… А я ждал, изнывая от одиночества, старался помогать, где получалось, не бог и не маг, а так, неведомое древнее нечто! Хватит, напомогался.

Валькирия отступила на шаг, потрясённо раскрыв рот.

– Отец… ты хочешь восстать против Хедина и Ракота?!

– Восстать? Разве я сказал «восстать»? Мне всего лишь надо восстановить Асгард, найти способ вырвать из небытия асов и асинь, с тем, чтобы вернулся должный порядок вещей: храбрые, смелые, спасающие других, заботящиеся о других достойны куда лучшего посмертия, чем сейчас. Воины должны сражаться в бесконечных битвах Валгаллы, погибать и восставать вновь, пировать, любить прекрасных дев – а прекрасные девы должны любить достойных их мужей; дети и старики должны быть избавлены от ужасов Хель, что не пустует и поныне, хотя сама дочь Локи сгинула, пав достойно, со славой и честью.

О́дин надвинулся на Райну, глядя ей прямо в глаза.

– Никто не говорит о «восстании». Разве я ударю в спину своего друга, чью победу ковал когда-то собственными руками? Мне нужно лишь несколько больше сил, чем у меня сейчас. Сил, что я потрачу не на блистающие дворцы, а на скромный Асгард, что, право же, куда меньше и далеко не столь же великолепен, чем другие обиталища Древних Богов, что мне доводилось встречать, странствуя по Упорядоченному. Мне не нужны красоты Обетованного, где ныне обосновались новые хозяева. Асгард был домом воинов, и таковым он должен возродиться!

Райна помнила золотые щиты на крыше Валгаллы, но да, отец был прав – она тоже натыкалась в своих походах на руины додревних дворцов, что и впрямь делали Асгард скромной небольшой усадьбой.

– Познавший Тьму и Восставший только что одержали великую победу, – продолжал меж тем Старый Хрофт. – Они отбросили самого Спасителя, сохранили мир, который тот уже предназначил на заклание. Они вырвались из искусной ловушки смертного чародея, поддержанного всеми, кто противостоит Новым Богам. Ничто им не угрожает, и я никого не предаю. Я и так ждал слишком уж долго.

– Я… понимаю, отец. Но как добиться задуманного?

– Для этого нужна сила, – не колеблясь ни мгновения, ответил Отец Дружин. – Надо распоряжаться ею, приказывать ей – только тогда все «великие сущности» станут тебя слушать.

– Легко сказать, но как такое сделать?

– А вот над этим, моя Рандгрид, я и размышлял всё это долгое, долгое время. Нам предстоит пройти тропой призраков, с пеплом Асгарда в руках, тропой, которой прошли в своё время все асы. Пока я оставался один, это не имело смысла – ничто не имело смысла. Но теперь…

«Почему не имело смысла? – хотелось спросить Райне. – Когда ты был полностью и совершенно одинок, отец, когда тебе было нечего терять, – почему же ты не начал тогда?»

– Привести обратно мёртвых асов… – Голос валькирии срывался. – Кто спорит, если для Отца Богов участь и долг превыше всего? Но что будет со всем остальным? Едва ли оттуда, где они сейчас – если они там сейчас, – их отпустят просто так! Хель ведь тоже не выпускала никого, отец…

– Не выпускала, и залы её переполнялись, хотя и считались бездонными, – перебил Старый Хрофт. – Уже много после Боргильдовой битвы я узнал, что её царство мёртвых опустело. Души стали добычей Великого Орла…

– Орлангура? Но он ведь Дух Познания…

– Демогоргона. Великий Орёл – его символ, символ Орлангура – Золотой Дракон.

– И что там, у него? У Великого Орла? Что он делает, что он творит с душами?

О́дин опустил голову.

– Не знаю, дочка. Отдал бы правую руку за то, чтобы узнать, но… никому эта цена не нужна.

– Отец, если ты не знаешь, что с ними, как же ты надеешься их освободить? Как думаешь спасти асов? А ведь им нужны и тела, откуда возьмутся они?

– Бренной плоти давно уже нет, – согласился О́дин. – Но об этом мы подумаем после. Нет смысла загадывать так далеко, пока не сделано главное.

– А ты уверен, отец, что асы пребывают именно там? Что не могли оказаться в каких-то ещё обиталищах для мертвецов?

– Места, подобные Хель, имелись во всех мирах, – задумался О́дин. – Нам казалось, что так и должно быть. Есть рождение и жизнь, есть смерть и посмертие – воздаяние за содеянное при жизни. Жизнь только одна, и она коротка, а посмертие в сравнении с ней вечно – и прервётся лишь в час Рагнарёка, когда падут все – и боги, и герои, и трусы, и изменники. Мы верили в это, дочь, ты сама помнишь. Верили не только лишь вы, валькирии или младшие асы, – верили мы все, и верил я сам. И, если бы погиб Тор или Браги, они тоже отправились бы к Хель, ибо над законом движения мёртвых не властны даже мы, Древние Боги. Мы это знали. Но в залах Хель нет никого из павших асов, там лишь души смертных, отправившихся туда уже после Боргильдовой битвы. Кого туда отвёл Яргохор, Водитель Мёртвых. Тот, кто ведает пути призраков и духов. Тот, кто нам поможет, Рандгрид.

– Яргохор? Поможет нам? – отшатнулась валькирия. – Отец, не верю собственным ушам!

– И совершенно напрасно, – усмехнулся Отец Богов. – Я знавал его… хоть и кратко, мы столкнулись в первый День Гнева и несколько даже помогли тогда друг другу. Прости, об этом я расскажу тебе по пути, а пока просто прими как есть. Яргохор – его настоящее прозвание Ястир – наверное, единственный из всех Молодых Богов, что может нам помочь. Даже милосердная Ялини, благодаря которой жив я сам, откажется. Ни за что не станет помогать «друзьям узурпаторов». А вот Ястир… Но сперва у нас есть дело здесь.

– Я готова, отец, – мрачно сказала валькирия. Былая Рандгрид расправила плечи.

– Призраки Асгарда. – О́дин выдернул меч из ножен. – Их здесь нет, но я надеюсь дозваться.

– Что я должна сделать?

– Двое из числа Древних – уже кольцо. – Старый Хрофт коснулся остриём клинка серого пепла, начиная вычерчивать широкий круг. – Поэтому я никогда бы не смог сделать это один.

– Но что это за чары, отец? Я не волшебница, никогда ею не была.

– Тебе достаточно лишь помогать мне, как помогла бы только валькирия. Кто знает мои мысли, что сможет их прочесть.

– Хорошо, отец. – Райна протянула обе руки.

Хрофт с силой вонзил меч в середину круга; ладони валькирии легли в его собственные.

– У тебя много шрамов, дочка… – По лицу Отца Дружин пробежала тень.

– Шрамы украшают валькирию, – пожала плечами Райна. – Давай начинать, отец.

Хрофт кивнул и заговорил.

Не на распространённом старом языке Большого Хьёрварда, общим для богов, людей, великанов и гномов, на языке, которым они пользовались ещё в ту пору, когда никто и слыхом не слыхивал ни о каких «Молодых Богах».

Райна вообще никогда не слыхала подобного языка, казалось, состоявшего из одних шипящих. Так, наверное, говорили бы змеи, если б вообще умели говорить. Валькирия ожидала пламенеющих рун, исконных рун Владыки Асгарда, но вместо этого словно песок шелестел по извивам безводных барханов, словно ветер катил по волнам пустыни сброшенные скорпионами панцири. Некромантия, мелькнуло у Райны. Этой магии не было в древнем Асгарде – или же отец никогда не пускал её в ход. Юная Рандгрид о таких вещах вообще не задумывалась; воительница Райна, напротив, слишком часто пересекалась с «повелителями мёртвых» – и скрещивала с ними клинки, – чтобы не распознать сейчас эти заклятия.

Где отец узнал всё это? Обрёл ли когда-то сам, как обрёл священные руны – или они взялись откуда-то ещё?

От ладоней отца шёл холод. Великий О́дин повелевал и северными ветрами, ему приходилось вырывать из рук ётунов власть над буранами и льдами, метелями и бурями; но сейчас руки Старого Хрофта источали холод могилы.

Казалось бы, как «холод могилы» может отличаться от «просто холода»? Однако Райна не спутала б его ни с каким другим: сосущий, словно вампир, вытягивающий силы и саму жизнь. Не сравнить с обычным звонким зимним морозом, даже самым лютым, когда птицы замерзают на лету.

Райне это не нравилось всё больше и больше. Но «кольцо» составлено, рук не разомкнуть, и она вслушивалась, втягивалась в волны чужого волшебства, чужого и чуждого, делясь собственным, пробуждённым после обретения меча.

Меч отзывался тоже, подрагивал в ножнах, от рукояти исходило тепло, и это было очень, донельзя приятно – словно, стоя под ледяным ветром, ощущать горящий под боком костёр, что не даст пропасть.

А вокруг О́дина и Райны уже поднимались, захлёстывая им колени, волны серого пепла. Словно от брошенного в воду камня, они расходились всё дальше и дальше, взлетали и опадали, точно вся земля вокруг обратилась в тончайшую серую пыль.

У Райны заледенели пальцы, потом ладони, запястья, холод подбирался к локтям. Валькирия умела терпеть и не такое, но руки не просто мёрзли, они немели, отнимаясь и отказываясь повиноваться.

Но заклятия О́дина работали – вокруг Райны медленно, но верно поднимались стены Асгарда, в точности такие, как она помнила; в точности такие, но серые, призрачные, из тонкого пепла. Они дрожали, покачивались, будто норовя вот-вот обрушиться. Валькирия узнавала их – чертоги Тора, покои Бальдра, уютный дом кроткой Идун…

И, конечно же, Валгалла. Чертог Золотых Щитов, тронный зал, сердце Асгарда, его душа. Валгалла поднималась последней, её стены вырастали прямо вокруг Райны и О́дина, скрывая остальную часть Асгарда.

Поднялись колонны, пролегли потолочные балки, возникли высокие двери, за ними – крыша. Сложился трон Отца Богов, и даже стало возникать что-то за ним, там, где в эпоху владычества асов раскидывало могучие ветви Мировое Древо.

Конечно, оно было ненастоящим. Лишь отражением Древа истинного – потому что, когда пал Асгард, и сам священный ясень обратился в такой же серый пепел, как и всё вокруг, Митгард остался стоять, как стоит и посейчас. Ётунхейм опустел, великаны погибли, а немногие уцелевшие давным-давно бежали кто куда, – но земли, горы, реки никуда не делись.

Наверное, это было ненастоящее Древо, раз мир прекрасно обошёлся без него…

Свет померк, над головами Хрофта и Райны сомкнулась крыша. Призрачный двойник настоящего Асгарда был готов; если бы ещё так же просто можно было возродить Асгард истинный, да ещё и со всеми его обитателями…

– Вот, – хрипло сказал О́дин, опуская руки. Райна едва согнула локти, поднося ко рту и пытаясь согреть дыханием заледеневшие ладони.

– Что «вот»? – выдавила она.

– Смотри и слушай!

Отец Богов решительным шагом двинулся к собственному призрачному трону. Райна осталась стоять, кое-как пристроив обе измёрзшиеся руки на тёплый эфес меча.

Что он сделал? Какие силы разбудил, кого лишил вечного покоя? И где, как, откуда добыл такие заклятия?

В том, что это была некромантия высшей пробы, Райна уже не сомневалась.

Конечно, ничего удивительного, что за прошедшие тысячи лет великий бог О́дин научился чему-то новому, но…

Никогда её отец, любивший всех своих дочерей, не творил ничего подобного. Мёртвыми занималась Хель, и никто из асов не вступал в её мрачное царство. Никто не исправлял вопиющую несправедливость, что в жуткие подземелья уходили ничем не провинившиеся дети, старики-пахари, кому не выпало погибнуть с оружием в руках, верные жёны, заботливые матери – всех, всех их, за малым лишь исключением, ждали не переполнявшиеся никогда залы Хель.

Конечно, были поля Фрейи, её чертоги, где собирались «избранные добронравные жёны и мужи, что праведностью своей заслужили спасение от Хель». Но таких было мало, очень мало. Их сторонились, а эйнхерии так и просто презирали. Да и сама добрая Фрейя, если присмотреться, не слишком их защищала перед другими асами, словно стыдясь собственной доброты.

Может, эти заклятия пришли оттуда? Из тех дней, что валькирия Рандгрид не помнила? В конце концов она, младшая из всех Тринадцати, родилась не слишком задолго до Боргильдовой битвы (по меркам асов, конечно), мир был уже целиком и полностью устроен.

– Смотри и слушай! – настойчиво повторил О́дин, останавливаясь возле призрака собственного трона.

Словно лёгкий ветерок пронёсся по исполинскому пиршественному залу. На пустых серых лавках возле пустых серых столов стали одна за другой появляться призрачные фигуры, ещё прозрачнее и бестелеснее сотканных из пепла стен.

Эйнхерии – они возвращались. Райна невольно посторонилась, но никто из призраков её не замечал и она никому не помешала. Да и сами привидения казались «призраками призраков», черты лиц и одеяний стёрты, лишь подрагивающие очертания, плывущие над серым полом контуры человеческих фигур.

Рассаживаются за столами, тянутся за невидимыми валькирии рогами и кубками… сейчас начнётся пир, один из множества, что она видела собственными глазами.

Допустим, здесь и впрямь есть на что смотреть, хотя многого и не увидишь. Но вот слушать? В сером чертоге царила мёртвая тишина, нарушаемая лишь лёгким, на самом пределе слышимого, шорохом клубящегося праха.

– Смотри! – В голосе отца прорезалось нетерпение, словно Райна чем-то вывела его из себя.

Стойте, что это? Вот, прямо на троне?! Призрак… торс, плечи, голова, руки… лицо… его можно разглядеть в деталях, не как остальных эйнхериев.

О́дин. Великий бог О́дин собственной персоной.

Но… как так? Он же жив! Отец жив, вот он, перед ней, с кривой ухмылкой смотрит на собственного бестелесного двойника!

Значит, это не некромантия? Отец просто создал видение былого Асгарда? Но зачем? И потом… она, Райна, родилась не вчера и прожила куда дольше как воительница, как воин Долины, чем валькирия. Она повидала некромантов, и ошибки тут быть не могло.

Заклятия были именно некромантией.

Да, на троне восседает именно бог О́дин. В руке его неотразимое копьё Гунгнир, на плече оба ворона, у ног – волки. Многих деталей не разглядеть, но видно достаточно, чтобы понять: великий Ас радуется.

А перед ним один за другим возникают новые фигуры, в которых без труда угадываются другие асы и асини: Тор со своим молотом, Локи с буйными кудрями, Сиф с волосами до самого пола, Идун с волшебным яблоком в руке…

Они отличаются от отцовой тени на троне, Райна ощутила это тотчас. Призраки мёртвых, только от них исходит вечное, необоримое отчаяние, тоска, страшнее которой быть ничего не может.

Призрак – тень ушедшей души. Тело отдано погребальному костру, душа двинулась великими и тайными путями, закрытыми от смертных, а тень её осталась между мирами живых и мёртвых, не принадлежа ни одному из них.

От теней-асов веяло жутью и не просто замогильным ничто: режущий ветер иных пространств, иного сущего, не похожего на привычное Райне Упорядоченное.

Отец таки вызвал их, с ужасом подумала валькирия.

Смотри и слушай, сказал он. Что они говорят?

Призраки асов не молчали.

Но голоса их лишь немногим отличались от шуршания всё тех же насекомых. На Райну они не смотрели, глядели мимо и самого Отца Богов. Все столпились перед бесплотным троном столь же бесплотного О́дина.

Кажется, они гневались. Гнев смешивался с отчаянием, и отчаяние уже порождало ненависть. Не к самому Отцу Дружин, но… ко всему. Несправедливому миру, коварным врагам, неблагодарным людишкам, предателям-великанам. Ко всем.

Смотри и слушай, сказал Райне Старый Хротф. Воительница понимала – вызвав каким-то образом духов погибших асов и асинь, О́дин пытался нащупать к ним дорожку, отыскать путь для их освобождения.

Хотя… отец мог бы пояснить и получше, что он имеет в виду, а не только «смотри и слушай». Конечно, Райна – не чародейка, но ощутить магию вполне способна. Тем более некромантию.

Стой, глупая – она почти что хлопнула себя по лбу. Ты валькирия, ты указывала павшим героям путь в Валгаллу. Ты шла тропами мёртвых и вместе с мёртвыми, рядом с их душами. То, что сейчас явилось в призрачную Валгаллу, конечно, не души погибших асов. Тени душ, или даже тени теней. Оставленный след на страшном пути, которым они прошли с Боргильдова поля, след их горя, когда они открыли глаза, осознав, что их больше нет, что остались лишь души, уносимые ветром, с которым не в силах бороться даже боги.

Ищи их тропу, валькирия. Нельзя удовлетвориться одними лишь словами, мол, «они во длани Спасителя», «под рукой великого Орлангура» или «в домене Демогоргона». Отцу требовалась дорога, нечто, подобное тёмному пути, уводившему мёртвых в Хель уже во времена владычества Ямерта.

Нет, не зря отец не начинал этого без неё, валькирии Рандгрид. Все умения Райны, все века её собственной войны тут бы не помогли; и не зря также отец откопал старое железо Асгарда. Райна ощущала, как оживал меч, как начинал тянуть её, словно верный пёс, куда-то в сторону.

Тропы мёртвых. Живому, не обделённому смелостью, встать на них бывает не так сложно – тот же Чёрный путь в Восточном Хьёрварде не ограждали никакие магические барьеры. Другое дело, что мало кто выдержал бы встречу с Яргохором…

Валькирия зажмурилась. До сих пор воительница Райна крепко держала вожжи, скептически глядя на творящееся вокруг, сравнивая и вспоминая свои собственные походы и битвы – но теперь в дело вступала именно валькирия, спутница эйнхериев, достойных, кому предстояло пройти от собственного смертного поля до залов Валгаллы – по той самой «тропе мёртвых».

Клинок с лёгким шелестом выпорхнул из ножен. Здесь не было врагов, сталь Асгарда скорее послужила бы маяком, озаряющим незримый пока путь.

Тени пока ещё здесь, но не надолго. Отцово заклинание вызвало их к бледному подобию жизни, однако держать такие чары тяжко даже богу.

Да, вот она, тропа.

Серебристый росчерк, словно из звёдной пыли. Мерцающий, ускользающий, морозный – в нём нет красоты, здесь всё тот же могильный холод.

След тянулся далеко, начинаясь на Боргильдовом поле. Всё верно, именно там и зародились эти тени, тени теней, след убегает – дальше, дальше, ещё дальше, так, что взор валькирии едва может его удержать.

Извив, изгиб, крутой поворот. Смутно-знакомый силуэт, могучее древо и бурлящий под корнями ключ, и не простой – Источник Мимира. От него тропа устремляется дальше, сквозь толщи Межреальности, огибает тёмные миры и пламенеющие бездны, подходит к самым пределам Хаоса, и…

И потом – всё. Обрыв. Подобно тому, как обрывался путь эйнхерия, заметный для какого-нибудь начинающего некроманта, едва павший с валькирией отрывались от земли.

Что ж, уже хорошо. По крайней мере, асы не в каком-то подобии всеобщих залов Хель, дорогу куда знали и многие из живых.

Но… единицы простых смертных могли сами найти дорогу в Асгард. Лишь по милости самих асов.

– Отпускаю вас, – услыхала Райна. Широко разведённые руки отца сошлись, словно он закрывал створки врат за ушедшими гостями.

И в тот же миг обрушились сотворённые из пепла стены, колонны и крыши. Серая туча взвихрилась вокруг Отца Богов и валькирии, Райна зажмурилась, сберегая глаза.

На внутренней стороне сомкнутых век плечом к плечу в неизвестность уходили павшие асы: Тор и Локи, Фригг и Сиф, Фрейя и Тюр, вместе с остальными.

Призраки Асгарда указали путь к своей «стране мёртвых». Они где-то там, вне ведомых пределов Упорядоченного, как и Асгард пребывал вне ведомых пределов Большого Хьёрварда.

Вся дрожа, валькирия едва сумела открыть глаза, веки вдруг сделались совершенно неподъёмными. Они с отцом стояли, с ног до головы запорошённые мелким пеплом; О́дин сжимал и разжимал могучие кулаки.

– Ты видела их, дочь?

Райна кивнула.

– И проследила их путь?

– Насколько смогла, отец.

– Молодец, – каркнул Ас Воронов. – Это могла сделать только ты, истинная валькирия с мечом из старой стали, помнящей наш расцвет. Всё удалось, моя Рандгрид, всё удалось как нельзя лучше!

– Что удалось, повелитель? Мы узнали дорогу павших асов? Но я не видела, где она кончается…

– Ты и не могла это увидеть, – кивнул Старый Хрофт. – И никто бы не смог. Но я не сомневаюсь, что пройти этой тропой ты теперь сумеешь – до того места, где она оборвётся. А там разберёмся.

– Путь неблизок, отец. Сперва к Источнику Мимира, и потом дальше, до самой границы сущего.

– Понимаю, – кивнул Старый Хрофт. – Но разве нам положен предел времени? Нас никто не остановит, мы исполним задуманное…

– Но… отец, что, если Новые Боги захотят нам помешать?

– Они не помешают, – пожал плечами О́дин. – И Хедину, Познавшему Тьму, и Ракоту Восставшему хватает своих забот. У них своя война, у нас, дочка, своя. Поверь, я достаточно помогал братьям-богам, чтобы по-справедливости сделать теперь кое-что для самого себя. Для всех асов.

– Тогда нам следует вернуться обратно в Хьёрвард, – заметила Райна. – В такую дорогу не отправишься просто так.

– Именно это мы и сделаем, дочка.

* * *

Опустевшие равнины Иды, казалось, не хотели отпускать двух путников. Райна потеряла счёт времени, а они с отцом всё ехали и ехали по угрюмым серым пустошам, и валькирия не видела ничего, кроме всё того же пепла.

Давнишние победители потрудились тут на славу.

– Они убили саму землю, Рандгрид. Она так и не ожила. – Отец Дружин не повернул головы. – Я хочу, чтобы Асгард расцвёл бы снова… неужели это слишком большая цена за все века моей… верной службы? – последние слова он вытолкнул из горла с явным усилием. – Да, я, великий О́дин, служил Новым Богам, словно наёмник. Ты хорошо знаешь, что это такое, моя Рандгрид.

Валькирия молча склонила голову. В горле у неё стоял ком.

– Как и ты, я служил, – продолжал Старый Хрофт со всевозрастающим гневом. – Служил, не требуя наград, не получая ничего. Новые Боги даже не спросили, нуждаюсь ли я в чём-нибудь. А теперь я не стану даже и говорить. Нам не нужно чужого, Рандгрид, мы лишь вернём то, что наше по праву. И пусть никто не дерзнёт встать у нас на дороге! – Он вскинул сжатый кулак, потряс им.

– Я готова сражаться, отец.

– Не беспокойся, сражений будет предостаточно. Есть множество сил в Упорядоченном, кому совсем не понравится наше вторжение в запретные области.

– Кому же? Познавший Тьму и Восставший, по твоим словам, отец, не станут нам препятствовать…

– Найдётся кому и помимо них. Слуги Хаоса, Дальние, козлоногие приспешники Неназываемого, адепты Спасителя. Дети Демогоргона, в конце концов. Я рассказывал тебе, ты помнишь?

– Конечно, отец. Квинтэссенция страданий живых, излившаяся в Межреальность и обретшая там множество обличий. Правда, должна признаться, что я сама о них ничего никогда не слышала. Только от тебя.

– Так и должно быть, – хмыкнул О́дин. – Дети Соборного Духа не вмешиваются в обычные свары. Познавший Тьму один раз сумел заставить их сослужить себе службу, когда на него шли Лишённые Тел.

– Но почему они должны напасть на нас? – недоумевала валькирия.

– Никто не говорит, что должны. Но могут, и к этому следует быть готовыми.

Валькирия не стала больше ни о чём спрашивать.

Их обратный путь в Хьёрвард оказался долог и нуден, О́дин словно пытался запутать следы, закладывая широкие полукружия по мёртвым равнинам. Зачем он это делает, Райна опять же не знала.

– Сперва обратно, в Хьёрвард. Потом к Источнику Мимира, – несколько раз повторил Отец Богов. – Оттуда – куда поведёт наш след. И посмотрим, не удастся ли добыть хоть что-нибудь из перечисленного нашей дорогой Оружейницей.

Унылый и скучный путь по серым пепельным полям навевал смертную тоску. Ничего не происходило, никто не посягал на путников, и О́дин на привалах рассказывал и рассказывал Райне истории – из случившегося до её рождения и из тех времён, когда он «служил» Новым Богам. Вспоминал День Гнева, вспоминал Яргохора и волка Фенрира, спасшегося от ярости Ямерта.

– Почему ты не стал отыскивать Фенрира, отец? Я имею в виду, уже после победы в Обетованном? Ты не был бы так одинок…

– Кто знает, что на уме у этого волка? – пожал плечами Старый Хрофт. – К тому же, не забывай, пророчество Рагнаради не исполнилось, однако никому не ведомо, расточилось ли оно полностью и совершенно. Кто знает, вдруг нам удастся задуманное, асы вернутся в отстроенный Асгард – и тогда в один прекрасный день мы будем принуждены к новой битве?

– Но кто станет в ней сражаться? – поразилась валькирия. – Чёрного Сурта больше нет. Нет и великанов, пусты залы Хель.

– Никто не в силах изменить судьбу, – угрюмо сказал О́дин. – Её можно лишь отсрочить. Но я с радостью обменяю собственное бессмертие на отмеренный мне срок до того дня, когда Волку будет суждено убить меня, – если, конечно, нам удастся вернуть к жизни всех асов.

Это не слишком походило на того О́дина, к которому Райна успела привыкнуть за время их странствий. Сказать по правде, это не походило на него совсем. Отец очень, очень изменился, стоило им встать на эту дорогу…

Однако она не возражала и старалась поменьше спрашивать.

– В общем, я бы не хотел, чтобы Волк крутился бы где-то поблизости, – признался наконец О́дин. – Если предсказанному суждено свершиться…

– То оно свершится в должный срок. Не раньше и не позже. Какой же тогда смысл…

– Не слишком-то приятно жить бок о бок с собственным будущим убийцей, – буркнул О́дин.

Отец вновь что-то утаивал, однако валькирия в который уже раз отмолчалась.

Они возвращались в Хьёрвард, чтобы, по словам Отца Богов, запастись всем необходимым для долгой дороги на самый край сущего. Серые равнины Иды сменились небом Митгарда, Слейпнир оставил позади облака; перед путниками раскрывалась богатая торговая Бирка, где продавалось буквально всё, что только могли отыскать тороватые купцы в самых отдалённых землях.

– Ты хорошо помнишь след, дочка?

Валькирия кивнула.

– Разбуди ночью, отец, – начерчу, а по нему самому – проведу с закрытыми глазами.

– Чертить смысла нет, слишком уж он длинен. Припасов нам понадобится с избытком, считай, на целый год Хьёрварда.

– Маги Долины тоже хаживали очень и очень далеко, но никогда не проводили в Межреальности слишком уж много времени, – заметила воительница.

– Мы не маги Долины, – нахмурился О́дин. – Боюсь, что желающих проследить, куда это мы направляемся, сыщется с преизлихом. Поэтому торопиться не будем. Между мирами тоже есть свои тайные тропы, и чем меньше магии мы пустим там в ход, тем лучше.

На богатом торгу было нетрудно найти всё необходимое, не забывая и о вьючных животных; но заботиться о них предстояло самим, О́дин наотрез отказаться нанимать погонщиков.

– Мы идём вдвоём. Я и ты. Больше никого. Возьмём лишь то, без чего не обойтись совсем. Я тоже хаживал по Межреальности, там неплохая охота, а поспешать мы станем медленно, то есть без суеты.

Интерлюдия 5

Ещё один свиток лежал под пальцами Познавшего Тьму, маленький, аккуратный, с фиолетово-серебристым тиснением, такого же цвета шнурками и печатью.

Сигрлинн глядела на него так, словно невинный пергамент был, по крайней мере, тем самым Мировым Яйцом, из коего, по поверьям некоторых народов, и народится грядущий Уничтожитель Сущего.

– Я… не знала. – Она с усилием выдохнула. – Но спасибо, что показал мне. Спасибо, что… что так веришь.

– Как же иначе, Си?

Она покачала головой, словно хотела произнести что-то вроде «верить нельзя никому», но промолчала.

– Я же говорил – доброжелателей хватает. И самых простых чувств – гнев, ревность, зависть – хватает тоже. Ничего удивительного. Надо относиться к ним со снисхождением, к людям, гномам, эльфам…

– И альвам, – мрачно сказала Сигрлинн, сверля свиток взглядом.

– Альвам особенно, с их-то вековой обидой на Перворождённых…

Волшебница потянулась, осторожно взяла свиток, развернула. Губы сжались в тонкую линию.

– Обычно нам больно узнавать про каких-то «бывших» своего единственного. А вот мне сейчас – нет. Я просто вижу, что мои тревоги не напрасны, мой Хедин. И я благословляю ревность этой несчастной альвийки, потому что если б не она…

– Си, такое скрыть невозможно. Мы узнали бы всё равно, может, чуть позже.

– Но что мы теперь станем делать? Старина Хрофт и впрямь задумал что-то небывалое, ведь верно?

Они говорили не в тайной комнате со множеством отражающих магических зеркал-кристаллов, и даже не в пределах Обетованного. Вокруг, в глубинах Межреальности, раскинулся лагерь подмастерьев, и там царила непривычная тишина.

Небольшое войско шло скорым маршем, не мешкая, сквозь пласты реальности, всё дальше и дальше от обитаемых, привычных миров, где обычно и приходилось сражаться. Обетованное осталось почти пустым. Никто не охранял даже воды священного Урда.

– Да, спасибо Айвли, – медленно сказал Познавший Тьму. – Оружейница оживила древнюю силу Асгарда – вот уж никогда б не подумал, что дружище Хрофт держал под спудом этакие сокровища! И ни разу не обмолвился даже словом, старый хитрец… А в нужный миг – р-раз! – и достал откуда-то.

– Ты отозвал отправленного к нему вестника, почему?

– Старый Хрофт должен свершить задуманное, – твёрдо и непреклонно сказал Познавший. – Он мой ближайший друг и союзник, мы были вместе столько тысячелетий – я не оскорблю его пустым подозрением. Даже если это покачнёт наше драгоценное равновесие.

Сигрлинн кивнула. Здесь, в походе, облачившись в лёгкую серебристую кольчугу, чародейка, как ни странно, казалась спокойнее и увереннее, чем в роскошных пейзажах Обетованного.

– Я понимаю тебя. Да, порой действие, любое, куда лучше бездействия. И всё-таки… – Она потрясла свитком, быстро развернула, стараясь держать за самые края. – «Познавший Тьму. Я опускаю твои пышные титулы, пусть ими тебя величают другие. Мы… – Сигрлинн запнулась, – мы д-делили ложе и б-были счастливы друг с другом…»

Глаза Познавшего Тьму едва заметно сузились.

– …«и были счастливы друг с другом. Я считала себя достойной подругой Истинного Мага Хедина. Но, увы, ты думал по-иному. Что ж! Не мне судить Нового Бога Хедина, нового владыку сущего. Мне лишь грустно, что даже после победы ты не нашёл в себе и крупицу интереса ко мне, или хотя бы доброй памяти. Я радовалась за тебя, поверь. Мне было больно, но я радовалась. И потом я продолжала жить, потому что мне надо было следить за тобой. За твоими победами, твоими триумфами, твоим возвышением. За путём, которым шёл Новый Бог Упорядоченного, на чьём плече я так любила засыпать…» гхм! – Сигрлинн покраснела. – Это могла бы и пропустить… так, что там дальше… «Я живу уже долго, очень долго даже по меркам моего племени. Знание и искусство позволяют мне оставаться всё той же Айвли, которую ты, хочется верить, хоть немножечко, но любил. По-своему. Не так, как ты любишь свою чародейку, ко-которая… – Сигрлинн яростно засопела, – которая один раз уже вонзила тебе нож в спину». Нож в спину, подумать только!

– Не переигрывай, Си. А то можно подумать, ты сгораешь сейчас от ревности и готова выцарапать глаза сопернице.

– Переигрываю, наверное, да, – призналась чародейка. – Всё от того же, мой Хедин. Не знаю, кто я такая, где пределы отпущенного мне и… А вот альва, похоже, твёрдо знает, чего хочет, зачем и для чего.

– Простим ей это, Си, – чуть улыбнулся Хедин, накрывая руку чародейки собственной ладонью. – Она же не понимает…

– Всё она понимает, – буркнула Сигрлинн. – Понимает и что-то задумала, вместе с другими альвами, что первыми предупредили тебя. Э-э, да, «…нож в спину. И потому спешу предупредить тебя – я выковала мечи для древнего бога О́дина, владыки павшего Асгарда, и для его дочери, валькирии, именем Рандгрид, которую ещё именуют Райной. Они доставили мне старую сталь Асгарда, сталь, помнившую дни их славы и мощи. Я никогда не видела ничего подобного, Познавший Тьму. Сама по себе я никогда не сотворила бы то, что вышло из моего горна. Мечи, полные ярости и жажды мести. Мечи для того, чтобы рубить не только броню и плоть, но даже и само время, саму Судьбу…» Ну, тут обычные альвийские красивости… «мечи, что куда сильнее того исходного, что могло бы оставаться в старом металле или что могла бы вложить туда я. Однако можешь не сомневаться, Познавший, я очень, очень старалась», – кто бы сомневался, – Сигрлинн саркастически хмыкнула. – «…старалась. Теперь же никто не в силах предсказать, что сотворит Древний Бог, заполучив такое оружие. Должна предупредить тебя по старой дружбе, мой Хедин…» Ну да, ну да. Её Хедин. Нет, эти альвийки!

Познавший Тьму улыбнулся, и Сигрлинн улыбнулась тоже, тепло, не одними лишь губами.

– Они что-то задумали, повторяю тебе снова, мой Хедин. А ты опять суешь голову в осиное гнездо и полагаешь, что вывезет, вынесет, минует, что ты опять в последнюю минуту и из последних сил… – Улыбка сбежала с её лица. – Так. Почитаем дальше: «…что Древний Бог решился на что-то поистине невозможное. Я прочла решимость и обречённость в его сердце, когда он принимал меч. Следи за ним, следи хорошенько», э-э-э, ну тут опять всякие мой-мой-мой, пропускаем, ага! «Потому что не только Владыка Асгарда повелевает этим мечом, но и меч повелевает Владыкой Асгарда, как это обычно и случается с невероятно сильным магическим оружием…» да, сам себя не похвалишь – день прошёл даром, узнаю твоих альвиков, «а у меча одна жажда – отомстить за гибель сородичей О́дина, асов и асинь, любой ценой, а кому – уже не так важно. Тем, кто наверху, кто при власти и силе. Великий О́дин, Отец Дружин, будет мстить. Я знаю.

Так вот, Познавший, мне тяжко и больно, но я всё равно должна сказать тебе то, что говорю. Я могла бы подправить кое-что в тех мечах, подмешать кое-какие милые субстанции в расплав, но не стала этого делать. Могла бы промолчать о визите Старого Хрофта и его дочери, но тоже не стала. Вместо этого я пишу тебе, Новый Бог, предупреждая тебя о новой опасности. И, если ты решишь, что тебе нужна моя помощь, я буду рада её оказать. Разумеется, с условием, что с Древним Богом О́дином не случится ничего плохого». Вот хитрющая хитра! Любой ценой, но заманить тебя к себе, а потом, – Сигрлинн махнула рукой, – получить своё древним, как мир, способом, от которого спаслись за всю историю Упорядоченного лишь считаные единицы мужчин. Как правило, уже и до того поражённые бессилием.

– Со мной бы это не прошло, – улыбнулся Хедин.

– Я знаю. Но каков О́дин-то, а? Чего задумал!

– А чего он задумал? Пока что он просто добыл себе и дочери достойные мечи.

– Ты даже не проследишь за ним? – подняла бровь Сигрлинн.

– Прослежу, конечно, – после небольшой паузы отозвался Познавший.

И подмигнул чародейке.

name=t409>

Глава VI Источник Мимира

…В дорогу они отправились ясным солнечным утром, старый седой воин в видавшем виды тёмно-синем плаще и широкополой шляпе, а с ним – молодая воительница в кольчужном доспехе. Шесть мулов, нагруженных самыми удивительными вещами, что Отец Богов сумел отыскать в Бирке и скупил, не торгуясь.

Неведомые травы и минералы, растёртые в порошок. Перья, кости, конечности и когти самых разнообразных существ, летающих, бегающих, ползающих и плавающих. Походный набор странствующего алхимика, колбы, реторты, змеевики, горелки, мерные склянки и прочее.

Это так не походило на старого О́дина, что Райна даже перестала удивляться. Молча следовала за отцом да слушала его рассказы. Бесконечные повествования о том, что случилось после Боргильдовой битвы.

Заслушавшись, она даже не заметила, как под копыта им легла заповедная тропа, тропа меж мирами, ведомая обитателям Асгарда. Сколько ж лет не ходила по ней валькирия!..

– Да, дочка. Сперва – источник Мимира, – обернулся О́дин. – Даже воздух здесь другой, прежний воздух Асгарда. На равнинах Иды сейчас, однако, и его не осталось. С падением Молодых Богов многое изменилось, теперь сюда, как встарь, из Хьёрварда можно добраться пешком – если, конечно, знаешь дорогу. А то, поверишь ли, через амулет Ямерта пробивались!^[50]…

– А он нам поможет, Мимир? – осторожно поинтересовалась Райна.

– Древний ётун мудр, но и хитёр. И слишком уж любит неизменность. Помнится, когда Новые Боги брали власть, мне и Хагену пришлось с ним переведаться. Чуть до драки настоящей дело не дошло, – усмехнулся в усы О́дин.

– А теперь?

– А теперь он будет на нашей стороне. Если захочет, конечно. Но я надеюсь, что сумею его убедить.

– Загадки, отец. Одни сплошные загадки, – вздохнула валькирия.

– Тихо! Мы уже здесь, – оборвал её Старый Хрофт.

Узкая лесная тропа, сосны, да ели, да мшистые камни. Северный лес, ничем не примечательный, а за деревьями – просвет. Райна коснулась тёплого эфеса, и меч ободряюще дрогнул – он тоже чувствовал великий источник. Источник Мудрости, источник Мимира.

Что ж, всё увидим сами.

Их небольшой караван тем не менее остановился на самом краю девственной чащи. О́дин вскинул руку, а миг спустя выхватил меч.

– Великий бог… – прямо перед ними на узкой тропе вспыхнуло зарево, кто-то исполинским огненным ножом раздвигал пласты реальности, открывая дорогу в заповедный мир.

Клинок валькирии словно сам прыгнул ей в руку.

– Великий бог… – Зарево угасло. На тропе появился человек, бритый наголо, череп покрывала сложная татуировка – два тёмно-синих дракона, извивающиеся в пасти третьего, красного.

Новоприбывший – без оружия, в простом сером плаще до пят с откинутым капюшоном. Мощные, широкие плечи бойца, смугловатая кожа, глубокие глаза с разбегающимися от уголков морщинками.

– Прости, что заступаю тебе дорогу, великий О́дин. – Незнакомец почтительно опустился на одно колено, словно верный вассал, избегая смотреть Отцу Богов в глаза. – Но я явился с важными вестями.

– Кто ты и кем послан? – резко бросил Старый Хрофт. Клинок его не опускался.

– На тебя начата охота, владыка Асгарда. Я лишь хотел предупредить тебя.

– Как твоё имя? – перебил О́дин.

Незнакомец слегка улыбнулся.

– Зови меня Скьёльд^[51], великий бог.

– Знатное имя, – сощурился хозяин Валгаллы. – Твои отец и мать…

– Ведали прошлое и будущее, – негромко, почтительно, но всё же перебил О́дина татуированный. – Но имя моё ничего не значит. У меня их множество, как и у тебя, великий бог. Я здесь, лишь чтобы помочь тебе. Моя сестра, Соллей, провидица и пророчица, увидела в зеркале, что погружено в быстротекучий ручей, надвигающуюся на тебя опасность. Мы чтим тебя, Древний Бог, чтим и других, кто вышел в своё время на Боргильдово поле и на другие, ему подобные сражения, когда мир был ещё юн. Поэтому я здесь.

Он говорил на языке Асгарда без малейшего труда или акцента.

– Скажи, кто отец твой, кто мать, где твой дом? – ответил О́дин обрядовой фразой, первой в длинной висе его собственного сочинения.

– Отца звали Скримир^[52], а мать моя – Модгуд^[53].

– Одно имя громче другого. – О́дин вперил в назвавшегося Скьёльдом тяжёлый взгляд.

– Воистину так, великий бог.

– В тебе нет крови ётунов. Ты не можешь быть сыном великанши, которую я видел сам, и не раз!

– Нет, трижды прославленный О́дин, я не сын в том смысле, что тебе привычен, ибо я не выходил из женского лона.

– Как может быть такое?

– Но ведь ты тоже не рождён женщиной, Отец Богов.

– Твоя правда, Скьёльд. Но речь сейчас не о том. Кому ты служишь?

– Лишь самому себе, великий О́дин. Но выслушаешь ли ты моё предостережение?

За внешней покорностью скрывались шипы презрения и даже гнева. Назвавшийся сыном Скримира второй раз прервал Отца Богов, несмотря на все словеса о почитании и прочем.

– Ты могущественный маг, Скьёльд, сын Скримира.

– Благодарю великого бога за добрые слова и не смею отвлекать его от предпринятого странствия. Скажу лишь – по пятам за ним идёт стая, и эти волки пострашнее сына бога Локи. Увы, законы, что сильнее и меня, великий бог, и тебя, воспрещают мне сейчас открыто встать на твою сторону, что не может не огорчать…

– Хорошо! – перебил Старый Хрофт. – Благодарю тебя за помощь, Скьёльд, сын Скримира, и спрошу лишь одно – что тебе ведомо об этих «волках»? Кем они насланы?

– Они искусно прячут своё обличье, передвигаясь под прикрытием колдовского мрака и тумана, – Скьёльд высокопарно возвысил голос и прижал руки к груди – Благодарю тебя, великий, что воздал хвалу моей силе, однако она, увы, недостаточна, чтобы дать тебе истинный ответ – кто они, кому служат и зачем тебя преследуют. Я лишь слышу их жажду, их алчность, им нужна кровь Древнего Бога, и они не остановятся.

– Сколько их?

– Тринадцать, великий. Чёрное число, число горя и злосчастий. Будь же готов, великий бог, что бы ты ни задумал. Я и моя родня постараемся прийти к тебе на помощь, как только сможем, как только откроем путь в обход жестоких и несправедливых уложений Сущего. Сейчас же прощай! И приготовься к бою. Стая уже близко.

Пламя портала вновь вспыхнуло, назвавшийся Скьёльдом шагнул в огненные врата. Райна болезненно поморщилась – магия резала, словно нож, от плеч вниз словно бежали полчища огненных мурашек.

О́дин обернулся – на лице его играла торжествующая ухмылка. Он усмехался широко, торжествующе, словно добившись невесть какой победы.

– Они испугались, дочь. Мы на верном пути, сомнений нет.

– Кто «они», отец?

– Сейчас неважно, – отмахнулся О́дин. – Сразимся и, как достойно воинам, всё узнаем в бою.

– Кто этот, назвавшийся Скьёльдом, сыном Скримира?

– Упорядоченное неисчерпаемо, – несколько невпопад ответил Старый Хрофт. – В нём множество сил; иные, начав с малого, могут подняться очень высоко. Да ты и сама знаешь – вспомни тех же Безумных Богов! Их остановили, пока они ещё не успели развернуться как следует. А иначе… – Он покачал головой.

– А этот «Скьёльд», значит, сумел?

– Наверное, дочь. И меня это пугает.

– Почему? «В Упорядоченном множество сил…»

– Дочь! Он пробился, открыв портал, сюда, к Источнику Мимира. Попасть в эти края можно было из Хьёрварда, но из других миров?! Кто попало не мог сюда явиться! И что же, этот наглец с размалёванным черепом может точно так же скакнуть и к Кипящему Котлу, и к Урду?

– Сильный чародей, ты сам сказал, отец.

– Избавь нас Ямерт от таких силачей, – проворчал О́дин. – Никогда не знаешь, что покачнёт великие Весы.

– А мы – мы не покачнём?

– Нет, – покачал головой Отец Дружин.

– Рада твоей уверенности, великий О́дин.

– Моя дочь набралась смелости отвечать дерзко? – Старый Хрофт усмехнулся в усы. – Не бойся. Великие силы мчатся сейчас в таком хороводе, всё так смешалось, что задуманное нами, будь уверена, пройдёт незамеченным. А теперь идём, если за нами и впрямь погоня, разобраться с источником Мимира надо как можно скорее.

Невдалеке к серому небу вздымалась островерхая гора, О́дин покосился на неё, вздохнул.

– Гора-с-Мечами, дочка. Вместилище клинков Молодых Богов, и – самая большая их ловушка, расставленная на нас с Хедином. Они здорово рисковали тогда, Ямерт и компания. Мы, впрочем, тоже. Познавший Тьму всё поставил на карту – и выиграл. А мог и проиграть.

– А где сейчас те Мечи? Ты рассказывал мне, что вытащил тогда оружие Ямбрена?^[54]

– Мы с Хедином использовали их в последней битве, уже под небом Обетованного, на пороге Урда. Молодые Боги скрылись вместе с ними. Сама гора, былое вместилище – пусто. Если там что и осталось, так лишь тени. Тени мечей, память об их могуществе… но нам пригодится и это. Мы направляемся в такие края, где призрачное зачастую окажется сильнее воплощённого.

– Жаль, – погрустнела валькирия. – Мечтала бы хоть раз подержать в руках такое… такое оружие.

– Я держал. – Хрофт озирался по сторонам, словно прикидывая, откуда вынырнут те самые «тринадцать волков». – Знаешь, дочка, ничего особенного. Хороший клинок, но… не часть тебя. Не Гунгнир. И ничего тут уже не поделаешь.

– Всё равно, – тихонько отозвалась Райна. – Мечи богов… пусть бывших, пусть павших, но всё равно – богов… тех, что победили нас когда-то, а мы так и не отомстили как следует.

– Всё впереди, дочка, всё впереди. – О́дин ухмыльнулся. Острие его собственного меча вычертило в воздухе сложную руну, линии вспыхнули белым и, дрогнув, поплыли, словно паутина под свежим ветром.

– Это им уж точно не по нраву придётся. – Старый Хрофт уже рисовал новый узор. Линии скрещивались и сталкивались, словно мечи.

– Мы их станем тут ждать? Не пойдём к Источнику?

Владыка Асгарда молча кивнул.

– Не хочу их поганой кровью мутить добрую водицу.

Слейпнир нагнул голову, фыркнул, ударил копытом. Ноздри его широко раздувались.

– Обкладывают. – О́дин чуть сгорбился, держа меч двумя руками. – Совсем уже близко, Рандгрид!

Мягкий и нежный воздух, так напоминавший о прежнем, сгинувшем Асгарде, вдруг заполнил резкий и злой запах серы. С неба вниз, к земле, рванулись дымные колонны, словно водную толщу пробивали незримые камни, оставляя за собой пузырчатый след.

Один, два, три… дюжина.

И на острие каждого из дымных смерчей – алая искра.

– Красиво, – не удержалась Райна.

Чужая сила рвалась сквозь взломанное небо, валила валом, обрушивалась лавиной, словно перехлестнувшая через запруду паводковая волна. Да, совсем, совершенно чужая – Райна не могла упомнить ничего похожего. Не Безумные Боги, не козлоногие, не драконы Эвиала, не мертвяки, не какие-нибудь иные свихнувшиеся маги-чародеи; кто-то совершенно иной. И притом ничуть не напоминавший, среди прочего, даже родню пресловутого Ямерта.

Прежняя Рандгрид хищно усмехнулась – что может быть прекраснее для истинной валькирии вновь биться бок о бок с Отцом Богов, с Владыкой Асгарда, с великим О́дином?

Воительница Райна невольно нахмурилась – она очень не любила сюрпризы. Тем более такие.

Двенадцать дымных столбов – они врезались в землю, и твердь под ногами задрожала, тишину заповедного мира разорвал тяжкий грохот. Свет померк, к небесам взметнулись исполинские чёрные султаны непроглядного дыма.

Со всех сторон наваливалась тьма, настоящая, густая, кромешная. Воздух наполнился дымом, горьким и едким.

– Не бойся, дочка.

Валькирия Рандгрид гневно вскинулась, воительница Райна улыбнулась чуть снисходительно – отец всегда будет беспокоиться, для него она никогда не вырастет полностью и окончательно.

– Ждём тринадцатого, – с предвкушением бросил О́дин. Старый бог жаждал боя.

Тринадцатый не заставил себя ждать. Прямо над головами Райны и Хрофта почерневшее небо полыхнуло багровым, клубок мрака устремился вниз, нарастал, терзая слух, надсадный, режущий визг.

– Волкам вроде как выть положено! – крикнул Хрофт, перехватывая меч.

В дюжине шагов от них в дорогу врезалось нечто иссиня-чёрное, перевитое огненными прожилками, расплескав вокруг себя землю; из глубокой воронки тотчас повалил сизый пар.

Райна кинула взгляд на отца – однако тот не шелохнулся. Вычерченные им руны скрылись в навалившихся дыму и тьме, валькирия и О́дин замерли на крошечном пятачке, куда с небес ещё пробивался узкий луч света.

Со всех сторон доносился теперь низкий рык, и впрямь напоминающий голос неведомого зверя. Над ближней воронкой всё гуще стягивался пар, изнутри пробивались алые отсветы. Райна поглядывала на О́дина, но отец не шевелился, словно приглашая неведомых «волков» атаковать.

Пронзительный, скрежещущий не то визг, не то вой, над воронкой взметнулось угольно-чёрное тело, словно обитое алой сетью жил с текучим огнём в них. В землю упёрлись когти, вздыбился горб спины, в упор взглянули налитые злобой и голодом красные буркалы. Миг – и жуткий волк начал расти, загривок его вздымался, раздавалась в стороны грудь, лапы разъезжались, оставляя за собой настоящие борозды. Зверь оказался ростом с вершины деревьев, стволы ломались с треском, а с отвислых чёрных губ капала слюна.

И всё равно – не узнать его было невозможно.

– Фенрир… – выдохнула Райна.

Краем глаза она успела заметить, как О́дин покачал головой, но сказать уже ничего не успел. Зверь ринулся на них, а справа и слева, со спины и с боков, устремились его точные копии, только немного поменьше.

Алая пасть распахнулась, Райну и О́дина обдало смрадом тухлого мяса. Кто-то неведомый помог ворваться сюда этим чудовищам, но сами чудовища не казались валькирии чем-то особенным. Волки, уменьшенные копии Фенрира, но в остальном… Кто знает, в каком логове они отлеживались до сего дня, кто знает, какими тропами прошли, прежде чем оказаться здесь – окружающий мир послушно умирал вокруг воительницы, оставались лишь отец, она, зверь перед ней да молодой меч в руке.

Тринадцатый волк оскалился, шерсть встала дыбом, громадная морда приникла к земле. По клыкам пробегали тёмно-багряные огненные волны; в пронизывающей зверя магии Райна ощутила нечто смутно-знакомое, из относительно недавнего прошлого. Что это такое, понять она не успела – тварь прыгнула.

Огромная башка, какой, наверное, можно пробивать крепостные ворота, просто смела бы и валькирию, и О́дина, не отпрянь они в стороны. Слейпнир, повинуясь повелительному жесту Отца Дружин, взмыл вверх, негодующе заржал – он тоже хотел боя, тоже хотел биться, но ослушаться не посмел.

Лошадь Райны просто сбило с ног и проволокло по земле, прежде чем несчастное животное исчезло в разинутой пасти зверя.

Валькирия легко уклонилась от этой атаки, танцующим движением уйдя вбок и с размаху полоснув мечом по волчьей шее, покрытой густым чёрным мехом, длинным и жёстким.

Взмах альвийского клинка открыл у зверя широкую и глубокую рану, словно сам меч неведомо как удлинился, сделавшись словно тележная оглобля. Хлынула тёмная дымящаяся кровь, она мгновенно становилась паром, и сам громадный волк завизжал, словно поросёнок, ужаленный пчелой. Извернулся, зубы клацнули вновь – и Райна вновь уклонилась.

Лишь для того, чтобы оказаться прямо перед двумя другими распахнутыми пастями.

– Держись, дочка! – проревел откуда-то с другой стороны огромной туши Отец Богов.

Откуда-то вынеслась призрачная серая тень, едва видимая в мутном полусвете, больше напоминавшем сейчас грязную воду, полную взбаламученного ила. Руна О́дина точно обрела сейчас собственные разум и волю, она растянулась, и, словно заплата, точно легла на оскаленные зубы одного из меньших волков. Другого Райна рубанула наотмашь, задев нос.

Клинок не подвёл и на сей раз. Чёрную плоть развалило надвое, до самой кости. Волк взвыл, вскинулся, переворачиваясь в агонии набок и с треском ломая деревья возле дороги.

Другой, с залепленной пастью, тупо мотал башкой и тёр морду лапами. Меч валькирии разрубил ему челюстную кость.

Самый крупный зверь, «тринадцатый», отвлёкся на О́дина, так что против Райны оказались только его меньшие собратья.

Конечно, они не были истинными волками из плоти и крови. Чистая магия, туго свёрнутые её потоки, неуязвимые для обычного оружия. Неудивительно, что сработанный Оружейницей меч оказался против них настолько хорош.

Даже слишком хорош.

Огромные волки казались слишком крупными, слишком неуклюжими, мешали друг другу, и больше, чем втроём, напасть на Райну не могли. Её оружие оставляло широкие и глубокие раны, под ногами валькирии хлюпало от пролитой крови, а сама она почти играючи уклонялась, уже думая больше о том, что это за создания и откуда их вытянули те неведомые, что послали их в бой, чем о собственном выживании.

Один из волков уже замер горой окровавленного чёрного меха, скользящие по нему алые змеи угасли, стекли в землю.

Альвийский меч оказался выше всяких похвал. Лёгкий, ухватистый, он не ведал преград, полоса слепящего пламени, рубившая плоть и кости, оставлявшая после себя дымящиеся широкие раны, извергавшие потоки крови. Душа валькирии пела – она сражалась так, как не довелось даже на Боргильдовом поле, в той последней атаке; тело, невесомое и послушное, уклоняющееся от оскаленных морд, рука, знающая, куда в следующий миг послать неотразимый клинок.

Райна не сомневалась, что с отцом тоже всё хорошо – судя по яростно-жалобным взвизгам и вою, волкам приходилось солоно.

Великолепно начатая атака заканчивалась пшиком. Второй зверь опрокинулся набок, брызжа кровью из рассечённого горла, и его собратья подались назад. Пятились они медленно, рыча и показывая клыки, но пятились.

Не отступил лишь самый крупный, тринадцатый волк, вожак, как прозвала его для себя Райна. Они кружили с О́дином, грозя друг другу; валькирия заметила несколько ран на теле зверя, окровавленную и слипшуюся шерсть, однако и отец на правую ногу ступал как-то неуверенно, а левая рука и вовсе повисла плетью.

Райна с яростным кличем бросилась в атаку, меч со свистом и шипением рассёк воздух, полыхнул, словно настоящее солнце, но след оставил совсем не тот, что рассчитывала воительница. Что-то изменилось за немногие прошедшие мгновения схватки, зверь словно наливался силой – в небе всё ярче и ярче пылало багровое око, словно провал в огненную бездну; и туда, в бездну, пусть и через врата над головой Райны, тянулась незримая, но крепкая пуповина.

Так и есть, меч валькирии едва оцарапал шкуру зверя, а мех его и подшёрсток словно вмиг обрели прочность лучшей стали.

Заржал Слейпнир, так и круживший над сражавшимися. Отец почему-то выбрал биться пешим, но она, Райна-Рандгрид, ничем не связана.

Она вскинула руку, призывно свистнула. Восьминогий конь всё понял разом, кинулся к ней; валькирия схватилась за поводья и едва удержалась в седле – с такой быстротой ушла из-под ног земля.

Воительница не видела устремлявшихся с небес магических потоков, только чувствовала. И то лишь потому, что они, как и она сама, пришли из далёкого прошлого, тянулись от изначальных Источников, насколько она успела уловить – от самого Кипящего Котла.

Но почему?.. но как?

Слейпнир не нуждался ни в управлении, ни в понукании, он сам нёс её туда, к багровым вратам, ко кровавой рваной ране в ткани мира, и альвийский меч представал сейчас поистине ланцетом в руке опытного лекаря.

Разрубить пуповину, и эти звери станут уже никому не опасны.

– Быстрее, дочь! – грянул с земли громовой голос О́дина.

Райна мельком взглянула вниз – отец кружил, отбиваясь от вожака, а со всех сторон к Владыке Асгарда уже подступали остальные волки, уцелевшие в схватке с валькирией.

Старый Хрофт понимал, что она собралась сделать.

Тёмное небо, серная вонь становится почти невыносимой. И одновременно растёт узнавание – валькирия уже сталкивалась с этой мерзейшей мощью, она помнит её, как вкус старого вина.

…Точно так же они рвались тогда вверх по склону старого холма, выглаженного пламенем, прячась за вставшими торчком валунами; а на самой вершине точно так же пламенело нечто вроде портала, или врат, но не для того, чтобы кто-то куда-то бы спасся – нет, оттуда лилась сила, и те, кого в Долине Магов прозывали Безумными Богами, находили ей стоящее применение.

Вокруг Райны вставала на дыбы земля, сверху текли реки жидкого огня, горел, казалось, сам воздух, до предела напоенный сажей и пеплом. Валькирия помнила, как кирия Клара вскочила, рубиновой шпагой приняв извергавшийся на них поток и направив его в сторону; открылся неширокий проход, куда они тотчас и кинулись – она, Клара, совсем молоденькая в ту пору Эвис Эмплада…

Они добежали до вершины, единственные из всего отряда. Гильдию Боевых Магов прижало к земле, никто не мог поднять головы, немногих смельчаков оттаскивали ранеными и хорошо, если только ранеными.

Скорчившегося подле огненной арки колдуна, пугающе красивого, с великолепными волосами до плеч цвета воронова крыла и идеально-мужественным лицом Клара зарубила сама. Его помощника, уродливого зеленокожего гоблина, прикончила Райна.

Мессир Архимаг, помнится, очень на них тогда ругался. И за то, что очертя голову полезли в атаку, не дождавшись, пока подойдёт подкрепление с тяжёлыми катапультами и требушетами, и за то, что не взяли никого живым. Мессира Архимага, помнится, очень, очень интересовал тот самый портал…

Да, Райна не могла ошибиться. Та же сила, тот же привкус на губах, тот же запах, разлитый вокруг полыхающих врат.

И то же ощущение, что они сражаются со слугами, не с хозяевами.

Правда, кирия Клара думала иначе, а скромная воительница Райна, наёмница, за деньги и кров служившая Долине Магов, возражать не стала. В конце концов, чем больше сражений и драк, тем лучше. Мир не погибнет, и, по крайней мере, скучно не будет.

Валькирия любила походы и битвы куда больше тихого, хоть и не без удобств, течения караульной службы на рубежах Долины.

– Руби! – донёсся глас О́дина.

Огненная глотка, вход в бездонное чрево, была уже совсем рядом. Райна приподнялась в стременах, занося альвийский клинок, не сомневаясь, что шедевр Оружейницы не подведёт. Взмах…

Полоса слепящего пламени врезалась в тугие извивы огня, обрамлявшего врата. Режущий визг, скрежет, словно острие меча вели по стеклянному кругляшу, но с порталом ничего не случилось. Сила по-прежнему лилась сквозь него, тонкой нитью устремляясь вниз, где волки со всех сторон обступали Отца Богов.

– Не медли! – рявкнул О́дин, и валькирия, закусив губу, размахнулась вновь, вкладывая в удар всю ненависть и всю жажду победы.

Брызнули целые снопы огненных брызг, клинок засел, словно в сырой лесине, в окружавших портал тугих струях пламени. От рукояти к плечу воительницы рванулась острая, парализующая боль, словно в каждый ноготь кожи впился целый пчелиный рой.

Райна едва не разжала пальцы.

Неистово заржал Слейпнир – только тут Райна заметила, что их достаточно быстро засасывает в разверстую воронку. Волшебный конь ринулся прочь, к земле, и валькирия прокусила губу от гнева и разочарования.

– Не разрубить! – крикнула она, коршуном падая вместе со Слейпниром на загривок вожаку. Правая рука едва шевелилась, воительница перебросила меч в левую, спрыгивая со спины Слейпнира прямо на загривок тринадцатого волка.

Падая на одно колено, она всей тяжестью навалилась на рукоять альвийского клинка, пытаясь вогнать его в тушу зверя на всю глубину. Белый свет рассыпался облаком крошечных капелек-искр, словно светящийся туман, и меч действительно пробил затвердевшую, словно камень, шкуру – но погрузился едва ли на одну ладонь.

Проклятье!

Восемь уцелевших волков надвинулись со всех сторон, О́дина окружали лишь оскаленные, источающие зловоние пасти. Слейпнир ринулся на помощь, встал на задние ноги, всеми четырьмя передними норовя выбить вожаку глаз.

– Уходим, отец!

Ответный взгляд О́дина прожигал, валькирия едва не свалилась с волчьего загривка.

– Уходим, отец, умоляю! Их кто-то накачивает силой, они совсем не те, что в начале боя!

О́дин яростно махнул мечом, оставив кровавый росчерк на шкуре вожака, но деваться было некуда. Слейпнир был уже рядом, подле хозяина, и Отец Богов вскочил ему на спину. Волшебному восьминогому коню было всё равно, сколько нести седоков.

Волки яростно взвыли, задирая окровавленные морды и провожая Слейпнира ненавидящими взглядами.

– Надеюсь, летать они пока что не выучились, – выдохнул О́дин в шею валькирии.

– Смотри! Смотри! – только и смогла выкрикнуть та. Старый Хрофт глянул и выругался.

Оставшиеся девять зверей менялись на глазах. Огненные сетки стягивали их тела, лапы поджимались, на спине лопалась кожа, мех слезал целыми пластами, разворачивались красно-чёрные крылья. Волки обращались в грубое и гротескное подобие драконов, тяжело отрываясь от земли; морды и пасти остались прежними.

Слейпнир стрелой помчался прямо вперёд, оставляя за спиной зловещие врата, прямо к тёмному горизонту.

– Источник… – прохрипел Отец Дружин. – К Источнику… только там сумеем…

Наверное, он хотел сказать – «сумеем удержаться», но в этот миг крылатые волки резко наддали, с яростными скрежещущими криками нагоняя Слейпнира так, словно волшебный жеребец не мчался во весь опор, а стоял на месте.

Вырываясь из кольца, Слейпнир заржал, стрелой устремляясь к земле. Гора-с-Мечами осталась позади, впереди едва угадывался могучий одинокий дуб, и под ним – бурлящая каменная чаша Источника.

Жеребец О́дина ринулся к нему. Что отец собрался делать здесь, Райна не знала. В Источнике скрыта какая-то потаённая мощь?

Но девять волкодраконов (или драковолков) не теряли времени даром. Могучие крылья гнали их сквозь воздух с такой быстротой, что Слейпнир, О́дин и Райна вновь оказались в окружении. Открытой оставалась только дорога вниз.

– Спина к спине! – проревел О́дин, спрыгивая наземь. Сияющая полоса его меча нырнула в бурлящую воду Источника Мимира. Самого же старого ётуна нигде не было видно.

Крылатые создания один за другим опускались наземь, превращаясь обратно в волков. Огненные сети словно вдавливали крылья обратно в раскрывшиеся на спинах тварей пазухи.

Вожак первым потрусил вперёд, неспешно и уверенно, в глазах – ничего, кроме тупой злобы и злобного же торжества. Жертве некуда деваться.

– Великий О́дин! – Рядом с Источником вспыхнуло знакомое уже пламя портала, через который совсем недавно появился неведомый маг, назвавшийся Скьёльдом.

Сам Скьёльд шагнул первым, следом за ним – высокий мужчина в коричневых одеждах, с правильными чертами лица, высокими скулами, сильным, волевым подбородком. На вид по людскому счёту ему можно было дать лет сорок. Третьей возникла юная девушка, с головы до ног окутанная облаком солнечно-золотых волос.

– Держись, великий бог! – Мужчина в коричневом припал на одно колено, сдёргивая с плеча нечто вроде гномьего огнеброса. Девушка резко скрестила руки перед грудью, пальцы заплетены в сложном магическом жесте. Райна едва не пошатнулась – пришельцы высвобождали такую магическую мощь, что позавидовал бы и сам мессир Архимаг в свою лучшую пору.

Они творили что-то символическое, понимала валькирия. Со стороны казалось, что каждый из них делает что-то сугубо своё – собственные жесты, чары, атрибуты и артефакты, – но по сути они действовали как одно целое, незримый разящий меч.

Маг в коричневом нажал на спуск, огнеброс изверг огненный шар – иллюзия была первоклассной, она ввела бы в заблуждение любого, но не валькирию, столько веков сражавшуюся рядом с самыми разными чародеями.

Ближайший из волков словно взорвался изнутри. Огнешар скрылся в его густой шерсти, утонул в ней, чтобы мгновение спустя гигант вспух чудовищным огненным грибом, во все стороны полетели пылающие кости.

Магия чужаков отзывалась во всём существе воительницы: словно от холода, остро заныли зубы, судорогой боли свело живот. Странное это было чародейство, странное и незнакомое; волки сильно напоминали Безумных Богов, а эта троица… она была сама по себе.

Маг с огнебросом поспешно перезаряжал оружие, поворотом рукоятки открыв чёрный зев бомбарды, вложил туда перетянутый бечевой свёрток серой ткани.

Второго волка троица прикончила точно так же, как говорится, «не вспотев». О́дин и Райна могли лишь молча наблюдать, как работают неведомые чародеи, беззвучно, скупо, без лишних движений и вообще без суеты.

Ни один волк и близко не подобрался к Источнику, после того, как третий и четвёртый обратились в облако пылающих ошмётков, вожак резко сдал назад. Выпустив крылья, оставшиеся пятеро тварей медленно поднялись в воздух, потянувшись куда-то прочь, к тёмному горизонту. И то ушли не все – ещё одного Скьёльд и его сотоварищи достали, уже когда чудовище почти исчезло в тучах.

Четверо последних и вожак скрылись.

– Великий бог О́дин, твои враги повержены, – Скьёльд церемонно поклонился Владыке Асгарда. – Я рад, что мы успели, хотя это и было непросто.

– Благодарю за помощь, сын Скримира, – величаво кивнул Отец Богов. – Мы справились бы и сами, но за искренность я благодарю тебя. Жаль, что не могу пожаловать тебя и твоих спутников, как положено Древнему Богу, ибо сейчас лишён почти всего.

– Мы помогали тебе, великий О́дин, не ради наград, – негромко и мелодично, словно весенний ручеёк, прозвенел голос солнцеволосой. – Мы счастливы, сослужив службу тому, с кого начинался мир.

– Как ваши имена, почтенные?

– Моё имя уже ведомо великому О́дину, – поклонился Скьёльд. – Моя сестра Соллей и мой брат Кор Двейн, как и я, счастливы, оказавшись полезными владыке Асгарда.

Старый Хрофт вновь кивнул, чуть надменно и снисходительно, как и положено «великому владыке Асгарда».

– Я не забуду ваших имён. Бог О́дин ничего не забывает.

– Быть может, мы сможем услужить великому О́дину чем-то ещё? – Соллей улыбнулась, тепло и чуть лукаво, даже призывно.

– Кто знает? Я был бы рад сражаться плечом к плечу со столь могущественными союзниками. Как и моя спутница Райна.

Валькирия сочла за лучшее молча поклониться. Отец не назвал её ни дочерью, ни валькирией, ни даже настоящим именем. Райна. Моя спутница Райна. Это значило, что он всё видит, всё понимает и ведёт дело туда, куда нужно ему, а не трём странным пришельцам, владеющим столь жуткой и убийственной магией.

Наступило неловкое молчание. Скьёльд взглянул на Кора Двейна, Соллей взглянула на Кора Двейна – похоже, он был у них за вожака. Маг кашлянул, поправил огнеброс:

– Великий О́дин, быть может, мы пригодимся тебе на твоём пути? Куда бы он ни вёл? Раз уж ты сам сказал, что был бы рад сражаться плечом к плечу с нами? Те, кто послал за тобой этих волков, едва ли успокоятся, потерпев неудачу.

– Благодарю, Кор Двейн, за добрые слова. Но тебе неведом мой замысел, неведомо, куда проляжет мой путь. Неужели ты готов так слепо идти за мною?

– Древний Бог О́дин никогда не поведёт никого ни к чему недостойному.

– Что ж, вновь спасибо, что так веришь в меня. Но наш с Райной путь – только наш. Великое Равновесие требует, чтобы мы прошли бы его только вдвоём. Однако, если и впрямь вы хотите помочь, скажите, что вам ведомо о тех, что наслали этих чудовищ?

Кор Двейн кашлянул.

– Ничего, великий О́дин. К стыду своему, должен признаться, что мы до сих пор так и не поняли, кто, как и почему нанёс этот удар. Сестра Соллей прознала о грозящей тебе опасности, и мы поспешили…

– Но чуть раньше Скьёльд, сын Скримира, сказал мне, что не может в открытую встать на мою сторону, – перебил О́дин. – Что же изменилось?

– Великий О́дин сам упомянул Закон Равновесия, – не смутился Кор. – Пока наш брат Скьёльд старался предупредить тебя, мы с сестрой Соллей трудились над тем, чтобы… чтобы Равновесие осталось бы, как есть, в пределах обычных возмущений. И нам это удалось, скажу без хвастовства. Хотя цена и оказалась высокой, как и всегда при таких делах.

– Скорблю о том, – отрывисто бросил О́дин. – Нет, друзья мои, Скьёльд, Соллей и Кор. Моя дорога – она только моя. И ещё моей спутницы Райны. Но не в обычаях Древнего Бога оставаться в долгу. Что может О́дин сделать для вас? Кроме лишь того, о чём вы попросили?

– Воистину, слова великого О́дина полнят наши души скорбью, – медленно проговорил Кор Двейн, брови его сошлись. Райна невольно сжала пальцы на эфесе альвийского меча. – Но мы глубоко чтим владыку Асгарда и никогда не пойдём против его воли. Позволь нам хотя бы прийти тебе на помощь в случае надобности, как мы пришли сейчас! Разве вмешательство наше было лишним?

– Нет, Кор Двейн, не лишним. И, если б не упомянутый тобой Закон, я был бы рад позвать вас с собой. Но последствия могут быть такими, что даже вашей великой силы окажется недостаточно. Поверьте мне – во времена óно я точно так же ошибся, выводя воинство Хьёрварда и других миров на Боргильдово поле.

– Не нам судить волю Древнего Бога, – склонился Кор Двейн, Соллей и Скьёльд повторили его движение. – Мы постараемся помочь. Но… можем и не успеть. Сегодня нам, можно сказать, повезло.

– На этот риск нам придётся пойти, – гордо бросил Отец Богов. – Но пока, пока нам придётся задержаться здесь, подле этого Источника.

– Можем ли мы помочь хотя бы здесь, великий бог? – Соллей смотрела чуть исподлобья, розовый язычок маняще облизнул тонкие губы.

– Сестрица, ты неучтива, – одёрнул её Кор. – Великий О́дин может желать уединения. Не все обряды дозволено свершать при посторонних глазах.

– Но мы не хотим оставаться посторонними для владыки Асгарда! Великий О́дин, мы… мы действительно на твоей стороне. Дело Древних Богов справедливо. Мы долго размышляли, прежде чем понять. Нельзя защищать справедливость, не сражаясь рядом с Древними.

– Досточтимая Соллей. – О́дин шагнул к девушке, неспешно и с достоинством коснулся её плеча – и она тотчас рухнула на одно колено, словно ей подрубили ноги. – Ты могучая чародейка. Не знаю, какова твоя цель, но силу, подобную твоей, пускать в ход можно лишь с великой же осторожностью. Я мнил себя всевластным хозяином Митгарда и других миров. Золотая кровля Валгаллы взносилась высоко над туманами Хьёрварда, мои залы полнились воинственными кличами эйнхериев, свирепых бойцов, несравненных в рукопашной схватке. И знаешь что? – я растратил отпущенное мне. Погубил доверившихся, так, что в Боргильдовой битве пали великие множества. Больше никогда не повторю я этой же ошибки.

– Почему же она, – кивком указала на валькирию Соллей, – удостоена чести стать твоей спутницей и сражаться вместе с тобой?

– Сестра! – разом одёрнули девушку и Кор, и Скьёльд. – Просим, не гневайся, великий бог…

– Я не гневаюсь, – покачал головой О́дин. – Давайте оставим эти речи. Лучше развести огонь и провести несколько часов отдыха, как положено победившим в бою, а не за бесплодными спорами. Да! Нам ещё предстоит собрать мулов и добыть скакуна для Райны – её собственного сожрали эти твари.

– Мы можем помочь, – тотчас вызвалась Соллей.

– Почтём за честь, – с готовностью вскочили Кор и Скьёльд.

Райна продолжала хранить молчание.

И в самом деле – очень скоро разбежавшиеся было мулы оказались все собраны, а из распахнувшегося портала Соллей собственноручно вывела красавца снежно-белого тигра, раза в два крупнее его обычных собратьев, с кожаным седлом на спине. Расстегнула шипастый ошейник на мохнатой шее, подтолкнула к Райне.

– Служи хорошо!

Тигр негромко рыкнул, мягко ступая такими тяжёлыми на глаз лапами, подошёл к валькирии. Райна не дрогнула, бестрепетно протянула руку, коснувшись мягкого меха между ушами, почесала, словно обычного кота.

Тигр уркнул от удовольствия и немедленно потёрся о бок воительницы лобастой башкой.

– Ты пришлась ему по сердцу, Райна, спутница великого О́дина.

– Благодарю тебя, чародейка Соллей. Он вернётся к тебе, как только я добуду себе обычного коня.

– Да, тебе достаточно будет просто отпустить его, – безмятежно заметила золотоволосая волшебница. – Он найдёт дорогу домой. Не беспокойся о пропитании для него – он найдёт что поесть в любом уголке Упорядоченного.

– Как бы ему не пришло в голову закусить моим Слейпниром, – расхохотался О́дин.

– Никогда, о великий бог, никогда, Владыка Асгарда. Эти тигры хорошо выучены. Они никогда не тронут ничего из имущества тех, кому служат.

– Он очень красивый. – Райна не могла удержаться – гладила белый мех, пропуская меж пальцами шелковистые пряди. – Как его зовут?

– Барра, спутница великого О́дина.

Валькирия принимала нелепое обращение как должное.

– Барра… будешь меня слушаться?

Тигр, устроившийся у ног Райны, приподнял голову, взглянул зелёными глазами на валькирию и коротко, с достоинством рыкнул.

– Будет, – заверила воительницу Соллей.

– Что ж, – О́дин поднял короткий походный рог, – за встречу и помощь! Надеюсь, что мы с Райной недолго останемся в долгу.

– За встречу, – Соллей вскинула тонкую руку. – Я глядела в зеркало, в зеркало под поверхностью ручья, и вода сказала мне, великий бог, что мы непременно сразимся с тобой плечом к плечу.

– Быть может, – не стал спорить О́дин. – Но, если и впрямь хотите помочь мне – может, спросите свои силы, кто те, что наслали волков?

Трое магов вновь переглянулись.

– Мы сделаем всё, что в наших силах, – слегка, со сдержанным достоинством склонил голову Кор Двейн.

– Тех, что способны устроить подобное, не так-то много в пределах Упорядоченного, – заметил Старый Хрофт. – Дальние. Слуги Хаоса. Молодые Боги. Адепты Спасителя, хотя их я называю просто для порядка.

– Едва ли всё так просто, великий О́дин, – прошелестела Соллей. – Упорядоченное меняется. Новые силы поднимают голову, силы, о которых до сих пор никто ничего не слышал…

– Да и старые силы ты, Владыка Асгарда, назвал не все, – осторожно заметил Кор. – Ты не упомянул самих Познавшего Тьму и Восставшего.

– Что?!

– Нет-нет, великому О́дину нет нужды гневаться, – Кор Двейн вскинул ладони перед грудью, словно защищаясь от облыжного обвинения. – Я всего лишь дополнил список тех, кому под силу послать таких волков, не тех, кто точно это мог сделать, скажем, из вражды к Владыке Асгарда.

– Потому что великий О́дин, скажем, не вспомнил также о так называемых «новых магах», – вступил в разговор Скьёльд. – О последнем Поколении Истинных Магов, так и не прошедших посвящения Источниками, неполноценных, не осознавших себя или собственное предназначение, а оттого частенько бросающихся во всяческие авантюры. Мы внимательно читали хроники Северного Хьёрварда, в ту пору, когда там свирепствовала так называемая «орда», атаковавшая как-то даже скрытое эльфийское королевство…^[55]

– А ещё есть маги из числа людей, – подхватила Соллей. – Маги, поднявшиеся очень высоко. Быть может, великий О́дин помнит не слишком давнюю замятню с так называемыми «безумными богами»…

– Как же не помнить, – кивнул Отец Дружин. – И что же, почтенные, вы считаете, что все они могли подослать к нам этих милых пёсиков?

– Не сомневаемся, – кивнул Кор Двейн. – Подозревать можно слишком многих, великий О́дин. Чуть ли не всех.

– Всех – значит никого, – решительно отрубил Старый Хрофт.

– Нет, великий О́дин. – Кор Двейн почтительно склонил голову. – Подозревать всех значит именно подозревать всех, не исключая никого. Даже тех, кого «никак нельзя заподозрить».

Отец Богов криво усмехнулся.

– Что ж, у меня есть способы узнать, как плелись те заклятия, что доставили сюда этих зверюшек.

– Если великий О́дин имеет в виду Читающих, то я бы осмелился посоветовать крайнюю осторожность, – светски улыбнулся Кор Двейн. – Они, что называется, себе на уме, заботятся лишь о собственной выгоде. Могут сказать правду, если сочтут, что так будет лучше, а могут и солгать. Проверить ведь их невозможно.

– Ну, не совсем так, брат, – оспорила его Соллей. – Можно, но…

– Не думаю, что великому О́дину интересны наши сугубо специальные споры, – вновь любезно улыбнулся Кор. – Читающие – это особая тема…

– Совершенно согласен, – кивнул Старый Хрофт. – Читающие и впрямь себе на уме, с ними умел ладить один лишь Познавший Тьму. Но я тоже могу задать им вопросы. Не сомневайтесь.

– Никто не дерзнёт, – Соллей смиренно опустила глаза. – Мы будем счастливы помочь, великий бог.

– Тогда, быть может, расскажете о себе? – с самым невинным видом вопросил Отец Дружин. – Вы, похоже, знаете обо мне всё, что можно, я о вас – ничего. Кто вы, кто ваши отцы, где ваш дом? Откуда пришли? Чего желаете, к чему стремитесь?

– Мы люди, великий О́дин, – за всех ответил Кор Двейн. – Мы зовём друг друга братьями, Соллей кличем сестрой, но мы не родня по крови. Впрочем, что такое кровь по сравнению с великой магией, что единственная по-настоящему делает нас одной семьёй? Мы рождены в разных мирах, под разными небесами, но когда мы встретились, то осознали – мы одно.

– Имена тех, что породили нас, не скажут тебе ничего, великий О́дин, – подхватила Соллей.

– Ну отчего же, – хмыкнул Старый Хрофт. – Почтенный Скьёльд назвал имена славных родителей, ведомых мне, хотя я и не чувствую в нём той крови, коей следовало бы течь по его жилам, будь поименованные им как отец и мать Скримир с Модгуд именно теми, кого я знал.

– Мне это неведомо, великий бог, – почтительно поклонился Скьёльд. – Родителей своих я знал как Скримира и Модгуд, я почитал их и никогда не спрашивал себя, откуда пошли их прозвания.

– Какие они были, Скьёльд?

– Людьми, громоносный О́дин. Людьми. Отец мой сражался в княжей дружине, а мать вела дом. У меня были сводные братья и сёстры, Владыка Асгарда, однако их давно уже нет. Смерть забрала их, я живу лишь благодаря моему искусству, ибо и я, и Кор, и Соллей давно перешагнули сроки, отмеренные обычному люду.

– Вы все говорите на наречии Асгарда. Откуда вы узнали его?

– Так говорили мои родители, – пожал плечами Скьёльд. – Я впитал эту речь с молоком матери.

– И научил почтенных Соллей и Кора?

– Нет, великий бог. Когда мы встретились, они владели тем же языком.

– Откуда жевы тогда? – О́дин обращался к Двейну и золотоволосой чародейке.

– Мы из разных миров, великий бог. Но брат наш говорит сущую правду – мы встретились и опознали друг друга именно по родной для нас троих речи.

– Встретились случайно?

– Принято говорить, что «нас вела судьба». Мы столкнулись, когда Упорядоченное сотрясалось от битв, прозванных «восстанием Безумных Богов», и мы…

– Сражались на их стороне? – нахмурился О́дин.

– Нет, великий бог. Мы не сражались ни за тех, ни за других. Мы наблюдали и учились.

– Сперва встретились я и Кор, – вступила Соллей. – Затем наткнулись на Скьёльда, или, вернее сказать, это он наткнулся на нас. С тех пор мы вместе.

– Прекрасно, но чего вы хотите? К чему стремитесь? Чего добиваетесь?

– Свободы, великий бог. Того же, что и ты сам.

– Достойный ответ, почтенный Кор. Но «свобода» для каждого значит слишком многое и слишком разное. Как сопоставить, как сравнить? Что для тебя свобода, маг?

– Свобода познавать мир и свобода менять его по собственному усмотрению, – не колеблясь, ответил чародей. – Мы не строим себе королевств или империй, мы не хотим ни над кем властвовать, но, взыскуя знания, мы не остановимся ни перед чем, ибо таково предназначение всех, кто наделён магическим даром.

– А эти знания – для чего они? – невозмутимо осведомился Отец Богов. – Вы получили их. Что дальше?

Кор Двейн улыбнулся, словно опытный игрок, заманивший новичка в несложную ловушку и уже предвкушающий, как станет наставлять того на путь истинный.

– Дальше эти знания станут достоянием людей. Всех, без исключения. Боли и страдания станет меньше. Вот и всё, великий бог. Как видишь, всё очень просто. Мы были людьми, Владыка Асгарда, и остаёмся ими. Смертными, хоть и с долгой жизнью. Мы хорошо помним, как живётся там, в обычных мирах.

– И как же?

– Это не жизнь, – без колебаний бросил Кор Двейн. – Это медленное – или быстрое, когда как – умирание. Горе и страдания. Муки, муки без конца, кары без вины, просто потому, что далеко не всем выпало родиться богами или чародеями. Ну, или бессмертными эльфами. Нам это не по нраву, великий бог. Мы – против. Поэтому знание нам нужно не для собственных удовольствий или роскошеств. Мы – за то, чтобы ужаса, в котором живёт большинство смертных, становилось бы всё меньше и меньше. Страха смерти, увечья, голода, потери близких. Беззакония и произвола. Разве это так много? Разве в этом есть что-то плохое?

– Ты произнёс это слово, не я. – О́дин потянулся, отправил в рот ломтик копчёной рыбы. – Я никого не сужу. Я всего лишь задал вопрос и благодарю тебя, Кор Двейн, за честный ответ. Наши пути разойдутся совсем уже скоро, но моя признательность за вовремя подоспевшую помощь останется.

– Мы мечтали бы помочь чем-то большим, великий бог.

– Кто знает? – О́дин вновь наполнил рог. – Тропы Упорядоченного бесконечны.

Трое магов склонили головы.

Райна за всё это время не проронила ни слова. Она лишь поглаживала белую шерсть ездового тигра – не сомневаясь, что тот передаст каждое их с отцом слово, если не каждое сотворённое заклятье – своей настоящей хозяйке.

«Но ты же не виноват, – думала валькирия, глядя в зелёные глаза Барры. – Ты верно служишь той, кто тебя вырастил, кто, наверное, подобрал беспомощным котёнком. Я благодарна ей – ты силён, а уж в бою точно окажешься полезнее простого коня. Вон какие зубы!»

Тигр послушно и не без гордости оскалился, словно хвастаясь снежно-белыми, под стать шерсти, клыками. Райна усмехнулась.

Не знаю, за кого меня они приняли – может, и за наложницу. Неважно. Они решили следить за нами, отлично. Пусть следят. В конце концов, тринадцать волков были крепкими орешками. И магия их ощутимо пованивала Безумными Богами. Ими – или же теми, кто за ними стоял. Валькирия помнила, что в ту пору Боевым Магам Долины так и не удалось докопаться до сути. Безумные Боги остались «безумными богами», талантливыми чародеями людского племени, обуреваемыми жаждой власти и бессмертия. Вроде бы восстали они сами по себе, творили жуткие и кровавые ритуалы, сотнями и тысячами убивая захваченных в плен или просто согнанных к алтарям несчастных, тщась раскрыть загадку смертности людей и «сделаться богами». Во всяком случае, самих себя «богами» они и в самом деле объявили.

Нет, потом они плохо кончили, конечно – воительница чуть улыбнулась воспоминаниям. Это была славная битва, достойная валькирии Асгарда.

…И вот теперь от «волков» вновь потянуло знакомым.

Может, кто-то из «безумных» уцелел, сбежал, затаился. Может, нашел покровителей. Всё может быть. Мы с отцом пойдём дальше, наперекор всему и всем, и пусть само Упорядоченное попробует нас остановить!

Старый Хрофт тем временем вёл и вёл беседы с троицей неведомых магов, однако те тоже оказались искусны – отвечали уклончиво, отделывались общими словами.

И, когда они наконец-то стали прощаться, Райна вздохнула с облегчением.

* * *

– Здесь никого нет, Райна, – Старый Хрофт лишний раз обошёл вокруг Источника Мимира. Старый дуб чуть шевелил листвою, безмятежно журчала и взбулькивала вода, плясали на дне песчинки…

– Пустая раковина, – продолжал Отец Богов, всё шагая вокруг и вокруг каменной чаши. – Скорлупа. Ётун покинул эти места, след давно простыл, его уже не отыскать, во всяком случае, не нам с тобой.

– Мимир никогда не оставлял своей стражи. – Райна, в свою очередь, кружила возле Источника. Белый тигр Барра не отставал от неё ни на шаг, скалил зубы и негромко порыкивал, словно готовый немедля вступить в бой. – Что могло с ним случиться, великий О́дин?

– Плохой вопрос, недостойный моей спутницы. – Не сговариваясь, они обращались друг к другу и впрямь как товарищи по оружию, не как отец и дочь. – Должно было случиться нечто поистине невероятное, чтобы Мимир покинул эти места. Он ведь не ушёл от своего Источника даже в день Боргильдовой битвы.

– Что же нам делать, великий О́дин?

– То, зачем мы явились сюда, Райна. Мимира нет, кое-что из задуманного нам исполнить не удастся, но это не значит, что надо повернуть назад. Я стану чертить руны, а ты следи, чтобы мне никто не помешал.

– Повинуюсь! – Райна протянула руку, ухватывая упряжь ездового тигра. Барра не шевельнулся, стоял, словно скала. – Ну, давай! Вперёд! Покажи, что волшебница Соллей не зря тебя нахваливала!

Тигр обиженно взмяукнул и сорвался с места, да так, что у Райны ветер засвистел в ушах.

О́дин меж тем неподвижно застыл над Источником, и только руки его беспрерывно двигались, чертя в воздухе остриём альвийского клинка знак за знаком. Райна с трудом узнавала лишь некоторые из них, и почти все – странно изменены. Древняя магия Асгарда, исходные руны, рождённые на заре времён, когда казалось, что кроме Митгарда, Йотунхейма, Нифльхеля и Муспелля – ну и ещё владения эльфов и гномов – ничего в Сущем и нету. Урд, Источник Мимира и Кипящий Котёл лежали, мнилось, в дне пути, всё было просто и понятно.

Райна замечала, как лицо отца начало блестеть от пота, как стала подрагивать его рука, не знавшая обычно устали; Владыка Асгарда словно пытался поднять неведомую тяжесть, незримую и оттого особенно неухватистую, когда не знаешь, за что и как лучше всего взяться.

Что он задумал на сей раз?

– Вперёд, Барра, вперёд! – понукала она белого тигра. Незачем ему прислушиваться к её мыслям.

Но нет, мир оставался пуст и безжизненен, дубы и вязы возносили узловатые ветки к тёмному, затянутому облаками небу. Чуть дальше от Источника начинались владения сосен и елей, и там тоже не было ни души, даже обычной для любого леса нелюди.

Мир Источника, одно из трёх самых тайных мест в Упорядоченном, стоял пуст, позабыт и позаброшен.

Белый тигр Барра беззаботно наматывал круг за кругом, ни о чём не тревожась.

Сам же Владыка Асгарда застыл подле каменной чаши, упёршись руками в края и склонившись над бурлящей водой. Сейчас он, наверное, творил нечто такое, чего не следовало видеть ни Райне, ни тем более столь кстати подаренному ездовому тигру.

Но где же, где мог оказаться этот Мимир? Старый ётун и в самом деле никогда не покидал этих унылых мест. Райна не знала даже, скрашивал ли кто-то древнему великану его бесконечное одиночество; не знала она и как страж Источника обрёл бессмертие, наверное, единственный из всего племени гримтурсенов, кроме Локи.

Райна слегка натянула поводья, и белый тигр послушно остановился, повернувшись к наезднице и вопросительно глядя большими смарагдовыми глазищами.

Валькирия спешилась, рука на эфесе клинка.

Вокруг Источника лежал круг зеленой травы, простых полевых цветов, изредка перемежаемых невысокими зарослями кустарников. Дальше от каменной чаши в свои права вступал лес, выбрасывая вперёд, словно отряды застрельщиков, сбивавшиеся в тесные купы молодые деревца. Пышные сосенки вставали плечом к плечу, жадно тянулись к солнцу, на травы и подлесок ложились короткие тени – мир Источника казался тихим и благостным, несмотря на низкие серые небеса.

Райна, сколько ни вглядывалась, не могла высмотреть ровным счётом ничего подозрительного – и тем не менее не могла снять пальцы с рукояти меча.

Маска, натянутая на скалящийся череп, вдруг всплыла мысль. Мимира нет, и кто знает, что властвует тут теперь вместо него?

Холод сочился медленно, словно сгущаясь вокруг воительницы. Возле вечного дуба, казалось, царит вечное лето, во всяком случае, ни единого жёлтого или сухого листа вокруг, ни единой жухлой травинки. Тепло и безветренно, однако Райну вдруг охватил настоящий озноб.

– Будьте вы прокляты, – прошипела она сквозь зубы.

Из чащи, с ветвей и из-под корней за ней следили сейчас сотни и сотни пристальных, холодных, алчущих взоров. Она чувствовала их очень хорошо, ясно, отчётливо, но узреть воочию никак не удавалось. Нечто неуловимое, скользящее по самой грани вещественности, нечто настолько тонкое, неосязаемое, что даже её чутья валькирии не хватало, чтобы понять, кто сейчас перед ней.

Райна кинула быстрый взгляд на отца – О́дин стоял всё так же, застынув над каменной чашей. Самым краем сознания Райна ощущала толчки творимой волшбы – Владыка Асгарда пустил в ход могущественную магию; валькирия не могла опознать ни одного заклятия. Если это были руны – то какие-то совершенно новые, незнакомые ей.

Отец не терял времени даром, пока она геройствовала по самым разным эскападам Гильдии Боевых Магов.

Сколько ж их тут… Сотни – нет, наверное, даже тысячи. Никогда доселе ей не встречалось ничего подобного, даже во время того же Восстания Безумных Богов. Она умела ощутить и нелюдь и нежить, но скопившиеся сейчас под покровом леса не были ни тем и ни другим.

Барра тревожно шевельнулся, повёл ушами, толкнулся лобастой головой Райне в бок.

– Знаю, – прошипела валькирия. Тигр оскалился, припадая к земле, зелёные глаза сменили цвет на янтарный.

Валькирия пятилась, держа клинок наперевес. Отец велел нести стражу, но что теперь толку, если они опять в кольце?

Возле самого Источника воздух дрожал от творимой магии, над бурлящей водой Источника вспыхивали искры – во множестве. Сливались, соединялись, точно крохотные феи протягивали друг другу руки. Сам же О́дин остриём меча стремительно чертил руну за руной и, как и в прошлый раз, ни одну из них Райна узнать не могла.

Отца нельзя прерывать, разом поняла валькирия – О́дин даже не взглянул на неё, не повернул головы. Губы Старого Хрофта шевелились, но беззвучно, словно творимое им чародейство нельзя было доверить воздуху.

Мир изменился. Он менялся всегда, понемногу, незримо, незаметно, но под привычными покровами вызревали новые неведомые силы. Безумные Боги стали первыми. Кто последует за ними?

Даже она, валькирия Великого Асгарда, не могла понять, что за существа притаились сейчас здесь, под лесным покровом. Казалось бы, за бессчётные годы странствий и сражений она повидала всё и вся, всех мыслимых и немыслимых чудовищ, что способно породить Упорядоченное – но нет, у сущего всякий раз находился способ её удивить.

Впрочем, удивить – ещё не значит победить. Особенно валькирию.

Сгустившаяся во время атаки «волков» тьма давно рассеялась, и всё же в воздухе – «истинном воздухе Асгарда», как говорил отец, – оставался странный и неприятный привкус. Горечь и немного дыма, словно кто-то пытался сжечь нечто давно протухшее.

Белый тигр как-то жалобно, совсем не по-тигриному, взмявкнул и пододвинулся ближе к воительнице. Им двоим ничего не оставалось, кроме как медленно отступать и надеяться, что великий бог О́дин знает, что делает.

Райна не сомневалась – она сможет задержать притаившихся сейчас созданий, но лишь задержать, не более. И то, если им хватит глупости броситься на неё, а не прямо к Источнику.

Скорее, отец, что бы ты ни задумал там – скорее!

По земле прошла тяжкая, медленная судорога. Заветный Источник Мимира будто дёрнулся от боли, у валькирии закружилась голова, в глазах потемнело, мир подёрнулся пеленой тьмы. С неба вновь глянули на неё призрачные головы тринадцати волков, словно созвездия с алогорящими взорами. Колени Райны подкосились, если б она не успела вцепиться в пушистый загривок Барры – упала бы точно.

Источник рвано, беспорядочно вздрагивал, словно сердце умирающего. Незримая сила потекла через края каменной чаши, вода яростно пенилась, огнистые брызги взлетали вверх, оседая на щёки Райны – и валькирия явственно ощущала привкус крови.

Меч едва не выскользнул из ослабевших пальцев, клинок словно тщился сам ринуться в бой; а над Источником, жуткое и пугающее в своей великой мощи, поднималось призрачное древо, исполинское, неохватное, раскидывая над головами О́дина и Райны покрытые густой листвой ветви. Узловатые сучья, провалы древних дупел, развилки, где поместилась бы целая изба – колосс вздымался к небу прямо на глазах, готовый сокрушить, если потребуется, сам небесный свод, пробиваясь к одному ему ведомой цели.

Что это? Откуда это? Память Иггдрасиля, Мирового Древа, как верила Райна, пока стоял Асгард? Но нет, это – куда величественнее, могущественнее, неогляднее и необъятнее. В каждом бесплотном листе, в каждом изломе коры струилась великая мощь, не подвластная никому, дикая, неукротимая и неуязвимая – но при этом ещё и ко всему равнодушная.

Великому древу не было дела до окружающей действительности, оно существовало вне её, в своём собственном сущем.

Ослеплённая, потрясённая, Райна таки со всхлипом осела наземь, рядом с ней повалился тигр Барра – ему, магическому существу, тоже пришлось несладко.

С приглушёнными, полузадушенными воплями стали исчезать в глубине леса и неведомые создания, подступившие было к опушкам.

Валькирия попыталась поднять голову – вершина Древа исчезала в темнеющем небе, властно раздвинув облака и звёзды – с одинаковым презрением и к первым, и ко вторым.

Опираясь на меч и преодолевая дурноту, Райна кое-как поднялась. Волоча ноги и не выпуская шерсти белого тигра, с трудом поплелась к Источнику. Судороги боли, сотрясавшие его, уже утихали, к земле вновь пробивался свет, а призрак ужасного Древа дрожал, становясь всё прозрачнее и призрачнее, тая, уходя от докучливых взоров куда-то на свой собственный план реальности.

Никогда доселе Райна не видела ещё ничего подобного.

А потом из земли стали подниматься корни великого Иггдрасиля, как по привычке назвала увиденное валькирия. Дерево словно покидало плоть этого мира, отправляясь в свой собственный путь, куда-то в Межреальность.

Когда воительница, ковыляя, словно калека, добралась наконец до Источника, призрак исчез совсем.

Исчез, унеся с собой и все следы горечи и дыма, оставленные тринадцатью «волками».

Великий бог О́дин, Владыка Асгарда, стоял, тяжело опершись обеими руками о край каменной чаши. Со лба срывались крупные капли пота, срывались, летели вниз, к бурлящей поверхности воды, но, не достигнув её, исчезали, испаряясь. Глаза Отца Богов налились кровью, под ними залегли глубокие синеватые тени.

– Ч-что это б-было? Отец?.. – выдавила Райна, с трудом выпрямляясь. Чувство было такое, словно воительницу долго и безжалостно лупили увесистым дубьём.

– Древо… Мировое Древо, – так же с трудом отозвался О́дин. – Истинное Древо. Я… догадывался. Догадывался, что наш родной Иггдрасиль был лишь воплощением, аватарой, если угодно, и что где-то в глубине сущего есть и он истинный, он настоящий.

– С самого начала, отец? Ещё пока стояла Валгалла?

– Нет, дочка, – О́дин медленно покачал головой, из уголка глаза выкатилась кровавая слеза, сорвалась со щеки, полетела вниз, и, в отличие от других капель, достигла поверхности воды. Алое колечко задрожало, расплываясь и истончаясь, но упрямо отказываясь исчезать. Вот оно уже не толще нитки, но всё равно – виднó, виднó огненное кольцо из крови Древнего Бога.

Огненное кольцо. Огненная петля. Огненное преддверие неведомого.

Райна склонялась всё ниже и ниже над бурлящей водой, взор прикован ко всё расширяющемуся кругу божественной крови, упрямо не желавшей смешиваться с водой – даже с водой загадочного и таинственного Источника Мудрости.

Круг этот сейчас и впрямь начинал казаться вратами в неизвестное, в такие бездны и глубины, что у валькирии захватывало дух и всё сильнее кружилась голова, точно она вдруг оказалась на самом краю исполинского утёса – это у неё-то, воительницы древнего Асгарда, привыкшей парить высоко над туманами мира!

А слова Старого Хрофта всё падали и падали, медленно и тяжко, словно сам Древний Бог с кровью отдирал струпья с засыхающей раны.

– Я много размышлял, Райна. Я видел, как сражаются Познавший Тьмы вместе со своим названым братом, Ракотом Восставшим, как раз за разом отбрасывают они накатывающиеся на них орды… и видел, что это неверно, что путь Новых Богов не ведёт никуда. Даже «в никуда», прости за словесные игры. Надо было прожить Боргильдову битву, чтобы увидеть и понять, что именно ты видишь. Поэтому мы здесь, дочка. Асы должны вернуться! Они не умерли насовсем, я не верю, нет – я знаю! И сокрушать врата их темницы выпало нам.

– А Древо? Древо, отец? Что это значит, повелитель?

– Это являет нам, насколько глубоко придётся погрузиться, дочка. Откуда возникает вода в Источнике Мимира? Что собирает её, что заставляет пройти сквозь земные толщи и вновь появиться на поверхности – здесь, в потайном мире? Роса с листьев Иггдразиля, как ты помнишь, считалась священной и чудодейственной, хотя это лишь отражение отражений. И вот, когда я потянулся к корням Источника Мудрости, к его первоначалу – мы увидели с тобой призрак Древа.

– Эти руны, отец, – какие-то совершенно новые, незнакомые… ты составил их сам?

– Я не составлял их, они сами вышли из-под моих рук, Райна. Настоящие руны являют себя сами, так было, так было. Когда я висел, пронзённый моим же собственным Гунгниром, мысли мои сложились в руны, как я теперь понимаю. И теперь – я познавал Источник Мимира, делал то, чем мне следовало заняться века и тысячелетия назад. Но – как есть, так есть. Мы узрели тень истинного Древа. Это великая удача, дочь.

– Но что теперь, отец? Оно указало нам путь?

– Да, – кивнул О́дин. – Я раскидывал сети на ещё одного из нашей родни, хоть и не кровной.

Райна блекло усмехнулась.

– Я понимаю, отец. Фенрир. Ты называл Локи своим младшим братом, хотя по крови он ничуть не ас.

– Именно, – кивнул О́дин. – Чтобы пройти тропой меж мирами, нам нужен проводник. А кто может учуять дорогу к асам лучше, чем тот, кому суждено разрывать их на куски в день последней битвы?

Райна невольно вздрогнула.

– Ты не стал искать его, хотя знал, что Волк выжил, и объяснил, почему. А теперь?..

– А теперь нам придётся взять его с собой, дочка, его и ещё одного, о котором я уже говорил.

– Я помню след асов, отец, я проведу!

– Да. Но в самом конце, там, уже за гранью сущего, нам потребуется Фенрир. Я видел это. Так же ясно, как тебя.

– Да будет по слову твоему, – поклонилась валькирия.

Старый Хрофт усмехнулся.

– Не стоит, Райна. Нам ещё предстоит уговорить Ястира, то есть Яргохора.

– А кто ж станет водить караваны мёртвых вместо него?

– Боюсь, этим придётся озаботиться Хедину и Ракоту, – пожал плечами Старый Хрофт.

Райна зябко повела плечами, словно от холода.

– Новые Боги едва ли придут в восторг от этого, отец.

– Назад уже не повернуть, – О́дин покачал головой. – Источник бурлит, сила пришла в движение. Не время мешкать. Это то, ради чего мы жили все прошедшие тысячелетия, Райна.

Валькирия кивнула, хотя и безо всякой уверенности.

Белый тигр пристроился рядом с ней и лизнул шершавым языком судорожно стиснутые на рукояти меча пальцы. Старый Хрофт бросил на подарок Соллей понимающий взгляд и усмехнулся в седые усы.

– Славная всё-таки зверюга.

Тигр гордо рыкнул, показывая устрашающие клыки.

– Да, и зубки у тебя тоже загляденье.

Райна готова была поклясться, что Барра расплылся в самодовольной ухмылке.

– Теперь пора возвращаться, дочь. Обратно в Хьёрвард. Я знаю, что сказать Ястиру.

На прощание Старый Хрофт последний раз склонился к бурлящей каменной чаше. Как ни в чём не бывало, плясали песчинки на дне, вздувались и лопались радужные пузырьки, и воздух, истинный воздух Асгарда, кружил голову.

Отец Дружин коснулся влажных валунов, провёл по ним ладонью, словно лаская.

– Прощай, Мимир. Я не нашёл тебя, ты слишком хитёр и изворотлив даже для того нового, что я придумывал все последние годы. От всего сердца… хочу верить – ты знаешь, что делаешь. Ты всегда хранил Упорядоченное, хранил по-своему, не подчиняясь никому и никого не слушая. Храни ж и дальше, вековечный ётун.

Мокрые пальцы Отца Дружин быстро вычертили на краю чаши руну R Райдо.

Пожелание счастливого пути.

Над Источником Мимира пронёсся словно лёгкий вздох. Туманные капельки дрогнули, быстро сгущаясь в призрачную фигуру, но не угрожающую, отнюдь.

Широкоплечий старый великан застыл, скрестив на груди безоружные руки.

– Я знал, что ты непременно явишься сюда, Ас Воронов, – бестелесный голос звучал глухо, но взор туманного двойника Мимира оставался твёрд. – Знал, что ты придёшь к Источнику – рано или поздно. Когда мир начнёт меняться, и ты почувствуешь это. И да, куда ж ещё отправляться Древнему Богу, как не к одному из трёх истоков магии Упорядоченного, благодаря которой он и существует?

И да, бог О́дин, когда ты получишь это послание, меня здесь уже не окажется. Мир меняется, как я сказал, и подобным мне предстоит далёкий путь – чтобы хранимое нами осталось бы, как оно и есть.

Источник не останется на произвол судьбы и без присмотра. Надеюсь, у тебя хватит мудрости отличить тех, кто станет его защищать, от посягающих зазря. Я догадываюсь, что ты станешь искать здесь ответа на один-единственный вопрос, который только у тебя и остался – как стать самим собой? Потому что – не обманывай себя! – это всё ещё не ты. Я надеюсь, великий бог, ты узнал то, что желал.

Прощай, великий О́дин, мне предстоит дорога вверх по великому Древу, отражению Древа истинного и не доступного никому, ни смертным, ни бессмертным. Мы встретимся, когда зримое и незримое, плотское и бестелесное станут одним. И тогда, хочу верить, мы поднимем с тобой рога старого доброго мёда, а над нашими головами станут шуметь ветры Асгарда.

Интерлюдия 6

Отряд подмастерьев Познавшего Тьму двигался стремительно. Целые пласты Межреальности оставались позади, миры, их скопления, пропасти и бездны – Новый Бог Хедин ни на что не обращал внимания и нигде не задерживался.

Куда они направляются на сей раз, не знал никто в отряде, даже обычно близкие к Познавшему подмастерья. Несколько их – включая вампира Ан-Авагара – отправились к Хьёрварду, со строгим приказом добраться до равнин Иды, стоявших пустыми ещё со времён пришествия Молодых Богов, и разузнать, что там творится.

– Значит, Старый Хрофт отправился к Источнику Мимира… – задумчиво проронила Сигрлинн, глядя на перепляс огоньков в глубине большого розоватого кристалла. – Но Мимира там нет, мы знаем.

– Хрофт не знает, – заметил Познавший Тьму. Щёки у него слегка ввалились, он вообще выглядел похудевшим и усталым.

– Само собой, но зачем ему Источник? Что он задумал, Хедин?

– Быть может, как раз и хочет что-то разузнать? В затруднении он как раз и отправлялся к вечному ётуну за советом.

– Знаешь, – Сигрлинн положила руку Хедину на плечо, – почему-то это пугает меня больше, чем все Спасители, Дальние и Неназываемые, вместе взятые. Они – просто враги, без затей. А вот Старый Хрофт…

– Си, наши враги как раз очень даже «с затеями».

– Понимаю. – Она прикусила губу. – «Изменить может каждый», я запомнила.

– Верно, – откликнулся Познавший Тьму. – Но не забывай, что изменить могу и я тоже.

– Ты? – волшебница не смогла скрыть изумления.

– Конечно. Мы все – слуги Упорядоченного. Оно ведь, не забывай, «выбрало нас», как сказал Орлангур. И, если обстоятельства станут другими… если стану другим я… ведь это тоже получится «измена».

– Айвли ведь хотела, чтобы ты вновь заглянул к ней, – вдруг сказала Сигрлинн, глядя в слегка колышущуюся стену шатра, синего с серебристым шитьём. – Альвийка-оружейница. Очень хотела и надеялась. Хотела увидеть тебя хоть мельком…

– Я знаю. – Голос Познавшего Тьму не смягчился. – Айвли слишком долго играла в «истинную альвийку», гибкую, молчаливую, которая больше слушает, чем говорит. Что ж, неудивительно. Гордость её жестоко задета…

– Ага, хотела. Но не только. Не говорила ли я тебе, что эти твои альвики там чего-то задумали? Отнюдь не одна только бедная, покинутая альвочка? – Глаза Сигрлинн метнули молнии. – Она сработала, судя по всему, и впрямь редкостный меч для О́дина. О чём немедля предупредила тебя. И, разумеется, не только лишь для того, чтобы сыскать повод для встречи! Это-то, надеюсь, ты понимаешь?!

– Понимаю, – кивнул Познавший Тьму. – Но иные ловушки…

– Да-да, невозможно обойти и невозможно обезвредить, не сунув в них голову! – вспылила Сигрлинн. – Ты понимаешь, Хедин, что эти альвы обнаглели едва ли не совершенно?!

– Так уж и обнаглели…

– Обнаглели, – брови Сигрлинн сдвинулись. – А ты, друг мой, слишком мягок. И с ними, и… и вообще!

– Почему ты так решила?

– Если я что и поняла, сидя в плену Западной Тьмы, разъятая, сделанная её частью – нельзя всё время виться нитью, надеясь сшить разрываемое. Порой надо и… дать сгореть тому, что должно сгореть.

– Сжечь всегда успеем.

– Нет! – топнула ногой чародейка. – Нет! Потому что тогда и ты сам сгоришь. Ясно тебе, нет? Альвы задумали предательство, задумали расставить какую-то западню, где ты… ну, не знаю, может, и приманка! Я бы уже отправилась туда с… – она махнула рукой, – и вытрясла бы из них все подробности. Они принимают твою мягкость за слабость, Познавший. Они ничего не забыли и не простили. Ни эта твоя… альва, ни её сородичи. История Игнациуса тебя ничему не научила? Ну, так я научу!

– Чего ты хочешь, Си? И почему так злишься? Неужели из-за?..

– Никогда! – С пальцев чародейки стекла паутина голубых молний, грянула ей под ноги, лопнула с оглушающим треском, взметнувшиеся языки пламени скрыли Сигрлинн с головой. – Гневаться из-за какой-то там альвки, что когда-то согрела тебе постель?! Нет, мой Познавший, я не просто гневаюсь – я в ярости, потому что ты, как всегда, думаешь о ком угодно или о чём угодно, но не…

– Но не о тебе?

– Но не о себе, глупец! – рявкнула волшебница и, размахнувшись, метнула в Познавшего Тьму внушительный огнешар.

Хедин едва успел уклониться, скрестил руки в странном жесте, и клубок пламени, взвыв, словно по стеклу провели железом, взмыл прямо вверх, прожёг кровлю шатра и исчез.

Познавший Тьму уронил руки и улыбнулся, покачав головой.

– Давненько не видал мою Си в таком гневе.

– Ещё увидишь, и не раз! – грозно посулила чародейка, запуская очередной огнешар, да так, что Хедину пришлось подпрыгнуть, уклоняясь.

– Аэтерос! – завопил кто-то от входа, но Сигрлинн, даже не поворачиваясь, сделала что-то, слегка повела бровью – там раздались смачные шлепки и дружное «караул!».

– Си, – Хедин с шутливым ужасом вскинул руки, – уймись, пожалуйста. И не надо колотить моих подмастерьев.

Третий огнешар стёк у чародейки меж ладоней вниз, зашипел, угасая.

– Подмастерьев колотить не буду, – буркнула она, сдула упавшую прядь. – Но всё равно, Хедин! Нельзя так, нельзя, понимаешь?! Всё висит на тебе, а ты не подпускаешь к себе никого, ни за что, никогда! Бережёшь меня, пылинки с меня теперь готов сдувать – а надо послать в самое пекло! Ты теперь как тот замковый камень в арках – выдерни его, и всё повалится.

– Никому верить нельзя, – напомнил он, усмехнувшись. – Изменить может каждый.

– Именно! И потому должно быть так, чтобы дело – наше дело – пережило бы любого. Не останется меня, Ракота, твоих подмастерьев, неважно – а дело должно длиться. И, мой Хедин, даже если не останется тебя – оно не может пропасть.

– Не ты ли говорила, что я «должен думать о себе»?

– Должен! Не глупи, Познавший! – Меж пальцев чародейки пробежали голубоватые искорки. – Должен! Для того чтобы остаться живым – для меня и Упорядоченного. И для того, чтобы после нас с тобой и Ракотом – Упорядоченное осталось бы всё равно.

– Почему ты думаешь, что я ничего для этого не делаю? – Хедин сделал шаг, положил руку на плечо рассерженной волшебницы.

– Надеюсь, – грозно посулила она. – Иначе следующий раз запущу в тебя не огнешаром, а кой-чем из арсенала Западной Тьмы. Там у наших былых сородичей было много всего заготовлено!

– Постараюсь приготовиться. Всё в порядке, Рагнар, всё хорошо, Арвейн! Мы пробовали некоторые новые заклинания.

* * *

– Как хочешь, Познавший, но это альвочка с её ламентациям мне не нравится. Как и её сородичи. Они что-то задумали, а поскольку мы все знаем, кто и что водится в тихом омуте…

– Что же, например?

– Мессир Архимаг Игнациус, например.

– Он, похоже, здорово тебя напугал, Си.

– Напугал, да.

– Разве это достойно Истинного Мага и моей Си?

– Достойно, не достойно – какая разница? Мне плохо от этого, вот и всё. И не спорь, Познавший! Ответь лучше, что делать с этими твоими альвиками и особенно Айвли.

– Что делать, что делать… ничего особенного. Ты права, кидаться очертя голову куда ни попадя отнюдь не следует.

– О! Я довольна. Не зря огнешарами тут кидалась, – объявила чародейка. – Но всё-таки, что мы с этим сделаем? Ты ответишь ей?

Хедин улыбнулся.

– Ответь, – вдруг попросила Сигрлинн. – Я знаю, порой забавно и приятно слегка тебя поревновать. Но я не желаю рисковать, если какая-то альвочка, сойдя с ума от ревности, учинит нечто вроде ловушки Игнациуса.

– Игнациус был мастером, Си. Почти что гением. Сомневаюсь, что Айвли может соперничать с ним. Она Оружейница, это да; но не чародейка.

– Твоими б устами, Познавший. Так что станешь делать?

– Ничего особенного. Я напишу ей. В конце концов, тогда я слишком много думал о себе и слишком мало – об окружающих.

– Только мне не показывай, – решительно бросила Сигрлинн.

– Почему?

– «Изменить может каждый», только что, гм, спорили об этом, ты забыл?

– Ах да. – Улыбка его погасла.

– Вольно или даже невольно, – на щеках Сигрлинн появился румянец. – И, знаешь, мой Познавший… обещай мне кое-что.

– Что именно, Си?

– Один раз, – она краснела всё больше, слова давались ей с явным трудом, – один раз перед тобой уже стоял выбор. Упорядоченное, или… или я. Ты выбрал Упорядоченное.

– Си, я…

– Хедин, мой Хедин. Не надо. Я приняла это. Я поняла, что творилось у тебя внутри, я. – Она втянула воздух, грудь часто вздымалась и опускалась. – Иначе было нельзя. Просто нельзя, и всё тут. И ты должен, нет, обязан обещать мне, что, если окажется, что я… забрела куда-то не туда и что я изменяю нашему делу – ты не имеешь права колебаться.

Взгляд Хедина, тёмный и непроницаемый, не опустился.

– Хорошо, Си. Но и ты, Си, моя Сигрлинн, должна обещать мне кое-что.

– Догадываюсь, что именно. – Её руки обвились вокруг его шеи.

– Идущим следом, тем, кто окажется сильнее нас с Ракотом, можешь оказаться и ты.

– Я?! Что ты не… что ты говоришь?!

– Можешь оказаться и ты, – с нажимом повторил Познавший Тьму. – Упорядоченным долго правили боги-мужчины. Кто знает, не пришла ли пора Прекрасной Дамы?

– И что?

– И то, что тебе может понадобиться… для окончательной победы…

– Перестань! – отскочила она, как ужаленная. – Никогда! Ни за что! Ни в какую!

Познавший смотрел твёрдо.

– А если именно это будет необходимо, чтобы наше дело не погибло? То есть я – буду должен, а ты нет? – Голос его был еле слышен.

– П-прости, – Сигрлинн зло сощурилась. – Прости. Я на себя сержусь. Ты прав. Но до этого ведь не дойдёт, правда?

– Не дойдёт, конечно же, – вздохнул Хедин. – И вообще это мы с тобой несколько дали себе волю всяким красивым словам.

– Д-да, – поспешно согласилась волшебница, – дали волю. Станешь писать письмо Оружейнице?

– Разумеется.

– Новый Бог Хедин снизойдёт до смиренной просительницы? – улыбнулась Сигрлинн.

– Нет, конечно, напишу просто… как старый друг.

Волшебница погрозила ему пальцем.

* * *

«Приветствую тебя, Айвли.

Благодарю за помощь, Оружейница. Ты сама не ведаешь, сколько огромна услуга, оказанная тобой не мне – но всему Упорядоченному. Я понимаю твои обиду и боль, мне жаль, я не хотел заставлять тебя страдать. Мне казалось, мы и впрямь расстались, как расстаются два мага – сохранив тепло и приязнь, каждый идёт своим путём.

Твой свиток нашёл дорогу ко мне быстро, можешь быть уверена, что и другие письма – буде таковые последуют – доберутся без задержек».

* * *

– Здесь была славная драка. – Хедин и Сигрлинн, одни, стояли подле бурлящего Источника Мимира. Весь отряд подмастерьев остался в Межреальности, с собой Познавший Тьму не взял никого.

– Да, – откликнулась волшебница. – И странные вещи тут творились. Я не из Читающих, то эхо, что ещё можно ощутить… не похоже вообще ни на что.

– Ни на Дальних, ни на слуг Спасителя, ни на Него самого, ни даже на козлоногих. Не говоря уж о Ямерте, – поддержал Познавший Тьму.

– Жаль, что своих Читающих у нас так и не появилось, – вздохнула Сигрлинн. – Дело вышло жаркое, но… Хрофт жив?

– Жив, – кивнул Хедин, склоняясь над бурлящей водой. – Источник помнит его.

– А больше ничего? – с надеждой спросила чародейка. Хедин с досадой покачал головой.

– Хуже всего – я не пойму, с кем дрался наш О́дин. Следы донельзя странные, и память воды почти стёрта. Однако он выстоял, и… отправился куда-то дальше.

– Он чертил тут руны, чертил во множестве. – Сигрлинн застыла с закрытыми глазами. – Их я чувствую, а вот против кого он их набрасывал – нет. Совсем ничего.

– Слуги Хаоса?

– Вот уж они-то бы точно наследили так, что любой деревенский знахарь бы почуял! Ты что, Познавший?

– Есть и такие, что даже нам с тобой не учуять, Си. Во всяком случае, спустя столько времени.

– Чем дальше, тем я Хрофту верю меньше, – проворчала волшебница, тоже склоняясь к Источнику. – Мало ли что ему в голову пришло… да и этот альвийский меч работы твоей былой возлюбленной… И кто, кто, во имя Столпа Титанов, мог напасть здесь на О́дина?

– Тот, кто следит за ним, так же, как теперь начинаем следить и мы.

– Тебе не кажется, мой Хедин, что из дыр и нор стали вылезать такие создания, о которых мы даже не подозревали? Безумные Боги те же, о которых ты рассказывал…

– Быть может. – Хедин осторожно зачерпнул воды Источника, поднёс пригоршню близко-близко к лицу. Сощурил глаза, словно вглядываясь в неведомую даль.

– Что там, Познавший? Мне так ничего не разглядеть…

– Только одно – Хрофт был на равнинах Иды. Там, где стоял его старый дом. Где высился Асгард.

* * *

– Это точно? – Познавший Тьму стремительно расхаживал туда-сюда по шатру. Двое тёмных эльфов и вампир Ан-Авагар застыли, церемонно опустившись на одно колено; против обыкновения, Аэтерос не велел им подняться.

– Да, великий. – Эльф не поднимал головы, снежно-белые волосы, что тоньше самой тонкой паутины, стекали, подобно воде, до самой «земли» междумирья, накрытой сейчас походным ковром. – Мы проверили всё, не один, не два и не три раза.

– Семь, – так же уперев взгляд в пол, добавил второй эльф. – Проверили семь раз. Сильнейшая некромагия. Такой отворяют и закрывают врата в царствах мёртвых, какими они были в дни Древних Богов.

– Надо понимать, народ Тёмных Эльфов хранит память об этих временах? – раздражённо осведомился Познавший Тьму, и Сигрлинн предостерегающе кашлянула, не используя мыслеречь.

– Именно, Аэтерос. Среди нашего племени ещё остались живые свидетели той эпохи.

Хедин мрачно кивнул.

– Ты! – взгляд его упёрся в вампира. – Некромагия – это по твоей части. Что скажешь, дитя Эйвилль?

– Точно так, великий Хедин, – прошелестел вампир, прижимая бледные костистые руки к груди. – Некромагия, древняя и могущественная. Некромагия, действительно, на отыскание пути. Мои досточтимые спутники совершенно правы. Чары из тех, что создают или закрывают царства мёртвых.

– То есть ты ничего не можешь добавить к их рассказу?

– Могу, великий Хедин. Заклятие оставило след, но след особый.

Тёмные эльфы недоумённо переглянулись.

– Какой «особый»?

– Заклятие проложило дорогу, чем-то похожую на тракты, коими мёртвые следуют к последнему упокоению. В мире под названием Хьёрвард это, кажется, именовалось «царством Хель».

– Проложило? Но куда?

Вампир покачал головой.

– Я мог проследить лишь совсем немного, великий Хедин. И… там в конце ощутимо пахло Хаосом.

– Что это значит?!

– Не гневайся, великий бог, на своего недостойного слугу. Я только… только почуял распад, распад всего, странный след этого распада, проникающий даже в Упорядоченное. Не ведал, что такое может быть. И распад скрыл от меня дальнейшее.

Хедин помолчал, словно раздумывая, не спросить ли что-то ещё, но вместо вопроса лишь кивком отпустил разведчиков.

– Ты понимаешь, к чему это?

Познавший Тьму медленно кивнул.

– И… понимаешь уже… как и я… куда ведёт этот след? И чем кончится всё затеянное Хрофтом?

Ещё один кивок.

– Ты не боишься? Я так уже боюсь, – не таясь, призналась Сигрлинн.

– Не имею права бояться.

– Ты… остережёшь Хрофта? Скажешь ему остановиться?

– Нет, Си. Он… мой друг… – словно бы заколебался Познавший.

– Боюсь, что сейчас он – просто выживший из ума старик. Правда, с невесть откуда взявшейся силой. Проложить новый Чёрный Тракт, как в хьёрвардский Хель, это ж надо!

– Наше дело, Си, сделать так, чтобы от затеи Хрофта… никто не претерпел бы вреда, – Хедин явно закончил не так, как хотел сперва. – Мы справимся. Не бойся. Не бойся ничего, ты со мной.

Глава VII Яргохор

Владыка Асгарда и валькирия долго стояли в молчании, уже после того, как призрак сгинул и рассеялся по ветру с лёгким печальным вздохом. Взгляд Старого Хрофта оставался непроницаем и угрюм, словно у вошедшего по грудь в бурную воду и понимающего, что остаётся только одно – плыть вперёд, несмотря ни на что.

– Отец? – решилась воительница.

– Хитрец… – пробормотал О́дин, не отрывая взгляда от бурлящей поверхности. – Он ушёл, видите ли, по «тени истинного Древа»! Куда ушёл, зачем, для чего? Мимир всегда любил загадки, я понимаю, но не в такое же время! Впрочем, нам с тобой, дочь, выбирать не приходится. Дорога одна, след виден. Водитель Мёртвых, а потом Волк. И, наконец, к цели. И пусть весь мир провалится в бездну, мы сделаем то, что должны!

Валькирия с сомнением покачала головой. То, что должны? Девы Асгарда радуются битве, но она слишком долго оставалась простой наёмницей.

Мир Источника оставался позади. Непонятные существа, таившиеся под покровом леса и в ужасе бежавшие, когда над каменной чашей стало расти призрачное Древо, появились вновь, Райна ощущала на себе их взгляды. Сотня за сотней, они выбирались на открытое место, сноровисто и быстро. Райна не видела ничего, кроме лишь просторных плащей; но, по всему, передвигаться они предпочитали на четвереньках.

– Они и есть те самые, кому Мимир доверил хранить Источник?

– Едва ли, – бросил Отец Дружин, не поворачивая головы. – Место силы всегда влечёт к себе подобных. Нет, старый ётун наверняка устроил что-то похитрее. Не нам сейчас разгадывать, что именно. За нами и так следят слишком многие. – Он бросил многозначительный взгляд на белого тигра.

– Ты не поведаешь Познавшему Тьму или его брату о случившемся?

– Нет, – буркнул О́дин. – Это их дело, их война. Они хранят Упорядоченное, оно вручено их попечению. Я всего лишь старый, зажившийся бог, владыка давно остывшего пепла. Я честно бился за всё сущее, но сейчас пора подумать и о нас с тобой, дочка. В конце концов, что я за отец, если не выдам тебя достойно замуж?

– Заму… что?! – поперхнулась валькирия.

– Не сверкай глазищами, дева битвы, – усмехнулся в усы Старый Хрофт. – Ты забыла Сигдриву? Она послушалась своего сердца и дала начало славному роду.

– Она… она… презрела все наши законы! Все обычаи! Нас, её сестёр! Изменила делу Асгарда!

– Она была счастлива, Рандгрид, – перебил гневную валькирию О́дин. – И нашла в себе смелость идти собственной дорогой, не слушая никаких богов. – Он улыбнулся. – Сделала то, чем мы с тобой занимаемся вот прямо сейчас.

– Н-не знаю, – выдавила Райна. Вспоминать сестру до сих оставалось больно, сколько б времени ни минуло. Она не пала на Боргильдовом поле, выбрав смертную участь и разделив судьбу мужа. Да, от неё пошёл род великих героев, но…

– Не стоит впадать в тревогу, никто не тащит тебя в храм за косы, – О́дин похлопал дочь по плечу. – Но Мимир прав, дочка, сущее меняется, и стремительно. Битва в Эвиале, когда отступить пришлось самому Спасителю, похоже, сдвинула равновесие, и сдвинула необратимо. Теперь каждый за себя.

Тропа послушно ложилась под копыта Слейпнира и под мягкие лапы белого тигра Барры. Позади покорно следовали вьючныемулы.

– Мы могли бы с самого начала постараться поладить с Яргохором…

– Нет, – Старый Хрофт смотрел только вперёд. – Источник показал такое, что теперь Водитель Мёртвых точно не откажется.

Хьёрвард встретил их неласковым секущим дождём. Северные пределы ёжились и жались под холодными струями, по склонам гнипахеллирских холмов устремлялись вниз коричневато-бурые потоки.

– Теперь – лесным коридором. – Владыка Асгарда и его дочь застыли перед кромкой чащи. За спиной остались унылые серые тундры, куда, казалось, весна не заглядывает и на краткий миг. – Дорога дальняя, мешкать нельзя. Хоть и недалёк Гнипахеллир, а время ещё дороже.

Здесь уже ощущалось тяжкое дыхание дороги в Хель – деревья низкие, хвоя на соснах короткая и редковатая, шишки мелкие, примученные. На много лиг окрест раскинулись серо-зелёные топи, вспухающие пузырями болотных газов; ну, и нечисть в округе тоже под стать, голодная, наглая и ненасытная.

От Райны с О́дином нечисть, конечно, шарахалась; но и не отставала, а упрямо и невесть зачем тянулась следом, на почтительном расстоянии, конечно. От них не удалось оторваться даже в лесном коридоре; твари оказались быстроноги, и у них нашлись их собственные пути.

Это было странно и непривычно. Что им надо, зачем держаться поблизости от Древнего Бога и его спутницы? Старый Хрофт множество раз хаживал этими путями, и нечисти, занятой вечными своими дрязгами и мелкими делишками, не было до него дела, как и ему до них.

Райна скрипела зубами, с трудом сдерживаясь – совсем не как положено валькирии. Отчего-то хотелось повернуть тигра, чтобы он распластался б в прыжке, давя и рубя навязчивую мелочь. Не становись на пути великого О́дина! Не пялься ему в спину! Убирайся с его дороги и не дерзай даже следовать за ним, если, конечно, он не призвал тебя сам.

– Мне это не нравится, Райна.

– Мне тоже, отец, но что с ними случилось? Что им вообще может быть надо?

– Чуют поживу, – буркнул Старый Хрофт. – Чувствуют магическую битву, надеются поживиться на дармовщинку.

– Я много раз хаживала на подобные битвы, отец, и нечисть как раз бежала от них, боялись попасть под случайный удар. А теперь?..

– Есть некий предел, за которым страх перестаёт их удерживать. Если силы высвободится слишком много, кое-кто из этой нежити, поудачливее других, может сам выскочить из грязи – если не в князи, то уж, по крайней мере, в бароны, по их меркам, конечно. Но ты права, дочка, всё это… – О́дин помолчал, – не к добру. За нами следят, и следят крепко.

– Ну, один раз те, кто следил, нам помогли. – Она почесала Барру промеж ушей.

– Помогли, и помогли крепко, – подмигнул Отец Богов. – Но раз наш путь открыт для Соллей, Кора и Скьёльда, его увидят и другие. Я даже не сомневаюсь, что видят.

– Видят и посылают нечисть? Но зачем? Те тринадцать волков и впрямь были не подарок, а эта мелюзга?

– Дозорные, – пожал плечами Старый Хрофт. – Падальщики, всё, что угодно. Но кто-то навёл их на нас, и мне очень любопытно, кто именно.

– И зачем? – подхватила Райна. – Они что, не понимали, что мы всё заметим?

– Ни к чему пустые умствования, – пожал плечами Древний Бог. – Только вперёд, и горе всем, кто попытается нас остановить!

Тигр Барра воинственно рыкнул, явно одобряя и поддерживая.

Лесной коридор оборвался внезапно и резко, чаща словно вытолкнула О́дина и Райну из своих объятий. Перед ними лежал Гнипахеллир.

Мало что изменилось тут за все века власти Новых Богов. Оно и понятно – Познавшему Тьму и Восставшему приходилось заниматься совсем иными делами, нежели разведение цветочков или разноцветных певчих пичуг. Однако и без них в Хьёрварде оставались те, кто медленно, с поистине муравьиным упрямством, толкал и толкал к северу границу унылых тундр.

Безжизненные серые равнины теперь занимали куда меньше места, чем в дни, когда сюда явились Хаген, тан Хединсея, и его проводник Бран Сухая Рука^[56]. Но там, где они оставались, всё выглядело по-прежнему: плоская равнина, серая, где не за что было зацепиться взору, кроме линии холмов на горизонте. Окажись тут сам Хаген, он наверняка заметил бы, насколько она ближе к выходу из Лесного коридора, чем в его первый приход; О́дину и Райне было не до сравнений.

Воздух, однако, уже не полнил запах гари, и небо не пятнали полосы дыма – никто не жёг Леса Ялини. Где-то там, глубоко в пещере на Тёмном Тракте, дремал бессмертный Гарм, переживший всех, даже свою собственную страшную хозяйку.

Давным-давно не властвует в подземных чертогах дочь Локи, великанша по имени Хель, а караваны мертвецов всё так же тянутся к ненасытной утробе её незаполняемого царства. И трон её пустует всё так же, Яргохор – Водитель Мёртвых, но отнюдь не их повелитель. И уж тем более не владыка Хель.

Когда настанет ночь, по всей огромной равнине Гнипахеллира вспыхнут бледные, блёклые и тусклые огоньки. Медленно, медленно, словно увлекаемые потоком листья, они поплывут на север – к распахнутой глотке Чёрного Тракта. Отряды умерших, освещая себе дорогу непригодными для живых фонарями, будут пробираться к вратам Хель, покорные железной воле Яргохора. И во главе этой процессии будет он, бывший Молодой Бог Ястир, теперь – мрачный и безумный Яргохор, у которого отобрали даже старое имя.

Рождаются и умирают боги, рушатся бастионы их высоких крепостей, а тут не меняется ничего – всё так же влекутся к бездонной пропасти Хель вереницы обречённых душ, в ужасе и стенаниях, понимая всё, что им предстоит.

Говорят, что любое посмертие лучше полного небытия, ибо оно даёт надежду, сколь угодно слабую или безумную, но надежду. Мир может измениться, стены темницы падут, наступит великий суд или перерождение – кто знает?

Может, оно и так – но как вытерпеть вечность мук, от которых уже не скрыться и не убежать даже в смерть, которая уже наступила?

Хрофт и Райна торопились на север. Пустынный Гнипахеллир, хоть и отступил под натиском живых лесов, окончательно сдаваться не собирался – вокруг царила безжизненная пустота, унылые серые просторы, чем-то очень напоминавшие выжженные равнины Иды. Горизонт уже закрывали Предельные Горы, когда-то – край света.

– Здесь лежали пределы Ётунхейма. – О́дин озирался, словно надеясь вновь увидеть гордые знамёна и гербы великанов, под которыми они вышли на Боргильдово поле – в составе обеих армий. – Даже в те годы дорога в Хель принадлежала им. Иные, помнится, даже собирались брать дань с мёртвых, оттуда самые древние насельники Восточного Хьёрварда даже клали в рот усопшим мелкие монетки…

– А теперь здесь нет ничего, ни живых, ни мёртвых, – подхватила Райна.

– Удел Яргохора. – Старый Хрофт приподнялся в стременах. – Днём мы его не сыщем, не стоит и силы тратить. Дождёмся ночи.

Владыка Асгарда молчал, неотрывно глядя на огонь, погрузившись в глубокие и, судя по сошедшимся бровям, невесёлые раздумья. Райна привалилась к тёплому боку тигра, почёсывая могучего зверя промеж ушей. Беспокоился один только Слейпнир – наверное, чуял дремлющего в своей пещере Гарма.

Ещё один осколок давно минувших дней, неведомо как переживший всех сменявшихся хозяев Упорядоченного…

Она не думала сейчас – кто перед ними, или кто висит на плечах, кто следит, кто насылал тех же «волков». Столетия таяли в пламени простого костерка, возносились серым дымком к темнеющему небу, и Райна давала мыслям течь, подобно вешней воде – свободно и бестревожно.

Нет давящего горло восторга, как перед атакой на Боргильдовом поле. Нет тяжести в животе, нет тревоги. Крошечная частица изначальной искры, первородного дыхания Творца, из коей родились все Древние Боги, валькирия словно плыла по туманной глади озера, и за жемчужными занавесами всё увереннее становились видны золочёные крыши Валгаллы.

Золочёные крыши Валгаллы, и парящие над ними два существа – снежно-белый орёл с золотистым драконом. Они описывают круги, медленно снижаясь, и пристально смотрят прямо на Райну. Тихий шёпот становится всё громче, отчётливее, и воительница уже может разобрать слова:

– Кровь. Много крови. Очень много крови…^[57]

– Дочка!

– Да, отец?.. Прости – я задремала, наверное…

– Ты закричала, – взгляд О́дина, тяжёлый и полный тревоги.

– З-закричала? Что закричала?

– Бей!

– Бей? – окончательно растерялась валькирия. Видение она помнила чётко, до мельчайших подробностей, однако там не было даже намёка хоть на какие-то сражения или даже поединки. – Отец, мне приснились орёл и дракон… над золотыми крышами Валгаллы…

О́дин вздохнул, седая голова поникла.

– Они никогда не упустят своего.

– Они?

– Демогоргон и Орлангур. Третья Сила. Орёл и Дракон.

– Что им может быть нужно? – вздрогнула воительница.

– Я отдал бы левую руку, чтобы только узнать. Они говорили что-нибудь?

– Да… «Кровь». И «очень много крови».

– Час от часу не легче… – Что это? Отец растерялся? Нет, не может быть, не может быть…

– О чём это?

– Только о том, что Третья Сила решила, что ей пришла пора вмешаться, – мрачно уронил Отец Богов. – К добру ли иль к худу – не знаю, но решила. Что они задумали, какова их цель – не скажет, наверное, никто. Да и не нужно, планы таких сущностей – огромны, обширны, на множестве миров и сонмах созданий. Мы пойдём дальше, дочка, просто будем помнить, что Дух Познания и Дух Соборной Души решили дать нам знать, что они тоже не дремлют.

– Так, может, это они и наслали волков? – выпалила Райна.

– Дочка… – поморщился Отец Богов. – Нет, конечно. Если бы Дракон и Орёл хотели нас остановить, нас бы уже остановили. Они ничего не делают просто так, каждый их план, каждый замысел несёт в себе множество планов иных, скрещивающихся, сходящихся, расходящихся и так далее. Они хотели, чтобы мы знали – они нас заметили, они нас видят.

– Зачем? – Сонливость с Райны уже давно слетела.

– Знал бы – восседал бы на месте Хедина, – буркнул Старый Хрофт. – Наверное, чтобы подбодрить. Чтобы мы знали – их взор замечает нас, им не всё равно, что мы задумали. Чтобы мы шли б вперёд, не сомневаясь. Я так это трактую, дочка. Вперёд и только вперёд – а Третья Сила, во всяком случае, не против нас.

Слова Отца Дружин, казалось, внушали надежду – однако взгляд его оставался угрюм и хмур, и слишком уж часто падал на беззаботно сопящего тигра Барру.

– В дорогу, дочь, – только и бросил Старый Хрофт, когда начало темнеть.

Летние ночи здесь, на Гнипахеллире, светлы и прозрачны, воздух словно пронизан бледным сиянием; на потемневшей земле стерлись немногие остававшиеся краски, равнину затопили сумерки. Тигр Барра зевнул, раскрывая пасть так, что, казалось, вот-вот разорвёт.

Слейпнир легко взмыл, Отцу Дружин предстояло сверху отыскать процессию Яргохора. Райна осталась с Баррой и шестью покорными мулами.

Торопиться было некуда, белый тигр мягко переступал широкими лапами, не производя тем не менее ни малейшего шума. Мёртвые равнины Гнипахеллира утонули в ночном сумраке, холодные звёзды глянули с высот и, словно отвечая им, по просторам серых полей вспыхнули бесчисленные огоньки – холодные, совсем не дающие тепла и почти не дающие света.

Мёртвые влачились, покорные власти Яргохора. Впереди их ждала лишь яма Хель – да смутная надежда, что «это не навсегда».

Райна невольно поёжилась. Ей выпало биться в неисчислимых сражениях, однако она всеми силами гнала от себя эту картину – мёртвый полусвет вокруг, фонарь с оплывающей свечой в бесплотной руке, и впереди лишь чёрный зев Тракта, за которым только врата Хель.

Хотя, если верить привидевшемуся в бестелесном, сотканном из пепла Асгарде, её посмертная дорога пролегла бы в совсем иные края.

Слейпнир исчез в тёмном небе; валькирия держала путь на полночь, сдерживая ворчащего тигра. Вьючные мулы следовали покорно, как им и положено, подобные в чём-то душам на их последнем пути.

Прошумел ветер, ударили о серую землю Гнипахеллира копыта восьминогого жеребца, и Старый Хрофт хрипло каркнул с седла:

– Нашёл.

Валькирия никогда не задумывалась, как именно Яргохор выбирает свои пути. Поверье утверждало, что Водитель Мёртвых чуть ли не самолично является к каждому умершему, дабы исторгнуть душу и уволочь за собой, болтали и о каких-то его слугах; во время óно бывшим царством Хель распоряжался мрачный Яэт, Размышляющий Бог, однако он был один, а подобных вместилищ мёртвых – множество во всех мирах Упорядоченного, так что, скорее всего, собрат Ямерта тут если и наличествовал, то не в телесном виде, самое большее – как аватара.

Потом сгинули, лишившись силы, Молодые Боги, ушли в изгнание, хоть и оставшись в живых, а пещеры за дальним концом Чёрного Тракта так и остались. С пустым троном в самом их сердце.

– Туда, – махнул рукой О́дин. – Он там.

Сердце валькирии забилось, словно в давно забытые времена Асгарда. Приближалась битва, самая небывалая, самая невероятная и самая отчаянная со времён Боргильдова поля. Альвийский меч дрогнул в ножнах, просясь на волю.

– Ещё не сейчас, – прошептала Райна. – Ещё не сейчас, Оружейница. Но уже скоро, совсем скоро.

Она сама не знала, что заставило её вспомнить альвийскую мастерицу, но стройная фигура с закрытым чёрной вуалью лицом словно въявь встала перед внутренним взором воительницы.

Караван резко свернул на северо-запад, Старый Хрофт торопился. Мулы перешли на некое подобие рыси, но заставить их убыстриться ещё было, пожалуй, невозможно.

– Множество. Бесконечная череда. – Отец Богов смотрел только вперёд. Слейпнир нёсся в нескольких футах над землёй, словно избегая касаться мёртвой тверди Гнипахеллира.

Старый Хрофт явно имел в виду души.

По лицу Райны словно хлестнуло ледяным бичом – они погружались в холодный поток, будто вместе с мёртвыми уходили все прожитые ими зимы. Могильное дыхание стало как никогда ощутимым; а вот впереди и необозримая цепочка огоньков, теряющаяся за горизонтом.

Сколько ж их тут… Тысячи и тысячи, словно по всему Хьёрварду кипят яростные схватки.

– Не отставай. – Слова Отца Дружин лязгнули сталью.

Да, вот они – бледные, едва различимые в сумраке тени. Слабо светятся очертания головы, плеч, рук, ноги почти не видны. И – тусклый фонарик у каждого. Откуда они берутся? Кто их сработал, кто вручил мёртвым на их последней дороге?

– Быстрее! – хлестнул рык О́дина. – К голове!

Слейпнир резко ускорился, Райна отставала – не могла бросить вьючных мулов, уже и так начинавших пугаться.

Проносится под ней серая земля, белый тигр распластывается в прыжках, недовольный, что не может показать всей прыти.

Виски покрываются пóтом, хотя, казалось бы, со сколькими магами, колдунами и даже бестелесными созданиями сходилась грудь на грудь воительница Райна!

Всё холоднее вокруг, воздух стыл, полон липкой сыростью, словно вырытая в дождь могила. Вереница мёртвых длинна, очень длинна, однако и у неё есть начало, есть и тот, что мерно шагает во главе, вскинув на плечо длинный двуручный меч.

Валькирия заскрипела зубами – в кожу словно впивались ледяные иглы. Всё вокруг Яргохора полнила злая магия, словно предупреждая: остановитесь, живые, вам здесь не место.

Высокий воронёный шлем с острым навершием, чёрный истрепанный плащ волочится по серой земле. Под плащом – серые же доспехи, ладони в кольчужных перчатках сжимают длинный эфес.

Интересно, снимает ли Яргохор хоть когда-нибудь своё облачение? Есть ли у него дом, помнит ли он вкус родниковой воды, запах свежего хлеба? Или у него не осталось ничего, кроме лишь могильной полутьмы да этого жуткого занятия – день за днём, год за годом, эон за эоном волочить в Хель покорные вереницы безмолвных душ? Разве это дело для воина? – душам ведь некуда деваться, они не могут дать отпор…

Яргохор шагал, словно осадная башня, шлем с залитой тьмою смотровой щелью даже не повернулся в сторону новоприбывших.

Белый тигр упёрся всеми четырьмя лапами в землю, глухо зарычал, шерсть на загривке встала дыбом.

– Не бойся. – Райна почесала его за ухом, но Барра продолжал ворчать, припадая к земле и пятясь. Валькирия спешилась, подбежала к отцу – О́дин тоже соскочил с седла, встав на дороге Водителя Мёртвых.

Яргохор если и заметил Старого Хрофта со спутницей, то ничем этого не выдал. Шёл, как и раньше, не беря оружие на изготовку.

Райна встала плечом к плечу с отцом. Меч Владыки Асгарда оставался в ножнах, и валькирия заставила себя тоже разжать судорожно стиснувшиеся было на эфесе пальцы.

– Ястир, – спокойно и негромко сказал О́дин, разводя в стороны безоружные руки. – Ястир, помнишь меня?

Имя прозвучало, сорвалось с обветренных, потрескавшихся губ Древнего Бога. Понеслось над серыми пустошами Гнипахеллира, подхваченное внезапным порывом свежего ветра, на миг отогнавшего мокрую студь.

Плечи великана развернулись ещё шире, голова в островерхом шлеме поднялась, ледяной нож взгляда скользнул по замершим Хрофту и Райне.

– Ястир, помнишь меня? Когда-то, в День Гнева, мы бились вместе с тобой. Я О́дин, Старый Хрофт, Древний Бог Асгарда – помнишь меня?

Водитель Мёртвых не замедлил шага, и Райна в тот же миг ощутила накатывающую волну злой магии – ледяные незримые когти, словно рыбак норовил выхватить рыбу из садка.

Он не разбирает, кто перед ним, мелькнула мысль. Ему всё равно – надо лишь исторгнуть душу.

Кулаки сжались сами собой.

– Ястир! – Правая рука Отца Богов стремительно чертила руну прямо перед ним и Райной. – Ястир, у тебя нет над нами власти.

Великану с мечом оставалось не больше дюжины шагов до замерших Хрофта и валькирии. Райна стиснула зубы. Пальцы сами тянулись к мечу и он тоже, словно чувствуя волю хозяйки, рвался на свободу из ножен.

– Ястир! – Руна вспыхнула – льдистый снежно-белый с голубыми проблесками росчерк, отпор, ограждение, отражение. Оживший узор поплыл навстречу Яргохору, разворачиваясь, расширяясь, и там, где линии касались серой земли, Гнипахеллир вспыхивал снопами холодных голубых искр.

Водитель Мёртвых зарычал – низко, на самой грани слышимого, однако Райна едва не покачнулась, зазвенело в ушах, болезненно отозвалось в груди. Ледяные когти запутались в паутине Старого Хрофта, не в силах с ходу разорвать брошенную им навстречу руну.

Меч перелетел с плеча Яргохора, тёмное лезвие наискосок рассекло воздух, и там, где клинок встречался с руной Отца Дружин, рождалось ярко-белое слепящее пламя.

– Отец… – прошипела валькирия сквозь стиснутые зубы. Руна дрожала и распадалась, не в силах сдержать напор мёртвой силы.

Водитель Мёртвых торжествующе рыкнул, стряхнул с меча остатки догорающей руны Отца Дружин. Клинок поднялся для атаки.

Когда тёмное лезвие рухнуло, Владыка Асгарда даже не шевельнулся. Он сделал всего полшага назад и этого хватило, чтобы тяжёлый меч Яргохора пронёсся мимо, врезавшись в серую землю Гнипахеллира.

– Не вздумай! – гаркнул О́дин, едва заметив, что валькирия обнажила-таки оружие. – В сторону! Быстро!

Когда Отец Дружин приказывает таким голосом, ему повинуются.

Рядом с Райной припал к земле Барра, зубы оскалены, из глотки рвётся рык – тигр отнюдь не праздновал труса.

Поток силы, который обычно не замечаешь, как не замечаешь собственного дыхания, сбился, замедлился, ускорился вновь, закружился, подобно водовороту – какая-то могущественная сущность упрямо рвала пласты реальности, пытаясь очутиться прямо здесь, на Гнипахеллире.

За спиной Яргохора тем временем застыли тени мёртвых – неподвижные, равнодушные, с бледными и бессильными фонариками в бесплотных руках.

Валькирия видела, как отец стремительно чертит новый рунир, как вспыхивают знакомым льдистым огнём линии; Яргохор вновь поднял меч, нимало не удивлённый тем, что его противник даже не попытался воспользоваться такой возможностью для настоящей атаки.

Райна чувствовала, как подрагивают под шкурой Барры напряжённые мускулы. Тигр готовился к прыжку, но, чтобы справиться с Водителем Мёртвых, требовалось нечто совсем иное.

«Валькирия, ты же – Дева Битвы, – прозвучал её собственный голос в сознании. – Ты забыла, чем занималась, пока стоял Асгард? Забыла, как неслась в кипящих облаках над смертными полями, принимая последний вздох павших героев и унося их в Валгаллу, чтобы они возвеселились бы рядом с такими же, эйнхериями?

Ты ведь тоже была Водителем – или, вернее, Водительницей – мёртвых. Конечно, их путь с тобой был совсем иным, но всё-таки…»

Меч Яргохора ударил вновь, и вновь мимо. Великан отличался невероятной силой – клинок глубоко погрузился в серую землю Гнипахеллира, но отнюдь не быстротой.

Отец Богов вновь отступил, его сложная руна – из множества росчерков – ещё не была готова.

Души стояли – безмолвные, безучастные. Что их ждало? Вечная мука в царстве Хель?

Пробиваться к давным-давно и, казалось бы, накрепко забытым чарам было нелегко. Райна спрятала их от самой себя – и тех, чьего любопытства беглой валькирии совсем не хотелось.

Она никогда не пускала их в ход – для Молодых Богов и их слуг, взявших в свои руки посмертие всех, расстающихся с жизнями в Упорядоченном, не могло быть лучше маяка, чтобы отыскать последнюю из валькирий. И потом, воительницей по найму, Райна никогда не прибегала к ним, даже когда Молодых Богов не стало, а сама она нашла хорошую, как ей казалось тогда, службу в Долине Магов и познакомилась с молодой чародейкой по имени Клара Хюммель – одной из немногих, кто знал об истинном происхождении «наёмницы».

Как же трудно вспоминать себя истинную! Как нелегко возвращаться назад сквозь бездну времени, срывая намертво присохшие к ране окровавленные тряпки!

Валькирия застонала сквозь зубы. Тогда это получалось у неё легко, словно движение собственной руки. Даже не приходилось задумываться, позвать с собой героя и проводить до Валгаллы было её сутью, одним из предназначений. Сейчас каждое движение даже памяти оказывалось мучением. Детали ускользали, нужное пропадало, на поверхность всплывало наносное, никчемушное, и валькирию не оставляло ощущение, что на неё устремлён сейчас холодный нечеловеческий взгляд. Равнодушный и оценивающий, взгляд сущности, не личности.

Орёл? Дракон? Те неведомо откуда взявшиеся трое магов, очень хорошо умеющие смотреть и видеть куда больше, чем хотелось бы ей, Райне?

Но тут у неё сложилось, наконец, самое первое из древних заклятий – со скрипом и скрежетом, режущей голову болью и темнотой в глазах – и валькирия забыла обо всём.

Призыв.

Ты славно бился, ты храбро сражался, кровь врага щедро струилась по твоему клинку. Сердце твоё не ведало страха, герой, ты шагал через мёртвых, стремясь к славе, единственной для тебя награде, чтобы песни о тебе пели поколения спустя.

Храбрый муж знает —

Короткие годы

Сила твоя вся

С тобой пребывает.

Меч поднимай,

Облачайся в доспехи,

К битве спеши,

Не теряя мгновений.

Вставшего против —

Круши, не жалея.

О́дину храбрые

Только угодны.

Смелости нет

Коль опустишь клинок

И на мольбы

О пощаде поддашься.

Валькирия звала. Не только «героев», павших в славной битве – всех, чьи души застыли сейчас в жуткой веренице за спиной Яргохора. Слова таяли в сознании, превращаясь в незримые нити, нити скрещивались, сплетались, становясь настоящими канатами, какие можно бросить упавшему за борт.

И душа героя, трепеща, ещё не осознав, что она – отдельно от тела, хваталась за этот канат, удерживавший её от соскальзывания на всеобщую дорогу – к разверстой пасти ненасытного Хель.

Ближайшие несколько теней дрогнули, пошатнулись, словно под порывом ветра. Бесплотные фонарики, почти не дававшие света, качнулись туда-сюда, головы поворачивались к Райне, на стёртых смертью лицах проявлялись глаза, тусклые и слабые искорки – но появлялись.

О́дин по-прежнему отступал перед Яргохором, Водитель Мёртвых со всё той же неживой размеренностью рубил возникающие перед ним одну за другой руны. Никакого действия на него они, похоже, не оказывали.

От чужого холодного взгляда у Райны уже почти чесалось между лопатками.

Она позвала вновь, и вновь, и вновь. В горле пересохло, во рту встал вкус крови, но она звала.

Встаньте, герои.

Новая битва,

Новые рати

Вас всех зовут.

И на славном застолье

В О́дина залах!

Ему взглашайте

Громко хвалу.

Дюжина призраков потянулась к ней, обступая со всех сторон. Мрак сползал с их лиц, истаивал чёрным туманом, открывая хоть и бестелесные, но человеческие черты.

Теперь валькирии следовало сказать павшему герою особо торжественную вису, о том, как он взойдёт с ней на её скакуна, как они вознесутся к златому чертогу Валгаллы, и что ему надлежит сделать, как только он ступит через порог пиршественной залы эйнхериев, но вместо этого у неё вырвалось совершенно иное, только что пришедшее в голову, не заученное вместе с сёстрами, но своё собственное:

Странники, славьтесь!

Славьтесь, герои!

Путь не начертан,

Не начарован,

Каждый себе

Его сам пролагает,

Ваши оковы —

Не хладной стали!

Враг перед вами,

Влечёт он

Вас в бездну,

В мерзостный Хель

В вековые мученья.

Славьтесь, герои!

Не кончена битва.

Смерть же отныне

Над вами не властна.

Смело, герои!

Со мною, все вместе!

Крепче клинка

Бестелесное станет.

Она поперхнулась. Собственной кровью, заполнившей рот. Что-то горячее и липкое потекло по щекам, коснулось губ – солёное, алое, тоже кровь. Кровь сочилась из уголков глаз, из ушей, ноздрей валькирии, слова тонули в крови, Райна сбилась и замолчала, хрипя.

Но своё дело её немудрёные висы сделали. Соединившись с додревней магией валькирий, они властно сдёрнули с безликих и полубесформенных душ накинутый смертью обманный саван.

Две дюжины призраков, обретя форму и воплотившись, в мужчин и женщин, дружно устремились вперёд, подобно журавлиному клину. Выхватив наконец-то заждавшийся меч, с ними бросилась и Райна.

Водитель Мёртвых не обратил на них никакого внимания. Он смотрел на О́дина и только на него, рубил вспыхивающие одну за другой руны, глухо рыча, на самом пределе доступного уху, замахивался, его двуручный меч со свистом обрушивался на упорно уклонявшегося Отца Дружин, и больше вокруг себя он ничего не видел.

Владыке Асгарда тоже пришлось несладко. Он тяжело и прерывисто дышал, лицо раскраснелось, а на скуле алел тонкий, как нить, порез, и с него в усы уже натекло тёмной крови. Райна не успела удивиться, откуда у отца такая странная рана, как первая дюжина мёртвых врезалась сзади в Яргохора, в единый миг облепив его с ног до головы.

Водитель Мёртвых страшно, утробно взвыл, и от воя его затряслась сама земля Гнипахеллира. Мёртвые пространства всколыхнулись, горизонт дрогнул, по самому звёздному небу покатились волны темноты, словно круги по воде от брошенного камня.

Яргохор слепо крутнулся, меч со свистом рассёк воздух, лязгнул о его собственную броню. Рассечённая надвое, прямо на земле корчилась душа – по виду – древняя старуха, но на бесплотных губах её застыла улыбка такого неистового, такого всеобщего торжества, такое ликование, что Райну пробрал мороз от ужаса.

Душа умирала второй смертью, призрачные глаза закатывались, но на её место уже рвались десятки других.

«Иди, девонька», – вдруг услыхала валькирия.

Старушка улыбалась и глядела прямо на неё.

«Мне не больно, не бойся. Главное, дело доделай, что начали».

Веки смежились и голос умолк.

Призрак таял, словно уносимый ветром.

Яргохор выл, рычал, мотая головой и беспорядочно размахивая мечом. Он уже почти исчез под грудой внезапно обретших странную «телесность» душ, их руки норовили сорвать высокий шлем, пытались ткнуть в узкую смотровую прорезь, выкручивали кисти, подбивали ноги великана и он, не удержавшись, повалился, с воем, от которого, казалось, сейчас рухнет само небо.

Замерев, с ужасом глядел на происходящее Отец Дружин, бросив чертить свои руны.

Шлем Яргохора отлетел в сторону, огромный меч вывернулся из прижатой к земле руки. Целая гора душ удерживала Водителя Мёртвых, оставив открытым только лицо.

Райна опустила собственный клинок, заставила себя взглянуть.

Валькирия ждала скалящегося черепа, жуткую клыкастую морду, клыков и горящих красным глаз. Но вместо этого ей предстала колышущаяся, словно густой кисель, тьма, облепившая нечто вроде твёрдого остова, лишь отдалённо напоминавшего череп.

Блестящая маслянистая тьма – и больше ничего.

– Ну, дочка… – только и выдохнул О́дин, оказавшись рядом. – И что ты теперь станешь делать со всеми ними? – Он махнул на процессию душ. Вокруг поверженного Водителя Мёртвых уже столпилось их несколько сотен. – Они уже не пойдут в Хель.

Валькирия не ответила. Она только сейчас осознала, что все призраки смотрят на неё и только на неё. В груди похолодело.

Меж тем Отец Богов вплотную подступил к хрипящему на земле Яргохору.

– Ястир!

Нет ответа, только яростные судороги. Пальцы скребли землю, пытаясь дотянуться до откинутого в сторону клинка.

– Ты не дозовёшься его, отец. Его тут нет.

– Откуда ты знаешь? – Кажется, О́дин растерялся?

Вместо ответа Райна осторожно коснулась чёрной липкой пелены остриём меча. Альвийский клинок содрогнулся, завибрировал, отозвавшись в ладони воительницы резкими, пронзительными и болезненными уколами, словно пчелиные укусы.

Валькирия повела клинок на себя, и мрак поддался. Словно живое существо, он выпускал коротенькие отростки, пытался слиться обратно, соединиться, удержаться – всё напрасно. С мокрым всхлипом-плюхом половина чёрной полужидкой маски сползла с костяка. Яргохор взревел, дёрнулся так, что его едва удержали; отвалилась и вторая половина.

Открылось лицо – измождённое, костистое, с выпирающими скулами, но лицо. Провалы закрытых глаз, брови, заострившийся нос – прежнее, нечеловеческое, словно бы исчезло вместе с чёрной гадостью. Райна бросила взгляд – оно уже успело расточиться, впитаться в землю, скрывшись с глаз.

Ресницы Водителя Мёртвых задрожали.

– Ястир! – громче позвал Отец Богов.

– Хрррм…

– Я О́дин. Мы сражались вместе с тобой. Когда-то, очень давно. – В воздухе вспыхнула ещё одна руна, и Райна узнала её – руна, пробуждающая древнюю память.

– Хрррм… О́-хррр-дин…

– Ты вспомнишь. – Руна мягко коснулась измождённого, но кажущегося совсем молодым лица. Яргохор вновь дёрнулся, как от ожога, но подавил крик.

– О́-дин… Я… был… был… – Мучительная гримаса, отчаянная попытка вспомнить.

– Тебя звали Ястир. Ты из числа Молодых Богов. Ямерт…

– Аррргх! – Водитель Мёртвых рычал и извивался, сбрасывая одного за другим вцепившихся в него призраков. – Ямерррх! Он… он…

– Ты помнишь своё имя? Помнишь? Кем ты был?

Великан помотал головой.

– Н… нхет. Яр… гох-хор…

Райну, О́дина и Водителя Мёртвых со всех сторон окружало всё больше и больше призраков. Забыв о порядке, об обречённости, бесплотные человеческие фигуры – с глазами, лицами, лишь бестелесные! – собирались во всё большем и большем числе. И все они глядели лишь на Райну.

Старый Хрофт окинул их быстрым взглядом, вздохнул, покачал головой.

– Заварила ты кашу, дочка. Но… наверное, другого пути не было. Они теперь твои. Говори с ними. И… тебе их вести.

– Куда? – растерялась на миг Райна.

– Куда, куда… – проворчал Отец Дружин. – Так я бы сказал – к полям Фрейи, где собираются достойные, из тех, кто не пал с оружием в руках, а теперь даже и не знаю. Хотя, если благодаря нам Асгард восстанет из пепла… Говори с ними, Райна, говори! Как говорила с павшими героями. А я пока закончу с Ястиром.

Старый Хрофт встал над павшим Водителем Мёртвых на колени, что-то зашептал, приблизив губы к бледному лику. Валькирия беспомощно вздохнула, глядя на столпившихся вокруг призраков. Мало-помалу к ним присоединялись и те, что держали Яргохора – тот больше не пытался бороться.

Поля Фрейи… то место, куда уходили немногие «добродетельные мужи и жёны», не оказавшиеся тем не менее достойными Валгаллы. Сейчас там ничего, кроме серого пепла. Вести души, обретшие себя, вспомнившие, кем они были, – некуда.

Валькирия ощутила, как к щекам приливает краска. Что ж это получается, она предала их всех? Позвала на помощь – и предала? Она не богиня, она всего лишь бывшая валькирия, не в её силах менять им посмертие, но…

– Слушайте меня, слушайте! – Она подняла руку, но призраки и так не сводили с неё полных безумной надежды взоров. Старики и старушки, крепкие мужи, юные девы, молодые матери, прижимающие к себе детей, – нет, наверное, всё-таки они с какой-то войны, где, должно быть, только что пал некий город, отданный победителям на разграбление…

Она обращалась не к воинству, не к живым. Над мёртвыми довлеет куда больше запретов и законов, чем может казаться, – например, они не могут сами избегнуть Чёрного Тракта и когтей Яргохора. Нужна сила валькирии, чтобы изменить казавшееся незыблемым.

И у Райны сами собой продолжали складываться висы – в них естественнее влагалась сила.

Нету столов,

Где пенна брага,

Нету лугов,

С мягкой травою.

Путь наш неведом,

Сквозь ночь и пустыню

Не повернём,

Но останемся вместе.

Слова были сейчас не так важны, важна направляемая ими магия, думала Райна. Магия, чтобы поддержать этих несчастных, чтобы они не расточились бы, не развеялись, чтобы не умерли, как та старушка, второй смертью, за которой уже точно ничего нет. Она просто налагает чары, ничего больше, слова и обещания ничего не значат, это просто ножны, скрывающие меч…

Тайной тропою

Теперь нам пуститься,

Долог путь, тяжек,

Велики страданья.

Но все осилим мы

И, на рассвете,

Стены Асгарда

Возникнут пред нами.

По рядам призраков прошло движение – что такое? Напирают сзади? Ах, да, ведь для них, для душ на пороге Чёрного Тракта, вещественно как раз бестелесное, себя и других они ощущают как плоть.

Да, точно, подходят новые и новые. Множества, сотни, если не тысячи; и каким-то образом, все и каждый смотрят прямо в лицо Райне.

«Ты позвала нас. Мы пришли. Говори, мы слушаем».

Путь через небо

Далёкий, неблизкий

Сильный осилит,

Другому подмогу

Также подаст,

Коли слабый

Не сдюжит.

Слушайте слово,

О́дина дети!

Вас поведу я

В края, где не будет

Муки и страха

И зла, и напастей.

О́дина славьте!

И силу Асгарда!

Голос Райны наливался силой, обретал мощь, разносился далеко окрест, и равнины Гнипахеллира вздрогнули, потому что никогда ещё никто не дерзал вести здесь такие речи.

Замерев, слушал дочку сам великий О́дин. Яргохор приподнялся на локте, в мутном пока ещё взоре застыло несказанное изумление. Привычный мир рушился на глазах, и повергала его во прах не богиня, не Третья Сила – бывшая валькирия, наёмница, сотни и сотни веков пребывавшая в безвестности, не имеющая и мельчайшей доли той мощи, что досталась сильным мира сего.

Толпа призраков стояла и молча взирала на Райну. Ни в одном взгляде не читалось ни жадности, ни гнева, ни даже нетерпения. Призраки всё понимали. В том числе и детишки.

– Идёмте! – громко провозгласила Райна. – Идёмте за мной!

Не рассуждая и не размышляя, она привычно вскинула тело в седло. Из глубин памяти поднялось то самое чувство, что всегда охватывало её перед полётом, тогда, давным-давно, до падения Асгарда.

Тигр Барра, конечно же, летать не умел и не мог. Он только недоумённо взмявкнул, ну точь-в-точь как кот, которому наступили на хвост, совершенно не по-тигриному, переступил неуверенно лапами и – поднялся над землёй. Закрутил мохнатой головой, истошно замяукал снова в панике, но тут Райна уже натянула поводья.

– Вперёд! Ничего не бойся!

Восторг сдавил ей горло. Старая сила возвращалась, сработало старое волшебство, чары полёта, заставившие воспарить белого тигра.

О́дин и Яргохор только молча глядели на взмывшую в тёмное небо валькирию. За ней следом устремлялась нескончаемая вереница душ, покидая проклятую землю Гнипахеллира.

Райна не оглядывалась назад. И отца увидела лишь в тот миг, когда он поравнялся с ней, направляя бег Слейпнира. За спиной Отца Богов замер чёрно-серой громадой Яргохор, вновь водрузивший свой островерхий шлем. Водитель Мёртвых глянул на валькирию – и она не увидела, но ощутила тьму, вновь залившую прорезь для глаз.

Старый Хрофт нашёл-таки слова. Яргохор – или, может, всё-таки Ястир? – отправлялся с ними.

Но куда же, куда она поведёт теперь эти тысячи и тысячи душ? Тысячи призраков, кого она перехватила на пороге жуткого посмертия в пределах Хель – куда она направит их?

Сейчас это становилось даже важнее того, о чём говорил отец, важнее возрождения Асгарда. Потому что этого самого «возрождения» призраки могут и не дождаться – вне «царства мёртвых» они обречены истаивать, исчезать мало-помалу; задерживаются считаные единицы и только при особых условиях, иначе весь мир был бы захвачен неупокоенными душами.

Валькирия никогда раньше об этом не задумывалась. Пока стоял Асгард, жизнь являла собой великий и бесконечный праздник, пиры в Валгалле, упоение сражениями, пафос слов, бросаемых ею павшему герою, ещё не успевшему даже осознать собственную смерть.

Потом была кровь Боргильдова поля, её собственное удивительное спасение, скитания, одиночество, пустота. Забвение самой себя, своей сути. Запрещение даже вспоминать о том, на что она была когда-то способна и какие силы подчинялись ей.

Валькирия Рандгрид стала мало-помалу пробуждаться после встречи с Боевым магом Долины, Кларой Хюммель, «кирией Кларой», как почтительно именовала её Райна, уважая чародейку за немалый магический талант.

Но пока они странствовали с Кларой, пока бились в пределах Эвиала – и то была славная война, особенно последняя схватка, когда в мир явился сам Спаситель! – суть валькирии дремала. Рядом с чародейкой Гильдии Боевых Магов оставалась немногословная и решительная наёмница, воительница, чьим оружием оставался клинок.

Никогда, никогда даже не пришло бы в голову прежней Райне устроить такой вот фортель с душами, не пришло бы в голову повести их за собой.

И это означало, что Асгард действительно возвращается. Мир менялся, на глазах обрушиваясь в незримый пока что водоворот: Мимир оставил свою вечную стражу подле Источника Мудрости, перед глазами Райны явилось Великое Древо, отражение истинного Иггдразиля; и под небесами Большого Хьёрварда, в Митгарде, на пороге Чёрного Тракта и Хель вновь, как в пору до Боргильдовой битвы, прозвучали призывающие заклятия истинной валькирии.

Ныне, с бесчисленными походами за плечами, она понимала, сколько пророков и предсказателей сейчас в панике и недоумении глядит в гадательные шары или на раскинутые кости жребия. Эхо древней магии разносится далеко, а от таких чар, что она пустила в ход, – особенно.

Райна не давала власти тёмным мыслям. Она не имеет права. Нет Валгаллы, куда она могла бы отвести доверившиеся ей души, призраки, сорванные ею с безнадёжного пути по Чёрному Тракту, – значит, ей предстоит её создать. И как можно скорее.

Незримая, но прочная тропа возносила их всех всё выше, и даже шестеро мулов под вьюками бодро перебирали себе копытами, нимало не смущаясь разверстой под ними бездны.

Послушно раскрывалось небо, распахивались врата Межреальности, и, оглянувшись, валькирия Рандгрид видела огонь надежды во взорах призраков; такой же точно, как у павших героев, что мчались вместе с ней к Валгалле, а впереди уже начинал маячить золотой отсвет её крыши.

Валгаллы нет, но валькирия не сдастся. Путь, открывшийся ей на пепле Асгарда, далёк, так что большой беды не выйдет, если они чуть задержатся – устроить бесприютных призраков, так, чтобы они дождались их возвращения, не истаяли бы и не превратились в злобных умертвий, готовых высасывать жизнь у любого, лишь бы продлить собственное бессмысленное существование.

Ей требовалось место силы. В таких обожали селиться смертные колдуны и чародеи, поближе к ним старались устроиться эльфы, не пренебрегали также и гномы.

На отца и Яргохора Райна сейчас даже не смотрела. Как-то само собой так вышло, что вела их отряд сейчас именно она.

Межреальность, где свободно течёт всеоживляющая сила, как ни странно, мало годится для обычных духов и призраков, душ умерших, только что расставшихся с плотью. В Межреальности хватает своих бестелесных обитателей, но простым душам вход туда почти что заказан. Тем не менее отыскать там то самое «место силы» куда легче и проще, чем в пределах обычного мира, даже такого, как Хьёрвард.

Тигр Барра жалобно крутил мохнатой башкой и прижимался к тому, что служило «землёй» на тропе сквозь Межреальность; О́дин и Яргохор стояли плечо к плечу, молча глядя, как валькирия, достав альвийский меч, старается, вспоминая, казалось бы, накрепко забытое, уловить, откуда дуют ветры магии.

Никто не смеет становиться на пути истинной валькирии, дочери великого О́дина, когда она ведёт героя к вратам Валгаллы. Никто, даже сам Отец Богов.

Но, волки и враны, как же тяжело отыскивать эти потоки! Не абы какие, а настоящие, необманные, что поведут к действительным «местам силы», где магия задерживается, образует своего рода водовороты и заводи, где несчастнымпризракам удастся переждать, пока дерзкий план великого О́дина не осуществится – чтобы они смогли бы вернуться в настоящий, возрождённый Асгард.

Всё это словно само собой всплывало в памяти валькирии. Холодный взгляд, донимавший её там, внизу, на Гнипахеллире, наконец-то исчез, судьба властно швырнула её в бурный, пенящийся поток, когда никто, даже отец, не в силах помочь.

Альвийский меч рассекал то подобие воздуха, что заполняет Межреальность. Сгодился бы, конечно, любой клинок, главное – руки, что его держат, но искусница Айвли действительно постаралась, творя это оружие. Лезвие чутко подрагивает, отвечая на малейшее изменение дыхания магии, помогает ощутить истоки, понять, что там, на другом конце незримой нити, протянувшейся из иного мира.

Райна не сомневалась – валькирии не пускают в собственные мысли колебания и неуверенность. Воительницы – да, но сейчас не её время. Там, на Гнипахеллире, она совершила выбор. К добру ли, к худу – но совершила.

Нет больше Яргохора, Водителя Мёртвых, пуст Чёрный Тракт. Души умерших будут по-прежнему стремиться туда, но многие, куда больше, чем прежде, останутся на родовых погостах, возле погребальных костров – или же, к примеру, на морском дне, если смертные погибнут во время бури. Отец говорил, что теперь это станет заботой Новых Богов, Хедина и Ракота… едва ли. У них тысячи и тысячи миров, да какое там тысячи! Хьёрвард, конечно, для них обоих мир особый, тут они сражались, тут Познавший Тьму строил свою «ночную империю», как рассказывал Старый Хрофт. Что они сделают? Поставят нового «водителя мёртвых»? Но что, если Гнипахеллир так и останется пустым?

Яргохор, молча наблюдавший за валькирией, вдруг одним широким шагом оказался рядом с ней. Молча взялся рукою в кольчужной перчатке прямо за клинок, дёрнулся, словно от резкого и внезапного укола, и повернул меч, слегка пригибая книзу.

Точно – поток, да не просто – с отзвуком. Валькирия закрыла глаза, давая себе скользнуть вдоль льдисто-холодной, напоенной ароматом весенних листьев незримой струи; увидела небо со странным медным оттенком, высоченные цветы, подобные деревьям, со стеблями, что не уступали в обхвате стволам. И… постойте, она же помнила эти места! Межреальность, но очень, очень близкая к Долине Магов, валькирии самой случалось там бывать, когда бродячие шайки всяких зловредных обитателей междумирья сдуру пытались подобраться к самому рубежу, что доверен был её охране.

Вот так так. Не думала не гадала, что доведётся завернуть в родные… то есть в ставшие почти родными края; и, главное, тропа хорошая, прямая и быстрая, крюк совсем невелик…

Что-то уж больно вовремя ей выпало подобное везение.

Яргохор воззрился на воительницу. Да, она не ошиблась – лицо, или, во всяком случае, глаза вновь скрывала чёрная маска. Возродилась сама собой? Выпрыгнула из шлема, едва тот надел его снова?

– Благодарю, Ястир.

Великан ответил неторопливым, основательным кивком.

– Туда, отец, – валькирия указала мечом. – Новая дорога. Правда, почти ко старым местам…

– Долина Магов? – удивился Хрофт, дослушав слова дочери.

Райна кивнула.

– Не самая Долина, но близко. Я там бывала.

О́дин поднял правую бровь.

– Тамошние маги – не лучшее соседство для этих несчастных душ, Райна.

Валькирия кивнула.

– Согласна, отец. Но… сколько же их таскать по Межреальности? Им тут тяжело и плохо. Это всё равно что постоянно идти против ледяного ветра и чувствовать, как он вырывает из тебя клочья самой… жизни, наверное.

– Истинная валькирия, – со странным выражением проговорил О́дин, пристально глядя на Райну. – Быстро вспоминаешь. Очень быстро. Куда быстрее, чем… чем я думал, – закончил он явно не тем, чем собирался.

– И что же, отец? – Вместо ответа тот покосился на подобравшегося поближе Барру. – Мы всё равно пойдём до конца. Теперь – ещё быстрее, чем раньше.

– Да, но то, что нас толкают к Долине, мне не по нраву, – проворчал Старый Хрофт. – Там, знаешь ли, хватает всякого люда…

– И что же? – повторила валькирия. У неё самой исчезали последние сомнения. Она может водить мёртвых, может указывать им дорогу – и притом не в кошмарные бездны Хель! Значит, Асгард должен возродиться как можно скорее.

Как можно скорее, и пусть сгинут все, кто дерзнёт нам помешать!

– Могут вообразить невесть что, в драку полезть… – словно нехотя буркнул Отец Дружин. – Нам сейчас лишние драки совершенно ни к чему. Надо вставать на след и идти дальше. Пока «волки» зализывают раны.

– Я их не брошу, отец, – Райна кивком указала на столпившихся, сбившихся в кучу призраков.

– Знаю, – грустно кивнул Старый Хрофт. – Иначе моя дочь поступить бы и не смогла. Что ж, будем надеяться, мы спутали им планы и расчёты. На этот твой порыв они уж точно не рассчитывали.

– Они?

– Все, кто следит за нами, кем бы они ни были, – нахмурился Хрофт.

– Пусть следят, – бросила Райна. Сейчас она ощущала себя абсолютно непобедимой, как в те дни, ещё до ужаса на Боргильдовом поле.

Что-то необратимо поменялось в тот миг, когда она повела за собой души умерших – отнюдь не героев! – к иным, нежели подземелья Хель, пажитям. Райна с лёгкой грустью подумала даже, что возврата к прежней беспечальной жизни наёмной воительницы, собственноручно отрезавшей память о великом прошлом, живущей одним днём, от сражения к сражению, – возврата к этому не будет. Отец прав – назад им уже не повернуть. И хорошо, если те тринадцать волков окажутся их самой большой неприятностью.

– Что ты сказал Яргохору, отец? Чего я не услыхала?

О́дин усмехнулся в усы.

– Моя Рандгрид возвращается. Я сказал, – очередной выразительный взгляд на белого тигра, – что он сможет отомстить. Всем, кто обрек его на это жуткое бытие, кто сделал его таким, кто отнял у него всё и кто не помог вернуть утраченное, когда Молодые Боги сгинули.

– Отец… но ведь это – Хедин и Ракот. Они не помогли. Они оставили Ястира в его прежнем обличье. И вообще, не тронули Хель, как и другие подобные же места…

– Да, – тяжело склонил голову Старый Хрофт. – Мои соратники, Новые Боги слишком увлеклись войной. Это великое и достойное истинного мужа дело, но хозяин, как ты помнишь,

Двор свой и клети

Всё обойди.

Крыша цела ли?

Полны ль кладовые?

Сварено ль пиво?

Спечён ли твой хлеб?

Сыты ли те,

Что под крышей твоей?

Старая виса, да только так оно и есть. Одной войной дело не поправишь.

– Но когда война, и пиво варить не время, – заметила валькирия.

– Пиво, может, и не время, а вот стать богами – очень даже.

– О чём ты, отец?

– О том, дочка, что божественность не в том, чтобы размахивать блистающими мечами, выезжая в поле перед неисчислимыми полками. И не в том, чтобы отсиживаться в тайных местах, плетя паутины заговоров. Когда-то я сам был таким, Рандгрид. Именно такой вот О́дин и вывел рати Митгарда, Муспелля, части Ётунхейма и прочих Семи Царств на Боргильдово поле. Вывел, пролил потоки крови и всё-таки не победил.

– А теперь? – осторожно спросила воительница. – Разве нынешний О́дин не стал бы сражаться? Разве не встал бы он во главе сражающихся?

Старый Хрофт покачал головой.

– Я стал бы сражаться, дочка, но совсем иначе. Потребовались эоны, чтобы понять – сражались мы тогда не за Асгард и даже не за Хьёрвард. Мы бились за право божественности. И проиграли.

– Никогда не поверю, что Ямерт тогда имел на это «больше права»! – вскипела валькирия. – Никогда! У них просто было больше войска! Больше миров дали им воинов! И сами они были могущественнее, да! Но «божественность»… Отец, не верю! Не могу, никогда не смогу! Они были узурпаторами, эти Молодые Боги! Ничего больше! Откуда б ни явились!

– Я сам думал долгое время именно так, – О́дин отрешённо смотрел куда-то вдаль. – Божественность виделась мне именно в «силе», «воинствах» и так далее. В том, что Ямерт и его сородичи – «любимые дети Творца». А на самом деле это не так.

– И что же, – язвительно скривила губы Райна, – они больше заботились о «крыше»? У них были «полны кладовые»?

– Судя по всему, да. Потому что смогли появиться такие бунтари, как Хедин и Ракот. Голодные не бунтуют, Райна. Если перейдена некая черта, большинство смертных не сможет думать ни о чём, кроме пустого желудка, и немногие герои не увлекут за собой большинство, но лишь пожертвуют собой на радость мучителям.

Райна наморщила лоб. Судя по тому, что отец кинул быстрый и незаметный ни для кого, кроме неё, взгляд на белого тигра, эти слова предназначались, в общем, не ей одной.

– Отец, я должна увести души в безопасное место. И потом, когда Асгард возродится, вернуться за ними. Давай не терять времени. Ты сам не уставал это повторять.

О́дин помедлил, словно собираясь что-то сказать, но лишь отрывисто кивнул.

Дорога, подсказанная Яргохором, выпала на загляденье. Ровная и прямая, безо всяких там «диких лесов» или иных мест, где обожали гнездиться или устраивать лежбища хищники Междумирья. Ветер магии мягко тянул навстречу, и Райна торопилась – душам нелегко даже при таких дуновениях.

Долина Магов никогда не пыталась собрать вокруг себя как можно больше «земель» или «мест» Межреальности. В пору своей службы там Райна не раз хаживала с такими же, как и она, наёмниками, по ближайшим окрестностям уютного маленького мирка, зорко следя, чтобы никаким чудищам не взбрело в голову угнездиться поблизости от будуара какой-нибудь достопочтенной магессы. Арендаторы, правдами и неправдами устроившиеся на землях Долины и обеспечивавшие господ чародеев всем необходимым, с жадностью поглядывали на новые места, но мессир Архимаг Игнациус никогда не одобрял «бессмысленные завоевания», как он это называл. Долина оставалась небольшой, замкнутой, настоящей «тихой гаванью». Недаром для гоблинов-уборщиков, до блеска намывавших улицы, самой страшной карой служила высылка.

Никто не заступил дорогу отряду Хрофта и Райны. Яргохор за весь путь едва ли произнёс и полудюжину слов, широко шагая рядом со Слейпниром, погружённый в мрачное молчание. Райна почти перестала его замечать. Ей было о ком заботиться – призраки должны были дойти, не расточиться, не развеяться, не утратить обретённые после её чар лица и сознание.

Души же не оставляли её ни на миг. На бестелесных лицах играли улыбки, счастливые, почти безумные. Матери играли с детьми, и детвора, по своему обычаю приняв творящееся с ними, затевала обычную суматоху. Разве что они теперь не могли ничего разбить, опрокинуть или поджечь.

– Ещё немного, – твердила им Райна. – Совсем немного.

Искомое место открылось внезапно, всё разом, как это обычно и бывает в Межреальности.

Неведомое нечто под ногами сделалось похожим на землю, над головами раскинулся купол почти настоящего неба; к нему тянулись стебли гигантских цветов, и Райна мельком подумала, какие ж нужны пчёлы, чтобы собирать нектар с таких исполинов.

Ветер силы утих, магия сворачивалась мягкими кольцами и Райна видела, как перестают трепетать приведённые ей души, словно намерзшиеся люди, со вздохом облегчения ступающие в тёплую воду. Призраки рассыпались по окрестностям, детвора ринулась к озерку, куда сбегали многочисленные ручейки, бравшие начало в листве трав-гигантов.

– Дошли. – Старый Хрофт встал рядом с валькирией, молча наблюдавшей, как призраки-дети скользят по водной глади. – Ты права, дочь. Здесь им ничто не угрожает… если только те, что сильнее Яргохора, не постараются наложить руку и на это местечко.

– Почему, отец? Кому они помешают?

– Яргохора больше нет на Гнипахеллире, ты забыла? А вдобавок тобой проложена новая тропа для мёртвых. Кто-то из них, и в немалом числе, сможет двинуться по ней.

– И что?

– Рушится установленный от начала времён порядок, – мрачно сказал Старый Хрофт. – Посмертие всегда было… карой. Очень и очень для многих. В Валгаллу уходили герои, ты сама знаешь. Немногочисленные «добродетельные жёны и мужи» – на поля Фрейи. Куда больше – прямиком в Хель.

– Я никогда не спрашивала тебя об этом, повелитель, но кто установил этот жестокий закон? – Райна взглянула отцу прямо в глаза. – Почему надо слать в Хель детей? Чем они провинились? За что их обрекают на такую муку? И почему никто – ни мы, Древние, ни Ямерт и его братья, ни Хедин с Ракотом ничего здесь не изменили? Я тоже виновата, кстати, потому что, пока стоял Асгард, мне и в голову не приходило об этом задуматься. Если ты умер во младенчестве, ты слаб. Слабым не место в Валгалле, их удел – Хель, вот и вся премудрость. Сейчас я понимаю, это ложь, но…

– Райна! – прервал валькирию О́дин. – Мы подступили к самому краю владений Орла и в меньшей степени Дракона. Думаешь, я не задавался этим же вопросом?

– А разве не ты, отец, создал само царство Хель? Разве не ты отправил её править там?

– Я, – О́дин не отвёл взгляда. – Так было всегда.

– Что «было всегда»?

– Всегда были смерть и посмертие. Всегда души покидали отжившую плоть, и, когда мы творили Валгаллу, сотворили и Хель. Сперва безо всякой правительницы. Просто душам требовалось куда-то уходить, не истаивать и не пить кровь живых, подобно упырям.

– А почему такая жуть? Почему холод, мучения и страх? Ужас без конца?

– Наша ошибка, – нехотя признался О́дин. – Мы думали лишь о героях, лишь о достойных. Пасть в битве – высшая доблесть. Мужественным – Валгалла, прочим – Хель. Нам казалось, что так люди сохранят доблесть, будут храбры и непреклонны. Сейчас я понимаю, как мы ошибались – и мы, и другие Древние Боги. Но было поздно; пришли Ямерт и иже с ним.

– И тоже ничего не изменили.

– Да. Яэт, Размышляющий Бог, когда-то избрал Хель местом уединения, но не более того. Валгаллы не стало, по Чёрному Тракту теперь уходили все – и герои, и негодяи. Потом ушёл и Яэт. Но даже Хедин с Ракотом ничего не сделали. Посмертие оставалось как бы само по себе.

– Постой, отец… неужели… ты хочешь не только возродить Асгард?! – глаза валькирии расширились.

– Именно, дочь. Несправедливые законы должно менять. Если надо, «каменные скрижали да будут раздроблены». Суть божественности, как мне кажется – справедливость; а вот справедливостью-то в Упорядоченном как раз и не пахнет. Нельзя всё время воевать. Поэтому я и не знаю в точности, чем кончится твой… твоё… начинание, скажем так. Но возврата к прошлому не будет. И все-все до единого силы, что тянут лапы к посмертию, к участи душ за гранью бытия, сейчас донельзя встревожены, я не сомневаюсь. Спаситель. Великий Орёл. Быть может, и Неназываемый – его твари тоже вовсю охотятся и гоняются за смертными, наделёнными душой…

– Получается, мы бросили вызов сразу им всем, – Райна гордо выпрямилась.

– Да, дочка.

– Что ж, битва, достойная валькирии, – бросила та. – В дорогу, отец. Мною приведённые души дождутся нашей победы; так что нам осталось лишь не подкачать.

Интерлюдия 7

По Упорядоченному десяток за десятком рассыпались тайные дозоры. Подмастерья Познавшего Тьму оставляли старые, знакомые посты, бросали все дела, подхватывали нехитрый скарб воина – и уходили. Пустело Обетованное, даже обосновавшиеся там хозяйственные половинчики поднимались вместе с жёнами, оставляя ребятню на старых дедов и бабок.

Приказ был прост – найти Старого Хрофта. Найти любой ценой. Где угодно. Достать из Хаоса или бездны Неназываемого, если потребуется.

Все заботливо накопленные запасы, все сберегаемые про чёрный день резервы пошли в ход. У Источника Урд осталась лишь небольшая охрана.

Как ни странно, много где в Упорядоченном воцарилась внезапная и недобрая тишина. Враг – или, вернее, враги – нигде не попытались воспользоваться моментом. Нигде не открывались порталы из неведомых миров, не выплёскивались из них орды храбрых, но глуповатых быкоглавцев. Никак не проявляли себя ни Дальние, ни слуги Хаоса, притихли даже неугомонные козлоногие, перестав копошиться в складках Сущего, где им позволял пролагаемый Путь.

В нескольких мирах, где, похоже, начинали сбываться пророчества Разрушения, всё замерло и затихло.

Приказ один – найти О́дина, Древнего бога Асгарда, найти во что бы то ни стало. Не нападать, но следить в полной готовности.

Бывалые подмастерья качали головами и чесали в затылках. Старого Хрофта знали все, знали хорошо, рассказы о нём передавались из уст в уста. Герой, сражавшийся рядом с Учителем, Аэтеросом чуть ли не с начала времён. Что могло случиться, если отданный приказ гласил – «найти и следить, оставаясь незамеченными, в готовности к бою»?

Вампир Ан-Авагар стоял на одном колене перед грозным Хедином. И да, Познавший Тьму был поистине грозен. Нахмуренное чело, пронзающий взгляд – вампир чувствовал, как у него в буквальном смысле трясутся поджилки, и вдруг очень хорошо понял, как же ему хочется, несмотря ни на что, просто жить.

– Слушай меня внимательно, дитя Эйвилль. У вашего племени большой долг передо мной и другими, кого я защищаю. Вы и ваш род живете лишь благодаря моему заступничеству и покровительству. Пожелай я – и завтра же ваши гнёзда в дальних мирах будут выжжены дотла. Я не рассчитываю на твою признательность, вампир, а на единственное чувство, что вы способны испытывать, – страх.

Ан-Авагар судорожно кивнул, не в силах издать и звука.

– Тем не менее кое-что я могу доверить только тебе. Не думай, что это сделает тебя незаменимым, – таковых в моём воинстве нет.

Как же не походил этот грозный бог на всегда такого сдержанного, чуть ли не мягкого Хедина! Да, он имел право приказывать, имел право повелевать. И такому богу лучше было не перечить.

– Внимаю и повинуюсь, великий Хедин, – кое-как пролепетал вампир.

– Вот именно. Ты чувствуешь мёртвых лучше всех. Вы, как ни крути, природные некроманты. Что-то странное творится в Хьёрварде, на Гнипахеллире, там, где начинается Чёрный Тракт в тамошнее царство мёртвых. Отправляйся и разберись.

Вампир поспешно распростёрся ниц. Бросить вызов такому Хедину – надо быть поистине безумцем. И повиноваться такому богу – одно удовольствие. Ибо он силён, силён по-настоящему, и может не только покарать, но и вознаградить.

* * *

– Ты беспокоишься всерьёз, мой Хедин. Хрофта до сих пор не могут отыскать, а все «следы», «эхо», «отголоски» и «тени» в лучшем случае указывают направление, но не точное место. Ты даже отправил вампира…

– Да, на Гнипахеллир. – Хедин по обыкновению расхаживал взад-вперёд по шатру. – Я не могу дозваться до Хрофта. Не могу послать весть.

– Зато, я вижу, к тебе пришла другая, – Сигрлинн кивком указала на светло-фиолетовую печать подле развёрнутого свитка.

Познавший Тьму кивнул, взгляд его оставался непроницаем.

– Оружейница ответила.

– И… что же она пишет?

Хедин пожал плечами.

– Прочитай.

Сигрлинн недоверчиво воззрилась на него.

– Познавший… ты начинаешь меня пугать. Мужчина не может так легко отдавать послания былых возлюбленных.

Хедин только повёл плечом.

– Дело очень серьёзно, Си. Прочти, прочти сама.

– Н-ну… ладно, – поёжилась чародейка. Неуверенно потянулась, взяла свиток, развернула упрямо скручивавшийся обратно в трубку пергамент.

– «Мой Хедин…» гм! Опять это «мой»… «Мой Хедин, не вдаваясь в нежности и воспоминания, что, я уверена, тебя волнуют столь же мало, как и меня…» Это её-то мало волнуют?! Да она правую руку бы отдала за ночь с тобой!.. «хочу сообщить тебе, что получивший из моих рук свой меч Хрофт замыслил небывалое. В моей кузне слышатся отголоски сотворённого моим клинком – он чертит великие руны, руны силы, и едва ли доселе в пределах сущего появлялись знаки могущественнее тех, что сотворены Хрофтом. Не ведаю, однако, откуда он взял их и как сотворил. Познал ли он их сам или были они подсказаны ему кем-то – поистине, ведать такое не по моим скромным познаниям. Но что я знаю точно – руны эти сотрясают основы сущего. Бывает, что один не самый сильный удар в неприметную щель обрушивает могучую крепостную стену. Я не жалею о том, что сотворила мечи Хрофту и Райне, ибо негоже Древнему Богу и его дочери ходить без достойных клинков, но страшусь, что они злоупотребят оказавшимся в их руках.

Готова, мой Хедин, помочь тебе во всём.

Твоя…» – да, второй раз убеждаюсь – хитрованка, ой, хитрющая альва! – покачала головой Сигрлинн, закончив чтение. – Ответ твой, конечно же, внушил ей ложные надежды. Вежливость она приняла за обещание.

Хедин молча пожал плечами.

– Я знаю, мой Познавший, – Сигрлинн обняла его, – знаю, что говорить нужно не об этой бедной альве, а о Хрофте. Он заботит тебя, не она.

– Да, о нём, – глухо проговорил Хедин. – Я не понимаю, что происходит. А если я не понимаю… не отзывается и Ракот. Пропал вместе со всем своим отрядом.

– Погнался за Мимиром, – с досадой кивнула Сигрлинн. – Но наш Восставший выберется, тут можно не сомневаться. Небось нашёл что-то действительно из ряда вон и гонит добычу по свежему следу, не может остановиться. Едва ли какие Дальние способны его остановить. Или даже Неназываемый со всеми козлоногими. А если они окажутся дураками и ударят впрямую… что ж, ты учил меня, что тогда Закон Равновесия позволит и тебе ответить как следует.

– Хрофт меня пугает, это верно, – признался Познавший Тьму. – Я разослал всех, кого мог, на его поиски, даже вампира.

– И это после Эйвилль?

– После Эйвилль. Если предаст, пусть предаёт сейчас.

– Кому предаст?

– Какая разница, Си? Ты сама говорила, что измены можно ожидать от многих.

– Я сейчас ожидаю её от Хрофта, – с досадой бросила волшебница. – Точнее, не «измены», а… неосторожности, срыва баланса. Он заполучил клинок с древней силой Асгарда, он идёт, похоже, напролом… Да ещё и эти руны, невесть откуда взявшиеся.

– Вот уже невесть что творится на Гнипахеллире. Призраков стало куда больше, никто не ведает, откуда они взялись. Я и послал вампира узнать, в чём дело. В конце концов, духи, даже самые кровожадные, ему не страшны.

Сигрлинн кивнула.

– Думаю, ждать придётся недолго.

Она оказалась права.

* * *

Вампир Ан-Авагар очень спешил. Так спешил, что пренебрёг всякой осторожностью – если б кто-то из пресловутых «охотников на вампиров» вздумал бы его выследить, большего подарка и желать было б нельзя.

Он удачно вышел к безжизненным полям – царила ночь, ничто не мешало, не заглушало чутьё. Древний эльф, много столетий мёртвый, но живой особой, вампирьей жизнью, замер, вслушиваясь.

Великий Хедин был прав. Совершенно прав и, значит, силён.

Внизу бродило множество неупокоенных, неприкаянных духов. Покинув отжившие тела, они должны были отправиться кто куда, большинство – в местное «царство мёртвых».

Однако ничего подобного – скопища душ скитались по мрачным каменистым равнинам, воздевая бесплотные руки. Их стенания разогнали обычных обитателей окрестных тундр и мелкорослых лесов; какая-то сила по-прежнему притягивала сюда души усопших, но идти дальше они не могли.

И скоро, достаточно скоро эти призраки, чтобы не исчезнуть, начнут нападать на живых. Не все, лишь небольшая доля, кто и при жизни не отличался, скажем так, мягкостью нрава, но их жертвам легче не станет. Конечно, больших усилий раздавить этот «мятеж неупокоённых» не составит, подмастерья великого Хедина справились бы с этим, хотя некромантия – не их конёк.

Вампир некоторое время рыскал по округе, летал, обернувшись и рассекая воздух широкими кожистыми крыльями.

Сомнений нет – случилось что-то совсем небывалое. Души не покидали более Хьёрвард. Вообще. Даже те, что должны были достаться Спасителю – его храмы встречались в городах, хоть и не в чрезмерном числе. И те души, что уходили Великому Орлу – хотя Ан-Авагар и не знал, как идёт отбор, – все оставались здесь, на Гнипахеллире.

Могучий Хедин, Познавший Тьму, должен узнать о случившемся как можно скорее.

«Ан-Авагар». Мягкий голос, казалось, нашёптывает ему в самое ухо.

Вампир обмер.

Вот оно.

«Не бойся, наш верный. Эйвилль, открывшая тебе двери и указавшая тебе путь, высоко отзывалась о тебе».

– Кто ты? – вырвалось у вампира.

«Твой хозяин называет нас Дальними. Можешь и ты именовать нас так».

– Нас? Я слышу лишь один голос!

«Мы едины в одном и разнообразны в едином. Но это неважно, наш верный. Доблестная Эйвилль назвала нам твоё имя».

– Что вы хотите? – простонал вампир. Отчего-то всё происходящее стало сильно и донельзя неприятно напоминать обстоятельства его появления в том самом мире, где он встретил неправильную и невозможную, но заставившую его забыть обо всём чародейку Клару Хюммель.

«Доблестная Эйвилль считала, что ты единственный, кто достоин занять её место».

Льстят. Заманивают. Внутри у Ан-Авагара всё трепетало, тело словно ожидало каждый миг возвращения приснопамятной боли, подарка от Наблюдающих, как он прозывал их.

– Что вы хотите? – В голову не лезло ничего больше.

«О, сущую малость. Передай наше послание твоему господину, богу Хедину, ещё именуемому Познавший Тьму».

– П-послание? Но… где оно?

«Ты передашь его на словах. Мы не пишем в привычном богу Хедину виде».

– Хорошо. – Ан-Авагар старался взять себя в руки. Если он вернётся к Познавшему Тьму с такими сведениями… его прошлые грешки в Кимме могут и забыться. – Я передам ваши слова великому Хедину, да будет имя его прославлено во веки веков!

«Несомненно. – Ровный бесчувственный голос не изменился. – Слушай же со вниманием…»

Глава VIII Прошлое

Призраки провожали Райну, молча выстроившись на краю опушки, что окружала озерцо. Бестелесные руки прощально вскинуты, дети вновь жмутся к матерям.

– Я вернусь! – Голос валькирии срывался. – Я вернусь и выведу вас в зелёные поля… где к вам вернётся плоть, где вы будете жить вновь, как герои в былой Валгалле!

– Слово валькирии, – проворчал Старый Хрофт. – Ты хорошо подумала, дочка? А что, если мы не…

– Этого не может быть, – отрезала Райна. – Есть нечто превыше богов и сил. Превыше Спасителей, Драконов и Орлов. Одно из его имён – Справедливость. То, что ты задумал, отец, – справедливо. Значит, мы победим, рано или поздно. А те, кого я увела, меня дождутся. Вместе с теми, что, быть может, придут по их следу. Тоже неплохо – хоть кто-то ещё спасётся от кошмара Хель.

– Хорошо сказано. – Хрофт задумчиво потёр лоб. Покосился на белого тигра. – Знаешь, дочка, ты права. У нас не может не получиться. Справедливость – дело богов. Они всегда приходят туда, где её не стало, где она претерпела ущерб.

Межреальность сомкнула за их спинами яркие и причудливые занавесы, отгораживая оставшиеся на зачарованном пятачке души от уходящих О́дина, Яргохора и Райны.

…Торные дороги кончились. Райна вела маленький отряд по чёткому следу, открывшемуся ей на засыпанных пеплом равнинах Иды. Даже удивительно – столько веков утекло, столько богов пало, а остатки последней дороги асов оставались чётко видны.

Но зато Межреальность вокруг просто сходила с ума. Райна стёрла множество пар сапог на тропах междумирья, однако ничего подобного припомнить она не могла даже в самых отчаянных её предприятиях.

След был чёток, да, однако вёл он через жуткие дебри, где никаких троп – при всей условности самого этого названия в Межреальности – никогда, похоже, не пролегало. Хуже того – здесь построили себе логовища самые злобные и ненасытные создания, для кого междумирье было домом.

Полурастения-полуживотные, питающиеся магией во всех её видах. Но их «лес» внезапно обрывался бездонной пропастью, залитой непроглядною чернотой, и где-то там, на страшной глубине, полыхало багровое пламя, или, во всяком случае, нечто на него похожее. Из бездны то и дело вырывались сонмы крылатых созданий, описывали дугу и с короткими режущими взвизгами-криками обрушивались обратно в провал, захватывая с собой всё, что попадалось им на пути. Ловчие отростки обитателей Межреальности упрямо ползли по самому краю, налетавшие стаи рвали их в клочья, но на освободившееся место устремлялись новые.

Бестелесные духи бродили по незримым тропам над головами, из тех, для кого ветры магии безвредны. Вечно голодные, вечно ненавидящие «воплощённых», их пустые голоса наполняли пространство вокруг змеиным шипением; за ними следом тянулись руки-щупальца существ, раскинувшихся на целых лигах и лигах, вросших в ткань Межреальности, хватающих и пожирающих всё, до чего могли дотянуться.

Райне, О́дину и Яргохору не раз приходилось становиться спина к спине, отбиваясь от слишком рьяных добытчиков; меч Водителя Мёртвых производил настоящее опустошение среди тех, что оказывались достаточно глупы, рискнув посягнуть на Древнего Бога, его дочь и того, кто множество веков водил караваны душ по Чёрному Тракту.

Знакомо. Привычно. Чудовища, их тупой голод, свист клинка. Шипение и мокрый хряск разрубаемой плоти. Исполненный ненависти шёпот-шелест в ушах – духи алчны, но и трусливы, и с такими противниками предпочитают не связываться.

Раньше Райна легко позволила б себе соскользнуть в привычное упоение боем, холодное упоение опытного бойца, не теряющего головы, всё видящего и замечающего; сейчас же она могла думать лишь о душах, оставшихся невдалеке от Долины Магов. Они должны дождаться её, а она не имеет права медлить.

Райна препроводила в Валгаллу немало героев. Немало мужей, могучих и сильных, не в силах поверить, глядели на собственное тело, распростёртое на окровавленной земле. Немало воинов с изумлением взирали на лишившиеся плоти руки, сделавшиеся словно сотканными из лёгкого тумана. И они же потом с торжеством ощупывали себя, стоило им с валькирией ступить под своды Валгаллы, где под приветственные кличи других эйнхериев, встречавших нового собрата, их душа вновь одевалась плотью – правда, лишь здесь, в пределах Асгарда и воли великого О́дина.

Но, проводив к Валгалле очередного эйнхерия, валькирия забывала о нём. Они походили один на другого, эти герои. Они были счастливы, их ждали пиры, поединки, охоты, неиссякаемые кубки пенной браги, громадное большинство из них отряхали прах былой жизни – они прожили недаром, Ас Вранов счёл их достойными своих залов! – а оставшиеся на земле вдовы и дети… что ж, им идти своим собственным путём.

И мало, очень мало кто с тоской опускал голову, отворачиваясь от пирующих и веселящихся сотоварищей по Валгалле, понимая, что их жёны, матери, сёстры, качавшие их в колыбели бабушки – отправятся в жуткие подземелья Хель.

Вырванные ею из когтей Чёрного Тракта души были совсем иными. Уже лишившись естества и сознания, беспамятные призраки со стёртыми лицами, безглазые, с одними лишь слепыми фонариками в вытянутых руках – они, как только заклятия валькирии вернули им воспоминания и личности, искали своих. Кто оказался в одиночестве – старался как-то помочь другим. Просто люди, не герои, не могучие воины.

И там, на опушке возле озерца, они стояли все вместе, единые в смерти, готовые ждать её, избавительницу. И Райна могла поклясться, что сейчас главное, о чём думали они все, – «как-то там мои без меня?..»

От этих мыслей альвийский клинок обретал смертоносность легендарного Мьёльнира.

Что-то было очень, очень неправильно в древнем Асгарде. Это не исправили ни Молодые Боги, ни Новые, отец прав. И она, валькирия Рандгрид, похоже, знает, как это сделать. Если у отца не хватит сил или решимости, она точно пойдёт до конца.

…Утихал свист мечей, оставались бездыханные туши чудовищ или бесформенные обрубки ловчих щупалец. Всякий бой рано или поздно заканчивается, и тогда вспыхивает огонь лагерного костра.

Яргохор сидел, прямой и неподвижный, словно гора. Он ничего не ел и никогда не снимал шлема, говорил редко, краткими фразами и отмалчивался на все попытки Райны начать его расспрашивать.

Старый Хрофт, напротив, охотно пускался в разговоры. После Гнипахеллира, после освобождения душ Райной, О́дин, казалось, отбросил последние сомнения. Владыка Асгарда вспоминал былое, мелкое и даже мельчайшее, проделки Локи, частенько попадавшего впросак простодушного силача Тора, ревность Фригг, известную ветреность Фрейи, безнадёжную влюблённость Сиф в бога огня и прочее, прочее, прочее.

О́дин вспоминал ванов, их хитроумие и смекалку. Гномов, их трудолюбие и скуповатость, легкомысленность эльфов, людскую тягу к приключениям, гордость великанов-ётунов. Он словно задался целью лишний раз доказать, что возродить Асгард – возродить множество хорошего, светлого, достойного жизни, а не мрачного забвения.

Райна слушала, сама вспоминала что-то, а потом начинала рассказывать уже о собственных приключениях. Рассказать было что, одно Восстание Безумных Богов чего стоило!

Яргохор внимал её повествованиям молча, безучастно – впрочем, он всё время оставался таким. От молчаливой фигуры великана в островерхом шлеме веяло какой-то додревней жутью, хотя годами он выходил младше Райны. Впрочем, кто знает, где и как долго обитали Молодые Боги, прежде чем явиться в Упорядоченное?

В тот раз всё начиналось тоже с костра. Валькирия отыскала местечко почище, где не требовалось в каждый миг рубить нечто склизкое, шипящее, ядовитое и зубастое, Отец Дружин простёр руку – на голом месте вспыхнул огонь, огонь Асгарда.

Валькирия развязала тюк с провизией, поставили у огня. Как всегда, кивнула Яргохору, молча приглашая присоединиться; как всегда, молчаливый гигант покачал головой и замер, уставившись на огонь. На поверхности залившей прорезь высокого шлема тьмы отражались пляшущие языки пламени.

– А вот случилось у меня и ещё такое дело, – начала было Райна, но Водитель Мёртвых вдруг дёрнулся и вскинул руку.

Валькирия осеклась, меч мгновенно выпрыгнул из ножен.

Тихий шелест широких белых крыл. Огромная сова опустилась на самой границе света и тьмы, большие жёлтые глаза выжидательно глядели на путников.

Очень знакомая сова.

Райна оцепенела.

– Коль прилетела, то говори, – бросил О́дин. Он один не взялся за оружие.

Сова встряхнулась, покрутила круглой головой, раскрыла клюв – Райна готова была поклясться, что в ехидной усмешке. Расправила крылья, переступила здоровенными желтоватыми лапами, увенчанными острыми загнутыми когтями. Тигр Барра заворчал – новоприбывшая ему определённо не нравилась.

– Говори! – приказал Отец Богов, но странная птица так ничего и не ответила. Сидела, вертела ушастой головой, переводя немигающий взгляд с Райны на Яргохора и обратно. Глядеть на О́дина она почему-то избегала. А потом насмешливо ухнула, расправила крылья и бесшумно взлетела – в полной тишине, как никогда не сумела бы взлететь обычная сова.

– Оборотень, – повторил раз уже сказанное Яргохор, но на сей раз Водитель Мёртвых не прервал свою речь. – Оборотень из Долины Магов. Следит за нами. Следует неотступно.

– Сильвия… вот так встреча, однако… Но… откуда? И зачем? – вырвалось у Райны. Ответа она не ожидала, однако Яргохор счёл нужным ответить:

– Надеется, что мы приведём её к месту силы.

– Почему ты так думаешь?

– Она голодна, валькирия Рандгрид. Голодна, как и те, кого мы убили по пути. Ищет способ заполнить пустоту в себе.

– Она что же, теперь маг Долины? – метнув взгляд на Райну, спросил Хрофт.

Островерхий шлем качнулся туда-обратно.

– Нет, Древний Бог О́дин. Она оборотень. Но в ней похоронена тень и память о великой силе. Великой и очень злой. Сродни моей.

– Она может нам помешать? – деловито осведомилась Райна. Да, девчонка попортила им крови, очень даже попортила. А теперь вот неведомым образом оказалась здесь, наведённая кем-то на след. Валькирия невольно принялась перебирать в уме знакомых чародеев Долины, что способны были бы на подобное геройство.

– Мне неведомы пределы ни её сил, ни твоих, валькирия Рандгрид. Я лишь ощутил тень, старую тень великого меча.

– Великого меча? Что ж это за меч? Кем выкован, гномами? В какие дни?

Она догадывалась, конечно же, что это за меч. Но интересно, что скажет Водитель Мёртвых?

– Его сотворили люди, Древний Бог О́дин, и сотворили относительно недавно. У него много обличий, и сама суть этого меча, изменяясь, живёт уже очень давно. Меч – относительно молод, суть – стара, как само Упорядоченное. Никто не скажет, сколько раз его перековывали, возрождая из додревних заржавелых обломков…

Старый Хрофт, как заметила Райна, невольно покосился на свой собственный меч.

– И больше я сказать ничего не могу, – закончил Яргохор.

О́дин молча кивнул, уважая его право на молчание.

– Что ж, тени или там не тени, выбора у нас уже нет.

– Неприкаянные души ждут, – вдруг сказал Водитель Мёртвых. – Ждут нашего возвращения. Ты начала великое дело, валькирия, великое и страшное. Я помогу тебе, сколько смогу… но закончить тебе предстоит всё равно в одиночку.

– О чём ты? Что это значит? – выпалила Райна, но Яргохор лишь покачал головой, как показалось валькирии – с сожалением.

– Когда меня… сломали, я забыл почти всё. Вернее, это у меня отобрали. Остались лишь тени… туман… зыбкий и неверный. Мне трудно говорить так долго, прости, валькирия. – Великан уронил голову на руки и замолчал окончательно.

В эту ночь Райне снились дикие, безумные сны. Они втроём бежали по огненным мостам, что ломались, валясь в пропасть прямо у них под ногами, а с небес рушились горящие зелёные кристаллы, острые, словно наконечники копий. Волк Фенрир, вдруг превратившийся вновь в волчонка, взвизгивая, спасался от облака изумрудных осколков, вдруг оживших на манер пчелиного роя. Тринадцать призрачных волков с презрением глядели на его попытки удрать, даже не шевельнувшись, чтобы помочь собрату.

Зелёные кристаллы, касаясь земли, частично взрывались целыми тучами острых каменных игл, а частично оставались целыми, и из каждого на Райну пялилась уродливая остроносая рожа, глумливо кривилась, насмехалась, рты изрыгали беззвучные проклятия.

Она просыпалась в поту, садилась, усилием воли разжимая судорожно стиснувшие эфес пальцы. Всё тихо, всё мирно. Дремлет тигр Барра, склонил спокойно голову Слейпнир, стоят себе вьючные мулы. Холодный взгляд в спину остаётся, правда; но к нему валькирия уже почти привыкла.

Как и к мысли, что поход их давно уже не тайна, причём очень для многих. Сильвия Нагваль в образе полярной совы, с памятью о чёрном фламберге – лучшее тому свидетельство.

След закручивался, делал скидки, метался из стороны в сторону. Всё чаще и чаще прорубаться приходилось с боем. Исчезли последние подобия тропы, непроходимые заросли сменялись отсутствием всего, пропастями или, напротив, взметнувшимися вверх незримыми барьерами. Горы и провалы, а иногда – невесть откуда взявшиеся дикие миры, которые не получалось обойти, – след упрямо не желал, чтобы Райна сходила с него или даже от него отдалялась.

Через миры приходилось ломиться напролом. Не во всех можно было дышать, вместо воздуха – облака ядовитого дыма. Водителю Мёртвых любой яд оказывался нипочём, Хрофту же и Райне приходилось полагаться только на магию, чтобы защитить и себя, и животных. Чары действовали, однако Старый Хрофт только и занимался, что лихорадочно чертил руну за руной, не позволявшим удушью взять верх.

Многое можно было б рассказать про эти странствия, однако для Райны всё слилось в один бесконечный и безумный день. Ночь оборачивалась слепыми провалами в ничто, беспамятными, исчезавшими без следа. Райна закрывала глаза – и миг спустя открывала их снова, сознавая, что тьма прошла, и в этой части Межреальности наступил очередной день, хотя никакого «солнца», конечно же, не имелось.

Счёт времени они потеряли сразу, даже Яргохор, только пожимавший плечами, если его спрашивали. О́дин недовольно тёр виски, что-то шептал, начертил пару рун – тоже безуспешно.

След углублялся в неведомые Райне области Упорядоченного, где почти не было обитаемых миров, сама ткань сущего истончилась, а Хаос ощущался неприятно близко. Валькирия не могла понять, как они смогли так быстро очутиться в такой близи от роковых пределов – ведь Хьёрвард лежал в глубине Упорядоченного, откуда до его границ немереные поприща.

Но Хаос был здесь, дышал в затылок. Валькирия знала, что омывающие сущее океаны сдерживают надёжные барьеры, через которые не пробиться никаким эманациям, однако сейчас она засомневалась.

Тысячи тысяч голосов разом возникали в её сознании. Мужские, женские, детские, человеческие и нечеловеческие. Неразличимые слова, к которым невольно начинаешь прислушиваться, пытаешься разобрать, – и чувствуешь, что начинаешь сходить с ума.

– Ты уверена, что помнишь дорогу?

– Да, отец. – Они сидели у костра. Пламя отчего-то сделалось зелёным и отказывалось принимать привычный облик. – След чёток, я не теряла его ни на миг.

– Хаос совсем рядом. – Глаза Старого Хрофта ввалились, как и щёки. – Я никогда не подбирался к нему так близко, дочка. Не знаю, может такое случиться, что ты…

– Я не собьюсь, – со злостью отрезала валькирия. – Но у нас на пути какой-то очередной мирок и, я боюсь, донельзя зловредный.

– Почему? Опять отравный воздух?

– Нет. Мир замкнут. Магия втекает в него, однако наружу ничего не выходит. Так не бывает, отец, ты знаешь. Ты сам мне говорил…

– Да, есть миры или совсем без магии, или те, через которые сила струится свободно. А этот?

– След проходит прямо через него. И я чувствую… я чую – он словно бездонная бочка. Жрёт и жрёт, пусть немного для всего Упорядоченного, даже ничтожно мало, но жрёт.

– Обойти не получится? – озабоченно спросил Старый Хрофт.

Райна понимала отца. Он не праздновал труса. Они втроём бились, бились и снова бились, путь их устилали изрубленные тела тех, кто встал у них на дороге, разумных и неразумных, похожих на людей и ничем их не напоминавших. Альвийские клинки и меч Яргохора не знали покоя, однако каждая схватка отнимала время и силы, которые, похоже, начали таять даже у неутомимого Водителя Мёртвых, по-прежнему не прикасавшегося ни к еде, ни в питью.

Валькирия покачала головой.

– Я пыталась. След исчезает, мне его не разглядеть. Если мы постараемся обойти этот мир, я уже не найду тропу, что должна вести прочь от него.

– Значит, пойдёмнасквозь, – пожал плечами Старый Хрофт, и Яргохор тоже счёл нужным кивнуть, подчёркивая важность момента, – не впервой. – Барру ты летать уже научила…

В самом деле, после того памятного взлёта на Гнипахеллире белый тигр мог успешно посостязаться в умении мчать по облакам с самим Слейпниром. Как-то у него это стало получаться «само собой». Старый Хрофт понимающе хмыкал и только подмигивал Райне.

Мир лежал перед ними, затянутый тучами шар. След нырял под серые покрывала, словно заманивая. Яргохор покачал головой. Делал он это весьма и весьма нечасто, так что О́дин враз натянул поводья.

– Ястир?

– Чудовище, – кратко отмолвил бывший Водитель Мёртвых. – Мир смерти. Один жрёт всех.

– Нами небось подавится, – усмехнулась Райна, однако Яргохор лишь вновь покачал головой.

– Может, и нет.

– Другой дороги всё равно нет, – О́дин казался спокоен, чуть ли не равнодушен. – Чудовище или не чудовище, выбирать не приходится.

– Если тебя не станет, Древний Бог О́дин, то не станет и моей мечты. – Яргохор возвышался над владыкой Асгарда, словно осадная башня. – Я хочу, чтобы ты сберёг себя, ибо опасность грозит лишь тебе, не нам.

– Вот как? – О́дин поднял бровь. – Ну, раз моей дочери ничего не грозит, то и опасаться нечего. Вперёд!

По счастью, их встретил нормальный, обычный воздух, безо всяких ядовитых туч. Холодный мир, насколько они могли разглядеть сверху, почти весь покрывали снега.

Старый Хрофт спешился первым, вдохнул полной грудью. Всё-таки в Межреальности дышишь не совсем «тем».

– Мешкать особо нечего. Ты видишь след, Райна?

Валькирия помедлила. След был, прятался под самыми ногами, но крылось в этом мире и что-то ещё, то самое, заставляющее свободнотекущую силу послушно вливаться в его льдистые пределы – и оставаться тут.

Как обычно, она зажмурилась, стараясь в мельчайших деталях вновь вспомнить то чародейство Владыки Асгарда, что впервые показало ей дорогу за самую грань сущего, к таинственной обители, где, верил Старый Хрофт, можно отыскать пленённых асов.

Как обычно, на внутренней поверхности век появились пепельные стены Валгаллы, на краткое время возрождённая твердыня Древних Богов, валькирия увидела свёрнутые тугими клубками чёрных змей потоки силы, увидела вырывающийся из-под власти неумолимых законов след, однако на сей раз огненная дорога, сделав крутую петлю, уходила прямо под землю. Под землю того самого мира, где они сейчас очутились. Валькирия постаралась проследить, где заветная тропа покидает эти снежные пределы – напрасно. След упрямо не желал показываться, оставляя им один-единственный путь – сквозь каменную твердь, в подземелья, вход куда ещё предстояло отыскать.

– Бррр, – поёжилась валькирия. Лицо безжалостно сёк холодный ветер, наполненный острыми ледяными иглами. Казалось, метёт со всех сторон разом.

Яргохор застыл недвижной статуей, в складки плаща уже намело колючего жёсткого снега. Оно и понятно – на Гнипахеллире привыкаешь и не к такому. О́дин хмурился, теребил седые усы, озирался – хотя чего разглядишь в таком ненастье?

– Нам надо вниз. – У Райны это вырвалось с оттенком беспомощности и стыда. – След ныряет прямо туда. – Она ткнула пальцем себе под ноги. – И я, как ни стараюсь, не могу отыскать, где он вновь выходит на поверхность.

– Здесь был свой Чёрный Тракт, – прогудел вдруг Водитель Мёртвых. – Был, а теперь его нет. Иссяк. Души по нему больше не идут.

– Неудивительно, – буркнула валькирия. – Тут и жить-то, по-моему, никто не смог бы, даже инеистые великаны.

– Здесь жили, – глухо донеслось из-под высокого шлема. – Пока не пришли холод и чудовище. Не знаю, кто был первым.

– Чудовище, не чудовище… – нетерпеливо перебил Старый Хрофт. – У нас есть дело. Давайте искать вход, раз уж иначе не получается.

…Низким и угрюмо-серым тучам, казалось, не будет ни конца, ни края. Райна и в самом деле видела почти полностью занесённые снегом остатки крепостных стен, высоких шпилей и башен; всё давным-давно обвалилось, рухнуло полубесформенными грудами камня, в которых с трудом угадывалось дело человеческих рук.

Сила по-прежнему свободно вливалась в мир, но затем, словно сбившись с пути или наткнувшись на незримую преграду, начинала кружиться в исполинском водовороте, втягиваясь куда-то в земные недра. Валькирия не сомневалась, что там и должен находиться искомый «вход», хотя для магии не существовало препятствий в виде какого-то там камня или скалы.

Им потребовалось четыре местных дня, чтобы, следуя за невидимыми простому смертному течениями, оставить позади заснеженные равнины, бывшие некогда плодородными и густо заселёнными. К вечно серому небу взметнулись острые пики горных хребтов, снежно-белые, словно зубы дракона.

Нигде ничего живого. Камни, снег, лёд, пронзающий ветер. Жизнь высосана из мира, словно мозг из пустой кости.

Белый тигр уверенно перебирал лапами по незримой опоре воздуха, не отставая от Слейпнира. Райна потрепала его меж ушами, невольно улыбнулась. Знаем, понимаем, зачем ты тут появился, но виноват-то в этом не ты…

– Здесь, – гулкий, словно в пустой бочке, голос Водителя Мёртвых пробился сквозь ветер.

Им открывалась обширная котловина между сходящимися горными цепями, такая же заснеженная, как и всё вокруг. В самой середине чернел зев пещеры, даже не зев, а настоящий провал чуть ли в лигу шириной. Над чернотой поднимался пар, складываясь в причудливые, гримасничающие морды невероятных существ – с клыками, хоботами, щупальцами, присосками, даже костяными пилами и тому подобным. Призраки дрожали и исчезали в морозном воздухе, оставляя лишь кривые, глумливые ухмылки. Помнится, кирия Клара рассказывала как-то сказку про таких вот исчезающих котов… но сказка та была доброй, а от этих бесплотных ухмылок веяло только злобой.

– Вниз! – скомандовал Отец Дружин.

Да, Яргохор не ошибся. Свитая в тугой поток, сила устремлялась в распахнутый зев пропасти, исчезая бесследно.

Валькирия крепче сжала меч. Именно там обитало, скорее всего, то самое «чудовище», и, похоже, драка предстояла изрядная.

Водитель Мёртвых спешился первым, Слейпнир даже не успел коснуться копытами земной тверди. Снег у границ провала исчезал, из бездны веяло теплом, чёрный камень блестел от талой воды.

Белое, серое и чёрное – цвета нынешнего Яргохора, подумала Райна. Весь мир – словно подвластный ему тракт через унылые равнины Гнипахеллира, дорога без возврата.

Именно Водитель Мёртвых первым шагнул под высокие своды. Райна – следом; Отец Дружин отчего-то мешкал, хмурил брови и что-то бормотал себе под нос.

– Если это логово, то я полевой цветочек, – буркнула валькирия. Они одолели уже почти целую лигу, широченный подземный тракт плавно уходил вниз, однако никаких признаков, что тут обитает живое существо, не было и в помине.

– Сила уходит туда, – вытянул руку в кольчужной перчатке Яргохор. – Обратно не выходит. Значит, там кто-то есть.

– И след?..

– Прямо у нас под ногами, отец.

– Так я и думал.

Проход не проход, пещера не пещера – и впрямь, точнее, чем «подземный тракт», и не назовёшь – вёл их широкой спиралью, ввинчиваясь в недра земли. Ближе к поверхности тишину нарушало журчание небольших ручейков от тающего снега; но потом и они исчезли, воцарилась тишина. Во мраке засветился бледный огонь на острие высоко поднятого Водителем Мёртвых меча; света едва хватало, чтобы различить камень под ногами, стены и своды тонули в темноте.

Собственно, само «чудовище» Райну не занимало. С ними доводилось и сражаться, и просто оставлять за спиной. С другой стороны, страшилище, сидящее посреди мёртвого мира, – это едва ли хорошо. Что оно, извините, ест? Судя по царящему наверху запустению, тварь тут славно закусила, в далёком прошлом, разумеется. Значит, должна выбираться и жрать кого-то ещё.

Конечно, всех до единого страховидл во всём Упорядоченном не под силу извести и самим Познавшему Тьму вкупе с Восставшим; но сейчас, думала Райна, как бы и впрямь не пришлось задерживаться.

Воздух становился всё теплее, вдобавок всё ощутимее пахло чем-то животным, неприятным, вроде псины.

О́дин внезапно замер, а потом с досадой хлопнул себя по лбу.

– Как я сразу не догадался…

– О чём ты, отец?

– Судьба – капризна и ветрена. И частенько посылает приветы из прошлого.

– Из прошлого?

– Дочь, как ты думаешь, почему след к асам пролёг именно через этот мир, даже ещё и так, чтобы мы никак не смогли бы его обойти? – Валькирия честно развела руками. – Кто вообще начертал его, этот след?

– Твои заклятия, отец, твои руны. Разве нет?

– Нет, – поморщился О́дин. – Они указали место, где… где, я надеюсь, мы найдём то, что осталось от их памяти и сознания. Но дорога туда? Почему она не может быть прямой?!

– Потому что мы сейчас не совсем в Упорядоченном, – вдруг сказал Яргохор. – Ты не осознавал этого, Древний Бог О́дин? Ты не понял, что каждый наш шаг – чуть дальше от того, что принято называть «сущим»?

– Н-нет, – опешил Отец Богов. – Ястир, что ты говоришь?

– То место, где можно отыскать мёртвых богов, просто не может быть какими-то чуточку другими «залами Хель», куда ведёт какой-то чуточку другой Чёрный Тракт. Иначе эти боги давным-давно бы вернулись. Нашли бы способ воплотиться.

– Истинное Мировое Древо… – пробормотал О́дин нечто непонятное.

– Но тогда откуда все эти миры, что нам попадались? – не поверила валькирия. – Они-то были совершенно обычными?

Из-под высокого шлема донеслось нечто, похожее на короткий и горький смешок.

– Нет «обычных миров», храбрая Райна. Я слишком долго водил мёртвых по их тропе и слишком долго смотрел их глазами. То, где должно обитать мёртвым богам, иное. Часть Упорядоченного, да, но иное. Прости, я не смогу объяснить иначе. Ямерт отнял у меня обычное зрение, дав взамен него очи усопших.

– Я понимаю, – тяжело сказал О́дин. – Ты прав, Ястир. Мы видели это уже возле Источника Мимира, но не поняли точно, что именно видели. Призрак исполинского Древа, великого, необозримого – оно как будто бы тут, рядом, и в то же время недостижимо и невидимо, даже для таких, как мы.

– И что с того? Путь всё равно надо пройти.

– Верно, дочь. Но, мне кажется, я понял, кто нас поджидает там, внизу.

– Кто же? – по-прежнему недоумевала валькирия.

– Орёл и Дракон думают, что изрядно подшутили над нами, проложив дорогу через мир, ставший прибежищем…

Каменные своды и пол дрогнули от могучего рыка, донёсшегося из глубины провала.

– Фенрир?! – прошептала воительница, не веря собственным ушам.

– Это я, сестра, – раздалось громоподобное. – Я долго ждал. Очень долго.

* * *

Логовом великому волку служила неоглядная пещера, настоящий подземный мир. В сводах кое-где виднелись проломы, внутрь проникало достаточно света. Исполинский зверь лежал на голом камне, шерсть сына Локи сделалась совершенно седой, но в глазах горело прежнее жуткое пламя.

– Я знал, что ты придёшь рано или поздно, великий О́дин.

Отец Богов стоял перед самой мордой чудовища. Фенрир, казалось, сделался ещё больше, выпрямиться в своём лежбище он бы точно не смог. От носа до кончика хвоста волка уместилась бы целая лига, если не больше.

– А я знал, что мы рано или поздно встретимся, сын Ангрбоды. Древние пророчества не исчезают бесследно.

– Согласен, – волк положил морду на камень, и всё равно красные его глаза глядели на Отца Дружин с почти неоглядной высоты. – Не могу сказать, что меня это бы радовало. Ты спас мне жизнь тогда, в День Гнева, и этого я не забыл. Но что привело тебя сюда, Владыка Асгарда? Я знаю, отчего ты не искал меня раньше – как не искал и я. Но что изменилось?

– Мы идём по дороге к асам. В том числе к твоему отцу.

Волк аж вскинул голову.

– Они мертвы! Мой отец мёртв! Как и моя мать!..

– В Упорядоченном мёртвых нет. Есть те, кто заперт. Мы идём, чтобы открыть двери.

Волк рыкнул.

– Значит, я ждал не зря, Отец Богов.

– Ты с нами, Фенрир?

– С вами ли я, Владыка Асгарда? Зачем спрашивать пустое? Я ведь уже сказал, что ждал не зря.

– Ты просто ждал?

– Да.

– И… съел всё живое, что нашлось в этом мире? – встряла Райна.

– Что у меня за глупая сестра, – фыркнул волк. – Спроси у Отца Богов, он расскажет тебе, сколько веков я провёл на привязи, и остался жив лишь потому, что питать меня могла сама сила!^[58] Нет, я дал великому О́дину слово. Когда он помог мне скрыться, и я очутился между мирами, какое-то время я просто охотился. На всяких чудищ, бродящих там. Это было весело. Но потом, – у волка вырвался совершенно человеческий вздох, – я заскучал. Никто из них не мог противиться мне, никто не был равен. Мне наскучило просто жрать.

– И тогда ты нашёл этот пустой мир?

– Именно, – рыкнул Фенрир. – Нашёл пустой мир и вспомнил, как было, что магия не давала мне умереть. Сделал так. Ждал. Грезил. Дождался!

– Ты не просто «сделал, как было». Магия вливается в тебя и в тебе же остаётся, – заметил О́дин.

– Не знаю, – оскалился волк. – Я просто должен был дождаться, вот и всё.

– Здесь что-то иное, – заметил Водитель Мёртвых. – Знаете, что это за подземелье?

– Догадываемся, – проворчал О́дин.

– Именно. Царство мёртвых. Бывшее, опустевшее или, вернее, опустошённое.

– Это как?! Ты уверен, Ястир?

– Не удивляйся, валькирия Райна, и да, я уверен. Когда столько времени водишь души по Чёрному Тракту, их обиталище узнаёшь тотчас. Однако оно… изглодано, как старая-престарая кость.

– Кость? Где кость? – облизнулся невольно волк. – И-эх, кость, да… нет теперь и таких тварей, чтобы косточку погрызть. Глотал целиком…

– Магия изливалась сюда, стирая все следы. Царство мёртвых отскоблено почти добела, здесь ничего не осталось, даже бывалые некроманты ничего бы не почувствовали. Только я.

– Ты необычайно красноречив, Ястир.

– Просто оказался там, где мне всё знакомо, – пожал плечами великан. Он и в самом деле вёл себя совершенно иначе, чем в начале пути.

– Кто же это сделал?

– Не ведаю, Древний Бог О́дин. Я вижу лишь то, что вижу.

– А магия? Кто тогда, если не волк? Ты видишь какие-то чары, заклятья?

Островерхий шлем отрицательно качнулся.

– Но ставили необычайно крепко. Мир и так не совсем обычный, он на тропе к великому обиталищу духов, а тут ещё и эти чары… Кто бы ни сотворил их – они вывели отсюда всех заключённых тут умерших, но куда? – я сказать не могу.

– А почему же так и остались действовать?

– Это не обычные чары, валькирия. Представь себе, тебе понадобилось отвести воду из реки, и ты построила каменную дамбу. Пройдут века и тысячелетия по человеческому счёту, прежде чем эти камни изотрутся в песок. Так и здесь. Это камни в потоке, храбрая Райна.

– Скучно, – зевнул Фенрир. – Я ждал тебя слишком долго, великий О́дин, чтобы теперь терять время в бесплодных спорах. Магия – не моё дело; покажи мне врага, чтобы можно было перегрызть ему глотку!

Интерлюдия 8

Сильвия Нагваль, последняя из Красного Арка, магического ордена мира Мельин, дочь Хранителя Смертного Ливня, неторопливо сложила белые совиные крылья, не торопясь перекидываться обратно. Она смотрела и слушала. Слушала и смотрела, ничего больше. Сейчас она ругмя ругала себя, что обнаружила себя – но тогда, отправившись на разведку и заметив давнюю знакомую по отряду чародейки Клары Хюммель, валькирию Райну, удивилась настолько, что забыла об осмотрительности.

Вырвавшись из сливавшихся Мельина и Эвиала, лишившись чёрного фламберга своего страшного отца, оставшись без золотой пайцзы с его именем, но вернув себе человеческий облик, Сильвия недолго размышляла, куда направиться.

Домой? Отчего-то туда её совершенно не тянуло. Что делать в родных краях последней из Красного Арка? Кто видел Межреальность, кто странствовал от мира к миру невероятными, непредставимыми для простых смертных дорогами, уже никогда не сможет довольствоваться обычными пажитями.

Куда заманчивее представлялась великолепная Долина Магов. Сильвия пробыла там очень недолго, но и увиденного хватило. Средоточие силы и мудрости. Знания, тайные свитки, заклинания, неведомые под обычными небесами.

И – изнеженные в большинстве своём, привыкшие к роскоши чародеи. Погодники, лекари и тому подобное, незнакомые с боевой магией. Конечно, им нашлось бы чем ответить разбойникам, любой нашёлся бы, столкнись с орками или им подобными существами; но истинных воинов там было раз, два и обчёлся. Сильвия внимательно слушала рассказы Клары Хюммель – Гильдия Боевых Магов немногочисленна, да и не стремится к захвату власти в Долине.

Конечно, оставался мессир Архимаг Игнациус. Там, в Эвиале, в громе битвы, родилось стойкое ощущение, что помехой он не станет^[59], но никогда нельзя быть уверенной до конца, когда имеешь дело с чародеем такого могущества.

Тем не менее она решила рискнуть. В конце концов, всегда можно и вернуться в Мельин.

* * *

Долину Магов она, против всех ожиданий, отыскала легко и просто. Её словно кто-то вёл через Межреальность, подсказывая дорогу. Не так сложно оказалось и обмануть бдительность стражи, не обратившей внимания на огромную белую сову, бесшумно скользнувшую на мягких крыльях прямо у них над головами.

Дом Архимага Игнациуса стоял пуст и тёмен. Сильвия, в человеческом облике – девушка-подросток с седой прядью волос над лбом, в простой одежде, прощальном подарке Наллики и Храма Океанов в Эвиале – долго стояла перед скромным, отнюдь не кичащемся роскошью особняком.

Соблазн был велик. Она сильная и гибкая, взлететь ночью на крышу, пробраться через трубу – Сильвия не сомневалась, что справится, даже безо всякой снасти, и…

Но мессир Архимаг не был бы мессиром Архимагом, если бы не оставил для любопытствующих у себя за порогом разнообразных и, можно было быть уверенным, донельзя болезненных сюрпризов.

Нет, она никуда не полезет. Обживётся, осмотрится, поймёт, что к чему…

«Обжиться» оказалось проще всего. Волшебное имя мессира Архимага открывало любые двери. Достаточно было назвать себя его «ученицей», которую он, дескать, нашёл в мире под названием Эвиал и отправил сюда, убедившись в её магических способностях.

– Где же мне его ожидать? – хлопала Сильвия большими глазами, наивно и невинно глядя на роскошно одетую чародейку в сине-золотом платье до земли, совершенно не годившемся для какого бы то ни было дела, кроме как светской болтовни. Высокая причёска, в ушах вместо серег – две капли невесть как держащегося живого пламени.

Госпожа Ирэн Мескотт, вице-глава Гильдии Целителей.

– Дай-ка погляжу на тебя, милый ребёнок. – Волшебница бесцеремонно протянула обтянутую белой атласной перчаткой руку, взяла Сильвию за подбородок, повернула ей голову туда-сюда, хорошо ещё, не стала смотреть в зубы, как жеребцу на торге. – Гм, гм, понимаю мессира Архимага, есть любопытные задатки, есть… Что ж, пока он задерживается, отправляйся в Академию, спросишь младшего хранителя Гулбиса, скажешь – от меня, Ирэн Мескотт. Пусть разместит тебя у девочек и поставит на довольствие. Пока не вернулся мессир Игнациус, будешь там…

– Благодарю душевно, госпожа Мескотт, да будет вам дорога лёгкая ныне и присно! – умильно пропела Сильвия, сделав ангельское личико и приседая. – А то не знаю никого и ничего, куда пойти, куда податься…

– Гм, гм… – Волшебница вдруг быстро протянула руку, поправила выбившийся седой локон Сильвии. – Вижу, девочка, ты уже натерпелась… ну, ничего, здесь у нас тебе будет хорошо. Тебя никто не обидит, и вообще… я уже сейчас вижу, задатки у тебя есть. Надумаешь идти в целители…

– Госпожа, вы очень добры, но мессир Игнациус велел мне ждать его, – с деланой робостью отказалась Сильвия.

– Конечно, конечно, – поспешила кивнуть целительница. – Раз мессир велел, то жди, конечно. Хотя… чего тебе время терять? Давай-ка я черкнул записку декану Академии, ректором-то у нас сам мессир Архимаг, само собой, – пусть начинают заниматься с тобой прямо сейчас.

И волшебница, вручив Сильвии надушенный листочек с монограммой, удалилась, бормоча себе под нос что-то вроде: «… ну и глаз у мессира!..».

* * *

Повесть о приключениях Сильвии в Долине Магов ещё впереди; пока же беглая дочь Красного Арка, устроившись, занялась самой тщательной разведкой и самой Долины, и окрестностей. Окрестности были особенно интересны – за кругом полей начинались невысокие горы, покрытые лесами, а если спуститься по внешним склонам, то о саму Долину, словно о камень на морском берегу, бились волны Межреальности.

Белая сова с каждым разом забиралась всё дальше и дальше, смело испытывая себя в неведомом, купаясь в волнах силы, лившейся сквозь неё. Оказалось, что именно в облике полярной совы Сильвия может играючи покрывать немалые расстояния, подсмотренные ещё во время путешествий с Кларой Хюммель способы отлично работали и в её руках.

Она наслаждалась, на время забыв обо всём, даже об утраченном отцовском мече. Свободна, свободна и всё в её руках! Никакие архимаги не скажут ей, что делать! А Академия… она не занимала много времени. Тем более что Сильвия тщательно скрывала своё происхождение – о Красном Арке в Долине знали, по мнению самой Сильвии, – слишком многие. Поэтому начали с азов, и времени на это Сильвия не тратила вообще.

…В тот раз она забралась достаточно глубоко, практикуясь почти мгновенно раскрывать и вновь закрывать «кротовьи норы» через слои Междумирья. Пригодится, если надо будет уходить от погони. Белые крылья сложены, сова отвесно падает, кажется, вот-вот врежется в заросли хищных лиан, но – вовремя брошенное короткое заклинание, и завеса послушно расступается, Сильвия на миг ныряет во мрак, тотчас же вновь сменяющийся светом.

Вот тогда-то она и заметила их, странный отряд, в котором шагала отлично ей знакомая валькирия Райна. Шагала, положив руку на эфес странного меча, источающего незримый для прочих – но не для совы-Сильвии – фиолетовый свет.

Остальные спутники были под стать. Старый седой воин в просторном синем плаще и широкополой шляпе на восьминогом жеребце и жуткое создание в чёрной броне, усаженной жуткого вида шипами и крюками.

Но этого мало. Они вели за собой души умерших.

Сильвию пробрал мороз. Некромантия… опять.

Красный Арк не то чтобы осуждал некромантию, но, во всяком случае, в открытую её не практиковал, особенно младшие адепты.

Как они заполучили эти души? Как обрели над ними власть? И куда ведут?

Любопытство Сильвии одолеть было невозможно. К тому же вновь появилась старая и недобрая знакомая – Райна, а это значило, что кипевшие в Эвиале сражения, очень может быть, возымели продолжение.

Удержаться она не могла. И потому следила, как валькирия Райна невесть как, но ставшая «водительницей душ», устраивала неупокоённых призраков в укромной складке Междумирья. Сильвия только хлопала глазами – благо в облике совы это получалось очень естественно. Райна, недалёкая мечница, только и умевшая, что недурно ворочать клинком! И вот вам, пожалуйста, за ней тянется целый караван призраков, расставшихся со смертными телами и не нашедших иного упокоения – как такое возможно?!

«Следи за ними, наша верная».

Что?! Откуда это? Кто это?!

Сильвия едва не кувыркнулась, словно враз разучившись летать. На мгновение перед ней вспыхнуло видение – бесконечные ряды зеленых кристаллов, выстроившихся идеально-правильными шеренгами, тянувшиеся в тёмное ничто, неисчислимые, затаившиеся невесть где…

Однако над их рядами, жуткими в своей одинаковости, поднимался ствол исполинского призрачного древа, настоящего Древа миров, как рисовали порой в старинных магических трактатах.

Страх нахлынул ошеломляющей, парализующей волной. Чёрное и зелёное надвигалось, стремительно захватывая всё вокруг неё; Сильвия не помнила, как ей удалось вырваться из умело наброшенной петли и броситься наутёк.

Именно в этот момент ей вдруг очень-очень захотелось кому-нибудь об этом рассказать.

Глава IX Дорога мёртвых богов

После мёртвого мира, откуда неведомые силы увели даже души усопших, дело пошло веселее. Исполинский волк Фенрир, похоже, поразил белого тигра Барру до глубин его простой тигриной души, так, что вырывалось оттуда только возмущённое «ррр!», но очень ти́хонькое и осторожное. Сам Фенрир сетовал, что не может, увы, увеличиваться или уменьшаться по собственному желанию, что создаёт порой весьма курьёзные неудобства.

Водитель Мёртвых после необычайного прилива красноречия в безымянном мёртвом мире вновь молчал целыми днями. О́дин тоже погрузился в какие-то мрачные размышления, и Райне ничего не оставалось, как говорить с волком, как ни крути – названым двоюродным братом.

– Ты не чуешь… их?

– Асов? Не, не чую. Чуял бы – сказал, – голос волка раздавался совсем рядом. Всё-таки какой-то магией он владел, сын Локи, что ни говори.

– А дорогу, которой мы идём?

– Тоже нет, – признался Фенрир. – Для меня – через пустоту топаем.

– Значит, и конца пути ты не видишь… – загрустила валькирия.

– Не. Но конец у него точно будет, вот увидишь, сестра.

– Волк философствующий…

– Слишком долго сидел на цепи. Привык.

– Когда ты бродил по Упорядоченному, ты…

– Охотился, ел и спал, – перебил волк. – Так радовался спасению, что совсем ума лишился. Теперь-то стыдно.

– Стыдно? Слушаю тебя и понять не могу, за что ж тебя так в пророчестве-то…

– А мне, думаешь, радостно? – огрызнулся Фенрир. – Ни за что, ни про что угодить на волшебную цепь, бессрочно, безвинно – всё потому, что какая-то старая стерва, выжившая из ума ведьма, видите ли, напророчила, чем мне суждено… суждено… не хочу даже вслух говорить!

– Лучше было б, чтобы тебя сразил Мьёлльнир? Никакое ожидание не может быть вечным. Вот и твоё тоже кончилось.

– Это сейчас хорошо рассуждать, – недовольно буркнул сын Локи. – А тогда я бы и впрямь всех на куски б разорвал.

– Ну а потом-то ты сам себя на ту же цепь посадил, получается? Только безо всякой привязи?

– Посадил, угу. Я ж всё-таки сын бога огня, а не просто волк, хоть и очень большой. Скажи, валькирия, сестра, ты… помнишь его? Помнишь моего отца?

Райна помедлила.

– Помню. Он был весёлый и красивый. Как огонь. И, как огонь, опасный. Мог шутить злые шутки.

– Шутить я не умею, – огорчённо признался волк. – Ну нисколечки. Не похож в этом.

– Ты и вообще не слишком похож, – заметила валькирия.

– Что я волк? Не-е, тут-то как раз похож. Отец мог менять облик по собственному выбору. Как-то так вышло, что я… получился вот волком.

– И неплохим, – Райна одобрительно взглянула на высоко взнесённую спину.

– Угу, – печально согласился Фенрир. – Только за это на цепи неведомо сколько просидеть пришлось.

– Сколько б ни просидел, а великий О́дин тебя не бросил! – возразила Райна.

– Не бросил, – кивнул волк. – Потому что он О́дин. И потому что он великий. Нам с ним ещё предстоит убить друг друга – когда настанет по-настоящему последний день и грянет действительно последняя битва.

– Оставь, брат, – поморщилась воительница. – К чему эти…

– Древние пророчества? О них можно забыть, однако они всё равно сбываются, сестра. Мы обречены сразиться, великий О́дин и я. Это – высокая судьба, выше нет ничего. Это моё предназначение.

– Не говори так.

– Я ж не со зла, – виновато признался Фенрир. – Пока сидел тут один-одинёшенек, много думал. Больше-то делать было нечего, охотиться в конце концов надоело, а еда была не так уж нужна. Живое мясо, конечно, лучше пустой силы, но и без него тоже можно.

– И чего ж надумал, братец?

Огромная голова склонилась ближе к валькирии, крошечной по сравнению с мохнатым исполином.

– Что, если это надо будет за-ради других? Не О́дин на меня нападёт или там я на него, а мы вдвоём будем защищать что-то иное, куда выше и значимее нас обоих?

– Ого, – только и нашлась Райна. – Ты действительно размышлял…

– Угу, – обрадовался поддержке Фенрир. – Размышлял, да. Суди сама, сестра, если мне положено сразить самого Отца Богов и пасть в тот же миг от его руки – кому от этого была бы польза?

– Какая ж тут польза? Никакой, естественно.

– Не-е, неправда твоя. Была бы польза. Думаешь, я пророчество не знаю? Я его затвердил до последней руны. Мы же новый мир должны были сотворить, чистый, без предательства, без нарушенных клятв. Понимаешь, сестра? На нашей крови новый мир народиться должен был. Мы, злые, убьём друг друга. Добрые останутся.

Валькирия даже остановилась.

– Это ты сам до такого додумался, братец?

Волк гордо вскинул лобастую голову куда-то в поднебесье.

– Сам. Если долго-долго думать и себя не жалеть, многое поймёшь.

– Как-то всё равно неутешительно, – поёжилась валькирия.

– Так мы ж все друг друга порешим, – простодушно сказал Фенрир. – И ты, сестра, тоже с нами сгинешь. Новое время настанет, совсем новое, без нас, Древних. И без тех, кто сейчас.

– Откуда знаешь?

– Чую. Вот просто чую, и всё тут.

– Просто чуешь?

– Ну да. А как – объяснить не могу. Пустота грядет, сестрица, а уж за ней – народиться чему-то новому.

– Не люблю я такие предсказания, – вздохнула валькирия. – И вообще предсказания не люблю. Пока была просто воительницей, порой кажется – проще жилось.

– А ты расскажи, как тебе жилось? – попросил волк. – А то я, пока спал-дремал да думал, многое пропустил.

– Ты же был свободен?

– Был. Ну так и говорил же, сперва скакал-носился. Восторг такой был, что… ух, какой восторг! А потом-то всё, набегался. Я же не просто волк, которому лишь бы брюхо набить! Я сын Локи! Бог огня – это вам не шутки.

– «Не шутки» нам всем ещё предстоят, – проворчал им в спины О́дин. Владыка Асгарда и Водитель Мёртвых молча шествовали бок о бок.

Так их стало четверо.

След продолжал петлять и виться, но теперь, с Волком, стало куда легче пробиваться через все и всяческие чащи. Хищные твари поспешно убирались с дороги, даже ловчие растения торопились втянуть широко раскинутые шипастые плети.

Дорога к мёртвым богам, думала Райна, по привычке почёсывая белого тигра меж ушей. Фенрир сказал, что ни Древние, ни нынешние боги уже не нужны, что всем нам предстоит уйти, что Рагнаради ещё только будет – а мы направляемся к твердыне Орла, чтобы именно вернуть тех самых, что уже однажды пали.

Но одно дело – волк, пусть и сын Локи, и совсем другое – сам О́дин!

– Про нас, похоже, забыли, – сказала валькирия, когда они остановились на ночлег. Дорожные вьюки начинали худеть, скоро им предстояла остановка в каком-то из ближайших миров для пополнения запасов.

– Не надейся, – покачал головой О́дин. – Когда насылали волков, хотели дать понять, что «всё видим, всё знаем». Хотели, чтобы мы растерялись. Но нам это не важно. Пусть смотрят. А если постараются преградить дорогу – найдётся, чем ответить. Верно, Фенрир?

– Давненько я не бился, – рыкнул волк.

– Давненько? А когда последний раз? И с кем?

– Когда ты спас меня, великий О́дин. Когда я ещё бродил между мирами. Были тут всякие… существа. С крыльями, клыками, когтями, жалами, клешнями. Большие – а может, я тогда был меньше, вот и казалось. Теперь их нет.

– Что ты ещё подрос, это точно, – согласился Отец Богов. – Вот только никто нам ничего не сделает, – О́дин сощурился, глядя на белого тигра. – Мы следуем точно туда, куда следящие за нами хотят, чтобы мы следовали.

– Терпеть не могу, когда делаю что-то, чего от меня ожидают.

– Верно, Райна. Но ничего, пусть думают, что мы – всего лишь тавлейные фигурки в их игре, – Отец Богов вновь взглянул на Барру. Белый тигр мирно посапывал, удобно устроив круглую башку на мощных лапах. – Да нам и дела нет до их игрищ. Я хочу вернуть асов, отстроить наш дом, править тем, что было нашим, – а чужого нам не надо.

Водитель Мёртвых медленно покачал головой.

– Я хотел бы верить в такое, Древний Бог О́дин. Но получается плохо.

– Ты уж постарайся, – сухо отозвался Старый Хрофт. – В общем, теперь все эти следящие и подглядывающие небось подумают дважды, если не трижды, прежде чем насылать на нас ешё кого-то.

– Волк их не остановит. – Голос Яргохора был подобен шуршанию песка по раскалённым барханам. – Их вообще ничто не остановит.

О́дин напоказ пожал плечами.

– Хотят смотреть – пусть смотрят. Мне не привыкать жить под недреманным оком. Так было… после Боргильдовой битвы.

– Что за разговоры?! – возмутился Фенрир – словно гром загремел по дальним небесам. – Я претерпел от асов немало, но сейчас, после веков одиночества, скажу – вперёд и только вперёд! Может, удастся найти и мою сестру… Хель, – добавил он уже тише. – Она… была хорошей.

– Найдём всех, кого только сможем, – без тени сомнения бросил Старый Хрофт, поднимаясь.

* * *

Дорога вела их дальше, мимо странных, пугающих миров и ещё более странных и пугающих бездн. Межреальность, как к ней привыкла Райна, – скопище причудливого и удивительного, подобно густому лесу с болотами, оврагами, вырубками, просеками и так далее, но всё-таки чему-то именно «упорядоченному», уступило место диким фантазиям, какие если и могли прийти в голову, так уж точно лишь Безумным Богам.

Валькирия привыкла, что на путях, которыми хаживали они с кирией Кларой, оставались привычная земная тяга, свет, смена «дня» и «ночи», в общем, всё или почти всё, как в обычном мире, хоть и диком, и небезопасном. Тут же…

Их втягивало в незримые водовороты, под ногами раскрывались хищные чёрные воронки; иногда под ногами, а иногда над головой. Тропа завивалась винтом, то и дело оказывалось, что части отряда другая видится идущей вверх ногами. Шагая через узкие, подобно лезвию ножа, но бездонные трещины, Райна то и дело ощущала накатывающую дурноту – из расщелин хлестали незримые потоки дикой, ничем не сдерживаемой силы, подобные призрачному огню. Барра жалобно визжал и отдёргивал лапы, и переходить соглашался лишь после долгих понуканий – а один раз Фенриру просто пришлось осторожно прихватить его зубами и перенести. После этого потрясения тигр больше не противился, лишь жалобно и громко мяукал, словно простой кот, только крупнее.

Свет тоже сходил с ума, он лился то сбоку, то снизу, то исчезал совсем, и идти приходилось в кромешной тьме, полагаясь лишь на огненные руны Старого Хрофта.

Пределы Хаоса, думала Райна, утирая пот. Зачастую приходилось брести словно по грудь в топкой трясине, грудью раздвигая невидимую поросль. Пределы Хаоса близки как никогда.

Дурнота, голова кружится, в глазах стоят алые круги. Сила здесь какая-то не такая, она словно полна ядовитых испарений. На коже проступает зеленоватый пот, коснёшься пальцами тверди – и на твоих глазах она обращается в самых настоящих зубастых червей, отделяется от ладони и шипит на тебя, показывая пасти, полные мелких, но острых зубов, так что требуются все силы и выдержка валькирии, чтобы прогнать злой морок.

И вновь – сотни, тысячи, бессчётные множества голосов прямо в голове. Бесплотные крики, вопли отчаяния и муки. Нет, не предостережение – предвкушение. Мы уже пали, тебя ждёт то же. Наш удел – страдания и пытки, чем же ты лучше? Иди, иди к нам, получишь, что заслужила.

О́дин теперь чертил руны, почти не останавливаясь, и каждая словно забирала часть его собственной плоти. Отец Богов высох и исхудал, щёки ввалились, их избороздили десятки невесть откуда взявшихся новых морщин.

Иногда в окружавшей их тьме возникали призраки исполинских зеленоватых кристаллов, столь громадные, что невозможно было разглядеть даже их верхушки, лишь боковые грани. Кристаллы медленно кружились вокруг отряда, никогда не приближаясь вплотную; за смарагдовыми блестящими боками угадывались лица, нечеловеческие физиономии, жутко исковерканные, искажённые так, что казались принадлежащими чудовищам.

О́дин пытался было посылать навстречу этим зелёным исполинам росчерки своих собственных рун, но те рассыпались, едва коснувшись изумрудных гигантов. Призраки медленно таяли, отдаляясь, пока не исчезали окончательно. Вреда от них вроде как никакого не проистекало, однако после каждого их визита Райна почти что падала лицом вниз на расстеленный плащ, потому что ноги отказывались повиноваться, а перед глазами всё неслось в безумной пляске.

Привычные, обитаемые миры давно исчезли, и это было странно – в изначальном видении след никогда не вёл через настолько пустые пространства.

– Что ты чуешь, волк? – И Райна, и её тигр устроились подле тёплого мохнатого бока Фенрира, уходившего вверх, подобно шерстистой живой стене.

– Великая пустота, – отозвался тот с высоты. Судя по голосу, гордый сын Локи тоже изрядно вымотался.

– Что пустота – это я и сама вижу. Что в ней? Сила по-прежнему питает тебя, верно? Значит, не совсем пустота, согласен?

– Тяжело… думать, сестра. И сила здесь совсем не такая. Знаешь, как грязная вода. Или как совсем уж тухлое мясо.

– Хаос близок, – подал голос Яргохор.

– А то мы не знаем, – не сдержалась Райна. – Прости, Ястир.

– Я не сержусь, – в безжизненном голосе Водителя Мёртвых появилось что-то похожее на улыбку, или валькирии это лишь почудилось. – Но Хаос и впрямь близко. Здесь клокочет сила, дикая и нечистая, великий волк прав.

– Откуда она берётся? Ты знаешь?

– Пока носил имя Ястира, знал, – со вздохом ответил Водитель Мёртвых. – Потом… забыл.

– Она точно не из Хаоса?

– Хаос ограждён такими барьерами, что ничему не пробиться, – проворчал прислушивавшийся к беседе Старый Хрофт. – Иначе уже не осталось бы никакого Упорядоченного.

– Это не так, – Водитель Мёртвых застыл на самой границе отбрасываемого костром круга света, ни дать ни взять – и впрямь существо из иного мира, где нет места живым. – Связь есть. Иначе не бродили бы по Упорядоченному слуги Хаоса. Не было б здесь никакого Брандея.

– Тебе ведомо о Брандее?

– Конечно, Отец Богов. Он ведь был всегда.

– Неправда! В мои времена, пока стоял Асгард, мы о такой дряни и слыхом не слыхивали!

Тихий смешок.

– Он был, Древний Бог О́дин, просто ты и другие асы его не замечали. А Ямерт видел всё, и очень хорошо.

– И ничего не сделал? – с напряжением спросил Старый Хрофт.

– Ничего. Это отвечало его планам, но каким и почему – я уже не вспомню. Мои… бывшие сородичи позаботились, чтобы со мной не ушло бы ничего ценного.

– Ты отомстишь, Ястир, я уверена!

– Нет, валькирия Райна, мстить я никому не стану.

– Они лишили тебя имени и судьбы! Они сделали тебя Водителем Мёртвых!

– И где они теперь, валькирия, и где теперь я? Разве не обернулось всё в конечном счёте против них самих?

– Я не верю и не приемлю «кар судьбы», – сжала кулаки воительница. – Месть должна свершаться своею собственной рукой!

– Или зубами! – одобрительно рыкнул Фенрир.

– Или зубами, – согласилась Райна. – Но мстить нужно самому!

Яргохор ничего не ответил. Его вообще невозможно было задеть или вывести из себя. Если он говорил, то чувств в его голосе, если они вообще были, совершенно не слышалось.

Безумное странствие длилось, Райна уже привыкла к невообразимой карусели сущего вокруг. Труднее было привыкнуть к «грязной силе», ощущение и впрямь было такое, что бредёшь по грудь в нечистотах. Труднее всего приходилось Фенриру, волк злобно рычал и отхаркивался. Даже у Яргохора поникли плечи, великан тяжело сутулился.

– Нам… надо… выбираться… отсюда, хрррр, тьфу, тьфу!

– Согласна с тобой, братец, да только след не даёт. Вот, может, ты нас поведёшь, а? Другой дорогой?

– Не дразнись, – обиженно-досадливо буркнул волк. – Подводит меня нюх, подводит! Кого хошь из живых тебе отыщу, а вот след мёртвых отыскать – ну, никак. Пусть даже и мёртвых богов.

Райна вздохнула и тоже закашлялась. Всё вокруг становилось иным, враждебным, ядовитым. Даже тот «воздух», которым они привыкли дышать в Межреальности.

Плохо было и животным, мулы едва переступали, несмотря на изрядно облегчившиеся вьюки. Бесконечность выматывала; валькирия, как ни старалась, не могла понять, как далеко они уже продвинулись и сколько ещё осталось преодолеть. Порой ей казалось, что дорога вообще свивается петлёй, замыкая их в себе, подобно Мировому Змею, вцепившемуся в собственный хвост.

Совсем исчезли «дни» Межреальности, вокруг царила всеобщая тьма, озаряемая только пламенем, вырывавшимся из ниоткуда то спереди, то сзади. Земная тяга по-прежнему шутила дурные шутки, живые существа исчезли – Райна сейчас обрадовалась бы даже самому расчудовищному чудовищу.

И по-прежнему, не умолкая ни на мгновение, звучали и звучали в голове мириады голосов. Райна, как могла, пыталась не прислушиваться, но они становились всё настойчивее, иногда какие-то из них всплывали на поверхность, помимо воли валькирии, силком вталкивая ей в сознание свои истории – истории предательства, бегства, тоски, отчаяния, потерь, мучений и, наконец, жуткой смерти, не ставшей тем не менее даже избавлением.

Голод и эпидемии, красная чума, нашествие ходячих мертвецов, вторжение хищных чудищ из другого мира – всё это оборачивалось неслыханными предательствами, изменами, когда родители продавали детей, а дети – родителей, только бы протянуть хотя бы одну лишнюю ночь. Само собой, она их не спасала, и к мучениям тела присоединялись муки души.

Никто не приходил на помощь – ни боги, ни герои. Друзья били в спину, союзы распадались, люди убивали ради краюхи хлеба, чтобы миг спустя погибнуть самим, выпустив из слабеющих пальцев окровавленный ломоть.

Райне приходилось сражаться – с каждым из них. Заставить замолчать, уйти вглубь, чтобы режущие слова сменились бы хотя б просто неразборчивым бормотанием. О временах, когда она не могла различить слова в этих нашёптываниях, валькирия вспоминала как об истинном блаженстве.

Ход времени сбился, утратился, теперь воительница просто считала шаги.

– Опять, – выдохнула она, когда впереди замаячил исполинский зелёный кристалл, медленно поднимавшийся из волн тёмного моря.

Их уже было много. Ничем особенным такие встречи не кончались, никто не пытался загородить им дорогу – да и ни к чему было преграждать, она и так не веланикуда, а петляла по неведомым пределам, так что Райна уже начинала сомневаться – полноте, а в Упорядоченном ли они ещё? Или, может, уже во владениях Хаоса?

Но на сей раз изумрудный исполин начал надвигаться, стремительно и неостановимо. Фенрир зарычал, шерсть вздыбилась, спина вознеслась горбом, с оскаленных клыков капала слюна.

– Смотрите, там! – Райна выхватила меч.

Со стороны казалось, что смарагдовый кристалл кого-то преследует – у самой его грани мелькали стремительные алые вспышки, кидавшиеся то вправо, то влево, и кристалл всякий раз менял направление, пытаясь за ними угнаться.

Такое могло привидеться только здесь – отряд О́дина замер посреди пустоты, «твердь» была всюду – и нигде, она возникала под ногами и, похоже, исчезала сразу за их спинами. Глаз терялся, не в силах оценить истинные размеры и расстояния; рядом дышала бездна, дышала тёмно-багровым, и нет вокруг ни укрытий, ничего.

Фенрир, живая гора, нагнул лобастую голову, зарычал.

– Там есть живые. Чую!

Зелёный кристалл внезапно дрогнул, подёргиваясь рябью, и начал таять, растворяясь в пространстве. Там, где мелькали алые вспышки, появилась человеческая фигурка, она стремительно приближалась, словно её нёс неведомый ветер.

Фенрир вновь зарычал, показывая зубы. Горячее дыхание волка, наверное, могло бы сбить с ног.

– Великий О́дин!

– И тебе здравствовать, чародей Скьёльд, сын Скримира. Ты всегда появляешься в самый неожиданный момент.

– Прости меня, великий бог. – Волшебник с вытатуированными на бритом черепе драконами почти упал на одно колено. Выглядел он так, словно только что вырвался из настоящей драки – пола плаща оторвана, на щеке наливается шишка, лоб блестит от пота. – Ты забрался в такие места, что отыскать ваш отряд оказалось поистине мудрено.

– Второй раз ты появляешься нежданно и незванно, словно расстояний в Упорядоченном для тебя не существует вовсе, – сощурился Отец Богов.

– Увы, это не так, великий бог, – тяжело вздохнул Скьёльд, разводя руками. – Каждый такой «прыжок» – немалый труд. Не дунешь и не плюнешь. Магия не даётся нам даром, в отличие от вас, Древних Богов.

– Ты потратил этот ваш «немалый труд», чтобы только сказать мне об этом?

– Нет, великий О́дин. – Скьёльд словно и не замечал ни Яргохора, ни даже Фенрира. – Я вновь с предостережением.

– Что, опять неведомые волки? У нас тут свой имеется, как раз на такой случай.

– Нет, – покачал головой пришлый чародей. – На этот раз всё куда проще. Преградить тебе дорогу собираются сами Хедин и Ракот. Всё просто.

Как ни крепилась Райна, а в груди при этих словах всё-таки похолодело. Новые Боги! Сами! Что ж, в конце концов, увели ведь они с отцом Яргохора с гнипахеллирских равнин…

– Осведомлённость твоя, сын Скримира, поистине удивительна, – Старый Хрофт и бровью не повёл. – Благодарю за предостережение.

Скьёльд изумлённо воззрился на Древнего Бога. Хотел что-то сказать, раскрыл рот – и молча закрыл. Верно, не нашёл нужных слов.

– Можно, я его съем? – деликатно осведомился Фенрир. – Не нравится он мне.

К чести странного волшебника, исполинскому волку он ответил отнюдь не испуганным взглядом.

– Великий О́дин, но на сей раз всё куда серьёзнее и тяжелее. Равновесие нарушено, мёртвые в Хьёрварде неприкаянны, далеко не все из них покорно отправляются в Хель. Призраки остаются на погостах, задерживаются в землях живых – им нужен Водитель Мёртвых. Силы, пославшие за тобой тех самых волков, тоже готовятся к решительной атаке, но наши дивинации явили, что полную свою силу они не покажут – тоже опасаются пока что. Слуги Хаоса стягивают отряды к выходу из этих областей, как только ты и твой отряд выйдете из-под защиты великой воронки…

– Великой чего? – не удержалась валькирия.

Скьёльд гневно сверкнул на неё глазами.

– Долго рассказывать, воительница. Но главная беда – отряды Хедина и Ракота! Они тоже приближаются, они готовы преградить тебе дорогу, великий О́дин. И Хедин – в страшном гневе.

Старый Хрофт покачал головой.

– Твои познания поистине безграничны, сын Скримира. Могу я узнать, откуда все эти сведения?

– Моя сестра необычайно искусна в гадании и прозрениях. Она сама видела гневный лик Познавшего Тьму. Сама видела и марш его воинства – от пределов Обетованного сюда, к областям, где до сих пор силён Хаос.

– Хаос не может «быть силён» в Упорядоченном! – вновь вырвалось у Райны.

Ей, как и Фенриру, очень не нравился чужак. Хотя прошлый раз его предупреждение оказалось очень вовремя, надо признать – всё равно не нравился.

– Воительница, разве ты чувствуешь Хаос всем своим существом? – не поворачивая головы, бросил чужой чародей. – Барьеры Творца ограждают нас, однако они не абсолютны. Или тебе не ведомо, что Истинные Маги нет-нет, да и черпали силу за пределами Упорядоченного?

Валькирия пожала плечами.

– Что это доказывает?

– Только то, что в великом замысле Творца есть место и для Хаоса, – огрызнулся Скьёльд. – Воительница, я почитаю тебя и твоё мужество, но дай мне закончить речи с великим О́дином.

– О чём, сын Скримира? Я не верю в ссору с Познавшим Тьму. Мы с ним давние друзья.

– Владыка Асгарда, боюсь, слова мои не достигают твоего слуха. Хедин и Ракот выслали против тебя целую рать. Они поняли, куда ты направляешься, и отправили своих подручных укрепиться подле тайных врат, за которыми – владения страшного Демогоргона. Разве может быть тебе безразлично всё это, великий бог?

Старый Хрофт величественно пожал плечами.

– Хедин и Ракот – мои друзья. У них могут иметься веские причины посылать своё воинство куда они сочтут нужным. Никто ни с кем не станет воевать, Скьёльд, сын Скримира.

Волшебник опустил голову, как бы в страшном разочаровании.

– Великий бог, я понимаю, для тебя, древнего владыки, дружба и клятвы священны. Ты не поверишь по доброй воле в предательство, не станешь страшиться удара в спину. Но твои враги…

– Хедин и Ракот не враги мне, – перебил Отец Дружин.

– Что, если я докажу тебе это?

– Зачем, чародей? Какое тебе дело до моего долга и моего пути?

– Разве я не ответил тебе, великий бог, в нашу самую первую встречу?

Лоб, виски, щёки, шея – всё у Скьёльда блестело от пота.

– Я не поверил тебе, – усмехнулся О́дин.

Волшебник разочарованно вздохнул.

– Позволь мне всё же сопровождать тебя. Вы очень глубоко в воронке, я не уверен, что ваш отряд сумеет выбраться.

– А ты – сможешь?

– Мы потратили несчётные года, изучая Хаос и то, как он сочится в Упорядоченное через почитаемые тобой «нерушимыми» пределы. Да, великий бог, я смогу вывести вас отсюда.

– Мы идём не просто так, – подала голос Райна.

– Да, нам ведомо – вы идёте дорогой мёртвых богов. С неё невозможно сойти, раз встав. Но она ведёт вас прямиком к гибели!

– Ты и твои сородичи являете прямо-таки несказанную заботу о нас, – как бы невзначай заметил Старый Хрофт.

– Разве ты больше не веришь в добро, Владыка Асгарда? Разве ты, образец чести, решил, что все вокруг ныне, присно и во веки веков только и делают, что обманывают?

– Сын Скримира, здесь не место для разговоров на все и всяческие возвышенные темы. Что это за зелёное чудовище, что преследовало тебя?

– Зелёный кристалл? – вздохнул волшебник. – Дальние Силы, что ж ещё? Они ревнивы к чужим успехам и славе. Враждебны нам, да и тебе, великий О́дин.

– Те волки – их рук дело? – перебил Отец Дружин.

Скьёльд покачал головой.

– Нет, о Владыка Асгарда. Если бы всё было б так просто…

– А почему эти Дальние вдруг отступили? – вмешалась валькирия.

– Брат и сестра поставили завесу, – небрежно отозвался Скьёльд, не вдаваясь в подробности. – Да и тяжело им здесь, Дальним. Слишком много Хаоса, а его они не выносят. Другой полюс, как-никак. Воплощённый Порядок.

– Сядь и отдохни с дороги, если устал. Подкрепи силы, если голоден, – Старый Хрофт заговорил, словно вновь сидючи на троне Валгаллы, а перед ним стоял только что ступивший в неё эйнхерий.

– Благодарю, великий бог. Но я здесь не ради яств и питий. Попасть сюда стоило нам огромных усилий, брат с сестрой долго не удержат возвратную нить…

– Но ты уже предупредил нас, – заметил Хрофт. – Предупредил вторично. Чего же ещё?

Скьёльд быстро облизнул губы. Выдержка явно ему изменяла.

– Великий бог, у тебя нет шансов прорваться сквозь рать Познавшего Тьму.

– Разумеется, – усмехнулся О́дин, – шансов нет, потому что никто и не станет прорываться.

– Ты по-прежнему не веришь мне? – Райне показалось, или на самом деле отчаяние в голосе волшебника было подлинным?

– Отчего ж не верить? – пожал плечами Хрофт. – Верю. Верю, что впереди и впрямь стоят рати Новых Богов. А вот в то, что нам придётся куда-то «прорываться» – нет, не верю. Всё выйдет тихо, мирно, без шума и крови.

– Тебе придётся потратить очень много сил, чтобы выбраться отсюда, великий бог, и, как бы ни велика была твоя мощь, к врагу ты выйдешь… не во всеоружии, скажем так.

– Допустим, – смилостивился Отец Дружин. – Но что ж с того? Чем ты можешь помочь? Мы одолели нелёгкий путь сами по себе, без твоего содействия, хотя за помощь с волками – благодарны, и весьма. Уж не собираешься ли ты сказать, что вы втроём – могущественнее Новых Богов?

– Нет, – Скьёльд вытер пот. – Конечно же, нет. Как мыслимо такое? Мы не боги, мы люди. Пусть не совсем обычные, но люди, занявшиеся магией и добившиеся кое-чего. Мы не надеемся победить собранные против вас полки. Мы надеемся, что их удастся обойти.

– Разумно, разумно, – согласился О́дин. – Но что дальше?

– Дальше, великий бог? Как может смертный чародей указывать Древнему владыке, что ему делать?

– Скромность посетила тебя явно не вовремя, сын Скримира. Тебе ведом мой замысел.

– Ведом. – Волшебник опустил голову, как бы в смущении. – Но мы на твоей стороне, великий О́дин.

– И призываете меня схватиться с моим другом, Хедином, Познавшим Тьму? – усмехнулся Старый Хрофт.

– Это неизбежно, – твёрдо ответил Скьёльд. – Как солнечные лучи растапливают весенний лёд, не желая ему никакого зла, – это просто естественный ход вещей. Мы много размышляли, великий О́дин. Мы – простые смертные люди и, наверное, потому нам виднее. Упорядоченное на пороге великих потрясений и изменений. Постоянная война всех против всех, пожирающая жизни, печальная участь душ, обречённых на бесконечные страдания в разнообразных царствах мёртвых, – разве так должно быть всё устроено? И ты, великий Ас, Ас Воронов, бросивший вызов самой смерти, – как же нам не поддержать тебя?

– Сражаться с Познавшим Тьму нам не придётся, – усмехнулся О́дин. – Но, Скьёльд, сын Скримира, коль ты жаждешь указать нам безопасный путь, то быть по сему. Однако же помни – мы не можем сойти с открытой нам тропы. И… мир вокруг нас тоже меняется.

– И это страшнее всего, – вполголоса признался чародей. – Словно в пределах Упорядоченного открывается его изнанка… его другая сторона… иное сущее… которое нам совершенно неподвластно, где не действуют наши чары…

– Так что же, Скьёльд, как ты поведёшь нас?

– Пока я лишь смиренно последую за вами. Быть может, мне удастся разгадать тайну вашей дороги… чтобы обойти ждущую вас засаду и вновь вернуться на тракт. На тракт к должной степени изменившегося мира.

– Передай благодарности твоей сестре Соллей за вот этого замечательного тигра, – вступила Райна.

Ей показалось, что волшебник слегка смутился.

– Непременно, храбрая воительница.

Валькирия лишь улыбнулась.

* * *

Бездна.

И дорога мёртвых богов, пролёгшая через неё.

Нет смены дня и ночи, царит вечная тьма; однако в ней то и дело распускаются огненные цветы исполинских протуберанцев. Пламенные языки могут протянуться с любой стороны – и «снизу», и «сверху», и «сбоку». Дорогу «крутит», закручивает винтом, верх и низ то и дело меняются местами. В огненных тенях протуберанцев одно за другим возникают видения, какие-то марширующие армии, орды чудовищ, порою, напротив, прекрасные многобашенные города с парящими в небесах изумрудными кристаллами.

Идти всё труднее. Райна ощущала, как Хаос по капле, по крошечной капле, но просачивался ей в кровь, и тогда по жилам словно катился мелкий ледяной шарик. Потом он «таял», натура истинной валькирии брала верх, но надолго ли?

Волшебник Скьёльд, против ожиданий, еле тащился, едва волочил ноги. Голова низко опущена, ступни загребают, руки болтаются – казалось, он вот-вот упадёт. Но, однако же, чародей не падал и даже не отставал.

– Что-то меняется, валькирия.

Райна вздрогнула – Яргохор нечасто заговаривал первым.

– Мы забрались слишком глубоко. Не знаю, вынырнем ли.

– Никак испугался? На тебя вроде как не похоже, – попыталась отшутиться воительница.

Водитель Мёртвых лишь покачал головой. А затем медленно снял шлем.

По высокому лбу, скулам, щекам побежали маслянисто-чёрные струйки, срывались и таяли во тьме иссиня-чёрными каплями. Открывалось лицо, молодое, когда-то идеально правильное, неживое в этой своей правильности, а сейчас – с морщинками, зажившими шрамами и прочими следами, что оставляет жизнь. Солнечно-золотые волосы, на висках смешанные с сединой. Глаза, ставшие карими.

– Ястир… – только и смогла выдохнуть валькирия.

– Наверное, это Хаос, – негромко сказал бывший Водитель Мёртвых. – Он смывает многое, хотя и не всё. Не спрашивай меня как, валькирия. Кара Ямерта, продержавшаяся эоны после его собственного падения, не выдержала здесь, на черте.

– Я… рада за тебя, – рука Райны протянулась сама собой, коснувшись серого железа доспехов.

Ястир дёрнулся, лицо сморщилось от боли.

– Прости, – испугалась Райна. – Я… не хотела. Не знала…

Всё ещё кривясь и шипя сквозь зубы, Ястир помахал ей, мол, не винись, не в тебе дело. Глубоко вздохнул, заставил себя разжать сведённые судорогой зубы.

– С возвращением, Ястир. Ты повзрослел, – раздался голос Старого Хрофта.

– Всё имеет свой конец, – голос Молодого Бога ломался. – Даже в Хаосе есть что-то хорошее.

– Как и в лесном пожаре, – ввернул волшебник Скьёльд. – Прими мои поздравления, высокорождённый. Не держи сердца за прямые слова. Они горьки, но правда всегда несладка.

Яргохор вновь отмахнулся.

– Я слушал тебя, чародей, и вспоминал великое множество тех, кого препроводил в Хель, таких вот, как ты, владевших магией, могучих по меркам людей и даже больше. Души на Гнипахеллире уже безгласны, немы, их память заглушена, погасла. Она вновь вернётся в залах Хель – чтобы усилить мучения. Так вот, чародей, у иных твоих собратьев хватало сил и умения сохранить память и сознание на Чёрном Тракте. Как они выли, как вопили! Какое отчаяние, какой ужас! Они так старались, чтобы избегнуть смертной участи, иные ухитрялись продлять себе жизнь не на одно столетие, они начинали мнить себя бессмертными, думали, что их искусство убережёт от Гнипахеллира – напрасные надежды. Я приходил за каждым из них. Без удовольствия или радости, просто приходил. Они ненавидели меня, они пытались сражаться… даже будучи мёртвыми. Поэтому не говори мне о горькой правде, волшебник. Её нет. Посмертие сделало вас своими рабами, хотя вы сами об этом не знаете. И сейчас, волшебник, ты здесь, потому что боишься. Смертельно боишься, стыдишься собственного страха, ненавидишь себя за него и презираешь – но всё равно боишься. Ты прячешь страх посмертия и посмертного воздаяния за высокими словами и «горькой правдой». Но я видел слишком много таких, как ты, чтобы верить.

Щека у Скьёльда дёрнулась.

– Водитель мёртвых, не знаю, чем заслужил твой гнев. Я и мои сородичи пришли в мир спустя множество веков после падения Ямерта, нам нечего делить и не о чем препираться.

– Мы не препираемся. – На губах Ястира мелькнула слабая тень улыбки. – Я лишь вспоминаю подобных тебе. И предостерегаю великого О́дина, вырвавшего меня с путей Чёрного Тракта, что даже самые сильные маги из числа смертных остаются рабами посмертия. Берегись, чародей! В оный день этот страх может предъявить на тебя права.

– Я ничего не боюсь, – Скьёльд нагнул голову, Райне почудилось, будто вытатуированные драконы на выбритой голове шевельнулись. – Ни людей, ни чудовищ, ни богов. Смерти я не боюсь тоже. Она наш враг, да. Но бояться её или посмертия? Х-ха, Водитель Мёртвых, ты говоришь, чародеи выли и вопили от страха, оказавшись на Чёрном Пути? Это были никудышные чародеи.

Яргохор-Ястир вновь улыбнулся, теперь уже увереннее.

– Пусть мёртвые услышат твои гордые слова, волшебник.

– Пусть, – пожал плечами Скьёльд. – Я ничего не боюсь. Опасаюсь, да, потому что полным бесстрашием обладают только полные же глупцы, но не боюсь.

Ястир улыбнулся в третий раз, и теперь это уже была настоящая живая улыбка, только в самых уголках карих глаз таился мрак.

– Ты хочешь войны, смертный? Войны меж Древними и Новыми Богами? Чтобы они разорвали бы друг друга в клочья, а ты и твои собратья пробились бы к власти и бессмертию?

– Ложь! – вскинулся Скьёльд.

– Я слушал признания мёртвых чародеев. – Слова Яргохора резали, словно нож. – Слушал их во множестве. За гранью смерти, осознав, что случилось и куда я веду их, они становились… очень разговорчивыми. Все они хотели одного – власти и бессмертия. Бессмертия и власти. Чем больше власти, тем лучше. Другому бы надоело слушать бесконечные и однообразные словеса, но Водитель Мёртвых Яргохор устроен был по-другому. Он слушал и запоминал.

– Многие – не значит все, – оскалился волшебник.

– Мне не встречалось исключений, – холодно сказал Ястир.

– Значит, мы будем первыми!

Водитель Мёртвых лишь пожал плечами.

– Не стоит препираться, – поднял руку О́дин. – Скьёльд, сын Скримира, вызвался провести нас мимо учеников Хедина, моего доброго друга и товарища, дабы избегнуть всех и всяческих неожиданностей. Это разумно, и этому совету мы последуем. Тем более что тут места… и впрямь злые.

Злые, да, подумала Райна. На них никто не нападал, но сам путь выматывал до чрезвычайности. На привалах валькирию одолевали видения, она снова и снова видела величественный, сияющий золотом крыш Асгард, радужный мост и Молчаливого Аса, видела пирующих героев, видела поля Фрейи и тихую, мирную жизнь удостоившихся спасения на них; всякий раз видения эти становились всё ярче и резче, словно подсказывая, подталкивая – смотри, смотри, как было, какая мощь, какая слава! – и всё это может вернуться, не может не вернуться, стоит только взломать врата темницы, где томятся раз погибшие асы, и всё вновь станет, как было!..

Валькирия глядела, как выпрямляется и встряхивает головой Ястир – из глазниц по щекам сбегают чёрные капли, – и понимала, что видения её обманывают.

Не будет ни славы, ни света, ни золотых крыш. Впрочем, крыши, быть может, и удастся восстановить, но сперва случится война. Хаос пах кровью, она словно сочилась из каждой поры пространства, незримая, неосязаемая, словно отделённая пока что от реальности тончайшей и невидимой гранью.

А что будет – будет кровь, очень много крови. Крови разумных и нет. Крови людей и зверей. Крови тех, кто чувствует боль, и тех, кто не ощущает даже её, даже свою собственную. Кому и зачем это надо – валькирия понять не могла. Как и не могла увидеть сражающиеся стороны.

Волшебник Скьёльд меж тем ещё что-то недовольно бубнил, бросая на Яргохора злые взгляды, но Водитель Мёртвых словно ничего и не замечал.

Они будто застыли посреди нескончаемой тьмы. Алые провалы открывались то справа, то слева, то над головой, ветры Хаоса леденили кровь, по жилам медленно растекалась отрава. Мир менялся, чувствовала валькирия, «настоящее» Упорядоченное отстранялось, отдалялось, они вступали в области духов, в области, закрытые не только от смертных или бессмертных, но даже и от богов.

Украдкой Райна бросала взгляды на отца – но О́дин оставался молчалив. Руны срывались с его рук всё чаще, руны, открывающие путь, укрепляющие сердце и силы, но помогало ли это, нет – воительница не знала. А спрашивать – «долго ли ещё?» – недостойно истинной валькирии.

И чем дальше уводила от реальности эта дорога, тем, похоже, больше оставалось по её обочинам останков того, что уносили с собой мёртвые боги.

Они приходили в снах, властно вытесняя повторявшиеся видения возрождённого Асгарда. Бесконечная череда самых причудливых миров, под синими, зелёными, оранжевыми или даже фиолетовыми небесами. Миров цветущих или миров пустынных, миров обычных или перевёрнутых, где обитатели жили на внутренней поверхности исполинского шара; миров, состоявших из одного лишь воздуха да грозовых туч, лишь в самом сердце которых крылось скалистое ядро.

Здесь шли Древние Боги. В снах Райна слышала их безмолвные вопли, видела их последние мгновения – их самих и миров, их породивших.

Высокий атлет, чем-то похожий на самого Ямерта, в бело-золотом, застыл на чёрном постаменте. Поклоняющимся ему он кажется статуей, на самом же деле он жив, и взгляд как бы каменных глаз с ужасом и недоумением глядит на встающие над горизонтом исполинские призрачные фигуры Семерых, тех самых, что победили на Боргильдовом поле. Вкруг их ног поднимаются пожары, у подножия живой статуи бьются в рыданиях какие-то люди в таких же, как и у бога, бело-золотых одеяниях, горят синие огни в бронзовых чашах, лежат бездыханными грудами окровавленного мяса только что зарезанные жертвы – мужчины, женщины, девушки, выше всех – дети. У всех вскрыта грудь, вырваны сердца, что горят сейчас в магическом огне, но – напрасно.

Пресветлый Ямерт вскидывает руку, с пальцев его срывается ветвящаяся, слепящая молния. Оплетает Древнего, впивается, втягивается в кажущуюся несокрушимой каменную плоть, и мир взрывается.

Райну выгнуло дугой от невыносимой, рвущей кости боли. Мир померк, исчезла даже тьма, оставался только крик. Крик да ещё опаляющий жар.

Жар и растекающийся по жилам огонь.

Пламя готово вцепиться в плоть и кости, однако натыкается на невесть откуда взявшуюся преграду из мёртвого льда и, бессильное, замирает, угасая.

Она открыла глаза, по щекам скатились невольные слёзы.

Ледяной холод шёл от взявшего её за руку Яргохора. Валькирия впервые увидала его пальцы без всегдашней латной перчатки.

Пальцы мертвеца; синюшная плоть, слезшие ногти, кое-где – чёрные разрывы кожи. Жуткий контраст с лицом, ясным и чистым, с которого уже стекла тьма.

Но мёртвые пальцы по-прежнему сильны, они встают на пути чужой магии крепкой, надёжной стеной, и ядовитый поток, с разбегу налетев на неё, разбивается, начинает таять, рассеиваясь безвредным паром.

Глаза Яргохора чуть сузились – единственный признак, что и ему это далось недёшево.

Увидел, что Райна пришла в себя, и плавным движением убрал руку, нерезко, но быстро надев обратно латную перчатку.

– C-спасибо… – выдавила валькирия.

– Райна, – словно тёплый плащ, на плечи упала, растекаясь по телу, отцова руна, изгоняя остатки яда. С появления Скьёльда О́дин не называл валькирию дочкой, продолжая всё ту же игру, хотя Скъёльд не мог уже не догадаться. Руна действовала, но без воздвигнутой Ястиром первичной преграды она оказалась бы бессильной.

– Ты страшно кричала, воительница, – встрял и чародей. – Я попытался помочь.

– Он помог, – кивнул Яргохор. – Не знаю, как, но помог, открыл мне дорогу. А там уж и у меня получилось.

– Что ты видела? – нетерпеливо перебил О́дин. Брови сдвинуты, словно перед битвой. – Что это было?

Райна, как могла, описала, вновь вздрагивая от призрака пронёсшейся боли.

– Молния из пальцев, гм… – проворчал Отец Богов. – На Боргильдовом такого не было!

Райна только кивнула, сил говорить не осталось.

– Это последние, – глухо сказал Яргохор. – Сила Ямерта тогда была… в зените. Никогда потом у него такой уже не окажется.

– Неудивительно, потому что иначе нам бы не победить, – буркнул О́дин.

Бывший Водитель Мёртвых покачал головой.

– Тут иное, Древний. Твои собратья погибали, их царства рушились, а Ямерт становился всё могущественнее.

У Владыки Асгарда криво дёрнулся уголок рта.

– Он забирал силу у мёртвых?

– Примерно, – кивнул Яргохор. – Знаю, что всё доставалось сперва ему, а уж потом он смотрел, кого оделять. Мне тоже… доставалось. – Он опустил голову.

– Сила мёртвых… – пробормотал О́дин. – У Ямерта…

– Потом она расточилась, – напомнил Яргохор.

– Неважно, – отмахнулся Отец Дружин. – Она была, вот что главное. Она не пропадала бесследно. И потом она не расточилась. Ничто в Упорядоченном не расточается и не пропадает бесследно. Просто изменяется. Изменяется… – Он погружался в задумчивость.

– Великий бог, – не слишком вежливо вмешался Скьёльд. – Нам надо идти. Как можно скорее. Даже твоя божественная сила не выдержит тут слишком долго. Не говоря уж обо мне. Осталось совсем немного – и мы вырвемся отсюда. Даже у дороги мёртвых богов есть конец.

– А там воинство Хедина? – ровным голосом осведомился Яргохор.

– Именно, – кивнул Скьёльд. – Но я проведу мимо. Проведу к самым вратам.

– Вратам чего?

– Домена великого и непостижимого Демогоргона, Духа Соборной Души мира, собирателя мёртвых.

– Как же вы с ним делились, Ястир?

Брат Ямерта лишь дёрнул плечом.

– Мы не делились. Когда он появился… мы ощутили его приход, сразу, все. Помню страх… великий ужас. Но… ужас прошёл, потому что сперва они с Орлангуром ничего не делали. Ни с кем не воевали. Никого не свергали, не строили крепостей…

– Это неправда, – запальчиво перебил Скьёльд. – Они всё это время как раз и строили себе крепости. Да такие, что никакое Обетованное с ними не сравнится.

– Откуда ты знаешь, чародей?

– Люди, великий бог О́дин, как тебе ведомо, неисправимо любопытны. Если пред нами дорога – надо непременно добраться до самого-самого конца. Где бы он ни лежал. Даже в таких областях, как эти.

– Поменьше красивых слов, – поморщился О́дин. – Значит, добрались и до конца этого тракта?

– Добрались, – кивнул Скьёльд. – Один из наших погиб, прокладывая путь остальным. Погиб, несмотря на все предосторожности.

– И что же там, на самом конце?

– Великий Бог, для каждого там – своё. Врата. Туман. Сумерки. Смерть разделяет всех, даже богов, каждому надо пройти свою часть в одиночестве. А потом, если хватит сил, своих спутников ты встретишь вновь.

– Ты был за теми вратами? – Отец поражён, чувствовала Райна, и изо всех сил старается скрыть.

– Был, великий бог, – склонил голову Скьёльд. – Но это не некромантия, это именно хождение в смерть, в области Демогоргона.

– Редкое по нашим временам умение, – небрежно уронил О́дин.

– Мы создали его сами, великий бог. Мы были первыми.

– Кто ж вы такие, хотел бы я знать…

– Если бы я мог ответить на твой вопрос, великий О́дин. Мы просто учились, боролись, постигали, пробовали, терпели неудачи, падали, поднимались вновь.

– Поменьше красивостей, чародей. Поменьше.

– Прости, великий бог, но это правда. Из областей Демогоргона вернулись только мы. Только я и моя сестра Соллей. Брат Кор Двейн вытягивал нас, удерживая тропу.

– Значит, туман?

– Туман, холодный и мокрый, великий бог.

– А что за туманом?

У Скьёльда дёрнулся уголок рта.

– У каждого своё, великий бог.

– Это я уже слышал. Что видел ты, ты сам, коль взялся вести об этом речи?

Волшебник опустил голову.

– Родной дом, – почти прошептал он. – Маму, отца… бабушку и деда… сестёр… всех. Всё было… как тогда. И… они словно знали, кто я и откуда. А потом дверь открылась и вошёл человек, страшный человек, страшный настолько, что я умер там, и упал на пол, и он молча стоял надо мной. А потом сказал, строго, но беззлобно: «Всё выведываешь, прознатец неугомонный? Лучше б с матерью поговорил», – и вышел. Помню, как скрипели половицы, как доски трещали… страх, страх и ужас, он мог порвать меня, душу мою, в клочья, как сухой лист…

На висках чародея заблестел пот.

– И я заговорил… нет… с сестренкой… не помню. – Он опустил голову. – Кор вытягивал нас тяжело, мы едва выжили, Соллей тоже…

– А она что видела? – безжалостно напирал О́дин.

Скьёльд помотал головой.

– Не ведаю, великий бог. Не знаю, всем ли является их родной дом, их близкие, кому не договорили, не досказали, не признались… или только мне. Спросить у Соллей я так и не решился.

– Ничего особенно страшного, – буркнул О́дин. – Встретиться с теми, кого любил, с кем рос, – что ж плохого? Хотел бы я знать, что меня после истинного Рагнаради будет ждать встреча с родичами!

– Нет, великий бог. – Теперь в голосе волшебника слышался настоящий ужас. – Мы люди, мы благословенны. Мы, а никто другой, есть любимые дети Творца. Боги прокляты. Я лишь краем уха услыхал их вопли…

– Лучше, когда есть чем вопить, – жёстко перебил О́дин. – Богу ли бояться мук?

– Есть муки, что невозможно представить смертному, – едва шевельнулись губы чародея. – Это удел павшего бога. Расплата. За могущество и за предательство.

– Ты ведаешь, о чём говоришь? Ты видел это сам?

– Нет, великий бог. Лишь смутные отзвуки. Остальное я додумал сам.

– Ну, так с этого бы и начинал. Все болтать горазды. Ты, значит, говорил, убираться отсюда скорее надо? Твоя правда, веди, сын Скримира.

– Чуть позже, – скрипнул зубами тот, уронил голову, выдохнул, вскинул вновь, явно не желая опускать глаз перед «великим богом». – Пока я лишь следую за вами. Вы выбираете путь. Потом, как только покинем пределы, где Хаосом пропитано всё, я поведу. В обход засевших там воинов Хедина.

О́дин молча склонил голову.

Расставание с Хаосом получилось совсем не таким, как думалось Райне. Множество голосов в голове стали столь громки, столь неотвязны, что она едва слышала собственных спутников.

«Ты наша, ты наша, ты всегда была нашей, дочь Сигрун. Сила твоей матери – сила Хаоса, побеждающего всегда и всех, Хаоса, что сильнее даже смерти, потому что в нём смерти нет!»

На разные лады, нескончаемо, неостановимо.

И ещё один сон – уже не из последних мгновений мёртвых богов, совсем напротив.

Рыночная площадь какого-то мелкого городка, обычного людского селения, бедного и убогого, возведённая из кольев ограда вокруг арены, где сжалась кучка полуодетых измождённых рабов.

Кучка рабов – и серо-зелёная туша драконейта, перед которым застыла высокая, богатырского сложения молодая женщина, ростом, шириной плеч и пудовыми кулаками заставившая бы устыдиться множество силачей.

Мама.

Райна видела, как мать голыми руками заломала недодракона, чувствовала на губах привкус её силы, острый и едкий, так похожий на плавающий в её собственной крови яд Хаоса.

«Мы дали ей силу, как и многим. Она победила. Она твоя мать. В тебе её кровь. Только поэтому ты и можешь пройти здесь, дочь Хаоса!»

Райна рывком села, до боли закусив губу и тяжело дыша.

Они всё врут, лихорадочно думала она. Они всё врут, Хаос – или же его слуги – не могут не врать. Мамина сила была от ётунов, она была хексой, она владела силой. Она ничего и ни у кого не брала, ей никто ничего не давал, да и с какой стати Хаос бы стал помогать какой-то рабыне?! Зачем? Почему? И стал бы её отец, тогда, как никак – Владыка Асгарда, хозяин Хьёрварда, – сочетаться браком с той, что носит в себе отметку Хаоса?

Нет, конечно же, нет.

Это просто очередная ложь, Хаос использует любую возможность, чтобы заполучить ещё одно живое орудие в Упорядоченном, особенно такое, как она, Райна. Ему всегда мало слуг, он никогда не откажется от лишней. Надо просто не слушать, забыть, потому что, если верить Скьёльду, дорога кончается, и те самые «врата» – уже рядом.

Интерлюдия 9

– Говори, Ан-Авагар. На тебя глядючи, можно подумать, ты умер в очередной раз и в очередной же раз воскрес.

– Да, великий Хедин. – Вампир вновь стоял на одном колене, уткнув взгляд в застеленный ковром пол. – Всё исполнено по твоему слову. На Гнипахеллире и впрямь непорядок. Бесприютные души влекутся по равнине, и нет никого, кто направил бы их к месту последнего упокоения. И недалёк тот час, когда они нападут на живых.

– Продолжай. – Голос Нового Бога оставался жёсток и неприветлив. Его переполняла сила, гневная сила, и никакой вампир в здравом уме и трезвой памяти не дерзнул бы сейчас перечить владыке Упорядоченного.

Подобные забавы надлежит оставить только совершенно безумным гномам.

Ан-Авагар говорил, не поднимая взгляда и стараясь не упустить ни одной подробности. Хедин и его всегдашняя спутница, волшебница Сигрлинн, слушали вампира молча, не проронив ни слова.

– Но самое главное, великий бог… самое главное… наиглавнейшее… я должен был доставить тебе послание.

– Послание? Какое? От кого? – Жёсткость в голосе никуда не исчезла, но теперь к ней добавился интерес.

– Они назвали себя Дальними… – обмирая от неведомого раньше ужаса, пролепетал вампир.

Наступило тяжкое молчание.

– Они… назвали меня достойным отпрыском Эйвилль… сказали, что я могу занять её место… и велели передать тебе послание, великий. Прошу, не гневайся на твоего верного слугу.

– Никто не гневается, – отрывисто бросил Познавший Тьму. – Что в послании?

– Передаю слово в слово, великий. Они говорят, что Старый Хрофт, древний бог О́дин, стал очень опасен. Что он воспользовался крошечной, ничтожной брешью в равновесии сущего и теперь идёт через пределы Хаоса к владениям Соборного Духа Демогоргона. Старый Хрофт могущественен, более того, он обрёл чудесный меч, вместивший всю ожившую магию Асгарда. Они также видят, что ты, великий, тоже озабочен этим, ибо послал многих и многих следить за богом О́дином. Говорят также, что Старый Хрофт обезумел и пылает жаждой мести. В своём нынешнем положении он винит всех, считает, что его обошли, обманули и бросили. Что… прости, повелитель… я не смею…

– Говори всё как есть, Ан-Авагар, и ничего не бойся.

– Повинуюсь, великий! Он – Старый Хрофт – по их словам, якобы говорит, что бог Хедин вернул себе возлюбленную Сигрлинн, вернул из смертных пределов, а ему, Хрофту, не помог ничем, оставив прозябать на положении обычного колдуна. Не гневайся, повелитель, это ведь не мои слова…

– Никто не гневается. Что было дальше?

– Что Старый Хрофт опасен для всех, и что они просто хотели предупредить тебя, великий бог.

– Предупредить меня? Но ведь мы с ними враги!

– Они предвидели этот твой ответ, повелитель, и велели мне сказать так: они враги богу Хедину лишь в той степени, в какой он мешает их «великой работе», как они это назвали. Прекращение бытия Упорядоченного не входит в их планы, и потому они предупреждают тебя, великий, об опасности. Это конец послания, всемогущий повелитель.

– Благодарю, Ан-Авагар. Не говорили ли они что-то насчёт ожидания ответа?

– Они сказали, что узнают твой ответ из твоих деяний, великий повелитель, и поступят сообразно с оными.

Хедин тяжело усмехнулся.

– Послание понятно. Ты можешь идти, Ан-Авагар. Ты славно потрудился на благо Упорядоченного. Это не будет забыто. Когда понадобится, ты услышишь наше слово.

– Повинуюсь, великий бог! – И вампир, не испытывая больше судьбу, поспешил убраться с глаз грозного владыки Упорядоченного.

С ним лучше не спорить и не перечить. А Дальние – Дальние глупцы, если и впрямь надеются одолеть его в открытом бою. Вампир передал их послание, но не больше. Древний инстинкт его расы подсказывал, кого сейчас следует держаться.

И, если он будет полезен, великий Хедин может разрешить ему… кое-какие излишества. Он умеет быть снисходительным, великий бог, и ценить по-настоящему полезных слуг.

* * *

– Мы нашли его, Аэтерос. Сомнений нет, он в преддверии Хаоса. И с ним – его дочь. И волк Фенрир, сын древнего бога Локи, названого брата бога О́дина. А также некто, кто не может быть никем иным, кроме сгинувшего Водителя Мёртвых Яргохора. И неведомый нам чародей, из людей, если не врут наши познающие заклятья, однако очень, очень могущественный. Я не припомню такого со времён Безумных Богов. И эта компания уже очень близка к пределам, где нам почему-то весьма трудно продвигаться, нас словно режет пополам, мы будто покидаем Упорядоченное…

– Подробнее, Рирдаин.

– Да, Аэтерос, – светлый эльф склонил голову. Шёлковые пряди кое-где сгорели до самых корней, на руках – свежие ожоги и наспех затянутые прямо на поле боя розоватые шрамы. – Там очень сильны эманации Хаоса. Как будто вода сочится сквозь запруду. Капля за каплей. Ты не видишь потока, но камни покрыты мхом, а внизу стоят лужи. Вот такие вот капли Хаоса и там. Прости, Аэтерос, что не могу ответить лучше. Я знаю, что Хаос несовместим с тканью Упорядоченного, но дело там обстоит именно так. И именно там… дорога раздваивается. О́дин и его спутники идут по той, что ведёт прочь от привычной нам реальности. Там всё пропитано… пронизано… духом мёртвых. Это… – эльф замялся, подыскивая слова, – словно тропа духов. Я бывал на Чёрном Тракте, на хьёрвардском Гнипахеллире, Аэтерос. Я знаю, о чём говорю.

– Тогда твой отряд вместе с гномами Друнгара отправится следом за богом О́дином. Постарайтесь преградить ему путь. Можете не слишком скрываться.

– Понимаю, Аэтерос. Ты желаешь предупредить его в последний раз?

– Да, – кивнул Познавший Тьму. – Разумеется. Желаю.

– Всё будет исполнено по твоей воле, Аэтерос.

– Не сомневаюсь, Рирдаин.

* * *

– Что происходит, мой Хедин? Признаюсь, я совсем сбита с толку. Опять твой какой-то особенно заковыристый план?

Познавший Тьму улыбнулся, как-то по-особенному светло и чуть ли не беззаботно, но брови Сигрлинн остались сведены.

– Си, всё идёт, как я и предполагал. Старый Хрофт напролом лезет сквозь неведомые области Сущего, как я понимаю – к пределам Демогоргона. И мы отправимся следом. Это сейчас важнее всего, даже важнее отсутствия Ракота.

– Понимаю, – шепнула волшебница. – Он и впрямь задумал небывалое, наш друг О́дин, древний бог Асгарда. И его надо остановить.

– Что посоветует мне мудрая Сигрлинн, наставница Ночных Всадниц?

– Ночные Всадницы б сейчас не помешали, – буркнула чародейка. – Я постаралась бы поговорить с ним, мой Хедин. Случиться может всё, но, быть может, есть какое-то объяснение?

– Нет, Си, говорить с ним мы не будем. Напротив, сделаем всё, чтобы ему помешать. Я отправлю свой полк.

– Понимаю, – кивнула Сигрлинн. – Иногда приходится вставать на пути даже лучших друзей, чтобы они не наделали глупостей, вольно или невольно.

– Именно, – после небольшой паузы, кивнул Познавший. – Вольно или невольно.

Глава Х Врата вечности

Границу Райна ощутила тотчас – потому что исчезли голоса в голове. Все и разом, словно их тут никогда и не было. Вот только что вокруг царила тьма, бескрайняя и беспредельная, – а вот вокруг уже привычное многоцветье Межреальности. Фенрир, державшийся тише воды, ниже травы всё то время, пока они пробирались преддверием Хаоса, приободрился, принявшись скакать из стороны в сторону, словно простой щенок. Со стороны выглядело это внушительно – если представить себе скачущую гору, из-под лап взлетали брызги раздавленной поросли.

– Славный у вас песик, – проворчал Скьёльд. Волшебник тоже распрямил плечи, задрал подбородок, хотя глаза и щёки у него ввалились. – Не хотел бы я попасться ему на зубок.

Ему никто не ответил. О́дин, Райна, Яргохор-Ястир – все смотрели на мага. Драконы на его блестящем безволосом черепе извивались, словно живые.

– Твой черёд, Скьёльд, сын Скримира, – внушительно взглянул О́дин.

– Мой, великий бог. Я знаю. Мы у самых врат. Ты чувствуешь, возрождающийся Древний?

О́дин, Райна и Ястир переглянулись.

Да, вдруг подумала валькирия. Врата.

Реальность изменилась. Здесь, после провалов Хаоса, Райна ощущала себя словно только что вынырнувшей на поверхность, когда не хватает дыхания и воздуха.

– Если сделать шаг назад, ничего не получится, – тихо, но непреклонно сказал чародей. – Мы ушли слишком глубоко. Мировое Древо где-то рядом. Кажется, протяни руку – и дотронешься, тянешь, пальцы пронзают пустоту, и ты… сходишь с ума. Самое великое, самое тайное – близко, совсем близко, а не дотянешься. А дотянешься – станешь богом! – Скьёльд облизнул губы.

– Станешь богом? – мрачно усмехнулся Хрофт. – Так просто?

Волшебник дёрнул щекой.

– Божественность – как приз? Как кошелек, до которого добрался ловкий вор?

– Не о том ведёшь речь, Древний Бог, – Яргохор покачал головой. – Мы у самых врат. Я чувствую их. И да, ты, чародей, прав, отсюда обратной дороги нет, кроме той, что мы оставили позади. Так что идём вперёд. Теперь уже нет нужны в следе. Я доведу. Показывай обход, маг.

– Сюда, – чародей махнул рукой. Прямо через густые заросли, где опять не видно было ни малейших признаков тропы.

Открывать дорогу пришлось самым простым образом – огромными лапами Фенрира. Волк по-прежнему радовался, что вырвались из черно-алой пропасти, и, застоявшись, крушил заросли, оставляя за собой широченную просеку. Скьёльд указывал направление.

– Отец, – Райна поотстала, говорила вполголоса. – Как ты думаешь, неужели Познавший Тьму и впрямь отправил сюда своих ратников?

Старый Хрофт усмехнулся.

– Неважно, отправил или нет. Совсем не важно.

– Как? Почему? Всё равно, решил он закрыть нам путь или нет?

– Конечно. Мы же с ним воевать не станем.

Райна покачала головой.

– Ты повторял это много раз, отец. Но – и альвийка-оружейница, и этот маг, да и Яргохор могут думать совсем по-иному.

– Смотришь в корень, дочка, – одобрил Старый Хрофт. – Очень многие могут думать именно что «по-другому». Но нам бы только добраться до врат…

– А потом?

– Мы их сломаем, – небрежно бросил О́дин.

– Вот так вот просто? Врата владений Демогоргона? – поразилась валькирия.

– Если там вообще есть то, что можно ломать. Не забывай, моя Рандгрид, мы имеем дело с Духом, великим Духом – так зачем ему какие-то ворота, стены и прочее? Так что «врата» – это просто слова. Пепел Асгарда открыл нам сюда дорогу, и обратно, – увы, этот выскочка-маг прав – нам так просто не вернуться. Там будет просто… просто другой мир, непохожий на подземелья Хель.

– Он будет какВалгалла? Ну или как поля Фрейи, если верить этому волшебнику…

Старый Хрофт ответил не сразу.

– Едва ли, дочь. Это не простая «страна мёртвых», где души усопших находят или покой, или награду, или кару. Демогоргон ужасен, как частенько говаривал мне Познавший Тьму, но не как была ужасна Хель. Тут что-то иное. Ужас непостижимого, наверное. Ничего так не выводит из себя Хедина, как невозможность что-то познать. А загадка Третьей Силы, мне ведомо, не даёт ему покоя множество веков. Порой мне казалось, что все войны Познавшего – это его отдых после мучительных попыток всё-таки расколоть этот орех.

Едва ли, подумала Райна. Войны были необходимы, кровавый ужас Безумных Богов сравнился бы с Боргильдовым полем. Познавший сражался по необходимости, а не по желанию. Неужели отец не видит этого? А если видит – зачем говорит?..

Странное, тревожащее чувство – они в Упорядоченном, они в пределах сущего, овеществившаяся воля Творца закрыла их от смертоносного дыхания Хаоса; но понимаешь, что ты словно бы не в миру, а в его тени. Ты сделался собственным двойником, и не знаешь, как другие увидят тебя – в привычном обличье или бестелесным призраком?

Неупокоённой душой усопшего.

– Скьёльд, сын Скримира!

– Что угодно великому богу?

– Мне угодно ведать, где сейчас воинство Хедина? Близко ли? Я желаю видеть.

Маг с вытатуированными на черепе драконами ещё ниже склонил голову, Райне показалось – драконы ехидно ухмыляются.

– Да простит меня великий О́дин, но это мне представляется немудрым. Для чего испытывать судьбу? Гораздо лучше и легче их просто обойти дальним путём. Пусть ждут нас на проторённых тропах…

– Откуда здесь проторённые тропы, чародей?

– Прости, великий бог, просто пришлось к слову. Они нас ждут, но ведь дело наше – проникнуть в домен Соборного Духа, а не размениваться на мелкие драки?

– Именно, – кивнул О́дин. – Но меня не отпускает любопытство. В самом ли деле Познавший Тьму отправил сюда армию? Как именно он проведал о моём замысле? Никогда доселе мне не доводилось слыхать, что ученики Хедина вхожи в преддверия сих мест. Как и сам Познавший Тьму, кстати. Поэтому я желал бы их увидеть.

– Желание великого бога – закон. – Темя и затылок Скьёльда покрылись крупными каплями пота. – Но я вновь и вновь должен посоветовать владыке О́дину не делать этого.

– Может, ты ошибаешься, маг, – небрежно бросил Старый Хрофт. – Может, там нет никаких воинств. Нет никаких полков. А всё это просто наваждение, сбой в ваших заклятьях. Иллюзия, обман. Так не может случиться?

– Могущество Познавшего Тьму огромно, – как бы согласился маг. – Но мы видели эти полки своими глазами, даже не сквозь дальновидящие кристаллы. Мы ощущали вибрации их дозорных заклятий. Они там, великий бог, поверь мне, прошу, и давай не испытывать судьбу сверх необходимого.

– Всё бытиё бога есть одно большое испытание судьбы, – процедил О́дин сквозь зубы. – Испытание сверх необходимого. Веди, Скьёльд. Или поведёт Фенрир.

– Ты звал меня, великий О́дин? – отозвался волк-исполин таким рёвом, что у Райны заложило уши.

– Да, племянник. Я доверяю твоему острому нюху. Сможешь ли ты отыскать тут притаившиеся где-то рядом полки Хедина, Познавшего Тьму, как утверждает сын Скримира?

Волк помотал лобастой башкой размером с добрый холм.

– Будет нелегко, великий О́дин. Но, думаю, что смогу.

– Хорошо, владыка, – смиренно склонился Скьёльд. – Это отдалит нашу цель, но да свершится твоя воля. Я укажу путь.

– А разве нам надо сильно сворачивать? Я думал, мы следуем к вратам Демогоргона?

– Н-не совсем, – признался чародей. – Мы шли в обход. Широкой петлёй.

– Петлёй так петлёй, – снисходительно кивнул О́дин.

* * *

– Доволен ли великий бог?

Скьёльд тяжело дышал, согнувшись и упираясь обеими руками в колени, словно после долгого бега. Теперь, когда они «пёрли к вратам напролом», мир стал меняться ещё быстрее. Порой Райне казалось, что на реальность словно накладывается вторая, призрачная, громадное Древо вставало за спиной всего, и сама Межреальность представала лишь тенью его исполинских ветвей и листьев.

Шёпот Хаоса сменился другим – смутным рокотом других голосов, не вкрадчивых, не вползающих в сознание, словно слизняки, но подобных прибою бурного моря, что вот-вот откроется, стоит обогнуть ещё один, последний холм. Слов не разобрать, но не похоже было на отчаяние или ужас. Радость? Ожидание? Что-то ещё? – валькирия не знала.

Краски Междумирья тем временем выцветали, всё становилось серым, словно подкатывали вечерние сумерки, время размышления и покоя. Время сказки, когда взрослые поддаются на уговоры детворы и, пошевеливая прогорающие уголья, начинают истории.

Райне, правда, доставались одни лишь истории мёртвых богов, одна другой кровавее.

Все они казались почти одинаковыми.

Храмы, колоннады, алтари и жертвы. Извивающиеся и бьющиеся в путах – или же молчаливые, бессмысленно-обвисшие в руках жрецов, опоённые какими-то снадобьями. Взмахи острых ножей, серпов, иных смертоубийственных орудий; кровь, внутренности, вопящая толпа.

Почему я это вижу, терзалась валькирия. Далеко не всегда ей являлись последние мгновения древних божеств. Зачастую это были и просто обряды, празднества, таинства, мистерии – но обязательно и непременно с кровью и смертями.

С тупой настойчивостью ей являлись искажённые предсмертными муками лица, выкаченные глаза, разорванные в крике рты – иногда, впрочем, предусмотрительные жрецы затыкали обречённым кляпы.

Словно она что-то должна была увидеть – что-то, упрямо от неё ускользающее.

В конце концов она заставила себя «не смотреть» – расфокусировать зрение, не сосредотачиваться на творящемся в самом центре картины, глядеть на края, скользить взглядом, ни на чём не задерживаясь; видеть бесконечную череду убийств связанных и беспомощных претило даже закалённой и ко всему, казалось бы, привычной валькирии.

…Оно мелькнуло сперва только один раз, стремительно, на самой грани света и тьмы, где сходились тени. Райна разглядела лишь взнесённую горбом спину и рогатую голову.

Козлоногие? – обожгла догадка. Нет, нет, этого не может быть, их ведь в ту пору и в помине не было.

Существо скрылось. А потом прервалось и само видение.

…На следующую «ночь» Райна уже знала, за чем следить.

…Они были тут. Прятались в тенях, по углам, за колоннами и светильниками, сидели на корточках, посверкивая алыми или желтовато-оранжевыми буркалами. Ни на кого не нападали, их вообще никто не замечал. Они просто сидели. Ноздри жадно раздувались, человеческие мучения притягивали их, словно мотыльков – огонь.

Разные обликом, они походили на гротескно смешанных со зверьми людей. Двуногие по большей части, зачастую покрытые шерстью, порой – с кожистыми крыльями, на которых могли летать, хотя ясное дело – посредством не мускульной силы, но магии.

Демоны.

Старое слово, не шибко распространённое в Упорядоченном. Валькирия их вообще долгое время числила просто чудовищами, каких в сущем хватает с преизлихом. Нельзя сказать, что от них проистекали какие-то особенные беды; порой их подчинял себе какой-нибудь колдун, насколько хватало сил и хитрости. Где они обитали, Райна толком не знала. Какие-то миры слыли «демоническими», но то почти всегда оказывалось просто красивым названием.

Так или иначе, демоны не вставали на пути Владыки Асгарда, пока стоял его высокий трон. А обойти мириады мириад миров сущего не под силу, наверное, даже великому Орлангуру. Недаром же Дух Познания и прибегает к аватарам.

Демоны, при чём они здесь? Почему они с такой настойчивостью подбирались к древним богам, особенно когда те погибали? С какой целью? Во всяком случае, за прошедшие с того времени века и тысячелетия эти самые демоны не добились ничего, достойного упоминания. Даже на пути наёмной воительницы Райны они попадались считаные разы – не больше сотни. Если сравнить с числом истреблённых ею малефиков, в том числе и на службе в Долине Магов, – ничтожно мало.

Нельзя и сказать, что эти демоны являли собой каких-то особенно жутких или грозных противников. Против них действенны оказывались и магия, и сталь. Так почему же эти видения здесь, на самой окраине, на самой границе мира живых и мира духов, появляются с такой настойчивостью, с таким постоянством?

– Мы почти на месте, великий бог. Но ещё не поздно повернуть назад. – В голосе Скьёльда звучало почти что отчаяние.

– Не трусь, маг, – покровительственно бросил Владыка Асгарда. – Мне достаточно лишь взглянуть одним глазом.

– Вели своему волку остаться позади, – почти взмолился волшебник. – Он нас точно выдаст! Второго такого создания нет во всём Упорядоченном!

– Ну и что? – пожал плечами О́дин. – Мы же не делаем ничего дурного. В конце концов Фенрир – сын моего названого младшего брата. Кому ж, как не мне, позаботиться о нём, после всех этих лет?

– Добром это не кончится, – вздохнул Скьёльд. – Но будь по-твоему, великий бог. Видишь эту складку?

Впереди твердь Межреальности и впрямь вздымалась острым ножом, складкой ткани, небрежно брошенной чьей-то исполинской рукой. Она колебалась, колыхалась, над ней что-то дрожало, словно воздух летним полднем над раскалёнными камнями.

– За ней начинается преддверие. Слуги Познавшего Тьму там.

О́дин молча кивнул, тронул поводья Слейпнира. Жеребец виновато опустил голову, не в силах оторваться от тропы.

– Слишком далеко от истинного мира, чтобы наша магия работала бы, как полагается, – заметил Яргохор.

– И как туда добираться, маг?

– Я открою путь. – Пот стекал с чародея уже ручьями.

О́дин недоверчиво покачал было головой, но у Скьёльда слова не расходились с делом. Под ногами пространство словно сгущалось, незримая тропа повела вверх, к гребню складки.

– Остановитесь здесь, великий бог, умоляю. – Кажется, он и в самом деле испуган, Скьёльд, сын Скримира. – Здесь повсюду дозорные чары, нас заметят, нас атакуют!

– Может, и заметят, но уж точно не атакуют. – Старый Хрофт оставался невозмутим. – Познавший Тьму мой друг. Его рати не нападут никогда.

Маг оскалился, глаза его сузились.

– Как будет угодно великому богу, – прошипел он. – Но я предупреждал…

– Предупреждал, предупреждал, – отмахнулся Отец Дружин. – Но я должен видеть всё сам.

Острая, как нож, складка обрывалась заполненной серым туманом пропастью. Взору Райны открылась обширная равнина, нагая, лишь с торчащими кое-где из коричневатой земли чёрными скелетами мёртвых, словно сожжённых деревьев. Так мог бы выглядеть любой мир Упорядоченного, где погуляла вырвавшаяся на волю боевая магия.

На этом поле действительно пестрели яркие разноцветные пятна шатров и палаток. Под неощущаемым здесь, на верхотуре, ветром вились многочисленные знамёна, лагерь окружал внушительный частокол, по углам – дозорные башни.

Откуда они взяли столько брёвен, неужто тащили с собой? – подумала валькирия. Всё, что виднелось вокруг, для построек не годилось: тонкое, кривое, изломанное.

– Я вижу стяги соратников Познавшего Тьму, – невозмутимо сказал Старый Хрофт. – Что ж, прекрасно. Нам не повредит пополнение запасов и краткий отдых.

– Великий О́дин! – возопил Скьёльд, падая ниц. – Молю тебя, заклинаю – что ты делаешь?! Зачем нам туда?!

– Я же говорил тебе множество раз, сын Скримира. Великий Хедин – мой давний и вернейший друг. Его ученики никогда не нападут на меня или моих спутников. Нам совершенно нечего бояться.

– Великий О́дин. Нас всех убьют, – на лице чародея осталась лишь мрачная обречённость. – Позволь мне показать тебе дорогу в обход. Как мы и договаривались.

– У нас маловато припасов, – вступила Райна.

– Как я понимаю, нам главное – зайти за врата. – Голос Скьёльда был хрипл. – Когда выберемся оттуда, мои брат и сестра помогут с возвращением, несмотря ни на какие труды. Припасы нам не понадобятся. Мы будем счастливы помочь великому О́дину.

Старый Хрофт пожал плечами.

– Что ж, будь по-твоему, сын Скримира. Я всегда склонял слух к просьбам молящего. Отчаяние твоё поистине непритворно, хоть я и не понимаю его причину. Ты думаешь, ученики Хедина нападут на нас?

– Да, – выдавил из себя Скьёльд. – Они здесь для того, чтобы не пропустить тебя к вратам Демогоргона.

– В таком случае они несут службу из рук вон плохо, – усмехнулся О́дин. – Где дозоры? Где секреты? Где ловушки? Мы подошли почти вплотную и можем уйти безнаказанно. Какой смысл сидеть на этой равнине?

– Великий О́дин, врата владений Соборного Духа – прямо перед нами. – Скьёльд лихорадочно утёр лоб.

– Прямо перед нами? – О́дин поднял бровь.

– Да. Они незримы, но они здесь. Когда мы приблизимся, ты ощутишь их, великий бог. Там обиталище Детей Демогоргона, великий бог. Они – последняя стража.

– Познавший Тьму часто говорил о них, – небрежно уронил О́дин. – Он нашёл к ним подходы, они даже сражались на его стороне – когда их цели совпадали.

– Они стоят на страже, – повторил Скьёльд. – Вот тут-то всё и решится, великий бог.

– Что ж, тогда в путь, – пожал плечами О́дин.

Райна невольно зажмурилась и сжала кулаки. Отец вёл смертельно опасную игру, каждое его слово имело по нескольку значений, каждая фраза, каждый взгляд.

Скьёльд боялся на самом деле – или старательно изображал страх? К чему он хотел подтолкнуть отца? Что за воинство на самом деле стояло пред ними? Взять чужие знамёна нетрудно, хоть и бесчестно. Наверное, для опытных магов не составит труда подделать и характерные для противника заклятья.

И сейчас О́дин, вроде как послушавшись чародея, не торопясь спускался по незримой тропе. Скьёльд выглядел так, словно у него гора свалилась с плеч.

Владыка Асгарда, напротив, держался с небрежной уверенностью, словно в своём собственном тронном зале.

– Фенрир! Учуял ли ты что-нибудь, там, на гребне?

Голос огромного волка донёсся гулко и грозно.

– Нет, грозный О́дин. Совсем ничего.

– Но то воинство, что стояло лагерем?..

– Оно есть и его нету. Мои глаза видят его, но нюх не ощущает.

О́дин повернулся к магу.

– Иллюзия?

– Нет, великий О́дин, конечно же, нет! – облизнул губы чародей. – Они тщательно укрывают свои чары от ветров магии. Не дают потокам силы подхватить и малейшей частицы наколдованного ими.

– А-а, – безо всякого интереса протянул О́дин. – Укрывают, значит… ну, пусть себе. Веди к вратам, сын Скримира.

Веди к вратам вечности, подумала валькирия. Маг уверенно давал направление, оно совпадало со следом, навсегда впечатанным Райне в сознание.

Межреальность вокруг них стремительно таяла, истончаясь с каждым шагом. Властвовали все оттенки серого, властно поглощавшие остальные краски. Очертания Великого Древа всё явственнее проглядывали сквозь туманную явь, а складки Межреальности, напротив, разглаживались. Туман по-хозяйски разливался окрест, далеко за спиной остались цветастые знамёна какой-то непонятной армии, названной Скьёльдом «слугами Хедина», и теперь отряд О́дина оказался посреди бескрайней равнины, унылой, безжизненной, где не за что было зацепиться глазу. Серое ничто, или, вернее, нечто вокруг – и всё. Хорошо, что сохранялась ещё привычная земная тяга.

…Фенрир и Яргохор застыли разом. И разом же заговорили.

– Река.

– Мертвые!

Райна недоумённо взглянула на гиганта в чёрном и сером. Ястир низко склонил голову, двуручный меч острием погружён в скрывающую ноги мглу.

– Река, Фенрир?

– Не видишь, как они идут, Отец Богов? – Кажется, волку-исполину страшно? – Миллионы… миллиарды… без счёта…

– Плывут, – мрачно изрёк Яргохор. – Мёртвые со всего Упорядоченного, кто избёг тамошних «залов Хель».

– Ничего не чувствую, – развёл руками Старый Хрофт.

– Ты – нет, великий Древний. Ты – бог Жизни. А я, как-никак, Водитель Мёртвых. Они идут прямо туда… к вратам. Нам туда хода нет, разве что мне.

– Эт-то не так, – зубы Скьёльда постукивали, он лихорадочно потирал руки. – Мы ходили. И возвращались. Надо просто идти впе…

На сей раз Владыка Асгарда успел раньше всех. Второй обернулась Райна.

За их спинами серые поля хмари взорвались чёрной полосой стремительно надвигающегося воинства. Знамёна над рядами так и оставались серыми, похоже, других цветов здесь вообще не допускалось.

– Они нас заметили! – простонал Скьёльд, хватаясь за голову. – Я говорил, говорил, великий О́дин – нельзя к ним приближаться!

Неведомая армада надвигалась бесшумно, туман словно ловил и безжалостно душил все до единого звуки. Ни топота копыт, ни боевых кличей – тёмное воинство приближалось молча, подобно призракам.

– Ну и что? – напоказ пожал плечами Хрофт. – Если им так хочется, поговорим. Никто на нас не…

В передовой шеренге что-то тускло блеснуло, словно луч затенённого облаками солнца на пыльном серебре. Взмыл белый шарик, оставляя за собой светящуюся дорожку, полетел прямо к остановившемуся отряду Хрофта. Фенрир зарычал, оскалился, шерсть вставала дыбом.

– Стреляют… – в отчаянии выдохнул Скьёльд. – Огнебросы гномов. Сейчас увидим подарочки от эльфов и прочих.

Старый Хрофт нахмурился, альвийский меч в его руке стремительно чертил какую-то руну – как и большинство появившихся в последнее время, Райне она была незнакома. Раскрываясь, словно ловчая сеть, руна вспорхнула навстречу обрушивающемуся сверху огнешару, оплела его, вбирая в себя и гася. Во все стороны брызнули снопы искр, стремительно угасшие в серых волнах.

– Хм-м-м… – О́дин покачал головой. – Какие-то они там очень сердитые и несдержанные.

– Позволь мне, дядя? – рыкнул Фенрир. – Передушу их всех!

Вместо ответа над приближающимся войском взмыло сразу пять сгустков летучего огня. Все они направлялись в сторону исполинского волка.

– Сын Скримира, – руны рождались прямо в воздухе, одна за другой, – чародей Скьёльд… – О́дин тянул, словно приступая к висе на званом пиру.

– Да, великий бог?

– Обязательно ли нам драться? Если это недоразумение, хотелось бы…

– Нам некуда деваться! – взвизгнул чародей. – Отсюда не уйти, дорога одна – через врата! А туда не успеть!

– Тогда, – Хрофт повёл плечами, словно готовясь к схватке, – встретим их здесь. Уверен, всё разъяснится.

Тут Фенриру, спасаясь от взлетающих во множестве огнешаров, пришлось метаться из стороны в сторону, подальше от О́дина и остальных, чтобы просто не задавить.

– Ну можно мне их наконец порвать?! – взревел он умоляюще.

Уже готовая к бою, Райна кинула на отца беглый взгляд. Её белый тигр Барра порыкивал рядом, дескать, мы тоже не лыком шиты, хоть и не столь велики, как эта большая собаченция. Старый Хрофт повернулся, подмигнул. Хотел ободрить, но глубоко-глубоко под суровой уверенностью Райна ощущала и что-то ещё. Впервые за весь путь.

Дело шло не совсем так, как задумано.

– Если у Древнего есть способ отсюда убраться, было бы замечательно, – прогудел и Яргохор.

На них падало уже несколько десятков огненных ядер. Тёмная черта приближающегося воинства росла, уже можно было различить отдельных бойцов – люди, гномы, орки, эльфы, все своими отрядами.

С клёкотом пронёсся над ними коричневокрылый сокол, и тут О́дин впервые улыбнулся.

– Ты был прав, чародей. Надо убираться отсюда. – Улыбка уже погасла, она предназначалась Райне и более никому.

– Как?! – завопил Скьёльд, забывая о непременном «великом боге».

– Твоя родня. – Хрофт небрежно оплёл руной и отправил в небытиё ещё один огнешар. – Неужели они бросят тебя на произвол судьбы?

– Меня – нет. Но вытянуть тебя они не смогут!

– В самом деле? – сощурился Хрофт. – Что ж, тогда дождёмся, когда эти доблестные воины подойдут поближе…

Однако те отнюдь не торопились. Вокруг Хрофта и его маленького отряда быстро сомкнулось кольцо, правда, довольно хлипкое – чтобы окружить исполинского Фенрира, требовалось куда больше воинов.

От огненных подарков, казалось, сейчас загорится сам туман, но ближе неведомые воины не подходили.

Райна упала на одно колено в длинном и низком выпаде, альвийский клинок рубанул по клубку пламени, прорвавшемуся сквозь поставленную отцом защиту. Брызги, жар близкого огня, волна боли, прокатившаяся от эфеса почти до самого плеча, но творение Оружейницы не подвело.

– Помогай, сын Скримира!

Маг торопливо кивнул.

– Я… постараюсь… вызвать подмогу. Так будет больше проку…

Райна усмехнулась про себя. Хитрый чародей явно не хотел связываться с их неведомыми противниками.

Но «позвать помощь» у него действительно получилось. Да так, что даже О́дин удивлённо поднял бровь.

Валькирию опалило холодным, ледяным огнём. Разрывая серую хмарь, вставали столбы смарагдового пламени, оно стремительно твердело, оборачиваясь исполинскими зелёными кристаллами, огромными, словно осадные башни.

На вершинах их заплясали хороводы зелёных же искр. Единственный цвет, доселе полностью властвовавший тут, поспешно отступал.

– Некоторые поистине не изменяют себе нигде и никогда, – с иронией заметил Отец Дружин.

– Неизменность и постоянство, – прогудело сразу несколько бестелесных голосов. – Нет нужды скрываться. Правда наше оружие.

– Давно мечтал сойтись с вами лицом к лицу, Дальние. Или как вас правильно называть?

– Древний Бог О́дин, тебе нужна наша помощь. Воинство Хедина готово тебя уничтожить, они даже не желают говорить с тобой…

Огненный шар разбился о гладкую поверхность зелёного кристалла, искры бессильно рассыпались в разные стороны.

– Вижу, – мрачно сказал Отец Дружин. – Но я всё-таки должен…

– Попытайся, Древний Бог. Но помни, мы не сможем долго защищать тебя. Мало кто на это способен у самых врат Демогоргона.

Хрофт отрывисто кивнул, шагнул к незримой границе, выступив из-под защиты смарагдовых исполинов.

– Эй, вы! – заорал он, надсаживаясь. – Совсем лишились рассудка, несчастные?! Ибо я есть О́дин! Первый друг Познавшего Тьму, вашего господина! Замрите, несчастные, и дайте нам пройти!

– Едва ли это подействует, Древний Бог, – прогудел голос Дальних. Казалось, они говорят хором, но настолько слитным, что отдельных никого не различить. – Берегись, мы не сможем защищать тебя долго. Это место враждебно всей нашей магии. Вольготно тут ощущают себя лишь последователи Хедина. Он-то всегда был на короткой ноге с Соборным Духом… Мы можем спасти тебя и твоих, но решай быстро!

Райна видела, как помрачнел отец. Всё шло явно не туда, но деваться было некуда.

– Буду признателен за помощь, – процедил он сквозь зубы.

– Тогда держись, – с оттенком издёвки донеслось из смарагдовой глубины.

Сверху, где тоже властвовала серая мгла, низринулась изумрудная стрела. Исполинский кристалл на лету стянулся в острую и тонкую иглу, с размаху врезался в затянутую хмарью и незримую твердь; и в тот же миг под ногами валькирии разверзлась пропасть.

Они падали, кувыркаясь, и сердце, казалось, бьётся где-то уже во рту. Рядом с воительницей судорожно колотил лапами по воздуху Барра, никак не понимая, почему опять не получается лететь.

Зелень кристаллов исчезла, пробитое небо «наверху» стремительно затянуло дыру. Внизу разворачивалось нечто, очень напоминающее уже «обычный» мир Упорядоченного – виднелись очертания материков, морей, росчерки широких рек.

Незримая рука подхватила их, падение замедлилось. Твердь мира стремглав мчалась навстречу, но при этом не было ощущения грозящего вот-вот смертельного удара.

– Прощай, Древний Бог О́дин, – раздались последние слова Дальних. – Мы рады, что ты выбрал, наконец, правильную сторону. Здесь мы более помочь тебе не можем, но, когда ты вернёшься, – с радостью.

…Они стояли на высоком холме, зелёном, пологом – но поднимавшемся высоко над окрестными равнинами. Земля понижалась во все стороны, ровная, какими никогда не бывают обычные холм или гора.

– Что это, Яргохор? Река – она ещё здесь? – О́дин сжимал и разжимал кулаки, брови сурово сведены.

– Река мёртвых осталась там, – мрачно ответствовал великан. – Нам надо возвращаться, Древний.

– Райна! Ты видишь след?

– Да, отец. Мы уклонились от него, однако он по-прежнему близок.

– Фенрир! Перед нами есть живые?

Исполинский волк повёл массивной головой, принюхался.

– Только то, что растёт на земле, Владыка Асгарда. Съесть тут некого, – пожаловался он.

– Тогда возвращаемся, – решился О́дин.

Райна молча удивилась – возвращаемся куда? К окружавшей их армии, метавшей вполне себе настоящие огнешары?

Ас Воронов принялся чертить очередную руну, сложнее и запутаннее всех, доселе виденных Райной. Даже не одну руну, а целую их систему, сложный лабиринт, где росчерки сходились и расходились, так, что один и тот же рисунок можно было трактовать множеством разных способов.

– Райна! Слушай меня, слушай хорошо. В это мне придётся вложить всё, что есть, – О́дин бросал слова отрывисто и быстро. – Слейпнир вынесет. Если я всё сделал правильно – мы окажемся у самых врат, там, где кончается дорога мёртвых богов. Нам бы только пройти их – и всё. Там никто гнаться уже не будет.

– А как мы их пройдём? Что нужно делать?

– Смотреть, чтобы я не свалился с седла. Мы вплывём во врата вместе с рекой мёртвых, вот и всё.

– Но, повелитель… мы же живые!

– Когда я давал Хель власть над страной усопших, я делал это не просто так. Кое-что ещё помню, – О́дин свободной рукой коснулся лба. – Для владений Демогоргона мы тоже станем мертвы. Неотличимы от тех, кого приносит сюда течением.

– Мертвы? – вздрогнула валькирия. Время не было властно над ней, но становиться неживой, чтобы обмануть стражу Демогоргона, могло напугать даже её.

– Мертвы, – мрачно кивнул Отец Богов. – Дорога, которой мы прошли… ты, наверное, ощутила, – по ней шли Древние, отнюдь не только лишь погибшие асы и асиньи. Я тоже смотрел и слушал, Райна. Мы рискуем, всё должно было обернуться совсем не так, но иного пути я не вижу. Что это за земли или мир, мне неведомо, однако он уводит нас от владений Соборного Духа, а не приближает.

– Не приближает, – кивнул и Яргохор.

– Гибельно опасно, – брови Скьёльда страдальчески поднялись, голос подрагивал, – но великий бог прав. Иного выхода нет. И даже мне не провести нас обратно. Поистине, твоя рунная магия могущественна по-прежнему, всемогущий Древний.

– Не надо лести, сын Скримира.

– Разве я бы осмелился, великий бог!

– Довольно слов. Фенрир! Держись поблизости. Райна, смотри за мулами.

Белый тигр прижался головой к боку валькирии, тихонько взмякнул. Райна опустила руку, почесала его меж ушами.

– Тебе тоже страшно? Ничего. Повелитель приведёт нас куда нужно. Ему надо верить. Так, как я.

Барра, похоже, был совершенно согласен.

– Готово! – каркнул О́дин, резко опуская альвийский меч.

Руны ожили, зазмеились, искрясь снежно-белым. Извив за извивом, зигзаг за зигзагом, росчерк за росчерком, они поднимались в небеса, мерцали, угасали, вспыхивали вновь, и Райна ощутила, как ледяной липкий холод проникает ей до самых костей.

Каждый вдох давался с трудом – ноздри слово заполнили мельчайшие капли, перехватывая горло. Казалось, в неё вползает чужое, отвратительное и склизское существо; Райна едва подавила рвоту.

– Терпи! – донёсся хриплый вскрик О́дина.

Земля под ногами закружилась, тело обретало пугающую, неестественную лёгкость; мир вокруг исчезал, его заполняли серые сдвигающиеся стены; перед валькирией замаячил длинный изгибающийся тоннель, в дальнем конце сиял неяркий свет.

Незримое, но сильное течение подхватило воительницу, повлекло вперёд, и она ощутила – противостоять ему невозможно, это поистине последняя дорога и последний путь. Холод пробирался всё глубже, чувства гасли, и откуда-то из самых глубоких глубин поднималось отчаяние, беспредельное и безраздельное – отчаяние человеческого существа, кем когда-то была её мать.

– Мама! – вырвалось у воительницы.

Она тоже прошла этой дорогой. Дала жизнь бессмертной дочери, приняв семя Владыки Асгарда, подарила ему валькирию, а сама ушла.

Ушла сюда, к Демогоргону.

«Так, может, – обожгла мысль, – удастся вернуть и её? Почему ожить должны только асы с асиньями?»

Она не успела додумать до конца. Слепящий свет мчал на неё всё стремительнее, приближаясь с каждым мгновением. И, когда она провалилась в него, когда холодное пламя поглотило её без остатка, валькирия закричала.

– Мама!

…Леденящий холод не отступал, на ресницах и бровях валькирии уже, кажется, висели сосульки. Попыталась их смахнуть и едва сумела пошевелить рукой. Тело не желало слушаться – и было от чего.

Серое пространство вокруг, ни верха, ни низа, нет и земной тяги. Одежда, оружие, кожа, волосы – всё утратило цвет, всё сделалось однообразно серым. И вокруг Райны, со всех сторон, насколько мог окинуть глаз, вперёд, обгоняя её, текли смутные, размытые светло-серые туманные силуэты. Чем-то они походили на те, что вёл по Гнипахеллиру Яргохор, только ещё более неоформленные, имеющие ещё меньше различимых черт; и всех их несло к сияющей жемчужным огнём исполинской арке.

Райна не смогла бы сказать, насколько велика эта арка, но определение «подпирающая небеса» оказалось бы слишком слабым. Нет, арка не подпирала небеса, она сама была небесами, она вздымалась в такую высь, что перехватывало дух и разум отказывался воспринять увиденное.

Арку было не измерить в лигах. Ни в сотнях их, ни в тысячах – целые миры легко прошли бы сквозь неё. Никакой взор, неважно, смертного или бессмертного, не смог бы охватить её разом, никакой разум не смог бы осмыслить увиденное – однако сейчас Райна как раз видела и сознавала всё.

Маленькое преимущество мёртвых.

Врата вечности широко распахивались перед воительницей, домен Духа Соборной Души, куда нет дороги облечённым плотью и куда они, несмотря ни на что, пытались прорваться. Не думая о последствиях и не гадая, как это отразится на пресловутых «весах».

– Мама… – в третий и последний раз прошептала воительница, за миг до того, как незримые створки сомкнулись за ней.

Интерлюдия 10

– Вы всё поняли? Ты, Рирдаин? Ты, Друнгар?

– Да, Аэтерос. Позиция наша крепка. Кристаллы расставлены, якоря надёжны. Мы готовы.

– Помните, вы должны удержаться. Никаких отступлений. Только если лопнут кристаллы второго круга. Но как только они лопнут – вы уйдёте через круг третий. И вот тут уже мой строжайший приказ будет – никаких геройств. Сперва никаких отступлений – а потом никаких геройств. Что тебе непонятно, Рирдаин?

– Аэтерос, но… как же так… если мы должны потом отступить…

– Отступить вы обязаны лишь в самом крайнем случае. Когда первые две линии будут прорваны, тогда и только тогда. Гораздо важнее, чтобы все кристаллы, что записывают магические возмущения, остались бы целы. Впрочем, жертвовать ради них жизнями я запрещаю тоже. Помните, что на нашей войне гораздо проще переиграть единичную неудачу, чем восполнить потери в ваших рядах. Всё ясно? Друнгар? Рирдаин? И вы, разумеется, помните о соколе, когда его надо будет выпустить?

– Да, Аэтерос. Твоя воля будет исполнена в точности.

– Не моя. Но воля Упорядоченного.

Розоватый кристалл угас, лица эльфа и гнома исчезли. Познавший Тьму поднял взгляд.

– Всё будет хорошо, Си.

Волшебница вздохнула, покачала головой, зябко обхватила плечи руками. Вместо привычного длинного платья – просторные шаровары и куртка, схваченные алым поясом, словно для состязания на лёгких мечах.

– Я никогда не думала, что это-таки правда…

– Что именно?

– Изнанка Упорядоченного. Другая сторона сущего. Нам она кажется призрачной, а оттуда, наверное, призрачной кажется наша сторона. И мне снится дерево. Огромное дерево, наверное, самое большое, какое только есть, – и всё наше Упорядоченное лишь ком земли у его корней…

– Си, ну ты ж понимаешь – его нет по-настоящему? У множества Древних я встречал «манифестации Мирового Древа», у нашего дорогого Хрофта тоже такое имелось, ясень Иггдрасиль. Символ, могущественный, не спорю, но символ.

– Мне начинает казаться, оно есть на самом деле.

– Символ не может существовать «на самом деле». Тогда он утрачивает собственную символичность, своё значение, превращаясь просто в знак или букву азбуки. Простую и понятную.

Она покачала головой.

– Пусть так. Не зря ж ты у нас Познавший Тьму. Но… скажи, неужели Старый Хрофт и впрямь полагает, что сможет прорваться во владения Демогоргона? Что сможет и впрямь сокрушить его врата – если, конечно, там и впрямь есть врата?

– Это неважно, Си.

– Неважно? Как? Почему?

– Это зависит не от нас, а от Соборного Духа. Пределы же его сил никем не измерены и не изведаны. Я не знаю, что творится в его домене.

– Но… что, если он сможет…

– Си. Никто не пересекал того порога, никто не ведает, что лежит за ним. Старый Хрофт верит, что сможет спасти своих? – быть может. Но может и не найти там ничего. Ничего подобного «залам мёртвых», где души пребывают в вечном заточении. Что он станет делать тогда, я не знаю.

– Но ты же не хочешь пропустить его туда?

– Не хочу, Си, – вздохнул Познавший Тьму. – Просто потому, что не знаю, как это скажется на нашем дорогом и бесценном Равновесии, будь оно неладно. Рирдаин и Друнгар закроют ему путь… во всяком случае, прямой.

– Почему ты не хочешь сам встретить его там?

Хедин покачал головой.

– Я говорил, что Старый Хрофт имеет право на многое. Он и впрямь остался один-одинёшенек, жил отшельником, чуть ли не изгоем. Вот только сейчас нашлась его дочь. Думаю, после этого им и овладела эта страсть – во что бы то ни стало спасти своих.

– Но если сорвётся в бездну весь остальной мир?

– Пусть погибнет мир, но восторжествует справедливость. Старый Хрофт мог бы взять это своим девизом.

– Вполне похоже на Древнего Бога…

– Более чем похоже, Си.

– А с этим посланием от Дальних? Ты веришь вампиру?

– Верю. Но делать пока нам ничего не надо. Эти хитрецы порой могут говорить правду – разрушение сущего им не нужно, а наш неистовый О́дин может и впрямь опрокинуть всё в бездну. Так что пусть говорят. Я запомнил их слова.

– Этой зелёной немочи верить нельзя! – хмурилась Сигрлинн.

– Никто им и не верит. Просто порой они могут говорить правду, которая им выгодна. Это, как ты понимаешь, куда выгоднее любой лжи. Так что пусть говорят. Хрофту остался один шаг до цели и… И мы посмотрим, что на сей раз изберёт Упорядоченное.

– Что изберёт? Или – кого изберёт?

Взгляд Познавшего Тьму остался непроницаем.

– Или – кого изберёт.

Глава XI Тайное тайного

– О́дин… где ты? Где ты, повелитель? – Райна не знала, думает ли она про себя или губы её шепчут это вслух. А может, она кричит во всю мощь?

Холодно. Как холодно! Она словно плывёт по ледяному морю, где вода каждый миг обращается в лёд и обратно. Но вокруг – пустота, никакого льда нет и в помине. Серый поток… какой она могла себе представить. Не так уж сильно это отличалось от того же Гнипахеллира. Точно так же влеклись души; но там ожидавшее их было просто и понятно. Чёрная яма Хель – и больше ничего. Вечное ожидание Рагнаради, Последней битвы, которая так и не настала.

А здесь – они уже миновали врата, вокруг нет ничего, даже отдалённо напоминающего Межреальность или какой-то из миров. Поток, струящийся к неведомому устью, серый свет – и больше ничего.

Нет, конечно. Есть они – живые, прорвавшиеся сквозь великий предел.

Валькирия огляделась – да, все спутники тут как тут. Начиная от громадного Фенрира и заканчивая белым тигром Баррой. Со всех смыты краски, все напоминают сейчас бледные и блёклые тени, однако они не бестелесны.

Они ведь уже за вратами, так?

Валькирия постаралась поймать взгляд О́дина, однако Отец Богов лишь покачал головой. Он плыл, держась за повод Слейпнира; мулов, как оказалось, взял на себя явивший неожиданную распорядительность Яргохор.

Сколько они так будут влачиться? Сколько катиться призрачной реке сквозь ничто, где не осталось ничего тварного?

Валькирия попыталась подобраться поближе к отцу – и ей это удалось. В холодном незримом потоке и впрямь можно было плыть.

– Это ещё не то, – огорошил её О́дин.

– Как – не то? – губы у валькирии заледенели, едва шевелились.

– Преддверие. А может, между первыми и вторыми вратами, кто знает, сколько их у великого духа?

– Почему?

– Мы не встретили никакой стражи. Тех же Детей Демогоргона, что якобы должны охранять вход. И руны жизни не гаснут, вокруг – нечто между смертью и существованием, но ещё не сама смерть.

– Разве великий Дух – есть смерть? – вздрогнула валькирия.

– А что же он ещё?

– Н-не знаю… а сколько нам ещё так, отец? Х-холодно, хоть мы и из Асгарда…

– Холод смерти, дочь. А сколько ещё… не ведаю. Жди и верь.

Последние слова не слишком походили на обычного Отца Дружин, но так и они давно уж не в Хьёрварде.

Они плыли так, потеряв счёт времени; Райна лишь надеялась, что холод не высосет из неё последние жизненные силы. Однако мало-помалу валькирия стала замечать, что их таки утаскивает прочь с главного тока великой реки, медленно, но неуклонно отклоняя в сторону. Вправо ли, влево, вверх или вниз – она сказать не могла в отсутствии привычной земной тяги.

– Нас уносит! – крикнула она, и О́дин кивнул в ответ.

– Во владения Соборного Духа так просто не проскочишь. Мои руны открыли нам первую дверь, но, похоже, есть и вторая, куда крепче. Держитесь все вместе!

– Например, за мою шерсть! – рыкнул Фенрир.

Вскоре невозможно было уже не ощущать сносившую их прочь со стремнины силу. Сквозь серую хмарь, царствовавшую в этих краях, пробивалось тусклое оранжевое свечение, точно фонарь во мгле.

– Мы слишком тяжелы для свободных душ! – подал голос Скьёльд.

– Сделать нас целиком и полностью невесомыми, во всём подобным мертвецам – на такое мои руны не способны, – несколько обиженно отрезал Старый Хрофт, словно упрёк чародея что-то для него значил.

– Прости, великий бог, – сразу же повинился Скьёльд. – Но там, впереди, ещё один мир-преддверие. Я чувствую. Я знаю. Я… мне кажется, я его помню. Мы здесь были.

– Что за мир? – отрывисто бросил Хрофт.

Чародей потёр заледеневшие руки, дохнул на них, но пар от дыхания почему-то не шёл.

– Мир призраков. Наверное, там и держатся эти самые «дети Демогоргона». Оттуда был ход и дальше. Мы продвинулись… но недалеко.

– Что вы там видели? Кроме того, о чём ты уже рассказывал?

Маг покачал головой.

– Я бы не умолчал ни о чём важном, великий бог.

А тем временем оранжевое сияние становилось всё ярче и ближе. Серая мгла сгущалась и в какой-то миг обернулась просто облаками, привычными и знакомыми. Откуда ни возьмись, вновь появилась привычная же тяжесть.

– Смотрите, Асгард! – вдруг рявкнул волк.

Райна взглянула – и замерла, заворожённая.

Сквозь пелену туч и туманов на горизонте поднимались, странно близкие и видимые во всех деталях крыши и стены Асгарда. Такого, каким он был в пору своего расцвета.

– Не может быть… – услыхала валькирия стон Скьёльда. – Не думал… не верил, что увижу…

– Это черта! – каркнул О́дин. – Чувствуешь её? Райна!

Валькирия всем существом своим потянулась к сверкающему видению за туманами… и отдёрнулась, словно коснувшись леденяще-холодной стали, холодной настолько, что вмиг примерзает плоть.

Черта. Отец прав. Истинная кон-граница, истинный предел владений Демогоргона, куда живым нет дороги, как ни старайся и на какие ухищрения ни иди.

Соборный Дух был отнюдь не глупцом и не простаком.

Однако им как раз и нужно было туда, за черту. В страну мёртвых, в истинные «залы Хель», по сравнению с какими мрачные пещеры за Чёрным Трактом, где правила дочь Локи, представлялись теперь прекрасным, милым, безопасным местом, не стоящим даже упоминания в сагах и висах.

Черту Райна ощущала так же чётко, как солнце ощущается сквозь сомкнутые веки. По их сторону ещё можно было вернуться. За чертой – уже нет.

– Сын Скримира! Ты говорил, что прошёл дальше?

– Да, великий бог. Но я бы не вернулся, если б не помощь извне. Кор вытягивал нас…

– Я помню. Что ж, придётся обойтись без него. Вервие, что нас удержит, закрепим прямо здесь.

– Здесь, великий бог? Где?

– Прямо у нас под ногами, в том мире, куда нас выносит.

– Дальние Силы не оставят нас своим покровительством…

– Сомневаюсь, что они имеют хоть какую-то власть здесь. Но, если снизойдут ещё раз, помощь примем с благодарностью, – отрывисто бросил Старый Хрофт.

– Особенно теперь, поскольку ученики Хедина напали на нас… Это были именно они, великий бог, не обманывай себя.

– Я знаю, – неожиданно спокойно сказал Отец Дружин. – Это были они. И коричневокрылый сокол, что парил над ними…

– Был, несомненно, послан самим Познавшим Тьму, дабы своими глазами всё видеть!

– Несомненно, – сдержанно кивнул Хрофт. – Но сейчас наша забота – не Познавший Тьму. Мы идём, чтобы освободить моих братьев и сестёр, моих детей. Асов и асинь. Всех, кто жил в Асгарде в древние времена. Сознаешь ли ты это, чародей?

– Сознаю, великий бог. И счастлив, что мог оказаться тебе небесполезен. Справедливость – твоё ремесло, Древний О́дин, Владыка Асгарда, и тебе её вершить.

– Тогда… – Земля приближалась, залитая, как и повсюду возле домена Соборного Духа, серой мглой, в небесах пылало оранжевое солнце. – Тогда за работу. Надо, грубо говоря, построить колодезь с журавлём.

– Журавлём, великий бог?

– Никогда не видел, как в деревнях достают воду из колодцев?

– В тех местах, откуда я родом, вода текла по арыкам и колёса поднимали её в дома, великий О́дин.

– Понятно. Журавль, сын Скримира, это, грубо говоря, рычаг с противовесом. Вот такой рычаг мы и соорудим.

Бу-у-м-м! – твердь вздрогнула, стоило им коснуться её. Ледяной холод отступал, солнечные лучи несли какое-никакое, но тепло.

Мир-преддверие. Последний рубеж.

Райна огляделась. Нет, ничего похожего на обычные, «настоящие» миры. Пустыня, где катятся серые волны. Если нагнуться и постараться разогнать ладонью хмарь вокруг собственных сапог, не откроется ничего – кроме прозрачной твёрдойповерхности, на которой, конечно, ничто расти не может. И под ней, под этой хрустальной твердью, тоже клубится серая мгла.

Ястир тем временем озабоченно ходил вокруг мулов; казалось невероятным, что вьючные животинки проделали такой путь, однако же вот – проделали…

– Я, как могу, поддерживаю их, но скоро им потребуется вода. Настоящая вода, не та магия, что я им даю, – пробасил великан.

– Долго мы тут не пробудем. – Старый Хрофт похлопал Слейпнира по крутой шее и привычно уже начал чертить руны. – Слушай меня, Ястир! Без тебя, Водитель Мёртвых, нам не обойтись. Без твоей некромантии.

– Я не некромант, Древний Бог, – покачал головой тот.

– Неважно, как это называть. Нам надо умереть и вернуться обратно. Нечто подобное тому, что я проделал, когда добывал священные руны, когда познал их в первый раз.

– Разве ты тогда умер, повелитель? – непритворно поразилась Райна.

– Умер, Райна, умер. Но удержал свой собственный дух на самом краю. Тогда, впрочем, это было куда проще. Здесь поблажек не будет. Жаль, нет Гунгнира… Тебе предстоит вновь сделаться Яргохором, Ястир. И вести наши души за черту. Маг же Скьёльд, сын Скримира, останется здесь. И, когда надо будет, потянет за вервие.

Как? Неужели отец настолько доверится этому засланцу? – хотела закричать Райна, но лишь прикусила губу.

– Но пока что у нас хватит других дел, – решительно сказал О́дин. – Скьёльд! Можешь ли ты дотянуться до воды? До настоящей текучей воды? Может, твоя родня сможет помочь?

– Приложу все силы, великий бог, – низко поклонился маг. – И хочу сказать… твой план поистине велик. Во всём достойный Владыки Асгарда.

– Оставь лесть, маг. Так сможешь или нет? «Приложу все силы» – этого недостаточно.

– Смогу, – после некоторого колебания кивнул чародей. – Но, великий бог, отдача от этих заклятий будет такая, что все враги, и твои, и мои, тотчас поймут, где мы и что замышляем…

– От того, что мы хотим вытянуть сюда водяную жилу?

– Конечно. Что лучше текучей воды может доставить тебя в мир мёртвых, а потом вынести обратно? Все всё поймут. И притом сразу, великий бог.

– Они услышат наши заклятия? Здесь, во владениях Соборного Духа? Даже Читающие – слыхал о таких? – сюда б не смогли дотянуться!

– Читающие застыли в прошлом, – уверенно возразил Скьёльд. – Самоуверенные, напыщенные гордецы. Нет, всемогущий Древний, есть силы – те же Дальние, – что сумеют прочитать всё, творящееся здесь.

– Они же на нашей стороне?

– Дальние Силы, великий бог? Да, на нашей. Но, кроме них, есть и другие. Хаос. Неназываемый. Спаситель. Живы и где-то бродят и те, кого ты ниспроверг, Ямерт и другие.

– У нас нет выхода, – пожал плечами Хрофт. – Пусть видят. Я должен перейти черту.

* * *

Скьёльд, сын Скримира, и впрямь оказался умелым магом. Разумеется, это было не его настоящее имя – если его оговорка про арыки и большие колёса, доставлявшие воду в дома, истинна, родился он, скорее всего, где-то в жарких и сухих краях. Райна исходила множество миров, прошла не один из них от полюса до полюса, от края до края, и знала, как меняются имена. Странно, конечно, но в холодных областях разных миров отыскалось бы больше сходства в прозваниях, чем под одним и тем же небом. Конечно, «северянина» Скримира могло занести куда угодно, но всё-таки, всё-таки…

Райна, О́дин, Яргохор и сам Скьёльд стояли над небольшим родничком, что забил прямо среди серой мглы. Лицо чародея сделалось совсем бледно, он почти не отличался от призрака.

Прозрачная твердь под ногами казалась совершенно гладкой и ровной, тем не менее ручеёк бодро вился и журчал, сам собой собравшись в тугой поток, направляясь прямо к черте.

– Благодарю тебя, сын Скримира, – торжественно провозгласил О́дин. – Твоя награда будет велика, как только мой замысел осуществится и как только Асгард будет возрождён. Почётное место будет уготовлено тебе в Валгалле, среди героев, что вновь станут оглашать воинственными кличами её своды.

– Благодарю великого Древнего за честь, – бледно улыбнулся чародей. – А теперь давайте поспешим, ибо я уже слышу – пласты реальности ломаются, сюда направляется целая рать.

Целая рать? Кого же?

Ничего не видно в волнах тумана, холодного, серого и безжизненного.

– Оставайся здесь, сын Скримира, как мы и решили. Нам – скользить по живой воде.

– М-мёртвыми? – уточнила валькирия.

– Мёртвыми, но живыми, – кивнул О́дин. – Или живыми, но мёртвыми. Надо идти глубже, чем смогут отправить нас мои руны.

– Так… что же делать?

Вместо ответа Отец Дружин молча поднял альвийский меч.

Скьёльд аж весь сжался.

Долго висел

Я, пронзённый, на древе,

Руны постиг

И вернулся обратно.

Райна словно наяву услыхала, как отец пробормотал себе под нос краткую вису.

– Позволь мне, великий Древний, – хладнокровно проговорил Яргохор. – Никогда не ведаешь, что пригодится из старых талантов. Не надо никого приносить в жертву. Вы все – не простые смертные. Если мы возьмёмся вдвоём с владыкой Асгарда, мы именно что уйдём глубже, станем неотличимы от мёртвых. Почти. Но… великий Древний, если нам не удастся прорваться, значит, дорога к Соборному Духу закрыта куда крепче, чем тебе могло показаться.

О́дин молча кивнул. Огромный Фенрир подобрался поближе.

– Животные нам не понадобятся, – спокойно сказал Водитель Мёртвых. – Мне с ними такого не проделать.

– Так, а Фенрир…

– Он куда больше, чем просто огромный волк, доблестная Райна. Куда больше, чем твой тигр или даже чем Слейпнир.

Валькирия молча кивнула, а Фенрир гордо задрал нос.

– Ты готов, великий Древний?

О́дин молча кивнул.

– Начинай. Я знаю, когда и как вступить.

Владыка Асгарда шагнул к Райне. Валькирия собрала все силы, чтобы улыбнуться, как и подобает истинной Деве Битвы.

Прохладная рука отца легла ей на лоб, она ощутила льющуюся сквозь ладонь силу древней руны.

– Закрой глаза, Райна, и смотри.

Валькирия глубоко выдохнула. Зажмурилась. И… взглянула.

Водитель Мёртвых, Яргохор, стоял, воздев свой жуткий двуручный меч. С меча текли иссиня-чёрные струйки, сливались, и рядом с журчащим ручьём живой воды, вызванном магией Скьёльда, возник ещё один – мёртвый.

– Пей! – прогремел голос Яргохора, и валькирия, стиснув зубы, опустила ладони в тёмный поток. Здесь не было промытого текучей водой русла, светлый и тёмный ручьи казались причудливыми змеями, удивительным образом не растекаясь.

Жидкость не имела ни вкуса, ни запаха. Райна ощутила лишь тяжесть, вода такой не бывала.

– Все против нас, – негромко сказал Яргохор, закидывая меч за плечи, голос его звучал устало. – Все, от мала до велика. Весть о твоём походе, великий Древний, о твоей несказанной дерзости, разнеслась далеко окрест. Теперь нам остаётся только спешить. Но я буду сражаться рядом с тобой до самого конца. Ваше дело справедливо, дело же ваших гонителей – нет.

– Нас… никто… не… гонит, – слова давались Старому Хрофту с явным трудом, он крутил головой и мял руками шею, точно борясь с удушьем.

– Это была армия Хедина, Познавшего Тьму, – бесцветно сказал Яргохор.

– Это… ничего… не… изменит.

– Как знаешь, – пожал плечами Водитель Мёртвых. – Готовы? Вперёд. Ручей укажет путь. Следуем за ним.

* * *

Они шли, и шли, и вновь шли. Не останавливаясь, не нуждаясь в еде или питье. Оранжевый свет не мерк, здесь не было, похоже, смены дня и ночи.

Живые – но в то же время и мёртвые. Мёртвые – и в то же время живые. Чёрный поток, струившийся с меча Яргохора, иссяк, остался лишь чистый ручеёк живой воды, рождённый заклинанием Скьёльда. Та самая нить, по которой они вернутся обратно.

Невольно Райна вспоминала преддверия Хаоса, свои ощущения – здесь кровь стыла, она едва-едва двигалась в жилах, сердце билось ощутимо медленнее, и постоянно одолевал жуткий, неизбывный и мокрый холод, от которого не находилось спасения. Нет отравы, нет яда, но лёд, казалось, уже плавает по венам, обращая кровь в вязкую, тягучую смесь-шугу.

Они трое – О́дин, Райна и даже огромный Фенрир – едва тащились, а вот Яргохор-Ястир шагал легко и уверенно.

– Они тогда убили меня, – спокойно отозвался он, когда воительница собралась с силами и спросила. – Убили бога Ястира. Вместо него появился Яргохор.

– Какое ж «убили»? – У валькирии совершенно отсутствовало настроение играть словами. – Вот он ты. Ходишь, говоришь. Действуешь. Хватит красивостей, а?

– Они убили Ястира, – настойчивее повторил Ярогохор. – Но взамен сотворили Водителя Мёртвых. Сейчас он в своём домене. Соборный Дух тоже не всевластен.

Райна раздражённо пожала плечами. Они были почти у цели, но что делать сейчас, она не знала. Бесконечное шествие сквозь преддверия Хаоса и мёртвые области – но что дальше?

…О́дин остановился, и все они, кроме Ястира, без сил попадали наземь, даже могучий Фенрир. Райне вдруг захотелось, чтобы Барра положил тяжёлую голову ей на колени.

«Ну хоть за ухом почеши…»

Нет уж, пусть лучше мулов охраняет.

– Дошли, – вдруг буднично сказал Владыка Асгарда.

– Как «дошли»? – не поняла Райна. – А… домен… врата…

– Нет здесь ни стен, ни врат, – устало проговорил Старый Хрофт. – Нам осталось сделать последнее. Узреть, где точно души асов и асинь, и вытащить их оттуда. Не переходя самим черту.

– К-какую черту?

– У всего есть предел, – сумрачно молвил Водитель Мёртвых. Он стоял, скрестив руки на груди, вглядываясь в колыхания серого моря пред ними. – Есть предел и у того, как глубоко мы можем проникнуть. Если б такой разницы не существовало, то мёртвые боги смогли бы свободно покинуть эти пределы. Однако она есть, и никакая магия, никакие наши хитрости тут не помогут. Последнюю стену придётся ломать. Обойти уже не удастся.

– Не удастся так не удастся, – прорычала валькирия. – Не могу уж больше! Сразиться б хоть с кем-то!

– Сразимся, – посулил О́дин. – Всё, дочка, начинаем. Ястир, ты тоже. Ищи мёртвых асов. Ты был на поле, где они пали, должен помнить. Пришло время отдавать долги.

Водитель Мёртвых только кивнул.

– Пришло время, дочь, – неожиданно мягко и негромко проронил Старый Хрофт, – начертить мою самую главную руну. Самую главную за всю жизнь. Вспомнить, как чертили их, изменённые, Лаувейя и другие хексы ётунов.

– Руну, отец? Всего лишь руну?

Горечь в её голосе скрыть не удалось. И ради этого они шли столько времени?!

– Руну, которую нигде больше не вычертишь, – жёстко перебил О́дин. – Разве ты не чувствуешь, насколько свежа, насколько дика здесь сила? После Источников она уже совсем иная…

Райна с трудом покачала головой. Ледяная кровь не давала ничего почувствовать по-настоящему.

– Кажется, я начинаю понимать Хедина, – проворчал тем временем Старый Хрофт. – Да, наверное, иного выхода не было. Только так…

– О чём ты, отец?

Тот не ответил. Острие альвийского меча вновь принялось чертить, рассекая серый туман и оставляя огневеющий росчерк на прозрачной тверди у них под ногами.

– Помогай, Ястир, – отрывисто бросил Отец Богов. – Вытаскивай их из памяти. Вытаскивай их всех. Ты помнишь, как они сражались и умирали. Яргохор не помнил, но ты-то – должен!

– Я помню, – холодно сказал бывший Водитель Мёртвых. – Но я провёл слишком много душ в бывшее царство Хель и потому должен спросить тебя, Древний бог: ведаешь ли ты, что творишь? Отсюда не вырывался ещё никто и никогда. Мне открыто поистине ужасающее – там, за чертой. Ты уверен?

Щека Старого Хрофта дёрнулась.

– Как ты думаешь, я, сражавшийся на Боргильдовом поле, – неужто я поверну?

– Нет, – с лёгкой грустью заметил Водитель Мёртвых. – Но, прежде чем мы начнём… скажи, могу ли я рассчитывать на твою помощь?

– Да, – О́дин не колебался ни мгновения.

– Даже не спросишь, в чём?

– Нетрудно догадаться. Ты хочешь, чтобы твои сородичи тоже бы вернулись? Но они не мертвы…

– Те, с которыми мы вступали в Упорядоченное – да, – перебил Ястир. – Те прекрасные, слепящие, светоносные духи – пали. Их больше нет. Они погибали один за другим… в том числе и на Боргильдовом поле. А Познавший Тьму… он просто захлопнул дверь склепа, что они возвели себе сами.

– Я помогу, – Хрофт по-прежнему не сомневался. – Но сперва…

– Да. Начинай, Отец Богов, я последую. Это… больно – вытаскивать из памяти подобное.

Старый Хрофт чертил – и огненные руны, сливаясь, соединялись одна с другой, из-под рук Древнего Бога текло точно огромное полотно. Руны светили сквозь плотный туман, некоторые из них – поднимались, вставали, напоминая гротескные человеческие фигуры. Райна попятилась – подобного она не видела нигде и никогда.

– Сила, – кратко бросил О́дин. – Нигде больше, дочь… нигде больше, даже в Источниках…

Фенрир, словно в некотором испуге, подобрался поближе.

Валькирия же, словно завороженная, следила, как сотворяемое отцом воинство рун шагает всё дальше и дальше в туман. Иные письмена напоминали зверей, иные – птиц, иные – совсем неведомых чудовищ. Но все они одно за одним отрывались от широко раскидывающегося полотна, поднимались и шагали, ползли, катились вдаль – к той самой «черте», которую валькирия пока никак не могла ощутить.

Яргохор, однако, не отметился ничем столь же впечатляющим. Просто перед ним одни за другим возникали и таяли лёгкие, почти невидимые в лучах оранжевого светила призраки павших асов. Молодые и прекрасные – Фригг, Фрейя, Сиф, Йорд, Тор, Бальдр, Хёд, Хеймдалль, Локи…

Райна стиснула зубы, когда появились сёстры. Глаза закрыты, лица умиротворённо-спокойны – какими они, наверное, и были в смерти.

Фенрир негромко рыкнул, взглянул на О́дина – но Отец Богов лишь чертил руну за руной.

– Идут. – Волк крутил головой.

– Кто? Откуда?

– Отовсюду, – зарычал сын Локи. – Если наш Владыка не успеет… А кто… все подряд.

– Толку с тебя… – огрызнулась валькирия.

– Прости, – с неожиданной кротостью ответил Фенрир. – Мне… я… хотел бы знать сам, сестра. Просто чую – враг. Со злом. Я… очень хорошо это чуять умею. С давних времён, сестра, с давних времён…

Волк отвернулся и замолчал.

Строй сверкающих рун уходил всё дальше, и мало-помалу у валькирии открывалось словно второе зрение. Черту она различала, правда, не глазами, но всем существом – острая грань, острее которой нет и не может быть ничего, грань, за которой, как ни странно, явственно чувствовались ветви Великого Древа. Там оно словно становилось реальным, на листьях набухали капельки росы – или чего-то, очень на росу похожего, – и возвращались обратно, в мир живых: снами, воспоминаниями об ушедших, их лицами, памятью, словами, наказами, последними советами.

Замерев, Райна всматривалась в открывающееся ей, замечая, как под её взглядом меняется серая хмарь, как всё отчётливее проступает – великая река, серая и безжизненная, перехлёстывает через грань, растекается, чтобы, казалось, исчезнуть безвозвратно – потому что в несказанной выси, и далеко, и близко, завис, едва взмахивая крыльями, исполинский Орёл, раскинь который крылья – закроет ими всё Упорядоченное.

Клюв Орла раскрыт, огнём пылают глаза. Он – конец всему, конец долгому пути, в Нём – свершение свершений.

Но нет, это ведь лишь видимость, думает валькирия, обмирая от ужаса. Зло не может властвовать тут безраздельно, хватит ему залов Хель, я не хочу, чтобы было так, я не могу, чтобы было так!.. И так не будет, никогда, ни за что!

Она сама не понимает, к чему шепчет эти горячие, бессмысленные на первый взгляд как будто бы слова.

Серая река, река бесформенных, лишившихся почти всего душ, душ, слившихся в единый поток, растекалась по пустому пространству, растекалась до тех пор, пока не встречалась с корнями Великого Древа, вбиравшими в себя эту живую, несмотря ни на что, влагу.

Дальше взгляд валькирии проникнуть не мог. Даже смотреть становилось больно. Она упрямо не отводила глаз, взор становился оружием, таким же, как меч, и им обязательно нужно было, любой ценой, но продавить вражью защиту.

Где-то там, за чертой – души асов. Кто знает, как отец собрался возвращать им плоть, но они там, там сёстры, Райна должна их увидеть, должна до них дотянуться, подать весть, крикнуть, что помощь идёт, что они рядом, что ожидание их вот-вот кончится, что никакое заключение не может быть вечным, и она…

Под веки словно засыпали колючего, острого, да ещё и горячего песка. Взгляд Райны блуждал меж призрачных ветвей Великого Древа, замечал какое-то смутное движение там, но не более. Домен Соборного Духа умело защищал свои пределы.

Но потом, в один краткий миг – всё изменилось.

Исполинская ветвь словно потянулась навстречу Райне, но не угрожающе, а, напротив, словно приглашая. Листва сгущалась, становилась зримой, воплощённой, зелёной и пышной, как и положено в мире, перед вратами которого останавливается в нерешительности сама Смерть.

Валькирии показалось – она разводит руками гибкие молодые ветки, раздвигает их, и видит – видит прекрасный Асгард, каким ему положено быть, видит радужный мост, различает даже фигурку Молчаливого Аса у врат.

Но в следующее мгновение стены и башни вдруг заполняет орда невесть откуда взявшихся существ, издалека напоминающих чёрных муравьёв. Деталей не разглядеть, но демоны – Райна не сомневается, что это именно они, – стремительно захлёстывают всю крепость своим тёмным потоком, и Асгард начинает проваливаться.

Безмолвный вопль – спаси! – достигает слуха валькирии, и она уже готова рвануться на помощь; но в этот миг твердь под Асгардом расходится, крепость рушится в бездну, увлекая за собой всех нападавших.

Мгновение – и нет ничего, кроме яркой, весенней, живой зелени.

– Дочь!

Райна открыла глаза. Оранжевое солнце. Серый туман. Скрылось из глаз воинство сияющих рун, не осталось и следа.

О́дин держал её за руки, тяжело дыша.

– Ты вернулась, дочка. И вовремя.

– Они пришли, – прогудел Водитель Мёртвых.

– И виден Асгард… – добавил Фенрир.

Райна взглянула – да так и замерла.

* * *

Исполинский оранжевый диск поднимался над туманами, ширился, рос, занимая полнеба. Четверо живых в мире призраков – О́дин, Райна, мрачный Яргохор и волк Фенрир – на качающихся весах сущего.

Огромный, словно настоящая гора, сын Локи поневоле держался чуть поодаль, но голос его раздавался совсем рядом. Фенрир принюхивался, задрав голову, шерсть встала дыбом, он глухо порыкивал, клыки обнажились в предвкушении боя.

Райна поглядывала на исполина со смешанными чувствами. Громадный и обладающий силой сотен тысяч мужей, Фенрир был страшным противником, и столь же непредсказуемым. Копившаяся веками злоба готова была прорваться, и горе тому, кто окажется у него на пути! Волк не станет разбирать меж своими и чужими.

На другом берегу туманного моря, залитом сейчас золотисто-оранжевыми лучами, возвышались дрожащие, призрачные стены Асгарда. Именно такие, какими их и помнила валькирия. Крыша Валгаллы, выложенная золотыми щитами, поднимающиеся раскидистые ветви и крона священного ясеня, палаты Тора и других богов, могучие стены, радужный мост, начинающийся от крепких врат и тонущий в серых волнах – всё так. До мельчайших деталей.

Но это пустота, подделка, морок. Обманное видение, чтобы только заманить их за роковую черту, откуда облачённым в плоть уже нет возврата. Чтобы Асгард ожил бы вновь, нужно совсем иное, чем даже воскресшие боги, нужно больше, чем жертвенная кровь, больше, чем даже власть над всеми тремя источниками Упорядоченного.

Нужно повернуть вспять реки магии, пронизывающие всё сущее. Нужно направить их бег, заставить отдать свою силу, чтобы небывалое, задуманное Отцом Дружин, стало бы явью.

Валькирия понимала это так же ясно, ощущала с такой же чёткостью и определённостью, как и эфес меча в собственной ладони.

Все старые враги, все враги новые – все спешат сюда, все дрожат от ужаса, лишь только представив себе последствия. Валькирия мрачно усмехнулась – это дело по ней, это истинная стихия такой, как она; ради такого стоило жить и ждать столько тысячелетий.

Асгард будет стоять! И в нём будет править Отец Богов, даже если её, валькирии Рандгрид, Разбивающей Щиты, не станет.

– Готов ли ты, Ястир? – О́дин меж тем повернулся к бывшему Молодому Богу, а потом – Водителю Мёртвых Яргохору.

Мрачная фигура в чёрном и сером, в островерхом воронёном шлеме медленно кивнула. Райна не могла заставить себя взглянуть жуткому созданию в лицо – за смотровой прорезью шлема клубился мрак, истинный и первородный. Если и был там когда-то свет, от него ничего не осталось.

– Тогда начинай, – скомандовал О́дин. – Отсюда начнётся дорога домой. Верь мне, Ястир!

– Что делать мне, отец?

– Прикроешь мне спину, дочь, когда они, наконец, доберутся до нас с тобой.

В отдалении глухо взвыл Фенрир. По туманному морю побежали волны, вздымаясь и опадая, а затем из серой пелены стали один за другим возникать призрачные фигуры, бестелесные, лишённые чётких очертаний, словно перетекающие одна в другую.

Похожие на людей и совершенно не похожие. Крылатые и бескрылые, двуногие и многоногие, ростом с обычного человека и гиганты, не уступавшие волку Фенриру.

– Нам нужно дойти до Асгарда. – Старый Хрофт обнажил меч. Выкованная альвийкой-оружейницей сталь сияла слепяще-белым.

– Это же ловушка, отец! Морок! Я чувствую!

– Ловушка, верно. Мы видим то, что сильнее и страстнее всего желали бы вернуть в мир живых. Грубо говоря, нам предстоит достать приманку из западни, да так, чтобы капкан не сработал. К бою, дочка. – Отец Дружин взмахнул мечом.

Райна тоже выхватила клинок, но разве честная сталь способна справиться с призраками?

– Это дело Ястира, – словно услыхал её мысли О́дин. – Мы с тобой дождёмся настоящих врагов.

– Ух, и голоден же я! – подал голос Фенрир.

– Боюсь, сын Локи, они придутся тебе не по вкусу. Слишком много железа.

Яргохор-Ястир меж тем неспешно вскинул наперевес серый двуручный меч, тяжёлым шагом двинулся навстречу армаде призраков.

– Ждём, дочь, – с напором сказал О́дин, видя нетерпение валькирии.

Сейчас, сейчас, ещё немного, ещё самую малую малость, с лихорадочной быстротой мелькали мысли у воительницы. Битва звала, манила, завораживала; но к жадному ожиданию боя примешивалось и всевозрастающее беспокойство.

Что-то знакомое крылось там, за бесчисленными ордами призраков, на другом берегу, где маняще поднимались стены и крыши невозрождённого пока что Асгарда. Древнее, из времён славы Отца Дружин, асов и асиний, из времён, когда не знали равных копьё Гунгнир и молот Мьёлльнир.

Молот Мьёлльнир?!

У Райны едва не вырвался крик.

Сквозь мглу и сполохи, сквозь марь и морок пробивалась низкая и грозная песнь пробудившегося молота. Беззвучная и неслышая для простых смертных, открытая слуху лишь тех, кто помнил время великой славы Тора.

Но откуда здесь мог взяться Мьёлльнир?! Разве не был он безвозвратно утрачен на Боргильдовом поле?

– Отец? – валькирия повернулась. Великий О́дин, конечно же, чувствует то же, что и она, не может не чувствовать!

Владыка Асгарда застыл, поднеся ладонь козырьком к глазам, словно защищаясь от лучей исполинского оранжевого светила. На том берегу стала медленно проявляться высокая фигура, вровень со стенами Валгаллы, но – явно женская.

И в руках у неё был Мьёлльнир.

– Гулльвейг… – услыхала Райна шёпот отца.

Матерь Ведьм с Мьёлльниром?! С молотом Тора, который никто никогда не видел с самого дня Боргильдовой битвы?

Как он оказался у неё в руках? Что она тут делает? Кому служит?

Конечно, Райна помнила о Гулльвейг. Рассказы о чародейке, явившейся из Ванахейма и ставшей причиною самой первой войны в Большом Хьёрварде, передавались в Асгарде из уст в уста. Смутные слухи о том, что Мать Ведьм продолжает жить и заниматься своим делом, доходили до Райны и потом, за все века её наёмничества. Но сама Гулльвейг никогда не вставала ей поперёк пути.

Не вставала до сегодняшнего дня.

Исполинская фигура ведьмы застыла возле подрагивающих, бестелесных стен Асгарда. В воздетой руке – молот Тора, и это, наверное, было единственной реальностью здесь, на пороге владений Демогоргона.

Яргохор меж тем всё шагал и шагал прямо на воинство призраков, нимало не смущённый появлением сказочного молота, хотя, казалось бы, должен был помнить его ещё по Боргильдову полю.

Серое воинство меж тем лилось и лилось вперёд, во всём подобное безбрежному морю. Ястира явно брали в кольцо.

– Он справится, отец?

– Конечно, – О́дин кивнул без тени сомнения. – Это ж мёртвые. У них нет над ним власти.

– Но Ястир… но с ним случилось… что-то не слишком хоро…

– Да. Он вернул Яргохора. Это огромная жертва, дочь. Он очень хочет, чтобы мы победили.

Райна проглотила комок в горле и кивнула. Ей хотелось верить, что это получилось достаточно бесстрастно, как и положено истинной валькирии.

– Ждём настоящих врагов, – повторил О́дин. – Детей Демогоргона, или каких ещё стражей ему будет благоугодно послать нам навстречу. Но у них не будет над нами власти, моя Рандгрид.

– Почему, отец?

– Мы не мертвы и не живы, дочь. Равновесие не знает, что делать с нами.

– Мы первые, кто додумался до этого?

– Мы первые, кто ушёл достаточно глубоко. У других, как у того же Скьёльда, не было в союзниках Водителя Мёртвых. Смотри, смотри на него!

Яргохора, похоже, взявшие его в кольцо призраки ничуть не обеспокоили. Он шагал по-прежнему размеренно, никуда не спеша, но и не мешкая. Меч взят на изготовку, развевается тёмный плащ за плечами, хотя воздух – или то, чем здесь можно дышать, – совершенно недвижим.

– Я готов, великий О́дин! – на всякий случай напомнил о себе Фенрир.

– Наше время придёт, племянник.

– Может, позволишь мне пока проглотить ту тварь, что там нагло пялится, да ещё и с молотом моего павшего родича?

О́дин лишь покачал головой.

– Боюсь, она пришла говорить, а не биться. Придётся слушать.

– Почему? – зарычал волк.

– Её послали. Или послал – тот, кто имеет власть в этих местах. Во всемогущество Матери Ведьм я не верю – она вечно пристраивалась под крылышко сильных мира сего. Пусть говорит. Проглотить ты её всегда успеешь.

Волк недовольно покрутил головой, но ничего не ответил.

Меж тем вокруг Яргохора полностью сомкнулось серое кольцо призраков. Сомкнулось – и с леденящими душу, скрежещущими взвизгами ринулось на него со всех сторон.

– Отец?! – не выдержала Райна.

– С Ястиром всё будет в порядке, – неколебимо-уверенно отрезал Отец Дружин. – Гулльвейг – вот наша забота.

Исполинская фигура с Мьёлльниром меж тем не двигалась, молча держа высоко в руке сказочный молот. Райна готова была поклясться, что на вечно молодом лице Матери Ведьм играет ехидная усмешка.

Ничего, мы ещё посмотрим, кто станет смеяться последним…

– Дочка, – вдруг повернулся к валькирии О́дин. – Мне придётся… заняться этой гостьей. Яргохор сдержит духов. Дети Демогоргона пока ещё ждут чего-то… быть может, окончания наших бесед с Гулльвейг. Рандгрид, тебе предстоит пройти до самого конца. До памяти Асгарда, там, впереди.

– Отец, это же ловушка! Западня!

– Я знаю, – печально кивнул Старый Хрофт. – Приманка в этой западне, увы – именно то, что нам нужно. Пройди по следу до самого конца, Райна. Там ты поймёшь, что надо сделать.

– Пойму? Как? И почему?

– Ты дочь Асгарда, в тебе наша истинная кровь. Где-то за чертой – ты права – память всех ушедших асов. Мировое Древо поднимается над нами, мы уже почти можем видеть его, используй же эту силу!

– Я не… я не знаю рун, отец. Ты не учил меня.

– Тебе не нужны никакие руны! – досадливо перебил Старый Хрофт. – Ты ведь знаешь, чувствуешь, что и как должна сделать?

– Да, – прошептала валькирия, опуская голову. – Изменить ток магии, вообще всей, что есть здесь. Направить на тени ушедших. Вырвать их отсюда…

– Подобно тому, как течение вырывает застрявшее в заводях, – подхватил Хрофт, – чтобы нести дальше. Ты всё знаешь и понимаешь правильно, дочка. К делу! А с ведьмой я справлюсь, не сомневайся.

* * *

Так, наверное, мог выглядеть водопад – самый могучий, самый неукротимый водопад Упорядоченного. Потоки призраков, размахивающие призрачным же оружием, устремлялись со всех сторон на Водителя Мёртвых, застывшего неподвижно, с подъятым мечом.

Ястир повёл плечами, за ними трепетал наполненный неживым ветром плащ. То, ради чего был сотворён Яргохор, то, что было его силой, то, что давало власть над мёртвыми, – пришло время всё пустить в ход.

У призраков и духов есть власть над живыми. Мёртвое хватает их, подобно тому, как зацепляют и хватают друг друга зубья громадных шестерён. Мельницы богов не останавливаются ни на миг, не обращая внимания на имена и прозвания тех, кто возомнил себя этими самыми «богами».

Всё, что нужно Водителю Мёртвых, – это дать немного времени Хрофту и Райне. Ну а силы – спасибо Гулльвейг – здесь хватит. Уж об этом-то он, Ястир, позаботится.

Ты ошиблась, ведьма, приведя сюда всё это воинство.

Ястир в последний раз глубоко вздохнул. Привычка, оставшаяся от давно канувших времён. Настало время уступить место Яргохору. А потом… потом оставалось лишь надеться, что О́дин со своей прекрасной дочерью вновь помогут ему вернуться.

У Водителя Мёртвых вырвался вопль, не боевой клич, но что-то, вообще не имеющее названия. Меч его описал дугу, и всё воинство призраков, устремившееся к нему со всех сторон, послушно закрутилось в ту же сторону – так хозяйка замешивает тесто. Воронка начинала вращаться всё быстрее и быстрее, Яргохор застыл в самом её центре. Неведомые силы рвали саму суть Водителя Мёртвых, щедро дарованная ему когда-то власть повелевать отжившим помогала удерживаться – но это только что пока.

Кружащийся водоворот наконец сжался, захлестнул Яргохора с головой – и в тот же миг заработал его меч.

* * *

Райну словно пробило разом тысячью тысяч раскалённых стрел. Серый водоворот там, где только что стоял Водитель Мёртвых, рассекло иссиня-чёрным – взмахами его клинка. Призраков и духов рвало в клочья, но точно так же рвало и самого Яргохора.

Сквозь валькирию устремился поток горячей, свежей, новорождённой силы, словно каждый из погибавших сейчас второй смертью фантомов отдавал ей всё, что имел.

На внутренней стороне плотно зажмуренных век янтарной нитью пылал последний отрезок следа – напрямик за черту, к корням Великого Древа, где смутно маячило множество колышущихся теней, смутно напоминавших обитателей Асгарда, павших на Боргильдовом поле.

Исполинский орёл шевельнул крылами, огневеющий взор упёрся прямо в затрепетавшую валькирию.

«Иди и возьми, если сможешь», – поняла Райна.

Однако в ужасающем и сотрясающем гласе Соборного Духа не таилось угрозы. Скорее – ожидание и едва ли не сочувствие.

Всё, что есть, Райна.

Мамины глаза спокойно и строго взглянули прямо на неё.

Серо-зеленоватая чешуя недодракона. Он не страшный, он просто голодный и глупый. Так и смерть – она просто голодна и глупа, больше ничего.

Осталось пройти совсем немного, дочь Сигрун.

В тебе не только кровь асов, ты ещё и хекса, троллквинна, чародейка народа йотунов (не ётунов, как говорили жители Асгарда). Ты забыла об этой своей ипостаси, память матери, наследство великанов – дремало множество лет.

Настала пора ему пробудиться.

* * *

– Поговорим, сильномогучий О́дин.

Старый Хрофт бросил последний взгляд на застывшую в трансе Райну – глаза зажмурены, кулаки сжаты – и повернулся к Матери Ведьм. Та по-прежнему оставалась возле призрачных стен Асгарда, однако голос её раздавался совсем рядом. Водитель Мёртвых держался, всё так же истребляя несчётные сонмища призраков, и рука Яргохора, похоже, не уставала.

– Говори, Мать Ведьм. Мы ведь давненько с тобой не виделись. Кто послал тебя и зачем?

– Ах, О́дин, ты не меняешься. Всё такой же скучный. Какая разница, кем я послана? Главное – сумеешь ли ты внять предостережению?

– Какому? Предлагаешь повернуть назад? Когда я почти у цели, а моя дочь делает то, к чему её приуготовляла судьба все бессчётные века изгнания?

– Хочешь, чтобы я поверила, будто ты всё это задумал заранее? – рассмеялась Гулльвейг. – Специально не искал собственную дочь столько столетий?

О́дин пожал плечами.

– Владыка Асгарда не пререкается со слугами. Правь своё посольство, Гулльвейг. Но помни, чем закончилось твоё первое.

– А чем оно закончилось? – Мать Ведьм продолжала улыбаться, и Старый Хрофт видел сейчас каждую чёрточку её неживого, идеально красивого лица, больше похожего на маску. – Именно тем, чем и должно было. Именно тем, чего мы добивались.

– Мы?

– Ты уже расспрашиваешь, Владыка Асгарда? Я уже не просто посланница? Я уже та, с кем можно говорить?

– Правь своё посольство, прислужница, – прорычал Отец Дружин. – Правь, у меня мало времени.

– Конечно, конечно, – насмешливо поклонилась Гулльвейг. Мьёлльнир задел серую дымку, и Старый Хрофт сморщился, точно от боли. – Тебя не пронять даже молотом твоего же старшего сына.

– Правь. Своё. Посольство, – отчеканил Старый Хрофт. Каждое слово его падало, словно удар топора.

– А! Что ж, будь по-твоему, Ас Вранов. Я должна передать, что тебе придётся пойти против всех, даже против твоего друга Хедина.

– Кто передаёт это? Как его имя?

– Какая разница? – Гулльвейг вновь пожала плечами. – Это голос разума, скажем так.

– Плох тот посол, что не открывает имя пославшего.

– Что делать, Владетель Слейпнира, здесь не Валгалла.

Старый Хрофт фыркнул, покосился на Райну. С щёк валькирии сбежала вся краска, они сделались мертвецки-бледными.

– Что ж, Мать Ведьм, ты сказала, а я услышал. Это всё? Твоё посольство отправлено?

– Нет. – С губ Гулльвейг не сходила лукавая улыбка. – У тебя могут явиться могущественные союзники, Ас Вранов.

– Они у меня уже есть. Мне помогли добраться сюда многие, от кого я, признаться, не чаял обрести подмогу.

– Они помогут тебе и вновь. Но ты должен поклясться.

– В чём и кому?

– Упорядоченному. Памяти всех падших или лишившихся силы богов – тебе помогут вырвать твоих сородичей из небытия, если ты твёрдо встанешь против Познавшего Тьму и доведешь свою борьбу до победы.

– Познавший Тьму не сделал мне ничего плохого.

– А волки? А целая рать его учеников? А эти призраки?

– Разве это он наслал их, Гулльвейг? Я не убеждён.

– Ты убедишься, – посулила она.

– Вот когда это случится, тогда и поговорим.

– Но тогда ты поклянешься?

– Владыка Асгарда никому не даёт подобных обещаний. Всё, Мать Ведьм, время твоё истекло. Желаешь ли ты помочь мне, встать против меня или же просто отойти в сторону? Я приму любой твой выбор. Но совершай его быстро!

– Я лишь посланница, – поклонилась Гулльвейг. – Эта битва – не моя битва. Но позволь спросить тебя, Ас Воронов, – неужели ты не хочешь вернуть Мьёлльнир? Разве не жаждешь порадовать старшего сына, вручив ему его великий молот?

– Он вернёт его сам, коль пожелает, – как можно равнодушнее отозвался Старый Хрофт. – Всё, Гулльвейг. Уходи.

– Как пожелаешь… – прошелестел на прощание голос Матери Ведьм, прежде чем её силуэт утонул в серой дымке.

Последним исчезли очертания Мьёлльнира.

Отец Дружин и волк Фенрир остались одни. Яргохор стягивал на себя великие множества призраков, Райна стояла, замерев, и, похоже, перестала даже дышать.

– Великий О́дин?! – нетерпеливо прорычал исполинский волк.

– Сейчас, – медленно ответил Древний Бог.

Он чувствовал это, он знал. Его дело – справедливость, а его обманули. Обсчитали, обдурили, словно подвыпившего дружинника вороватый трактирщик. Сейчас ему, истинному Владыке Асгарда, требовалась вся помощь, какую он только мог собрать.

И неважно, от кого.

Мысли становились рунами, руны кричали криком, неслышимым для громадного большинства обитателей Упорядоченного; но тех, кого следовало, этот зов достигнет, не сомневался Отец Дружин.

Они все здесь.

Шепчет Хаос – дочь уже не слышит его, но ему, Старому Хрофту, голоса звучат по-прежнему.

Холодно и чеканно перезваниваются смарагдовые кристаллы, соударяясь в вечной пустоте – дают знать о себе Дальние.

Содрогаясь от нетерпения, вновь и вновь окликает Отца Дружин чародей Скьёльд.

Все тут. Всем не терпится.

А за их спинами маячат и другие, тоже дрожащие в ожидании.

«Я не горд, – как можно громче подумал Старый Хрофт. – Я всего лишь Древний Бог, старый бог, переживший всех и вся. Разве я так уж многого хочу? Упорядоченное бескрайне, на вашу власть я не посягну, силёнки не те. Что мне нужно? – лишь возрождённый Асгард. И асы с асиньями. Больше ничего. Я слишком долго ждал…»

– О́дин! Великий О́дин! – взревел Фенрир, вырывая Отца Дружин из бездны. – Они идут! Идут!

Серая воронка призраков давно поглотила Водителя Мёртвых. Райна стояла замерев, не дрогнет ни один мускул, не дрожат веки, даже дыхания, похоже, нету. А там, где по-прежнему маячат стены бестелесного Асгарда, появлялась новая рать, над которой с клёкотом парил коричневокрылый сокол.

Старый Хрофт позволил себе едва заметную ухмылку.

Со стороны смерти, через заповедную черту шли и шли существа из плоти и крови. Летели крылатые змеи, плыли огромные, уснащённые множеством щупалец пузыри, чем-то напоминавшие морматов; переваливаясь с боку на бок, влачились броненосные ящеры.

Их тут быть не могло. Черта пылала перед внутренним взором Древнего Бога ослепительным, чистым пламенем. Черта, за которой не смерть – но вечное обновление.

Однако они есть. Кто-то неимоверно могущественный открыл им дорогу – просто не воспрепятствовал тем, кто упорно и упрямо бился головой об стенку, пытаясь сотворить несотворимое.

Им наконец позволили.

– Пришло твоё время, племянник.

Волк завыл, вскидывая голову, да так, что дрогнула, рассыпаясь, даже скрывшая Водителя Мёртвых воронка. На мгновение вновь стал виден Яргохор – доспехи пробиты во многих местах, слетел правый наплечник, у шлема снесён самый верх – но сам клинок рубил по-прежнему.

Фенрир меж тем громадными прыжками сближался с надвигающейся ратью. Пасть оскалена, шерсть вздыбилась – волк дождался настоящего боя.

Всё, Владыка Асгарда. Ты сделал всё, что мог. Осталось ждать, когда Райна прорвётся, наконец, к заветной цели.

* * *

След, начавшийся среди сотворённого из пепла бесплотного двойника былого Асгарда, кончался. Он стянулся в тонкую, почти невидимую золотистую нить, иногда почти неотличимую от луча. Во всей красе перед Райной возвышалось Мировое Древо, истинное Древо, чьей бледной тенью-аватарой был Иггдрасиль в старом Асгарде.

Молодая, весенне-свежая листва, радующая нежной зеленью, и рядом – осенние, отяжелевше-янтарные листы. Но нет ни гниения, ни увядания – зелёное сменяется желтоватым и обратно, круг невозможно разомкнуть, он пребудет таким до скончания века.

Корни Древа вбирают бесчисленные души, достающиеся Орлу. И он сам – вон, над горизонтом, размеренно взмахивает крылами, клюв его остёр, и он – конец всему, ибо в нём не уцелеет даже бессмертная как бы и бестелесная субстанция души.

Его взгляд пронзающ и всеведущ. Здесь его владения, здесь он всевластен. Что может сделать она, не живая и не мёртвая, не смертная, но и не бессмертная, ибо конец мира станет и её концом?

Тонкая игла золотого луча упирается в зеленеющую ветвь Древа. На ней, словно игрушки, крохотные домики, ещё более мелкие фигурки людей. Райна присматривается – да, точно, Асгард. Ещё один, и на сей раз это уже не призрак.

Она не знает, что делать. Нет заученных заклятий – да она ведь и не чародейка. Нет заранее составленных рун. Нет ничего, кроме кровоточащей памяти да страстного, до самозабвения, желания – Асгард должен жить.

Руны отца расчистили ей дорогу сюда, но самых важных он ей так и не дал – наверное, и вправду не знал сам.

Ну, валькирия, ты ведь тоже в какой-то мере «водительница мёртвых», ты уже один раз не без успеха использовала свой талант, когда пришлось выручать Яргохора.

Ты провожала героев в Валгаллу. Теперь тебе предстоит вывести их оттуда.

Рушатся горы,

Моря высыхают.

Гибнет родня,

Смертен и ты сам,

Только не вечна

Во мраке дорога,

Новый рассвет

Завсегда наступает.

Рушатся горы,

Моря высыхают,

Гибнут киты

На широких просторах,

Только обратно

Приводит дорога,

Утро за ночью,

Ты знаешь, наступит.

Вновь поднялись

Ледяные вершины,

Серые туши

Китов на просторе

Режут волну;

Луч золотой,

Он выводит из мрака

Души от сна

Он пробуждает.

Висы складывались сами собой.

Души от сна он пробуждает – переполнявшая валькирию сила, дарованная сражающимся Водителем Мёртвых, слившаяся с её собственной, устремилась вперёд, к замершим фигуркам на ветви Великого Древа.

На краткий миг Райна увидела тянущиеся далеко вниз, в обычный тварный мир корни, исполинские отростки, тянущиеся к Источникам Магии, Кипящему Котлу, Урду и Источнику Мимира.

«И питает он третий корень…»

Питает? Корень? Или… или…

Идите ко мне! – выдохнула валькирия. Ждать больше нельзя, подобно тому, как малый рычаг может сорвать с горы стократно более тяжёлый камень, так и её собранная сила замыкала сейчас на ней мощь всех Трёх Источников.

Орёл взглянул на неё и кивнул. Как показалось Райне, одобрительно.

Идите ко мне! Вы слишком долго ждали. Заточение кончилось, возвращайтесь! Будет славная охота, будет славная битва, будет любовь и страсть, будет всё!

Меч, выкованный альвийской Оружейницей, меч, вобравший в себя возрождённую силу Асгарда, поднялся словно сам собой, своею волей потянув руку валькирии. Острие указывало на золотую искорку здешнего отражения Валгаллы, древняя мощь оживала, сбивая последние замки.

Золотой луч замер,стремительно превращаясь в дорогу.

И по ней навстречу Райне пошли, одна за другой, знакомые с самого детства фигуры асов и асинь.

– Отец был прав… – прошептала валькирия, прежде чем спасительное орлиное крыло подхватило её, перенося через моря и океаны несущего обратно, на тот берег, где ещё есть живые.

Древние боги Асгарда возвращались.

…А потом надо будет расплатиться с Оружейницей.

Ник Перумов Гибель Богов-2. Книга четвертая. Асгард Возрождённый

© Перумов Н., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Пролог Мера за меру

Верить в неизбежность воздаяния и возмездия – очень хорошо, удобно и полезно. Для всех – сильных мира сего и слабых; вознесённых удачей, судьбой, трудом – и тех, кто так и пребывает в безвестности, нищете, бесславии. Не удалось отомстить на земле – не бойся, грозные боги подземных царств всё припомнят твоему обидчику, на то ведь они и боги.

Но случается так, что казавшиеся вечными боги исчезают бесследно, а вместе с ними и надежда на справедливость.

И вот тогда оказывается, что слабые и робкие, веками находившие утешение, веруя, что за смертной дверью каждому воздастся по делам его, вовсе не так уж слабы и не так робки.

Отними у человека надежду, и он сделается опаснее медведя-шатуна или бешеного волка-одиночки.

Вампир Ан-Авагар вновь стоял на сумрачных равнинах Гнипахеллира. Неупокоенных душ скопилось уже очень, очень много – и они не молчали. Тоскливые заунывные вопли оглашали ночь, белые тени беспорядочно влеклись то в одну сторону, то в другую, без смысла и цели. Серые волны катились сквозь мрак, и даже звёзды, казалось, глядели на них со скорбью и жалостью.

Их никто не прибрал, не призрел; никто не отвёл к месту последнего упокоения. Брошенные на произвол судьбы, они только и могли, что оглашать ночь бессильными жалобами; но ни Спаситель, ни Демогоргон, ни даже местные тёмные божки, буде таковые тут ещё оставались, не торопились предъявить на мёртвых свои права.

И это было странно, очень странно.

Ан-Авагар сердито закусил губу.

Великий Хедин тоном, не терпящим возражений, отправил вампира сюда, в Хьёрвард, собрать неприкаянные души и отвести их в залы Хель, как звалось местное царство мёртвых. Познавший Тьму был совершенно прав – неупокоенные готовы были вот-вот обрушиться на живых, обратившись в сгустки ненавидящей всё и вся полуразумной, донельзя голодной силы.

Однако он, Ан-Авагар, конечно, способен будить от долгого сна погосты, выпуская на волю дикие стада неупокоенных, – но направить на путь, повести за собой Чёрным Трактом орды и орды бесприютных духов?..

«Великий Хедин поистине верит в тебя, вампир, – вдруг пришла холодная мысль. – Он считает тебя достаточно сильным. И такое – тоже удел лишь сильных. Слабые завистливы к чужой мощи и способностям. Они никогда не признают за чужаком достоинства или тем более превосходства.

О да, конечно, великий Хедин может казаться слабым. Может притворяться слабым – но всё это лишь часть его плана, несомненно, глубочайшего, всесторонне продуманного и полного ловушек для тех наивных глупцов, что увидят в его хитрости истинную нерешительность или, тем паче, нехватку силы.

Не-ет, – подумал вампир, – надо держаться Познавшего Тьму. Он, конечно, не шибко любит вампиров – хотя, собственно говоря, кто нас любит? – так что это никак не недостаток, скорее общее место».

Однако все эти ламентации и мелодекламации никак не приближали Ан-Авагара к главной цели, ради которой его и отправил сюда всемогущий владыка Хедин. И как приступить к ней, к этой цели, вампир не имел ни малейшего понятия.

– Вот уж никогда б не подумал, – проворчал он вслух на своём исконном языке, на том наречии, что было родным и для Эйвилль, – никогда б не подумал, что стану спасать смертных! И от кого – от своих же, можно сказать, почти сородичей!

Вампиру было страшно. «Ну, да, – признался он себе наконец. – Я боюсь. Гнева Хедина. Морндрагу он, помнится, заехал по физиономии сапогом, клык один сломал – когда тот, безумец, попросил у него пресловутой «крови богов», крови, которой Хедин поделился с умиравшей Эйвилль, спасая её. Бедняга Морндраг тогда чуть не лишился рассудка, околачиваясь слишком близко к шатру Познавшего Тьму, ну и… нанюхался, как говаривают гномы.

За что и получил, по заслугам, несомненно. Всякий, кто получает, получает по заслугам», – самодовольно подумал вампир, гордясь собственными рассуждениями.

Но рассуждения рассуждениями, однако они ни на полпальца не приближали его к решению – как собрать елико возможно неупокоенных душ и направить их по Чёрному Тракту. Там, внизу, в царстве Хель, должно быть, ещё оставались те, что примут души усопших и распорядятся обычным манером; но вот как доставить эти души туда?

Тянуть дальше было уже нечего. Ан-Авагар совсем по-человечески вздохнул, беспомощно озирая пустую, залитую мраком равнину. Луна утонула в тучах, света проглядывавших в прорехи облачного покрывала звёзд не хватало. Впрочем, обычного зрения вампиру и не требовалось.

Он невольно вспомнил, как «позвал» старый погост в том далёком и странном мире, где его поймали на крючок «Наблюдающие». Ан-Авагар имел теперь свои соображения насчёт как их природы, так и планов в отношении себя, но старался об этом даже не думать. Бесполезно – всё, что в его силах, он уже сделал.

Да, заклятие у него тогда получилось просто на загляденье. Хотя Клара Хюммель, конечно, его б не одобрила. Совсем бы не одобрила. Ан-Авагар вздохнул – перед глазами вновь появилась неукротимая волшебница, одетая по-мужски, в куртку, полусвободные порты, высокие сапоги, с девичьи-толстой косой, переброшенной на грудь, несмотря на замужество и детей.

«Эх, Клара-Клара, почему же о тебе думается всё чаще и чаще? Не о радостях охоты, преследования, не о лакомом предсмертном ужасе дичи, обречённой быть выпитой насухо, даже не о радостях плоти – с той же добычей, перед тем как выпить, – а о строгих глазах странной чародейки, её взгляде, гневном, взыскующем, и в то же время…»

Что в нём виделось? Женский интерес к нему, Ан-Авагару, разбившему немало сердец и при жизни, и после смерти? В конце концов, он куда как недурён собой и…

«Не ври себе», – сказал кто-то холодно и насмешливо. Вампир аж подпрыгнул от неожиданности – но нет, никого, никакие не Наблюдающие; это он сам, только он сам.

«Конечно, не шибко-то привычно говорить правду, даже себе самому? Ты для неё никто, так, временный союзник, когда понадобилось спасать её драгоценных односельчан. Она благородна и не выказала своего отвращения к тебе, вот и всё. А так… не обманывай себя, вампир. Для Клары Хюммель ты нежить и нечисть, враг рода человеческого, случайно оказавшийся ей полезен. На короткое время. И даже сейчас, после того, как вы с ней бились бок о бок, она не колеблясь вгонит тебе в шею свою наговорную шпагу с магическими рубинами, едва завидев тебя пьющим кровь какой-нибудь тупой пейзанки, вся ценность каковой, собственно, в том и заключена – служить пищей таким, как ты, Ан-Авагар, то есть сильным».

Кто-то из этих сильных будет отбирать у неграмотной дочки пахаря её хлеб, её курицу или корову. Кто-то выманит последний грошик, обманув дешёвым поддельным колечком. Кто-то заставит, ссылаясь на «право первой ночи», разделить с собой ложе. Кто-то просто отхлещет вожжами или кнутом, потому что ему или ей так захочется.

Чем они лучше его, Ан-Авагара? В конце концов, если он не выпьет жертву досуха, она останется жива; будет болеть, да, но поправится – если, конечно, он не станет устраивать ей регулярные кровопускания, за которыми придут слабость, постоянная усталость и, наконец, сон, переходящий в смерть.

Так чем же он хуже? Мир несправедлив и жесток, каждый бьётся за собственное место в нём, убивает, чтобы не быть убитым. Чародейка Клара не может этого не понимать. Никак не может!

Прежний Ан-Авагар тут бы и остановился в своих рассуждениях. Новый, родившийся в дикой схватке с им же вызванными неупокоенными на улочках Поколя, когда Клара Хюммель сражалась с ним плечом к плечу, пошёл, однако, дальше.

Все, кто обманывает, отнимает, избивает или даже насилует, не поднимали мёртвых из могил, натравливая их на живых.

– У меня имелись серьёзные основания! – пискнул Ан-Авагар и сам же оборвал себя.

«У тебя были основания, да. Истинный вампир просто сказал бы «это нужно мне, это хорошо для меня, а все остальные меня волнуют лишь в той степени, насколько это для меня же и важно». У Ан-Авагара так думать больше не получалось.

Он напустил мёртвых на живых, и этим всё сказано.

Конечно, другие «сильные», отнимавшие, грабившие, вынуждавшие работать на себя, убивали тоже. Кто быстро – подавляя бунт или просто для удовольствия; кто медленно – непосильным трудом, голодовками, холодом, но исход выходил один. Они убивали, так же как и он. Так почему же сейчас он наговаривает на себя? Чем другие способы убийства лучше тех, что довелось использовать ему? Итог от этого не менялся.

Нет, конечно, можно сказать, что умереть от голода куда легче, чем быть разорванным на куски жадными до плоти и крови мертвяками; но…

Нет. Никаких «но». «Прекрати юлить и оправдываться, Ан-Авагар. В конце концов, это недостойно твоей истинной расы, расы победителей и повелителей».

Вампир сердито сжал кулаки. Ночь катилась быстро, а в голову ему так и не пришло ни одной дельной мысли. Да тут ещё и Клара – совсем некстати. Думай, Ан-Авагар, много думай, думай прямо сейчас! Может, он и сможет увлечь за собой малую толику бесприютных душ, но требовалось-то много, много больше!

Что у него есть? Есть его пресловутый «зов», которым он подъял древнее кладбище возле Поколя, выпуская неупокоенных на волю, но не подчиняя их себе целиком и полностью. Потом, когда уже начался бой в самом селении, когда призрак девушки по имени Иссор попросил Ан-Авагара помочь против его же собственных миньонов, вампиру удалось повести за собой часть оживших мертвецов, однако далеко не всех и даже не большинство; да и подчинялись они ему весьма неохотно. И это те самые зомби или скелеты, что должны были слушаться его беспрекословно, ибо именно он подъял их из могил!

– Этак стоючи дела не сделаешь, – сердито проворчал вампир, отгоняя образ Клары.

Он попытался «позвать». Благо вампирьего рода, особенно его лучших и сильнейших представителей (к коим не без самодовольства относил себя Ан-Авагар), что для этого им не требовались никакие некромагические ритуалы. Чародеям-людям приходилось вычерчивать сложные магические фигуры, ждать удачного сочетания звёзд, тратить редкие, порой даже редчайшие ингредиенты, составлять – и зачитывать вслух – длиннейшие вокабулы, инкантации, где малейший сбой в произношении или интонации означал крах всего ритуала и зачастую бесплатный обед в виде самого́ незадачливого чародея, что попадал на зубок голодным мертвякам.

Бессмысленно кружившие вокруг вампира бледные тени дрогнули, медленно потянулись к нему, протягивая бестелесные руки, сейчас казавшиеся пустыми рукавами просторных одеяний. Угрозы для уже мёртвого вампира они являть не могли, и всё-таки Ан-Авагар поёжился. Из глубин памяти поднималось, казалось бы, напрочь забытое – страх перед нежитью и отвращение к ней, что испытывал некогда молодой и лихой охотник лесного клана Перворождённых по имени Аннээнэль Авагарро.

Имя Ан-Авагар ему дала Эйвилль.

– Цып-цып-цып… – неожиданно для самого себя прошептал вампир.

Он звал. Человеческое ухо не различило бы ни слов, ни звуков, самому Ан-Авагару казалось, что он тянет длинную руладу низких, басовых нот. Когда-то давно, в дни обучения, Эйвилль говорила, что это якобы один из древнейших языков Упорядоченного, родившийся чуть ли не с первыми живыми существами, наделёнными речью. Праязык этот и поныне имеет власть над плотью, даже мёртвой, даже если это – невещественная «плоть» души.

Так или иначе, клич Ан-Авагара действовал. Полдюжины, десяток, два, три – души устремлялись к нему, и сперва вампир даже подумал, что он, похоже, зря боялся – пригодилось и сработало самое простое из его некромагического арсенала.

Число душ росло, и с ним, однако, начинало расти и новое, неведомое Ан-Авагару ощущение – родившееся в груди, там, где сердце, оно медленно расползалось по плечам и рукам, опускалось к бёдрам – колючий и морозный холод, обжигающий давно мёртвую плоть вампира подобно пламени.

Что это? Откуда? И почему так давит на плечи, словно на Ан-Авагара одну за другой навьючивали глыбы, выпиленные из цельного льда? Вампир попытался перекинуться и взлететь, резко оборвав заклинание – получилось, тяжесть исчезла, души закружились на месте, словно в растерянности.

«Так не пойдёт», – мысленно скривился Ан-Авагар, опускаясь обратно наземь. Простые заклятия не работали, и, что называется, с налёта подчинить себе всё это множество бесприютных душ у него не получалось. «Наверное, – пришла досадная мысль, – тут и впрямь надо быть богом. Хоть немного, но богом».

Души вновь кружились вокруг него, но теперь ему казалось: он слышит их немой крик. Множество голосов тянуло одно-единственное слово, хоть и на разных языках Большого Хьёрварда:

– Кровь.

Так, наверное, зудят комары.

Вампир вздохнул и принялся чертить магическую фигуру. В конце концов, всякий из его племени заткнёт за пояс любого некроманта-человека.

Мёртвые на Гнипахеллире ждали.

Глава I Исход Древних Богов

– Пришло твоё время, племянник, – сказал великий О́дин, Отец Богов и Дружин, Ас Воронов, владыка Асгарда, носитель Гунгнира и прочая, и прочая, и прочая.

Глубоко за самыми потаёнными мирами Упорядоченного, возле врат запретного для живых домена Духа Соборной Души, Демогоргона, – вскипала невиданная битва.

Уже сражался, собрав на себя полчища неупокоенных духов, Водитель Мёртвых Яргохор, он же бывший Молодой Бог Ястир из забытых времён, из эпохи ещё до Первого Дня Гнева; а сейчас к бою готовился и чудовищный волк Фенрир, сын бога Локи и великанши Ангрбоды, брат мирового змея Йормунганда и Хель, владычицы царства мёртвых Хьёрварда.

Волку достался более привычный враг – орда самых причудливых чудовищ катилась навстречу великому зверю, чей хребет поднимался выше многих гор.

Она катилась от той черты, что разделяла владения Демогоргона и области Сущего, в которых смертная плоть ещё может существовать. Там не могло обитать никаких монстров – но в Упорядоченном нашлись силы, что сумели открыть им туда дорогу. Через портал, как-то ещё – Старый Хрофт не знал.

Да сейчас это уже и не имело значения. Дочь О́дина, валькирия Райна, зажмурившись, стояла рядом, покачиваясь, словно шаман в трансе, – она сейчас вела главную битву, уйдя глубоко в области, куда не было хода даже самому Старому Хрофту. Какие враги встали у неё на пути, какие преграды – кто скажет? Но Отец Дружин знал: его дочь наступает, она не повернула назад и не сдалась. Кто знает, что ей пришлось бросить на весы боя там, в областях, где могут оказаться бессильными даже мечи, помнящие силу старого Асгарда? Что пришлось поставить на кон?

Нет, он не будет думать об этом сейчас. У каждого – свой собственный бой, его и веди. Валькирия выдержит, ведь на то она и валькирия.

Фенрир тем временем вскинул мохнатую голову, разинул пасть, зарычал и сорвался с места. Один прыжок его покрывал целые поприща – но там, в привычном Старому Хрофту Упорядоченном; здесь же, казалось, исполинский волк остаётся на месте, только почему-то уменьшаясь.

А потом волна чудовищ докатилась наконец до сына Локи, и волчьи челюсти лязгнули, морда Фенрира мгновенно окрасилась тёмной кровью. Его клыки, казалось, не ведают преград, дробя с равной лёгкостью и плоть, и кость, и рог, и чешую, и даже железо.

Воронка мёртвых меж тем вновь сомкнулась над Яргохором, медленно, шаг за шагом тесня его ближе и ближе к тому месту, где застыли О́дин и Райна.

Пальцы Отца Богов пробежались вдоль эфеса. Альвийскому мечу предстояло много работы.

* * *

Золотой луч тянулся из-под ног Райны, убегая вдаль, к неоглядно раскинувшимся ветвям Великого Древа. Там, на суку шириной, наверное, в несколько лиг, раскинулся Асгард – такой, каким его запомнила Рандгрид, отправляясь на Боргильдово Поле. Высоко взнесены золотые щиты на крыше Валгаллы, солнце радостно играет на вечноначищенном, никогда не тускнеющем металле, и от врат заветного города асов прямо навстречу валькирии движется процессия – знакомые с детства фигуры. Несмотря на расстояние, Райна узнаёт их тотчас: Тор, Хеймдалль, Браги, Ньорд, Фрейя, Идун и другие; вот выступает плечистая, широкобёдрая и тяжелогрудая Йорд, богиня земли, мать Тора; вот Сиф с её роскошными золотыми волосами; а вот и гордая Фригг, так долго презрительно щурившаяся на валькирий, не в силах до конца смириться с вечными изменами Отца Богов.

Все они оставляют своё бестелесное пристанище, бывшее их тюрьмой нескончаемые эоны, и идут, идут прочь от него, из мира призраков – в мир живых.

Да и то сказать – кто способен окончательно и безвозвратно погасить искры божественного дыхания самого Творца, из которых и родились древние боги, подобные О́дину?

Так, во всяком случае, кажется в тот миг Райне.

Себя она ощущает всемогущей. Кто, кто ещё способен сокрушить врата самой смерти, вырвав из её когтей давно павшую родню?

Альвийский меч в руке Райны сейчас словно живёт собственной жизнью. Он чутко улавливает потоки свежей, новосотворённой силы, что изливается от пределов Демогоргона, вбирает её в себя; валькирия разом и чертит ведомые ей руны, и слагает висы, подобные тем, что помогали ей забирать в Валгаллу павших героев, не отдавая их души притяжению Чёрного Тракта.

Райна нынешняя, странствующая воительница, не былая валькирия Рандгрид, не отдала бы пасти Хель вообще никого: ни мужа, ни жены, ни детей, ни даже неродившихся младенчиков, умерших в утробах матерей. Воительница Райна явилась бы на совет богов, вогнала бы свой меч в столешницу, она бросила бы вызов всем и каждому, даже собственному отцу – потому что никто не может быть обречён вечности мук.

А в прежнем мире, которому со всей страстью служила валькирия Рандгрид, всё было именно так. За нескончаемыми веками и тысячелетиями в Хель должен был последовать Рагнарёк и последняя, всеобщая гибель.

Обитателям царства Хель, наверное, тот день показался бы великим, долгожданным избавлением от нескончаемых мучений.

Водитель Мёртвых Яргохор щедро делился с Райною силой, исторгаемой его неотразимым клинком; её то и дело приходилось пускать в ход, когда – чувствовала валькирия – перед возвращающимися асами появлялась какая-то преграда. Сперва её, эту преграду, альвийский меч рубил если не с лёгкостью, то и без особого труда; но раз за разом стены эти становились всё прочнее и толще, меч увязал в них; а потом валькирия вдруг поняла, что стоит на узкой золотой дорожке, едва ли в локоть шириной. Перед ней справа и слева поднимались точёные винтовые колонны, врата без створок, покрытые тонкой резьбой, – вереницы коленопреклонённых существ и людей, и похожих на них, и совсем непохожих, ползли куда-то вверх, словно поклоняясь кому-то, но кому – Райна разглядеть не могла.

Справа и слева от врат она увидела пару важных, надменного вида бородатых стражей, не в боевом облачении, не в доспехах, а в длинных, ушитых золотом и жемчугами жреческих одеяниях, покрытых какими-то символами, больше смахивающими на те, что использовали в своих ритуалах люди-некроманты – чьих немало голов было срублено мечом самой воительницы Райны.

В руках эта пара держала вычурные посохи, обвитые золотыми змеями и увенчанные хрустальными бубенцами, невесть зачем туда водружёнными. В общем, эти двое походили скорее на почётную охрану сераля, но никак не на стражу самых тайных пределов Упорядоченного.

Бороды их, чёрные, слегка вьющиеся, были тщательно расчёсаны, напомажены и умащены благовониями. Свободно спадающие туники не могли скрыть внушительных животиков.

Альвийский клинок затрепетал в руке Райны, словно требуя крови.

Но пара бородачей совсем не показалась валькирии враждебной или хотя бы грозной. Глядели они на неё строго, но и только.

А ещё она не чувствовала в них ни грана страха или неуверенности. Несмотря на её видавшую виды броню и альвийский меч в руках, где древняя сила Асгарда сплавлялась и с новой, порождаемой сражавшимся Водителем Мёртвых, и с той, что изливалась сама по себе из пределов Демогоргона.

– Остановись, – пробасил один из стражей, тот, что стоял справа.

– Никто не пройдёт дальше, не доказав, что достоин, – добавил тот, что слева.

Обычное дело, подумала валькирия.

– Спрашивайте, – бестрепетно сказала она.

– Опусти меч, храбрая, – без зла, но с некоторым напором сказал правый страж.

Райна повиновалась – однако альвийский меч подчиняться отказывался. Рука валькирии напряглась, вены вздулись, клинок медленно и нехотя уставился вниз, хотя остриё его упрямо подрагивало, точно норовя уколоть, несмотря ни на что.

– Что есть нисходящее с престола? – спросил правый страж.

– И что видит оно, сделав первый шаг? – тотчас подхватил левый.

«Загадки. Ненавижу загадки», – подумала валькирия. В её странствиях воительницей ей встречались пару раз пренеприятные создания, обожавшие тем не менее эту древнюю игру.

Правда, когда они пытались сыграть с валькирией, заканчивалось всё это одинаково – снесённой с плеч башкой чудища.

– Для чего всё это? – ответила вопросом на вопрос воительница. – У меня нет времени на ваши глупости. Я спасаю своих. Вывожу из царства мёртвых. Отойдите, вы, оба!

Бородачи переглянулись, однако в их глазах по-прежнему не появилось страха или хотя бы озабоченности, лишь лёгкое сожаление.

– Ты не готова, – хором объявили они, торжественно приподнимая разукрашенные посохи. – Мы не пропустим тебя.

– Тогда я пройду сама. – Меч взмыл для атаки.

– Недостойная, опомнись! – опять же хором воззвали бородатые стражи.

– Прочь с дороги! – рявкнула Райна, размахиваясь клинком.

Лезвие со звоном врезалось в левую колонну, вдруг оказавшуюся прямо перед валькирией. Резной камень взорвался облаком радужных осколков, врата обрушились, и всё исчезло.

Потрясённая, воительница вновь увидала перед собой тянущуюся вдаль золотую дорогу и приближающиеся по ней тени асов – увы, всего лишь тени. Вырвавшиеся из царства мёртвых древние боги не имели плоти, и взять её им было неоткуда.

Там, далеко-далеко, на ветви Великого Древа, стены и крыши казавшегося игрушечным Асгарда медленно обваливались, тонули в поднявшихся волнах золотистого пламени. Обратной дороги для теней асов не оставалось.

Валькирия не успела подивиться, насколько легко ей достался этот прорыв через первые врата, – а перед ней уже появились следующие.

И вновь – узкая золотая дорожка, четыре резных столпа и четверо стражей. Одежда – роскошнее, бороды – длиннее, и в них вплетены бусины из драгоценных каменьев, а сами посохи наполовину сделаны из сияющих рубинов. На ниспадающих одеяниях столько золота, что они могли б служить панцирями.

Было что-то неправильное в этих благовониях и драгоценностях, холёных бородах и дородных телесах, явно не знававших воинских тягот.

Ворота, колонны, резьба, стража, совершенно не похожая на стражу…

На сей раз Райна заговорила первой:

– Я не знаю никаких ответов и знать не хочу! Мне просто надо пройти! Я спасаю своих!

– Неразумная, – с печалью ответил ближайший страж, слегка пристукнув посохом; золотая дорожка зазвенела, словно и впрямь из металла. Больше всего он походил сейчас на учителя, огорчённого внезапной и глупой ошибкой лучшего из подопечных. – Заёмная сила твоего меча не доведёт тебя до конца дороги. Только твоя собственная.

– А её-то ты сейчас и отвергаешь, – подхватил другой страж.

– Сила – это глупые загадки? – крикнула Райна, замахиваясь.

Бородачи подались в стороны. Как и первая пара, они спокойно расхаживали над бездной, однако не похоже было, чтобы кто-то куда-то собирался проваливаться.

Альвийский клинок ударил в извив резной колонны, прошёл до половины и застрял. Стража, однако, не воспользовалась этим, не попыталась атаковать валькирию, дала ей время, чтобы, застонав от напряжения, выдернуть меч, словно из древесного ствола.

– Сила – это знание, – ответил третий страж.

– Придумай… что-нибудь… поновее! – Райна рубанула вновь, и на сей раз альвийский меч, взвыв от ярости, сшибся с подставленным посохом. По рубиновой поверхности пробежала огненная волна, но разукрашенный, нелепый и совершенно непригодный для боя посох бородача без труда отбросил альвийский клинок.

– Остановись, неразумная!

– Никогда! – взвыла Райна. Шаг, удар круглым щитом, клинок выброшен на всю длину руки, остриё должно пробить лоб бородатому стражу – но оружие валькирии отшиблено в сторону невесть откуда взявшимся посохом другого хранителя.

Воительница была не из тех, кого испугало бы или ввело в растерянность внезапно открывшееся умение противника. Прикрывшись щитом и слегка сгорбившись, она вновь шла в атаку, не смотря под ноги и доверяя лишь опыту великого множества сражений. Она способна была если не танцевать на проволоке, то, во всяком случае, перейти по ней над пропастью.

Стражи встретили её дружно, прикрывая друг друга, но не пытаясь напасть сами.

– Меч – не главное оружие твоё, неразумная, – услыхала она уже после того, как её клинок вновь оказался отбит.

Райна лишь сжала зубы.

Валькирии не отступают и не сдаются.

* * *

Фенрир рвал и размётывал накатившую на него волну чудовищ. За сына Локи можно было не беспокоиться, а вот Яргохор шаг за шагом отступал, сдавливаемый серой воронкой. Она теперь раскинулась, насколько мог окинуть глаз, из пелены порой выныривало или серое лезвие Водителя Мёртвых, или его островерхий шлем, сейчас лишившийся самого навершия и пробитый в нескольких местах.

«Торопись, дочь, – сжав зубы, подумал Старый Хрофт. – Торопись, Ястир долго не продержится… да и Фенрир, кстати, тоже!»

Там, где только что волк успешно расправлялся с легионами бросавшихся на него чудовищ, судя по всему, нимало не боявшихся жуткой кончины от его зубов, появилась новая волна.

Шли медленные, но зато прикрытые бронёй до самых глаз исполины, шестиногие ящеры, вся шкура которых состояла, казалось, из одних костяных рогов. Длинные хвосты увенчивались внушительными шипастыми шарами, клыки запросто поспорили бы с фенрировыми. Ростом каждый из приближавшихся исполинов заметно превосходил сына Локи.

«Торопись, моя Рандгрид. Торопись. Кто-то бросает на нас поистине несказанную мощь, чтобы только вынудить тебя, моя дочь, повернуть назад».

Толчок силы заставил Отца Богов вздрогнуть, альвийский меч взмыл, готовый и защищаться, и атаковать.

– Это всего лишь я, великий бог О́дин.

Гулльвейг, в чёрно-золотой броне, несколько походившей на ту, в которой она командовала полками Ракота, небрежно улыбнулась. Мать Ведьм явилась без оружия.

Клинок Старого Хрофта нацелился незваной гостье в горло.

– Что тебе надо? Изречь какую-нибудь многозначительность, туманную и непонятную, и потом вновь исчезнуть под крылышком твоего покровителя? И не подходи к моей дочери!

Гулльвейг послушно остановилась, подняв безоружные руки.

– Не бойся, Отец Дружин. В конце концов, от меня тебе бывала и польза, вспомнить хотя бы мой амулет. Он ведь неплохо послужил тебе – Золотым Мечом, не правда ли?

О́дин не ответил. Лицо Райны покрывал пот, руки подёргивались, губы шептали какие-то слова, и Отец Дружин готов был поклясться собственными священными браслетами, что слова эти – не на языке Хьёрварда или Асгарда, и вообще ни на одном из известных ему наречий.

Гулльвейг склонила голову набок; вычурный шлем, казалось, был соткан из дыма и тумана.

– Ты сделал выбор, и это хорошо, – объявила она наконец.

Старый Хрофт ничего не ответил, лишь крепче сжал пальцы на эфесе. Она заговаривает ему зубы, в то время как все остальные сражаются – и Ястир, и Фенрир, и в особенности Райна!

– Тебе уже передавали послание? Помощь идёт. Тебе достаточно лишь принять её. А иначе – воинство Познавшего Тьму скоро будет здесь, они крушат последние преграды – по-другому-то и не умеют ведь! – и, боюсь, встреча твоя с учениками великого Хедина не выйдет особенно тёплой, мой О́дин.

Тот вновь не ответил.

Гулльвейг подняла бровь.

– Что ж, молчи, если хочешь. Я, в конце концов, всего лишь посланница. Тебе даже не интересно, куда я спрятала Мьёлльнир, знаменитый молот твоего старшего сына, и как он мне достался?

– Всё рано или поздно вернётся к законному владельцу, – прорычал Старый Хрофт. – Мы подождём. У нас впереди вечность.

– Не стала б утверждать это с такой уверенностью, – усмехнулась Мать Ведьм. – Время, отпущенное этому миру, истекает. Я, Гулльвейг, благословенная знанием и посмертием, знаю это. Тебе выбирать, Отец Богов, с кем ты – с победителями или с побеждёнными?

– Ты могла б и не спрашивать, – рыкнул Старый Хрофт. – Ибо сама всегда и везде оказывалась в рядах тех, кто брал верх. Тебя видели и в рядах ратей Ракота, и в армии Молодых Богов. Ты ведь с редкостным умением – или везением? – и впрямь неизменно оказывалась в стане победителей или хотя бы побеждающих на тот момент.

– Вот именно, – усмехнулась Гулльвейг. – Я женщина, а женщины должны жить. Мужчины могут полечь почти все, они – расходный материал, но женщины обязаны уцелеть, и потому совершенно не важно, на какой стороне они сражаются.

– Мило, мило, – поморщился Старый Хрофт. – Предатели вечно находят себе оправдания.

– Всё это глупые мужские выдумки, объяснения собственной негибкости, страха перед жизнью и трусливого бегства в «достойную воина смерть», – улыбнулась Гулльвейг. – Но прошу тебя, великий бог, склони свой слух к моему предостережению. Миру суждено измениться. Ты знаешь, я была глашатаем первой войны, меж ванами и асами, из-за меня пролилась первая кровь в Хьёрварде. Но сделала я всё это ради великой цели. И ради неё же сейчас говорю тебе – прими помощь, спаси своих сородичей, и пусть всё остальное канет в бездну, ибо такова участь любого из тварных миров – каких-то раньше, каких-то позже. Спасай кого можешь, бог О́дин, ибо очень скоро тебе придётся бежать отсюда. Но в одиночку ты этого не сделаешь. Поэтому мой тебе совет, на правах старого… – она лукаво улыбнулась, провела кончиком языка по губам, – на правах старого друга позволь уж посоветовать тебе не отказываться от подмоги.

– Что тебе в этом, Мать Ведьм? Кому ты служишь и почему говоришь мне всё это?

– Сильное должно жить, древний бог О́дин, а всё, что мешает ему, что против закона естества даёт дорогу слабому, должно уйти. Это старый закон, верный закон, закон, которому ты сам следовал столько веков. Ты выбрал правильную сторону, мой Старый Хрофт, и, не скрою, я рада. И пусть твоя прославленная гордость не затуманит тебе взоры. А Мьёлльнир… думаю, мы договоримся с твоим сыном, когда он окончательно вернётся – уже как бог грома Тор, не как бесплотная тень. Я служу Сущему, от первого мгновения до последнего, великие силы вырвали меня из привычного бытийного круга – я не выбирала собственной судьбы. Я – глашатай.

– Сколько красивых слов, ведьма, и никакого смысла.

– О сложном не говорят просто, Древний Бог.

– Как знаешь, – отвернулся О́дин. – У меня есть битва, которую нужно выиграть. И, в отличие от Боргильдовой, я это сделаю!

– Разумеется. Но не в одиночку.

– В одиночку или нет – неважно. Буду рад любому, кто встанет сейчас рядом со мной, – будь то хоть сам Ямерт!

– Я бы не удивилась… – прошелестела Гулльвейг. Чёрная броня подёрнулась туманом, её словно развеивало ветром, будто она – из наилегчайшего пепла. – До встречи, Древний Бог, мы ещё свидимся. А пока – принимай подмогу! И помни, кто встал рядом с тобой, а кто пытался помешать.

– Не волнуйся, не забуду, – бросил Отец Богов, не глядя больше на ведьму. – Уходи. Пока что никакой помощи я не вижу.

– Терпение… – донеслось из тёмного облака, раздуваемого неощутимым для других ветром. – Твой выбор сделан, колесо Судьбы повернулось. Жди, великий О́дин, и помни, чью сторону ты выбрал сегодня.

Гулльвейг скрылась, и Старый Хрофт, кусая губу, подступил к зажмурившейся, застывшей в трансе Райне. Веки её чуть подёргивались, кулаки сжаты, костяшки белы.

– Держись, дочь… – прошептал Владыка Асгарда. Рука его невольно потянулась – коснуться плеча ведущей неравный бой валькирии, передать хоть часть собственной силы, – но поспешно отдёрнулась.

Нельзя. Не время. Великое Равновесие не прощает ошибок, а пройти предстоит поистине волосяным мостом, повисшим над огненной пропастью.

Держись, валькирия. Это куда тяжелее, чем на Боргильдовом Поле.

* * *

Четверо стражей золотой тропы, разодетых, напомаженных, с вычурно-завитыми чёрными бородами, с длинными разукрашенными посохами, в долгополых одеяниях, расшитых золотыми узорными бляхами, оказались непобедимыми противниками. Сперва они лишь защищались; но, словно убедившись, что валькирия не может даже зацепить их, сами перешли к нападению. И теперь уже всё искусство Райны требовалось, чтобы лишь отразить их атаки; отбить, уклониться, ещё отбить, принять невесть откуда взявшийся посох краем щита, вновь уклониться – и отступить на шаг.

На шаг дальше от заветных врат.

– Пропустите… меня! – задыхаясь от ярости, выкрикнула она.

– Ты недостойна, – последовало невозмутимое.

Здесь не дают советов и не отвечают на вопросы. Здесь лишь безжалостные судьи, им нет дела, кто ты и откуда, важно лишь, ведом ли тебе ответ.

Но она, Рандгрид, Разбивающая Щиты из Высокого Асгарда, дочь Аса Воронов, явилась сюда не для того, чтобы стоять со смиренно опущенной головой, не для того, чтобы покорно принять чужой вердикт.

До ворот теперь дюжина шагов, и стражи остановились. Они отбросили недостойную, им этого хватало, во всяком случае, пока.

Невольно Райна подумала, сколько таких героев смогли достичь этой точки, подняться так высоко – или, напротив, занырнуть настолько глубоко, это как посмотреть, – и сколько раз эти сущности встречали их своими неизменными вопросами. Они сторожат дорогу мёртвых, последний отрезок тракта падших богов; и, наверное, досконально изучили все уловки тех, что пытались прорваться. Чем можно их удивить, чего они никогда не видели, чего никогда не станут ожидать от воительницы?

– Вы победили, – хрипло сказала она, опуская меч. – Я поворачиваю назад. Мне не пройти.

Четверо стражей переглянулись. Если они и растерялись, на лицах их это никак не отразилось.

– Отсюда нельзя уйти, воительница, – сказал один из них. Сказал без выражения, без гнева, злости или хотя бы неприязни. Сочувствия, впрочем, в голосе его не слышалось тоже. – Дорога идёт лишь вверх. Адепт, переоценивший себя, гибнет. Ты зашла слишком далеко. Прощай.

Райна сделала ещё шаг назад – и внезапно ощутила за спиной бездну. Самую настоящую, не имеющую дна, именно что «бесконечную». Это была истинная бесконечность, уходящая меж слоями реальности в тонкие, тончайшие щели между мельчайших частиц, мельчайших кирпичиков Сущего. Голова начинала кружиться от одного ощущения, что эта ждущая пасть распахнута.

– Прощайте, коли так, – как можно равнодушнее сказала валькирия. – Что бы вам пожелать этакого… ну, не скучайте тут.

– Престол не знает, что такое скука, – неожиданно откликнулся другой страж. – Прощай. У нас нет зла к тебе.

– У меня тоже, – развела руками Райна. – Только вы забыли кое-что, дорогие мои.

Все четверо одинаковым движением подняли брови, как бы в преувеличенном удивлении.

– Я не простая смертная. – Золотая дорога за спиной Райны растворялась, теряя воплощённость, становясь истинной пустотой. Ловчая бездна ждала жадно, но в то же время и терпеливо.

– Нас нельзя победить силой мечей… – начал было бородатый стражник с рубиновым посохом, но Райна уже сорвалась с места.

Это как на рее качающегося в штормовом море «дракона». Это как пробежать на далеко выставленном от борта весле, ловко балансируя над волнами и вызывая восторженный рёв морской дружины. Или мчаться, стоя на седле крылатого коня, встречая яростной песней поднимающийся над полем боя рассвет, и уносить с собой ещё одного героя, достойного Валгаллы.

Ступня валькирии нащупала край золотой дороги, и тотчас она ринулась прямо в бездну, прыгнув в сторону и мимо бородатых стражей. Альвийский меч спрятан в ножны, и свободная правая рука цепляется за незримый край колдовской тропы; равнодушная бездна уже почти сомкнула ледяные клыки, но валькирия, закричав от рвущей плечо боли, вздёрнула себя обратно, на узкий карниз, пролёгший меж жизнью и смертью, разом оказавшись за спиной у четвёрки стражей.

Едва ли какой из смертных воинов, неважно, сколь сильный или отважный, сумел бы проделать что-то подобное.

Свист рассекающего здешний «воздух» лезвия. Меч Райны врезался во вратный столп, окутываясь облаком радужных брызг.

– Безумная! – закричали разом все четверо стражей, но было уже поздно. Врата рушились, складывались, рассыпались многоцветной пылью, оседали, обращаясь в ничто.

Оставалась только золотая тропа, блистающая, ничуть не потревоженная.

Четвёрка переглянулась, опустила посохи.

– Не стоит смеяться над валькирией Асгарда. – Голос Райны срывался. – Не стоит грозить ей безднами. Она пройдёт всё равно.

– Глупая, – мрачно и безнадёжно сказал стражник. – Ты не готова. Меч ничего не значит…

– Это я уже слышала. – Райна едва удержалась, чтобы не показать разодетым бородачам язык. – Прощайте, друзья! Обратно нас пойдёт уже куда больше.

– Если на то будет воля Престола. – Стражи в упор смотрели на Райну. – Но ты только что открыла врата великим бедствиям в тех мирах и ойкуменах, что почитаешь своими.

– С бедствиями мы разберёмся сами. – Райну подхватила волна небывалого, обжигающего счастья. Она прошла! Прошла! А всё остальное значения уже не имеет.

– Что ж, разбирайтесь. Но не вини в этом Престол, – откликнулись стражи. Словно отбыв свой срок, сейчас они исчезали сами, таяли, растворяясь в пустоте. – Хитрость и ловкость не значат готовность. Ни очи твои, ни разум не готовы ни узреть, ни осознать лежащее впереди. Ты недостойна, и потому погибнешь. Нам жаль тебя, ты смела и красива.

– Поберегите слова. Не тратьте даром.

Валькирия пожала плечами. И, взяв меч наперевес, двинулась по золотой тропе дальше, к маячившим вдалеке исполинским ветвям Мирового Древа.

Как она станет возвращаться, она пока что не думала.

* * *

И Фенрир, и Ястир медленно отступали – к нему, О́дину, – не в силах сдержать напор и живых, и мёртвых врагов. Меч Яргохора взлетал над серыми волнами всё реже, и даже неукротимый сын Локи пятился – огрызался, расшвыривал врагов, но всё же отступал.

Райна тоже сражалась с кем-то, там, в своём собственном мире, и, судя по перекошенному лицу, обильно льющемуся поту и содрогающимся плечам, там тоже кипело горячее дело.

Старый Хрофт исподлобья оглядел поле битвы. Сейчас, ещё немного, ещё самую малость…

Как там оставшийся позади чародей Скьёльд? Уже доложил своей родне обо всём случившемся, а эта родня поставила в известность их покровителей?

Во всяком случае, Отец Дружин, сейчас – твой главный бой, главнее даже, чем Боргильдово Поле. Тогда ты не знал, с чем имеешь дело, против кого или чего выходишь; на сей раз ты всё знаешь точно.

И вот от того, правильно ли ты всё рассчитал, сумел ли ты сравняться в искусстве составления планов с самим Познавшим Тьму – ну, с небольшой поправкой, твои планы должны всё-таки работать, – от этого зависит много, много больше, чем просто посмертная судьба асов, больше, чем возрождение Асгарда.

Фенрир в очередной раз стряхнул вцепившихся ему в бока и передние лапы тварей, взгляд его на миг скрестился со взглядом О́дина.

Бессмертный волк завыл, и в этом вое на сей раз слышалось отчаяние.

Пора.

Лёд страха таял, пламя ярости, предвкушение боя поглощало Отца Богов, но, в отличие от Боргильдовой Битвы, он не дал воли никакому чувству.

– Принимаю вашу помощь, – проговорил он вполголоса, не сомневаясь, что его услышат.

Время таяло, подобно льду под солнечным лучом, пятились Фенрир и Яргохор и… ничего не происходило.

Где-то очень далеко – и одновременно где-то рядом, за складкой реальности, запели знакомые рога. Ученики – или, вернее, подмастерья великого Хедина. Они торопятся, они спешат…

– Вы опоздали, хранители уходящего! – выкрикнул Старый Хрофт, потрясая клинком, и альвийская сталь полыхнула излюбленным её творцами фиолетовым.

Едва ли воины Познавшего Тьму услыхали его, они, быть может, даже могли его видеть, но, подобно рыбе в пруду, глядящей вверх, на небо, не могли пересечь границу, отделявшую домен Демогоргона от всего остального.

Пространство рядом с Отцом Богов застонало, вспухая, словно живот роженицы. Неведомые силы раздували его, изгибая и продавливая целые пласты, норовя прорваться мимо всех путей и дорог прямо сюда, в цитадель Соборного Духа.

Взметнулись иссиня-чёрные волны, оборачиваясь разлетающимися перьями – словно громадный ворон, расправляя крыла, рассёк неподатливый холст реальности.

На мгновение О́дин словно погрузился в холодную сырую тень – призрак чудовищной птицы поднимался быстро, и последнее, что сумел запомнить Старый Хрофт, был пристальный взгляд, ударивший Древнего Бога, словно таран; но разглядеть, что за глаза были у страшного гостя, О́дин не успел.

А следом за растаявшим вороном один за другим стали выныривать, словно наконечники стрел, зелёные кристаллы Дальних.

И не только они.

Словно пропитанный угольной пылью ветер ворвался следом за пробившими наконец броню реальности острыми смарагдами. Облака стремительно стягивались в тёмные коконы, оборачиваясь чёрно-алыми исполинами с широкими крыльями за спиной и увенчанными короной рогов головами.

Демоны. Снова они. Не случайно, получается, вились они вокруг дороги мёртвых богов, не случайно оказались здесь. Слуги Дальних? Союзники? Или служат эти создания совсем другим, иной силе, что пока не явила себя в открытую?

Изумрудных кристаллов было множество, и из серой мглы выныривали всё новые и новые. Застывали в неподвижности,внутри начинали перемигиваться какие-то огни, вспышки метались под гладко отполированными гранями, а в голове Старого Хрофта зазвучал вдруг спокойный, лишённый всякого выражения голос – словно слитый из сотен и сотен других, слитый настолько искусно, настолько слаженно, что и невозможно отличить один от другого.

– Мы поможем тебе, древний бог О́дин. Ты сделал правильный выбор. Без нас ты не смог бы достичь желаемого. Хедин и Ракот никогда не позволили бы тебе.

– Я знаю, – громко ответил Старый Хрофт. – И сейчас нам нужна помощь. Моя дочь, мой племянник и мой друг изнемогают в неравной борьбе…

– А на плечах у тебя – могучая армия Познавшего Тьму, – резко перебил голос Дальних. Или, вернее, «хор» Дальних. – Ты понимаешь, что теперь, если тебе удастся задуманное, дороги назад уже не будет?

– Когда я сомневался или колебался, если речь шла о том, сражаться или нет? – рыкнул в ответ Владыка Асгарда.

– Хедин и Ракот не прощают предательства, – зачем-то напомнил Дальний.

– Я стою за справедливость. Это превыше всего, – отрезал Старый Хрофт.

– Тогда смотри, – пафосно провозгласили Дальние. – Смотри и дивись нашей мощи!

Губы Старого Хрофта дрогнули, складываясь в угрюмо-презрительную усмешку.

– Меньше слов, соратники.

– Ты прав, – неожиданно согласились Дальние.

Грани смарагдовых исполинов полыхнули режущими, блескучими вспышками. Полчища демонов мириадами срывались с места, расправляя широкие крылья, выпуская когти и показывая клыки. Иные из них обнажили оружие – широкие иззубренные мечи, какие не поднимет ни один силач.

Подобно пчелиному рою, демоны взвивались сотнями и тысячами, устремляясь туда, где кипела битва. Они ринулись на противников Фенрира, сшиблись с ними грудь в грудь; клыки и когти рвали кажущуюся несокрушимой броню, чешуи поддавались изогнутым мечам, и чудовища на миг попятились, не в силах сдержать внезапную атаку.

Правда, и демоны гибли во множестве, рассыпаясь той же угольной пылью, которой они сюда ворвались.

Однако погибали и их враги, волк Фенрир встряхнулся, его бока и лапы оказались свободны, хоть и покрыты кровью; завыл, прыгнул, завертелся, расшвыривая в разные стороны изодранные на куски туши чудовищ.

– Демоны – ваши слуги? – не удержался Отец Дружин.

– И да, и нет, – с неожиданной охотой ответили ему. – Они – часть великого плана того, что воздвигнется, когда не станет самого Упорядоченного, а всё, прожившее в нём, воплотится в новом Творце.

– Вот даже так?

– Смейся сколько угодно, Древний Бог, но всё на свете имеет своё начало и свой же конец. Наше Сущее, что многие полагают вечным, – тоже. Мы пришли в него последними, мы – последняя мысль Творца, мы должны, когда исполнятся все условия, завершить великий цикл – дать жизнь новой монаде, что, в свою очередь, когда-нибудь даст жизнь новому Упорядоченному.

– А как же все, что живут здесь? Все миры, все смертные и бессмертные?

– Бессмертных нет, древний бог О́дин. Бессмертен лишь Творец. Мы тоже уйдём вместе со всем Упорядоченным.

– И вас это… не волнует?

– Мы лишь исполняем предназначенное. У нас нет свойственного живущим поодиночке страха перед тем, что вы называете «смертью».

– Но мои сородичи…

– Будут наслаждаться жизнью, – перебили его Дальние. – До срока. Кажется, в ваших преданиях тот день звался Рагнарёк.

– Да, и что?

– А то, что потом исполнится вами же предсказанное, но не понятое – появится новый Творец и новый мир. Всё, как вы и говорили. Пойми, Древний Бог, мы не оскверняем себя ложью. Правда – сильнейшее оружие. Нам нет нужды врать, изворачиваться и что-то скрывать. Видишь, твои друзья уже наступают?… Мы выполняем обещанное.

– Но, я так понимаю, что-то попросите и взамен?

– Нет, не попросим. Ты сам станешь сражаться теперь на нашей стороне, Древний бог О́дин, ты и твои сородичи. Хедин и Ракот подобны плотине, что загораживает собой свободный бег потока. Мы призваны убрать эту преграду. А что до «смерти Сущего»… Умирает ли малый ручеёк, впадая в полноводную реку? И умирает ли эта река, впадая в океан?

Ухмылка Старого Хрофта, сумрачная и недвусмысленная, казалось, говорила – у меня есть что вам ответить, но какой смысл?

Да, умирают, хотелось сказать ему. Унесённая в солёный океан рыба, привыкшая к жизни в реке, погибнет. И точно так же погибнут обитатели солёных морей, если вздувшиеся от невиданных половодий реки изольются в морские заливы огромными массами пресной воды. Жизнь, кипевшая в лесном ручейке, не сможет выжить в большой реке. Жизнь большой реки – лишь до границы океанских вод. Всё имеет свой предел, свой исток и своё устье.

Но это не значит, что надо дать умереть малому лесному ключу, склонившимся над ним папоротникам, лягушкам и головастикам, тритонам, мелкой рыбёшке, жукам и личинкам, водомеркам, стрекозам и вообще всем, кому щедро дарит возможность жить скромный ручеёк, булькающий в глубоком овраге.

Но вслух Отец Дружин ничего этого не сказал. Лишь сощурился, продолжая молча взирать на разворачивающуюся перед ним битву.

Меж тем часть демонов сумела вмешаться и в схватку Яргохора с валом валящими духами. Крылатые существа зависали на миг над воронкой и рассыпались знакомой уже угольно-чёрной пылью. Пыль густой завесой оседала вниз, и серую муть словно пронзало бесчисленно-аспидными стрелами. Яргохор упёрся – и перестал отступать.

– Теперь твоя дочь должна завершить дело, – услыхал Старый Хрофт. – А потом придёт самая главная подмога. Ждать совсем недолго.

* * *

Райна бежала по узкой золотой тропке. Мировое Древо поднималось перед ней во всей красе, исполинское, обнимающее ветвями всё Сущее, пребывая разом и далеко, и близко, за тонкой, почти неощутимой складкой реальности. Ветви раскинулись, казалось, от края и до края Упорядоченного, равно прикрывая от вечного наката волн Хаоса и устроенные миры среди бесчисленных звёзд, и огненные бездны, где каждая частица, казалось, дышит как раз тем же Хаосом.

Великое Древо, и протянувшиеся сквозь изнанку Сущего корни. Незримые, оплетают они три источника магии, и не то питаемы ими, не то сами отдают им что-то.

Теперь Райна чётко видела пожар на месте призрачного двойника Асгарда и целую процессию теней, направляющуюся прямо к ней.

Золотой луч стягивался в нитку, истончался, и одновременно валькирия ощущала, что путь всё удлиняется и удлиняется. Из сгустившихся в развилках исполинского ствола теней выползали серые облака, скрывая фигурки готовых освободиться асов.

– Что, опять?! – не сдержалась валькирия, вновь завидев впереди резные столбы очередных врат без створок.

Но на сей раз возле них не стояло стражи.

А золотая нить, ярко блистающая среди серого предгрозового сумрака, вела куда-то вверх, совсем не к асам, но к чему-то совершенно невообразимому. И врата, и бородатые стражники, и их цветастые одежды, расшитые золотом, и посохи с рубинами – всё было лишь символами, манифестациями чего-то истинно сокровенного, не постижимого разумом валькирии. Валькирии, хоть и бессмертной, но, по сути, простой воительницы, ну или, в исключительных обстоятельствах, – самозваной Водительницы Мёртвых.

Престол. Нечто названное стражами «Престолом» – валькирия постаралась дотянуться до него, представить его во всём блеске славы и силы, словно ожидая, что это поможет, откроет дорогу её старшей родне, даст им выбраться из царства теней не просто бессильными призраками; но всё, что приходило на ум дочери О́дина: золотой блеск Валгаллы, её пиршественный зал, высокий трон Отца Богов, – всё не то, не то, слишком просто, слишком земное, слишком обычное. В нём не крылось никакой тайны, просто яркое и разукрашенное.

Престол же, скрытый загадочными облаками, которые, конечно, облаками вовсе не были, являл собой нечто соверешенно неописуемое и даже не поддающееся объяснению.

Альвийский меч дрожал в руке валькирии, рвался в бой, но ему тут нечего было рубить или рассекать. В спину Райне дул тёплый морской ветер, словно на короткой носовой палубе «дракона», огибающего ясным весенним днём мыс Ставнесс в Восточном Хьёрварде, – отец, Ястир и братец Фенрир продолжали сражаться, щедро делясь с ней силой.

Что ж, может, тайны высокого Престола и не для неё, но к асам она прорвётся. И порукой тому – альвийский меч.

Интерлюдия 1

Лагерь небольшого войска Хедина, Познавшего Тьму, замер в ожидании. В высоком шатре самого Познавшего горели свечи, углы тонули во мраке.

В три круга расставлены кристаллы самых причудливых цветов и форм. Хедин и Сигрлинн застыли, не отрывая взглядов от небольшого розоватого камня, где поочерёдно возникали лица то гнома Друнгара, то эльфа Рирдаина.

– Прорываемся дальше, Аэтерос…

– Замечен бог О́дин…

– Сокол выпущен, Учитель! Всё идёт по плану.

Хедин молча и отрывисто кивал. Лицо его рассекли мрачные и глубокие морщины, в них залегла темнота.

– Хрофт уходит всё дальше, Си.

– И Дальние… так и вьются вокруг.

– Он до сих пор их не призвал и не признал.

– Вопрос времени, – отмахнулась чародейка. – Скоро сделает и то, и другое. Что станем делать тогда, мой Хедин? Промолчим? Отсидимся? Ограничимся твоими подмастерьями? Простим?

Хедин смотрел на разгневанную волшебницу, уголки его губ чуть заметно вздрагивали.

– Ты боишься? Опять?

– Да, опять! – с вызовом бросила Сигрлинн. – Говорила тебе сколько раз и повторю снова – его нужно остановить! Во что бы то ни стало! Почему он не пришёл к тебе, прежде чем ввязываться во всё это? Почему не спросил совета? Ему нечем было заняться? Спали меня Ямерт, как говорится, у нас в Упорядоченном непочатый край работы. Правда, не столь героической, да и не столь безумной.

– Си, – Познавший Тьму положил руку ей на плечо, и она тотчас замерла, в упор глядя ему в глаза. – Си, ты права…

– Си, ты права, – насмешливо передразнила его чародейка. – Если я права, так действуй! Помешательству Хрофта до́лжно положить конец! Он заигрался с огнём – уже; а теперь, как я посмотрю, заигрываешься и ты, мой Хедин. Мужчины! Вам бы риск, вам бы невероятные приключения и страшные опасности, а что при этом сделается со вверенным вам миром – какая разница!

– У меня есть план.

– Не сомневаюсь, – фыркнула волшебница. – План у тебя есть всегда. И что?

– Так или иначе – он выполняется. – Хедин вновь улыбнулся.

– Ты меня дразнишь, – насупилась Сигрлинн. – Дразнишь и недоговариваешь.

– Как только всё кончится, ты поймёшь, что это не так.

– Ох, – вздохнула она. – Так хочется тебе верить… просто верить, и всё. Как той белошвейке. – Сигрлинн покачала головой. – О, смотри-ка! Там не только Дальние. – Она вглядывалась в один из кристаллов. – Слуги Хаоса. Демоны. Здесь они, похоже, вполне в силах.

– Дальние и Хаос заодно, кто бы мог подумать, – саркастически заметил Познавший Тьму. – Хотя… противоположности сходятся. А вот козлоногих почему-то не видно. Зато Спаситель тут как тут…

– Спаситель? – хищно подобралась Сигрлинн. – Оставь его мне.

– С радостью. – Хедин не улыбнулся. – Но, надеюсь, с ним сражаться не придётся. В конце концов, могилу Мерлина он благословил. И когда являлся в Эвиал, то являлся не по наши с Ракотом души.

– Времена меняются. Обещай мне кое-что, Хедин.

– Что я не стану лезть на рожон и поберегу себя для всего Упорядоченного?

– Нет. – Она покачала головой. – Надеюсь, предыдущий урок от меня ты, друг мой, усвоил… – Она улыбалась, но взгляд Хедина оставался непроницаем. – Обещай мне, что не допустишь ничего необратимого лишь из старой дружбы с Хрофтом. Говорю тебе снова и снова, старик зашёл слишком далеко. У меня нет ничего против него, мне горько, что он на такое решился… но и мешкать больше нельзя. Все три Источника в сильнейшем возмущении. Волны катятся по всему Упорядоченному, и чем всё это кончится…

– Мне это ведомо, Си, – перебил Познавший Тьму. – Будь уверена, для блага Упорядоченного я сделаю всё. И всем пожертвую, прости за красивые слова.

– Я знаю, – вздохнула она. – Разумеется, пожертвуешь, мой милый. И собой, и мной, и вообще всем. Нет-нет, я давно уже это поняла. – Она предостерегающе выставила ладони, хотя Хедин не шелохнулся и выражение его не изменилось. – Я поняла, что иначе было нельзя. Действительно, нельзя. Но сейчас… сейчас тоже нельзя. Хрофт опасен. И ещё, по-моему, верит, что ему ничего не будет. Что он твой друг. Что ты простишь ему всё.

– Если я не поколебался пожертвовать тобой, неужто ты думаешь, что у меня не хватит решимости с Хрофтом? – сухо осведомился Хедин, скрещивая руки на груди.

Между бровей Сигрлинн залегла морщинка.

– Прости, Хедин. Я не хотела. Ты… наговариваешь на себя. Я ведь знаю, ты колебался тогда, при штурме Брандея. Наши, гм, сородичи были достаточно любезны, чтобы без задержек знакомить меня с ходом ваших бесед. Так что не наговаривай, не старайся показаться хуже, чем есть. – Она улыбнулась, хоть и через силу. – Прости меня, дорогой. Ты гневаешься?

– Гневаюсь, – неожиданно кивнул Хедин. – Потому что ничего не слышно от Ракота. Потому что сгинула Гелерра. Потому что Хрофт вытворяет невесть что, и, самое главное, у него получается. Я жду, потому что это… совершенно новые возможности.

– Верно. Новые возможности, но и новые опасности, словно против нас выступил кто-то абсолютно, полностью неизвестный. – Складка на чистом лбу чародейки не разглаживалась.

– Нет. – Хедин держал на ладони вытянутой руки розоватый кристалл, где как раз вновь появилась бородатая физиономия гнома Друнгара. – Никаких «новых» нет и быть не может. Так называемые «Новые Маги» – жалкая насмешка над нашим Поколением. Кроме них же…

– Кто-то подобный Игнациусу? То, о чём мы говорили ещё с Ракотом?

– Кто-то подобный Игнациусу никогда не смог бы поставить себе на службу такие силы, – покачал головой Хедин. – Вспомни, как он действовал – сложнейшая механика заклинаний, машина волшебства с тысячами незримых шестерён, шкивов и валов. Капкан, что мог сработать только один раз и захватить мог только одну добычу. Мессиру Архимагу конечно же помогали, но ладил ловушку он сам. И кто-то ему подобный, уверен, сделает тоже подобное.

– Поостереглась бы заявлять с такой уверенностью, – покачала головой Сигрлинн. – Игнациус был человеком, обычным смертным, поднявшим себя на небывалый уровень. Штучная работа, можно сказать. Другой, достигший подобного, может и не оказаться… подобным. А Новых Магов-то, может, и не стоило бросать на произвол судьбы? – вдруг задумчиво уронила Сигрлинн. – Глядишь, и поумнели бы. Три Источника ныне покорны нам, провести инициацию, и…

Она поперхнулась. Взгляд Хедина сделался поистине страшным, в нём словно вскипела смола, готовая пролиться пламенем безудержного гнева.

– Мы не знаем точно, кто ты, Си. Может, ты и впрямь – последний Истинный Маг нашего Поколения. А что, если инициация этих самых «новых» будет значить… будет значить, что прежнее Поколение… то есть ты… должно… должно…

Волшебница улыбнулась, мягко, обволакивающе, шагнула к Познавшему Тьму, приложила ладонь к его сухим, обветренным губам.

– Нам обязательно нужно говорить, как нас любят. Не обязательно словами.

– Си… – Хедин с горечью покачал головой. – Я люблю тебя, да. Но речь сейчас не о том. Я…

– Да-да, ты хотел сказать, что появление нового Поколения Истинных Магов может серьёзно пошатнуть равновесие. – Глаза её смеялись. – И я с тобой соглашусь. Нам бы удержать то, что есть сейчас, где уж тут до воспитания и обучения других. Хотя подмастерья из них, наверное, вышли бы неплохие, – закончила она, улыбаясь.

– Нет! – Хедин с силой сжал ей плечи. – Хотел сказать, что ты, ты, моя Си, можешь оказаться под властью того самого закона Древних, что ведает сменой Поколений. Что, инициируй мы «Новых Магов», тебя станет… не знаю… вытеснять, выталкивать в небытиё, если не хуже. Или, в лучшем случае, превращать в какого-нибудь мелкого лесного духа.

– Понимаю. – Она погладила его по щеке. Вздохнула, спокойно и со странным умиротворением, словно лишний раз убедившись в чём-то очень для себя важном. – Так всё-таки, как думаешь, вышли б из них подмастерья, из этих самых «новых»?

– Сильно сомневаюсь, – буркнул Познавший Тьму, с явным облегчением меняя тему. – Слишком горды, слишком зазнались, слишком полюбили лёгкую роскошь, добываемую магией. Надеюсь, хоть сколько-то ума Чёрный им добавил.

– А о нём, кстати, ты не забыл? Не может ли он?..

– Всё может. Но пока что главное – Хрофт, Дальние и слуги Хаоса. Все стягиваются сюда, к преддверию Демогоргона. Не знаю, как это понравится Соборному Духу и что он может сделать.

– И Спаситель… – проронила Сигрлинн.

– И он тоже, – кивнул Хедин. – Оно и понятно, ещё один охотник за душами, быть может, надеется поживиться. К примеру, рассчитывает, что рухнут вообще все владения Демогоргона, всё, содержащееся там, вырвется на свободу…

– А оно таки может вырваться? – тихонько спросила Сигрлинн. – Там есть чему вырываться? Души, призраки, как в «царствах мёртвых», как в Хель? Или там что-то иное?

– Старый Хрофт надеется, что там он найдёт именно своих сородичей, что они уцелели, хоть и в виде бесплотных теней. Как оно на самом деле… не знаю, Сигрлинн. Никто не перешагивал последнего порога и никто не вернулся оттуда, чтобы рассказать. Даже мой верный землерой Хервинд бы не справился.

Волшебница улыбнулась, но лишь губами, в глазах затаилась тревога.

– Ты таки гневаешься. Я уже «Сигрлинн», а не Си.

Хедин лишь беспомощно всплеснул руками.

– Сдаюсь. Здесь с вами не сладить. Гневаюсь, да. Но кто б на моём месте не гневался?

– Ты – не «кто», мой Хедин. Тебе гнев – непозволительная роскошь.

Хедин только фыркнул:

– Роскошь, не роскошь… Старина Хрофт прорывается сейчас к вратам Демогоргона, судя по всему, пробился уже достаточно глубоко.

– И?

– И все ждут, – отрывисто бросил Познавший. – Все ждут моего хода. Дальние, Хаос, даже Спаситель.

– А Неназываемый?

– Этот, по-моему, ничего не ждёт. Ему всё равно, лишь бы жрать, да торили бы Путь козлоногие. Так что я даже слегка удивлён отсутствием их депутации. Среди них есть те, кто умеет говорить, и, если верить недавним донесениям, «говоруны» довольно быстро умнеют.

Cигрлинн кивнула, но лицо у неё оставалось тревожным и озабоченным.

– Есть что-то ещё, Хедин. Помимо всего сказанного – ты сам не свой, ты не выговорился.

– Ещё бы! – буркнул Хедин. – Если старик О́дин и впрямь выжил из ума и решил, что лучше всех всё знает и понимает, если пошёл своим собственным путём, изменив нашему делу…

Волшебница наблюдала за ним, слегка сощурившись.

– Меня не обманешь, любезный друг мой. О́дин – это, конечно, да. Старый друг, соратник. Рука об руку, плечо к плечу, спина к спине и всё такое прочее. Знаю, как это важно, по тому же Ордену Прекрасной Дамы. Но, в конце концов, кто он такой? Всего лишь древний бог, реликт, случайно доживший – по твоей милости, кстати, – до наших дней, не превратившись в какое-нибудь чудовище, как многие его собратья, кого миновал первый гнев Молодых Богов.

– Хорош реликт – пробиться к вратам Демогоргона!

– Просто раньше никто не дерзал даже помыслить о таком, – пожала плечами чародейка. – А оказалось, что всё не так уж страшно. Нет, дорогой мой, давай-ка признавайся. Тебя не так-то просто вышибить из седла, а тут, я вижу, случилось нечто похуже крепкого эля, ударившего в голову твоему старому приятелю, с которым вы, небось, по молодости приударяли за смертными красотками. – Она пыталась шутить, но глаза оставались тревожны.

Хедин невесело усмехнулся, покачал головой.

– Изменить может каждый, забыла?

– Это? Тебя это тревожит? Х-ха, дорогой мой Познавший, пора бы уже привыкнуть.

– Мои ученики меня не предавали. И друзья. И подмастерья.

– Ну, а меня – да, – беспечно бросила Сигрлинн, тряхнув волосами. – Если вспомнить ту Ночную Всадницу, что убила меня в первый раз. Ты судишь всех по себе, Хедин, от всех ожидая своей стойкости, верности, убеждённости. А эти «все» – они не такие. Слабые. Увлекающиеся. Не видящие так глубоко, как ты. Терзаемые собственной памятью, возводящие какие-то личные беды в абсолют. Неидеальные, несовершенные, то и дело творящие такое, что волосы дыбом встают.

– Не пойму, к чему ты клонишь?

– К тому, что одно только предательство Хрофта тебя не должно повергать в такое смятение. – Указательный палец Сигрлинн упёрся Познавшему Тьму в грудь. – Ты это понимаешь не хуже меня. Ну, дай угадаю – ты решил, что появился кто-то, тот самый, «ещё более сильный или дерзкий», что свергнет вас с Ракотом? Что Упорядоченное готово смахнуть все привычные фигурки с тавлейной доски, выставив совершенно новые и поменяв правила? Что вы с Ракотом более не нужны?

Хедин ответил не сразу, долго всматривался Сигрлинн прямо в лицо, да так пристально, что волшебница невольно нахмурилась.

– На мне что, цветы внезапно выросли? Чего ты тут не видел, Хедин, милый мой?

– Если наш с Ракотом путь в звании «новых богов» и закончен, – медленно сказал Познавший Тьму, – долг мой – устроить всё так, чтобы смертные и бессмертные, обитатели всех бесчисленных миров ничего бы не заметили. Понимаешь? Вообще бы ни-че-го.

– Достойно, – фыркнула чародейка. – Но и это не всё, мой Хедин. Ты по-прежнему недоговариваешь. Что долг твой, как ты его понимаешь, останется недовыполненным, и это мучает тебя – охотно верю. Ты таков, ничего не поделаешь. Но это не всё.

– Не знаю уж, как тебе угодить, – делано вздохнул Познавший Тьму. – Если тебя начинают предавать, значит, дорога твоя, скорее всего, ведёт в никуда. Если Старый Хрофт решил, что он готов объединиться хоть с кем, лишь бы вызволить свою родню из владений Демогоргона, – значит, мы с Ракотом что-то делали не так, и причём очень долго.

– Не хочешь признать собственных ошибок? – усмехнулась Сигрлинн. – Это тебя мучает? Понимаю, Хедин, понимаю. Слишком много знания, слишком мало веры. Мне легче – я-то верила всегда.

– Чему?

– Не «чему», а «в кого». В тебя, мой дорогой. Даже когда погибала вместе с Брандеем.

Лицо Познавшего тьму рассекли жёсткие, суровые морщины.

– Сигрлинн, сейчас уже дело не в нас с тобой. Я считал, что незачем вмешиваться в судьбы миров, предотвращая всякую несправедливость, гораздо лучше дать всем жить по их собственному разумению. Я считал, что Старый Хрофт давно смирился с утратой – а он, оказывается, всё это время жил с мечтою о мщении, но даже не Ямерту, а всему нашему делу. Может, нам с Ракотом надо было иначе? Не единичные наши храмы тут и там, где жрецы занимаются кто чем и кто во что горазд, – а вера и обожание бесчисленного множества смертных и бессмертных? Святилища, сложенные не из кирпича, не из каменных глыб – но из миров со всеми их обителями, сведённых вместе? Любовь живущих, исступлённая и фанатичная, не ведающая сомнений? Строгий закон и строгая же кара, причём превыше всего – кара для тех, кто служил бы нам и попытался нагреть на этом руки? И поверх всего – мы с братцем Ракотом, в белых одеждах, восседающие на облаках, в ореоле лучей, загадочно и снисходительно улыбающиеся бесчисленным сонмам тех, кто готов будет отдать жизнь по первому нашему слову?

Сигрлинн сперва слушала, слегка улыбаясь, но потом улыбка исчезла.

– Если это – цена того, чтобы ты любил меня и дал бы мне любить тебя, я не колебалась бы ни мгновения. Если это – цена того, что Упорядоченное останется стоять и мы будем вместе, я не колебалась бы ни мгновения. Если это – цена того, что всё останется как есть и я по-прежнему смогу, если надо, запустить в тебя огнешаром, я не колебалась бы ни мгновения. – Улыбка вновь вернулась.

– Я не верю, – вырвалось у Хедина. – Мне всегда казалось…

– А мне всегда казалось, – запальчиво перебила волшебница, – что ты всегда слишком много думал про какие-то принципы и краеугольные камни, и слишком мало – о том, как сделать так, чтобы оно всё работало. Не хочешь восседать на облаке во славе лучей? Сделай тайный культ, нет ничего лучше. Запретное всегда сладко. Учреди мистерии, сокрытые ордена, степени посвящения, раскрывай адептам потихоньку тайны Упорядоченного и его сил, но лишь постепенно, лишь достойным и лишь то, что не повредит делу. Возглавь сам поклоняющихся тебе, сделайся непостижимым и тайным Мастером, одно созерцание коего – великая, нет, величайшая награда. Ты собственной персоной отказался от сильнейшего оружия, от поклонения и преклонения смертных, мой Хедин, а теперь сомневаешься, не усомнилось ли в тебе Упорядоченное? Х-ха, а почему бы ему и не усомниться?

Взгляд Хедина оставался непроницаем. Бровь Сигрлинн дрогнула, поднимаясь.

– Скажи же что-нибудь!

– Пока что нам бы не допустить, чтобы рвение Старого Хрофта кончилось б чем-нибудь совсем уж непоправимым, – пожав плечами, буркнул Новый Бог. Казалось, на самом деле ему хочется сказать что-то совсем другое. – Все остальные сомнения и колебания – потом, Сигрлинн. Упорядоченное должно жить, вот и всё. А дальше – разберёмся.

– Узнаю братца Ракота, – вздохнула чародейка. – Его слова. Главное, ввязаться в драку, а там видно будет. Ох, мужчины, мужчины! «Война есть вершина…» – как там дальше?

– Война есть вершина человеческого духа и судьбы, – проворчал Познавший Тьму. – Из меня раннего. «Так говорил Хедин», том такой-то, страница такая-то, стих сякой-то.

Сигрлинн с готовностью рассмеялась.

– Так-то оно лучше, мой дорогой. Что следующее в твоём плане, несомненно, с большой буквы? Поймать старика Хрофта за бороду и отправить накачиваться элем в какой-нибудь трактир Хедебю, с достаточным числом смазливых девчонок, чтобы не соскучился?

– Нет, не за бороду. – Новый Бог наконец улыбнулся. – И смазливых девчонок не предусмотрено тоже. Друнгар и Рирдаин готовы, они идут наперерез. Но ты сама видишь, – он кивнул на расставленные кругами бесчисленные кристаллы, в которых полыхали причудливой симфонией все цвета радуги, – слетелись трупоеды. Во множестве. Подмастерьям их всех, конечно, не удержать, но этого нам и не надо, полк Рирдаина и Друнгара я вытащу через портал, если нужно, хоть это и будет нелегко. Нет, Си, мы не нанесём удара первыми. Но зато, если нас атакуют, у нас найдётся чем ответить. А главное, этот треклятый Закон Равновесия будет на нашей стороне.

– Я понимаю, почему ты ставишь такие памятники своим погибшим, – негромко проговорила Сигрлинн, помолчав. Скользнула поближе гибкой пантерой, обняла, прижалась. – Я понимаю, мой Хедин. Можешь рассчитывать на меня во всём.

– Да я и так рассчитываю. – Он развёл было руками.

– Нет-нет-нет, обнимай меня и дальше. Драматические жесты оставь для своих подмастерьев. Со мной можно без них.

* * *

Сильвия Нагваль преследовала отряд Старого Хрофта упорно, неотступно и неутомимо. Жутковатый голос – «Следи за ними, наша верная» – звучал в ушах постоянно, словно колокол. Она вновь оказалась у кого-то на крючке. Кто-то всевидящий не сводил с неё пристального взгляда, и глаза у этого кого-то, казалось Сильвии, были совершенно неживые, нелюдские, скорее как у стрекозы, громадные и со множеством фасет.

Однако она бы и сама, наверное, не упустила такую возможность. Спутники воительницы Райны пробивались к чему-то неведомому, но явно очень, очень для них важному, и Сильвия готова была поклясться утраченным фламбергом – там найдётся чем поживиться и ей, последней из Красного Арка. Она, в конце концов, не гордая, не побрезгует и объедками, если надо.

Взяв след диковинной компании, она изо всех сил старалась не отстать, и это оказалось очень непросто. Тропа, которой они шли, всё больше и больше отдалялась от привычной Сильвии Межреальности, меж дочерью Хозяина Смертного Ливня и Сущим словно сгущалась туманная пелена. Её ещё можно было раздвинуть обычными заклятиями открытия пути, но чем глубже уходили преследуемые, тем с большим скрипом и сбоями работали надёжные, казалось бы, чары.

Сильвия не успевала удивляться. Что это за фокусы? Неужели та самая загадочная «изнанка мира», о которой скупо и намёками повествовалось в трактатах, которые дед держал в особой, запретной для простых адептов библиотеке её родного Ордена?

Она продиралась, проползала, пролетала и прошмыгивала. Идущие перед ней Райна и её спутники оставляли за собой некое подобие тропы, однако она быстро схлопывалась; и чтобы не отстать, Сильвии пришлось пустить в ход все умения.

Дочь Хозяина Ливня едва не потеряла след, когда её поводыри вызволили из мёртвого мира-тюрьмы исполинского волка, с поистине великанской силой – силой не чудовища, но отпрыска Древних Богов.

Волка этого Сильвия побаивалась. Он, похоже, способен был учуять муху за множество поприщ, что ж говорить о сове!

И волк, похоже, чуял – оборачивался, порыкивал, но других не оповещал. С ними у него, похоже, не всё выходило так просто.

Так или иначе, она преследовала их всё азартнее и нетерпеливее, забывая все заповеди, что норовил внушить ей дед посредством связки старых добрых розог.

До тех пор пока рядом с ней не появился удивительный спутник.

Глава II Первая встреча, последняя встреча

Они побеждали, сомнений уже не оставалось. Фенрир, изрядно помятый и окровавленный, гнал и гнал огрызающиеся орды чудовищ, а бока и спину ему прикрывали бесчисленные легионы демонов. Яргохор тоже теснил серый прибой духов, мало-помалу появлялись его шлем, плечи; туманная пелена опустилась уже по грудь.

– Мы держим своё слово, Древний бог О́дин, – не без самодовольства сказали Дальние. Они, похоже, сейчас очень гордились собой. – Не сомневаемся, что и ты сдержишь своё.

– Это какое? – осведомился Старый Хрофт, снимая латную рукавицу и осторожно касаясь горячего, словно кузнечный горн, лба дочери.

– Тебе придётся защищать то, что ты есть, – напыщенно объявили ему. – Придётся защищать свою собственную самость от алчного бога Хедина. Он не потерпит возвращения твоей родни. Это пошатнёт его излюбленное равновесие, можешь не сомневаться, а бог Хедин ненавидит всё, что нарушает или хотя бы чуть-чуть меняет текущий порядок вещей.

– Не беспокойтесь за меня, – рыкнул О́дин. – Вы говорили что-то о настоящей подмоге?

– Она не замедлит, – без тени сомнения заявил голос Дальних. – Но первый бой твоя дочь должна выиграть сама, одной лишь силой духа.

– Откуда вы знаете? Неужто бывали там, где она сейчас? – не сдержался Старый Хрофт.

– Там, где она сейчас, Древний Бог О́дин, бывали считаные единицы смертных, не мы. Нам туда дорога закрыта.

– Почему? Вам, таким всемогущим?

– Мы не всемогущи. Мы всего лишь руки Творца. Мы исполняем его волю, а иного нам знать и не нужно.

– Но ведаете, что там бывали единицы смертных?

– Ведаем, ибо следим за всем и всеми, кто способен… зайти слишком далеко.

– Спасибо за откровенность, – ухмыльнулся Старый Хрофт.

– Мы теперь вместе, – ответили ему. – Уже до самого конца.

– Надеюсь, он не слишком близок. – Кривая усмешка так и не ушла полностью.

– Никогда не понимали этого в вас, одиночках, – вздохнул хор Дальних. – Никогда не понимали этого ужаса перед смертью. В то время как достаточно всего лишь примкнуть к нам, стать частью…

– Нет уж, спасибо, не понимаете, и не надо, – отрезал Старый Хрофт. – Если вы всего лишь руки Творца…

– Да, руки! – запальчиво подтвердили ему. – И нет в Сущем участи выше, чем наша!

– Хорошо, хорошо, – выставил ладони Отец Дружин. – Но всё-таки, что с подмогой?

– Ждём, – последовал неумолимый ответ.

* * *

Альвийский меч в руке Райны подрагивал, словно готовый к бою пёс.

Золотая тропа стянулась в луч, впереди маячили очередные врата, но теперь их уже никто не охранял. Справа и слева зияли бездны, укрытые всё тем же серым туманом. Впереди, сквозь сгустившиеся тучи, что-то поблёскивало, сокрытое от взоров, тайное.

Но оно валькирию совершенно не занимало. Кройся там хоть сам загадочный Престол, ей надо было вывести родню, ничего более!

И потому она даже вздохнула с облегчением, когда облака перед ней стали таять, так что валькирия вновь во всей красе увидала бескрайнюю крону Великого Древа, раскинутую над всем Сущим, и то место на его ветви, где совсем недавно пребывал призрачный двойник погибшего Асгарда, его густо покрывали копошащиеся чёрные фигурки демонов, словно муравьи на развороченной куче.

– Идите же сюда, ко мне! – надсаживаясь, крикнула Райна теням асов. – Кончилось заточение, всё кончилось! Мы возвращаемся!

Она кричала, ощущая, как всё сильнее и сильнее щиплет в глазах.

Тени асов приближались, но это были именно тени. Бесплотные и бестелесные, такого же серого цвета, как и всё в этом царстве мёртвых.

Валькирия бежала им навстречу, под ноги ложилась тонкая золотая нить, и Райна балансировала на ней с ловкостью опытной циркачки; в спину по-прежнему дул тёплый ветер силы, её словно поддерживало множество незримых рук, не давая сорваться в пропасть.

Асы всё ближе, она узнавала теперь всех и каждого. Над ветвями Великого Древа мелькнул силуэт исполинского орла, мелькнул и исчез, словно и не было ему никакого дела до удирающих из его домена мёртвых богов.

Валькирия уже решила, что ей удастся вот так просто взять и повести за собой всю павшую на Боргильдовом Поле родню; когда бездна вскипела – серые завесы расступались, из них вырывались сонмы чёрных демонов, таких же, что и заполонившие призрачный Асгард на ветви Древа.

Сработанный альвийской оружейницей меч заплясал, рубя направо и налево; Райну охватывал дикий восторг, прежнее упоение боем, блаженство последней атаки; вот то, чего она неосознанно ждала все минувшие века, ради чего тянула лямку простой наёмницы – чтобы дать бой тем, кто пытается удержать её сородичей в полушаге от свободы и новой жизни.

Когда-то она и мечтать не могла о подобном.

Сейчас – с яростной чёткостью осознавала, что это и есть её главный бой.

Или… или, может, потом будет иной, ещё главнее? Рагнарёк? Что-то иное?..

Откуда взялись эти демоны, кому служат и почему вообще нападают на неё, не пытаясь преградить дорогу теням асов, Райна в тот миг не думала. Она вообще перестала думать.

Демоны послушно умирали, напрасно пытаясь зацепить её когтями или клыками. Додревние мечи, словно добытые невесть из каких могильников, разлетались ржавой пылью; Райна смела первый заслон, чувствуя, как переполняет её сила, – меч жадно пил отнятые им жизни, пусть это и были всего лишь жизни демонов.

«Сколько ж я про тебя, оказывается, не знаю, Оружейница», – мельком подумала Райна, разметав возникшую на пути живую завесу. Асы оказались уже совсем близко, и только тут валькирия разглядела, что за каждой из серых теней тянется, исчезая где-то в ветвях Великого Древа, нечто вроде призрачной пуповины, явно тянувшей их всех назад.

Ага! Вот оно то, что можно разрубить, то, где она, именно она, воительница, а вовсе не чародейка, может помочь.

Райну захлёстывала радость, небывалая, какой она не ощущала с рождения – так, во всяком случае, казалось валькирии.

Вот они, родичи, старшие братья и сёстры, серые тени, лёгкий туман, до сих пор привязанные к здешним залам Хель; покончить с этим! Одним ударом! Это ведь так просто, так легко; именно это она умеет лучше, чем что бы то ни было!

Альвийский меч резко взвизгнул, разрубив первую из пуповин – ту, что тянулась за Тором.

Отдача едва не сорвала валькирию с золотого мостка. Правую руку пронзила острая боль, ледяной холод вцепился в плечо, так, что Райна заскрежетала зубами, едва не выпустив клинок из разжавшейся ладони.

Она не остановилась. Второй лопнула привязь, что тянулась за Хеймдаллем. Вновь боль и льдистые когти, терзающие её тело, не замечающие стали доспехов; но нет, её так не возьмёшь!

Бальдр. Хёд. Сиф. Фрейя. А, вот и ты, ревнивая Фригг, не жаловавшая нас, живых свидетельств измен О́дина тебе; впрочем, неважно, ты тоже будешь свободна!

И ты тоже будешь свободна, Йорд, у тебя достанет дел в новом Асгарде. И ты, Браги, ты ещё долго станешь радовать нас своими висами на буйных пирах в возрождённой Валгалле!..

Но тени асов, хоть и освобождённые, словно и не замечали воительницу, плыли сквозь неё, бесплотные и равнодушные.

«Ничего. Это ничего, – сцепив зубы, повторяла себе валькирия. – Это залы Хель, просто залы Хель с другим именем, ничего больше. Отец непременно придумает, что делать дальше, как вернуть вам плоть и память. Мне бы только вытащить вас отсюда».

Тени скользили по золотому лучу сквозь валькирию, по-прежнему не замечая её; глаза опущены, руки молитвенно сложены, словно у адептов Спасителя. И эта полная покорности поза Райне совсем не нравилась.

Только тут валькирия вдруг заметила, что тени асов начинают одна за другой сходить с золотого луча, скользя куда-то вперёд и вверх, туда, где вновь сходились знакомые облака, тая в глубине таинственное блистающее сердце.

Эт-то ещё что такое?! Откуда? Почему?

– Гад! – заорала валькирия, потрясая мечом. – Решил украсть?! Хрен тебе, а не асы! Понял?! Хрен!

Её трясло от бешенства. Меч заплясал, словно сам собой выписывая руны, но губы валькирии уже раскрывались, с них слетали слова новой висы:

Пала темница,

Слабы оковы,

Не удержать

Поступи славных,

Поступи мудрых.

Боги Асгарда,

Домой возвратитесь!

Не удержать

Поступи храбрых,

Поступи дерзких.

Боги Асгарда,

Настала пора

Вспомнить, кто вы,

И к уделу вернуться.

Пусть пепелище

Там, где стоял

Дом ваш, от века

Героями славный, –

Новый воздвигнем

Чертог мы златой.

Сядем на троны,

Станем судить,

Станем рядить

И воздадим

Справедливою мерой

Всем.

Виса рождалась сама. Простые слова, но их сейчас полнила старая сила валькирий, и тёплый ветер вдруг задул с удесятерённой силой, да так, что тени одна за другой, словно влекомые невидимой нитью, потянулись обратно, к Райне.

И, словно признавая её победу, послушно развернулся под ногами валькирии золотой луч, ведя обратно, показывая дорогу домой.

* * *

О́дин ощутил это как укол чудовищной иглы, впившейся в темя и пронзившей всё тело до самого паха. У него вырвался глухой стон, кулаки сжались, но за болью уже накатывала пьянящая, радостная лёгкость.

Она смогла. Райна сумела! Победила, преодолела, превозмогла. Валькирии не отступают и не сдаются, они умирают – или побеждают.

– Есть! – хрипло каркнул Ас Воронов. – Дочь выводит их. Ваш черёд, Дальние, черёд вашей обещанной подмоги!

Смарагдовые кристаллы вспыхнули все разом, погнали перед собой волну зеленоватого пламени.

– Твои соратники могут возвращаться. Теперь в наших силах снести врата.

И точно – серая воронка духов, крутившаяся возле Яргохора, иссякла совсем, жалкие лохмотья уползали прочь, и туда же бросились ещё уцелевшие чудовища, сражавшиеся с Фенриром, словно кто-то отдал приказ: «Довольно!».

Зелёные кристаллы низко, басовито гудели, как шмели ясным днём над раскрытыми цветами. Медленно поднимаясь, они начали выстраиваться неким подобием исполинского копья, нацеленного туда, где скрылись остатки и живой, и мёртвой армии противников О́дина.

– Но нам потребуется и твоя помощь, древний бог О́дин.

– Какая именно?

– Воинство Хедина, Познавшего Тьму, приближается. Они упорны и искусны, преодолели все барьеры и препоны, и вот-вот окажутся здесь. Тебе и твоим спутникам предстоит сдержать их, пока мы не пробьём брешь, чтобы твоя дочь смогла бы вернуться. Ты готов, О́дин? Времени выбирать уже не осталось.

– Я сдержу их, – пожал плечами Отец Богов. – Моя родня должна жить. Справедливость восторжествует, хотя бы и спустя столько времени. Мы примем бой.

– Cлова истинного О́дина, – одобрили Дальние. – Что ж, мы тебе верим. Прикрой нам спину, и асы вернутся к тебе. Что дальше – уже в твоих руках.

Яргохор и Фенрир возвращались. Волк прихрамывал на правую переднюю лапу, но ухмылялся – широко и злорадно.

– Эх, и показал же я им! Славная вышла драчка, давно так не веселился!

– То-то тебя демонам спасать пришлось, – прогудел подошедший Яргохор. Броня Водителя Мёртвых выглядела так, словно по ней вволю погуляли молоты гномов – погнута, во вмятинах, многие пластины пропали, со шлема исчезло острое навершие.

– Меня? Спасать?! – немедленно взъярился сын Локи. – Да что б ты понимал, душевод! Да я заманивал их, если хочешь знать! Сам-то чуть не потонул, тебя самого те же демонá за шиворот из водоворота вытаскивали!

– И где это ты узрел на моём доспехе ворот, почтенный волк? – не остался в долгу Водитель Мёртвых.

– Стойте, вы, оба! – рявкнул Старый Хрофт. – Сейчас будет ещё одна драка, да такая, что… Идёт армия Хедина. Идёт сюда. Нам надо продержаться, пока эти, – он махнул в сторону выстраивающихся смарагдовых кристаллов, – пока эти будут удерживать врата открытыми для Райны и остальных.

– И… для… отца? – медленно спросил волк.

– И для Локи, моего названого младшего брата, – кивнул О́дин.

– Ты собрался-таки драться с Познавшим Тьму? – осведомился Водитель Мёртвых. – Что ж, к этому всё шло.

– С чего ты взял? Едва ли на Гнипахеллире ты бы мог узнать…

Казалось, Яргохор усмехается под покрытым вмятинами шлемом.

– Я – Водитель Мёртвых. Мы чуем схватку великих сил, как вампиры – кровь. Быть великой замятне, быть страшной битве. Но мы с тобой, Древний бог О́дин. Ты вернул мне меня. Я с тобой, великий.

– Я тоже! – рыкнул Фенрир. – Это будет славно. Да и чего нам бояться, ведь Рагнарёк ещё не наступил! Помни, грозный О́дин, только у тебя есть власть убить меня, и только у меня – есть власть убить тебя. А все остальные… да пусть пробуют!

Старый Хрофт молча кивнул, взглянул на Райну – щёки валькирии порозовели, дыхание сделалось спокойным, глубоким и ровным, она словно спала, спала и видела безмятежные, мирные сны.

– Тогда идём.

– Куда? – удивился волк. – Некуда здесь ходить. Всюду одинаковая серятина.

– Подальше вот от этих. – За плечами Отца Богов выстраивалась исполинская пирамида плавающих словно сами по себе зелёных кристаллов. – Им нужно время.

– А нам – нет? – в свою очередь удивился Яргохор. – И потом, что с твоейдочерью, доблестной Райной? Она останется здесь?

Старый Хрофт кивнул.

– В бою она сейчас помеха, а не помощь. И ей надо пройти её собственный путь. Ну, пошли.

Они повернулись спинами к затянутым серым вратам Демогоргона. Демоны исчезли – которые рассыпались чёрным пеплом, скрылись вместе с серой воронкой духов, которые гнали дальше отступавших чудищ, что дрались с волком. Над опустевшим полем боя теперь поднималась лишь исполинская зелёная пирамида из висящих каждый сам по себе смарагдовых кристаллов; на до блеска отполированных гранях длилась причудливая пляска изумрудных огней.

– Армия Познавшего Тьму, э? – рыкнул Фенрир. – Сколько их будет?

– Несколько сотен, едва ли больше. Тысяча в самом крайнем случае.

Волк захохотал, мотая мохнатой головой, только что не принявшись кататься от смеха по земле.

– Несколько сотен? Тысяча?! Ты смеёшься, великий О́дин. Мне ж это на один зуб, даже распробовать не получится!

– Эта тысяча стоит тьмы и тьмы других, племянник.

– Ха! Ха! Стоит тьмы других! Ну, может, и стоит – стада овец, наверное.

– Не хвались, волк, – остудил пыл Фенрира Водитель Мёртвых.

– А ты с ними что, уже бился, да? И они тебя погнали небось? – съязвил сын Локи.

– Не бился. – Яргохор словно не заметил насмешки. – Но если владыка всего Сущего, что может собрать мириады мириадов, что может бросить на нас мощь множества миров, посылает в бой всего лишь несколько сотен… значит, эти сотни поистине дорогого стоят.

– Дорогого, недорогого, – буркнул волк. – Какая разница? Дайте их мне! Тогда и узнаем, кто чего стоит.

– Долго ждать не придётся, – остановился О́дин. – Вот они.

* * *

Тени асов освободились. Виса валькирии, древняя сила Асгарда, властно влекла их обратно. Однако они по-прежнему словно не видели воительницу, подчиняясь лишь её магии. Сущности их дремали, не торопясь вернуться.

Но Райна сейчас не обращала на это внимания. Её сила превозмогла все препоны и ловушки этого места. «Тоже мне, «домен Соборного Духа», «самое таинственное место всего Упорядоченного»! Ничего особенного». Её воля оказалась могущественнее всего, что смог бросить против неё Демогоргон. Стражи и демоны, пропасти и бездны – её ничто не остановило. И теперь они возвращаются – она и асы.

А как только они выберутся отсюда – всё будет очень и очень хорошо.

Золотая тропа расширялась, уверенно вела Райну прочь из страны мёртвых. Валькирия не оборачивалась, она и так знала, что тени асов послушно следуют за ней.

Они победили. План отца исполнился. Осталась последняя, самая малая малость – перейти обратно границу меж жизнью и смертью, сбросить личину отшагнувших от мира живых и потом уже подумать, как вернуть родне и сёстрам достойную богов Асгарда плоть.

Райна шагала и пела во всю глотку, пела разухабистые песни простых наёмников, её былых товарищей, обычных смертных. Сколько раз она пела вот так же, у походного костра, празднуя победу или стараясь приободрить других после неудачи; сейчас эти немудрёные вирши казались ей величественным победным гимном.

Облака расступались перед нею, в спину упирался холодный взгляд великого Орла, словно обнимавшего широко раскрытыми крылами Мировое Древо. Он был спокоен. Холоден и спокоен, словно и не вырвались из его владений только что несколько десятков Древних, пребывавших тут бессчётные века.

Но что ей до всех на свете духов, Орлов и Драконов, до сил великих и малых – если за ней следуют её сёстры? Где-то там, позади, наверное, осталась мама, но… что поделать. Мама была смертна, такова её участь; Райна никогда не забывала о ней, но могла ли вернуть её сейчас?..

Наверное, нет. Не следует нарушать испокон установленное. Смертные живут и умирают, их души отправляются в области посмертия. Боги – живут вечно, до самого последнего дня, отпущенного их миру, и тоже умирают, уже конечной, последней смертью. Так было, пока стоял Асгард – простой и честный порядок. Так и должно быть. Не ей, истинной валькирии, нарушать его.

…Но в глубине души уже свивал кольца червь сомнения.

Они с отцом опрокинули все законы, запреты и установления. И что мешало ей… нет, нет, – Райна даже помотала головой, – она безумна. Как она нашла бы мать в бескрайних владениях Соборного Духа, понятия не имея даже, где и, главное, как её искать?

Оставь позади прошлое, валькирия, иди вперёд, не сворачивая. Границы домена мёртвых всё ближе, ещё немного, ещё чуть-чуть…

Смотрит в спину жестокий Орёл. А может, это лишь его тень, как и всё здесь? Может, он и сам мёртв незнамо сколько столетий, лишь притворяясь живым?

Забудь, Райна, забудь.

Золотой луч рассыпался под ногами облаком искристых вспышек, словно рой падающих звёзд летней бестревожной ночью.

А впереди – впереди бушевал пожар.

Серая завеса горела, полыхала яростным зелёным пламенем, не дававшим, однако, жара. Откуда-то снаружи во врата твердыни Демогоргона бил неистовый поток смарагдового огня, и под его напором преграда медленно, но верно поддавалась.

Валькирия обернулась – тени асов покорно и безвольно следовали за ней, незрячие глаза смотрели куда-то сквозь Райну, будто не замечая. Души богов подчинялись той же силе, тем же чарам, что и призраки Гнипахеллира, духи простых смертных.

Демонов, столь яростно нападавших на валькирию совсем недавно, видно не было. Зачем атаковали, почему, по чьей указке? – Райна не знала. Впрочем, сгинули – и ладно. Туда им и дорога.

Перед валькирией, насколько мог окинуть взгляд, поднималась исполинская серая стена, протянувшаяся и вправо, и влево, и вверх, и вниз. Стена без окон и врат, стена без каких-либо различий; просто стена серой холодной мглы, и ничего больше.

Хотя – нет, не «ничего». Пятно зеленоватого света, пробивающегося сквозь туманную хмарь, пятно пляшущего изумрудного огня, продавливающего себе дорогу внутрь, в домен Соборного Духа.

Шла помощь – помощь ей, Райне! Валькирия видела, как серая хмарь медленно и нехотя, но всё-таки дрогнула, постепенно расходясь в стороны. Она истончалась, таяла, растягивалась – и наконец лопнула.

Стена зелёного пламени взвихрилась в последний раз и стала неспешно опадать, словно с гордостью за хорошо выполненное дело. И когда она исчезла совсем, Райна увидала застывших отца, Фенрира и Яргохора – живых и невредимых.

Вернее, увидела их спины. Исполинский волк вздымался настоящей горой, отца и Яргохора едва удалось рассмотреть. Прямо же перед валькирией, насколько мог окинуть глаз, тянулся сложнейший лабиринт зелёных кристаллов, вокруг которых ещё не до конца угасли сполохи изумрудного огня.

Тени асов толпились вокруг валькирии, окружали её, по-прежнему немые и безучастные. Пустые серые глаза тупо таращились в пространство.

Бесплотные, бестелесные, бессильные. Мёртвые отражения давно ушедших силы, желания, страсти. Сохранённые, словно в магическом зеркале, доменом Соборного Духа, сохранённые невесть зачем. Они подчиняются заклятиям, покорно и безвольно, словно и не были никогда божествами, гордыми и непреклонными. Божествами, что предпочли смерть рабству.

Cердце валькирии полнила гордость, высокая и торжественная, под стать тем речам, с какими она вводила в Валгаллу очередного героя; воительница Райна сжимала зубы, отгоняя неотвязную мысль, что даже отцу ничего не удастся сделать с этими тенями, что они так и останутся невесомыми, неосязаемыми призраками.

Но не мог же великий О́дин решиться на такое, не имея чёткого плана, что он станет делать после победы, после того, как выручит сородичей?

Всё, путь открыт. Небывалое свершилось – стены неприступной крепости, твердыни Соборного Духа, пробиты, смерть возвращает прихваченное – осталось лишь сделать последний шаг.

Никто не стоял на пути у валькирии, исчезли демоны, нигде не видать нелепо-разодетых архонтов с их напомаженными, тщательно завитыми бородами и ещё более нелепыми посохами; а Райне отчего-то сделалось очень страшно. Альвийский меч подрагивал в руке, словно ему недостало боя, словно вновь хотелось в сечу; и это не нравилось воительнице тоже.

Великий Орёл не стал вмешиваться в происходящее. Он, никогда и ни для кого не открывавший врат, ведших на обратную дорогу!

Что всё это значит?

Серые пуповины, или поводки, Райна не знала, как лучше их назвать, перерублены. Тени асов и асиний свободны – если, конечно, тень погибшего бога вообще можно назвать свободной. Нужно сделать последний шаг – а там, быть может, души асов сами собой облекутся во плоть?

Райна вздохнула. Вот он, незримый порог, разделяющий мир навсегда мёртвых и пока ещё живых; ей оставалось сделать последний шаг. Казалось бы, чего тут мешкать? Делай, свершай, побеждай, валькирия!..

Но набравшаяся горького опыта воительница Райна всё же медлила.

* * *

Исполинская конструкция, сложенная из бесчисленного множества зелёных кристаллов басовито гудела за спиной О́дина, словно там роились разом сотни и тысячи пчелиных семей. Он не оборачивался – Райна справится, а если не справится… Что ж, если не справится, то ему придётся постараться за двоих.

Рядом с ним шагал Яргохор, спокойный, меланхоличный, словно всё происходящее его не касалось. Громадный Фенрир поневоле держался в отдалении, но всё равно хорошо было видно, насколько его помяли. Тут и там мех испачкан тёмной кровью, не разобрать уже чьей, то ли самого волка, то ли его павших врагов. Сын Локи заметно припадал на левую переднюю лапу; ей, похоже, досталось больше всех.

Все молчали. Никто не задавал вопросов; Фенрир, похоже, неколебимо верил, что пресловутый «день Рагнарёка», когда ему предстоит погибнуть от руки Отца Богов, ещё не наступил, Яргохор-Ястир, сам принадлежащий неведомо какому миру, застрявший на границе меж владениями мёртвых и уделом живых, наверное, научился не беспокоиться о себе. И в самом деле, можно ли убить его ещё раз?

Высоко-высоко над головами, взрезая острыми крыльями серую мглу, мелькнул коричневопёрый сокол. О́дин мельком взглянул вверх, усмехнулся.

Всё шло по плану.

– Ты станешь говорить, Отец Дружин? – вдруг подал голос Фенрир. – Перед боем… как положено? Бросишь вызов их предводителю?

– Брошу, – без тени улыбки кивнул Старый Хрофт. – У меня нет ни желания, ни необходимости убивать слуг Хедина. Достаточно, чтобы они нам не мешали, ничего большего мне от них не нужно.

– А они не помешают? – хладнокровно заметил Ястир. – Что осталось сделать доблестной Райне?

– Не ведаю. – Ответ Старого Хрофта получился совершенно бесстрастным. – Чтобы проникнуть в подвластные Орлу области, моей дочери пришлось почти умереть. Что ждёт её там – не знаю даже я. Но верю, что она справится. В конце концов, кому, как не ей, выводить мёртвых из их домена?

Ястир пожал закованными в помятую сталь плечами и ничего не сказал.

– Этот хвастливый маг сейчас бы пригодился, – как бы невзначай заметил сын Локи. – И он сам, и его сородичи, о которых он упоминал.

– Согласен, – кивнул Отец Дружин. – Но их здесь нет, так что и говорить не о чем. Их нет, есть только мы. И нам надо победить.

– Как именно? – деловито осведомился волк. – Съесть их всех? Честно говоря, у меня брюхо ноет от всех этих тварей в чешуе, что уже пришлось проглотить…

– Неужто? – усмехнулся Ястир. – Разве твоя утроба вместила хоть одного, о терзаемый вечным гладом пожиратель?

Волк недовольно фыркнул:

– Экий ты скучный, бог с мечом! Сразу видно – Ямертов родственничек.

– Я ему не родня, – ровным голосом отозвался Водитель Мёртвых.

– А кто же? – не отставал Фенрир.

– Мы возникли все вместе, это правда, – нехотя ответил Яргохор. Скрипнула сталь латной перчатки, пальцы его сжались на рукояти длинного вычурного меча. – Мы возникли все вместе, и главным среди нас был Ямерт. Так установлено вне нашей воли и нашего желания. Такова воля Творца.

– Ты… видел Его? – осторожно осведомился О́дин. – Видел Его самого? Слышал Его речи?

Помятый во многих местах шлем отрицательно качнулся из стороны в сторону.

– Нет, Древний Бог. Мы возникли разом, такими, какими ты увидел нас на Боргильдовом Поле. Нас было много, но главнейшими всегда оставались ведомые тебе семеро.

– А Ярмина? – неожиданно для самого себя спросил Старый Хрофт. – Дочь Ямерта? А были ли дети у иных Молодых Богов? Сочетались ли они браком, подобно нам, Богам Древним?

– Ты уверен, великий О́дин, что сейчас подходящее время обсуждать все эти высокие материи? – Яргохор остановился. Остриё двуручного меча поднялось, указывая вперёд.

Каким-то образом О́дин, Ястир и Фенрир ухитрились оставить позади немалые поприща. Реальность здесь, хоть и по-прежнему безумная, казалась чуть ближе к тому, что слагало прочие, обыденные области Упорядоченного. Серые холмы катились волнами, то тут, то там вздымались неправдоподобно острые нагие складки, словно под серой тканью кто-то уложил лезвиями вверх бесконечной длины мечи. Кое-где виднелись даже деревья, вернее, нечто напоминавшее их серые полубесплотные тени.

– Мы очень далеко от врат, – заметил волк. – Райна…

– Чем дальше от неё, тем лучше. Готовы, все?

– Погоди, дядя, – ухмыльнулся Фенрир. – Ты так и не сказал, что нам делать. Разить насмерть? Просто разметать?

– Нам надо просто дождаться моих и твоих сородичей, сын Локи. Постарайся, чтобы ученики Хедина не причинили б тебе слишком много вреда.

– Не причинят, – рыкнул серый исполин. – После этих милых звериков мне, признаюсь, уже ничего не страшно…

– Тогда ты возьмёшь на себя их середину, – решил О́дин. – Ты, Ястир, – правый край. Я займусь левым и постараюсь добраться до тех, кто здесь распоряжается. Надеюсь, мне удастся… вразумить их.

Прямо перед замершей троицей на гребне недальнего холма замаячили тёмные ряды пешего войска. Гномы шагали тесно, плечо к плечу, высоко подняв штандарты родов и кланов. Закованные в броню по самые глаза, сдвинув щиты и выставив в промежутках первого ряда чёрные жерла огнебросов.

Справа и слева от тяжёлой пехоты наступали эльфы в зелёном и серебристом, пренебрегая глухими доспехами, но зато держа наготове длинные, в полный рост, коричневато-золотистые луки.

– Ты, наверное, смеёшься надо мной, Отец Богов, – укоризненно покачал исполинской башкой Фенрир. – Это – войско? Чуть больше полусотни гномов, примерно столько же эльфов, по десятку всяких разных тварей в задних рядах – и это всё? Всё, что послал против нас великий и грозный Хедин, Владыка Сущего?

И волк расхохотался, громко и басовито, запрокидывая голову.

– Стойте, где стоите, – распорядился он. – Тебе, дядюшка, не придётся утруждать свои старые кости. Тебе, Ястир, лучше почистить и выправить вмятины на доспехах – ты же хочешь, чтобы смелая Райна посмотрела б на тебя с благосклонностью? Предоставьте этих несчастных неудачников мне.

– Не бахвалься, племянничек!

– Что ты несёшь, серый разбойник?! Какая ещё «благосклонность»?! – Это прозвучало почти одновременно, разве что Ястиру понадобилось чуть больше времени, чтобы закончить фразу.

Фенрир слушать не стал, сорвался с места в стремительный бег; вновь казалось, что он остаётся на месте, а не удаляется, просто несколько уменьшаясь в размерах. Огромный волк нёсся совершенно бесшумно, словно во сне, то, что играло здесь роль «земли», не содрогалось под массивными лапами. Владения Демогоргона продолжали шутить шутки с непрошеными гостями.

– Почему ты не остановишь его, великий О́дин?

– Как, Ястир? Всё, что смогли сделать в своё время с ним мы, асы, в зените силы и славы – это посадить на волшебную цепь, вдобавок сработанную не нами самими, а гномами.

– Тогда он погибнет, – хладнокровно сказал Водитель Мёртвых.

Старый Хрофт ничего не ответил. Альвийский меч рвался в бой, за спиной по-прежнему гудела исполинская конструкция из зелёных кристаллов, по-хозяйски расположившаяся на границе – и там же, за спиной Древнего Бога, осталась Райна, что должна была сейчас выбираться из мест, куда смертной или даже бессмертной плоти нет доступа, куда пробьётся лишь дух.

– Ты всё стоишь, великий О́дин? – Меч Водителя Мёртвых взят наперевес. – Ждать больше нечего. Ты выбрал, как и я.

– Идём, – эхом откликнулся Старый Хрофт. – Нам надо продержаться совсем немного, пока не вернётся Райна.

– А потом? – немедленно, хоть и без всякого любопытства в голосе, спросил Яргохор. – Что будет потом? Мы перебьём всех хединских слуг?

О́дин не ответил, просто ускорил шаг.

Меж тем, завидев приближающегося гигантскими прыжками Фенрира, рать сподвижников Познавшего Тьму остановилась. Острый глаз Отца Дружин различал плотно сдвинутые вместе щиты, стрелы, уже лёгшие на тетивы, видел и дула огнебросов; левая рука владыки Асгарда коснулась блистающей стали альвийского меча; О́дин гладил клинок, словно хозяин, успокаивающий разъярённого, рвущегося в схватку волкодава. От металла по пальцам бежали болезненные мурашки, словно злые кусачие насекомые.

Сейчас, сейчас, сейчас. Тщательно составленное и продуманное – обмысленное долгими, нескончаемыми одинокими вечерами; увиденное, подсмотренное, замеченное в бесчисленных мирах, куда забрасывали его странствия – всему предстояло воплотиться именно сейчас. Да, потом будет ещё много всего, но путь задаётся именно в эти мгновения.

Альвийский меч он переложил в левую руку. Правая достала из ножен не древнюю, напоенную магией вещь, а простой короткий нож гномьей работы, на которой мастера Кольчужной Горы выбили лишь одну-единственную руну – руну «ас», руну, означавшую его самого.

Стр: 76

Тёмно-серый металл, рукоять, собранная из колечек северной берёзы. Таких ножей гномы делали и продавали немало. Этот не отличался ничем, кроме упомянутой руны; она, впрочем, не делала его ни волшебным, ни «магическим», ни даже «зачарованным». Обычный нож, каким режут хлеб, свежуют дичь и делают ещё тысячу обычных, повседневных дел.

Первую руну, что, словно сияющая причудливая сеть, устремилась следом за Фенриром, О́дин начертал именно этим ножом. За ней – вторую, третью, пятую – линии вспыхивали в воздухе льдисто-голубым и почти сразу же исчезали.

Они летели стремительно, обгоняя ветер, и гасли в густой волчьей шерсти, на первый взгляд – бесследно.

Яргохор покосился на Старого Хрофта, ничего не сказал, всем видом своим, однако, показывая, что одними рисуночками тут не обойдёшься.

Альвийский меч вернулся О́дину в правую руку, гномий клинок скрылся в ножнах, и руны продолжили рождаться; но уже куда более яркие, броские, заметные. Они тоже мчались следом за волком-исполином, но, в отличие от первой пятёрки, уже не гасли. Шерсть сына Локи от носа и острых ушей, вдоль взнесённой горбом спины и до кончика хвоста вся засветилась тем же льдисто-голубым, холодным светом.

Ни гномы, ни эльфы наступающего отряда не дрогнули и не попятились при виде несущегося на них чудовища. Подгорные воители лишь теснее сбили ряды, эльфы-стрелки, напротив, рассыпались, вскидывая луки.

– Что ж, поглядим, верны ли сказки о непобедимых слугах Хедина, – невозмутимо заметил Яргохор.

– Могу тебя заверить – верны от первого до последнего слова, – усмехнулся Отец Богов.

– На что же мы тогда рассчитываем? – деловито осведомился Водитель Мёртвых. – Как же это по-вашему, в духе Древних Богов! Вот такими же вы выходили и на Боргильдову Битву… и не на неё одну.

– На что рассчитываем? – Отец Дружин счёл, что ему пришла пора и несколько осерчать. – Держи крепче меч, Ястир! И нечего тут что-то выгадывать. Нас трое против многих десятков, тех, что заткнут за пояс даже сильнейших магов. Не думай, что они хороши лишь размахивать топорами или, скажем, пускать стрелы.

– Да я и не думаю, – прежним ровным голосом отозвался Водитель Мёртвых. – Меня, во всяком случае, им не взять, маги там или не маги.

– Завидная уверенность, Яргохор. Знать бы только, откуда взялась.

– Вот именно потому, что я – Яргохор, великий О́дин.

– Раз умершее умереть не может, да?

– Да. – Яргохор глядел на всё ещё далёкие шеренги воинства Хедина.

– Не зарекайся. – Старый Хрофт покачал головой.

– Я не безмозглый мертвяк, великий О́дин.

– Явившиеся сюда побеждали всегда и всех, Ястир.

– Только до той поры, пока не встретились с нами, владыка Асгарда.

О́дин хотел что-то ответить – но в этот миг рать Познавшего Тьму решила, что враг подобрался достаточно близко.

И ответила.

* * *

Исчезли последние отблески зелёного пламени. В серой стене, ограждавшей домен Соборного Духа, зияла огромная дыра, оставленная смарагдовым огнём; путь открыт, выводи асов, валькирия Рандгрид.

Однако Райна отчего-то мешкала. Природная лихость валькирии уступила место осторожности бывалой воительницы. Лабиринт изумрудных кристаллов казался бесконечным; и выглядел он сейчас куда более пугающим и опасным, чем все тропы владений Демогоргона.

Нет, не так рисовалось валькирии её возвращение, совсем не так.

Она оглянулась – едва ли ей суждено ещё раз увидать эти запретные края; ну, разумеется, не считая того дня, когда ей самой предстоит сделаться такой же тенью.

«Страшно, валькирия?» – сказала она себе. И себе же призналась: «Да, страшно». Словно все эти забавы на золотой тропе, лихие стычки с бородатыми стражами, их рубиновые посохи, нападающие демоны – всё это было ненастоящим, существующим лишь в её, валькирии, воображении.

А истина – вот она, перед ней. И выбор – перед ней, тоже. Только перед ней; ни отец, ни кто-то другой не имеет к этому никакого отношения. Всё будет, как решит она.

Мёртвые пересекут границу – и мир изменится, необратимо, навсегда, так, что уже ничего не исправить. Отец ведь возвращает не безмозглых зомби, не призраков, не духов – он ведь, насколько понимала Райна, имеет цель именно возродить Асгард и вернуть его обитателей к жизни, во плоти, а не какими-то там привидениями.

Она робела, со стыдом признаваясь себе в этом. Насколько же было проще с теми же Безумными Богами, или с мертвоедами мира Агасты, или дикими колдунами Врагаша, или духами-вампирами Семмолы! Насколько легче было защищать юную королевну от наёмников её родственничка, решившего, что «девчонкам на троне не место!». Насколько проще и бестревожнее было мчать к Валгалле с павшим героем, готовясь ввести его в зал эйнхериев, под приветственные кличи его новых товарищей!

Всему этому настал конец. Или, вернее, наставал.

Валькирия с тоской обернулась. Далеко-далеко вздымалось исполинское Древо Мира; здесь, в домене Соборного Духа, его дом. Корни его тянутся к трём Источникам Магии, не то питаемые ими, не то сами питающие их. Загадочные стражи, утверждавшие, что «она не готова», но в конце концов не сумевшие ей помешать, и великое Нечто (или Ничто?) на том конце золотой тропы – все эти тайны Райна поневоле оставляла за спиной.

Врата обратно, в мир живых, широко раскрыты. Раскрыты, как несложно понять, Дальними. Союзнички, тоже мне… – поёжилась валькирия.

Она выдохнула и позвала. Тени дрогнули, послушно потянулись следом, а далеко-далеко за спиной Райны раскрыл неоглядные крылья и устремился в неведомую высь великий Орёл.

* * *

Гномьи огнебросы выдохнули все разом. Над задними рядами воинства Хедина поднялись, словно сами собой, в воздух громадные радужные змеи, не имевшие никаких крыльев, но, похоже, преотлично умевшие летать. Эльфы-лучники дружно отпустили тетивы, целый рой стрел взмыл в серое поднебесье; оставляя за собой огненные дорожки, устремился к налетающему волку.

Серо-серебристый мех вспыхнул разом в полусотне мест, огоньки заплясали по шерсти, стремительно сливаясь в сплошное море. Помятый в нескольких местах, испещрённый царапинами во множестве, шлем Яргохора повернулся к О́дину. Хозяин шлема был в явном недоумении.

Что же ты медлишь, Отец Богов?!

Гномьи огнебросы харкнули прямо в раскрытую пасть сына Локи множеством пламенных шаров. Увернуться не смог бы никто, однако Фенрир, с охваченными огнём боками и загривком, будто и не чувствуя боли, взвился в гигантском прыжке, пропуская выпущенные в упор заряды под собой.

Вцепившиеся было в шкуру языки пламени меж тем вдруг зашипели, тело волка словно одевалось ледяным панцирем, голубоватым, под цвет исчезнувшей чуть раньше руны Старого Хрофта. Огонь заметался, но спасения не было, лёд вздувался чудовищными наплечниками и защищающим шею хауберком, поножами, налобником и просто пластами, прикрывавшими сына Локи.

Целый рой стрел с невероятной меткостью был пущен эльфами прямо в глаза Фенрира, однако прямо перед ними вдруг схлопнулись прозрачные ледяные линзы; пылающие оголовки лишь бессильно клевали холодную броню.

Яргохор лишь покачал головой. Надо полагать, в немом восхищении.

Неудача ничуть не обескуражила ратников Хедина. Гномы стремительно и чётко отхлынули в стороны, избегая огромных лап волка; эльфы-стрелки брали его в кольцо; не жалея рук, рвали тетивы с такой частотой, что сам воздух потемнел от стрел; огненные дорожки сплетались в невиданную сеть. Несколько радужных змеев и два мормата поднимались всё выше, и вокруг них разгоралось всё ярче и шире грозное гало, предвещая магический удар неведомой силы.

– Чем. Я. Могу. Помочь? – разделяя каждое слово, отчеканил Водитель Мёртвых.

– Мне нужно, чтобы они побежали. – Глаза Старого Хрофта гневно сузились. – Я хочу видеть их спины. Слышишь, Ястир?!

– Немножко не похоже на великого О́дина, – заметил тот. – Но я постараюсь.

Водитель Мёртвых взял меч наперевес и шагнул вперёд, туда, где Фенрир клацал челюстями, размётывая сдвинувших было щиты гномов. Перед мордой чудовищного волка воздух вспыхнул радужным многоцветьем.

– Ставят барьер, – пробормотал Отец Дружин. Он не сомневался, что те, кому надо, слышат сейчас каждое его слово.

Ледяной доспех меж тем преображался, Фенрира теперь покрывали уже не неуклюжие латы, но гибкая, словно вторая кожа, льдистая чешуйчатая броня. Гномы напрасно разряжали свои огнебросы, клубы пламени вспухали на серебристо-снежных слоях, отдельные чешуи лопались, отваливались, но на их месте тотчас сгущались новые.

Яргохор, не оборачиваясь, размеренно шагал вперёд, а вот Старый Хрофт так и замер на одном месте, и остриё альвийского меча, несмотря на нетерпеливые подрагивания клинка, чертило одну руну за другой. Басовитое гудение зелёных кристаллов за спиной Отца Дружин сделалось громче, хозяина Валгаллы словно окатило сухим жаром полуденной пустыни – но ссутулившиеся было его плечи распрямились, руки, не дрожа, продолжали творить. Впрочем, рождающиеся символы ничем не напоминали простые обликом, изначальные руны Асгарда.

Никто не ответил бы, откуда взял их Отец Богов, никто не ведал, как он их познал. Круги и треугольники, квадраты и звёзды – они возникали точно из ниоткуда, рассечённые многочисленными линиями, со вписанными в них другими письменами, неровными, странными и пугающими.

Древняя магия, рунная магия, магия, пришедшая от самой зари тварного мира. Далеко не столь изящная, как магия Арфы, или Лунного Зверя, или, скажем, Медленной Воды – всего того, чем так виртуозно владел Познавший Тьму в бытность свою Истинным Магом, ещё не Богом, – но сейчас не менее действенная.

– Спасибо вам, Дальние, – громко и чуть ли не торжественно провозгласил Отец Дружин, когда очередная волна силы нахлынула на него, словно горячий песок, впитываясь через кожу и доходя до сердцевины костей.

Руны, руны, руны. Что ещё умел он, владыка Асгарда, чем ещё сумел бы удивить своих противников?

Меж тем лучники-эльфы заметили размеренно шагающего Яргохора, приближавшегося словно ожившая крепостная башня. Серое и чёрное, и длинный меч, начинавший – пока неспешно – описывать круги перед Водителем Мёртвых.

– Ты видишь, Гулльвейг, – так же громко и отчётливо объявил Старый Хрофт, – я принял помощь. И я расплачиваюсь.

Ответом ему стало молчание, но ничего иного древний бог О́дин, похоже, и не ожидал.

Парившие над схваткой морматы и радужные змеи всё плели и плели какое-то своё заклятье; О́дин то и дело кидал на них быстрый взгляд, словно лучник, готовый в любой миг пустить гибельную стрелу, однако всякий раз останавливавшийся.

Строй ратников Хедина меж тем совсем рассыпался, гномы и эльфы растянулись тонкой цепью, стараясь взять великого волка в кольцо. Получалось плохо, но и достойной цели для огромных челюстей не находилось. Фенрир закрутился на месте, но больше, похоже, просто пугал, чем нападал.

Собравшиеся в воздухе летучие создания, морматы и радужные змеи, наконец сотворили что-то: сияющий ореол вокруг них исчез, а серая твердь под лапами волка, напротив, закипела, словно вода в котелке, Фенрир начал вязнуть, точно в болоте.

Кто-то из эльфов пустил меткую стрелу в приближающегося Яргохора. Водитель Мёртвых вскинул клинок – зачарованный наконечник разбился о сталь меча, древко сломалось, окутавшись быстро растаявшим облачком пламени.

О́дин обернулся – Райна по-прежнему стояла там же, недвижная. Исполинская пирамида зелёных кристаллов извергала поток зелёного сияния, и прямо перед нею в серых волнах последней преграды заповедного домена всё расширялась и расширялась брешь, края которой глодал изумрудный огонь.

– Мы помогаем, – сказали Дальние.

– Я тоже сражаюсь, – сквозь зубы процедил Отец Дружин.

– Мы видим, – одобрил его незримый хор. – Но где кровь? Мы хотим крови! Слуги Хедина должны пасть!

Старый Хрофт не ответил – альвийский меч начертал очередную руну; она лёгкой птицей расправила паутинку крыльев, льдистые линии вспыхнули, поплыли над серой равниной, туда, на помощь волку и Водителю Мёртвых, что вовсю крутил клинком перед собой, словно заправский мечник, отражая сыплющиеся на него стрелы. Ему ещё предстояло немало пройти.

Вот вырвался очередной пламенный заряд из гномьего огнеброса, описал высокую дугу, опускаясь прямо на лишившийся уже острия шлем Яргохора; полоса серого металла взметнулась наперерез, и Водитель Мёртвых исчез в поглотившей его вспышке. Яростно-белое пламя вгрызлось в серую твердь здешней «земли», углубляясь, выжигая всё на своём пути.

О́дин зарычал сквозь стиснутые зубы.

– Нашему верному нет нужды тревожиться, – безмятежно объявили Дальние. – Сила наша огромна, а помогая тебе, мы помогаем Упорядоченному исполнить его предназначение.

– Его… предназначение… – лоб Старого Хрофта покрывал пот, – вернуть… моих… сородичей! Возродить Асгард!

– Бесспорно, бесспорно, – благодушно согласились Дальние. – Когда-то мы выступали против Познавшего Тьму напрямую. Это была ошибка. Мы в Упорядоченном не для того, чтобы воевать в открытую. Да, великий О́дин, – ты волновался? Вот он, твой союзник, идёт как ни в чём не бывало.

Водитель Мёртвых прежним размеренным шагом выступил из огненного шара, слепяще-белые струйки пламени стекали, словно дождь, по закопчённой броне, покрытой многочисленными вмятинами и царапинами.

Его не брал даже магический огонь, даже знаменитые на пол-Упорядоченного зажигательные заряды гномов-воинов Хедина. Водителя Мёртвых не просто «лишили памяти» в тот давний День Гнева, не просто поставили вести в Хель караваны новопреставившихся душ; с ним сделали и что-то ещё, страшное и поистине непонятное, сохранив подобие жизни, но что-то и отняв.

Фенриру меж тем приходилось нелегко. Хоть и громадный, хоть и неимоверно могучий, волк, которому не давала умереть от голода сама изначальная магия, уже почти по брюхо провалился в разверзшееся прямо у него под лапами болото. Серая трясина затягивала его медленно, но неумолимо, и, если б не руны Старого Хрофта, кто знает, что сделала бы с сыном Локи огненная магия подмастерьев Хедина?

Сам Яргохор упрямо шагал и шагал – прямо сквозь настоящий ураган несущихся ему навстречу эльфийских стрел, прикрывая ладонью в латной перчатке смотровую щель собственного шлема – о закопчённый металл уже разбилась добрая дюжина оголовков.

Гномы и эльфы из отряда Хедина меж тем благоразумно подались назад, стараясь не попадаться на зуб Фенриру, что всё глубже и глубже погружался в сотворённую колдовством топь. Мышцы исполинского волка вздувались чудовищными буграми, он яростно рычал, но, видать, даже его лапы не могли нащупать опоры в расползающемся сером киселе.

– Пусть наш верный не беспокоится, – повторили Дальние, и басовитое гудение их кристаллов сделалось ещё громче.

Альвийский меч, казалось, сейчас закричит от переполнявшей его силы. Клинок пылал ослепительно-белым, сталь вибрировала, остро, режуще слух, чертя перед Отцом Богов руну за руной. О́дин снова оглянулся – фигурка Райны по-прежнему стояла недвижно, за ней – всё так же пылал зелёным огнём проход, сделанный Дальними в окружавшей домен Демогоргона стене.

Там всё хорошо. Там всё крепко. Дочь сражается.

* * *

Тени асов достигли рубежа. Граница владений Соборного Духа, граница меж жизнью и смертью, лежала перед ними, словно пробитый доспех, вспоротая призрачным клинком Дальних. «Не устоял ты перед ними, Великий Орёл», – подумала валькирия. И вновь обернулась – лишь для того, чтобы увидеть широкие крылья того самого Орла, всё раскрывающиеся, расходящиеся всё дальше, охватывающие само Древо Миров и весь домен мёртвых. Он был тут, великий Орёл, разом и обнимая свои владения, и поднимаясь куда-то ввысь, куда не проник бы взор не только смертного, но и бога. Туда, в неведомое, вела золотая тропа, врата его охраняла бородатая стража, сурово объявившая Райне – «ты не готова!»

Во владениях Демогоргона оставались неисчислимые легионы павших. Там оставалась мама. Её любил сам Владыка Асгарда, однако это не уберегло её от смертной участи, и хорошо ещё, что избавило от залов Хель. Матерям валькирий не было хода на поля Фрейи – из-за ревности Фригг; но великий О́дин не мог и бросить их в пасть царства мёртвых.

«Она не там, – сурово ответил он когда-то Райне. – Немногое мог я сделать для неё, но это немногое – сделал. Сигрун во власти Соборного Духа, и это – лучшее посмертие, что я мог дать ей».

Так может ли она сейчас повернуться спиной и уйти? Остаться с роднёй, со старшими асиньями и асами, забыв о собственной матери? Тебе, Рандгрид, от отца досталось бессмертие, невластность времени над тобой – и ты забыла о матери, радостная, упивающаяся высокой участью одной из Тринадцати, участью валькирии Асгарда.

Пришло время платить долги.

Райна постояла ещё, на самом краю смерти и жизни. «Могущественные чары охраняют меня, пока я здесь, – но что случится, если я решусь повернуть обратно? Отец… Фенрир… Ястир… асы – что будет с ними?»

Великий Орёл пристально глядел на неё. Взгляд упирался в лицо Райне, она ощущала почти нестерпимый холод, словно прижимала к щекам кусок нетающего льда.

– Идите! Идите же! – выкрикнула валькирия, обращаясь к безмолвным теням. То, что было асами, медленно, словно нехотя, потянулось к прорехе в серой стене. Первым миновал её Тор – миновал, и тотчас исчез. За ним Йорд, следом – Браги.

– Прощайте, – еле слышно прошептала валькирия.

Тени асов одна за другой проплывали мимо неё, по-прежнему безмолвные, слепые, погружённые в странное своё не-бытие, не-смерть и не-жизнь. Саму Райну они не замечали – все, кроме Фригг.

Законная супруга Отца Богов покидала пределы Демогоргона последней. И, проплывая мимо валькирии, вдруг повернула призрачную голову, в упор взглянув на Райну слепыми будто бы очами, и едва заметно кивнула.

Оторопевшая, воительница едва успела кивнуть в ответ.

Решайся же, валькирия! Вперёд – или назад?

– Прости меня, отец, – прошептала воительница, прежде чем повернуться спиной к тлеющему по краям зелёными углями проёму.

Интерлюдия 2

– Повелитель Ракот, какие будут приказания?

Тёмный эльф Аррис, возглавивший после исчезновения Гелерры её полк, поклонился названому брату Хедина. Поклонился со сдержанной вежливостью; сейчас она казалась почти что вызовом.

Бывший Владыка Тьмы молча сидел на краю Источника Мудрости^[60]. Сидел весьма непочтительно, уперев в землю свой знаменитый Чёрный Меч. Давно закончился ритуал, отгорела и погасла без следа магическая звезда со множеством лучей, показавшая Новому Богу мудрого великана Мимира, хранителя этого Источника; Мимир поднимался вверх по раскидистым ветвям исполинского Мирового Древа.

Картина, что явилась взору Ракота, иному показалась бы дикой и странной: Владыка Мрака разом видел и само Древо, поистине гигантское, распростёршее крону чуть ли не над всем Упорядоченным, и Мимира, что выглядел бы на его фоне не то что муравьём, но и мельчайшей пылинкой.

Великан упрямо карабкался, хватаясь за сучья, и со стороны могло показаться, что взбирается он самое большее на обычную сосну.

Мимир, страж Источника Мудрости, ещё именуемого Источником Миров, покинул свой вечный пост. Сменяли друг друга эпохи, уходили века, а старый ётун всё нёс и нёс нескончаемую службу. Нёс – до недавнего времени, когда, никому ничего не сказав, он исчез, не оставив даже послания.

Ракот втайне надеялся как раз и обнаружить таковое; однако надежды его оказались жестоко обмануты. Вместо прощального письма Источник и залог О́дина – его правый глаз – явили Ракоту то самое Древо Миров и Мимира, поднимающегося по кажущемуся бесконечным стволу.

Мимира он увидел – как и тянущуюся в неведомую глубь тёмную пуповину, накрепко присосавшуюся к Источнику.

Ракот попытался проследить, куда уводила чёрная нить, – напрасно; лишь глаза стало жечь поистине немилосердно.

«Кто-то неимоверно ловкий, или умелый, или удачливый – а скорее, всё это вместе – нащупал-таки прореху в защите Источника. А Мимир… то ли не заметил, то ли не поверил, то ли попросту проспал», – с закипающим гневом подумал бывший Владыка Тьмы.

«Надо ж, этакая дрянь выросла… Не змея, нет – змеи мудры, хоть и опасны, но чисты – но какая-то трупная пиявица.

Дальние? Козлоногие? Спаситель? Слуги Хаоса? Кто-то ещё, какие-нибудь последыши Безумных Богов?»

Два Источника осквернены. Уже на два из трёх неведомая сила ухитрилась наложить свои грязные лапы – а они с Хедином так ничего и не заметили, только сейчас – когда, быть может, уже поздно.

А это значило, что все силы сейчас ему надлежало кинуть лишь на одно – на прорыв вдоль этой самой нитки, до того мига, пока она не приведёт к протянувшим её. Это был его путь, его, Ракота, метод и способ – добраться врагу до глотки и вцепиться в неё мёртвой хваткой. Это он умел.

Но как же Мимир? Как старый ётун, столько эонов стерёгший Источник, свою величайшую и единственную драгоценность, смысл всего его существования, – мог допустить такое?! Как он мог уйти?

У Владыки Мрака вырвалось глухое рычание.

Мимир. Чёрная нить. Древо Миров. Поневоле станешь завидовать Духу Познания, он-то, не мудрствуя лукаво, небось отправил бы по аватаре и за старым хранителем Источника, и вдоль тёмной пуповины, да и Мировое Древо бы не забыл.

Да уж, куда нам до золотых драконов.

Было и ещё одно, по странной причине не дававшее Ракоту покоя, не дававшее забыть о себе, хотя, казалось бы, на фоне последних грозных событий дело малозначимое.

Нет, ничего оставлять нельзя. Даже последнюю из «мелочей».

Подмастерья Хедина, начальники отрядов, десятков и сотен в полку Гелерры, мало-помалу, бочком-бочком подобрались ближе к Повелителю Тьмы; все ждали его слова, и сам Ракот это прекрасно понимал.

Однако он молчал, положив обе руки на эфес собственного меча и склонив голову в тягостном раздумье.

Было ли видение правдивым? Скорее всего да, использованное названым братом Хедина, заклятие доселе не давало сбоев.

Но Мировое Древо? Конечно, Ракот знал предания об Иггдрасиле, священном ясене, что «удерживал воедино небо, море и землю». В это верили асы, сородичи Старого Хрофта; подобные же легенды имелись во множестве иных миров. Но ни в пору своего ученичества, ни в дни расцвета их с Хедином Поколения, ни во времена наивысших успехов своего восстания – Ракот никогда не сталкивался ни с чем подобным воочию.

Не сталкивался и не использовал в своих заклятиях.

За исключением одного-единственного раза, когда он впустил в Упорядоченное жуткое и ненасытное страшилище – Неназываемого.

Впрочем, он никогда не сталкивался и с протянувшейся от двух Источников Магии тёмной паутиной.

Вспоминать те давние чары было больно. До сих пор. Как он гордился некогда этим заклятием, как торжествовал!

И было от чего. Он не якшался с Мимиром, не пил – после посвящения, инициации Истинных Магов – из его Источника, набираясь «сказочной мудрости». Он сам, своим умом, изучая бесконечные вереницы чисел, отражавших возмущения в тонких слоях Хаоса, просачивавшихся в Упорядоченное, несмотря на все заслоны, догадался, что старая схема Сущего неверна.

Птицеголовые учителя, наставники из уходившего Поколения, чьей сменой предстояло стать Поколению Хедина и Ракота, говорили о сложном просто, даже очень просто. Есть бесконечный Хаос, который никогда не возникал, который был всегда, и есть Упорядоченное, вернее, множество Упорядоченных, плавающих в нём, словно клёцки в супе.

Откуда взялся Хаос, как он возник, был ли всегда, пребудет ли всегда, вечен ли он и неизменен или тоже меняется – такими вопросами наставники себя не утруждали. Мир для них был прост и понятен, познан до самого «предела желаний», а дальше и глубже они идти не считали нужным.

Ракот пошёл.

Глубже самых мельчайших частиц Сущего, глубже перевитых волокон Упорядоченного и Хаоса на самой их границе, там, где лежит истинная пустота, Владыка Мрака отыскал нечто новое.

Пустота, оказывается, тоже бывает разная. Вернее, их может быть много больше, чем одна, и они могут вкладываться одна в другую, проходить друг через друга, не замечая и не сталкиваясь.

В той, иной, пустоте всё иное. Числа, знаки, законы. Она не сочетаема с нашей пустотой, они просто взаимно пожирают друг друга.

Вот оттуда-то Ракоту и удалось вытащить Неназываемого. Мельчайшая точка, проскользнувшая над, под и сквозь все барьеры, поскольку положение её точно определить было невозможно. Словно неведомыми туннелями, она преодолела все преграды и, едва очутившись в пустоте Упорядоченного, начала стремительно расти.

Более «пустая» пустота, чем пустота Упорядоченного, она жадно глотала всё окрест, стремительно расширяясь – с той же скоростью, что движется свет.

И в самом сердце этой новой пустоты обитало сознание. Сознание, которое сам Ракот отчаялсяпонять. Сознание, быстро разобравшееся что к чему, добравшееся сперва до пустых необитаемых миров, а потом и до населённых, – и принявшееся особо рьяно охотиться за живыми, за теми, кто наделён душой.

Конечно, потом они с Хедином придумали, что делать. Скармливать новоявленному зверю бесконечные объёмы новосотворённой пустоты, ровно с той же скоростью, с какой он её пожирал. Какое-то время это работало. До того момента, пока не появились козлоногие.

Однако это уже была совсем иная история, а сейчас Ракот вспоминал именно своё заклятье, то самое, что истончённой до состояния «ничто» иглой пронзало пустоту Упорядоченного, настойчиво отыскивая частицу пустоты иной, что несла в себе зародыш Неназываемого.

Острию этой иглы предстояло сделаться самым тонким во всём Сущем. Бесконечные напластования секущих плоскостей, что, словно нож резчика, стёсывали и стёсывали вещественность с незримого навершия, – и, когда уже почти всё стесали, Ракоту и привиделось это самое Древо, его туманные очертания, вдруг проглянувшие через застилавший глаза пот, когда Восставший, щурясь, тщился магическим зрением разглядеть, достаточно ли заточен кончик заговорённой иглы.

Сделавшееся почти невидимым, остриё причудливо изменяло падавший на него свет, и Ракот, словно в замочную скважину, смутно различил исполинские ствол и крону. Рассмотреть он их не смог – капризные заклятия, стачивавшие его бесплотный инструмент, нуждались в постоянных поправках. Тогда Истинный Маг отмахнулся от привидевшегося. В конце концов, странные картины и миражи почти всегда сопровождали подобного рода высшие заклятия.

Сейчас Новый Бог Ракот пытался вспомнить все подробности, даже самые мелкие.

Если уж предстоит карабкаться вслед за Мимиром…

«Во всяком случае, утешает хотя бы то, что Древо это не старается, подобно Неназываемому, сожрать всё вокруг себя», – мрачно пошутил в мыслях Ракот.

Один Орлангур ведает, как старина Мимир оказался там, где он сейчас; Ракот невольно подумал – как бы не пришлось протискиваться через игольное ушко или, скорее, усаживаться на конце иглы, примерно той же самой остроты, что использовал он, открывая двери Неназываемому.

Неплохо бы при этом не вызвать его братца-двойника.

…И вот сейчас Новый Бог, победитель Ямерта и его присных, неукротимый Ракот Восставший, не знавший, что такое «отступление» или «сдача», сидел низко опустив голову и упёршись высоким лбом в собственные ладони, судорожно сцепленные на эфесе верного меча.

Какие будут приказания, спрашивает тёмный эльф.

Будут, будут вам приказания, со злостью подумал названый брат Хедина. Много приказаний. Надо следовать за Мимиром. Надо проследить, куда ведёт чёрная нить. Надо… Надо, в конце концов, понять, что происходит и почему вышло так, что они с Хедином, Новые Боги Упорядоченного, оказались… там, где они оказались.

Владыка Тьмы скрипнул зубами. Да, наверное, это было слишком самонадеянно – шастать по мирам в образе черноволосого и голубоглазого варвара, испытывая раз за разом себя на прочность, наслаждаясь человеческой дружбой, верностью, приязнью, любовью – пока брат Хедин плёл паутину нескончаемых «планов».

И вот теперь он здесь, в Мире Источника, ранее – тайном и сокровенном, где, словно вскрытая могила, возвышается гора, раньше хранившая в себе мечи Молодых Богов – ловушка, в которую угодили Хаген со Старым Хрофтом.

Мир пуст, и Источник кажется незатронутым. Во всяком случае, на первый взгляд. Неведомым посягнувшим хватило ума так поставить дело, что предназначение своё Источник выполнял по-прежнему. Никто не дерзнул обосноваться или хотя бы надолго появиться в его окрестностях. Целому полку подмастерьев Хедина делать тут совершенно нечего.

Но им также нечего и гоняться всей оравой за столь нужным названому брату старым ётуном. Кто-то должен взять Источник под надёжную охрану. Кто-то – идти в глубь Упорядоченного, пытаясь проследить, куда ведёт чёрная паутина-пиявка. Кто-то – не будем забывать – должен позаботиться о поисках Гелерры. Кто-то должен, в конце концов, помнить и о милейших ребятах-быкоглавцах, коих удалось остановить в Хьёрварде лишь ценой немалых усилий.

И это помимо всего прочего.

Мимир и Древо. Этим он займётся сам. Такого не доверишь никому. Остальное – даже пуповину – придётся препоручить подмастерьям. Ну, и самому Хедину, если, конечно, братец оторвётся от прелестей Сигрлинн. Прелести и в самом деле прелестны, спору нет, но…

– Вот мои приказания, Аррис. – Повелитель Мрака выпрямился, лицо хмуро, брови насуплены. – Источник Миров должен пребывать в полной и совершенной безопасности. Мимир мог хранить его в одиночку, ну а нам, кто попроще, и народу потребуется побольше. Оставишь половину полка здесь, чтобы ни мормат не пролетел, ни хед не пробрался. Пусть гномы не теряют времени даром, возведут укреплённый лагерь. Но помните, что Мимир – великан старый, сварливый и с преотвратным характером. Лагерь ставить где-нибудь подальше, и чтобы незаметно было. Это ясно?

– Да, повелитель Ракот.

– Превосходно. Ты, Арбаз, вместе с этой малышкой, Оршей, и со своей сотней – отправитесь в её родной мир. Найдите мне того вербовщика, что подбил их на поход. Или его следы. Что угодно, но мы должны узнать, откуда он там взялся.

Арбаз переглянулся с Аррисом и Ульвейном – неразлучные друзья-соперники, конечно, были вместе и тут.

– Повелитель Ракот. – Гном солидно откашлялся, взяв к ноге начищенный до ослепительного блеска знаменитый огнеброс. – Аэтерос учил нас повиноваться, и мы это умеем очень хорошо. Но такой… такое изменение планов… Зачем тогда было делать эту петлю через Мир Источника? Почему, если тот мирок, мир Орши, настолько важен – почему мы не отправились туда сразу из Хьёрварда?

«Слишком много воли вам братец Хедин дал, – с известным раздражением подумал Ракот. – Небось у меня в Тёмных Легионах языки распускать бы и не вздумали. Но… всё-таки они не мои ученики и даже не мои подмастерья. Ученик у меня только один, и время его, похоже, наступит уже совсем скоро…»

– Арбаз, – Ракот расправил плечи, глядя сверху вниз на стойко выдержавшего его взгляд гнома. – Поистине, вы счастливейшие из живших или живущих. Мой брат не просто отдаёт вам приказы, не так ли?

– Никак нет, повелитель Ракот, – с достоинством поклонился Арбаз. – Великий Аэтерос тем и велик, что никогда не приказывает того, что нам самим непонятно.

«Умеет, братец, – усмехнулся про себя бывший Владыка Мрака. – Умеет так отдать приказ, что бедные его подмастерья считают, он им всё объясняет и с ними советуется».

– Именно, – вслух произнёс он. – Аэтерос Хедин, Познавший Тьму, поистине велик. Мы явились сюда в немалом числе, тяжеловооружёнными – потому что Источник Мудрости должен остаться неприкосновенен при любых обстоятельствах. Ётун Мимир оставил его без присмотра – неизвестно, кто ещё сумеет подобрать ключи к этакому богатству? А что тогда случится – вы сами отлично знаете. Козлоногих можно будет отпустить на все четыре стороны, клетка Неназываемого рухнет, да так, что он окажется на воле. После этого все планы и замыслы просто утратят всякий смысл.

– Это мы разумеем, повелитель Ракот, – с изрядным нетерпением и чуть ли не раздражением сказал Арбаз. Он сохранял почтительную позу, но не более того. – Мне лишь неясно, что моей сотне делать на родине у Орши. Мы же не собираемся там ничего завоёвывать, куда там столько воинов?

Прекословить Владыке Тьмы в его легионах не дерзал никто, разве что самые близкие из соратников, вроде Трогвара.

Не к лицу Новому Богу пререкаться со смертным, пусть даже и учеником твоего названого брата.

– Отправишься туда, – негромко, безо всякой рисовки сказал бывший Повелитель Мрака, пристально глядя на дерзкого. – С сотней бойцов. Переройте этот мирок сверху донизу, но найдите мне следы порталов.

– Порталов, владыка? – растерялся Арбаз. – Каких порталов? Скорее всего этот вербовщик, кем бы он ни оказался, просто явился туда тропами Межреальности…

– Ищите порталы, – убеждённо повторил Ракот. – Нет у них времени просто так по Упорядоченному шастать…

– Кому «им», повелитель? – не уступал Арбаз.

– Вот кому «им», ты в точности мне и ответишь. Разрешаю исполнять.

– Слушаюсь, повелитель, – нехотя буркнул гном и потащился прочь, не удостоив Ракота даже мелким поклоном.

Названый брат Хедина наблюдал за ним бесстрастно.

– Вы двое. Аррис и Ульвейн.

– Да, владыка Ракот? – Оба эльфа поклонились достаточно низко, чтобы удовлетворить даже самого строгого ревнителя этикетов.

– Брат Хедин доверяет вам, как я понимаю, больше других, – понизил голос Владыка Тьмы.

– Н-ну, нельзя сказать, что прямо так уж и больше… – промямлил Ульвейн. Щёки эльфа слегка порозовели.

– Неважно. Вам я скажу то, что не должен знать больше никто в полку. – Голос Ракота упал до шёпота, и эльфы тревожно переглянулись.

– Источник Миров, увы, осквернён.

Подмастерья Хедина, судя по ошарашенным лицам, едва удержались от возгласов изумления.

– Осквернён, – повторил Ракот. – От него вглубь уходит чёрная нить… паутина… пуповина… нечто отвратительное, словно бесконечно длинная пиявка.

– Как… – сдавленно проговорил Ульвейн, – как такое вообще может быть?! Это же Источник Мудрости, Источник Мимира, он…

– Пока ётун нёс свою стражу, Источник, бесспорно, таковым и оставался, – сурово прервал Ракот. – Теперь к нему кто-то присосался. Вам предстоит узнать, кто именно.

– Нам? – никак не могли поверить эльфы.

– Вам, – кивнул Ракот. – На такое дело отправлять десятки и сотни смысла нет. Вы оба изощрены в тонкой магии, эльфы всегда отличались склонностью к «хаживанию меж мирами». Я помогу, всем, что в моих силах, – но сам должен буду отправиться за Мимиром.

– Кто-то… осквернил… Источник. – Эльфы словно никак не могли поверить в услышанное. – Но, повелитель Ракот… это же… Аэтерос должен узнать…

– Несомненно, – кивнул Владыка Мрака. – Но я не доверю подобную вещь чарам. Старый добрый пергамент, старые добрые руны. Их не прочтёт никто, кроме лишь моего брата, как бы ни пытались.

Эльфы только и могли, что не выказывать удивление слишком уж открыто.

– Трое надёжных гонцов – морматы, скорее всего – отправятся к Познавшему Тьму. А остальной полк – выступит в Хьёрвард, где и станет ожидать дальнейших указаний.

Эльфы молча поклонились.

* * *

– Легка ли была твоя дорога, сестра?

Сильвия Нагваль замерла, сжавшись пружиной, готовая к прыжку. Её застигли в человеческом обличье, и это было плохо – если задавший вопрос силён в магии, она может и не успеть перекинуться.

Перед крошечным костерком, разведённым наследницей Красного Арка прямо посреди тропы через Межреальность, стоял высокий человек, молодой, хорошо сложённый, с правильным, спокойным лицом, прямым носом, высокими скулами и широко разлетевшимися густыми бровями. Глаза не прятались, они смотрели прямо и взыскующе.

Одет странный гость был в лёгкий серый плащ, наброшенный поверх домотканых коричневых портов и рубахи с расстёгнутым воротом. Непослушные каштановые волосы торчали в разные стороны, по виду жёсткие, словно прутняк.

Стоял он прямо, без напряжения; не ощущалось в нём и того надлома готовности к схватке, без которого не станешь убивать даже злейшего врага.

Он говорил на родном языке Сильвии, на языке Мельина, с настоящим столичным выговором, так, что его вполне можно было принять за молодого нобиля или имперского квестора.

– Легка ли была твоя дорога, сестра?

– А ты кто такой?! – привычно ощетиниваясь, готовая к прыжку, бросила Сильвия. И, не удержавшись, добавила: – Братец?..

– Смиренный слуга нашего Спасителя, – последовал ответ. – От имени я отказался, когда принял Его дело. Но я рождён в Мельине, как и ты, сестра.

– Рождён в Мельине? – Сильвия не верила своим ушам. – Принял дело Спасителя? А что же ты тогда делаешь здесь, безымянный слуга Его, и как тут очутился?

– По слову Его, – улыбнулся гость. – Он позвал меня и вложил мне в грудь потребные силы. Он сделал так, что я мог снискать хлеб насущный в дальней дороге, и простёр надо мной Свою длань, оберегая меня от зла.

Сильвия горько пожалела в тот миг об утраченном навсегда фламберге.

– И что же, по воле Его, – передразнила она новоприбывшего, – по воле Его ты натолкнулся на меня?

– Именно, – кивнул тот.

– Прекрасное объяснение, избавляющее от всех и всяческих объяснений!

– Ничего странного, сестра. В тебе скрыта большая сила, в тебе – жестокая и страшная память Хозяина Ливня. Я знаю, кто ты, сестра.

– Знаешь – и радуйся, – буркнула сбитая с толку Сильвия. – Вот только скажу тебе прямо – я не шибко-то доверяю сваливающимся мне на голову гостям, особенно таким, как ты, не называющим даже своего имени. Если ты из Мельина, то можешь хотя бы назвать свой род. Мне будет достаточно. Кто твои родители? Или, может быть, – губы Сильвии скривились в недоброй усмешке, – может быть, скажешь, что ты сирота?

– Я не знаю своих родителей, – с прежней безмятежностью сказал молодой человек. – Меня вырастили слуги Спасителя. Вырастили в Мельине.

– Кто бы сомневался. – Сильвия упёрла руки в бока. – Знаешь что, гость дорогой? Шёл бы ты своей дорогой, а я пойду своей. Подобные встречи на моей памяти никогда не вели ни к чему хорошему.

– Спаситель послал меня к тебе, Сильвия Нагваль, последняя из Красного Арка.

– Вот даже та-ак, – протянула та, прикидывая, какое из боевых заклятий она пустит в ход первым. – Что-то ты обо мне слишком много знаешь, мил друг. И мне это не больно-то нравится.

– Спаситель открыл мне, что нам с тобой предстоит пройти вместе немалый путь. – Казалось, странного гостя ничто не могло вывести из равновесия.

– Меня это не касается, – пожала плечами Сильвия. – Оставь меня, добрый человек, давай-ка, сам по себе иди, если куда надо.

– Тебя много обманывали и предавали. – По лицу гостя пробежала тень.

– Ты мне надоел, – процедила девушка сквозь зубы. – Был у меня тоже один спутник, совсем недавно. Думала – простой клоун, старикан уже, из бродячего цирка. А оказалось…

– Оказалось?

– Не твоего ума дело, безымянный. Иди с миром, говорю ж тебе.

– Очень скоро нам будет не обойтись друг без друга, – покачал головой гость.

– Тогда и решу, – отрезала Сильвия. – Имей в виду, безымянный, грозить мне не стоит. Многие грозили, не тебе ровня – ничего, как-то выжила.

– Я никому не грожу, сестра Сильвия. Я просто делюсь с тобой тем, что мне открыто.

– И что же ещё тебе, – она ухмыльнулась, – что тебе «открыто»?

– Что наши миры в великой опасности, сестра.

– Ф-фью! – присвистнула девушка. – Они «в опасности», сколько я себя помню. И ничего, пока что ни один не погиб. Хотя все только и говорят, что о «конце света».

– Ты не права, сестра, – мягко возразил гость. – Бытийность многих миров, где жило неисчислимо смертных и как бы бессмертных, уже прекратилась. Всё время, постоянно, каждый день, каждый час, в разных уголках Сущего исполняются роковые Пророчества Разрушения. Бьёт час судеб, и мир умирает.

– Я не собираюсь вести с тобой философические беседы, незнакомец.

– На то твоя свободная воля. – Тот развёл руками. – Я удалюсь, дабы не вводить тебя в искушение гневом.

– Ну, спасибо, выручил. Что бы я без тебя делала?

– Шла бы прямиком к собственной гибели, сестра Сильвия.

– Ох, как же я люблю подобные речи! Вот уж поистине настоящий выученик Спасителев. Только от них подобное и услышишь.

Молодой человек сдержанно поклонился.

– Мы ещё встретимся, сестра. Просто для того, что мы с тобой задумали, друг без друга не обойтись.

– «Мы» задумали?! Я ничего не задумывала! А если и задумывала, это не твоего ума дело, слуга Спасителев.

– Ты напрасно гневаешься, – покачал головой собеседник Сильвии. – Очень скоро ты убедишься во всём, и притом сама.

– Жду с нетерпением, – ядовито бросила девушка. – Ты вроде как собирался уходить, гость незваный?

– Собирался. – Тот поклонился. Повернулся спиной и легко зашагал по тропе, словно по гладкой и ровной Императорской площади в Мельине.

Сильвия глядела ему в спину, пока тот не скрылся за извивом междумировой тропы.

* * *

– Я уйду последним, Ульвейн. Сразу после вас с Аррисом. Вы всё поняли, всё запомнили?

– Повелителю Ракоту нет нужды задавать подобные вопросы, – холодновато поклонился Ульвейн. Владыка Мрака напоказ фыркнул.

– Оставьте эти штуки, любезные друзья-эльфы. Мой брат Хедин доверял вам больше всех – и сейчас именно вам исполнять его волю. Там, куда вы отправляетесь, большая рать только помешает. Итак, Аррис, вы?…

– Пробираемся вдоль пуповины, пока хватает сил. В драки не ввязываемся, остаёмся как можно менее заметными. И так, пока не достигнем истока. Ну, или устья, это как посмотреть.

– Именно! – громыхнул Ракот. – Не ввязываясь в драки, отступая, если надо, но узнать, куда ведёт эта дрянь.

– Не сомневайтесь, повелитель, – если в силах наших, в силах учеников великого Аэтероса, пробиться туда – мы пробьёмся, – посулил Ульвейн.

– Нет, – тяжело взглянул Ракот. – Не «если в силах наших». Вы пробьётесь, и никаких «но»! Я верю, вы сможете.

Эльфы промолчали.

– Я открою вам туда дорогу. – Владыка Тьмы протянул левую руку над Источником. Вода забурлила сильнее, пузыри лопались во множестве, над каменной чашей заклубился пар.

– Источник чувствует вас, повелитель, – вполголоса заметил Аррис.

– Нет, – бросил Ракот, не поворачивая головы. – Источник просто болен.

Эльфы разом подняли брови – одинаковым движением.

– Источник болен, – громче повторил Ракот. – Равновесие его утрачено.

– Из-за чёрной пуповины, повелитель?

– Не только, Аррис, – покачал головой названый брат Хедина. – Однако она одна… не смогла бы, наверное… нет, не могу сказать. Всеведением у нас может похвастаться один лишь Орлангур. Я только чувствую – равновесие ушло. Надеюсь лишь, не навсегда…

– Повелитель, но разве нельзя просто разрубить эту дрянь? – осторожно осведомился Ульвейн. – Я понимаю, очень важно узнать, что там творится, на том конце. Но, если Источник в такой опасности… Можно ли ещё ждать?

Ракот мрачно покачал головой.

– Она высасывает силу из Источника, это да. Но если разрубить… приходилось ли тебе видеть, как вода прорывает дамбу, если всего лишь чуть-чуть приоткрыть ей путь?

– Если дамба прочна, вода не причинит ей ущерба, повелитель.

– Именно, Ульвейн. Если дамба прочна. А я даже не могу сказать, есть ли она вообще. Нет, рубить мы ничего не будем, во всяком случае пока. Вы готовы? – оборвал он разговор.

– Да, повелитель.

Эльфы стояли рядом, завернувшись в плащи, с пухлыми заплечными мешками и непременными луками. Они были готовы – как только могут быть готовы ученики великого Хедина, Аэтероса. Ракот смотрел на них молча, тёмные глаза оставались непроницаемы.

– Повелитель?..

– Я не знаю, что ждёт вас там, в глубине, Аррис. Но помните – вы обязаны вернуться. Просто вернуться.

– Мы вернёмся, повелитель.

Ракот вновь помолчал.

– Я открываю проход, – резко, почти грубо бросил он. – Как только прореха закроется – вы будете сами по себе. Кристаллы – только на самый крайний случай. Если… – он помолчал, – если станет ясно, что вернуться вы уже не сможете.

– Мы понимаем, повелитель. – Эльфы оставались спокойны.

– Тогда – в путь, и да поможет вам мать-Темнота.

У Нового Бога вырвалось его старое-престарое присловье, ещё тех времён, когда его звали просто Ракотом Восставшим.

* * *

Сильвия Нагваль с прежним упорством пробивалась сквозь неподатливую, вязкую, сделавшуюся незнакомой, непривычной ткань Упорядоченного. Здесь, несмотря на все барьеры и преграды, всё сильнее ощущался привкус Хаоса, и последняя из Красного Арка чувствовала на губах странную горечь.

Откуда здесь взялся Хаос, как проник в Упорядоченное – она сейчас не задумывалась. Жуткий голос, множественный в единстве и единый во множестве, «следи на ними, наша верная», молчал; но Сильвия не сомневалась – за ней продолжали наблюдать.

Дорога тем временем становилась почти непроходима. Привычные чары пути перестали работать; Сильвия могла лишь следовать не успевшей закрыться тропой, где прошли Райна и её странный отряд.

Исходное любопытство сменилось неотвязчивой страстью. Неотвязчивой до болезненности, до полного забвения всего остального.

Она побывала в самом эпицентре небывалого шторма, едва не стёршего весь Эвиал. Она видела схватку иномировых сил в небесах над островом, где в неведомую глубину уходили ступени-этажи перевёрнутой пирамиды, и волей-неволей научилась чувствовать те самые «точки перелома», где противоборствующие в Упорядоченном силы сходились лицом к лицу, отбросив привычную для них борьбу посредством человекоорудий.

Её влекло жадное, алчное, неутолимое любопытство, осознание, что именно в такие переломные моменты простые смертные, подобные ей самой, могут оказаться заброшены очень и очень высоко, напрочь разрушая все и всяческие иерархии. Несмотря на опасности. Несмотря на ясное понимание, что силы, неизмеримо превосходящие её собственные, совершенно очевидно глядят на неё как на ничтожную пылинку, тавлейную фигурку, что они, если надо, смахнут с игровой доски не глядя, – Сильвия не могла остановиться и повернуть. Ведь, казалось бы, Долина Магов обещала многое, очень многое, правда, за невесть какое время. А сейчас…

Да, это по ней – пан или пропал. Несколько раз она оказывалась на краю гибели, однако всякий раз кривая вывозила. В жизни Сильвии Нагваль, обычной человеческой девушки-подростка из Мельина, чародейки по рождению, получившей дар от своих родителей, прошло не так уж много месяцев – а посмотрите, куда она поднялась!

Последняя из Красного Арка ощущала себя могущественнее собственного деда, которого так боялась ещё совсем недавно. Да, уж теперь-то она бы не позволила себя пороть.

Конечно, едва ли Наллике из Храма Океанов так понравилось бы то, чем она сейчас занялась; Сильвия сама удивилась ощущению неловкости от нахлынувших вдруг воспоминаний.

Хранительница маленького храма в самом сердце морей Эвиала помогла Сильвии, хоть и заботясь о сохранности и безопасности собственного мира, однако помогла, ничего не попросив взамен. Вернее, не попросив ничего, чего Сильвия не сделала бы и по собственной воле.

Сама же она понимала, что никогда бы не забралась так глубоко в изнанку Упорядоченного, если бы не отряд Райны. Он действительно открывал ей путь; но даже просто следовать пробитой другими тропой становилось всё труднее.

Здесь властвовал Хаос, как бы удивительно это ни звучало. Тьма, и огненные протуберанцы, и дорога, завивающаяся винтом; Сильвии казалось – она протискивается сквозь бесчисленные невидимые щели в прозрачных скалах, протискивается, оставляя на острых краях обрывки собственной кожи. Иллюзия, конечно; но боль была настоящей.

Как и ощущение Хаоса, проникающего всё глубже в её тело.

Как и голоса, бесчисленные немые вопли в её голове, пока она шла тропой, окутанной испарениями Хаоса.

«Они же смогли – смогу и я!»

Но там, где Райна и остальные пробивались, нагнув плечо и прикрывая лица от злых ветров Хаоса, Сильвия старалась использовать и их. Наверное, потому, что сама Райна никогда не умела обращаться совой, думала она не без известного самодовольства.

Она не рискнула бы перекинуться здесь, но научилась мало-помалу проскальзывать по узкой тропе, когда очередная «волна Хаоса», как Сильвия стала её называть, накатывала сзади. Стало легче.

Хуже всего приходилось от голосов. Девушка пыталась отстраниться, заставить себя думать только и исключительно о том, как не отстать от отряда Райны, но получалось это плохо.

Жёсткую и жестокую, Сильвию захлёстывали цунами такого ужаса и отчаяния, что не выдерживал ни один из поспешно возводимых ею защитных барьеров, и сознание оказывалось затоплено жуткими сценами рушащихся храмов, опрокидывающихся алтарей, бьющихся, корчащихся в муках адептов, у которых лопались животы, обдавая всё вокруг кровавым дождём; древние боги умирали тут во множестве, и неумолимая воля победителей влекла их этой дорогой к неведомому пределу.

Сознание Сильвии порхало от одного горящего святилища к другому, белая сова проносилась молнией над охваченной пожарами равниной, видела, как владыки храмов расставались с телесной формой, увлекаемые неудержимым потоком.

Это было жутко, завораживающе, это не давало отвернуться. Хаос услужливо предлагал дешёвую, дармовую силу. Сильвия чувствовала в собственной крови его отравную примесь, но, не давая тёмному ужасу овладеть собой, пыталась «пережечь» его в заклятьях, наугад, замирая от страха, пробуя придать знакомым с детства чарам и мощь, и ход впитавшимися в её жилы частицами Хаоса.

Ничтожные, они существовали недолго, Упорядоченное гасило их, поглощало, обращая в ничто; Сильвия пыталась проделать это так, чтобы поставить оставшуюся силу себе на службу.

Это получалось, не сразу, не быстро, но получалось.

Словно картины жутких смертей и разрушения придавали Сильвии смелость, словно видения всеобщей гибели и мук заставляли вспомнить о том, чем изначально надлежало сделаться семи орденам Радуги – защитниками и покровителями, а не правителями.

И, когда пронизанные Хаосом области наконец закончились, она чуть не закричала от боли – расставаться с новообретённой силой казалось мучением.

…Она упала на колени, ничего вокруг себя не видя и не замечая.

Хаос горел в её крови.

Руки, ноги, плечи, грудь – на всё тело словно накинули раскалённую сеть, каждая артерия и вена сделались огненной нитью, прожигая смертную человеческую плоть.

Сильвия вдруг поняла, что умирает, что ей самой разожжённое пламя сожрёт её, не оставив даже угольков.

Панику смогло подавить только жёсткое умение, вбитое в Красном Арке. Конвульсивно дёргающаяся рука Сильвии вытянулась, с пальцев потёк чёрный огонь, становящийся подобием исполинских змей, алчно пожиравших пространство вокруг. Жуткая боль исходила, покидая её тело, оставляя после себя лишь холод и пустоту.

И потом, когда последняя из чёрных змей, растратив всё, в неё вложённое, распалась невесомым пеплом, Сильвия ещё долго лежала на тропе, скорчившись, прижав колени к груди и обхватив голову руками.

Крики мёртвых богов раздавались в её голове как никогда громко.

* * *

Всё сделано, всё готово. Отданы последние распоряжения; десятники и сотники знают, что надо делать.

Ракот стоял возле Источника Мимира, неотрывно глядя на бурлящую воду.

Сколько же они с братом Хедином брали на веру, не подвергая сомнению. Сколько вопросов осталось незаданными, сколько тайн неразгаданными просто потому, что они привыкли к ним, сжились, перестали замечать.

Пытливый ум смертных, несмотря на отпущенный им краткий срок, мучается проклятыми вопросами, атакуя их вновь, вновь и вновь. Боги и другие бессмертные довольствуются малым – существующим порядком вещей.

Конечно, когда он поднимал своё восстание, когда брат Хедин шёл ему на выручку, пробиваясь на Дно Миров, они как раз и не довольствовались малым. Суть Истинных Магов когда-то состояла именно в этом, суть Великого Предела.

Так было.

Но, с другой стороны, что изменило после Джибулистана их собственное Поколение? На что-то поистине значимое решились лишь они с Познавшим Тьму, ну, и ещё, пожалуй, Сигрлинн с Мерлином. Рано или поздно всё застывало в бездействии, утешая себя разговорами о «равновесии».

Молодые Боги вступили в мир, неся с собой военную грозу, повергли его прежних хозяев, и сами застыли после собственного триумфа.

Не подстерегала ли их с Познавшим та же ловушка?

«Мы ведь с братом так ничего, по сути, и не изменили, – горько думал бывший Владыка Мрака. – Мы сохранили Упорядоченное, но и только. Мы не пошли дальше, потому что не знали, куда именно идти. Вечность лежала у нас под ногами, но мы – и я особенно! – думали только о нашей собственной войне. Она стала превосходным оправданием, оправданием нашему бездействию, нашей лености и нежеланию рисковать, идти за горизонт.

Источник мудрости, Источник Мимира. Мы не навещали его – зачем? Мы ведь Новые Боги, власть вручена нам самим Упорядоченным.

И вот покинул вековечный дом сам Мимир, неведомые силы нашли, как присосаться к силам Источника, а я, Ракот, стою в нерешительности над каменной чашей.

Что ж, пришла пора вспомнить, что меня не зря именовали Восставшим».

За спиной Владыки Мрака горела недобрым изумрудным пламенем вычерченная с великими стараниями магическая звезда, послушно направляя ветры магии ему вслед.

Аррис и Ульвейн ушли, отправились восвояси Арбаз с Оршей и гномами, другая часть отряда валила лес в отдалении, готовясь строить лагерь и палисад. Ушли те, кому предстояло и дальше искать Гелерру; ушли те, кому назначено было нести стражу в Хьёрварде.

Тянуть дальше уже нельзя.

«Да, – признавался себе Ракот, – ты уже не тот, что прежде, ты не ищешь вход в иные пространства на остриё тобой же сотворённой иглы. Но… память у меня хорошая. И умения никуда не делись».

Где может лежать дорога к загадочному Древу, которой уже прошёл Мимир?

Быть может, ему, Ракоту, вновь предстоит частично проделать тот же путь, что он прошёл, отыскивая лазейки к Неназываемому?

Магическая звезда за плечами Ракота словно вздохнула, Владыка Мрака сделал первый срез, заостряя невидимую иглу.

Старые чары работали. Нехотя, с трудом подчиняясь Новому Богу, но работали.

Мельком Ракот ещё успел подумать, что это как-то неправильно – стоило ли поднимать восстание, стоило ли терпеть поражение, а затем – выходить вместе с Хедином на новый бой, если всё кончается тем же, с чего начиналось, – невообразимо острым кончиком игольного навершия?

Быть может, Новому Богу более пристало пользоваться и новым инструментом?

Потому что пользуется-то он всё равно заклятиями из времени Истинных Магов.

Впрочем, предаваться отвлечённому умствованию Ракоту не удалось тоже. Секущие грани так и норовили сбиться, утратить нужный наклон, стесать слишком много или слишком мало; их приходилось постоянно держать в узде.

Игла истончалась, остриё становилось уже человеческого волоса… паутинки… эльфийской ресницы… эфирного крыла… вот уже ни один взор, смертного или бессмертного, не сможет разглядеть, где же точно кончается Ракотова игла, грань стёрта, она за пределом доступного.

Владыка Тьмы напряжённо вглядывался в танцующий перед ним воздух, в переливчатую радугу, что скрывала остриё иглы. Поток силы оставался ровен и постоянен, звезда делала своё дело, и вот настал миг, когда под взглядом Ракота стала расползаться сама ткань Упорядоченного.

Когда-то он прошёл этим путём, чтобы привести в Сущее проклятие всей Вселенной.

Глядя сквозь исчезающее крошечное отверстие, проколотое его иглой в плоти мира, Ракот ясно видел сейчас вздымающееся на серой равнине Древо. Его бесчисленные корни опутывали, казалось, всё Упорядоченное от края и до края; взгляд Восставшего мог охватить сейчас все пределы созданного Творцом. Видел он и три особо длинных корня, протянувшихся к трём Источникам, видел и сами зачарованные ключи, из которых исходила, как он всегда считал, вся магия нашего мира.

Два Источника были затемнены, подёрнуты серым плотным туманом. Взгляд Нового Бога всё равно проникал сквозь эту завесу, и на миг Ракот даже понадеялся, что сейчас, безо всяких усилий, он узрит и то, куда тянется тёмная паутина, – но нет, так глубоко, оказалось, не проникнуть даже его взору.

Великое Древо было повсюду. Разом – и близко, и далеко. Ум смертного спасовал бы перед такой загадкой, Хедин, Познавший Тьму, ринулся бы её разгадывать, ну, а Ракот Восставший просто сделал шаг, потянувшись рукой к дразняще-близким ветвям.

Мир расступился пред ним и беззвучно сомкнулся вновь.

Для оставшихся в Мире Источника подмастерьев Хедина повелитель Ракот просто растворился в воздухе.

…Здесь пахло, подумал Восставший, сразу всеми мыслимыми лесами всех мыслимых миров. Пахло смолой и вешними соками, пахло радостно распускающимися бутонами и печальным осенним листопадом. Пахло корой и хвоей, почками и побегами, пахло всеми деревьями на свете – всё разом.

Здесь, как нигде, ощущалась живая сила земли, из которой всё живое берёт начало и куда оно же уходит. Земля изначальная, земля всевозрождающая, подательница жизни, восприемница смерти. Здесь её царство, царство великого духа Гайи, о которой так много говорили легенды людей и которую ни Хедин, ни Ракот так ни разу и не увидели.

Не было её и здесь – живым воплощением, с которым можно поговорить, вызвать заклинаниями или подчинить собственной воле.

– Привет тебе, прародительница… – шепнул Ракот.

И поклонился.

Он стоял на земле, усыпанной опавшим листом. Но не гниющим, а свежим, звонко-сухим; из-под золотисто-багряного покрова весело пробивалась молодая поросль лесных трав.

Здесь словно разом царили и весна, и лето, и осень. Время цвести и время увядать сливались тут воедино, различия исчезали, смерть и жизнь переходили одна в другую легко, играючи, без мук и страха.

Исполин вздымался перед Ракотом, и Новый Бог не без трепета глядел на дивное создание, равного которому Сущее не знало.

Далеко и близко, высоко и низко – всё сразу, всё вместе. Корни напоминали широченные торговые тракты, что во времена о́но возводили тёмные легионы Ракота; в трещинах коры укрылись бы крепостные башни и целые бастионы; под каждым листом нашёл бы убежище целый город.

Но действительно исполинское древо выглядело, тем не менее, далеко не столь всеобъятным, как в реальности. Ракот видел, что оно и впрямь простирается от края до края Упорядоченного, сохраняя под своей кроной всё ведомое Новому Богу Сущее. Бывший Повелитель Мрака видел лишь зримую манифестацию Мирового Древа, послушно подстроившуюся под доступное его телесному зрению.

Но где же он сам сейчас? Он проскользнул меж самыми мелкими, мельчайшими частицами Сущего, он не покинул Упорядоченное – и в то же время находился словно и не в нём.

«Изнанка, – подумалось Ракоту. – Изнанка мира, оборотная сторона межреальности. Но не только, не только…

Первый закон – остановиться и осмотреться. Куда я попал, в конце-то концов?»

Здесь хватало силы, она текла здесь свободно, словно малые ручейки, со всех сторон собираясь ко Древу.

Сила была, а вот жизни…

Ракот замешкался. С жизнью здесь дело обстояло самое меньшее странно. Зато сильно ощущалось… – он вновь замер, вбирая в себя мельчайшие отзвуки здешней магии, – сильно ощущалась смерть. Вернее, посмертие.

– Не может быть… – нахмурился Восставший.

Не доверяя собственным чувствам, он привычно потянулся вперёд незримыми и бесчисленными руками дозорных заклятий, пришедших ещё из его бытности Истинным Магом. Правда, теперь статус Нового Бога делал их куда более могущественными.

Да, он прав. Здесь нет жизни в привычном ему понимании. И нет смерти. Здесь именно посмертие, здесь сильны эманации душ, освободившихся от плоти.

Ракот только и смог, что покачать головой.

– Ну и занесло ж меня…

Только в одном месте могло расти Древо, раскинувшееся надо всем Упорядоченным, и только в одном месте могли при этом собираться свершившие свой земной путь души.

Владения великого Демогоргона.

Владыка Тьмы усмехнулся. Это обещало приключение – в точности как любил черноволосый и голубоглазый варвар, в чьём обличье так нравилось странствовать Ракоту.

Он вскинул наперевес чёрный клинок и упругой походкой зашагал к Древу.

* * *

За пределами насыщенного Хаосом пространства лежали холодные и серые области. Краски Упорядоченного исчезали, сменяемые сплошным туманом; вечная хмарь, казалось, растворила в себе всё, поглотив и малейшие ориентиры, за которые мог зацепиться глаз.

Но было и ещё кое-что – сквозь туман Сильвии чудились очертания встающего над горизонтами исполинского Древа, поднимающегося в поднебесье и скрывающегося в серых тучах (или что тут было вместо них?). Древо раздражало и тревожило – оно не приближалось и не удалялось, оставаясь таким же, как Сильвия увидела его в первый миг.

Что это такое, что за новое чародейство, девушка не знала. След Райны и её удивительного отряда по-прежнему оставался прям – они шли напрямик и напролом, не утруждая себя какими-то хитростями.

Но, во всяком случае, здесь Сильвию не донимали больше голоса мёртвых богов.

Скрываясь в серых сумерках, она скользила и скользила самой гранью реальности, не упуская Райну из вида, но благоразумно не слишком приближаясь и не давая себя обнаружить.

Порой она с тревогой думала о странном незнакомце, об этом диковинном «слуге Спасителя» со столичным мельинским выговором. Куда он сгинул? Следит ли тоже за ней, как она сама следит за Райной? Иногда Сильвии казалось – она ощущает на себе чужой взгляд, но она не знала, пялятся ли это на неё те, что называли её «нашей верной», или кто-то ещё.

Так, сторожко пробираясь, Сильвия и достигла того предела, за который живым не было дороги. Холодную льдистую стену она ощутила тотчас, даром, что её было не углядеть обычным зрением. Именно там она и увидела марширующую армию, со знамёнами, где вышит был коричневокрылый сокол, быстрее молнии устремляющийся в вышину.

Сильвия выросла в Мельине, она знала толк в рыцарской коннице и блистающих легионах, не раз и не два видела шагающие центурии и манипулы, видела стену щитов и дождь пилумов; однако этот отряд, без преувеличения, заставил её трепетать.

Армия Мельинской Империи могла вывести перед восхищёнными горожанами десятки тысяч тяжеловооружённых латников, соперничавших блеском доспехов с самыми знатными баронами из рыцарского сословия; здесь же в строю шло, самое большее, несколько сотен бойцов, но каких!..

Идеальный прямоугольник строя гномов, где все шагали строго в ногу. Золотисто-зелёная россыпь эльфов, словно лесное золото. Даже едва-едва вступивший в обучение к Красному Арку аколит распознал бы сильнейшие отпорные чары и защитные заклятия, наложенные на выкованную в гномьих кузницах сталь; Сильвия заворожённо следила за прихотливыми извивами странных рун, закусив от напряжения губу, пыталась проследить хитросплетения эльфийских защитных заклятий, так напоминавших непроходимый терновник, – правда, без особого успеха.

Заклятия ставили настоящие мастера. Не чета не только ей, но и, пожалуй, мессиру Архимагу Игнациусу.

Сильвия только и могла, что вжиматься в серую «землю», молясь всем ведомым и неведомым богам, чтобы её не заметили.

Она видела, как наступающие гномы и эльфы подняли оружие, как из гномьих бомбард вырвались сгустки огня – что-то навроде ручных катапульт, сообразила Сильвия, только вместо рычагов и противовесов – магия.

Она видела, как отряд Райны, едва различимый рядом с живой горой – волком отбивался, отражая посыпавшиеся на них огнешары. И видела, как серая стена внезапно надвинулась на них со всех сторон, вобрала в себя, поглотила, не оставив ничего, даже следов.

Гномы и эльфы разом, как по команде, опустили оружие, деловитой рысью направляясь к тому месту, которое только что осыпали огнешарами.

Сильвия растерялась.

Голова раскалывалась, тщась вместить и осознать ту бездну высокого чародейства, что внезапно обрушилась на неё в тот миг, когда серое нечто поглотило отряд её былой спутницы; потому что это была магия высшего разряда, магия, сдвигавшая и тасовавшая слои и пласты реальности, словно колоду игральных карт.

– Мама-мамочка… – машинально прошептала Сильвия.

Да, об этаком богатстве не мог мечтать бы даже сам легендарный маг Комнинус Страза, основатель Радуги.

Глава III Духи Асгарда

О́дин ощутил их возвращение сразу же, мгновенно, молниеносно. Они вернулись, один за другим переходя последнюю из границ. Тени богов высокого Асгарда, тени пировавших под крышею Валгаллы, тени асиний и асов – они возвращались.

В груди сделалось разом и больно, и горячо. Он сделал это, он и дочка. Древние боги вырвались из вечной темницы, справедливость восторжествовала, месть свершилась.

Это – радость, радость великая.

И была также боль, была горечь – потому что старое отсекло, словно мечом, потому что равновесие рухнуло окончательно, и настал тот момент, ради которого, собственно, и живут боги.

Момент, когда они вершат правосудие и утверждают справедливость.

Взрезал серое небо коричневокрылый сокол, взрезал – и исчез.

Впереди Фенрир по-прежнему отчаянно пытался вырваться из ловушки; громадный волк должен был бы сотрясать землю, но серая твердь надменно игнорировала все правила обыденности. Яргохор спешил ему на помощь, и серый клинок крутился, сливаясь в сплошную завесу, отбивая градом сыплющиеся стрелы. Лезвие с шипением резало воздух, рубило одно за другим древки; О́дин послал на помощь новую руну, затем ещё и ещё. Осталось продержаться совсем недолго.

– Твои сородичи возвращаются! – пафосно оповестили Дальние. – Успех – полный, бог О́дин. Осталось лишь покончить с мешавшим тебе всё время Познавшим Тьму, и тогда ты сможешь править в спокойствии до самого дня Рагнарёка.

Парящая руна расправила крылья, словно удивительная, невиданная в этих краях бабочка. Она опускалась, словно плащ, на плечи Ястиру; её двойник рос и рос, явно намереваясь окутать точно так же тонущего в серой топи волка.

– Блистательно, великолепно, потрясающе! – пропел меж тем слитный хор Дальних. – Последний удар, Древний Бог О́дин, последний удар – пока мы удерживаем врата, а они поэтому не дерзают пустить в ход всю свою силу, опасаясь последствий!

Глаз Старого Хрофта сузился, скрипнула рукоять альвийского меча, сжатого могучими ладонями.

– Сейчас! – каркнул он. – Скажите только… Где воительница Райна?

– Она ещё не появилась, – последовал ответ. – Несомненно, она замыкает процессию твоих сородичей. Наверное, хочет быть уверена, что никто не остался позади.

Фенрир меж тем погрузился по самые лопатки, вся задняя часть тела скрылась. Волк рвался и рычал в неистовой ярости, но сделать ничего не мог – от гномьих огнешаров его спасали лишь руны О́дина, а гномы-подмастерья, разумеется, и не думали соваться близко к его пасти и передним лапам; ратники Познавшего Тьмумогли теперь спокойно ждать, пока Фенрир не утонет окончательно.

Перед наступающим Ястиром эльфы-стрелки расступились; парившие наверху морматы и радужные змеи явно готовили новое заклинание, что, наверное, должно было остановить Водителя Мёртвых так же, как они только что остановили Фенрира.

– Они… слишком… сильны, – прохрипел Отец Дружин.

– Мы делаем всё, что можно. – В голосе Дальних пробивалась озабоченность. – Подожди, пока закроются врата, бог О́дин. Тогда развернуться смогут не только ученики Хедина, но и мы. Мы дадим тебе силу!

– А почему не сами?

– Равновесие – не выдумка узурпаторов, Хедина и Ракота. Наша великая работа требует… спокойствия. Относительного, разумеется.

– И как это касается меня? – прорычал О́дин, одновременно пытаясь отправить в полёт ещё одну руну. Руна не давалась, рука дрогнула, и льдисто-голубые линии вдруг залило гнилостной желтизной пополам с прозеленью.

– Ты стал жертвой великой несправедливости, – с готовностью объяснили Дальние. – Закон Равновесия на твоей стороне. Ты восстанавливаешь древний миропорядок. Асгард будет отстроен, золотые щиты Валгаллы заблестят вновь, а за её пиршественными столами вновь зазвенят голоса скальдов.

– К-красиво. – Следующая руна удалась лучше, волк больше не тонул.

– Красиво, – согласились Дальние. – Ты восстановишь справедливость, великий Древний, и станешь править – ровно до твоего собственного дня Рагнарёка, как мы уже и говорили.

О́дин не ответил. Лицо его покрывал пот, из носа побежала струйка крови, словно у простого смертного, шагнувшего через предел его собственных сил.

Асы были здесь, он чувствовал это, они пересекли границу жизни и смерти. Великий Демогоргон не вмешался, не преградил дороги. И никакие демоны не встали у них на пути; ни они, ни иные слуги Хаоса – или кому там в точности служат эти демоны?

Но где же Райна?

И почти сразу же – тихий шёпот, на самой грани слуха:

«О́дин…»

Он не мог опознать голоса. Может быть, Тор. Или Браги. Или Ньорд. Локи… нет, не Локи. Точно не Локи.

«О́дин…»

Сухой, горячечный шёпот. Словно ветер, что несёт над пустынями Южного Хьёрварда облака жгучего смертоносного песка.

Они звали его, обретшие свободу асы. Он должен быть с ними – а не длить этот бой.

– Они тут, – мигом подали голос и Дальние. – Граница перейдена, мы закрываем ворота. И тогда ты сметёшь их, древний О́дин!

– Стойте! Райна?..

– Она повернула назад, бог Асгарда. Это был её свободный выбор.

Никто не ведает, чего стоило Асу Воронов просто удержаться на ногах.

Он кинул взгляд через плечо – тело Райны исчезло. Зелёный пламень угасал, серая хмарь стремительно затягивала прореху.

– Она во власти Демогоргона, бог О́дин. Такова её воля.

– Предательство! – прошипел Отец Богов.

Ярость мгновенно затопила его, альвийский клинок взметнулся чертить новую руну, но – в который уже раз явил свою собственную волю. Остриё дрожало и металось, линии ломались и скрещивались, так что вместо могущественного заклятия получалась сущая ерунда.

– Мы никого не предавали, – обиделись Дальние. – Твоя дочь осталась сама, по собственной воле…

– Вы её не выпустили! – взревел Старый Хрофт.

– Да постой же, погоди, бог О́дин, – чуть не взмолились его незримые собеседники. – Зачем нам это? Нам нужен с тобой прочный союз, нужно держаться вместе, а не бить сразу же в спину! Если хотим одолеть Новых Богов – распри губительны!

Жёсткие морщины на лице Отца Дружин сделались ещё острее и глубже – лицо словно исчертила тёмная сеть.

Сразу три стремительно вычерченные руны взвились над полем боя и, отправляя каждую в полёт, О́дин вздрагивал, как от удара. Кровь струёй лилась из носа, покрывая грудь, прожигая дыры в серой «земле».

Однако волк Фенрир еще немного и вырвется из ловушки; над Ястиром раскрылся призрачный щит, о который ломались одна за другой эльфийские стрелы; а миг спустя по нему же, не повредив Водителю Мёртвых, стекло жидкое пламя от одного из гномьих огнебросов.

Третья руна плавно взмахнула сотканными из сотен росчерков крылами, дивной стрекозой устремилась туда, где только что зелёное пламя очерчивало вход в сердце владений Демогоргона.

Слишком поздно – серая преграда сомкнулась, и руна лишь попусту распалась облаком льдистых искр, ударившись о несокрушимую стену.

– Мы тут ни при чём, – настаивали Дальние. – К тому же – вот они, твои сородичи!

Через серую безжизненную равнину, направляясь прямиком к Отцу Дружин, плыла череда бестелесных теней, таких же серых, как и всё вокруг, едва заметных на общем фоне.

– Наше дело тут сделано. – Альвийский меч дёрнулся было, и О́дин налёг на него, вцепившись в эфес обеими руками и прикрикивая, словно норовистому скакуну: – Побалуй мне ещё!..

– Что ж, – после недолгого колебания согласились Дальние. – Пожалуй, ты прав, древний бог О́дин. Но… как же твоя дочь?

– Это был её собственный выбор, как вы и сказали. Что я могу сделать, кроме лишь предаться скорби? Но время для этого настанет, когда я закончу с остальными асами.

Фенрир меж тем взвыл в отчаянии – на поверхности оставалась одна лишь его морда. Подмастерья Хедина отхлынули от напиравшего на них Ястира; морматы и радужные змеи что-то колдовали наверху, но непохоже было, что чары их хоть как-то бы действовали на Водителя Мёртвых.

Тени асов тем временем близились и близились; шёпот их, так схожий с горячим пустынным ветром, звучал в сознании О́дина всё громче.

Хотя почему пустыня? Жаркие песчаные моря, просторы безжизненных барханов никогда не влекли асов; им больше по сердцу были суровые ледяные поля, вьюги и метели Крайнего Севера; на юг они забредали редко. Там, во времена их могущества, гнездились мелкие местные божки; забот О́дину они не доставляли, и он их тоже не трогал.

– Скьёльд, – негромко сказал владыка Асгарда, не сомневаясь, что маг с вытатуированными на черепе драконами слышит каждое его слово. – Мы возвращаемся.

Слова получились неправдоподобно спокойными, словно всё прошло без сучка и задоринки, асы окружали О́дина в своём первозданном телесном виде, рядом стояла валькирия Рандгрид, и сам Демогоргон растроганно махал на прощание, прося заходить ещё.

Райна, верно, и в самом деле сама сделала выбор. Впрочем, об этом он ещё узнает.

И вернётся, если нужно. Но уже совсем с другими силами.

* * *

Валькирия не оборачивалась. За плечами – знала она – закрываются врата владений Демогоргона, закрываются, пропустив на волю тени асов. Долг её исполнен, то, за чем её посылал сюда отец, свершено. Осталось то, о чём великий бог О́дин, очевидно, запамятовал за ненадобностью.

Туда и обратно, невольно усмехнулась Райна. И вот снова туда. По золотому лучу или без него – неважно. Она вытащит мать и вернётся уже с нею.

– Я иду не за тенями богов, великий Орёл. – Райна вглядывалась в очертания Древа на горизонте. – Я была не готова, твои стражи правы. Нельзя идти сюда, выполняя приказ, даже если приказавший – твой родной отец. Я… забылась. Я виновата.

Она не сомневалась, что в своём домене Соборный Дух слышит каждое слово, каждый вздох.

– Здесь хорошо путешествовать. – Отчего-то ей хотелось говорить именно вслух. – Ни голода, ни жажды. Спать… наверное, тоже не хочется. Оно и понятно, я же вроде сейчас как мёртвая. Ну да, мёртвая. Мы ж почти умерли, пробиваясь сюда. Но, знаешь, это не так и страшно.

«Лукавишь, – оборвала она себя. – Ты – не смертная, тебя защищала кровь отца. Тебе не понять, как живут другие, чьи дни не бесконечны. Так что нет, страшно это, очень страшно».

Страшно. А ещё страшнее – предательство, как всегда говорили воины. И она, Райна, повторяла это тоже, сидя у походных костров, презрительно сбрасывая чужие жадные ладони с собственных колен. Вот потому-то она и возвращается, ибо бросить здесь собственную мать – верх измены.

Не сводя взгляда с великого Древа впереди, Райна начала отмерять шаги – по щиколотку в сером тумане. Нет больше путеводной тропы, но нет и разверзающейся бездны. Серые пределы, как во многих мирах прозывались обиталища расставшихся с плотью душ.

Валькирия невольно глянула себе под ноги – на чём-то ведь она стояла, какая-то твердь тут возникла? «Гм, странно. Странно и непонятно. Куда делась бездна, куда исчезла золотая тропа? Ничего не понимаю…»

Но делать нечего, Райна, иди вперёд, как ты умеешь, глядя прямо на Древо и никуда не сворачивая. Само Древо закрывает весь горизонт, кажется, что, кроме него, тут вообще больше ничего нет и никогда не было. Ни золотой тропы, ни бородатых стражей-архонтов в богатых одеяниях, ни призрачного Асгарда, устроившегося прямо на ветке исполинского Древа.

Что изменилось? Или изменилась она сама? Тогда она шла выручать пленённых богов, асов и асиний; сейчас она возвращалась за собственной матерью. Райна не знала пути – в прошлый раз золотая тропа словно бы сама вывела её, куда следует, к бесплотному двойнику града богов; где же и как она станет разыскивать мать сейчас, валькирия понятия не имела.

Невесть почему, но в растерянность это её нимало не повергало.

Сердце выведет, частенько пели скальды.

Райна хотела верить, что они знали, о чём вели речь. Больше ни на что, кроме сердца, положиться она не могла.

Серое ничто – или нечто? – стало слегка пружинить и прогибаться под ногами, словно моховое одеяло, наброшенное поверх губительной топи. Со всех сторон, окружая валькирию, поднимался густой непроглядный туман, холодный, почти ледяной. Вскоре видимой оставалась лишь вершина самого великого Древа, исчезающая в верхнем слое туч. Райна шла прямо на него, не опуская глаз и почти не глядя под ноги.

Валькирия старалась сейчас вообще ни о чём не думать – ни об отце, ни об остальных асах, что должны были уже покинуть вековечную темницу; только лишь о матери.

Думала, вспоминала, не щадя себя. Вспоминала, как с лёгким сердцем покинула родительницу, с головой окунувшись в прекрасную, великолепнейшую жизнь вестницы Валгаллы, младшей и любимой дочери Отца Богов, почти позабыв за буйными пирами эйнхериев и песнопениями скальдов свою недолгую земную жизнь. Она не навещала маму и не посылала вестей. Зачем? Та должна быть счастлива выпавшим дочери жребием. Что может случиться с бессмертной и неуязвимой валькирией, истинной Девой Битвы?

Быть может, она стеснялась? Матери остальных её единокровных сестёр были королевнами и красавицами, а Сигрун… Сигрун была дочерью «тролля», или, вернее, великана-йотуна Хримвальди.

Да, йотуна… за все годы и века в Асгарде Райна так и не научилась выговаривать это слово так, как принято было среди асов.

Валькирия всё ускоряла и ускоряла шаг, а на щеках у неё всё заметнее проступал румянец стыда.

Она не заметила, как свет вокруг неё начал меркнуть, а бесформенный поначалу туман – складываться в подобие тёмного пейзажа, с холмами и протоками меж ними. Вроде даже пруды с тростником.

А это ещё что такое? В сгущающемся сумраке Райна вдруг увидала возникший перед нею дом, солидный, надёжный, бревенчатый, словно вросший в вершину холма; чуть поскрипывая на ветру, качалась вывеска: обнявшиеся гном и орк, с парой громадных пивных кружек в руках.

Низкий сруб со множеством окон окружала невысокая же ограда из дикого камня, и, хотя краски по-прежнему оставались смытыми, как и всегда в сумерках, это уже не было серым «ничто».

В окнах приветливо горел огонь.

Скрипнула дверь, на крыльцо упал прямоугольник света, возник тёмный силуэт с фонарём в протянутой руке.

– Гость, кто бы ты ни был, заходи!

Низкий, густой, басовитый голос, исполненный силы.

Райна приостановилась, оробев. «Ну да, оробела, – призналась она себе. – Куда это меня занесло? Что ещё за морок на мою голову? А ведь это конечно же морок, видение, ничего больше. Откуда в стране мёртвых возьмётся что-то иное? А тут, гляди-ка, не только дом, но и сараи, и амбары, и клети, и кладовые…»

Рука сама легла на эфес альвийского клинка. Меч волновался, ему тут явно не нравилось, он чуть подёргивался, как горячий нетерпеливый жеребец.

Однако ноги сами понесли валькирию ко входу.

Под сапогами заскрипел песок – им была засыпана дорожка от внешней изгороди.

Вот и ступени. Древние, тёмные, будто и не из дерева, а из чёрного камня – или это только так кажется в полутьме?

Стоявший на пороге поднял повыше фонарь.

Мужчина, средних лет, могучий телом, широкий плечами, совершенно лысый. Кожа смуглая, как от загара, словно он вечно на солнце. Он в коротких холщовых портах и кожаном фартуке, под которым голая грудь, бугрящаяся внушительными мускулами. Глаза – глаза будто у хищной птицы, янтарные с узкой прорезью вертикального зрачка.

– Привет тебе, Рандгрид, дочь Сигрун и О́дина, – сказал хозяин. Сказал приветливо, но взгляд его оставался суров. – Входи и садись, если устала. Ешь и пей, если голодна. Наступил вечер, твой дневной путь окончен. Время для беседы и отдыха.

По жилам хозяина текла вместо крови чистая незамутнённая сила. Силой был и он сам. Хозяином, одним словом.

Райна поспешно стащила шлем, взяла на руку, опустилась на одно колено. Губы хозяина чуть дрогнули в снисходительной усмешке.

– У меня всё по-простому, валькирия Рандгрид.

– Я знаю, великий, – проговорила она, удивляясь, что собственные губы ей ещё повинуются. – Но коль скоро тебе это и не нужно, но нужно мне. В мире… должно воздавать уважение сильным.

– Как будет угодно гостье, – вновь усмехнулся хозяин. – Заходи и садись к столу. Не побрезгаешь моим пивом? Сам варил.

– Ты, великий? Варил сам? Здесь?

– А ты думаешь, дочь Сигрун, тут одни лишь миражи и скитающиеся души? Что ты сама видела здесь?

Хозяин отступил, повёл рукой, приглашая валькирию внутрь.

Открылась ярко освещённая горница, с большим столом, словно в хорошем трактире. Белая с вышитыми красными петухами льняная скатерть, стоит угощение, что пришлось бы по душе воину севера: жареный кабаний бок, солёные грибы, мочёные ягоды, тёплый каравай ржаного хлеба.

– Ничего ведь этого нет, да, великий?

– Что значит «нет», Рандгрид? Ты видишь – значит, оно есть. Положишь в рот – почувствуешь вкус. Наешься – ощутишь сытость. Так уж здесь всё устроено.

– Благодарю, – поклонилась валькирия. Положила щит и шлем, отстегнула ножны – альвийский клинок едва не взвыл от негодования.

– Он не хочет с тобой расставаться, – заметил хозяин. Глаза его, глубокие и бездонные, улыбались. – Не давай ему слишком много воли, Рандгрид; он сам себе господин.

Валькирия покраснела, решительно расстегнула пряжку, отложила ножны, даже обмотала их ремнём.

– Благо дому твоему, великий. – В её кружке уже пенилось пиво.

– Спасибо на добром слове, Рандгрид. – Хозяин сел напротив неё, тоже поднял кружку. – Спрашивай. У тебя должно быть множество вопросов.

Рандгрид пригубила пиво. Свежее, превосходное, горьковатое – оно есть? Его нет? Всё – лишь мираж и морок?

– Чему я обязана этой чести, великий? Не требуется быть валькирией, чтобы понять, кто ты. Почему я? Что ты желаешь мне поведать?

Хозяин вновь усмехнулся, как следует глотнул из кружки.

– Не бойся. – Он смотрел прямо на валькирию, и та чувствовала, как под этим взглядом её почти что разносит в мелкие клочья. – Мне очень редко доводится говорить с такими, как ты. С теми, кто сумел проникнуть ко мне, не умерев. Отдаю должное искусству твоего отца, О́дина. Проскользнуть через первую стену ни мёртвыми, ни живыми – ловко придумано и ещё лучше проделано. Бог как-никак. Много смертных чародеев пыталось, но мало кто преуспел.

– Великий… – Валькирия опустила глаза. Едва ли кто во всём Упорядоченном мог бы выдержать взгляд хозяина этого дома. – Великий, прости, что вторглась к тебе непрошеной. Прости, что нарушила вековые законы и уложения. Я много странствовала и ещё больше сражалась под самыми разными небесами, знаю множество обычаев, но в одном они сходятся – за содеянное мной положена справедливая вира.

– Вира? – хозяин поднял бровь. – Да, Рандгрид, положена, ты права. Но я не безжалостен, что бы обо мне ни говорили. И я люблю смелых. А ещё больше люблю тех, что поставили долг превыше всего.

– Ты знаешь, почему я вернулась, великий?

– Конечно. Я не Дух Познания, но тут догадаться нетрудно. Ты пришла за своей матерью. Но – позволь мне предсказать – уйти с ней просто так ты всё равно не сможешь.

– Почему? – Райне хватило силы и гордости вскинуть голову, хотя она и ощущала, как кровь отливает от щёк.

– Потому что валькирии, древние Девы Битв, были строги и справедливы. – Хозяин поставил кружку, взялся за источенный кривой нож с простой деревянной рукоятью, потемневшей от времени, отрезал пласт мяса; из-под поджаристой корочки брызнул сок. – Потому что, отыскав, если тебе суждено, душу Сигрун, ты задашься вопросом – а что же со всеми остальными, что обитают здесь? Разве не достойны они возвращения? Чем твоя мать лучше других? Тем, что её выбрал в своё время Древний Бог О́дин?

Райна опустила голову.

– Ешь. – Хозяин шлёпнул ей на деревянную тарелку изрядный шмат жаркого. – Ешь.

– Прости, великий, – только и смогла выдавить валькирия. – Нет, я… я вернулась только за своей матерью. Древние Боги… мы были прямы. Всё, что с тобой случается, – есть дело лишь твоих рук. Моя мать Сигрун храбро сражалась на арене, почему благосклонный взгляд моего отца и пал на неё. Она могла сдаться, испугаться, как другие, и тогда он равнодушно прошёл бы мимо. Но мама билась! Билась до конца! – Голос валькирии чуть дрогнул. – И потому заслужила, заслужила спасение! Так рассуждаем мы, те, что жили в Асгарде. Я виновата, великий, если вызвала твой гнев. Если уж ты прервал свой многотрудный путь и явился сюда, ко мне…

– Рандгрид. – Хозяин поднёс к губам кружку. – Во-первых, я ничего не прервал. Я всегда здесь. А во-вторых, негоже пиву застаиваться.

Валькирия повиновалась, не чувствуя больше вкуса. Внутри всё дрожало.

– Мой гнев, Рандгрид – ничто по сравнению с тем, что случится там, за чертой. – Хозяин показал широкой ладонью. – Об этом вы с отцом подумали?

– Я повиновалась его слову. – Райна не отрывала взгляда от льняной скатерти.

– Как и положено послушной дочери, – вздохнул хозяин. – Как ты думаешь, Рандгрид, где ты сейчас? Что вокруг тебя?

– Н-не знаю, – призналась валькирия. – Да и как я могу, великий? Сама ли я странствую путями мёртвых, или только мой дух?

– Сюда ко мне приходят гости, – сказал хозяин, вновь наполняя кружки пенным элем. – Те, чей путь окончился… не так, как должно было бы по справедливости, сходятся здесь. И… довершают. Кто-то встречает любимого, кто-то видит, как рождается его ребёнок. Кто-то пожимает руку друга, кто-то примиряется с врагом…

– Прости, великий, – в отчаянии покачала головой Райна. – Слова твои темны, хоть и мудры. Но я – простая Дева Битв, и я…

– Ай, ай, Рандгрид! – погрозил пальцем хозяин. – Не прячься за маску простой воительницы. Не надо этого, мол, я только мечом размахиваю. Что ты подумала, когда отец твой сказал, что нужно сделать?

– Что это безумие. Что из страны мёртвых не возвращаются.

– Однако все сказания, какие мне только доводилось слышать, – задумчиво сказал хозяин, глядя Райне прямо в лицо, – обязательно повествовали, помимо всего прочего, о героях, которым удалось именно это.

– Не у нас, – покачала головой Райна. – Я провожала павших героев в Валгаллу, и потом они пировали там… сражались… охотились на равнинах Иды… но нога ни единого из них не ступала после этого по землям смертных.

– Так ли это? – сощурился хозяин. – Ты забыла собственную историю, Рандгрид.

– О чём ты, великий?

– Боргильдово Поле, Рандгрид. Боргильдово Поле. Мёртвые вернулись на земли живых, не так ли?

– Великий, ты хочешь, чтобы я о чём-то догадалась сама? Что-то более могущественное, чем ты сам, не даёт тебе сказать прямо?

Хозяин молча склонил голову.

– Рандгрид, дочь О́дина. Вы с отцом зашли дальше всех, пробрались в области, куда допрежь живые не имели хода.

– Быть может, великий, на то была твоя воля?

Новая усмешка.

– Думаю, одно мановение твоей длани – и меня бы не стало, великий.

– Ты ошибаешься, Рандгрид, считая, что всё дело в способности сделать так, чтобы «кого-то не стало». Общая ошибка всех Древних Богов; потому-то громадное большинство из них – здесь.

– Разве великий Орёл не всемогущ? Разве не властвует он над всеми мёртвыми, над душами, явившимися под его руку?

– А разве ты говоришь с Орлом? У меня крыльев, по-моему, нету, – усмехнулся хозяин.

– У него может быть множество обличий. – Райна не отступала. Если хозяину угодна эта игра, что ж, она поиграет.

– Это не так, – покачал головой хозяин. – Орёл всего лишь Орёл. Он один и един.

– Тогда кто же ты, хозяин? – Райна собралась с силами, взглянула в тёмные глубокие глаза, и они вдруг улыбнулись ей в ответ.

– Орёл всеобщ и полон, лишь когда Он – Орёл. А я… можешь назвать это одним из Его аспектов.

– Навроде клоуна Кицума? – припомнила Райна.

– Кицума? – наморщил лоб хозяин. – Ах, да, Кицум… нет, это мой брат и это аватар, а не аспект. Хозяин трактира «Гном и Орк» никогда не выйдет в тварный мир, а вот таких вот «клоунов Кицумов» по дорогам Упорядоченного странствовало с преизлихом.

– Прости, великий. – Райна смиренно склонила голову. – Но сии материи, право же, не слишком понятны мне. А ещё менее мне понятно, что ты по-настоящему хочешь поведать мне, великий. Я пришла сюда нарушить вековой закон, спасти свою мать…

– Отчего ты решила, что её надо спасать? – перебил хозяин.

– Н-ну… – смешалась Райна. – Она ведь умерла, и я…

– Она не страдает, – жёстко сказал хозяин. – Она – вместе с неисчислимым множеством других, пришедших в домен Орла, – занята работой, важной, наверное, важнейшей во всём Упорядоченном. Не стоит думать, что всё и везде устроено по образу и подобию ваших кошмарных «залов Хель». – Хозяин скривился от отвращения, тёмные глаза вспыхнули гневом. – Вот где крылось истинное зло! Обречь души, сознания на вечность мук, мук неизбывных, неискупаемых, когда ничего уже не изменишь! Осудить на медленное гниение, распад, безумие и непредставимое отчаяние. – Он медленно покачал головой, гнев его не убывал. – В застойном пруду вода может только гнить, обращаясь в яд, валькирия Рандгрид, дочь О́дина. Так и в ваших «залах мёртвых». Исключённые из великого круга, обречённые на вечный плен…

– Из «великого круга», сильномогучий?

– Из великого круга жизни и преображения, – отрезал хозяин. – Много зла совершили Древние Боги, валькирия Рандгрид. Но нет среди него зла злее всех этих «царств Хель», или как они там именовались в разных мирах…

Райна опустила голову, щеки вспыхнули от внезапно нахлынувшего стыда.

– Я… говорила, – пролепетала она и смутилась ещё больше, сознавая всю жалкость этой попытки оправдаться.

– Говорила уже сейчас, – сурово отмолвил хозяин. – Говорила, когда перестала быть лишь Девой Битвы, Водительницей Мёртвых. Но до того… разве не провожала ты павших в вашу Валгаллу, запирая их там навсегда?

– Не навсегда! – возмутилась валькирия, почти забывшись в праведном гневе. – Но лишь до дня Последней Битвы!

– И что произошло бы потом? – с ядовитой иронией осведомился хозяин. Валькирия вновь смутилась.

– Они бы пали… смертью богов, смертью истинных героев…

– Вот именно. – Хозяин откинулся, поднял кружку, хлебнул пива. – Не тревожься, дочь О́дина. Я не судия тебе. Я лишь хочу, чтобы ты поняла. Ваша Валгалла – и множество её подобий под властью других Древних – была такой же неволей для душ, как и ужасное царство Хель.

Райна невольно покачала головой:

– Прости, что дерзаю спорить с тобой, великий. Но залы Валгаллы шумели буйными пирами, герои-эйнхерии предавались воинским забавам, охотились и сражались, проводя время так, как мечтали весь свой земной путь…

– Ты не поняла! – грохнул кружкой о стол хозяин. – Это всё равно был плен, всё равно клетки, всё равно западня. Пиры? Сражения? Охоты? И всё?!

– Разве это не достойные героя заня…

– Нет! – рявкнул хозяин, да так, что Райна невольно отшатнулась. – Ты полубогиня, отец твой – один из сильнейших Древних, и говоришь такое! Валькирии Рандгрид, быть может, это и простительно, а воительнице Райне – нет!

– П-почему, великий? – пролепетала дочь О́дина.

– Подумай, – тяжело взглянул на неё хозяин. – Вспомни, что ты была Девой Битвы не только… не только для того, чтобы волочить павших в эту вашу Валгаллу…

Наступило молчание. Хозяин медленно покивал, вздохнул.

– Прости меня, храбрая дева. Я… дал гневу и тревоге овладеть собой. Что поделать, аспект не совершенен и не полон, в отличие от Орла. Но с ним даже ты не смогла бы говорить. Боюсь, что и твой отец тоже. Но ты всё же вспомни, вспомни свои странствия. Бои, походы, привалы. Вспомни всё.

– Для того, кто никогда не покидает пределы своего домена, ты слишком хорошо знаешь мою жизнь, великий.

Хозяин коротко хохотнул, сделал добрый глоток.

– Не будь столь бледна, Рандгрид. Ешь, у меня тут добрая еда.

Валькирия повиновалась.

– Не забывай, к кому приходили твои павшие товарищи. Немало их сиживало за этим столом.

– Неужели ты, великий, – у Райны даже перехватило дыхание, – знаешь всё обо всех в Упорядоченном? Мёртвые, ступив сюда, выдают тебе сокровенные тайны? Все несчитаные мириады расставшихся с жизнью? Сколь же обширна память твоя, великий?

– Ешь, ешь, – рассмеялся хозяин. – И не закатывай глаза, валькирия. Это мой долг, это бытиё… э-э-э… аспекта Великого Орла. Моя память, кхе-кхе, и впрямь обширна, скажу без хвастовства.

– Но тогда ты должен знать… – напряглась валькирия. На языке у неё заплясали тысячи тысяч вопросов.

– Постой, погоди, прекрасная воительница. – Хозяин засмеялся, вскинув руки. – Пощади, прошу. Я принимаю последнее слово пришедших ко мне, это да. Выполняю их просьбы. Передаю другим, передаю то, что они зачастую не дерзают сказать даже другим мёртвым. Но не сплетничаю и не отвечаю на пустое любопытствование.

– Почему же «пустое»?! – обиделась валькирия.

– Поймёшь, – отмахнулся хозяин. – Но я хотел бы, чтобы ты получше вспомнила собственные странствия. Забыла, с чего мы начали речь?

Райна вздохнула, кивнув. Спорить с хозяином, разумеется, не имело смысла.

– Но о чём же поведать тебе, великий?

– Не поведать, Рандгрид. Вспомнить, ради чего вы сражались.

– Когда как, – вздохнула воительница. – Частенько – и просто ради денег. Ну и… чтобы заполнить пустоту, убежать от самой себя. Боргильдова Битва, великий… долго не отпускала меня. Я не сомневалась, что осталась одна на веки вечные.

– Не только «ради денег», – усмехнулся хозяин. – Ты всё равно сражалась за справедливость, так, как сама её понимала, и рисковала ради неё всем у тебя оставшимся.

– Ну, – смутилась Райна, – спасибо за похвалу, великий.

– Ты расчищала путь, – негромко сказал хозяин. – Поперёк течения всеобщей реки жизни возникает множество запруд. Ты, Рандгрид, по мере сил своих старалась, чтобы их стало б поменьше.

– Красиво сказано, – вздохнула валькирия. – Хотела б я тоже так про себя говорить…

– Висы, во всяком случае, – с губ хозяина не уходила улыбка, – ты слагала очень лихо.

Валькирия покраснела.

– Но ты поняла теперь? – настаивал хозяин, лишь усмехнувшись её румянцу. – Герои на то и герои, что давали жизни течь. Они сражались и утверждали новое. Свершались самые разные дела, но в конечном итоге жизнь и сила всё равно торжествовали. Даже когда побеждало именуемое злом – против него вставали те, кто его считал таковым, и одолевали его, рано или поздно.

– Но… – пыталась собраться с мыслями валькирия, – сражались далеко не всегда за правое дело…

– Неважно, – отрезал хозяин. – Отвага и доблесть не пропадали бесследно, и это не выдумки скальдов, Рандгрид. Герои остаются героями и помогают всему Упорядоченному, если оказываются у меня. А в Валгалле – они просто гнили заживо. Может, самим им и казалось, что всё хорошо. А на самом деле…

– Никто никогда не пытался сбежать из Асгарда, – несколько обиженно заявила Райна.

– Не в том дело, – отмахнулся хозяин. – Души прозябали без дела, без настоящего дела. И спасались тем единственным способом, какой вы им оставили.

– Что ж, твои желания, великий, исполнились, – горько бросила валькирия. – Асгарда больше нет. Остался лишь пепел. Никто не «гниёт», как ты говоришь, потому что уже негде гнить.

– Неправда, – покачал головой хозяин. – Асгарда нет, это верно. Но залы Хель остались. Хотя в них уже и нет их «правительницы».

– Значит, асы были не виноваты? – обрадовалась валькирия. – Раз всё продолжается и без них?

– Твой отец, древний бог О́дин, – без тени улыбки ответил хозяин, – был могущественен, очень могущественен. Немало досталось ему от Творца. Законы, им установленные, продолжают действовать. Проложенные его словом русла магических рек всё так же несут силу, как и несли, направляя мёртвых к залам Хель. И он не один такой – немало подобных же узилищ для душ по-прежнему остаётся в Упорядоченном.

Хозяин гневался. Пудовые кулаки сжались, казалось, кружка вот-вот треснет в могучей длани.

– Великий, – осторожно проговорила Райна, – но что же всё это значит? К чему ты ведёшь свои речи? Я должна о чём-то таки догадаться? Скажем, о том, что залы Хель должны опустеть и душам ничто не должно мешать течь к твоему домену? Но точно ли им здесь лучше? Я не знаю, я видела лишь тень великого Древа, на одной из ветвей которого располагался призрачный двойник Асгарда…

– Иными словами, ты хочешь увидеть весь домен Орла? – Хозяин тяжело глядел Райне прямо в лицо. – Тебе недостаточно ужасов вашего же собственного Хель?

– В Хель души, во всяком случае, не могли сгинуть, – пожала плечами валькирия. – Наверное, их можно освободить… не на это ли намекаешь ты, великий? Что у свободы моей матери имеется цена, и цена эта – свобода для всех, томящихся в Хель? А может, и не только в Хель?

– Ты догадлива, дочь О́дина. Однако кое в чём ты ошибаешься.

– В чём же ошибаюсь, великий?

– В том, что «в Хель души не могли сгинуть», Рандгрид.

– Могли сгинуть? – опешила валькирия. – Но если это так, то почему же великий Орёл ждал столько времени? Ждал и бездействовал?

– Потому что, – хозяин склонился вперёд, – частично ты ошибаешься, но частично и права. Хоть и в мучениях, души пребывали в Хель и других подобных местах… достаточно долго. Но не вечно, Рандгрид, не вечно. Вечности мук не вынесет ничто, ни смертное, ни бессмертное. Для тебя это новость? Ты побледнела?

– Хель хранила всё – до самого дня Рагнарёка!

– Так думали асы. Они заблуждались, хоть и искренне. У них не было, – хозяин задумался на миг, – не было ни средств, ни желания это проверять. Но даже бессмертная душа, Рандгрид, не сможет бесконечно пребывать во мраке, в несказанном страдании, ожидая конечной гибели как великого избавления. Самые древние из душ в местах, подобных Хель, таяли, исчезая без следа.

– Не может быть! – вырвалось у валькирии. Хозяин мрачно кивнул.

– Даже Дух Познания не мог в это поверить. Проверял и перепроверял. В разных мирах, под разными небесами. Пока наконец не убедился.

– Почему же вы ничего не делали?! – Райна сжала кулаки.

– Мы делали, валькирия. Золотой Дракон – вернее, его аватара – участвовал в одном таком походе. Он окончился удачей, если говорить формально. Очередные «чёрные врата» были сокрушены, очередной «владыка мёртвых» повержен. Но потом…

– Что-то пошло не так?

– Именно. Что-то пошло не так. И этот момент, Рандгрид, важен для нас особенно. Потому что давно появившийся в Упорядоченном Спаситель перехватил все освобождённые души. Они так и не достигли владений Орла.

– Спаситель? Перехватил?

Хозяин мрачно взглянул на Райну:

– Да. Но, прежде чем вдаваться в объяснения, спрошу: что ты сама знаешь о Нём?

Валькирия пожала плечами:

– Болтали всякое. Что Он приходит и «спасает» миры, забирая всех живущих к себе, в сказочное царство, где все счастливы. Но я видела и Его воочию, великий, в небесах над Эвиалом… – Она поёжилась. – Чародейка по имени Клара Хюммель…

– Я знаю, – перебил хозяин. – Вы остановили Его. Великое деяние, Рандгрид, поистине великое. Он терпел порою неудачи и ранее; но впервые Его остановили в схватке лицом к лицу, когда вместе против него встали и смертные, и бессмертные, и долгоживущие. Он отступил – однако у Него хватает терпения, можешь мне поверить. Как и великий Орёл, Он ничего не забывает.

– Но тебе ведь ведомы его пути, великий? – с надеждой спросила Райна. – Ты знаешь, что Он творит, после того, как «спасёт», по Его же словам, мир?

Хозяин медленно покачал головой:

– В точности не знает даже Золотой Дракон. Я же могу сказать одно: с душами творится что-то очень… очень… жуткое. Они исчезают.

– Гибнут? – вздрогнула валькирия.

Хозяин повёл могучим плечом:

– Большой соблазн был бы ответить тебе «да», воительница. Но великий Орёл не лжёт, не лжёт и этот его аспект, что сидит сейчас перед тобой. Мы не знаем. Но того последнего, что испускает душа в миг конечного распада, что мы видели и замечали в местах, подобных вашему Хель, там не было. Спаситель вбирал души в себя… и всё. Больше их не видел Дракон, больше их не чувствовал Орёл.

– И это плохо?

– Это очень плохо, Рандгрид. С каждой ушедшей в такое вот небытиё душой Хаос, омывающий Упорядоченное, становится пусть на маковое зерно, но сильнее.

– Я чувствовала, – кивнула валькирия. – На пути сюда, ко владениям великого Орла, мы миновали области, где всё поистине пропитано, всё пронизано Хаосом. Сама плоть Упорядоченного сочится им; не знаю, как такое вообще может быть.

– Жизнь, бессмертная Жизнь, воплощённая во множестве живых душ, – медленно сказал хозяин, – и подпитываемая живой же силой из Источников Магии, соединённых с Великим Древом – вот что хранило и хранит Упорядоченное вернее и надёжнее отпорных заклятий. Творец был поистине велик, Он оставил нам почти идеальную защиту. Почти – потому что идеален Он был только сам, а всё, от Него отделённое, таковым быть уже не может… Но суть сейчас не в этом, Рандгрид. Упорядоченное утратило равновесность. Новые Боги, Хедин и Ракот, делали и делают всё, что могут, однако у них слишком много сиюминутных забот. Ты хочешь вернуть свою мать вдобавок к уже выпущенным отсюда теням асов? Раньше великий Орёл сказал бы – а я б повторил: это невозможно. Тем более что, как справедливо заметили тебе стражи-архонты, ты ещё не готова.

– Кстати, кто они такие? – прорвало вдруг Райну. – Что за золотой луч? Куда он ведёт? Что охраняет эта стража в твоём домене, великий?

Хозяин слегка улыбнулся:

– Храбрая Рандгрид. Упорядоченное очень сложно, куда сложнее, чем тебе кажется. Это не просто мыльный пузырь, плавающий в воздухе, если уподобить воздух – океанам окружающего нас Хаоса. Домен великого Орла включает многое, ему не повинующееся. Точно так же как и в сильнейшем из людских или гномьих королевств веют ветра, светит солнце и идёт дождь, не подчиняющиеся указам с трона. В Упорядоченном нет всесильных, запомни это, Рандгрид.

– Ты не скажешь мне… – повесила голову воительница. – Но поведай тогда хотя б, откуда тут взялись демоны? Что тут делать этим мерзким тварям? Кто их пустил, кто открыл им сюда дорогу? Почему они напали на меня?

– Когда ты сражалась с ними, ты ощущала?.. – вопросом ответил хозяин.

– Прилив сил, – несколько растерянно отозвалась валькирия.

– Вот и суди сама. Рандгрид, домен великого Орла – не абсолютно неприступен и не абсолютно недоступен. Иначе тебя бы здесь не было.

– Но разве я здесь не по милости твоей, хозяин?

– Для того чтобы милость Орла простёрлась на тебя, сперва требовалось просто войти. Вы сумели это сделать.

– Вечно вы, сильномогучие, умалчиваете и уклоняетесь… – проворчала Райна, не в силах скрыть разочарования.

– А разве ты выдавала всем встречным и поперечным тайны Асгарда? – парировал хозяин.

– Не выдавала, – призналась валькирия. – Однако главное они знали и так! И добрую толику слухов и сплетен об асах тоже. Особенно, впрочем, об асиньях. А всё этот болтун Браги! Славы первого скальда среди асов ему было мало, вечно-то хотелось, чтобы ему так же возносили бы хвалу простые смертные. Вот и накидывал рваный плащ, шлялся по трактирам и харчевням, где и исполнял… – у Райны брезгливо дёрнулись губы, – всякое-разное.

Хозяин улыбнулся:

– Но ты поняла меня? «Главное» ведь ты знаешь тоже. И для этого тебе не пришлось слушать никаких скабрёзностей.

– Тогда к делу, великий, – решительно сказала Райна. – Я уже поняла, что просто так мне отсюда не выбраться. За всё надо платить, я знаю, согласна. Значит, моя мать в обмен на что? Разрушение Хель?

– Не просто «разрушение», – покачал головой хозяин. – Души не должны достаться Спасителю, вот что ещё главнее. В Хель они истаивают, но медленно – в Нём же, боюсь, сгинут навечно, ибо никто не знает, даже Золотой Дракон, как вызволить их оттуда, как Его одолеть и можно ли это вообще сделать.

– Мы же почти что…

– Вы отбросили Его от одного из миров. Славное дело, не спорю; но и потери были тяжелы. Два могущественных артефакта, два аттрактора силы, сгинули, чтобы только отогнать Спасителя; найдутся ли равные им в другой раз?

– Всё, что было создано единожды, можно воссоздать, – решительно сказала валькирия. – Но я поняла твою волю, хозяин. Когда залы Хель будут разрушены, моя мать…

– Нет, – покачал головой хозяин. – Твоя мать получит свободу сейчас. Остальное – дело твоей чести, Рандгрид.

– С-сейчас, великий? – так и обмерла валькирия.

– Великий Орёл не станет тебе препятствовать, – слегка поклонился её собеседник. – Но дойти тебе предстоит самой.

– Равновесие, да? – вздохнула Райна. – Но… великий, асы вернулись ко мне бесплотными тенями, и непохоже было, что они вообще меня узнавали. Покорно следовали за мной, точно овцы за пастухом, но и только. Великий, силы этого мира любят, скажем так, играть в честность – выполняют какое-то условие, в точности как оно звучит, а потом оказывается… Моя мать тоже будет такой вот тенью? И именно такими пребывают и все остальные души в домене Орла?

Хозяин покачал головой:

– Домен Орла – не Хель, но и не Валгалла; душа обязана трудиться, как и все мы, неважно, смертные или бессмертные. Здесь другое. Ты ведь видела то Древо по пути сюда, Рандгрид?

Валькирия кивнула.

– Души ухаживают за ним. Собирают росу и поливают; врачуют раны; охотятся за теми, кто норовит им поживиться. За всякими… короедами и листорезами.

Райна невольно улыбнулась:

– Прости, великий, это напомнило мне… муравейник. Его обитатели ведь тоже заботятся о деревьях в лесу – по-своему.

– Можно сказать и так, – не стал спорить хозяин. – Но ты всё увидишь сама. Тебе предстоит отыскать свою мать там, возле Древа. Но это – завтра, только завтра. Ложись и спи сейчас! А я пойду. Время не ждёт – души жаждут разговора.

Он поднялся из-за стола мягким, медвежьим движением. Встала и валькирия. Она понимала, что это не более чем предлог; аспект великого Орла справлялся с мириадами приходящих в его владения душ.

– Благодарю хозяина дома сего; да будут благословенны очаг его и кровля.

– Спасибо, – усмехнулся хозяин.

– Прости, великий, но… как же ты один говоришь со всеми, кто приходит на твой порог?

– Меня много. – Улыбка исчезла. – Меня много, потому что, ты права, мёртвых, приходящих сюда, – ещё больше.

– И все они видят одно и то же?

– А почему же нет?

– Н-ну… – смешалась валькирия, – кто-то из жён, быть может, предпочёл бы… говорить с женщиной?

– Вот уж нет, – рассмеялся хозяин. – Нет, храбрая Рандгрид. Каждый видит во мне то, чего ему не хватало. Друга, возлюбленного, брата, сына…

– Как насчёт дочери?

– Вот неугомонная! Иди спать, воительница. Завтра у тебя трудная дорога. Последнее время, знаешь ли, демоны пошаливать начали…

* * *

– Нам пора уходить, – вслух бросил Старый Хрофт, ни к кому в отдельности не обращаясь; но те, кому следует, поняли его мигом и правильно.

– Вовремя отступить – не трусость, но мудрость, – важно заявили Дальние. – Мы дадим тебе силы, древний бог О́дин. Открывай портал, пусть воинство Хедина зря гоняется за твоей тенью!

– Он, увы, отлично знает, где меня искать, – сквозь зубы процедил Отец Дружин. – И знает, что я буду делать.

– Что же? – как бы невзначай поинтересовались Дальние, и О́дин с трудом подавил злую ухмылку.

– Возрождать Асгард. – С острия меча сорвалась очередная руна из тех, что не давала волку Фенриру окончательно скрыться под серой поверхностью рукотворного болота. – И он придёт туда, наш Хедин. Придёт с настоящей армадой. И вот тогда, любезные, помощь ваша – и тех, кто с вами, – окажется просто необходимой.

– И она не замедлит, – напыщенно провозгласили Дальние. – Как не замедлила сегодня. Будь готов, Древний Бог!

Старый Хрофт заскрипел зубами – поток обрушившейся на него мощи обжигал; Дальние словно направили на него настоящий водопад крутого кипятка.

Но зато по жилам Отца Богов струился сейчас настоящий огонь; давно забытое ощущение всемогущества, безграничности отпущенного ему; так было лишь в самые первые тёмные мгновения, когда сознание того, что впоследствии сделалось богом О́дином, Отцом Дружин и владыкой Асгарда, оторвалось от плоти новосотворённого мира.

Альвийский меч взмыл и рухнул, рассекая серую твердь. Сияющая всеми цветами радуги арка поднималась, стряхивая с себя туманно-мутные капли.

Застонав от натуги, Старый Хрофт потянул на себя волка. Руки Древнего Бога словно удлинились; незримые, они подхватили Фенрира, вытаскивая его из болотного плена.

Сразу несколько огнешаров ударили в спину и бока сына Локи, и О́дин едва не разжал пальцы от нестерпимой боли ожогов. Зарычал, мотнул головой – кажется, из глаз и рта его хлынули потоки зелёного пламени; серая земля вставала на дыбы вокруг волка, вставала и тотчас вспыхивала.

Подмастерья Хедина встретили удар достойно, как только они и умели – мгновенно выставленными щитами. Их сносило один за другим, но искусные в подобного рода стычках ратники Познавшего Тьму успевали поднять новые.

Правда, ни на что больше их пока не хватало.

Фенрир отчаянным рывком выбрался из трясины, и О́дин тотчас, пока неугомонный племянничек не ввязалсяв новую драку, потянул его за загривок.

Яргохор оглянулся – и сразу всё понял. Повернулся и без ложной гордости припустил наутёк.

Кто-то из эльфов не выдержал – заулюлюкал вслед.

– Скьёльд! Теперь! – гаркнул Отец Богов во всю глотку.

Сквозь кипящий водоворот силы, дарованной ему Дальними, он чётко видел теперь тонкую, но неимоверно прочную нить, протянувшуюся сквозь незримые поры реальности, проскользнувшую меж самых мелких его частиц.

Рывок.

Маг с драконами, вытатуированными прямо на черепе, не подвёл, не дрогнул. Причудливо извиваясь и петляя, его нить потянула разом и О́дина, и Фенрира, и Ястира – а следом и тени асов – в открывшуюся радужную арку.

Последние огнешары бессильно разбились о её весёлые многоцветные переливы.

Разрыв потока силы ударил Старого Хрофта, словно дубина по шлему. Без жарко пылавшего в крови огня его враз охватил жестокий озноб, затрясло всё тело, зубы застучали, словно у самого последнего нищего, замерзающего студёной ночью.

Нить волокла их вперёд, перед глазами вспыхивали огненные протуберанцы, щёки словно обдирало жёстким песком, каким оттирают жирные котлы, – но заклятие мага Скьёльда сработало, как до́лжно.

Радостно заржал Слейпнир, резко поднял голову белый тигр Барра.

– Великий бог О́дин! – Весь покрытый по́том, чародей вдруг бухнулся на колени. – О, сколь же велико моё счастье видеть тебя живым и невредимым, как и твоих спутни… но где же доблестная воительница Райна?

– Осталась там, – коротко бросил Старый Хрофт. – Во владениях Демогоргона.

И Фенрир, и Ястир так и уставились на Отца Богов, верно, поражаясь его спокойствию.

Что он думает о Райне на самом деле, знать никому не надо. И даже ему самому, чем меньше он о ней думает, тем лучше – кто знает, может, они в голову ему залезть способны, узнать, что там…

– Она сделала так по собственной воле. Не мне вставать на пути той, что свершила небывалое. И не надо скорбного лика, Скьёльд, она жива. И вернётся, я знаю. Дайте только срок.

– Я… поражаюсь и преклоняюсь пред тобою, Древний Бог. – Маг вновь склонился низко-низко, до самой земли. – И… вижу, что вы вернулись не с пустыми руками?

О́дин оглянулся. Да, всё сработало как нельзя лучше – вот они, тени асиний и асов, пусть безмолвные и беспамятные, словно в глубоком сне; но вот они!

И Фригг среди них…

До сего мига О́дин, боясь ошибки, старался даже не искать супругу взглядом. Сейчас нашёл – блёкло-серая фигура, скрещённые на груди руки, взгляд, устремлённый куда-то сквозь время и пространство…

«Всё будет хорошо», – мысленно пообещал Старый Хрофт жене.

– Разумеется, маг, – небрежно уронил Отец Дружин. – Теперь нам надо возвращаться. Я благодарю тебя за помощь, она была поистине неоценима. Чем я могу отплатить тебе? Боги не любят ходить в долгах.

– Позволь помогать тебе и дальше, как я и говорил, как говорили мои брат с сестрой. – Скьёльд не уставал кланяться, словно вышколенный слуга. Глаз Старого Хрофта чуть сузился.

– Чародей, силы твои поистине огромны, и их не опишешь словами. Но должен предупредить тебя, что там, за чертой, нам пришлось вступить в бой с учениками Познавшего Тьму…

– Ага, и я им задал жару! – немедленно встрял Фенрир. – Ух, и поплясали же они у меня!

– Не сомневаюсь, – слегка поклонился Скьёльд. – Великий бог О́дин, я и мои брат с сестрой не теряли времени даром. Для тебя и для асов будет открыта прямая дорога в родные места, а там уж – как пожелаете. Нет нужды долго пробираться по кривым тропам, где всё пронизано эманациями Хаоса.

– Превосходная работа, маг, – снисходительно, как и положено Древнему, кивнул О́дин. – Понимаю так, что сделать это из обычных областей Упорядоченного было невозможно?

– Великий бог совершенно прав, как обычно, – низко поклонился чародей. – Только находясь здесь, смог я установить все потребные размерения и числа. Путь открыт, великий Древний! Пусть асы и асиньи вернутся к своему извечному дому. – Ещё один поклон.

Ястир и Фенрир переглянулись. Мол, что-то часто стал ты кланяться, волшебник.

– Хорошо, – невозмутимо бросил Старый Хрофт. – Разрешаю приступать.

Фенрир меж тем повернул огромную голову, в упор глядя на серые тени асов. У огромного волка даже вырвалось нечто похожее на поскуливание.

– Отец…

– Он не слышит тебя, – резко оборвал волка О́дин. – Никто из них пока не слышит. Они вырвались из смертной тени, но ещё не вернулись к нам окончательно. Предстоит ещё немало работы, я рассчитываю на тебя, сын Локи.

– Повинуюсь, – прохрипел Фенрир, припадая на передние лапы и, насколько мог, приближая взгляд к обнаружившейся наконец тени Локи. Сын Лаувейи, великий шутник, устроитель великих неприятностей и их же устранитель, ничем не отличался сейчас от других асов. Те же сложенные на груди руки, тот же невидящий взгляд, та же серая тень.

– Он тебе не ответит, – возвысил голос О́дин, видя, как нечеловеческие глаза волка заполняет совершенно человеческая тоска. – Реку ж к тебе, Фенрир, подожди!

– Но, великий О́дин… – жалобно тявкнул волк, – он же… они ж… неживые совсем. Я чую. Ты-то, может, и нет, а я – мне ж привычно. Обман это, тени пустые, ничего в них и за ними…

– Всё будет, – непреклонно отрезал владыка Асгарда. – А пока нам и впрямь надо убираться отсюда.

– Куда? – неожиданно подал голос Ястир. – Где такое место, что укроет нас от ярости Познавшего Тьму? Мы напали на его учеников. Кто-то наверняка погиб. Он такого не прощает. Иначе не был бы Познавшим Тьму.

– В Упорядоченном множество потайных миров и скрытых складками реальности областей, куда не вдруг доберётся даже могущественный Хедин, – с готовностью вступил Скьёльд. – Много-много лет я и моя родня успешно избегаем его докучливых взоров.

– Нет, – невозмутимо покачал головой Старый Хрофт, – мы не станем ни убегать, ни прятаться. Асгард воздвигнется именно там, где стоял раньше, на равнинах Иды, и ветви великого Иггдрасиля вновь станут простираться над золотыми щитами, из коих сложена крыша Валгаллы.

– Асгард – возродить? – на прежнем месте?! – Казалось, Скьёльд не верит собственным ушам. – Великий бог, дерзну ли я…

– Ты уже и так дерзаешь, чародей.

– Милосердия, великий бог, милосердия! – Лоб и темя чародея вновь покрывались по́том. – Познавший Тьму и Восставший найдут тебя в один миг. И… прости, сильномогучий О́дин, но нет таких крепостей, что невозможно было бы взять. Нам ведомо, что в своё время братья-боги уничтожили летающий остров Брандей, который его тогдашние хозяева в непомерной гордыне тоже считали неприступным. Молю тебя, великий бог, – склони слух свой к моим речам; мы укажем тебе настолько тайные, настолько укрытые места, что даже Новым Богам придётся потратить эоны на поиски!

– Я спасал асов не для того, чтобы постыдно бежать и прятаться под кустами, Скьёльд.

– Речи, достойные Древнего Бога, великий О́дин. Но рассуди сам, Ас Воронов, разве для того ты освобождал своих сородичей из лап самой смерти, чтобы они бы вновь туда отправились? Какие шансы у нас устоять против армий Познавшего Тьму, особенно если Восставший присоединит к ним свои Тёмные Легионы?

– У Ракота нет никаких легионов, ни тёмных, ни светлых, – высокомерно бросил О́дин. – У него вообще ничего нет, кроме лишь его меча, да и тот подарен Хедином. Вернее, возвращён. Тот, кого звали Восставшим, перед кем трепетали Молодые Боги в зените собственного могущества, сейчас лишь бледная тень самого себя. Он погряз в радостях плоти, он таскается по диким мирам в обличье варвара, добровольно ограничив собственные силы, ища удовольствия и забвения в битвах, ристалищах и аренах.

– Да простятся мне дерзкие слова, но немудро считать, будто Ракот Восставший навечно утратил то, что сделало его на срок грозой всего Упорядоченного. – Скьёльд прижал руки к груди, ни дать ни взять – монах во страстной молитве. – Заклинаю тебя, великий бог…

– Ты это уже говорил. Я услышал тебя, чародей, и благодарю за верную службу. Но решение моё твёрдо и неизменно.

– Хедин и Ракот сотрут Асгард возрождённый так же, как Молодые Боги стёрли Асгард изначальный. – Голос Скьёльда полнило отчаяние.

– Пусть даже и так, – невозмутимо сощурился О́дин, – но разве это твоя война, маг? Разве ты и твои сородичи готовы бросить вызов Новым Богам? Разве вы ищете их тронов и венцов, их власти и их бремени?

– Н-нет-нет, конечно же нет. – Запинаясь, Скьёльд вскинул ладони, словно бы защищаясь. – Конечно же нет, великий бог. Но… мы за справедливость, поэтому и помогали тебе в благороднейшем деле, тобой предпринятом…

– Асгард будет возрождён на прежнем месте. Из пепла его предшественника. И этим же пеплом будут удобрены корни Иггдрасиля. Так, и никак иначе. И, – альвийский меч взмыл над головой Отца Дружин, – мы вновь станем править Хьёрвардом! Чужого нам не надо, не надо иных миров, каждый да держит свою отчизну, и тогда наступят мир со спокойствием, чародей Скьёльд.

– Великий бог… – Маг смотрел на Отца Дружин с каким-то покровительственным удивлением. – Ты добр и справедлив. Тебе не нужно чужого. Но рассуди сам – разве не будет всем лучше, если благость асов осенит доселе пустой, не знавший богов мир? Мир, где прозябающие племена, лишившиеся своих Древних, что пали от руки Ямерта и его присных, так и остаются в дикости, зачастую утратив даже умение разжечь огонь? Почему бы не унести пепел с равнин Иды, чтобы воздвигнуть новый Асгард на чистом месте, без памяти о прошлой гибели? И ветви Иггдрасиля покроют новый мир, с тем чтобы его обитатели возглашали бы тебе хвалы ныне, присно и до самого дня Рагнарёка, если ему суждено настать? И Хедин с Ракотом могут искать тебя поистине до Судного дня, в каковой верят адепты Спасителя.

Он отёр пот со лба и умолк, тяжело дыша.

– Разумные слова, маг. И другой Древний на моём месте, наверное, последовал бы им. Но не я.

– Но почему?! – возопил волшебник.

– Боги должны вернуться не только в Хьёрвард, – негромко проговорил Старый Хрофт, глядя Скьёльду прямо в глаза. – Древние должны получить обратно то, что было отнято у них. Отнято сперва Ямертом и его роднёй, а потом… а потом Хедин с Ракотом вообще забыли об этом долге. Величайшее злодеяние осталось неотомщённым. Ямерт бродит где-то по просторам неведомых миров, и время по-прежнему не властно над ним. Он не ответил за множество убитых и замученных по его приказу. Это не есть справедливость, Скьёльд. Если Новые Боги забыли о ней – что ж, справедливостью в Упорядоченном займусь я, О́дин.

– Они уничтожат тебя, – с тихим отчаянием сказал Скьёльд. – А с тобой, великий О́дин, умрёт и великая мечта о свободе Упорядоченного.

– Никто меня уничтожать не станет, – беззаботно отмахнулся Отец Дружин. – Мы с Хедином друзья, забыли? Это досадное недоразумение с его учениками, по оплошности устроившими недавнюю заварушку, бесспорно, разрешится в самом недалёком будущем.

– Слова судейского стряпчего, не Древнего Бога! – не сдержался Скьёльд.

Взгляд О́дина потяжелел, однако Старый Хрофт лишь пожал плечами.

– Твои услуги неоценимы, маг Скьёльд, и потому я прощаю тебе дерзкие слова. Говорил тебе раньше и повторю вновь: всё, что случилось или может случиться между мной и моим другом Хедином, – не более чем недоразумение. Его ученики просто выполняют приказы. Высокие материи им недоступны.

– Блажен, кто верует, – с сарказмом сказал Скьёльд, криво усмехаясь. – Не обманывай себя, великий бог. Пусть твои собственные благородство и справедливость не затуманят твой взор. Повторяю вновь и вновь: бог Хедин помешан на равновесии, на сохранении всего, как оно и есть. Хотя в своё время он пришёл к власти, сокрушив тогдашних хозяев Упорядоченного и пролив вместе с Ракотом целое море крови. Это если даже не вспоминать о Неназываемом.

– Я услышал тебя, маг. Будь уверен, твои слова, равно как и труды, не пропадут даром. Что ж, раз уж ты так настаиваешь, то, быть может, окажешь мне ещё одну, последнюю услугу?

– Счастлив буду оказать великому О́дину столько услуг, сколько потребуется для торжества его дела!

– Не перебарщивай с лестью и обещаниями, – усмехнулся Старый Хрофт. – Нет, Скьёльд, не надо предлагать мне чуть не закупное рабство. Мне лишь надо будет, чтобы с равнин Иды в момент, о котором ты толкуешь – который, конечно, никогда не наступит, – открылся бы портал в одно из тех тайных мест, что ты упоминал. И, разумеется, чтобы этот портал невозможно было отследить.

– Трудная задача, – покачал головой маг. – Добиться, чтобы даже боги не смогли бы пройти по следу портала…

– Задача, достойная такого, как ты, – невозмутимо заметил О́дин. – Нам, Древним Богам, эта ваша новая магия недоступна. Потому я и спрашиваю тебя, чародей, не замыслил ли ты сам править Упорядоченным?

– Нет, нет! – в ужасе возопил Скьёльд. – Ни в коем случае, великий бог!

– Правдоподобно, – сухо уронил Отец Дружин. – Но я не о том. Мне не нужно всевластие, человек. Древние Боги тем и отличались, что каждый занимался своим делом. Своим делом и своим миром. Никто не владычествовал над всем Сущим. Нам этого не требовалось. Мне нужен мой мир – обратно. Чтобы всё шло, как до Боргильдовой Битвы. Что? Ты разочарован, я вижу?

– Великий древний проницателен, – потупился Скьёльд. – Прости мне, обычному смертному, достигшему всего лишь собственными силами да упорством, – прости мне ещё одну дерзость. Но ты, великий О́дин, ты, чьё имя Справедливость, почему ты обрекаешь себя на участь изгнанника? Почему считаешь, что в возрождённом Асгарде можно лишь пировать? Разве не достоин ты трона владыки Упорядоченного?

– Если я не стал им с самого начала – нет, не достоин, – отрезал Отец Богов. – Я тот, кто я есть. Такие уж мы, Древние Боги. Мы не шибко-то любим меняться.

– Хедин заставит, – мрачно посулил Скьёльд.

– Увидим, – пожал плечами О́дин. – Делай своё дело, маг.

Молчавшие всё это время Фенрир и Ястир снова переглянулись.

* * *

В трактире под вывеской с обнявшимися орком и гномом было тихо, темно, тепло и уютно. Здесь не царила гнетущая тишина, напротив – чуть поскрипывали половицы, скреблись где-то мыши, пару раз мимо постели Райны прошла на мягких лапках полосатая кошка. Валькирия вгляделась, смутно ожидая ещё какого-нибудь «аспекта» или какую иную великую силу, – но нет, кошка казалась самой обыкновенной.

Живой, если, конечно, тут вообще могли оказаться живые кошки.

Раздавались и шаги хозяина. На краткое время кто-то зашёл в общую залу трактира – но не засиделся, шаги нескольких пар ног быстро стихли где-то за стенами. Сама же Райна лежала без сна, крепко вцепившись в эфес альвийского меча, хотя и понимала – безопаснее места не найдёшь во всём Упорядоченном. Ну, кроме разве что хором Духа Познания, буде таковые вообще существуют.

Мысли её плыли, несмотря на судорожно сжатую рукоять клинка, спокойно и невозбранно. Она не только валькирия, но также, пусть и немного, Водительница Мёртвых. Она это уже доказала; и сейчас именно как Воительница Райна тщилась обозреть все пределы владений Соборного Духа, понять, чем же это отличается от пресловутых залов Хель, столь ненавистных хозяину трактира.

Почему там души якобы рано или поздно «истаивают», а тут – нет?

В чём разница?

И как ей отыскать маму?

И что ей сказать, когда отыщет?

Или мама ничего не услышит и не поймёт? Не узнает её, маленькую Рани, как звала дочку Сигрун, пока О́дин не явился за ней, чтобы окончательно унести в Валгаллу и сделать там из неё Деву Битвы?

Валькирия лежала с открытыми глазами, мысленно воспаряя над трактиром, мельком замечая очередную компанию с мечами и копьями, подвалившую ко входу, видя расстилающиеся вокруг небольшие, но глубокие озёра над бьющими со дна ключами, болотца, перевитые жилами ручейков, плавные волны холмов, накатывающие, словно прибой, на далёкий-предалёкий горный кряж, – и совсем терялась.

Что это, видения? То, что должны видеть приходящие к Трактирщику гости? Чтобы им было привычнее? И чтобы, уходя дальше в царство Демогоргона, мёртвые так и оставались бы «почти сами собой», с оружием, одеждой? Когда они обращаются в серые тени, так напоминавшие привычное валькирии – души на Чёрном Тракте в Нифльхель? Это ж, наверное, страшно – как умирать ещё раз, поёжилась Райна. Или они ничего не чувствуют? Не замечают последнего преображения?

И что случается с ними дальше?

Какой-такой работой заняты они здесь?

И как далеко тянется этот милый пейзаж?

Где другие «аспекты», если верить Трактирщику, молвившему, что «его» тут «много»? Значит, должно стоять множество таких вот трактиров?

Нет конечно. Здесь владения Соборного Духа, и всё, привычное Райне, не исключая и чудесную Валгаллу, следовало забыть.

«Древо. Великое Древо, вот что мне сейчас нужно. Даже не золотая тропа, оставь её, Рандгрид. И пресловутых архонтов оставь тоже.

Ищи Древо. Иггдрасиль наверняка ведь просто его отражение, одно из множеств. Аспект, если угодно».

Кружась, Райна поднималась в небо, как встарь, когда её нёс за облака её скакун. Всё выше и выше, но, странное дело, земля – или её подобие внизу – не становилась мельче. Взор валькирии проникал всё глубже, ей открывалось всё больше из того, что выше и ниже, что по сторонам и что в глубине; она видела, например, сейчас все три Источника так же чётко, как словно бы стояла разом возле каждого из них.

Урд, Кипящий Котёл и Источник Мимира, или Мудрости.

Свет, Тьма, Разум. Ну, или душа, если угодно.

Валькирию вдруг охватил страшный холод, словно она достигла запредельных высот, где мчаться могут лишь дикие ветры и куда не поднимается ни одно живое существо, исключая лишь драконов.

Взгляд её пытался сейчас пробиться к самой сердцевине Источников; она видела оплетавшие их корни Великого Древа, всё правильно, они, эти корни, и должны орошаться влагой Урда или Кипящего Котла.

Но было там и что-то ещё, неуловимое, смутное, на самой грани доступного её и без того дивно обострившимся чувствам; движение незримой силы, словно бы выплёскивающейся из чрева волшебных ключей.

Райна знала, что именно эти три источника и даруют магию всему Упорядоченному. То есть что-то из них и должно «выплёскиваться», если, конечно, тут вообще уместны подобные грубые сравнения с тварным миром.

Но откуда эта самая магия бралась в самих Источниках?

Урд, святейший из святых. Он не иссякал никогда, как и Источник Мимира. Но обычные ключи бьют потому, что под землёй залегают водоносные пласты, и если наступит долгая засуха, такая, что иссякнут даже подземные воды, то исчезнут и сами родники.

Источники Магии не иссякали никогда.

Откуда-то в них сама собой появлялась та самая исходная сила, оплодотворяющая собой всё Сущее.

Райна вглядывалась до рези в бесплотных сейчас глазах – но всё равно последняя граница оставалась смутной, размытой и непреодолимой.

Зато открылось кое-что иное.

Отсюда, со страшной высоты, из домена Демогоргона, она увидела две тёмные нити, что тянулись куда-то к самым границам Упорядоченного, пронзая его глубины, его чрево – две тёмные пуповины, бравшие начала у Кипящего Котла и Источника Мимира.

«Эт-то что ещё такое?» – поразилась валькирия.

Попыталась проследить взглядом, куда вела эта пакость, но не преуспела. Даже отсюда, даже дарованного ей сейчас орлиного взора самого владыки этих пределов недоставало всё равно.

«Не было печали, – ошарашенно подумала Райна. – Кто-то нашёл, как присосаться к Источникам?! Знает ли отец, ведает ли Трактирщик, открыто ли сие его Единому, его Орлу?»

Она скажет и спросит. Обязательно. Но сперва – всё-таки найдёт свою мать.

Райна не сомневалась – мама где-то там, возле исполинского Древа, в бескрайних – и в то же время всё-таки конечных, где-то даже небольших пределах домена Соборного Духа.

Отбросив все остальные мысли, заставив себя забыть даже об открывшихся тёмных нитях-жилах, протянувшихся к двум Источникам из трёх, Райна расправила незримые крылья, устремляясь к Древу.

* * *

– Готово, великий бог. Вступи в открывшиеся врата, и вновь окажешься дома. – Маг Скьёльд тяжело дышал.

Портал пламенел алым, багряным, золотым. Из него дышало жаром, словно вёл он прямиком в не существующий больше Муспель.

– Комар носа не подточит, – гордо, несмотря на очевидную вымотанность, объявил чародей.

– Я ж туда не протиснусь! – Фенрир попытался было просунуть голову. Не прошёл даже нос.

– Не стоит твоего благородного внимания, могучий волк, не стоит твоего внимания. – Скьёльд потёр руки, словно мелкий приказчик в лавке. – Как только ты действительно сделаешь шаг в портал, он сам откроется тебе.

– Да, магия высшего разряда, – заметил О́дин. – Ты высоко поднялся, волшебник Скьёльд.

– Мы старались, – скромно заметил чародей. – Люди, великий бог О́дин, они такие – любознательные. И мы подобрали много… м-м-м… ненужного прежним владельцам.

– Это как же? – полюбопытствовал молчавший доселе Ястир. В голосе Водителя Мёртвых скользило что-то похожее на насмешку.

– Артефакты, – пожал плечами маг. – Книги, свитки, летописи, хроники. Своды заклинаний. Всё, наработанное их гением и оставшееся выморочным наследством. Разумеется, теперь соответствующим образом улучшенное и изменённое. Но, великий бог О́дин, великий Фенрир, великий Яргохор, нам не стоит терять время в приятных, но не слишком уместных сейчас и здесь беседах. Ученики Хедина, несомненно, уже поняли, куда вы скрылись с поля боя, и не жалеют сил, дабы настичь нас.

О́дин помедлил. Ему словно не очень-то хотелось полностью отдаваться в руки неведомому волшебнику.

– Пусть трижды прославленный О́дин не сомневается, – словно прочитал его мысли Скьёльд. – Мы повязаны накрепко. Подручные Хедина станут охотиться за мной и моей роднёй точно так же, как и за тобой, великий бог.

Старый Хрофт только недовольно пожал плечами:

– Никто ни за кем охотиться не станет, помяни мои слова, чародей.

– Тогда почему бы тебе, великий бог, не воззвать прямо к Познавшему Тьму? – дерзко подбоченился вдруг Скьёльд, резко переходя от почти подобострастного к режуще-насмешливому тону. – Почему бы не спросить его самого? Все эти речи хороши с нами, с теми, кто идёт в бой за тебя, а если попробовать с самим Хедином?

Фенрир глухо зарычал и подался вперёд, жуткие клыки обнажились.

– Спокойствие, племянник. Чародей Скьёльд, ты оказал нам слишком большие услуги, чтобы забыть их в один миг как ответ на дерзость, – пальцы Отца Дружин сжались в кулак, – но ты вступил на край. На самый край. Не забывай, кто я такой.

– Позволь мне, бог О́дин, – прогудел Яргохор, тоже делая шаг и поднимая серый клинок.

Скьёльд, однако, не выказал ни малейшей растерянности или испуга.

– Великий бог О́дин, твоё дело справедливо, и потому мы помогаем тебе. Но времена изменились. Люди становятся… равными богам, равными во многом, и это наш свободный выбор, под чьи знамёна становиться. Но об этом всё-таки лучше поговорить там, за порталом. Согласен ли великий бог?

О́дин ничего не ответил. Гордо, не глядя на мага, шагнул в портал. За ним – дождавшийся хозяина Слейпнир. Следом, выразительно поведя плечами, – Ястир. Фенрир, недоверчиво косясь на чародея, тоже сунул нос в пламенную арку и пропал, как никогда его тут и не было.

Духи Асгарда, тени асов, послушно втянулись в огневеющий провал. Они исчезали один за другим, по-прежнему безмолвные, безразличные, напоминая скорее оживлённых чёрной магией мертвяков, чем пусть и бестелесных пока, но Древних Богов.

Последним в пламя межмировой тропы вступил сам Скьёльд. Драконы на бритом черепе извивались, словно живые. За спиной мага то место, где он устроил свой временный лагерь, молниеносно охватил пожар; волшебник явно не желал оставлять никаких следов.

Интерлюдия 3

Хедин, Познавший Тьму, застыл посреди круга полыхавших всеми цветами радуги кристаллов. Несколько концентрических колец, мечущиеся меж гранями пленённые огни; и в самом центре – сам Хедин, напряжённо вглядывающийся в прихотливую игру света и тени.

– Ведём бой, Аэтерос, – раздался приглушённый голос эльфа Рирдаина, предводительствовавшего вместе с гномом Друнгаром, отрядом подмастерьев, отправленных наперерез Старому Хрофту.

– Волк атакует! – гаркнул и сам Друнгар; голос его раздался из другого кристалла.

Познавший Тьму криво усмехнулся. Руки крепче стиснули кристалл.

– Они удержатся? – тихонько спросила притаившаяся в уголке Сигрлинн. На плечи поверх струящегося белого платья чародейка накинула гномий кожушок. Он смешно сидел на ней, но волшебницу, похоже, это сейчас ничуть не волновало.

– Удержатся, Си. Сомнений нет.

Над головой Познавшего Тьму заплясали картины сражения – исполинский волк в окружении гномьих воителей, мерно шагающий Яргохор в тёмных доспехах, отражающий стрелу за стрелой, несущиеся им вслед руны О́дина…

– Ого! – вздрогнула Сигрлинн. – Что-то не припомню за Старым Хрофтом подобных умений. Смотри, смотри – отрицание огня… вытеснение воздуха… летучая влага… Высшая рунная магия, до подобных вещей сам Мерлин доходил веками. Откуда это известно старику О́дину? Кто ему помогает, кроме Дальних, кто может это знать?

– Хаос, – бросил Познавший Тьму. Руки его выпустили розоватый кристалл (тот так и остался висеть рядом с Хедином), пальцы словно играли на незримом клавесине, касаясь через пространство то одного, то другого из многоцветных каменных наконечников с такой быстротой и ловкостью, что едва успевал заметить глаз.

– Почему ты не хочешь, чтобы я помогла? – с обидой осведомилась Сигрлинн, явно продолжая какой-то спор. – Опять «равновесие», да?

– Примерно, – отрывисто бросил Хедин. – Я хочу, чтобы все, споспешествующие сейчас Старому Хрофту, показали себя. Хочу, чтобы они себя выдали. Управляющие заклятия, каналы, узлы, если таковые найдутся. Сам Хрофт – что Хрофт! Не он важен, а те, кто за ним.

– Он ведь принял помощь от Дальних… – напомнила не без яду Сигрлинн.

– Да, – неожиданно легко согласился Хедин. – Он принял помощь. И замечательно, что принял. Пусть покажут всё, на что способны! Чтобы нам, как говорится, два раза не вставать.

Волшебница недоверчиво покачала головой:

– Ты всегда так берёг своих подмастерьев, мой Хедин. Так берёг… а сейчас бросаешь их в самое пекло, как сказали бы верящие в Спасителя. Что случилось, друг мой?

Руки Познавшего Тьму не дрогнули и не замерли ни на миг. Слишком сложна и тонка сплетаемая ими сейчас сеть, чтобы отвлечься на чьи-то слова – даже если это слова самой Сигрлинн.

– В какой-то из бесчисленных «священных книг», что мне попадались ещё во время изгнания, – начал Хедин, – я видел и такое рассуждение смертных об «истинной божественности»: бога от «просто сильного мага» отличает способность жертвовать верящими в него.

– Так не похоже на тебя, – зябко вздрогнула Сигрлинн. – Только не говори мне, что и в самом деле уверовал в это!

– Почему же не похоже, Си? – Над головой Хедина медленно собирался словно рой крошечных светлячков, срывавшихся с наверший многоцветных кристаллов. – Я создавал Ночную Империю, забыла? В бой шли неисчислимые армии, мои ученики не прятали мечи в ножнах. Мне не виделось в этом чего-то необычного.

– Но ты изменился! – горячо заспорила волшебница. – Тот храм, куда ты меня водил… это не напоказ, это твоё истинное!

– Верно. Но верно и то, что говорила мне ты сама, – ради блага Упорядоченного я пожертвую всем, если нужно. Сейчас такой момент, что нужно. Если Дальние вступятся за Старого Хрофта всем, что у них есть, если их вновь удастся принудить к правильному бою, как в тот день, когда они штурмовали Хединсей, жертвы не будут напрасны – прости мне этот пафос.

Сигрлинн покачала головой, словно слова Хедина её ни в чём не убедили.

– Ты или защищаешь меня… – она помедлила, – или не доверяешь. Смотри у меня, Познавший! – Чародейка улыбнулась было, но улыбка тотчас погасла.

– Что за драмы, Си? – пожал плечами Хедин.

– Почему ты плетёшь эту паутину один? Почему не разрешаешь мне помогать?

– Потому что ты пока ещё не знаешь этой системы, – чуть отстранённо уронил Познавший Тьму. – Смотри и запоминай лучше, Си, а не придумывай какие-то ужасы.

Она покачала головой со смешанным чувством – и облегчения, и новой тревоги.

– Узнаю Старого Хедина. Ещё времён Джибулистана и Голубого Города. Самоуверенного, вечно в себе, в своих небывалых «системах». Но с чего это ты вдруг вспомнил себя прежнего и как порой говорил тогда?.. А «систему» твою я уже поняла, мне кажется. Но поняла бы ещё скорее, позволь ты мне…

– Уже всё, – перебил вдруг Познавший. – Смотри, Си!

Над кольцами кристаллов вспыхнула оранжевыми и желтоватыми огоньками тонкая сеть, и впрямь похожая на паутину, сотканная из тысяч волосяно-тонких линий, в свою очередь распадавшихся на цепочки искорок, каждая куда меньше булавочной головки.

Появившаяся картина завораживала – среди серых равнин вздымалась исполинская пирамида зелёноватых кристаллов, не касавшихся друг друга, зависавших друг над другом, словно их удерживали чьи-то незримые руки.

– Дальние… – услыхал Хедин шёпот Сигрлинн.

– Дальние. Собственной персоной, в огромных силах, – подтвердил Познавший Тьму.

– Хрофт принял их помощь… – повторила-простонала волшебница, словно не в силах принять случившееся.

– Забудь. – Видение поворачивалось. Хрофт, исполинский волк и Яргохор как раз скрывались в пламенеющем портале. – Отец Дружин покинул преддверие Соборного Духа. Я уже ощущаю покачнувшийся баланс.

Сигрлинн поднялась гибким, нечеловечески-слитным движением. Большие глаза горели.

– Ждать больше нельзя, Хедин. Дай мне отряд, я из этого старого болвана Хрофта дурь-то вышибу! Возомнил старик о себе невесть что, совсем из ума выжил!

– Нет нужды торопиться. – Лицо Хедина то и дело кривилось в гримасе боли, однако картина становилась всё отчётливее и обширнее. – Владыка Асгарда благоразумно скрылся, уводя с собой тени асов. Они нам с тобой, Си, не слишком интересны. А вот оставшиеся там Дальние…

Розовый кристалл, сжатый в сильной руке, поднялся к самым губам Познавшего Тьму.

Голос, мощный и звучный, произнёс лишь одно слово, после чего кристалл мгновенно покрылся густой сетью молочно-белых трещин и распался бесцветной тающей пылью.

– Атаковать!

* * *

– Наконец-то! – прорычал гном Друнгар, ожесточённо забивая в казённик бомбарды очередной заряд. – К повороту! Все вдруг!

Рирдаин тоже выкрикнул что-то, но – по-эльфийски, на праязыке Перворождённых.

Маги – морматы, радужные змеи – были заняты сейчас стремительно угасающим порталом, именно его они упустить не имели права. Остальные бойцы отряда, гномы, эльфы, горстка людей, пара зеленокожих гоблинов развернулись к басовито гудящим зелёным кристаллам.

Это было грандиозно. Исполинские ряды кристаллов тянулись, насколько мог окинуть взор; иные части слагались из строго одинаковых многогранников, в других даже самый зоркий глаз не сыскал бы двух похожих. Все подмастерья Хедина владели в той или иной степени магией, все ощущали, словно жар на лицах, истекающую из чудовищной пирамиды мощь.

Дальние поистине казались страшным противником – но когда стоящие плечом к плечу с Аэтеросом могли растеряться или заколебаться при виде подобного?

Они атаковали. Не медля и не теряя ни мгновения. Серое нечто слегка пружинило под тяжёлыми башмаками гномов, изящными сандалиями эльфов-стрелков, под сапогами людей и гоблинов; и каждый из сподвижников великого Хедина, как они любили думать о себе, чувствовал устремлённый на них взгляд, холодный и чужой, словно великое множество глаз делило сейчас одно-единственное, ни в чём не отличающееся выражение.

Наверное, для них, скрывающихся под неправдоподобно гладкой поверхностью кристаллов, это оказалось неожиданным – во всяком случае, так хотелось думать бойцам Познавшего Тьму.

Они, воины Аэтероса, казалось, всего лишь перебирали ногами, бежали, словно в любом другом, самом обычном мире, – но зелёная пирамида, чудовищный конструкт, приближалась куда быстрее, чем мог бы доставить их самый стремительный бег.

И когда до загадочных зелёных исполинов остался ровно один полёт эльфийской стрелы, подмастерья Хедина остановились. Поднялись жерла гномьих бомбард, беззвучно, не скрипнув, натянулись тетивы эльфийских луков.

Первые стрелы ушли дружным роем, рядом с ними обманчиво медленно летели пущенные из гномьих бомбард огнешары. Разноцветные, словно на празднике, но далеко не столь же безобидные.

Наверное, в обычном мире воздвигнутый Дальними конструкт протянулся бы на десятки лиг; горстка подмастерьев Хедина, лишённая таранов, катапульт и осадных башен, казалась просто жалкой кучкой муравьёв, по глупости и неведению бросившихся на случайно забредшего в их мирок гиганта.

Первые стрелы клюнули в несокрушимые блестящие бока смарагдов, и басовитое гудение прорезали высокие, нестерпимые ноты, словно кто-то вёл железом по гладкому стеклу.

Наконечники разбивались о грани кристаллов, ломались крепкие древки из заговорённого ясеня, белые перья, бессильно кружась, опускались вниз, словно от погибших на лету птиц. Торопясь догнать собратьев, грянул в смарагдовую плоть первый из гномьих огнешаров, лиловое пламя потекло вниз крупными каплями.

Над рядами наступающих мерным, неправдоподобно чётким шагом гномов хлопали серые кожистые крылья. Морматы, старые, даже древние, медленно поднимались всё выше и выше, серое ничто словно плавилось на их пути, блистающее гало предвещало рождение какого-то истребительного заклятия.

Смарагдовые кристаллы Дальних не дрогнули, не шелохнулись. Не появились их защитники, не соткалось даже знаменитого их отражающего заклятия, коим они надеялись отбить чары Познавшего Тьму, когда штурмовали Хединсей, его остров-крепость. Да и сами Дальние, надо признать, очень сильно изменились с тех незапамятных времён, особенно в части используемой магии.

От непосредственного участия в схватках они перешли к помощи тем, кто мог сражаться за них. И, надо признать, изрядно в этом преуспели.

– Шаг дер-жи! – командовали десятники, хотя гномы Аэтероса и без того шли так, что заставили бы съесть от зависти собственный хауберк любого из правителей Подгорного Племени, где знали толк в маршировке.

Рассыпавшиеся редкой цепью эльфы стреляли, стреляли и стреляли – на бегу; они щедро тратили стрелы, словно имея неисчерпаемые колчаны.

Расстояние неумолимо сокращалось, отряд подмастерьев Хедина – россыпь крошечных тёмных точек на сером фоне – сближался с новосотворённой твердыней Дальних, а те до сих пор так ничего и не предприняли в ответ.

* * *

– Чего они ждут?! – яростно прошипела Сигрлинн, сжимая кулаки. – Когда мы дрались с ними на Хединсее, такого не было!

– Они изменились, Си. Очень изменились. Никаких тебе молний, что можно разобрать на части и посмотреть, как там у них всё устроено. Вообще почти полное отсутствие наступательных заклятий, заклятий уничтожения. Ты заметила?

Волшебница кивнула. Она зло смотрела исподлобья, на щёках играла тёмная краска гнева.

– Но у моего Хедина конечно же есть план и на этот случай?

Познавший Тьму позволил себе слегка усмехнуться.

– Разумеется, Си.

– Ты и это предусмотрел? – откровенно поразилась она. – Что появятся Дальние, что они попытаются соблазнить старика Хрофта, что он им поддастся? Ты хочешь сказать – ты рассчитывал именно на это?

– Нет конечно. – Он продолжал усмехаться, а руки его танцевали, по-прежнему плетя диковинную паутину. – Я просто старался предугадать, что сделают наши визави в ответ на столь вопиющее нарушение Равновесия. Они взломали врата Демогоргона…

– Или им их открыли, – бросила Сигрлинн.

– Или открыли, – не стал спорить Хедин. – Так или иначе, границы владений Соборного Духа взломаны. Асы покинули его домен, Весы заколебались. Дальние ринулись вперёд очертя голову, надеясь перехватить обратное движение коромысла, если можно так выразиться.

– И что сейчас должны сделать Рирдаин с Друнгаром?

– Отхватить, что удастся. – Хедин напряжённо вглядывался в открывшуюся им картину.

– Не понимаю. – Она пожала плечами. – Твои ученики штурмуют нечто очень напоминающее крепость без защитников. Я бы уже остановилась, Хедин. Если на бастионах и у бойниц никого нет, это скорее всего ловушка.

– Я предвидел и это. – Хедин невозмутимо продолжал свои пассы. – Дальние всё-таки неимоверно самонадеянны. Их заклятия сложны, они балуются с самой основой материи, из которой сложено Сущее, но всё-таки самоуверенны до невозможности.

– Почему ты так решил?

– А разве ты сама не знаешь? Ты ж побывала у них в плену?

– Побывала. – Сигрлинн передёрнула плечами. – Я вообще много у кого побывала в плену. Больше не хочу.

– А помнишь Ледяную Бездну? Когда они притащили тебя навстречу войску Хагена и Хрофта? Что это, как не самоуверенность в крайней степени?

– Ага, но потом они поумнели. Отказались от этих нелепых форм, големов, автоматонов. Изменились.

– Измениться-то изменились, да только вот не поумнели, – бросил Хедин раздражённо. – Всё то же самое. «Мы лучшие, мы самоглавнейшие, а вы все – брусчатка под нашими ногами, по коей мы и двигаемся к великой цели». Знакомо, Си, слишком знакомо…

– Дальние способны удивлять, – покачала она головой. – Кто бы мог подумать, что они сумеют договориться со Старым Хрофтом!

– Большого умения тут и не требовалось, – заметил Хедин. – Отец Дружин принял бы любую помощь. Он залез слишком глубоко, как медведь в дупло с сотами. Залезть-то залез, а обратно не вылезти.

– Дальние по-прежнему не отвечают. – Сигрлинн не отрывала взгляда от разворачивающегося перед ними сражения.

– Не отвечают-то они не отвечают, – с лёгкой, насмешливой надменностью бросил Познавший Тьму, – но погляди-ка на это!

Остриё одного из бесчисленных кристаллов словно развернулось веером, на фоне тёмно-синего, будто вечереющего, неба вспыхнули цепочки кроваво-алых рун. Сигрлинн сдавленно ахнула.

– Давненько ж я их не видела…

– Именно. С того самого момента, как Хединсей штурмовали Перворождённые вкупе с теми же самыми Дальними, не придумавшими ничего лучше какого-то дурацкого шара…

– Дурацкого! – фыркнула Сигрлинн. – Этот дурацкий шар чуть не отправил нас туда, откуда и Демогоргон не вдруг вытащит!

– Вытащит или не вытащит, а руны-то те же самые, – довольно улыбнулся Познавший Тьму.

– Некоторые вещи не меняются…

– И некоторые живущие тоже.

– Это ты про нас с тобой?

– И про нас тоже. Но вообще-то про Дальних. Сколько воды утекло – а те же основы, те же уловки, те же фокусы со временем и пространством… – Хедин покачал головой. – Баламутят Великую Реку, не дают покоя тамошним драконам…

– Не думаю, что Драконы Времени в особенной претензии. Чем они там заняты вообще? Добро б наблюдали, чтобы Река текла бы как положено, чинно, мерно, без завихрений, без водоворотов и заводей, где время вообще не движется… – Сигрлинн пыталась улыбаться, но глаза её неотрывно скользили по цепочкам ярко-красных символов. – Что ж, поздравляю, мой Познавший. Им на самом деле пришлось раскрыться. Слишком сильно вложились, пока ломали ворота Демогоргона. А они таки ломали. Смотри, вот эти группы, ещё вот эти – преобразование Мер… нет, поменяли, гляди, сингулярность, переход времени в пространство и обратно… ого! «Из ничего в нечто», как сказали бы наши птицеглавики в школе…

Хедин только кивнул.

– Ловкий план, ничего не скажешь, – согласилась Сигрлинн. – Но своими учениками ты, друг мой, рискуешь сейчас без меры. Оттуда же и портал не так просто открыть, если что.

– Однако Старому Хрофту открыли.

– Открыли. И меня этот открывший занимает сейчас, пожалуй, даже больше, чем все Дальние, вместе взятые.

– О нём – позже, – отмахнулся Познавший Тьму. – Это у нашего братца Ракота манера кидаться разом на целую кучу противников. На арене получается, а вот тут?..

Цепочки алых рун вспыхивали всё быстрее. Десятки слагались в сотни, сотни – в тысячи, и конца им видно не было.

– Не хуже, чем у Читающих.

– Стараюсь не иметь с ними дела, Си.

– Твои подозрения не укрепились, но и не рассеялись?

– Всему своё время. Сеть мы закидываем широкую и мелкую, на самую разную рыбу.

– Новый Бог Хедин, Познавший Тьму, со своим верным Планом – сегодня и ежедневно, только на нашей ярмарке! – передразнила его Сигрлинн.

– Уж с каким есть, – хладнокровно заметил тот. – Дальние очень, очень смело роются под самыми фундаментами миров, Си. Докапываются до таких глубин, что «нечто» уже не отличишь от «ничто», они порождают одно другое. И зачем-то им ведь тоже нужны души. Исторгать их они пытались в той же приснопамятной Ледяной Бездне, помнишь? И только Орк со своим бессмертным «у нас нет души» дело и спас…

– Орка не помню, – фыркнула Сигрлинн. – Но сказано верно.

– Что за безумство у них на уме, иначе и не скажешь? – Хедин покачал головой.

– А что они говорили Эйвилль? Чем соблазняли? – напомнила Сигрлинн. – И её залог…

– Залог тут, – усмехнулся Хедин. – Неужто не заметила?

– Ого! – вгляделась Сигрлинн. – Растёшь, мой Хедин. Начинаю завидовать и напрашиваться в ученицы.

– Мы разбирали его по крупицам, рассчитывая на путеводную нить, вытягивали жилы заклятий… но Дальние хорошо хранят свои секреты. Однако – поскольку Эйвилль они, похоже, таки не обманули, их залог помог мне в этом. – Хедин кивком указал на вереницы алых рун.

– А обратно он им не вещает? – забеспокоилась волшебница.

– Едва ли, – покачал головой Хедин.

– Не бывает чар без следа и резонанса, – заметила Сигрлинн. – На чём и пановали Читающие.

– Постарался это всё закрыть. – Хедин наконец выпрямился, скрестив руки на груди, словно художник, любующийся своей работой. – Ну вот, нам осталось только наблюдать.

– А Старый Хрофт?

– Он никуда не денется.

– Хедин… – Сигрлинн покачала головой. – Ты совсем, что называется, заговорился. Убеждаешь меня, что всё в порядке. Хочешь сказать, что Старый Хрофт не предал? Что всё, им сделанное, сделано по твоему плану?

Хедин выразительно поднял брови.

– Ну так вот, я тебе скажу прямо и откровенно – это плохой план, мой Хедин. Очень плохой.

Познавший Тьму по-прежнему позволял себе лишь загадочнуюулыбку.

– И знаешь почему? Потому что Хрофт, вольно ли, невольно, – но опрокинул-таки твоё драгоценное равновесие. Если всё, чего он хотел, – было вернуть асов, ему следовало прийти к тебе и всё рассказать. С самого начала. Потому что иначе это и выходит предательство. Столкнуть Упорядоченное в Хаос, надеясь при этом урвать что-то своё!.. Поэтому не говори мне, что старик О́дин тебя не предал. Предал. Тебе может казаться, что всё идёт по плану, но я вижу, я чувствую – это не так.

– Си. – Познавший Тьму смотрел на неё умиротворяюще. – Предательство и верность – это такие вещи, что… Всё зависит от точки зрения. Старый Хрофт не спрашивал меня, что ему делать. Это верно. Но «предавать»… он просто делает, что считает нужным. А уж как другие станут трактовать его поступки…

– Вот и прекрасно, – перебила его чародейка. – Я и протрактую.

* * *

– Осторожнее! – прошипел Аррис в ухо друга-соперника Ульвейна.

– Сам знаю! – огрызнулся тот.

Как обычно, в разговорах между собой эльфы (даже принадлежа к Тёмной или Светлой ветвям) переходили на праязык Перворождённых.

Время исчезло для них в тот самый миг, как владыка Ракот открыл им дорогу «вниз» по тёмной нити. Точнее, это старалось сознание, рисуя хоть сколько-нибудь привычную и понятную картину. Двигались ли Аррис с Ульвейном «вниз» или «вверх», «вправо» или «влево» – они не знали. Привычная им земная тяга, что не изменяла даже в просторах Межреальности, где тоже присутствовали «верх» с «низом», на сей раз вышучивала шутки.

Тёмные эльфы будто скользили сквозь слои Межреальности, представавшие их глазам как через залитое дождём стекло. Близко, а руки не протянешь. Видно, а всё дрожит, всё нечёткое, ничего не разглядеть, и это эльфам-то, с их знаменитой меткостью!

Вроде как можно брести вбок, переступать ногами, но мало-помалу начнёшь упираться в упругую незримую преграду. Аррис с Ульвейном быстро определили главный «ток» загадочной пуповины и просто пробирались вдоль него, омываемые потоками струящейся от Источника Мимира силы.

Здесь было нечего делать, не на кого охотиться, не от кого скрываться. Эльфы полагали, что двинутся вдоль загадочной нити, никак не внутри неё – но деться уже никуда не могли. Шли, покуда хватало сил, делали остановку. Осторожно доставали из походной сумы зачарованный водяной кубик, оборачивавшийся двумя здоровенными флягами, заедали походным сухарём и старались спать, несмотря ни на что.

Сперва они чередовались, отдыхая по очереди. Однако, кроме них, тут не было и не могло быть ни одного живого существа; все дозорные или поисковые заклятия показывали полную, абсолютную пустоту, и Аррис с Ульвейном пошли на немыслимое для учеников Аэтероса – перестали выставлять «ночную стражу».

Не разводили они и огня – текущая сквозь них сила ощущалась, словно ровный тёплый поток.

Сперва им казалось, что они должны спускаться «вниз», но вместо этого получалось, что они шли сквозь Межреальность, не будучи её частью, не в силах коснуться чего бы то ни было в ней. Не видели и не ощущали их и обитатели Междумирья, даже самые злобные, хищные и неутомимые.

– Осторожно, говорю ж тебе!

Ульвейн недовольно дёрнул плечом. Перед ним, поставленный на бронзовую низкую треногу, вращал лопастями странный аппаратик, больше всего похожий на игрушечную ветряную мельницу. Время от времени с концов крыльчатки срывались крошечные голубоватые молнии, быстро гаснувшие в упругом сером «основании», из чего слагались стенки полой внутри пуповины.

– Скорость потока по-прежнему растёт, – мрачно изрёк наконец Ульвейн, глядя на крутящиеся всё быстрее крылья. – Вот уж не думал, что эта штуковина мне тут пригодится, забыл выложить, думал даже – лишнюю тяжесть таскать придётся…

– Да, угадал, – согласился Аррис. И сразу же: – Останавливай, говорю тебе, останавливай! Сила накапливается, сейчас вырвется наружу!

– Хорошо, хорошо. – Ульвейн потянулся рукой в перчатке и осторожно подвинул небольшой рычажок, остановив крылья своей маленькой «мельницы». Устройство продолжало потрескивать, сердито плюясь голубыми искрами, так что эльфу пришлось какое-то время держать его на вытянутой руке.

– Почти в полтора раза быстрее, чем когда мы начинали.

– Верно, Ульв. И что это значит?

– Если Сила подобна воде и поток постоянен – значит, сужается сама пуповина.

– Точно! А это, в свою очередь, значит, что мы приближается к устью!

– К устью потоки обычно расширяются, – заметил Ульвейн.

– Простые, может, и да; а это-то ведь непростой! К тому же, мнится мне, тянули его вовсе не от Источника.

– Да? Это почему?

– Неужто такое объяснять надо? – не удержавшись, съязвил Аррис. – Подобное заклятие не вдруг наложишь, эдакую пуповину не вдруг зачнёшь. Едва ли те, кто всё это устроил, рисковали долгим пребыванием возле Источника.

– Там же пусто!

– Мы не знаем, когда точно исчез Мимир. Да и вообще, я бы на месте похитителей Силы тут не задерживался бы ни в коем случае. Дело своё сделал – и назад, в берлогу, где бы она у них ни находилась. Нет, Ульв, я не я буду – не здесь его творили, тут только этому червю пасть закрепили.

– Думаешь, – аж вздрогнул Ульвейн, – мы внутри… мы и в самом деле у червя в желудке?

По лицу Арриса было видно, что он уже совсем собрался воскликнуть «что, мол, за чепуха?!» – но вовремя осёкся.

– У червя… Ульв, ты молодец!

Ульвейн отшатнулся:

– Не может быть… оно же неживое?

– Ты прав. – Аррис лихорадочно рылся в карманах своего заплечного мешка. – Нет, не взял с собой, проклятье… Существо, созданное из одной только магии. Пиявка, присосавшаяся к Источнику, впившаяся в него зубами. Мы зубов этих не видим, но, думаю, если поискать как следует, то найдём. Существо создали и умертвили – чтобы труднее было обнаружить, чтобы хранитель Мимир ничего бы не заподозрил… И теперь эта пиявка-зомби сосёт и сосёт Силу из Источника – недаром Аэтерос беспокоится! Сколько я у него в учениках – ничего подобного не припоминаю.

– А я припоминаю, – медленно сказал Ульвейн. – Восстание Безумных Богов.

– Меня там не было, – покачал головой Аррис. – С ним же Долина Магов справлялась?

– Не вся Долина, но только лишь Гильдия Боевых Магов, – поправил друга Ульвейн. – Аэтерос считал, что они справятся сами, что наши там не нужны…

– А потом пришлось посылать всё равно, – кивнул Аррис. – Меня, правда, Аэтерос не отправил…

– Наших там мало было, – в свою очередь тоже кивнул Ульвейн. – Местных научить, помочь, если что, но самим ввязываться только в самом наикрайнейшем случае. Что же до этой твоей пиявки – придумано славно, не спорю, но что с того?

– Кто, – медленно проговорил Аррис, – кто во всём Упорядоченном способен на такое? Если считать, что с Безумными Богами мы покончили?

– Аэтерос, – пожал плечами Ульвейн.

– Очень смешно, – фыркнул Аррис.

– Ничуточки. Что, если это один из его планов? О котором мы ничего не знаем?

– И владыка Ракот не знает тоже?

– Владыка Ракот в особенности, – с холодком отозвался Ульвейн. – Мы ринулись исполнять его приказ, хотя на самом-то деле следовало дождаться слова Аэтероса.

– Гм… разумно, – признал Аррис, хоть и с известной неохотой. – Но не возвращаться же!

– Не возвращаться, – согласился его спутник. – Просто, если уж доберёмся до самого дна, не сразу кидаться разить направо и налево. Пока не убедимся, что это действительно стоит разить.

– Само собой, – пожал плечами Аррис. – Хорошо, кто ещё может сотворить подобное, кроме Аэтероса?

– Те, кто стоял за Безумными Богами. – Ульвейн не колебался.

– Ещё лучше, – слегка поморщился Аррис. – Знать бы ещё, кто за ними стоял. Тогда перебили именно что безумцев, поднявшихся недозволенно высоко благодаря магии крови, и…

– И не только, – перебил Ульвейн. – Их было много, брат, и разных. Иные только и могли, что убивать направо и налево, устраивать кровавые ритуалы, купаясь в дармовой, как им казалось, Силе. Иные соображали чуток получше, старались устроить в покорённых мирах что-то навроде империй и королевств, а третьи… Третьи оставались в тени и первых, и вторых, но поклонялись не то Дальним, не то Хаосу, не то и тем, и тем вместе.

– Были там вроде и четвёртые, – напомнил Аррис.

– Угу, были, – кивнул его спутник. – Самые опасные, потому что никому не поклонялись и никого не боялись. Первые, случалось, сдавались; вторые дрались до конца; третьи пытались скрыться; четвёртые же норовили провести трансформу. Использовать кровь и смерть их собственных слуг, силу наших атак для последнего ритуала.

– Да, наши об этом упоминали. Но ведь все эти ритуалы окончились, скажем так, неудачей?

– В это хочется верить, – мрачно кивнул Ульвейн. – Потому что с ними, четвёртыми, пришлось повозиться.

– А если они были такие могущественные, эти Безумные Боги, как же тогда маги Долины так легко с ними справились?

– Легко? Ну ты и сказанёшь, брат Аррис, так разве что орки могут.

– А что не так с ними? Бравые ребята, и пить мастера, – усмехнулся эльф.

– Да всё с ними так, – отмахнулся Ульвейн. – Просто с чего ты взял, что победа нам досталась легко?

– Потому что ученики Аэтероса в бой по-настоящему так и не вступили, – пожал плечами Аррис. – Справилась Гильдия Боевых Магов. Не без потерь, но справилась.

– Там были наёмники со всего Упорядоченного. – Ульвейн глядел словно сквозь Арриса, погружаясь в воспоминания. – Рубаки, лихие сорвиголовы, иные – так очень даже неплохие маги. И то победа далась нам недёшево.

Аррис вновь передёрнул плечами. Перипетии давно подавленного мятежа, похоже, его волновали не слишком.

– Мы отвлеклись. Так кто из них использовал подобную пиявку?

– Четвёртые, – по-прежнему глубоко в воспоминаниях, глухо отозвался Ульвейн. – Не столь изощрённую, конечно, не столь протяжённую, куда более заметную, но принцип тот же самый. Но когда они тащили откуда-то Силу, гнали её к себе, а не закачивали невесть куда. Несколько таких пиявок нам пришлось перерубать, и, доложу я тебе, занятие не из приятных.

– Разливы Силы? – понимающе кивнул Аррис.

– Именно. И она моментально оборачивалась пламенем, стоило ей вырваться на свободу. Но тогда, повторюсь, справиться с ними было куда легче. И труба пониже, и дым пожиже, как говорится у людей. Здесь же… если такую пиявку перерубить, пожар выйдет на пол-Упорядоченного.

– Не преувеличивай, – усомнился Аррис. – То есть ты думаешь, кто-то из Безумных Богов всё-таки ускользнул и сейчас принялся за старое?

– Объяснение ничуть не хуже других. – Казалось, Ульвейна несколько задело недоверие товарища.

– Только непонятно, чем оно нам поможет. Или этих Безумных как-то станет легче выследить?

– Чего уж тут следить – добраться до конца этой пуповины, и вся недолга.

– Предпочту оказаться там с нашим добрым полком, Ульв, а не в одиночку.

– Ха! Смешно сказать, но и я тоже. А толку?

– Толк в том, что не надо будет ни на кого кидаться очертя голову, когда до конца доберёмся.

– Не учи учёного, – буркнул Ульвейн. – Нам бы лишь добраться…

– Куда денемся? – философски возвёл глаза Аррис. – На нас никто не нападает, никаких тебе чудовищ, никаких козлоногих или там Дальних. Не говоря уж о быкоглавцах.

– Предпочёл бы их. Во всяком случае, с ними понятно, что делать.

* * *

Чёрный меч Ракоту пришлось закинуть на спину. Исполинский, широченный корень, сперва напоминавший крепостную стену, вскоре раздался до того, что даже названый брат Познавшего Тьму не видел его краёв, – упёрся в ровную коричневую стену, устремлявшуюся отвесно ввысь. Ракот достиг ствола.

Кривизны его тут было не заметить; подобно тому, как обитатель шарообразного мира видел лишь бесконечную, с его точки зрения, плоскость, так и Ракот Восставший видел лишь бесконечную прямую стену коричневатой коры, всю изрытую глубокими оврагами-расщелинами.

Здесь Древо представало до боли настоящим, реальным, более того, Оно и составляло всю открытую взорам реальность. Кора казалась окаменевшей; но едва коснувшись ладонью шершавой коричневой поверхности, Ракот аж вздрогнул – его словно пронзило раскалённой иглой.

По жилам Древа вместо соков текла чистая Сила. Та самая, что оживляла всё в Упорядоченном.

– Где ж мне тебя искать, Мимир… – вслух проговорил бывший Владыка Тьмы.

Мимир в приснопамятном видении поднимался вверх, шагая широкими, словно реки, ветвями Древа. Ракот присмотрелся – вдоль сходящихся вдали стен широкой трещины вверх вели узкие, едва заметные тропки. Тут хватало уступов, чтобы поставить ногу или где взяться рукой.

Конечно, заманчиво было бы просто воспарить, благо Силы тут хватало с преизлихом, однако Ракот вовремя остановил себя.

«Ты Бог, а не Истинный Маг, – напомнил он себе. – Ты слишком часто забывал об этом в прошлом».

И, отбросив сомнения, поставил ногу на первую из бесчисленных ступенек.

Он не думал сейчас, сколько же времени займёт подъём и как он вообще отыщет Мимира. Перед лицом живой силы, той самой воображаемой людьми «Гайи», следовало предстать именно Новым Богом, а не просто искусным чародеем, пусть даже и мнившим себя частью «великого предела меж Светом и Тьмой».

Он так не привык. Ладони стосковались по мечу, сердце – по честной схватке, по риску и азарту сражений. Ракот уважал хитроумные планы Хедина, но сам предпочитал открытый бой. В самом сражении он пускался на все и всяческие ухищрения: засады, ложные отступления, глубокие обходы и прочее, – но стремился именно к битве, искренне веруя, что один решающий бой спасёт больше людей, чем погубит долгое и изощрённое маневрирование.

Ракот поднимался. Узкая тропка вела круто вверх ломаными изгибами; от коры исходил запах жизни, словно Древо давало приют мириадам существ, что вроде бы должны были вредить ему, подобно жукам-короедам или иным насекомым, но вместо этого сливались с ним воедино. Древо было много, много большим, чем пресловутым «ясенем от земли до неба», большим, чем просто «столпом сущего».

Вперёд и вверх – лозунг, как нельзя лучше подходивший Ракоту Восставшему. Он знал, что всё делает правильно. Отступать или поворачивать назад нельзя. Он найдёт Мимира, он получит ответы.

Странно, Восставший не чувствовал сейчас ни голода, ни жажды. Под толстой корой струился могучий ток магии, и достаточно было коснуться ладонью необъятного ствола, чтобы ощутить немедленный прилив сил.

Истинным Магам знать об этом не полагалось. Кто-то очень умный или хитрый, а может, и то, и другое одновременно, наложил запрет на это знание. Первое Поколение? Утонувшее во мгле забвения, в тумане легенд и сказок, сделавшееся «богами» в преданиях смертных? – кто знает. Тайна оказалась сокрыта, и, даже проведя несчётные века Новыми Богами, Хедин с Ракотом не догадывались об истинной природе «мирового ясеня».

Многое в людских мифах оказывалось причудливым отражением правды, как она сейчас виделась Ракоту. Древо действительно «соединяло миры», часть его лежала даже не здесь, в изнанке Упорядоченного, за игольным ушком, но в домене Демогоргона, в областях неживых, хотя магически это ничуть не напоминало многочисленные «царства мёртвых», что довелось повидать Ракоту во время его странствий, тех самых, под личиной черноволосого голубоглазого варвара.

Он поднимался неостановимо, неутомимо, с угрюмой решимостью. Они с братом Хедином просто обязаны были оказаться здесь уже давным-давно, выведать здешние тайны, обратить их на пользу Упорядоченному, тому настоящему Упорядоченному, где живут и умирают, где любят и страдают, где рождаются в муках и в муках же, бывает, отходят от земной юдоли. Он, именно он, Ракот Восставший, должен был отыскать сюда дорогу – ведь смог же, в конце концов, он вызвать Неназываемого! Смог, додумался, а принцип заклятия оказался почти тем же.

И потому он стискивал зубы и поднимался всё выше – так что подведший его к стволу корень уже почти утонул в сером тумане.

Для него Древо оставалось твердо́, вещественно. Потоки дикой магии, катившиеся под корой – заключёнными в прочные границы древесных жил. Но, думал Ракот, оказавшегося здесь кого иного, с меньшими силами, первородная мощь вберёт в себя и… кто знает, чем это для него обернётся?

«Однако сколько ж мне ещё подниматься? Что делается тут со временем, как соотносится оно со временем «обычным»?» С каждым шагом всё сильнее становился соблазн опереться могучими крыльями на потоки необузданной, неукротимой силы, взлететь всё выше и вы…

Стоп. Какие крылья, Ракот Восставший?! Тебя рисовали с ними невежественные богомазы в храмах миров, покорных Ямерту и остальным; но ты-то прекрасно знаешь, что их у тебя никогда не было! Даже на пике собственной силы, повелевая Тьмой, ты ими не обзаводился. Крылья ни к чему тем, кто может парить и так, обратившись вихрем, или, как делал Ракот, выбирает для полёта могучих и устрашающих чудовищ, проносивших его на собственной спине над восторженными, ревущими перед битвой полками.

Восставший замер. Одна рука держится за выступ коры, другая легла на эфес Чёрного меча. Что-то не так, очень сильно не так. Что – или кто? – внушает ему подобное? Почему ему видятся странные картины: охваченные огнём миры, и он сам, проносящийся над ними, и жутковатые кожистые крылья, на манер драконьих, снабжённые внушительными когтями, рассекают равно и воздух обычных пространств, и пустоту, что заполняет Межреальность?

О да, он видел это всё чётче и чётче, с каждым мгновением. Он – Ракот Восставший, в этом его долг. Будить застоялую кровь Упорядоченного, огнём и мечом нести необходимейшие, но забытые всеми изменения. Он восстал против косности и лени Молодых Богов, против всего, что лежало поперёк пути, что мешало познанию – так почему же он сейчас мирится с застоем куда худшим?

Х-ха! – заставил себя рассмеяться Ракот. «Продолжайте, продолжайте, – подумал он про себя. – Нехитрая игра ваша вся как на ладони. Соблазнить меня призрачной «властью», столкнуть с братом Хедином, на плечах наших ворваться в Обетованное, утвердить себя новым владыкой Упорядоченного… старо как мир! Может, это и подействовало бы на смертного, эльфа или даже гнома – но для меня подберите кое-что получше. Самое меньшее – правдоподобнее».

Он не сомневался, что есть некие могущественные «кто-то» – скажем, те же Дальние, – что воспользовались потоком Силы и пытаются взломать теперь его защиту, внушить глупые и наивные помыслы, что сгодились бы разве что для какого-нибудь младшего брата, обделённого старшими. Правда, это не объясняло, как те же воображаемые Дальние смогли вообще узнать, где он, и дотянуться.

Выше. Ещё выше. И ещё.

«Древо простёрлось над всем Упорядоченным – ты хочешь подняться к его вершине пешком? Даже Новому Богу такое не под силу, если он упрямо отказывается от собственной божественности».

Былой Владыка Мрака только сжимал зубы. Довольно хождений и рассуждений, он хотел боя, призывал его, жаждал. Там, где Ракот, – там война, говаривали служившие ему в те давным-давно минувшие годы, когда он только начинал задумываться о том, чтобы сделаться по-настоящему Восставшим.

Ему нужен след. Хватит уповать на предчувствия и ощущения, ему нужен след Мимира, чёткий и свежий. Неужто он, Новый Бог, не способен на такую малость?

А на что вообще способен Новый Бог?

– Каррр!

Иссиня-чёрный ворон, с размахом крыл, как у настоящего орла. Он словно соткался из ничего, возник из ниоткуда, и на Ракота Восставшего в упор взглянули страшные глаза – красные, о восьми бездонных зрачках каждый.

Ракот слегка поднял бровь, как бы в удивлении.

– Привет тебе, великий Дух.

– Каррр! – зло каркнула птица, сорвалась с выступа и в один миг растаяла в сгустившемся сером тумане.

Дух Познания не захотел говорить?..

Ракот хмуро глядел вслед странному гостю. Восемь зрачков – это, конечно, да. Но, с другой стороны, могущественный Столп Третьей Силы никогда не показывался просто так, без дела. И уж если показывался, говорил.

Чёрная птица с перьями, блистающими синевато-стальным отливом, не поведала ничего. Просто лишний раз дала понять Новому Богу, что даже ему не стоит надеяться, будто он понимает до конца суть идущей игры.

Впрочем, кому игра, а кому и смертельная битва.

– Если так хотите править, так брали б всё дело в свои руки… или лапы… или когти открыто и не дурили бы честно́му народу головы, – проворчал Ракот.

Ворон возник в тот миг, когда он, Восставший, задумался о божественности. Не к месту, не ко времени, но задумался.

– Устал я от твоего всезнания, Орлангур, – дал выход раздражению бывший Владыка Тьмы. – Надоело, могучий. Всё намёками да околичностями, оговорками да полусловием. Надоело, честное слово. Возьми меч и встань рядом. Или там, не знаю, воспари драконом. Это будет хорошо и правильно. А так…

Стоя на узком уступе над серой бездной и под серой же бесконечностью, Ракот с преувеличенной аккуратностью размял пальцы, словно уличный боец перед дракой. Ему нужен след Мимира.

Прошлый раз для этого потребовался сам залог О́дина и Источник Мудрости. Сейчас, стоя в изнанке Упорядоченного, прижимаясь спиной к загадочному Древу, ощущая всем существом неостановимый ток Силы под толстой корой, он не сомневался, что найдёт исчезнувшего ётуна куда быстрее и проще.

Старые добрые заклятия поиска, затвержённые ещё в бытность Истинным Магом, – но нет, остановил сам себя Восставший. «Зачем они тебе? Сила свободно течёт сквозь тебя, Упорядоченное само выбрало тебя, несмотря на то, что Неназываемого призвал именно ты, а способ сдержать его нашёл твой названый брат.

Ты сдерживал себя все эти годы, века и тысячелетия, Восставший. Тебе казалось правильным ограничивать собственные силы, а не упиваться ими. Ты искал «равного боя», состязания в умении и мастерстве, а не в отпущенном тебе. Пришла пора забыть».

Короста привычных заклятий, въевшихся в него, не желала отваливаться, словно присохший к ране бинт. Он рванул, как рвал всегда, не думая о боли, что непременно явится следом, как начинал восстание, не думая о поражении.

Разумеется, боль не задержалась. Ракот Восставший, сейчас – высокий, плечистый человек с гордой гривой иссиня-чёрных волос, с извечным алым плащом за плечами – совсем по-человечески заскрежетал зубами, подчиняясь законам тела, которое себе избрал.

Избрал, в очередной раз добровольно ограничив себя.

Но божественность – это не всемогущество. Их было много, кто к этому стремился, и не только Безумные Боги. Все кончили одинаково или почти одинаково. В лучшем случае – безвестностью, бегством в отдалённые пределы Упорядоченного. В худшем – булькающей зеленоватой лужей под ногами чародеев, что из Гильдии Боевых Магов Долины.

Не всемогущество, нет… что-то иное, чему нет названия.

Ответственность? Да, её-то хоть отбавляй, особенно у брата Хедина. Но не только.

Сопричастность? Тоже да. И тоже «не только».

Отстранённость? Беспристрастность? Справедливость? Все те прекрасные слова, что придумали люди?

Нет. Всё это внешнее. Как себя оценивают другие, более слабые.

– Карр!

– Вернулся, – мрачно заметил Ракот, глядя на чёрную птицу о восьми зрачках. – Решил-таки поговорить?

Ворон устроился на остром выступе, склонив голову, посмотрел на Ракота красным, как раскалённая сталь, оком.

– Под бдительным, так сказать, присмотром, – скривился Ракот. – Ну, смотри, за погляд денег у нас не берут, как у людей говорится.

– Вперёд и вверх, Р-ракот! – глухо каркнул ворон. Голос был низкий и хриплый, однако не казался «мужским». Скорее, он ощущался бесполым.

Восставший не ответил. Вперёд и вверх, да, как положено богу. Не заступнику, не создателю, не губителю и не подателю. Всё это – лишь черты, которыми его наделяют младшие, обделённые могуществом существа.

Бог не слуга. Но он и не хозяин.

Может быть, просто страж, как думали они с названым братом?

Нет, сам себе ответил Ракот. Пробовали, не получилось.

Определение из одних только отрицаний. Так легко сказать, что «не ты», и невозможно назвать, что ты есть.

Они с Хедином отмахнулись от этого. Просто отмахнулись, потому что «когда горит дом, нет времени, чтобы…».

Это очень удобное оправдание.

Ракот смотрел на ворона, тот – на Ракота. Смотрел неотрывно, всеми восемью зрачками.

– Богом нельзя сделать, – медленно сказал Восставший. – Им можно только стать, но не потому, что удалось измыслить какой-то хитрый план.

Ворон склонил голову набок, но промолчал.

– Даже если тебя «выбрало Упорядоченное», ты всё равно не бог. Даже если ты победил всех соперников, если поднялся на самую вершину – всё равно не бог. Даже если тебе поклоняются, словно богу, и называют таковым.

Ворон глядел одобрительно. Бывший Владыка Тьмы не сомневался, что Третья Сила, оба великих брата, Орлангур с Демогоргоном, слышат сейчас каждое его слово.

– Бог – тот, чьё существование даёт возможность жить другим. Кто создаёт жизнь, кто её защищает не одними лишь заклятиями; бог тот, одно имя которого заставляет расточаться врагов, тех, для кого жизнь – это просто сытный обед.

Ворон кивнул – совершенно по-человечески.

– Вперёд и вверх, Ракот!

Восставший покачал головой:

– Не сразу, птица.

От шершавой коры шло тепло. Сила ощущалась всем естеством, Ракот словно сам становился ветвью великого Древа, щедро делившегося с ним собственными животворными соками.

Восставший не прибегал к испытанным заклинаниям. Вместо этого он звал, он тянулся к Мимиру всеми помыслами, зная, что древний ётун где-то здесь, рядом, в изнанке мира.

Ворон каркнул, взмахнул крылами, и Ракот словно понёсся ввысь вместе с чернокрылой птицей.

Ветви сливались, кора Древа обратилась в сплошной коричневатый ковёр. В сером сиянии мелькнуло нечто вроде золотой тропы, перечеркнувшей небосвод; мелькнуло и тотчас угасло, поглощённое клубящимися серыми облаками.

Но даже краткий миг, пока взор Ракота скользил вдоль золотого отблеска, отозвался в нём острой ледяной болью, словно от исполинской иглы, вонзившейся в темя.

Что-то крылось там, на этой тропе, нечто запретное даже для него.

И едва боль отхлынула, Восставший увидел Мимира. Старый ётун стоял на широкой, словно торговый тракт, ветви, положив одну руку на ствол; взгляд его был устремлён в серую даль, и не требовалось особенных усилий, чтобы понять, во что именно вглядывается хранитель Источника Мудрости.

Там поблёскивала золотом загадочная тропа, тропа, вдоль которой Восставшему не получалось скользнуть даже взглядом.

Вперёд и вверх!

Боль словно пришпорила Восставшего, он нёсся вверх огненным болидом, презрев все «законы естества», что влекут пламенные метеоры к мирам, а не от них, подчиняясь законам тяготения. Скорость возрастала, необъятный и неохватный ствол Древа обернулся коричневой равниной, различить детали которой не мог даже орлиный взор Ракота.

Чем быстрее он мчался, тем более жгучей, горячей, обжигающей становилась Сила. Она врывалась в телесную оболочку Восставшего, и кровь в его жилах вспыхивала. Пожалуй, как никогда, сейчас напоминал он именно того, кем пугали детей в доброй половине миров Упорядоченного, миров, остававшихся во время его восстания под властью Молодых Богов. Потоки огня вокруг, пламенный плащ, тело, почти исчезнувшее в пляске алого, золотистого, оранжевого, багрового; да, истинный Восставший, Губитель Миров и Страшный Враг Сущего. Всё с больших букв, для занесения на скрижали.

Ракоту казалось: ствол Древа словно бы отдаляется от него, а сам он будто поднимается выше над коричневатой равниной. Над ним раскидывалась неоглядная крыша призрачных ветвей; где-то там, опережая его, скрывается Мимир.

Хотя Ракот и несся теперь подобно урагану, взор его, наполняясь щедро льющейся силой, замечал, что они с Вороном – не единственные живые, оказавшиеся в этих местах.

Двуногие и двурукие создания, с раздутыми головами, подобными бочонкам, на которых жутко и нелепо шевелились венцы длинных щупалец. Они ползали туда-сюда, щупальца их двигались, касаясь призрачных побегов, и даже Ракот не мог понять, заботятся они так о Древе, или же, напротив, вредят, подобно жукам-короедам или жрущим листы гусеницам.

Их было множество, они бросались в глаза, и Ракот взирал на них с удивлением – откуда взялось этакое убожество? Как-никак, это домен Соборного Духа, во всяком случае, нечто очень к нему близкое.

Конечно, ни Ракот, ни Хедин никогда здесь не бывали. Но… почему-то бывшему Владыке Тьмы казалось, что уж где-где, а тут такому уродству не место. Может, потому что владения Демогоргона так разительно отличались от прочих «царств мёртвых», куда доводилось заглядывать Восставшему?

Ворон взмахивал крылами, держался рядом.

Жалкие. Уродливые. Тощие, больше всего напоминавшие обтянутые обугленной кожей костяки.

Но было в них и что-то ещё. Чужое, вплетённое в поток Силы, словно частички песка и глины, уносимые изначально чистым течением.

В этих существах – нет, Ракот не ошибся! – крылся Хаос. Чистый Хаос, смешанный с привычной плотью Упорядоченного.

Как? Откуда? Почему?

Они не казались опасными, совсем. Медленные и неуклюжие, шарили себе чёрными головными щупальцами по призрачно-серым листам, напоминая чем-то головоногих, кальмаров в особенности. Никакого оружия на виду, да и одежды тоже. Звери?

Иных обитателей изнанки Ракот не замечал.

Зато всё яснее и яснее становился виден старый ётун. Мимир не двигался, по-прежнему застыв на развилке ветвей. И его взгляд был устремлен на золотое сверкание в серых небесах, запретное для Ракота.

Нагая коричневая равнина – лишённый ветвей ствол Древа – кончилась. Вокруг Ракота сгустился настоящий лес, необозримое, протянувшееся на немереные лиги пространство ветвей и листьев, и огромных, подобных слившимся холмам, и малых, тонких, что едва разглядишь.

Он не замедлялся. Не отставал и ворон.

Время исчезло. Оно не остановилось, его просто не стало, словно Восставший вырвался из увлекающего всё и вся в Упорядоченном потока Великой Реки. Её драконы изумлённо таращились ему вслед; и уже нельзя было сказать, что Ракот «мчится» или «несётся»; тому же Мимиру, застывшему на широченной ветви Древа, показалось бы, что Ракот вообще появился на долю мгновения в нескольких местах разом.

Материя и пространство послушно расступались перед Восставшим. Это было настоящее могущество, настоящая сила; это было… по-настоящему божественно.

Но никуда не уходило и другое, холодное и острое, осознание, что и все подобные полёты-переходы-перемещения в огненных облаках – не более чем проявления начал куда более всеобщих, лежащих в основании Сущего. Упорядоченное покоилось на них, они определяли, почему красное – это именно красное, а не синее, а тяжелое – именно тяжёлое, а не лёгкое. Пространство заданностей, недоступных из пределов привычного всем Упорядоченного даже божественному взору.

У Ракота не хватало слов. Эх, братца Хедина б сюда, он бы разобрался…

Однако он чётко видел старого ётуна. Видел его, похоже, и Ворон, достойный именно заглавной буквы.

«Земля», откуда Ракот начинал подъём, давно исчезла в серой мгле. Не осталось ничего в мире, одно лишь исполинское Древо, восьмизрачковый Ворон да древний великан, свидетель всех эпох Хьёрварда.

Да ещё и странные головоногие создания, пропитанные Хаосом, невесть как очутившиеся здесь. Но про них Ракот пока что не думал.

Он застыл в странном здешнем воздухе, завис, ни на что не опираясь, с наслаждением ощущая бушующую в жилах силу. Как он жил без неё доселе? И как станет жить после? Как вообще вышло так, что он даже не подозревал о подобном месте, хотя додумался, как вызвать в наш мир Неназываемого?

В конце концов, никому ведь и никогда не удавалось ничего подобного…

Эта сила должна стать их, их с братом! Вдвоём они смогут повергнуть всех, перестать скармливать пустоту Неназываемому, навсегда изгнать его обратно – сквозь то же игольное ушко; сгинут козлоногие, а за ними падут все прочие твари-стервятники, слетевшиеся делить живое тело Упорядоченного. Дальние, слуги Хаоса, Спаситель. Дойдёт очередь и до мелкой рыбёшки, до по-прежнему валандающихся где-то в глубинах Сущего Ямерта и его родственничков; и последышей Безумных Богов, как бы они себя ни прозвали; и наследников милейшего Архимага Игнациуса, слишком хитрого для своего поста, но не достаточно, как оказалось, умного.

Эта сила должна служить Упорядоченному. Хватит затыкать дырки, латать прорехи и заделывать пробоины. Они покончат со всеми бедами разом, навсегда, навечно.

Надо только понять, как вытащить эту силищу «за игольное ушко».

Мимир наконец соизволил заметить возникшего перед ним в облаках пламени Ракота.

Ворон, со внезапной и невесть откуда взявшейся деликатностью, скрылся. оставив их вдвоем.

Старый ётун не изменял себе. Огромный двуручный топор и додревний плащ, когда-то тёмно-зелёный, а сейчас совершенно выцветший и обтрёпанный по краям. Кое-где виднелись наложенные грубой мужской рукой заплаты – у Мимира никогда не было жены.

– Привет тебе, страж Источника! – крикнул Ракот. Конечно, не ему, Новому Богу, надлежало здороваться первым, но Мимир всегда стоял особняком. В конце концов, он был один такой.

– И тебе привет, юный Ракот, – невозмутимо отозвался великан, словно встретились они где-нибудь в Ётунхейме былых эпох, на перекрёстке дорог, и теперь осталось только решить, где в округе варят лучший эль.

– Почему ты оставил Источник, Мимир? – Ракот вещал, по-прежнему неподвижно зависнув без опоры под ногами. – Без твоего догляда он болен, он осквернён, неведомая и злобная сила присосалась к нему, тёмная паутина ведёт в такую глубь, что даже я не сразу доберусь; тебе ведомо, что от трёх Источников зависит прочность клетки Неназываемого, падёт она – и всё обречено; почему же ты ушёл, никому не сказавши ни слова?!

Ётун не дрогнул, не повёл и бровью.

– Оглянись вокруг, юный Ракот. Тогда, быть может, поймёшь.

– Оставь эти загадки! – не на шутку взъярился Восставший. – Не до них! Упорядоченное выбрало меня… нас с братом Хедином, нам его хранить – так что давай ответ! И не думай, ты ведь не мне что-то там рассказываешь, а всему Сущему!

– Скромность никогда не числилась среди твоих добродетелей, молодой маг, – ухмыльнулся ётун.

– Мимир! Я не для того пробивался сюда, не для того тебя преследовал, чтобы теперь перекидываться пустыми словами. Ты хранил Упорядоченное столько веков, хранил Источник, хранил его магию – что случилось теперь?

– Что случилось… – Мимир перекинул топор из одной руки в другую легко, словно пёрышко. – Нет больше Источника.

Ракот чуть не поперхнулся.

– Как это – «нет»?! – вырвалось у него.

– А вот так и нет, – задумчиво глядя куда-то мимо Восставшего, обронил старый ётун. – Одна шелуха осталась, как от пустого ореха. Выели вы с Хедином сердцевинку-то, как есть и выели. Всё на своего Неназываемого спустили.

– Ничего мы не «спускали». «Спускают» – это когда золото, скажем, тратят попусту, на гулянки и прочее. А нам и впрямь надо было останавливать Неназываемого. Каким угодно способом.

– Это верно, это правильно. Это вы с Хедином любите – «каким угодно способом».

– Пустая болтовня, Мимир. Неназываемый был и остаётся неуязвим. Сражаться с ним самим – нельзя, просто нечем. Оставалось только отгородиться. И к тому же за все эти тысячи лет ничего с Источником плохого не…

Ракот осёкся.

– Вот именно, – спокойно сказал Мимир. – Качали вы из него, качали, он дно и показал. А по сухому кто только не пролезет!

– Чепуха! – вскинулся Ракот. – Магия Источника жива, она никуда не делась, ничего он не пересох и не иссяк! Не нужно этих подобий, Мимир, тебе доверен был не лесной ключ, не деревенский колодец, не просто родник!

– Магия-то как раз и делась, – вздохнул Мимир. – Не может в Упорядоченном столько силы тратиться на какое-то одно дело, даже почитаемое богами наиважнейшим.

– Кто тебе это сказал? – не поддавался Ракот.

– Я Хранитель или кто?

– Сейчас ты, ётун, именно «или кто», – холодно бросил Ракот. – Бьюсь я с тобой, бьюсь, гнался за тобой аж через изнанку Упорядоченного, думал, хоть здесь с тобой поговорим как должно, как подобает, а вместо этого… – Он махнул рукой. – Другой бы уже давно предложил тебе на мечах помериться, а я всё словеса тут с тобой разговариваю. Правда, уже и сам не знаю зачем.

– Ты у Источника был?

– Только что оттуда.

– И что ты там видел, Новый Бог?

Ракот замешкался, но только на мгновение. В бытность свою Восставшим он запомнил крепко-накрепко – не пытайся лгать, рано или поздно запутаешься. Те, кто пошёл за тобой, потому что им по сердцу твоя правда, – никогда не изменят. Ну, или, во всяком случае, не раньше, чем ты сам.

– Источник цел. Магия изливается из него по-прежнему. Оковы Неназываемого – крепки, как и были. Иначе не пытался бы он нащупать дорогу посредством своих козлоногих.

– И больше ничего?

– Я ведь тебе уже сказал. – Ракот гордо вскинул голову. – Тёмная нить, пуповина, оттягивающая силу куда-то прочь от Источника.

– И больше, повторяю, ничего?

– Больше ничего, – пришлось сознаться Восставшему. – Но, по-моему, и этого достаточно. Почему ты ушёл, Мимир? Только не повторяй эти глупости о пустом орехе и «растраченной силе»! А если станешь – будь любезен, поделись способом, как бы ты остановил Неназываемого. И почему, коль тебе такой способ ведом, ты молчал все эти годы?

– Источник, – скрестил руки на груди старый ётун, – он живой. Это не просто дырка, из которой что-то там льётся.

– Хватит пустых слов! – Ракот ещё сдерживался, но уже едва-едва. Мимир оставил стражу, покинул величайшее сокровище, доверенное ему… кем, кстати?

– Неназываемый пожирал не только «пустое пространство», юный Ракот. Об этом вы с Хедином не подумали. Он вбирал в себя также и магию, без которой никакого «пространства» в Упорядоченном не существует. Пока вы его не сковали, он поглотил и великое множество душ, он гонялся за ними, чуть ли не специально. Чуял поживу… Откуда, по-твоему, взялись козлоногие? Как он сумел их сотворить, если не из тех несчастных, что стали его добычей?

– Оставь эти материи нам с братом. Как поведал мне Хедин, ты в своё время пытался помешать ему, и…

– Пытался! – рявкнул великан. – Да, тогда требовалось спасать Упорядоченное. Пылающий дом надо тушить, как есть, чем есть, без рассуждений. Но потом… Нельзя всё время пускать встречные палы. В конце концов не останется чему гореть.

– У кого ты научился этим речам? – с неприязнью бросил Ракот. – Подобными сравнениями мы все любили баловаться в бытность магами, на гулянках и празднествах в Замке Всех Древних. Какое это значение имеет сейчас? Почему ты оставил Источник на произвол судьбы? Ты отрёкся от долга Хранителя? Тогда скажи об этом прямо!

– Я не отрекался, – покачал косматой седой головой старый ётун. – Но Источник болен, это верно. Я ищу средства его спасти. И не только его – Кипящий Котёл и Урд также.

– Ищешь средство здесь?! – поразился Ракот. – Что можно сыскать здесь, в изнанке Упорядоченного?

– Скорее уж в царстве нерождённых, – хмыкнул Мимир. – В домене Демогоргона, если напрямик. Однако именно отсюда тянутся корни ко всем трём источникам, тут они сливаются воедино…

– Ну да, ну да, – нетерпеливо перебил Восставший, – знаю, знаю, Мимир! Знаю давным-давно. Поведай мне что-нибудь новое, хорошо?

– Ты гневаешься, юный Ракот, и совершенно напрасно. Когда я встал на стражу подле Источника Мудрости, когда воля Древних отделила меня от племени асов так же, как отделила от племени гримтурсенов, когда время утратило власть надо мной, подобно тому, как не властвовало оно над О́дином и его роднёй, я думал так же, как и ты сейчас. Как думал Хедин, творя своё заклятие, остановившее Неназываемого.

– Как же? – скривился Ракот. Нарочито неторопливая речь древнего великана выводила из себя.

– Что магия неисчерпаема. Что она пребудет всегда. Что Источник вечен. – Ётун вздохнул. – Я ошибался.

– Магия. Никуда. Не. Делась! – Ракот едва заставил себя проговорить фразу раздельно, словно глухому или глупому. – Она здесь. Всегда была, всегда будет. Это кровь Упорядоченного, а Источники – сердца. Хватит вилять, Мимир, хватит играть словами. Скажи толком, что случилось!

– Тебе приходилось видеть, как осушают топи, юный Ракот? Без магии, простыми орудиями?

– Разумеется, – пожал плечами Восставший.

– Огораживают брёвнами или дамбой, – не обращая внимания на гнев Владыки Мрака, продолжал Мимир. – Опускают жёрло винтового насоса, мулы ходят по кругу, приводя его в движение. Вода и всё прочее поднимается наверх, льётся в подведённый жёлоб…

– Всё так. Что дальше? – Ракот почти рычал.

– Долгое время вода льётся и льётся. Кажется, так будет всегда, особенно если болото глубоко, а винт не слишком широк. Вода будет литься, но болото – становиться всё мельче и мельче. Пока не пересохнет совсем. Неужели это так трудно понять, юный Ракот? Ты и другие видите только льющуюся воду. Я вижу то, куда ведут Источники.

– И что же? – Кулаки Восставшего сжались.

– Магия иссякает. Урд, Кипящий Котёл и мой – родники её, делают, что могут. Вы до сих пор ничего не заметили, но я вижу; словно в сильнейшую засуху, подземные воды истончаются. А кто-то ещё и отводит немалую толику себе.

– Магия – это не вода в болоте, ётун. – Ракоту не удалось полностью скрыть пренебрежения в голосе. – Источники – не насос. Всё замкнуто в великую цепь, в великий круг, движимый тем первотолчком, что задал Творец. Механики могут создавать формулы для малых вещей, подчиняющихся законам их миров, – но магия Творца подобному не подвластна.

– Ты привык верить в это, юный Ракот? Или ты знаешь это наверняка? Скажи мне, старому ётуну, никогда не учившемуся никакому чародейству.

– Здесь не место вести споры, – отмахнулся Владыка Мрака. – Ты не захотел ответить мне добром, Мимир. Ты спрятался за стеной пустых слов и ложных подобий. Сложнейший мир, Упорядоченное, ты уподобляешь простому колодцу, прекрасно понимая, что это не так. Я не вижу доказательств, что «магия иссякает». А ты не стремишься сделать меня своим сторонником.

Ётун усмехнулся, покачал головой.

– «Сделать своим сторонником…» Достойно Хедина. Ваш союз пошёл тебе на пользу, Восставший, ты научился говорить, не только лишь размахивать мечом.

– Когда я размахивал мечом, гримтурсен, когда мои рати катились черезУпорядоченное, ни один из моих воинов не ступил в ближние пределы твоего владения. Мы чтили твою стражу и твой высокий чин Хранителя.

– Не имеет значения, – отмахнулся ётун. – Прошлое давно стало ветром, стихшим в вершинах сосен.

– Ты отказываешься говорить? – напрямик спросил Ракот. – Ты отказываешься доказать свою правоту, сделать так, чтобы мы с Хедином помогли бы тебе?

– Я ничего не буду вам доказывать, потому что помочь вы всё равно не сможете, – равнодушно сказал Мимир. – Изысканные слова и речи, изощрённая магия – время всего этого проходит, Ракот. Вы сделаетесь историей, преданием, летописью, сказкой для тех, кто станет… – Он осёкся. – Кто станет жить во время, когда сама магия сделается сказкой. Во всём Упорядоченном.

Ярость полыхала в груди Ракота ясным, чистым белым огнём. Сносить насмешки старого великана было уже невыносимо.

– Ты сам не знаешь, о чём толкуешь, Мимир. – Восставший презрительно взглянул прямо в глаза старому ётуну. – Магия даёт жизнь всему Упорядоченному, следовательно…

– Тогда как живут те миры, что закрыты от её великого потока? – перебил Хранитель. – Сильнейшие чародеи беспомощны там, словно новорождённые, если только не притащат с собой могущественные артефакты, способные запасать силу. Однако там живут смертные, Ракот. Жизнь их коротка, полна страданий, но они живут. Без магии. Как?

– Подобный вопрос смутил бы разве что приготовишку – ученика из числа учеников моих учеников. Там есть души. И у разумных, и у тех, кто не, – у растений, зверей, птиц, рыб. Даже у навозных мух, комаров, оводов и слепней. Недаром столько племён в закрытых мирах, неосознанно понимая, что к чему, почитают зверей как своих предков.

А что есть душа, как не зародыш магии, как не носитель первотолчка, дарованного Творцом? Недаром лишённые души орки не могут рождаться в закрытых мирах, могут лишь спускаться в них, да и то не слишком надолго. К тому же магия там есть всё равно, хоть и немного. Подобно тому, как даже океанская среда содержит то, чем могут дышать рыбы, прокачивая воду сквозь жабры. Это всё, что ты можешь сказать, мудрый Мимир? Тогда, пожалуй, нам лучше расстаться. Ты решил, что можешь потратить одному тебе ведомое время в этих пределах, но мне подобная роскошь недоступна.

– Торопишься в очередной раз «спасать мир», да, юный Ракот?

– Тороплюсь покончить, среди прочего, и с той пуповиной, о которой ты упорно не желаешь ничего слушать, Мимир.

– Чего тут особенного? – пожал могучими плечами великан. – Источник старается как может, доставляя вам привычное. Он не приказчик в лавке, никому ничего не отмеряет. Как магия будет поделена – значения уже не имеет. Она всё равно излилась бы в Упорядоченное. Ну, а если кто-то решил устроиться поудобнее и отвести некую толику для своих собственных целей – уже дело ваше с Хедином, а не моё. В конце концов, кого выбрало Упорядоченное? Вот и старайтесь.

– Ты пожалеешь, – не сдержавшись, бросил на прощание Ракот.

– Пожалею, пожалею, – усмехнулся в спину ему ётун. – А ты, помимо всего прочего, подумай – что за золотая тропа пролегла через эти пределы? Что за чёрные твари ползают тут по ветвям, откуда они взялись, куда исчезают и откуда в них частицы Хаоса?

– Подумаю всенепременно в первой же пивной, – раздражённо посулил Ракот.

Он был вне себя. Мимир откровенно потешался над ним весь разговор, а он, Новый Бог Упорядоченного, только и мог, что скрежетать зубами.

– Зря, – сказал Мимир беззлобно. – Если у кого-то и просить помощи, так это у Третьей Силы. Не зря же магия перерождается в её владениях, закрытых почти для всех. Да, юный Ракот! Пока я не забыл, по старости да по немощи, – приглядись к корням Древа. Сдаётся мне, не всё с ними так, как ты привык думать.

Восставший не ответил. Словно разрывая незримые путы, он вновь устремился вверх, туда, где ожидал увидеть, наконец, саму вершину Древа.

В конце концов, должна ж сыскаться хоть какая-то польза от этого его похода.

И уж конечно, он не станет спускаться сейчас к корням – что, уже какой-то выживший из ума старый ётун может им помыкать и отдавать приказания?!

Глава IV Воплощение

– Равнины Иды, великий бог О́дин. Твои родные места. Как и было обещано.

– Ты сдержал своё слово, чародей Скьёльд.

– Иначе и быть не могло, владыка Асгарда. Правда – наше сильнейшее оружие. Мы не нуждаемся во лжи, могучий.

Старый Хрофт лишь пожал плечами.

«Да, странный чародей с вытатуированными на черепе перевившимися драконами не солгал. И портал у него вышел действительно на славу, мгновенный, надёжный – никакой дрожи, никакого колебания слагавшей его силы. Никакой «дороги через Межреальность». Один шаг – и всё.

Да, Скьёльд, ты и тебе подобные поднялись высоко».

– Печально тут, однако… – Огромный Фенрир шумно принюхивался. – Пепел, владыка О́дин, пепел, и больше ничего.

– Это неважно. – О́дин похлопал по шее соскучившегося Слейпнира. Белый тигр Барра тихонько взмявкивал, припадая на передние лапы, ходил от Старого Хрофта к Яргохору с Фенриром и обратно, словно отыскивая Райну. – Да, здесь нет ничего, кроме пепла; ты прав, племянник. У нас за спиной – призраки. И моих сородичей, и нашего Асгарда. Моё дело – возродить всё. Сделать, как было.

– Как было, уже не случится, – заметил Яргохор, окидывая взглядом унылые бесконечные равнины, покрытые седым пеплом. – Быть может, ты и возродишь Асгард, бог О́дин… хоть я и не ведаю, как… может, вернёшь к жизни асов… но что ты сделаешь с миром, с Хьёрвардом, где давным-давно обосновались другие хозяева?

– Пусть это останется только моей заботой, – отрезал Отец Дружин. – Мне нужно, чтобы всё было в порядке, когда вернётся Райна.

– Поистине, великий бог, она, должно быть, исключительная чародейка, чтобы самой выбраться из тех бездн, куда добровольно отправилась…

– Я бы на твоём месте не сомневался в Райне, волшебник Скьёльд.

– Ничуть, ничуть, – поспешил оправдаться тот. – Я лишь скромно хочу сказать, что помочь ей спастись уже не смогу – всё, доступное мне, оно тут, на нашей стороне портала.

– Благодарю за помощь, но мы справимся, – невозмутимо сказал О́дин. Слейпнир положил голову ему на плечо. – Справимся, приятель, ведь верно? – спросил он восьминогого скакуна. – Не можем не справиться. Просто не можем.

– Готов способствовать всем доступным мне арсеналом, – поклонился чародей.

– Не сомневаюсь. – О́дин поднёс ладонь козырьком ко лбу, сощурился по давней привычке. – Да, это было здесь. Поистине, твои познания и впрямь очень обширны, Скьёльд. Ты вывел нас именно туда, где высился Асгард.

– И все тени асов тоже здесь, – словно желающий выслужиться лакей, поспешно добавил волшебник. – Никто не потерялся, никто не пропал.

– Мне нечем вознаградить тебя вот прямо сейчас, Скьёльд, но не сомневайся…

– О, ничуть, ничуть, великий бог! Я знаю, вы, древние, ненавидите оставаться, как вы считаете, «в долгу». Желая услужить великому О́дину, я со всей скромностию приму то, чем ему окажется благоугодно меня пожаловать.

Яргохор молча покачал головой. Показные раболепие и угодничество человека, похоже, претили ему так же, как и О́дину.

– Тогда мы начнём, – буднично сказал Отец Богов. – Незачем тянуть. Если ученики моего доброго друга Хедина доберутся до нас, предпочту говорить с ними уже из собственного тронного зала.

Фенрир только помотал лохматой волчьей башкой, мол, рад бы помочь, да толку от меня тут мало.

– Трепещу в ожидании лицезрения столь великой, небывалой волшбы. – Казалось, Скьёльд собрался простереться ниц перед О́дином. – Этот мир ещё не знал ничего подобного. Да что там Хьёрвард! Такого не знало и всё Упорядоченное!

– Потребуется кой-какая мелочь, – небрежно заметил Отец Дружин. – Так, сущая ерунда. Жертвенный… гурт.

– Гурт? – облизнулся Фенрир. – Эт-то хорошо…

– Э-э, но как же так? Великий бог О́дин рёк, что помощь ему не нужна; однако я нигде не вижу означенного гурта. Надо открыть порталы, надо перегнать стада…

– Ничего этого не надо, Скьёльд. Не суетись. Или ты решил, что я, Отец Богов, стану размахивать тут мясницким ножом, словно какой-нибудь дикий шаман с южных джунглей?

– Нет, но…

– Нам поможет Яргохор.

– Яргохор? – удивился Водитель Мёртвых. – Но… бог О́дин… я провожал души в Хель и никогда не имел никакого касательства к наделению упокоившихся новой плотью!

– А вот мой друг Познавший Тьму такое касательство имел, – невозмутимо заметил О́дин. – Ещё пока не успел сделаться Новым Богом, и когда ему пришлось сражаться с Лишёнными Тел.

– Помню… – проронил Яргохор. – Жаркое было дело, волны катились через столько миров…

– Даже Дети Демогоргона поучаствовали, – продолжал О́дин. – Но всё равно, один из духов злобы прорвался-таки в Хьёрвард. Никакие заклятия остановить его уже не смогли, и тогда Познавший Тьму сделал одну вещь, которую сам называл несложной, как сейчас помню – «не из разряда Высших»^[61].

– Какую же? – полюбопытствовал Яргохор.

– «Очень простую», – усмехнулся О́дин, явно передразнивая «своего друга Хедина». – Дал этому духу тело, и тот расшибся о прибрежные скалы.

– Ого! А потом?

– А потом, Ястир, завалил труп гранитными плитами и испепелил плоть. Призрак оказался заперт.

– И Познавший Тьму проделал всё это, что называется, на бегу? – недоверчиво переспросил Водитель Мёртвых. – Заклятие не из разряда Высших? Откуда он взял плоть для духа?

– Истинные Маги владели многими странными чарами, – проворчал Старый Хрофт. – Чарами, недоступными даже для нас, Древних Богов.

– И ты намерен это повторить?

– Не в точности, Ястир. Да и нужна не просто абы какая плоть, что проделал тогда Хедин. Асы должны вернуться такими же, как жили.

Шлем Водителя Мёртвых лишь качнулся.

– Ты задумал небывалое, великий бог.

– По-моему, я уже давно свершаю «небывалое», – усмехнулся Отец Дружин. – Нет, нам нужна магия крови.

– Угу, – немедля согласился Фенрир.

– Жертвоприношения? Чтобы возродить Древних?

– Чтобы вернуть им телесную форму, Ястир. Они уже возродились, когда покинули предел Демогоргона.

Из-под высокого серого шлема вырвалось нечто похожее на вздох.

– Поистине, я слишком долго пробыл Яргохором. Не представляю, как такое вообще может быть. И не думаю, что подобное сумел бы проделать даже сам Ямерт на пике могущества.

– Ему не приходилось терять в один день всю родню. – Старый Хрофт погладил Слейпнира, похлопал его по шее, что-то шепнул на ухо, и восьминогий чудесный жеребец легко взмыл вверх.

– Отойдите подальше, вы все! – распорядился О́дин, сбрасывая плащ и поддёргивая рукава, словно простой лесоруб, берущийся за работу.

Фенрир, словно послушный пёс, повиновался тотчас; Яргохор чуть помедлил, но тоже подчинился. Скьёльд же, однако, остался стоять, где стоял.

– Ты не справишься без меня, великий бог, – негромко проговорил он, и на нагом черепе шевельнулись вытатуированные драконы.

Старый Хрофт криво улыбнулся:

– Ты так уверен, человек?

– Да. – Маг твёрдо взглянул в глаза Древнему Богу. – Попытаешься, это несомненно. Но потерпишь неудачу.

– Потому что ты постараешься, чтобы я потерпел? Чтобы доказать, будто незаменим?

– Нет. – Голос Скьёльда упал до шёпота. – Потому что по-настоящему Равновесие ты нарушишь именно сейчас, могучий О́дин. Вывести призраков из страны мёртвых – это случалось. Да-да, случалось. Вспомни предания. Да, домен Соборного Духа – не ваши залы Хель. Но тем не менее; а вот вернуть душам плоть, тем более плоть, над которой не властно время… Задачка для бога, великий О́дин, но решить её без нас, людей, не получится.

– Ты слишком самонадеян, маг.

– Ничуть, великий бог. Не забывай, что мы, люди, смертны. Телесная гибель – наш главный враг. Нам просто нужно больше времени, чтобы достичь желаемого. Так что насчёт возрождения плоти – это не к богам, это к нам.

– И что же ты посоветуешь? – О́дин по-прежнему усмехался.

– Тебе нужна не просто магия крови, великий бог. Но гекатомбы жертв, причём человеческих. Пойдут, впрочем, и гномы, и эльфы, и половинчики…

– И орки?

– Орки нет. У них нет души.

– Ты говоришь как знающий, – заметил О́дин. – Приходилось уже проделывать подобное?

– Понимаю, к чему клонит великий бог. – Скьёльд не отводил глаза. – Нет, я не устраивал истребления сородичей ради своей магии. Животных в жертву приносил, да. А вот людей – нет.

– Но ты твёрдо уверен, что я, владыка Асгарда, Отец Богов, Ас Воронов, не справлюсь?

– Твёрдо уверен. Тебе нужно, чтобы великая река часов и дней струилась бы сквозь сотворённую тобою плоть возрождённых асов, а для этого надо уметь заклинать Драконов Времени.

– И ты, человече, считаешь, я не справлюсь?

– У тебя в руках альвийский меч, великий бог. Заёмная сила от безумной Оружейницы, известной далеко за пределами Хьёрварда.

– И что? – исподлобья взглянул Отец Дружин.

– Если даже такое продолжение руки воина, как меч, сработано для тебя чужими альвами, пропитано их силой, то дело твоё плохо, великий бог.

«Великий бог» звучало уже почти как откровенная насмешка.

– Асы издревле пользовались оружием, не ими выкованным. – Старый Хрофт пожал плечами. – Молот Мьёлльнир для моего старшего сына Тора сделали гномы. Не вижу, почему бы мне самому не пользоваться клинком, выкованным альвами, вернее, одной альвийкой. А кто шил мой плащ, ты случайно не знаешь, всеведущий маг?

– Плащ твой значения не имеет, великий бог. А вот меч очень даже да. Я чувствую в нём древнюю силу, вашу исконную силу; но от альвов там очень, очень много. Даже слишком много, я б сказал. Смотри, как бы они не начали приказывать этому мечу в обход твоей собственной воли.

– Не беспокойся, – остановил разглагольствования мага Старый Хрофт. – И – лучше тебе удалиться. Ты оказал мне важные услуги, чародей Скьёльд, не хочу, чтобы тебя зацепило. Моё заклятие – для бога, не для человека.

Скьёльд растянул губы в подобии улыбки, более смахивавшей на оскал.

– Люди рано или поздно превзойдут богов. Помяни моё слово, вечный О́дин. Не смею более навязывать свою помощь, хотя, говорю вновь и вновь, готов содействвать всем и во всём.

Старый Хрофт лишь дёрнул щекой:

– Отойдите, все, дальше, ещё дальше!

Яргохор, Скьёльд и Фенрир безмолвно подчинились.

* * *

Валькирия Райна знала, что сама она сейчас – в доме Трактирщика, одного из аспектов самого Соборного Духа. Всё казалось настоящим, всамделишным – её тело, одежда, оружие. Может, и впрямь воительница перенеслась во владения Демогоргона как была, в истинной плоти; а может, здесь только её дух. Здесь ни в чём нельзя быть уверенной. Сознанию её казалось – она растянулась на неширокой лежанке в тихой и тёплой трактирной комнатке. И не просто растянулась, а спит и видит сон – воспаряя над сказочной землёй, выглядевшей почти как настоящая, с озерцами и перелесками, ручьями и холмами.

Теперь Райна чётко видела великое Древо.

Оно было всюду и надо всем. Призрачное – и вещественное, всё сразу. Ветви, распростёршиеся над небесами, звёздами и мирами. Корни, протянувшиеся к Источникам Магии.

Силы, боги, чудовища. Орёл и Дракон. Нечто над ними, куда ведёт золотая тропа, охраняемая странными стражами, вынесшими ей строгий вердикт – «не готова»; правда, она всё равно прошла.

Нет, куда лучше быть просто Райной, вдруг невесть откуда явилась непрошеная мысль.

Воительницей Райной, сражавшейся плечом к плечу с обычными парнями и девчатами, смеявшейся их неуклюжим шуткам у костра и пившей с ними скверное пиво в корчмах, тавернах и на постоялых дворах.

…А потом выносившей их из самой гущи сечи. Лечившей, выхаживавшей, но куда чаще – просто хоронившей. Она учила всех, учила щедро, однако ведь у них не было за плечами веков и веков сражений…

Они потом приходили сюда, в этот трактир, вдруг подумала она, забывая о Древе и прочем. Ну, или не в этот точно, но в его подобие – их ведь множество, и сам Трактирщик – един во множестве лиц.

Её друзья, соратники, собратья. Множество тех, кто полёг на поле брани, кто умер от ран, зачастую – у неё на руках; и множество тех, кто прожил долгую по меркам людей, или гномов, или орков жизнь – но кто всё равно пришёл сюда, к Трактирщику, кто вспоминал, сидя за этим столом, её, воительницу Райну, кто жалел о не сказанных ей в своё время словах…

Валькирия вдруг ощутила, что краснеет. Точнее, это её сознание решило, что сейчас следует покраснеть.

Рядом с ней не было спутника. Валькирии сражаются, они не предаются телесным забавам и тем более не дают пресловутой любви овладеть ими. Сигдрива позволила – и какой кровью это кончилось?..

Но сейчас, несомая крыльями «сна во сне» к великому Древу, туда, где ей надлежало отыскать душу собственной матери, Райна не могла не думать о всех, с кем сражалась и кто очутился здесь, в пределах Демогоргона. Все ли угодили сюда? Или кто-то достался Спасителю? Или попал в иные «залы Хель», в царства мёртвых из своих родных миров?

Она не знала. Но чем дальше, тем сильнее становилось неотвязное желание узнать. В памяти Райны всплывали лица, мужские и женские, лица боевых товарищей; да, сейчас, особенно после слов Трактирщика, она понимала, что многие из них любили её. Многие тосковали по ней, многие мечтали бы позвать за собой – но никто так и не решился. Высокая, статная воительница Райна, что играючи вышибала меч из рук даже самых бывалых рубак, не подпускала к себе никого.

Кто знает, может, она и была не права.

Дерево наплывало поистине великое. Валькирия совсем уже потерялась, не зная, где она сейчас, что может и грозит ли ей что-то – состояние, для воительницы совершенно невозможное, даже немыслимое. Сейчас у неё словно не стало тела, тело оставалось… там, позади.

Неосознанно она стремилась туда, где видела призрачный двойник Асгарда, откуда началось возвращение асов. Ещё она искала золотую тропу, но её видно нигде не было.

Да, поток демонов захлестнул высокие стены Валгаллы, отражение Асгарда в домене Соборного Духа пало точно так же, как пал Асгард истинный; но валькирия просто обязана была найти хотя бы останки. Свой поиск она начнёт оттуда.

Никаких признаков, однако. Насколько хватало даже её нынешнего «магического» взора – одни лишь серые ветви, бесцветные, словно тень всех дерев всех миров, сколько ни есть.

И если она видела призрак Асгарда – то где подобные же ему обиталища других Древних Богов, павших наравне с асами и асиньями? Валькирия хорошо помнила дорогу сюда, жуткие видения – последние мгновения таких же, как её отец О́дин, изначальных владык самых разных миров Упорядоченного.

Где все остальные дворцы и храмы, залы героев и пиршественные чертоги? Где гордые троны и вознесённые к небу шпили?

Или ей дано видеть лишь Асгард, а остальное от неё закрыто?

– Вставай, валькирия.

Великое Древо вдруг заслонило лицо Трактирщика, склонившегося над воительницей.

– Ночь пройдёт, утро присоветует. Ночь прошла. Тебе пора в дорогу.

Трактирщик выглядел точно так же, как вчера – если тут вообще было «вчера», равно как и «сегодня», и «завтра».

– Тебе пора, – повторил Трактирщик. – Сядь и подкрепись.

– Зачем? – попыталась пошутить валькирия. – Тело ведь моё всё равно не здесь.

Хозяин покачал головой:

– Тебе всё равно станет легче, вот увидишь.

Он оказался прав. Свежий хлеб, только что из печки; прозрачный мёд, копчёный олений окорок – всё, как любила Рандгрид, ещё пока была маленькой девочкой и жила с матерью.

Пока её не забрал О́дин…

Долго собираться воительнице не пришлось. Однако она не могла не заметить, что одежда её чиста, видавшие виды сапоги – отдраены до блеска, словно только что куплены.

– Мать следует почитать, – наставительно сказал Трактирщик, видя недоумение валькирии. – Негоже являться к ней в дорожной пыли, в стоптанной обувке и с дырками на подошвах. Ты поняла, куда тебе идти?

– Нет, – покачала головой воительница. – Я видела падение призрачного Асгарда… хотела бы найти его останки.

– Что ж с тобой делать, дочь О́дина, – с деланной строгостью развёл руками Трактирщик. – Помогу тебе и здесь. Сказки помнишь? Как царский сын или там купеческая дочь приходят к лесной ведьме, та даёт им разные задания, а потом вручает клубочек и напутствует, дескать, куда клубочек покатится, туда и ты ступай?

– Помню, как не помнить. Весемир рассказывал… ой, ну, один товарищ мой былой…

– Знаю его, как не знать, – усмехнулся Трактирщик. – Мне он, помнится, тоже долго истории сказывал. И, кстати, тебя тоже поминал. Нравилась ты ему, скажем так.

– Какая теперь разница? – Райна опустила взгляд. – Я валькирия. Меня можно убить, но время надо мной не властно. Какой смысл любить смертных? Они уйдут, а я останусь…

– Твои дети понесут дальше твой дар, – негромко сказал хозяин. – Подумай над этим, Рандгрид, дочь О́дина.

– Я должна стать прародительницей рода бессмертных, что ли? – фыркнула воительница. – И мой дар, как ты говоришь, сохранится в поколениях? Так не бывает. Даже у эльфов, что мнят себя «Перворождёнными».

– Те, кто и впрямь Перворождённые, так и не достались голодному времени. Другие попали под его власть, но жизнь их долга, очень долга. Можно… успеть многое, если ты понимаешь, о чём я.

– Наверное, пойму, – пожала плечами валькирия. – Скажи, великий, почему я видела только Асгард? Остальные жилища павших богов скрыты от меня?

– Можно сказать и так, – кивнул Трактирщик. – Приходящий сюда видит самое для себя важное. У меня за столом говорят о несказанном. И говорящие знают, что я передам, передам их слова кому следует. Так и с Асгардом. Ты явилась сюда за асами, Рандгрид, не за кем-то ещё.

– Но почему я тогда не вижу своей матери?

– Когда ты прорывалась в мои пределы, за тобой стояла могущественная магия. Даже я не знаю, как О́дину удалось создать такие чары, не иначе ему кто-то поспособствовал. Сейчас же ты идёшь одна, лишь по зову сердца. Не жди величественных видений, что могли бы поддержать тебя. Следуй туда, куда тебя потянет более всего. Во владениях Соборного Духа нет более надёжного поводыря.

– Про золотую тропу… – заикнулась было воительница, но Трактирщик лишь покачал головой.

– Иные тайны ты можешь раскрыть лишь сама, Райна. Равновесие имеет власть надо всем и всеми в Упорядоченном, хотя надо мной – и в меньшей степени, чем над Восставшим и Познавшим Тьму.

– Хорошо, – склонила голову воительница. – Тогда прощай, хозяин! Спасибо тебе за кров, за хлеб и соль. За мёд в особенности.

– Это твой мёд, – улыбнулся Трактирщик. – Самый лучший мёд из твоих воспоминаний. Это ты поставила его на стол, Райна. И это я должен благодарить тебя, потому что мёд и впрямь хорош.

– Ничего-то у вас не поймёшь, в ваших странах мёртвых… – махнула рукой воительница. – Не поймёшь, всамделишное тут у вас всё или понарошку, только кажется.

– Здесь, у нас, что кажется – то и есть всамделишное. – Хозяин положил Райне руку на плечо. – На прощание помогу тебе, как та лесная ведьма, с которой разговор наш начался, да в сторону ушёл. Ступай прямо ко Древу. Увидишь всё… как настоящее. Там тебе и «остатки Асгарда» найдутся, – коль и впрямь нужны тебе окажутся, в чём не уверен – и многое другое, и мать тебя позовёт.

– Прямо так и позовёт?

– Не веришь? – усмехнулся Трактирщик. – Позовёт. Не сомневайся. Ступай, валькирия. Мы ещё встретимся.

– Постараюсь, чтобы не слишком скоро, – буркнула Райна. – Нам с отцом ещё восстанавливать Асгард!

– Нет, – покачал головой Трактирщик. – Мы увидимся с тобой до твоего… не после твоего последнего часа. Можешь мне поверить.

– Ну, если ты хочешь сказать, что на обратном пути мы с мамой остановимся у тебя перекусить…

Трактирщик рассмеялся. И слегка подтолкнул Райну в спину.

…Перед ней расстилался самый обычный северный пейзаж. Лес, кое-где пробившиеся сквозь кроны деревьев серые, мшистые скалы. Трактир давно остался позади. За спиной Райны поднималось всё выше и выше нечто очень похожее на солнце, наконец-то проглянувшее сквозь вечно серые тучи; валькирия шла словно бы на север – туда, где горизонт закрывало великое Древо.

Оно в очередной раз изменило вид. Серый цвет исчез, уступив живым коричневатому и густо-зелёному. Древо, конечно, по-прежнему казалось исполинским и уходящим за облака, но отнюдь не «простирающимся надо всем Упорядоченным». Райна даже смогла бы припомнить мир или два, где тоже росли подобные гиганты. Однако чем ближе она оказывалась, чем выше поднималась крона над горизонтом, тем сильнее ощущала воительница всё убыстряющийся ток силы. Словно набирающая разбег вода, сжатая скальной тесниной, незримая магия устремлялась ко Древу со всех сторон.

Вокруг же Райны царил девственный пустой северный лес, каким она привыкла его видеть на каменистых кручах Ётунхейма, когда сам мир был ещё молод. Привычные, с детства знакомые деревья, сосны да ели, кустики брусники, мшистые холмики, изредка – говорливые ручьи. Здесь царило лето, было тепло, но – валькирия шагала посреди полного, зловещего безмолвия, если не считать лёгкого шума ветра.

Кроме растений, вокруг неё не было ни одного живого существа. Ни птиц, ни мелкого зверья, ни даже докучливой мошки.

Ничего.

Словно весь этот лес нарисовали специально для неё.

Но если воля Демогоргона может явить множества живых деревьев, почему исключение сделано только для них? Или всё это нужно, чтобы валькирия ни на миг не забывала – это не владения живых, это страна мёртвых, и она тут – лишь случайная гостья?

Она не успела даже как следует обдумать это, когда земля под ногами незаметно уступила место широченному, словно палуба корабля, корню, что мог бы запросто прозываться «отцом всех корней». Великое Древо было совсем близко, а Райна даже не поняла толком, как оказалась возле него настолько быстро – разве что расстояния здесь, во владениях Соборного Духа, полностью подчинялись его воле.

Теперь Райна шла в гору – корень поднимался всё выше и становился всё шире; вот валькирия уже вровень с вершинами обычных сосен, вот они уже остались внизу; впереди замаячил исполинский ствол, когда внизу, у основания высоченного корня, что шёл через лес подобно гигантскому спящему змею, вдруг раздались голоса.

…В царстве Демогоргона нет различия языков, подумала Райна. Для неё звучал родной, самый первый язык, единый для Древних Богов Асгарда и для людей молодого Хьёрварда, язык её матери. Голоса были и мужские, и женские, и детские, и зрелые, и шамкающие, старческие.

– Поливай, поливай!..

– Вода вышла, сейчас принесём, уже пошли…

– Дупло видишь? Заделать надо.

– Оттуда червяка ещё не выковыряли, дымарь унесли…

– Так погоните кого!

Райна замерла на полушаге. Осторожно опустила ногу, словно боясь спугнуть говоривших. Подошла ко краю корня и взглянула вниз.

С десяток людей в простой одежде, какую надевали бонды Восточного Хьёрварда, выходя работать в поле, возились у основания корня. Потрескивая, горел небольшой костерок, на треноге побулькивал котёл, весь покрытый чёрными потёками, словно от вара. Мужчины с топорами и ломами в руках что-то сосредоточенно рубили на самом корне, женщины стояли наготове с длинными щипцами, несколько ребятишек – мальчиков и девочек лет семи-восьми – подтаскивали дрова к костру под надзором седой старухи.

– Есть! – выкрикнул один из мужчин, проворно отскакивая в сторону.

Статная молодка в кузнечных рукавицах сделала молниеносное движение щипцами. Раздалось какое-то скворчание и скрежет, словно множество когтей разом упёрлось в дерево.

– Давай, давай! – разом завопило несколько голосов; ещё две пары щипцов пришли на помощь первым, женщины дружно потянули – и из невидимой сверху для Райны дыры вырвалось нечто вроде длинной многоножки, яростно щёлкавшей внушительными жвалами.

Дети заверещали – но исключительно от восторга. Мужчины, побросав топоры, присоединились к женщинам, извивающуюся тварь – длиной в добрых два человеческих роста и толщиной в обхват – выволокли на чистое место.

– Не рубить, не рубить! – покрикивала старушка, но остальные, похоже, и так отлично знали, что делать.

Шустрая и тоненькая девочка с масляным фонарём ловко скользнула в дырку и тотчас вынырнула обратно:

– Нет яиц?

– Не, не успела отложить ещё! – бодро отрапортовала разведчица.

Плечистый мужчина одобрительно кивнул:

– Заделывайте, пока свежее, быстрее зарастёт!

– Да никто и не медлит, Драган, тебе лишь бы командовать!..

В чёрный котёл окунулись столь же чёрные, видавшие виды черпаки. Горячий, парящий вар полился в дупло, и корень под ногами Райны ощутимо вздрогнул, но не от боли, а словно бы от удовольствия.

Чёрная тварь меж тем продолжала извиваться в железных захватах. Никто тем не менее рубить её не спешил; напротив, все поглядывали на старуху, что отложила длинную клюку и потёрла руки, словно они успели озябнуть.

– Держите крепче, не как в прошлый раз, – прошамкала она.

– Да хватит уж нас винить, мать Омета, слышали мы уже это, – беззлобно отмахнулся один из мужчин. – Делай своё дело, не тяни уж, работы сегодня ещё много!

Cтаруха простёрла руки над извивающейся чёрной многоножкой, и Райну вдруг словно опалило – меж ладоней матери Ометы вспыхнуло настоящее солнце, яркое и радостное. Чёрное блестящее тело многоножки мгновенно посерело, чешуи рассыпались невесомым пеплом, и миг спустя от твари не осталось вообще ничего, прах развеяло налетевшим ветерком.

Хаос вырвался на свободу.

Райна даже зажмурилась – многоножка была именно что тварью Хаоса, несла в себе его зерно, сейчас получившее волю, но бессильное отныне вредить Древу если не навсегда, то, во всяком случае, на достаточно долгое время.

– Учитесь, пока я жива, – прокаркала мать Омета, явно очень довольная собой.

Шутку встретили дружным смехом. Хохотали все, даже маленькие дети.

– Пока я жива! Ох, мать, ну и сказанула!

Старуха самодовольно подбоченилась.

– Именно, что «пока я жива»! Пока я с вами тут, во Древо не ушла, дурачки вы мои смехотливые!

– Да ты, мать Омета, уж сколько времени всё грозишься, да никак никуда не уходишь, – утирая выступившие от смеха слёзы, проговорила одна из молодок, опуская не нужные более щипцы.

Старуха только задрала подбородок.

– Костёр гасите, – распорядился один из мужчин. – Гасите да пошли дальше, ещё добрую дюжину дырок заделать надо.

Команда дружно принялась подбирать разбросанные тут и там снасти. Костёр зашипел, окутываясь белым паром; котёл с чёрным варом взяли на плечи двое мужчин; недлинной вереницей люди двинулись прочь от Райны, вдоль исполинского корня, как вдоль стены.

Валькирию они так и не заметили.

Что это было? Не об этом ли «увидишь всё, как настоящее», говорил Трактирщик?

Люди, старые и молодые, заботящиеся о Древе так, словно и оно, и они сами – живые. Понимающие при этом, кто они и где находятся, иначе не смеялись бы так над непритязательной шуткой матери Ометы. Кто они такие, откуда здесь взялись? Куда делся серый мир Демогоргонова домена, почему тут всё словно в обычной жизни? Иллюзия?

Мёртвые заботятся о Древе, заставляющем магию могучим потоком струиться сквозь всё Сущее, давая жизнь тем, кто неизбежно присоединится к ним, рано или поздно. Мёртвые ловят тварей, или созданных Хаосом, или пропитавшихся им, подпавших под его власть, – Райна невольно вновь вспомнила области, через которые пролегла их дорога ко владениям Соборного Духа, области, где Хаос, казалось, подмял и подчинил себе саму плоть Упорядоченного.

Люди ушли в сторону, противоположную той, куда направлялась Райна, и вскоре лес поглотил их голоса.

* * *

Бог О́дин, владыка Асгарда, Ас Воронов, Отец Дружин, Старый Хрофт, стоял на засыпанной пеплом равнине. Здесь, именно здесь когда-то возвышался его чертог, здесь была на краткий миг возрождена Валгалла, воссоздана из праха. Сейчас от того чародейства осталась лишь резонирующая в потоках магии память заклинания, эфирный след.

Старый Хрофт оглянулся. Они послушно держались поодаль – Яргохор, Фенрир, тени асов. Все ждут. Где-то неподалёку наверняка притаилась и Гулльвейг; не зря же бросила, что у неё молот Тора.

Что ж, вы хотели увидеть, что такое Древний Бог? Вы увидите.

Пепел отдал свою память. Очертания Валгаллы, других чертогов Асгарда дрожали – незримые, готовые вернуться, обрести плоть. Казалось, нет такой силы в Упорядоченном, что смогла бы воссоздать сожжённое, вернуть обратно давным-давно павшее; но время уже обратилось вспять.

О́дин начертал первую руну. Начертал прямо в пепле, сведёнными щепотью тремя пальцами правой руки. Росчерк, другой, третий – руна означала начало, зарождение великой работы.

Вторая руна последовала за первой. Первая тем временем наливалась голубым пламенем, языки огня плясали над линиями, и потоки Силы дрогнули, послушно меняя курс.

Сделать предстояло ещё очень, очень многое – настоящий Асгард, из камня и брёвен, из честной плоти скал, из тел древних дубов ещё родится; сейчас же, как дом, где предстоит возродиться асам, сгодится и тень прошлого.

Третья руна, четвёртая… Этих рун не знала Лаувейя; этих рун не видел и он сам, когда висел, пронзённый копьём, постигая тайные знаки. Это были руны нового мира, дарованные, подсказанные – можно называть как угодно; но даже если они окажутся предательскими, дело своё они сделают.

«А дальше мы станем говорить с сильными мира сего уже совсем по-другому».

Шесть рун горели голубым, огонь потрескивал, словно там пылали самые настоящие дрова. Сила стягивалась к равнинам Иды, и О́дин знал, что руны эти он сможет использовать только один раз – начертания утратят значение и смысл.

Условие разумное, но ему хватит и одной попытки.

Тут и там над землёй стали подниматься одиночные облачка-столбики пепла. Прах обретал подобие жизни, настоящей она никогда не станет, но этого и не требовалось.

Подобно тому как Старый Хрофт возрождал пепельный Асгард, когда рядом с ним стояла Райна, перед Отцом Богов вновь стали подниматься изукрашенные стены; явилась крыша, выложенная бесчисленными щитами. Валгалла рождалась вновь, но, конечно, это была не настоящая Валгалла. Так некромант поднимает мертвяка из могилы; О́дину это нужно было для того же, для чего служит литейщику модель.

Память старого пепла пригодилась вновь. Один раз он уже оживал на время, подчиняясь чарам Старого Хрофта; сегодня ему пришёл черёд сослужить последнюю службу.

Вот сложилась Валгалла, вот появились чертоги Тора, залы Фрейи, покои кроткой Идун; своей чередой поднимались жилища Локи и Йорд, Браги и Ньёрда, Скаги и Бальдра. Асгард вставал, точно живой, пепел послушно принимал форму камня и дерева, золота и стали – но то была лишь форма, прах оставался прахом.

По лицу Отца Богов тёк пот, движения сделались замедленными и затруднёнными, он словно плыл, пробиваясь через густую болотную жижу. На руках вздулись бугры мускулов, наполнились кровью тугие вены, оплетая плоть Старого Хрофта, подобно змеям. Отец Дружин словно пытался оторвать от земли невидимый, но неимоверно тяжкий груз.

Яргохор, Фенрир и Скьёльд глядели на Древнего Бога в немом благоговении.

С пальцев О́дина сорвалась первая капля тёмной крови, туго ударила во взвихрившийся пепел; от неё во все стороны побежали багровые змейки, постепенно угасая и замирая, оставляя на своём пути прах, спёкшийся в серое блестящее стекло.

Ястир молча сделал шаг назад, затем ещё и ещё. Фенрир оскалился и зарычал, Скьёльд остался стоять, но костяшки на судорожно сжатых его кулаках побелели.

Перед ними поднимался Асгард, поднимался уже не тенью, но почти как настоящий, наделённый цветом и полнотой – однако именно что «почти». Это всё равно была лишь тень истинного Асгарда, сложённого из крепчайших костей Земли и всё равно не устоявшего пред яростью Молодых Богов.

Вниз от локтей Старого Хрофта теперь бежало сразу несколько кровяных ручейков. Низ плаща потемнел, кровь промочила его насквозь, однако Асгард сложился весь, если не считать священного ясеня Иггдрасиля.

Огненные змейки меж тем обратили почти весь пепел под ногами Отца Дружин в сплошное блестящее зеркало, правда, тусклое и мутное.

Наконец последняя руна угасла, а сам О́дин тяжело опустился на одно колено, низко склонив голову.

Переглянувшись, Ястир, Скьёльд и Фенрир разом бросились к нему.

Огромный волк-исполин опередил всех, однако он только и смог сделать, что слегка толкнуть владыку Асгарда носом, да так, что тот опрокинулся, не ожидая подобного.

– Отойди, волк, – не шибко вежливо бросил Скьёльд, падая рядом с О́дином на колени так, словно ему подрубили ноги.

– Я… справлюсь, – прохрипел Отец Богов, отталкивая протянутую руку. – Я… поднимусь!

И он действительно поднялся. Кровь с рук уже не капала, однако шатало Старого Хрофта так, словно он влил в себя целый бочонок хмельного эля.

Перед ними стоял Асгард, Асгард Возрождённый. Уже не пепельно-серая тень, уже почти живой двойник настоящего.

Плечи О́дина развернулись, глаза вспыхнули.

– Глядите все! – каркнул он хрипло. – Смотрите и не говорите, что не видели! Вот он, Асгард! Его прообраз, каким он станет совсем скоро, когда преображённый пепел заменят камень, брёвна, сталь и злато. Мы созовём гномов. Все, кто помнит древние клятвы, явятся нам на помощь. Асгард будет стоять! На века!

Фенрир грозно взрыкнул, словно соглашаясь. Скьёльд склонил голову, и только Яргохор остался невозмутим.

– Можно восстановить стены и крыши, великий бог. Но что делать с тенями асов? Ты вывел их из страны мёртвых и хочешь дать им плоть, но как?.. Не в общих словах, на деле?

– Не… сомневайся, – по-прежнему хрипло отозвался О́дин. – Очень скоро… увидишь… сам.

Он сплюнул – сгустком тёмной крови.

* * *

Валькирия Райна шагала по исполинскому корню великого Древа. Путь её, впрочем, заканчивался – прямо перед нею вздымался неоглядный ствол, вблизи похожий просто на бесконечную коричневую стену.

«Мать тебя позовёт», – сказал на прощание Трактирщик. Что ж, пока никакого зова не прозвучало. Корень слился со стволом, и валькирия не колебалась – надо идти вверх.

Райна задрала голову – гладкая стена тянулась, насколько мог окинуть глаз, и там, на страшной высоте, распускалась бесчисленными ветвями.

Воительница решительно поставила ногу на уступ коры, подтянулась – и начала подъём.

Трактирщик обещал, что здесь всё станет «настоящим», и не обманул.

…Немало времени прошло, пока Райна добралась до нижних ветвей. Широченные, словно крепостные стены или переброшенные гномьими умельцами мосты через бездонные пропасти, они отходили от ствола, теряясь где-то в смутной бесконечности.

Валькирия тяжело дышала. Она поднялась на страшную высоту, и лишь то, что она, Дева Битвы, привыкла сызмальства носиться под облаками, удержало её от падения.

«Эх, мне б сейчас моего крылатого коня, на каком мчалась к Валгалле…»Что теперь? Ещё выше? Как долго? Нужны ли будут ей еда и питьё, если уж тут всё должно быть «настоящим»?

Она ещё стояла и осматривалась, когда вдруг ожил альвийский меч, резко толкнувшись в ножнах.

Из-под ветви вылезало странного и неприятного вида чёрное существо, ростом с человека, но обликом напоминавшее морское головоногое – с пучком тёмных извивающихся щупалец на голове и парой круглых, словно блюдца, немигающих глаз, прикрытых чем-то вроде прозрачной брони.

По бокам у существа торчала пара крошечных скрюченных ручек, словно поражённых неведомой хворью. Передвигалось оно подобно гусенице, хотя к телу его прижаты были причудливо сложенные ноги.

Оно замерло, тупо уставясь на Райну ничего не выражающим рыбьим взором.

Альвийский меч вырвался из ножен, воительнице почти не пришлось прикладывать усилия.

Раскрылась щель безгубого рта. «Ршша-плюк-шплют-плют», услыхала Райна. Щупальца на голове создания зашевелились, потянулись к валькирии – без угрозы, скорее как к досадному препятствию.

Воительница отступила на шаг к вящему неудовольствию меча, так и подрагивавшего в жажде схватки. Мельком Райна подумала, что Оружейница вложила-таки в него слишком уж много самостоятельности – ей приходилось удерживать собственную руку.

Чёрные щупальца почти коснулись лезвия, но, словно передумав, втянулись обратно. Существо потеряло интерес к Райне, развернулось, и – шшшрх, шшшрх, шшшрх – повлеклось прочь по широкой ветви.

Валькирия неосознанно двинулась следом, только сейчас заметив, что в присутствии чёрного создания всё вокруг неё сделалось ещё чётче, красочнее, вещественнее. Лица касался тёплый ветерок; воздух наполнился запахами молодой листвы; Райна словно очутилась вдруг в весеннем лесу.

Не обращая на неё внимания, головоногое ползло всё дальше и дальше, поворачиваясь то вправо, то влево и будто бы что-то отыскивая. Потом вдруг всё передёрнулось от хвоста до кончиков непрестанно шевелящихся щупалец и решительно свернуло на один из отростков, где, как видела теперь Райна, распускались свежие, травянисто-зелёные листья.

Они двигались довольно долго – головоногое ползком, Райна быстрым шагом, – пока не добрались наконец до самих листов. Они оказались под стать великому Древу – из каждого получился бы настоящий плащ для валькирии. Свежие и чистые, налитые соками и силой, такими листья бывают только поздней весной, на крутых скалах Рёдульсфьёлля, что в Восточном Хьёрварде.

Создание остановилось, нагнуло голову, и щупальца его принялись быстро ощупывать лист, оглаживать края, прослеживать каждую его прожилку, точно выискивая скрытый изъян.

Райна наблюдала затаив дыхание, понимая, что она, наверное, первая из не-мёртвых, кому довелось узреть это таинство.

Покончив с одним листом, существо переползло к другому, за ним – к следующему. На четвёртом, однако, оно задержалось. Щупальца пробегали по одному и тому же месту раз за разом, замирали, принимались нажимать, ощупывать, оглаживать, словно мастер-шлифовщик, обнаруживший на идеальной как будто бы поверхности незримый для обычного глаза изъян.

Потом существо замерло, и миг спустя щупальца его стремительно, словно разящие копья, рванулись вперёд, вонзаясь в изумрудную плоть листа, пробивая его насквозь. Существо припало к нему, рот его раскрылся, челюсти задвигались – лист с хрустом исчезал в его глотке.

Альвийский меч сам собойрванулся, взлетая для удара, так, что Райне пришлось вцепиться левой рукой в собственное запястье. Она здесь не для того, чтобы судить и карать.

Лист задрожал, затрясся – ну точно живое существо в предсмертных ужасе и муке. Райна не сдержала гримасу боли. Страдания того, что выглядело сейчас как лист, ощущались, словно её собственные.

«Погоди, погоди, – горячо прошептала она мечу, почему-то уверенная, что он её и услышит, и поймёт. – Я должна понять, я не могу разить тут почём зря. Мы не в смерти и не в жизни, мы в точке перелома, на самой середине балансира весов, и от каждого моего взмаха может зависеть куда больше, чем кажется».

Мечу, похоже, это не слишком понравилось, однако он подчинился, дрожь прекратилась.

Покончив с листом, существо удовлетворённо рыгнуло – ну точь-в-точь перепивший пива селянин! – и поползло дальше. Пустой черенок листа печально поник; но потом дёрнулся раз, другой, и на конце его стала набухать изумрудно-солнечная капля, трепещущая, просвечивающая и мало-помалу начинающая светиться сама. Это чем-то походило на истечение весеннего сока, залечивающего надрез на коре, только куда скорее.

Заворожённая, Райна неотрывно глядела, как растёт и набухает сияющая капля, как всё сильнее и радостнее становится её сияние. Зелёное и золотое пламена сливались, вспыхивали крохотные радуги, и капля всё увеличивалась и увеличивалась, сделавшись уже величиной с добрый мешок, в какие мельники ссыпают ещё тёплую муку из-под жерновов.

И в какой-то миг под блистающей оболочкой Райна разглядела туманные очертания человеческой фигуры.

Женщина – нет, девушка, нет, подросток, нет, просто ребёнок лет семи – образы менялись стремительно, задержавшись, наконец, на последнем.

Лицо её – девочки с волосами цвета воронова крыла, с закрытыми глазами, чуть приоткрытыми губами, высокими скулами – приближалось, росло, тело словно бы таяло; спящая – а она именно спала, и едва заметно подрагивали ресницы – затаилась в колыбели.

Райна замерла, не в силах оторвать взгляда. Вот у девочки вырвалось что-то вроде вздоха, губы раскрылись чуть шире, и она вновь начала меняться, лицо стремительно становилось лицом младенца, которому только предстояло родиться.

Валькирия забыла про меч, забыла обо всём – и впервые за долгие долгие века жизни, над которой не было властно само время, она вдруг подумала о дочери.

О такой же дочери, которую родила её мать Сигрун богу О́дину…

– Гшш-хлюш-хлюшшш!

Чёрное создание кинулось на изумрудно-золотую колыбель. Чёрные щупальца взмыли, ударили, но на сей раз их встретила сталь альвийского меча.

– Нет! – выкрикнула Райна, давая волю гневу.

Взмах, удар, что должен был снести голову отвратительному созданию, – однако пропал даром. Чёрные щупальца отдёрнулись с быстротой молнии, а в следующий миг существо крутанулось, хвост подсёк валькирии ноги. Райна повалилась, откатившись. По голени вверх к колену и дальше, по бедру, разливался ледяной холод.

Существо скользнуло к ней, стремительно, бесшумно, и на валькирию словно упала чёрная сеть, щупальца оплели запястья, захлестнули горло, полезли в лицо, словно норовя выдавить глаза.

Воительница взвыла от ярости и не сдерживаемого уже ничем гнева. Омерзение от коснувшихся её отростков, холодных и скользких, казалось, вливалось в мышцы, словно чистая незамутнённая магия.

Альвийский меч свистнул, и рассечённая чёрная плоть зашипела, тёмная кровь вскипела, запузырилась на краях раскрывающейся раны. Хватка ослабла, и Райна, поневоле опираясь на локоть правой, сжимавшей меч руки, ударила кулаком левой, целя прямо в нависающий над ней холодный и немигающий глаз.

Закрывавшая глаз прозрачная роговая оболочка лопнула с треском, глазное яблоко расплескалось, словно гнилой плод. Задыхаясь от бешенства и давно не испытываемой жажды убивать, убивать во что бы то ни стало, Райна била и била, превращая голову чёрного создания в кровавое месиво и не замечая собственных сбитых костяшек.

Тварь отшатнулась, судорожно размахивая щупальцами, и Райна ударила последний раз, как умела, мечом, чтобы уже наверняка. Альвийская сталь прошла насквозь через голову создания, и чёрное тело, корчась, забилось у ног валькирии.

Не обращая на него более внимания, Райна бросилась к тому месту, где только что покачивалась-вызревала на черенке изумрудно-солнечная «почка», зародыш чего-то совершенно нового – и замерла, видя на её месте новый лист. Великое Древо не заметило потери. Оно отрастило иное взамен утраченного; но что-то и исчезло навсегда, не воплотилось, сгинуло безвозвратно.

Девочка с волосами цвета воронова крыла не родится, вдруг поняла Райна. Не родится уже никогда. Вместо неё в мир явится кто-то другой, кто-то иной займёт её место, но вот её самой, такой, какой она явилась Райне, – уже не будет.

Валькирия заскрежетала зубами. Боль потери казалась непереносимой.

«Да что ты, – хотела сказать она себе, – ты сражалась в бесчисленных войнах, ты билась на стенах осаждённых городов, ты прорывалась сквозь кольцо врагов по горящим улицам с горсткой последних товарищей, прорывалась, зная, что за твоей спиной во множестве умирают такие же вот девочки и мальчики, ты никогда не была сентиментальна – «сильному жить!» – так что ж расклеилась, размякла теперь?»

Она замерла, тщетно всматриваясь в зелёную поверхность большого, словно одеяло, листа. Радостно-зелёного, свежего, здорового. Нет, никаких следов.

Воительница со злобой поглядела на валяющийся труп головоногого чудовища. Что оно делает здесь, в домене Великого Духа? Не с такими ли боролись те люди, что вылавливали здоровенных червей-короедов там, у подножия Древа?

Райна, преодолевая отвращение, склонилась над осклизлыми останками. Тут тоже что-то было не так. Существо не нападало на неё, Райну, пока та не атаковала первой. Не слишком похоже на изначального хищника. Непохоже также, что головоногое хоть сколько-то страшилось бы Райны.

Остриё альвийского меча коснулось тёмной блестящей кожи существа. Нахмурившись, Райна нажала на эфес – клинок легко погрузился, не встречая сопротивления.

Существо несло в себе Хаос. Точно так же, как и те «червяки». Крохотные частицы Хаоса полнили его кровь, скользили в жилах, затаились в глазах. Хаос чувствовал себя весьма привольно в домене могучего Демогоргона, куда вольготнее, чем думалось валькирии.

Как это случилось? Как он пробрался сюда, как проскользнул? – Райна привычно думала о Хаосе «он», словно о едином, живом, цельном противнике, боге или чудовище, хотя в действительности никакого «единого Хаоса», наделённого единой же волей, не было.

Валькирия выпрямилась. Демогоргону, великому Орлу – как ни назови – пригодилось бы куда больше таких вот людей, что недавно встретившийся Райне отряд.

Правда, едва ли он бы так просто справился с головоногим. Их медлительность, неуклюжесть сейчас представали просто маской.

Тёмная кровь больше не текла, мёртвое тело замерло бесформенной грудой; Райна стояла над ним, замерев, ощущая, как Хаос окутывает, обволакивает её подобно тому, как обволакивал на дороге мёртвых богов. И с каждым мгновением Райна всё яснее и отчётливее начинала ощущать течение. Течение незримой Силы – наверное, именно частички Хаоса помогли почувствовать её, как пляшущие песчинки указывают на место, где с озёрного дна бьют скрытые ключи.

Сила струилась куда-то вверх, ко скрытой вершине Древа. Незримый поток попытался увлечь за собой и Райну, она невольно повела плечами, точно сбрасывая накинутую на них паутину.

Теперь, заметив этот поток, валькирия невольно вглядывалась в него, пытаясь уловить, ощутить – не глазами, не ушами и не кожей, но тем таинственным, что делало внучку ётуна-великана Хримвальди именно Девой Битвы, а не просто дочерью женщины по имени Сигрун.

Поток струится вверх вечным движением, подобно тому, как вода поднимается по тончайшим жилам корней и стволов. Великое Древо живёт этим? Или это нужно ему не только для жизни? Или – если уж она, Райна, оказалась сейчас в царстве иллюзий и всё выглядит совсем не так, как на самом деле, – для чего-то совершенно иного? Может, это «Древо» в действительности – совсем даже и не Древо?

Только теперь, убив загадочное, носящее в себе Хаос существо, Райна стала замечать и ещё какие-то смутные тени, едва заметные, на самой границе видимого – они медленно скользили вверх, уносимые всё тем же потоком.

Валькирия с трудом могла различить их очертания – но все они казались странно изломанными, исковерканными, неправильными, каких не бывает в суровой, но справедливой природе, и какие чаще всего создаются прихотью злого ума, способного вдобавок манипулировать Силой.

Так течение реки неспешно уносит с собой сухие листья, сучья, тела насекомых, трупики мелких зверюшек. Река не желает им зла, она просто несёт их на своих плечах, от устья до самого истока.

Райне не пришло в голову ничего лучше, как последовать за этим потоком.

* * *

Асгард высился пред Старым Хрофтом, точь-в-точь такой, каким помнил его Отец Дружин, до мельчайшей детали. Прах и пепел цепко хранили память и теперь отдали её всю, до последней капли. Асгард сиял прежними огнями, былая его слава словно воскресла вновь, и О́дин слышал, как за спиной хрипло рыкнул Фенрир, тоже, как и сам Ас Воронов, захваченный воспоминаниями.

Первое дело сделано, ещё два впереди. Одно по сравнению с другим кажется почти ничего не значащим – возродить стены и башни Асгарда в дереве, камне, стали и золоте; второе – вернуть тела всем павшим асам.

Руны сделали своё дело и ушли. Сотворённые и вычерченные для одного-единственного чародейства, они больше ни на что не будут способны. Отец Дружин пошёл очень на многое, чтобы заполучить их, и расплачиваться придётся совсем скоро; но с этими заимодавцами он, скажем так, найдёт способ договориться.

С тенями асов так уже не получится, одними лишь росчерками рун, черпающих силу во сколь угодно опасных и неверных источниках, ему уже не обойтись. Водитель Мёртвых, Фенрир да и Райна могли сколько угодно допрашивать его, подступаться с одним и тем же вопросом – мол, как? Как он вернёт тела бесплотным теням?

Но такое, как известно, без особого труда проделал Познавший Тьму, когда его же собственные сородичи штурмовали крепость мятежного мага. Правда, то тело, данное алчному духу, и не должно было прожить хоть сколько-нибудь долго, его участь была – разбиться о гранит Хединсея; Старому Хрофту, конечно, требовалось совершенно иное.

Но пока – пока он просто стоял и любовался Асгардом. Асгардом Возрождённым, что очень скоро вернёт себе настоящие, возведённые из честного камня стены.

И тогда всё станет по-другому. Совсем, совсем по-другому.

У каждого своя игра. Даже лучшие друзья порой имеют интересы, отличающиеся, как день от ночи, а свет от тьмы. Они не лучше и не хуже, эти интересы, просто они… разные.

Старый Хрофт обернулся к Скьёльду.

– Готов ли ты и дальше помогать мне, маг?

Чародей с вытатуированными на черепе драконами лишь молча кивнул.

– И ты по-прежнему не станешь задавать вопросов?

– Богу не задают вопросов, когда он становится истинным богом, как ты сейчас, великий О́дин, – хрипло ответил волшебник. – Бог сам скажет верному всё, что нужно.

– Какие-то у вас, нынешних, всё-таки неправильные боги, – поморщился Старый Хрофт. – У нас всё не так было. Нас вопрошали, к нам шли, шли с поклонением, но и с вопросами. Начиная от самых простых и жизненных – каким выдастся лето, когда что лучше сеять – и кончая самыми страшными, вечными. И мы отвечали, как могли, чтобы, с одной стороны, не оставить вопрошающего во тьме, а с другой – чтобы люди не сделались нашим тягловым скотом, бездумным и бессловесным, во всём полагающимся лишь на нашу волю и мысль. Мы давали ответы, частенько – уклончивые и загадочные, но давали.

Скьёльд покачал головой:

– Да не сочтёт великий Ас слова мои недозволимой дерзостью, но… разве поражение на Боргильдовом Поле не значит, что этот путь оказался неверен?

– А разве падение Ямерта не значит, – парировал О́дин, – что в конце концов мы всё равно одолели?

– Это, – упрямо ответил чародей, – не совсем так. Да простит меня могучий Ас Воронов, – добавил он поспешно.

– Не совсем так? А как же?

– Победили молодые маги, Истинные Маги, Хедин и Ракот, Познавший Тьму и Восставший. Без них не было бы и твоего возвращения, великий Ас, да не разгневаешься ты на горькую правду.

– На правду не гневаются, – помолчав, сказал Отец Богов. – Ты прав, чародей Скьёльд. Да, именно Ракот первым начал мятеж. Он потерпел неудачу, но Хедин последовал за ним – чтобы освободить друга и чтобы занять иное, более подобающее им с Восставшим место в Упорядоченном, освободиться от власти Молодых Богов. Ты прав в этом. Ты не прав в другом – кто научил молодого мага Хедина думать так, что восстание для него стало вообще возможным? Кто показал ему дорогу, кто вывел на верный путь?

Скьёльд снова покачал головой:

– Великому Асу Воронов нет нужды что-то доказывать ничтожному смертному, его верному слуге.

– Не унижайся, маг, у тебя это плохо получается, – фыркнул О́дин. – Ты не мой слуга. Ты решил помочь справедливому делу, и за то я тебе признателен. Ты и твои сородичи всегда будут желанными гостями в Валгалле. Но ты не понимаешь. Именно я заронил в душу Познавшего Тьму зёрна сомнений. Именно я научил его думать, а не просто верить. Он стал тем, кем стал, благодаря мне!

– Да, великий бог, – смиренно склонил голову Скьёльд. – Замечу лишь, что он скверно отблагодарил тебя за всё твоё добро, коль уж сейчас, столько эонов после падения Ямерта, высокие залы Асов так и не восстановлены, и тебе помогаю я, ничтожный, а не вся мощь Новых Богов Упорядоченного.

– Откуда я знаю, что ты не тайный слуга Хедина? – пожал плечами Один. – Мне это не важно, поверь. Познавший Тьму – мой друг, и воевать с ним по-настоящему нам не придётся, не устаю это повторять.

– Боюсь, ты ошибаешься, Ас Воронов, – покачал головой Скьёльд. – Тебе лишь кажется, что Хедин – твой друг. На самом же деле он ничем не отличается от Ямерта. Точно так же, как и Молодые Боги, Боги Новые просто хранят то, что есть, судорожно затыкая дыры и латая прорехи. Они не понимают, куда надо двигаться. У них нет стратегии. Они не видят будущего Упорядоченного, не желают замечать грозных пророчеств, и, рано или поздно, им за это придётся расплачиваться. Кто-то бросит им вызов, кто-то встанет на их пути. И я верю, что ты это уже сделал, Отец Богов.

Хрофт лишь неопределённо отмахнулся.

– Довольно слов, Скьёльд. Нам надо передать послание гномам. Подгорный Народ крепко хранит раз данные клятвы; ручаюсь, они смогут заполнить пустоту этих пока ещё не настоящих стен ничуть не хуже, чем в своё время Фазольт и Фафнер.

– Я могу, – вызвался Фенрир. – У меня это быстро. Одна нога… то есть лапа… там, другая уже здесь будет!

– Хорошо, племянник, – улыбнулся Старый Хрофт. – Ты, Ястир! Согласен ли ты тоже помочь мне?

– Странный вопрос, великий Ас. – В голосе бывшего Водителя Мёртвых скользнуло нечто наподобие усмешки. – Разве не встал я всем существом своим на твою сторону? Разве не связал свою участь с твоею?

– Хорошо, – кивнул Хрофт. – Тени асов освобождены Райной, но, боюсь, так просто связь с миром мёртвых не разрубить. Недаром даже мы, хозяева Валгаллы, в пору нашего полного владычества над этим миром, не могли своей волей сделать кого-то бессмертным или вернуть душу из залов Хель. Руны могущественны, но кое в чём могут оказаться бессильны и они. Сможешь ли ты вновь пройти Чёрным Трактом, Ястир?

– Ястир не сможет, а вот Яргохор вполне себе пройдёт. – Былой сородич Ямерта вскинул видавший виды серый меч. – Что нужно добыть в тех краях?

– Когда я даровал дочери Локи власть над страной мертвецов, – медленно сказал О́дин, – я сам не знал мощь этого моего слова. Не ведал пределов той власти, что вручена подземному трону. Хель мертва и уже вернуть раз вручённое не сможет. Но ты, Водитель Мёртвых, поставленный Молодыми Богами меж двух миров, сможешь отыскать тропку к тому, что по-прежнему делает залы Хель тем, что они есть.

Ястир с сомнением покачал головой:

– Великий бог, я бессчётное число раз проходил Чёрным Трактом, бессчётное число раз спускался в Хель. Мне трудно уразуметь, что именно ты имеешь в виду и что я должен там отыскать. Быть может, нам следует отправиться туда вместе?

– Нет, – решительно отрубил Старый Хрофт. – Я никогда не был богом мёртвых, никогда не имел над ними власти. Вернее, пока имел – сам того не ведая, вручил её всю, без остатка, в руки Хель. Я не смогу помочь тебе там. Тебе придётся вновь сделаться Яргохором, друг мой, пусть и на короткое время.

– Я готов. – Ястир не колебался. – Что ж, постараюсь… хотя это больше походит на загадку из сказки, пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что…

– Ну, куда идти-то – вполне понятно, – заметил Скьёльд.

– Залы Хель обширны, – возразил Водитель Мёртвых. – К тому же там… должен быть непорядок. Души-то неприкаянны!

– Я уверен, что мой друг Хедин не оставил это без внимания. – Хрофт остался невозмутим. – Пусть это тебя не заботит, Ястир. Отправляйся немедля и возвращайся как можно скорее.

– С чем возвращаться? – не выдержал Ястир. – Может, там есть какой-нибудь скипетр подземного царства, или там корона Хель, или хоть что-то подобное? Что можно и впрямь найти и принести?

– Ну ты и шутник, Ястир, – усмехнулся Отец Дружин. – Разумеется, там нет никакого скипетра. И короны тоже нет. Хель оказалась первой, чья власть… не зависела от всяких там колец, молотов, щитов или копий. Даже таких, как мой Гунгнир. Единственное, чем смогу тебе помочь… разыщи трон, на котором восседала дочь Локи. Побудь там. Задержись, осмотрись. Пусть то место само подскажет тебе, что способно окончательно разорвать путы души, вернувшейся из владений Демогоргона. Я сделаю всё, чтобы справиться с этим, если потребуется, и без твоего подвига, но… Если только тебе удастся отыскать… – Он покачал головой.

– Соборный Дух ведь никогда не имел отношения к царству Хель, так? – встрял Скьёльд, словно запамятовав о собственных словах, что богу, мол, не задают вопросов.

– Не имел, – подтвердил Один. – Залы Хель – наша работа, работа асов.

– Что ж, – пожал плечами Ястир. – Это уже лучше. Я не замедлю, великий бог. Заодно и… погляжу, не прислали ли Новые Боги кого мне на замену.

– Но всё-таки, может ли помочь великому богу О́дину скромный волшебник в моём лице? – осведомился Скьёльд. – Я помню изречённое тобой, великий бог, но дерзаю…

– Гм, я подумал и решил, что да, ты таки-сможешь мне помочь, и притом более всех, – без тени насмешки отозвался Старый Хрофт, и глаза чародея едва заметно сузились, словно он всё равно подозревал какой-то подвох. – Скоро сюда пожалуют гномы. Они большие мастера, но ещё бо́льшие любители доброго эля. Без какового им никакая работа не в радость, даже возрождение Асгарда.

Глаза Скьёльда остались непроницаемы, голос – ровен и чуть суховат.

– Великий бог О́дин желает, дабы его верный слуга построил бы здесь пивоварню?

– Это уж как у тебя получится, – развёл руками Отец Богов. – Но доброе пиво на пустом месте не заваришь, лучше уж что-нибудь проверенное чтобы шло, из Восточного Хьёрварда.

– Желание великого бога будет исполнено, – поклонился Скьёльд.

Один фыркнул в густые усы.

– Всё кланяешься, Скьёльд? Всё стараешься меня убедить в собственном смирении? Брось, я уже говорил, у тебя такие вещи плохо получаются. Такие, как ты, жестоковыйные, поклоны класть да льстить не умеют. Не старайся. Тебе с роднёй нужно кое-что, и хорошо. Когда кому-то что-то нужно, с ним можно говорить. Можно торговаться, сделки заключать, по рукам ударить, слово исполнить. Плохо, когда никому ничего не нужно – как тогда понять, к чему они дело поведут?

– Да, нам кое-что нужно, – негромко ответил Скьёльд, глядя прямо в глаза Старому Хрофту. – Я счастлив, что великий бог понимает это.

– Чего ж тут не понять? – пожал плечами Отец Богов. – Но об этом потолкуем после. Сейчас вот надо с пивом уладить.

– Мы способны помочь и бо́льшим, владыка Асгарда.

– Очень может статься, что и поможете. Но всему своё время, Скьёльд. Слишком ты нетерпелив для… смертного, ставшего бессмертным.

– Мы не бессмертны, – запротестовал чародей. – Мы лишь научились обманывать смерть, отдалять её. Истинное бессмертие – удел богов, ну и истинных Перворождённых, а так-то…

– Не стоит играть словами, Скьёльд, – пожал плечами Отец Богов. – Истинное бессмертие, не истинное… Ты прожил уже множество человеческих жизней, вот о чём я. Пора бы и научиться терпению. Не спеши. Вы поможете, обещаю. И скорее, чем думаете.

– Но пока что нужно доставить пивка мастеровым? – Маг не смог спрятать насмешки.

– Именно, – невозмутимо кивнул О́дин. – Доставить пивка мастеровым, как только они сами тут появятся.

– А не думает ли великий бог, – сощурился Скьёльд, – что посылать, гм, волка-исполина передавать гномам волю возрождающего свою былую мощь О́дина – не лучшее дело?

– Гм, не ты ли меня уверял, Скьёльд, что «с богами не спорят»?

– Помилуй, великий О́дин, кто ж спорит с Асом Воронов? Ты послал Фенрира, такова твоя воля и так она пребудет, но… твой смиренный слуга, тщась как можно лучше услужить гос…

– Скьёльд. Прекрати. – В голосе Старого Хрофта слышались былые сила и власть.

– Повинуюсь. – Маг прикусил язык.

– Займись пивом, – бросил Отец Дружин с плохо скрываемым презрением; против ожиданий, Скьёльд истово закивал:

– Да, великий бог. Немедленно. Незамедлительно. Сейчас же…

Они все скрылись – Фенрир, Яргохор, волшебник Скьёльд.

О́дин остался один пред новосотворённым Асгардом – таким же точно, как в миг своего падения.

Или, вернее, почти таким же.

За ним не вздымался священный Иггдрасиль.

Всё, всё могла возродить рунная магия Старого Хрофта, но не Древо, что, согласно людской вере, скрепляло воедино небо и землю.

Губы Отца Богов скривились в ядовитой усмешке.

Он тоже вернётся, Иггдрасиль. Семя его будет посажено на месте прежнего – когда настанет время.

А пока…

Он обернулся к сбившимся вместе теням асов, напоминавшим сейчас туманный занавес, спустившийся на землю. Отыскал взглядом Тора – руки неукротимого сына Йорд покорно сложены на груди, веки сомкнуты.

– Ты станешь первым.

* * *

Райна продолжала восхождение. Она помнила обещание Трактирщика – «ты встретишь свою мать», но сейчас уже не слишком в это верила. Откуда возьмётся душа её матери здесь, на страшной высоте? – но и остановиться валькирия уже не могла. Вверх и вперёд! – что может быть естественнее для Девы Битвы?

И она поднималась. Поднималась, ощущая тёплый поток магии, касавшийся её щёк, видя то тут, то там ползающие тёмные тени головоногих, народа, убитого ею. Всё гуще становился поток призрачных останков, теперь она могла разглядеть детали – право же, слишком отвратные, чтобы описывать их подробно.

Их несло, несло, но время от времени поток вдруг отделялся от основного течения, и костяки скрывались в том, что со стороны могло бы показаться «дуплом», а на самом деле – чёрным провалом в… в ничто? Нет, бездны и Хаоса там не чувствовалось, однако Райна по здравому размышлению решила не приближаться. Саму валькирию всё сильнее захватывал восторг, восторг ожидания небывалой тайны, и теперь она уже не вспоминала ту золотую тропу с вратами и бородатых архонтов с их нелепыми посохами; всё это казалось теперь далёким, чуждым, несущественным.

Вершина Древа всё ближе и ближе. Ближе и ближе, порой валькирии чудилось, что ветви кончаются, расступаются и ей открывается небо – истинное небо, то самое «небо», куда «уходили праведные» в стольких сказках разных миров, что ей доводилось слышать.

Сейчас она даже не думала о головоногих, просто отмечала для себя очередной, проплывающий на расстоянии вытянутой руки костяк; вершина Древа притягивала, вытесняя всё, заполняя мысли и сознание валькирии.

Добраться. Подняться. Выпрямиться во весь рост, стоя над всеми мирами, какие только были, есть и будут, окинуть их взглядом, обозреть всё… и не спрашивать себя зачем.

Просто быть на вершине.

Время остановилось для Райны. Всё тоньше и тоньше становились ветви вокруг, всё прозрачнее листва; и настал миг, когда мягко нёсшая её вверх сила вдруг ослабла, осторожно, с поистине материнской заботой опустив на нетолстую ветвь. Казалось немыслимым, но необъятный и необозримый ствол Древа истончился здесь до самого обычного, и над головой валькирии упиралась в незримый свод острая, словно шип, вершина.

Нет, здесь не дули срывающие голову ветры, не озарял какой-то особенный свет, и даже серое небо над Райной не стало ближе.

Не стало.

Но…

Валькирия зажмурилась, запрокидывая голову. Здесь, на страшной высоте, высоко над туманами мира, она вдруг вновь ощутила давным-давно забытое, тот чистый восторг, что охватывал Деву Битвы, вырывавшуюся из ворот Асгарда на верном скакуне.

Восторг юности, открытости и чистоты.

Дева Битвы помогает героям. Она не судит, не рядит, а герой для неё тот, кто храбро сражается, кто не щадит себя и презирает смерть.

Участь её высока и прекрасна – вести героя к вратам Валгаллы, от отчаяния, ужаса и боли – к величайшему его триумфу. От горя – к радости; от потерь – к обретениям; от старой жизни – к жизни новой и почти что вечной. Почти – потому что всех ждала конечная гибель Рагнарёка, однако это казалось настолько далёким, что юная валькирия Рандгрид об этом не задумывалась. Совершенно.

Потом это ушло, ушло навсегда. Ушло, когда над Боргильдовым Полем сгустилась тишина, когда затихли стоны умиравших.

Оно ушло, и вместе с ним ушла валькирия Рандгрид, Разбивающая Щиты. Так родилась Райна, наёмница; и валькирия, даже после встречи с отцом, не могла вновь ощутить именно этого чувства, этого дивного порыва в груди, окрылённости, невесомости, всемогущества.

Здесь, на вершине Мирового Древа, валькирия вновь стала собой.

Трактирщик, асы, Асгард и даже отец с матерью – могут чуть-чуть подождать. Совсем немного, самую малость, пока она постоит тут, на вершине, вдыхая полной грудью, пусть даже и сама она меж жизнью и смертью, и владения Соборного Духа – самое настоящее царство мёртвых.

Она стояла и стояла, то зажмуриваясь, то вновь открывая глаза. Дивные видения словно сами впитывались сквозь веки, вплывали в глаза, властно вступали в сознание. Взор Райны проникал всё дальше и дальше, охватывая разом и близкое, и дальнее, вырываясь на простор Упорядоченного, оставляя позади смутные серые области, где они со спутниками недавно прорывались с боем; она вновь видела и дорогу мёртвых богов, видела и то место, где они оставили выведенные из Хьёрварда души; видела мёртвый мир, где они встретили Фенрира, – видела весь их путь.

Перед ней словно раскатили многоцветный бархат, с щедро рассыпанными по нему каменьями: опалами и яхонтами, бирюзой и агатом, рубином и смарагдом, хризолитом и халцедоном, адамантом и синим сапфиром.

Бархат уходил в бесконечность… за которой, однако, угадывался и великий предел. Предел, за которым кончалось всё, приведённое к порядку, всё, подчинённое закону, и где за огнистой полосой начинались владения Хаоса.

Даже мимолётно касаться их взглядом было мучительно, и Райна поспешно отвела глаза. Тем более что цветистый ковёр Упорядоченного послушно развёртывался перед ней, капельки огоньков словно вырастали, оказываясь скоплениями живых миров, и плоских, и имеющих вид шара. Она видела их скопления и цепочки, видела одиноко мерцающие искорки, видела всё буйство Межреальности; глаза её словно обрели волшебную способность во всех деталях различать всё, на что обращались.

Это было по-настоящему божественно. Всё, всё лежало у её ног, всё Упорядоченное до самого дальнего края; и валькирии казалось, что в сущем уже не остаётся ни тайн, ни секретов, ибо никакой тайне не остаться сокрытой, когда она, Райна, стоит здесь, на вершине Мирового Древа, обозревая, словно истинный Творец, свои владения.

Восторг, горячий и всепоглощающий, затопил воительницу. Цель достигнута, ничего большего уже не нужно и никогда нужно не будет. Достаточно замереть здесь, меж миром и небом, меж рождением и смертью, чувствовать струящийся сквозь тебя вечный поток Силы и наблюдать, просто смотреть на вечно изменчивую ткань Упорядоченного, вспоминая собственные метания там, в тварных мирах, со снисходительной усмешкой, как взрослый вспоминает собственные детские игры.

Она добилась всего, она достигла цели, она воплотилась, сделавшись той, кем единственно и достойно сделаться живому существу, неважно, смертному или бессмертному.

Осталось только внимать и вбирать.

Отец?.. Что-то такое там, да, смутное. Мать? Ну да, ну да, Райна вроде б направлялась сюда… или нет?

Нет конечно же. Что значит всё мирское и суетное пред этой картиной? Пред миллиардами миллиардов судеб, что могут развернуться перед ней? И, кто знает, может, она сумеет не только взирать, но и менять?

Сила, тёплая Сила вливается в вены, мягко распространяясь по всему телу. Валькирия забыла о высоте и времени, она бессмертна и неуязвима, и таковой пребудет вовеки.

Интерлюдия 4

Путь по тёмной пуповине начинал казаться Аррису и Ульвейну поистине бесконечным. По их собственному счёту, по счёту дней Обетованного, которым пользовались подмастерья Хедина, уже миновало добрых две недели. Эльфы не испытывали нужды ни в еде, ни в питье, всего – благодаря магии – взято было с преизлихом. Если что им и грозило – так это помереть со скуки, ибо сражаться тут оказалось совершенно не с кем, как и разгадывать какие бы то ни было секреты и тайны. Они по-прежнему шли словно по тоннелю, мягкому, но очень прочному, не дававшему им удалиться хоть сколько-нибудь далеко от оси потока.

Cкорость течения Силы всё нарастала, хотя теперь уже не так быстро – магическое русло сужалось по-прежнему.

Эльфы почти не говорили. Ими обоими овладевала странная и глухая тоска, точно не выполняли они особо важное, небывалое, никому ещё не выпадавшее задание самого повелителя Ракота, а тащились чистить орочьи отхожие места.

– Ещё немного, и стану словно какой-нибудь гном, – простонал наконец Ульвейн. – Словно гном, перебравший эля, или – что там у них ещё? – гномояда, и теперь только и ждущий повода помахать кулаками. Дожили, нечего сказать!

– Да уж, о быкоглавцах вспоминаю с нежностью, – буркнул Аррис.

Тёмный эльф сидел скрестив ноги и закрыв глаза. Последнее время он впадал в это состояние всё чаще и чаще, после того как они с Ульвейном, как заведено, «возглашали хвалу Аэтеросу», готовясь отойти ко сну.

Cпутник Арриса, всё замечая, однако, не задавал товарищу вопросов. Эльфы строго хранили право каждого на известные странности – ровно до того момента, пока они не начинали мешать другим.

Аррис же упрямо и упорно, несмотря ни на что, пытался повторить тот путь, на который они ступили с Гелеррой – перед самым исчезновением гарпии. Он пытался пройти дальше, встать на загадочный золотой луч, что озарял Аэтероса в их видении, и всякий раз терпел неудачу.

Видение повторялось раз за разом. Всё так же стоял на утёсе одинокий Хедин, Познавший Тьму, всё так же тянулся, исчезая в поднебесье, загадочный луч. Аррису приходилось признать, что вдвоём с Гелеррой всё получалось куда проще. Сейчас же он лишь тратил силы в бесплодных попытках, но не давал себе ни отчаяться, ни даже впасть в раздражение.

Познать Познавшего, и никакие «пиявки-зомби», присосавшиеся к Источнику Мимира, его не остановят. Гелерра рано или поздно найдётся – адата слишком хороша, чтобы просто так сгинуть, – и они двинутся дальше уже вдвоём, чтобы преподнести в один прекрасный день всем, вставшим под знамёна Аэтероса, этот поистине божественный подарок.

– Быкоглавцы… – мечтательно протянул Ульвейн, старательно не замечая позы и отрешённости спутника. – Милые, славные ребята. Честное слово, поставил бы им пива. Или чего покрепче – что они там пьют?

Аррис не ответил, да его товарищ и не ждал ответа. Ульвейн тоже устроился поудобнее, привалившись к незримой, но упругой и неразрывной стене канала – или, если правильны их догадки о «пиявке-зомби», к стенке её желудка.

Друг сам всё скажет, когда захочет.

…«Наутро», когда они двинулись в путь, ток магии внезапно ускорился. Долгие дни он оставался постоянен, возрастая лишь самую малость, – а тут вдруг властно толкнул в спины, словно ему надоело это дерзкое вторжение.

Стены кишки сходились. Вскоре уже можно было коснуться их, просто стоя в середине и раскинув руки.

– Наконец-то! – прошипел Ульвейн. Эльф повёл плечами, сжал и разжал кулаки. – А то уж думал, никогда не доберёмся!

– Добрались бы. Рано или поздно. – Аррис вышел из всегдашней своей задумчивости. – Но поразмяться бы и впрямь неплохо…

– Повелитель Ракот дал на этот счёт исчерпывающий приказ, – усмехнулся Ульвейн.

– Разумеется! И мы его, само собой, не нарушим! – подхватил Аррис. – Но, сам понимаешь, мало ли что может случиться и пойти не так…

«Не так» всё пошло очень и очень скоро.

Напор силы в спину, доселе хоть и весьма ощутимый, но беспокоивший не более обычного, пусть и крепкого, ветра, – стал нарастать и нарастать, нарастать стремительно.

Так, что очень скоро эльфы уже не могли держаться на ногах.

Вокруг пуповины быстро сгущалась темнота, окружающее тонуло в серых тенях; Межреальность пугливо, словно лань, отступала перед торжествующим мраком, густым, глубоким, непроглядным.

Впереди тоже сдвинулась темнота, закрыла дорогу, встала заслоном, словно разбойник в проулке. Ульвейн оскалился, одну стрелу наложил на тетиву, другую взял в зубы, Аррис потянул из ножен тонкий клинок, изукрашенный голубоватыми рунами.

Ученикам Аэтероса не привыкать идти грудью на затаившуюся тьму.

Во всяком случае, они очень любили так о себе думать.

– Сжимается! – крикнул Ульвейн.

Стены прохода сходились всё теснее, вот они уже упёрлись эльфам в плечи, так, что приходилось протискиваться боком. Волной плеснулся в груди ужас – а что, если они так и застрянут здесь? Застрянут и не смогут двинуться?

Ульвейну пришлось опустить лук, Аррис с трудом всунул меч обратно в ножны; тонкие пальцы тёмного эльфа сплетались и расплетались, готовясь пустить в ход магию – благо её тут было с преизлихом.

Поток Силы сделался обжигающим, он рвал волосы, горячей бритвой проходился по щекам; свет померк окончательно, эльфов поглотила полная и абсолютная тьма. Исчез даже просвет у них за спинами; мрак одержал окончательную победу.

– Всё, – крикнул Ульвейн, ворочаясь и что-то ощупывая перед собой. – Всё, некуда дальше уже! Стена!

Аррис прошипел эльфийское проклятье.

– Где у этой пиявки, э-э-э, задница? – как сказал бы Арбаз…

– Портал, Ульв, портал!

– Какой ещё портал?!

– Альвийский!

– Чего? – Ульвейн в тот миг совершенно серьёзно подумал, что друг-соперник помешался.

– Альвийский! Аэтерос рассказывал – альвики пытались создать такое, чтобы странствовать по Альвланду, «не теряя времени».

– И что? У них же ничего не вышло?

– У них – нет, а у нас, глядишь, и получится! Заклятия-то, скорее всего, правильные были, просто силы не хватало. А тут…

– Понял! Ну, брат, ну, голова!..

– Да-да, «как сказал бы Арбаз». Погоди, надо попытаться прощупать, свободное ли пространство тут за стеной…

– Скорее, Арри! Сжимается!..

Стены и в самом деле сдавили их ещё сильнее – словно какой-то великан с обеих сторон сжал исполинскими ручищами кишку пуповины.

Ах, как пьяняще-легко творились тут заклятия! Чары строились словно сами собой, поток Силы прощал ошибки, небрежности и спешку, великодушно похлопывая по плечу, мол, давайте, давайте, а лоск дома наводить станете.

Пустота. За стенами мрака была пустота, уверенно утверждали заклятия, не находя, от чего отразиться.

– Шшшкорее! – прошипел Ульвейн; его сдавило уже всерьёз.

Аррис, как мог, упирался плечами, пытаясь отвоевать хоть сколько-то пространства для жеста. Здесь не вычертишь магическую фигуру, не проведёшь ритуал, здесь можно лишь работать с потоком чистой Силы – жестом. Мыслеформы доступной эльфу прочности такой ураган дикой магии порвёт в клочья, как паруса в шторм.

– Есть!

Арриса скрутила судорога жестокой боли, раскалённые иглы вонзились в тело, однако давящие тиски ослабли, а прямо перед эльфами запылало колышущееся овальное окно портала. Альвийские чары сработали, сработали, несмотря на спешку, срезанные углы и небрежные сопряжения. Нигде больше это бы не выгорело, но здесь накатывающий девятый вал свободной магии подхватил утлую лодчонку заклятий Арриса, перенося её через все камни с рифами.

Обдирая бока, Аррис рванулся к раскрывшейся двери. Оттуда хлынула волна яростного жара, словно от кузнечного горна, но выбирать уже не приходилось.

– Ааааргх!

Прикрывая лицо согнутым локтем, Аррис нырнул в портал, следом за Ульвейном…

Жар и темнота, сквозь которую едва пробивается мутно-жёлтый свет. Качающиеся пятна фонарей. Запах горячего железа, смазки, гари и нелепого, совершенно не вяжущегося со всем остальным – благоухания роз.

– Уфффф… – Ульвейн выпрямился рядом с Аррисом, растирая шею и плечи. – Хуже, чем в объятиях кракена. Чуть не задушило, спали меня Ямерт… Так, и где ж это мы?

Мрак рассеивался. Вернее, он лишь чуть-чуть отступил, отполз в стороны, затаился по углам.

Аррис и Ульвейн оказались в просторном зале, полутёмном, освещённом дюжиной светилен, закреплённых по стенам; желтовато-зелёный нездоровый свет разливался по грубо склёпанным вместе железным листам, заменявшим пол. Тем же тёмным железом были выложены и стены, и потолок.

– Пахнет, словно у гномов в кузне, – шёпотом заметил Аррис, вновь вытаскивая меч.

Ульвейн покачал головой:

– Кузня тут точно есть, и какие-то машины – осадные, наверное, – тут и в самом деле ладят. Но есть и ещё что-то… не могу понять… не уловить… – Он раздражённо скривился, не в силах подобрать слова.

– Смотри, – толкнул его Аррис.

Там, где только что угасло сияние спасшего им жизнь портала, из мрака проступали скупо освещённые странными лампами детали какого-то явно магического устройства поистине циклопических размеров.

Кристаллы всех цветов радуги в зажимах чёрного металла, оплетённые проводами и трубками, горелки со странным голубоватым пламенем. Огромные поршни медленно поднимались и опускались в стеклянных цилиндрах, перегоняя клубы пара – желтоватого, зеленоватого, алого.

Дрожали тонкие струйки огня на тщательно вырисованных и прикрытых стеклянными колпаками магических фигурах, на первый взгляд казавшихся мешаниной изломанных линий, совершенно не похожих на строгие симметричные многолучевые звёзды из арсенала учеников Аэтероса; горели огни под мрачного вида алхимическими колбами, пар поднимался по змеевикам, охлаждаясь, капли перегнанного стекали в иные сосуды, зубчатые передачи и шкивы приводили в движение механические клешни, из дозаторов капли падали на дымящиеся, изъеденные камни.

И всё это тянулось на десятки, если не на сотни локтей, теряясь в темноте, куда уже не достигал свет мрачных ламп.

Оба эльфа дружно поморщились – милую сердцу гномов машинерию, вплоть до ветряных или водяных мельниц, Перворождённые не жаловали.

Ту самую «пуповину» они не видели. Она исчезала где-то среди цилиндров, горелок, колб и реторт.

– Безумный алхимик… – прошипел Ульвейн. – Безумный алхимик такое только устроить мог…

– Вот сейчас и узнаем, кто тут заправляет, – в тон ему отозвался Аррис.

По всем канонам легенд и преданий, им надлежало сейчас оказаться в самом сердце мрачной вражьей крепости, где на чёрном троне восседал чёрный же властелин; порой это так и оказывалось, кое-кто из Безумных Богов во время приснопамятного восстания обустроил свои владения именно в этом стиле.

Прямо перед ними в стене из железных листов виднелась дверь; за нею угадывался скупо освещённый коридор, ведущий вдоль чудовищной магическо-алхимической машинерии.

Пусто, тихо, не снуют вокруг никакие подручные главного злодея, да и самого злодея не ощущается.

Аррис и Ульвейн крадучись пробирались по безлюдному коридору, стены его были всё так же склёпаны из грубо прокованных чёрных железных плит. Ещё одна дверь вывела их в следующий зал, ничем не отличавшийся от первого. Те же стены слева, та же магическая машинерия справа.

И – никого.

Дверей наружу – чем бы это «наружу» ни оказалось – тоже не встретилось.

– По кругу идём, – проговорил Аррис.

– Угу. По о-очень большому, но кругу, – согласился Ульвейн.

– Значит…

– Надо к середине. – Спутник Арриса махнул рукой, указывая прямо на жуткое переплетение стеклянных труб, жаровен, цилиндров с поршнями, магических фигур и прочего.

Друзья остановились.

Да, увиденное завораживало. Кто-то, не жалея ни сил, ни времени, возвёл колоссальную машину, колоссальный магический конструкт, но вот зачем и для чего? Что она делала с невиданным потоком Силы, отведённой прямо из Источника Мимира?

– Интересно, – Аррис присел на корточки, вглядываясь в мешанину трубок, проводов и приводных валов, – для чего им потребовалось лезть именно в Источник? В Упорядоченном немало мест, где потоки силы весьма, скажем прямо, значительны. Давно известны чары, позволяющие собирать и концентрировать магию, этим в зачатках владели даже шаманы в совершенно диких племенах.

– Скорее всего, торопятся, – пожал плечами Ульвейн. – На такое медленное собирание нужна уйма времени.

– Источников всего три, Ульв. Заметить там такое…

– Не смог никто, – перебил Ульвейн. – Потребовался сам повелитель Ракот. Где при этом был Мимир – одному Ямерту ведомо. Может, спал или упился крепким элем. Нет, Арри, всё задумано очень правильно. Все так привыкли, что Источники – под надёжной охраной, что к ним не подступиться, что с ними ничего не сделать… и вот, пожалуйста.

– Если б «они» – кто б это ни оказался – устроили себе логово в укромном уголке Упорядоченного и тихо копили б себе силу, их бы не заметил никто и никогда, – не согласился Аррис. – Ведь Безумных Богов тоже не замечали, пока у них не случилось, как говорится, головокружения от успехов.

– Безумные Боги по сравнению с этим – тьфу, плюнуть и растереть, как сказали б наши друзья-гномы.Арри, ты что, не видишь? Есть такая сила, такая мощь, которую по капле не собрать.

– Почему это? Запруди даже малую речку, и скоро у тебя будет хороший такой мельничий пруд, жернова вертеть…

– А если, – надвинулся на друга Ульвейн, – если нужно не жернова? Или такой тяжести, что обычного водяного колеса не хватит? Если нужно гигантское? И запруди ты хоть все реки одного мира, всё равно не заставишь его провернуться?

Аррис недовольно дёрнул плечом, продолжая рассматривать бесконечные ряды разнообразнейшей машинерии.

– Тут и за год не разберёшься, к чему это, – проворчал он, очевидно, признавая правоту товарища. – Может, и в самом деле… очень, очень много нужно было им этой силы, силы, сжатой до предела, чтобы быстрее… вот только что должно случиться «быстрее»?

– Вот и узнаем.

– Угу. Если нам позволят тут долго ползать.

* * *

Ракот Восставший ощутил чужое присутствие резко, мгновенно, одним болезненным толчком. Словно плот, спокойно плывший по ровной речной глади, налетел на подводную корягу, коварно выставившую к поверхности загребущие руки-корни.

Здесь, совсем близко к вершине Древа, он ощущал малейшие изменения и колебания в потоках Силы особенно остро. Позади осталось то, что казалось лигами, и лигами распростёршихся очень далеко ветвей, однако постепенно они исчезали, ствол Древа утончался, обернувшись наконец невообразимо острой иглой, наподобие той, что использовал сам Ракот, отправляясь в эти края.

Поток возносившей Восставшего силы не иссякал. Древо жило ею, направляло её ток, сила струилась по каждой его ветви, давала расти каждому листку. Здесь заканчивался путь и возносимых этим потоком костяков – последние из них втягивались в едва заметные трещины и разломы коры, да так, что Восставший готов был поклясться, что видел, как трещины эти специально раскрывались, словно губы, чтобы поглотить очередной скелет.

Ракот только и мог, что качать головой, – он понимал, что перед ним грандиозная, величайшая иллюзия, невероятный и невообразимый обман, но пробиться к истине, к тому, что крылось за этими картинками, не мог даже он, Новый Бог Упорядоченного.

От его глаз не укрылись ни ползавшие по ветвям головоногие существа, бывшие, как он понял, чем-то сродни обычным гусеницам-листоедам, но всё-таки не совсем простыми – жрали они не всё подряд, а что-то придирчиво выбирали.

Видел он и подхваченные потоком призрачные костяки. Видел, как изменяет их Сила, превращая во что-то совершенно новое, исполненное злобы и ненависти к живому, но не мог понять – для чего?

Сейчас, впрочем, это всё отступило. На самой вершине Древа Ракота кто-то ждал, и Восставший невольно сжался, готовясь к любому исходу.

Окажется ли это хитроумный Орлангур? Или сам Демогоргон снизойдёт наконец для прямого разговора?

…Однако на вершине, касаясь одной рукой тонкого здесь ствола, на прогибающейся ветви, стояла девушка, плотно зажмурив глаза.

Высокая и статная, настоящая богатырка, в полном вооружении – кольчуга, круглый щит, длинный меч у пояса. Из-под шлема выбивались светлые волосы воительницы; доспехи её казались чуть ли не нарочито простыми, видавшими виды.

Отличался только меч. От него за версту разило альвийскими чарами, а альвиков Ракот Восставший, надо сказать, недолюбливал. Уж слишком хитры, уж слишком себе на уме; если и помогают тебе – значит, наверняка имеют свою собственную выгоду.

Впрочем, чтобы узнать незнакомку, Ракоту не потребовалось много усилий, особенно здесь, на вершине великого Древа. Текучая Сила словно высветляла сущность каждого сердца и каждого существа.

Перед Восставшим была валькирия, дочь древнего бога О́дина и смертной женщины, Дева Битвы.

Та самая, которую Старый Хрофт нашёл после схватки на Утонувшем Крабе и с которой скрылся от Новых Богов на долгое время.

Что она тут делает? Как оказалась? Как проникла так глубоко в царство смерти?

Восставший мягко ступил на соседнюю ветвь.

И, как и Райна до этого, замер, окидывая взглядом всё открывшееся ему Упорядоченное.

Как и перед ней, пред Ракотом развернулось дивное полотно, расшитое сверкающими каменьями миров, полыхающее огнями бездонных провалов, радующее вечно изменяющимися равнинами Межреальности.

Но, в отличие от Райны, Восставший лишь кивнул с лёгкой печалью.

Да, Сущее прекрасно, но он, Ракот, здесь не просто так.

Собственно говоря, сама валькирия, даже и с альвийским мечом, не была столь уж важна. Её стоит расспросить, но у Восставшего было дело поважнее. Разговор с Мимиром закончился ничем, и Ракоту предстояло самостоятельно получить ответы на всё, с чем он явился во владения Соборного Духа.

Валькирия стояла замерев, не замечая Ракота, целиком и полностью уйдя в какое-то непонятное никому, кроме неё самой, видение.

Восставший подождал какое-то время, а затем перешагнул, встал на ту же ветвь, что и Райна, и осторожно тронул воительницу за плечо.

* * *

Знай об этом Хедин, Познавший Тьму, он, наверное, удивился бы, что взору стоявших на вершине Мирового Древа открыто всё Упорядоченное, кроме, как ни странно, ближнего преддверия владений Великого Духа, где сейчас и кипела битва – отряд подмастерьев Хедина атаковал исполинский конструкт, возведённый Дальними, тот самый, что открыл дорогу Райне в пределы Демогоргона и который позволил ей вывести оттуда тени асов.

Зелёные кристаллы осыпал сейчас град белооперённых эльфийских стрел, следом за ними торопились огнешары, вырвавшиеся из гномьих бомбард; творения Дальних пока что держались крепко, не поддаваясь, однако из глубины их поднимались к поверхности смарагдовые сполохи.

Сам Познавший Тьму замер в кольце своих собственных кристаллов, возведённых словно в ответ на творения Дальних. Мол, подобное побеждаю подобным, высшую степень порядка – высшей же степенью.

Сигрлинн застыла подле него, неотрывно глядя на быстро мелькающие руки Нового Бога. Нечасто Хедин прибегал к магии жеста, словно вспомнив незабвенные времена славы их Поколения.

– Ты их вскрываешь, – проговорила волшебница с редким в её устах восхищением. – Им некуда деваться, слишком многое вложили в эту пирамиду, слишком много нагнали своих каменюк.

Хедин молча кивнул.

– Я слежу, всё запечатлено, – продолжала волшебница. – Но как же ловко, как они глубоко запрятались!.. Из нас никто так далеко не забирался, разве что Мерлин…

– Ещё Ракот, – отрывисто бросил Познавший Тьму. – Когда искал своё «абсолютное оружие», а нашёл Неназываемого.

– И где-то там же Дальние… – проронила Сигрлинн. – Да, ради одного этого стоило всё это устроить. И…

– Что «и»?

– И чтобы понять, что старик О́дин тебя предал.

– Ты опять? Он же просто хотел…

– Я знаю! – запальчиво перебила чародейка. – Знаю, говорено уже! Правда в том, что сейчас он – вместе с Дальними, помогает им, а они – помогают ему. И кто знает, сумеем мы удержать всё это вместе, или… – Она вдруг оборвала сама себя, а пальцы её замелькали чуть ли не быстрее, чем у Познавшего Тьму. – Отвечают! Отвечают! Смотри, смотри, откуда Сила идёт! Ого, какой поток! Даже не поток, нет… что это? Зарождение? Из ничего?

– Не из ничего, – поправил Познавший Тьму. – С изнанки Упорядоченного.

– Красивое словечко, вот только… – Сигрлинн наморщила лоб, всматриваясь в последовательности символов и рун, вспыхивающих с частотой праздничных шутих.

– Оттуда, где Ничто обретает иную форму, – бросил Хедин. – Неудивительно, что мы никогда не могли по-настоящему зацепить их. Только то, что оказывалось… манифестировано у нас.

– А зачем им Хрофт? При такой-то мощи?

Хедин промолчал, лицо его нахмурилось.

– Они сманили его, они вернули ему асов. – Руки Сигрлинн опустились, она больше не следовала за прихотливыми извивами заклинаний. – Он предал тебя – да, предал, не спорь! Но что дальше? Что они смогут с ним сделать? Накачать силой до предела и отправить против тебя? Но… зачем такая сложность? Попытка обойти Равновесие? Найти кого-то с… – Голос её вдруг сделался сухим и жестяным, словно она испугалась собственных слов: – Кого-то, у кого есть причина враждовать с тобой? Причина тебя ненавидеть… с-справедливая п-причина?

– Ты побледнела. – Познавший Тьму глядел на свои кристаллы, только на них одних. – Тебя это пугает?

– Пугает, что я побледнела? – попыталась было отшутиться чародейка, но вдруг, не выдержав, сжала кулаки, лицо её исказилось. – Да! – с неожиданной яростью прошипела она. – Да, мой дорогой Хедин, пугает! Эта проклятая «справедливая причина»… и пугает куда больше, чем когда те же Дальние сумели… меня… гррр! – Она зарычала. – Меня пугает, что я не понимаю, ни что ты задумал, ни почему не говоришь мне об этом ни слова. Хрофт предал тебя – ты лишь качаешь головой и улыбаешься! Если думаешь, что это выходит «загадочно» или «многозначительно», должна сказать со всей прямотой – нет! Глупо это выходит, Хедин, просто глупо, и всё тут! Чего ты молчишь, что за секреты?! Решил, что они от меня, э-э, ускользнут куда-то? Я кому-то проболтаюсь? Или… – глаза её совсем сузились, – я изменю, как Хрофт?!

– Спокойно, Си. – Познавший Тьму словно и не слышал гнева волшебницы. – Дальние показали себя, показали, как никогда не показывали прежде. Залог Эйвилль… едва ли они могли предвидеть, как мы с ним обойдёмся.

– Хе-дин! Ты оглох? Или ослеп? Или разом поглупел? Или всё перечисленное вместе?!

– Чуть позже, Си. Хорошо? Лишь чуть-чуточку позже…

В кристаллах длилась и длилась дикая пляска рун. Любой из народа Читающих умер бы от зависти при едином взгляде на происходящее.

* * *

– Ну, и что теперь? – Аррис обессиленно привалился к железной стене. Эльф дышал тяжело, с хрипотцой, словно с усилием проталкивая здешний воздух сквозь лёгкие.

– Надо возвращаться. – Ульвейн лежал рядом, прямо на полу, словно выброшенный на берег штормовой волной, отдав все силы борьбе с морем. – Больше мы тут ничего не узнаем.

– Да. – Аррис потёр тыльной стороной ладони сухие трескающие губы. – Умельцы ладили. Не нам с тобой чета, как ни прискорбно.

– Угу, – согласился его спутник. – Ходили мы тут с тобой, ходили, ничего не выходили.

– И ни одно из заклятий познания не сработало.

– Аэтеросу будет о-очень интересно про всё это узнать, – со злой досадой протянул Ульвейн. – Кто-то сумел создать нечто закрытое даже от его чар!..

– Просто потому, что мы – не Аэтерос, – возразил Аррис.

– Вспомни хоть один раз, когда эти заклятия не срабатывали, друг.

– Гм… – Аррис насупился. Друг Ульвейн был совершенно прав. Даже Безумные Боги не смогли создать защиты против Аэтероса. Конечно, оставались Дальние… но это, как говорится, особый случай.

– Мы не стали ничего тут рубить, взрывать или жечь, – продолжал Ульвейн. – Первое правило Аэтероса – если не можешь представить себе последствий, не начинай. Все замеры, что мы могли сделать, сделаны. Надо возвращаться.

– Ты знаешь как? Сможешь войти обратно в пуповину? – Аррис старался сдержать гнев, но получалось это у него плохо.

– Повелитель Ракот явно считал, что мы на это способны.

– Повелитель Ракот! – Аррис хотел сплюнуть по-гномьи, но вовремя остановился. Нельзя оставлять следы, особенно такие. – Повелитель Ракот не думает ни о ком, кроме лишь себя и своей славы. У нас в роду помнят его Восстание; его безжалостность, как он шёл к от одной победы к другой по трупам тех, что встали под его знамёна!

– Брось, Арри, – усмехнулся Ульвейн. – Мы все любим Аэтероса. Но не переходи грань, мой тебе дружеский совет.

Аррис лишь ещё больше насупился.

– Аэтерос стоит один, – тихо проговорил он, глядя на железную стену прямо перед ним. – Держит на плечах всё Упорядоченное, не даёт ему сорваться в ничто и хаос. А все остальные… все эти «Силы», все эти «великие сущности» только и делают, что в лучшем случае пакостят по-мелкому! Даже Ракот. Он ведь Бог, Новый Бог, изначально – по идее – равный Аэтеросу. А чем кончилось?

– Думаешь, – выразительно повёл рукой вокруг себя Ульвейн, даже приподнявшись для этого на локте, – здесь подходящее место для таких споров? Я понимаю, ты злишься, Аррис. Поверь, я – тоже. Все эти коридоры… мы ведь так и не нашли выхода. Ни обычного, ни замаскированного.

– Или наши чары сплоховали и тут, – буркнул Аррис.

– Я бы скорее поверил, что сюда открывают порталы, – сдержанно проговорил Ульвейн, не желая спорить с раздражённым другом. – Потому что отсюда нет не только выхода. Куда девается вся вливаемая сила Источника? Что с ней происходит?

– Кто-то превзошёл нас в понимании природы Силы. – Аррис, похоже, окончательно нырнул в глубины меланхолии.

– Хватит, друг мой, – резко бросил Ульвейн. – На тебя это не похоже. Надо решать – или мы уйдём тихо, или оставим тут кой-какой гостинец. Чтобы творцы всего этого чуда повозились бы потом, восстанавливая всё, как было.

– Я против, – сразу отозвался Аррис. – Если нашего вторжения не заметили – тем лучше.

– Согласен, – кивнул Ульвейн. – Если же заметили и ничего не предприняли – значит, считают, что мы ничего тут учинить не сможем.

– Вернуться к Аэтеросу с известиями куда важнее, чем что-то тут «учинять», – согласился Аррис. – Осталось только решить – как нам отсюда выбираться.

– Ничего особого не придумаешь – тем же путём, что и сюда, – вздохнул Ульвейн. – Против течения.

– Ничего. Лишь бы оказаться в Упорядоченном, где угодно, – приободрился Аррис.

– Тогда пошли.

Нескончаемыми коридорами, что вели вдоль всё той же надоевшей уже магической машинерии, эльфы возвращались «обратно» – к тому месту, где им удалось вырваться из давящих объятий тёмной пуповины.

Они ничего не опасались. Соблюдали всегдашнюю осторожность, да – но не опасались. За все дни, что они провели в железном чреве неведомого монстра (гномам, Арбазу с Креггером, тут бы точно понравилось!), им не встретилось ничего живого. Мёртвого, впрочем, не встретилось тоже. Равно как и дозорных заклятий. Хозяева этого места, похоже, пребывали в полной уверенности, что вне их воли тут никто и ничто появиться не сможет.

– Здесь. – Аррис остановился.

– Ага, здесь. – Ульвейн отозвался, просто чтобы отозваться, железные стены и потолок монстра давили, и справляться с этим привыкшему к просторам эльфу было нелегко, даже если он – ученик самого Аэтероса.

– Если кому-то захочется нас остановить, самое время, – пробормотал Аррис, разминая тонкие пальцы. – Чувствуешь, какой поток?

Поток ощущался. Сжатая до игольной тонкости струя Силы покидала протянувшуюся от самого Источника Мимира пуповину, вливаясь в недра железного чудовища. Колебания ощущались совершенно чётко и явственно, несмотря на все барьеры и преграды. Поймать ритм этих колебаний, расшатать стены здешней реальности и войти обратно в тёмный поток – ничего иного Аррису и Ульвейну не оставалось.

Толчок силы, выбивающийся из постоянного и мерного биения хлещущего сквозь пуповину потока, они ощутили разом. И так же разом схватились за оружие.

Хозяева решили-таки показать себя.

Да, портал, как и подозревал Ульвейн. И не один – сразу три.

Из двух рванулись хорошо знакомые подмастерьям Аэтероса быкоглавцы, закованные с головы до ног в тяжёлую броню, явно в подражание гномам. Из третьего – вывалилась сразу дюжина коротышек, донельзя похожих на соплеменников приснопамятной чародейки Орши, взятой в плен ещё тогда, в Хьёрварде.

У них уже были наготове заклятия.

Стрела Ульвейна мелькнула первой, белые перья на лету обращались в секущие лезвия призрачного пламени. Оголовок вспыхнул багряным, пробил грудь самого храброго быкоглавца, пронзил насквозь массивное тело, вырвался из спины, ударил в латы следующего бойца, и полёт его оборвался лишь в броне четвёртого по счёту четырёхрукого воина.

Аррис, напротив, выхватил длинный и тонкий меч, в левой руке эльфа появился кинжал, но отнюдь не для обороны: острия двух клинков заплясали, сталь отражала, поворачивала и направляла дармовую здесь магию, и рухнувшие было на Ульвейна с двух сторон массивные топоры быкоглавцев бессильно отскочили от прикрывшей эльфа незримой стены.

– Маги! – выкрикнул Аррис; Ульвейну не требовалось лишних пояснений.

Белые лопасти огня разворачивались за пущенной эльфийской стрелой, их лезвия резали с равной лёгкостью воздух, сталь и плоть. Успев сделать один полный оборот до того, как врезаться в стену, стрела оставила на своём пути жуткое кровавое месиво, из которого торчали острые срезы белых костей, рассечённые без единого, даже самого мелкого скола.

– Назад, глупцы! – рявкнул Ульвейн на языке быкоглавцев. Слов подмастерья Познавшего Тьму успели выучить не так много, и всё по большей части – насчёт драки, сражений, оружия, доспехов, ну и ещё еды.

Слова «любовь» у бедолаг не было совсем. Точнее, его не употребляли воины, рвавшиеся навстречу собственной смерти, как на праздник.

«Порталы, надо закрыть порталы!» – Аррис лихорадочно искал управляющие заклятия. Они должны быть, не могут не быть – при такой-то мощи! Искать – и в то же время держать щит над Ульвейном, – тёмный эльф ощущал, как его собственное сознание смывается, затопленное потоками силы, которые он, не сдерживаясь, сам пустил в себя.

Маг-функция, маг, сделавшийся придатком собственного заклинания – или заклинаний, как сейчас. Это как прыжок в бездну – вот только что ты стоишь себе на обрыве, любуясь открывшейся тебе беспредельностью, и вот ты уже летишь вниз, и ужас смешивается с верой в собственные чары, что не дадут, не позволят тебе разбиться.

Но против них сейчас оказались не просто туповатые, хоть и сильные быкоглавцы, не просто колдуны из дикого мира, сами по себе (и на себе) оттачивавшие убийственные чары. За быкоголовыми бойцами, за маленькими чародеями, сородичами Орши, стояла ещё чья-то воля – хозяев этого места.

Холодная рука потянулась к горлу Арриса, бесплотная и незримая. Её, в отличие от стали, защита остановить не могла. Колдуны в коричневых плащах не тратили время на воплощённое, вроде огня, льда или молний. Невидимая сила пыталась остановить сердце эльфа, пресечь его дыхание – приказывала ему умереть, лишь немногим не доходя до истинной некромантии.

– Врёшь, не возьмёшь! – только и прохрипел Аррис. Защищавшая Ульвейна сфера сгустилась, подёрнулась молочно-белыми прожилками, так напоминавшими вены на собственной ладони эльфа. Холодная рука на его горле чуть разжалась, потом ещё чуть-чуть; отодвинулась – Аррису казалось, он видит судорожно дёргающиеся костлявые пальцы.

– Врё!.. – И подавился, потому что ледяной кулак врезался ему в подбородок, пробивая защиту.

Нет, он не пропустил удара, враг не сумел обмануть его ловким финтом – просто очередное заклятие коротышек прорвалось сквозь все поставленные Аррисом заслоны.

От подбородка по щекам рванулись тысячи льдистых многоножек, боль… – Боль он опередил, успел задавить неистовую гадину прежде, чем та вгрызлась ему в сознание.

Учеников Аэтероса взять не так просто, особенно рядом с таким кладезем силы.

Третья стрела Ульвейна сорвалась с тетивы, готовая обратить всё на своём пути в бесформенную кашу из мышц, кожи и костей, но вместо этого вдруг рухнула на железный пол, извиваясь и шипя. Наконечник сделался головой змеи, пасть раскрылась, с пары тонких, но игольчато-острых клыков сорвались капли яда.

Одна из высших трансформаций, едва ли мыслимая где-то ещё.

– Аррргх! – Ульвейн вдавил каблук сапога в железную плиту, раздробив череп созданию, миг назад бывшему его собственным смертельным оружием.

«Долго нам не продержаться», – вдруг с холодной чёткостью понял Аррис. Нужно было погасить порталы – потому что сквозь них один за другим возникали новые и новые быкоглавцы с коротышками-магами.

Ульвейн, однако, отступил лишь на один шаг, а с его тетивы одна за другой сорвались три стрелы. Одну коротышкам удалось сжечь в полёте – ценой полудюжины своих, оказавшихся слишком близко ко вспышке, другая смела четвёрку быкоглавцев, а третья взорвалась в распахнутом устье портала.

Аррис едва устоял на ногах, в его защитную сферу словно ударил стенобойный таран. На месте портала взвихрилось пламя, ярко-рыжее, жгучее, словно там вспыхнула целая пирамида смолистых дров.

– Давай! – Рот Арриса заполнило кровью, однако чары его держались, и Ульвейн, странно скривившись, тем не менее вновь натягивал тетиву.

Один портал погас, два других оставались, но вспышка уполовинила число атакующих, и эльфы приободрились.

– Мы тут с тобой год простоим! – каркнул Ульвейн, не оборачиваясь.

Ещё одна стрела обратила в огненное торнадо второй портал, против учеников Аэтероса осталось лишь трое быкоглавцев и столько же коротышек-магов – сущая ерунда, как показалось подмастерьям; но в этот миг последний из оставшихся порталов вдруг вздулся, стал стремительно распухать, арка поднялась, достигнув потолка, бока портала поползли в стороны, упираясь в железные стены; из него рванулся настоящий поток причудливых созданий, больше всего похожих на закованных в броню осьминогов. Они напоминали морматов, давно и верно служивших Познавшему Тьму, однако не имели крыльев и носили доспехи.

Стрела Ульвейна, распуская белые огненные лезвия, скользнула им навстречу, но октопусы с какой-то невероятной скоростью свернулись в сверкающий сталью клубок.

Горящее алым остриё врезалось в него и раскололось, рассыпавшись множеством багряных осколков, точно стеклянная безделушка. Шар из переплетённых щупалец тоже не остался невредим, закованные в кольчатую броню отростки опадали чёрными дымящимися угольями, но своё дело они сделали.

Портал остался цел и невредим, сквозь него уже торопились новые быкоглавцы, новые маги-коротышки, и друзья-эльфы попятились.

– Арри! Открыть сможешь?! – Ульвейн послал ещё одну стрелу, и клубок щупалец подался назад, покрытый гарью и копотью.

Понятно, что он имел в виду – сможет ли Аррис отворить им ход обратно в пуповину, ставшую вдруг единственной надеждой на спасение.

Отпечатки того их портала, конечно, давно стёрлись – ученики Аэтероса отнюдь не стремились оставлять лишних следов. Но то, как именно они его открыли, деться никуда не могло.

– Смогу! – крикнул Аррис другу, и в тот же миг его меч нырнул к полу, отсекая прорвавшееся сквозь защитную сферу щупальце. Оно уже горело, броня задымилась и легко растрескалась под ударом эльфийского острия, однако за первым отростком последовало три новых.

– Откры…! – Вся масса бронированных осьминогов рванулась, наваливаясь на отпорную сферу Арриса, и защитные чары не выдержали.

Но за спинами эльфов уже раскрывался их собственный портал, низкий, дрожащий, но – портал. Они должны вернуться с вестями, а не геройски погибнуть. Конечно, ученики Аэтероса продержались бы ещё долго, но суть в том, чтобы сделать дело и не погибнуть, – так всегда учил мудрый Хедин, Познавший Тьму.

– Ульв!.. – Аррис пятился, прикрывая друга, но Ульвейн отчего-то не сделал и самого мелкого шага назад.

– Ульв! Портал! Я открыл!..

– Уходи! – гаркнул в ответ Ульвейн.

И, молниеносно повернувшись, толкнул Арриса в грудь так, что тот спиной вперёд полетел прямо в раскрывшееся сияние.

Миг – и Аррис оказался в полной темноте пуповины. Один.

* * *

Ракот коснулся плеча замершей в трансе воительницы. Коснулся уверенно и властно, в полном сознании своего права. В конце концов, он – Новый Бог, он здесь не просто так; а вот что тут делает валькирия, Дева Битвы, – ещё предстояло узнать.

Валькирия не пошевелилась. Глаза её оставались закрыты, губы едва заметно шевелились, она пребывала словно в молитвенном экстазе. Ресницы Девы Битвы вздрагивали, как и веки, будто она неотрывно следила взглядом за чем-то одной ей видимым. Руку Восставшего воительница словно и не заметила.

Ракот нахмурился, сильнее сжал плечо валькирии.

Ничего.

Глаза Восставшего сузились от гнева. Что-то ухватило и удерживало воительницу, что-то сильнее его собственной воли.

– Смотри… – вдруг блаженно проговорила валькирия, не открывая глаз. – Смотри… как красиво…

Она говорила на древнем языке Восточного Хьёрварда, словно не сомневалась, что слушающий её непременно поймёт.

Массивная и широкая ладонь Ракота сомкнулась на эфесе Чёрного Меча.

– Смотри… смотри вверх. Золотой луч… золотая дорога… я не видела… не понимала…

– Очнись, дщерь О́дина! – загремел Восставший, но губы валькирии лишь едва дрогнули в улыбке.

– Посмотри со мной, – мягко попросила она. – Подойди ближе… ещё ближе… стань… у меня за спиной… стань теснее…

Плечи валькирии доверчиво и без колебаний опёрлись на широкую грудь Восставшего. Застывшая воительница прижималась к нему, золотистые волосы оказались совсем близко от его губ, но Ракота, большого любителя и знатока красавиц, сейчас пробирал не любовный жар, а леденящий ужас.

Дочь Старого Хрофта казалась самым настоящим зомби.

– Смотри вместе со мной, – вновь попросила она. – Вверх, вон туда… как следует… пристально…

Ракот невольно повиновался. Именно «невольно» и именно «повиновался». Голос валькирии полнила мягкая, обволакивающая сила, та, что опаснее всех прочих. Кажется, Хедин рассказывал про какую-то цепь, на которой сидел какой-то волк… и которая, при всей мягкости, лишь туже натягивалась от его попыток освободиться.

Валькирия казалась сейчас именно такой вот волшебной цепью.

И тем не менее пальцы Ракота, судорожно сведённые на рукояти меча, медленно разжались.

А пальцы валькирии, жёсткие, мозолистые – настоящие пальцы воительницы – с совершенно непривычной для них нежностью, взяли ладонь Восставшего, поднимая её к виску дочери О́дина.

Так они и застыли, словно любовники, встречающие рассвет. Пальцы Ракота легли на оба виска валькирии, он смотрел поверх её головы – и видел.

Огибая великое Древо, извиваясь и в то же время оставаясь странно прямой, мимо них бежала узкая золотая тропа. Она гордо рассекала владения Соборного Духа, разом и проходя сквозь них, и словно находясь в совсем иных областях.

– Я шла по ней, – тем же мечтательным, затуманенным голосом проговорила валькирия. – Мне преградила путь стража. Архонты… чернобородые, смуглые, словно выходцы с дальнего юга. Бороды их вились, одежды украшали золото и каменья, а посохи были отделаны рубинами, коим нет числа. Они сказали мне, что я не готова. Я… билась с ними, с демонами, я прокладывала мечом себе путь… а теперь… стою и смотрю. Постой и посмотри со мною вместе, хорошо?

Ракот молчал. Взгляд Восставшего скользил вдоль золотой тропы, всё выше и выше, сквозь послушно расступающиеся серые облака, туда, ввысь, куда не дотянулось даже Мировое Древо.

– Врата… без створок, с одними лишь столбами. Я… рубила их. Прокладывала себе путь, как положено валькирии. Пока не пришла сюда и не узрела своими собственными глазами…

Ракот по-прежнему молчал. Тёплый затылок валькирии казался сейчас мёртвой ледяной глыбой.

Золотая тропа поднималась вверх. И да, Восставший видел сейчас и врата на ней, составленные из трёх пар прихотливо-резных столпов; видел и этих самых «архонтов», казавшихся отсюда детскими куклами в разукрашенных одеяниях. Шестеро их недвижно стояли за вратами; однако взгляд Восставшего здесь не задержался.

Выше, ещё выше, над вратами и архонтами, над золотым сиянием тропы, облака медленно, словно нехотя, расходились, будто не желая уступать воле Нового Бога.

Там заканчивались все дороги и все пути. Всё стягивалось сперва в нить, а затем и в точку, вмещавшую в себя всё и бывшую всем.

– Престол Сил у звёздного преддверия… – еле слышно, заворожённо прошептала валькирия. – Он прекрасен. Он – всё. Из него всё изошло, и в него всё вернётся… Древо рождает души…

Руки её поднялись, обхватили ладони Ракота, крепче прижимая их к собственным вискам.

– Я поднималась по золотой тропе… – еле слышно прошептала в этот миг валькирия. – Но мне сказали, что я не готова… я не поверила… не поверила…

«А я? – невольно подумал Ракот. – Прошёл бы я сквозь те врата, мимо той стражи? Смогла бы она остановить меня? Готов ли я?»

«Готов ли ты? – пришёл ответ, сказанный низким, рокочущим басом, слышимым, похоже, одному лишь Восставшему. – Ты никогда не будешь готов. Это дорога для Смертных, тех единиц, что научились не бояться телесной гибели и заглянули в бездну. В ту самую бездну, со дна которой начинается восхождение – и возрождение».

Новый Бог смотрел туда же, куда и воительница. Смотрел и своими собственными глазами, и глазами валькирии.

Престол, как она называет увиденное.

Что ж, пожалуй.

Вокруг сжатия, вокруг исходной – или конечной? – чёрной точки Восставшему виделись полупрозрачные анфилады торжественных покоев, бесконечные колоннады, перемежающиеся висячими садами и сбегающими с туманных высот фонтанами. Сказочный дворец, точнее, бесконечность дворцов, чего никогда не имели ни они с Хедином, ни даже Молодые Боги в зените собственного могущества.

Разумеется, это было не настоящим.

Вернее, это было настоящим для воительницы. Именно так представляла она манифестацию величия, славы, силы. Наивная и чистая душой дочь О́дина, она так и осталась Девой Битвы, валькирией, несмотря на все эоны наёмничества.

Она осталась чистой.

Что-то ворохнулось глубоко-глубоко в душе Восставшего.

Она осталась чистой. Наивные дворцы, фонтаны и водопады – наверное, она представляет себе сейчас и мудрого, древнего старца с белыми власами и длинной, как у гнома, брадой – восседающего в самом сердце этого скопления палат на золотом или даже алмазном троне.

Дщерь Древних Богов продолжает верить в то, что ей внушили в детстве, и это же видит сейчас. Для неё всё это – настоящее.

Восставший заставил себя вглядеться в призрачную картину, дотянуться взглядом до центра, до сердцевины, что являла собой, во всяком случае для него, чёрную исчезающую точку, средоточие силы, её источник, настоящее, прошлое и будущее, сжатое до предела, сплошную потенцию, возможность, коей ещё предстояло осуществиться.

Око Творца, невольно подумал Восставший.

Его память и память о Нём. Остаток – или зародыш? – великой монады, во времена столь незапамятные, что и впрямь о них не сохранилось никаких свидетельств, шагнувшей через незримый барьер в Хаосе, что отделяет Сущее от не-Сущего.

Шагнувшей и сделавшейся Творцом.

Не седым богом-мастеровым, кропотливо творившим из подручных средств мир за миром, звезду за звездой, как рассказывали бесчисленные мифы диких племён, но Творцом, что явил Сущему Упорядоченное в единый, исчезающий миг, столь краткий, что даже Восставший не мог себе этого представить.

И после этого – ушёл, ушёл навсегда.

Брат Хедин рассказал когда-то давно об огненных ангелах, существах, помнивших «первый миг Упорядоченного» и живущих, чтобы, когда придёт час, «принять его последний вздох». Он, Ракот, не поленился, отправился туда, видел их, говорил с ними. Пламя Неуничтожимое, исходный, изначальный огонь, бушевавший среди Хаоса, расчищая место Упорядоченному, и затаившийся потом в его глубинах, сложился в удивительный меч Познавшего Тьму, словно сотканный из мириад крошечных звёзд.

Сейчас Ракот понимал смысл его появления.

Он видел отражение этих звёзд, только обратившихся здесь в свою противоположность. Крошечный зрак, оставленный сущностью, постичь которую не смог бы ни он, Ракот, ни Хедин, Познавший Тьму, ни даже всё их Поколение во главе с умником-Мерлином, в ту пору пока они ещё не начали ссориться.

Здесь, над Мировым Древом, что тянулось к ней, к памяти Творца, и было его истинное место.

Здесь, в мире мёртвых, что ухаживали за великим Древом, продлевая его дни.

Золотая тропа вела к нему, и сам адепт, поднимаясь, творил себе препятствия, если понимал в глубине души, что ещё не готов, что эта дорога, если идти по ней до конца, – без возврата.

Ракот смотрел прямо в чёрный зрачок.

Смотрел без страха, без ужаса, без уныния или скорби. Смотрел, как смотрел бы, наверное, на отца, которого он – как и всё остальное Поколение – никогда не знал.

Сейчас он понимал, почему это было именно так.

Молодые и жестокие, они лишь и могли, что изменять мир. Истинные Маги, Великий Предел, воплощение перводвигателя, вращавшие мир вкруг себя, даруя тем самым магию тем, кто не мог непосредственно зачерпнуть из её незримых потоков.

Глаз Творца над Мировым Древом глядел на Ракота, и Восставшему казалось, что в чёрном зрачке он различает и интерес, и сочувствие, но, конечно, это было не так.

Сознание самого Ракота тщилось обратить увиденное в то, что он мог понять и осмыслить.

Туда, к зраку Творца поднимались потоки Силы и, отразившись, словно от зеркала, возвращались обратно.

Так незримый глазу простых смертных водяной пар, поднимаясь, оборачивается облаками, а оттуда проливается на землю благодатный дождь.

А воительница? О, она видит… она видит могучую колесницу, воплощение самого движения, порыва, мощи. Она видит лучистые ореолы вокруг неё, выплывающей из самого сердца дворцовых залов и покоев, отрицающей их, прорывающейся сквозь их призрачную мишуру.

Колесница. Да… помнится, на колеснице же скакал по небу кто-то из родни валькирии, слишком могучий и тяжёлый, чтобы сесть в седло, Познавшему Тьму нравились подобные истории, он частенько и с охотой пересказывал их Ракоту.

Но эта колесница, явившаяся Деве Битвы, конечно, была не просто «тем, на чём ездят». Она была символом, воплощением движения, великого принципа, оставленного Творцом в Упорядоченном, где по Его воле сами собой текли реки свободной магии, даруя всему свет и жизнь.

Истинный перводвигатель, и сердце его являлось сейчас валькирии.

Зрак в серых небесах, где обрывалась золотая тропа, не был «провалом в ничто», он не вёл в какие-то неведомые бездны. Нет, это была действительно память о Творце, его прощальный дар Сущему – и не сюда ли Молодые Боги напрасно слали астрального вестника, полагая, что их «Отец», «Прародитель», должен прислушаться к мольбе «любимых детей Творца»?

Но их тогда услышало Упорядоченное, перехватило их отчаянный вопль, поняло их алчную жажду спасти себя, только себя, любой ценой – и отказало им в помощи.

Оно вручило бразды им, Восставшему и Тому, Кто Познал Тьму.

Ракот усилием воли оторвал взгляд от изначального зрака, взглянул вниз.

Потоки Силы стали видимы, словно гонимый лёгким ветерком вечерний туман.

Древо источало Силу, и оно же принимало её. Бесчисленное множество душ трудилось у его корней, и ещё больше – подхватывалось потоком, втягивалось в провалы дупел, чёрные головоногие создания оборачивались тем, кем они и были, – демонами, низшими формами, существами-функциями, почти автоматонами.

И… неужели?.. не может быть, откуда, как, почему?

Ракот Восставший уловил след Гелерры.

Наверное, в этот миг он был ближе всего к тому, чтобы и в самом деле зваться Новым Богом.

Глава V Славьтесь, Асы, и Асиньи, Славьтесь!

– А и быстр же ты, чародей Скьёльд!

– Рад стараться, великий бог О́дин. Приложил все усилия. Твои работники не будут знать недостачи хмельного эля.

Старый Хрофт оглянулся. Всё верно – как из-под земли взявшаяся пивоварня – размашистые срубы, склады, печи, трубы – исправно дымила, и фигурки двуногих существ торопливо проносились туда-обратно.

– Где ты нашёл этих малышей?

– Этих-то? О, половинчики есть много где. Лучше поваров не сыскать, как и лучших пивоваров, – небрежно отозвался Скьёльд. – Гномы, как я погляжу, уже здесь и приступили?

Отец Дружин кивнул.

Гномы действительно шли на равнины Иды – во множестве. Шли, торжественно кланялись Отцу Богов и, не теряя ни мгновения, брались за дело. Заступы, приводимые в движение магией, вгрызались в землю волшебных равнин; там, где стояли призрачные пока что стены, с дивной скоростью рылись котлованы.

Кольчужная Гора в Восточном Хьёрварде опустела. Гордый собой Фенрир, улёгшись на пузе, снисходительно наблюдал за вознёй маленьких коренастых фигурок, время от времени порыкивая для острастки. Гномы после этого начинали носиться ну точно как заведённые.

Не возвращались, однако, ни Яргохор, ни Райна, но об этом Отец Дружин пока что даже и думать себе запретил.

Чародей Скьёльд почтительно молчал, стоя рядом.

– Могу ли я ещё чем-то услужить великому богу?

– Ты исполнил всё, о чём было прошено, чародей. Решай сам, чего бы тебе хотелось.

– Это великое чародейство, возвращение плоти всем асам…

– Ты хотел бы помочь?

– О да, разумеется! Не знаю, как ты сам хочешь справиться с этим, великий О́дин, но я готов. В конце концов, помимо всего прочего, есть великое заклинание Хедина, Познавшего Тьму, которым тот вернул тело вырванному им из заточения и развоплощения Ракоту Восставшему. Мы с братом и сестрой изучили все его следы, что смогли отыскать, и хотя, конечно, мы его ещё не сможем воспроизвести с точностью, нам многое стало известно и мы многому научились. А кроме этого, быть может, великому богу будет интересно узнать, что на нас обратили свой взор Драконы Времени?

– Драконы Времени? – резко обернулся Хрофт.

– Драконы Времени, – подтвердил маг. – Великая Река… отделила от себя один рукав. Время в нём течёт куда быстрее, чем даже в твоём родном Хьёрварде, великий О́дин.

– Твои познания поистине велики, чародей, – медленно сказал Старый Хрофт, глядя прямо в глаза человеку с вытатуированными на черепе драконами. – Потому что я не ощущаю ничего подобного.

– Ты внутри ускорившегося потока, – почтительно заметил Скьёльд. – Поэтому ничего и не замечаешь. Только стоя на берегу, можно различить течение реки. Если же ты посреди русла и не видишь берегов, тебе кажется, что всё недвижно – однако это не так. Я же из потока выбрался, посмотрел со стороны… Великий бог О́дин, скажу тебе прямо – меня это пугает. Время Хьёрварда всегда текло вместе со временем равнин Иды, а теперь… у нас проходят дни, а там – мгновения. Кто-то очень хочет ускорить твою работу, великий бог, и даже не слишком скрывается. Какая сила может повелевать Драконами Времени?

Старый Хрофт напоказ пожал плечами:

– Может, кому-то очень сильно не хватало моего Асгарда и сейчас они просто жаждут увидеть его возрождение как можно скорее?

– Зачем ты играешь со мной словами, великий бог? – с мягкой, но отчётливой укоризной заметил Скьёльд. – Изменить бег великой реки не по силам даже Новым Богам…

– Ты, многознатец, должен тогда помнить, как завершалась битва в Обетованном, когда мы втроём штурмовали твердыню Ямерта!

– Я помню, великий бог. Я помню, что воля Духа Познания окончательно склонила весы победы на вашу сторону, хотя, быть может, тебе и неприятно это слышать.

Старый Хрофт фыркнул.

– За твоей почтительностью, маг, кроется презрение. Ты слишком высокого мнения о себе и слишком пренебрежителен ко всем остальным. Не думай, что меня обманывает твой тихий голос, опущенный взгляд и постоянные «великий бог». Но пока что ты мне нужен, чародей. Ты полезен. Поэтому я не стану замечать – пока – твою дерзость. Помни, однако, что старый О́дин ничего не забывает.

– Да простит меня могучий Владыка Асгарда, – немедля поклонился Скьёльд. – Поистине дерзость моя вызвана лишь радением за твоё дело, успеху коего я споспешествую, елико могу.

– Споспешествуешь, – кивнул Хрофт. – Всё верно. Ну, а что касается Духа Познания… ничуть не удивлюсь, что он, помня красоту былой Валгаллы, и впрямь желает как можно скорее увидеть её возрождённой. Он ведь дух не чего-нибудь, а именно Познания, ему всегда интересно новое…

Скьёльд вновь поклонился, как бы в знак согласия, на сей раз молча.

Равнины Иды по-прежнему покрывал легчайший серый пепел, но теперь в самом их сердце кипела работа. Длинные караваны гномов ходко маршировали к Хьёрварду и обратно, возвращаясь тяжело нагруженными камнем, сталью, редким деревом, золотом, янтарём и всем, что достойно украсить возрождённые залы Отца Богов.

Мастера Кольчужной Горы ничему не удивлялись. В конце концов, кто, кроме них, лучше помнил сказания об истинном Асгарде, о Торе и Локи, Сиф и Фрейе, Браги и Ньорде?

И как же не откликнуться на зов, если имена мастеров – как обещано вернувшимся наконец древним О́дином – навечно останутся вырезаны на стенах Валгаллы?

Старый Хрофт окинул строительство взглядом, словно не замечая замершего рядом с ним Скьёльда, согнувшегося в подобострастном поклоне.

– Скажи мне, маг, – вдруг сощурился владыка Асгарда. – Случалось ли тебе терять самое дорогое, самое сокровенное? Случалось ли тебе расставаться с теми, кто был твоей плотью и кровью? Ты поднялся очень высоко, человек Скьёльд, но помнишь ли ты свой путь? Свои потери?

Человек с вытатуированными драконами, казалось, вздрогнул.

– Великий О́дин, могучий бог Асгарда, что тебе до потерь простого смертного, достигшего всего, чего он достиг, одним лишь трудом да упорством?

– Вы пришли мне на помощь, – пожал плечами Отец Дружин. – Вы остаётесь загадкой. Дело наше продвигается, мы вырвали асов из плена, мы возводим новые стены Асгарда, но ты и твоя родня остаётесь для меня загадкой.

– Остаётесь для меня загадкой… – со странной горечью повторил вдруг Скьёльд. – Ты не веришь нам, великий бог, хотя я говорил тебе чистую правду.

– Вы слишком сильны для «простых смертных, добившихся всего трудом и упорством», маг.

– Увы! – вздохнул Скьёльд. – Понимаю тебя, великий бог. Вы привыкли знаться с Истинными Магами, из их числа ведь вышли и Познавший Тьму, и Восставший. Брат мой, Кор, быть может, и поведал бы тебе какую-нибудь подходящую историю, он на них мастер. Да чего греха таить, хорошо быть Истинным Магом! Не рождённым женщиной, не имеющим отца, явившимся в мир частью Великого Предела! Когда мы только начинали, но поднялись уже достаточно высоко, чтобы имена магов последнего Поколения не были для нас секретом, я часто мечтал о таком происхождении. Но нет, великий О́дин, я помню своих родителей, отца и мать, чьё чрево я покинул посредством лекарского ножа; братьев и сестёр, наш городок, отцову мастерскую. Улицу, друзей, деревья, кошек и собак. Моего верного пса, которого мне не удалось взять с собой на нынешние пути… так что да, великий бог, я терял. Чем выше поднимался, тем больше терял. Тех, кого любил или к кому был хотя бы привязан. Все они ушли – а я остался.

Голос мага сделался почти не слышен. Скьёльд невидящим взором гляделмимо копощащихся гномов и мимо призрачных, хоть и неотличимых от настоящих башен Асгарда.

– Твоя родня оставалась с тобой несчётные века, великий бог. Моя – покинула меня в считаные мгновения, в сравнении с прожитым мною сроком. И я не могу её вернуть. Даже разнеся все пресловутые царства мёртвых и домен самого Соборного Духа. Поэтому не говори со мной о потерях, бог О́дин. Уходили все, с кем сталкивала меня судьба, враги и друзья – все. Они уходили, а я оставался. Я мог не мстить оскорбившим меня – ведь я всё равно смогу плюнуть на их могилы. Я не знал, как дружить и как любить, – ведь дар свой я не мог простереть ни на кого другого. – Он медленно выдохнул, словно не давая подняться вновь древнему гневу. – Ответил ли я на твой вопрос, великий О́дин?

– Ответил, – хладнокровно кивнул Старый Хрофт. – Я понимаю тебя, маг Скьёльд. И даже лучше, чем ты думаешь. Потому что я тоже жил долго, тоже любил многих дев, и далеко не все из них, как я, владели секретом бессмертия. Мои дочери, валькирии, Девы Битвы – каждую из них родила смертная мать. И каждая из тех, кого я любил, кто подарил мне по дочке, – все отправились в страну мёртвых. Так что да, я понимаю тебя, маг.

– Это поистине возвеселяет моё сердце, – выспренне отозвался Скьёльд, кланяясь. – Мы не зря помогаем тебе, великий бог О́дин. Начатое тобой справедливо и свято, как мы уже сказали при первой встрече.

– Тогда к делу, маг. – Старый Хрофт глядел на ползущие возы с камнем. – Ты помогаешь мне по доброй воле, и приказывать тебе я не хочу. С пивоварней, не скрою, у тебя вышло отлично. Можешь теперь помочь гномам, чтобы им было легче доставлять сюда всё потребное?

– Желание великого бога… – начал было Скьёльд.

О́дин лишь раздражённо отмахнулся:

– Ты опять?

– Хорошо-хорошо, – быстро поклонился маг. – Но замечу лишь, что ты, великий О́дин, прав – Хедин, Познавший Тьму долго мешкать не будет. Он, скорее всего, ещё не знает, что река Времени изменила здесь, у нас, своё течение, что крепость твоя для всего остального в Упорядоченном возводится немыслимо скоро. И споро, – добавил он при виде нескольких дюжин гномов, ловко устанавливавших треногу подъёмника над котлованом.

– Я сбился со счёта, сколько раз говорил тебе, маг…

– Я помню, великий бог. Но помяни мои слова, слова простого смертного, лишь волей и трудом выскочившего – надолго, но навсегда ли? – из течения великой реки: Познавший Тьму не простит. Вы друзья, и вы бились бок о бок, но Упорядоченное для Нового Бога – куда дороже. Он не может допустить, чтобы ты, великий О́дин, сделал то, чего не смог сделать он сам.

– Он сам? О чём ты, Скьёльд?

– Зачем восставал Познавший Тьму? Спасти друга, верно? Но желал ли он свержения Ямерта с самого начала? Или так получилось, когда вас всех подхватил неумолимый поток? Ты тоже хотел спасти своих сородичей и близких, ты вернул их тени. Ты не хочешь свергать Познавшего, но логика войны, великий бог, приведёт тебя именно к этому выбору. – Скьёльд провёл ладонью по вдруг покрывшемуся по́том черепу. – Тебе никуда не деться от Фатума, от воли Упорядоченного, великий О́дин, оно выбрало тебя.

Старый Хрофт нахмурился, лицо его сделалось непроницаемым.

– Почему ты так решил? Почему Хедину непременно нужно будет нападать на нас? Мы с ним и в самом деле друзья, и…

– Загадка божественности, – хрипло проговорил Скьёльд, – одна из величайших в Упорядоченном. Мы, я и мои сородичи, лишь подступили к самому её краю. Сказать могу немногое, но что могу – в том уверен: Упорядоченное сотворено так, что в нём может быть только один хозяин, только одна правящая воля.

– Это как? – удивился Хрофт. – Изначально в Сущем было множество Древних Богов…

– Ни один из них не претендовал на всевластие, – возразил Скьёльд. – И ни один не правил больше, чем несколькими близкими мирами.

– Н-ну… быть может, – пожал плечами Старый Хрофт. – Но это не слишком меня волнует, чародей. Ты настойчиво мне внушаешь, что Хедин непременно пойдёт на меня войной, а я тебе так же настойчиво отвечаю, что он мой друг, и ничего не случится. Моё дело правое. Я лишь восстанавливаю справедливость, а Познавший Тьму – как раз Справедливость и есть. Он спас друга – я спасаю родню. Никакой разницы.

– Хедин посылал войско, – осторожно напомнил Скьёльд. – Вам пришлось с ним схватиться. И ты по-прежнему повторяешь, мол, ничего не будет?

– Именно, – кивнул Старый Хрофт. – Ничего не будет. Ученики Хедина не причинили нам ущерба, а мы не причинили им. Так, слегка потолкались. Кулачная потеха молодцу не укор. Сегодня сошлись стенка на стенку, а уже назавтра эль вместе пьём. Эйнхерии в Валгалле всё время сражались друг с другом, и одиночно, и отрядами, а потом на пиру дружно возглашали здравицы победителям.

Скьёльд лишь молча покачал головой.

– Я помогу строителям, – сказал он, помолчав. – Помогу всем, чем только можно. Но… великий бог, твоё заклятие воплощения асов, или обряд, или… что с ним? Я всё же надеюсь оказаться полезен…

– Сможешь, – заметил Хрофт, и маг тотчас подобрался. – Сможешь, если и впрямь пособишь строителям.

Чародей вздохнул, но настаивать не стал.

Глядя на суету сотен гномов, на поспешно возводимые ими леса и подмостки, краны, лебёдки и прочее, Старый Хрофт едва заметно вздохнул. Дело подходило к самому краю. Асгард Возрождённый – не Асгард без громового хохота Тора, вис Браги, похвальбы Локи, лукавых взглядов Фрейи, тихой улыбки Идун. Да, Хедин в своё время вернул тело Ракоту – Истинные Маги, чего уж там! – ему, Хрофту, придётся труднее.

Потому что магия должна быть его собственной, магией Асгарда и асов. Ну, в крайнем случае, магией ванов.

Ванов.

Гулльвейг, что-то я тебя заждался. Ты, служанка всех господ, всегда ухитрявшаяся оказаться в стане победителей – пора бы тебе появиться. Поучить, наставить на путь истинный.

Он усмехнулся, натужно, тяжко.

Он не Истинный Маг. Он осколок додревних времён, когда боги ходили себе по земле, носили простую одежду, ночевали на постоялых дворах, бражничали за трактирными столами, любили красивых дев или – если богини – мужественных воинов. Всё было просто и понятно. А теперь…

Простота и чистота ушли безвозвратно, магия стала невероятно могущественной и изощрённой, Упорядоченное оказалось куда сложнее, чем представлялось Старому Хрофту в те времена, когда он восседал на троне Валгаллы.

«Что ж, будем жить всё равно. Мы боги, в конце концов.

Иначе – прав Скьёльд! – смертные поднимутся настолько высоко, что по праву займут наше место».

Он один видел сейчас исполинское кольцо рун, опоясавшее возводимый Асгард. Потом к ним присоединятся стада быков, что пригонят из Восточного Хьёрварда. Магия крови, никуда от неё не денешься – древние подношения богам Валгаллы сильны по-прежнему.

Железокаменная решимость, сковавшая Старого Хрофта нерушимыми оковами, наверное, впервые в этот миг дала трещину.

Он не освоил множество из заклятий новой магии, привнесённой в мир и Поколением Хедина, и предшествовавшими ему. Чародейство пришедшего времени не давалось Отцу Богов, увереннее всего он по-прежнему чувствовал себя с рунами. Руны помогли, от этого никуда не денешься, но вот так же легко и просто, как получилось у Познавшего Тьму с возрождением Ракота, у него не выйдет.

Это плохо, но это так.

Вместо лекарского ножа придётся бить исполинским тараном.

И сколько всего обрушится вместе с тем, что нужно обрушить, ведает один лишь Великий Орлангур.

Что ж, дороги назад всё равно нет, и ледяной страх, что обосновался у него в груди, недостоин Владыки Асгарда. Но избавиться от него он не мог.

И Рандгрид… так и не вернувшаяся из домена Соборного Духа. С валькирией всё было хорошо, не могло не быть, успокаивал себя Старый Хрофт. Он знал это, чувствовал всем существом – Дева Битвы жива и действует. В нужное время она вернётся. Обязательно.

Прогоняя непрошеные и мешающие мысли, Отец Дружин заставил себя вернуться к текущему. Асгард строится. К ритуалу всё готово.

Хедин, Познавший Тьму, никак не проявляет себя.

* * *

Высокий воин в алом плаще, с львиной гривой иссиня-чёрных волос возник рядом с Райной словно бы ниоткуда, однако валькирия этому не удивилась. Сейчас она вообще ничему не удивлялась.

Золотая тропа послушно развернулась перед ней, серая завеса бессильна была противостоять вздымающимся над Мировым Древом потокам свободной Силы. Она не готова была взойти по тропе сама, но смотреть-то ей уже никто не помешает! И в созерцании открывшегося само по себе заключалось такое счастье, такой покой и умиротворённость, что Дева Битвы не могла не поделиться этим.

Вставший рядом с нею, поднявшийся сюда к ней не мог быть не кем иным, как братом. Даже нет, ещё ближе. Одним с ней существом, открывшим для себя блаженство созерцания Престола. Истинного Престола, слабыми и мутными отражениями которого являются все остальные троны Упорядоченного, где бы они ни возвышались.

Золотая тропа вела к нему, минуя последние врата и последнюю стражу архонтов. И там, в страшной вышине, наступал конец всех путей, кольцо всех дорог, последняя цель и последний приют – Престол Бога, Бога Истинного, сотворившего всё Сущее, потому что иначе существовать Он просто не мог.

Его Слава и Его Сила, Его Сияние и Его Тень. Всё, взятое совокупно, соединилось в Престоле, влекомом сказочными существами. Он разом и движется, и пребывает в покое, и око Творца вечно на нём, с любовью и заботой следит за оставленным позади Упорядоченным. Оно как ребёнок – миг рождения, и новая жизнь уже неподвластна никому, новая душа явилась в мир.

«Он ушёл. Остался Престол, как напоминание тем, кто сможет подняться достаточно высоко, о том, Кто сотворил Упорядоченное, как велики мощь и слава Его и как мелки наши собственные свары. Око Творца смотрит на нас, оно полно заботы и лёгкой грусти, ибо Он сам добровольно наложил на себя запреты – предоставив Упорядоченное его собственной судьбе».

Но Престол был живым, не просто застывшим в извивах прихотливой резьбы мёртвым памятником Его величию и напоминанием всем, откуда началось и откуда пошло Упорядоченное.

Престол был силой сам в себе. Он не правил, не отдавал приказов, не карал и не вознаграждал. Он оставался вечной истиной, сокрытой за порогом смерти, для тех, кто найдёт в себе силы пройти великой тропой и увидеть, какими только достойно быть силе и славе.

И было что-то ещё, неуловимое, ускользающее, как тёплый летний луч, скользящий по поверхности прогретого пруда, кишащего простой, безыскусной жизнью. Что-то… человеческое, совершенно не божественное. Божественное ушло – за пределы Упорядоченного, в Хаос. Чем стало оно там – неведомо, чем обратилось? И то, что осталось здесь, ни во что не вмешивающееся, не повелевающее никакими армадами и ордами, словно бы грустило по ушедшей навсегда части, и – ждало возрождения.

Да, именно так, вдруг осознала валькирия.

Престол оставлен как залог Его грядущего возрождения – или возвращения. Когда произойдёт великая трансформа, Творец вновь восстанет во всей славе Своей и двинется дальше, в бездонный Хаос, чтобы там тоже смогли бы жить, дышать, любить, ненавидеть живые, свободные существа. Их жизнь – вот высшая ценность. Творец творит, чтобы они жили, разрушает, гасит, растрачивает Себя, чтобы дать через это смысл и силы бесчисленным мириадам живых созданий, разумных и нет, чтобы дать им испытать всё, именуемое «жизнью».

Райна стояла, ощущая спиной крепкую грудь брата-воина, прозвание которого было для неё сейчас совершенно неважным. Каждый, кто достиг того же, что и она, становился ей братом.

Смотреть на Престол она смогла бы вечно. И никакие архонты, вставшие на её пути по золотой тропе, уже не смогли бы помешать.

Творец должен возродиться. Может, для таких, как она, для смотрящих глазами плоти, Он примет понятный и воспринимаемый облик. Быть может, таким, как она, покажется, будто Он явится и воссядет на Престол, после чего двинется прочь из Упорядоченного торжественной и величавой процессией, но это будет лишь то, что увидят наши телесные очи.

А что потом случится с Упорядоченным – уже не так важно. Время прекратит течение своё, и жизнь прекратится, чтобы начаться вновь уже в другом Упорядоченном, лучше и прекраснее прежнего.

Но пока она стоит, счастливая, на вершине Мирового Древа, рядом с новообретённым братом, и лицезрит Престол.

* * *

Башни Асгарда поднимались прямо на глазах. Маг Скьёльд и впрямь оказался незаменимым помощником. Всякое дело у него спорилось – возводить ли хитроумные подъёмники, гнать ли из далёкого Хьёрварда караваны с неподатливым камнем северных скал, или пусть даже и обеспечивать всех строителей свежим пивом.

Круг рун замкнулся вокруг крепости асов. Всё было готово к последнему обряду – вот только с равнин Рогхейма пригонят стада быков и коней.

Старый Хрофт всё больше времени проводил в гордом одиночестве, если не считать Фенрира. Огромный волк мало-помалу осваивал издревле присущую ему, прямому наследнику Локи, способность менять облик. Далеко он не продвинулся, но, во всяком случае, научился превращать себя в волка обычных (ну, или почти обычных – холка в рост человека) размеров.

Часто Фенрир устраивался у ног О́дина, ничуть не смущаясь, как бы подчинённой позой. Иногда клал тяжёлую лобастую голову Хрофту на колени, и всё это – молча.

Похоже, он простил Старого Хрофта за долгое своё заточение.

– Нам ведь с тобой ещё сражаться в день Рагнарёка, ты не забыл? – не выдержал как-то раз Отец Дружин, когда волк в очередной раз утвердил собственный подбородок на его коленях.

– Нами в тот день станет сражаться с собой сама Судьба, – напыщенно провозгласил сын Локи. – Нам не следует роптать. Мы будем как меч и копьё, не более того. Меч разрубит копейное древко, но и сам сломается о его наконечник. Здесь нет больше места чувствам, дядя. Мы лишь исполним своё предназначение – сразим друг друга, как положено героям. – Фенрир поёрзал, устраиваясь поудобнее. – Но пока, коль мы возрождаем Асгард, не вижу надобности в суровостях.

– Что же ты станешь делать, когда мы закончим? – не удержался О́дин.

– Останусь тут. Уверен, асы поймут, – с неколебимой верой сказал волк. – Мой отец… он тоже поймёт. И поможет убедить остальных. В конце концов, я не виню вас, особенно асиний. Они испугались.

– Да, – признался Старый Хрофт. – Мы испугались. И, обуянные страхом, нарушили клятву.

– А не случись этого, – вдруг с горечью перебил волк, – может, и нам не пришлось бы биться. А так… никуда не денешься, великий О́дин. Судьба всевластна. Предопределённое исполнится, но лишь тот может назватья героем, кто до конца шёл против необоримой судьбы.

– Клянусь собственными священными браслетами, ты что, втайне брал у Браги уроки красноречия?

– У меня было слишком много времени всё это обдумывать. – Губы волка чуть дрогнули, обнажая белоснежные клыки. – Заняться мне было особо нечем, как ты понимаешь, великий О́дин.

– У нас хватит иных забот до всякого Рагнарёка, – усмехнулся Старый Хрофт. – Скьёльд уверяет, что Хедин, Познавший Тьму, пойдёт на нас войной…

– Обязательно пойдёт, – с готовностью подтвердил волк. – Я б на его месте пошёл бы непременно.

– Это почему же? – поразился Старый Хрофт.

– Двух вожаков в одной стае не бывает, – лаконично отрезал Фенрир.

– Чепуха. Новый Бог Хедин и Новый Бог Ракот остаются, как и были.

– Это тебе так кажется, дядюшка, – оскалился волк в зловещей ухмылке. – Прости меня за непочтительность, но…

– Но что? – О́дин сдвинул брови.

– Но возродить Асгард – это не просто вернуть асов, – шепнул вдруг Фенрир. – Не чувствуешь? Не чуешь? А я так да. Кровь, кровь, очень много, как перед большой охотой. У нас, у волков, это изначально. Когда вы привязывали меня, я знал, что крови не будет. И… не был готов. А сейчас она повсюду. В воздухе, в воде, на земле. Только мы её не видим, она ещё не пролилась.

– Если не пролилась, то ещё может и не пролиться!

– Не может, нет, – покачал лобастой головой волк. – Это неизбежно, как Рагнарёк, где нам, дядя, придётся сразиться и сразить друг друга.

– Я вырвал тени асов из заточения, – сурово изрёк О́дин. – Уже тем самым свершено небывалое; опрокинуты все предопределённости. А ты мне всё про тот же Рагнарёка…

Волк снова усмехнулся. Отошёл, лёг, положил голову на лапы, словно приготовившись ждать как раз этого самого Рагнарёка.

– Ты первый из Древних Богов, что возвращает себе власть, великий О́дин.

– И что? Есть множество миров, куда не добрались даже Ямерт со своими. Древние там как были, так и остались. Да и откуда ты можешь знать, что я – первый?

– Волчье предвидение, – оскалился Фенрир. – Сила идёт за тобой, великий О́дин, идёт незримо для тебя, но не для меня. Я ж как-никак волк. Нюху привык доверять.

– Слова, слова, племянник, – пожал плечами Старый Хрофт, поднимаясь. – Вставай, лежебока. Гномы должны были скот пригнать. Поможешь им.

– Я волк! – оскорбился сын Локи. – Волк, а не пастушья овчарка!

– Один разок можешь и овчаркой побыть. Вставай, вставай, это последнее, что нам сделать осталось перед обрядом!

* * *

Райна ощутила, как замерший у неё за спиной воин, на чью грудь она так удобно опиралась, нетерпеливо шевельнулся. «Как? Почему? Отчего он не хочет стоять так вечно, вырванный из потока времени, созерцая око Творца, оставленное нам в назидание и как знак великой надежды?»

– Валькирия! – грозно рыкнул прямо в ухо чужой грубый голос.

Её словно вытолкнули из тёплой избы в ледяной жгучий ветер зимнего Йотунхейма. Серая мгла в небесах закрылась, золотая тропа обернулась тонкой, едва заметною ниткой. Валькирия вновь оказалась, где и была, – на самой вершине Мирового Древа.

Подле неё стоял высокий и широкоплечий воин, с львиной гривой иссиня-чёрных волос и огненно-алым плащом за спиной.

Не требовалось иметь семи пядей во лбу, чтобы, едва вглядевшись, осознать, кто перед ней.

– Ракот Восставший, – поклонилась Райна, опуская слово «бог». Бог у неё – ныне, присно и во веки веков, пока бьётся её сердце – только один. Бог-Творец Упорядоченного.

– Он самый, – рыкнул тот. – Что делаешь ты здесь, дщерь О́дина? Как оказалась? Вместе ли ты с великаном Мимиром, стражем Источника Мудрости, или сама по себе?

Лицезревшей око Творца не к лицу осквернять уста ложью, тем более в такой близости от Престола.

– Я сама по себе здесь, великий Ракот.

«Великий Ракот» – в этом нет лжи. Они с Хедином, Познавшим Тьму, и в самом деле великие. Великие маги, но никак не боги.

– Сама по себе?

– Мы были с моим отцом, О́дином, Асом Воронов, моим двоюродным братом Фенриром, Яргохором Водителем Мёртвых и… – она запнулась, но остановиться уже не могла, – магом Скьёльдом, человеческого рода.

– Что же вы здесь делали? – Глаза Ракота гневно сверкали, ноздри раздувались. На могучих руках вспухали вены, а ладони стискивали эфес длинного меча с чёрным клинком.

– Мы? То, что должны были сделать давным-давно. – Валькирия гордо пожала плечами. – Возвращали к жизни мою родню, асов и асиний, древних богов Асгарда. Настала пора ему возродиться к жизни.

– Вот даже так… – протянул Ракот, окидывая воительницу откровенно оценивающим взором.

Райна усмехнулась. Гляди-гляди, я привычная. Слишком долго я сражалась в наёмных отрядах, чтобы меня можно было смутить подобным. Валькирию Рандгрид – быть может, а воительницу Райну – нет.

– Да! – с вызовом бросила она. – Мы вошли в саму смерть, чтобы вернуть свою родню. Никто до этого не свершал ничего подобного!

– И как, удалось? – неприятно усмехнулся Ракот.

– Удалось! – Валькирия гневно нахмурилась. – Души их свободны, отец повёл их домой!

– А ты, получается, осталась?

– Осталась. – Правда выговаривалась сама собой, легко и свободно. – Потому что если спасены асы, то почему должна оставаться здесь пленницей моя мать?

Ракот Восставший, судя по всему, собирался ответить чем-то язвительным, но внезапно осёкся.

– Мать – это достойно, – кивнул он. – Что ж, валькирия, ты тогда делаешь здесь, на самой вершине? Разве ты рассчитывала отыскать тут душу своей матери?

– Нет. – Райна не опустила глаз, бестрепетно глядя прямо в лицо Восставшему. В конце концов, она – Дева Битвы, помнящая если не самый рассвет, но утро этого мира, а Ракот – Ракот явился в Сущее на тысячи и тысячи лет позже её. – Я шла, куда должна была. Чтобы увидеть то, что увидела.

– И что же теперь?

– А теперь я вернусь за своей матерью.

* * *

– Всё готово, великий О́дин.

Старый Хрофт кивнул гному, отпуская старательного мастера. Невозможно поверить, но Асгард высился перед ним – настоящий, истинный, из простых и грубых, как и положено, гранитов, дубовых брёвен, стали, золота. Много недель миновало на равнинах Иды, а в недалёком Хьёрварде едва ли сменилось несколько ночей – Река Времени вздыбилась, незримые потоки её, словно прорвав запруду, мчались по равнинам Иды, увлекая за собой и всех строителей Асгарда.

Пригнали жертвенные стада. Установили каменные чаши, куда будут собирать жертвенную кровь. Старый Хрофт вновь и вновь обходил круг своих рун, поправляя одному ему заметные изъяны, и руки его не дрожали – решение принято, обратной дороги нет. И даже Рагнарёк не сможет его остановить.

Райна так и не появилась, но Отец Дружин не беспокоился. Странная уверенность, что с бедовой дочкой всё хорошо, по-прежнему не оставляла Старого Хрофта, и он заставил себя не думать об этом. Рандгрид вернётся, когда придёт её час – и хватит об этом.

– Всё готово, великий О́дин.

Ещё один гном с теми же самыми словами.

«Всё готово», повторялось на разные лады. Строители нового Асгарда, мастера Кольчужной Горы, наотрез отказались брать плату в каком бы то ни было виде, испросив лишь позволения остаться и смотреть, как Отец Богов вернёт плоть и настоящую жизнь асам.

Что ж, настала пора.

Над Асгардом – тишина. Пусты блистающие залы, пуст восстановленный во всех деталях трон Отца Богов в Валгалле. Крыта золотыми щитами её крыша, но за пиршественными столами нет эйнхериев, их черёд ещё не настал.

О́дин стоял в самой середине заклинательного круга. С тупой покорностью застыли обречённые на заклание быки, бараны, жеребцы – их конец будет быстрым и лёгким, и их собственные души, хоть и не такие, как у разумных, быстро обретут покой на вечных пажитях с никогда не желтеющей травой, с прозрачными ручейками, где вода мягка и вкусна.

«Начинай, Отец Богов».

Он колебался. Всё, свершённое до этого, было лишь подступами. Даже взломанные стены владений Соборного Духа. Казалось бы, ну что уж тут такого – вернуть асам тела? Вернул же Хедин тело Ракоту, и ничего!

…Но Ракот не был мёртв. Он не переступил великую черту, он не бродил под серым небом страны мёртвых. Его просто развоплотили, как говорил Хедин.

Нет, он справится. Он, великий О́дин, владыка Асгарда. И справится, чего бы это ему ни стоило, без помощи заносчивого Скьёльда.

Толчок. Толчок силы, словно кто-то совсем рядом приоткрыл незримую дверь, откуда потянуло холодным ветром. Не оборачиваясь, Старый Хрофт усмехнулся.

– Не хотел начинать без тебя, Гулльвейг. Не сомневался, что ты пожалуешь – сказать несколько пышных и бессмысленных фраз, после чего снова исчезнуть. Ну, давай, говори, я жду.

Гномы, сплошным кольцом окружавшие жертвенные стада, загомонили. Оно и понятно – из сгустившегося дыма вдруг выступила фигура, явно женская, в чёрно-золотых доспехах, поражавших изощрённостью и деталями. Они охватывали Гулльвейг словно вторая кожа, не скрывая длинных стройных ног и высокой груди. В таких доспехах невозможно биться по-настоящему, зато произвести впечатление на мастеров Кольчужной Горы – очень даже.

– И тебе привет, Владыка Асгарда, – промурлыкала Мать Ведьм. – Мне лестно, что ты ждал меня, что не начинал. Я ценю, поверь.

– Рад доставить тебе удовольствие, – усмехнулся О́дин. – Желаешь лицезреть – милости прошу, оставайся. Но ты ведь не ты, если сперва не изречёшь нечто долженствующее иметь глубочайшее якобы значение?

– Почему это «якобы»? – притворно обиделась Гулльвейг, откидывая забрало вычурного шлема, украшенного многочисленными (и бессмысленными) шипами. – Оно и впрямь глубоко. Тот, кому я служу, хотел передать тебе, великий О́дин, слова одобрения. И предостережения.

– Ну, предостерегай. – Старый Хрофт отвернулся, глядя куда-то вдаль, поверх моря гномьих голов.

– Познавший Тьму уже двинулся против тебя.

– Угу. Что ещё?

– Как? Тебя это не волнует?

– Ничуть, Гулльвейг. Но спасибо за предостережение.

– Тебе придётся выбирать по-настоящему, – змеино улыбнулась Мать Ведьм. – Не как досель. Или ты надеялся всех обмануть вашей милой игрой с подмастерьями Хедина там, у врат Демогоргона?

– Ученики моего великого друга действовали в пределах открытого им, – невозмутимо пожал плечами Хрофт. – Что дальше, красавица?

– Дальше? Дальше те, кто помогал тебе, могут и… потребовать вернуть должок, – рассмеялась она. – Потребуют, чтобы ты помог им, вне зависимости от твоего желания. Ваши с Хедином хитрости не столь изощренны, как вам кажется.

– Если мой друг Хедин выступит сам против меня, мы найдём способ уладить всё ко всеобщему удовольствию. – Казалось, вывести Хрофта из равновесия не способно вообще ничто. – Включая Дальних, что и впрямь помогли мне пробиться к асам и вызволить их.

– Ко всеобщему удовольствию, гм… – загадочно улыбнулась Гулльвейг. – Боюсь, это у тебя вряд ли получится, Отец Богов.

О́дин молча развёл руками. Мол, чем богаты, как выйдет, так и выйдет.

– Но у тебя есть ещё выход, – продолжала она, посерьёзнев. – Выступить против Познавшего Тьму не на словах, а на деле.

– Я же говорил, что выступлю – если он на самом деле решит мне помешать! – нахмурился О́дин. – Дальние прекрасно об этом осведомлены. Я ни в чём не нарушил данного слова. Я не обязывался вести рати Асгарда на штурм Обетованного или там привести Хедина и Ракота в цепях как плату за оказанную мне помощь!

– Смотри, – прошелестела Гулльвейг, – как бы тебе и впрямь не пришлось это проделать.

– А тебе-то что, Мать Ведьм? Тебе и твоему хозяину? Когда-то он помогал нам…

– Он всегда помогал только Упорядоченному. Для тебя это новость? Имена тех, кто помогает его сохранить, не важны. Важно, лишь чтобы оно жило.

– Гулльвейг, я не знаю, зачем ты говоришь всё это, – отвернулся Старый Хрофт. – Передо мной дело. Не мешай. Или – раз уж ты тут – как насчёт молота моего старшего сына? Как насчёт Мьёлльнира, который, ты уверяла, у тебя?

– Я верну его Тору. Как только для этого созреют условия.

– Какие же? Ведьмы частенько говорили, мол, «поможем, если», однако требовали чего-то всегда прямо. Пасти кобылиц за огненной рекой и так далее. Что требуется тебе, Гулльвейг?

– Всего ничего. Стать достойным трона Упорядоченного, великий О́дин.

– Да. Сущая ерунда, мелочь, не стоящая внимания, – саркастически хмыкнул Старый Хрофт. – Так что, Дальние теперь в союзе с твоим хозяином? И решили моими руками свергнуть Хедина?

– Это уже решать тебе самому, – промолвила Мать Ведьм.

– Тьфу! Ничего ты не можешь сказать мне толком, Гулльвейг. «Иди и вызови Хедина на поединок, иначе мы убьём твою родню второй раз» – и то было бы честнее. Но честно вести дела вы не способны.

– Для Упорядоченного нет ни «честного», ни «бесчестного», Древний Бог. Ни «правого», ни «виноватого». Ни «геройства», ни «подлости», как нет ничего этого в живой природе. Упорядоченное должно жить, а цена значения не имеет.

– Вот тут-то мы и различаемся, – тяжело усмехнулся Старый Хрофт. – «Пусть погибнет мир, но восторжествует справедливость», слыхала?

– Слыхала. – Гулльвейг больше не улыбалась. – Вот потому-то вы и проиграли, Древние Боги. Для вас главным было красиво умереть. Пал герой доблестно, в бою – добро пожаловать в Валгаллу. Нет – ступай гнить в Хель. И ваши пророчества… Они ведь могли и сбыться. Если бы не пришли Молодые Боги.

– Значит, тогда мы, Древние, были «плохими», так? – усмехнулся Хрофт. – А теперь вдруг стали «хорошими», выходит?

– Не совсем, – серьёзно и спокойно ответила Мать Ведьм. – Нет ни плохих в Упорядоченном, ни хороших. Есть лишь те, кто – вот именно сегодня, сейчас! – помогает ему выжить, и есть те, кто мешает.

– Ага. То есть сейчас выжить ему могу помочь именно я?

– Браво, великий О́дин.

– Спасибо за откровенность, Гулльвейг. Закончила ли ты свои речи? Я внимал тебе, как положено внимать гостье, хоть и незваной; но теперь мне пора вернуться к начатому.

– Дозволишь ли ты мне остаться? Я не помешаю, клянусь.

– Я ни от кого не прячусь, – пожал плечами О́дин. – Оставайся, коль на то твоя воля.

– Благодарю, – сдержанно поклонилась Гулльвейг.

– Стань туда, назад, – распорядился Старый Хрофт, сбрасывая плащ и расправляя плечи. – Не мешай.

Мать Ведьм лишь вновь поклонилась.

Отец Богов невольно вспомнил жертвенный нож из обсидиана, рождённого в пламенной глотке земли, когда мир был ещё совсем юн, а он, О́дин – уже стар. Нет его, всё сгинуло после Боргильдовой Битвы, а сейчас в руке Старого Хрофта – обычная молодая сталь, хоть и выкованная гномами, хранящими остатки древних секретов.

Уныло и покорно стоят быки. Ждут, тупо и равнодушно.

Нет, О́дин, Древний Бог Асгарда, ты не будешь жалеть никого и ничего.

Горит огонь, ждёт крови жертвенная чаша. Ждут и тени асов – так же покорно и равнодушно, как и предназначенные на заклание быки. Они не спрашивали О́дина, хотят ли они свободы и новой жизни. Он решил это за них. Хотя – есть ли у мёртвых свобода воли там, в царстве Демогоргона?

«Начинай, О́дин. Хватит колебаться. Иди, как шёл на Боргильдово Поле».

Только на сей раз он победит.

– Фенрир!

– Здесь! – рыкнул волк, и стадо послушно сделало шаг вперёд.

Старый Хрофт встряхнул рукой с зажатым жертвенным ножом и ударил.

Бык коротко замычал и повалился, из горла хлынула кровь. Ни один мясник-забойщик такого бы не повторил, но Старый Хрофт добавил к своему удару и кое-что ещё.

Туша рухнула на заранее рассыпанные чёрные угли. Ожила руна, скрытая под ними, – занялось пламя, мгновенно поглотившее мёртвого быка, словно был он не из мяса и костей, а из соломы.

Кровь заполнила жертвенную чашу, закипела, запузырилась, стремительно превращаясь в пар. Первая из рун, начертанных Отцом Богов за стенами Асгарда, дрогнула, пробуждаясь.

Не позволяя себе более ни единой посторонней мысли, он принялся работать ножом.

* * *

– Я буду сопровождать тебя, дочь О́дина.

Ракот Восставший произнёс это, как говорится, «тоном, не терпящим возражений». И, наверное, воительница Райна, сражавшаяся в бесчисленных наёмных отрядах, лишь молча склонилась бы пред Новым Богом – но не валькирия Рандгрид.

– Зачем, могучий Ракот? Душу своей матери я отыщу сама.

Глаза Восставшего гневно сверкнули.

– Дочь О́дина, речь не о тебе или твоей матери. Речь о куда большем, обо всём Упорядоченном.

– Да, так всегда, – дерзко сказала Райна, не отводя взгляда. – Упорядоченное превыше всего. Пусть будет так, могучий Ракот, но я займусь своей матерью. Выведу её отсюда и вернусь в Асгард. Конец истории.

– Ошибаешься, – отрезал Ракот. – Только начало. Никто не знает, что встретит нас по ту сторону стены, в обычном мире. Вы с О́дином… натворили немало. Равновесие…

– Мне плевать на равновесие! – выкрикнула Райна прямо в лицо Восставшему. – Мы. Пришли. За. Своей. Роднёй! Которая пребывала в заточении все эти тысячи тысяч лет. Ракот, ты силён, но я куда старше тебя. Случившееся – несправедливо! Магия способна вернуть души обратно, и мы возвращаем их!

– Вот как, – прошипел Ракот, впиваясь в Райну взглядом. Глаза его опасно сузились. – А ты готова вернуть всех умерших к жизни? Всех до единого? Или только свою родню?

– Каждый стоит за свой клан. За свой род. – Райну трясло от ярости. – За своих предков и потомков. Я дошла до вершины Мирового Древа, я видела Престол Творца. Я заслужила.

– То есть другие – нет?

– Другие – нет! – крикнула Райна. – Слушай меня, Восставший. Я была наёмницей. Дралась без счёта и без счёта хоронила соратников. Выживали лучшие, самые сильные, самые умелые. Они шли дальше. И так во всём – мир безжалостен. Своих смогут спасти те, кто достаточно силён. Вот и всё. Иное – несправедливо.

– Скажи, – перебил Ракот, – а то, что ты случайно оказалась дочерью Древнего Бога, тебе ничуть не помогло? Ну, ни капельки? И на твоём месте могла бы оказаться любая воительница?

– Если ты рассчитывал смутить меня этим, Восставший, то зря. Подняться может каждый. Нужно просто очень сильно этого хотеть. То, что мой отец – Древний Бог, конечно, помогло. Но не это решает. Решает жажда. Имеющий веру – пройдёт. Имеющий лишь самоуверенность – сорвётся. Архонты на золотой тропе сказали мне, что я не готова. И они были правы – я полагалась на меч, а не на сердце. Смертный пастух прошёл бы там куда легче меня.

– Нет, валькирия. Смертный никогда вообще не проник бы сюда!

– Можно спорить, Восставший, но не вижу смысла. Я и так задержалась тут. Трактирщик обещал, что я встречусь с матерью. Мне надо спускаться.

– Будь по-твоему, – помолчав, сказал Ракот. – Прощай, валькирия. Не люблю вещать и пророчить всяческие беды и бедствия, но… сдаётся мне, вы столкнули лавину, которую вам не остановить.

Райна не ответила. Лишь молча поклонилась и начала спускаться.

* * *

Жертвенная кровь парила, кипела, булькала и исчезала бесследно. Чаша не переполнялась, мёртвые туши быков валились одна за другой на угли и моментально вспыхивали.

Старый Хрофт убивал. В какой-то момент он просто смежил веки, Асгард пронизывала магия такого напора, такой плотности, что он уже не нуждался в зрении. Внутренним оком же, напротив, он видел, как одна за другой оживают руны, сплошным кольцом охватившие Асгард.

Руны смерти и жизни, руны власти и крови, руны времени и силы. Собственные руны Тора и Йорд, Фрейи и Фригг, Ньорда и Браги, Локи и Тюра, руны всех асов и асиний. Они оживут последними.

Незримые потоки силы мчались сейчас над Асгардом, и Старый Хрофт жадно вбирал их, стараясь не пропустить ни капли. Сила лесов и вод, магия, несомая ветрами и песками, источаемая светилами, дневными и ночными, – всем Сущим.

Они были хозяевами мира. Пусть даже только одного – Хьёрварда и того, что примыкало к нему, – а не всего Упорядоченного. Пусть у них и нет пока возрождённого Иггдрасиля, но они будут вновь править тем, что принадлежало им изначально, по справедливости деля власть с уцелевшими мелкими богами и божками южных стран.

Они будут живыми!

Льётся кровь, вспыхивают руны – исполинские столпы призрачного света вздымаются к небесам, и гномы в изумлении вертят головами.

Ветер магии становится всё горячее, всё жёстче. Режет щёки, всё сильнее давит на грудь, и каждый новый взмах жертвенного ножа даётся О́дину всё тяжелее. Сила напоминает теперь прорвавший дамбу горный поток, обрушивающийся губительным водопадом в ничего не подозревающую долину.

Не оборачиваясь, Старый Хрофт видел скрестившую на груди руки Гулльвейг. Тонкие доспехи мало чем отличались от второй кожи. Мать Ведьм снисходительно ждала. Именно снисходительно, уверенная в том, что её-то «хозяин», что бы ни случилось, прикроет, спасёт, вызволит, защитит.

Ну, погоди, ведьма. Посмотрим, как запоёшь дальше.

Ветер становится обжигающим, тысячи огненных ос впиваются жалами в плоть Отца Богов, боль, такая же, как у простых смертных, растекается по телу; а над горизонтом, далеко за стенами возрождённого Асгарда, уже вздымаются волны пламени, словно небывалый огненный шторм забушевал в Межреальности, готовый прорвать тонкие стенки, отделяющие её от миров, ворваться в них и испепелить всё, и живое, и мёртвое.

Но этого мало. Старый Хрофт наяву видит сейчас Гнипахеллир, и Чёрный Тракт, и влекущиеся по нему процессии душ; и кого-то, кто предводительствует ими, причём это – явно и точно не Яргохор. Они замерли сейчас, в немом изумлении глядя на не видимое живым зарево, пляшущее в небесах, там, где кроются равнины Иды.

А сам Ястир? Да вот он, вот он, глубоко под землёй, в пустых залах Хель; проник, похоже, до самого её трона. Но кто тогда ведёт туда души?

А это? Альвланд, и его окрестности, и храм Познавшего Тьму, и мечущиеся в панике его служители; коричневокрылый сокол ожил и бьёт крыльями, словно готовый вот-вот сорваться в полёт.

И… нет, не может быть! – видение ведь может и лгать – вспыхивают на каких-то лугах и полях сверкающие арки высоких порталов, и из них начинает изливаться змея закованного в доспехи воинства. Идут быкоглавцы, идут ещё какие-то низкорослые существа в коричневых плащах… идут прямо на Альвланд, идут ко храму Хедина…

Порталы питаются тем же ветром магии, что ожил, повинуясь рунам Старого Хрофта, что поддерживается его жертвоприношениями. Отец Дружин ясно видит сейчас множество завихрений и водоворотов, где сила закручивается в тугие воронки – над храмами и святилищами, «заколдованными местами» и сокрытыми с незапамятных времён артефактами.

Колдуны и шаманы, жрецы и ворожеи, даже знахари и травники – все, по всему Хьёрварду, замерли, застыли, напряжённо вглядываясь и вслушиваясь. Пресловутые «основы мира» не пошатнулись, но старые кости земли ощутимо дрогнули несколько раз, словно получив чувствительный толчок.

Ничего, ничего, успокаивал себя Старый Хрофт. Так и должно быть, этого и следовало ожидать, такова цена, её придётся заплатить…

Но не тебе, вдруг пришла холодная мысль.

Когда вспыхнула последняя из составлявших кольцо рун и остались неживыми лишь собственные руны асов, твердь Иды под ногами Старого Хрофта качнулась, словно палуба корабля. И раз, и другой, и третий.

Взмахнула руками, потеряв равновесие, даже Гулльвейг.

А потом – в какой-то миг стали разбегаться, расползаться, падая на четвереньки, даже твёрдые, как кремень, и невосприимчивые к магии гномы. Кое-как, падая, помогая друг другу, они пытались выбраться за ворота Асгарда, ибо воздух быстро заполнялся самым настоящим огнём, так, что даже Фенриру нелегко стало удерживать в повиновении остатки жертвенного стада.

Огонь, едкий дым, испепеляющий жар.

Гномы бегут. Бесстрашные воители, они готовы дать бой любому врагу во плоти или без оной, но здесь просто становится нечем дышать.

Кольцо рун пылает вовсю, рука Хрофта режет горло последнему быку, и возле жертвенной чаши, заполненной теперь чем-то яростно-алым, уже не кровью, но её «алхимической сутью», остаётся лишь сам Отец Дружин. Фенрир припал на брюхо, на оскаленной морде – ярость и жажда боя.

Надменный маг Скьёльд – ты тоже здесь, эвон, растянулся на брюхе, лицо искажено не то ужасом, не то яростью. Слабак. А туда же – навязывал свою «помощь»!.. Справлюсь и без тебя, ничтожный!

Да, досталось всем – даже Гулльвейг – на одном колене, в попытках сохранить достоинство и не растянуться лицом вниз.

Равнины Иды сотрясает буря, но башни и стены нововозведённого Асгарда стоят неколебимо, словно и не уходят глубоко в содрогающуюся твердь их фундаменты.

Что-то пошло не так, осознал Старый Хрофт. Чего-то не хватило его заклятию, самой малости – руны асов остаются мёртвыми и тёмными, несмотря на всю текущую через них мощь.

Нет! Он не сдастся! Ещё, ещё, совсем немного, самую малость – и алая суть крови рванётся по изломам священных рун, вливая жизнь в тени асов и соединяя их с плотью.

Гулльвейг попыталась приподняться и не то подползти, не то придвинуться к нему, протянула руку, явно собираясь что-то сказать.

«Нет! Знаю я твои слова, ведьма! Опять одолжиться у Дальних, вот будет твой совет. Ради такого не стоит открывать и рта».

Нет, он справится сам.

Пусть погибнет мир, но восторжествует справедливость!

* * *

– Зачем ты преследуешь меня, Восставший?

– Я свободен идти куда захочу, дочь О́дина. Если тебе что-то не по нраву – попробуй и останови меня силой.

«Ну точно как эйнхерии», – мелькнуло у Райны, и наперекор всему она вдруг ощутила, что готова улыбнуться. «Новый Бог… а где-то – по-прежнему мальчишка. Какие прибивались к наёмным полкам…»

– Это неучтиво – навязывать своё общество страннице, не желающей его.

– Учтивость оставь Познавшему Тьму, а у нас всё по-простому. Я иду куда хочу, валькирия. Тебе это не по нраву? Одолей меня в поединке.

– Тебя? – «Тебя, Нового Бога?» – чуть не вырвалось у неё. Но нет, Бог у неё теперь только один, и совсем иной.

– Меня. Ты хвалилась, что куда старше меня. Это правда. Значит, у тебя куда больше опыта. Девы Битвы славились смертоносностью в схватке, если, конечно, старые легенды не лгали. Могу держать одну руку за спиной, если угодно.

– Развлекаться потешными боями – недостойно валькирии, – надменно бросила Райна. – Мне кажется, у Ракота Восставшего, друга и сподвижника Хедина, Познавшего Тьму, могут найтись более срочные и неотложные дела.

Ракот покачал головой:

– Мои дела – моё дело, дочь О́дина. Пока же ты намеревалась спуститься с Древа и разыскать свою мать. Я тоже направляюсь вниз. Нам по пути. Зачем эти нелепые пререкания?

Райна молча пожала плечами и отвернулась. Пусть, на самом деле, идёт куда хочет. Восставший ей не враг… во всяком случае пока.

Время словно остановилось – они скользили вниз и вниз среди бесконечных ветвей и веток великого Древа, пока наконец им вновь не начали попадаться чёрные головоногие существа.

– Демоны, – вдруг сказала Райна. – Они тут, на Древе. Что-то вроде жуков-короедов. Люди внизу охотятся за ними, изничтожают…

– Именно, – согласился Ракот. – И Древо, похоже, творит демонов само.

– Само? Для чего?

Восставший пожал плечами:

– Где нет смерти, нет и жизни. Даже за гранью первой смерти, прости за неуклюжие слова. Равновесие всюду и во всём. Закон Творца, Его принцип.

Райна покачала головой. Ладно уж… пусть спускается рядом.

– Я долго воевала, – сказала она после паузы. – Рядом с простыми смертными, людьми, орками, гномами, гоблинами… всех не перечислишь. Множество достойных пало, и я скорбела всякий раз, что не могу взять его за руку и помочь достичь Валгаллы. Что это… несправедливо, что душа его будет гнить где-то в местных залах Хель. Сейчас же, особенно после Трактирщика…

– Кто это такой, кстати? – перебил Ракот. – Вернее, я догадываюсь, но скажи своими словами.

– Ипостась, аспектСоборного Духа, – пожала плечами валькирия. – Он встречает погибших и говорит с ними. Со всеми, кто приходит сюда.

– Со всеми разом? – подивился Ракот. – Силён ты, брат Демогоргон…

– Здесь его вотчина. – Райна, напротив, ничему не удивлялась. – Но я лишь хотела сказать… что поняла – нельзя, чтобы с одной стороны – Валгалла, а с другой – Хель. Праздник для достойных и вечные муки для тех, кто «не герой». Нельзя. Просто нельзя… Наверное, потому Творец и оставил тут свой зрак, что… чтобы… мы не забывались. Ни смертные, ни бессмертные. Последние в особенности.

– Речи твои темны, дщерь О́дина.

Райна покачала головой, стараясь подобрать слова.

– Если вся суть – в равновесии, то живые и мёртвые, как две противоположности, должны уравновешивать друг друга. А получалось, что в Валгалле лишь прибавлялось эйнхериев, а в залах Хель – не удостоившихся героической смерти стариков, женщин и детей. Это было неправильно. Совсем… неправильно. – Последние слова дались валькирии с немалым усилием. – Мы, Древние Боги, провозгласили, что справедливы, но на самом деле справедливы не были. И потому проиграли в Боргильдовой Битве. Наверное, Ямерт должен был установить именно справедливость – а когда у него не вышло, пришли вы с Познавшим Тьму. Но… Восставший, у вас, похоже, не получилось тоже.

– Вот даже так? – нахмурился Ракот.

– Потому что появились другие. Спаситель, Дальние. Стали возникать всякие Безумные Боги. Это всё тоже… поиски Равновесия. И Неназываемый. Не забудь про него тоже.

– Всё это открылось тебе, пока ты, валькирия, смотрела на оставленный Им Престол?

– Да, – кивнула Райна. – Просто… просто понимаешь, как оно есть, без деталей. Я не смогу тебе это строго доказать, Восставший, я Дева Битвы, я не искушена в риторике. Но справедливость должна восторжествовать.

– Как в сказках, – скривился Ракот.

– Сказки для того и складываются, – грустно заметила Райна. – Поверь мне, Восставший, уж я-то их наслушалась, у костров сидючи… Всех, каких можно. И людских, и эльфьих, и гномьих, и орочьих. Половинчиков не забыть тоже. И все они про одно и то же – про справедливость. Как бедняк жадного богача проучил, как хитрая жена глупого короля обманула да на место поставила… не счесть тех сказок, и все про одно – что справедливость таки побеждает.

Ракот Восставший мрачно замолчал. Голова его с львиной гривой чёрных волос угрюмо склонилась, и долгое время он спускался рядом с Райной, не произнося ни слова.

– Я разыщу теперь свою мать, – после долгой, очень долгой паузы сказала наконец Райна, – и мы уйдём отсюда. А что станешь делать ты, Восставший?

– Заверну на кружку эля к этому твоему Трактирщику, – криво усмехнулся Ракот, и видно было, что ему совсем не весело. – Потолкую с ним… о справедливости. А потом назад. Великан Мимир, тебе наверняка известный, тоже здесь, на Древе. Созерцает, как я понимаю. Источник остался без хранителя. Да и вообще там… непорядки. Так что я назад, хорошо б, если время тут быстрее оказалось, чем в остальном Упорядоченном. Вот только… хотел бы я взглянуть на твою матушку, если ты позволишь, конечно.

– Позволю, – легко согласилась Райна и даже сама удивилась, чего это она – радуется, что ли?

– Тогда спускаемся.

…Путь их по Древу вниз длился долго. Они видели демонов, видели, как те на выбор поглощали то один, то другой лист. Нескольких они сразили – и бок о бок стояли, заворожённо наблюдая, как на залечивающих рану черенках возникали хрупкие, эфирные, прозрачные души тех, кому только предстояло родиться и кому чёрные головоногие твари, отчего-то сохраняемые здесь, на Древе, не хотели этого позволить.

Когда они достигли корней Древа здешней «земли», Райна остановилась.

– Как ты собираешься искать её?

– Трактирщик обещал, что моя тропа сама приведёт к ней.

– Угу. Только при этом тебе пришлось сделать крюк до самой вершины и увидеть Престол.

– Может, для этого он меня туда и послал?

– Может… – Райна озиралась. – Подождём. Мы обязательно должны их встретить, тех, кто заботится о Древе.

– Каррр!

– Привет, старый знакомец, – проворчал Ракот, глядя на исполинского ворона, размером с самого большого из орлов. – Проведать явился?

– Нет, – вдруг сказала Райна, глядя прямо в глаза страшной птице. – Его прислали. Явился указать путь.

О чём ты, – не успел удивиться Ракот, а ворон уже ринулся вперёд, валькирия – следом.

Ворон и впрямь указал дорогу – Восставший и Райна не прошли и двух сотен шагов, когда почти лоб в лоб столкнулись с двумя дюжинами мужчин, женщин и детей, шедших большой гурьбой, словно странствующее племя.

– Трактирщик исполнил слово, – прошептала не слушающимися её губами валькирия, глядя на очень высокую, статную женщину, настоящую богатырку, что на целую голову превосходила ростом самого долговязого мужчину.

* * *

Великое заклятие О́дина, заклятие возрождения Асов, пошло совсем не так. Полностью и абсолютно.

Гномам пришлось в ужасе бежать за пределы кольца пылающих рун, спасаясь от заполнившего воздух огня и дыма, к которому теперь добавились облака жгучего пепла.

Остались только трое – сам О́дин, волк Фенрир да Гулльвейг, Мать Ведьм. Не считая Скьёльда, так и оставшегося лежать, закрывая голову руками.

Сорвавшаяся с привязи сила буйствовала и бушевала над Асгардом. Стены и башни его стояли непоколебимо, однако что О́дину в прочности мёртвого камня? Руны асов оставались темны и мертвы, души их не находили дорогу к сотворяемой Отцом Богов для них плоти.

Напор обрушивавшейся на Асгард мощи поражал и потрясал. Сила, не находя воплощения, воспламеняла сам воздух, ища выхода в уничтожении. На Старом Хрофте задымились его плащ и знаменитая широкополая шляпа, однако он продолжал удерживать заклятие, каждая из рун пылала перед его глазами, до рези отчётливая, но…

Но передать живительную силу теням асов ему никак не удавалось.

– О́дин! – В голосе Гулльвейг был самый настоящий ужас. – Скорее… Дальние… только они смогут…

– Нет! – хрипло вскаркнул Отец Богов. – Только я! Только я сам!..

– Глупец, ты погубишь и себя, и их, и нас! – взвизгнула Мать Ведьм.

– В-великий бог… – кажется, это подал голос Скьёльд. Нет уж, хозяин Асгарда победит сам, победит один, как и положено Асу Воронов!..

О́дин не ответил. Он словно разом тянул из себя живую кость и пытался поднять неподъёмный, давящий на плечи груз. Он должен, он сможет, он – Ас Воронов.

Он должен!

Альвийский меч поднялся подрагивая, с трудом и вроде б даже неуверенно. Но с первым же росчерком его острия дрожь унималась, словно Старый Хрофт обретал уверенность от каждого движения. Он чертил новую руну, чертил, невольно вспоминая кузницу Оружейницы и то, как рождались их с Райной клинки, покидая огненное горнило, словно материнскую утробу.

Руна, что рождалась прямо на глазах, была совершенно новой. Облик её складывался сам собой, из отдельных росчерков, каждым из которых О́дин старался связать священный символ с одной из стихий.

Вечные вода и огонь, земля и воздух. Смерть и жизнь. Душа и тело. Свет и тьма. Всё то, что живёт и дышит магией, соединялось в сложном, многосмысловом рунире, и по линиям его словно бежала сейчас сама кровь Старого Хрофта.

Вот она, вот она! То, чего недоставало в цепи, что должно замкнуть её окончательно!

…И Отцу Дружин до последнего казалось, что он таки сумеет стянуть вместе концы распадающегося обруча, когда небо надо головами лопнуло, и сотни, тысячи исполинских зелёных кристаллов со злобными зубастыми пастями, что корчились за блестящими смарагдовыми гранями, устремились отвесно вниз, прямо к земле, словно поток стрел, разом пущенных полком искусных лучников.

* * *

– Каррр! – забил крылами громадный ворон, вздымаясь над замершими с одной стороны людьми, и Ракотом и Райной – с другой.

Валькирия смотрела прямо на свою мать. Она казалась живой, совершенно такой же, как в тот день, когда грозный бог О́дин увёз с собой на восьминогом Слейпнире маленькую Рандгрид.

– Что с тобой, Сигрун? – начал один из мужчин.

Мать Райны остановила его властным жестом:

– Идите. Ступайте. Я… вас догоню. Потом.

– Но…

– Идите! – рявкнула богатырка, и на сей раз её уже никто не ослушался.

Озираясь и что-то бормоча себе под нос, люди и в самом деле двинулись дальше. Ворон слетел вниз, устроившись на толстой ветви прямо рядом с валькирией.

– Мама, – не своим голосом еле-еле выговорила валькирия.

– Дочка, – точно так же, сдавленно, сказала и Сигрун.

Они бросились друг к другу.

– Дадим им поговорить? – обратился Ракот к Ворону. – Не будем подглядывать и подслушивать?

– Каррр! – негодующе возразил Ворон, расправляя широченные крыла. Улетать он явно никуда не собирался.

Ракот пожал плечами и демонстративно повернулся спиной.

Воительница и её мать столкнулись, ударились друг в друга, словно две льдины, что, ломая и кроша края, на время становятся единым целым в весеннем ледоходе.

– Мама…

Да, это был запах дома. Он никуда не делся, всплыл из глубин памяти, несмотря на все прошедшие века. И одежда на маме была та самая, памятная, из детства – длинное домотканое платье с вышивкой у ворота, с широким поясом.

– Ты… ты умерла, дочка? – Сигрун резко отстранилась вдруг, на лице отразился ужас. – Ты… погибла?

– Нет, мама, нет! – Райна захлёбывалась и торопилась. Пусть она не боится, пусть она не пугается! – Я жива. Я пришла за тобой.

– Пришла за мной? – Глаза Сигрун широко раскрылись.

– Ну да. За тобой. Чтобы вывести тебя отсюда, из страны мёртвых, чтобы ты жила бы вновь!

– Что ты говоришь, дочка, что ты несёшь?! Да разве ж мыслимо такое?! Всему живому положено умереть, а потом выполнять свой долг тут, в стране засмертной, пока сам мир этот стоит!

– Вот другие пусть и выполняют! А я пришла за тобой! Отец, великий О́дин, освободил уже асов и асиний, а я должна вывести тебя!

Губы Сигрун дрогнули в слабой и горькой улыбке.

– Значит, обо мне великий бог не вспомнил… что ж, наверное, оно так и должно быть. Я не богиня. Я всего лишь дочь великана-йотуна, и…

– Ты моя мама. И всё тут! – отрезала Райна. – Пойдём, пойдём, я всё расскажу тебе по дороге…

– Куда «пойдём»? – растерялась Сигрун.

– Прочь отсюда! К вратам этой страны! Трактирщик обещал мне, что я встречу тебя, так оно и вышло, значит, и уйти отсюда мы сможем! Почему асов спасать можно, а тебя – нет?

– А… другие валькирии? Твои единокровные сёстры?

– Их мы вывели тоже.

– И их матерей?

– Их – нет, – призналась Райна. – Но их я и не знаю.

– Что ж, дочь, спасибо тебе. – Сигрун вновь обняла воительницу, резко прижимая к себе. – Хотя скажу тебе честно, не худшая жизнь была у меня здесь, не худшая. Следили за Древом, чёрных демонов, что жрут его изнутри, ловили-изводили. Раны Древа лечили, как могли. Такая наша доля, кто сюда попал, кого Трактирщик сюда направил.

– Трактирщик? Он же только разговоры разговаривает, он не судья, не…

Сигрун улыбнулась чуть покровительственной материнской улыбкой.

– Не судья, доченька. Нет здесь судей. А есть Трактирщик. Каждого примет, с каждым поговорит. Даже с самым распоследним катом, убийцей и вором поговорит, хлеб преломит, не побрезгует. Каждому последний шанс даёт. А потом, как накормит, как речи все сказаны будут, встаёт и говорит, куда идти каждому. Мне вот выпало ко клану прибиться, за Древом приглядывать.

– А другие? Как же другие?

– Не ведаю, дочерь. Говорят, что негодяи да лиходеи оборачиваются теми самыми чёрными тварями, что Древо изнутри грызут да листья пожирают, только я в то не очень верю – получается, что Древо само себя и лечит, и губит?

– Может, так, а может, и нет. – Райна вновь обняла мать. – Идём отсюда, мама. Снова будем вместе. Я тебе расскажу… столько всего! Жизни не хватит!

– Именно что не хватит, – вновь улыбнулась Сигрун, гладя валькирию по щеке. – Я ж смертная всё равно, дорогая моя. Даже коль и выведешь ты меня отсюда, даже если вот такая я, как сейчас, снова в Хьёрварде родном окажусь – всё равно предстоит мне жить и умереть. И сюда опять вернуться. И хорошо, коль на прежнее место, а то ведь не ровён час… – Она осеклась и умолкла.

– Мама, о чём ты, зачем ты так? – задрожала от обиды Райна. – Теперь не те времена! Отец оживляет асов, какими они и были, бессмертными! Неужто тебе откажет в такой малости?! Станешь асиньей, как они, будешь в Асгарде жить, и я тоже, вечно! Покуда этот мир стоит, пока Рагнарёк не настал, если, конечно, оно настанет!

Или пока не возродится Творец, вдруг подумала Райна, холодея. Язык ещё проговаривал какие-то слова, а сознание словно залило ледяным холодом.

«Ты ведь не зря глядела на Престол, валькирия. И знаешь, что должно случиться. И сказала, что отныне у тебя только один Бог…»

– Доченька, – лучисто улыбнулась Сигрун, глядя прямо в расширившиеся глаза воительницы. – Счастье моё, лучик мой яркий, солнышко моё светлое. Не гадала я тебя увидеть, ан нет – не забыла мать, пришла за мной. Вечное моё тебе спасибо за это. Только не для меня Асгард, милая моя. Не пришёл за мной О́дин, не вспомнил, запамятовал, видать. Так чего ж ты у него просить будешь? А жить, чтобы умереть… Знаешь, умирала я один уже раз.

– Не хочешь в Асгарде – и не надо! – По щекам Райны потекли слёзы. – Дом тебе выстрою, где скажешь, там жить станешь. А бессмертие… видать, знает отец какой-то его секрет, раз за асов так смело принялся! Пойдём, мама, пойдём, не отказывай мне, умоляю!

– Как бы через то беды не настало… – прошептала Сигрун, качая головой и тоже всхлипывая. – Ох, не дело это, не дело – мёртвых возвращать, не зря же некроманты прокляты во веки веков, даже йотуны мёртвых тревожить-поднимать брезговали…

– Ничего, мама! Не так всё сейчас, совсем не так уже, поверь! Пойдём же со мной, ну, пожалуйста, пойдём!

– Пойдём, дочка. – Вдруг решившись, Сигрун тряхнула по-молодому густыми и длинными волосами. – Пойдём. Чему быть, того не миновать. А… кто это с тобой? Дружок, поди? Хорош, однако… и высок, и статен, и ликом чист… Молодец, дочурка. Горд только, поди, небось?

– Мама! Он не мой дружок!

Сигрун понимающе усмехнулась.

– Честное слово, не мой! Мы… здесь с ним уже встретились. Случайно.

– Ну случайно, значит, случайно. Веди тогда, дочка!

* * *

Нет. Не может быть. Почему, почему так?!

О́дин не мог остановиться, не мог прервать начертание последней руны – как не может остановиться лекарь, зашивая рваную рану. Ничего не сделаешь с Дальними, они в своём праве. А чтобы в этом праве им отказать, надо куда больше силы. Даже по сравнению с тем, что собрано здесь и сейчас.

– Они помогут, О́дин!

Опять Гулльвейг, будь она проклята.

Но – словно незримая рука коснулась плеч Старого Хрофта. Отступила давящая тяжесть, и даже жар, заполнивший воздух, стал угасать. Зелёные кристаллы вонзались в землю исполинскими копейными навершиями, в строгом порядке, от вершины к вершине перекидывался мост зелёных же молний. Хаотический поток силы, затравленно метавшийся в клетке О́динова заклятья, враз обрёл стройность и упорядоченность. Силы было много, даже слишком много, оставалось лишь правильно её направить – и, как с горьким разочарованием в себе самом понял Старый Хрофт, именно этого Дальние и добились.

А потом ожила, загорелась первая руна асов.

И отчего-то Отец Дружин ничуть не удивился тому, что это была руна хитроумного Локи.

– Славьтесь, асы! – вырвалось у владыки Асгарда. – И асиньи, славьтесь!

…Они выступали из столбов золотистого пламени, такие же, как и в тот день, когда пути их пресеклись на Боргильдовом Поле.

Древние Боги Асгарда, вырванные из лап самой смерти.

Старый Хрофт уронил меч, молча глядя на идущих к нему сородичей. Белые одежды, глаза закрыты – они ещё не осознали себя, не поняли, что к чему, не бросились друг к другу, не разразились вопросами…

Но они были живы. Все.

Бог О́дин склонил голову. В глазах набухали предательские слёзы.

Асгард возрождён. И плевать на непомерную цену.

Волны и океаны силы катились сквозь него, новым, непривычным потоком, обжигающим, словно крепчайшее «зелёное вино», что делают кое-где в Восточном Хьёрварде.

О́дин расправил плечи. Сила, сила, сила – какой он не знал и не помнил. Даже на Боргильдовом Поле он не ощущал такой мощи.

Что ж.

Он будет хорошим правителем Большого Хьёрварда.

А может быть, и не только.

Ведь сила – она справедлива и не достаётся недостойным. А если и достаётся, то на краткое время, и расплата за это поистине страшна.

Но он не может оказаться недостойным. Сила – его по праву… голова мутится, словно он перебрал пьяного мёда… его… по праву… сила… он… был… здесь… первым!

Это его мир! Его – и больше ничей.

Альвийский меч вновь оказался в его руке. И это тоже была сила, сила не Дальних, сила иная. Сила старого Хьёрварда, вложенная в клинок Оружейницей. Она была права – права с самого начала.

Меч содрогнулся, словно яростно соглашаясь.

«Нет, так просто это всё не закончится. Слишком многим пожертвовано. А Хедин… Хедин – мы с ним… договоримся. Наверное, так. Да, договоримся – почему так кружится голова, словно от хмельной браги?»

Нет, нет, ничего, он выдержит.

Альвийский меч и сила Дальних – и всё у его ног.

Как и Большой Хьёрвард.

А может, и не он один.

Но Хедин… друг Хедин…

«Он же твоё создание! Ты сам говорил это! Теперь ты идёшь дальше!

Да, иду. По самому краю бездны – только бы не сорваться, тогда всё уж точно погибло».

Шатаясь, Отец Богов глядел на медленно приближающихся асов.

Интерлюдия 5

Отряд подмастерьев Хедина, под началом гнома Друнгара и эльфа Рирдаина, выполнил свою задачу. Исполинский конструкт, возведённый Дальними подле взломанных стен домена Соборного Духа, стремительно разваливался под натиском бойцов Познавшего Тьму.

Один из кристаллов и вовсе взорвался, не выдержав града белооперённых стрел и удара сразу трёх огнешаров из гномьих бомбард. Остальные задвигались, идеальный строй разрушался, сложные заклятия приходили в действие – и всё это немедля отражалось в походном шатре Хедина, где он и Сигрлинн неотрывно наблюдали за разворачивающимся сражением.

– Они бегут! – На лице чародейки играла злая, победная ухмылка. – Бегут, жалкие трусы! Бегут даже не передо мной или тобой, но пред твоими подмастерьями!

– Или отступают… – пробормотал Хедин.

– Отступают не так, – перебила волшебница. – Смотри, смотри! Ещё один взорвался! Разваливается вся конструкция, распадается! И видно, откуда качали силу, след чёткий, не спутаешь!

– Что, я таки молодец? – Познавший Тьму позволил себе лёгкую улыбку.

– Молодец, молодец. А прихлопнешь измену Хрофта – будешь совсем молодцом. Не будешь рассуждать о хитрых планах, а просто положишь конец его безобразиям. Кстати, ты знаешь, что Река Времени…

– Знаю, конечно. Кто-то решил облегчить нам ожидание. Или кому-то о восьми зрачках не терпится увидеть всеми ими, чем дело кончится.

– Но ты, несмотря на все мои слова, так ничего и не сделаешь?

– Но ты, несмотря на все мои слова, так и веришь, что тут необходимо что-то делать вот прямо сейчас?

– Конечно! Просто потому, что это стало опасным. Не знаю, что вы придумали там с Хрофтом… или ты придумал всё это сам… но это уже не лезет ни в какие ворота. Дальние сделают из него свою куклу, вот увидишь.

– Си, всё будет именно так, как должно быть. Мы вскрыли норы Дальних. Мы поняли, где они прячутся и почему мы не могли найти их раньше. Это большая удача; ну, а Старый Хрофт…

– Старый Хрофт, – перебила волшебница, – нарушил Равновесие. Нет, не просто нарушил – разнёс его к Ямерту! Не могу понять, почему ты так спокоен, Хедин. Сколько раз к тебе подступала – а ты отмалчиваешься. Честное слово, сама готова отправиться к этому старику и, как говорят мальчишки в Хьёрварде, по шее ему накостылять!

– Если надо будет накостылять – накостыляем, – невозмутимо улыбнулся Хедин. – Но пока что никаких нарушений Равновесия я лично не чувствую.

– Хедин, никогда ещё мёртвые не вырывались из-под власти Соборного Духа. Никогда! Никогда ещё Дальние не дерзали взламывать стены его владений. И ты говоришь, что «никаких нарушений»?!

– В Упорядоченном многое происходит впервые. Но мы всё равно в выигрыше, согласись.

– Пока что да, – признала волшебница. – Если всё так бы и осталось, то хорошо. Но Хрофт… всё равно, не могу успокоиться. Он свершил небывалое, свершил при помощи Дальних… а ты остаёшься так же спокоен, словно это твой ученик в точности выполнил приказ. Хрофт выполнял твой приказ, Хедин?

– Нет. – Познавший Тьму чуть улыбнулся. – Это он решил сам. Но… я уверен, что наше дело он не предавал.

– А что они схватились с подмастерьями?

Хедин пожал плечами:

– Схватились. Бывает. Но ничего страшного ведь не случилось, так? Никто не погиб. Несколько раненых не в счёт – мы их быстро поставим на ноги.

– Так хочется тебе верить. – Сигрлинн вдруг зябко обхватила руками плечи. – А я не могу. Беспокоюсь. Хрофт… что-то с ним всё-таки не так, всё-таки он потерял голову, мне кажется…

– Давно нет гонцов от Ракота, кстати, – заметил Хедин. – И сам он молчит. Вот это меня тревожит куда больше Хрофта, должен признаться. Если бы он послал морматов, они были бы уже здесь.

Сигрлинн передёрнула плечом, мол, чего ожидать от нашего Ракота.

Вдвоём с Хедином они смотрели, как легко развалился под натиском Друнгара и Рирдаина чудовищный зелёный конструкт Дальних, как десятки кристаллов распались смарагдовыми искрами, а остальные начали тонуть в серой мгле, словно в топком болоте. Подмастерья выполнили свой долг, а хединские магические кристаллы запечатлели всё, что требовалось, чтобы на сей раз наверняка пройти по следу вечно ускользавшего врага.

Им пора возвращаться, да и самому Познавшему тоже – дело сделано. Осталось лишь отыскать Ракота – и не забыть о также пропавшей Гелерре…

– Хедин. Хедин! Да Хедин же! – Сигрлинн сжала кулаки, расширившимися глазами глядя на заполыхавшие вдруг всеми цветами радуги круги огранённых камней.

Познавший Тьму коротко взглянул – и лицо его окаменело.

– Асгард. Он его таки возродил. – Сигрлинн цедила слова, словно подсердечные ругательства. – И всё таки полетело к воронам! Посмотри, что за поток! Ты посмотри, нет, погляди! Это почище Неназываемого!..

Плотно сжав побелевшие губы, Хедин вгляделся в бешеную пляску огней.

– Прорыв. – Наверное, окажись здесь Старый Хрофт самолично, чародейка задушила бы его голыми руками. – Прорыв, Хедин! Все три Источника… отовсюду… он забирает магию отовсюду, держать свой Асгард… оживлять асов… Что станет с клеткой Неназываемого, Хедин?!

Познавший Тьму не ответил. Над кристаллами словно вспыхнула целая россыпь новых звёзд – огненные дуги взмывали над остриями, перепрыгивали с одного на другое, сплетаясь в настоящую сеть. Возникали там стремительно меняющиеся картины других миров, бездонные провалы Межреальности – всё ближе и ближе к той границе, где исчезали равно время и пространство, бесконечно поглощаемые чудовищной сущностью.

Сигрлинн выпрямилась, тяжело дыша. Прижимая руки к груди, она неотрывно следила за Познавшим Тьму.

Лицо его казалось сейчас вырубленным из гранита. Резкие и глубокие морщины рассекли лоб и щёки, в них залегла тьма.

Слово, жест, мысль. Свободно текущая сила взвихряется на остриях кристаллов, они, словно частый гребень, выхватывают отдельные прядки, распрямляют, разворачивают; и кажется – чёрная беспросветная бездна раскрывается навстречу взору Нового Бога, сдаётся, отступает.

– Ты можешь… – горячо прошептала Сигрлинн. – Можешь… я и не знала…

– Молчи! – Никогда ещё волшебница не слышала такой ярости в голосе Хедина. Плащ словно взлетел за его плечами, в волосы вцепился порыв неистового ветра. Со вскинутой руки вниз полился поток серебристого звёздного света.

Он тёк прямо навстречу чёрной бездне Неназываемого, тёк светлой россыпью крохотных светлячков, словно над летним лугом тёплым вечером.

Они текли навстречу черноте, и та жадно глотала их – во множестве и безвозвратно.

– Он оживляет асов… – раздался шёпот не выдержавшей Сигрлинн. – И там же Дальние. Чувствуешь их?

Хедин лишь метнул на неё гневный взгляд – и чародейка осеклась.

В дрожащих, хаотично мечущихся огнях проступили очертания возрождённого Асгарда – и россыпь зелёных кристаллов вокруг него, соединённых росчерками смарагдовых молний.

– Теперь ты понял? – осмелела Сигрлинн. – Он предал тебя, что бы ты ни думал. Твой хитрый план не сработал, Хедин. Старый Хрофт не устоял перед соблазном большой силы, великой силы. Может, он и не так виноват… не всем же иметь сердце из стали.

– Я. Просил. Помолчать, – негромко сказал Хедин, не глядя на чародейку.

– Ну, сердись на меня, сердись, – всплеснула она руками. – Но ты понимаешь, что надо идти и… закрывать эту лавочку, как сказали бы в торговой Бирке? Смотри, смотри, что они делают! Сколько вливают в него силы, сколько отдают! Умно, Хедин, умно. «Справедливость», будь она неладна.

– Успокойся.

– Нет! – топнула она ногой. – Неназываемый может прорваться, но клетка пока ещё держится. А вот старик Хрофт замыкает на себя такие потоки силы – или ему помогают замкнуть, – что скоро его будет уже не остановить без большой, очень большой крови.

– Всё куда сложнее, – покачал головой Познавший. Бешеная пляска огней угасала, словно Хедин успел узнать всё, что хотел. Рука его лежала на эфесе звёздного клинка, подарка огненных ангелов. – Всё куда сложнее, и так просто это не разрубить. Не надо никого атаковать, Си.

– Тогда скажи, – горячо бросила она, взмахивая сжатым кулачком, – скажи, что делать? Ты, Хедин, мой Хедин, Новый Бог, Познавший Тьму, – просто скажи, что делать?

– Оставить Старого Хрофта в покое. Во всяком случае, сейчас. Возмущения в потоках Силы велики, очень велики, нам надо быть уверенными, что Неназываемый или же его подручные этим не воспользуются…

– Вот и прекрасно, – подбоченилась Сигрлинн. – Давай ты этим и займёшься. А я покончу с безобразиями нашего Хрофта. Ты ведь возвращаешь Рирдаина с Друнгаром?

– Си, всё не так страшно. В Хрофта влили много силы, это так, да. Но что с того? Ему удалось оживить асов, что ж, пусть. Это дело меж ним и Демогоргоном. Сдаётся мне, желай Соборный Дух помешать Хрофту, он бы помешал. А раз так… Дракон и Орёл могут вести собственную игру.

Волшебница покачала головой.

– Ты защищаешь друга, – горько бросила она. – До последней крайности. Я понимаю. Так же было и с Ракотом. Но… Хедин, дружба, это… – Она болезненно сморщилась. – Ты ставишь её слишком высоко. А я говорю тебе, Хрофта соблазнили силой, и он отрёкся от тебя.

– Слова ничего не значат.

– Не для Древнего Бога с их преклонением перед клятвами! – горячо возразила чародейка. – Хедин, прошу тебя. Позволь мне встать во главе твоих учеников и покончить с этим делом!

– Си, не надо. Поверь, я знаю, что делаю.

Несколько мгновений она молча смотрела на него со странным выражением не то жалости, не то удивления.

– Я тоже, – дерзко бросила она наконец.

– Главное – не наломать дров, – улыбнулся Хедин, но улыбка вышла несколько напряжённой.

– Небось не наломаю.

– Погоди. Давай всё-таки вместе. Только вернём сперва Рирдаина и весь отряд.

* * *

Аррис задыхался. Впрочем, это было уже привычным. Брести в полной темноте, против течения, по тёмной пуповине. Пробиваться «наверх». Возвращаться. Возвращаться, потеряв друга.

Почему, почему Ульв сделал это?! Ну да, дело вышло жаркое, но они бы успели, они бы скрылись в тёмном потоке вместе, они бы выбрались. Но вместо этого он…

Тут эльф останавливался. Ярость клокотала в груди, требовала выхода; но лучшее, что он мог сейчас сделать, – это добраться до Аэтероса и рассказать ему всё.

И он доберётся, даже если грудь сдавливает, и кажется, что каждый вдох – последний.

А Ульв…

* * *

Ульвейн смотрел прямо перед собой. Яркий свет заливал всё вокруг, и ничего, кроме него, не было. Хотя нет. Ещё были вопросы.

Их задавал мужской голос, сильный и властный. Имеющий право спрашивать – или же очень хорошо себя в этом убедивший.

Спрашивавший говорил по-эльфийски, на распространённом во многих мирах диалекте, но не на исходном их языке. Акцент казался скорее человеческим.

– Ты служишь Хедину, именуемому ещё «Познавший Тьму»?

– Да, – безразлично сказал Ульвейн. Во всяком случае, именно таким – равнодушным и безразличным – был его голос.

– Как давно?

– Много-много лет. Мы, эльфы, живём долго. Сколько служу Хедину – не считал.

– Почему ты служил ему?

– Потому что был счастлив на его службе.

– Счастлив служить? Быть прислугой? Не похоже на гордых эльфов.

– Счастлив, – повторил Ульвейн.

– Предположим, – сказал голос. – Что ты делал на службе Познавшего?

– Хранил покой Упорядоченного.

– Каким же образом?

– Разил тех, кто пытался корыстно нарушить Равновесие.

– То есть тех, кто пытался жить своим умом, кто пытался быть себе хозяином? Кто не слушал никаких богов и не воздавал никому хвалы?

– Можно и так сказать. – Ульвейн оставался равнодушен и, похоже, совершенно не запирался.

– Слышал ли ты о Восстании Безумных Богов?

– Разумеется. И не только слышал. По приказу Хедина, Познавшего Тьму, был с теми, кто положил ему конец.

Короткая пауза.

– Я думал, ты станешь всё отрицать.

– Аэтерос учит нас, что правда всегда одолеет и возьмёт верх.

– Даже в плену, в руках врага? Тогда ваш Аэтерос просто глуп.

– Говори что хочешь, вопрошатель. Но пока что Аэтерос оказывался всегда прав.

– Допустим, – ядовито сказал голос. – Но что же вы сделали с так называемыми Безумными Богами?

– Перебили их всех, – ровно и спокойно ответил Ульвейн. – По делам их судили их, и нашли их виновными. Кто-то из них погиб в бою. Кого-то казнили, я слышал.

– А ты сам? – перебил голос. – Казнил самолично кого-то из этих ужасных преступников?

– Нет, не пришлось. Но, когда шёл на штурм – убивал. И не одного.

– Почему же ваш Хедин отдал такой приказ? Чем они были опасны, эти Безумные Боги?

– Тем, что были безумны. Тем, что убивали направо и налево, приносили массу народа в жертву. Магия Крови в самом жутком виде. Их надо было остановить.

– Понятно, – ядовито сказал голос. – Вы перебили дерзких первопроходцев, что огромной ценой пытались найти выход в… впрочем, ты, цепной пёс Хедина, этого всё равно не поймёшь.

– Может, и пойму. – Ульвейн попытался пожать плечами; не получилось – незримые путы держали крепко. Он только и мог сказать, что лежит на чём-то жёстком, но на пыточную камеру это всё же не слишком походило.

– Потом, – жёстко сказал голос. – Всё потом. Так, значит, Безумных Богов вы перебили?

– Перебили, – легко подтвердил Ульвейн.

– И это говорит эльф! – не сдержался допрашивающий. – Раса, что всегда первой шла за окоём! Кто ставил знание превыше всего! Кто лучше кого бы то ни было знал, что новое – бесценно!

– Быть может, – согласился Ульвейн.

– А раз «быть может», говори дальше. Расскажи об армии Познавшего Тьму. Как она велика, сколько в ней просто бойцов, сколько магов, какие заклятия в ходу. Говори, да без утайки!

– Ты видел, наверное, как сражались мы с другом. Вот так же бьётся и вся армия Познавшего Тьму. А как она велика… если ты, вопрошающий, сумел подвести тёмную пуповину под сам Источник Мимира, то, наверное, тебе ведомо и сколько бойцов у нашего Аэтероса.

– Ведомо, – согласился голос из-за пелены слепящего света. – Но хочу услышать твой ответ. Хочу понять, насколько он правдив.

– Примерно три тысячи, – беспечно сказал Ульвейн. – Чуть больше, чуть меньше – не знаю. Отряды ходят сами по себе, и зачастую ты не знаешь в лицо остальных учеников.

– Гм… Ты откровенен, ученик Хедина. Откровенен со своими пленителями. Почему?

– Аэтеросу не повредит правда.

– Ты действительно так думаешь? Похвально, похвально… и очень полезно – для нас и нашего дела.

– Едва ли, – не стал дожидаться вопроса Ульвейн. – Аэтерос дал нам боевую магию, но о его собственных силах или их пределах никто ничего не знает. В это он нас не посвящал.

– Как же, станет он, – насмешливо перебил допрашивающий. – Но ты всё равно расскажешь мне о Познавшем Тьму всё, что знаешь. Какой он. Как говорит, что говорит, во что верят следующие за ним. Ты расска…

– Расскажу, – спокойно ответил Ульвейн. – Правда не повредит Аэтеросу.

Голос умолк на время.

– Ты озадачиваешь меня, – признался он вдруг. – Я ожидал, что такого редкостного пленника придётся вскрывать, ломать, как замок на старом сундуке, а вместо этого ты болтаешь, словно подавальщица в портовой таверне. Остальные слуги именуемого тобой Аэтеросом столь же разговорчивы?

– Кто-то из них скорее умрёт, чем заговорит. Но это потому, что они мало верят в Аэтероса. Потому что считают его… обычным волшебником, только сильнее других. Что их слова могут… причинить ему вред.

– Ка-ак интересно, – без тени иронии или сарказма сказал голос после некоторого молчания. – Ты удивил меня вторично, эльф.

– Я верую в Аэтероса. Ничто, мной сказанное, не сможет помешать его триумфу, его конечной победе. Вчерашние враги падут на колени, рыдая и раскаиваясь, станут умолять его о прощении…

– И многие из Безумных Богов поступили так? – перебил допрашивающий.

– Немало. – Ульвейн вновь постарался пожать плечами.

– Кажется, ты начинаешь лгать и изворачиваться, эльф. Они были все перебиты, разве не это ты сказал мне ранее?

– Разумеется. Те, кто не сумел победить безумие своей якобы «божественности», прекратили быть. Но те, кто излечился, – они тоже прекратили быть Безумными Богами, сделавшись кем-то иным. Так что я не солгал тебе, безымянный. Безумных Богов не стало, они были перебиты. Но я не говорил, что каждый из них был лишён существования.

– Ловко выкрутился, – усмехнулся допрашивающий. – Ну ладно, говори дальше. Скажи теперь…

– Пусть ответит, – резко перебил вдруг новый голос, ниже и яростнее первого. – Пусть ответит, чем они…

– Брат! – не менее резко перебил первый из допрашивавших. – Брат, дай мне закончить. И тогда… – Он внезапно перешёл на совершенно иной язык, сильный и звучный, чем-то напоминавший праэльфийский, но куда сложнее, прихотливее, изощрённее.

Ульвейн сохранял бесстрастное и равнодушное выражение. В лице его ничего не дрогнуло – но внутри он позволил себе улыбнуться.

Всегда приятно сознавать, что не ошибся.

* * *

– Знакомые места, мой Хедин.

– Равнины Иды, Си. Молодые Боги тут особенно постарались – столько времени прошло, а как была пустыня, так пустынею и осталась.

– Мы сюда не заглядывали… – Волшебница замерла, вглядываясь в сияние впереди, где золотое смешивалось с изумрудным.

За спинами Сигрлинн и Хедина замер отряд Рирдаина и Друнгара. Выглядели бойцы изрядно-таки ошалевшими – не каждому выпадет пройти к самой границе владений Соборного Духа, схватиться там с Дальними, а потом в единый миг оказаться выдернутыми оттуда и брошенными сквозь Межреальность прямо к старому доброму Хьёрварду, где творилось в этот миг невесть что.

Хедин казался, по всегдашнему обыкновению, невозмутимым; Сигрлинн же, напротив, хмурила брови, покусывала губу, а кулаки её, похоже, так и не разжимались всю дорогу.

– Надо атаковать, Хедин. Смотри, что делается; Дальние во всей красе. Целый частокол возвели, вторая стена, считай. И где, спрашивается, Ракот, когда он как раз и нужен позарез? Его ж стихия, его бой…

– Всё будет хорошо, Си. – Познавший Тьму вдруг обнял её, резко и властно, прямо перед сотнями глаз эльфов и гномов.

– Правда? И ты больше этому безобразию потворствовать не будешь?

Познавший Тьму улыбнулся, покачал головой.

– План, знаменитый план Хедина, куда ж без него, – вздохнула чародейка, касаясь лбом щеки Познавшего. – Но мы ведь атакуем? Правда?

– Мы атакуем, – медленно проговорил Хедин. – Атакуем Дальних. Очень аккуратно и осторожно. Старый Хрофт нам не враг. Даже если он… – Познавший Тьму сделал явное усилие, – если он в самом деле перешёл на их сторону, без Дальних он – никто и ничто. Он не опасен. А вот наши зелёные приятели…

– Снова выгораживаешь друга, мой Хедин? Нет, сердце моё, он именно что стал опасен сам по себе, твой Хрофт. Не видишь замкнутых на него потоков, не чувствуешь? Очень зря. Сидение в Западной Тьме очень, знаешь ли, обостряет нюх. Дальние это сделали или не Дальние, но Хрофт стал могуч, словно… – она помедлила, подбирая сравнение, – словно Ямерт в лучшие его времена.

– Ямерт? В «лучшие времена»? – Хедин не смог скрыть удивления. Сигрлинн явно сказала нечто, совершенно не вязавшееся ни с ней самой, ни с реальностью. – Помилуй, Си, но я…

– Не веришь мне – расставляй свои кристаллы! – недовольно и с обидой бросила волшебница. – Расставляй, расставляй, да смотри как следует! Асы вот-вот оживут, если уже не ожили, у них вновь власть над стихиями Хьёрварда, и не только его! Хрофт сотворил… новых богов! Лучше, сильнее, могущественнее того, чем они были!

– Откуда ты знаешь? – Изумление Познавшего Тьму невозможно было бы сыграть. – Как ты можешь это ведать?

– Знаю и ведаю! – отрезала чародейка. – Атакуй, Хедин, атакуй всеми силами, немедленно! Займись Дальними, я – как уже говорила – принесу тебе голову Хрофта!

– Перестань, – поморщился Новый Бог. – «Принесу голову Хрофта»… зачем, для чего? Что это изменит?

– Дальние лишатся своего самого могущественного оружия, – яростно прошипела Сигрлинн. – А это, мой дорогой, изменит всё! Абсолютно всё!

– Древних Богов немало в Упорядоченном. Пусть уж лучше их «оружием» станет Хрофт, мой друг, с которым мы всегда…

– Забудь о нём, – почти взмолилась Сигрлинн. – Это уже не Хрофт, с которым ты странствовал, с которым пил пиво и дрался плечо к плечу. Это… мертвяк, мертвяк, оживлённый Дальними. Их зомби, их послушный слуга. Если ты двинешься сейчас к Асгарду, он ударит – потому что не может остановить обряд, который – надеюсь, хоть это ты чувствуешь?! – сейчас идёт там.

Хедин пожал плечами:

– Си, предоставь Хрофта мне. Мы всё уладим, поверь, сейчас надо покончить с армией вторжения.

– С армией вторжения Дальних?! – горько рассмеялась Сигрлинн. – Полно, Хедин, не обкурился ли ты дурманных трав? Говорят, альвы – а особенно альвийки – до них большие охотники. Здесь нет никакой «армии». Это просто средства для трансформы, для того чтобы Старый Хрофт окончательно сделался бы тем, что они задумали.

– Ну вот с них и начнём, – легко кивнул Познавший Тьму. – Хрофта оставим на закуску.

– Хорошо, – сдалась наконец Сигрлинн. – Но, умоляю тебя, взгляни на эти твои кристаллы. Ничего не скажешь, придумал ты их здорово… показывают всё, как есть. Надеюсь, ты мне поверишь, хотя бы взглянув на них. Хотя… зачем мне тебе врать?

– Каждый из нас может ошибиться, – дипломатично заметил Хедин.

Сигрлинн фыркнула:

– Расставляй кристаллы. Надеюсь, это не займёт слишком много времени, и я успею тебя убедить…

* * *

Они стояли втроём в сгущающихся сумерках, Райна, её мать Сигрун и Ракот Восставший. Перед ними ласково светились окна трактира – того самого трактира. Над трубой поднимался дымок, дверь была широко распахнута, и на землю из неё падал светлый прямоугольник, словно приглашая не церемониться и входить как есть, без стука.

– Я была здесь, – замерла Сигрун. Руки её заметно дрожали, хотя чего может бояться уже умершая?

– Ничего, мама. Трактирщик – он хороший. Честное слово.

– Нет, доченька. Не хороший он и не плохой, он просто – Трактирщик. Со всеми поговорит, для любого у него слово найдётся. И для воина доблестного, и для татя ночного. Не делает он меж ними разницы…

– Ну а нам-то что?

– А то, доченька, что ключи-то у него. Без его дозволения не выйти мне.

– Мама! Чепуха это! – своенравно вскинулась Райна. – Я асов вывела, и никто ничего мне не позволял специально!

– В самом деле? – усмехнулась Сигрун. – Доченька, отец мой хоть и йотун, а не ас, да, видать, я достаточно долго в здешних краях просидела, понимаю, что к чему. Трактирщик тебе помог, на путь наставил, советы дал. Обещал, по твоим словам, что ты меня встретишь – и ты встретила. Всё он про тебя знает, и на асов было у тебя его дозволение. А иначе ты бы и шагу тут не ступила.

– Уж так уж и не ступила бы!

– Слушай и не перечь! – прикрикнула Сигрун. – Коль в самом деле хочешь меня отсюда вывести – надо с Трактирщиком говорить. А это… страшно.

– Фью! Говорила я с ним уже. Славный дядька, я б с таким на поле брани б вышла, спину б свою ему прикрывать доверила.

– Ничего-то ты, доченька, не углядела, – вздохнула Сигрун. – Ну да делать нечего, коль пришли – зайдём. Хотя у меня поджилки трясутся, и это – последнее место, куда мне по доброй воле зайти б захотелось.

Она оглянулась на молчаливого Ракота. Восставший словно ничего не замечал, погружённый в тягостные раздумья. Он оставил позади Мимира. Сейчас собрат Хедина понимал старого йотуна, или, во всяком случае, был почти уверен, что понимает.

Мимир решил, что настало время Рагнарёка. Не такого, как возвестила вёльва, но всё равно – конец Упорядоченного стремительно приближался, и древний великан поспешил к единственному месту, где мог отыскать ответ – что делать.

Жаль только, что ответ этот он искал лишь для себя самого.

Говорить с Ракотом по существу своенравный гигант не возжелал. Долго крутил, ходил кругом да около, предоставив Восставшему догадываться обо всём самому – сейчас, воочию увидав Престол, Ракот понимал почему.

И чем больше он думал об открывшемся ему, тем сильнее продирал его по спине самый настоящий ужас. Только теперь, не тогда, не там – сейчас.

Мёртвое око, истинная дыра в ничто, тропа меж Упорядоченным и Хаосом, дорога в никуда. Остывший след Творца – и залог Его возрождения.

Сейчас осознание этого билось в висках Ракота, словно пара стенобойных таранов. Он яснее ясного видел сейчас, как это случится, как исполнившиеся Пророчества Разрушения шаг за шагом, мир за миром приближают тот миг, когда Престол вновь оживёт, стронется с места – или, вернее, так это увидят глаза смертных или бессмертных.

Но ни Райне, ни её матери сейчас не было никакого дела до раздумий иколебаний Восставшего.

С крыльца трактира раздался знакомый бас.

– Ну, заходите, коль пришли.

* * *

Я Хедин, Познавший Тьму.

Я бог Равновесия. Я не зол и не добр, громадное большинство смертных или бессмертных обитателей Упорядоченного даже не подозревает о моём существовании. Множество лет я считал, что так и должно быть; бесчисленные битвы убедили в этом. Чем меньше богов, тем лучше. Мы не правим, мы делаем так, чтобы Упорядоченное просто было.

Сейчас, стоя перед Асгардом, слушая сбивчивые слова Сигрлинн, где гнев мешался со страхом, я понимал, что ошибался. Что всё, во что верили мы с Ракотом, оказалось пустышкой, обманом, цветным осколком на дне быстрого ручья. Игрой отблесков, сплетением смыслов, придуманных самими нами.

А сейчас передо мной высился Асгард Возрождённый. Стены его вознеслись за невиданный срок, по нашему счёту – лишь несколько часов, хотя на равнинах Иды для самих строителей прошло много недель и месяцев. Мечта Старого Хрофта исполнилась – или должна была вот-вот исполниться. Мне стоило немалых сил открыть сюда дорогу, сделать так, чтобы усталые, вымотанные боем у владений Соборного Духа мои подмастерья оказались бы здесь и были способны к сражению. Сигрлинн хотела, чтобы я «расставил кристаллы», но сейчас они были уже не нужны.

Подобно тому как разноцветные дымы способны сделать видимым ветер и вихри, смарагдовое сияние исполинских кристаллов смешивалось сейчас с тугим смерчем свободной силы, устремлявшимся с серых небес вниз, к возрождённому Асгарду. Я видел, как смерч этот стягивался в тонкое разящее копьё, вонзавшееся в многострадальную твердь равнин Иды, словно норовя пробить её насквозь.

Я видел и фиолетовый отсвет магии альвов. Чудовищный поток, обрушившийся на Асгард, сделал видимой даже её.

Оружейница. Её работу я узнаю из тысячи – сотворённый ею клинок жадно наливался мощью, обретая свободу и сознание.

Сигрлинн что-то кричала рядом; я не отвечал, потому что прямо передо мной, на наших глазах воплощалось то самое, что, как я считал, никогда не может случиться.

«Старый Хрофт никогда не предаст».

– Смотри! Смотри же! – Си повисла на мне.

Небо раскрывалось, из серой воронки один за другим появлялись новые и новые кристаллы Дальних. Взор мой проникал сейчас сквозь стены, сквозь дерево и камень, и я видел, как Старый Хрофт, весь окутанный золотисто-зелёным сиянием, сделал неуверенный шаг, рука его пыталась поднять пылающий яростным фиолетовым пламенем меч Айвли.

Асы ожили. Я видел – они потянулись следом за О́дином, в истинной плоти. Тем не менее чего-то им ещё не хватало, какой-то малости, ничтожного фрагмента, без которого, однако, мозаика оставалась незаконченной.

О́дин брёл словно полуслепой, шатаясь. Альвийский меч дрожал в его руке, остриё рыскало туда-сюда; Старый Хрофт оставил позади площадь, он огибал величественный зал Валгаллы – там оставалось пустое место, дыра, словно рваная рана. Когда-то, по рассказам того же Хрофта, там высился Иггдрасиль, священный ясень, почитаемый Мировым Древом, когда Древние Боги владели Хьёрвардом.

– Хедин! – взвизгнула Сигрлинн, и щека моя вспыхнула от её удара. – Приди в себя! Хрофт замыкает на себя всю силу, что… до чего может дотянуться! Я больше ждать не буду! Если ты сам не желаешь спасать себя и своих – то я спасу сама!

Вокруг неё взметнулись протуберанцы яркого, оранжево-золотистого пламени; прекрасный феникс расправлял крылья, и голос Сигрлинн, могучий, исполненный силы и гнева, пронёсся над замершими рядами моих подмастерьев.

– За мной! Именем Хедина!

Я остался неподвижен. Только скрестил на груди руки.

Наступал момент, ради которого всё составлялось и задумывалось. Дальние раскрылись целиком и полностью, я видел их пути и дороги, их тайные тропы, их отнорки и укрывища в изнанке Упорядоченного, куда нам – хозяевам «настоящего мира» – ход был до поры до времени закрыт.

Я видел протянувшиеся там же капилляры Хаоса. Барьеры Творца держались крепко, Хаосу не было хода сюда, на «лицевую» сторону Упорядоченного, но в изнанке его эманаций хватало. И это тоже было важно, потому что противоположности – Хаос и Дальние – сходились здесь, используя друг друга, как бы дико это ни звучало.

Цель достигнута. Теперь оставалось накрыть их всех давно заготовленными (как, впрочем, и только что обновлёнными) чарами, загнать обитателей смарагдовых глубин обратно, туда, за их грани, положить новые пределы Хаосу, не нарушая тем не менее Равновесия, установленного Творцом. Если Он отдал изнанку Упорядоченного им, значит, это было в Его замысле. Вот пусть там и пребывают, а на нашу сторону им хода быть не должно, и никакой власти им тут не положено тоже. Конечно, теперь мы с Ракотом их не оставим без внимания, не дадим спокойно сидеть и плести новые козни; но пока что – пока что надо их просто вышибить отсюда.

Разумеется, не моими подмастерьями.

Феникс заложил крутую петлю в воздухе. Часть подмастерьев последовала за Сигрлинн, другие несколько растерянно воззрились на меня.

Эта атака не имела никакого значения. С Дальними справятся на сей раз не мечи и огнебросы, а чары, настоящие чары, которые наконец-то можно пустить в ход, не опасаясь за это проклятое Равновесие, будь оно неладно.

И этого тоже удалось добиться благодаря моему плану.

Конечно, оставались невыполненными ещё два важных пункта. Один из которых, в облике огненного феникса, пытался сейчас увлечь моих подмастерьев в атаку…

Поэтому – пусть увлекает.

Глухую боль в сердце от этой мысли, серое и тяжкое отчаяние я приказал себе не ощущать. Я сейчас не Хедин, Познавший Тьму. Я бог Упорядоченного, тот самый, которому доверено.

И именно сейчас пришла пора оправдывать это доверие.

А тем временем Хрофт добрался наконец до самой середины пустого пространства, где некогда высился Иггдрасиль.

Отца Дружин шатало, я видел это даже из своего далека. Асы обступили его, надвинулись, словно тщась сбить, задавить и затоптать. О́дин, похоже, хоть и помрачённый, понял – что-то пошло не так. Альвийский меч описал огненную дугу, и асы подались назад; сознание, похоже, к ним пока ещё не вернулось.

– Аэтерос, какие будут приказания? – возник рядом Рирдаин.

Всё, что мне удалось, – это сделать жест, мол, подожди. Внезапно нахлынул страх, что, если я разорву эту связь, если прервётся видение, войти обратно в тот же поток силы у меня уже не получится.

О́дин выпрямился с явным трудом. Оглядел асов, вновь качнувшихся к нему, но на сей раз отмахиваться клинком он не стал. Напротив, вскинул его высоко над головой, двумя руками ухватившись за эфес и направляя остриё прямо вниз.

Миг – и альвийский меч с шипением вонзился в твердь Иды.

Ровно там, где когда-то рос Иггдрасиль.

Земля вздрогнула, заколебалась, по ней пошли судорога за судорогой. Разорвав небеса, прямо на возрождённый Асгард низринулось нечто вроде изумрудного копья – кристалл Дальних, крупнее которого мне ещё не приходилось видеть, величиной с крепостную башню.

А навстречу ему из вонзённого в твердь альвийского меча ударил фонтан фиолетового пламени, обхватил кристалл, впился ему в грани, и я увидел раззявленную в немом вопле зубастую пасть, скрывавшуюся за отполированной поверхностью смарагда.

Кристалл падал всё медленнее и медленнее, пока не остановился полностью, не в силах прорвать завесу фиолетового огня. Одна за другой зазмеились чёрные трещины, и…

…огромный изумруд взорвался. Я едва устоял на ногах, а вот все подмастерья – свалились. Зелёное облако оказалось стремительно пожрано альвийским огнём, а сам клинок Айвли вдруг начал расти и меняться. Рукоять вытягивалась, становясь стволом, крестовина оборачивалась ветвями, лезвие одевалось корой, из-под которой тем не менее настойчиво пробивался всё тот же фиолетовый отсвет.

Молодое деревце начало расти, потянулось вверх, выбрасывая новые и новые побеги. Ветви и ствол становились всё толще, кора темнела, затрепетала молодая листва.

Прямо на глазах у всех стремительно наливался соками, матерел новый Иггдрасиль. Новый, очень похожий на прежний – но всё-таки не прежний, потому что в сердцевине его скрывался стальной альвийский клинок.

Асы отступили. Один за другим они падали на колени, умоляюще простирая руки к О́дину. Отец Богов уже не шатался. Ладонь его легла на распухающий ствол молодого ясеня, и в небесах прокатился раскат грома.

Ветвистая молния грянула вниз, и тут я заметил рядом со Старым Хрофтом ещё одну фигуру. Фигуру тёмную, словно окутанную магическими покровами, но в руках её что-то ярко блистало.

Молот. Боевой молот, только что поглотивший без остатка стрелу небесного огня.

Да… Хрофт рассказывал. Молот Тора, его старшего сына, считавшийся утраченным на Боргильдовом Поле. Откуда ж он взялся тут?

– Аэтерос?! – уже с отчаянием взмолился Рирдаин. Друнгара видно не было, похоже, пытался навести порядок в строю.

И вновь я не ответил. Это было важнее всего, важнее даже Дальних и слуг Хаоса. Этого не было в плане, его придётся менять… в пределах того, что я предвидел.

Я отводил подобному исходу малую вероятность, однако именно она и начала воплощаться.

Что ж, на этот случай у меня тоже имелись кое-какие мысли. Но, конечно, чего уж говорить – тяжко. Тяжко так… ошибаться.

Вершина новорождённого Иггдрасиля поднималась уже выше золотой кровли Валгаллы.

Конечно, не просто «священного ясеня». Конечно, много большего, чем просто магическое дерево. Древняя магия возрождённого Асгарда сливалась в нём с магией альвов, и это, надо сказать, мне очень, очень не нравилось.

Не нравилось до такой степени, что я уже почти отдал приказ Рирдаину с Друнгаром атаковать, атаковать немедленно, но…

* * *

Аррис потерял счёт времени, пробираясь по тёмной пуповине. Он чувствовал – что-то изменилось, и изменилось необратимо.

Во-первых, тьма оставалась непроглядной и нерассеиваемой. Несмотря на поток силы, эльфу не удалось засветить и самого слабого магического огонька. Хорошо ещё, что в залитой мраком кишке глаза ему пока что были не особенно нужны. Он задыхался по-прежнему, но заставил себя привыкнуть к этому. В конце концов, пуповина не бесконечна.

Он брёл словно по подбородок в тёмной воде, расталкивая её плечами, разводя грудью. Об Ульвейне он думать себе запретил. Ученику Аэтероса надлежало в первую очередь доставить вести, наиважнейшие, небывалые; грусть и скорбь позволим себе уже потом…

За миг до удара всё оставалось тихо, безмолвно, темно и мёртво. Ничего, кроме эльфа и давящего напора силы, похищенной из Источника Мудрости.

А мгновение спустя всё изменилось. Аррис вдруг ощутил, что опора под ногами исчезла, что он летит, не то вниз, не то вверх, а быть может, и в стороны – во все одновременно.

Провалилось сердце, живот свело судорогой. Тёмный эльф что было сил вцепился в саадак с луком и в рукоять меча на поясе; его закрутило, завертело, ураганный ветер хлестнул по лицу, обжигая; но даже этот порыв не смог прогнать непроглядную темень.

«Что это? Откуда это? Почему? Погоня?..» – заметались суматошные мысли.

Он ощущал себя сейчас поистине осенним листом на ветру. Подхваченный сумасшедшим порывом, он мчался сквозь время и пространство, отделённый и от первого, и от второго тёмной пуповиной, бывшей когда-то жутким чудовищем. Аррис уже не сомневался – неведомые хозяева магомеханического монстра, обнаруженного ими с Ульвейном, решили наконец покончить с улизнувшим дерзким лазутчиком.

Однако это оказалось не так. Совсем не так, и Аррису пришлось убедиться в этом весьма неприятным способом – в спину внезапно ударил куда более мощный поток магии, словно давно поднимавшаяся вода прорвала наконец запруду.

Поток помчал его вверх, помчал с чудовищной силой; Аррис захлёбывался, сила пронзала его, словно тысячами тысяч раскалённых игл. Ничего не видя, не слыша, разрывая рот диким криком боли, которого он не слышал сам – всё потонуло в неистовом рёве и грохоте, – он мчался «вверх», как ему хотелось бы верить.

* * *

Я видел это, видел от начала и до конца.

Видел, как асы, осознавая себя, то замирали, глядя в полном изумлении на собственные руки, то начинали прыгать и обниматься, словно не Древние Боги, славные и грозные в своё время, а простые смертные.

Я видел, как О́дина обнимали богини, как упал перед ним на одно колено рыжебородый богатырь Тор, высоко поднимая молот.

И ещё я видел, как спустившаяся с небес воронка Силы словно всасывается в Старого Хрофта, а уже от него ручейки протягиваются к остальным асам и асиньям.

Я видел замершую Сигрлинн, по-прежнему в образе феникса, я чувствовал её отчаянный взгляд, мол, ну что же ты, атакуй же, отдай приказ!

Я видел всё, и я знал, что атаковать никак нельзя. Уже пришли в действие жернова чудовищных заклинаний, мельницы ожили, готовые к делу.

Я не давал горькой обиде овладеть собой, потому что эта часть плана содержала больше всего неопределённостей и их надо было устранять вот прямо сейчас, немедленно.

Я был готов ко всему. Но не к тому, что последовало.

Очередная судорога земной тверди, очередная корча равнин Иды.

И там, где уже возносился новорождённый Иггдрасиль, от его подножия, от змеями расползающихся во все стороны корней, вверх ударил фонтан… воды.

Воды конечно же не простой, воды, настолько пронизанной магией и ещё какими-то эфирными субстанциями, кои в единый миг опознать не смог даже я.

Вода выбросила к нижним ветвям Иггдрасиля и что-то ещё, издали показавшееся человеческой фигуркой. Сигрлинн-феникс яростно взмахнула крылами, бросаясь прямо ей наперехват – но я уже знал, кто это.

Своего подмастерья узнаешь сразу. И действуешь, а уж потом – удивляешься.

Я успел прикрыть его облаком, прежде чем фонтан сменился яростным гейзером перегретого пара.

О́дин единым мановением руки, безо всяких рун, разом накрыл всех асов прозрачным золотистым куполом – клубы пара обтекали его, не в силах пробиться.

Феникс пронёсся над скрывшим эльфа Арриса облачком, оно послушно потянулось за ним – и тут снизу в Сигрлинн полетели арбалетные стрелы.

Гномы. Мастера Кольчужной Горы, те самые, что возводили Асгард. Они словно выплыли из невидимости, точно чья-то рука разом сдёрнула магический покров. Вздеты брони, вскинуты самострелы, чёрный рой пронёсся рядом с огненным фениксом.

Только выучка и выдержка отряда Рирдаина с Друнгаром оставили их на месте.

Из-под корней нового же Иггдрасиля забил новый источник.

Источник Магии.

Четвёртый Источник Магии в Упорядоченном.

Феникс-Сигрлинн уже опускалась рядом, таща за собой окутавшее бесчувственного Арриса облачко, а я, едва вглядевшись в новорождённый источник, не успев даже изумиться, уже ощутил жуткую, валящую с ног дурноту.

Забивший в Асгарде источник совершенно не походил ни на чистый и светлый Урд, ни на тёмный Кипящий Котёл, ни даже на Источник Мимира, самый, на первый взгляд, «простой» из всех трёх.

Да, он извергал магию, извергал могучим потоком. Буйным, ничем не сдерживаемым, и тонкое Равновесие меж тремя остальными источниками рухнуло.

Этого не было ни в каких планах.

Впервые за множество лет и веков я ощутил ужас. Настоящий ужас, когда трясутся поджилки; надо было срочно останавливать, разворачивать назад уже пришедшие в движение чары, перенаправлять потоки, чтобы всё дело не кончилось бы новой катастрофой и выжженными мирами.

А от стен нового Асгарда с ликующим кличем уже двигались ряды гномов. Двигались опустив копья, нацеливаясь прямо на наш отряд.

Сигрлинн очутилась на земле, вновь в человеческом облике; она быстро склонилась над Аррисом, короткими, мягкими пассами приводя его в чувство.

И – я вмиг ощутил это – заклятия сработали совершенно не так.

На эльфе вспыхнула одежда, тело его изогнулось в жуткой судороге, и побелевшая Си, сорвав с плеч собственный плащ, набросила его на огонь.

– Ну, теперь-то мы атакуем?!

– Нет! – крикнул я. – Отходим, отступаем! Не ввязываемся!

Но было уже поздно.

Огромный волк вырвался из врат Асгарда, ринулся к нам, становясь с каждой секундой всё крупнее и выше. Магия пришла в полное расстройство, можно сказать, вокруг крепости Старого Хрофта воцарился настоящий Хаос. Мои подмастерья поспешно сбивали ряды, поднялись гномьи бомбарды, готовые встретить гиганта.

С этим волком бойцы Рирдаина и Друнгара уже встречались.

И тут я ощутил, что вообще не могу передать подмастерьям свою волю. Не могу отдать приказ отступить – небывалое бессилие вдруг навалилось давящей тяжестью, когда я не мог даже раскрыть рот, крикнуть, предупредить…

Нельзя, нельзя, надо отходить, немедля!

– Си! Нет! Уходим!.. – прохрипел я.

Она обернулась, настоящая богиня войны, Прекрасная Дама, которой поклонялся целый рыцарский орден.

– Я сказала, Хедин – если ты не желаешь себя защищать, я сделаю это сама!

– Нет, Си, ты что, не чувствуешь?! Магия сошла с ума, заклятия не действуют!

– Неправда! Действуют, хоть и не так, как должны! Но ничего, ничего…

Громадный волк растянулся в прыжке, и его встретило сразу множество огнешаров. Шерсть вспыхнула, но сразу же и погасла – из-за стен Асгарда вырвался словно длинный невидимый язык, выплеснувшийся из новорождённого источника.

– Си! Отступаем! Умоляю тебя!

Это подействовало.

План мой летел в бездну. Одна из важнейших его частей оставалась полностью не исполненной – та, что касалась Сигрлинн.

Гномы Кольчужной Горы меж тем добрались до моих подмастерьев, и те ударили в ответ – как могли и как умели.

Яростные вспышки расшвыривали дружину О́дина, рвали её ряды, длинные стрелы эльфов Рирдаина разили без промаха – они умели обходиться, если надо, и вовсе без магии.

Следом за волком-исполином из ворот Асгарда выбежал рыжеволосый богатырь Тор, высоко вскинув свой молот. За ним торопился десяток воинственного вида дев в роскошных серебристых доспехах, а ещё дальше – другие асы.

Кровь пролилась; а я ничего не мог сделать.

– Аэтерос?! – Рирдаин оказался рядом, замер было, а потом решительно подхватил меня под руку. И вовремя, потому что слабость и дурнота валили с ног.

– Спокойно, – вырвался у меня хрип. – Отходим. Все… отходим. Сейчас… открою… дорогу…

И я её открыл. За спинами подмастерьев один за другим вспыхнули высокие арки порталов. Нехотя, огрызаясь, воины Рирдаина и Друнгара выходили из боя.

Воинство Старого Хрофта торжествующе взвыло.

Сигрлинн, казалось, сейчас прожжёт меня взглядом.

Поддерживаемый эльфом, я последним шагнул в портал.

Мы отступали, мы бежали. Но иначе было нельзя.

Четвёртый источник. Асгард Возрождённый. Старый Хрофт, ставший… кем?

И клетка Неназываемого, с которой неведомо что.

И Дальние, которых я рассчитывал накрыть всех, разом, чтобы потом, пройдя открытою тропой, покончить с их вторжением окончательно.

– Аэтерос?

– Всё будет хорошо, Рирдаин, – выдавил я из себя.

Рядом несли жестоко обожжённого Арриса, вновь впавшего в забытьё.

И лишь когда перед нами раскрылось Обетованное, я вдруг осознал, что больше не вижу белого платья Си.

Она исчезла, не попрощавшись.

Всё, что я смог сделать, – это закрыть на миг глаза и выругаться про себя самыми чёрными словами, какие только смог вспомнить на всех ведомых языках.

Асгард возрождён. Война за Упорядоченное стала всеобщей.

И Сигрлинн, моя Сигрлинн, оставила меня.

Эпилог

– Эх, доля моя горемычная, – привычно уже простонал вампир Ан-Авагар, загоняя к чёрному провалу очередную вереницу душ. – И за что ж мне оно такое выпало!

Стенать и жаловаться недостойно истинного вампира, но сейчас Ан-Авагару было не до того.

Он устал, жутко устал. Каждое движение вызывало боль, словно и не суставы у него, а еле-еле сцепленные друг с другом кости, обсыпанные песком.

Он кое-как приноровился водить души в Хель, как повелел великий Хедин. Кое-как приспособил заклятия, обратные тем, что разупокаивали погосты, кое-как научился сбивать неприкаянные призраки в подобие овечьей отары и, как отару же, гнать их вперёд. И да, спасибо жуткому воину Яргохору, явно вышедшему из какого-то подземного царства, – подсказал, подучил. Вампир сперва было решил, что его труды окончены, но Яргохор лишь воззрился на выкормыша Эйвилль сквозь залитую тьмой смотровую прорезь шлема, и вампир тотчас осёкся.

Сам Яргохор, невесть откуда взявшийся и невесть кем посланный, лишь бросил, что, дескать, он пройдёт в Хель и вернётся обратно. Ему, мол, надо там кое-что увидеть и узнать.

Ну, пусть его. Участь самого Ан-Авагара от этого легче не стала. Разве что самую малость, Яргохор всё-таки помог, не приходилось теперь гоняться за ускользающими, словно рыбы из порвавшегося невода, душами.

Что сказала бы Клара Хюммель, увидав меня за таким занятием?

Ах, да пусть говорила бы, что угодно, лишь бы говорила.

Вампир тяжело вздохнул в очередной раз, взмахом руки приказывая душам следовать дальше. Плечи его сгибались, словно он волок на себе здоровенный мешок с песком.

Клара, Клара… где ты теперь? И когда же великий Хедин снимет с меня эту тягость?

* * *

Тот, кого звали Яргохором, а ещё раньше – Ястиром, молча стоял перед пустым троном. Когда-то давным-давно здесь восседала страшная великанша Хель, правительница этого царства мёртвых. Трон пустовал уже невесть сколько веков; с дня Боргильдовой Битвы это место не имело правителя.

Яргохор стоял долго, молча взирая на постамент. Мрачные своды нависали над головой, где-то невдалеке сонмище душ влачилось по бесплодным пажитям страны усопших, не в силах покинуть их и отправиться к Демогоргону, великому и страшному.

Закованные в латные перчатки руки медленно поднялись, сняли высокий шлем.

Вместо лица у Яргохора вновь оказалось сплошное чёрное пятно, без глаз, носа или рта, вообще без каких-либо черт.

Серый меч поднялся и рухнул, вонзившись прямо в камень у подножия трона. Бывший Водитель Мёртвых медленно уселся на трон, так же медленно положил обе руки на подлокотники.

– Отныне, – услыхали своды, – се – моё!

И после паузы:

– До срока. Когда мы вернёмся.

Ник Перумов Хедин, враг мой. Том 1. «Кто не с нами…»

© Перумов Н., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Автор сердечно благодарит за неоценимую помощь в подготовке этой книги к печати:

Анонимного Маймонида,

Александра «Сатурна» Богданова

и Ирину «Бастет» Черкашину

Синопсис, или что было раньше

После окончания событий, описанных в романе «Война мага», Новым Богам Упорядоченного, Хедину и Ракоту, казалось, что настала мирная передышка. Два мира – Мельин и Эвиал – были спасены, слившись так, что на их месте возник новый. Спаситель, явившийся в Эвиал, был отброшен, хоть и не побеждён. Пленённая в Западной Тьме волшебница Сигрлинн, возлюбленная Хедина, вырвалась на свободу. Пал коварный архимаг Игнациус, заманивший было Хедина и Ракота в ловушку, пал и гениальный, но безумный чародей Эвенгар Салладорский, мечтавший достичь божественности. Предавшая Хедина эльфка-вампирша Эйвилль погибла тоже, оставив в руках Нового Бога ценнейший артефакт, залог Дальних, данный ими ей как доказательство серьёзности их намерений.

Боевой маг Долины Клара Хюммель сумела вытащить из Эвиала одного из хранителей кристаллов магии, дракона Сфайрата. Ей удалось отыскать тихую гавань, где они и зажили как муж и жена, успев родить четверых детей, ибо время в том мире текло быстрее, чем, к примеру, в Обетованном или даже в Мельине.

Однако мирной передышки не получилось. Планы Хаоса и Дальних Сил были сорваны, однако полного поражения они не потерпели. Подмастерья Хедина вынуждены были вступать в бой во многих местах, удерживая равновесие.

Линия Клары Хюммель

Мирная жизнь Клары Хюммель оказалась нарушена, когда к ней в гости пожаловал странный местный маг, назвавшийся Гентом Гойлзом. Он намекнул, что догадывается о её истинном происхождении; и, хотя на первый взгляд визит его не нёс никакой непосредственной угрозы, Клара забеспокоилась.

Её беспокойство оказалось ненапрасным.

В её мире, во‑первых, оказался эльф-вампир Ан-Авагар, из гнезда уже упомянутой Эйвилль; он служил Хедину, однако службу эту понимал весьма своеобразно, скорее как индульгенцию на кровавые злодейства.

Пытаясь разобраться, что творится в окрестностях родного посёлка, дети Клары и Сфайрата угодили в древнюю ловушку, расставленную неизвестно кем, но явно на «сильных магов». Непонятным для Клары образом этот капкан оказался связан с совсем иным, находящимся в Межреальности, и установленным гномами-подмастерьями Хедина, рассчитывавшими «захватить живьём хоть одного Дальнего».

Одновременно уже упомянутый вампир Ан-Авагар, помимо всего прочего, вызвал и нашествие подъятых из могил мертвяков на посёлок, где жила Клара с семьёй. Выбирая, броситься ли сразу на поиски детей или вернуться к дому и помочь беззащитным перед мертвяками селянам, – Клара поссорилась со Сфайратом, и он один пустился в погоню.

Кларе удалось отразить нападение мёртвых – причём помощь, неожиданно для себя, оказал и сам вампир, начавший проявлять к Кларе совсем не вампирий интерес; она смогла добраться до ловушки, где были заперты её дети. Однако она не сумела бы пробиться к ним, если бы не помощь со стороны странного, но могущественного чародея, назвавшегося Кором Двейном.

Детей Кларе удалось отбить, но при этом она вступила в бой с гномами-подмастерьями Хедина, что изо всех сил спешили к сработавшей ловушке, будучи уверены, что «захватили Дальнего».

Кор Двейн уверяет её, что теперь она враждует с Новым Богом Хедином, который «подобного не прощает».

В то же самое время девочка Ирма, оказавшаяся в невольных ученицах у Клары Хюммель, попадает в замок к странным магам, «брату и сестре» Кора Двейна по имени Скьёльд и Соллей. Соллей берётся обучать Ирму магии – Клара до этого открыла в девочке немалый талант.

Освободив детей, Клара должна теперь разыскать мужа, дракона Сфайрата, и объясниться с ним.

Линия гарпии Гелерры

Полк гарпии Гелерры сражался в Хьёрварде, где неведомые противники бросили в бой мало что понимающих, но жадных до драки быкоглавцев, к которым присоединились низкорослые карлики-чародеи из дикого, не ведомого никому мира, где их вербовал какой-то странный, но явно очень могущественный маг.

Разбивая воздвигнутый чужими волшебниками щит, Гелерра угодила под непонятное воздействие, лишившее её чувств и перебросившее неведомым образом далеко в Межреальность. Там она столкнулась с чародеем Скьёльдом, заявившим, что он якобы «спас» её, удержав от падения «в бездну, где кроются корни Мирового Древа». Скьёльд задал гарпии только один вопрос: что выбирает она – свободу или служение? Гелерра гордо ответила, что долг её – служение великому богу Хедину. Чародей, как и обещал, дал ей свободу, однако Гелерра оказалась не в каком-то из миров и даже не в Межреальности, а в странном призрачном месте, похожем на крону исполинского древа, где её, беспомощную, несло сильнейшим магическим потоком, мало-помалу превращая в демона.

В конце концов охваченную отчаянием, разуверившуюся Гелерру вынесло в некий мир, но уже не крылатой гарпией-адатой, а жутким чудовищем.

Линия Матфея Исидорти

Матфей Исидорти, обычный смертный человек, молодой клирик монастыря Сил Святых в самом обычном мире Упорядоченного, был одержим тягой к постижению тайного и запретного. Больше всего его привлекали истории о загадочных демонах и способах повелевать ими – и наконец в руки Матфею попали старинные запретные книги, как раз посвящённые этому.

Молодой клирик оставил монастырь и после долгого пути достиг мест, где, согласно анонимному автору, появлялись демоны, и адепт, не обделённый смелостью, мог надеяться познать их и даже подчинить себе.

Матфею сопутствовала удача. Он отразил атаки демонов, хотя схватка с третьим из них забросила его в неведомое подземелье, откуда не было выхода. Призрак, назвавшийся убитым им демоном, предсказал, что, дескать, несмотря на победу, Матфей тоже обречён, поскольку должен умереть в подземелье от голода и жажды; сам же демон, мол, таков, как есть, и вынужден убивать потому, что таковым сотворили его Новые Боги.

Тем не менее Матфею удалось вырваться из ловушки – удивительное смещение пространства забросило его в совсем другие места родного мира, где его ждало столкновение с Гелеррой, почти утратившей сознание и терзаемой ужасным голодом, который, как ей казалось, может утолить лишь человеческая плоть. В схватке они оба были близки к смерти: Гелерра от вызванного рунами Матфея пламени, Матфей – от клыков и когтей «демона», но тут появились двое спасителей, мужчина и девушка. Девушка-чародейка спасла Гелерру, мужчина – Матфея. Ни гарпия, ни клирик не видели в деталях своих спасителей.

Они просто спасены.

Линия Древнего Бога О́дина

и валькирии Райны, его дочери

После окончания эвиальских событий, когда Старый Хрофт и Райна встретились, бог О́дин начал свою собственную игру. Вместе с Райной он откапывает давно забытые железные обломки, помнящие ещё дни славы Асгарда, и альвийская оружейница Айвли выковывает для Хрофта и Райны новые мечи. О́дин убеждён, что, хотя асы пали на Боргильдовом поле, тени их пребывают во владениях великого Демогоргона и он сможет так или иначе, но выручить их. Заручившись помощью Яргохора, Водителя Мёртвых, и разыскав волка Фенрира, сына Локи, О́дин с Райной отправляются в опасный путь.

Пробиться в домен Соборного Духа оказалось очень нелегко, однако на помощь Старому Хрофту неожиданно явились Дальние и уже знакомый нам маг Скьёльд, уверяющий, что он-де «с роднёй» горячо сочувствует делу Древнего Бога и готов оказать всё возможное содействие.

Он действительно помог. Несмотря на противодействие – демонов, чудовищ, бестелесных призраков, – Старому Хрофту удалось пробить для валькирии Райны дорогу в пределы Демогоргона. Она смогла разыскать асов и вывести их тени из царства смерти, однако это были лишь тени, безвольные и словно бы спящие. Самому же О́дину, Фенриру и Яргохору пришлось выдержать бой с подмастерьями Хедина.

Вернувшись на равнины Иды вместе с тенями асов, Старый Хрофт сумел провести ритуал, возрождающий их в прежней истинной плоти. Хедину пришлось срочно отправиться к возрождённому Асгарду, возрождённому по-настоящему из дерева, камня, стали и злата; там он стал свидетелем последних стадий обряда, закончившегося появлением из альвийского меча, вручённого О́дину оружейницей Айвли, священного ясеня Иггдрасиля, во всём подобного тому, что осенял когда-то изначальный Асгард, Асгард Древних Богов, что правили Хьёрвардом.

У подножия ясеня забил новый источник магии, родившийся из тёмной пуповины, что вела от покинутого Мимиром Источника Мудрости к неведомой маго-механической системе в глубинах Упорядоченного. Кто устроил всё это, оставалось загадкой.

Видя нарастающий катаклизм, Хедин решил отступить. Сигрлинн, не согласная с ним и требовавшая решительной войны со Старым Хрофтом и его низвержения, покинула Познавшего Тьму.

Линия Сильвии Нагваль

Последняя из Красного Арка, дочь Хозяина Смертного Ливня, Сильвия Нагваль, после битвы на Утонувшем Крабе смогла выбраться из слившихся миров Эвиала и Мельина. Свободная от всех долгов и обязательств, она решила вернуться в Долину Магов – это место казалось ей наиболее соответствующим её способностям.

Без приключений добравшись до Долины, Сильвия быстро оказалась в числе воспитанниц местной Академии, скрыв свои истинные магические способности. Однажды во время вылазки она заметила отряд во главе со старой знакомой, валькирией Райной, что вёл куда-то целый сонм душ умерших.

Любопытство Сильвии оказалось сильнее всех прочих соображений.

Она последовала за Райной и её спутниками.

Погоня привела её на дорогу мёртвых богов, дорогу, которой следовали к домену великого Демогоргона Древние Боги, павшие от руки Ямерта и его родни, когда те – Молодые Боги (а сами они звали себя «любимыми детьми Творца») огнём и мечом утверждали свою власть над Упорядоченным. Здесь были очень сильны эманации Хаоса.

И Хаос сумел овладеть Сильвией.

По дороге ей встретился и очень, очень необычный спутник, назвавшийся «слугой Спасителя». Он и впрямь походил на Спасителя но только лишь внешне. Он предрёк, что они с Сильвией ещё встретятся, ибо «их миры в опасности», и то, что они якобы задумали, лучше всего делать вместе.

Сильвия не поняла туманных речей. Она прогнала незваного гостя, и тот удалился без гнева, попрощавшись и оставив её одну.

Том I «Кто не с нами…»

Пролог

В залах Хель творилось что-то несусветное.

Вампир Ан-Авагар замер, прислушиваясь. Вокруг так же покорно застыли собранные им души, которым ещё только предстояло отправиться Чёрным трактом.

Холодное небо, холодные тучи. Колючие и злые звёзды проглядывают в разрывы, пялятся на бесплодные земли, ставшие добычей если и не вечной зимы, то, во всяком случае, вечной осени.

Ан-Авагар досадливо поморщился – сейчас, казалось, ему мешал даже слабый и неверный звёздный свет. Мешал сосредоточиться, мешал дотянуться до источника возмущений, залегавшего глубоко под землёй.

Тревога. Тревога. Тревога – не суйся туда, не суйся ни в коем случае, услужливо подсказывали все проверенные вампирьи чувства. «Не суйся – сам ведь едва-едва сорвался с крючка Наблюдающих, кем бы они в конце концов ни оказались. Не лезь, куда не просят. Выполняй приказ. Делай порученное. Сказано: собирай души и тащи их на Чёрный тракт – вот и тащи. И умствовать тут нечего».

Но нет. Не получалось, не выходило, потому что там, внизу, за вратами Хель, где кончалась дорога душ, случилось что-то поистине из ряда вон.

«Клара Хюммель не осталась бы в стороне», – укоризненно шепнул кто-то в самое ухо. Нет, не кто-то – он сам. Клара Хюммель тряхнула б головой, поправила бы толстую длинную косу и бестрепетно шагнула бы вперёд, не боясь того, с чем или с кем ей предстоит столкнуться.

Вампир огляделся. «Да, кое-чему научился, кое-чего добился», – не без самодовольства подумал он. Души – вон они, все тут, хоть сдавай по счёту да по описи. Никуда не деваются, идут, словно утята за матерью-уткой. И уже не возражают, если так можно сказать.

Ан-Авагар знал, что стал сильнее, несмотря на все свои жалобы. Куда сильнее – сейчас его слова послушался бы не один затерянный погост, а, наверное, все кладбища на три дня пути от Поколя. И души слушались беспрекословно. Вереницы и вереницы их, как и встарь, покорно влачились просторами Гнипахеллира, покорно следовали за вампиром и безмолвно исчезали в провалах Хель.

Что ж, придётся заглянуть и поглубже. Спасибо Яргохору, поспособствовал.

Он привычно послал неслышимую живым команду, и несколько тысяч душ, растягиваясь длинной цепочкой, потянулись следом. Вампир шагал впереди, и перед ним уже раскрывался зев пещеры, когда оттуда, из глубины, словно незримым кнутом хлестнуло вырвавшейся на волю силой.

Ан-Авагар успел прикрыть глаза – но на скулах кожа лопнула, словно и впрямь рассечённая хлыстом. Он зарычал, сжимая кулаки.

«Врёшь, не возьмёшь!» – пришла совершенно невампирская мысль.

Врёшь, не возьмёшь!

Слишком, слишком по-человечески. Так, как живые думают…

«Так, стоп. Не зарывайся, Ан-Авагар. Прежде чем лезть, очертя голову, на рожон, надо сделать так, чтобы на Гнипахеллире всё оставалось бы в порядке».

Вампир вздохнул, утёр залившую щёки чёрную кровь, уже успевшую остановиться.

Легко сказать «сделать так, чтобы всё оставалось в порядке»! Легко сказать, да трудно исполнить.

Конечно, за время водительства мёртвых появилась у него пара-другая мыслишек, что вполне бы могли оказаться дельными.

– Не знаю, – проворчал он себе под нос, – почему это никому доселе не пришло в голову. Ну зачем держать здесь особого Водителя Мёртвых, если – надеюсь! – вполне справятся обычные заклятия? Ну конечно, да, не совсем обычные. Даже, если разобраться, совсем не обычные. Но не для великого же Хедина! Значит, была на то причина. И причина более чем серьёзная. Но ничего, я же быстро! Туда – и обратно. Без задержек. А то кто его знает, что там этот Яргохор учудит…

Словно отвечая ему, по Чёрному тракту вновь пронёсся сухой и горячий ветер. Швырнул в лицо вампиру какие-то иссушённые до полной неузнаваемости обрывки. Мёртвые листья, сказал бы Ан-Авагар, если б лежал перед ним обычный лес.

Но лесов там не было.

А была почти бездонная пещера, где по-прежнему дремал Гарм. И прислужники Хель, который уже век тупо выполнявшие одну и ту же работу.

Бессмертный пёс, вскормленный мясом мертвецов. Игрушка и забава владычицы Хель. Созданный словно в насмешку над Древними богами Асгарда, посадившими на крепкую цепь великого волка Фенрира, брата Хель.

Вампир вздохнул, покачал головой. Да, он устал, устал, как никогда не уставал до этого. Даже там, в мире, где он встретил Клару Хюммель, казалось, было легче. Тут, правда, не было боли, но вот усталость сейчас превозмогала вообще всё.

«Нет, надо идти. Вот только управлюсь тут, чтобы ничего не случилось до моего возвращения».

Он уже почти достиг с душами обычного предела, где их подхватывал незримый поток, увлекавший мёртвых прямо к вратам их царства, и где самому Ан-Авагару можно было поворачивать назад. Привычно выдохнул, повёл плечами, точно сбрасывая тяжкую ношу, когда из глубины вдруг донёсся яростный рык.

Души так и шарахнулись, словно сбитые ветром мотыльки. Хотя, казалось бы, что им, бестелесным, может сделать пробудившийся Гарм?

– Вот так так… – прошептал вампир.

Великий Хедин рассказывал об этом. С этого начиналось его восстание. Его и названого его брата, повелителя Ракота.

А что возглашает это пробуждение?

По древним пророчествам – Рагнарёк, последнюю битву и конец мира. Но, пока Пёс спит, этого не случится.

И потому – кто выльет на тела мёртвых, предназначенных в пищу Псу, сонный отвар?

Клара Хюммель бы не колебалась.

Вампир зло сощурился.

Что ж, оно и к лучшему – чтобы два раза не ходить.

Гарм уже не рычал – он выл, выл жутко и протяжно, и вой этот волнами прокатывался над Гнипахеллиром, предвосхищая грядущий Рагнарёк.

Глава 1

– Что делать, Аэтерос?

– Что делать, гаррат?

– Что делать, великий Хедин?

Над головами – великолепное, высокое, бездонное небо Обетованного. Небо рукотворного рая, области блаженных, созданной Молодыми Богами ещё в ту пору, когда они были настоящими богами.

Они вернулись. Отступили – хотя кто-то мог сказать, что они «бежали». Армия Хедина – его подмастерья – не приняла боя у стен Асгарда Возрождённого, в виду новосотворённого Иггдрасиля и ударившего из-под корней священного ясеня Источника Магии.

Четвёртого, не предусмотренного никакими канонами, Источника Магии. По людским легендам, собственно, именно ему бы следовало именоваться Урдом. Именно там, в Асгарде, под корнями Иггдрасиля, бил самый священный и чистый из всех Источников Магии.

Хедин Познавший Тьму стоял на широких каменных ступенях. За его спиной поднимался облачный дворец – ещё одно прекрасное творение прежних хозяев Обетованного. Именно здесь, на этих ступенях, они с Ракотом и сошлись в последней битве с пресветлым Ямертом и его братьями…

Перед Хедином, потрясая оружием, толпились подмастерья. Не стояли тихо, преисполненные почтения, готовые внимать каждому его слову, но, напротив, волновались – гневные, обозлённые, требующие драки.

Познавший Тьму застыл недвижно, скрестив руки на груди и завернувшись в плащ.

Он стоял неподвижно, бесстрастно. Во всяком случае, ему хотелось так выглядеть. Именно таким – считал он – только и было достойно являться своим подмастерьям.

Спокойным. Каменно-спокойным. Великий бог Хедин Познавший Тьму не ошибается, всегда знает, что надо делать, не испытывает ни сомнений, ни колебаний. Так должно быть.

Взгляд его скользил по лицам – людским и нелюдским, эльфийским, гномьим, орочьим, гоблинским… Видел тяжело взмахивающих кожистыми крыльями морматов, видел радужных змеев, других фантастических существ, пришедших, казалось, из страшных сказок, – но здесь всех их свели воедино его воля и его дело, ставшее и их делом.

– Веди нас в бой, Аэтерос!

– Мы не разбиты!

– Ученики Хедина не отступают!

Над толпой взлетают топоры. Какой-то эльф выпустил вверх белооперённую стрелу и кинул вслед заклятье; начарованный оголовок взорвался снопом багряных искр.

Хедин улыбнулся. Его улыбку видели все, от края до края толпы, и ни у кого не возникло сомнений, что он искренне улыбается, а не просто растягивает губы.

Улыбнулся, как всегда, спокойно и уверенно. Без тени сомнений – их не может иметь Новый Бог.

Хотя он теперь – один.

«Нет рядом ни Ракота, ни Сигрлинн. Насколько? Как долго ещё ему стоять так, одному?

Нет и беззаветно преданной ему Гелерры, бедняжки Гелерры, безнадёжно влюблённой в своего Бога.

Нет и Хрофта, старого друга, старого верного Хрофта. Он… он рядом с новорождённым Источником.

И Хагена нет. Он далеко, в Долине.

Ты один, Познавший Тьму».

Холод этих слов вползает в душу, шуршит по незримым камням, словно пустынная змея, устремляющаяся к добыче. Хочется забыть, кто он такой, и кричать, кричать во всю глотку, разорвать рот криком, выплеснуть это сосущее, тягостное отчаяние, подгрызающее, что ни час, само его естество, его уверенность, что он, именно он и только он, способен справиться с обрушившейся на Упорядоченное бедою.

А ведь одиночество, кажется, было вечным его спутником. С самого начала, когда они с Ракотом вместе двинулись во Тьму. Один – чтобы подчинить её, другой – чтобы познать. Даже тогдаони уже шли разными путями. Даже тогда он, Хедин, не делился сокровенным с названым братом.

Он делился с Си, да. Она хмурила брови, морщила лоб. Нет, не останавливала, только вздыхала многозначительно. Словно… словно мать, которой ни у неё, ни у него никогда не было.

Тогда Голубой Город, радость творчества, слияния душ остались уже позади. Его тянули к себе пропасти и бездны, а её… кто знает, о чём она тогда думала!

А сейчас её нет, и отсутствие её обжигает, словно сталь, охлаждённая до абсолюта в ледяных безднах.

И нет возможности даже спрятаться за обиду. За вызов. За падшую от её руки Ночную Империю. За обиду на тогдашнюю её мудрость, когда она прикрывала, как могла, его от гнева Совета Поколения. Прикрывала, терпя его резкости, его колкости, его собственные на неё обиды.

И за гнев на эту мудрость, такую правильную, так хорошо… спланированную, истинно по-хедински, – сейчас не спрячешься тоже.

Остаётся только стоять с каменным лицом, что его подмастерья принимают за признак суровой, непреклонной воли, глубочайших, непостижимых даже для них планов.

Стоять с каменным лицом, с застывшей улыбкой, когда действительно хочется взвыть. Совсем как смертные…

Пустота там, где была Си, расширяется, словно домен Неназываемого. Расширяется, всасывает в себя всё новые и новые просторы его души. Он не забыл про План, он помнит о нём. Но… но переставлять Сигрлинн, его Си, словно тавлейную фигурку, искусными речами и тщательно выстроенными взглядами подталкивая её к «правильному» и «нужному», – выше его сил.

Си, его Си – идёт по волосяному мосту. Её страсть, её огонь, её любовь – всё смешалось, и он, самонадеянный бог (чуть не сказал – самозваный), надеется управлять всем этим? Надеется, что она сделает именно то, что нужно, твоя послушная кукла, покорная марионетка?

Наивный. Си никогда не была ничьей марионеткой. Даже в плену, даже будучи частью Западной Тьмы Эвиала, она вела свою собственную игру. Вернее, конечно же, не игру, но смертельную схватку. Ей пришлось сделаться коварной и изворотливой. Лгать лжецам и предавать предателей.

Больше всего Хедину Познавшему Тьму, Хедину Новому Богу, Хедину Владыке Упорядоченного хотелось сейчас выплеснуть эту ярость, эту грызущую изнутри неотвязную тревогу, утопить лицо Си в огне, броситься в бой очертя голову, по-ракотовски, чтобы все и всяческие мысли разлетелись бы вдребезги, вытесненные одной-единственной – выжить, чтобы победить.

Он не мог позволить себе закрыть глаза, не мог позволить расслабиться закаменевшим мышцам лица. Не мог позволить себе врезать кулаком по ближайшей статуе или раздробить в пыль каменные плиты под ногами.

Он должен стоять, монумент самому себе – монумент собственному Плану Хедина, что становится, похоже, больше самого Хедина, обретая самостоятельность и сознание.

Он должен, он обязан. Кому?

Упорядоченному.

Упорядоченному, этому бездушному монстру.

Храм злого божка можно сжечь, идолы – разбить, жертвенники – опрокинуть, адептов и жрецов, чьи руки в крови по самые плечи, – казнить.

С Упорядоченным сделать нельзя ничего.

Ему даже нельзя пригрозить отдать на съедение Неназываемому.

И от этого хотелось выть тоже.

Выть или хлестать огненными кнутами всё вокруг, чтобы вспыхивало, горело и рушилось. Чтобы пламень до неба, а может, даже и выше.

Ракот нашёл бы в этом успокоение. В этом, а ещё – в добром вине, весёлой красавице под боком, что знает толк в любовных играх; в доброй драке на арене под свист, хохот и улюлюканье зрителей…

Раньше ему казалось, что Ракот уничижает самого себя. Что он позорит их высокое звание. Сейчас – он бы сам проделал то же самое.

Но нет. Нельзя. В этом и есть его отличие от Ракота. Хедин Познавший Тьму должен стоять с каменным лицом, точно храмовый истукан, и вдохновлять своих подмастерьев на бой, последний и решительный.

Он выдохнул. Медленно свёл вместе полы плаща. И под его прикрытием, так, чтобы никто не видел, что было силы ударил кулаком в ладонь. Чтобы тело напряглось от резкой боли, прокатившейся от запястья к плечу.

Хоть что-то настоящее, существующее.

«Нет, – сказал он себе. – Это ненастоящая боль. Ты можешь отказаться от тела, можешь сбросить его, словно старую одежду. Стать ветром и светом, вихрем и молнией. Отказаться от того самого «сердца», что заходится всякий раз, когда я вспоминаю последний взблеск белоснежного платья Си за миг до того, как она исчезла.

Вот эта боль настоящая. Её не сбросишь, покинув бренное тело.

Без неё нет тебя, Познавший Тьму.

И потому тебе сейчас остаётся только скрежетать зубами, так, чтобы не заметили подмастерья, и повторять про себя бессильно «пусть с ней всё будет хорошо».

А ведь ты не привык к бессилию своих слов. Для тебя слова – это оружие, куда страшнее стали или огня.

Ты одинок, Познавший Тьму, и тебе страшно. Ты одинок, и потому прячешься за гордыми фразами о том, что, мол, это хорошо и правильно. Что задуманное можешь осуществить только ты. И да, только в одиночестве. Ничто не должно отвлечь, никто не должен помешать. Ты не сможешь никого спасать, никого вытаскивать. Только ты – и то, что наползает, надвигается на Упорядоченное. Наползает, само рождённое в его глубинах, часть общего, сделавшаяся подобной гангренозному члену, который уже не излечат ни снадобья, ни даже чары».

«Хорошие мысли, – мрачно подумал он. – В самую точку. За ними можно прятаться, ими можно оправдываться. Но от себя не убежать. Ну, хоть этим ты отличаешься от всех и всяческих «Богов Горы», больших любителей кровавых жертвоприношений.

Но пока Си не со мной… все планы и Планы в чём-то подобны тому, с чем они призваны сражаться. С этой… опухолью. Наростом. Паразитом.

У него много родителей, у этого урода, бастарда, голема, ходячего мертвеца, бывшего мёртвым ещё до рождения.

Много кто вложился в него, и каждый рассчитывает поживиться добычей. У твари не одна голова, много рук, много ног, много и слуг – не понимающих, что, к чему и зачем.

А есть ещё и Дракон с Орлом. Молча наблюдающие за схваткой.

Нет, Познавший Тьму, ты не имеешь права ни на гнев, ни на ярость.

И вот с этим я не могу, не хочу, не желаю соглашаться!»

Хедин скрипнул зубами.

«Слава мне же, как говаривают подмастерья, ещё есть, чем скрипеть.

Я имею право и на гнев, и на ярость. До тех пор, пока этого никто не видит. Но какой тогда смысл и в гневе, и в ярости? Какой смысл в любви к Си, если каждое слово с ней – часть Плана?

Проклятье, она, опять она, сказал я себе когда-то, стоя на балконе Замка Всех Древних. Чувства тогда были обнажены, кровоточащи, просты. Я холил и лелеял обиду, не зная, что питаю этим любовь.

Потом всё изменилось. Мудрая Си, расчётливая Си вошла в мою жизнь, чтобы пасть от руки собственной ученицы, Ночной Ведьмы. С тем, чтобы возродиться в Западной Тьме Эвиала как часть злобной игры брандейцев – я не хочу называть их моим Поколением, это были не они, даже не Макран с Эстери, это были их тени, не имевшие ничего, кроме ненависти и жажды мщения.

И потом она вернулась. Вернулась пламенным фениксом, трансформацией, в которой я, Хедин, доселе её не видывал. Вернулась, чтобы встать рядом со мной, чтобы мы наконец сделались единым целым, как и должно быть.

Правда, ненадолго. И это, Познавший Тьму, приводит тебя в бешенство. В то самое бешенство, что свойственно всем живым существам, лишившимся своей половинки. Недостойное Нового Бога, избранного самим Упорядоченным, правда?

Но, проклятье, почему же мне так хочется забыть обо всём, о Планах и прочем, и броситься в открытую схватку? Сделать именно то, чего я никак не могу, на что я не имею права.

Да, Познавший, не имеешь. Не имеешь права кинуться в бой, крестя направо и налево огненным мечом, подарком Ангелов Пламени. Твой удел – доля паука в паутине: сидеть неподвижно, чувствуя биение тысячи нитей, и…

Продолжай повторять себе это. Повторяй почаще, может, поможет».

Губы Познавшего Тьму, затвердевшие, словно высеченные резцом камнетёса, скривились.

«Брось. Нет у тебя тысячи нитей. Даже Читающие стали, гм, более чем ненадёжны. Есть только ты, Сигрлинн и Ракот. И твоё дело, чтобы они, даже во гневе или в незнании, делали бы то, что нужно, а не что заблагорассудится.

Проклятие!»

Ноздри его дрогнули, раздуваясь от гнева. Кулаки сжались, в кончиках пальцев родилось знакомое пощипывание, словно он вот-вот даст сорваться с них истребительному заклятию, совсем как в те славные времена, когда он был всего-навсего Истинным Магом.

«Всего-навсего, – горько подумал он. – Всего-навсего».

Тогда он был куда могущественнее себя нынешнего. Свободен, зол и силён. Когда Ночная Империя наступала, не обременяя себя высокими вопросами о счастье и довольствии малых сих. Когда её дружины штурмовали города, врывались в крепости, а ученики Хедина – лучшие из боевых магов своего времени – не оставляли камня на камне от чужих храмов, капищ и скиний.

Когда моря Хьёварда резали хищные высокие носы его «драконов», и Ночная Империя стремительно раздвигала свои пределы, шла от победы к победе, и никто в целом мире, казалось, не может ей противостоять. Когда он, Истинный Маг, пребывал в уверенности, что пока он не посягает на высокие троны Молодых Богов, то может творить всё, на что хватит сил и умения. Его самого защищал закон, воспрещающий убийство одним Истинным Магом другого, а ученики… что ученики! Расходный материал. Орудие Истинного Мага, средство для познания им мира и для воздействия на него.

Ученики…

– Веди нас в бой, Аэтерос!

– О́дин изменил!

– Изменил весь Асгард!

– Сжечь и пепел развеять!

Подмастерья. Он нашёл достойную, как ему казалось, замену тем, чьи Зёрна Судьбы когда-то попадали в его руки, извлечённые из Шара Жребия.

Подмастерья. Их взоры все обращены на него, они жадно, нетерпеливо ожидают его слова, словно изнемогающий от жажды в пустыне – холодную родниковую воду.

«Эх».

Он ощутил неприятную, скребущую злость.

«Неужели вы ни на что без меня не способны?!

Неужели вы не можете сами понять, что происходит?!

Не смотреть мне в рот, не ждать слов «бога»?!

Потому что я не он. И никогда им не был».

Никогда доселе Хедин не осознавал этого с такой режущей, безжалостной ясностью. Никогда доселе – пока не встал вот так, перед толпой своих подмастерьев, пока не вгляделся в сотни алчущих его слова, его приказа глаз.

Почему они так смотрят на него? Потому что он их так учил? Но ведь он учил их прежде всего думать. Почему никто, никто-никто из них не может и шагу ступить без его одобрения?!

Потому что они на войне, а на войне приказы не обсуждаются, они выполняются?!

Да. Приказы выполняются. Но то воинство, что будет всегда ждать только приказов своего военачальника, обречено. Без свободной воли, без жажды победить самим, а не по приказу. Неготовое воевать само, даже если не станет полководца.

А что случится с подмастерьями, если не станет его, Хедина?!

Его знамя не подхватит никто, даже Ракот.

Только Си. Только она. Несмотря ни на что.

Если, конечно, не прибьёт его первой и не пошлёт к воронам весь План, когда поймёт все до конца намерения Познавшего Тьму.

А подмастерья… что подмастерья?

Он хотел как лучше. Он хотел быть старшим братом, наставником, а не неведомым и непознаваемым существом за порогом таинственного храма.

Он ошибся. В очередной раз.

А настоящие боги, Боги с большой буквы, не ошибаются.

Глаза Познавшего Тьму зло сузились. Холод в груди стиснул сердце ледяными когтями, и было это совсем не по-божественному.

Он знал, что не имеет права на эти мысли, и всё равно не мог отвязаться от них.

Они ждут его слова. Они, куда более свободные, чем он сам. Что ж, он скажет им слова.

Хедин вновь улыбнулся. Жутковатой, мёртвой улыбкой, механически, через силу, растянув губы. И поднял руку.

Пала тишина, мгновенная, жутковатая. Сотни лиц, сотни глаз впиваются в такой знакомый, такой привычный лик Познавшего Тьму. Ждут его знака. Да, он приучал их думать собственной головой, решать самим, и это было правильно. Наверное. Но всё равно не привело никуда, не дало нового качества. Они просто с детским обожанием глядят на него, они всё равно смотрят на него как на своего бога, и никуда от этого не деться. «Хотя, – в очередной раз горько вопросил он себя, – какой из меня бог? Может, в этом всё и дело? В твоей неуверенности, Познавший Тьму? В том, что ты лучше всего, успешнее всего действовал, когда оставался просто Истинным Магом?»

Однако неуверенность или нет, война остаётся войной, и в ней он должен победить. Хотя бы для того, чтобы им с Си предоставился бы ещё один шанс.

Ну, конечно, ещё неплохо бы, чтобы уцелело само Упорядоченное.

– Слушайте все, – негромко произнёс Хедин. Слова падали тяжело, внушительно, каменными скрижалями истины – и подмастерья замерли. «Они по-прежнему верят. Верят слепо и безрассудно. Проклятье».

И он их не обманет. Или… ему придётся это сделать? Ради великой цели, как обычно?

«Как же ты стал мягок, Познавший Тьму. Ты утонул в сомнениях. Тебя рвут колебания, твои твёрдость и готовность посылать других на смерть рассыпались во прах. Ты стараешься встать под удар, и у тебя это не получается».

– Слушайте все, – наконец проговорил он. Слова, казалось, царапали ему горло. – Все, кто встал под знамёна – нет, не бога Хедина, но самой жизни, самого Упорядоченного. Вы служите куда большему, чем просто Познавшему Тьму.

– Мы служим тебе, Аэтерос! – стали ему ответом вопли. – Тебе, и никому другому!

– Не знаем иного бога, кроме тебя, гаррат!

– Нет бога, кроме великого Хедина, и не имеет он иных пророков, кроме самого лишь себя!

– Тебе, Учитель, наши хвала и слава!

– Веди нас в бой, Познавший!

– Хватит медлить!..

Хедин вновь поднял руку, и шум стих вновь, хотя уже не так быстро, как в первый раз. Он сможет. Он справится.

– Счастливы вы, мои верные помощники, – с лёгкой усмешкой, очень надеясь, что вышла она именно лёгкой (а хорошо бы ещё и непринуждённой!), сказал он, – что можете спорить с тем, кого называете богом, да ещё и утверждаете, что иного бога вообще не знаете. Счастливы вы, требуя идти в честный бой грудь на грудь. Счастливы… но неужели вы, счастливцы, ничему не научились за все годы – а кое-кто и десятилетия – жизни здесь, в Обетованном? Неужто моя служба не объяснила, что и к чему в Упорядоченном? Разве вы забыли о Законе Равновесия? А ведь кое-кто тут помнит – обязан помнить! – Резню Пяти Миров!

Голос его креп, наливался силой, раскатываясь над Обетованным. Гнев, уже давно кипевший внутри, больше подошёл бы Ракоту, впрочем, за неявкой названого братца отдуваться и тут придётся ему, Хедину.

Он не мог не выплеснуться, хотя бы частично. Не мог не явить им своей ярости, своего нетерпения, своей пустоты.

Подмастерья, похоже, перестали даже дышать. Если у кого-то и появились какие-то не те мысли, то они сейчас пристыженно молчали.

– Могли бы мы обрушить во прах стены Асгарда, могли бы пленить Старого Хрофта, могли бы срубить возродившийся Иггдрасиль? Конечно! Ибо нет в пределах Упорядоченного бойцов лучше вас, отважнее, сильнее и неодолимее! Разве не одержали вы сотни и сотни побед, сражаясь один против тысячи?!

Он едва было не сказал – разве не знает вас всё Упорядоченное? Но Упорядоченное-то как раз не знало. И лишь здесь, в тайном храме, сам Познавший Тьму отдавал почести погибшим подмастерьям.

Гнев кипел, сосущая пустота там, где была Си, по-прежнему требовала жертв.

Подмастерья дружно рявкнули в ответ, над плечами и головами взлетели мечи, топоры и копья. Самый ретивый из гномов даже разрядил в небо свой огнеброс.

– И мы обязательно будем наступать. Но там, где надо. Сам по себе Асгард не важен. Никогда Древние Боги, даже в эпоху своего безраздельного владычества, не повелевали более чем несколькими близкими мирами каждый. Не Старый Хрофт опасен, а те, кто стоит за ним. Кто помогал ему, кто поддерживал, кто вёл к успеху. Те из вас – ты, Друнгар, ты, Рирдаин – кто сражался в глубоком чреве Сущего, у самых врат Демогоргона, знают имя этого врага. И вы, остальные, знаете тоже. – Хедин сделал паузу, обвёл взглядом подмастерьев. – Имя ему – Дальние! Они есть сейчас корень зла, они собирают всех недовольных или хотя бы просто охочих до драки. Они подкупают колеблющихся, соблазняют ищущих истину, сбивают с прямого пути жадных до правды. Вот с ними мы и станем сражаться!

Рёв восторга. Ещё три выпаливших огнеброса.

«Ты справляешься, Познавший Тьму. Тебе донельзя хочется выплеснуть свои ярость и гнев в огненном шторме, но довольствоваться приходится этим».

Голос его рос и ширился, наливался силой, и в ответ всё громче и громче раздавались кличи подмастерьев.

– У Дальних множество слуг и споспешников. Иные более опасны, иные менее. И Старый Хрофт, как бы ни казалось это странным, далеко не главный средь тех, от кого я жду удара. Не он сейчас наш враг, а тот, кого придётся останавливать мечом, стрелой и заклятьем.

– А кого же тогда придётся? – выкрикнул какой-то гном.

«Хотел бы я знать – кого именно. Кто тот, что оказался в силах породить новый Источник под корнями нового же Иггдрасиля», – горько подумал Познавший Тьму. Однако вслух его слова прозвучали совершенно иначе.

– Вы их тоже отлично знаете, – невозмутимо, напористо, уверенно, без тени сомнения. – Их бездумное пешее воинство – быкоглавцы! Их боевые маги – коротышки из неведомого мира, настолько дальнего, что о нём никто никогда доселе не слышал. Их набольшие чародеи, что умеют открывать порталы из самых отдалённых областей Упорядоченного. Вы уже бились с ними, в том числе и в Хьёрварде. Вы останавливали их. А теперь их предстоит просто сокрушить! Раз и навсегда! Вырвать из рук Дальних и щит, и меч. А Старый Хрофт… его черед придёт, и он ещё раскается в своих ошибках и заблуждениях!..

Взвился многоголосый клич, ударился о небо, где уже лопались заряды гномьих огнебросов.

«Кажется, удалось», – устало и отстранённо подумал Хедин. Гнев сменился глухим раздражением.

– Становись!.. По десяткам разберись!.. Эльф, ты куда?!

– Смотри, борода, ножки его нежные своими сапожищами не отдави!..

– Не родился ещё тот гном, что мне бы на ногу наступил. Я, пока он сапог поставит, уже на другом конце Упорядоченного окажусь.

Полковые начальники уже строили своих, явно горя рвением. Да, они дадут бой быкоглавцам, они готовы.

А ему, Хедину, предстояло превратить своё одиночество и злость во что-то более пригодное для дела. Потому что мало того, что тёмная пуповина тянула силы от Кипящего Котла, обрекая мир на медленное поглощение Неназываемым, – в Асгарде Возрождённом бил четвёртый источник, и он, Хедин, обязан точно узнать, что это такое.

А также – что с этим делать.

* * *

Источник Урд журчал мягко, умиротворяюще. Ничто не изменилось тут, в простой каменной беседке, всё так же пляшут песчинки в неглубокой чаше. Играют, лопаются крошечные пузырьки, вода Урда достигает краёв чаши и – исчезает.

Вода Урда исчезает, он не даёт начала ни ручью, ни речке. Источник извергает силу, он дарует Упорядоченному магию, что течёт везде и всюду, кроме закрытых миров, и потому его вода словно бы испаряется.

Познавший Тьму присел на каменный бортик.

Его подмастерья уходили, радостные, уверенные. Они услышали слово своего бога и были счастливы.

Он, Хедин Познавший Тьму, хотел, чтобы его воины сделались самыми знающими, самыми свободными во всём Упорядоченном.

Вместо этого они стали настоящими зелотами. Ярыми, не знающими сомнений.

Аэтерос знает. Аэтерос управит. Аэтерос решит.

Он сделал их рабами. Настоящими марионетками. Как это вышло, почему?

Он со свистящим шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Почему Упорядоченное выбрало его? От этого вопроса ему не избавиться уже никогда, как от проклятия. Наверное, это его и отличало от иных, не менее сильных, не менее хитрых, не менее… ну, пусть будет храбрых. Или отчаянных.

Неизменен Урд, вечен и спокоен. Не осквернён. Последняя надежда. Ох, как же он, Хедин, не любил это слово. Не должно быть ничего «последнего». Ни «боя», ни «надежды», ни, скажем, «стрелы».

«Всегда будет завтрашний день, чтобы сразиться снова».

Всегда ли?

Он вздохнул, а мысли против его воли возвращались и возвращались к Си.

Она не выдержала, бедная. Прямая, как меч, Си умела быть и хитрой, и обходительной, и скрывать свои планы, как, скажем, скрывала она их от Мерлина, разыгрывая перед ним и Советом Поколения ретивое желание покарать возмутителя спокойствия Хедина с его Ночной Империей.

И сейчас ей хочется стереть Асгард с лица земли. Понятное желание. Более чем понятное. И конечно, она бы его стёрла, если бы… если бы всё оставалось как есть.

Но в Упорядоченном что-то изменилось, и изменилось кардинально. Он ещё не знал, насколько – для чего и явился сюда, к Урду.

Си может просто нарваться на что-то совершенно, полностью непредвиденное. Конечно, она не явится к Асгарду одна-одинёшенька, надеясь одолеть его голыми руками и голыми же руками выкорчевать сорный, поддельный Иггдрасиль.

«Она явится не просто так. Она явится с армией. Она не забыла, она не могла забыть о Законе Равновесия. Так что скорее всего займётся Ночными Всадницами. Ну и, очень возможно, Орденом Прекрасной Дамы. Там, конечно, почти все погибли, но кто-то и оставался, если я правильно всё помню.

Она сейчас не сумеет ничего испортить. Надеюсь. Впрочем, если сумеет… на этот случай у нас тоже есть план. План. На случай, если Си… пойдёт до конца».

Он со стоном обхватил руками голову. План. План против Си.

«А что потом? Выйти с ней на поединок? Как в тот раз, когда она рушила бастионы Хединсея, когда обращала в ничто Ночную Империю?

…Но ведь ты и тогда не смог ударить по ней всеми силами. И совершенно не потому, что это «запрещал закон Древних».

Ты боялся случайно причинить ей вред. Даже когда погибало, как тебе тогда казалось, дело множества лет. Когда пали твои Ученики, а ты бездействовал, вяло защищаясь, словно парализованный самою мыслью, что Си выступила против тебя.

И ты по-прежнему не можешь от этого отстраниться, хотя настоящий Бог просто обязан сейчас выяснять со всей доскональностью – что такое этот четвёртый источник?»

Познавший Тьму вновь зло и со свистом выдохнул.

Он не хотел думать ни о каких источниках. Он их уже ненавидел просто за это. Больше всего ему хотелось… нет, ему совершенно необходимо было оказаться рядом с его Си.

Но вместо этого – Асгард Возрождённый, ясень Иггдрасиль и бьющий меж его корней ключ.

«Ключ. Думай, Познавший Тьму, думай! Немедленно! Никаких посторонних мыслей!»

Он ударил кулаком о край каменного бассейна. Слишком часто теперь ему хочется причинить себе боль…

Потребовалось немало времени, прежде чем он всё-таки сумел собрать мысли в кулак.

Конечно, напрашивался самый простой ответ – тянущиеся в неведомую глубь Упорядоченного тёмные пуповины высосали из Кипящего Котла и Источника Мимира достаточно силы, чтобы теперь, когда пришло время, начать отдавать. Отдавать через своего рода «белые пуповины», протянувшиеся к Асгарду.

Так думать приятно. Враги – кем бы они ни оказались – достаточно глупы. Они оживили Иггдрасиль, но что дальше? Запасы силы у них не бесконечны, рано или поздно иссякнут. Значит, действовать они должны прямо сейчас.

«А Си не со мной. Не со мной. Не со…»

– Аэтерос! Ты звал меня?.. – запыхавшийся эльф поклонился.

«Как же он не вовремя. Как они все не вовремя».

– Да, Аррис. Сядь.

«Успокойся, Познавший. Они не виноваты. Ты их сотворил такими».

Хедин глубоко вздохнул:

– Мне нужна твоя помощь, Аррис.

– Жизнь моя принадлежит Аэтеросу! – тотчас выпалил тот.

Эльф, похоже, только что вырвался из рук целителей. Жестокие ожоги почти зажили, но именно что почти. Дивные волосы тёмного эльфа исчезли, нагой череп покрывал слой какой-то мази.

Истинный Маг извинился бы. Новый Бог извиняться не должен. Неправильно поймут.

– Твоя жизнь принадлежит тебе, и никому другому, – Познавший Тьму не смог сдержать раздражения. – Я не твой властелин. Ты не мой раб. Неужели я настолько плохо излагал свои мысли?

– Н-нет… – растерялся Аррис. – Но, Учитель…

– Плох тот Учитель, что присваивает себе власть над жизнями тех, кто верит ему, Аррис. Впрочем, я позвал тебя не для этого. Тебе не нужно ничего говорить. Просто смотри мне в глаза.

Эльфу больно. Он не показывает вида, но ему больно. Снадобья и заклинания сняли шок, остановили некроз, но боль осталась. Впрочем, сейчас это и нужно.

– Не старайся о чём-то думать или вспоминать, Аррис. Мне нужны следы их чар, следы работы тех, что захватили Ульвейна.

Он, Хедин Познавший Тьму, должен уйти в работу. Должен вновь заставить себя думать о «судьбах Упорядоченного» вместо Си.

– Да, Аэтерос. Я готов, – храбрился тёмный эльф, изо всех сил стараясь не морщиться.

Заклятия познания. Они пойдут в глубь его памяти, в глубь того, что, быть может, не смог осознать даже он сам. Он, Познавший Тьму, увидит оставшееся скрытым от Арриса, хотя и будет смотреть его глазами.

«Держись, тёмный эльф. Тебе предстоит пережить… нет, прожить нечто совершенно новое».

Вода в Урде вспенилась и забурлила, пузырьки повалили целой стаей. Волны плеснули о край каменной чаши, капли исчезали, оборачиваясь легчайшим паром.

Аррис попытался закрыть лицо дрожащими руками. Глаза его, по-эльфьи крупные, миндалевидные, обессмыслились. Веки больше не смыкались, он перестал даже моргать.

Названый брат Ракота осторожно коснулся ладоней Арриса. Пальцы тёмного эльфа вздрагивали. Он сейчас вновь был там, на дальнем конце тёмной пуповины, вновь видел причудливые магомеханизмы, вновь сражался с быкоглавцами, вновь терял друга. Боль ожогов, боль настигших эльфа вражьих чар, словно змеиный яд, устремилась в руки Хедина, но Познавший Тьму не дрогнул.

Больше того, он радовался боли. Она помогала, с ней можно было бороться.

Картины, видения, образы. Звуки. Ярость схватки, угрюмая решимость – мысли, эмоции, всё вместе. Дальше, Новый Бог, дальше и глубже!

Лицо Арриса словно закаменело. Ожившая боль терзала его, вгрызалась во внутренности, опаляла огнём каждое нервное окончание, разрывала мышцы и сухожилия, дробила кости – подпавшее под удар неведомого врага тело не желало отдавать чужие секреты, и это тоже стоило запомнить.

– Терпи, – негромко сказал Хедин. Голос его дрогнул. Он, как мог, вливал в себя боль тёмного эльфа, однако лишь она могла сейчас открыть ему дорогу дальше, туда, к следам использованных чар.

Мускулы Арриса деревенели, он едва дышал.

– Терпи!

Глубже, глубже, глубже!

Вот! Нет, ещё не то, не то… но ближе, уже совсем близко.

Тень открывающихся порталов… быкоглавцы… эльфы отвечают… стрелы – нет, глубже, ещё глубже!

Вот оно. На сей раз – истинное.

Волны магии, хлынувшей в тёмную пуповину, когда эльфы пытались спастись. Те, кто создавал всю эту систему, просчитались. Недооценили подмастерьев Хедина, пропустили их слишком далеко. Потом кинулись следом, очень спешили; Познавший Тьму ощущал эту спешку в вибрациях обрушившейся на Арриса силы.

Слишком резко. Слишком грубо.

Но этого Новому Богу было мало.

Ему почти хотелось ошибиться, почти хотелось, чтобы каким-то чудом творцы этой пуповины вдруг оказались бы втянуты прямо сюда, в Обетованное, к самому Урду, чтобы он смог, презрев все и всяческие законы, сшибиться с ними грудь на грудь, как это делал Ракот.

Но вместо этого приходилось вникать в совершенно иное.

Вибрации и колебания, слишком тонкие, слишком неразличимые, чтобы их смогли прочитать даже Истинные Маги в зените могущества. Читающие хранили отзвуки «всех», как они уверяли, «достаточно сильных» заклинаний Упорядоченного. Но Хедину сейчас требовалось восстановить картину по смутному эху, оставшемуся в жестоко израненном эльфе – изначально магической расе с повышенной восприимчивостью к чарам.

Порталы – далёкие, брошенные в глубинные миры. Неведомые хозяева, протянувшие тёмные пуповины через всё Упорядоченное, не держали «гарнизона» в непосредственной близи от сердца своих замыслов. Но вот там, в этих мирах, отряды стояли в полной готовности. И ринулись в раскрывшиеся межмировые двери мгновенно, безо всяких колебаний.

Это хорошо. Это значит, что в тех мирах можно отыскать непосредственных исполнителей. Они заговорят, они расскажут – не сомневался Познавший – много интересного. Ну разумеется, если задать им правильные вопросы.

Отлично. Именно это он обещал своим подмастерьям. Быкоглавцы – привычный враг. Но теперь мы – в их собственном доме, и уже мы станем выбирать, когда нанести удар.

Но всё равно он двигался дальше – дальше порталов и бросившихся сквозь них несчастных смертников.

Что ещё они использовали?

Ага, вот это след контратаки друзей-эльфов. Взрыв портала, да, хорошо, очень хорошо. Мощная вторичная волна огибает и отражается, подхватывает спешно брошенные ей навстречу заклинания, сминает их и уносит прочь. Взрыв портала – не шутка; даже им с Ракотом пришлось бы солоно.

Оставалось только надеяться, что взрыв хотя бы частично зацепил ту магическую машинерию, о которой упоминал Аррис.

Чары Хедина продолжали свою работу, неумолимо и безжалостно; бледное лицо Арриса покрывали крупные бисерины пота, руки подрагивали, высокий чистый лоб изрезали морщины; темный эльф мучился, словно на пытке, но Познавший Тьму не имел права останавливаться, иначе все муки и страдания подмастерья пропадут даром.

Ближе, ближе – сквозь мглу вырисовывались смутные очертания тех, кто бросал заклинания. Они не могли маскироваться, у них не хватало времени скрыть все до единого следы, обрубить все хвосты.

Двое. Две фигуры, мужские или, во всяком случае, присвоившие себе эту идентичность. Лихорадочная спешка, жёсткость, заданность – воин не думает, он рубит.

И – что это? Следы того, что он сам, Хедин Познавший Тьму во время о́но именовал «поворотом мира вокруг себя»?!

Это-то откуда здесь взялось?!

«Так, что, откуда, почему – решим потом. «Поворот мира», запомнили. Оба заклинателя не стали использовать накопленные запасы силы, похищенные из двух Источников. Почему? Не знали как? Заключили уворованное в столь жёсткие оковы, что не воспользоваться даже самим? Если это так – ещё один аргумент в пользу того, что четвёртый Источник никакой не Источник, а просто горлышко развязанного меха. Сейчас из него хлещет сила, а насколько её хватит, не скажет даже Великий Орлангур».

Это утешает. Несколько.

Или просто не сочли нужным использовать. Или подозревали, что он, Познавший Тьму, непременно попытается докопаться до сути, и специально путали следы.

Ну, и сами заклятия. Открытие порталов, конечно, мастерское. Гладко, стремительно, как укол модной во многих «передовых» мирах шпаги. Такого не получалось даже у него самого, Хедина, ни в пору Ночной Империи, ни когда начиналось его второе – и успешное – восстание. Да, хаживали через Астрал, если вспомнить их бросок на Авалон Мерлина; но это был совсем иной портал: стянутые могучими чарами слои реальности, разнесённые, быть может, непреодолимыми иначе безднами. Один шаг – и ты уже на месте. Никакого марша, никаких переходов.

Кто в Упорядоченном владел подобными чарами?

Глубже – нет, нельзя, нельзя, стой, Хедин!

Аррис обмяк, заваливаясь набок. Глаза закрылись, сердце остановилось.

Э-э, нет! Ладонь Хедина легла на грудь эльфу. Холод, мгла – прочь! Тепло, свет, ещё, ещё!

Аррис захрипел и дёрнулся. Сердце вновь забилось.

– Так-то оно лучше. Спасибо тебе, воин.

– Я… готов… за… тебя… Аэтерос…

«Может, Си не так уж не права? Нет, нет, она не права, она не может быть правой… А ты не можешь о ней думать. Думать не можешь и не думать не можешь тоже».

– Сейчас тебе помогут. Целители, врачеватели. Всё будет хорошо.

– Аэтерос… но… Ульвейн… у них в руках…

– Если он продержится ещё немного, мы его вытащим. Я думаю, Ракот Восставший это проделает с преогромной радостью.

– А… ты… Аэтерос? – вырвалось у измученного эльфа.

Хедин помолчал, глядя прямо в глаза Аррису. Эльф осёкся, лицо, и без того бледное, сделалось вообще снежно-белым, не осталось ни кровинки. «Испугался собственной дерзости, – усмехнулся про себя Познавший. – Впрочем, это уже хорошо. Аррис, во всяком случае, похоже, всё-таки не кукла».

– Я счастлив бы был отправиться туда немедленно. Но не могу. Ты поймёшь, Аррис, как только боль отпустит тебя.

Появилась четвёрка эльфов, вернее, трое эльфов и эльфийка. Последняя прищёлкнула пальцами, тело Арриса медленно поднялось в воздух, поплыло прочь от Урда.

– С ним всё будет хорошо, Аэтерос, – поклонилась она.

– Не сомневаюсь, Меад.

* * *

Покои дворца Молодых Богов, Радужного, или Облачного, как его именовали подмастерья, пусты и гулки. Здесь нет жизни, и сам Познавший не любит роскошных вычурных залов. У него другое жильё: куда более скромный дом среди выращенных эльфами дерев, стоящий на гномьем фундаменте. Когда-то его выстроили для Хедина подмастерья; сперва люди, эльфы, гномы, орки, половинчики и прочие долго спорили, как поделить дело так, чтобы никого не обидеть; один шибко умный радужный змей предложил каждому племени построить по одному покою, и всем эта идея понравилась – кроме, увы, Познавшего Тьму. Ибо, когда планы постройки стали переносить на пергамент, получилось нечто совершенно невообразимое. И если людские вкусы, в общем, выходило сопрячь с гномьими, то вот эльфы с орками не сходились вообще.

Последние не без оснований считали, что в доме воина самое главное – арсенал, а спать можно и на лавке, накрывшись кожушком. Эльфы возмущались и доказывали, что жилище Аэтероса должно иметь главное – библиотеку самое меньшее тысяч на сто томов. Половинчики поднимали на смех и тех, и других, утверждая, что у Бога и кухня должна быть божественная, ну а к ней требовалась и соответствующая столовая, каковым вместе и надлежало занять самое меньшее девять десятых площади.

Немногочисленные гоблины поджимали губы и втихаря норовили подсунуться к орочьим планам, оттяпав хотя бы часть оружейной под алхимико-магическую мастерскую. Разумеется, должным образом защищённую – стены в семь футов дикого камня казались более-менее соответствующими возможной угрозе.

Даже морматы – и те постарались, явив от себя некое подобие гнезда на широкой трубе, каковая, наверное, должна была изображать боковой вулканический кратер.

Пришлось Познавшему Тьму, отложив все дела, мирить не шутку развоевавшихся подмастерьев.

В итоге фундаменты клали гномы, они же возводили несущие стены и балки. Люди строили остальное, эльфы ладили деревянные части, окна, двери и подобное. Оркам, чтобы не обижались, дали увешать всё, что можно и нельзя, выделанными шкурами и вываренными черепами невиданных страховидл, что они и проделали со всей тщательностью – да и ещё прибавив немалую толику усилий своих шаманов. В результате Хедину теперь частенько приходилось огибать выросшие где-нибудь в углу эльфийские вьюнки, на которых сердито щёлкал челюстями чей-то угрюмый череп, в глубине пустых глазниц которого вспыхивали зловещие желтоватые огоньки.

Но сейчас Познавший Тьму вступил именно в нелюбимый Облачный дворец. Пустота и гулкость как нельзя лучше отвечали его нынешнему настроению.

Аррису к сегодняшнему дню стало несколько лучше. Целительница Меад знала своё дело. Тёмному эльфу оставаться в её покоях ещё достаточно долго, но жить он будет.

Следом за Хедином шли начальники полков и сотен, командиры отдельных отрядов. Почти все подмастерья собрались сейчас в Обетованном, за исключением лишь тех, что несли стражу подле Асгарда Возрождённого.

Им обещан славный поход и славная битва во славу Упорядоченного и – куда ж без этого теперь! – их Аэтероса, гаррата, Учителя, Нового Бога, Хедина Познавшего Тьму.

Движение руки – и Познавший явил подмастерьям огромную карту, вернее, объёмную модель какой-то части Упорядоченного.

– Это здесь, – сказал он отрывисто и быстро, без предисловий. – Они идут отсюда. Быкоглавцы и их чародеи. Отдалённые четыре мира. Ключевых миров нет не то что в ближних, но и в самых что ни на есть дальних окрестностях. Враг открывает туда порталы, набирает там войска. Пришла пора положить этому конец, как я вам и обещал.

– Ура, – вполголоса бросил массивный орк в тёмно-лиловой мантии, один из их варлоков.

– Наконец-то, – кивнул Рирдаин.

– Покажется им небо с горн кузнечный! – подхватил гном Друнгар.

– Отправляются все, – Хедин обвёл их взглядом. – Все полки, все отряды. Здесь, в Обетованном, останется лишь небольшая стража. Те, кому я поручу охранять Урд.

– И Аэтерос поведёт нас! – рявкнул один из гномов, потрясая огнебросом.

Пара эльфов и половинчик поспешно отодвинулись.

– Аэтерос, – медленно сказал Познавший Тьму, – останется здесь. Так надо. Этого требует мой план.

И вновь он ненавидел себя за эти слова, за полный ложной многозначительности вид всезнающего и всё спланировавшего бога. Нет, они пойдут сами, на свою собственную войну.

Подмастерья переглянулись, не скрывая разочарования. Да, в словах Сигрлинн определённо крылась некая доля истины…

Другое дело, что это дорога в никуда. Такие всегда начинаются с «крупицы правды», «доли истины» или «толики здравого смысла». Тем они и опасны, если разобраться.

– Но, учитель… – Рирдаин изящно поклонился, не сводя с Познавшего больших зеленоватых глаз. – Ведь это опасно. Враг, конечно же, прознает, что все наши силы двинулись в далёкие от Обетованного области, и может решить, что настал его час – чтобы захватить Урд, например, и осквернить его так же, как осквернены Кипящий Котёл и Источник Мимира…

– В этом, любезный эльф, – взглянул на него в упор Хедин, – и состоит мой План. Именно это и должно случиться.

Всевеликие Древние, как хотел он сейчас драки! Схватки, штурма, даже рукопашной!

Что угодно, только не думать про Си.

Подмастерья переглянулись – и загомонили все разом, причём обычно выдержанные и гордые эльфы могли бы дать изрядную фору всегда шумным гномам с орками.

– В таком случае я останусь охранять Урд. Добровольно. С дурными быкоглавцами вполне справится… в общем, справятся другие.

– Ты, Рирдаин? – фыркнул Друнгар. – Чего это ради? Хочешь, чтобы тебе достался самый трудный бой, да? Как же, как же! Так мы и уступили тебе эту честь! Небось у врат Демогоргона вместе сражались! Гномы тоже останутся! Лишними-то уж точно не будем!

– Гномы с эльфами опять всё промеж собой делят! – возмутился стрелок-половинчик. – Рирдаин, задаёшься, а я тебя на сотне шагов обставлю как нечего делать! У тебя два промаха на двести, а у меня только один!

– Ты мне это до смерти теперь вспоминать будешь, Тобиас? – Эльф сморщился, словно от чего-то донельзя кислого. – Несчастный случай. Порыв ветра. Внезапный.

– Ага-ага, внезапный, только я-то поправку успел сделать, а ты…

– Довольно! – рыкнул зеленокожий варлок. – Мы оказываем неуважение Учителю этакой перебранкой. Да простит нас великий Хедин. – Орк низко поклонился. – Но мы тоже готовы остаться здесь и биться рядом с ним, если на то будет его воля. Но если План его отправит нас хоть бы и в Хаос, пойдём с радостью!..

Орк внушительно потряс посохом и с громким стуком ударил им в пол.

Рыцарь в тяжёлой броне, что держал на согнутом локте шлем с высоким плюмажем, откашлялся.

– Присоединяюсь к Болгу. Да простит нас великий Хедин, – повторил он слова варлока. – Мы, люди, тоже готовы послужить приманкой. Ручаюсь, у той рыбки, что попытается нас заглотить, надолго пропадёт аппетит!

– Довольно хвастовства. – Друнгар сжал массивный кулак. – Мы все тут прежде всего слуги гаррата, а уж потом – гномы, эльфы, люди и всё такое прочее. Если начнём делиться по племенам – беды не миновать. Аэтерос всё управит. Его мудрость…

«Прежде всего слуги гаррата. – Хедин сжал зубы. – Нет, ты виноват сам. Ты хотел сделаться богом без божественности, а так не бывает».

– Оставим мою мудрость в покое, досточтимый гном, – поморщился Познавший Тьму. – Прежде всего – вы мне не слуги. Сколько можно повторять? Соратники, а не подавальщики. – «Боюсь, всё бесполезно, всё бесполезно, что ни говори…» – Охранять Урд со мной останутся не самые лучшие или самые смелые – все вы, стоящие здесь, не уступите друг другу ни в храбрости, ни в доблести, ни в воинском искусстве, – но те, кто лучше всего подходит к этому заданию. К этому и только к этому. Я выберу их сам. Чуть позже. Пока же вы все – слушайте! Наши прознатчики никогда не добирались до этих миров, они слишком обычны, ничем не примечательны. У нас нет карт, нету планов. Мы не знаем, где там города или леса, моря или огненные горы. Вы идёте в неведомое. Забудьте об аэтеросах, гарратах, учителях и прочее. Оказать помощь там я не смогу. Драться придётся самим и самим решать, что к чему. Вам предстоит отыскать селения быкоглавцев или их соратников и… сделать так, чтобы у них навсегда отпала охота сражаться на стороне наших врагов. Быкоглавцы – давний противник, мы знаем их хорошо, но никогда не могли отыскать, откуда к ним идут подкрепления. Противник слишком умело маскировал порталы. Потребовалось всё мужество – и жертвенность – Арриса с Ульвейном, чтобы мы узнали это. Очень дорогой ценой узнали.

Наступило молчание. Рирдаин опустил голову. Гном Друнгар, напротив, мрачно глядел на собравшихся да хрустел сжатыми кулаками.

– Да, очень дорогой ценой, – возвысил голос Хедин. – Ульвейн угодилв плен – я надеюсь, не «живым или мёртвым», а именно живым. И пусть будут уверены все – мы его вытащим. И тоже не «живым или мёртвым», а именно живым.

– Дозволено ли будет спросить, великий Хедин, – кашлянул рыцарь с плюмажем на шлеме, – ведомы ли тебе уже имена или хотя бы природа тех, кто его пленил? Кто держит его в узилище?

Познавший Тьму покачал головой.

– Нет, Леотар. Но это и не важно, поверь мне. У главного нашего врага – Дальних – хватает слуг, вольных или невольных. Чародеев, навроде памятных всем Безумных Богов. Но в своё время мы узнаем всех, и этих тоже. Сейчас главное – пресечь их дело и спасти Ульвейна.

– Готов отправиться немедля. – Рыцарь гордо расправил плечи.

– Не сомневаюсь. Но ты будешь нужен мне здесь, Леотар.

– Повиновение великому Хедину!

– Повиновение, повиновение… – пробормотал Познавший Тьму себе под нос. – Из твоих стрелков, Тобиас, думаю, двоих хватит. Приведи мне дюжину, я выберу.

– А я, великий Хедин?

– А ты отправишься туда, к быкоглавцам.

– Повинуюсь… – чуть разочарованно проворчал половинчик.

– Не волнуйся, драки хватит всем. Больше того, вам, кто пойдёт в те миры, будет куда тяжелее, чем нам, здесь остающимся. Потому что здесь у меня вся мощь священного Урда. А у вас там – полная неизвестность.

– Биться рядом с тобой, Аэтерос, великая честь! – подался вперёд Рирдаин. – Великая честь и слава тем, кто встаёт плечом к плечу с тобой в…

– Не нужно столь пышных слов, – поморщился Познавший Тьму. – Долг есть долг. Мы его выполняем. Там, где этого требует План.

Даже когда он, великий Хедин, выказывает недовольство их поклонами и славословиями – они всё равно продолжают. Им так проще. Наверное…

* * *

Отряды подмастерьев покидали Обетованное. Старым добрым ходом, через Астрал – конечно, достаточно тех, кто способен это обнаружить, однако тут у Познавшего возражений не имелось. Пусть обнаруживают.

Уходили все. На опустевших улочках остались только дети. Дети подмастерьев великого Хедина, родившиеся у тех, кто состоял на его службе.

Маленькие гномы и эльфы, человеческие ребятишки, совсем крошечные юные половинчики, зеленокожие орчата с уже прорезающимися клыками… Все они молчали, все стояли, замерев, время от времени бросая странные взгляды на Познавшего, провожавшего воинство.

«Ну да, – подумал он, – я отправляю их пап и мам неведомо куда, воевать невесть за что. Им могут сколько угодно твердить о моём величии, но что же это за Бог, пусть даже и «новый», что стоит рядом с ними в видавшем виды плаще на плечах и пыльных сапогах?»

Разве у Бога бывают пыльные сапоги?

Нет, никогда. И это страшно. Потому что, если Упорядоченное могут спасти только и исключительно боги, не совершает ли он страшной, поистине губительной ошибки, оставаясь магом, всего лишь магом?

Но неужели божественность – в этих несложных, по сути, вещах? Таинственность, непознаваемость, скрытность?

Так видят люди, так они верят. Но должен ли он повторять их заблуждения?

Проклятье, как же давит, как пресекается дыхание. Человеческое тело твоё, Познавший Тьму, давно уже не просто одежда, что можно сменить в любой миг по собственному выбору.

Даже здесь выбор уже не столь велик, так что же говорить о божественности! Там его просто нет.

Это приводит в бешенство, да, но главного не отменяет. Он оказался не тем, кем нужно.

Детей не обманешь в главном.

«Разумеется, с ними ничего не должно случиться, уж об этом я позаботился», – отстранённо подумал Познавший Тьму, глядя вслед колоннам подмастерьев. Это-то как раз самое лёгкое во всех и всяческих Планах.

Словно наперекор собственным мыслям, Хедин вскинул руку, приветствуя уходящих. В руке – пламенный меч, меч Пламени Неуничтожимого, и клинок сейчас словно окутывало облако тёмного огня.

– Слава великому Хедину! – гаркнул какой-то ретивый гном, и марширующие ряды враз подхватили клич, повторяя его снова и снова.

– Слава! Слава Хедину!

Детвора молчала в отличие от взрослых.

«Нет, не смотри на них, великий бог Хедин. Да, да, да, повторяй себе снова и снова – Боги суровы и непознаваемы, таинственны и недостижимы. Они где-то там, за небом, в таинственных эмпиреях. Они не стоят, словно обычный военный вождь, с мечом в руке, салютуя проходящим десяткам.

Они в лучшем случае навевают сны героям, даруют смутные и непонятные знамения, они скрывают свою силу и являют её лишь в катастрофах, в гневе разгулявшейся стихии.

Вот таких богов почитают, вот перед такими трепещут.

А бог в поношенных сапогах – не Бог».

Потому что божественное, подозревал сейчас Познавший Тьму, – оно не в имени, а в отношении. В тебя веруют, веруют и не нуждаются ни в каком знании – бог ты или не бог.

По спине пробирало холодом. «Новый Бог», который не бог.

Чуть в стороне от Хедина сгрудились остающиеся подмастерья – всего десятка полтора. Пара орков – секироносец в тяжёлой броне, утыканной для чего-то остриями, словно ёж иголками, и один варлок; двое эльфов, тёмный и светлый; двое половинчиков с длинными, выше их самих, луками; двое гномов с бомбардами. Рыцарь Леотар и ещё один человек, арбалетчик. Мормат, радужный змей, гоблин и вампир. Последний чувствовал себя явно не в своей тарелке, переминался с ноги на ногу, то запахивал плащ, то опять распахивал.

Подмастерья промаршировали и ушли. Врата Астрала раскрылись и вновь захлопнулись. Обетованное опустело.

Присмиревших, тихих детей увели испуганно озирающиеся на Хедина женщины – всех рас. Они боялись не Аэтероса, страшила неизвестность, ожидавшая их мужей…

Познавший Тьму с лицом холодным и непроницаемым направился к Урду.

Держи лицо, это всё, что ты можешь сейчас для них сделать.

Четырнадцать оставшихся с ним бойцов растекались сейчас по окрестностям с приказом «наблюдать и в случае чего – доложить». Розданы кристаллы далековидения, всё готово.

Все потрясены очередным великим Планом Хедина.

В беседке Познавший Тьму склонился над бурлящей водой священного источника.

Теперь предстояло самое сложное.

Все должны увидеть то, что должны увидеть. Каждый – своё.

На сей раз Источник никто не окружал кольцами кристаллов. Он должен сделать всё сам. Те, кто увидит, должны поверить, у них не должно остаться никаких сомнений.

Клинок Пламени Неуничтожимого лёг на край каменной чаши. Над мечом немедленно заклубился парок.

Неспешно и очень осторожно Познавший Тьму потянул к себе всю мощь Источника. Его сущность, сущность Истинного Мага, сделавшегося Новым Богом, отозвалась болью, обжигающей, прокатывающейся от пальцев к плечам.

И это было хорошо. Потому что сейчас он действовал совершенно не так, как надлежало бы Хедину. Или Истинному Магу. Или Новому Богу.

Он должен знать, что с Си ничего не случилось! Что она не наделала глупостей. Что она не угодила в новый плен, неважно к кому. Чтобы… чтобы… чтобы…

«Слишком много человеческого, – думал он. – Слишком много. Непозволительно много для Бога, такого, как хотят видеть они все. Даже самые верные и преданные».

Даже для такого, каким хочет видеть его Сигрлинн.

Только полное исчезновение, развоплощение, превращение в Великого Непознаваемого способно дать желаемое. А он – нет, он никакой не бог. В лучшем случае – просто очень сильный маг. Может, даже, что и сильнейший.

Меж тем Урд отозвался с готовностью, как старый и верный друг, что не задает вопросов «куда, зачем и почему?», а просто берёт меч и встаёт рядом с тобой, потому что твёрдо верит – ты не позовёшь его на татьбу.

«Поворот мира вокруг себя», – усмехнулся Хедин.

«Да, друзья мои, именно он. Здесь, в сердце Обетованного, у самого Урда, я вновь сделаю то, что, как мне казалось, проделывал множество раз в бытность Истинным Магом. Тогда мы не знали, что это лишь красивые слова, пафосное название. «От поворота Истинным Магом мира вокруг себя получают силу все смертные колдуны».

Если бы это было так…»

Ось, видимая только ему – ну и тем, кто, как он надеялся, сейчас ловит каждый его чих, – проходящая через Урд и Кипящий Котёл. Другая – через Урд и Источник Мимира. Они пересекутся в некоей точке. И это будет очень интересная точка.

Школяры недоумённо воззрились бы на него: что же это тут за «интересная точка»? Одна линия от Урда до Котла. Другая линия от опять же Урда до Источника Мимира. Ясно, что в Урде они и пересекутся – как может быть иначе?

На гладком листе пергамента – да, но не в Упорядоченном. И это не обычные линии, проведенные стилусом или пером.

Хедин не чертил многолучевых звёзд, не расставлял усиливающих магию артефактов. Нет, нагая мощь – и он сам, его сознание. Иллюзия, что сила подобна тяжеленным каменным глыбам, из коих Древние Боги (не все, но некоторые) возводили поражающие и по сей день воображение храмы. Не всегда и не для всего годны подпорки, рычаги, катки и блоки.

Урд трудился, как и все эти века. Вместе с Кипящим Котлом и Источником Мимира извергал и извергал бесконечные незримые потоки, становившиеся на границе владений Неназываемого новосотворённой пустотой, скармливаемой вечно голодному чудовищу.

Урд остался неосквернённым – чистый, незамутнённый. Последняя надежда и последнее оружие Новых Богов. Оружие, к которому они прибегают явно от отчаяния.

«Последняя надежда. Последнее оружие. Ненавижу эти слова», – вновь подумал Хедин.

Познавший Тьму делал мысли всё громче и отчётливее, давал им слиться с волной силы, вырвавшейся из источника. Незримая ось уже возникала, потоки мощи подчинялись, выстраиваясь от Урда до Кипящего Котла.

Ось. Великая ось, вокруг которой повернётся множество миров.

Сила течёт свободно и невозбранно. Он по-прежнему Новый Бог Упорядоченного. Неназываемый по-прежнему в клетке. Всё как было. Враги? Они имелись всегда, Познавший Тьму не обманывался на этот счёт.

Урд помогал. Щедро делился всем, что имел, и бестелесная ось от него до Кипящего Котла становилась всё более зримой.

Хедин сцепил зубы. Боль была настоящей. Иначе нельзя – ни у кого не должно возникнуть сомнений.

Но – что это? Ось достигла Кипящего Котла, закрепилась, готовая к повороту, – и вдруг дальний конец её загулял, заколебался, сорвавшись с места, словно сбитый внезапным ударом.

Равновесие утрачено. В строгую систему, систему трёх источников, ворвалось странное, причудливое искажение. Словно пробудившись от внезапного толчка, это возмущение путало вектора, взрывало вихрями плавный, упорядоченный поток и так искажало фундамент исполинского заклятия, что начал выстраивать Познавший Тьму, что теперь на нём было уже ничего не возвести.

Он ещё даже не приступил к сотворению второй оси – до Источника Мимира, – а едва получалось удержать ось первую.

Над лезвием Пламени Неуничтожимого появились дымки, словно начинала тлеть невидимая ветошь.

Разогнавшийся поток силы, исторгнутый Урдом, надо было срочно куда-то перенаправить. Связи с Кипящим Котлом не получалось, свободный конец оси начинал метаться и биться.

Поднявшаяся от запястий и локтей боль преодолела плечи, вскарабкалась по шее, вцепляясь острыми паучьими лапами в щёки и губы.

Урд вскипел, из каменной чаши выметнулся белопенный гейзер, растаяв под потолком беседки. Поток захлестнул меч из звёздного огня, две силы столкнулись, и плиты под ногами Познавшего Тьму дрогнули.

Развернуть, пока не поздно, развернуть поток, не дать ему обратиться в дикий шторм вырвавшейся на волю мощи, что вполне способна размолоть в прах даже стены вокруг Кипящего Котла.

Смог бы великий Мерлин справиться с таким? Может, и сумел бы, особенно поддержи его весь Совет Поколения. Хедину сейчас оставалось лишь направить весь поток туда, откуда шли возмущения, нащупывая его вслепую, словно ныряльщик, что шарит руками по дну в мутной непроглядной воде.

Поздно уже что-то менять, заклятие такой мощи и впрямь увидят все, кому нужно и кому нет; но План тем и хорош, что допускает любую промежуточную стадию.

Ось распалась, так и не успев оформиться до конца. Истечение силы вновь стало упорядоченным, равномерным – хотя и по-прежнему стремительным.

Да, никаких осей у него сегодня не получится. И, скорее всего, не получится уже никогда.

«Страх. Боишься, Познавший Тьму? Правильно боишься. Ну, давай, не спи, не спи, разворачивай поток, разворачивай!.. А теперь сжимай, сжимай, как пучок стрел бы сжимал. Да направляй же, направляй, целься, целься, будь ты проклят! Уж коль не получится пересечение осей, так, может, хоть это выйдет!..»

Мрак и туман не выдерживали, рвались под неистовым напором – пока в один прекрасный миг перед Хедином не засверкали золотом крыши Асгарда Возрождённого.

Асгард Возрождённый и новый Иггдрасиль. Священный ясень поднялся высоко, сделавшись точно многовековое древо, распростёр ветви над залами и покоями, словно и не исчезал никогда.

А под его корнями мирно булькал источник.

Тот самый, четвёртый источник, который Хедин не без оснований почитал просто развязанным горлышком меха с уворованной силой истинных Источников.

Сейчас, глядя очами силы на новый дом Старого Хрофта, Хедин невольно замер – здесь скрещивались, сходились, сливались и вновь разделялись потоки магии, разнородной, для Познавшего – по-разному окрашенной и по-разному звучащей.

Сюда настойчиво старалась упереться та недоделанная ось, что, по мысли Познавшего, должна была дотянуться аж до Кипящего Котла.

Воля катящегося через Упорядоченное потока оказалась сильнее Познавшего Тьму. Сильнее его, давным-давно оттачивавшего подобные чары, доведшего их до совершенства, – поток смёл их, смял и опрокинул.

«Что это значило?» – в панике подумал он.

Да, в панике.

Потому, что ничего подобного с ним никогда не случалось. И – потому, что это со зловещей точностью совпадало с тем, что случилось возле Кипящего Котла, когда он обнаружил впившуюся в него жуткую пиявку-паразита, ту самую тёмную пуповину.

Он больше не ощущал спокойного течения магии. Исчез привычный и единый накат силы, плавно втекающий в Большой Хьёрвард – теперь была именно масса мелких рек, речушек и ручейков. Неведомая воля раздробила единое на множество отдельных струй, заставила сталкиваться, бурлить, пениться, рвать ткань воплощённого, сущего, распространяя возмущения всё дальше и дальше.

Четвёртый источник изливался силой. Частично – уворованной и запасённой, да. Но не только.

«Немыслимо!» – закричал он. То ли про себя, то ли вслух, понять уже не мог и сам.

Немыслимо. Этого не могло быть, не могло быть никогда!

Три Источника магии в Упорядоченном, от века, от самого его сотворения. Так заповедано Творцом, так устроено Им. Три Источника, в равновесии. Сбалансировать такую систему трудно, но можно.

А четвертый Источник – он опрокидывал все догмы и заповеди, все постулаты и аксиомы.

Если бы Хедин мог, он, наверное, вцепился бы себе в волосы и заорал от ужаса и отчаяния.

Рушилось если не всё, то многое, что он знал, – или верил, что знает, – об устройстве Упорядоченного.

Его словно пробило ледяной молнией. Он, Новый Бог, такого даже и помыслить не мог, не смел даже допустить подобного.

Ещё один провал.

Познавший Тьму потому и считался Познавшим, что мог предсказать, провидеть, знать заранее. А теперь…

Он едва сумел не упустить управляющие нити заклятия, через силу всматриваясь в четвёртый Источник.

Да, он – не просто развязавшаяся горловина меха, со жгучей досадой вновь признался себе Хедин, как бы ни хотелось убедить себя в обратном.

Источник выплескивал из себя и нечто новое, совершенно новое, невесть откуда берущееся, неуворованное.

Словно… словно в самом деле был настоящим Источником Магии, пусть даже пока и без имени.

К нему не подходит корень великого Древа. Он возник чьей-то злой волей, у подножия новосотворённого Иггдрасиля, лишь прикидывающегося древним и всеобщим.

Источник-обманка, источник-мираж. Так считал ты, Познавший.

Нити спутались, несмотря на старавшийся изо всех сил безотказный Урд.

Заклятие едва удерживается, сосредоточенность Познавшего тает, потому что страх и ужас, вцепившиеся в него, деловито, неотвязно рвут в клочья концентрацию, ведь если всё так, как выглядит, если четвёртый источник на самом деле Источник, то…

То к воронам летит вся тщательно выстроенная и сбалансированная система заклинаний, столько времени удерживавшая Неназываемого в клетке. Не полностью, не абсолютно – достаточно вспомнить козлоногих, – но удерживавшая.

Эта холодная и рациональная мысль получилась у него далеко не сразу:

«Стой, стой, Хедин. Не торопись, пусть даже руки у тебя сжимаются в кулаки, а дыхание пресекается. Думай! Всевеликие Древние, думай! Не о Сигрлинн, как бы ты о ней ни тревожился, а о новом Источнике!»

Он старался, как мог. Цеплялся, боролся, и мало-помалу отдельные кусочки смальты составлялись в мозаику.

«Новый Источник оттянет на себя часть преображаемой и перерождаемой силы, это да. Заклятия творения, бросающие в пасть Неназываемому исполинские объёмы пустого безжизненного пространства, сбалансированы по трём точкам, по трём извечным Источникам. Им теперь достанется меньше, но точно ли рухнет вся система? Уверен ли ты в этом, Познавший? Не ошибись! Нельзя сейчас предпринимать что-то «просто на всякий случай». План Планом, но…

Но, если те, кто протянул пуповины к Источнику Мудрости и к Кипящему Котлу, на самом деле способны создать новый, Четвёртый Источник, значит…

Значит, они совсем не те, за кого ты их принимаешь, Познавший.

Или, напротив, те, но им кое-кто помог.

То, что ты себе навоображал, оказалось ерундой.

Кто в Упорядоченном способен создать новый Источник? Кто? Кому подвластны подобные чары?

«Никому, – растерянно думал он. – Во всяком случае, мне таковые неизвестны. Что оставляет нам… Третью Силу, Орлангура с Демогоргоном. Но это значит, что они обратились против самих себя».

Первоначальный замысел, с которым Хедин явился сюда, к Урду, обратился в прах. Сила растрачена, и растрачена, считай, впустую – Хедин знал теперь, что такое Асгард Возрождённый, знал, что это настоящий Асгард, со своим собственным Источником Магии, подлинным Источником. Крепость О́дина возвышалась на фундаменте истинной магии.

Всё, что он задумал, рухнуло. Рухнуло с грохотом и треском, и теперь уже не до «картографирования нового состояния силы» или «поиска неравновесных участков». Ему срочно, немедленно требовалось понять, что происходит на границах с владениями Неназываемого, там, где чудовище жрёт обрушивавшуюся на него пустоту.

Да, у него есть немного времени, совсем немного.

Он медленно останавливал раскрутившиеся до неимоверных скоростей маховики его заклятий. Они выполнили свою работу, теперь ему предстояло, кнутами и плетьми загнав куда подальше страх, растерянность, беспокойство и отчаяние, довершить работу.

Времени мало, очень мало, но оно пока ещё есть.

Он ждёт гостей, но, пока подмастерья не добрались до глубинных миров, откуда идут быкоглавцы и их соратники, пока на границах Обетованного всё тихо, пока сюда не добрались те, кто не преминет атаковать, решив, что твердыня Познавшего Тьму уязвима и обнажена, – он, Хедин, обязан завершить начатое любой ценой.

Завтра такого счастья может и не выпасть.

Познавший Тьму поднялся, почти ничего не видя вокруг себя и, погружённый в раздумья, двинулся к выходу. К своему дому. Ненадолго, впрочем.

«До скорой встречи, Хедин», – сказал голос из-за его спины.

Познавший Тьму остановился.

Голос говорил не словами. Скорее это было враз нахлынувшее ощущение, всколыхнувшаяся память, точно множество-множество раз прозвучавшее из множества же уст ожило вновь.

«До скорой встречи, Хедин. Хедин, враг мой».

И – тишина.

Перестал бурлить даже Урд.

«Хедин, враг мой».

Тень сказанного медленно растекается по Обетованному, и яркое бездонное небо словно заволакивают тучи.

Настоящие грозовые тучи, каких здесь не бывает. Молодые Боги допускали тут лишь лёгкие облачка, что приносили лёгкий дождик: полить цветы, напоить сады и леса, зажечь над холмами радугу.

Солнце потускнело. Голубизна небес словно выцвела, и Познавший Тьму невольно схватился за рукоять меча.

Хотя на самом деле ему хотелось залить сейчас пламенем все окрестности Обетованного. Проклятье, даже Ракот, стоя на парапетах своей Цитадели в ожидании последнего штурма ямертовых ратей, был свободнее, чем он, Хедин!

Похоже, незваные гости пожаловали даже раньше, чем он ожидал.

Глава 2

Сильвия Нагваль возвращалась домой.

Да, именно так. Она возвращалась домой, в Долину Магов. Не в Мельин, обезображенный войной, где её ждали лишь холодные развалины башни Красного Арка. В Долину Магов, чтобы до конца разобраться в себе, а заодно – и с мессиром Архимагом Игнациусом.

Конечно, конечно, мессиру изрядно досталось на Утонувшем Крабе. Иной, плохо его знающий, уверил бы себя, что он там и сгинул. Иной – но не Сильвия.

Маги такой силы могут быть все изрублены, исколоты, окровавлены; могут рухнуть в бездну, исчезнуть в огне; а потом неведомым образом возвращаются, причём в самые неподходящие моменты для тех, кто делит их наследие.

Сгинул мессир – хорошо. Но лучше всего думать, что он просто необъяснимо куда-то исчез. И в любое время может возникнуть снова.

И она разберётся, о, она разберётся! Теперь, после всего увиденного в изнанке Упорядоченного, у границ владений Соборного Духа, – она разберётся так, что мало не покажется никому.

Её полнила сила. И не просто сила, которую потратишь – и ничего не останется. Нет, увиденное и навсегда затвержённое, заклятия, возможности, потенциал – вот что было важно.

Небывалое бывает. Невозможное возможно. Надо было просто протянуть руку, не испугаться… И, хотя теперь её кровь узнала, что такое пронзающий Хаос, Сильвия вышла из своего странствия много, много сильнее.

Её жгло, ей не терпелось попробовать новое. Сплести иные чары, свои собственные, опираясь на прочувствованное и усвоенное.

И тогда, и тогда…

Без фламберга. Без золотой пайцзы отца. Без крупинок Кристалла Магии. Безо всяких артефактов. Она сама, и только она сама, заставит трепетать не только всё Сущее, но и его окрестности.

Несколько смущал, конечно, неведомый гость, объявивший себя слугой Спасителя. Сильвия очень не любила подобные совпадения и сейчас невольно запутывала следы, петляла, делая скидки, словно заяц. Это удлиняло дорогу, однако о потерянном времени она не жалела ничуть.

Особенно после того, как сработало первое из её собственных «новых» заклинаний, послушно открывшее портал прямо сквозь Межреальность. Сильвия даже в ладоши захлопала – пусть портал вёл недалеко, но вёл туда, куда требовалось, а не в неизвестность. И захлопнулась калиточка тоже, как нужно, – молниеносно и безо всякого следа. Если кто за ней и тащился – им придётся попотеть.

Конечно, может, следят и за ней самой, такого исключить тоже нельзя. Но с этим уже ничего не поделаешь, пока она не доберётся до этих подсматривающих.

Сильвия догадывалась, что за замятня поднимается сейчас во всём Упорядоченном. Догадывалась, что за силы сходятся сейчас в смертельной схватке. Что ж, пришла пора доказать, что дед учил её не напрасно и что она – достойная дочь своего отца.

Конечно, думать так было легко, замечательно и приятно. Очень приятно. Во всяком случае, это помогало не замечать обычных трудностей дороги. Летела, как на крыльях, – так, наверное, можно было бы сказать.

Правда, чем дальше, тем сильнее и навязчивее стали ночные кошмары. Сильвия вновь и вновь возвращалась на дорогу мёртвых богов, возвращалась с пугающей реалистичностью, так что сновидения становились ярче и вещественнее окружавшей её Межреальности. Вновь рушились исполинские колоннады, пламя вырывалось из-под куполов помпезных храмов. Гарь покрывала белый мрамор стен, крошились алтари, умирали адепты, напрасно воздевавшие руки или резавшие последних жертв, когда уже начинала разламываться крыша.

И Хаос. Хаос струился незримо, неощутимо сквозь трещины в гранитных фундаментах, просачивался сквозь мельчайшие поры в тайные отнорки и убежища, проникал в заклинательные покои, скапливался в крови жрецов, адептов, магов, даже полубогов.

Впрочем, им это не помогало. Раз за разом Сильвия видела одно и то же, с небольшими вариациями – скопившийся в теле Хаос, его мельчайшие частицы. Когда их становилось слишком много, они обращали тело в уголья.

Рушились миры Древних Богов, погибали их державы, во множестве становились добычей смерти аколиты или просто поклоняющиеся.

Хаос свободно вливался в миры, подчинял их себе, но – присутствие его становилось слишком сильно, слишком заметно, и плоть Упорядоченного не выдерживала. Очищалась пламенем, отторгала заражённое. Несущие частицы Хаоса в собственной крови, его человекоорудия не могли существовать долго, к тому же одержавшие к тому времени верх и утвердившиеся Молодые Боги не стали смотреть на подобное сквозь пальцы. Они наступали. О, как они наступали! Видения Сильвии, необычайно яркие, подробные и последовательные, являли ей всё во множестве деталей. Сильвия видела блистающие рати, множество служивших Ямерту созданий: и людей, и эльфов, и духов, и гигантов, и ещё неисчислимые сонмы иных, смертных, бессмертных, долгоживущих, похожих на людей и совсем не похожих.

Слуги Хаоса, вольные и невольные, не выдержали. Да они и не могли выдержать. Слишком мало Хаоса в них – они слабы и беспомощны. Слишком много – сгорала сама их плоть.

И владыки необозримых и невероятных океанов Неведомого там, за границами Упорядоченного, отступились.

Они не могли выдержать открытой войны здесь, за воздвигнутыми Творцом барьерами.

Они отступили.

Но дорога мёртвых богов осталась.

Сильвия видела страшные сны и просыпалась с криком в холодном поту. Вскакивала, задыхаясь, не понимая, где она и кто она. Тьма жадно глядела на неё множеством бесплотных глаз, где-то в глубине её медленно угасали багровые огни, оставляя лишь тени на внутренней поверхности сомкнутых век.

Потом её отпускало. Она пыталась посмеяться над собственными видениями, мол, раскисла, словно монашка, впервые увидавшая голого садовника. Она растягивала непослушные губы в настойчивой улыбке, хихикала, вновь и вновь уверяя себя, мол, всё это чепуха и ерунда – но получалось плохо.

Хаос настойчиво стучался в её мысли, он мог теперь говорить с ней, мог показывать нужное ему. Он обретал власть над ней, власть направлять, власть соблазнять, сбивать с толку, замещая её собственные цели и желания собственными.

В этом не было сомнений, угрюмо признавалась она себе, уже приближаясь к Долине.

На обратный путь она потратила не меньше времени, чем на дорогу «туда». Быть может, она напрасно теряла время, но так спокойнее. Слегка расслабиться себе она позволила, когда вокруг замаячили знакомые леса, окружавшие убежище магов.

Сильвия остановилась, перевела дух. Всё, безумная Межреальность кончилась, как отрезало, вокруг – обычный лес, какой можно встретить в сотнях тысяч самых разных миров. Весенняя листва, роящиеся в лучах солнечного света мошки, пересвист пичуг. Обитатели Долины постарались, чтобы их дом не казался висящим в пустоте, но на многое их всё равно не хватило.

Она коснулась тёплого, нагретого солнцем ствола, ощутила шершавость коры под пальцами. Здесь всё казалось совершенно, необманно настоящим – но состояло из одного обмана. Хаос властно толкнулся в крови, ладонь Сильвии сделалась горячей, она поспешно отдёрнула руку. Вот уж не было печали, чародеи Долины отнюдь не слепцы и не слабаки – заметят, что тогда?

Пока она раздумывала, её окликнули.

Стража. Гоблины-стрелки – Сильвия помнила рассказы Райны, что в своё время послужила здесь начальницей.

– Молодая госпожа Сильвия?

Ну конечно. Она же подопечная чародейки Ирэн Мескотт, второй в Гильдии Целителей.

– Да, это я, – надменно бросила Сильвия, не поворачивая головы. – Что нужно?

– Помилуйте, молодая госпожа, просто её высокоповажность госпожа Мескотт беспокоилась сильно, даже поиски учиняла…

– Передайте госпоже Мескотт мои сожаления. И избавьте меня от вашего присутствия.

Уж чего-чего, а умения разговаривать с прислугой Сильвии было не занимать.

Зеленокожий гоблин в дощатом доспехе неловко и неуверенно поёрзал рядом, не решаясь взглянуть на юную чародейку.

– Д-да, госпожа… но её высокоповажность очень, очень сердились…

– Я разберусь сама. Ступай, любезный. – Сильвия смерила гоблина презрительным взглядом.

– Никак не могутно, – возразил гоблин, решив, очевидно, что гнев Ирэн Мескотт грозит большими неприятностями, чем неудовольствие её подопечной. – Её высокоповажность приказала, коль вас встретим, немедля до неё доставить.

Сильвия недовольно дёрнула щекой. Собственно, чего она хотела? Что ж, придётся поставить эту гордячку на место. Ей, Сильвии, многое не требуется – пока; титул здешней королевы её вполне удовлетворит.

Заклятия внушения, при всей их известности по сказкам и рыночным слухам, на деле далеко не столь распространены и далеко не столь действенны. Сильвия, если б и хотела, не смогла бы с ходу внушить даже скудному умишком гоблину, что он её не видел.

– Хорошо, хорошо, ступай к её высокоповажности – откуда вы такой титул-то взяли, никогда прежде тут не слышала! – да скажи, что я буду следом, только платье сменю после дальней дороги.

– Смотрите ж, молодая госпожа Сильвия, вы уж не подведите меня, – жалобно заблеял гоблин, но юная чародейка лишь раздражённо дёрнула плечом:

– Ступай, любезный, ступай. Я следом буду.

Сильвии совершенно не улыбалось выслушивать какие-то дурацкие нотации от Ирэн Мескотт. Хотя, с другой стороны, закон «поспешай медленно» ещё никто не отменял.

Через Долину, по её аккуратненьким игрушечным улочкам с утопающими в зелени и цветах особняками, Сильвия шла нарочито неспешно. Здесь за время её отсутствия ничто не изменилось, дом Архимага Игнациуса стоял наглухо запертым, однако старательные гоблины-уборщики не оставили у решетчатой калитки ни единой соринки. Сильвия даже головы не повернула в ту сторону.

Ещё не время.

Особняк её высокоповажности утопал в розовых кустах. Вьюнки бойко карабкались по стенам, обрамляя окна с кокетливыми наличниками. Башенка на углу заканчивалась острым шпилем и флюгером в форме русалки. За окошками – розовые занавески, ещё какие-то рюшки, оборочки, складочки и тому подобное.

Сильвия улыбнулась. Как можно умильнее. Кариатиды по обе стороны широких двустворчатых дверей глядели на неё подозрительно.

Кованая калитка не заперта. Оно и верно – от кого запираться здесь, в родной Долине, могущественной чародейке?

Девушка осторожно ступила на усыпанную мелкой галькой дорожку. Галька тоже была розовой. Поднялась по отмытым до снежной белизны ступеням на крыльцо. Бронзовая колотушка вдруг открыла единственный глаз прямо посередине молоточка и воззрилась на Сильвию. Та не дрогнула, поклонившись с наивозможнейшей почтительностью.

– Сильвия Нагваль. Младшая адептка. По велению госпожи Мескотт.

– Ну заходи, коли так, – проворчала колотушка и вдруг подмигнула.

Сильвия с силой толкнула створку.

Шагнула через порог в светлую, полную тонких ароматов прихожую. Нет, здесь не пахло лекарствами и кровью. Не ощущались смерть и страдания – им не было места в доме искусной врачевательницы, бравшей за услуги чистым золотом. Впрочем, не гнушалась она, знала Сильвия, и драгоценных камней, и редких магических артефактов.

И даже мебель у Ирэн Мескотт была под стать атмосфере в доме – лёгкая, резная, светлая. На крюках – какие-то шарфики, шляпки с перьями и вуалетками, на стенах – картины: яркие, солнечные берега, пронизанные золотыми лучами леса, всё такое радостное, безмятежное, покойное.

Сильвия позволила глазам чуть сузиться. Хаос властно толкнулся в жилах, согревая кровь.

«Спокойнее, младшая Нагваль, спокойнее».

– Пожаловала наконец? – раздался откуда-то сверху недовольный голос волшебницы. – Соизволила явиться? Иди сюда. По лестнице. Что-то мне ухмылка твоя не нравится, милочка, совсем не нравится!..

В своём собственном доме чародейка, похоже, умела видеть сквозь стены, полы и перекрытия. Ухмылку Сильвии, во всяком случае, она углядела.

«Ошибка. Слишком рано, так нельзя, не выдай себя, не выдай!..»

Сильвия поспешно опустила голову, сложила руки перед грудью – ни дать ни взять молодая послушница, с трепетом ожидающаяся строгих слов настоятельницы.

Весь второй этаж особняка занимал кабинет её высокоповажности с окнами на все стороны света. Огромный алхимический стол из цельной гранитной плиты, с кучей колб, реторт, горелок, змеевиков, хрустальных трубок и тому подобного; полки с расставленными в строгом порядке банками тёмного стекла или, может, кристаллами с засушенными корнями, листьями и стеблями разнообразных растений, что росли в самых укромных уголках Упорядоченного.

У окон – три конторки поменьше, на них раскрытые книги, пюпитры, свитки выписок. Большая чертёжная доска с приколотым неоконченным рисунком – анатомия явно не человеческого тела.

Сама хозяйка в строгой тёмной юбке в пол, белой блузке со скромной яшмовой брошью у горла стояла у окна с раскрытой книгой в руках. Волосы подняты, собраны в тугой узел на затылке.

Ирэн со стуком уронила том на столешницу, в упор воззрилась на скромно потупившуюся Сильвию.

– И как ты намерена объяснить мне случившееся?

Дочь Хозяина Ливня ещё ниже склонила голову, переминаясь с ноги на ногу, как бы в смущении. Она раздумывала. Выслушивать нотации Сильвия не имела никакого желания, но…

– Молчишь?! – повысила голос врачевательница. – Исчезла, не сказав никому ни слова, неведомо куда, шлялась неведомо где, занималась неведомо чем…

Сильвия не удержалась – усмехнулась как можно гадостнее и сквернее, чуть приподняла подбородок, чтобы Ирэн увидела бы наверняка.

И та увидела.

– Ещё и гоноришься! – Мескотт стукнула кулачком по столу. – Ухмыляешься! Нет, милочка, ты сейчас будешь говорить, ты мне сейчас всё расскажешь…

– А то что? – вполголоса осведомилась Сильвия, резко вскидывая голову и убирая со лба седой локон. – Что случится?

– Вылетишь отсюда, – холодно заявила чародейка. – Как говорится, турманом. Кем ты там начинала? Попрошайкой? Шлюшкой? Трактирной подавальщицей? Ну вот ею и помрёшь.

Теплеют пальцы, и сладкая злость поднимается к горлу. Хаос. Хаос в крови.

«Нет! Не время, последняя из Красного Арка!»

Сильвия глядела прямо в лицо Ирэн Мескотт и усмехалась с прежней стервозностью. И молчала.

Волшебница нахмурила брови, всмотрелась – и вдруг побелела.

– Да, вижу, – прошипела она, – почтительности тебя, я вижу, не научили. Молчишь? Что ж, ты выбрала…

– Я здесь по слову мессира Архимага, – как можно наглее бросила Сильвия. – По его воле. Я должна его дождаться. Едва ли он обрадуется, если какая-то… если кто-то станет противиться его воле.

Но на сей раз Ирэн это не впечатлило.

– Мессир Архимаг, – ухмылка у неё теперь тоже была препакостной, – бесспорно, великий мастер и заклинатель, однако он не зря вручил нам, его верным ученикам, власть над каждодневной жизнью Долины. И я с высоты своего опыта, вижу опасность. Опасность для всех нас, живущих здесь. Поэтому мессир Архимаг не станет строго судить меня, когда я изложу ему свои основания. Я думала отчитать тебя, посадить на хлеб и воду, может, даже высечь – но теперь вижу, что всё куда проще.

Сильвия чуть напружинила колени, готовясь прыгнуть. Ирэн же, по-прежнему бледная, вглядывалась в неё пристально, пристально настолько, что казалось, слой за слоем сдирает с непокорной кожу.

– Откуда… это… в тебе?

Дочь Красного Арка сжала зубы. Пропустила! Прошляпила считывающее заклятье, а Хаос в крови как раз поднимался, ведомый её злостью.

– О чём вы, наставница? – держись, тяни, отыгрывай время…

Ирэн Мескотт замерла возле лабораторного стола, лихорадочно, не отрывая глаз от Сильвии, зашарила левой рукой среди скляниц и пузырьков.

– Где. Ты. Была? – прошипела она. – Не шевелись, дура! Руки за голову! Никакой волшбы! Чего удумала-то, оказывается!.. И сюда явилась, не побоялась!

– Боюсь, я вас не понимаю, наставница. – Сильвия сдерживалась изо всех сил.

Ирэн Мескотт не должна ничего рассказать. Никому. Если, конечно, Сильвия по-прежнему хочет взять власть в Долине. Несмотря ни на каких мессиров Архимагов.

Или… нет, она поступит по-иному.

Хаос властно гнал кровь по жилам, снизу живота поднималось тепло, почти жжение. Хаос требовал выхода, действия, удара; он и так слишком долго оставался в заточении.

«Нет, – сцепила зубы Сильвия. – Мне никто приказывать не будет, и ты в том числе. Я сама. Всё – сама. Без фламберга, без пайцзы, без крупинок Кристалла. Сама».

– Госпожа наставница… – Она вдруг упала на колени, словно у неё подрубили ноги, захныкала, прижимая кулачки к глазам, будто совсем маленькая девочка. – Госпожа Мескотт, я… я не знаю, что со мной… простите… не прогоняйте… накажите, только не прогоняйте… на меня… что-то нашло…

Она обхватила голову руками и сложилась, словно перочинный ножик, утыкаясь лбом в коленки.

Мескотт застыла, сжимая в пальцах две опалесцирующие виалы – одну с розовой жидкостью, другую с голубоватой. На висках врачевательницы выступил пот.

– Не двигайся, – хрипло каркнула она. – Если хочешь жить – не двигайся. Я… пошлю весть. Сейчас сюда придут…

Сильвия не позволила себе даже тени улыбки. Губы её не дрогнули, даже скрытые за ладонями.

Она так и осталась на полу, лишь слабо постанывая.

Ирэн, тяжело дыша, застыла подле алхимического стола, не сводя с Сильвии широко раскрытых глаз.

– Что с тобой случилось, девочка? – наконец заговорила она, уже мягче. – В тебе… что-то жуткое, страшное, чёрное… с алым. Дым и огонь. Уголь и кровь. Где ты была? Почему убежала? С тобой плохо обращались?

«Терпенье, Сильвия. Терпенье и труд всё перетрут, как говорится».

– Меня… вдруг потащило куда-то… я… была сама не своя… хотелось бежать, просто бежать… куда глаза глядят… – прохныкала она.

Сильвия надеялась, что лопатки её на худой спине вздрагивают сейчас достаточно убедительно.

– И ты побежала? Куда?

– Н-не знаю… порталы… сквозь Межреальность… один за другим, целая череда… куда-то в глубину, там… там очень страшно, госпожа наставница…

По лестнице затопали. Шуршание плащей, голоса – резкие, взволнованные, иные так и вовсе испуганные.

– Что, нашлась твоя беглянка, Ирэн?

– Фу-фу-фу, зачем такая сро… ой, извини, Ирэн, вижу, таки да!..

– Кто-нибудь с наручниками, сюда!..

– И Эмпладу, позовите Эмпладу! Или Эгмонта с Мелвиллом!

Сильвия не позволила себе улыбнуться, услыхав знакомые имена.

– Так-с, милостивые государи, и что у нас тут происходит? Что за безумная срочность?

Сухой, надменный голос. Сильвия Нагваль знала, кому он принадлежит – «его высокоповажность», если вспоминать того гоблина, Эрреас Трагне, глава, так сказать, исполнительной власти в Долине. Глава её Совета. Первый после мессира Архимага Игнациуса. Высокий, статный, сухопарый. Для важности носит очки. Надо же, как быстро разнеслась весть…

Она по-прежнему не поднимала глаз, застыла, сложившись и закрыв голову руками. Монумент отчаяния, так сказать.

– Ну и дела, – просопел кто-то у неё над самым затылком. – Нагая сила. Дикая. Аж кипит. Эй, девка, и в самом деле, где ты шаталась?

– Думаю, мы скоро всё узнаем, – холодно сказал Трагне. – Ирэн, Джулия, Сеферард, господа, эту адептку надо срочно в башню. На самый нижний уровень. Максимальная безопасность. А ты, милейшая, не фордыбачь, если понимаешь, что хорошо для тебя самой. Это, повторяю, для твоего же блага.

– Да, господин, – прохныкала Сильвия.

– Встать можешь, ученица? – сказала Ирэн. Сказала без злости, даже с неким сочувствием.

– Д-да-а… госпожа наставница…

– Неважная из меня наставница, – вздохнула врачевательница. – Не уберегла тебя.

– Не уберегла? – удивился мужской голос, тот самый, что говорил про «дикую силу».

– Конечно, Джиакомо. Внешнее воздействие видно невооружённым глазом. Думаю, на неё накинули петлю и вытащили.

– Накинули? Петлю? У нас в Долине? – хором усомнились и Трагне, и уже упомянутый Джиакомо.

– Быть такого не может, – недоверчиво бросила женщина, наверное, та самая Джулия.

– Чужие заклятия в Долине мы б почуяли сразу! – пропыхтел ещё один мужчина, похоже, названный Сеферардом.

– Ну, или, возможно, её сцапали где-то в лесу, – предположила Ирэн. – Сильвия, скажи, только честно – ты выходила за посты? В лес уходила?

– У… уходила, ы-ы-ы…

– Не реви, глупыха. Наделала ты делов, напекла пирогов, так что всем теперь тошно, как говорила моя нянюшка, это верно. Ну да ничего. Мы тебя вытащим.

– П-правда?..

– Правда, правда. Только расскажи, где эта дрянь к тебе прицепилась.

Сильная, хоть и тонкая рука целительницы решительно взяла Сильвию за предплечье, потянула вверх, помогая встать.

Не поднимая головы, чтобы не выдать себя взглядом, Сильвия потащилась следом за чародеями, старательно шаркая ногами.

Спустились по лестнице, миновали прихожую, вышли в сад.

– Брысь! – погнала Мескотт замешкавшегося гоблина-метельщика, что замер с разинутым ртом, глядя на Сильвию, тащившуюся явно под конвоем.

Гоблин аж подпрыгнул на месте, от испуга выпустив метлу из длинных зеленоватых пальцев. И – надо жтак – верхний её конец стукнул чародейку прямо по лбу.

Трудно понять, как оно так вышло, однако ж вышло.

Сильвия успела спрятать улыбку.

Несчастный гоблин замер, оцепенев, а потом весь затрясся, словно в лихорадке, и бухнулся на колени. На него уже надвинулся толстый Джиакомо – в просторном коричневатом плаще, высоких сапогах и вычурном белом парике, что он носил, несмотря на теплый день.

– Ва-ва-ва…

– Сечь. Кнутами, – рявкнул толстяк, прищёлкивая пальцами.

Стража – в полном боевом облачении – выросла как из-под земли.

И это оказались не люди. Высоченные, плечистые великаны с грубыми, рыхлыми, словно вылепленными из непропечённого теста лицами, со свисающими сальными прядями редких волос, пудовыми кулаками и без признаков какого бы то ни было разумения в маленьких поросячьих глазах.

– Доб! Хоб! Взять его, – брезгливо бросила целительница, утирая лоб батистовым платочком. – Сечь. До вразумления, по вашему усмотрению.

– Да, госпож-ж-жа, – не то огр, не то тролль, а может, и хобгоблин наклонил уродливую башку. Рот его скривился в гримасе предвкушения.

Маленький зеленокожий гоблин заверещал, задёргался в громадных ручищах, но с таким же успехом он мог пытаться вырваться из стальных оков.

Они же его забьют до смерти, вдруг подумала Сильвия.

– Госпожа наставница… сжальтесь над ним, прошу вас. Он ведь не хотел ничего дурного.

Если бы заговорили камни, и то, наверное, господа маги удивились бы меньше.

Даже у злосчастного гоблина от изумления раскрылся рот.

И только великаны Доб с Хобом ничуть не удивились, они словно вообще ничего не услышали.

– Р-р-р-разреш-ш-ши удалиться, госпож-ж-жа?

– Разрешаю. И этого заберите с собой, – надула губки врачевательница. – А ты, моя дорогая, помалкивай. Не твоего ума дела, если не хочешь оказаться с ним на одной колоде. Думаю, Хоб с Добом бы не отказались отполировать и твою нежную шкурку.

Сильвия склонила голову. Дескать, нет так нет.

Однако удивлённо-благодарный взгляд гоблина она запомнила.

Хобгоблины, а может, огры, а может, и тролли почтительно поклонились, дружно выполнили команду «кру-у-гом!» и потрусили прочь. Несчастный метельщик волочился между ними, словно ему враз отказали обе ноги.

– Хамьё, – буркнул толстяк Джиакомо. – Никакого вежества. Гнать бы их всех, да остальные ещё хуже.

– Погоди, Динтра всё грозится своих големов доделать, так, чтобы вообще от этих зеленокожих избавиться, – заметил Сеферард.

Опасен, быстро подумала Сильвия. Строен, подтянут, сухопар, глаза острые и внимательные, совсем не как у толстого Джиакомо; у этого они казались какими-то осоловевшими, наверное, от излишне обильной еды, успевшей отложиться на пузе изрядными запасами сала.

– Динтра-то может, да только всё тянет чего-то, всё какие-то одному ему видимые несовершенства убирает, – скривила губы чародейка Джулия, высокая, тонколицая, с волной по-эльфийски роскошных волос и изумрудно-зелёными глазами на пол-лица.

– А Эмплада? Где Эмплада? – вдруг спохватился Трагне.

– Зачем она тебе, Эрреас? – пожала плечами целительница.

– А разве не об этой девчонке она рассказывала? Разве не она была у них в отряде с Хюммель? Забыла, Ирэн?

Мескотт нахмурилась.

– Да я, похоже, никогда и не помнила. Сильвия явилась сюда, сослалась на слово мессира Архимага. Я посмотрела, да, способности несомненные, редкие, выраженные… а теперь… Сильвия! Это правда?

– Что правда, госпожа наставница?

– То, что сказал господин Трагне. Ты ходила с отрядом Хюммель? Ты знаешь боевых магов Эмпладу, Мелвилла и Эгмонта?

– Знаю, госпожа.

– Час от часу не легче! И ты молчала?

– Вы никогда не спрашивали, госпожа наставница.

– В самом деле, ты спрашивала, Ирэн? – в упор воззрился на врачевательницу Трагне, поджимая губы. – Ты вообще хорошо её проверила, когда брала в Академию?

– За кого ты меня принимаешь, сударь мой Эрреас? – Мескотт оскорблённо упёрла руки в боки.

– Ладно, ладно, – сдал назад Трагне. Похоже, с Ирэн избегал связываться даже он. – Сейчас всё выясним.

– Тебе лучше нам всё рассказать. – Целительница слегка сжала плечо Сильвии.

– Я ничего не скрывала, госпожа, – немедля принялась хныкать Сильвия. – О чём меня спрашивали, о том и рассказывала.

– И умолчала, что знакома с Хюммель?!

– Н-ну… да. Я боялась. Госпожа Хюммель… я… знала, что её… не слишком любят здесь.

– Разумная девочка, Ирэн, – усмехнулся Сеферард. – Мессир Архимаг знал, кого выбирать.

– Гм… – казалось, Мескотт тщательно выбирает слова. – Скрывать что-то от твоей наставницы нехорошо. Если тебя прислал мессир Архимаг, тебе нечего было бояться, скажем так, каких-то там… антипатий к одной из твоих спутниц.

– А вдруг? – прежним хныкающим тоном. – Вдруг, госпожа Мескотт? Мессир Архимаг – он далеко. И, как я понимаю, до сих пор не вернулся? А те, кто не любит госпожу Хюммель, – они здесь. Рядом.

– Нет, положительно, положительно очень умная девочка, – расхохотался Джиакомо. – Ты прав, Сеферард. Если она тебе не подойдет, Ирэн, отдашь мне в ученицы? Ручаюсь, – он облизнул губы, – мы с ней друг друга поймём.

– Размечтался, дорогой мой, – фыркнула Ирэн. – Никому я её не отдам. Кроме мессира, конечно же, – быстренько поправилась она. – Надо только разобраться с этим… что на неё насело…

– Разберёмся, не сомневайся, – заверил её Сеферард. – Вот и Джулия то же самое скажет. Кто у нас лучший специалист по Хаосу, а, Джули?

– Льстец, – хмыкнула высокая чародейка. – Разберёмся и с Хаосом, Ирэн. Инфестация тут и впрямь сильная, это я безо всяких кристаллов вижу. Но ничего; случалось мне и посильнее видеть. Выводили без остатка, можешь мне поверить, сударыня моя Ирэн.

– Хорошо бы, – чуть заискивающе сказала врачевательница. – Жалко было бы… – Она осеклась.

– А вот и пришли, кстати, – провозгласил Трагне. – Добро пожаловать, судари и сударыни. Башня высшей защиты, – последнее, судя по всему, обращено было к Сильвии.

Младшая Нагваль остановилась, задрала голову.

Башня высшей защиты внешне никак не соответствовала своему имени. Низкая, тонкая, изящная. Стены из тёмно-бордового кирпича увиты плющом, тут и там – широкие окна, правда, забраны вычурными коваными решётками.

Эрреас Трагне щегольски прищёлкнул пальцами, и дверь послушно распахнулась. Сильвия ожидала могильной тьмы, холода, плесени, запаха гниющей соломы и человеческих испражнений – в общем, всего того, чем изобиловали темницы того же Красного Арка.

Однако за дверьми её встретил мягкий полумрак. Пахло сосновой хвоей, шишками, лесом. Ступени сразу же повели вниз, в подвалы, однако ни с потолка, ни со стен не капало, и шипящие факелы не разбрасывали трещащие искры от дурного жира. Факелов здесь вообще не имелось. Вместо них – элегантно-холодноватые кристаллы, испускавшие яркий белый с лёгким оттенком лилового свет.

– Сюда. – Трагне преувеличенно вежливо распахнул перед Сильвией дверь. Ею кончался коридор, дальше идти было некуда.

Последняя из Красного Арка увидела круглую комнату без окон, освещённую всё теми же холодно-льдистыми кристаллами в железных оковках. Вдоль стен – удобные кресла с высокими спинками зелёного бархата, словно за королевским пиршественным столом, только без герба.

В середине же – кругляш снежно-белого, точно сахарная голова, мрамора. А может, и не совсем мрамора, или вовсе не мрамора – не бывает такого, чтобы без единой тёмной прожилки. Ни снег, ни лёд никогда не похвалятся такой белизной.

– Раздевайся, – буднично сказала Ирэн. – Да не стесняйся ты, сущеглупая! Господин Трагне – целитель, да и Джиакомо с Сеферардом, поверь, врачевали на своём веку немало. Принимали роды, делали кесаревы сечения, спасали и детей, и матерей… Тебе совершенно нечего их стесняться. Здесь нет мужчин – только врачи.

Масленый взгляд толстяка Джиакомо говорил совершенно противоположное.

– А… можно прямо так? – промямлила Сильвия, надеясь, что покраснеть ей удалось достаточно натурально.

– Нельзя, – отрезала Мескотт. – Раздевайся, говорю! Никому тут не нужны твои худые мослы и отсутствующий пока что бюст. Не говоря уж о вагине.

Сильвия нагнула голову низко-низко. И принялась расстёгивать курточку.

Нет, это было глупо, она знала. Но…

Она не просто девчонка с даром. Она дочь Ферреро Нагваля, Хозяина Ливня. Она наследница Красного Арка. Она – поверенная самого Архимага Игнациуса. И сейчас она играла с огнём.

Хаос не возражал.

Сильвия скомкала одежду, швырнула на пол. Упёрла руки в бока. Скрестила ноги, левая ступня опирается на пальцы. Взгляд – наглый и совершенно бесстыдный.

Смотрите, смотрите.

Чародеи тем временем уселись, словно в театре. Они явно не ожидали ничего сверхъестественного. Правда, равнодушной обнажённая Сильвия их всё равно не оставила.

Маг по имени Сеферард кашлянул и склонил голову. Сударь Эрреас Трагне вдруг очень озаботился протиркой собственных очков. И только толстяк Джиакомо пялился на прелести Сильвии, словно кот на сметану. Только что слюни не пускал.

– Сложена, как дриада, – заметила Джулия. – Кровь эльфов, не иначе.

– Мои родители были людьми, госпожа, – неожиданно для самой себя, громко и чётко ответила Сильвия. – И деды с бабушками тоже.

– Возможно, возможно. – Джулия продолжала её рассматривать, словно причудливую зверюшку. – Ирэн, я, пожалуй, тоже запишусь в очередь. Если она не подойдёт тебе…

– Да что вы все заладили, «не подойдёт, не подойдёт»! – недовольно поёрзала врачевательница. – Дурь вот уберём, и всё будет в порядке. Ложись, Сильвия, нечего тут… э-э-э… смущать достопочтенных господ магов.

– Конечно, госпожа наставница. – Сильвия немедля потупилась.

Белый камень был холоден, словно глыба льда. Сильвия сделала вид, что её это не трогает ни в малейшей степени.

– На спину, – скомандовала Мескотт. – Джулия, твой черёд.

Худощавая чародейка осторожно приблизилась, склонилась над Сильвией. Взгляд напряжённый, острый, внимательный – её, похоже, показное смирение не обмануло.

– Руки в стороны. Ноги тоже. Не шевелись, я тебя зафиксирую. Но-но, не дёргаемся! Это для твоей же пользы.

И Сильвия вновь повиновалась.

Запястья и щиколотки охвачены мягкими ремнями. Хорошо ещё, не стальными браслетами.

– Я начинаю, – сухо объявила Джулия. – Кто сможет, поделитесь.

Маги, похоже, понимали, о чём речь.

Сильвия прикрыла глаза. «Ну, давайте, господа чародеи. Такие могущественные, такие красивые, богатые, независимые. Такие защищённые от всех бед и тревог Упорядоченного».

– Расслабься и ничего не бойся. – Джулия повела раскрытыми ладонями над лицом и грудью Сильвии. – Расслабь… о-ох!

Чародейка отдёрнулась, глаза широко раскрылась. От враз покрасневших пальцев шёл невесть откуда взявшийся дымок.

– Что это? – резко подался вперёд Трагне. Сеферард и вовсе вскочил на ноги, и лишь толстяк Джиакомо так и пребывал, похоже, в сладостной нирване, пялясь на распластанную нагую фигурку Сильвии.

– Перебрасывайте, живо! – Джулия потёрла руки, дымок стремительно исчезал. – Все вместе, я сказала, все вместе!.. Инфестация!.. Третья степень! Хаос!..

Под спиной Сильвии ожил и белый камень – словно огромный сом, распахнул усатую пасть, втягивая в себя полившуюся силу.

Да, Хаос в крови дочери Хозяина Ливня больше не прятался. Сильвия выпускала его на волю, гордясь тем, что умеет направить его бег, выдать ровно столько, сколько хотела, скрывая до времени остальное.

– Т-третья степень?.. – пролепетал Джиакомо, вскакивая вместе с Трагне и Сеферардом.

Кольцо магов сомкнулось.

На Сильвию навалилась жуткая, неподъёмная тяжесть. На грудь словно один за другим сбрасывали невидимые, но от этого не менее весомые мешки с песком. Ремни натянулись, петли врезались в запястья; лицо Джулии, бледное, без кровинки, вдруг оказалась совсем рядом.

– Хаос – ты приняла Хаос? – выдохнула она.

– Я… больше… чем… Хаос!

Горячая волна рванулась от сердца по жилам, пламя текло с кончиков пальцев – дикое, рвущее всё на свете освобождение – от всего. Прошлого, настоящего и будущего. Всех правил и уложений.

Ремни вспыхнули. Сыромятные, крепкие, пережившие, надо понимать, не одно подобное «испытание».

Джулия взвизгнула, завертелась, отброшенная, прижимая обе ладони к дымящемуся, словно головня, лицу. Сильвия вскочила одним прыжком, лицо перекошено – потому что ей сейчас нужно было загнать безумную силу Хаоса обратно в стойло, подчинить себе, показать, кто здесь хозяин – он или дочь Красного Арка.

По полу заклинательного покоя «высшей безопасности» – или «изоляции», или как там ещё – растекался магический огонь, треща и исходя чадным, удушливым дымом. Зелёные кресла вспыхнули в единый миг, словно смолистые факелы.

– А-а-а! Сеф, туши, накрывай, накрывай!..

– Ку-у-да?! – взвыл Сеферард, хватая за плечи и отбрасывая от двери кинувшегося туда Джиакомо. – Назад, сволочь! Пришибу!

Джулия скорчилась в углу, не в силах оторвать ладони от лица; Мескотт и Трагне, впрочем, не растерялись. Кольцо разорвалось, однако у них двоих хватило сил встретить пламя, вдавить невидимым щитом дым в пол и стены. Белый камень под ступнями Сильвии по-прежнему жадно пил её силу, и не только пил – отдавал её магам Долины.

– На колени! – Сильвия топнула ногой, от её босых пяток по белизне мрамора зазмеились кроваво-алые росчерки, словно трещины. С рук тёк огонь, клубился, не давая приблизиться Мескотт с Трагне. Сеферард отшвырнул Джиакомо в тот же угол, где корчилась, завывая, Джулия. Меж её плотно прижатыми к щекам ладонями поднимался чёрный дым, настоящий, плотный.

– Вали её! – рявкнул Трагне, и они ударили втроём с Ирэн и Сеферардом, ударили по-настоящему, разом и давя прорвавшуюся силу Хаоса и прорываясь к сознанию Сильвии дремотой, бесчувствием, прострацией.

Их чары были хороши. Тонки, изощрённы, они, словно плотины, разводили накат Хаоса по множеству проток, отнимали мощь и разбег. В глазах Сильвии помутилось, руки вдруг отяжелели, словно притянутые к земле цепями.

«Врёте, не возьмёте!

С Хаосом-то вы, наверное, бы и справились, да только я не один лишь Хаос. Я – и Красный Арк, и чёрный фламберг, и драконы Эвиала, и битва на Утонувшем Крабе, и тяжкий полёт белой полярной совы, и Смертный Ливень – всё вместе!»

Сильвия топнула – уже почти вся поверхность белого камня сделалась цвета крови. В правой ладони вдруг, словно наяву, ощутилась тяжесть отцовского меча – чёрный фламберг поднялся, защищая, отражая катящиеся одно за другим заклятья. Спутывая приводные нити, ломая подпирающие рычаги, всю тонкую механику изощрённого волшебства – и Сильвия со злым торжеством увидела бьющийся в глазах Трагне ужас.

– На колени! – повторила она.

В углу трудно ворочался Джиакомо. Толстяк сделался совершенно бледен, и сейчас он, похоже, как раз и выполнял приказ Сильвии.

Сеферард вновь первым разобрался в происходящем и, отбросив попытки сбить Сильвию заклинанием, кинулся на неё в длинном прыжке, перемахнув через огонь и дым.

Сильвия успела чуть отстраниться, и только потому нож в руке мага лишь проехался по рёбрам, оставляя саднящий след. Сильвия что было сил толкнула чародея в спину, и тот вскрикнул, грохнувшись в огонь. Вскочил, закружился, сбивая пламя, но отвлечь последнюю из Красного Арка успел. Следующее заклятие она отбить не смогла.

Чары Мескотт и Трагне накрыли Сильвию давящей, хмельной, мутящей сознание волной. С пальцев дочери Нагваля по-прежнему текло пламя, но им уже никто не управлял.

Ноги отнимались, колени подогнулись. Сильвия упала в тяжком недоумении – как же так, этого же… не может быть, не может быть никогда!

– Вяжи её, Ирэн. – Трагне тяжело дышал. – Не-ет, тут надо… только экстерминация.

– Эрадикация, – кивнул Сеферард, успевший сбить с себя пламя. Он тяжело дышал, лицо покраснело, обожжённое.

– Джулия… – слабо проговорила Мескотт, прижимая руку к сердцу. – Эрреас… глянь… я… сейчас… упаду…

Глаза Сильвии закатились. Всё закружилось и исчезло.

«Я… проиграла?

Нет!»

Мрак.

* * *

Свет. И боль – нестерпимое жжение, словно по свежесодранной коже провели грубой холстиной.

Ну конечно. Темница. Небось, как они там говорили, «высшей защиты».

Сильвия лежала на соломе. Прямо над головой – решётка, оттуда льётся неестественно яркий, режущий свет.

Каменный мешок. Ни дверей, ничего. Даже дырки в полу для стока нечистот.

«Сильно же они меня боятся…»

Руки – ну конечно, скованы за спиной. Боль в выломанных локтях, плечах и лопатках – как она могла раньше её не чувствовать?

Эрадикация. Экстерминация. Обливиация.

Слова разные, смысл один.

Уничтожение.

«Ты подвёл меня, Хаос».

Сознание по-прежнему мутилось. «На тебя наложили сильные заклятия, Сильвия Нагваль. Ты их перебила, но не до конца и слишком поздно».

За ней наблюдали, конечно же. Наверху раздались шаги и голоса.

Трагне. Мескотт. Остальных она не узнавала.

Что ж, во всяком случае, отрадно, что и Джиакомо, и Джулия, и особенно Сеферард всё-таки получили своё.

– Очнулась.

– Поднимай. Осторожнее, скоты, осторожнее!

– Что она сотворила с Джулией…

Сильвия усмехнулась как можно гнуснее, не сомневаясь, что маги видят сейчас каждый её жест и каждое выражение.

– Нет, теперь-то она уже никуда не денется…

– Динтру известили?

– Зачем? Ему-то какое до этого дело? – недовольно отрезал Трагне.

– Как знаешь, Эрреас, как знаешь…

– Вот именно, что знаю, Фельтинар. Ну, готовы? Тяните теперь!

Цепи за спиной Сильвии напряглись, потянули вверх скованные в запястьях руки, заставляя её выгибаться в тщетных попытках избегнуть боли.

Они что, рехнулись?

Сильвия закусила губу, давя рвущийся из груди стон.

Жёсткая и грубая сила оторвала её от пола. Но сила эта, парализуя её болью в выкрученных, как на дыбе, руках, всё же не выламывала их из суставов.

– Без сантиментов, Ирэн, без сантиментов, – услыхала Сильвия, когда её опустили на каменные плиты. – Это тварь Хаоса. Его вместилище. Просто невероятно, что она выдержала так долго, не сгорела, не распалась…

– Уничтожить, – сказал желчный голос где-то справа. – Хватит рассуждений, господа маги. Дезинтеграция, полная и немедленная. За пределами Долины, разумеется.

– Разумеется. Ирэн! Не хлюпай носом. Чародейке твоего положения это неприлично.

Сильвию перевернули вниз лицом. Сил у неё не было, даже чтобы повернуть голову.

– Пристёгивайте. – Зазвякало железо, холодные браслеты оков сомкнулись на щиколотках. – Поднимайте, разом, разом, слабосильная команда! Что, Доба с Хобом позвать?

Всю дорогу к краю Долины и дальше, в окрестные леса, Сильвию тащили так, что видела она только дорогу. Железные шесты волокла восьмёрка зеленокожих гоблинов, волокла с явным трудом, сопя, кряхтя и отдуваясь.

– Достаточно! – хлестнул голос Трагне. Процессия остановилась, Сильвию рывком вздёрнули на ноги.

Она по-прежнему была совершенно раздета. И скована. Грубые руки схватили её за лицо, разжали зубы, запихивая в рот кляп.

Вокруг – серые скалы, каменный стакан, неприятно похожий на её камеру, только что сверху нет решетки.

Посреди торчит почерневший, закопчённый гранитный палец. К нему Сильвию и прикрутили теми же цепями, прикрутили быстро и безжалостно.

– Собственно, мучиться ей недолго, – рассеянно проговорил Трагне. Он снял очки, вновь принялся тщательно их протирать, избегая взгляда Сильвии.

Ирэн же Мескотт, напротив, глядела на неё во все глаза, сейчас широко раскрытые и полные слёз.

Сильвию прижало к каменному столпу. Холодная скала впилась ей в голые лопатки и ягодицы сотнями незаметных издали острых шипов.

И только тогда она испугалась.

Маги не рисковали, они не собирались дарить осуждённой какие бы то ни было шансы. Они знают, что она очнулась, приняли меры, заткнули рот, но знают ли, что она одолела затуманившие сознание заклинания?

Вокруг каменного пальца чародеи Долины успели расставить дюжину кристаллов бело-лунного цвета. Сильвия без труда узнала магическую фигуру, фигуру очищения и отвержения «зла».

Разумеется. Чего же ещё ожидать? Кристаллы с запасённой «чистой» силой, они примут на себя удар высвобожденного Хаоса, как только его «вместилище», то есть она, Сильвия, расстанется с жизнью.

– Начинайте! – Господину Трагне очень нравится, похоже, отдавать приказания резким, повелительным голосом. Особенно когда он считает себя в достаточной безопасности. Но вот в остальном…

Маг дёргался, не зная, куда деть руки.

Чародеи Долины, во всяком случае, не были профессиональными палачами.

Сильвия уронила голову на грудь, позволила ей мотнуться из стороны в сторону. Они должны поверить, что она, хоть и в сознании, но одурманена и вообще не понимает, что тут творится.

Хаос яростно забился в крови, не желая умирать, не желая пропадать даром.

«Тихо, – прикрикнула на него Сильвия. – Ещё не время».

«Один раз ты уже перемудрила!» – казалось, взвыл Хаос.

«Не время!»

– Постойте! – это Ирэн Мескотт. – Она в сознании. Эрреас, позволь мне… чтобы она не мучилась… чтобы не понимала…

– С чего это ты вдруг?.. Ладно, как хочешь, только давай скорее, – нервно бросил глава гильдии целителей.

Врачевательница осторожно перешагнула незримые линии начерченной фигуры и, разминая пальцы, приблизилась к Сильвии. Та висела, обмякнув, стараясь не дышать и даже не смотреть на чародейку.

Это был её шанс. Один-единственный.

Повинуясь ей, Хаос замер тоже, сжался в комок, затаился в кончиках пальцев, под ногтями, готовясь в любой миг вырваться на свободу острыми крючьями огневеющих когтей.

«Ещё не время!»

«Сейчас!» – взвыл Хаос, не в силах ждать.

Тело Сильвии изогнула жестокая судорога, путы врезались в тело, однако она даже не почувствовала боли.

Ирэн Мескотт была уже совсем рядом. Так близко, что Сильвия ощущала тонкий аромат её духов. Розы и… и что-то ещё, терпкое, дразнящее…

– Прости, девочка – я… я не хотела… – горячо зашептала волшебница.

Запоздалое раскаяние? Вышвырнуть Сильвию прочь из Академии и Долины, обречь на нищенство, унижения, голод, скорее всего – скорую смерть, это пожалуйста, а теперь?.. Вдруг проснулась совесть?

«Сейчас».

Рёв, свист, режущий визг, словно целая орда голодных демонов вырвалась на свободу.

Сильвию выгнуло дугой, с пальцев потекло пламя, ноги словно окутались рыжими языками огня. Когти Хаоса играючи рассекли выкованные человеческими руками оковы, и металл вспыхнул.

Дочь Красного Арка, оправдывая своё происхождение, вся в клубах рождённого ею пламени, оттолкнулась от каменного пальца. Кулак Сильвии врезался в скулу Ирэн Мескотт, чародейку отбросило, словно ударила её не худая девчонка, а по меньшей мере огр. Врачевательница коротко вскрикнула, повалилась, опрокинув один из кристаллов, и в следующий миг Сильвия перемахнула через неё.

Огненная демоница, из пламени рождённая и облачённая в пламень.

Транге тонко завопил, заверещал, попытался бросить какое-то заклинание, которое рвущиеся на волю потоки Хаоса смяли, разорвали на части и отшвырнули в стороны. Сильвия одним движением оказалась рядом, схватила мага за запястье, рванула в сторону-вверх, повернула – чародей хлопнулся с воплем, парализованный болью в вывихнутом плече.

Сильвия развернулась, готовая встретить следующего – однако ей остался противостоять только Сеферард. Пять или шесть магов опрометью мчались прочь, даже не пытаясь защититься.

Правда, среди них не было ни одного из Гильдии Боевых Магов. Эвис Эмпладу то ли не нашли, то ли она не сочла нужным явиться.

Восемь зеленокожих гоблинов вообще никуда не побежали. Бухнулись на колени перед Сильвией, моляще протягивая руки.

Она не обратила на них внимания.

Маги не должны уйти!

Однако поток Хаоса уже иссякал, успокаивался, утихал. Предстояла дуэль на заклинаниях, а тут Сильвия сейчас не имела особых шансов.

Огненная демоница исчезала.

Сильвия Нагваль рывком подняла Трагне за ворот щегольского камзола. Чародей клацнул зубами, повис, как тряпичная кукла, и тотчас обмочился от ужаса.

Сильвия сорвала с его шеи какой-то амулет – какой, разберёмся позже. Сильно эманировали ещё кольцо на безымянном пальце правой руки и браслет на левом запястье. Сильвия, недолго думая, освободила бедолагу от этого явно лишнего груза.

– Н-не… уб-бивай… – только и смог выдавить из себя чародей.

Сильвия от всей души съездила ему по носу, отшвырнула прочь.

Взгляд её упал на восьмёрку сжавшихся гоблинов.

– Вы! Зелёные! Хотите быть свободными? Вольными, как ветер? Хотите?

Гоблины торопливо закивали. Сильвия криво усмехнулась – они бы согласились, потребуй она от них вечного рабства с покорностью.

– Тогда за мной.

Один из гоблинов осторожно, бочком и пригибаясь, подобрался поближе, низко склонился, протянул дрожащую руку.

– Что? Ах да. Я голая. Тебя это смущает? О-о, вижу, что не только смущает. Ну, разденьте тогда вот хотя бы его. И найдите мне какой-нибудь нож.

Приказ её оказался выполнен с похвальной стремительностью. Досточтимый Эрреас Трагне вмиг оказался наг, точно в бане; а Сильвия, накинув на плечи просторный плащ чародея и перепоясавшись, махнула гоблинам рукой:

– Уходим отсюда.

Один из зеленокожих алчно глянул на дрожащего Трагне, на бесчувственную Мескотт, оскалился, провёл пальцем по горлу.

– Нет, – резко бросила Сильвия. – Они нужны мне живыми. Особенно чародейка.

Гоблин разочарованно выпятил губы, однако повиновался.

– Уходим, – повторила Сильвия.

Их ждала Межреальность.

Глава 3

– Идём за ними, что ли, – буркнул Ракот огромному ворону. Чёрная птица вскинула голову, посмотрела алыми глазами о четырёх зрачках каждый. Расправила крылья, словно соглашаясь.

– Кар-р-р!

– Всё притворяешься, – покачал головой Восставший. – Ну, как тебе будет угодно. Пошли!

Он старался держаться чуть позади Сигрун и Райны. Мать валькирии шла, не глядя перед собой, – смотрела только на дочку. И, наверное, едва ли вообще слышала хоть слово из того, что, захлёбываясь, торопилась рассказать ей Райна.

Здесь, в посмертии, Сигрун не казалась ни древней старухой, ни, напротив, юной молодицей. Крепкая, статная женщина, не утратившая ещё красоты. Высока ростом – поспорит с ним, Ракотом! – ступает мягко, уверенно. Дай ей в руки копьё и щит – славная вышла бы воительница. Было в кого Райне расти, не только от отца унаследовала она умение и дух.

Дорога сама ложилась им под ноги. И Ракот уже догадывался, куда она ведёт.

Расстояния здесь, во владениях Великого Орла, похоже, были понятием более чем относительным. Трактир с обнявшимися гномом и орком на вывеске появился словно из ниоткуда, вынырнул из внезапно рассеявшейся мглы. Двери гостеприимно распахнуты, вьётся дымок над крышей, поднимается к серому небу…

Всё, пришли.

Заходите, гости дорогие.

– И ты тоже? – хмыкнул Ракот, когда ворон, сложив крылья, явно вознамерился пробраться внутрь. – А у хозяина спросил?

Ворон обиженно каркнул, но послушно заковылял прочь и устроился на заборе.

– Не свались, смотри, – бросил на прощание Ракот и шагнул через порог.

Внутри всё оставалось, как и в прошлый его визит.

Хозяин поднялся из-за длинного стола, уставленного яствами. Огромный, мощный, с блестящим наголо обритым черепом. Кожаная безрукавка открывала мощные мускулы.

– Ну, с возвращением! – пробасил он, улыбаясь. – Привет тебе, Сигрун, дочь Хримвальди. Привет тебе, Рандгрид, дочь О́дина. И тебе, Ракот, сын… – Трактирщик хитро прищурился.

– У Истинных Магов нет родителей, – гордо бросил Восставший.

– Нету, нету, спорить не будем, – ухмыльнулся хозяин. – Садитесь за стол, гости дорогие! Всех встречаю я на дороге к нам, а вот от нас – доселе не приходилось!

– Привет дому твоему, могучий, да будет благополучен твой кров. – Сигрун церемонно поклонилась сперва очагу, затем порогу и лишь после этого – самому Трактирщику.

– Сядь, дочь Хримвальди. – Хозяин протянул Сигрун руку, повёл на почётное место, усадил.

– Великий, я…

– Ведаю, – перебил Трактирщик. – Ведаю. Рандгрид, ещё уходя от меня на поиски, хотела вывести тебя отсюда. Вернуть к жизни.

– Но это невозможно?! – Голова Сигрун поникла.

– Кто тебе это сказал, дочь йотуна? О́дин, отец твоей дочери, привёл в действие могучие силы, сотрясшие всё Сущее. Ныне возможно всё – до срока, пока не установится новое Равновесие. Да ты ешь, Восставший, ешь, не сиди с разинутым ртом.

Ракот досадливо поморщился и, скрывая неловкость, схватил полуведёрную кружку с элем. Эль оказался хорош, холодный и горьковатый, в самую меру. Откуда у Трактирщика пивоварня?

– Я не остановлю тебя, Сигрун. Но помни, что там, за пределами владений Великого Орла, тебе вновь предстоит стать призраком. До поры, пока твои дочь с О́дином не найдут способа вернуть тебе тело. Это не должно быть слишком уж трудно.

– Спасибо тебе, великий. – Сигрун прижала ладонь к сердцу.

– Не благодари, – отмахнулся Трактирщик. – И не зови меня «великим». Я лишь малая часть великого, не всё оно. Да и не в этом дело. Помни, что у призраков в Упорядоченном много врагов. Начиная с дурных заклинателей, так и норовящих поработить неприкаянную душу, и заканчивая водителями мёртвых самых разных мастей и прозвищ – того и гляди, уволокут тебя из мира живых!

– В залы Хель? – вздрогнула Сигрун.

– Может, и в залы Хель. Может, ещё куда. А может, и к Спасителю. Что, говорят, ещё хуже.

– Тебе это точно ведомо? – подался вперёд Ракот. – Ты… видел это, хозяин?

– Если ты к тому, что не бывал ли я «во владениях Спасителевых», – тяжело усмехнулся Трактирщик, – то нет, не бывал. И никто не бывал. Видящие и мистики не в счёт – они видели, что им позволено было увидеть. Не более того. Уж я наслушался их рассказов, поверь. Наслушался с преизлихом.

– Я защищу маму, – резко и решительно сказала Райна, положив на стол сжатые кулаки. – От всех. От заклинателей и от водителей. Есть у меня один такой в знакомцах, ничего страшного. Справимся. И от Спасителя тоже! Про него я тоже всякого-разного слыхала, а потом и сама увидела. Ничего, сладили. И теперь сладим!

– Слова истинной валькирии, – одобрительно рыкнул Трактирщик, а Сигрун взяла дочку за руку, прижала кисть к своей щеке. Кажется, вот-вот заплачет. – Идите, да будет лёгок ваш путь; хотя что я, не будет он таким, конечно же. Другие постараются поставить вам преграды, не я.

– Те, о ком ты нас предостерёг, хозяин?

– Хотелось бы верить, что лишь они. Но… есть бури, вызываемые ветрами магии, что заставляют волноваться море на всю глубину, отчего всплывают к поверхности самые жуткие придонные твари. Они не могут выжить на солнце, но, прежде чем умереть, могут… натворить дел. Будьте бдительны, вы трое! Не стану спрашивать, что будете делать. Дело вас само найдёт.

Ракот слушал молча, сузив глаза. Конечно, Демогоргон велик, могущественен и страшен. Страшен, даже если, как сейчас, говоришь не с ним самим, а крошечной его частью, аспектом общего. И он сам – как-никак Новый Бог, один из двух хозяев Упорядоченного, – слушает Трактирщика сейчас так, как мальчишка-новичок, только взявший в руку меч, слушает опытного десятника.

Он подавил гнев. Здесь, в стране мёртвых, его власти не было.

– Ешьте и пейте, – сказал Трактирщик, понимающе подмигнув Восставшему. – Ешьте и пейте, дорога предстоит дальняя.

– Постой… – Ракот протянул руку. – Постой, хозяин. Почему ты не скажешь больше? Не скажешь о Древе и его корнях? Не скажешь о душах, что ухаживают за ним, и о чёрных бестиях? Не скажешь о том, где кончается золотая тропа, и о том, что лежит за ней?

– О-о, – посерьёзнел Трактирщик. – Нет, Восставший, не скажу. Даже если бы знал. Я ведь тут, чтобы слушать мёртвых и говорить с ними. Что ты увидел, познал, что с собой унесёшь – оно твоё, и только твоё. В мире ушедших может быть поводырь, но не более. Я вас направил – не требуй от меня большего.

– У ворона спрошу тогда, – из чувства противоречия буркнул Ракот.

– Ворон скажет «карр», – усмехнулся хозяин.

– Иногда я задумываюсь, зачем вообще Упорядоченному понадобились вы двое, – парировал Восставший. – Только и можете, что многозначительно изрекать нечто туманное. Орёл представляется хозяином придорожной харчевни…

– Но очень хорошей, прошу заметить!

– Замечаю. Очень хорошей, но харчевни. Дракон переоделся вороном и сидит на жердочке, время от времени забавляясь карканьем. Не сомневаюсь, он находит это – как и всё происходящее – очень забавным.

– Находит, – кивнул Трактирщик. – Такова его природа. Таким он сотворён. Всё на свете для него – забавно. В большей или меньшей степени. Клясть его за это так же бессмысленно, как клясть ураган за то, что он срывает крыши, или океан – за то, что штормит.

– Есть духи ветра и духи воды. Есть стихиалии. Есть морской народ. Нимфы, океаниды, нереиды и так далее, – не согласился вдруг Восставший. – Есть колдуны и чародеи, что способны вызвать бурю и утопить корабль. Так что не всегда твой пример будет хорош, хозяин.

– Верно, – медленно сказал Трактирщик. – И вот потому-то Упорядоченному нужны вы с Познавшим Тьму. Чтобы тот, у кого утопили корабль, знали, к кому идти за защитой.

Ракот наморщил лоб, губы его плотно сжались. Райна и Сигрун глядели на них с Трактирщиком в явном замешательстве.

– К нам никто не идёт за защитой, – пожал плечами Ракот. – Мы не вытираем носы и не завязываем бантики. Хочешь отомстить – мсти. Если сумеешь. Не сумел, не смог – значит, плохо хотел, плохо готовился. Неудачники сами готовят своё падение. Наше с Хедином дело – чтобы всё вообще не пошло прахом. Чтобы не вырвался Неназываемый. Чтобы Дальние не получили шанса воплотить свои безумные планы. Но ты уходишь в сторону, хозяин. Мы вели речь о природе Великого Орлангура. О том, что вся совокупность миров для него – лишь забава. Он давал советы Хедину, однако в решающий момент не обнажил меча и не встал с нами…

– Потому что хватило его слова, – перебил Трактирщик. – Слова, что сильнее меча.

– Пустое речёшь, – с досадой покачал головой Ракот. – Слушай, хозяин! Перед нами война, война небывалая. Против нас с братом – все, кому не по нраву мирно живущее Упорядоченное. Ну, или пусть не очень мирно, – поправился он, видя ухмылку Трактирщика, – но своей собственной волей. Смертные и бессмертные, право же, неплохо справляются с разнообразным злом, что подбирается к их порогу. Нам с Познавшим достаточно сдерживать тех, кто не по зубам простым обывателям, да простится мне такое сравнение…

– Прости меня, могучий, – негромко сказала вдруг Сигрун, и все воззрились на неё с изумлением, даже Трактирщик. – Я-то сперва решила, ты Рани моей дружок, да ошиблась, такое вот дело… – Она поправила волосы, на щеках разгорались алые пятна, словно была она живой, из плоти и крови. – Поведала мне дочка, кто ты таков, что высоко сидишь да гордо ходишь, однако нельзя так.

– О чём ты, женщина? – вырвалось у Ракота, а густые брови Восставшего сдвинулись.

– Нельзя без богов-то, – простодушно сказала Сигрун, не обращая внимания на тон брата Хедина. – Нельзя без вас. Вот пока стоял Асгард, всё в нашем Хьёрварде в порядке было. Знали, к кому идти за справедливостью, у кого добрый урожай просить, кто роженице с дитём разродиться поможет, кто на море защитит-оборонит…

Ракот отвернулся. Он прошёл до конца, он стоял на вершине Великого Древа, он лицезрел самое таинственное, что оставил после себя в Упорядоченном его Творец – своё Око; Восставшему было не до пустых разговоров. А пустыми разговорами Ракот почитал почти всё, если, конечно, это были не слова названого брата. С ним тоже можно было не соглашаться, но куда чаще Познавший Тьму оказывался прав.

– Вот дочка мне и рассказывает, – продолжала меж тем Сигрун, – что великий О́дин, Отец Богов, Асгард возрождает, всю родню свою хочет вывести, жизнь им вернуть – и верно! И правильно! Должен простой люд видеть своих богов! А не то забалует, заозорует. С пути собьётся. Такого наворотит-наломает, что самим потом тошно станет, да уж поздно. Не прятаться надо, а, напротив, путь указывать, уж коль ты бог.

Райна улыбнулась, положила матери руку на плечо, слегка пожала.

– Ну и дела, – медленно сказал Ракот. – Люди, вы же свободные от рождения – а всё норовите в хомут влезть, кого-то на загривок себе посадить. Древние Боги не белыми и не пушистыми были, мать валькирии. Множество – так и вовсе злобными, кровавыми, мстительными. Власть любили, за неё держались, без жертв на их алтарях и дня не проходило. И жертвы-то настоящие, человеческие. Или иные, но тоже из разумных рас. Всякие они были, боги твои, почтенная. Меня хоть и прозывают Восставшим, хоть и звали в своё время Владыкой Тьмы – а иных из тех Древних сам бы, своей рукой положил. Самим жить надо, своим умом! А не спины гнуть да кланяться всем, кто… кто по облакам проскакать сумеет. Такое у нас в Поколении все могли. Вот только богами от этого не становились.

– Скоро сами всё увидите, – загадочно посулил Трактирщик. – Да что ж вы всё не едите, гости дорогие? Не видение то, не обман. Сытыми выйдете, дорога у вас дальняя.

Ракот хмыкнул и последовал совету хозяина.

* * *

– Прощай, Восставший. Не знаю, увидимся ли. – Хозяин трактира не протянул руки. Стоял, упершись в притолоку.

– Эля я бы с тобой охотно выпил, – усмехнулся Ракот. – Да и на ристалище с тобой силушкой померился бы.

– Погоди вслух желать, – предостерёг Трактирщик. – Сбываются порой такие желания-то, и куда быстрее, чем нам того бы хотелось…

Ракот только дёрнул плечом.

Сигрун хозяину поклонилась в пояс.

– Спасибо за хлеб-соль, за ласку и помощь. Знаю, что вновь к тебе приду, хозяин дорогой. Но спасибо, что позволяешь с дочерью побыть, с нею одними дорогами ходить, глядишь – и замуж выдам честь честью, внуков дождусь…

– Какие ж у валькирии дети? – громко фыркнула Райна.

– У Сигдривы имелись, – улыбнулась мать воительницы.

– Она не была валькирией!

– А ты?

– Я… я… – аж покраснела Райна, – я – валькирия! Асгард возрождён! Я вернусь к отцу. Мы вернёмся вместе. Он примет тебя с честью, клянусь!

Сигрун сдержанно улыбнулась, опустила взгляд.

– Не будем об этом пред чужими, дочь. До встречи, досточтимый хозяин! Надеюсь, не слишком скорой. Но теперь мне будет куда легче. Бояться уже не стану. А когда первый раз глаза открыла, когда увидала хмарь да туман да алые окна твои в сумерках…

Она поёжилась.

– Прости, – с грустью сказал Трактирщик. – Всё это не мной устроено. Я, как мог, обустроил, что мог. Трактир вот мой. Стол богатый, очаг, огонь тёплый. Еда опять же. В пределах, мне отпущенных.

– Что ж, – Ракот сделал первый шаг прочь, – тогда передай, хозяин, кому следует, кто устанавливал тебе пределы, что настанет день – и мы с ним отдельно потолкуем. Я и брат мой Хедин. А не сможет Познавший Тьму – так я и один смогу.

– Передам. – Улыбка Трактирщика оставалась печальной. – Собственно, то единое, чего я есть лишь часть, всё уже и так узнало.

– Вот и отлично, – встряхнулся Ракот. – Вы со мной, почтенные?

– Да. Да, – в один голос отозвались и Сигрун, и Райна.

– Тогда идём. Прощай, хозяин ласковый! И ты прощай, вран-птица чёрная. Золотому Дракону привет передавай.

– Кар-р-р!

– Вот именно. Кар-р-р. Ну и на том спасибо.

– Ровного вам пути, Райна, Сигрун и Ракот. Двери для вас приоткрою.

Туман сомкнулся за их спинами непроглядным занавесом. И – всё, точно ничего никогда и не было. Не стоял трактир с обнявшимися гномом и орком на вывеске, не светились его окна, не горел огонь в очаге, и не ломился стол от яств.

Только мгла, холодная и мокрая.

За спиной Ракот слышал быстрые шаги – Райна и Сигрун старались не отставать.

А потом в глаза им брызнул свет – серый и неяркий, свет северного осеннего утра, но после туманной хмари даже он казался слишком сильным, режущим глаза.

И сразу же – ощущение жизни. Потока магии, дикого и неупорядоченного, что несётся круговоротом через всё Упорядоченное.

Домен великого Демогоргона остался позади.

Межреальность привычно раскрывалась навстречу Восставшему, так же как множество раз до этого.

Он глубоко вдохнул – под ногами тропа, обычная тропа тех, кто знает, как ходить между мирами. Вокруг цвета Междумирья. Всё знакомо, всё обыкновенно.

Неосознанно Восставший обернулся – не угасает ли за спинами портал?.. Но нет, ничего не угасало, и вообще не ощущалось и малейшего эха только что свершённого великого заклинания.

Демогоргон ненавязчиво явил Новому Богу зримое доказательство собственной силы. Хочу – и отправлю гостей из своего домена куда-то прямо в сердце Упорядоченного. И никто мне не указ. И знать не знаю никаких «Законов Равновесия», повергающих вас в ужас, обессиливающих, лишающих воли…

В нескольких шагах от Ракота застыла Райна – бледная, губа закушена, смотрит на какое-то смутное туманное колыхание прямо перед нею, в котором едва угадываются человеческие черты.

Великий Орёл не солгал – Сигрун сделалась призраком. Валькирии ещё предстояло вернуть свою мать к истинной жизни.

Так что сейчас с Сигрун придётся ещё повозиться. И да, особенно нелегко бывает в том случае, если призрак не просто овладевает чьей-то чужой плотью, вытесняя душу бывшего хозяина куда-то в глубины подсознания, а получает совершенно новое тело, во всём подобное один раз умершему.

Вообще-то Хединэто не слишком любил, припомнил Ракот. Возвращать плоть призракам не было его коньком, скажем так. Особенно если требуется вернуть именно ту, что была при жизни, а не первую попавшуюся. Император Мельина, хранитель нового слившегося мира, Эвильина или Мевиала, называй как хочешь, – тому пример.

И в бытность свою Властителем Тьмы, даже стоя на пороге Обетованного, даже готовясь к третьему, последнему и решающему штурму, Ракот старался не углубляться в некромантию. Оставим мёртвое мёртвым, говаривал он тогда.

– Райна!

Воительница вздрогнула, словно вырванная из глубокого сна.

– Или тебя лучше именовать Рандгрид? – чуть мягче продолжил Восставший.

– Зови как хочешь, великий, – негромко ответила валькирия.

– Ты старше меня, – напомнил Ракот. – Ты видела все эпохи Упорядоченного. Ты билась на Боргильдовом Поле.

– Я воительница. – Губы Райны вдруг задрожали, а взгляд так и не мог оторваться от слабо колыхающегося призрака её матери. – Я воительница, а ты, великий, – Бог.

Ракот усмехнулся.

– Бог или нет, оставим эти споры. Сигрун надо вернуть к жизни, настоящей. Братец мой Хедин, помнится, проделывал это довольно ловко, правда, едва ли наделённый тогда плотью призрак очень обрадовался тому обстоятельству…

– Это ещё почему? – не поняла Райна. – Призрак – и не обрадовался? Нет, конечно, представить можно… пока я ходила с вольными отрядами, знавала таких, что алкали бессмертия любой ценой, хоть тенью, хоть призраком. А кроме того… согласится ли великий Хедин…

– Хедин-то согласится, – с известным сомнением покачал головой Ракот. – Вот только что получится… Призрак-то ведь тот не обрадовался, потому что Познавший Тьму наделил его плотью в нескольких сотнях саженей над скалами. Падать, боюсь, было не очень приятно.

– Надо же, – в свою очередь, покачала головой Райна, – ловко. Надо полагать, этот призрак… не питал особого расположения к великому Хедину?

– Ты права, воительница. Не питал. Отнюдь не питал. Но тогда мой названый брат мог использовать любую плоть, здесь же…

Райна покачала головой.

– Темны слова твои, великий. Но я повинуюсь. Доверимся великому Хедину.

Ракот остановил её нетерпеливым жестом:

– Нет ничего тёмного. Скажи, валькирия, что ты делала, когда в Хьёрварде гремела война? Когда Истинный Маг по имени Хедин, прозываемый также Познавшим Тьму, сражался на бастионах своей крепости, что на острове Хединсей, в мире под названием Хьёрвард?

Райна наморщила лоб.

– Прости, великий. Хотела б ответить тебе, как должно, но… не упомню такого. Скажу лишь, что не сражалась на той войне ни за Нового Бога Хедина, ни за его противников. Память меня не подводит – скорее всего, я была где-то далеко, с самым обычным наёмным полком, сражалась за тех, кто платил, пытаясь отыскать смысл собственного существования – в полном одиночестве, как мне тогда казалось, ибо я не ведала, что мой отец О́дин, Ас Вранов и владыка Асгарда, выжил.

– Тогда я расскажу, – кивнул Ракот. – Среди множества атаковавших Хединсей, по слову других магов нашего Поколения и самих Молодых Богов, были и призраки. Их звали Лишёнными Тел; одного из них, что прорвался сквозь все завесы над Хединсеем, Хедин и наделил плотью. Лишённый враз обратился в собственную противоположность. Ну и, как я уже сказал, случилось это на высоте сотен и сотен саженей над острыми хединсейскими скалами. Тело разбилось; а Хедин потом ещё и запечатал останки в каменном склепе, чтобы уж наверняка.

Валькирия усмехнулась.

– Ловко, властитель Ракот. Великий Хедин поистине велик. Что ж, остаётся надеяться, что он преклонит слух свой к моей мольбе. Я же… я готова служить ему верой и правдой, пока не ослепли мои глаза, а рука моя сжимает копьё.

Ракот нахмурился. Отчего-то слова валькирии задевали, неприятно царапали; и нет, не признанием того, что Хедин владеет куда более изощрённой магией – к этому Восставший привык уже давно и принял. Ведь и верно, что он сам, Владыка Тьмы, потерпел поражение, а вытащил его из темницы на Дне Миров именно Хедин, её, Тьму, Познавший.

Заклятия Хедина оказались успешнее мечей Ракота. Так есть, такова правда, а ни один воин, если он хоть чего-то стоит, не станет обижаться на правду.

Нет, не это. Просто… просто ему не хочется, чтобы Райна искала помощь у кого-то ещё. Даже если этот кто-то – его названый брат.

«Не хочу, чтобы она кому-то служила», – вдруг отчётливо понял Ракот.

«Просто не хочу».

– Будь уверена, мой брат не из тех, что продает свою милость.

Однако при этом он оставался Ракотом Восставшим. Тем, кто никогда не осквернял уст ложью, даже и во спасение.

– Если он согласится помочь, то не потому, что ему нужна твоя служба. Он сделает это, просто чтобы вернуть тебе мать. Тебе совершенно не будет нужды…

– Но я тоже так не могу, – упёрлась вдруг валькирия. – Моя благодарность великому Хедину – и тебе, конечно же, великий Ракот, – не будет иметь границ. Я тоже не привыкла быть в долгу. Если моё копьё или меч смогут помочь делу Новых Богов – я буду счастлива предложить им своё оружие и свою верность.

– Прости, что спрашиваю, – внутри у Ракота сделалось совсем неуютно, – но почему ты, вечная воительница, по сравнению с которой мы с братом – мальчишки, если мериться прожитыми летами, почему ты раньше не встала под его знамёна? Ничего не слышала? Многие, очень многие воины из самых разных миров нашли к нему дорогу…

Валькирия понурилась:

– Да не разгневается на меня великий Бог. Но… множество, множество лет я думала, что дела всех и всяческих сил – не для меня. Сперва я, как могла, скрывалась от Ямерта и его слуг. А самое лучшее – прятать подобное среди подобного. Где укрыться воину, как не среди других воинов? Так я сделалась наёмницей. Сражалась, находила и теряла боевых товарищей, мстила за них… и, прости мою прямоту, повелитель Ракот, даже слыхом не слыхивала о борьбе Истинного Мага Хедина.

– О нём не слыхала, да, – кивнул Восставший. – Ну а обо мне? О моих восстаниях? О том, как мы шли приступом на само Обетованное? Как Ямерт и его присные дрожали, когда наши тараны били в их стены, когда мы уже врывались в их домен? Или, может, – голос его отяжелел, – ты слышала, как мы отступали? Отступали, цепляясь за каждый мир, за каждую крепость, покуда могли, пока не осталось ничего, кроме лишь Тёмной Цитадели?

Кулаки его сжались, плечи развернулись, в глазах вспыхнул прежний мрачный огонь.

– Великий Ракот… – проговорила Райна. – Я понимаю – не пристало Деве Битв укрываться от оных. Но что поделать – то… то была не моя война. Я не ощущала её моей. Я не билась ни за тебя, ни против.

– Почему?! – потребовал ответа Ракот. Почему-то это… задевало. Кто-то другой – пусть бы себе, но валькирия… она должна была быть с ним! На его стороне!

Райна вздохнула:

– Мне казалось… что вы все – мои враги. Что все, явившиеся в Упорядоченное после нас, – всего лишь узурпаторы, вскарабкавшиеся на высокие троны Асов и иных Древних Богов.

– Истинные Маги не имели отношения к падению Древних! Орден как таковой появился уже после Боргильдовой Битвы!

– Не гневайся, повелитель, на простую воительницу. От отца мне досталась долгая жизнь, от него и матери – воинское умение, ловкость с оружием, но не мудрость Аса Вранов. Я только слыхала об Истинных Магах. Потом, уже в Долине, чином тамошней стражи, услышала больше. Но это было… уже в недавние времена, когда Новые Боги много-много веков правили Упорядоченным.

– Никто не гневается на тебя, достойная валькирия. – Ракот Восставший никогда не лгал, но тут впервые за множество, множество лет пришлось, усилием воли заставляя кулаки разжаться. – Мне просто… было б приятно знать, что некогда ты избрала моё знамя.

– Я не избрала, – развела руками Райна. – Не избрала тогда. А вот потом, когда маги Долины давили Восстание Безумных Богов, – билась уже под вашими.

Ракот кивнул:

– Хорошо.

«Что я прицепился к ней? Она Дева Битв. Орудие старика О́дина. Плод его, гм, любовных игр при живой жене, к которой он возвращался, как ни в чём не бывало. Наверное, так у них, Древних, было принято. Бог огня Локи, тот и вовсе в кобылу обращался, родив жеребчика…»

– Хочу лишь, чтобы ты поняла, Рандгрид, – никто тебя ни к чему не принуждает и принуждать не станет. Если Хедин поможет тебе – поможет от чистого сердца, а не за плату или службу. Ты ничем ему не будешь обязана.

– Великий Бог, – воительница церемонно поклонилась, – честь любого, неважно, смертного или бессмертного, сильного или слабого, принадлежит лишь ему одному. Позволь же мне самой решать, кому и чем я обязана, повелитель.

Ракот хмыкнул, отвернулся.

Нет, она не будет служить Хедину. В конце концов, что, бывший Владыка Тьмы не сыщет достойного дела для валькирии?

– Тогда не будем мешкать. Дорога дальняя, в безопасности твоя мать окажется, лишь когда мы достигнем Обетованного.

– Тогда не будем терять времени, великий Бог.

«Да, не будем. Вернёмся к Хедину, отыщем его, если нужно. Пусть вернёт Сигрун плоть или, по крайней мере, скажет как. А потом я должен рассказать об Оке Творца. А ещё потом – к Источнику Мимира. И ещё Гелерра, так и сгинувшая бесследно. Райне нечего делать в Обетованном. Если, конечно, не захочет остаться с матерью».

Дорогу к Обетованному Ракот отыскал бы из любой точки Сущего с закрытыми глазами и даже вообще развоплощённым. В последнем случае это даже получилось бы куда быстрее. Сейчас же он просто шагал рядом с Райной, то и дело оглядывавшейся на плывший за ними призрак Сигрун.

И, наверное, Ракот заметил бы неладное быстрее, если б не так пристально пялился на точёный профиль валькирии.

– Владыка! – Райна остановилась, озабоченно глядя куда-то вбок – там за тенями Межреальности угадывались голубоватые очертания мира, отсюда, из страшной дали, похожего на огромный плоский блин, раскрашенный синим, зелёным, голубоватым и белым. – Повелитель Ракот, ты чувствуешь?..

Повелитель Ракот ничего не чувствовал, а только удивлялся: где были его глаза и почему он не видел раньше, насколько красива воительница?

– Повелитель? – повторила Райна, заглядывая в лицо Восставшему. – Этот мир, что поблизости… Я ощущаю… что-то очень-очень знакомое, только давно забытое. Словно – словно вернулись времена до Боргильдовой Битвы…

– Что ты хочешь сказать, храбрейшая?

Райна чуть покраснела:

– Не зови меня так, владыка, я ещё не доказала тебе свою храбрость, а слова других стоят мало. Мир, мир вблизи от нас – я чувствую… ощущаю… слышу… запах силы… нет, не могу сказать! – Она аж всплеснула руками.

– Нам надо спешить в Обетованное, – напомнил Ракот. – Мы не можем задерживаться.

– Я знаю, великий! – Райна болезненно сморщилась. – Сердце моё тоже велит спешить, но долг, долг воительницы… что-то неладное творится там, честное слово, неладное!

– Рандгрид! В Упорядоченном полным-полно миров, где творится «что-то неладное». Ты забыла мои слова Трактирщику? Мы не кидаемся на всякую войну и беду. Войне и беде надо уметь противостоять самим, а не надеяться, что кто-то явится и «спасёт». От таких надежд рождается Спаситель, если хочешь знать. Тот самый, что едва не сожрал Эвиал на наших с тобой глазах.

– Да, великий, – смиренно ответила валькирия, склоняя голову. – И всё-таки я готова рискнуть даже моей матерью. Сигрун была воительницей, как и я. Она билась безоружной с драконейтом, когда все остальные её товарищи по несчастью только и могли, что выть, вопить, голосить да пытаться спасти собственные задницы. Валькирия не пройдёт равнодушно мимо битвы. Моя мать дождётся нас здесь.

Ракот только хмыкнул.

– Хорошо, – вдруг сказал он. – Будь по-твоему, воительница.

Эх, как же славно, как хорошо горят у неё глаза! Да, истинная Дева Битв; и какая же жалость, что они не встретились раньше!

Взять за руку, и…

Нет, не взять, и не за руку. Встать рядом, закрыть от…

Опять же нет. Валькирии не из тех, кого «закрывают».

Нет, надо просто встать рядом и сражаться вместе с нею.

Мир послушно раскрывался им навстречу. Один из множества, зелёно-бело-голубой, с лёгкими росчерками жёлтых пустынь. Тропа Межреальности кончалась, их охватывало привычное тепло ласкового солнца, слух заполнил плеск волн, шорох ветра в кронах, запах цветущих садов.

Могучий воин с чёрным клинком на плече и высокая и статная воительница в полном вооружении вышли из зарослей на широкий тракт.

Призрак растаял в ярком солнечном свете.

Люди, непрерывный живой поток. Смуглые и низкорослые – никто не дотягивался Райне даже до плеча. Одетые в сероватые, светло-жёлтые, грязно-белые свободные туники и простые сандалии. Ослики тянут двуколки, гружённые мешками и корзинами, там – какие-то местные овощи, зелень. В клетках квохчут куры и гуси; мужчины, женщины и дети – все текут лишь в одну сторону – туда, к самому берегу, где над морской лазурью вознеслась тёмно-багровая скала.

Совершенно чуждая на этих берегах, где жёлтый песок встречает густую тёмную зелень масличных рощ, где среди низких изгородей из блёкло-лимонного известняка сгрудились белостенные домики под черепичными крышами, где в море тянутся узкие языки скал – серые, густо испятнанные коричневатым и пыльно-зелёным упрямых деревцев и кустов, сумевших укорениться на голых склонах.

Но это вокруг. А прямо перед ними – скала цвета запекшейся крови. И бесконечные колоннады вдоль тянущейся к вершине лестницы из сотен и сотен ступеней; а там, на самой вершине, словно корона или лепестки невиданного каменного цветка – вздымаются снежно-белые глыбы, и впрямь точно раскрывающийся навстречу светилу бутон.

Над белыми скосами стены поднимается густой чёрный дым.

Белое, чёрное и багрово-алое.

На Ракота и Райну косились, людской поток опасливо обтекал их. Многие – на всякий случай – кланялись.

– Что дальше, воительница? – рыкнул Восставший. Он вдохнул полной грудью, расправил плечи. – Нет, честное слово, любой мир куда лучше Междумирья. Дышишь там и сам не знаешь чем. Обман какой-то.

– Дальше – туда, – указала валькирия. – Куда все идут. Не ошибёмся.

– Что-то я пока ничего тут не чувствую. – Ракот с сомнением глядел на людскую реку. – Народ как народ. Рабов многовато, а так – всё, как обычно. Город где-то там, за рощами. Река, небось. Храмы. Гладиаторские арены. – Он ухмыльнулся, явно вспоминая что-то.

Валькирия замерла, вскинула лицо к солнцу. Наискось с вершины алой скалы поднимался неправдоподобно густой и длинный столб дыма, чёрно-серая полоса, протянувшаяся через весь небосвод.

– Ты… ничего… не чувствуешь, великий Бог?

Ракот молча покачал головой.

– Не может быть, – выдохнула она.

– Так просвети меня, – усмехнулся Восставший.

– Древние, – коротко бросила валькирия, не отрывая взгляда от дымного росчерка.

– И что?

– Древние вернулись, – голос воительницы упал до шёпота. – Вернулась их сила. Я… чувствую. Это словно как старое вино. Не может быть, владыка Ракот, чтобы ты ничего не замечал!

Восставший нахмурился. Он исходил сотни, тысячи миров – в отличие от братца Хедина, предпочитавшего Межреальность. Этот мир ничем не выделялся.

– Ты знала, куда заглянуть, – наконец вымолвил он.

– Конечно, владыка. Меня потянуло сюда, и сюда мы вышли.

– Тогда идём, – пожал плечами Восставший. – Что бы ты ни хотела тут сделать, давай сделаем. И – дальше.

– Нам туда. – Валькирия ожидаемо указала на беломраморную корону, что венчала скалу.

Они шагали, рассекая толпу. От Ракота и Райны шарахались все, даже смирные длинноухие ослики. Ближе к скале по обочинам появились стражники с копьями, в коротких белых юбках, с ярко-жёлтыми щитами и кривыми серповидными клинками. При виде Восставшего и валькирии первая пара воинов аж попятилась, широко поразевав рты.

Ракот ухмыльнулся, выразительно качнув длинным чёрным мечом. Стражники безуспешно попытались спрятаться один за другого.

Восставший и Райна миновали первую пару. Названый брат Хедина усмехался, валькирия оставалась серьёзной – а миг спустя мимо них сломя голову промчался один из оставшихся позади стражников.

– Предупреждает, – хохотнул Ракот. – Ну, пусть их.

Валькирия лишь нахмурила брови. Восставший откровенно забавлялся, а вот Райне отчего-то было совершенно не до смеха.

…Перед скалой, у подножия лестницы, лежала широкая полукруглая площадь, тщательно вымощенная аккуратно пригнанными друг к другу плитами. Вокруг – низкие белёные здания безо всяких украшений, с крошечными оконцами. Стены да крыша, ничего больше.

Здесь сходились три дороги, здесь кипел людской водоворот, здесь стояла многочисленная стража. Тележки проворно разгружались руками полунагих слуг с узкими ошейниками; тюки, мешки и корзинки быстро исчезали в раскрытых дверях. Вверх по широкой лестнице поднималось уже настоящее шествие – плотно, локоть к локтю.

Вокруг Ракота и Райны образовалось тем не менее пустое пространство. Люди косились на них, косились со страхом, и никто не рискнул приблизиться.

Никто, кроме стражников. Не меньше полусотни мечников и десятка два лучников проворно высыпали на площадь, щедро осыпая не успевших убраться с их дороги ударами палок.

– Кажется, воительница, они решили нам воспрепятствовать, – злорадно ухмыльнулся Ракот.

Простые обыватели очень, очень бодро разбегались кто куда, являя изрядную ловкость. Предводительствовавший отрядом воин – его отличал от других алый пояс – что-то крикнул, вскинул руку с кривым мечом.

– Нет, здесь я не бывала, – выдохнула валькирия. – Язык этот прежде не слыхала…

– Не страшно, я слыхал. – Ракот повёл плечами, вскинул наперевес чёрный клинок. – Маленькое преимущество Нового Бога. Впрочем, ты ничего не потеряла, воительница, – всё уныло, скучно и неинтересно. От нас требуют положить мечи, руки вытянуть перед собой и идти к ним. Медленно. Иначе нас, э-э-э, утыкают стрелами сии доблестные лучники, чья меткость уступает только их же храбрости, а храбрость заставит устыдиться даже великих богов.

Райна чуть улыбнулась – одними губами:

– Что скажет мне великий Бог? Каков даст совет?

– Разве тебе нужны советы, воительница? Нам, как я понимаю, надо подняться по этой лестнице, верно? А драться с этими дураками нам совершенно не с руки. Сейчас я им скажу…

Низкий и грозный голос Восставшего, казалось, был слышен не только повсюду на площади, но и далеко окрест.

Стражники запереглядывались, кое-кто даже сделал шаг назад.

Начальник с алым поясом, однако, оказался покрепче. Резко обернулся назад, что-то гортанно пролаял, недвусмысленно указывая на вершину алой скалы. Лестница, ведущая туда, меж тем мало-помалу очищалась, поскольку народишко, явно предпочитая дождаться исхода событий, скапливался за складами и не лез на рожон.

– Грозит своим карами истинных богов, – повернулся к воительнице Ракот. – Грозит, паршивец этакий, весьма убедительно. И цветасто. Что-то про вываривание при одновременном сдирании кожи или вроде того. Не разобрал. Местный диалект, не иначе. Видишь, как сразу воспылали рвением?

Рвением стража и впрямь воспылала. Равнение восстановилось, луки поднялись, стрелы легли на тетивы, щиты – сомкнулись, а пики, у кого были, – наклонились.

– Вот ведь дураки, – покачал головой Ракот. – Держись за мной, Райна. Потому что они ведь с перепугу начнут стрелять, а я не знаю, насколько хорошо ты умеешь отбивать стрелы.

– Разве великий Бог не может приказать стрелам сгореть в полёте? – усмехнулась в ответ Райна.

– Великий Бог, коль ты уж так настаиваешь на таком прозвании, предпочитает не злоупотреблять подобными средствами, если сгодится старое доброе, – Ракот прокрутил мечом шипящую мельницу.

Райна привычно подняла щит.

– За мной, я сказал, – резко посуровел Ракот, шагая прямо на застывший строй воинов и не останавливая накручивающий круги, восьмёрки и петли меч.

Валькирия повиновалась, бездумно, привычно, как повинуется опытный воин на поле боя приказу командира, потому что зачастую даже не самый годный приказ лучше его полного отсутствия.

А в следующий миг полетели стрелы, яростно засвистел рассекаемый чёрным мечом воздух, а саму воительницу словно ударил под дых незримый кулак.

Сверху, от белой короны, вниз словно покатился настоящий водопад. Водопад силы.

Оголовок первой из стрел разбился о чёрную сталь ракотова меча, воздух полыхнул, Восставший бестрепетно шагнул сквозь пламя. Одновременно в клинок его угодило ещё две стрелы – ещё две вспышки, и после второй, болезненно зарычав, названый брат Хедина даже отшагнул назад.

Ещё одну стрелу Райна отшибла в сторону круглым своим щитом, та осталась цела, дорогу валькирии пламя не преградило.

А в следующий миг Восставший рванулся прямо на преграждавших дорогу стражников, и на сей раз стрелы действительно вспыхнули ещё в полёте, а валькирия ощутила болезненный укол, словно от незримой иглы.

Начальник с красным поясом оказался самым сообразительным. От рывка Ракота он ушёл, перекатившись через плечо, мгновенно вскочил и вновь что-то выкрикнул, отчего воздух словно бы зазвенел – такая сила устремилась вниз от белой короны.

Чем-то это неприятно напоминало Безумных Богов.

Стражники, несмотря на рывок Восставшего, несмотря на сгустившийся перед ним призрачный щит из густых теней, отнюдь не спешили разбегаться. Напротив, бросились на Нового Бога со всех сторон, посылая стрелы, норовя рубануть мечом или ткнуть пикой, нимало не заботясь при этом, что могут задеть своих.

Кого-то при этом и задели, кто-то упал, кого-то безжалостно топтали сандалии других вояк; тёмный щит Ракота ударил прямо перед ним, миг спустя – ударил вбок, раскидывая нападавших. Чёрный меч прянул молнией, оставляя щепки от деревянных щитов и копейных древков. Стражников раскидывало, как котят, они падали, катились по каменным плитам, однако вновь упрямо вскакивали, кидаясь на Ракота снова и снова. Казалось, они готовы биться даже голыми руками.

Тёмный щит вокруг Восставшего разбрасывал нападающих, однако они поднимались почти мгновенно, словно кто-то дёргал их за незримые нити.

Ракот не хотел убивать. Это было очевидно. Воин до мозга костей, сейчас он явно не желал разить насмерть, пытаясь лишь отбить у стражи охоту слишком уж ретиво на него напрыгивать. Получалось это, впрочем, из рук вон плохо, так, словно Восставшему противостояли самое меньшее избранные слуги Молодых Богов, явившихся на Боргильдово Поле «в силах тяжких», а не какая-то храмовая стража из низкорослых тощих воинов, явно не имевших понятия ни о каком искусстве боя, кроме лишь самых простеньких ударов и отбивов.

Однако чего не позволяет себе великий Бог, то вполне может простить себе обычная воительница.

Райна лихо крутнула мечом, прыгнула, достала ближайшего копейщика клинком по шлему, оглушила, перемахнула через валящееся тело, одним ударом расколола на мелкие щепки подставленный было щит, сбила незадачливого мечника с ног, ткнув тяжёлым оголовьем эфеса прямо в середину лба.

Ракот сумел прорваться уже к самой лестнице, однако от длинных и низких строений вокруг площади к стражникам уже спешила подмога – никак не меньше сотни. Кричал, размахивая руками, начальник в алом поясе, подгоняя отстающих.

Именно к нему и устремилась Райна. Стремительно и мягко, как умела, когда враг и глазом моргнуть не успевал до того, как нарваться на разящую сталь воительницы.

Этот «алый пояс» успел. Больше того, это Райна едва смогла отвести щитом его молниеносный удар; меч был выброшен на всю длину руки.

Кто-то помогал местной страже, и помогал вовсю, как просто не должен был помогать. Круче, чем Безумные Боги.

Райна гикнула, размахнулась щитом, вновь отшибая в сторону вражий клинок, и атаковала сама.

На сей раз искусство валькирию не подвело, грудь «алого пояса» залило кровью, тот захрипел, отшагнул назад, роняя оружие, и мешком повалился на камни. Голова тупо хрястнулась о плиты.

Это помогло. Во всяком случае, та сотня вояк, что бегом бежала от «казарм» – или что у них там было? – с не меньшей резвостью и рвением устремилась назад. Бросавшиеся на Ракота как-то тоже внезапно сообразили, что не всё получается в соответствии с планом и вообще в отсутствие начальства нет смысла так уж усердствовать.

Ниточки разорвались.

Ракот перевёл дух, обернулся к Райне. Валькирия ожидала увидеть горящий в нём огонь упоения, боевое безумие, радость схватки – однако Восставший дышал тяжело и прерывисто, волосы слиплись от пота, из нескольких порезов на щеках сочилась кровь.

– Этого… не… может… быть! – прохрипел он.

– Это есть, – просто сказала воительница, глядя на тело предводителя стражников с алым поясом. Она не сомневалась, что видит вполне себе мёртвого мертвеца – правда, у него начали вдруг подёргиваться руки и ноги.

– Хуже, чем с Безумными. – Райна шагнула к Ракоту, извечно-женским движением потянулась стереть кровь со щеки. И вдруг отдёрнулась, потупилась, покраснела, словно испугавшись того, что делает.

Ракот тоже как-то вдруг потупился, кашлянул, тыльной стороной ладони провёл по окровавленному подбородку.

– Надо же, зацепили… что ж, при этакой-то силище…

– Что против нас, великий Бог? Ты уже знаешь?

Ракот зло скривился, сплюнул на ступени. Площадь опустела, лишь три тела – убитый Райной начальник стражи и оглушённые ею же щитоносец с копейщиком – лежали на плитах. Толпа волновалась, прячась за складами и казармами, но на площадь выплеснуться не спешила.

– Не знаю. – Восставший глядел вверх, на очистившуюся к этому времени лестницу. – Какая-то гадость… или гадина… или гады… присосавшаяся к силе, замкнувшая её на себя… Идём, Рандгрид! Чувствую, правильно ты посоветовала сюда заглянуть…

«Знать бы ещё, куда они делись, все, кто поднялся по этой лестнице… Кто поднялся… Какая же она красивая… э-э-э, Восставший, эт-то ещё тут к чему?!»

Разве мало у него было женщин? Мало красавиц любило его со всем пылом? Мало трепещущих уст и розовых ланит оказывались в полной его власти? Чего уж там, множество. Громадное большинство стёрлось из памяти, хотя он и хвалится, что «ничего не забывает». Верно, с одним-единственным исключением – если не хочет забыть сознательно.

Но да, он не сталкивался с валькириями, с истинными валькириями, Девами Битв, дочерьми О́дина. Кто бы мог подумать, что старикан, оказывается, даст жизнь такой… такой…

«А собственно говоря, какой? Да, Рандгрид высока и статна, бела ликом, густа изломом бровей, скулы её чётки, губы алы, хотя и не полны. Да и… – покосился Восставший, – и перси очень даже на месте, хотя воительнице они, казалось бы, должны только мешать.

Однако она и не писаная красавица. Сурова, как северная вьюга, серые глаза холодны, как сталь, – написал бы скальд. Всё так. И подбородок, наверное, тяжеловат, и строгие ревнители классических канонов нашли бы её руки слишком мускулистыми, ладони – слишком мозолистыми. И уж, конечно, не закрыли бы они глаза на бесчисленные шрамы, глубокие и мелкие, длинные и короткие, исчертившие кожу валькирии.

А вот есть, есть в ней тот самый неведомый огонь, что по одному ему ведомым правилам перебрасывается с одной души на другую, и вот уже двое пылают вместе.

Нет, нет, нет, – аж помотал головой Восставший. – Я Новый Бог, я…»

– Великий Бог. – Край щита валькирии тронул его предплечье, и он едва не подпрыгнул. – Смотри, великий Бог…

Ракот сам не заметил, как они одолели всю казавшуюся бесконечной лестницу. Белый каменный цветок раскрывал перед ними свой венчик, образуя огромный амфитеатр и чем-то нехорошо напоминая Восставшему незабвенную опрокинутую пирамиду на острове Утонувший Краб, что в мире под названием Эвиал…

Все концентрические круги вокруг арены заполняло сплошное людское море. Тысяч сто на глаз, не меньше. Сама арена посыпана жёлтым песком, а прямо напротив входа, где застыли они с Райной, – белокаменный портик с аккуратными колоннами и треугольным фронтоном, украшенным какими-то барельефами. В тени между колонн угадывалось нечто, очень похожее на каменный алтарь, – такое же белое, как и всё вокруг.

Оттуда, из портика, в лица Новому Богу и валькирии словно задуло сухим горячим ветром, ветром безжизненной раскалённой пустыни.

Широкие ступени спускались от края каменной чаши амфитеатра вниз, к посыпанной песком арене и поднимались вновь, к портику.

Людей, волновавшихся на широких ступенях, разделяла многочисленная стража. Эти в отличие от встреченных ранее Ракотом и Райной были и одеты куда красочнее, и вооружены куда лучше.

Тем не менее ни один из копейщиков, мечников или щитоносцев так и не заступил им дорогу. Напротив, взяв копья наперевес, вдоль земли, стража древками удерживала тех простолюдинов, что явно пытались дотянуться до незваных гостей.

Искажённые ненавистью лица. Выпученные, вылезающие из орбит глаза, пена на губах. Скрюченные пальцы, словно когти, цепляющие воздух, – и вопли, вопли, вопли, вопли гнева, ненависти, жажды убийства.

Доведённая до такого сумасшествия толпа легко сметёт цепь любой стражи, её не остановят и стрелы в упор, не остановят боевые мастодонты, ничто.

А тут – справляется несколько десятков, может быть, сотня стражников, всего-навсего держа копья двумя руками на уровне груди.

– Идём, великий Бог, – тихонько сказала валькирия с робостью, непонятной и ей самой. – Идём. Нам туда. – Она кивком указала на портик.

– Будет славная драка, – заозирался Ракот. – Но ты права, надо идти, это хуже, чем Безумные Боги.

– Они убивали на этой арене, – втянула воздух Райна, – всё пропахло кровью. И смертью.

– Идём! – прорычал Ракот.

Они шли вниз. За спиной раздался топот множества ног – толпа стражников, плотная, локоть к локтю, перегородившая весь проход.

И во главе их – начальник стражи в алом поясе, весь покрытый с ног до головы засыхающей кровью.

– Они ещё и некроманты, – проворчал Восставший. – Что ж, тем лучше! Равновесие мне это зачтёт, надеюсь.

Никто не попытался их остановить, пока они шли вниз. Никто не преградил им дорогу, когда они перебрались через каменный барьер и оказались на песке арены. Ракот задел что-то ногой – в сторону откатился совершенно гладкий, без следов плоти, белый человеческий череп.

Восставший криво усмехнулся.

Они беспрепятственно пересекли манеж. Вновь перемахнули через ограду, с усмешками глядя на беснующуюся толпу и на невозмутимых стражей, по-прежнему сдерживавших её, соединив копья.

– Какая силища… – вполголоса обронил Ракот.

– А мы лезем ей прямо в пасть, – улыбнулась валькирия. И вновь чуть коснулась локтя Восставшего.

– Лезем прямо в пасть, ага, – кивнул тот. – Как-никак, я хоть и бывший, но всё-таки Владыка Тьмы. Кое к чему обязывает, ты не согласна?

Они ступили в прохладную тень портика – и гул негодующей толпы враз отодвинулся куда-то в дальнюю даль, сделавшись словно ровный шум моря.

Здесь же разливался покой. Покой и сила, невиданная, сжатая подобно занесённому мечу, готовому рухнуть на дерзких.

Ряды белых колонн с вычурными капителями и абаками уходили в сумрак, и там, за их чередой, сгущалась темнота. Шаги Райны и Ракота гулко отдавались под высоким потолком, где тоже гнездились тени. Антаблементы, с их разукрашенными фризами и барельефами, было не рассмотреть – Райна видела лишь какие-то переплетённые тела, не то человеческие, не то принадлежащие чудовищам.

Первые три ряда колонн остались позади; Ракот приостановился у белого плоского камня. В его предназначении трудно было ошибиться – чуть длиннее человеческого роста, шириной в размах рук, с канавками-стоками и торчащими прямо из гладкой отполированной поверхности грубо откованными железными скобами.

Райне вспомнилось их приключение с кирией Кларой и орками на дальнем западе Эвиала, в Империи Клешней.

Камень был девственно чист. Блистал невообразимо гладкой, словно лёд, поверхностью.

Ракот тяжело усмехнулся, коснулся остриём чёрного меча торчащей железной петли. Между клинком и петлёй проскочила стремительная искра.

– Всюду сила, – проговорил Восставший. Голос его был твёрд. – Столько силы мне и не снилось – даже когда горели мои Костры, а рати стояли под стенами Обетованного. А тут… какой-то ничтожный мир, какой-то ничтожный…

– Ничтожный кто? – пронёсся лёгкий вздох, словно дуновение ветерка, внезапно решившего прогуляться меж колонн, да так среди них и заблудившегося. – Кто ничтожный?

Райна подобралась, поудобнее перехватывая альвийский меч. Клинок больше не пробуждался к жизни, не рвался в бой, как тогда, возле границ Демогоргона, но сейчас он дрогнул.

Голос обращался к ним на понятном обоим языке, древней речи Хьёрварда.

Райна невольно взглянула на Восставшего. Она идёт за ним, он – предводитель. Что станем делать?

Названый брат Хедина молчал, водил из стороны в сторону остриём чёрного меча, словно отыскивая незримые нити паутины.

– Хотите поклониться нашей силе? – всё так же смутно, точно в полусне, продолжал бестелесный голос. – Жаждете изумиться нашей мощи и власти? Вы, явившиеся из ниоткуда!

Восставший, словно решившись, твёрдым шагом отправился дальше в глубь кажущегося сейчас бесконечным портика, больше смахивающего на истинный храм.

Меж колоннами прошелестел ветерок, заколыхался лёгкий туман, прозрачная, едва заметная дымка. Впереди словно кузнечные клещи достали из горна раскалённую железную крицу – такой жар хлынул прямо в лицо. Сила вырывалась на свободу, дикая и необузданная и во многом – очень понятная валькирии, почти родная.

Но её слишком много, этой силы. Безумные Боги, которых она столь часто вспоминала, не обладали таким могуществом, а какое имели, добывалось самыми причудливыми путями, начиная с магии крови и заканчивая охотой, откапыванием и самым жестоким раскурочиванием древних артефактов.

Что же случилось? Откуда тут такое?

– Повелитель…

– Не сейчас, Райна. – Ракот даже не повернул головы.

– Повелитель, я не сомневаюсь – это кто-то или что-то из ряда Древних Богов. Я чувствую. Эта сила мне сродни. Все Древние несут или несли в себе искру дыхания Творца, как объяснял мне отец. Мне она тоже досталась – через его кровь.

– Это. Ничего. Не. Изменит, – отчеканил Ракот, по-прежнему не оборачиваясь.

– Зачем вам мечи? – вновь вздохнул голос. – Разве мы враг вам?

Восставший не ответил, и Райна решилась сама:

– Там, внизу, на нас напали. Мы не из тех, кто спускает подобное.

– Вы не претерпели урона, – возразил призрачный голос. По-прежнему томно, чуть сонливо, словно по некой обязанности. – Но при этом убили двух моих верных слуг, простых смертных. Их семьи осиротели.

Ракот не отвечал, шагал молча, всё глубже и глубже в сгущающиеся сумерки. Сила творила какие-то фокусы с пространством, храм точно сделался бесконечным – во всяком случае, Райна не чувствовала впереди ничего, кроме бездны – вздумай бездна разлечься вот так, отдыхающим драконом.

Они шагали всё глубже и глубже в драконью глотку.

Шептал ветер, туман завивался причудливыми спиралями вокруг колонн. Угасал свет за спиной, Ракот и Райна всё удалялись от входа, но никак не получалось оставить его окончательно, словно тут действовало какое-то чародейство.

Ну да, подумала валькирия, на них больше никто не нападает. Интересно, а чем занята толпа в амфитеатре? Глазеет на пустую арену? Или их уже занимают каким-то зрелищем?

Бездна, думал и Ракот. Пустая голодная бездна. Нет ничего, кроме голода и силы. И ещё памяти – точнее, вместо неё одна лишь чёрная дыра.

Хочешь познать врага, точно выяснить, на что он способен – вступи с ним в бой. Пусть даже и короткий.

Схватка на площади прояснила Восставшему многое, но не всё.

Сквозь подобный строй он прошёл бы, не запыхавшись, даже в образе черноволосого и голубоглазого варвара – личины, что он надевал, собираясь потешить себя честным боем и сознательно ограничивая собственные силы. Здесь же ему пришлось выложиться – последний раз он так выкладывался, схватившись со Спасителем на ступенях Его лестницы, по которой Тот спускался в Эвиал.

В том бою Восставший не преуспел. Спасителя остановила искупительная жертва людей-магов, Анэто и Меганы. Сегодня вышло получше: Ракоту удалось прорваться, но цена всё равно оказалась непомерна.

Кто-то, притаившийся в глубине этого треклятого портика, храма, логова – называй как хочешь, – заполучил себе под команду невиданный доселе источник Силы. Сравнимый чуть ли не с Источником Мимира.

И это было совершенно неправильно. Райна права – Равновесие нарушалось, никому в пределах обычных миров нельзя распоряжаться подобным. Восстание Безумных Богов ещё не успело подёрнуться флёром приятных воспоминаний.

Древние Боги, сказала валькирия? Древние Боги в Упорядоченном, конечно же, оставались. Один Шарэршен, ныне присягнувший брату Хедину, чего стоил; немало, немало Древних уцелело в том или ином виде, избегнув гнева Ямерта. Наверняка чисто случайно могли остаться и такие миры, где вторжения Молодых Богов вообще не заметили, хотя в такое Ракоту верилось с трудом. Во всяком случае, он, поднимая своё восстание и отчаянно нуждаясь в союзниках, таковых не нашел.

Но – всё бывает.

Древние Боги правили долго, однако никогда не выходили за пределы своего мира или нескольких, если те располагались очень близко друг к другу. Никогда не создавалось ничего похожего на Обетованное. Никогда не расползались по тысячам тысяч миров храмы одних и тех же божеств.

Никому из Древних не доставалось слишком много силы.

А теперь? Что случилось здесь? Такая мощь – не по меркам Древних. Безумные Боги не зря прозваны были Безумными – могущество, которым они овладели, не просто туманило разум, оно действительно лишало рассудка.

И тогда пришлось вмешиваться им, Новым Богам. Не самим, к сожалению, – давить бунт руками боевых магов Долины и наёмных рот.

– Держись за мной, Райна, вперёд не лезь. Поняла?

– Поняла, великий Бог, – почему она улыбается? Что именно она поняла? Что ему вдруг стало за неё страшно? Вот просто стало, и всё тут? Ему, бессмертному Богу, владыке Упорядоченного, любившему столько красавиц, что в честь каждой по звезде называть – так звёзд на небе не хватит?

Дальше, дальше, дальше, сквозь бесконечный лес колонн. Будет ли дно у этой пропасти, отыщется ли стена? Или так и будут они идти исполинским кольцом, не в силах его разорвать?

А разорвать надо. Обязательно надо, потому что существо – или сущность, неважно, – засевшее в сгустившейся меж колоннами тени, жадно втягивает силу со всё большего и большего пространства Межреальности и совсем скоро доберётся, того и гляди, до соседних миров.

Здесь, подле этого создания, Ракот словно увидел это наяву – жадную пасть, поглощающую потоки магии, что обычно струились мимо этого мира.

«Окажи себя!» – так и хотелось рявкнуть Восставшему. Наверное, совсем недавно он так бы и поступил, но за ним, чётко следуя приказу, шагала Райна, и ему требовался уже не молодецкий бой, а победа. Скучная, неказистая и быстрая.

Но победа.

Они шли – и в то же время словно стояли на месте. Свет за спинами всё мерк, мерк и никак не мог окончательно исчезнуть.

Восставший чуть повёл плечом, поудобнее перехватил длинный чёрный клинок – и внезапно ни с того, ни с сего рубанул им по ближайшей беломраморной колонне.

Камень брызнул дождём осколков, острых, словно наконечники стрел. Лезвие пронеслось сквозь колонну, рассекло её так, что снизу и сверху остались острые искорёженные обломки, словно торчащие зубы зверя.

По храму пронёсся злобный бестелесный вой, множество голосов взвыли в унисон. Не останавливаясь, меч Ракота рухнул ещё на одну колонну рядом и оставил от неё только груду мраморной щебёнки.

– Довольно! – режущий, истошный визг, от которого даже у Ракота заныли уши.

Навстречу Восставшему и валькирии словно полетела тёмная стена, тупик, внутренняя сторона портика. А в нём – низкая и узкая дверь, вернее, просто проход, сложенный из додревнего дикого камня, необработанного, ничем не похожего на гладкий мрамор многоколонного храма.

– Жд… – начал было Ракот, но, увидав вспыхнувшие глаза валькирии, только махнул рукой. – Держись только позади меня. И ни подо что не суйся!

– Воля твоя, великий Бог.

В узком проходе царила уже полная тьма. Нависал низкий свод, так что Ракоту пришлось нагнуться. Конечно, Новый Бог мог отлично видеть и в полном мраке – не глазами человеческого своего тела, разумеется, – и перед ним представало сейчас нечто вроде длинного, извивающегося пищевода, точно тут на отдых разлеглась огромная змея.

– Держись ближе, – бросил он, хотя в этом и не было никакой нужды – Райна и так «держалась ближе», как и следовало, готовая прикрыть спину.

Бесконечная дорога через колоннаду. Бесконечная дорога низким проходом, давящим, тёмным. В инициациях у разных племён, коих Ракоту довелось повидать немало, а иные он даже и проходил для смеха, – почти всегда присутствовало нечто подобное. Путь в темноте означал прежнюю смертную жизнь, выход на свет – рождение для нового; ожидавший неофита бой или иное испытание – подтверждение обретаемого права.

Ракот ждал атаки. Неведомому хозяину, затаившемуся на том конце прохода, не было резона ждать. Ударить сейчас, когда врагам не развернуться, когда они пробираются в затылок друг другу, – или этот противник донельзя глуп, самоуверен и вообще не понимает, с кем связался?

Или, напротив, враг хитёр, осторожен, тянет время, стараясь как можно лучше подготовиться к приёму? Да, мог бы атаковать ужесейчас, но сделал правильные выводы из случившегося на площади, из раскиданных воинов, из того, что странные гости, хоть и несколько вспотев, разогнали больше двух сотен стражников, и притом почти без жертв. Оглушённые Райной вояки вполне могли очухаться.

В общем, призадумался и ждёт? Готовится?.. А мы чем ответим?

Какие-то это были неправильные вопросы. Скорее уж их полагалось задавать вечному скептику, осторожному Хедину, в то время как ему, Ракоту, полагалось бросаться в бой, очертя голову.

Это всё потому, что сзади шагает Райна?

Вот так просто, даже простецки, совершенно не по-божественному?

Когда же это могло случиться? Только что же сидели, говорили совсем по-иному. У Трактирщика, когда сталкивались взглядами над столом? На вершине Древа, когда стояли друг подле друга, глядя на то, чего не видывал ещё никто в Упорядоченном (а если видывал, то никому об этом не поведал)?

Дальше он подумать уже не успел, потому что змеившийся проход внезапно кончился, в глаза хлынул яркий свет, точно незримая рука отдёрнула занавес. Под ноги лёг жёлтый песок, в уши хлынул рёв толпы; Ракот и Райна очутились вновь на той же самой арене, с которой совсем недавно уходили в глубину белого портика.

Над амфитеатром пронёсся лёгкий смешок. Негромкий, однако Ракот и Райна услыхали его так же отчётливо, как если б вокруг царила полная тишина.

Ну да, арена та же. Вот только почему тот белый алтарный камень с железными петлями перенёсся из портика прямо на середину амфитеатра?

Возле белого камня взвихрилась мгла. Толпа зашлась в экстазе, скудно одетые люди прыгали, вопили, царапали себе лица до крови, кто-то катался по ступеням, не чувствуя боли, кто-то пытался перебраться на саму арену – стражники невозмутимо, словно общее безумие их ничуть не затрагивало, сталкивали таких вниз тупым концом копейного древка.

Мгла всё сгущалась, уплотнялась, пока вдруг не раскрылась, подобно распахивающемуся плащу, и на песок арены у алтаря не ступили двое.

Юноша и девушка, бледные, высокие, с волосами цвета снега. Чем-то они напоминали эльфов: такие же худощавые, поджарые, с тонкими и мелкими чертами лица и миндалевидными большими глазами. Одеты скромно, если не сказать бедно, в такие же серовато-белые немудрёные туники, как и громадное большинство местного народа.

Новоприбывшие одинаковыми жестами вскинули руки, словно приветствуя люд на ступенях вокруг. Ответом стал новый взрыв воплей и криков.

Райна встала рядом с Ракотом, щит и меч наготове.

– Древние, – сказала вполголоса. Сказала без неприязни или удивления, просто оповещая того, с кем, наверное, предстоит сейчас биться плечом к плечу.

– Откуда знаешь? Не маги, не самозванцы, не, в конце концов, аватары-аспекты, будь они неладны, а именно Древние?

– Запах силы, – не задумалась ни на миг валькирия. – Цвет. Это как зажмурить глаза ярким днем, всё равно знаешь, где солнце.

– Древние… – проворчал Ракот. – Ну хорошо. Мне, собственно говоря, всё равно, кто они такие. Вопрос, откуда у них этакая силища!

Древние меж тем разом опустили руки и воззрились на Восставшего с валькирией.

Юноша пристально глядел на Райну, девушка – на Ракота. Потом подняла взгляд, что-то звонко выкрикнула собравшемуся многолюдству, и человеческое море вновь зашлось в диком восторге.

– Они явились, чтобы послужить нам, – перевёл Восставший. Райна фыркнула.

– Боюсь, великий Бог, по доброй воле на твои вопросы они не ответят.

– Именно что, – процедил Восставший сквозь зубы. – Что ж, попробуем убедить… Держись ближе ко мне, Райна, и, если что, бей наверняка. Не хочу, чтобы с тобой что-то бы случилось.

– Со мной, валькирией Ас…

Её прервал голос юноши, низкий, спокойный и сильный. Обращался он по-прежнему к собравшимся в амфитеатре; Ракот хрипло зарычал.

– Что он говорит, великий?..

– Что мы должны… что они должны нас… овладеть нами, дабы наша сила перешла им…

– Овладел один такой, – усмехнулась воительница. – Пока не укоротила ему кой-чего кое-где! Я…

Она не закончила.

Песок брызнул у неё из-под ног. Под ним зазмеились извивы одетых в поблескивающую зеленовато-чёрную чешую щупалец; они рванулись вверх, оплетая валькирии лодыжки и колени.

Альвийский меч рухнул, разрубая мерзко шевелящиеся конечности, клинок полыхнул слепяще-белым, в сжимавшую эфес ладонь Райны словно прянула жгучая молния, но своё дело он сделал. Извивающиеся отростки заливали песок тёмной кровью, а сама валькирия огромным прыжком ринулась на атаковавших.

Песок встал стеной у неё на пути. Взметнувшаяся жёлтая завеса стремительно опадала, а сквозь неё уже виднелась сплошная шевелящаяся масса плотно прижатых друг к другу щупалец, донельзя напоминавших сейчас какую-то диковинную грядку змеевидных растений.

Высокая, вдвое выше Райны, живая стена, на ходу оборачиваясь живой же сетью, обрушилась на неё. Меч рубил наотмашь, но валькирии пришлось попятиться, а потом одно из щупалец подсекло ей ногу, и Райна упала на одно колено.

Сбоку в схватку ворвался Ракот, его чёрный меч свистел, описывая смертоносные круги, и в живой сети тотчас возникли огромные прорехи.

Вся арена теперь превратилась в сплошное море шевелящихся щупалец, песок под ногами ходил ходуном.

– Назад! – рявкнул Ракот. – Слишком они нажрались! Слишком много у них сейчас!..

Райна до конца не поняла. Слишком много силы, это понятно; но едва ли её потом сделается сильно меньше.

Но приказ исполнила.

Ракот же вдруг перехватил меч обеими руками, направляя острие прямо себе под ноги; выдохнул – и ударил, соединяя сталь с потоком его собственной силы.

Оглушающий рёв сотряс всё вокруг, арена под ногами содрогнулась так, что Райне потребовалась вся ловкость валькирии, чтобы удержаться. Из песка взметнулся фонтан чёрной крови, а в следующий миг на ожившую арену хлынули люди. Стражники уже не пытались их задерживать, напротив, пихали в спину недостаточно, по их мнению, расторопных.

– Они сейчас всё равно что зомби! – рявкнул Восставший. – Руби, не колеблясь, Райна!

Но никого рубить им и не понадобилось.

Хлынувших на песок людей пронзали бьющие снизу щупальца, вдруг оказавшиеся увенчанными роговыми наконечниками, как у копий. Несчастных насаживало, словно на колья, более тонкие отростки хватали жертв за руки и ноги.

Ракота и Райну это отчего-то не затрагивало – чудовище словно старалось сперва собрать лёгкую добычу.

Толпа лезла прямо навстречу собственной лютой смерти, алая кровь обильно текла по тёмной чешуе, а рухнувших замертво тотчас утягивало куда-то вниз. Песок почти полностью исчез, под ногами змеились бесчисленные щупальца чудовища, обильно поливаемые сейчас горячей человеческой кровью.

Людская волна перехлестнула через барьер вокруг арены, хлынула навстречу собственной гибели.

Люди умирали сотнями и тысячами, не понимая, что умирают. Они корчились от боли, глаза вылезали из орбит, дикие вопли оглашали воздух – но никто не повернул назад, никто не пытался сопротивляться.

«Магия крови, – мелькнула у Райны лихорадочная мысль. – Ему мало того, что есть, надо ещё – так с нами, видать, не справиться…»

И точно – на Восставшего с валькирией сверху словно обрушились незримые каменные глыбы. Ракот зарычал, вскинул левую руку извечным жестом ограждения и отторжения, накрывая себя и Райну тёмным призрачным щитом; их с валькирией вдавливало внутрь арены, прямо в кипящее море щупалец, всё глубже и глубже. Щупалец же было там несчётные множества, толстенных и тончайших, заканчивающихся хватательными отростками вроде человеческих пальцев, или зубастыми пастями, или роговыми окончаниями, что могли пробить навылет человеческое тело, круша кости.

Ракот вдруг оказался рядом, крепко обхватил валькирию левой рукой, прижимая к себе так, что казалось, сейчас захрустят ребра.

– Держись, Райна!

Он не мог явить всего, на что способен Новый Бог. Даже сейчас, когда прямая атака на него давала как будто бы возможность ответа. Время, проведенное рядом с Познавшим Тьму научило осторожности, Восставший всегда помнил об их проклятии, о Законе Равновесия; а так он сбросил бы человеческую плоть – чего, правда, очень не любил делать, особенно в бою, – вернувшись к форме чистой силы, нагой мощи. Этого не хватило бы, чтобы справиться с ловушкой Игнациуса в Эвиале, но здесь, с опьяневшими от мощи Древними, – вполне.

Он сделался бы огнём и громом, молнией и льдом, великой пустотой и великим же жаром пылающих звёзд. Силами разрушения, вложенными замыслом Творца в Упорядоченное, ставшими вечными спутниками Сущего. Ракот не любил иного – ни к чему придумывать жуткие и зверские чары уничтожения сверх того, что уже есть.

Сейчас, впрочем, Восставший об этом горько пожалел. Если б он только мог приказать, прошептать несколько слов заклинания, направить поток силы – чтобы чудовищная тварь, угнездившаяся под ареной, просто перестала быть, лишилась жизни.

Брат Хедин, по его словам, имел в запасе именно такие чары – не убивающие посредством чего-то, но просто отнимающие жизнь. Правда, в ход он их не пускал, ссылаясь всё на тот же Закон Равновесия.

…Но сейчас рядом с Ракотом была Райна. И её, пусть даже и валькирию, дочь Старого Хрофта, сражавшуюся в бесчисленных битвах задолго до явления в мир самого Ракота, Восставший, помимо всего прочего, подвергнуть лишней опасности просто не мог.

Его ответ чудовищу был ответом Истинного Мага Ракота, ещё не получившего к имени даже приставку «Восставший».

Удерживая щит, Ракот послал в переплетение щупалец волну пламени – безыскусно, но действенно. Огненные заклятия в своё время удавались ему немногим хуже, чем Хедину – его собственные чары.

– Держись, Райна!

Левая рука Восставшего по-прежнему обнимает её за плечи, а вокруг тёмного щита, сейчас больше похожего на полупрозрачный пузырь, – всё горит.

Чёрная кровь и чешуя, мокрое мясо, хрящи и суставы занимаются плохо, они, как могут, борются за своего хозяина, так что Ракоту постоянно приходится вливать в огонь всё больше и больше силы. Сперва – той, что вокруг, а потом и своей собственной, потому что чудовище с удивительной ловкостью всасывает любую силу, не оставляя Новому Богу почти ничего.

Что-то пошло не так. Очень сильно не так.

Нет, проваливаться больше нельзя – над головой Ракота бушевал им же сотворённый огненный шторм, пожиравший плоть Древнего; у Восставшего не поворачивался язык назвать его «богом».

Вверх!

Я сказал – вверх!

Сила не подчинялась.

Ракот мог направить её лишь на простое уничтожение.

Более сложные чары – распадались на составляющие, выскальзывали, словно червяки из пальцев неумелого рыбака, пытающегося насадить их на крючок.

Тварь, чудовище, монстр, Древний – порождение забытых времён – не терял времени даром. Ракоту лишь огромным усилием удавалось не давать им с Райной проваливаться ещё глубже.

Древние не могли распоряжаться такими силами! И никогда никто в Упорядоченном, пока Восставший и Познавший Тьму оставались Новыми Богами, не пускал такое в ход. Ловушка Игнациуса была именно ловушкой, сложнейшей системой чар и заклятий, здесь же тварь просто заглатывала окружающую мощь, жрала её, давилась и отрыгивала – щупальцами и подобным.

Добавлялась, конечно, и магия крови, потому что люди продолжали погибать там, на поверхности. Тварь использовала некую долю собственной мощи, сводя свои жертвы с ума, но получала обратно много, много больше.

– Владыка…

– Держись, Райна!

– Владыка, нырнём.

– Что?!

– Нырнём. На дно. Оттолкнёмся от него. Я не умею летать, но у этого мира крепкие корни, они нас выдержат.

Поразительно спокойные слова валькирии пробивались сквозь яростное шипение пламени и доносившиеся даже сюда крики умирающих пополам с рёвом ненасытного чудовища.

Яркие глаза Райны смотрят в упор на Ракота. Прямо в его собственные зрачки.

– Будь по-твоему, – рычит Восставший. Заглушая резоны и рассуждения, откуда-то из глубины в нём самом, о которой он раньше даже не подозревал, пробивается дикое и первобытное чувство – я Её защищу. Что станет со мной – неважно, но Она должна жить. Это приходит всегда нежданно, и ты не знаешь, откуда, как и почему. Это просто есть – убеждённость, что твёрже камня и стали.

Он перестал тянуть их вверх, перестал удерживать – и защищавший их всё это время пузырь чар камнем устремился вниз.

Конечно, они столкнулись не просто с чудовищем. Чудовища рациональны, они приспособлены для чего-то, будь то охота или убийство. Этот Древний не был приспособлен ни для чего, кроме лишь сидения в своём громадном каменном стакане.

Перед взорами Ракота и Райны проносилась сплошная шевелящаяся стена. Отростки, щупальца – иные хватательные, иные обвивающие, иные пронзающие, а иные и с гляделками-глазами.

Они падали долго, однако здесь, в обычном Упорядоченном, всё казалось несколько проще, чем во владениях Соборного Духа. У лежбища Древнего, у его логова дно имелось.

– Что теперь, храбрейшая? – Ракот глядел в упор на Райну и усмехался. И отчего-то валькирии тоже захотелось усмехнуться в ответ – так же лихо и бесшабашно.

– Вверх. Оттолкнуться и вверх.

– Держись за меня.

Валькирии не умеют сами летать, не умеют прыгать вверх на сотни локтей, и долгие века Райна сражалась, выделяясь среди товарищей по наёмным полкам разве что непревзойдённым боевым умением, а не какой-то неимоверной силой.

Но сейчас, когда они устремились вверх, валькирия ощутила, как в неё вливается какая-то новая сила, чужая, дикая, первобытная и почти совсем, совсем забытая.

Забытая – потому что эта сила казалась сродни той, что ощущала юная Рандгрид, несясь над лесами и полями Большого Хьёрварда; сила, что удерживала в воздухе её крылатого коня. Сила, что помогала взлететь по Радужному Мосту, распахивавшему перед ней двери Валгаллы.

Сила Древних Богов.

Там, пока стоял Асгард, эта сила была словно лёгкий пьянящий мёд. Как плясовая, когда от души сходятся в круг; как плечо друга, встающего рядом в бою.

Та, прежняя, сила была воздухом и солнцем, тем, что даже перестаёшь замечать, но без чего не можешь жить.

Эта новая сила казалась жуткой и кровавой. Валькирии словно силком притиснули к губам чашу с наполовину свернувшейся кровью, заставляя пить и пить. Чужая кровь яростно устремлялась по жилам, щедро делясь мощью с телом воительницы, но она оставалась чужой.

– Вверх! – неистово выкрикнула валькирия, вскидывая руку с альвийским клинком. Меч полыхнул белым и тотчас окрасился тёмным – лезвие навылет пробивало сплошную массу шевелящихся отростков, рассекало их даже против воли самой Райны. Оружие воительницы просунулось даже сквозь защитные заклятия Ракота, обильно орошаемое кровью Древнего из перебитых щупалец. Струйки, словно змеи, обвивали руку валькирии, от них намокал рукав подкольчужной рубахи, потом липким и тёплым сделалось плечо, и, наконец, первые капли коснулись полуоткрытых губ воительницы.

Она захохотала, дико, безумно. Под взглядом остолбеневшего Ракота слизнула кровь Древнего, глотнула – хотя это мог бы оказаться и чистый яд. И уже не крикнула, взвыла:

– Вве-е-е-е-ерх!

Глава 4

– Ваш завтрак, господин Матфей.

Дверь не скрипнула – у хозяев этого места всякая вина была виновата, и слуги небрежением не страдали.

Бывший клирик монастыря Сил Святых, что в Бервино, бывший охотник за демонами, добравшийся до укромного леса в Драконовых Горах, где только и полагалось ловить этих существ, Матфей Исидорти приподнялся с жёсткого кресла.

Комната, назначенная ему для проживания, конечно, была куда просторнее его старой монастырской кельи, однако особыми роскошествами похвастать бы не смогла. Окно достаточно широко, поелику выходит во внутренний двор, но всё равно закрыто решёткой. А так – добротный, большой, но простецкий деревянный стол, жёсткое деревянное же кресло с высокой резной спинкой, постель в алькове. Вот разве что альков задёргивался плотным и алым занавесом из настоящего бархата.

Ещё умывальник, своё собственное отхожее место, где явно постаралась магия – ни запаха, ничего, всё смывается водой откуда-то из скрытых труб. Таким не похвастался бы и его преподобие бервинский настоятель.

На стенах книжные полки, там стоят тома, взятые Матфеем в замковой библиотеке, где его всякий раз охватывал ужас – настолько она огромна.

Большой сундук с одеждой, другой поменьше – с припасами. В особом поставце – длинный посох с вычурным навершием, нечто вроде трёх рук, сжимающих мечи из прозрачного кристалла, однако отнюдь не хрупкого, а прочного, как сталь.

У Матфея никогда не было столько своего. Именно своего, не монастырского, не семейного. Всё – его. Добрые сапоги и сандалии, добрые плащ и порты, мягкие рубахи, шитые серебром и золотом пояса. Добрая еда – когда он только захочет. И книги. Любые книги, какие невозможно даже вообразить. Бывший клирик-библиотекарь всякий раз замирал у бесконечных шкапов с удивительными прозрачными створками. В родном мире Матфея такого делать не умели.

Там вообще мало чего умели, понимал он теперь. И оттого гордился ещё больше, что он таки сумел вырваться, сумел пройти сквозь игольное ушко, одолел демонов и…

И сделал так, что его заметили.

Те, кто куда могущественнее всех и всяческих «Сил Святых», или как их там прозывали.

Матфей помнил своего последнего демона. Того самого, что едва не прикончил клирика и, даже охваченный порождённым рунами Матфея голубым огнём, вцепился бывшему монаху в горло, да так, что незадачливый охотник тут же и расстался бы с жизнью, если б его не спасли. Спас загадочный и таинственный чародей, назвавшийся Кором Двейном.

К Матфею спаситель обратился на его родном языке. Вытащил из когтей чудовища, вообще вывел даже и из самого мира, показал невероятные, неописуемые и невообразимые тропы, пролегающие от одного неба к другому, от одного солнца к совсем иному.

Клирик только покачал головой, невольно улыбаясь воспоминаниям. Да, простой смертный, впервые попадая в Межреальность, как назвал эти области господин Двейн, должен немало постараться, дабы сберечь рассудок.

Невиданные леса и чащи, чудовища, провалы, огненные бездны и исполинские горы, незримые, вершинами уходящие в ещё более таинственные пространства, – Матфею это казалось даже интереснее иных миров, которые, если честно, сперва казались почти копиями его родного.

Маг улыбался, слушая горячие и сбивчивые речи бывшего монаха.

– Нет, Матфей. Межреальность – она именно что «меж». Без миров не будет и её. Она лишь отражение во множестве кривых зеркал того, что есть и так.

Матфей тогда не шибко понял – он только и мог, что держаться за рассудок обеими руками. А потом, в замке, уже было не до вопросов.

Яркое голубое небо, на первый взгляд совершенно обычное. Однако по нему мячиками катаются белые пушистые облака, отскакивая от невидимых границ возле самого горизонта; а над ними светят аж два солнца, золотистое и коричневатое. К ним Матфей привыкал дольше всего. Казалось, на него с небосклона пристально глядят глаза какого-то неведомого исполина.

А вот к тому, что замок возведён на летящей сквозь Межреальность огромной скале, – привык неожиданно быстро. Как и к тому, что здесь словно ниоткуда бралась еда и другие припасы, зачастую весьма экзотические.

Словно ниоткуда появлялись в замке и люди. Равно как и нелюди, и боевые монстры. На просторном дворе шли постоянные учения. Сбиваясь тесными, ощетинившимися сталью ежами маршировала тяжёлая пехота. Колдуны всех мастей швырялись огненными шарами в соломенные чучела, лучники утыкивали те же чучела стрелами. Над стенами вились крылатые создания, напоминавшие сказочных драконов, только куда меньше размером – поднять они могли только одного наездника.

Хозяева замка готовились к войне, тут и к гадалке ходить не требовалось. Оставалось только понять – с кем.

Самому же Матфею, как говорится, грех было жаловаться. Он получил всё, о чём мечталось, и много, много больше.

Прежняя жизнь, пустая, пресная и бессмысленная, навсегда осталась позади. О ней молодой клирик если и вспоминал, то исключительно с отвращением. Монастырь… службы… его преподобие… старшие монахи…

И стыдные мечтания о визите «ведьмы», что занялась бы «прельщением».

– Ваш завтрак, господин Матфей. – Девушка кланялась, устроив на столе поднос, уставленный снедью. Говорила она на родном для клирика языке, но этому он тоже перестал удивляться – всем разноплеменным обитателям или гостям казалось, что все вокруг говорят понятной им с детства речью. «Магия», – пожал плечами на вопрос Матфея господин Кор Двейн.

Служанка была хороша. Высока, с длинной косой ниже пояса, с высокой грудью и большими зелёными глазами. Было в её внешности что-то нечеловеческое, однако: слишком острые уши, слишком мелкие зубки, слишком тонкие и кажущиеся бескровными губы. Матфей сперва заливался краской при одном её появлении, краска сменилась бледностью, а потом и вовсе привык – девушка не вступала в разговоры, не называла даже своего имени – «воля господина Кора Двейна».

Ну а чтобы коснуться её руки – об этом клирик даже помыслить не мог.

Как она попала сюда, в замок, откуда, о чём думает, о чём мечтает – Матфею ужасно хотелось расспросить служанку, однако с волей господина Кора Двейна не шутят.

Девушка попятилась к двери, вновь поклонилась, бесшумно выскользнула за порог. Матфей вздохнул. Впрочем, счастье, наверное, и не должно быть полным – не к чему стремиться; здесь, пожалуй, его преподобие настоятель не так уж и ошибался.

Клирик вздохнул ещё разок, стараясь отогнать соблазнительные видения, и принялся за еду. День ему предстоял долгий и многотрудный, но занятия эти никак не походили на те повинности, что приходилось отбывать в Бервино.

Матфей наконец-то учился именно тому, чего так алкал.

Он учился магии. Настоящему волшебству, не каким-то ярмарочным фокусам. И много, много большему, чем просто швыряние огнешарами.

«Ты справился с демонами, – говорил ему чародей Кор Двейн, когда Матфей, добравшись до замка, наконец перестал шляться с разинутым от изумления ртом. – Справился с демонами, справишься и с искусством плетения чар. Если б у тебя не было дара, первый же демон разорвал бы тебя на мелкие кусочки и сожрал. С аппетитом и даже без соли. Ты выдержал. Значит, годишься на куда большее, чем просто лепить огнешары из грубой силы. Любой мальчишка слепит зимой снежок, но ледяная скульптура потребует истинного мастерства. У тебя есть задатки, Матфей. Важно их развить».

От этих слов загадочного и таинственного чародея, способного на поистине великие дела, у Матфея начинало распирать грудь – есть чем гордиться, небо и бездны!

Прежде всего Матфею велели читать. Читать столько, сколько сможет осилить. Никаких запретов, никаких ограничений, никаких «это слишком опасно для непосвящённых».

«Магия, – сказал Кор Двейн, впервые приведя Матфея в исполинскую замковую библиотеку, – сама находит дорогу. Это как бежать вниз с горы. Твоё тело подхвачено земной тягой и безошибочно определит, какую дорогу избрать. Слишком круто – можно упасть. Слишком полого – будешь зря тратить силы. Всегда помни, как вода прокладывает себе русло. С магией то же самое».

Именно господин Кор Двейн стоял рядом, когда Матфей впервые попытался что-то сделать со «свободнотекущей силой», как непонятно (сперва) выразился чародей.

«Не бойся. Это первое правило. Нельзя бояться. Знаю, такое куда проще сказать, чем сделать. Страх придётся отпускать от себя постепенно. Ты можешь сотворить только такое заклятие, которого не боишься. Сперва что-то совсем малое, мелкое, незначительное по сравнению с тем, на что способен. Но такое, что тебя не пугает. Это единственная твоя преграда – страх. Страх, что не совладеешь, что упрёшься во что-то неподвластное. Что поймёшь – всё, дальше я не пойду. Нет ничего хуже для мага, чем ощутить предел. Ты будешь бояться не последствий, не горящих небес и кипящих морей, а – предела. Потому что единственная ценность для истинного мага – это свобода. Свобода вечного пути, вечного движения… что, не понимаешь, Матфей? Ничего, поймешь, когда время придёт. Но ты понял – нельзя бояться?..»

Матфей тогда кивнул, как привык в монастыре, но господин Двейн только усмехнулся и хлопнул клирика по плечу.

«Не лги самому себе. Пока ты ещё ничего не понял. Поймешь, когда сам попробуешь, когда сам ощутишь этот ужас. Вот тогда, только тогда…»

Он был, конечно же, прав, господин Кор Двейн.

«Инкантация. Жест. Напряжение воли. Всё это важно, Матфей, но превыше всего – твоя уверенность, что сила тебе подвластна. Протяни руку. Закрой глаза. Это только на первое время, разумеется. Закрыл? Хорошо. Вспомни, как чертил руны. Представь, что рисуешь снова. Где будет первая? Нет-нет, глаз не открывай. Повернись, если надо. Так… так… сюда тянет? Очень хорошо. Не останавливайся… рисуй! Какую рисовать? Какую хочешь. Черти́! Да, да, просто пальцем… так, так, отлично, молодец! Что чувствуешь?»

«Тепло… и холод, всё вместе, господин Двейн…»

«Молодец! То, что надо. Ты зацепил силу, а сила зацепилась за тебя. Всё дальнейшее – насколько хорошо ты научишься управлять этим потоком. Контроль, Матфей, контроль – вот и вся магия. Самое простое – однако и самое сложное».

«Господин Двейн…»

«Вижу, вижу, Матфей. И знаю, что хочешь спросить. Да, Матфей, все в Упорядоченном, все разумные в нашей Вселенной способы быть магами. Сказки об избранности, особости, инаковости – не более чем сказки. Льстивые и, следовательно, ложные. И лживые. Нет ничего хуже лести, особенно когда тебе льстят твои самые верные друзья – книги. Когда льстят люди, это понятно. Им что-то от тебя нужно, мудрый распознает подобное без труда. Лесть книг одолеть сложнее. Но придётся, Матфей, придётся».

Они повторяли это снова и снова. Понятно, что господин Кор Двейн не мог проводить слишком много времени с Матфеем, и клирик большую часть дня занимался сам.

Он открыл в себе такие бездны усердия и терпения, что и сам не ожидал, хотя и в монастыре не бил баклуши. Видел бы его сейчас отец-настоятель! Матфей, не разгибаясь, сидел над фолиантами в своей комнате, в тишине и покое, покрывая заметками чистые страницы большой, переплетённой в кожу книги. Разбивал прочитанное на категории, их делил на разделы и подразделы, последние, в свою очередь, на главки и подглавки.

Прямые преобразования силы.

Взаимодействия со стихийными элементами.

Перемещение материального.

Управление бестелесным.

«Сила мага, – быстро писал Матфей уже от себя, – не в числе вызубренных заклинаний, а в уверенности, какой поток силы он сможет удержать в своей власти. Это в чём-то сродни страху высоты. Один пройдёт над бездной по узкой досочке, а другому становится дурно просто на краю пусть высокого, но совершенно безопасного балкона. Но это не значит, что ужас непреодолим; упражнениями, тренировкой – силой воли его можно побороть».

Конечно, знания тоже требовались, и огромные. Скажем, маг желает излечить некую болезнь. Ему придётся добраться до самого источника хвори и победить его. Подавляющее большинство знахарей и врачевателей, читал Матфей, просто помогали телу пациента самому справиться с болезнью. Чтобы убить причину недуга, требовалось много, много больше, чем знать, какие травы когда собирать, с чем смешивать и на чём настаивать.

Как маг может придавать силе форму? Какова роль слова и звука? Есть ли смысл у древних заклятий и важен ли он? Почему иные чары можно наложить силой мысли, а иные непременно требуют проговаривания вслух словесной формулы?

Книги и магические практики поглотили Матфея целиком. Ну, или почти целиком.

Помимо вполне понятных и простительных молодому мужчине мыслей о всяческих «прельщениях», бывший клирик внимательно приглядывался к остальным обитателям замка. Да, сейчас его наполняли воины, низшие колдуны, освоившие пару-тройку самых простых форм вроде огненного шара, но Матфея интересовали не они.

Прежде всего, конечно, сам его благодетель, господин Кор Двейн. Его брат и сестра, во всяком случае, так они прозывались, – мощный телом бритоголовый Скьёльд с вытатуированными на черепе тремя драконами и прекрасная Соллей, молчаливая, окутанная плащом золотых волос с головы до пят. Она никогда не носила обуви, она просто не нуждалась в ней – волшебница плыла, не касаясь босыми ступнями земли. Она, пожалуй, была самой загадочной. При одном взгляде на божественно красивую чародейку Матфея отчего-то пробирала дрожь.

Были, кроме них, в замке и другие… гости, как звал их клирик. Совсем юная девчонка, лет одиннадцати или двенадцати на вид, подопечная загадочной Соллей, именем Ирма; на первый взгляд – самая что ни на есть обыкновенная, заурядная, явно только что вытащенная из придорожного трактира или вообще хлева и совсем недавно же отмытая.

Вторым же «гостем» было странное существо, природу которого Матфей долго не мог уразуметь. Выглядело оно донельзя жутко, ну чистый демон, как описывалось в «Силах Додревних», книги, с которой начался нынешний путь Матфея.

Кожистые крылья, но перепонка слишком узкая, чтобы летать. Тело – двуногое, двурукое – покрыто красноватой плотной чешуёй. Глаза – чёрные прорези под массивными надбровными дугами. Клыки. Когти.

Тем не менее она умела говорить. И голос её, как ни странно, был певучим и мелодичным, исполненным странной тоски. Она назвала Матфею своё имя – Гелерра, когда они с господином Двейном стояли во дворе, дожидаясь, когда госпожа Соллей, опекавшая Гелерру так же, как и Ирму, заканчивала занятие с нею.

Что-то было в ней смутно знакомое, в этой Гелерре. Но что?

* * *

Прихотливы пути ветров. Не с каждым порывом надлежит бороться, адаты умеют использовать силу вихря, даже чтобы лететь, если надо, почти что против него.

Не ропщи, если мощь урагана обратилась против тебя. Расправь крылья и дай ему нести тебя, иначе ты лишь зря потратишь силы и в конце концов рухнешь в море.

Адата Гелерра, обращённая в чешуйчатое чудовище с отвратительными перепончатыми крыльями вместо её прекрасных белооперённых, изо всех сил старалась не упустить и слова из того, что ей говорила волшебница Соллей.

Она спасла Гелерру, когда та столкнулась с неведомым заклинателем, ввергнувшим её – как помнилось ей – в магический голубой огонь, перед которым не могла устоять даже её чешуя.

Она спасла Гелерру, когда та уже совсем не хотела жить. Однако она спасла Гелерру не только от этого – спасла от превращения не просто в чудовище по виду, но в чудовище по сути, только и мечтающее, чтобы убивать, рвать плоть зубами и когтями и пожирать её же.

Соллей удержала адату на самом краю, но всё-таки удержала.

Удержала и привела в свой замок, которым владела вместе с двумя своими братьями.

Встречу с одним из них, по имени Скьёльд, Гелерра запомнила навсегда.

Человек с вытатуированными на черепе драконами поднялся ей навстречу, лениво запахивая роскошный, алый с золотом, халат.

– Вот и встретились, адата Гелерра.

– Т-ты! – Бывшая гарпия подавилась собственными словами.

– Удивительно и странно складываются судьбы, – пожал маг могучими плечами. – В прошлую нашу встречу ты не захотела говорить со мной. А теперь, похоже, только мы трое и можем тебе помочь по-настоящему.

Адата выпустила когти, давая волю поднимающейся ярости. Один прыжок. Она достанет негодяя в один прыжок. Быть тем, что она есть сейчас, – тоже имеет некоторые преимущества. Сбить с ног, разорвать горло одним взмахом когтистой пятерни. Выгрызть трахею. Выпить кровь. Много крови. Всю кровь!

Холодная рука Соллей легла на плечо, скользнула ближе к шее, ледяные пальцы пробежались по чешуе, и отчего-то это помогло, кровавое безумие стало отступать.

– Остановись, гарпия. – Скьёльд смотрел на неё, усмехаясь. – Я тебе не враг.

– Ты… столкнул меня… в это…

– Я дал тебе полную свободу. Как и обещал. Не моя вина, что ты угодила в… кстати, а во что именно ты угодила?

– Древо, – коротко бросила Соллей из-за спины Гелерры. – Её унесло на Древо.

Скьёльд мрачно кивнул.

– Она не удержалась. Её зацепило, началась трансформа. Она сделалась демоном – почти что сделалась. Потом её хотели убить. Охотник на демонов, как я поняла. Я успела в последний момент, она уже горела.

– Понимаю, – тяжело кивнул Скьёльд. – Тебя подхватил поток, гарпия. Ты уже не смогла выбраться. Тебя затащило в области, закрытые для смертных… ну, почти для всех смертных. Я… сожалею. Я обещал тебе свободу, а получается, что нарушил собственное слово. Я не прячусь за изломанные фразы с перетолкованным смыслом: «ты свободен», как сказал некий король некоему шуту, разрезая на нём верёвку и сталкивая в колодец. Я виновен перед тобой, и я заглажу вину. Сестра, мы ведь сможем?..

– Конечно. – Соллей обняла Гелерру за плечи, бережно, словно родную. – Это будет трудно, но мы сможем.

– Сможете… что?

– Вернуть тебе твой облик, конечно же, – невозмутимо сказала чародейка, осторожно погладив острые гребни на голове адаты.

Гелерру пошатнуло. От пальцев Соллей по чешуе растекался приятный холодок, вымывая из мыслей кровавую муть про разрывания и пожирания.

– В-вернуть? О-облик? – почти простонала она.

– Конечно, – пожал плечами Скьёльд. – Будет трудно, повреждения слишком обширны. Но мы – люди. Не боги, не какие-то там «древние», просто люди. Мы не отступаем. Не сомневайся, Гелерра.

– Но… – цеплялась она за последнюю возможность, – вы, наверное, захотите…

– Ты сама говорила, что Хедину Познавшему Тьму не помешает рассказанная тобой правда, – без улыбки, без тени сарказма сказал чародей. – Нет, Гелерра, мы не собираемся принуждать тебя к измене раз данной клятве. Мы просто поможем тебе.

– Всё остальное зависеть будет уже от тебя, – промурлыкала в самое ухо адате чародейка Соллей.

– От меня? Что будет зависеть от меня? – Гелерра сбивалась, мысли прыгали.

– Что ты станешь делать дальше, конечно же, – сочувственно сказал Скьёльд. – Нет, на сей раз я лично прослежу, чтобы ты добралась до владений этого твоего Хедина безо всяких приключений.

– Но пока что нам предстоит большая работа. – Соллей не убирала руку с шеи адаты. – Дикая сила тяжко прошлась по тебе, ни я, ни мои братья не скажут сразу, какие чары применить, какие заклятия помогут. Мне предстоит тебя… изучить.

– Познать, как Хедин – Тьму. – Взгляд Скьёльда оставался серьёзен и сосредоточен.

Гелерра застыла, бессильно уронив когтистые лапищи. Что такое? Что случилось? Ей помогают? Её враги? Те, кто столкнул в это?

– Понимаю, – нежный голос Соллей лился прямо в ухо адате, – ты служишь богу Хедину. Ты принесла обеты и клятвы. Наш путь иной, он отличается от избранного Познавшим Тьму. Быть может, наши деяния вызовут его гнев. Боги, они, знаешь ли, порой слишком капризны.

– Нет ничего выше службы великому Хедину, защитнику Упорядоченного! – Гелерра собрала все силы, но получилось всё равно совсем не так резко, не так разяще.

Великий бог, которого она в отчаянии призывала, не откликнулся.

«Стой, Гелерра, стой, как он мог узнать? Когда кому из учеников удавалось дозваться Познавшего Тьму без зачарованного кристалла?»

Но ведь он не просто чародей. Он Бог. Новый Бог, владыка Упорядоченного. Он одарил её, Гелерру, своим доверием. Кому ещё из учеников досталась честь идти в бой рука об руку с Познавшим Тьму и Восставшим, с ними двумя? Биться с ними плечом к плечу и спиной к спине?

Она была всё-таки не совсем уж из общей массы. Командовала полком. Вела в бой других. И тем не менее он её не услышал…

Не смог или не захотел.

«Стой, – продолжало бороться нечто в её душе, нечто тонущее в хаосе чувств: страха, обиды, надежды, всего вместе, – стой, тебе просто хочется верить, что великий Бог услыхал бы тебя. Тебе хочется обидеться на него, такого всесильного, который – увы! – не защитил».

– Здесь ты в безопасности, адата Гелерра. – Соллей уже увлекала гарпию прочь. – Идём, я покажу тебе твой покой. Никто не посягнёт на тебя, наоборот, все помогут. У нас есть место всем.

– Я… – терялась Гелерра, – я не знаю, кто я теперь. Голод… жуткий… вдруг как нахлынет, и тогда я… я тогда могу…

– Вот поэтому тебе и нужно остаться здесь, – строго сказала волшебница. – Ради себя и других. Других, которых ты разорвёшь в клочья, если дашь возобладать натуре демона. Ты боишься? – Она пристально взглянула в глаза адате. – Кого именно? Себя, нас или своего бога?

– Себя… – простонала Гелерра. – И вас…

Её тотчас залила жаркая волна стыда. Как?! Она, водившая в бой отряды учеников великого Хедина, признаётся в собственных страхах, и кому?!

Но это ведь не она. Не прежняя белокрылая Гелерра. Монстр, чудовище. Чудовища слабы, недаром их всегда побеждают.

– Ты правильно делаешь, что боишься. – Соллей тащила адату за собой по бесконечным лестницам и коридорам, уставленным чучелами каких-то жутких дву– и четвероногих страшилищ ростом до потолка. – Мы – неведомое. В него нельзя бросаться очертя голову. Нам ещё предстоит доказать тебе, что мы тебе не враги. Но мы докажем, не сомневайся!

– И ничего не потребуете взамен?

Соллей звонко рассмеялась:

– Твой бог научил тебя подозрительности. Нет, адата, мы ничего с тебя не потребуем, никакой платы. Я уже сказала, повторю вновь. И буду повторять столько, сколько потребуется. Ты останешься тут так долго, как только захочешь. Мы сделаем всё, чтобы излечить тебя, – потому что Скьёльд нарушил слово, хоть и невольно; а слово – кроме него, у нас, людей, ничего нет.

Гелерра не поняла, но лишь помотала головой. Остатки рассудительности стремительно таяли.

– Я… останусь… тогда…

– Никто, никто, никто не держит тебя взаперти, славная адата. И не станет держать. Но ты сама не захочешь уходить, поверь мне. А можешь и не верить; но ты всё увидишь собственными глазами.

Она оказалась права, чародейка Соллей, называющая себя человеком. «Самым обычным», просто «высоко поднявшимся».

Гелерра не ушла бы теперь отсюда ни за что.

Стало это ясно, когда они с Соллей впервые вышли на просторный, засыпанный толстым слоем песка двор. Обычно тут проходили учения колдунов, без устали швырявших огнешары в соломенные чучела или поражавших молниями; сейчас двор был пуст, тих, воздух застыл, словно предчувствуя небывалые чудеса.

Гелерра замерла посреди двора, нелепое красно-чёрное создание, уродливое, отвратительное, страшное. Жуткий голод приутих, но не ушёл окончательно – там, в глубине сознания, всё равно гнездилась тяга охотиться, гнать, настигать, заваливать, разрывать на куски, убивать, пожирать…

И чтобы кровь, кровь, кровь повсюду.

Она низко опустила голову, судорожно вогнала когтистую лапу в песок. Пусть будет больно, только бы заглушить этот враз оживший голод, эту дикую жажду чужих смертей, чужих мук, чужого бессильного ужаса и напрасных молений о пощаде.

– Не бойся. – Соллей осталась далеко, на высоком каменном крыльце, но негромкий голос её раздался словно у самого уха адаты. – Не бойся. Дай себе волю. Я должна увидеть. И почувствовать то же, что ощущаешь ты, гарпия.

– Я… но я… нападу…

– Не бойся! – чуть настойчивее повторил голос чародейки, словно отделённый от тела. – Я смогу и защитить себя, и не повредить тебе. Отпусти себя на волю, адата!

– Х-хор-р-р-р… – Из разинутой глотки чешуйчатого демона вырвался рёв, поглотивший членораздельную речь. Голова задралась, вздулись бугры мышц, чешуя встопорщилась на плечах и локтях, давая свободу движению; когти высунулись чуть ли не на треть локтя, отливая синевато-стальным; взвихрился песок, и сам демон одним исполинским прыжком ринулся на недвижно застывшую человеческую фигурку, с головы до ног окутанную плащом золотистых волос.

Чародейка не сдвинулась, лишь едва-едва шелохнулись пряди. Лапы демона словно охватили незримые путы, распялив его, словно рыбку на расчалке. Чудовище рванулось раз, другой, но чары волшебницы Соллей держали крепко.

«Гелерра! Иди ко мне! Иди ко мне, адата! Ты сможешь! Выныривай!»

«А? Что? Гелерра – это ведь я? Или уже нет? Или уже нет никакой Гелерры, белокрылой адаты, а только лишь чешуистая тварь, одержимая одной мыслью – пожирать?»

Голос Соллей звал, настойчиво пробиваясь всё глубже и глубже. Болезненно, словно ледяная игла, касающаяся гнилого зуба; однако боль отрезвляла.

Но демон не сдавался. Он рычал, бился, на чёрных губах вскипала пена, глаза налились кровью, когти яростно рвали невидимые вервия, и чародейка Соллей впервые шевельнулась. Тонкая рука возникла из-под плаща золотых влас, пальцы напряжены, странно скрещены, как никогда не скрестит обычный человек.

«Гелерра! Возвращайся! Ты можешь! Борись, адата! Борись, я помогу!»

И да, она помогала. Поток силы, обрушившийся на демона, каким-то образом притуплял его жуткий голод. Гелерра наяву ощущала вкус и запах пролитой свежей крови, ей чудились отголоски предсмертных воплей – но холодная ледяная игла, словно инструмент безжалостного лекаря, помогала ей оставаться в сознании, шаг за шагом отвоёвывая обратно власть над телом.

Адата понимала, что кровь, крики, всё прочее – лишь мираж, обман чувств демона, созданный златовласой волшебницей; тем не менее это работало, блаженная сытость затуманивала разум чудовища, давая шанс гарпии.

– Давай! – кажется, они крикнули разом, Гелерра и Соллей. Адата закричала, потому что ледяная игла немилосердно погрузилась, казалось, до самого сердца, замораживая его, вытесняя все до единой мысли, кроме лишь одной – у этого тела есть толькоодин хозяин! Она, адата Гелерра!

…Тяжело дыша, вывалив из раскрывшейся зубастой пасти тёмный массивный язык, Гелерра застыла в дюжине шагов от крыльца. С языка и губ капала слюна и испарялась, шипя, едва коснувшись песка; она по-прежнему оставалась демоном, но безумный голод отступил, ушёл ещё глубже и дальше, чем прежде.

Она невольно кинула взгляд на собственные руки – нет, всё то же, те же когти, та же чешуя.

– Не спеши разочаровываться. – Речь Соллей звучала вымотанно, устало. – Дорога неблизка, но мы пройдём её всю, до конца. Сейчас нам обеим нужен отдых. Если только голод вновь поднимется в тебе – немедля беги ко мне. Но – не должно, по крайней мере до заката.

– Да… Соллей, – выдохнула Гелерра.

Она вслушивалась в себя – и ощущала перемены. Внутри, глубоко внутри – но ощущала! И не могла ошибиться. Демон дрогнул, подался назад. Он уже не столь крепко держался за сознание адаты, хватка его ослабла.

– Дорога далека, – повторила чародейка. – Не жди успеха уже завтра. Я хочу вернуть тебе твой облик, Гелерра, твой истинный облик без изъяна, а это непросто, несмотря на все мои знания и силу.

– Что же мне пока делать, Соллей?

– Тебе? Ничего, адата. Дай своим тревогам расточиться. Ты здесь никому не сможешь причинить вреда. И никто не причинит вреда тебе.

– Мне… надо… возвращаться. Великий Хедин…

– Если он на самом деле велик, – перебила Соллей, – то вполне обойдётся без одной из своих сподвижниц. Он поймёт, если и впрямь велик. Не беспокойся об этом. Волнения твои лишь затрудняют мне работу. Твой покой, твоя безмятежность, если угодно, – лучшая мне помощь, адата.

Так сказала волшебница Соллей, и с каждым днём Гелерра всё больше и больше убеждалась в её правоте. Они раз за разом выходили на засыпанный песком двор, и чародейка, всё так же стоя на высоком крыльце, заставляла Гелерру опрометью носиться от стены к стене, подпрыгивать, кувыркаться, даже пытаться взлететь.

– Быстрее! Ещё! Скорее! Прыгай! Выше! Толкайся изо всех сил, нет, ещё сильнее! Выше, я сказала! – голос чародейки хлестал, словно бичом. – Нет, ещё раз, ещё! Ещё! Беги, пока держат ноги! Надо сжечь всё, что есть у этого демона, – так, хорошо, хорошо, адата, прыгай, прыгай ещё!

Гелерра рычала, выла, из пасти вновь вываливался язык, ядовитая слюна веером разлеталась по ветру. Она бросалась на красноватые гранитные стены, точно безумная, билась в них плечом, падала, откатывалась, вскакивала и бросалась вновь. Ледяная игла чародейки немилосердно вонзалась ей в голову, проникая, казалось, до самых шейных позвонков.

Чужая сила беззастенчиво врывалась в неё, обшаривая самые дальние уголки сознания, обволакивала все – или почти все – жуткие порывы демона. Обволакивала, утишала, усмиряла. Голод отступал, превращаясь из неодолимых приступов в постоянную боль, тупую и ноющую, но её уже можно было терпеть без опаски – или почти без опаски – оторвать кому-нибудь голову и тотчас разгрызть её, словно орех.

Правда, ни одна из чешуй пока что не отвалилась, и ни одно, даже самое крошечное, перо не появилось на кожистых крыльях адаты.

Однако каждый день она выходила во двор. И каждый день её ждала там Соллей. Неизменная, с головы до ног окутанная золотистым облаком. И всё повторялось вновь.

Гелерра ждала. Ей помогут, ей уже помогают. А потом… потом она подумает, что ей делать.

* * *

«Чудны дела ваши, Силы Святые… Тьфу! И откуда такое только вылезло? Если и были когда-то эти самые Силы, не знаю уж, Святые или нет, так давно сгинули».

Матфей Исидорти стоял у стрельчатого окна, глядя, как мечется по двору красно-чёрный демон, словно его хлещут незримые бичи, и завидовал. Завидовал силе и мастерству волшебницы Соллей. Она не произносила инкантаций, не творила – почти – жестов, не рисовала магических фигур с диаграммами, не возжигала курений, не делала вообще ничего. Просто висела в одной пяди над каменными плитами, не касаясь их тонкими пальцами ног, и всё. Просто висела, а демона мяло, крутило, швыряло, бросало; он исходил пеной, выл, хрипел и рычал, но сделать с чародейкой ничего не мог.

«Да, Матфейка, это не то, что твои руны. Чуть жив тогда сам остался, если б не господин Кор Двейн – схарчил бы тебя тот твой демон… Интересно, а госпожа Соллей с ним бы так же легко справилась, как с этим?

Как она это делает? Одна мысль, ничего больше. Настоящая магия. Истинная. Эх, долго тебе ещё гранит науки грызть, Матфей… хоть бы уж господин Кор Двейн скорее пришёл. Сил нет глядеть на чужое великое умение».

За спиной – тихие шаги, и Матфей тотчас обернулся.

Ирма. Чистенькая, аккуратная, обруч тёмного дерева удерживает волосы, серое платье длинное, до пят, скромное, расшитое по подолу цветами. На руках – смешная игрушка-волчок с глазами-пуговицами; с ней Ирма, насколько помнил клирик, не расставалась вообще никогда.

Девчонка из худородных. Таких же, как и сам Матфей, – однако он сумел пробиться, в монастыре библиотекарем сделаться, а Ирма эта, кабы не госпожа Соллей, так бы и осталась грязной трактирной подавальщицей.

Но виду Матфей, само собой, не подавал. К ученице такой волшебницы, как госпожа Соллей, поневоле будешь являть почтительность.

– Ирма, – он поклонился, словно взрослой даме, прижимая руки к груди, – благополучна ли ты, дочь моя?

Девчонка скривила губы. Если это должно было изображать улыбку, то изображало откровенно плохо.

– Матфей, – бросила она, словно ровеснику. И всё.

«Ну ничего себе! – возмутился про себя клирик. – Таких у нас в монастыре драли бы беспощадно каждый день, пока дурь бы не вышибли. Эх, и показал бы я тебе, коровья дочь, кто тут кому должен кланяться!..»

Э-э, ему почудилось, что ли, что игрушечный волк на руках у нахалки вдруг разинул вышитую красным пасть, показав целую череду мелких, но острых зубов.

«Тьфу, привидится же такое», – покачал головой Матфей.

– Ждёшь госпожу Соллей? – Надо ж было хоть что-то сказать? – Я вот тоже. Господина Кора Двейна. Великий маг, ничего не скажешь. Величайший!

Ирма взглянула на него, склонив голову к плечу. Хмыкнула по-взрослому.

– И госпожа Соллей тоже, – поспешил добавить клирик. Кто их знает, что они тут слышат, здешние хозяева!

Ирма не отвечала. Смотрела недобро на Матфея и молчала, поглаживая свободной рукой игрушку, словно живого щенка.

– Ты чего бука такая? – обиженно сказал бывший монах. – Я с тобой поговорить хочу по-человечески, можно сказать, по-родственному… а ты только волком смотришь! Что я тебе сделал?

И вновь лишь кривая усмешка. Нехорошая, совершенно недетская. Ирма его не боялась. Его, взрослого мужчину, что легко скрутил бы её одною левой и…

– Не скрутил бы, – очень спокойно сказала девочка прямо в лицо опешившему Матфею. – И пробовать не советую. Мне-то всё равно, а госпожа Соллей недовольна будет, если я тут кровищей всё уделаю.

Матфей открыл было рот – и снова закрыл. Открыл и закрыл опять, словно рыба, выброшенная на берег.

«Читает мысли. Мысли читает, мерз… удивительная девочка».

Он резко повернулся, не удостаивая Ирму взглядом.

Нет, нет, подальше от неё. Подальше. Потом поговорим с господином Двейном, он к словам Матфея внимателен, он этого так не оставит!

Ирма осталась торчать у окна. Ну и бездна с ней! Плевать он хотел на эту девчонку. Да, в голову заглядывать малолетняя дрянь умеет, не отнимешь. Впрочем, госпожа Соллей бездарность бы сюда и не притащила, ясно, что девка – талант. Только злая, словно мстит за кого-то. Ну или кому-то.

Впрочем, может, и мстит. Особенно если и впрямь её вытащили из трактира. Есть ведь любители подобных малолеток…

– Матфей! Вот ты где!

– Господин Кор Двейн. – Матфей поспешно поклонился.

Великий чародей размашисто шагал навстречу ему по галерее. Снизу, со двора, донёсся знакомый уже рёв – госпожа Соллей ещё не закончила ежедневную экзекуцию, учиняемую демону.

– Слышу, слышу, моя сестра уже упражняется, – улыбнулся волшебник, и Матфей тотчас закивал, соглашаясь. – А, там никак и Ирма торчит, очереди своей ждёт? Ну, пускай себе их, а мы с тобой, Матфей, кое-чем посерьёзнее займёмся. Иди за мной.

С галерей узкая лестница за неприметной низкой дверью спускалась на первый этаж и ниже, в подвалы. Там Матфей никогда не бывал, хватало его собственной кельи – то есть не кельи, комнаты, конечно, – да библиотеки с кухней. Остальное его не очень интересовало.

Вернее, интересовало до определённого предела. Стоявшие в парадных коридорах крепости жуткие чучела монстров, как он убедился, были если и не совсем живыми, то, во всяком случае, и не совсем мёртвыми, так что без нужды Матфей старался не бродить по тёмным переходам.

– Видел, как сестра моя с демоном разделывается? – не оборачиваясь, бросил Кор Двейн.

– Да, господин, – заторопился Матфей. – Видел, как есть, во всех видах! Могучая она чародейка, господин Двейн, аж завидки берут!

– Не завидуй, – хохотнул волшебник. – И ты таким станешь и, может, даже её и превзойдёшь.

– Ы-ых, господин Двейн, хорошо бы! Я стараюсь…

– Знаю, – остановил его излияния хозяин. – Потому и говорю с тобой. У каждого чародея, Матфей, есть что-то своё, особое, лучше других получающееся…

– Да-а, вот Ирма, ученица госпожи Соллей, мысли читать умеет… – кажется, это получилось слишком уж жалобно.

– О-о, – засмеялся волшебник, – тебе тоже досталось? Огонь-девка, с перцем, да и только! Ей на зубок не попадай, враз раскусит!

– Господин Двейн, а почему я так не могу?

– Я к тому речь и веду, мой юный нетерпеливый друг. У Ирмы к этому склонность, да в придачу моя сестра очень, очень хороша именно в такого рода делах. Так что удивляться тут нечему. У тебя – другое есть.

– Что же, господин Двейн? – с надеждой осведомился Матфей.

Чародей вновь рассмеялся:

– Эк тебя приложила Ирма-то. До сих пор отойти не можешь.

– Да уж… приложила… – пробурчал Матфей, понурившись. – Как мальчишку…

– Чтение мыслей против распространённого мнения, – спокойно сказал Кор Двейн, продолжая спускаться по ступеням, – при наличии способностей не такое уж сложное дело. Твой же талант, Матфей, совсем в ином… – он сделал паузу, оглянулся на бледного клирика, хлопнул того по плечу, – у тебя получится повелевать демонами. У тебя куда легче пойдут заклятия их призвания, подчинения и повелевания. Недаром ты именно с этого начал, ещё там, в своём родном мире. Ирма хоть сто лет потратит, а твоих высот в этом деле не достигнет.

Матфей аж покраснел от удовольствия.

– Что хочет спросить мой юный друг?

– Господин Двейн… это приятно и вообще, и всё такое, но… почему такая разница? Вы ведь мне объясняли, что всё дело – в себя верить, не бояться, силу направлять… Вот почему Ирма мысли прочесть может, а я – нет?

– Потому что я тебя этому ещё не учил, – безмятежно сказал Кор. – Хотя покажу тебе эти чары в своё время. Нет, Матфей, всё не так просто. Любой маг работает с силой. Больше ему работать просто не с чем. Но… вот скажи, почему одних можно научить кружева плести, а других, хоть всю палку о них изломай, – ни в какую? Склонность, сродство, талант – называй, как хочешь. Не вдаваясь в ненужные тебе подробности, скажу просто: радуйся тому, что у тебя такой талант вообще сыскался. А то кончил бы, как те, что у нас во дворе огнешары мечут. Им очень, очень долго придётся стараться, пока хотя бы самые простые заклятия из тех, что ты давно уже освоил, получатся, как у тебя с первой попытки. Так что, хочешь мысли научиться читать? Научу. Особенно тогда, когда люди взволнованы, или злятся, или, напротив, радуются.

«И узнаю, кто что про меня думает! – с вожделением подумал Матфей. – Узнаю, кто из прислужниц будет не прочь…»

Он испуганно втянул голову в плечи. Ой, ой, а вдруг господину Двейну это не понравится? Вдруг он тоже сейчас его мысли прочёл?

Но чародей преспокойно шагал себе по ступеням, не глядя больше на Матфея. Верно, решил, что лекция закончена.

Чадящих факелов на стенах тут не водилось. Не марал Кор Двейн руки и творением каких-нибудь там «летающих огоньков». Нет, их просто сопровождало пятно света, бравшееся совершенно ниоткуда.

Позади оставался марш за маршем. На площадках – глухие стены, однако Матфей подозревал, что там просто скрыты потайные двери. Иначе зачем и огород такой городить?

– Ещё немного совсем, Матфей. – Кор Двейн, конечно, почувствовал его беспокойство. – Что поделать, некоторые вещи приходится прятать глубоко. Ты сейчас убедишься сам.

Лестница закончилась глухим тупиком, вырубленным прямо в граните. И, конечно, никаких следов какой-либо двери.

Волшебник протянул руку, и Матфей дёрнулся, вздрогнув от внезапного болезненного укола. Указательный палец Кора Двейна чертил прямо в воздухе огненную дугу. Миг – и перед ними появилось подобие дверной створки, словно торопливый набросок на бумаге.

– Этого хватит, поверь. – Кор Двейн изобразил на створке изгиб, сильно смахивавший на дверную ручку. – Открываем…

Огненный контур повернулся на невидимых петлях. Отчего-то Кор Двейн не открывал порталов, уже знакомых Матфею, а применял иное, куда более сложное и запутанное заклинание, да к тому же и странно закольцованное. Большего клирик понять просто не успел, дверь открылась.

За ней колыхалась синеватая тьма, сквозь неё время от времени пробивались алые сполохи.

– Прыгай, – просто сказал Кор и исчез.

Матфей судорожно сглотнул, ноги у него вдруг затряслись, но деваться было некуда. Он шагнул через порог – и провалился в пустоту.

Засвистел ветер в ушах; он камнем ринулся вниз… но не успел даже крикнуть. Незримая рука подхватила его, останавливая падение, поворачивая так, что обутые в сандалии ступни мягко коснулись земли – или что тут у них вместо?

Над головой плавала густо-синяя мгла, словно кто-то плеснул в воду чернил. Меж синими клубами вились, точно живые, яркие огненные нити, совершенно точно выбиравшие сами, куда им двигаться.

Матфей стоял на чём-то вроде густо заросшего луга. Серая трава до середины голени; мягкая, она казалась неживой, ненастоящей. Да и то сказать, как бы здесь смогло расти хоть что-то? Солнца-то нет. Разве что господин Двейн позаботился каким-то образом.

Синяя мгла с алыми прожилками сливалась в непроглядную завесу шагах в двадцати от них, а прямо посреди открытого пространства на серой траве ничком лежала женщина в изорванных остатках некогда роскошного чёрного с блеском платья. Спутанные длинные волосы цвета воронова крыла закрывали всю спину. Ноги, открытые выше всех и всяческих пределов, исцарапанные, были вытянуты. Матфей растерянно замигал. Такого он ещё не видывал.

Остатки платья выдавали богатство его обладательницы. Очень большое богатство.

– Это, мой юный друг, – невозмутимо сказал Кор Двейн, – весьма, весьма ценная наша пленница. Ценная настолько, что удержать её мыслимо только здесь. В особом пространстве, не в обычной камере.

– Т-ты… – Пленница с трудом приподнялась, опираясь на руки. Тонкие, изящные, на левом мизинце уцелел длинный, красиво подрезанный ноготь с золотистым лаком. Все остальные – обломаны, покрыты запекшейся кровью.

– Я, я, – весело подтвердил чародей. – Полагаю, ты уже устала от моего общества, Царица Теней. Теперь о тебе станет заботиться вот этот замечательный молодой человек. Поздоровайся, Матфей!

– З-здрасьте… – только и смог выдавить тот.

Женщина, названная Кором Царицей Теней, не ответила. С трудом села, подтянув под себя ноги и кое-как прикрывая грудь волной чёрных волос. Голову она держала еле-еле, смотрела потому исподлобья, да ещё и пошатываясь из стороны в сторону.

Золотистые глаза окружены кровоподтёками, щёки ввалились. Потрескавшиеся губы полуоткрыты.

– Что… тебе… надо? Я… всё… сказала…

– А никто и не говорит, будто ты что-то утаила, – с прежней весёлостью бросил Кор Двейн. – Разве я у тебя что-то спрашиваю? Чего-то добиваюсь? Всего-то навсего пришёл сказать, что у тебя будет новый надзиратель. Ничего больше.

Тяжёлый взгляд золотистых глаз упёрся прямо в Матфея, и тот невольно отшагнул назад.

Она была чародейкой, тут сомневаться не приходилось. Чародейкой огромной, непредставимой силы.

– Доселе… справлялся… сам, а теперь?..

– Извини. – Кор Двейн саркастически развёл руками. – Занятость, постоянные отлучки, разъезды. Мелкие раздражающие повседневные дела. Не могу уделять тебе прежнего внимания, дорогая. Но Матфей хороший, надёжный ученик. Верю ему, как самому себе. Он станет о тебе заботиться.

– Отпусти меня, – хрипло сказала женщина. – Отпусти, умоляю. Ты… получил всё. У меня… ничего не осталось.

– Об этом, дорогая, – чародей невозмутимо рассматривал свои кожаные наручья, – позволь судить мне. Так вот, Матфей, мой юный друг, твоим заботам отныне поручается наша знатная пленница. Царица Теней, ни много ни мало. Что? – Двейн притворился, будто прислушивается. – Ты спрашиваешь, как её настоящее имя? Это, друг мой, и есть её настоящее имя. Пусть тебя не смущает её обличье. Она не человек в отличие от нас с тобой.

– Н-неправда, – выдохнула пленница.

– Она не человек, – с нажимом повторил Кор Двейн. – Она из тех, что зовутся Истинными Магами. Собственно говоря, сие гордое прозвание они присвоили себе сами, никого не спрашивая. Её соблазнительное тело, кое она столь дразняще прикрывает волосами – обман, иллюзия. Как ножны для меча, оно лишь вместилище для настоящей силы. Нам стоило немалых трудов заманить её в ловушку и захватить. А? – Он с преувеличенным вниманием приложил раскрытую ладонь к уху. – Да, да, конечно, разумеется, поведаю. Тебе важно знать, в чём же она провинилась. Конечно, конечно, ты справедливый и добрый человек, тебе ненавистны страдания, незаслуженно причиняемые другим!

Я отвечу тебе на это.

Так вот, примерно десятка полтора этих самых «магов» в течение долгих столетий забавлялись в одном далёком мире с названием Хьёрвард. Забавлялись они примерно так – творили жуткие орды голодных чудовищ и натравливали их на людские поселения. Разумеется, твари сожрали бы несчастных пахарей, и на сём забава бы пресеклась, но это в планы нашей дорогой Царицы и её сородичей никак не входило. Поэтому они порой помогали земледельцам, например – послав им «защитников», тоже чудовищ, но уже как бы «добрых». – Лицо Двейна исказилось от сдерживаемого гнева. – Так и шла эта война, одна из многих, для потехи вот этой красавицы и иже с ней. Тех, кто пытался бежать из рукотворной мучильни, приканчивали. Быстро и безо всяких «защитников». Царицу Теней всё это весьма забавляло. Не так ли, моя дорогая? А? – голос волшебника вдруг зазвенел. – Отвечай мне!

– Д-да-а… – прорыдала, не отпираясь, Царица Теней, закрывая лицо ладонями.

– Я ведь не соврал ни в чём, верно? Всё было именно так? Вы мучили, убивали и наслаждались мучениями других просто для собственного удовольствия?

– Д-да-а…

– Вот именно, – наклонившийся было к пленной Кор Двейн выпрямился. – Она призналась сама, Матфей. Признание – царица доказательств, как говаривали в моём родном городе, Матфей, отправляя на костёр очередную ведьму. Вместе с собратьями она натворила ещё немало. И всюду – зло, мелкое, глупое, исключительно чтобы развеять скуку чужими страданиями и кровью. Это так, Царица? Отвечай мне!

– Так… – всхлипнула пленница.

– Вот и хорошо, – хладнокровно кивнул Кор. – Как я уже сказал, отныне заботиться о тебе станет Матфей, мой новый ученик. Очень, очень талантливый и способный. Не пытайся его очаровать или соблазнить, моя дорогая, предупреждаю сразу – этот номер у тебя не пройдёт.

Царица Теней не ответила. Плечи её поникли, вздрогнули раз, другой и третий.

– Здесь, в этом прекрасном, безопасном месте, что стоило столько усилий мне и моей родне, ты совершенно, абсолютно лишена силы, – с нажимом сказал Двейн. – Здесь у тебя есть достаточно времени подумать о содеянном… раскаяться, быть может?

– Я-а… давно… раскаялась… умоляла тебя… на коленях… сжалиться… Мёртвых всё равно не воротишь…

– Это, – очень спокойно сказал чародей, – для меня не является абсолютной истиной. Однако мне необходимо время. Ты можешь потратить его на размышления, какая именно помощь мне потребуется.

– Я не знаю, что ты задумал! – всхлипнула она.

– Прекрасно знаешь, – парировал волшебник. – Я был с тобой достаточно откровенен. Пока ещё надеялся на твой разум. Потом… в силу твоего отказа… мы перешли к форсированным методам.

Матфей воззрился на господина Двейна. Силы Святые, неужели учитель её пытал?

– Пытал, пытал, мой юный друг, – казалось, чародея невозможно вывести из равновесия. – Пытал и, если надо, буду пытать ещё. Боль, что ей пришлось испытать, – ничто рядом с сотворённым ею злом. Не ради власти, богатства, похоти, нет. Исключительно от скуки, Матфей, только и исключительно от скуки. От скуки, Матфей, понимаешь? Люди были для них куклами в дурном уличном театрике, не более. Она шла по трупам, и добро бы шла хоть к чему-то!

– М-мы… шли…

– Ни к чему вы не шли. Развлекались, забавлялись, ублажали плоть. Вы ничего не сделали для Упорядоченного. Ровным счётом ничего. Вы, новое поколение, пришедшее после того, что дало Сущему Новых Богов!

– М-мы… остались… брошены. – Царица Теней подняла залитое слезами лицо. – Никто не пришёл к нам, не открыл секретов, никто не провёл Тремя Источниками… а мы тогда не знали, что это вообще такое… мы не знали о посвящении… мы просто жили, и-и-и-и… – Она тихонько, безнадёжно завыла, раскачиваясь вперёд-назад, словно механическая кукла.

– Г-господин Двейн… – не выдержал Матфей. – О чём это она? Какие «посвящения»?

– Я уже рассказывал тебе о Хедине и Ракоте, Новых Богах, не правда ли, Матфей? О том, что изначально они были могущественными чародеями, одержавшими победу над старыми богами?

– Д-да, господин…

– Так вот, Хедин, Ракот и другие, им подобные, проходили посвящение. Особый обряд возле трёх священных источников Упорядоченного. Я говорил тебе о них. Помнишь?

– Конечно, господин Двейн. Урд Пречистый, Кипящий Котёл – Тьмы Отец и Источник Мудрости.

– Молодец. Так вот, поколение нашей дорогой Царицы оного посвящения не прошло. Это, скажем так, несколько ограничило их силы. Но, – внезапно зарычал он, наклоняясь к самому лицу пленницы, – никак не могло сделать их теми пресыщенными негодяями, какими они стали! По собственной вольной воле! Боги Хедин и Ракот не обращали на них особого внимания. Даже когда у них дошли наконец руки навести порядок в Хьёрварде и наша дорогая Царица крепко получила по мягкому месту, Ракот Восставший и Хедин Познавший Тьму не заточили их в какой-нибудь огненной бездне, что, бесспорно, следовало бы сделать. Потрясающая безответственность!

– Мы… мы… – рыдала Царица Теней, – мы оставили прежние пути…

– Оставили, угу, – кивнул Двейн. – Расскажи об этом кому-нибудь полегковернее. Так и существовали, без цели, без смысла, устраивая порой то тут, то там большие и малые «представления», так сказать. Уже не столь масштабные, как в Хьёрварде, но тем не менее. Интриговали потихоньку. Где могли, пакостили Новым Богам. По мелочи, конечно же, на большее не решались. Помогали всяким… варлокам, демонологам, некромантам-любителям и прочей публике, изначально вставшим на неправильный путь и подлежащим быстрой и решительной эрадикации. Ну, станешь отрицать, дорогая Царица?

Та сжалась, словно ожидая удара. И зарыдала ещё громче.

– Молчание – знак согласия, – заключил Кор Двейн. – Как я уже сказал, друг мой Матфей, после долгих усилий нам с сестрой и братом удалось захватить… сию особу. У нас к ней было много вопросов. Она на них ответила – к сожалению, лишь после пыток. Теперь сидит здесь, скучает, думает о вечном и ждёт, когда мы сможем выдать её в один из тех миров, где её помнят и где за сотворённое ею полагается или старый добрый костёр, или нечто поновее – скажем, колесование.

Царица Теней резко вскинула мокрое лицо.

– Ты не можешь… не можешь убить меня!..

– Могу, моя дорогая, очень даже могу, – радушно поведал Двейн. – И убил бы, вернее, казнил, но я не судья и не палач. Судить тебя станут другие. Не сомневайся.

– Что тебе… ну что тебе от меня надо, – это был почти вой, а не вопрос. – Я всё рассказала!.. Всё!

– Мне надо, чтобы справедливость восторжествовала, – вновь нагнулся к пленнице Двейн. – И она восторжествует, рано или поздно. Торопиться нам некуда, время над тобой не властно. Я… тоже пока помирать не собираюсь. Так что привыкай к новому своему хранителю. Матфей! Будешь приносить нашей дорогой царице воду. И еду, какую попросит, – в рамках разумного. Передашь её желания поварам, они скажут, что можно, а что нельзя.

– Да, господин Двейн.

– Наша дорогая Царица тут, как я сказал, к магии прибегнуть не может. В отличие от тебя. Но я бы предпочёл, чтобы ты всё равно приходил сюда вооружённым. Мастер Периус, он снабдит тебя необходимым. Всё ли понятно, друг мой?

– Да, господин Двейн.

– Э, Матфей, оставь этот тон вышколенного слуги, – поморщился волшебник. – Говори свободно. И не дрожи! Я уверен, ты справишься. Ничего сложного тут нет. Навещай её раз в день, приноси, что надо, и уходи.

– Но… господин Двейн… если она пленница… наверное, ей же на чём-то спать надо? И… есть чем-то? И наготу прикрыть?

– На твоё усмотрение, ты теперь хранитель, – усмехнулся Двейн. – Доселе она вполне на травке почивала. Не жаловалась.

– А… всё остальное? – совсем смутился клирик. – Естественные надобности…

– Она не человек. – Двейн по-прежнему усмехался. – Забыл, Матфей? Не человек. А суть, субстанция, идея. Сила. Может сделаться вихрем, молнией, ветром. Кем захочет. Ей, по сути-то, и еда не нужна, и вода. Так уж, чтобы это тело не мучить лишний раз. Короче, ты меня понял? Тогда идём. Покажу тебе отпирающее заклинание.

Царица Теней так и осталась сидеть – ноги поджаты, обеими руками упирается в серую траву, словно вот-вот рухнет, как старое, прогнившее чучело на огороде. Сломленная, несчастная, бессильная.

Истинный Маг? Не человек? Суть и сила?

– А… господин Двейн… как же с заклинанием-то?

– Это я тебе снаружи покажу. А пока иди за мной, да не бойся заблудиться. Синий туман только тебя пропустит, хоть бы наша Царица тебе и нож к горлу приставила.

Волшебник хохотнул, Матфею весело отнюдь не было. Кое-как выдавил из себя смешок для приличия.

– Куда бы ты ни пошел, – продолжал чародей, – заклятие тебя подхватит. Подхватит и вытащит обратно на лестницу. Там уже будешь дверь запирать наговором.

И всё произошло именно так, как он и сказал.

…После их обычного урока Матфей возвращался к себе, что называется, в сомнениях и колебаниях. «Что за ерунда с этой пленницей? Могущественная чародейка, заточена, насколько можно понять, в такое место, что никто и никак до неё не доберётся, если дороги не знать. Злодеяния её господин Кор Двейн перечислил немалые, и она не возражала… Бррр, ну зачем, зачем наставник его, Матфея, к этому делу приставил? Если всё так просто, слуге поручить можно. А если сложно – то как же доселе-то управлялся?

Что-то тут не то. Ой, не то!»

В животе у Матфея сделалось как-то совсем скучно и грустно. Но, с другой стороны, против прямого приказа не попрёшь. Сказано – делай, «мой юный друг».

* * *

– Сядь рядом со мной, Гелерра. Попей. Тебе нужно пить, и побольше, побольше! Сейчас ещё принесут. А ты пока садись да не смущайся!

Красно-чёрный демон в сплошной чешуйчатой броне осторожно устроился на краешке массивной каменной скамьи. Соллей парила над камнями, как всегда, пальцы босых ног лишь чуть-чуть не достигали отполированных плит.

Гелерра пила жадно, вода стекала по грудным чешуям, и было это донельзя приятно. Сегодня ей показалось, что на левом локте одна из малых чешуек держится уже не так крепко, гуляет туда-сюда, и она была сама не своя от радости.

– Скажи, Гелерра, – Соллей придвинулась чуть ближе, золотые волосы почти касались агатовой брони, – поведанное тобой моему брату, Скьёльду, во время вашей первой встречи… ты помнишь сказанное?

Помнит ли она сказанное? Хм, странный вопрос. Конечно, она помнит! «Служение или свобода?» – спросил её чародей. «Служение», – ответила она, потому что служение великому Хедину и есть свобода!

– Да, – кивнула Гелерра. – Помню.

– Скьёльд тогда действительно спас тебя, – прошелестела Соллей. – Ты падала в чудовищную бездну, Упорядоченное более не держало тебя. Ему едва удалось тебя поймать.

Гелерра молчала.

– Ты не поверила ему, – тем же тихим, шелестящим голосом продолжала волшебница. – Ты сочла его слова уловкой, чтобы склонить на свою сторону, заставить тебя говорить. Что ты думаешь сейчас?

– О чём, могучая Соллей? О служении и свободе?

– Да. О том, тождественны ли служба Новому Богу Хедину и столь алкаемая тобой и твоим племенем свобода.

Гелерра пожала плечами.

– Разум мой затуманен, могучая Соллей. Демоническое начало… не даёт мне мыслить свободно.

– Ты уходишь от ответа, адата, – чуть заметно улыбнулась волшебница. – И это понятно. Ты угодила в западню, а помогают тебе не Новый Бог Хедин и его сподвижник, а мы, совсем иные.

– Разве вы враги великому Хедину?

– У нас нет ни врагов, ни друзей, адата. Порой наши намерения совпадают с намерениями бога Хедина. Порой – нет. Но мы не воюем против него. У Познавшего Тьму хватает неприятелей и без нас.

– Тогда я не понимаю тебя, – развела когтистыми лапами Гелерра. Чешуйка на левом локте стала как-то подозрительно крепко держаться, словно прирастая обратно. – К чему твои вопросы, мудрая чародейка?

– К тому, – голос Соллей упал до еле слышного шёпота, – что, изгоняя демона из твоего сознания, из твоей души и крови, я волей-неволей прочла твою память.

– Ч-что?!

Гелерре словно кто-то со всей силы заехал кулаком в живот, выбивая дыхание. Её память прочли? Как так? По какому праву?

Алая ярость с готовностью пробудилась вновь. Чёрные мясистые губы дрогнули, поползли, обнажая внушительные клыки. Соллей, однако, не дрогнула.

Знакомая ледяная игла коснулась сознания адаты, быстро проникла в самую глубь, и злоба словно замерзала, обращаясь в глыбы твердейшего льда.

– Я могу остановить демона, – шепнула Соллей. – Теперь я знаю, как. Не бойся, адата Гелерра, ничего не бойся. Я держу его за горло, ему некуда деваться. А теперь дослушай меня – видишь, я ничего от тебя не скрываю.

Да, я прочла твою память. Это было неизбежно – слишком сильна оказалась хватка демона. Он уже почти полностью овладел тобой, ещё немного – и превратил бы окончательно в одержимую. Нам удалось его остановить, но дорогой ценой. В том числе и ценой открытия мне твоей памяти.

Гелерра тяжело дышала, низко опустив голову. Ледяная боль в мозгу пульсировала, накатывая и вновь отступая, заливая порой всё сознание. Адата не могла пошевелиться, не могла вообще ничего – только слушать.

– Я узнала множество тайн Познавшего Тьму. Не буду тебе лгать, адата, иные из них – весьма деликатного свойства. Но твои секреты, Гелерра, погребены во мне. Ты видишь, я полностью с тобой откровенна. Я могла бы ничего не говорить тебе, умолчать – если бы хотела как-то обратить это себе на пользу ценой вреда тебе. Но такой цели у меня нет. Напротив, я хочу тебе помочь.

– К-как? – еле выдавила Гелерра. Язык у неё почти не шевелился.

– Я узнала о твоих чувствах к Познавшему Тьму. Узнала, что он равнодушен к тебе, что использует тебя к своей выгоде. Погоди! Не злись, я ведь не враг богу Хедину. Я узнала также, что ты стала обладателем некоего артефакта, изумрудного кристалла, найденного тобой в Межреальности, там, где пролёг путь Чёрной Башни, разрушившей корни и сшившей воедино пару умиравших миров – Мельин и Эвиал. Бог Хедин придавал – и придаёт – ему немалое значение. Ты помнишь, что это за кристалл?

– З-зачем ты спрашиваешь? У тебя есть вся моя память…

– Я не хочу и не буду рыться в ней бесцеремонно, словно грабитель в чужом доме, – строго сказала Соллей. – Я не читаю сейчас твоих мыслей. Скажу лишь, что этот кристалл – очень, очень ценен и для нас.

– Придите… к… великому Хедину… – слова выговаривались едва-едва, – и… попросите. Если вам для доброго… дела… он… никогда… не… откажет.

– Новый Бог Хедин очень, очень далеко, – помолчав, ровным голосом сказала Соллей, словно ожидала до этого от Гелерры совсем иного ответа. – Я прошу тебя вспомнить вновь, как ты нашла этот кристалл. Вспомнить до мельчайших подробностей. Просто вспоминать изо всех сил, ничего больше. Я прочту эту сцену вновь, с бо́льшими подробностями.

– Х-хорошо… – нет, Гелерре показалось, чешуйка на левом локте не прирастала обратно, просто зацепилась за край соседней. А так болтается, пожалуй, ещё больше, чем раньше.

– Спасибо тебе, – серьёзно сказала Соллей. – Мы знаем, речь идёт о Дальних. Они хоть и не такие враги нам, как Новому Богу Хедину, но уже несколько раз в последнее время становились нам поперёк дороги. Дважды наши планы оказывались совершенно расстроены, и всё из-за этих… существ. Мы, адата, созидаем, как и Познавший Тьму. Дальние же разрушают, разрушают по какому-то своему плану, и чем дальше, тем больше. Боюсь обидеть тебя, но бог Хедин или не может, или не хочет им противостоять.

– Это не так! – вскинулась Гелерра, несмотря на ледяную иглу в голове. – Великий Хедин сражался против Дальних с незапамятных времён, ещё будучи Истинным Магом!

Соллей вздохнула.

– Твоя преданность богу Хедину внушает мне и уважение, и боязнь, адата Гелерра.

– Боязнь? Почему?

– Мы помогаем тебе, но пути наши, как я уже сказала, не всегда совпадают с путями бога Хедина. Я опасаюсь, что ты сможешь… причинить нам вред. Мне или моим братьям. Именно потому, что твоя преданность Новому Богу не знает границ. Ты много узнала о нас, о нашей крепости. Обо мне. Что, если ты решишь, что «дело бога Хедина» требует, скажем, убить моих братьев, убить меня? Так, как вы уже поступили один раз с другими чародеями-людьми, «Безумными Богами», хотя они не были ни «безумными», ни тем более «богами»?

– Я… я не… – Гелерра подавилась. – Я никогда…

– Ты не просила о помощи? – участливо спросила Соллей, заглядывая ей в глаза. Ледяная игла дёрнулась, Гелерру скрутило жестоким болевым спазмом. – Ты это хотела сказать, гордая адата? «Я ни о чём и никогда вас не просила? Я погибла бы в бою с тем чернокнижником, но вас я ни о чём не просила»? Так? Я права?

Гелерра опустила голову – низко-низко. Чародейка была права.

Наступило молчание.

– Пожалуйста, – нарушила его наконец Соллей, – вспомни об изумруде. Это ведь такая малость! Тем более что «в общих чертах», как говорится, я об этом уже знаю. Важны детали. Однако именно они, я надеюсь, помогут нам устроить Дальним пару-тройку не самых приятных сюрпризов.

– Я… поверю тебе, – с усилием сказала Гелерра.

– «Я поверю», а не «я верю», – холодно кивнула Соллей. – Я заметила разницу, адата. Но я понимаю, насколько тебе трудно, и не тороплю тебя. А теперь – вспоминай, заклятие такой силы нелегко удерживать даже и мне…

Гарпия, в свою очередь, кивнула. И стала вспоминать.

Хотя вспоминать особо было и нечего. Они окружили тогда слившийся мир, Эвильин или Мевиал, одно название так и не прижилось. Окружили, стараясь разобраться, действительно ли все последствия жуткой схватки купированы, что опасность миновала.

И Гелерра просто ощутила тогда зов, зов изумрудного кристалла, свободно плававшего в Межреальности, не опускаясь на её «твердь». Сильные пульсации, возмущения в свободном потоке магии; его отыскал бы и слепой. Чистая случайность, что подобрала его именно она, а не любой другой из числа учеников великого Хедина.

Она вспоминала, как сомкнула пальцы на холодных твёрдых гранях, как несколько мгновений всматривалась в смарагдовую глубину, а там исчезало, словно погружаясь в неведомую пучину, видение жуткой зубастой пасти.

– Вот и всё, могучая Соллей. Я отдала кристалл великому Хедину. Больше мои руки его не касались. Впрочем, это ты должна знать и так.

– Знаю, – с трудом выговорила волшебница. Она тяжело дышала, голова поникла. – Спасибо, адата. Ты не представляешь, насколько ты мне помогла.

– Чем же, могучая Соллей?

– Кристалл этот – не просто изумруд. Он указывает путь к владениям Дальних, в изнанку Упорядоченного. Там их заклятия, особые, только им присущие. Не представляю себе, что могло заставить их оставить такое без внимания, оставить валяться почти что «на большой дороге», почему они не отправили никого на перехват или просто не уничтожили…

Гелерра пожала чешуйчатыми плечами.

– Не знаю, могучая Соллей. Знаю лишь, что великий Хедин очень ценил эту мою находку.

– Ещё бы не ценить! – присвистнула волшебница. – Но когда ты оказалась в беде, Гелерра, твой бог не пришёл тебе на помощь. Тебя спасли мы. Уже два раза.

– Прости, чародейка. Но у моего народа не принято напоминать спасённому о случившемся и о своей заслуге в этом. Считается, таким образом спасший являет корысть, показывает, что спасал не для того, чтобы спасти, а ради выгоды, – вырвалось у Гелерры.

Соллей едва заметно усмехнулась:

– Нет, адата, напротив. Мы обе знаем с тобой правду. И я не собираюсь как-то покупать твою «службу» или что-то вроде этого. Ты излечишься и покинешь наш замок, свободная, как и положено истинной адате. Свободная от долгов и обязательств. Моей наградой, как и положено у людей, станет победа, просто победа над злом, над вот этим демоном, что вцепился в тебя мёртвой хваткой.

– Ты красиво говоришь, – покачала головой Гелерра. – Красиво, как и положено у людей. Увидела ли ты в моей памяти то, что хотела, могучая Соллей?

– Увидела, – кивнула чародейка. – Мне очень, очень пригодился бы этот камень, адата. Да-да, я помню: «попроси у Хедина на доброе дело, и он не откажет». Но увы, у меня нет времени на отыскание Нового Бога и на долгие разговоры с ним. Так что обойдусь тем, что есть. Что смогла найти у тебя. Твою память об этом кристалле, о том, что запомнила даже не ты сама, а твоё подсознание. Вот это меня и поведёт. А богу Хедину ты потом обо мне расскажешь, что, мол, есть такая чародейка Соллей, сражается с Дальними… Кто знает, может, тогда он и поможет.

Гелерра молчала, сбитая с толку.

– Надеюсь, могучая Соллей, это не повредит делу великого Хедина.

Волшебница улыбалась:

– Конечно же, нет. Дальние – главные враги его сейчас. Любой удар по ним – это помощь великому Хедину. Можешь не сомневаться, – она отплывала прочь, тихо и безмятежно. – Отдыхай, адата. Завтра мы с тобой продолжим.

Глава 5

– Нет, господин Кор Двейн. Благодарю покорно, но – нет. Я справлюсь сама. И сама достигну согласия с моим супругом. Ценю вашу помощь, исцелили вы меня просто на славу, Ирэн Мескотт шляпу б свою от зависти съела; ни царапины, ни ожога, ничего. Высший класс, господин Кор Двейн.

– Благодарю, госпожа Клара Хюммель.

– Надеюсь, в долгу перед вами мне ходить недолго. Возвращу…

– Как? – неожиданно резко сказал чародей по имени Кор Двейн, только что и впрямь здорово выручивший Клару, когда, спасая своих детей из ловушки, ей пришлось столкнуться со слугами бога Хедина.

– Простите?

– Как именно вы собираетесь возвращать долг, госпожа Хюммель? – сухо продолжал волшебник.

Клара нахмурилась. Что он имеет в виду, этот таинственный маг?

– Когда кто-то говорит о себе «я в долгу», это значит, что оный «кто-то» считает себя в состоянии вернуть им самим упомянутый заём. Я не тянул вас за язык, госпожа Хюммель. Вы признали долг сами. Мне, как заимодавцу, остаётся лишь поинтересоваться: как же именно вы намерены расплачиваться?

Дружелюбие Двейна разом куда-то исчезло. Перед Кларой сидел сухой, холодноватый и расчётливый ростовщик, только что удачно вложивший капитал и, судя по всему, уже рассчитывавший на первую выплату по купонам.

– Я не разбрасываюсь словами, госпожа Хюммель, и не терплю так называемых «фигур речи». Они уничтожают истину, топят в себе простоту. Учтивая эквилибристика маскирует подлинные намерения, мы теряем способность верить. Когда я предлагаю помощь, я предлагаю помощь. Когда мне говорят «я в долгу», я спрашиваю, «как станете возвращать». Не больше, но и не меньше. Это помогает… вернуть словам исходный смысл.

На щеках Клары медленно разгорался румянец. Нет, она не будет выслушивать нотаций от этого… этого…

– Что я должна сделать? – Она сжала эфес рубиновой шпаги.

– Сделать? – поднял брови Кор Двейн. – Вам виднее, госпожа Клара. Я не обращался к вам ни с какими просьбами. Я помог, просто так, безо всяких условий. Вы объявили себя в долгу передо мной. Следовательно, вы полагаете, будто обладаете чем-то, могущим являть для меня ценность. Огласите эту ценность, пожалуйста.

Клара молчала, не находя слов.

– Не кидайтесь красивыми фразами, госпожа Хюммель, мой вам совет, – холодно сказал волшебник. – Другие, не столь чистые намерениями, как ваш покорный слуга, могут ими и воспользоваться. Вы по-прежнему не понимаете, что бросили вызов самому могущественному врагу в Упорядоченном. Вырвали добычу у него из рук. И не просто добычу – драконов-оборотней. Он не простит. И не забудет. Он не человек, госпожа Хюммель, он бог. Суровый и не терпящий прекословия. Вы можете сколь угодно думать, что вас не найдут, что про вас забудут, – никогда. Вы убили самое меньшее одного из отборных слуг Хедина, а такое не прощается. Бог не может потерять лицо ещё в большей степени, чем какой-нибудь король или правитель.

Клара судорожно стиснула рукоять клинка.

– Мы только что сражались рука об руку с вами, госпожа Клара.Вы прекрасно понимали мои намерения, но предпочли оскорбить меня пустыми словами о каком-то вашем «долге».

– И… и что же мне теперь делать?

– Что хотите, – сердито сказал Кор Двейн. – Сидите и ждите, пока за вами придут. А за вами придут, не сомневайтесь. Вы можете мне не верить, можете убедить себя, что сумеете убежать, спрятаться…

– Или? – резко перебила его Клара. – Опять всё то же? Примкнуть к вам? Пойти в услужение?

– Кто сказал об «услужении»?! Мы все, все люди, наделённые даром магии, рано или поздно сойдёмся в бою с богом Хедином. Просто потому, что он встанет на нашем пути, стараясь «не допустить», чтобы мы оказались вровень с ним.

– Мне страшно даже представить, что случится в Упорядоченном, если вместо одного бога Хедина там окажется множество.

– Нет, госпожа Клара. На любом людском торжище полным-полно людей с оружием, если, конечно, местный владетель не полный идиот и не запрещает «простолюдинам» носить мечи или топоры. Но что вы думаете – на торгах все только и заняты, что режут друг друга? Сносят друг другу головы, вспарывают животы? Нет, конечно. Потому что рядом не только и не столько рыночная стража, но просто вооружённый народ. Понимаете мою аналогию, госпожа Клара?

– Дурная аналогия, господин Двейн. Если по ней, так не было бы никаких войн, никто ни на кого не нападал бы и так далее и тому подобное. Чтобы меня убедить, требуется аналогия получше.

Чародей помолчал, задумчиво обхватив подбородок.

– Небеса и бездны, Клара. Бездны и небеса. Вы что, всерьёз не понимаете, что вас ожидает? Вы думаете, та бравая команда гномов тихо забьётся под лавку зализывать раны и горько плакать над своей судьбинушкой?! Гномы, госпожа моя, не забывают поражений и не прощают обид. Они вернутся, Клара, вернутся непременно, выследят вас – и убьют.

– Это не так просто сделать, – сквозь зубы сказала Клара, понимая, что спорит лишь, чтобы не уступать. Гномы были серьёзным врагом. Пожалуй, даже серьёзнее Безумных Богов.

– Не так просто сделать… – желчно скривился Кор Двейн. – Ну хорошо, Клара, допустим. Допустим, про вас и в самом деле забыли. Ну вот забыли, и всё тут. Сколько вы ещё проскачете по мирам Упорядоченного? Триста человеческих лет, четыреста? Пятьсот? Так и будете махать клинком, пока не замедлятся рефлексы, пока не упадёт реакция, и тогда вы умрёте самым что ни на есть банальным образом – получив отравленную стрелу между лопаток от какого-нибудь грязного каннибала, понятия не имеющего, кого он убивает? И чтобы потом ваше мёртвое тело расчленили, голову выварили, а остальное всё пошло бы племени на праздничный пир?

– Забавная сказка, господин Двейн…

– Сказка? Сказка?! – Чародей горячился всё больше и больше. – Если бы, дорогая моя, если бы! Перечислить вам всех членов вашей уважаемой Гильдии, убитых таким образом?

– Что, съеденных?

– Нет! Убитых в спину, в совершенно ничтожных схватках, ничтожными же врагами! Дионра Эгле, Саверин Гордон, Финнеар Суммано – достаточно?

– Вы и в самом деле изучали нашу историю, господин Двейн, – чуть помолчав, сказала Клара. – Легенды нашей Гильдии, да. Давние. Погибшие…

– Глупо, бессмысленно, ненужно, никого этим не спасши, – яростно перебил Кор Двейн. – Они просто… остановились. Они не шагнули дальше обычных магов. Понимаете, госпожа Клара? Ос-та-но-ви-лись!

– Я знаю, как пишется это слово, спасибо, господин Двейн. И как произносится – тоже.

Маг тяжело вздохнул, покачал головой, словно в глубоком разочаровании:

– Госпожа Клара. Не придуривайтесь, честное слово. Вы унижаете и меня, и себя. Вы отлично понимаете, к чему я клоню.

– Не понимаю, господин Двейн. Я только что вытащила своих детей из ловушки – с вашей помощью, и этого не забуду, но мне сейчас не до силлогизмов.

– Великолепные, блистательные, талантливейшие маги Долины, – медленно и с нажимом сказал Кор Двейн, – погибли, потому что остановились. Потому что не поднялись туда, куда обязаны были подняться. Не стали богами.

– Богами? Едва ли это участь всех и каждого, даже самых наиблистательнейших магов.

Наступило молчание. Оно длилось долго – Кор Двейн глядел на собственные руки, не поднимая глаз на Клару. Потом наконец заговорил, и голос его был сух и лишён всякого чувства, словно пустынный ветер:

– Что ж, госпожа Клара, я вижу, нам пора проститься. Удачи вам и вашим детям, она – удача – вам с ними очень, очень понадобится.

Он встал, медленно обвёл выразительным взглядом спящих детей.

– Удачи вам, госпожа Клара. Да, чуть не забыл. Я бы всё-таки хотел как-то… поговорить с вами. Вдруг вновь смогу оказаться полезным?

– Не знаю, господин Двейн. Вы мне помогли, да. Но…

– Понимаю вашу осторожность, госпожа Клара. Хотел было предложить вам кристалл…

– Нет-нет, спасибо, – поспешно отказалась Клара.

Был у неё уже один такой кристалл. Полученный из рук Гента Гойлза.

– Мы, люди, всё равно должны держаться вместе, – без всяких красивостей, просто сказал Кор Двейн. – Вы напрасно подозреваете меня, госпожа Клара, в каких-то тайных намерениях. По-моему, я высказал вам всё достаточно ясно. Подумайте ещё раз. Впрочем… если будет трудно, если вас застигнут врасплох… разбейте вот это.

На ладони странного мага – скляница с мерцающим голубоватым снадобьем.

– Что это?

– Самое простое заклятие открытия пути. Грубо говоря, ненаправленный портал. Работает только в Межреальности, куда выбросит – неизвестно, но в пределах дня пути. Сам к нему прибегаю в самых крайних случаях. Зато – несложен, как палка. Вы его чары легко развернёте. Увидите, что там никаких секретов, никаких следящих заклятий и так далее. Берите, берите. Кстати, если у вас найдётся какой-нибудь талисман, что позволит вам следить за мной, не откажусь принять.

Клара задумалась.

Кор Двейн чуть улыбнулся, положил светящуюся скляницу между ними.

– Проверяйте, госпожа Клара. Не сомневаюсь, что дозорные чары вы легко распознаете. Ну а чтобы привести эту штуковину в действие, достаточно её просто разбить. Или вытащить пробку.

Поклонился, отшагнул назад и растворился в темноте.

«Вот лиходей», – сцепив зубы, подумала волшебница. Наплёл, наговорил – и смылся. Впрочем, увы, во многом он прав. Клара не слишком часто имела дело с богами; если честно, то и вовсе почти не имела, если не считать Безумных Богов – но слова Кора Двейна казались вполне логичными.

Никакой бог, да и не только бог – король, правитель, владетель – не допустит, чтобы его слуг можно было убивать безнаказанно. Возможно, во имя каких-то высших интересов государства, но какие интересы могут быть тут, с Кларой?

Она с досадой выдохнула, склонилась над мирно спящей Зосей – никто из юных драконов даже не пошевелился за всё время беседы с господином Двейном.

Скляница так и осталась мерцать.

«Дозорные чары? А вот и проверю. Как могу».

…Но сколько Клара ни старалась, ничего так и не нашла. Несложное и элегантное заклятие, раздвигающее пласты Межреальности – в наличии, как и запас требуемой для этого силы. Немаленький запас, надо сказать.

Больше ничего. Никакого эха, отзвука, тени. Одно-единственное заклинание. И Кор Двейн его не всучал. Просто оставил – и исчез. Подарив действительно отличное заклинание. Клара таким не владела.

«Что ж… Возьмём. К тому же, подозреваю, господин Двейн знает обо мне куда больше, чем раскрыл в разговоре. Что я пришла из Киммы, для него скорее всего не секрет.

Решено. И хватит колебаться. Что теперь?

Как это – что?

Отыскать Сфайрата. Вернуться домой. И… И всё?

Ну, не всё – отстроить, если понадобится. Или нет. Уйти из Поколя, осесть где-нибудь подальше в королевстве Веллея, может, в той же приморской Беллеоре. А то и где-нибудь ещё – Упорядоченное велико, хотя мир Киммы жаль, там было хорошо».

И всё, Клара?

Вампир Ан-Авагар исчез, Кларе оставалось только надеяться, что кровосос не вернётся, не примется вновь за своё. В конце концов, он действительно помогал, искренне. Кто его знает…

И всё, Клара?

Тихая жизнь в страхе, что те гномы до неё-таки доберутся?

Полтора десятка лет в мире Киммы были небогаты подвигами и битвами. Она любила мужа, рожала детей, пугалась и поражалась их первым трансформациям, когда годовалые карапузы вдруг оборачивались крылатыми чешуйчатыми созданиями, смешно и нелепо перебиравшими лапами.

А потом Сфайрат ставил её детей на крыло. Клин драконов взрезал ночные небеса Веллеи, а Клара стояла на земле, глядела из-под руки, как они летели в закат, и млела от счастья.

Она забыла – почти забыла – о Долине Магов, о Гильдии, о старых товарищах. Эгмонт, Мелвилл, Эвис Эмплада… Валькирия Райна, что упорно именовала её «кирией», хотя по сравнению с ней Клара по возрасту не была даже девчонкой, даже младенцем.

Клара отрезала прошлое. После битвы на Утонувшем Крабе – отсекла сразу и, как ей казалось, навсегда.

Что случилось, скажем, с неистовой Ниакрис?..

«Ты же запретила себе об этом думать, кирия Клара, – словно наяву услыхала чародейка голос Райны. – Ты спасла дракона Сфайрата, последнего из драконов Эвиала, и решила, что всё. Все долги уплачены до захода солнца».

«Нет, – мрачно думала Клара, едва касаясь кончиками пальцев лба мирно посапывавшей Зоси. – Нет, не все. Кор Двейн прав, будь он неладен.

Ты никогда не знаешь, когда твои долги настигнут тебя. Когда злодейка-судьба вдруг предъявит к оплате запылённые векселя.

Вот, похоже, этот момент и настал».

Левая рука осторожно гладит по голове спящую дочку.

Правая стискивает эфес.

* * *

– Ма-а-ам!

– Я здесь, Зосик.

– Ты никуда не уйдёшь? – озабоченно и очень серьёзно спросила младшая дочь, насупив бровки.

– Никуда, – улыбнулась Клара.

– Честное-пречестное?

– Честное-пречестное.

– А мы скоро домой?

– Скоро, малыш.

– Я большая!

– Конечно, дорогая моя.

– Так когда домой? Я домой хочу!

– Драконы не капризничают, – чуть суровее сказала Клара. – Драконы не надувают губы и не глядят исподлобья. Зосик, мы будем дома скоро. Очень скоро. Только я не знаю, когда точно.

Ещё бы она знала! Юный выводок драконов отоспался и, казалось, напрочь забыл о пленении. Собственно, сколько Клара ни допытывалась, никаких подробностей чада поведать не сумели. Единственное, что заслуживало внимания, – это исчезновение Ирмы.

Её кто-то вывел из ловушки, вывел донельзя ловко, почти не оставляя следов. Старательный Чаргос, как мог, попытался вытянуть из себя память, отзвуки этих чар, но получалась всё равно одна бессмыслица.

Нечего и гадать. Ирму увели скорее всего те, кто устроил эту ловушку.

Или, вдруг подумала Клара, те, кто успел к ловушке раньше её.

Кор Двейн.

Смог бы он? Или нет?

Сильный чародей, бесспорно. Но достаточно ли? Смог бы он один вскрыть западню, вытащить оттуда Ирму – только её! – а потом вновь аккуратно залатать дыру?

Клара вздохнула, с сомнением покачала головой. Проведи она несколько дней, а лучше – недель, за изучением сработавшего капкана, может, и смогла бы ответить точно. А так – только гадания.

Чаргос, Эртан и Аэсоннэ шуровали по окрестным зарослям. Леса Межреальности опасны, но здесь, к счастью, не оказалось никого из хищников Междумирья. Так что пусть – драконов не удержишь в клетке.

Что ж, теперь – только отыскать Сфайрата. Объяснить ему. Он… поймёт. Он же не просто дракон, не тот надменный Хранитель Кристалла, что встретил некогда Клару в пещере глубоко под Пиком Судеб в Эвиале. Он уже не тот Сфайрат. И не тот поддельный Аветус Стайн, вернувшийся вместо погибшего мага обратно в Долину и… воспользовавшийся ею, Кларой.

В самом прямом смысле воспользовавшийся.

Клара не выдержала – покраснела.

У вернувшегося Аветуса Стайна, скажем так, резко обогатился любовный репертуар, равно как и мужская сила.

Он поймёт, обязательно поймёт.

Только б найти его.

А значит, как ни крути, надо возвращаться в Поколь. Идти к сработавшей западне, куда рухнул смертельно раненный Гент Гойлз. Искать там след дракона, бросившегося следом. Другого выхода Клара не видела.

Путь в капкан вёл явно сквозь неведомую изнанку Упорядоченного, даже не через привычную Межреальность. И это было, несомненно, какое-то хитрое заклятие туннельного переноса, даже не открытие портала. Последние, столь вожделенные для обычных колдунов в нижних мирах, на самом деле не вдруг поддадутся даже магу Долины. Именно потому ученики мессира Архимага Игнацуса больше сосредотачивались на искусстве быстро находить нужную тропу в Междумирье, чем на творении донельзя сложных и капризных врат мгновенного перемещения.

Об изнанке в Долине не говорили. Да и никакая это не «изнанка», то есть, если следовать букве словаря, «обратная сторона» Упорядоченного. Нет там никакой «обратной стороны», не сомневалась Клара. Сугубо теоретические «пространства», открытые на кончике пера полубезумными магами-теоретиками. Использовались эти расчёты крайне редко, потому что да, позволяли создать нечто вроде одноразового моста меж двумя точками Упорядоченного, но огромной ценой. Требовался целый океан силы, да ещё и никто не мог гарантировать, что объект доберётся до цели целым и невредимым. Порталы с этой точки зрения считались куда более перспективными, однако и тут Долина ничего особенного не достигла.

«Да, возвращайся домой, Клара Хюммель. Начини сначала. Да и Шоню нельзя оставлять так надолго. Он, конечно, храбрейший страж-кот и никогда не признается, что ему нужна помощь, но…»

– Всё! – Клара хлопнула в ладоши. – Общий сбор! Хватит скакать по кустам, идём домой!

– Ура! Домой! – завопили близнецы. Чаргос сдержанно улыбнулся – он старший, ему щенячий восторг не к лицу.

– Домой! – запищала и Зося, запрыгав на одной ножке. – А папа уже вернулся? – озабоченно осведомилась она вдруг.

– Боюсь, ещё нет, – мягко сказала Клара. – Боюсь, нам придётся отправиться на поиски. Вдруг он сбился с дороги?

Никто из детей возражать не стал. Лишь Чаргос нахмурился, но это не страшно. Ему она объяснит, если что.

– Возвращаемся, как люди, – строго говорила Клара. – Эртан, Аэ – никаких перекидываний! У нас в Поколе народ и так… злой.

– На кого? – тотчас выпалила Аэсоннэ.

– На всё и на всех. Жизнь у них тяжкая, а тут ещё и мертвяки на них напали…

– Мертвяки это угу, – согласилась старшая дочь.

– Даже ага, – кивнул Эртан.

– Кто-то из них решил, что причина их бед – я, – развела руками Клара.

Говори правду. И не делай скидку, что они ещё маленькие и не поймут. Поймут. И потому, что они драконы – и потому, что они люди.

– Ты, мама?! – сжал кулаки Чаргос.

– Спокойно, спокойно. – Клара положила руку ему на плечо. – Ты не знаешь наших поселян, Чари? Если их как следует напугать, поверят любой ерунде. Особенно если тут же рядом оживают кладбища. Не вини их. Всё уладится. – Она улыбнулась, надеясь, что получилось это достаточно убедительно.

– А… Шоня? – хором спросили все четверо.

– Наш страж-кот нигде не пропадёт, – самым бодрым голосом, как только могла, заявила Клара. – Вот увидите, встретит вас на крыльце, как ни в чём не бывало.

В последнем она совсем не была уверена.

* * *

Дорога до мира Киммы и Поколя прошла спокойно. Аэсоннэ и Эртан наперебой рассказывали об их злоключениях в ловушке, по сотому разу в лицах изображали исчезновение Ирмы; Чаргос всё больше отмалчивался, следил, забегал вперёд или задерживался чуть сзади.

Межреальность юных драконов ничуть не удивляла. Они дышат магией, она у них в крови, они принимают чудеса как должное.

Потом была Веллея. Клара разматывала тропу осторожно, стараясь, как могла, заметать следы – кто их знает, этих гномов на службе бога Хедина! – и вывела всю свою компанию на окраину Поколя, на дорогу, что убегала к Синехатовке.

Был яркий день, но тракт оказался пустынен.

Зося снова решила слегка поиграть в капризную девочку и заныла, прося есть.

– Дома разберёмся, – неумолимо отвечала Клара. Быть матерью драконов ох как порой нелегко…

Чародейка пыталась прикинуть, сколько же времени прошло здесь с того момента, как она ринулась в погоню. Выходило, что не меньше недели. Мёртвых похоронили, отплакались, сейчас по всей деревне стучат топоры, ладят новое, восстанавливают порушенное. Свамме-гном не успевает вечером разливать пиво уставшим работникам…

Клара не боялась возвращаться. Дети с ней, а всё остальное неважно. В конце концов, всегда смогут перекинуться и улететь. Свамме… он, конечно, оказался дуб дубом, но ничего – от орды мертвяков прямо перед твоим трактиром и не такое помутнение в голове случается.

В крайнем случае выльет на него бадейку воды. Даже как-то жаль, что эта мысль не пришла раньше, когда толпа с топорами и вилами подступала к её крыльцу.

– М-мама… – только и вымолвила беспомощно Аэ, когда им наконец открылся родной Поколь.

Две трети селения обратились в чёрные головешки. Среди золы и пепла, где не обвалились, сиротливо торчат печные трубы. Там, где следовало стоять трактиру Свамме-гнома, – здоровенная выгоревшая ямина, куда поместился бы целый каботажник, только разве что без мачт.

И полное безлюдье. Словно все, кто только мог, собрав последние пожитки, бежали прочь с недоброго места.

«Стой, Клара, – выгорел не весь посёлок; та часть, где наш собственный дом, осталась невредима. Ближние соседи – у них всё цело должно быть!..»

Цело не оказалось. Двери выломаны, окна выбиты. Валяются черепки посуды, какие-то тряпки, обрывки. Забор повален, возле одного из домов – тело мёртвого пса в грязно-коричневатой, давно засохшей кровяной луже.

Облако мух над ним.

– Мама, – пискнула Зося, но не отвернулась и не прижалась испуганно. Напротив, расправила плечи, гордо вскинула голову, шагнула в ряд с Чаргосом и близнецами.

Дома вокруг Клариного тем не менее стояли, хоть и изрядно потрёпанные, явно разграбленные, но целые. Ставни и двери недолго навесить.

Жилище же чародейки, наоборот, смотрелось как на картинке. Всё целехонько, и даже игрушки в окне-витрине все до единой целы. Ухожен палисадник, поднимаются по столбам декоративные вьюнки. Деловито жужжат пчёлы возле крупных венчиков; и кажется – из дверей вот-вот выступит Сфайрат, улыбнётся, как умеет только он, своей собственной улыбкой, не позаимствованной у погибшего Аветуса, и скажет: «Ну что, нагулялись?»

Рыжая пушистая тень метнулась огромным прыжком с крыши, мягко и бесшумно приземлилась у ног Клары, замяукала и принялась вовсю тереться о пыльные сапоги волшебницы.

– Шоня!

Клара подхватила страж-кота на руки, прижала к груди, касаясь щекой мягкой шёрстки. Шоня совершенно по-собачьи вдруг лизнул её в щеку, а в следующий миг его уже принялись тискать близнецы, истошно верещавшие что-то восторженное. Прыгала от радости Зося, тоже требовавшая «своей доли кота».

– Мр-р-р-р! Мря-а, мяу, хозяйка! – Шоня изо всех сил пытался сохранить достоинство, как положено настоящему страж-коту. – М-м-м-м-мяу! Да хватит вам, хватит! Хвост оторвёте! И лапы! Уши не трогай, Аэ! Поставьте, на землю поставьте, кому говорю! Мне отчёт давать, как положено!

Правда, на руках Аэ он сидел смирно, не выворачиваясь, как умел, если Кларины дети начинали уж слишком ему надоедать.

– Слушаю твою речь, страж-кот, – насколько могла серьёзно сказала Клара. – Вижу, что слово ты своё исполнил, дом цел-невредим…

– Дом-то цел, хозяйка! Да и не хитрое это дело было; собрались… дураки всякие, небось, из тех, кто в детстве котят мучил, сжечь пытались, факелами забрасывать; ну, тут только посмеяться можно. Факелы загасил. Самых храбрых когтями пометил. Клыку злобному морду располосовал – совсем тот страх потерял… – Кот по-прежнему сидел на руках у Аэ, прижимавшейся щекой к его шее, глядел прямо на Клару. – Но не про то сказать хотел!

– Про пожар, наверное. – Волшебница протянула руку, почесала страж-кота под подбородком.

– Мр-р-р-р… – зажмурился было тот, но мигом опомнился. – Про пожар, да, хозяйка! Вот его остановить мудрено было, но ничего, остановил! Круг очертил, да и остановил!

– Молодец! – хором восхитилось всё Кларино семейство, а сама чародейка только и смогла, что с уважением покачать головой.

– Силён ты, страж-кот мой. Считай, что сметаны и сливок ты себе обеспечил неиссякаемый запас. Ну и мяуса, как ты говоришь.

– М-мряу, хозяйка! – облизнулся Шоня. – Не за мяусо старался, не за сливки со сметаной!

– Знаю, мой кот. Знаю, мой хороший.

– И не сам-друг я пожар останавливал, – признался честный Шоня. – Всю мелкую нечисть, какую мог, согнал, в ряды, так сказать, построил – и за дело. Все вместе и остановили огонь. Весь Поколь отстоять не могли, но круг очертили, пламя дальше не пустили!

– Молодец. Что тут сказать, – Клара гладила и гладила своего маленького защитника.

– Но и не то сказать хотел, хозяйка! Откуда пламя-то взялось, самое главное, никак не доложу!

– Да чего ж тут докладывать, – пожала плечами Клара. – Раз с факелами тут носились эти идиоты, так наверняка где-то что-то уронили, опрокинули, не туда ткнули – и вот вам, пожалуйста, две трети Поколя как корова языком слизнула!

– Не, хозяйка. – Шоня аж затряс головой, совершенно не по-кошачьи. – Подожгли Поколь наш, подожгли намеренно.

Все разом притихли.

– Кто? – негромко спросила Клара. – Ты уверен, что не по неосторожности?

– Ирма, – яростно зашипел Шоня. – Хорошая девочка Ирма Нарви, что мне самому нравилась! Добрая девочка Ирма… была. Работящая, ласковая. Была.

– Не может быть, – только и выдавила Клара. – Ирма… но… как?!

– Как? Не могу знать, хозяйка! Но своими глазами всё видел. В трактире дело было. Я-то хоть дом наш охранял, а что где делается, знал! Она трактир Свамме-гнома огнешаром запалила, да не простым огнешаром! Сила в нём оказалась такая, что сложился трактир, в единый миг сложился! Пламя выше крыш, горящие головни во все стороны, да не простые головни! Разлетелись по всему Поколю, куда ни попадали – всё вспыхивало! Словно солома сухая, хозяйка, чтоб мне без хвоста остаться! Народ тушить пробовал, да куда там! Вода не брала, хозяйка, землёй засыпали – всё без толку! Побежало пламя, побежало… в единый миг всё заполыхало. Ну, тут я понял, что дело плохо…

– Молодец, – только и смогла беспомощно повторить Клара. – Молодец, Шоня!

– М-м-мрыу, хозяйка, не хвали зря! Вот если б я ту поганку, Ирму Нарви, поймал, заломал, связал и, в погреб упрятав, тебе б явил – может, и был бы молодцом! А так… сбежала она. И не просто так сбежала! Чародейским способом! Помогли ей! Сильномогучий маг помог, эхо заклятия, когда её отсюда выдёргивали – чуть не оглох, такое громкое оказалось! Да поставь меня уже, Аэ, поставь! Серьёзные вещи говорю!

Обожавшая тискать Шоню Аэсоннэ повиновалась без звука.

– Так-то лучше, мряу. С возвращением домой, хозяйка! С возвращением, Чаргос, Аэсоннэ, Эртан, Зося!

И страж-кот церемонно и донельзя забавно поклонился, прижимая лапу к груди – в явное подражание картинкам в книгах, где благородные витязи приносили клятву верности своим королям – или дамам сердца.

* * *

– Опять уходить, хозяйка! Мряу, ну только-только ведь вернулись!

– Понимаю, Шоня, страж-кот мой верный. Да только хозяина найти требуется, сам видишь.

– Вижу, – понурился страж-кот. – Но дом сохраню, хозяйка! Нечисть тут теперь вся меня слушается… кабы не я, им бы вообще негде приткнуться было бы.

– А кто дома вокруг нашего разнёс?

– Да погорельцы сами же и разнесли, – совсем по-человечески вздохнул страж-кот. – Злы они были – не передать. В трактире от первого огнешара тьма народу погибла-погорела, ну, тут оставшиеся совсем разум потеряли…

– Трудно их винить, Шоня.

– Трудно, мяу, хозяйка. Да и не виню. Погорельцы пошли разбредаться, по уцелевшим домам, хозяева, в общем, и не против были, а тут кто-то крикнул, что, мол, ведьма… ох, извини, хозяйка…

– Ничего, Шоня. Продолжай. Ведьма – это я, так?

– Так… В общем, слово за слово, а потом и стенка на стенку. Кто-то тебя защищать попытался, кто-то и впрямь рад был, что твои «чары» их защитили… в общем, не сошлись погорельцы с уцелельцами, так сказать. Погорельцев-то куда больше оказалось. Взяли они верх, побили-пограбили… но к нашему дому, само собой, подступиться не смогли!

– И опять же молодец, Шоня. Эх, прости, ни сливок, ни сметаны сейчас в Поколе днём с огнём не добудешь…

– Это ничего, хозяйка! Ничего! А мяуса я себе и сам добуду, если что.

– А куда ж народ потом делся?

– Маги явились, хозяйка. Много. Две дюжины. В раззолоченных одеждах, с посохами, что твоя ювелирная лавка.

– Быстро это они…

– Быстро, – согласился Шоня. – На воздушном корабле прибыли. Чуть ли не из самой столицы. И из-за моря.

– На воздушном корабле? – хором изумились близнецы.

– На нём самом, – важно заявил страж-кот. – Два баллона чародейских газов, винты этакие здоровенные, магическими причиндалами обвешан от киля до клотика. И народ отсюда того, убрали.

– Как убрали?

– Да вот так и убрали, хозяйка. Король Саввиоль наш, светлое величество, прислал рескрипт, что-де, мол, всем добрым обывателям Поколя надлежит покинуть селение. Кого в Синехатовку отправили, кого в Хеммерсит, кого и в Беллеору. Маги, дескать, убедили короля помочь погорельцам. Всем щедро отсыпали золота.

– И это при всем известной скупости его величества, – заметила Клара.

– Ага, золота много отсыпали, – повторил страж-кот. – Народ и подался кто куда.

– Ловушки магические оставили? – Клара озиралась по сторонам. Ещё совсем недавно она отнеслась бы к любым волшебным устройствам, сработанным магами из Беллеорской гильдии, с вполне понятным пренебрежением. Раньше, но не теперь.

Шоня задумался.

– В кругу, что мы очертили, когда огонь останавливали – точно нет. А вот в остальном Поколе…

– Я слетаю, – тотчас вызвался Чаргос. – Слетаю и посмотрю!

– Никуда ты не полетишь, – отрезала Клара. – Нам скорее всего тут вообще оставаться нельзя будет. Найти вашего папу – и… и подальше от этих мест. Воевать с чародеями Беллеоры, даже если они все дружно рехнулись, – не наша забота.

– Дом оставить? – зашипел негодующе страж-кот. – Да как же его оставить, тут ведь не только он, тут и весь мелкий народец, я ж за него в ответе!

– Шоня, – Клара нагнулась к рассерженно встопорщившему хвост четвероногому воину, – нам надо отыскать Сфайрата. Понимаешь?

– Конечно, понимаю! Чего ж тут не понять! Ты, хозяйка, мр-р-р, идёшь его искать. Я – дом сторожу. Ты не бойся, хозяйка, у меня все домовики вымуштрованы уже, строем ходят! Муха не пролетит, заклятье не проскользнёт!

– А что же эти королевские маги, – медленно сказала Клара, – даже не озаботились тем, почему в вашем кругу все дома от пожара не пострадали? К нашей двери что, так и не подошли?

Страж-кот забавно помотал головой. С годами Шоня освоил множество человеческих жестов.

– Не подходили, хозяйка. По спалённому – шлёндрали туда-сюда, вынюхивали на пепелище что-то. Но чтобы круг перейти – ни-ни. Словно отпорное заклинание действовало. А вот на погостах всё мало что не вверх дном перевернули.

Близнецы многозначительно переглянулись.

Клара застыла. Маги Беллеоры вели себя совершенно не так, как им следовало.

Впрочем, совершенно не так, как ему следовало, вёл себя и Гент Гойлз.

Гент Гойлз, с которым Клара едва справилась.

Гент Гойлз, что оставил Кларе свой странный кристалл.

Разумеется, Клара держала опасную штуку под тройным колпаком и под целой пригоршней защитно-отпорных чар, приняв все меры, чтобы её не подслушивали и за ней не подсматривали.

Но что, если этот кристалл был способен и на что-то ещё?

Не случайно же Гойлз оставил его ей, ой, не случайно!

Всё это не нравилось Кларе донельзя. В дела тихой и мирной Веллеи вмешались новые силы, и чародейка готова была поклясться, что они, силы эти, наблюдали за происходящим уже достаточно давно.

Так или иначе, отсюда надо было убираться.

И уж конечно, ни за что не оставлять здесь Шоню.

Пусть дом сожгут, пусть его разграбят, но своего страж-кота она им не оставит ни за что!

Вот только как ещё уговорить этого бесстрашного упрямца…

– За мной, – бросила детям Клара, шагнув через порог. – Будем собираться. Ничего им не оставим!

– Кому «им», мам? – первой выпалила Аэсоннэ. – Чего «не оставим»?

– Ничего не оставим, – мрачно сказала чародейка.

– Мы ж за папой! И сразу назад!

Клара молча закрыла за ними дверь. Задвинула оба засова и, не думая, прибавила ещё пару старых-добрых заклятий из арсенала родной Гильдии.

Всё, что творилось в Поколе последнее время, было совершенно неправильным. Ирма. Пожар. «Королевские маги». Воздушный корабль – Клара и слыхом не слыхивала, что такие вообще есть хоть где-то в Кимме.

Что-то очень, очень странное затевалось здесь, вокруг её скромного жилища.

Многое с собой они унести не могли. Всё хоть сколько-нибудь ценное отправлялось в глубокий погреб.

– Ма-а-ам! Я без этого не могу! Не могу-у-у!

– Тихо, дочка. Ты и так уже дюжину колец взяла. И столько же бус.

– Так они все магические! Что ж мы их, оставим?

– Оставим.

– Ы-ы-ы-ы!

– Не «ы-ы-ы», а оставим.

Мальчишки пытались обвешаться с головы до ног оружием, так, что ножны путались в коленях, а саадаки не давали согнуться.

– Оставить! – бушевала Клара. – Всё оставить!

– И это, мам?

– И это!

– Папин меч!

– Вот папа за ним и вернётся. Ясно, Чаргос?

– Я-асно…

До ночи, само собой, управиться не успели. Спать ложились все в одной комнате, не раздеваясь. Шоня отправился дозором, подрядив на это ещё каких-то домовичков из сгоревших развалин.

Спали неспокойно. Небо полыхало бесшумными зарницами, сплошной чередой неслись низкие облака. Клара ощущала, что её-таки загоняют куда-то в очередную ловушку – то ли слуги бога Хедина оказались расторопнее, чем предупреждал Кор Двейн, то ли вмешался кто-то ещё. «Может, – вспомнила она, – те самые, что подряжали меня добыть Алмазный и Деревянный Мечи. Ту-то работу я не сделала, как ни крути».

«А, – махнула она рукой наконец. – Сколь ни гадаешь, всё равно. Детей и Шоню тут не оставлю ни за что, отыщем Сфайрата и двинемся куда подальше отсюда.

В конце концов, можно и в Долину вернуться, если детям там будет безопаснее. Жил же там Сфайрат инкогнито долгих два года, и никто ничего не заметил! Даже я, хотя делила с ним постель».

И тут Клара поймала себя на том, что все эти ужимки и прыжки местных магов, совершенно ни на что не похожие, её нимало не волнуют. «Тайна, загадка? Да какое моё дело? Я защищаю свою семью. Мне не избыть всё зло Упорядоченного. Поэтому я не стану выяснять, что тут за хитроумная интрига. Кристалл Гента Гойлза так и останется лежать здесь, замурованным и запертым, где он уже никому не причинит вреда».

Что он должен был сделать? Какие виды имел на него странный маг, отправившийся, как крепко надеялась Клара, в загробный мир?

«Неважно. Важна лишь моя семья. Которую надо вывезти в безопасное место. Туда, где её не найдут даже слуги этого вашего бога Хедина».

Ночь выдалась беспокойной. Шоня учуял самоподъятых мертвяков, и Клара, угрюмо усмехаясь, тихо выскользнула на улицу – однако там вяло брели к её крыльцу лишь три полуобугленных трупа, едва перебирая изглоданными огнём ногами и теряя клочки выгоревшей плоти. Клара уложила их троих одним взмахом и даже ощутила нечто вроде сожаления, что всё так быстро кончилось: тревога искала выхода, хотелось отстраниться от неизбывных мыслей, как оно всё повернётся со Сфайратом, поймёт ли он её, поладят ли они?

В Поколе осталось очень много магии. До невозможности много. Ирма, будь она неладна. Выпустила на волю, излила, открыв неведомые шлюзы. Конечно, никакой огнешар не оставил бы от большого, вместительного трактира, из вековых брёвен в полный обхват, ставленного на диких валунах размером с медведя, – такой ямины, где не осталось вообще никого и ничего.

Нет, Ирма явно влила в заклинание столько мощи, что форма огнешара не выдержала, случился прорыв. Чтобы сотворить такое, надо… надо быть или невероятно талантливой прирождённой чародейкой, или получить помощь от кого-то прирождённого.

Клара криво усмехнулась. Хватит с неё загадок. Она найдёт мужа, всё с ним уладит, а потом они уйдут так далеко, что их не найти будет даже слугам бога Хедина.

* * *

Утром они уходили – в туман, во мглу, в неизвестность. Шоня шипел и упирался, и Клара, недолго думая, просто схватила его за шиворот, посадила себе на плечо и быстрым шагом направилась к границе отпорного круга.

– Вот, смотри, кот дурной, – прорычала она прямо в усатую рыжую мордочку. – Смотри как следует. Ты против них устоишь?!

Там, где тянулись ряды обугленных остовов, где торчали закопчённые печные трубы, где громоздились почерневшие от гари кирпичи, бродили какие-то фигуры, падали, поднимались, ползли куда-то…

– И домовикам своим скажи – пусть уходят, – жёстко сказала Клара. – Тут скоро настанет всему конец.

– Мертвяки! – Шерсть у страж-кота вздыбилась, глазищи так и сверкали.

– Они самые, и кое-что ещё. Духи-кровососы, например. С одним ходячим трупом ты справишься, друг мой, с двумя, даже с тремя – а что станешь делать, если они кинутся всем скопом? А ведь они кинутся.

Кот уныло прижал уши, опустил хвост.

– Только погибнешь зря и домовиков своих погубишь, – жёстко выговаривала ему Клара. – Духи их высосут. Понял теперь? Вели им разбегаться, куда только смогут. А ты с нами пойдёшь. Вернёмся сюда, не вернёмся – неважно. Но тебя, мой страж-кот, я тут не оставлю. Ни за что!

– Спасибо, хозяйка, – мрачно мявкнул Шоня. – А всё равно, не боюсь я ни мертвяков, ни духов!

– Знаю, что не боишься. Но что, если эти королевские маги тебя бы поймали?

– Поймали б? Мр-р-ряу-у-у-у! – наверное, если б он мог, Шоня бы захохотал.

– Не сразу, не вдруг, но поймали бы. – Клара глядела на копошащихся мертвяков. – Нет, рисковать не станем. Кроме того, как мне без тебя Сфайрата отыскать?

– Уговорила, хозяйка. – Настроение у кота несколько улучшилось.

…Поколь они оставили за спиной. Шоня бежал впереди процессии, словно заправский охотничий пёс, вставший на звериную тропу. Клара с детьми направлялись к памятной ловушке, где им пришлось выдержать бой с Гойлзом. Чаргос порывался взлететь, Кларе пришлось ему строго выговаривать – они не знают, где эти «королевские маги», где их воздушный корабль и что они задумали – и не имеют возможности выяснить. Значит, остаётся только одно – до поры до времени не высовываться понапрасну.

На месте ловушки выгорело всё, земля спеклась до твёрдости камня. Окрестные деревья, трава, кусты, до которых не добралось зелёное пламя, все покрыты серым пеплом. Ловушка засыпана грунтом, больше ничего не осталось.

Молодые драконы невольно сбились теснее.

– Что теперь, мама? – напряжённо спросил Чаргос.

– Ищем след. Я и Шоня. Потом постараемся встать на след – уже в Межреальности.

– Я, я тоже хочу!

– Не сейчас, Зося. Не егози, егоза.

Шоня уже переступал мягкими лапами, шёл замысловатой спиралью вокруг ловушки, и на мордочке отражалось величайшее отвращение.

– Ш-ш-ш-ш! Хозяйка! Ну и гадостная же тут магия!

– Гадостная, это точно. Что видишь, мой кот?

Шоня потряс круглой головой. Ищу, дескать.

Клара кивнула. Страж-коты горды. Не стоит докучать им преждевременными вопросами.

Сама она тоже взялась за работу, старым верным способом – магической фигурой с концентратором на отыскиваемом.

Требовалось с предельной чёткостью создать образ того, кого ищешь, и уж тут-то Кларе ничьей помощи не было нужно.

Сфайрат. Исполинское драконье тело, блистающая чешуя, тонкие и длинные вибриссы, усы, словно у кота. Бездонные глаза под тяжёлыми бронированными веками.

«Ты не принял моего выбора. Ты решил, что я предала детей и тебя, предала драконью кровь. Мне было больно, но я не остановилась. Потому что я мать драконов, но не дракон. Люди – мой народ, моё племя. Они не способны постоять за себя в схватке с неупокоенными в отличие от моих детей. Дракон только тогда дракон, когда может защищаться. Я бы не смогла оставаться их матерью, брось я Поколь на произвол судьбы.

Я всё объясню тебе. Мы помиримся. Всё будет хорошо».

Сфайрат стоял перед её мысленным взором в полном великолепии своего драконьего тела, драконьей мощи, распустив могучие крылья и словно готовясь выдохнуть истребительное пламя. Клара видела его чётко, как никогда раньше, до рези, до боли – и не сомневалась, что он тоже тянется сейчас к ней мыслью.

Ей так было легче.

– Мр-р-ряу! – Шоня аж подскочил на всех четырёх лапах. – Есть след, хозяйка, есть след!

Коты, как всем известно, не собаки-ищейки. Но Шоня был как-никак страж-котом. И сработал сейчас не хуже пресловутого вампира.

Образ Сфайрата исчез, словно сдутый ветром, и на месте его появился… да, тот самый вомпер, как говаривали добрые покольские обыватели.

Э, э, всполошилась Клара. Я не юная дева с нежно трепещущими ресницами! Меня этим не проймёшь! Откуда ты взялся, кровосос несчастный?

Фигура Ан-Авагара немедля состроила донельзя грустную гримасу, да ещё и голову рукой подпёрла.

Клара тряхнула головой, отгоняя наваждение. Нет, вампир был весьма, весьма недурён собой… для вампира, конечно же.

– След взял! – захлёбывался меж тем от восторга страж-кот.

– Молодец! – коршуном налетела на него Аэсоннэ, сгребла в охапку.

– Ш-ш-ш-ши! Что за неш-ш-ш-шности опять? – яростно прошипел Шоня, выворачиваясь из рук Клариной дочери. – Скорее, хозяйка, скорее! Я теперь этот след где угодно возьму!

Эртан, Чаргос, Аэсоннэ, даже Зося – все застыли, прожигая Клару по-драконьи нетерпеливыми взглядами.

– Да, – сказала Клара, глядя сквозь торжествующего страж-кота. – Да, сейчас, сейчас…

Что-то не так. Что-то очень сильно не так. Им донельзя легко удалось поймать след дракона – так не бывает. Сфайрат кинулся следом за детьми, но не таков Хранитель Кристалла, чтобы не замести за собой следы. Конечно, это ещё не отход вместе со спасёнными, но всё равно.

Драконы умеют ходить скрытно.

Сфай слишком торопился? Был в ярости, забыл, решил, что не до того?

Нет. Забыть, впасть в ярость, решить что-то не то мог человек, эльф, даже гном. Но не дракон. Для дракона нет мелочей, когда он идёт спасать своё собственное потомство. И ярость дракона в таких случаях ясна и холодна, она – как северные льды, а не как безумное пламя.

Только если Сфайрат действительно сошёл с ума.

– Шоня… давай ещё раз, – с трудом проговорила Клара.

– Ещё раз, мама? – вслух удивился Чаргос.

– Ещё раз! – отрезала Клара. – Чтобы не угодить в западню. Давай, Шоня, не ленись! А то решу, что зря сметану лопаешь!

Это было так грубо и несправедливо, что страж-кот аж зафыркал от незаслуженной обиды.

– Прости, Шоня. Не сердись. Но давай для верности ещё разок пройдёмся.

– Ладно, хозяуйка, – проворчал кот, явно довольный извинением.

Они прошлись ещё разок. Всё осталось по-прежнему. Ясный, чёткий, широкий след. Сфайрат шёл напролом сквозь ткань Упорядоченного, совершенно не заботясь о скрытности. Может, хотел таким образом подать весть ей, Кларе? Чтобы она, если надо, могла последовать за ним?

Это обнадёживало.

– Ну, в путь, – буднично сказала волшебница.

* * *

Заклятие древней ловушки вытянуло детей Клары в расположенный далеко за пределами Киммы капкан сквозь малопонятные слои Упорядоченного, перемещаться по которым обычно не могли даже самые сильные маги. «След», о котором говорил Шоня, вёл через обычное, хорошо знакомое Междумирье.

Шли ходко и споро. Дорога словно сама ложилась им под ноги, и чем дальше, тем меньше это нравилось Кларе. Межреальность словно притихла, затаилась укрощённым зверем, насторожённо поблескивая из темноты тысячами тысяч голодных зрачков. Хищники Междумирья вышли на охоту, однако и близко не дерзали подступаться к Кларе и её юным драконам.

По теории, след Сфайрата должен был вести, так или иначе, к уже опустевшей ловушке. Клара пыталась сориентироваться, однако при всей гладкости и спокойствии пути вспомнить и чётко обозначить для себя местоположение приснопамятного капкана не удавалось.

Странно. Очень странно.

Мало-помалу след начал уклоняться. Просто «уклоняться», точнее Клара сказать не могла. И вёл этот след, условно говоря, «вниз». К тому, что, опять же очень условно, именовалось «нижними мирами». Где-то там должно было существовать и легендарное Дно Миров.

«Что там делать Сфайрату? Что его туда повело?

Или, – вдруг, оледенев, подумала Клара, – он сбился с пути?

Или – его заставили сбиться?»

На лбу враз проступил пот.

Что, если этому Гойлзу удалось утащить Сфайрата за собой? Что, если он – бездна ведает как! – но внушил разъярённому дракону, что дети его вместе с ним?

Нет. Невозможно. Обмануть дракона насчёт его потомства – невозможно. Увести со следа, если уж он встал на него?..

Клара покачала головой. На душе становилось всё более и более мерзко.

Сфайрат последовал за Гойлзом через угасающий портал. Или через нечто, портал напоминавшее. И… его сразу же потащило куда-то не туда.

Они шли, путь разматывался. И нет, они явно не приближались к ловушке.

Сфайрат потерял след своего потомства.

Первой что-то заподозрила, как ни странно, крошечная Зося.

– Не туда! Не туда! – запищала она.

Да уж, не туда.

Леса Междумирья уступали место нагим чёрным равнинам, рассечённым пламенеющими трещинами. Каждая трещина – открытаябездна, и над ними вьются неисчислимые стаи крылатых созданий. Чем они здесь питаются – неведомо, разве что магией.

Клара резко остановилась.

Нет, это уже полная ерунда.

– Шоня! Ты не сбился?

Страж-кот пристыженно молчал.

– М-мяу… след… прямо сюда…

Если закрыть глаза, то может показаться – Сфайрат прошёл здесь буквально только что. И направлялся он прямиком к пышущим первородным пламенем провалам.

Они остановились на самом краю привычных «лесов» Межреальности. Припасов поневоле взяли немного, рассчитывая относительно быстро вернуться… или хотя бы, полагала Клара, найти какой-то другой мир.

Но теперь – что же, тащить детей в эти провалы? Конечно, они драконы и с пламенем на «ты», но все инстинкты Клары просто вопияли – они сбились с пути, и призрачный след не может вести их куда бы то ни было ещё, кроме как в новую ловушку.

Шоня ходил кругами, ставил одному ему, страж-коту, ведомые дозорные заклинания.

Юные драконы, притихшие и присмиревшие, в четыре пары глаз смотрели на Клару, ждали её слова.

Волшебница прикусила губу. «Может, и впрямь следовало бы отправить их в Долину… хоть к той же Аглае… она была б счастлива хоть о ком-то позаботиться… и уж потом, одной, отыскивать мужа.

Нет, – уныло подумала она. – Потеряла бы время, да и только».

След вёл прямо к огневеющему провалу, никуда не сворачивая. К настоящей бездне, что протянулась на сотни и сотни, если не тысячи лиг исполинским пламенным шрамом, что оставил на плоти Межреальности коготь неведомого чудовища.

Кларе очень, очень сильно не хотелось туда идти.

Короткой «ночью» Межреальности, когда меркнет свет, но не выходят звёзды, Клара одна лежала без сна. Аэсоннэ прижала к себе мохнатого Шоню, оба сопели в унисон.

Тихо-тихо вокруг. Лишь тонкий, тончайший комариный звон.

Комариный? Звон? Нет в Междумирье никаких комаров!

Это ж Шонино заклятье! Его страж-котовый наговор!

Клара не пошевелилась. Зато Шоня вдруг широко раскрыл круглые глазищи, в упор уставившись на волшебницу.

Речь страж-котов, когда они обращаются к человеку, всегда лишь мысленная, и слышат её только хозяева.

– Идут. Со всех сторон заходят. – Шоня не боялся, он просто сообщал. – Близко. Шагают тяжело.

– Кто? – быстро спросила Клара.

– Гномы.

– Что, те самые?!

– Не ведаю, хозяйка.

– Тогда…

Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Над головами – в единый миг раскрывшиеся и падающие сверху паутины ловчих сетей.

Время послушно остановилось. Рубиновая шпага взлетела остриём вверх, и свободнотекущая сила так же послушно сгустилась вокруг зачарованного клинка, готовая взорваться истребительным пламенем. Шоня, зашипев, метнулся в сторону и мигом пропал из виду.

Черные сети разлетелись в стороны облаком бесполезных огрызков.

Что-то не слишком похоже на слуг бога Хедина…

Вскочили дети.

– Ма… – начала было Зося и аж зажала себе рот обеими ладошками.

Старшие уже перекидывались, драконы – коричневый, терракотовый, жемчужный – расправляли крылья.

Миг спустя к ним присоединился и золотистый.

Вновь хлопки, и какое-то странное сияние в отдалении, там, на голой тёмной равнине. Оно расширяется, отдельные точки сливаются в сплошную завесу – и она начинает медленно приближаться.

Драконы готовы взвиться.

– Волшебница Клара Хюммель! – проревел металлический голос откуда-то из-за сияющей завесы. Говорил он на языке Долины. – Бросайте оружие и сдавайтесь! Вы окружены!

– А сопротивление, разумеется, бесполезно?! – выкрикнула в ответ Клара.

Проклятье, если взявшие её в кольцо способны бросать заклинания с таких расстояний, когда она вообще не чувствует никого из них, – дело плохо.

Драконы сбились вместе, глядят выжидательно. Мол, мама, давай команду.

Но как она даст команду, если понятия не имеет, с кем столкнулась?

– Сопротивляться не советуем, – после некоторого раздумья сообщил металлический голос. – Нет, конечно, можете, но… Положите оружие, и никто не пострадает.

Не пострадает, как же. Очевидно, будут угощать всяческими вкусностями.

– Я с бандитами, что нападают из-за угла на мирных путников, разговоры не веду! И уж тем более не сдаюсь!

– Не упорствуйте в глупости, Хюммель. Положите оружие, велите своим драконам перекинуться обратно.

– Покажите себя, трусы! – зарычала Клара.

Дети смотрят – нет, не испуганно, драконы ничего не боятся. Они словно радуются, все, даже крошечная кукла Зося.

– Хорошо, – донеслось издалека. – Стой, где стоишь, Хюммель.

– Мама? – не утерпел Эртан. Аэсоннэ пихнула его локтем в бок.

– Стойте спокойно, – сквозь зубы прошипела Клара.

– Эге-гей, чародейка Хюммель! – гаркнул низкий хрипловатый голос. Из-за мутящего взгляд сияния выступила невысокая коренастая фигура в рогатом шлеме, держащая наперевес до блеска начищенный огнеброс.

Из-под низко опущенного наличья выбивалась охряно-рыжая борода.

Гномы. Те самые, судя по всему.

– Звала? – грубовато осведомился подгорный воитель. – Ну так вот он я. Керрет моё имя, чародейка Хюммель.

– И о чём говорить станем, мастер Керрет? – Клара держала рубиновую шпагу остриём к земле, раструб гномьего огнеброса тоже смотрел вниз.

– О том, чтобы ты сдалась и проследовала за нами.

– Сдалась? Кому?

– Ученикам великого Хедина Познавшего Тьму.

– С какой это радости? Или слуги великого Хедина теперь промышляют разбоем? Нападениями на женщину с детьми?

Чем выговорить такое, Клара скорее дала бы отрезать себе язык. Но с Чаргосом и остальными за спиной – скажешь и не то.

– Ты напала на учеников великого Хедина, – мрачно и зло бросил рыжебородый Керрет. – Один из наших погиб. Умер от ран.

– Я тебя, гном, впервые вижу. Ни с какими «учениками Хедина» отродясь не встречалась. С чего это ты решил меня обвинять? А уж если обвиняешь – почему не даёшь оправдаться?

– Вот и будешь оправдываться перед великим богом, – прохрипел гном.

– Ну хорошо. – Клара, как могла, тянула время. Разговаривающий враг – это уже полврага. – А с чего решили, что это именно я кого-то там убила? Где доказательства?

Из-под глухого шлема донёсся хриплый смешок.

– Твоя рубиновая шпага. Она одна такая. Достаточно было отправить гонца в Долину и спросить почтенного Динтру. Он её опознал враз.

– И что? – пожала плечами Клара. – Мою шпагу знают много где.

– Хватит, чародейка, – рыкнул гном, и раструб огнеброса предупреждающе поднялся. – В нашу ловушку угодило четверо драконов-оборотней. Потом появилась ты. Убила Сейдрана. Скрылась вместе с оборотнями. Такое не прощается. Не потребовалось много усилий, чтобы понять, откуда ты могла взяться. Динтра подтвердил. Рубиновая шпага, ответил он, есть только у волшебницы Гильдии Боевых Магов Клары Хюммель. Ну а остальное было уже совсем просто – для нас, учеников великого Хедина. След драконов вёл прямиком к миру Киммы. Так что, волшебница, пойдёшь с нами добровольно? Или двинуть тебе по затылку, отобрать шпагу и тащить уже бесчувственную? Давай решай. Мне всё равно.

– Ловко ты по-нашему болтать выучился, гноме.

– У великого Хедина в учениках ещё и не такое освоишь, чародейка. Итак? Что решила?

– Что я решила? – медленно проговорила Клара, окидывая гнома выразительным взглядом с головы до ног.

Дети ждали.

– Да, что ты решила? – настойчивее повторил гном. – Знай, Хюммель, ты – моя кровница. Сейдран был моим побратимом.

– Мне жаль, – отрывисто сказала Клара. – Я никого не хотела убивать нарочно. Я должна была освободить детей.

– Детей? – Гном не сумел скрыть удивления.

– Да, детей. Женщины, гноме, имеют обыкновение рожать детей. Тебя это удивляет, по-видимому. Равно женщины имеют обыкновение защищать своё потомство. Понимаю, эта мысль тоже может оказаться новой.

– Довольно! – яростно прорычал Керрет. – Довольно, чародейка! Сдавайся и пошли!..

– А отец их – дракон. – Клара сунула шпагу в ножны, скрестила руки на груди, словно торгуясь на базаре.

– Дракон? – Гном с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы. К драконам у подгорного племени давняя и неистребимая ненависть.

– Дракон, – невинно подтвердила Клара. – И потому у меня есть встречное предложение. Вы прекращаете эту ерунду и убираетесь с моего пути. Мы расходимся. А потом… ты знаешь, где найти меня, гноме. И тогда я дам тебе поединок. Сможешь, если на то воля небес и бездн, поквитаться за побратима.

Гном ничего не ответил. Однако огнеброс его выразительно смотрел прямо в живот Кларе.

Но, наверное, им всё же удалось бы договориться. Просто потому, что худо ли, бедно ли, но разговор длился.

За спиной Клары Зося, устав от неподвижности, переступила с ноги на ногу.

Хлопок – взвилась, раскрываясь, верёвочная сеть, её узлы искрились от наложенных чар.

– Чт…! – аж подавился гном. Палец на спусковой скобе его дрогнул.

Клара ударила резко, снизу вверх, ногой по направленному на неё огнебросу. Вырвавшийся из дула ослепительно-белый шар взмыл над головами, а в следующий миг мир вокруг вспыхнул, потому что четверо расправивших крылья юных драконов выдохнули целую реку пламени.

Рубиновая шпага вырвалась из ножен, крестя направо и налево. Из-за слепящего сияния вырвались заклятия её противников, но с потоком драконьего огня справиться в единый миг они не могли.

Разговаривавшего с Кларой гнома опрокинуло; он вскочил на ноги с дивным проворством, словно и не было на нём тяжеленной брони. Рубиновая шпага Клары свистнула, описывая полукруг, врезалась в подставленное дуло огнеброса, рассекла начищенную бронзу, рассыпая снопы многоцветных искр.

Чаргос бросился на него, выпуская когти, ударил бронированной грудью, опрокинул вновь, изогнул шею, словно собираясь угостить гнома порцией пламени в смотровую прорезь шлема, но в бок ему ударил незримый таран, сбил, заставил покатиться, путаясь в собственных крыльях.

– Мама!

Зося, опутанная искрящейся сетью. Голова со смешными витыми рожками запрокинута, тело бьют судороги. Эртан и Аэсоннэ успели взмыть и сейчас жгут всё вокруг, не давая тёмным фигурам в вычурной броне подступиться к связанной сестричке. Шоня впился зубами в узлы сетки, грызёт, несмотря на змеящиеся по вставшей дыбом шерсти синие молнии.

Гном ловко уклонился от выпада рубиновой шпаги, метнул прямо в Клару короткий нож, и уклоняться теперь пришлось уже ей.

Они могли бы танцевать так ещё долго, атакуя и уклоняясь, но тут жутко вскрикнула Зося, и мир вокруг Клары взорвался.

Межреальность тонула в огне и дыме, старшие драконы изрыгали одну струю пламени за другой, так что Клара и гном оказались в огненном кольце. И оттуда, из-за чадной дымной завесы – горела сама ткань Междумирья, – вынеслось нечто сверкающее, острое, разящее.

Вынеслось – и нашло слабое место в ещё не успевшей окончательно отвердеть чешуе самой юной из дракониц под случайно поднявшимся крылом.

Крик Зоси взрезал, казалось, саму реальность вокруг Клары. Рубиновая шпага прянула, рванулась с быстротой атакующей змеи. Остриё нашло горло гнома под краем рогатого шлема, погрузилось, почти не встретив сопротивления, пройдя сквозь кольчатый ворот и плоть.

В следующий миг Клара уже была возле Зоси. Кровь фонтаном вырывалась из-под крыла золотистой драконицы, обильно орошая серебристое древко.

Плохо. Очень плохо.

Что-то хлопнуло вновь, Клара машинально крутанулась, вскидывая клинок – о сталь ударилось что-то, и чародейка лишь в последний миг успела поставить щит – подобный тому, что ставил Кор Двейн.

Её швырнуло назад, она опрокинулась рядом с Зосей, и мир второй раз за несколько секунд взорвался, исчезая в яростном вихре радужного пламени. Ощущение было такое, словно Кларе кто-то со всей силы въехал пудовым кулаком в живот.

Однако пламя погасло, опало… и они обнаружили себя в самой гуще дикого бродячего леса Межреальности, вдалеке от троп. Магия текла здесь свободно и спокойно, ничем не тревожима: здесь не творилось никаких заклинаний…

Вьются бесконечные руки-ветви, колышутся кроны, которые, конечно, не совсем кроны, а нечто вроде огромного невода, помогающего обитателям Межреальности усваивать некую толику рассеянной по всему Сущему силы.

– Зося!

Бессильно мотнулась голова драконицы, плотно закрыты глаза.

«А где же враг?

И где мы вообще?»

Бедро Клары ощутимо жгло. Левого кармана кожаной куртки, которую чародейка всегда надевала, отправляясь в странствия, просто не стало, вместо него – какие-то лохмотья.

«Стой, разве не там лежала у тебя та самая скляница, вручённая Кором Двейном?

Точно.

Сработала – сама?

«Достаточно просто разбить…»

Вот и разбила.

И что теперь? И куда?»

– Мама! Что с Зосей?!

Клара не ответила. Руки её уже скользили над раной, уминали, ужимали, разглаживали. Щека волшебницы подёргивалась, она до хруста сжимала зубы – потому что каждое колебание магии, предназначенное удержать жизнь в теле юной драконицы, отзывалось жуткой му́кой и болью, вгрызающимися, казалось, в самую сердцевину Клариных костей.

Дракона не так просто убить, но заточенный дрот, словно выпущенный из огромного самострела, предусмотрительно снарядили ещё и ядом.

Зося конвульсивно дёрнулась, заскребла когтями.

Что-то тёплое и мохнатое прижалось к бедру Клары – Шоня!

– Держись, хозяйка!

Кто-то словно положил руку ей на плечо – страж-кот делится силой.

Аэсоннэ с криком, словно подбитая птица, перекинулась обратно, бросилась на колени рядом с Кларой, вжала обе ладони в плечи матери.

– Эрти! Помогай! Вон, Шоня уже!..

Клара не успела спросить, что они собираются делать, как её саму вдруг затопила жаркая, обжигающая волна, словно её окунули в горячий источник.

Драконья сила. Нечеловеческая, древняя, чужая.

– Эрти!

Глаза Клары заволокло алым, во рту стоял привкус крови. Дети-драконы делали единственное, что могли, спасая сестрёнку, Кларе оставалось только распорядиться с толком вручённой мощью.

К близнецам присоединился Чаргос, и Клара едва не лишилась чувств. Сквозь неё мчался, обрушиваясь вниз, настоящий водопад.

Остановить внутреннее кровотечение. Справиться с болевым шоком. Вытянуть из раны яд. Разложить его, заставить распасться.

Жара сменилась ледяным ветром. Драконья сила велика; но Кларе требовалось много, много больше.

Пробито лёгкое, раздроблены многие кости, рассечены нервы. Разорваны артерии. Паралич дыхательного центра. И отравление.

Клара словно тянула неподъёмный груз. Драконы щедро делились с ней силой, отдавали последнее, но требовалось больше, много больше.

И неоткуда уже ждать помощь.

Руки Клары оставались горячи, но всё тело ниже пояса и выше локтей охватывало холодом. Сила покидала её тело – и это она просто удерживала Зосю на грани жизни и смерти.

– Мама, держи её, держи! – отчаянно, с надрывом, даже не выкрикнула, а взвыла Аэсоннэ. Дурным голосом закричал и Шоня, задёргался, впился зубами в собственную лапу.

Яд продолжал наступать. Кровь заполняла лёгкое. Всё слабее и прерывистее билось драконье сердце.

– Нет! – захрипела Клара.

Кажется, ладони её проваливаются сквозь расступающуюся чешую; её собственная кровь смешивается с кровью дочери, а почему вдруг открылись раны у самой Клары, она даже не поняла.

Сердце. Толкнуть, толкнуть, толкнуть – бейся, слышишь, бейся, не смей останавливаться!

Артерии. Стянуть, перекрыть, направить кровь в обход.

Яд остановить. Тянуть на себя, на себя, ещё, ещё!..

– Мама-а! – кричит Аэсоннэ. Спина Клары становится мокрой от слёз дочери.

– Держись!

Я держусь, Аэ. Держусь сама и держу Зосю.

Так… сердчишко, кажется, бьётся. Слабо, но ровно. Ох, нет, нет, нельзя отпускать. Чуть ослабишь подстёгивающее заклинание – и тотчас сбой.

Слишком многое надо контролировать, слишком многое удерживать.

Помощь. Им нужна помощь. Чья угодно, кого угодно, на каких угодно условиях…

И всё-таки она её удержала. На самом краю, огромной ценой. Посиневшая, бледная как смерть Клара сидела у неподвижного дракона. Золотистая чешуя покрыта кровью. Серебристый дрот так и торчит – трогать его Клара по-прежнему не рисковала: на нём, похоже, не только яд, но и заклятия раздробления, разрыва.

«Поставлен на неизвлекаемость», – вдруг всплыло в сознании.

Ну да, ну да, тот самый мир, странный мир без магии, золотистые пляжи, бездонное небо, тёплое море и пальмы, барбудас, «Patria o muerte!», «Bandiera rossa la trionferà»^[62]…

Клара потрясла головой.

«О чём я, как это я?..»

– Мама? – осторожно решился Чаргос. Старший сын словно в одночасье повзрослел лет на десять. Еле на ногах стоит. Близнецы привалились спина к спине, руки бессильно раскинуты, взгляды совершенно опустевшие.

Они удержали сестричку. Но только удержали. Клара поставила заслон смерти, но все силы уходили, чтобы эта преграда просто не рухнула.

Нужна помощь. Немедленно и от кого угодно.

– Кор Двейн, – прошептала Клара непослушными губами. – Где ты, где ты, когда нужен…

Так они и сидели. Клара, оцепеневшая подле смертельно раненной дочери, и её старшие дети, что не в силах были даже двинуться.

Пат.

– Мама! – это вновь Чаргос. – Мама, что делать?!

Слова вязли у Клары на губах.

Что им ответить? Что, стоит ей хоть на миг ослабить хватку, и Смерть жадно вопьётся в редкостную добычу?

– Мама, куда бежать? Откуда помощь вести?

Молодец, сообразил.

Проклятье, сейчас она приняла бы помощь от кого угодно.

– Чари… Нам нужен мир… с сильными магами…

«Что я несу, какой мир, какие маги!

И ведь я это уже говорила, говорила себе, когда спасала Сфайрата. И ведь спасла, а было куда тяжелее!..

Только Сфайрат был истинным драконом, в полной силе. А Зося… как ни крути, наполовину человечек. Хоть и маг по матери».

– Чари… маг… нужен маг. Любой.

– Совсем любой, мама?

– Н-нет… простой колдун не сгодится… Кто может… хотя бы… ходить в Межреальность.

– Хорошо, мама. Будем искать. Аэ, Эрти – оставайтесь с мамой! Поймайте кого-нибудь съедобного, освежуйте, зажарьте. Вы драконы или кто?!

– Да, брате, – смиренно отозвалась Аэсоннэ.

Чаргос попытался перекинуться – получилось это только с третьей попытки.

– Куда тебе лететь, крылья развернуть не можешь! – всполошилась его младшая сестра.

– С-смогу-у, – зло прорычал Чаргос. – Ага! Ну, всё. Ждите.

– Сам смотри не попадись, – крикнула вслед ему Аэ.

– Не попаду-у-усь… – донеслось затихающее.

Что теперь делать? Только ждать и надеяться.

– Мама, мамочка, ну, не плачь, а то я тоже зареву, а мы ж драконы, мы не плачем…

Айка. Голос ломается. И разве она, Клара Хюммель, плачет?

– А почему у тебя щёки все мокрые?

Кажется, она, Клара, уже не различает, когда говорит вслух, когда про себя.

– Не буду. Не буду плакать. – Клара попыталась улыбнуться, губы не послушались.

– Не надо. – Аэсоннэ шмыгнула носом. – Эрти! Вставай, эй! Пошли, словим кого ни есть.

– Угу, – бледный, посеревший, с ввалившимися глазами, Эртан поднялся. – Идём. Точно тут кто-нибудь отыщется…

– Эй, вы куда?! – шёпотом – громче не получалось – запротестовала Клара. – Куда вас несёт?

– Тебе нужно поесть, хозяйка, – Шоня лежал рядом рыжей свалявшейся тряпочкой, глаза закрыты, хвост едва шевелится. – Я… тоже… пойду.

– Ты тоже? Еле жив, кот, тебя сейчас любая мышь затопчет!

– Не затопчет. – Страж-кот кое-как поднялся. Шатало его, надо сказать, изрядно.

– Оставайся со мной, – жалобно попросила Клара. – Как я тут одна буду?

– Хорошо, – вздохнул Шоня. – Буду охранять…

…Близнецы, как ни странно, вернулись довольно быстро. Сил лететь у драконов уже не осталось, в зубах они тащили какую-то зверюгу донельзя отвратного вида с длиннющим голым розовым хвостом, неприятно напоминавшим крысиный.

Шея у добычи носила следы двух пар клыков.

– Ч-что это? – оторопела Клара.

– Мяусо! – оживился Шоня.

– Счас прожарим как следует, мам… – деловито бросил явно очень довольный собой Эртан.

– А то она небось падаль жрёт, – жизнерадостно добавила Аэ.

– Ага, а ту птицу… рыбу… короче, лягуху с крыльями ты вообще не жуя проглотила…

– А она очень даже ничего была…

– Стойте, стойте! Чего вы там наелись, рук не помыв?..

– Мама!.. Ну какие руки? – укорила её Аэсоннэ. – Кого поймали, того и съели. Мам, как Зосик?

– Так же.

– Ну хоть не хуже. Эрти, давай, не отлынивай! Чаргос сказал – освежевать. Это как?

– Как, как… шкуру снять, внутренности убрать…

– Кто это вас тут такому научить успел?! – собрала силы Клара.

Близнецы переглянулись, Шоня как-то виновато потупился.

– Н-никто… мы сами…

– Папа небось, – вздохнула Клара.

– Н-ну да-а… Мам, ты только на него не ругайся! Драконы мы – нам всё уметь надо, и охотиться, и любую добычу есть… Мы сейчас такого мясца нажарим – пальчики оближешь!

Шоня с важным видом понюхал тушу и фыркнул.

– Ядовитая. Слегка. Но ничего, мы отраву-то из неё всю выгоним.

И они втроём – двое драконов и страж-кот – на самом деле освежевали тушу, выпустили кровь, растянули на каких-то гибких вьюнах, и в два драконьих огня принялись «вытапливать заразу».

Клара держала заклятия. Тело занемело, но пошевелиться она не могла. Сердце Зоси билось по-прежнему только с Клариной помощью. И только с Клариной же помощью она дышала.

– Давай, мам. – Аэ устроилась рядом, протянула Кларе полоску дымящегося мяса на палочке. – Не бойся, Шоня попробовал, говорит, яд весь мы с Эрти выгнали.

И в самом деле, есть можно.

– Молодцы вы у меня… Что бы я без вас делала…

– Ма-ма! Ты опять плакать?! Что за дела? Ты чародейка или кто?! – возмутилась жемчужноволосая драконица. – Если надо, мы тебя хоть месяц тут кормить будем!

«Месяц… четыре, может, пять дней я ещё продержусь. А потом…

А потом смерть всё равно переможет».

– Конечно, – сказала она вслух самым бодрым голосом, на какой была способна. – Конечно. Если надо, то и месяц тут просидим.

* * *

На пятый день Смерть подступила совсем близко.

Клара – в полуобмороке, меж явью и забытьём – видела тёмную фигуру в плаще, нависшую над Зосей.

Одеревенело всё тело, не пошевелиться. Не выговорить слова, не сменить ничего в наложенных заклятьях. Только держать, ничего больше. Только держать. Держать Зосю.

…Но не отгонять подошедшего вплотную Водителя Мёртвых.

Что он – она, оно? – делает здесь?

Его – её – место в обычных мирах, не здесь, в Межреальности!

Фигура медленно сдвигает назад капюшон. Бледное правильное лицо молодого мужчины, недлинная бородка.

– Я возьму её с собой, – говорит мужчина. Его голос полон участия и скорби. – Ей будет хорошо. Она проснётся совсем в другом мире. Там не будет больно.

– Кто… ты… такой? – сипит Клара, а может, ей только кажется, что сипит. Похож на Спасителя, каким она запомнила его по Эвиалу. – Смерть?

– Нет, я не Смерть, – качает головой мужчина. – Никакой «Смерти» на самом деле нет. Есть Водители Мёртвых, но это совсем другое дело…

– Спаситель? – вырывается у Клары. Мужчина усмехается.

– Нет. Нас часто путают.

– Я… тебе… её… не отдам!

– Никто не отбирает у тебя твою дочь. – И странный гость надевает обратно капюшон, делает шаг назад. – Просто лучше бы тебе позволить мне оказать тебе помощь, чем тем, что спешат предложить её сейчас.

– Мама! Мама! – тормошат её разом Эртан и Аэ, а Шоня вспрыгивает на плечо, трогая за щёку мягкой лапкой.

– Чаргос вернулся. Вернулся и подмогу привёл!

– Буду рад оказаться полезен, – звучит низкий голос. Чья-то сильная, уверенная воля подхватывает всю возведенную Кларой конструкцию сдерживающих заклятий, словно на скаку перенимая вожжи. – Да, вижу. Вижу. Тяжело, но не безнадёжно. Всё, отпускайте, госпожа, отпускайте. Я принял…

Клара закрыла глаза и провалилась во тьму.

Интерлюдия

Свист, плотный удар. Метательный нож врезался в самый центр мишени, и маленькая гнома-целительница по прозванию Эйтери захлопала в ладоши.

– Молодец! Молодец! Ай да бросок, ай да глаз, девонька!

«Девонькой» она звала худую девушку с коротко стриженными волосами. Большеглазую, с обтянувшимися скулами и бледыми бескровными губами.

Метнувшая нож выпрямилась. Движения её вновь становились плавными, текучими, летящими, как встарь, когда она была воином Храма Мечей.

Лейт-Ниакрис, приходящая в себя после битвы на Утонувшем Крабе.

Искусство Эйтери брало верх над ранами. И хотя прежние сила и ловкость ещё вернулись не полностью, Ниакрис не сиделось на месте. Ходили слухи, что на самых глубинных уровнях Пика Судеб вновь стали появляться мертвяки, и она рвалась в бой.

Гнома, разумеется, возражала:

– Лежать тебе надо! Пока не вылечишься окончательно!

– Эйтери, коль всё по-твоему, так я тут до самого конца света проваляюсь, – возражала дочь некроманта.

И мало-помалу, несмотря на упиравшуюся целительницу, уходила всё дальше и всё глубже по гномьим коридорам, штрекам и штольням.

– Вот, смотри. – Она выдернула вонзившийся нож из центра мишени. – Всё могу! Как прежде!

Последнее было, конечно, неправдой.

– Левое плечо заедает, – поджала губы гнома. – Правый локоть побаливает, перенатрудишь – заноет по-настоящему. Оба колена тоже работы требуют.

– Не могу я так больше сиднем! – Ниакрис по-сестрински обняла целительницу. – Тесно мне, душно, Эйтери!

– Знаю, – печально вздохнула гнома. – Ну что с тобой сделаешь, неугомонная… тряхну стариной, эликсирами запасусь да сама с тобой вниз схожу. Проверим, что там наши воители болтают, правду говорят или лишнее пиво выклянчивают.

– Спасибо! Спасибо, дорогая!

– Ой! Задушишь, шебутная! – со смехом отбивалась целительница. – Ну, коль решили, давай не мешкать. Не мешкать, но и не торопиться. Всё соберём, всё разложим, ничего не забудем…

Ниакрис закатила глаза и вздохнула. Но при этом всё равно улыбалась – широко, по-настоящему, как, наверное, не улыбалась даже и в детстве.

* * *

Коридоры, тоннели и пещеры под толщей Пика Судеб совершенно не изменились. За исключением бывшего обиталища дракона Сфайрата, но это уже не в счёт. Ниакрис и Эйтери молча пробирались тёмным проходом; целительница, поворчав, что это «не способствует выздоровлению», дала девушке выпить эликсир ночного зрения и в себя влила тоже немалую толику.

Всё сделалось серым. И когда позади осталась последняя из гномьих ламп, когда с мягким чавканьем за спиной сошлись тщательно смазанные створки железных врат, Ниакрис вдруг выдохнула – со свистом, сквозь сцепленные зубы.

Она вновь идёт в бой. Таков её выбор, по своей собственной воле. Она лишилась друзей, отца, названой сестры. Полная и абсолютная свобода, она никому ничего не должна… и никому не нужна, кроме разве что маленькой гномы Эйтери. Такой же, как и Ниа, одиночки.

Хозяйственная и запасливая целительница, разумеется, потратила на сборы целую седьмицу. Подобрала и подогнала лёгкий доспех для дочери некроманта и тяжёлый, надёжный для себя, в котором, впрочем, как истинная гнома, двигалась с полной непринуждённостью.

Принесла Ниакрис пару лёгких, слегка изогнутых клинков, что ковались для какой-то южной принцессы, да так и не были выкуплены. Клинки на удивление небогатые, но острые, куда острее бритвы. Такой не проломит, а разрежет, но разрежет даже иную кольчатую броню.

Себе Эйтери взяла молот. На первый взгляд – небольшой, справный, но, когда Ниакрис попробовала поднять – едва оторвала от земли.

…Вырубленные гномами штреки и штольни сменились промытыми водой пещерами. Сперва сухими – подземные реки давно ушли отсюда; но постепенно становилось всё влажнее, сырость наступала, зазвучала капель. Мертвяки не слишком-то любят воду, им больше по нраву сушь салладорских пустынь, но своей воли у них нет, бродят, где велено, где их оставила подъявшая из могил сила.

Ниакрис постоянно спешила. Забегала вперёд, без особой нужды взбиралась под потолок, словно заставляя тело работать на пределе, словно стремясь доказать сама себе – я могу. Эйтери, напротив, шагала ровно и размеренно, без лишних движений, бросая короткие взгляды направо-налево.

Очень долго им не попадалось ничего подозрительного. Некоторое время они брели вниз по течению подземного ручья, в нём порой что-то всплескивало, скорее всего – безглазые здешние рыбы.

– Ничего здесь нет, – вздохнула наконец Эйтери, когда они выбрались из узкого лабиринта в обширное подземелье, где тихо струилась уже настоящая река. Ручей влился в неё, отдал свои воды, тихо бурля. – Куда теперь-то, непоседливая?

Ниакрис не ответила – рыскала туда-сюда по берегу, то нагибаясь к мокрому песку, то ощупывая прибрежные валуны.

– Имей в виду, – сварливо сказала гнома, – эликсир-то, он того, не вечный. Скоро выветрится. Расточится. Кровь его растворит…

– Я поняла, – бросила дочь некроманта, перемахивая на высокий и острый валун в потоке. Замереть на вершине шириной в кулак человека смог бы только воин Храма Мечей.

– Шлёпнешься, так даже я костей твоих не соберу, – проворчала целительница. – Нет здесь ничего, я ж сказала. Не чуется. Смерть здесь не ходила. Может, и протащился какой мертвяк, да только следу тому уже много дней.

– Я знаю. – Ниакрис вскинула голову, пристально глядя на потолок пещеры. Медленно опустила взгляд, словно прикидывая, как вскрыть эту каверну, окажись у неё топор подходящего размера.

Ну, или Знак Разрушения.

– Так пошли? – настаивала Эйтери.

– Погоди… – Ниакрис перелетела, словно невесомая, на соседний валун, такой же заострённый кверху, словно копейный наконечник. – Ничего не ощущаешь? Ты, целительница? И гнома?

– Ничего, – сердито ответила та. – Мертвяка старого только. Одного. Семи… восьмидневной давности. Да, точно, восемь дней назад протащился. А ты? Что ты учуяла?

– Что там, ещё глубже? – вдруг спросила дочь некроманта. – Ещё глубже пройти можно?

– Ещё глубже… – проворчала гнома. – Можно. Но отсюда, где мы с тобой, это два дня пути. Там начинается ещё одна система, в обход реки. Сухая.

– Это как же?

– Рукотворная. Но не наших. Древняя очень. Наверное, ещё дуоттов. Полузасыпанная. Наши лазали – никуда особенно не ведёт, если там и были выработки – давно обвалились. Конечно, когда только нашли, сколько разговоров было! Дескать, и сокровища там несметные, и артефакты магические. Какое там… пыль да камни. Ничего нет. Никуда те ходы не ведут. Наши мастера по тайным дверям ходили-глядели, чарами искали – впустую.

– Идём, – решительно сказала дочь некроманта.

Целительница вздохнула, напоказ развела руками, но спорить не стала.

…Какой же гном отправится в путь, не взяв еды на неделю? Эйтери не была исключением. Два дня пути остались позади; путницам встретился только один мертвяк. Был он уже стар – в смысле давным-давно таскался, видно, вверх-вниз по течению подземной реки, избегнув до сего дня гнома Севера с его «лепестком», как и других гномов, охотников за нежитью.

Ходячий скелет уже изрядно оброс пещерным мхом, какой-то чёрной склизкой гнилью, что непонятно как выживала в полной темноте; сейчас он уже напоминал диковинного мохнатого зверя.

Эйтери зашипела сквозь зубы, поудобнее перехватила молот.

– Нет. – Ниакрис положила руку поверх стиснутых пальцев гномы. – Он мне нужен. Если я права…

– Да скажи уж толком, что тут к чему! – сердилась целительница. – Никуда твой дружок-мертвяк не денется, эвон, еле ноги волочит. Говори уж давай!

– Есть тут что-то, – процедила Ниакрис, не сводя глаз с шатающегося мертвяка. Он, похоже, до сих пор их так и не учуял. – Есть что-то совсем глубоко, так глубоко, что и не скажешь. Раньше я не замечала… пока по миру этому с Кларой Хюммель ходила. Когда дралась на Крабе… а вот у тебя очнулась, на ноги встала – и ощутила. Словно сдвинулось что-то, сместилось…

– Так и что ж почуялось? – насторожилась Эйтери.

Дочь некроманта нахмурилась:

– Знала б – ещё наверху бы сказала… но смертью тянет. Не мертвяками, как я сперва думала. Нет, чем-то иным совершенно. Чем-то… на мой Знак Разрушения похоже. Только наоборот.

Они сидели подле тёмной дыры. Эйтери, в свою очередь хмурясь, отмеряла крошечной мензурой эликсиры.

Здесь не «пахло смертью». Здесь вообще ничем не пахло, кроме сырости.

– Идём, ну идём же! – Ниакрис потянула маленькую целительницу за собой. Та лишь покачала головой.

– Что ты с этим мертвяком делать собралась?

– Сейчас увидишь. Ты же брала с собой цепочку, Эйтери?

– Тебе нужна? Вот, держи. И чего теперь?

– Увидишь, – вновь пообещала Ниакрис.

На самом деле Эйтери ничего не увидела. Только услышала – короткий и резкий всхряск, с каким клинок дочери некроманта рассёк бродячему скелету позвоночный столб. Череп скатился с плеч, и Ниакрис ловко подхватила его свободной левой рукой. За второй меч она даже не взялась.

Обросший мхом костяк пошатнулся, слепо зашарил перед собой руками; Ниакрис пнула его в рёбра, безголовый костяк отбросило, он с глухим костяным стуком ударился о валун. Свистнула цепь, обматываясь вокруг покрытых чёрной осклизлой массой рёбер; скелет задёргался, но звенья держали крепко.

Ниакрис быстро закрепила цепочку на другой стороне валуна.

– Не выберется…

– И зачем это? – осведомилась гнома.

– Мне нужна голова. – Дочь некроманта подкинула и поймала череп, злобно щёлкнувший челюстями. – Тих-хо, ты! А то последние зубья вышибу!

Череп послушно стих. В глубине глазниц тускло мерцало зеленоватое пламя, магический огонь, «жизнь» подъятого из могилы.

– Так-то оно лучше. Идём дальше, Эйтери.

Они пошли – впереди Ниакрис, в правой руке изогнутый меч, или скорее короткая лёгкая сабля, в левой – притихший и присмиревший череп. Следом торопилась Эйтери, неодобрительно косившаяся на добычу своей пациентки.

Здесь коридоры мало чем отличались от самых старых и заброшенных гномьих. Разве что стены вырублены более грубо, крепежом служат поставленные стоймя каменные блоки. Если дочь некроманта и интересовало, кто именно, зачем и почему проложил эти переходы, она это никак не выказывала.

По мере того как они спускались, зеленоватое пламя в глазницах черепа мало-помалу всё разгоралось и разгоралось. Нижняя челюсть стала подёргиваться, словно ему не терпелось что-то выпалить, однако он никак не решался.

– Что-то… – остановилась, нахмурилась гнома, – что-то здесь не так. Не зря ты, девонька, меня сюда привела…

– Уж можешь мне поверить, – с неожиданной сухостью бросила Ниакрис.

– Да верю, верю, – проворчала целительница. – Но не могу понять… погоди, дай раскину кой-чего…

– Времени нет, Эйтери.

– Почему? Сколько времени оно здесь сидело, и ничего. Немного ещё подождёт.

– Нет, – покачала головой дочь некроманта. – Оно… ожило. Задвигалось. Не знаю, что оно такое, но больше уже не мёртвое.

– Оно будит мертвяков?

– Нет. Но поддерживает их, это уж точно. Компонент некромантии там точно есть. Нутром чую.

Час проходил за часом. Гномы обожают плотно подзакусить и выпить, но, если надо, способны шагать сутки напролёт без сна, отдыха, еды или питья. Эйтери и Ниакрис шагали. Целительница со всё большим и большим беспокойством посматривала на девушку – ту словно бы гнало вперёд целое облако демонов.

– Ниа… Что там? Я теряюсь, – наконец не выдержала она.

– «Зло», как сказали бы барды. – Ниакрис не повернула головы. – Или, как они ещё любят добавлять, «вековечное». Которое, сама понимаешь, «пробудилось». Хотя думаю я, что никакое это не «вековечное зло», а какие-то заклятья, чья-то магия. Кто-то очень умный или хитрый, а скорее всего, и то, и другое вместе, спустился сюда… и что-то оставил.

– Человек? Гном? Дракон? Орк? Мертвяк? Гоблин?

– Понятия не имею. Погоди, дай приблизиться, тогда вот эта черепушка нам, надеюсь, поможет…

…В конце концов они добрались до тупика. Вернее, не совсем тупика – дальше вела узкая-узкая щель, сквозь которую не протиснулась бы даже Ниакрис при всей её ловкости. Эйтери, постояв несколько мгновений подле щели, без тени сомнений заявила, что «ход дальше идёт», и Ниакрис кивнула, соглашаясь.

– Ничего, и тут сумеем. – Она установила череп на первом попавшемся камне, так, чтобы заполненные зелёным пламенем глазницы смотрели теперь прямо на щель.

– Что теперь, Ниа?

– Посмотрим, действительно ли я дочь некроманта.

Ниакрис быстро чертила перед щелью какую-то странную фигуру, стремительными росчерками ставила руны. Эйтери хмурилась всё больше и больше.

– Вот такого у нас точно не потерпели б!

– На Пике Судеб знают высшую некромантию?

– Не высшую некромантию. А руны. Злобные руны у тебя, девонька, жуткие… жутью от них несёт, один раз взглянешь – не поднимешься…

– Руны, они да, – отрывисто бросила Ниакрис. – Знак Разрушения, он, знаешь, тоже не из приятных.

Знаки, как и положено, медленно наливались огнём. Бледно-голубой, он тёк по росчеркам сложной фигуры, и чем ближе к середине, где Ниакрис изобразила нечто донельзя сложное, со спиралями и хордами, тем больше становилось в этом огне тёмно-багрового. Центральная спираль казалась заполненной кровью.

Разумеется, эликсиры ночного зрения делали всё почти бесцветным, но догадаться всё равно труда не составляло.

Череп на камне начал подпрыгивать. Зелёный огонь тёк из глазниц по костям скул, языки пламени вздымались всё выше.

– Сопрягается… – проговорила Ниакрис, как зачарованная, наблюдая за танцем зелёного, голубого и алого. Взгляд её то и дело падал на череп, словно она что-то могла уловить в пляшущей над ним зеленовато-огненной короне.

Где-то глубоко-глубоко под толщами камня, за узкой-преузкой щелью, за неведомыми ходами и пустотами, – что-то дрогнуло, шевельнулось, словно пещерный зверь.

– Что с чем сопрягается?! – не выдержала Эйтери.

– Заложенное… с некромантией… мёртвые… отзываются… – Ниакрис словно впала в транс.

– Какие мёртвые?! На что отзываются?

У Ниакрис перед глазами вновь стояло случившееся на Утонувшем Крабе, и явление Спасителя, и подъятие Им мертвецов. Там, внизу, крылось нечто донельзя сложное, магическое, сокрытое до времён и вот сейчас пришедшее в движение. Неотданная, нерастраченная сила мёртвых, сила, унесённая ими в давно сгнившие гроба, соединялась с чем-то новым, привнесённым извне.

И всё это вместе, сопряжённое изощрённейшими чарами, напоминало Ниакрис её собственный Знак Разрушения, только неимоверно растянутый во времени.

Знак Разрушения. Медленный. С такой скоростью движутся горы и высыхают моря… А уж масштаб его невольно вгонял дочь некроманта в трепет. Сопряжённые чары доносили отзвуки такой титанической мощи, что, не будь она столь замедленной, – просто прожгла бы саму ткань мира. Никакая материя не удержала бы такую силищу. А так…

А так, с замиранием сердца поняла Ниакрис, она её просто вскроет. Разымет сущее, подобно ланцету лекаря.

Она бы вглядывалась ещё и ещё, но тут Эйтери резко рванула её за локоть – как раз вовремя.

Тьма в узкой щели оживала, светилась десятками парных зелёных огоньков – чьих-то буркал.

Накатила волна зловония. Яростно защёлкал челюстью череп.

Зелёные глаза замерли на мгновение, пристально вглядываясь в Ниакрис с Эйтери, а потом… стали исчезать. Просто гаснуть, пара за парой.

– Скорее! – сорвалась с места дочь некроманта, одной рукой подхватывая череп, на котором медленно угасало зелёное пламя, а другой волоча за собой гному. – Они поняли! Пошли в обход! Хотят отрезать!..

Разумеется, она не ошиблась.

По множеству миров Упорядоченного разбросаны самые разные артефакты, мёртвые вещи, предметы, наделённые в той или иной степени способностью усваивать, направлять свободнотекущую силу. Множество колдунов, чародеев, волшебников, заклинателей испокон веку охотились за ними, придавая им огромное, колоссальное значение, видя в них обеспечение собственного бессмертия, всесилия, всевластия.

Мёртвые вещи обманывали, обманывали всегда. Но зато из-за них щедро лилась кровь, обильно смазывая оси и шестерёнки незримых мельниц богов, о коих столь пространно рассуждали и рассуждают древние авторы.

Но мало кто знает, откуда именно пошло громадное большинство этих самых «артефактов». Нет, нет, легенды полны детальнейшими описаниями их происхождения, вроде «создан богами на заре времён», «вышел из горна титанов, когда мир был юн» и так далее. Мало кто задумывается, откуда именно эти боги, титаны и прочие обрели знания, необходимые для сотворения подобных воплощённых чудес.

Копьё Старого Хрофта, молот его старшего сына…

Кто вложил им это в руки? Откуда пришло священное знание? Само по себе?

Империя там, где её Император.

Я охраняю Мельин.

Мельин, и не только, – я охраняю теперь и Эвиал. Два мира, странным образом соединённых, сшитых некогда незримыми нитями, теперь сделались единым целым.

Я ещё не привык к этому.

Странно, да? К тому, что я погиб, пал в бою, сделался призраком, – привык и принял почти сразу. В конце концов, такова участь воина – сражаться и отдать жизнь на поле брани, а не под тяжкими и душными одеялами.

Привык и к тому, что обретаю тело в присутствии Ракота Восставшего. Моего Учителя.

Не знаю, как он сделал это, как разорвал вековечное проклятие, тяготеющее над нами, смертными. Однако он это сделал.

Ему очень недолго выпало учить меня. К сожалению. В тех областях, где я теперь, познания в высокой и высшей магии оказались бы нелишними.

Нет, было славно вновьоказаться с ним в новом мире. Эвильин. Мевиал. Не важно как. Было славно вновь ступать по земной тверди.

Правда, отныне уже не Императором.

Ни к чему смущать моих добрых подданных. Они должны присягнуть моему сыну.

– Ну. – Повелитель Ракот хлопнул меня по плечу. Он вообще не признавал никаких куртуазностей, мой Учитель. – У тебя времени немного, но оно есть. Иди. Красавица ждёт. Даже две красавицы, если я ничего не путаю.

Он не может уйти далеко, мой Учитель. Он полагал, что лишь вдали от тварной плоти миров, в обители его названого брата, великого бога Хедина Познавшего Тьму, способен я обрести подобие плоти. Он скорбел по мне. Скорбел, что даже собственной жене я могу являться лишь во снах.

А потом что-то изменилось.

У него совершенно не было времени, у Ракота Восставшего. Краткий, исчезающе краткий миг, когда он спустился со мною в Мельин. Я никак не могу приучить себя дать этому новому, слившемуся миру, новое же и имя.

Я увидел их.

Дворцовый сад Мельина, имперской столицы. Немногие Вольные, оставшиеся, несмотря ни на что, при моей Сеамни. Женщина на зелёной траве – чародейка Сежес. Она держит данное мне слово, хорошо. А над колыбелью, вынесенной из безопасного, но затхлого покоя – она.

Сеамни Оэктаканн, Видящая Народа Дану.

Моя вдова.

Нет, не вдова. Моя жена!

Потому что вот он я, тут, рядом. И моя левая рука полностью здорова, с неё не капает кровь, как в былые времена, когда её оковывала плоть зачарованной латной перчатки, белой, словно свежие кости.

Я старался предупредить её во снах, что появлюсь. Что бытие моё не окончено и что я даже не всегда буду представать перед нею бестелесным. Но всё равно.

Вольные заметили нас вовремя – впрочем, мы с Учителем и не скрывались. Мы появились, словно из ниоткуда, на гребне окружавшей сад стены, и караульные никак не могли этого предвидеть. Тем не менее с места они сорвались мгновенно. Зашипели парные клинки, рассекая воздух.

– Тих-хо! – гаркнул мой Учитель, делая шаг им навстречу и вскидывая Чёрный Меч. – Рвение похвально, но неужели вы не узнали своего повелителя?!

Я откинул капюшон.

Сежес вскинула глаза – да так и села, обмерев и прижимая обе ладони ко рту, словно чтобы не вырвался крик. Кер-Тинор, стоявший, как и положено, возле своей повелительницы, сделал единственное, что обязан был сделать, – обнажил мечи и закрыл Сеамни собой.

– Экий переполох-то, – ухмыльнулся Ракот. Его, похоже, всё происходящее забавляло.

Я смотрел на Сеамни, глаза мои видели всё – и ничего. Кроме неё.

Она не упала на колени, не зарыдала, не испугалась. Просто сделала шаг навстречу и протянула руки.

– Торопись, – сказал Ракот, и в голосе его не было обычной усмешки.

Его сила била сейчас фонтаном, он не скрывал её, не прятал, и Вольные один за другим склонялись перед ним.

– То, что вы видите перед собой, – объявил мой Учитель, глядя поверх голов, – не чудо, не фокус и не обман. Я Ракот, Ракот Восставший, и вы наверняка слышали обо мне всякие страшные сказки.

Ошибиться было невозможно. Вольные чувствительны к Силе. Их не обманешь.

– Ваш повелитель пал, но мне удалось остановить его дух на самой грани серых пределов. Только здесь, только со мной он облекается плотью. Увы, не в моей власти обернуть смерть вспять. Но… сейчас он здесь. На время. Вы, все! – возвысил он голос. – Дайте им побыть вдвоём.

Кер-Тинор и Вольные исчезли, как растворились.

Сежес упала на колени.

– Повелитель… – Она плакала. – Повелитель, я…

– Мне ведомо, что ты помогаешь императрице во всём, – сказал я, коснувшись её плеча. – Ты с честью прошла испытания. Но…

– Но за нами охотятся! – перебила меня чародейка. – Повелитель, я знаю, что… что великий бог Ракот – да запомню я каждый миг, что созерцала его, – дал вам этот облик на краткое время… но не могу не сказать!

И она поведала мне о странном белом призраке – или облаке, пытавшемся атаковать их и Сеамни с младенцем^[63].

Сама Сеамни лишь молча стояла с дитём на руках и смотрела на меня, чуть склонив голову. Стояла, не выказывая нетерпения или, паче того, гнева.

– Прости, повелитель! – наконец спохватилась она. И кинулась прочь, подбирая полы длинного одеяния придворной чародейки.

Я заметил, что ни цветов Радуги, ни даже герба своего ордена она уже не носит.

А потом мы с Сеамни шагнули друг к другу.

* * *

– Я знала.

– Нет.

– Знала, да…

– Тогда б не плакала.

– Я всё равно плачу. Даже сейчас. Потому что ты уйдёшь.

– Но теперь ты знаешь, где я и что со мной. Что я с Учителем, – тут, надо сказать, я слегка покривил душой. – Что, когда он сможет, мы будем приходить к тебе. Хоть и ненадолго, но сможем.

Мы сидели рядом. Малыш лежал у меня на руках – всё-таки наперекор всему я подержу его. Тёплый и сопит, когда спит.

– Всё равно… – Она слабо улыбалась, прижимаясь к моему плечу. – Это… не знаю. Возьми меня с собой, Гвин! Возьми нас, пожалуйста!

Я вздохнул.

– Мы сделаем это. Как только трон Империи будет в надёжных руках нашего сына.

Она задрожала, поникла.

– Прости, – я знал, каково ей сейчас. – Но Дану в отличие от людей могут ждать. Оставить же Империю в хаосе, на волю случая…

– Я знаю, – повторила она, хотя голос дрогнул от слёз. – Но так тяжко… здесь одной…

– Этот подвиг, что требует от тебя Империя, моя императрица. И не бойся – я пройду по следу этой белой твари.

– Опять? – слабо улыбнулась она. – Белая тень… как в прошлый раз?

– Уверен, что нет, – сказал я, хотя, конечно, ни в чём уверен быть не мог. – Скорее всего, какой-нибудь недобитый чародей Радуги. Или всебесцветного Нерга. Я доберусь до него, обязательно доберусь. Даже не сомневайся.

Она тихонько вздохнула и прижалась к моему плечу. Руки её постоянно скользили мне по груди, по спине, касались локтей, ладоней, предплечий, словно она торопилась вобрать всё до конца, чтобы дар Учителя Ракота не «пропал понапрасну», как, наверное, она могла бы думать.

– Ты ведь ещё придёшь? Придёшь, правда? Пока… пока я не ушла к тебе?

– Конечно, – сказал я без тени сомнения. – Повелитель Ракот очень, очень занят, но… как видишь, он нашёл для меня мгновение.

* * *

Да, это было лишь мгновение, и Учитель не мог задерживаться долго. Сеамни держалась. Она стояла, бледная, но спокойная, а когда Ракот, кашлянув, слегка махнул рукой, даже улыбнулась.

– Я такая счастливая, – вдруг шепнула она мне на ухо, обнимая. – Ты вернулся. Ты есть. Мы будем вместе. Чего ещё надо влюблённой Дану?

Я склонился над сыном. Он не спал, смотрел на меня – спокойно, с интересом, и в глазёнках было что-то, впервые заставившее меня ощутить… резкую, режущую боль в сердце. Там ничего не могло болеть, да и сердца-то, наверное, не было, а тело целиком сотворено было магией Учителя – однако оно всё равно заболело.

Сеамни придёт ко мне, знал я. Она не остановится ни перед чем. Но ты, малыш… Тебе править на истерзанной земле моей Империи, и править хорошо.

Значит, я должен возвращаться. Как дух, как призрак, как-то ещё – неважно. Но я должен. Дверь не захлопнулась, она лишь призакрылась.

– Пора, – уже вслух сказал Учитель.

– Пора, – повторил я, тщетно пытаясь заглушить резь в груди.

– Приходи, – шепнула Сеамни.

И мы исчезли.

* * *

Учитель оставил меня сразу же, едва закончилось моё свидание с женой, и был он при этом непривычно сдержан, словно в глубоких, неведомых мне раздумьях.

– Ты знаешь, что делать?

– Да, Учитель. Я пройду по следу этой твари. Я успокоил Тайде, но…

– Я слышал, – проворчал Ракот. – Это не ренегат-чародей, не какая-то отрыжка Радуги или даже Серой Лиги. Кто-то нацеленно бьёт по твоему наследию, кому-то обязательно надо обратить твою Империю в прах. Особенно сейчас, когда два мира слились и неизбежны… столкновения.

– Я пройду по следу, – повторил я. В конце концов, быть призраком имеет порой свои преимущества, особенно в таких делах.

– Поспеши, – отрывисто бросил он. – Я не смогу тебе помочь, у меня…

– Не надо, повелитель, я справлюсь.

– Не сомневаюсь, – мрачно сказал Учитель. – Просто знай – те, кто против нас, имеют множество слуг и множество обличий. Не удивлюсь, если ты столкнёшься с теми, кто нам известен как Дальние.

Я склонил голову. Мне не хотелось спорить с Учителем и указывать ему на его ошибку. В конце концов, он был всего лишь богом, и я знал наверняка, что никакими Дальними тут и не пахнет.

Тот, кто умер в Мельине, знает лучше. След твари остался на земле, в воздухе, в корнях травы. Ошибаются те, кто думает, что духи, магические существа, могут «подобраться внезапно» или «исчезнуть неведомо куда». Дорожка всё равно остаётся, и она видна тому, кто знает, как именно её увидеть.

Я знал. Это пришло само, точно так же, как приходит к нам дыхание.

Призрак, созданный магией, явился издалека, словно и та белая тень, что похитила в своё время Тайде. Учитель прав – его послали прикончить Сеамни и моего сына, что окончательно погрузило бы Империю в хаос.

Да, это само собой наводило на мысль о мести последних из Радуги… но сотворить подобное им не под силу было даже в лучшие времена. Скорее, они уж могли получить помощь кого-то очень могущественного или прибиться к нему как слуги. И хозяин, быть может, довольный новыми лакеями, мог кинуть им кость.

Если, конечно, уничтожить Империю и в самом деле их цель.

Но какая ещё? Можно гадать сколь угодно, надо просто выловить это… создание.

Именно создание. И именно выловить. Потому что, желай неведомые мне чародеи просто уничтожить Сеамни и всех приближённых, призраку довольно было бы принести с собой достаточно свободной силы, чтобы попросту сгореть на пороге, воспламенив всё вокруг себя.

Нет, его отправили сделать что-то ещё… особое, совсем особое. И, судя по всему, конструкт этот был достаточно ценен – его попытались вернуть, не дали расточиться и исчезнуть.

След его вёл на запад от Мельина. Туда, где лежал затянувшийся, закрывшийся шрам былого Разлома.

Позади оставались огромные расстояния, и я видел – Империя медленно оживает. Она получила тяжкий, но всё-таки не смертельный удар.

А там, где раньше был Разлом, начинались уже совершенно новые земли. Я чувствовал, что два слившихся мира слились не просто так, когда к одному словно пришита суровой нитью часть другого. Здесь как будто открылись иные пути, сквозь то, что Учитель звал Межреальностью, остались прокладки, прожилки, тонкие слои… и они делали новый мир совершенно не похожим на оба старых.

Даже светила, похоже, слились как-то по-особому. Во всяком случае, за Разломом я увидел бескрайние барханы жёлтых песков.

След призрака уходил именно туда.

Не потребовалось много времени, чтобы достичь сердца пустыни. Кто знает, как долго она останется таковой, всё-таки северный континент Мельина никогда не отличался испепеляющей жарой. Однако над головой – чувствовал я – царило чужое солнце, а среди воздушных струй тянулись незримые для простых смертных нити Межреальности.

Быть может, старое естество Мельина поборет вбитый в него песчаный клин. С запада, востока и юга придут полные влагой облака, прольются дождями, упрямые деревья отдадут ветрам легионы безмолвных семян, что лягут в мёртвые барханы, и пустыня мало-помалу оживёт; а может, напротив, безжалостный напор чужого солнца возьмёт верх, и жадные пески поползут во все стороны, поглощая поля, леса и реки Империи…

Я не могу этого допустить.

Но пока моё дело здесь совсем иное.

Сердце пустыни, древний могильник. Он скромен, затерян в песках, засыпавших до середины сложенные из лимонно-жёлтого песчаника стены. Давно рухнули колонны, статуи уродливых тварей лишь угадываются под языками барханов.

Чёрный зев входа – его явно расчищали и поддерживали в порядке.

Там была жизнь, я чувствовал это. Глубоко под землёй, очень глубоко. Я ощущал каверны, пустоты, рукотворные и нет, проложенные и смертными, и подземными водами, и вообще нечеловеческими руками, руками рас, что были здесь до человека; и там, на дне, продолжалась напряжённая работа.

Я не мог щёлкнуть бесплотными пальцами, чтобы пески пустыни расступились бы передо мной. Я бестелесен, но земная твердь имеет надо мной власть. Я незрим, но маги, колдуны и шаманы посредством чар способны меня увидеть.

Что ж, посмотрим, что там.

В сказках призраки спокойно плавают сквозь стены; не знаю, как им это удаётся, потому что моё новое естество, моя магическая суть словно бы привязана к человеческой памяти, к привычкам прежней жизни – и оттого я всегда иду только через вход. Учитель усмехался и говорил, что всё со временем образуется, в том числе и такое столь полезное для призраков умение, когда нужно, проходить сквозь преграду; но пока мне до этого далеко.

Чёрный зев могильника прямо-таки смердел магией. Миазмы поднимались, словно из выгребной ямы.

Я поплыл ко входу.

Это очень странное ощущение, потому что собираешься «идти», а вместо этого словно бы плывёшь или просто перемещаешься в пространстве, невесомый и словно бы летящий.

Внутри хода царила чернильная темнота. Никаких тебе факелов, и сам ход казался грубо, наскоро пробитым в камне. Торопливая неровная кладка горловины, идущая сквозь слой песка, и дальше низкий наклонный ход, узкая щель, словно здесь поработали грабители могил, пробивавшиеся к потайной гробнице.

Ход петляет. Я понимаю, почему – обходит несокрушимый подземный монолит, скалу, какую не возьмёт даже гномья кирка, даже буры и алхимический огонь. Скала эта тоже не цельная, внутри её я ощущаю некую давным-давно запечатанную пустоту, но сейчас она меня не занимает, она не тронута.

Словно прогрызенный червём, ход ныряет под чёрную скалу. И я останавливаюсь, потому что ощущаю впереди жизнь.

Там люди. Впрочем, может, и не совсем люди. Или совсем не люди. Я слышу приглушённые голоса, но язык мне незнаком. Звуки частью хриплы, частью гортанны.

Пульсирует толчками, словно сердце, магия.

Я висел в абсолютной темноте. Позади осталось столько извивов и поворотов, что свет с поверхности давно исчез.

Не было его и впереди, создания, обосновавшиеся здесь, вполне без него обходились. Счастье, что и я теперь не слишком нуждался в свете, чтобы разглядеть окружающее – или каким ещё образом его воспринимают призраки?

Впрочем, неважно. Белая тварь – ими посланный конструкт вернулся сюда.

Прежний Император приказал бы перебить всех, кто тут окажется, не разбирая. Я же замер, не столько «всматриваясь и вслушиваясь», сколько пытаясь новообретённым чутьём на магию понять, что же происходит.

Нити силы тянулись сквозь толщу земли вниз, в невообразимые её глубины. Какие-то заклятия творились сейчас прямо передо мной, творились и уходили – к самому сердцу мира.

Это было болезненно и неприятно – словно игла лекаря касается полусгнившего зуба. Потому что там, в самой глуби, я смутно угадывал что-то ещё, дремлющую силу поистине невообразимой мощи.

Разрушительной мощи.

И с нею сейчас что-то творили собравшиеся здесь.

Изменяли? Что-то добавляли? Настраивали тонкие контуры управляющих чар? Я не силён в формальной магии, но сейчас казалось, что дело обстоит именно так, – тонкие нити сплетались и расплетались вокруг сжавшихся молчаливых ядер, несущих в себе смертоносный заряд.

Они должны были что-то сделать с нашим миром, но что – я понять не успел.

Голоса вдруг умолкли. Пространство вокруг меня сгущалось, сжималось, сдавливало, лишая порыва и движения – неужто заметили?! Но как? Нет, невозможно!..

Всё это слилось в один яростный, растянувшийся, казалось, до бесконечности миг.

Я ударил, уже понимая, что попал в ловушку. Что охота велась на меня нынешнего, и именно на меня. Что кому-то не терпелось насолить Учителю. Не терпелось лишить наш мир моей защиты.

Тьма давила, давила, давила.

Но и я изменился – и не поддавался ей.

Я не могу оставить мой мир! Не могу!.. Что будет здесь без меня? Кому сдерживать волны безумной магии?! Кому помогать срастаться корням двух миров? Кому хранить Империю? А Сеамни… малыш…

Но тут страх внезапно и резко овладел мной – мной, которому, казалось бы, уже нечего бояться. Страх, а за ним пришла боль.

Казалось бы, призраки не могут чувствовать боли за неимением тела. Однако многие некроманты утверждали иное, и оказалось – они таки правы.

Боль взорвалась вокруг меня и во мне, а вместе с ней взорвалась и моя всё ещё человеческая ярость.

Я не могу метать молнии, насылать снежные бури, швыряться огненными шарами. Но зато, будучи призраком, могу забирать себе чужие жизни.

Это тоже приходит само. Как дыхание, как утоление жажды.

И нужно всегда помнить, что ты такое, чтобы не сорваться… в неумеренное питие.

Я давил, я сопротивлялся и успел дотянуться до двоих. Всего лишь до двоих, однако они стоили множества.

Не люди. Один – я прочёл во вспышке сливающегося с моим сознания слово «дуотт», и причудливый вид человекоподобного существа с чешуёй вместо кожи, жёлтыми глазами, обрамлёнными бахромой мелких щупалец; другой – и того страннее, с пятью конечностями, что наподобие морской звезды или странных воздушных корней поддерживали продолговатое туловище.

Откуда здесь эти страшилища? Для чего?..

Неважно. Пространство закрывалось, но я ещё мог отнимать.

И я потянул на себя их жизни, холодные, полные яда, страха, ненависти.

Вбирал в себя и жёг.

Жёг до тех пор, пока пространство не схлопнулось окончательно и тихий голос с характерным змеиным шипением не проговорил мне в ухо:

– Наконец-то ты наш…

Но и двое чужаков лежали замертво.

Всё погасло.

Глава 6

Яркое летнее небо Обетованного заволакивали тучи. Низкие грозовые тучи, тёмные, почти что чёрные. Взвыл холодный ветер, упали первые капли дождя.

Познавший Тьму вышел из каменной беседки, прикрывавшей священный Урд.

Гости пожаловали к Обетованному куда быстрее, чем он ожидал. И сейчас ему оставалось лишь привести в действие те части Плана, которые он поистине составлял в искренней надежде, что использовать их не придётся.

Предусмотреть он старался всё, но от этого выбора становилось совсем нехорошо и тесно в груди.

Впрочем, подмастерьям всего этого знать не следует.

– Учитель?

– Гаррат?

– Аэтерос?

– Великий Хедин? – услыхал он разом. И не смог не улыбнуться.

Какой ещё бог позволяет так себя допрашивать? А если позволяет – то опять же какой он бог?

Причём он сам не знает, радоваться этому или печалиться. Если Упорядоченное желает видеть его именно «богом», то, честное слово, это у него получается плохо. А делать работу плохо он не привык.

– Похоже, дело начнётся чуть раньше, чем мы полагали, – сказал он без тени озабоченности. Так было нужно. – Отправляйтесь по местам. Исполняйте то, что было сказано, по указаниям «зелёный крест». Все остальные забудьте. И, если сумеете исполнить в точности, все мы славно попируем сегодня вечером. А пока что надо будет исправить погоду – не люблю дождь, тем более проливной. Да и цветочным феям придётся несладко.

Именно так и должен вести себя всемогущий Хедин.

Перед яростной битвой думать о цветочных феях, у которых память – на один день.

Раздались сдержанные смешки.

– Фредегар и Робин, вы готовы?

Оба невысоклика аж привстали на цыпочки, стараясь казаться выше и выглядеть повоинственнее.

– Конечно, Учитель!

– Тогда в добрый час.

…Подмастерья пара за парой исчезали за извивами дорожек. Последними уходили орки, варлок по имени Болг и секироносец Горм.

– Наставник, – Болг поклонился, – это была высокая честь – служить тебе.

Познавший Тьму лишь устало покачал головой.

– Если вы кому и служили – то лишь Упорядоченному. Но объяснять, боюсь, вам это уже бесполезно.

– Упорядоченное слишком велико. Простому орку не понять. Мы служим доблести и чести. Мы служим тому, кто даёт нам благородную цель, за что сражаться и умирать. Это была высокая участь, Наставник, служить тебе.

Оба орка отсалютовали, дружно повернулись и двинулись прочь.

Хедин вздохнул. Он остался у источника в гордом одиночестве.

«Хедин, враг мой», – окликнули его тогда. Предупредили, можно сказать. Иначе они не могут, им важно не просто победить. Им важно сломать, сломить, стоя лицом к лицу, а не ударив из-за угла.

Они с Ракотом в своё время победили именно так. Правда, помог и Неназываемый – Молодые Боги так и не додумались, как его сдержать, попытались спастись бегством – хотя, если вдуматься, куда им было бежать? Куда направлялся их Астральный Вестник, который, как предполагалось, должен отыскать дорогу к Творцу?

Познавший Тьму опоясался клинком Ангелов Огня. Он делал всё не спеша, очень тщательно, словно пробуя на вкус каждое движение, каждый жест, наслаждаясь ими, как изысканным вином.

Четыре Источника магии в Упорядоченном сбивали весь баланс. Хедин уже почти не сомневался, к чему это приведёт, но требовалось убедиться, увидеть всё собственными глазами и принять меры. Если, конечно, такие меры вообще существуют и их ещё можно «принять».

Но что касается гостей – пусть идут. Их уже ждут незабываемые сюрпризы.

Это было хорошо и приятно – сознавать, что хотя бы здесь он может драться на равных, вышибать зубы и ломать руки посягнувшим на его Обетованное. Его, пусть и не им сотворённое.

Несколько мгновений Хедин неподвижно стоял, глядя на тёмное небо. Тучи всё набрякали, набрякали дождём и никак не могли разродиться. Гром гремел где-то в отдалении, но добрая молния всё никак не срывалась с небес.

«Пора, Познавший Тьму. Нет, не надо думать о Си. Если ты всё рассчитал правильно, она сделает именно то, что нужно для Плана».

Теперь, несмотря на охватывающую его дрожь, он обязан сделать то, что обязан. Подмастерья удержат Обетованное. Высокой ценой, но удержат. Ибо чем выше цена, тем надёжнее. Он же сам…

Четвёртый Источник – или не-Источник – как он сказался на всём массиве заклятий, поддерживающих тюрьму Неназываемого? Можно ли его использовать, чтобы уравнять потери, причинённые пуповинами, присосавшимися к Кипящему Котлу и Источнику Мимира? И если да, то как?

Времени мало. Совсем мало. Указания под «зелёным крестом», отданные подмастерьям, помогут, но не так, чтобы надолго.

Ему, Хедину, нужно это проклятое Равновесие. Нужно знать, что чаша его весов опустилась достаточно глубоко, перед тем как контратаковать.

Недолгое дело – принести и расставить кристаллы, вычертить линии старых фигур; додревние чары, сотворённые в день победы над Ямертом и присными, по-прежнему помнились так, словно Познавший Тьму налагал их только вчера.

Он поневоле торопился. На самый крайней случай сгодится и просто подтверждение того, что всё работает, как работало.

Остальное – уже следующее на очереди.

Кристаллы отзывались послушно и слитно, однако…

Однако с самого начала в слитности их появился разрыв, крошечное рассогласование, биение, осциллирующая гармоника, почти незаметная.

Её не заметил бы никто из смертных чародеев или даже эльфов с альвами. Познавший Тьму лишь нахмурился.

Недобрый признак.

Кристаллы, выставленные вокруг священного Урда, выбросили из себя вверх лучистые зонтики, медленно вращающиеся. Успокоительное серебро сразу нескольких оказалось смешано с алым, словно на снег брызнули кровью.

Сбой. Сбой симметрии, нарушение равновесия, утрата столь тщательно выставленного баланса. Юстировка всей системы пошла насмарку.

Именно то, чего он ожидал и страшился. Влияние Четвёртого Источника сказывалось даже здесь.

Познавший Тьму молча взирал на работу бесстрастных заклинаний. Здесь, подле Урда, почти не требовалось дополнительных усилий.

Так и есть. Лишнее подтверждение, очередное. Четвёртый Источник – не только сливная горловина. Там есть и настоящее. Откуда оно взялось – конечно, нацеленные на проверку баланса чары сказать сейчас не могли.

Для этого требовалось совсем иное.

Настолько иное, что внутри всё обмирало и леденело. Настолько иное, что ни он, ни Ракот, ни Мерлин, ни вообще кто-либо из живущих или живших не пытался исполнить по-настоящему.

Теории, страницы, исписанные магоформулами, выводы, обведённые алыми чернилами.

Выводы, что тогда казались ему сухим теоретическим упражнением, изящной игрой со строгими законами и парадоксами.

Теперь эти выводы предстояло воплощать на практике, и он опять не мог совладать с охватившим его страхом.

Если бы его видела сейчас Сигрлинн, то немедля, побледнев, схватила бы за руку, принявшись выговаривать, что нет, нет, никак нельзя, она этого не допустит, что должен быть иной выход!

И он, Хедин, с нею бы согласился.

Задуманное слишком ужасно. Оно не бывало. Оно опрокидывает все представления о том, что может и чего не может Истинный Маг или Новый Бог – неважно – существо, способное управлять достаточными по силе потоками магии Упорядоченного.

Но иного выхода разрубить проклятый узел он не видел.

Ладони сделались холодны. Познавший Тьму с тоской глядел на окружавшие его цветы и камни, сплетающиеся, переходящие друг в друга.

Жалко. Ты стал слишком о многом жалеть, Новый Бог Хедин. Слишком привязался к тому, что около тебя. По-другому, наверное, было нельзя, но теперь, чтобы исполнить задуманное, приходится резать по живому, и жертва может оказаться непомерной.

Нет, откладывать невозможно. Краткое время, пока до них ещё не добрались.

Он вернулся обратно в беседку над Урдом. Слишком много человеческого, Познавший Тьму. Слишком много чувств, слишком много размышлений. А когда замыслил такое, нельзя ни долго мешкать, ни долго рассуждать, подрывая собственную уверенность.

Он положил обе руки на каменный бордюр, вгляделся в кипящую воду. Источник волновался куда сильнее обычного. Под куполом скапливался пар.

Серое марево мало-помалу спускалось всё ниже и ниже. Вот исчезла голова Познавшего Тьму, плечи, грудь. Туман дошёл до пояса, а потом поглотил и всю недвижную фигуру Нового Бога.

Некоторое время всё оставалось неизменно, серо, мглисто. А потом туман стал резко оседать – и возле Урда уже никого не было.

* * *

«Мы привыкаем к телу, мы не мыслим себя без него. Мы сделались подобны Древним Богам, воплощённым, прикованным к плотской форме».

Познавший Тьму сделался многолик, он смотрел в мир бесчисленными глазами. Его тело перестало существовать, и нечто, не определимое никакими усилиями алхимиков или герметистов, распространялось над Обетованным.

Кто-то, наверное, сказал бы, что Хедин, «аки орёл», обозревал поле грядущей битвы, но это было не так. Он видел всё вокруг, всё и сразу, и не только лишь то, что имело место в воплощённом виде.

И взгляд его обращён был отнюдь не на Обетованное.

Вниз, вниз, туда, за Дно Миров. За пылающие бездны, где обитают Огненные Ангелы. Ещё дальше, туда, где кончается «обитаемое Упорядоченное» и начинается то, к чему Творец уже не прикладывал рук.

Здесь творилось пустое пространство, порождаемое неиссякаемой магией трёх Источников. Творилось и устремлялось навстречу всепожирающей пасти Неназываемого, где и исчезало бесследно.

Если, конечно, не считать козлоногих.

Упорядоченное представало дивным смешением потоков магии, потоков, что давали жизнь, что заставляли гореть дневные и ночные светила. Радужные водопады свивались, сливались, вновь разделялись, вспыхивали снопами искр, рассыпались хрустальной пылью и соединялись опять.

А потом они словно перехлёстывали через тёмный край, черту, низкую стену, за которой начиналась бездна Неназываемого.

Кому-то она могла показаться поистине бездонной, но Хедин Познавший Тьму ясно видел, чем она кончается – словно громадная воронка, раскрытая разом на все стороны, она сходилась в точку, крохотную точку, не имевшую ни цвета, ни формы.

Ничто. Истинное Ничто.

Это самое большее, что могли увидеть в Неназываемом обитатели Упорядоченного, будь они даже богами.

Познавший Тьму не торопился. Несмотря на собственный страх, несмотря на сжимающееся время. Ошибаться он не имел права и потому заставлял себя вновь и вновь, словно в тиши и покое собственной лаборатории, обставлять каждый шаг массой подстраховок, запасных вариантов и тайных отнорков, если что-то пойдёт не так. Ледяной комок в животе сжимался всё сильнее, однако Познавший Тьму так и не позволил себе спешки.

Его сущность сжималась тоже, стремительно уменьшаясь. Он давал потокам магии подхватить себя, направляя часть своей собственной сути, отделённую от общего, – туда, где текли магические потоки.

Он должен был знать точно, насколько плохо обстоит дело и сколько у него осталось времени, сколько ещё продержится защита против голодного чудовища. А для этого предстоит прорваться глубоко, много, много глубже, куда они с Ракотом никогда не дерзали заглядывать.

Он со злостью сжал отсутствующие кулаки. Ход событий всё ускорялся, он едва поспевал отбивать удары. И по-прежнему не имел права на ошибку.

Ещё он не имел права думать о Сигрлинн, но тут оказалась бессильна даже вся его воля.

Всё, пора отпускать. Пора расставаться с «большим», пора дать ему свободу растечься невидимым и неощутимым. Пора дать волю «малому», той самой частице, что плыла сейчас по волнам Межреальности.

Доселе творимая пустота, преобразуемая давным-давно поставленными заклятиями Познавшего Тьму, текла навстречу пасти Неназываемого сплошным потоком, словно исполинское тканое полотно навстречу портновским ножницам или вода в речном русле, ведущем к водопаду.

Посланная Хедином вперёд частица его сущности – точнее, его собственное «я» – плыла вместе со всеми. Но… течение перестало быть равномерным, движение сделалось рваным, прерывистым; появились воронки, замедления и быстрины. Пустая материя творилась по-прежнему, но в ней что-то происходило тоже, сдвигались вместе и тотчас распадались какие-то длинноты, протяжённости, нити. Пустота переставала быть пустотой, её равномерность нарушилась; и Хедин совершенно не удивился, видя врывающиеся в строгую красоту и симметрию его построения потоки от того самого Четвёртого Источника, сотворённого альвийским мечом Старого Хрофта.

Ожидаемо, Познавший Тьму.

Плоскость можно провести через любые три точки, но не через четыре. Азы геометрии. Четвёртый Источник тщился подчиниться чарам – Хедин отрешённо подумал, что ставил их тогда всё-таки на совесть, эвон, сколько времени работают, и до сего дня хоть бы один сбой!

До сего дня.

В этом-то всё и дело.

Мимо него мчались миры, множества миров; в громадном большинстве из них смертные и бессмертные даже не подозревают о существовании Новых Богов. Хедин всегда почитал это одной из важнейших своих заслуг.

Но, может, он был не прав?

Может, стоило поступить так, как он описал в своё время Сигрлинн? Описал в шутку, рассчитывая на её немедленное согласие, а она…

«Если это – цена того, что Упорядоченное останется стоять и мы будем вместе, я не колебалась бы ни мгновения. Если это – цена того, чтобы ты любил меня и дал мне любить тебя, я не колебалась бы ни мгновения».

Храмы, исполинские статуи до облаков, до неба, жертвенники, школы жрецов, время от времени – появление в образе туманной фигуры, загадочной, пугающей и зловещей, деяния, столь же загадочные, пугающие и зловещие; или, напротив, тайные культы, сокрытые крипты, «Слово Хедина», запрещённое местными служителями… неважно кого.

Его должны любить и бояться, ненавидеть или обожать – но о нём должны знать.

И тогда сила его возрастёт многократно; страшно даже представить себе, какой она сделается…

Если было бы так – возможно, ему не пришлось бы сейчас рисковать.

Быть может, он смог бы вообще забыть об Источниках, начертать новые, лучшие планы магических фигур, и не просто фигур – огромных зиккуратов и кенотафов, соединяя силы жизни и смерти, чтобы Неназываемый уж точно никогда не смог никуда вырваться.

Может, это даже остановило бы козлоногих, но в этом заранее быть уверенным нельзя.

Но сейчас он, Хедин, здесь совсем не для подобных мечтаний.

Вот кончились миры, началась пустота, пока ещё обычная, старая, помнящая Руку Творца, как говорили птицеглавые наставники его Поколения; хотя, разумеется, никакой «руки» у Творца в действительности не было.

Граница близко.

Когда-то здесь тоже были миры, самые разные – мрачные и светлые, жестокие и умиротворённые, с воинственными королями или же вообще без людей, эльфов, гномов и прочих разумных рас.

Их больше нет, они сделались добычей Неназываемого. Он тогда жадно охотился именно за живыми душами, словно отличая их среди прочей материи. Словно обжора, вдруг очутившийся на званом пиру, он лопал всё, заглатывал, не жуя, лихорадочно торопился, словно понимая: долго так продолжаться не может.

Так и случилось. Целые эоны миновали, как ему скармливалась одна лишь пустая, лишённая всякой жизни пустота. Конечно, она несла в себе магию, исторгнутую Источниками, но кроме этого – была совершенно, абсолютно пустой. Ни света, ни тьмы, ничего. Никаких субстанций Упорядоченного. Никакого различия, никакого движения.

И Неназываемому, похоже, стало-таки голодно. Наверное, он всё-таки осознал, что может остаться тут навечно, хотя сам был, наверное, так же вечен.

И появились козлоногие.

Можно было только догадываться, что сотворил Неназываемый с угодившими в его пасть душами.

Но теперь баланс нарушен. И Хедин ясно видел, что пустота, скармливаемая Неназываемому, перестала быть пустотой.

«Там, где есть различие, случается движение. Там, где случилось движение, там родилась сила. А где есть сила, там рано или поздно возникает сознание».

Пустоты сделалось меньше. Она взвихрилась, её пласты налезали один на другой, словно льдины весенним паводком. Крутящиеся воронки, провалы и пики, спрессованные, сжатые, они мчались безумными хороводами, и воды Великой Реки тоже сходили с ума.

Для двух частичек этой новой пустоты время могло идти совершенно по-разному: исчезающий миг одной составлял миллиарды и миллиарды человеческих лет для соседней.

От напряжения дрожала сама изнанка Упорядоченного, тот незримый каркас, фундамент, основа, рама, на которую натянут узорный холст Межреальности, расписанной всеми мыслимыми и немыслимыми красками.

Будь Хедин в привычном своём теле, он, наверное, сжал бы до хруста зубы.

Четвёртый Источник обессмыслил само понятие «пустой пустоты».

Сделал её не-пустотой: породил различия, неоднородности, сингулярности.

Уменьшил её поток, ослабил его. Идеальная плоскость, проведённая через Урд, Кипящий Котёл и Источник Мимира, перестала существовать, вздыбилась пиками, прогнулась впадинами.

Что же ты натворил, Старый Хрофт…

Мало того что теперь уменьшился сток Кипящего Котла и Источника Мимира. Но и сама пустота утратила важнейшее своё качество.

Бестелесный Хедин гнал призрачную частицу себя самого всё дальше и дальше. У него будет только одна попытка, и отступать он не собирался. Даже ради любви Сигрлинн. Потому что, ошибись он в задуманном, и для него, и для неё – для всех в Упорядоченном просто не останется места. Как не останется и самого Упорядоченного.

Подобные попытки опасны. Смертельно опасны даже для него.

Но сегодня выхода уже не оставалось.

Он расточался, он растягивался от края и до края Упорядоченного. Боль, как на дыбе, хотя у него и нет сейчас тела. Ему предстояло составить новые карты бездны Неназываемого, ибо она перестала быть просто бездной.

Его кружило и кружило неоглядным, необозримым кругом, неизмеримым ни в лигах, ни в годах пути. Он проносился над мирами, нависал над ними, поневоле глядя вниз, то на цветущие луга и голубые реки, мирно текущие меж жёлтыми песчаными берегами, то на чёрные огнедышащие вулканы, извергающие всесжигающие потоки лавы на столь же чёрные, присыпанные серым пеплом равнины, где не смогла укорениться даже жёсткая сорная трава.

Он знал, что его заметят.

Видящие и мистики, герменевтики, иерофанты, отшельники, жрецы самых разных богов, от Древних до Спасителя. Поклоняющиеся Дальним. Человекоорудия, слуги Хаоса. Дремлющие глубоко под скалами драконы-прародители. Вампиры.

А в одном из миров, как раз изобильном горами, что дышат огнём, его присутствие ощутили последователи Ракота Восставшего. Неведомым путём уцелевшие после падения Владыки Тьмы, бежавшие на самый край Сущего, да так там и оставшиеся…

Надо будет сказать брату, машинально подумал Познавший Тьму. Пусть выведет их отсюда. Они заслужили.

Если, конечно, нас всех не сожрут раньше.

Неназываемый, надо полагать, весьма обрадовался перемене в однообразной диете. Или, вернее, так думал о нём Хедин, прекрасно понимая, что к этой сущности никакие наши привычные оценки неприменимы. Неназываемый мог испытывать фантастические и невероятные эмоции, а мог оказаться абсолютно тупой, нерассуждающей, в принципе не способной ни какое отвлечённое мышление субстанцией, наподобие пламени, радостно пожирающей сухой участок леса.

Познать это, определить это точно было невозможно. Никакой сигнал не достигнет Неназываемого, и ничто ответное не вырвется из его абсолютной черноты.

Но Хедин упрямо гнал и гнал частицу самого себя, гнал бесконечными кругами по всё сужающейся спирали всё ближе и ближе к границе абсолютного ничто, за которым – только полный распад, поглощение и – неведомое.

Другой он, тот самый, огромный и распростёртый, – на какой-то миг увидел даже Сигрлинн. Сигрлинн в длинном белом платье, босая, с распущенными золотисто-солнечными волосами – нет, волосы её обратились в самое настоящее пламя, то самое, золотисто-солнечное, и ярые языки огня вились за ней, словно удивительный шлейф.

Она шагала по пыльной дороге меж пожухлых, словно во время засухи, полей. Шагала к видневшемуся невдалеке замку, до сих пор величественному и прекрасному, хотя на высоких стройных башнях много где сорвало ветрами крыши, а чинить, похоже, было некому.

Хедин поспешно отдёрнулся. Он не хотел подглядывать. Нельзя, ни в коем случае нельзя ей помешать. Она должна исполнить задуманное. Исполнить в точности.

…Как это и предусмотрено Планом.

Он надеялся, что Си его не заметила. Во всяком случае, она так и продолжала идти, ступая босыми ступнями по сухой летучей пыли, но белый подол её платья, доходивший до щиколоток, оставался девственно-чистым.

Бело-золотая искорка Сигрлинн утонула в водовороте красок и миров, стремительно наполнявших сознание Познавшего Тьму, устремлявшихся в него со всех сторон. Не замедляться, не замедляться, дальше, дальше, сквозь пустоту – навстречу Неназываемому.

Это не то, что с радостью проделает даже и Новый Бог.

Едва ли на подобное решался даже Великий Орлангур.

Не дерзал вступить в сии пределы Ракот Восставший.

Значит, ему, Хедину, выпало стать первым. Вернее, он стал первым, потому что он есть Хедин.

Много, много больше, чем просто Познавший Тьму.

Он мчался навстречу Неназываемому и только тут ощутил, что и тот движется навстречу.

Точка переставала быть точкой. Граница сдвигалась, и частица-Хедин видела, как кипит и взрывается протуберанцами непустая пустота, сшибаясь с идеальной чёрной сферой, резко выросшей из крохотной точки.

Ничто наступало.

Этого следовало ожидать, сказал он себе. Ты сам это предсказывал, но…

Но не ожидал, что это случится так скоро, и с такой – поистине великой – силой.

У него не было тела, зубов, чтобы ими скрипнуть, не получилось даже сжать воображаемые кулаки – мысли и образы исчезали, не успев сформироваться.

Он заставил себя не думать об убегающем по капле времени. С этим он сейчас не мог сделать ничего, следовательно, нечего было и тратить на него силы. Потому что, если простоявшая века защита дала трещину, оставалось только одно – атаковать самому.

Тогда – много-много лет назад – они с Ракотом до подобного не додумались.

И именно здесь становились важны те самые козлоногие.

Козлоногие – они ведь возникали, умножались в числе, имели иерархию, «говоривших», что составляли нечто вроде элиты, распоряжающейся «немыми». Они откуда-то брались, становились на тот самый пресловутый Путь – Путь, пролегший через Упорядоченное; и сейчас Хедин искал его исток, то место, где он возникал, где соединялся с логовом Неназываемого.

Когда-то давно они с Ракотом сочли, что лучше всего будет противостоять козлоногим бестиям в самих мирах, куда те дерзнут сунуть нос, – Закон Равновесия позволял в таком случае куда больше. И действительно, множество земель, небес и солнц удалось спасти от разрушения, множество – но не всё.

Неназываемый не мог создавать этот свой Путь без точки входа. Здесь его непознаваемость утрачивалась, здесь – как могло показаться – можно было рассчитывать на успех в попытках если не понять его, то, быть может, остановить его слуг; однако это именно казалось.

C Неназываемым не действовала привычная логика. Он искажал вокруг себя всё, и не получалось рисовать красивые схемы с «точками входа» или «областями выхода». Даже пресловутый «Путь» тянулся через Упорядоченное не непрерывной линией, а множеством коротких росчерков, там, где погибли уложенные в его фундамент миры. Возникал из ниоткуда и вёл в никуда.

Как, почему, для чего? Каким образом Неназываемый собирался «покидать» Упорядоченное, если Путь так и не стал единым целым?

Это было бы прекрасным академическим вопросом, темой для длительного магического исследования – если бы возведённая вокругчудовища клетка не рушилась столь стремительно, а Познавшего Тьму не терзали сотни незримых ледяных клыков – страх, что он таки ошибся, не справился, подвёл всё и всех…

Частица-Хедин раз за разом оббегала логово Неназываемого. Могло бы показаться, что на это потребовались эоны времени, но нет – Великая Река мчалась здесь вскачь, неслась с грохотом, её драконы, сложив крылья, вытянулись стремительными дротами, направляя её бег, не давая Реке окончательно потерять направление.

Частица Познавшего Тьму во весь опор мчалась навстречу стене абсолютной черноты. Бушевавшая вокруг неё буря была лишь гибелью и распадом бросаемой в пасть Неназываемому пустоты, до поры до времени сдерживавшей его распространение.

Это и было «поглощение».

Неназываемый уничтожал обрушивавшиеся на него потоки, но недостаточно быстро. Во время о́но под давлением рождаемой Источниками пустоты его сжало до исчезающей точки, но уничтожить, конечно же, не могло. Сейчас напор ослабел, и точка сделалась сферой. К тому же и пустота уже не была… пустотой.

Неназываемый наступал. Впервые за всё то время, как Новые Боги поставили перед ним непреодолимый, как им казалось, заслон.

Заслон не рухнул, просто его удалось подточить. Неназываемый неуклонно расширял свою сферу, область абсолютного Ничто наступала.

Хедин в обеих своих ипостасях знал, что протянувшаяся от Кипящего Котла тёмная пуповина жадно отсасывает силу, что Источники уже слишком слабы для поддержания барьера^[64], знал, что ему предстоит вернуться туда, чтобы разрубить тело этого паразита; но знал также и то, что «рубить» придётся медленно и осторожно, то есть не «рубить», а скорее «разнимать», «отделять», как порой со многими предохранениями вытаскивают впившегося в кожу клеща, чтобы ни в коем случае на месте не осталась въевшаяся в плоть головка.

Но сейчас Познавший Тьму знал, что может узреть много, много большее.

Тот, другой Хедин, утративший тело, распростёршийся от края до края Упорядоченного, вбиравший всю магию, всю силу, текущую в его пределах, смотрел на иного себя, на собственную сущность, стремительно сближавшуюся с чёрной стеной. Её нельзя было, собственно говоря, даже назвать чёрной, чернота хоть как-то ощутима – здесь же было полное отсутствие всего. Мыслей, эмоций, чувств, желаний, даже пресловутого «голода».

Как Восставшему удалось вытащить этакое чудовище? Вырванное из своей среды, что оно могло? Только отчаянно пытаться вернуться назад. И оно пыталось. Увы, мы не могли ему это позволить.

Огромный распростёртый Хедин, лишённый тела, тянущийся по ниточкам силы к самым дальним пределам Упорядоченного, глядящий на сущее миллиардами глаз, такой же равнодушный и расчётливый, как само естество, смотрел на крошечную частицу себя, раскалённую, словно метеор в ночном небе, обрушивающуюся на чёрную стену Неназываемого.

Хедин в своём прежнем виде чуть отстранённого, чуть насмешливого, порой несколько циничного Истинного Мага, не смог бы это сделать. Только его суть, «истинный Хедин», отделённый от всего лишнего, был бы на это способен…

Всё равно что в здравом уме и трезвой памяти резать собственную руку, наделив её при этом способностью говорить.

Или – ещё жёстче – медленно убивать собственного ребёнка.

Такое случалось и случается, но это – безумие. Помутнение разума. Его распад, иссечение всего, что отличает его носителя от животного.

Но Хедин смотрел и ждал. И корил себя, что слишком долго не мог собраться с духом и проделать это. В конце концов, быть может, сумел бы отыскать пресловутое «начало Пути». Заповедь «Если работает – не трогай» хороша, конечно, но всё-таки не для Нового Бога, ответственного за всё Упорядоченное.

Где-то здесь сейчас и названый брат Ракот, но его Хедин не разыскивал специально. Не должно быть никаких искажений, он обязан отрешиться от всего, стать поистине тем, кто взирает, кто видит и чувствует, но сознательно не действует.

С тем чтобы Закон Равновесия не обрушился бы на него за то, что сейчас должна сделать его собственная частица.

Чувства – включая ужас, боль, отчаяние, надежду – остались в том, что неслось на соударение с чёрной стеной, с пределом, за которым уже нет ничего, кроме Неназываемого.

Хедин-исполин и Хедин-лилипут. Хедин-гигант, касающийся границ Хаоса, заполнивший собой Упорядоченное, и Хедин-частица, сжавшаяся до размера меньше самых мельчайших кирпичиков Сущего. Один должен остаться, другой – сгинуть.

Это правильно и хорошо, так поступают истинные боги. Жаль, думал огромный распростёртый над Сущим Хедин, жаль, что он так долго собирался – но такие заклятия пускают в ход только в особых, очень особых обстоятельствах.

Он знал, он чувствовал, что сила претерпевает странные возмущения и трансформации по всему Упорядоченному. Чувствовал и не мог понять, откуда это взялось; в вечное и неизменное движение магии вмешалось что-то новое, сразу несколько новых действующих начал пробудились к жизни, но сейчас распростёртый надо всем Хедин видел общую картину – но не мог различить ни одной детали.

Крохотная частичка, могущая промчаться через всё сущее, не задев ничего на своём пути, достигла последнего рубежа. Здесь всё кипело, рвалось, рушилось и горело, здесь лопалась сама ткань пустоты, обращаясь в такое «ничто», которое никогда не смогло бы сделаться «чем-то».

Но теперь пустоты недоставало. И сама она сделалась иной, совершенно иной.

Кто-то сказал бы – Хедин падал.

Кто-то сказал бы – он летел.

Кто-то – что он шёл на таран.

Кто-то – что жертвовал собой, во всяком случае, некоей частью себя.

Все были б и правы, и неправы одновременно.

Крошечная живая частичка, огненная нить, пронизавшая бушующий хаос поглощаемой пустоты, мчалась навстречу Неназываемому.

Чёрная стена поднялась, насколько хватало взгляда. Ни остановиться, ни даже свернуть – не зря же набрана такая скорость, не зря даже безумное течение Великой Реки, само время, чудовищно ускорившись, помогало Хедину.

Хедин-исполин обязан был смотреть, как гибнет его крошечный двойник. Смотреть и запоминать всё увиденное, до мельчайшей детали. Иначе его смерть окажется бессмысленной.

Чернота затопила всё вокруг. Она по-прежнему монолитна, неразрывна, на ней не за что зацепиться взгляду.

Удар.

Касание.

Соприкосновение.

Огненная нить вонзилась в громадную чёрную сферу раздувающегося логова – или пасти – Неназываемого.

* * *

Хедин-исполин, Хедин, сам сделавшийся Лишённым Тела, видел и ощущал всё.

Он увидел и Ракота, увидел и Сигрлинн. Видел Айвли и других альвов, видел Асгард и асов, видел Обетованное и своих собственных подмастерьев.

Видел наступающих на Обетованное, но заставил себя не замечать их. Сейчас он ничем не мог помочь защитникам своих собственных владений.

Но на Ракота он взглянуть мог. Очень кратко, но мог. Он, большой Хедин, не крошечная его частица, атакующая сейчас твердыню Неназываемого.

Брат Ракот резко замер на мгновение. Вокруг него плясал дикий хоровод силы под водительством Древних, но Ракот тем не менее замер, глядя вверх. Взгляд его сделался вдруг совершенно безумным, как у берсерка.

Сигрлинн замерла в воротах громадного, грозного, но изрядно обветшавшего замка. Бело-огненные волосы, обратившись в длинные языки пламени, по-прежнему вились у неё за спиной.

Она замерла, запрокинув голову, закрыв глаза, вглядываясь в неведомое и невидимое. Обратилась в статую, и жил только огненный поток, которым обернулись её волосы.

Из конца в конец Упорядоченного спешила волна, мчалось содрогание, родившееся в потоках магии, когда частица Нового Бога врезалась в чёрную стену.

Хедин-великан взирал и внимал. Вбирал в себя биения и колебания, превращавшиеся в видения или, по крайней мере, в ощущения.

Он отрезал от себя боль. Она ещё придёт, но сейчас ему требовалось лишь сосредоточение.

Злобная радость из множества мест. Этого он и ожидал.

Где-то в глубине Упорядоченного возликовали Ямерт и его компания. Хедин не мог точно определить, где именно, но вкус их злорадства ощутил тотчас.

Кажется, они не верили своему счастью.

Задрожали, завибрировали мелкой и мельчайшей дрожью зелёные кристаллы Дальних, разбросанные тут и там по изрядному числу миров. Долины Бруневагар встречались не только в Хьёрварде.

Отозвались густым, басовитым тоном человекоорудия Хаоса. Их тоже немало… хотя и меньше, чем могло быть. Боевые Маги Долины старались не напрасно. «Безумные Боги», привратники уничтожительного прорыва Хаоса, не смогли закончить своё чёрное дело.

Откликались и другие силы, Древние и новые. Великие скопища Древних Богов дали нестройный хор – громадное большинство из них и слыхом никогда не слыхивало ни о каком Хедине, иные дремали в тине под корягами, в мрачных омутах или, напротив, под слоями осевших за тысячелетия песка и глины на океанском дне, в глубине пещер и горных пропастей, пребывали застывшими в вечном льду на вершинах вознёсшихся к небу пиков – с дней Боргильдовой и подобных ей битв, и им не было до него дела и сейчас.

Меньшинство же отозвалось, и тоже по преимуществу со злорадством.

Они не умели по-другому, они могли только повергать и пожирать, в той или иной форме.

Собственно, потому они и пали. Даже самые лучшие.

Откликнулись альвы из своего тайного Альвланда. Бросились во множестве к магоскопам и тому подобным приборам, забрасывая в потоки бурлящей магии бесчисленные крючки и крючочки поисковых заклятий.

Айвли была в числе первых.

Единственными, кто ничем не выдал себя, – были возвращённые к жизни Древние боги Асгарда.

Старый Хрофт словно ничего не заметил.

И четвёртый источник не отозвался даже малейшим колебанием.

В отличие от Источника Мимира, Кипящего Котла и особенно Урда – они содрогнулись все три, болезненые спазмы выталкивали гейзерами воду, тотчас обращавшуюся в пар.

Хедин-исполин смотрел и слушал. Внимал, вбирал, впитывал. Наверное, сейчас он, как никогда, напоминал великого Орлангура – сухого, бесчувственного, бессердечного и вечно алчущего нового знания.

На самой границе расширяющейся сферы Неназываемого расцвёл дивный огненный цветок. Переплетающиеся протуберанцы, протянувшиеся сквозь хаос рвущейся пустоты, пламя – Пламя Неуничтожимое, суть и сердцевина Истинных Магов, пронзило мириадами раскалённых шпаг вспухающую буграми новотворимых миров пустоту.

Новотворимых миров?

Хедин-великан с известным любопытством взглянул внимательнее.

Ему самому не нравилась эта холодность, отстранённость. Он знал, что он не таков, что это неправильно, что это – не его суть.

Да, в обречённой на уничтожение пустоте появились миры. Сгустки материи, заключённые в скорлупу низких небес, где едва начинали мерцать новорождённые звёзды; миллиарды лет в них миновали, пока для великана Хедина прошли считаные мгновения.

Только Хедин-гигант, Хедин, живший исключительно в токах магии, мог взирать на это более-менее спокойно.

Тем не менее он знал, не чувствовал, но знал, как отнёсся бы к этому истинный Хедин.

Знал, но продолжал смотреть, смотреть и вбирать в себя всё, явленное ему небывалой огненной вспышкой, когда Новый Бог Упорядоченного бросил в логово Неназываемого самоё себя.

Это походило… походило…

На акт Творения.

Игла впилась в чёрную стену.

Увлекаемое её движением сгорело и распалось. Но суть Нового Бога Хедина, его частица, отправленная, казалось бы, на верную гибель, не сгорела и не распалась.

Хедин-исполин лишь улыбнулся. Это было ново. Неожиданно. Это не входило в расчёты. Он уже узнал многое из желаемого и много такого, чего никак не ожидал увидеть.

Нагая сущность, квинтэссенция того, что является Новым Богом, не сгинула, столкнувшись со сферой наступающего чудовища. Распалось всё остальное, все поддерживающие и направляющие заклятия, частицы пустоты, увлечённые полётом; распалось всё, составляющее форму.

Осталось содержание, то, что отличало сперва Истинного Мага, а затем – Нового Бога от прочих обитателей Упорядоченного.

Казалось немыслимым, что любое начало из принадлежащих Упорядоченному способно выдержать соударение с растущей границей Неназываемого.

Хедин, распростёртый по-над всем сущим, ощущал часть себя, но лишь ощущал. Из чёрной сферы вырваться не могло ничто, никакие чары или заклятия не принесли бы вестей.

Однако Познавший Тьму по-прежнему чувствовал эту часть себя. Какая-то связь сохранялась, несмотря ни на что, ибо даже в логове Неназываемого не нашлось сил, способных уничтожить нечто, вложенное самим Творцом – ну, или самим Упорядоченным, в зависимости от точки зрения.

Хедин-распростёртый видел, воспринимал и осознавал массу иного. Смятение и растерянность служителей в немногочисленных храмах, ему посвящённых. Замешательство не ведавших ни о нём, ни о Ракоте, но ощутивших странные колебания в обычно покойно текущей силе.

Среди этих ощущений, которые он собирал, словно коллекционер, нанизывающий на острые иглы редких бабочек, появились некие совершенно новые. Его собственные, переживаемые отторгнутой частью некогда единого Хедина.

Они пробивались обратно, опрокидывая все, казалось бы, незыблемые законы Сущего.

* * *

Он помнил последние мгновения перед ударом о чёрную стену. Тот, кто его послал – он сам, да, – наблюдал за происходящим холодно и отстранённо. Иначе было нельзя.

Он распадался от ужаса, он давал волю страху – и страх, похоже, сгорел в момент, когда раскалённая игла вонзилась в чёрную стену. Хедин запомнил этот миг, распавшийся на исчезающе малые мгновения.

Хотелось кричать, биться, но голоса он был лишён, как и рта, и вообще тела. Белый огонь, ничего больше. Огонь, лишённый структуры, единый и неделимый. Монополь, как сказали б иные мистики.

Чёрная стена вовсе не была «щитом», или «бронёй», или «доспехом». Она не была и «стеной», то есть «преградой». Просто граница, предел, за которым уже начинался Неназываемый.

Сейчас Хедин понимал, что случилось.

Неназываемому открыли дорогу некие заклятия Ракота, следовательно, какое-то взаимодействие со всеуничтожающей субстанцией всё же было возможно. Заклятия, которые не распадались, а каким-то образом смогли проникнуть к чудовищу и создать для него некую «нору», Путь, если угодно, в глубину Упорядоченного.

Нет, обратить эти чары было невозможно. Однако они доказывали, что не всё, соприкасающееся с Неназываемым, уничтожается немедленно.

В это с трудом верилось. Однако же вот оно, естество Хедина, внутри чёрной скорлупы…

Познавший Тьму не мог понять, почему ему удалось сохранить контакт с частицей себя, как его ощущения преодолевали непреодолимое и посредством чего осуществлялась эта связь – не мог, да и не стремился. Сейчас он просто смотрел.

Неназываемому доставалось не только пространство. Он жадно поглощал также и время, однако подвергнуть его распаду не получалось даже у него.

Хедину представало нечто вроде бесконечного тоннеля или, по крайней мере, выглядевшего бесконечным. Стены его, однако, казались рыхлыми, ячеистыми, проницаемыми, и сквозь них проваливалось нечто, та самая пустота, перетёртая во столь мелкую пыль, что её и пылью-то назвать было нельзя.

Хедин-великан, остававшийся простёртым надо всем Упорядоченным, вдруг ожил в сознании Хедина-частицы. Он увидел нечто очень, очень важное и тщился это передать.

Бешеный водоворот новосотворённой пустоты утратил симметрию и стройность. Он бился во врата ближайших миров, как волны бросаются на берег во время бури. Такого не случалось никогда, ни разу за все бесконечные века, пока трудились сдерживающие Неназываемого чары.

Хедин-гигант, оставшийся позади, видел сейчас, как в одном из этих миров, обычном, заурядном, потоки сошедшей с ума магии крушили, подобно тому как льдины в ледоход крушат опоры мостов, – крушили и разрывали тонкие связи, удерживавшие местное царство мёртвых на привязи.

Словно гигантская рука, походя ломающая ветку, так и потоки пустоты сломали призрачный мост, по которому эоны подряд шли и шли отжившие своё души. Точно подхваченный половодьем дом, сорванный с фундамента, пузырь царства мёртвых дрогнул, качнулся, поплыл прочь – прямо к раздувающейся чёрной сфере Неназываемого.

Хедин-великан наблюдал; наблюдал с некоторым отстранённым любопытством. Что с ним случится дальше, с этим царством? Расточится, столкнувшись с чёрной стеной? Не доберётся даже и до неё, сгинет в яростном вихре?

Хедин-частица, сделавшийся белым пламенем, падающий и падающий к центру чёрной сферы и никак не могущий его достигнуть, видел и ощущал всё это, видел и ощущал – и ненавидел самого себя за это, достойное лишь Великого Орлангура, снисходительно-равнодушное любопытство.

Сколько времени прошло тут, сколько там? Наверное, не сказал бы и сам Дух Познания. Но отвалившаяся область отживших душ выдержала напор – точно так же, как и крепкая бревенчатая изба далеко не сразу поддастся ярости половодья, даже будучи сорвана с извечного места.

А потом обитель мёртвых столкнулась с чёрной стеной.

Столкнулась – и на волю вырвалась целая плефора ужаса и отчаяния. Души, хоть и обречённые на бесконечное заключение, не хотели последнего, необратимого распада.

Потому что даже и в смертной тени сохраняется надежда, пусть и сколь угодно призрачная.

Удар.

Хедин – белое пламя вздрогнул. Оказалось, даже здесь он способен ощущать боль. И свою, и чужую.

И наверное, это было последнее, что ещё его удерживало.

Всё, что слагало оторвавшееся царство, разлетелось трухой, мгновенно вспыхнуло, оказалось втянуто чёрной пастью.

Всё, кроме душ.

Хедин, замерев, видел, как огромное скопище душ вдруг оказалось по ту же сторону чёрной стены, что и он сам. Их по-прежнему влекло глубже и глубже в бесконечную воронку со стенами, что сужались, сужались, но окончательно сомкнуться всё никак не могли.

Их не смогло уничтожить то, что измалывало в нечто мельче самого мелкого даже «пустую пустоту».

Всё в Упорядоченном есть отражение воли Творца, но в чём-то Его осталось больше.

Живое, то, что остаётся существовать и после смерти плоти, – над ним оказался не властен даже Неназываемый.

Искры дыхания Творца обернулись Древними Богами. Их не смогли истребить даже те, кто звал себя «любимыми детьми Творца».

Души смертных… наверное, чем-то они схожи с теми же Древними.

И недаром, получается, гонялся Неназываемый именно за живыми, за наделёнными душой.

Они не гибли в нём, не распадались.

Они становились… чем?

Ответ напрашивался.

Козлоногие.

Но надлежало убедиться.

Впрочем, Хедин пошёл на всё это не ради них.

Белый огонь смешался с серыми тенями, вырвался вперёд, увлекая за собой.

Он не может отступить.

Он – Хедин Познавший Тьму.

* * *

Во врата замка входила сияющая дева, дева с пламенем вместо волос. Она словно плыла над старыми плитами, под древней аркой, под ржавыми навершиями опускной решётки, мимо башен, где из трещин выбивались зелёная трава и молодые деревца.

Дремавший в привратной будке старик, только что сладко похрапывавший на полуденном весеннем солнышке, охнул, ахнул, уронил ржавую алебарду, загремевшую по камням.

Протёр глаза, раз, и другой и третий. Схватился за сердце. И лихорадочно заковылял к верёвке, привязанной к языку столь же старого, как и всё вокруг, и давно ржавого колокола.

Неожиданно глубокий, густой, тревожный звук поплыл над древней и сонной крепостью. Отразился от стен, обхватил башни незримыми объятиями, заглянул в узкие зарешечённые бойницы.

Замок замер, не веря, боясь поверить.

Караульщик щурился, поднеся ладонь козырьком к глазам, подбородок его дрожал, как и колени.

Дева с огнём-волосами проплыла мимо. Караульщика обдало жаром, и ещё – лёгким, легчайшим ароматом.

Она повернулась – караульщик заморгал, по морщинистым щекам потекли слёзы.

Вьются, струятся языки пламени, что у девы вместо волос. Сияет белое платье, белее горных снегов, белее всего, что есть на свете. Старик-алебардист тщился взглянуть деве в лицо – и не смог. Просто не смог, и всё.

Но не сомневался, что он, этот лик, прекраснее всего, что он видел в своей жизни, прекраснее всего, что вообще есть в этом мире.

Она молча протянула руку. А может, это был просто взмах белого крыла.

Прохладная длань коснулась потного морщинистого лба старого воина. И он замер, зажмуриваясь, закрывая глаза, готовый умереть прямо сейчас, потому что ничего прекраснее в его жизни, не сомневался он, случиться уже не могло.

«Спасибо, мой верный», – прозвучало в его сознании. Голос переливался и звенел хрусталём весенних ручейков, пел птичьими перекличками; он проникал в самую душу.

Дрожа и шатаясь, караульщик отступил на шаг, пытаясь поклониться. Дева проплыла мимо него, по-прежнему не касаясь старых плит, покрывавших двор.

Караульщику казалось, что вся крепость умерла, поражённая, как и он, немым восторгом, когда не осталось даже сил вымолвить хоть слово.

Но на самом деле по узким винтовым лестницам уже топали десятки ног, уже бежали воины, на ходу подхватывая старые копья и вычурные парадные щиты с некогда гордым, но теперь едва различимым гербом.

Дева плыла и плыла через двор, и навстречу ей торопились, бросив все дела, немногочисленные в эти годы упадка кузнецы, шорники и конюхи.

Мчались, ударяясь о низкие притолоки и наддверные арки, налетая на стены, спотыкаясь на истёртых ступенях, падая и вновь поднимаясь, не замечая боли.

Дева остановилась. Огонь-власы взлетели дивным облаком, шлейф искр тянулся чуть ли не до самых ворот.

Распахнулись двери, обитатели замка бежали со всех сторон, бежали и останавливались, забывая о щитах и пиках, о том, что надлежит блюсти парадный строй.

Просто останавливались и глазели, словно деревенские мальчишки. Иные падали на колени.

Дева улыбнулась.

Никто не видел её улыбки, никто не мог взглянуть ей в лицо, увидеть её глаза, но никто ни на миг не усомнился, что она улыбается. Всем вместе и каждому в отдельности.

Она смотрела им в лица, большей частью – уже пожилых, поживших, иссечённых морщинами и шрамами воинов. Смотрела в лица молодым, тем, кто поверил, несмотря ни на что.

Древний старик, старше даже караульщика у ворот, в вычурной броне, на негнущихся ногах шагнул сквозь строй навстречу деве.

Он плакал крупными слезами и не скрывал их.

– Спасибо тебе, Прекрасная Дама.

– Спасибо вам, мои верные, – прошелестело над камнями.

На коленях уже стояли все без исключения.

…Сколько же протекло здесь лет? Ведь битва в Мельине, прорыв лучших из лучших бойцов Ордена Прекрасной Дамы, случилась совсем недавно?

Или время вновь играло в свои прихотливые и жестокие игры? В крепости Ордена миновали годы и годы. Десятилетия. Ушедшие не вернулись.

Они хранили традиции, закон, обряд и веру, хотя уже и не могли вернуться к прежнему блеску. Однако хранили, несмотря ни на что.

Тень прежнего величия. Роскошный доспех, который уже некому надеть.

Сейчас они стоят на коленях. Они глядят на свою деву – Даму – и не видят. Потому что идеал видеть нельзя. Он – идеал. Он недостижим. Достаточно лишь знать, что он есть, и ему поклоняться.

Старый командор с лицом, выдубленным солнцем и ветрами, с короткой и жёсткой бородой, с выцветшими, блёкло-голубыми глазами опустился на одно колено – единственный из всех только на одно.

– Прекрасная Дама, все мы – твои слуги и защитники.

– Я знаю, – пронёсся шёпот. Незримые прохладные пальцы, словно лаская, коснулись у кого щеки, у кого лба или кисти руки. – Я пришла, чтобы указать вам путь. Пробудить от сна. А потом мне потребуется ваша служба. Но прежде Орден должен воссиять в прежней славе. Ведите меня, командор. Ведите туда, где… я должна пребывать.

Старый командор дрожал. По щекам так и стекали слёзы.

Однако он был рыцарем. И в качестве такового – согнул в локте руку, галантно предлагая её Прекрасной Даме.

На его предплечье легло нечто воздушное, невесомое, невещественное. Прекрасная Дама не от мира сего, как и положено Идеалу.

Следом за командором, оправляясь от потрясения, парами шагали рыцари. Многие плакали. Здесь это не считалось признаком слабости.

А ещё многие, несмотря на затопившую радость, глядели по сторонам с острым стыдом. Запустение, разорение, убогость. Нет, замощённый двор чисто выметен, но многие постройки пришли в упадок, крыши просели, иное так и вовсе заброшено. Почему, почему они это допустили? Не верили, не надеялись, не ждали? А Прекрасная Дама взяла и появилась!

Длинный зал был тёмен, прохладен и пуст. Здесь не зажигали огни, а в последнее время и пыль перестали смахивать. Рыцари старели, новых адептов появлялось совсем мало, да и шли сюда зачастую оттого, что податься многим было некуда. Ну, а Прекрасная Дама… что Дама. Не хуже другого, во что верят деревни местных пахарей.

Там, где полагалось быть алтарю, в полукруглой апсиде, стояла белая статуя. Окружённая рядами синевато-серого камня, она казалась совершенно иномировой, явившейся из иной реальности. Женская фигура, окутанная складками плаща, застыла, прижав к груди скрещённые в запястьях руки и печально опустив голову. Вместо лица – лишь низко-низко опущенный капюшон.

Всё верно – видеть Прекрасную Даму невозможно.

Перед статуей, в выемке – длинный каменный стол, тяжкие каменные же стулья, на которых, должно быть, очень неудобно сидеть.

– Спасибо, мои верные. – Прекрасная Дама не оставляла следов в пыли. – Теперь я буду с вами. Всегда.

Дева поплыла над мёртвыми камнями, замерла перед статуей, а затем – вдруг обхватила её руками, обнимая, словно сестру.

И медленно исчезла, слившись с камнем.

Статуя шевельнулась. Белые кисти поднялись, гордо сбросили капюшон. Развернулись ссутулившиеся было плечи, поднялся подбородок. За плечами развернулся огневеющий веер волос. На лице вспыхнули глаза – золотистым огнём, в нём угадывались белые точки зрачков.

Однако черты лица так и остались смазанными, нечёткими, ускользающими. Впрочем, каждый рыцарь и так знал, что они – Идеальны.

– Готовьтесь, – пронёсся тот же бестелесный шёпот, и узкие зарешечённые бойницы высоко под сводами брызнули каменной крошкой, железные ржавые прутья выворачивались из кирпичной кладки. Полутёмный зал озарило солнцем, он преображался, становясь из склепа роскошным и торжественным покоем.

– Орден должен воскреснуть. Моё благословение отныне с вами. И я останусь здесь ободрить и поддержать в трудную минуту. Скоро нам предстоит бой. Славный и страшный. И я буду с вами. Всегда. До конца.

А если мне и потребуется отлучиться – моё каменное тело не умрёт. Я буду слышать все ваши слова, назначенные мне.

И над замершими рыцарями развернул огневеющие крылья прекрасный феникс. Развернул и взмыл вверх, промчался от стены к стене и вылетел через окно, скалящееся острыми каменными обломками, словно разбитыми зубами.

* * *

Огненный феникс вспорол небеса, словно торопясь поскорее оставить позади храм Ордена Прекрасной Дамы. Ожившая статуя тоже осталась позади, глядя белыми зрачками из бурлящего в глазницах золотого пламени. Он мчался так, словно тщился пробить собой саму Межреальность.

С крыльев текли струи оранжево-золотистых искр. Феникс оставлял за собой огненный след, он мчался, не выбирая дорог, напрямик, взламывая и разнося вдребезги почитавшееся несокрушимым.

Золотисто-алое копьё, пронзающее Междумирье. Едва ли ещё какое-то существо смогло бы сейчас его обогнать, не исключая и самих Дальних, и Древних богов с Молодыми в пору их могущества.

* * *

Хедин-великан видел феникса так же отчётливо, как видит человек в ясный солнечный день свою собственную руку. Правда, пока не мог понять, видит ли феникс его самого. Похоже, что нет. Интересно, что его сподвигло – или, вернее, её?

Или Сигрлинн ощутила его, гм, разделение? Осознала, что Хединов вдруг сделалось двое?

Этого не было в изначальном Плане, но появилось в новой итерации.

Что ж, хорошо, что Сигрлинн, во всяком случае, жива. И действует – в полном соответствии с Планом. По-другому и быть не может, ибо План тоже идеален.

Гигант Хедин мыслил отрывисто и чётко. План тем и хорош, что он зачастую меняет сам себя, не приноравливаясь к обстановке, но задавая её движение.

И лишь конечная победа, увы, не приходит сама собой, одной лишь волей Плана.

А потому, отметив полёт огневеющего феникса, он вновь вернулся к тому, что видел и ощущал другой Хедин, оказавшийся там, где доселе не оказывались ни боги, ни маги.

* * *

Души тонут в бездонном колодце, разом и широком, и узком. Хедин следует за ними, дорога бесконечна, время и расстояния растягиваются. Воронка не имеет дна, но затем удивительным делом дно всё-таки находится, правда достичь его невозможно. Здесь перестает работать привычное, и даже он, Новый Бог, может лишь изо всех сил держаться за изначально задуманное.

Души валятся, он с ними. Проваливаются глубже, глубже, хотя здесь успели исчезнуть и верх, и низ.

Слуха Хедина достигает многогласный шёпот. Шепчут души, но слова слишком сложны для этого места, здесь может существовать только элементарное, только разложенное до абсолютно исходных кирпичиков. Слова гибнут.

Белое пламя, составлявшее сейчас суть Хедина Познавшего Тьму, белое пламя, так похожее на развевающиеся волосы Сигрлинн на пороге старого замка, не могло не ощущать жалость. Эти души беспомощны, словно тонущие дети, что проваливаются в глубины окончательной смерти и никак не могут достичь дна. Быть может, ужас и заключён в этом кошмаре вечного падения?

Жалость держала, как жесткие скобы соединяют воедино брёвна уже разбитого бурей корабля, давая тем самым возможность спастись тем, кто за них из последних сил цепляется.

Хедин не мог видеть, что кроется на самом дне колодца. Свет не мог вырваться оттуда – но лишь привычный ему свет.

Сейчас он сам становился чем-то иным, сам не в силах дать этому определение. Но чем дольше он падал, тем яснее и отчётливее становилось ощущение, что впереди не просто «нет дна». Его «нет» очень, очень странным образом. И сквозь него – нет, не «виден», но опять же «чувствуется» – ход в бесконечность, в истинную бесконечность.

Там, где кончалось «падение» и начинался тот самый «ход», – там засело, сжалось, скруглилось Нечто.

Неназываемый. А может, Неназываемая. Или Неназываемое.

Без формы, абсолютно. Без формы, без цвета, без размера, без иного признака, свойственного тому, что существует в Упорядоченном.

Потому что сам Неназываемый даже здесь, в сердце чёрной сферы, был не существом, не сущностью, не камнем, не скалой, не чудовищем.

Он был изменением в ткани самого пространства. Если текущую от Источников новосотворённую пустоту уподобить ткани, то Неназываемый был дырой от сучка в доске, по которой скользит эта ткань.

Души плыли туда, Хедин вбирал в себя их шёпот. Они словно торопились высказать всё накопленное, словно не сомневались – он, Новый Бог, вынесет их слова отсюда. Пусть в нём, но они будут существовать дальше.

Если, конечно, он не найдёт способ вырвать их даже и отсюда.

Нет, он не мог познать Неназываемого. Познать Тьму сумел, но здесь – даже его сознания не хватало, чтобы вместить подобное.

Ведь сперва ему казалось, что «конец» наступит, когда он достигнет границ чёрной сферы, однако это оказалось лишь вратами, преддверием.

Мало-помалу, но души опередили его. Они убыстрялись – Хедин же, напротив, замедлялся.

А потом души начали исчезать. Исчезать, не достигнув закуклившегося Неназываемого. Не увидел Хедин и памятных по самому первому вторжению вызванного Ракотом страшилища чёрных щупалец, что гонялись за живыми в обречённом мире.

Нет, души просто исчезли, оставляя на своём месте провалы в пустоте. Словно обменялись местами; души – «туда», а обратно – пустота в пустоте.

А потом Хедин остановился. Души исчезли; он ничего не мог сделать, не мог ничем им помочь, и эта несправедливость обжигала. Он никогда не прозывался «Владыкой Мёртвых», но сейчас готов был бы многое отдать за подобное звание.

Здесь нет привычной силы, нет магии, она не просачивается сквозь чёрную сферу, гибнет на её границе. Черпать что-то можно только в себе.

Его коснулось – нечто. Коснулось внутри и снаружи, точно бестрепетно сунув руку в полыхающий белым костёр.

Ни слов, ни понятий у Неназываемого не было. И быть не могло, но они оставались у тех душ, что ему удалось заполучить.

Исчезнувшие души тем не менее кричали, говорили, шептали. Стонали, выли, рыдали. В этой какофонии, обрушившейся на Хедина, почти ничего невозможно было разобрать – каждый голос говорил только о себе, про себя и за своё, не в силах осознать ничего иного.

В накатах и откатах, приливах и отливах этого потока Хедину чудился некий порядок, некая последовательность, упорядоченность…

Но вот души умолкают одна за другой, и чувство Познавшего Тьму, будто ему удалось уловить некие закономерности в омывавшем его шуме, исчезает.

А там, далеко-далеко, в Упорядоченном, Хедин-исполин видит, как словно из ничего возникают козлоногие. Возникают в потоках пустоты, рушащейся в бездну Неназываемого.

Есть, понимает теперь Хедин, иные дороги через Упорядоченное. Несхожие с Межреальностью, несхожие с пространством обычных миров.

Таков, очевидно, и сам Путь, что прокладывает Неназываемый.

Хедин, ставший белым огнём, понимает, что пора.

Он знал, на что шёл, когда отправлял сюда часть себя самого.

Он закрывает глаза. Несуществующие, оставшиеся только в памяти.

Сигрлинн – ты не подведёшь, я знаю.

Он знает, как возникают козлоногие. Он знает, как устроен Путь, хотя и не сможет повторить ничего подобного.

Он должен…

Он должен остаться здесь.

Заклятия, предусмотрительно оставленные подле священного Урда, сделают своё дело… если сделают. Он мог лишь надеяться.

Потому что тот Хедин-гигант, вольготно растянувшийся по-над всем Упорядоченным, с Планом справиться не сможет.

И это Познавший Тьму тоже знал, когда ещё только начинал плести исходные заклятия.

Знать бы ещё, чем ответит пресловутый Закон Равновесия.

…Там, далеко-далеко, в Упорядоченном, другой, большой Хедин, Хедин-вселенная, чуть было не хлопнув себя по несуществующему лбу, привёл в действие тщательно составленные чары.

Чары, направленные на него самого.

Он начинал стремительно сжиматься, сокращаться, поднимаясь туманом над протянувшимися из конца в конец Сущего жилами, где струилась кровь Упорядоченного.

Белый огонь Хедина-частицы, давно переставшего быть, само собой, и белым, и огнём, ощутил, как его начинает нести, подхватывает странная, небывалая, никогда доселе не ощущаемая сила.

Он разом и проносится мимо сжавшегося клубка-провала, сути Неназываемого, и оказывается без какого бы то ни было временного зазора за пределами чёрной сферы, по-прежнему жадно поглощающей новосотворённую пустоту.

Правда, не весь.

Часть его остаётся там, в чёрной сфере. Часть? Тень? Отпечаток? Копия?

Словно та пустота, неведомым образом перенёсшаяся сквозь чёрный предел и заполнившая оставленную им «вмятину», подобно расплавленному металлу, заполняющему форму в мастерской литейщика, обратилась в подобие его, Хедина.

Он не дал овладеть собой ни ужасу, ни даже просто озабоченности.

Он возвращался – потому что вокруг Обетованного вот-вот вспыхнет битва.

Но что-то так и осталось позади, осталось если не навсегда, то… надолго.

Время терять нельзя, План очень плотен, без щелей и лакун.

Хедин возвращается, стараясь не думать об оставленном Неназываемому сознании.

Глава 7

Сильвия Нагваль, дочь Красного Арка, носительница крови Хаоса, как ей нравилось думать о себе, перевернулась на спину и открыла глаза. В зев пещеры пробивался свет, свет Междумирья, где миновала очередная странная «ночь» и наступил не менее странный «день».

Это была новая стоянка её армии. Армии Свободных Гоблинов Долины. Армии, что даст свободу всем рабам, гнущим спины на ленивых и злых волшебников, захвативших себе уютный благоустроенный мирок и держащих в оковах изначально вольное племя зеленокожих.

Гоблины-метельщики, грузчики, золотари и прочее, прочее, прочее – бежали к Сильвии десятками. Каждую ночь лазутчики пробирались в Долину и каждое утро возвращались с новыми и новыми бойцами. Сильвия не могла собрать многотысячную армию – магам прислуживало не так уж много зеленокожих – но на десять полнокровных сотен она рассчитывала.

Для её планов, во всяком случае, этого хватит.

– Гхоспожа? – У порога отбивал земные поклоны Грабух, немолодой уже гоблин. В Долине он был старшиной уличных метельщиков, и как-то так получилось, что в Армии Свободных Гоблинов он оказался «первым после первой». Был он морщинист, маленькие глазки горели умом и хитростью; а ещё – выношенной ненавистью.

Честное слово, думала Сильвия, глядя на подрагивающие длинные уши гоблина, кто в Долине додумался до этой гениальной идеи – набрать рабов?

Собственно говоря, рабами зеленокожие формально не были. Их никто не покупал и не продавал, детей не отнимали у родителей, не разбивали семьи. Им даже платили скромное жалованье. И при желании каждый мог убираться на все четыре стороны.

Другое дело, что ни один гоблин сам по себе не отыскал бы дорогу к обычным мирам, да что там «не отыскал»! Редко кто из простых смертных рождался с талантом странствовать между мирами, хотя среди слуг Долины такие встречались, пожалуй, чаще, чем где бы то ни было.

Но теперь благодаря Сильвии никто из гоблинов, что служили магам, не думал о себе иначе, чем о «рабе».

Они забыли, что в Долину они пришли добровольно. Вербовщики обещали зеленокожим, теснимым и гномами, и людьми, и эльфами, а зачастую – и старшими собратьями-орками, тихую, спокойную жизнь в месте, где никто не будет голодать, ни с кого не спустят кожу, сделав из неё барабан, никого не сожгут на костре, как «богомерзкое и Спасителю противное создание».

А в обмен всего-то и требовалось – выполнять несложную работу. Не шибко почётную, грязную, за гроши. Ну так никто и не обещал гоблинам все сокровища царств эльфийских; обещали спокойствие, и его зеленокожие получили.

Сейчас об этом все забыли.

Потому что так сказала Дочь Хаоса.

Её слова будили додревнее, почти полностью забытое, ушедшее даже из мифов и легенд – в детские сказки.

Воспоминания о том времени, когда гоблины были многочисленны и могущественны.

Когда служили Древним Богам, суровым, любящим кровавые жертвы и кровавые же, смертельные игрища на аренах.

Когда выживал сильнейший, когда лишь воины и шаманы были угодны Богам.

И когда сами Боги были близки и понятны, самолично спускаясь с горних высот или поднимаясь из тьмы пещер насладиться мучениями и смертью жертв, выпить горячей крови, втянуть в себя последний вздох.

Это было хорошо и правильно.

А потом Боги уснули. Или умерли, или ушли, или замуровали сами себя в неприступных недрах. И для племён зеленокожих наступили тяжкие времена…

Но теперь пришла она, Дочь Хаоса. В её глазах – огнь прежних огней, сила прежних сил. Древние Боги смотрят изнутри её черепа, и взгляды их полны гнева.

– Гхоспожа?

– Сегодня, Грабух. Передай сотникам. Я скоро выйду к ним.

– Да, гхоспожа. Они будут рады, гхоспожа.

Она отбросила тонкое одеяло. Гоблины натащили из Долины всякой всячины, так что Сильвии было чем прикрыть наготу.

Маги, разумеется, не сидели сложа руки. Доб и Хоб, хобгоблины, а может, огры, а может, и тролли, а может, вообще что-то совсем иное, в компании дюжины таких же громил и пары-тройки магов рыскали по окрестностям Долины, пытаясь перехватить беглецов.

Нескольких они поймали и напоказ «спустили шкуры», привязав к деревьям. Спустили шкуры в самом буквальном смысле, содрав с захваченных гоблинов кожу.

Визг и вопли несчастных слышно было издалека. Сильвия не вмешивалась, объявив Грабуху, что будет занята, «впитывая Хаос». Этого оказалось достаточно. Никому из зеленокожих и в голову не пришло, почему их предводительница и пальцем не пошевелила, чтобы спасти угодивших в плен.

Зато ненависть к Добу с Хобом, равно как и их соплеменникам, и тем магам, что ходили с ними, – разгоралась с каждым днём.

Правда, с неудовольствием отмечала Сильвия, далеко не все маги одобряли забавы Доба с Хобом. Например, Эвис Эмплада. Схваченного ею мелкого зеленокожего беглеца она допрашивала лично, ледяным голосом велев злобным великанам «убрать свои грязные лапы».

Хоб и Доб злобно пялились чародейке в спину.

Зеленокожий многого рассказать не мог – кроме лишь того, что гоблины теперь будут жить сами, свободно, а если кому в Долине нужна их служба, так пусть господа маги платят достойную цену.

Эвис выслушала его морщась, но потом, как следует тряхнув за шкирку, велела «не дурить» и «возвращаться обратно», потому что ничего хорошего из этого всё равно не получится.

Конечно, очень скоро маги Долины оправились, пришли в себя и решили, что тянуть кота за хвост нечего. Сильвия, усмехалась, пыталась представить, что думают сейчас о ней бывшие сотоварищи по отряду Клары Хюммель – та же Эвис, Мелвилл, Эгмонт…

В окружающую Долину Межреальность отправилась вся Гильдия Боевых Магов. А с ней – и изрядное число остальных. Правда, во второй линии, что представлялось весьма разумным. И в стороне вроде бы не остались лекари с погодниками, и головупод топор не они первыми сунут.

Сильвия не собиралась устраивать тут эпические магобитвы наподобие пережитой на Утонувшем Крабе. Нет уж, хватит с неё огня, молний и прочих блескучих шумячек.

Армия Свободных Гоблинов без боя отступила подальше в глубь Междумирья. Хаос в крови Сильвии выл и вопил, требуя драки, но дочь Красного Арка даже радовалась этим его атакам – на практике училась с ним справляться.

Они ускользнули, словно змеи сквозь высокую траву. Никаких следов, никаких заклятий, лишь широкие полосы оставленных Хаосом ложных троп. Пусть маги погоняют, побегают.

Разумеется, она не рассчитывала, что так легко сбросит погоню с плеч. Гильдия Боевых Магов есть Гильдия Боевых Магов. Но повозиться им придётся. А Ирэн Мескотт с Эрреасом Трагне будет куда как неуютно глубоко в дикой Межреальности, они-то предпочитают или Долину, или хорошо знакомые, привычные, уютные мирки, где они зарабатывают своё золотишко. Ведь если королевству позарез нужен наследник, да ещё и непременно мужеска полу, нет надёжнее средства, как обратиться к госпоже Мескотт. Результат будет непременно. И в отличие от плодов стараний всяких колдунов и знахарей – первосортного качества. Никаких тебе третьих глаз, хоботов, щупалец и тому подобной экзотики. Нет, это будет самый настоящий, самый нормальный человеческий младенец. Мальчик или девочка – как заказывали. Девочки тоже неплохо шли.

Само собой, за эти услуги госпожа Мескотт опустошит сокровищницу королевства почти до дна, ибо в кредит она не работала, на слово должнику не верила и всегда брала половину вперёд.

В общем, мечи, огнешары и прочие подобные игрища магов мирных профессий Долины отнюдь не прельщали.

Сильвия не ошиблась. Вскоре она осталась один на один с Гильдией.

И тогда она повернула назад.

* * *

Сотники зеленокожих разбежались к своим. Сильвия отдала последние указания. Пришёл черёд показать, что она больше не та девчонка, что едва не одолела Клару Хюммель, но лишь посредством заёмной помощи да отцовского фламберга.

Хаос? Хаос не заёмный. Он мой, он часть меня. Он всегда был во мне, иначе ничего бы не получилось, я бы просто сгорела, и всё…

Ты уверена в этом, ты хочешь в это верить или просто стараешься себя убедить, чтобы не было так страшно?

Она резко оборвала этот мысленный диалог.

– Начинайте, – негромко сказала она.

Где-то в глубине расползающегося сотнями и тысячами рук-вьюнов леса забили барабаны.

Потом загнусили трубы.

Всё вместе это подняло бы средних размеров погост.

С Сильвией оставался один лишь Грабух.

– Гхоспожа?

– Терпение, – процедила она сквозь зубы, не двигаясь с места.

Где-то далеко что-то гулко ахнуло, словно громадный пест обрушился в исполинскую пустую ступу. Над «землёй» Межреальности, над её слоем, где могучие маги прошлого поместили Долину, вспух рыжий огненный гриб.

Барабаны и трубы гремели и завывали вовсю.

Сильвия раскинула руки, с кончиков пальцев потекли капли Хаоса.

Разумеется, это была лишь иллюзия – Хаос не может существовать хоть сколько-нибудь длительное время сам по себе в пределах Упорядоченного. Ему нужен носитель. Такой, как Сильвия.

Истекая с рук дочери Красного Арка, эманации Хаоса изменяли и мельчайшие частицы Упорядоченного. Сильвия ощущала колебания силы, дрожь самой основы всех магических заклятий – чародеи Гильдии, похоже, купились на демонстрацию, устроенную зеленокожими с истинно гоблинским размахом.

Один, двое, трое… о, знакомый проблеск, холодный и элегантный: чары Эгмонта. Вот и Мелвилл вступил… Эвис пока отмалчивается… Сколько их там всего? Трое… шестеро… девять…

Девять. Это что, вся Гильдия Боевых Магов? Или остальные предпочли остаться дома?

Что ж, иметь дело надо с лучшими. Худшие просто примут случившееся как данность.

Нити Хаоса тянутся ещё дальше. Сейчас, сейчас… опытные, бывалые маги не могут их не заметить.

Ещё несколько огненных грибов над дальними отрогами. Межреальность живая и дышит, порой меняя очертания; или это только кажется тем, кто обладает способностью покидать привычные миры, где родились…

Есть! Зацепило!

Нити задрожали, задёргались. Кто-то решительно и зло кромсал их своими собственными чарами – Сильвия не беспокоилась. Они все всё равно придут к ней. Никуда не денутся.

Второй маг Долины обнаружил выпущенные эманации Хаоса, затем – третий, четвёртый… Дочь Красного Арка ощущала их предупреждения, посылаемые и пересылаемые друг другу; Грабух переступил с ноги на ногу. Зеленокожему было страшно, и Сильвия улыбнулась ему ободряюще:

– Ничего не боятся только глупцы…

Пусть дрожит, ничего. У меня храбрости хватит на всех. Пусть гоблины знают, что я, и только я, Дочь Хаоса, могу вырвать их из рабства и повести к свободе.

Четверо Боевых Магов надвигались, развернувшись в широкую и редкую цепь. Они не ломились слепо сквозь заросли, напротив, крались бесшумно, так, что ничто даже не шелохнулось.

Сильный противник. Достойный противник. Вот только допустивший одну-единственную ошибку: маги шли сражаться, а Сильвия уже пришла, чтобы победить.

Четверо. Развёрнута впереди сеть дозорных чар, что-то мелькнуло над головами – кто-то из чародеев Долины запустил летающий глаз. Хорошее заклятие, сильное и полезное, надо будет перенять.

Не скрываясь, Сильвия вышла на чистое место. Грабух потел, покрываясь крупными каплями, мигал, но держался.

– Всё помнишь? – нарочито спокойно бросила ему Сильвия.

– Да, гхоспожа… ваша высокоповажность…

– Погоди, возьмём Долину, тогда и станешь высокоповажностью величать, – усмехнулась она. И отвернулась – потому что первый из магов Долины был уже совсем рядом. Прятался за живой завесой местного «леса», разглядывал Сильвию украдкой, короткими быстрыми взглядами. И – готовил собственное заклятие.

Пропитавшее всё вокруг истечение Хаоса послушно сообщало Сильвии о малейших колебаниях силы. Маг, верно, тоже заподозрил, что дело тут нечисто – медленно и крадучись отступил в глубь зарослей, подавая весть остальным.

Досадно, мельком подумала Сильвия. Накрыть всех сразу будет куда труднее. К тому же… к тому же ей не хотелось, чтобы попало по Эвис Эмпладе. Да и Мелвилл с Эгмонтом тоже… ей ещё пригодятся.

Трое других чародеев присоединились к первому. Ещё пятеро оттянулись далеко, отвлечённые барабанами, вувузелами и прочими шумными причиндалами гоблинов.

Передовая четвёрка решила ничего не ждать. Одиноко застывшая Сильвия являла слишком заманчивую цель.

Она усмехнулась про себя, почти наяву слыша озабоченный шёпот своих противников:

– А чего она стоит-то? Где все её гоблины?

– Она тут совсем одна? Не прячется? Не колдует?

– Ловушка, друзья мои. Точно – ловушка.

– Угу. Западня. Иначе и быть не может.

Как бы не решили отступить, за подмогой…

Но они не отступили.

Напали все разом, все четверо, каждый – своим собственным заклинанием.

Классический огнешар. Чтобы его отбить, нужен просто океан чистой силы. Он истощит любые щиты, воздвигнутые на его пути.

Сеть, самозатягивающаяся, сплетённая из тонких жемчужных нитей, что устоят против любого ножа, даже магического. Любой чародей потеряет драгоценное время, уклоняясь или пытаясь разрубить ловчую снасть.

Обволакивающее заклятие, что заставляет расступиться саму плоть Межреальности, после чего враг начинает тонуть, словно в зыбучих песках. Чем больше он бьётся, тем быстрее тонет.

И наконец, завершающее – могучее заклятие забытья, от которого мгновенно свалится и безмятежно захрапит даже самый тупой (и следовательно, лучше всех защищённый от подобного воздействия) великан.

Чтобы отбить эти четыре заклинания, нужно проделать четыре совершенно различных действия, прибегнув зачастую к взаимоисключающим школам магии. Заклятия наверняка на самосборке и на самонаведении. От них не убежишь, не увернёшься, это не стрелы и даже не копья.

Сильвия не дрогнула, не шелохнулась.

Она точно знала, когда сорвутся нацеленные в неё чары. Хаос услужливо спрял целую паутину, настолько частую, что проскочить меж её нитями не смогли бы никакие заклятия.

И потому Сильвия не сделала ровным счётом ничего из ожидаемого её противниками. Она просто стояла, а с пальцев её вновь тёк и тёк Хаос. Тёк густо, сплошным потоком, так, что всё вокруг неё мгновенно вспыхнуло.

В первую очередь – всё магическое. То, что в наибольшей степени противоположно Хаосу.

Ни одно заклинание не достигло Сильвии. Все четыре распались, расточились, едва столкнувшись с катящейся волной эманаций Хаоса.

Внутри Сильвии словно вспыхнул настоящий пожар. Ткань Межреальности горела вокруг неё, а что-то неведомое полыхало и в ней самой.

Резко встряхнула ладонями, и пламя тотчас послушно улеглось.

– Послушайте, вы, четверо! – крикнула она зычно и весело. – Если хотите и дальше заниматься ерундой, я, конечно, не против. Но, может, вы выйдете и просто меня послушаете? Обещаю не кусаться.

Тишина.

– Ваши чары мне вреда не причинили. Так, может, поговорим? Что вы потеряете?

Короткое замешательство, и из зарослей выступила Эвис Эмплада.

Кольчуга почти до колен с разрезами на бёдрах. Меч, в серебристом клинке клокочет яростная сила, сталь испещрена рунами, раскалившимися сейчас докрасна. Высокий шлем с острым навершием. Брови сдвинуты.

– Сильвия. Мне следовало бы догадаться.

– Эвис. – Сильвия сдержанно поклонилась. Она не боялась – случись что, Хаос в её крови предупредит.

– Ты хотела что-то сказать, – сквозь зубы процедила волшебница Долины. – Говори. Я слушаю.

– Я здесь не для того, чтобы воевать с Долиной. Я здесь, чтобы ею править.

Эвис аж подавилась.

– Прав… что?! Сильвия, ты точно рехнулась. Точно ума лишилась. Нет, я согласна, то, что с тобой собирались сделать эти драгоценные медички и разгонятели облаков, – ужасно. Ты имела право защищаться. Но вся эта затея с гоблинами-то зачем? Освободительная Армия…

– Армия Свободных Гоблинов.

– Какая разница! – раздражённо отмахнулась Эвис. – Зачем ты их с пути сбиваешь? Зачем им головы морочишь? Проклятье, Сильвия, я же помню, как ты билась рядом с Кларой, – ты сама головой рисковала! А теперь – других под мечи гонишь?!

– Такова планида любого военачальника – посылать других на смерть, – невозмутимо сказал Сильвия. – Но, Эвис! Ты меня не дослушала.

– А чего тебя дослушивать? Ты ж точно не в себе! Править Долиной – надо ж такое придумать! Архимаг Игнациус…

– Почему «такое придумать»? – пожала плечами Сильвия. – Изначально меня отправил в погоню за Кларой как раз сам мессир Архимаг. Он сам меня выбрал.

– И что?

– То, что я вернулась оттуда, откуда он вернуться не смог. Его ведь до сих пор нет в Долине, не правда ли?

– Н-нет, – замялась Эвис. – Но это ничего не значит! Мало ли куда он мог отлучиться!

– Он не вернётся, – зловеще усмехнулась Сильвия. – Он погиб. Погиб в мире под названием Эвиал, несомненно, хорошо тебе знакомом.

– Откуда ты знаешь? – побледнела Эмплада.

– Я там была. Видела. Своими глазами, – невозмутимо соврала Сильвия.

– Брешешь!

Сильвия пожала плечами.

– Неужто я стала бы бороться за власть в Долине, если б не была уверена, что мессир Архимаг – всё? Я похожа на дуру?

– Ты похожа на безумную, – медленно сказала Эвис. – На безумную, что невесть где насобачилась проделывать… очень опасные фокусы.

– Зови хоть горшком, только в печь не ставь, – усмехнулась Сильвия. – Вас было четверо. Вы не смогли меня даже зацепить. Не считаешь, что я… немного изменилась?

– Не немного, – процедила Эвис. – Ты безумна, Сильвия. Не знаю, в каких безднах ты позаимствовала свою новую силу, но…

– Но до добра она меня не доведёт, так? – перебила Сильвия. – За меня не беспокойся. Подумай лучше, что ждёт Долину дальше? Мессир Архимаг не вернётся. Трагне с Мескотт – куда они поведут всех остальных? И ты, Боевой Маг, так и будешь наёмничать? Слоняться от мира к миру, убивая, на кого укажут, за малую толику золота?

– Это хорошая жизнь, – сощурилась Эвис. – Но кто ты такая, чтобы обсуждать с тобой, как я живу? Что хочу, то и делаю, а если чего и не хочу – так не тебя спрашивать стану, что тогда.

– Кто я? Во всяком случае, та, кто легко отобьётся от четверых Боевых Магов Долины, – пожала плечами Сильвия. – Много ты таких знаешь?

– Не твоё дело, – твёрдо ответила Эвис. – Я здесь, чтобы говорить с тобой о том, как закончить эту глупую войну. Тебя здесь ничто не держит, Сильвия. Уходи на все шесть сторон. Налево, направо, вверх, вниз, вперёд или назад. Только уходи. Оставь гоблинов в покое, они мирно себе жили допрежь и будут спокойно жить дальше. Они всем довольны…

– Те, кто имел дело с Хобом или Добом, с тобой бы не согласились.

– Прекрати! – топнула ногой Эмплада. – Не ври, Сильвия! Чихала ты на всех гоблинов, потребуется – всех сама перебьёшь, не поморщишься! Когда ты про власть толкуешь – верю тебе, а когда про гоблинов – нет!

– Ошибаешься, – холодно сказала Сильвия. – Как ты не хочешь говорить про свою жизнь, так и я – про свою. Не веришь, что я освобожу гоблинов? А я освобожу. Не веришь, что Архимага больше нет? А его нет. Не веришь, что при Мескотт и Трагне Долина будет гнить, покуда не попадётся на зуб какому-нибудь хищнику? А я знаю, что сгниёт и попадётся. Не хочу с тобой драться, Эвис, мы были в одном отряде. Встанем, как встарь, плечо к плечу. И пойдём, как положено магам такой силы, – от победы к победе. Не отсиживаться же в конурке, поджав хвост. Уж воевать так воевать. А, Эвис? Что скажешь?

– Скажу, что ты безумна. Впрочем, это я уже говорила. Хватит время терять, Сильвия. Заканчиваем разговоры. Первое заклятие ты отбила, верно, другой раз так не повезёт…

– Если ты по-прежнему и взаправду думаешь, что мне «повезло», то я и впрямь зря теряла с тобой время. Но я дам вам второй шанс. Иди обратно, Эвис. Ступай к своим. Соберитесь с силами. И валяйте, ударьте снова. Но, если я выдержу…

– Никаких условий! – резко и зло оборвала её Эвис.

– Я могу убить тебя, не сходя с этого места, Эмплада.

– Попробуй, – сощурилась волшебница.

– Не хочу зря жечь одну из самых ценных моих подданных. Будущих. Иди, Эвис. Я не стану бить тебе в спину. Не сдвинусь с места. Буду ждать вашей атаки. Ну, давайте.

Эмплада оскалилась, сжала кулаки. Отступала она медленно, пятясь, так и не повернувшись к Сильвии спиной.

Дочь Красного Арка не шевелилась. Лицо оставалось бесстрастным.

Гоблины меж тем оттягивались всё дальше и дальше. Пятеро Боевых Магов должны были следовать за ними.

Сильвия стояла. Она готова.

Какое-то время четверо магов шептались. Сильвия не прилагала никаких усилий, чтобы подслушать. Это выдаёт слабость. Нет, пусть атакуют.

И они таки атаковали.

Нельзя сказать, что Сильвия разочаровалась слишком уж сильно. К тому всё дело шло. Эвис Эмплада не дала втянуть себя в споры, наотрез отказываясь обсуждать хоть что-то, не имеющее непосредственного отношения к последним событиям. Но всё-таки могли бы и… получше подумать.

Хаос послушно предупредил свою хозяйку. Дрожь незримых нитей, содрогания туго натянутой паутины – Сильвия сожгла и вторую очередь нацеленных в неё заклятий почти с прежней лёгкостью. Почти – потому что теперь боевым было только одно чародейство, а три других – прикрывающими, пущенными исключительно, чтобы сбить её с толку.

Сильвии всё-таки пришлось сжать истекающее пламя в узкий конус, отделить ложные атаки от истинной. И даже отступить на шаг, пока Хаос не расправился с нацеленными в неё чарами.

– Ну что, убедились? – крикнула Сильвия, стараясь, чтобы сбившегося, бурного дыхания её не было так уж заметно. – Вам меня не взять! Может, теперь прислушаетесь?

Заросли дрогнули. Эвис Эмплада шагнула навстречу последней из Красного Арка. В правой руке – обнажённый меч, острие обращено вниз. Левое предплечье обмотано плащом.

– Могу я надеяться…

– Не можешь, – холодно ответила Эвис. Клинок прянул к сердцу Сильвии. Без предупреждений, без долгих рассуждений.

Это было… нечестно!

Хаос предупредил бы о любой магической атаке, но над простой сталью власти он не имел.

Лезвие рассекло одежду, оцарапало кожу. Сильвия сама не представляла, как умудрилась увернуться.

Эмплада тотчас рубанула вновь, наискось, снизу вверх; острие вновь зацепило одежду, рассекло шнуровку куртки, оставив длинную саднящую царапину. На волос бы дальше и…

– Стой! Стой!

Ошибка. Кричать и сбивать дыхание не стоило. Третий выпад Эвис стал бы для Сильвии последним, не поскользнись она.

Иногда, выходит, без фламберга очень, очень неуютно.

Белая полярная сова взмыла над головой чародейки. Эмплада вскинула руку, жестом дополняя посланное вслед заклинание, и птица, дёрнувшись, рухнула в заросли комком белых перьев, по которым стремительно расползалось алое.

– Вот и всё, – выдохнула Эвис.

– Браво! Браво! – донеслось из зарослей.

– Быстро, добейте её!

Все четверо магов ринулись на бесформенную кучку бело-красного.

Сова валялась, нелепо раскинув крылья и подвернув шею. Перья все в крови, и на её запах уже наползали, извиваясь, вьюны-добытчики.

– Добивай, – сказал кто-то вполголоса.

– Добивай, Эвис.

– Ты начала, тебе заканчивать.

Эмплада зло оскалилась, бросила тяжёлый взгляд на спутников. Шагнула поближе, взялась за эфес обеими руками, занесла. Выдохнула, резко бросила вниз. Хруст, брызги крови. Тело совы судорожно дёрнулось, замерло.

Эвис сплюнула, кое-как постаралась рукавом стереть с лица кровяные брызги.

Сова повернулась, круглые жёлтые глаза раскрылись.

– Отличный удар, Эвис Эмплада.

Все четверо чародеев развернулись резко, у одного сорвался огнешар, надо полагать, инстинктивно.

Сильвия Нагваль стояла, скрестив руки на груди. Дышала она тяжело, но и только. Ни ран, ни крови.

Огнешар исчез бесследно, не преодолев и половины пути до ухмыляющейся дочери Красного Арка.

– Проклятье! – Эвис перехватила меч, бросилась прямо к Сильвии. – Отвела глаза!

…Усмехаться было трудно и больно. Меч прошёл совсем, совсем близко от сердца, но Сильвия своего добилась – кинулась на неё одна лишь Эвис, остальные приостановились, особенно после исчезнувшего огнешара.

– Мне с вами делить нечего! – как могла уверенно выкрикнула Сильвия. – Не трусливые акушерки с распорядителями дождиков должны править Долиной! Она – для великих дел! Великих и страшных!..

Хаос подчинялся ей всё лучше и лучше. Сильвия с наслаждением вбивала в ткань Межреальности новые и новые его частицы, окружая четвёрку магов незаметным для них до поры кольцом.

Точнее, эллипсом. Из-за мчавшейся прямо к Сильвии Эвис Эмплады.

И Боевой Маг Долины едва избегла взлетевших у неё почти из-под самых ног фонтанов огня. Хаос и Упорядоченное не могут долго пребывать в соседстве просто так, когда их ничто не разделяет.

– Вы доблестно сражались! – крикнула Сильвия. Боль в груди нарастала, болела несуществующая рана, там, где её плоть должен был бы пронзить меч Эвис. Должен был бы… если б не Хаос. – Вас не сломать, боевые маги, но окажутся ли те, кого вы сейчас защищаете, столь же крепкими?

Белая сова вновь взмыла вверх. Эвис проводила её глухими проклятиями.

Не меньше шести десятков чародеев Долины осторожно продвигались следом за Гильдией Боевых Магов. Продвигались осторожно, и Сильвия их прекрасно понимала.

Нет, любой чародей, конечно же, должен уметь себя защитить. Любой способен сотворить хоть самый завалящий огнешар, свести молнию с небес или на крайний случай угостить нападающего ледяной иглой. Стихийной волшбой в Долине владели почти все.

Но боевая магия это боевая магия. Насколько успела понять Сильвия, пока толклась в Долине, имя чародея Гильдии служило достаточной защитой. За долгие столетия подопечные мессира Архимага натоптали дорожки во многие миры, где их знали, уважали, боялись и не дерзали связываться. Гильдия Боевых Магов умела преподать запоминающиеся уроки.

Она вспоминала Красный Арк, деда, командоров и адептов. Отца. Погубивший его фламберг, Смертный Ливень, что она исторгла навсегда из себя там, на Утонувшем Крабе.

Сейчас она словно вела частым неводом по расстилающемуся внизу Междумирью, отмечая для себя всех и каждого из магов Долины, отправившихся на охоту за ней. Хаос подчинялся каждому её желанию, каждому побуждению; Сильвия гнала мысли о всемогуществе, о том, почему никто раньше не обрёл ничего подобного – сейчас ей надо было не просто выжить, не просто победить, но победить так, чтобы никто больше не дерзнул бросать ей вызовы.

Маги, конечно, увидали взвившееся высоко над живыми зарослями Межреальности пламя. Сильвия слышала выкрики, кто-то бросился вперёд, кто-то назад, кто-то требовал подмоги. Протопал отряд Хоба и Доба – эти, похоже, не знали ни сомнений, ни колебаний.

Сильвия не скрывалась. Её заметили почти тотчас, но это ей и требовалось. Пока Эвис и трое её спутников будут разбираться с пламенем, порождённым эманациями Хаоса, дочь Красного Арка закончит здесь.

Трагне, вот он. Облачился в зелёный плащ, опоясался мечом. Мечом опоясался, а ножны в ногах путаются – сразу видно, что оружие носить не умеет.

Сильвия сложила крылья и камнем ринулась вниз, одновременно выпуская на волю торжествующе взвывший Хаос. Со стороны казалось, будто огромную белую сову окутало пламенное облако. Сотни, тысячи огненных стрел устремились к «земле», и на их пути вспыхивала сама плоть Межреальности. Вспенились и взвихрились потоки магии, Хаос стремительно менял их пути, частицы его наливались силой, умножались в числе, сталкивались с такими же частицами Упорядоченного и тотчас вспыхивали.

– Зерно! Зерно Хаоса! – услыхала Сильвия панический вопль. Кричала женщина – похоже, сама Ирэн Мескотт.

Сильвия врезалась в «твёрдое» естество Межреальности, подобно огненному болиду. Во все стороны взмыли гейзеры, горело всё, что могло гореть и что не могло; бушующее пламя обняло дочь Красного Арка – и та властно отодвинула завесу.

Выглядело это, наверное, поистине сногсшибающе: из самого сердца бушующего огненного шторма выступила она – Сильвия Нагваль, в простой одежде, попятнанной её собственной кровью. Пламя лизало ей руки, волосы, спину – она не замечала.

Зато заметил Трагне. Сильвия видела, как лицо его залила смертельная бледность, как он дёрнул было за эфес – меч завяз в ножнах. Само собой, о том, что оружие нужно смазывать, почтенный маг осведомлён не был, а может, просто забыл за ненадобностью.

– А-а-а! – завизжал он, бросил меч, и в тот же миг воздух перед Сильвией вспыхнул.

Хаос услужливо сжёг нацеленное в неё заклятие.

Спокойнее, Сильвия, спокойнее. Не дай им обратить себя в подобие твоего отца. Фламберг и власть над Смертным Ливнем – явно недостаточно за всё, что ему пришлось вытерпеть. Уже сейчас она чувствовала, как яростно бьётся Хаос в крови, как пытается подчинить её, отдать безумные приказы жечь, убивать и стирать в пыль, с тем чтобы потом стереть в ничто и её саму.

Кто-нибудь другой, может, и подчинился бы; но не она, последняя из Красного Арка. Отчего-то это – осознание, что она именно последняя из древнего и славного магического ордена, «первого среди равных», как считалось, в мельинской Радуге, – помогало держаться, не поддаваться соблазну Хаоса.

Трагне вновь взвизгнул, Сильвия уловила стремительные колебания силы, он готовил второй удар; справа и слева тоже составлялись заклятия для атаки. Мешкать больше нельзя.

Почтенного целителя вздёрнуло в воздух. Чары распались и расточились, огонь тёк с пальцев Сильвии, а она сама, превозмогая боль в груди, боль от фантомной раны, протянула руку: сотканная из пламени длань, увеличенная копия её собственной, сжала горло магу Долины.

– Сдавайся!

Изо рта Сильвии тоже вырывалось пламя. Каждое слово – огненный выдох, словно у дракона.

И слегка сжала бестелесные, но такие сильные пальцы.

Трагне захрипел, задёргался, двумя руками вцепился в огненный ошейник – Сильвия сделала пламя горячим, и маг, хрипло взвыв, бессильно обмяк.

– Сда… юсь…

– То-то же. – Сильвия швырнула его вниз. Меч чародея отлетел далеко в сторону.

Два нацеленных в неё заклятия – с претензией на «боевые» – она отбила легко, вернее, просто сожгла.

– Мескотт! Ирэн Мескотт!

Сильвия шла прямо на сбежавшихся магов Долины, легко волоча Трагне за шиворот. Уважаемый лекарь тихо завывал, закрыв руками голову.

– Ваш предводитель сдался! – зычно крикнула Сильвия. – Нам нечего делить на самом-то деле! Вы напали на меня, я лишь защищалась!

– Сильвия! – Ирэн Мескотт каким-то странным прыжком оказалась впереди всех. Дочери Красного Арка показалось, что почтенную целительницу выпихнули из рядом весьма нелюбезным пинком.

– Ирэн, – как равной, бросила Сильвия. – Кончайте дурить. Вам не справиться со мной даже целой армией. Трагне сдался. Я не причиню вреда тем, кто признает мою власть над Долиной.

– Ты… безумна! – выкрикнула Ирэн. – Я никогда…

– Ы-ы-ы!!! – сдавленно засипел Трагне. Горло его вновь сдавила рука из призрачного пламени.

– Я не хочу вреда никому из магов Долины! – возвысила голос Сильвия, после того как Ирэн осеклась. – Я хочу, чтобы она стала знаменита и сильна, чтобы повелевала целыми мирами! Вы видели, на что я способна. Хотите драться дальше? Давайте! Я начну с того, что оторву голову мессиру Транге, а потом и вообще всем, кто пойдёт против меня! Но прекратите распрю, поговорим спокойно, и все останутся живы! И не просто живы, но и с прибытком!

– Она – тварь Хаоса! – заверещала Ирэн, но кто-то из магов крепко взял её за локоть.

– Пусть говорит! Миледи Сильвию надо выслушать!

– Не её! – Ирэн билась, точно плотва на крючке. – Вы будете слушать не её, а Хаос! И что, вы все измените мессиру Архимагу?

– Мессир Архимаг уже давно не появляется в Долине, – визгливо возразила какая-то волшебница. – Я за то, чтобы выслушать Сильвию. Она и впрямь… может перебить всех нас!

– Здравые слова, – кивнула Сильвия. – Но этого я отнюдь не хочу. Сегодня, например, я никого не убила. Эвис Эмплада и ещё трое боевых магов взяты мною в кольцо, откуда им не выбраться. Прекратим распрю – и все вернутся в свои дома целыми и невредимыми. Я могу дать Долине славу и великие богатства, господа чародеи. Великие!

Где-то далеко опять что-то взрывалось и горело. Гоблины, выполняя приказ, отступали, уводя всё дальше и дальше за собой пятёрку увлёкшихся сражением Боевых Магов.

– Решайте, и решайте быстро! – подняла Сильвия руку.

– Мир! Мир! – завопило разом несколько голосов. – Переговоры!

– Неееет! – надсаживаясь, прокричала Ирэн. – Тварь! Тварь Хаоса! Джиакомо, скажи им! Сеферард, ты скажи! Джессика! Джулия!

Никто не проронил ни слова.

– Ирэн, хватит! – резко сказал Сильвия. – Ты обвиняешь меня в безумии, а на самом деле обезумела здесь ты. Наверное, от недостатка мужского внимания.

Кто-то из магов угодливо захихикал.

– Твои куда более рассудительные и здравомыслящие сотоварищи уже согласились, что нам надо говорить. Ты одна против. Смотри, отдам тебя гоблинам. У них, э-э-э, острая нехватка женской ласки, думаю, ты им понравишься.

Засмеялось ещё несколько человек.

– Нет!.. Что вы делаете!.. С ума сошли! – продолжала бушевать Мескотт.

– Я предупреждала, – развела руками Сильвия.

Несколько огненных колец опоясало врачевательницу, плотно притиснув к огромному «дереву» Межреальности, больше всего напоминавшему коралл-переросток. По розоватым ветвям медленно перемещались хватательные отростки, готовые в случае надобности развернуться на целую лигу.

– А-и-и!.. А-а-а, отпусти, немедленно! Ой-ой, жжётся!

– Не дёргайся, и ничего жечься не будет. Идёмте, господа маги. Мне надо выручить из западни храбрую Эвис и её друзей. Вставайте, вставайте, сударь мой Трагне, вам предстоит убедить досточтимых членов Гильдии не делать глупостей. Ирэн же пока останется здесь.

– Нет! Нет! М-м-ы-ы-м!!!

Рот волшебнице затянуло соткавшейся из ниоткуда пламенной паутиной. Глаза расширились от ужаса.

Остальные маги глазели на Сильвию с неприкрытым изумлением и страхом, смешанным с почтением.

– Госпожа Мескотт нас дождётся. С ней ничего не случится! Обещаю!..

– Но… госпожа Сильвия… мятежные гоблины…

– О, это вы, господин Джиакомо. Приятно слышать голос разума. Они к ней не подойдут. Только если я это разрешу. А я не разрешу, во всяком случае пока. – Она усмехнулась.

…Эвис Эплада и трое других магов выглядели неважно. Ожоги, обгорелые края одежды, закопчённое оружие и доспехи. Эвис сидела, мрачно глядя на бушующее прямо перед ней пламя. Судя по всему, многочисленные попытки прорваться сквозь огненную завесу успехом не увенчались.

– Госпожа Эвис! – крикнула Сильвия. – Всё хорошо, нам нет нужды драться. Господин Трагне… пообещал мне переговоры по всем правилам. Так, мессир?

Несчастный целитель, похоже, совершенно сломленный, только судорожно дёрнул головой, изображая кивок.

Эмплада и трое чародеев вскочили на ноги, изумлённо глядя на появившуюся из зарослей Сильвию в сопровождении трёх десятков магов Долины.

– Мы пришли к пониманию, Эвис, – спокойно сказал Сильвия, глядя прямо в глаза растерянной чародейке. – Никто не погиб. Никто даже не ранен. Несколько ушибов господина Трагне не в счёт. Госпожа Мескотт тоже цела и невредима, просто я оставила её привязанной к дереву, чтобы она слегка перевела дух. Но на ней нет и царапины. Сейчас я уберу пламя – если ты пообещаешь не пытаться оторвать мне голову, по крайней мере немедленно.

Эвис сжала зубы, лицо всё красное – то ли от жары, то ли от стыда.

Трое других магов явно растерялись. Наверное, они были хорошими бойцами и верными товарищами, но сейчас попали в совершенно для себя немыслимую ситуацию.

– Эвис! Только не горячись, ладно? Только не горячись! – вылез вперёд толстяк Джиакомо. – Госпожа Сильвия говорит чистую правду. Никто не пострадал, никто не ранен, никто не убит. Мы решили, что надо вести переговоры.

– Что, вы все решили? – хрипло осведомилась Эмплада. – А остальные? А мессир Архимаг?

– Мессир Архимаг в отсутствии, Эвис, – напыщенно заявил Джиакомо. – Тебе это прекрасно известно. Пока его нет, за Долину отвечаем мы все.

– А господин Трагне?

– Он согласен со мной. Верно ведь, Эрреас?

– В-верно. – Целитель, как мог, пытался взять себя в руки. Получалось не очень.

– Сейчас я погашу пламя, Эвис. Выходите оттуда, хватит там поджариваться. По-моему, стоит признать: мне есть что предложить Долине.

– Нечего тебе предложить, – по-прежнему хрипло сказала Эвис. – Это не ты. Не твои умения, не твои знания. Ты кукла, вот и всё…

– Пройди там, где прошла я, Эвис Эмплада. Тогда я с радостью поспорю с тобой о куклах и прочем.

– А Динтра? – вдруг опомнилась былая соратница Клары Хюммель. – Что думает он? Он тоже со всеми согласен?

– Почтенный Динтра, – скривился Эрреас Трагне, – не очень-то интересуется происходящим в Долине.

Эвис опустила голову:

– Клара бы такого не допустила.

– Госпожи Хюммель здесь нет, – сладким голосом возразил Джиакомо. – Она покинула Долину, ей нет дела до наших бед и тревог.

– Хорошо, – наконец выдавила Эвис. – Сильвия! Опускай пламя. Мы… тебя не тронем…

Сдержанные смешки чародеев. Похоже, кое-кто из них не слишком скрывал злорадство, что Гильдия Боевых Магов села в лужу.

– Эвис, никто никого не тронет. Обещаю. Мы всё обговорим и уладим. Ты только помни, что меня никто не ловил, я пришла в Долину сама, по доброй воле, и никому не сделала зла – ровно до тех пор, пока госпоже Мескотт не пришло в голову проделать со мной… всяческие весьма болезненные процедуры.

– И мы сожалеем об этом! – тотчас влез Джиакомо. – Я – весьма сожалею, госпожа Сильвия, весьма…

Сильвия хмыкнула. Масленые взгляды толстяка она забывать не собиралась.

– Тогда идём. По пути освободим госпожу Мескотт.

* * *

В Долине учинился, как видела Сильвия, небывалый переполох. Здание Совета оказалось набито битком. Маги сидели и стояли, только что не висели на карнизах. Памятный зал, где большинство чародеев проголосовали за бегство от козлоногих, заполнила разномастная толпа. Не все даже успели принарядиться, что было делом совершенно небывалым. Заполнена вся галерея, проходы, кто-то толкается в дверях…

Совет Долины собрался торжественно, в просторной светлой зале с высоченными сводчатыми проёмами от пола до потолка, изысканными изумрудно-бежевыми драпировками, вазонами с никогда не вянущими живыми цветами по углам и картинами, изображающими достославные моменты истории Долины по стенам.

Всё так же чисты и высоки огромные окна, всё так же открывается из них прекрасный вид на голубое озеро в самом сердце Долины. Пустует, однако, особое место Архимага Игнациуса – на небольшом возвышении, справа от трибуны, лицом к поднимающимся рядам амфитеатра.

Сильвия стояла рядом с ним. Пока лишь только стояла.

Занимал свои места Совет Долины. Сгорбившись и глядя в пол, прошаркал к председательскому креслу Эрреас Трагне. Во всём новом и чистом. Освобождённая от пут Ирэн Мескотт, такая же понурившаяся, села рядом с ним.

– Начинайте, – негромко сказала Сильвия. И – для убедительности – позволила стечь со своих пальцев нескольким каплям огня.

Маги зашумели.

– Досточтимые! – на трибуну вылез толстяк Джиакомо. – Собратья чародеи, не ища себе никаких выгод и привилегий, исключительно от осознания ответственности за судьбу нашего общего дома, поднимаюсь я сюда. В любой миг готов уступить сию честь тому, кого вы сочтёте более достойным. Господин Трагне, как видите, слишком глубоко переживает случившееся. Его, похоже, оно задело лично. Я же, скромный Джиакомо Семпри, изложу вам факты, и только факты…

Он журчал и журчал, рассказывая о Сильвии. Красный Арк был известен в Долине, во всяком случае о нём слышали.

– …Госпожа Сильвия Нагваль, кою мы все можем здесь лицезреть – поклонитесь, госпожа, поклонитесь, спасибо, большое спасибо, – невероятно могущественная чародейка. Она прошла страшные испытания, обретя и подчинив себе силу Хаоса, кою мы все, здесь присутствующие, чувствуем и ощущаем. Обычная практика наших чародеев – любой ценой избегать сего Начала, почитаемого гибельным. Уважаемая Сильвия, однако, доказала нам своим примером, что это не так. Что Хаос можно подчинить, можно держать в узде, можно использовать. Это, уважаемые коллеги, огромное, колоссальное достижение, значение коего трудно преувеличить…

Маги согласно зашумели. Сильвия стояла, не шевеля и мускулом, недвижное изваяние. Надо лбом – белая прядь седых волос.

– Между госпожой Ирэн Мескотт – кою мы все знаем, любим и почитаем – и госпожой Сильвией Нагваль случилось досадное недоразумение, что едва не привело к фатальным последствиям. Признаюсь, господа маги, признаюсь, что сам принял в нём участие. – Толстяк опустил голову, как бы в раскаянии. – О сём я сожалею. Постыдный инцидент сей, увы, будет ещё долго тяготить мне совесть. – Он сложил руки перед грудью и глубоко вздохнул. – Вновь и вновь публично приношу госпоже Сильвии свои самые искренние извинения. Увы, мы, маги, облечённые доверием Совета и вашим, действовали по писаному, по затверженному, забыв, что двух одинаковых случаев не бывает. Итогом данного прискорбного случая и стали последние малоприятные события с гоблинами и последнее… противостояние, лишь благодаря выдержке госпожи Нагваль не приведшие к летальным исходам. За что мы вновь её благодарим. – Он слегка поклонился.

– Но суть моей речи совсем иная, господа маги. Совсем иная. Ибо госпожа Нагваль прибыла сюда, чтобы ни много ни мало, но предложить нам добровольно принять её как правительницу Долины.

Мёртвая тишина в зале.

Джиакомо обвёл собравшихся взглядом, явно довольный эффектом.

– Тихо, тихо, господа маги, – провозгласил он, хотя никто и не думал шуметь. Эрреас Трагне втянул голову в плечи так, что казалось – она вот-вот провалится в грудную клетку. – Знаю, знаю, что вы сейчас скажете: «А как же мессир Архимаг Игнациус?» Ну, прежде всего, если смотреть с формальной точки зрения, глава Долины на данный момент – присутствующий здесь досточтимый господин Эрреас Трагне. Мессир Архимаг всегда был… советником, наставником, подсказчиком. Но не правителем. Не так ли, господа Совет? Не так ли, Эрреас?

Целитель промычал что-то не слишком разборчивое.

– Поэтому не вижу никакого противоречия, – сладким голосом продолжил Джиакомо. – Мессир Архимаг может и дальше…

– Совершенно верно, – перебила его Сильвия, и аудитория вся обратилась в слух. – Вы ничем не рискуете, господа маги. Если мессир Архимаг вернётся и, скажем так, разгневается – валите всё на меня. Дескать, мы тут ни при чём, это всё она, она! Как изящно поименовала меня госпожа Мескотт – «тварь Хаоса». Вот на Хаос и ссылайтесь. Дескать, мы лишь хотели уберечь от разрушения наш дом. И коль мессир Архимаг окажется сильнее и покончит со мной – вы ничего не лишитесь. Рискую лишь я.

Лёгкий шум в амфитеатре.

– Гм, да, да, – откашлялся Джиакомо. – Именно так. Я имел честь лично убедиться в выдающихся способностях госпожи Сильвии. Скажу прямо, они ничем не уступают дарованиям мессира Архимага. Если не превосходят. Но, спросите вы, зачем же нам надо что-то менять? Разве мы плохо живём? Благодаря мудрости господина Трагне и госпожи Мескотт мы не так давно избегли гибельной войны с козлоногими, переместив Долину. Что же хочет предложить нам госпожа Сильвия, Сильвия Нагваль, адепт не чужого для нас Красного Арка из мира Мельина? Послушаем её саму, господа, послушаем её саму!

Наверное, он рассчитывал на аплодисменты, но зал встретил Сильвию волной тишины. Никто не возмущался, но никто и не спешил приветствовать.

Сильвия чуть усмехнулась. Позволила Хаосу в себе малую толику свободы. Шагнула через потёкшее с пальцев пламя, запахнулась в него, словно в плащ.

Кто-то охнул, кто-то вскочил. Кто-то поспешно бросил отводящее заклинание. Даже толстяк Джиакомо попятился.

– Маги Долины, – голос Сильвии разнёсся по всему амфитеатру. Над её головой сомкнулись огненные крылья. – Вы привыкли к жизни тихой и незаметной. Вы служите тем, кто платит. Вы наслаждаетесь заслуженным уютом и покоем. Поистине, Долина ваша – самое прекрасное место, что я когда-либо видела. Но разве лишь этого достойны великие чародеи, собравшиеся здесь? Нет, нет и ещё раз нет! А? Что? Говорите, что всем довольны?.. Не верю, господа маги! Не верю! Вы, кому подчиняются потоки силы, кому подвластны ветра и ураганы, штормы и тайфуны, кто способен обратить целый мир в засушливую пустыню или, напротив, напоить безжизненные дотоле пески! Разве должны вы, словно наёмный подмастерье, бегать по правящим дворам, от короля к королю, от мира к миру, заискивающе глядя в глаза и спрашивая, нет ли какой работы? А короли, кто должен стоять перед вами на коленях, высокомерно принимают вас, сидя на роскошных тронах, цедя сквозь зубы слова и торгуясь с вами, словно на рынке?! О да, о да, скажете вы, бывает, что нашей службы домогаются, нас ищут, нам готовы платить золотом. Но всё равно – не вы приказываете, а приказывают вам. Не вы решаете, а другие. Не вы – источник свободы, а те, кто вам платит.

Со скамей донёсся гул – маги переглядывались, хмурили брови, кто-то уже принялся с кем-то спорить.

– Мессир Архимаг Игнациус, конечно, великий чародей. Однако в кого он превратил вас? В королевских наёмников, ищущих заработка по множеству миров! Посмотрите на Гильдию Боевых Магов – лучшие воины Упорядоченного, и кто они сейчас? Такие же наёмники, рискующие жизнью за пригоршню золотых монет.

– Но зачем, господа маги, – голос Сильвии упал до вкрадчивого шёпота, – зачем Долине золото? Как же, ответите вы, чтобы платить за услуги. Но, опять же, могущественные чародеи вынуждены, словно нищие, считать медяки, прикидывая, что они могут позволить себе, а что нет! Разве этого достойна Долина? Нет, нет и ещё раз нет!

Долина, говорю я, должна править. Приказывать, а не просить. Снисходительно принимать, а не покупать. Не маги должны обивать королевские пороги в поисках заработка – это короли должны робко и униженно испрашивать аудиенции у ваших послов. Кто такие короли? Зачастую – вчерашние бандиты, удачливые атаманы разбойничьих шаек. Замени одного правителя другим – уверяю вас, в громадном большинстве случаев и разницы-то никто не заметит. Разве что один любит девочек, а другая, скажем, мальчиков. – По залу пронеслись смешки.

– А маги? Попробуйте заменить мага! Сколько лет его надо растить, с младых ногтей, сколькому учить, с какими трудами! И всё это богатство, вся эта мощь – чтобы служить управителями погоды или акушерами у более-менее богатых правителей?

Она сделала паузу. Подмигнула Джиакомо.

– Но что же вы предлагаете, госпожа Нагваль? – немедля подхватил толстяк. – Мы слышали, что достойны лучшей судьбы. Но какой?

– Империи, – бестрепетно бросила в зал Сильвия. – Великой Империи, объединяющей множество миров. Я знаю, я знаю, иные здесь присутствующие уже обзавелись своими собственными уютными владениями и владенийками на тёплых берегах; но они получили это властью золота, а не стали и чародейства. А там, где что-то обретено деньгами, это что-то запросто утрачивается, когда приходит кто-то с мечом или достаточно сильным заклинанием.

– Значит, Империя? – Джиакомо правильно понял очередное подмигивание. В зале нарастал шум.

– Империя! – Сильвия возвысила голос. – Чтобы Совет Долины правил не этим клочком земли, затеряннымсреди бездн Межреальности. Но мирами, множеством миров. Чтобы здесь встали не эти милые домики, а роскошные дворцы. Чтобы каждый маг Долины имел полную возможность заниматься тем, что мило его душе, безо всякой необходимости «работать и зарабатывать».

Шум одобрения становился всё громче.

– Кто-то жаждет уединения, покоя и теоретических штудий – он получит это. Кто-то жаждет улучшать жизнь простых смертных, нести облегчение их тяжкой доли – он сможет это сделать. Кто-то хочет жить весело, радоваться каждому дню – он сможет это сделать. Вы маги, господа, маги Долины, лучшие чародеи Сущего – вам стоит лишь пожелать!

Многие вскочили на ноги. Многие выкрикивали что-то одобрительное.

Эрреас Трагне, казалось, сейчас просто сползёт с председательского кресла на пол. Ирэн Мескотт закрыла лицо руками.

– Вот что я предлагаю. – Сильвия легко перекрикивала зал. – Власть и слава, и каждому то, чего он желает. Но я вижу, – она обернулась к Трагне и Мескотт, – что согласны со мной далеко не все. Это нормально, это хорошо. У нас в Красном Арке всегда выслушивали все стороны и лишь потом решали. Никто не должен чувствовать, что ему заткнули рот. Говорите, госпожа Мескотт.

Ирэн глянула на Сильвию расширенными, полубезумными глазами. Бледная, она, казалось, вот-вот упадёт в обморок.

– Я ожидала бы возражений от господина Трагне, – насмешливо сказала Сильвия. – Однако господин Трагне, как я погляжу, предпочитает прятаться за женскими спинами. Очень, очень достойно, господин Трагне!

– Я! Я скажу! – вдруг раздалось со ступеней.

Сильвия сощурилась. Кажется, наметились трудности.

По ступеням сбегала вниз не слишком молодая, чуть полноватая женщина, в целомудренной юбке до самых пят и нарядной, но глухой блузе. Сильвии она была незнакома.

Зато, похоже, её отлично знал Джиакомо.

– Госпожа Стевенхорст! – загремел он, напыщенно выпятив грудь. – Госпожа Стевенхорст, вы не чародейка! У вас нет голоса на собраниях волшебников Долины! Вы живёте здесь по праву наследства и собственности, но не более того! Прошу вас, уймитесь, не то велю вывести вас вон!

– Не стоит, дорогой Джиакомо, – мягко сказала Сильвия. – Госпожа Стевенхорст имела смелость встать первой, и не важно, наделена она даром магии или нет. Она – житель Долины и имеет право быть выслушанной.

Толстяк перестроился буквально на лету:

– Вы слышали госпожу Нагваль, сударыня? Будьте ей благодарны. Можете говорить, Аглая, но не забывайтесь – вы не чародейка!

Госпожа Аглая Стевенхорст гордо задрала подбородок и прошагала мимо Джиакомо, не повернув головы.

Встала на трибуне, не удостаивая Сильвию даже беглым взглядом.

Смела, подумала та. Очень смела. И следовательно, опасна.

– Господа маги… чародеи Долины… – Она начала тихо, но голос её креп с каждым мигом. – Да, я не волшебница. Джиакомо прав. У меня нет права голоса в делах Долины. Я живу здесь лишь потому, что у моих родителей, Сорена и Инары Стевенхорст, здесь был построен дом и скоплены кое-какие средства. И, может, поэтому я лучше понимаю, что сулит вам эта несчастная девочка.

– Несчастная?! Выбирайте выражение, Аглая!

– Пожалуйста, не прерывайте госпожу Стевенхорст, Джиакомо, – холодно уронила Сильвия.

– Что? О да, да, госпожа Нагваль. Ваши доброта и благородство поистине безграничны, – залебезил толстяк.

– Вот именно. Продолжайте, госпожа Стевенхорст.

Аглая вновь даже не посмотрела на Сильвию, она словно бы вообще не слышала её слов.

– Что предлагает вам эта девочка, сама из несчастного, раздираемого кровавой смутой мира? Мира, где сгинул мой племянник, Кэр Лаэда. Она предлагает вам вечную войну. Вечную войну ради вечного грабежа. Для чего власть над миром? Чтобы заставить его служить нам. Если цель – избавить магов Долины от необходимости трудиться, то смысл Империи – лишь в грабеже. Короли и правители должны получать власть из ваших рук, выполнять ваши приказы, платить тяжкую дань. Дань! – вот смысл всего. Дань и рабы, потому что кто станет возводить обещанные вам дворцы, кто станет наполнять их роскошью, кто – готовить изысканные кушанья и кто – убирать пыль?! Гоблины уже восстали, они уже отказались терпеть. Вы думаете, что при «империи», – она презрительно скривилась, – при «империи» станет лучше? Нет! Чем больше рабов – тем больше потребуется хобов и добов! Надсмотрщиков и палачей! И всё равно это кончится точно так же – мятежом и войной в ваших же собственных дворах!

Возгласы, шум, крики несогласия, занесённые кулаки.

– Чего вам не хватает сейчас? Ирэн Мескотт принимает роды у королевы и может год потом, а то и больше предаваться «исследованию глубин магии» и менять роскошные платья по три раза на дню. Вся Долина живёт богато, у нас есть всё, что только можно пожелать, а вы туда же – воевать! «Империи» им понадобились, тоже мне! Вот пусть это создание их и творит, коль такое могущественное!

– Хватит! – завопил кто-то из рядов. Другие враз подхватили:

– Довольно! Мы поняли! Трусиха! Замолчи, ты вообще не чародейка!

Аглая Стевенхорст стояла на трибуне, невысокая, полноватая, с глазами, полными слёз.

– И в самом деле, достаточно, госпожа Стевенхорст, – нарочито негромко и спокойно сказала Сильвия. – Мы услышали тебя. Что ж, теперь мой черёд отвечать, не так ли? – голос её начал крепнуть.

– Маги Долины! Что предлагает вам сия досточтимая госпожа?.. Она предлагает оставить всё как есть. Наслаждаться достигнутым. Не спорю, наслаждаться – отличное занятие, сама его очень люблю. Но наслаждаться чем-то по-настоящему можно, только сделавшись господином этого. А Долина – наёмник. Очень дорогой наёмник, но всё-таки наёмник. Я не сомневаюсь, господину Трагне уже нет нужды трудиться в поте лица своего, у него достаточно золота в кофрах. А вам, всем остальным? Послушайте, что предлагаю я – не войну, запомните это, а победу! Война никому не нужна. Война – это кровь, страдания и разорение, поверьте мне, родившейся в далёком Мельине! Надо не воевать – надо побеждать! Боевые Маги застоялись, заскучали – пора им вспомнить, что такое настоящее дело! Разве говорю я, что нужно маршировать исполинскими армиями, жечь города и обращать в пустыню цветущие края? Какая нам от этого выгода? Нет, надо просто, чтобы короли и правители боялись нас, вот и всё! Какие-то из магов Долины, быть может, захотят быть наместниками в наших провинциях. Кому-то, быть может, понравится стоять в тени тронов, недвусмысленно напоминая на них сидящим, кто тут подлинный хозяин. Никто не станет обижать и грабить пахаря, пастуха, мастера. Этого и не нужно. – Она перевела дух. – Как видите, я обо всём подумала. А что же до власти… – Сильвия широко улыбнулась. – Пока что мне будет более чем достаточно того, чем вы наделили господина Трагне. Судя по его виду, он явно нуждается в отдыхе. И в лечении. Как говорится, «врачу, исцелися сам».

А буде вернётся мессир Архимаг Игнациус Коппер – не печальтесь, я сама и стану держать за всё ответ. Но отчего-то мне кажется, что у мессира нашлись иные дела и судьба Долины его уже не слишком волнует. Спокойно, господа маги, спокойно! Вы ни в чём перед ним не виноваты. Вы всего лишь удовлетворили настоятельную просьбу господина Трагне избавить его от непосильной – из-за нездоровья – ответственности. А мессир Архимаг Игнациус как был, так останется. К тому же – как мне рассказывали, – когда Совет Долины решил избегнуть некоей войны, посчитав её ненужной, разве мессир Архимаг вмешался?

Вам нечего бояться, господа маги!

Я отвечаю за всё.

Сильвия умолкла, выразительно взглянула на бледного Трагне.

Тот неловко, как-то боком, приподнялся.

– Г-господа м-маги… по нездоровью… по усталости и желанию отдыха… прошу избавить меня от тяготы возглавлять Совет Долины. С-считаю, ч-что… – Он сделал паузу, сглотнул. Плечи его вздрагивали. Сильвия глядела на него, чуть сощурившись. – Что госпожа Сильвия Нагваль, несмотря на юные годы… по силе свой достойна возглавить Совет. Кто за, прошу…

Миг спустя толстяк Джиакомо первый завопил:

– Ура госпоже Нагваль! Ура новой главе Совета!

Среди невообразимого шума и гама Сильвия позволила себе выдохнуть и слегка улыбнуться.

Очередной шаг сделан.

Она подняла голову. Так, Джиакомо… другие… как торопятся, однако…

Кто-то смотрел ей прямо в глаза. Холодным изучающим взглядом.

Старый маг, в нелепом балахоне до пят, богато расшитом звёздами, полумесяцами и солнцами. Вычурный посох в левой руке, богато отделанный каменьями, с резным навершием – фигурой расправляющего крылья грифона. Был этот маг дороден, судя по всему – одышлив и незнаком с воинскими искусствами.

Однако смотрел как-то очень, очень нехорошо.

– Джиакомо? – не поворачивая головы, шепнула своему новому симпатизанту Сильвия. – Кто это такой?

– А, это? Это, госпожа Нагваль, почтенный маг и чародей Динтра. Старый целитель. Весьма искусен, опытен и уважаем. Однако никогда не возглавлял Гильдию, всегда держался сам по себе. Болтают, – тут Джиакомо позволил себе хихикнуть, – что был большим охотником до молоденьких девиц.

– Благодарю. – Сильвия по-прежнему глядела прямо в глаза старому чародею. Лицо его казалось сейчас вырубленным из гранита, несмотря на пухлые щеки и тройной подбородок.

Что-то было не так с этим старым врачевателем, любителем свежих прелестниц. Очень сильно не так.

Но об этом Сильвия подумает завтра.

Глава 8

– Вверх!

Лезвие Райны пронзало массу шевелящихся щупалец, сомкнувшуюся над их с Ракотом головами. Восставший удерживал щит.

Казалось, они пробиваются сквозь толщу водорослей, разросшихся так, что заполнили всё под поверхностью воды до самого дна.

Щупальца мелькали, мельтешили, скользили по гладкой незримой преграде, воздвигнутой Ракотом. Рывок нёс их обоих вверх, они пронзали плоть Древнего Бога, чудовища, то ли пробуждённого ото сна, то ли наконец-то обретшего былую силу.

Да, Древнего Бога полнила сила, и Райна ощущала её тоже. Словно могучая рука вздёрнула её за шиворот, встряхнула, норовя выбить из памяти все бессчётные века, проведённые в одиночестве, простой странствующей воительницей.

Валькирия! Ты – валькирия! Всегда ею была, есть и будешь! Всё остальное – лишь марево, мгла, мираж, сон, картинка, пляшущая на внутренней поверхности век.

Походы? Битвы? Товарищи? Всё прах, туман, болотные испарения.

Сияющая кровля Валгаллы, ветви Иггдрасиля, мягкий шелест источника у корней вечного древа. Бешеная скачка с сёстрами, полёт крылатых коней сквозь вечерние зори, идти рука об руку с павшим героем, душу которого она ведёт от ужаса и отчаяния – к радостному осознанию, что саги не лгали.

Взойди в Валгаллу, воин О́дина. Сядь рядом с эйнхериями, ты теперь один из них. Что? Ты вновь чувствуешь голод, ты ощущаешь жажду? Хорошо! Ибо тебя ждут пиры, доброе мясо и добрый эль, охоты, сражения. Множество героев встретят тебя и пожмут тебе руку. Быть может, ты встретишь там своих отца, деда и прадеда. А может, братьев, коль высокая судьба наградила их участью пасть в сражении и пасть молодыми…

О, ты вспомнил о матери? Нет, её здесь нет. Нет и кормилицы тоже. И… и твоей совсем маленькой дочери, что унесла злая лихоманка гнилой осенью. Твоей золотоволосой радости, родившейся вместо ожидаемого сына, но которую ты любишь больше жизни, – да, герой, она в залах Хель. Ты не увидишь её. Ты вздрогнул, герой? Твоя голова поникла? Нет, нет, пусть это не тревожит тебя, герой. Ты в Валгалле, ты – достоин, я, дщерь О́дина, Рандгрид Разбивающая Щиты, сама введу тебя в круг.

И память твоя не будет болеть. Я беру тебя за руку, герой, я сжимаю твою кисть, я чувствую мозоли от меча и от весла твоего «дракона». Смотри на меня, герой. Ведь я красива, правда? Смотри мне в глаза, герой, а я буду смотреть в твои. Смотри изо всех сил. Видишь, ты уже обнимаешь меня, герой? Во сне, что здесь неотличим от яви, я всхожу на твоё ложе, герой, ведь ты достоин меня.

Тебе ведь лучше? Да, конечно, я знаю этот взгляд. Боль уходит, и память поспешно захлопывает тяжёлые сундуки воспоминаний, которым нет места в Валгалле…

Райна будто выпала из настоящего. Мир раздвоился, разделился, и за исчезающее мгновение она, словно наяву, прожила всё это снова – полёт с сёстрами, дымящееся от крови поле битвы, и павшего героя, назначенного ей. Отделение души от тела, её ужас, переходящий в восторг, новый полёт – теперь крылатый конь Рандгрид несёт двух седоков.

И боль, затихающая боль чужой памяти, перед тем как открыть врата Валгаллы и ввести достойного в них – пировать и веселиться, как положено воину, до самого Рагнарёка.

Но боль остаётся, и вернувшаяся сила Древних Богов странным образом усиливает в Райне помимо прочего и её. Валькирия Рандгрид хотела бы это забыть, забыть раз и навсегда, как множество раз перед её очами на пороге тронного зала Асгарда забывал о своих утратах очередной эйнхерий.

Нет, беззвучно кричит Райна. Я Рандгрид, я Разбивающая Щиты, но я и Райна! Я помню всё, я не хочу забывать товарищей, и я не забуду!

Сплошная масса щупалец наконец лопнула со множественным, чавкающим звуком – словно они с Ракотом вырвались из гнилого болота.

Слепящее солнце, яростный свет. Свет битвы и победы.

Огромный амфитеатр, бесконечные ряды ступеней уходят в поднебесье. Что-то изменилось здесь, арена словно бы раздвинулась, нарастила сотни и сотни новых рядов вокруг себя, на которых сейчас бесновались зрители.

Да, ряды по-прежнему заполнены, несмотря на гибнущие сотни и сотни людей, хлынувших через ограждения арены навстречу разящим щупальцам.

Воздух заполнен кровью, её запахом, её эманациями, эманациями смерти.

Валькирия ощущала себя могущественной, как никогда.

Древняя тварь, невесть сколько эонов дремавшая здесь, в старом храме, пробудилась к жизни, напоенная силой, однако она не ожидала встретить такую противницу.

Ибо валькирия Рандгрид тоже была из числа Древних.

И сейчас, рубя направо и налево, Райна искала тех, кто устроил всю эту кровавую вакханалию.

Ту парочку Древних, явно хозяев этого места, вознамерившихся, как они выкрикнули сами, заводя толпу, «овладеть пришельцами, дабы сила их перешла к ним самим».

Они никуда не делись, эта странная парочка. Стояли, взявшись за руки, на каменной ограде, пока вокруг них бушевал кровавый шторм. Бледные и высокие, со впалыми щеками, они глядели на Ракота с Райной, и на волосах их цвета свежего снега застывали крохотные алые капельки.

Невозмутимые, как истинные Древние. Для них мучения, жертвы, кровь и гибель – часть всеобщего круговорота, круговорота жизни и смерти. Он естественен, по-иному и быть не может. Сила принадлежит сильному. Жизнь слабого тоже принадлежит сильному.

Райна зарычала, рубанула наотмашь, снеся разом целый пучок щупалец. Тварь, заполнявшая собой колодец под ареной, не чувствовала ни боли, ни страха, она тупо выполняла приказ, ослеплённая и сведённая с ума обрушившимся на неё водопадом невиданной мощи.

Валькирия поймала взгляд снежноволосой девушки – та глазела на Ракота; тонкий язык облизывал приоткрывшиеся бледные тонкие губы. Вожделение, грубое и плотское, читалось в каждом движении, хотя сама девица отнюдь не походила на полногрудых и широкобедрых богинь плодородия, как их обычно изображали поклонявшиеся им племена.

Здесь же, как говаривали в наёмных полках, где знали толк в, гм, женских достоинствах, не имелось «ни кожи, ни рожи»: бледные впалые щёки, горящие нездоровым огнём глаза, почти полное отсутствие груди, мальчишеские бёдра. Это одобрили бы многие утончённые знатоки и ценители, но не громадное большинство простых боевых товарищей Райны.

Хотя, глядя на сражающегося Ракота, понять желания Древней труда не составляло.

Огромный, широкоплечий, но без грубой несоразмерной массивности великанов, или йотунов^[65]. Грива чёрных волос, короткая жёсткая бородка, свистящий меч. Каждый удар Ракота оставлял в тянущихся к ним с Райной щупальцах целую просеку. Красный плащ давно промок и потемнел от пролившейся на него крови чудовища.

Ну уж нет, возмутилась вдруг про себя Райна. Нечего пялиться, немочь бледная! У него и получше тебя найдутся!

О любовных приключениях Восставшего рассказывали легенды. Некоторые из них воительнице успел пересказать отец, Старый Хрофт, пока не началась их эпопея с возрождением Асгарда.

На саму же Райну столь же откровенно глядел, причмокивая тонкими губами, снежноволосый юноша. Валькирия только дёрнула щекой и крутнулась, снеся добрую дюжину потянувшихся к ней отростков.

– К ним! – проревел Ракот. – Пока не срубим, не вырвемся!

Трудно было с ним не согласиться.

Каждый шаг приходилось прорубать, словно дровосеку в густом подлеске. Вокруг Ракота и Райны по-прежнему во множестве умирали люди, сведённые с ума вернувшейся силой Древних, и сделать с этим ничего было нельзя, ибо сам Новый Бог обратился сейчас в подобие себя времён Истинного мага.

Копьевидное щупальце толщиной в тело взрослого человека взметнулось прямо перед ними. На острой роговой оконечности корчилось человеческое тело, пробитое насквозь, кровь брызгала во все стороны. Щупальце коротко размахнулось, тело полетело прямо в лица Ракоту и Райне – человек был ещё жив, несмотря на жуткие раны и прободения. Глаза выпучены, на губах кровавая пена; он врезался валькирии в грудь, та едва успела принять его на щит. Зубы щёлкнули возле самого её горла.

Древние сделались господами жизни и смерти своих подданных. Они обрели чудовищную, непредставимую ранее власть. Что-то сместилось в магических потоках Упорядоченного, что-то изменилось настолько, что уцелевшие Древние пробудились, те, кто спал, вернулись к прежним формам, оживили давно заброшенные храмы.

И в мире, где давно забыли о Ямерте, где никогда даже и не знали о Новых Богах, вспомнили былых хозяев.

Шаг, взмах, взмах, шаг – Райна прорубала дорогу. До парочки державшихся за руки Древних осталось лишь несколько саженей, когда Ракота словно пронзило молнией – он замер, шатаясь, глаза широко раскрыты, но, похоже, ничего не видят. Челюсть отвисла, держащая меч рука бессильно опустились.

Что это? Что?!

Ракот и глазом моргнуть не успел, как вокруг него обвилось сразу несколько чешуйчатых щупалец. Древняя взвизгнула, резко выдернула руку у своего снежноволосого близнеца, огромным прыжком взвилась в воздух, рухнув прямо на Восставшего, оплетая его вдруг неприятно удлинившимися руками и ногами.

Намерения свои она совершенно не скрывала.

Да, что-то изменилось, вдруг ощутила и Райна. Что-то огромное, исполинское, бесконечное будто распростёрлось над ними.

Что именно – она не думала. Потому что Ракот проваливался, опутанный и щупальцами, и впившейся в него, словно паучиха, Древней.

Торжествующий её взгляд ударил Райну, словно стенобитный таран.

Ярость, горячая, словно накалённый добела металл. Первый позыв – поворот, два шага, выпад – и бледная немочь повиснет на альвийском клинке, пробитая насквозь; однако воительница успела заметить исчезающе быстрое движение второго из Древних. Успела заметить и сама ринулась навстречу ему.

Мелькнули бледные, тонкие, тоже враз удлинившиеся руки юноши-Древнего. Протянувшиеся, норовящие оплести, спутать, утянуть вниз; и мелькнувший меч Райны.

Острие высунулось из спины Древнего. Глаза его выпучились, сделавшись совершенно рыбьими – глазами рыбогада, рыбочуда, морского чудовища, невесть сколько веков назад родившегося на океанском дне. Родившегося и, пожирая других, слабых, сделавшегося тем, кто он сейчас. Вернее, оно, ибо изначально оно было двуполым, потом разделившимся, подобно тем, кем стало править.

Рыбьи холодные глаза уставились в глаза Райне. В них тоже не было ни боли, ни страха. Древний, как и тварь в колодце, то ли его часть, то ли просто тупой голодный монстр, подчинённый Древними в незапамятные времена, подобно многим морским тварям, спокойно мог быть пронзён не в одном месте и остаться жив.

Задыхаясь от омерзения, Райна выдернула меч, оттолкнула цепляющиеся руки с пальцами, обратившимися в многосуставчатые хваталки, пнула ногой, отбрасывая снежноволосого.

Обернулась – Ракота и вцепившейся в него Древней видно уже не было. Но тянущаяся за альвийским клинком тягучая нить тёмной крови, оторвавшись от скорчившегося на корточках Древнего, мотнулась, указала на едва заметную воронку в слое вяло шевелящихся щупалец.

Райна прыгнула. Кровяная нить потянула её, словно канат, воительница сделала шаг и, провалившись сквозь поверхность арены, вдруг обнаружила себя стоящей в том самом многоколонном портике, где они начинали путь с Ракотом.

Восставший был распростёрт на белом камне, навзничь, голова запрокинута, пальцы по-прежнему сжимают Чёрный Меч, но глаза закатились, рот полуоткрыт, из уголка губ стекает ниточка слюны.

И, оседлав его, торопливо шарит в его в одежде бледная, снежноволосая Древняя.

Райна усмехнулась.

– Он. Мой! – гаркнула она вдруг, размахнулась и метнула альвийский меч.

Она не промахнулась, а Древняя не успела увернуться.

Меч пробил её насквозь, как и её собрата мгновениями раньше, сбросил на пол. Райна прыгнула следом, добавила кулаком справа, так, что голова Древней едва удержалась на шее, разбивая той в кровь и губы и нос. Вырвала меч, ударила снова – рукоятью по темени.

Древняя обмякла. Из широкой раны медленно вытекала кровь, подтягивала к себе изначальную нить, приведшую Райну сюда.

Ракот застонал и пошевелился.

– Вставай! Скорее! – Воительница схватила его за руку, потянула.

Восставший приподнялся. Взгляд у него по-прежнему был совершенно безумен. Взгляд берсерка, у которого вдруг отнялись и ноги и руки и который не может даже ползти в бой.

– Хедин… – Губы его шевельнулись.

– Что «Хедин»? Вставай, пока эти не оправились! Их так не убьёшь, даже если снести голову! Не ведаю, откуда здесь такая силища, но…

– Я… ведаю. Но… Хедин…

– Вставай, говорю! Уходим отсюда! Древние возрождаются, Ракот, возрождаются, понимаешь ты или нет?! Сейчас повсюду будет сплошной Рагнарёк! Сила, Сила вернулась к ним! Сила вернулась, а соображения, боюсь, стало ещё меньше, чем было! И… они хотят… размножаться… – добавила она медленно – потому что Древняя, перемазанная собственной кровью, конвульсивно дёрнулась, пытаясь ползти обратно к Восставшему.

Райна с размаху пнула тварь, отбросила к колоннам.

– Её, похоже, и на куски изрубить можно – а всё нипочём!

Восставший приподнялся, сел, болезненно морщась.

– Хедин… с ним что-то… что-то жуткое… Райна… Рандгрид… я… нам надо возвращаться. В Обетованное. Срочно. Всё прочее уже неважно.

– А эти Древние?! Они ж весь мир зальют кровью! Сперва своей, а потом, раздувшись, как пиявки, полезут дальше! Нельзя их оставлять!

– Нельзя, думаешь? – Ракот болезненно скривился, схватившись за бок. – Тогда только одно… но Закон Равновесия…

– Не медли! – яростно бросила Райна. – Что бы ни решил – не медли!

Восставший с трудом выпрямился, повёл плечами, скривился, прошептав какое-то ругательство. Он, казалось, до сих пор не мог понять, что же с ним случилось.

– Это будет… хуже, чем с Безумными Богами. Это-то настоящие Боги, и безумны они ничуть не меньше. А если это ещё и по множеству миров…

Снежноволосая меж тем втянула отвратительно удлинившиеся руки и ноги, делавшие её так похожей на мерзкую белую паучиху. Райна видела, что рана в груди уже затянулась так, что оставался лишь розовый длинный шрам.

Она заживляла сама себя, словно гидра. «Регенерировала», как по-учёному называл это один недоучившийся студиозус, подавшийся в наёмники после того, как его вытурили из alma mater за беспрерывные дуэли.

Студиозус неровно дышал к Райне, оттого частенько подсаживался к ней и вёл долгие разговоры. Впрочем, может, ещё и потому, что она единственная соглашалась его слушать?

Валькирия развернулась к Древней. Поймала взгляд – та уже убрала древнюю «рыбность» подальше. Сейчас у неё уже были человеческие глаза, в которых снова разгорался огонь желания. Желания грубого и примитивного, где не светилось ничего, кроме лишь инстинкта. «Прокреационного», если она правильно помнила слова того самого студиозуса…

Даже альвийский меч не мог справиться с этой Древней, подпитываемой сошедшей с ума силой Упорядоченного.

Ракот зарычал, тряхнул гривой иссиня-чёрных волос. Да, невольно призналась вдруг Райна, он достоин был бы войти в Валгаллу. Достоин был бы сесть одесную её отца. Достоин править.

…И она бы правила рядом с ним…

Восставший встряхнулся, вскинул наперевес Чёрный Меч, шагнул к распростёртой Древней. Прорычал что-то малоразборчивое, однако снежноволосая его поняла. Зашипела, оскалилась, стараясь отползти от разгневанного Нового Бога. Тот повторил свой рык – словно спрашивал что-то. Снежноволосая затрясла головой, задрожала, руки её затряслись, однако она упорно молчала.

Ракот пожал плечами, тряхнул правой рукой. Чёрный Меч с шипением взрезал воздух, и там, за их спинами, где лежал вход во многоколонный храм, вспыхнуло пламя. Древняя дёрнулась, захрипела. А потом – с неожиданной мольбой вдруг протянула к Ракоту руки, падая к его ногами. Конечно, упала не просто так – изгиб бедра, очертания ягодиц, всё должно было будить в нём самца, но Восставший лишь криво усмехнулся.

– Говори! – приказал он и повторил своё рычание в третий раз.

Снежноволосая скривилась, явно пытаясь выдавить из себя подобие соблазнительной улыбки. Указала на пламя, забушевавшее вдали и бросившее алые отсветы на бесчисленные колонны вокруг.

– Древние пробудились, – перевёл Райне её ответ Ракот. – Великий мастер поднял нас ото сна. Предсказанный день пришёл, миру пора измениться. Мы будем править вновь. Э-э-э, ну дальше неинтересно.

– Почему? – с нажимом спросила Райна.

– Говорит, – буркнул Восставший, отворачиваясь, – что согласна на всё, если я… э-э-э… дарую ей своё семя.

– Обойдётся, – ледяным тоном отрезала Райна. Альвийский клинок заплясал в опасной близости от горла снежноволосой. – Что ты сделал там, с огнём? Отчего не раньше?

Ракот усмехнулся. Усмешка вышла весьма невесёлая.

– Хедин был бы вне себя. Я зашёл слишком далеко. Эту парочку подпитывают смерти на арене. Я ударил по людям, а не по чудовищам.

– Ты защищался!

– Ты не понимаешь, – покачал головой Ракот. – Но об этом после. Ты! – и он вновь зарычал на снежноволосую.

Райна заметила, что розовый шрам на груди у той перестал затягиваться. Или, во всяком случае, затягивался теперь не так быстро.

– Великий мастер – это всё Сущее, – вновь переводил Восставший. – Великая совокупность, иных слов она не знает. Нет, его нельзя видеть, он сокрыт. Однако его можно слышать. Иногда он говорит с ними, которым дана власть… – он наморщился, жестом остановил Древнюю, рыкнул что-то, явно переспрашивая, – тьфу, пропасть, которым дана власть пожирать и жить. Славно, славно. Главное, что честно и откровенно. Жрать, размножаться и жить. Вернее, не «размножаться». Скорее, «воспроизводить себя». Тварь не бессмертна телесно. Так вот, «великий мастер» говорит с ними. И тогда они знают, что делать.

– И что же они должны делать сейчас?

– Удвоить себя. – Ракот скривился от отвращения. – Удвоить себя. Пройти… постой… ага, да, таки «за небо». «Пройти за небо», в другой мир. Начать жрать там. Постой, а это что ещё?.. «Запасать кровь»? Бред какой-то…

– Нет, не бред, – тихо и с ненавистью сказала валькирия, глядя прямо в глаза Древней и не отводя острие альвийского меча от её горла. – «Запасать кровь» значит запасать силу. Копить её, чтобы потом, в один прекрасный момент – отдать.

– Откуда ты знаешь? – поразился Ракот.

– Мне легче понять её, я ведь тоже Древняя. Копить силу, да. Древние вернулись к жизни, и кто-то пытается придать ей хоть какой-то смысл.

– А раньше его не было? – Ракот пристально смотрел на притихшую Древнюю. Глаза его опасно сузились.

– Нет, – через силу ответила Райна. – Раньше я не понимала… не сознавала… только теперь. Древние Боги просто жили. Жили сегодняшним днём. Иные бессмертные душой и телом, как асы. Иные – как вот эта, перед нами, должны были «возобновлять» себя. Но смысла не было.

– Он был, – возразил Ракот. – Та же Валгалла, как мне рассказывал Хедин…

– Валгалла… – горько отозвалась валькирия. – Теперь, после того, что мы увидели во владениях Демогоргона… Валгалла была могилой. Залы Хель были страшной могилой. Души гнили что там, что там.

– Но в Валгалле они, по крайней мере, не мучились, – мрачно заметил Ракот.

– Да, – кивнула Райна. – Меня это… заставляло молчать долгие, долгие годы. Но, могучий Ракот! Что станем делать здесь и сейчас?

– Я уже шагнул за край. – Восставший с ненавистью глядел на сжавшуюся Древнюю. – По-хорошему, этот мир оставлять нельзя. Наверное, иные из моего Поколения сказали б, что цель оправдывает средства, и его надо как-нибудь скормить Неназываемому. Или выжечь. Стереть в пыль вместе с его безумными хозяевами и их рабами, которые, похоже, сейчас для них просто источник дармовой силы. У Ямерта для этого имелся даже особый инструмент – Губитель. И его противоположность – Возрождающая. Но…

– Но?

– Но чем мы тогда будем отличаться от них?

Райна только зло сощурилась.

– Потом, Восставший, все подобные вещи – потом! Если тебе нельзя, то дай, я докончу сама!

– Как? – поразился Ракот.

– Вот так! – Альвийский меч сверкнул, и голова снежноволосой покатилась с плеч, тело рухнуло в конвульсиях, заливая пол тёмной кровью.

– Это её не убьёт, – заметил Ракот.

– Твой огонь!

Восставший пожал плечами.

– И это тоже, но, если настаиваешь…

Вытянул руку на корчащимся телом. С ладони вниз сорвались тяжёлые капли жидкого пламени, коснулись бледной кожи. Раздалось шипение, плоть расходилась, обнажая стремительно обугливающеся кости.

– Искру изначального Дыхания Творца так просто не сразишь.

– Но после Боргильдовой Битвы асы отправились во владения Демогоргона!

– Вы были другими. Изначально другими. Не такими, как эти. – Он указал на кучку пепла, в которую обратилось обезглавленное тело. – Вы поднялись куда выше, чем этот… эта… это. Древние разнообразны. И сейчас, похоже, больше всех выиграли именно такие. Простейшие. Способные только жрать, размножаться и…

– И запасать силу, – закончила Райна.

– Именно, – кивнул Восставший. Он обернулся – бушевавшее за выходом пламя мгновенно опало. – Убивать невинных… даже если тем самым спасаешь других…

– Я знаю, Восставший. Это противно твоей чести. – Райна сама не заметила, как положила ладонь ему на предплечье.

Ракот нахмурился, выдохнул. И очень, очень осторожно накрыл её ладонь своей собственной.

Райна замерла.

Выдохнула. Медленно вытащила ладонь.

Ракот кашлянул.

– Отсюда надо уходить. Твоя мать ждёт. Мир этот надо заливать огнём, весь. А нам – в Обетованное. С братом моим Хедином стряслось что-то очень, очень… странное.

Воительница покачала головой:

– Их нельзя оставлять. Древних мы не убили. Они возродятся. Но может, хотя бы выжечь ту тварь в колодце, куда мы проваливались?

– Постараюсь, – сумрачно отозвался Ракот. – Она-то славно прикрыта, это люди на скамьях амфитеатра здешних хозяев не занимали. Только потому мне и удалось.

– Идём, – попросила воительница. Оставаться здесь стало выше её сил. – Добьём их! Во всяком случае, этого, второго…

Однако Древний вполне благоразумно дожидаться их не стал. Ракоту и Райне открылся пустой амфитеатр, почерневшие, покрытые гарью ряды скамей. Взрытый песок арены, залитый тёмной кровью. Чудовище нырнуло обратно в колодец, надо полагать, нажравшееся на много дней вперёд.

Снежноволосый сбежал. Райна досадливо сморщилась.

– Если такое началось и по другим мирам, – покачал головой Восставший, – тут никаких армий не хватит…

– Только если лишить их силы.

– Верно, – кивнул Ракот. – Что ж, семь бед – один ответ… эх, тяжеловато идёт…

Острие Чёрного Меча смотрело прямо на присыпанный песком колодец. Каменный стакан, логово зверя.

С лезвия вновь сорвались тяжёлые, маслянистого вида капли. Упали на камень – тот зашипел и треснул. Вот уже целый ручеёк потянулся вниз, со ступени на ступень, оставляя за собой паутину трещин, вот достиг арены, словно живой, вскарабкался на последнюю изгородь и, подобный атакующей змее, ринулся на перепаханный песок.

Валькирия заметила, как дёрнулся, как скособочился вдруг Ракот.

Из колодца вверх ударил столб клубящегося пламени. Жар заставил воительницу попятиться, а попятившись, подхватить Ракота под руку – тот шатался, еле держась на ногах; однако пламя продолжало течь с его меча, а над ареной рвались вверх огненные языки, смешанные с густым, чёрным и жирным дымом.

И зловоние. Отвратительное зловоние, запах горелого мяса, расползающийся окрест.

Само по себе чудовище не горело и гореть не могло. Восставший поддерживал огонь словно бы собственной кровью.

И долго это длиться не могло.

– Хватит. Хватит, слышишь?!

Тяжело дыша, Ракот оперся на клинок – острие погрузилось в камень. Ручеёк огненных капель истаял. Восставший дышал хрипло, с трудом.

– Достаточно, – тихо попросила его Райна. – Достаточно. Идём отсюда. Идём, Ракот! – Имя его выговорилось легко и свободно. – Идём отсюда.

И они пошли – медленно, с трудом, оставив за спиной истончающийся столб дыма над логовом Древних.

* * *

Мир отпускал их трудно и неохотно. Тропа в Межреальность ускользала из-под ног, и нашаривать её приходилось чуть не вслепую. Райна тихо бранилась про себя, потому что от Ракота помощи не было почти никакой. Да что там помощи, Восставшего приходилось едва ли не тащить.

Он хромал, заметно приволакивал ногу, дышал тяжело, с хрипами. Остановился, провёл по губам подрагивающий ладонью – на тыльной её стороне остались размазанные кровяные следы.

– Что… что с тобой? – всполошилась валькирия.

Ракот ответил не сразу – несколько мгновений стоял, согнувшись, тяжело опираясь на меч, словно скороход, вусмерть запыхавшийся от долгого бега.

– Сила… сила уходит, Райна. Поворачивает… к Древним… к… иным…

– Как «уходит»? – даже растерялась воительница. – Ты же не колдун какой-нибудь, ты Бог! Новый Бог!

Восставший кивнул:

– Раньше… я положил бы подобное заклятие и забыл о нём через мгновение. А сейчас – меня слово выжали. Сила возвращается, но медленно, там, где раньше была река, ныне просто ручеёк. И что-то не так с Хедином. Если с ним та же беда… – Ракот медленно покачал головой.

– Как можно исправить? Как можно помочь?

– Какие-то нелады… с Источниками. Пути магии сбиты и перепутаны, новые потоки хлынули… словно бы мимо нас. Ты вот что ощущаешь, валькирия? Как себя чувствуешь?

Райна прикусила губу:

– Как десять прежних Рандгрид. Нет, какое там, как сто, как тысяча! Я вышла б на Боргильдово Поле и заломала Ямерта голыми руками!..

– Что-то – или кто-то – повернул магию так, что Древним Богам сейчас достаётся несоразмерно много. Не спрашивай меня, как это было сделано, воительница. Я не отвечу. Мы с братом провели целую вечность в твёрдом убеждении, что подобное невозможно, что токи силы не подчинятся никому, даже Орлангуру с Демогоргоном. Оказалось, таки подчиняются. Их таки можно перенаправить.

– Но ты же по-прежнему Бог! Разве ты зависел от этой силы, словно простой смертный колдун или шаман?

Восставший досадливо потряс головой. Сделал несколько неуверенных шагов, потом дело пошло легче. Он расправил плечи, вновь провёл тыльной стороной ладони по губам – кровь исчезла.

– Теперь лучше. Я вроде как снова прежний, но именно что «вроде». А что до «бога»… поверишь ли, Райна, мы с Хедином до сих пор не знаем, что это такое. Просто сильный маг? Тот, кому доверено больше всего силы? Тот, кому дозволено вмешиваться, поддерживать равновесие? «Упорядоченное выбрало вас», – сказал нам Дух Познания, когда мы одолели Ямерта и его братцев. Но выбрало для чего? Мы решили – просто для того, чтобы оно жило, чтобы поддерживать его живым, вольным, диким, живущим не по чьей-то указке, а по суровому закону жизни. Наверное, в этом мы походили на вас, Древних.

– Так или иначе, – перебила Райна, – ты сказал, нам надо срочно в Обетованное. Правда, не объяснил, что это такое. Ваш дом с богом Хедином?

– Угу. Хотя создали его как раз Молодые Боги. Мы не стали там многое менять. Хедин довольствуется скромным домом, ну, иногда ещё старым дворцом Ямерта.

– А ты, великий Ракот?

Восставший скривился:

– Сейчас меня заломал бы самый ничтожный из смертных колдунов.

– Сейчас?

– Ну, такого, каким я был только что, – поправился брат Хедина. – У меня… у меня не было там дома, воительница. Его не было вообще нигде. Ни в обычных мирах, ни в Межреальности. В Обетованном я пользовался гостеприимством брата. Обременять себя вещами не любил и не люблю. Когда получалось, странствовал налегке, под разными личинами, по разным мирам, боролся, как мог, за справедливость, ограничивая себя, свои собственные силы, чтобы уйти из-под Закона Равновесия.

– И ты, – негромко спросила Райна, – никогда не хотел… своего собственного пристанища? Где на стенах висело бы твоё оружие, твой доспех? Черепа сражённых тобой чудовищ? Трофеи, взятые с побеждённых лиходеев? Место, где… – она вдруг ощутила, что краснеет, – где тебя бы ждали? Нет, не твой брат, великий бог Хедин, не друзья или соратники… кто-то… совсем-совсем другой? Кто будет ждать тебя, и только тебя? Ты… никогда не хотел этого?

Она осеклась, испугавшись собственной смелости. Что она несёт, она, валькирия Асгарда? Особенно сейчас, когда дом её отца возродился, а она вывела мать из пределов Демогоргона?

– Нет, – со странной досадой ответил Ракот. – Мне нравилось странствовать, сражаться, побеждать не божественной силой, но ловкостью, находчивостью, хитростью, боевым умением. Мне нравилось биться на равных, рисковать, терпеть порой неудачи, но лишь для того, чтобы вернуться, зайти с иной стороны и всё равно добиться победы. Моим домом была дорога, доблестная валькирия. Крышей – ночные небеса. И… мои друзья, с которыми меня сводили приключения. Думаю, – он слегка улыбнулся, – в этом мы с тобой достаточно похожи.

– Но как же… но как же… ты… никого не любил? – выпалила наконец Райна, отчаянно покраснев до ушей и корней волос, словно девчонка-подросток.

Ракот вновь улыбнулся:

– Скажу тебе правду – конечно. Любил многих и многих. И они любили меня… наверное. Я не задумывался об этом. Нам было хорошо краткое время, а потом пути наши расходились, и расходились навсегда. Я… вдруг поймал себя на мысли, что мне в отличие от тебя некого было бы возвращать из владений Соборного Духа.

– Совсем-совсем некого? – с долей подозрительности вопросила Райна.

– Раз я не вспомнил ни о ком, покуда оставался там, – некого, – легко ответил Ракот. – Впрочем, то дело прошлое. Вернуться к Демогоргону, боюсь, нам уже не удастся.

– Кто знает… – пробормотала валькирия, припоминая трактир под вывеской с обнявшимися гномом и орком.

Чем дальше от мира удалялись они, тем бодрее и более похожим на себя прежнего становился Ракот. Когда они достигли места, где терпеливо ждал их призрак Сигрун, названный брат Хедина уже совершенно оправился.

– Поспешим, – бросил он отрывисто. – Нам и так нужно было скорее в Обетованное, а теперь придётся поспешать, как только возможно.

И они поспешали.

Дважды или трижды они миновали миры, где явно очнулись, пробудились к жизни и вовсю набирались сил Древние Боги, но задерживаться Ракот уже не стал.

– Мы поняли, в чём дело. Нас с тобой, храбрейшая, на всех их не хватит.

Райна частенько оглядывалась на безмолвный призрак матери. Что ждёт их в Обетованном? Может, надо скорее уж возвращаться в Асгард? Может, только отец способен вернуть плоть свой былой возлюбленной? Что она, валькирия, станет делать в Обетованном?

Правда, тут Райну посетили некие вполне чёткие и определённые мысли, чем она, похоже, весьма не против заняться в Обетованном, и от этих мыслей воительница вновь зарделась, словно маков цвет.

Ракот спешил. Межреальность обрушивалась на них, распадалась мириадами цветных осколков и вновь собирала себя за их спинами, невредимая, такая же, как и была. Никто не преградил им дорогу, никто не встал на пути – хотя всякий раз, когда Райна болезненно морщилась, ощущая очередного Древнего, в восторженной ярости от пробуждения собирающего кровавые жатвы, ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь таки встал.

«Он мне нравится, – колотилось у неё в голове. – Ой-ой-ой, он мне нравится. Мне, валькирии Асгарда, Деве Битв! До чего я дошла – неужто урок Сигдривы совсем, совсем забылся?»

Воительница так и не пришла ни к какому выводу. Мысли путались и скакали, точно зайцы.

– Великий Ракот…

– Да, храбрейшая?

– Моя мать. Я не уверена, что мы с ней так уж нужны в Обетованном. Мой отец, бог О́дин, вернул плоть асам, я надеюсь, что он…

– Думаю, что к твоему отцу мы наведаемся вместе, – рыкнул Восставший. – Посмотрим, смогу ли я… убедить его, коль он вдруг заартачится.

– С чего бы ему? – не слишком уверенно возразила Райна.

– Когда Древние Боги сходят с ума и лишаются рассудка, поручишься ли ты, что твой отец остаётся прежним? – в упор спросил Ракот. – Поручишься ли ты, что новая сила не заставила его… измениться, скажем так? Что у него теперь могут оказаться совсем иные цели и желания?

– Он мой отец, – собрав всю твёрдость, какая имелась, ответила валькирия. – Он мой отец и муж моей матери…

– Он муж одной-единственной асиньи, – напомнил Ракот. – Фригг, не так ли? Все прочие были… наложницами. Верно?

Райна опустила голову. Да. Наложницами.

Верно.

Она достаточно пожила и постранствовала, чтобы понимать, что такое наложницы и как к ним могут относиться наделённые силой и властью мужчины, вдобавок блюдущие в глазах всех остальных счастливый брак с законной супругой.

Что, если отец откажет? Прогонит с глаз? Что, если он и в самом деле обратился таким же, как этот обоеполый рыбоглаз, которому они с Ракотом, хочется верить, всё-таки слегка подпортили праздник?

Валькирия гнала эти мысли – напрасно, они возвращались:

«Мне страшно.

Мне страшно, Восставший, я боюсь приближаться к Асгарду. Боюсь гнева моего отца. Я, валькирия, одна из Двенадцати, – малодушничаю. Наверное, потому что понимаю – отказа мне не пережить.

Не пережить валькирией, той, что вводит героев в Валгаллу».

Ракот искоса наблюдал за то бледнеющей, то вновь краснеющей спутницей.

– Остановимся в Обетованном, – решительно сказал он, как отрезал. – По крайней мере, пока ты не поймёшь, что там творится в вашем Асгарде. В конце концов, в Обетованном твоя мать будет в безопасности. Водителей Мёртвых у нас там не имеется.

– Х-хорошо, – нехотя согласилась валькирия.

Однако чем ближе, по словам Ракота, оказывались они к Обетованному, тем озабоченнее становился Восставший.

– Нас словно назад откидывает, – бормотал он, зажмурившись и водя перед собой руками, будто ощупывая незримую преграду. – Два шага вперёд и шаг назад. Какие-то течения, водовороты… тут и там, тут и там. Не знай я, что это невозможно… сказал бы, что…

– Что?

– Нет, нет, Райна, ничего. Это невозможно, говорю же тебе.

Межреальность бушевала вокруг них, вздымались и рушились разноцветные горы, разливались широкие реки, начинали извиваться и уползать исполинскими змеями. Райна никогда не видела ничего подобного, хотя странствовала между мирами уже не один эон.

Ракот мрачнел всё больше:

– Три шага вперёд и два назад. Даже нет, шесть вперёд и пять назад. Мы всё замедляемся и замедляемся, Райна. И… – Он наморщил лоб. – Я не могу понять, в чём дело. Совсем не могу. Словно нас кто-то пытается задержать, если не остановить.

– Странно было б, кабы никто не пытался нас остановить, – хмыкнула валькирия.

– Не то, не так, – отмахнулся Ракот. – Тут словно сама Межреаль…

Он осёкся и замер. Глаза широко раскрылись.

– Не может быть, – сипло выдавил он. Кулаки сжались. – Нет, не может!

– Чего не может, Восставший? – Райна сдвинула брови. – Чего не может?

– Мы сдерживали Неназываемого, сдерживали его новосотворённой пустотой, которую он…

– Я знаю, – перебила валькирия. – Отец рассказывал.

– Обетованное словно такой же барьер окружает, – сощурился Ракот. – Мы не можем продвинуться. Нас всё время относит назад, словно такая же пустота теперь льётся уже и нам навстречу. И это значит, что кто-то сумел расшифровать наши с братом Хедином заклятия, сумел расшифровать и повернуть против нас. Обетованное отрезано.

– Но если из шести шагов один всё-таки вперёд, значит, мы не стоим!

– Не стоим, но и не вдруг доберемся. Может, месяц человеческий. А может, год.

– И что же теперь? – растерялась валькирия.

Ракот медленно сел прямо на край тропы. Радужный цветок Межреальности сразу же потянулся к нему торчащими из венчика усиками, словно игривый щенок.

– Сейчас. Придётся вспомнить кое-что… из старых времён. Не только брату Хедину удавались заковыристые заклятия.

– Чем я могу помочь?

– Прикроешь мне спину; обычное дело, – усмехнулся Ракот.

– Прикрою, – кивнула валькирия. – Но помни, Восставший, я ведь Древняя. А нам сейчас привалило, как говаривали в полках.

– Может, и привалило, – пожал плечами Восставший, – да только если б тут одного «привалившего» достало…

– Я готова, – бесстрастно бросила валькирия, стараясь не выказать обиды.

Ракот вздохнул:

– Сдается мне, приходит время, когда и Орлангуру с Демогоргоном не отсидеться будет. Великое Древо, души, корни его, к Источникам идущие… Да и Тьма… слишком долго оставалась неприкаянной.

– Почему, Восставший? Тебя ведь называли Её повелителем?

– Был когда-то, – хмыкнул Ракот. – Но погоди теперь, храбрейшая, ладно? И будь начеку.

– Когда я не была? – Райна прокрутила мечом шипящую мельницу.

Восставший молча кивнул. И принялся чертить широкую магическую фигуру.

Звёзды, лучи, полумесяцы; дуги, хорды, пересечения, прямо огневеющим острием Чёрного Меча. Глаза Восставшего сузились, мускулы вздулись, он словно бы готовился к броску.

Райна не заметила, в какой именно миг с лезвия Ракотова меча сорвалась тёмно-багровая искра. Фигура вспыхнула, причудливо пересекавшие друг друга гнутые поверхности встали над прочерченными линиями. Со всех сторон надвинулась темнота, Межреальность тонула во мраке.

Райна повела плечами, поудобнее перехватила и щит, и меч.

Тьму она не любила. Стихия валькирии – свет и ветер. Огневеющие зори, розовый пламень на облаках, слепящее солнце; тьма же всегда оставалась уделом йотунов.

И, хотя Райна сама была внучкой йотуна, тьму она недолюбливала.

Свет вокруг мерк, горели лишь призрачные стены, уходившие в бесконечность над магической фигурой. Со стороны они могли показаться громадными парусами, разворачивающимися над незримым кораблем.

И с одной из сторон явно дул не сильный, но заметный ветер. Полотнища медленно вдавливались, их словно бы сносило к Ракоту и Райне, пригнетало к поверхности.

– Вот оно, – проговорил Ракот. – Как я и думал. Не так чтобы очень много, но нам с тобой хватит.

– Хватит? – нахмурилась Райна. – Чтобы остановить Нового Бога и валькирию Асгарда Возрождённого, требуется что-то получше!

– Слова красивые, да одних-то слов маловато. – Ракот пристально смотрел на медленно сносимые незримым ветром алые паруса.

– Ты был Владыкой Мрака, великий Ракот.

– Был. Но то… давно миновало. Кипящий Котёл…

– Думаю, что выбирать нам особенно не из чего, храбрейший.

– Подобное так просто не обретается и не оставляется, валькирия.

– Знаю, – опустила голову та. – Когда перестаешь быть самой собой, и делаешься… – она не договорила.

– Попробуем ещё раз, – решил Ракот. – А если нет – к Кипящему Котлу. Прости, воительница, но дороги наши тут разойдутся. Твой долг – вернуть матери тело. Иначе зачем ты вырвала её из того бытия, в домене Демогоргона?

– Моя мать… – нахмурилась Райна.

Да, призрак Сигрун был здесь. Безмолвный, почти невидимый. Мать валькирии утратила дар речи, покинув владения Соборного Духа, и с тех пор просто следовала за Ракотом и Райной.

– Ты не поможешь мне у Кипящего Котла, валькирия. Зато сможешь помочь достойной Сигрун.

– Но что же ты выбрал, Восставший?

Тот помолчал, потом вскинул Чёрный Меч, острием указал на сносимые неощутимым иначе ветром полотнища.

– Те, кто это сделал, на несколько шагов опережают нас. Мы подстраиваемся под них, отдав инициативу. Так войны не выигрывают. Значит, пора сделать то, чего они не ждут, что им ни под каким видом даже не придёт в голову. Ну, а о Ракоте Восставшем, Ракоте Властелине Мрака все уже забыли давным-давно. – Он усмехнулся. – Говорят, что новое – это хорошо забытое старое. Большие костры. Моя цитадель. Тёмные легионы. Х-ха! Славное было времечко, хоть и скверно кончилось.

– Так ты, великий, отправляешься вниз? К Кипящему Котлу?

Ракот пожал плечами:

– Если мы не прорвёмся к Обетованному вот прямо сейчас.

* * *

Они не поворачивали назад, упорно отыскивая путь к Обетованному. Ракота не слишком удивляло его отсутствие – кто-то впрямь очень, очень хорошо подготовился, рассчитав свои шаги с небывалой точностью.

Кто-то досконально, до мелочей, изучил заклятия, обращённые Хедином и Ракотом против Неназываемого.

Кто-то развил и усложнил эти чары, окружив такой же завесой Обетованное. Конечно, для этого требовалась куда меньшая мощь, чем для сдерживания Неназываемого, достаточно было не давать им с Райной продвинуться вперёд, а пространство они, увы, пожирать не умели.

Что-то неладное творилось с Хедином. Он был здесь, он словно постоянно глядел Ракоту через плечо, но дозваться его было невозможно. Сейчас Восставший с тоской вспоминал об Эритовых обручах, «игрушках» давно минувшей эпохи. Однако они работали, и работали неплохо.

Чем дальше, тем сильнее становилось ощущение, что их с Райной просто гонят, словно добычу; словно опытная загонная ватага направляла их путь.

Да, у Владыки Мрака, наверное, хватит мощи просто проломить эту стену, думал Восставший. Однако это… всё та же тропа, которой он уже шёл один раз. Повелитель Тьмы просто не может оставаться один, действовать излюбленными методами Хедина, короткими разящими ударами, нанесёнными малой силой, но в точно назначенное место.

Ракот Восставший, Ракот Властелин Ночи собирал исполинские армии. Когда они маршировали, Упорядоченное дрожало, и это были не цветистые выдумки поэтов. Тёмные легионы заполняли небо, море и землю, они пожирали всё на своём пути, и Молодым Богам пришлось тогда отступить.

Отступить до самого Обетованного.

Правда, потом они контратаковали.

Этот момент Ракот вспоминать не любил, хотя и признавал, что надо.

Вся его сила, вся власть над Кипящим Котлом, над огненными безднами Упорядоченного, преклонение и обожание мириад последователей ничего не смогли сделать с армиями Молодых Богов.

С армиями Молодых Богов, сражавшихся «за свет и свободу».

Само собой, их обманули, тех людей и гномов, эльфов и половинчиков и прочих, коим нет числа. Они сражались не за «свет и свободу». Они сражались, чтобы Ямерт и его присные правили Упорядоченным, как встарь.

Но важным было не это. Имело значение лишь то, во что верили эти самые люди, гномы, эльфы, половинчики и прочие.

А они верили именно в борьбу «за свет и свободу».

И потому они победили.

Что сможет сделать Повелитель Тьмы сейчас? Против кого он поведет свои легионы? На кого укажет как на врага, как на источник бедствий?

Тогда были Молодые Боги. Их знал каждый. Ну, или почти каждый. А теперь? Если даже он, Новый Бог, понятия не имеет, кто окружил Обетованное этим вывернутым наружу мешком, что они с названым братом изобрели для Неназываемого?

– Достаточно, Райна. Нам пора расстаться. Иди к Асгарду, исполни свой долг. Я… постараюсь отыскать тебя там.

Воительница опустила голову. На щеках проступил румянец.

– Или я найду тебя, великий Ракот. Если ты не сочтёшь это непозволительной дерзостью.

– Когда это валькирии считали непозволительной дерзостью хоть что-то?! – попытался отшутиться Ракот, однако Райна лишь вздохнула, не поднимая взгляда.

– Одна из моих сестёр дерзнула. Оставила путь валькирии, взяв себе в мужья великого героя. Смертного. Сама отказалась от Асгарда, отреклась от нас. Это была… непозволительная дерзость.

И, резко повернувшись, двинулась прочь.

Призрак Сигрун безмолвно последовал за нею.

Ракот остался стоять, озабоченно глядя вслед уходящей валькирии.

А потом, после паузы, сказал, глядя на почти полностью снесённые новосотворённой пустотой алые паруса:

– Тьма, похоже, заждалась.

* * *

Райна пробиралась сквозь Упорядоченное, извилистыми тропами Межреальности, почти ничего не видя, руководствуясь одним лишь инстинктом, словно перелётная птица.

Восставший прав. Долг должен быть исполнен. На этом стояли Древние Боги, настоящие Древние Боги, не те чудовища, что повылезали из-под коряг и камней, где спали, ожидая, что мир изменится.

Да, сил у неё прибавилось, и существенно. Но даже эти силы не смогли бы разорвать мягкие, обволакивающие покрывала толкавшего в грудь ветра.

Ветра пустоты. Текущей навстречу новой ткани Межреальности, словно бы раздувавшей Упорядоченное, заключив часть его в непроницаемый кокон.

Ракот был прав – они могли провести здесь множество дней и не найти разгадку.

Нужна была сила, нужно было посылать к воронам Равновесие и начинать настоящую войну.

Войну, в которой за твоей спиной – действительно тысячи тысяч. А не несколько десятков, пусть даже самых лучших.

Она, конечно же, вернётся. Вернётся, и постарается вернуться не одна.

«Сдается мне, – подумала Райна, – что одна молодая чародейка, которую я называла «кирией», слишком засиделась на одном месте…»

…К Асгарду они с призраком Сигрун добрались довольно споро и без больших тревог.

Валькирия остановилась. Вот они, равнины Иды. Воздух, которым она привыкла дышать, очистившийся от вечного, как казалось, привкуса гари и копоти.

Вот он, Асгард.

Всё, как и хотел отец.

Вот они, золотые щиты на крыше Валгаллы.

Вот они, покои асинь и асов.

Вот он, великий и вечный Иггдрасиль.

Раскинул ветви свои, затенил великую крепость.

Но врата её наглухо закрыты. Вокруг же стен раскинулся целый городок, посад, предместье, тоже окружённое рвом и частоколом. Виднелись прямоугольные скелеты строительных лесов – там, похоже, гномы сооружали нечто, донельзя похожее на боевые башни. Из многочисленных труб поднимался дым, куда-то вдаль тянулись вьючные караваны, исчезая в сгущающемся у горизонта тумане.

Бревенчатый посад окружали не только стена и ров, но и целые поля заострённых кольев, наклонённых вперёд. Валькирия побилась бы об заклад, что там найдутся и волчьи ямы, и капканы, и ещё много всякого, на что Подгорный Народ всегда слыл большими мастерами.

Асгард готовится к войне?

С кем? Или йотуны внезапно воскресли, да так, что возродился не только Асгард, но и Йотунхейм?

Райна для верности глянула – призрак матери неотступно следовал за нею.

Что ж, она у цели. И да, Асгард тоже полнила сила. Древние Боги вновь в чести у Упорядоченного.

Что ж, отец добился цели. Эвон, эвон – не Фенрир ли там разлёгся, за изгибом стен крепости Асов? А это – не рыжая ли борода Тора мелькнула на стене между зубцов?

Отцу удалось.

Райна постояла, улыбаясь и глядя на возрождённый Асгард.

Всё, как было. И даже Иггдрасиль.

И сила. Сила, какой раньше не было, или же она забыла.

– Идём, мама, – тихонько сказала Райна.

Вот они, врата.

Её окликнули гномы в полном вооружении, в тяжёлых латах и с опущенными забралами шлемов.

Вместо ответа валькирия вскинула альвийский меч, позволяя новообретённой силе чуть-чуть, но показать себя.

Клинок полыхнул.

– Я Рандгрид, Разбивающая Щиты, одна из Двенадцати, дочь О́дина, отца богов! Проведите меня к нему, немедля!

Воители попятились.

– Прости нас, великая, – наконец выговорил один. – Прости, что не… не сразу узнали тебя в дорожном наряде. Следуй за мной, великая, не гневайся на верных слуг твоего отца…

Она шла через посад, обычный городок, мимо бревенчатых домов, низких и длинных, как любили строить гномы; коньки украшены резными головами драконов и морских змеев.

Дорога круто взбиралась к воротам самого Асгарда. Здесь должен нести вечную стражу Хеймдалль.

Тяжёлые створки синеватого кованого железа заперты. Райна, не зная, что делать, протянула руку, положила ладонь на холодный металл. Толкнула.

– Войди, дщерь О́дина.

Голос Хеймдалля шёл отовсюду. Ворота распахивались, беззвучно, словно во сне.

Райна шагнула внутрь.

Всё, всё, всё так, как было. До мельчайшей мелочи.

Она даже зажмурилась. Это было… невыносимо.

На воительницу это обрушилось внезапно, вдруг, горной лавиной. Асгард Возрождённый, не зомби, не мертвяк, не ходячий труп. Всё, как полагается, всё на местах.

Нет, нет, как же так – «все на местах»?! Не всё! Эйнхерии! Герои, достойные пировать в Валгалле, их-то никто ниоткуда не выводил?!

Райна брела по каменным плитам двора медленно, вглядываясь наполовину в окружающее её, наполовину в собственную память.

Пространство перед Валгаллой, за ней – поднимающийся к небу исполинский ясень. Иггдрасиль. У его корней – булькает источник.

Источник магии.

Такой, какой и был в старом Асгарде. Его почитали, звали «Урдом», но на самом деле истинный Урд крылся совсем в другом месте.

Однако этот новый источник невозможно было даже сравнить со старым. Новый извергал потоки Силы, яростной, живой, новорождённой. Ощущалось это словно жаркий солнечный свет в полуденный зной.

Прежде такого не было. Старый Асгард вполне обходился своим источником.

Вот и высокие двери Валгаллы. Сердце валькирии бьётся часто и сильно – до сих пор её никто не встретил. Нет Хеймдалля на вратах, никого нет.

Она решительно толкнула резную створку.

Гулкий, высокий зал. Длинные столы, скамьи пред ними; однако они пусты. Ну, если точнее, почти пусты.

Пятеро или шестеро воинов сидели в дальнем конце зала, ближе к трону О́дина.

На котором, окружённый асами, восседал и сам Отец Богов.

Он вскинул голову, единственный глаз воззрился прямо на валькирию.

Разом вскочил рыжебородый Тор, за ним – и остальные Асы.

– Великий О́дин! Я вернулась. – Райна преклонила одно колено. – Вернулась с победой!

– Встань, дочь моя, – пронеслось по Валгалле.

Райна встала.

Да, точно. Полдюжины воинов за столами – новые эйнхерии, что ли? – и все асы, собравшиеся у подножия трона О́дина.

И сам Отец Дружин на нём. Правда, нет ни пары воронов на плечах, ни двоих волков возле ног. Да и Гунгнира нет тоже.

А возле него стоял высокий, плечистый человек с гордой осанкой, с идеально правильным, чеканным ликом и глазами, полными белого огня.

Ямерт? У Райны едва не подкосились ноги.

Нет, нет, нет. Невозможно.

Впрочем, остальные асы вполне спокойно поглядывали на знакомого незнакомца. Райна тоже постаралась ничем не выказать удивления.

Каждый шаг давался валькирии с трудом. Почему, отчего? Вот, она видит сестёр, они все тут, вместе, Райна узнаёт всех и каждую. Её семья здесь, почти в полном составе, но…

Но у трона отца застыл, горделиво вскинув скульптурную голову, некто очень, очень похожий на Ямерта.

– Все живы, отец, – просто сказала Райна, глядя на неподвижного О́дина. – Все живы, и я вернулась.

Никто не шевельнулся; асы и асиньи глядели на Райну, но лица их не выражали ничего, совсем ничего, даже вежливого интереса.

– Это хорошо, дочь моя, – изрёк наконец О́дин. – Сядь со своими сёстрами. Сядь, ибо слушаем мы важного гостя. Первого гостя в возрождённом Асгарде.

– Пусть не удивляется храбрая валькирия, – на языке Асгарда проговорил гость. – Пусть не дивится сему обличию, ей, бесспорно, памятному. Как-то раз не слишком давно мы заполучили дозволение принять его… и вот воспользовались вновь.

Райна, растерянная, недоумевающая, шла мимо асов, бегло взглянула на сидевших за столами воинов – да, точно, эйнхерии, сёстры-валькирии, значит, уже взялись за привычное дело, приводить достойных в Валгаллу.

Вот они, сёстры. Бегло взглянули на младшую Рандгрид, Расщепляющую Щиты, бегло кивнули.

Они словно по-прежнему оставались где-то там, в призрачном Асгарде, на ветвях Великого Древа в домене Демогоргона.

Райна не дала разрастись горькой обиде. Она исполнила долг, великий долг – а теперь докончит и вторую его половину.

Она знала – мать по-прежнему рядом с ней, пусть в самой Валгалле дух её сделался совершенно не виден.

– Мы рады весьма, что та, благодаря которой все асы ныне здесь и могут нам внимать, тоже здесь, – витиевато продолжал гость. – Мы уже помогали ей – и ей, и могучему О́дину, Отцу Богов. И мы счастливы, что замысел вполне удался. Асгард возрождён. Мир изменился. Четвёртый Источник Магии ожил в Сущем. Старое уходит, наступает новая эра. Эра Древних Богов, эра Дыхания Творца. Всё движется в соответствии с великим планом. Взлёты и падения, триумфы и поражения – всё соразмерно в Сущем.

Райну томили голод и жажда, однако столы Валгаллы наги. Да, верно, припомнила она с досадой. Вепря Сехримнира и его многочисленного потомства нет ведь тоже.

А гость продолжал говорить:

– В некий момент Древним Богам предопределено было пасть. До срока. Срок исполнился. Упорядоченное изменилось и вновь нуждается в асах и асиньях. И в других Древних. Всё это – для исполнения замысла Творца.

– Докажешь ли ты это асам, гость? – ровно, без гнева, однако и без приязни, проговорил Отец Дружин. – Докажешь ли им, что твои слова о замысле Творца истинны?

– Разумеется, – легко кивнул гость. – Мы говорим – замысел Творца разворачивается везде и всюду, постоянно. Как вода устремляется с гор к равнинам, влекомая силой тяжести, так и великие деяния преуспевают лишь тогда, когда сообразны именно замыслу Творца. Вода не потечёт сама по себе вверх. Великое дело, посягающее на основы сущего, не будет иметь успеха, если не пребывает в соответствии с исходным замыслом. Замыслом, выразившим себя в законах естества и в созданных из них исключениях. Если тебе, Отец Богов, тебе и твоей дочери, при нашей помощи удалось небывалое – значит, оно пребывает в согласии с исходным замыслом. Если закон естества вдруг изменился к твоей, великий О́дин, выгоде – значит, ты действовал в нужном месте, в нужное время и нужным образом.

Асы внимали гостю равнодушно, отстранённо, даже не с «холодной вежливостью», а просто – потому что им сказали сидеть и слушать.

Было в них что-то от тех душ, что вызволяла Райна, только на сей раз они уже облеклись плотью. Валькирия хотела пошептаться с сёстрами, однако не могла поймать их взглядов; точно завороженные, они смотрели на гостя, и только на него.

Честное слово, Райна обрадовалась бы сейчас и поджатым губам ревнивой Фригг, её обиде – но супруга Отца Богов даже не посмотрела в сторону Разбивающей Щиты.

– Ты не доказал, гость, что именно вам ведом истинный замысел Творца.

– Мы только что сделали это, – возразил тот. – Мы предрекли тебе победу, Отец Дружин. Никто никогда не прорывался силой во владения Соборного Духа. Мы сделали это. Мы отразили учеников Хедина. Твоя дочь привела асов, ты вернул им тела; во всём этом мы помогали тебе. Мы знали, как помочь; всё это потому, что нам ведом великий замысел.

Слова гостя были пустой шелухой. Не менее пусты были и короткие фразы отца, не глядевшего, как и остальные асы, на Райну. Странное и недоброе представление разыгрывалось перед глазами воительницы, однако она никак не могла взять в толк, кто же является зрителями, кому предназначено сие действо?

– Что ж, – величественно проронил Отец Дружин. – Скажи теперь, гость, в чём твоя нужда? Вы помогли моему делу; быть может, теперь моя очередь?

– Течения магии сместились, бог О́дин, Древние, подобные тебе, получили немалую силу. Новые же Боги, Хедин и Ракот, напротив, ослабли. Пришла пора устранить последнюю помеху перед исполнением великого замысла. Упорядоченное более не нуждается в тех, кто целые эоны только и делал, что давил всех, кому не посчастливилось вызвать подозрения слишком быстрым ростом собственных сил. Рати Хедина уже ведь подступали под твой Асгард, верно? Они были отбиты, однако не надо думать, что они не вернутся. Он всегда возвращается. Вместе с Ракотом Восставшим. Самого Восставшего опасаться не приходится – он лишь выполняет приказы Хедина, но вот Познавший Тьму…

– Ты хочешь, гость, чтобы я напал на Новых Богов? – бесцветным голосом произнёс Старый Хрофт.

– Ты будешь не один, великий О́дин. Древние пробуждаются. Стряхивают с себя оцепенение. В твоих владениях бьёт новый Источник магии, Источник, что дарует Древним силу. Они покорятся тебе, и ты поведешь их в бой!

– То есть, гость, ты хочешь, чтобы именно я напал на Новых Богов, – заключил Старый Хрофт. Он не спрашивал, он утверждал. – Вы оказали мне помощь, Дальние. И за то моя благодарность безмерна. Но не думаешь же ты, что я окажусь самоубийцей? Что я собственными руками отправлю только что возвращённых к жизни асов обратно в царство Демогоргона?

– Отчего ты так говоришь? Разве подобные слова достойны Отца Богов? – Гость озабоченно нахмурился. – Хедин и Ракот уже давно не те, что прежде. Думаю, что твоя дочь, только что вступившая в сей чертог, сможет поведать тебе, как она с Ракотом Восставшим едва смогла бежать от одного из родственных тебе Древних, пробудившихся сейчас к жизни и обретших новую силу!

О́дин даже не взглянул на Райну, не повернул головы.

– К тому же разве не напали ученики Хедина и он сам на твою крепость? Разве не полетели уже стрелы, разве не столкнулись уже топоры и щиты?

Отец Богов властно поднял руку, останавливая гостя.

– Воинство Хедина явилось сюда, поскольку баланс силы в Упорядоченном нарушился – благодаря новому Источнику, что забил под корнями возрождённого Иггдрасиля. Они не стали по-настоящему биться с нами. Они отступили…

– В страхе перед твоей мощью и перед силой твоего племянника, Фенрира!

– Не надо пустой лести, гость. Если бы Хедин хотел сражаться, он не отступил бы ни за что. Не хочу обижать моего племянника, но никакие чудовища Познавшего Тьму бы не остановили. Он показал, что не желает распри со мной. Как же я нападу на него?

Гость помолчал. Казалось, он внимательно слушает О́дина, даже чуть склонил голову.

– Великий О́дин, мы не раз говорили тебе, что Хедин Познавший Тьму – это камень, что преграждает путь потоку жизни, именуемому Упорядоченным. Хедин и Ракот – вот две главных беды. Из-за них проистекают и все остальные.

– Из-за них проистекают, – с каменным лицом повторил Отец Дружин. – У тебя нет доказательств, гость. У каждого правителя есть то, чем он не гордится. Где он потерпел неудачу. Познавший Тьму и Восставший – всегда старались дать дорогу тому, что растёт само. Они никому ничего не указывали, не навязывали, не делали обязательным. При этом неизбежно…

– Ты не понимаешь, великий О́дин, – снисходительно покачал головой Дальний. – Думаешь, дело в каких-то отдельно взятых бедах и бедствиях? Я могу перечислять их довольно долго, кстати, – одна Резня Пяти Миров чего стоит, если ты, великий Бог, знаешь, что это такое. И подобного хватало. Но главное не в этом, главное в том, что Упорядоченное должно двигаться к своей конечной цели, грандиозному торжеству Создателя, самоманифестации Творца, сотворению новой монады, а Хедин и Ракот…

Райна оглянулась – асы внимали гостю, как заворожённые, в самом прямом смысле слова. Точнее – как куклы, безвольные и беспамятные. Рыжебородый Тор, которого она успела заметить на стенах Асгарда, сидел среди остальных, точно так же уставившись в одну точку. Хорошо ещё, слюни изо рта не тянутся, невольно подумала валькирия.

– Чем же они могут помешать столь великому делу, поистине «великой работе», «opus magnum», как говорили посвященные кой в какие тайны смертные? Чем, если они, по сути, ничего не делали, лишь сдерживали Неназываемого? Ведь, вырвись он на свободу, не осталось бы вообще ничего, никакого исходного материала, чтобы творить монады или что там ещё!

– Мы всегда говорили, что в этом мы – вполне союзники Хедина и Ракота! – энергично затряс головой гость. – Тебе ведомы эти наши мысли, великий О́дин!

– Ведомы, да. И потому я об этом и напомнил. Поведай мне, гость, поведай без утайки, без хитрых словес и прочего – чем мешают вам Хедин и Ракот? Прости, что не принимаю тебя как должно, с пиром и празднеством, ибо нечасто подобные тебе посещают Асгард, но…

– Еды и питья, привычных вам, мы не приемлем, – поспешно отказался гость. – Но разве не повествовали мы тебе, великий О́дин, о том, почему Упорядоченное более не нуждается в Новых Богах?

– Если и повествовали, то я запамятовал, – сквозь зубы процедил Отец Богов. – Скажи, гость, скажи кратко, честно и прямо. Чем мешают вашему плану Хедин и Ракот?

Валькирия затаила дыхание. Нет, не просто так сидят в трансе асы, словно обкурившись дурной травы.

Гость молчал. Белый огонь плескался в его глазах; а что можно прочесть в пламени? Что оно умеет, кроме как пожирать?

– Ответь мне, гость, – не отступал Старый Хрофт. – Ответь на простой вопрос, коль уж пришёл просить меня распалить войну по вашей прихоти!

– Нам слишком долго пришлось бы вести здесь речи, коль скоро ты, великий, требуешь от нас обоснований и доказательств каждый буквы, нами произнесённой, – наконец проговорил он. – Но мы не станем уклоняться. Слушай же, Отец Богов, и не говори, что не слышал!

Гость расправил плечи, горделиво вскинул голову. Он был красив, да, прикрывшийся обликом бога солнечного света Ямерта; красив, уверен в себе и полон презрения ко всем, кто окажется у него на дороге.

Он заговорил, короткими, отрывистыми фразами, что, наверное, казались ему разяще убедительными, словно удары кинжалом:

– Всё, имеющее начало, имеет и конец. Нет ничего истинно-вечного. Даже Хаос, ибо он тоже претерпевает перерождения. Вечна лишь цепь изменений. Упорядоченное возникло как единый огненный миг, пламенная буря, порождённая Творцом. Оно возникло – следовательно, оно конечно. Его гибель заложена в самом его рождении. Наш долг, однако, сделать так, чтобы гибель эта не оказалась напрасной. То есть конец одного стал бы началом другого. Конец Упорядоченного – возрождением великой и тайной монады, Творца. Она будет пребывать во сне, дрейфуя по океанам бескрайнего Хаоса, до того мига, пока этот новый Творец не очнётся и не породит новое же Упорядоченное. Вот наша миссия, вот наш долг!

Живот у Райны неприятно сжался. Что может быть отвратительнее грядущего конца, который ты не можешь ни отсрочить, ни изменить, ни даже пасть с оружием в руках, как предстояло пасть им всем, валькириям, в день великого Рагнарёка, коль сбылись бы старые пророчества?

– Наш долг и наше предназначение. Мы…

– Мне ведомо это, – перебил гостя О́дин. – Ближе к делу, повествующий. Ближе к делу. А также – к Хедину и Ракоту.

– Мы приближаемся к сему, – надменно отозвался гость. – Но Творец не создастся сам по себе. Есть множество условий. Магических и не только. Нам предстоит так настроить потоки магии, чтобы в момент, когда бытие Упорядоченного прервётся, все они сошлись бы в единый вихрь, в смерч, что стянется в одну исчезающую точку, мельче самых мелких частиц Сущего. Эта точка, где давление, сжатие магии превысит всё мыслимое и немыслимое, и станет Творцом.

– И всё? – разочарованно протянул О́дин. – Не забывай, гость, мы, Древние Боги, есть дыхание Творца, огневеющие искры, первыми коснувшиеся…

– Мы ведаем это, великий бог, – перебил Дальний. – Наши слова сейчас – лишь грубое и примерное изложение. Суть того, что предстоит сделать. Тайна же рождения монады страшна и неописуема. Множество самых причудливых обрядов должно быть исполнено в самых дальних уголках сущего. Живые и мёртвые, живущие и отжившие – нам предстоит объединить всех. Рассыпанное Творцом будет собрано вновь. Души всех, кто когда-либо родился в Упорядоченном, сольются с магией, собранной нами в уже упомянутую ранее точку…

– Очень хорошо, – подбодрил гостя Старый Хрофт. – Но что же дальше? Чем этому помешают Хедин и Ракот?

– Настройка потоков должна быть невероятно точна, – с явной неохотой, но не имея возможности к отступлению, выдавил из себя Дальний. – Она осуществится, только если падут все остальные… способные внести в них возмущения. Такие, как Новые Боги. Как Хедин и Ракот.

Наступило молчание.

– Правильно ли я понял тебя, гость, – зловеще поинтересовался О́дин, – что слова твои предрекают гибель и мне, и моему семейству, и моему делу?

– Мы все смертны, – пожал плечами гость. – Поскольку смертно Упорядоченное. И когда мы говорим «все» – то имеем в виду именно всех, включая и нас самих. Все души Упорядоченного, сколько б их ни было, войдут в нового Творца. Разумеется, будут среди них и боги. Древние, Молодые, Новые – все. И мы тоже. Творец вберёт всех. Это единственный способ сберечь всё от полного распада, когда Хаос возьмёт-таки верх, прорвёт барьеры, возведённые Творцом, и затопит Упорядоченное. А в оный день Хаос таки затопит его, и никакие Восставшие с Познавшими Тьму не смогут ему помешать. Иными словами, наступит твой Рагнарёк, великий О́дин, только без надежды на возрождение. Мы такую надежду даём. Ибо души, сохранённые в Творце, через Него способны и возродиться. Тебе доводилось в странствиях своих слыхать, наверное, об удивительных случаях, когда люди, особенно дети, во всех подробностях вспоминали свою прошлую жизнь? Обычно это приписывают «перерождению души»; но здесь, в нашем Упорядоченном, душа не может вернуться к телесной жизни. Сотворённое тобой – редчайшее исключение, великий бог О́дин, лишний раз подтверждающее, что именно ты достоин вести рати Древних Богов против Хедина и Ракота. А те, кто помнит прошлое бытие, – вспоминают скорее всего бытие этой же души, но в ином Упорядоченном, что было до нашего и где в его последние мгновения удалось создать нового Творца.

В протяжение всей этой тирады Райна сидела ни жива ни мертва.

От слов Дальнего веяло могильным холодом. Настоящим холодом настоящей могилы. Воительнице множество раз доводилось хоронить друзей и сподвижников по самым разным, зачастую причудливым обрядам, но только сейчас холодом смерти подуло на неё саму. Неведомо почему. Она ведь выросла, она ведь знала, она не сомневалась ни на миг, что день Рагнарёка настанет – и ей не было страшно.

А вот теперь – да, стало.

– Хедин и Ракот, – продолжал меж тем гость, – подобны двум искусным врачам, что продлевают и продлевают жизнь безнадёжно больного пациента, умножая его мучения. Душа его давно уже готова отлететь – но лишь терзается, скованная мясом и костьми отжившего своё тела. Упорядоченное своё ещё далеко не отжило, однако Хедин и Ракот не дают нам перестраивать потоки магии так, чтобы в один прекрасный день, когда начнут рваться и трещать скрепы реальности, направить их в одну точку, в око тайфуна; чтобы дать Упорядоченному и всем, кто жил в нём, ещё один, быть может, последний шанс.

– Как же именно Хедин и Ракот «не дают» вам «направлять потоки магии»? – прежним ровным голосом осведомился Старый Хрофт. – Цветы твоего красноречия, гость, не оскудевают и не тускнеют, но смысла в нём по-прежнему немного. Новые Боги ничего не делают с упомянутыми тобой потоками.

– Они не делают сами и не дают делать другим! – повысил голос гость. – Их ученики уничтожают тех, что трудятся рука об руку с нами! Тех, кто, подобно нам, осознал величие конечной цели! Начиная с монастыря в Бруневагаре, здесь, в Восточном Хьёрварде, быть может, тебе знакомом, Хедин и Ракот чинят нам всяческие препятствия! Мы ставим нужных нам магиков, способных манипулировать потоками, – ученики Хедина и Ракота убивают их всех, разрушают огромным трудом возведённые аппаратусы, учиняют там постоянный надзор, а мы не можем размещать требуемые нам артефакты где угодно! Вот и ответ на твой вопрос, великий бог О́дин, – в чём нам мешают Хедин и Ракот! Убеди их прекратить это делать – и отпадёт нужда с кем бы то ни было воевать! А если они перейдут на нашу сторону – и того лучше!

Райна не смела пошевелиться. Призрак Сигрун недвижно застыл рядом с ней, не видимый ни для кого, – мать валькирии тоже слушала, боясь пропустить даже слово.

– Поведай мне, гость, – прежним ровным голосом, лишённым всякого выражения, проговорил Старый Хрофт. – Поведай мне, говорил ли ты таким же образом с Новыми Богами, Хедином и Ракотом? Особенно с Хедином. Пытался ли ты убедить Познавшего Тьму?

Райне показалось, что отвечать гостю очень не хочется.

– Нет, великий бог О́дин, – наконец процедил он сквозь зубы. – Мы не говорили с Хедином или же с Ракотом. Это значило бы просто потерять время и, во‑вторых, раскрыть им все наши планы. Мы слишком давно и слишком пристально наблюдали за ними, чтобы напрасно надеяться на их вразумление. Они приняли для себя, что единственная их цель – продление бытия Упорядоченного вне пределов времени. Они не понимают; они боятся заглянуть в бездну. С ними невозможен разговор.

– Что ж, гость, по крайней мере, ты говорил честно и открыто, – невозмутимо сказал Отец Дружин.

– Благодарю. – Дальний слегка склонил голову. – Но каков будет твой ответ, великий бог О́дин? Мы помогли тебе. Мы подверглись атаке учеников Хедина и претерпели известный урон. Больше того, нам пришлось раскрыться. Хедин знает теперь, увы, о нас куда больше того, чем нам хотелось. Дороги назад нет. Перед нами открытая война, и теперь мы спрашиваем тебя, великий бог О́дин, – останешься ли ты верен данному слову? Выступишь ли ты на нашей стороне?

– Я уже говорил тебе, гость, – Старый Хрофт не дрогнул, не изменил положения, застыв, словно изваяние, – что воевать с Хедином и Ракотом – безумие. Никогда Новые Боги не подвергались прямому нападению. Их враги знали – или догадывались – о существовании Закона Равновесия. Удар по Восставшему и Познавшему Тьму развяжет им руки для ответа. И ответ их будет сокрушительным. Я слишком давно и слишком хорошо знаю бога Хедина. Я видел, как он сделался таковым, как его выбрало Упорядоченное. Не меня, Древнего Бога, былого хозяина Хьёрварда – а его! Моего, можно сказать, бывшего ученика!..

– И разве ж это справедливо? – попытался встрять Дальний, но Старый Хрофт лишь поднял руку – истинно царственным жестом.

– Не прерывай меня, гость. Да, это было справедливо. Она есть, высшая, или вышняя, если угодно, справедливость Упорядоченного. Мне потребовалось много, много лет, чтобы понять и принять это. Я лишь хочу сказать тебе, что ты не видел и малой толики того, на что способен Познавший Тьму. А я, честно признаться, и видеть не хочу. И тем более не хочу, чтобы целью для Хедина стало обратить мой Асгард обратно в груду пепла. Но! – О́дин вновь вскинул длань. – Вы помогли мне. Я, в свою очередь, помогу вам, как того требуют законы чести, по которым всегда жили асы.

– То есть ты согласен послать свою рать?..

– У меня нет никакой «рати», гость. Валгалла пуста, разве ты не видишь? И, поскольку Асгард вновь осеняем ветвями Иггдрасиля, скорее всего вновь верны и пророчества вёльвы. Рагнарёку быть! – гласят они. Тогда, и только тогда, смогу я распахнуть врата моих залов, тогда, и только тогда, покинет их моя рать для последней битвы. Сейчас же у меня нет никого, кроме моих родичей. Конечно, волк Фенрир – не из тех, кем легко пренебрежёшь, но по сравнению с доступным Хедину и Ракоту… С кем я выйду на поле боя? Мои родичи ещё не оправились от возвращения обратно в тварный мир, ты сам это видишь.

– Разве мы говорим только о твоих сородичах, великий О́дин? Нет, конечно же. Ты должен возглавить армию Древних Богов, всех, кого пробудила к жизни прокатившаяся волна силы от Источника под корнями Иггдрасиля!.. Собрать их всех, возглавить, повести на приступ!.. И никакие ученики Хедина не смогут вам противостоять!

– То есть Источник под корнями возрождённого Иггдрасиля – ваших рук дело? – Старый Хрофт сделал вид, что не услышал ничего, кроме слов об источнике.

– Не совсем, – признался Дальний. – Многие приложили к этому руку. Многие из числа недовольных господством Хедина и Ракота.

– Можешь ли ты назвать мне этих «многих», гость?

Лицо лже-Ямерта дрогнуло, странно скривилось. Позаимствовав облик Молодого Бога, он не позаимствовал присущей ему мимики.

– Нет, великий бог О́дин. Этот секрет не принадлежит нам. Не мы начали ту работу, но мы сочли её полезной. Остальные не дали нам разрешения оповещать об их природе кого бы то ни было.

– Значит, – ровным голосом сказал О́дин, – я достоин твоего доверия, когда мне предлагается броситься очертя голову на Хедина с Ракотом, и не достоин, когда речь идёт о том, чтобы поделиться правдивыми вестями об Источнике магии, что бьёт в моём собственном доме?

– Ты прав, бог О́дин, – кивнул гость. – Потому что это не наш секрет. Твой меч сделался ясенем Иггдрасиль, под его корнями забил Источник, и магия его, как и положено ключу под корнями твоего священного древа, в наибольшей степени благоприятствует Древним. Чего же ты хочешь ещё?

– Пожалуй, ты прав, гость, – после некоторого раздумья уронил Старый Хрофт. – Что ж, примем это как оно есть. Мне не дано узнать, кто сотворил новый Урд. Ладно. Спрошу тебя об ином – ты сказал, что я должен возглавить воинство Древних. Однако – как же я смогу это сделать? С чего вдруг Древние из других миров признают моё верховенство? С чего, если они никогда меня не видели и даже не слышали обо мне?

– О, это будет поистине нетрудно сделать! – обрадованно выпалил гость. – Ты – сильнейший из Древних! Именно потому, что Источник – здесь, в твоих владениях, в твоей власти!

– В моей власти? – поднял бровь Старый Хрофт. – Интересно, интересно… так, значит, что же я должен сделать?

– То есть ты согласен? – Гость немедленно вцепился в последние слова Отца Богов.

– С чем? – удивился О́дин.

– С тем, что ты выступаешь в поход во главе могучего воинства…

– Послушай меня, явившийся сюда незваным. Я внимаю твоим речам. Но лишь до того момента, пока они разумны. Нет никакого «могучего воинства». Где оно? Ты привёл его? Или предлагаешь мне отправиться в долгое странствие по всем мирам Упорядоченного, где есть пробудившиеся Древние, собирая их под мой стяг?

– Нет нужды скрывать свой отказ под изысканными словами, – с неудовольствием проговорил Дальний. – Неужели ты нарушишь слово, великий бог О́дин?

– Я не давал никому никакого слова насчёт войны с Хедином и Ракотом. Не пытайся поймать меня здесь, гость. Я уже сказал, что готов помочь тебе в твоём начинании. Но не просто так – приведи мне рать Древних, и я возглавлю её.

Райна прикусила губу. Что отец говорит, что он делает?!

– То есть ты согласен? – вновь заторопился Дальний.

– Согласен помочь тебе в той же степени, как ты помог мне, – важно кивнул Старый Хрофт. – Моя цель была не сражаться с Хедином или Ракотом или даже с Демогоргоном, а вернуть к жизни моих сородичей, с кем я был разлучён так надолго. Твоя цель, как я понял, сделать так, чтобы потоки магии текли, как нужно для вашего дела. А уж сражаться там или не сражаться с Хедином или Ракотом – вопрос десятый. Можно ведь биться даже с Демогоргоном, а можно просто и тихо установить свои артефакты в нужных тебе местах. В этом – и только в этом! – я готов помочь тебе, гость, так же, как ты и твои сородичи помогли мне.

Наступило молчание. Гость взирал на Отца Богов, однако тот глядел в ответ прямо, надменно и не опуская глаз.

– Поистине, досадно нам, – проговорил наконец Дальний, – что вся наша помощь осталась тобой не оценена, великий О́дин.

– Поистине, досадно и мне, – в том же тоне немедля ответил Отец Дружин, – что носители столь глубокой мудрости не видят иных путей к своей великой цели, кроме войны, войны с неясным исходом и тяжелейшими последствиями. Ты хочешь дать мне под начало армию Древних? Превосходно! Я возглавлю её. Тебе нужно расставить там-то, там-то и там-то свои «аппаратусы»? Отлично! Я сделаю это. Война? Это уже не столь важно. Война есть средство, а не цель. Если можно достичь её иным способом – то почему же нет? Если, конечно, слова твои были истинны, гость, и намерения твои – именно те, что ты провозгласил.

– Что ж, мы согласны, – после некоторого раздумья ответил гость. – Рать Древних поспешит под твоё начало, великий О́дин. И мы поспешим тоже. Однако мы ручаемся, что остаться в стороне тебе не удастся. Тебя ждёт схватка с Новыми Богами, схватка жестокая, в которой…

– Я приму этот вызов и этот риск, – пожал плечами Старый Хрофт. – Итак, гость, я буду ждать твоей армии. Приведи её сюда, к вратам моего Асгарда, – и я выступлю в поход.

– Слово Древнего Бога?

– Клянусь моими священными браслетами.

Ник Перумов Хедин, враг мой. Том 2. «…Тот против нас!»

© Перумов Н., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Синопсис, или Что было раньше?

После окончания событий, описанных в романе «Война мага», Новым Богам Упорядоченного, Хедину и Ракоту, казалось, что настала мирная передышка. Два мира – Мельин и Эвиал – были спасены, слившись, так, что на их месте возник новый. Спаситель, явившийся в Эвиал, был отброшен, хоть и не побеждён. Пленённая в Западной Тьме волшебница Сигрлинн, возлюбленная Хедина, вырвалась на свободу. Пал коварный Архимаг Игнациус, заманивший было Хедина и Ракота в ловушку, пал и гениальный, но безумный чародей Эвенгар Салладорский, мечтавший достичь божественности. Предавшая Хедина эльфка-вампирша Эйвилль погибла тоже, оставив в руках Нового Бога ценнейший артефакт, залог Дальних, данный ей как доказательство серьёзности их намерений.

Боевой Маг Долины Клара Хюммель сумела вытащить из Эвиала хранителя кристалла магии Эвиала, дракона Сфайрата. Ей удалось отыскать тихую гавань, где они и зажили как муж и жена, успев родить четверых детей, ибо время в том мире текло быстрее, чем, к примеру, в Обетованном или даже в Мельине.

Однако мирной передышки не получилось. Планы Хаоса и Дальних Сил были сорваны, но полного поражения они не потерпели. Подмастерья Хедина вынуждены были вступать в бой во многих местах, удерживая равновесие.

Линия Клары Хюммель

Мирная жизнь Клары Хюммель оказалась нарушена, когда к ней в гости пожаловал странный местный маг, назвавшийся Гентом Гойлзом. Он намекнул, что догадывается о её истинном происхождении; и, хотя на первый взгляд визит его не нёс никакой непосредственной угрозы, Клара забеспокоилась.

Её беспокойство оказалось не напрасным.

В этом же мире оказался эльф-вампир Ан-Авагар, из гнезда уже упомянутой Эйвилль; он служил Хедину, однако службу эту понимал весьма своеобразно, скорее как индульгенцию на кровавые злодейства.

Пытаясь разобраться, что за зло творится в окрестностях родного посёлка, дети Клары и Сфайрата угодили в древнюю ловушку, расставленную неизвестно кем, но явно на «сильных магов». Непонятным для Клары образом этот капкан оказался связан с совсем иным, находящимся в Межреальности и установленным гномами-подмастерьями Хедина, рассчитывавшими «захватить живьём хоть одного Дальнего».

Одновременно уже упомянутый вампир Ан-Авагар, помимо всего прочего, вызвал и нашествие подъятых из могил мертвяков на посёлок, где жила Клара с семьёй. Выбирая, броситься ли сразу на поиски детей или вернуться к дому и помочь беззащитным перед мертвяками селянам – Клара поссорилась со Сфайратом, и он один пустился в погоню.

Кларе удалось отразить нападение мёртвых – причём помощь, неожиданно для себя, оказал и сам вампир, начавший проявлять к Кларе совсем не вампирий интерес; она смогла добраться до ловушки, где были заперты её дети. Однако волшебница не сумела бы пробиться к ним, если б не помощь со стороны странного, но могущественного чародея, назвавшегося Кором Двейном.

Детей Кларе удалось отбить, но при этом она вступила в бой с гномами-подмастерьями Хедина, что изо всех сил спешили к сработавшей ловушке, будучи уверены, что «захватили Дальнего».

Кор Двейн уверяет её, что теперь она враждует с Новым Богом Хедином, который «подобного не прощает».

В то же самое время девочка Ирма, оказавшаяся в невольных ученицах у Клары Хюммель, попадает в замок к странным магам, «брату и сестре» Кора Двейна по имени Скьёльд и Соллей. Соллей берётся обучать Ирму магии – Клара до этого открыла в девочке немалый талант.

Освободив детей, Клара должна теперь разыскать мужа, дракона Сфайрата, и объясниться с ним.

Вернувшись с детьми в Поколь, Клара обнаружила селение почти полностью разорённым. Страж-кот Шоня, однако, уцелел и сумел сохранить в неприкосновенности дом Клары и Сфайрата. Людям из этих мест помогли перебраться в другие деревни маги Беллеоры, ближайшего большого города.

Клара с детьми и Шоней отправились на поиски Сфайрата.

В Межреальности, однако, их перехватил отряд подмастерьев Хедина под водительством гнома Керрета, того самого, что едва не пленил детей Клары в расставленной «на Дальнего» ловушке. Керрет потребовал от Клары «сдаться»; она отказалась, однако сумела втянуть гнома в переговоры. Никто не знает, чем бы закончилась их беседа, но по какой-то случайности вспыхнула схватка.

Зося, младшая дочь Клары, была тяжело, почти смертельно ранена.

Кларе удалось удержать её на самом краю смерти, однако долго так продолжаться не могло. К счастью, Чаргос, старший сын Клары, смог вовремя привести помощь.

Линия гарпии Гелерры

Полк гарпии Гелерры сражался в Хьёрварде, где неведомые противники бросили в бой мало что понимающих, но жадных до драки быкоглавцев, к которым присоединились низкорослые карлики-чародеи из дикого, не известного никому мира, где их вербовал какой-то странный, но явно очень могущественный маг.

Разбивая воздвигнутый чужими волшебниками щит, Гелерра угодила под непонятное воздействие, лишившее её чувств и перебросившее неведомым образом далеко в Межреальность.

Там она столкнулась с чародеем Скьёльдом, заявившим, что он якобы «спас» её, удержав от падения «в бездну, где кроются корни Мирового Древа». Скьёльд задал гарпии только один вопрос: что выбирает она – свободу или служение. Гелерра гордо ответила, что долг её – служение великому богу Хедину. Чародей, как и обещал, дал ей свободу, однако Гелерра оказалась не в каком-то из миров и даже не в Межреальности, а в странном призрачном месте, похожем на крону исполинского древа, где её, беспомощную, несло сильнейшим магическим потоком, мало-помалу превращая в демона.

В конце концов, охваченную отчаянием, разуверившуюся Гелерру вынесло в некий мир, но уже не крылатой гарпией-адатой, а жутким чудовищем.

Там она столкнулась с неведомым врагом, охотником на демонов, и едва не погибла от его чар. Спасла её чародейка Соллей, оказавшаяся в нужном месте и в нужное время. Спасла и взяла с собой. В замке Соллей и Скьёльд принялись за «излечение» гарпии, как они называли это, утверждая, что они «в долгу» перед Гелеррой, и что ей здесь помогают просто так.

Попутно Соллей осторожно, не заходя слишком далеко, расспрашивала Гелерру о Хедине и её службе, утверждая, что они с братьями – исключительно «за свободу» и не потребуют с адаты никакой службы взамен. Более того, Соллей уверяла, что, борясь с их врагами Дальними, она тем самым «помогает великому Хедину». Особенно волшебницу интересовал зелёный кристалл, залог Эйвилль, полученный вампиршей от Дальних и найденный потом Гелеррой в Межреальности.

Гелерра никому ничего не обещала, однако её всё чаще посещали мысли, совсем не свойственные верному ученику Познавшего Тьму.

Линия Матфея Исидорти

Матфей Исидорти, обычный смертный человек, молодой клирик монастыря Сил Святых в самом обычном мире Упорядоченного, был одержим тягой к постижению тайного и запретного. Больше всего его привлекали истории о загадочных демонах и способах повелевать ими – и наконец в руки Матфею попали старинные и запретные книги, как раз посвящённые этому.

Молодой клирик оставил монастырь и, после долгого пути, достиг мест, где, согласно анонимному автору, появлялись демоны; там адепт, не обделённый смелостью, мог надеяться познать их и даже подчинить себе.

Матфею сопутствовала удача. Он отразил атаки демонов, хотя схватка с третьим из них забросила его в неведомое подземелье, откуда не было выхода. Призрак, назвавшийся убитым им демоном, предсказал, что, дескать, несмотря на победу Матфея, он тоже обречён, поскольку должен умереть в подземелье от голода и жажды; сам же демон, мол, таков, как есть, и вынужден убивать потому, что таковым сотворили его Новые Боги.

Тем не менее Матфею удалось вырваться из ловушки – удивительное смещение пространства забросило его в совсем другие места родного мира, где его ждало столкновение с Гелеррой, почти утратившей сознание и терзаемой ужасным голодом, который, как ей казалось, может утолить лишь человеческая плоть. В схватке они оба были близки к смерти – Гелерра от вызванного рунами Матфея пламени, Матфей – от клыков и когтей «демона»; в этот момент, однако, появились двое спасителей, мужчина и девушка. Девушка-чародейка спасла Гелерру, мужчина – Матфея. Ни гарпия, ни клирик не видели в деталях своих спасителей.

Они были просто спасены.

Как и Гелерра, Матфей нашёл приют в замке Кора Двейна. Сам хозяин стал наставником молодого клирика в магических науках. Помимо этого, Двейн доверил своему новому подопечному опекать очень важную пленницу, заточённую в защищённой могущественными чарами темнице – Царицу Теней. Кор Двейн рассказал Матфею, кто она такая и что в заключении находится также и за то, что ради забавы с сородичами – так называемыми Новыми Магами – наводила орды чудовищ на ни в чём не повинных поселян Северного Хьёрварда.

Красота Царицы поразила бедолагу Матфея в самое сердце. Он не понимал, зачем Кор Двейн взвалил на него ещё и эти обязанности, но…

Приказ есть приказ.

Линия Древнего Бога О́дина и валькирии Райны, его дочери

После окончания эвиальских событий, когда Старый Хрофт и Райна встретились, бог О́дин начал свою собственную игру. Вместе с Райной он откапывает давно забытые железные обломки, помнящие ещё дни славы Асгарда, и альвийская оружейница Айвли выковывает для Хрофта и Райны новые мечи. О́дин убеждён, что, хотя асы пали на Боргильдовом поле, тени их пребывают во владениях великого Демогоргона, и он сможет, так или иначе, но выручить их. Заручившись помощью Яргохора, Водителя Мёртвых, и разыскав волка Фенрира, сына Локи, О́дин с Райной отправляются в опасный путь.

Пробиться в домен Соборного Духа оказалось очень нелегко, однако на помощь Старому Хрофту неожиданно явились Дальние и уже знакомый нам маг Скьёльд, уверяющий, что он-де, мол, «с роднёй», горячо сочувствует делу Древнего Бога и готов помочь всем, чем только возможно.

Он действительно помог. Несмотря на противодействие – демонов, чудовищ, бестелесных призраков, – Старому Хрофту удалось пробить для валькирии Райны дорогу в пределы Демогоргона. Ей удалось разыскать асов и вывести их тени из царства смерти, однако это были лишь тени, безвольные и словно бы спящие. Самому же О́дину, Фенриру и Яргохору пришлось выдержать бой с подмастерьями Хедина.

Вернувшись на равнины Иды вместе с тенями асов, Старый Хрофт сумел провести ритуал, возрождающий их в прежней истинной плоти.

Хедину пришлось срочно отправиться к отстроенному Асгарду, отстроенному по-настоящему, из дерева, камня, стали и злата; Познавший Тьму стал свидетелем последних стадий обряда, закончившегося появлением из альвийского меча, вручённого О́дину оружейницей Айвли, нового ясеня Иггдрасиля, во всём подобного тому, что высился когда-то над изначальным Асгардом, Асгардом Древних Богов, что правили Хьёрвардом.

У подножия ясеня забил новый Источник Магии, родившийся из тёмной пуповины, что вела от покинутого Мимиром Источника Мудрости к неведомой маго-механической системе в глубинах Упорядоченного. Кто устроил всё это, оставалось загадкой.

Видя нарастающий катаклизм, Хедин решил отступить от возрождённого Асгарда. Сигрлинн, не согласная с ним и требовавшая решительной войны со Старым Хрофтом до полного его низвержения, покинула Познавшего Тьму.

Встретив во владениях Демогоргона душу своей матери, Райна вместе с Ракотом двинулась в обратный путь по Упорядоченному. Валькирия была преисполнена решимости вернуть матери тело – так же, как О́дин должен был вернуть плоть всем спасённым ею асам. Однако по дороге домой валькирия вдруг ощутила странные эманации, «как до Боргильдовой Битвы», словно бы Древние Боги начали обретать силы вновь.

Спустившись в незнакомый мир, Ракот и Райна оказались лицом к лицу с загадочным Древним, обретающим силы, помимо прочего, и в массовых жертвоприношениях. Вступив с ним в схватку, Ракот, к собственному изумлению, обнаружил, что Древний куда могущественнее, чем кажется, а силы самого Ракота словно бы претерпели ущерб. После кровавой битвы им удалось пресечь зло Древнего, и Ракот поспешил к Обетованному, уведомить Хедина о случившемся; Райна же отправилась в Асгард.

В Асгарде бог О́дин принимал гостя. Явившийся посланник Дальних склонял О́дина к открытой войне против Хедина и Ракота во главе рати Древних Богов.

«Приведи мне эту рать, и я возглавлю её», – были последние слова Старого Хрофта.

Линия Сильвии Нагваль

Последняя из Красного Арка, дочь Хозяина Смертного Ливня, Сильвия Нагваль, после битвы на Утонувшем Крабе смогла выбраться из слившихся миров Эвиала и Мельина. Свободная от всех долгов и обязательств, она решила вернуться в Долину Магов – это место казалось ей наиболее соответствующим её способностям.

Без приключений добравшись до Долины, Сильвия быстро оказалась в числе воспитанниц местной Академии, скрыв свои истинные магические способности. Во время одной из своих вылазок далеко за пределы Долины она заметила отряд во главе со старой знакомой, валькирией Райной, что вёл куда-то целый сонм душ умерших.

Любопытство Сильвии оказалось сильнее всех прочих соображений.

Она последовала за Райной и её спутниками.

Погоня привела её на дорогу мёртвых богов, дорогу, которой следовали к домену великого Демогоргона Древние Боги, павшие от руки Ямерта и его родни, когда те, прозываемые Молодыми Богами (а сами они звали себя «любимыми детьми Творца»), огнём и мечом утверждали свою власть над Упорядоченным.

Здесь были очень сильны эманации Хаоса.

И Хаос сумел овладеть Сильвией.

По дороге ей встретился и очень, очень необычный спутник, назвавшийся «слугой Спасителя». Он и впрямь походил на Спасителя, но только лишь внешне. Он предрёк, что они с Сильвией ещё встретятся, ибо «их миры в опасности», и то, что они якобы задумали, лучше всего делать вместе.

Сильвия не поняла туманных речей. Она прогнала незваного гостя, и тот удалился без гнева, попрощавшись и оставив её одну.

В Долине Магов Сильвию ждал неласковый приём. Ирэн Мескотт почувствовала Хаос в крови Сильвии и попыталась её «очистить». Сильвии удалось вырваться и бежать в окрестные леса; после этого, устроив восстание гоблинов-слуг и ошеломив чародеев Долины мощью дарованной Хаосом магии, Сильвия была вполне демократически избрана главой Совета Долины – и потребовала создания ни много ни мало Империи…

Том II «…Тот против нас!»

Глава 1

Хедин Познавший Тьму вновь обретал прежние форму и суть. Он вернулся из пасти Неназываемого, разделившись для этого натрое. Две его части пребывали здесь, в обычном Упорядоченном, и готовились воссоединиться, третья же…

Третья оставалась в пределах Неназываемого. В его брюхе, в утробе, в самой его сердцевине.

И это было страшно.

Страшно, потому что Хедин видел и ощущал сам, как гибли… или скорее преображались захваченные Неназываемым души, обращаясь в его жутких слуг, козлоногих.

Они нужны, чтобы строить Путь для своего господина.

Впрочем, кто знает, потребуется ли ему ещё этот Путь, если в его утробу рухнет всё Упорядоченное. Четвёртый Источник сбил тонкие настройки поставленных некогда заклинаний, и удерживавшая зверя клетка распадалась. С точки зрения иных смертных – очень-очень медленно, так что успели бы умереть своей смертью светила, озарявшие их миры. С точки зрения других смертных – ужасно быстро, так, что они успевали заметить и прочувствовать каждое мгновение катастрофы, от которой не спасла бы и сильнейшая магия.

Великая Река Времени сходила с ума; чем ближе к логову Неназываемого, тем быстрее становился её бег, тем больше ярилось в ней водоворотов. И, соответственно, чем ближе оказывался мир к пределу, тем быстрее наступал для него конец.

Поэтому Хедин не мог выдернуть себя всего.

Не смог – часть его самого оставалась там, в пределах не-существования, где распадались и изменяли форму даже сами души. Души, что неизменно оказывались куда твёрже смертной плоти!

Он по-прежнему не имел формы. Обретал, но пока ещё не обрёл. Ему надлежало вернуться обратно, туда, к каменной чаше кипящего Урда, откуда он начинал свой путь; но отчего-то чары работали куда медленнее, чем он изначально рассчитывал.

Хедин-распростёртый, холодная, наблюдающая и изрядно ленивая ипостась, чем-то напоминавшая Великого Орлангура, привольно разлёгся по всем потокам силы, от края до края Упорядоченного. Ему было интересно, он следил разом за целой пропастью событий, больших и малых, и словно бы не мог выбрать, которому стоит посвятить больше времени.

Хедин-вернувшийся, сгусток бестелесного сознания, тот самый, что должен был собрать воедино «старого» Хедина, медленно двигался обратно, «домой», к священному Урду. Он видел и воспринимал всё, что видел и воспринимал наблюдающий гигант; он видел кипящее кровью Упорядоченное.

Он видел битву, кипящую вокруг Обетованного.

Видел своих подмастерьев, оставленных там.

Видел, что творилось с остальными его отрядами, выступившими в далёкие миры быкоглавцев.

Видел, куда ведут тёмные пуповины, видел, где они заканчиваются.

И видел Ульвейна.

Вернее, слышал.

Слышал его тихий, мертвенно-спокойный голос.

«Прости, Учитель…»

Страшна цена подобного знания, и даже боги не разымают себя на части просто так, просто чтобы разведать, чем заняты их неприятели. Страшна цена – ибо колоссален соблазн так и остаться разделённым, почти всезнающим, почти всевидящим. Страшно не устоять, страшно польститься на мнимую «божественность», за которую часто принимают отстранённость, хладность и равнодушие.

Когда в единый миг обозреваешь всё сущее, легко остаться безучастным к голосам малых сих.

И отсутствовало ещё нечто, нечто неуловимое, оставшееся там, с Неназываемым.

Жалость.

Жалость к душам, захваченным безумным водоворотом непустой пустоты.

И что-то ещё, столь же важное, чему Хедин пока не мог подобрать определения.

Словно он утратил полноту, завершённость, цельность.

Огромная цена была уже уплачена, а План начал выполняться лишь частично.

Огненный феникс Сигрлинн возник там, где он и ожидал, – подле Асгарда Возрождённого. Сейчас там же появится и её армия, всё, что она успела собрать. Ночные Всадницы, остатки Ордена Прекрасной Дамы… быть может, кто-то из эльфов. Ещё, быть может, кто-то из гигантов-гримтурсенов, былых обитателей Хьёрварда, не забывших своих поражений в давних войнах с асами.

Тут всё правильно. Всё хорошо.

Ракот… Ракот подле Кипящего Котла.

План, план, план. Всё идёт по Плану, по одному из. Ибо их множество. А главное – чтобы План выполнялся…

Нет, закричал бы на это тот самый Хедин, что остался в темнице Неназываемого. Это совсем не так, это совершенно не так!

Но его бы не услышали.

Хедин-великан был увлечён интересным зрелищем – он отыскал посмертие Эйвилль.

Хедин-вырвавшийся лихорадочно манипулировал заклятиями, стараясь упорядочить потоки магии, развязать затянувшиеся узлы. Поглощённый механикой, тонкими настройками, ловкими наложениями и перекрытиями.

Третья же ипостась, та, что оставалась в средоточии Тьмы, то, что было белым огнём, сутью Нового Бога Хедина, обернулось, глядя прямо в сердце Неназываемого.

Эта ипостась Познавшего Тьму должна оставаться здесь – и она не может остаться.

Глухая боль возникала в сознании, хотя, казалось бы, болеть было совершенно нечему.

Чтобы всё собралось бы вместе и воедино, требовалось все три части разъятого. Три, а не две.

Настоящий Хедин – он оставался здесь, в кромешной тьме, чувствуя, как «сверху», от границы с Неназываемым, обрушивались в вечный мрак новые и новые души, захваченные разбушевавшейся пустотой.

Что оставалось? – лишь смертельный риск. Риск да надежда, что оставленные позади двое сумеют… продержаться до его возвращения.

На большее он не рассчитывал.

* * *

Великолепный феникс заложил крутую петлю в небесах над равнинами Иды и, очутившись на земле, обратился прекрасной женщиной в белоснежном облегающем платье с золотой оторочкой. Волосы оставались тянущимися за нею языками седого пламени, яркими, почти слепящими.

Перед нею склонялись ряды рыцарей в столь же сияющей броне, опускаясь на одно колено. Они держали идеальное равнение, и над их рядами реяли гордые бело-золотые стяги со стремительно взмывающим фениксом.

Справа и слева от фаланги рыцарей застыли кучки странных женщин, по самые глаза закутанные в бесформенные тряпки-балахоны, с нашитыми на них лоскутьями ткани лиственного, тёмно-зелёного и корчневатого цветов. В лесу их не заметил бы глаз даже самого опытного охотника.

Больше Прекрасная Дама не позвала с собой никого.

И сейчас она медленно шла вдоль шеренги своих верных, что-то говоря и указывая на стены Асгарда.

Что именно она говорила – Хедину-гиганту было даже не очень интересно. Это он легко мог представить себе и так.

Теперь Старому Хрофту нужно было лишь продержаться требуемое время. План уверял, что Отец Дружин на это вполне способен.

Красавица в белом платье, которого не касались ни пыль, ни грязь, медленно шла вдоль строя своих рыцарей и улыбалась им – всем и каждому в отдельности.

* * *

– Болг! Болг, очнись, говорю! Не спи, лежебока!

– Тебе чего? Щас вот как прокляну, враз клыки отвалятся!

– Ученику ли великого Хедина так отвечать? – укорил собрата орк-секироносец в тяжёлой броне, утыканной, словно раковина диковинного моллюска, торчащими во все стороны остриями.

– Прости. – Болг, орк-варлок, сел, потирая заспанные глаза. Зеленокожая рука привычно ухватилась за посох, украшенный черепами всякоразличных чудовищ.

Двое орков из числа подмастерьев Познавшего Тьму укрывались в самой обычной на вид песчаной яме, перекрытой стволами только что срубленных поблизости молодых сосенок.

Впрочем, и яма, и сосенки, и вообще всё вокруг – кроме, разумеется, приближающегося врага – существовало лишь как сложнейший магический конструкт, возведённый гением Учителя, позволял им, в случае надобности, вдвоём сражаться против множества, обходя тем самым в какой-то мере запреты Закона Равновесия.

– Не спи, – уже спокойнее повторил секироносец. – Они идут. И будь я проклят, если они не учинили и что-то ещё, особо хитроумное. Может, ты разберёшься. Я-то всё больше по боевым закля…

– Разберусь, разберусь, – брюзгливо сказал варлок, отряхивая ризы. – Только не мешайся. И топор свой с дороги у меня убери, будь ласков!

– Сколько раз тебе говорено, не топор это, а секира!

– Секира, шмекира, какая разница. Похожа на топор, значит, топор. Так… не мешайся теперь.

Посох с набитыми на него черепами проделал сложное движение вокруг варлока, из пустых глазниц сочилось призрачное зеленоватое сияние, мало-помалу начавшее заключать Болга в подобие светящейся сферы.

Плавные, размеренные движения посоха вдруг нарушились, зелёные струйки задрожали, словно под сильным ветром, и начали таять.

– Ого! – Варлок резко замер, вонзил острый конец посоха в песок. От черепов шло ощутимое тепло.

– Ты прав, Горм. – Варлок обнажил клыки, брови его сошлись к переносице. – Тут не только тебе не разобраться, тут, боюсь, дело для тёмных эльфов. Что-то с пространством. Что-то настолько хитрое, что-то… – Он махнул рукой. – Учитель был бы недоволен, коль мы б упустили подобный шанс запечатлеть что-то настолько новое. Сейчас, только шар достану…

– Какой шар?! – сквозь зубы зашипел на варлока его товарищ. – Наружу глянь!

Варлок недовольно фыркнул, однако последовал совету. Секироносец по имени Горм глядел на него выжидательно, всем видом своим готовый явить: «Ну, что я тебе говорил?!»

– Ну, что ты мне говорил? – перехватил инициативу Болг. – Тоже мне, новости! Быкоглавцы обыкновенные. С ними сколько-то мелких магов-коротышек. Чего тут особенного?

– Гелерра после стычки с ними без вести пропала…

– А ты, верно, неровно дышал к этой нашей птичке? – насмешливо осведомился варлок. – Подумаешь, пропала! Смотреть надо было внимательнее, на земле двумя ногами стоять и заклятия ловить да перехватывать, а не мертвые петли у нас над головами крутить. Давай, хватит болтать, действуем, как велел Учитель.

– Болтает тут кто угодно, только не я…

– Сарказм тебя, Горм, до добра не доведёт. Ну, давай, по счёту «три»!

Перед ними расстилалась обычная просёлочная дорога. С тележной колеёй и лужами в ней; по бокам высились сосны, самые обычные, какие растут в великом множестве миров, распространяясь зачастую вместе с мигрирующими племенами. И низкое серое небо, готовое вот-вот заплакать осенним дождичком.

Ах, да, и песчаная яма на обочине, небрежно прикрытая наспех срубленными молодыми сосенками. Небрежно прикрытая – это было важно. Орков должны были заметить и должны были первыми нанести по ним удар.

Ученикам Познавшего Тьму ничего не останется, как восстановить равновесие.

Так сказал Учитель Хедин, и так должно быть.

Колонна быкоглавцев замерла, и в следующий миг сноровисто бросилась в заросли по обе стороны дороги. Малыши-маги в коричневых плащах не отставали.

– Держись теперь, – хищно усмехнулся варлок, широко размахиваясь посохом.

Черепа заплакали тёмным дымом. Плотная завеса стремительно стягивалась вокруг двух орков и успела сгуститься до почти полной непроглядности, когда вокруг них разом вспыхнуло пламя, и песчаная яма превратилась в подобие кузнечного горна.

* * *

Рыцарь Леотар стоял за высоким, почти в рост человека, плетнём. На деревенский плетень, правда, это походило мало – вбитые в землю колья были толщиной в бедро взрослого человека. Меж ними перевиты шипастые гибкие лианы, необычайно прочные, какие не всякий меч разрубит. Рядом с рыцарем застыл арбалетчик, стройный, в высоком островерхом шлеме с опущенным на лицо наличьем.

– Спокойно, Мьёлль; пусть поближе подойдут, как Учитель советовал.

Стрелок по имени Мьёлль переступил с ноги на ногу, поправил вложенный в ложбинку болт и ответил – грудным женским голосом:

– За меня не волнуйся, дорогой. Я-то их накрою в любой момент. Ты своего не упусти только.

Чуть пониже шлема, прикрытая мелкой кольчатой сеткой хауберка, мелькнула каштановая прядь, выбившаяся из-под стали.

Стрелок по имени Мьёлль был молодой девушкой.

Рыцарь усмехнулся.

– Я-то не упущу… о, а наши приятели-орки уже начали. Горм и Болг. Значит, скоро и к нам пожалуют.

– Быкоглавцы? – осведомилась девушка.

– Они самые, – кивнул рыцарь. – Ты помнишь, что надо делать?

Глаза арбалетчицы зло сверкнули в глубине смотровой прорези.

– Помню, помню! Хватит повторять!

– Ты недавно в числе внимающих непосредственно Учителю. Ошибки простительны.

Девушка ничего не ответила. Лишь перехватила поудобнее арбалет да повернулась к плетню, перегораживающему такую же точно просёлочную дорогу, что вела и к яме орков.

– Если бы у этих бычар обнаружилась хоть капелька ума, они бы задумались, почему к Обетованному ведут совершенно одинаковые дороги…

– А почему к Обетованному ведут совершенно одинаковые дороги? Разве Учитель не мог сделать их разными?

– Вот сразу видно, Мьёлль, что ты новенькая. Учитель не хочет никого зря убивать. Даже быкоглавцев – и особенно быкоглавцев. Любой сведущий в магии предводитель, увидев совершенно одинаковые картинки, одинаковые сосенки, каких отродясь не бывало на подступах к Обетованному, самое меньшее бы остановился. Самое большее – чтобы повернул обратно.

– Эти не повернут, – бросила девушка.

– Не повернут, – вздохнул рыцарь. – Ну кто же так наступает, скажи ты мне? Где передовой дозор, где прознатчики? Где их чары? Почему не пустили вперёд хоть бы и слабенького призрака – разведать?

– Потому что мы бы с ним мгновенно расправились бы. Какой смысл?

– Ну, что-нибудь он всё-таки успел бы им рассказать, – пожал плечами рыцарь. – Всё, молчим! Они уже близко. Давай, по моей команде. Раз, два, три!..

* * *

– Фредегар, давай сосиску. Нет моей мочи больше.

– Экий ты, однако, Робин! Сейчас уже готовы будут.

– Готовы-то будут, а что гости наши уже близко, ты что ж, не чуешь?

Половинчик, деловито колдовавший над небольшой сковородкой, только фыркнул.

– Я-то всё чую. Я-то не позволю паре прекраснейших сосисок пропасть только потому, что какие-то бычары решили с разбегу побиться рогатыми лбами в ворота Учителя. Сейчас будет самое то, и можно снимать. Их же нельзя ни передержать, ни недодержать, не тот аромат!

Второй половинчик, помоложе, яростно почесал затылок.

– Я, Фредегар, на любой уже согласен.

– А я нет, – невозмутимо ответил возившийся с сосисками. – Потому что как раз успеем. А торопливость хороша только при ловле блох.

– Нет у меня никаких блох!

– Да с чего ты решил, что я про тебя? Ученики великого Хедина, слава ему, от подобных бедствий избавлены. О! – Готовивший резко вскинул курчавую голову. – Да, совсем близко. Но мы всё равно успеем. Учитель был бы недоволен, кабы мы б испортили хорошую еду. Так… держи!

Деревянная вилка воткнулась в румяный бок сосиски с идеальной точностью. Фредегар протянул вилку напарнику, сам взял другую. Свободной рукой спокойно снял сковородку с костерка, затоптал огонь.

– Ешь, ешь, приятель. Я слышу каждый их шаг.

– Я тоффе! – с набитым ртом возмутился Робин.

– А значит, ешь спокойно. Как раз прикончим сосиски, когда они подойдут. Не торопись, Робин, не оскорбляй спешкою творение достойнейшего колбасника Барнабада. Его сосиски есть торопливо суть святотатство.

Робин молча глядел на невозмутимого приятеля.

– Ну, а теперь, – Фредегар отложил деревянную вилку, аккуратно утёр губы, – бери лук, друг мой, и идём. Они как раз из-за поворота появятся.

Оба половинчика накинули капюшоны, взялись за луки. Дорога шла меж всё теми же молодыми сосняками; её перегораживала рогатка с неглубоким рвом и валом перед нею.

Половинчики переглянулись последний раз – и словно бы исчезли, сливаясь с соснами по обе стороны дороги, – Фредегар слева, Робин справа.

* * *

– Ну, и чего вы так на меня смотрите, вы, оба? Меня даже сожрать нельзя! Потравитесь.

– С-с-с-снаю. – Радужный змей висел в сажени над землёй, но внезапно надвинулся.

Вампир, к которому обращался змей, нервно попятился, плотнее запахиваясь в плащ. Покосился на мормата, невозмутимо свернувшегося клубком на обочине просёлка, прижав к телу щупальца.

– Вас Наставник зачем сюда отправил? Магию чужую слушать! А вы чем занимаетесь? Пялитесь на меня, словно я лакомство какое!

– А ты? С-с-с-с-сто с-с-с-слыс-с-с-сыс-с-сь? – просвистел змей, да так, что простое слово «слышишь» превратилось в совершенно неразборчивый набор свистящих звуков.

– Чего я слышу? Что сейчас появятся! Прут колонной, тысяч десять, самое меньшее, до сотни магов! Наставник…

– Ничего, – маленький гоблин высунулся из-за спины вампира. – Я им подарочков приготовил, небось не обрадуются.

– Что твои подарочки, – недовольно повернулся вампир. – Там сотня, я повторяю, сотня магов!

Безмолвный мормат поднялся в воздух. Щупальца распрямились, упав почти до земли. Гоблин проворно спрятался обратно за спину вампира.

Летающий спрут издал странный хлюпающий звук.

– Он с-с-с-смеетс-с-с-ся, – пояснил змей.

– Хватит! – расправил плечи вампир. – Вот они! По местам!..

Как ни странно, его враз послушались. И не только маленький гоблин.

* * *

Хедин-великан, Хедин-распростёртый видел всё это. Видел и отмечал с лёгким интересном, как нечто не слишком обычное, но не более. Он видел наступающие отряды, видел изготовившихся защитников. Он с некоторым – хотя, опять же, лёгким, наилегчайшим – беспокойством отметил, что иные свойства Межреальности вокруг Обетованного изменились, до странного напоминая его собственные чары, предназначенные творить новую пустоту для скармливания Неназываемому.

Тех, кто посылал отряды на штурм его жилища, он не видел даже сейчас. Слишком хорошо они подготовились, и Хедин-гигант на какое-то время озаботил себя попытками понять, как именно им это удалось, – так, небезлюбопытная задачка, позволяющая с приятностью провести время. Ведь, в конце концов, разве не является он полным хозяином положения? Разве не видит он наступающие длинные колонны быкоглавцев? Разве не уверен он в своих собственных заклинаниях? Всё, что требуется, – чтобы его подданные, его подмастерья в точности исполнили бы его указания. Больше ничего.

Хедин-второй, Хедин, двигавшийся к точке объединения всех трёх своих ипостасей, не испытывал ничего, кроме раздражения и злости. Такой прекрасный План! Всё настолько продумано, просчитано, надёжно! И вот, пожалуйста, сбой по причине, предугадать которую не смог бы даже сам Великий Орлангур!..

Лишённый тела и сам обращённый сейчас в призрака, Хедин ясно и остро ощущал судороги пространства, окружающего Обетованное. Четвёртый Источник заключал его сейчас в кокон непроницаемой завесы, завесы из такой же новосотворённой пустоты.

Ловко, не мог не отметить он со всевозрастающим раздражением. Ловко. Такого против него не пускал в ход ещё никто. За все эоны, пока работал механизм защиты Упорядоченного от засевшего в его сердце Неназываемого, ни один из врагов Нового Бога Хедина не догадался повернуть против него его же собственное оружие.

Они заслуживали, по крайней мере, известного уважения.

Хотя достаточно несложные умозаключения требовали их немедленного и как можно более быстрого исключения из числа действующих в Упорядоченном.

Просто потому, что такие не остановятся на полпути.

И, быть может, как раз и идут, чтобы положить конец их с Ракотом власти.

«Мы пленники на невесть сколько тысячелетий…» – сказал он когда-то названому брату.

Тысячелетия истекли?

Нет! – поднимался в груди гнев. Какие-то… заклинатели, похитившие его собственные чары и извратившие их, – как можно им вручать власть над Упорядоченным?! Нет! Всё, что у них за душой, это фокусы и уловки; нет – они не пройдут! Не пройдут! Он повергнет их, опрокинет, ведь Упорядоченное достойно куда большего!

Он знал, что это не его мысли. Не его-подлинного. Лишь фрагменты их, ничтожная их часть. Знал и понимал умом – и постепенно сквозь всё остальное пробивался ужас – сколько ж ему, оказывается, пришлось оставить там, в логове Неназываемого!

Сколько его-истинного, его-настоящего. Искреннего, заботящегося, охраняющего, сберегающего. Нагие мысли-приводы, мысли-действия, подобные тягловому скоту, нужны лишь для свершений по приказу и побуждению истинного его естества – сейчас становились поневоле главенствующими.

Словно из человеческого тела исторгли душу, оставив лишь самое простое. Двигаться, есть, пить, размножаться.

Но ещё оставалась жуткая пустота, осознание утраты.

И это единственное, что удерживало его от безумия и распада.

Тени настоящего, им предстояло продержаться, пока это настоящее не вернётся.

Память и пустота – против ложной полноты.

Он надеялся, что, когда ему удастся собрать по крайней мере две ипостаси из трёх, станет легче. Но даже ему, сбросившему плоть, пробиваться к Урду становилось всё труднее. Бестелесный, он должен был бы пронзить потоки пустоты, однако ощущение было такое, что он, нагибаясь и выставив плечо, пытается удержаться против накатывающихся морских волн.

Как ловко. Как хитро. Они провернули это у него под носом, а он – он! Новый Бог! – ничего не заметил, не почувствовал. Они привели в действие ловушку и всю систему тщательно замаскированных чар в тот единственный момент, когда могли на самом деле помешать.

Им наплевать на Упорядоченное. Они хотят властвовать, пусть даже на краткий миг. Они настолько ненавидят его, Хедина, что готовы принести в жертву весь мир, всё сущее.

Он должен устранить эту угрозу. Как можно быстрее и как можно более действенно.

Действенно – вот ключевое слово.

Всё прочее вторично. Мораль прекрасна и замечательна, когда остаются те, что смогут его осуждать. Его задача – дать им такой шанс.

Дотянуться до Урда.

Собрать двоих. Для начала. Сделать грязную работу – о, да, она будет грязной, подсказывала память, но разум оставался равнодушен.

Но для этого его подмастерья должны продержаться – и они, и возведённые им на подмогу конструкты.

* * *

Хедин Познавший Тьму, Хедин-истинный, Хедин, добровольно исторгнувший самую свою суть, пребывал сейчас в самом сердце этой самой Тьмы. Если, конечно, принимать за неё полное отсутствие света.

Нечто сильнее всепожирающей пасти Неназываемого по-прежнему соединяло его с двумя остальными ипостасями.

Три Хедина.

Один – Наблюдающий.

Другой – Действующий, если его так можно назвать, хотя сам он пока ничего ещё не совершил. Но готов, готов в любой миг и без особых колебаний. Надо, значит надо.

И он сам, истинный. Чувствующий? Жалеющий? Сострадающий?

Или просто – живой?

Так или иначе – отсюда надо убираться.

И – отсюда убираться нельзя.

Потому что сюда во множестве рушатся души, души из вдребезги разнесённых «царств мёртвых». Из обителей мёртвых, которые они с Ракотом оставили «в покое», попросту говоря – махнув на них рукой. Не разобравшись, что с ними и как, бросив на произвол судьбы. И вот вам, пожалуйста, результат – козлоногие. Сейчас не скажешь, которые из них сотворены посредством душ, захваченных Неназываемым, пока они с Ракотом не остановили его продвижение, а которые попали к нему уже в не столь давнем прошлом.

«Что, если потоки нашей пустоты, которую я считал такой пустой, ничто не задевающей, ничего за собой не увлекающей, на самом деле тащили к пропасти заблудшие, сбившиеся с пути души? Души погибших миров. Души тех, кто сделался призраками, аппарантами, фантомами?

Что, если именно из них и строилась гвардия Неназываемого?

Строилась и строилась, пока мы разводили руками и гадали, откуда у всеуничтожающей сущности взялись этакие слуги.

Слепцы».

Память пламени сильна в нём, память о белом пламени.

Память о Джибулистане, о Голубом Городе. О любви и гордости. Об ошибках и заблуждениях. Обо всём том, что не давало ему превратиться в очередного Бога Горы.

Нельзя не остаться. Нельзя остаться.

Задачка, достойная Познавшего Тьму, не так ли?

Впрочем, если все остальные будут выполнять План, неважно, по доброй воле или против оной, немного времени у него будет. Хотя, конечно, неведомо, как именно течёт время в этом про́клятом месте относительно остального Упорядоченного…

Он чувствовал две других ипостаси всё время, но не мог им приказывать. Не мог с ними говорить. Просто видел точно со стороны, глядел частично их глазами, частично воспринимал мир их чувствами.

«Если это я, – думал он, – то, великий Творец, как же Си меня терпела и не убила гораздо раньше? Надеялась на моё «исправление»?

Но это я. Это не одежда и даже не тело, что можно поменять по желанию».

Впрочем, о Си он подумает после. После – потому что в утробу Неназываемого обрушился очередной сонм душ.

Хедин не имел тела, не имел, похоже, вообще ничего, кроме воли,сжатой в микроскопическую, незримую, неощутимую частицу. Здесь не сработали бы никакие привычные заклятия. Сила Неназываемого разрушала всё упорядоченное, всё выстроенное, всё структурированное.

Всё возведённое.

Вот они, души. Единое целое, созданное гением Творца. Неделимое. И это, похоже, не может уничтожить до конца даже сам Неназываемый.

Сознания Хедина вновь коснулся многоголосый шёпот-вопль. Вопль ужаса и отчаяния, нескончаемых, которые будут вечно – ибо, думал Хедин, кто знает, что случается с пленёнными душами, когда тело козлоногого удаётся убить?

Сможет ли он их остановить? Сможет ли задержать их падение?

Что-то ведь уберегает его от участи сделаться… э-э-э… одним из козлоногих?

Великий Предел, подумал он. Творец создал всё… весомым, определённым. Воплощённым, даже если это столь бесплотное создание, как душа.

Всё, кроме нас, Истинных Магов. Мы – великий предел, мы грань, мы то, что отделяет. Нас нет, и мы есть. Мы то, что между самыми крошечными из крошечных кирпичиков сущего. Мы – Великий Предел, и даже сам Неназываемый не имеет власти над нашей сутью.

Боги тяжелее, вещественнее. Истинные Маги – легче и подвижнее. Воля Великого Предела сильнее, чем даже притяжение.

Хедин потянулся к падающим душам. Сам он, похоже, достиг некоего собственного дна и более не проваливался.

Он тянулся к ним от отчаяния и гнева. Тянулся, потому что великая работа Творца не должна доставаться чудовищу, обращающему их в свои тупые орудия!..

Его вновь окатили волны беззвучного многоголосья. И вновь, как и в первый раз, Хедину почудились какие-то начала последовательностей, согласованные перепады, приливы и отливы – и вновь ему не удалось извлечь из этого никакого смысла.

Он только осознавал, какая же огромная сила сжата здесь в крошечный объём. И какая катастрофа может разразиться, если эта сила каким-то образом получит свободу, даже и не путём пожирания всего Упорядоченного.

Он должен дотянуться. Обязательно должен.

Воля, сила, желание, возможность. У него не осталось рук, он отбросил заклятья, весь их арсенал, как мешающие костыли.

Воля и тяга.

Здесь, в потоке гибнущего пространства, где не осталось привычных структур Упорядоченного, где перемолотые останки текли и текли, влагая самое себя в Неназываемого, становясь им, оставалось одно действующее начало – воля.

Души дрогнули. Их падение чуть-чуть замедлилось. Они плыли теперь ближе к Хедину; не остановились, но пути их сместились.

Ещё! Давай ещё!

Он разрывался и гас.

То ничтожно крошечное, ворвавшееся в твердыню Неназываемого, грозило-таки утратить свою суть, своё определение, своё предназначение.

Души всё ближе. Нет, отнюдь не бледные призраки, какими они путешествуют по Чёрному Тракту, начинающемуся на Гнипахеллире. Такие же, как и он сам, мельчайшие частицы Сущего, только и могущие выжить там, где гибнет даже пустота.

Хедин тянул их к себе, поражаясь собственному усилию и в то же время ощущая, как тает его… нет, даже не «сила». Тает его суть. Развоплощается, исчезает, растрачивается.

Он чётко ощущал предел. Свой собственный предел, увы, не тот Великий, чем был он сам и о котором им толковали ещё птицеглавые наставники.

Великий Предел, словно рассекающий надвое его самого.

Там, где нет различия, нет и движения.

Верно это и для Истинных Магов.

Потому что он всё равно оставался Истинным Магом, так и не разгадав тайну божественности.

Души сжимались вокруг него, собирались в некое подобие кокона, и Хедин ощутил вдруг, что убывание его замедляется.

Да и души больше не проваливались.

Они окружили его, каждая по отдельности и все вместе, как совокупность.

Они держались сами и держали его. А он – держал их.

Наблюдающий и Действующий замерли.

Наблюдающего это приятно удивило. Неожиданно, неожиданно. Кто бы мог подумать! Существующие модели, получается, неточны, причём очень сильно неточны.

Действующий нетерпеливо дёрнулся, словно успев застояться. На него давил поток пустоты, ему, пожалуй, приходилось труднее всех – потому что Действие без Мысли поистине обречено.

А на ближних подступах к Обетованному вскипала битва, расползалась истекающими кровью щупальцами попавших под удар колонн.

Подмастерья принимали бой.

А Сигрлинн у врат Асгарда Возрождённого его предлагала.

* * *

Сигрлинн шла вдоль строя своих рыцарей. Всё готово, все готовы. Готовы Ночные Всадницы. Готова она сама – свирепая решимость сквозила в каждом жесте, в каждом движении.

Хедин-наблюдающий видел это и чувствовал.

Хедин-действующий отмечал изготовившиеся к броску войска. Видел, что штурм действительно пойдёт серьёзный. Сигрлинн не намеревалась отступать.

Асгард Возрождённый стоял – тёмный, словно вымерший. Скрылся куда-то даже исполинский волк Фенрир.

И, кроме домена Демогоргона, Асгард был, пожалуй, самым недоступным для взоров Хедина-наблюдающего местом.

Сигрлинн шла вдоль строя.

Вился на ветру белый стяг с золотисто-алым фениксом.

Рыцарей собралось не так уж и много, несколько тысяч, самое большее. Ночных Всадниц едва ли сотня.

И с этой армией штурмовать Асгард Возрождённый, с ожившим Иггдрасилем и четвёртым Источником?

Сигрлинн, похоже, не сомневалась.

Вот она замерла в самой середине строя.

Вот вскинула руку, изгибая немыслимо тонкий стан.

Вот рука её упала, и в следующий миг на месте, где только что стояла чародейка, взвихрился огненный смерч.

Линия рыцарей дрогнула и двинулась вперёд. Мерным, спокойным, даже каким-то неторопливым шагом.

Ни тебе осадных башен, ни штурмовых лестниц. Среди тяжеловооружённых рыцарей, до глаз закованных в броню, потерялись небольшие кучки арбалетчиков.

Что она делает?! Что она задумала?

Хедин-наблюдающий с интересом воззрился на происходящее. Хм, что ж такое измыслила его возлюбленная, похоже, нечто весьма занятное. Пожалуй, всё-таки стоит последить. Несмотря на вполне очевидные «но».

* * *

Из-за поворота одной и той же просёлочной дороги вынырнули головы различных маршевых колонн быкоглавцев.

Дорога одна и та же. Те же повороты, те же лужи, та же колея.

Разнятся лишь те, кто встретит наступающих четвероруких воителей.

Орки Болг и Горм избрали старый добрый способ орочьих воинов; опасность полагалось встречать грудью, прибегающий к засадам, обходам, охватам, нападениям на лагеря считался утратившим честь и, следовательно, оказывался вне закона.

Горм одним прыжком оказался прямо на середине дороги, огромная секира с шипением рассекла воздух. Он был славен далеко не одной только ловкостью с оружием, но слегка опешившие сперва быкоглавцы этого не знали. Они видели лишь одинокого орка в тяжёлой броне, верно, окончательно лишившегося рассудка.

Маги-коротышки в коротких плащах выдвинулись вперёд, что-то запищали возбуждённо могучим быкоглавцам, тыча пальцами в орка-секироносца.

Горм зарычал, завыл по-звериному, так, что из-под шлема полетели клочья белой пены. По-прежнему крутя массивную секиру одной рукой, он шагал прямо на замершую толпу врагов.

И они приняли вызов.

Огромный, массивный быкоглавец с обрубленным наполовину правым рогом двинулся навстречу орку. В каждой из рук он сжимал по длинному мечу, какой ни за что не поднять обычному человеку.

Коротышка в коричневом плаще, неотличимый от прочих магов этого племени, почти что повис на правом нижнем локте исполина, но тот лишь отмахнулся. Коротышка взлетел вверх тормашками, перевернулся в воздухе и плюхнулся на спину. Плюхнулся и остался лежать неподвижно.

Орк ростом едва достигал груди четверорукого великана. Его секира, столь грозная и устрашающая, против этого быкоглавого гиганта казалась детской игрушкой.

И тем не менее Горм атаковал.

Его боевой клич оглушал. Казалось, вместе с ним глотку раздирает самое меньшее тысяч сто его собратьев.

Ноги орка пожирали сажени. Отделявшее его от быкоглавого великана расстояние он преодолел в два прыжка. Секира врезалась в устремившийся ей наперерез меч великана и рассекла его так же легко, словно клинок был тонким прутиком.

Горм рубанул вновь, на сей раз вкось, и его секира разрубила локоть быкоглавца. Правая верхняя рука тяжело шлёпнулась наземь, из культи хлынула кровь.

А Горм уже прыгнул, уцепившись за плечевой ремень быкоглавца. Лезвие секиры чиркнуло по горлу незадачливого бойца, и орк легко отскочил, с усмешкой наблюдая, как рухнуло сперва на колени, а потом и распростёрлось у его ног огромное тело.

Воин Познавшего Тьму потряс секирой и издал победный вопль.

За его спиной сидевший в яме варлок закатил глаза. И продолжил плести заклятие за заклятием.

Быкоглавцы слегка попятились. Гибель их вожака, последовавшая меньше чем за пару мгновений, их явно отрезвила.

Но мелкие маги в коричневых плащах так просто сдаваться не собирались. Не меньше дюжины их бросились вперёд, падая на одно колено и словно растягивая невидимые луки.

Горм лихо свистнул, закрутил секиру вокруг головы. Воздух вокруг него вдруг заполнился лопающимися зеленоватыми пузырями, очень напоминавшими безобидные мыльные, но именно что напоминавшими – он вдруг пошатнулся, скривившись от боли.

Орк зарычал и отшагнул, вновь упёрся. На броне его расплывались чёрные пятна, словно от сажи.

Варлок, по-прежнему стоя в закопчённой яме, заскрежетал было зубами, но мигом взял себя в руки – из глазниц черепов на его посохе валил густой зеленоватый дым.

Оправившись от растерянности, полезли вперёд и остальные быкоглавцы, вломились в сосняк по обе стороны дороги, окружая безумного орка с боков.

Горм ухмыльнулся под шлемом.

Поистине, Учитель слишком добр к ним, своим ученикам.

Быкоглавцы ринулись на него со всех сторон – вернее, это им показалось, что со всех сторон. Только что перед их глазами была спина проклятого орка – и вдруг всё смешивается, они сшибаются с теми, что должны были бы атаковать врага совсем с другой стороны. Яростная брань, скрежет столкнувшихся щитов, кто-то падает, кто-то наступает кому-то на голову, кому-то рога протыкают ступню.

Секира же в руках хединского подмастерья не мешкает, трудится вовсю, свистит и свистит, рубит направо и налево, вперёд и назад, рассекая железо и кожу, нагрудники и наплечники, черепа и кости.

В мгновение ока на дороге возникла груда покрытых кровью тел, застывших в нелепых, смертью запечатлённых позах.

А орк, несмотря на это, не собирался стоять на одном месте – вон он уже перепрыгнул через поверженного быкоглавца, вот он уже рядом, и направленные ему в грудь заклятия бессильно лопаются цветными мыльными пузырями, лишь пятная гарью его шипастые доспехи.

Коротышки-маги бросились врассыпную. Правда, успели не все. Трое или четверо отлетело грудой окровавленных тряпок; быкоглавцы попятились.

Их были тысячи, тысячи и тысячи, а против них – один-единственный орк с секирой.

И они ничего не могли с ним сделать.

Второй раз они атаковали уже куда осторожнее. В первые ряды выдвинулись стрелки, десятки стрелков. Четырёхрукость позволяла перезаряжать арбалеты очень быстро, на орка обрушилась лавина железных дротов, каждый из которых пробил бы всадника в полном вооружении вместе с конём.

Дроты ударяли в бешено крутящуюся секиру и исчезали в бледных вспышках пламени.

Орк не отступал ни на шаг. Стоял, вращал секиру над головой, и хохотал.

И, сколько бы стрел ни летело в него, все неизменно попадали в шипящую сталь.

Кто бы ни командовал быкоглавцами, он – или она – похоже, решил, что одинокий орк неизбежно устанет. Отряды вломилсь в чащу, прокладывая себе дорогу среди молодого сосняка, очевидно, намереваясь просто обойти странного бойца.

Краткое время спустя их вывело к тому же месту, прямо под стрелы их собственных арбалетчиков.

Вновь яростные крики, брань; какому-то слишком меткому стрелку снесли голову.

Куча мала вокруг орка – и вновь быкоглавцы откатываются, оставив дюжины две трупов.

Горм стоял и громко, напоказ, хохотал, показывая четвероруким воителям непристойные жесты.

Быкоглавцы попятились. Они пятились и пятились, пока не оказались в доброй сотне шагов от орка. Тот опустил секиру – и разом полдюжины стрел ударили прямо в него, со звоном отскочив от утыканной шипами кирасы.

Горм громко фыркнул, в очередной раз объявил, что матушки всех его сегодняшних противников не иначе как согрешили с различными домашними животными, коль породили на свет столь жалкое подобие настоящих воинов, повернулся к быкоглавцам спиной и, посвистывая, пошёл к их с Болгом яме.

Поняли ли его слова быкоглавцы, нет ли – орки не ведали.

Они просто гордились хорошо сделанной работой.

* * *

Рыцарь Леотар и девушка-стрелок по имени Мьёлль укрывались за палисадом. Воздух над ними стонал и гудел, огнешары то и дело лопались над самыми головами, однако сами они двое оставались живы и невредимы. Время от времени рыцарь, привставая, ловко сшибал мечом какой-нибудь шар покрупнее, и тогда он стекал по лезвию каплями яркого пламени.

Мьёлль стреляла. Стреляла как заводная механическая кукла, затверженными движениями, скупыми и точными. От каждой её стрелы там, на просёлке, или разражался огненный шторм, или от вонзившегося древка расползались в разные стороны сонмища голубоватых молний, или из внезапно появившихся над самыми головами облаков начинал лить кислотный ливень, мгновенно обращавший в жижу и железо, и плоть.

Быкоглавцы давно уже попятились назад, выдвинув – а попросту говоря, выпихнув – вперёд магов-коротышек. Те старались вовсю, но не преуспевали, более того – обожжённую землю пятнали десятки их коричневых плащей, прикрывавших мёртвые тела; разумеется, там, где их не настигла кислота.

Сосняку по обе стороны дороги тоже изрядно досталось. Деревья проредило огнём, расщепило молниями, выжгло изрядные проплешины растворяющими всё ливнями.

Атакующие тоже подались назад, но совсем в покое защитников не оставили, справедливо надеясь на собственную численность и что усталость в конце концов возьмёт своё.

Это обходилось им в изрядное количество новых и новых павших.

Но приступа они не прекращали.

* * *

– Испортили сковородку. Они испортили сковородку, Робин!

– Тоже мне беда, другую найдёшь.

– Не, это была счастливая… вон, гляди, навылет пробили!

– А ты бы спрятал её получше!

– Я-то спрятал. Я-то спрятал, а кое-кто щит не обновил, пробило! И прямо в сковородку. Эх.

– Фредегар!..

– Да вижу, вижу. Сейчас отведу. А ты глаза на меня не пяль, у тебя стрелы в колчане скоро паутиной зарастут. Эх, какая сковородка была…

– Фредегар!!!

– Не вопи. Учителя не позорь. А, бездна тебя возьми, Робин, куда смотришь?..

Трепещущий купол раскрывался над головами двух половинчиков, поглощая нацеленные в них заклятия. Подступы к их не без уюта оборудованной засидке казались сейчас местом, где резвились все без исключения демоны небес и бездн: разорванные в клочья тела быкоглавцев и их низкорослых помощников-магов, торчащие из груд мяса острые обломки костей, местами – полуочищенные от плоти костяки, словно здесь уже поработала орда острозубых крыс.

Быкоглавцы, как и те, что атаковали орков и рыцаря Леотара с арбалетчицей Мьёлль, пытались обойти сопротивлявшихся, но неизменно оказывались прямо перед призрачной завесой, защищавшей половинчиков.

Сейчас они в который уже раз откатились назад (повторялось всё то же самое); их маги безо всякого успеха бомбардировали укрывшихся Фредегара и Робина водопадами самых разнообразных заклятий.

Да, безо всякого успеха, но били они непрерывно. Дюжины боевых магов сменяли одна другую, что было сил пытаясь смять колышущийся защитный купол, удерживаемый Фредегаром.

Не обойти и не задавить навалом. Оставалось только брать измором.

– Хорошая была сковородка, – в очередной раз вздохнул Фредегар. – Давай, Робин, давай, не спи!.. Как тебя Учитель только терпит, по одной лишь немыслимой доброте своей, не иначе! Другой бы давно уже выгнал. Вот как я бы.

* * *

– Долг, на нас Учителем возложенный, высок и тяжек, и, как таковой…

– С-с-с-самолчи, вампир. – Радужный змей изо всех сил старался говорить как можно отчётливее, но от шепелявости так просто не отделаешься.

– Чего это «замолчи»? – обиделся тот.

– Лес-с-с-сти.

– Чего? Какой ещё лести?

– Лети он вроде как говорит, – вмешался гоблин.

– Лети, – подтвердил змей. – В-с-с-с-с-сё готово.

Вампир с явным подозрением покосился на голубую хрустального вида каплю, что гоблин протягивал ему на заскорузлой от мозолей ладони.

Это, конечно, была никакая не скляница и вообще не сосуд. Просто голубая капля, в глубине которой медленно вспыхивали и угасали крохотные огоньки, словно далёкие звёзды на ночном небосклоне.

– Лети. Угу-угу, – подтвердил гоблин в ответ на пристальный взгляд вампира.

– Что ж, я, как истинный последователь Учителя, первым и добровольно отправляюсь на опаснейшее дело, и, таковой…

– Ты ж уже мёртвый, – прервал излияния вампира гоблин. – Тебе и лететь. А мы пока следующую капельку тебе сообразим.

Вампир гордо задрал подбородок, завернулся в плащ одним движением – и над головами взмыла вверх крупная летучая мышь, зажимая в когтях голубую каплю. Заложила крутой вираж и вихрем умчалась прочь, туда, где укрывались быкоглавцы.

– Он справится, – торопливо сказал гоблин, вытирая широкие ладони о кожаные штаны.

Радужный змей молча наклонил голову. Старый мормат вообще не говорил ничего и никогда, но зато всегда знал, что надо делать и как.

– Он долетит, правда ведь? – запинаясь, вдруг сказал гоблин.

Мормат подплыл к нему, коснулся тёмным щупальцем плеча.

И подмигнул.

Миг спустя над сосняком словно вспыхнуло новое солнце. Там, где укрывалась колонна быкоглавцев, рос и тянулся к небу огненный столп.

Гоблин покачал головой и горестно вздохнул.

– Так. Будет. Лучше.

Радужный змей и гоблин с равным изумлением уставились на вдруг заговорившего мормата.

– Смерть. Немногих. Остановит. Остальных.

– А… как же… вомпер-то наш? – растерянно проговорил гоблин.

Они ждали. Огненный столп вздыбился, развернулся и опал, рассеявшись, оставив по себе лишь исполинский дымный гриб.

– Охо-хо… – вздохнул гоблин. – Всевеликий Хедин-владыка, да неужто…

– С-с-смотри! – резко оборвал его змей.

Гоблин аж встал на цыпочки – и верно: тяжело взмахивая крыльями, к ним летела обратно летучая мышь. Шерсть на ней дымилась во множестве мест.

– Кажется, – пробормотал гоблин, – мы слегка переборщили…

– Не «мы», а ты! – простонал перекинувшийся вампир. – Ты слегка переборщил! И даже не слегка, впрочем!..

– Слово. Учителя. Исполнено, – кратко и сухо бросил мормат, разом прекратив распрю.

Обетованное держалось.

* * *

Хедин видел своих подмастерьев. Видел, что они и впрямь держатся, что поставленные ловушки сработали. Четыре длинные колонны втянулись в хитроумно свёрнутые пути Межреальности, оказавшись в заранее стянутых узлах.

И здесь, в западне Неназываемого, Хедин лихорадочно просчитывал возможности, ибо знал – у двух его ипостасей, что оставались на свободе, живого чувства воплотить задуманное Планом точно не хватит.

Потому что там, снаружи, продолжала расширяться чёрная глобула, и иссякающие потоки пустоты (вдобавок утратившей «истинную пустотность») уже не могли сдержать её рост.

Рассчитывали ли на это Дальние? Или они уже готовы принести Упорядоченное в жертву?

Рассчитывали ли на это слуги Хаоса? Или они уже готовы схватиться с Неназываемым сами, когда – и если – он покончит с сотворённым?

Рассчитывал ли на это Спаситель? Или он уже пожрал все доступные ему души в Упорядоченном?

Рассчитывали ли на это Столпы Третьей Силы – Дракон и Орёл, Орлангур и Демогоргон? Или они решили, что пора заканчивать слишком затянувшееся представление, а их самих ждёт путешествие через Хаос к иной монаде, дремлющей, но уже готовой к пробуждению?

Простая логика требовала, что враждующим силам Упорядоченного, от Древних до Дальних (причём не исключая и хаоситов), следует сейчас прекратить все распри. Неназываемый равно угрожал всем, и казалось совершенно естественным сперва избавиться от этой напасти.

Но простая логика, очевидно, не работала.

Конечно, история множества миров сохранила массу свидетельств, как смертные и бессмертные не могли сплотиться даже перед лицом общего врага; но тот враг, как правило, был обычным. Сменились бы правители на тронах, в иную казну пошли бы сборы и подати – но от беды можно было убежать; в конце концов, для малых сих оставалась возможность сдаться. Победителю ведь тоже требуется пить-есть, и желательно получше.

Неназываемый подобного выхода не оставлял.

Только всеобщая война. И всеобщие же поражение или победа.

Целую бездну времени все эти «великие силы» могли враждовать только и исключительно потому, что работали старые заклятия Хедина и Ракота. Клетка сдерживала Неназываемого, хоть и не полностью. Но с козлоногими, по крайней мере, можно было сражаться и побеждать.

Неназываемого же победить невоз…

Хедин оборвал себя. Cogito ergo sum, как сказал один мудрец в одном закрытом мире. Гости из Упорядоченного всё равно извлекли его мысли из-под спуда. «Я мыслю, следовательно, я существую». Он, Познавший Тьму, уцелел в непосредственной близи от Неназываемого, возле его сердца, уцелел там, где разрушалось всё остальное.

Вокруг него собрались души, он сумел притянуть их к себе. Подобное – к подобному?

И теперь ему, Познавшему Тьму, срочно требовался совершенно новый план. План, где, в отличие от всех остальных, ему предстояло обойтись без громадной части своих заклинаний.

И не просто «обойтись», а создать новые. Принципиально новые. Позаимствовав кое-что у самого Неназываемого.

Хедин Познавший Тьму нужен там, за барьером. И он не сможет вырваться отсюда силой или же какими-то из привычных ему заклятий.

И Хедин Познавший Тьму нужен здесь.

Здесь, в царстве абсолютной тьмы и разрушения. На истинном Дне Миров, на их кладбище.

Ибо его долг – собрать все угодившие в эту ловушку души. Все до одной.

Значит, сказал он себе, предстоит совершить абсолютно, полностью небывалое.

* * *

Асгард Возрождённый словно бы и не замечал надвигающихся врагов. Его высокие врата были наглухо закрыты, но в остальном – никаких признаков, что крепость Старого Хрофта готовится к отпору. Нигде ни движения, ни шевеления.

Огненный смерч, которым сделалась Сигрлинн, катился впереди всего войска. Чародейка шла в атаку во главе строя, как и положено предводительнице вольной дружины, не отсиживавшейся за чужими спинами.

Первыми начали Ночные Всадницы. Откуда-то из их рядов вынесся первый огнешар, даже не огнешар, а словно выплеснутая из чаши струя пламени, вытягивающаяся в длинную нить.

Она точно ударила в верх стены над воротами; там немедля взвились яростно-алые языки, повалил дым.

Асгард не ответил.

За первой огненной атакой последовали другие, и вскоре уже пылал весь верх крепостных стен. Пламя вцепилось и в створки врат, протискивалось в мельчайшие щели, так, что вскоре горел уже весь контур створок.

Асгард молчал.

Огненный вихрь, в который обратилась Сигрлинн, первым устремился к воротам, когда створки их внезапно распахнулись, выхаркнув клубящееся пламя, посланное чуть раньше Ночными Всадницами.

Но волшебница была уже не той, что уступила огню своей собственной ученицы в последней битве на Хединсее. Ярящиеся жгучие языки раздались в стороны, размётанные тугим закрученным вихрем; и Сигрлинн была уже на пороге распахнувшихся врат Асгарда, когда крепость наконец ответила.

* * *

Хедин-наблюдающий вздрогнул. То, на что он взирал с некоторым интересом, уверенный в исходе и просто ожидавший, когда же те, кто скрывался за кулисами, наконец проявятся, – стремительно оборачивалось своей полной противоположностью.

Асгард извергал потоки силы. Невесть откуда налетевший жёсткий ветер сорвал клочья пламени с высоких стен, оставив там одну лишь копоть. По ветвям и листьям возвышающегося над крышами Иггдрасиля зазмеились голубоватые молнии – во множестве. Рядом с ним медленно поднималась исполинская спина чудовищного волка Фенрира; разожжённый пламенем Ночных Всадниц пожар угас, и даже Сигрлинн попятилась от разверстой пасти врат.

Четвёртый Источник щедро делился силой с новыми хозяевами.

Волк одним мягким прыжком перемахнул через стену. Упёрся в землю всеми четырьмя лапами, нагнул голову, зарычал. Оказавшиеся прямо против него Ночные Всадницы проворно рассыпались, рыцари Прекрасной Дамы сдвинули щиты, прикрывая немногочисленных арбалетчиков.

Голубые молнии, струясь по ветвям Иггдрасиля, ринулись вверх, к облакам, слагаясь в огромный молот, словно сотканный из миллиона коротких грозовых росчерков.

Молот Тора.

Из ворот появилась окутанная плотным дымом фигура, серые клубы рвались с её плеч, словно диковинный плащ.

– Поворачивай назад, волшебница Сигрлинн. Здесь тебе нечего делать. Мир меняется, и Древние Боги обретают прежнюю власть. Я, Гулльвейг, Мать Ведьм, начавшая первую войну в Хьёрварде, пришла сюда, чтобы закончить последнюю.

Огненный вихрь не ответил. Рыцари проворно перестраивались, готовясь отразить бросок чудовищного волка; сама же Сигрлинн медленно начала приближаться к Гулльвейг, облачённой в вычурную чёрно-золотую броню.

– Я лишь глашатай, – поспешно объявила Мать Ведьм. – Меж мной и тобой нет распрей, чародейка Сигрлинн. Ибо я была задолго допрежь тебя и буду здесь по-прежнему, когда ты давно уже обратишься в пыль.

Огненный вихрь на сей раз не стал отмалчиваться. Бешено крутящаяся спираль внезапно развернулась, пламенный бич хлестнул по надменно подбоченившейся Гулльвейг.

Взметнулись клубы дыма, сшиблись с огненной плетью; Сигрлинн откачнулась назад, словно получив удар незримым тараном, но и Гулльвейг швырнуло об угол каменных врат, так, что застонала броня, от доспеха отлетел сорванный наплечник с погнутыми и частью обломанными остриями.

Мать Ведьм не удержалась на ногах, сползла вниз.

Сигрлинн вновь надвигалась на неё, медленно, словно прощупывая каждый шаг.

Взвился в воздух Фенрир.

Ночные Всадницы дружно вскинули огнетворные чаши.

Прямо перед волком в единый миг вспыхнула пламенная сеть, перекрывшая ему дорогу.

Фенрир влетел в неё мордой, завизжал, покатился по земле, отчаянно пытаясь сбросить жгучую ловушку.

Зависавший над золотыми крышами призрачный молот, сотканный из множество молний, сорвался с места, крутясь, обрушился на строй рыцарей Прекрасной Дамы; Сигрлинн, по-прежнему в облике огненного вихря, преградила ему дорогу, в единый миг оказавшись посреди строя своих.

Огонь и молнии сшиблись, в разные стороны рванулись потоки чёрно-рыжего пламени и ослепительно-голубых разрядов. Призрачный молот обратился в ничто, но и огненный вихрь почти что вбило в землю.

Почти что, но именно что «почти».

Земля впитала в себя молнии, молот расточился, как и не бывало; огненный вихрь, чуть более бледный, чем раньше, вновь упрямо двинулся к воротам.

Ночные Всадницы меж тем пытались окончательно опутать и спеленать Фенрира огненными сетями.

Рыцари рысью спешили за Сигрлинн.

Битва за Асгард разгоралась.

* * *

Он должен выбраться. Он должен выбраться.

Мысль повторялась, ходила по кругу, ударялась об один висок, отскакивала к другому и так без конца.

При том, что никаких висков у Познавшего Тьму сейчас и в помине не было.

Он притянул уже к себе множество душ, он внимал их шёпоту благодарности. Он почти не сомневался, что Неназываемый как-то воздействует на них тоже – взлёты и падения шёпота душ чередовались явно не хаотично, но извлечь смысл из этого не удалось бы даже и самому Духу Познания.

Так или иначе – прочь отсюда. Уйти, оставаясь. Но делиться больше на странные и, если честно, пугающие своей… альтернативностью ипостаси Познавший Тьму не мог и не хотел.

Он должен был уйти отсюда таким, какой есть.

И таким же остаться.

Подобно тому, как он уже преодолевал непреодолимый, казалось бы, барьер, отправляя себя-действующего обратно в Упорядоченное.

Ничто, кроме неделимой души и сути его, Хедина, не смогло бы прорваться обратно. Тогда он использовал слепок, пустое место в пустоте, заполнил его как бы собой, но именно что как бы.

Теперь же мощь самого Неназываемого должна была помочь Познавшему Тьму создать собственного двойника.

Это – и ещё души.

Материальное гибло здесь, гибли сами время и пространство, уцелеть могло лишь невещественное, как души или его собственная суть, намертво сплавленная с имманентно присущей Великому Пределу силой.

И это невещественное, то живое, что вдохнуло в Хаос жизнь, Пламя Неуничтожимое, оставалось, оказывается, даже здесь, в пределах Неназываемого.

Но нельзя просто сказать своей сути – «перейди», чтобы она перешла. Нельзя, потому что двигаться здесь сознание Хедина вообще никуда не могло. Вещественность сброшена, но вместе с ней сброшено и то, что способно взаимодействовать с вещественным.

Облако душ, сгустившееся вокруг Познавшего Тьму, становилось его новым телом. Вернее, тем, что способно действовать здесь, где, кроме воли Неназываемого и его же запасённой силы нет больше вообще ничего.

Но душами повелевала именно воля Хедина. На них она действовала сильнее, чем всеобщее разрушение, бывшее сутью Неназываемого.

Быть может, сам Познавший Тьму втайне надеялся, что здесь он встретит сознание. Сколь угодно чужое, но сознание. Надежда его как будто бы сбывалась, но объясниться с этой сутью, враждебной всему в Упорядоченном, Хедин не мог.

Шёпот душ, взмывающий и опадающий, накатывающийся волнами, – нет, не понять.

Вытягивающийся рукав из шепчущих, шепчущих, шепчущих душ. Сквозь сплошную тьму и то, что темнее тьмы. Он двигался и быстро, и медленно, и каждое его движение порождало изменения и там, с внешней стороны чёрной глобулы.

Душ становилось всё больше – приливные силы разрывали старые пути мёртвых, добычей водоворотов пустоты становились давно погибшие миры, миры, успевшие прожить миллиарды лет, откуда все, кто мог, ушли в Межреальность и дальше; души, волею случая оставшиеся пленниками своих миров, становились добычей Неназываемого… а потом оказывались подле Хедина.

Пламя Неуничтожимое, крошечные искорки его, что живут в каждой душе, сгущалось вокруг Нового Бога. Никогда доселе Хедин не видел ничего подобного – доселе души представали неделимыми, пусть и способными «истаять», и только здесь, во чреве Неназываемого, он смог ощутить в них искры извечного Пламени.

Все мы дети Творца. В каждом из нас – Его частица. Его огонь. Ибо что есть Пламя Неуничтожимое, как не Он сам?!

Он никуда не ушёл. Он всегда был здесь, с нами и в нас.

В Пламени Неуничтожимом.

Не зря Дальние так радеют за сбор всего и вся…

Душ вокруг Хедина всё больше и больше. И вот он уже сам делает шаг туда, ближе к сердцу Неназываемого.

К сингулярности.

К точке, где утрачивают смысл понятия «пространства» и «времени».

К точке, изменить хоть что-то в непосредственной окрестности которой может только сам Неназываемый (сам в себе) – или он, Хедин, и искры Пламени Неуничтожимого, собранные им сейчас вокруг себя.

Он должен действовать, потому что ловушка рухнет скоро, совсем скоро. И все те, кто радостно дерётся сейчас за власть у него за спиной, ринутся… в Хаос, наверное? – умолять тамошних владык о… допустим… «свободном пропуске»? – если такое вообще может быть.

Но души – искорки Пламени – тянулись и тянулись «вперёд». А, может, вверх или вниз – здесь всё утрачивало смысл.

Ему, Хедину, требовался новый Хедин. Потому что никто, кроме него, не способен воплотить в жизнь эту часть Плана. Часть совершенно новую, только что измысленную, с кучей непроверенного, предположительного, возможного, вероятного…

Но и не только. Здесь Хедин может оттолкнуться только от Хедина, только от себя самого.

Ему уже удалось отделить и вытолкнуть отсюда часть себя, ту самую «действующую» ипостась.

Теперь предстояло куда более трудно – вытащать из логова Неназываемого вот эту, истинную суть Нового Бога Хедина.

Перенося свою суть в спасённые им души, создать своего двойника.

В каждую из искр Пламени он старался вложить себя. Отразить себя, словно в зеркале, вернее – во множестве зеркал, какими становились частицы Пламени Неуничтожимого.

Отпечаток в пустоте стремительно заполнялся.

Его воля столкнулась с железной предопределённостью властвующей здесь силы, что крушила в пыль и вообще в ничто само пространство и могла остановить время.

Она, эта воля, единственная могла дотянуться до места вне пределов чёрной глобулы. Так возникали козлоногие – пленные души, рабы Неназываемого.

Пламя Неуничтожимое плясало и танцевало вокруг. Души ликовали. Они обретали новый смысл, они продолжали бой.

Хедин чувствовал, что, коснись он сейчас той самой сингулярности, в Хаосе, а, быть может, и в том непредставимом континууме, откуда взялся Неназываемый, появится новое Упорядоченное. Или даже новый Хаос с новыми монадами, каковые в свой час дадут начало новым вселенным.

И так без конца.

Но дела призывали его обратно, в то Упорядоченное, которое он призван был защищать. И единственный выход – оставить здесь себя самого, не призрак, не тень, но его самого, во всём ему равного, ибо только так Хедин сможет оттолкнуться с достаточной силой. Он вырвется отсюда сам – и он оставит здесь себя. Себя, Хедина Познавшего Тьму, который исполнит тут свою часть Плана.

Они никогда не увидятся после этого.

Тот Хедин, что останется здесь, никогда не вернётся в привычное Упорядоченное, никогда не обнимет Сигрлинн, не выпьет пенного эля со Старым Хрофтом, не сыграет в тавлеи с Ракотом.

Но его может ждать… совершенно невероятное и невообразимое.

Души закружились в танце, искорки Пламени соединялись в причудливые цепочки.

И, когда Хедин ощутил себя почти воплощённым, воля его отдала команду.

Огонь. Огонь вокруг. Пламя Неуничтожимое вздымается огромной волной – тот, другой Хедин, Хедин сотворённый как отпечаток в пустоте, заполненной огнём Творца, медленно плывёт прочь, ещё глубже в бездну Неназываемого.

Что ждёт его?

Страшная гибель?

Иная участь?.. Победа над вечно голодным чудовищем?

А сам Хедин спустя миг увидел себя, по-прежнему, само собой, лишённого тела, вне глобулы и даже вне досягаемости её втягивающей всё силы.

Он не ощущал того, другого Хедина. Связь разорвана навсегда.

Что ж, теперь ему предстояло объединить Наблюдающего и Действующего. Ему, вырвавшемуся из пасти Неназывамого.

И возникнуть ровно на том месте, откуда он уходил – немолодым худощавым человеком в плаще, сосредоточенным и усталым – на краю священного Урда.

В путь, сказал себе Хедин.

Глава 2

Завтра наступило.

Сильвия провела ночь в знаменитом на половину Межреальности трактире Долины. Уже наслышанные о случившемся содержатель и вся прислуга низко и подобострастно кланялись, уверяя в неизменной собственной преданности.

Наследница Арка благосклонно кивала в ответ, но спать легла в самой крайней комнатке, незаметно перетащив туда одеяло и подушку. Из остального она соорудила подобие спящей под покрывалами себя. Разумеется, не пожалела и сторожевых заклинаний.

Она ожидала нападения, мести, попытки покушения.

Не дождалась.

Слегка разочарованная, Сильвия спустилась в общую залу на рассвете.

Хозяин заметался вокруг, уверяя «драгоценнейшую госпожу Нагваль», что ей совершенно нет нужды утруждать свои очаровательные ножки ходьбой, и что всё будет доставлено по первому её слову куда ей только будет благоугодно; Сильвия только отмахнулась.

– Если так себя вели господин Трагне или господин Коппер, ещё не значит, что я стану поступать так же. Я не собираюсь ни от кого прятаться или запираться. Если мы делаем одно дело, все должны знать, что я…

– Что ты? – перебил резкий и сильный голос, глухой, словно прибой, разбивающийся на серых северных скалах.

Целитель Динтра стоял перед ней. В новых роскошных одеяниях, ниспадавших до земли, где на тёмно-зелёном шёлке распускали крылья огненные птицы. Целитель опирался на простой чёрный посох, даже без навершия, на первый взгляд – самая обычная палка.

Трактирный содержатель – бочком-бочком – выбрался из общей залы. Следом за ним кинулись повара и прочая обслуга. На улице кто-то завопил, требуя немедля доставить пожарные бочки «и известить погодников!».

– Милостивый государь Динтра, – медленно проговорила Сильвия. Её ожидали роскошные наряды, сработанные за ночь мастерицами Долины (разумеется, при помощи магии), – но она облачилась в свою старую одежду, местами прожжённую, местами залатанную.

– Сильвия Нагваль, – прежним густым голосом отозвался целитель.

Он не боялся. Нисколько. Ни её саму, ни Хаоса в её крови, который, бесспорно, чувствовал.

Сильвия не могла понять, как себя держать.

– Что желает поведать мне достойный целитель? – наконец решилась она.

– Империя, значит, – усмехнувшись, вдруг ни с того, ни с сего проговорил тот.

Да, мелькнуло у Сильвии, этот времени даром не теряет. Сразу к делу.

В окнах залы появились напряжённые лица. Маги и не только они, другие обитатели долины, кто, подобно Аглае Стевенхорст, не обладал магическими способностями, но трудился на многочисленных работах, удовлетворяя капризы господ чародеев.

– Послушай меня, девочка. Как забавляются наши волшебники, мне, в общем, дела нет; но только пока от них нет ущерба остальным. Коль таковой появится, я этому свершиться не дам. Всё поняла? Если ты поведёшь здешних чародеев жечь и убивать безо всякой цели и смысла, просто чтобы набить их кофры золотом…

– То сперва мне придётся переступить через тебя, старик? – звонко осведомилась Сильвия. – Это, поверь, мне будет совсем не трудно.

На вызов, брошенный ей, наследница Красного Арка привыкла отвечать немедленно.

Однако Динтра лишь пожал плечами, повернулся и зашагал к выходу.

Лица в окнах как ветром сдуло.

Наверное, мелькнуло у Сильвии, самым умным было бы тоже напоказ пожать плечами и, презрительно бросив что-то вроде «совсем старик из ума выжил… жаль, жаль, а ведь такой лекарь был! Бедные его пациенты…» – невозмутимо отправиться по своим делам.

Но дочь Хозяина Смертного Ливня не была б сама собою, если бы не понимала – кожей и всем нутром, что сейчас нужно драться. Что на зрителей её блеф не подействует; что в Долине привыкшие к роскошной и ленивой жизни чародеи уважают силу, только силу и ничего, кроме силы.

Каковую силу ей сейчас и предстояло явить.

Иначе её никто не станет слушаться. А станут лишь посмеиваться у неё за спиной.

Щёки Сильвии пылали, она бросилась следом за целителем… но каким-то образом двери захлопнулись у неё прямо перед носом так, что она врезалась в них лбом, аж искры из глаз.

Зарычала, пинком распахнула створки, кинулась следом – Динтра издевательски-медленно удалялся от трактира.

Изо всех сил пытаясь сохранить достойный и невозмутимый вид, Сильвия бросилась следом.

…Она нагнала его, лишь когда сам городок остался позади. Старый целитель вроде как едва-едва переставлял ноги, тяжело опираясь на чёрный посох, шаркал, останавливался передохнуть – но почти бежавшая за ним Сильвия никак не могла сократить расстояние.

А потом он вдруг остановился, обернулся и посмотрел ей прямо в глаза.

Просились слова навроде «отсюда уйдёт только один из нас», но во взгляде странного целителя крылось нечто совершенно иное.

Холодный и невозмутимый интерес, словно Сильвия, несмотря на всю силу, была каким-то редкостным и притом уродливым насекомым.

– Я никого не хочу убивать. – Грудь Сильвии бурно вздымалась, она не могла понять, отчего так задыхается. – Но, если ты отказываешься повиноваться…

Вместо ответа целитель молча шагнул к ней.

И преобразился.

Сложнейшая и тщательнейшим образом наведённая иллюзия исчезла.

Вместо пожилого, тучного, одышливого лекаря с большим пузом и рыхлыми руками Сильвии предстал седой, как лунь, воин в чёрной броне. Лицо – худое, со впалыми щеками и глубокими глазами – иссекали бесчисленные шрамы. Воронёные доспехи маслянисто поблескивали; ничего лишнего, никаких красивостей. Чёрный посох обернулся полутораручным мечом с необычно длинной рукоятью.

Холодное, жёсткое лицо воина в чёрной броне казалось смутно, неуловимо знакомым – но где, когда, при каких обстоятельствах она могла с ним столкнуться?.. Нет, не вспомнить прямо сейчас.

Сильвия попятилась.

Она была дочерью Хозяина Ливня, потомственным магом, знала, почём фунт лиха, но никогда не встречала никого, подобного этому воину. Во взгляде незнакомца она читала сейчас силу, какую дают только прожитые века – не десятилетия.

– Кто ты? – только и смогла проговорить последняя из Красного Арка.

Лицо незнакомца не дрогнуло. Вместо ответа он сделал лишь одно короткое, скупое, неразличимое движение, и его длинный клинок с шипением рассёк воздух.

Сильвию выручил Хаос. Воздух перед ней вспыхнул, языки пламени норовили вцепиться в сталь, но лишь соприкоснувшись с ней, опадали наземь бессильными чёрными хлопьями, словно сгоревшая бумага.

То, что он промахнулся первый раз, воина ничуть не обескуражило.Он продолжил длинным выпадом, чуть задержавшись в самом конце, словно желая видеть, на что Сильвия сейчас способна.

Она вновь успела уклониться.

Невольно ей вдруг вспомнилась приснопамятная дуэль с чародейкой Кларой Хюммель, но тогда в её руках был отцовский фламберг…

Сейчас оружие ей заменяла магия, и Сильвия ответила целой чередой заклятий – обезоруживающих, связывающих, удушающих.

Воин поставил щит одним небрежным мановением руки, отводя чары от себя. Каждое отбитое заклинание отзывалась в груди Сильвии болью, словно острый птичий клюв всякий раз вонзался ей во внутренности.

Кто он такой?!

Меч прянул ей в лицо, ослепляя внезапным блеском.

Простой удар чистой силой отшиб клинок в сторону. Воин чуть заметно усмехнулся.

Ах так?!

Сильвия дала Хаосу в крови чуть больше воли. Совсем чуть-чуть, как ей казалось, но и этого оказалось достаточно, чтобы ощутить себя всемогущей. Кровь, огонь, смерть, разрушение – о да, она хочет, хочет всего этого, жаждет, алчет!

Свист клинка. Тенета пламени, соткавшиеся вокруг Сильвии, с сухим хрустом раздались в стороны, словно разрубленная ткань.

Она едва успела отскочить. Едва-едва.

Воин, напротив, шагнул вперёд, замахнулся вновь.

Сильвия только и могла, что уклоняться и уворачиваться, причём лишь в последнее мгновение. Ей везло, но сколько ещё продлится такое везение?!

И всё-таки она не сдавалась. Её не могли одолеть так быстро, победить так играючи!

Хаос вновь тёк с её пальцев, свивался в тугие вихри, устремляясь вперёд, ревностно готовый служить хозяйке, готовый выискивать и жечь магические ловушки, сторожевые чары, всё то, что не могло не охранять сейчас незнакомца.

Со свистом, крест-накрест рубанул перед воином его меч.

Посланная вперёд волна Хаоса поспешно отхлынула. Нет, нет, с этим ей не справиться!..

Сильвия зарычала. Нет, она не уступит!

Теперь уже она ощущала себя, как, наверное, чувствовала Эвис Эмплада в совсем недавней стычке с ней, Сильвией. Бессильная злость, растерянность, недоумение…

Дочь Красного Арка атаковала, вкладывая в истребительные чары всю ярость, на какую была способна. Этот неведомый вражина не встанет меж нею и её целью! Никогда!

Воин в чёрном отбил и их, но уже не без труда. Из носа его побежала вниз тонкая струйка крови.

Однако усмехался он по-прежнему.

Его меч-бастард, который он держал двумя руками, с шипением рассекал воздух, а вместе с ним – и чары Сильвии, обращая их в ничто. Воин был разом и чародеем, и мечником, пользуясь и сталью и заклинаниями с равной ловкостью.

Сильвия пятилась. Она знала, что может зацепить врага, она отчаянно пыталась это сделать… но самое большее, чего добились её самые жуткие и действенные заклятия – это тонкие струйки скапливавшейся в седых усах её противника тёмной крови.

Наконец воину в чёрной броне это всё, похоже, надоело.

Очередной взмах клинка, шелест стали возле самой щеки Сильвии, острая боль от лопающихся чар, вой Хаоса, его отчаянная попытка отклонить железо, спасти свою носительницу, сохранить…

Сталь рассекла остатки чёрно-рыжего пламени Хаоса, так и не защитившего свою хозяйку; острие упёрлось в горло Сильвии. Нога в тяжёлом сапоге, окованном воронёным металлом, подсекла ей колено, и наследница Красного Арка плюхнулась на пятую точку.

Воин тотчас придавил её ступнёй, прижимая лопатками к земле. Остриё меча укололо кожу, появилась капелька ярко-ярко алой крови.

Крови, пропитанной Хаосом.

Воин шмыгнул носом, избавляясь от сгустков сукровицы, в упор воззрился на Сильвию.

– И ты решила, что будешь властвовать в Долине? Обратишь её в оружие Хаоса?

Сильвию душили злые слёзы. Как же так? Почему? Она же победила всех, включая Мескотт, Трагне, Эмпладу! Одолела всех! А тут её… как девчонку…

– Отвечай, – холодно сказал воин.

– Я… – прохрипела Сильвия, – я… хотела… власти.

– Из молодых, да ранняя, – заметил воин. – Власти для кого? Для Хаоса?

– Хаос… ничто… мой… раб… моё… оружие…

– Хаос подчинит и сломит любого, кроме самых лишь сильных, – невозмутимо парировал воин. – Считать, что ты управляешь им, – или невероятная глупость, или невероятная самоуверенность, что есть та же глупость. Так зачем тебе тогда жить? Зачем ждать, пока ты окончательно не превратишься в его человекоорудие?

По щекам Сильвии текли слёзы, постыдные и беспомощные.

– Хватит… кончай… не издевайся… просто добей…

– Когда будет «хватит», я решу сам, – усмехнулся воин ей в глаза. – Отвечай на вопросы, Сильвия Нагваль. Где ты… заполучила это?

– Можно я… встану? Обещаю, я… расскажу всё…

– Нашла дурака, – ровным голосом сообщил её пленитель. – Я слишком долго живу, девочка, чтобы попадаться на подобное. Да, и раздеваться тоже не нужно. На меня это не подействует.

Сильвия закусила губу. Этот гад проклятый, похоже, читал её мысли.

– Слухи о сластолюбии целителя Динтры совсем не значат, что я подвержен тем же слабостям, девочка. Поэтому ты будешь говорить так, как есть. И поживее.

Задыхаясь от бессильной ярости, Сильвия принялась пересказывать свои приключения. Воин не прерывал, лишь изредка бросая «короче!».

– То есть ты прошла через области, где Хаос насочился сквозь барьеры, – подытожил он, когда Сильвия наконец умолкла, облизывая пересохшие губы. – И он овладел тобой. Полагаю, больших усилий от него это не потребовало. Что с тобой творилось при этом?

– Кошмары…

– Какие именно?

Сильвия рассказала.

– И ты решила, что уж теперь-то ты точно сделаешься королевой Долины? С новыми силами и новым другом? Другом-Хаосом?

Сильвия прикусила губу и молча кивнула – боялась разрыдаться совсем уж постыдно.

– Хорошо, – сказал воин, помолчав. – Хаос в тебе очень, очень силён, но… убивать тебя немедля я не стану.

– Спасибо и на том, – выдавила Сильвия.

– Ты, значит, хочешь вести магов Долины в бой? – усмехаясь, осведомился воин. – Дело хорошее. Засиделись они тут, что и говорить. Вот только поведёшь ты их не куда твоя левая пятка пожелает, а куда нужно. Всё поняла?

Сильвия поспешно кивнула. Соглашайся на всё, соглашайся, ударить в спину успеешь, когда удастся хотя бы встать на ноги.

Воин в чёрном продолжал усмехаться.

– Думаешь, что ударить в спину мне ты успеешь после? Наивная. Впрочем, верь, если тебе так легче. Сейчас я тебя отпускаю. Строй свою армию. – Последнее слово он произнёс с нескрываемым отвращением. – Можешь даже начать тут править. Только помни, что я всегда смогу найти тебя и убить. Без долгих разговоров. – Он слегка отвёл меч от её горла. – Так что советую подумать, так ли уж силён твой прославленный Хаос. Особенно здесь, в сердце Упорядоченного. Всё ли ты поняла, Нагваль?..

Сильвия молча кивнула.

– Я тебя запомнил, ещё когда ты только появилась здесь. Когда Игнациус отправил тебя с некоторым поручением. Поручение ты не выполнила, но сейчас это и не важно. Ты – девчонка бедовая и боевая, из тебя вышел бы толк… кабы не столько мусора в голове. Посмотрим, как себя покажешь. Может, ты и не совсем безнадёжна…

И, повернувшись, воин в чёрной броне зашагал прочь, совершенно не опасаясь за беззащитную – во всяком случае, на первый взгляд – спину.

Сильвия осталась лежать, как лежала, лишь молча глядя вслед целителю Динтре.

Но всё равно пропустила момент, когда иллюзия вернулась, и обратно в Долину вновь вошёл полный, одышливый, старый и хорошо знакомый всем волшебник и всеми же уважаемый лекарь.

Сильвия кое-как привела себя в порядок. Склонилась над журчащим ручьём – они все текли здесь с гор к центральному озеру – и принялась было умываться.

Но при виде собственной зарёванной физиономии её охватила такая ярость, что она с размаху залепила себе звонкую, обжигающую пощёчину, а потом ещё и ещё.

Дура! Дура! Дура! Самонадеянная девчонка! Ну конечно, тут, в Долине, не могло не сыскаться вот таких, скрытых под личинами, слуг великих сил, правящих Упорядоченным! Ну конечно, силы бы эти никогда не оставили без присмотра такое гнездо достаточно сильных, независимых, никому – во всяком случае, открыто – не подчиняющихся чародеев!

А она ринулась прямиком в осиное гнездо, решила, что Архимаг – её единственный достойный соперник!

Дура, дура, слепая курица!..

И она вновь влепила себе пощёчину.

Честное слово, окажись здесь дед с его розгами, сама б попросила её выпороть. Потому что заслужила.

Впрочем, с другой стороны, открытый враг – это уже полврага, если не четверть. Она заставила этого «Динтру» – кто знает, какое у него настоящее имя! – явить себя, действовать. Она получила бесценные сведения.

Тьфу! Брось! Хватит себя утешать, дурёха! Динтра этот и впрямь может убить тебя, и Хаос с ним так запросто не справится. Да и гоблины, даже собери всю её армию в один кулак, не справятся тоже.

Значит, надо являть покорность, готовность повиноваться и выполнять приказы. Смотреть вниз, не поднимать глаз, отвечать тихо и почтительно. За лекарем Динтрой ходила слава любителя молоденьких девиц… и, хотя Динтра-подлинный от всего этого отпёрся, кто знает, вдруг дыма-то и впрямь без огня не бывает?.. Может, старое, доброе и верное, как смерть, средство сработает и тут? В конце концов, воин был, хоть и сед, но высок, статен, силён, а в глазах – та истинно мужская жёсткость, если не жестокость, что Сильвия ощущала безошибочно.

И которая так притягивает.

Кто знает, кто знает… Может, всё-таки она даже и не совсем дура.

Её войну хотят направить куда нужно великим силам? Что ж, нет ничего плохого в том, чтобы сыграть на руку кому-то могущественному, если она при этом достигнет своих собственных целей. Нет ничего плохого в том, чтобы сделаться полезной, а ещё лучше – незаменимой. Незаменимой в большом, в «главном», по сравнению с которым её собственные маленькие победы потеряются, исчезнут, будут сочтены не стоящими внимания шалостями полезной и хорошей девочки.

Поспешай медленно.

Красный Арк поторопился и заплатил страшную цену. И Радуга поторопилась тоже.

Она, Сильвия Нагваль, торопиться не будет.

Она станет чётко и добросовестно выполнять обещанное. Например, обещанное гоблинам. Правда, их желания в отношении госпожи Мескотт отличались, гм, некоторым животным началом, но что взять с простых душой метельщиков и золотарей? Пожалуй, в этом им тоже можно уступить. А вот что касается всего остального…

В Долине должен быть порядок. Железный порядок. И маги должны быть довольны и счастливы. А для этого нужны победы. И уж конечно, то, что она планировала для Ирэн, никак не должно было выглядеть как наказание или её, Сильвии, злая воля. Несчастный случай, не более того.

Она упрямо вздёрнула подбородок.

«Я не отступлю и не поверну назад, ни за что. Если кого-то можно купить за золото, я сделаю это. Если кого-то можно купить за моё тело, неважно, какого он пола, я сделаю это. Если кого-то можно купить за славу и победы, я это тоже сделаю.

И воин в чёрном, истинный Динтра, должен быть доволен тоже. Его я куплю за свои покорность, исполнительность и полезность. О, как я буду ему полезна!..»

Ободрившись и несколько воспрянув духом, Сильвия направилась назад. Ей и впрямь пора заняться делами. В конце концов, она совершенно законно избранная правительница Долины, глава её Совета!..

«Нет, подруга, всё не так страшно и ужасно. Оплеухи ты, конечно, заработала, но ничего, главное – сделать верные выводы».

А теперь назад, и за дело, за дело!

* * *

Обратно в трактир Сильвия вошла твёрдым шагом, с высоко поднятой головой и победительным взглядом.

– Госпожа Нагваль? – подлетел содержатель. – Какие будут приказания?

– Горячая ванна, – надменно уронила Сильвия. – И вторая, холодная. Моя одежда, должны были доставить. И где остальной Совет? Они должны были собраться за час до полудня.

– Они уже присылали, – угодливо зачастил трактирщик. – Господин Джиакомо приходили, беспокоились весьма. И госпожа Джессика Бенбоу. И господин Сеферард Молинаэ. И госпожа Джулия Эстерри тоже посыльного пригнали, сильно беспокоились, не гневаетесь ли вы на неё. Сама-то она недужна, лежит, целители над ней колдуют…

– Прекрасно, – холодно бросила Сильвия. – Скажите всем, что буду, как только смогу. Сегодня Совет будет поистине историческим.

– Вне всякого сомнения, дорогая госпожа Нагваль, вне всякого сомнения!..

«Этот человечек уже мой», – с лёгким презрением подумала Сильвия. – «Ему-то хороша любая власть, лишь бы не трогала. А подати он платить согласен. Слишком труслив, чтобы восставать. Тихая здесь у него была жизнь, слишком тихая. Есть чего терять».

Горячая вода, а затем сразу холодная. Скрипя зубами, Сильвия повторила процедуру несколько раз, вылезла, докрасна растёрлась жёстким полотенцем. Голова ясная, чувства и эмоции спрятаны глубоко под замок, обида и горечь – дальше всех.

Теперь наряды.

Отвергнув несколько роскошных платьев – одно облегающее, другое с пышными юбками и третье «колоколом» – Сильвия облачилась в короткие бриджи чуть ниже колен, мягкие сапожки и бежевую куртку, отделанную коричневым витым шнуром на обшлагах и вокруг петель. Маги Долины слишком увлекались тряпками, по её мнению, но ломать их через колено с самого начала отнюдь не стоило.

Совет Долины доставил и всевозможнейшее церемониальное оружие, но на груду вычурных клинков с гардами, перемигивающимися алыми, синими и зелёными огоньками, Сильвия даже не посмотрела.

Хаос подвёл её. Правда, пока только один раз, но слабость свою обнаружил. Конечно, она имела в арсенале и многое другое, но…

Она побеждала, вооружённая отцовским фламбергом.

Побеждала и заполучив, хоть и не по собственной воле, Хаос себе в кровь.

Однако вся эта сила – чужая. И в решающий момент, например, Хаос подвёл, а фламберга нет и вовсе.

Что ж, урок. Она не будет торопиться. В конце концов, главное сейчас – показать магам Долины, что она может воевать, побеждать и что в Долину хлынут богатства.

Если для этого надо взять те миры, на которые укажет Динтра, – что ж, она их возьмёт. Попутно прихватив всё остальное, что плохо лежит.

Потом прихватит и то, что лежит хорошо.

* * *

Сегодня в здании Совета Долины, в «ратуше», как называла это здание Клара Хюммель, народу собралось немного.

Избранные Гильдиями маги проводили заседание без зрителей.

Такое случалось. Не часто, но случалось. Особенно когда надо было обсудить какие-то детали. Вообще-то традиция Долины требовала открытых Советов, и правило это соблюдалось; Сильвия не хотела его нарушать, но сегодня требовались чёткость и слаженность, а не бесконечные крики со спорами.

Амфитеатр заполнялся, и заполнялся быстро.

Явился семьдесят один член Совета. Семьдесят один, потому что госпожа Мескотт и господин Трагне, как объявил с трагическим лицом толстяк Джиакомо, поведали высокому собранию письменно, что, по тяжкому состоянию здоровья, более не могут выполнять никакую роль в Совете, даже быть простыми его членами.

От Гильдии Боевых Магов пришла Эвис Эмплада, мрачная и насупленная, словно на похоронах.

От Гильдии Темпестатистов, сиречь Управляющих Погодой, явились девятеро.

От Гильдии Целителей, самой крупной в Долине – девятнадцать.

От Гильдии Зодчих – семеро.

От Гильдии Гербологов – семеро.

От Гильдии Анималистов – тоже семеро.

От Гильдии Менторов – пятеро.

От Гильдии Амплионеров, «улучшателей земли» – пятеро.

От Гильдии Иллюзионистов – трое.

От Гильдии Алхимиков – трое.

От Гильдии Парфюмеров – трое. Да, магические ароматы и притирания пользовались, скажем так, немалым спросом.

От Гильдии Запретного Знания – один.

И, напоследок, от Гильдии Хронистов – тоже один.

Семьдесят один человек. Или, вернее сказать, семьдесят один Маг Долины.

Они собрались, чтобы решить её судьбу.

Джиакомо, отдуваясь, немедленно занял кафедру и принялся руководить:

– Господа погодники! Вы, да, вы, поближе, пожалуйста. Вас никто не покусает. Госпожа Креверт, Тамми, милочка, я понимаю, что Гильдия Парфюмеров всегда избирает своей главою самую соблазнительно выглядящую чародейку, но, прошу вас, когда носите такой разрез, не закидывайте ногу на ногу. Не то чтобы я был бы против, но это, увы, отвлекает ваших почтенных коллег. Госпожа Бенбоу, Джессика, дорогая, прошу, сюда, сюда. Целители по праву у нас в первых рядах…

Двое юных пажей в лихо заломленных беретах с полосатыми перьями и мундирчиках с галунами распахнули перед Сильвией двустворчатые двери. До полудня оставался ровно час, и огромные часы внизу, в общем зале, гулко начали отбивать свои одиннадцать ударов.

Совет Долины дружно поднялся.

Встали все, даже те, кто – знала Сильвия – приходились Ирэн или Эрреасу близкими друзьями.

Сильвия усмехнулась про себя.

Насколько же они были сильнее, тогда, в своей Радуге. Но Император не покорился всё равно; так неужто же она уступит этим слабакам, умеющим составлять головоломные заклинания, но совершенно лишённым храбрости?

За исключением, конечно, Боевых Магов. Но сколько их? – горстка. И они слишком уповают на свои чары. С ними Хаос, как показал опыт, справиться может играючи.

Достаточно дать им дело, весёлое дело, лихое дело, вытащить из забвения и бедности – разумеется, весьма относительной, бедности по меркам Долины, вернуть им гордость, статус – и они станут её самыми верными сторонниками.

– Госпожа Нагваль, – поклонился Джиакомо, уступая ей кафедру. – Вы необычайно точны.

– Точность – вежливость правителей, – улыбнулась она в ответ. И взошла на кафедру, спокойная, невозмутимая, словно и не валялась только что на спине, а у самого горла не застывало острие меча.

– Господа Совет! Спасибо, что откликнулись на моё приглашение. Это моё первое заседание в качестве его главы; и я думаю, что прежде всего нам нужен тот, кто станет мне помогать. Господин Джиакомо Семпри уже взял на себя сей нелёгкий труд. Думаю, это нам и следует утвердить. Возражения?.. Отлично. Принято единогласно. Приятно видеть столь редкостное единство мнений; полагаю, мы сможем двигаться вперёд очень быстро. Тем более, что я – не любительница и не мастерица долгих речей.

Она перевела дух. Смотрели на неё смутно, недовольно, с недобрым ожиданием. Конечно, здесь-то сейчас собрались те, кому и так хорошо, у кого кофры и без того полны, кроме, разумеется, Эвис.

– Я обещала Долине кое-что и не отступлю от своих обещаний, – легко, с улыбкой сказала Сильвия. – Но не надо страшиться, что от вас потребуются какие-то огромные жертвы и лишения. Мой девиз – добровольность. Уже направляясь сюда, я составила план кампании. Смотрите!

Она плавно повела рукой, и свет в зале померк, прямо в середине свободного пространства появилась карта окрестностей Долины.

– Джерто. Обычный, заурядный мирок, откуда, кстати, к нам прибилось немало арендаторов и гоблинов, о коих я ещё скажу. Мирок, настолько к нам близкий, что никому и в голову не приходило обратить на него внимание. Я обратила.

Меж магов пронёсся лёгкий шёпот.

Сильвия невозмутимо продолжала:

– Он малонаселён и беден. Однако беден лишь потому, что там нет настоящей власти. Нашей власти, я имею в виду. Короли там – просто вчерашние бандиты, которые даже грабить подданных-то не умеют. Вместо того, чтобы дать овцам обрасти и лишь потом стричь, они их просто режут. Ничего удивительного, что время от времени народ там поднимает восстания, жгут всё, до чего могут дотянуться, и убивают всех, до кого тоже могут дотянуться. После подобных мятежей там половина страны лежит в развалинах, люди умирают от голода, матери продают детей, ну, короче, вы не раз подобное видели.

И, хотя Джерто обширен, настоящих королевств там всего пять, остальное – дикие земли. Пять королевств, пять правителей. Вот здесь, – над столом возникла карта уже самого мира, – их столицы: здесь, здесь, здесь и здесь. Как видите, на самых плодородных землях и, в общем, не так чтобы далеко друг от друга. Мы накроем их все разом. И здесь нам не обойтись без наших дорогих коллег из Гильдии Боевых Магов…

Все разом обернулись, упираясь взглядами в Эвис Эмпладу.

Та хрипло откашлялась.

– Совет Долины хочет, чтобы мы убивали невинных?

Сильвия чуть склонила голову. Эплада, разумеется, бессчётное число раз сражалась как самая обычная наёмница, за деньги, и не заморачивалась никакими «невинными». Новоиспечённая глава Гильдии Боевых Магов просто показывала норов.

Собрание испуганно притихло.

Дочь Хозяина Ливня приняла вызов.

– Никаких невинных убивать тебе не придётся, Эвис. Только королей. Жадных, глупых и злых. У которых народ мрёт тысячами, только один младенец из пяти доживает до года, а голод в их владениях – обычное дело. Вспомни, о чём я говорила, – нет никакой нужды разорять пахаря или грабить ремесленника. Достаточно… устранить тех кровопийц, что не дают народу выбиться из жуткой нищеты, и простой люд будет носить тебя на руках.

– Мне нужны доказательства, – бросила Эвис.

– Разумеется. Все доказательства будут явлены на месте. Однако я дерзну напомнить, как славная и справедливая Гильдия Боевых Магов взялась за заказ господина Эрреаса Трагне, дабы обезопасить купленные им поместья; уверена ли ты, Эвис, что при этом не погибло ни одного невинного?

Нет, Джиакомо Сепри положительно может быть полезен. Хотя бы как источник всякого рода подробностей.

Удар попал в цель – Эмплада не отвечала. Правда, и глаз не опускала тоже, глядела Сильвии в лицо с каким-то очень нехорошим прищуром.

– Мы же не собираемся наводить на мирные города и деревни орды варваров, – продолжала Сильвия, чуть добавив в голос льда. – Нам не нужны огромные армии. Достаточно нескольких небольших групп. Боевые маги, Целители, Погодники – в первую очередь. Но найдётся место и магам из Гильдии Запретного Знания, Гербологам, Анималистам. Зодчим. Даже Парфюмерам. – Она кинула быстрый взгляд на поправлявшую причёску хорошенькую Тамми Креверт. Добрая половина мужчин в зале откровенно пялилась на её подвязки и кружева чулок, дерзко выставленные в разрезе длинного мягкого платья.

– Мы покончим со злобными и глупыми королями, жадными нобилями, развращёнными жрецами. Вместо них будут управители, назначаемые Долиной. И, само собой, у нас имеется достаточно средств, дабы выяснить, правдивы ли отчёты оных управителей и не слишком ли много прилипает к их загребущим рукам. Кому-то из досточтимых наших магов, возможно, придётся провести там некоторое время; тут потребуются и Зодчие, и все прочие, дабы пребывание их там проходило в наивозможнейшем комфорте.

Жизнь простого народа, пахаря, рудокопа, кузнеца, шорника, портного или скорняка – облегчится многократно. Нам достаточно лишь упорядочить подати, и люди станут целовать пыль у нас под ногами.

Одна из целительниц постарше и посмелее выразительно кашлянула.

– Спрашивайте, госпожа де Френье.

Нет, не зря она учила наизусть, кто есть кто в Совете!..

Русые волосы целительницы были уложены в сложную волнистую причёску, платье цвета морской волны без намёка на декольте, платина и мифрил браслетов.

– Прошу прощения, госпожа Нагваль. Но какая нам всё-таки польза от этого мира?

– Прекрасный вопрос, госпожа де Френье. – Сильвия улыбалась. – Этот мир станет нашим первым владением. Потратим некоторое количество сил и времени, проложем туда удобные тракты через Межреальность. Как только мы наведем там порядок, в Долину оттуда пойдёт товар пусть простой, но тоже необходимый – лес, камень, мрамор, зерно, рыба. Смотрите сами: устранив королей и наведя хоть какой-то порядок, мы в благодарность получим столько, что сподоби нас силы великие всё это переварить.

Больше того – по Межреальности пойдут слухи об этом мире. О мире, куда явились великие чародеи откуда-то извне и установили свои порядки, честные, справедливые. Вы сами увидите, госпожа де Френье, как один мир за другим станут открывать нам ворота, предварительно развесив на них своих воров-королей, и усыпать цветами пред вами улицы.

Ещё вопросы, госпожа де Френье?

Целительница приоткрыла было рот, но, столкнувшись с ледяным взглядом Сильвии, тут же его и закрыла.

– Нам нужно всего около пяти десятков магов, – продолжала Сильвия самым деловым тоном. – Я надеюсь, Эвис, на представляемую тобой здесь Гильдию. Думаю, мы найдём способ… достойно вознаградить ваши усилия.

– Что мы должны сделать? – Взгляд Эвис резал, словно нож, она даже не пыталась скрыть неприязни, переходящей в ненависть.

– Вы? О, разве это не очевидно? Нужен десяток Боевых Магов, по двое на отряд. Они их возглавят. В один день, одновременно, они нанесут удар. Короли будут устранены. При этом будет объявлено, что отныне здесь хозяева – маги Долины. После чего надо будет немедля повестить наших новых подданных об отмене многих идиотских законов, вроде права первой ночи и так далее.

Все детали я напишу. И оглашу сама. На главных площадях.

– Моя Гильдия сделает это, только если такова будет воля Совета! – зло бросила Эвис.

– Безусловно. Долина – это не тирания. Воля Совета превыше всего. Её не нарушал господин Трагне, её чтил мессир Архимаг, и уж конечно, буду чтить я. Надеюсь убедить, а не заставить. Заставить легко. Убедить куда труднее.

Сильвия перевела дух.

– Итак, господа Совет. Предлагаю следующий список податей, отменяемых немедленно – на дым, на окна, на помол муки…

Она говорила долго. Останавливалась, отвечала на вопросы. Уточняла. Спрашивала сама. Показывала карты с намеченными там дорогами, портами, рудниками и даже морскими фермами. Живописала поток благ, что обрушится на Долину, словно из корнукопии.

Охрипла. И чувствовала себя аж до отвращения хорошей.

Спасибо деду, розгами небезуспешно вколачивавшему внучке азы хозяйствования. Спасибо библиотеке Академии, где Сильвия просиживала долгие часы, ещё до того, как приняла Хаос в собственные жилы – как только поняла, чего хочет добиться.

Совет решал недолго.

Экспедиция в мир Джерто была решена семьюдесятью голосами «за» при лишь одном воздержавшемся. Вернее, воздержавшейся – Эвис Эмплада.

Сильвия объявила, что свой голос она удержит при себе.

– Завтра прошу всех собраться вновь – в это же время. Надо прекратить гоблинские… волнения.

Волшебники и волшебницы вставали с мест, парами и тройками направлялись к выходам.

– Эвис! – окликнула Сильвия Эмпладу, что первой ринулась прочь.

Молодая чародейка нехотя остановилась. Она явилась в Совет одетой для боя и похода, при оружии, наплевав на традиции и приличия.

– Что вам угодно, госпожа Нагваль, досточтимый распорядитель Совета?

– Совет решил. С подавляющим перевесом, – спокойно сказала Сильвия, хотя внутри клокотал и ярился Хаос, в бешенстве от оказанного его носительнице – а значит, и ему самому – неуважения. – Пора выполнять обещанное.

Глаза Эвис метали молнии, рот скривился.

– Я подчинюсь решению Совета, – наконец выдавила она.

– Ни мгновения не сомневалась, – улыбнулась Сильвия. – Нам нужно десяток твоих магов. Сумеешь? Наберётся?..

– Десяток наберется, – мрачно проворчала Эвис. – Я сама. Эгмонт, Мелвилл, само собой. Ренне, наверняка. Ильтанар. Алтос. Это уже шестеро.

– Для верности нужно всё же по двое на отряд, – мягко заметила Сильвия.

– Для верности… – Эмплада скривилась.

– И быстроты, – продолжала Сильвия. – Один удар, один укол – и всё. Чтобы никто б не пострадал, кроме нескольких негодяев.

– А дети? – хмуро осведомилась Эвис. – Королевские семьи? Принцы и принцессы? Братья и сёстры? Они тоже негодяи? Их тоже под корень?

Сильвия покачала головой.

– Ты всегда отличалась подобной разборчивостью, Эвис?

– Ты, госпожа распорядитель Совета, говоришь так, словно тебе сто лет!

– Я не виновата, что ты так и не повзрослела. Хотя старше меня раз в десять. Или в пятнадцать.

– Р-р-р! – вырвалось у Эвис. – Не увиливай, госпожа распорядитель! Так что с детьми?

Эвис была очень, очень зла. И ещё она не боялась.

«Ясное дело, – думала Сильвия, – что плевать ты хотела, Эмплада, на всех детей Упорядоченного, вместе взятых. Просто я тебе не нравлюсь, вот и всё».

– Никто не посылает тебя убивать детей, – медленно сказала Сильвия. – Хотя я видела их смерти во множестве. Мельин был жестоким миром. Я хочу, чтобы на Джерто жизнь стала лучше. И она станет. А принцы и принцессы… я думаю, мы сумеем им объяснить, что свершившееся – суровая необходимость.

– Объясним. Ну конечно, объясним. Как же иначе, – скривилась Эвис.

– Объясним, объясним. – Несмотря ни на что, голос Сильвии оставался спокоен и ровен. – И не забывай, что куда больше тех самых детей, о которых ты так беспокоишься, мы спасём, если жизнь там сделается хоть чуточку лучше.

Эвис громко засопела, но возражать дальше не стала.

– Ещё четыре мага. И разбей их на двойки, пожалуйста, – вежливо сказала Сильвия. Казалось, её невозможно вывести из себя.

– Рената и Шонре, Абигайль и Вереск, – буркнула Эвис. – Хорошо. Двойки так двойки. Когда?

– Завтра к утру. Соберём всех, я скажу, что надо делать.

* * *

Динтра стоял перед ней, большой, грузный, одышливый. Тяжело опирался на посох, глядел масленым взглядом, шарил по груди, по бёдрам. Причмокивал губами.

Вот только Сильвия знала, что перед ней сейчас совершенно иной человек. Или – даже скорее всего – не человек. Она продолжала звать его «Динтрой», просто привыкнув к этому имени.

Но был он полной противоположностью старому лекарю.

– Джерто. Ну, можно и Джерто. Если ты выполнишь всё то, о чём говоришь. – За спиной Сильвии была ратуша Долины, вокруг лежала площадь с её аккуратными клумбами, фонтаном, статуями эльфийской работы и прочими атрибутами тихой и мирной жизни. – Но после Джерто ты мне понадобишься. Со всеми своими клевретами.

Маги и чародеи Долины так и шныряли, так и шмыгали вокруг. И, хотя Динтра говорил в полный голос, Сильвия не сомневалась, что никто возле них ни за что не услышит ни одного слова. А если и услышит, то не разберёт.

– Где понадоблюсь? – Сильвия собрала волю в кулак, взглянула прямо в жёсткие серые глаза.

– Где понадоблюсь, господин Динтра, – надменно поправил тот. – Повтори.

Сильвия сжала кулак за спиной.

– Где понадоблюсь, господин Динтра? – тем не менее повторила она вслух.

– Я сообщу об этом тебе чуть позже. Собери свою армию. Пусть попробуют вначале что-то полегче. Джерто – неплохой выбор. После того как одержишь там победу, твои пять десятков магов – и ты вместе с ними – отправитесь на настоящее дело.

– А как же Долина?

– В Долине управится твой лакей Джиакомо. Больше того, я тоже могу… приглядеть за порядком, если станешь исполнять требуемое.

– Исполнять требуемое… э… господин Динтра?

– Да, именно исполнять требуемое. Я уже говорил тебе, мне неважно, кто правит здесь, лишь бы делалось нужное дело. Разумеешь, девочка, к чему я клоню?

– Разумею, – медленно кивнула Сильвия. Всё идёт, как я и задумала, возликовала она про себя. Я должна стать полезной. И я буду полезной!

– Я исполню ваши указания, господин Динтра.

– Хорошо, – кивнул тот. – Я тебе не враг до тех пор, пока ты… самовольничаешь, не переходя границ. И пока ты выполняешь мои указания.

– Но… господин Динтра…

– Не переживай, – усмехнулся старый лекарь. – Ты властолюбива, и это хорошо. Если Долина и впрямь наведёт порядок в окрестных мирах… быть может, мы поладим. Но если нет… – Серые глаза сузились, и Сильвии вдруг стало очень страшно. Человек (или не-человек), стоявший перед нею, мог быть куда более жесток, чем вся Радуга, вместе взятая.

Да, Сильвии сделалось страшно, очень страшно, несмотря на весь её опыт, несмотря на всё пережитое. Хотя, казалось бы, чем можно испугать её, прошедшую битву на Утонувшем Крабе?

Однако Динтра смотрел на неё – и по спине бежали мурашки.

Он мог, мог, мог сделать с ней что-то не просто плохое или страшное – а непредставимое.

И даже Хаос в крови Сильвии присмирел. Притих, затаился, опасаясь выдать себя.

– Я всё понимаю, досточтимый и высокопочитаемый господин Динтра, – Сильвия не кланялась, но глаза таки опустила. Только глаза, не голову. – Если я могу быть полезна вам ещё в каком-либо качестве… или роде…

– Можешь, можешь быть полезна, – усмехнулся целитель. – Если всё выполнишь в точности.

– Можете не сомневаться, досточтимый господин Динтра.

– Увидим, – сощурился целитель. – Увидим, Сильвия.

* * *

Следующие несколько дней прошли в сплошных хлопотах. Сформировать ударные десятки. Множество раз на картах и объёмных картинах повторить все действия. Не забыть бесчисленные «а что, если так?..». Сильвия почти не спала, почти не ела, и, надо сказать, почти забыла о Динтре.

Так уже бывало – разум её изо всех сил старался вытеснить память о постыдном поражении, занять себя чем-то иным.

Сильвия собрала Совет, без особого труда заставив его утвердить повышение расценок гоблинам. Зеленокожие требовали голов Хоба и Доба, но Сильвия ограничилась тем, что привязала их обоих к бревну и вручила натерпевшимся от этой парочки сыромятные кнуты. После чего полуживых хобгоблинов самолично вышвырнула из Долины.

Сильвия невольно подумала, что предложение Динтры – «приглядеть за порядком» – будет весьма кстати. На толстяка Джиакомо, хоть он и рассыпается мелким бесом, надежды мало.

Все эти заботы, такие… обыденные, такие простые и понятные, как-то затёрли и скрыли сам тот факт, что она, Сильвия, таки победила. Что она правит теперь Долиной, что она вскрыла подлинную личину Динтры, что она готовится к завоеванию Джерто, мира, что ляжет первым камнем в фундамент её Империи.

Она просто не успевала об этом думать.

И лишь на четвёртый день, в последний вечер перед выступлением, она отправилась к дому мессира Архимага.

К пустому, тёмному, покинутому – во всяком случае, на первый взгляд – дому.

* * *

Высокие стрельчатые окна, железная решётка ограды, тёмно-коричневое дерево двери с коваными петлями. Разросшиеся вьюнки, забравшиеся аж на самую крышу.

Сильвия остановилась.

Один раз она уже стояла так, изо всех сил борясь с соблазном проникнуть в дом мессира Архимага, скажем, через каминную трубу^[66]. В тот раз она – только-только пробравшаяся в Долину девчонка, protégé госпожи Ирэн Мескотт, ученица Академии – не дерзнула.

Теперь же совсем другое дело.

Хотя, конечно, Хаос в крови уже подвёл её один раз, не совладав с мечом Динтры, но зато она, Сильвия, кое-чему научилась. Против магических ловушек и капканов в доме мессира Архимага Хаос, глядишь, и сгодится. Она уж постарается.

Сильвия сердито покосилась на древний Рунный Камень, что врос в землю неподалёку от жилища господина Игнациуса Коппера.

Вроде бы это был весьма важный Камень. Вроде бы его установили чуть ли не сами таинственные Предтечи, те самые, легендарные основатели Долины. Но стоял этот Камень сам по себе, его не использовали ни для каких ритуалов, лишь гоблины – пока были покорны и старательны – полировали его до блеска.

Как обычно, увита плющом изгородь. Всё так же возвышается на крыше башенка небольшой обсерватории. Вот только петли калитки больше не скрипят. Всё правильно – она ведь сама велела зеленокожим их смазать…

Двухэтажный аккуратный домик, совсем не похожий на обиталище одного из самых могущественных волшебников Сущего. Здесь всё не то, чем кажется, всё – обман, иллюзия, маскировка.

Манит, притягивает к себе тёмная дверь. Окна прикрыты ставнями.

«Ну, решайся, Сильвия. Ты теперь распорядительница Совета Долины, и, хотя за вторжение в святая святых тебя осудят, оставлять это так, как есть, ты не можешь».

Артефакты, собранные Игнациусом, не могут валяться просто так.

Белая сова мягко распустила крылья, и миг спустя Сильвия уже стояла на крыше.

Теперь предстояло отыскать ловушки с капканами.

Хаос повиновался мгновенно, в дымоход потянулись его незримые нити. Сильвия ожидала встретить тут всё, что угодно, начиная от самых обычных решёток и кончая какими-нибудь зубастыми тварюшками. Ну и, разумеется, испепеляющие, разрывающие, удушающие – и так далее и тому подобное – охранные чары.

Тончайшие щупальца Хаоса натолкнулись на первую преграду, едва погрузившись в дымоход. Это была решётка, решётка из толстенных прутьев явно гномьей ковки, и не из обычного железа. Словно водоросли на затопленном корабле, на решётке гнездились многочисленные заклятия, отпорные и охранные. Одни задержали бы злоумышленников, другие предупредили бы хозяина.

Заклятия заковыристые, закольцованные, не нуждающиеся в обновлении и проверке.

Сильвия нехорошо усмехнулась и позволила Хаосу чуть больше.

Цепочки тёмных искр устремились в дымоход, чары столкнулись, сгорая и взаимно уничтожая друг друга.

Конечно, такое можно проделывать, только если самого мессира Архимага, как сейчас, нету дома.

Под ногами прокатилась словно лёгкая дрожь. Сильвия ощущала пробежавшие по стенам, стропилам и перекрытиям толчки, точно кто-то будил заспавшегося.

Тем не менее с первой преградой Хаос справился легко, и даже гномья сталь перед ним не устояла.

Сильвия быстро и без особого труда остудила оплавившиеся огрызки прутьев, торчавшие наружу из кирпичной кладки, и заставила Хаос двигаться дальше.

Что-то слишком просто, подумала она. Правда, она не пыталась расчленить или разъять чары Игнациуса, она их просто жгла. Заклинания приходили в действие, и дальше Хаос поглощал всю их убийственную силу.

Не самый изощрённый метод, чего уж там. Не настоящий Взлом, которым стоило бы гордиться.

Но сейчас главным было оказаться внизу.

Щупальца Хаоса достигли устья камина. Там встретился второй барьер, и вновь Сильвия прибегла к тому же приёму – заставила ловушку сработать и скормила Хаосу. Правда, вбирать в себя излишек силы, проистекавший от распада могущественных чар, становилось всё труднее, Сильвия будто горела изнутри, изо рта валил пар, словно лютой зимой.

Но, так или иначе, дорогу она себе открыла.

…Сильвия выбралась из камина, вся перемазанная сажей и едва сдерживаясь, чтобы не расчихаться.

Это была гостиная. Памятное место. Именно сюда они впервые ввалились всей гурьбой – она, Клара Хюммель, Тави, Эвис, Мелвилл, Эгмонт…

И Кицум. Клоун Кицум, оказавшийся впоследствии совершенно не клоуном Кицумом…

Здесь она впервые увидела мессира Архимага. И была совершенно искренне, честно, до глубины души поражена им. Его силой, его мощью, его глубиной. Легендарный Комнинус Страза, основатель Радуги, едва ли сгодился мессиру Архимагу даже в младшие ученики.

Она тогда упала на колени. Она и впрямь была готова на всё – отдаться мессиру прямо там, сделаться его рабыней, исполнять все его желания…

Превеликие силы, а вот теперь уже она – правитель Долины! И стоит в пустом доме самого Архимага, готовая сбивать замки с его сундуков!

Любит откалывать шутки старуха Судьба.

Сколько же времени прошло с того мига, как оно всё началось? Когда в Красном Арке появилась странная пленница Дану?

Сильвия потрясла головой, отгоняя некстати нахлынувшие воспоминания. Потом, всё это потом! Когда она уберётся отсюда.

Незримые щупальца Хаоса шарили и шарили по мрачного вида шкапам и буфетам чёрного дерева, заползали в щели меж стенных панелей каменного дуба, вскарабкивались под потолок. Тяжёлыми заклятиями ограждены, само собой, двери и окна, но туда Сильвия и так соваться не станет.

Ей нужны артефакты и заметки Архимага. Дневники, результаты опытов, рецепты снадобий и подробные росписи заклинаний. Его кабинет – тут, рядом, за дверью. Створка распахнута – в своём доме мессир ничего не опасался… или нет, опасался, да ещё как! Проём стерегли сразу две дюжины заклинаний, начиная с призывающего голодных духов и кончая старым-добрым огнешаром в лицо.

Сильвия некоторое время колебалась – был соблазн просто проломить кирпичную кладку, но потом оказалось, что стены вокруг кабинета тоже прикрыты. Подумав, Сильвия всё же решила не рисковать и без лишних сложностей сжечь защитные чары.

…Даже Хаос не смог разом удержать всё, ожившее в пустом дверном проёме. Родившийся последним огнешар распался невесомым пеплом уже почти у самого лица Сильвии…

Сильвия с усилием выдохнула, заходясь в жестоком кашле – лёгкие заполнил едкий серый дым. Хаос не успевал справиться с запасённой Игнациусом силой, он даже заклятия из дымохода ещё не переварил. Ничего похожего не случалось, пока Сильвия отбивалась от Эвис Эмплады и её товарищей.

Пока что всё оставалось относительно просто. Разумеется, только и исключительно потому, что с ней был Хаос. И, вернись мессир Архимаг, он сразу же понял бы, что здесь побывали гости.

Уничтожив очередную преграду, Сильвия выжидала. Мессир Игнациус отличался любовью к утончённым шуткам. Там наверняка есть и сюрпризы отложенного действия, что оживают спустя какое-то время после того, как сработают чары главного заслона.

Но всё оставалось тихо. Поисковые щупальца Хаоса, обежав кабинет Архимага, вернулись назад ни с чем.

Сильвия сощурилась. Разумеется, едва ли мессир Коппер предвидел её появление здесь, и не просто появление, а появление с Хаосом в крови. Но всё равно, как-то слишком уж легко у неё всё это получилось… или нет? В конце концов, она ведь не пытается аккуратно обезвредить сторожевые заклятия. Она просто скармливает их Хаосу. Едва ли какой-то иной взломщик оказался бы способен на такое.

В очередной раз откашлявшись, словно дракон, серым едким дымом,она осторожно прокралась в кабинет. Пусто и тихо, все дверцы аккуратно закрыты, всюду идеальный порядок. Небольшой камин в стене. На столе – массивная шкатулка с вычурными бронзовыми грифонами по углам, на крышке – надпись «Сегодняшнее».

Сильвия поискала глазами – на полках нашлись такие же шкатулки с табличками «Завтрашнее», «Особо срочное», «Важное», «Особо важное», «Особо важное, но не срочное»…

Последнее заставило её поломать голову. Что же это у нас такое – важное, да ещё и «особо», но притом не срочное?

Конечно, обыскивать придётся не только весь кабинет, но и весь дом. Простукивать стены, прощупывать полы, стараясь отыскать потайные двери и секретные ящички – она ж не вчера родилась, чтобы допустить, будто мессир Архимаг держит самые секретные пергаменты хоть где-то под рукой, в кабинете, где до них доберётся любой взломщик!..

Ну, положим, «любой» не доберётся, поправила она себя.

И взялась за работу.

Разумеется, все шкатулки с пергаментными свитками тоже охранялись своими особыми чарами. Чувствуя, как нарастает нетерпение, Сильвия сожгла их все – после этого пришлось упасть на колени подле камина, и Сильвию вырвало огнём. Настоящим грязно-рыжим огнём.

«Никогда б не подумала, что сделаюсь… драконом», – шевельнулась слабая мысль. Голова кружилась, в висках нарастало колотьё, сердце бешено билось.

«Искры наверняка поднялись аж над самой крышей, – мелькнуло в слегка помутившихся мыслях. – Заметят – да и ладно…»

Щелкнули задвижки, клацнули зубы – сомкнулись челюсти последнего из сторожевых заклинаний, наложенных Архимагом на ларец. Не приближаясь, Сильвия слабым движением пальцев заставила крышку откинуться.

Свитки, свитки, свитки… Она поспешно проверила – нет, пергамент не защищён уже ничем.

Развернула первый.

«Соображения к составлению учебного плана студентов первого года Академии, по представлению достопочтенных деканов и проректора…»

Она уронила пергамент. Что за чепуха? Или подлинное содержание защищено отводящими глаза чарами?

Следующий.

«К вопросу отведения участков для строительства домов молодым семейным магам…»

Следующий.

«О выделении Гильдии Алхимиков мифрила неочищенного в размере двенадцати пудов, десяти фунтов и пяти золотников для последующей трансмутации».

Что за чепуха?! Как мессир Архимаг мог держать такое в шкатулке с обозначением «Особо важно»?!

В оставшихся двух десятках свитках также не нашлось ничего интересного. Исключительно хозяйственные дела Долины, причём совершенно заурядные, обыденные. Не для глаз самого мессира.

Зло насупившись, Сильвия вскрыла ларец с надписью «Особо важное, не срочное».

Тут действительно было «не срочное». Проекты расширения Долины, проекты устройства факторий в «магиебогатых мирах» (Сильвия никогда не слышала ни о таких факториях, ни о таких мирах); проекты изменения магических потоков в непосредственной близости от Долины для создания необходимой «плотности силы» для осуществления каких-то особо тонких и изощрённых экспериментов.

Дочь Хозяина Ливня закусила губу. Ещё два ларца она просто разнесла в мелкую щепу – и железная рама, украшенная острыми клыками, пыталась, словно капкан, ползать за ней, норовя тяпнуть за ногу.

«Астрологические события, наблюдения достойные». «Астрономия, собственные рисунки». «О падении выхода алхимического золота с философских камней».

Чушь, чушь, чепуха!

«Дополнительные материалы к механизму ловушки для богов».

Сильвия замерла. Перечитала.

«… к механизму ловушки для богов».

Это тебе не учебные планы для первокурсников.

«Дополнительные материалы». Значит, где-то должны иметься и «основные». Во всяком случае, это уже что-то.

Она развернула пергамент – со всеми мыслимыми предосторожностями.

«Дополнение 1. Построение 11-го каскада, красный поток, отсекание. Смотри также «Замечания к 18-му каскаду, лиловый поток, втягивание. Отображение инициирующего импульса в связанном пространстве и формирование изолята…»

Сильвия потрясла головой.

Каскад? Поток? Красный? Лиловый? А ещё какие есть? Инициирующий импульс?

А это ещё что за бессмыслица?

«Поскольку в общем виде имеем, что:

следовательно, процесс инкапсуляции можно представить…»

Что за руны? Что за язык? Чего мы имеем «в общем виде»? Что «можем представить»?^[67] Что это вообще за странные руны?

Сильвия с досадой зашипела.

Тем не менее «Дополнительные материалы» отправились в её сумку.

Остальные шкатулки, ларцы и ящики стола она обыскивала после этого с особым рвением.

Правда, к её разочарованию, никаких артефактов она не обнаружила. А ведь мессир наверняка имел их здесь целые залежи. Перепрятал, прежде чем уходить? Или где-то под домом есть вход в катакомбы? Впрочем, почему б ему и не быть?

Она наткнулась ещё на несколько любопытных свитков – все о разработке каких-то особо изощрённых заклятий и их систем; однако, кроме этих самых «Дополнительных материалов» (понять которые всё равно было невозможно без предположительных «Основных»), ничего о «Ловушке богов» Сильвия не обнаружила.

Тем не менее она не унывала. Дом велик, тут наверняка полно тайников. Она их непременно найдёт, непременно.

Сильвия сумела наконец унять бешено колотившееся сердце. Выдохнула очередной клуб дыма – к счастью, куда бледнее и меньше, чем прежде. Хаос справится с переизбытком силы.

Остановись, дочь Арка. Зря, что ли, тебя дед порол? Зачем тебе Хаос в крови? Зачем даром пропадает им накопленное?

Сильвия медленно опустилась в глубокое кресло мессира. А что, неплохое. Надо будет себе тоже такое завести.

Щупальца Хаоса распространялись во все стороны, истончались, ветвились, множились, подобно незримым паутинкам. Они осторожно, словно лаская, касались стен, дверных косяков, ощупывали каждый проём, каждый порожек, каждую половицу.

Перед Сильвией в лёгкой серой дымке начинал возникать план дома, с его толстыми стенами – крепостным впору, – с широкой лестницей наверх, в обсерваторию, просторными подвалами… куда ей всенепременно надо будет заглянуть, – а также местами куда более прозаическими, навроде кухни, столовой и ванной с латринами.

Она всматривалась в серые очертания до боли в глазах, до рези, пытаясь понять, где может скрываться тайник – или тайники; и понимала, что, увы, оказаться они могут где угодно.

Нет отдельной подозрительно толстой стены, где может отыскаться скрытая потерна; волосяные усики Хаоса не обнаружили ни подозрительных щелей, ни спрятанных в кирпичной кладке заклятий.

Но что-то в этом старом доме крылось, Сильвия была уверена. Конечно, она могла бы приказать гоблинам попросту разнести всё строение по камешку, что зеленокожие, по уши счастливые обретённой «свободой», выполнили бы без колебаний, но зачем лишний раз ссориться с Долиной, где мессир Архимаг до сих пор – большой авторитет? Нет, она всё найдёт сама.

Полы, потолки, перекрытия. Подвалы. Нет ли там чего?..

Она с усилием потёрла глаза. Повернулась. С досадой кинула взгляд на книжные полки. Ими, конечно, она тоже займётся, но позже, чуть позже.

Хотя… – Она сощурилась. Вот этот фолиант в кожаном переплёте без названия на обложке? У всех есть, а у него – нету.

Книжища была небрежно оставлена на полке, не стоймя, как остальные тома, но брошена плашмя на свободном месте.

Сильвия протянула руку, не забывая проверить наличие защитных чар; и, лишь ничего не обнаружив, осторожно велела книге раскрыться.

Велела, взглянула и обмерла, затаив дыхание.

На первой же странице аккуратнейшим, каллиграфическим почерком мессира Архимага языком Долины было выведено:

«Теоретические основы и практическая реализация совокупности заклинаний для пленения божественных сущностей любой силы».

Сильвия аж рот раскрыла.

Ну да. Мессир Архимаг, похоже, занимался как раз этим. И, покидая свой дом, небрежно кинул книгу своих записей на полку – хотел, наверное, спрятать, да не успел. Или нет, попросту запамятовал, заторопился. Такое бывает. И – оставил на самом видном месте.

Она осторожно перевернула пару страниц.

Подробные записи разноцветными чернилами, но одной и той же рукой – о составлении зубодробительных заклятий, позволяющих заключить в области «искажённого пространства» сущность любой силы. Более того, чем сильнее эти создания будут биться в стенки своей тюрьмы, тем крепче будет она становиться.

Вот это находка. Вот это добыча. И как похоже на мессира Архимага! Уверенного в себе и своих чарах, уверенного до… самоуверенности. Сверхэкстраординарной.

Она-то его и доведёт до беды. Если уже не довела. Сильвия сожгла множество его отпорных чар, теоретически, даже при уничтожении, они должны были послать весть хозяину. Но она, Сильвия, отчего-то спокойна и бестревожна, и чутьё молчит; она слово бы уверена, что Архимаг Игнациус уже никогда не вернётся.

Толстая инкунабула отправилась в заплечный мешок, к «Дополнительным материалам». Уже одно это оправдывает всё мероприятие, подумала Сильвия. Правда, с артефактами не получилось. Выходит, мессир оказался чуток хитрее, чем ты представляла, подруга. Запрятал он их хорошо, даже слишком. Не в собственном доме. Догадывался, что явятся искать? Но почему тогда бросил эти записи?

А артефакты тогда что – прихватил с собой? Или… полагал, что могут понадобиться, и укрыл их где-то в Межреальности, так, чтобы дотянуться? Быть может, быть может…

…Обыск Сильвия длила до поздней ночи. Нашла ещё несколько рукописных томов, один из них – на человеческой коже с весьма ценными и замысловатыми системами чар. Прихватила по мелочи кое-какие редкие ингредиенты, применяемые до сих в трансмиссивной или апотропической магии (приёмы додревние, придуманы колдунами диких племён, но порой бывают более чем действенны).

Напоследок окинула гостиную и кабинет пристальным взглядом. Что-то всё-таки тут её настораживало. Тщательно вынесенные артефакты и оставленный на виду сборник мощнейших, невероятно сложных заклинаний. Всё-таки это как-то не укладывалось.

Хотя, подумала она, далеко не всегда требуются изощрённые объяснения. Вполне вероятно, что мессир, добросовестно очистив весь склад своих артефактов, был так озабочен тем, чтобы ни одного не забыть, что просто запамятовал о книге.

Так или иначе, но эти заклинания она, разумеется, тщательно проверит.

Дом Игнациуса она покинула тем же путём – через трубу. Кругом уже стояла кромешная тьма, и Сильвия позволила себе выпрямиться в полный рост, глубоко вдыхая ароматный ночной воздух. Нет, всё-таки Долина – прекрасное место.

И она, Сильвия Нагваль, – самая подходящая для неё правительница.

* * *

– У меня всё готово, досточтимый господин Динтра.

Старый целитель кивнул, оглаживая собственный живот, весьма внушительный, к слову.

– Что ж, выступай, Нагваль.

Они медленно шли бок о бок по дорожке, проложенной вдоль берега озера. Со стороны – новая распорядительница Совета оказывает честь и уважение старому, заслуженному и уважаемому члену Гильдии Целителей. В отдалении за ними семенил мэтр Джиакомо Семпри, время от времени вонзая в спину Динтре ревнивые взгляды.

– Не волнуйся, – усмехнулся Динтра. – Он нас не услышит.

– Досточтимый господин, – кашлянула Сильвия. – Наш удар будет молниеносен и решителен. Все пять столиц окажутся в наших руках не позднее завтрашнего вечера. Я хотела бы узнать… если возможно… если вы окажете мне честь… если познакомите с вашими планами. Моё самое горячее желание – чтобы меж нами было бы полное согласие. Чем раньше я узнаю необходимое, тем быстрее – и лучше! – ваши намерения воплотятся в жизнь.

– В Красном Арке тебя хорошо учили, как я погляжу, – вновь усмехнулся Динтра, делая шаг и тяжело опираясь на свой длинный чёрный посох.

– Учили? – заглянула ему в глаза Сильвия. В те самые, серо-стальные жестокие глаза старого волка. – Скорее уж – драли! Дед мой, глава Ордена, полагал розги самым лучшим учебным пособием.

Динтра негромко фыркнул.

– Не похоже, чтобы твой дух это б укротило, не так ли, Сильвия?

– Не укротило, досточтимый. Я хочу взлететь… так высоко, как только смогу. Но не собираюсь и сжигать крылья о солнечный пламень.

– Иными словами, ты ищешь союза с сильными. – Динтра не спрашивал, он утверждал.

– Ищу, досточтимый. – Сильвия кинулась очертя голову в омут. – А вы бы не искали на моём месте? Я сильнее всех в Долине, но с вами… я знаю своё место. Розги этому очень хорошо учат. Поверьте.

– Если бы ты «знала своё место», то никогда не полезла б в такие приключения, Сильвия.

– Я… не знаю… – Она опустила голову. – Я одолела здесь всех! Я правлю – по праву сильного!

– Одолела не ты, – тяжело покачал головой Динтра. – Одолел Хаос в тебе.

– Хаос без меня тоже ничего бы не смог!

– Конечно, – неожиданно согласился целитель. – Хаос в Упорядоченном вообще сам по себе может немногое. Действовать способен лишь через человекоорудия, подобные тебе. И я что-то не слыхал, чтобы кто-то получал от него… такие способности.

Сильвия гордо расправила плечи.

– Чем богаты, тем и рады.

– Бесспорно. И потому мне особенно важно, чтобы ты не наломала б дров. Или, вернее, чтобы ломала их там, где нужно, а не где придётся. Пока ты это делаешь – считай, у тебя есть союзники. Но лишь пока ты и впрямь ломаешь то, что нужно и где нужно.

– Я понимаю. Но… досточтимый Динтра… кто они, эти союзники? Как их зовут?

– Меня тебе недостаточно? – Целитель поднял бровь. – Наших… нашей небольшой демонстрации тебе мало?

– Нет-нет-нет. – Сильвия аж выставила ладони. – Ни в коем случае! Никогда!.. Но…

– Сделай то, что я от тебя хочу, – сухо сказал Динтра. – И ты всё узнаешь.

– Всё? – подалась к нему ближе Сильвия.

– Всё, в пределах допустимого, – ворчливо отозвался тот. – Но для начала сделай, что нужно. А я тебе покажу, в кого всадить огнешар.

– Но, досточтимый… мне ведь надо как-то объяснить это другим магам…

– Хорошо, что ты понимаешь – объяснения и впрямь нужны. Просто так, из страха, тебя никто не послушает. Что же до нужных миров… вот, смотри.

Целитель неспешно развернул внушительного вида свиток, извлечённый из складок его необъятного балахона. Сильвия выразительно оглянулась на Джиакомо, по-прежнему семенившего за ними следом.

– Он ничего не сможет разглядеть, – заметил Динтра. – Ты настолько не доверяешь мне, Нагваль? Сперва полагала, будто он нас подслушает. Теперь думаешь – подглядит. Хм… – Он покачал головой. – Смотри сюда и запоминай. Вот первое дело…

Сильвия наморщила лоб. На развёрнутом свитке сами собой сменяли друг друга изображения: коричневатые отвесные склоны, затянутые серым туманом, со странными, пугающего вида деревьями, низкими, стелющимися по камню, словно извивающиеся змеи. Острые коричневые листья, из гущи которых глядели пристальные глаза, большие, фиолетовые и немигающие.

Сильвия охнула и отпрянула, когда эти глаза обернулись броском стремительного тела, покрытого чешуйчатым панцирем. Мелькнули короткие лапы, клацнула крокодилья пасть с несколькими рядами острых зубов. Казалось, тварь сейчас вырвется из плоскости рисунка; но вместо этого бестия, словно натолкнувшись на незримую преграду, конвульсивно дёрнулась, срываясь в пропасть.

– Что это, досточтимый Динтра?

– Тебе придётся присоединить к своим владениям этот мир, Нагваль. По-моему, всё сказано более чем чётко. Смотри дальше.

Картинки продолжали меняться. Неведомый наблюдатель словно спускался в широкую долину меж далеко разошедшихся коричневых склонов; вдали виднелись смутные очертания островерхих строений, башен, но совершенно незнакомого Сильвии вида и формы. В Мельине или же в Эвиале никто ничего подобного не строил. Картинки являли теперь нечто вроде старой брусчатой мостовой, что исчезала под аркой, залитой сплошной, непроглядной тьмой. Потом что-то случилось, тьма исчезла, и Сильвия увидела бесконечные ряды странных шаров, прозрачных сфер, внутри которых клубилось туманное сияние.

– Это здесь, – сухо сказал Динтра, и поверхность пергамента вновь сделалась девственно гладкой. – Возьми свиток. Мир магический, от и до. Колдовать умеют все, даже неразумные твари. А обитают там некие существа, что прозываются Читающими Заклятья. Шары, что ты видела, – позволяют считывать почти все заклятия, творимые в Упорядоченном.

– Не может быть!

Динтра как-то неопределённо повел бровьми.

– У меня тоже есть сомнения. Короче, тебе надо добиться, чтобы эти шары ничего и никому не выдавали. Чтобы никто, кроме меня, не мог ничего с них получить, никаких сведений. Всё поняла, Сильвия?

– Да, досточтимый Динтра. Я благодарна… Я обязательно оправдаю!..

– Оправдаешь, оправдаешь, – усмехнулся целитель. – Пока что тебя ждёт Джерто. А там посмотрим.

Глава 3

Ракот Восставший стоял у врат Кипящего Котла. Хотя, пожалуй, «врата» – это слишком громко сказано. Ракот застыл на краю обрыва, протянувшегося, насколько хватал глаз, и вправо, и влево. Чёрные клубящиеся тучи впереди, и в самом сердце их – алая искра.

Кипящий Котёл.

К нему нет дорог, через пропасть не перекинуты мосты. Здесь не пройдёт человек, не проберётся маг, не осилит пути колдун. Только те, кто может расстаться с плотью, сбросить её, подобно плащу, преодолеют бездну. Эту пропасть – особую пропасть – не перелететь даже крылатым созданиям.

«Ей бы тут понравилось», – вдруг подумал Восставший. Ей, воительнице и валькирии.

Он всматривался и вслушивался.

Бездна жила, дышала, облака набухали, заполняли собой провалы, выплёскивались, переваливались через края. Кипящий Котёл соответствовал собственному имени.

Ракот вспоминал. Он вспоминал, как впервые пришёл сюда в одиночестве, до того момента – полноправный член Поколения, считавшийся хоть и забиякой, но забиякой безвредным.

Уходил он отсюда уже Ракотом Восставшим, Владыкой Тьмы.

Разумеется, случилось сие не одномоментно. Визит к Кипящему Котлу стал завершением тернистого пути, который Ракоту достаточно долго удавалось скрывать ото всех, даже от Хедина.

«Ракот отдалился, готовя своё Первое Восстание», – скажет потом Познавший Тьму.

Сейчас Восставший понимал, что времени на воспоминания у него нет, что кто-то опередил их с Хедином, что Обетованное – в блокаде, в окружении, и чем скорее он вернёт себе инструменты, коими пользовался в пору своего владычества над Тьмой, тем больше шансов, что Упорядоченное в очередной раз удастся удержать от всеобщих потрясений и катастроф.

И всё-таки он вспоминал. Вспоминал себя молодого. Вспоминал пытливого, неукротимого мага, Истинного Мага, как им говорили птицеглавые наставники.

Истинно – он осознал своё предназначение, лишь когда второй раз оказался здесь, у «средоточия Тьмы», как именовался Кипящий Котёл в трудах посвящённых. Посвящённые эти происходили из самых разных рас, и, наверное, впервые гордый Ракот всерьёз заинтересовался их писаниями.

Заинтересовался, потому что именно они описывали Кипящий Котёл как источник силы и власти. Доселе Ракот, как и всё Поколение, свято верил словам птицеглавцев: Котёл, как и Урд, как и Источник Мимира (или Мудрости) – есть всего лишь место истечения магии в Упорядоченное, «машина», обеспечивающая «круговорот» некоей важной его части, но не более того. Никакой «власти», говорили учителя, над Источником быть не может. Никому не направить поток свободной силы на пользу лишь самому себе. Даже Молодые Боги не обладают подобным могуществом.

Они по-своему были правы, птицеголовые наставники из уходящего Поколения, что с каменным спокойствием готовились к окончательному своему падению, к тому, чтобы уступить место Поколению Мерлина и Сигрлинн, Ракота и Хедина, Фелосте и Шабиза, Макрана и Эстери…

Ракот доказал, что птицеголовые ошибались – много, много позже, но доказал, поставив Кипящий Котёл под свою руку. В пору же обучения – Ракот никогда не мог ни понять, ни, тем более, принять спокойствие наставников. Тогда он ими просто восхищался – восхищался мужеством перед лицом неотвратимой гибели их как Истинных Магов, трансформацией в мелких служилых духов, что станут выполнять различные поручения пресветлого Ямерта.

«Я бы так не смог, – признавался себе Ракот. – Я бы дрался, я бы цеплялся за жизнь до конца. Почему оно так устроено?..»

Конечно, им объясняли, почему оно так устроено. Объясняли, что для Упорядоченного гибелен застой, что старое должно уступать место новому, даже если это старое совершенно того не желает.

«Всё равно, – думал тогда Ракот. – Я не согласен. Обращаться в подкоряжное призрачное существо, наблюдающее за правильностью роста мха и травинок на вручённом его попечению пне, пасти улиток, направлять усилия муравьёв, и так далее и тому подобное? Не могу, и всё».

Тогда он просто стал задумываться глубже, «почему же оно всё-таки так». Поиски эти логично привели его ко Тьме. Великой, но пассивной субстанции, великому началу, дремлющему, раскинувшись от края и до края Упорядоченного.

Тьма изливалась из Кипящего Котла, перерождалась здесь, отделённая от пресловутой «силы», или «магии», одинокая, невозмутимая, непознаваемая. Непосвящённому наблюдателю она показалась бы потоком однородного иссиня-чёрного шёлка, гладким, сплошным, не имеющим возмущений; но стоило приглядеться, как под зеркальной поверхностью начинали просматриваться контуры исполинских «мраковоротов», как их называл тогда Ракот.

С этого всё и началось. Потом, заинтересовавшись, к его поискам присоединился Хедин, тогда ещё без титула «Познавший Тьму».

И почти сразу же они с братом двинулись разными дорогами. Хедина завораживала открывшаяся ему неиссякаемая сложность структуры мироздания, где казалось невозможным добраться до наимельчайшей детали; в то время как Ракоту хотелось отыскать лазейку, что открыла бы ему возможность управлять открывшимся.

Так и родились их титулы. Родившиеся словно бы сами собой, в шутку, среди остальных магов Поколения, да так и оставшиеся.

Сегодня Ракоту предстояло вновь подтвердить права на свой.

Прикованные к телесной форме существа не могут добраться до Кипящего Котла. Во всяком случае, Ракоту подобные случаи известны не были. Их поглотит сама бездна, сожгут протуберанцы, или же они просто не выдержат необримого ужаса, внушаемого Тьмой.

И сейчас он без дальнейших промедлений, но и без излишней спешки расставался с привычным обликом. Исчезали знаменитый алый плащ и Чёрный Меч; исчезала, растворяясь в бешено крутящемся вихре, львиная грива роскошно-чёрных, без единой проседи, волос; последними скрылись глаза.

Яростный вихрь, рассыпая острые стрелы желтоватых молний, рванулся через пропасть. Словно приветствуя его, из её глубин вынеслись вверх алые протуберанцы пламени.

Ракот не избегал их, напротив. Он окунался в каждый, и тогда вокруг него вспухало настоящее облако пламенных капель.

Он мчался над бездной, уже отсюда чувствуя, что с Кипящим Котлом что-то не так.

Казалось, Тьма обрела чувства, и это были чувства раненого зверя. Зверя, в боку которого застрял острый обломок охотничьего копья.

Ещё немного, сознавал Ракот, и он увидит сам этот обломок.

Ведь те, кто протянул тёмную пуповину от Источника Мимира, добрались и сюда.

Ракоту не требовались тонкие и хитроумные заклинания, как Хедину.

Тьма плакала у него на плече. Тонко, почти неслышно. Да, словно зверь. Словно огромный, неимоверно сильный, могучий мохнатый зверь с мягкой густой шерстью, с разом кровоточащей и гноящейся раной в боку.

Ощущение было настолько сильным, что Восставшему остро захотелось в тот миг самому протянуть руку, выдернуть наконечник и начать врачевать язву.

Но нет, рано, рано! Потому что нет никакого зверя подле него, и сделать что-то он сможет, лишь оказавшись возле самого Котла.

Он помнил, как явился сюда и ещё один раз, когда они вместе с Хедином и Старым Хрофтом крепили созданный барьер против Неназываемого; как принял последние вздохи своих старых слуг, кошмарных порождений мрака, дождавшихся его, и после этого издохших, умерших от голода, потому что Кипящий Котёл теперь должен был трудиться, сотворяя новую пустоту для вечно ненасытной глотки Неназываемого^[68].

Ракоту было нелегко в тот час – однако он терпел, понимая, что виноват. Что превысил пределы, пересёк черту, и предстоит платить по счёту.

Казалось, что тогда он закрыл все свои долги.

Как выяснилось, нет.

Тёмный Источник был спокоен, во всяком случае, внешне. Серые стены, громадным кольцом опоясавшие сам собой висящий в пустоте чёрный котёл. Серые ступени, широкой спиралью спускающиеся к Котлу.

Хедин Познавший Тьму весьма удивился бы, окажись он сейчас здесь. Все следы его присутствия исчезли; Ракоту не встретилось никаких «летучих мышей» или им подобных созданий.

Восставший остановился возле чёрной чаши Котла. В отличие от Хедина, он не возвращал себе телесной формы – над Источником теперь нависало тёмное облако, постоянно меняющее облик, опоясанное молниями. Он не творил их специально, он вообще не делал сейчас ничего. Это была просто его суть – то, что возникло, как он верил, сразу Истинным Магом, что потом сделалось Новым Богом.

Когда-то он становился Владыкой Тьмы медленно, постепенно, шаг за шагом, опасаясь вызвать подозрения Совета Поколения^[69].Теперь ему предстояло бросить вызов уже не Мерлину и компании, но времени.

Спрессовать годы и годы упорного труда, осторожного прощупывания тропы, аккуратного подбора управляющих чар – звучит так по-хедински, правда? – в один стремительный натиск. Поступить, как следовало, по мнению молвы, «настоящему Владыке Тьмы». Один рывок, один удар.

Здесь, у самого Котла, Восставший безо всяких чар с необычайной чёткостью ощущал присутствие голодного паразита, присосавшегося к Источнику. «Пуповина» была подобием зомби, не живым и не мёртвым, но существом, созданным чьими-то очень искусными руками и не менее искусными чарами.

Существо не видело, но чувствовало. И знало, кто пожаловал к Котлу.

И – самое главное – было испугано.

Собственно, ничего, кроме его испуга, Ракот и не ощущал. Однако остальное являлось прямым следствием.

Считается, что зомби, «мертвяки», и прочая Нежить страха испытывать не могут. Но именно что «считается». Могут, хотя далеко не все и далеко не всегда.

Это создание – могло. И, признавался себе Ракот, страх его доставлял ему редкое, давно не испытываемое удовольствие.

Его взгляд скользил вдоль уходящего в бесконечность тела бестии. Здесь Ракоту это давалось куда легче, чем подле Источника Мимира, но даже и тут достичь «дна», куда уходила сила из Кипящего Котла, у него не получалось.

Впрочем, сейчас ему требовалось совсем иное.

Он смотрел на бурлящую воду, непроглядную, мутно-чёрную, с алыми пузырьками, поднимавшимися со дна. Котёл не оставался неизменным; Хедин и Сигрлинн видели тут своё, да и встретил их Источник совершенно по-иному. Ракот же глядел на каменную обсидиановую чашу, склонившись над ней, и, против воли, продолжал вспоминать.

Продолжал вспоминать себя, впервые пришедшего к Кипящему Котлу, чтобы подчинить его окончательно.

Он предвкушал победу, смаковал её, впитывая и наслаждаясь каждым мгновением, словно каплями драгоценного вина. Он не сомневался в успехе – кто сможет противостоять его Тёмным Легионам? Ордам его чудовищ, не боящихся смерти, одержимых одним лишь порывом – исполнять приказы Властителя Тьмы, то есть его, Ракота?

Что смогут сделать с ним Молодые Боги, столь опрометчиво оставившие Тьму без присмотра?

Ракот усмехнулся. Он-нынешний не сомневался, что то была ловушка. Специально оставленная лазейка, чтобы ловить таких, как он. Неуёмных, неукротимых, кого нельзя было ни купить, ни запугать. Правда, с ним пришлось повозиться, но больше таких ошибок Ямерт с роднёй не допускали.

Правда, допустили другую. Проморгали восстание Хедина, не поняли его намерений, довели дело до состояния «или-или» и оказались свергнуты.

Больше Властителей Тьмы – или хотя бы претендентов на это – в Упорядоченном не появлялось. За исключением, правда, некоего недо-Истинного Мага с донельзя оригинальным прозвищем «Чёрный». Этот и вовсе дошёл до утверждения, что якобы «его частью являлся сам Ракот», но подобная чушь, разумеется, не могла вызвать ничего иного, кроме лишь смеха.

Нет, нынешний Ракот не повторит старых ошибок. Ему вновь нужны его Легионы, потому что Закон Равновесия их с Хедином противниками, похоже, отброшен начисто. Они о нём или не знают, или игнорируют, самодовольно надеясь справиться с последствиями – что ж, тем лучше.

Правда, оставался вопрос, как выйдет с Познавшим Тьму. Названый брат едва ли сильно обрадуется, но тут уж ничего не поделаешь.

Тянул ли он время сознательно, не решаясь сделать последний шаг? Или думал о воительнице Райне, что выходило уж совершенно непозволительно, в особенности – здесь и сейчас?

Тогда, множество веков назад, он медленно и осторожно стягивал на себя эманации Котла, те, что питали Тьму, и в свою очередь, позволяли ей служить пищей и кровью самым разным – в том числе и весьма охочим до драки – существам.

Теперь у него не было такой возможности. Путь оставался только один, повторял он себе снова и снова, путь истинно ракотовский: ударить всей мощью, вкладывая самое себя в один короткий разящий выпад.

Плохо лишь то, что повторить его бы не удалось.

К тому же настоящий Владыка Тьмы нуждается в храмах, сотнях тысяч храмов во множестве миров. Нуждается в жрецах и поклоняющихся, нуждается в адептах, в открытом культе Мрака. Ракоту-прежнему было наплевать на кровавые жертвоприношения, коими этот культ всегда сопровождался. Он рвался к своей цели, и это единственное, что имело значение.

Ракоту-нынешнему предстояло совершенно иное.

…И ещё он должен вернуться к Райне.

Просто должен, и всё тут.

Первый шаг он сделал, почти не ощутив.

Давно отложенные за ненадобностью чары, тщательно разработанные в своё время, отполированные, доведённые до совершенства. Так начинал Истинный Маг Ракот.

Новый Бог Ракот вздрогнул, ощущая давно забытое, – Тьма, беззвучно плакавшая, подобно раненому зверю, вздрогнула, словно старый боевой конь, вновь услыхавший знакомые рога, призывающие к битве.

Вздрогнула и тёмная пуповина. Вздрогнула, судорожно сокращаясь и растягиваясь вновь, точно спеша заглотить ещё и ещё, как можно скорее, как можно больше!

Страх. Это Ракот умел чувствовать очень хорошо. Он помнил ужас, царивший в Обетованном, когда его армии подступили к самым его пределам – и знал, что тёмной пуповине сейчас каким-то образом передаётся страх её создателей.

Первые заклятия Восставшего потянули на него поток, изливавшийся из Кипящего Котла. Над чёрной обсидиановой чашей взметнулся гейзер, окутанный паром – столб мутной тёмной воды, пронизанной алыми цепочками пузырей.

Скорее, ещё скорее. Уже не Истинный Маг – Новый Бог Ракот не плёл заклинания, не составлял мыслеформы, не «поворачивал мир вокруг себя». Он просто вбирал и вбирал в себя Тьму и сам растворялся в ней.

И одновременно словно рос, расталкивая плечами облака, возвышаясь над Кипящим Котлом. Его взору открывались огненные бездны, откуда поднимались – во множестве – непроглядные чёрные тучи. Поднимались и обрушивались вниз, исчезая в Кипящем Котле лишь для того, чтобы через мгновение сделаться добычей Восставшего.

Тьма быстро вспомнила, кто был её повелителем. Кипящий Котёл отвечал на самое тонкое, самое незаметное движение воли Восставшего.

За окрестностями Источника, за пламенеющими провалами, тянулись бескрайние равнины «обычной» Межреальности. Границы и пределы обычных миров, открытых потокам магии, и угрюмые глобулы миров закрытых, где волшебство существует лишь в детских сказках.

Нет, он оставался тем же Ракотом, сейчас – тёмным вихрем, нависшим над Кипящим Котлом. Но горизонт его взора всё расширялся и расширялся; Тьма устремлялась к нему со всех концов Упорядоченного, омывала его, окатывала нескончаемым невидимым потоком.

Она слишком долго оставалась без хозяина.

* * *

Воительница Райна, она же – валькирия Рандгрид, Разбивающая Щиты, недвижно застыла на гребне крепостной стены. За её спиной лежал Асгард Возрождённый, шелестели ветви Иггдрасиля, под корнями священного ясеня журчал Источник Магии, до сих пор безымянный; сверкали на солнце золотые щиты, коими крыта Валгалла; а через пустые равнины Иды на крепость асов надвигалось вражье войско.

Шла фаланга рыцарей в белой броне. Жались по бокам их строя кучки каких-то закутанных в лохмотья женщин, явно ведьм. Уж их-то Райна повидала на своём веку достаточно, чтобы отличить сразу.

Райна видела и чародейку в белом платье, предводительствовавшую войском. Видела, как её ведьмы играючи остановили Фенрира; видела, как, обратившись в огненный вихрь, она крушит врата Асгарда; видела – и ничего не делала.

Так сказал отец. Ас Воронов, великий О́дин, владыка Валгаллы. Его приказ был ясен, чёток и недвусмыслен.

– Ты ничего не сделаешь, Рандгрид, пока я не разрешу.

Остальные асы, хоть и живые, хоть и в истинной плоти, оставались словно зомби; равнодушные и безучастные, они так и сидели подле трона Отца Дружин.

А там гостя от Дальних сменила старая знакомая. Гулльвейг.

…Она возникла, как всегда, из ниоткуда. Странная, непонятная, неведомая Гулльвейг, служащая невесть кому. Отчего-то там, где появлялась она, дремавшие было войны оживали вновь, лилась кровь, скрежетала сталь, пылали деревни – а сама Мать Ведьм благополучно исчезала.

И ещё она всегда оказывалась на стороне победителей.

Она возникла в Валгалле внезапно, как всегда, в странной своей чёрно-золотистой броне. Вот только что её не было – а вот она уже здесь, словно всегда тут стояла.

– Приветствую великого О́дина, Отца Дружин. – Она слегка поклонилась. – Вижу, ты уже принял меры, чтобы нашей беседе никто б не помешал.

– Не стоит утруждать моих сородичей, только что вырвавшихся из смертной тени тем, что им пока не по силам осмыслить.

– Разумное решение, – кивнула она. – Не стану разводить долгих речей, великий ас – я тут, чтобы тебе помочь. К твоей твердыне движется армия чародейки Сигрлинн. И, несмотря на великого Фенрира, боюсь, тебе не выдержать их штурма.

Рандгрид глядела на отца.

Лицо Старого Хрофта казалось выкованным из стали. Не дрогнет щека, не моргнёт глаз. Руки опущены на подлокотники трона, застыли, замерли, но в них нет напряжения, испуга или гнева.

«Он должен, ну должен же он наконец что-то сделать! К Древним возвращается сила, может, теперь они поквитаются с этой Гулльвейг, раз за разом оказывающейся у них на пути?!»

Однако О́дин молчал. Смотрел прямо в лицо Гулльвейг и молчал. А Райну охватывал сейчас жгучий стыд – пустой Асгард со всё ещё не живыми по-настоящему асами казался нарумяненным трупом в нарядных одеждах, приготовленным к бальзамированию…

Пальцы Райны тискали эфес, однако она пыталась сохранять ту же невозмутимость, что и отец. Поистине, им ещё предстоит научить незваных гостей уважению – чтобы входили как подобает, по вежеству, а не возникали внезапно из ниоткуда, словно ввалившись в придорожный трактир. Эх, эх, нет больше ни множества эйнхериев, ни стражи…

Да и асы, получается, до конца ещё не вернулись.

Кажется, если Гулльвейг не растерялась, то, во всяком случае, её изначальный план дал трещину.

– Отчего ты молчишь, могучий О́дин? Тебя не занимают принесённые мною вести?

И вновь Отец Богов промолчал. Лишь поднялась его правая рука с выставленной ладонью.

Гулльвейг осеклась. В огромном зале воцарилась тишина, Ас Воронов глядел в глаза незваной гостье, а она глядела на него, словно бросая вызов.

Наконец О́дин заговорил, и слова его не были речью учтивого хозяина.

– Я слишком долго терпел твои визиты, Гулльвейг. Больше в мой дом без приглашения ты не зайдёшь.

Райна успела заметить презрительно дрогнувшие губы гостьи, прежде чем гримаса исчезла, уступая место привычно-фальшивой улыбке. Гулльвейг, похоже, собиралась ответить колкостью, но с уст её не сорвалось ни единого слова.

Потому что неведомая сила начала медленно, но неуклонно выталкивать её прочь из огромного зала, прямо к дверям.

Гулльвейг огромным усилием постаралась скрыть изумление. Её латные сапоги упёрлись в каменный пол, железо заскрежетало по граниту, но ничего не помогало. Выставленная ладонь Отца Дружин словно толкала и толкала её в грудь, пока Гулльвейг не оказалась уже на самом пороге.

– Погоди! – взмолилась она наконец. – Погоди, Ас Воронов!

– Вступи в мой зал, как положено почтительной гостье, Гулльвейг.

– Это глупо! Глупо! – Она топнула ногой. – Армия волшебницы Сигрлинн уже на ближних подступах, а ты забавляешься играми во владыку мира! Ты ещё не он, О́дин, ещё далеко не он! А без моей помощи – не станешь им никогда, обратишься в прах и пепел! Волшебница Сигрлинн – это не мягкотелый Хедин. Она не оставит от твоего Асгарда даже углей! Не из чего будет возрождать, да и некому!

– Я знаю Сигрлинн очень давно. Она не сделает этого.

Райна скрипнула зубами. Вместо того, чтобы заставить Гулльвейг таки выполнить его приказ, отец ввязался с ней в разговор.

– Они будут здесь совсем уже скоро! – надрывалась Мать Ведьм.

– Войди, как надлежит, – непреклонно бросил О́дин.

Красивое, выпавшее из времени лицо Гулльвейг исказилось.

– Хорошо. – Она едва сумела совладать с яростью. – Будь по твоему слову, великий бог О́дин. В конце концов, это твой дом.

…И да, второй раз она вступила в Валгаллу, низко склонив голову и почтительно сложив руки перед грудью. Опуская взгляд, она тихим, униженным голосом испрашивала разрешения великого бога взойти под его крышу.

Райна усмехалась про себя – Гулльвейг, похоже, несмотря на прожитые века, была горда и к подобному унижению оказалась не готова. Слова задевали её и ранили, хотя, казалось бы, при её-то опыте ничто произнесённое вслух вообще не должно было её затрагивать.

Однако затрагивало.

И заговорила она, приблизившись к трону, робко, почтительно, тихим голосом.

– Великий О́дин есть хозяин своему Асгарду. Я же лишь хотела напомнить, что начато небывалое дело, возник союз меж Дальними и Древними, союз, предсказанный давным-давно…

«Кем это, хотела б я знать?» – едва не выпалила Райна.

– Победа близка, как никогда, – шелестела Гулльвейг. – Великий бог О́дин принял помощь Дальних, вывел своих сородичей, теперь надо лишь удержать добытое!

«Интересно, – подумала валькирия. – У нас только что побывал сам посол Дальних. Следом за ним появляется Гулльвейг. Если они заодно – то зачем оба кинулись сюда? Хватило б одной Матери Ведьм. И что им за дело до судьбы Асгарда? Даже если волшебница Сигрлинн сотрёт его с лица земли? Что изменится?

Или им непременно нужна война Старого Хрофта с Хедином Познавшим Тьму и Ракотом?

Ракотом, м-м-м…» Сердце Райны встрепенулось, а щёки слегка порозовели.

– Благодарю за предупреждение об опасности, Гулльвейг, – ровным голосом проговорил Старый Хрофт, глядя поверх склонённой головы Матери Ведьм. – Нам нечем тебя угостить, мы ещё не пировали в этих залах. Но…

– Великому О́дину нужно встать и защищать свои владения, – перебила Гулльвейг. Напряжена, губы в постоянном движении. Ей очень, очень надо, чтобы Асгард выстоял.

– Великий О́дин поступит по своему разумению. Ты можешь быть свободна, Гулльвейг.

Она выпрямилась, сжимая кулаки.

– Позволь мне тогда хотя бы обнажить мой собственный меч и встать рядом с тобой!

– Ничего обнажать не придётся. – О́дин говорил негромко, с пугающим спокойствием. – Но ты вольна поступать, как заблагорассудится, гостья Гулльвейг. Алчешь сражения – сражайся. За пределами дома моего ты вправе творить, что пожелаешь.

Гулльвейг помедлила, кусая губы. Казалось, Отцу Богов удалось если не поставить её в тупик, то, по крайней мере, смутить. Райна не понимала, почему – словно загадочную Мать Ведьм послали сюда проверить, подтвердить что-то, а оно не только не подтверждается, но и оборачивается своей полной противоположностью; и Гулльвейг решительно не понимает, что с этим делать.

– У меня молот твоего старшего сына, – проговорила она наконец, с некоторой неуверенностью, словно пробуя тонкий лёд. – Ты не забыл об этом, Отец Богов?

– Я ни о чём не забываю, Мать Ведьм.

Гулльвейг явно ожидала продолжения, однако его не последовало.

– Ты… тебе… он не нужен Асгарду? Чудесное оружие, пережившее – благодаря мне! – все эпохи Упорядоченного? И теперь, когда к Древним возвращается сила, могущее, быть может…

– Молот моего старшего сына вернётся к нему в должное время, – мерно ответил Старый Хрофт. – Каких ещё моих ответов ты алчешь, Гулльвейг? И отчего никогда не отвечаешь сама?

– Тебе не нужны мои ответы, Отец Богов. Ты ведаешь всё и сам. Дальние явились к тебе на поклон. Поставь условия, они дадут тебе всё.

– Дальние обещали привести сюда, ко вратам Асгарда, рати Древних Богов. Я согласился их возглавить, но лишь когда Дальние соберут их.

Гулльвейг покачала головой.

– Тебе предлагают власть над всем Упорядоченным, великий О́дин. Власть над всем Упорядоченным.

– Спасибо, Гулльвейг. Повторять не обязательно, я и в первый раз прекрасно тебя слышал, – хладнокровно отозвался Отец Дружин.

– Ты отказываешься? – отшатнулась Мать Ведьм.

– Кажется, ты собиралась бросить вызов волшебнице Сигрлинн, – поднял бровь отец Райны. – Надеюсь, решимость твоя не истаяла.

– Погоди… О́дин… мы же с тобой… – Голос Гулльвейг дрогнул.

– Да, мы с тобой были весьма довольны друг другом в одной уединённой пещере на тёплом морском берегу, – спокойно и буднично сказал Старый Хрофт. – Я, видишь ли, никогда не отказывался любить красивых женщин. И принимать от них дары, ибо они хотели, чтобы я сохранил что-то от них. Прости, мне пришлось расплавить твой подарок.

– Я… знаю… – И Райна с изумлением увидала, как мучительно, до самых ушей, краснеет загадочная, непонятная, невесть кому служащая Мать Ведьм. – Но я думала… что власть… что возвращение силы…

Она растерялась. Точно. Старый Хрофт должен был заглотить наживку, а вместо этого…

А вместо этого он спокойно сидит и ждёт, пока армия волшебницы Сигрлинн приближается к Асгарду Возрождённому.

– Власть и сила, Гулльвейг, это ещё не всё.

– Пустые слова, О́дин. Сила и власть – это всё. Это жизнь, это возможность существовать. Все прочие – лишённые силы и власти – будут стёрты в пыль.

– Тобой, Мать Ведьм?

– Нет. – Она тяжело дышала, кулаки сжимались и разжимались. – Естественным током магии, свободной силы, подчиняющейся тем, у кого достанет жестокости отдать ей нужные приказы.

– Превосходно. Сигрлинн уже близко. Поторопись, Гулльвейг.

– Власть! Над! Всем! Сущим! – Эти слова она уже выкрикивала. – Что тебе непонятно, О́дин?! Сокруши Хедина с Ракотом, выполни условия Дальних – и Упорядоченное твоё!

– Мне вполне хватит Асгарда, если удастся оживить его окончательно.

Гулльвейг покачала головой, словно не в силах поверить услышанному.

– Ты ждал столько лет – только ради этих стен?

– Ради асов, – коротко поправил её Хрофт.

Мать Ведьм больше ничего не сказала. Резко развернулась на каблуках и с грацией, которой словно бы и не мешала сталь доспехов, исчезла за дверями Валгаллы.

– Отец! – сорвалась с места Райна.

– Всё хорошо, моя Рандгрид. – О́дин поднялся, мощный, грозный, несокрушимый… впрочем, точно так же выглядел он и перед Боргильдовой битвой. – Всё хорошо. Жди. Жди и ни в коем случае ни во что не вмешивайся.

– Но, отец…

– Ни во что не вмешивайся, – внушительно повторил Старый Хрофт. – Всё идёт по плану.

– Хорошо, владыка, – поклонилась валькирия. – Отец, а остальные асы… когда ты вернёшь их к жизни? К настоящей жизни? И… у меня к тебе просьба.

– Просьба? – нахмурился Отец Дружин.

– Да. Ты разве не почувствовал, что я пришла не одна?

– Не одна? – Брови Старого Хрофта сошлись.

– Да, отец. Я не могла освободить твою супругу Фригг, моих единокровных сестёр, других асов – и оставить в царстве мёртвых мою мать!

– Твою… – поперхнулся О́дин, брови его теперь лезли вверх. Он, похоже, с трудом удержался, чтобы не разинуть рот.

– Сигрун, мою мать. Дочь великана Хримвальди. Ты забыл о ней, отец?

Хрофт молчал.

– Ты привела сюда призрак твоей матери? – произнёс он наконец.

– Да, отец. – Райна не опустила глаз, хотя гнев О́дина уже невозможно было не замечать.

– И не сказала мне ни слова.

– Я не могла её оставить!

– А матерей своих сестёр?

– Я их не знала, отец! Как могла я найти их, если мне неведомы даже их имена?

– Тебе не следовало этого делать.

– Быть может, я не спросила твоего совета заранее, отец. – Гнев закипал уже и у Райны. – Но оттуда, из владений Демогоргона, дозваться до тебя не смог бы никто, даже Дух Познания. Я не могла…

– Чего же ты хочешь теперь, дочь моя? – угрюмо спросил Ас Воронов.

– П-понятно чего, отец. Чтобы ты вернул маму к жизни, как ты вернул остальных асов.

– И ты уверена, что я смогу это сделать?

– Конечно! Ведь другие асы – вот они! Прямо передо мной!

– Дочь! – Старый Хрофт тяжело вздохнул. – Дочь моя, почему ты – валькирия – жила, не зная власти времени над собой, а Сигрун, твоя мать – умерла?

– Потому что… потому что я – твоя дочь?

– Верно. А время не властно над нами потому, что мы – первичные искры дыхания Творца, коснувшиеся плоти молодых миров. Искра эта жива в нас, и даже Ямерт с его присными не смогли её погасить. Я воссоединил души асов с новой плотью. Я высвободил их пленённые искры, след огненного толчка, дарованного Творцом…

– Но для моей матери ты сделать этого не можешь? – перебила Райна.

– Призраков можно наделить плотью, – в свою очередь перебил Старый Хрофт. – Хедин Познавший Тьму умел делать это особенно хорошо. Но ты хочешь не просто ведь плоти, ты…

– Думаю, моя мать будет счастлива любому телу, – яростно бросила Райна. – Сделай это, отец. Она ведь ждала так долго. Ждала в царстве мёртвых. Знала, что дороги назад нет… а всё равно ждала, потому что пока помнишь себя живой – надеешься, несмотря ни на что. Домен Демогоргона, хоть и не ровня нашим залам Хель, но тоже не слишком радостное место.

Хрофт долго молчал. Молчал, пока стены Валгаллы не дрогнули вдруг, и Отец Богов не сощурился, глядя, казалось, прямо сквозь брёвна и камень.

– Сигрлинн здесь… Что ж, Рандгрид, я сделаю, что смогу.

– Если воинство Сигрлинн достигло Асгарда, то не позволишь ли ты, отец…

– Нет, не позволю, – покачал он головой. – Если хочешь, чтобы я и впрямь вернул тело Сигрун, – ничего не делай. Только смотри.

Райна несколько мгновений глядела прямо в глаза Асу Воронов. Хотела сказать, что не для того прошла сквозь смерть, не для того поднималась на самую вершину Мирового Древа, к Оку Творца, чтобы теперь перекидываться пустыми словами.

Что все хитрые планы не стоят того, чтобы из-за них её мать оставалась бесплотным духом и с ней даже нельзя было говорить так, как дозволялось в царстве Демогоргона.

Но вместо этого она лишь поклонилась и, следом за Гулльвейг, шагнула за порог Валгаллы.

* * *

Мать Ведьм сражалась мастерски, не могла не признать Райна. Когда над золотыми щитами, которыми была выложена крыша Валгаллы, воспарил призрачный, сотканный из множества молний двойник Мьёлльнира, у неё перехватило горло.

Но явившаяся под стены Асгарда волшебница Сигрлинн не шутила. Бедняга Фенрир угодил в сеть; молот Тора, обрушившийся на чародейку, рассыпался множеством сияющих росчерков-молний и исчез. Огненный вихрь, которым обернулась Сигрлинн, разбрасывая вокруг себя обгорелые, спёкшиеся и дымящиеся комья земли, упрямо, неуклонно, неостановимо продолжал надвигаться на ворота.

Бедолага Фенрир, похоже, понял, что с Ночными Всадницами шутки плохи. От обожжённой морды его валил дым, остро пахло палёной шерстью. Он не сдавался, однако ведьмы осторожно и без лишнего риска теснили и теснили его, отрезая дорогу полыхающими сетями.

Рыцари в белой броне торопились за Сигрлинн. У них не было осадной снасти – верно, чародейка собиралась просто проломить стены крепости.

Огромный волк меж тем, рыча, пытался рвать сети, пытался достать мучительниц одним прыжком, однако добивался лишь новых обожжённых полос на морде и боках, а ведьмы, ловко расступаясь и уворачиваясь, отгораживались огненными стенами.

Братца требовалось спасать, и притом немедля.

Но отец велел…

Едва ли великий О́дин обрадуется, если сын Локи падёт в этой неравной схватке!

У ворот Асгарда Гулльвейг и Сигрлинн вновь стояли лицом к лицу, или, вернее, это Мать Ведьм стояла лицом к огненному вихрю.

Что отец задумал? Чародейка настроена вполне решительно; и не похоже, чтобы для Гулльвейг эта схватка оказалась лёгкой прогулкой.

Фенрир вновь взвыл, жалобно и с отчаянием; волк-исполин, храбро бившийся с чудовищами подле врат Демогоргона, несмотря на рост и силу, уступал натиску магии.

Видать, особая это была магия, мелькнуло у Райны.

Райна больше не колебалась. Фенриру отцов запрет оказался не указ, если, конечно, отец вообще ему что-то запрещал; но спасать чересчур решительного братца, кроме неё, больше некому.

Воительница поправила альвийский меч у пояса и, перепрыгивая через три ступеньки, бросилась вниз с парапета.

* * *

Что-то шло не так.

Нет, не «что-то». Не так шло всё, и Ракот Восставший, стоя подле Кипящего Котла, чувствовал это острее, чем когда бы то ни было. Он возвращал старую и почти забытую часть себя, своей памяти, своей самости.

Быть Владыкой Тьмы когда-то получалось у него совершенно естественно.

Нависая чёрным вихрем над Кипящим Котлом, стягивая к себе эманации Тьмы, Ракот отчётливо ощущал, через что он переступает.

Через тихое, лишённое богов существование Упорядоченного, по которому порой отправлялся погулять черноволосый варвар с голубыми глазами. Упорядоченное, живущее само по себе, где Восставший с Познавшим Тьму лишь гасят самые крупные пожары, предоставляя смертным и бессмертным обитателям Сущего справляться с остальным самостоятельно.

Рождались и гибли миры, но Хедин и Ракот следили лишь, чтобы никто не развязал в Упорядоченном слишком уж большую войну. Удерживали Неназываемого в клетке, следили за Спасителем.

Этому приходил конец.

К добру ли, к худу ли, но приходил. Попрятались в какие-то дыры и норы свергнутые, но оставшиеся жить Молодые Боги, а управляться со всеми прочими всё-таки, похоже, куда сподручнее во главе Тёмных Легионов, а не в одиночку, или, как любит названый братец – с немногими избранными подмастерьями.

Это не сработало. Свободы оказалось слишком много. Затаившийся враг набрал силу и показал, что старыми способами с ним не справиться. Брат Хедин мечется, словно птица в клетке – однако он именно что в клетке.

Её пора ломать.

Тёмная пуповина, уходившая от Кипящего Котла, дрожала, словно туго натянутая струна. Она продолжала высасывать силу из Источника, но теперь уже неровно, толчками – словно там, в глубине, билось огромное сердце.

Тёмный зов расходился волнами от Кипящего Котла. Извергаемая им сила – достояние всего Упорядоченного, но вот эманациями Тьмы мог повелевать только он, Ракот. И сейчас, задыхаясь от напряжения, он творил и творил, – творил, забыв обо всём. Творил, наслаждаясь возвращением себя прежнего. На самом деле, конечно, не прежнего. Не было Обетованного, которое требовалось взять. Имелось Обетованное, что требовалось защитить.

После приснопамятной битвы на Хединсее он никогда не прибегал к помощи своих чудовищ. Честный меч, честная сила, честная схватка. И хитроумный брат Хедин, всегда знавший, куда вонзить крошечную иголку, чтобы свалить любого исполина.

Что ж, время иголок закончилось.

Быть Властелином Тьмы, которым пугают детей во множестве миров, кого называют лютым врагом добра и света, не так-то и сложно. Путь прям и прост – атакуй. Где-то там, вдали, сияющая цитадель Молодых Богов, и до неё надо дойти, невзирая на потери.

Быть Властелином Тьмы, когда тебе надо точно знать, на кого направить орды голодных чудовищ, и как добиться того, чтобы на алтарях твоих храмов приносили бы в жертву не девственниц или младенцев, а осуждённых на смерть убийц, мучителей и им подобных, – куда сложнее.

Все любят, когда просто.

Вихрь Тьмы ширился, рос, поднимался всё выше и выше над Кипящим Котлом. Для него не существовало преград. Пуповина по-прежнему на месте, но её черед сейчас наступит. Надо спасать Обетованное, но, кто знает, удастся ли это сделать, не наведя сперва порядок здесь, подле Кипящего Котла?.

Власть над Мраком, разумеется, так просто не даётся. Тогда, в первое своё Восстание, он заплатил за эту прямолинейность. Именно потому он так легко и принял первенство Хедина в делах власти, что названый брат всегда знал, как обойти стену.

Сейчас всё предстояло устроить по-иному. Сделаться полюсом Тьмы, принять ответственность за множество всевозможнейших тварей, питающихся её эманациями, вновь стать тем, кого ненавидят и боятся… но, в отличие от прошлого раза, не отмахнуться от чужих страхов и чужой ненависти.

Тьма – это инструмент. И он не позволит инструменту овладеть собой.

Пока длились эти размышления, вихрь, которым сделался Ракот, поднялся высоко над бездной Источника, стремительно накрывая не только ближайшие пропасти и обрывы, но и дикие, враждебные всему и вся миры, что лежали на самой их границе.

Там сейчас меркли багровые светила, от высоких острых пиков расползались тени, словно живые лоскутья мрака. В глубоких расщелинах загорались сотни, тысячи, миллионы пар узких глаз, светящиеся оранжевым и жёлтым, словно сделанные острейшим ножом разрезы в завесе чёрного бархата.

Тьма обретала форму. Призраки искали воплощения.

Бродившие по равнинам дикие твари задирали к омрачившимся небесам бронированные рыла; рык и вой оглашали наступающую не в срок ночь.

Они были первыми. Тьма воплощённая, обретшая форму. Таких больше всего в Тёмных Легионах, они гибнут во множестве, перерождаются и вновь встают на службу своего Владыки.

Их много, но без тех, кто встанет рядом с Восставшим по собственной воле, кто поведёт их в бой, толку от них откровенно мало.

Ракот звал. Его зов растекался всё дальше и дальше. Он знал, что услышат его далеко не только лишь слуги Владыки Тьмы, прошлые или будущие, – но здесь поделать ничего уже было нельзя. Армия нужна ему немедленно.

…Становясь единым целым с Кипящим Котлом, вбирая в себя его испарения, Ракот невольно ощущал и то, насколько изменился Источник со времён Первого Восстания.

Тогда сила текла через него свободным и непрерывным потоком. Теперь же в дело вмешивались и их собственные с братом чары, – те самые, что творили клетку для Неназываемого, – и алчное чавканье пуповины, и какие-то странные следы ещё некоего вмешательства, словно кто-то пытался поставить Котёл себе на службу, но не целиком, а так, «по маленькой», и чтобы никто не заметил. Силу это не отнимало, в отличие от пуповины, но следы остались.

Сколько ж вас, желающих…

Ракоту следовало бы находиться здесь как можно дольше, захватывая своим зовом всё новые области, поднимая всё новые и новые Легионы, пробуждая от казавшегося вечным сна древних чудовищ, что дремали на дне морей и в глубочайших горных пещерах, но времени на это не оставалось.

Сколько продержится Обетованное против такого врага? Против врага, что обратил на Ракота с Хедином их же собственное оружие?

…Их выступление лишь отдалённо напоминало, увы, торжественные марши, с какими рати Восставшего выступали в поход на Обетованное. Тогда из врат Тёмной Цитадели, из врат всех многочисленных крепостей, вблизи от пылавших Костров Ракота – потоками изливались отряд за отрядом, рать за ратью. Шли воины, похожие на людей и совершенно на них не похожие.

Потоки магии подхватывали орды бессчётных чудовищ, чтобы донести их, подобно морским течениям, до обречённых завоеванию миров.

Теперь их было мало, его Тёмных Легионов, – пока что мало. Тогда, готовясь к Восстанию, Ракот долго копил силы, подчиняя себе миры осторожно, поодиночке, стараясь не привлекать к себе внимания; теперь в его распоряжении не было и тысячной доли имевшегося тогда времени.

Он принуждён атаковать блокировавшего Обетованное врага с теми, кого удалось призвать.

Ракот невольно вспоминал собственных учеников. Они были с ним, да… но уже не были Учениками. Скорее уж орудиями.

Сейчас же ему тоже нужно было, увы, лишь орудие. Но единственное существо, которому он смог бы довериться, уже хранило слившийся, единый мир Эвиала-Мельина, и срывать его оттуда Ракот не хотел. Придётся действовать в одиночку…

Что ж, пришла пора показать, на что способен истинный Владыка Тьмы, когда сражается за дело Света.

Тёмные Легионы состояли из монстров. Из обрывков мрака, обретшего на время рассудок и сознание. Они жили только потому, что жил сам Ракот.

А ведь ещё надо опутать Кипящий Котёл отпорными заклятиями. Ещё надо попытаться теперь – с новыми силами – рассечь тёмную пуповину. Ракот-прежний просто попытался бы разрубить её; Новый Бог Ракот предпочитал разжать твари зубы, вцепившиеся в самую суть, в естество Источника.

Он ослабил свою хватку на Кипящем Котле. Охранные заклятия – после; сперва – эта проклятая пиявка.

Ракот ещё не сделался полным и подлинным Хозяином Мрака. Ему предстояло пройти ещё очень и очень долгий путь, так, чтобы все и всяческие эманации Тьмы, рассеянные по мирам и Межреальности, оказались бы под его властью. Но и уже имевшееся позволяло ему многое.

Было ли это больше того, чем распоряжался Новый Бог Ракот, добровольно ограничивший себя? Едва ли; однако Новый Бог не мог объявить Кипящий Котёл своей собственностью.

Владыка Тьмы мог.

Там, где чёрная пуповина отходила от Источника, замелькали алые огоньки, будто пузыри в бездонной тёмной воде. Словно мотыльки, устремлявшиеся на свет, они сжимались плотным клубком вокруг того изменения в пространстве, коим являлась загадочная пуповина.

Ракот усмехался про себя. Он сейчас не имел лица, но, случись такое, усмешка его соперникам весьма и весьма бы не понравилась.

Тьма закипела под основанием Котла. Она высасывала сейчас силы из самоё себя, из множества мест и миров, где распространяется Мрак, где ему поклоняются, где его страшатся или даже ненавидят. Тьма черпает силы в отсутствии Света и во всех делах, что творятся в его отсутствие.

Тьма всеядна. Она поглощает всё и, даже не уничтожая, обращает себе на пользу.

Ракот ощущал сейчас незримые зубы давным-давно мёртвой твари, протянувшейся через половину Упорядоченного. Зомби продолжал трудиться, как приказали во времена о́ны его создатели.

Владыка Тьмы не ищет окольных путей, хотя именно во Мраке до цели можно добраться множеством дорог, в то время как Свет распространяется по прямой. Сгущающаяся Тьма сгорала, не выдерживая собственной сжатости, алое пламя, почти невидимое для смертных, охватывало пасть присосавшейся пиявки; для глаз Ракота, существовавших сейчас лишь как средство вобрать в себя эхо силы, жёлто-коричневые клыки твари дрогнули, медленно покидая пристанище, где они сидели невесть сколько веков.

У брата Хедина могли иметься свои причины оставить здесь эту тварь. Быть может, он хотел сохранить и наблюдать её как след, ведущий к устроителям всего этого безобразия. Быть может, провидел какие-то катастрофы и бедствия, если пуповину просто взять и разрубить. Но Владыка Тьмы не допустит, чтоб у Кипящего Котла открылись бы ещё какие-то хозяева.

Он давил и давил, разжимая, казалось, намертво сомкнувшиеся челюсти. Тьма кипела и плавилась, алые пузыри вспухали и лопались, сама суть Ракота изнемогала, подобно человеку, подлезшему под неподъёмный груз – но клыки бестии, тем не менее, постепенно расходились.

И, наконец, не выдержали.

Словно туго натянутая струна, пуповина загудела. Стремительное изменение в самой ткани Сущего, в его метрике – тёмная вена, отводившая кровь от Кипящего Котла, стремительно сокращаясь, унеслась прочь, в единый миг пропав из виду, то есть сделавшись необнаружима для всех магических чувств той формы силы, что была сейчас Ракотом.

Межреальность схлопывалась за ней, так что даже ему, Владыке Тьмы, не удалось бы проследить, куда она вела.

Ну и пусть её. Враг перестанет получать силу Кипящего Котла, уже хорошо.

Теперь – охранные чары, и он, Ракот, будет готов к новому штурму Обетованного. Или, вернее, к штурму лагеря тех, кто непосредственно атакует их с Хедином владение.

* * *

Жаль, что отец не оживил – или не создал заново – крылатых коней, тех самых, что верно служили валькириям до Боргильдовой битвы. Райне придётся сражаться пешей; впрочем, она привыкла.

Она выскользнула из невысокой и узкой боковой двери у подножия крепостной стены.

– Сестра! – взвыл Фенрир.

Сын Локи уже не пытался добраться до ведьм. Он отчаянно тряс исполинской головой, скрёб нос и морду лапами, пытаясь сбросить жгучие путы.

Валькирия замерла. Бока Фенрира покрывали дымящиеся полосы, оставленные огненными сетями; с полсотни женщин в просторных лохмотьях, совершенно скрывавших их фигуры, развернулись широким полумесяцем.

Воительница Райна никогда б не сделала подобной глупости – на открытой и голой, как тарелка, равнине, выходить одна-одинёшенька против нескольких десятков колдуний. Их надлежало брать поодиночке, внезапными ударами, желательно – в спину; потому что меч и умения валькирии, даже при наличии каких-нибудь охранных амулетов – не самое лучшее оружие против огнешара.

Райна вышла победительницей из множества дуэлей с чародеями. Её пытались поразить уже упоминавшимися огнешарами и молниями, ледяными иглами и каменными глыбами. Натравливали скелетов и ходячих мертвецов, пытались заставить расступиться у неё под ногами саму землю. Выпускали на неё облака ядовитых газов, обращали сам воздух в смертельную отраву; она справилась со всем, но никогда, ни разу не оказывалась в одиночестве против такого скопища.

– Держись! – крикнула она волку.

Альвийский меч трепетал, словно уже успел соскучиться по бою.

Лезвие рассекло огненное вервие, разрубило узел; Фенрир встряхнулся, сбрасывая с себя жгучую паутину.

Над рядами ведьм взмыли первые огнешары. Запел, тонко и высоко, альвийский меч, задрожал, потянув за собой руку валькирии.

Нет, даже не огнешары, скорее – капли огня, тянущие за собой длинный истончающийся след, словно выплеснутые из некоей чаши.

Альвийский клинок, будто подсказывая Райне, что делать, тянул и тянул её за собой. Остриё пронзило летящий клубок пламени, огненные языки заплясали вдоль лезвия, шипя и опадая. Через эфес и перчатку в ладонь Райны устремился колючий, жгучий, кусающий поток силы, который она тотчас и вернула, не в состоянии сотворить с ним что-то ещё – настолько чужд он был природе Древних Богов.

Её тело словно пронзило молнией; сила текла от плеча и до плеча, описывая круг; будто дракон волочил шипастый раскалённый от пламени хвост по внутренностям валькирии.

Она сумела развернуть его, сумела направить обратно, в сверкающий альвийский меч, и сквозь него – обратно, потоком фиолетового пламени.

Райна не испытывала к ним ненависти. Может, потому, что Асгард Возрождённый напоминал ей скорее подъятого из могилы мертвеца, чем с любовью и заботой отстроенный после пожара родной дом?

Фиолетовое пламя взмыло и опало, размётывая колдуний в разные стороны. Гортанные крики; Райна вновь поймала остриём меча огненную каплю; клинок поглотил её и изверг обратно – и вновь струёй лилового огня.

Горела земля, поднимался едкий, густой, непроглядный дым, быстро отделяя валькирию с Фенриром от колдуний. Райна даже не могла сказать, зацепила ли она кого-то из них по-настоящему.

Дым – это было очень плохо. Под его прикрытием ведьмы могли подобраться ближе, ударить в упор.

Валькирия заколебалась. Она шла сюда выручить волка, и это ей удалось; может, стоит всё-таки послушаться отца и предоставить Гулльвейг вести эту битву? Едва ли великий О́дин намеревался покончить с собой и всеми только что спасёнными асами!

– Возвращаемся, – бросила она оправившемуся волку. – Ворота защищает Гулльвейг. А мне отец велел не вмешиваться ни под каким видом. Я и… не вмешалась. Только тебя выручила.

– Спасибо, сестра, – рыкнул волк. Выглядел он неважно – длинные полосы багровых ожогов, сгоревший мех… Конечно, это не могло так просто убить сына Локи, над которым не властно время, но потрепало его изрядно.

– По слову твоему. – Фенрир не стал спорить. Видимо, понял, что так просто явившихся к Асгарду колдуний на зуб не взять.

Пока жило лиловое пламя, яростно вгрызавшееся в неподатливую, не знавшую плуга землю равнин Иды, пока валил непроглядный дым, валькирия и волк отступили обратно к крепостным стенам.

– Внутрь давай, братец, давай быстрее! Прыгай!

Фенрир повиновался, одним прыжком оказавшись внутри.

Едва захлопнув за собой узкую дверь, Райна захлопотала, торопясь позаботиться о ранах и ожогах Фенрира; от главных врат Асгарда доносились тяжкие глухие удары, словно два великана бились там на огромных дубинках, из цельного векового ствола каждая.

Там сталкивалась и гасла неведомая Райне магия; над стенами вздымалось и опадало багровое зарево, сменявшееся голубоватым свечением.

Волк то и дело дёргался, пока валькирия трудилась над его обожжёнными боками и мордой; вид у него был донельзя сконфуженный.

Райна старалась, как могла, и очень, очень торопилась. Она должна скорее вернуться обратно, должна увидеть этот поединок собственными глазами; волшебница Сигрлинн, уж конечно, могла свести с небес пламенные ливни, могла обрушить вихри и заставить сотрясаться саму землю; но отчего-то ей, похоже, очень нужно было именно войти в Асгард, а не стереть его с лица земли.

Великий О́дин по-прежнему не появлялся, словно нападение чародейки его нимало не заботило.

Фенрир остался лежать под Иггдрасилем, зализывая раны; валькирия бегом бросилась обратно к воротам.

Что-то очень, очень странное творилось вокруг; почему отец не защищается? Не хочет сражаться с Хедином, до последнего уклоняется от боя? Но война уже сама явилась к их порогу, – всё, осталось только обороняться!

Великий О́дин явно имел какой-то свой собственный план и неуклонно ему следовал. Райна с обидой подумала, что уж с нею-то, ходившей ради остальных асов в самую глубь владений Демогоргона, отец мог бы и поделиться замыслами.

Валькирия ощущала, как нарастает и нарастает мощь брошенной в дело магии; казалось, сам воздух вокруг неё потрескивает, словно при грозе.

Гулльвейг держалась. Держалась, хотя, как и Фенрир, выглядела неважно.

Исчезли вычурные загнутые шипы-вибриссы с наплечников, и само золото доспехов покрылось чёрной гарью. На груди справа появилась пробоина, откуда медленно и лениво сочился беловатый дым. У Гулльвейг в руках не было видно никакого оружия, она защищалась исключительно магией; защищалась мастерски, но всего лишь защищалась.

Огненный вихрь, которым стала волшебница Сигрлинн, казалось, разделился на целое множество; пламенный полукруг охватывал зев Аврат, где, не сдаваясь, упорно держалась Мать Ведьм. Крутящиеся смерчи один за другим накатывались на пошатывающуюся фигуру Гулльвейг; с пламенного полукруга Сигрлинн срывались алые молнии, норовя оплести противницу.

Вокруг самой Гулльвейг ничего не крутилось, не мерцало, не мигало. Она с трудом удерживалась на ногах, но всякий раз врезавшаяся в неё молния рассыпалась облаком бело-голубоватых искр. Время от времени Гулльвейг с гримасой боли на лице выбрасывала вперёд руку, и с огненным вихрем – ясно чувствовала Райна – что-то начинало твориться; он темнел, его пригнетало к земле, даже откидывало на несколько шагов назад; однако, несмотря ни на что, он упрямо возвращался. Атаки Гулльвейг ничего не достигали, по крайней мере, на первый взгляд.

Сколько они ещё так продержатся? Райна ощущала глубинные, медленные волны, что расходились от двух сражающихся чародеек, и столь же медленные содрогания силы, и понимала, что битва идёт в таких местах и областях, что даже ей, валькирии, об этом лучше не знать и не думать.

Соперницы были достойны друг друга.

Рыцари в белой броне, казалось, даже несколько заскучали. Им тут явно было нечего делать. Колдуньи же в своих лохмотьях, отогнав Фенрира, похоже, как могли помогали Сигрлинн – огненные шары летели и летели из их рядов, поглощаемые пламенным вихрем.

Отец велел ничего не предпринимать…

Медленно катящиеся волны силы, зародившись на месте схватки, неспешно, подобно китам, двигались сквозь земные толщи, сквозь то, что составляло равнины Иды – само по себе магическое место.

Колебания отражались, возвращались странным, причудливым эхом.

Эхом Валгаллы и отцовского трона.

Эхом возрождённого Иггдрасиля, в который обратился выкованный Оружейницей альвийский меч, причём утрата эта отца нимало не тревожила.

А ещё эхом отзывался Источник под корнями чудесно воскресшего ясеня.

Райна замерла.

Чёткое, сильное эхо. Словно под гулкими сводами храма. Источник эманирует сильно, звучно, но при этом… словно туго натянутая струна, гудит и некая жила, подходящая к нему откуда-то из глубины Межреальности.

Жила… артерия… по ней струится кровь Источника, его вода, что на самом деле совсем не вода…

Нет, не то, не то!

Райна зажмурилась, сжала кулаки, изо всех сил вслушиваясь в эхо.

Нить… жила… струна… вена…

Магия страшилась её. Потому что тянущаяся из неведомых провалов нить плясала и содрогалась, рассекая и разрубая вокруг себя саму ткань Сущего.

Разрубая, рассекая, дрожа от нетерпения…

Стоп, что за вздор?! Кто тут может «дрожать», да не просто, а именно что «от нетерпения»?

Однако там было нетерпение. Нетерпение, и ожидание, и предвкушение, и злорадство…

На Райну обрушился целый фейерверк чувств, переживаний, побуждений…

Ожидание, да. Злорадное, алчное, долго-долго вынашиваемое. Чьё? Она не умела понять.

Зато она ощущала сместившиеся, вышедшие из берегов и потерявшие русла потоки магии. Ровное течение сменилось метаниями, вздутиями и спадами, – словно в реке от ливней, то начинавшихся, то прекращавшихся. Приливы и отливы незримого моря раз за разом обрушивались на границы тварных миров, расшатывая корни, смещая опоры, а порой и откалывая целые куски.

Шторм, настоящий шторм поднимался в Упорядоченном, а она, валькирия Асгарда, до сего момента ничего не чувствовала!

Что стряслось? Что происходит?

Эх, где же кирия Клара, она-то смогла б разобраться…

Да, у неё, Райны, прибавилось сил. Она вернула утраченное, но…

Валькирии никогда особо не интересовались, как оно там, отчего и почему. Сила есть – и всё. Они влекли героев в Валгаллу, а не разгадывали тайны мироздания.

Воительница, сражавшаяся в наёмных отрядах, тоже не имела возможности для подобных изысканий. Домен Демогоргона открыл множество тайн, она поднялась к самому Оку Творца, но что творится с магией Упорядоченного – она не знала.

Золотой луч вёл её вверх и довёл до самой вершины; а теперь требовалось смотреть вниз. Вниз, на самое дно.

И Райне отчего-то представилось, как протянувшаяся от Источника жила с раскалённой – так ей показалось – магией режет и режет ткань Упорядоченного, Межреальность и миры, режет, режет и не может остановиться…

О дальнейшем подумать она уже не смогла – чуть ли не до небес взметнулись огнистые плети над вратами Асгарда, грянули тысячи громов – створки рухнули, сквозь пролом ворвались клубы пыли, а в них – фигурка в чёрно-золотой броне, покатившаяся кубарем по земле.

Гулльвейг сбило с ног; неведомая сила волокла её и тащила дальше, руки и ноги колотились о каменные плиты, отлетали какие-то мелкие части доспеха: отламывались заносчивые шипы, выбивались отдельные пластины, обнажая чёрную кольчужную сетку под ними.

Райна напряглась; альвийский меч плясал в руке, жадный до драки.

Гулльвейг лежала неподвижно.

А в ворота Асгарда медленно-медленно, словно смакуя каждый миг своего триумфа, вплывал огненный вихрь, которым сделалась волшебница Сигрлинн.

Гулльвейг конвульсивно дёрнулась, попыталась приподняться. Опираясь на руки, поползла – ноги волочились, словно отказавшись повиноваться. Там, где она лежала, осталось чёрное пятно.

Пламенный смерч не останавливался, он плыл прямо к Гулльвейг. Плыл, правда, медленно, какими-то рывками, да и сам сейчас сделался куда ниже, мутнее, – огонь смешался с коричневатым дымом, и теперь следом за вихрем волочился длинный низкий коричневатый же шлейф.

Райна выдохнула, повела плечами и спокойной, чуть развалистой походкой двинулась навстречу волшебнице. Она выходила так на бой бессчётное множество раз, так шла и сейчас, уже не вспоминая слова отца, его приказ не вмешиваться.

Враг вступал в Асгард, а долг валькирии – защищать свой дом.

Она тут одна. Великий О́дин наложил чары на спасённых асов, защищать крепость некому. Дальние, что так красиво говорили, – где они? Если Старый Хрофт так важен для них – то почему тогда медлят?

Гулльвейг ползла, медленно, с явным трудом. Ноги по-прежнему её не слушались. Куда и зачем она пыталась отползти, Райна не понимала. Спастись Мать Ведьм не могла, Сигрлинн надвигалась хоть и неспешно, но и неумолимо. Быть может, её тоже потрепало в схватке, но явно не до такой степени, как бессмертную Гулльвейг, над жизнью которой оказались не властны даже асы в зените силы и власти.

– Стой, – спокойно, даже с ленцой, сказала Райна. Воительница не накручивала себя перед боем, тело расслаблено, готовое взорваться или неожиданной атакой, или надёжной защитой. – Ты вторгаешься во владения великого О́дина, Аса Воронов, Отца Богов и Дружин. Остановись и назови себя!

Огненный вихрь не удостоил её вниманием. Качнулся и пополз следом за царапающей камни Гулльвейг.

– Оставь её! – крикнула Райна. Кем бы ни была Мать Ведьм – она защищала Асгард.

Вихрь продолжал движение. Тяжкие соударения магических волн прекратились, эхо исчезло. Исчезло и ощущение натянутой струны, режущей Сущее.

– Оставь её! – Райна не собиралась подпускать чародейку-победительницу к раненой Гулльвейг.

Валькирия оказалась меж упрямо ползущей Матерью Ведьм и надвигающейся волшебницей Сигрлинн. Альвийский меч нацелился прямо в сердце огненного шторма.

– Ну, давай сюда, – усмехнулась Райна.

Вихрь качнулся, слегка приблизившись.

– Рандгрид! – грянуло вдруг со всех сторон. Громоподобный голос, от которого трясутся стены и содрогается земля. – Отойти в сторону, валькирия. Дай мне сказать ей слово.

Кому ей, понятно было сразу.

Райна не выдержала – быстро оглянулась. Нет, отца нигде не видно, только голос.

Иггдрасиль за её спиной сердито зашумел ветвями, словно под ветром.

Валькирия нехотя повиновалась. Огненный вихрь же застыл, словно прислушиваясь. Гулльвейг издала слабый стон и ткнулась головой в сгиб локтя.

– Сигрлинн! – пророкотал голос Аса Воронов. – Остановись, безумная!

Разумеется, огненный вихрь и не думал подчиняться.

Он вновь двинулся к Матери Ведьм, прямо на застывшую Райну.

– Сигрлинн. – В гремевшем отовсюду голосе Хрофта крылась сила, какой валькирия никогда не чаяла ощутить в собственном отце. – Ты не понимаешь…

Огненный вихрь неожиданно взметнулся, рассыпаясь облаками золотисто-оранжевых искр. Чародейка в снежно-белом платье с золотой оторочкой, со сверкающей диадемкой в волосах – словно собралась на бал, а не в жестокую битву – выступила из искрящейся тучи.

Ослепительно-чиста белая ткань, вьются волосы снежного пламени, и нигде ни малейших следов прошедшей схватки.

– Старый Хрофт, – прозвучал голос чародейки, жёсткий и насмешливый. – Хедин долго удерживал меня от этого, но в конце концов я перестала спрашивать. Ты предал его и ударил в спину. Я дам тебе один-единственный шанс оправдаться. И смотри, если меня не удовлетворят твои объяснения – от твоего драгоценного Асгарда не останется даже пепла. Молодые Боги, как я погляжу, были излишне добры и доверчивы. Я куда злее.

«Не сомневаюсь, – подумала Райна, во все глаза глядя на могущественную волшебницу. – Да, хороша, хороша необычайно!..»

Чего уж там говорить, Сигрлинн была прекрасна. Тонкие черты, чуть заострённый подбородок, брови вразлёт…

– Я не отчитываюсь перед тобой, – сурово и твёрдо ответил Старый Хрофт. – И не оправдываюсь. Я спас своих сородичей, что следовало сделать уже давным-давно.

– Ты встал на сторону Дальних! Ты предал Хедина!

– Это я уже слышал! – громыхнул Ас Воронов. – Но я никого не предавал. Я лишь вернул асов к жизни.

– При помощи Дальних!

– При помощи Дальних. Но и что с того?

– Что с того?! Твой четвёртый Источник уничтожил весь баланс магии в Упорядоченном! Твои вернувшиеся асы нарушили вечный закон движения душ – лишь в одну сторону!

– Это только капля в безбрежном море, – возразил Старый Хрофт.

– Нет! – Сигрлинн даже топнула ногой. – Если ты не знаешь, что творится в твоём собственном царстве мёртвых, в ваших залах Хель, то о чём вообще с тобой говорить?!

– Откуда ты ведаешь про залы Хель? И что там может твориться?

– Там вызревает новый гнойник, там сотворяется ещё один монстр, чудовище, забравшее себе силу и право собирать души! Вот только что он с ними творит…

– Неурядицы в одном-единственном царстве отживших душ не могут грозить всему Упорядоченному, Сигрлинн. В должное время я улажу и с этим.

– Как бы не опоздать, – с надменной усмешкой бросила Сигрлинн. – Я вижу, ты ничего не желаешь слушать. Что ж, выбор был за тобой, Старый Хрофт. В память о долгой твоей дружбе с Хедином дам тебе ещё один шанс. Уходи отсюда. Забирай свою мечемашицу-дочку и проваливай. Не оглядываясь, не оборачиваясь. Уходи на все четыре стороны, пока я буду затыкать эту грязную дыру, именуемую «четвёртым Источником», и отправлять души умерших туда, где им надлежит пребывать. Уходи и никогда не возвращайся.

– Великий Хедин…

– Великий Хедин слишком добр и прекраснодушен, – перебила волшебница. – Мне приходится спасать его от него же самого. Ничего, не в первый раз. Если для этого нужно, чтобы я произнесла громко, во всеуслышанье: «Хедин, враг мой!» – я произнесу. И не только произнесу. А если тебя кинутся выручать твои новые зелёные друзья – ещё лучше. У меня с ними давние счёты. Вот только я уже далеко не та, кого им удалось когда-то пленить, да и то ненадолго. Всё, довольно разговоров, Хрофт! Отвечай – да или нет? Отвечай немедля!

– Мой ответ – нет, – раздалось спокойное. – А если ты не понимаешь великого Хедина… то не старайся его и спасать.

Волшебница в белом лишь развела руками. С презрением глянула на неподвижно застывшую Гулльвейг, фыркнула, коротко скользнув глазами по изготовившейся к бою Райне.

– Уходи отсюда, – бросила ей коротко.

– Это я уж сама решу, – огрызнулась валькирия. Чародейка равнодушно дёрнула плечом и отвернулась. Райна интересовала её лишь немногим больше каменных плит, на которых стояла воительница.

Валькирия ожидала, что следом за Сигрлинн двинутся её рыцари, её ведьмы, но нет – в Асгард чародейка вступила одна. И сейчас спокойно и размеренно шагала прямо к Иггдрасилю, к клокочущему меж корней Источнику…

Райна, не зная, что делать, шагнула следом. Сила и мощь у этой волшебницы были такие, что не совладает даже альвийский меч.

– Стой, Сигрлинн.

Отец. Откуда он там взялся, прямо под священным ясенем? В синевато-льдистой броне, продёрнутой серебристыми нитями; высокий шлем с крыльями по бокам, на усах и бороде нависла изморозь.

Похож сейчас уж скорее на инеистого великана, чем на аса…

Старый Хрофт нагнулся, подхватил с земли обломившуюся ветвь Иггдрасиля. Повертел в руках и окунул в Источник.

– Сигрлинн. Послушай, что я тебе скажу…

Волшебница высокомерно вскинула подбородок.

– Нет уж. Я передумала. Не надо мне твоих оправданий. Быть может, всё это и входит в какой-нибудь особо хитрый план Хедина, но я вижу только одно – ты спелся с его врагами и необратимо нарушил Равновесие. Уходи. Я по-прежнему готова пощадить твою шкуру.

Отец Дружин повёл плечами, для пробы пару раз махнул подобранным суком, словно дубинкой.

– Не думаю, что мне придётся куда-то уходить, Сигрлинн. Мир изменился. Однако, несмотря ни на что, у меня нет на тебя зла. Ты любима самим Хедином, моим другом. Я не хочу тебе вреда.

Чародейка досадливо скривила губы, и на месте неё вновь взвихрился огненный смерч. Из-за крыш появилась громадная морда Фенрира, однако О́дин, не оборачиваясь, лишь коротко махнул волку – сгинь, мол.

Волк поколебался, но перечить не дерзнул.

Райна, по-прежнему не зная, на что решиться, следовала за пламенным смерчем. Гулльвейг ранена, но, в конце концов, она выживала после любых атак, словно неуничтожима была не только её бессмертная суть, но и плоть.

Райна видела, как отец шагнул навстречу огню, протягивая руку. Губы его шевелились, он словно что-то говорил, быстро и горячо, но слов Райна отчего-то не слышала.

Пытается остановить? Пытается что-то сказать в последний миг? Сигрлинн требовала «объяснений», неужто отец унизился?

Райну жаркой волною заливал гнев, гнев урождённой валькирии.

Огненный смерч качнулся, покатился вперёд, прямо на Старого Хрофта.

Тяжко и горестно взвыл вдруг Фенрир, словно пёс по убитому хозяину.

Смерч начал расти, шириться, с него срывались один за другим огненные шары, взмывали и с шипением гасли в кроне Иггдрасиля. Гасли, потому что из Источника вырвался настоящий пенный гейзер, обдавший всё священное дерево до самой вершины мерцающей влагой. Всё вокруг окуталось густым, плотным жемчужно-серым туманом.

Шипение сделалось оглушающим, словно паром дышало целое сонмище драконов.

На плечи Райны навалилась вдруг чудовищная, неподъёмная тяжесть. Неведомая сила вдавливала её в каменные плиты, выжимала воздух из лёгких, заставляла дрожать от дикого напряжения колени, словно на спину нагрузили цельных гранитных блоков.

Валькирия рванула из ножен альвийский меч.

Над головами, над крышами Асгарда стремительно стягивались тяжёлые, почти чёрные грозовые тучи, но Райна не могла понять, чьё это чародейство.

В тумане мелькнул силуэт отца, размах его только что подобранного с земли оружия; ветвь Иггдрасиля сейчас словно состояла вся из туго переплетённых жемчужно-серебристых молний.

Райну гнуло и гнуло всё ниже; вот она уже упала на одно колено, и даже вся новообретённая сила Древних Богов не могла ей помочь. Сигрлинн не допускала никаких неопределённостей. И ничего не забывала. Убивать или даже калечить валькирию она не хотела – у Райны всего лишь отнимались ноги.

Её жизнь не стоит даже её смерти…

Ярость, горячая, обжигающая, плеснулась в груди. Ярость не опытной, бывалой воительницы, а первородной валькирии, Девы Битв, дщери О́дина, Отца Богов и Владыки Асгарда.

Сила вернулась к Древним Богам, правившим мирами, когда этой гордячки-чародейки не было и в помине. Она, Райна, видела все эпохи Сущего, триумфы и трагедии, и не… этой… выскочке… уложить… её… мордой… в гранит!

Она… никогда… не… сдастся!

Огненный вихрь окутало клубами пара, пар сделался густ и совершенно непрогляден. Вода и пламя сходились в извечной схватке; огонь не может поджечь даже и самой малой капли росы, но может заставить её испариться.

Тяжкий подземный удар, – гранитные плиты под ногами Райны заходили ходуном, трескаясь, выбрасывая вверх снопы острых, словно наконечники стрел, осколков. Басовито отозвалась до предела натянутая струна, протянувшаяся из неведомых глубин к Источнику под корнями Иггдрасиля; эхо столкнувшихся сил раскатывалось далеко окрест, куда глубже фундаментов Асгарда, сотрясая основания равнин Иды.

Смертельная давящая тяжесть исчезла, словно чародейка напрочь забыла о Райне.

Огненный вихрь ширился и рос, с него срывались целые рои золотисто-оранжевых брызг, – словно сказочная птица плескала крылами. Одна из таких брызг пронеслась мимо Райны, ударила в камень плит, и близкий взрыв швырнул воительницу наземь. Если бы не силы валькирии, удесятерённые последним приливом их ко Древним Богам, от неё бы осталось мокрое место.

Ало-чёрное дымное пламя опадало, оставляя после себя круглую воронку глубиной в рост человека и шириной в три. Гранит плавился, словно в жерле вулкана, жадные языки огня лизали крепостную стену, ползли, извиваясь подобно змеям, к неподвижному телу Гулльвейг, и Райна поняла, что делать.

Даже она, валькирия Асгарда, не в силах вмешаться в поединок отца и волшебницы Сигрлинн. Но она может вытащить Мать Ведьм, которая, как ни крути, встала на их сторону и пыталась защитить их дом.

Райна едва сорвалась с места, когда сверху обрушился целый рой пламенных брызг, и во дворе крепости асов воцарилось подлинное инферно. Валькирия бросилась ничком на тело Гулльвейг, закрыла собой – над ними пронёсся сноп гранитных осколков. Всюду – дымящиеся воронки, едкое пламя, чёрный дым, и кажется, что вокруг горят и камень, и земля.

Райна закинула руку Гулльвейг себе на плечо и, призывая на помощь все силы, приподнялась, потащив бесчувственную Мать Ведьм к воротам. Больше тащить её было некуда, ибо пламя уже вцепилось в стены самой Валгаллы, алчно лизало золотые щиты, покрывавшие крышу, – и валькирия замерла, как вкопанная.

Асы.

Призрак матери.

Что будет с ними в этом пожарище?!

Бежать нельзя. Нельзя бежать.

– Брось… меня… валькирия… – простонала вдруг Гулльвейг.

– Ты защищала Асгард. Я тебя не брошу, – пропыхтела Райна. Ей казалось, что она тащит на себе рослого гримтурсена в расцвете сил.

– Мне… ничего… не… будет… я… умру… и… вернусь. Брось меня, спасай асов!

Гулльвейг дёрнулась, выворачиваясь из хватки Райны. Тяжело осела на гранит, загремев не спасшими в этот раз доспехами.

– Иди… валькирия… и… спасибо… тебе…

Она вытянулась, опуская на лицо измятое забрало. Скрестила руки на груди и замерла.

– Спасай асов, – глухо донеслось из-под вычурного чёрно-золотого наличья.

– Будь по-твоему, Мать Ведьм, – помедлив, наконец проговорила валькирия. – Слава Асгарда!

– Слава… – и больше Гулльвейг не произнесла ни звука.

Райна обернулась, побежала к высоким вратам самой Валгаллы – незапертые, они стояли широко распахнутыми.

Над головой валькирии раскрылся настоящий веер огненных брызг, за спиной глухо ударили тяжкие взрывы, она бросилась ничком; а когда обернулась, увидела там, где оставила поверженную Гулльвейг, лишь высокую стену сплошного пламени.

Конечно, в своё время огонь не смог убить Мать Ведьм, она только смеялась над ним…

Заставив себя забыть о Гулльвейг, Райна вскочила, ринулась внутрь.

Так и есть. Асы по-прежнему сидят, немые и безучастные, словно куклы, оживлённые для забавы каким-то умелым некромантом. Здесь, в самом зале, пока ничего не горит, стены держат, не подводит и крыша.

Асов надо уводить. Но куда? И как? Что с ними делать потом? Как снять наложенное отцом заклятие?

Она подбежала к ним – и в тот же миг ощутила невесомое касание, точно чья-то бестелесная длань легла ей на плечо.

– Мама?

Призрака Сигрун было почти совсем не видно. Однако мама была здесь, и она словно бы хотела подсказать дочери – давай, давай, не медли!

Райна бросилась вперёд и, недолго думая, схватила за руку саму Фригг.

Прекрасная супруга Старого Хрофта повиновалась, безучастно глядя перед собой, и двинулась следом за валькирией, точно малое дитя.

Райна заметалась, заставляя асов взяться за руки; и потом, поистине словно малых детей, повела к выходу из тронного зала, туда, где ревел огонь пожара. Дым уже проникал в Валгаллу, и валькирия невольно думала, что всем трудам отца настаёт печальный конец. Бедный, а ведь возродить Асгард было для него всё…

Она всё-таки вывела их наружу. Огонь, как ни странно, несколько приутих, а воздух был просто до предела наполнен влагой, так что лицо и доспехи воительницы мгновенно сделались совершенно мокрыми.

От священного Иггдрасиля исходили клубы густого тумана, и огонь яростно шипел, попадая в их смертельные объятия. Там, где только что бушевала поглотившая Гулльвейг стена пламени, ныне остался лишь ряд чёрных воронок, источающих змеиное шипение, словно вода там заливала, заливала угли и никак не могла залить.

Невдалеке от валькирии бешено крутящийся смерч меняющего цвет пламени пытался поглотить серебристую сферу, окружившую Отца Богов. Струи огня то и дело пытались прорваться к О́дину, нападали сверху, снизу, с боков, даже сзади, и всякий раз на их пути оказывалась ветвь Иггдрасиля, что служила теперь оружием Старому Хрофту.

Была там и другая магия, куда более могущественная и изощрённая. Райна могла уловить лишь отзвуки её, отражавшиеся от Источника и от тянущейся к нему нити. Сигрлинн, конечно, атаковала далеко не только лишь пламенными струями, срывающимися с её вихря. Трещала сама ткань Сущего, весь Асгард грозил провалиться в бездну; но главный удар чародейки был направлен, как могла понять Райна, на бьющий под корнями Иггдрасиля Источник Магии.

И именно его защищал сейчас Отец Дружин.

Защищал один, и никакие Дальние не спешили ему на помощь.

Райна уже пожалела, что вытащила асов из зала – густой пар валил от стен и крыши, и языки пламени опадали, не в силах найти себе пищу в плотной взвеси водяных капель.

Может, вернуться? Тем более, что там, за стенами Асгарда, ждут рыцари в белой броне и странные ведьмы в лохмотьях, ждут, не вступая в бой – может, ждут как раз тех, кто попытается выскочить из мышеловки?

Не зная, что делать, Райна повела асов в обход Валгаллы, с той стороны, где поднимались крыши других дворцов Асгарда. Залы Тора, покои Фрейи, скромные светлицы Идун…

Здесь тоже погулял огонь, повсюду – чёрные пятна гари, длинные полосы обугленных стен; однако пламя удалось сдержать, правда, в заполнившей воздух водяной взвеси становилось уже трудно дышать.

– Фенрир! Брат, где ты?

– Здесь! – мигом откликнулся волк.

– Ой… – выдохнула валькирия, увидев его. – Что сделалось с тобой?

– Это всё она! – яростно взвыл сын Локи. – Она, проклятая чародейка! Я не удержался, хотел помочь дяде… Она меня заметила! Обругала «шавкой», и в тот же миг мне на загривок ка-ак свалится что-то! Наверное, целая гора! Как начало вдавливать, в землю вжимать! Я уж решил, что всё, конец приходит, никогда такого лиха не случалось!.. Рвался-рвался, вдруг – ррраз, р-р-раз, и вырвался, а потом смотрю – О́дина священные браслеты! – где мой рост, где моя сила?!.. Сгинуло!..Сгинуло всё…

Чудовищный волк, чья спина прежде возвышалась над крышами Асгарда, обернулся зверем хоть и весьма крупным – рост в холке по плечо Райне – но всё же совершенно не великанским, как прежде.

– Я её на куски разорву! Я ей голову отгрызу, гадюке этакой! – бушевал Фенрир, но Райна лишь покачала головой.

– Даже нам вдвоём с тобой прежнего роста было бы с ней не справиться. Это великая волшебница; не знала я, что такие вообще бывают…

– Что же делать? – жалобно тявкнул волк.

Райна вздохнула, погладила мокрую взъерошенную шерсть.

– Это отцова битва. Он не хочет, чтобы мы вмешивались. Я вывела асов из Валгаллы, это слишком близко к месту поединка. Хочу укрыть их… хоть где-нибудь.

– Я помогу, – без колебаний заявил Фенрир. – Какая ни есть, а семья… Другой-то нет и уже не будет…

Вдвоём они завели безвольных, равнодушных, вяло повинующихся асов в один из дальних покоев Скади. Сюда огонь добраться не успел, да и грохот боя доносился чуть приглушённо.

– Ты куда? – насторожил уши волк, стоило Райне сделать шаг к двери.

– Туда, – махнула она рукой. – Такие битвы зачастую решает один удар, почти случайный. Я хочу узнать, не представится ли такой случай и мне сейчас.

– Я с тобой! – немедля заявил волк.

– Нет. Оставайся здесь, с асами. Если что – выводи их, только не к главным воротам. Там по-прежнему рыцари с ведьмами.

Волк совсем по-человечески вздохнул.

– Будь по-твоему, сестрица. Хотя не пойму, почему они нас просто не окружат?

– Наверное, хотят, чтобы мы просто убрались бы отсюда, – пожала плечами валькирия. – Волшебница Сигрлинн ведь предлагала отцу бежать…

– Не дождётся! – немедленно ощерился Фенрир.

– Именно, братец. Не дождётся.

* * *

Кипящий Котёл ликовал, выбрасывая высоко вверх пенные гейзеры. Тьма бурлила и пенилась, её волны смыкались над Источником и вновь расступались. Ракот Восставший, Ракот Владыка Тьмы – уже не «бывший» – недвижно висел над ним, чёрный вихрь среди черноты.

Он сделал первый шаг. Он овладел первичным правом повелевать. ею. Он вернул себе, пусть пока и частично, власть над Тьмой, он мог приказывать ей. И, сделавшись Владыкой не из Истинного Мага, одного из многих в Поколении, но из Нового Бога, он чувствовал, что способен на куда большее, чем одно лишь творение бесчисленных Тёмных Легионов.

Конечно, Тёмные Легионы – это уже много, очень много. Во всяком случае, они помогут удержать Обетованное. Но потом ему, Ракоту, нужно будет идти дальше. В своё время для победы над Ямертом одних лишь Легионов ему не хватило…

О да, он понемногу, без лишней спешки, творил их вновь. Творил с целью помочь брату справляться с натиском хоть бы и тех же быкоглавцев, запродавших, судя по всему, души то ли Дальним (скорее всего), то ли ещё кому.

Он творил их в силу доступности для него Тьмы. Не перенапрягаясь, не пытаясь смешать и возмутить магические потоки, довольствуясь той частью Мрака, до которой мог дотянуться. Гнёзда и выводки чудовищ возрождались по всему Упорядоченному, но сейчас он мог много, много больше. Несравнимо больше.

Теперь у него был не только Кипящий Котёл, нет, а сами эманации Тьмы, её манифестации. И да, теперь он поступит по-иному, когда тут и там, во мрачных мирах вновь начнут поклоняться ему. Поклоняться ему, возводить храмы ему – повсюду. Теперь, будучи Новым Богом, он сумеет предотвратить… кровавые кошмары, он не допустит гекатомб человеческих жертв в свою славу, мучений слабых, их пыток, ужаса и смерти.

Он будет богом воинов, а не палачей.

Они будут сражаться в его честь, и он позаботится о своей собственной, проклятье, Валгалле!

Гм, не забыть бы о валькириях, что станут управляться там, приводить героев и чествовать их…

И Райна сделалась бы их предводительницей!

Эх, мечты…

Но пока у него есть лишь его Легионы, и окружённое врагами Обетованное, да брат Хедин, заключённый в темницу его собственных чар…

Охранные и сторожевые заклятия вытягивались стройными рядами. Пусть никто не дерзнёт приблизиться к ним, даже Сигрлинн, даже брат Хедин – до срока.

Ракот пел, вернее рычал, старый, низкий, словно из одних басов, марш орков, что те любили орать на его службе. Тьма вокруг Котла обретала формы. Алые глаза вспыхивали во мраке – во множестве; воинство выстраивалось в бесконечные колонны. Ещё немного, ещё чуть-чуть – и Тёмные Легионы устремятся к Обетованному.

«Держись, брат, я иду!»

Глава 4

Новые обязанности Матфея Исидорти и впрямь оказались не слишком обременительными. Как и велел господин Кор Двейн, бывший клирик справился на кухне, что позволено знатной пленнице, а что – нет, после чего отправился к ней, захватив большой кувшин холодной воды и – после краткого размышления – бутыль красного вина с бокалом тонкой работы. Слуги равнодушно глядели на его приготовления, и отчего-то Матфей жарко покраснел.

А. Понятно. Изначально пальцы его потянулись ко второму фужеру.

Он поспешно, точно обжёгшись, отдёрнул руку. И взял с собой только один….

У господина Кора Двейна заклятия сбоев не давали. Матфей в точности следовал инструкциям волшебника, и, не успев и глазом моргнуть, очутился на серой шелковистой траве, под клубящимся синим туманом, пронизанным огнистыми червями.

Царица Теней сидела, целомудренно опустив на грудь волну чёрных волос и поджав под себя босые ноги. Руки она положила на колени, словно стараясь прикрыться. Получалось это у неё по-прежнему плохо, и Матфей с трудом заставил себя смотреть ей в глаза, а не на полунагие бёдра.

– В-вот, – выдавил он наконец. – В-вода. И… и вино. Тебе.

Пленница благодарно улыбнулась и кивнула.

– Вода и вино. Спасибо тебе, ученик Матфей.

– Я хотел также спросить, какой еды тебе бы желалось…

– Ничего особенного. – Она слегка пожала плечами, и ресницы её затрепетали. – Немного фруктов, если не трудно. Самых обычных. Зелёных яблок. У господина Кора Двейна наверняка ведь нет в них недостатка?

– Недостатка нет, – с трудом выговорил Матфей, сглатывая и глядя себе под ноги. – Яблоки, зелёные, хорошо. Я принесу. Но, может, чего-то ещё? Мяса? Хлеба? Сыра?

– Дорогой мой тюремщик, твой наставник совершенно прав. Еда для меня не имеет большого значения. Хотя этому телу, действительно, станет несколько легче. Хлеба и сыра тогда, если можно.

– Можно, – отрывисто сказал Матфей, не дерзая взглянуть лишний раз на розовые покатые плечи и стройные ноги, на маленькие ступни с поблескивающими ноготками пальцев, которые так хотелось поцело…

«Ты ума лишился!» – заорал он на себя.

– Хорошо, – проговорил он снова. – Яблоки, хлеб и сыр. Я скоро вернусь.

И действительно вернулся – с плоской чашей, полной яблок, деревянной дощечкой с нарезанным сыром и свежим хлебом.

– Спасибо тебе, Матфей, – ласково взглянула Царица Теней. – Я попросила бы тебя и ещё об одном… но не знаю, разрешил ли тебе подобное твой господин…

– Что именно? – выдавил Матфей, не решаясь поднять глаз. «Скоро, – подумал он, – я все до единой складки и швы на собственных портах изучу…»

– От моего платья остались одни воспоминания, – вновь улыбнулась она. – Я не хотела бы… смущать тебя. Прошу, нельзя ли мне попросить хоть что-то, прикрыть… э-э-э… мою почти полную наготу?

Уши и щёки Матфея пылали, а взгляд словно прирос к носкам его собственных сандалий.

– Я… сделаю… всё… – хрипло выдохнул он. И вдруг добавил, сам не зная, почему и отчего:

– Моя… госпожа.

– Госпожа? – Она подняла брови. – Нет, нет, мой добрый Матфей. Не зови меня так. У тебя уже есть господин, и я… не хочу, чтобы твоё мягкое сердце навлекло на тебя беду. Не делай ничего, что запрещает тебе волшебник Кор Двейн. Я сама есть причина всех моих несчастий. Ступай теперь, да испроси, если сумеешь, для меня плащ, пелерину или мантилью.

– Д-да, госпожа. – И Матфей почти бегом пустился наутёк.

И лишь поднимаясь по лестнице, вдруг сообразил, что повёл себя, словно слуга, получивший выговор.

«Ступай теперь, да испроси…»

Он вновь покраснел, теперь от мучительного стыда. Не может справиться даже с беспомощной полураздетой женщиной, лишённой магии, женщиной, что в полной его власти! Захочет – и высечет её розгами. Захочет… э-э-э… свяжет, и…

Тут мысли его вновь соскользнули на всякоразличные «прельщения», так что ему пришлось пару раз ущипнуть себя за руку, пока не пришёл в чувство.

Зачем, зачем господин Двейн поручил ему это?! За что ему это наказание?! Нет, он скажет ему, на следующем же уроке и скажет! Что лучше чистить хлев, или грузить мешки, или подметать двор, или… или что угодно!

Зубы его стучали. Проклятье, проклятье, ну почему, почему он становится таким… ослом, когда смотрит на неё? Почему у него перехватывает дыхание, кровь бросается в голову, и нет никаких сил терпеть? Почему он чувствует себя дурак дураком?!

Или это новое испытание, назначенное ему господином Двейном?

Несколько мгновений Матфей ощущал едва ли не обиду. Разве он не был предан, разве не внимал он каждому слову учителя? Разве не повиновался во всём?

«Или ты не веришь наставнику? – вдруг подумал Матфей. – Так если ты ему не веришь – что же здесь тогда делаешь?! Какой же ты маг, если при взгляде на её полуобнажённые ноги теряешь всякое соображение?! Может, для того господин Двейн и послал тебя туда – чтоб ты научился бы справляться с этим искушением?»

С этими раздумьями не заметил, как и добрался почти до самого верха.

«Ох, ох, ну почему с искушениями непременно надо справляться?» – уныло гадал клирик, одолевая последний марш лестницы.

* * *

– Превосходно, Ирма. Теперь ослабляй… ослабляй… осторожно, чтобы не упустить, чтобы не сорвался… не пережимай, нет, сломаешь ему шею! Так, молодец… молодец… ещё немного… Отлично! Заваливай теперь! Подсекай и заваливай! Да, да, молодец! Уф, можешь отдохнуть.

На песке двора валялся связанный драконейт. Лапы скручены отдельно, крылья отдельно, пасть тоже отдельно. Он яростно мычал сквозь плотный невидимый намордник, сипел, пытался выдохнуть огонь – но, разумеется, у него ничего не получалось.

Ирма, несмотря на разрешение Соллей, отдыхать не стала. Вытянувшись и поджав губы в подражание чародейке, вычаровала прямо перед собой небольшое зеркальце и принялась поправлять растрепавшиеся волосы. Лучше было б создать точную копию себя, которую можно поворачивать, крутить туда-сюда, тогда сразу видно, как выглядишь – со всех сторон, но такое у неё пока не получалось. Только туманное зеркальце.

Соллей подплыла, как всегда, не касаясь земли пальцами ног, закутанная в плащ из собственных густых волос.

– Неплохо. – Она кивнула на плавающее перед Ирмой зеркальце. – Поскольку эти чары я тебе не показывала, делаю вывод, что ты заглянула в кой-какие книжки из нашей библиотеки. «Все заклятья младой чаровницы», так? Не рано ли, дорогая моя?

Ирма покраснела. Да, заклятья там были… мягко говоря, и впрямь способные вогнать в краску. Читала она их с часто бьющимся сердцем; попыталась повторить, но хорошо получалось пока только вот это, с зеркалом.

– Простите, госпожа Соллей. Если вы скажете, я больше не буду.

Волшебница улыбнулась.

– Мы превыше всего ценим свободу, Ирма. И ответственность, что приходит с нею. Соразмеряй сама эти две вещи. Я не твоя мать, чтобы давать указания и воспитывать. Я учу тебя магии и требую, чтобы ты повиновалась мне в этом. Что касается остального… меня оно не трогает, ровно до тех пор, пока не начинает препятствовать нашим занятиям. Всё ясно?

– Да, госпожа. – Ирма поспешно сделала книксен.

– Что ты сделала не так с драконейтом?

Девочка захлопала глазами.

– Не так? Но, госпожа Соллей… вы же сами сказали – «отлично»…

– Отлично от других. Не задирай нос, моя маленькая гордячка, это будет мне мешать, да и тебе тоже. Что, не видишь?

Ирма опустила голову. Проклятье, где, ну где она ошиблась?!

– Ты слишком сильно ударила его в самом начале. Ударила и взъярила, пришлось почти что оглушить, сильно рискуя повредить мозг, а он у драконейта и без того не слишком хорош. Когда повалила, принялась душить – помнишь? Куда резче, чем следовало. Опять же, едва не сломала ему трахею. Почему?

Ирма с досадой поджала губы. Сказать? Признаться честно, как она злилась, какая ярость охватила её, когда она представила, что вместо драконейта опрокидывает, связывает и взнуздывает эту заносчивую гордячку, Клару Хюммель?

Она не знала, почему так злится.

И от госпожи Соллей, разумеется, это не укрылось.

– Сердишься? – Прохладная ладонь легко-легко коснулась плеча ученицы.

Врать не имело смысла. Ложь госпожа Соллей чувствовала мгновенно. И наказывала за неё.

– Сержусь, – выдавила Ирма.

– На кого? – безмятежно осведомилась волшебница.

– Н-на… неё.

Госпожа Соллей знала, кто имеется в виду.

– Почему, Ирма? Что Клара сделала тебе плохого? Благодаря ей у тебя теперь есть Серко, твой верный спутник. Клара начала тебя учить; если б не она, не знаю, выбралась бы ты живой из Поколя. Так почему ты злишься?

Ирма насупилась, нахохлилась, словно мокрый воробей. Она сама не знала, почему злится, почему теперь так… плохо относится к госпоже Хюммель.

– Меня ты тоже станешь ненавидеть, м-м? – Госпожа Соллей взяла девочку за подбородок, заставила взглянуть себе в глаза.

– Н-не знаю, – опять же, еле-еле выдавила Ирма.

Волшебница чуть заметно усмехнулась.

– Честная малышка. Она, похоже, имеет привычку ненавидеть всех, кто сделал ей добро. Правда, судьба у тех, кто имел неосторожность причинить тебе зло, и вовсе незавидная. Мстишь ты быстро и беспощадно. Достаточно вспомнить трактир Свамме-гнома, который ты, недолго думая, сожгла вместе со всеми посетителями.

– Не со всеми, – упрямо буркнула Ирма. – Многие повыскакивали.

– Мне нравится твой дух, – спокойно сообщила госпожа Соллей. – И откровенность. Вот только ненавидеть госпожу Клару Хюммель совершенно нет никакой необходимости. Это будет тебе хорошим заданием – справиться с собственной к ней неприязнью. Дисциплинирует, приучает к самоконтролю, учит, как не дать чувствам возобладать над разумом. У меня на тебя большие, большие планы, Ирма, и я не могу позволить, чтобы подобная… ерунда помешала их осуществлению.

Голос златовласой чародейки становился всё суше и суше, всё холоднее и холоднее. Её ученица съёжилась под пронзающим ледяным взглядом, проникавшим, казалось, в самую глубь мыслей, и читавшим их, словно открытую книгу.

Не найдя подходящих слов, Ирма решила, что лучше всего будет поклониться – низко-низко… нет, даже встать на колени и коснуться губами края волны золотых волос.

Госпожа Соллей слегка усмехнулась.

– Ты многое освоила за последнее время, моя дорогая. Жаль, события развиваются чуть быстрее, чем мне бы того хотелось, так что, как говорится, «доучиваться будешь в бою».

– В бою? – не поняла Ирма. – В каком бою, госпожа Соллей?

– В самом настоящем. Ученики бога Хедина, о котором я тебе рассказывала, угрожают… одному из наших предприятий. Мне придётся вмешаться. Тебя, дорогая, я беру с собой. Покажешь, на что способна.

Душа у Ирмы ушла не то что в пятки – она, похоже, в панике забилась глубоко-глубоко в песок арены.

– У-ученики бога Хедина? – пролепетала она. – Но, госпожа Соллей… вы же говорили… это лучшие бойцы, каких только видел свет…

– Именно. – Госпожа Соллей улыбалась и гладила девочку по голове. – Вот потому-то с ними ты станешь учиться особенно быстро. Нет лучших наставников, чем сильные, коварные, решительные враги.

– Но я же… но как же…

– Я сказала, Ирма, – суховато, но без гнева отрезала госпожа Соллей. – Мы отправляемся с тобой немедленно. Отправляемся налегке, мои братья откроют нам портал. Второй прыжок мы с тобой уже совершим сами. Почему?

– Э-э… чтобы нас не выследили по отголоску основного заклинания?

– Молодец. Да, именно так. Первый портал будет случайным. Второй – нацеленным. Однако, даже если бог Хедин и проследит, откуда мы явились в гости к его подручным, то вскрыть направление случайного портала не сможет даже он. Запомни хорошенько, моя дорогая. Два портала, из которых один – случайно направленный, это самое меньшее. Лучше бы три, а ещё лучше – четыре, но на это у нас нет времени. Что ты хочешь спросить?

Ирма замялась.

– Г-госпожа Соллей… мы будем только вдвоём? Против целой рати слуг Хедина?

Соллей выразительно подняла бровь.

– А разве нам с тобой нужен кто-то ещё? Ну, кроме твоего Серко, разумеется?

Ирма прикусила язык.

– Возьми свой мешок, я уже собрала туда всё, что нужно. За драконейта не беспокойся, о нём позаботятся. Ну, пойдём. Мои братья – занятые люди, нельзя заставлять их ждать.

* * *

Гелерра улыбалась. Широко и безмятежно, как умеют улыбаться, наверное, только крылатые гарпии-адаты. Улыбалась и смотрела на свой левый локоть.

С него отваливалась уже четвёртая чешуйка. Да, да, отвратительная чешуя демона отваливалась, и под ней проступала кожа, нормальная, привычная кожа адаты. Пусть пока ещё красноватая и воспалённая, но кожа, а не чешуя! Мысли гарпии тоже приходили в порядок – с каждым днём демон отступал всё дальше и дальше, к самому краю сознания, а в воображении Гелерры – уже балансировал на остром обрыве, готовый сорваться.

Скоро она сделается окончательно свободна.

Она ждала на песке арены, как всегда, но золотоволосая волшебница не появилась. Вместо неё, однако, пришёл господин Кор Двейн.

Его Гелерра не понимала и побаивалась. И – не любила. За вечную снисходительную полуулыбку на тонких губах, за надменный профиль, за едкие, если не ядовитые намёки на бездарность, тупость и неспособность, коими он обожал пересыпать речь, обращаясь почти ко всем в замке, кроме Соллей и Скьёльда. Адату он не задевал – напротив, раскланивался с ней с преувеличенной почтительностью, что казалась ещё хуже насмешек или ухмылок.

– Моя сестра Соллей отправилась в некоторое путешествие. – Он приближался, натягивая на ходу перчатки с широким раструбом, доходившие почти до локтей. – Она просила меня её подменить… ненадолго, пока не вернётся. – Чародей пристально оглядел Гелерру с ног до головы, и та вдруг ощутила жаркую волну стыда – он смотрел так, словно она была прежней крылатой адатой, и… и… и притом совершенно голой.

– Не надо стесняться, – невозмутимо заметил он тотчас. – Я врач, а лекарь, как известно – не мужчина и не женщина. У него нет пола. Он – целитель, вот и всё.

Гелерра кивнула. Вернее, с достаточным почтением, как ей казалось, склонила голову. Волшебник ответил – коротким кивком.

– Приступим, адата. – Он по-прежнему глядел на неё внимательно, изучающе. – Сестра моя добилась многого, очень многого, Гелерра. Ты на пути к излечению. Конец уж недалёк. Я очень рад – дело пошло даже быстрее, чем рассчитывала Соллей. Скоро ты будешь свободна, адата, и сможешь идти куда хочешь. Даже… даже к своему Хедину, если пожелаешь.

Гарпия ощутила, как внутри её всё сжалось. Она не раз и не два начинала с Соллей разговоры о Познавшем Тьму, о том, как он благ, и что любое противостояние с ним – есть великое зло, но волшебница только посмеивалась.

«Мы сами по себе, Гелерра. Свобода наша – превыше всего. Прости, но мы никогда не пойдём на службу, кто б ни предложил – Хедин ли, Дальние ли, Хаос, Спаситель или, я не знаю, Древние. Ни к кому и никогда. Запомни это, пожалуйста».

Гелерра запомнила.

И всё равно, ей всякий раз становилось неприятно и неудобно, когда троица магов при ней вот так вот поминала великого Хедина, а она… а она отмалчивалась. Отмалчивалась, словно всякий раз предавала и его, и свою любовь к нему.

– Начинаем. – Чародей потёр руки. – Нападай!

Прямо перед Гелеррой на песке арены возникла отара овец. Рядом с матерями – совсем мелкие ягнята.

Адата заколебалась. Они с Соллей успешно задавили демоническую жажду крови и убийства, неистовое желание рвать живую плоть когтями и пожирать сырое мясо…

– Нападай! – уже резче бросил Кор Двейн.

Клыки и когти у Гелерры пока ещё никуда не делись, чешуя начала облезать только в одном месте. Демон демоном, что ни говори.

Демон-то она демон, да только лишь с виду.

Однако приказ есть приказ. Внутренне поморщившись, адата выпустила отливающие синевой когти, шагнула к отаре. Овцы сбились в кучу, толкаясь и прячась друг за друга, испуганно блея. Кругами бегал потерявший мать ягнёнок, тонкие ножки с маленькими копытцами взрывали песок.

– Нападай! – Голос Кора Двейна хлестнул, словно бич.

Гелерра нехотя повиновалась.

Стальные когти пронзили шею ближайшему барану, животное забилось в конвульсиях, по красно-чёрной броне потекла тёплая кровь. Демон с надеждой шевельнулся, осторожно приподнимая рогатую башку где-то там, в глубине подсознания Гелерры.

– Ещё! – крикнул чародей. Крикнул глухо и яростно; адату словно толкнул кто-то между лопаток, впихивая в самую гущу отары. – Бей! Рази! Быстрее! Без пощады!

Задыхаясь от отвращения, адата разила.

В её родном мире гарпии в основном питались рыбой и овощами, морскими растениями. Рыбу обычно растили на фермах. Конечно, в походах с учениками великого Хедина делать приходилось всё, в том числе – и свежевать убоину; Гелерра гордилась собственным хладнокровием в таких делах. Надо – значит надо. Отряд должен есть. А гном, не поевший мяса, – это не гном.

Но сейчас её почти что выворачивало наизнанку.

И демон, почувствовав слабину, ринулся в атаку.

У Гелерры вырвался неистовый, рвущий глотку рёв. Она застыла на месте, воздев окровавленные лапы с выпущенными на всю длину когтями. А потом ринулась на бросившихся врассыпную овец, настигая их огромными прыжками, сбивая на песок и одним движением вспарывая им брюха.

Демон пировал, наслаждался, выл, ревел, бушевал. Клыки и резцы работали без устали, разрывая ещё трепещущую плоть. Кровь и внутренности так и летели во все стороны, превращая арену в подобие жуткой скотобойни.

Демон настигал и убивал. Баранов, овец, ягнят. Последних – с особым удовольствием. Он завладел всем сознанием Гелерры без остатка, загнав саму адату в такие глубины, что она могла лишь скорчиться и судорожно рыдать, не в силах ни сопротивляться, ни даже помыслить о сопротивлении.

Оставался последний ягнёнок. Белая шубка забрызгана алым, он суматошно метался из стороны в сторону, жалобно взмекивая. Демон замедлился, смакуя страх и ужас беспомощного создания. Конечно, лучше, если б это оказался человеческий ребёнок – и демон представил его себе, мальчишку лет пяти-шести, с белыми, выгоревшими на солнце волосами и перепуганной мордашкой. Сейчас, сейчас, он медленно приблизится, замахнётся, ударит, пронзит, и…

В грудь демона словно грянуло морозным тараном, а сверху обрушился град пронзающих броню насквозь ледяных игл. Иглы пробивали чешую, рвали мышцы, все три сердца и лёгкие, застревали в толстых костях черепной коробки.

Рёв агонии сотряс стены замка, чёрно-красное существо заметалось, смертельно раненное. Демон слепо кинулся на человека, причинившего ему столь нестерпимую боль, но мышцы уже служили не так хорошо, отказывали; многочисленные раны извергали тёмную кровь. Демон поскользнулся на останках овечьей туши, рухнул, вздымая облако кровяных брызг, и тут его настиг последний удар.

Хлыст, составленный словно из множества каменно-твёрдых ледышек, обвился вокруг незримой сути демона, захватив горло. Тварь захрипела, напрасно царапая когтистыми лапами стиснувшую шею удавку. Из пасти вывалился тёмный язык, затрепетал; красные глаза выпучились. Из глотки вырвалось неразборчивое сипение.

Чародей Кор Двейн молча наблюдал.

И, когда трепыхающееся тело замерло, просто вытянул руку. Просто вытянул руку, однако лицо его блестело от пота, а глаза запали.

С кончиков пальцев, словно капли крови, срывались золотистые бисеринки, тяжёлые, точно ртуть. Золотистое сияние подползло к поверженному демону, охватило его, и кроваво-чёрная чешуя вспыхнула, весело затрещав в огне, словно сухой хворост.

Чешуя горела, загибалась и сворачивалась в трубочки, точно кора. В огне проступили совершенно иные очертания – человеческого тела, застывшего ничком, с огромными нагими крыльями за спиной.

– Просыпайся, Гелерра, – с усмешкой сказал чародей.

…Адата возвращалась в сознание медленно и трудно. Всё её существо, казалось, сделалось болью. Сквозь муть в глазах медленно проступали очертания двух рук, бледных, перепачканных кровью и гарью, но – её рук.

– Дело сделано, адата, – услыхала она. – Правда, перьев у тебя пока нет, но, надеюсь, они отрастут достаточно скоро. Вставай.

Она увидела протянутую руку, вцепилась в широкую и жёсткую ладонь. Её подняли на ноги сильным, уверенным движением. Она пошатнулась, и Кор Двейн немедля обхватил её за талию.

– Держись, адата. И… прости, что я несколько форсировал события. Но сестра Соллей всё так хорошо подготовила, загнала демона в такую ловушку, что ему уже просто и деваться-то было некуда. Мне оставалось его лишь прикончить.

Гелерра едва стояла, в глазах плавал красный туман. Кор Двейн мягко улыбнулся и окрикнул слуг.

…Сколько адата проспала после этого, она так и не узнала. В ответ на её настойчивые вопросы волшебник только посмеивался.

Она вновь сделалась сама собой. Да, крылья являли собой жалкое зрелище, и летать она не могла, но Кор Двейн уверял, что это лишь дело времени. Демона больше не было, нигде не осталось ни одной чешуйки. Кормили, поили, не задавая больше никаких вопросов и ничего от неё не требуя.

А сама Гелерра всё никак не могла поверить в случившееся. Иногда где-то в глубинах сознания всплывали тревожащие, кровавые воспоминания, но чародей спешил успокоить и тут, говоря, что в этом нет ничего удивительного, «учитывая глубину и яркость переживаний».

И не уставал повторять, что, дескать, «всё пройдёт».

Миновало, наверное, дней десять, прежде чем Кор Двейн начал наконец с Гелеррой «серьёзный разговор».

Они стояли на парапетах замка, и гарпия следила за катающимися по небосводу «солнцами». Кор Двейн, в неброском серо-серебряном плаще и высоких сапогах коричневой мягкой кожи, застыл рядом, утвердив ногу в проёме бойницы.

– Адата, мы излечили тебя. Я докончил начатое сестрой Соллей. Думаю, она будет довольна, когда вернётся.

– Да, – глухо ответила Гелерра, не глядя на волшебника. – Она… будет довольна.

С лица Кора Двейна сбежала улыбка.

– Что гнетёт тебя, свободная адата? Ты несчастлива, несмотря на излечение?

Гелерра молча потрясла головой. Как и предрекал чародей, на крыльях её стал пробиваться пушок, предвестник будущих маховых перьев.

– Я… потерялась, господин Двейн.

– Потерялась? Это бывает, смелая адата. Быть может, я смогу помочь тебе и здесь?

Гелерра вздрогнула. Пережитая при расставании с демоном боль до сих пор терзала её в ночных кошмарах.

– Прости, – правильно понял её волшебник. – Но… мне казалось… ты будешь счастлива вернуться в прежний облик. Разве не это было твоей целью?

– Да… и признательность моя не имеет границ…

– Но ты несчастна, – кивнул Кор. – Ты так страстно жаждала вновь сделаться прежней, что совсем забыла, для чего же именно ты хочешь стать прежней. Существовать ты могла и в демонической форме.

– Вы спасли меня. Ты, господин Кор Двейн, и госпожа Соллей.

Маг покачал головой.

– Ты по-прежнему подозреваешь нас в каких-то ловушках, хитрых планах, намерениях тебя обмануть и использовать? Не стесняйся, смелая адата. Скажи прямо. Я не обижусь.

– Как я могу сказать такое своему благодетелю?

– Можешь, можешь. Потому что ты – адата Гелерра, прямая и откровенная, словно стрела. Но мы не нарушим своего слова. Мы помогли тебе, и ты свободна. Свободна идти куда хочешь, в свой родной мир, обратно на службу к богу Хедину – тебя никто не ограничивает.

– Как так? – Гелерра подняла полные му́кой глаза. – Вы не боитесь, что я…

– Выдашь богу Хедину какие-то наши секреты? – засмеялся Кор Двейн. – Как видишь, не боюсь, адата. И в свою очередь удивляюсь, что ты, пробыв столько времени на службе доброго, как ты уверяла меня, бога, защитника света и справедливости – поминутно ожидаешь предательства, удара в спину и требования высокой платы за оказанную помощь. Меня это печалит.

Гелерра склонила голову.

– Но ты ведь пришёл именно потребовать высокую плату, верно? – Она приняла вызов, тоже переходя на «ты».

Волшебник усмехнулся.

– Нет, адата. Я пришёл лишь сказать, что спасшая тебя Соллей очень обрадовалась бы тому самому кристаллу, творению Дальних, что ты нашла и передала твоему богу Хедину. Это не значит, что мы «посылаем тебя его добыть»; как мы можем тебя «послать», если ты вновь – прежняя адата Гелерра, и тебя здесь ничто не держит, кроме не отросших пока ещё перьев?

– Значит, я должна добыть вам этот кристалл…

– Гелерра. – Маг чуть сдвинул брови. – Ты нам ничего не должна, запомни это. Да, Соллей нужен этот несчастный камень. Но ты не в долгу ни перед кем. Брат Скьёльд винит себя за случившееся с тобой и тоже будет рад, что ты вернула себе привычный облик. Если ты захочешь – совершенно добровольно! – помочь нам, мы будем рады. Нет – мы прекрасно понимаем, насколько велика твоя преданность богу Хедину, и ни в коем случае не призываем и не заставляем тебя нарушать клятвы, обеты, присяги или что ты там ему приносила.

– Красивые слова… – Гелерра глядела на пару солнц. Какая ж это всё-таки дикость. Всё вокруг – дикость. Замок, затерянный в Межреальности, искусственные светила, искусственное небо… Всё – искусственное, ненатуральное, сотворённое магией, подобно тщательно вырисованным декорациям.

– Как тебе будет угодно, – вздохнул Кор Двейн. – Ты поражена безверием, адата. Не знаю, служба ли богу Хедину тому виной, или что-то ещё. Но ты не веришь никому и ничему.

– Неправда… я… верю… великому Хедину…

– Очень хорошо. Превосходно. Ты веришь великому Хедину, это уже что-то. А мне? Мне ты веришь, адата? Или моей сестре?

Гарпия долго молчала, не глядя на волшебника, что терпеливо ждал её ответа.

– В чём мне следует тебе верить, господин Кор Двейн?

– В том, что мы ничего тебя не заставляем сделать.

– Ну как же… заставляете принести вам кристалл Дальних…

– Да не заставляем! В жизни не встречал таких упрямых адат, прости, Гелерра. Мы честно говорим, что да, нам нужна помощь. Но не заставляем! На всё твоя вольная воля.

– Ты знал, кому оказываешь благодеяние, – тяжело сказала гарпия. – Ты знал, что для моего народа честь – первейшее сокровище. Ты знал, что для нас не отплатить за добро поистине немыслимо. И теперь, когда ты поведал мне свою нужду, ты прячешься за пустые слова о свободе выбора и воли? Я не могу не выполнить твоей… просьбы.

Кор Двейн долго молчал. Потом вздохнул, положил руку Гелерре на плечо – та отдёрнулась.

– Я настолько страшен и отвратителен? – печально осведомился маг. – Ты настолько презираешь и ненавидишь меня? За то, что я заставил тебя усомниться в вечной правоте бога Хедина, оставившего тебя в беде? За это ты меня невзлюбила, правда? Прости, Гелерра. Я… мы… мы хотели помочь, хотя ты в это и не веришь. Да, мы занимаемся множеством самых причудливых дел, нам потребно множество самых причудливых вещей. Что удивительного в том, что одна из них – в руках у твоего Хедина?

– Бога Хедина!

– Хорошо. В руках твоего бога Хедина – так лучше? И, прости ещё раз, Гелерра, но я имею своё мнение о нём. Мнение, от которого я не отступлю без весьма, весьма убедительных доказательств. Он оставил тебя в беде, Гелерра, он…

– Он не знал о моей беде! Он не мог помочь!

– Великий бог Хедин – и не знал о беде своей вернейшей из верных? Не знал, что любящая его и готовая умереть за него в любой миг – сделалась демоном? Всевеликое небо, адата, хотел бы я, чтобы меня так любили!

– Сделайся достойным. Сравняйся с Хедином, и тебя полюбят так же, как я люблю его. – Адата с достоинством вскинула голову, взглянула прямо в лицо волшебнику. Тот вздохнул, кивнул с грустью.

– Тебя бросили, адата. Плох тот бог, что не ведает творящегося с преданными ему больше жизни соратниками. Мне тоже служат многие. Поверь мне, я всякий миг знаю, где они и что с ними. И могу прийти на помощь. Я отнюдь не бог, не владыка Упорядоченного, не король и не правитель. Дело не в титулах, а в желании. И в ответственности перед теми, кто встал под твоё знамя. Ну, взгляни мне в глаза и скажи, что я не прав.

– Ты следишь за своими слугами? Подсматриваешь за ними всякий миг? Не оставляешь без присмотра?

Кор Двейн вновь вздохнул.

– У любой монеты есть две стороны, верно? Но доверие, оно такое… такая штука… Я доверяю своим соратникам. А они доверяют мне. Они знают, что мне не придёт в голову подглядывать за их, скажем, любовными утехами. Я сам человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Я тоже не откажусь от жарких объятий, сладких губ, полных грудей и тонкой талии. Ты покраснела? Прости. Я просто откровенен. Так вот, мы с моими товарищами верим друг другу. Они верят, что я не злоупотреблю своей властью. А я верю, что они не дадут мне повода… присматриваться к их личной жизни. Зато, как уже сказал, могу прийти на помощь. Окажи ты мне высокую честь и встань в ряды тех, кто сражается вместе со мной – и я спас бы тебя от попадания в плен к демонам, Гелерра. Тебе не пришлось бы пройти через такие мучения.

Силы адаты иссякали. «Хоть бы он ушёл, хоть бы перестал буравить сознание этим пристальным взглядом, этим вкрадчивым, как бы открытым и откровенным голосом…»

Маг как будто бы понял её чувства. Улыбнулся – одними губами, глаза оставались темныи непроницаемы – слегка похлопал Гелерру по плечу и отошёл, вновь повторив на прощание:

– Ты никому ничего не должна, адата.

Как же, как же, только и сказала себе Гелерра.

* * *

Каждый визит Матфея к пленной превращался для него теперь в настоящую пытку. Хотя, разумеется, никто его не вязал, не вздёргивал на дыбе, не жёг и не мучил. Всё это он с собой проделывал сам – и потому злился ещё больше. Как же так: он, удостоенный внимания самого великого мага Кора Двейна – а что этот маг поистине великий, видел всякий, имеющий глаза, – и не может справиться с самым что ни на есть простым и грубым вожделением?

«Стыд и позор, – ругал он себя. – Ты маг, ты ступил на путь, открытый лишь немногим избранным, а теперь растекаешься лужей перед смазливой бабёнкой, вручённой твоему попечению? Как же господин Кор Двейн сможет на тебя полагаться? Как он станет тебя учить, если ты стоишь перед Царицей Теней болван болваном, едва в силах вымолвить слово?

Какой ты чародей, если не можешь приказывать даже собственной плоти?!»

Матфей краснел, бледнел, грыз ногти, давал себе сотни самых разнообразных клятв и обещаний, но так и не смог сдержать ни одного. Говорил себе, что станет глядеть на пленницу холодно и безучастно, как и положено тюремщику, – однако, едва оказавшись наедине с нею, пожирал глазами, хотя теперь (благодаря ему же!) остатки платья скрылись под целомудренной домотканой накидкой. Убеждал себя, что речь его станет равнодушной и вежливо-ровной – а вместо этого запинался, заикался, сглатывал и чуть ли не шепелявил.

Царица же Теней, напротив, говорила с ним спокойно и ласково, ненавязчиво отдавая приказания, кои Матфей, как он каждый раз со стыдом признавался потом самому себе, выполнял с поистине постыдной поспешностью.

О, нет, нет, она не требовала ничего подозрительного. Серебряное зеркало, гребни, какие-то заколки; за ними последовали мази и притирания. Царица Теней снабжала Матфея подробнейшими инструкциями и, как ни странно, всё ею желаемое нашлось прямо здесь, в замке.

Потом ей потребовались подушки и одеяла, сиденья и так далее. Поросшее серой травой пространство стремительно принимало вид изысканного будуара. Не хватало только постели – огромной, с балдахином на четырёх опорах…

Потом Царица затребовала книг.

– К-каких к-книг? – только и смог пролепетать Матфей, лихорадочно соображая, что сделает с ним господин Кор Двейн, если узнает, что его ученик передает ценнейшей пленнице магические трактаты из замковой библиотеки.

Но Царица Теней всего лишь жаждала развлечений.

– Доставь мне занимательных историй, Матфей, – проворковала она, капризно надув губки и став от этого в глазах бывшего клирика вдвое соблазнительней, – историй о великой и ужасной, о поистине трагической любви, например! В стихах или в прозе, хотя в стихах, конечно, лучше. Ты ведь тоже любишь стихи, мой милый тюремщик?

– С-стихи? – потерялся Матфей. – Н-нет, г-госпожа, мы всё больше про магию… Ну или про древние дела…

– Ах, зря, друг мой, очень, очень зря! Когда читаешь складно рифмованные строчки о чувствах великих и возвышенных, о пламени истинной страсти, что равно пожирает и смертных, и богов… Когда поэмы говорят о разлуках и встречах, о ревности и смирении, о подозрениях и ошибках, о чувствах, что поражают с первого взгляда… – Взор Царицы Теней опасно затуманился, и Матфей очнулся, только сообразив, что стоит с разинутым ртом, а с губ чуть ли не капает слюна.

– Доставь мне таких книг, Матфей. Должна же я чем-то заполнить нескончаемые и пустые часы моего заключения! Ведь я даже не знаю, сколько мне тут находиться. Преступник, осуждённый судом, знает, что каждый день за решёткой приближает его к свободе, поскольку наказание отбывается; мой же срок не отмерен. Не отмерен, хотя никакой суд не установил степени вины моей и моих преступлений!

– Но ты не страдаешь безвинно, госпожа, – отчаянно пытался отыскать опору Матфей. – Я сам слышал твои признания… признания в делах весьма неблаговидных.

– Ах, дорогой мой Матфей, добрая душа! Окажись ты в узилище Кора Двейна, уверяю тебя, ты сознался бы в чём угодно. Что обесчестил и лишил жизни его матушку, для примера. Он страшный человек, Кор Двейн, и только встретив его, я поняла, насколько же опасна ваша человеческая раса…

– Но вы убивали, убивали людей для собственного развлечения! Разве это не так… госпожа? – добавил он поспешно, заметив недовольный блеск в её чёрных глазах.

– Там всё гораздо сложнее, чем тебе кажется, – улыбнулась Царица Теней, глядя ему прямо в лицо, и мысли Матфея мгновенно начали путаться, заменяемые вельми и вельми нескромными картинками, от коих кровь тотчас бросалась ему в голову.

«Силы Святые, ну за что же мне такое наказание?!»

И он мялся, мямлил, запинался, заикался. Переступал с ноги на ногу, крутил в пальцах завязки пояса. Искал её глаза – и боялся её взгляда. Щеки его то заливал жар, то, напротив, они бледнели, словно у трупа.

– Ах, Матфей, ты так очаровательно краснеешь, – заметив это, промурлыкала Царица Теней. – Словно невинная девушка на первом свидании. Так ты доставишь мне рекомые книги? Язык не столь важен, – добавила она небрежно. – Я читаю на любых. Маленькое преимущество быть рождённой Истинным Магом.

– Приложу все усилия, моя… госпожа. – Матфей хрипел, словно его душили. Слова застревали в пересохшем горле, словно не желая покидать спёкшихся губ.

– Смотри же, Матфей, выбирай хорошенько. Мне нужны настоящие истории, в которые веришь. Чтобы она ждала и страдала, чтобы он скитался и мучился, чтобы они преодолевали препятствия, козни ревнивых соперников и соперниц, неодобрение родителей. Но чтобы в конце, преодолев всё и вся, он и она шли бы к алтарю, дабы после этого вкусить все радости законной любви! О, ты опять краснеешь, мой дорогой. Прости, я тебя всё время смущаю. Но неужто у тебя самого нет подружки? Такой видный, красивый молодой человек – девчонки должны вокруг тебя хороводы водить. Насколько я знаю Кора Двейна – тут не может не сыскаться смазливых и весёлых служаночек.

У Матфея комок застрял в горле. Ни выдохнуть, ни вдохнуть. А щёки и уши, наверное, сейчас просто могут светиться в темноте алым.

– Ты всё боишься меня, Матфей? Что я тебя как-то использую, пытаясь отсюда вырваться? О, не бойся, дорогой мой, Кор Двейн далеко не так прост. Мне не выйти отсюда. Заклятия куда надёжнее любой стражи. К здешним замкам не подберёшь ключей.

– Я, я… – булькал Матфей, замерев и выпучив глаза – потому что накидка слегка соскользнула с гладких плеч, давая ему рассмотреть начало этой великолепной впадинки меж высокими грудями. – Я… постараюсь, госпожа. Я… буду просить… господина Двейна… смягчить… вашу участь…

– О-о, – протянула Царица Теней чувственным голосом. – Как это… трогательно. Но не трудись, Матфей, не навлекай на себя гнева Двейна. Он могущественный чародей, ты ничего у него не выпросишь и не вымолишь. Я не хочу… подвергнуть опасности того, кто относится ко мне… с жалостью.

– Н-не только… – вырвалось вдруг у Матфея. – Не только с жалостью.

– Может быть, и не только с жалостью, – медленно повторила пленница. Кончик розового язычка показался меж чуть приоткрывшимися губами, медленно прошёлся кругом по алому их цвету. – Но… прошу тебя, если ты и впрямь жалеешь меня, не делай ничего, что могло бы вызвать гнев волшебника Двейна. Просто… просто вспоминай обо мне почаще. И принеси книги. Я стану читать о любви…

Пошатываясь, Матфей двинулся прочь.

Как он оказался наверху, в замке, он потом вспомнить уже не мог.

* * *

– Ну-с, дорогая моя ученица, держи ответ. Ты уже выпустила своего волка, он принёс вести. Где наш враг?

Ирма быстро поклонилась. Как бы ни кипели в её сердце гордость, гнев и злость, злость на весь мир, оставивший её одинокой, без дома и семьи, нищей, над которой можно потешаться или напоказ пожалеть, – она знала, что с госпожой Соллей шутки плохи. Нет, не потому, что она секла девочку или как-то ещё наказывала, причиняя боль, нет, хотя порой как раз влетало. Ирма твёрдо знала, что госпожа Соллей может сделать с ней куда худшие вещи. Трактирный опыт сальных шуток позволял представить достаточно многое.

– Там, в болотах, госпожа. Четыре лиги до передовых постов. Главные силы – в пяти лигах, обшаривают деревни. Ищут тех, кто, – она переглянулась с Серко, сейчас – огромным серым волчищем, чья холка поднималась выше макушки госпожи Соллей, – ищут тех, кто пришёл сюда открывать порталы и кто раздавал золото, чтобы волшебники кланов пошли на войну.

– Превосходно, милая. Твой волк хорошо потрудился. Какова численность неприятеля, что перед нами?

– Две сотни, госпожа. В основном гномы. Серко заметил одного, именем Арбаз, который появился тут раньше всех.

– Лазутчик бога Хедина был тут ещё до этого вторжения? – нахмурилась Соллей. – Хотелось бы знать, что ему удалось выведать… Наши друзья, устроившие всё это, будут, гм, весьма расстроены.

Ирма уже всё знала про бога Хедина, правящего всем Сущим. Это он устроил все беды и несправедливости. Это он виноват в том, что у неё нет семьи, что она одна-одинёшенька, и даже госпожа Соллей, что учит её, никогда не заменит маму.

– Ну как, ученица? Сумеем мы с тобой, две девчонки, остановить две сотни слуг бога?

– Х-ха! Остановим, как нечего делать, госпожа!

– Отлично. Мы отправимся вместе и, как говаривала моя бабушка, наведём там шороху!.. Так, Ирма. В чём дело? Что случилось?

– Н-ничего, госпожа… просто… просто удивилась… что у тебя, такой великой волшебницы, была бабушка…

– Ирма, – усмехнулась госпожа Соллей. – Я обычный человек, такая же, как и ты. У меня были мама и папа. Бабушки и дедушки. Я их всех помню… помню свою большую семью. О да, у меня была семья… счастливая семья… пока меня не лишили её самым что ни на есть грубым и кровавым образом. Как и тебя, кстати.

Ирма прикусила губу.

– Не ты одна такая, кто потерял всех. – Волшебница мягко обняла ученицу за плечи. – Но мы сражаемся, девочка. Берём новые высоты, становимся могущественнее. Ну а теперь ступай. Бери своего волка и вперёд. Я останусь здесь и поддержу тебя в случае чего.

Наверное, оттого, что Ирма ни на миг не заколебалась, в глазах чародейки отразилось удовольствие.

– Иди, – повторила она. – Я останусь здесь. В случае надобности… в общем, ничего не бойся, помни, чему я тебя учила, и держи ушки на макушке. Вражеские заклятия, ты помнишь, во многих случаях можно отразить и отзеркалить, особенно, если они построены на одной лишь чистой силе.

– Я помню, госпожа. – Девочка поклонилась.

Конечно, эта Хюммель и в подмётки не годилась госпоже Соллей! Чванливая, напыщенная, самодовольная!..

Бормоча про себя всякие слова, которым поневоле выучилась в трактире Свамме-гнома, Ирма пробиралась следом за своим волком.

Становилось всё мокрее, под ногами хлюпала вода. Вокруг сдвинулись ряды чёрно-зеленоватых деревьев, опускавших в мутные лужи десятки воздушных корней, сливавшихся в единый ствол высоко над землёй; с ветвей тянулись вниз плети серого мха, из них выглядывали любопытные мордочки каких-то местных зверюшек, смахивавших на привычных по Поколю белок.

Серко выбирал дорогу осторожно и осмотрительно, обнюхивал кочки, корни, рухнувшие поперёк тропы гниющие стволы. Они углублялись всё дальше и дальше в болотный край, пока наконец отдельные лужи не слились в сплошное мелкое море с редкими сухими участками.

Волк остановился, глухо рыкнул, и его спутница, недолго думая, забралась ему на спину, поджав ноги. Шлёпать по мутной болотной жиже ей совершенно не улыбалось. А верхом на волке – это всё-таки не на своих двоих четыре лиги отмерять.

Вода дошла Серко до брюха. Волк по-прежнему водил носом туда-сюда, словно надеялся и здесь отыскать какой-то запах. Последнее время, однако, он сделался очень, очень мрачен – Ирма забыла уже, когда последний раз он пользовался человеческой речью.

Но слушался её по-прежнему с полуслова.

Замер он внезапно, резко, застыл, глухо ворча.

Впереди были враги.

Да, всё точно – во-он на том сухом островке. А что это рядом за груда веток такая прямо на воде? Никак плот, замаскированный?

Ирма распласталась на спине своего волка. Серко молодец, подобрался так, что их не видно, скрывает густая пелена спускающихся сверху воздушных корней и плетей серого мха.

«Ну, подруга, пора показать, что госпожа Соллей учила тебя не зря…»

Маленькая волшебница глубоко вздохнула, потёрла ладони.

Разумеется, обычным взором тут ничего не углядишь.

Сила текла через этот мир вполне обычным порядком, как и говорила госпожа Соллей на пути сюда. Ничего подозрительного.

Ирма не боялась. Ощущала лишь азарт, жажду доказать всем – и всем показать! – что она не несчастная забитая сиротка, трактирная девчонка, которой уже совсем скоро начнут задирать подол все встречные и поперечные.

А они начнут, да. Госпожа Соллей говорила с ней полностью откровенно… о её теле и всех этих делах.

Но это если б она так и осталась грязной и ничтожной подавальщицей. А это теперь в прошлом. Навсегда. И она уже никогда не позволит никому вернуть себя туда, на самое дно. Будет драться, кусаться, царапаться, бить в спину – но спихнуть её обратно уже ни у кого не получится.

По воде и под водой к зелёно-серому островку, являвшему собой сплошные заросли, скользнули мелкие рыбки. Вернее, они выглядели как «мелкие рыбки», на самом деле будучи дозорными заклятиями.

«Поменьше чистой силы, – говорила госпожа Соллей. – Силу твои враги почуют за тридевять земель. Обрати её сперва во что-то безобидное с виду, закольцуй свои чары – потребуется больше времени, чтоб их расшифровать».

Сейчас Ирма так и поступила. Под водой работали плавничками мальки, по воде скользили несколько крупных водомерок. Водомерки получились у девочки слишком крупными, с ладонь, и это было плохо; она надеялась лишь, что враги не шибко знакомы с обитателями местных болот и не углядят в этом ничего особенного.

Она крепко зажмурилась. До момента, пока её лазутчики не увидят хоть что-то достойное её внимания, они не выдадут себя никакими чарами. Даже опытному магу придётся повозиться, пока… ага!

Под её сомкнутыми веками появилась первая картинка. Успела одна из водомерок, просто и без затей подбежавшая к замаскированному плоту.

Сплошное переплетение ветвей. Но – дело рук не только природы. Кто-то старательно загущал заросли, аккуратно добавлял плети мха. Всё оставалось живым – засевшие там старались.

Ирма не подумала, почему и для чего им это понадобилось.

Одна из её рыбок тоже добралась до островка, обнаружив по ходу дела натянутые под водой тонкие нити сторожевых заклятий наравне с обычными.

Гномы, учила её госпожа Соллей. Это у них есть привычка дополнять магические обереги обычными, механическими.

Островка достигла вторая водомерка и, лихо работая длинными ногами, побежала по густой болотной траве.

Точно, гномы. Трое. Устрашающего вида орудия – госпожа Соллей называла их «аркебузами» и говорила, что они способны изрыгать огонь ничуть не хуже драконов – были обмотаны серо-зелёными тряпками, скрывавшими начищенную до блеска медь, что чуть проглядывала меж складок. Такими же тряпками была прикрыта и гномья броня.

До островка добрались все четыре водомерки и все пять рыбок; последние лихо выпустили лапки, превращаясь в странного вида ящериц.

Сейчас, сейчас, азартно думала Ирма, предвкушая.

Она видела гномов как на ладони. И все их дурацкие «аркебузы», или «бомбарды», как говорил господин Скьёльд, не могли ей помешать.

Больше девочка не думала ни о чём. Участь оказавшихся на её пути гномов, коих она видела впервые в жизни и не сделавших ей ничего плохого, её ничуть не волновала.

Достаточно того, что они оказались у неё на пути.

В конце концов, участь её, Ирмы, никогда не волновала тех, у кого оказывалась на пути она.

Двое гномов, казалось, отдыхали: сидели, привалившись спинами к стволам. Третий, стоя на одном колене, прикладывался то к одной смотровой щели, то к другой. Его бомбарда стояла рядом, наготове.

Ирма чуть шевельнула пальцами, и её ящерки поползли вперёд. Она могла гордиться собой, и наверняка ею будет гордиться госпожа Соллей – заклятие выполнено безукоризненно, послано не просто «в окружающую силу», а тонкой, тщательно нацеленной нитью.

«Тоже мне, великие воины!» – хотелось ей фыркнуть.

В следующий миг – ой! – один из гномов со страшной силой опустил приклад своей бомбарды на подбирающуюся к нему ящерку.

Ящерку с рыбьим хвостом и рыбьей же головой.

Ирма не заморачивалась подобными деталями.

В голове у неё словно вспыхнуло солнце.

И боль. Будто гном ударил прикладом в висок её саму, а не творение её магии.

Ирма шлёпнулась бы в воду, если б не Серко. Извернувшись неведомым образом, волк ухватил её зубами за воротник, так что поверхности болота коснулись только пальцы рук.

О-о-ох…

Голова раскалывалась, перед глазами всё плыло. Ирма только и смогла, что слабо похлопать Серко по шее: спасибо, дескать, и прости, что не могу большего. Давним, выученным одним из первых заклятий притушила боль. Не залечила, лишь притушила. И попыталась вновь перенестись на островок.

…Теперь она смотрела глазами одной из водомерок, обратившейся в некое подобие паука-сенокосца. Гномы все вскочили на ноги. От прежней ленивой развалистости не осталось и следа. Дозорный по-прежнему приникал к щелям, двое других рассматривали извивающуюся в пальцах ящеро-рыбку Ирмы, схваченную за длинный рыбий хвост. Трёх других, похоже, они уже раздавили, и от новых ударов в голову ученицу госпожи Соллей спасло лишь то, что она не смотрела в этот миг их глазами.

Гномы обменивались короткими, рублеными фразами на неведомом Ирме языке. От дядьки Свамме она нахваталась отдельных гномьих слов, но этот язык скорее уж походил на эльфийский, если, опять же, вспомнить уроки госпожи Соллей.

Ирма горько пожалела, что не может по щелчку пальцев начать всё понимать.

Весь элегантный план, сводившийся к тому, чтобы взять «языка», прикончить двух других дозорных и со славою явиться к наставнице, рушился с грохотом и треском. Что ж, придётся довольствоваться малым…

Пауки-водомерки стали осторожно пробираться поближе к гномьим сапогам.

Наблюдатель, что, как казалось Ирме, был полностью поглощён созерцанием болотных окрестностей, вдруг бросил короткую резкую фразу, словно обухом топора ткнул. Державший рыбо-ящерку за хвост гном резко ступил в сторону, и Ирма поняла, что одним пауком-сенокосцем-бывшей водомеркой у неё стало меньше.

Ждать больше было нечего, гномы оказались противником хоть куда, и ученица госпожи Соллей шёпотом произнесла открывающее слово, высвобождавшее туго стянутую в кулак силу.

Последнее, что она успела заметить – это резко сжавшийся латный кулак вокруг бессильно висевшей вниз головой её недоделанной ящерицы; миг спустя меж пальцев гнома хлынуло пламя.

Над островком взмыл вверх столб рыжего огня, перемешанного с иссиня-чёрным дымом – однако он оказался чуть ли не вполовину меньше того, каким ему следовало быть. Проклятые гномы, и тут успели!..

Серко переступил лапами, погрузившимися в мягкое и илистое болотное дно. Больше тут делать нечего, надо возвращаться к госпоже Соллей.

Взвившееся над островком пламя как-то очень быстро опало. Несколько пылающих веток шлёпнулись в воду и зашипели, угасая. Ирма ожидала, что огонь вцепится в плети серого мха, что вспыхнут деревья, что пламя устремится вперёд по бесконечным опускавшимся в болото изгородям воздушных корней; однако загорелось лишь несколько сухих кочек. Кто-то очень быстро и умело сбивал огонь, не давая ему распространиться; и значило это, что хотя бы один из дозорных уцелел.

Надо было уходить. Уходить немедленно, как бы ни хотелось «исправить дело». Этому госпожа Соллей тоже учила с самого начала. «Всегда есть возможность вернуться, даже если ничего не получилось – разумеется, если заранее позаботиться о путях отхода. А если тебя убьют, исправить, моя дорогая, ты уже ничего не сможешь. Разве что я разупокою тебя и превращу в ходячего мертвяка!»

Девочка похлопала Серко по шее. Волк послушно повернулся; раздвигая грудью болотную воду, двинулся прочь. Ирма кусала губы и боролась с подступающими злыми слезами.

Тем не менее, само собой, она не забыла прикрыть дорожку отхода сразу несколькими отводящими глаза заклинаниями.

* * *

– Спасибо, милый мой Матфей. Спасибо тебе. Вижу, вижу, постарался, мой дорогой. – Царица Теней ласково улыбалась, а бывший клирик стоял, раззявившись, и блаженно улыбался в ответ, словно младенец.

Толстая стопка книг перекочевала на столик подле ложа. Ложе Матфей разобрал, потом, надрываясь, волок вниз по частям, после чего ещё скручивал обратно. Не слишком простое дело для бывшего монаха, всегда, ещё и в монастыре старавшегося всячески увиливать от столярной работы под предлогом переписывания книг.

– Спасибо. – Она продолжала улыбаться, и не только губами. Глаза её сделались огромными, тёплыми, теми самыми «бездонными озёрами», кои живописали поэты в добытых Матфеем томах (он таки не удержался, заглянул внутрь).

– Чем ещё могу я услужить госпоже? – Силы Святые, ему приятно называть её госпожой. Потому что она и есть госпожа, высшее существо. Добровольно принявшее вид человека, но не человек.

– Сядь. – Она похлопала ладонью по креслу, тоже притащенному Матфеем. Сама элегантно вспорхнула на ложе, изящно поджимая ножки. – Сядь и поговорим, Матфей.

Клирик тяжело плюхнулся на указанное место. Сердце его бухало так, словно он пробежал целую лигу.

– Дышать не забывай, мой милый, не то Двейн найдёт тут твой хладный труп и разозлится на меня. – Она засмеялась, но Матфей какое-то время обдумывал подобную перспективу вполне серьёзно. – А чародей Кор Двейн, поверь, не тот человек, которого ты хотел бы рассердить.

– Д-да… госпожа…

– Что ты думаешь обо мне, Матфей Исидорти? – с неожиданной серьёзностью сказала она. – Это важно. Не хотелось бы, чтобы… так заботящийся о моих нуждах считал бы меня кровожадной и беспощадной убийцей.

Матфей с трудом проглотил очередной комок в горле. Впрочем, он знал, что следующий возникнет уже совсем скоро. Царица Теней повергала его в ступор, самый настоящий, в состояние деревянного болвана. Его, избранного ученика самого господина Кора Двейна, сильнейшего из сильнейших!

– Говори, говори, Матфей, – подбодрила она его. – Ты веришь обвинениям Двейна?

– Кх… гх… гхоспожа… но вы ж сами…

– Давай я расскажу тебе, как было дело, Матфей, а ты сам сделаешь выводы. Вы, люди, прекрасно во всём разбираетесь, вы прямо-таки созданы, чтобы отличать правду от лжи и добро от зла. Это ваше исконное занятие, и лучше вас в нём нет никого.

Матфей молча кивнул – слова опять застряли в горле.

– Я расскажу тебе о том мире, – зазвучал мягкий голос Царицы. – Он назывался Хьёрвард… Впрочем, почему назывался? С ним всё в порядке и посейчас. Так вот, в том мире оказался заточён Губитель.

– Губитель, госпожа?

– Губитель. Нет, сам по себе он неинтересен. Дух, созданный волею павших Молодых Богов. А, может, подчинённый ими и преображённый. Неважно. Молодые Боги превратили его в своё лучшее, неотразимейшее оружие. Его делом было очищать миры – уничтожать там всё живое, если только эти миры грозили восстать против власти Ямерта и его присных. Да, не слишком-то красиво, согласна.

Молодые Боги сотворили и ещё одно такое же существо, Возрождающего, или, как мы теперь знаем, Возрождающую. Женское начало, тогда как Губитель был мужским. Дело Возрождающей было не дать Губителю зайти слишком далеко. Не спрашивай меня, как именно это было проделано, да сейчас это и не важно. Мы считали Губителя нашим врагом, но в то же время – важной частью всеобщего равновесия. И вот… мы готовились к тому дню, когда он рано или поздно, но вырвется из заточения. Мы знали, что этот день настанет.

Она перевела дух, чуть лукаво улыбнулась, отпила воды из хрустального бокала.

– Мы знали, что придётся сражаться. И мы хотели, чтобы мир был бы готов к возвращению Губителя. А для этого нам нужны были воины. Воины, готовые биться и мечом, и магией. Но где их взять? Мы, предназначенные быть Истинными Магами, не получили полной силы, отведённой нашему племени, её у нас похитили…

– Кто? – не выдержал Матфей.

Тёмные глаза Царицы удовлетворённо блеснули.

– Нынешний правитель Упорядоченного. Некий бог Хедин. Уверена, чародей Двейн тоже тебе о нём рассказывал. Так вот, мы никогда не владели никакими «царствами», мой «титул» – просто пара красивых слов. Мы любили играть… Так вот, думали мы, что можно сделать против этого чудовищного, вечно голодного духа, когда он, наконец, сбросит оковы? Только выставить против него мужественных, смелых, готовых сражаться и умирать воинов.

И таких воинов мы создали. Вернее, вырастили. Как, спросишь ты?..

Матфей сидел ни жив ни мёртв, потому что накидка Царицы слегка распахнулась, и теперь он наслаждался видом её глубокого декольте.

– Как, спросишь ты? – чуточку громче повторила Царица Теней, слегка нахмурясь. – Очень просто. Мы научили обитателей тех мест, что вокруг темницы Губителя, сражаться. Научили сражаться и умирать бестрепетно, научили не бояться никаких чудовищ, или демонов, или духов. Дали им врага, что был им по силам, и дали Защитников на тот случай, если дело пойдёт совсем уж плохо.

Жизнь их, мой дорогой Матфей, обрела цель и смысл. Нет выше доли для простого человека, чем защищать свой дом и очаг, своих домочадцев. Он не ведает пустых сомнений и колебаний; страх смерти его не тревожит, ибо смерть повсюду и к ней привыкают; он знает, что нужен, что он востребован, он ведает истинную дружбу – ибо где дружба крепче, чем в рядах войска, сражающегося за правое дело? Он умеет любить, ибо знает, насколько быстротечно человеческое счастье, он наслаждается любовью и даёт насладиться ею другим…

Розовый язычок вновь облизнул чувственные полные губы.

– Люди тех мест не знали праздности и лени. Они не знали мучительных терзаний, проистекающих от многой мудрости. Они не задавали проклятых вопросов, на которые никто не может ответить и которые лишь причиняют смертным пустые, никому не нужные и никем не заслуженные страдания. Они сражались плечом к плечу со своими товарищами – и, Матфей, честное слово, не было в том мире ничего крепче уз того товарищества.

Они любили жён и девушек, любили горячо и страстно, плотски, от всей души. Даже мне порой становилось завидно, как сильны были их чувства, как отдавались они им всем существом своим.

Трудная была у них жизнь, но и счастливая. Счастливая, Матфей! Ибо имела смысл, простой и постижимый.

Да, мы насылали на них чудовищ. Потому что их мечи не могли засиживаться в ножнах. Но мы же и помогали! Помогали, ибо монстры никогда не должны были взять верх. Понимаешь меня, Матфей?

Она прижала руки к груди, вся подалась вперёд, в глазах замерцали слёзы.

– Да, нас легко обвинить, что и небезуспешно проделывает господин Кор Двейн. Однако так же легко можно обвинить строгого учителя, наказывающего ученика розгами для его же собственного блага. Да, люди погибали, Матфей, и я не стану это отрицать. Они погибали. Не все возвращались из боя. Я признаю это. Но возьми самый благополучный мир, Матфей, посмотри на него! Вспомни хотя бы и свой родной; разве не умирали там младенцы, не дожив и до десятого дня? Разве не замерзали несчастные, безобидные пьянчужки, слегка перебравшие в морозный вечер хмельного? Разве не случались голод, чума, иные бедствия? Случались, и ещё как! И… разве не были бессмысленны и оттого особенно горьки все те смерти? Вдумайся, Матфей, люди расставались с жизнью по собственной глупости, из-за сущих пустяков!

А в тех краях, где шла война с насланными чудовищами, ничего подобного не было. Никто не замерзал в снегу просто так, никто не погибал напрасно! Почему? Потому что был смысл в их жизнях. А у бесчисленных жертв, тех, кто, как я говорила, замёрз пьяным, – этого смысла не было.

Она глубоко выдохнула, молитвенно свела ладони.

– Суди меня теперь, Матфей, если хочешь. Я презираю Кора Двейна, отрекшегося от самой сути человеческой расы, и не признаю его вердиктов. Но ты… ты другое дело. Ты человек, что превыше всего алкает знания; эта неутолимая жажда и привела тебя сюда, к Двейну. Суди ты меня. Скажешь, что я виновна… и я отдам себя в твою полную власть. Скажешь, что я невиновна… – слёзы скатились по слегка побледневшим ланитам, – мне сделается чуточку легче. Кор Двейн, как бы ни хотел, убить меня не может. Может лишь заточить – но я-то лучше других знаю, что любое заточение рано или поздно кончается. Я… – теперь на лице её была грусть, – я ведь бессмертна, милый друг мой. Я могу ждать хоть целую вечность. Но… с твоим вердиктом мне станет ждать несколько легче. Конечно, – она слабо улыбнулась, – если ты меня оправдаешь. А если не оправдаешь… можешь делать со мной всё, что захочешь. Я твоя – и если ты признаешь меня виновной, и если нет.

И она кокетливо затрепетала ресницами.

В горле у Матфея словно застряло нечто сухое, колючее, распирающее. Сердце бешено колотилось, а глаза словно заволокло алым.

Он видел только эти мягкие губы, волнующие, влажные, чуть приоткрывшиеся; видел начинающуюся и уходящую отвесно вниз ложбинку меж грудей, где так завлекающе лежали тени; он видел тёплую и нежную кожу, кожу женщины, которой у него никогда не было.

А всё, что было, – стыдные ночные фантазии о «ведьмах» и «прельщениях».

В висках у него стучало, рот пересох. Руки тряслись, а ноги отказывались служить.

– О… о… – Он хотел выдавить из себя «оправдываю», но не в силах был произнести даже это несложное слово.

Царица Теней ласково вздохнула. И протянула к нему руки.

Матфей вцепился в них с отчаянием утопающего.

* * *

– Ты по-прежнему здесь, адата Гелерра.

Кор Двейн застыл, скрестив руки на груди, и в упор смотрел на гарпию.

Та опустила голову, нервно сцепила пальцы рук.

Здесь, на парапетах крепости, дул свежий ветер. Разумеется, не естественный – откуда было взяться здесь настоящему ветру, рождённому великими просторами морей, пустынь или степей?

Но всё-таки это был ветер. И Гелерра стояла, расправив крылья, на которых с дивной скоростью отрастали роскошные маховые перья, длинные и белые.

Такие же, как были, и даже лучше.

Она стояла, расправив крылья, и молча ловила ими ветер.

Так её и застал Кор Двейн.

Адата поклонилась, вежливо, но без подобострастия. В конце концов, именно этот маг вернул ей прежний облик.

Он, а не Хедин.

«Но у Хедина не было шансов!»

Неправда. Были. Были, потому что он – бог.

Он бог. И Владыка Упорядоченного.

– Должна ли я покинуть пределы твоих владений, господин Двейн? Так ли я должна расценить твои слова?

– Покинуть? – удивился чародей. – О чём ты, адата?! Напротив. Оставайся здесь, сколько захочешь. Я уже говорил, мы в долгу перед тобой.

– Никакой долг нельзя требовать вечно. Это противно чести моего народа.

– Знаю, знаю, – вздохнул волшебник. – Честь твоего народа, адата, известна далеко за пределами вашего родного мира, хотя вы об этом, наверное, даже не подозреваете.

Гелерра молчала.

Что с её честью? Что с её верностью Хедину? Почему в груди одна глухая мрачная пустота там, где должна была гореть вечная, всепоглощающая любовь?

Что случилось? Куда она делась?

Именно здесь, на парапетах, подставляя крылья свежему напору бриза, она вдруг поняла, осознала эту грызущую изнутри пустоту.

И не понимала, откуда она взялась.

От этого становилось больно, да так, что Гелерра уже всерьёз подумывала, – а не вогнать ли в ладонь раскалённое остриё ножа, просто чтобы вместо этой жуткой пустоты и гложущего чувства пришла бы нормальная, естественная, привычная боль, боль раненой плоти?

Она превращалась из адаты в демона и из демона обратно в адату; и всякий раз что-то теряла на этом пути. Что-то невероятно важное, хотя – вроде как – мелкое. Но одно «мелкое» за другим – и в конце концов становится «крупным».

– Ты – наша гостья, – вновь повторил Кор Двейн, улыбаясь своей прежней полуулыбкой, так выводившей Гелерру из себя.

– Ненадолго, – сухо сказала гарпия.

– Жаль, – развёл руками маг. – По-настоящему жаль.

– Я не привыкла есть чужой хлеб и сидеть без дела.

– Разумеется, адата, разумеется. Именно это и делает тебя той Гелеррой, кою так ценит Познавший Тьму. Ты возвращаешься на его службу? Прости, что спрашиваю; не отвечай, если мой вопрос неуместен. – Чародей покачал головой, как бы с раскаянием. – Я не должен был спрашивать. Это совершенно не моё дело.

– Я возвращаюсь к Хедину, – ровным голосом сказала Гелерра безо всякого выражения. – У меня тоже долг перед тобой, господин Двейн. И перед госпожой Соллей. Я доставлю вам кристалл Дальних.

– Но…

– Никаких «но», господин Двейн. Ты говорил – я свободна. И я свободно принимаю это решение. Дальние – враги Хедина, как и твои. Если этот кристалл… поможет тебе сражаться с ними, то всё будет, как и должно быть.

– Хорошо, – медленно сказал Кор, приглаживая волосы столь же неторопливым, рассчитанным движением. – Ты поймала меня на моих же словах, адата. Да, если ты свободна, никто не может тебе мешать в твоих намерениях. Однако я всё-таки воззову ещё раз к твоему рассудку. Я далеко не уверен, адата, что Познавший Тьму добровольно расстанется с кристаллом. И я совершенно не хочу, как уже говорил, заставлять тебя… вступать с ним в противоборство.

– Я понимаю. Ты ни к чему не вынуждаешь меня, господин Двейн.

– Что ж… – Чародей очередной раз развёл руками. – Поступай, как знаешь, вольная адата. Но знай, что гостеприимством этого замка ты можешь пользоваться столько, сколько тебе будет благоугодно. А теперь, с твоего позволения, я удаляюсь. Я прекрасно понимаю, что тебе сейчас требуется одиночество.

– Да, – эхом откликнулась Гелерра. – Да. Одиночество.

«Одиночество, – повторила она про себя. – Надо привыкать».

Глава 5

Клара стояла на просторном дворе крепости, замощённом гладкими – но не чрезмерно, чтобы не скользить – плитами, и смотрела вверх. На парапетах застыла странная крылатая фигурка, медленно разводившая и сводившая роскошные белооперённые крылья. Кларе хотелось подойти, однако исходящая от крылатой девушки аура тоски и отчаяния и жажды одиночества была настолько сильна, что Боевой Маг Долины так и не набралась смелости.

Она лишь второй день выбиралась на улицу.

– Госпожа Клара. Какая встреча.

– Господин Двейн. Нет, положительно, Упорядоченное слишком мало для нас обоих.

Маг засмеялся, потирая идеально выбритый подбородок.

– Помилуйте, госпожа Клара. По-моему, то, что вы здесь, – лучшее свидетельство того, что нам друг без друга не обойтись.

– Я вновь должна благодарить…

– На сей раз не меня, – перебил её чародей. – Но моего брата Скьёльда. Это он успел на помощь.

– Да, – зябко вздрогнула Клара. – Он успел. В последний момент…

Она вновь содрогнулась. Недвижная Зося, широко раскрывшиеся глаза маленькой драконицы… Нет, если бы с ней что-то случилось… что-то бы случилось…

– Не надо бояться, – мягко сказал Кор Двейн, осторожно взяв Клару под локоть, и она его не оттолкнула. – Хотите, покажу вам наш сад, госпожа Клара? Ручаюсь, вам понравится.

– Хочу, – откликнулась она, не слишком об этом задумываясь. Вид замершей, умиравшей Зоси по-прежнему заволакивал взоры и занимал все её мысли.

– Вот и отлично! – обрадовался маг. – Не грустите, госпожа. Бездны и тучи, только что закончил утешать во-он ту крылатую девушку на парапетах, неужто мне и с вами придётся заниматься тем же самым?

– Меня утешать не надо, господин Двейн.

– Не надо? Это радует. – Они медленно шли наискось через двор к главному донжону, за которым пряталось внутреннее кольцо стен и ещё один двор, обычно засыпанный песком. – Как ваша дочурка? Судя по всему, лучше – иначе вы бы от неё не отходили.

– Лучше, – кивнула Клара. – Господин Скьёльд только что отбыл. Он… – у Боевого Мага перехватило горло, – он совершил поистине небывалое.

– Только не хвалите его слишком сильно, а не то совсем зазнается, – с шутливым недовольством проворчал Кор Двейн. – Просто мой брат, так сказать, собаку съел на драконах. Я ему всегда напоминаю, что полностью-то это звучит как «собаку съел, а хвостом подавился», чтобы не очень нос задирал. Но дело знает, факт. Не зря на черепе драконов ему вытатуировали.

Напрашивался сам собой вопрос: «кто вытатуировал?», но Клара удержалась.

– В общем, – улыбнулся Кор Двейн, – я рад, что мы вновь смогли оказаться полезны вам, госпожа Клара. Времени с нашей последней встречи прошло не так уж много, но война, должен сказать вам со всей прямотой, разгорается куда быстрее, чем я полагал. Боюсь, госпожа Клара, выбор вам придётся совершать уже сейчас, даже если вы до сих пор всеми силами стараетесь его избегать.

– Господин Двейн… – вздохнула Клара. – Я до сих пор не разыскала мужа.

– Понимаю, госпожа Клара. Что ж, быть может, мы сможем помочь и тут? В третий раз, как в сказках? Три волшебных помощника, встречающихся главному герою?

Клара невольно улыбнулась.

– Господин Двейн…

– Наверх, госпожа Клара.

Вдоль крепостной стены вверх вела узкая каменная лестница. Ступени стёрлись от старости.

– Позаимствовал в одной додревней твердыне, – небрежно, тоном заправского коллекционера, демонстрирующего гостям редкостную диковинку, бросил волшебник.

– Она чем-то знаменита, господин Двейн?

– Госпожа Клара. – Волшебник вдруг остановился на нижней ступеньке. – Я понимаю, джентльмен не может первым предложить даме перейти на «ты». Но, быть может, мы с вами всё-таки отбросим это дурацкое «вы»? В конце концов, мы дрались плечом к плечу против общего врага. И наверняка нам придётся драться ещё. А? Что скажете?

Клара замялась. Волшебник, называвшийся Кором Двейном, был ей… антипатичен, скажем так. Слишком правильный. Слишком дружелюбный. Слишком расположенный.

И появляющийся в слишком нужное время. В слишком нужное, чтобы это было простым совпадением.

Но, с другой стороны, огромный дрот из серебристого металла, извлечённый из Зосиной раны, искуснейшим образом стянутые края пробитой чешуи и ровно бьющееся маленькое сердечко дочери, погружённой в волшебный сон, говорили сами за себя.

– Как будет угодно, Кор. Я не против.

– Отлично! – аж просиял тот. – Спасибо, Клара. Ну, идём, уже совсем немного. Осталось только подняться.

…Сад у господина Двейна был хорош, нечего сказать. Хотя и не без штампов и общих мест, как, например, висящая в воздухе безо всяких опор здоровенная скала, у которой из трещины низвергался пенистый водопад. Почему-то все без исключения маги и волшебники, кому приходило в голову устроить садик для собственного отдохновения, не обходились без подобного рода левитирующих скал. Впрочем, подумала про себя Клара, каждый из них же, наверное, считал, что первым пришёл к такой идее…

Из каменной чаши водопада брали начало три ручейка в каменистых извилистых руслах, образуя целую систему прудиков и прудов с плотинами и беседками в изящном эльфийском стиле, тонущими в густой тропической зелени. В траве мелькали янтарные спинки ящериц; в самом большом и глубоком пруду беззаботно плескались алые рыбки.

– Прошу сюда, – галантно указал Двейн.

На крошечном круглом столике, опиравшемся на единственную резную ножку, такую воздушную и невесомую, что казалось – вот-вот подломится, появились кувшин с бордовой жидкостью, пара бокалов и фрукты.

Клара усмехнулась.

– Мой муж не одобрил бы подобных посиделок.

– Помилуй, Клара! – аж поморщился Двейн. – Я понимаю, драконы – самые большие ревнивцы и собственники во всём Упорядоченном, но даже господин Сфайрат должен уважать правила хорошего тона. Боевой Маг Долины Клара Хюммель, на чьём счету множество походов и битв, – это не какая-то кисейная барышня, которую можно запереть в светёлке, словно ожерелье в шкатулке.

– Льстишь, Кор, – именовать собеседника «господином Двейном» получалось у Клары всё же естественнее. – А лесть со мной – это дорога в никуда.

– Льщу? – поднял брови чародей. – В чём же? Где я солгал или преувеличил? Или Клара Хюммель не была главой Гильдии Боевых Магов? Или не сражалась она в нескольких сотнях, по самым скромным подсчётам, магических войн? Или ей не приходилось сталкиваться лицом к лицу, – волшебник понизил голос, приблизил губы к уху Клары, – с самыми могущественными силами Упорядоченного? Например, со Спасителем? Разве не носила она два самых могущественных меча, что могут породить смертные миры? Где тут лесть, Клара, где обман? Самоуничижение, как учат нас некоторые последователи Спасителя, есть смертный грех хуже гордыни.

Он откинулся на спинку кресла, столь же тонкого и воздушного, как и вся беседка. Поднёс к губам бокал.

– Клара. – Тон его был сдержан и деловит. – Я начинал уже этот разговор, хочу теперь его закончить. Всё, обратного пути нет никому, ни мне с братом и сестрой, ни тебе. Двое слуг Хедина убиты тобой. Двое, Клара! Скажу так: немного найдётся бойцов в Упорядоченном, что похвастались бы подобным счётом. Правда, все эти «немногие» хвастаться могут разве что в царстве мёртвых, или у Спасителя, если там вообще остаётся, чем хвастаться и кому. И ты продолжаешь убеждать себя, что ты тут вообще ни при чём и эта война тебя никак не касается?

Чародейкавздохнула.

– Кор, вы с роднёй действительно выдающиеся мастера магии. Снимаю шляпу и раскланиваюсь. Но…

– Что «но», Клара? Что тебя смущает? Говори прямо. В конце концов, и я, и Скьёльд, и Соллей – все мы рождены обычными людьми, от обычных отцов и матерей, и у нас не было даже привилегии вырасти в Долине с её прославленной Академией. С нами не надо крутить и вертеть. И, насколько я успел узнать тебя – ты тоже предпочитаешь откровенность увёрткам и хитрой лжи, замаскированной под вежливость.

– Я не понимаю, зачем я тебе, Кор Двейн.

Маг покачал головой.

– Ты не веришь в простые истины и простые намерения, Клара? Узнаю школу мессира Архимага. Ты всюду ищешь подвохи, западни, ловушки. Успокойся. Нет никаких ловушек. Если хочешь, пойди поговори с той крылатой девушкой на парапетах. Спроси у неё, как мы ей помогли и потребовали ли плату за свою помощь. Ты сильный, очень сильный Боевой Маг. Лучший в Долине. Поверь, мы ищем много где, стараясь отыскать как можно больше союзников – в противостоянии с Хедином друзей мало не бывает. Так вот, никто даже не сравнится с тобой по силам, по умению. Этого достаточно?

– Допустим, – нехотя проговорила Клара. Сейчас она злилась на себя за порозовевшие щёки. Как ни крути, но похвала действительно могущественного мага была приятна.

– Я уже объяснял тебе, за что мы сражаемся^[70]. Что в наших идеях отталкивает тебя? За что ты сама готова была бы сражаться, кроме как защищать свою собственную семью? Вспомни свои походы в бытность Боевым Магом. Разве не сражалась ты, по сути дела, как наёмница, за интересы того, кто платил звонкое золото?

Слова Двейна били не в бровь, а в глаз.

– Я никогда не воевала, исполняя приказы злобных и кровавых властителей!

Глаза Кора Двейна чуть сузились.

– Ты считаешь таковыми меня с братом и сестрой?

– Нет, Кор, конечно же, нет, – поспешила исправиться Клара, внутренне вновь обругав себя последними словами. Ссориться с Двейном никак не входило в её планы. Жизнь Зоси была превыше всего. – Но я… видела слишком много войн, чтобы наивно надеяться, будто бы смутой ты сможешь чего-то добиться.

Маг выразительно поднял бровь.

– Как насчёт войны справедливой, освободительной? Как насчёт войны против врага, что первым ступил на твою землю? Как насчёт…

Клара подняла руку.

– Кор, не играй словами. Никакой враг не «ступил первым на нашу землю». То, о чём ты мечтаешь, – это бунт, мятеж, восстание. И я, опять же, видела слишком много бунтов, мятежей и восстаний, чтобы считать их благом. За редкими исключениями, к которому нынешнее положение дел не относится.

Волшебник побарабанил пальцами по столешнице.

– Клара. Разве ты не видишь, что никакие боги не имеют никакого права повелевать людьми? Разве ты не видишь, что они не в силах справиться с горем, голодом, бедствиями? Они не в силах победить смерть, они не…

– А ты – ты в силах? – негромко спросила Клара, прерывая чародея.

Тот взглянул ей прямо в глаза.

– Пока что – нет, – ответил он с усилием. – Мы лишь можем продлевать наше собственное существование, моё, сестры и брата. Но мы сражаемся, Клара. Каждый свободный миг. Чтобы вырвать эту тайну, мы готовы на всё. На любое преступление. Мы похитили и подвергли пыткам – не вздрагивай! – некую сущность, не человека, но… как бы недо-Истинного Мага, если тебе это о чём-то говорит, известную под прозвищем Царица Теней. Почему? – потому что она и её сородичи бессмертны от рождения. Да, да, Клара. Не моргай и не отворачивайся. Мы не претендуем на чистоту риз. Мы не говорим, что безгрешны, не знаем ошибок, сомнений или колебаний. Но мы сражаемся. Если ты знаешь иной способ победить – выкладывай. Я слушаю. И первым присягну твоему знамени, и стану держать тебе стремя, и пойду за тебя на смерть, если твой план окажется лучше.

Он смотрел прямо, в упор, нахмурившись.

Клара вздохнула.

– Я не хочу больше сражаться, Кор. Я хочу тихо жить с моим супругом и растить детей.

– Это я уже слышал. И не могу поверить, что ты отказываешься даже задуматься о том, что слуги Хедина тебя в покое не оставят. И… мне жаль, что воодушевляющие нас с роднёй идеи для тебя лишь пустой звук.

– Они не пустой звук, – попыталась исправить положение Клара. – Я просто… не верю, что достижение их возможно через кровь и войну.

– Мы пытались, – глухо проговорил Кор. – Но для великой цели нужны великие средства. Нам нужна власть над Источниками магии, Клара. Только тогда у великого кольца всех чародеев Упорядоченного есть шанс вышвырнуть Неназываемого.

– А что же стало бы потом с этими Источниками? – невинным тоном осведомилась чародейка. – Кто стал бы повелевать ими?

– Пытаешься поймать меня? – невесело усмехнулся Кор Двейн. – Известен ли тебе великан Мимир, хранитель Источника Мудрости? Он ничего не делал с ним, не искал никакой власти ни над чем. Просто хранил. Такие же хранители должны, по нашей мысли, встать у каждого из Источников. Честные и неподкупные. Найти их будет нелегко, но мы постараемся. Раз нашёлся Мимир, то найдутся и остальные. Рано или поздно.

– У тебя на всё есть ответ, Кор.

– Разумеется. – Маг пригубил бокал, стараясь вернуть прежний, светский и слегка отстранённый вид. – Если столько времени обдумывать всё это, рано или поздно ответы найдутся. У тебя есть ещё вопросы? Задавай!

– Что ты от меня хочешь, Кор Двейн?

– Гм… – Волшебник пожал плечами. – По-моему, ты уже спрашивала, а я уже отвечал. Повтор вопроса в другой обстановке означает, что моему первому ответу ты не поверила. Печально. Что ж, повторю. Мне нужно, чтобы ты сражалась вместе с нами.

– Я должна найти мужа.

Кор Двейн вздохнул.

– Хорошо. Мы поможем тебе.

– Ибо я, как хорошая жена, ничего не делаю, не посоветовавшись с супругом!

Лицо у чародея сморщилось, словно он раскусил что-то донельзя кислое.

– А он с тобой?

– И он со мной! – гордо заявила Клара.

– Муж да жена… – сквозь зубы процедил Кор Двейн. – Что ж, постараюсь помочь тебе и в поисках Сфайрата, коль ты решишь таковую помощь от нас принять. Хотя, сказать по чести, Клара, – прости мне мою прямоту – не на драконов должен рассчитывать человек, угодивший в беду. А только лишь на своих собратьев по расе. Кровь, любезная Клара, – не водица.

– Этот вопрос, любезный Кор, далёк от столь однозначного решения.

Волшебник вздохнул.

– Теория, теория, теория. Спорить на эту тему можно бесконечно. Твоя дочь ещё слишком слаба, чтобы сопровождать нас в поисках; она может остаться здесь. Скьёльд обо всём позаботится.

Клара замешкалась. Оставить Зосю? Одну или даже со старшими? Нет, ни за что! И несмотря ни на что. Несмотря на всю помощь, здесь обретённую…

– Нет, Кор. Спасибо за предложение, но… я не покину Зосю.

– Понимаю, понимаю, – кивнул чародей. – Что ж, Клара, никто тебя не торопит. Будь нашей гостьей. Не удивляйся – общество у нас собирается самое… пёстрое, так сказать.

– Не удивлюсь.

Чародей с раздосадованным видом крутил в пальцах бокал. Алая капля металась по прозрачным стенкам, словно пытаясь вырваться из хрустальной темницы.

– Мы сражаемся, – сказал он наконец вполголоса, – уже очень, очень долго. Мы видим, во что превращается Упорядоченное. Я был совершенно откровенен с тобой, Клара. И всё-таки… не убедил.

– Мать семейства достаточно трудно убедить отправиться на войну, Кор.

– Матери семейства никак не хотят понять, что сражаться на пороге собственного дома, когда уже пылает крыша, – не лучший вариант.

– Мы повторяемся. – Клара поднялась. – Не хочу казаться невежливой или неблагодарной, Кор. Я в долгу перед тобой и твоим братом и постараюсь… чем-нибудь вам помочь.

Чародей кивнул, не глядя на Клару.

– Не сомневаюсь. Но так хотелось тебя убедить…

– Я давно перестала спасать миры, Кор Двейн. Убедилась, что от этого бед проистекает как бы не больше.

– Вот даже так? Обитатели мира под названием Эвиал с тобой бы не согласились, Клара. При всех бедствиях и прочем, бытие всё же лучше небытия.

– Как правило, Кор, угроза того самого «небытия» возникает, когда принимаешься что-то слишком уж ретиво от него защищать.

– Мы начали играть словами, – с неудовольствием поднялся волшебник. – Прости, Клара, что… что столь бесцеремонно навязывал тебе своё общество.

– Прости и ты меня, – развела руками Клара, – что не смогла ответить, как тебе бы того хотелось.

– Жизнь покажет, – неопределённо отмахнулся волшебник. – Мои извинения, Клара, но меня призывают иные дела. Хорошего тебе остатка дня.

Он удалился, прямой, словно жердь проглотил. Клара глядела ему вслед, невесело усмехаясь. Она была кругом в долгу перед этим чародеем.

А свои долги Клара Хюммель привыкла возвращать.

Всегда.

* * *

– Мама! Мама!

– Хозяуйка!

Дети и Шоня кинулись к ней всей кучей, едва не снеся с ног.

– Тише вы, драконы! Задавите! Аэ, слезь с моего загривка, это папа тебя таскать может, хоть в человечьем теле, хоть в драконьем. Зосе отвар давали?

– Давали, хозяйка, строго по часам, – заявил Шоня. Пушистый рыжий хвост подрагивал: страж-кот был весьма доволен собой.

Небольшая комната на втором этаже одной из внутренних башен стараниями Аэ и Шони стала очень уютной. Эта парочка – дочь Клары и её же страж-кот – натащили откуда-то подушек, валиков, пледов и одеял, покрыв мягким всё свободное пространство.

Клара склонилась над Зосей. Младшая по-прежнему оставалась в драконьем обличье; Скьёльд сказал – она так куда сильнее и выносливее, и Клара была с ним согласна.

Золотистый дракон мирно спал, завернувшись в крылья. На боку, на самой ране, мерно пульсировала толстая повязка, наложенная магом. В ней самой что-то светилось, меняя тон с зеленоватого на лимонный.

– Спит, мама. – Чаргос стоял с другой стороны постели.

– Хорошо, – кивнула Клара.

Дети и страж-кот дружно воззрились на неё.

– Ты что-то хотела сказать, мама? – Вновь Чаргос. Как по-взрослому говорит, как держится! Плечи расправлены, взгляд твёрдый. Как настоящий дракон.

Хотя почему именно «как настоящий дракон»? Как мужчина. Как человек.

– Мне надо будет рассчитаться с хозяевами этого замка за помощь, – с трудом проговорила Клара.

– Они запросили слишком много? – нахмурился Чаргос. – Впрочем… понимаю. Маг Скьёльд, лечащий Зосю, поистине искусен. И ингредиенты у него наверняка стоят целое состояние. Что, требуют отработать?

– Нет, Чари. Они ничего не требуют.

– Но ты, мама, считаешь себя в долгу, конечно же?

– А ты бы не считал, Чари?

Сын ответил не сразу, и взгляд его – серьёзный, тяжёлый, какой-то… драконий, удивил Клару.

– Я бы сперва посмотрел, кто оказывает мне помощь и почему.

Близнецы, Аэ и Эртан, замерли, по-детски взявшись за руки, и почему-то тихонько отступили в сторону.

– Помощь есть помощь, Чари. Кто б её ни оказал.

– Но если оказавший эту помощь рассчитывает, что я в ответ сделаю за него какую-то грязную работу – я имею полное право отказаться, – твёрдо ответил сын.

Слова Сфайрата. Его воспитание.

– Мы углубляемся в дебри абстрактной этики, сын, – уже строже сказала Клара.

– Но ты собираешься выполнить то, что они от тебя потребуют, так? – требовательно подался вперёд Чаргос. Всегда вежливый и сдержанный Чаргос.

– Да, сын. – Клара скрестила руки на груди. – Я выполню. Слово Боевого Мага Долины. Но вас это не касается. Зося спасена, и…

– И тебе следует вежливо поблагодарить их и как можно скорее убраться отсюда, – перебил Чаргос. Клара невольно поразилась, как же он сейчас напоминал Сфайрата в миг их редких, очень редких разногласий. Именно разногласий, не ссор – они с мужем никогда не ссорились.

– Убраться… – нахмурилась Клара. – Чаргос, мы воюем с подручными бога Хедина. Владыки всего Упорядоченного, между прочим. Я убила двоих его слуг. Такое не прощается.

Близнецы испуганно глядели то на мать, то на старшего брата. И всё так же держались за руки.

– Если это «владыка всего Упорядоченного», то что же ты хочешь делать, мама?

– Насколько я знаю богов, – медленно сказала Клара, – то все они, от мала до велика – хитрые, недобрые и мстительные создания. Больше всего они боятся показаться слабыми. И потому – мстят. А когда тебе мстит кто-то могущественный, лучше всего запастись союзниками. Кор Двейн и его сородичи тоже воюют с богом Хедином. И пока что, как видишь, стоят крепко.

С их помощью я хочу стряхнуть слуг Хедина с нашей спины. Быть может, мы уйдём в другие миры. Постараемся запутать следы так, что даже их следопытам будет непросто нас отыскать. Двейн, Скьёльд и Соллей – могущественные маги. Могущественнее меня, быть может, даже могущественней мессира Игнациуса в пору его расцвета. Их помощью не пренебрегают. Не хочу иметь двух врагов вместо одного. Доступно, Чаргос?

– Доступно, мама. Но едва ли отец бы это одобрил.

Клара сердито фыркнула.

– Кор Двейн предлагает содействие и в его поисках. Ваш папа явно где-то заблудился, быть может, попал в беду. Зося тяжело ранена, поправится ещё не завтра. Нам нужно убежище. Нам нужно пропитание и снаряжение. В конце концов, Чари, ты помнишь мои истории – о Долине Магов, о нашей Гильдии… Даже папа в ней был! И не считал подобные дела постыдными. Считай, я просто зарабатываю нам на спокойное будущее.

– Ты не права, мама, – покачал головой старший сын. – Лучше всего отыскать слуг этого самого Хедина и вступить с ними в переговоры. Всё случившееся – это ведь случайность, правда? Ты освобождала нас из ловушки, ты вовсе не хотела их убивать?

– Ошибаешься, сын. – Холод в Кларином голосе удивил даже её саму, а отчаянные сорванцы, Аэ и Эрти, попросту забились в самый дальний угол. – Это они расставили ловушку. Это они вязали вас. Вас, моих детей! Это они начали войну, а не я. И когда они вторично окружили нас – разве я не говорила с ними? Разве не тратила слова, как оказалось – даром? Чем кончилось дело? Дротом в Зосином боку! Мне плевать, откуда он взялся, от кого прилетел – он прилетел из-за них, из-за их дурацкой вендетты, как поведал мне их предводитель! Я, видите ли, убила его побратима! А нечего пытаться красть попавших в капкан чужих детей!

Клару душила ярость. На слуг Хедина, на Сфайрата, пропавшего именно тогда, когда он нужен больше всего, даже на Чаргоса, не понимающего, что сохранить руки в чистоте не удастся, и ковровой дорожки для них раскатано не будет. Быть может, вдруг подумала Клара, у них была слишком спокойная, слишком защищённая жизнь. Мама и папа обо всём позаботятся. Она – могучая волшебница, он – и вовсе дракон.

Кларе вдруг мучительно захотелось курить. Давным-давно она забросила свою трубку, коей нещадно дымила в бытность свою Боевым Магом Долины, к вящему неодобрению подружки Аглаи Стевенхорст, – а теперь вдруг остро захотелось вновь вдохнуть ароматного дыма.

– Мама, – негромко и чуть виновато сказал Чаргос, шагнув к ней. – Не сердись. Ну, пожалуйста. Но это место… Мне тут жутко, до дрожи. Страшно, одним словом. Дурное оно. И дела тут творятся дурные. Я – дракон, я чую.

Конечно, с раздражением подумала Клара. Он дракон, он чует. А мама – выкручивайся, как хочешь?!

– Чари. Твой отец пропал, дома у нас сейчас нет, а на плечах – погоня из, наверное, лучших бойцов Упорядоченного. Я не намерена отказываться от помощи. От любой помощи, прошу заметить. Сдаться богу Хедину, как, насколько я поняла, предлагаешь ты – прости, не метод. Высоко боги, не докричишься, не дозовёшься и правды не найдёшь. Не с ними придётся дело иметь, а с их слугами. А слуги – они всегда слуги. Даже самые лучшие. Гордыня, уязвлённое достоинство… Мы видели это, когда дрались с ними. Им ведь не просто победить, им уязвить нас надо было. Доказать, что они лучше, выше, что господин их – могущественней всего и всех!

Она перевела дух. Шоня осторожно потёрся ей о ноги.

– Хорошо, мама. – Лицо Чаргоса было непроницаемо. – Что же ты хочешь сделать вот прямо сейчас?

– Сделать так, чтобы вы оказались в безопасности.

* * *

Из троицы хозяев замка Клара до сих пор не сталкивалась только с волшебницей Соллей. Она, как охотно рассказал наведавшийся к Зосе Скьёльд, «находилась в отсутствии со своей ученицей». Чародей с вытатуированными на бритом черепе драконами был шумен, весел, и, похоже, пребывал в отличнейшем расположении духа.

– Зося, красавица наша! А чешуя-то заблестела, заблестела, видите, госпожа Клара? На поправку идёт. Что, надоело валяться-то, полетать небось охота? Понимаю, понимаю, сам ненавижу взаперти сидеть. Ничего, скоро полетишь. Давай-ка посмотрим…

Повязка зашипела, съёживаясь. Клара моргнула, глядя на длинный стянувшийся рубец; в самой середине его ещё оставалось тёмное пятно крови, смешанной с гноем.

– Превосходно, превосходно всё вытягивает, – обрадовался Скьёльд. – Всё идёт как нельзя лучше, госпожа Клара! Ещё три-четыре дня – и сможет летать!

– Правда? – пискнула Зося.

– Правда, золотокрылая, правда. Эх! Хорошие у вас ребята, госпожа Клара, прямо просто замечательные, как говаривала одна моя знакомая ведьма. Берегите их, по нынешним-то временам…

Клара помрачнела. Намёк получился более чем прозрачным.

Маг провозился ещё какое-то время, осторожно поворачивал Зосю, двигал крылья и лапы, где-то нажимал, что-то простукивал, что-то прощупывал. Клара следила за ним с откровенной завистью – Скьёльд был великолепным целителем.

Наконец он закончил, шумно простился «с моей больной», как он звал Зосю, дружелюбно пожал руку Чаргосу, потрепал по плечу Аэ и Эрти.

– Ну всё, мне пора. Выздоравливай, золотокрылая! Хочу увидеть твой полёт!..

И он шагнул к дверям.

– Господин Скьёльд, – Клара догнала мага за порогом, – хотела сказать…

– Не стоит, госпожа Клара, – негромко рассмеялся татуированный чародей. – Завидую по-белому и вам, и вашему мужу. Замечательная у вас детвора.

– А у вас самих…

– У меня самого? Ну, может, где-то и есть, – пожал плечами Скьёльд. – Я никогда монахом не был и целибата не соблюдал. Но чтобы жениться – нет, такого не случалось. Слишком занят был… поисками знания.

Клара сочувственно кивнула.

– Неужели не нашлось никого, чтобы…

– Ах, госпожа Клара, госпожа Клара. Сразу видно, что вы – маг Долины. Ваше племя стало чуток отличаться от прочего человеческого, а вы и не заметили. У двух магов Долины почти всегда рождается ребёнок с магическими способностями, ребенок, что проживёт – даже если безо всяких заклятий и эликсиров – раз этак в семь, если не в восемь дольше обычного людского срока. У вас было время ждать и выбирать. По виду вам едва за тридцать, вашей младшей дочери не больше четырёх, а сколько на самом деле вы топчете тропы Упорядоченного?

– Простите, господин Скьёльд, я не понимаю…

– Мы с Кором и Соллей, – не слушая, продолжал чародей, – родились в забытых всеми богами и силами мирах. В самых обычных семьях. Бедных, незнатных, подверженных всем невзгодам. И единственное, что нас возвысило, – наша жажда нового, запретного, жажда знания, открытого только жрецам да посвящённым. Фу!

Клара тихо шла рядом с необычайно разоткровенничавшимся волшебником. Скьёльд же, казалось, её вообще не замечал.

– Каждый из нас начинал по отдельности. И даже в разных мирах, если быть точным. Но каждый очень быстро понял, что прежде всего иного нам нужно время. Тайны магии и Упорядоченного настолько глубоки и всеохватны, что для постижения и малой толики их не хватит человеческой жизни. И каждый из нас сам по себе занялся этим, секретом долголетия, пока лишь только долголетия. И мы добились успеха. Сами по себе. Уже потом пришло осознание идеи множественности миров и вообще самого Упорядоченного.

Но это было потом. А до того, пока наша кровь была горяча и страсти правили плотью, мы корпели над книгами. Охотились за старинными манускриптами. Взламывали потайные двери в давно забытые алхимические лаборатории. Отбивались от голодных чудищ и ещё более голодных призраков. Ошибались, падали, оказывались без гроша в кармане, надевали рабский ошейник, совершали побеги, подкупы, подлоги, потому что честным путём прорваться к знанию было невозможно для бедняка.

– Понимаете, госпожа Клара? – Он вдруг замер, в упор глядя на собеседницу. – Вам, рождённой в Долине, да притом и со способностями, всё это досталось на блюдечке с голубой каёмочкой. Это не ваша вина, мы не выбираем себе родителей. Нам же пришлось с боем брать каждую кроху знания.

Поэтому, когда мы наконец встретились – я, Кор и Соллей, когда мы смешали кровь и побратались… а она, соответственно, посестрилась… радости семьи как-то потускнели для нас. Мы упустили время.

Он умолк, некоторое время пристально глядя на застывшую Клару.

– Мне… – кашлянула она, – мне очень жаль, что так случилось, господин Скьёльд. Но, во всяком случае, в целительстве вы достигли потрясающих успехов. Не знаю никого, кто смог бы спасти Зосю при таких-то ранах. Даже из чародеев Долины.

Скьёльд как-то криво, дёргано усмехнулся. Веселье его внезапно испарилось, будто и не было.

– Не благодарите, госпожа Клара. Кажется, вы и в самом деле считаете нас чудовищами, для которых спасти тяжело раненного ребёнка – дело прежде всего хитрости и расчёта.

Клара ощутила, что краснеет.

Скьёльд вновь усмехнулся, и вновь усмешка получилась у него тяжёлой и мрачной.

– Я уже сказал, госпожа Клара: за нами тянется много всего. Помню, что свою первую книгу заклинаний я просто украл из храма, когда старого жреца разморило на солнышке. Я отдал уличным мальчишкам свой недельный заработок – заработок младшего ученика писца – чтобы они отвлекли остальных храмовников, разрезал завязки перочинным ножичком и вытащил книгу.

Лицо чародея обратилось в маску.

– Я знал, что старика накажут, и очень сильно. Его высекли, а потом просто выкинули из храма на улицу. Но я всё равно стащил эту книгу, потому что иначе мне её было не заполучить.

– А… а потом? Что случилось потом? – тихонько спросила Клара.

– Потом… – желчно скривился Скьёльд. – Мной овладела жалость. Старик не имел ни дома, ни семьи, он стал просить подаяния у нашего же храма… Я бросил в его чашку медную монетку, а это заметил мой завистник… Иерофант наш, верховный жрец, старая скотина, во-первых, легко верил доносам, во-вторых, боялся, что с него самого спросят – книги заклинаний были дороги – а в-третьих, знал, что я постоянно верчусь возле «запретного». Он сложил одно с другим, добавил недостающее, догадался об остальном и велел обыскать мою каморку… В общем, ночь я провёл в катакомбах, ввергнутый туда весьма болезненным и неприятным способом, а утром меня, с исхлёстанной до крови спиной и полубесчувственного, тоже выкинули из храма – в специальный загон, где росли всякие хищные растения, творения нашего Отца-Арборетора. Потому что, сколько меня ни били, я так ни в чём и не признался.

– Однако вы выбрались оттуда, так, господин Скьёльд?

– Ну, госпожа Клара, поскольку стою вот тут, перед вами, то, очевидно, выбрался. Правда, доказав перед этим всем свою вину. Пришлось использовать кое-какие чары из украденной книги и бежать как можно быстрее. Хорошо ещё, что был я молод, скор, лёгок и отлично знал все проходы и закоулки вокруг храма. И книга была спрятана в надёжном месте. – Он слабо улыбнулся. – В общем, я сбежал, а вот старый жрец… его прогнали другие побирушки, и он… в общем, помер от огорчения.

Клара опустила глаза.

– Его смерть меня не опечалила, – хрипло сказал Скьёльд. – Я был молод и жесток. Я считал, что он заслужил свою участь. Сильному – то есть мне – жить. Ему, слабому, – нет. Так или иначе, я начал свой путь… вот с такого, госпожа Клара. Не знаю, почему… но мне захотелось вам рассказать. Может быть, так вы лучше меня поймёте.

– Ценю ваше доверие, господин Скьёльд, – тихонько сказала Клара. – Не буду читать тут морали или оскорблять вас высокомерными рассуждениями. Да, мне всё досталось готовым. Знания, заклятия, оружие – всё. И да, долгая жизнь тоже. Но я вижу, что прошлое вас тяготит…

– Моё прошлое, – тяжко промолвил маг, – даёт мне силы ненавидеть настоящее. И идти по избранному пути до конца, госпожа Клара. В этом разница между нами и вами, госпожа Клара. Вы торгуетесь – нет, не с нами, с Судьбой. Надеетесь проскочить меж её жерновами. – Он покачал головой. – Нет, госпожа. Не получится. Не утешайте себя, что, мол, я есть малая песчинка, никому не нужная и не интересная. Эти жернова, жернова богов Упорядоченного, мелют мелко и всё стирают в пыль. Наш единственный шанс – остановить их. Вот и всё. А теперь… – он подобрался, вежливо склонил голову, – покорнейше прошу меня простить. Вынужден вас оставить, моя прекрасная госпожа. Но… всегда с радостью продолжу беседы с вами. Если, конечно, на то будет ваше желание.

– Будет, конечно, господин Скьёльд. Но… мне надо ещё отыскать моего мужа…

Ей показалось, или на лице мага мелькнуло странное раздражение?..

– Да, разумеется, – отрывисто бросил он. – Брат Кор говорил мне об этом вашем условии. Он слишком занят – он лучший из нас, – так что я готов. По первому вашему слову, госпожа.

Клара кивнула. Щёки её отчего-то заливал румянец.

– Как только Зосе станет лучше, и мы сможем покинуть замок. Как бы то ни было, как бы оно ни сложилось, детей я должна отправить в безопасное место.

– Едва ли вы найдёте место безопаснее этого замка, госпожа Клара. Слуги Хедина – и особенно гномы – выследят вас везде. Вы чародейка Долины, вы слишком заметны. Оставайтесь пока здесь, мой вам совет; хотя, разумеется, никто никогда не станет удерживать вас тут силой.

Он резко, отрывисто кивнул – не кивнул даже, а дёрнул головой, словно получив удар в затылок – и быстро зашагал прочь, вбивая каблуки в каменные плиты пола.

* * *

– Клара. Какая честь.

– Оставь, Кор.

– Я рад, что ты перестала именовать меня этим дурацким «господин Двейн». Ты знала, что найдёшь меня здесь, в саду?

– Нет. Скьёльд заходил осмотреть Зосю и подсказал.

– О. И как же твоя дочурка?

– Спасибо; ей всё лучше и лучше.

– Рад это слышать, Клара; чем я могу услужить тебе сегодня?

Мягкий ветерок нёс ароматы цветов, названий которых Клара не знала. В дивном саду Кора Двейна журчали водопады, большой и множество малых. Раскрывались многоцветные венчики, жужжали даже пчёлы, здесь – мирные и совсем не жалящие.

Правда, от милой улыбки Кора Двейна Клару уже мутило.

– Я пришла сказать… пришла поблагодарить за гостеприимство.

Волшебник, вольно рассевшийся на скамейке и вертевший в пальцах элегантный короткий кинжал – тонкое лезвие, и столь же тонкая, не на мужскую ладонь, рукоять – приподнялся.

– Ты покидаешь нас?

– Нет, – покачала головой Клара.

– Ты отправляешься на поиски твоего мужа?

– Я думала об этом. Но – нет, гос… Кор.

– Я удивлён, – медленно сказал чародей. – Но что же тогда?

Клара скосила глаза – на парапетах по-прежнему стояла белокрылая девушка-адата. Она словно решила поселиться там навсегда.

– Нет ли у тебя для меня дела? Дела, достойного Боевого Мага Долины?

Глаза Кора Двейна вспыхнули.

– А… как же твой достойный супруг? Скьёльд упоминал мне, что говорил с тобой и что ты…

– Мой муж – дракон и способен о себе позаботиться, – бесстрастно сказала Клара. – По здравом размышлении я пришла к выводу, что я… могу что-то сделать для тебя и твоего дела.

– Я рад, – проговорил чародей, вставая. – Я очень рад, Клара. Я несказанно рад. Уверен, и Скьёльд, и Соллей обрадуются тоже. Да, у меня есть для тебя дело. Дело для настоящего Боевого Мага.

– Я готова, – бестрепетно и бесстрастно сказала Клара. – Что надо сделать?

– Сестра моя Соллей со своей ученицей сейчас сражается в дальнем мире. Она могущественна, но, как говорится, разорваться не может. Враг же атакует по многим направлениям. Слуги Хедина хороши в бою, один стоит сотни. Сдержать их сможешь только ты. Увы, мы с братом пока не можем выступить в открытую, не всё ещё готово. Ты сможешь отправиться в один из миров… и сделать так, чтобы подручные Хедина – быть может, те самые, что ранили Зосю – провозились бы там подольше? Никто не говорит, что ты должна повергнуть их всех, но просто задержать, затянуть исполнение их планов, сделать так, чтоб они шарахались от любой тени?

– Насколько я поняла, слуги бога Хедина не из трусливых.

Кор Двейн энергично кивнул.

– Разумеется, не из трусливых. Никто и никогда не обращал их в бегство. Впрочем, они и не сталкивались с такими, как ты, Клара.

– Вообще-то сталкивались, – проворчала волшебница. – И не могу сказать, что я повергала их направо и налево. Скорее уж наоборот. Если б не твоя помощь, Кор, тогда, в самый первый раз…

Маг предостерегающе поднял руку.

– Клара, любого другого чародея твои тогдашние противники скрутили и повязали бы в считанные секунды. Не преуменьшай свои достоинства.

– Ты всё-таки неисправимый льстец, Кор Двейн.

Тот покачал головой.

– К делу, Клара. Думаю, тебе не очень хочется разводить обсуждения сего предмета. Вот карта, Клара, смотри внимательно…

Надо отдать должное чародею – суть он излагал кратко, точно, без излишних подробностей, но и не упуская ничего важного. Некий мир, откуда некие «друзья» мага и его родни черпали резервы. Слуги Хедина каким-то образом отследили это и теперь пытаются уничтожить порталы, открытые там. Постоянные порталы – штука непростая, даже для «друзей» Кора Двейна, что весьма могущественны. Война идёт на множестве фронтов, подкрепления требуются постоянно. Сохранить эти порталы очень важно. Во всяком случае, удержать их открытыми как можно дольше.

– Я поняла, – кивнула Клара, едва маг закончил и протянул ей небольшой тёмный кристалл, содержавший в себе, по его словам, все доступные ему карты с расположением порталов и лагерей слуг Хедина.

– Задержи их, Клара. Просто задержи. – Голос Двейна стал почти умоляющим. – Поверь, нет у меня большего желания, чем самому отправиться вместе с тобой, но… слишком грандиозно задуманное нами, слишком много где требуются мои заклятия. И заменить меня, увы, некем.

– А Соллей? Её есть кем заменить?

– Есть, – очень серьёзно ответил чародей. – Мною. А вот меня уже некем. Дело в том, Клара, что изначально весь план придумал я, и я же составил основные заклятия для его воплощения. Поэтому сестра может отправиться в бой, а я не могу, вплоть до самого последнего момента. Но что с твоими детьми? Они останутся здесь?

Клара помедлила, словно перед тем, как броситься в ледяную воду.

– Нет. Я переправлю их в безопасное место. Где и слуги Хедина не вдруг до них доберутся. Зося – спасибо Скьёльду! – уже вполне оправилась. Даже пробует летать. Так что я, с твоего позволения, отправлюсь немедленно.

– Не смею возражать, – развёл руками Кор Двейн. – Скажу лишь, что Скьёльд будет скучать по Зосе. Он к ней здорово привязался, да и я тоже.

Можно было бы уже распрощаться и уйти, но Клара медлила.

– Скажи, Кор… – Она шагнула ближе. – Я хотела тебя спросить. Не обижайся, если вопрос мой покажется… Хотела спросить о тебе. О том, как всё начиналось.

– Спрашивай, – перебил её волшебник. – В моём прошлом было много всего, в том числе и такого, чем я не горжусь, скажем так. Однако, коль скоро ты сражаешься с кем-то плечом к плечу, глупо скрывать от него что-то. Спрашивай, Клара.

– Собственно, я уже спросила. Как оно всё начиналось, Кор? Скьёльд мне поведал – достаточно, гм, взволнованно, – что вы все были простыми смертными…

– Именно, – легко ответил Кор. – Присаживайся, Клара. Вина?

Она покачала головой.

Кор Двейн усмехнулся.

– Не бойся. Я ничего не стану подсыпать тебе в бокал. Да и зачем бы мне?.. Впрочем, скажу сразу, Скьёльд прав. Мы обычные люди, мы трое. Обычные люди, ставшие несколько необычными. Хотя и не столь необычными, как вы, маги Долины.

– Да, он говорил… что нам всё достаётся на блюдечке…

– Не обижайся, но это и впрямь так. А что же до меня… – Кор Двейн пожал плечами. – Седьмой сын седьмого сына. Мир, забытый всеми богами, – как и у Скьёльда, как и у Соллей. Сперва бедность, потом нищета. Потом чума. Кладбищенские ямы. Храм – толпа на ступенях; жрецов, не защитивших от бедствия, волокут вниз, разрывают на части. Огонь… пожар… храмовая библиотека. И я, лихорадочно набивающий сумку книгами. Первыми попавшимися. Мне одиннадцать лет. – Он усмехнулся. – В этом мы все оказались очень похожи. И я, и Скьёльд, и Соллей – каждый из нас добыл свою первую книгу заклинаний при… несколько необычных, но во многом схожих обстоятельствах. Мы были вырваны магией из тока обычной жизни. Заклятия показали дорогу.

Он перевёл дух.

– Дальше уже не так интересно, но могу сказать, что было всё. Меня предавали, я предавал. Меня пытались сжечь, как колдуна, я в ответ бил в спину. Охотился за манускриптами. Пока не понял, что заклятия надо создавать самому. – Он пожал плечами.

Клара молча внимала.

– Сейчас в моём родном мире жить простому народу, таким людям, как мои родители, как мои дедушки и бабушки, надеюсь, стало полегче. Я старался помочь, как мог. Казнил подряд трёх «великих императоров», пока четвёртый наконец не перестал душить народ непосильными податями и не даровал сервам землю. – Лицо Кора Двейна было мрачно. – Как я уже сказал, я далеко не всем горжусь из своего прошлого. Надеюсь, что последующие дела мои всё-таки послужат к некоторому оправданию. – Он скрестил руки на груди. – Что ещё ты хотела бы узнать, Клара? Детали? Подробности? Спрашивай. Я отвечу. Название моего родного мира? Моё настоящее имя – хотя тут ничего необычного, Кор Двейн оно и есть…

– Ты хочешь оправдаться передо мной или перед собой, Кор?

Волшебник и глазом не моргнул.

– Разумеется, перед тобой, Клара. Перед тобой. Мне важно, что ты думаешь. Нам с тобой сражаться рука об руку. Да, я хочу оправдаться перед тобой. Или, во всяком случае, добиться, чтобы ты поняла.

– Я поняла, Кор. Но передо мной оправдываться не нужно. Я уже сказала, что выполню твою просьбу.

– Но детей ты здесь не оставишь. Потому что всё равно не доверяешь нам и боишься двойной игры. Что мы захватим их в заложники, или что-то ещё, – с досадой отвернулся волшебник.

– Нет, Кор. Не оставлю. Я должна их спрятать – подальше от всех и всяческих сил…

– Вот там-то их и станут искать прежде всего, – перебил Кор Двейн.

– Упорядоченное велико, Кор, и даже слугам Хедина не под силу прошерстить с такой быстротой все подходящие места. Нет, я уже всё решила.

– Хорошо, – мрачно сказал волшебник. – Свободная воля для нас превыше всего. Не собираюсь спрашивать, где и как ты намерена спрятать ваше со Сфайратом потомство. Но вновь предлагаю – позволь хотя бы помочь тебе в поисках твоего супруга! Я могу отправить на его разыскания…

Клара помедлила.

Нет, знать про Сфайрата им тоже не следует.

– Благодарю, Кор. Но мужем я займусь сама, как только справлюсь с твоим делом. Я уже говорила, он дракон, он способен постоять за себя. И я знаю, что с ним ничего не случилось, он всего лишь сбился с пути.

– Твоя воля. – Лицо Кора Двейна оставалось непроницаемо. – Но мне жаль, что ты так ожесточённо отказываешься от… любых связей с нами. Не хочу каркать, терпеть не могу выступать в роли вещуна, но, Клара, ты, похоже, так и не поняла, с кем связалась. Они знают твоё имя. Они знают, кто ты и откуда, судя по твоему описанию второго боя, когда ранили Зосю. И ты думаешь, тебя оставят в покое? Ты по-прежнему в это веришь? Я бы на твоём месте хотя бы расстался с этой рубиновой шпагой. Уж слишком приметная. Что, и тут не согласна? Всевеликие бездны, какая же ты упрямица, Клара! Честное слово, не удивлён, что выбор твой пал на дракона. – Он улыбнулся. Правда, очень неискренне.

– Я отправляюсь, – сдержанно ответила Клара. – Спасибо за всю помощь, что ты оказал, Кор. Не думай, что я не знаю, что такое благодарность.

– Я предпочёл бы, чтобы ты встала рядом с нами не из благодарности, а потому, что разделяешь наши идеи.

– Об идеях поговорим после моего возвращения. Я обещаю, – посулила Клара, приложив ладонь к сердцу и склонив голову в знак прощания.

Кор Двейн молчал.

* * *

Протестов Чаргоса, близнецов, Шони и даже Зоси Клара словно и не услыхала. Стояла с каменным лицом, а потом, когда они выдохлись, коротко бросила:

– Всё сказали? В дорогу. И забудьте про драконье обличье. Ножками, дорогие мои, ножками. Шоня, ты будешь показывать дорогу.

– Куда, хозяуйка?! – От возмущения даже в мысленном голосе страж-кота заметно прибавилось специфических «котовьих» интонаций. – Куда показывать-то?!

Клара усмехнулась.

– В закрытый мир. В мир без магии. В мир, где я уже бывала…

Она присела на корточки перед страж-котом. Положила ладонь ему на голову, зажмурилась – и как можно яснее представила ночь на пустынном золотом пляже, высокое чистое небо, рисунок созвездий. Представила очертания магических потоков, огибающих угрюмый серый шар закрытого мира. Вспомнила свой собственный спуск туда.

Открыла глаза.

Шоня глядел на неё, и шерсть у страж-кота стояла дыбом.

– Туда, хозяуйка?! Без магии? А как я говорить буду?!

– У вас будут амулеты. В случае чего они помогут выбраться оттуда. А пока будете там – не перекидывайтесь, само собой. Не тратьте силу зря.

– Мама! А что мы станем там делать?! – возмутился Чаргос.

– Отдыхать, – невозмутимо сказала Клара. – Купаться в прозрачном и тёплом море. Валяться на песке. Наслаждаться ничегонеделанием. Без родителей. Сумеете? Справитесь с сим донельзя трудным и ответственным заданием?

Все четверо смущённо молчали.

– Мы хотим с тобой, – наконец выдавил Чаргос.

– Угу. Чтобы я думала не как выполнить задание, а как уберечь вас? Нет уж, Чари. Хочешь помочь – веди себя, как старший, как настоящий дракон. Смотри за младшими. Шоня тебе во всём поможет.

– Помогу! – решительно распушил хвост страж-кот.

– Я вас там найду. Никуда не девайтесь с того места, где я вас оставлю, и всё будет в порядке. И по пути туда – никаких заклятий! Полагаемся на Шоню, на его чутьё. Это отследить будет невозможно. Для всех догонщиков и поимщиков мы просто исчезнем. Поняли? – Она строго оглядела свою команду. – Ни одного заклятия. Даже самого слабого. И никаких – ни-ка-ких! – перекидываний. Я не знаю, на что способны наши преследователи, но вполне может быть, что они это учуют. Вопросы есть?

Ответом ей было молчание.

– Веди, Шоня. И постарайся, если сможешь, найти такой поток времени, чтобы локально получилось быстрее.

Клара не хотела мешкать. Задание Кора Двейна надо выполнить… и забыть об этом чародее. О его замке с садами и водопадами, о его брате и сестре, вообще об этой троице. Ей нечего делать подле них, она не собирается бороться за всеобщую справедливость. Ей надо лишь, чтобы её семья была в безопасности, и всё.

* * *

Замок Кора Двейна остался позади. Перед ними раскрывалась Межреальность; Клара и её дети шли в молчании, навьючив на плечи изрядные мешки (все, кроме Зоси). Страж-кот шнырял туда-сюда по стремительно меняющимся зарослям; Клара бездумно следовала за ним. Надлежало погасить, загнать как можно глубже собственную магию, всё, что могло выдать их след.

Чаргос глядел себе под ноги и что-то недовольно бурчал. Близнецы, необыкновенно тихие и смирные, шли, держа Зосю за руки. Самая же младшая из Клариного потомства, похоже, вполне была довольна предстоящим и трещала без умолку, говоря за всех, расспрашивая про море и песок, про деревья и птиц, и как же она там не сможет перекидываться?

Вскоре Шоня перестал метаться из стороны в сторону, но пробирались они уже не по тропе, а какими-то невообразимыми дебрями. Клара подумала и перевесила за спину рубиновую шпагу, взявшись вместо этого за простой эсток гномьей работы безо всякой магии в нём.

Вот не ведаешь, не гадаешь, где пригодится подаренное когда-то оружие…

Они путали следы, как только могли. Клара ещё до выхода в путь перерыла все их пожитки, отыскивая следы маячка, что мог бы навесить господин Двейн. Уж он-то не поколеблется, сомнений быть не может.

Конечно, наибольшие опасения внушал тёмный кристалл, вручённый Кором, но его Клара, недолго думая, замкнула в оболочку, не проницаемую ни для каких чар, как и для эха. Не дозовутся, не докричатся. Здесь она была в себе уверена.

Отбиваться всерьёз им не пришлось. Шоня выбирал дорогу идеально, оставляя далеко в стороне гнёзда, логова и лежбища хищных тварей.

Клара торопилась.

* * *

…Из закрытого мира она выбралась, разрушив старый, почти потерявший силу талисман. Всё было устроено как нельзя лучше. Снятый и оплаченный (магией, разумеется) дом на берегу тропического моря. Рокот прибоя в полусотне шагов, неширокая полоса белейшего песка. Некоторое время пришлось потратить, чтобы обучить чад пользоваться хитроумностями прозываемой «электрической» техники, на каковую уповали обитатели закрытого мира. Многие устройства вызвали у младшего поколения поистине бешеный восторг.

Клара простилась торопливо. Ей надо было отыскать дорогу в мир, где предстояло сдержать отряды Хедина, уже без Шони. И безо всяких порталов.

Заклятие, вынесшее её из закрытого мира, так и осталось в его пределах. Никакое магическое эхо не вырвалось бы из этой серой раковины – даже самое слабое.

Удалившись на достаточное, по мнению Клары, расстояние, она вернула рубиновую шпагу на пояс. Ей предстояло пробиваться напролом, если она хотела всё-таки успеть и снять с плеч груз этого проклятого «долга» перед КоромДвейном и компанией.

Почти не давая себе отдыха, оставляя на сон лишь краткие часы и по-прежнему не пуская в ход заклятия, отбиваясь от чрезмерно глупых или чрезмерно голодных тварей Межреальности рубиновой шпагой, Клара приближалась к цели.

…Мир показался перед ней, совершенно обычный, если смотреть извне, щедро омываемый потоками силы, как и множество других. Он лежал глубоко в недрах Упорядоченного, вдали от Долины, вдали от известных Кларе миров, вроде Мельина или других, где ей довелось побывать в бытность Боевым Магом. Здесь её ничто бы не заинтересовало, ничто не заставило бы сюда свернуть. Однако карта Кора Двейна говорила, что именно здесь, в потайных местах, его неведомыми «друзьями» устроены постоянно действующие порталы, подпитывающие их войну против бога Хедина.

Кларе предстояло их защищать. Как долго? Сколько сможет. «Каждый час бесценен». Потом Кор Двейн обещал прислать смену. Впрочем, если и не пришлёт, она, Клара, пробудет здесь столько, сколько сочтёт нужным. Дети в надёжном месте. До закрытого мира не доберётся, что называется, ни одна собака. Для владеющих магией этих миров словно бы и не существует, там никогда ничего не происходит, и все эти колдуны, чародеи, боги и полубоги, Древние, Дальние, слуги Хаоса и прочие – никогда там не появляются.

Во всяком случае, так думала Клара.

Она ещё раз сверилась с картой и начала спуск.

Очень надеясь при этом, что не опоздала.

* * *

Мир оказался неласковым. Низкое серое небо, пронзающий ветер – в горах, где прятался портал, наступала осень. Клара стояла одна на голых камнях, позади неё в глубокой пещере скрывался пылающий огромный овал двери между мирами. Куда он вёл – Клара не знала и знать не хотела. Ей требовалось лишь сохранить его в неприкосновенности.

Правда, со скрытностью у неведомых «друзей» Кора Двейна получилось не очень. К пещере вела широкая и утоптанная тропа, почти что просёлок.

Маскировка что надо, мрачно подумала волшебница. Осталось только указатели расставить для большей ясности.

Внизу, сразу от предгорий, начиналось море осенних лесов, радовавших взгляд буйством алых, золотых, коричневых и янтарных красок. Казалось, солнце, устав прятаться за серыми тучами, спустилось вниз и рассыпалось, разлеглось по бесчисленным кронам.

До самого горизонта царило мёртвое спокойствие. Обманчивое, разумеется. Клара знала, что отряд хединских слуг двигается прямо сюда, не встречая никакого сопротивления. Где были те, кому надлежало защищать портал, – она не ведала.

Как бы то ни было, она здесь одна. И очень хорошо, потому что всякие глупцы могут только напортить. За долгую свою практику Боевым Магом Долины Клара успела в этом убедиться. Лучше всего действовать в одиночку.

Клара усмехнулась. И, подняв ладонь, слегка дунула, словно посылая воздушный поцелуй.

Лес внизу был битком набит её дозорным чарами. Не теми простенькими, навроде незримых нитей, какие слуги Хедина должны обнаруживать даже с закрытыми глазами, вовсе нет.

Сучки, пни, древесные дупла. Кочки, коряги, поваленные деревья.

Она без устали трудилась последние двое суток. С самого своего появления здесь, как только стало ясно, что отряд хединских подручных разделился. Большая часть продвигалась куда-то на запад, к морю, где, судя по карте Кора Двейна, находились главные селения местных обитателей, имевших вид четырёхруких великанов с бычьими головами. Это понятно – сковать силы защитников, пока относительно небольшой отряд разберётся с порталом.

К горам и пещере с порталом отправилась небольшая группа. От силы десятка два мечей.

От силы, мрачно усмехнулась Клара. Прошлый раз, если бы не помощь Кора Двейна, она не выстояла бы против втрое меньшего их числа.

Но на сей раз ей не нужно освобождать детей, и руки у неё развязаны.

Задержать. Главное – задержать. Пока не придёт помощь.

О да, конечно, помощь, как отлично знала Клара, всегда опаздывает. Но, во всяком случае, с этим порталом слугам Хедина, что так любят воевать с её детьми, придётся повозиться.

Короткий толчок силы. Ожил один из многочисленных Клариных дозорных, отправив мгновенный сигнал. Отправил – и замер, обратившись в самую обыкновенную деревяшку, в которой не сыщешь и следа магии.

Теперь Клара точно знала, где отряд.

Их восемнадцать. Полтора десятка гномов, один странный летучий змей, не имевший крыльев, один тоже донельзя странный летучий же спрут и невесть что делающий вместе с гномами орк в длинных одеяниях до пят, с посохом, украшенным черепами.

Отряд шёл берегом ручья, уверенно держа путь к пещере с порталом. Оно и понятно – магический артефакт такой силы неизбежно порождал сильнейшее эхо. Смешно даже и думать, что слуги бога Хедина могли пройти мимо.

Второй сигнал. Третий. Короткие, мгновенно гаснущие импульсы. Клару интересовали теперь способности тех, кто шёл в этом отряде. Особенно змея, спрута и орка. Змей и октопус способны были левитировать посредством магии, что уже говорило о многом. Правда, это значило, что она, Клара, способна засечь их издалека, ибо преобразование силы – это всегда преобразование силы.

На всякий случай она тоже освежила в памяти заклятия левитации. Да, они тяжелы и голова после них, словно после удара дубиной^[71], но когда у тебя за спиной – отвесные скалы, о подобных неудобствах уже не думаешь. Она не собиралась принимать бой именно здесь, но никогда не знаешь, куда придётся отступить.

Поток силы, пронзающий этот мирок, чуть замедлялся вокруг прислужников бога Хедина. Теперь, когда они были уже невдалеке, Клара могла настроиться на них – пассивно, лишь слушая и внимая. Прямой взгляд, прямое использование направленной на них силы они бы немедленно заметили.

Пора было трогаться. Клара поправила рубиновую шпагу у пояса и легко сбежала с камней, окунувшись, словно в море, в глубину осеннего леса.

* * *

Преимущество неожиданности у неё будет только до первого удара. Клара кралась мимо мшистых стволов, ноги бесшумно ступали по прелой листве. Лес был стар и устал, ему не было дела до пробирающейся меж деревьев чародейки. Он не собирался ни мешать ей, ни помогать. Ему было всё равно.

Отряд слуг Хедина шёл ходко, но по всем правилам – дозорные по бокам, спереди и сзади, а летучие спрут со змеем, похоже, искали возможные засады – Клара чётко ощущала лёгкое эхо творимых чар. Расшифровать их не могла, конечно, да и не пыталась – и так рисковала, сильно, но приблизившись, да делать было нечего. Чуть дальше – и она вообще ничего не почувствует.

Она не пыталась делать закладки магических зарядов на пути противника – такое они обнаружат мгновенно. Нет, только её собственный удар, мгновенный, решительный – и отход.

Змей и октопус. Ну и орк, скорее всего. С гномами она разберётся, но эти неведомые ей создания… нервировали.

Разумеется, она была не настолько глупа или неопытна, чтобы пытаться взглянуть на отряд хединских слуг собственными глазами. Именно этого они и ждут; и наверняка их сторожевая магия настроена сейчас как раз на это.

Поэтому Клара и скользила рядом, прислушиваясь, порой застывая с закрытым глазами, стараясь воспринять малейшие колебания, малейшие отзвуки чародейства. Подгадывала ритм собственных шагов под движение вражеского отряда, замирала, когда останавливались и они; рубиновая шпага плотно обмотана промасленным тряпьём и привязана за спиной. В руке Клара сжимала всё тот же эсток, вливая в него, когда надо, силу.

Нечего было и мечтать послать какой-нибудь особо мощный огнешар. С этим излюбленным оружием начинающих и неудачников опытные маги справлялись даже не задумываясь; блокирующие и отражающие чары разрабатывались в Долине ещё при жизни Клариных предков. Это – самое первое, от чего станут защищаться слуги Хедина, просто потому, что наиболее вероятное.

Клара поправила маску, скрывавшую низ лица, опустила наличье шлема. Сегодня она не пренебрегла лёгким доспехом. Широкий плащ окутывал её фигуру, не оставляя на виду ничего приметного.

Последняя полоса густого леса перед разрежёнными сосняками, что карабкались по горным склонам. Кларе казалось – она уже составляет одно целое с отрядом Хедина.

Всё, пора.

Расфокусировав взгляд и не замедляя шага, Клара высвободила тщательно скопленную и настроенную на летучих змея и спрута силу. Она не зря так долго вслушивалась в их собственное эхо. Можно сказать, она почти что стала ими – и змеем, и спрутом разом.

На орка её уже не хватило, но ничего, им она займётся последним.

Заклятие скользнуло, словно уж, под листами и корягами, меж трухлявых пней и заросших кочек. И одновременно сработала одна из Клариных «деревяшек».

Над деревьями с другой стороны тропы вспухло облако алого пламени.

Резкий выкрик дозорного, клацанье взятого на изготовку оружия; доля мгновения – и заклятие Клары достигло цели.

Она лежала ничком, вжавшись в начинающие подгнивать листья. Никакой магии. Никакого чародейства.

Однако даже сквозь плотно зажмуренные веки она видела, как к летучим змею и спруту ринулись огненные ручейки, шипящие, разбрасывающие плотные снопы искр, точно праздничные фейерверки.

Этого не было в её чарах! Несмотря на все Кларины усилия, какое-то из охранных заклятий хединских слуг всё-таки сработало и сейчас жадно поглощало мощь Клариной атаки; поглощало, но всё-таки недостаточно быстро.

И змея, и осьминога вмиг охватило огнём. Это работали и горели сторожевые чары, безуспешно пытаясь отвести чудовищный избыток силы, обрушенный на них Кларой.

Безуспешно пытаясь.

Орк с посохом, украшенным разнообразными черепами – в основном чудовищ, хотя, по мнению Клары, были там и человеческие, – попытался прикрыть соратников: трепещущая фиолетовая сфера обволокла спрута со змеем, но – поздно, слишком поздно.

Два тела рухнули наземь, обугленные, обгоревшие снаружи и выгоревшие изнутри.

Любо-дорого было смотреть, как встретили эту атаку гномы. Миг – и они уже сбились в плотный квадрат, сомкнули щиты, образовав классическую «черепаху». Воздух вокруг задрожал, словно в жару над камнями, – слуги Хедина выставили незримый зонтик, прикрывший их всех.

Орк мигом оказался в самой сердцевине строя.

Но самым неприятным оказалось не это. Не быстрота и сила выставленных чар, не собранность и хладнокровие.

Над строем гномов поднялся ярко начищенный ствол бомбарды. Глухой удар, и лес над головой и плечами Клары вспыхнул.

Вокруг в единый миг воцарилось огненное безумие. Воспламенилось всё: горел, казалось, даже воздух. Пылало всё, чего коснулась разбросанная вышибным зарядом огнетворная смесь; задыхаясь, захлёбываясь кашлем, Клара метнулась в сторону, уже чувствуя, как горят полы плаща.

Нет, нет, никаких заклятий!

Она покатилась по земле, сбивая языки пламени, вскочила, упала вновь – грудь рвалась от недостатка воздуха, шлем раскалился и немилосердно обжигал кожу, но она уже вырвалась из огненного облака.

Удар был нацелен не абы куда, а на неё. Гномы, хоть и грубо, хоть и примерно, но обнаружили чародейку. Если б не её умения, она бы там и осталась.

Молодцы, нечего сказать. Но зато теперь дальше они не двинутся – пока не поймут, что здесь случилось.

Клара постаралась, чтобы её и гномов разделяло возможно большее расстояние. Они пойдут искать её следы, и скорее всего, найдут. А ей следовало заняться собственной одеждой – не исключено, что в гномьем заряде есть всякие хитрости, что позволяют им надёжнее и быстрее выследить раз ускользнувшую добычу.

Так или иначе, но первый раунд она выиграла. Слуги Хедина столкнулись с неведомой опасностью, потеряли двоих и должны сейчас замереть в растерянности – Клара не сомневалась, что никого, подобного ей, в этом мире нет и быть не может.

Однако они не остановились «в растерянности». Не стали осторожничать. Громкие хлопки гномьих бомбард – и позади Клары лес вспыхнул сразу в нескольких местах. Вспыхнул там, где она должна была бы находиться, если бы не помчалась прочь со всей мыслимой быстротой.

Её заметили. Её – или эхо, тень её магии; и теперь гномы били по тому месту с завидной точностью. Последние заряды расплескали огонь всего в десятке саженей от неё самой.

Кларе пришлось бежать. Бежать дальше, задыхаясь и борясь с острой болью в боку. Она по-прежнему не прибегала ни к какой магии, постепенно уводя слуг Хедина прочь от портала.

Её преследовали. Гномы обладают множеством талантов и достоинств, но вот способность бесшумно бегать к ним, увы, не относится.

Пятнадцать. Да, пятнадцать пар тяжеленных гномьих башмаков, подбитых железом, которым нет сноса. Развернулись в цепь, стараются отжать её от гор – гм, логично. Они догадываются, что портал где-то там, хотя, быть может, и не знают его точного местонахождения. Однако они его, несомненно, разыщут – дело нескольких дней.

Задача Клары – не дать им этого сделать.

Именно поэтому она и кинулась к горам. Точнее, к скалам, – отвесные и неприступные, они были изрезаны тысячами трещин, расколов, прободены пещерами, словно кто-то с особой жестокостью рубил их топором или стрелял в них из поистине великанского лука.

Подножия скал тонули в зарослях горных кустарников, скумпии, можжевельника, упрямо взбиравшихся по каменистым осыпям. Клара поднырнула под низкие ветки, перекатилась, замерла.

Смотреть нельзя, смотреть нельзя, нельзя смотреть. Слушай! Гляди ушами, а не глазами.

Цепь гномов приближалась. Крайний рысил, наверное, в полусотне шагов от Клары; чародейка уткнулась лицом в сгиб локтя и перестала дышать, вслушиваясь в тяжёлые удары гномьих башмаков о землю.

Возможно, ей стоило бы постараться увести их дальше вдоль горной цепи от портала, но отряд был достаточно велик, чтобы отправить нескольких гномов на поиски главной цели.

Конечно, с досадой подумала чародейка, если б она успела раньше, если б она перехватила их на дальних подступах… Но для этого потребовалось бы оставить детей в полной милости Кора Двейна и его родни, а на такое Клара не пошла бы и под страхом смерти.

Она дала гномам отдалиться достаточно. Убедилась, что к скрывавшей портал пещере никто так и не направился; и лишь после этого она осторожно последовала за слугами Хедина. Землю они способны слушать не хуже её, поэтому пришлось буквально красться на цыпочках. И, опять же, не пуская в ход никакой магии.

Гномы же, напротив, себя отнюдь не сдерживали. Клара понимала, почему – её противники сделали верный вывод, что атаковал их какой-то одиночка, и теперь не жалели сил, чтобы его обнаружить. Поисковые заклятия, летучий зрак – вон он, над деревьями, ложись, Клара, падай! – заклятия для обнаружения чужой магии, защитные экраны, само собой…

Чётко, грамотно, слаженно. Больше всего досаждало Кларе летающее око, что крутилось над лесом – здоровенное призрачно-зеленоватое облако с дергающимся и зыркающим во все стороны чёрным глазом. Чародейка подумала-подумала, и приотстала от гномьей цепочки.

Чары на подобранный прямо на осыпи камешек она накладывала долго, тщательно и осторожно. Гномы успели уйти довольно далеко, но нагонять их не пришлось – отнюдь не дураки, они быстро разобрались, в чём дело, и развернулись обратно.

То, что надо.

Неприметный камешек на их пути – они его миновали и не заметили. Да и чего замечать, камень ведь не собирался взрываться. И лишь когда цепь прошла, там, где он лежал, на миг появилась фигура, окутанная тёмным плащом. Появилась и попыталась сотворить огнешар.

Резкие предупредительные крики. Цепь гномов развернулась мгновенно, слитно, словно единое живое существо.

Сотворённый чарами Клары фантом бросился наутёк. Огнешар, бессильно зашипев, угас в прелой листве. Со стороны это выглядело так, словно замысливший нападение маг сообразил, чем ему это грозит, бросил слагать заклинание и бросился наутёк.

Гномы с гиканьем помчались в погоню. Вновь хлопнули их бомбарды, и лес вспыхнул – справа и слева от удирающего призрака. Живому убегающему это отрезало бы путь в стороны.

– Ну, побегайте, – еле слышно прошептала Клара себе под нос.

Пока всё шло хорошо. К чудовищам – змею и спруту – она ни симпатии, ни жалости не испытывала. Боевые монстры, чего их жалеть? Убивать самих слуг Хедина она не хотела без крайней на то необходимости – только чтобы прорваться самой. Заставить их носиться туда-сюда, пыхтеть, сопеть, тратить время и силы у неё должно получиться без крови.

Заряды гномьих бомбард лопнули в лесу ещё несколько раз. Пожар, вспыхнувший было там, где разорвались самые первые их подарки, как ни странно, быстро угасал, словно пламя не нашло себе в осеннем лесу достаточно пищи. Клара вновь с неудовольствием поглядела на собственный плащ, обгоревший по подолу – жаль плаща, но, похоже, никаких подарочков, по которым её смогли бы выследить, она с собой не унесла. Однако сменить одежду всё равно стоило.

Лагерь Клара устроила в одной из расщелин невдалеке от пещеры с порталом. Гномы будут гонять фантом ещё самое меньшее час; она успеет привести себя в порядок…

Глава 6

Хедин Познавший Тьму возвращался.

Его воля, Великий Предел, превозмогла даже силу Неназываемого. Он прошёл сквозь разделение, он покинул чёрное сердце Ничто, оставив ему в качестве дани самого себя. Слепок с собственной души, если, конечно, у него, Нового Бога – или Истинного Мага, что более верно, – вообще таковая имелась.

Слепок остался в Неназываемом. Хедин знал, что тот, другой Хедин, точная его копия, со всей его памятью, надеждой, болью и радостью – собирает вокруг себя кокон рухнувших в бездну душ, собирает, чтобы…

Чтобы что? Что сделает он там, в той невообразимой точке, где кончаются разом и пространство, и время?

Об этом он, здешний Хедин, Хедин этого Упорядоченного, никогда не узнает. Или, быть может, узнает, но лишь когда Сущее необратимо, страшно изменится.

Они оттолкнулись друг от друга – Хедин и Хедин, Хедин от Хедина. Один из них остался; другой исчез и миг спустя возник вновь, среди потоков рушащейся в бездну пустоты, но это была уже привычная, родная пустота Упорядоченного. Его Упорядоченного.

Цена неимоверна. Тому, другому, предстоит оставаться в бездне Неназываемого, быть может, даже и вечно. Оставаться вечно, собирая рушащиеся туда души, перехватывая их, чтобы легионы новых козлоногих слуг вечно голодного чудовища не вырвались на свободу.

Что будет потом? Устремится ли оставшийся Хедин навстречу Неназываемому, увлекая за собой всё множество поглощённых бездной душ? Останется ли там, чтобы, если надо, сгинуть вместе с чудовищем?

Или же он пройдёт неведомой тропой сквозь рану с ткани Сущего, проделанную заклятием Ракота, увлекая за собой самого Неназываемго?

Или же, напротив, не увлекая, но выводя души за собой в совершенно неведомые и невообразимые пространства?

Кем он сделается там, тот, другой Хедин?

Вечным пленником? Вечным скитальцем? Вечным защитником душ во тьме Неназываемого? Или кем-то ещё, совершенно иным, кем – даже не прдставить?

Знать не дано. Это – цена твоей свободы, Познавший Тьму.

Осталось лишь её оправдать.

Нет, здесь, вокруг чёрной каверны Неназываемого, ничего не изменилось. «Как по волшебству» не получалось, – чтобы исправить случившееся, требовалась огромная, неимоверно сложная работа.

По-прежнему в незримые борта пограничных миров бились волны незримого шторма. По-прежнему первыми не выдерживали пресловутые «царства мёртвых», и потоки захваченных бурею душ устремлялись «вниз», к всепоглощающей пасти.

Ничто не исправилось «само собой». Ничего не изменилось.

Хедин-наблюдающий и Хедин-действующий воззрились на него. Первый – с известным интересом. Второй – с нетерпением.

«Погодите-погодите. Ещё немного…»

На него лавиной обрушилось то, что успели увидеть и почувствовать две оставшиеся за спиной ипостаси.

Неполноценные, как он теперь ясно понимал. Големы, кадавры, зомби, конструкты – называй, как хочешь.

Он вберёт их обратно там, подле священного Урда, где начался его путь во тьму.

А для этого надо оказаться в Обетованном. Где по-прежнему кипела яростная битва.

В спину атаковавшим твердыню Познавшего Тьму ударили Тёмные Легионы Ракота.

Будь у возвращающегося Хедина губы, он бы, наверное, присвистнул. Ай да братец, быстр, нечего сказать!

«А ещё он теперь Владыка Тьмы», – невозмутимо сообщил Наблюдающий Хедин.

Эту ипостась всё происходящее, похоже, немало забавляло.

«Атаковать! Всеми силами, немедля! Подмастерьев – всех назад!» – вступил Действующий.

Они ничто без него. Копии, да, но копии без… без того неуловимого, двойник которого остался в бездне Неназываемого. Вернее, это самому Хедину хотелось бы думать, что двойник, а не одна вторая…

Здесь и сейчас, в бушующем шторме сошедшей с ума пустоты, он уже ничего не сможет сделать. И даже уничтожение четвёртого Источника едва ли поможет, потому что…

«Всеобщее нарушение баланса, – с готовностью подхватил Наблюдающий. – Все старые чары надо менять, нарушения в скелете необратимы вследствие…»

«Неважно уже, вследствие чего! – вскинулся Действующий. – Надо немедля…»

Хедин подал знак – и они враз умолкли.

Его мельчайшая частица, его огненная воля пробивалась сейчас сквозь водопады рвущейся в клочья пустоты. Всё больше и больше проносится мимо душ… всё больше и больше их вместилищ не выдержало натиска.

Но опасность грозит не только царствам мёртвых, «областям посмертия» и так далее. Вот проплывает сорванный с корней мир, обычный мир, живой, плоский, с сапфировым куполом неба, со скользящим от горизонта до горизонта солнцем.

С ним всё было хорошо. Его основания не подтачивала никакая гниль, он простоял бы так ещё миллиарды человеческих лет, пока…

Пока в Упорядоченном не забил четвёртый Источник магии и пустота не сошла с ума.

Частица белого пламени – истинный Хедин – резко изменила курс.

О, он мог себе представить, что творилось сейчас в обречённых пределах. Там выходят из берегов моря и реки, исполинские океанские волны обрушиваются на сушу, трескаются и рушатся горы, изрыгая из огнистых глубин потоки раскалённой лавы. Храмы – какие ещё не обвалились – забиты молящимися, и кто знает, быть может, даже уцелевшие тут Древние пытаются что-то сделать.

Разумеется, безо всякого успеха.

Хедин спешил на помощь.

Конечно, здесь бы лучше подошёл Ракот, даже с его Тёмными Легионами – или, может, хорошо, если с Тёмными Легионами, внушительное вышло бы зрелище.

Белая частица прорывалась сквозь поток пустоты.

Наблюдающий взирал – ему всё было интересно, но никаких чувств и эмоций он, похоже, вообще не испытывал, будучи в этом подобен самому Великому Орлангуру. Действующий горячо одобрял и, кажется, пытался дать какие-то советы.

Продираться сквозь водопады новосотворённого пространства оказалось тяжко и больно. «Вниз» Хедин плыл, подхваченный течением; теперь приходилось выгребать против него. Боль резала, словно нож, но Познавший Тьму радовался этой боли. «Я чувствую, следовательно, я существую».

Вокруг него забушевал снежно-белый огонь, когда он ворвался в небеса плывущего к последнему обрыву мира. Суша внизу затянута дымами; на морях ярятся невиданные шторма.

У Хедина нет ничего, кроме воли, и хитроумные планы с заклятиями тут не помогут. Сила против силы, меч против меча, жажда жить против тяги умирать.

Здесь много, очень много мощи. И та, что несёт с собой поток пустого пространства; и та, что порождается горем и отчаянием миллионов живых существ. Это жуткая сила, кровавая и тёмная, на ней поднималось множество тех, кто пытался создать свои державы и царства, раскинувшиеся не на один мир; её трудно использовать на что-то доброе и светлое, но – строить надо из того, что есть здесь и сейчас, а не ссылаться на нехватки и недостачи.

Страх, ужас, воплотившиеся кошмары, отчаяние – всё это водопадом низринулось на Познавшего Тьму. Он неполон, не завершён и несовершенен сейчас, и оттого ему не до сотворения себе соответствующего тела.

Он искал нужное место. Храм, да, храм. Ему нужен храм, чем больше, тем лучше, и с толпой молящихся. И чем многочисленнее, тем тоже лучше.

Нужное нашлось, и достаточно быстро. Равнины, когда-то изумрудно-зелёные, а сейчас испятнанные бесчисленными пожарами. Вздымающиеся над разломами языки багрового пламени. Мечущиеся в небе тучи обезумевших птиц.

Широкий холм с долгими, плавно поднимающимися склонами, четыре просторных беломраморных лестницы, ведущие вверх со всех сторон света. Круг белых колонн, соединённых антаблементами. Снежного цвета камень в самой середине.

Просторный храм, простой, открытый солнцу, свету и ветрам. Едва ли здесь приносили в жертву хоть и мышонка.

Сейчас и колоннада, и лестницы, и склоны холма, и ближние к нему подступы, и дальние – все были забиты народом. Людское море – банально, но именно так. Похоже, здесь пока ещё оставалось более-менее безопасно.

А на белом камне в самой середине храма застыла женская фигура с воздетыми руками. Настоящая великанша, раза в два выше остальных, в бело-зелёном ниспадающем платье, золотом ожерелье на шее, в венке из живых, никогда не вянущих цветов.

Древняя, хозяйка этого места.

За узорчатым поясом – золотой серп. Наверное, владычица полей или покровительница плодородия.

Руки вскинуты, соломенного цвета волосы рассыпались по спине. Васильковые глаза широко раскрыты, в них – ужас.

Всё, что ей удаётся, – это удерживать от разлома ближайшие равнины.

Хедин замер. Неразличимая, крошечная малость, частица меж частиц, исчезающая, незримая.

Он не скрывался. Напротив, ему нужна была сила, сила этой Древней, наверняка – разом и суровой, и доброй, как сама природа. Ему нужна была сила всех, что собрались здесь сейчас; сила старых и малых, – сила всех.

А для этого Познавшему Тьму надлежало выйти на свет.

Выйти на свет, принять свет в себя, отразить его, сделавшись видимым.

Солнце сияло по-прежнему, щедро одаривая лучами обречённый мир.

Имей он тело, Хедин бы, наверное, выдохнул – по извечной человеческой привычке, перед броском в неведомое.

Над белыми колоннами, над океаном людских голов вспыхнула ярко светящаяся – даже светлым днём – точка. Она сияла – мягким, спокойным светом, не жгучим, не ослепляющим.

Древняя резко обернулась. Красиво очерченные, полные губы приоткрылись в немом изумлении.

И за ней великое множество лиц тоже повернулись к возникшему сиянию.

Облекаться плотью было бы тяжко и мучительно. Пришлось облачиться в свет.

Древняя пошатнулась, совершенно по-женски прижав ладонь к губам, когда прямо в воздухе перед нею возникла сияющая фигура мужчины, закутанного в призрачный, сотканный из лучей плащ.

– Слушайте все! – пронёсся над колоннами и склонами, над холмами и равнинами – до самых гор – спокойный, глубокий, сильный голос. Голос того, кто знает, что делать.

Толпа замерла. Повернулась, как один человек.

Хедина видели все.

– Я Хедин, владыка Сущего. Настаёт последний час этого мира, но! – Крики отчаяния, голос Познавшего Тьму твердеет, становится ещё громче, разносится ещё дальше.

– Но мы удержим его. Я удержу его. Внемлите мне, поклонитесь мне, дайте мне вашу силу!

Растерянность. Смятение. Толпа волнуется, но тут хранительница-Древняя поднимает высоко-высоко правую руку, вытягиваясь в струну.

– Слушайте великого бога Хедина, мои дорогие! – Низкий грудной голос её тоже разносится далеко окрест.

Новому Богу не составило труда произнести слова так, чтобы их поняли все, включая и Древнюю.

– Внимайте ему! Поклонитесь ему! Ибо Он – наша последняя надежда! На колени!

Люди падали. Валились так, словно у них подрубило ноги. Молитвенно протянутые руки и многоголосый стон, утробный стон отчаяния.

– Поклонитесь ему! – вновь повторила Древняя. И склонилась сама, с трудом уместившись на белом алтарном камне. – Поведай нам, великий, как снискать спасение?

Хедин смотрел на них на всех – не глазами, глаз у него не было. Потоки силы, пронизывающие этот мир, служили вернее, чем лучи отражённого света, улавливаемые обычным зрением.

Надежда. Стремительный переход от беспросветного ужаса – что это всеобщий конец, и не останется вообще ничего, ни детей, ни даже памяти – к безумной надежде. Маятник качнулся.

И сейчас, на его ходе, на его размахе – только и мог он, Хедин, надеяться что-то сделать.

– Поклонитесь мне! – загремел его голос.

Так не по-хедински. Никаких тебе хитрых планов. Сила, чистая сила. Сила верящих в тебя, сила… Спасителя.

Он ждал, когда прозвучит это слово, и оно прозвучало.

Спаситель! Спаситель! Спаситель!

Слово родилось, сорвалось с тысяч и тысяч уст – многолюдство выдохнуло его, и оно поплыло над толпой, расправляя крылья и обретая силу.

Спаситель. Они с Ракотом без борьбы отдали этот титул неведомой сущности, возникшей неведомо как, по неведомо каким законам и правилам.

Спаситель. Похоже, пришла пора вернуть себе и это звание.

Вера отчаявшихся, горячая, неистовая, охватывала Хедина подобно пожару. Он будет пылать очень недолго, но, пока горит, мало что в Упорядоченном сравнится с ним по силе.

Росчерк белого пламени рванулся вверх, в истерзанные небеса.

Хедин Познавший Тьму тянул за собой весь мир.

За его спиной пылал огонь чистой веры человеческой, источник силы, превыше которого, сознавал он, нет ничего в Упорядоченном, и даже четвёртый Источник по сравнению с ним – ничто.

Незримые путы удерживали сейчас мир, и Познавший вдруг ощутил, как давит на несуществующие плечи стремительный, бурный поток непустой пустоты.

Людская вера гнала его вперёд, и только он один способен был обратить её во что-то действенное. Равновесие летело к воронам, но никак иначе поступить он сейчас не мог. Неназываемый не получит этих несчастных.

О да, спасти один мир, оттащить его от края бездны – не значит покончить с бедой.

Но это не значит, что надо бросить бедолаг, отдать их на съедение чудовищу!

Да, пусть будут храмы, думал Познавший Тьму, натягивая незримые постромки. Пусть будут настоящие храмы, пусть о нём узнают все!

Пламя должно отгореть. Оно исполнит свой долг и угаснет, а с ним угаснем и мы, Новые Боги. Или, по крайней мере, я, Познавший Тьму. За Ракота решать не могу, но…

Мы не можем продолжать рассуждать о Равновесии и возмездии, если мимо нас проплывают целые миры лишь для того, чтобы рухнуть в пропасть Неназываемого.

И если для этого надо, чтобы мне поклонялись, значит, пусть поклоняются.

Вера обжигала. Не так уж много людей собралось вблизи того холма, может, сотня тысяч, съехавшаяся, несомненно, с обширных окрестных земель, но даже этого числа хватило, чтобы мир, преодолев напор давящей пустоты, двинулся следом за Познавшим Тьму.

Спаситель. Спаситель. Спаситель, гремело в его сознании. Истинное имя, им утраченное. Он вернёт его себе во что бы то ни стало! И себе, и Ракоту. Хороших Спасителей много не бывает.

Он тянул, тянул за собой великую тяжесть, великое обременение. Работка для бога – удерживать на краю пропасти целый мир и медленно, очень медленно оттаскивать его от гибельной глубины.

Что творилось у него за спиной – Хедин не ведал. Он знал, что стоило бы послать какие-то знамения, постараться пригасить вспыхнувшие вулканы, утишить бешенство океанов: он сейчас, словно бурлак, тянул против течения целый тяжелогружёный корабль, вокруг носа которого вздымались фонтаны пены и брызг.

Но, сколь ни была ярка, обжигающа и щедра сила нововспыхнувшей веры, поток пустоты ничуть не слабел. Познавший Тьму напрягал всего себя – всего оставшегося себя – чтобы не дать миру соскользнуть обратно в невидимую стремнину, что унесла бы его к ждущей пасти Неназываемого.

Неожиданно слуха его достиг голос – низкий голос соломенноволосой великанши-Древней с золотым серпом за узорным поясом:

– Люди понесли слово о тебе, великий бог. Я помогла им, насколько смогла. Твой лик увидят. Твоё слово услышат. Вера в тебя умножится. Пусть малая помощь наша хоть в чём-то посодействует тебе на многотрудном пути, великий!..

И помощь действительно пришла. Не сразу, не вдруг, но к горячим струйкам силы, что текли к Хедину из спасаемого им мира, стали прибавляться новые, новые и новые.

…Он их вытянул. Вытянул – так и хотелось сказать – в спокойные воды, в тихую гавань, где пустота уже не обрушивалась на них сметающим всё горным селем. Они миновали границу, где начинали работу потерявшие меру и строй старые чары, творившие клетку для Неназываемого.

Корни мира утрачены. Если его просто оставить – он вновь начнёт дрейфовать, сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее, словно унесённый разливом плот в половодье, пока вновь не окажется там, где был, – за чертой, у бездны.

Мир надо укоренить, словно дерево, раз он уже спасён. Обетованное… Обетованное держится. Да и Ракот вовремя подоспел на помощь. Сигрлинн…

«Всё по-прежнему, – хладнокровно заметил Наблюдающий. – Сражаются».

Пусть сражается. Пока всё идёт именно так, как он и задумал.

«Если она победит, не оберёшься бед, – заметил Действующий. – Чего ты медлишь, останови её, пока Равновесие…»

«Големы, – вновь подумал Хедин. – Обособившиеся части меня, конструкты. Не слушай их, не думай, как об отдельных личностях. Настоящая личность настоящего Хедина осталась там, в провалах Неназываемого. Ты сам – лишь копия, перенесённая сквозь непробиваемый иными средствами барьер.

Истинный Хедин остался позади, – подумал Познавший Тьму. – Я есть он, и он есть я… но это именно он спустился в бездну, отлично зная, что назад дороги не будет. И принял это.

Поэтому остаётся только тянуть, тянуть от гибельного края этот ничем не примечательный мир с его обитателями, тянуть и гнать от себя мысли о проклятом и мстительном Равновесии».

* * *

Мир укоренялся на новом месте, а сам Познавший Тьму спустился в него «во всей славе своей», как писали потом тамошние летописцы. По-прежнему не облекаясь плотью, сияющим, светящимся исполином он шагал по градам и весям, и всюду его встречали коленопреклонённые толпы.

Тысячи, тысячи и тысячи. Бессчётные многолюдства.

Древние. Их оставалось в том мире совсем немного, едва ли десятка полтора, однако они явились все, вызвав немалую панику и чуть ли не давку.

Впрочем, неудивительно, ибо иные из явившихся старых хозяев мира выглядели, мягко говоря, неаппетитно.

Один (или одна, или одно) вообще являл собой лишь громадную зубастую пасть, со множеством коротких лапок, словно у чудовищной многоножки. Обитал он (или она, или оно) на океанском дне, прибыл, весь покрытый какими-то водорослями…

Познавший Тьму знал, что делает. Падающие на колени толпы ничуть не радовали, более того, огорчали. Они с Ракотом хотели сделаться незримыми богами, чтобы всё шло само собой, естественным порядком, – и не удалось.

Он знал, кого напоминает себе, шествуя светоносным бесплотным великаном от града к граду, от страны к стране.

Пресветлого Ямерта.

И его с братьями-сёстрами тоже восторженно встречали в своё время, так же искренне падали ниц. Сражались за него и умирали, когда шёл на приступ Обетованного Ракот.

А потом, когда явился он, Хедин, защищать Ямерта оказалось уже почти некому. Хединсей штурмовали армии, хоть и многочисленные, но куда как уступавшие воинским счётом былым армадам, атаковавшим Тёмную Цитадель.

Нет, думал Познавший Тьму, Ямертом я не сделаюсь. Мне нужна сила вашей веры для одного-единственного, последнего дела, ибо вечность таки прошла и наступает вечер.

Сумерки богов.

Поэтому стройте храмы. Высокие, светлые и просторные. Там не будет жертвенников, там не должна литься кровь. Ну, в крайнем случае – каких-нибудь петухов с курицами, или поросят, чтобы потом попировать. А так – пусть тянутся к небесам белые колонны, пусть ведут к ним широкие лестницы, и пусть ваши Древние, как встарь, заведуют своими ремёслами – кто урожаями, кто родовспоможением, а кто, скажем, разливами рек.

Он делал обычное-божественное. Направлял силу, изгоняя болезни. Тушил вулканы и лесные пожары, поднимал из праха рухнувшие горы. Он знал, что вера этого мира в него будет абсолютной и совершенной. Как и, наверное, в других мирах.

Конечно, многие не удовлетворятся этим сияющим видом благого, доброго Хедина. Пытливые умы и тут постараются его «познать» – что ж, удачи им на этом пути, может, они преуспеют больше, чем он сам.

Познавший Тьму не торопился.

Он был уверен, что Обетованное выдержит. Он знал, кого оставлять и что им оставлять. А теперь ещё и с подступившим на помощь Ракотом…

От Равновесия, считай, уже почти ничего не осталось, подумал он. Мысль эта уже не пугала, напротив, вызывала нетерпение – чем скорее мы его свалим, тем скорее отстроим что-то новое.

…Он оставлял мир за собой, зная, что в прихотливых потоках времени там, в Асгарде Возрождённом, длится и длится бой – Сигрлинн против Старого Хрофта.

И, согласно плану, Хедину не стоило вмешиваться.

* * *

Хедин-наблюдающий, Хедин-распростёртый, чьё сознание обнимало сейчас всё Упорядоченное, видел в деталях этот бой. И Хедин Познавший Тьму, та самая мыслящая частица, сгусток воли, видел это тоже.

Он видел, как столкнулись потоки магии, пламя Сигрлинн и вода Иггдрасиля. Четвёртый Источник оставался верен старым хозяевам нового Асгарда, – он извергал потоки силы, а священный ясень преобразовывал их уже в боевые чары.

Хедин видел и Старого Хрофта. Видел странное оружие в его руках, словно бы грубо выломанную сучковатую дубину, но сотканную из змеящихся голубоватых молний. Ею он отражал летящие в него со всех сторон огненные капли, и те разлетались оранжево-золотистой пылью. Огненный вихрь, которым обернулась Сигрлинн, всё равно наступал и давил, пламя так и норовило вцепиться в нависающие над сражающимися ветви Иггдрасиля, но безуспешно – заполнявшие воздух капли тумана не давали разгореться пожару.

Но атаки Сигрлинн тянули, тянули и тянули на себя силу четвёртого Источника, выжигали её, обращали в ничто. Если верны его прикидки – мало-помалу Си вытянет на себя всю избыточную мощь новоявленного Источника магии, оставив лишь то, что его неведомым творцам удалось направить в него из общего течения силы во всём Упорядоченном.

Но с этим Хедин надеялся справиться.

Поэтому они должны сражаться по-настоящему, Старый Хрофт и Сигрлинн. Познавший Тьму сильно подозревал, что незримые глаза наблюдающих за Асгардом смогли бы раскусить обман, отправься туда его Си с намерением учинить потешный бой.

Но битва кипела всерьёз. Правда, Хедин пока не мог взять в толк, зачем чародейке потребовались рыцари её Ордена вкупе с Ночными Всадницами. Пока что особой помощи от них не было, если не считать отогнанного ведьмами исполинского волка.

Он ощущал расходившиеся волнами от Асгарда возмущения. Сила стонала, сотрясаемая жестокими ударами, вынужденная подчиняться свирепой воле бойцов. Старый Хрофт бился, как Хедин и ожидал, – больше сдерживал Си, чем пытался всерьёз причинить ей вред.

Сигрлинн же…

Она сражалась изо всех сил, вся отдаваясь схватке. Огненная Си, прекрасный феникс, что восстанет из пепла и вновь устремится в битву.

Она уверена, она не сомневается. Хедин тоже не сомневался – в своём плане, но как он воплотится в деталях, он не знал.

Всегда должен оставаться простор для воли Упорядоченного.

Мало-помалу, шаг за шагом, огненный вихрь по-прежнему расширялся, рос, поднимался выше золотых крыш Валгаллы; Си вбирала всё, до чего могла дотянуться, все струйки и ручейки силы – и всё обращала в пламя, обрушивая на отступника Хрофта всю мощь огненной стихии.

Она не прибегла к изощрённым заклятиям, напротив. Её чары были просты, предельно просты, их невозможно было разъять на части, сбить с направления, отзеркалить – только отбить, встретив мощь мощью.

Но её огонь был не просто огнём, конечно же, при всей своей простоте.

«Всё хорошо, Си, всё правильно.

Ты гневаешься на меня, ты сердишься, и это придаёт тебе силы. Ты уверена, что спасаешь меня от ударившего в спину предателя, – замечательно, продолжай. А мы в это время…»

Познавший Тьму покидал спасённый им мир, оставляя за собой наскоро возведённые храмы в собственную честь. Нельзя сказать, что раньше их нигде не было – в Северном Хьёрварде, скажем, они стояли очень, очень давно; но чтобы вот так, своей рукой, обратить целый мир в свою веру, причём даже не веру, а знание – такого с Хедином не случалось уже давным-давно. Да и, пожалуй, точно в таком виде не случалось никогда.

Мир будет жить. И это самое главное.

А пока поспешим к Ракоту Восставшему, что упрямо пробивает со своими Тёмными Легионами дорогу к Обетованному сквозь плотные ряды быкоглавцев…

Глава 7

Матфей Исидорти сидел в своей келье – как он по привычке именовал отведённые ему покои, хотя ничего общего с кельей Бервинского монастыря они не имели.

Голова у него шла кругом. Нет, не шла – она мчалась, словно взбесившаяся цирковая лошадь.

Он овладел Царицей Теней. Или, вернее, она отдалась ему. Предварительно соблазнив, сведя с ума, лишив остатков разума. То, что творилось в её узилище, на серой траве, на её ложе, на коврах, Матфей не смог бы описать никакими словами. Сейчас он просто тупо пялился в пространство, вспоминая гладкость её спины на собственных ладонях, упругость груди, аромат кожи…

Она творила с ним невозможное. И он мог думать сейчас только о её губах и руках.

И о том, как вытащить её оттуда.

Как тамговорил господин Кор Двейн? Не пытайся его очаровать или соблазнить, всё равно ничего не выйдет? А она вот попыталась – и вышло!

И это было прекрасно. Невероятно. Фантастично. Небывало. Никогда, никогда, никогда ещё не доводилось Матфею познать женщину – а тут не просто женщину, но роскошную, утончённую, знающую толк в любви.

Вот только бы сделать так, чтобы и ей было хорошо…

И бежать, бежать с ней отсюда! Она поможет, она спрячет, она обещала! Её сородичи – могущественные маги, они просто не знают о случившейся с ней беде, иначе бы уже давно пришли на помощь! И, когда они с ней окажутся там, в их могучей цитадели, всё будет очень, очень хорошо. Его будут учить… по-настоящему магические существа, Истинные Маги, не какой-то там поднявшийся и зазнавшийся человечишко!..

«Всё это прекрасно, клирик Исидорти. Но как ты устроишь Царице побег? Кор Двейн знал, что делал, когда заключал её туда. Никаких замков, только магия. И заклятия такие, что один лишь наложивший их чародей знает, как снимать».

Но, в конце концов, разве он, Матфей, туп и глуп? Он может чего-то не знать и не уметь, но разве не сидит в заточении вручённая его попечению могущественнейшая волшебница, вернее, магическая сущность, принявшая вид волшебницы?

Разве не может он обсудить это с ней? Подробно изложить, какие охранные чары преграждают им путь к свободе? И Царица Теней, конечно же, сумеет объяснить ему, как с ними справиться?!

Значит, дело за малым. Выяснить, как сплетены эти заклятия, на что замкнуты, на какие аттракторы и дистракторы; где якоря, как направлено веретено передачи, какие исполнительные связи – стихийные, физические, некромантские, трансформные – задействованы в каждом случае.

Это было ясно и понятно, это сулило надежду. Если в чём и мог преуспеть тут Матфей, так именно в сборе сведений и в их упорядочивании. В конце концов, он всегда сможет отпереться, что просто хотел понять, как оно тут всё устроено.

Что ж, уже лучше. К тому же… к тому же он ведь сможет… наслаждаться обществом Царицы ещё долго, очень долго. Она ведь не выберется отсюда без него.

* * *

Адата Гелерра медленно сходила по ступеням с крепостной стены. Замок Кора Двейна продолжал свой полёт, всё так же светили с искусственного неба два небольших, с тарелку размером, солнца.

Адата Гелерра покидала твердыню странных магов, излечивших совместными усилиями её от проклятия. Она больше не демон, белые перья – вот они, густые, роскошные, лучше прежних!

Подарок от госпожи Соллей, как заметил, мельком взглянув на них, господин Кор Двейн. «Лучше прежних».

Она сама – лучше прежней. Она… свободна. Совсем. Как может быть свободна только истинная гарпия-адата. Свободная дочь свободного неба.

Никто не принуждает её ничего исполнять. Ничего спасать. Не говорит о долге, чести и прочем. Она сама разберётся со своим долгом и честью. Она станет мерилом их для себя – она, а не кто-то другой.

Надо обезуметь, чтобы любить бога как мужчину. Бог – это бог, великий и непознаваемый. Который, наверное, там, за золотым лучом, куда пытались пробиться они с Аррисом.

Бог Хедин не мог вернуть ей её перья. Он не вернул бы ей её саму.

Кор Двейн, Соллей и Скьёльд вернули.

Осталось доказать, что она – истинная адата и всегда платит свои долги, особенно если это долги чести.

Немногое, что она решила взять с собой, убрано в заплечный мешок. Он сшит очень умело, совершенно не мешает взмахам крыльев. Кор Двейн распахнул перед ней двери своих арсеналов, предложив выбрать всё, что угодно, но адата попросила лишь провизии. Она не взяла даже самого простого ножа. Кор Двейн качал головой.

– Мне жаль, свободная адата, что ты не рискуешь принять от нас даже самого невинного подарка.

– Я приму его, господин Двейн, когда мой долг будет закрыт и оплачен.

Чародей вздохнул.

– Я повторял тебе бессчётное число раз…

– Что нет никакого долга, – подхватила Гелерра. – Спасибо тебе за добрые слова. Но свои долги я исчислю сама.

Волшебник молча развёл руками и слегка склонил голову.

Это осталось в прошлом, думала гарпия. Она медленно шла через двор, запахнувшись в возрождённые крылья. Глухая пустота в сердце, там, откуда исчезла отгоревшая любовь, медленно заполнялась холодной и мрачной решимостью. Свободная адата всегда платит свои долги.

Она миновала ворота замка, не повернув головы.

«Не говорю «прощай», господин Двейн, госпожа Соллей, господин Скьёльд. Я вернусь. И, быть может, тогда пойму, куда мне двигаться дальше с моей жизнью».

Гелерра подошла к краю красноватых скал – краю этого маленького «мира», расправила дивные белые крылья. Невольно залюбовалась – перья словно бы светились.

Теперь в дорогу. Она восстановила силы, она не забыла заклятия, она сильна. Межреальность послушно раскрылась ей навстречу, и белая искорка пропала из виду замковой стражи.

…Здесь всё оставалось по-прежнему, в удивительном и причудливом пространстве меж мирами Упорядоченного. В пространстве, что тянулось на поистине бесконечные лиги, и где, тем не менее, опытный и сведущий путник мог преодолеть гигантские пространства за считанные дни по собственному счёту.

Она доставит троице загадочных магов потребный им зелёный кристалл. Хедин всегда держал его при себе – что ж, значит, она его отыщет. Едва ли это будет так уж трудно…

Раньше она всегда чувствовала его, Нового Бога, свою великую и неземную любовь. Стоп, нет, не неземную. Она хотела любить его плотски, как мужчину, обнимать крыльями, может, даже взлететь с ним, по обычаям своего народа, тесно прижимаясь друг ко другу.

Бога так любить нельзя. Она ошибалась – и эта ошибка едва не стоила ей жизни и её белоснежных пёрышек…

Дорогу в Обетованное адата разыщет с закрытыми глазами. И это не займёт много времени.

Однако Хедин может потребовать отчёта, рассказа, где она пропадала, почему оставила отряд, а если угодила в плен, то как освободилась? И что у неё выпытывали, и не рассказала ли она им чего?

Она жёстко усмехнулась. Неужели ему не ясно? Она бы ничего и никогда не рассказала. И даже здесь, в замке Кора Двейна, не сболтнула ни единого лишнего слова.

«А вот что, если… – вдруг пришла неожиданная мысль. – Что, если ей сейчас вновь попытаться пройти по золотому лучу?»

Она сама не знала, откуда вдруг возникло такое желание. Может, потому, что не шибко понимала пока, как именно станет объясняться перед Хедином или как доберётся до заветного кристалла?

Может, хотелось потянуть время?

Может, испытать себя?

Так или иначе, она остановилась. Прямо на тропе Межреальности, среди её безумных цветов и красок.

«Как там начинал Аррис? «Устреми мысли свои к аэтеросу»? «Узри его тень»? «Стань невесомой»? Хм-м-м…»

Она попыталась. Села, завернувшись в белоснежные, роскошнейшие крылья – точно лучше тех, что достались ей при рождении! – и постаралась очистить разум. Это она твёрдо помнила, как и последовательность первых шагов.

Она слилась тогда с тенью бога Хедина. Стала близко-близко, так, что ближе и не бывает… но всё равно не приблизилась ни на йоту.

Он оставался недосягаем и холоден. Чужд, неведом, непознаваем. Она изнемогла от любви к нему, но… какой смысл так любить бога?

Внутренний взор Гелерры закрывали сплошные покрывала серых туч.

Серые тучи, и больше ничего. Мёртв, недвижим воздух, грязноватая пелена словно давит на плечи, не давая развернуть крылья.

Вокруг никого и ничего. Ни призрачного исполинского древа где-то на самом горизонте, ни куда более близкого утёса, где тогда она увидела одинокого Хедина.

«Почему он не подпустил меня к себе? Чем я была плоха? Почему он так небрежно отпихнул моё сердце, валявшееся у него под ногами? Боялся эту чародейку, Сигрлинн? Ведь он же бог, он Хедин Познавший Тьму, он может любить всех, кого пожелает! И даже она, Гелерра, не желает зла сопернице, потому что он – великий Хедин, и сердце его никогда не может принадлежать только одной…»

Ой, нет, нет, нет!

Она её ненавидит, ненавидит эту ледяную красотку, хитрую, скрытную, изворотливую! Она любила его, Хедина, сильнее, сильнее, сильнее всех, потому что ей нужен был весь он, просто он, а не его сила!

…Но он оттолкнул её.

«Ты не нужна, Гелерра. Ты достаточно хороша, чтобы исполнять мои приказы, чтобы водить в бой мои полки. Ты даже достаточно хороша, чтобы сражаться бок о бок со мной.

Но ты недостаточно хороша, чтобы я тебя любил. Меж нами пропасть», – сказал бы он. С известным сожалением, но холодно.

Пропасть, зябко подумала Гелерра.

Воздух вокруг неё приходил в движение, оживал, и она не могла даже понять, происходит это в видении или наяву.

Мир пуст. Она заперта в серой клетке под серым небом, где не видать даже и намёка на золотой луч. Дорога закрыта.

«Может, я слишком горячо, слишком жарко о нём думала сейчас? Надо успокоиться, взять себя в руки; стыдись, адата! Выход из тела – это азбука, ты проделывала это только-только оперившимся птенцом, а сейчас, после всего случившегося, после демона, впившегося тебе в душу – вообще не должна даже заметить препятствий!»

Она глубоко выдохнула, плотнее завернулась в крылья. Отсекла от себя память о недавних му́ке и боли, когда из неё изгоняли демона – вернее, попыталась отсечь.

Ибо как она может от этого отказаться?! Это память о тех, кто помогал ей, помогал бескорыстно, ничего не попросив взамен!

Она сражалась – а Хедин не сделал для неё ничего.

Она ничем не помогла Кору Двейну, или Скьёльду, или Соллей, а они трудились изо всех сил, избавляя её от проклятия.

Так. Ещё одна попытка. Не хотелось бы утрачивать некогда обретённое. В конце концов, не так уж много чего у неё осталось.

«Отрешись. Очисти сознание. Забудь про магов, про демона, про всё. Ты их не предаёшь, просто отодвигаешь в сторону ненадолго, потом всё вернётся».

…На сей раз её встретил бушующий ветер. Но не привычный адате напор, нет; казалось, тут сразу дует со всех четырёх углов, восьми сторон и шестнадцати направлений.

Её закрутило, завертело; где-то совсем рядом гуляли серые голодные воронки вихрей. Утёс… утёс был. Но пустой, девственно пустой, и над ним – всё те же плотные, тяжёлые, вяжущие, подобно трясине, грязные тучи.

Хедина нет. А может, никогда здесь и не было. Аррис зря надувал щёки и наводил тень на плетень. Хотя… хотя скорее всего ему просто нет до неё дела, он её не пускает. Не подпускает, не допускает. Даёт лишний раз понять, что надежды нет, никогда не было и не будет.

«Не воспарить тебе, гордая адата. Ты так красиво говорил, а я так верила – что мы, твои ученики, можем хоть в чём-то тоже уподобиться богам, подняться к вам, туда, на недосягаемые как будто высоты – ибо мы же смертные, нам доступно всё.

Нет, никогда боги не встанут рядом с нами. Они носят тела, подобные нашим, они говорят понятными нам словами, но никогда, никогда, никогда не сочтут нас равными себе. Достойными их любви или хотя бы страсти, хотя бы даже и похоти!»

Да, она была бы счастлива, если бы он овладел ею. Была бы счастлива принадлежать ему, даже зная, что он по-прежнему не может без своей разлюбезной Сигрлинн. Однако он отказал ей даже в этой ничтожной малости, в капле тепла, ласки, желания, пусть на миг, пусть на долю мгновения!..

Он слишком презирал её, чтобы уронить себя с нею.

Пустой утёс и серые тучи. Ничего больше. Тайные горизонты закрылись, вернее, Хедин захлопнул их перед ней. Это его вина, его и больше ничья! Она не шавка, чтобы раз за разом тянуться к жестокому хозяину, получая лишь пинки!

Ей закрыли дорогу за небо, к страшным секретам и загадочным тайнам. Если ты не влюблена в Хедина страстно и безответно – ты ничего не получишь.

«Нет, он сам виноват, сам-сам-сам, виноват-виноват-виноват, он и никто другой!»

Гелерра решительно расплела крылья.

Что ж, это упрощает дело. Теперь терять время действительно незачем.

К Обетованному! Там она решит, что делать.

«Ну? Что же ты стоишь?»

…Она так и не увидела золотого луча. Она не увидела Хедина, вообще – а ведь раньше начало этого пути проходила очень легко.

«А что, если… если Хедин тут ни при чём, – в сознание адаты вползал липкий страх, – вдруг я лишаюсь магии, как лишилась в своё время крыльев? Что, если пребывание демоном отняло у меня способность вообще творить заклятия?»

Раньше она об этом не думала. Крылья, белые пёрышки, превратившиеся сейчас в прекрасные маховые перья, каких не сыщешь ни у кого из её племени, владели её помыслами, а магия…

Гарпия заставила утихомириться бешено заколотившееся сердце.

До боли сжав зубы, она попробовала самое классическое из классического – огнешар.

Пламя сорвалось с кончиков пальцев, пронеслось с шипением, оставляя за собой длинный хвост жгучих искр, и огнешар с грохотом взорвался, воспламеняя всё вокруг. Не теряя ни секунды, Гелерра послала втрое заклятие, вновь стихийное, на сей раз – Воды; извергнувшиеся из ниоткуда потоки в один миг сбили и загасили взвившиеся было красно-рыжие пляшущие языки.

С магией всё в порядке. Чары работают. Она ничего не забыла и не потеряла.

Значит, это и вправду Хедин закрыл перед ней путь к золотому лучу… Что ж, вот всё и прояснилось.

Приободрившись, Гелерра окончательно отбросила неуверенность.

Обетованное ждёт.

Мешкать более не следует.

* * *

– Плохо, ученица. Очень плохо.

– Я понимаю, госпожа Соллей. – Ирма смотрела себе под ноги. – Я виновата. Накажите меня, пожалуйста.

Золотоволосая чародейка фыркнула.

– Никто наказывать тебя не будет, Ирма. Здесь и сейчас – это пустая трата времени. Объясни мне, что ты сделала не так? Начало было совершенно правильным. Чары, замаскированные под жизнеформы, всё верно. Самонастраивающиеся, сливающиеся с окружающим. Очень хорошо. А что произошло потом?

– Они… их обнаружили, госпожа Соллей.

– Это я и так знаю, – терпеливо сказала та. Сказала холодно, но без злости. – Почему они их обнаружили, Ирма? Вот что ты должна понять. Начинай. Думай вслух, я подскажу, если что.

– Я не проверила, насколько они будут выделяться среди болотных созданий…

Соллей покачала головой.

– Верно, но лишь частично. Чем именно они выделялись? Это крайне важно. Поэтому – вторая попытка. Вспомни, что случилось, едва твои существа выбрались на островок?

Ирма напряглась.

– Их… сразу схватили?

– Именно. Ну, последний шаг. Почему схватили?

Ирма застонала про себя. Ну что это за пытка? Лучше б ей всыпали по первое число, проще было бы. А так чувствуешь себя дура дурой. «Не проверила, насколько они будут выделяться…»

Она стояла, опустив голову, и молчала. Близко-близко кипели подступающие слёзы.

Соллей покачала головой.

– Ты верно начала, но потом тотчас упёрлась в стену, Ирма. Твои создания действительно выделялись, но почему?.. Только ли внешним видом, хотя и это важно? На самом же деле всё просто. Животные или насекомые так себя не ведут. Даже если они никогда не видели гномов. Они никогда не полезли бы так деловито, целеустремлённо, явно показывая свои намерения. Разве что какие-нибудь комары, но на комаров твои создания никак не походили. Слуги Хедина отнюдь не глупцы, раскусили их сразу. Они действуют быстро и решительно, его подручные. Всё должно быть выверено. Твои творения ничем не должны были отличаться от обычных обитателей топи – рыб или ящериц. И уж конечно, рыба с лапами ящерицы? Пфе. – Волшебница наморщила нос. – Тщательнее, Ирма. В нашем деле нет мелочей. Надо было отработать именно этот этап – выход на остров. Или не выходить вообще, использовать щупы, зрительные отростки, или уж делать всё совершенно естественно. Хоть бы и с теми же комарами.

Щёки и уши Ирмы горели.

Она смотрела вниз, не смея поднять глаз. Сухой и холодный голос госпожи Соллей, казалось, обжигал, словно насыщенный солью ветер.

– Они предупреждены, – сказала волшебница. – Они если не знают, то догадываются, кто против них. Это и хорошо, и плохо. Почему плохо, это понятно. Сможешь сказать мне, почему хорошо?

Ирма сглотнула. Ладошки взмокли.

– Хорошо, потому что… потому что им придётся отвечать на угрозу, они зашевелятся, вылезут из укрытый, пошлют подмогу, подкрепления… нам будет легче их обнаружить. Смотря и слушая, ловя их чары, мы сможем узнать…

Соллей подняла руку.

– Молодец. Всё правильно. Ты, моя дорогая, сунула палку в муравейник. Что ж, постараемся понять, где в точности у них спрятаны королева и яйца. – Она улыбнулась, и от её улыбки Ирму пробрало морозом.

«Королеве» и «яйцам» завидовать не приходилось.

Волшебница легко поднялась, вернее, воспарила над землёй, не отталкиваясь от неё и не опираясь. Ногами она, похоже, вообще не пользовалась. Она никогда не «стояла», не «сидела» и не «лежала». Тело её принимало различные положения, но меж нею и твердью всегда оставалось пространство. Ирма ломала голову, как наставнице это удаётся, но спросить не решалась.

Она также ни разу не видела Соллей одетой. Раздетой, впрочем, тоже – чародейку всегда окутывал густой плащ золотистых волос, иногда кажущийся совершенно невесомым, а иногда – тяжелее и непроницаемее гномьих доспехов. Волшебница никогда не «наводила красоту», лицо её оставалось неизменно прекрасным, хотя Ирме оно порою казалось просто неживым.

Она никогда не видела, чтобы наставница громко, беззаботно смеялась или шутила. Не видела её весёлой или грустной. Ироничной, холодной, суховатой, требовательной, жёсткой – да, сколько угодно. Но даже это было маской, а не подлинным. Сказывалась школа, пройденная в трактире Свамме-гнома, – девочка умела читать выражения лиц, умела видеть, что кроется под ними, умела видеть плутов под масками святош.

Под масками Соллей она не видела ничего.

Волшебница, казалось, даже и вовсе никогда не спала. Грезила – быть может, но не спала. Порой Ирме чудилось, что у Соллей есть лишняя пара глаз на затылке – она всегда видела, где её ученица и что с ней.

Иногда она наказывала Ирму – ни разу её не коснувшись. Просто говорила – ты должна будешь терпеть, и перед глазами девочки появлялись призрачные песочные часы, руки и ноги словно оказывались скованы, не шевельнёшься – а потом её начинала драть жестокая холодная боль, ввинчивающаяся в основание шеи, растекавшаясь вниз по позвоночнику, и продолжала драть, покуда не пересыпался песок.

Правда, Соллей не была жестока. Жестка, да, но не жестока. Она никогда не смотрела на Ирму, когда та корчилась и вопила от боли. Она казалась лекарем, отсекающим больному поражённое гнилью, чтобы спасти здоровое.

И потому Ирма не находила в себе обиды на наставницу, как ни странно.

– Итак, – сказала Соллей. – Я слушаю тебя, ученица.

Ирма кашлянула и заговорила.

…Заклятия, накладываемые на местных зверей и птиц. Чтобы те вернулись и отдали глаза вместе с увиденным. Пауки, что сплетут развёрнутую по ветру сеть, наполовину состоящую из скрытой магии, чтобы улавливать отзвуки вражеских чар; щупы, опускающиеся в подземные водяные жилы – они очень хорошо передают эхо заклятий, особенно если накладывают гномы, имеющие к земле и недрам известное сродство…

Ирма очень старалась. Она говорила ровно, короткими, рублеными фразами, очень чётко, никаких фантазий, никаких «может быть», «вроде бы», «скорее всего».

И, когда она закончила, была вознаграждена улыбкой наставницы. Соллей улыбалась, и улыбка была настоящей.

– Молодец. Наказывать тебя за тот промах, как и сказала уже, не стану. Искупила. Что ж, ученица, действуй. Как сказала, так и исполняй. Я следить буду. Времени, однако, у нас не слишком много. План приведён в действие, лавина стронулась. Тем не менее во власти Хедина и его подручных нам помешать. Нам придётся торопиться, ученица. Порталы не должны закрыться.

…После этого весь остаток дня и почти всю ночь до самого рассвета Ирма воплощала замыслы в реальность. То и дело утыкалась в нехватку знаний, умений, просто ловкости в улавливании магического потока – госпожа Соллей всегда оказывалась рядом, мягко, но уверенно подталкивая ученицу на правильный путь. Пару раз Ирме просто не хватало силёнок удержать закольцованной нужную мощь – волшебница помогла и здесь.

Паутина их заклятий раскидывалась широко, на лиги и лиги, полукольцом охватывая лагеря хединских слуг. А те и в самом деле всполошились, их отряды двинулись прямо на Ирму с её наставницей, осторожно, не суясь вперёд очертя голову, прикрывая себе бока и спину, не совершая ошибок, не давая застать себя врасплох или ударить с тыла.

Зато Ирма была вознаграждена одной из редких улыбок наставницы и целой лавиной сведений, обрушившихся подобно водопаду.

Они узнали, из кого состоит каждый отряд. Знали, какие чары те применяют, какие у кого любимые, а какие получаются не очень. Знали в любой миг, где они и чем заняты.

И готовили свой ответ.

Соллей торопилась.

– Время истекает, Ирма. Мы говорили со многими, и наконец… договорились. Одно молниеносное действие – и всё. Но пока надо, чтобы этот мир выстоял. Нет-нет, ни о чём не спрашивай. Всё узнаешь в своё время. Мы уже добились успеха, слуги Хедина отвлеклись на нас. Продолжаем в том же духе…

Ирма почти не спала и не ела. Лихорадочное возбуждение, она жила сейчас только им. Госпожа Соллей учила жёстко, заставляя думать самой. Один раз, покачав головой, прищёлкнула пальцами, и перед Ирмой возникли те самые песочные часы, означавшие наказание – когда она и в самом деле сглупила, не в силах построить несложную магическую фигуру для остронаправленного потока с простейшим подавлением боковых лепестков рассеяния.

Ирма даже бровью не повела, готовая принять наказание и боль как должное.

Однако госпожа Соллей, вглядевшись ей в глаза, вдруг изменила своё решение.

– Нет, милая моя, – покачала она головой. – Не сейчас. Сдаётся мне, ты готова.

– К чему, госпожа Соллей?

– Остаться здесь одна, – негромко ответила волшебница. – Мои братья призывают меня, пора возвращаться. Тебе придётся справиться самой.

У Ирмы всё заледенело внутри.

– С-самой, госпожа наставница?..

– Самой, дорогая. В случае чего будешь уводить их всех во-о-от сюда. – Чародейка прищёлкнула пальцами, перед Ирмой засветилась карта местных топей. – План здешних мест будет с тобой. Невидимый, такой не потеряешь. Видишь алые кресты – тут, тут и вот тут? Здесь сюрпризы для наших приятелей. Достаточно мощные. К сожалению, ничего более тяжёлого я оставить не могу – разрушит… всякие тонкие потоки, кои должны сохраниться. Но ты уводи их сюда, ручаюсь, мои гостинцы им не сильно понравятся.

– Я поняла, госпожа Соллей. Но…

– Никаких «но»; ты всё сумеешь. Как я уже сказала, доучиваться будешь в бою. Слушай теперь внимательно, тебе надо будет сделать вот что…

* * *

Матфей Исидорти, приняв решение, работал спокойно, без спешки. Он каждый день спускался к прекрасной пленнице, и каждый раз его встречали горячие объятия, нетерпеливые губы и жадные до наслаждений бёдра. Царица Теней ни о чём его не просила, лишь улыбалась многозначительно.

И Матфей ничего определённого не говорил тоже. Рассказывал о мелочах жизни замка наверху: кто появился, кто исчез, что поделывают упражняющиеся в метании огнешаров колдуны, и так далее и тому подобное. А Царица в ответ ударялась в воспоминания о тех временах, когда они, Новые Маги, властвовали над необозримыми пространствами, предаваясь самым изысканным, самым утончённым удовольствиям, не ставя себе никаких пределов в мыслимых и немыслимых наслаждениях.

Самое же главное начиналось, когда Матфей покидал свою «покорную пленницу», как она сама себя именовала.

Медленно и осторожно он пытался проследить каждое заклятие, из тех, что запирали темницу. Самым главным было преодолеть первый барьер, что не пропустил бы магическое существо – каким была Царица, – но не препятствовал тому же Матфею или господину Двейну.

Чары, признавался себе Матфей, были поистине фантастическими. Пять только видимых контуров. И он мало-помалу, один за другим, откопал ещё три скрытых, не сомневаясь, что прячется там ещё самое меньшее один, а, судя по возвратному эху, скорее всего два.

И к тому же на каждый из контуров, видимых и скрытых, завязано по нескольку «тревожных» заклятий. И каждое необходимо разобрать, разъять на части, осторожно замкнуть на что-то иное, безопасное…

А ещё были заклятия входа, следящие чары на длинной лестнице, и так далее, и тому подобное.

Наверное, Царица Теней полагала, будто он совсем потерял голову, будто бы он – её покорный раб и исполнит любой её приказ; но нет, Матфей, хоть и не мог уже протянуть и дня без её жарких объятий, где-то глубоко внутри прекрасно понимал, что происходит и куда всё движется.

Он сумеет разобраться в чарах господина Двейна. В конце концов, что сделано одним человеком, сможет повторить и другой, как бы самонадеянно это ни звучало. У него полно времени; собственно говоря, у него как бы не вся жизнь, если он того пожелает.

О нет, они не говорили с Царицей о побеге. Она лишь томно благодарила «за доставленную радость» и жадно расспрашивала обо всех «мелочах», «случившихся наверху».

– Здесь ведь такая скука, любезный и милый друг мой, – кокетливо выгнув локоть, мурлыкала она. – Делать нечего, совершенно, совсем! Господин Двейн мог бы подумать… о каком-нибудь милом пустяке… о сущей мелочи, что помогла бы мне коротать время моего заключения.

– О, моя госпожа, – отвечал Матфей со всей мыслимой куртуазностью. – Прогонять вашу тоску, оберегать вас от скуки – сокровеннейшее моё желание.

– И ты, милый друг, поистине в сём преуспеваешь, – почти пела Царица, привлекая его к себе. – Но довольно слов! Я соскучилась…

«Наверное, это и есть счастье, – думал потом Матфей, возвращаясь к себе с припухшими от поцелуев губами. – Есть дело, огромное, трудное. Есть прекрасная женщина, которой ты нужен. Ну да, хотелось бы, чтобы она выбрала тебя в несколько иных обстоятельствах, не когда ей нужно выбраться из заключения, но «муж благоразумный принимает благорасположение небес, не ропща, но радуясь имеющемуся».

Однако стоило всё-таки и поторопиться. Кто знает, что придёт в голову загадочному Кору Двейну, сколько ещё времени Матфей останется тюремщиком прекрасной пленницы? Нельзя мешкать, но нельзя и поспешать.

«Если монастырь Бервино меня чему-то и научил, так это терпению, – думал Матфей, чертя схемы и диаграммы. – Кор Двейн тоже учил меня хорошо, я уже во многом сам могу разобраться. В сущности, магия – та же механика. Одно тянет за собой другое, как тяга толкает рычаг, а тот проворачивает колесо с эксцентриком. Тонкая работа с закольцованной силой, но по сути – ничего странного.

Нелегко разобраться в диковинных часах, что умеют отмерять время, движимые лишь тяжестью гирь. Нелегко, но можно».

Царица Теней не жалела слов, расписывая могущество и богатство своих братьев и сестёр, Новых Магов. Она не сомневалась, что, явись сюда хоть двое-трое из них, и «у Кора Двейна не останется ни единого шанса». Матфей Исидорти, правда, имел на этот счёт своё собственное мнение, но предпочитал помалкивать.

«Оказанная услуга ничего не стоит, – не раз повторял с усмешкой Кор Двейн. – Вот почему надлежит всегда очень тщательно выбирать тех, кому ты её оказываешь. Мы не занимаемся благотворительностью и тебе не советуем. Если уж помогаешь кому-то просто так, бескорыстно, то, по крайней мере, без ущерба для твоего же дела. Потому что иначе ты очень скоро не сможешь помочь вообще никому».

В тот миг, когда он освободит Царицу, она сможет сделать с ним всё, что угодно. В том числе и стереть во прах.

Уж об этом в исторических трактатах Матфей читал предостаточно.

Правителю – или просто сильному – нестерпимо унижение от услуги, оказанной ему слабейшим. А тут ещё такое, как с Царицей… И если разумного правителя могла сдержать необходимость поддержки его другими, то что сдержит Царицу? Царицу Теней, что забавлялась, натравливая чудовищ на неких поселян?

Да, голова у него шла кругом от её близости. Да, могло показаться – он мягкий воск в руках коварной и опытной Царицы.

Но – лишь до некоего предела.

А дальше наивный, не знавший женщин и их ласки клирик исчезал, и на его месте оказывался охотник на демонов, выживший в их владениях и одержавший победу.

Поэтому Царице придётся ещё поскучать. Пока он, Матфей, не поймёт, где его настоящий интерес. И как защитить собственную шкуру, если что-то пойдёт не так.

* * *

Гелерра не добралась до Обетованного. Львиную долю пути она проделала легко, безо всяких затруднений, и обитатели Междумирья так же, как обычно, спешили убраться с её дороги.

Но чем ближе оказывалась она к цели, тем труднее давались воображаемые «лиги». Словно незримый ветер давил, упирался, не пускал вперёд, и в конце концов, выбившись из сил, адата поняла, что не может продвинуться ни на шаг.

Это было что-то новое, непонятное. Хитроумный Хедин окружил свою твердыню какой-то новой завесой, к которой у неё, Гелерры, нет ключа?

Она испробовала всё. Маскирующие заклятия и заклятия, открывающие путь. Попыталась понять, что же ей противостоит – и вновь фиаско, потому что никакие чары не работали, а выходила полная чепуха, будто бы перед ней дорога удлинялась сама собой.

Адата только трясла головой. В груди закипал гнев – что, ей уже успели отказать? Ей уже нет входа туда, в Обетованное, которое она защищала, не щадя себя?! Как же это по-хедински – молча вышвырнуть соратника, ставшего ненужным…

Делать нечего, пришлось пускаться в обход. Просто потому, что больше Гелерра ничего не придумала.

Поход её, впрочем, длился недолго. Совсем скоро она ощутила содрогания силы, словно ткань Межреальности вздрагивала под мерными шагами какого-то гиганта.

И это было недалеко. Совсем недалеко.

Адата замерла. Дозорные чары устремились вперёд, скользя неприметными щелями и складками Междумирья. Осторожно, очень осторожно – она решительно не желала вновь обратиться в демона по какой-либо случайности.

Но гигант, похоже, не обращал на неё внимания. Её заклятия вернулись обратно, никем не замеченные, никем не остановленные. И, стоило ей взглянуть…

Ноги гарпии подкосились, она ахнула, не сдержавшись.

Из глубин Упорядоченного, наверное – со сказочного Дна Миров^[72] вверх, к Обетованному, вековой своей дорогой маршировало великое воинство.

Воинство Тьмы.

Армия Ночи.

Рати Мрака.

Полки Сумерек.

Все громкие прозвания, все старые сказки о «чёрных властелинах» и их «неисчислимых ордах» словно ожили перед ней. То, над чем от души смеялись ученики Хедина, вдруг оказалось правдой.

Чёрный поток, река мрака и тьмы. Живая река. Мириады созданий, существ, тварей Ночи, воплотившиеся безумные кошмары.

Бестии цвета воронова крыла с горящими жёлтыми или алыми глазами. Сотканные из мрака и мраком одетые. Когтистые лапы держат оружие, длинное, устрашающее, всё утыканное шипами, крюками, серповидными лезвиями. Адата не понимала, как таким вообще можно сражаться, но… Тьме, в конце концов, виднее, как воплощаться.

Их поток был бесконечен. Дву-, четверо– и шестиногие. Крылатые и бескрылые. Похожие на людей и не имеющие с ними ничего общего. Они текли и текли великой рекой, вырвавшись из какого-то тайного истока и грозившие затопить всё вокруг. Они пожирали всё, что попадалось в Междумирье, и за ними оставалось нагое, лишённое жизни пространство.

И они шли на Обетованное.

Адата замерла. По меркам любого мира – они были далеко, не увидишь простым глазом. А по меркам Межреальности – совсем рядом.

Её собственные чары держались хорошо, исправно показывая и сообщая, хотя показывать особенно было уже нечего. Река ожившей Тьмы, вот и весь сказ.

Как? Почему? Отчего? Такой выплеск возможен, только если кто-то… если кто-то овладел властью над Тьмой как над великим началом. Но как и кто? У бога Хедина появился новый враг? Кто-то подобный Ракоту Восставшему двинулся походом на Обетованное?

Она ждала в засаде, терпеливо, недвижно, забыв о сне, пище и питье. Поток Тьмы завораживал, хотелось глядеть на него бесконечно – на великое разнообразие Её тварей, на мрачные столпы багрового пламени, полыхавшие, словно приснопамятные Большие Костры Ракота; но больше всего адата алкала увидеть предводителя.

Кто повёл в поход этакую силищу?! Кто овладел Кипящим Котлом?

Невольно она подумала, что бог Хедин наверняка наградил бы и отметил того, кто доставит ему подобные вести. Быть может, ей стоило бы… нет, не ради Него, но ради друзей, боевых товарищей, с кем сражалась плечо к крылу… Гном Арбаз, эльфы Ульвейн и Аррис, радужный змей Репах…

Нет. Бог Хедин отверг её, отверг её любовь, ей нечего делать здесь. Он использует их всех, всех до единого, этой фальшивой своей заботой, лживым вниманием, предупредительностью; всё это лишь маска. Действенный способ заставить их умирать за его интересы. Но разве кнут, дыба и виселица не были бы куда честнее?

Она оставалась, где была, в засаде, сжавшись в комок, завернувшись в белоснежные крылья и крепко зажмурившись. Сейчас ей ничто не угрожало, но кто знает, что случится, если Тьма обнаружит её, подглядывающую?

Тем не менее она не позволила своим чарам растаять. Она смотрела, она ждала. Ждала предводителя.

Она потеряла счёт времени. Поток Тьмы длился, и длился, и длился, и конца ему было не видать. Адата ждала, как умеют, наверное, только гарпии, паря на широко раскинутых крыльях в восходящих потоках, высматривая разрыв в грозовых облаках.

И она дождалась.

…В развевающемся алом плаще, верхом на чешуйчатом клыкастом звере, каких нигде не встретишь, нёсся над бесконечным потоком…

Нет, не властитель Ракот. Не названый брат бога Хедина, нет. Не его правая рука, не верный исполнитель его воли. Нет – Владыка Тьмы.

Вла-ды-ка Тьмы.

Слова катались в сознании «подобно черепу труса в волнах прибоя», и только теперь до адаты стало доходить их значение.

Ракот Восставший восстал вновь.

Все против Хедина. «Хедин, враг мой». – Теперь это произнёс и вернейший из верных, друг из друзей, тот, кто был ближе брата, тот, кого Познавший Тьму спасал из заточения, рискуя всем, доказывая, что выше и важнее дружбы нет для него ничего; даже Ракот шёл сейчас против бывшего друга.

Адата даже не задалась вопросом, а точно ли Восставший «восстал против» бога Хедина. Что же ещё мог делать Ракот во главе воинства Тьмы, скорым маршем направлявшегося прямиком к Обетованному?

Что ж… коли так, это её шанс. Поистине, сей путь благословлён самою Судьбой. Воля ветров не могла б прозвучать громче и яснее.

Пусть воинство Тьмы подобно тарану откроет ей путь в сердце владений Хедина. А уж там она не даст оплошки.

Она выбралась из своего убежища, завернувшись в серый плащ. Конечно, она не станет ждать, пока вся исполинская чёрная змея проползёт мимо; Гелерра следовала рядом, скользила тенью, скрываясь в громоподобных шагах тёмного воинства.

Сила содрогалась, содрогалась и Межреальность; никому не было никакого дела до одинокой адаты, старательно прятавшей собственные белые крылья.

Междумирье стремительно вымирало вокруг: всё, что могло двигаться, спешило унести ноги – или лапы, или щупальца, или что там у них имелось.

Однако долго скрываться, оставаться в стороне ей всё же не удалось.

Что-то вновь давило на грудь, не пускало вперёд, вновь удлинялась дорога. Неведомая сила словно окружила Обетованное непроходимым барьером, похожим… очень похожим…

Очень похожим на ту самую завесу, что окружала Неназываемого!

Как же она сразу-то не догадалась!

Ну разумеется. Конечно. Владыка Мрака пошёл войной на бога Хедина. Бог Хедин, не будь дурак, смекнул, что происходит, и отгородился от всех сверхнадёжной, как ему кажется, завесой. А воинство Тьмы пытается эту завесу, как видно, пробить. Что ж, яснее некуда… Логично? – логично!

Однако теперь Гелерре придётся прижиматься к этому тарану Тьмы ещё теснее, ещё ближе….

Адата стремительно лишалась прикрытия. Приходилось покидать складки Междумирья, высовываться, рискуя быть обнаруженной. Волны новосотворённой пустоты накатывались и накатывались, а чёрный клин Тёмного Воинства резал их, словно нос боевой триремы, и адате удавалось проскальзывать всё дальше и дальше.

Правда, ценой того, что она сама оказывалась всё ближе и ближе к чёрному потоку…

Теперь уже не требовалось никаких заклинаний – Гелерра видела тёмную реку обычным зрением. Межреальность исчезала под ней, и не оставалось ничего, кроме Тьмы.

Она не знала, из плоти ли и крови эти существа, или нет в них ничего, кроме одной лишь сущности Мрака, эманаций Ночи. Она видела мириады горящих, словно злые звёзды, глаз. Неисчислимое множество воздетых пик, алебард, гизарм, глеф, длинных секир. Оружие, доспехи, броня, чешуя. Руки, лапы, щупальца. Самострелы, арбалеты, луки короткие и длинные – всё мыслимое и немыслимое оружие оказалось собрано здесь воедино.

В непосредственной близи к тёмному потоку внешний напор новосотворённой пустоты угасал. Клин чёрного воинства пробивал собой брешь в накатывающемся прибое, а Гелерра скользила рядом, словно крошечная песчинка, подхваченная могучим штормом.

Правда, в отличие от песчинки, у неё имелась свободная воля.

Она уже узнавала окрестности. Межреальность менялась, здесь её уже «облагораживало сияние Обетованного», как любили говаривать романтичные светлые эльфы.

Правда, с каждым шагом росло и сопротивление. Клин чёрного воинства словно входил в неподатливое дерево, обдирая собственные края.

Адату даже отбрасывало назад; ощущалось это уже как настоящий ураган, только беззвучный. А магическая сущность Гелерры содрогалась, чувствуя высвобождаемые Ракотом Владыкой Тьмы заклятия.

Ибо каждый шаг его воинства прокладывался им самим.

Тьма гнула, мяла и раздвигала поднимавшиеся навстречу ей волны пустоты. Она не поглощала их, не уничтожала – именно раздвигала, проникая меж мельчайшими частицами Сущего, как глубоко – адата увидеть уже не могла. Клин, чёрный клин настойчиво и упорно пробивал себе дорогу, и – знала Гелерра – должен был настать миг, когда потоки пустоты прекратятся.

Ибо едва ли Хедин устроил такое прямо в собственном обиталище! Нет, конечно, это только внешнее, отпорный круг. Рано или поздно Тьма его продавит… Но, высокие небеса, какая же мощь! У Гелерры, не знавшей страха высоты, самым натуральным образом кружилась голова, потому что сила, бросаемая Восставшим на весы боя, превосходила всякое воображение.

Наверное, именно так маршировали на битву сказочные рати Ракотова Первого Восстания, вернее, Второго, хотя, по сути, они составляли одно и то же. Первое наступление Восставшего Молодые Боги отбили, сами пошли вперёд, однако оказались разгромлены, передоверив команду над своими воинствами иным, менее могущественным, чем они сами, сущностям.

И Второе Восстание было просто последним, самым мощным и решающим наступлением Ракота, когда рати его прорвались к самому Обетованному, осадили его и штурмовали – трижды, но были отбиты.

Что стало началом конца.

Тогда взять Обетованное Ракоту не удалось. А сейчас?

Гелерру прижало к потоку тёмного воинства уже почти вплотную. Создания всех оттенков чёрного вроде как не обращали на неё никакого внимания; надо полагать, полностью зависели от воли Ракота, а тот был слишком занят, прокладывая им дорогу.

Гелерра, как могла, плотно завернулась в белые крылья, стянула на груди серый плащ, захваченный из замка Кора Двейна.

Метнула быстрый взгляд на тёмные шеренги – и поняла, что воинство Восставшего её таки заметило. Верно, она оказалась слишком уж близко, в пределах их досягаемости.

Повёрнуты к ней уродливые головы, горящие глаза, оскалены клыки – такие же тёмные, как и всё остальное. Угрожающе опускались древки, на адату нацеливались острия и крюки.

А встречный поток заставлял Гелерру прижиматься к чёрной реке всё ближе и ближе.

Десяток шагов, семь, пять…

Глухое рычание. Адату уже почти вжимало в ряды тёмных тварей.

– Гелерра! – прокатился над головой громоподобный клич.

Ракот. Ракот Владыка Тьмы тоже заметил её.

Чёрный зверь падал сверху, рвался и трепетал алый плащ. Ракот Восставший, Ракот Владыка Тьмы стоял на спине зверя, выпрямившись во весь рост и скрестив руки на груди.

Адата поспешно склонилась перед Восставшим. Он… изменился.

Сделался заметно выше ростом, шире в плечах. Но лицо побледнело, утратив краски, жёлтое пламя заполнило глаза, а с кончиков волос стекали тонкие дымные струйки, словно само тело Ракота составляли теперь Мрак и Тьма, как и его воинство.

Чёрно-серым сделался и его наряд.

Тонкие волосяные нити-дымки тянулись и с обшлагов его перчаток, с уголков алого плаща. Было в великом Ракоте теперь что-то разом и величественное, и пугающее.

– Гелерра! – Могучая рука протянулась ей навстречу. – Откуда ты взялась? Куда пропала? Тебя пленили?.. Я ощутил твой след, но…

– Великий Владыка, я… – Гелерра опустила взгляд. Если Ракот пошёл против Хедина, то с чего ему быть столь милостивым к одной из самых преданных Познавшему Тьму учениц? – Я была тяжко ранена. Заброшена в дикие бездны. Долго выбиралась. Залечивала себя…

– Получилось у тебя неплохо, – пристально оглядел её с головы до ног Владыка Тьмы, и адата немедленно зарделась. – Перья лучше прежних!

– Благодарю, Владыка.

– Что ж, рад встретить тебя, Гелерра! – громыхнул Ракот, совсем как в прежние времена. – Пробиваемся к Обетованному, драка будет жаркая! Пришлось вспомнить кой-чего из хорошо забытого старого. – Он небрежно кивнулна чёрный поток, изрядно замедлившийся. – Не могу болтать! Вставай за спину, взлетим! Будешь рассказывать!

Адата молча повиновалась. Чёрный зверь оскалился было, но враз присмирел под суровым взглядом хозяина.

– Ничего не бойся, стой спокойно, Гелерра.

– Владыка, я – адата, крылатая. Мне ли бояться высоты и полёта?

– Да, точно, – ухмыльнулся Владыка Тьмы. – Тогда летим!

Потребовалось всё врождённое умение адаты балансировать, чтобы не опозориться, не оказаться сброшенной с летучего зверя, которому вообще не требовалось никаких крыльев для полёта.

– Говори! – бросил Ракот. – Говори, я слушаю.

Под ними вился тёмный поток – воинство Ночи по-прежнему следовало за чарами Восставшего, упрямо пробиваясь всё ближе и ближе к сердцу Обетованного.

Гелерра повиновалась, аккуратно и осторожно подбирая слова. Владыка Ракот изменился, сильно изменился: Тьма жила в нём, глядела его очами и слушала его ушами.

Адата со всеми подробностями живописала свой провал в ток «дикой магии», свои превращения, умолчав лишь о демонической их сущности.

– Ты лишилась всех перьев? – перебил её Ракот. – И сумела вырастить их обратно?

Гелерру так и подмывало ответить: «Как видите, Владыка!».

– Искала нужные чары, великий. Это заняло много времени.

Восставший задумчиво кивнул.

– Что ж, ты мне пригодишься. Нам предстоит идти на штурм…

Гелерра затаила дыхание.

«Ты мне пригодишься»? Что это значит? Он же нападает на Хедина? Как он может звать с собой её, адату, ещё совсем недавно – верную из верных?..

Она не успела развить мысль.

Именно в этот миг давящий напор пустоты, сквозь который они пробивались, умер – внезапно, разом. Буйство Межреальности упиралось в густые окраинные леса Обетованного – и над ними поднимались многочисленные столбы дыма.

– Вставай на крыло, адата! – взревел Ракот. – Вставай на крыло, дальше ты сама! Держись ко мне поближе!..

Там, впереди, у черты, у границы домена Познавшего Тьму, разворачивалось многочисленное воинство, далеко оттягивались полки правой и левой руки – отсюда, издалека, адата не могла разглядеть, кто их ожидает.

Вообще-то подобные армады – совсем не в духе бога Хедина…

Здесь были десятки, сотни тысяч; адата не верила собственным глазам.

– Держись! – рявкнул в последний раз Ракот, и под Гелеррой разверзлась пустота.

Крылья послушно развернулись, опёрлись на то, что заменяло Межреальности воздух. Адата заложила крутой вираж, снижаясь вслед за Ракотом.

Армия Владыки Тьмы тоже стремительно разворачивалась. Потоки чёрного разливались широко, заворачивая вправо и влево, заполняя пространство, выбрасывая перед собой тонкие струйки крылатых созданий; вырывались вперёд какие-то гротескные подобия кентавров, тяжело передвигали неохватными лапами-колоннами сухопутные чудища с громадными бивнями и целым пучком щупалец над пастью. Скакали отряды всадников на жуткого вида чёрных костяках, отдалённо напоминавших коней.

И над всем этим величием низко, над самыми их головами, нёсся Владыка Тьмы, и огневеющий его плащ оставлял за собой дорожку дымного пламени.

Истинный Владыка. Истинный Повелитель.

Гелерра, как и большинство учеников Познавшего Тьму, привыкла относиться к его названому брату со внешним почтением, не исключавшим, впрочем, иронии; по сравнению с утончённым, сдержанным Хедином, чьи планы всегда отличались глубиной, Ракот казался варваром, простецким и грубоватым. Он годился, казалось, лишь командовать на поле боя, исполнять приказы великого Хедина – разумеется, отдаваемые как «просьба к брату»; но кроме этого?

И сейчас адата, замирая, видела его истинного. Такого, каким он, наверное, был в зените славы и силы. Средоточие Тьмы, её воплощение и знамя. Он пришёл довершить начатое эоны назад – он штурмовал Обетованное!

Она оглянулась. Сколь ни были многочисленны отряды тех, кто преградил им дорогу в сердце владений Хедина, армия Ночи превосходила их многократно. Ни конца, ни края не было видно великому потоку, а прямо перед Гелеррой мрак стремительно заполнял ещё разделявшие обе армии пространство.

На той стороне, однако, не растерялись, не дрогнули и не побежали.

Адата видела, как плотнее сбивали там ряды – погодите – как так? – что здесь делают прекрасно ей знакомые четверорукие воители-быкоглавцы?!

О, а вот и другие давние приятели – низкорослые коротышки-маги в коричневых плащах…

И приснопамятные чародеи-некроманты тоже здесь?

И… ещё другие. Много других. Высокие, тонкие, смахивают на эльфов, только, конечно, совершенно не эльфы. Низкие, коренастые, навроде гномов, но, разумеется, тоже не гномы. Иных она помнила по каким-то давним схваткам, иные совсем незнакомы.

Рыцари в тяжёлом вооружении, на роскошных могучих конях, под зелёными знамёнами – вообще непонятно, кто такие и откуда здесь взялись.

«Стоп, – сказала себе Гелерра. – Что здесь вообще происходит? Если Ракот атакует Обетованное, то что здесь делают быкоглавцы, да ещё и в роли его противников?

Или… или до Обетованного добрались наши старые враги? Дальние и их неведомые подручные? Может, они и впрямь успели сюда первыми, а Владыка Тьмы отнюдь не собирается уступать им свой приз? А, может, хитроумный Хедин уже успел заключить с предводителями быкоглавцев поспешный союз, ибо Тьма угрожает им всем?»

Так или иначе, ей это на руку. С кем бы ни сражался тут Ракот, она может проскользнуть…

Знать бы ещё, там ли Хедин и заветный зелёный кристалл.

Впрочем, даже если Познавшего Тьму там и нет, ей лучше всего сейчас держаться Восставшего.

Разумеется, до опредлённого предела.

И адата недолго думая сорвалась в крутое пике, расправив крылья уже над самой твердью Межреальности.

Она мчалась прямо на сплошную стену длинных пик и огромных щитов, прямо на заблиставшие в рядах быкоглавцев огоньки – казалось, там разгоралось множество фитилей. Она мчалась прямо на них, ветер привычно свистел в ушах, и привычное же упоение боем вновь оживало в груди.

Прочь с дороги, вы все! Идёт Гелерра, свободная адата, которая отныне сражается только за одного-единственного господина – за себя саму.

Над рядами быкоглавцев взмыло несколько огненных сетей: кто-то явно намеревался уловить Гелерру, точно птицу в силки. Она уклонилась, если не играючи, то без особого труда, скользнула над лесом пик, пронеслась прямо над ними и, в последний раз взмахнув крыльями, оставила позади поле боя…

Здесь всё было знакомо, каждый куст и каждый камень. Цветы, любовно взращенные крошечными феями, – им, бедолагам, было всё равно, кто владеет Упорядоченным или Обетованным, лишь бы не мешал заботиться об их садах.

Здесь должны уже были стоять стражи Хедина, передовые дозоры его учеников, сторожевые чары – Гелерра сама не раз обновляла их; она бы не пропустила, но вместо этого – ничего.

Земля под ней слово вымерла. Быкоглавцы тут не наступали. Но… Гелерра ощутила, что влетает словно в громадный незримый конус: пространство резко свернулось, сжалось, оставляя одну-единственную дорогу.

И точно – внизу под ней тянулся просёлок через молодой сосновый бор. Никогда в окрестностях Обетованного не случалось ни таких дорог, ни подобного бора!

А по дороге валом валило войско, такое же, что готовилось отражать натиск Тёмной Армии Ракота. Ему просто некуда было деваться – или назад, или вперёд. «Назад», как сильно подозревала Гелерра, было неприемлемо для тех, кто пригнал сюда этих несчастных быкоглавцев, смазку для боевых чар учеников Хедина. И они шли вперёд, где, не сомневалась Гелерра, их ждали все её былые товарищи в полном боевом облачении.

Разумеется, её заметили.

Взмыли вверх огнешары, и не простые – эти явно чуяли жертву, стремительно нацеливаясь на резко метнувшуюся в сторону Гелерру.

«Только этого мне ещё не хватало!»

Петля, петля, винт, вираж, отвесное падение, переворот у самой земли…

Огнешар взорвался, угодив прямо в гущу марширующих мрачных быкоглавцев.

Раньше Гелерра пусть и невольно, но пожалела бы их. Сейчас – только зло ухмыльнулась.

Тем не менее уклоняться от огнешаров становилось всё труднее, пространство вокруг неё сжималось, оборачиваясь воронкой.

Бог Хедин, похоже, имел, чем встретить незваных гостей.

Гелерра метнулась влево, вправо – дороги нет нигде, её выворачивало обратно под град огнешаров.

Впереди что-то горело. Чёрный дым завивался многочисленными спиралями, искал выхода и не находил. Кротовья нора, воронка, западня.

Гелерра что было сил взмахнула крыльями. Где дым – там и схватка, там ученики Хедина.

И точно.

* * *

– Спокойно, Робин, не суетись. Сбивай пламя, сбивай, про них не думай, я обо всём позабочусь. Сбивай пламя, тебе говорят!

– Х-хорошо тебе говорить, – просипел невысоклик по имени Робин, такой же, как и его товарищ Фредегар, ученик великого Хедина.

Они по-прежнему держались. Просёлочную дорогу преграждала рогатка, перед нею откопан был неглубокий ров, сразу за ним – насыпан земляной вал. Казалось, атакующая лавина быкоглавцев и их союзников-магов вот-вот перехлестнёт через ничтожную преграду – но она всё никак не может перехлестнуть.

Подожженный бесчисленными огнешарами, сыпавшимися на половинчиков подобно граду, лес горел, жарко, с треском. Сосны корчились и умирали в пламени, потому что Робин с ловкостью заправского жонглёра отражал огнешары незримым щитом, отправляя их в окрестные заросли. Ему пришлось сузить, сжать защиту, экономя силы, так что они с товарищем оказались несколько уязвимы; старший, Фредегар, недовольно хмурился.

– Целый век так отмахиваться не будешь. Говорю тебе, верни купол! Что у тебя с этими чарами?!

Сам Фредегар стоял за рогаткой с натянутым луком. Стрелы он пускал изредка, отнюдь не одну за одной, как можно было б подумать; половинчик хладнокровно выжидал, когда быкоглавцы в очередной раз подкатывались ближе, и спускал тетиву.

Стрела срывалась, оставляя за собой жуткую кровавую просеку. Она не знала преград, разносила вдребезги толстенные щиты, обитые полосами чёрного железа; пронзала кованую броню, несмотря на все ухищрения кузнецов; насквозь проносилась, не замечая, через тела, рассекая плоть, дробя кости, разрезая сухожилия.

Перед рогаткой всё было завалено окровавленными телами быкоглавцев. Они лезли в бой, не зная страха, однако откатывались всякий раз, потому что после стрелы Фредегар или швырял в них горсть песка, или запускал камешком, или даже просто комком земли, и это оказывалось не намного смертоноснее стрел половинчика.

Песок оборачивался облаком острейших, пронзающих всё и вся осколков; камень ударял в землю и вспыхивал; пламенные змеи, точно живые, кидались на быкоглавцев, обвивались вокруг ног, вползали под доспехи, и несчастные метались с дикими воплями, пытаясь срывать с себя броню, но, конечно же, не успевая.

Маги-коротышки тоже старались вовсю, земля под ногами Фредегара то и дело порывалась вскипеть; футах в шести, разворотив обочину, валялся здоровенный подземный змей – голова разнесена, верхняя челюсть выломана, кости обуглены.

Двое половинчиков, державшихся против целой армии, не отступили ни на шаг.

– Смотри!

– А? Где? Чего? – Робин отразил очередной огнешар, рассыпавшийся облаком оранжевых искр.

– Туда! Белые крылья – видишь?!

– Хедин-милостивец! Адата Гелерра?!

– Точно! Откуда взялась – да отбивай ты, рот не раскрывай!

Стремительная тень с парой огромных снежных крыл пронеслась над их головами, филигранно перевернулась в воздухе и мягко встала наземь.

* * *

Половинчики. Ну, разумеется. Из воинственных, «чей рост никак не соответствует высокой их доблести».

– Адата Гелерра!

– С возвращением, адата!

– Не то, чтобы нам нужна была помощь… Робин, не зевай!

– Фредегар… Робин… – Гелерра постаралась, чтобы голос её звучал приветливо и безо всякого напряжения. – Счастлива буду помочь, братья. Слава Хедину!

И недолго думая Гелерра принялась лепить собственный огнешар. Старое, доброе, верное, проверенное. Ей повезло. Так будет легче подобраться к кристаллу…

Огнешар вышел на славу. Пожалуй, лучший из всех, когда-либо ею слепленных. Несколько магов-коротышек попытались отвести его в сторону, но куда там! Клубок пламени размером с голову взрослого человека играючи проломил защиту и разорвался так, что половину пространства перед рогаткой и рвом заполонило яростными языками огня, взметнувшимися выше уцелевших сосен.

Оба половинчика невольно присели от окатившей их волны жара.

– Ого! – Фредегар аж головой покрутил в восхищении. – Госпожа моя адата, вот это умение! Где ж это вы пропадали, что такому научились?!

Гелерра многозначительно ухмыльнулась.

И послала ещё один огнешар.

* * *

Ирма Нарви бежала. Мчалась со всех ног, и ветер свистел в ушах. Третий день она уходила от погони, третий день пробивалась в самую глубь болот; третий день слуги Хедина азартно, неотступно и в силах тяжких преследовали её, не только не отставая, но и мало-помалу загоняя её в «мешок».

Выручал Серко. Но Ирма берегла своего волчка, забираясь на его спину, лишь когда совсем выбивалась из сил. Ему ещё предстояла главная схватка, а ученица госпожи Соллей давно заметила, что волку требуется некоторое время, чтобы «восстановиться» – словно живому.

Когда Ирму настигнут, Серко должен быть готов.

Она всё сделала, как велела строгая наставница. Срабатывали её ловушки, «шутихи», заставляя гномов метаться, кидаться из стороны в сторону, терять её след; однако они очень, очень быстро, с просто пугающей быстротой возвращались на него снова. И они учились ещё скорее. Стряхнуть погоню удавалось лишь ненадолго, и время это всё сокращалось.

Юная волшебница даже не знала, сумела ли она увести преследователей от спрятанных глубоко под горами «закладок», как называла их госпожа Соллей – неких магических артефактов, что давали устойчивость порталам, ведущим «куда требовалось».

Порталы должны работать, объяснила наставница.

И Ирма старалась, как только могла.

За три дня непрерывного бегства щёки у неё ввалились, под глазами залегли глубокие синюшные тени. Она почти ничего не ела, только пила на бегу, да поддерживала силы заботливо переданными госпожой Соллей чарами.

Она старалась.

Но, тем не менее, червь сомнений грыз.

Госпожа Соллей выпихнула вперёд её, Ирму. Прошедшую лишь самое начальное обучение. «Талантливая», да, это приятно слышать. Но… оставлять архиважную миссию на неё одну? И исчезать куда-то? Или означенная миссия не столь уж важна, или… или тут кроется что-то ещё.

Она уводила преследователей за собой, отбивалась, как могла, но и неотступно думала.

Что-то не сходилось. Не сводилось и не съезжалось. Соллей так и не вышла на открытый бой со слугами Хедина. Хотя – не сомневалась Ирма – заставила б их попотеть. Могла отогнать их от своих драгоценных «закладок», могла напустить сбивающие с пути чары, могла… много чего могла!

Но вместо этого оставила за себя новоиспечённую ученицу, пусть и «талантливую».

В сердце Ирмы ледяной змеёй вползал страх.

Что, если Соллей её просто-напросто бросила? Оставила в качестве приманки? Хитрая, ловкая, изворотливая – пусть-ка заставит слуг Хедина за собой гоняться, пока мы…

Девочка не знала, какое «пока мы» тут может быть, однако не нравилось ей это всё сильнее и сильнее.

И постепенно в ней крепло и крепло новое, совершенно неожиданное решение.

Она, конечно, доведёт гномов до «алых крестов», оставленных госпожой Соллей. Но после этого повернёт прочь, к тем самым «закладкам», не обозначенным ни на каких картах. Она должна понять, что это такое.

Потому что…

Потому что, если она попадётся, нужно иметь хоть что-то, чтобы выторговать себе свою собственную шкуру.

Она Ирме была до сих пор, скажем так, несколько дорога.

* * *

В тот вечер Матфей Исидорти, как обычно, вернувшись от Царицы Теней, работал в библиотеке. Огромная, необъятная, она была сейчас пустынна и безмолвна. Здесь трудились слуги-библиотекари, молчаливые, бесшумные, похожие на сов, но сейчас и они куда-то делись.

Схемы и чертежи Матфея распространились на два длиннейших стола, так что ему самому пришлось ходить вдоль, делая заметки в свитке, намотанном на два стержня.

Заклятия Кора Двейна, удерживавшие в заточении Царицу Теней, были могущественны и крепки, но достаточно просты. Во всяком случае, в них можно было разобраться.

И даже найти контрзаклятия.

Труднее было другое – составить свои собственные чары, что смогли бы держать в узде Царицу Теней уже после того, как они отсюда выберутся.

И это было самое сложное. Заклинания Кора Двейна были привязаны к темнице, к артефактам и источникам, скрытым в основаниях замка, – их с собой не возьмёшь. Значит, надлежало уповать на свободную силу, и вот тут начинались трудности.

Матфей с головой ушёл в тонкие аспекты направляющих силу бесталисманных, безаттракторных заклятий, когда дверь в библиотеку распахнулась.

– О, Матфей! Вот ты где! Трудишься, как я погляжу?

На пороге возник господин Кор Двейн собственной персоной. Небрежной походкой, помахивая рукой, направился к обмершему Матфею. Который так привык, что господин Двейн сюда не заходит…

– Ты, смотрю, размахнулся, друг мой! Внушает, внушает… не возражаешь, если я гляну?

– Д-да, г-господин Двейн… п-пожалуйста…

Кор Двейн по-прежнему небрежно склонился над чертежами.

– Смелое решение… Переход вот здесь слаб, не выдержит, если ты погонишь такое количество силы по связке… здесь нужен крепкий якорь. Гм, разрабатываешь подвижную темницу для магической сущности? Хвалю, хвалю, у нас со Скьёльдом и Соллей всё руки не доходили; большое и нужное дело сделаешь, коль до ума доведешь…

Матфей стоял ни жив ни мёртв. Господин Двейн медленно шёл вдоль разложенных схем и диаграмм, кивал, порой хвалил, порой делал замечания – дружелюбно, совсем не обидно.

Но откуда у него, Матфея, такое ощущение, что с ним играют, как кот с мышью?

Почему всё внутри сжимается и леденеет?

– А вот тут хорошо придумал! Вспомогательный контур, с самозавязкой на основной – это как самозатягивающийся узел. Чем сильнее тянут, тем он крепче. Славно, славно!

У Матфея подкашивались ноги. «Темница для магической сущности». Ну, не совсем «темница»… задача-то была – наручники и что-то ещё, чтобы не смогла наложить чары… а он бы всем воспользовался… Такой маг, как Кор Двейн, не может этого не видеть!

– Молодец, – подытожил наконец волшебник. – Хорошая работа, Матфей. Во многих мирах, где есть магические академии, потянула бы на полновесную магистерскую диссертацию. Доведи до конца, говорю тебе. Очень нам поможешь. Ну а награда не замедлит.

– Б-благодарю вас, господин Двейн…

– Ты чего дрожишь, Матфей?

– Б-боялся…

– Боялся? Чего? Я не ругаю своих учеников, когда они стараются заглянуть за горизонт, когда дерзают, когда берутся за рискованные проекты.

– Ну-у-у-у… всё равно… Я ведь ничего не сказал вам об этой задумке…

– И тоже понимаю! – хлопнул Матфея по плечу волшебник. – Какой же ученик, берясь за новое, свою идею воплощая, наставнику говорить станет? А если не получится? Стыдно будет! А так всё хорошо: не получится, так никто не узнает, а коль выйдет – ну, сам знаешь.

– Спасибо, господин Двейн…

– В общем, придумал хорошо, не бросай, до конца доведи, – распорядился чародей. – Я тебя искал, однако, для другого. У нас в замке будут гости. Очень важные гости. Хочу, чтобы ты бы помог с приёмом. У нас хватает слуг, но ученики – это совсем другое. Наш план, над которым мы трудились уже очень, очень много времени, близок к окончательному воплощению. Те, кто нам помогал, желают получить свою долю. Весьма возможно, обеспечение вручения им означенной доли потребует твоего участия. Ты – мой ученик, не тавлейная фигурка, и ты должен знать, во что ввязываешься. Поэтому поможешь мне встретить гостей. И принять, разумеется. Скьёльд и Соллей вот-вот должны вернуться.

– Да, господин Двейн, – поспешно поклонился Матфей.

– Насчет твоей подопечной не волнуйся, – беззаботно заметил волшебник. – Отнеси ей… запас воды, хотя она и без неё прекрасно обойдётся, и возвращайся сюда. Будешь мне нужен.

* * *

Матфей Исидорти, конечно же, не мог упустить такого шанса – увидеть своими глазами таинственных друзей и союзников господина Кора Двейна. Царице Теней сегодня придётся подождать. Несмотря на всё её искусство и любовный пыл.

Гости прибывали, конечно же, безо всякого пафоса. Но Матфей достаточно занимался с господином Двейном и достаточно переведывался с демонами, чтобы мгновенно почувствовать силу новоприбывших сквозь небрежно накинутые длинные плащи и низко опущенные капюшоны.

Едва ли они не были способны закрыться совсем, думал Матфей, склоняясь в низком поклоне, пока четверо гостей шли через широкий двор. Пусть я им кажусь слугой, неважно. Они явно хотели показать тут свою силу, эти четверо.

Мужчины, высокие, широкоплечие. Лиц не видно, из-под капюшонов торчат только густые, окладистые бороды – гномам впору. Хотя, конечно, бороды нетрудно навязать и фальшивые.

Оружия на виду гости не держали.

И господин Кор Двейн, и госпожа Соллей, и господин Скьёльд вышли встречать. Мужчины – в долгополых кафтанах, расшитых золотом по тёмно-синему; Соллей же, как и всегда, довольствовалась лишь плащом своих роскошных волос.

Ирмы нигде видно не было. Многочисленные подручные троицы магов выстроились, подобно Матфею, вдоль стен, приветствуя важно шествующих через двор низкими поклонами.

Разумеется, никто из гостей даже и головы не повернул.

Кор Двейн, Соллей и Скьёльд спустились с крыльца. Они не заставляли гостей подниматься к ним и глядеть на них снизу вверх. Осторожничали?

Встретились у подножия ступеней. Ни гости, ни хозяева не кланялись, не протягивали друг другу руки и даже не обменялись кивками. И не было произнесено ни слова.

Они не пользуются обычной речью?

Четверо гостей, не замедлившись, стали подниматься по ступеням. Трое хозяев двинулись следом, не показывая дорогу.

Не задерживаясь во дворе, Матфей попытался проскользнуть следом.

Остальные подручные Двейна, Скьёльда и Соллей, перешёптываясь и оглядываясь, стали рысью разбегаться по назначенным им на сегодня урокам. Матфей никогда не говорил с ними, не искал их дружбы или хотя бы общества, не знал, кто они или откуда. Ему не было до них дела.

Впрочем, как и им до него. Никто его не окликнул, никто никогда не старался заговорить с ним. Он словно б не существовал. Каждый в замке знал своё место и никогда, никогда не переступал границы.

Никто не указывал Матфею, что ему делать. Никто и не захлопывал перед ним никаких дверей. Делай, что хочешь – всегдашний девиз замка господина Двейна.

Впереди глухо звучали шаги. Шаги, не голоса; гости и хозяева дружно направлялись к большому залу. Не зная, что предпринять и чувствуя хоть и смутную, но всё-таки изрядную уверенность, что сейчас происходит тут нечто из ряда вон, Матфей шагал и шагал следом, ничуть не скрываясь – ведь ему же ничего не запрещали.

Двери в большой зал, высокие, из полированного кедра, с вычурными золотыми ручками, оказались приоткрыты. Недолго думая, Матфей заглянул – так, словно имел полное право тут находиться.

За длинным столом они сидели друг напротив друга – гости и хозяева. Столешница девственно чиста. Ни вина, ни яств, ни фруктов – ничего. Даже вода отсутствовала. Выражения лиц – непроницаемо-сосредоточенные, ничего не прочитаешь.

Поражаясь собственной наглости, Матфей низко, почтительно поклонился сперва гостям, а потом – хозяевам. На него обратили внимания не больше, чем на ночную бабочку. Его не существовало.

Осторожно выпрямившись, Матфей на миг поймал мимолётный взгляд господина Двейна. Как ни странно, господин Двейн совершенно не выглядел рассерженным или хотя бы раздражёным; напротив, Матфею показалось, что маг едва заметно, но одобрительно кивнул, словно хваля за догадливость.

Правда, он же всё равно ничего не слышит! И не воспринимает.

Он аж стиснул зубы от досады.

Интерлюдия

Наступает момент, когда события в Упорядоченном начинают развиваться настолько стремительно, что само время не успевает за ними.

Высоко-высоко над туманами мира, где в самом начале встречались Орёл и Дракон, две великих Сущности вновь вместе. Вновь обвивают чёрный пик изгибы золоточешуйчатого тела, вновь мерно вздымаются и опускаются крылья белоснежного Орла. Вновь два столпа Третьей Силы ведут неспешный разговор, недоступный слуху ни смертных, ни даже бессмертных.

Но что-то неуловимо изменилось по сравнению с их описанной встречей. Что-то непонятное разлито в воздухе – удивление? Неуверенность? Тревога?

Неужели что-то пошло не так в их замыслах, что неведомы нам?

На что устремлены взоры всевидящего Орла и всезнающего Дракона?

На кипящую вокруг Обетованного битву, где Тёмные Легионы Ракота Восставшего, новоявленного Владыки Тьмы, сошлись врукопашную с ратями быкоглавцев?

На отряды магов Долины, под предводительством Сильвии Нагваль, спускающиеся в ничего не подозревающий мир, дабы положить начало грядущей Империи?

Или, может, они пытаются отыскать хитроумно запрятанный в складках Межреальности замок Кора Двейна, его названого брата Скьёльда и названой же сестры Соллей, куда сейчас собираются некие таинственные гости?

А ещё могут они взирать на творящееся вокруг Асгарда Возрождённого, где приведённые волшебницей Сигрлинн рыцари Ордена Прекрасной Дамы вкупе с Ночными Всадницами продолжают, несмотря ни на что, штурмовать крепость Старого Хрофта?

Или взоры их прикованы к бездне Неназываемого, куда с неслышимым рёвом обрушиваются потоки непустой пустоты, затягивая с собой останки разрушенных «царств мёртвых» и даже целых миров, чьи корни не выдержали напора магии, извергаемой аж четырьмя Источниками?

А, может, они глядят на скромно одетого человека в простом плаще, того самого, что являлся Сильвии Нагваль и таинственно отшагнул в сторону, оставив её душу в смятении, заглушить которое может только война?

Ибо смертельная схватка – последнее убежище, где ещё порой удаётся скрыться от себя самого.

Неведомы смертным пути великих сил.

Но даже самые, казалось бы, скромные люди, гномы, орки, гоблины, кобольды или иные – есть те камешки, на которых дают сбой всесокрушающие мельницы богов.

Времена и реальности смешиваются, поток времени мчит сквозь Упорядоченное всё быстрее, в нём всё больше воронок, водоворотов, в него рушатся, однако, и сухие трупы умерших, отживших свой срок миров, образуя стоячие заводи. Такого не случалось с дней совсем забытых; и потому события, что должны были быть разделены днями, месяцами, а то и годами – сжимаются в часы.

Это был поистине замечательный младенец. Он всегда улыбался и никогда не плакал. Даже когда был голодным, он всё равно улыбался. Когда ему что-то было нужно, слегка кряхтел, кха-а, кха-а, кха! – но не плакал.

Родители, уже немолодые по меркам Восточного Хьёрварда, нарадоваться на него не могли. Крепенький и здоровый, румяный, с ясными глазками. Отец, ремесленник, пусть не из первых в Хедебю, но и далеко не из последних, со своим домом и мастерской, где он ладил сложные механические замки, мало чем уступавшие гномьим, только куда дешевле; и мать, всегда заботившаяся о доме и старших дочерях.

А сын у них был первым.

Жизнь семейства текла, как и жизнь многих им подобных мастеров в ремесленном квартале богатого торгового города; пришли на праздник наречения имени все соседи, со-гильдийцы, выпили море пива, съели целого кабана – не каждый день сыновья рождаются, после пяти-то выживших дочек!

На празднике, среди шумных гостей, среди разряженных кумушек, совершенно затерялся молодой человек, в такой же ярко расшитой одежде, как и остальные, в широком поясе с золотой вязью.

Взгляды прочих скользили по нему, не задерживаясь; ничто в этом госте, казалось, не способно возбудить к нему интереса, кроме разве что у дочек почтенного мастера Яана, кои уже несколько заневестились.

Но зато Сильвия Нагваль сжала бы кулаки и нахмурилась при одном взгляде на него. И спросила бы – а ты что здесь делаешь? Какое тебе до этого-то дело?

Быть может, он бы даже и ответил. Быть может – и даже наверняка – ей он ответил бы честно.

Быть может, даже попросил у неё помощи.

Но Сильвии Нагваль тут не было, и на человека никто не обращал внимания, а дочкам старого мастера он на глаза старательно не попадался.

Младенца, само собой, гостям показали очень кратко – от дурного глаза его хранили многочисленные обереги, на кои мастер Яан не пожалел денег, но лишний раз рисковать не стоило.

Молодой человек закусил губу, глядя прямо в крошечное личико малыша, которого счастливый отец поднял высоко над головой по-прежнему сильными и крепкими руками.

И младенец тоже смотрел в ответ. Тяжёлым, совершенно не детским взглядом.

Глаза молодого человека сузились на миг. Он вздохнул, покачал головой. Встал – и выскользнул из-за праздничного стола, по-прежнему никем не замеченный.

Может, великие силы, Орёл и Дракон, взирают именно на это? И им отлично ведомы подлинные имена встретившихся Троих и Четверых? Может, взгляды столпов Третьей Силы проникают сейчас под покровы маскирующих суть заклятий, и существа, явно пытающиеся о чём-то договориться, для Орлангура и Демогоргона – открытая книга?

Для Духа Познания это, наверное, развлечение, самая острая игра, когда есть риск для него самого.

Для Духа Соборной Души это, наверное, прелюдия к новой войне за величайшее богатство Упорядоченного – живые души, священный дар Творца.

Может, это они нашёптывают в ухо скромному клирику Матфею Исидорти, беглому монаху, неудачливому охотнику за демонами (или, может, как раз весьма удачливому, это как посмотреть), путая планы всех и всяческих сил, возомнивших себя хозяевами Упорядоченного?

А, может, это сам господин Кор Двейн, раз уж появление норовистого ученика в покое, где ведутся речи высочайшей важности и тайности, мага ничуть не возмутило и даже не обескуражило?

Или это сам Матфей, поднаторев в магических искусствах, пытаясь подобрать ключи к загадке, сделал непонятно что, открыв себе доступ к тайному?

…Он услыхал голоса.

Они звучали у него в голове, ясные и льдисто-холодные, отливаясь болью в основании черепа.

– Мы довольны твоими успехами, слуга Двейн.

– Всецело в распоряжении ваших могуществ. – Слова лишены выражения, они звучат монотонно, так что даже и не поймёшь, действительно ли «слуга Двейн» норовит угодить своим невесть откуда взявшимся «хозяевам», или, наоборот, речь его полнит злой сарказм.

Ведь и в самом деле, хозяева не кланялись гостям, не падали перед ними на колени.

– Наши могущества желают, дабы вы приняли одного из наших пленников.

Кто говорит из четвёрки гостей, понять невозможно.

– Как будет угодно вашим могуществам. – А вот что теперь вступила госпожа Соллей, яснее ясного. Голос не похож на её слышимый, но совершенно точно женский.

– Этот пленник – слуга Хедина. Полагаю, представился как раз тот случай, которого мы все ждали.

– Ваши могущества могут не сомневаться. – Это уже Скьёльд.

– Мы выполнили свою часть сделки, слуга Двейн, слуги Соллей и Скьёльд. Вы узнали всё потребное об Источниках, а также и об Оке Творца.

– Мы также верны своему слову, могущественные. Вы получите свою треть.

– И там не будет никаких хединов и ракотов? – Даже изменённый странной, неведомой Матфею магией голос полнила ненависть.

– Не только их, но и этой так называемой Третьей Силы, – вмешалась Соллей. – Мы верны обещанному.

– Без нас, слуги, вы бы ничего не добились.

– Разумеется, могущественные. – Казалось, Кор Двейн говорит с бесконечным терпением, словно с престарелым родственником, впавшим в старческое слабоумие. – Ваши знания позволили нам устроить каналы оттока силы от Источников. Вы собрали их воедино…

– Именно! И не забывайте об этом, слуги!

– Мы никогда не забудем, ваше могущество.

– Хорошо! Теперь о мирах. Закрытые не нужны!

– Мы помним об этом вашем пожелании, могущественные.

– Тьма не нужна тоже.

– Дерзну напомнить, ваше могущество, что сохранение баланса невозможно без…

– Что, никак не возможно? Совсем никак?

– Совсем никак, ваше могущество. Или с Тьмой, со Светом и всеми прочими началами, или никак. Мы говорили об этом с самого начала.

Невольно Матфей преисполнился к произнёсшей это Соллей известным уважением. Ответила она жёстко, совершенно не как «слуга».

– Хорошо. – Недовольство гостя пробилось даже сквозь магический «перевод». – Пусть будет так. Пусть будет Тьма, но никаких орлов и драконов! Вы обещали. Ваша клятва…

– Наша клятва нерушима, ваше могущество.

– Напомнить никогда не мешает, слуга.

– Разумеется, ваше могущество. Дерзну лишь, в свою очередь, напомнить о той малой малости, что необходима нам, дабы исполнить и это ваше желание…

Пауза.

– Мы подтверждаем своё слово. Не тебе, слуга, хоть и искусный в чародействе, сомневаться в нём!

– Кто же говорит о сомнениях? Но без оговорённого желание ваше, могущественные, исполнено быть не может. С того начались все наши разговоры.

– Вы требуете слишком многого. Должен быть иной путь!

– Не в наших слабых силах оказалось его отыскать, ваше могущество. Если вы укажете таковой нам, вашим верным слугам, то, бесспорно, желание ваше будет выполнено.

Молчание. Пауза.

– Вы уже убедились, ваши могущества, что мы не бросаем слов на ветер. Возрождение Древних и Четвёртый Источник тому прямые доказательства. Но, чтобы сделать последний шаг к желаемому вами, нам требуется заявленное. Без него никак.

Молчание.

– Управление всеобщими потоками магии требует…

– Хорошо. Можете забрать. Но сами, только сами!

Теперь молчали уже хозяева. Выразительно молчали. Потом…

– Речь шла о другом. Слова сторон запечатлены.

– Обстоятельства изменились. Вам, слуги, надлежит постараться несколько больше.

– Ваше могущество, всё бы хорошо, но время. Заклятия работают сами по себе. Их нельзя ускорить или замедлить. Если мы упустим момент… а при всём нашем желании это…

– Мы не желаем слушать жалкие оправдания нерадивых.

– Тогда никто не получит ничего. – Это вновь была Соллей. – Рухнет всё возведённое. И на сей раз бежать будет уже совсем некуда.

Молчание. Тяжёлое, пропитанное недоверием и неприязнью. Брезгливостью, гордыней, давним унижением.

– Но вы затребовали совершенно невозможное! Зачем вам, к примеру, так называемые Новые Маги?

– Их феномен помогает тонкой настройке…

– Этого мы слушать не желаем. Избавьте нас от подробностей, слуги.

– На всё ваша воля, могущественные. Мы лишь повергли к вашим стопам свиток с абсолютно необходимым.

– Посудите сами, ваши могущества, ведь избавившись от всего этого, вы начнёте с начала, с чистого листа. Вы будете едины, как встарь. Все, кто сомневается, недостойны встать рядом с вами. Разве не так?

Молчание.

– Мы, как верные слуги ваших могуществ, прилагаем все старания, дабы вы смогли наслаждаться грядущим обретением.

Опять молчание. И наконец:

– Хорошо. Однако всё это…

– Требует времени, да, – перебила Соллей. – И потому оно нужно нам вот прямо сейчас. Оно – нет, не время. Увы. То, что мы попросили у вас.

– Довольно! Вы получите просимое. В нашей несказанной доброте мы преклоняем слух наш к вашим униженным просьбам.

– Доброта ваша поистине несказанна, ваши могущества.

Кажется, это произнёс Кор Двейн, и сарказм в его словах уже не смогла скрыть никакая магия.

Довольны ли великие силы творящимся в Упорядоченном? Помнят ли они свои изначальные слова? «Замедляются и застывают великие жернова, останавливаются зубчатые колёса и передачи. Незримые машины небес и подземелий, равно скрытые от смертных и бессмертных, перестают работать».

Кровь, сказали Орёл и Дракон. Нужна кровь. Что ж, кровь пролилась, и с преизлихом. Достаточно ли это? И что из случившегося было задумано двумя величайшими Духами, а что случилось само собой, или даже в противоречии с их планами? И что сможет изменить кровь? Куда устремятся её потоки? Что сокрушат, что размоют? Или, напротив, что приведут в движение?

И сколько точно её потребуется? Измерил ли это кто-нибудь иль нет?

Ведают ли великие силы, что творят? Или поводья давно отпущены, и Упорядоченное летит без руля и без ветрил, само по себе?

И держал ли кто-то этот самый руль хоть когда-нибудь?

Храм Хедина тонул в мягком сумраке. Был тихий вечер, тихий и мирный, и лето Восточного Хьёрварда ещё не кончилось.

У врат храма, как обычно, собирался обычный же народ. Немного, но люди приходили. Среди них тихо скользили жрецы, такие близкие, такие понятные – учат детишек грамоте, пользуют недужных, разбирают споры, мирят, стыдят, указуют; всё как всегда.

Всё как всегда.

Всё так же мерцают голубоватые руны на камнях надвратной арки. Всё так же стоит, устремляясь в небо, изваяние коричневокрылого сокола.

Всё как всегда.

Кроме разве что одинокой всадницы, до самых глаз закутанной в чёрное.

До огромных серых глаз.

Тонконогая лошадь (или существо, на неё похожее) странной лиловой масти с алыми огнями вместо глаз. И пахло от неё не конём, а горячим железом, словно в кузне.

Гостью заметили.

Кто-то из молодых жрецов, сидевший на корточках подле молодух с больной, судя по всему, девочкой лет трёх – выпрямился, с достоинством склонил голову.

– Как я могу…

– Где. Мастер. Хенсби?! – Альвийка вихрем слетела со спины своего скакуна, рука в тонкой тёмно-серой перчатке на рукояти кинжала, сияющего сквозь пальцы странным фиолетовым светом.

– Госпожа Оружейница, – молодой жрец не стушевался. – Мастер Хенсби внутри. Все старшие вовлечены в моление. Их нельзя беспокоить.

– Скажи. Ему. Что. Я. Тут, – разъярённой кошкой прошипела Оружейница. – Мне нужно его видеть. Его и… молодого мастера Хефтера. И Хардри.

– Они все погружены в молитвенное сосредоточение. – Жрец скрестил руки на груди. Напор альвийки ему явно не нравился.

– Скажи им, – акцент стал особенно заметен, – что у меня для них плохие вести. Очень плохие. Уверена, они захотят прервать своё… сосредоточение, чтобы их выслушать.

Серые глаза метали молнии, однако молодой жрец и бровью не повёл, при всей внешней почтительности.

– Могут ли они что-то сделать прямо сейчас, немедленно? Такое, что изменит положение?

– Могут! – отрывисто бросила альвийка. – Могут воззвать к нему, к великому Хедину! Могут вознести слово к нему, чтобы он услыхал, чтобы точно узнал!

– Великий Хедин не отвечает… – начал было жрец, но Оружейница лишь яростно отмахнулась.

– Ты или несведущ, или я ничего не понимаю в магии, и особенно – в магии этого места! Второе – полная ерунда, следовательно, ты просто не осведомлён о подобных вещах. Говорю же – зови мастеров!

– Я не слуга, достойнейшая, – слегка пожал плечами молодой жрец. – Не посыльный. Ступай за мной, я провожу тебя. Но не держи сердца, если мастера откажут тебе в беседе.

– Они не откажут, – прошипела Оружейница. – Веди!

– Я вернусь, – посулил жрец молодухе с больной девочкой. – Скоро. Потерпи чуть-чуть, милая.

Они быстро миновали первую, общую залу, где хватало народа; так же быстро прошли зал с гобеленами, изображавшими «всю жизнь великого Хедина».

– Теперь вниз, – предупредил гостью молодой жрец.

Узкие ступени, вырубленные прямо в теле скалы, круто уходили вниз, утопали во мраке.

– Хедин Познавший Тьму – светел и благ. Он никогда не любил подземелья!

– Достойная гостья, ты вправе возносить моления великому Хедину так, как считаешь нужным. Он не устанавливал канонов. Не указывай же и нам, как надлежит обращаться к великому богу.

Альвийка что-то пробурчала.

– Веди, – единственное вслух.

Храм Хедина не был крепостью. Здесь не рубили потайные крипты, адепты не собирались в катакомбах. Два марша – свет вокруг совершенно угас, мерцал фиолетовым лишь эфес альвийского кинжала.

– Ожидай, – недовольно сказал жрец. Сделал шаг – и словно утонул в тёмной глуби.

Оружейница осталась одна. Пальцы до боли сжимались на рукояти клинка. Нет, ей не удавалось сохранить маску ледяного спокойствия – выдавали глаза, выдавали побелевшие губы, закаменевшие скулы.

Выдох-шипение сквозь сжатые зубы. Чернильная тьма впереди, мёртвая, ожидающая.

– Зачем ты здесь, Оружейница?

Старший мастер Хенсби вырос перед ней. Взгляд тяжёл, брови насуплены.

– У меня важные вести, мастер.

Тот вздохнул.

– Хорошо. Поднимемся в трапезную. Но, прошу тебя, Оружейница, пото…

– Поторопись?! – раздражённо перебила альвийка. – Уж потороплюсь, да. Ты можешь дозваться великого Хедина вот прямо сейчас, немедленно? Без увёрток и хитростей, дай простой ответ – да или нет?

– Нет, – спокойно и с достоинством ответил старый мастер. – Это храм, а не сторожевая крепость. У нас не протянуто вервие к колоколу в покоях Познавшего Тьму.

– И очень плохо, что не протянуто, – прошипела Оружейница. – Неужто я гнала сюда понапрасну…

– Что случилось? – наконец произнёс Хенсби. Ему явно не хотелось это говорить, ступать на удобнуюдля раздражённой альвийки тропу, но пришлось. – Может, ты, достойнейшая, скажешь мне, в чём твоя беда?

Гостья расхохоталась. Смех получался истеричный, действительно «сквозь слёзы».

– Беда? Беда?! Беда у всех у нас! Хедин… Хедина… его… он… – Голос её сорвался.

– О чём ты, Оружейница? Великий Хедин…

– Его. Больше. Нет, – раздельно отчеканила альвийка и, отбросив последние следы гордости, разрыдалась, бурно и самозабвенно.

Старый мастер вздохнул. Снисходительно, словно говоря с выросшей внучкой, капризной, но любимой.

– Достойнейшая. Великий Хедин был, есть и пребудет вовеки. Нет такой силы, что прервала б его существование. Если тебе привиделся дурной сон…

– Какой сон! Какой сон! – яростно всхлипнула альвийка. – Чушь!.. у нас не сны, у нас – у меня – магия, истинная, глубокая, глубочайшая!

– И что же?

– Что же?! Что же?! Тебе что, мастер, не известно, кто я такая?!

– Известно, достойнейшая. Но прежде, чем длить и длить нашу беседу, позволь предложить тебе нашего собственного мёда. Нет ничего лучше от внезапных девичьих слёз.

– Д-девичьих?!

– Конечно. Я ведаю, Оружейница, ты живешь уже много-много веков… но сердце твоё по-прежнему девичье. По-прежнему полно огня и… страсти.

– Что-то многовато тебе открыто в нём, мастер!

– Прости, достойнейшая. Но альвы слишком… гм… сильно недооценивают нас, людей. Даже столь искусные в чарах и сведущие в металле, как ты. Пойдём, пойдём наверх. В трапезную. Мёд сейчас принесут.

…Мёд был хорош. Оружейница вытерла слёзы, в последний раз хлюпнула носом, забывая об альвийской холодности и сдержанности.

– Поведай мне теперь. – Старый мастер утвердил локти на столе, устроил подбородок на сведённых вместе ладонях. – Поведай мне, что за странные слова ты произносишь? Сказанное тобой невозможно, но… но ты не просто гостья, ты Оружейница Айвли, и я не привык поворачиваться спиной к твоим словам.

– Благодарю, мастер Хенсби, – вздохнула альвийка. – Дело в том, что я… давно уже… – На алебастровых щеках появился румянец.

– Нет ничего зазорного или постыдного в том, чтобы любить великого Хедина, – спокойно и сочувственно сказал мастер. – Он заслуживает подобного.

Айвли опустила глаза.

– Ты знаешь…

– Конечно. Людской век короток, мудрая Оружейница, мы быстро учимся.

– Прошли века, мастер. По людскому счёту вечность. Вечность, а я… по-прежнему… обращаю к нему свои мысли. – Айвли говорила медленно, словно сама себе изумляясь и глядя расширившимися зрачками куда-то мимо мастера Хенсби. – И всё, что я делаю… я взываю к нему. Ведь когда-то он дарил меня… своей благосклонностью. Ой, что это я, про что это я… – Румянец на щеках альвийки горел всё сильнее.

– Сказанное тобой умрёт во мне, – негромко сказал Хенсби. – Хорошо, что молодые мастера пренебрегли этой беседой.

– Хорошо… – чуть невпопад откликнулась Оружейница. – Голова что-то кружится у меня после твоего мёда, мастер… Опущу подробности, скажу лишь, что я всегда… знала, что с ним всё в порядке. За исключением одного раза, когда перестала знать. Но это было совсем, совсем недолго.

– Как же тебе удалось? Амулет, талисман? – заинтересовался старший жрец.

– Амулеты… талисманы… – Губы Айвли скривились в горькую усмешку. – Люди… или, нет, прости. Не люди. Мужчины. Вы так предсказуемы… как дети. Всё вам кажется, что какими-то… мёртвыми вещами, пусть даже с магической силой, можно что-то изменить… Нет, конечно. Нет у меня, как в сказках, волшебного ножа, с которого, коль с милым что-то приключилось плохое, кровь вдруг потечёт. Только внутри, вот здесь, – она похлопала себя по груди, – здесь у меня и амулеты, и талисманы. Настроила себя на него. Не видела, говорить с ним не могла… но чувствовала. Всегда. Он есть. Как там у вас, людей, говорится? «Женское сердце – вещее»? Ну да, правда. Ничего особенного. Что, считай, почти любая жена или просто влюблённая умеет, когда милого ждёт…

– И что же?

– И вот его больше нет.

– К-как?!

– Т-так! – сердито передразнила Оружейница. – Пусто здесь, в груди у меня! Пустота болотная, топь затягучая! Расточилось то, что Хедином было, расточилось и сгинуло, нет его больше в мира пределах! Века, века он всегда со мною был – а теперь нет! Ох, мастер, мастер Хенсби! Ну сделайте уж что-нибудь, пожалуйста! Воззовите к нему! Не верю, что не можете!

Не верю, что не слышит он вас!

Она одним глотком опрокинула в себя мёд.

– Есть же у вас, так скажу, по-иному мыслящие мастера. Может, они смогут… Не примчалась бы я сюда, как безумная, кабы не… пустота. Пустота поедучая, всё в себя тянущая, всё поглощающая…

Лицо её вдруг страшно изменилось, оцепенело, сделавшись словно маска смерти.

– Пустота… – просипела она, роняя глиняную кружку из-под мёда. – Не может быть… нет… не верю! Не… верю…

– Что с тобой, достойная Оружейница? – всполошился старший мастер.

– Я… не понимаю… – бормотала она, уставившись в одну точку. – Проверить… надо проверить…

– Мы и без того взываем к великому Хедину, – покачал головой жрец. – И да, те… молодые мастера, как ты их именуешь, стараются дозваться какими-то своими способами. Я не препятствую. Любой имеет право обращаться к Познавшему Тьму теми способами, как сердце ему подсказывает.

– Ага! – Погружённость и отрешённость Оружейницы как рукой сняло. – Значит, вы тоже что-то ощутили! Что-то почувствовали! Не зря вы… это… погрузились в молитвенное сосредоточение, так?

– Мы ощутили большую тревогу, – негромко сказал старый мастер. – Как будто что-то случилось, но что, где, с кем – непонятно. И мы не связывали это с великим нашим богом. До твоих слов.

– Ты же сказал – у вас нет протянутого вервия!

– И повторю. У нас его нет. Великий Хедин не почтил нас благом немедленно передающегося ему слова.

Оружейница лишь покачала головой.

– Значит, тут мне не помогут…

– Боюсь, что вот сейчас же, немедленно – нет, достойнейшая. Мы сделаем, что сможем, и известим тебя, но не жди вестей скоро…Однако твои соплеменники вельми искусны в магии, и они старые друзья Познавшего Тьму, отчего ты не обратилась к ним?

– Старые друзья… – прошипела Оружейница. – Гм… блажен, кто верует. Нет, они вполне могут и помочь, эти «друзья», если сочтут, что им это выгодно.

– Ой ли? – усомнился жрец. – Мы знаем, что все преследуют свою выгоду, мир несовершенен, и мы принимаем это. Альвы должны думать о благе своей страны, своего племени. Чего ж тут странного и непонятного? Если дружба с Великим Хедином способствует этому…

– Знаешь, – вдруг задушевно сказала гостья, – мне, альвийке, Оружейнице и всё такое прочее – ужасно хочется дать тебе по физиономии, жрец. За этакое всепрощенчество.

Хенсби понимающе улыбнулся.

– Моя дорогая, это не всепрощенчество. Это всего лишь понимание того, что нельзя требовать от людей – или альвов, или гномов, или неважно от кого – невозможного. Под угрозой смерти останутся верными единицы. Может, десятки. Но нельзя требовать и ожидать всеобщего самопожертвования.

– Ты так же скажешь и о своих собратьях-жрецах? – сощурилась Айвли.

– Здесь собрались те люди – я надеюсь, – как раз из тех единиц или десятков, – спокойно ответил старый мастер. – Но дело не в этом. Мы взываем к великому Хедину, да, Оружейница, и да, мы ощущаем… смутную тревогу. Беда приближается, быть может – она уже настала. Но где она, откуда грядет – не ведаем. Как и ты.

– Как и я… – эхом повторила альвийка. – Что ж, мастер Хенсби, быть может, ты и прав. Магия моих соплеменников сильна. Я лишь боюсь навредить ему ею. Вдруг окажется… и враги его воспользуются этим?

– Иногда, – кашлянул жрец, – лучше, чтобы враги-таки бы именно воспользовались. Вылезли бы на свет. Их бы удалось принудить тогда к честному бою…

Айвли внезапно подняла голову, точно услышав далёкое эхо.

– Спасибо тебе. – Оружейница порывисто вскочила. – Я возвращаюсь в Альвланд. Посмотрим, удастся ли… и впрямь выманить кой-кого на свет.

Тропы мёртвых редко выводят на свет. Дороги во мраке причудливы, Тьма запаслива, она вбирает в себя прошлое, тихо складывая в бездонных своих кладовых бывшее и небывшее, свершившееся и оставшееся невоплощённым; забирает себе мимолётное, трепетное и туманное наравне с солидным, тяжёлым, прочным. Мечты и сны, триумфы и трагедии – всё становится добычей Тьмы через ту её часть, что люди зачастую ошибочно именуют «забвением».

Тьма не забывает ничего. И всегда готова напомнить тому, кто обратится к ней с правильным словом.

Древняя добыча её не нужна и ей самой. Однако она аккуратно прибирает, словно рачительная хозяйка, никогда не выбрасывающая то, что ещё пригодится. Хотя Тьма и не знает – когда, кому и для чего. Она просто ждёт, спокойно и молча. Она никуда не торопится, времени для неё не существует. Она была тут прежде, есть сейчас и пребудет и дальше, даже если сгинет само Сущее, и останется лишь нагая основа бытия.

Тьма будет заполнять её тогда, перебирать безделушки воспоминаний и терпеливо ждать. Ждать следующей вспышки Света, что случится рано или поздно.

Тот, кто сменил много имён, кто был Ястиром и Яргохором, Водителем Мёртвых, кого знали под самыми разными прозваниями шаманы, колдуны, чародеи и некроманты Большого Хьёрварда, недвижно застыл, воссев на трон владычицы Хель^[73].

Он мог бы оставаться там долго, очень долго. Практически вечно, пока не истлеет сама плоть земли и не угаснут звёзды. Но сейчас он торопился, очень торопился. Торопился, хотя не делал при этом ни одного движения.

Его мысль, словно властная хозяйка, обшаривала все углы и закоулки исполинских Залов. Когда-то они служили прибежищем великого множества душ – Хель вывела их на Боргильдову битву, где вместе со своим мёртвым воинством сгинула и сама.

Много-много лет, веков, эпох он, Яргохор, водил сюда караваны отживших своё душ. Он не задавался вопросом, кто правит в этих Залах, кто владычествует над мёртвыми. Ему просто не приходило в голову, что можно вообще что-то спрашивать; вопросы для него не существовали как реальность.

Всё изменилось после встречи со Старым Хрофтом. Чёрная пустота под шлемом перестала быть пустотой. Родились – или воскресли – мысли и желания. Очистилась память. Тьма заботливо хранит всё, и сейчас она с готовностью делилась накопленным.

И потому сейчас Ястир-Яргохор, Молодой Бог и Водитель Мёртвых, сидел на троне древней Хель, вслушиваясь в неразборчивые, смутные голоса прошедших эпох, что по-прежнему звучали под старыми сводами.

Души продолжали стекаться сюда. В его отсутствие, как и подозревал Яргохор, враг Хедин нашёл, кого послать на замену. С вампиром Яргохор, к собственному удивлению, вполне поладил. Разумеется, до срока.

Водитель Мёртвых размышлял. Это занятие по-прежнему казалось ему новым и даже необычным – вполне понятно, если учесть, сколько тысяч лет он просто водил бесконечные караваны душ Чёрным Трактом, не думая, не рассуждая, словно мул с наглазниками подле мельничных жерновов.

Залы Хель не пусты, здесь по-прежнему обитала память о могущественной дочери Древнего Бога Локи. Яргохор ощущал её, эту память, она поднималась из тёмных глубин забвения, наплывала, словно туман; её источали стены и своды, каменные утробы Залов Хель, казалось, до сих пор оплакивали давно сгинувшую владычицу.

Как же тут обходилось без неё, подумал Яргохор. Мысль эта никогда его не посещала – он ведь раньше вообще не думал. Оставались её слуги, безмолвные, бесстрастные существа, не живые и не мёртвые: они заботились о спящем Гарме, псе, вскормленном мясом с трупов, они как-то распоряжались Залами.

Они существовали – в Залах оставалась изначальная сила, изначальный момент, позыв, движение.

Наверное, впервые за все века Яргохор размышлял, что же заставляет души пребывать здесь, в Залах. Они не хотели сюда; они страдали здесь. Их охватывал невыразимый ужас, но его воля, воля Водителя Мёртвых, была сильнее. Он гнал их, подобно стаду, и не знал никакого иного существования.

И потом они оставались здесь – навеки.

Во всяком случае, так верили обитатели Большого Хьёрварда.

– Се – моё, – еле слышно повторил Яргохор.

Серый меч чуть заметно вздрогнул. Чёрное пятно, заменявшее лицо бывшему светлому богу Ястиру, медленно повернулось к ожившему оружию.

Давным-давно его гонители, его родня, решившая покарать отступника, вручила ему этот клинок. Вручила, ничего не опасаясь, память уже успела покинуть будущего Водителя Мёртвых.

Клинок был родом отсюда, из Залов Хель. Выковал ли его для давно сгинувшей хозяйки неведомый умелец-гном, возник ли меч как-то ещё – Яргохор не ведал. Но серое лезвие было ключом. Ключом и властью. Ключом, что отпирает местные врата; конечно, запертую дверь всегда можно выломать, и отпущенной Водителю Мёртвых силы на это бы хватило с лихвой, но…

Но меч был ключом.

Сейчас Яргохор вспоминал настоящую страсть старшей родни к разного рода мечам и талисманам. К убийственному оружию, что они создавали, живому, навроде Крылатых Гигантов, и неживому, вроде Белых Дисков.

Они словно боялись чего-то. Или чего-то ждали со страхом и пытались подготовиться. Один раз им это удалось – когда восстал Ракот. Второй раз уже нет, и они пали.

Были, были мятежи и до этого, вспоминал Яргохор памятью Ястира. То тут, то там восставали приверженцы Древних Богов; иногда им удавалось накачать своих кумиров силой, прежде всего через верные, как смерть, кровавые жертвоприношения, но на такие случаи всегда имелся Губитель, как крайнее средство, или же многочисленные армии сторонников пресветлого Ямерта.

Все мятежники, что случились до Ракота, были разбиты. Формально разбили и Ракота, но только формально, потому что его падение научило Хедина Познавшего Тьму, как надо и как не надо поднимать восстания.

Оружие не помогло. Серый меч, чуть вибрировавший и подрагивавший от напора незримой силы, тщился уверить своего хозяина в обратном.

Водитель Мёртвых медленно протянул руку, пальцы в латной перчатке сомкнулись на эфесе.

«Ко мне», – пронеслась по Залам беззвучная команда.

«Ко мне».

От края и до края необъятных Залов прокатился неслышимый зов. Бледные тени скопившихся здесь душ замерли, вскидывая бестелесные головы, глядя куда-то сквозь камень и скалу бездонными дырами глаз, где не было ничего, кроме пустоты.

Зов был силён, неодолим. В нём сливалось старое и новое, словно Яргохору отвечало эхо высоких сводов.

Словно бы древняя Хель вновь воссела на своём троне.

Души ответили. Безмолвные, бездыханные, словно лёгкое трепетание тумана, они повлеклись туда, куда требовательно звал их голос нового властелина.

И они подчинялись!

Сколько времени прошло, Яргохор не ведал, мгновений для него не существовало.

Пространство перед его троном заполнилось. Бледные тени, великое их множество, казалось, никто не в силах его сосчитать. Его воля приказывала и повелевала, никто не смог ослушаться, явились все.

Здесь, в залах Хель, между мёртвыми больше не было различий. Души при Яргохоре, восседающем на троне, казались бледными колыхающимися тенями, отнюдь не призрачными копиями тех, кем они были при жизни.

Яргохор звал и звал. Все, все до одной души, явившиеся в Хель после падения её первой хозяйки, представали перед ним. Неисчислимые скопища, вырванные из великого коловращения, навечно похороненные в подземных залах, где им – спустя множество эпох – предстояло-таки истлеть, тихо развеяться.

Но у Яргохора имелось на этот счёт своё собственное мнение.

Чернота под шлемом, сплошной мрак, где, как в заточении, тысячи лет таилось сознание Молодого Бога Ястира, дрогнула, словно по тёмной воде побежала стремительная рябь.

Он был Водителем Мёртвых – и не знал, какую огромную силу были вынуждены вложить в него Молодые Боги. Точнее, они дали ему возможность распоряжаться этой силой, но строго для одного-единственного – направлять души Хьёрварда на Чёрный Тракт.

Водитель Мёртвых не думал, не рассуждал. Он просто чувствовал, что сила эта где-то рядом, и неосознанно тянулся к ней, словно иззябший – к теплу. Сила была подле, совсем близко, но ускользала всякий раз, стоило ему очутиться, как мнилось, у самого её края.

И это лишало его последних остатков разума.

Вернул их ему Старый Хрофт.

Тьма продолжала открывать ему память. Высокие своды Залов Хель отзывались его мыслям, и над собравшимся множеством душ медленно стягивался, собирался воедино чудовищный призрак давно погибшей их хозяйки.

Тьма смотрела из незримых глазниц Яргохора прямо в жуткий лик давным-давно павшей дочери Локи.

Водитель Мёртвых спросил. Без слов, даже без «символов» или «знаков». Это был просто позыв, побуждение к действию.

Призрак медленно покачал уродливой головой.

«Нет, Ястир. Не делай этого.

Невиданный шторм уже готов разорвать не столь уж крепкую связь этого места с миром Хьёрварда, и тогда порядок жизни и смерти в обители живых нарушится окончательно.

Ведь мы, мёртвые, нужны, чтобы служить живым».

– Это ты так думаешь, – хрипло сказал Ястир. Он словно пробивался, прорывался к свету и воздуху сквозь толстую, густую, маслянистую жижу, давившую на лицо, не дававшую дышать.

Под сводами подземелий звучал древний язык Обетованного.

Призрак вновь покачал головой, на сей раз – с печалью.

– Я пойду до конца.

«Глупец. Сколько веков ты ходил одной и той же дорогой до врат отнятого у меня царства? Ходил, ходил, но так ничего не понял и ничему не научился. Старые вместилища мёртвых рвёт, крушит и ломает, я чувствую это. Я, бессильная и мёртвая, которая не в силах даже умереть до конца. Если ты исполнишь задуманное, развал и распад только ускорятся».

– Нам грозили этим множество раз. Ничего не случилось. Упорядоченное стоит, как и стояло. А у меня остались долги, владычица Хель. Я помню, как ты билась на Боргильдовом поле.

«Глупец».

– Ты повторяешься!

«Глупец. Хочешь отомстить своей родне? Я хоть и погибла, а знаю, как ты оказался на Чёрном Тракте! Мёртвые зачастую очень болтливы».

– Отомстить моей родне? – глухо и жутко расхохотался Ястир – или то был вновь Яргохор? – Ты ничего не понимаешь, тень. Так или иначе, спасибо тебе за подсказки. Да, сидя на твоём троне, я тоже ощущаю надвигающуюся бурю, тот самый шторм, что терзает сейчас царства мёртвых в далёких мирах. Но меня это не волнует. Задуманное мной будет исполнено задолго до того, как ураган достигнет наших краёв.

«Безумец… – Тень растворялась и таяла, словно втягиваясь в серые каменные своды. – Ты сгинешь, а я останусь здесь, ждать своего перевоплощения. И когда-нибудь оно настанет. Тогда я посмеюсь над твоими бренными останками».

– Утешай себя сказками, Хель, – презрительно бросил Яргохор наконец. – А мне пора. Ты верно сказала – шторм надвигается, свежий ветер надувает паруса. Скоро он начнёт ломать мачты и рвать снасти. Но пока я должен использовать его, чтобы добраться до цели.

Призраки ждали, безмолвно и равнодушно. Его воля сковывала их крепче любых цепей или заклятий. Что ж, пришла пора ему вспомнить, что его недаром звали именно «Водителем Мёртвых».

Он не чертил магических фигур. Серый меч остался вонзённым в камень у подножия трона Хель.

Сила была прямо перед ним, Тьма с готовностью подсказывала всё необходимое, точно чей-то размытый лик – неведомого существа с красными глазами, всего сотканного из сплошной черноты – нависал у него над плечом.

Текущая сквозь Хьёрвард сила была в его распоряжении, но никакие хитроумные заклятия, никакие чары или артефакты не смогли бы ему помочь.

Наверное, бог Ястир, весёлый и светлый до своего «падения» в Первый День Гнева, улыбался сейчас под тёмной вуалью, заменявшей лик Яргохору, улыбался мрачно и злорадно.

Он точно знал, что ему надлежит сделать. Ответ лежал на поверхности, и ни хитроумностью, ни обманом его не обойти.

Есть только одна магия, что лежит в основании всего. Магия Тьмы, магия смерти. Если он хочет добиться желаемого, надо сделать и этот шаг. Потом уже всё станет неважно, потому что падут все и всяческие правила.

Яргохор поманил к себе ближайшую из душ. Не человека, не личность, не живое существо. Просто бледную колышущуюся тень, где воспоминания, радости, горести, стремления, чувства и надежды – навек исчезли за серой дымкой.

«Теперь, – думал Ястир, – они годятся только на растопку»

Ты ошибаешься, Молодой Бог, вздохнули стены и своды бестелесным голосом Хель.

– Это неважно, – вслух проговорил Водитель Мёртвых. – И тебе меня не остановить.

Тень подплывала всё ближе и ближе, дрожа и колыхаясь, словно под сильным ветром. Яргохор сомкнул закованные в вечное железо пальцы на эфесе серого клинка.

Взмах – лезвие пронеслось сквозь бесплотное «тело» призрака, и стены Залов вздрогнули от неслышимого смертными крика. Белые ошмётки тумана плыли в разные стороны, поднимались вверх, втягивались в трещины каменных сводов.

Ещё взмах и новый беззвучный вскрик. Обрывки тумана поднимаются всё быстрее, воздух пещеры наполняется ими; словно напуганные летучие мыши; они скрываются в расщелинах, исчезают без следа.

Яргохор шёл сквозь толпу душ, словно косарь. Каждый взмах меча рассекал неведомое число призраков, и Водитель Мёртвых запретил себе слышать как их стенания, так и полный отчаяния шёпот призрака Хель.

…Другие белые туманные клоки втягивались в мельчайшие разломы стен, словно норовя заполнить их собою. И в тот миг, когда – знал Яргохор – там скопилось именно столько, сколько нужно, и того, чего нужно, – он резанул серым мечом по собственной левой руке, рассекая серым лезвием железо и то начало, что прикрывали доспехи.

Тьма не чувствует боли.

Но тёмная субстанция, так похожая на кровь, брызнула из разреза, рассыпаясь веерами крошечных чёрных жемчужин.

Слишком долго водил Яргохор сюда бесконечные караваны. Он ненавидел это место, он хотел его гибели. Будь он сам заточённой здесь душой – предпочёл бы стремительную, последнюю гибель от собственного же клинка.

Теперь пришла пора отомстить.

По всем бессчётным трещинам каменных стен побежали змейки чёрного пламени. Огонь вырывался из щелей, и пламенная эстафета мчалась всё дальше и дальше, прямо к несокрушимым вратам царства Хель.

Земля даже не дрогнула, она встала на дыбы. Исполинские створки врат сорвало с петель, швырнуло во прах.

Безмолвные слуги Хель замерли. Они ничего не сделали, чтобы остановить Водителя Мёртвых или хотя бы защитить души.

Они кормили пробудившегося Гарма. И пёс давно сгинувшей хозяйки требовал, похоже, куда больше мяса бодрствующим, нежели спящим. Слугам Хель не было никакого дела до пророчеств Рагнарёка или чего-то подобного. Пёс должен получить положенное.

Яргохор остановился. Он изрубил лишь ничтожную часть душ, скопившихся в Залах – а дорога уже открыта!

Он гикнул. Высоко вскинул серый меч, весь покрытый словно бы каплями тумана. И стремительно зашагал прочь, к сокрушённым воротам Хель.

Души устремились за ним сплошным потоком. Стены и своды Залов затряслись, словно под ними маршировала нескончаемая железная змея панцирной пехоты.

Души текли и текли прочь из вскрытого царства Хель. Сам же Яргохор, не останавливаясь и не оборачиваясь, стремительно прошагал весь путь до самого Гнипахеллира.

Там царила ночь. Бывшего бога Ястира переполняла сила, сила, полученная самым страшным из мыслимых путей. Но Водителя Мёртвых это, похоже, не смущало.

– Дикий Гон! – раздалось в ту ночь во множестве градов и весей Восточного Хьёрварда. Многие, очень многие видели, как над безжизненной равниной, где начинался Чёрный Тракт, в тёмное беззвёздное небо устремился серый поток призраков во главе с жуткой тенью, потрясавшей исполинским мечом, словно готовясь располосовать сам ночной горизонт.

Они изменялись, словно неведомые руки спешили накинуть на них карнавальный наряд. Серые бесформенные пятна становились скелетами, напоминавшими – но лишь напоминавшими! – человеческие, с торчащими из верхней челюсти клыками. В руках возникали серые изъязвлённые клинки, схожие с оружием Яргохора.

И, не нуждаясь ни в крыльях, ни в иных средствах для полёта, Дикий Гон мчал и мчал, забирая всё выше, пока не исчез в мрачной бесконечности неба.

Поход Водителя Мёртвых начался.

Тьма ничего не забывает. Ничего и никого. Она не зла, не равнодушна, скорее, она всепринимающа. У каждого своя правда, говорит она.

Да, соглашается с ней Трактирщик, тот самый, что выслушает самого распоследнего злодея.

У каждого своя правда.

Это очень удобно, когда нужно смазывать мельницы богов горячей человеческой кровью.

– Уходишь? К нему?

Храм Океанов был тих и тёмен. Он уцелел во всех катаклизмах и бедствиях.

Наллика, Хранительница, стояла на самой последней ступени, у ног мягко возилась волна, словно ластящаяся кошка.

– Ухожу. Он позвал меня. Как я останусь в стороне? Тёмные Легионы вновь идут в бой…

Наллика лишь молча покачала головой.

– Он вспомнил о тебе? И ты готов бросить всё?

Её собеседник, смахивающий на крылатого демона, улыбнулся.

– Я был Трогваром из Дем Биннори, носителем знака Крылатого Пса. Великий Ракот спас меня. И сейчас у него вновь есть для меня служба. А у этого мира… у него теперь сразу два хранителя, как я понимаю. Тебе предстоит ещё познакомиться с ним, прекраснейшая.

Наллика вдруг опустила голову и щёки её порозовели.

– Всё равно. Возвращайся. Ну, пожалуйста… Мне… так без тебя пусто…

И она поспешно, неловко обняла его.

Глава 8

Клара Хюммель не знала об этом, но вышло так, что вместе с Ирмой Нарви они занимались сейчас одним и тем же – пытались в разных мирах спасти от слуг Хедина некие возведённые Кором Двейном, Скьёльдом и Соллей «порталы», а может, и что-то поинтереснее оных.

Как и Ирму, Клару Хюммель преследовали гномы. Только, в отличие от своей бывшей подопечной, Клара уже успела пробиться к горам и теперь заставляла гномов азартно гоняться за ней по лабиринту пещер, проточенных подземными водами. Казалось бы, под землёй гномы должны были почувствовать себя как дома и получить заметное преимущество, но Клара на это и рассчитывала. Они слегка потеряли осторожность, за что и поплатились несколькими обвалами, которые им потом пришлось долго и нудно разгребать.

От портала Клара их уводила. Глупо было пытаться его замаскировать, она была слишком высокого мнения о слугах Хедина. Лучшее, что она могла сделать, – сбить их с верной дороги, увести в сторону. И пока что это получалось.

Работал и портал. И через него даже прошёл большой отряд быкоглавых воителей, пока Клара перебрасывалась с гномами иллюзиями во тьме подземных коридоров.

Что, впрочем, не отменяло главного вопроса – как долго ей тут оставаться?

До тех пор, пока она не сочтёт свой долг выполненным. А это, как нетрудно понять, могло затянуть дело, и сильно.

Клара Хюммель ненавидела оставаться в долгах.

И потому она носилась по тёмным пещерам, стен которых ни разу не коснулась гномья кирка, оставляла капканы и силки, стараясь просто выиграть время.

Ведь ничего, кроме выигранного времени, Кор Двейн от неё не хотел.

Клара петляла по-заячьи, делала скидки и путала следы. Всё это было знакомо и привычно; другое дело, что столь опытного и настырного преследователя у неё никогда не случалось.

День сменялся ночью, и чародейка мало-помалу начинала уставать. Скоро настанет время выйти из этой игры, тем более, что – признавалась она себе – открытой схватки лицом к лицу ей не выдержать. Кларе удался один-единственный внезапный удар, после которого уже слуги Хедина подобных оплошностей не допускали.

Однако со всеми этими магическими пятнашками и побегушками Кларе всё настойчивее лезли в голову совсем иные мысли; мысли, пробуждённые сложным эхом её собственных заклинаний и отражениями чар, нацеленных в неё.

В этом мире крылся не только портал. Сколь угодно сложный, широкий, устойчивый, нацеленный – чего, кстати, не смогли добиться маги Долины, не сумевшие проложить что-либо подобное даже в ближайшие миры, – но это всего лишь портал. Подкрепления – это всего лишь подкрепления. Кор Двейн и его присные не пытались овладевать другими мирами, ничего не завоёвывали, и вообще, им хватало их сокрытого замка.

Они воевали, конечно. Но… не эта война была главной. Иначе никогда не «попросил» бы Кор Двейн Клару. Просто не имел права рассчитывать на такие случайности. Неужто столь важный, столь необходимый портал оставлен без охраны, без прикрытия и как раз в тот момент, когда слуги Хедина могут до него добраться? Кор Двейн был кем угодно, но не глупцом. Он просто обязан был иметь страховочный вариант, безо всяких Клар.

В этом мире крылось, должно было быть что-то ещё, помимо портала. Потому что защищала Клара отнюдь не портал – через него прошли некие отряды, но в относительно небольшом числе, что вряд ли критически повлияло бы на ход войны.

Кор Двейн, похоже, весьма умело отвлекал внимание слуг Хедина от чего-то совершенно иного, скрытого в этом самом мире. Они, конечно, так или иначе найдут портал и удовольствуются этим. Во всяком случае, на время.

…А потом, когда осознают свою ошибку, должно быть уже поздно. Во всяком случае, именно так должен был думать господин Кор Двейн.

Эхо возвращалось, смутное и неясное, однако где-то глубоко-глубоко в этом мире скрывалось нечто резонирующее, отзывающееся, и это тоже было совершенно неправильно: коль всё так просто, отыскивать магические артефакты становится детской забавой.

Нет, эти артефакты были не забытыми «посохами силы» или «кольцами власти» древних магов. Не драконьими кладами, не сокровищницами гномов, увешанными охранными чарами, словно рождественская ёлка игрушками^[74]. Нет, это было нечто совсем иное. Такое, с чем Клара не сталкивалась за всю свою далеко не столь уж краткую жизнь.

В них пульсировала мощь, сжатая до невиданных пределов. Ничего большего Клара сказать сейчас не могла и лишь гадала, заметили ли слуги Хедина то же, что заметила она, или нет?

Даже если заметили, думала она, то едва ли успели добраться.

…Сейчас она замерла в тесной и тёмной расщелине. Где-то далеко внизу булькала вода – там журчал подземный ручей, переливаясь через край небольшим водопадом. Кругом царила чернильная тьма, Клара погасила факел, дала истаять световому шарику, обычно сопровождавшему её в беготне по пещерам. Полное молчание – она лишь вслушивалась в доносившиеся отзвуки магического эха.

Гномы увлеклись погоней за нею, но последний час несколько отстали, замедлились, и Клара хотела знать, почему.

На подступах к порталу она оставила целую бездну ловушек и просто дозорных чар; даже слуги Хедина не смогли бы подобраться к нему незамеченными.

Они тоже что-то учуяли? Странное эхо в глубинах мира?

…Вопрос ещё, если это и впрямь дело рук Двейна и компании – как они туда пробрались? Какая-то сверхглубокая пещера? Или возможности этих магов куда больше, чем они считают нужным показать?

Дыхание её вновь становилось размеренным и ровным. Хорошо бы, очень было б хорошо спуститься туда, к этим столь «громогласным» артефактам. Не для Кора Двейна, конечно же; для себя – жаль было б упустить такую возможность.

Нет, что-то здесь явно шло не так – время текло, журчал никогда не видавший света водопад, а гномы словно забыли о Кларе Хюммель. Неутомимые и яростные преследователи, сокрушавшие всё, что ей удавалось бросить им навстречу, вдруг замерли, затаились, и это Кларе очень не нравилось.

Она вслушивалась и вслушивалась, уже почти не сомневаясь, что пришла пора вылезать из уютной расщелины, дабы вновь подразнить преследователей – но в этот момент до неё донеслось слабое, но вполне ощутимое эхо.

Эхо тех самых артефактов.

Слуги Хедина не теряли времени.

Как и следовало ожидать, они тоже заметили скрытые в земных толщах «подарочки». Конечно, слуги Хедина до них ещё не добрались, но заметили – это уж точно.

Если Кор Двейн предвидел подобное, – а он не мог не предвидеть, – лучше всего было б отсюда убраться, подсказывал Кларе весь её опыт Боевого Мага Долины.

Одна волна, за ней сразу вторая… Колебания, вроде б слабые, вызывали неприятную дрожь, отзывались болью в висках, вдобавок зубы ломило, точно от льда.

Гномы использовали обширный арсенал поисковых заклятий. Поисковых и познающих. Они не таились – в принципе, по отзвукам можно было примерно догадаться, где они сейчас, но Клара и не подумала двигаться.

Соперник делал за неё если не всю работу, то весьма существенную её часть. Конечно, слуги Хедина узнают куда больше, но и эхо донесёт до Клары немало.

Сжатая сила. Это очевидно. Сжатая до немыслимого, Клара даже не подозревала, что такое вообще возможно. И… какие-то управляющие чары, очень сложные, по эху чужих заклятий не разобраться…

И… Клара напряглась. Какой-то… отзвук? привкус? оттенок? – того, что она помнила по Восстанию Безумных Богов.

Слабое и неуловимое. Неопределимое почти.

Волшебница аж заскрипела зубами – такой соблазн пустить в ход её собственные заклятия, как следует нацелиться, узнать всё, что удастся открыть; едва ли многое – такие артефакты так просто не отдают свои тайны, но всё-таки, всё-таки…

Она сдержалась. Судя по тому, что она почти точно может сказать, где сейчас гномы, они её местонахождение выявят ещё быстрее и с куда большей точностью.

Клара слушала, и, чем дальше, тем сильнее ей не нравились даже те осколки сведений, что доставляло эхо.

А попутно она не могла не дивиться силе и изощрённости магии хединских присных.

Если этот бог дарует своим последователям чары такого могущества…

Пожалуй, ссориться с ним и впрямь выходило себе дороже. Более того, с таким стоило бы жить в мире и согласии. Может, даже сражаться плечом к плечу, если цели окажутся общими…

Впрочем, всё это уже невозможно и недостижима. Они враги, и ей, Кларе, надо уметь жить с этим.

…Но что эти артефакты могут тут сделать?

Клара досадливо затрясла головой. Нет, по чужому эху не разобраться. Только следы каких-то цепей… тросов… нитей? Да, нитей… очень-очень тонких, но невероятно прочных… тянущихся прочь… куда? Нет, не углядеть. Чтоб им пусто было, этим гномам, не могли устроиться подальше?

Она могла бы оторваться от погони, но сознательно мешкала. В конце концов, ей как раз и надо висеть на плечах у слуг Хедина, не давая им спокойно заниматься своим делом.

«И, сдаётся, – думала Клара, – этим мой долг Двейну исчерпается – если я не дам гномам довести их поиск до конца»..

Волшебница ужом выскользнула из щели. Не прибегая к магии, на ощупь извлекла огниво, трут, кресало, ударила раз, другой…

Факел горел ровно, почти не давая дыма. Всё-таки полезно быть Боевым Магом Долины: волей-неволей научишься обходиться, как ни парадоксально, порою совсем без магии.

Гномы засели где-то неподалёку и, конечно же, не забыли о чарах сторожевых и дозорных.

«Сейчас я вам ваше одиночество-то скрашу», – не без злорадства подумала Клара.

Она успела достаточно хорошо изучить эту пещерную систему. Гномам не нужны карты, чтобы ориентироваться под землёй, но Клара заучила расположение здешних ходов не хуже подземного жителя.

Круглый камешек покатился в чёрный зев бокового прохода. Заклятие с ощутимо орочьим привкусом; гномам оно особенно понравится.

Сама же Клара кошачьей поступью двинулась в противоположную сторону по низкому и узкому ходу, где порой приходилось протискиваться боком. Массивному и широкоплечему гному в мощной броне точно придётся искать обход.

Дзын-н-нь! Тонкий комариный звон на самом пределе слуха.

Самокатящийся камешек наткнулся на первую преграду. Сейчас начнётся…

Началось. Горное эхо послушно доставило рёв сразу нескольких гномьих огнебросов.

Слуги Хедина не рисковали и ничего не оставляли на волю случая – спастись в лабиринте от пламенных разрывов их зарядов почти невозможно.

Клара торопилась. Если её визави сообразят, куда она рванула…

Но она успеет. Всё рассчитано точно.

Второй камешек покатился ей за спину – к тому моменту, как преследователи сообразят, куда она нырнула и какой проход надлежит перекрыть, их будет ждать ещё один сюрприз.

Они должны гоняться за ней, а не упражняться в заклятиях познания!

…Проход сменялся проходом, один шкуродёр, как именовала Клара узкие-преузкие щели – другим шкуродёром. За спиной что-то рвалось и грохотало. Слуги Хедина отчаянно старались перенять ей путь, отрезать от выхода на поверхность, но Клара туда и не собиралась.

Она больше не ощущала эха от артефактов, порождаемого гномьими поисковыми чарами, из чего могла заключить, что план её сработал. Правда, сколько ещё она будет кружить по здешним пещерам, не зная ни сна, ни отдыха?

Преследователей слишком много, и открытого боя ей не выдержать. Рано или поздно её загонят в какой-нибудь тупик, и на этом всё кончится. Её долг перед Кором Двейном был, считай, закрыт, но…

Но теперь она сама не хотела уходить из этих мест. Её дело под землёй сделано, теперь…

Клара замкнула круг, оставила в узкой щели ещё один гостинец и повернула в сторону неприметного отнорка, уводившего далеко в сторону.

Вечно удерживать здесь гномов она всё равно не сможет, настала пора позаботиться о себе.

За спиной ещё долго что-то громыхало и вспыхивало, однако волшебница вскоре уже выбиралась из узкой дыры в склоне предгорного холма.

Она постарается найти если не ту самую пещеру, то, во всяком случае, такое место, где до этих артефактов можно будет дотянуться без помех.

А там видно будет.

Конечно, она налегке, без больших запасов. Мир же огромен, вот так с полпинка отыскать ту самую воображаемую каверну едва ли удастся. Оставалось уповать на её собственные чары, но для этого надлежало сбить гномов со следа хотя бы на несколько дней…

…И ей это удалось – правда, ценой обнаруженного и уничтоженного портала. Его слуги Хедина закрывали особенно тщательно; оставленные Кларой силки и западни сделали своё дело, задержали гномов почти на двое суток; но, разумеется, остановить не смогли.

Господину Кору Двейну предлагалось самому разобраться с последствиями.

Горная цепь, врезавшаяся, словно кривой меч, в бесконечные пространства лесов и мелких озёр, перевитых неисчислимыми жилками ручьёв с топкими болотистыми берегами, осталась позади. Заметая следы, Клара прибегла ко всем приёмам, какие знала, включая выход в Межреальность и быстрое возвращение обратно в мир. Что происходит у неё за спиной, волшебница могла лишь догадываться – она не дерзала использовать даже самые простые и слабые заклинания позания.

Её укрывали густые безлюдные чащи; погоня, казалось, отстала, и Клара наконец решилась.

Она должна получить ответы, после чего – вернуться, отыскать мужа, забрать детей, и…

И улепётывать так далеко, как только получится, на самый край Упорядоченного.

– А быть может, и дальше, – мрачно проворчала она себе под нос.

Опять бежать…

«Хотя, может, в Долину?» – мелькнула предательская мысль. В конце концов, дом её, хоть и брошен, заперт, заколочен – но цел. Едва ли Совет на него покусился. А если и покусился, можно купить новый – в конце концов, уж в чём Сфайрат разбирался, так это в сокровищах и кладах, так что золота они, если надо, добудут.

– Здесь, – сказала вслух Клара.

Лесная полянка в высокой траве, с разбросанными тут и там фиолетовыми цветами-колокольчиками. Достаточно далеко от портала, достаточно близко к загадочному артефакту в глубине. Вдобавок к тому под землёй точно залегают какие-то пустоты, или порода, богатая имеющими сродство к магии минералами, хорошо проводящими эхо заклятий. Дальше бежать нет смысла.

Чары предстояло сотворить изощрённые. Мессир Архимаг, тот прежний Игнациус, которого Клара помнила и любила, её старый учитель, наверняка выслушал бы её план, вопросительно вскинув одну бровь, а потом, когда ей бы удалось задуманное, сдержанно-снисходительно похвалил.

Прежде всего – заклятия поиска. С резонансной поддержкой, с усиливающим контуром, в который включена магическая аура самого этого мира. Они, бесспорно, очень заметны – увы, слуги Хедина с их умениями и чувствительностью их, конечно же, обнаружат; но Клара не могла рисковать более слабыми версиями. Ведь они могут не сработать, а её всё равно выдадут.

Заклятия поиска, самые мощные, какие ей только известны.

Потом – в зависимости от первых результатов – заклятия познания. Тут всё вообще могло повернуться как угодно; но времени у неё много не будет. Она должна убраться отсюда, прежде чем ей на плечи упадут слуги Хедина.

Магическая фигура ложилась на землю быстрыми, уверенными росчерками. Кларе предстояло выстроить сложный каскад, в котором заклятия цепляются одно за другое, а затем все чары стремительно выстреливаются в едином сжатом пакете. Самое сложное и опасное тут – ожидание ответа от заклятий поиска. Сколько им потребуется времени – кто знает?

Волшебница ощутила привычный азарт. Давно, давненько ей не доводилось вот так тянуться незримыми щупами заклинаний к загадочным артефактам, осторожно отыскивая дорогу в тёмном лабиринте чужих чар; последний раз такое случалось, пожалуй, когда всей её Гильдии пришлось давить восстание Безумных Богов.

Клара вдруг поймала себя на мысли, что все события непосредственно до, как она любила думать, её «знакомства со Сфайратом» она старательно вычищаетиз памяти. Нет, она ничего не забыла, просто вытеснила, словно убрав всё в особо охраняемую комнату, водрузив на дверь пудовый замок.

Мальчишка Кэр.

Кэр Лаэда…

Клара помотала головой.

«Нет. Я об этом не буду думать. Приказываю не думать и запрещаю думать».

Заклятия поиска пришли в движение первыми. Магическая фигура вспыхнула хорошо, дружно и ярко, поток силы держался ровным и плотным. Конечно, это всё равно, что забраться на крышу трактира Свамме-гнома в Поколе и орать оттуда во всю глотку, чтобы тебя заметили. Можно не сомневаться, заметят и очень быстро.

Чары стремительно уходили в глубь земли. Им нипочём самый крепкий гранит, они доберутся, они обязательно доберутся – о! Достигли!..

…Пресловутые артефакты прятались далеко и глубоко. Никогда Клара не отыскала бы к ним дорогу, нечего даже и пытаться. Можно и впрямь было обойти весь мир, потратив годы. «Нет, забудь, Клархен, нечего тут, нечего, «ах, хорошо б достать!». Ничего ты не достанешь. Узнать бы, что это, и хорошо…»

Первая стадия – легко, свободно, словно в Академии. Даже не так – в Академии и то труднее приходилось! А тут – без сучка и задоринки.

Клара насторожилась. Когда что-то идёт как по маслу, жди подвоха.

Новые руны одна за другой возникали подле магической фигуры; зеленоватое пламя поднималось выше и выше; Клара «готовилась к ожидаемым неожиданностям», как сказал бы мессир Архимаг.

Вздрогнет земля? Сгустятся тучи, полоснёт молнией? Вздыбятся из земли древние камни, полезут какие-нибудь чудища?..

Артефакты, конечно, защищены. Даже заклятия поиска являли Кларе смутную ауру охранных чар. С ними должна разобраться вторая волна, заклятия познания, как только…

Что, уже обратно? Так быстро?..

Клара плотно зажмурилась.

Через весь мир тянулась огневеющая цепь заложенных глубоко-глубоко артефактов. Да, туго сжатая, собранная, запасённая сила; но в этом ничего удивительного не было, если не считать степени сжатия.

Управляющие чары. Странные, странные – Клара никогда такого не… Зачем это, для чего? – нацеливание – да, нацеливание – все артефакты вытянуты в цепь, от горизонта до горизонта, точно, нацелены, но куда? Или на что?

Разлом, здесь должен пройти исполинский разлом, поняла чародейка.

Разлом, но не как в Мельине.

Нет, что-то куда более глубокое и всеобщее.

«Разлом… разлом… разлом…» – эхом зазвучало в голове.

Но кто это мог поставить? Когда?

Клара резко начертила ещё одну руну, затёрла две другие – магическая фигура плевалась зелёным пламенем, поток силы сделался настолько плотен, что, казалось, вокруг него сейчас вспыхнет сам воздух.

Кто этим управляет? Как? Когда это всё сработает – по команде неведомого чародея или само по себе, когда будут нужные условия?

А может, эти артефакты устроены тут давным-давно, и создатель их во столь же незапамятные времена упокоился в могиле? И она, Клара, только зря тратит силы?

Заклятия познания устремлялись к добыче подобно стае вранов.

А защита? Защита, конечно, есть. Но она, Клара, знает, как обходить настороженные чары; тем более они, похоже, и впрямь больше от тех, кто доберётся-таки до артефактов сам, кто потянет загребущие лапы.

Когда их поставили? Когда? Когда?..

Она доберётся. Она проломит, проло…

Закружилась голова. От внезапной слабости задрожали колени.

Что это?..

Она рухнула, словно у неё подрубили ноги. Магическая фигура, лишённая её направляющей воли, вспыхнула изумрудным огнём; языки его рвались во все стороны, бурлящая струя пронеслась над Клариной головой.

Что это?!

У самых глаз покачивался лиловый колокольчик.

Её коснулось нечто, превосходившее все её собственные силы и знания. Из неё просто уходила жизнь, уходила, подобно воде из решета. Сердце бьётся всё слабее, в глазах темнеет, всё путается, она… она…

Клара Хюммель поняла, что умирает.

Вспыхнул, распадаясь пеплом, один из её оберегов, наконец распознав опасность. Слабый толчок – жажда жизни, борьбы, боль – Клара впилась зубами себе в пальцы. Держись, дерись, бейся!.. Дети!.. Сфайрат!.. Вставай!

Оберег с новой силой заставил бежать по жилам остывающую кровь, но надолго его не хватило.

Что… что это…

Нет, слишком… тяжело.

Холодно.

Чернота заливала глаза, останавливалось сердце. Нет боли, только слепой ужас – вот так я, значит, и…

– Хюммель!..

Чьи-то сильные руки подхватывают её, отрывая от ледяной земли.

Белый водоворот затягивает волшебницу, и вся её сила оказывается сейчас бесполезной.

* * *

…Ей уже доводилось приходить в себя, оказываясь в плену. Да, наверное, и почти всем из её Гильдии. У всякого мага есть… мгновения неудач. Они преходящи, в отличие от побед. Но они есть.

Как всегда, слух вернулся первым. Как всегда, Клара оставалась недвижной, плотно зажмурившись.

Гномы. Характерный гортанный говор и… да, она понимала лишь отдельные слова.

Слуги Хедина. Сомнений нет. Только они могли добраться до неё с таким проворством.

Клара сжала зубы. Попалась. Хуже некуда. Гномы-кровники. Дети… Сфайрат…

– Очнулась, – сказал кто-то рядом с ней густым басом на языке Долины. – Эй, Хюммель! Хватит притворяться. Открывай глаза. И без глупостей. Впрочем, как говорят, от тебя всего можно ждать.

Клара чуть повела плечами. Пут вроде как нет… но что-то её сковывало, чары? Хм, чары она перебьёт, пусть не сразу, но перебьёт обязательно.

– Да хватит уже, Хюммель! – рыкнул бас. – Поговорить надо.

– Поговорить? – возмутился другой голос, неприятно-знакомый.

Гном по имени Керрет. Гном с охряно-рыжей бородой, у которого погиб побратим. Надо же, силён, живуч гноме! После той раны, что получил от Клары при последней их встрече выжить было ой как нелегко.

Сейчас ещё небось побратима вспомнит.

И точно:

– Она убила Седрана! А ты с ней хочешь разговоры разводить, Креггер?

– Она маг Долины, Керрет, и придержи язык, когда со старшим говоришь. Гаррат был бы недоволен.

– Она убила Седрана! – прорычал Кларин кровник.

– Слушай, Керрет, малец, я тебя в своё время сюда привёл, я тебя всему учил, так не позорь же меня. – Далее последовали какие-то совсем непонятные Кларе выражения; гном по имени Креггер перешёл на свой диалект. Вскоре, однако, он вновь перешёл на понятное Кларе наречие:

– Маги – маги Долины – были нашими верными союзниками. Войну Ангелов вспомни хотя бы. Волшебница Хюммель известна отвагой и доблестью; а потому, коль она встала на сторону наших врагов, значит, я должен понять, почему!

– Воды… дайте, – прохрипела Клара, открывая наконец глаза.

Оба гнома воззрились на неё.

Осанистый Креггер сидел напротив неё, положив поперёк колен двуствольный огнеброс, блистающий начищенным металлом. Рыжебородый Керрет, сняв шлем, стоял рядом, запустив пятерню в охристые пряди волос.

Клара не была связана. Она просто не могла пошевелиться, словно все мышцы превратились в ледяной склизкий кисель. Её с каждым мгновением всё сильнее бил озноб.

– Дай ей воды, Керрет, – пробасил Креггер.

– Не вода тут нужна. – Неслышной тенью возник рядом кто-то высокий и тонкий, по выговору – точно эльф. Интересно, откуда взялся, ведь в отряде, что изначально направлялся к порталу, никаких эльфов не было.

Лицо Перворождённого пряталось в тенях от низко надвинутого капюшона.

– У неё тяжёлое поражение лёгких, утрата почти всех двигательных навыков, хорошо, что дышит ещё! Интоксикацию мы с Линдиром сняли, но… – И эльф, явно светлый, озадаченно покачал головой.

– Вот пусть выпьет, – появился рядом с ним другой. – Волшебница Долины Клара Хюммель, я Линдир Эсванес, целитель. Вам ничто не угрожает, для вас война окончилась, а мы, ученики великого Хедина, не мучаем и не пытаем пленных. Я постараюсь вам помочь, елико окажется в моих силах. Вы опытная чародейка, должны понимать, что угодили в хитроумную магическую западню. Западня изощрённая, мы с Гильтаном впервые сталкиваемся… Вам очень, очень повезло, что мы подоспели вовремя!..

– Пить ей дай, оратор, – толкнул собрата в бок упомянутый Гильтан.

Линдир быстро и несколько виновато кивнул. Осторожно просунул мягкую, но сильную ладонь в перчатке Кларе под затылок, приподнял. Поднёс к губам флягу с чем-то огненно-горячим.

– Пейте. Здесь нет никаких чар, кроме лечебных. Нам нужно остановить прогрессирующий паралич и деградацию нервных окончаний.

Как это звучит, Кларе решительно не понравилось.

– Опять ты со своими словечками, Лин, – недовольно проговорил Гильтан. – Набрался в закрытых мирах!..

– Там есть чему поучиться, друг мой, – легко ответил Линдир. – У них нет магии, а они такого достигли!.. Особенно в медицине.

«Закрытые миры, – обмерла вдруг Клара. – Уж не намекают ли они, что знают, где мои дети?!»

Питьё обжигало, металось от одной стенки черепа к другой, словно свирепый драконейт, и мучительный холод немного отступил.

– Легче? – заботливо спросил эльф, и Клара кое-как кивнула. Она сейчас вела отчаянную войну в своём собственном сознании, проверяя и пытаясь обновить чары, предохраняющие от чтения мыслей. Только вторжения гномов в её сокровенное ей и не хватало!

– Ей нужен покой, – строго сказал меж тем Гильтан, обращаясь к Креггеру. – Магические повреждения слишком обширны и слишком серьёзны. Мы сами с Линдиром ещё не…

– Всем нам нужен покой, – густым басом отрезал гном, поглаживая огнеброс. – Времени нет на должное лечение, на процедуры! Вот что, братья-эльфы, один из вас пусть варит снадобья, а другой пусть будет здесь! Помочь ей, если что.

Линдир едва заметно пожал плечами.

– Пусть Гиль останется. Я дальше «варить», как ты, Креггер, изволил выразиться.

– Ох уж эти мне светлые эльфики! Обидчивы, что твои феечки, коль их цветочек не похвалишь, – буркнул Креггер, глядя в спину удаляющегося целителя. – Волшебница Долины Клара Хюммель! – Он кашлянул для внушительности. – Ты пленена учениками великого бога Хедина Познавшего Тьму, владыки Обетованного. Предлагаю тебе добровольно во всём покаяться, раскрыть имена зачинщиков, честно поведать нам своё задание, в чём оно состояло, кто тебя направил, как их зовут и где, хм-хм, мы сможем их отыскать?

Рыжебородый Керрет нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

Клара кое-как сфокусировала взгляд на лице гнома. Снадобье эльфов оттесняло мертвенный холод, но заставляло мысли путаться, а перед глазами всё словно подернулось завесой влаги.

– Маги… Долины… Гильдия… Боевых… не… выдаёт… чужие… секреты.

– Говорил я тебе, Креггер, что она станет молчать? – мигом выпалил Керрет. – Давай-ка я её нашим старым-верным, ещё из той поры, когда о гаррате и слыхом не слыхивали, а?

– Да помолчи ты! Совсем ума лишился? – зарычал на сородича Креггер. – Что там было до Учителя, забудь! Мы теперь его ученики, не злодеи, не бандиты с большой дороги! Как ты там с гоблинами разбирался молодым безбородым подростком, раз и навсегда из головы выкинь! Ох, мало тебя отец порол, Керрет, ох, мало!

Керрет глухо буркнул в ответ что-то неразборчивое, но и в самом деле замолчал.

– Волшебница Хюммель, кого вы защищаете? – просверлив взглядом пару дырок в соплеменнике, вновь обратился к ней Креггер. – Кто вас нанял? Что они вам предложили? Золото? У нас его больше, поверьте.

Клара ощутила поднимающуюся глухую злобу, вспомнила рассказы валькирии Райны.

Питьё эльфов работало, язык уже не так заплетался. Мысли путались, но речь стала разборчивее.

– Кодекс… наёмника, гноме. Слыхал… о таком?

– Слыхал, – недовольно подтвердил Креггер. – Глупость несусветная, я бы сказал. Рисковать своей жизнью за деньги… пусть даже…

– З-золото, – мягким полушёпотом сказала Клара. – Золото, самоцветы… с заточённым в них сиянием… озаряющие ночь подземелий… и яркое золото, оживающее в лучах этого сияния…

Креггер поперхнулся и закашлялся.

– Кому, как не тебе, ведать о власти золота, гноме? Пусть мы продаём наши мечи и наше искусство, но мы продаём его очень задорого и тем, кто действительно ценит его. Как же нам их предать? Я дралась с Безумными Богами, некоторые из моих товарищей попали к ним в лапы… Они не выдали никого и ничего. Должны ли они были польститься на предлагаемые им богатства?

– Как можно такое сравнивать! – хрипло возмутился Креггер, придя наконец в себя. – Ученики великого Хедина сражаются за добро и справедливость, мы охраняем сон и покой мирных народов Упорядоченного… а ты встала на сторону тех, кто несёт смерть, муки и разрушение!.. Ты напала на нас!..

– Если бы я хотела… я перебила б вдесятеро больше… – Клара отчаянно храбрилась. – И я уничтожила… чудовищ. Не гномов. Не эльфов. Даже орка я пощадила.

– Это были не чудовища! Это были наши товарищи! Наделённые разумом и речью!

– Прости, гноме, со стороны они выглядели, как чудовища. На лбу у них разумность отнюдь не значилась.

Креггер зарычал.

– Волшебница Хюммель, ты вступила в службу к Дальним или же к их ближайшим союзникам. Они куда хуже и опаснее Безумных Богов…

– Чем же? – Знаменитое упрямство Клары Хюммель уверенно брало верх. – По-моему, никакой разницы нет. Безумные Боги были и впрямь кровавыми безумцами. Гекатомбы жертв… Мы должны были это остановить. А что ещё за «Дальние», или там «Ближние», мне поистине неведомо. Поэтому я тебе ничего не скажу, гноме. Кроме лишь того, что вы попытались причинить зло моим детям. Едва не убили младшую дочь. Нарушили слово, когда вели переговоры, – он нарушил. – Она кое-как указала подбородком на разом подобравшегося Керрета. – После этого нашлись те, кто мне помог. Я помогаю им. И не жди, что я выложу тебе всё и вся, гноме.

– Мы были союзниками, волшебница Хюммель.

– Да. Но ты не доказал мне, что мы должны ими оставаться. Докажи, что ваше дело правое, а моё – нет.

– Как же я тебе докажу, если ты…

– Позволь мне, брат Креггер, – мягко прошелестел Гильтан. – Волшебница Хюммель известна как человек чести. Нет смысла ей грозить. Она замужем за драконом, и, думается, мы знаем этого дракона. Когда этот род выбирает себе в спутницы человеческую женщину, значит, что её отвага и мужество превосходят всякое воображение. Но также всякое воображение превосходит и её упрямство. Она умрёт, но не допустит урона своей чести. Не спрашивай, почему, Креггер. Это так. Поверь, я знаю. У вашего племени давние счёты с драконами, и вы порой бываете… излишне торопливы. Дети госпожи Хюммель – тоже драконы. Когда их попытались… обездвижить, она, конечно же, впала в ярость. И то, что сумела сделать с твоим отрядом, Керрет, не в обиду тебе будь сказано, – прекрасное тому доказательство.

– Ты к чему клонишь, эльф? – прорычал Креггер, красный как рак.

– Если Керрет и впрямь умудрился серьёзно ранить её дочь… кстати, это так, Керрет?

– Я?! Я тут вообще ни при чём! Я с ней говорил! У нас были переговоры! А потом она вдруг ка-ак двинет мне…

– Потому что кто-то из ваших выстрелил! – От ярости голос Клары сделался совсем сиплым. – Выстрелил, целясь «в драконов»! А угодил в мою младшую дочь!

– Она была в человеческом облике? – мягко осведомился целитель.

– Нет! В драконьем! Мы сражались, мы были в кольце! Мои дети – истинные сыновья и дочери своего отца, они не могли отсиживаться у меня за спиной, они сражались! Все, кроме младшей! Которую и ранили!

– Спокойнее, любезная Клара, – прежним негромким голосом проговорил эльф, накрывая своей ладонью руку чародейки. – Я уже сказал, мужество твоё, твоего супруга и твоих детей сомнению не подлежит. Я лишь хочу спросить, допускаешь ли ты, что в твоих детей выстрелил кто-то другой, не спутники Керрета? И даже если это был кто-то из них – они видели только лишь самочку дракона, они не могли знать, что это – твоя дочь…

Клара заметила, что Керрет как-то быстро глянул в сторону.

– Они знали, – мигом подсекла она. – К тому моменту – уже точно знали! Знали моё имя, кто я и откуда! Тебе вот, целитель, хоть я тебя впервые вижу, ведомо, кто мой муж! Отлично они всё знали, знали, что там нет диких драконов, только мои дети!

– Это правда? – обернулся эльф к Керрету.

– Мы знали, кто она такая, да! – со злой гордостью бросил тот. – Но дракон – это всегда дракон, похититель наших сокровищ, уничтожитель наших трудов! И я ни в кого не стрелял. И не отдавал таких приказов!

– А кто тогда выстрелил? Кто? – наседала Клара.

Креггер недоумённо глядел то на неё, то на эльфа, явно порывался встрять, однако Гильтан всякий раз его останавливал.

– Чем поразили твою девочку, госпожа Хюммель? – осторожно осведомился лекарь. – И как это случилось?

– Мы разговаривали, – мрачно повторила Клара. – Вот с ним. С Керретом. Вдруг кто-то из его подручных выстрелил… самораскрывающейся сетью в Зосю… Её поймать было легче других, вам даже мои средние не по зубам, отыгрались на малышке! Началась всеобщая потасовка, мы фехтовали с сим гномом, а в мою дочь выпустили дрот, очень длинный, в половину копья, не знаю уж, из какой баллисты!.. Серебристый, отравленный, с чарами, что его не извлечь просто так из раны!..

Эльф и оба гнома переглянулись.

Креггер выразительно кашлянул.

Керрет застыл, широко разинув глаза.

– Орвен… Орвен выстрелил…

– А ты раньше этого не знал, гноме? – издевательски бросила Клара. Ярость клокотала в ней, заглушая все прочие чувства.

– У нас даже аркбаллисты этой не осталось! – рявкнул тот. – Спалили её твои драконы, Орвен чуть живой остался!

– Мои дети так далеко не забирались!

– Они, может, и нет, а огонь их – очень даже да! Ни в кого Орвен нарочно не стрелял и в дочку твою не целился – случайно всё так вышло!

– Так я тебе и поверила, – усмехнулась Клара.

– Верь не верь – мне всё равно, – обиженно дёрнул плечом рыжебородый гном.

– Погодите, погодите, – норовил помирить всех эльф-целитель. – Орвен не стрелял, говоришь ты, Керрет?

– Нарочно не стрелял! Рука у него дрогнула, когда от драконьего огня уворачивался!

Клара яростно фыркнула.

– Это уже неважно, – с прежней мягкостью сказала Гильтан. – Драконы извечные враги гномов, последних трудно винить за это…

– А гномы – извечные враги драконов! – выпалила Клара. – И их тоже трудно винить за это!

– Человек, – с презрением пробормотал Керрет, сплёвывая. – Даже с драконами готов, он…

– Довольно! – рявкнул Креггер, ударяя пудовым кулачищем себе по колену. – Заткнись, Керрет, если не можешь сказать ничего умного. Кто кому извечный враг, мы можем спорить долго. Главное в том, что у нас у всех враг сейчас общий. Дальние! Твари в зелёных кристаллах, что норовят свернуть и смять Упорядоченное, как старую рубаху! Твари, натравливающие всех на всех ради вечной войны! И потом, когда все истощат друг друга и перебьют, они выйдут из тени! Когда никого не останется, чтобы встать у них на дороге!

– И что? – кислым голосом осведомилась Клара. – Мы, Боевые Маги Долины, предпочитаем врага конкретного. Как Безумные Боги. Как Алые Сердца. Как те безумцы, с которыми дрался Дик д’Ассини в Войне Ангелов. А тут? Дальние? Абстракция!

– Ты сражалась на Утонувшем Крабе, волшебница!

– Да. И где там были Дальние? Мессир Архимаг имелся, это факт! Спаситель – наличествовал. Зомби всякие от Империи Клешней – сколько угодно. А Дальние? Как их отличить?

– Долгая история, госпожа Хюммель, – беззлобно сказал эльф, кинув предостерегающий взгляд на кипящих от злости гномов.

– Вы куда-то торопитесь? – поинтересовалась Клара.

– О да, – кивнул целитель. – Торопимся, даже очень. Из этого мира шли подкрепления в армии Дальних. Надо было закрыть порталы. Мы это сделали.

– И что теперь?

– Теперь мы должны понять, что же тут такое запрятано в глубине. – Эльф чуть покачивался, голос его почти убаюкивал. – Потому что это едва ли не важнее порталов.

– Ты ничего не хочешь нам об этом сказать, волшебница? – немедля встрял Креггер.

– Говорить ничего не хочу и не собираюсь! – отрезала Клара.

– Дальние стояли и за Безумными Богами, – заметил Гильтан.

– Докажи!

– Это потребует долгого времени. К тому же какие «доказательства» ты сочтёшь подходящими для себя, волшебница? Ты уже убедилась, мы способны на многое. Что помешает тебе объявить любые мои построения фальшивкой? Что убедит тебя, что Дальние – корень множества зол и что те, кто служит им, вольно или невольно приближают конец нашего Упорядоченного?

Клара пожала плечами.

– Я не собираюсь помогать тебе, эльф.

– Несмотря на то, что мы с Линдиром спасли тебе жизнь? – по-прежнему мягко осведомился целитель. – Это ничего не стоит?

Клара холодно пожала плечами.

– Честь дороже бесчестного существования, Перворождённый. Жаль, что тебе этого так и не удосужились объяснить.

– А что же случится тогда с твоими детьми? – аккуратно поднял брови лекарь.

– Мои дети в безопасности, и вам их не отыскать. – В животе Клары сомкнулись ледяные когти, но лицо не дрогнуло. – Сколько б ни старались. Они драконы, они вполне способны о себе позаботиться. И, как истинные драконы, они за меня отомстят. Можете не сомневаться.

– Думаешь, чародейка, мы испугаемся?! – немедля вскинулся Керрет. – Мы, ученики великого Хедина – испугаемся стайки молоденьких дракончиков?

– Они не станут торопиться, – холодно сказала Клара. – Я учила их человеческому терпению, а их отец – драконьей мстительности. Не волнуйся, рыжебородый, они придут за тобой. Или за тем, кто тяжело ранил их младшую сестру. Если раньше за ним не явится мой муж.

– Довольно, – поморщился эльф, впервые выказав тень раздражения. – Дети, месть, драконы… Чепуха какая. Мы не хотим быть тебе врагами, волшебница, несмотря на смерть двух моих товарищей, учеников великого Хедина, от твоей руки. Как ни крути, ты кровница Керрета. Убитый был его побратимом.

– Сожалею, – сухо сказала Клара. – Я лишь защищала своих детей и себя. Меня не волнуют предубеждения и поверья расы гномов относительно расы драконов.

– То есть ты не почтишь нас своим расположением и не поведаешь, кто отправил тебя сюда?

– Нет, эльф. Не почту. Я уже сказала, почему. Слово Боевого Мага Долины.

Целитель поджал губы.

– Воистину, оказанная услуга ничего не стоит.

– Если ты намекаешь, что спас мне жизнь, а я в ответ отказываюсь уважить твою просьбу, Перворождённый, значит, ты ещё глупее, чем кажешься. Не всё можно получить, даже спасая мне жизнь.

Что-то неуловимо дрогнуло в красивом, но замершем, словно маска, лице.

– Почему ты ищешь ссоры, волшебница?

– Потому что вы напали на моих детей. Они не сделали вам ничего плохого. Вы ударили первыми. Я уже это вам говорила. Больше ничего нового мне не сказать.

– Н-да, тупик, – вздохнул эльф. – Мне жаль, что ты пошла против нас, волшебница Хюммель.

– Я ни против кого не шла, – возразила Клара. – Я защищала своих детей. И помогла тем, кто помог мне.

– Тогда почему бы нам не оставить это недоразумение в прошлом? – почти взмолился Перворождённый. – Говорю тебе, никто специально не охотился на твоих чад! Они угодили в ловушку, расставленную совершенно на иную дичь! Отряд Керрета не имел возможности узнать, что твои дети не имеют к Дальним никакого отношения! А потом, у него погиб побратим! Нам был нанесён урон! И то – он, окружив тебя, вступил в переговоры; спроси себя, зачем, если спокойно мог бы расстрелять тебя и твоих с безопасного расстояния?! Говорю тебе, чародейка, всё это – цепь роковых случайностей, или…

– Или от начала до конца подстроено кем-то, кто хотел бы поставить тебя себе на службу, – проворчал Креггер. – Сильна ты драться, волшебница Хюммель, чего уж там, признаю. Намяла ты Керрету бока преизрядно. И не только намяла, к сожалению!..

– У нас было не дружеское состязание, – сухо отрезала Клара. – В моих детей…

– Да, да, мы уже поняли. – Эльф сморщился, как от зубной боли. – В твоих детей стреляли. За это ты готова уничтожить всё Сущее.

– Если это цена их спасения, то да. – В груди Клары бушевал холодный огонь. – Развяжи мне руки, эльф, дай хотя бы палку – и я покажу тебе, как…

– Клара! У тебя развязаны руки, – перебил её Перворождённый. – Ты забыла? Ты угодила в магическую ловушку, и ты достаточно опытна в чарах, чтобы понимать – ты умирала. Если б не мы с Линдиром, тебя б уже не было.

– Я помню, – процедила Клара сквозь зубы. – Не стоит мне напоминать об этом так часто.

– Но как мне иначе с тобой поладить? Ты считаешь своим долгом помочь тем, кто лечил твою раненую дочурку. Поверь мне, Клара, я отдал бы собственную кровь, если б только… – Он осёкся. – Помоги нам, прошу. Мы не злодеи, мы не пытаем и не мучаем. Помоги нам по доброй воле и, клянусь…

– Не клянись, Гильтан. – Клара впервые назвала эльфа по имени. – Моя дочь в безопасности, рана её, хоть и смертельно опасная, залечена. Спасибо… тому, кто это сделал. Я буду благодарна ему по гроб жизни.

– Какая жалость, что меня не оказалось вместе с Керретом. – Гильтан покачал головой.

– Тебя там не оказалось, эльф, и давай покончим с этим. Я устала.

– Мы не можем отпустить тебя, – Гильтан смотрел на Клару с сочувствием, но твёрдо. – Полагаю, тебе надлежит предстать перед очами великого Хедина. Ты лишила жизни нескольких его учеников, он… не упустит случая взглянуть в глаза их убийце.

– Я не убийца! – возмутилась Клара. – Это бы честный бой… если, конечно, считать восемь против меня одной хоть сколько-то честным!..

– Хорошо, хорошо, не убийце! – в отчаянии воздел руки эльф. – Той, кто сразил их в неравной схватке, сражаясь одна против восьми. Так тебя устроит?

– Устроит, – сварливо сказала Клара.

– Тогда мы немедленно покинем это место. – Гильтан поднялся. – У отряда Креггера тут ещё много работы. А я сопровожу тебя в Обетованное, с небольшой партией раненых, кому требуется серьёзное лечение.

– Как тебе будет угодно. – Клара попыталась независимо пожать плечами. Получилось, правда, весьма неубедительно.

– Надеюсь, что великий Хедин найдёт более веские доводы, – помолчав, сказал на прощание эльф.

Клара презрительно фыркнула, но в животе опять сжались ледяные когти страха.

* * *

Она попала. Попала всерьёз, и это было куда хуже, чем оказаться в лапах козлоногих. Тем, по крайней мере, требовалось, чтобы Клара сыграла роль посыльной; а вот этим «ученикам Хедина» нужна была её память, самое банальное, что только может быть, – чьи приказы она выполняет?

Да, пока что на неё не надвигалось рдеющее остриё меча, наспех раскалённого в костре. Клара невольно содрогнулась, вспомнив иные «допросы», свидетелями коих ей доводилось оказаться. Она всегда старалась вмешаться, остановить ненужную жестокость и… ей обычно удавалось разговорить даже самых упёртых и фанатичных пленников.

Кроме Безумных Богов и их ближайших сторонников.

Кроме Ангелов Огня^[75], тех самых, от чьей руки пал Ричард д’Ассини.

Она прикидывала про себя, как долго сможет продержаться на глушащих боль заклинаниях, если, конечно, у неё останется хоть какая-то магия. Если уж кто-то брал в плен Боевого Мага Долины, то, как правило, у пленителя хватало ума каким-то образом пресечь схваченному доступ к силе.

Но, может, этот их «великий Хедин» просто вскроет её память, доберётся до всего пережитого, передуманного, прочувствованного? Клара ощутила, как её захлёстывает давящая, вскрывающая сознание, словно нож, неодолимая тревога. Закрытый мир… дети… дети… Шоня… что с ними будет, если из неё вырвут место их убежища?

Их небольшой отряд ходко двигался через Межреальность. Гильтан, трое гномов да сами собой плывущие носилки с полудюжиной раненых. Эльф с небрежностью истинного мастера прокладывал путь, и Клара ощущала, что Перворождённый с каждым шагом оставляет позади расстояние большее, чем сама чародейка за целый день пути.

Гильтан и впрямь оказался очень умелым целителем. Раненые, безмолвно распростёртые на носилках в начале пути, на третий день уже вовсю болтали, на разные лады расхваливая мастерство лекаря – по гномьему обычаю, грубовато, совершенно безо всякой утончённости. Но эльф лишь сдержанно улыбался, и глаза его, обычно непроницаемо-холодные, заметно теплели.

Они и в самом деле были для него товарищами, с изумлением подумала Клара. Даже больше, чем товарищами, – наверное, и впрямь побратимами.

– Ты моя самая тяжёлая пациентка, Клара, – вздохнул Гильтан, осматривая Клару утром третьего дня их пути.

И верно – состояние чародейки улучшалось очень медленно. Если честно, то улучшение это было почти незаметно. Клара по-прежнему не могла ни сесть, ни встать и едва шевелила пальцами.

В жилах её по-прежнему вместо горячей крови медленно ползла ледяная каша. Магия ей не повиновалась. Вообще. Она не способна была сотворить и простейшего заклятия – сила скользила мимо неё, словно вода, и у Клары не получалось даже омочить в ней кончики пальцев, не говоря уж о том, чтобы зачерпнуть пригоршней.

То, что делало её «чародейкой», словно растворилось, растаяло, исчезло.

Клара думала о случившемся с навалившимся тупым равнодушием. Сперва она даже не заметила этого в пылу пререканий с пленителями. Потом отнесла на счёт действия западни. Однако миновал день, и другой, и третий, а ничего не менялось. Потихоньку оживали Кларины пальцы, а магия даже и не думала возвращаться.

Клара лежала неподвижно, лицо обратилось в маску. Она молчала. Ни слова, ни звука, ни жалобы. Хотя, пожалуй, язык, губы и гортань повиновались ей лучше всех прочих частей тела. Гильтан подходил, озабоченно осматривал, касался висков – ничего больше, – поджимал губы и уходил, чтобы вскоре вернуться с очередным эликсиром. Клара послушно его выпивала, и голова её вновь падала на подушку.

На вопросы она не отвечала. И сама никого ни о чём не спрашивала.

– Ты моя самая тяжёлая пациентка, Клара.

Волшебница – или уже «бывшая волшебница»? – молча глядела вверх на буйство красок «неба» Межреальности.

– Тебе надо говорить и выговариваться, – назидательно заметил эльф. – Меланхолия в твоём положении опаснее магических повреждений.

Клара не ответила. Как и обычно.

– Я не могу понять, где очаг поражения, – закусив губу, признался эльф. – Мне удалось остановить деградацию нервных окончаний, некроз лёгких, отёк мозга. Не вдруг, не сразу, но удалось. Сердце, хоть и с трудом, хоть и с постоянной магической подкачкой, но работает. А вот остальное… – Он покачал головой. – Кроветворение. Печень и почки. Хоть и с магической аугментацией, но держатся они у тебя сейчас только на моих эликсирах. У тебя практически полный паралич двигательных функций, подвижность полностью сохранилась только у мышц голосового аппарата. Что и понятно – расставившие ловушку желали допросить угодивших в неё… Говори со мной, Клара! Что ты чувствуешь? Мои чары могут открыть далеко не всё. Хотя бы… хотя бы ради твоих детей.

Клара зажмурилась. Всё будет хорошо. Сфайрат их отыщет, непременно. Драконы всегда находят своё потомство, даже спрятанное в закрытом мире, лишённом магии. К тому же, Клара рассказывала мужу о нём. Он знает правила, как спуститься туда, как выбраться… Он – дракон, он найдёт дорогу. В конце концов, спалит башню какого-нибудь злого колдуна, позаимствует – без возврата – любые амулеты или обереги с запасом силы и сожжёт их, когда придёт черёд выбираться с детьми в Межреальность.

Конечно. Будет только так и никак иначе. Об ином Клара думать себе запретила. Строго-настрого.

– Клара. Ты не чувствуешь, что у нас тут нет никаких негаторов магии? – Кажется, Перворождённый начинал терять терпение. – Помоги мне! Ты чародей Долины, у тебя не всё так, как у обычных людей! Мне нужно глубокое сканирование…

Он не понимает, мелькнуло в голове чародейки. Он не понимает, что у меня совсем не осталось никакой магии. Что мне не воспользоваться силой.

Не понимает – или притворяется, что не понимает? Старается заманить в ловушку, как её детей?

– Клара, – Гильтан нагнулся над нею. – Что с тобой? Ты решила убить себя? Почему ты мне не помогаешь? Что за чары на тебя наложили? Или это тоже ловушка… – Он совсем по-человечески наморщил лоб. – Результат первичного воздействия?.. – Губы его сложились в угрюмую, кривую гримасу. – Клара, если ты мне не поможешь, ты… твои дети осиротеют, – мрачно закончил он.

«Это я и так знаю, – подумала она. – Только боюсь себе признаться».

– Я… ничего… не… могу… сделать.

– О! – аж подскочил эльф. – Говори! Говори ещё!

– О… чём? Ты… не понял?.. У… У меня не осталось… никакой… магии.

Клара закрыла глаза. Сил видеть прекрасно-правильное лицо Перворождённого у неё не было.

– Никакой… магии? – Эльф охнул, схватился за голову. – Значит, ещё и утрата к направлению силы… Сотню глыб мне на голову, как говаривают гномы, кто, кто это мог устроить? Я ученик великого Хедина уже добрую тысячу по времени Обетованного, но ничего подобного никогда не видывал!

«Мне твои восклицания не помогут, – подумала Клара. – Я умираю. Твои эликсиры могут замедлить это, но не обернуть вспять».

– Теперь понимаю. – Даже сквозь сомкнутые веки она ощущала впившийся в неё взгляд Гильтана. – Тебе может помочь только сам великий Хедин. Ну, или его супруга, великая Сигрлинн.

– Никогда… не слышала… о такой богине…

– Она не богиня, но неважно. – Пальцы эльфа лежали на висках Клары, от них исходило приятное тепло. – Тебе надо продержаться… совсем немного.

– Требуется помощь, собрат? – раздался холодноватый голос, странно знакомый Кларе.

Все трое гномов, помогавших Гильтану, разом вскочили на ноги, направляя огнебросы на новоприбывшего: высокую человеческую фигуру, завёрнутую в плащ.

– Ан-Авагар? – Эльф изумлённо поднял брови. В голосе его мелькнула не слишком тщательно скрываемая неприязнь. – Ты-то что здесь делаешь?

– Выполнял особо важное задание Учителя в мире Хьёрварда, в его царстве мёртвых, а теперь направляюсь обратно, в Обетованное, со срочным и спешным сообщением строго для слуха одного лишь великого бога Хедина Познавшего Тьму, Владыки Сущего.

– Угу, и ты совершенно случайно, конечно же, оказался у нас на дороге, – холодно кивнул Гильтан.

– Дивись сколько хочешь, собрат, но это именно так. Упорядоченное достаточно тесно. Особенно для нас, учеников могучего бога.

Ан-Авагар, подумала Клара, и сама поразилась изрядному смятению собственных мыслей. А и в самом-то деле, откуда ему тут взяться?!

– Везёшь пленницу, как я погляжу? – продолжал меж тем вампир самым непринуждённым голосом. – Это хорошо, это замечательно. Отмалчивается? Может, позволишь мне с ней поболтать? Ручаюсь, собрат, запоёт после этого, что твоя птаха.

– Перестань, Ан-Авагар. – Голос эльфа теперь полнило настоящее отвращение. – Она и впрямь пленница, но она ранена, очень слаба; я пытаюсь помочь…

– Ну, не хочешь, как хочешь, – с явно деланым равнодушием пожал плечами вампир. – Не смею навязываться. Вы ведь в Обетованное? Нам по пути. Ну, и так, совсем уж между прочим, – где ты раздобыл этакую красотку, Гильтан?

– Никого я нигде не добывал, говорят же тебе, вампир! – раздражённо бросил Гильтан. – Она ранена, состояние тяжёлое, прогноз… – Он осёкся.

– Прогноз неблагоприятный, – холодно договорил за лекаря Ан-Авагар. – Жаль, очень жаль. Она наверняка многое знает. Где взяли-то?

– Защищала порталы быкоглавцев, – нехотя буркнул целитель.

– О-о! – протянул вампир с показным уважением. – Славная добыча, Гильтан, славная! Великий Хедин будет тобой очень доволен.

– Это не я.

– А кто ж тогда? Креггер? Арбаз?

– Арбаза с нами не было, а Креггер… нет, не он. Она в ловушку угодила. Неведомо чью, но очень, очень странную. Отродясь такого не видывал.

– Не позволишь глянуть, собрат? – небрежно осведомился вампир. – Не хотел бы упускать случая познакомиться с чем-то, чего не видывал даже ты, преискусный врачеватель! Прошу тебя, разреши, многомудрый!

– Хм… – комплимент, хоть и от вампира, был Гильтану явно приятен. – Ну, смотри. Только осторожно. Очень осторожно. Никаких чар! У меня тут…

– Наставлено, я вижу, – закончил за эльфа Ан-Авагар. – О-о, собрат, какая работа! Сердце… поддержание ритма… дыхание… отмирание тканей остановлено…

Вампир говорил, говорил без умолку, водя раскрытыми ладонями над телом Клары. И лишь когда целитель, чуть успокоившись, позволил себе отвести взгляд, сам впился глазами в зрачки Клары.

Ух, что это был за взгляд!

Будь он живым, этот вампир, Клара б сказала, что это взгляд страсти.

И одновременно она ощутила магию самого Ан-Авагара. Осторожную, почти что нежную. Эта магия медленно втягивалась ей в жилы, пробиралась сквозь застывающую, смешанную со льдом кровь и покидала её, вновь выбираясь на волю.

– Э, э! – всполошился бдительный Гильтан. – Ты что это, вампир?

– Не волнуйся, собрат, я ничего не нарушу, – бросил вампир с явной попыткой придать голосу небрежность и беззаботность, но получилось сдавленно и с явным усилием. – Просто… такие чары у тебя, нетривиальные… Спасибо, что позволил взглянуть. Да, необычное поражение; я тоже, хоть и живу, гм-гм, подольше тебя, но подобного не видывал. Великий Хедин, конечно же, захочет допросить её самолично.

– Она не желает говорить, – с досадой бросил целитель.

– Я бы заставил, – как бы между прочим вновь повторил вампир.

– Ты опять? С упорством, достойным лучшего применения, навязываешь свои услуги? – неприязненно сощурился Гильтан. – Сомневаюсь, что даже тебе бы что-то здесь удалось. Она твёрже гранита.

– Я давно говорю, что в некоторых обстоятельствах пытки совершенно необходимы. Если эта волшебница настолько важна, великий Хедин, не сомневаюсь, согласится со мной.

Внутри у Клары всё сжалось.

– Чепуха! – возмутился эльф. – Никого великий Хедин пытать не станет!

– Ты забыл Эйвилль, – глянул вскользь вампир.

– Эйвилль? А что Эйвилль?

– Ей дали вкусить крови бога, – холодно проговорил Ан-Авагар. – И она сошла с ума от мук голода. Это была пытка. Суровая, но необходимая, я понимаю. На месте великого Хедина я поступил бы точно так же.

– Что ты несёшь, кровосос?! – не выдержал целитель. – Эйвилль пала! Она изменила нашему делу, предала Учителя!

– Вот именно. А Учитель давал ей шанс пройти очищение му́кой! Он её пытал для её же собственного блага! Всё прочее – уже к делу отношения не имеет. Я лишь хочу сказать, что, коли эта волшебница так важна, великий Хедин прибегнет ко всем необходимым мерам, дабы обеспечить наш успех и сохранность Сущего.

– Ты… вы… до чего ж черны ваши сердца! – едва не задохнулся от возмущения эльф. – Извращены и черны! Поистине, как великий, добрый и светлый Хедин терпит вас в Обетованном?!

– Уж не хочешь ли ты сказать, что сомневаешься в мудрости нашего величайшего бога или в истинности его непознаваемых планов? – сладким голосом осведомился Ан-Авагар.

– Пугай кого другого, кровосос! – выкрикнул Гильтан. – Учитель велик и светел, он ненавидит доносы, он никого не преследует за свободу мысли! Да, мы можем сомневаться, мы благословлены этим!..

– Эйвилль тоже начинала именно с этого, – прежним сладким голосом проворковал Ан-Авагар. – А не ошибается ли Учитель, а так ли велика его мудрость, а что, если права я, а не он? Так начинается дорога к измене, эльф!

Трое гномов с огнебросами выросли по бокам целителя. Раструбы направлены в живот Ан-Авагару.

– Уходи. Убирайся! – бросил, как в лицо плюнул, Гильтан. – Проваливай, тварь. Ты тут не нужен.

– Ой ли? – Ан-Авагара, казалось, невозможно было вывести из себя. – Ну так знай, многомудрый врачеватель, что самое большее через день твоя пленница умрёт, несмотря на все твои старания.

– Что ты мелешь?! Что ты с ней сделал?!

– Ничего я с ней не делал, – пожал плечами вампир. – Не забывай, лекарь, я уходил в смерть куда глубже, чем ты. Я могу не быть столь искусен в обычном целительстве, но когда живое существо погружается в серые области… тут уж меня не обманешь. Ну, бывай здоров, Гильтан. Вы, собратья, тоже бывайте. Я пошёл. На всякий случай буду поблизости, но так, чтобы не оскорблять ваши столь чувствительные взоры. Когда увидишь, что она умирает, эльф, позови меня. Если, конечно, ты сам ещё не изменил Учителю и не собираешься дать умереть важнейшей пленнице, дабы она уже никому и никогда ничего не рассказала.

– Чушь! Бред! Ложь! Клевета! – бушевал Гильтан, да так, что один из гномов даже положил ладонь ему на локоть.

– Ухожу-ухожу, – шутливо вскинул руки Ан-Авагар. – Но запомни мои слова, лекарь. Не позже чем через день.

– Лучше б тебе тут вообще не появляться, вампир! – Утончённый эльф аж плюнул вслед Ан-Авагару, что у светлых эльфов служило крайним, смертельным оскорблением.

– Я служу нашему великому богу Хедину, – холодно промолвил вампир. – Я прихожу и ухожу, когда считаю нужным, особенно когда выполняю приказ великого. Но сейчас я удалюсь. До скорой встречи, врачеватель. Позови меня, когда потребуется. Я буду поблизости.

…Вампир скрылся. Тяжело дышащий Гильтан склонился над полубесчувственной пленницей.

– Клара? Клара, ты меня слышишь?..

Но чародейка уже уплывала по мягким, убаюкивающим волнам тёплого моря. Солнце светило, но не обжигало, и лучи его, казалось, способны были изгнать холод из самой сердцевины костей.

Так хорошо, так покойно… Тебя больше ничего не тревожит, Клара. Земные заботы позади. Позади. Позади…

Ледяная игла вонзилась в неё, пробила насквозь. Её выгнуло дугой.

– Клара! Вернись ко мне! Клара!

«Не хочу-у-у-у…»

И последнее, что она услыхала, был истошный крик эльфа:

– Проклятье! Мне еёне удержать!

* * *

Ан-Авагар не успел уйти далеко. Собственно говоря, он вообще никуда не успел уйти. Клара сорвалась в бездну даже раньше, чем он думал. Сорвалась, словно… словно его уход разорвал незримые нити, связывавшие её с жизнью.

Это было точно удар обжигающим хлыстом. Он подскочил на месте и взвыл, будто его и впрямь хлестнули.

«Гильтан, проклятый глупец! Если ты дал ей умереть…»

Вампиры не владеют искусством мгновенного переноса с места на место, но сейчас Ан-Авагар перекинулся в крылана и оказался возле целителя с Кларой за считанные мгновения.

Что-то столкнуло её в пропасть, столкнуло всерьёз.

Эльф-целитель суетился возле замершей Клары.

Вампир видел резко заострившийся нос, ввалившиеся глаза, тёмные круги под ними, впалые щёки; губы сделались бледны и посинели.

Это было плохо, куда хуже, чем он полагал. Смерть словно внезапно выскочила из-за угла, точно ночной грабитель, оглушив несчастную жертву по голове дубинкой, обмотанной плащом.

– Какой непроходимый кретин, – прошипел вампир, падая на колени возле Клары, – какой распоследний идиот использовал против неё такие чары?!

– Ты?! – вскинулся было Гильтан, но Ан-Авагар угостил его таким взглядом, что эльф, весьма неробкого десятка, вдруг стушевался и попятился.

– Я! А ты её теряешь, эльф, как я тебе и говорил!

Ледяное тяжёлое запястье, словно залитое внутри свинцом. Закатившиеся глаза, прервавшееся дыхание. «Она ещё жива, но на самой грани. И… смерть сильнее, чем думал даже ты, Ан-Авагар».

– Мне нужна кровь.

– Что-о? – разом подскочили и Гильтан, и его спутники-гномы.

– Кровь! – яростно бросил вампир. – Твоя. Или твоя. – Он ткнул пальцем в ближайшего гнома. – Иначе она умрёт сейчас, вот прямо сейчас, и ты, горе-лекарь, сделать ничего не можешь!

Гильтан закусил губу. Светлый эльф, он не мог соврать даже презираемому им вампиру.

– Кровь! – повторил Ан-Авагар с нажимом. – Немедля!

– Я готов. – Глаза эльфа сузились, кулаки сжались. – Её нужно спасти!

– Протяни руку. Нож давай! Твой, лекарский, ланцет!

Бледная гладкая кожа Гильтанова запястья, шелковистая, без обычных для, скажем, людей следов увядания. Голова вампира слегка закружилась.

«Нет. Ты останешься твёрд. Это не для тебя, это для неё!»

Он плотно сжал губы. Быстро, аккуратно провёл ланцетом. Эльф сдерживался, как мог, его лицо лишь едва заметно дрогнуло.

Побежали светлые ярко-алые струйки, что, казалось, лучатся сохранённым в них солнцем.

Гномы надвинулись, и Ан-Авагар спиной почувствовал наведённые в упор огнебросы.

Когда надо, они очень хороши и в ближнем бою.

Гномий огонь – это плохо. Очень плохо.

Кровь эльфа срывалась лёгкими капельками в подставленные ладони Ан-Авагара. Каждое её касание обжигало – трудно найти более несопоставимые субстанции, чем кровь светлого эльфа и плоть вампира, пусть даже при жизни такого же Перворождённого.

Он морщился, но терпел. Боль оказалась куда сильнее, чем он рассчитывал.

«Слизнуть языком хоть чуть-чуть…»

Кровь живого эльфа въедается в кожу, но зато восхитительна на вкус – такой вот парадокс. Совсем-совсем немножечко для себя… ох, как голова кружится!

Нет!

Это не тебе, это Кларе!

Он знал, как этим распорядиться. Укол остриём ланцета в тонкую, почти не видную вену на сгибе Клариного локтя; кровь в её жилах почти совсем застыла, превращаясь в сплошной лёд.

Когда-то давным-давно Ан-Авагар был живым. Такая же яркая и чистая, как у Гильтана, кровь струилась и по его артериям. Жизнь, великая и страшная, борьба и любовь, и запретное знание, и гордость, и гордыня, и страсть…

Ан-Авагар не гнал сейчас эти воспоминания, напротив. Ярко-алая кровь в его пригоршне закипела, запузырилась: всё готово.

Вампир чуть развёл ладони; тонкая струйка устремилась вниз; он услыхал, как изумлённо-гневно охнул кто-то из гномов.

«Я люблю тебя, Клара».

Мысль ударила в него стенобойным тараном, внезапная, неистовая и всепоглощающая. Та правда, от которой он так долго бежал.

Он так растерялся, что едва не упустил драгоценную кровь.

Заклятие, вампирское, древнее, послушно закручивало струйку в тугой штопор, игольчато-острый. Он безошибочно отыскал прокол, оставленный остриём ланцета, – преображаемая Ан-Авагаром кровь эльфа стремительно втягивалась в заледеневшую жилу.

Конечно, это была уже не просто кровь. Перелей вампир её Кларе непосредственно – это убило бы волшебницу, убило б наверняка. В её вены врывалась чистая сила, сила жизни, что так могущественна именно у светлых сородичей Гильтана.

И одновременно поразившие волшебницу заклятия ударили в ответ. Ледяной холод сжал Ан-Авагара незримыми когтями, у вампира захрустели кости.

Больше крови!

Клара вздрогнула, шевельнулась. Задышала чаще.

Алая спираль преображённой эльфийской крови ввинчивалась ей в жилы, проникая всё глубже.

Но крови нужно больше! Больше, Гильтан, ещё больше!

Эльф застонал, по-настоящему, с му́кой. Когти Ан-Авагара раздирали ему запястье – но кровь лилась, чары вампира работали, стягивая её в тончайшую, закрученную спиралью иголку.

Лёд в жилах волшебницы таял.

Что-то тупо ударило его сзади в затылок – он почти и не почувствовал, растворяясь в потоке силы. Кто-то из гномов пустил в ход приклад огнеброса, потому что эльф Гильтан уже корчился и стонал, сжатый, словно призрачными тисками.

Схватившие самого Ан-Авагара когти тоже не думали разжиматься, но вампир, рыча, вгонял и вгонял сотканное из крови остриё всё глубже и дальше, пытаясь дотянуться до сердца чародейки.

Что-то орали гномы, кажется, пытались оглушить его, но вампирская природа помогала – он сделался в этот миг словно каменный. Пока они не начали стрелять – он выдержит.

Он сжался в комок, обратив всю свою вампирскую силу на глухой щит. Чары продержатся совсем немного, но ему должно хватить… он обязан успеть… растопить кровь, запустить как следует сердце…

Эльф рухнул; рука, схваченная железной хваткой Ан-Авагара, нелепо вывернута вверх. Кто-то из гномов подхватил целителя под мышки, попытался оттащить в сторону; прямо в лицо вампиру таращился широкий раструб начищенного до блеска огнеброса.

Палец гнома медленно, очень медленно жал на спуск.

Время послушно замедлилось.

Когда надо, вампиры могут быть очень, очень быстры. Просто невероятно быстры.

Внезапно удлинившиеся когти резанули сталь кольчатого оплечья. Ан-Авагар никого не хотел убивать, ему лишь нужно было, чтобы не мешали.

Эльф, несмотря на рану, с неожиданной силой замахнулся кинжалом – вокруг лезвия дрожал слабый зеленоватый ореол цвета молодой весенней листвы.

Вампир принял удар предплечьем, зашипел от боли – ему удалось извернуться, клинок оставил лишь длинный, но неглубокий порез, однако ослепляющая, обжигающая боль едва не лишила Ан-Авагара сознания.

Гномий огнеброс изрыгнул пламя, слепяще-белый шар пронёсся, шипя, рядом с виском вампира; Ан-Авагара спасла лишь его поистине сверхъестественная быстрота.

Но боль от пореза разливалась всё шире, немели рука и плечо, и вампиру осталось только одно.

Бежать.

Раненую чародейку рывком вздёрнуло в воздух. Огромная летучая мышь забила крыльями, срываясь с места; следом за ней, словно на незримой привязи, повлекло и Клару.

…Она смутно понимала, что с ней творится, но страшное оледенение, пожиравшее её изнутри, мало-помалу отступало.

Её несли чьи-то могучие крылья… «Сфай? Это ты? Ты меня нашёл?..»

… Нет, не он.

Но тогда кто же?

…И лишь когда – неведомое время спустя – она ощутила, что её опускают наземь, она осознала.

– Ан-Авагар? – еле слышно шепнули её губы, и склонившийся над ней вампир вдруг широко улыбнулся.

– Я, госпожа Клара. И, если не возражаете, побуду тут пока с вами. Пока… пока не прогоните. – Он улыбался, но в глазах была тревога. – Вы ранены. Серьёзно. Я постараюсь помочь.

– С…спас-сибо…

– Не надо ничего говорить, берегите силы. Я знаю одно местечко, где нам, надеюсь, смогут посодействовать…

Ан-Авагар говорил, говорил и говорил. Он даже не представлял, что может быть так оглушительно, неправдоподобно счастлив.

Эпилог

Гелерра никогда ещё не видела Обетованное таким пустым. Когда позади остались окраинные леса, владение Хедина с Ракотом встретило её зияющей пустотой и тишиной.

Где-то на границах всё ещё гремело сражение, но участь быкоглавцев, думала адата, уже решена. С Тёмными Легионами не шутят, а уж когда их ведёт сам Владыка Тьмы!..

«Не думай об этом. Тебя это не касается. Тебя вообще мало что касается в этом месте. Ты здесь для одного, совершенно определённого дела».

Она старалась лететь как можно ниже, от укрытия к укрытию. Вот потянулись покинутые улочки селения учеников; когда-то она считала это место своим домом.

Сейчас это уже не так.

Кристалл, зелёный кристалл, так нужный Кору Двейну. Она добудет его – и прочь отсюда. Хедину оказалась не нужна её любовь; что ж, адата примет это. Быть может, ей уже удалось отыскать тех, кому потребуется её дружба. Тех, кто оценит её верность.

Дружба и верность – это ведь тоже очень немало.

А Обетованное, что же, оставлено совсем без стражи? Никто не охраняет даже сам Дом Хедина?

…Когда-то у гарпии перехватывало дыхание, стоило ей просто приблизиться к скромному строению. Нет, конечно, жилище Познавшего Тьму нельзя было назвать нищенской лачугой, но для могущественнейшего бога, владыки Сущего?.. – и такой домик?..

Адата аккуратно сложила белые крылья. Не удержалась – лишний раз погладила великолепные маховые перья цвета свежего снега. Ей вернули её саму – гарпия без крыл не гарпия.

Дом молча глядел на неё занавешенными изнутри окнами. Хедин Познавший Тьму мало что делал в нём сам, довольствуясь рукоделием учеников и их близких.

Дверь, как обычно, не заперта. От кого её запирать здесь, в Обетованном? Никому из учеников и в страшном сне не приснится явиться сюда шарить тут без спроса.

Рука адаты слегка дрожала, когда она потянула на себя створку.

Если Хедин здесь, что ж, она поговорит с ним. Спокойно и почтительно, как подобает. Но… она почти не сомневалась, что Познавшего Тьму здесь нет.

Может, всё же… наверное, ей не следует… что, если…

Кристалл. Ей нужен кристалл. Она не желает вреда богу Хедину. Она не станет мстить ему, нет-нет, не станет. Пусть делает, что хочет. Обманывает других наивных дурочек, что станут влюбляться в него себе на горе. Ей нужен кристалл, она его получит и навсегда уберётся отсюда.

Но неужели Познавший Тьму мог просто бросить столь важный артефакт где-нибудь на полке, без охранных чар, без капканов и ловушек?

Мог. Именно он и именно здесь, в Обетованном. Он так уверен в несокрушимой верности своих учеников, что мысль – кто-то из них покусится на что-то ему принадлежащее – просто не придёт ему в голову.

Несмотря на уже случившееся с Эйвилль.

Боги, они ведь такие самоуверенные. И ограниченные. Вечность на кончиках их пальцев отучила задавать правильные вопросы и ценить верные ответы. Всегда можно всё исправить, изменить, переделать. Что ж… она не станет жаловаться.

…Кристаллы густо стояли на полках. Разных цветов, размеров, с числом граней от трёх до почти бесконечности.

Гелерра с ехидной усмешкой покачала головой.

«Вот и вся твоя мудрость, Познавший Тьму. Бросаешь свои сокровища просто так, без замка и без охранных чар».

Она медленно шла, поднося ладонь к каждому из камней, почти касаясь, но всё-таки не касаясь. Кристаллы послушно отзывались – в конце концов, она была Гелеррой, одной из возвышенных, приближенных к Хедину учениц.

Зелёный кристалл отыскался не сразу, но искать его не пришлось особенно долго. Так, серединка на половинку. И стоял он, небрежно засунутый меж парой серебристых шестигранников.

«Не может быть. Просто не может быть».

Гелерра молча стояла, глядя на блестящую зелёную поверхность камня.

Ловушка? Западня? Капкан?

Она медлила. Обычные чары не говорили ничего – простой кристалл на простой деревянной полке.

Адата медленно сжала на нём пальцы.

Потянула на себя.

Ничего не случилось.

«Прощай, Хедин.

Я недостойна тебя, многомудрого, но и ты недостоин меня, любящей.

Живи.

Я ухожу».

Она аккуратно притворила за собой дверь.

Зелёный кристалл уютно устроился у неё в ладони.

«Прощай».

* * *

Хедин Познавший Тьму видел сейчас всё. Ну или почти всё.

Он дорого заплатил за эту возможность – наверное, самую большую цену, какую может дать бог.

Он отдал Неназываемому самого себя. Отдал, не зная, чем это обернётся, не в силах угадать, лишь зная, что его воля, по крайней мере, не слабее того, что угнездилось в самом сердце бездны.

Обетованное приближалось.

Битва в Асгарде кипела, и никто не мог взять верх. Причудливы извивы реки Времени – Хьёрвард и равнины Иды словно замерли.

Тёмные Легионы Ракота неумолимо прогрызали себе дорогу сквозь ряды обречённых – но ещё не знающих этого – быкоглавцев.

А в самом Обетованном…

«Хм, – заметил Наблюдающий. – Этого не было в изначальном Плане. Но если подумать… всё равно укладывается прекрасно, особенно если вспомнить…»

«Остановить!» – поспешил Действующий.

Хедин промолчал.

– Пусть идёт, – сказал он вслух.

Пусть уходит. Сперва Эйвилль. Теперь Гелерра.

Но сколько ни убеждай себя, а боль всё равно остаётся.

«Нет, – сказал он себе. – Сейчас я не стану об этом думать. Просто не буду. Ещё не время».

Асгард и Сигрлинн. Там сейчас один из самых тугих узлов.

Туже, чем даже тот, что завязал Ракот, вернувшийся к привычному делу – повелевать Тьмой.

Если Си удастся выжечь четвёртый Источник…

Он уже ощущал содрогание Межреальности – битва за Обетованное гремела невдалеке – когда Наблюдающий вскинулся, а Действующий даже зарычал от сдерживаемого гнева, не хуже самого Ракота.

Этого. В Плане. Не было:

Над равнинами Иды трескалось небо, и вниз устремлялся настоящий дождь из исполинских зелёных кристаллов.

* * *

Над равнинами Иды трескалось небо, и вниз устремлялся настоящий дождь из исполинских зелёных кристаллов.

Валькирия Райна вскинула голову.

Со свистом рассекая воздух, они вонзались в неподатливую каменистую землю равнин, зарываясь вглубь, так что над поверхностью оставались одни лишь острые вершины. Над ними заплясали росчерки зелёных молний, перепрыгивая с кристалла на кристалл, образуя трепещущие арки.

И из арок появилось воинство.

Воинство, невиданное со дней Боргильдовой битвы.

Забыв обо всём, Райна бросилась вверх, на парапеты.

Пять огромных, до самого неба, порталов, извергали потоки причудливых, удивительных созданий, где трудно было найти и пару похожих.

Чудовища, рыбочуды и драколюди, черепахи размером с холм с человеческими лицами, крылатые и бескрылые, дву-, четверо– и многоногие, с клыками, когтями, пилами, булавами, шипами, молотами, серпами, косами и вообще всем, что только может рубить, резать, пронзать, пилить и рассекать.

Шла рать Древних Богов, рать, собранная на бескрайних просторах Упорядоченного. Шли те, кто хитростью ли, подлостью, или ещё как-то пережил лихую годину, пока правили Ямерт и компания.

Дальние исполнили слово.

Они привели воинство.

Старому Хрофту оставалось только возглавить его.

Внизу Сигрлинн и О́дин всё ещё обменивались ударами, хотя владыке Асгарда приходилось нелегко. Огненный вихрь почти вмял его в самый ствол Иггдрасиля, но Отец Дружин держался по-прежнему.

На равнине же рыцари в белой броне и ведьмы в своих лохмотьях стремительно перестраивались, словно только и ждали чего-то подобного.

Они не дрогнули и не побежали. Рыцари быстро сжались в плотную фалангу вокруг развёрстых врат Асгарда, ведьмы укрывались за их рядами, готовые пустить в ход магию.

Резкий, режущий уши свист.

Летят брызги раздробленных каменных плит, рядом с огненным вихрем впиваются в землю копья зелёных кристаллов. Они огромны – выше крыш Валгаллы; внутри угадываются смутные очертания распахнутых клыкастых челюстей – больше ничего.

Один кристалл, два, три… пять… семь… девять…

Огненный вихрь не может им помешать, он по-прежнему занят схваткой со Старым Хрофтом.

Заплясали зелёные молнии, перекинулись с вершины на вершину, кристаллы басовито загудели, и голова у Райны едва не взорвалась изнутри от давящей, тупой, непереносимой боли.

Сеть из густо переплетённых молний рухнула вниз, на огненный вихрь, но Сигрлинн словно только и ждала этого.

Миг – и вместо пламенного смерча вновь возникла сказочно прекрасная женщина: струятся по ветру волосы чистого снежного огня, но лицо искажено яростью, зубы оскалены, глаза горят.

Она резко взмахнула рукой, помогая себе жестом, экономя доли мгновения – и словно швырнула что-то незримое в отполированную грань ближайшего кристалла.

Райна не видела, что это было. Наверное, что-то вроде клубка сжатой до предела силы, как огнешар, но несравнимо мощнее. Толчок швырнул валькирию к стене, а сам кристалл взорвался изнутри, осыпая всё вокруг ливнем зелёных осколков.

Белый росчерк платья метнулся в прореху, но зелёная сеть не мешкала. Она рухнула на Сигрлинн и, хотя та невидимым клинком рассекла и обратила в ничто несколько молниевидных связок, остальные впились в неё, опутывая, подсекая ноги и прижимая к искалеченному камню.

Сигрлинн крикнула, и это был крик схваченной за крылья птицы. Она забилась, катаясь по земле, молнии лопались одна за другой, а на белом шёлке одеяний чародейки одна за другой возникали уродливые чёрные опалины.

Кинулся к ней Старый Хрофт, но перед ним внезапно выросла сотканная из молний стена, так что ему пришлось попятиться.

Но с одной стороны эта сеть была явно слабее – там, где Сигрлинн удалось разнести один из кристаллов. И волшебница пыталась вырваться, она рубила зелёные, плюющиеся искрами стяжки с невероятной, глазу не заметной быстротой.

Вот она высвободила руку, в которой мелькнуло что-то чёрное, стеклянистое, оттолкнула от себя – и прямо из ничего над камнями соткалась блистающая арка портала.

Ей нужно было проползти всего ничего, но силы волшебницы иссякали. Ноги её были уже тесно и плотно спутаны, она пыталась подтягиваться на руках, горело прекрасное платье, и даже волосы, дивные волосы занялись ядовитым зелёным огнём, пожиравшим снежно-белое пламя.

Райна сорвалась с места.

Она не знала и не понимала, что делает, но порыв – спасти, защитить, уберечь! – был поистине неодолим.

Она Дева Битв, она следит за честностью боя.

Этот бой – с сетями и прочим – не был честным.

Валькирия была обязана вмешаться.

Она вихрем промчалась по ступеням. Прорвалась сквозь завесы огня и дыма. И в единый миг очутилась возле теряющей силы Сигрлинн.

Глаза волшебницы широко раскрылись.

– Руку! – рявкнула Райна.

И прежде чем их успела накрыть новая сеть, сорвавшаяся с высот, валькирия, едва не вывернув чародейке сустав, втащила её (вместе с частью зелёных, сотканных из молний пут) внутрь чёрного портала.

Воительница ощущала множественные толчки силы, совсем близко – и словно наяву видела открывающиеся за спинами рыцарей Сигрлинн такие же чёрные порталы.

Волшебница спасала своё войско.

Райна не видела деталей, не могла видеть, но в этом не сомневалась.

Больше она уже ничего не видела и не чувствовала.

Их двоих поглотила спасительная тьма.

Конец.

Следующая книга серии: «Прошедшая вечность».

Ник Перумов Гибель Богов-2. Книга шестая Прошедшая вечность

Оформление серии И. Саукова

Серия основана в 2004 году

В оформлении переплета использована работа художника В. Бондаря

Серия «Ник Перумов»

© Перумов Н. Д., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

* * *

Синопсис, или Что было раньше?

После окончания событий, описанных в романе «Война мага», Новым Богам Упорядоченного, Хедину и Ракоту казалось, что наступила долгожданная передышка. Два мира – Мельин и Эвиал – были спасены, слившись так, что на их месте возник новый мир. Спаситель, явившийся в Эвиал, был отброшен, хоть и не побеждён. Пленённая в Западной Тьме волшебница Сигрлинн, возлюбленная Хедина, вырвалась на свободу. Пал коварный Архимаг Игнациус, заманивший было Хедина и Ракота в ловушку, пал и гениальный, но безумный чародей Эвенгар Салладорский, мечтавший достичь божественности. Предавшая Хедина эльфка-вампирша Эйвилль погибла тоже, оставив в руках Нового Бога ценнейший артефакт, залог Дальних, данный ей как доказательство серьёзности их намерений.

Боевой маг Долины Клара Хюммель сумела вытащить из Эвиала одного из хранителей кристаллов магии, дракона Сфайрата. Ей удалось отыскать тихую гавань, мир под названием Кимма, где они и зажили как муж и жена, успев родить четверых детей, ибо время там текло быстрее, чем, к примеру, в Обетованном или даже в Мельине.

Затишье, однако, оказалось недолгим. Планы Хаоса и Дальних Сил были сорваны, но полного поражения они не потерпели. Подмастерья Хедина вынуждены были вступать в бой во многих местах, удерживая равновесие.

Линия Клары Хюммель

Мирная жизнь Клары Хюммель оказалась нарушена, когда к ней в гости пожаловал странный местный маг, назвавшийся Гентом Гойлзом. Он намекнул, что догадывается о её истинном происхождении; и, хотя на первый взгляд визит его не нёс никакой непосредственной угрозы, Клара забеспокоилась.

Её беспокойство оказалось не напрасным.

В этом же мире оказался эльф-вампир Ан-Авагар, из гнезда уже упомянутой Эйвилль; он служил Хедину, однако службу эту понимал весьма своеобразно, скорее как индульгенцию на кровавые злодейства.

Пытаясь разобраться, что за зло творится в окрестностях родного посёлка, дети Клары и Сфайрата угодили в древнюю ловушку, расставленную неизвестно кем, но явно на «сильных магов». Непонятным для Клары образом этот капкан оказался связан с совсем иным, находящимся в Межреальности и установленным гномами-подмастерьями Хедина, рассчитывавшими «захватить живьём хоть одного Дальнего».

Одновременно уже упомянутый вампир Ан-Авагар, помимо всего прочего, вызвал нашествие подъятых из могил мертвяков на посёлок, где жила Клара с семьёй. Выбирая, броситься ли сразу на поиски детей или вернуться к дому и помочь беззащитным перед мертвяками селянам, Клара поссорилась со Сфайратом, и он один пустился в погоню.

Кларе удалось отразить нападение мёртвых – причём помощь неожиданно для себя оказал и сам вампир, начавший проявлять к Кларе совсем не вампирий интерес; она смогла добраться до ловушки, где были заперты её дети. Однако волшебница не сумела бы пробиться к ним, если б не помощь со стороны странного, но могущественного чародея, назвавшегося Кором Двейном.

Детей Кларе удалось отбить, но при этом она вступила в бой с гномами-подмастерьями Хедина, что изо всех сил спешили к сработавшей ловушке, будучи убеждены, что «захватили Дальнего».

Кор Двейн уверяет её, что теперь она враждует с Новым Богом Хедином, который «подобного не прощает».

В то же самое время девочка Ирма, оказавшаяся в невольных ученицах у Клары Хюммель, попадает в замок к странным магам, «брату и сестре» Кора Двейна по имени Скьёльд и Соллей. Соллей берётся обучать Ирму магии – Клара до этого открыла в девочке немалый талант.

Освободив детей, Клара должна теперь разыскать мужа, дракона Сфайрата, и объясниться с ним.

Вернувшись с детьми в Поколь, Клара обнаружила селение почти полностью разорённым. Страж-кот Шоня, однако, уцелел и сумел сохранить в неприкосновенности дом Клары и Сфайрата. Людям из этих мест помогли перебраться в другие деревни маги Беллеоры, ближайшего большого города.

Клара с детьми и Шоней отправились на поиски Сфайрата.

В Межреальности, однако, их перехватил отряд подмастерьев Хедина под водительством гнома Керрета, того самого, что едва не пленил детей Клары в расставленной «на Дальнего» ловушке. Керрет потребовал от Клары «сдаться»; она отказалась, однако сумела втянуть гнома в переговоры. Никто не знает, чем бы закончилась их беседа, но по какой-то случайности вспыхнула схватка.

Зося, младшая дочь Клары, была тяжело, почти смертельно ранена.

Кларе удалось удержать её на самом краю смерти, однако долго так продолжаться не могло. К счастью, Чаргос, старший сын Клары, смог вовремя привести помощь.

На подмогу подоспел чародей Скьёльд, названый брат волшебника Кора Двейна и чародейки Соллей. Ему удалось спасти Зосю; Клара с детьми оказались в замке Кора Двейна. Хозяин не один раз пытался убедить Клару «встать с ним плечом к плечу» и сражаться «за свободу всего Упорядоченного, ибо боги не имеют права повелевать смертными», но Клара всякий раз отказывалась.

Тем не менее, ощущая себя в долгу перед спасшими её ребёнка чародеями, Клара добровольно решила выполнить их задание. Детей она спрятала на нашей Земле, в закрытом от магии пространстве, где их никак не смогли бы разыскать.

Сама же Клара отправилась в некий мир, где – по слову Кора Двейна – ей предстояло задержать слуг Хедина и добиться, чтобы порталы в этом мире оставались бы открытыми как можно дольше – через них перебрасывались подкрепления на войну.

Кларе удавалось достаточно долго сдерживать подмастерьев Познавшего Тьму, однако в конце концов ей пришлось оставить защиту портала. Она ощущала в глубине этого совершенно обычного и ничем не примечательного мира странные сгустки силы, порождавшие странное эхо.

Клара попыталась понять, что же это такое; и даже успела выяснить, что таинственные сгустки образуют нечто вроде линии чудовищного разлома, грозившего не только обратить во прах сам мир, но и рассечь саму Межреальность вокруг него.

Однако в этот миг то ли сработали охранные чары этих диковинных артефактов, то ли вернулись странно искажёнными заклятия самой Клары – и она получила тяжкие магические повреждения. Бесчувственную, её взяли в плен подмастерья Хедина и попытались доставить в Обетованное.

Лекари-эльфы прилагали все усилия, чтобы спасти Клару, однако она умирала.

Именно такой, умирающей, её и нашёл не кто иной, как вампир Ан-Авагар.

Недолго думая, он выкрал её, чувствуя неизбежность её гибели и поклявшись спасти – любой ценой.

Линия гарпии Гелерры

Полк гарпии Гелерры сражался в Хьёрварде, где неведомые противники бросили в бой мало что понимающих, но жадных до драки быкоглавцев, к которым присоединились низкорослые карлики-чародеи из дикого, неизвестного никому мира, где их вербовал какой-то странный, но явно очень могущественный маг.

Разбивая воздвигнутый чужими волшебниками щит, Гелерра угодила под непонятное воздействие, лишившее её чувств и перебросившее неведомым образом далеко в Межреальность.

Там она столкнулась с чародеем Скьёльдом, заявившим, что он якобы «спас» её, удержав от падения «в бездну, где кроются корни Мирового Древа». Скьёльд задал гарпии только один вопрос: что выбирает она – свободу или служение? Гелерра гордо ответила, что долг её – служение великому богу Хедину. Чародей, как и обещал, дал ей свободу, однако Гелерра оказалась не в каком-то из миров и даже не в Межреальности, а в странном призрачном месте, похожем на крону исполинского древа, где её, беспомощную, несло сильнейшим магическим потоком, мало-помалу превращая в демона.

В конце концов, охваченную отчаянием, разуверившуюся Гелерру вынесло в некий мир, но уже не крылатой гарпией-адатой, а жутким чудовищем.

Там она столкнулась с неведомым врагом, охотником на демонов, и едва не погибла от его чар. Спасла её чародейка Соллей, оказавшаяся в нужном месте и в нужное время. Спасла и взяла с собой. В замке Соллей и Скьёльд принялись за «излечение» гарпии, как они называли это, утверждая, что они «в долгу» перед Гелеррой и помогают ей просто так.

Попутно Соллей осторожно, не заходя слишком далеко, расспрашивала Гелерру о Хедине и её службе, утверждая, что они с братьями – исключительно «за свободу» и не потребуют с адаты никакой службы взамен. Более того, Соллей уверяла, что, борясь с их врагами-Дальними, она тем самым «споспешествует великому Хедину». Особенно волшебницу интересовал зелёный кристалл, залог Эйвилль, полученный вампиршей от Дальних и найденный потом Гелеррой в Межреальности.

Гелерра никому ничего не обещала, однако её всё чаще посещали мысли, совсем не свойственные верному ученику Познавшего Тьму.

Соллей и Кор Двейн добились успеха – они полностью излечили адату, вернув ей прежний облик и навсегда изгнав овладевшего ею демона. На крыльях Гелерры вновь отрастали прекрасные белые маховые перья, коими она так гордилась и утрату которых оплакивала столь горестно.

Она ощущала себя покинутой и преданной богом Хедином. Несмотря на все её чувства к нему, он не пришёл к ней на помощь, оставил в беде. Гарпия же считала, что Познавший Тьму непременно должен был «чувствовать», что с ней стряслось.

Нельзя не добавить, что к выводам этим ей помогли прийти маги Кор Двейн и его названая сестра Соллей.

После того как адата вновь обрела способность летать, она – как и Клара – решила «вернуть долг» спасшим её чародеям. Кору Двейну требовался зелёный кристалл, залог Дальних, ставший добычей Гелерры, а она уже потом отдала его Хедину.

Не чувствуя себя более связанной с Познавшим Тьму и успокаивая себя тем, что Кор Двейн тоже якобы воюет с Дальними, кои враги и Хедину, Гелерра отправилась к Обетованному.

По пути, уже на ближних подступах, ей встретилось воинство Тьмы, ведомое Ракотом Восставшим, что вновь принял титул Владыки Мрака. Гарпия решила, что Ракот обратился против Хедина; по её мнению, лучшего момента, чтобы добыть кристалл, уже бы не представилось.

Защищавшие Упорядоченное от натиска быкоглавцев ученики Хедина ничего не заподозрили. Для них это была счастливо вырвавшаяся из плена адата Гелерра, вернейшая из верных. Они пропустили гарпию.

В доме Хедина Гелерре посчастливилось добыть заветный кристалл и невредимой выбраться обратно.

Линия Матфея Исидорти

Матфей Исидорти, обычный смертный человек, молодой клирик монастыря Сил Святых в самом обычном мире Упорядоченного, был одержим тягой к постижению тайного и магического. Больше всего его привлекали истории о загадочных демонах и способах повелевать ими – и наконец в руки Матфею попали старинные запретные книги, как раз посвящённые этому.

Молодой клирик оставил монастырь и, после долгого пути, достиг мест, где, согласно анонимному автору, появлялись демоны; там адепт, не обделённый смелостью, мог надеяться познать их и даже подчинить себе.

Матфею сопутствовала удача. Он отразил атаки демонов, хотя схватка с третьим из них забросила его в неведомое подземелье, откуда не было выхода. Призрак, назвавшийся убитым им демоном, предсказал, что, дескать, несмотря на победу Матфея, он тоже обречён, поскольку должен умереть в подземелье от голода и жажды; сам же демон, мол, вынужден убивать потому, что таковым сотворили его Новые Боги.

Тем не менее Матфею удалось вырваться из ловушки – удивительное смещение пространства забросило его в совсем другие места родного мира, где его ждало столкновение с Гелеррой, почти утратившей сознание и терзаемой ужасным голодом, который, как ей казалось, может утолить лишь человеческая плоть. В схватке они оба были близки к смерти: Гелерра – от вызванного рунами Матфея пламени, Матфей – от клыков и когтей «демона»; в этот момент, однако, появились двое спасителей, мужчина и девушка. Девушка-чародейка спасла Гелерру, мужчина – Матфея. Ни гарпия, ни клирик не видели в деталях своих спасителей.

Они были просто спасены.

Как и Гелерра, Матфей нашёл приют в замке Кора Двейна. Сам хозяин стал наставником молодого клирика в магических науках. Помимо этого, Двейн доверил своему новому подопечному опекать очень важную пленницу, заточённую в защищённой могущественными чарами темнице, – Царицу Теней. Кор Двейн рассказал Матфею, кто она такая и что в заключении находится также и за то, что ради забавы с сородичами – так называемыми Новыми Магами – наводила орды чудовищ на ни в чём не повинных поселян Северного Хьёрварда.

Красота Царицы поразила бедолагу Матфея в самое сердце. Он не понимал, зачем Кор Двейн взвалил на него ещё и эти обязанности, но…

Приказ есть приказ.

И Матфей старался его выполнить настолько хорошо, насколько мог. Очень скоро, однако, он оказался совершенно очарован соблазнительной Царицей, и потребовалось совсем немного времени, чтобы они сделались любовниками.

Тем не менее окончательно голову Матфей не потерял, сообразив, что здесь, в темнице, Царица Ночи в полной его власти и достаточно туманных намёков на возможную помощь в будущем, чтобы добиваться от неё близости.

Однако же он всё равно взялся за расшифровку охранных чар Кора Двейна. Он не сомневался, что получит немалую награду, если сумеет освободить Царицу Ночи и доставить её к родне. Правда, оставалось решить, как ему обезопасить себя, если та же Царица решит отомстить за вынужденные ласки.

Матфей тянул время.

И пока оно тянулось, он стал свидетелем визита в замок Кора Двейна неких очень важных гостей, кои, как выразился сам чародей, «помогали в осуществлении их большого плана».

В замок прибыли четверо мужчин, скрывавших лица под капюшонами; четверо, наделённых огромными силами.

Самому себе неведомым способом Матфею удалось услышать ведшийся посредством мыслеречи разговор меж гостями и хозяевами, в котором гости именовали Кора Двейна, Скьёльда и Соллей своими «слугами», а Кор Двейн, словно не замечая, убеждал их в необходимости получения некоего «обещанного», без которого план быть исполнен не мог.

Гости должны были получить некую «долю» непонятно чего, причём «без Хедина и Ракота». Матфей также узнал, что именно Кор Двейн и его родня ответственны за появление в Упорядоченном Четвёртого Источника Магии (в дополнение к Урду, Кипящему Котлу и Источнику Мимира) и за небывалый переток силы к Древним Богам, давно влачившим весьма скромное существование.

Неведомые «гости» пообещали, хоть и нехотя, доставить «обещанное».

После этого столь же таинственный «план» будет выполнен.

Линия Древнего Бога О́дина и валькирии Райны, его дочери

После окончания эвиальских событий, когда Старый Хрофт и Райна встретились, бог О́дин начал свою собственную игру. Вместе с Райной он откапывает давно забытые железные обломки, помнящие ещё дни славы Асгарда, и альвийская оружейница Айвли выковывает для Хрофта и Райны новые мечи. О́дин убеждён, что, хотя асы пали на Боргильдовом поле, тени их пребывают во владениях великого Демогоргона, и он сможет так или иначе, но выручить их. Заручившись помощью Яргохора, Водителя Мёртвых, и разыскав волка Фенрира, сына Локи, О́дин с Райной отправляются в опасный путь.

Пробиться в домен Соборного Духа оказалось очень нелегко, однако на помощь Старому Хрофту неожиданно явились Дальние и уже знакомый нам маг Скьёльд, уверяющий, что он, мол, «с роднёй» горячо сочувствует делу Древнего Бога и готов помочь всем, чем только возможно.

Он действительно помог. Несмотря на противодействие – демонов, чудовищ, бестелесных призраков, – Старому Хрофту удалось пробить для валькирии Райны дорогу в пределы Демогоргона. Ей удалось разыскать асов и вывести их тени из царства смерти, однако это были лишь тени, безвольные и словно бы спящие. Самому же О́дину, Фенриру и Яргохору пришлось выдержать бой с подмастерьями Хедина.

Вернувшись на равнины Иды вместе с тенями асов, Старый Хрофт сумел провести ритуал, возрождающий их в прежней истинной плоти.

Хедину пришлось срочно отправиться к Асгарду, теперь уже отстроенному по-настоящему из дерева, камня, стали и злата; Познавший Тьму стал свидетелем последних стадий обряда, закончившегося появлением из альвийского меча, вручённого О́дину оружейницей Айвли, нового ясеня Иггдрасиля, во всём подобного тому, что высился когда-то над изначальным Асгардом, Асгардом Древних Богов, что правили Хьёрвардом.

У подножия ясеня забил новый Источник Магии, родившийся из тёмной пуповины, что вела от покинутого Мимиром Источника Мудрости к неведомой маго-механической системе в глубинах Упорядоченного. Кто устроил всё это, оставалось загадкой.

Видя нарастающий катаклизм, Хедин решил отступить от возрождённого Асгарда. Сигрлинн, не согласная с ним и требовавшая решительной войны со Старым Хрофтом до полного его низвержения, покинула Познавшего Тьму.

Встретив во владениях Демогоргона душу своей матери, Райна вместе с Ракотом двинулась в обратный путь по Упорядоченному. Валькирия была преисполнена решимости вернуть матери тело – так же, как О́дин должен был вернуть плоть всем спасённым ею асам. Однако по дороге домой валькирия вдруг ощутила странные эманации, «как до Боргильдовой Битвы», словно бы Древние Боги начали обретать силы вновь.

Спустившись в незнакомый мир, Ракот и Райна оказались лицом к лицу с загадочным Древним, обретающим силы, помимо прочего, и в массовых жертвоприношениях. Вступив с ним в схватку, Ракот, к собственному изумлению, обнаружил, что Древний куда могущественнее, чем кажется, а силы самого Ракота словно бы претерпели ущерб. После кровавой битвы им удалось пресечь зло Древнего, и Ракот поспешил к Обетованному уведомить Хедина; Райна же отправилась в Асгард.

В Асгарде бог О́дин принимал гостя. Явившийся посланник Дальних склонял О́дина к открытой войне против Хедина и Ракота во главе рати Древних Богов.

«Приведи мне эту рать, и я возглавлю её» – были последние слова Старого Хрофта.

Но прежде чем обещанная рать достигла Асгарда, к его стенам подоспели отряды Сигрлинн – Ночные Всадницы и рыцари Ордена Прекрасной Дамы.

На защиту Асгарда встала даже такая неожиданная союзница, как Мать Ведьм Гулльвейг, но и ей не удалось остановить чародейку Сигрлинн.

Разбив врата крепости асов, Сигрлинн, приняв облик огненного вихря, ворвалась внутрь и под ветвями возрождённого Иггдрасиля сошлась лицом к лицу со Старым Хрофтом.

Сигрлинн обвинила его в измене и ударе в спину Познавшего Тьму; Старый Хрофт возразил, что никого не предавал, а лишь спасал своих сородичей, сделав то, что должен был сделать давным-давно.

Сигрлинн не приняла его объяснений.

Их рукопашная схватка была в самом разгаре, когда с неба низринулись зелёные кристаллы Дальних, открывая порталы, откуда хлынул поток Древних Богов, собранных, наверное, со всего Упорядоченного.

Дальние сдержали слово, приведя О́дину обещанное тому воинство. И, кроме того, попытались пленить саму Сигрлинн. Им бы это удалось, если бы не Райна. Валькирия втащила теряющую силы чародейку в раскрывшийся портал – сама не очень понимая, почему она так поступает.

Линия Сильвии Нагваль

Последняя из Красного Арка, дочь Хозяина Смертного Ливня Сильвия Нагваль после битвы на Утонувшем Крабе смогла выбраться из слившихся миров Эвиала и Мельина. Свободная от всех долгов и обязательств, она решила вернуться в Долину Магов – это место казалось ей наиболее соответствующим её способностям.

Без приключений добравшись до Долины, Сильвия быстро оказалась в числе воспитанниц местной Академии, скрыв свои истинные магические способности. Во время одной из своих вылазок далеко за пределы Долины она заметила отряд во главе со старой знакомой, валькирией Райной, что вёл куда-то целый сонм душ умерших.

Любопытство Сильвии оказалось сильнее всех прочих соображений.

Она последовала за Райной и её спутниками.

Погоня привела её на дорогу мёртвых богов, дорогу, которой следовали к домену великого Демогоргона Древние Боги, павшие от руки Ямерта и его родни, когда те, прозываемые Молодыми Богами (а сами они звали себя «любимыми детьми Творца»), огнём и мечом утверждали свою власть над Упорядоченным.

Здесь были очень сильны эманации Хаоса.

И Хаос сумел овладеть Сильвией.

По дороге ей встретился и очень, очень необычный спутник, назвавшийся «слугой Спасителя». Он и впрямь походил на Спасителя, но только лишь внешне. Он предрёк, что они с Сильвией ещё встретятся, ибо «их миры в опасности», и то, что они якобы задумали, лучше всего делать вместе.

Сильвия не поняла туманных речей. Она прогнала незваного гостя, и тот удалился без гнева, попрощавшись и оставив её одну.

В Долине Магов Сильвию ждал неласковый приём. Ирэн Мескотт почувствовала Хаос в крови Сильвии и попыталась её «очистить». Сильвии удалось вырваться и бежать в окрестные леса; после этого, устроив восстание гоблинов-слуг и ошеломив чародеев Долины мощью дарованной Хаосом магии, Сильвия была вполне демократически избрана главой Совета Долины – и потребовала создания ни много ни мало Империи…

Получив вожделенную власть, Сильвия немедля начала действовать. Захватить ближайший мирок под названием Джерто, уничтожить глупо-жестоких королей, установить порядок, справедливые подати, извести разбой, а взамен получать из этого мира много потребного Долине, и прежде всего золото.

Маги Долины, утверждала Сильвия, должны править и получать, а не «зарабатывать» или «наёмничать».

Однако на пути новоявленной правительницы Долины встал старый целитель Динтра. Он же – последний истинный Ученик Хедина, тан Хаген, владыка Хединсея.

Сильвия очертя голову ринулась в схватку – и потерпела полное поражение. Даже Хаос оказался бессилен против Хагена. Ученик Хедина мог бы убить Сильвию, но… оставил ей жизнь с условием, что она станет бить «не кого попало, а кого надо».Захватить Джерто Хедин разрешил, однако следующей целью назвал мир Читающих.

Устроив, насколько это было возможно, подготовку к походу на Джерто, Сильвия решила проникнуть в пустой дом Архимага Игнациуса.

С помощью Хаоса в крови ей относительно легко удалось преодолеть охранные чары и оказаться внутри. Там, в кабинете Архимага, её добычей стал манускрипт под интригующим названием «Теоретические основы и практическая реализация совокупности заклинаний для пленения божественных сущностей любой силы».

Сильвия быстро поняла, какое богатство попало к ней в руки.

Разумеется, Динтре она об этом рассказывать не стала. На следующий день её ждало выступление в её первый поход.

Линия Ирмы Нарви

Ирма Нарви, девочка-сирота из того же мира, где нашла временный приют себе и своей семье Клара Хюммель, служила простой подавальщицей в трактире Свамме-гнома, в селении Поколь, по соседству с домом самой чародейки. Случайно обнаружив у Ирмы немалые способности к волшебству, Клара начала учить девочку.

Однако уроки эти обернулись не в добро, а во зло. Ирма угодила в ловушку, расставленную гномами-подмастерьями Хедина вместе с детьми Клары Хюммель, откуда её спасла волшебница Соллей, названая сестра чародея Кора Двейна. Спасла и помогла вернуться домой; однако там, мстя за все пережитые ранее унижения, Ирма наполовину сожгла родное селение.

Волшебница Соллей помогла ей скрыться, забрав с собой в замок, где обитала сама с назваными братьями. Ирма сделалась теперь уже её ученицей.

Соллей открыла Ирме, что она не просто безродная сиротка, что её отцом был некий чародей по имени Гренн Нарви и девочка унаследовала его силу.

После недолгого обучения Ирме, однако, пришлось вместе с наставницей Соллей выступить против подмастерьев бога Хедина. Чародейка, сперва называвшая Ирму «сестрёнкой» и утверждавшая, что в их замке «нет господ и госпож», перестала возражать, когда Ирма вернулась к привычной для неё почтительности.

В далёком мире Ирме предстояло «защищать порталы», через которые якобы перебрасывались подкрепления, необходимые для войны, что вели Соллей, Кор Двейн и Скьёльд против Познавшего Тьму; но не только. Соллей оставила в глубине земной тверди какие-то странные «закладки», могущественные чары, которые тоже надлежало охранять, «пока не наступит время». Соллей оставила магические капканы, куда Ирме надлежало завести подмастерьев Хедина; однако сама девочка решила, что непременно выяснит, что это за «закладки». Ирма заподозрила, что наставница попросту бросила её здесь, и решила во что бы то ни стало дознаться, что это за таинственные чары, – чтобы было чем торговаться за собственную шкуру, если дело обернётся совсем плохо.

Линия Ракота Восставшего, Владыки Мрака

Ракот вновь подчинил себе источник Кипящий Котёл и Тьму как изначальную субстанцию, возрождая свои Тёмные Легионы. Создав новую армию, он повёл её на помощь осаждённому Обетованному, которое штурмовали армии быкоглавцев и иных племён, пошедших на службу Кору Двейну, Соллей и Скьёльду. По пути к цели Ракот встретил Гелерру, однако ничего не заподозрил.

Его Тёмные Легионы ударили в спину войскам, осаждавшим их с Хедином дом.

Линия Хедина, Познавшего Тьму

Сознавая, что появление нового, Четвёртого Источника Магии необратимо нарушает баланс сил Упорядоченного, Хедин, Познавший Тьму, пошёл на немыслимое.

Сбросив телесную оболочку, он разделился как бы на три незримых ипостаси. Его истинная суть, средоточие того, что составляло его личность, отправилась прямиком к логову Неназываемого.

Хедин видел, что потоки новосотворённой пустоты ломают иные несчастливые миры, срывая с них так называемые царства мёртвых, где собирались души умерших. Потоки этих душ устремлялись к Неназываемому и поглощались им.

Хедин проник и за последний барьер, откуда уже не было возврата, в самое логово Неназываемого. Он увидел, что поглощённые Неназываемым души обретают вторую жизнь в виде его жутких слуг, козлоногих.

Познавший Тьму постарался задержать падение поглощённых душ, собирая их вокруг себя.

Однако он знал, что должен вернуться. И там, в бездне Неназываемого, Познавший Тьму нашёл выход.

Он словно бы скопировал собственную личность. Один Хедин навсегда оставался за чертой, за порогом Неназываемого. Другого неведомые силы перенесли обратно.

Для того чтобы остановить развал всего Упорядоченного, Хедину пришлось пойти на крайнюю меру – обратиться к вере смертных, мощному, но обоюдоострому оружию. Познавший Тьму спас низвергающийся в бездну Неназываемого мир, и с этого началось его возвращение…

Пролог Ракот Восставший, Владыка Мрака

Армия Мрака растянулась, широким охватом надвигаясь на сверкающую голубым и зелёным глобулу Обетованного. Капля в океане Межреальности, драгоценность, созданная Молодыми Богами, когда они и в самом деле были молоды, когда торжествовали победу и, наверное, действительно могли творить.

Над ласково журчащими ручейками Обетованного, над его вечнозелёными лугами с неувядающим разноцветьем, над шумливыми лесами и элегантными, взметнувшимися подобно острым клинкам скалами сейчас поднимался чёрный дым.

Сквозь жирные, медленно ползущие клубы то тут то там прорывалось яростное пламя, буйное, ярко-оранжевое, ненасытное; плоть Межреальности вздрагивала, словно в ужасе, вспоминая, наверное, то самое Восстание Ракота, иногда ещё именуемое «Вторым» – когда его армии точно так же подошли к Обетованному, осадив саму цитадель Молодых Богов.

Названый брат Хедина стоял, скрестив на груди руки, – стоял на спине своего крылатого черночешуйчатого зверя, а под ним проносились его полки, вновь, как и эоны назад, готовые к решительному натиску.

Он сотворил их, вызвал из Тьмы, дал воплотиться. Их было далеко не так много, как в дни расцвета его могущества: это обрели облик самые доступные, «свободные» эманации Мрака, подчиняясь новому-старому хозяину Кипящего Котла.

Ожившая память о некогда грозных чудовищах, влачившихся по мрачным мирам; призраки тёмных колдунов, слишком дерзко черпавших силы из запретных источников; из глубоких пропастей, от самых корней миров, позабывших о самом их существовании, явились додревние монстры, «дождавшиеся хозяина», – всё это Владыка Тьмы поставил себе на службу, воззвал к ним, собрал и направил.

Их было далеко не так много, как хотелось бы Восставшему. Предстояло ещё очень много работы.

На самой границе цитадели Новых Богов, прямо напротив полков Ракота, развернулось сейчас противостоящее ему воинство – быкоглавцы и низенькие коротышки-маги в коричневых плащах; странные, немного похожие на эльфов воины, высокие и стройные, в лёгкой броне; рыцари, по виду похожие на людей, в тяжёлых кованых доспехах, под зелёными знамёнами с непонятными серебристыми письменами на них; низкие и коренастые воители, похожие на гномов, но, конечно же, совершенно не гномы; и ещё кучки самых разных и людей, и нелюдей.

Они так и не смогли взять штурмом Обетованное, где упрямо отбивались подмастерья Хедина; однако и не побежали, несмотря на ударившие им в спину полки Владыки Мрака.

«Кто ими командует? – задавался вопросом Ракот, проносясь над шеренгами своих. – Почему не прекращает явно провалившееся наступление?» Даже на первый взгляд было ясно, что его Тёмные Легионы, даже обладая лишь частью былой мощи, значительно превосходят противника числом. Полуграмотный десятник деревенской стражи и тот понял бы, что дело проиграно, надо отойти, собрать силы, измыслить что-то другое; но быкоглавцы и их союзники стояли угрюмо, неколебимо, готовые, что называется, «умереть, но не отступить».

Это могло вызывать лишь уважение. Чем же их увлекли на эту битву, чем воспламенили, что посулили?..

Но на эти вопросы он, Ракот, ответит позже. А пока – вперёд!

* * *

Полумесяц Легионов дрогнул, качнулся, потёк вперёд. Воины, почти неотличимые от людей, и воины, совершенно с ними несхожие, облечённые плотью и бестелесные, чудовища, ползающие, бегающие, летающие, – всё это сдвинулось, шагнуло, зашелестело бесчисленными крыльями.

Первая змеящаяся молния, иссиня-чёрная, словно лента мягчайшего шёлка, вспорола воздух, сорвавшись с увенчанного черепами посоха в костяной руке существа, когда-то давно, наверное, бывшего тёмным чародеем.

Прянула прямо в сомкнутые ряды быкоглавцев – однако, не успев коснуться никого из них, распалась облаком серого, словно зола, снега, столкнувшись с незримым щитом; воздух перед строем обороняющихся замерцал, заискрился – там в свою очередь сгущались чары.

Ракот хищно усмехнулся. Наконец-то настоящее дело! Настоящая битва, когда он не скован ничем и никем, когда никаких запретов, сила против силы, и горе тем, кто встал у него на пути!

Его клинок взмыл, отдавая приказ, и своего повелителя увидело сейчас всё тёмное воинство.

И перед, и над полками быкоглавцев змеились чёрные разряды, шипя, неслись сгустки мрака, волоча за собой дымные хвосты; плоть Межреальности задрожала и содрогнулась, вынырнули исполинские щупальца, словно здесь поднялись к поверхности громадные кракены, хозяева морских пучин.

Кое-где над полем боя поползли языки густого серого тумана, раздались замогильные стоны: существа, обитавшие на заброшенных погостах и глодавшие полуистлевшие кости, подбирались к вражеским рядам.

Застучали копыта костяных скакунов, бестелесная кавалерия устремилась вперёд, наставив копья, над островерхими воронёными шлемами взмыла стая чернооперённых стрел.

Кто может устоять пред натиском Владыки Мрака, когда его самые страшные противники давным-давно пали, а противостоят ему сейчас лишь какие-то смертные колдуны?

Однако быкоглавцы не дрогнули и не побежали; что держало их в строю, страх ли, что-то иное? Не заколебались и коротышки-чародеи, в поте лица отбивавшие нацеленные в них чары. Не осталась стоять на месте тяжёлая рыцарская конница, зелёные знамёна затрепетали, разворачиваясь над двинувшимися шеренгами, закованными в изукрашенную рунами сталь.

Летучий зверь Ракота заложил крутую петлю, понёсся над самыми головами Тёмного Воинства. Чёрный меч описал дугу, повинуясь воле хозяина, мгновенно удлинился, вытянулся, острие коснулось «земли», то есть плоти Межреальности, там, где она уже начинала меняться, становясь Обетованным.

Высоко-высоко над головами воинства взмыли фонтаны тёмного огня. Волны его покатились во все стороны, окатывая солдат Ракота и соскальзывая с доспехов тяжёлыми маслянистыми каплями; быкоглавцы встретили губительный вал с мрачным упрямством; малышки-маги попытались что-то сделать, Ракот ощущал судорожные содрогания чужой волшбы, которую его пламенный вал опрокидывал и размётывал играючи.

Закричали те, до кого уже дотянулись языки чёрного огня – слизывая плоть с костей, а миг спустя, с малой задержкой – сжигая в невесомый прах и сами кости. Жуткую секунду оголившиеся скелеты стояли, замерев, сжимая бесполезное оружие, прежде чем развеяться, разлететься легчайшим пеплом.

В брешь врывалась тёмная пехота, сдвинув щиты, сколоченные из множества костей каждый; били иззубренными наконечниками чёрного обсидиана копейщики, тянули щупальца дошагавшие четвероногие чудища, чьи спины, покрытые кольчатыми попонами, вздымались, словно холмы, над морем сражающихся.

Падали коротышки-маги – коричневые плащи плохо защищали от вражьей стали, или кости, или камня, или – тем более – самих Мрака и Тьмы, принявших форму оружия. Распадались сети защитных заклятий, меч и пика, стрела и секира находили дорожку, быкоглавцы погибали десятками и сотнями.

Ракот нёсся, острие его меча рассекало сгустившуюся «землю» Межреальности, оставляя за собой кровавую рану, источавшую тёмный огонь. Он видел, как рухнул строй его противников, как тёмные клинья Мрака режут подавшуюся назад массу врагов; губы растянула хищная усмешка: так было в те славные времена, когда он был тем, кем и должен быть, – Ракотом Восставшим, Истинным Магом, не боящимся ничего, никакой участи, никакого исхода, а не тем осторожным, постоянно бьющим себя по рукам Законом Равновесия Новым Богом!..

Полноте, да какой смысл в этакой божественности, когда ты ничего не можешь?!

Он стремительно приближался к тому месту, где рыцари под зелёными знамёнами устремились наперерез его собственным всадникам.

С обеих сторон летели стрелы, над роскошными плюмажами рыцарей взвились огнешары, обманчиво-яркие и праздничные, словно ярмарочные фейерверки. Ракот ощущал, словно боль в собственном плече, словно булавочные уколы, – многочисленные талисманы, амулеты и обереги, разного рода магическую защиту, помогавшую рыцарям сейчас удержаться под самым настоящим ливнем тёмных заклятий; вот под копытами боевых коней всклубился плотный серый туман, замелькали в нём извивающиеся, мокро-блестящие тела, твари с погостов попытались вцепиться острейшими зубами в конские бабки – но лишь опрокидывались с короткими предсмертными взвизгами; а кавалерия промчалась давя упавших и втаптывая во прах тяжёлыми копытами.

В следующий миг две лавины столкнулись, копья врезались в щиты, взмыли и рухнули мечи с секирами, ударили булавы и шестопёры. Засверкало и заискрилось на рыцарской броне, магия сражалась, до последнего защищая своих хозяев. Костяные скакуны воинов Ракота вставали на дыбы, норовя ударить шипастыми боевыми подковами, какие никогда не наденешь обычному коню; длинные пики ломались о подставленные рыцарские щиты, чёрная сталь разлеталась брызгами, ломались и дробились кости, тёмные шлемы и кирасы не выдерживали, и рыцарские булавы вдребезги разносили черепа своих врагов.

Клин вражьей конницы смял, разбросал и разметал чёрных всадников Ракота, подобно стенобитному тарану проломил их шеренги, оказавшись сразу же перед второй линией, где сгрудились всяческие страшилища, о двух, четырёх, шести и более ногах с лапами.

Великаны с бивнями и пучками щупалец вокруг зубастых пастей, с горящими красным буркалами двинулись было на выручку, однако самую малость опоздали. Скакавший во главе клина рыцарь, уже раненый, падающий на шею коня, вдруг сорвал шлем одним движением, выкрикнул что-то вроде: «Свет победит!» – и голова его тотчас разлетелась в кровавую кашу; Ракот ощутил мгновенный болезненный спазм, раненый привёл в действие какой-то простой, но мощный талисман, в один миг отнявший у него жизнь. Обезглавленное тело, однако, удержалось в седле, из развороченной шеи фонтанами била кровь, тотчас вспыхивая на воздухе; огонь, яркий и живой, мгновенно охватил и мёртвого рыцаря, и его отчаянно заржавшего коня.

Так, живой кометой, они и врезались в ряды тёмного воинства.

Ракот не успел – огненная полусфера росла и ширилась, обволакивая его воинов, что сгорали молча, без криков и стонов: Тьма не умеет кричать.

Магическое пламя в равной степени сжигало и телесное, и бесплотное – призраки распадались золой точно так же, как обращались в пепел подъятые Тьмой костяки. Взлетали в воздух, кувыркаясь и разваливаясь на части, обугленные туши монстров; в рядах Ракотова воинства зияла широкая брешь, в которую и устремились рыцари.

За ними валом валили пешцы – низкие и коренастые крепыши, чем-то напоминавшие гномов, только безбородые.

Их-то что сюда привело?!

Первая линия Тёмного воинства раздалась в стороны, клин рыцарей промчался насквозь, вырываясь на открытое пространство.

И прямо перед ними, на дымящейся тверди Межреальности, встал, выпрямляясь во весь рост, сам Ракот Восставший.

Конечно, на это пришлось пойти слишком рано. В былые времена он и пальцем бы не пошевелил – Владыка Мрака обязан появиться в самом конце, в решающий момент, великолепный и грозный, в плаще из клубящихся грозовых туч, опоясанный багровыми молниями…

Но и сейчас названый брат Хедина выглядел более чем внушительно. Он сделался выше ростом, багровые одеяния затрепетали, чёрный меч, сейчас длиннее самого длинного рыцарского копья, с шипением рассёк воздух, описывая широкий круг над головой Восставшего.

Кто эти всадники, кто привёл их сюда, кто убедил, что они должны умереть именно здесь? – вопрос для брата, Познавшего Тьму, не для Ракота. Он должен войти в Обетованное, и он войдёт!

Первые ряды рыцарей не остановили бег своих коней, напротив – завидев Ракота, дружно их пришпорили. Кто-то из всадников даже начал что-то вроде гимна, но успел пропеть всего несколько слов – зловеще шелестящее лезвие настигло певца, прошло, разрубив его надвое, и, даже не почувствовав сопротивления, устремилось дальше, довершая страшный круг, оставляя перед Ракотом жуткое месиво рассечённых человеческих и конских тел.

Людская кровь обильно хлынула из ран и немедленно вспыхнула.

«Знакомо», – подумал Ракот. Жизненная сила погибших сопряжена с неким заклятием, не нужная мёртвым мощь немедля высвобождается.

Навстречу Владыке Тьмы рванулась клубящаяся огненная стена. Удар был такой, словно в грудь Ракоту грянул двухпудовый кузнечный молот; от любого смертного или бессмертного, ну, кроме лишь брата Хедина да сестры Сигрлинн, не осталось бы даже пепла.

Плоть Межреальности треснула, огонь потёк по разломам вглубь. Сам Владыка Тьмы пошатнулся, но устоял, и клинок его, довершая второй круг, снёс и изрубил тех, кто не успел вздёрнуть коней на дыбы перед верной смертью.

Таких было немного.

Ракот стоял на самом краю настоящего кратера, склоны его полыхали. За дымом разворачивались и пятились уцелевшие рыцари, их подпирала пехота. Кто-то очень быстро и грамотно разобрался в случившемся, остановив бессмысленную атаку.

Восставший обернулся к своему воинству. Ничего не случилось, потери ничего не значат, сомкнуть ряды, заполнить прореху!

Легионы повиновались.

Ракот не успел ещё призвать орков, тех самых, что звали его Отцом и кого он отвадил в своё время от каннибализма. Они были убеждены, что у них нет души; правда, у самого Владыки Тьмы на этот счёт имелись большие сомнения.

Нет души – нет и жизни.

Душа есть у всего живого, только в разной форме.

Тёмное воинство послушно выполнило приказ. Пока есть воля Ракота, пока он – хозяин Кипящего Котла, Тьма будет выполнять его распоряжения. Она кажется безвольной и податливой, но на самом деле…

Восставший вновь ступил на спину своего летучего зверя. Битва разгоралась по всему фронту, где-то наступали его отряды, где-то вперёд шли быкоглавцы с союзниками; и пока они заняты друг другом, он, Ракот, должен найти здешних заправил, тех, кто привёл сюда эту обречённую армию.

А что она обречена, он не сомневался.

Его Легионы не неисчислимы. Оружие и магия способны убавлять их число быстрее, чем Тьма и Кипящий Котёл – восстанавливать, а непреклонность воли самого Ракота – воплощать в способное сражаться воинство.

Так было в те дни, когда Молодые Боги подступали к стенам его последней цитадели…

Летучий зверь Ракота вновь нёсся над рядами противостоящей ему армии. Многочисленна, да, но случалось ему видеть воинства и куда крупнее.

Окраины Обетованного затягивал низко стелющийся дым. Ракот пронёсся над лагерями осаждавших, глазом опытного полководца замечая, что разбиты они совсем недавно и разом, словно быкоглавцы и их союзники свалились сюда с неба – то есть, скорее всего, прошли через порталы.

Кто-то очень умелый заправлял всем этим вторжением. Даже Молодые Боги, тесня Ракота к его последней цитадели, наступали от мира к миру, даже им не под силу оказалось прыгнуть сквозь неведомое и разом очутиться в сердце его тогдашних владений.

Летучего зверя заметили, с земли, из дымных клубов, взметнулись огненные шары, полетели стрелы – Ракот обращал на это внимания не более, чем на тучу мотыльков, толкущихся около огня. Вот уже засверкал впереди дворец Молодых Богов, так и простоявший пустым многие века. Познавший Тьму считал нужным поддерживать всё в порядке, но сам заходил в него редко.

Ага, вот и защитники – хитро-то как устроил братец! Владыка Мрака оценил туго свёрнутые пути, стягивавшие атакующих к нескольким узким местам, где сейчас и держались подмастерья Хедина. Вот, видно – сражаются: баррикада, вокруг неё всё выжжено, поваленные деревья, обугленные, наполовину сгоревшие, и быкоглавцы со своими коротышками-магами, отступившие на время.

За баррикадой прыгали, размахивая руками, двое половинчиков.

– Владыка Ракот! Владыка! Ура-а!..

– Помощь идёт! – загремел Ракот, не опускаясь на землю. – Держитесь, мо́лодцы!

Заложил вираж и устремился дальше.

В самом сердце Обетованного всё тихо, всё пусто, идеальный порядок. Ну конечно, как могли подмастерья названого брата уйти, оставив хоть что-то неприбранным?..

Журчит, как обычно, священный Урд в каменной своей чаше, пляшут песчинки на дне, поднимается лёгкий парок…

И тут всё хорошо.

Даже странно, если уж атакующие смогли притащить сюда этакую армаду, почему не попытались атаковать сверху? Или снизу? Или брат, Познавший Тьму, свернул Межреальность тугими рукавами со всех сторон, так что откуда наступать – теперь совершенно безразлично?

Так или иначе, пора возвращаться. Битву ещё надо выиграть.

* * *

Сражение кипело, и, когда Ракот вновь промчался над шеренгами и своих, и чужих, всё продолжалось, как и бессчётное число раз до этого. Тёмные Легионы давили мерно и методично, как хорошо смазанная машина; к воинству Ракота примкнули лишь единицы смертных воителей, из тех миров, где память о его Восстании сохранилась, несмотря ни на что.

Льётся горячая кровь живых, быкоглавцы медленно пятятся, подавляемые обрушивающейся на них массой. Тьма тоже терпит урон, Ракот ощущал множественные болезненные уколы невидимых игл – всякий раз, когда клинок врага находил дорожку, поражая одного из воинов Мрака.

Восставший поморщился, мысленно торопя своего зверя. Плащ вновь распустился, затрепетал, подобно знамени, чёрный меч взмыл в небеса, и Легионы воспряли. Твёрдая как сталь воля того, кто их ведёт, – вот и всё, что требуется им для победы.

Ну, и чтобы резервы магии у неприятеля оказались бы ниже, чем у них. Ракот убедился в этом на собственном горьком опыте.

Полумесяц тёмного воинства охватывал армию быкоглавцев, и теперь она уже могла лишь пятиться. Стройными квадратами надвигались пикинёры, и шлемы как влитые сидели на обнажённых черепах; первые ряды ударяли как одна рука, чёрные наконечники из зачарованного металла пробивали щиты и доспехи.

То тут, то там быкоглавцам удавались короткие отчаянные контратаки, прямо в пустые глазницы наступающих летели сонмы огнешаров, трескалась и проваливалась под их ногами, копытами и лапами твердь Межреальности. Высокие и стройные воины, проскальзывая между рядами массивных быкоглавых сотоварищей, бросались вперёд под прикрытием огненных завес, их длинные клинки с лёгкостью рубили поддавшийся натиску пламени мрак, и солдаты Ракота падали, обращаясь в горящий пепел.

Однако это была агония. Новые и новые ряды вставали поверх павших, одна тёмная волна сменяла другую, ходящие под плотью Межреальности кракены опутывали щупальцами и рвали на части десятки и десятки быкоглавцев; и Ракот невольно поразился стойкости своих противников. В былые времена армии Света давно бы уже побежали, особенно если на поле боя не появился бы Ямерт самолично.

Владыка Тьмы вновь воздел меч, и вновь Легионы послушно отозвались на его призыв. Ещё немного, последний натиск – и всё. Быкоглавцам останется или бросить оружие, или искать спасения в бегстве. Хотя едва ли они смогли бы далеко убежать через Межреальность, где простые смертные могут находиться лишь соизволением магов или богов, иначе их ждёт быстрая и неминуемая смерть от самого банального удушья.

Неведомые командиры этой армии должны понимать, что деваться им некуда, они меж двух огней, и единственное, что осталось разумного, кроме геройской гибели, – это открыть порталы и уходить.

И вот тогда он, Ракот Восставший, последует через эти порталы за ними. Если, конечно, ему не придёт в голову ничего лучшего.

…Однако как же упорно они бьются! Его Легионы не знают ни страха, ни устали; а живые противники Тёмного Воинства – что с ними?

«Клянусь Кипящим Котлом – если бы нашёлся их предводитель, я скрестил бы с ним мечи!..»

Слова у Восставшего не расходились с делом.

Летучий зверь взмыл высоко над полем боя, и все, от края и до края, услыхали глас Владыки Тьмы:

– Поединок! Хватит крови, пусть всё решит поединок! Я вызываю тебя, кто бы здесь ни распоряжался! Хватит зряшных смертей, вам не победить сегодня! Выходи, сойдись со мной в честном бою, и, слово Ракота Восставшего, я дам твоим бойцам уйти невозбранно!..

Новому Богу не трудно сделать так, чтобы слова его поняли все до единого в рядах противостоящей армии.

Повинуясь его воле, Легионы сделали шаг назад, ощетиниваясь копьями и не позволяя быкоглавцам ворваться в их ряды. Нехотя, словно под бичами, отступили и чудовища; щупальца кракенов опустились обратно под иллюзорную землю Межреальности.

– Выходи! И не думай, что сражаешься с неодолимым. Мрак бьётся честно, силы наши будут равны! – продолжал греметь Ракот.

Пусть придёт, пусть покажет себя…

На смертное поле медленно опускалась тишина, и только стонали раненые.

– Никого?! – рыкнул Владыка Тьмы. – Никто из вас не бросит мне вызов?

Быкоглавцы деловито сдвигали ряды, с необычным для их роста и комплекции проворством подбирали своих, оставшихся на ничейной земле.

А потом среди них возникло какое-то странное шевеление, шеренги расступались, давая проход кому-то незримому.

– Наконец-то! – летающий зверь ринулся к земле, плащ Ракота воспарил, сброшенный и подхваченный внезапным порывом невозможного здесь ветра.

Тёмный дым в волосах или волосы – тёмный дым?

Пламя в очах или очи – теперь из огня?

Расступись, дай дорогу, Тьма устремилась вперёд.

Кто бы ты ни был, я дам тебе честный бой, посулил сам себе Ракот.

Вот – раздалась последняя шеренга, и вперёд выступил – кто это?

Низенькая фигурка, плотно завернувшаяся в коричневый плащ.

Ростом, наверное, с половинчика – кто-то из этих магов, что так азартно швырялись в него, Ракота, огнешарами?

– Это ты распоряжаешься здесь?

Голову коротышки скрывал низко надвинутый капюшон. Ладони, потемневшие, в старческих пятнах, обхватили оголовье причудливо выгнутого посоха, вырезанного из цельного древесного корня.

– Я… – прошелестело в ответ, Ракот даже не мог понять, кто перед ним – мужчина или женщина.

– Хорошо. Слово Мрака нерушимо. Я дам тебе поединок, и твои собратья смогут вернуться по домам. Вам нечего тут делать, это не ваша война. Кто привёл вас сюда, кто погнал на смерть?

Коричневая грубая ткань капюшона не дрогнула. Змеиным шорохом полз еле слышный шёпот.

– Мы бьёмс-ся за С-свет, великий Тёмный. Мы вечные враги с-с тобой. Так было, так будет. Ты обещал, что мои братья и с-сёстры невозбранно уйдут, но не с-сказал, должны ли мы для этого одолеть тебя?

– Одолеть меня?! – расхохотался Ракот. – Одолеть меня, ох, насмешил, честное слово!.. Нет, храбрый мой противник, достаточно того, что ты принял мой вызов. Как только мы… закончим, открывайте ваши порталы и уходите! Вы достаточно наказаны своими потерями.

– Но что, – продолжал шипеть коротышка в капюшоне, – что будет, ес-сли я возьму верх? С-согласись, великий Тёмный, нам с-следует это знать!

– Если ты одолеешь меня, – усмехнулся Восставший, – то я дам тебе место по правую руку и сделаю вожатым моих Легионов!..

– С-с-спасибо за чес-сть, великий Тёмный, но наш путь – путь С-света, и с-с него мы не с-сойдём…

– Кто «вы»? Кто вы такие? Кто привёл вас сюда? – резко бросил Ракот. – Зачем напали на Обетованное?

– С-с-с, с-сколько вопрос-сов, великий Тёмный… – с оттенком насмешки прошипела-просвистела фигурка из-под капюшона, словно из глубокой пещеры. – Но ты пос-свал нас-с с-сражаться или с-слушать ответы на вопрос-сы?

– Поединок – после ответа, безымянный. Кстати, негоже выходить на ристалище, скрывая лицо и собственное прозвание!

– С-с-с, наверное, это у вас-с так, у богов и с-сильных… а мы – прос-сты… ты пос-свал с-сражаться, великий Тёмный, так давай прис-ступим…

– Что ж, приступим, – пожал могучими плечами Ракот. – Я обещал тебе равный бой, поэтому…

– Не с-стоит, великий Тёмный, нам не нужны твои милос-сти. С-сражайся так, как хочешь, и тем, чем хочешь… – Коротышка отшагнул и вскинул наперевес свой корявый посох. Оголовье в виде иссиня-чёрного черепа, очень напоминавшего череп нерождённого дракончика, смотрело прямо в грудь Восставшему.

– Будь по-твоему, безымянный, – в груди Ракота клокотал гнев, достойный Владыки Тьмы. Чёрный меч, послушно укоротившись, тоже поднялся в позицию; алый плащ Ракот обмотал вокруг левой руки, хотя его противник не имел ничего колющего или режущего.

Воинства замерли. Кружащие в небе темнокрылые существа, охотники и разведчики при армии Тьмы, спустились пониже, словно боясь что-то упустить.

– Твой удар пусть будет первым, – великодушно заявил брат Хедина.

– С-с-с… – просвистело существо. – Пус-сть так…

Ракот не сомневался в себе. За плечами лежали бесчисленные поединки в облике черноволосого и голубоглазого варвара, когда Новый Бог, добровольно себя ограничивая, сражался и побеждал – безумных колдунов, спятивших чародеек, шаманов, заигравшихся в кровавые ритуалы, сошедших с ума и сведших с ума тех Древних, которым они служили. Короли и правители, жрецы, предводители магических орденов – пути многих скрестились с его собственным, и все они оборвались.

Однако коротышка этот поистине бесстрашен. Вышел сразиться один на один, сознавая, что уже, скорее всего, не вернётся, разве что по моей милости, – мелькнула мысль за миг до того, как существо в низко надвинутом капюшоне вдруг сделало одно быстрое и неразличимое движение, выбросив посох вперёд; глазницы черепа вспыхнули ярким, травянисто-зелёным огнём.

В огне этом словно крылась квинтэссенция всего противоположного Тьме и Мраку, всего, что таил в себе Кипящий Котёл.

Свет, дающий жизнь, но не яростный, жгучий и иссушающий, а нежный, дарующий живительное тепло.

Жизнь, что в равной степени нуждается и в дне, и в ночи; которая вмещает в себя и то, и другое.

Смерть, что есть лишь великое Начало.

И, наконец, сама Тьма, укрощённая, поставленная на службу Жизни.

…Разбирать заклятия на составляющие всегда было уделом брата Хедина. Ракот привык встречать нацеленные в него удары клинком своего чёрного меча, принимая зачарованной сталью то, что составляло саму суть брошенных чар.

И сейчас он ответил как всегда, и клинок возмущённо загудел, россыпь голубых и синеватых рун вспыхнула на тёмном железе. Древняя магия, принимающая разные формы, столкнулась с не менее древней силой, той самой, что заставляет ростки раскалывать корнями неподатливый камень.

В глазах Ракота взвихрился зелёный хоровод, он невольно отступил на шаг, едва успев отразить ещё один удар, направленный теперь в ноги, чёрный меч рухнул, рассекая и дробя чужие чары.

И Владыка Тьмы отступил ещё на шаг.

Это не смертный маг, это даже не какой-нибудь «перворождённый эльф, изменённый муками и чародействами» с удивительно долгим веком, это…

Ракот отступил и в третий раз, пытаясь разглядеть лицо или хотя бы глаза под низким капюшоном.

– Кто ты?! – вырвалось у него.

Коротышка не ответил. Ловко закрутил посох перед собой, чертя им замысловатые петли и восьмёрки, словно в уличной драке. Из глазниц драконьего черепа изливалось изумрудно-зеленоватое сияние, оно обволакивало Ракота, обжигало глаза, заставляя их наполняться слезами.

Это лилась потоком чистая беспримесная магия, лишь в самой малой степени обрамлённая некими чарами.

– Постой! – вскричал Восставший. – Постой, зачем это тебе?

Мириады зелёных лучей вонзились в плоть Межреальности, и она стала поддаваться, расходиться, раскрываться, словно могильный ров.

Ракот проваливался, словно Междумирье более не могло удержать его на себе.

Тьма всклубилась у него за плечами, багровые молнии грянули в разные стороны; где-то далеко-далеко, в неведомой глуби Упорядоченного из Кипящего Котла вверх рванулся султан тёмного пламени, бездну сотрясал рёв.

Чёрный меч Восставшего с размаху вонзился в теряющую плотность, тающую подобно весеннему снегу твердь Межреальности. Лезвие провалилось, почти не встречая сопротивления, но Владыке Мрака этого хватило, чтобы вырваться из готовой вот-вот захлопнуться ловушки.

Вид его сделался поистине страшен. Чёрные волосы до плеч исчезли, вместо них тянулись длинные пряди серого дыма, дрогнули черты лица, расплавляясь и истаивая, заменяясь сотканной из дыма же маской-забралом островерхого шлема. Могучие мышцы исчезали под тёмной бронёй, и чёрный меч рубил крест-накрест, рассекая самую плоть брошенных против него заклинаний; однако они не дробились, не крошились, не ломались – напротив, мгновенно вцеплялись в сталь, обвивались вокруг, словно гибкие стебли.

– За… чем… э… то… те… бе?..

Слова едва находили дорогу с губ Владыки Тьмы.

Его противник уже ничего не ответил – отскочил, отмахиваясь посохом. Коричневый плащ дымился в нескольких местах, пламенели разрезы, оставленные чёрным лезвием.

– Обман… ты – один обман… – прохрипел Восставший.

Его противник не отвечал. Зелёное пламя перекинулось из глазниц черепа на самую кость, занялось уже и дерево посоха.

– Тебе не победить, – Ракот обретал прежнюю уверенность. С плеч его рвалось алое пламя, чёрный меч описал широкую дугу, сшибся с подставленным посохом, и отполированное дерево разлетелось вдребезги. Драконий череп, кувыркаясь, взмыл высоко вверх, таща за собой всё ширящийся хвост зелёных искр.

– Что теперь? – острие смотрело в грудь коротышке, уронившего руки и низко склонившему голову.

– Теперь, с-с-с… теперь мы уйдём, – последовал ответ, и существо бросилось прямо на Восставшего.

Чёрный клинок встретил его в воздухе, пронзил тщедушное тело насквозь, выставил острие из спины; однако на нём не было крови.

Глаза Ракота расширились – создание, наколотое на меч, стремительно распадалось, утрачивая даже отдалённое сходство с человеком, оборачиваясь клубком коричнево-зеленоватых не то змей, донельзя похожих на лианы, не то лиан, донельзя похожих на змей.

Обрывки плаща отлетели прочь, а живой клубок стремительно рванулся вверх по клинку; отростки резали сами себя о лезвие, отпадали, мгновенно обращаясь тёмной пузырящейся слизью, но вместо них стремительно вырастали новые. Они множились с такой скоростью, что, даже теряя половину, всё равно неудержимо устремлялись к Ракоту.

Владыку Тьмы нелегко было застать врасплох, вот и сейчас его облик внезапно подёрнулся серым дымом, стал утрачивать чёткость, он словно бы тонул в облаках, поднимающихся над чревом Тёмного Источника.

Никакие чары смертных волшебников не властны над Хозяином Кипящего Котла, собери их хоть со всего Упорядоченного. Развоплощающийся Ракот должен был проскользнуть сквозь живые путы, подобно дыму сквозь свитые из обычных вервий сети; но вместо этого клубок щупалец-лиан лишь вцепился в него ещё крепче, в свою очередь утрачивая телесность.

Ракот яростно отшвырнул меч вместе с угнездившимся на нём чудищем; вдоль вцепившихся в него отростков прокатились волны тёмного пламени, чужая плоть зашипела и запузырилась, сгорая в этом потоке силы.

Меч Владыки Мрака вонзился в землю; неведомая тварь пыталась удержаться, цепляясь за эфес, но щупальца сгорали одно за другим, и сам живой клубок стремительно таял, словно лёд под струёй горячей воды.

Вот уже рукоять меча совсем очистилась, вот тёмный огонь заплясал вокруг, дожигая то, что не успело ещё сгореть.

– А теперь мы падём вместе, – услыхал Восставший слабый, задыхающийся, словно бы предсмертный хрип.

И тут скрепы Межреальности разъялись под ними окончательно.

Словно помогло собственное пламя Ракота.

Владыка Тьмы исчез прочь с глаз застывших на смертном поле армий.

И вместе с ним канул в бездну его меч.

Яргохор, Водитель Мёртвых

Врата царства Хель пали, разрублен мечом Водителя Мёртвых её трон, и весь сонм обитавших там душ следовал за новым своим повелителем.

Они текли сплошной рекой мимо логова Гарма, и дальше, к Гнипахеллиру, но дальше их ждали отнюдь не населённые живыми края. Яргохор поворачивал в небеса, ступая по незримой тверди так же легко, как и по обычной земле; Дикий Гон шествовал к звёздному своду и тому, что за ним, к широким и бесконечным дорогам Межреальности.

Дикий Гон следовал за своим вожаком, Водителем Мёртвых Яргохором, без раздумий и колебаний. Мёртвые не умеют ни думать, ни, тем более, колебаться, а Яргохор, которого в прошлом бытии звали Ястиром, одним из Молодых Богов, не оглядывался, ему этого не требовалось.

Он знал, чувствовал всё великое множество шедших за ним, покорных ему, вырвавшихся из заточения призраков. Всё пережитое ими в застенках Хель, весь ужас и отчаяние медленного гниения там и распада, весь кошмар безнадёжности – всё это обращалось в ненависть, холодную, всеобщую и неизбывную.

Идеальные воины, идеальные бойцы – неуязвимые для обычной стали, не знающие страха, не ведающие сомнений. И только он, Яргохор, сможет в полной мере использовать эту мощь.

Река душ, вырвавшихся из застенков, резала Упорядоченное, словно серый клинок. Поток казался бесконечным, тысячи лет Хель собирала в своих залах «недостойных Валгаллы», и набрались их великие множества. Всего один мир, всего один – а какая сила, какая силища, навек запертая, заключённая в этих «душах», субстанциях, субстратах, из коих ещё только предстоит вырасти поистине великому!..

Теперь он, Яргохор, сможет отомстить поистине всем; всем, кто бросил и предал его, кто обрёк на века жалкого прозябания в северных тундрах Хьёрварда, где он лишь уныло влачился туда-обратно по тёмному тракту. Он отомстит своей родне, первой отвернувшейся от него, он отомстит тем, кто пришёл следом, потому что никто не помог освободиться, никто не помог освободиться, никто не желал разглядеть в нём не Яргохора, не жуткое чудище, уволакивающее мёртвых в Хель, а Ястира, каким он был до Первого Дня Гнева.

Все забыли, как он сделался Водителем Мёртвых, никому не было до этого дела; никто о нём даже и не вспомнил.

Что ж, память у него хорошая, как и положено провожающему мертвецов в их последний путь. Но только теперь, сокрушив барьеры царства Хель, он понял, что истинное предназначение Водителя Мёртвых не только вести души к месту их упокоения, но и в должное время вызволять оттуда.

Хьёрвард остался позади, впереди расстилалось бескрайнее Упорядоченное, со множеством миров и вместилищами мёртвых при них. В его, Яргохора, власти обойти их все, собрать великое воинство, какого ещё не знала вселенная с самого момента её сотворения.

Он пойдёт куда дальше, чем его бывшая родня, которая так и не смогла ничего сделать со времён своего падения. Где они теперь – надменный Ямерт, заносчивый Ямбрен, спесивый Ялмог, кичливая Явлата, надутый Ялвэн, загордившаяся Ятана, тихоня-себе-на-уме Ялини? Где все остальные? Где ушедший от мира Яэт, подвизавшийся вроде как «надзирателем» царства Хель, оставшегося после Боргильдовой Битвы без правительницы?

Что осталось от их былой славы и величия? – ничего, даже воспоминаний. И он, Яргохор, не собирался усаживать их обратно на троны, вовсе нет. Он сумел освободиться от тяготевшего проклятия, он сумел подчинить себе мертвецов, и его армия – это именно его армия, а не Ямерта или Ямбрена.

Но ему нужно больше воинов, намного больше.

…Дикий Гон шествовал сквозь Упорядоченное.

Воинство цвета сумерек – призраки, обретшие свободу и форму воинов, – ощетинившееся чёрными пиками, алебардами, гизармами и глефами, оно возникало в небесах очередного мира и спускалось вниз, почти к самой поверхности, маршируя по воздуху, словно по твёрдой земле.

Внизу, в городках и селениях, во дворцах и в лачугах живые их обитатели в ужасе запирали двери, захлопывали ставни, хватали какое ни есть оружие и дружно бормотали все молитвы, какие только знали.

Дикий Гон проносился над погостами – и могилы выворачивало наизнанку, дробя доски гробов и ломая каменные плиты, вышвыривая оттуда истлевшие кости или даже только что погребённых покойников.

Водителя Мёртвых не интересовали скелеты или полусгнившие трупы, ему требовались души – но, как он чуял, вырвать их из других «царств мёртвых» будет куда легче, если разрушено место последнего упокоения тела.

…Первое из таких царств лежало перед ним, вход – через огневеющее жерло вулкана, сквозь чёрные, заполненные пламенной лавой подземные каверны.

Водитель Мёртвых шагал первым, держа наготове чёрный меч, и слабые призраки этих мест с писком исчезали, страшась его вида.

Потом дорогу им преградила местная стража – трёхглавый великанский пёс со змеями вместо шерсти, охранявший высокие каменные врата с каким-то гордым, но глупым, на взгляд Яргохора, девизом.

Чудовище надвинулось, из пастей капала ядовитая слюна; Яргохор не отступил, не отступил и пёс, недолго думая, прыгнул, сам насадив себя на клинок Водителя Мёртвых.

Хлынувшие вперёд призраки вцепились в ещё живую плоть монстра, рвали, кромсали, терзали, вмиг оставив лишь окровавленный костяк.

Яргохор улыбнулся под высоким шлемом. Улыбнулся про себя, ибо лица у него не было, одна темнота.

Его воины облепили ворота, исполинские створки зашатались, громадные петли вырывались из древнего камня; Яргохор переступил порог чужих владений.

…Он побеждал везде и всюду. Местные «владыки» не могли противостоять его клинку; очень скоро Водитель Мёртвых повёл к выходу ещё один сонм призраков, его воинство возросло более чем вдвое.

И дальше, в других мирах, всё выходило так же: рушились тёмные своды, охранявшие покои мёртвых многорукие девы, стоглазые гидры и прочие страхи гибли, пронзённые мечами и пиками Дикого Гона.

Битвы были стремительны и кончались всегда одинаково. Засидевшиеся на своих тронах «владыки мёртвых» не умели сражаться, они привыкли иметь дело с одними лишь покорными душами; Яргохор повергал их, пронзал им сердца, и жертвы поднимались вновь, лишённые воли, готовые служить ему.

Армия мёртвых росла, скоро онапокажет себя и в настоящем сражении, доселе все стычки были лишь лёгкой прогулкой.

Нескончаемая река призраков со стороны начинала казаться исполинским и жутким существом, единым из множества. Власть Водителя Мёртвых была велика, однако её следовало сделать ещё крепче, и помочь тут могли только Источники Магии.

Светлый Урд был недоступен; к тёмному Кипящему Котлу едва ли удалось бы прорваться просто так; оставался третий источник, Источник Мимира. Конечно, у него должен иметься хранитель, но с ним, полагал Яргохор, он сумеет справиться.

…Источник был уже совсем рядом, когда впереди, на самой границе его мира, замаячила крошечная человеческая фигурка.

Далеко не старый ещё человек, в простом, даже грубом хитоне и сандалиях, тёмная бородка, волосы до плеч. Он скорбно смотрел на приближающуюся армию мёртвых, и пальцы его сжимали отполированное до блеска дерево простого посоха.

Он ждал.

…Яргохор не удивился, заметив неожиданного гостя. Спаситель – ну, значит, Спаситель. Его, Ястира, и его Дикий Гон уже никому не остановить.

Они сближались – армия мёртвых во главе с гигантом в тёмной броне, и Спаситель в сером старом хитоне. Яргохор не имел никаких распрей со внезапно пожаловавшим гостем, они никогда не сталкивались, больше того, пока Яргохор был Ястиром, о Спасителе вообще никто не слышал. А потом, таская мёртвых через Гнипахеллир и угрюмо влачась обратно… потом до него докатывались какие-то слабые отзвуки, издалека, порой он чувствовал, что много-много душ разом покинули посмертную юдоль. Но у Яргохора было своё дело, простое и повторяющееся, и что ему до каких-то дальних трагедий?

Сейчас же Спаситель преграждал ему дорогу, и не просто преграждал: стягивал к себе все пути, явно не желая, чтобы его обходили; оставалось лишь наступать прямо в лоб.

Огромная армия мёртвых разворачивалась в боевой порядок. Яргохор застыл в самом её центре, ожидая, пока займут позиции полки на левом и правом крыле. Если Спаситель хочет боя – он его получит, Ястир не собирался ничем делиться.

Чёрный меч поднялся для удара, но Спаситель лишь скорбно покачал головой, дав посоху упасть и широко разведя в стороны безоружные руки.

В сознании Яргохора внезапно вспыхнул целый ураган стремительно менявшихся образов – миры молодые, расцветающие под недавно вспыхнувшими солнцами, и миры старые, покрытые льдами, словно сединой, где светила утратили связь с потоками великой силы. Миры, пульсирующие жизнью, и миры мёртвые, опустевшие, где лишь ветер выл над бесконечными кладбищами, над бесконечными полями костяков.

Миры, от которых распространяется жизнь, свет, счастье, – и миры, источающие ядовитые миазмы, подобно разлагающемуся трупу.

Души смертных и бессмертных, закованные в тюрьмах обречённой плоти, следующие по проклятому и краткому кругу – Древо во владениях Демогоргона – мир, живой или умирающий – жизнь, сколь угодно краткая или долгая, и заточение в «царстве мёртвых».

«Мне нет до этого дела, – без слов ответил Яргохор. – Пусть хоть все миры обратятся в ничто, подвластные мне души останутся со мной. Месть моя свершится, и, если ты хочешь меня разжалобить…»

Спаситель этого явно не хотел, он просто показывал, никак не обнаруживая, что воспринял сказанное Водителем Мёртвых.

Умерших миров будет становиться всё больше, и даже Он, Спаситель, упокаиватель и могильщик, не будет успевать хоронить всех мертвецов.

И когда придёт последний день, последний рассвет, когда едва светящее солнце глянет на отравленные миазмами поля, когда начнут рушиться сами барьеры и стены Упорядоченного, а в бреши хлынет дикий огненный Хаос, – кто встанет у него на пути?

«Это не моё дело, – холодно отозвался Ястир. – Я пришёл мстить, и я буду мстить; разговоры закончены».

Чёрный меч устремился прямо в грудь Спасителю, тот мягко отстранился, остриё пронеслось мимо.

До слуха Яргохора донёсся словно шелест бесчисленных крыл, как будто сюда мчались стаи неисчислимых стрекоз и были уж совсем близко.

Водитель Мёртвых отдал безмолвный приказ, и его воинство сдвинуло ряды, словно обычные живые копейщики и щитоносцы.

Спаситель оказался вдруг рядом с Яргохором, ладони его легли на тёмную броню, и Ястир зашатался.

…Руки Спасителя обжигали разом и огнём, и леденящим холодом. Странная, чужая воля проникала сквозь доспехи, парализовывала сознание, заставляла мутиться мысли; Яргохор успел, однако, воззвать к своим призракам, и те послушно потекли ему на выручку, низко склонив чёрные острия пик.

Спаситель грозно вскинул одну руку – и бесплотные воины Водителя Мёртвых зашатались, роняя оружие; власть Его над неживым воинством была сильнее, нежели у Яргохора.

Не так значительно, но всё-таки сильнее. Проклятие, и уже не успеть добраться до Источника Мимира…

Ястир боролся. Его собственная тёмная воля оттолкнула вторгающееся чужое сознание, картины затянутых смертным льдом миров уступали место совсем иному – мирам, через которые маршировало его призрачное воинство.

Они горели от полюса и до полюса, и всё живое обращалось во прах, не в силах устоять перед призраками Водителя Мёртвых. У каждого из павших он, Яргохор, исторгал душу, и она становилась ещё одним воином в его армаде.

Спаситель усилил натиск. Лёд наползал на яростное пламя, языки его шипели и умирали под синевато-прозрачными глыбами. Фигуры крылатых исполинов в белоснежных одеяниях поднимались над горизонтом, и смертные воители, воздев хоругви с Его ликом, ободрённые, устремлялись в схватку.

«Постой же, ты, который думает, что так легко сломает меня, пережившего День Гнева!»

…Там, на тёмных путях Гнипахеллира, Яргохору порой встречались случайные путники; они расставались с душами, Водитель Мёртвых исторгал их, присоединяя к очередному каравану.

И сейчас он, не думая, кто перед ним, попытался сделать то же самое. Спаситель не страшился никакого оружия, даже магического, он не дрогнул, когда чёрное лезвие коснулось его плоти (а может, лишь искусной её иллюзии); и Яргохор попытался сделать то же самое, что он проделывал множество раз с теми самыми смертными, что имели глупость или неосторожность забрести слишком глубоко в мрачные поля Гнипахеллира.

«Раз у тебя, Спаситель, человеческая форма, значит, где-то в глубине прячется и сознание, способное изобразить человека, смертного, понятного и близкого остальным. А раз так, должно быть там что-то, подвластное и ему, Водителю Мёртвых!..»

И ему показалось, что он нащупал нечто подобное – череду не то воспоминаний, не то предвидений: ребёнок, играющий среди друзей, юноша, втолковывающий что-то внимающим ему бородачам; молодой человек, вещающий перед толпами; и он же, влекомый на казнь.

Это повторялось раз за разом, и было похоже, только похоже, на память настоящей души.

Чёрный клинок потянул всё это на себя.

Но вместо увиденного в Яргохора хлынул лишь холод, мороз и лёд недвижи́мости. Картины рассыпались мириадами острых осколков, и вместо них оставалось нечто, названия чему не знал даже Ястир, некогда один из Молодых Богов.

…Он пытался бороться, но и силы, и чары, и магия умирали, не в силах покинуть глубин его же сознания. Он пытался сдвинуться с места, но вокруг царили лишь смерть и разрушение, что-то иное – не Хаос и не Порядок, не Свет и не Тьма – пожирало всё на своём пути.

Жаркий ужас, подобный тому, что пришлось испытать после Дня Гнева, когда перестал быть Молодой Бог Ястир, а появился Водитель Мёртвых Яргохор, затопил предводителя Дикого Гона; из пламени возникло строгое и скорбное лицо Спасителя, взгляд его прожигал, суля в то же время спасение и избавление.

Глаза Ястира закрылись, тьма, его собственная субстанция, внезапно ополчившись, залила взоры.

…Мёртвые воины-призраки терпеливо и равнодушно ждали. Им было всё равно, кто возьмёт верх.

Глава 1 Хедин, Познавший Тьму

Острая, словно кость, горная вершина нависала над тёмно-изумрудным морем бескрайних лесов. Бирюзовый купол неба с россыпью белых облачных росчерков, ветер в лицо и ощущение беспредельности. Беспредельности, что ощущается здесь куда острее, чем даже над пропастями Межреальности.

Внизу на много дней пути расстилались дремучие чащи, волны их накатывались на старые горы. На высотах рождались реки, серебряными жилами оплетали тёмно-зелёную, как старый малахит, чащу.

Здесь особенно остро ощущалась вечность.

Прошедшая вечность.

Хедин стоял, скрестив руки на груди.

Прошедшая вечность – какие банальные слова, не правда ли?

Как капли, как ускользающий сыпучий песок. Как кровь из смертельной раны. Как свет умирающей звезды, как последнее дыхание бродяги, замерзающего на пустом, всеми покинутом тракте.

Вороньё неслось следом за Познавшим Тьму, и это были не благородные чёрные враны Старого Хрофта. Хедин и Ракот пробудили к жизни великие силы, поднялся шторм, невиданный со дней основания Упорядоченного, и теперь настал миг долгожданной битвы.

Рухнет ли Закон Равновесия, выстоят ли Весы – уже не важно. За Хедином идут смертные, поверившие в него и вручившие ему самое ценное, что у них есть, – искреннюю, горячую веру. Что им смерть, что им бессмертие души, если они идут в бой за правое дело?

Боги не умеют ни думать так, ни даже чувствовать. Их удел – другое, но порой они ощущают нечто вроде зависти.

Но нет, сейчас уже не время. Прочь эти рассуждения! Пора их прошла. Бой, только бой! Меч пламенных ангелов, чёрный меч Ракота – этой паре найдётся достойное дело.

…Позади останутся руины, пожары и гробы. Серые некрашеные домовины лягут в землю, рядом друг с другом, и дадут новую жизнь. Новую жизнь Упорядоченного, а каким оно будет, это мироздание, – зависит сейчас даже не столько от него, Хедина, не от Ракота, Дальних, Спасителя или кого-то ещё – но от тех смертных, что шли сейчас за Познавшим Тьму.

Когда-то, до срока, были непобедимы отряды Ночной Империи. Когда-то не знали поражений бесстрашные воины Хагена. Ему же, Хедину, сейчас необходимо, чтобы поднятые его словом люди прошли до самого конца без единой неудачи.

Так уходит Вечность, и он, Познавший Тьму, знал это. Когда-то давным-давно Старый Хрофт рассказывал ему о Рагнарёке, в пору, когда Хедин уже знал, кто его собеседник. Они знали, что их время пройдёт. У Хедина и Ракота была целая вечность творить то, что они считали правильным. Вечность прошла.

Познавший Тьму стоял неподвижно, скрестив на груди руки, перебирая в памяти потерянных друзей, особенно тех, которые не знали, что скромный худощавый чародей в видавшем виды коричневом плаще – есть Новый Бог Хедин.

У Богов нет друзей. У волшебников – они случаются.

Особенно если, как Ракот, бродить по мирам инкогнито. В былые времена по Северному Хьёрварду хаживал некий маг по имени Рагнвальд, которого любила Кера, страстная и ревнивая, как и полагается Огненной Деве. Да, она любила его, по-своему, но любила. И стоило ли так вживаться в роль циничного странствующего чародея? Уж не завидовал ли он тогда Ракоту?

Впрочем, не важно. Самое лучшее средство от излишних размышлений, как говаривал гном Арбаз, один из подмастерьев Нового Бога, – это или хорошее пиво, или хорошая драка. А лучше всего – и то и другое вместе.

…Он выбрался из бездны Неназываемого. Огромной ценой, но выбрался; вытянул в безопасные области Упорядоченного вот этот самый мир, что сейчас под ногами.

Сигрлинн, сражаясь с Отцом Дружин в возрождённом Асгарде, подле вредоносного Четвёртого Источника, сама того не желая, сделала доброе дело – безостановочно черпала льющуюся из него силу, творя убийственные заклятья, пережигала её, восстанавливая баланс потоков магии. Четвёртый Источник теперь меньше расшатывал вселенную; можно было только поразиться стойкости Старого Хрофта, устоявшего перед эдаким натиском.

Что-то творилось с Древними Богами по всему Упорядоченному, они зашевелились, вылезая из тёмных логовищ, обретая новые силы или вспоминая то, чем владели некогда, и это тоже нельзя было сбрасывать со счетов.

Но самое главное – вызванный прорывом Четвёртого Источника магический хаос, расшатавший клетку Неназываемого, потихоньку угасал, и Познавший Тьму сейчас напряжённо искал этому причины.

Две его ипостаси, Наблюдающий и Действующий, инструменты, созданные во время спуска в пасть чудовища, с которыми ему предстояло окончательно объединиться возле священного Урда, послушно доложили, что потоки новосотворённой пустоты, эонами скармливаемой Неназываемому, вновь начали течь если и не как раньше, то, во всяком случае, более упорядоченно, не срывая с места укоренённые в Межреальности миры.

Неназываемый, не подчиняющийся никаким законам, – если не «хаос воплощённый», то нечто, к нему близкое, – вдруг сам сделался… упорядоченным.

«Нет, не так, конечно. Не обманывай себя, Познавший Тьму, – подумал Хедин. – Слишком хочется думать, что худшее позади, что опасность миновала, и особенно трудно признать, что ты не знаешь, привела ли к чему-то жертва самим собою там, в бездне Неназываемого».

Сейчас ему казалось, что это именно так. Что именно он, двойник – а может, истинный Хедин? – оставленный в пасти вечно голодного зверя, что-то смог сделать и изменить. Неведомо как, но смог.

Тем не менее вся система, так долго сдерживавшая чудовище, вновь застыла в хрупком равновесии. Четвёртый Источник не то чтобы иссяк, но сила теперь не била из него фонтаном, а сочилась тонкой струйкой. Урд, Кипящий Котёл и Источник Мимира, повинуясь сложнейшим, давным-давно наложенным заклятьям, постепенно брали верх, поток пустоты вновь становился ровным, упорядоченным, плавно обтекающим миры, а не срывающим их с места.

Правда, всё это благолепие грозило рухнуть в любой миг, от малейшего магического возмущения. Даже ему, Хедину, когда-то устраивавшему всю систему сдерживания Неназываемого, требовалась особая осторожность.

Зверь в бездне чуть присмирел, но отнюдь не успокоился. Баланс Источников должен быть восстановлен, однако это, быть может, самое простое из предстоящих дел. Затишье в шторме; краткое или нет, его нужно использовать. И для этого все средства хороши. Хедин зябко повёл плечами. Вера и любовь смертных – она словно сладкий яд.

Все права на ошибку уже использованы. Пришла пора просто побеждать.

Граница пересечена, обратной дороги нет.

Вера и любовь смертных – она словно сладкий яд.

Нельзя сказать, что Познавшему Тьму чувство это было совсем уж незнакомо. То тут, то там в пределах Упорядоченного возникали их с Ракотом храмы. Но… у них нет Церкви, как у Спасителя. Жрецы Хедина-Милостивца и Ракота-Заступника – скорее тайный орден, чем всевеликая вера. А здесь…

У ног Познавшего Тьму лежал спасённый мир. Банально, но именно так – спасённый от падения в бездну Неназываемого. Вера в него здесь стала абсолютной. Собственно, это даже не было верой, это было знанием. Его видели тысячи тысяч. Явленные им чудеса лицезрело ещё больше.

Храмы воздвигались – во множестве, а в них – его изображения. Сонмы владеющих кистью спешили зарисовать его, сохранить его облик; и для веры как таковой уже не оставалось места.

Пора было уходить; его ждал брат Ракот, ударивший в спину штурмующим Обетованное быкоглавцам.

Тихие шаги за спиной. Запахло лугом, весной, цветущим полем.

– Великий бог Хедин…

Соломенноволосая богиня этого мира, с золотистым серпом за узорчатым поясом. Большие васильковые глаза, бело-зелёное платье до колен, открывающее босые ноги.

Познавший Тьму обернулся.

Она перестала быть великаншей. Женщина, дева, разом и юная, и древняя, как сами времена года, как само небо, как вечнорождающая пашня.

– Великий бог Хедин…

Она низко склонилась перед ним. Солнечные волосы заплетены в косу с синей, под цвет глаз, ленточкой – бесхитростным подношением кого-то из тех, кому она помогла в бесчисленных делах повседневности.

– Внемлю тебе, Тейсида.

Древние этого мира любили торжественный слог.

Холм под ногами Познавшего Тьму был не просто холмом; в толще его скрывалось древнее святилище, посвящённое как раз соломенноволосой и голубоглазой Тейсиде, Подательнице Урожаев.

Когда-то давным-давно здесь поклонялись ей, быть может, самые первые племена, что перевалили через горы и пришли на эти благодатные равнины, в её царство.

Поклонялись и воздвигли храм. Странно только, что сделали они его подземным – уж кто-кто, а Тейсида к подземельям никакого отношения не имела.

– Спасибо, что почтил место сие, Великий.

Древняя застыла, словно не смея приблизиться. Тонкие пальцы сжались на рукояти золотого серпа за широким узорчатым поясом.

– Оно ведь посвящено тебе, Светлая?

Она кивнула, осторожно улыбнувшись.

– А почему всё-таки подземелья? – не удержался Хедин от вопроса.

– Тогда это были опасные места, Великий. Мои тёмные братья и сёстры, увы, никак не желали понять то, что понимает любой хищник: нельзя истреблять всю добычу за один присест, иначе умрёшь с голоду.

– И они нападали на поклонявшихся тебе?

Тейсида вновь кивнула.

– Нападали, Великий. Мне приходилось помогать тем, кто молил меня о защите. Поэтому подземелья. А где подземелья, там и тьма. Так мне пришлось стать грозной, – лёгкая улыбка, хоть и с оттенком печали. – Племена относили сюда, в святилище, рожениц. Я помогала тоже. Тех, кому помочь не могла, – забирала себе.

– Ты собирала себе их души? Души детей, умерших при рождении? И их матерей, скончавшихся родами?

Она кивнула, виновато прикусывая губу.

– Я знаю, это неправильно, Великий бог. Души должны вернуться в великую реку, в великий круговорот, в вечный цикл жизни. Но мне было так их жалко…

– И ты создала своё собственное Царство Мёртвых?

Взор Тейсиды опустился совсем низко.

– Нет, о Великий. Прошу тебя, не гневайся на меня. Или гневайся, но выслушай.

Познавший Тьму вскинул руку.

– Не буду гневаться, Светлая. Ты поступила так по доброте, а не алкая власти, почестей или преклонения. Но дай им теперь свободу, этим душам.

– Всё будет по слову Великого Хедина. – Её покорность казалась чрезмерной.

– У тебя прекрасные леса, добрая Тейсида.

– О! – она улыбнулась. – Похвала Великого Хедина стоит многого. И слово твоё, Великий, для меня закон. Но я хотела просить совсем о другом…

– О чём же?

– Великий Хедин… – потупилась Тейсида. – Моя просьба, наверное, покажется смешной и неуместной, но… Великий Хедин…

– Прошу тебя, Светлая, не злоупотребляй этим эпитетом. Мне он не очень нравится.

– Не гневайся на меня, Великий, – Тейсида смущалась и краснела. – Но я хотела сказать… Ты спас нас, удержал от падения в бездну. Все возглашают тебе хвалы. И простые смертные, и мои собратья, такие же Древние.

– Мне не нужны славословия, – сухо сказал Познавший Тьму.

– Я знаю! Знаю! Но дело в том… что мои родичи уже начали делить власть. Они уже спорят, кто «больше помог великому Хедину». А это значит – будет война, Великий. В который уже раз.

Познавший Тьму безмолвствовал.

– Тёмные и Светлые, и Серые, и Бесцветные – все повылазили, все оживились. Так не должно быть, Великий. Они в который раз зальют мир кровью тех, кто падёт на полях сражений, и тех, кого зарежут на чёрных жертвенниках.

– Чего же ты хочешь от меня, Тейсида? – угрюмо осведомился Познавший Тьму. – Я не пасу народы жезлом железным.

– Всё может быть иначе, всё должно быть иначе! Ты, ты должен править нами, Великий! Ты могуч и мудр, ты благ и справедлив…

Хедин поморщился, словно у него вдруг разболелись зубы. Никакие зубы у него, конечно, отродясь не болели, но…

– Ты должен править Упорядоченным. На высоком троне, в сиянии и славе; постой, Великий, прошу тебя, не перебивай! Я знаю, ты скажешь, что ты один, а Вселенная огромна; но испокон веку боги, собираясь править, заводили себе много детей, выполнявших их волю. Стань богом-отцом, Великий, правь нами сам или дай нам своё потомство, что будет таким же сильным и справедливым! И это – единственный путь; в тебя верят, за тобой идут. Не станет тебя – вновь начнутся распри и кровь! Нами должен владеть настоящий бог! Не такой, как мы, не рождённый от плоти мира, но возникший в невообразимой глуби Упорядоченного! Даже у меня сразу же кружится голова, стоит задуматься об этой необъятности…

– И этот истинный бог – я? – глухо спросил Хедин.

– Да, – тряхнула головой Тейсида. – Ты, Великий. Тебе править. Пусть имя твоё прогремит от края до края Упорядоченного. Пусть храмы тебе воздвигнутся повсюду! Дай мирам и народам закон, строгий, но справедливый! Правь нами и пошли детей своих помогать тебе! Нужен истинный хозяин! Один, настоящий! – Она умоляюще сжала руки перед грудью.

Воцарилось молчание. Хедин замер, глядя в подёрнутую дымкой даль, и Тейсида замерла тоже, не сводя с него васильковых глаз.

– Светлая Тейсида, – проговорил наконец Познавший Тьму, – всегда, едва лишь появляется «истинный хозяин», убытки и потери от него неизменно начинают превышать…

– Значит, он неистинен, – покачала она головой.

Познавший Тьму вздохнул.

– Многое мог бы я тебе возразить, Светлая, но не вижу смысла. Мой долг – хранить Упорядоченное, а не восседать на тронах. Не думать за других, не указывать, но лишь подсказывать и направлять. Сейчас – и только сейчас – я пошёл на то, чтобы собрать множество верящих в меня. Но лишь потому, что нам предстоит поистине небывалая битва, а не оттого, что решил влезть на какой-то там престол.

– Великий Хедин не прав, – Тейсида опустила голову.

«Кажется, сейчас заплачет», – подумал Хедин безнадёжно.

С женскими слезами не способен справиться никакой бог.

Спасти мир – это пожалуйста, нырнуть в бездну Неназываемого – сколько угодно, но сделать так, чтобы прекрасная дева не рыдала…

Нет, это выше его сил.

«Как же я понимаю порой Ракота. Чёрный меч на плечо – и бегом-бегом поражать новое чудовище!..»

А со спасёнными красавицами пусть разбирается кто другой.

– Для начала надо выиграть битву, Светлая. А о престолах и прочем мы подумаем потом.

* * *

«Война – единственно достойное занятие мужчины».

Хедин помнил себя тогдашнего, когда всё было просто и ясно. Или это теперь так казалось ему? Ему сегодняшнему, Новому Богу, «хозяину Сущего», как напыщенно именовали его порой подмастерья? Казалось, что всё просто и ясно, хотя на самом деле было совершенно не так.

Времена изменились. Что осталось прежним, так это избыток врагов и явная нехватка друзей. Правда, у него имелся План Хедина, а это, как говаривали гномы, уже полдела.

Планы никуда не делись и сейчас, правда, куда более смутные и неопределённые. Слишком много изломов и поворотов «а если так, то мы эдак». Планы – это хорошо. Но ещё лучше, когда просто знаешь, чего нужно достичь.

У смертных в самых разных мирах, на самых разных языках частенько звучит фраза «вызываю огонь на себя».

Хедину предстоит проделать то же самое.

Мир, где властвовала Тейсида с сородичами-Древними, пережившими всё – явление Молодых Богов, Восстания Ракота, падение Ямерта, натиск Неназываемого, – дал Познавшему Тьму воинов. Простых смертных, людей, сильванов, перьеруких. Нереид, тритонов, и прочий морской народ пришлось оставить – им не преодолеть Межреальность.

Рати собирались на огромной равнине, там, где Хедин впервые показался им. Здесь предстояло открыть врата в Межреальность и потом ещё как следует попотеть, прокладывая короткие тропы, иначе воинству придётся маршировать многие месяцы, прежде чем оно доберётся до Обетованного.

Конечно, в изобилии уже явились новоявленные «жрецы» Познавшего Тьму и толкователи «поданных великим богом Хедином знамений». Это неизбежно, это в людской природе. Старый Хрофт молодец, он всегда принимал смертных и бессмертных такими, как они есть, не требуя ничего и ничего не ожидая. Не очаровываясь и не разочаровываясь.

Бог Хедин забирал у мира множество мужей и жён, всех, кто пожелал сражаться. Он не думал о том, сколько из них не вернётся, – зато много размышлял о том посмертии, что будет их ждать.

Ибо бог тогда лишь бог, когда заботится не об одной земной юдоли верящих в него.

Времени оставалось не так много – до того момента, как качнутся обратно потревоженные Весы и маятник начнёт обратный ход.

– Прости, Великий, что нарушаю твоё уединение…

Вот ещё один. Кирвад, мелкий лесной божок, приведший, однако, целый сонм сильванов, кентавров и прочих обитателей чащоб.

Смуглый, с козлиными, как у фавна, ногами и копытами, с круглыми, завёрнутыми бараньими рогами, в доспехах из зачарованной коры священных дерев, Кирвад встал на одно колено.

– Воинство готово. Тейсида Светлая благословляет уходящих и остающихся. Все ждут лишь твоего слова, Великий.

Новый Бог кивнул.

– Большие врата откроются, едва я ступлю на равнину, Кирвад. Отправляйся, оповести остальных. Я прибуду вскорости.

Лесной бог поклонился и исчез.

* * *

Зелёная долина исчезла. От края до края, от гор до гор, теряясь в дымке у горизонта, колыхалась масса людских и не только голов; голов, плеч, шлемов, знамён, штандартов. Здесь были те, кто откликнулся на зов Познавшего Тьму, кто готов был сложить голову, спасая даже не свой мир – но всё Упорядоченное.

Предложите смертным дело, которое они сочтут святым – и они опрокинут даже богов.

Вот и Древние, те, что вняли призыву Тейсиды. Явились далеко не все – большинство так и осталось прятаться в своих чащобах, речных омутах, болотных топях или на дне морском. Они не верили ничему и всего боялись.

Старина Ямерт умел внушить уважение, чего уж там.

Сейчас им нужны были слова. Слова бога. Слова, что останутся на скрижалях, что будут занесены во всякоразличные Писания, слова, что станут молитвой – если останется кому её возносить.

Что ж, Хедин, Познавший Тьму, когда-то ты был ловок в речах.

И он заговорил.

О великом океане Межреальности, о песчинках живых миров. О надвинувшемся на них смертоносном хаосе и о том, что только они, собравшиеся сейчас на этом поле, смогут остановить беду. О том, что участь павших будет сказочна. О том, что песни и саги об их деяниях переживут века, а дети, внуки и правнуки будут гордиться ими.

Он умел говорить, Хедин, Познавший Тьму, и произносил такие речи не в первый раз. Ночная Империя не выбиралась в Межреальность, просто не успела, её уделом оставался Хьёрвард, но разница заключалась лишь в количестве обращённых на Хедина глаз.

Правда, ещё одно отличие таки было.

Рати Ночной Империи водили его истинные ученики. Не подмастерья, а настоящие ученики, чьё Зерно Судьбы вручил ему в руки Шар Судеб в замке Всех Древних. Тогда Хедин оставался именно что Хедином, Познавшим Тьму, Истинным Магом, вершителем судеб, проникающим в тайны мироздания. А люди – что люди! «Я даю им то, чего они хотят. Славные битвы, разгульные пиры, достойная смерть, что будет воспета скальдами. Жизнь их ведь всё равно конечна. Я помогаю им умереть счастливыми».

Хорошее объяснение для тогдашнего Хедина. А для нынешнего?..

Слова закончились, и над всей долиной, от края до края, простёрла свои крылья тишина. Молчали люди, молчали сильваны, молчали не столь многочисленные кентавры, молчали перьерукие.

– Кто верит в меня – за мной, – негромко, но, опять же, так, чтобы услышали все и каждый, проговорил хозяин Упорядоченного.

Над долиной взметнулись радужные врата – его воинству открывалась дорога в Межреальность.

* * *

Тейсида Светлая осталась позади. Ей хранить новоукоренённый мир, заниматься вечным, привычным делом богини – покровительницы изобилия и деторождения.

Армии уходили прочь. И шли напрямик – к Обетованному. Там Хедин примет окончательное решение. Направиться ли к Асгарду возрождённому, где под корнями нового Иггдрасиля бил, нарушая всё равновесие сущего, Четвёртый Источник Силы в Упорядоченном, или отвечать на какой-нибудь новый удар.

Коричневокрылый сокол взмыл над вступившим в Межреальность воинством. Он проносился над отрядами копейщиков и щитоносцев, над мечниками и стрелками; над всадниками и обозниками, над всей великой армией – великой по меркам породившего её мира, крошечным отрядом по меркам, скажем, Восстания Ракота.

Люди и не-люди дивились многокрасочности, буйству всего, что заполняло Междумирье. Их смертным глазам представала широкая торная дорога, однако окружало её нечто невообразимое – исполинские, длинные стебли всех цветов радуги, колышущиеся на неощутимом ветру; скользящие сверху и снизу тени неведомых существ, слегка похожих на летучих китов; медленно движущиеся исполинские вихри, воронки, вбиравшие в себя пространство. Межреальность вокруг жила собственной жизнью, и её обитатели достаточно хорошо понимали, что с пути Хедина сейчас лучше убраться. Даже хищные растения, далеко раскидывавшие ловчие плети, сейчас торопились втянуть их и притвориться самыми обычными кустиками, пусть и совершенно нелепых расцветок.

Коричневого сокола сейчас видело всё войско – от головы до хвоста. Сотням тысяч непросто вытягиваться одной-единственной ниткой, и Хедин разделял дороги, стягивая их в единый кокон невидимыми узами.

Не так-то легко вести армию чрез Междумирье, где для смертных нет ни пищи, ни воды, и даже воздух – только стараниями его, Хедина. Все припасы приходится тащить с собой, особенно когда марш предстоит долгий. Титул Познавшего Тьму не давал власти над Кипящим Котлом, это удел Ракота, его легионам продвигаться сквозь Межреальность куда легче, особенно когда это нематериальные порождения Тьмы.

Воинство Нового Бога не скрывалось. Если кто-то захочет их остановить – что ж, тем лучше.

Он проложил путь прямо до Обетованного, однако, как и следовало ожидать, ровной дороги не получилось.

Сила взвихрилась, закрутилась воронкой, стягиваясь в тонкую нить и вонзаясь в небесную сферу, заключавшую в себя недальний мир.

…Это был обычный мир, безымянный, один из множества. В таких, как правило, ничего не происходит – или уж если происходит, то кровавый кошмар наподобие Войны Ангелов. Плоский, то есть, скорее всего, не закрытый, магический. Со своим царством мёртвых, повисшим на нём, словно серая запятая. Словно мешок старьёвщика, куда сваливают ненужное, сломанное, отработавшее.

Отжившее.

Этому миру досталось изрядно во время недавней вселенской бури, однако он удержался, корни его оказались крепки. Правда, и цена спасения – непомерна.

Непомерна – во всяком случае, так казалось Познавшему Тьму.

Приближаясь, он ощущал не только стремительный ток магии, но и её короткие, судорожные толчки – словно это не мир лежал перед ним, а обнажённое человеческое сердце во вскрытой серпом жреца груди.

Там, внизу, творилось что-то небывалое, по крайней мере Хедин ещё ни разу не сталкивался с подобным.

Наступило время катаклизмов и катастроф. Рушащаяся клетка Неназываемого, сдвинувшиеся потоки магии, а вдобавок ещё и проложенный для войска путь – неудивительно, что под ногами творится Тьма знает что.

Оживают ли там Древние Боги? Требуют себе кровавых жертв? Очнулись ли от долгого сна голодные чудища былых времён? Или что-то ещё?

Что ж, это предусматривал План Хедина. Армия должна расти.

* * *

Коричневокрылый сокол скользнул сквозь бездны Междумирья. Он не нуждался в воздухе для полёта, но воинство должно видеть своего предводителя и осознавать его могущество.

Сейчас марш возглавил Кирвад. Он будет «поспешать медленно» и явится к Обетованному в назначенный срок, если он, Хедин, задержится.

Потому что обнаруженный катаклизм Хедин должен увидеть сам, собственными глазами.

Небо перед Познавшим Тьму послушно разомкнулось и вновь сошлось у него за спиной. Обычное голубое небо, по которому бегает местное солнышко – с поверхности оно кажется величиной с мелкую монету, если держать её в пальцах вытянутой руки.

Внизу раскинулись моря и горы, леса и равнины, пустыни и джунгли – всё как во множестве других таких же миров, раскиданных по Упорядоченному.

Всё как везде. И всё совершенно не как везде.

Новый Бог ощутил это мгновенно, едва пронзив голубую небесную сферу.

Живодарящая сила пульсирует и бьётся лихорадочно, прерывисто. На севере и юге, на холодных оконечностях плоского мира, растут, поднимаются выше и выше тёмные, почти чёрные клубящиеся тучи, заполняют небо от земли и до самой хрустальной тверди. Щупальца облаков растягиваются на сотни и тысячи миль, простираются над океаном, жадно тянутся к беспечно раскинувшимся континентам; и в тучах ощущается движение, там что-то прячется, скрывается до срока, что-то чуждое, голодное, алчущее…

Пронзающая мир магия утратила всегдашнее своё плавное, размеренное течение. Сделалась хаотичной, острые её струи устремлялись во всех направлениях, безо всякого порядка, метались, сплетались и вновь расплетались, словно змеи в садке.

Коричневокрылый сокол снижался широкими кругами, нарочито медленно. Он смотрел, слушал и внимал.

Река. Огромная, широченная, вобравшая в себя множество притоков с обширной равнины, простиравшейся, насколько мог окинуть взор. Обычная река, река-кормилица и труженица – берега усеяны рыбацкими деревушками, видны многочисленные пристани, и по самой речной глади тянутся суда, гребные и под парусом, медленно влекутся громоздкие плоты и беляны, какими сплавляют лес из верховий.

Всё мирно. Всё как обычно. Вот раскинулось внизу селение, от речной пристани разбегаются в разные стороны желтоватые песчаные улочки, замер на деревенском торжище небольшой храм Спасителя с нацеленной в небеса перечёркнутой стрелой; люди…

Люди выскакивают из домов, бросают все дела и бегут прямо к нему. Бегут с полей, с огородов, от пристани. Лодки кое-как притыкаются к берегу, и люди тоже бегут.

Вверх по течению реки, от устья, поднимаясь всё выше и выше, катилась крутая волна. Впрочем, уже не волна, настоящий вал, стена воды, вздымающаяся под самые небеса. Она катилась медленно, не спеша, словно сознавая своё всесилие над этими смешными человеческими скорлупками, дерзнувшими испоганить речное русло.

Река повернула вспять. В толще взбесившейся воды мелькали изломанные в щепу судёнышки, брёвна, ещё какой-то сор, играючи слизнутый разъярённой стихией с освоенных человеком берегов.

Древний бог, или богиня, или нимфа, или кто вообще распоряжался этой рекой, – сошёл с ума?

Сила ярилась и бушевала, однако теперь в нарастающем хаосе Хедин ощущал и нечто вроде центра – спокойствие, словно в оке бури, царило вокруг бревенчатого храма Спасителя.

Вниз!

Коричневокрылый сокол сорвался с небес, камнем падая прямо на гребень волны. Кто бы ни чинил здесь этакие непотребства, он за них ответит!

Как будто ощущая приближение Познавшего Тьму, волна разом выросла чуть ли не вдвое. Слух полнил яростный рёв, словно тут бушевала разом сотня исполинских водопадов; крылья потока растекались всё шире, выплёскивались на берег, с лёгкостью снося всё на своём пути – риги, амбары, сенные и лодочные сараи.

Ещё немного – и она слизнёт всю деревню.

Сокол пронёсся над самым гребнем водного чудовища, пена омочила перья. Небо стремительно темнело, облачные рукава с полюсов, преодолев колоссальные расстояния, дотянулись и до этих мест, мгновенно поглотив солнечный свет.

Ступни Хедина твёрдо встали на светлом речном песке.

За спиной – бревенчатые избы рыбаков, сушатся сети на шестах, пахнет рыбой. Взвизгнув, к Новому Богу бросилась и прижалась к ногам кудлатая смешная дворняжка, глаза заполнены ужасом.

«Имей веру с гречишное зерно, – говорили книги Спасителя. – Имей веру с гречишное зерно, и тебе покорится сущее и не-сущее».

Что ж, придётся без гречишного зерна.

Сила вокруг Познавшего Тьму поневоле успокаивалась, упорядочивалась. В своё время Истинному Магу Хедину хорошо удавались огненные заклятия, и сейчас, когда равновесие здесь рухнуло, он едва удерживался от соблазна пустить в ход пламя.

Хедину – распорядителю Упорядоченного хватило бы мощи и вовсе испарить взбесившуюся реку.

Однако он искал, искал виновника, того бога, духа, чародея, что учинил всё это. Может быть, того же, кто обратил в хаос потоки магии в этом мире.

Встретить силу силой – нехитрая штука.

Но нет, никто не прятался в толще волны, никто не тащил её к себе из предгорий, никто не толкал от устья. Никакому Древнему не пришло в голову учинить тут этакое стихийное безумство просто так, без цели и смысла.

Сила послушно потекла вокруг раскинутых рук Познавшего Тьму. Легко, легко – чуть медленнее – ещё медленнее – с откровенным трудом.

Что бы ни наступало сейчас, сдаваться оно не собиралось.

Воля Бога Упорядоченного – такой же его инструмент, как топор плотника или веретено пряхи. Текучая сила, животворная магия подчиняется ей так же, как простому смертному подчиняются его руки или ноги.

Никакой Древний не остановил бы эту волну; стиснутая, сжатая, пронзённая незримыми спицами силы, вода катилась вперёд неудержимо. Но сейчас перед нею встал Познавший Тьму – и каркас водного чудовища лопался, направляющие расточались, воля Хедина разъединяла чужое и чуждое – за исчезающе короткие мгновения времени смертных, – пока громада волны не обрушилась потоками, не хлынула во все стороны сотнями и тысячами ручейков и ручьев, уже не способных причинить кому-то вред.

Волна рушилась, страшная водяная стена с грохотом оседала, оставляя после себя груды обломков, некогда бывших плотами и лодками, пристанями и лавками, сараями и даже домами. Стихия подчинялась Новому Богу, но нехотя, ему приходилось пробиваться сквозь жёсткую, колючую, непокорную силу – как будто суёшь голую руку в усеянный шипами терновник.

За спиной кричали люди, а дворняжка у ног вдруг встала на задние лапы, упёршись передними в колени Хедину, с явным намерением лизнуть его, а потом с самым деловитым видом уселась подле и принялась чесаться.

А Познавший Тьму стоял, вслушиваясь в отзвуки рассеивающейся силы – незнакомой, преломлённой странным, диковинным образом. Конечно, далеко не все сущности Упорядоченного меняют ток силы одним-единственным, на века затверженным способом, но и на обычную волшбу Древних это не походило тоже.

Далеко-далеко, над самым горизонтом, по-прежнему тонущим в тёмных тучах, засверкала вдруг белоснежная искорка.

Крупица белого пламени на фоне мрачных облаков, беременных громами, стремительно неслась прямо на него.

Крики за спиной стихли, однако Хедин чувствовал высыпавших на окраины селения людей – они тоже все глядели на приближающуюся снежно-белую искру.

Дворняжка вдруг бросила чесаться, вскочила, оскалилась, зарычала, глядя на летящий лоскут бесцветного пламени, в который успела обратиться искра.

Голоса за спиной Хедина нестройно затянули какое-то песнопение, что-то вроде молитвы – наверное, Спасителю.

Ещё несколько мгновений – и Хедин смог разглядеть внутри пламенного кокона воздушно-прозрачное, свитое из нитей белого огня существо с парой огромных крыльев за спиной.

Ангелы.

Спутники и соратники Спасителя. В отличие от подмастерьев Познавшего Тьму, возникали они только и исключительно в спасаемых мирах, не составляя постоянную свиту. И странствовал Спаситель всегда один – так, как явился им с Ракотом подле могилы Мерлина.

И значило это только одно – он, Хедин, оказался в мире, где вовсю кипело то самое Спасение. Спасение, которое он привык считать просто пожиранием живых душ, поглощением их неведомой бездной Спасителя.

Наверное, здесь, невдалеке от границ сферы Неназываемого, людские горе, отчаяние и ужас обретали особую силу.

Ангел резко, словно подбитая камнем птица, нырнул вниз, устремляясь прямо на Познавшего Тьму. Пение за спиной сделалось ещё менее стройным, кричали женщины, плакали дети; дворняжка рычала – похоже, ангел ей совершенно не нравился.

Хедин вглядывался в пришельца – в его воздушные, бестелесные черты, в равной степени и мужские, и женские. Ангел явно был андрогином, существом без пола, разом и бесплотный, и наделённый плотью особого рода, словно тело его слагалось из другой материи, нежели всё остальное в Упорядоченном.

Охватывавший его кокон пламени угасал; с новой силой задул ветер, швыряя брызги в лицо Познавшего Тьму; тёмные тучи клубились прямо над головой, и казалось – они вот-вот рухнут наземь, придавив всех неподъёмной тяжестью.

Лицо и руки, босые ступни ангела казались чуть темнее его абсолютно белоснежных одеяний; исполинские крылья медленно складывались с пугающей, абсолютной аккуратностью – перо к перу, хотя никаких настоящих перьев там, конечно, не было.

Хедин смотрел в глаза явившемуся существу, ожидая увидеть там или пустоту, или бездну (что, если рассудить, почти одно и то же) – но вместо этого столкнулся с совершенно человеческим, разумным, осмысленным взглядом.

Глаза были единственным, что жило в этом полупризрачном теле.

Их разделяла дюжина шагов.

Дворняжка рычала, поглядывая на Нового Бога, словно ожидая команды.

– Зачем ты помешал? – спокойно, с лёгкой досадой, осведомился вдруг ангел. Голос его казался странен, как и лицо, – не мужской и не женский, слишком высок для первого и слишком низок для второго.

Зазвучал язык Поколения Истинных Магов. Язык, на котором их обучали птицеголовые наставники, когда явившиеся в мир только готовились принять на себя Замок Всех Древних.

– Кто ты и по какому праву спрашиваешь? – последовал надменный ответ. – Кто дерзает задавать вопросы Хедину, Познавшему Тьму, Богу Упорядоченного?

Иногда полезно вспомнить все эти формулы. И ещё полезно не выказывать удивления тому, что посланцу Спасителя известен старый язык Поколения.

Ангел слегка наклонил голову, точно с любопытством.

– Хедин, Познавший Тьму, – сказал он без всякого выражения. – Зачем ты помешал мне? Души всех этих несчастных должны быть спасены. Должны найти приют в Нём. Что может быть выше этой участи? Отчего ты встал на моём пути?

– Ты очень любишь задавать вопросы, крылатый. Ты так и не назвал мне своего прозвания, однако, словно хозяин у слуги, требуешь ответов.

– Я длань Его, – ангел глядел прямо на Познавшего Тьму. Живым, горячим, пронзительным взглядом, так не вязавшимся с его обликом или словами. – У меня нет имени. Когда-то оно было, в моей смертной жизни, ну а теперь оно больше не нужно. Мы вознаграждены Спасителем за верность Ему и всегда пребываем с Ним; появляемся, когда потребны, и исчезаем,исполнив свой долг. Только в отличие от тебя и прочих, смертных с бессмертными, вернее мнящих себя таковыми, мы знаем, что никакой смерти нет для тех, кто принял Его.

– И потому вы послали эту волну? – осведомился Новый Бог. Упускать такой случай нельзя – они с Ракотом никогда ещё не оказывались в самом начале «спасения» целого мира. – Послали волну, чтобы смыть вот эту несчастную деревушку?

Собачонка одобрительно тявкнула, словно понимая, о чём речь.

– Никто не посылал никаких волн, Хедин, Познавший Тьму, – ангел совершенно по-человечески покачал головой. – Мир распадается, его корни гибнут, текущая через него сила более не признаёт никаких законов и творит великие бедствия. Поэтому Он явился сюда, дабы спасти верных, дать шанс закостеневшим в неверии, вот и всё.

– И что случилось бы с теми, кто только что молился и плакал за моей спиной? Которых смыло бы этой волной, что поднялась якобы сама по себе?

– Их земное бытие бы закончилось, – без запинки ответил ангел. – Их души воспарили бы к сказочным полям, к райским кущам, где нет ни смерти, ни боли, ни горя.

– То есть в местное царство мёртвых?

Хедин знал, что это не так, но ему надо было искать уязвимые места.

– Конечно же нет, – удивился ангел, как показалось, искренне. – Царства мёртвых, как и удел так называемого Соборного Духа, есть места несказанных мучений, страданий и вечного отчаяния. Именно от этой участи души смертных Он и спасает.

– Красивые слова, – пожал плечами Хедин. – Но передай своему хозяину – я, Познавший Тьму, здесь. И больше здесь никто не умрёт в муках и ужасе, захлёбываясь под волной.

Ангел помолчал, по-прежнему рассматривая Нового Бога пристально и с интересом.

– Тебе неведома мощь Спасителя, Хедин, Познавший Тьму. Ты никогда не искал Его слова. Никогда не приникал к источнику Его мудрости. Ты упорствовал в отрицании. Не в моей власти тебе помочь. Поможет только Он, в своём несказанном милосердии.

– Доселе вполне обходился без его милосердия и дальше надеюсь обойтись, – сухо сказал Хедин.

– Он убивает смерть, – ангел глядел в упор горящими глазами. – Он убивает смерть и открывает врата совершенно иному бытию. Бытию без…

– Да-да, без горя, боли и так далее, – перебил Познавший Тьму. – Мы теряем время, посланец Спасителя. Передай ему – пусть убирается отсюда и забирает с собой всех вас, с крыльями или без оных.

– Ты жесток и безжалостен, Истинный Маг, – покачал головой ангел. – В тебе нет сострадания к малым сим. Ты думаешь лишь о себе. Мы же – спасаем.

– Уходи, – повторил Хедин. – И не думай, что на сей раз вам всё сойдёт с рук.

Ангел улыбнулся.

– Меня не могут задеть твои слова, неразумный.

– Не важно. Убирайтесь отсюда. Немедленно.

И вновь улыбка, даже кажущаяся искренней.

– Нас невозможно испугать. Нам нечего страшиться. Мы не подчиняемся никому, кроме…

– Тогда, – перебил Хедин, для пущего эффекта вскидывая руку, – изыди!

Толчок воли – и сила изменила течение своё.

В призрачные извивы света, слагавшие плоть ангела, словно ударила тёмная волна. Взметнулись крылья, точно пытаясь удержать невесомое тело, белые перья ломались и улетали, подхваченные порывом внезапного ветра. Улыбка ангела исчезла, глаза широко раскрылись – и Познавший Тьму ощутил, как навстречу ему пробивается нечто леденяще-холодное, словно снег с горных вершин.

Новый Бог – совсем не то же самое, что Истинный Маг. Силы их и впрямь несравнимы, тёмная мощь щедро вливалась в заклятие, однако сотканный из белого пламени ангел гнулся, трепетал, словно вымпел под ветром, терял перья из невольно прираскрывшихся крыл, но держался и даже сделал шаг вперёд. Затем ещё и ещё.

Ледяная глыба надвигалась. Глыба, стена, поднимавшаяся всё выше и выше, оборачивающаяся зеркалом, словно сотканным из множества невесомых, бестелесных существ, какими обычно рисуют призраков.

Души. И, наверное, собранные уже в этом мире.

Дворняжка скалилась и рычала, шерсть встала дыбом. Она тоже не собиралась ни отступать, ни сдаваться.

Конечно, биться тут с этим единственным слугой Спасителя не имело большого смысла. Сколько таких ангелов, сборщиков душ, идут сейчас следом за разрушительными волнами или потоками лавы, пожарами, землетрясениями или ураганами? Или за Древними, давно обезумевшими от страха перед Ямертом, а сейчас обернувшимися кровожадными чудовищами?

Разве этим должен заниматься истинный Хедин? Затыкать прорехи по одной, пытаться успеть всюду? Ведь ясно, что не получится, да и не нужно – смертные, не способные сами о себе позаботиться, становятся домашними любимцами богов. Такое случалось и ни к чему хорошему не приводило.

Поэтому иди дальше, Познавший Тьму, ищи корень зла, выкорчёвывай его! Не теряй времени даром!.. Потери и жертвы будут всегда, это неизбежно!..

Потому что ангел частично прав. Жизнь смертного в Упорядоченном зачастую несправедливо коротка, полна лишений и мук, погибает он нередко преждевременно, а душе его уготовано, право же, не самое приятное из посмертий.

…Утратившая стройность течения сила спасаемого мира взвихрилась вокруг, и Хедин вдруг ощутил, что пятится.

В тёмных тучах одна за другой вспыхивали новые и новые искры. Сюда спешил целый сонм ангелов. Весть разлетелась стремительно, обгоняя, казалось, саму мысль.

А ведь когда Ракот сшибся со Спасителем в Эвиале, там не было никаких ангелов. Там была лестница, и Он нисходил по ней, да так, что всей мощи Ракота не хватило Его остановить.

Спаситель меняется, и ухватки его меняются тоже.

Собачка вдруг взгавкнула, подскочила – справа и слева затопали ноги, поднялись заточенные колы, несколько настоящих копий, секиры: из деревни бежал народ.

Да, они бежали – рыбаки, судя по запаху от поношенных портов и курток, артель плотников с топорами, огородники с граблями и тяпками, охотники со зверовыми рогатинами и луками…

– Эгей! Волшебник!

Хедину потребовалось меньше мгновения, чтобы оживить в себе их язык.

– Держись, чародей, мы с тобой!

Смелые люди, сильные люди – они не бросились наутёк от неведомых призраков и крылатых ангелов. Конечно, для них Познавший Тьму – средних лет мужчина в простом коричневом плаще до пят – представал обычным магом, каких, наверное, знал этот мир.

Отдать команду? Призвать его воинство?

– Я Хедин, Познавший Тьму! – крикнул он присоединившимся к нему людям. Грубоватые, обветренные лица, глубокие морщины, натруженные руки, сжимающие немудрёное оружие. – Держитесь ближе! Я его изгоню!..

– Дружно! – гаркнул седобородый рыбак постарше, оказавшийся рядом. – Дружно, братцы, напирай!..

Напирай? Но что могут топоры и копья против орды привидений?..

Однако с каждым шагом сгрудившихся вокруг Хедина людей бушующий вокруг хаос словно бы утихал. Призрачная стена покрывалась изморозью трещин, теперь уже напирал сам Познавший Тьму, давил, словно плечом на тяжеленную створку незримых врат.

Вокруг них выл ветер, рвал спускающиеся с небес щупальца тёмных облаков. Летучее воинство ангелов приближалось, но люди возле Нового Бога не дрогнули и не побежали.

– Спасибо тебе, чародей, – коротко бросил бородатый рыбак. – Спасибо, а то мы уж думали – всё, конец, конец лютый… всех, всех бы ведь смыло… баб, ребятню…

Он говорил ещё что-то, но Хедин уже не слушал. Рой ангелов слился в единую сияющую белым огнём стену, крылья, тела, руки, лица сплетались, соединялись, перетекали одни в другие. Сущности, окружённые, словно тучей, сонмом человеческих душ, уже расставшихся с земной юдолью.

Проскальзывая меж мельчайшими частицами воздуха, к Познавшему Тьму и его нежданным соратникам устремились мириады тончайших, незримых ледяных нитей.

Мир вокруг стонал, исхлёстываемый бичами рвущей его на куски, взбесившейся силы. Ледяные струи тянулись к Хедину, и это была магия. Непривычная, незнакомая, странная магия, где вместо силы – не может быть – нет, точно! – нет, невозможно!..

– Маг! – выкрикнул бородач рядом. Зубы оскалены, глаза налились кровью. Он понял, как и все остальные, что́ случится, если неведомое дотянется до них.

Души сделались оружием. Новый Бог чувствовал это так же, как простой смертный ощущает колыхание ветра, касание травы или даже взмах птичьего крыла, мазнувший по щеке охотника. Он знал, что это, но не знал – на что оно способно.

Так или иначе…

В сгустившихся тучах, что почти задевали головы, мелькнула молния, другая, они сплетались в парящий там лик, похожий на лик того самого создания – «человека» или «бога», – что благословил их с Ракотом у могилы Мерлина.

Почему же сейчас Он атакует?..

Рой ангелов меж тем обрушился на Познавшего Тьму со всех сторон, ледяные нити тянулись и тянулись сквозь замедлившееся время, и Хедин вдруг вновь ощутил себя словно на бастионах Хединсея.

Огонь. Пламя вырвалось прямо из влажной земли, из-под ног его крошечного отряда, ничтожного по сравнению с оставшимся в Межреальности войском; вырвалось, взвилось, заклубилось, весело загудело.

Души сделались магией. Значит, магией мы их и встретим.

Неведомость, непознаваемость и почти непобедимость Спасителя давно не давали покоя Хедину и Ракоту, однако сейчас Познавший Тьму имел дело всё-таки не с Ним самим.

Как хорошо чистое пламя, пламя первородное, Пламя Неуничтожимое! Тех, кто вручил Хедину сотворённый из него меч, тоже звали ангелами, но насколько же они не схожи с явившимися сюда!

Оружие мягко лежало в руках, почти уютно, ожидая – словно кошка, обманчиво прикрывшая глаза.

И ещё – Новый Бог ощущал, как вставшие рядом с ним простые смертные будто подпирают его чары собственными колами и пиками. Одна лишь свирепая их решимость сражаться делала куда больше, чем иные заклятия.

Истинно сказано: вера смертных – великая сила.

Свитый из молний лик Спасителя в небесах, стена белого ангельского пламени, кольцом опоясывающая Познавшего Тьму и вставших рядом с Хедином рыбаков.

И – его собственное кольцо, тоже пламенное, но уже не мертвяще-ледяное, но жгуче-алое, цвета живой крови.

Сила против силы. Грудь на грудь, глаза в глаза. Ракоту бы понравилось!..

Ведь Спаситель, неуязвимый в схватке с братом, тогда всё равно принуждён был отступить и искать иной путь в намеченный к «спасению» мир.

В груди поднималась ненависть, давняя, забытая, годящаяся уж скорее Ракоту. В бездну Неназываемого рушатся миры, едва удалось – и огромной ценой! – заткнуть эту прореху, а Он, повелевающий колоссальной мощью, «спасает» миры, которым ничто не грозит!

Зачем же было это благословение у могилы Мерлина, Спаситель?! Или Ты лгал тогда?

Алое и белое столкнулись, земля под ногами заходила ходуном. Потоки магии закружились в безумных водоворотах, дневной свет померк, исчез, всё вокруг окрасилось алым, словно утонуло в разлитой вокруг крови.

На какое-то время Хедин потерял чувство и времени, и пространства. Перестал ощущать Спасителевых ангелов, вообще мир вокруг. И только из дальней дали, из-за всех мыслимых и немыслимых пределов, воздвигнутых Творцом, донеслось – собственным голосом Познавшего Тьму:

– Нет бездны без дна, нет конца без начала. Нет безнадёжности и отчаяния. Великий круг глубже, чем я думал, брат.

Брат? «Великий круг»? Но неужели?..

Да, это его собственный голос. И его слова – слова того Хедина, что скрылся в чреве Неназываемого. Близнец Познавшего Тьму, пустота, словно форма, заполненная силой, – возникший там, на границе всепожирающей пропасти, где ломаются и гибнут все ведомые законы мироздания; двойника сейчас невозможно увидеть или услышать, он уходит всё глубже и глубже в ту самую «бездну без дна» – и вещает оттуда?!

Полноте, да мыслимо ли это?

– Держись, чародей! – гаркнул в ухо Познавшему Тьму всё тот же бородач, судя по всему – рыбацкий старшина. – Дави их, гадов, а уж мы подопрём!

«Подопрёте, да, – подумал Хедин. – Вы и сами не знаете, что значит ваша сила…»

– Со мной, вместе! – крикнул он в ответ. – Как махну – шагай, все разом!

– Слышали чародея?! – подхватил старшина. – Пики – наставили! Наставили, я сказал! Чай, не ухваты держим!

Вокруг бушевало алое пламя, удерживая стену белого огня. Поединок, как встарь, – такими баловались Истинные Маги, ещё не сделавшись Поколением. И вот всё возвращается, потому что…

«Не трать даром время, Хедин».

Бесплотный и пронизанный леденящим холодом голос, даже не голос, а глас.

«Твой долг, твоё дело – противостоять Неизбежности. Только тогда она докажет, что по-настоящему Неизбежна».

Сухой смешок, словно зашуршали наползающие друг на друга льдинки весеннего ледохода.

Кто бы это ни говорил, чьи бы слова ни звучали – Хедин, Познавший Тьму, не сойдёт с этого места.

Вернее, он сойдёт, но только вместе с теми, кто сейчас стоит с ним рядом.

Познавший Тьму резко взмахнул рукой. Сбившиеся вокруг него рыбаки и прочие деревенские угрюмо и решительно шагнули вперёд, прямо на огненную стену.

Алое кольцо вздрогнуло и расширилось, тесня холодный белый пламень. Пламень не-жизни и не-смерти, того, для чего у Хедина не хватало сейчас ни слов, ни названий.

– Напира-ай! – это рыбацкий старшой. – Разом шагай, робяты!

«Робяты» шагнули. Разом, как велено.

Алое и белое столкнулись, от темени до пяток человеческое тело Нового Бога пронзило острой ветвящейся болью, но круг заметно расширился.

– Ещё! – выкрикнул Познавший Тьму.

Ещё шаг и ещё.

Сшибаются в яростной схватке языки алого и белого, словно внезапно ожив и обретя сознание. Завеса поблёкла перед взором Хедина, он увидал сплётшиеся единой крылатой сетью полчища ангелов, сейчас напоминающие рои мошкары подле огня.

Но это здесь. А в других местах этого мира? Или они притянули к себе все Спасителевы рати? Или там продолжается светопреставление? Там правят бал шторма и пожары, и такие же волны, как остановленная Хедином, сеют смерть и разрушение?

Хватит обороняться. За огненным кольцом не отсидишься.

– За мной! – в руке Познавшего Тьму ожил пламенный меч, и алая завеса послушно распахнулась, являя медленно отступающую перед их натиском стену белого огня. И за ней – мириады ангелов, трепещущие крылия, росчерки ледяного света, гигантский невод, накрывший сражающихся, словно неведому зверушку.

Ничего, они ещё узнают, как умеет кусаться эта зверушка…

Вокруг Познавшего Тьму плотным кольцом сбились рыбаки; они видели врага, но и помыслить не могли, чтобы с ним сразиться. И, увы, не смогли бы, не окажись рядом Хедина.

– Покажись! Яви себя! – крикнул он прямо в сплетение мертвенной белизны.

Нет, всё-таки в modus operandi Ракота что-то есть.

Конечно же, никто не покажется и не явит себя. Спаситель сам решает, когда и кому показываться, и на вызовы не отвечает.

Ему и без этого многое удаётся.

Познавший Тьму внезапно ощутил своеобразное «удушье», навроде того, что ему пришлось испытать в ловушке Архимага Игнациуса. Удушье, от которого не погибнешь, конечно, но и не сможешь ничего сделать. Словно бы несущая Хедина волна сейчас угасала, растекаясь безобидной пеной, подобно прибою, набегающему на песчаный пляж.

Мир не то закрывался сам, не то его закрывали извне.

Хедин не замедлил шага и не опустил пламенный клинок; за ним шли люди, нельзя останавливаться, нельзя явить и доли неуверенности.

На клинке Хедина трепетали кроваво-красные звёздочки, Пламя Неуничтожимое не подвластно законам этого мира, оно терпеливо ждало и ждёт; и кто знает, что мыслил Творец, оставляя его в сущем? Справится ли оно – сейчас?

Однако Спаситель торопится.

Сквозь обречённый мир текло всё меньше и меньше силы, и Хедин сознавал почему – Спаситель всё замыкал на себя, все потоки магии; правда, как Ему это удавалось, по-прежнему было загадкой.

Но – таки удавалось. Всё тоньше и слабее ручейки магии, и не только обычной, той, что можно «пустить на огнешары», но и дарующей жизнь. Той, что присутствует даже в закрытых мирах.

Ощущение и осознание этого обрушились на Хедина разом, резко и внезапно. Оскудение того самого «живоносного потока», о котором ему и его братьям с сёстрами твердили ещё птицеглавые наставники на самой заре Поколения.

Никогда ещё Познавшему Тьму не приходилось сталкиваться ни с чем подобным.

…А ведь ничего подобного в Эвиале Он не учинял. Спаситель – отнюдь не безмозглый механизм, тупо следующий наезженной колеёй. К каждому миру Он подбирает свои ключи; и почему же Ему на сей раз потребовались столь крутые меры? И чем это место отличается от всех иных?

Однако, чтобы справиться с Познавшим Тьму, нужно что-то похитрее, чем просто «отвести силу».

– Навались! – хрипло скомандовал старшина рыбаков, и Хедин широко размахнулся клинком, что сейчас казался сотканным из тёмного, словно старое вино, пламени.

Лезвие столкнулось с белой завесой; миг спустя в неё ударили рогатины и пики других бойцов. И – пробили!..

Стена рвалась с тугим ледяным хрустом, словно каблук сапога дробил первый ледок на придорожных лужах; её пронзали и обычные копья людей, и огненный клинок Познавшего Тьму.

Клинок пронзал, но рука Хедина быстро немела, плоть, в которую он облачился, не выдерживала. Всё-таки это плоть, а не «одна видимость», не сложная наведённая иллюзия; от меча древних созданий, делящих имя, но не суть, с ангелами Спасителя, на пальцы и запястье Познавшего Тьму сползало кольцо пламени, кожа стремительно чернела.

Старшина рыбацкого селения только зашипел сквозь стиснутые зубы:

– Маг!..

– Вперёд! – Хедин перебросил меч в левую руку, правую окутывал тёмный дым. – Вперёд, не бойтесь за меня!

Разрыв в белой завесе становился всё шире, в лица им бил яростный ледяной ветер. В уши рвался и лез навязчивый миллионоголосый шёпот:

– Всё кончено… конец настал… настал… теперь уже поздно… ни к чему… незачем… бесполезно…

– Вперёд! Только вперёд! Плечом к плечу! Пики нагнуть! – простые смертные, рыбаки с мастеровыми, огородники, пастухи, плотники валом валили за Познавшим Тьму, белая завеса исчезла, разорванная в клочья, и теперь вокруг них оставались только ангелы.

Великое их множество в единый миг, слитно, словно единый организм, разомкнуло ряды, белое пламя угасло, и сверкающие мечи ангельского воинства начали сечь вольно покатившийся вперёд алый огонь Познавшего Тьму.

Зря Ты решил посостязаться в этом, Спаситель. Даже если Ты лишишь этот мир магии, ты забыл, что Новый Бог Хедин – не колдун и не ярмарочный фокусник!..

Над головами Познавшего Тьму и вставших рядом с ним раскручивалась исполинская воронка из дивных крылатых созданий; их клинки длиной поспорили бы с копьями – ангельское оружие словно бы ничего не весило.

– Назад! – в голосе Хедина всё явственнее слышались уже совсем не человеческие нотки. – Назад, прочь, убирайтесь к вашему хозяину, шакалы!..

Конечно, ангелы не могли никуда убраться – у них отсутствовала собственная свободная воля. Они не более чем руки Спасителя или, быть может, пальцы.

Воронка обрушилась на Хедина вихрем слепящего белого света, острыми, режущими лезвиями, а на его смертных соратников – ещё и удушьем.

Да-да, самым настоящим удушьем.

Незримые врата, через которые жизнь течёт в этот мир, стремительно закрывались.

Спаситель и впрямь очень сильно торопился.

Вот брызнула первая кровь, кого-то зацепил ангельский меч, и над полем сражения вновь ползёт, подобно отравному туману, вкрадчивый шёпот:

– Вы умножаете муки свои и души обрекаете на вечную гибель; в клочья изорваны будут они, и рассеются, подобно утренней мгле под солнечными лучами; но Он, в несказанной милости своей, не хочет для вас подобной участи!.. Чужие страдания заставляют слёзы литься из очей Его, и Он погружается в горе; лишь по доброте своей Он обращает к вам слова сии!..

Но всё это и впрямь пора было заканчивать. Окуталась дымом и левая рука Познавшего Тьму, и выронил пику уже кто-то из растерявшихся соратников.

Там, где только что стоял чародей с огненным клинком, немолодой худощавый человек в простом коричневом плаще, закружился тёмный вихрь, словно отражение уходящей в поднебесье воронки ангельских воинств. Острым когтём, или, быть может, клювом мелькнула в чёрных извивах алая капля чародейского меча.

Сияющие клинки ангелов врезались в эти тёмные волны и – стали ломаться, один за другим, во множестве, сверкающие осколки так и брызнули в разные стороны.

Яркие, сияющие – обломки летели, кувыркаясь, словно и самом деле солнечные лучи, безжалостно сломанные о мрачную, твёрдую, словно камень, тьму.

От крика ангелов, угодивших в чёрные жернова, казалось, сейчас расплачутся сами скалы. Крылатых созданий втягивало в недра мрачного вихря, сияющие крылья трепетали, ломались, белоснежные перья оседали, словно снег, если их не успевал поглотить алый огонь.

Но и создания Спасителя не уступали без боя. Багровое пламя, порождённое неведомым чародеем, опадало, рассечённое во множестве мест, его языки втягивались обратно под землю.

Чёрная воронка, опрокинутая, острием нацеленная в небеса, росла, расширялась – так богатырь плечами расталкивает навалившихся на него врагов. Она продавливала пытавшийся остановить её ангельский сонм, и сами ангелы исчезали, едва оказавшись в её смертельных объятиях.

…Так это выглядело со стороны.

Познавший Тьму сбросил человеческую плоть, она не выдержала. Тёмный вихрь – это из старого, времён ещё Джибулистана, его эскапад с Сигрлинн. Это суть Великого Предела, того, что есть средоточие смысла Истинных Магов.

«Тяжёлое да тёмное вниз, а лёгкое да светлое вверх пошло…» – как утверждали хроники, читанные Хедином ещё в пору его ученичества.

Мечи ангелов ломались, но животворная сила, пронзающая этот безымянный мир, всё равно истаивала и пропадала, уходила, словно вода в раскалённый песок. Бойцы Познавшего Тьму падали один за другим, кто ничком, кто навзничь, кто на колени, хватаясь за сдавленное горло. Им чуть легче, чем остальным под этим небом, – Хедин ощущал, как делится с ними сейчас тем, что хотелось назвать «божественностью», тем, что жило в нём, делая его самого источником дарующей жизнь силы.

Но что сейчас творится на равнинах этого мира, страшно было даже представить. Спаситель не рисковал и не медлил. Словно опытный палач, он накинул удавку-гарроту и уже почти затянул петлю.

Что Его подручные вещали насчёт «умножения страданий»? Для погибающих есть какая-то разница в том, как именно они погибли?

…Нельзя сказать, что Хедин прорывался сквозь ангельские рати подобно сакраментальному ножу сквозь масло. Белые клинки дробились и крошились, однако Познавший Тьму ощущал каждый из них, словно глубоко вонзающийся шип. Великий Предел, грань между светом и тьмой, тяжким и лёгким, текучим и недвижным, грань, на которой нет ничего, кроме сути Истинных Магов, справится с тем, что противостоит ей впрямую, но надо не только отбиваться или защищать себя; тем более что «ангелов» Он творит, похоже, в неограниченных количествах.

Сталкиваясь с ними, стряхивая осколки нацеленных в него мечей, Хедин ощущал их холод. Холод и что-то ещё, за ним стоящее, что и составляло их естество, их собственную суть. Познавший Тьму тянулся к ней, превозмогая боль и не думая сейчас о последствиях, – все законы всех равновесий уже рухнули в бездну. У него оставалось совсем немного времени, прежде чем с неведомой стороны придёт неожиданный ответ.

Там холод и мгла, да, но там и что-то ещё. Неуловимое, ускользающее, скрытое льдистым туманом и жемчужной дымкой. Словно каждый ангел есть вход, дверь, дорога в неведомое и таинственное.

Туда, куда уходит душа.

Манифестации этого могут разниться. Они могут казаться страшными или прекрасными, убийственными или благословенными – зависит от лицезреющего.

Но она была, эта дорога, был этот путь, которым Он и впрямь уводил души. В Себя, будучи великой пустотой или ещё чем-то.

Проще всего думать, что твой враг – просто ненасытный упырь, живущий, чтобы пожирать души, и пожирающий, чтобы жить.

Хедин ощущал эти бесконечные, уводящие в неизвестность тоннели за каждым ангелом, чьи белооперённые крылья, так похожие на Гелеррины, размололо его ураганом. Словно каждый из исчезающих слуг Спасителя являл ему крошечный кусочек исполинской головоломки; эти «пути в никуда», само собой, не возникли случайно.

За ними скрывалась тайна Спасителя, тайна, упрямо ускользавшая от Новых Богов.

…Земля, и русло реки, и рыбацкая деревня остались глубоко внизу. Чёрная спираль вихря пробила облака, унося на себе к небесам весь рой сражающихся ангелов. Они не отступали, они не ведали страха смерти, да и самой смерти, похоже, для них не существовало.

Они не давали Хедину прорваться, он ощущал готовый захлопнуться незримый капкан, ощущал, как тают силы остающегося позади мира; подобно ныряльщику, погрузившемуся на глубину, он ощущал, как горят оставшиеся без воздуха лёгкие.

Как Спасителю удалось такое? Или исполнились некие пророчества, давшие Ему власть над потоками магии? Имеет ли Он такую власть только здесь, в непосредственной окрестности мира, или же стоит Ему пожелать, и любой мир рухнет на колени, задыхаясь от гибельного удушья?

…Но всё-таки, скорее всего, не может. Иначе не шёл бы Он к цели столь долгими и извилистыми путями.

Или – обожгло вдруг Познавшего Тьму – это уже взялся за дело Закон Равновесия, столь пренебрежительно им отброшенный?

Нет, нет, прочь сомнения! Остаётся только одно – рассечь незримую удавку, весь мир не может расставаться с жизнью вот так просто, когда всякое существо на его поверхности, в морях или в воздушных океанах сгинет без следа и в мучениях!..

«Это сотворил ты, Хедин, Познавший Тьму…»

Уже знакомый шепчущий голос. Бесполезно бросать ему вызов, он не явится на бой.

Мир оставался позади. Надвигалась Межреальность с её свободой, дикими, вольно катящимися потоками силы – потоками, на которые, как считалось, невозможно накинуть узду.

Оказалось, что это не так.

Но где он, этот узел?! Где петля – и, самое главное, где затянувшие её руки?!

Ведь силы Познавшего Тьму тоже не беспредельны. Накапливались боль и усталость, и даже сбросив плоть, суть Истинного Мага – то есть Нового Бога, конечно, – невозможно сделаться всемогущим и неуязвимым.

…Но и здесь, в Межреальности, ему никак не удавалось нащупать животворный поток силы. Познавший Тьму очутился словно внутри исполинского пузыря, в котором бился, подобно мотыльку в банке, угодивший в ловушку мир.

Ангелы исчезали, последние из уцелевших, изо всех сил работая крыльями, устремились прочь, к некоей точке в отдалении – и Хедин бросился в погоню. Не важно, ждала его там западня или нет, требовались бой и схватка, требовалось дотянуться до незримой гарроты; поэтому пусть думают, что он послушно следует, куда они пытаются его заманить.

Кирваду и войску придётся подождать ещё какое-то время.

Теперь он скользил высоко-высоко над гибнущим миром, по самой кромке Межреальности – обычное буйство её странной жизни сейчас тоже угасало, и здешние обитатели корчились, лишённые того, что заменяло им воздух.

Спаситель ничего не оставлял на волю случая.

Но где же Он сам?!

– Покажись!

Напрасно. Призыв – слабость, в молчании – истинная сила.

Вот точка, где скрылись последние из уцелевших ангелов, ничем не примечательная: гладь Междумирья, его сплётшиеся тропы, его хищные цветы, сейчас поникшие, посеревшие, распадающиеся тонкой пылью; что же здесь особенного, где тут потайная дверь?..

Последний из ангелов задерживается, белые крылья вдруг запахиваются, словно плащ, и сама фигура бесплотного посланца Спасителя замирает, выпрямляется, не торопясь скрещивает руки на груди…

И Познавший Тьму узнал печального, молчаливого странника в старых поношенных сандалиях и видавшей виды накидке, того самого, что благословил когда-то их с Ракотом.

Он стоял, глядя на Хедина – то есть на приближающийся чёрный вихрь, в сердце которого билась алая капля Пламени Неуничтожимого, – со спокойной грустью, чуть склонив худощавое лицо, обрамлённое длинными прямыми волосами.

Непонятно было – в Нём ли самом исчезли крылатые ангелы, или это только казалось Хедину, привыкшему всюду искать потайные ходы и секретные двери?

…Чёрный вихрь замедлился, Познавший Тьму даже не мог вернуться обратно к привычному виду – меч древних набрал страшную мощь, он пылал мрачным жаром, словно истинное Пламя Неуничтожимое, словно память о дыхании Творца, истинного, единого и вечного.

Такое не удержишь человеческими руками.

А всё остальное, не исключая и застывшего перед Познавшим Тьму печального странника, есть порождение мысли Творца и его плана.

Спаситель стоял, не шевелясь и не произнося ни единого слова, лишь смотрел с молчаливой жалостью.

Казалось, перед Новым Богом очутился простой смертный. Хедин ничего не ощущал в застывшей безмолвной фигуре – просто человек в запылённых сандалиях, прошагавший, наверное, не одну лигу под жарким солнцем.

Но позади у них лежал сейчас целый мир, задыхающийся, на грани гибели. И потому не важно, кто перед Познавшим Тьму или что; клинок Пламени Неуничтожимого должен разить. Не стоящего перед ним – но того, кто отнимает жизнь и дыхание у великого множества живых существ, и разумных, и нет.

Багровое лезвие ударило, словно обретя свои собственные волю и сознание; а Новый Бог Хедин внезапно ощутил на себе восьмизрачковый взгляд; он тут, Дух Познания, без него, конечно же, эта схватка не могла обойтись.

Смотри, смотри, если не нашёл себе другого занятия; смерть целого мира для тебя, Дракон, лишь забавная сценка. Сколько их было, сколько их будет – Хедин наизусть помнил всё, что мог сказать ему Орлангур.

Спаситель не пошевелился, когда меч тёмного пурпура рубанул Его наискось. Он лишь смотрел в упор на Хедина – или в то место чёрного вихря, где, наверное, считал, должны пребывать его глаза.

Хрусткий лёд пополз вверх по алому клинку, тая, шипя и испаряясь. Время остановило свой бег.

А в сознание Познавшего Тьму хлынул поток бессвязных на первый взгляд видений.

Вот череда согбенных спин – люди длинной цепочкой плетутся к низкому тёмному входу, видимо, в катакомбы, где их ждёт страшная участь, «хуже смерти», как любят писать в магических трактатах. Ибо там, во тьме, таятся сущности, рвущие плоть и выпивающие душу, и только так, великими жертвами, можно удержать их под землёй.

Вот дымящиеся на окровавленном жертвеннике куски мяса – вырванное из груди человеческое сердце.

А в глубине храма по мрамору растеклась зеленоватая чешуйчатая тварь – кто-то из Древних Богов, принимающий кровавые подношения и, опять же, поглощающий души.

Души, души, души – во множестве; они текут к ненасытным пастям чудовищ, пришедших из тьмы веков; к высоко вознёсшимся чародеям, возомнившим себя равными богам; к облепленному, словно мухами, чёрными шевелящимися точками демонов Великому Древу, домену Соборного Духа, сокрытого Демогоргона; стоп, откуда он, Хедин, знает, что чёрная сыпь на исполинском сером призраке дерева – это именно демоны?!

Упорядоченное теряет души, пытался уверить его Спаситель. Оно теряет их в том виде, как они были созданы, квинтэссенцией живого существа; души становятся добычей, едой, строительным материалом, топливом. Мудрые привыкли верить, что они – неуничтожимы, ну, или почти неуничтожимы. Но даже многочисленные «царства мёртвых» при самых разных мирах, что инкапсулировали души, вырывали их из великого потока перерождений, и где порой всё заканчивалось распадом, прахом, превращением в ничто, не наносили, получается, такого урона.

Да, именно «урона», утверждали видения Спасителя. Души распадались, обращались в нечто совершенно иное, во множество форм и обличий, и поглотившие их творили потом великое зло.

Но – приходил Спаситель, и всё изменялось. Души уходили к Нему, насовсем. Потом Он двигался к другому миру, проделывая то же самое. Души оставались в Нём.

И это было, как Он считал, правильно.

Последнее, не будучи сказано или произнесено, возникло словно само собой. Спаситель не использовал слов, Он ни к кому не обращался с речами, лишь воплощаясь в разных мирах.

…Меч Хедина рассёк пустоту. Спаситель был здесь – и в то же время где-то бесконечно далеко. Он уходил, а Познавший Тьму наяву видел пыльную дорогу, оливковые рощи и синеющее совсем рядом море. Оставался лишь след пустоты, великой пустоты Его, куда уходили души, бесконечной дороги, за которой…

Ещё один мир? Мир с пыльной дорогой, оливковыми рощами и жарким солнцем над головой печального путника?

Каждый ангел, каждый слуга Спасителя был дорогой туда, дверьми, вратами. Вратами в непредставимое даже Новым Богом.

Но сейчас Он уходил. Пыльная дорога словно накладывалась поверх миражей Межреальности; Спаситель удалялся, но…

Оставалась наброшенная им удавка.

Мир, где Хедин, Познавший Тьму, дерзнул встать на Его пути, должен заплатить, и притом самую высокую цену.

Может, оно всё и не так; может, с точки зрения Спасителя, именно таким способом можно «спасти» очередные мириады живых душ; не важно. Хедин был здесь, чтобы разрубить Им затянутый узел, всё остальное – вторично.

Дорога Спасителя уходила в неведомое, куда за ним не мог последовать даже Новый Бог; но, даже если б и смог, сперва требовалось отыскать петлю, наброшенную на магические потоки.

Но почему именно «петлю»? От того, что это самое простое, легче всего вообразимое? Ну-ка, Познавший Тьму, ты ведь знаешь, как устроены закрытые миры; и если Он проделал тут нечто подобное…

Межреальность послушно раскрывалась, Хедин искал потоки животворной силы и не находил их – а Междумирье вокруг умирало, со всеми своими обитателями, оказавшимися в смертельной западне.

Дальше, дальше, ещё дальше!

Однако – уже близко до оставленного им воинства; что, если и они очутились в том же мешке?

Мысль обожгла; чёрный вихрь прожигал ткань Межреальности, рвал умирающее, рассеивал успевшее умереть; добивал обречённое. Так скальпель лекаря отделяет поражённое гангреной, чтобы спасти раненого; Хедин искал границу пузыря, потому что не мог же Он остановить вообще всю магию в пределах всего Упорядоченного!..

И вот, наконец, она – граница; подобно зверю, издалека чующему долгожданный водопой, Познавший Тьму ощущал движение силы; она текла, невозбранно, свободно, вольно; и только сейчас он понял, сколько же пришлось отдать ему самому.

Ему, Новому Богу, которому, казалось бы, ничто не могло грозить ни в закрытом мире, ни даже в мире, отрезанном от любого присутствия магии!..

Вихрь ощутимо замедлялся, подобно усталому бегуну, что едва передвигает ноги. Ну вот – заветная черта уже позади…

Хедина окатил поток животворной силы, пронзил, накрыл с головой.

Ловушка осталась позади, и вокруг уже привычная живая Межреальность. Новый Бог Хедин может вернуться к себе прежнему, и ничто не будет напоминать, что совсем недавно его плоть горела и плавилась, не выдерживая жара Пламени Неуничтожимого.

Но что же заставило потоки силы изменить течение своё?

Познавший Тьму знал, что времени у него совсем немного.

Он растягивался стремительным лучом, устремляясь к тому месту, где течение магии разделялось, где в её струи словно бы рухнул исполинский валун.

Отыскать оказалось нетрудно, особенно тому, кто ощущает токи силы всем существом и собственной сутью; да и спрятать такое просто невозможно.

Спаситель знал, что Хедин кинется оттаскивать этот камень. Выигрывал время? – едва ли. Оружие ему нипочём. Скорее просто хотел показать, на что Он и в самом деле способен.

Но это имеет смысл, если дальше следуют переговоры. Если их нет, то все демонстрации бессмысленны. А переговоры Спаситель не вёл и не ведёт.

Конечно, никакого «камня» в действительности не оказалось. Вместо «валуна» – вздыбившаяся складка Междумирья. Свёрнуто, стянуто так, что действительно режет струи великой живой реки, разводя их в стороны; Познавший Тьму никогда не видел ничего подобного. Немного – очень немного – напоминает окрестности закрытых от магии миров; что ж, даже богу приходится учиться новому, порой – на ходу.

Быть может, он и измыслил бы элегантное, тонкое заклятие. Разложил бы препятствие на компоненты, подобрал бы ключ для каждого излома, но сейчас времени на это уже не осталось.

За спиной бога Хедина умирал целый мир, а впереди зловеще маячил отброшенный Закон Равновесия.

У Познавшего Тьму всегда был выбор. В самом начале пути, когда жизнь казалась простой и ясной и он знал, на чьей стороне достойно стоять; и потом, когда всё сделалось куда сложнее, когда текли причудливые, изощрённые беседы с Отцом Дружин, Старым Хрофтом, в его лесном убежище; когда воздвигались первые шпили Ночной Империи и первые ученики Истинного Мага Хедина шли на приступ вражьих твердынь.

Выбор был всегда, в этом крылась суть Поколения, но, сделавшись Новым Богом, он утратил эту свободу. Её заменил долг, «тяжёлый, словно гора». И он, Хедин, даже не мог закончить эту пословицу подобно простым смертным: «…но смерть легче легчайшего пуха».

Пик из вздыбленной, вывернутой Межреальности, тем не менее упрямо противился всем усилиям Познавшего Тьму, словно и в самом деле воздвигнутый из крепчайшего камня.

Мир умирал в мучительном удушье, а Хедин, Познавший Тьму, никак не мог подобрать годные чары; терял и терял время, позволяя себе бессмысленную злость.

Но стоп, зачем же так, напрямую? Свёртка эта специально предназначена рассеивать и отводить силу; но всё возведённое обязано на что-то опираться. Опирается на что-то и этот чудовищный клык, впившийся в плоть текущих потоков, рвущий их на части и направляющий новыми путями.

Он есть часть Межреальности и, значит, обязан подчиняться её же законам. А это значит, что…

Подчиняясь его воле, пронзающие Междумирье пути и тропы, словно извивающиеся змеи, стягивались к неуступчивой преграде, тянулись к её основанию, упрямо пробиваясь всё ниже.

Уходя вглубь, подкапываясь, подрывая незримые фундаменты возведённого Им, расталкивая, раздвигая неподатливое «нечто», составлявшее саму суть Упорядоченного.

Повелевать тканью Межреальности тяжко даже тому, кто увенчан пышным титулом Нового Бога. Его «сила» имеет свои пределы; не всемогуща даже мысль, становящаяся действием, но сейчас он, подобно кроту, рыл и рыл, подтачивая основание возведённого Спасителем «утёса».

Однако серый клык, вознёсшийся высоко над головой Познавшего Тьму, внезапно зашатался. Слагавшие его туго свёрнутые и стянутые складки пространства вибрировали, распрямляясь, словно согнутые в дугу сабли из драгоценного булата.

Междумирье вздрогнуло, по нему прокатилась судорога боли, всё шире и шире захватывая пространство вокруг, да так, что на месте прямых дорог оказывались бездонные пропасти, какие сгодились бы отражать врага на подступах к Кипящему Котлу.

Познавший Тьму отступил – сооружённое Спасителем разваливалось, раскручивалось, развоплощалось, обращая при этом вокруг себя в ничто обширные области Межреальности. В ткани Упорядоченного расползалась зияющая рваная рана.

Это были не пустота, не Тьма, не бездна Неназываемого, не Хаос, нет, что-то совершенно иное, новое, невиданное.

Даже в Неназываемом, как убедился сам Хедин, что-то существовало, те же поглощённые им души; здесь не было воистину ничего, словно незримые зубы вырвали клок плоти из тела вселенной. Каверну заполняла только невидимая сила, она, подобно воде, прорвавшей запруду, торопилась сейчас вернуться в задыхающийся мир. Пустота приняла её, молча и равнодушно, но Познавший Тьму не мог сейчас сдвинуться с места, вглядываясь и вглядываясь в расступившееся пространство.

Рана глубока, но для исполинского Упорядоченного – конечно же ничто, если только не начнёт расширяться, как начал в своё время Неназываемый.

Хедин ждал, пытаясь прощупать, что же застыло сейчас в этом провале, пытаясь почувствовать, увидеть – и не находя ни слов, ни образов.

Неведомое нечто, то, что между сущим и не-сущим, между Упорядоченным и Хаосом. Спаситель сотворил поистине небывалое, и счастье ещё, что эта внезапно открывшаяся пустула инертна.

Сколько таких ран сможет выдержать Упорядоченное? Упорядоченное, где и так сошли с ума магические потоки, где целые миры швыряло в пасть Неназываемого, и самому Хедину пришлось в меру сил исправлять случившееся?

Пустота тяжела, она словно меч, вонзившийся в ствол; дерево затянет рану, однако и свою цену заплатит тоже.

Познавший Тьму долго всматривался в возникший разрыв; на первый взгляд нет ничего опасного, нет силы и воли, что заставили бы это расширяться, поглощать и рушить Межреальность; само Междумирье постепенно оплетёт его своими путями, корнями, тропами и чащами. Оставаться тут надолго Новому Богу нельзя – войско ждало, и ждала цель всего похода, ждал воплощения рискованный план, куда более дерзкий и амбициозный, чем даже самый первый, что начался, когда в руки Истинного Мага Хедина легло Зерно Судьбы его последнего ученика, Хагена.

Но самое главное – мир, удостоенный визита Спасителя, остался жив, несмотря ни на какие пророчества и предсказания. Никто не знает, сколько миров пало на Его пути, скольким удалось избегнуть этой участи; сегодня к избегшим присоединился ещё один.

А ещё Познавший Тьму с режущей, почти болезненной ясностью понимал теперь – остановить Его могли только смертные, готовые сражаться до последнего. «Сила» как таковая, даже если это – мощь Пламени Неуничтожимого, для Него – ничто.

И значит, воинству Познавшего Тьму может предстоять ещё одна битва.

Глава 2 О́дин, Отец Дружин; Райна, Разбивающая Щиты

Асгард, священный град, трон Отца Богов, владыки волков и вранов, первого из Асов, Старого Хрофта, носителя копья Гунгнир, зачавшего валькирий, хозяина Валгаллы. Асгард, восставший, нет, восстановленный из пепла, получивший новую жизнь, второе рождение.

Яростная битва, кипевшая у его стен, стихла, окончившись неудачей для всех, и штурмовавших, и защитников. Армия волшебницы Сигрлинн отступила, оставшись без предводительницы и явно не понимая, что делать; тем более что к Асгарду подоспела целая рать Древних Богов. Двор крепости асов испятнало вонзившимися прямо в камень исполинскими зелёными кристаллами, словно наконечниками копий. Один из них разметался множеством мелких изумрудных осколков, а через открывшийся портал шагнули в неведомое валькирия Райна и еёнедавняя противница, сама чародейка Сигрлинн.

У возрождённого Иггдрасиля, подле открывшегося Источника Магии, в тяжком раздумье застыл сам Отец Богов.

В руках – дубина, совсем недавно бывшая толстым суком священного ясеня; вот только состояла она из сплетающихся серебристых молний, словно призрак, дух живой ветки.

Схватка далась Старому Хрофту недёшево – ожоги тут и там, кое-где почерневшая кожа лопнула, и из ран сочилась кровь; чародейки умеют разить.

Но прямо под корнями Иггдрасиля яростно бурлил и пенился Источник Магии, Четвёртый Источник в Упорядоченном, бурлил и извергал чистую, нагую силу, напрочь опрокидывая весь баланс магии во вселенной.

«Ты предал Хедина», – до сих пор звучали в ушах Отца Дружин гневные слова Сигрлинн.

Нет, он никого не предавал, молча спорил с волшебницей старый Ас. Впрочем, недаром пели скальды, что, «молва людская словно снег, вот выпал – а его уж нет». Гневные слова спутницы Хедина – лишь гневные слова; а вот слово, данное им, О́дином, посланцу Дальних, его, Старого Хрофта, обещание встать во главе рати Древних Богов, когда таковая постучится в его двери, – совсем другое дело.

Отец Дружин помнил, чем кончилось дело в Боргильдовой Битве. Он не мог больше играть с судьбой и слепой мощью, что, верил он, до сих пор пребывала где-то в Упорядоченном.

Расскажи это Познавшему Тьму – улыбнётся понимающе, но не внемлет. Для молодого мага Хедина вселенная – арена, где бьются сущности, наделённые сознанием, волей, строящие планы и стремящиеся к осмысленным целям; но владыка Асгарда слишком хорошо помнил молодой мир, на плоти которого зародился он сам, от искры божественного дыхания, от эманации истинного Творца.

Молодой мир, тёмный, жестокий, где все одержимы одной-единственной мыслью – выжить. Победить, одолеть, сломать шею врагу, выпить тёплую кровь и идти дальше, захватывать новое и новое для своего потомства.

Оттуда, из седой древности, пришли иные из его, О́дина, чар, не ведавшие жалости и требовавшие кровавых жертв.

Ему предстояло вернуть к жизни асинь и асов, выведенных ими с Райной из серой мглы владений Демогоргона. Вернуть им их память, их ярость, их страсть, их лукавство, их любовь, их ревность, их… их всё.

Дочка должна была увести их в безопасное место, и Старый Хрофт надеялся, что она-таки послушалась, несмотря на знаменитое своё упрямство.

А потом? – бросилась спасать Сигрлинн от давних её обожателей, Дальних… что-то они совсем осмелели в последнее время. Валькирия, конечно, выберется, не в таких бывала переделках, и уж раз сумела уцелеть, единственная из всех, сумела скрыться от всевидящего ока Молодых Богов, пока длилось изгнание самого Отца Дружин, – то не пропадёт и сейчас.

И, кто знает, может, ей удастся хоть как-то вразумить прекрасную, но, по мнению Старого Хрофта, донельзя взбалмошную волшебницу. И что только Хедин в ней нашёл? Он, О́дин, любил многих дев, но, пока Фригг пребывала в царстве Демогоргона, не связал себя ни с одной, в отличие от Познавшего Тьму. Сейчас, будем надеяться, дочь и в самом деле сумеет утишить ярость чародейки. Едва не сорвала такой замысел!.. Теперь будет полегче – потому что и сам Хедин, когда Сигрлинн нет поблизости, всегда спокойнее и говорить с ним всяко проще.

Так, во всяком случае, думалось Отцу Дружин.

Размышления его прервало осторожное, почти вежливое ворчание.

– Всеотец, – волк Фенрир припал на передние лапы, отдавая дань уважения старому асу. – Какова будет твоя воля, великий О́дин?

– Что случилось с тобой, сын Локи? – поразился Хрофт, едва взглянув на некогда великанского зверя. – Где твои рост и стать? Кто так обратил тебя?

Фенрир яростно зарычал, оскаливая клыки.

– Она! Это всё она, проклятая колдунья! Придавила каким-то заклинанием… а то бы я… а то б я ей…

– Конечно, племянник, – в голосе и взгляде Старого Хрофта не таилось и тени усмешки. – Придёт день, и ты воздашь ей за всё. Но сейчас…

– Асы невредимы, Ас Воронов, – подобрался волк, словно перед троном Отца Богов во всей его прежней красе. – Твоя дочь, валькирия Рандгрид, укрыла их в не тронутых битвой покоях. Они и посейчас там.

Отец Дружин кивнул.

– Благодарю, племянник. Нам предстоит вернуть им утраченное, не только жизни, но и то, что делало их асами.

– Да, Великий, – смирение давалось волку нелегко, но он очень старался. – Что повелит мне могучий хозяин Асгарда?

– Знаешь, – задумчиво сказал О́дин, – клянусь собственными священными браслетами, когда ты рвал цепи, никому не повинуясь, кроме лишь своей ярости…

– Да, дядюшка. Но тот Фенрир был глуповат, хоть и очень силён. Я поумнел, владыка, слишком долго прожил в полном одиночестве. И я хочу вернуть себя прежнего, но без былых безумств.

Отец Дружин кивнул.

– Тогда выйди к собравшимся у наших врат, найди их предводителя и вели ему следовать сюда.

Волк молча кивнул, развернулся и в несколько прыжков скрылся за стенами.

* * *

– Приветствую тебя в Асгарде, в Зале Золотых Щитов, гость. Мнится мне, что я уже видел тебя здесь, не правда ли? Лик твой во всём подобен солнечному Ямерту, да упокоит сущее его мятежный дух, если ещё не упокоило.

Старый Хрофт восседал на высоком троне. Валгалла, её главный зал, пиршественный чертог. Золотыми щитами выложена крыша, сияет, подобно солнцу; рядом с Отцом Дружин застыл изваянием Фенрир, единственный, кто сейчас составлял свиту владыки Асгарда.

Перед ними, оставив позади ряды пустых столов, застыл, гордо вскинув красивую голову, посланец Дальних. Он явился в том же облике, что и в тот день, когда они ударили по рукам со Старым Хрофтом и могучий Игг дал нерушимую клятву «выступить в поход, коль рать Древних Богов явится к вратам Асгарда».

– Ещё не упокоило, могучий Ас, – невозмутимо ответствовал посланец. Одеяния его – свободно ниспадавшие волны белого шёлка с проблеском золота – словно подчёркивали чистоту солнечного света. – В этом можешь не сомневаться. Я не похищал его личину, я честно получил её по обмену. И могу повестить тебя: рекомый Ямерт, как и его родня, по-прежнему странствует по пределам Упорядоченного.

– Рад за него, – отрывисто сказал Отец Дружин. – Но ты ведь здесь, посланец, не для того, чтобы вести речь о павшем вожде Молодых Богов?

– Нет, – покачал головой тот. – Я здесь, чтобы сказать: затребованная тобой рать Древних здесь, великий Ас, и готова к походу. Я надеюсь, что владыка Асгарда не уронит своей чести и не отступится от данного…

– Не уроню и не отступлюсь, – лицо Старого Хрофта сделалось совершенно каменным. – Ты желал, чтобы я повёл эту армию против Хедина и Ракота, Новых Богов, ибо они мешают вашим планам обратить всё Упорядоченное в нового Творца?

– Ты в точности запомнил сказанное мною, Великий, – склонил голову посланец. – Ты оказал мне высокую честь, преклонив слух к моим речам.

– Оставь лесть, посланец, – усмехнулся Отец Дружин. – Ты не оставил мне выбора, но я чту данное тебе обещание.

Наступило молчание. Фенрир обратился в статую рядом с высоким троном, волчий взгляд буравил чистый и прекрасный лик гостя.

– Но… тогда… разве не пришло время восстать с твоего трона, великий Ас? Покинуть твои высокие покои, взглянуть на тех, кому предстоит умирать с твоим именем на устах, и… повести их вперёд?

– Ты нетерпелив, гость, – нахмурился владыка Асгарда, и Фенрир тотчас негромко, но выразительно заворчал. – Всему своё время. Ты достаточно долго собирал это воинство, краткая беседа наша не принесёт угрозы твоим планам. Ты много и красиво говорил в прошлый раз о великом Творце и о том, что всему в сущем суждено умереть, как и самому сущему…

– Могучий Ас, – перебил Старого Хрофта посланец. – Я всё сказал тебе в свой предыдущий приход. Повторяться бессмысленно и глупо. Я ничего не смогу добавить. Прошу тебя, выполни своё обещание, свою клятву, и, если пожелаешь, по пути к полю битвы я охотно побеседую с тобой о предназначении тех, от кого я явился сегодня.

Отец Дружин не шелохнулся.

– У меня есть ещё один долг, гость. Мои сородичи, асы, выведенные мной обратно в мир живых. Телесно они воплощены, но сущности их так и не вернулись…

Посланец какое-то время безмолвствовал, словно к чему-то прислушиваясь.

– Возвращение воплощённых из царства Демогоргона невозможно, – покачал он наконец головой. – Прости, великий бог, я знаю, ты не это желал бы услышать…

– Утверждали, что оттуда вообще невозможно вернуться, – невозмутимо отозвался Старый Хрофт. – Однако мне и дочери это удалось. Быть может, мне удастся и то, что ты называешь недостижимым.

– Но тогда ты не выполнишь данную клятву! – подобрался гость.

– Отнюдь. Поведай мне, где сейчас Хедин, Познавший Тьму? – властно потребовал О́дин. – Вам это известно?

– Нам известно всё, – последовал надменный ответ. – Собрав великое воинство из смертных и бессмертных, кого ему удалось обмануть, Познавший Тьму движется навстречу своему названому брату Ракоту Восставшему.

– Очень хорошо, – Отец Дружин с достоинством склонил голову. – Но Упорядоченное велико, а пути Новых Богов не ведает никто, кроме них самих. Как мне отыскать того, с кем мне предназначено сразиться? Где же именно должны встретиться Хедин и Ракот?

– Мы укажем тебе путь, – последовал немедленный ответ. – Нам многое открыто и многое ведомо.

– Неужто твой народ способен в единый миг окинуть взором всю вселенную, всё сущее от края до края? – Старый Хрофт поднял бровь. – Никому не дано было такого, даже Молодым Богам в пору их расцвета.

Посланец вскинул подбородок ещё выше, скрестил руки на груди.

– Нам многое открыто и многое ведомо, – повторил он.

– Скрытен коль гость,

Скуп на слова,

Тайну хранит,

Сам на битву зовя, –

Мудрый размыслит,

Взвесит неспешно,

Стоит ли браться

За кованый меч, –

с усмешкой отозвался хозяин Валгаллы. – Так пели скальды, когда эти чертоги были полны эйнхериев, героев, павших со славой. Мне кажется, в их висах крылось немало истины.

– Не всё можно открыть и ближайшему из ближних, – посланец Древних не сдавался.

– Есть свой закон у каждого. – Отец Дружин повёл плечом. – Но я запомню, гость.

– Твоё слово…

– Будет исполнено. – Старый Хрофт легко поднялся с трона. – Но у меня, как у хозяина Асгарда, есть долг и перед моими родичами. Из двух долгов я не откажусь ни от одного, но отдавать их стану по собственному разумению.

– Темны слова твои, великий О́дин. Мне недоступен их смысл.

– Я отправлюсь в поход. Но со мной пойдут и асы, моя родня. И не ранее, чем я исполню начальный обряд, что позволит их сущностям начать возвращение. Увы, это не свершится в один миг; но и оставить сородичей здесь, в пустом Асгарде я не могу.

– Неужели трижды прославленный О́дин станет уклоняться…

– Не зови меня трижды прославленным, гость, – нахмурился Старый Хрофт. – У меня много имён, но это – не моё. И с тем, кто его носил, не хочу иметь ничего общего. Даже случайно.

– Хорошо, хорошо, – посланник с трудом сдерживал раздражение. – Но сдвинься тогда с места, могучий Хрофт! Не сиди сиднем!

– Кто же собирается сидеть сиднем? – удивился Отец Дружин, вставая. – Идём, племянник. Пора начинать.

* * *

Фенрир трусил следом за Асом Воронов, а тот шагал себе упруго и молодо, словно и не было недавней битвы, а ожоги уже и вовсе не ощущались.

– Будь готов привести асов, – предупредил волка Отец Дружин.

– Буду готов, – откликнулся тот. – Дозволишь ли спросить, Ас Воронов?

– Куда делась вся дерзость, – вздохнул О́дин. – Дозволяю.

– Что мы должны сейчас сделать?

– Разве ты не слышал?

– Слышал, Великий. Но мне неведомо…

Тяжёлая длань в тех самых священных браслетах легла на плечо волку – даже уменьшенный колдовством, Фенрир в холке был ростом со Старого Хрофта.

– Мне тоже.

Волк мотнул мохнатой головой, воззрился на хозяина Асгарда.

– Как, Великий? – хрипло прорычал он, стараясь, чтобы получился шёпот. – Ты не ведаешь как?..

– Не ведаю, – кивнул О́дин. – Но когда-то я не знал и священных рун, Фенрир.

– Знаю, висел я

в ветвях на ветру

девять долгих ночей,

пронзённый копьём,

посвящённый О́дину,

в жертву себе же,

на дереве том,

чьи корни сокрыты

в недрах неведомых^[76], –

напомнил он волку.

Тот поёжился.

– А копьём обязательно, Великий?

Отец Дружин только усмехнулся.

– Увидишь.

Посланец Дальних следовал за ними в почтительном отдалении. Как и положено уважающему обычай гостю, он давал хозяевам указать путь.

Вот и широкий двор Асгарда, вот и новый Иггдрасиль. Бурлит вода в безымянном Источнике, у него нет красивого вместилища, он вырывался на свободу прямо из-под корней могучего древа, вырывался и вольно растекался окрест, находя дорогу меж каменных обломков.

Далеко его влага, однако, не уходила – оборачивалась лёгким, прозрачным туманом, истаивала, словно спеша слиться с великими потоками Упорядоченного.

Волк замер, глядя на текучую воду, чуть склонив голову.

– Великая мощь… – прохрипел он, оборачиваясь к Отцу Дружин. – Великая мощь и великий страх. Я зверь, я чую.

– Воин не жалуется на остроту своего меча, – отозвался Ас Воронов. – А гадающий – что руны стёрлись.

Фенрир прикусил язык.

– Великий О́дин, могу ли я помочь? – осведомился меж тем присоединившийся к ним посланец. – Или, напротив, могу ли я случайно помешать? Быть может, мне удалиться?

– Как пожелаешь, гость. – Старый Хрофт даже не повернулся. В руках у него вновь появилась та самая ветвь священного ясеня, послужившая оружием в схватке с Сигрлинн. – Смотри. Никому не повторить того, что я сотворю, ибо нет второго Хрофта в пределах Упорядоченного.

Он повёл сотканной из молний палицей над бурлящей водой Источника; жемчужные росчерки разрядов проскакивали меж ними один за другим. Вспенилось ещё сильнее, закружились водовороты, сгущался пар.

Волк вновь рыкнул, попятился, тревожно глядя на Отца Дружин. Тот молча и невозмутимо водил ветвью Иггдрасиля над Источником, молнии били всё чаще, ярость их нарастала.

Сощурил залитые слепящим светом глаза и посланец Дальних и тоже отступил на шаг.

– Разумно ли, великий?..

– Молчи! – рыкнул Фенрир, повинуясь краткому жесту Старого Хрофта.

Трое, застывшие у растревоженного Источника, ощущали медленно пробуждающуюся мощь, чужую, странную, не укрощённую и, быть может, даже и вовсе не укротимую. Точнее, ощущали Отец Дружин и его племянник-волк, а что чувствовал посланник Дальних, не смог бы сказать никто.

Шерсть вставала дыбом на загривке Фенрира, молнии плели причудливую сеть, кипела вода, всё гуще валил пар.

Старый Хрофт, владыка Асгадра, отец асинь и асов, замер, сделавшись подобным вырезанной из дерева фигуре на карнизе его собственного тронного зала.

Источник извергает силу. Чистую магию, беспримесную, порождённую – нет! – словно в чистой воде рука вдруг натыкается на что-то склизкое, распадающееся под пальцами, мерзкое, так, что первое желание – отдёрнуться.

Нечто подобное крылось и здесь, в магии, исходящей от рваной раны под корнями Иггдрасиля. Точно здесь лилась кровь Упорядоченного, а сам Источник являл собой разрыв одной из потаённых жил вселенной.

Старый Хрофт пытался проникнуть внутренним взором сквозь саму плоть Асгарда, вдоль того пути, которым проникала сюда магия, прежде чем излиться стремительно испаряющейся влагой.

Он словно пытался глядеть на яркое солнце. Открывавшаяся в Источник жила скользила, норовила убежать и скрыться, точно ящерица под камнями. Так ли было, когда он, О́дин, стоял подле Источника Мимира, вглядываясь в танец песчинок на дне каменной чаши? То же ли он ощущал, замерев подле священного Урда в самом Обетованном?

Похоже – и не похоже. Нечто большее крылось там – хотелось сказать «в глубине», но к Источникам Магии это понятие неприменимо, истекавшее из них не «поднималось наверх», скорее «собиралось со всех сторон».

Да, нечто большее. Присутствие его не заподозрил бы никто, может, даже и Хедин бы не смог. Надо было быть древним владыкой Асгарда, побывавшим у всех трёх Источников задолго до того дня, как Молодые Боги вступили в Упорядоченное, чтобы это почувствовать.

Магия Четвёртого Источника не была чиста, как в трёх остальных. Сперва это казалось не столь заметным. Но сейчас, как видно, поднялось что-то ещё, примесь, загрязнение, муть, невесть откуда взявшаяся, невесть где зародившаяся.

Плохо. Отец Дружин понятия не имел, откуда могла взяться в изначально чистом потоке эта скверна. Её не так много, от неё можно избавиться, но Источник уже не тот.

В нём по-прежнему очень много изначальной силы: потоки, водопады, океаны. И значит, из неё можно сотворить нужное.

Древний Бог вспоминал. Ему требовалось сделать это как можно скорее, пока правильной силы хватает и нет нужды отделять чистое от нечистого; ему предстояло вспомнить до мельчайших подробностей, какими были асы и асиньи, без прикрас. Отважный, но простоватый Тор, молчаливый и мудрый Хеймдалль, смелый, хитрый, а порой и коварный Локи… и остальные. Фригг с её ревностью, Сиф, любившую повеселиться, тихую Идун – всех-всех-всех.

Но это будут лишь его воспоминания, отражения былого в памяти Старого Хрофта, сколько угодно точной, но – лишь его. Воспоминания помогут сплести незримый каркас, основу, на которую – куда более трудное дело! – предстоит наложить истинную суть его сородичей.

Отцу Дружин предстояло вернуться в прошлое, прожить его вновь, уловить в нём смутные тени давно канувших, казалось бы, в небытие деяний и подвигов; если бы Хель не сгинула, право же, Ас Воронов попросил бы у неё помощи. Мёртвые помнят всё, и всё помнит их хозяйка – вернее, помнила. А теперь Хель нет, и её-то они с Райной не нашли даже во владениях Демогоргона…

Нет ни Хель, ни Йормунганда. Из детей Локи остался один Фенрир, да и тот теперь лишь тень себя прежнего. Тих, почтителен… а когда-то и впрямь, наверное, смог бы разорвать всех обитателей Асгарда.

Хотя кто знает, может, волк не так уж не прав, когда вспоминает о Последней Битве, в которой ему предсказано сразиться с самим О́дином и одолеть его?

Туман над Источником поднимался всё выше, скрывая Старого Хрофта с головой, застилая взоры, уводя из возрождённого Асгарда куда-то далеко-далеко, откуда доносился слабый, едва слышный голос:

– О́дин, великий Ас!..

В густой мгле, где успел исчезнуть двор со врезавшимися в каменные плиты исполинскими кристаллами, ему навстречу двигалась тёмная размытая фигура, разом будучи и почти что рядом, и донельзя далеко.

Отец Дружин вгляделся, он ожидал чего-то подобного.

– Я знал, что надолго ты меня одного не оставишь, Мать Ведьм.

– Меня трудновато теперь узнать, Отец Богов.

– Отчего же, Гулльвейг? Тебя ведь так просто не убьёшь. Да и дочь моя успела тебе помочь, разве не так?

– Всё так, – согласилась тень. – Но в этот раз всё… по-особенному.

– Зачем ты здесь, Мать Ведьм? Почему ты преследуешь меня?

– Потому что ты двинулся в прошлое, в домен моего хозяина.

– Никто не властен над прошлым, Гулльвейг. Оно свершилось и закончилось.

– Но ты ведь решил его переиначить, так, Отец Богов?

Тень оставалась тенью, смутным контуром среди белёсой мглы.

– У меня нет ни сил, ни времени на игру в загадки, Гулльвейг Бессмертная. Кто бы ни дал тебе это могущество, надеюсь, он понимал, что творит. И, если ты жива…

– Я не жива и не мертва, великий О́дин. Это моё проклятие. Долго ещё бродить мне по тёмным дорогам, пока…

– Гулльвейг! Уж не думаешь ли ты меня разжалобить?

Тень помолчала.

– Нет, великий бог. Но всякой женщине приятны сочувствие и жалость настоящего воина, пусть даже в чём-то противника.

– В чём-то!.. У вас с вашим хозяином презабавная манера изъясняться. Но более я не намерен перебрасываться с тобой пустыми сло…

– Мои слова не пусты, великий О́дин. Меня несёт к тебе обратно потоком силы, я ощущаю, насколько она отлична от извергаемой другими источниками. Будь осторожен, Отец Богов!

– Благодарю за совет, Мать Ведьм, но мне пора.

– Ты ищешь Хель, – вдруг сказала тень. – Сам не знаешь об этом, но ищешь, потому что помочь тебе может только она. Вернуть асам самость – как я тебя понимаю, знал бы ты, владыка Асгарда!..

– Прощай, Гулльвейг. Живая или мёртвая, ты всё равно не оставляешь меня в покое.

– До встречи, Ас Воронов. Ты увидишь, что я тебе ещё пригожусь, – если, конечно, ты хочешь уцелеть в грядущем великом изменении.

– Сколько я живу, Мать Ведьм, я только и слышу о великих изменениях. Я пережил не одно из них. Этим меня не испугать. Прощай.

Тень отступила, на сей раз не стремясь оставить за собой последнее слово.

Вокруг Старого Хрофта расстилался теперь один только непроглядный туман; заклятие работало, и он вновь ощущал себя словно в тот незабываемый день, когда приносил себя в жертву самому себе же.

Но сегодня от владыки Асгарда требовалось ещё больше.

Старый Хрофт точно погружался в пучину, подобно задержавшему дыхание ныряльщику, и, хотя на самом деле вода не окружала его, дышать становилось всё труднее. Слишком много силы даже для Древнего Бога, в ней тоже, выходит, можно захлебнуться…

И тем не менее он шёл, он – Игг, отец валькирий, указующий волкам и вранам, водитель эйнхериев, носитель неотразимого Гунгнира. Пусть всё это в прошлом, но, поклялся он собственными священными браслетами, оно вернётся!

Отец Дружин сознавал, что на самом деле он не сдвигается с места, на самом деле он так и стоит, замерев, на самом краю Источника; но сознание его устремлялось всё дальше и дальше от величественных стен возрождённого Асгарда.

Вниз по той самой жиле, что протянулась из неведомой дали прямо к его высокому залу.

Он должен собрать как можно больше силы, чистой и истинной, дать плоть своим воспоминаниям – ибо как ещё отыскать «самость» асов, хозяин Валгаллы не знал.

Воспоминания не будут идеальными, но они будут. И затем могучие чары будут стягивать, возвращать Тору и Локи, Тюру и Сиф их память, рассеянную по всему Упорядоченному. Она ведь не могла никуда исчезнуть, быть может, она кроется в недрах их собственных душ, вернувшихся из-под власти Демогоргона, быть может, мельчайшими песчинками разнесена по сущему – но она есть.

Точно так же, как не смогли исчезнуть «души» асов; хотя у Древних Богов и нет никакой души, есть лишь искры изначального Пламени. Пламени, которое никуда не может деться из Упорядоченного; Пламени Неуничтожимого, что оставляет по себе долгую память, не исчезающую, несмотря ни на какой ход времени.

Ему, Старому Хрофту, остаётся лишь отыскать его.

* * *

Волк Фенрир замер рядом со столь же неподвижным владыкой Асгарда, в глазах его блистал странный свет, словно он тоже глядел в невозвратное прошлое. Впрочем, так ли уж невозвратное?..

Посланец Дальних нетерпеливо переступил с ноги на ногу, кашлянул, нервно потёр висок.

Волк презрительно покосился на него.

– Для посланца тех, кто есть олицетворение высочайшего порядка, ты обнаруживаешь слишком много чувств.

– С воплощением в живую плоть приходит и многое, лишь ей свойственное, – сварливо отозвался посланец. – Поведай мне лучше, волк, как скоро твой повелитель намерен исполнить обещанное?

– Зная, кто вещает твоими устами, я могу только удивиться тому, что слышу.

– Я лишь говорю на вашем языке, волк, и вам понятными смыслами. На моём месте посланец одной с вами крови был бы рассержен и недоволен. Я не испытываю подобных чувств, но являю их вам.

Волк оскалился.

– Старший брат отца моего и владыка всех асов исполнит слово. Кто сомневается в этом, оскорбляет мой род и мой дом.

Посланец лишь недовольно дёрнул плечом.

– Время уходит, а мы сражаемся не за собственное благополучие, в отличие от вас, смертных или бессмертных. Вы всюду ищете выгоду, а когда не можете разглядеть – преисполняетесь подозрительности.

– Жди, посланец! – прорычал волк. – Ты во владениях Аса Воронов!

– Как будто вы дадите мне хоть на миг забыть об этом.

Фенрир не удостоил его ответом.

Пар между тем достиг уже золотой кровли Валгаллы. Едва можно было разглядеть зелёные кристаллы, вонзившиеся в камень двора; чётко видима оставалась лишь фигура Старого Хрофта, словно она одна была реальной в этой мгле.

* * *

Взгляд Отца Дружин уже не пытался пробиться дальше вглубь, вдоль протянувшейся к источнику жилы. Куда бы она ни вела, кто бы ни сотворил её – с этим врагом он разберётся позже.

Сила нечиста, вот что самое главное.

Никому не повторить работу Творца, можно только приблизиться к ней; и создавшие Четвёртый Источник приблизились почти идеально. Почти – но всё-таки не совсем, повторить изначальное невозможно, хотя Познавший Тьму и тщился доказать всё время, что это не так.

Но для целей владыки Асгарда этого хватит. Если единственный ветер, что готов нести твой драккар, – это ветер гибельной бури или даже урагана, будь готов им воспользоваться, несмотря ни на что.

Он опустился глубоко, силы вокруг достаточно, даже слишком; пора начинать.

Айвли, наверное, будет довольна. В конце концов, новый Иггдрасиль вырос из меча, сработанного её искусством.

Сотканная из жемчужных молний палица, совсем недавно бывшая ветвью возрождённого ясеня, упёрлась в грудь Старому Хрофту. Повинуясь его воле, плавясь в собранной им мощи, изменялся и заострялся её конец, сделавшись под конец острым, словно сам Гунгнир.

Сперва он почти не почувствовал боли, просто что-то сильно надавило на грудь. Надавило и стало вдвигаться, становясь частью него, нестерпимо горячей, раскалённой, словно только что вынутый из горна кусок железа.

Жар растекался по телу, перед глазами Старого Хрофта вновь возникали видения – как возводились стены самого первого, истинного Асгарда, как асиньи и асы входили в первый раз под высокие своды Валгаллы, как начинались их приключения, как гримтурсены явились в суровый Йотунхейм, как присоединился к асам хитроумный Локи…

Нельзя сказать, что эти видения были как-то по-особенному мучительны или тягостны – ну, кроме разве что сцен ревности, что устраивала Асу Воронов его Фригг, и, надо признать, за дело. Нет, зачастую они были даже веселы, а то и вовсе смешны – злоключения Локи, Тор, частенько попадавший впросак, несмотря на всю свою силу, перепалки между ревнивыми асиньями и скромная Идун, всякий раз старавшаяся всех помирить и успокоить.

Память не просто оживала, она словно бы отделялась от Старого Хрофта, и волны накатывающей силы подхватывали её, унося прочь.

Равновесие нарушено, но тебе, Древний Бог, не привыкать идти против всех и всяческих законов. Ты долго ждал, но ожидание того стоило – убийцы твоей родни пали, а сами асы вырвались из заточения. Отец Дружин даже не мог бы сказать сейчас, желал бы он полного и окончательного уничтожения Молодых Богов, что по-прежнему бродят где-то в Упорядоченном, – ведь, в конце концов, он смог выручить асов.

Заострившийся меж тем конец палицы вонзался всё глубже в грудь Старого Хрофта; два раза один и тот же трюк не проделаешь, но сейчас он и не собирался открывать священных рун.

Огонь растекался по жилам владыки Асгарда, в открытую рану врывался поток магии, с ним смешивалась толчками выбивавшаяся на свободу кровь. Хорошо, что Райна этого не видит, хотя валькирии и не положено проявлять дочерних чувств.

Стоять становилось всё тяжелее, Отец Дружин сам не заметил, как опустился на одно колено; алые струйки смешиваются с жемчужными росчерками молний.

Он вернёт асам их самих, потому что иначе всё вообще не имеет смысла.

* * *

– Что он делает?! – резко вскинулся посланник Дальних.

Фенрир сорвался с места; волк почуял кровь первым, и крик посланца раздался уже ему в спину. Проклятый туман, почему ничего не видно? Где хозяин Асгарда? Ведь только что в нескольких шагах виднелась во мгле его фигура, широкие плечи, гордая осанка, а теперь – куда он подевался? Под лапами хлюпает вода, вода не простая – принявшая форму сила, и запах пролитой крови – повсюду.

Этот запах волк узнал бы из тысячи тысяч. Когда-то он страстно мечтал вновь ощутить его, чтобы запустить зубы в ненавистного врага, лишившего его свободы; и не важно, что потом будет только всеобщая гибель. Но когда свобода вдруг пришла сама, от руки того же Отца Дружин, а за ней – долгое изгнание, жалкое существование в вечном страхе – всё изменилось. Не в одночасье, не одномоментно, но – изменилось.

…А сейчас Ас Воронов, «пленитель Фенрира», как ещё прозывали его, хоть и не часто, истекал кровью где-то совсем рядом, а он, его племянник, пусть и названый, он, волк, не мог его отыскать! Что сказал бы отец?..

Источник – вот он, вот он, Иггдрасиль. А великого Аса нет!..

Фенрир ощутил присутствие совсем рядом, неприятно близко. Чужак, Дальний, прикрывшийся также ненавистной личиной. Что ему тут на…

– Бежал, – услыхал волк презрительное. Если посланец и изображал свойственные смертным чувства специально, то получалось у него это очень похоже. – Бежал и скрылся!

– Кто… бежал? – донёсся вдруг из тумана знакомый голос, и Фенрир аж подскочил, весьма несолидно для такого зверя, пусть даже и уменьшенного чародейством. – Зачем… ты… оскорбляешь… меня, гость?

От запаха крови у волка мутилось в голове. Это не простая кровь, это кровь Древнего Бога, смешавшаяся с магией; что он наделал, Ас Воронов?!

– В тебе… слишком много… злости и презрения… посол. Не такими представлял я Дальних…

Старый Хрофт сделал ещё шаг к ним из непроглядной мглы и тяжело опустился на корень великого ясеня. У Фенрира шерсть встала дыбом – грудь Отца Богов разворочена, кровь так и льётся, а вместе с ней уходит и жизнь.

Великий волк взвыл, тяжело и протяжно, так, что гулким эхом отозвались невидимые в тумане зелёные кристаллы. Отец Дружин застыл было на корне Иггдрасиля, неловко скорчившись, а потом стал заваливаться набок. Волк, как мог, подпёр старого аса плечом, язык его прошёлся по ране.

Кровь богов, кровь асов, к которым он, гримтурс по рождению, вроде бы не имел никакого отношения. Кровь извечных врагов его рода, кровь того, кого ему суждено разорвать в день Последней Битвы…

– Дядя! – прохрипел Фенрир. – Дядя, нет!.. Что ты сделал?!

– То… что… должен… был… – Глаза О́дина закатились, голова со стуком ударились о ствол могучего дерева.

– Нет-нет-нет, – зарычал волк, и это «нет» у него получилось почти неразличимо от ярости и горя. – Как же мы?.. что же мы?.. Зачем же всё тогда?..

– Гм, странно, – холодно молвил посланник, вставая рядом с сыном Локи. – Он не должен был убивать себя.

– Он не убил, он принёс себя в жертву, – в глотке Фенрира клокотало.

– В жертву? Но это же бессмысленно, – пожал плечами Дальний.

Волк не ответил – слишком был занят, лихорадочно зализывая рану.

Я ведь тоже не просто волк, отчаянно проносилось в его голове. Я сын Локи, а он был великим чародеем, мастером огня; а я сам прожил невесть сколько, не имя никакой еды, кроме магии; так неужто я сейчас не смогу помочь?

И он лизал, лизал рану, не замечая, как начинает предостерегающе дымиться его собственная шерсть.

* * *

Воительница Райна, она же валькирия Рандгрид, «Разбивающая Щиты», едва успела втащить в портал полубесчувственную Сигрлинн. Чародейка выглядела, мягко говоря, скверно: чудесное белое платье обратилось в почерневшие лохмотья, прожжено во множестве мест, даже волосы вспыхнули зелёным пламенем.

Тьма портала стиснула их, завертела, словно великан игрушкой, Райне казалось, что она разом и сжимается в точку, и надувается, точно шар, готовая вот-вот лопнуть; но пальцы её, тисками сдавившие ладонь волшебницы, так и не разжались.

Райна не могла понять, падают они или возносятся – кажется, и то и другое разом. И непроглядная чернота вокруг, хорошо ещё, есть чем дышать…

В ушах стоял свист ветра, а кожей Райна ничего не ощущала. Движение и полный покой, всё вместе. Да, в хорошенькое место зашвырнул их портал чародейки – а ведь она явно готовила его как раз на такой вот момент, чтобы спастись, чтобы скрыться…

Как всегда, кончилось всё разом, в один миг, просто тьма сменилась светом, а полёт (или падение) прекратился.

И первое, что ощутила валькирия, – зверский, нечеловеческий холод, хлынувший со всех сторон, словно вода.

Под ногами – снег, сапоги провалились выше щиколотки. Над головой зеленоватые тучи, неяркий свет, а вокруг – бескрайняя белая равнина, где лишь изредка возносятся исполинские зеленоватые же монолиты скал.

«Что это? Где мы? Это здесь предполагалось укрыться от врага?»

Волшебница тяжело стонала, уткнувшись лицом в снег, и над ней поднимался пар, словно она была горяча, подобно стальному острию копья, только что с кузнечной наковальни, которое бросили закаливаться в холод.

Валькирия перевела дух, ёжась под ледяным ветром.

– Вол… волшебница Сигрлинн…

Райна склонилась над ней, осторожно попыталась перевернуть лицом вверх. С отцом они бились насмерть, кто знает, может, ранена; а потом ещё и эти сети Дальних…

Сигрлинн казалась совершенно невесомой, словно всё тело её сделалось одной видимостью; однако так и есть – ранена; в левом боку, войдя точно между рёбрами, торчал острый осколок зелёного кристалла, сейчас почерневший, словно от крови.

Проклятье. Райне приходилось иметь дело с достаточным числом ран, чтобы сразу понять: простой смертный не протянул бы и дня.

Волшебница словно бы впала в беспамятство, глаза закатились.

Валькирия выругалась, вспомнив невольно свои наёмнические времена. Сплюнула зло, присела на корточки возле раненой и взялась за дело.

«В конце концов она дочь О́дина или кто?»

Ибо силы тут хватает: куда бы ни собиралась попасть чародейка Сигрлинн, в том, что касалось магии, место было подходящим.

Райна заговорила, медленно, нараспев; слова эти не спасли бы смертного воина, но, возможно, помогут чародейке, которая вообще, наверное, не из плоти и крови, хотя кажется совсем наоборот.

К тому же в последнее время ожило столько всего из прошлого, даже воительница Райна уступала место валькирии Рандгрид. Может, пришла пора вспомнить и былые наговоры?

– Я скажу слова завета,

Я скажу слова, что с силой! –

старые висы, из древних времён, они словно сами всплывали в памяти. Дни великого Асгарда, Валгаллы, асинь и асов, сестёр-валькирий… и её самой.

Затворись, смертельна рана,

Затянись, оденься плотью.

Больше кровь уже не сможет

Отыскать к тебе дорогу.

Духи неба, духи снега,

Повинуйтесь все вы слову!

Разомкните злые чары,

Прочь с собою унесите!

Духи неба, духи снега – здесь, в потоках силы, водилось немало бестелесных существ, носимых её порывами с места на место, словно паучков осенью. Райна чувствовала их, притягивала к себе, подчиняя собственной воле. Жизнь – и тут воительница ошибиться не могла – стремительно покидала Сигрлинн, а что случится потом и как преобразится та, что была Истинным Магом, валькирия не могла даже представить.

В морозном воздухе возникло слабое, едва различимое глазом движение. И в самом деле – духи; словно дрожание аэра над раскалёнными камнями летним полднем. И снег шевелится тоже, словно под ним снуют какие-то существа.

Сигрлинн застыла на спине, глаза закрыты, дыхания нет. Но, в конце концов, она Истинный Маг; если вспомнить рассказы отца, её так просто не убить.

Но и попал в неё совсем не обычный наконечник копья.

Однако духи были уже здесь. Эфирные создания толпились вокруг, молчаливые, ждущие; воля валькирии связала их на краткое время, и Райна чувствовала, насколько небезобидны эти существа, если их не держать в узде.

Валькирия держала, она приказывала и повелевала. И духи слушались – на почерневшую и выглядящую исключительно гнусно рану Сигрлинн легли невесомые снежные повязки, по ним сразу же стали расползаться гнилостные зеленовато-жёлтые пятна – вытягивался «яд и гной», хотя откуда они могли там появиться так быстро?

«Надо же, висы обрели былую силу. Древние Боги возвращаются сами и возвращают своё», – мельком подумала Райна.

Волшебница вдруг содрогнулась и застонала, тяжело, с надрывом. Точно у простой смертной, изо рта потекла кровь, такая же красная. Воздух вокруг неё дрожал, снег клубился крохотными вихрями, и рана на глазах затягивалась; однако не похоже было, что чародейке это хоть как-то помогало.

Райна начинала застывать. Если бы не жар, исходивший от тела Сигрлинн, валькирии было бы несдобровать. Нет, мороз не убьёт её так просто, но может ввергнуть в долгий, очень долгий сон…

Воительница протянула руки к бледному лицу чародейки. Горячо… как горячо… и впрямь как печка. Гляди-ка, рана затворилась, крови нет, только шрам остался.

– Пробудись, – шепнула Райна, сама не веря, что подействует, однако ресницы Сигрлинн внезапно затрепетали, она потянулась, с приоткрывшихся губ сорвался стон.

– Где… мы…

– Очнулась!.. – вырвалось у валькирии, и она ощутила, как на губах возникает призрачная тень улыбки. В конце концов, двое всегда лучше, чем одна.

– Где… мы? – уже настойчивее повторила Сигрлинн. Райна поспешила вернуть себе достойный Разбивающей Щиты холодный вид.

– Где мы – тебе лучше знать, волшебница. Это был твой портал.

– Помоги… кха… мне…

Райна приподняла чародейку; та обвела безрадостные окрестности полубезумным взглядом.

– Это… нхе… то…

Потрясающее открытие, зло подумала Райна. Право же, для этого не требуется быть ни Истинным Магом, ни спутницей Познавшего Тьму.

– Конечно, не то. – От дыхания валькирии шёл пар. – Мы в снежной пустыне, всё, что я вижу, – какие-то зелёные грома…

– Кха-ак ты скха-азала? – передёрнулась Сигрлинн, глаза её расширились.

– Зелёные скалы тут невдалеке. Проклятье, с некоторых пор я этот цвет просто ненавижу.

Огромные глаза чародейки призакрылись, воздух с шипением вырывался меж плотно сжатых губ.

– Мой пх-ортал… он-хи их-сказили ег-хо…

Да уж, исказили, это точно.

– И как нам теперь отсюда выбираться? – поинтересовалась Райна. Конечно, ни она, ни Сигрлинн не простые смертные, что не протянули бы в ледяной морозной пустыне без тёплой одежды и суток.

Волшебница не ответила, откинулась, не открывая глаз и тяжело дыша.

– Кирия, – валькирия заговорила чуть твёрже, хотя и вежливее. – Мы можем отсюда выбраться? Через такой же портал?

Сигрлинн не отвечала, снег вокруг неё таял, и валькирии пришлось, разметав его остатки, уложить волшебницу на собственный плащ, пусть даже под ним голые камни.

– Кирия? – чародейка эта могла схватиться с отцом, но, в конце концов, она и в самом деле спутница Нового Бога Хедина, если не его законная супруга. Воительница умела подчиняться, в конце концов, звала же она, валькирия, над которой не властно само время, так же, кирией, то есть госпожой, чародейку Клару Хюммель, хотя та с её тремястами человеческими годами была по сравнению с Райной просто мошкой-однодневкой.

– Нет. – Глаза Сигрлинн оставались закрыты, но голос звучал твёрже. – Даже Истинные Маги или Новые Боги не обладают способностью мгновенно оказаться там, где пожелают. Порталы требуют подготовки, глубокой и тщательной. Я… использовала заранее составленное, начертанное, запечатлённое. – Глубокий вздох. – Чем они в меня попали?

– Осколок зелёного кристалла, – Райна подняла его, покрытый кровью. – На излёте, в последний миг…

– В последний миг… – Сигрлинн открыла глаза и болезненно скривилась. – В прошлый раз я была удачливее. Или Дальние были тогда не столь злобны, а их оружие – не столь для меня ядовито, как сейчас.

Райна не стала уточнять, что это был за «прошлый раз».

– Кирия, нам надо выбраться отсюда, – повторила она ещё настойчивее.

– Само собой; мирок здешний, конечно, заражён Дальними, но не думаю, что будет так уж трудно достичь Межреальности, – дёрнула плечом чародейка. Ей явно становилось лучше. – Нам даже не понадобятся порталы. Силы здесь хватает.

Кажется, она обретала прежнюю уверенность.

– Почему ты спасла меня? Я билась с твоим родителем.

– Великий Хедин никогда не был врагом моего отца, – негромко, но твёрдо возразила валькирия. – Ты… являясь… супругой…

– Я не жена Хедину, – Сигрлинн уже пыталась встать, морщилась и охала. – Значит, ты кинулась под сеть Дальних только потому, что не хотела углубления ссоры между Асгардом и Обетованным?

– Кирия, уместен ли сейчас этот спор? Я поступила, как до́лжно валькирии. Тебя пытались пленить, а всякий, родившийся под копьём Аса Воронов, знает, что плен хуже смерти.

– Спор уместен, – Сигрлинн поднялась, кряхтя. – Ничего, ноги ещё ходят… Не люблю неясностей, воительница. Друг есть друг, враг есть враг. Мне кажется, у вас, Древних Богов, то же самое. И тут такое…

– Вы честно бились с отцом. В ваш поединок я бы не вмешалась.

– Даже если бы Старому Хрофту грозила смерть от моей руки? – прищурилась Сигрлинн.

– Это поединок, – как можно холоднее ответствовала Райна. – Он свят. Его исход решают высшие силы.

– Ох уж эти мне жестоковыйные валькирии, «чьи сердца холоднее льда и жёстче кованой брони», – проворчала Сигрлинн. Она уже почти совершенно оправилась; мороз чародейка словно бы и не замечала. – Священное право поединка!..

– Прости, кирия, если слова мои не пришлись тебе по нраву, – сдержанно поклонилась Райна. – Ты говоришь, что отсюда можно легко выбраться?

– Да, – волшебница озиралась по сторонам. – Но сперва… спасибо тебе, храбрая валькирия, Рандгрид, Разбивающая Щиты. Моя участь была бы… незавидной, накрой меня та сеть. И не вытащи ты этот проклятый осколок. Силы великие, в каком я виде!

Провела ладонью от горла вниз, и вот, нате вам – белоснежное платье вновь чисто и прекрасно, сияет неземным светом, словно и не было никакого сражения.

– Так-то лучше, – заметила чародейка. – Да, воительница, отсюда можно легко выбраться и, поверь, нам не понадобится никаких порталов. Сможешь сама?

Хм! Райна гордо задрала нос. Сможет ли она!.. Она, исходившая вдоль и поперёк всё Упорядоченное, когда этой надменной чародейки ещё и на свете небыло!

– Вижу, вижу, – усмехнулась Сигрлинн. – Тогда в путь, доблестная валькирия! И… уж коль ты спасла меня, то не поможешь ли ты мне втолковать кое-какие несложные вещи твоему могучему, но, гм, несколько упрямому отцу?

– Спор ваш – он лишь меж вами. Почтительная дочь внимает слову родителя.

– Ой, хватит, хватит! – поморщилась Сигрлинн. – Не играй в послушную девочку, валькирия. Ты видела куда больше веков Упорядоченного, чем я; должна понимать, что такое баланс и равновесие. Ты слышала наш разговор со Старым Хрофтом; согласись, я явилась к Асгарду не просто так, не по пустой прихоти, не из злонамеренного желания навредить именно вам.

Райна покачала головой.

– Я слышала тебя, кирия. Я не могу судить, тебе, наверное, открыто больше, чем мне; но больше открыто и моему родителю. Их дружбе с Хедином, Познавшим Тьму, много-много веков; едва ли Ас Воронов из пустой блажи решил, как ты сказала, «предать» его.

– Не из пустой блажи, а, быть может, и в самом деле стараясь вернуть павшую родню и во имя этого перейдя границы дозволенного, – возразила Сигрлинн. – Впрочем, это не важно. Надо заткнуть эту дыру, этот «Четвёртый Источник», надо, чтобы Дальние убрались куда подальше…

– Тогда почему же мы по-прежнему тут прохлаждаемся?

– Гм, тут и впрямь не жарко, – Сигрлинн словно бы только что заметила, что валькирия постукивает зубами от стужи. – Что ж, в путь.

«В путь» – но ничего не изменилось. Райна тоже напряглась, готовая шагнуть, как привыкла, прямо в небо – благо силы тут имелось предостаточно – и тоже ничего. Валькирия и чародейка остались, где стояли, недоумённо воззрившись друг на друга.

Глаза Сигрлинн опасно сузились. Она не простирала рук, не бормотала заклинаний, просто чуть-чуть сощурилась, но Райна мигом ощутила вскипевшую вокруг волшебницы силу.

– Странно… – сквозь зубы прошипела она.

Да, странно. Валькирия тоже ощущала – вот оно, небо, вот она, Межреальность, сразу за низким куполом с ползущими по нему зеленоватыми облаками; совсем рядом, всё как обычно, но ступить на привычную тропу меж мирами не получается, мешает какая-то упругая незримая завеса, вдруг превращающая близкое в невообразимо далёкое.

«Близок локоть, а не укусишь».

Чародейка застыла, нахмурившись, глаза гневно сверкали. Сила уже не просто кипела вокруг неё, она бурлила, взмётывалась незримыми протуберанцами, ударяла в небесную сферу, преградившую Райне и Сигрлинн дорогу в Междумирье.

– Закрытый мир, кирия? Мы провалились в закрытый мир и не заметили?

– Нет. – Сигрлинн зажмурилась, раскинула руки, волосы взметнулись, раздуваемые неощутимым больше ни для кого ветром. – Мир не закрыт. И он… закрыт. И он… – она хмурилась всё сильнее. – И это вообще не похоже на мир, – закончила она сумрачно.

– Не похоже на мир, кирия?

– Не похоже, воительница. Я не могу ощутить чётко – но это словно бы кусок его, лишь часть исполинского целого, и каким законам оно подчинено…

Высокий лоб волшебницы рассекли морщины.

– Дай мне время, – бросила она резко, почти грубо. – Сдаётся мне, скоро к нам пожалуют гости.

– Гости? Тут хватает духов…

– Нет, не эти; с ними ты справишься, воительница. Я имею в виду здешних хозяев, настоящих хозяев… – Выражение её лица становилось всё мрачнее и грознее. – Конечно, рассовывать всюду, где появишься, эти идиотские кристаллы самого дурацкого зелёного оттенка… не знаю даже, как это назвать.

– Дальние?

– Кто же ещё? – фыркнула Сирглинн. – Они, по-моему, гордились бы, коль знали, что это такое. Мол, всюду ставлю столб межевой свой. А теперь – дай мне немного времени, Разбивающая Щиты.

Райна молча кивнула, привычно поправила доспех. Альвийский меч, как всегда, плотно лежит в руке; она готова к бою.

Осталось только дождаться врага.

– Я разберусь… – бормотала меж тем Сигрлинн. – Я должна. Я смогу…

И да, вокруг неё бушевал сейчас настоящий шторм, сила ярилась, скручиваемая могучей волей чародейки.

Валькирия встряхнулась, встала спина к спине с волшебницей; если кто-то собирается на них посягнуть, то пусть идут. Она, в конце концов, устала ждать и замёрзла.

Сигрлинн перешла на неведомый Райне певучий и сложный язык, фонемы которого, наверное, не воспроизвела бы даже её, дщери Аса Воронов, гортань.

Но вокруг всё мертво и спокойно, местные духи, исполнив повеление валькирии, убрались куда подальше, и неудивительно – такой ураган силы они едва бы выдержали, здесь сейчас для них настоящие жернова.

Пустой мир; обычно даже в ледяных пустынях хоть какая-то жизнь, да имеется, а тут вообще ничего. Только острые зеленоватые скалы, присыпанные снегом, да белые равнины меж ними, и больше ничего.

Любого врага она увидит за целую лигу, а бесплотного – почует; и пусть кто-нибудь попробует справиться с ними двумя!.. На что способна Сигрлинн, Райна уже успела увидать.

И, наверное, они смогут продержаться здесь очень долго – в конце концов, выжил же братец Фенрир на своей цепи, питаясь одной магией!

Сигрлинн замерла, словно статуэтка, почти невидимая на фоне снега в своём белом платье; слилась с ним, растворилась в пространстве; Райна ощущала лишь тугие толчки силы, волшебница посылала целые шторма и ураганы в разные стороны. Что именно она творила, пыталась ли расчистить дорогу или, может, открывала портал – валькирия не знала.

Она теряла ощущение времени, но меч в руке не дрожал и взгляд оставался по-прежнему острым; она готова.

Что это будет? Надвигающиеся со всех сторон орды чудовищ? Или, если волшебница права и они угодили в курятник Дальних, сплетённые из зелёного огня ловчие сети?

Или снег вдруг встанет на дыбы прямо у неё под ногами, откроется бездна, пытаясь поглотить их разом?

– Смотри в оба, Райна! – прошипела она сама себе.

А потом дальний край неба вдруг замерцал ядовито-зелёными сполохами, словно там вспыхнуло полярное сияние. Оно быстро росло, поднимаясь всё выше, и облака расточались, исчезая, стоило свету дотянуться до них. Сияние становилось всё ярче, острые колючие лучи раздражали глаза, и валькирия невольно сощурилась, половчее перехватывая эфес.

Кажется, дождалась.

– Смотри в оба! – гаркнула за спиной Сигрлинн.

Надо же, какое совпадение. Смотрю, смотрю, не в два даже, а в три.

Ну, идите же наконец! Мой меч скучает!

…Ей кажется или горизонт стал ощутимо подниматься? Нет, не кажется; точно поднимается! Небо исчезало в яростном зелёном сиянии; вот начали заметно крениться дальние скалы; и никаких врагов, которых можно было бы рубить или пронзать!

– Кирия! – не выдержала Райна.

– Вижу! – прорычала чародейка. – За мной, Рандгрид, бежим!

Райна не спрашивала куда. Просто развернулась и бросилась следом за трепещущим белым платьем волшебницы.

Края горизонта задирались всё выше, но прямо перед бегущими возникала блистающая серебром дорожка, размётывая снег, обнажая серый мрачный гранит.

«Здесь всё поддельное, – вдруг подумала на бегу Райна. – И небеса, и снег, и камень. А настоящее – только вот эти зелёные громады; они, и больше ничего».

Но пока что гранит – или что тут вместо него? – выдерживал их; или – о, уже нет! Райна и Сигрлинн бежали над раскрывающейся пропастью, земная твердь становилась прозрачной, и там, внизу, смутно угадывались исполинские кристаллические массы, соединённые друг с другом в каком-то невообразимо сложном механизме.

Там медленно проворачивались изумрудные оси и на них насаженные маховики; а над всем этим тянулась узкая сверкающая нить дорожки, проложенной магией Сигрлинн.

Чародейка могла, как помнила Райна, принять не только человеческий облик; наверное, сумела бы и сейчас обернуться стремительным огненным вихрем, но нет, не бросала свою спутницу.

Долг платежом красен.

– Скорее! – выкрикнула волшебница, задыхаясь.

Райна оглянулась – над головами уже почти закрылся исполинский мешок, оставался лишь крошечный клочок неба (или что тут вместо него?); Сигрлинн бежала прямо на вздыбившуюся перед ними стену; зелёные скалы нацелились прямо им в лица, точно исполинские наконечники копий.

– Как крикну – прыгай! Прямо вверх!

Несложно.

Вот и небо исчезло, совсем. Мешок захлопнулся, зелёный свет померк, оставалось только яркое серебристое сияние от проложенной Сигрлинн дорожки.

Путь их обрывался у самой стены; снег с неё уже осыпался, обвалился тонкий слой фальшивого гранита, и осталось лишь блестящее, словно вулканическое стекло, отполированное зелёное нечто.

Кристалл Дальних.

Сигрлинн что-то выкрикнула, так, что у Райны мигом заложило уши и едва не сшибло с ног. Дорожка исчезала, рассыпалась в ничто, оставалась только пропасть, и…

– Прыгай!

Райна прыгнула.

Мир вокруг неё разламывался, утрачивал чёткость, распадался, дрожал маревом пустынного миража. Всё вокруг было ненастоящим, кроме, наверное, воздуха, которым можно было дышать, да привычной земной тяги.

Сверкающая дорожка Сигрлинн обернулась туго свернувшимся вокруг чародейки и валькирии коконом; он устремился вверх, туда, где уже сомкнулась немыслимым образом изогнувшаяся твердь.

Кокон ударил в преграду, словно наконечник стрелы в стальную кирасу. Райна не выдержала, на миг зажмурилась, ожидая жестокого удара, боли, может быть – последней, но их всего лишь хорошенько встряхнуло, кокон окутался призрачным зеленоватым пламенем; вокруг громоздились исполинские зелёные кристаллы, соединённые в настолько пугающие, причудливые конструкции, что дух захватывало.

Сигрлинн рядом упала на одно колено, дышит тяжело. Райне вдруг почудилось, что сами контуры тела волшебницы тают и размываются, она словно бы с трудом удерживала человеческий облик, сквозь который так и норовил прорваться огненный вихрь, наверное, её подлинная суть.

Кристаллические громады были повсюду, справа и слева, наверху и внизу, заполняя собой всё пространство. Здесь не с кем сражаться, кроме, может, тех самых духов, если те выйдут из повиновения.

Среди этого застывшего зелёного хаоса мчалась серебряная стрела, вернее, только её остриё, заключившее в себя воительницу и волшебницу.

Плечи Сигрлинн ссутулились, руки бессильно поникли. Она замерла на одном колене, и плоть её становилась всё более прозрачной, как и та фальшивая твердь, по которой они бежали совсем недавно.

Райна прикусила губу. Мешать творящему волшбу – последнее дело, но слишком уж обессиленной казалась чародейка.

– Кирия…

Серебристый кокон явно замедлялся. Чудовищное сплетение зелёных конструктов, и никакого просвета, нигде.

Всё, они остановились; хорошо ещё, не падают, хотя притяжение никуда не делось; просто прекратилось движение.

– Кирия, – Райна осторожно коснулась плеча волшебницы и мигом отдёрнулась – обожглась, словно тронув железную раскалённую печку.

– Не… вырвались, – прохрипела Сигрлинн, по-прежнему стоя на одном колене. – Слишком… глубоко… нас забросило.

Серебристый кокон медленно-медленно подплыл к колоссальной горизонтальной оси, протянувшейся куда-то в бесконечность. Всё вокруг залито приглушённым серым светом, и вокруг – только хаос зелёных кристаллов, вернее, кристаллищ – настолько они велики.

– Где мы, кирия? – не удержалась Райна. – Это ведь не просто мир…

– Нет, – волшебница тяжело дышала; серебряный кокон коснулся зелёного монолита и растворился; чародейка и валькирия остались стоять на гладкой отполированной поверхности. – Это вообще не мир.

– А… а что же? – поразилась воительница.

– Не знаю, – Сигрлинн мрачно озиралась. – Не могу понять… не почувствовать…

Воительница втянула ноздрями воздух. Он по-прежнему полон силы, с ней ничего не случилось; так почему же могущественная Сигрлинн ничего не может сделать?

– Чем я могу служить, кирия?

– Хватит… принижать себя, гордая воительница. – Волшебница поднялась с заметным трудом. – Мы где-то в чреве у Дальних; я бывала у них в плену, но не видела ничего подобного. Не представляю, где мы. Здесь нет ни путей, ни направлений…

– Но есть верх и низ, – напомнила валькирия. – И я могу дышать.

– Потому что я об этом позаботилась. – Сигрлинн кривилась, потирала бок, где совсем недавно зияла рана от вонзившегося зелёного осколка. – Здесь нет привычного тебе воздуха, Разбивающая Щиты. А тяга… тяга меняется. Тебе кажется, что низ – он там, – волшебника ткнула пальцем себе под ноги, – но это тоже не так. Через несколько шагов он уже будет сбоку. А там, может, и над головой. Мне приходится прикладывать немалые усилия, чтобы придать этому хаосу хоть какое-то подобие порядка.

– Дальние – разве они не есть воплощённый порядок? – Райна вспоминала разговоры с отцом.

– Я тоже так думала. – Сигрлинн озиралась. – Но вот здесь всё такое… такое… тут разом и хаос, и порядок – всё вместе.

– И всё зелёное, аж глаза болят, – проворчала валькирия. – Почему обязательно зелёный? Почему кристаллы?

– Кристалл – якобы самое упорядоченное, что существует, – отозвалась волшебница, не переставая оглядываться. – А зелёный… вот честно скажу – за все годы и века моей распри с Дальними я это так и не уразумела. А теперь, Разбивающая Щиты, пожалуйста, помолчи какое-то время. Мне надо понять, как отсюда выбираться.

Райна коротко, отрывисто кивнула.

Здесь нечем дышать. Здесь нет, оказывается, «нормального» верха и низа. Это вообще не привычный воительнице «мир». Вот же занесло…

– Конструкция, – наконец проговорила чародейка. – Исполинская, такая громадная, что, как в сказках, «ни конца, ни края». Конструкция, упорядочивающая сама себя, всё больше и больше. Стягивающаяся, смыкающаяся… – Она вдруг поёжилась. – Никогда не подозревала о её существовании. Никто не подозревал, даже Хедин, не говоря уж, прости Орлангур, о Ракоте…

Они неподвижно застыли на стеклянисто-гладкой зеленоватой поверхности кристалла. Идти некуда, что делать – совершенно непонятно.

Валькирия бросила буравить взглядом спину Сигрлинн. Что бы ни задумала эта спасённая ею чародейка, своя голова на плечах тоже имеется. И опыт – дочери Старого Хрофта, девы-воительницы Асгарда, сражавшейся в бессчётных битвах.

Валькириям положено подхватывать души павших героев, нестись на крыльях ветра в Валгаллу, чтобы достойные как можно скорее собрались под крышей Зала Золотых Щитов. Она должна ощущать тонкие пути, преодолевать бури и незримые водовороты; и сейчас Райна, как встарь, попыталась представить, как отыскивает дорогу среди этих чудовищных осей и шестерён, как взмывает, подхваченная ветрами магии, как устремляется свозь кристаллический хаос прочь, туда, где свободно пролегли тропы Межреальности. Давным-давно она не прибегала к этому; но теперь, когда стены Асгарда поднялись вновь и мощь возвращается к Древним Богам, быть может, у неё получится…

Райна не замечала, как развернулась, с неподдельным любопытством уставившись на неё, сама Сигрлинн. Она уже отрывалась от поверхности, воспаряла над ней, разворачивая незримые крылья. Здесь нет верха и низа, значит, всё равно куда лететь! – лишь бы это вело к границе зелёного хаоса.

Она была, эта граница, где-то далеко-далеко, но была! Однако перед нею… порядок, сделавшийся хаосом, сгущался, становился совершенно непроходимым, и там… там что-то творилось, закрывающее пути, затворяющее их, перемалывающее привычное пространство-время…

Мельницы, вдруг подумалось Райне. Мельницы богов.

Но главное, что дорога отсюда есть! И выход тоже! Осталось только…

Жестокий удар прямо в лицо, словно незримой палицей, в глазах всё вспыхнуло, а сознание, напротив, померкло от боли.

…Сигрлинн поймала её в последний момент, когда валькирия уже готова была сорваться в пропасть. Здесь нет верха и низа, здесь земная тяга выделывает удивительные фортели, но падать от этого не менее больно и последствия не легче.

Райна не успела ни закрыться, ни отстраниться. Меж прижатых к лицу ладоней быстро бежали карминовые струйки; чародейка выругалась вполголоса на непонятном языке, с силой отвела руки валькирии от раны, зашипела злобно, увидев последствия.

– Сейчас… – пробормотала она, быстро проделывая какие-то пассы. – Сейчас…

Сила лилась свободно, и первое, что ощутила воительница, был расползающийся по лицу холод, быстро изгоняющий боль. Сквозь алую муть едва виделось напряжённое и резкое лицо Сигрлинн.

Ледяные клещи сдавили Райне виски, помогая, однако, сознанию проясниться.

– Что ты увидела? – на сей раз это понятное.

– Выход… – прохрипела воительница, с трудом выталкивая слова из разбитых губ. – Есть дорога… наружу. Я… валькирия, я… чую…

– Чуешь? – недоверчиво сощурилась Сигрлинн. – Лежи, лежи, сейчас будет легче, я уже залечиваю. Нас, конечно, отыщут…

– Уже заметили, – невнятно проговорила Райна, чувствуя, как в разбитом лице хрящи и кости собираются по кусочкам, срастаются и встают обратно на места.

– Я должна понять, что это за место, что тут происходит, – ладони Сигрлинн, узкие, с тонкими белыми пальцами, так и порхали над головой воительницы.

– Ч-чрево… Чрево Дальних…

– Слишком обще. Где это? Как связано с Упорядоченным? Грозит ему чем-то или нет? Где сами Дальние? Ты вот – ты нарвалась на преграду?

– Нет… это был удар… как копьём… только широким и тупым… Нас заметили…

– Едва ли они не знали, что мы здесь, с самого начала. – Волшебница выпрямилась. – Ну, вот и всё, Разбивающая Щиты! Опять – как новенькая; а то, прости, лик твой был всё одно что тот же разбитый щит.

– Благодарю, кирия. – И точно, боль ушла, оставив лишь лёгкую холодную онемелость.

– Не стоит, – отрывисто кивнула волшебница. – Как у вас, валькирий, с голодовками? С воздержанием от еды и питья?

– Выдержу, – Райна поднялась. – Я готова, кирия. Могу указать направление, которым отсюда выбираться.

– Не сразу, Разбивающая Щиты, не сразу. Мы не уйдём, прежде чем я не пойму творящегося тут.

– Что для этого нужно сделать, кирия?

Сигрлинн помолчала, раздражённо поджав губы, а потом вздохнула, развела руками:

– Не ведаю, валькирия. Пока что не ведаю.

* * *

Старый Хрофт погружался всё глубже в густой сизый туман, пронзённая грудь пылала и вздрагивала, каждый вздох – словно проводишь нагой ладонью по-над кузнечным горном. Его память уже отделилась, уже одевалась плотью, воплощалась, готовясь вернуться сознанием асов и асинь, уже не бессловесных зомби, но таких, какими они и были при жизни. Рассеянное по великому пространству Упорядоченного собиралось обратно.

Оно собиралось, а сам Ас Воронов тонул.

Ему казалось, что далеко-далеко наверху осталась поверхность Источника; через его горловину начался этот путь.

Словно змея, вьётся и вьётся незримая обычному глазу жила, уходя всё дальше и дальше в недра Упорядоченного, скользя сквозь Междумирье и почти не задевая его. Подобно корню, она разбрасывала в стороны множество отростков, постепенно истончающихся до волоса, жадно оплетая не только купы растущих в Межреальности живых «кустов» и «лесов» (каковые не были, конечно, ни кустами, ни лесами – их прозвали так исключительно за внешнее сходство), но и – стоп, неужели?! – целые миры. Или это только кажется ему, Хрофту, ослеплённому болью?..

Нет, не кажется. И боль вовсе не ослепляет, совсем напротив; принесённая жертва дивно обостряет зрение. Взгляд Старого Хрофта скользил вдоль протянувшихся далеко-далеко ответвлений жилы, добирался до истоков, откуда она жадно насасывала магию; но там, в самой глуби, где таилось её истинное начало, крылось нечто и вовсе невозможное, непредставимое, куда Отец Дружин сейчас и пытался пробиться. Он сделал то, зачем явился сюда, и жертва не напрасна – асы возвращаются, Фенрир уже должен бы заняться ими, встретить должным образом – но вот он сам, Ас Воронов, занырнул, похоже, слишком глубоко.

Что ж, это, во всяком случае, справедливо. Лучше так, чтобы скальды сказали:

Жизнь отдал,

Честь не утратив,

Но будет жить

Слава героя.

Нашли бы, что сказать, в общем. Жаль только Райну, его Рандгрид. Так близко подойти к победе, встретиться, отыскать друг друга и сразу же вновь потерять…

Но он должен узнать, куда ведёт эта жила и где берёт начало. Асгарду Возрождённому не надо чужого, и если священный Урд бьёт в Обетованном, то так тому и быть. А под корнями Иггдрасиля пробьётся другой Источник. Источник, который не будет угрожать всему Упорядоченному.

Силы во вселенной много, хватит на всех, если знаешь, как правильно проложить ей путь.

А он, Ас Воронов, идёт в свой последний поход. Жаль только, что нет достойного врага помериться силами, и противник тут – он сам, его собственная слабость. Он должен увидеть, узнать как можно больше и не дать этому знанию остаться с ним навечно.

Глубже, глубже, и с ним только его самая верная спутница – боль.

Прости, Фенрир, прости, племянник – не от твоих клыков настанет моя смерть.

Прости…

* * *

– Зря стараешься, – холодно промолвил волку посланник Дальних, стоя скрестив руки на груди. – Зря время теряешь. Хозяин Асгарда оказался трусом; он признал себя неспособным выполнить слово и сбежал, сбежал в смерть. Постыдно и недостойно великого аса. Позорно.

Фенрир не ответил, всё так же неистово зализывая рану в груди Отца Дружин. Сотканная из жемчужных молний палица выпала из мощной длани, застыла в луже крови, шипя, словно рассерженная кошка.

– Хватит, хватит, – поморщился посланец. – Я чувствую, твой… хозяин – да, хозяин! – что-то сумел сделать там, в последний момент. Быть может, у нас ещё найдётся предводитель для воинства Древних Богов.

Волк не отвечал, не ответил даже на прямое оскорбление. Сказать ему, Роковому Зверю, которому пророчества отводили участь Проклятия О́дина, что Старый Хрофт – его хозяин?! Немыслимо, невозможно!.. Оскорбителя надлежало разорвать, разорвать немедля, прямо там, где стоит!..

Но Фенрир словно бы ничего не услышал, не повернул головы, не повёл ухом; мохнатая грудь прижималась к неподвижному Отцу Богов, длинный розовый язык так и мелькал.

Посланник Дальних пожал плечами и зашагал прочь, к вратам Асгарда, где ждало собранное им и его собратьями воинство.

…Волк не останавливался, глаза его горели жутким огнём, словно и в самом деле настал день Рагнарёка. Он лизал и лизал неподвижную грудь Старого Хрофта и замер, только когда бока его коснулась твёрдая длань в стальных наручьях, изукрашенных языками оранжевого пламени.

Рядом с Фенриром стоял Локи.

* * *

– Едва ли нам дадут тут долго прохлаждаться. – Сигрлинн вновь начала плести какое-то заклятие, долгое, донельзя сложное, и валькирия, смутно ощутив лишь самое его начало, тут же бросила безнадёжное занятие – пытаться понять, что же задумала чародейка.

– Знать бы, почему мы вообще тут можем стоять, – проворчала Райна, невольно потирая только что залеченную переносицу. – Если надо, бьют они метко.

– Именно что. – Волшебница творила перед собой в воздухе нечто призрачное, серебристое, меж изящными пальцами протянулись паутинной тонкости нити. – Но коль так – грех не использовать… Дай руку, Рандгрид!

Райна повиновалась.

– И показывай дорогу. – Вокруг них всклубилось уже знакомое жемчужно-тонкое сияние.

– Как?

– Просто представь, как она тебе открылась. – Сигрлинн по-прежнему держала валькирию за руку. – Я сделаю остальное.

Райна честно попыталась. Ей казалось, что ничего не получается, что без летящего впереди неё незримого дара дочерей Аса Воронов ей никогда не увидеть пути, ведущего прочь из темницы.

– Молодец, – проговорила чародейка, стоя рядом с ней и плотно зажмурившись. – Держись теперь так! Удерживай!..

Их кокон пришёл в движение; лабиринт зелёных кристаллов, протянувшийся куда-то в тёмную бесконечность, оставался позади.

«Неужели всё вот так просто?» – Райна каждый миг ждала ослепляющего удара в лицо, невольно нагибая голову и прикрываясь плечом, хотя это бы, конечно, не спасло.

Позади оставались несчитаные лиги тёмного пространства, плотно набитого зелёными стеклянистыми громадами. Они заполняли всё вокруг, разбухали, росли, так что серебристому кокону было всё труднее и труднее находить себе путь.

В ушах Райны неуклонно рос, ширился, поглощая всё внутри сознания, неумолчный шум, скрежет, громыхание, словно впереди и впрямь мололи исполинские жернова.

Напор силы становился всё мощнее. Её ветер грозил перерасти в ураган, но пока что Сигрлинн справлялась, напротив, сама всё ускоряла и ускоряла бег их кораблика по невидимым волнам.

– Только тут… такое… и проделаешь!..

Райна кивнула. Да, в обычном пространстве Межреальности на подобное просто не хватит силы. Здесь же они проносились над изумрудными громадами, под изумрудными громадами, вдоль изумрудных громад; гладкие, отполированные неведомыми руками поверхности, а под ними…

Смутные фигуры, пейзажи, уходящие так глубоко, насколько мог проникнуть взгляд. Очертания каких-то стен, башен, шпилей, какие только можно вообразить. Взор Райны ловил то застывшие в камне города, то величественные храмы на фоне гор, то мирные деревушки – и почему-то они впечатывались в память, словно она целый день провела, разглядывая их во всех подробностях.

Селения, города, горы, бухты, корабли… моря, застывшие, обратившиеся в зелёный камень.

Она заметила их только сейчас, смутные тени под зеркально гладкой поверхностью обрели вдруг ослепительную чёткость. Дальше – или глубже – в лабиринте зелёных исполинов ничего уже нельзя было разглядеть.

– Ты видишь, кирия?!

– Вижу, – Сигрлинн отозвалась с заметным трудом, сдавленно, словно ей что-то мешало разом и говорить, и удерживать несущее их вперёд заклинание.

– Миры, кирия! Целые миры!..

– Целые миры… уже окаменевшие и теперь растворяющиеся в зелёном, обращающиеся в кристалл… – эхом откликнулась чародейка. Лицо её исказилось. – Мы в чреве Дальних, Рандгрид. Здесь Упорядоченное становится кристаллом, по-настоящему упорядоченным…

Вот откуда здесь сила, ошеломлённо подумала Райна. Без неё зелёные кристаллы просто не смогут расти.

Конечно, всё это – лишь беглый взгляд в нечто, смелое рассуждение, и никто не знает, как оно на самом деле. Для этого, понимала валькирия, нужно остановиться и долго, осторожно, методично проникать поисковыми заклятиями в глубь зелёных монолитов; им с Сигрлинн просто очень хочется думать, чтобы Дальние оказались самыми злодейскими злодеями, какие только могут быть.

Миры окаменели. Целиком ли или их раздробило на части? И те фигуры, что виднеются на улицах, дорогах, полях, человеческие и не очень – как они умерли? Что с их душами? Остались здесь, в зелёной тюрьме, или отправились к Великому Орлу?

Да, чем ближе к «выходу», или «границе», тем яснее становились эти картины, тем больше в них деталей; и, что самое ужасное, тем лучше они запоминались, во всех подробностях.

Люди и не-люди, звери и чудовища, страшные и не очень, домашние и дикие, – все они сделались добычей зелёной темницы.

– Но как? Но когда? – услыхала Райна. Валькирия обернулась – глаза волшебницы пылали, точно уголья в камине; казалось, струйки пламени сейчас потекут, подобно слезам, сорвутся огненными каплями, подхваченные ветром магии. Сигрлинн говорила на понятном воительнице языке, языке Асгарда.

– Вы не замечали, кирия? Не замечали, как исчезают миры? – Райна вдруг поняла, что почти кричит.

Сигрлинн покачала головой, не глядя на воительницу.

– Хитро… как хитро… – шептала она, не сводя глаз с мелькавших в глубинах зелёного кристалла картин.

– Что «хитро»? Вы ничего не замечали?!

Чародейка застыла белоснежной статуэткой, ничего не отвечая. Молчание получилось весьма красноречивым.

– Они подбирали мир тут, мир там… – продолжала Райна, подхваченная странным и злым вдохновением. – Это не бездна Неназываемого. Это не Спаситель с его катастрофами. Это Дальние, зелёная чума. И о ней никто ничего не знал?!

Сигрлинн не отвечала, только вокруг неё неистово билась, словно сердце мчащегося во весь опор скакуна, аура силы. Вздувалась парусом и вновь опадала, стягивалась в точку и вдруг разворачивалась длиннейшими незримыми полотнищами; чародейка плела немыслимо сложные заклятия, преобразуя вокруг них саму эту убийственную реальность, где не выжить было бы даже Райне.

– Это Дальние. И о них никто не знал… – вполголоса, для себя самой повторила Райна, глядя на проносящееся мимо кладбище широко раскрытыми глазами.

Они срывали миры с древа Упорядоченного, подобно воронам, склёвывающим ягоды с куста. Ягодка здесь, ягодка там – сперва и не заметишь, а когда заметишь – будет уже поздно, ничего не останется.

И здесь не с кем сражаться, кроме самого лишь пространства, умирающей тени Междумирья. Оно втянуто меж давящих всё и вся изумрудных валов, истирается в труху, в песок, в пыль и даже ещё во что-то более мелкое. Дальние не размениваются на пустяки, а если размениваются – будь уверена, валькирия, всё это лишь для отвода глаз.

Но неужто их так просто выпустят отсюда? Ударили один раз – и отступились?

Она бросила быстрый взгляд на чародейку. Лицо Сигрлинн покрывал пот.

«Этого же не может быть, – подумала валькирия. – Её плоть – ничто, видимость, подделка; я видела твою истинную суть, чародейка, никогда не забуду тот огненный вихрь!.. Зачем ты притворяешься?»

Последнее она невольно произнесла вслух.

Сигрлинн дёрнулась, словно её обожгли хлыстом.

– Я… не… притворяюсь, – просипела она. – Мы… принимаем форму… со всем содержимым. Сейчас… не время…

Райна знала, что «сейчас не время». Она напряглась, ожидая готового вот-вот обрушиться удара, пытаясь угадать, не пропустить, увернуться.

Валькирия не пропустила и даже приняла незримое вскинутым наперевес клинком. Чутьё Древней, дочери О́дина, не подвело, но этого оказалось слишком мало.

…Сметённый обрушившейся на них мощью, замерцал и погас серебристый кокон. Сигрлинн захлебнулась коротким криком; чародейку и воительницу закрутил тёмный вихрь; Райна провалилась в чёрное беспамятство.

Глава 3 Сильвия Нагваль; Хаген, ученик Хедина

Тяжёлые плащ, камзол, порты – расшитые золотой нитью, разубранные самоцветами, излюбленное одеяние достопочтенного лекаря Динтры – валялись скомканные в углу. Круглое помещение без окон, стены грубой каменной кладки, узкая и низкая дверца – чёрное кованое железо гномов.

Коричневые стойки с оружием, самым разнообразным. Мечи простые, полуторные эстоки, бастарды, двуручные чудовища в человеческий рост; секиры и топоры, бердыши, пики, алебарды, гизармы, совни; и очень необычная глефа, с выбросными лезвиями на обоих концах древка.

Щиты, доспехи кольчатые и пластинчатые, зерцала, кирасы, поножи, наручи, шлемы всех видов – здесь хватило бы вооружить с ног до головы добрую дюжину латников.

И посреди всего этого, сумрачно глядя на тускло поблёскивающую сталь, застыл высокий седой человек, неуловимо похожий на старого, но по-прежнему смертельно опасного волка-одиночку.

Его волосы не проредили годы; но зато лицо иссекло шрамами. Впалые щёки, белоснежные крепкие зубы.

– Я готов, Учитель. – Хаген, тан Хединсея, рождённый когда-то очень, очень давно в Восточном Хьёрварде, говорил, обращаясь к розоватому кристаллу, уютно устроившемуся в его левой ладони. Правая лежала на рукояти обнажённого ножа тёмной стали.

Внутри кристалла слабо светился крошечный огонёк, напоминавший сейчас угодившего в банку светлячка.

– Я готов, Учитель. Сильвия Нагваль выполняет твою волю, и выполняет весьма ретиво.

Огонёк замерцал, словно отвечая, однако седые брови последнего Ученика внезапно сдвинулись.

– Учитель?

Кристалл вздрогнул, искорка света в нём судорожно заметалась, словно и впрямь пленный светляк.

– Учитель? – голос Хагена сделался холоден и напряжён, брови сошлись, губы сжались в злую ухмылку.

– Кажется, они очень торопятся, – сообщил он молчаливым пикам и алебардам. – Так торопятся, что совсем уже не стесняются…

Подбросил и вновь поймал розовый кристалл.

* * *

Целитель Динтра, толстый, одышливый и неторопливый, соблюдая достоинство и опираясь на внушительного вида чёрный посох, шествовал улицами Долины. Ему поспешно и почтительно кланялись – новая распорядительница Совета Долины, госпожа Нагваль выказывала целителю особое уважение, прислушиваясь к мудрым советам.

Долина напоминала сейчас разворошённый муравейник, спешили туда-сюда озабоченные маги, торопились слуги, пахари-арендаторы – дело находилось всем.

Мир под названием Джерто пал к ногам Сильвии Нагваль, последней из Красного Арка, а теперь – «досточтимой распорядительницы Совета Долины», – словно перезревший плод. Пять ударных отрядов, возглавляемых двойками магов из гильдии Эвис Эмплады, одновременно, на рассвете, обезглавили все пять имевшихся во всём Джерто королевств. Маги-погодники и иллюзионисты обеспечили эффектные и красочные представления перед сбежавшимся на площади народом.

И людям было объявлено, что отныне жизнь их меняется, могучие чародеи из Долины Магов будут следить, чтобы со всеми поступали по справедливости: бедные не умирали бы в муках от голода, лорды не чинили бы произвол и купцы не драли бы последний грош за гнилой товар. Королей не станет, а будут советы из достойных; если же и они не оправдают доверия, так расправа у господ чародеев короткая.

Народ было приуныл, но, едва ему зачитали список отменяемых или снижаемых податей, весьма повеселел.

Во всём Джерто не нашлось и сотни тех, кто, несмотря ни на что, решил бороться с захватчиками, но с ними Гильдия Боевых Магов разберётся в будущем, если, конечно, их не переловят сами пахари и горожане, которым станет жить куда лучше при новой власти.

Врачеватель Динтра никуда не торопился. Он шёл в Совет.

* * *

– Госпожа распорядительница, прибыл досточтимый целитель…

– Просите! – Сильвия резко поднялась.

Паж в беретике и сером с янтарём камзольчике поклонился, распахивая двери, в которые величественно вплыл необъятный живот досточтимого целителя, обтянутый парчой и бархатом. Стукнул о пол чёрный посох.

– Ступай, милый, ступай себе, – барственно обронил целитель, не поворачивая головы к юному пажу. Мальчишка торопливо отсалютовал и пулей вылетел за дверь, забыв даже испросить разрешения у Сильвии.

«Розог бы ему», – мстительно подумала дочь Хозяина Ливня. Впрочем, паренька можно понять. Как бы ни были хороши заклятия, скрывавшие истинный облик старого лекаря, что-то всё равно оставалось, и юный паж это чувствовал.

– Можешь сесть, – сухо сказал Динтра. Закряхтел, опуская массивное раздобревшее тело в широкое кресло.

«Славно притворяешься. Но я-то знаю, каков ты, когда без маскарада. Старый волк, волк-оборотень. Смертельно опасный, кого боится даже Хаос во мне. Слуга или посланец кого-то из великих… нет, скорее именно посланец. Слуги так себя не ведут, даже самые доверенные».

Сильвия молча села, пытаясь сохранить остатки достоинства.

– В этом Джерто у тебя неплохо получилось. – Динтра глядел прямо в глаза девушке, и взор у него был прежний, волчий. Как тогда, когда он держал меч у её горла, а остриё прокалывало кожу.

– Благодарю, – в тон приветствию, так же сухо отозвалась Сильвия. И – замолчала. Пусть говорит пришелец.

– Справились быстро, без лишней крови и ненужной суеты…

«Чего он тянет? Это все и так знают. Испытывает меня? Ждёт, как я отвечу? Не буду я ему отвечать! Слушаться буду, а стелиться – ни за что!»

– Сопротивление слабое, кучка героев – или дураков, что зачастую одно и то же – особых неприятностей не доставит…

«Угу, не доставит. Знал бы ты, с каким удовольствием я б их всех перевешала. Просто чтобы забыть унижение от тебя…»

– Пришла пора приступить к следующей стадии плана. – Целитель шевельнулся в жалобно заскрипевшем кресле. Маскировка его была почти идеальна. – Отправиться в тот мир, который я тебе показывал.

«А собственно говоря, чего я бешусь? – вдруг подумала Сильвия. – Я проиграла не войну, даже не сражение – так, мелкую стычку. И проиграла кому!.. Если будешь грызть себе локти и лезть на стену, милая, никогда ничего не добьёшься. Ты его должна полюбить, полюбить по-настоящему, всякий обман он раскроет мигом, нечего и пытаться… Раскроет и…»

«… и убьёт» – закончил кто-то в её сознании холодным, рассудительным голосом.

Лекарь откровенно наблюдал за ней, утвердив локти на боковинах кресла и соединив кончики пальцев. Ни дать ни взять – пожилой профессор, ведущий персональное собеседование с подающей надежды аспиранткой.

– Да, господин Динтра, – Сильвия опустила глаза. – Я помню. Мой отряд, пять десятков магов и я сама, мы должны отправиться в показанный вами мир. Отправиться и…

– И сделать так, чтобы с шаров, принадлежащих Читающим Заклятия, никто, кроме нас, не смог бы ничего считать, – внушительно закончил целитель.

– Но, высокочтимый господин, как вам угодно, чтобы я это осуществила? – Хаос оживился внутри. Глупый он, однако, ему лишь бы разрушать. – Желательно, чтобы там вообще бы ничего не осталось?

– Если не будет иного выхода, – жёстко сказал Динтра, и глаза его сделались поистине волчьими. – Но я предпочёл бы увидеть… э-э-э… результат, подобный Джерто. Шары могут мне понадобиться.

– Но мир, даже самый мелкий, всё равно огромен, – Сильвия осторожно пробиралась сквозь разговор, словно по тонкому льду. – Пять десятков магов может не хватить, тем более что боевых там – всего десяток. Нужны карты; про Джерто мы знали всё, а об этом мире – не знаем совершенно ничего, даже дороги туда не знаем… Куда бить, какой там враг, какова его природа, сколько воинов, какое оружие…

– Н-да, тебе, Нагваль, можно только посочувствовать, – усмехнулся целитель.

– Но, высокочтимый… разве не в ваших интересах сделать так, чтобы моей миссии сопутствовал успех?

– Разумеется, в моих. – Динтра глядел на неё в упор, неотрывно. – Поверь мне, Нагваль, я с куда большей охотой отправился бы туда сам. Но порядок вещей именно таков, как он есть. Что же до карт… – Он ловко извлёк из недр плаща давешний свиток. – Бери. Здесь всё.

Сильвия молча приняла свиток, не развернув. В кабинете досточтимой распорядительницы Совета Долины наступила странная тишина.

– Если это испытание, – глухо сказала наконец девушка, – то, право же, господин Динтра, не самым лучшим методом. Если вы сомневаетесь, что я могу сжечь в пепел всех этих ваших «читающих», то зря. Сожгу и не поморщусь.

Динтра не перебивал, слушал, слегка кивая, словно соглашался.

– Если вы сомневаетесь, что я справлюсь, оказавшись в совершенно незнакомом мире, в компании с полусотней чародеев, из которых хорошо если пятеро хоть что-то понимают в войне, – то тоже зря. Я справлюсь. Может, неэлегантно, но эффективно. Как уже сказала, просто сожгу. Вы же не установили категорического запрета на разрушение этих ваших «шаров».

– Продолжай.

Его что, это забавляет? Нет, Сильвия, не злись, не злись, не давай Хаосу воли, ни в коем случае не злись!

– Я хочу предстать, – вдруг выпалила она.

– Чего? – Кажется, ей удалось его удивить. – Предстать? Где предстать? Зачем предстать?

Сильвия не улыбнулась.

– Перед теми, кто послал вас сюда, высокочтимый. Я хочу служить им, так же, как служите вы.

– И кому же я служу, Нагваль?

– Не ведаю, – она пожала плечами. – Но кому-то очень, очень могущественному. Никто в Долине не сотворит подобных маскирующих чар, даже мессир Архимаг, не говоря уж о сгинувшей Радуге. Так вот, – она бестрепетно воззрилась на Динтру. – Я хочу служить им. Как… как вы, досточтимый.

– Ты не понимаешь, Нагваль. – Взгляд волчьих глаз сделался ледяным. – Ты думаешь – «прибьюсь к кому помогущественнее, и будут мне всякие вкусности», так?

– Так. – Врать этому человеку смысла не имело. – Но что ж с того? А вы сами, многопочтенный? Вы – не «прибились»? И на «вкусности» не рассчитывали?

Динтра неожиданно улыбнулся, и это была совершенно не та улыбка старого добродушного лекаря, которую знали все в Долине от мала до велика. Так мог бы улыбаться вождь, стоя перед готовой к долгожданному бою дружиной.

– Я не прибивался, Нагваль. Мой путь был предначертан, и я иду по нему с самого рождения, но об этом мы с тобой говорить не будем.

– Отчего же, господин Динтра? – негромко ответила она. – Я ведь тоже не выбирала ни родителей, ни дороги. Её выбрали за меня…

– Чушь, – резко бросил целитель. – Ты приняла в себя Хаос. Ты выбрала.

– А разве можно было избежать?

– Конечно, – Динтра пожал плечами. – Хаос не настолько могуществен, иначе от всего Упорядоченного уже давно бы ничего не осталось. Он никем не может овладеть насильно – только если тот, на кого он нацелился, уже согласен. А ты была согласна, Нагваль.

– И что же, господин Динтра? Что с того? Вы не убили меня сразу…

– Потому что даже Хаос можно обратить себе на пользу, – перебил её целитель. – Если, конечно, знать как. Однако, Нагваль, тебе время собираться. Играть в правительницу Долины, конечно, очень весело и приятно, но пора и честь знать.

– Мы готовы, – она пожала плечами. – Свиток…

– Укажет тебе дорогу, – вновь перебил лекарь. – На твоё счастье, там не так много настоящих крепостей, которые придётся штурмовать. Советую начать с главной, куда тебя выведет пергамент.

Это было уже кое-что. Сильвия деловито кивнула.

– Численность гарнизона, его состав, вооружение – мне всего этого знать не полагается?

– Этого я и сам не знаю, – нехотя сказал целитель. – Не забывай, Читающие Заклятия на то и Читающие, чтобы не подпускать к себе чужие чары или прознатчиков. Ты не подумала об этом, Нагваль?

Сильвия мысленно обозвала себя дурой.

– Вот почему тебе предстоит свалиться на них, как тот самый снег на голову. Внезапно, без разведки, без дозоров, почти ничего о них не зная. Но при этом и они о тебе знать ничего не будут. Ошеломить их дерзостью, даже, я бы сказал, – наглостью; ошарашить, чтобы они растерялись, чтобы от страха забыли б даже собственные имена, буде у них таковые имеются.

– Вы не знаете этого наверняка, досточтимый господин?

– Нет, – покачал головой Динтра. – И никто не знает, Сильвия.

Впервые за весь разговор он назвал её по имени.

– А… а вы? Вы пойдёте с нами? – вырвалось вдруг унеё.

– Нет, – целитель глядел на неё сурово и мрачно. – У меня… открылись срочные дела. К тому же целителей у тебя тут хватает. Как нетрудно понять, явиться там в моём… ином облике, скажем так, не представляется возможным.

«В ином облике. В ином. Он не сказал – в истинном. Запомним».

– Тебе предстоит показать, на что ты способна по-настоящему, – Динтра поднимался из глубины кресла, словно мифический зверь Ка-Торр из болотного логова. – Исполни это, и… и ты будешь «представлена». Только не думай, что тебя ожидают тут какие-то привилегии или что-то ещё. В тебе Хаос, а он – всеобщий враг.

«Он служит врагам Хаоса, это ясно. Что ж… тогда, может, и впрямь пока не стоит спешить…»

– Да, и ещё одно, – целитель встал, шагнул к порогу, но приостановился. – Не исключаю, тебе станут задавать всякие ненужные вопросы, требовать обоснований и прочего. В силу исключительности обстоятельств помогу тебе и в этом. Начнут… э-э-э… выражать сомнения в разумности всего предприятия – сошлись на документ Игнациуса. Свиток покажет. Спросят, откуда взяла, – говори, от меня. Все знают, что старик Коппер, скажем так, имел привычку время от времени беседовать со мной о высоких материях.

«Ты всё продумал, волк. Решил, что загнал меня, что я никуда уже не денусь. Что ж, думай так, мне оно даже выгоднее. А уж кто я на самом деле – дичь или охотник, мы ещё посмотрим».

– Благодарю, – сказала она вслух. – Благодарю вас, высокочтимый господин Динтра. Мечтаю в один прекрасный день почтительнейше обратиться к вам вашим истинным именем.

– Моё истинное имя – Динтра, – сухо отрезал лекарь. – Ничего, двери я за собой закрою сам.

* * *

– Господа маги, – Сильвия стояла в середине неширокого круга. – Первое дело – с Джерто – мы закончили более чем удачно. Теперь предстоит второе, несколько неожиданное…

«Всё-таки великая вещь – успех. Смотрят на тебя, Сильвия, уже совершенно по-иному. Одна только Эвис Эмплада мечет глазами молнии, но это мы уж как-нибудь перетерпим».

Боевые маги глядят веселее других, в конце концов, они все – наёмники, и подобные дела, навроде убийства в постели королей и правителей, им должны быть привычны. А вот всякие погодники с иллюзионистами – держатся так себе, и это скверно.

– Благодаря нам у простых людей Джерто теперь будет новая, лучшая жизнь, – продолжала Сильвия. – Никому не нужны зряшные убийства, но тираны и деспоты не заслуживают снисхождения, ибо каждый день их правления оборачивается смертями невинных.

«Так, двое приосанились, расправили плечи… Немного, но всё же!»

– Но сейчас, как я сказала, у нас совершенно особое дело. Чужая крепость в неведомом мире, в мире, где…

«Нет, я не скажу им, что там умеют читать сотворённые заклятия. Для магов Долины такое дороже золота и истинного серебра-мифрила, они вполне могут захотеть прибрать этакое богатство к рукам, а это едва ли понравится Динтре с его хозяевами».

– Где пристально следят за нашими последними успехами. Следят с нескрываемой завистью.

Эвис Эмплада нервно дёрнула щекой, положила руку на эфес, вскинула другую.

– Госпожа распорядительница! Никто в Долине никогда ни о чём подобном даже и не слыхивал. И мессир Архимаг тоже никогда об этом не упоминал, а уж он-то, будьте уверены, об окрестных мирах знал всё, и даже больше.

«Ишь ты, какая смелая. Просто „госпожа распорядительница“, без „… Совета“, без имени. Тебя-то, Эвис, я сломаю играючи, на тебя-то у нас с Хаосом сил хватит…»

По правилам, накрепко вбитым в юную Сильвию ещё дедом – командором Красного Арка, ей сейчас полагалось ввинтить дерзкую магичку физиономией в землю, заставить глотать собственную кровь, чтобы никто и помыслить не смог о мятеже.

По старым правилам…

– Мессир Архимаг был мудр и велик, – ласково проговорила Сильвия, подходя к набычившейся Эвис. – Под его защитой Долина жила мирно и спокойно. Его сила была такова, что не требовалось беспокоиться о каких-то завистниках и соперниках. Однако я – не мессир. Приходится думать и о подобных вещах. А что же до доказательств… не стану ждать ваших вопросов, господа маги, прошу, полюбуйтесь, – и она эффектным жестом развернула свиток.

…Сильвия не сомневалась в Динтре. Кто бы ни скрывался под его личиной, как бы ни звали на самом деле Старого Волка, как стала она прозывать своего победителя, – они играли честно. Угрозы были угрозами, обещания – обещаниями. И то и другое они выполняли. Дочь Хозяина Ливня была уверена, что свиток её не подведёт и не ошиблась.

– Рука мессира Игнациуса, – раздался голос кого-то из более старших чародеев. – И его печать…

– Такое не подделаешь, – тотчас подхватил другой.

«Интересные дела. Мессир Архимаг занимался разработкой ловушки для богов, а тут кто-то играючи подделывает его документ? Надо тоже запомнить…»

Эвис Эмплада – глаза горят, ноздри раздуваются – подошла ближе всех.

– Я должна это видеть, госпожа распорядительница.

– Смотри, Эвис, – равнодушно отозвалась Сильвия.

Глава Гильдии Боевых Магов смотрела долго, морщилась, хмурилась, кусала губу.

«Далеко тебе до Клары Хюммель, девушка. Ну да, ты куда старше меня, а всё равно – девушка. Не жила ты под Смертным Ливнем, который водил мой отец…»

Отчего-то Сильвии казалось, что чародейка Хюммель не купилась бы на столь нехитрую уловку.

«Или они просто все очень хотят поверить? Поверить, что их одолела не просто соплячка из ниоткуда, какие всё время прибредают к порогу их знаменитой Академии, а некто, имеющий право, с какими-то особыми, тайными отношениями с Архимагом, великим и ужасным? Ну да, наверное. Мне ведь тоже легче думать, что меня одолел посланец неведомых и грозных сил, противников Хаоса, хранителей равновесия вселенной…»

– Да, – наконец тяжело выдохнула Эвис. – Мессир Архимаг считал, что это… может быть проблемой. Чем скорее мы с ней покончим, тем лучше.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Сильвия. Улыбнулась совершенно искренне, ей даже не пришлось притворяться. – Тогда в дорогу, господа маги.

* * *

Хаген, тан Хединсея, ученик Хедина, Познавшего Тьму, оставил Долину почти сразу же после разговора с её самозваной правительницей.

Его никто не видел – ни гоблины, ни слуги, ни арендаторы. Вернее, видели высокого воина в чёрном кольчужном доспехе, и каждому он показался знакомым – командир полусотни алебардистов-наёмников, а может, старшой в охране купеческого каравана, что хаживали проложенными силою магов тропами через Межреальность до ближайших миров.

Каждый увидел своё, каждый ничуть не удивился и каждый очень быстро об этом забыл.

Личину Динтры Хаген оставил позади вместе с ворохом вычурных, безумно дорогих и столь же безумно неудобных одеяний.

Он вёл за собой коня, могучего вороного жеребца; благородный скакун гневался, будучи нагружен седельными сумами, словно какой-то презренный вьючный мул.

– Так надо, дружище, – звучал язык Восточного Хьёрварда, древний, во многом уже успевший измениться.

Жеребец обиженно фыркнул.

Поля, и фермы, и неширокий круг лесов остались позади, ученику Хедина распахивала свои объятия Межреальность.

Учитель не отозвался. Розоватый кристалл – самое надёжное средство дотянуться до него – оставался глух и нем, словно зажив своей собственной жизнью и не повинуясь более Хагену.

Но Познавший Тьму предвидел и такое.

– Оставляй всё и немедля в дорогу. Сам ощутишь куда. Давать наставления – только зря всё запутывать.

Губы Хагена плотно сжаты, брови нахмурены. Если замолчал розовый кристалл – это плохо, очень плохо. Сила пошла вразнос, пусть даже он сам, рождённый простой смертной, ничего не ощутил.

Сила пошла вразнос, это да, но также вмешался и кто-то ещё, очень могущественный, не уступающий, пожалуй, Истинным Магам. Кто-то смог додуматься, как помешать связанным друг с другом кристаллам, творению самого Познавшего Тьму, – а на такое способна была, наверное, разве только сама Сигрлинн.

И вот появился некто равный ей.

Конь размеренно рысил по змеящейся между мирами тропе; отсюда, из пределов Межреальности, они порой кажутся чем-то вроде дальних рощ, когда едешь по гребню холмистой гряды. Глаза стараются помочь, превращают непредставимое и невообразимое в нечто более-менее понятное и привычное.

Наверное, через Астрал было бы ещё быстрее, но Хагену требовалось ощутить направление. Учитель не мог снабжать его подробными указаниями, куда, когда и зачем.

Наставник Хедин мог расстаться с Зерном Судьбы своего последнего истинного ученика, но связи, из него проросшие, не разорвать уже никакими силами.

Познавший Тьму где-то далеко, но он здесь, в обычном пространстве Упорядоченного; творит сейчас что-то, что именно – Хаген сказать не мог, просто ощущал присутствие Учителя.

Никто не дерзал заступить дорогу хединсейскому тану; только какая-то тварь, напоминавшая сухопутного многоногого спрута в кольцах костяной брони, дёрнулась было наперерез из хищных ловчих кустов, однако, лишившись пары щупалец, быстренько ретировалась, заливая дорогу чёрной кровью из содрогающихся обрубков.

Привычно и даже не стоит внимания.

Вторая бестия оказалась на его пути, когда дорога нырнула в некое подобие ложбины, а хищные заросли почти сомкнулись над головой. Обычно тропы Упорядоченного не заводят умеющих ходить по ним в подобные места, но даже если и завели, такого, как Хаген, это не смутит.

Правда, на сей раз тропа завела прямо к логову сидячего проглота – твари, что врастает костями в ткань Межреальности и умеет так изогнуть все близлежащие пути с тропами, что ведут они прямиком в голодную пасть.

Жеребец Хагена не испугался, напротив, прибавил ходу, зло захрапел, словно ему не терпелось схватиться с врагом.

– Каков хозяин, таков и конь, да, приятель? – ученик Хедина похлопал скакуна по шее, привычно выхватил клинок.

…Метнувшиеся ловчие клешни-захваты с остриями и зацепами Хаген отбил, проскальзывая меж ними, уклоняясь и уворачиваясь; клинок с шипением рассекал плоть вместе с наросшими на ней пластами хитиновой брони.

– Зря ты это, приятель, – бросил Хаген, проезжая залитое тёмной кровью логово. – Сидел бы себе тихонечко, ловил мелких тварюшек, был бы цел и невредим.

Проглот ничего не ответил – нечем было отвечать.

На третий раз Хаген остановился. Дорога снова ныряла вниз, под крутой откос, тонула в волнах сизого тумана; а там, в этом тумане, явственно ощущалось движение, множественное, голодное и злое.

– Тебе это тоже не нравится? – вполголоса проговорил воитель коню.

Жеребец поглядел на Хагена фиолетовым глазом и согласно всхрапнул.

Третий раз. Это уже не случайность, не может быть случайностью.

Но как? Ученик Хедина ощутил бы наброшенное на него заклятие, привлекающее хищников Межреальности, представляющее его лёгкой добычей. Да и то сказать – пока что никого по-настоящему опасного на его пути не оказалось.

До сего момента.

Хаген не колебался. Решительно натянул поводья и двинулся в обход залитой клубящимся туманом низменности. Он давно уже не тот, что ищет победы в каждой схватке, зачастую бессмысленной.

Умеющий ходить между мирами всегда проложит новую дорогу там, где упёрлась в тупик или замкнулась в петлю старая.

Туман и ложбина остались по левую руку. Хаген настойчиво толкал коня противосолонь, обходя странное препятствие.

Правда, пробивать тропу становилось всё труднее – ощущение, словно бредёшь по грудь в вязкой тине. Так бывает, когда кто-то настойчиво пытается тебя остановить.

Глаза Хагена опасно сузились. Это будет интересно; давненько перед ним не оказывалось равного противника. Порученное Учителем он выполнял старательно, понимая, отчего тот возложил на него ношу легче действительных его сил, – Хаген не бессмертен, Познавший Тьму может лишь обманывать время, продлевая и продлевая жизнь своему ученику.

И для этого хединсейскому тану надлежало пребывать вдалеке, в поистине волшебном месте, таком как Долина Магов. Тамошние обитатели, сами того не зная, устроились очень подходяще; и даже когда по трусости переместили Долину куда подальше от угрозы вторжения козлоногих, то – наверное, инстинктивно – вновь выбрали место, как нельзя лучше подходящее для задуманного Учителем.

Но сейчас, так или иначе, ему нужно пройти. И он пройдёт.

Под копытами жеребца начала разворачиваться тропа, однако медленно и словно бы нехотя. Разворачивалась и сразу же гасла за спиной, не держалась; и всё время норовила свернуть влево, уткнуться в волны сизой мглы.

После того как пришлось в четвёртый раз исправлять её путь, Хаген не выдержал. Слез с седла, выдернул меч и осторожно зашагал к краю оврага, тотчас же придвинувшемуся с жадной готовностью.

Кто там прячется – уже не так важно. Межреальность огромна, никто не похвастается, что знает наперечёт всех её обитателей. Куда важнее, кто дерзнул шутить шутки с ним, Хагеном, таном Хединсея (тан – он тан навсегда).

Ученик Хедина застыл на краю заполненной туманом котловины. Велика… и всё растёт. Торчат над волнами мглы руки-ветки живого леса, словно затопленного половодьем, и кто-то беспрестанно снуёт, шмыгает, шевелится – там, под непроглядным одеялом клубящейся хмари.

Снуёт и шмыгает, но наверх благоразумно не лезет.

«Ну и не лезьте, не нужны вы мне здесь».

Хаген никогда не считал себя «чародеем». Его путь изменён Зерном Судьбы, и способности пришли с этим изменением. Сейчас же он настойчиво искал, кто же направил ищеек на его след, направил так ловко, что на нём самом не повисло ни одного следящего заклинания.

Это трудно – как сотворить такое, так и отыскать сотворившего. А труднее всего – не дать ему узнать, что ты его разыскиваешь.

Посмотрим, кто кого.

Коротким ударом Хаген вогнал меч прямо себе под ноги. Отступил на шаг и приготовился.

Вонзённый в ткань Межреальности меч сперва оставался неподвижен, затем слабо дрогнул несколько раз, по лезвию вверх от острия к эфесу бежали алые струйки, словно кровь.

У каждого, кто сам способен пересекать пространство между мирами, есть свой собственный магический запах, как есть запах обычный у всякого зверя или человека. На него можно навести, притравить по нему, но и этого не сделаешь так просто. Надо знать, на кого притравливаешь своих тварей; надо точно знать, кто кроется под личиной целителя Динтры.

Рассуждения эти Хагену с каждой минутой нравились всё меньше и меньше.

Учитель отправил его в Долину во многом и потому, что знал: на этот лакомый кусочек, подобно мухам на мёд, неизбежно слетятся всякого рода авантюристы наподобие Сильвии Нагваль, с Хаосом в крови или же без него. Явятся изгнанные короли, алчущие трона младшие дети правителей, не пройдут мимо разнообразные искатели приключений – маги Долины протаптывали тропы через Межреальность во многие близкие миры, так что по ним мог путешествовать даже не слишком опытный чародей.

Именно так добирались до знаменитой Академии её студенты и студентки.

Самый разный народ мог шастать в Долину и из неё, но кто мог догадаться о том, кто скрывается под личиной Динтры, если это оказалось не по зубам самому мессиру Архимагу?

Или он, Хаген, даёт себе увлечься лишь одной стороной дела, одним привычным обстоятельством? А что, если никто не засылал никаких прознатчиков в Долину, никто не накидывал на него никаких чар, а он столкнулся с чем-то совершенно новым, необычным и непонятным?..

Такое ведь тоже случалось. Взять хоть ту же Войну Ангелов. Никто не верил, а она взяла и произошла…

Меч подрагивал, вокруг эфеса сгустилось облачко алых капель. Хаген искал следы чужого взгляда, чужих чар и ничего не находил.

Наконец он со злостью выдернул меч, красные капельки разлетелись в разные стороны, словно стайка мошкары.

Простое, понятное и известное не сработало. Чары, полученные когда-то от Учителя и усовершенствованные за долгие годы в Долине, оказались бессильны. Всё в порядке, уверяли они, а Хаген знал наверняка, что нет, всё далеко не в порядке.

Заклятия не лгали, они просто больше не годились. В Упорядоченном появился тот, кто играючи или не очень, но обошёл, обманул чары, сотворённые Истинным Магом.

Хаген не сел в седло, и тропа Междумирья больше не разворачивалась перед ним. Ученик Познавшего Тьму повёл плечом, махнул для пробы пару раз мечом и, не оглядываясь, зашагал прямиком в заполнивший котловину густой сизый туман.

* * *

– Это здесь, господа маги.

Мир лежал под ними, укрытый густым облачным покрывалом. Там, похоже, всё серое, мглистое, туманное. И сырое. Скорее всего – сырое.

Сильвия невольно вспомнила Радугу. Красный Арк традиционно считался «мастерами огня», хотя сырости в подземельях это не убавляло. О других же орденах и говорить не приходилось. Мокрицы, ползающие по стенам, плесень, темновые грибы и прочие прелести.

«Почему я вспоминаю эту чушь? Мне надо думать, чтобы никто из моего воинства не разбежался, не исключая и Гильдию Боевых Магов. Эвон, как Эмплада опять зыркает; её б воля, точно всадила бы мне огнешар в спину».

Клара-то Хюммель, та уж наверняка бы всадила… Хорошо всё-таки, что она убралась из Долины куда подальше, в какие места – Сильвия и знать не желала.

Никаких порталов и нахоженных троп – отряд пробирался к миру-цели глухими окольными путями, лишь самую малость меняя им направления. Недоумения нарастали, Сильвии пришлось гаркнуть, что, мол, тут засели те, кто давным-давно следит за Долиной, подсматривает и подслушивает и кто знает, что они там способны учуять?.. Может, даже супружескую измену достопочтенных чародеев и чародеек!

Сразу несколько достопочтенных чародеев (как, впрочем, и чародеек) обнаружили известное беспокойство.

Развёрнутый свиток в руках Сильвии налился лиловым, на пергаменте проступили контуры горной цепи, крепостных стен, низких лесов, карабкавшихся по склонам, – всё тусклое, подёрнутое фиолетовой дымкой.

– Нам сюда, вот в это горло долины, меж двух склонов, – показывала Сильвия. – Сторожевые башни здесь и здесь, здесь – ворота. Нужно прорваться внутрь, и дальше – только прямо.

– Куда «прямо»? – каркнула Эвис Эмплада. – Внутрь прорвёмся, а дальше куда?

– Прямо, я же сказала, – холодно отрезала Сильвия. И добавила, подхваченная внезапно нахлынувшим вдохновением: – Они сами придут к нам.

– И чем они нас встретят? – не отступала Эвис. – Распорядительница, я, как глава Гильдии Боевых Магов, настаиваю…

– Если бы с вами не было меня, милая Эвис, – промурлыкала Сильвия, – твои опасения были бы оправданны. Но я здесь. И я пойду первой.

Эмплада демонстративно пожала плечами и опустила на лицо забрало. Её примеру последовали и остальные девять магов её гильдии; все они облачились сегодня в тяжёлые доспехи, не пренебрегая ни талисманами, ни амулетами, ни зачарованными кирасами.

Сильвия, напротив, не взяла с собой ничего. Лёгкая серебристая кольчужка, больше как символ её положения, голова непокрыта. На пояс она повесила кинжал, преподнесённый оставшимся в долине Джиакомо Бенци: вечно рвущийся с эфеса язык пламени.

Красивая, эффектная, но не слишком полезная вещица. Против Динтры он бы не помог; впрочем, там не помог и Хаос.

– За мной, – она шагнула на круто уходящую вниз тропу, спиралью ввинчивающуюся в верхние сферы мира Читающих Заклятия.

…Да, здесь нет почти ничего, кроме тумана. Облака, казалось, опускались к самой поверхности, влажные, рыхлые, косматые. Отряд Сильвии оказался на узкой дороге, мощённой серым камнем; справа и слева вздымались коричневые склоны, по ним карабкались карликовые, кривые, какие-то примученные деревца. Заросли, впрочем, были достаточно густы, чтобы так просто туда соваться.

Вокруг пусто и тихо, где-то в тумане негромко журчал ручеёк. Сильвия заглянула в свиток.

– Туда.

– Дозорное заклятие? – вполголоса осведомилась Эвис.

– Никаких заклятий. Приближаемся, словно мы самые обычные смертные.

Они шли через туманную пустоту, по мёртвой дороге, под неумолчный аккомпанемент бурливых ручейков, невидимых в густых зарослях.

– Здесь никто не ездит, – негромко проговорил Эгмонт. – Камни как вчера уложены. Даже намёка на колеи нету.

– Колеи на камнях? – наивно удивился кто-то из погодников.

– Именно, – кивнул Мелвилл. – Следы всё равно остаются.

«Погодники, похоже, вообще под ноги себе смотреть разучились».

Склоны мало-помалу становились всё круче, заросли – гуще. С тоскливым скрипучим криком пролетела какая-то тварь с перепончатыми крыльями и раздвоенным чешуйчатым хвостом, кто-то осторожно шуршал в кустах, но заступить дорогу магам никто не решился.

Вскоре по обе стороны на поднимавшихся всё круче кряжах стали видны сторожевые башни; тонкие, высоченные, ощетинившиеся бессмысленными остриями шпилей; иные торчали вертикально, иные же – параллельно земле так, что всё строение напоминало утыканную гвоздями палицу.

– Не останавливаемся, – прошипела Сильвия. – Идём как ни в чём не бывало! Никаких чар!

Маги переглядывались, но команды «госпожи распорядительницы» выполнялись всеми, даже строптивой Эвис Эмплада.

Дорога бежала теперь прямо, по всё сужающейся долине, и впереди уже виднелось нечто вроде странной, построенной волною стены, верх которой тоже покрывали игольчатые острия высотой в рост человека.

Но непохоже было, что всё это возводилось для обороны, для защиты от наступающих армий, с осадными башнями, стенобойными таранами и прочей снастью; Сильвия ощущала, как ворохнулся Хаос внутри, словно верный пёс, почуявший опасность.

– Все всё помнят, как действуем, – коротко бросила Сильвия, уже приближаясь к наглухо запертым воротам.

Здесь хватало силы, обычный мир, открытый течению великих живоносных рек. Однако крылось тут и что-то ещё, особое, непохожее, к примеру, ни на родной Мельин, ни на Эвиал. Какие-то небольшие, почти неощутимые возмущения тут и там, то возникающие, то пропадающие; воронки, круговороты, струи, что куда быстрее соседних; и, напротив, внезапно возникающие области неподвижности.

Это ощутила не только Сильвия. Маги крутили головами, кто-то невольно поёжился, но приказ никто не нарушил.

Ворота тоже не такие, как в нормальных, уважающих себя крепостях, – более похоже на решётку, сложное плетение, петли и кресты. За воротами, как и говорил Динтра, уходит в подгорную тьму неширокий коридор.

И по-прежнему никого живого, кроме так и не показавшихся мелких существ в зарослях.

– Распорядительница, – прошипела Эвис, не снимая руки с эфеса. – Это западня. Не будь я глава Гильдии Боевых Магов!

– Западня или нет, – холодно отрезала Сильвия, – мы идём вперёд. И не забывайте, что я с вами.

Эмплада скорчила гримасу.

– Мы тут торчим на виду, и на всё про всё хватит сотни арбалетчиков…

– Но здесь нет арбалетчиков, – Сильвия вглядывалась в темноту за решётчатыми вратами. – Приготовьтесь, я снесу створки, и все сразу внутрь! На их месте оставляем иллюзию. Помните? – она обернулась к чародеям соответствующей гильдии, и те поспешно закивали.

– Мы готовы, госпожа распорядительница Совета.

«Вот это уже гораздо лучше».

Сильвия шагнула к воротам. Солидная работа, хорошая, хотя и не гномья; серое железо кажется пористым и непрочным, но это только на первый взгляд. Жгуты его туго свиты и прокованы множество раз, защищены, само собой, чарами…

Но какие чары устоят против Хаоса?

«Недавно нашлись такие, что устояли, – со злостью на саму себя подумала Сильвия. – Надо было знать, на кого можно поднимать руку, а на кого нет!»

Тем не менее сейчас, повинуясь её воле, Хаос послушно потёк вперёд незримыми струйками, отталкиваясь от воли своей хозяйки, проскальзывая между мельчайшими частицами Упорядоченного; коснулся прутьев, оплетая их, словно вьюн – поваленные стволы в чаще.

Сильвия ощущала его нетерпение и жажду, жадность и неутолимое стремление разрушать; да, в этом они были с ним очень похожи.

…По серым извивам решётки побежали быстрые чёрно-багровые огоньки, и железо начало распадаться. Оно не «сгорало», оно просто улетучивалось, Хаос тратил ничтожную часть себя, уничтожая преграду.

Ворота дрогнули, и Сильвия готова была поклясться, что они на миг скорчились от боли, словно человек, в которого вонзили раскалённое докрасна лезвие. Решётка расползалась и таяла, открывая проход; дочь Хозяина Ливня молча махнула рукой, первой ринувшись в темноту.

Неяркий свет быстро мерк за спинами магов, тоннель с гладкими, отполированными до блеска стенами быстро уводил вниз.

Двое чародеев-иллюзионистов задержались; воздух в проломе задрожал, качнулся, и взорам предстали целёхонькие врата, какие высились тут от века.

«Едва ли это поможет – если здешние обитатели и впрямь способны читать чужие заклятия, но пусть будет. Во всяком случае, магам так привычнее, увереннее себя чувствуют…»

Тоннель вокруг тонул в кромешной тьме.

«Если это и в самом деле крепость и нас поджидают, то смести всех можно одним ударом».

Хаос был совершенно согласен. Получив изрядную толику свободы, он плясал, окружая Сильвию незримой сферой тончайших своих вибрисс. Хаос ждал, и последней из Красного Арка казалось, что он – в жадном нетерпении.

Никто из магов-спутников Сильвии, слава всем силам, не прибёг ни к каким заклятиям света. Вспыхнули старые добрые факелы, вырвав из темноты гладкие стены подземного хода.

Тоннель вёл слегка под уклон, и чем дальше, тем сильнее ощущалась странная, ни на что не похожая аура этого места; хотя, пожалуй, даже не только «места», а всего этого мира.

Впереди словно бились – все вразнобой – сотни и сотни живых сердец, только перегоняли они не кровь по жилам, а незримую и не ощутимую ни для кого, кроме магов, силу. Хотя, оспорила себя Сильвия, были здесь и многие «жилы», уходившие куда-то глубоко, к самому центру мира. И было здесь что-то ещё, другие устройства, тоже во множестве, словно натянутые струны, реагировавшие на мельчайшие колебания магии; и другое было тоже, но определить, что оно и для чего, на таком расстоянии у Сильвии не получалось.

Ещё немного.

Впереди сгущалась темнота, и не просто темнота как «отсутствие света», но тяжёлая, кажущаяся маслянистой и вязкой завеса. Факелы тонули во мраке, словно в бездонном колодце.

Вторгшихся по-прежнему никто не пытался остановить.

Сильвия жестом велела своим оставаться на месте. Действуя по наитию, шагнула к преграде, выхватывая из ножен пламенеющий кинжал.

Взмах – и завеса послушно лопнула, раздвигаясь перед ней, в глаза хлынул внезапный яркий свет, открылось неоглядное, необозримое пространство, заполненное сияющими жемчужно-серым светом шарами. Они не парили в воздухе – крепились к теряющемуся во мгле потолку надёжными и толстыми цепями.

И угловатые, изломанные тени, кажущиеся сейчас совершенно бесплотными, что застыли у этих шаров.

И сами шары, где среди серебристой субстанции то и дело зарождались, начинали тянуться, ветвиться, множиться, расти тёмные прожилки. Темнота то и дело заполняла почти весь шар и вновь исчезала, уступая место жемчужно-серой клубящейся дымке.

Кто-то из магов слабо охнул, Эвис Эмплада вскинула наперевес клинок, примеру предводительницы последовали остальные из её Гильдии.

Сильвия замешкалась. Почему старый волк не обсказал ей всё в деталях?! Почему она должна лезть сюда, словно слепой котёнок, ничего не зная, наобум?!

Хватило одного взгляда на шары, чтобы понять – они-то и есть то самое, что так сильно интересует «лекаря Динтру». Хаос, что она носила в себе, жадно потянулся к шарам, ему передавалось их неощутимое содроганье, в такт растущим и опадающим тёмным росчеркам.

Но с кем тут сражаться? Кого повергать? Кому приставлять кинжал к горлу? Вот этим теням? Как велел Динтра? Чтобы никто, кроме него, ничего бы не получил с этих шаров, никаких известий о сотворённых заклинаниях. Этого можно достичь, например, попросту их уничтожив, что, понятно, самое лёгкое. Но старый лекарь ничего не сказал насчёт «уничтожить». Он приказал – припомнила Сильвия – «тебе надо добиться, чтобы эти шары ничего и никому не выдавали. Чтобы никто, кроме меня, не мог ничего с них получить, никаких сведений».

Ему требовался контроль над ними, не просто уничтожение.

Бестелесные изломанные тени подбирались, меж тем, всё ближе и ближе, словно нимало не опасаясь пришельцев.

Это было, самое меньшее, глупо. А случай с Динтрой как раз и научил Сильвию не покупаться на подобное.

Ладно. Пока не стало горячо, Хаос мы придержим.

– Эвис и твои, прикройте нас! Гильерме! Начинаем локацию, как условились!

Гильерме Торрес, из Гильдии Запретного Знания. Пожалуй, если кто в Долине и поддерживал её, Сильвию, на самом деле, так это они. Прежде всего потому, что госпожа распорядительница Совета немедля приказала снять все и всяческие ограничения на их эксперименты, распорядилась выделить необходимые материалы и редкие реагенты, кои скупой Эрреас Трагне держал под спудом, оправдываясь «общей дороговизной и дефицитом бюджета». Гильдия Запретного Знания, хоть и небольшая числом, состояла из настоящих фанатиков знания, и притом именно «запретного» – рискованного, на самой грани дозволенного.

Им если золото и требовалось, так исключительно на закупки необходимого для их безумных экспериментов.

Гильерме подскочил к Сильвии, высокий, тощий, со впалыми щеками и торчащими в разные стороны волосами цвета снега – не потому, что стар или натерпелся всяких ужасов, а как побочный результат некоего опыта, который он, как и принято у «запретников», проводил на самом себе.

Сейчас глаза его горели, он не думал об опасностях, а лишь что представляется прекрасный случай испытать какую-то хитроизмысленную формулу.

– Мне нужен этот шар! – маг ткнул пальцем.

Сильвия кивнула; угловатая тень преграждала дорогу, но пока что атаковать не спешила, как и остальные её собратья.

Эвис и остальные без споров и колебаний выполнили приказ. Может, им и не сильно нравилась новоявленная «госпожа распорядительница Совета Долины», но в бою ничего не остаётся, как держаться вместе. «Плохой приказ зачастую бывает лучше, чем отсутствие самого распрекрасного».

Сильвия ощутила их удар. Трое боевых магов атаковали хорошо, дружно, как положено, прикрывая друг друга и скорее отбрасывая сжавшуюся перед шаром тень, чем пытаясь уничтожить.

Тень поспешно втянула острые изломанные конечности, отскочила с проворством удирающего паука.

Во множестве шаров, заметила Сильвия, распустились чёрные цветки из тончайших, сложно переплетённых нитей – словно в единый миг изобразив молниеносную копию сотворённых чар.

Гильерме приник к шару, быстро, чётко расставлял какие-то кристаллы, выкладывал меж ними мелкие тёмные камешки с выгравированными на них рунами.

«Сколько инструментов. Непрактично. Опасно. Очень легко всё порушить…»

– Прикрываем его, прикрываем все! – зло крикнула Сильвия. – В круг, встали в круг!

Но маги и так знали, что делать. Боевые во главе с Эвис держались возле самого шара, иллюзионисты уже творили нечто для отвода глаз. Сильвия не была уверена, сработает ли это здесь, где местные хозяева умеют читать заклинания, но пусть себе будет.

Пальцы Гильерме мелькали, как у музыканта-виртуоза. А сам он напоминал сейчас внимательного лекаря, хлопочущего над пациентом, в роли какового выступал громадный шар, заполненный жемчужными бурлящими клубами.

Тени сгущались вокруг, наползали друг на друга, сливались, разделялись и сливались вновь. Их становилось всё больше и больше; подёрнулись дымкой шары в отдалении. Никто пока не нападал; хозяева этого места словно бы изучали дерзкую кучку вторгшихся.

Сильвия тоже ждала. Место это удивляло её всё больше и больше; если здесь и впрямь умеют читать все творимые заклятия, то почему же при таком-то могуществе тутошние обитатели пребывают в безвестности? Зачем им это «считывание»? Зачем это знание? Продают тем, кто даст сходную цену? И эти тени вокруг, в которых безошибочно угадывается разум с волей – истинные ли они хозяева жемчужных шаров? Или просто слуги?

И как вышло, что на такое роскошное место никто из сильных мира сего не наложил лапу? Почему Волк отправил сюда именно её, Сильвию?

«Почему?»

Она вздрогнула, не сразу осознав, что это звучит в её сознании заданный чужим голосом вопрос.

«Почему вы здесь?» – холодно и безо всяких чувств.

Ага. Переговоры – это всегда хорошо.

«Это место нужно пославшим меня», – коротко ответила Сильвия без слов. Она не сомневалась – её услышат. А ещё она не сомневалась, каким будет следующий вопрос.

Так и случилось.

«А кто есть пославшие тебя?»

Сильвия усмехнулась про себя. Правда, если эти существа способны читать мысли…

Тем не менее она, как могла чётко, представила себе истинную личину лекаря Динтры – или Старого Волка, как она стала его звать.

«О-о-о… – изумлённо протянул голос в её сознании. – Хаген, тан Хединсея, ученик великого Хедина!»

Хаген, тан Хединсея, ученик великого Хедина… Слова вбуравливались в память Сильвии, чтобы остаться там навсегда.

Да. Это поистине великие силы. И наверняка те самые, на которых проектировал свою ловушку мессир Архимаг, и не о них ли те материалы, которые теперь у неё, Сильвии…^[77]

«Да, именно так! – со всей возможной суровостью заявила она мысленно. – Хаген, тан Хединсея!.. И лучше б тебе не спорить со мной, его доверенной посланницей!..»

«Нам горько узнать, что великий Хедин гневается на нас, – прошипел бестелесный голос. – С давних времён ведётся меж нами дружба; и никогда не случалось раздора!.. Отчего же он решил покарать нас?»

Этого Сильвия, понятное дело, сказать не могла.

«Не нам обсуждать волю великого Хедина! – отрезала она, и верноподданническому пылу в её мыслях оставалось только позавидовать. – Её надлежит выполнять, немедля и беспрекословно! А воля его проста – ему угодно, чтобы никто, кроме лишь ученика его Хагена, не получал бы никаких известий отсюда!»

Молчание собеседника показалось Сильвии растерянным.

«Великий Хедин требует, – повторила она, – дабы никто не узнал бы ничего из вычитанного в этих шарах!»

«В своё время мы помогли великому Хедину, – нашёлся наконец голос. – Мы помогли ему сделаться тем, кто он есть сейчас. Мы хотим говорить с ним, а не со слугами его слуг».

«Очевидно, великий Хедин весьма разгневан и лишил вас своей милости. Покоритесь его воле!»

Молчание, на сей раз куда более длительное.

«Мы хотим услышать повеление великого бога из его собственных уст. Тогда мы покоримся его воле».

Этого и следовало ожидать.

Круг замыкался, однако Сильвия предприняла ещё одну попытку.

«Не тебе, безымянный, ставить условия всемогущему богу. Говорю тебе, он лишил вас своей милости. Быть может, ваши шары показали что-то тем, кому показывать были не должны?»

Последнее она бросила совершенно наугад.

Ответом внезапно стало яростное шипение, словно от клубка разъярённых змей, и последняя из Красного Арка поняла, что попала в точку.

«Поэтому и гневается на вас всезнающий Хедин! – понеслась она по волнам вдохновения. – Велики ваши вины пред ним, и надобно вам пасть ниц, умоляя о прощении!.. А пока что – выполнить его волю, каковую я вам только что повестила!..»

Молчание. Сильвию окутала глубокая злая тишина, та самая, за которой непосредственно следует свист стрел или ревущее пламя.

Она успела выкрикнуть слова команды, прежде чем все шары вокруг заполнил хаос мечущихся тёмных росчерков, а Гильерме и вовсе полетел вверх тормашками, оказавшись слишком близко к блестящему жемчужному боку загадочной сферы.

Да, шары послушно показывали творимые вокруг них чары; конечно, разобраться здесь не сумела бы и вся гильдия Запретного Знания. Темнота рухнула на сгрудившуюся кучку волшебников, словно исполинская ловчая сеть, и в дело пошли привычные, знакомые заклятия Эвис Эмплады со товарищи.

К подобному боевые маги Долины готовились всегда и сейчас не растерялись.

Над головами отряда Сильвии распустился мерцающий цветок отражающих заклятий, на кончиках мечей самой Эвис и Эгмонта заплясали багряные огоньки. Мрак распался на множество лоскутов и длинных лент, словно простыня, исполосованная кинжалами; они падали на каменный пол, оборачиваясь змеевидными, сотканными из тьмы существами.

Маги рубили их деловито, сноровисто, к товарищам Эвис по гильдии присоединились и остальные.

Гильерме меж тем, придя в себя, с редкой выдержкой продолжал двигать свои руны с камешками, словно пытаясь решить какую-то сложную головоломку. Оскалившись, он медленно вёл рунир, с силой вдавливая его в пол, словно полируя неподатливый камень; изнутри шара к его оболочке потянулась тёмная ниточка, как будто отвечая.

Но куда больше Сильвия вслушивалась сейчас в собственные ощущения и в то, что чуял Хаос в ней. Его незримые нити продолжали вытягиваться, с редкостной и как будто бы не свойственной Хаосу осторожностью. Тени – здешние хозяева – исчезли, как сдутые ветром сухие листья; растворились в окружающей Сильвию темноте, которую Эвис и остальные азартно поражали сейчас огнешарами и короткими, удерживаемыми в узде молниями.

Эхо катилось подземельями, и Хаос послушно являл своей носительнице увиденное.

Мелкие дрожания, колеблющиеся в такт клубящейся черноте шаров струны – она ощутила это, с внезапно забившимся сердцем.

Да! Слушали! Этот мир уже не принадлежал самому себе!..

В этом она не сомневалась.

Однако кто же те, кто теперь тут распоряжается? И как выполнить приказ Хагена, «тана Хединсейского»?

Решение пришло само – отыскать истоки этих нитей и жил; отыскать и рассечь. А там видно будет.

Она, Сильвия Нагваль, последняя из Красного Арка, докажет всем, что дед не понапрасну тратил время, её обучая.

Сильвия старалась не вспоминать Мельин, родную башню своего ордена, сурового деда, у которого всякая вина была виновата – но именно что «старалась». И всё равно проскальзывало что-то вроде «деду бы это понравилось», «отец бы гордился», «мама бы похвалила».

Вот и сейчас – «деду б точно понравилось».

Распустить незримые усы-нити Хаоса, подчинив его собственной воле, заставить их, ничего не касаясь, проскользнуть меж самыми мелкими частицами Упорядоченного, туда, откуда начинались эти жилы, и…

«Поговорим, волшебница».

Голос был нов. В отличие от бесплотных шептаний здешних призраков – уверен, спокоен, полон жизни. Приятный и сильный, чуть низкий, мужской.

«Я здесь, неподалёку, – сообщил голос. – Не беспокойся за своих подданных – они будут заняты какое-то время, нас никто не услышит. Ну, и большого ущерба они не претерпят тоже, никому не нужны зряшные кровопускания».

«Кто ты?» – подобралась Сильвия.

«Человек. Такой же, как и ты. Волшебник. Правда, происхождение подкачало – ты из благородных, я же родился в трущобах. Впрочем, надеюсь, нам с тобой это не помешает».

«Чему не помешает?»

«Разговору, – терпеливо пояснил её собеседник. – Прости, что не могу явиться тебе в истинной плоти, пока не могу. Но имя своё назову, хотя едва ли ты о нём слышала. Кор Двейн, чародей, к вашим услугам, досточтимая госпожа Сильвия Нагваль, наследница ордена Арк из славного Мельина!»

Этот неведомый тип знал о ней слишком много. Уж не от того же Хагена ли, тана Хединсейского?

«Что ж, привет и тебе, чародей Кор Двейн, хотя мне о тебе ничего не известно. Но уверен ли ты…»

«Уверен, – властно перебил он. – Магам Долины ничто не угрожает, их просто свяжут боем на время, пока мы не договорим. Не бойся, никто не пострадает, несколько ожогов или синяков не в счёт, разумеется».

«Тогда к делу, чародей Двейн».

«К делу, чародейка Нагваль, – усмехнулся собеседник Сильвии. – Собственно говоря, я предлагаю тебе оставить то, за чем ты сюда явилась. Это ни к чему. Уверяю, мы сможем предложить тебе куда больше, чем пославшие тебя сюда».

Ка-ак интересно.

«И кто же послал меня сюда, чародей Двейн? Ответь, докажи, что по праву предлагаешь мне сделку!»

«То, что я ощутил повинующийся тебе Хаос, – достаточно, уважаемая волшебница Нагваль?»

«Откуда тебе известно моё имя и кто я такая, чародей Двейн?»

Сильвии всё это не нравилось, крайне не нравилось.

«Так уж получилось, что я – мы с друзьями – следим за Долиной Магов, – почти извиняющимся тоном ответил невидимый собеседник. – Само собой, такое событие, как появление новой правительницы, не могло пройти незамеченным. Наши осведомители отправили соответствующее донесение, за которым последовали и другие. Великолепный успех с этим мирком, как его, Джерло, Джерело? – не важно, впрочем. Успех, повторю, отменный. Не так уж трудно было обнаружить после этого выступление вашего отряда; очень скоро я убедился, что вы направились именно туда, куда я и подозревал. А что же до тех, кто вас отправил… Обращаясь к хозяевам этого места, ты назвала имя могучего бога Хедина, ещё прозываемого Познавшим Тьму. Сказала, что он сильно разгневан на здешних обитателей. Достаточно ли мной сказанного, чтобы ты согласилась на переговоры со мной, достойная волшебница?»

«Переговоры о чём?»

«Конечно же, о том, чтобы присоединиться к нам».

«К кому это – вам?»

«Нам, чародеям, борющимся за сво…»

«Не надо дурить мне голову сказками, Двейн, – желчно перебила Сильвия. – Всех и всяческих борцов за свободу надо отдавать на острые опыты чародеям-вивисекторам. В моей Долине Магов никакой борьбы за свободу не будет. А коли появится – поверь, я знаю, как с ней разбираться».

«Но сама-то ты служишь, не так ли? Новым Богам, я прав? Разве ты не хочешь быть сама себе хозяйкой?»

«Мои желания – моё дело, Двейн. Я так понимаю, следующей фразой ты поведаешь мне, что это место – под твоей защитой и мне следует убираться отсюда, поджавши хвост?»

«Гм. Это несколько поспешное суждение, – кажется, волшебник слегка смешался. – Я не хозяин этого места, не буду начинать знакомство со лжи. Я просто помогаю здешним обитателям. Не за просто так, конечно же, но – помогаю. И Новые Боги мне не хозяева. Тем не менее я считаю, что маги не должны никому служить, даже богам, и особенно – богам. Нам нужна сво…»

«Хватит, Двейн. Я уже всё поняла. Ты предлагаешь мне изменить великому богу Хедину и переметнуться на твою сторону, борцов за эту самую „сво…“. Так вот, Сильвия Нагваль никому не служит, а поступает так, как считает для себя полезным и нужным. Хочешь говорить – приходи ко мне в Долину, я приму тебя. А покачто…»

«Мне жаль, – вздохнул говоривший. – Мне казалось, мы сможем договориться, волшебница Нагваль. Кто бы мог подумать – наследница гордого ордена Арк на посылках у тиранов и выскочек, захвативших власть во вселенной и творя…»

«Это не важно, – перебила Сильвия. – Я сделаю то, для чего явилась сюда».

Вновь вздох.

«А если мы попытаемся тебе помешать? Не понарошку, как сейчас, а по-настоящему? Уверяю тебя, Нагваль, у нас есть чем тебя удивить, несмотря даже на тот Хаос, что ты носишь в себе».

Конечно, на это она не рассчитывала, и Хаген, тан Хединсея, не рассчитывал тоже, отправляя её сюда. Быть может, ей следует…

Сильвия внезапно вспомнила взгляд Старого Волка. Нет, этот не простит измены, и ему не докажешь, что всё это «в его же интересах». Древняя сталь не ведает таких тонкостей.

Он убьёт её безо всяких разговоров.

И хорошо, если просто убьёт, если после этого её душа освободится, последовав к предназначенному посмертию.

«Госпожа Нагваль?..»

Сильвия не ответила. Незримые щупальца Хаоса тянулись сквозь воздух, воду и камень – с равной лёгкостью. Где этот говорун Двейн, где он прячется?.. Или неведомый маг куда хитрее, и здесь у него какой-нибудь кристалл, или портал, или что-то ещё, позволяющее видеть на расстоянии и так же мгновенно отвечать?

Постой, постой… что это, сжавшееся тугим клубком отпорных заклятий, да таких, что и Хаос не сразу прошибёт?

И близко не подобраться, почует…

Да, такого на испуг не взять, сильный чародей, сильнее любого командора Радуги, даже, наверное, сильнее отца. Эх, фламберг бы сейчас, наследственный…

Но фламберга не было, а Сильвия Нагваль, последняя из Красного Арка, давно научилась сражаться тем оружием, что под руками здесь и сейчас.

Хаос втянул усы-вибриссы, сжался послушным клубком, словно диковинный боевой кот, готовый броситься на врага по первому знаку хозяйки.

«Досточтимая Сильвия?»

Нет, тебе не сравниться со Старым Волком, чародей. Если бы ты видел ту сталь в глазах, абсолютно безжалостную, холодную, готовую на всё, то понял бы меня. А так…

«Господин Двейн, наша беседа подошла к концу. Меня ждут дела. И не думайте, что сможете легко справиться со мной. Напомню, это не удалось целой Долине».

«Мне искренне жаль, госпожа Нагваль. Я мог бы ввязаться в драку, но… Попробуем сыграть, как вы предлагаете. „Явиться в Долину“, предлагаете вы, и говорить там? Что ж, отменно. Я приду. В знак моих добрых намерений – вы сейчас победите. То есть объявите о победе. Обитатели этого места какое-то время… воздержатся от своих обычных занятий. По истечении этого срока мы с вами встретимся в Долине и поговорим, как два цивилизованных человека, как настоящие маг и чародейка. Годится?..»

«Это уже лучше, господин Двейн. Приходите в Долину, мы поговорим. Как я вас узнаю?»

«Очень просто, – удивился чародей. – Я явлюсь к вам на приём, назвавшись своим подлинным именем, как Кор Двейн. Семь дней Долины, идёт?»

«Идёт…» – отказываться было глупо. Она должна понять, с кем имеет дело.

«Рад, очень рад. Тогда до скорой встречи, госпожа Нагваль. Вашим хозя… э-э-э… Новому Богу Хедину вы сможете отрапортовать, что его задание выполнено. Мир Читающих Заклятия будет замкнут. Во всяком случае, на время».

«Мне нужны доказательства. Пославшим меня тоже».

«Разумеется. Вы почувствуете, как наши… каналы, назовём их так, закрываются. Хаос в вас не даст мне соврать».

…И он действительно не соврал. Незримое, соединявшее мир Читающих Заклятия с теми неведомыми силами, которым, по мнению Хагена, не полагалось получать отсюда сведения, разъялось и расточилось.

«Ты сможешь проверить, госпожа Нагваль. Я буду иметь честь явиться к тебе в назначенное время».

…Кажется, к концу разговора она просто лишилась чувств. Её трясли за плечи, кто-то даже плеснул воды в лицо, не прибегая к чарам.

– Распорядительная Нагваль! Сильвия!

Это Эвис Эмплада, проплыла мысль в раскалывающейся от боли голове. Проклятие, чем он меня?.. или ничем? Или я свалилась сама по себе?

– Что… тут… было? Я… их держала…

– Они нажимали, – быстро докладывала Эвис, тон её заметно изменился, став куда более уважительным. – Нажимали, большинство наших чар тонуло, мы мало кого могли зацепить. А потом ты, распорядительница, что-то сделала… как тогда, в лесу, твоим огнём, и тени так и посыпались – один пепел.

– Ты их отогнала, госпожа распорядительница… – поспешил добавить кто-то.

Отогнала… надо же… а я ничего не почувствовала. Впрочем, ладно – проверить ещё раз, что там наговорил этот Двейн, и прочь отсюда. Домой. В Долину…

– Но, госпожа распорядительница! Мы только что добились такого успеха… такое место… небывалый артефакт… – разом загомонили все маги, и громче всех – Гильерме, так и просидевший всё это время рядом со своим шаром, обнимая его нежно, словно невесту.

– Ещё чуть-чуть, госпожа Сильвия! – умолял он, чуть не падая на колени. – Тут такое… такое… эх, хоть бы один в Долину перетащить…

«А на это никаких указаний не было. Лучше не рисковать».

– Н-нет… опасно, очень… оставьте всё как есть, Гильерме… поверьте, если б было можно…

– Ну хоть чуть-чуть поработать с ним тут, леди Нагваль! – не унимался чародей.

– Х-хорошо… Р-работайте…

«А у меня, может, хоть немного перестанет кружиться голова».

– Отлично! Спасибо, госпожа Сильвия!.. – Гильерме радовался, словно малыш новой игрушке, сразу же принявшись и дальше двигать свои рунные камешки, чертить новые фигуры и расставлять курительницы.

Эвис негромко отдавала распоряжения своим – Сильвия слышала краем уха, все дельные – охрана, дозорные чары, осторожное обследование всей этой пещерной системы… Молодец, пусть займётся.

Гильерме торопился, что-то лихорадочно записывал в большой кожаный журнал, обильно украшенный серебряными черепами и звёздами; заполненный жемчужным туманом шар отвечал чародею конвульсивными метаниями тёмных струй из глубины к поверхности, – словно змей, пытавшихся дотянуться до мага.

Сильвия кое-как повернулась, пытаясь устроиться поудобнее. Кто-то из чародеев подсунул ей пару заплечных мешков под голову, и было в этом простом жесте что-то такое, от чего госпожа распорядительница растерянно замигала.

Не угодливость, не подхалимаж, не желание «чтобы заметили», нет, простая помощь товарищу, совершеннейший пустяк.

– Ага! Вот оно, вот!.. – Гильерме аж подскочил, затряс сжатыми кулаками, мол, смотрите все, какой я молодец.

– Шары записывают возмущения магических потоков… и как-то ещё у них налажена селекция, отстройка от фона и случайных возмущений… невероятно, просто невероятно, коллеги! Нам бы такой в Долину, хоть один!..

– Тут ещё субстанция наверняка важна, – подал голос кто-то, кажется, из иллюзионистов. – Что за серебристая среда там внутри, а, Гиль?..

– Не разобрался ещё, – тот аж прикусил губу, вновь принявшись двигать свои рунные камешки. – Но на перемещения концентраторов в эпсилон-окрестности реагирует вполне предсказуемо. А если эпсилон у нас будет стремиться к нулю…

– Ага, и я тебя тогда в этот шар запихаю лично! – предупредила увлёкшегося адепта Эвис. – К нулю сам у меня устремишься!

– Вот! Глядите, глядите все! – тот словно и не услышал. – Самый сильный сигнал, мне удалось его вычленить на фоне всего остального…

Шар вдруг залила сплошная чернота, а потом на ней, словно на холсте под кистью живописца, стали возникать удивительные картины.

Сильвия увидела широкую панораму Мержеальности, так, словно смотришь с огромной высоты, но при этом различаешь, подобно парящему орлу, все мельчайшие детали.

– Очень мощный, очень чёткий выброс… – тараторил меж тем Гильерме, словно расхваливая товар на ярмарке. – Легко дешифруется, свёртка совершенно элементарная, раскрылась моментом…

«Надеюсь, госпожа Сильвия понимает, что здесь мы несколько помогли».

Всё тот же вкрадчивый голос.

«Пришлось попросить хозяев этого места, несмотря на пережитые ими унижения. Смотрите, госпожа Сильвия, шар являет вам чистую правду, даже нам при всём желании в его работу не вмешаться. Быть может, это подскажет вам… наиболее выгодное направление деятельности, если можно так выразиться».

Сильвия не ответила, однако незримый собеседник, похоже, и не ожидал иного.

«Смотрите, госпожа. Вам многое станет понятно».

– Что это, никак Междумирье?

– Далёкое, судя по всему…

– У меня в такой перспективе ничего не вспоминается…

– Совсем далёкое, ага. Сейчас… смотрю в каталог…

– Урбан, ты всегда таскаешь с собой кристалл с картами?

– Никогда не знаешь, когда и что может пригодиться, Эгмонт! Сейчас… нет, господа маги, эти области не каталогизированы, никто из наших так далеко не заглядывал…

– Это сколько ж единиц, Урбан?

– Не знаю, я ж по иллюзиям, не по топологии Межреальности…

– Очень далеко, – перебила Эвис. – Очень далеко, невообразимо далеко, так далеко, как никогда не забирался ни один маг Долины. Все поняли? Теперь тихо, и смотрите!

– Какая чёткость… Гильерме, ты можешь это как-то, э-э-э…

– Он не может, я могу.

– Молодец, Эгмонт!

– Рад стараться, дорогая моя глава гильдии Эвис!

– Всё б тебе шутить…

В шаре меж тем неспешно разворачивалась картина множества миров, сейчас представавших россыпью голубых, зеленоватых или коричневых глобул. Извивы Межреальности заполнял многоцветный призрачный туман, сгущения его заставляли вспомнить о пролёгших там тропах.

Ничего особенного, конечно, но в таком ракурсе Междумирье Сильвия ещё никогда не видела. Завораживает, конечно.

Края картины тонули в непроглядном мраке, однако затем Сильвия уловила и там, во тьме, некое движение. Что-то надвигалось оттуда, и радужные переливы пространства угасали, серели, застывали, делаясь похожими на серый мох, покрывающий камни в северных тундрах.

– Что это?

– Видели? Видели? Мир – исчез?

– Там что-то зелёное мелькнуло…

Сильвия приподнялась, заворожённо вглядываясь в разворачивающуюся картину. Вот мелькает среди посеревшей, застывшей Межреальности голубоватая капля какого-то мира, а потом она вдруг меняет цвет, становится зеленоватой, словно драгоценный изумруд. И – гаснет, серое разливается вокруг, и вот уже мир неотличим от окружающей мглы.

А потом серое сменяется тёмным, и всё исчезает.

– Чепуха какая-то, господа чародеи…

– Ага, верьте больше этим шарам, таких волшебных картинок вам напоказывают…

Они не хотят думать, что это всё на самом деле, мелькнуло у Сильвии. Им проще убедить себя, что всё это иллюзия, обман, «артефактные явления магической трансляции» или что-нибудь подобное. Главное ведь – придумать название со сложными словами, и кажется уже, что всё просто и понятно, хотя на самом деле конечно же нет.

«То, что вы видели, госпожа Сильвия, имеет место быть прямо сейчас, правда, очень далеко от вас и вашей Долины, на самых дальних пределах Вселенной. Там происходит небывалое – свёртывание самой Межреальности вместе с наполняющими её мирами. Сигнал действительно мощный. Читающие уловили его и поделились с вами. Скажите, госпожа Сильвия, ваш повелитель Хедин – осведомлён о подобном? Поделился ли он своим знанием с вами, отправляя вас сюда?»

«Великий Хедин сам решает, чем делиться и чем нет», – не стерпела Сильвия. Вот ведь дела, уже защищаю своего воображаемого «хозяина»!..

«Конечно. Но, в таком случае, спросите его об этом».

«А вы-то сами знаете, что это такое?» – резко бросила дочь Хозяина Ливня.

«Знаем, госпожа распорядительница Совета Долины. Знаем и пытаемся противостоять этому всеми силами. Игра в Упорядоченном разгорелась нешуточная, здесь множество сил, и у каждой – свои интересы. Мы же просто хотим, чтобы всё оставалось как есть. Такое вот у нас простое желание».

«Вы тратите на меня слишком много времени, досточтимый Кор Двейн».

«Поверьте, очень скоро я предстану перед вами самолично, как и было условлено. А пока что – досмотрите до конца. Весьма впечатляет, как мне кажется. Миры просто исчезают в совершенно новой для нас сверхупорядоченной среде, для чего у нас нет пока что правильных терминов. Самое простое уподобление – исполинский кристалл. Задумайтесь над этим, госпожа».

Задумайтесь, ага. Нашёлся наставник. Врёт, поди, что ничего об этом не знает, «нет пока что правильных терминов». Всё он видел, конечно же, а нам это показывает, чтобы сбить с толку и перетянуть на свою сторону. Зачем? Кто знает, может, требуется просто мясо, гнать в сражение – не важно, впрочем. Она, Сильвия Нагваль, хозяйка Долины и таковой желает оставаться. Поручение Старого Волка она выполнила… гм… э-э-э… ну, до определённого предела. Надо бы закончить.

Вот этим сейчас и займись, как только сможешь подняться.

– Всё, не удержать… – услыхала она лихорадочное бормотание Гильерме. – Выпадает из фокуса… основной поток уходит…

Картина в огромном шаре дрогнула, всклубилась чёрным дымом и исчезла; всё вернулось, как и было: серебристо-жемчужное свечение, простроченное множеством хаотично разбросанных тёмных нитей, сплетающихся, скрещивающихся, исчезающих и появляющихся вновь.

…Сильвия не повела свой отряд обратно в Долину сразу. Вместо этого они долго ползали вокруг загадочного мира, «мира серебристых шаров», как поэтично выразился всё тот же Гильерме, – искали те самые «каналы», что могли вести не туда и не тем и которые мог бы заметить тот, что носил личину Динтры.

Ничего не нашли. Мир и впрямь как мир, обычный… если не приглядываться и не знать, что скрыто в его пещерах.

И только потом, решив, что двум смертям не бывать, а уж от одной она как-нибудь отбиться сумеет, Сильвия велела возвращаться.

* * *

Хаген медленно спускался в заполненный туманом овраг. Бегло взглянешь вокруг – и не догадаешься, что в Межреальности, разве что деревья уж больно диковинные; ну да в разных мирах таких диковинок с преизлихом.

Кто-то умело расставил в Междумирье капканы, ловушки именно на него, ученика Хедина. Наверное, Учитель смог бы разобраться, кто именно это проделал, а ему, хединсейскому тану, оставался только один способ, простой, но действенный.

Спуститься в овраг, шагнуть в западню, заставить её сработать – и посмотреть потом, кто явится за добычей. Так поступил бы Учитель. Рискованно, но после тихой и спокойной Долины душа Хагена просила именно риска и схватки грудь на грудь.

Туман поглотил их вместе с конём. Обычный маг, даже с опытом хождения по Межреальности, остановился бы, потому что не смог бы разглядеть и собственной вытянутой руки; Хаген невозмутимо следовал дальше. Обнажённый меч лежал поперёк седла.

…Сильвию Нагваль он отбросил сразу. Не её почерк, да и не способна девчонка пока на такое. Талант несомненный, силой не обделена, решительна, по-хорошему бесшабашна, но столь сложную западню ей не измыслить.

Что ж, посмотрим, что нам приготовили господа поимщики; Хаген хищно усмехнулся.

Щупальца сухопутного спрута, на манер уже встреченного? Железные челюсти капкана? Магическая волчья яма?..

Чем глубже, чем плотнее запечатывается такая ловушка, тем труднее её замаскировать, тем труднее скрыть от умеющего видеть. Конечно, Учитель всегда наставлял и призывал быть готовым к невозможному и непредвиденному, но сейчас Хаген мог только полагаться на собственный здравый смысл и опыт Ученика.

Склоны сдвинулись, хединсейский тан ехал словно по узкому жёлобу, доверху заполненному молочно-белой мглой. Жеребец его, однако, шёл спокойно, больше не упирался; и Хаген невольно подумал, что капкан настораживали истинные мастера, позаботившиеся и о том, чтобы не пугать ездовых животных. Они только забыли, что скакун тана обладал куда более острым чутьём и неладное ощутил гораздо раньше.

Ядовитые испарения? Вылетевший из мглы смертоносный дротик с отравленным остриём? Упавшая сверху сеть?..

Хаген ждал.

Чувство направления у него не уступило бы таковому у подземных гномов; он знал, что движется по спирали, быстро приближаясь к центру.

Мудрят они что-то, подумал он, натягивая поводья. Что-то слишком сложно. Вот она, добыча, в тумане, ослеплённая, делай с ней, что угодно, а его вместо этого заставляют зачем-то наматывать круги по спирали, ведя… куда? К пропасти, к провалу, к какой-то хитроизмысленной хищной пасти?

Или – вдруг вспомнил он – появится некто, решивший предложить ему сделку?

Их ведь хватало – тех, кто мнил себя такими хитрыми, изворотливыми, «знающими человеческую природу». Начиная с волшебницы Сигрлинн, которую он тогда так ненавидел…

Прошло время, те чувства втянулись, подобно воде в песок; и, подобно воде в песке, они не исчезли, просто изменили вид.

Ведь вода, даже испарившись, всё равно остаётся водой. Пусть и незримой, незаметной простому глазу.

Спираль свивалась всё туже, всё гуще становился туман, и наконец Хаген натянул поводья. Липкая серая мгла, казалось, лезет в рот и ноздри, мешает дышать; конь встал как вкопанный, нагнул голову, готовый к бою.

Ученик Познавшего Тьму спешился и присел на корточки – рядом с копытами его скакуна материализованное чарами «ничто» Междумирья изо всех сил пыталось притвориться обычной почвой, с травой и прочим; только «трава» здесь, конечно, была не просто стебельками и корешками.

– Покажи себя, – негромко проговорил Хаген на языке Долины. До поры до времени не стоило выходить из образа целителя Динтры, даже «сменившего внешность». – Ты ведь для того меня сюда вёл, правильно? Чтобы «поговорить»?

Туман ничего не ответил, только сгустился ещё больше.

Хаген опустился на одно колено, острие клинка погрузилось в плоть Межреальности, пальцы сплелись на эфесе. Со стороны могло показаться – рыцарь приносит обет перед походом; на самом же деле он сейчас напряжённо вслушивался в биения и вибрации живой силы, протекавшей через расставленную на него западню.

Ученик Хедина не прибегал к заклятиям. Он вбирал в себя свободно текущую силу, становился её частью; его собственная защита наготове, если противник таки решит обойтись без разговоров.

Подобно тому, как бурлит вода, набегая на камни в горном потоке, так по-иному звучала здесь и магия. Её голос тих, его не уловит даже опытный волшебник, но Хаген, тан Хединсея, настоящим чародеем никогда не был. Он был Учеником Истинного Мага, слепые и страшные силы отдали Зерно его Судьбы в руки Хедина, Познавшего Тьму, и Хаген стал Хагеном, свободным таном, кем, как он считал, оставался и посейчас.

Не колдуном, не шаманом, не малефиком, не варлоком.

Учеником Истинного Мага.

Таких больше нет, он последний.

У Наставника много подмастерьев, но это именно подмастерья.

А Хаген – один.

– Всё молчишь, – сказал он вслух колышущемуся туману. – Ну, молчи, молчи, что ж с тобой делать. Я бы предложил разойтись по-хорошему, но, видать, не судьба. Драккар слишком мал для нас двоих, как говорилось у танов.

Тишина. Чуть слышнее сделалось «бульканье» магического потока. Ловушка совсем рядом.

– Жаль, – поднялся Хаген. – Я долго живу на этом свете и давно уже понял, что исправить можно почти всё, кроме лишь снесённой головы. Из царства Хель не возвращаются. За малым исключением, но тем не менее.

Нет ответа.

– Предполагалось, – ученик Хедина не сдвигался с места, меч не дрожал в руке, – что я, не в силах обойти странное место, полезу дуром прямо через него? Ничего не пойму и вляпаюсь прямо в западню? Скверно ж вы обо мне думаете, даже как-то обидно. Мне нужно пройти, и я пройду.

…Нет, ничего.

Хаген пожал плечами, и его меч внезапно рубанул крест-накрест туман впереди, рассекая плотную молочную хмарь, и она послушно раздалась в стороны. Чёрная сталь доспехов едва слышно прошелестела в хорошо смазанных сочленениях; пространство вокруг ученика Хедина стремительно очищалось.

Магия забурлила, взвихрилась вокруг него; Хаген не произносил никаких заклинаний, просто пришло в действие давно заготовленное и ждавшее только команды.

Неяркий серый свет озарил округлое пространство, со всех сторон стиснутое крутыми склонами; можно было подумать, что ты оказался в месте, где сливается несколько оврагов и ложбин. Скаты покрывала причудливая «растительность» Межреальности, однако – высушенная, мёртвая.

А в самой середине пространства застыл серый надгробный камень, на котором – лёжа на спине, руки скрещены на груди – так же недвижно застыло мёртвое тело.

Хаген сощурился, его клинок замер, готовый и отражать, и разить.

Он вглядывался в лицо мертвеца на сером камне.

Молодое, хищное, уверенное в себе лицо, пусть даже лишённое сейчас красок жизни.

Ученик Хедина не был удивлён, узнав в мертвеце себя юного.

Да, таким он был, когда они с Учителем впервые явились в Хедебю, собирать дружину и готовиться к первым походам тана Хагена.

Что ж, устроившие ловушку поистине постарались; однако говорить они так и не возжелали.

– Красиво, – хладнокровно сказал хединсейский тан, не сомневаясь, что его сейчас слушают. – Красиво, но бессмысленно. Сейчас этот мертвец поднимется и полезет на меня, потому что «нельзя победить себя самого», так? Видели, знаем.

Тишина, и неподвижное тело на поверхности то ли алтаря, то ли жертвенника не шелохнулось.

Хаген пожал плечами и взялся за поводья.

– Не торопись, хединсеец, – раздалось за спиной хриплое, и тан напрягся, невольно сжимая крепче длинный эфес.

Сколько ж времени он не слыхал этого голоса, однако узнал всё равно в один миг.

Неспешно, сохраняя достоинство, ученик Хедина обернулся.

– Ты, как всегда, полон неожиданностей, Бран Сухая Рука. И ты совершенно не изменился. Завидное долголетие; как тебе это удалось?

Из тумана навстречу Хагену шагнула высокая, лишь на три или четыре пальца ниже его самого, широкоплечая фигура, в домашнем кожухе, простых сапогах; по-прежнему прижата к телу сухая левая рука, и по-прежнему висит на добротном поясе нож простой ковки, висит так, чтобы дотянуться до него могла не правая, здоровая, а именно левая, сухая, кисть.

Всё так же глубоки морщины, изрезавшие лицо Брана; всё так же белы волосы. Словно лишь вчера встретились они с Хагеном на пороге лесного жилища Сухой Руки, встретились, чтобы Лесным Коридором пройти до полей Гнипахеллира.

– Мог бы и по-простому в гости зайти, – невозмутимо сказал тан, похлопывая по шее вдруг захрапевшего и зафыркавшего жеребца, которому пришелец явно не понравился. – Разве закрыты были бы мои двери для такого, как ты?

Бран не ответил. Он ступал медленно и осторожно, словно пробираясь топким болотом. Приблизился к не то надгробному, не то жертвенному камню, задержался, вглядываясь в молодое лицо мертвеца.

Хрипел, мотал гривой и тревожно пятился жеребец хединсейского тана.

– Говори, коль пришёл. – Хаген не опускал меча. – Говори, с чем тебя послали, что мне пообещать там у вас решено, а то мне недосуг.

– А ты забыл, хединсеец, чем кончилась наша с тобой последняя встреча? – хрипло осведомился Сухая Рука.

– Забыл или не забыл – не важно, – отрезал Хаген. – То таким быльём уже поросло, что…

– Ну да, – вполголоса и так же хрипло проговорил Бран. – Кто с нами рядом сражался – их и кости давным-давно истлели, и могильные камни, у кого были, во прах рассыпались. Горы дном моря стали и вновь из пучины поднялись. Куда ты торопишься, хединсеец? У нас с тобой впереди вечность.

– Вечность, – холодно сказал Хаген, – имеет обыкновение проходить очень быстро. Моя уже прошла, да и твоя, Бран, тоже. Не зря ж тебя из домовины вытащили да ко мне погнали.

– Не был я в домовине, хединсеец.

– Не был, значит, не был, – тан пожал плечами. – Говори, Бран, не тяни. Не для воспоминаний ты ведь сюда явился, как я понимаю.

– Ты даже не спросишь, кто тут на камне?

– Какое мне дело? Я долго живу, Сухая Рука, милостью моего Учителя, и многое повидал. Меня подобным не удивишь, чарами и не такое явить можно.

Бран разочарованно покачал головой.

– Куда делся тот молодой и жадный до знания хединсейский тан, кого я вёл Лесным Коридором?

– Не важно. Правь своё посольство, Сухая Рука.

Однако тот отнюдь не торопился. Склонился над трупом, вгляделся пристально.

– Неужто не припоминаешь, откуда здесь это тело, хединсеец?

– Нет.

Хаген, при всём показном равнодушии и холодности, тоже не терял сейчас времени даром, напряжённо всматриваясь и вслушиваясь, пытаясь уловить малейшие биения живой силы.

И ему казалось, он начинает ощущать нечто, словно слабый след волн, расходящихся от режущего морскую гладь драккара…

– Помнишь Холм Теней, хединсеец?

– Может быть, да, а может быть, и нет. Что тебе в этом, Бран?

– Да вот, – Сухая Рука указал на мёртвого. – Это ж ты лежишь. Тот самый, с того самого холма. Когда ты одну из своих теней веточкой стёр…^[78]

– Веточкой? – усмехнулся Хаген. – Стёр? Я?.. Запамятовал ты, Бран Из Ниоткуда, подвела тебя память-то. Ничего я себе не стирал, это ты сам, по твоим же словам, одну из двух теней себе убрал. А я-то всё оставил как есть. Получше сказочку придумай.

– Ишь ты, «сказочку». – Сухая Рука осторожно, даже бережно поправил сложенные у мертвеца руки, так, словно тело было ещё податливым и тёплым, не успевшим остыть и одеревенеть. – Какая ж это сказочка? Так всё и было… я тебе ветку сам сорвал да и протянул… ты и стёр…

Хаген молча покачал головой.

– Пустые слова, Бран. Говори, зачем пришёл, и закончим это. Не знаю, кому ты служишь, и знать не хочу. У тебя своё дело, а у меня своё.

– Забыл ты всё, хединсеец, – хрипел Бран, не глядя на Хагена. – Как тебе приказали, так ты всё и помнишь. Не хочешь вспоминать, как я убил тебя?

– Насколько я помню, всё было несколько не так. Я одолел, ты умирал и из последних сил ткнул в меня ножом. Однако…

– Однако мы оба вернулись. – Бран закончил перекладывать руки мёртвого. – Вернулись, потому что мы – то, что мы есть. Наши миссия не исполнена.

– Так исполни же её наконец! – Хаген терял терпение, и его оружие поднялось в позицию для атаки. – Это не тот меч, что некогда пробил тебе грудь, но…

– Как же это «не тот»? Очень даже тот! – нимало не смутился Сухая Рука. – Славная сталь сверху, а в сердцевине – всё тот же Голубой Меч, перекованный, преображённый! Доброе оружие, хоть и в недобрых руках.

Вместо ответа клинок хединсейского тана с шипением взрезал воздух. Бран в последний миг успел неловко вздёрнуть сухую левую руку, жутко скривившись от боли; меч Хагена врезался в скрытое рукавом наручье, полетели искры, словно там не выдержало какое-то отпорное заклинание, наложенное не слишком умелым чародеем.

Противник хединсейского тана не удержался на ногах, упал. В следующий миг острие хагенского меча уже оказалось у горла поверженного.

Молодой ученик Хедина, наверное, не удержался бы от пафосных фраз; Хаген-нынешний молчал, глядя прямо в глаза упавшего.

– Если тебя прислал Золотой Дракон – пусть говорит. Если тебя прислал Демогоргон – пусть говорит. Кто бы ни стоял за тобой, Сухая Рука, им настало время отворить уста.

– Золотой Дракон или Дух Соборной Души – всё это прошлое, хединсеец. – Бран лежал на спине, сталь застыла у самого его горла, однако голос не дрогнул. – Ты так ничего и не понял за все эти века… ни кто я такой, ни почему пошёл против тебя, хотя тогда я сказал тебе чистую правду. Вы чёрный мор сущего, вы бичи нашей вселенной. Вы не верите простым словам и всюду ищете «слуг неведомых сил». А их нет!.. Их просто нет!..

– Отвечай толком – чего ты хочешь?! – гаркнул Хаген. – Чтобы я предал Учителя?! Переметнулся бы к вам?!

– Нет… – губы Брана, обросшие жёсткой седой бородой и усами, искривились. – Ты неисправим… как и твой «учитель»… Но я пришёл… заменить тебя. Исправить… многое.

Мертвец на камне шевельнулся, приподнял голову.

Хаген не удивился; он давно научился не удивляться подобному. И тем более не удивился он, когда стены молочно-белого тумана поползли на него со всех сторон, сжимая и сдавливая крошечный пятачок свободного пространства.

Он просто дал клинку погрузиться в горло Сухой Руки.

Глава 4 Хедин, Познавший Тьму

…Спаситель скрылся. Новому Богу очень хотелось бы думать, что тот «не выдержал», «бежал», может быть, даже «в ужасе». Увы, Познавший Тьму слишком хорошо знал, что подобные категории к Спасителю вообще неприменимы.

Спаситель не ведал страха. Не ведал колебаний, не ведал сомнений и жалости. Конечно, священные книги Его сторонников, записанные во множестве миров – где состоялось Первое Пришествие, но ещё не успели исполниться пророчества, необходимые для Второго, – повествовали о множестве Его добрых дел, излечений, воскрешений и прочем, – но к истине это не имело отношения.

Сущность, с которой Хедину пришлось схватиться насмерть, кажется, вообще не является личностью, с Ним невозможно вести переговоры. Даже с Неназываемым, как оказалось, можно взаимодействовать; со Спасителем Хедин таких путей не видел.

Хотелось бы верить, что пока.

Исчезло за закрытыми вратами воинство ангелов, и ничто уже не напоминало ни о разрушенном мире, где Познавший Тьму сошёлся лицом к лицу с армией Спасителя, ни о Нём самом.

Исчез, ускользнул, растаял в глубинах Упорядоченного, и как Его теперь сыщешь?

Медленно, погружённый в невесёлые думы, Познавший Тьму ехал вдоль длинных колонн своей армии. Часть воинов пришлось оставить позади – не бросать же охваченный стихийными бедствиями мир вообще безо всякой помощи!

Предстояло вернуться к прежнему плану и спешить на соединение с братом Ракотом. Если всё хорошо, тот уже почти наверняка разобрался с теми, кто посягал на Обетованное. Конечно, оставленные там подмастерья смогут продержаться какое-то время, недаром же он, Хедин, так старательно закручивал все пути вокруг их домена, чтобы каждая тропа упиралась в крепкое место, где двое остановят сотни и тысячи.

Священный и чистый Урд, несомненно, в надёжных руках.

Оставалось немногое, но, как всегда, самое сложное: окончательно восстановить нарушенный баланс, найти ту последнюю точку приложения сил, навалившись на которую они с Ракотом и Сигрлинн вернут глыбу Упорядоченного в прежнее состояние, заткнув прореху Четвёртого Источника.

Ну и успокоив Старого Хрофта, конечно же.

Кипящий Котёл в безопасности, Ракот его так просто не уступит, его и Молодым-то Богам когда-то удалось отбить с огромным трудом. Источник Мимира был и остаётся нейтрален, с ним никому никогда ничего не удавалось сделать. Вдобавок там оставлена тем же Ракотом стража. Урд представлялся Познавшему Тьму самым слабым местом, и так же обязан был рассуждать и их противник – собственно, именно так он и рассуждал, иначе его армии не появились бы на подступах к Обетованному.

План был, конечно, рискован. Осторожность требовала прежде всего устранить именно Четвёртый Источник, причину магического дисбаланса всего Упорядоченного; однако именно на это, полагал Хедин, и рассчитывал его неведомый враг – на то, что Познавший кинется затыкать пробоину и залатывать прореху.

Хедин не кинулся.

Сейчас он старался не думать о размолвке с Сигрлинн и вообще о том, что могло случиться там, в возрождённом Асгарде. И ещё старался не думать о том, случайно ли на его пути оказался погибающий под дланью Спасителя мир; и о Законе Равновесия Хедин старался не думать тоже.

«Уподобляюсь братцу Ракоту, не иначе».

Однако марш продолжался, и ни Золотой Дракон, ни Белый Орёл не появились на его пути. Спаситель тоже сгинул, и армия текла сквозь Упорядоченное, точно большая, полноводная река. Обетованное приближалось, в стороне оставались миры, и Познавший Тьму точно знал, что он к ним вернётся – в небесах обитатели равнин, лесов, гор и морей видели торжественно марширующие бесчисленные воинства, воинства его, Хедина.

Пусть видят, пусть знают. К ним отправляются провозвестники и пророки, новоявленные глашатаи Познавшего Тьму. Время скрываться и пребывать в тени кончилось.

Хедин старался не задерживаться, однако порой он нет-нет да и спускался самолично в очередной мир. Ненадолго, а покидал он его с новыми сторонниками.

Путь Нового Бога, никак не Истинного Мага.

И всё это время Познавшего Тьму, не оставляя ни на миг, грызла одна-единственная мысль – так всё-таки что с его двойником? Что с ним самим, Хедином, возникшим на той грани Неназываемого, где законы Упорядоченного перестают действовать?

Одно это, наверное, свело бы с ума весь Совет Поколения во главе с Мерлином времён его расцвета. Да и птицеглавые наставники, не сомневался Познавший Тьму, встали бы в тупик.

Горький и вечный вопрос, вечная жажда познания – что там, на самом дне пропасти Неназываемого? И есть ли он там вообще, или всё, что довелось испытать Хедину, – лишь причудливые игры неведомых ему уложений бытия, удивительные, неоткрытые пока ещё законы животворной магии?..

Что может увидеть, что может познать тот, другой Хедин, оказавшийся навсегда отрезанным от привычной Вселенной, где был рождён?..

* * *

Он падал. Падал, и падение его всё убыстрялось и убыстрялось, достигая скоростей, поистине невообразимых даже для него, Истинного Мага.

Это было всё, что он сейчас помнил, за что держался, последняя скрепа, не дававшая распасться его терзаемой вихрями сущности.

Он помнил, как случилось разделение, как его двойник – или он сам? – начал отдаляться, проваливаться в реальность, уже не важно, истинную или нет.

Он – частица Пламени Неуничтожимого да субстанция душ, проглоченных Неназываемым. Он успел собрать их, рассеянных, кружащихся по тёмной бездне, где погибли и свет, и вещество.

У него не было глаз, отсутствовало тело. Только нагая суть, суть Истинного Мага, Великий Предел, что не в силах уничтожить даже всепожирающая пасть вселенского ужаса.

Он знал, что центр, средоточие, сингулярность очень, очень близки; сонм собравшихся вокруг него душ удерживала от падения в эту точку только его воля.

Упорядоченное, Сигрлинн, Ракот – всё, что было с ним, оставалось позади, теперь это удел двойника. Копии, а может, и оригинала.

Кажется, поток душ, падающих сверху, останавливается? Да, наверное, ведь им с тем, другим Хедином удалось усмирить крушащий миры шторм, во всяком случае, на время.

Однако он собирал их, собирал упорно и упрямо, ощущая в биениях искр вечного Пламени, великого дара Творца всем, кто живёт и дышит в его Вселенной, – странные шёпоты Неназываемого, голос, которым пыталась говорить с ним кошмарная бездна.

Великий Предел. Граница меж светом и тьмой, тяжёлым и лёгким, пламенеющим и застывающим.

И души, собранные вокруг него, самые разные, из всего многообразия миров. Кто-то – из взломанных бурей «царств мёртвых», кто-то – из погибших прямо сейчас городов и селений, рухнувших вместе с лесами, полями и горами в бездну Неназываемого.

Все они сейчас с ним, и все они сейчас он.

Падение продолжало ускоряться.

Спираль закручивается всё туже, из её змеиных колец нет выхода, кроме одного-единственного: туда, вниз, где застыло в ожидании то самое нечто, давным-давно втащенное в Упорядоченное по незнанию Ракотом.

…И лишь когда он убедился, что пустула Неназываемого действительно свободна, что собраны все души, какие только возможно, – он позволил смертоносному притяжению бросить себя на точку полной и абсолютной черноты, которая в то же самое время была и точкой полного и абсолютно белого света.

* * *

Хедин очнулся от краткого сна внезапно, толчком. Сна требовало не его естество, но человеческое тело, сна требовало сознание, отрывавшееся и воспарявшее в эти краткие и не каждый день выпадавшие часы.

Он не сомневался, что видел последние мгновение себя самого, оставшегося в пасти Неназываемого, видел – но не ощущал отчаяния или горя. Тот, другой Хедин шёл в поистине неведомое, как и положено Истинному Магу – с горячим, если не горячечным, интересом, с жаждой нового и небывалого.

Незримая и неведомая нить по-прежнему соединяла их, и натяжение её отзывалось болью – уходящий Хедин стремился туда, куда никогда не последовать оставшемуся.

Познавший Тьму потянулся к стоящему рядом кувшину, губы коснулись холодной воды. Такое простое, такое человеческое – после тёмного ужаса, смешанного с восхищением и дивной надеждой, что испытал его двойник, приближаясь к истоку Неназываемого.

Ему, Хедину-оставшемуся, досталось всё. Или, вернее сказать, осталось. Обетованное, подмастерья, Хаген. Сигрлинн.

Всё.

Что ж, он будет этого достоин.

Вокруг собиралась его армия, а уже совсем близко лежало Обетованное.

Над ним поднимался дым, а окрестности кипели от крови, там всё ещё шла битва.

Они всё-таки успели! Невероятным образом, но успели. Если б магия в Упорядоченном текла как прежде, если бы время, потревоженное магическим штормом, не пошло вразнос, – Хедин опоздал бы на помощь брату. Но должно же было им хоть где-то повезти…

Коричневокрылый сокол сорвался с места. Хедин видел Тёмные Легионы, упрямо пробивающие себе дорогу к окраинам Обетованного, видел и их врагов, давно знакомых быкоглавцев. Их полки во многих местах были рассечены клиньями чёрной пехоты, их давили лапы чудовищ, рвали на части щупальца неведомых страшилищ, явно добытых Ракотом из дней его великой славы.

Дело врагов Восставшего было проиграно. Тёмные Легионы давили мерно и неостановимо, не зная ни героизма, ни страха, давили, потому что такова была их суть.

Ракот побеждал с ними, а потому к нему начали присоединяться и смертные. Познавший Тьму помнил – с мощью тех армий, казалось, ничему не справиться; однако Молодые Боги тогда нашли то, что смогло.

Однако где же сам брат, где Восставший?

Коричневокрылый сокол нёсся над растянувшейся полукольцом битвой; за спиной Тёмных Легионов осталась твердь Межреальности, заваленная телами быкоглавцев и их союзников. Вились чёрные, тающие дымки и над грудами костей, перемешанных с железом, – останками тех, кто пришёл сюда под знамёнами Ракота.

…А в Обетованное быкоглавцы так и не прорвались. Молодцы подмастерья, выдержали; и его, Хедина, защитные чары выдержали тоже. А от подкреплений этих несчастных четвероруких и быкоголовых дураков уже должны были отрезать Арбаз с остальными.

Познавший Тьму не торопился. Его появление у Обетованного должны заметить.

Ага, а вот и его гвардия.

* * *

– Робин! Роб! Гляди, гляди!.. Аэтерос!.. – Оба половинчика, так и не ушедшие со своей баррикады, дружно вскинули оружие в салюте – правда, у Фредегара в руках оказалась его нежно любимая, а сейчас, увы, пробитая навылет сковородка.

Держались оба невысоклика бодро, хотя каждого покрывали и копоть, и собственная кровь.

– Аэтерос!

Коричневокрылый сокол камнем рухнул с небес, встал, оборачиваясь худощавым темноглазым мужчиной средних лет.

– Фредегар! Робин! Храбрые мои!..

– Приказ Аэтероса исполнен! – Фредегар, он же Фроки – для друзей, – поспешно сунул сковородку куда подальше, вытащил клинок, успевший весь исщербиться – быкоглавцы и их союзники докатились до самой баррикады всего два раза, но и этого хватило – приятели едва отбились.

Улыбаясь, Хедин выпрямился, расправил плечи – половинчики рапортовали с уморительной торжественностью.

– Атака отражена! – торжественно объявил Фредегар, вытягиваясь, насколько позволял его рост, «не соответствующий высокой его доблести».

Хедин слушал и кивал, хвалил.

Да, атака отражена. И сейчас уже Тёмные Легионы Ракота станут добивать остатки быкоглавцев.

– А где же сам Восставший, Фредегар?

– Владыка Ракот показался нам на летучем звере, заверил нас, что помощь идёт, после чего отбыл в неизвестном направлении! – бойко докладывал половинчик.

Ага, отбыл. Похоже, конечно, на Восставшего, но оставить свои новообретённые Легионы – вот это совсем не похоже.

– …Вернулась также адата Гелерра! – продолжал стараться Фредегар. – Очень нам помогла, Аэтерос!

Адата Гелерра? Вот как?

– Где же она, Фредегар?

– Тоже… отбыла в неизвестном направлении, Аэтерос! – влез Робин (он же Броди – для самых близких приятелей) – верно, стало обидно, что весь разговор с Учителем достаётся старшему товарищу.

– Отбыла, хм, хм…

– Мы… мы думали, она к вам, Аэтерос…

– Нет, мой добрый Робин. У адаты Гелерры свой путь.

Им сейчас ни к чему знать больше; впрочем, половинчики и не спрашивали. Слово Учителя – закон.

– Вы молодцы, вы славно послужили нашему делу, – Хедин положил одну руку на плечо Фредегару, другую – на плечо его товарищу. – Оставайтесь здесь, битва завершается, мы победили, скорее всего, придётся принимать пленных…

Невысоклики горели рвением.

Хедин в облике сокола покружил ещё над Обетованным, снижаясь и принимая салюты с докладами от остальных защитников. Никто не погиб, потерь не было, всё прошло в полном соответствии с планом – даже несколько необычно.

…Когда в бой двинулись его собственные воинства, всё было уже и так решено. Тёмные Легионы окончательно рассекли несчастных быкоглавцев на несколько отчаянно сопротивлявшихся островков и сейчас деловито добивали.

Никто из окружённых не сдавался.

Войско Хедина жаждало своей доли боя, и оно его получило – разворачивались гордые стяги, поднимались частоколы копий, смыкались с грохотом щиты, но это уже не играло никакой роли. Куда важнее было иное – растущее в груди Познавшего Тьму давнее, почти забытое ощущение веры в него.

С былинных времён последнего сражения за Хединсей, когда Хаген ценой жизни отстаивал его, Хедина, Талисман, не мог припомнить Познавший Тьму этого чувства.

Должна пролиться кровь его сторонников, кровь верящих в него. Потом ему предстоит бороться за их посмертие, но гибель в бою за него, с его именем на устах даст те силы, без которых, знал Хедин, ему не повернуть гибельного прилива.

Истинный Маг Хедин, наверное, так бы не поступил, просто потому, что «увеличивая силу – увеличиваешь уязвимость». Сам он тогда прибёг к Талисману, потому что иначе не получалось; этим ходом едва ли можно гордиться, тем более что стоил он ему тогдашнему и Хагена, и Сигрлинн, вернуть которых сумел Новый Бог Хедин, а вот Истинный Маг бы не смог.

Великий Предел разделяет, задаёт границу; а удел Бога – удел Бога… кто скажет, в чём он?

Когда-то Познавшему Тьму казалось, что он знает: давай всем жить, как можется, ограждай лишь от самых крайностей, а в остальномсмертные и бессмертные разберутся сами.

Но это оказалось им с Ракотом не по плечу, несмотря на подмастерьев и даже божественные силы.

Поднялись другие, с собственными идеями и мыслями, с собственными планами на Упорядоченное; что ж, пора ему показать, что скромность не всегда означает слабость и нерешительность.

…Выбрасывая вперёд длинные клинья самых быстрых и самых смелых, армия Хедина обогнула правое крыло Тёмных Легионов – чудовища и кошмары, вызванные волей Ракота их словно бы не замечали.

Быкоглавцы отбивались с мужеством обречённых. Сбивались спина к спине, сдвигали щиты, отмахиваясь тяжеленными секирами. Их дело было проиграно, им оставалось только умереть с честью – о которой никто не узнает и не сложит песен.

Во всяком случае, пославшие их должны думать, что эти несчастные свою задачу выполнили – и Хедин, и Ракот здесь, в Обетованном или около него, бросились спасать священный Урд.

Спасли.

Что дальше?

Ваш ход, неведомые. Он, Познавший Тьму, сделал вид, что поддался на ваши уловки, счёл угрозу реальной, и вот – он здесь.

Теперь он, по мысли тех, кто отправил сюда проигравшую армию, должен отыскивать «следы истинных кукловодов», пытаться проследить порталы, куда они ведут, откуда…

И в это время враги нанесут свой настоящий удар.

Но пока что – где Ракот?

Новый Бог Хедин с каменным лицом досмотрел последний акт трагедии – быкоглавцы не сдавались и просто погибали, один за другим.

Воинство Познавшего Тьму жарко и рьяно рвало в клочья последние сбившиеся вместе кучки сопротивлявшихся. Кровь лилась, щедро и несдерживаемо, и вместе с ней росла и сила Нового Бога.

Хрустальный кубок с мощью…

Донести, не расплескав ни капли, до того мига, когда будет можно и нужно.

– Однако, – проговорил он вслух, – мне нужны пленники. Живые.

Кирвад, за время пути сделавшийся кем-то вроде «второго по воинству», быстро поклонился и сорвался с места. Вот ведь, был мелким лесным божком…

Кентавры и сильваны, искусные в деле поимок, торопились – все горят рвением, все хотят отличиться, когда твой Бог смотрит прямо на тебя!

Взмыли, разматываясь, петли и сети; схлестнулись, затягиваясь, хитроумные узлы; кентавры ловко разворачивались, вскидываясь на дыбы, волоча за собой спелёнутых пленников.

Иным, самым сильным или самым удачливым, даже сейчас выпадало освободиться, разрубив в последний момент путы; сильваны с редкой настойчивостью кидались на таких снова. Никто не должен уйти, все предстанут пред ликом великого Хедина!

…И они-таки предстали. Дюжина быкоглавцев, полдюжины малышей-коротышек, чем-то смахивающих на половинчиков, в длинных коричневых плащах и капюшонах, сейчас поспадавших с наголо обритых и у мужчин и у женщин голов.

Двое гномов? – нет, просто похожи на подземный народ. Гм, интересно, откуда они взялись… А это? – эльфы? Альвы? – нет, опять же, не те и не другие, но похожи.

В этом что-то есть?

Копии, которые не есть копии?

Кто-то сознательно творил подобия?

Узнаем.

Ему хватило одного взгляда на приведённых.

Этот ничего не знает, и этот, и та – коротышка в сбившемся, пока её тащили, тёмно-ореховом плаще грубой шерсти.

И тот, и тот, и эта…

Познавший Тьму молча вглядывался в глаза каждому из пленников; не выдержал ни один.

Нет, один – вернее, одна – попыталась было. И – поспешно уставилась в землю, но слишком поздно, он успел заметить.

– Ты! – острие клинка, подарка Ангелов Пламени, указывало на низенькую магичку в грязном плаще. Обритый череп исцарапан, вымазан засохшей кровью. Заскорузлые пальцы по-прежнему сжимают обломок посоха.

Двое сильванов поняли его взгляд правильно – мигом подхватили пленницу, подтащив ближе. Кирвад, усердствуя, сунул ей под подбородок острие своей короткой гизармы.

– На колени! – сильваны мигом надавили коротышке на плечи, заставляя и в самом деле рухнуть, чуть не повалив её ничком.

Познавший Тьму всего этого крайне не любил. Но, раз уж он забирает сейчас силу у этих сильванов и кентавров, в их глазах надлежит выглядеть «истинным богом». То есть справедливым и милостивым, но в то же время и суровым.

Особенно к врагам.

…Коротышка была хороша. Одарённая, сильная колдунья, природная чародейка, взращённая в суровом мире, где, чтобы выжить, надо было убивать. Там не знали милосердия к чужим; «людьми» и «своими» был только родной клан. Выживали сильнейшие, самые крепкие, жёсткие, решительные.

Истинные воины.

– Зачем вы явились сюда?

Это было разом и грозно, и взыскующе, но не без грана снисходительности – кто он, великий Бог, и кто она, эта несчастная, дерзнувшая посягнуть на его владения?..

Взор его скрестился со взглядом коротышки, играючи ломая возведённые преграды. Это ведь так просто, когда на тебя смотрят тысячи тысяч верящих в тебя больше, чем в самих себя.

– Твоё имя?

– И… иа… ххарра…

– Иаххарра, очень хорошо. Так зачем ты явилась сюда, Иаххарра? Зачем привела за собой остальных из твоего родного мира? Кто вам повелел? И как вы очутились здесь? Отвечай своему Богу, несчастная!

В горле у маленькой чародейки захрипело, забулькало, она судорожно задёргалась в руках у двух могучих сильванов.

– Отвечай своему Богу! – прогремел Познавший Тьму. Он ощущал веру идущих за ним – да, он способен задуть крошечный огонёк этой жизни куда легче, чем дряхлая старушка – свечу, так что приходилось поневоле соблюдать осторожность.

Иаххарра билась, на губах у неё выступила пена, глаза полезли из орбит.

– Отвечай мне!

Сильваны почти совсем вдавили маленькую колдунью в землю, вернее, в похожую на неё плоть Межреальности.

– Отвечай!

Её воля лопнула, словно мыльный пузырь.

Иаххарра заговорила, лихорадочно, сбиваясь, перескакивая, но заговорила. Стоявшим подле Хедина казалось, что она говорит на их родных языках – пусть все узнают, где прячется коварный враг!

Познавший Тьму не слушал даже – внимал с каменным лицом, строгий, но справедливый Бог, готовый всегда покарать, но потом и простить. Такой, какого жаждали идущие сейчас за ним люди, гномы, лесные сильваны, степные кентавры и прочий народ.

…Конечно, они достойны куда большего. Но на войне порой нужнее простые и понятные вещи, чем высокие умствования.

Кирвад стоял рядом, впрочем, не столько стоял, сколько пританцовывал на месте, топотал копытцами, облизывал губы – ну, конечно, вот он, раскрывается страшный заговор врагов против его Бога!

Потому что говорила Иаххарра вещи действительно интересные. И уже не просто «жили плохо, бедно, явился колдун, помог одним, другим, потом сказал, что можно как следует поживиться, из нищеты раз и навсегда выбиться».

– Неправедно всё в мире, – хрипела маленькая колдунья. – Неправедно, и потому всё горе в нём! Злые Боги правят, горем упиваются, несчастьем заедают! Не могут они понять, что нужны не они, а иные, которые понимают, от того ещё больше злобятся! Много таких богов, много у них имён, да не в именах дело! О себе они лишь думают, себя лишь любят, а смертные для них – что мухи, иль черви, иль ещё меньше! И надо этих богов снести, чтобы и памяти от них не осталось! И будут тогда племена разные жить свободно да счастливо, никто на них беды-злосчастья наводить не станет!

Это уже весьма отличалось от того, что доводилось слышать подмастерьям и о чём они доносили своему Аэтеросу.

– Кто же внушил тебе такое, Иаххарра? – голос Познавшего Тьму звучал строго, но и с оттенком жалости; так, во всяком случае, услыхали Кирвад и остальные начальники полков. – Кто заставил поверить в это? Как их звали?

Коротышка задёргалась снова, попытавшись на самом деле начать «землю есть».

Познавший Тьму не ожидал особого от её ответа. Незримые инструменты его чар обшаривали сейчас магический отпечаток маленькой колдуньи, никогда не знавшей изощрённых систем волшебства, в поисках следа тех, кто действительно прислал её сюда – и зачем.

– Их… было… трое, – вдруг вырвалось у Иаххарры. – Трое, два брата, хоть и несхожие ликами, и сестра… Звали их… Кор Двейн, Скьёльд и Соллей. Соллей – их сестра. Сильномогучие чародеи… способные останавливать солнце и звезды…

Имена. Неожиданно, но хорошо. Хотя, с другой стороны, неужто эти трое чародеев настолько неосторожны? Впрочем, от одних имён толку мало…

– Где же можно найти этих самых братьев с их сестрою? – спокойно осведомился Хедин. – Если сии чародеи столь могущественны, то должны помогать другим, а не разжигать войны!

…Но поймали её ловко, эту колдунью. Всему виной злые боги – прекрасное объяснение. И пока они с Ракотом старались сделать так, чтобы все жили собственным умом, некие хитрецы, оказывается, во всех несчастьях винили их самих!..

Хотя, если разобраться, винили-то не их, а неких «злых богов» вообще.

– Что же вы должны были сделать, Иаххарра? Здесь, вдали от родных мест?

Колдунья вновь дёрнулась несколько раз, слова давались ей с явным трудом – Хедин ощущал поставленные кем-то чары в её сознании.

– Источник… здесь источник силы злобных богов… его воды должны служить добру…

– И как же это должно было осуществиться? – ласково осведомился Познавший Тьму.

Из носа Иаххарры потекла тёмная кровь.

– Источник… вода… дать ему течь свободно… вырвать из плена… разрушить… ограду…

Чепуха какая. Урд бьёт в Обетованном целые эпохи, и его каменная чаша не переполняется. Но для несчастных простаков, как эта Иаххарра, конечно, сгодится и такое объяснение.

Имена… конечно, ни один здравомыслящий чародей, обладающий силой «останавливать солнце и звёзды», не выдаст марионеткам своё подлинное имя. А если и выдаст, то с умыслом.

Тем не менее он, Хедин, задаст вопросы насчёт этих «двух братьев и сестры».

Конечно, подобные им чародеи возникали и раньше. Миров в Упорядоченном хватало, всяких неожиданностей в них – тоже. Взять хотя бы Восстание Безумных Богов или Войну Ангелов. Но с ними справились почти без привлечения подмастерьев – в основном хватило Гильдии Боевых Магов из Долины. Хаген знал своё дело.

Случалось и другое. «Владыки жизни и смерти», «хозяева тьмы», «повелители сущего» объявлялись то тут, то там, и бывало, их злодействам успешно клали предел те, над кем они пытались властвовать.

Порой приходилось вмешиваться. Зачастую этим с большой охотой занимался братец Ракот, добровольно ограничивая собственные силы, дабы избежать возможных (и неизвестных) последствий от Закона Равновесия.

То, что они с братом и Сигрлинн никогда ничего не слышали об этих «братьях и сестре», ещё, конечно же, ни о чём не говорило.

– Где же ты видела этих Кора Двейна и остальных?

– В… в их жилище… тайном… спрятанном между мирами…

Вот как. Неужели загадочные маги, сумевшие организовать этакую армию, наслать её на Обетованное и едва не одержать победу, допустили такую ошибку? Или это не ошибка и они рассчитывали, что такая вот Иаххарра угодит в плен и выдаст всё, что знает?.. И приготовили фальшивое «логовище», не исключено, что с каким-то капканом, ловушкой, на манер измысленного Игнациусом?

Вполне логично было бы сообщить марионеткам расположение «тайного логова», подготовившись к встрече незваных гостей. Конечно, в сети может заплыть слишком крупная рыба, но… такие вот высоко поднявшиеся маги и чародеи, как правило, не страдают отсутствием скромности и обычно склонны себя переоценивать.

Но он, Хедин, конечно же воспользуется любезным приглашением.

А если вспомнить тёмные пуповины, протянувшиеся к Источникам из бездн Упорядоченного, возникает немалый соблазн соотнести их неведомых создателей с этой троицей из «двух братьев и сестры».

Система Источников и вообще потоков магии в Упорядоченном пребывает в неустойчивости. Он, Хедин, выбравшись из бездны Неназываемого, пожертвовав собой, смог на какое-то время утишить шторм, но время истекало.

Слишком тонок баланс, слишком многое может на него повлиять. Познавший Тьму, замыкая на себе веру смертных, получал и способность гасить слишком большие колебания в токе живой силы, но, как известно, всё имеет свою цену.

Теперь главное – заплатить по счетам, пока они не сделались чрезмерны.

– Что ж, Иаххарра, ты покажешь мне дорогу к этому месту и сможешь идти на все восемь сторон, – проговорил Познавший Тьму. Опять же – не для себя, для тех, кто его сейчас слушал. – И ты, и все, кого ты привела сюда. Мне нет до вас дела, боги не гневаются на обманутых, но сурово карают тех, кто их обманул. Мне ведомы пути миров и звёзд, но я хочу убедиться, что ты и впрямь была правдива со мной.

– Велик, славен и милостив могучий бог Хедин! – услыхал Познавший Тьму горячий шёпот Кирвада.

Воистину, с иронией подумал Познавший.

– Я… я покажу… – Иаххарра утёрла тыльной стороной ладони сочащуюся из носа кровь. – Пусть только великий бог помилует моих сородичей…

– А это будет зависеть от искренности твоего раскаяния, колдунья.

– Простираюсь ниц пред великим богом… – прошептала она, и в самом деле валясь лицом вниз.

Познавший Тьму кивнул Кирваду.

– Великий бог Хедин, Владыка Сущего, доволен тобой, ничтожная! – загремел сильванский божок – и откуда только глотка взялась? – Теперь пойди, собери своих. Вы получите воду и пищу. Война ваша кончена, и бойтесь вновь прогневать великого Хедина!..

И даже копытцем притопнул для пущей важности.

* * *

Все они стояли перед Познавшим Тьму, все его подмастерья, оставленные защищать Обетованное. Половинчики Фредегар и Робин, орки Болг и Горм, воитель, рыцарь Леотар и лучница Мьёлль, радужный змей, гоблин, мормат и вампир, заметно прихрамывавший и баюкавший упрямо не желавшую излечиваться саму по себе руку.

Позади них умиротворяюще булькал и журчал священный Урд. До него не дотянулись зубы и глотки пиявок, коих чьё-то тёмное искусство растянуло на пол-Вселенной.

Познавший Тьму говорил то, что должен был сказать. Хвалил своих подмастерьев; Фредегар обрёл новую сковородку взамен простреленной. В руки рыцаря Леотара лёг изящный клинок с голубой звездой на крестовине; Мьёлль прижала к груди лёгкий лук, весь покрытый странными рунами, из которого она немедля вогнала одну за другой три стрелы в подброшенную гоблином шапку.

И остальные не ушли с пустыми руками, но что-то неуловимо изменилось; и Хедин понимал, что именно.

Аэтерос сделался уже не просто Учителем, тайным, сокрытым от других, выбравшим только их, лучших, но богом Хедином, великим богом, которому поклонялись мириады смертных.

И совсем скоро будут поклоняться ещё больше.

Пойдёт ли кто-то ещё дорогой Эйвилль с Гелеррой?

Он не может об этом сейчас думать. Первая часть плана исполнена, воинство успешно достигло Обетованного, священный Урд по-прежнему негромко длил вечную свою песнь; и пришла пора вновь обрести цельность. Тут, у великого Источника, ипостаси Хедина окончательно перестанут существовать, вернув ему изначальную полноту.

Тёмные Легионы Ракота стояли, где он их и оставил, «на костях», на поле битвы. Воинство Познавшего Тьму старалось управиться с уцелевшими быкоглавцами: Иаххарра уговаривала их бросить оружие и согласиться «на милость великого Хедина» – вернуться домой.

Четверорукие вояки отвечали ей лишь неразборчивым рычанием – они, похоже, всерьёз решили умереть здесь. Так или иначе, но кровопролитие прекратилось, воинства обменивались ругательствами, а не стрелами.

Кирвад сновал туда и сюда по Обетованному, громко всем восторгаясь. Сильван немедля насел на оставшихся подмастерьев, требуя, чтобы те помогли ему с чудовищами из Тёмной Армады, теми, кому таки требовалось мясо для пропитания; не все в рядах Легионов Ракота были тварями Тьмы, кому для существования хватало одних лишь эманаций Кипящего Котла.

Половинчики были скандализованы.

Но обо всём этом – после, после, после. Познавший Тьму застыл подле священного Урда, и на добрых пол-лиги вокруг чистейшего источника не было ни единой живой души – орки Горм и Болг не без мстительного удовольствия преградили путь суетливо топочущему копытцами Кирваду:

– Учитель занят. Никому нельзя приближаться.

Кирвад был, однако, всё-таки Древним – Древним Богом. И, хотя ужас перед Ямертом и его роднёй заставил его менять укромные дупла в родном лесу в течение множества тысячелетий, терпеть наглость каких-то там орков, пусть и слуг великого бога Хедина, он не собирался.

Тем более что он уже какое-то время ощущал дивный, хоть и странный прилив сил, точно в дни давно минувшей молодости родного мира.

Он топнул копытцем, и глаза его вспыхнули светло-золотистым огнём, с концов загнутых рожек сорвались потрескивающие искры.

Орки, однако, лишь глядели на него с совершенно отвратными ухмылками, а потом в пустых глазницах черепов, украшавших посох варлока, в свою очередь полыхнуло пламя, но мрачное, багровое, словно в раскалённых недрах вулкана.

Здесь было Обетованное, твердыня Познавшего Тьму и его подмастерьев, и даже Древнему Богу, даже испытавшему словно второе рождение, было сложно с ними тягаться.

– Спокойнее, досточтимый, – пробасил Горм, выразительно поигрывая массивной секирой. – Не стоит нарушать уединение Учителя.

Они объяснялись на понятном Древнему диалекте его родного мира, и оттого Кирваду стало ещё обиднее – он, какой ни есть, но бог, помнивший времена, когда ещё не было никаких Молодых Богов, а были только они, Древние, мелкие, но свободные хозяева своих миров и поклонявшихся им племён. А ему препятствует пара каких-то орков, чья жизнь в сравнении с тем, что прожил он, – всё равно что вспыхнувший в ночи огонёк светляка.

– Прочь с дороги! – забушевал он. – Я правая рука великого бога! Его и только его стану слушать! А вы…

Орки переглянулись.

И дружно отшагнули в стороны, так что перед Кирвадом открылась как бы свободная дорога.

– Ага! – тот вновь топнул копытцем. – То-то же!.. Знай своё место, смертный!..

Последнее, очевидно, вырвалось у него по привычке, ибо смертных-то здесь имелось двое, а не один.

И Кирвад гордо проследовал меж расступившимися орками.

В глазницах набитых на посох Болга черепов вновь вспыхнул огонь, только на сей раз – лиловый, с зеленоватыми прожилками. Горм с лязгом сомкнул боевые железные рукавицы, ударившие в сталь пластинчатого доспеха; орк-воитель негромко прошептал что-то себе под нос, и поросшие шерстью ноги бога-сильвана немедля заплелись, словно он на осенних празднествах перебрал молодого вина.

Кирвад со всего размаха шлёпнулся носом в мягкую изумрудную травку Обетованного. Взлетели перепуганные бабочки и две цветочные феечки; одна из них, пропархивая мимо уха Древнего, пропищала нечто не очень понятное, но, судя по тону, донельзя обидное.

В шею сильванскому божку упёрлась холодная сталь.

– Ты Древний Бог и служишь нашему Учителю, – прорычал варлок. – Видать, служишь не столь долго, как мы, тогда бы знал, что у нас не принято, во-первых, сомневаться в словах друг друга и, во-вторых, друг на друга ругаться поносными словами, себя в то же время превознося. Ученики великого Хедина с такими, как ты, сильван, встречались не раз и не два. Силы у вас хватает, а вот с тем, что промеж ушей в голове, с думалкой, – как-то не очень. Уймись, говорю тебе, и не буйствуй. Никто тебя не обманывал. Когда Учитель ищет уединения, он ищет уединения. Доступно, Древний?

Кирвад шипел, плевался и дёргался от ярости, но колени у него оказались спутаны каким-то хитроумным заклинанием, и ни разорвать его, ни стряхнуть так просто не получалось.

– Нам с тобой, Древний, ссориться ни к чему, – нравоучительно продолжал меж тем орк. – Нам ещё плечом к плечу драться, хоть с теми же быкоглавцами, хоть ещё с кем. Вставай, и не будем друг на друга зло держать. Но Учителю мешать всё равно не след.

Незримые путы исчезли, и сильван поспешно вскочил на ноги. Хорошо, что на смуглой коже да ещё под шёрсткой не видно, как пылали от стыда его щёки и уши.

Орки стояли напротив, глядя спокойно и серьёзно, без ухмылок и подсмешек.

Кирвад, пыхтя от ярости, всё искал, что бы такого ответить нахалам, однако те лишь поклонились ему слегка и отвернулись, лишний раз бросив на прощание:

– Учителю мешать не след.

– Хорошо, хорошо, понял, не надо повторять! – негодующе пробурчал им в широкие спины сильван, поспешно отряхиваясь. Мимо пролетели, трепеща радужными крылышками, две давешние феечки, захихикали тоненько, закружились над его головой; одна вдруг спикировала к Кирваду, погрозила пальчиком, однако в следующий миг чмокнула прямо в нос.

И упорхнула – обратно в свой цветник.

– Щекотитесь только, – всё ещё с обидой проворчал сильван, почесав целованное место, однако гнев его угасал словно сам собой.

Великий Бог Хедин потребовал одиночества. Что ж, пойдём и объявим это воинству! И строго объявим! Дабы никто не дерзал!.. И не посягал!.. И вообще, помнил, кому они теперь служат!.. И кто у бога Хедина правая рука!..

* * *

Подмастерья разошлись, возле Урда остался один Хедин. Осторожно ступая, шагнул под сень лёгкой беседки над каменной чашей Источника, постоял, вслушиваясь в вечное бурление воды. Урд никогда не переполнялся, и начало от него не брал никакой ручей или поток; вода булькала, лопались на поверхности пузыри, а потом всё поднималось, уходило лёгким паром, магия изливалась в мир.

Мешкать было нельзя, и всё-таки Познавший Тьму медлил.

Две его ипостаси были мощным оружием, они могли увидеть и поведать многое, и он сам с их помощью мог немало. Вот и сейчас:

– Где Ракот?

Наблюдающий, размытая, растянутая чуть ли не по всему Упорядоченному сущность, отозвался почти мгновенно – он не видел Восставшего.

Конечно, зрение его не абсолютно, есть немало мест, куда взгляд Наблюдающего не проникнет, но само по себе это означало беду.

Чтобы Восставший бросил бы своё воинство в разгар сражения? Никогда и ни за что.

Тёмные Легионы, конечно, не шибко разговорчивы. Громадное большинство тамошних страшилищ ответят только и исключительно Владыке Тьмы, пытай – не пытай.

Конечно, есть ещё и поставленные братом военачальники, но если б кто-то из них что-то знал – вести уже достигли бы Хедина.

Хотя, быть может, что-то наверняка сможет сказать та же Иаххарра.

…Маленькая колдунья тряслась от ужаса, стоя на коленях. Нет, никто её не заставлял, она сама бухнулась, когда Фредегар с Робином привели её к Урду. Пришлось перебраться в дом Познавшего Тьму, только там коротышка-волшебница смогла прийти в себя и рассказать хоть что-то связное.

Урд, похоже, просто сводил её с ума.

– Видела ли ты Владыку Тьмы, Иаххарра, пока длилось сражение?

Волшебница заёрзала, немилосердно теребя край грубого плаща.

– Великий бог Хедин обещал…

– Великий бог Хедин сдержит своё слово! – перебил карлицу Фредегар.

– Тебе нечего бояться, Иаххарра, – поддержал половинчика и сам Хедин.

– Великий бог Хедин ничего не говорил о том, что станет ещё расспрашивать… только про дорогу к обиталищу Кора Двейна… а теперь ещё и это…

– Торгуешься, дерзкая? – возмутился Робин.

– Великий бог обещал…

– Ты не на рынке, тут не обманут! – не преминул вставить Фредегар.

– Так видела ли ты Владыку Тьмы? – невозмутимо переспросил Новый Бог.

– Видела… – потупилась коротышка. – Носился на звере своём, бескрылом, но летучем! Мечом сёк и многие множества порубил!.. Ужасть ужастьная!

– Порубил, понятно, – кивнул Хедин. – А что было дальше?

Иаххарра повесила голову.

– Он выкликнул себе поединщика…

На лице Познавшего Тьму не дрогнул ни один мускул.

Как похоже на Ракота; и ясно, что колдунья не врёт. Такое не выдумаешь, только если очень хорошо знать Восставшего.

…Или, напомнил он себе, кто-то очень хорошо её подготовил – как, кому и что говорить, когда она окажется в плену.

– Поединщика, – тем не менее кивнул он. – И что же было дальше? Кто же оказался этим храбрецом?..

– Он выглядел, как мы… как моё племя…

Хедин поднял бровь.

– Но он не из наших… я его не знала… а я знала всех сильных…

– И? – негромко, осторожно поинтересовался Познавший Тьму.

– Они сошлись… я была далеко… но был толчок, сила взбесилась, на дыбы поднялась… и всё.

– И всё?

– Да, великий бог, – она задрожала, попытавшись вновь бухнуться на колени.

– Сила взбесилась, и?..

– Не ведаю, – задёргалась колдунья. – Они… пропали, сгинули, исчезли!..

Это, во всяком случае, было правдой.

Ракот сгинул, надо понимать, вместе с загадочным «поединщиком», которого Иаххарра якобы не знала.

А ведь названый брат ещё, небось, и сам ограничил собственные силы, выходя на поединок.

Познавший Тьму сделал знак половинчикам, отпуская маленькую колдунью. Своё дело она сделала – правду ли говорила или то, что вложили в неё неведомые чародеи, уже не важно. Кое-что из её слов можно проверить, и это главное.

Пора возвращаться к Урду и докончить обряд.

…Мягкий пар обнимал его, тёплый и приятный. Таков священный Источник, он всех, приходящих к нему, встречает добром.

Познавший Тьму сматывал обратно растянувшиеся нити заклятий. Наблюдающий и Действующий отправляются домой.

Короткий поиск действительно указал на странную воронку, словно водоворот в свободном токе силы на месте сражения. Здесь, похоже, и впрямь случился некий «пробой», что-то с магией, однако никакой «норы», «дырки», «провала» или чего-то подобного не обнаружили даже самые изощрённые заклинания Познавшего Тьму. Если она тут и была, эта «нора», то кто-то очень искусно завалил в неё вход.

Соединять обратно себя самого пришлось долго и мучительно. Наблюдающий вдобавок поведал, что нигде не видит и Сигрлинн, что в Асгарде творится что-то непонятное, и сила пришла в странное, невиданное доселе движение там, где в глубинах Упорядоченного кончались жуткие «пиявки», присосавшиеся к Источникам.

И где-то там до сих пор оставался Ульвейн. Которого, конечно же, они вытащат, непременно вытащат, как только вступит в действие основная часть плана.

Только здесь, возле самого Урда, хватало чистой силы, чтобы Новый Бог вновь обрёл бы цельность. Он заставил себя не думать сейчас об Ульвейне, о Гелерре, даже о Ракоте и Сигрлинн, о том, что остался один – всё сильнее становилось сосущее чувство нарушенного баланса, утраченного равновесия, словно, отделив от себя Наблюдающего, Хедин вручил ему и способность ощущать подобное.

Мутное и тошнотворное чувство, так и тянет сбросить человеческую плоть и обернуться созданием чистой силы, как те вихри, в образе которых они носились наперегонки с Сигрлинн в Джибулистане.

Но нет, нельзя.

Разделившись, далеко не так просто собрать себя вновь. Мучительные скрытые разломы и трещины всё равно останутся, хотя Урд и старается всё уврачевать.

И Познавший Тьму был уже совсем, совсем близок к завершению, когда в сознание словно вонзилась раскалённая игла, так что он аж заскрежетал зубами.

Хьёрвард внезапно набух кровью. Познавший Тьму ощутил, как взгляд его – взгляд Наблюдающего – мчит сквозь бездны Междумирья, туда, к суровым берегам Хединсея.

Бирка, Хедебю, другие грады и веси…

Там что-то случилось.

Мир закричал от боли, словно женщина в родах. Тяжело, мучительно и надрывно.

Хедин ощутил это так же чётко, словно в него самого вонзалась горячая сталь.

Проклятье!..

И лишь когда он окончательно втянул Наблюдающего в себя, как только они с Действующим вновь сделались частями одного, Новый Бог Хедин позволил себе негромкий стон сквозь стиснутые зубы.

Хьёрвард требовал помощи, и помощи немедленной.

* * *

– Друзья мои, – подмастерья стояли кругом в уютной гостиной дома Хедина, дома, который они же для него и построили, сами, в подарок, от чистого сердца. – Срочно нужны те, кто отбудет в Хьёрвард.

– Мы готовы, – первым отозвался рыцарь.

– Мы все готовы, – с оттенком ревности заметил вампир.

– Мы победили в Обетованном, – гордо поклонилась лучница Мьёлль. – Уж как-нибудь справимся и в Хьёрварде!

– Не «как-нибудь», а отлично справимся! – Фредегар сдвинул брови. – Что нужно сделать, Аэтерос?

Они неотрывно смотрели на Познавшего Тьму; кажется, далеко не всем понравилось появление тут Кирвада и вообще «новой армии Учителя». Но они верили и потому молчали.

– Нужно отыскать… – Хедин помедлил. Нет, он не выдаст своих подозрений до времени. Пусть найдут то, что нужно, и уж тогда…

– Мир испытал странную, небывалую судорогу. Словно в него ткнули иглой, глубоко и со всего размаха. Примерно я знаю, где это случилось, – полуденная оконечность Восточного Хьёрварда, там, где до сих пор стоят города, памятные мне по Хединсею, – Бирка и Хедебю. Это там…

Подмастерья почтительно внимали.

Познавший Тьму умолк, нужные слова впервые за столько времени находились с трудом. Он словно сам боялся поверить собственному страху.

– Аэтерос, – после длительного молчания осторожно кашлянул варлок Болг. – Что же нам надлежит отыскать? Просто возмущение в силе? Какого-нибудь явившегося туда чародея? Или проснувшегося монстра? Или очухавшегося не ко времени Древнего, что поднялся с морского дна?

– Если б Аэтерос знал, то уж наверное поведал бы! – одёрнул орка рыцарь. – Наш Учитель не всеведущ, не дракон восьмизрачковый!

– И слава всему, что не! – подхватила Мьёлль.

– Не всеведущ, – кивнул Хедин, поднимая руку. Разговоры мигом стихли. – Но знаю, что случилось нечто поистине небывалое. Небывалое настолько, что закричал сам мир. Никакой Древний такого не устроит, Леотар. А если чудовище – то даже мне такое не вообразить.

«Нет, неправда, – подумал он про себя. – Одно такое чудовище вообразить очень даже получится, только это выходит полный абсурд. Если это тот, на кого мне мыслится, то почему ощущаю я это только сейчас? Почему ни я, ни Ракот ни разу не почувствовали раньше?..»

Времени отвечать на эти вопросы конечно же нет. Как обычно. И бросить армию, бросить План, собранную силу, веру смертных Хедин не мог. Слишком всё неустойчиво и зыбко, клетка Неназываемого по-настоящему так и не восстановлена, хрупкий баланс может рухнуть в любой момент, и останавливаться на полпути нельзя.

Даже ради Хьёрварда.

Познавший Тьму обвёл взглядом немногочисленных подмастерьев. Каждого из них он нашёл сам, сам выучил, наставил на путь; и хотя в его руки не ложилось их Зерно Судьбы и он думал о них именно как о «подмастерьях», чья гибель тяжело давила ему на совесть, но была порой совершенно необходима – всё равно это его подмастерья, идущие за ним, верящие, не сомневающиеся…

Хотя, с другой стороны, те же Эйвилль с Гелеррой. О них тоже нельзя забывать.

Сейчас он посылал подмастерьев на дело куда более опасное, нежели оборона Обетованного от орд быкоглавцев.

– Если это будет Древний, или чудовище, или колдун, или какие-нибудь новые Безумные Боги – вы справитесь, друзья мои.

Подмастерья дружно приосанились, расправляя плечи и выпячивая грудь.

– Если это что-то другое – вы донесёте мне. – На столешницу со стуком встали розовые кристаллы из заветной кладовой. – Если это окажутся Дальние – вы тоже донесёте мне.

– Всё понятно, чего там, простое дело, – крякнул Фредегар. – Добраться до места, оглядеться, разузнать, доложить. Тут и Роб один справится.

– Чего это «Роб один», – попытался было возмутиться другой половинчик, но на него тотчас зашикали.

– Нет, Роба тут точно не хватит, – покачал головой Хедин. – Вы нужны будете все до единого.

– А кто же станет охранять Обетованное? – взволновался вдруг хозяйственный гоблин. – Уж не эти ли… с копытцами и не только?..

Собрание возмущённо зашумело, в шуме отчётливо ощущалась известная ревность.

Охранять Урд, конечно, надо, и в этом деле Хедин рассчитывал на Ракота и его силу; однако названый брат сгинул бесследно, Тёмные Легионы скоро расточатся, расползутся по норам и логовам; да они и не станут повиноваться никому, кроме лишь владыки Кипящего Котла.

– Придётся рискнуть. – Познавший Тьму встал. – Сколько-то времени продержатся отпорные чары. Будем надеяться, что вы успеете вернуться, кроме того, я послал весть остальным, Креггеру, Арбазу – всем. Они двинутся со всем поспешанием сюда, в Обетованное. Но ждать их мы не можем. Никак.

Подмастерья вновь переглянулись. Аэтерос оставляет священный Урд совсем без защиты, пусть и «ненадолго»!..

– Учитель, – мрачно изрёк Болг. – Что ж это за напасть-то там, в Хьёрварде? Как повестили вы нас, так голову ломаю и ничего толкового измыслить не могу.

– Вот это вы мне и скажете. – Хедин уже стоял возле дверей. – В путь. Мешкать нельзя. Ищите… необычное. О чём на рынках болтают. О чём уличные пророки речь ведут, если сразу на какого-нибудь спятившего Древнего не наткнётесь.

Прямее не скажешь, мрачно подумал Познавший Тьму. И как бы я хотел, чтобы это и впрямь оказался какой-нибудь «спятивший Древний»!

* * *

– Вот здесь это и случилось, великий бог…

– Хорошо. Ступай теперь, Иаххарра. Кирвад, дай ей провожатых. И оставь меня одного.

– Да, Великий, повинуюсь, Великий!..

Сильван усерден, но порой чересчур.

Познавший Тьму застыл в самом сердце смертного поля. Здесь совсем недавно сталкивались сталь и магия, щедро лилась кровь, смешанная с чарами; и вот на этом самом месте брат Ракот встретил своего загадочного «поединщика».

Иаххарра твердит о «дыре», о «провале» – что ж, посмотрим…

И не думай о том, что творится в Хьёрварде. Не думай о Сигрлинн, о Хагене. Только о том, что есть здесь и сейчас.

Кирвад бегал кругами, покрикивал, всех разводя по местам. Видно было, что лесной божок счастлив по самую макушку.

Аномалия тут и впрямь была, сильная и явная. Все следы замести не удалось, от простого колдуна бы скрыли, от него, Познавшего Тьму, – конечно же нет.

Его взору открывалась едва затянутая плотью Межреальности воронка. Силу здесь скрутили тугим вихрем, так что она, словно сверло, пробуравила Междумирье. Мощное заклятие, такое не набросишь в единый миг, его надо тщательно подготовить – «поединщик» вышел против Ракота, точно зная, что он будет делать. «Победить», таким образом, цели не было, требовалось вместе с Восставшим провалиться куда-то, куда – это и предстояло узнать.

…Заклятия познания, словно золотистые искорки, сверкающим роем кружились вокруг пробоя. Хедин застыл изваянием, взор его скользил вдоль уходящей в неведомую глубь «кротовьей норы».

Казалось бы, простое дело – однако червоточина, пролёгши сквозь несколько слоёв Межреальности, просто… исчезала. Сходила на нет, обернувшись совсем тонким волосом, подобно древесному корню.

Сделали скидку. Создали «пузырь» и ускользнули. Ловко… хоть и не ново. Однако, чтобы удержать Нового Бога, требуется нечто, подобное сотворённой Игнациусом ловушке; хорошие мысли, как известно, приходят во многие умные головы разом.

Кем бы ни оказался этот «поединщик», но соскочил он очень ловко и грамотно, прекрасно зная, что их будут искать.

Большой соблазн подумать на неведомого мага Кора Двейна и его компанию. Но имелось и ещё одно объяснение, которое чем дальше, тем меньше нравилось Познавшему Тьму.

Его заклинания возвращались, собрав всё, что могли. Тонкие нарушения баланса, почти неуловимые следы – интересно, смог бы заметить их Истинный Маг Хедин, не оказался бы он беспомощным? Всё-таки, когда у тебя за плечами сила истово верящих в тебя смертных и ты не колеблясь пользуешься ею, достичь можно куда большего.

Правда, потом это «большее» ещё предстоит удержать.

Кто-то очень могущественный наносил Познавшему удар за ударом, оставляя без соратников. Может, работал всё тот же Закон Равновесия; может, и вовсе неведомый враг, но в последнее Хедин не верил.

Один. И даже Хаген не подавал о себе последнее время вестей.

Что ж, значит, действовать надо ещё быстрее.

Он нашёл место «скидки», там, где «пузырь» ушёл в сторону, прокладывая себе дорогу, очевидно, через Астрал.

Иначе никак не уйти. И это, конечно, лишнее доказательство, что учинили сие безобразие отнюдь не простые колдуны.

Выследить их в Астрале тоже можно, но, проклятие, даже для него, Познавшего Тьму, это время, время и ещё раз время.

Которого конечно же нет.

Источники, избавившись от тёмных пуповин, поддерживали хрупкое равновесие, клетка Неназываемого держалась; однако биения нарастали, Хедин ощущал их, словно злые короткие толчки боли в висках.

Всё, как он и рассчитывал.

Его подмастерья уже выступили, молодцы, не мешкали ни минуты. Обетованное опустело.

Хедин коснулся пальцами прохладной грани кристалла. Он не пожалел на него сил, и пусть даже кто-то и почувствует эту связь – не важно. Если и почувствуют, то пусть мечутся, пусть меняют планы.

Брату Ракоту придётся какое-то время продержаться самому. Иначе никак.

И Сигрлинн…

Познавший Тьму медленно разжал судорожно сжавшиеся кулаки.

И скомандовал «поход».

* * *

Они шли в глубь Упорядоченного, оставив за спиной священный Урд, по дороге, указанной Иаххаррой. Сама карлица, несмотря на то что её сородичей отпустили, осталась; вполне возможно, думал Хедин, через неё эти неведомые маги, как бы ни звали их в действительности, хотят следить за его воинством. Замысел их, конечно, как на ладони; пусть думают, что Познавший Тьму, словно баран на бойне, тупо лезет в их ловушку.

Воинство двигалось следом. Познавший Тьму поневоле вынужден был замедляться, останавливаться – в тех мирах, где уже были, пусть тайные и прячущиеся в криптах, но их с Ракотом культы.

Сказать заветные слова. Увидеть слёзы счастья в глазах тех, кто шепчет: «Дождались!» Простирать руку над головами падающих на колени – это нужно им, не ему.

Сила росла с каждым таким миром, оставшимся позади. Время, бурля и пенясь, неслось потоком в русле великой его реки, и Драконы Времени поднимали изящные головы, провожая взглядами рати Нового Бога.

Указанный Иаххаррой путь лежал в самые обычные, ничем не примечательные области Упорядоченного, где много самых обычных, опять же, ничем не примечательных миров. Открытых и закрытых, продвинувшихся на путях цивилизации и до сих пор пребывающих в первородной дикости. Здесь не наблюдалось никаких магических аномалий, не бушевали войны, подобные Восстанию Безумных Богов, не возникали безумные пророки, что зажгли не менее кровавую Войну Ангелов. Здесь тихо жили, тихо воевали, тихо умирали.

«Прячь песчинку на морском берегу, а лист – в густой чаще», – подумал Хедин. Просеивать Межреальность мелким ситом в поисках логова этого самого «Кора Двейна» с шайкой – времени могло не хватить даже у него, Познавшего Тьму.

И всё же они приближались к цели.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Почётные и важные гости отбывали из замка господина Кора Двейна. Он сам, с братом Скьёльдом и сестрой Соллей, провожал их до ворот и даже чуть дальше, где начинался хаос неупорядоченного Междумирья. Слуги и стража выстроились почётным караулом; Матфей Исидорти, в нарядном кафтане, дорогой, золотом шитой шапке, при вычурном посохе, положенном ему как «ученику чародея», стоял, потея, в длинной шеренге.

Он не терял времени даром, он не просто так ел да спал, не просто так проводил дни в библиотеке. В дороге и после ему потребуется оружие, причём такое, что удивило бы всех, не исключая и господина Кора Двейна.

Чары – нет, тут с троицей магов не потягаешься, пока что не потягаешься. А вот если вспомнить, с чего начинался его путь, с «запретных книг» и демонов…

Пусть их и называют «оружием слабых» и «последней надеждой варлока», он умел управляться с этими сущностями. Ну, до определённого предела.

Сейчас Матфей сводил воедино всё, что знал сам и что удалось откопать в обширных фолиантах по прикладной демонологии уже здесь, в замке.

Руны. Вот ключ. Руны и умение их быстро начертить, в сочетании со способностью так же быстро наполнить их силой. Простые варлоки разрабатывали сложные системы охранных пентаграмм и тому подобного; но Матфей знал, как можно в случае надобности обойтись и без этого.

Символы как проводники силы, создающие невыносимые для демонов колебания тонких сред – и ему не будет нужды чертить какие-то там звёзды.

Перо скользило по пергаменту, сложные рисунки ложились на девственные страницы. Хорошо, что хозяева замка были так заняты и не мешали Матфею, – ему даже удалось пару раз выбраться за пределы крепости, где он не без трепета испытал некоторые из составленных им начертаний.

Успешно.

…После того случая, когда Кор Двейн натолкнулся на его разработки и не только ничего не заподозрил, но даже и похвалил, и подсказал немало ценного, Исидорти продвигался очень быстро, с какой-то поразительной лёгкостью. Самые сложные проблемы, как оказалось, имели простые и элегантные решения. Заклятия сплетались, каскады выстраивались, даже толстенные магические справочники словно сами собой раскрывались на нужных страницах.

«Всё готово, – думал Матфей. – Всё готово, и Царица Ночи – моя. В моей власти, совсем в моей! Сделаю с ней, что захочу, а если заупрямится – в клетку. Сразу. Со мной не забалуешь! Я, может, и просто человек, а она неведомо какая бессмертная сущность, но топтать я себя не позволю. Мы люди, мы всё переможем!..»

Важные гости задержались.

Шествовали туда-сюда по замку, что-то осматривали, не снимая плащей и не поднимая капюшонов. Двейн, Скьёльд и Соллей не отходили от них, почтительно давая какие-то пояснения; Матфею, увы, не удалось больше уловить ни слова.

Впрочем, оно и лучше. Теперь трое чародеев собрались, судя по всему, провожать явившихся и дальше, чем порог замка. Это ему на руку, именно сегодня, значит, он и исполнит задуманное…

* * *

– Матфей! Милый, как любезно с твоей стороны навестить меня в столь поздний час. – Царица Ночи грациозно поднялась с лежанки. – Что такое? Что стряслось? Ты чем-то озабочен, тебя что-то гнетёт? – тон её тотчас сделался заботливым и чуть ли не встревоженным.

«Проклятие, – подумал Матфей. – Плохо владею лицом для настоящего волшебника, она сразу почуяла неладное…»

– Кор Двейн с роднёй сильно заняты наверху. – Он махнул рукой, надеясь, что это получится достаточно беззаботно. – У нас отпуск, все разбрелись кто куда…

– Отпуск? Как славно! – она захлопала в ладоши. – И тебе никуда не надо торопиться?

– Великая Царица… я…

Слова застревали в горле.

– Скажи же мне толком, в чём дело, милый Матфей? – она чуть склонила голову, озабоченно сдвинула брови.

– Я… хочу… отсюда… тебя… –заикался он. Ладони взмокли, и он лихорадочно вытирал их о порты дорогого сукна, надеясь, что она не заметит. Вся смелость и дерзость куда-то улетучились.

– Ты сам не свой, дорогой мой надзиратель.

– Мы… можем… бежать! – наконец выдавил он. И ощутил, как страх сжал в животе липкие когти. Что с ним сделает Кор Двейн, если только узнает…

Царица Ночи осеклась на полуслове, губы её приоткрылись.

– Зачем ты так шутишь, Матфей? – с трудом выговорила она шёпотом. – Из темницы Двейна не убегают, тем более такие, как я.

– Я всё обдумал… и придумал… и сделал…

Матфей торопливо бормотал, сглатывая слюну, наполнявшую от волнения рот; в руках его появилось нечто странное: сплетение кристаллов, проволок, а сбоку искусно пристроена небольшая курильница; размером конструкция была с обычную масляную лампу.

– Что это? – глаза Царицы расширились, она прикусила губу.

– В этом я пронесу тебя, великая, мимо всех стражевых чар. Оно скроет твою сущность.

– Как же? Где?

– Э-э-э… внутри, – пролепетал Матфей.

– Внутри? – соболиные брови взлетели вверх. – То есть мне надо… развоплотиться… оказаться внутри этого… этой… А что потом?

– А потом мы выберемся из замка. Ты говорила, великая, что у тебя есть родня, могущественные волшебники. Укажи мне путь к ним, и я верну тебя домой.

Царица Ночи застыла, словно обратившись в алебастровое изваяние.

– Развоплотиться… оказаться внутри этой штуки… а потом ты, милый Матфей, меня выпустишь?

– Конечно, великая! Как только мы доберёмся до твоих близких!

– Не раньше?

– Я был бы счастлив раньше, но Кор Двейн… вдруг он возьмёт след?

– Кор Двейн возьмёт след в любом случае, – холодно проговорила она. – Что ж, Матфей… ты очень рискуешь, но… иного выхода, наверное, нет. Хотя лучше было бы тебе бежать одному, отыскать моих сестёр и братьев, дать им знать, где я…

Ага, конечно, мелькнуло у Матфея. Я доберусь до твоих сородичей, меня по плечу похлопают, корку с барского стола кинут да медный грош – и всё? И никогда мне уже тебя не обнять, потому что кто я такой? Так, мотылёк, мошка, во тьме у фонаря порхающая, чтобы наутро концы отдать. Ты бессмертная, можешь и сотню лет тут просидеть, и две, и три, поскучаешь разве. А я? Если не сделаешься таким же великим чародеем, как господин Кор, так того, в ящик сыграешь очень быстро.

– Нет, Царица, – как мог твёрдо сказал он. – Если я просто так сбегу, Двейн обо всём догадается, он же не дурак. И тебя я не выручу, и сам пропаду ни за что. Кинется он по следу, отыщет меня – и поминай как звали. А тебя в таких безднах упрячет, что уж точно никто не найдёт. И не приставит к тебе никого – ты ж волшебница, да особая, тебе ни еды, ни питья не нужно. По милости он меня сюда допустил, другой раз такого уж не будет. Нет, великая, давай по-моему сделаем.

– А я… в банке этой… что же, и говорить не смогу?

– Со мной сможешь. Н-наверное. Я ж её только сделал…

– То есть я буду в… лампе? И сама выйти не смогу?

Матфей виновато развёл руками.

– Не гневайся, госпожа, я ещё не настоящий волшебник, я только учусь…

Царица испытующе глядела на него, пронзительно и проницательно; уголки великолепных губ чуть дрогнули в лёгкой улыбке.

– Ну что ж, дорогой… я тебе поверю. Вы, люди, отличаетесь честностью…

Матфею очень хотелось провалиться сквозь пол подземной камеры.

– Раздеваться не нужно? – усмехнулась вдруг Царица Ночи.

Он едва нашёл силы помотать головой; в нем по-прежнему всё начинало мутиться от одной мысли о её обнажённых прелестях.

– Тогда я готова, – объявила Царица. – Что нужно сделать?

– Ничего, – торопливо зачастил Матфей. – Совсем-совсем ничего, просто стоять, великая, вот здесь, а я начну…

…Слова сами складывались в заветные формулы. Жесты творились легко и свободно, сила вилась послушно, точно мягкая пряжа.

Контуры Царицы дрогнули, расплываясь. Она таяла, словно погружаясь в густой туман; на чувственных губах играла всё та же странная полуулыбка.

А потом грани всех кристаллов в «лампе» полыхнули разом, и голос Царицы зашептал в его сознании:

– Ну вот, я тут… а что, даже и неплохо… тесновато, правда, и видно не очень хорошо, камни мутноваты, отполированы недостаточно…

– Мы уходим, госпожа. Вот прямо сейчас и уходим. Тебе придётся помогать мне в пути.

– Не бойся, верный мой Матфей, я помогу. Пока что надо выбраться из замка.

…И они выбрались, безо всяких неожиданностей и приключений. Челядь сновала туда-сюда; и Матфей Исидорти проследовал тоже, с видом важным и независимым. За плечами – ранец, скрытый дорожной накидкой. Если Царица говорила правду (а зачем бы ей врать?), то дорога между мирами займёт совсем немного времени.

А дальше всё будет необычайно хорошо.

…Уже в воротах он столкнулся с высокой и тонкой девой, завернувшейся в плащ белоснежных крыл.

Матфея она даже не заметила.

* * *

– Адата Гелерра. Рад приветствовать тебя снова в нашем замке. Прости, что заставил тебе ждать, – мы только что вернулись из… из небольшого похода.

– Досточтимый Кор Двейн, – гарпия низко поклонилась. – Я пришла обратно, как и обещала.

Волшебник встретил её на парапетах, где адата стояла – на излюбленном своём месте. Чародей поднялся к ней самолично, никого не присылая, оказывая честь.

…Честь, какой она никогда бы не дождалась от бога Хедина.

– Я хотела… вручить тебе это, досточтимый, – на тонкой ладони появился зелёный кристалл, прихваченный из дома Познавшего Тьму.

Чародей даже не пытался скрыть удивление – с шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы, вскинул голову, даже откачнулся назад.

– Невероятно… – процедил он. – Адата, это же… Адата, но как же… как тебе удалось…

– Я была в числе доверенных учениц бога Хедина, – проговорила она, не сводя взгляда с поблёскивающих зелёных граней; Кор Двейн словно не решался коснуться изумрудного камня. – Меня никто не заподозрил, никто не остановил. Бог Хедин, очевидно, считает, что к нему в Обетованное невозможно проникнуть врагу. И это верно – я видела, как горстка его учеников остановила многотысячную армию. Он может не опасаться за свои сокровища.

Кор Двейн молча покивал, высокий лоб чародея пересекли многочисленные морщины.

– Невероятно, – повторил волшебник. – Достаточно одного взгляда, чтобы понять… Артефакт Дальних!

Гелерра кивнула.

– Бог Хедин им дорожил. Не сомневаюсь, досточтимый, ты тоже сможешь найти ему достойное применение.

– Не сомневайся, досточтимая. – Кор Двейн не улыбался, напротив, был чрезвычайно серьёзен. – Не могу себе представить, как Дальние, неведомая сила, расстались с таким… Откуда он вообще взялся, адата? Ведома ли тебе его история?

Гелерра кивнула.

– Я подобрала его в Межреальности… подле мира, именуемого Эвиал… там, где пролёг путь неведомого чёрного тарана, вырвавшегося из него, и сокрушившего…

Она рассказывала; Кор Двейн слушал с неослабным вниманием.

– Значит, он, скорее всего, сперва достался Эйвилль… которая погибла, сражённая этим самым тараном… Но как эта вещь оказалась у неё?

Гелерра пожала плечами – чуть виновато.

– Теперь, конечно, никто уже не расскажет, кроме лишь вручивших это ей… – продолжал бормотать волшебник. – Нет, это поистине невозможная, непредставимая удача, адата Гелерра! Артефакт Дальних!..

– А разве досточтимый Кор Двейн не сталкивался с ними в иных местах? В мире под названием Хьёрвард они одно время имели целый «монастырь», в долине Бруневагар… бог Хедин рассказывал… – она чуть запнулась на его имени.

– Нет, – покачал головой волшебник. – Я всегда держался подальше от этих сущностей, слишком опасны, и проявлять, гм, интерес к ним следует, когда наберёшь достаточно силы, но, главное, знания. Вот теперь я набрал…

– Что смущает тебя, досточтимый? Я вижу… я чувствую…

– Прости, смелая адата, – вдруг проговорил Двейн, и в голосе его слышалось нечто, напоминавшее смущение. – Прости, я… позволил себе усомниться.

– В чём же, досточтимый?

– Я был уверен, что ты не вернёшься. Что ты останешься у своего наставника, у своего бога, которому верно служила столько времени. За это я должен просить у тебя прощения.

Он склонил голову в полном достоинства поклоне.

– Не стоит, досточтимый, – покраснела Гелерра. – Я сделала то, что должна была. Отблагодарила тебя за спасение. За избавление от жуткой участи, за то, что вернули мне крылья… – она любовно погладила роскошные маховые перья, белее горных снегов.

– Ну, если тебе так это важно, дорогая моя адата, давай считать, что мы квиты, – улыбнулся чародей. Только теперь он позволил себе осторожно коснуться зелёного камня, но сразу же и отдёрнулся. – Нет, не так. Почтенная адата, сослужи уж ещё одну, последнюю службу – донеси его сама до моей лаборатории. Прости – у каждого волшебника свои… суеверия.

– Конечно, досточтимый. Почту за честь, – вежливо отозвалась гарпия.

Лаборатория оказалась упрятана, как и положено, глубоко в подземельях под замком, в толще плывущей сквозь Междумирье скалы. И это была настоящая лаборатория, впору самому богу Хедину. В потолке прорублены шахты, через которые лился свет – через одну солнечный, через другую лунный, через иные – звёздный, да ещё, насколько поняла адата, глядя на сложную мешанину зубчатых колёс и громадных фокусирующих линз, эти звёзды можно было выбирать.

В середине – длинная подкова рабочего стола, за который, если вздумается, можно усадить три десятка пирующих. Опытная в таких делах адата легко узнала поверхность: из чёрных камней Аргонара, инертных, которые не брали самые ядрёные магические смеси – куда там обычным кислотам и щелочам!

Коллекция кристаллов в бронзовых штативах: их были тут сотни, всех цветов радуги, в иных мерцали искры живых огоньков. На полках черепа всех мастей и калибров; венцом – занимавший всю стену от пола до потока череп исполинского волка.

– Прости, досточтимый хозяин… уж не череп ли это того сказочного зверя, что якобы должен разорвать в последней битве Древнего Бога О́дина?

– Твой вопрос льстит мне, – улыбнулся Кор Двейн. – И, хотя так и тянет соврать ради твоих прекрасных глаз, адата, но – нет, это не великий волк Фенрир, порождение Древнего Бога Локи. Хотя надо признать, некое сходство имеется. Нет, я делал это всё сам, а на стену угодил самый первый экземпляр, который выдержал все испытания.

– Хороший экземпляр, – уважительно кивнула Гелерра.

– Благодарю, адата. Поставь, пожалуйста, кристалл вот сюда, да, в держатель. Затянем винты… вот и всё, – Кор Двейн выдохнул, словно до последнего момента боялся исчезновения внезапно свалившейся ему прямо в руки драгоценности. – Что же ты станешь делать дальше, храбрая Гелерра? Куда направишь свой путь? В родной мир, сделаться правительницей своего народа?

Гарпия грустно улыбнулась и покачала головой.

– Нет, гостеприимный хозяин. У моего племени нет верховного владыки, и, право же, нет смысла устанавливать такового. Адаты не признают порядка, не имеют нужды в сильном правителе, у них нет никакой цели, что потребовала бы волевого короля или… – она потупилась, – или королевы. А придумывать такую цель для них – право же, у меня есть идеи получше.

– Вот как? – поднял бровь Кор Двейн. – Быть может, ты сочтёшь возможным…

– Я бы хотела, – глядя прямо в глаза волшебнику, сказала Гелерра, – остаться здесь. С твоего позволения, досточтимый. Помочь тебе и твоему делу. Мне ведь помогла твоя сестра, чародейка Соллей. Я хочу послужить вам.

По лицу Кора Двейна расплылась широкая улыбка.

– Мой дом – твой дом, смелая адата. Оставайся столько, сколько захочешь. Уверен, ты найдёшь дело себе по душе. Идём, у нас много свободных покоев – выбирай любой. Сестра и брат будут очень, очень рады.

* * *

Ан-Авагар снижался быстро, даже слишком быстро. Чародейка Клара Хюммель оказалась неожиданно тяжёлой – нет, не потому, что увлекалась пирогами с вареньем, а потому, что магические потоки мира, куда направился вампир, почему-то не желали её удерживать на себе, и потребовалось всё его немалое искусство, чтобы они оба не рухнули со страшной высоты.

Одно из преимуществ странствующего вампира – у тебя всегда есть в запасе пара-тройка укромных местечек, где хорошо получится отсидеться, залечивая раны, свои или, как сейчас, чужие.

Мир, куда они опускались с Кларой, был необычен. Нет, не оттого, что там ходили на руках или имели глаза на затылке; нет, он просто находился словно бы в магической «тени» куда более крупного закрытого мира, жизненная сила текла здесь слабо, но зато была, словно вода с горных вершин – кристально чистая, почти идеальная.

В своё время Ан-Авагару случилось тут побывать, и предусмотрительный вампир оставил в этом мире кое-что на чёрный день, который, так уж вышло, настал, но не для него.

…Он опустился в зелёных предгорьях. В мире хватало силы траве, кустам, деревьям, а вот людям уже словно бы недоставало. Развалины замка остались почти такими же, какими их помнил вампир, – гномья работа, какая-то их экспедиция. Собственно, и «замок»-то был не замком, а «времянкой»; правда, гномьей «временности» хватило на сотни лет.

Ан-Авагар бегло проверил собственные сторожевые чары – нетронуты. Продержались неплохо, естественное истаивание в должных пределах; нет, обновлять их он сейчас не будет, незачем.

Каменная дверь распахнулась бесшумно, петли словно вчера смазаны, почти не требуется прикладывать усилий. Прохладная темнота, но никакой затхлости, гнили или плесени – у гномов иначе не бывает, только если они специально решат построить затхлое, загнившее или полное плесени подземелье.

А вот и его сундучок. Окован чёрным железом, сделан из железного же дерева, какое не возьмёт ни жук-древоточец, ни уже упоминавшаяся гниль.

«Прости, Клара, дорогая, придётся чуток полежать на голом камне. Впрочем, ты уже и сама почти как камень», – со странной, давно забытой болью внутри подумал эльф, сделавшийся по милости Эйвилль Великой – Ан-Авагаром.

Это было правдой. Кровь в жилах боевого мага Долины обернулась едва протискивающимся по ним льдом, вернее, ледяной кашицей. Мышцы одеревенели; дыхание едва ощущалось.

Жизнь уходила из Клары Хюммель, уходила по капле, и вампиру казалось, что с каждой этой каплей уходит жизнь и из него самого.

И нельзя сказать, что последнее заботило его хоть в малой степени.

Руки Ан-Авагара в чёрных перчатках быстро откинули крышку сундучка. Эликсиры, снадобья, дистилляты, экстракты… весь арсенал вспомогательных средств, когда у чародея нет времени на длительный подбор тонких заклятий.

Тогда, у Гильтана, он использовал кровь эльфа-целителя в надежде затормозить процесс и повернуть его вспять. Не получилось, но просто потому, что крови было маловато.

Да и вообще, что это за кровь у светлых эльфов? Всё равно что сок древесный, видимость одна.

Но успех, хоть и первоначальный, имелся; поэтому понятно, в каком направлении двигаться. А пока что…

Клара по-прежнему лежала на каменном полу, голова бессильно свалилась набок. Следовало нарубить веток, устроить ей ложе, но вампир ощущал – времени на это ему может и не хватить.

Острый коготь, вмиг удлинясь, осторожно коснулся посиневшей кожи на сгибе локтя Клары. Разрез прямо на вене, но кровь не потекла, и Ан-Авагар с ужасом воззрился на чёрно-багровый студень в жиле, от которого повеяло холодом даже на него.

Вампир зубами вырвал намертво осургученную пробку с первого из пузырьков, дёрнулся, как от боли. Осторожно опустил коготь в разрез; капли из скляницы побежали по чёрной кости, одна за другой исчезая в ранке.

Студень, заполнивший артерии и вены волшебницы, ответил яростным шипением, словно живое существо. Над локтем Клары поднялся едкий, остро пахнущий дымок, от которого скривился даже сам Ан-Авагар. Вампир судорожно заморгал, глаза немилосердно щипало, однако он не отвернулся.

Капли словно сами втягивались под кожу волшебницы, исчезая во вскрытой её жиле. Чёрный коготь не дрожал, однако одна Эйвилль Великая могла бы сказать, чего стоила вампиру эта неподвижность.

Он отсчитал полторы сотни капель. Снадобье, какого не было даже у Гильтана – собственно, оно целителю бы и не понадобилось. Творил его Ан-Авагар для себя, процесс занял несколько человеческих лет и потребовал добрую тысячу всевозможнейших ингредиентов из десятков самых разных миров.

Эликсир разжижал кровь, останавливая её превращение в свернувшийся сгусток, как только что заполнивший все сосуды в теле чародейки. Снадобье помогло бы самому вампиру, попади он под подобное заклятие, останавливающее все процессы в живущем лишь магией его теле.

Ан-Авагар работал чётко, словно всю жизнь только тем и занимался, что врачевал сложные магические поражения неизвестной природы. Закончив с вливанием первого эликсира, взялся за второй; пузырёк пришлось удерживать в зубах, потому что правую руку он положил Кларе на грудь, туда, где сердце, – оно билось едва-едва, кровь еле-еле ползла по артериям.

Положил руку на грудь волшебнице, и память словно сама собой швырнула его в прошлое, в зелёный, солнечный, радостный мир, где он был просто эльфом, просто Перворождённым, и был счастлив, всего лишь созерцая звёздные хороводы на мягком небесном бархате.

Нет, ещё он был счастлив, слушая смех и песни, ловя быстрый взгляд из-под длинных ресниц и лукавую улыбку на тонких губах подруги.

Всё было тогда другим.

«И оно может вернуться», – вдруг подумал Ан-Авагар, не успев удивиться очевидной глупости подобных мечтаний. Что и как может вернуться, о чём ты? Хватит об этом, есть дело, думай о нём!..

Ладонь его ощущала сердце Клары, его медленную и трудную работу. Гильтан тоже пытался ему помочь, но по-своему, как принято у живых, не как у мёртвых.

Он старался подтолкнуть, ускорить, заставить – в то время как у сердца просто кончились силы и смерть проникла в каждую мельчайшую его частицу. Кровь, которую должно было качать сердце, его же и парализовала, обратившись в холодный студень.

Мёртвое отвечало мёртвому. Ан-Авагар ощутил, как немеет его собственная рука, но сердце Клары Хюммель начинало биться всё увереннее и быстрее.

Лекарство втягивалось в ранку.

Чуть шевельнулись намертво спёкшиеся губы.

Ан-Авагар едва заметно улыбнулся.

Самое трудное было впереди, когда потребуется много, очень много крови, но начало положено.

* * *

Замок тройки чародеев, Кора Двейна, его брата Скьёльда и сестры Соллей, плыл сквозь Межреальность, скользил в ней невесомой тенью. Мало кто знал к нему дорогу; мало кто являлся в него по собственной воле; и уж совсем почти не находилось тех, кто отыскал его против воли самих хозяев.

Адата Гелерра стояла на парапете, на любимом своём месте, и всё видела.

…Он возник из тумана Межреальности, там, где кончался камень летучей скалы и начиналась короткая дорога к воротам замка. Высокий и плечистый человек в изодранном, волочащемся за ним плаще. Острые глаза адаты видели кровь, запёкшуюся на виске и лбу, покрытую пылью воронёную кольчугу и длинный меч, на который незнакомец опирался, словно на палку. Ножны он нёс в другой руке.

Завидев крепость, он замер на миг, потом встряхнулся и как мог скоро зашагал к воротам, ножны высекали снопы искр, ударяя в камень.

Пришелец сочился магией. Она была его плотью и кровью.

Гелерра замерла.

Не может быть.

Это был не человек, это была тварь в образе человека, даже не пытавшаяся как следует скрыть свою истинную природу.

Белые крылья развернулась, адата сорвалась с парапетов.

– Ты! Пошли весть хозяину! – крикнула она какому-то служке. – Господина Двейна, или госпожу Соллей, или господина Скьёльда – сюда, ко входу, немедля! Я, адата Гелерра, зову!..

Перевернулась в воздухе и ринулась наперерез незнакомцу.

Приближаясь, она видела широко развёрнутые плечи, впалые щёки, глубокие морщины, рассёкшие лицо, прямой благородный нос. Одна из бровей исчезла, на её месте – следы недавно заживлённого (и притом кое-как) алхимического ожога.

Сильное лицо. Уверенное и непреклонное. Такой пойдёт до конца и не остановится ни перед чем. Судя по доспехам, ему пришлось немало драться на пути сюда; под чёрной сталью наверняка кроются едва затянувшиеся раны.

Адата мягко опустилась на каменные плиты прямо перед незваным гостем.

Он остановился, вбив ножны меча в гранит с такой силой, что побежали трещины.

– Гарпия… – проговорил он тяжело. – Крылатый народ…

Гелерра вздрогнула – пришелец говорил на языке Долины Магов.

– Привет тебе, гость, – она учтиво поклонилась, в полном соответствии с ритуалом слегка разведя белоснежные крылья. – Ты ранен, ты истомился в дороге; позволь мне помочь тебе.

– Ты здесь привратница? – почти прорычал он, но не от гнева, просто прорвался его естественный, природный голос.

– Нет, высокочтимый. Я просто хочу быть полезной.

– Ты здесь хозяйка?

– Нет.

– Тогда кто ты и зачем тратишь попусту слова?

– Не гневайся, гость, прошу тебя. – Гелерра примирительно подняла руку с раскрытой ладонью. – Я… я друг хозяев сего места. Они помогли мне… очень сильно помогли, и, я надеюсь, помогут и тебе. А вот и они, кстати.

Из ворот появились все трое чародеев. Кор Двейн справа, Скьёльд слева, в середине плыла, как обычно не касаясь тверди, сестра Соллей.

– Хорошо, – незнакомец с усилием выпрямился. Правая рука сомкнулась на эфесе меча, левая держала ножны.

– Что случилось, почтенная адата? – к удивлению Гелерры, первой заговорила Соллей. Оба мага же во все глаза – и весьма невежливо – уставились на пришельца.

Кор Двейн раскрыл было рот, однако незнакомец его опередил.

– Я здесь, потому что я разыскиваю своих жену и детей. Их след привёл меня сюда. Ответьте мне, здесь ли – или была ли тут – волшебница по имени Клара Хюммель с моим потомством?

У Скьёльда отвалилась челюсть. Соллей невольно вскинула ладонь, прижимая её к губам; и только Кор Двейн остался невозмутим, справившись с первоначальным изумлением.

– Господин дракон Сфайрат, – волшебник низко, почтительно поклонился. – Рады приветствовать тебя в нашей скромной обители. Прошу тебя, входи и позволь нам позаботиться о твоих ранах…

– Моя жена, – в голосе дракона лязгнула сталь; он словно ничуть и не удивился тому, что имя его известно здесь. – Боевой маг Долины Клара Хюммель и наши дети. Они…

– Они были тут. Были, – поспешно сказал Кор Двейн. – Потому-то нам и известно твоё имя, достопочтенный. След вывел тебя верно. Позволь, позволь нам оказать тебе гостеприимство, и мы всё тебе расскажем…

– Их здесь нет. – Разочарование дракона невозможно было описать, у Гелерры остро защемило вдруг сердце и защипало в глазах.

– Их здесь нет, – хрипло согласился Скьёльд. – Но они тут были, могучий дракон. Супруга твоя искала здесь убежища и помощи. Твоя младшая дочь, Зося…

Гелерра прошла через многое и сражалась во множестве битв, но сейчас ей вдруг очень захотелось оказаться как можно дальше от этого израненного существа, дракона в человечьем облике – такая ярость полыхнула в его глазах и таким гневом исказились его черты.

– Я знал!.. Именно след драконьей крови, моей крови привёл меня сюда! Неведомо было лишь, кто из моих детей… – в горле у него заклокотало, он поперхнулся.

– Сударь мой Сфайрат, – поспешил встрять Кор Двейн. – Всё так, как ты и говоришь. Твоя младшая дочь была тяжело ранена, однако мой брат Скьёльд – искусный лекарь и знаток всего, что касается вашего племени, – сумел ей помочь. Она излечилась. С нею, твоим остальным потомством и досточтимой супругой всё в порядке. Они свободно и невозбранно покинули сие место. Мы были счастливы помочь; я предлагал госпоже Кларе остаться, однако она избрала другой путь. Но прошу тебя, прошу, входи и дай нам возможность помочь и тебе!..

Гелерра затаила дыхание; казалось, дракон колеблется. И кто знает, на что он способен, если решит, что его-таки обманывают!..

Однако спустя несколько мгновений Сфайрат, наконец, выдохнул, слегка ссутулился, вновь оперся на собственный меч.

– Хорошо, любезные хозяева. С благодарностью приму вашу помощь, хотя принимать её – это не по-нашему…

* * *

– Позволь мне, высокочтимый Сфайрат, – Гелерра вела дракона вниз по крутой винтовой лестнице, высеченной прямо в толще камня. – Обопрись на…

Это было явно лишним, дракон зашипел от ярости.

– Я спущусь сам, крылатая дева.

– Прости, – с неожиданным для самой себя смирением проговорила гарпия. – Я не хотела задеть тебя, могучий. Я долго сражалась, была начальником в полках, и, хотя там тоже хватало сильных воинов, было принято, что, коль можешь помочь, ты помогаешь. Прости, мне следовало помнить, что у вас всё по-другому…

– Извинения приняты, – после некоторого молчания уронил дракон. – Но куда ты ведёшь меня?

– Покой исцелений, – повторила адата слова Соллей. – Хозяйка встретит нас там. Сейчас она готовит всё необходимое…

– Как ты очутилась здесь, крылатая дева? – неожиданно спросил Сфайрат. – Я ощущаю в тебе странную силу и следы странных чар…

– Я, я… – запнулась Гелерра. – Моя история длинна и необычна, могучий дракон. Её не изложишь в двух словах. Сейчас тебе необходимо излечение, целительные чары, а потом, коль пожелаешь, мы потолкуем об удивительных путях, что привели нас сюда…

– Мой путь ничуть не был удивителен, – возразил дракон. – Что же странного в том, что муж отыскивает супругу и детей?

– Но тебе пришлось немало претерпеть, – заметила Гелерра. – Ты столкнулся с препятствиями, одолеть которые было непросто даже для такого великого бойца, как ты…

Что-то меня потянуло на лесть, вдруг со смущением подумала она.

– Ничего особенного, – суховато ответствовал Сфайрат. – Междумирье велико, там хватает древних и голодных тварей, опасных даже для моего племени. Для тебя это новость, белокрылая?

– Нет, не новость. Но я знаю, на что способны драконы, особенно, – она прищурилась, – драконы-хранители.

Спор, однако, не успел разгореться, крутые ступени кончились. Отворилась широкая дверь, украшенная изображением лотоса в круге, и адата с размаху окунулась в ароматный тёплый туман.

Всю середину овального покоя занимала огромная каменная чаша глубокого бассейна, заполненная сейчас парящей водой, куда явно добавлены были экстракты многочисленных трав. Потолок терялся в испарениях; всё вокруг заполнял ровный сероватый свет, неяркий и умиротворяющий.

– Оставь все тревоги за порогом, могучий дракон. – Перед ними возникла Соллей, как всегда, не касаясь земли пальцами ступней и закутанная в плащ из собственных волос. – Прими свой истинный облик, погрузись сюда. Мой брат, маг Скьёльд, сейчас явится. Он искусный врачеватель, в странствиях он научился многому. Именно он спас твою младшую дочь. Поэтому не страшись ничего, даже если заклинания сперва покажутся тебе удивительными или даже пугающими…

– Я не страшусь ничего, любезная хозяйка, – слова дракона были вежливы, но тон ледяной. – Благодарю тебя за помощь, но не соблаговолишь ли ты – и ты, крылатая дева – оставить меня на краткий срок в одиночестве? Мне потребно разоблачиться, пока не явился маг Скьёльд.

Гелерра пожала плечами – мол, видели мы этих драконов, во всех видах видели, – но всё-таки отправилась к дверям. Было что-то в голосе этого Сфайрата, что заставляло повиноваться. Была настоящая сила. Может, он и не сотворил бы доступного богу Хедину, но вот в тех пределах, что отпущены ему, он был сильнее.

Так, во всяком случае, ощущалось адате.

Она заметила, что хозяйка Соллей тоже идёт за нею следом, даже не думая возражать дракону – тоже чувствует, наверное.

– Доверься нам, – задержалась на пороге волшебница, целомудренно, однако, не поднимая глаза на Сфайрата, что гремел сейчас железом стягиваемых доспехов. – Погрузись в воду. Потом мы войдём. Экстракты и вытяжки в бассейне – это полезно, но тебе, досточтимый дракон, требуется настоящее лечение.

– Хорошо, – отозвался тот.

Уже стоя на пороге, Гелерра, несмотря ни на что, с неким вызовом обернулась, бросив взгляд на гостя – могучие плечи, гордо поднятая голова, а миг спустя всё это исчезло, шумно плеснула вода, над бассейном поднималась голова уже настоящего дракона, а не его человеческой ипостаси.

Он, конечно, был красив и так, и так. И как человек, и как дракон.

Наверное, это было бы весело – нестись с ним среди вольных ветров, расправив свои крылья и видя, как мерно вздымаются рядом его собственные!..

Соллей стояла рядом, и на прекрасном, но обычно ледяном лице волшебницы Гелерра впервые прочла нечто вроде… интереса.

Маг Скьёльд не заставил себя долго ждать, примчался почти бегом. Гелерра заметила, что вытатуированные на бритом черепе драконы старательно замотаны белым тюрбаном.

– Он должен быть уже готов, брат, – Соллей продолжала со странной мечтательностью глядеть на двери.

Чародей ухмыльнулся.

– Отлично. Сейчас погляжу. А чего вы топчетесь за порогом, словно служанки?

Гелерра и Соллей переглянулись. Волшебница неожиданно покраснела.

– Он… он велел нам подождать снаружи, ибо…

– Ему требовалось разоблачиться.

– Гхм! – прочистил горло маг. – Надеюсь, он уже успел всё сделать. Идём, сестра. Идём, достойная адата, – Скьёльд вдруг коснулся её руки. – Идём, врачевание драконов – непростая штука, мне потребуется помощь от вас обеих.

Гелерра улыбнулась хищной улыбкой, словно перед охотой.

Мягкий и ароматный пар, кажется, сделался ещё гуще. Огромное тело дракона, всё покрытое чешуйчатой бронёй, свернулось в каменном бассейне. Крылья аккуратно сложены, свёрнут длинный хвост – Сфайрат вдруг почему-то напомнил ей кота, уютно устроившегося в тёплом месте. Коты, конечно, не жалуют воду, но вот вид у дракона был совершенно такой же.

Так и тянуло погладить.

Но, силы небесные и заповедные, как же ему досталось!.. Изранен жестоко, несмотря на чешую, и раны рваные, словно ему с мясом пришлось выдирать нечто вроде глубоко вонзившихся зазубренных гарпунов. Многих чешуек не хватало, виднелись почерневшие, словно начавшие уже гнить, ткани.

Бедный. Гелерре очень захотелось сделать что-нибудь, хоть как-то помочь; а ещё она вдруг ощутила ревность, самую настоящую ревность и зависть к волшебнице Хюммель – ради неё этот дракон сражался, дрался насмерть, едва остался жив… Хотела бы она, Гелерра, чтобы вот так кто-нибудь отыскивал бы её.

Тяжёлые веки дракона смежились, и это было хорошо – а то увидел бы, что она, «крылатая дева», стоит, беззастенчиво его разглядывая. Невежливо всё-таки.

А где Соллей? О, оказывается, тоже рядом, и тоже глазеет на дремлющего в бассейне дракона.

– Приступим. – Скьёльд, творя какие-то пассы, поплыл над поверхностью воды, роняя из рук тёмный порошок.

– Это семена, адата, – услыхала Гелерра. – Семена самых разных растений, помогающих исцелению. Наши чары не подействуют на дракона; однако магия зелёных растущих созданий, магия великой Ялини – она поможет.

– Магия великой Ялини? – озадаченно повторила Гелерра.

Она впервые услыхала здесь, во владениях Кора Двейна и его родни, имя одной из Молодых Богинь, вдобавок давным-давно сгинувшей без следа.

– Ученица великого бога Хедина ничего не слышала о Ялини?.. – начала было Соллей и тотчас остановилась, заметив сдвинувшиеся брови гарпии. – Прости, адата. Конечно, ты знаешь, кто это. Знаешь, что родня её, Молодые Боги, Ямерт и остальные, давно пали от руки Хедина и его брата Ракота. Низвергнутые в ничтожество, они влачатся теперь где-то неведомыми путями Упорядоченного: бессильные, бледные тени тех, кем они были когда-то. Но Ялини избрала иной путь. Она не стала воевать с Новыми Богами. Вместо этого она пыталась просто помочь тем, кто нуждался в помощи, – волшебница перевела дух. – Лекарственные растения, источники целебных снадобий, попечением светлой Ялини распространялись по мирам, и с ними распространялось – в секрете, лишь среди посвящённых – её учение.

Адата слушала со всевозрастающим удивлением. Ни о каких «учениях Ялини» она и слыхом не слыхивала. Конечно, тайных культов и орденов в Упорядоченном было куда больше, чем бесчисленных миров, но всё-таки, всё-таки…

Или бог Хедин пропустил мимо ушей ещё и такое?

Или маг Скьёльд и в самом деле учился у Молодой Богини?

Или колдунья лжёт с какими-то целями?

Сам чародей не ответил – слишком был занят разбрасыванием семян и творением каких-то чар, распознать которые Гелерра не могла, только чувствовала резкие толчки силы.

– Увы мне, – продолжала меж тем Соллей, – ни я, ни мой брат, мы никогда не встречали Хозяйку Зелёного Мира. Скьёльд учился сам, знания собирал по крупицам; свитки в заброшенном храме, спасённая от сожжения перепуганными глупцами библиотека… Мне никогда не хватало терпения. Зато, – она слабо улыбнулась, – я разбираюсь в демонах.

Гелерра улыбнулась в ответ, и тоже слабо. Память о боли была ещё слишком свежа.

Меж тем рассыпанные Скьёльдом в воду семена дружно лопнули, начали расти, удлиняясь и извиваясь, словно змеи, изумрудные, шафранные, горчичные, малиновые стебли. На поверхности заколыхались широкие листья, то сжимавшиеся, то раскрывавшиеся, словно человеческие лёгкие. Дракона Сфайрата обвила настоящая живая паутина, отростки проникали в раны, иные тотчас жухли, съёживались и отпадали, опускаясь на дно.

Однако следить за этим долго не получилось – растения сплетались всё гуще, листья, словно у кувшинок, затянули всю гладь бассейна, скрыв мощное тело дракона от любопытных взглядов.

– Это займёт немало времени, красавицы, – Скьёльд слегка задыхался, лоб меж бровями и тюрбаном блестел от пота. – Хотел бы я знать, где наш пациент встретил таких… противников. Сестра! Начинай, черти малый круг, все звёздные символы излечения и здоровья, все! Адата Гелерра! Ты крылата, держись в воздухе над бассейном, как только увидишь где-то разрыв в поросли – забрасывай семенами!.. Мне нелегко разом и левитировать, и творить излечивающие заклятия.

Гелерра торопливо кивнула.

Начиналась настоящая работа.

* * *

Матфей Исидорти никогда ещё не видел Межреальность воочию, странствуя по ней в одиночку, словно настоящий могучий чародей, кому уже тесно в пределах одного-единственного мира. Сейчас он шагал по тропе, которая вела словно бы через сказочный разноцветный лес; по его ощущениям он оставил позади, наверное, пару лиг; на самом же деле, как объяснила Царица Ночи из своей «лампы», от замка Кора Двейна его уже отделяли неизмеримые бездны пространства.

«Ты замечательно придумал с этим устройством, – журчал в его ушах голос Царицы, мягкий, ласкающий, таящий в себе обещание и намёк. – Мы не оставляем следов. Меня Кор Двейн смог бы учуять, но тебя – нет. Прекрасно, мой Матфей, просто прекрасно!..»

Исидорти помалкивал или отвечал односложно. Царица вела его уверенно, и не просто вела – открывала дорогу там, где только что высились непроходимые заросли такого вида, что в них Матфей бы не полез, даже если б за ним гналась целая орда приснопамятных демонов (из-за интереса к каковым он в конечном итоге очутился именно там, где очутился), или где распахивалась внезапная бездна, или где в густом тумане шевелилось нечто, неприятно напоминавшее длинные щупальца или, может, клубок огромных змей.

«Мы хорошо идём, у тебя лёгкая поступь».

«Что это значит, госпожа?»

«Хм-м-м… как бы объяснить… иных смертных в Междумирье приходится удерживать, словно утопающего на поверхности воды. А ты, если можно так выразиться, плывёшь сам, едва оказавшись тут. Талант не скроешь, дорогой мой, нет, не скроешь!..»

Слушать это было, конечно, приятно. Однако, с другой стороны, могущественная Царица Ночи – пленница внутри его устройства, и без посторонней помощи оттуда не выберется.

Да и с посторонней тоже. Сам-то он, Матфей Исидорти, конечно, за постороннего никак не считается.

«Нам осталось совсем недолго. Сейчас уже не до секретности, нам надо добраться до моей родни. Кор Двейн, даже если что-то заметит, уже ничего не успеет сделать».

«Отрадно слышать, госпожа».

«Не бойся, дорогой, – в голосе Царицы послышался нежный укор. – Конечно, ты опасаешься. Моя родня, мы – могущественные сущности, мы не люди, не эльфы, не гномы…»

Да уж, что не гномы – это точно. Матфей видел в замке альбомы с изображениями гномьих женщин в их изначальном, так сказать, виде.

Зрелище это способно было лишить любовной страсти даже самого распалённого охотника за юбками.

«Ты боишься, что мы тебя обманем. Но посуди сам, зачем нам это? Именно потому, что мы не люди, не гномы и не эльфы, нам нет нужды в обычных способах, э-э-э, „смывать обиду“ или что-то в этом роде. Ты получишь свою награду, Матфей. Не сомневайся. И потом сможешь делать всё, что захочешь. Моя свобода дорого стоит, очень дорого. Захочешь – так прикупишь себе какое-нибудь небольшое, но симпатичное королевство и будешь жить-поживать. Долго-долго. Весело и со вкусом…»

«Разве это мне нужно? – подумал Матфей. – Небольшое, но симпатичное королевство? На кой оно мне сдалось? Править горсткой тупых селян, кучкой кичливых нобилей, разбирать их распри, упиваться на пирах и быть не в силах даже поотрубать им головы, ибо это „разрушит мир и спокойствие“! Нет, моя Царица, мне нужно больше, много больше…»

«Щедрость моей госпожи поистине не знает границ. Но ведь королевство – это очень много золота? Да и как его „купить“?»

«Пусть это тебя не волнует. Мы с братьями и сёстрами обо всём позаботимся».

Конечно, позаботятся. Только совсем о другом.

Он шагал и шагал, подкрепляя силы одним-двумя глотками воды да парою сухарей. Припасов достаточно, ибо, как известно, «идёшь на день – еды бери на неделю».

И наконец…

«Матфей! Впереди – ты видишь что-нибудь?»

«Ничего не вижу, госпожа. Межреальность как она есть. Деревья какие-то… высокие, очень. С веток словно бы сети свисают и какие-то крылатые вдобавок…»

«Отлично! – прервала его Царица. – То, что надо. Иди теперь прямо на них, но только прямо по тропе и ни шагу в сторону, понял? Иначе тебя не удержу здесь даже я».

Это, конечно, не очень хорошо. Однако он как раз рассчитывал, что твердыня Царицыной родни будет окружена чем-то подобным, скрытыми ловушками, капканами, замаскированными ямами, провалами и так далее – и подготовился.

«Мне отсюда одному будет не выбраться», – жалобно прохныкал он.

«Не волнуйся, – покровительственно обронила Царица. – Мы проводим тебя до любого места в пределах этой Вселенной. Кстати, можешь уже меня выпустить. Мы в безопасности, если только… Опиши мне эти деревья, во всех подробностях, скорее!»

Матфей повиновался.

«Эти крылатые… Здоровенные летучие мыши, а пасти у них – ого! – как у демонов», – отчего-то Матфею стало очень неуютно.

«Не на зубы смотри! На крылья! Что видишь?»

«Алый знак… круг и в нём словно бы руна…»

«То, что надо, – с облегчением объявила Царица. – Иди смело. Но только по тропе!»

Вскоре Исидорти уже шагал по узкой – едва две ладони шириной – извилистой тропке, пролёгшей через дремучий лес. Между ветвей и свисавших с них сеток парили летучие твари, их резкие крики оглашали воздух, кожистые крылья шуршали над головой Матфея.

Тропа неожиданно оборвалась, упёршись в нечто, выглядевшее словно комель поваленного дерева. Паутина корней поднималась на высоту пяти человеческих ростов.

«Госпожа, дальше дороги нет!»

«И не надо! Подними меня повыше, пусть видят! Ещё выше! Ещё!»

Матфей вытянулся, пытаясь выполнить приказ. Вместилище Царицы закачалось, кристалл в нём вдруг засветился, и лес вокруг Исидорти мгновенно изменился. Прямо из-под ног начинался широченный тоннель, а в нём – беломраморная лестница с вычурными перилами; застыли в напряжённых позах золотые статуи воителей и воительниц, танцовщиц, невиданных зверей…

А глубоко внизу что-то мягко сияло тем же розоватым светом, что лился из его собственного устройства.

«Спускайся, – устало распорядилась Царица. – Мы дома».

* * *

– Пахнет у них тут вкусно, Фредегар.

Старший половинчик, однако, не ответил. Они с Робином стояли в самой гуще торговых рядов – рынок в Хедебю, столице Торговой Республики, что на самой полуденной оконечности Восточного Хьёрварда, не затихал до поздней ночи.

Оба невысоклика одеты и снаряжены были как для боя, и обычного, и магического. Под просторными плащами прятались доспехи гномьей работы, защищённые самолично Учителем наложенными чарами; за спиной луки в колчанах, на поясах короткие мечи.

Подмастерья Хедина, едва спустившись в Хьёрвард, разделились, прочёсывая окрестности Хедебю и сам город. Учитель щедро наделил их кристаллами собственной работы, так что теперь при словах «Эритовый Обруч» они могли смело пожать плечами: «Экая древность!»

Они искали. В точности как в сказках – «принеси то, не знаю что». Хорошо ещё, что «пойди туда» было более или менее ясным.

– Вкусно пахнет, говорю! Смотри, сосиски жарят!.. Фредегар, а, Фроки! Чего молчишь-то?

Товарищ Робина только покачал головой под низко надвинутым капюшоном.

– Не нравится мне тут.

– Скажите, пожалуйста! Мне тоже не нравится, но это не повод отказываться от сосисок!

– Да помолчи ты! – яростно зашипел вдруг на спутника Фредегар. – Не чувствуешь ничего, что ли?! Как… как сердце колотится. И где-то совсем рядом!.. Как тебя, глухаря этакого, Учитель вообще взашей не вытолкал?!

Аэтерос никогда и никого бы не вытолкал взашей, и Роб был не только отличным лучником, смелым и хладнокровным бойцом, но и умелым чародеем, упрёки были несправедливы, однако, глядя на исказившееся вдруг лицо сотоварища, Робин враз посерьёзнел, даже и не думая вступать в пререкания.

– Точно. Как сердце бьётся, да быстро как!.. Как будто бежит куда-то, нет?

– Бежит и задыхается, – мрачно добавил Фредегар.

– Чепуха какая-то… – Робин вслушивался, прикрыв глаза. – Сила пульсирует, никогда такого не ощущал…

– И я тоже нет.

– Пошлём весть остальным?

– Погоди ты, торопыга! Они, может, и сами всё ощутили; только на смех нас поднимут. Нет, сперва поймём, что это за штука такая, а уж потом всем скажем.

Они покружили по рынку, надеясь ощутить, что приближаются к источнику странных биений; но нет, напрасно. Всюду всё оставалось одинаковым.

Какой-то подвыпивший эльдринг, чьё празднование удачного похода явно затянулось, двинулся было на них, пошире растопыривножны.

– С дороги, мелюзга!

Невысоклики, казалось, не сделали ни одного лишнего движения, не посторонились, но вояка-дружинник пролетел мимо них, никого не задев широко расставленным оружием, и недоумённо заморгал.

Ученики Аэтероса не тратили время на подобного рода драки.

– Та-ак… – сквозь зубы процедил Фредегар, едва они оторвались от подгулявшего молодца, растерянно таращившегося на то место, где они только что были. – Весть, от Александроса, – и он полез за пазуху.

То же самое проделал и Робин.

«Время, – зазвучал в сознании холодный и правильный голос крылатого змея, совершенно не похожий на его речь вживую. – Поток времени, узкий, но во множество раз быстрее остального. Завязанный на кого-то. На кого – пока не знаю. Ищем».

– Время… – прошипел Броди, невольно хватаясь за меч. – Кто мог ускорить время?!

– И отвести поток от главного русла, – мрачно добавил второй невысоклик. – И замкнуть на кого-то!..

– Правильно нас Аэтерос сюда отправил… – пробормотал его спутник.

– Вот когда найдём, тогда и будет правильно, – Фредегар подвигал плечами, проверяя, быстро ли достаётся лук из саадака. – Фокусы с временем нам с тобой так просто не заметить…

– Заметили бы, просто специальные руны надо, и весы, и балансиры, и…

– И весь арсенал Учителя в придачу. И знания, что именно нужно искать. Повезло, что змей с нами.

– Повезло…

– Покайтесь! – вдруг возопил невдалеке чей-то пронзительный голос. Деловито спешащие по своим делам почтенные обыватели и купцы славного града Хедебю не обратили на выкрик никакого внимания, надо полагать, уличными пророками и проповедниками тут было никого не удивить. – Покайтесь, гнусные грешники, во прелюбодействах погрязшие, чреслами да срамными удами думать только и могущие!..

– Почему все эти провозглашальщики только и знают, что «срамные уды» обличать, а, Роб? Сколько миров повидал – всюду одно и то же…

Младший половинчик, однако, остановился возле оборванного и нечёсаного человека в длинном сером балахоне. Руки скованы, правда, видно было, что вериги нетрудно снять.

– Покайтесь! – вновь пронзительно завопил он. – Ибо сказал Спаситель наш, на столбе муку смертную принимая, что грядёт он в день последний, в день судный! И воздаст всем по делам их, и грехов никому не спустит! Смерть вечная и пытки вечные уделом неверных и нечестивых станут, покуда не истлеет сам мир! Праведных же Спаситель уведёт отсюда, к блаженству неведомому, где ни горя, ни печали!..

– Ну и чего застыл-то? – на родном языке прошипел Фредегар на ухо товарищу. – Не слыхал этих безумцев, что ли? Во всех мирах, куда Спаситель заглядывал, да окончательно ещё не спас, их хватает.

– Тихо! Не мешай! – вдруг отрезал Роб.

– Покайтесь, глаголю вам! – набрал в лёгкие воздуха этот то ли монах, то ли проповедник, то ли просто уличный юродивый, каких хватало в Хедебю. – Грядёт уже Спаситель! Как есть грядёт!..

– Какой ещё спаситель, что ты несёшь, мразь! – проповедника грубо пихнули в спину; троице подвыпивших эльдрингов (ходить по рынку трезвыми они, похоже, вообще не имели привычки), видать, наскучили его вопли. – Иди в другое место орать!..

Половинчики переглянулись.

– Постой…

– Как же так…

– Ведь Спаситель…

– Ещё не приходил…

– В Хьёрвард! – закончили они хором, уставившись друг на друга широко раскрытыми глазами.

Глава 5 Ракот Восставший; Хедин, Познавший Тьму; адата Гелерра; Матфей Исидорти

Когда ты – Владыка Тьмы и битва близится к неизбежной победе, можно позволить себе толику благородства вкупе с милостью к павшим. Так воевал Ракот Восставший в те далёкие дни, когда его армии бились с ратями Молодых Богов; так он поступил и сейчас, когда ясно было – быкоглавцам не выстоять против его Тёмных Легионов.

И ошибся.

Его противник, судя по всему, прекрасно его изучил, заготовив тщательно рассчитанную ловушку, в каковую Ракот и угодил.

Ловушку, которую невозможно было создать, не зная, как именно закончилось его Восстание.

Каким образом Молодые Боги могли пленить Истинного Мага, сущность, способную принимать любой облик, какой только пожелает? В чём был их секрет, как им удавалось удерживать его, Властелина Мрака, сперва в заточении, а затем – развоплощённым на Дне Миров?

Какие силы пришлось пустить им в ход, из каких почерпнуть источников? Как они придали им форму? Как удерживали долгие-долгие столетия?

…Знакомое ощущение сдавленности, стеснения, невозможности «распрямиться» – едва только их падение кончилось. Они пробили слои реальности, и это вновь донельзя неприятно напомнило его последнее падение – когда Ямерт самолично сбросил его в раскрывшуюся под Обетованным пропасть.

Пропасть, что вела до самого Дна Миров.

Вот и сейчас – ни зрения, ни слуха, ни ощущения свободно текущей силы. Лишь стеснённость да зелёная круговерть в глазах.

Стеснённость, но не путы.

Мир вокруг был лишён вещественности, плоти, осязаемости. Сила текла, но слабо, неровными и неверными толчками, слишком тонкая, проскальзывающая, подобно ненадёжным шпагатам, за которые тщетно пытается уцепиться висящий над пропастью.

«Поединщик» исчез. В какой-то миг он ещё был рядом с Ракотом, а в следующий его уже не стало.

Впрочем, исчез не только он. Исчезло и тело Ракота, могучее тело Повелителя Тьмы; он сделался, как в злой день суда Ямерта, нагой идеей, «истинным Истинным Магом», не нуждающимся в материальной оболочке.

Движение было ограничено тоже.

Прежний Ракот Восставший начал бы буйствовать, проверяя на прочность свою клетку (собственно, именно так он и поступил, угодив в плен); нынешний же лишь пожал отсутствующими плечами, стягиваясь в точку, в мельчайшую единицу пространства.

«Брат Хедин учил меня терпению. Что ж, посмотрим, хорошо ли усвоен урок».

Он сжался, приведя к полному молчанию свои собственные мысли, лишь впитывая и вбирая в себя неверные капли силы, отрезать от которых полностью его всё же не смогли.

Устроители западни были хитры, но слишком уж уповали на старые проверенные методы.

Неужто развесёлая компания на «Я», о которой не было слышно столько эонов, наконец-то обнаружила себя?

Познавший Тьму обрадуется.

Нет, Ракот не беспокоился за свои Легионы и за Обетованное. Они выиграли битву, его солдаты раздавят остатки быкоглавцев.

Трогвар не даст случиться иному. Священный Урд в полной безопасности.

А пленители к нему явятся сами.

…Он не ошибся. Мир вокруг дрогнул, серая плотная мгла, где не было ничего, и даже самой мглы, являвшейся лишь иллюзией, расходилась, обретая формы, воплощаясь и материализуясь.

Воплощался и сам Ракот, против собственной воли. Вернее, он мог бы начать сопротивляться, но пока это было… преждевременно.

Из ничего вновь соткалось привычное ему тело. Связь с Кипящим Котлом ослабла, и Восставший принял всегдашний свой облик высокого и мощного черноволосого варвара с яростно-синими глазами.

Предчувствия его не обманули – вокруг материализовались стены тюремной камеры; на запястьях и щиколотках поблёскивающие синевой цепи.

Ракот подавил усмешку.

Они не в силах придумать ничего нового.

Зазвучали голоса; звуки их раздавались откуда-то сверху, однако Новый Бог не торопился вскидывать голову, он просто слушал.

Голосов было много, мужских и женских, и он был уже готов услыхать властный баритон Ямерта, рычащий бас Ялвэна, тонкий и резкий, словно порывы ветра, глас Ямбрена, но нет, он никого не мог узнать.

Знакомо оказалось нечто иное.

Язык говоривших.

Короткие всплески силы, сопровождавшие каждое слово. Они не пользовались обычной звучащей речью, во всяком случае, сейчас.

Однако себя выдали сразу, хотя и пытались скрыть собственную сущность. С былым Ракотом они, может, даже бы и преуспели; но не с Новым Богом.

Давным-давно ему уже довелось переведаться с ними.

Восставший шевельнулся, зазвенели цепи. Он сделал вид, что пытается их разорвать.

– Нет нужды, – раздался женский голос, резкий и властный. – Мы приняли меры, Ракот.

Это был язык его Поколения.

Восставший пожал плечами.

– Меня не испугал в своё время Ямерт. Не испугал и даже не смог предотвратить исполнение моих замыслов, всего лишь отсрочил.

– Куда уж нам до Ямерта, – издевательски пробасил кто-то.

– Это точно, – согласился Ракот. – До Ямерта вам и в самом деле далеко.

– Тихо! – вновь распорядилась обладательница резкого голоса. – Ты, наверное, уже догадался, куда попал, «новый бог Ракот». – Последние три слова прозвучали как издёвка. – Мы долго ждали, искали и планировали. Мы подчинили себе ужасы, которых страшились, и обратили их в источник нашей силы. Мы нашли тех, кто смог дать дельные советы. Мы негласно подтолкнули тех, кто и не подозревает, что исполняет наши замыслы, даже враждуя с нами. И теперь нам осталось последнее…

– Говори, девочка, я слушаю, – делано зевнул Восставший. – И не думай, что я тебя не узнал, хотя и прошло столько лет. Давай, выкладывай, что вам надо, опять с жиру беситесь? Имена ещё не поменяли, они у вас по-прежнему те, дурацкие?

Ответом ему стал хор негодующих возгласов.

– Спокойно, мои дорогие! – пробасил кто-то. – Бог Ракот думает, что по-прежнему может отчитывать нас, как детей – как тогда, после Северного Хьёрварда и Орды. Нет, Восставший, ваше время кончилось. У вас была вечность – а теперь она прошла.

– Может быть, да, а может, и нет, – равнодушно сообщил своим пленителям Восставший. – Я вот вижу, что вы, к сожалению, ничуть не изменились и не поумнели. Ради сомнительного удовольствия недолгое время подержать меня в положении, что вам кажется смешным и унизительным, вы пролили море крови, сбили с толку и задурили головы тысячам и тысячам смертных, устроили эту глупую войну, осадили Обетованное… и где оно, ваше войско? Полегло на ближних подступах, а Священный Урд по-прежнему не в вашей власти. Что станете делать теперь, умники и умницы? Где ваш главный, кстати, что-то его не слышно?

– Что мы станем делать теперь? – самодовольно хохотнул обладатель звучного баса. – О, у нас масса возможностей. Нам даже не слишком нужны эти глупые Источники, с которыми вы, «новые боги», – издёвка в его голосе стала нескрываемой, – так носились. Да и войско – оно отнюдь не «наше». Другие дураки старались, ну а мы, как и положено, воспользуемся плодами. Но тебя, Ракот, это не коснётся. Именно против тебя мы ничего не имеем, ты ведь всего лишь тупая дубинка в руках твоего хитроумного брата и его сучки-супруги, но… на войне как на войне.

– Довольно слов, – поморщился Восставший. – Вы всегда слишком много болтали.

«Тем не менее они явно стакнулись с Молодыми. Отыскали их где-то, получили от них нужные заклятия… хотя, чтобы их повторить, нужно быть именно Ямертом или хотя бы кем-то ещё из семи главных. Такие чары не запишешь в книжку и не вызубришь на уроке… Но, с другой стороны, Молодым Богам после их падения никогда не удавалось нам навредить; если всё так просто и достаточно лишь вспомнить конец моей первой войны с ними?..»

– Он прав, – бросил женский голос. – Мы и впрямь многовато болтаем. Начинайте, братья и сёстры. И не забывайте о Царице Ночи.

– Тень сама виновата! – раздражённо заявил кто-то. – Зачем она вообще туда полезла?..

– Не сейчас! – оборвал говорившего бас. – Ракот, прозываемый Восставшим, тебе предоставляется последнее слово. Ибо, – он хохотнул, – говорить после того, как мы с тобой закончим, ты не сможешь уже никогда.

– «Никогда» – слишком смелое слово. – Брат Хедина оставался невозмутим, не давая гневу прорваться наружу. – Вы совершили все мыслимые ошибки, мои дорогие. Во-первых, вы пошли на поклон к Ямерту, воспользовались старым знанием. Оно может сработать… один раз и ненадолго. Во-вторых, вы связались с Дальними, не зная, что они замышляют и какая судьба в их планах уготовлена всему Упорядоченному. В-третьих, чтобы вы знали, сдерживавшие Неназываемого путы, сотворённые в своё время мной с братом Хедином, больше не действуют, и чудовище вот-вот вырвется на свободу – потому что вы разбалансировали систему Источников Магии…

– Ложь! Клевета! Враньё! – завопили ему в ответ. – Источники – это вы сами, это ваш Хрофт!

Не могут удержаться, подумал Ракот.

– И, в-четвёртых, вы действительно слишком много говорите.

Восставший слишком хорошо помнил заключение в чёрную глобулу, созданную гением Архимага Игнациуса. Именно тогда у него и появился его собственный Ученик, первый за неведомо сколько лет. Он теперь хранил слившийся мир Мельина и Эвиала, тот, кто был Императором. Он прошёл по следу белой твари, он нашёл тех, что посягали на его Империю, и задержался там. Ему требуется время перебить наложенные чары, вернуться, вновь обрести себя – но Ракот в нём не сомневался.

Однако сейчас пришла пора показать этим зазнайкам, что они имеют дело не просто с Восставшим, не просто с Истинным Магом, но именно с Новым Богом.

Он сбросил навязанное ему тело, сбросил играючи, словно старый плащ. Вместе с телом рухнули и кандалы. Восставший вновь сжимался в точку, в мельчайшую частицу сущего, на что не способен был даже великий Мерлин в пору расцвета их Поколения.

В этом состоянии не слишком удобно сражаться, в нём он бы не смог выскользнуть из капкана Игнациуса; но из западни, насторожённой не на Нового Бога, а на Истинного Мага, глядишь, и удастся.

Хотя брат Хедин с ним бы не согласился. Он не узнал пока, с кем всё-таки договорились его самодовольные пленители. Что пообещали они и что было обещано им. И… неужто, если за всем этим стоял сам Ямерт, самодовольный бог упустил бы момент, чтобы позлорадствовать?

Никогда и ни за что. Разве что провернувшая всё это компания действовала на собственный страх и риск, не ставя «старших товарищей» в известность.

Он сжимался всё больше и больше, невольно повторяя путь Познавшего Тьму в чреве Неназываемого.

Это было больно, он словно продирался нагой через узкую щель в скале, усеянную острыми, словно ножи, гранями обсидиана, однако продирался всё равно. Наваливалась ватная тишина, исчезали звуки и краски, он вновь погружался в густой серый туман, уходя в такие области, куда никогда не заглядывал, ни Истинным Магом, ни им же, но в ипостаси Владыки Мрака, ни даже будучи уже Новым Богом.

Это была поистине изнанка бытия; и словно бы придвинулся, виднеясь в туманной дали, домен Соборного Духа, так что Ракоту показалось – он видит домик Трактирщика на холме, и вывеску над дверьми, и приветливо освещённые в ненастный вечер окна.

Однако сейчас Ракоту привиделось, что, хотя трактирные окна по-прежнему светятся, но крышу его треплет жестокий ветер, пытается сорвать ставни, повалить забор. Мрачные тучи наступали со всех сторон, в них сверкали странные зелёные молнии, и сами стены содрогались, словно шторм уже вцепился в них бесчисленными клыками грозовых разрядов.

Взгляд Ракота невольно скользнул дальше, туда, где надлежало вздыматься великому Древу; в разрывах грязно-серых туч виднелось небо, но не голубое, а тоже серое, хотя и светлее.

На его фоне вились плотные рои крошечных чёрных точек; Ракот знал, что они означают.

Демоны.

По большей части они оставались тайной для многих и многих обитателей Упорядоченного; они никогда не становились «угрозой Сущему» подобно Неназываемому, и им с Познавшим Тьму, в общем, не приходилось заниматься ими всерьёз; как правило, хватало сил самих смертных или бессмертных, чтобы справиться. В редких случаях было достаточно отправить нескольких подмастерьев.

Сейчас же поднявшаяся туча этих созданий, неисчислимый сонм, кружила над владениями Демогоргона, и от этого мороз шёл по коже, вернее, пошёл бы, оставайся она на тот момент у развоплотившегося Ракота.

Остальное Упорядоченное закрывал от него туман, облака поднявшегося магического шторма, но грозу во владениях Соборного Духа Восставший, напротив, видел слишком даже хорошо.

По всей Вселенной катились волны от поднявшейся бури, и породило её сразу несколько причин.

И разрушенный баланс Источников Магии.

И рвавшийся из своей клетки Неназываемый.

И тёмные пиявки, присосавшиеся к Кипящему Котлу и Источнику Мимира.

И поступок самого Мимира, оставившего свой вековечный пост.

И деяния брата Хедина, который – вдруг со вспышкой внезапной боли ощутил Ракот – собирает силу смертных, верящих в него.

И странное возмущение силы в Восточном Хьёрварде.

Всё смешалось, реки магии выходили из берегов, волны бушевали, старые пути рушились, возникали новые, неведомые дороги, ведущие в доселе закрытые области.

А в самом сердце этого хаоса резало Межреальность воинство обретших свободу душ. Мёртвые вырвались из векового плена, и вёл их мрачный воитель в чёрной броне, с лицом, полностью скрытым глухим шлемом.

Владыка Тьмы мигом ощутил знакомые эманации.

Водитель Мёртвых, Яргохор, соответствовал собственному имени.

Куда он направлял собравшихся вокруг него, Ракот понять не мог, но это тоже было угрозой – поход мёртвых порождал новые и новые волны беснующейся силы, словно режущий океанские воды взбесившийся левиафан, способный топить целые острова.

Сжатие, крайне жёсткое и болезненное, наделило Восставшего способностью видеть и ощущать, какой у него никогда не возникало даже в бытность полноправным Владыкой Тьмы.

Упорядоченное корчилось от боли.

И он, Ракот Восставший, приняв на себе старые регалии, эту боль только усилил.

Оставалось лишь повернуть так, чтобы, как при врачевании, боль сделалась бы спутником излечения.

А для этого ему не следовало покидать это место, во всяком случае, пока.

Пока он не узнает больше.

…Ракот Восставший принимал прежний вид, сохранив даже звякавшие на запястьях кандалы.

Его появление было встречено гробовым молчанием.

– Ваша взяла, – сокрушённо сказал он, низко опуская голову. – Хитро придумали, не уйти… Ну, давайте, говорите, зачем вам всё это понадобилось. И зачем вам понадобился я.

Восторженные вопли, насмешки, хохот и всё прочее, чем сопровождалось его признание, Восставший пропустил мимо ушей.

Он должен понять, что здесь происходит и как Новые Маги дошли до жизни такой.

* * *

Хедин, Познавший Тьму, знал, что на него ведётся охота, что на них с братом Ракотом расставлены многочисленные западни. Враг, может, и не обладал исполинскими силами сам по себе, но был ловок, искусно находил слабые места, заставлял метаться, сам ускользая из-под ответных ударов.

И, конечно, едва ли позволил бы своему тайному убежищу быть обнаруженным настолько простым и даже примитивным образом. Тем более что ещё совсем недавно невозможно было найти никаких следов, что вели к этим загадочным чародеям.

След ложный и ведёт в ловушку, не сомневался Хедин. Однако мы пойдём всё равно, и рано или поздно захлопнется уже наша собственная западня.

Армия шла, по его собственным меркам, неспешно, и росла по дороге. Над мирами поднимались стяги Познавшего Тьму, и сам Хедин ощущал, как всё труднее удерживать в повиновении копящуюся и требующую выхода силу от веры смертных.

Они жаждали боя, возле Обетованного им достались лишь крохи с пиршественного стола.

Но битва всё не наступала, лишь мелкие да мельчайшие стычки в новых мирах, где утверждался «закон великого Хедина» – всегда находились безумцы или фанатики, а порой и Древние Боги, из тех, что покинули свои норы, ощутив возвращение прежней мощи.

На удивление тихо было в окрестностях Асгарда Возрождённого. Там тоже ощущалась скопившаяся сила, но её скрывало искусно наброшенное покрывало чар. Познавший Тьму заставил себя не думать о ней, как и об исчезнувшей там Сигрлинн.

Старый Хрофт приковал к себе достаточно чужих сил.

…И настал час, когда Познавший Тьму собственными глазами увидел парящий в Межреальности замок на плоской вершине летучей скалы, так напоминавший его собственный, сгинувший в зелёном пламени.

Иаххарра, маленькая чародейка, подняла на него глаза.

– Это здесь, великий бог Хедин. Я исполнила обещанное.

Да, она не лгала. След вёл именно сюда. Замок был, несомненно, приманкой, и приманкой настоящей. Устроившие капкан понимали, что обмануть Познавшего Тьму пустышкой куда как нелегко.

В замке и вокруг него сила прямо-таки кипела. Искусно замкнутые на него магические потоки позволяли его хозяевам многое, очень многое, заставляя вспомнить Замок Всех Древних в годы расцвета хединского Поколения. «Гвоздь, соединявший пласты реальности» называли его; и здесь неведомые строители пытались возвести нечто похожее.

До известной степени им это удалось.

Ценный приз, очень ценный. Сделано всё, чтобы убедить врага – вот он, поистине лакомый кусок.

И потому Хедин медлил. Его армия разворачивалась, невольно напоминая, как они с Ракотом добивали осаждённый Брандей; к сражению всё готово, однако команды на приступ всё не поступало и не поступало.

Здесь, в месте силы, Познавший Тьму вновь ощутил ту невозможную, немыслимую связь с самим собой, оставшимся в бездне Неназываемого.

…Ощутил то страшное бесконечное падение, всё длящееся и длящееся, сквозь пространство ужаса, где крошились и распадались достигшие сингулярности души, и возрождались вновь, но уже в совершенно ином виде, там, за пределами чёрной сферы.

Однако поток душ прекратился, остановились плывшие к бездне миры, и лишь немногие царства мёртвых продолжали рушиться; по сравнению с бурным потоком душ теперь в пропасть Неназываемого сочился жалкий ручеёк.

Остальное было собрано им, Хедином. Он увлекал их за собой, вниз по бесконечной спирали, и должен был любой ценой, но разорвать эту бесконечность.

Невнятный шёпот, сопровождавший падение Познавшего Тьму, становился всё громче, обретая смысл.

Тот миг, когда падающий Хедин достигнет сингулярности, станет концом Упорядоченного, как он его знал.

Неистовая вспышка, с которой сравнится разве что изначальное Дыхание Творца, самый первый миг Творения. Чудовищный выброс силы, первобытной, первичной, словно само Пламя Неуничтожимое.

Падение неизбежно. Трудно сказать, когда оно случится по времени Упорядоченного – через миг, через год или спустя целую эпоху, но оно случится. И только в его силах отвести от родной Вселенной всю непредставимую мощь грядущей катастрофы.

Что будет дальше – неведомо.

Познавший Тьму вскинул голову, сжал кулаки.

Замок перед ним, казалось, жил обычной жизнью, совершенно не обращая внимания на подступившее совсем близко войско; плыл себе и плыл, медленно удаляясь от ратей Хедина, раздвигая перед собой Межреальность.

Познавший Тьму глядел на чужую твердыню, стараясь уловить биения незримых струек и ручейков магии, приводных нитей готовой захлопнуться ловушки.

Капкан насторожен, он готов. А замок… замок и в самом деле казался живым, настоящим – снуют во дворе и на парапетах крошечные человеческие фигурки, занятые каждодневными делами, катаются туда-сюда по крошечному «небу» два разноцветных солнца, текут вокруг ровные потоки силы.

Замок несли сквозь Междумирье могущественные чары; однако маленькая колдунья вывела армию Хедина именно туда, где он и оказался. Что ещё раз говорило в пользу ловушки.

– Кирвад.

Сильванский божок был тут как тут.

– Великий бог Хедин?..

– Возьми мой стяг. Почётную охрану выбери сам, повнушительнее. Отправляйся к воротам, предложи им, – Познавший Тьму улыбнулся, – почётную сдачу. Рядовых воинов мы распустим по домам, позволив забрать с собой столько золота из сокровищницы этого замка, сколько они смогут унести. Сделай так, чтобы они – рядовые то есть – услышали бы всенепременно. Вожакам же… вожакам пообещай неприкосновенность, если они предстанут передо мной, отринув враждебность. Скажи, что бог Хедин мог бы уничтожить их одним мановением руки, но богу Хедину претит пустое кровопролитие, в то время как у Упорядоченного есть настоящие и куда более страшные враги. Всё ли понял, Кирвад?

Лесной бог упал на одно колено, приложил к сердцу раскрытую правую ладонь.

– Великий бог Хедин не изволит сомневаться в своём верном.

– Тогда ступай. И смотри в оба.

Сильван понимающе осклабился.

– Великий бог Хедин не должен напоминать своему верному Кирваду о настолько очевидном. Я всё разузнаю, Великий, всё осмотрю. Потребую, чтобы меня провели внутрь; как ни крути, но я тоже – бог, и даже Древний, – он ухмыльнулся.

– Ступай, – прервал его излияния Хедин.

Мы продолжаем играть по правилам, мы думаем, что добрались до «средоточия зла». Мы поступаем так, как от нас и ждут.

* * *

Они не изменились за прошедшие века, Ракот узнавал их всех.

– Владыка Небес, – проговорил он, наконец соизволив взглянуть на своих пленителей. – Король Рассветов. Водительница Волн. Хозяйка Радуг – замечательная причёска, мне очень нравится, семь цветов тебе к лицу. Властительница Вихрей. Повелитель Рек. Мастер Камней. Владычица Молний, моё почтение. Не будь я скован, честное слово, мы нашли бы с тобой о чём поворковать в укромном уголке. Так, а где ж та прехорошенькая чернулечка, которая мне так запомнилась по нашей последней встрече? Королева Темноты, если не ошибаюсь?

– Царица Теней. Или Ночи, – пробасил в ответ Владыка Небес. Массивный, перевитый мускулами торс охватывали ленты золотистого шёлка, на широченном узорчатом поясе из белого и жёлтого металла висел вычурный кривой клинок с ярко сияющим в оголовке солнечно-светлым камнем. – Она не с нами. Пока не с нами.

– Очень жаль, – вздохнул Ракот. – Ну да ничего не поделаешь. Вы пленили меня, что дальше?

– Дальше? Дальше ты сделаешь то, что давно обязан был сделать! – грохнул Владыка Небес.

Серая мгла вокруг Восставшего сменилась роскошно разубранным залом с высокими стрельчатыми окнами, стенами розового мрамора, кадками с дивными цветами в нишах. В воздухе парили вычурные резные кресла, на которых и восседали восьмеро захвативших его в плен.

Восемь Новых Магов, только восемь, потому что девятая, Царица Ночи, она же Царица Теней, «была не с ними».

– Что же это? – невозмутимо поинтересовался Восставший.

– Вы с братом Хедином, в невиданной жадности, своекорыстии и зависти к нашим талантам, – зазвенел голос радужноволосой чародейки, – тщась продлись собственное жалкое существование, лишили нас по праву нам принадлежащего места в Упорядоченном! Вы лишили нас посвящения у Трёх Источников, без которого мы – Новые Маги, но не Истинные!.. Вы украли у нас нашу судьбу, наше предназначение, наше предопределение!..

– По-моему, – хладнокровно усмехнулся Ракот, звякнув цепями, – вы всё это время не скучали. Да и непохоже, – он кивнул на роскошные шпалеры и летающие кресла, – чтобы вы испытывали в чём-то нехватку. У нас с братом Хедином такого не водилось.

– Не важно! – вскинулась Водительница Волн, её огромные голубые глаза прожигали. – Вы лишили нас того, что было нашим по праву! Мы должны были сделаться новым Поколением!

– А вы разве не сделались? – пожал плечами Ракот. – Чего вам не хватало, спрашиваю я вас?

– Почему нас лишили Посвящения? – почти прорычал Мастер Камней, рыжебородый и коренастый. – Почему?!

– Потому что вы были его недостойны, – ледяной взгляд Восставшего скрестился с горящим взглядом Нового Мага.

– Кто это решил?! Как вы посмели?! Как можно самим, единолично!.. – грянул целый хор возмущённых голосов. Чародеи повскакали с летучих кресел, сами без труда левитируя над шикарным мозаичным полом, где перекатывались мягкие волны разноцветных огоньков.

– И для того, чтобы сказать мне это, вы устроили бойню с быкоглавцами? – голос Восставшего играючи перекрыл всю эту какофонию. – Вы не могли просто явиться ко мне, брату и Сигрлинн и высказать всё это? Кстати, я не вижу не только вашу девятую, но и вашего десятого. Чёрного, если не ошибаюсь. Он, кажется, был большим любителем восседать в темноте на каком-то кубе и медитировать. Благородное занятие, особенно если от него никому никакого вреда.

– Мы не намерены спорить! – гаркнул Король Рассветов, его густые брови, сросшиеся на переносице, опустились так низко, что не стало видно глаз. – Теперь ты сделаешь, как мы велим! Ты проведёшь нас у Кипящего Котла, и у Источника Мимира, и закончишь возле Священного Урда! И после этого мы, по праву следующего Поколения, займём место хранителей и управителей Упорядоченного! А вы, вы с братом Хедином… тебе уже сказали – у вас была вечность. Она прошла.

– А если я откажусь? – осведомился Ракот. – Вы не забыли, что Посвящение можно пройти, только если проводящий согласен его провести? Как вы этого намерены добиться? Меня в своё время и Неназываемый напугать не сумел. Что вы вообще о себе возомнили?! Какие из вас Истинные Маги?! После всего, что вы учинили в Хьёрварде?!

– Это было очень давно, Ракот Восставший.

Негромкий, очень мягкий, очень молодой голос. Другой, отличающийся от Новых Магов, сильный и опасный.

Названый брат Хедина замер, бугры его мышц вздулись, словно он готов был ринуться в схватку.

– Это было давно, и это прошло. Мир изменился, Упорядоченное изменилось. Ваша с братом вечность и в самом деле прошла. Тебе лучше прислушаться к тому, что тебе говорят. Если, конечно, не хочешь вновь оказаться… нет, не на Дне Миров, а в куда худшем месте и состоянии. Оттуда тебя не сможет выручить даже Познавший Тьму.

– Нет смысла мне грозить, – сухо сказал Ракот. – Совсем нет смысла. Вы, вы все ничего не видите и не желаете видеть. Ни опасности Дальних, ни угрозы Неназываемого…

Негодующие крики, Мастер Камней аж запустил в пленника фужером тонкой работы.

«Пустые разговоры, – Ракот легко увернулся. – И я по-прежнему не знаю, что им нужно в действительности. Инициация, посвящение?.. Но почему, если они этого так жаждали и жаждут, они никогда не пришли к нам, не отыскали нас, не попросили об этом? Ведь мы с братом пощадили их тогда, после дела с Ордой в Северном Хьёрварде. И они присмирели, надолго. Видать, до тех пор, пока их не отыскали те, кто должен был отыскать рано или поздно».

– Хорошо, хорошо! – гаркнул он, перекрывая шум. – Инициация, Посвящение – и это всё?

– Нет, Восставший, далеко не всё, – спокойно проговорил всё тот же мягкий голос. – Далеко не всё. Но – по порядку. Посвящение – это лишь первый шаг…

– А что я получу взамен? – упёрся Владыка Тьмы. – Свободу?

Он надеялся, что прозвучало это в достаточной степени естественно.

– Свободу? – повторил мягкий голос сзади. – Не стану тебя обманывать, Истинный Маг Ракот, на это вам с Познавшим Тьму рассчитывать не приходится. Вы, последние из своего Поколения, должны уступить место новому, как и положено вечным законом. Вы разделите судьбу тех, чьё место заняли в своё время сами, – разве это не справедливо? Чем плоха участь, скажем, лесного духа или духа источника? Ваши предшественники, предыдущие Поколения, приняли свою участь. Прими и ты свою.

«Они что, и впрямь в это верят? Что стоит Новым Магам пройти посвящение, как всё вернётся на круги своя и мы с Хедином тихо-мирно превратимся в пару смешных лесных старичков с грибами на шапках? А Сигрлинн? Что с нею?»

Он сказал это вслух.

– Сигрлинн? А почему с ней должно случиться что-то особенное? Сделается, к примеру, главной русалкой в мельничном пруду.

– Гм, завидная участь. Думаю, она будет в восторге.

– Это естественная участь, – мягко поправили его. – Участь, которой не избегли ваши предшественники. Участь, которой они покорились. И против которой восстали вы, от чего сейчас Упорядоченное и оказалось на краю гибели.

Ракот пожал могучими плечами.

– И это всё? Отречься от самих себя, вручить всё вот этим… детям, так и не научившимся взрослеть? И смотреть, как те же Дальние перемалывают Упорядоченное в порошок?

– Дальние, – прошелестел в ответ мягкий голос, – есть то же самое, что и жуки-могильщики в любом лесу. То же самое, что пожиратели падали. Они уничтожают старое, отжившее, умершее, чтобы расчистить место для нового. Рождаются, живут и умирают не только звери, птицы, рыбы, деревья или люди. Точно так же рождаются, живут и умирают целые миры. Дальние – те, кто закапывает разлагающихся мертвецов, чтобы они стали пищей новому, а не смертельным ядом для него. Это всеобщий закон, а вы с Хедином пошли против него. За что и поплатились.

– Прекрасные рассуждения, поистине прекрасные, – скривился Владыка Тьмы. – Не знаю даже, чего в них больше, наивности, невежества или прямого обмана.

– Не тебе вещать о наивности или невежестве, Ракот Восставший. Ты был зачинателем великих бедствий, ты стал причиной смерти бессчётного множества живых, ты сжигал целые миры, отказавшиеся повиноваться твоей Тьме, ты вызвал в нашу вселенную Неназываемого!

– Как здесь уже прозвучало, «это было очень давно», – парировал Владыка Тьмы. – И, кроме того, странно требовать от меня чего-то, обещая взамен существование, э-э-э, в виде мелкого лесного духа. В своё время меня не смог уничтожить даже сам Ямерт, только заточил. Так чего мне бояться сейчас? Мой брат Хедин на свободе и действует. Едва ли ему понравится, если вы попытаетесь повторить тот давний трюк, и тогда…

Он не пытался повернуться, стараясь показать, что оковы по-прежнему держат его крепко, и оказался не готов к удару.

Это был не удар мечом, копьём или иным подобным оружием. И не чарами, что замораживают кровь и останавливают сердце.

Ракот словно проваливался сквозь плоть Междумирья, оставаясь при этом на месте; проваливался и растекался, его суть истончалась, распространяясь окрест мириадами крошечных, словно корни травы, нитяных струек. Он становился дёрном, основой, гумусом, на котором предстояло произрасти уже совсем другим.

В первые мгновения он не боролся, уверенный в себе, знающий, что Нового Бога не так-то просто пленить или посадить на цепь, а если такое и удаётся – как Игнациусу, – у пленённого всегда найдётся чем удивить пленителя.

Но сейчас удивили его.

Он попытался повернуться, взглянуть, наконец, в глаза говорившей с ним, и не смог. Ракота втягивало всё дальше и дальше, он погружался всё глубже, и понял, что шутки кончились.

Если это она, то в изгнании ей удалось научиться слишком многому.

Но, с другой стороны, если его сейчас… расточат, развоплотят или что-то ещё – кто же проведёт столь желаемое Посвящение?

Кажется, Новые Маги думали точно так же. Вскочили, замахали руками, смешно, словно неуклюжие птицы, паря в воздухе подле своих резных сидений.

Она не посмеет. Он им нужен.

Однако чужая сила продолжала вдавливать его в изнанку Упорядоченного; Ракот переставал видеть и слышать творящееся в зале, и в этот миг рванулся уже всерьёз.

Неведомая сила заставляла его растекаться, распространяться – воля Восставшего потянула расточённое обратно, стягивая в точку. Получалось с трудом, но получалось, Ракот вновь словно продирался через узкую щель, изобилующую острыми гранями, он тщился уйти, проскальзывая между мельчайшими частицами сущего; но чужая воля держала, пыталась втиснуть в привычный облик, запереть в его собственной уязвимой плоти.

Но что-то было здесь всё равно не так, какая-то неправильность крылась в этой силе, пытавшейся обратить его в почву, в землю, на которой предстоит расти удивительным «лесам» Междумирья.

Он пытался до самого конца уловить эту неправильность, понять, откуда она и что значит, когда наверху вдруг загремело, загрохотало, и на миг раздались заполошные растерянные возгласы и всё исчезло.

* * *

– Досточтимая адата Гелерра, хозяин Кор просит почтить их обед вашим обществом.

Слуга склонился низко, выставляя на обозрение изрядную лысину. Слуги – они всюду одинаковы. Вот и этот – занесло на плывущую сквозь Междумирье скалу, в хозяевах – троица диковинных магов, а ему хоть бы что. Словно при дворе обыкновеннейшего барона в Хьёрварде.

– Скажи уважаемому хозяину, что сейчас буду.

Адата стояла на любимом своём месте, на парапетах. Поэт написал бы, что «грудь её томило тревожное ожидание», и оказался бы, увы, прав.

Назревало что-то донельзя скверное, пугающее, непонятное.

Она досадливо встряхнула крыльями. Вид белоснежных перьев, возвращённых ей Двейном и Соллей, всегда удивительным образом радовал и успокаивал.

«Хороша. Да, хороша!»

Ничего-ничего, не надо паниковать раньше времени. Может, всё ещё образуется…

Она слетела с крепостной стены на широкий двор, прошла услужливо распахнутыми перед ней парадными дверями.

Приятно всё-таки, что хоть где-то тебя оценивают по достоинству.

За роскошно накрытым длинным столом уже сидели Скьёльд и Соллей. Бритый маг дружественно помахал адате, Соллей широко улыбнулась и подмигнула, словно подружке, с которой делишь какой-то приватный секрет.

– Наш дорогой дракон дрыхнет, точно в спячку впав, – сообщила она.

– Угу, – Скьёльд жадно косился на расставленные яства. – Его сейчас ничем не добудишься, даже вы, две такие красотки, не преуспеете. Он сильно изранен, заживление идёт медленно – это у дракона-то! Какие-то новые яды, сестра, я с такими не сталкивался ещё. Гнойное расплавление тканей, спонтанный некроз… Взял образцы, конечно же, буду разбираться…

– Ах, братец, фу так за столом говорить! – Соллей в шутку наморщила носик.

– Прости, дорогая, – ухмыльнулся Скьёльд. – Я ужасно голоден, вот и стараюсь дурными остротами приглушить аппетит. Ну где там этот Кор, я сейчас его самого слопаю!..

– Я невкусный, – рассмеялся тот, появляясь из дальних дверей. – Прошу прощения за опоздание, сестра, брат, ты, почтенная адата. Я задержался, но у меня были на то серьёзные основания. Почтенная адата?

Гелерра поспешно отогнала совершенно нецеломудренные мысли, включавшие её саму и дракона Сфайрата.

– Мои извинения, досточтимый хозяин. Что-то случилось?

– Случилось, – хохотнул Кор. – Всё случилось именно так, как я и задумывал. Хотя и несколько раньше, чем планировалось.

– Дай угадаю, брат, – усмехнулась Соллей. – Наш дорогой Матфей Исидорти бежал, прихватив с собой Царицу Ночи?

– Так нечестно, – дурашливо надулся Кор. – Я так не играю. Хотел их удивить, а они… – и рассмеялся.

– Чего ж тут нечестного? – пожал плечами Скьёльд. – Парнишка он головастый, не зря с демонами в своём мире якшался, иначе едва бы придумал свою штуковину, в которой Царицу пронёс! Однако быстро ж управился! Я думал, дольше провозится.

– И ты тоже знал? – воззрился на брата Кор Двейн.

– Видел, как ты ему помогал и подсказывал. Думал, он сам не сдюжит.

– Нет, идеи у него и впрямь оригинальные, – вступилась за Матфея Соллей. – И впрямь новый подход; фактически твоя темница, брат, только в миниатюре.

– Да, – кивнул Двейн. – И парень головастый, и… В общем, он доставил Царицу именно туда, куда и должен был.

Чародейка и бритый маг переглянулись.

– Неужели? – понизила Соллей голос. – Прямо к их убежищу? К тому месту, которое даже у нас не получалось нащупать? Ну, тогда сейчас всё завертится… сколько мы всего планировали, и с Читающими, и с Долиной Магов, долгие планы, на будущее, а оно теперь как под гору лавина…

– Погоди ты с планами, – перебил Скьёльд. – Лишними не будут, особенно если сейчас всё исполним, как собирались. Но неужто Царица так разом и поверила Матфею? Ох, прости, почтенная адата, тебя все эти подробности наверняка утомляют…

– Никоим образом, – подобралась Гелерра. – Царица Ночи… она же Царица Теней… речь идёт о так называемых Новых Магах?

Кор Двейн энергично кивнул.

– Да, достойная адата. Прости, что прервал твои размышления, но подумал, что тебе это будет… небезынтересно.

– Я слышала о Новых Магах, – задумчиво сказала гарпия. – Бог Хедин вспоминал их, хоть и нечасто. Они не доставляли хлопот. Сидели тихо, «словно мышь под веником», как говорят половинчики.

– Они не доставляли хлопот богу Хедину, – внушительно поднял вилку Кор Двейн. Скьёльд уже уплетал поданное за обе щёки, безо всяких церемоний. – А вот нам – доставляли, и изрядно. Они, скажем так, пакостили по мелочам. Осторожно расставляли своих марионеток в ключевых мирах. Пытались взять под себя потоки магии. Но – всё очень тихо и незаметно. Богов Хедина и Ракота это не занимало. В общем, мы давно хотели… разобраться с ними. Но они хитры, хитры и очень стары, куда старше нас. Они ускользали. И выведать у той же Царицы, которая таки имела неосторожность угодить к нам в плен, мы не могли тоже. Она бессмертна и для нас практически неуязвима. Мы могли держать её в заточении сколько угодно и ничего бы не добились. Зато Матфея Исидорти она привела прямёхонько к их схрону, – маг самодовольно улыбнулся.

– А ты уверен, брат, что она ни о чём не догадывалась и ничего не заподозрила? Что не привела Матфея куда-то в совсем иное место? – не могла поверить Соллей. – И… всё-таки… досточтимая адата…

– Я польщена приглашением, но коль тут начали обсуждаться вещи не для моих ушей…

– Нет-нет, – поспешно вытянул руку Двейн. – Напротив. Нам предстоит отправиться сейчас к тому месту и забрать нашу добычу. Потом мы вернёмся сюда, ибо нас ждёт раненый дракон. Кроме того, может случиться и ещё кое-что, весьма, э-э-э, радикальное. Ну, и в третьих… – маг вдруг хитро прищурился, – может случиться так, что пожалует ещё один, самый важный гость. В общем, забот полон рот, и я хотел бы просить тебя отправиться с нами тебя, достойная адата.

– Меня? – растерялась та. – Но я…

– Ты командовала учениками бога Хедина, – напомнила Соллей, ничуть не удивившись словам брата. – Ты сама – искусная чародейка, адата Гелерра.

– Я распоряжалась на поле брани, но чародейство моё…

– А нам как раз и нужно, чтобы ты распоряжалась на поле брани, – улыбнулся Двейн.

– У тебя всё получится! – поддержал брата Скьёльд. – И не беспокойся, дракон будет у нас как новенький, и чешуя его драгоценная обратно отрастёт!

Соллей хихикнула, Гелерра напоказ закатила глаза.

– Ты окажешь нам большую честь, адата, если примешь под команду наших аколитов. И пусть тебя не беспокоит то, что Новые Маги не сделали тебе лично ничего плохого. Я могу поведать тебе историю ими учинённого в Северном Хьёрварде, этот мир…

– Я знаю, почтенный Кор. Бог Хедин рассказывал.

– Ах, ну да, конечно. Именно там Новые Боги впервые и столкнулись с ними. Но не сомневайся, за плечами сородичей Царицы Теней ещё очень, очень много крови.

– Я не сомневаюсь, – склонила головуадата. – История с Ордой была весьма… красноречива.

– Тогда в путь. Сразу после обеда, – и Кор Двейн энергично заработал ножом и вилкой.

* * *

Матфей Исидорти спускался вниз по роскошным мраморным ступеням. В животе основательно устроился липкий комок ужаса, однако он шагал, повторяя, как мантру:

– Я всё рассчитал… я всё рассчитал…

Он и в самом деле всё рассчитал. Царица Ночи не могла выбраться самостоятельно, и её бы не выпустили сородичи, несмотря на всё их могущество. И грозить ему, Матфею, бессмысленно – «лампу» может открыть только он, и сделает он это с безопасного расстояния, не раньше, чем получит всё ему причитающееся.

О, нет, нет, он, конечно же, не из тех глупцов, что требуют выкуп с могущественных магов, никак себя не защитив! Он ещё поднимется, он поднимется очень высоко – средства для этого есть, требуется лишь время. Для начала он использует относительно простые чары, замедляющие старение, потом – научится удлинять и удлинять себе жизнь, как и Кор Двейн; маги ведь не были истинно бессмертными.

«Можешь меня уже выпустить», – с оттенком раздражения повторила из своего вместилища Царица Ночи.

Матфей не ответил.

«Послушай, это же смешно… ты зашёл так далеко, а теперь мне не веришь?»

«Госпожа, я верю тебе. Но не твоим сродственникам. В тот миг, как ты окажешься на свободе, у них возникнет соблазн… посчитаться со мной».

«Посчитаться с тобой? Но зачем? Напротив, тебя наградят, наградят очень щедро! А самая щедрая награда будет от меня – каждую ночь, пока тебе не надоест».

Ага, как же, подумал Матфей. Зачем платить какому-то жалкому смертному, когда можно не платить? Зачем ему что-то давать, когда можно не давать? Правитель, публично награждая слугу и держа данное слово, тем самым побуждает и остальных хранить ему верность, а кого волнует, выполнили или нет могущественные чародеи обещание какому-то бывшему клирику, который даже вернуться к Кору Двейну теперь не сможет?

Не-ет, его не обманешь. Наивные мысли, когда он только задумывал это предприятие, давно уступили место холодному расчёту. И да, спасибо господину Двейну, подсказал кое-что важное. Не держите на меня сердца, господин Двейн, таков уж этот мир – каждый за себя, одни Силы Святые за всех, да и то вряд ли.

Царица Ночи замолчала в своей банке.

И они одолели уже почти половину лестницы, когда разом – и сверху, и снизу – грянуло два тяжких, сотрясших саму плоть Межреальности, взрыва.

* * *

Ракот боролся. Сейчас был не тот миг, когда ради «честного боя» он мог ограничить себя. Его словно затягивало под воду, где нечем дышать, и он отчаянно бился, стараясь удержать голову над поверхностью. Он не испытывал подобного, даже когда его волокли пред светлые очи грозного Ямерта; даже Молодой Бог не мог убить его конечной смертью.

Существо за его спиной явно могло.

Брат Хедин постарался бы разъять чужие чары на безвредные составляющие, ударил бы в скрепляющие их узлы; он не позволил бы им сомкнуться, сдавить, обернуться душащей петлёй.

Ракот Восставший всегда упирал на чистую силу. Сейчас это оборачивалось против него.

Давившая его сущность ощутила отпор и удвоила усилия. Пространство вокруг Владыки Тьмы стягивалось, отрезая ему дорогу к отступлению, словно бесчисленные корни прорастали меж частицами сущего, вбирая в себя, словно воду, пустоту меж ними.

Ракот не думал в тот миг, кто этот его новый противник, он лишь понял, что исходный облик, заклинания, голос, манеры – были лишь обманом и имитацией, очень искусной, но всё-таки имитацией.

Слиянием, синтезом, соединением.

Он уходил, сжимаясь всё больше, обращаясь сейчас в частицу той самой Тьмы, что служит основанием всего.

Можно сказать, что Ракот Восставший постыдно бежал.

Он проваливался всё глубже сквозь ткань Упорядоченного, в серые области, где перестают работать привычные законы сущего; он убегал и ускользал, ибо сейчас способен был лишь на это.

Ему нужен был простор, простор и хотя бы миг без удавки.

Но – гонка продолжалась, и преследователь не отставал от преследуемого. Ракот не знал, до каких пределов сможет он опуститься, когда исчерпается само пространство бытия и он упрётся в отделяющие Хаос от Упорядоченного барьеры, возведённые Творцом.

Когда совсем рядом что-то взорвалось, Владыка Тьмы ощутил это как прокатившуюся волну сжатия, не услыхав, само собой, звука.

Но гнавшееся за ним всё же утратило концентрацию, смертельные объятия разжались; разжались на краткий миг, но Восставшему этого хватило. Он проскользнул меж серыми частицами, кирпичиками Упорядоченного, чувствуя, как вычерпывание и выпивание пространства вокруг него внезапно прекратились.

Что-то случилось там, в большом мире, «наверху», что-то важное, заставившее вцепившуюся в него сущность на миг ослабить хватку.

Он рванулся обратно, к миру и огню.

* * *

Адата Гелерра смогла убедиться, что чародей Кор Двейн и его родня не бросают слов на ветер. Замок их напоминал мгновенно собравшуюся кольцами змею, готовую кинуться на добычу; аколиты выстроились ровными рядами, откуда-то появились вьючные животные, каких гарпия никогда ещё не видела – гиганты на шести колонноподобных ногах, с длинными шеями и маленькими головами, на которых едва помещалась пара туповатых глазок. Правили этими страшилами недоброй памяти быкоглавцы, и каждое волокло на себе целую гору груза.

Кор Двейн и Скьёльд облачились в доспехи – первый выбрал зерцальную броню, второй – тяжёлую кирасу, глухой шлем, ручнаи, поножи и латные рукавицы. По воронёной стали разбегался узор голубых рун, незнакомых Гелерре. На боку у каждого висело по клинку – изящная изогнутая сабля у Кора, короткий, тяжёлый и широкий меч у его брата.

И лишь Соллей не взяла с собой никакого оружия и никаких доспехов не вздела тоже, по-прежнему довольствуясь лишь плащом собственных волос.

– Адата, – Кор Двейн приветствовал её коротким, но дружелюбным кивком; Скьёльд радостно осклабился, прежде чем с лязгом захлопнуть забрало шлема. Забрало имело вид человеческого лица; Гелерра с удивлением заметила, что в нём нет обычных отверстий – ни для дыхания, ни даже для глаз. Вместо этого тёмная поверхность была сплошь покрыта рунами, большими и малыми, удивительным образом сплетавшимися в донельзя сложный узор.

– Я готова, досточтимые хозяева.

– Дорога будет краткой, адата. Времени, чтобы вам с нашими аколитами понять друг друга и научиться действовать слаженно, совсем немного.

– Я до сих пор не знаю, с чем предстоит столкнуться, – пожала плечами Гелерра. – И что нужно сделать, не знаю тоже.

– Всё расскажем, всё, – нетерпеливо бросил Двейн. – Что делать, понятно. Отвлечь на себя, связать боем стражу того места. А она там обильна и разнообразна – Новые Маги давно неравнодушны ко всяким чудищам. Наши аколиты не отличаются особыми умениями, адата, это не твои былые товарищи по армии бога Хедина. Но не беспокойся, мы втроём сделаем самое важное. Благодаря, – он вдруг поднял руку со знакомым Гелерре зелёным кристаллом, – вот этому.

Гелерра отвела глаза и не стала расспрашивать. Она выполнила свой долг, помогла тем, кто помог ей. Ей нечего стыдиться.

– Крылатой адате, полагаю, доспехи не нужны? А то у нас всего в изобилии, – глухо проговорил Скьёльд, так и не поднявший забрало.

Гарпия покачала головой. Она не сомневалась, маг с вытатуированными на черепе драконами отлично её видит.

То, с чем она покидала Обетованное, давно утрачено. И она не хотела ничего из той, прежней жизни.

– Магия у нас у всех в крови, – адата завернулась в крылья, словно в плащ. – Я обойдусь.

Троица магов переглянулась.

– Возьми хотя бы талисман, отводящий простые чары, – на раскрытой ладони Соллей лежал серебряный кругляш с вырезанной семилучевой звездой, по контуру её бежали алые искры. – Что-то по-настоящему мощное он, конечно, не отобьёт, но, во всяком случае, не придётся уворачиваться от каждой стрелы, умеющей отыскивать собственную цель.

Гелерра благодарно кивнула. Едва ли чародейка замыслила что-то дурное, после того как сама же спасла адату от заключения в демоническом теле.

Цепочка охватила её шею. Удивительно невесомый оберег. Даже его магия никак не ощущается…

– Он тебя не подведёт, – заверила Соллей.

…Поход и в самом деле оказался краток. Гелерра только подивилась, с каким искусством троица чародеев, отнюдь не учеников бога Хедина, открывала и закрывала порталы, прокладывая отряду дорогу через Междумирье. Их отряд был невелик – шесть десятков молчаливых аколитов, похожих, словно братья, – высокие, наголо бритые, в длинных тяжёлых плащах, на полах киноварью выведены символы, тоже незнакомые адате.

Сколько ж они сумели измыслить, думала она, глядя на небольшое воинство. Простые чародеи, изначально – смертные люди. Смертные люди, сумевшие подняться настолько высоко и, в сравнении с тем, что дано было изначально богу Хедину, добившиеся куда большего, чем он сам.

Сейчас они погружались в неведомые Гелерре спокойные области Упорядоченного, не затронутые войной с быкоглавцами и прочими тревогами последнего времени. Обитатели здешних миров, скорее всего, вообще никогда не слышали ни о боге Хедине, ни о Владыке Мрака Ракоте.

Здесь тишина. Здесь люди и не-люди, гномы, эльфы, орки, гоблины, иные расы, не столь известные, живут собственными заботами и не нуждаются ни в каких богах.

Чародей Кор Двейн был совершенно прав.

Даже великий Ракот, Владыка Мрака, чья армия в такой славе и мощи шла на Обетованное, не сможет удержаться. Рано или поздно вот такие вот чародеи, как Кор Двейн и его названая родня, низвергнут их владычество. Это так же неизбежно, как и весна, наступающая после долгой зимы.

Твоя ли это война, адата Гелерра? Что тебе в ней? Долг чести? Благодарность? Да, конечно, но…

Но нужно подумать и о себе.

И о драконе Сфайрате.

Всё может обернуться очень, очень неожиданно…

…Аколиты трёх магов оказались мрачным и неразговорчивым народом. С магией у них было не очень, на всё их число хватило бы трёх-четырёх учеников бога Хедина. Это, конечно, скверно; ей, Гелерре, предстояло много работы, прежде чем эти люди, умеющие только метать огнешары, превратятся в настоящих воинов, пригодных для большой магической битвы. Но кое-какое соображение адата в них всё-таки вбила – научила прикрывать друг друга и её, пока она будет, паря наверху, указывать цель и подправлять полёт их заклятий.

А потом был последний портал и ничем не примечательное место в Межреальности, покрытое безумными зарослями.

– Здесь, – указал Кор Двейн.

– Молодчина Матфей, – прогудел Скьёльд из-под забрала.

– Теперь-то я это легко открою… – пообещала Соллей.

И действительно открыла. Воздух дрожал от магии, сыпались искры, содрогалась Межреальность, и Гелерра ещесекундно была готова встретить появившуюся стражу, однако в какой-то момент заросли дрогнули, утратили чёткость очертаний, растекаясь огневеющими лужами.

Открылся высокий свод, за которым начинался ведущий вниз тоннель, но не тёмный, как могло показаться, а весь залитый нежным персиковым светом.

– Вперёд! – гаркнул Кор Двейн, выхватывая саблю. Гелерра взмыла над отрядом, расправив крылья, белой молнией рванулась к устью тоннеля; аколиты тоже бросились бегом, ни один не заколебался, молодцы.

Но прежде, чем они добежали, перед входом засверкало и заблистало.

Стража, как оказалось, всё-таки не дремала.

Глава 6 Подмастерья Хедина, Познавшего Тьму; Хедин

Спаситель никогда не снисходил в большой Хьёрвард, словно уважая негласный договор – не трогать мир, в котором начался путь Нового Бога. В другие миры, под другие солнца – да, сколько угодно. А вот в Хьёрвард – ни-ни.

Бродячего проповедника толкнули в спину и пнули подвыпившие эльдринги; бедняга не удержался, свалился в канаву. Дружинники прошли мимо, гогоча; Фредегар и Робин переглянулись, подбираясь поближе к возвестителю «слова Спасителева».

Тот, стеная и понося «язычников жестоковыйных», кое-как выбрался из воды, заковылял прочь.

– Постой, святой отец, – окликнул его Фроки. – Постой, откуда пришли слова твои?

Проповедник обернулся. С мокрого балахона бежала грязная вода сточной канавы, но его это, похоже, ничуть не заботило.

– Последние дни грядут! – заверещал он, словно заведённый. – Покайтесь, покайтесь, пока не поздно!..

– Да почему же последние, отец? – терпеливо осведомился половинчик. – Мы с братом знать желаем! Как же так – «последние дни»?

– Наконец-то вижу чистую душу! – не на шутку обрадовался проповедник. – Малы вы ростом, но велики устремлениями к свету и истине! Внемлите же, внемлите сердцем и спасётесь!..

После этого невысоклики услыхали обычную историю Первого Пришествия. О том, как Спаситель скорбел, видя людские грехи, пороки и неправедные пути, и как решил спасти смертных от вечной тьмы, воплотившись в Хьёрварде, как был схвачен и подвергнут мучительной казни, как его верные ученики сохранили его слова, а Спаситель ещё до того, как покинул этот мир, прочёл их и одобрил и заповедал всем изучать со тщанием. И как пообещал Спаситель, что вернётся скоро, и воздаст каждому по делам его, и воздвигнется царство вечного счастья и справедливости…

Подмастерья переглянулись.

– Досточтимый, – кашлянул Фредегар, – но когда же случилось это? Когда явился сюда тот, чьё слово ты проповедуешь? Если это было давно – почему же нигде не видели мы его храмов, ни в Бирке, ни в Хедебю, ни где-то ещё? Не встречалось нам и его писаний, да и ты, почтенный, – первый, кто о нём повествует!

Проповедник, однако, ничуть не смутился.

– Погряз в грехах и скверне мир сей! Ещё немного – и падёт он под тяжестью кривд, блуда и прочих непотребств!

– И что же? – чуть настойчивее спросил Фредегар. – Что ж следует из слов твоих?

– В великой милости своей решил Спаситель не медлить! Грозные зори встают, кровью окрашены горизонты, и движется уже через бездны пространства тот, кто предаст мечу всё живое здесь!

Роб сдвинул брови, невольно сжал пальцы на рукояти короткого меча.

– Поведай нам ещё, – требовательно сказал его товарищ. – Святой отец, может, ты голоден? Одеяние твоё мокро, наверное, нам стоит отыскать таверну и там…

– Нет! Нет! – испуганно замахал руками проповедник. Глаза его на измождённом лице расширились в неподдельном ужасе. – Силу Спасителя чую я в себе, не должен Его верный осквернять себя зряшными радостями плоти! Должен я нести Его слово денно и нощно, только так спасусь!..

– Но ты же просто упадёшь от голода, – резонно заметил Роб. – Как можно дело святое свершать на пустой желудок?

– Нет! Нет! – шарахнулся от них безумец. – Чисты души ваши, но тянут к мучениям вечным привычные радости плоти. Отрекитесь от них, очиститесь!..

– Очистимся. Всенепременно, – заверил адепта Фредегар. – Но поведай нам больше, почтенный!.. Что же должно случиться с миром? Как погибнет он? Темны слова твои, и не видно за ними света!

– Горе мне, горе мне, недостойному!.. Но слушайте же, чистые душой, желающие приобщиться и спастись! Гибель, страшная гибель уготовлена всем, кто не отречётся греха, и не покается, и не примет веру в Него!.. Даровал мне Спаситель видения страшные, явил мне картины горя и бедствий, великого горя и столь же великих бедствий! Ибо уже есть при дверех Зверь великий и страшный, за грехи нам посланный!.. И только в Спасителе спасение!..

– Зверь? Что за зверь, преподобный отец? Расскажи нам о нём!

– О! – адепт вперил в подмастерьев горящий взор. – Я поведаю то, что открыто мне было в видениях!.. Спал я, но очи мои отверсты были, и зрел я, словно бы дивно над миром парящий, как идёт неведомыми полями прямо сюда к нам, через небо, воинство мёртвое, отжившими и падшими душами составленное, и ведёт его тот самый Зверь, не чудище лесное, но могучий воитель, в броне аспидной, и дана ему власть исторгать души и ставить себе на службу, и никто не сможет противустать ему!.. Не разрубят бесплотное мечи, не пронзят копья и не защитят доспехи! Предаст он огню и опустошению пашни наши с пажитями!.. Одни лишь молитва и вера остановят врага, молитва, вера и покаяние!..

– Как-то странно, отче, – перебил его Фредегар. – Откуда ж взялся сей враг, кто натравил его на наши, как ты речёшь, «пашни с пажитями»?

– Никто! Никто не натравливал! – горячо вскричал провозвестник Спасителя. – Ничья рука не касается великих Весов, что беззвучно измеряют вес грехов и непотребств наших! И, когда перевешивает чаша тёмная, чаша зла, тогда рушатся стены темниц посмертных, и вырываются мертвецы на волю, и ведут их сильномогучие воители, без сердца и без жалости, чья радость единственная…

– Постой, уважаемый, – Роб бесцеремонно дёрнул оратора за рукав. – Но откуда ж взялись те воинства? И кто водительствует ими? Ведомы ли тебе имена их, прозвания, быть может, способности их иль слабости?

– Непобедимы они оружно! – завопил проповедник так громко, что прохожие стали оглядываться. – Лишь словом Спасителевым одолеть их мыслимо! А для того все должны молиться денно и нощно, Его призывая!..

– Но разве не сказано, что Он уже побывал здесь? – Робин наморщил лоб. – Поистине, темны слова твои, святой отец, не нашим слабым умом понять их!

– Ах, смешные невелички, наивные вы простаки! – снисходительно бросил адепт. – Велика сила Спасителя, но ещё больше – жалость Его к нам, грешным, по делам нашим на страшную участь обречённым! Явился Он уже сюда, и принял му́ку, и умер, и воскрес, и теперь является вновь!

– Да когда же это он успел?! – в отчаянии возопил Фредегар.

– Велика Его власть! Даже само время Ему подвластно! – поднял палец проповедник. – Ибо всё, что творит Он, творит для вашего блага, бедные вы, слепые язычники!..

– Но что же нам делать, дабы спастись? – старательно-дрожащим голосом проныл Роб. – Во страх великий повергли меня речи твои, отче!

– Молить Его, чтобы скорее принял бы Он мир сей под Свою руку!

– Святой отец, а нельзя ли и нам тоже узреть те армии мёртвых? – полюбопытствовал Фредегар. – Младший брат мой горяч сердцем и готов уверовать, но я пожил, и потому…

– Эх, эх, но разве не знаешь ты, невеличек, что вера тогда лишь сильна, когда она вера, а не знание?

– Поистине, отец, сие мне неведомо! Так, значит, ты не можешь показать нам оные армады? И когда же должен явиться Спаситель, коль, речёшь ты, Он властен даже над временем?

– Он, – понизил голос до шёпота адепт, – уже здесь. Молитесь! Молитесь усердно, просто повторяйте: «Верую в Тебя, Спаситель мой, явись и убереги душу мою в Себе, избавь её от пленения вечного! В руки Твои предаю дух свой!»

– И всё?

– И всё, бедный мой язычник.

Разговор пресёкся. Половинчики молчали, проповедник же, победно оглядев их, простёр обе руки над их курчавыми головами.

– Примите же веру в Него и идите, повторяйте всюду, что от меня услышали! И будет вам зачтено это, и спасётесь вы сами, рядом с другими, благодаря вам спасёнными тако же!

– Идём, брат, – Роб потянул товарища за плащ. – Идём, расскажем… остальным.

– Ступайте с миром да помните слово и волю Его!..

Уходя, они слышали за спиной, как бродячий проповедник вновь принялся завывать:

– Покайтесь!.. Покайтесь, жалкие грешники!..

– Постойте, друзья, – раздался вдруг мягкий голос за их спинами.

Фроки и Броди обернулись разом, на пальцах уже трепетали готовые сорваться заклятия.

Молодой человек в простом сером плаще, стоявший пред ними, казался совершенно обычным. Длинные волосы до плеч по обычаю Восточного Хьёрварда перехвачены на лбу кожаным шнурком, в правом ухе – серьга со змеёй, вцепившейся в собственный хвост. Глаза спокойные, улыбка – немного застенчивая.

…Окажись здесь Сильвия Нагваль, она мигом узнала бы своего странного спутника, повстречавшегося ей на тропах Междумирья.

…И гости, побывавшие на недавнем празднике наречения у знатного мастера Яана, тоже узнали бы пришлеца.

– И тебе привет, незнакомец, – сощурился Фредегар. – Чем можем мы услужить тебе? Быть может, ты нуждаешься в помощи?

– Нуждаюсь, – человек оглянулся на голосившего по-прежнему проповедника. – Как и он, как и все остальные на этой улице, в этом городе и во всём мире.

– Незнакомец, – Роб нахмурился. – Прости, но на сегодня мы уже услыхали загадок с преизлихом. Настало время их разгадывать, а не задавать новые.

– Верно, – кивнул пришелец. – Вы – ученики великого бога Хедина, хранителя равновесия. Вас привели сюда грозные известия, ручаюсь, ещё не до конца понятные вам…

– Поистине, незнакомец, тебе известно очень многое, – сквозь зубы процедил Фредегар.

Тот печально вздохнул, разведя руками.

– Это не мой выбор, доблестные. Это моя судьба и моё предназначение. Слова мои покажутся вам поистине странными, но… я тут, чтобы помочь вам, во-первых, спасти Хьёрвард и, во-вторых, остановить того, кого именуют Спасителем, – взгляд его отяжелел.

– Кто ты? – в упор спросил Робин. – Твоё имя, прозвание, откуда ты?.. Как нашёл нас?

– В разных мирах меня звали по-разному…

– Это мы слышали много раз, – перебил Роб. – Прости, незнакомец, но мы спешим.

– Понимаю, – кивнул молодой человек, – тогда зовите Фиделисом. И я здесь, чтобы остановить Спасителя.

– Но всё-таки, кто ты? – теперь спрашивал уже Фредегар. – Мы ощущаем в тебе силу, странную силу, но… ты чародей?

– Можешь назвать меня так, хотя волшебничество – не моё ремесло. Я искал вас, я знал, что хранитель равновесия Вселенной не оставит Хьёрвард без внимания, что он непременно пошлёт помощь… И вы, конечно же, рано или поздно окажетесь здесь, возле самого средоточия… возле того, что… В общем, мне надо было только ждать. Я так понимаю, что вы здесь не одни, друзья?

– Мы не одни, – медленно кивнул Фредегар. – Нет смысла скрывать это, уж раз ты догадался, кто мы такие, Фиделис.

– Как и вы, я умею читать силу, – грустно улыбнулся тот. – Идёмте, я многое должен вам рассказать…

* * *

– Не скрою, иное в моей истории покажется вам невероятным и даже невозможным. – Они сидели в «Кровавой Секире», знаменитом трактире на набережной Бирки. – Однако начинается она далеко отсюда, в совершенно обычном мире, и очень, очень давно. Я родился… и знал, что это не я.

– Как так? – Фредегар отхлебнул пива. На столе перед половинчиками стояли глиняные тарелки с дымящимися колбасками, молодой картошкой, щедро посыпанной укропом, и внушительные пенящиеся кружки эля.

– Вот так, – развёл руками Фиделис. – Я не сразу понял, кто я есть и зачем, тогда только знал, что со мной всё не так. У меня был дар к магии, но магии светлой. Излечить, изгнать злого духа, особенно если ему удалось овладеть чьим-то телом. Отец мой был искусным плотником; я учился у него, но тянуло к иному – лечить, помогать несчастным… – говоривший помедлил. – И вот… однажды… мне было всего двенадцать, но вся округа уже считала меня искусным лекарем… меня позвали в дальнюю деревню – а семейство моё перебралось тогда уже в небольшой городок – позвали к умирающему от чёрной смерти, от чумы, позвали слишком поздно, я понял это по описаниям… но пошёл всё равно, потому что уже знал, что это такое и что, если я не остановлю заразу, вымрет вся округа. Родителям и братьям я ничего не сказал, только сестре, Софии… мы ехали весь день, и к вечеру лишь добрались до места. Больной, богатый купец, случился там проездом и был совсем плох. Я убедился – то была чума, и никакой врачеватель уже не помог бы несчастному. Нужно было думать о других, как уберечь их от напасти; я начал творить чары, не обычные свои, а именно чтобы уничтожить все зачатки эпидемии, уже распространявшейся вокруг…

Он перевёл дух, глотнул из кружки с простой колодезной водой. Пива он не пил.

– Я видел, что купец успел заразить многих в деревне, всех своих слуг и спутников. Мне стало страшно, я видел жуткие картинки в книгах по целительству, какие доставлял мне отец, гордый моим даром и надеявшийся, что я сделаюсь богатым и важным доктором, – Фиделис чуть улыбнулся. – Но не в этом дело. Я испугался, но начал творить чары, по наитию, без понимания, что и как я делаю, меня просто несло, сила сама находила себе форму… мне было очень страшно за всех, страшно, как никогда в жизни. И вот… когда я закончил заклятие, воздух вокруг, по всей деревне и по тракту, где прошёл караван больного купца, вдруг наполнился словно роями светляков. Я знал, что мои чары подействовали, что это горит невидимая простому глазу зараза… и ещё я понял, что умираю. Простите, что так подробно говорю об этом, но… но кто я в действительности, я не знаю и сам. Знаю лишь одно, – взгляд его сделался режущим, – что я должен остановить Его.

Не требовалось уточнять, кого именно.

Фиделис умолк, допил воду.

– Когда я умирал, то увидел вокруг себя всю необъятную вселенную, все её миры, и огненные границы, и неведомый Хаос за их пределами. И увидел тень, сущность, что двигалась от мира к миру и… миры после этого обращались во что-то совершенно иное. Мне опять стало страшно, так страшно, что от этого ужаса я очнулся. К тому времени купцу стало легче, он поправился, не заболел ни один из его людей, я отправился домой, нагруженный подарками, провожаемый благословениями… а сам думал всё об этой тени, что ползла из-под одного неба к другому. И, друзья мои, я боялся. Не стыжусь признаться в этом. – Он печально улыбнулся. – Мечи и копья никогда не были моей сильной стороной. Я мог вылечить, мог помочь… но и только.

Фредегар и Роб слушали как заворожённые. Странный незнакомец не лгал – в этом они были уверены.

– Моя семья была очень довольна, – продолжал вспоминать Фиделис. – Меня даже послали учиться в большой город, в настоящую академию. Об этом много говорить я не стану, скажу лишь, что и впрямь получил сперва короткий жезл ученика, потом – четвертьпосох подмастерья, затем – полупосох мастера, а закончил уже с полным посохом магистра. Но потом… – он замялся.

– Прости, почтенный, – осторожно воспользовался паузой Робин. – Но скажи, в твоём родном мире веровали в Спасителя?

– О да, – отозвался Фиделис. – Он приходил к нам. И был, как водится, казнён по какому-то недоразумению в совершенно незапамятные времена. Само собой, он оставил по себе могущественную церковь и книги, почитаемые священными, там говорилось о Его втором пришествии, когда он воздаст каждому по справедливости и дарует жизнь вечную. Мои родители были исправными прихожанами. Я же… меня охватывала дрожь, когда я думал о Нём. Потому что я видел Его, шагающего под разными солнцами, разными дорогами, я не мог не думать, насколько же это неправильно. Мир оставался после этого мёртвым, и души его обитателей исчезали бесследно, где-то в утробе Спасителя.

– Мы это заметили, – мрачно согласился Фредегар, отправляя в рот последний кусочек сочащейся соком жареной колбаски.

– Но это не повод не отдать дань этому прекрасному пиву, – Роб опрокинул кружку.

– Ты прав, досточтимый, – согласился Фиделис, поправил длинные волосы. – Но дослушай мою историю, прошу тебя. Случилось так, что Он… и в самом деле явился к нам во второй раз.

Оба половинчика разом перестали жевать.

– Я тогда был таким же, как сейчас, – развёл руками рассказчик. – Мне исполнилось двадцать пять, я получил длинный посох магистра, первым из моих однокашников, и вообще куда раньше, чем положено, обычно-то магистрами становились к пятидесяти… И тут началось. – Его лицо омрачилось, брови сдвинулись. – Можно много рассказывать об исполнившихся пророчествах и свершившихся предсказаниях, о том, как начались страшные бедствия, мор, глад, как вернулась чума… – Он перевёл дух, лицо сделалось совершенно мёртвым. – Я метался от города к городу, от селения к селению… я спасал одного, а за поворотом меня ждали десять скончавшихся. Потом сто. Потом тысяча… Я уже не успевал, ничего не мог успеть, мною овладело сперва отчаяние, а потом бешенство, я проклинал свой дар, бесполезный в бою, я… – Он схватил опустевшую кружку, поморщился, со стуком поставил на место. – Потом реки потекли вспять, начали извергаться огнедышащие горы, воздух наполнился серой, так что невозможно становилось дышать; люди умирали десятками тысяч, и от свирепствовавших болезней, и от безумцев, пытавшихся кровавыми жертвами умилостивить неведомых «богов»… Умерли мои родители, братья, сёстры, умерли все соседи, а я продолжал уже не метаться, но тащиться без смысла и цели, хоронил мертвецов, как мог, хотя это и было бессмысленно, трупов скопилось слишком много.

Следом за людьми умирать стали и звери с птицами, вороны падали с небес, бродячие псы застывали в канавах; мир превратился в огромное кладбище, а я по-прежнему оставался жив.

Он взглянул в глаза невысокликам.

– Помните, я совсем недавно говорил, как умирал, спасая заболевшего чумой купца? Так вот, после этого, когда Спасителевы ангелы носились над моим миром – наверное, собирая души, а может, что-то ещё, – я вдруг понял, что не умру. Что мне нужно оставить мой родной мир, закрыть его могильной плитой и идти дальше, потому что… потому что в меня верили, несмотря ни на что, те, кого я лечил в те последние дни. Им становилось легче, они… благодарили меня. А потом уходили. Я, как мог, облегчал им это, тем немногим, с кем оказался рядом. И ощущал, как что-то растёт внутри, сила или не сила, но, наверное, надежда. А потом настал миг, когда я понял, что мой мир умер, весь, все живые существа в нём, от мельчайшей мошки до самого могучего дракона, более не дышат и не чувствуют. Я понял это и пошёл прочь; и не сразу понял, что мир мой остался позади, а сам я иду через то, что вы именуете Межреальностью.

Так начались мои странствия. Не знаю, наверное, меня можно было назвать «магом». Я творил какие-то чары, направляясь от одного мира к другому, порой встречал иных наделённых силой на этих путях, но… Я приходил в мир и старался помочь – предотвратить его «спасение». История эта долгая, и все подробности вам едва ли интересны; но я не преуспел. Я пытался учить – во многом схожему с тем, что говорится в книгах именуемого Спасителем, но об этом тоже нет времени говорить сейчас. Мне казалось, что там, где меня слушают, именуемый Спасителем порой отступает, ищет другие пути, откладывает своё «пришествие» на потом. Простите, что речь моя поневоле сбивчива; я видел, как растёт сила Спасителя, как Хаос, нашедший новый способ проникать в наш дом, расшатывает его основы, внушает людям ужас, вызывает желание, чтобы хоть кто-то, но защитил их. Так Спаситель становится могущественнее.

– И потому ты нашёл нас?

– Да, мой добрый невысоклик. Я видел, что могучие боги, рекомые Хедин, Познавший Тьму, и Ракот Восставший, пытаются сохранить баланс и равновесие. Но я видел также, что они не выступают против Спасителя силой оружия – до недавнего времени. До того, как случилось то, что случилось, в мире под названием Мельин, откуда, несмотря на страшные катастрофы и жертвы, Спаситель был вынужден отступить. После этого я… – он потёр лоб, – оказался здесь. Потому что Спаситель больше не желал ждать, Он действовал, и действовал совершенно иначе. Я видел, как Он родился, как пришёл в Хьёрвард. Я думал, что теперь должно пройти много лет, пока Он вырастет, развернёт своё учение, сторонников, церковь… но что-то изменилось. Время словно разделилось, я… не знаю как. Теперь на площадях появились – вы сами видели – проповедники Его второго пришествия, последних дней и всеобщей катастрофы. Такого не может быть, такого никогда не бывало! Это значит, что Он потерял терпение – если у такой сущности вообще есть терпение.

– А что там было такое про армию мёртвых? – осведомился Фредегар.

Фиделис покачал головой.

– Думаю, монах прав. Думаю, это как раз и есть то новое, что сумел использовать Спаситель. И потому, добрые ученики бога Хедина, я и стал отыскивать вас. Я врачеватель; я стараюсь говорить людям о добром. А остановить воинство мёртвых можете только вы.

Половинчики согласно кивнули.

– Я готов отправиться с вами и помогать всеми силами. Повторю, я не знаю Его планов, Он поменял их полностью; боюсь, что с приближением этой неживой армады нас ждут восставшие мертвецы, марширующие скелеты, упыри, вылезшие из могил, и прочие прелести. Нам надо спешить, добрые половинчики. Отведите меня к остальным; дайте весть вашему наставнику, быть может, он сможет помочь? Ведь судя по тому, что о нём рассказывают, мир Хьёрварда ему не чужой…

– Идём, – решительно сказал Фредегар, со стуком ставя на стол пустую кружку. – Учитель, великий Хедин, должен услышать всё. А ты, в свою очередь, должен рассказать нам больше.

* * *

– Так что же нам делать? – рыцарь Леотар обвёл взглядом соратников. Фиделис скромно молчал, отставив кувшин с водой, по бородке ещё стекали капли; горло пересохло после долгой речи. – Искать этого младенца, сына некоего мастера Яана? Искать проповедников, что смущают народ, искать, откуда они появились? Что? Аэтерос ощутил магическую аномалию где-то здесь, в округе; мы её пока не нашли, значит ли это, что искать её уже поздно? Фиделис, не знаю, кто ты и что ты, но – спасибо тебе за рассказ. Быть может, нам удастся спасти многих и многих.

– Я на это надеюсь, – кашлянул тот. – Раньше мне удавалось… отсрочить Второе Пришествие, но, похоже, Спаситель быстро учится.

– Так что же, получается, Он успел родиться, вырасти, собрать последователей, нарваться на казнь, воскреснуть и пообещать Своё возвращение? – прорычал варлок Болг, ударяя в пол посохом. – И всё это за считаные дни? Скажи, почтенный, когда ты видел этого ребёнка?

– Праздник наречения имел место восемь дней назад, – Фиделис откинул упавшие на лицо волосы. Взгляд его был скорбен и тёмен. – Ты прав, почтенный орк, всё это случилось за седмицу и ещё сутки. Не спрашивай меня как. Время мне неподвластно, так же, как и я каким-то образом, после гибели моего родного мира, сделался неподвластен ему.

– Тогда идём, – гибко поднялась лучница Мьёлль. – Навестим этого самого мастера Яана. Поглядим на его дитя.

Радужный змей утвердительно свистнул, старый мормат, притаившийся в углу, приподнялся над полом, шевельнул щупальцами.

– Найти. Устранить. – Как всегда, по разделениям проговорил он.

Вампир и гоблин дружно переглянулись и так же дружно кивнули.

– В чрезвычайных обстоятельствах действенны только чрезвычайные меры, – отчеканил вампир, гордо задирая острый подбородок. – Мы ученики великого Хедина, Познавшего Тьму, и не пристало нам прятаться за красивые фразы, когда на волоске целый мир.

– Великий Хедин как раз и учит нас, что цель должна определять средства, а не оправдывать их, – заспорил рыцарь Леотар.

– Не. Начинать. Не. Спорить. Упустить. Время. Всё. Потерять.

– Совершенно согласен с нашим дорогим морматом! – поспешил заявить вампир.

– Давайте мы сходим к мастеру Яану, – вызвался Фредегар. – Только мы с Робом, для начала. Всё равно пока здесь, в Бирке, атаковать некого.

– Мы пока не знаем, кого атаковать, – поправил невысоклика гоблин.

– Зато знаем, что на Хьёрвард идёт армия мёртвых, – осторожно вставил Фиделис. – Я чувствую, мне вообще это удаётся – ощущать смерть, словно, – он поморщился, – словно грифу-падальщику.

– Насчёт этой «армии», – ухмыльнулся молчавший до этого орк Горм, опиравшийся на исполинскую секиру, – волноваться не надо. Мы вдесятером выстояли против армады быкоглавцев с их магами, что нам какие-то мертвецы!

– А кто ими предводительствует? – осведомился рыцарь. – Подробности, мне нужны подробности!

Фиделис с досадой покачал головой.

– Мне это не открыто. Я вижу, что они идут, но детали – прости, доблестный Леотар.

– Ты знаешь, что нужно делать, почтенный? – воззрился на Фиделиса варлок.

– Частично, – вздохнул тот. – Кто-то должен задержать армию мёртвых. А кто-то – отыскать ту самую «аномалию» здесь, в Хьёрварде, о которой говорил ваш Учитель.

– Мертвяки – это про нашу честь! – громыхнул Горм, от души врезав древком секиры об пол, так, что подскочил даже массивный стол. – А вы тут разберитесь, друзья, – обратился он к половинчикам. – Разговоры разводить – не по мне, да и кто рискнёт, – он ухмыльнулся, показав внушительные клыки, – с орком тут разговаривать? А вот вы – другое дело. Невысокликов все любят, как котиков. Вы милые.

Собрат Горма, варлок Болг, аж согнулся от хохота.

– Сам ты милый! – завопил Роб, вскакивая.

– Тихо, братец, тихо, – урезонил его Фредегар. – Старина Горм совершенно прав. Мы с тобой и сражаться можем, и говорить, ну а он, бедолага, только секирой махать. Помнишь, дружище орк, что случилось, когда ты к эльфочке Ранистаэль подкатился? Она по незнанию аж чувств лишилась, бедная.

Собрание засмеялось, и даже сам Горм ухмыльнулся беззлобно.

– Да, мы таковы! Нам бы секиру в руки да в бой, а словеса плести – эльфье то дело, ну и ваше, малыши.

– Тогда так и порешим, – поднялся Леотар. – Оставайтесь здесь с почтенными Фиделисом, Фред и Роб. Вы сообразительные, придумаете, как быть. А нам, остальным, – привычное дело. Ввосьмером против тысяч. Как всегда.

– Как всегда, – Мьёлль поправила косу, словно охорашиваясь перед свиданием.

– Как всегда, – гордо расправил плечи вампир.

– Как. Всегда, – согласился мормат.

– Тогда в дорогу, друзья.

– И да хранит вас всё, что может хранить. – Фиделис, встав, осенил их всех широким жестом, чем-то напоминавшим знамение Спасителя, знак верующих в него, но и в чём-то неуловимо иным. – Идите с миром и принесите его нам.

* * *

Розовый кристалл в руке рыцаря Леотара запульсировал мягким светом, в нём словно ожили огоньки многочисленных светляков. Небольшой отряд подмастерьев выбрался из Хьёрварда обратно на просторы Межреальности; огромный мир лежал как бы под ними, и как, казалось, могли они его защитить, удержаться против целой армады мёртвых? Здесь ведь не было заранее свёрнутого тугими узлами пространства, как в Обетованном, где им оставалось лишь защищать узкие места, где они и впрямь могли остановить тысячи и тысячи? Межреальность огромна, знающий всегда найдёт пути, и никакие стены уже не помогут.

Опытные воины, подмастерья Познавшего Тьму это прекрасно понимали.

– Я слетаю на разведку, – вызвался вампир. – Хотя и так чую – они близко, совсем близко.

– Вот и отлично. – Болг встряхнул посохом с набитыми на него черепами. – Что может быть лучше мертвяков? Только ещё больше мертвяков!

– Надо атаковать, – тихо проговорила Мьёлль. – Иначе они нас просто обойдут.

– Именно, – кивнул Леотар. – Нам нужен их предводитель. Аэтерос обещает помощь Арбаза, Креггера и остальных, как только они подоспеют. Нам надо продержаться, правда неведомо сколько. Сам Учитель сказал, что тоже поспешит на помощь.

– Нечего считать, когда кто успеет! – рявкнул Горм. – Будем драться! Сталью и магией! Мы лучше всех, никто не сравнится с нами! Мы ученики великого бога Хедина, и кто устоит перед нами?!

Ответом ему был дружный победный клич.

– Тогда вперёд, друзья. – Рыцарь Леотар закинул на плечо двуручный меч-гигант и зашагал прямо сквозь Междумирье. Над ним пронеслась громадная летучая мышь – вампир отправился на обещанную разведку.

* * *

– Вот он, двор мастера Яана, – указал Фиделис невысокликам.

Двор был как двор, обычный для зажиточного ремесленника в торговом городе. Высокие добротные клети, ровные брёвна, длинный резной конёк на крыше; можно жить да радоваться.

– А аномалия? Аномалия-то где? – волновался Робин.

– Не здесь, – покачал головой Фредегар. – Она вообще нигде не чувствуется, знаешь, как костёр: отгорел и угас. Может, это как раз тот процесс, о котором говорил ты, досточтимый, – что Спаситель успел родиться, и вырасти, и всё создать, и умереть, и воскреснуть – и всё за семь дней и ещё один.

– А теперь Он сделал своё дело и ушёл, – предположил его товарищ.

– Может быть. Или, наоборот, ждёт армию мёртвых, чтобы дело докончить. Ну, нечего торчать на виду, заходим!

Подмастерья Хедина облачились в лучшие одежды. Расшитые серебром по зелёному плащи, широкие узорчатые пояса, на виду – золотом украшенное оружие. Ни дать ни взять – или почтенные негоцианты, или уважаемые мастера. Босяки, которым и створку не приоткроют, так не ходят.

Собаки насторожились, но гавкнули негромко, просто оповестить своих, что, мол, пришли, но не со злом.

– Меня псы любят, и кошки тоже, – улыбнулся Фиделис.

Половинчики и он остановились, как подобает вежливым гостям, едва ступив во двор. В окнах второго этажа мелькнуло женское лицо, потом распахнулась дверь на высоком крыльце.

Накидывая плащ, появился рыжеволосый конопатый юнец.

– Что вам угодно, почтенные? Мастер Яан ни с кем дел не ведёт. Сейчас такое время…

Паренёк был, скорее всего, одним из старших учеников. Взгляд его упал на богатые плащи Фроки с Броди, на самоцветы в рукоятях коротких мечей, специально выставленных на обозрение.

– Мы давние покупатели мастера Яана, хотя лица наши он едва ли помнит, – вежливо поклонился Фредегар. – Мы слышали, что недавно у него родился сын, и, хотя праздник наречения уже миновал, хотели бы поздравить досточтимого хозяина.

Парнишка вдруг побагровел и насупился.

– Вы, наверное, ничего не знаете…

– Нет, приятель, – развёл руками Фроки. – Мы лишь хотели…

– А ветвей омелы над воротами вы что, не видели?! – вдруг злобно прошипел юноша.

– Нет… – растерялся Броди.

– Кто-то умер, – услыхал Фроки шёпот Фиделиса.

– Сын мастера Яана скончался два дня назад, – бросил паренёк. – А теперь уходите отсюда. Не то собак спущу!..

* * *

Колонну мёртвых душ вампир заметил издали, как и положено такому, как он. Воинство перечеркнуло Межреальность серой лентой, она резала пространство, подобно мечу, прокладывала себе дорогу там, где другой повернул бы назад.

Во главе воинства и впрямь двигалась величественная фигура в чёрной броне, с исполинским чёрным же мечом. Вампир сложил крылья, камнем рухнул в заросли.

Живые руки-ветки хищных кустов зашипели от гнева, но испуганно раздались в стороны, такая добыча была им не по зубам.

«Кто же ты такой?» – думал вампир, напряжённо вглядываясь в угрюмо и мерно марширующее воинство. Чёрная броня, казалось, не выпускала наружу вообще ничего, никаких эманаций, на которые рассчитывал дозорный; вампир, в свою очередь пошипев от злости, вновь расправил крылья.

…Войско быломногочисленно. И двигались в этом потоке не просто какие-то там скелеты с разупокоившихся погостов, на которых вампир втайне надеялся, – нет, шли именно души мёртвых, души, источенные, измученные веками заключения в царстве Хель.

Не только, конечно, там – вампир ощущал и других, из иных миров. Но тех, что жили и умерли в Хьёрварде, оказались недостойны Валгаллы или залов Фригг, было тоже очень много.

Кем бы ни был этот предводитель, он, похоже, сумел взломать немало покоев посмертия. Что логичным образом делало наиболее вероятным кандидатом Водителя Мёртвых Яргохора.

Похож, да, очень похож… – припоминал вампир. А что касается душ – трудно сказать, какими они покинули свою вековечную тюрьму, но сейчас, сделав круг по Упорядоченному, побывав неведомо где и возвращаясь обратно к родному для многих из них миру, они шли изменившимися и преображёнными. Наверное, увидь их Ракот, он заметил бы немалое сходство со своими новыми Легионами Тьмы. Души мужчин, женщин, детей утрачивали исходные черты, вытягивались, удлинялись; руки и ноги становились тонкими, пальцы – и вовсе подобны волосам.

Но каждое прикосновение таких «волос» грозило неминуемой гибелью.

Другие изменились ещё сильнее, обернувшись колышущимися тенями, где только и видны были провалы глаз и рта, непропорциональные, заполнившие почти весь «лик» призрака.

Враг бестелесный всегда куда опаснее воплощённого, одетого плотью. Все ученики Аэтероса знали тот случай, когда Учитель, отбиваясь на осаждённом Хединсее, наделял атаковавших его призраков плотью; но подобные чары не смог бы исполнить ни один из их отряда. Придётся измыслить что-то похитрее.

* * *

– Младенец, сын мастера Яана, умер… – Фиделис мрачно глядел себе под ноги, пока он, Фредегар и Робин дружно шагали вверх по улице, к большому храму Упокоения Душ. Его воздвигли в незапамятные времена, ещё при владычестве Древних Богов Асгарда, и посвящён он был милосердной Фригг; потом боги пали, в храме обосновались жрецы пресветлого Ямерта, строили, достраивали, перестраивали; но потом и им пришлось уйти. Последователи Хедина, Познавшего Тьму, не стремились в шумные города, предпочитая «истинность уединения»; и как-то так само собой вышло, что храм сделался посвящённым просто памяти ушедших.

Особенно тех, кто ушёл безвременно, и тех, кто прожил совсем немного.

В обширных храмовых садах хоронили детей.

…Половинчикам и Фиделису не задали никаких вопросов, приняли взнос в храмовую скарбницу и указали на участок, где хоронили в последние дни.

Маленькая могила нашлась быстро. На неё ещё не успел лечь тяжёлый камень, лишь временная плита из обожжённой глины с выдавленными в ней рунами. Яан Калессон, сын Яана Калессона и Марты Орвендоттир.

– Что теперь? – Фиделис сумрачно глядел на половинчиков, деловито расставлявших магический инструмент. – Вы разве некроманты?

– Некромантию Аэтерос не приветствует, – отозвался Роб. – Но она нам и не нужна.

– Нам нужно понять, что это за оболочка, которую Спаситель, судя по всему, сбросил, словно змея кожу.

– И нет ли какой связи, до сих пор с Ним остающейся.

Фиделис развёл руками.

– Я лекарь. И, хотя множество раз мне приходилось закрывать глаза умирающим, хотя я столько веков враждую со Спасителем и сама смерть отказывается меня принимать, – я не вижу, как это может быть…

– Источник, – кратко отмолвил Фредегар, перекусывая вощёную нитку, какой связывал вместе аж четыре рунных камня, символами наружу.

– Источник чего? Простите меня, достойные невысоклики, я понимаю, бог Хедин не берёт в ученики кого попало, вы знаете об этом куда больше меня…

– Спаситель всегда поступает одним и тем же образом. Верно?

– Ну, верно…

– Рождается в мире. Растёт. Учит. Создает церковь, пишет священные книги. Потом погибает несправедливой смертью, – принялся втолковывать половинчик. – Оставляет пророчества; когда они исполняются – приходит и спасает. Так?

– Так, – кивнул Фиделис, лицо напряжённо и внимательно.

– А теперь всё пошло наперекосяк. Магическая аномалия, вспышка, которую ощутил наш Учитель; семь дней и ещё один, потребовавшиеся Ему, чтобы всё совершить, хотя нет по-прежнему ни церкви Его, ни многочисленных последователей, ни храмов, и книг священных никто не видел. Ни чина клириков, ни святых отшельников, ничего.

– Только безумные проповедники, – вставил Броди.

– Только они, – согласился его товарищ. – Такое невозможно без прямой индоктринации; без того, чтобы взять – и перекроить души этих несчастных, как вот того, кого мы слушали. И, коль была та вспышка, была аномалия, но… в пределах понятной нам силы. Не что-то неведомое, непознаваемое, непонятное. Как, скажем, внезапный дождь среди засухи – мы знаем, какими заклятиями его вызвать. А вот если вода вдруг появится сама, из ниоткуда, вдруг заполнит тазы и вёдра…

– А разве нет таких заклятий? Чтобы вода раз – и появилась? Безо всяких дождей?

– Может, и есть. Но нам они неизвестны. И Аэтерос всегда говорил, что сотворить нечто из ничего практически невозможно, это должен быть маг, силами равный Творцу. Перенести с места на место… ну, разве что в теории, но… короче говоря, Он должен был сделать что-то традиционное здесь, в Хьёрварде. Традиционное, из арсенала обычной волшбы. Кровавая жертва и превращение останков в некий артефакт, позволяющий направить куда надо поток магии. Мы это и ищем.

– Воистину, – с уважением проговорил Фиделис, – плохо быть простым лекарем, как я!..

– Прости, почтенный, но ты такой же «простой лекарь», как я – ромашка-одуванчик, – не слишком вежливо отрезал Робин. – Ты знаешь, что очень похож на Спасителя, каким Его обычно изображают?..

– Да, – Фиделис повесил голову. – Но я – не Он! Я – лечу!.. Исцеляю в меру отпущенных мне сил!..

– Погоди, – Робин поднял руку. – Мы начинаем. И надо поскорее, пока местные жрецы не напустились на нас за какое-нибудь «осквернение могил»…

Свежее захоронение окружило два кольца рун, соединённых линиями, волнистыми, прерывистыми, зигзагообразными, среди которых не было ни одной прямой.

– Теперь смотрим, – прошептал Фредегар.

Роб обернулся – у дальнего конца погребальной аллеи появились несколько жрецов, явно направлявшихся в их сторону.

Мягкий толчок силы, и она покатилась по контуру, волна её поднималась, направляемая многочисленными рунами, ввинчиваясь в не успевшую слежаться могильную землю.

Глиняную плиту охватила мелкая, сперва едва заметная дрожь. Она усиливалась, с холмика начала осыпаться земля. Расставленные руны тоже начали подрагивать, их контуры засветились тревожно-багряным.

– Фреде…

– Вижу! Это же…

– Остановитесь! – Фиделис вдруг пинком опрокинул ближайший каменный столбик с каким-то символом. – Сейчас… восстанет… всё…

Он не договорил. Плита со скорбной надписью раскололась, обломки её обратились в труху; могила раскрылась, словно утроба, обнажая чёрное, склизкое, живое, чудовищное. И существо, вырвавшееся из этой утробы, уже ничуть не напоминало маленького Яана, сына Яана-старшего и Марты.

Шесть лап, заканчивающихся острыми когтями; хвост со скорпионьим ядом; торчащие клыки; игольчатые рога, каких не бывает у зверей, детей естественного отбора.

– Демон! – выкрикнул Роб, падая на одно колено.

Стрела сорвалась с его тетивы, врезалась в бок созданию, высекла сноп зеленоватых искр из чёрной чешуи; древко сломалось, словно схваченное незримыми пальцами, но наконечник и ещё добрая пядь прочного дерева погружались в рану, вгоняемые каким-то заклятием.

Фредегар ответил тоже, но не стрелой, а чарами, стремительными, тщательно свитыми, впившимися в морду и суставы демонической твари, вспыхнувшими голубой сетью.

Демон рухнул на землю, забился, яростно грызя путы. Броди выстрелил вторично, вгоняя зачарованный оголовок точно в место первого попадания. Древко пронзило тварь насквозь, покрытое тёмной кровью острие высунулось из другого бока.

– Кончай его, Фроки!

– Нет! – вдруг кинулся к твари Фиделис. – Нет!.. Это же пленённая душа, душа, скованная муками и ужасом, остановитесь!..

Он резко нагнулся, положил обе руки на оскаленную морду демона, не обращая внимания на острые клыки, что-то заговорил негромко.

– Он напуган. И ему очень больно. Он почти ничего не знал, только боль и страх. Его подменили, а когда он стал не нужен – зарыли здесь, насторожив ловушку… – быстро говорил лекарь, и от пальцев его начинал литься золотистый свет.

Демон задёргался, захрипел, из пасти повалила зеленоватая пена.

– Осторожнее! – Фредегар вцепился в рукав врачевателя, указывая на побежавшие от могилы чёрные извивы трещин, но тот ничего не замечал. Льющийся с его ладоней свет словно смывал грязь и налёт демонической плоти, пластами отваливалась чешуя, когти, хвост весь целиком упал наземь, зашипел, словно змея, попытался уползти, но Роб, не мешкая, пригвоздил его к земле ещё одной стрелой.

Несколько мгновений – и на руках Фиделиса лежало туго спелёнутое саваном, но совершенно человеческое тельце.

Половинчики в изумлении воззрились на лекаря.

А тот, ничего не видя вокруг, вдруг нагнулся к неподвижному личику и тихонько дунул на посиневшие замершие губы.

Тихо-тихо стало над кладбищем, и даже подмастерья, не отрываясь, глядели на творящееся перед ними чудо.

– Кха-кха, кха-а-а… – вдруг раздалось тоненькое и слабое из серых обмоток.

У Роба широко раскрылись глаза, у Фредегара, напротив, сузились.

– Кха-ха-а-а, – плакал ребёнок, как и положено плакать голодному младенцу.

– Не может быть, – выдавил из себя Броди.

Фроки лишь остолбенело пялился на происходящее.

Фиделис осторожно поднялся.

– Его надо отнести матери, он есть хочет.

Половинчики всё-таки не зря были подмастерьями Познавшего Тьму. От шока и неожиданности они оправились быстро. Нет, они знали, что можно, при особых условиях и очень редко, вырвать отмеченную судьбой душу из Серых Пределов, из царства мёртвых. В конце концов, разве не проделал такое Аэтерос с Хагеном, таном Хединсея, и с Сигрлинн, великой волшебницей? Но то всё-таки были и впрямь случаи из ряда вон – Сигрлинн вообще не была смертной, хединсейский тан… наверное, тоже, если Зерно его Судьбы было извлечено из общего Шара.

Здесь же лекарь Фиделис, очень необычный лекарь, да, но отнюдь не бог, вот так запросто оживил уже два дня как мёртвого и похороненного ребёнка. Вдохнул жизнь обратно в него, очистил от скверны, играючи стряхнул с него демоническую плоть!..

– Кто ты, господин?.. – вырвалось у Броди.

Последняя буква «н» у него получилась почти неслышимой.

– Наверное, прежде всего – лекарь, – обернулся тот. – Но не спрашивай, «кто ты», ибо этого не знаю я и сам.

От раскрытой могилки, от чёрного мокрого зева, по погосту бежали и бежали трещины, земля расходилась, начали падать скромные надгробия. Половинчики привычно и быстро встали спина к спине, но целитель с младенцем на руках спокойно шагал к выходу с кладбища. Торопившиеся им навстречу жрецы быстро сообразили, что происходит, и, надо отдать им должное, оказались далеко не трусами.

Правда, один из них с воплем: «Некроманты! Некроманты ужасные, кошмарные некроманты! Ужаманты некромарные, некросные кошоманты!..» – кинулся прочь, надо полагать, за подмогой.

Остальные споро встали в круг, замахали руками – слабые маги, очень слабые, если требуются настолько размашистые жесты.

– Пошло-поехало, – сквозь зубы процедил Фредегар. – Снова-здорово…

– На колу мочало, начинай сначала, – подхватил и Роб.

– За мной, друзья, за мной! – обернулся лекарь.

– Куда?! Куда «за тобой», тут весь погост сейчас разупокоится!..

– Земля отдаёт своих мертвецов, – услыхали невысоклики бормотание целителя. – Он торопится, Он очень торопится…

– Ты можешь их задержать? Нам нужно время – огненные заклятия…

– Сейчас начнётся по всему Хьёрварду. – Фиделис шагал всё быстрее, то и дело нагибаясь к свёртку, что-то шептал переставшему плакать младенчику. – Они чуют приближение собратьев. И Его чары тоже работают.

– Чары? Именно чары? – с надеждой воззрился на врачевателя Фредегар. – Чары можно развеять, можно перебить, можно…

– Надо остановить тех, кто наступает из Междумирья. – Фиделис закутал малыша в свой плащ. – Вы не слышите доносящегося оттуда зова, но я – слышу.

– Всё равно, этим тоже тут разгуливать нечего, – Фредегар выхватил короткий меч, крутнулся, рубанул по вылезающему из могилы неупокоенному, свежему, недавно погребённому, которого едва коснулось тление.

Ребёнок. Девочка. Длинные разметавшиеся волосы, мутные глаза широко открыты, и в них – всегдашняя, неутолимая ненависть мертвяка к живому. Меч Фредегара снёс голову трупу, тело обвалилось обратно в раскрывшуюся яму, однако невысоклик знал, что это ненадолго.

Мечами орду неупокоенных не остановишь, только слегка задержишь.

Броди одну за другой выпустил три стрелы, срубавшие сразу по дюжине поднявшихся из могил; они словно нанизывали мертвяков на призрачные нити алого, как кровь, огня. Тела их валились и дёргались, отлетали руки и головы, а стрелы, описав круг, возвращались к пославшему.

– Не трать даром силы, отважный Робин!

Жрецы бросили бесполезное занятие – им не удалось задержать толпу ходячих трупов и пришлось попешно бежать. Дорога к воротам кладбища оказалась перерезана, мертвяки скапливались у створок; похоже, убегавшие адепты Храма Упокоения Душ успели задвинуть засовы, оставив «некромарных ужамантов» наедине с голодной толпой свежих зомби.

Врачеватель, однако, ничуть не растерялся.

– Сюда!

Кладбище ограждала высокая каменная стена, аккуратно оштукатуренная, высотой в полтора человеческих роста. Фиделис остановился, бережно прижимая к себе запелёнутого в его плащ ребёнка.

– Продержитесь немного. Я постараюсь дотянуться до этих несчастных.

Подмастерья не задали ни одного вопроса, молча глянули друг на друга и встали плечо к плечу. Роб наложил стрелу на тетиву, Фредегар что-то шептал, сощурясь и глядя на стремительно приближающуюся орду.

А это была именно орда. Могильные камни рухнули, земля расплескалась, ямы раскрылись. Иные из неупокоенных шагали, подобно обычным людям; другие же, особенно умершие во младенчестве, бежали на четвереньках, и весьма быстро.

– Остановите их!

Сказано было таким тоном, что у половинчиков и мысли не возникло перечить.

Пальцы Роба разжались, упругий толчок силы слился со звонким щелчком тетивы по кожаной манжете на левой руке. Фредегар скрутил кисти в сложном жесте, помогая направить поток силы; пущенная его товарищем стрела пробивала одного мертвяка за другим, а в оставленные ею раны, из которых уже не могла политься кровь, ворвалась высвобожденная половинчиком сила.

Неупокоенные стали лопаться, словно перезревшие груши.

* * *

– Яргохор. Всё, как описывал Аэтерос, – рыцарь Леотар стоял, опершись на двуручный меч, и вглядывался в приближавшуюся серую ленту – или, скорее, змею – мёртвого воинства.

– Водитель Мёртвых Хьёрварда возвращается назад… – лучница Мьёлль задумчиво поглаживала изгибы своего оружия.

– Наше дело – устроить так, чтобы он-то как раз назад и не вернулся, – захохотал орк Горм. – Надо же, столько веков водить души к царству Хель, потом сгинуть куда-то, и лишь для того, чтобы опять идти на Хьёрвард войною!

– Шутки у тебя, орчище… – поморщилась Мьёлль.

– Хватит. Говорить. Пора. Выступать.

– Наш дорогой летучий друг совершенно прав, – ввернул вампир. – Выступать действительно пора. Они прут совершенно ни о чём не заботясь, ни тебе авангарда, ни флангового охранения. Словно уверены, что никто и приблизиться к ним не дерзнёт.

– Мы ученики Аэтероса. Мы дерзнём, – тряхнул посохом Болг.

…Они рассыпались, разбившись на пары, растянулись вдоль густых и высоких зарослей Межреальности, стараясь вызывать не слишком большой интерес у хищных кустов. Яргохор, похоже, и впрямь ничего не опасался, он вёл поток душ так же, как некогда их бесконечные караваны по безрадостным полям Гнипахеллира, где на него никто не посягал.

Хотя нет, ведь тан Хаген как раз это и проделал…

Рыцарь Леотар и лучница Мьёлль – им выпало завязывать бой. Мечник последний раз проверил снаряжение, доспехи и вышел из-за укрытия, прямо перед самим Водителем Мёртвых.

Конечно, души умерших – это не обычные пешцы, по которым можно ударить из крепкого места.

Однако их тоже можно заманить в засаду.

Рыцарь Леотар, в роскошной броне, сиявшей, словно утренняя звезда, высоко вскинул меч и преградил дорогу Яргохору.

– Остановись, безумный! – крикнул он на языке Восточного Хьёрварда. – Остановись, неужели ты разрушишь свой собственный дом?..

Водитель Мёртвых не ответил, просто продолжал шагать прямо на рыцаря.

Леотар был готов. Его меч поднялся в позицию, клинок ярко засветился, словно выкованный из одних солнечных лучей.

Сила послушно устремилась по стальным жилам оружия, поток яростного сияния ударил прямо в залитую тьмой прорезь глухого шлема; Водитель Мёртвых пошатнулся, вскинул руку, заслоняясь – таким человеческим, таким живым жестом, словно простой смертный.

Ряды его бестелесных воинов не остановились, однако они обтекали своего предводителя, бестрепетно надвигаясь на рыцаря.

– Во имя света! – выкрикнул Леотар, и напыщенные эти слова в его устах не казались ни патетическими, ни неуместными.

Он закрутил двуручный меч сложной мельницей, и казалось невероятно, что в тяжёлой броне можно двигаться так легко и свободно; с меча во все стороны срывались разящие короткие клинки, сотканные из солнечного сияния.

Воины Яргохора лились вперёд, словно вода. Бестелесные, они сейчас словно воплощались, их черты обрисовывались яснее, призраки становились мечниками, копейщиками, лучниками, щитоносцами.

Солнечные блики, сорвавшиеся с меча Леотара, ударили в первых, прошли насквозь, не встречая сопротивления, прорубая сотканные из серого света доспехи, и там, где их пронзили сияющие клинки, стремительно расползались пятна мрака, словно разворачивающиеся плащи, охватывая жертву; миг спустя они падали под ноги соратникам неразличимо-чёрным валуном.

Яргохор издал странный звук, что-то среднее между скрежетом и скрипом, простёр меч – и чёрные камни зашевелились снова. Трескалась тёмная оболочка, что-то жемчужно-серое, словно моллюск в раковине, плескалось в разломах, норовя выбраться на свободу.

Первые из призрачных воинов достигли Леотара, от сверкающей брони рыцаря отскочило несколько тёмных стрел, рассыпавшихся тонкой угольно-чёрной пылью. Длинное и тонкое копьё, чем-то похожее на ногу гигантского паука – заметны были даже утолщения суставов – ткнулось в закрытую кольчатым хауберком шею рыцаря, но лишь разлетелось облаком острых обсидиановых осколков, перерубленное сияющим лезвием.

Тёмный меч Ярогохора свистнул, Водитель Мёртвых не прятался за спины, сам вступая в бой.

Лучница Мьёлль, затаившаяся на самой верхотуре хищных зарослей, успокоенных лёгким касанием её заклятия, отпустила тетиву.

Стреляла она ничуть не хуже половинчиков, славных своей меткостью, или даже лесных эльфов. Оголовок, древко, перья – сорвавшееся с её лука являло собой туго стиснутые чары, в которых не было ни грана материальности; зато выглядели они совершенно обыкновенной стрелой, даже не самого высокого качества.

Меньше мгновения понадобилось стреле, чтобы преодолеть отделявшее Мьёлль от Яргохора расстояние; острие наконечника скользнуло в узкую прорезь высокого шлема; лучница не дала промаха, рука её осталась твёрдой, а глаз верным.

Но само острие, сейчас словно выкованное из тёмной стали, разлетелось снопом сияющих искр; раскручиваясь и распадаясь, исчезло древко стрелы, а потом сгинули перья. Последнее, однако, просуществовало ещё долю секунды, оторвалось, закружилось, коснулось островерхого вычурного шлема, и по тёмному железу его поползли заполненные ярким сиянием трещины.

Правда, ползли и удлинялись они недолго. Скрип и скрежет, закованная в латную рукавицу ладонь хлопнула по шлему, словно сбивая огонь, и сияние погасло, оставив лишь слабо светящуюся мелкую сеть разбегающихся изломанных линий.

Длинный меч Водителя Мёртвых вдруг вытянулся ещё больше, указывая туда, где скрывалась лучница. Его воины повиновались мгновенно, взмыла настоящая туча коротких стрел, навылет пробивая корчащиеся в муках широкие ловчие листья хищных кустов.

Мьёлль была готова. Тело в кожаном доспехе пружиной взвилось в воздух, оставляя вражьим стрелам одну лишь пустоту. Крутясь, словно подхваченный ветром сухой лист, она с немыслимой быстротой спустила тетиву ещё трижды, прежде чем очутилась на «земле», на тверди Междумирья.

Три выстрела. В приоткрывшееся горло злобного великана; в подмышку, поскольку он не успевал опустить руку с мечом; и в пах, прикрытый юбкой из стальных полос, но где её заклятие нашло бы дорогу.

Её мягкие сапожки ещё не успели коснуться дороги, а спереди, из-за спины Яргохора, грянул гром, докатилась волна потревоженной силы – гоблинские чары, как всегда, густо смешанные с механикой и алхимией. Забросили, верно, очередной взрывающийся припас.

Призрачных воителей вокруг Леотара и Мьёлль нагнуло, словно траву под ветром; устоял один лишь Водитель Мёртвых.

Сила вновь заколебалась, резко, необычно, так что у лучницы заломило виски – заработала магия старого мормата, настолько странная и непонятная, что никто из них, соратников и помощников Аэтероса, не мог и примерно понять, как он делает то, что делает.

Вступили в дело и радужный змей с вампиром; в ход пошли все знания о неупокоенности, какие только имелись у служивших Познавшему Тьму.

Длинную ленту покорных Водителю душ надлежало рассечь, разрезать на отдельные части, надеясь вырвать их из-под власти Яргохора, пока Мьёлль и Леотар отвлекают его на себя; или, во всяком случае, рассеять и разогнать, выигрывая время.

Весть Учителю уже ушла, и они не сомневались – Аэтерос сделает всё мыслимое, чтобы спасти Хьёрвард. Они могли постоять за себя, но Водитель Мёртвых набрал какую-то уж совершенно невообразимую мощь. Да вдобавок ещё и оказался на службе Спасителя!

Три стрелы Мьёлль попали в цель, там, где они ударили в броню Яргохора, расползались ярко-золотистые сияющие паутины, словно по металлу бежали многочисленные трещины; так, во всяком случае, хотелось бы думать лучнице.

От каждого удачного выстрела Водителя Мёртвых встряхивало, он отшатывался назад, но всякий раз выпрямлялся. И указывал, указывал чёрным клинком вперёд, гоня и гоня на Леотара и Мьёлль новые волны призрачных воинов.

Рыцарь усмехнулся; он сам шагнул навстречу гиганту. Его сияющий меч обернулся солнечно-светлым колесом, с такой быстротой крутился двуручный клинок, вытягиваясь и уже не уступая длиной оружию Яргохора.

– Один на один, один на один! – гаркнул Леотар, сметая со своего пути бестелесных воителей; оружие их разлеталось вдребезги, не в силах противостоять магии светлого меча.

Яргохор принял вызов – быть может, это казалось ему самым простым способом убрать с пути внезапно возникшую помеху. Мьёлль не послушала рыцаря, припала на колено, накладывая на тетиву очередную стрелу, пытаясь одновременно уловить отзвуки четырёх предыдущих – не может же этот Водитель Мёртвых быть совершенно уж неуязвим для оружия учеников Аэтероса!..

…Она не видела обычным зрением, но ощущала, как пришедшие в движение заклятия её товарищей рвут, давят, вминают в плоть Межреальности бестелесные легионы Яргохора. Самые могущественные, самые убийственные чары пошли в ход, те, что не оставляют невредимым и самого наложившего их; лучница знала, что сейчас магия (особенно мормата и вампира) пытается разорвать связь душ с их Водителем, отправить обратно в те места, откуда они им вырваны; ибо можно уничтожить неупокоенного, бредущие по погосту костяки, вырванные из векового сна, но нельзя убить бессмертную душу, нечто, посланное в Упорядоченное самим Творцом.

Можно их рассеять, можно – разогнать. А самое верное – прикончить того, кто собрал их и повёл против живых.

Призраки отхлынули от Леотара, между ним и Яргохором очистилось пространство. Мьёлль держала одну стрелу на тетиве, другую в зубах; лучница боялась, что воинство Водителя Мёртвых двинется в обход, окружая их с Леотаром.

Но Яргохор, похоже, не хотел размениваться на мелочи.

И не хотел тратить время.

Мьёлль ощутила лишь внезапно обрушившуюся на них с рыцарем тёмную волну ужаса, отчаяния, непредставимого кошмара; то самое, что «хуже смерти», сжатое в краткие мгновения.

Горе матери, потерявшей ребёнка; горе дочери, у которой на глазах изрубили отца; горе всех, кто пытался спасти родных и не преуспел, и теперь смотрит, не в силах отвести глаз, как их всех настигает гибель.

Яргохор надвигался, а справа и слева от него наползала сплошная стена призраков. Мьёлль подняла на них глаза, готовая стрелять, если они вдруг кинутся все разом, в арсенале её имелись чары на все случаи – и замерла.

Призрачные воины смотрели ей в глаза, и каждого из них она знала. Односельчане. Купцы с ярмарки. Наставник из храмовой школы – высокий, лысый, первый заметивший в ней талант разом и к луку, и к магии…

А вот и дядя Велед. И тётя… и…

И мама с отцом.

И братья с сёстрами.

Вся её семья шла прямо к ней, протягивая руки.

Ты наша, тебе место у нас, с нами.

Холодный ветер задул в лицо Мьёлль, холодный ветер с полей Гнипахеллира, с Чёрного Пути, что ведёт к вратам царства Хель. Она точно знала, что это за ветер и откуда, хотя родилась в деревеньке в совершенно ином мире на другом конце Упорядоченного.

Беги.

Кажется, это сказала мама.

Беги, пока не сделалась такой же, как мы.

…Но, конечно же, Мьёлль никуда не побежала. Она ученица Аэтероса, великого бога Хедина!.. Ученики Познавшего Тьму побеждали или умирали, но не бежали!..

…Леотар не ждал, пока ему на помощь подоспеют друзья или рядом с ним вдруг окажется сам Аэтерос. Он атаковал, как умел, молниеносным выпадом, и тяжеленный меч сейчас сделался легче пуха, словно и в самом деле выкован был из солнечного света.

Водитель Мёртвых нависал над ним, чёрный меч, длиннее пехотной пики, смотрел прямо в лицо Леотару.

Какой-нибудь обычный рыцарь, даже и принёсший обеты, наверное, имел бы право на извинительную растерянность, но не соратник Аэтероса. В конце концов, с Дочерьми Солнца было никак не проще. Тоже Древние Боги, вернее, богини…

Да и иные встречались ничуть не менее зубастые, чем этот.

Подумаешь, Водитель Мёртвых!

С клинка Леотара сорвался сияющий веер осколков света; они вонзались в тёмную броню замершего перед ним гиганта и гасли. Мьёлль молодец, эвон сколько раз попала, доспехи там наверняка надломлены…

Яргохор не попытался защититься, вместо этого острие его клинка чуть дрогнуло, и Леотару показалось, что смотрит оно, это острие, прямо ему в глаза, даже больше – в душу.

По доспехам Водителя Мёртвых разбегались светлые росчерки, искры, подобно каплям воды, срывались с извивов стали, гасли, трепеща.

А с острия чёрного клинка на рыцаря глядела смерть. И если бы только его! – этого он давным-давно уже перестал бояться, с того самого мига, как немолодой худощавый мужчина в скромном коричневом плаще, чародей, вдруг кивнул Леотару, протянул руку, и перед ними раскрылось небо.

Нет, рыцарь Леотар не боялся ни смерти, ни посмертия. Он боялся лишь одного – умереть напрасно.

Меч Водителя Мёртвых всё удлинялся и удлинялся, и срывавшиеся с клинка Леотара блики света, что успешно рубили подступавших призраков, лишь бессильно разбивались о чёрную сталь.

Они должны продержаться и выстоять, дать Аэтеросу время подоспеть с подмогой. Или, быть может, успеют Арбаз или Креггер.

Они должны продержаться.

Рыцарь знал, что его товарищи рвут сейчас в клочья ряды армии призраков, без Водителя Мёртвых не так они и сильны против них, учеников великого бога Хедина, но вот он сам…

Чёрное острие оказалось совсем близко, Леотар уклонился элегантным полуповоротом, несмотря на тяжёлые доспехи, его собственный меч взлетел, сшибся с чёрным клинком, пытаясь отбить его в сторону…

С куда большим успехом рыцарь мог бы рубить сплошной скальный гранит. Напоенный магией меч справился бы с неподатливым камнем, но иные чары, скрытые в оружии Водителя Мёртвых, оказались сильнее.

От столкнувшихся мечей брызнули снопы искр, светлый клинок Леотара зазвенел, словно закричал от ярости, и самого рыцаря вдруг пригнула к земле неведомая тяжесть.

Водитель Мёртвых слегка повернул кисть с зажатым в ней мечом, и чёрная сталь придавила Леотара; Яргохор словно и не пытался его зарубить, пронзить, а вместо этого…

Чёрная сталь коснулась рыцарского наплечника, и Леотара затопила волна непереносимой, рвущей всё тело боли. В глазах вспыхнула радуга, он закричал, не слыша собственного крика, кажется, упал на колени; и ощутил, как внутри него словно рвутся те самые поэтические «скрепы», коими, по мнению скальдов, душа «крепится» к телу.

Однако он был соратником Познавшего Тьму; Познавшего Тьму, но не отринувшего Свет. Сквозь боль и слепящую круговерть в глазах, сквозь гаснущее сознание всё равно, с редкостным упорством, пробивались слова заклятий, работали чары, высвобожденные из распадающихся талисманов; мир, что, казалось, разбился на миллион кусков, стремительно обретал прежние очертания.

…Мьёлль видела, как чёрный клинок скользнул над плечом Леотара, рухнул на рыцаря плашмя, как сам рыцарь упал на одно колено, а его сияющий меч уткнулся остриём в твердь Междумирья.

Она тоже закричала и тоже не услышала собственного крика. Стрелы срывались с её тетивы быстрее, чем в самом хитроумном гномьем метательном аппарате; лучница не зря вслушивалась и ловила эхо собственных распавшихся заклинаний, она, как могла, пыталась изменить те, что ждали своей очереди в её колчане, имея вид обычных стрел.

Каким был Водитель Мёртвых Яргохор в бытность свою обычным провожатым душ в залы Хель, она знала только по кратким рассказам Аэтероса. Учитель упоминал о нём, когда говорил о начале их пути вместе с Хагеном Хединсейским, но что случилось с этим Яргохором потом, как он оказался здесь со своим воинством, как вышло так, что он заодно со Спасителем и Тот использует его приближение для собственных целей, она не знала.

Зато она знала другое.

Её разбившиеся и рассеявшиеся заклинания, прежде чем исчезнуть, породили долгое эхо в потоках силы, и чуткое ухо Мьёлль уловило эти биения.

Водитель Мёртвых обрёл большую власть над отжившим, его сила возросла, и она незримыми цепями сковывала сейчас множество пленённых им душ; и самого Яргохора защищали сейчас могущественные чары, новосплетённые, делавшие его воплощением Смерти, необходимой и неотъемлемой частью бытия, кого не вышибешь из сущего простым огнешаром.

Первая из сорвавшихся стрел была ещё обычной, старой, из готовых, и она вновь оставила лишь пятно разбегающихся извивов света на тёмном доспехе; зато вторая – на вид неопрятная, с кривоватым древком, тощими перьями и тупым наконечником (у Мьёлль не было ни времени, ни сил наводить красоту, оттачивать заклятия до совершенства) – вторая стрела угодила прямо в щель доспеха, под наплечник, и вонзилась, глубоко погружаясь в то, что было сутью Водителя Мёртвых.

Глухой шлем Яргохора конвульсивно дёрнулся, задираясь в тёмное «небо» Междумирья; чёрный клинок дрогнул, и сам Водитель стал словно заваливаться вперёд, так, что Леотар едва успел отбить нацеленное в него острие.

Бывший некогда Молодым Богом Ястиром с грохотом рухнул на одно колено, по его доспехам скользили сияющие змейки, ныряли в тёмные щели брони, выныривали вновь. Казалось, Яргохор беззвучно кричит, содрогаясь от неописуемой и неведомой живым му́ки; его призрачные воины, однако, не дрогнули, не полились назад, напротив – их сплошная волна покатилась прямо на рыцаря и лучницу, наставив тёмные копья и вскинув мечи с топорами, сделанные точно из частей тела гигантских насекомых, пауков или им подобных.

Леотар отступил на шаг, вновь закрутил светящуюся мельницу своим мечом; Мьёлль, прикрываясь им, выпускала одну за другой разящие стрелы. Заклятия рвали ряды призраков, лопались бестелесные головы, бесплотные тела опадали, словно сорванные ветром полотнища; но чары подмастерьев разрушали лишь форму, в которую были облечены души, вырванные Яргохором из царства мёртвых, не их самих.

Гигант в тёмной броне упал на одно колено и раскачивался, прижав левую руку к шлему донельзя человеческим жестом, словно получив в драке по уху; пальцы другой оставались сомкнуты на эфесе чёрного меча, и Мьёлль, видя, что Леотар, хоть и пятится, но отражает все нацеленные в них удары, рискнула.

Она наложила на тетиву разом три стрелы. Такие фокусы сродни ярмарочным, сильного удара не будет, но лучница этого и не искала. Три стрелы, кривоватые и неуклюжие, как одна до них, с наспех изменёнными чарами, разом угодили в прикрывавшую грудь Яргохора кирасу, в те места, где уже расползлись светлые паутины; брызнули осколки железа, оно дробилось, точно стекло, в которое запустили камнем.

Доспехи разваливались, наплечники, налокотники, латные рукавицы; кираса сходила целыми пластами, словно кора со сгнившего на корню дерева. Мьёлль замерла, впилась взглядом в закачавшегося гиганта; ей казалось, ещё немного, ещё чуть-чуть, и Водитель Мёртвых просто рухнет, как уже не раз падали под её стрелами всяческие чудовища, выползшие из своих нор и убежищ.

Рыцарь Леотар помочь не мог никак – прикрывал их обоих сияющим щитом, потому что воины Яргохора по-прежнему напирали, и простая сталь остановить их не могла, и бесполезно было большинство известных рыцарю и лучнице заклятий. Великий Аэтерос избегал некромантии, а вот как бы она сейчас пригодилась!..

Там, где доспехи отвалились совсем, Мьёлль увидала лишь сплошную черноту. Потянуло холодом, сильно и резко, задул ледяной режущий ветер, и одновременно к Водителю Мёртвых потекли десятки и сотни его призрачных воителей.

Ряд за рядом они вливались в него, втягивались в составлявшую его не то черноту, не то пустоту; и лучница с ужасом увидела, как развалившаяся было броня Водителя Мёртвых стремительно восстанавливается, прорехи заполняются, ложатся причудливые завитки, выступы, резьба и шипы, и как он сам, подрагивая, но начинает подниматься с колена.

По лицу Мьёлль тёк ледяной пот, в груди сжимал когти ужас, какого она, верный воин Аэтероса, не испытывала уже давным-давно. Она слышала тихий, но от этого не менее страшный многоголосый вопль, вопль бестелесных существ, обрушивавшихся сейчас в чёрную бездну.

Что это? Откуда взялось? Яргохор был Водителем Мёртвых, но и только!.. Или это оттого, что он каким-то образом теперь заодно со Спасителем?

– Мьёлль!

Леотар отступил на шаг. Потом ещё на один. На два. На три…

Они держали Яргохора, но вдвоём они простоят тут ещё очень немного времени. Друзья должны были уже рассеять хвост его армии, заставить отвернуть, задержаться, однако Водитель Мёртвых на всё, что творилось у него за спиной, вообще не обращал внимания.

И сейчас, когда он поднялся, Мьёлль ощутила, как тяжёлый взгляд из смотровой щели шлема упирается прямо в неё.

Она не так давно оказалась среди избранной рати Аэтероса. Не так давно – в сравнении с иными гномами или эльфами, но Мьёлль не без оснований считала себя тёртой, побывавшей в передрягах и многое повидавшей. Она знала, что такое страх, и умела его обарывать.

Но сейчас её сковал даже не ужас, а тёмное, обессиливающее отчаяние.

Он неуязвим. У нас нет оружия против него. Нам его не сдержать…

…Маленькая девочка бежит прочь от горящей деревни, задыхается, но бежит, а за спиной – грубые крики и топот. Свист, удар, боль, тьма.

…Молоденькая девушка отмахивается сломанным луком от нескольких гогочущих королевских лесничих. У ног её – неопровержимое доказательство браконьерства, за кое полагается петля – молодой подстреленный олень. У неё выворачивают лук из пальцев, придавливают к земле и – нет, даже не насилуют, – в горло врезается сталь, слепящая боль, ужас, тьма.

…Молодая женщина хватает в охапку ребёнка, кидается к задней двери дома, но створки распахиваются ей навстречу, и впереди – лишь стена копий.

Хруст пронзаемой плоти, и она падает, пронзённая вместе с сынишкой сразу полудюжиной пик. Страшная мука – оттого, что малыша уже нет, – звериное отчаяние, заглушающее даже боль, тьма.

Она умирала раз за разом, и каждый раз всё было взаправду, она словно мгновенно забывала, что это лишь иллюзия, внушённая Водителем Мёртвых.

Магия истаивала и убегала, Мьёлль тянулась к ней губами, словно истомлённый жаждой – к воде, но живительная влага исчезала бесследно. Заклятия распадались, она не могла сплести даже самого простого.

Рядом с ней прошелестело что-то чёрное, смутное, пахнущее кровью. Меч Водителя Мёртвых вновь столкнулся с клинком Леотара, и на сей раз рыцарский меч не выдержал.

Мьёлль крикнула, руки рванули тетиву, стрела ударила по чёрному клинку, хоть ненамного, но отбила в сторону; лезвие рассекло шлем Леотара, но удар, что нацелен был ему прямо в лицо, лишь окровянил рыцарю ухо.

Аэтерос… где ты… мы… погибаем…

Пальцы Мьёлль сомкнулись на розовом кристалле.

Учитель!.. Помоги!..

Рыцарь выпустил из рук эфес раздробленного меча, мягким движением, несмотря на рану, выхватил откуда-то из-за спины небольшой боевой топорик с отведённым вниз «клювом», зацепил им полосу чёрной стали, кинул себя вперёд, прямо на Яргохора.

Что-то истошно и тонко завизжало в воздухе, и на затылок Водителя Мёртвых обрушилась громадная летучая мышь, меж её когтей что-то ослепительно сверкнуло, грянул гром, и шлем Яргохора разлетелся на куски.

Пустота и тьма вторично глянули прямо в глаза лучнице.

Уже падая, она выпустила кристалл и в последний раз рванула тетиву; та жалобно застонала и лопнула. Стрела свистнула прямо в сгущение мрака, в то, что было головой Водителя Мёртвых; и тот, вдруг судорожно дёрнувшись, так же судорожно дёрнул и мечом.

Чёрное лезвие врезалось в бок Мьёлль, разрубая лёгкий доспех и плоть.

Но зато рыцарь Леотар был уже совсем рядом с гигантом, и его топорик полетел, разбрасывая искры, целя туда же, где исчезла последняя стрела лучницы.

Вампир, кружа сверху, тоже ринулся в атаку, и с крыльев его тоже текла темнота, но совершенно иная, чем у Ярогохора, – тёплая, своя, в которую не страшно окунуться.

Водитель Мёртвых впервые закричал, вдруг обретя голос; и этот крик могло породить только беспредельное отчаяние тех, кто был заточён целую вечность в залах Хель.

Души вновь хлынули к Яргохору, но они опаздывали, точно – опаздывали, и он падал, падал!..

Уже угасающим взором Мьёлль, рассечённая почти пополам, досмотрела, как Яргохор обрушивался наземь, словно ему подрубили ноги. Розовый кристалл покрылся паутиной мелких трещин и рассыпался невесомой пылью; боль уходила, наваливался покой.

Мы победили… мы его остановили… Всё хорошо… Аэтерос… будет… доволен…

* * *

Хедин, Познавший Тьму, знал, что пришла беда. Кристаллы, розданные подмастерьям, подняли тревогу все разом. Они старательно слали чёрные вести, и ясно было, что без него там не обойдутся.

Он с досадой взглянул на парящий замок. Жаль, очень жаль, но оставить Хьёрвард на съедение Спасителю он просто не мог. Тем более что тот отбросил свои же собственные правила и установления, словно в дикой спешке.

Мы Его останавливаем, подумал Хедин. Ему пришлось отступить из одного мира, Он не выдержал схватки лицом к лицу, и вот теперь, словно решив отомстить, кинулся в Хьёрвард.

Он являл слабость, и это нельзя было не использовать.

А замок и те, кто расставил этот капкан… что ж, им придётся подождать.

Познавший Тьму уже собирался позвать Кирвада, отдать ему приказ обложить такую ценную на вид, но всего лишь приманку в западне и ждать его, Хедина, возвращения, когда на стенах крепости вдруг взвились красные боевые стяги, гулко запели рога, вызывая защитников к бойницам.

«Я ведь помню эти знамёна, – глаза Хедина сузились. – Стяги острова Брандей, стяги тех, кто служил Хаосу, кто стал его человекоорудием… Ещё одна приманка? Чтобы уж он точно никуда не ушёл отсюда?..»

– Кирвад!

– Я здесь, Великий! К твоим услугам!..

– Кажется, здешние хозяева решили помериться силами в чистом поле. Пусть их. Ты знаешь, что делать. У нас не так много владеющих магией, но, полагаю, на этих хватит.

Сильван переступил копытцами, поглядел на крепость, на раскрывающиеся ворота…

– Великий Хедин, они или донельзя глупы, или, напротив, весьма умны.

– Весьма умны?

– Да, Великий. Они хотят навязать нам бой в чистом поле, я бы сказал – надеются на свою магию.

– А почему тогда не подождать, пока мы сами не пойдём на штурм? – поднял бровь Хедин.

– А мы можем и не пойти. Можем встать в осаду, – предположил сильван. – Вот они и стараются.

– Вот они и стараются… Нет, верный мой, но не слишком проницательный Кирвад, им надо, чтобы мы точно втянулись в бой, а потом они как бы обратятся в бегство, бросятся обратно «под защиту стен», вылазка как бы не удастся. И, когда мы клюнем, ловушка захлопнется. Кирвад, ты прав. Мы встаём в осаду. Я должен отлучиться, ненадолго. Держи замок в кольце, не поддавайся ни на какие уловки, коль устроят «вылазки», как ты говоришь, – отбрось их обратно, но не более того. Никаких штурмов, понятно?

– Да, Великий Хедин! Всё будет исполнено по воле твоей!..

– И жди меня.

* * *

В армии Познавшего Тьму тоже затрубили боевые рога. Полки поспешно вскакивали, воины знали свой манёвр; плывущий замок охватывало плотное кольцо, даже не кольцо, а сфера – иные отряды поднимались выше или ниже крепости по извивам Междумирья.

Хедин торопливо собирался. Путь до Хьёрварда займёт какое-то время даже у него одного, безо всякой армии, даже если он сбросит человеческое обличье.

Кирваду предстоит продержаться, но с этим он должен справиться – Древний Бог, как-никак. Да и в армии есть ему подобные, немало также искусных шаманов и колдунов.

Ворота замка распахнулись, из них показались фигуры – люди, звери, чудовища, всё вперемешку. Они не держали строя, валили толпой; над парапетами взвились крылатые создания, гибкие змеиные тела с широкими кожистыми крыльями.

Познавший Тьму остановился.

Хозяева этого замка создали и впрямь могущественное войско, чем-то напоминавшее его подмастерьев. Невелико числом, зато сильно умением. Хедин ощущал тонкие вибрации силы – все вышедшие из замка были чародеями.

И чародеями сильными.

Если он, Хедин, сейчас покинет своё войско, тут, скорее всего, будет второй Брандей, то есть кровавая мясорубка.

Но если он останется, с Хьёрвардом может случиться ещё бо́льшая беда.

Выбирать?

Нет. Это не наш путь. Выбор – вообще ложная альтернатива. Если ты – Новый Бог, отринувший Закон Равновесия, всё принявший на себя, ты не выбираешь. Ты подчиняешь реальность себе.

Познавший Тьму оставил сборы, усмехнувшись, взялся за рукоять звёздного меча. Спасибо вам, ангелы пламени, вы мудры и знали, что мне понадобится.

* * *

Леотар видел, как чёрный клинок Яргохора рассёк бок лучнице, как Мьёлль завалилась набок и как отлетела её душа.

Это было жуткое чувство – ощущать, как бывшее сутью твоего друга, названой младшей сестры, отделяется от бездыханного тела и плывёт прочь, к тёмной фигуре Яргохора; Водитель Мёртвых имел власть не только над собственными воителями.

Меч Леотара сломался, топорик, который он метнул, исчез, угодив в ту тьму, что составляла «голову» Яргохора. Оставался игольчатый кинжал, мизерикордия, и он оказался у рыцаря в руках.

Они сшиблись с Яргохором, волна душ охватывала Леотара со всех сторон; и он видел, как всё ближе и ближе плывёт к Водителю Мёртвых то, что ему так хотелось называть душой лучницы Мьёлль – призрак девушки в длинной рубахе и с распущенными волосами, как никогда не ходила она при жизни. Бестелесные руки закрывают лицо; плечи вздрагивают от беззвучных рыданий.

Мьёлль была бесстрашным бойцом, и оттого её рыдающий призрак казался таким диким и жалким.

Мизерикордия нашла щель в наколенной броне Водителя Мёртвых. Леотар ощущал смертельный холод, идущий от гиганта, и оружие своё, вспыхнувшее яростным светом, он всадил так, словно это было последнее, оставшееся ему в жизни.

Острый трёхгранный клинок игольчатого кинжала пылал, словно восходящее солнце. Губы Леотара шевелились, и это были не заклинания Аэтероса, а молитва, которой научила мать – в их родовом замке, на краю северных лесов, где пела вьюга, и с полночной стороны тянулись караваны орков, потому что пробудившиеся ледяные драконы гнали их на юг, преследуя и истребляя всё живое.

Она молилась своим странным богам, Древним Богам, как теперь понимал рыцарь. Для мальчишки Леотара тогда её слова казались сплошной бессмыслицей.

Теперь – нет.

Рукоять мизерикордии плавилась в его латной рукавице, но и Яргохор теперь зашёлся в жутком скрипучем не то вопле, не то вое; гигант обрушился сверху на Леотара, рыцаря охватил могильный холод, и больше он уже ничего не чувствовал.

…Вампир кружил над схваткой и видел всё.

Он первым понял, что Яргохора не остановить, что Водитель Мёртвых неуязвим, пока вокруг него остаются вырванные им из вечного плена души.

Он видел, как упали сперва Мьёлль, а за ней и Леотар, видел, как вновь рухнул сам Яргохор и со рвущей давно, казалось бы, мёртвое сердце горечью осознал, что их жертва врага не остановила.

Они ошиблись, все ошиблись – надо было навалиться вместе, может быть, тогда бы… а так они, всё верно задумав, из-за собственной хитрости проиграли. Их план удался бы, сумей они разогнать и рассеять души в воинстве Водителя Мёртвых, но они не сумели.

Вампир послал весть.

Их осталось шестеро – он сам, старый мормат, радужный змей, гоблин да орки Болг с Гормом. Пришла пора вспомнить то, что они знали и умели до того, как сделались соратниками Аэтероса.

Товарищи не замешкались. Мормат ещё нёс с собой гоблина со всем его обзаведением, почти нежно обняв парой самых длинных хватательных щупалец. Внизу, под ними, Водитель Мёртвых хрипел, упав на оба колена и опираясь на закованные в броню руки, словно полностью выбившийся из сил человек.

Со всех сторон к нему тянулись души, роились вокруг бестолково, словно муравьи или пчёлы, оставшиеся без матки; однако теперь они почему-то слиться с ним и восполнить его силы уже не могли – или пока не могли.

Яргохор казался таким уязвимым, таким сломленным. Он явно не мог подняться, чёрный его меч валялся рядом с телом Мьёлль.

Вампир перевернулся в воздухе, в один миг оказавшись на «земле», на тверди Междумирья, за спиной у Яргохора. Водитель Мёртвых словно ничего и не заметил.

Радужный змей завис над головой вампира, трепеща крыльями, словно громадная бабочка; вампир же, медленно вскинув обе руки, закружился на месте, и с губ его сорвались первые звуки зова.

Это была некромантия в самом чистом виде, изначально присущая мёртвым вампирам, тем, что прошли через смерть ради обретения силы и истинного бессмертия. Вампиры живые, изменившие себя, чтоб питаться кровью себе подобных, – куда слабее.

Вампир звал, и души качнулись к нему. Медленно и словно нехотя они сгущались вокруг него, хотя сила Яргохора и приковывала их к недвижному повелителю.

Мормат и радужный змей кружили над ним, и вампир ощущал, как соратники стягивают силу в тугой поток, направляя прямо на него. Спущенный наземь гоблин затаился в зарослях, настраивая что-то из остававшихся у него устройств.

Вампир звал и одновременно пятился. Ему предстояло сейчас удерживать около себя все эти души, каждая из которых стремилась слиться с ним – чего допускать было нельзя ни в коем случае. Стоило хотя бы одной дотянуться до него, стоило ему принять в себя хоть одну – и он бы умер второй, уже необратимой смертью.

Нельзя быть в безопасности, нельзя парить на высоте – будь рядом, будь на грани, рискуй, и тогда твои чары подействуют.

Сейчас должны подоспеть орки и, хотя секира Горма бесполезна против мёртвых, чары варлока Болга должны поддержать вампира, которому выпало самое трудное – ослабить изначальную удавку, накинутую Яргохором на множество захваченных им душ, оттянуть их на себя, даже рискуя.

Яргохор начал приподниматься. Призраки медленно отдалялись от него, словно ручей, постепенно отыскивавший иное русло.

Из зарослей рядом с низкорослым гоблином высунулся варлок, тряханул посохом, затянул какое-то заунывное песнопение. Варлоки – не некроманты, но тоже способны на многое.

Горм, как из-под земли, вырос перед Яргохором, глянул влево, на замершую в луже крови Мьёлль; Водитель Мёртвых захрипел, и его трясущиеся пальцы конвульсивно сомкнулись на эфесе чёрного меча.

– Сейчас, – низко и жутко прорычал орк. – Дай хоть глаза ей закрыть…

Казалось, чернота над плечами гиганта глядит на воителя с удивлением; однако тёмный клинок остался неподвижен.

– Благодарю тебя, – с достоинством кивнул Горм. Встал на одно колено подле девушки, широкая ладонь его в боевой перчатке легла ей на лицо, опуская неживые веки. – Позволь уж тогда и ему, – он кивнул на Леотара. – Ты ведь тоже воин. Был, во всяком случае.

Пустота, заполненная мраком, молча глядела на секироносца.

Горм вновь слегка склонил голову, молча благодаря своего противника, и нагнулся к телу Леотара. Половину рыцарского шлема снесло смертельным ударом, глазницы залило кровью; орк осторожно вытер другу лицо, бережно закрыл веки.

– Ну, а теперь можно и того, – он встал, повёл плечами, секира со свистом рассекла воздух. – Подними меч и сойдёмся в поединке!

Великан начал распрямляться, и Горм с горечью подумал, что все усилия и даже смерти двух учеников Аэтероса (что случалось очень, очень редко), похоже, бесполезны – Яргохор цел, хотя, может, и не невредим; и непонятно, какие заклятия окажутся действенны, если только не увести от него собранные души.

И тем не менее Горм дал Водителю Мёртвых подняться, потому что время шло, вампир отходил всё дальше, уводя с собой большинство призрачных воинов. Орк был воином, однако и магом тоже, он чувствовал туго звенящую силу, скрученную в кокон вокруг вампира; тащить на себе этот замерший вихрь – всё равно что танцевать на канате, когда под тобой – не спасительная сеть, а бездонная пропасть.

Секира прошелестела, рассекая воздух, косо обрушиваясь на коленное сочленение, туда, где до сих пор торчал вонзённый рукою Леотара трёхгранный кинжал-мизерикордия.

Яргохор не пытался отбить выпад орка. Вместо этого чёрный клинок его зашипел, устремляясь остриём тому прямо в глаза.

Горм был готов; несмотря на ширину груди и плеч, массивный орк уклонился с ловкостью заправской танцовщицы, пляшущей ар-фандо, танец с жонглированием горящими факелами.

Уклонился и вновь ударил – окованным сталью торцом топорища, вгоняя кинжал Леотара ещё глубже, словно вбивая гвоздь в доску из неподатливого каменного дерева.

Из-под брони Яргохора брызнули сияющие искры, словно кровь, Водитель Мёртвых дёрнулся, его клинок со зловещим шелестом прошёл над самой головой Горма, а орк, вновь уклонившись, ударил вторично, вкладывая в замах всю ярость.

…Зелень травы перед вырезанными из дерева кумирами и предками их клана, и шест в руках, и он, весь в ссадинах и синяках, гордо смотрит на отца с матерью, на остальную семью и родню – он победил в турнире, он лучше всех, он первый воин рода!..

…Солнце Обетованного, и робость, и серебристый смех эльфийки, что просто взяла его за руку и повела к остальным:

– Ты отныне ученик Аэтероса. Мы все теперь твои братья и сёстры.

…Безумные Боги, и кровь, текущая с алтарей, и боевые маги Долины, отвлекающие на себя аколитов, и они с Болгом, вбивающие в камень, растирающие в пыль бросившееся на них из-за алтаря страшилище, в котором не осталось ничего человеческого.

Чёрный меч Водителя Мёртвых описал дугу, свистнул, разя; Горм увернулся и в третий раз, но Яргохор внезапно разжал пальцы, выпуская оружие; его латные рукавицы упали с рук, обнажая ту же черноту, что слагала и его голову.

«Смерть, – беззвучно сказал вдруг он, – забирает всех. Даже миры и пространства…»

Или это показалось Горму, опытному в общении не только с секирой, но и с духами предков, из-за чего Бридраг, старый шаман клана, даже хотел сделать его своим преемником?..

Руки Яргохора тянулись и тянулись, тьма стекала с них, обволакивая секиру Горма, по лезвию, начищенному до блеска, ползла ржа.

– Врёшь, – прохрипел орк. Он должен дать время вампиру и остальным, хоть немного, но дать!

Секира резала мрак, оставляя за собой огненную дорожку, но тёмный ледяной холод поднимался слишком быстро.

Яргохору это тоже давалось нелегко, его силы оказались не беспредельны, но…

«Смерть, – вновь услыхал орк, – удел всех. Кроме Него».

Были ли эти слова обращены к нему или Горм пробился к мыслям самого Водителя Мёртвых?

Он закричал, не слыша собственного крика, старый боевой клич клана, размахнулся – но тут холодные и тёмные воды сомкнулись над его головой.

…Вампир ощутил смерть Горма мгновенно. Он знал, что Водитель Мёртвых сейчас осознает, как от него уводят призрачную армию, и тогда…

Но они должны успеть.

Точнее, успеть должен гоблин.

Они все могут погибнуть, но гоблин успеть обязан.

Вампир пятился и пятился, души текли за ним сплошным потоком, пространство вокруг Водителя Мёртвых очищалось.

Все уцелевшие сейчас щедро делились с ним силой и чарами – варлок Болг, старый мормат, чьего имени никто никогда не знал и даже не ведал, есть ли оно у него вообще, радужный змей Хабрах, который, когда на него находила прихоть, требовал именовать себя Александросом.

Вампиру казалось, что ему удаётся нащупать глубоко упрятанную структуру, сложный клубок чар, управляющих скопищем покорных Яргохору призраков; чар древних, очень характерных, принесённых в Упорядоченное именно Молодыми Богами. Наверное, именно с их помощью Водитель Мёртвых, собственно, и «водил» их по Чёрному Тракту к пещерам за Гнипахеллиром, к логову Гарма, чудовищного пса, вскормленного Хель мясом мертвецов, и дальше, к залам само́й чудовищной дщери Локи.

Ещё немного, ещё чуть-чуть; эх, как же теперь Болг, они с Гормом были ближе, чем братья…

– Цып-цып-цып… – лихорадочно шептал вампир. – Сюда, мои сладкие, за мной, за мной, только никуда не сворачивайте и только меня слушайте…

Проклятье, ну где этот гоблин?!

Вампир совершенно не думал сейчас, что жуткое устройство может положить конец не только Яргохору.

Гоблин! Всю кровь твою самолично выпью, и не посмотрю, что зелёная!..

Вампир не видел, как живые заросли Межреальности раздвинулись, как оттуда появились варлок и гоблин; однако затылком он ощутил прокатившуюся волну магии, стремительного и обжигающего возмущения в силе.

Пора!..

Он взмыл вверх, что было сил работая развернувшимися крыльями; Александрос и мормат были уже рядом, тащили, тащили прочь, а в спину выпрямившемуся наконец Водителю Мёртвых летела, кувыркаясь, ярко-огненная капля, какое-то жуткое гоблинское устройство, где магия соединялась с алхимией, а алхимия – с какими-то редкостными веществами, способными взрываться с поистине невероятной мощью.

Алая капля коснулась тёмной брони Яргохора, разбилась с лёгким хрустальным звоном; кровавый туман хлынул во все стороны, клубы его катились, словно прорвавший дамбу поток.

Рушилась сама плоть Межреальности; жуткое гоблинское устройство высвободило нечто, растворявшее твердь Междумирья, словно тот самый Menstruum universale^[79], мечта всех алхимиков.

Воронка стремительно росла и ширилась, засасывая в себя призрачных воинов Яргохора; вот ноги Водителя Мёртвых лишились опоры, и сам он взмахнул руками, проваливаясь.

Вокруг него не осталось душ, что могли бы прийти на помощь. Вампир не знал, что именно за устройство сотворил гоблин, но оно сработало. Водителю Мёртвых предстояло падать очень-очень долго, до самого Дна Миров, где был заточён некогда великий Ракот; а уж за это время Аэтерос, конечно, измыслит, как справиться с бедой!..

Яргохор, проваливаясь, закричал, точнее, у него вырвался режущий слух вопль, словно старое железо со всей силой тёрлось, скребло о неподатливый камень. Ему не за что было зацепиться…

Чёрный меч лёг поперёк расширяющейся воронки, эфес и острие впились в стены, и вампир ощутил толчок чуждой силы – Водитель Мёртвых пытался замедлить своё падение.

Всё вокруг тонуло в алом тумане, вампир ощущал, как проваливается под ним твердь Междумирья, и точно так же он ощущал, что падение Яргохора замедлилось.

Пропасть всё углублялась и углублялась, однако он, поставив враспорку свой меч, каким-то образом стягивал стены воронки; нужен был ещё один удар, последний!..

Вампир не успел подумать об этом, а радужный змей Хабрах-Александрос внезапно переломился в полёте, словно сложенный карманный ножик, и кинулся вниз, в клубы алого дыма.

Вспышка, и вампира скрутило от боли. Яргохор не успел вскинуть оружие, и удар Александроса швырнул Водителя Мёртвых ещё дальше, вглубь воронки.

Чёрный меч выбило из стен, Яргохор со всё тем же нечеловеческим скрипом-воплем вскинул клинок, пронзив радужного змея насквозь.

Смерть того, кто любил, чтобы его называли человеческим именем Александрос, была мгновенной.

Всё повисло на волоске; вампир по-прежнему тянул за собой вереницу душ, отводя её от провала; в клубах багрового дыма скрылись варлок с гоблином, и лишь мормат беззвучно скользнул над полем битвы, завис над воронкой. Сила дрогнула, потекла, сворачиваясь длинными щупальцами; мормат словно создавал копию самого себя, и она повисла на Яргохоре, словно камень на шее утопленника.

Яргохор сорвался, проваливаясь ещё глубже, и рядом с ним падал мормат, отдавший последнему заклинанию всю жизненную силу.

Вампир уже выбрался из багрового облака, по-прежнему увлекая за собой души. Силы его таяли, магический шторм, вызванный взрывом гоблинского устройства, утихал, и, если б не поддержка варлока, души бы уже рассыпались, устремившись обратно к своему Водителю.

…Вот они, друзья и соратники; Болг, яростно потрясающий посохом и, похоже, пляшущий какой-то из своих танцев, того времени, когда он был всего лишь племенным шаманом; гоблин, что-то лихорадочно собиравший из разложенных перед ним припасов самого удивительного характера.

Вампир старался уводить души подальше в сторону от собратьев; и ему это почти удалось.

Почти.

…Кто допустил роковую ошибку, понять было нельзя. То ли он сам, вампир, потому что мысли уже путались и удерживать сложные чары становилось всё тяжелее; то ли Болг, сбившийся на одной из своих мантр; то ли гоблин, на коленях которого что-то блеснуло, когда он поспешно соединял части в какое-то, несомненно, смертоносное устройство.

Во всяком случае, волна душ из находившихся в отдалении от их нового вожатого, вампира, почуяла живых и качнулась к орку и гоблину.

Вампиру показалось, что он умирает во второй раз.

…Ни Болг, ни его низенький товарищ не побежали.

Гоблин сноровисто метнул в приближавшихся призраков нечто недоделанное, но тем не менее взорвавшееся с изрядным эффектом; Болг взмахнул посохом, и передние ряды призраков отбросило, словно яростным ветром.

– Сила! Сила! – в отчаянии завопил вампир. Одному ему было не удержать души, никак не удержать!..

– Сейчас! – хрипло каркнул варлок. Швырнул посох наземь, одним ударом кулака раздробил прибитый к древку череп.

Вампира обдало волной силы, он, как мог, потянул души к себе, на себя, за собой…

Однако он был мёртвым, а орк с гоблином – живыми.

Вампир больше ничего не смог сделать.

Поток призрачных воителей смял его друзей, и последнее, что успел сделать гоблин, – это привести в действие свой смертный медальон.

Вихрь чистого белого пламени пронзил сгущающуюся тьму; от Болга и гоблина не осталось даже пепла.

Они не мучились.

Вампир остался один.

…Сколько сможет, он ещё будет тянуть души за собой. Пусть недолго, но – сможет. После этого они вернутся к Яргохору, но время будет выиграно, Аэтерос успеет, помощь придёт…

Он должен уцелеть, он обязан. Обязан добраться до Учителя и поведать ему обо всём случившемся.

Мьёлль, Леотар, Болг, Горм, Александрос, мормат и гоблин, имена которых так и остались скрыты от него.

Никогда ещё в одном бою не погибало столько учеников Аэтероса. Все, кто стоят под его знаменем, должны будут отомстить.

Силы вампира таяли, удерживать души дальше не имело смысла. Учителю нужны живые ученики, способные драться, а не мёртвые герои. Наверное, им стоило бы отступить раньше, но…

Поток душ, следовавший за вампиром, терял стройность и плотность, струйки и струи, отдельные группы призрачных воителей откалывались от него, медленно, словно ощупью направляясь к поглотившей Яргохора воронке.

Всё, дальнейшее удержание бессмысленно, убеждал себя вампир. Пора уходить, пора убираться. Доклад Аэтеросу важнее всего, он может спасти бесчисленные жизни…

Но всё равно он тянул, тянул до последнего, словно уйти сейчас, от места, где погибли друзья, было бы страшным предательством.

Вампир был давно мёртв, как и Ан-Авагар, и всегда – для себя – считал всякие понятия типа «верности» или «предательства» смешной глупостью, придуманной умными, чтобы заставить простаков сражаться и умирать за них; «истинный вампир всегда на стороне сильного», как известно.

Надо уходить. Вампир чувствовал, как слабеет; связь с уведёнными им душами всё тоньше, всё эфемернее; сейчас они освободятся совсем, хлынут потоком, сомнут его, втопчут в твердь Междумирья…

А если он бросит их, они быстрее вытащат Яргохора из пропасти. И кто знает, насколько быстро?

Друзья погибли, пожертвовали собой, все. А он?..

Но что проку будет от его гибели? Всё равно Яргохора ещё предстоит останавливать, его опыт, опыт сражавшегося против Водителя Мёртвых будет неоценим…

Он утешал себя как мог.

Гордость заставила протянуть ещё какое-то время, пока вампир не решил наконец, что долг свой он исполнил.

Сбрасывая человеческое обличье, огромная летучая мышь рванулась прочь.

* * *

Познавший Тьму торопился. Расставившие на него капкан потратили много сил, дабы приманка выглядела как настоящая. Они послали на убой собственных аколитов, хорошо обученных, готовых драться до конца; и всё ради того, чтобы попытаться «изловить» Нового Бога. Да, хорошие идеи приходят в умные головы одновременно, Архимаг Игнациус был явно не одинок в своих поисках. Вопрос только – на что рассчитывали эти поимщики, буде им удался бы их замысел? Жаль, что мессира Архимага уже не расспросишь; правда, оставалась надежда расспросить устроителей этого капкана.

Хорошо идут, смело… не оглядываясь назад, не надеясь на защиту стен.

Вокруг замка простиралась настоящая бездна. Чары раздвигали плоть Межреальности, и потом, пропустив летающий островок, она смыкалась вновь. Познавший Тьму это учитывал, и потому его армия оставалась в отдалении, на безопасном расстоянии от чужой крепости.

Аколитов, судя по всему, подготовили хорошо – над пропастью они просто плыли, левитируя; заклятия весьма высокого уровня, ничего не скажешь.

Когда-то, давным-давно, Закон Древних запрещал Истинному Магу прямое убийство смертных. Лукавый и хитрый закон; он никак не запрещал, к примеру, создание всяческих големов-убийц. Нет, куда честнее самому, глаза в глаза.

Познавший Тьму оттолкнулся от края пропасти. Мы тоже так можем, когда надо.

Отряды аколитов, среди которых через бездну плыли и чудища, не обратили на Нового Бога никакого внимания, словно и не он был главной целью всего этого капкана.

Их намерения понятны. Познавшего Тьму собирались уловлять на его сочувствие к смертным, на известную, очевидно, устроившим эту западню нетерпимость к потерям среди его собственных подмастерьев.

Что ж. Новый Бог – он всё-таки Новый Бог.

Любой божественный акт описывается в разного рода священных книгах, свитках, на каменных таблицах – примерно одинаково. «И сотворил Он так, чтобы…»

Вот и сейчас – сила послушно дрогнула, мягкая, податливая его воле. Всё должно выглядеть естественно, горячий и нерасчётливый Хедин, как и планировали поимщики, должен слепо кинуться в драку, не хуже своего названого брата.

И потому в бою надо использовать тоже нечто привычное, чтобы добыча не сорвалась с крючка.

Пламенная сфера послушно вспухла прямо в пространстве, заключая в себя и крепость, и устремившихся на вылазку аколитов, отрезая их от войска Познавшего. Его воля погнала огненные волны прямо на них, вынуждая или повернуть обратно, под защиту стен, или явить своё собственное искусство.

…Противник принял вызов. Группки адептов и смешавшихся с ними чудищ сбивались плотными клубками, монстры спереди и по бокам, люди в середине; развернулись широкие крылья, отблески сверкнули на чёрной чешуе.

Хедин уловил слабые, но стремительные, хорошо артикулированные колебания силы – враг отвечал, и отвечал умело.

Перед сжавшимися аколитами раскрывались пульсирующие жемчужным призрачные воронки, и в них замелькали уродливые головы не то громадных червей-паразитов, не то просто пиявок.

Кто-то ловко и умело открывал порталы, связанные с каким-то зверинцем, откуда и появились эти отвратные, но удивительные создания.

Хедин видел, как твари дружно распахнули пасти, как его огненный шторм распадается на лоскуты, жадно втягиваемые в ненасытные глотки.

Бестии способны были поглощать силу, и, похоже, в любой форме. Даже в форме испепеляющего пламени.

Как интересно, подумал Познавший. Сюда стоило явиться уже ради одного этого.

Его заклятие не пытались разбить на части, погасить или отклонить. Нет, его просто приняли и пожрали; хотя и пиявки, похоже, с таким потоком так просто справиться не могли – вот вспыхнула одна уродливая башка, вот полыхнула другая…

Но своё дело они сделали.

Остатки огненной сферы достигли башен и парапетов замка, и там даже что-то загорелось; но аколиты со своими тварями, пробив бреши в огненной буре, продолжали наступать, бестрепетно, словно и не замечая тысячекратного перевеса окруживших замок.

Пиявки из порталов… что ж, теперь понятно, что случилось с Ульвейном и с кого будет спрошено за его судьбу.

Сцепиться я им не дам, холодно подумал Познавший Тьму, несмотря на то что пошедшие со мной будут счастливы погибнуть. Это последний резерв, и он пригодится, когда надо будет кардинально выправлять баланс всего Упорядоченного, даже не сражаться с какой-то из сущностей, вроде Спасителя.

Второе заклятие Познавшего Тьму было заклинанием именно Нового Бога, не Истинного Мага, даже очень искусного.

Позаимствуем кое-что из арсенала Спасителя…

Пространство Межреальности перед аколитами и их чудовищами начало гнуться и ломаться, причудливо выгибаясь так, чтобы поток животворной силы тоже изменил своё течение.

Истинные Маги могли лучше всех в Упорядоченном заставлять силу принимать нужные им формы; Новый Бог заставил её просто течь по иным путям.

Да, спасибо тебе, Спаситель, как говорится, надоумил.

Познавший Тьму до этого никогда не творил ничего подобного. Всё-таки привычки Истинного Мага оставались слишком сильны; и сейчас он, не стесняясь, копировал то, что было воздвигнуто Спасителем подле обречённого Им мира.

Наверняка Он это делал как-то по-своему; наверняка это можно было сделать лучше, быстрее, элегантнее, экономнее. Познавший Тьму заставлял силу влиться в саму плоть Упорядоченного, слиться две обычно разделённые субстанции; и вот уже споткнулась, упала и покатилась чешуйчатая тварь со змеиным хвостом и мордой, что состояла из одной, казалось, пасти.

Рядом с ней схватился за горло один из аколитов, повалился набок другой…

Трудно сказать, что случилось в следующий миг. Но, похоже, сильванский бог Кирвад решил, что настал момент для решительной атаки.

За спиной Познавшего Тьму из тысяч и тысяч глоток вырвался дикий воинственный рёв, шеренги сорвались с места – и повалили прямо к краю бездны, не испытывая ни сомнений, ни колебаний; раз прошёл наш Бог, то пройдём и мы, его верные!..

Хедину понадобилось не более мгновения, чтобы закрыть зияющую пропасть в Межреальности; остановить порыв своих полков – на это не хватило бы власти даже у него.

Поневоле ему пришлось ослабить удушающее, лишающее животворной силы заклятие; и когда его армия сшиблась-таки с аколитами, те успели несколько прийти в себя.

Сколь бы ни были страшны их чудовища, сколь бы ни были истребительны чары – несколько их упирающихся клубков хединские полки смяли враз и опрокинули, аколиты исчезли под живыми волнами, потому что жадные до драки сильваны скакали в самом прямом смысле по головам и плечам, а впереди всех мчался Кирвад, забавно подпрыгивая, что, однако, никак не умаляло храбрости лесного божка.

О разумности всей атаки оставалось лишь умолчать.

Чудовища били шипастыми крыльями, выдыхали огненные струи, иные разили молниями, срывавшимися с высоких гребней; воинов Хедина разрывало на куски, они превращались в живые факелы, аколиты использовали старые добрые огнешары, выпустив перед собой настоящую их тучу.

Колдуны и шаманы в рядах Познавшего Тьму тоже не дремали; вражьи чары они встретили щитами, отводящими заклятиями, и пространство заполнилось лопающимися пламенными зарядами.

Ловушке пора захлопнуться, мельком подумал Хедин. Пусть; он готов к этому. Второй раз застать его врасплох не удастся.

…Его полки, понеся потери, яростно добивали последних аколитов; несколько крылатых чудовищ попытались ускользнуть, но ушли недалеко.

А в следующий миг стены замка окутались дымом и пылью, гигантская скала, на которой он был воздвигнут, оказалась словно рассечена незримым лезвием.

Бесплотное лезвие срезало верхушку горы, с крепостью, башнями и бастионами; всё же остальное устремилось в бездну, заострённым нижним концом пробивая себе дорогу. В полёте со скалы пластами отваливался камень, обнажалась синевато-стальная изнанка каких-то невообразимо сложных магических механизмов.

Чьё-то искусство превратило её в чудовищный таран, сокрушавший сейчас один слой реальности за другим – и увлекавший за собой всё, что находилось поблизости. Включая войско Нового Бога.

…Познавший Тьму ждал этого удара, ждал и готовился. Создателям капкана удалось выбить опору из-под ног у него самого и у его воинства, но не полностью прервать течение магии, в отличие от ловушки Архимага Игнациуса, хотя поток силы сделался хаотическим и прерывистым.

Даже как-то странно – они что же, всерьёз рассчитывали, что он, Новый Бог, будет падать, сложив руки и покорно наблюдая за гибелью доверившихся ему бойцов?

Спасать своих ему, конечно, пришлось. Возводить временные мосты и площадки, сотворяя из ничего новую плоть Межреальности, удерживая войско. Они падали. Хедин позволял это, хотя со стороны казалось, что Новый Бог в панике творит одно суматошное заклятие за другим, изо всех сил пытаясь зацепиться; играть следовало всерьёз.

Едва ли у настороживших капкан будет вторая возможность проделать такое. Каскад за каскадом, чары Познавшего Тьму обращали в полный хаос течение магии вокруг провала, и те, кто наверняка наблюдал за сработавшей западнёй, не должны были ни на миг усомниться в успехе.

Падение длилось долго, несмотря на огромную скорость, что набрал пронзающий слои реальности снаряд. Хедин уже не сомневался, что их путь закончится именно на Дне Миров, в естественной западне, откуда выбраться нелегко даже Богу. Нет сомнений, затеявшие всё это внимательно изучили (вот только где?) всю историю пленения и заточения Ракота после его Восстания; идеи свои они черпали явно оттуда, что естественным образом намекало на причастность Ямерта и компании.

Нет, сами Молодые Боги до подобного бы никогда не додумались. Машины, использующие магию? Магия, перекачиваемая машинами, словно вода? – такого никогда не случалось.

Но идею с «падением на Дно Миров» подсказать они могли вполне.

…Ракот Восставший тогда не мог ни спасти себя, ни даже задержать падение. Новый Бог Хедин опускался сквозь толщи Упорядоченного подобно кораблю, выдерживающему курс среди бушующего шторма.

Оставалось ещё кое-что, отличавшее нынешнее его падение от заточения Ракота. Восставшего развоплощали, и сейчас Хедин напряжённо пытался отыскать в хаосе заклятий и сил те, что могли быть нацелены на лишение его способности принимать форму – любую, отнюдь не только человеческую или вообще телесную.

…Скорость, с которой снаряд мчал сквозь Межреальность, всё возрастала. Хедину придётся попотеть, уберегая своих от последствий, когда вся конструкция достигнет наконец дна.

Межреальность вокруг них рушилась, краски её слились в сплошной неразличимый хоровод. За пределами этого радужного колодца ничего невозможно было различить; полки Познавшего Тьму, с которых уже схлынула горячка боя, со страхом и надеждой глядели на него, и это было некстати – требовалось разом и изображать панику, и готовить контрудар.

…Едва ли те, кому хватило ума и хитрости измыслить подобный капкан, надеются просто «заточить» Нового Бога. Им кажется, что они рассчитали всё точно – вместе с Познавшим Тьму захватить и его армию, чтобы простые смертные связали его, чтобы ему требовалось думать об их спасении; вместо того, чтобы сбросить телесную форму – напротив, сохранять её, ободрять павших духом и охваченных страхом.

Они хорошо изучили его, Хедина.

Дно Миров стремительно приближалось.

И при этом отчаянно пульсировал розовый кристалл. Подмастерья, посланные в Хьёрвард, взывали о помощи.

Что ж, он не будет мешкать. В любом случае он уже успел узнать очень многое об устроителях этой западни.

Им не скрыться.

Глава 7 Матфей Исидорти; адата Гелерра; Ракот Восставший

…Всё шло так хорошо, так гладко!.. В кои веки его план, план Матфея Исидорти, исполнялся именно так, как и должен был! Они с пленённой Царицей добрались до её загадочной и могущественной родни; им открылась дорога, они шли вниз – он, Матфей, шагал к силе, могуществу, власти; власти в том числе и над прекрасной женщиной, пленённой сейчас в его устройстве, – и вдруг такое!..

Взрывы грохотали и впереди, и сзади. Тяжело вздрагивали мраморные ступени; угрожающе раскачивались золотые статуи.

«Освободи меня! – взвизгнула Царица из своего вместилища. – Освободи, болван, слышишь?! Это Кор Двейн, его магию я чую даже отсюда!.. Он нас нагнал! Выпусти меня, иначе всему конец!..»

Ага, как же, как же!.. Освободи, тогда всему конец!..

Матфей ринулся вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступени.

Где же они, проклятие?! Где эти загадочные и могущественные волшебники?..

Свист крыльев за спиной, и над самым плечом просвистело нечто, очень похожее на лёгкий дротик. Матфей обернулся на бегу, паника пожирала его, так что не оставалось вообще никаких мыслей, кроме лишь отчаянного желания слепо мчаться вперёд, куда угодно, лишь бы подальше.

…А за ним на лестницу уже ворвались первые фигурки, впереди всех – гарпия, развернувшая белые крылья. Она не сбегала по ступеням, она скользила вниз, словно птица, не касаясь мрамора.

Проклятие!.. Проклятый Двейн, хитрец, хитрец!.. Выследил!.. Выследил их с Царицей, и теперь-то уж точно всему конец!..

…Но всё-таки он был не просто сыном обычного башмачника из богами забытого мира. Он был Матфеем Исидорти, тем, кто справился с демонами, выжил и подчинил их себе; он был первым учеником Кора Двейна; пришла пора показать, что и он не лыком шит.

Он остановился. Бежать нет смысла; крылатая тварь всё равно его настигнет.

Матфей аккуратно поставил лампу и, заставив себя зажмуриться, постарался вспомнить во всех деталях свои опыты с демонами.

А в следующий миг он уже доставал из внутреннего кармана охряной карандаш.

* * *

Тьма. Небытие. Недеяние. Абсолютный покой.

Ракот Восставший осознавал себя и в то же время не мог осознать. У него остались лишь ощущения; само пространство вокруг него исчезло. Исчезла его структура, множественность, различия. Только откуда-то издалека – он не мог понять откуда – докатывались упругие толчки.

Что это? Где он? Что с ним?

Неподвижность, полная неподвижность. Неподвижность на всех уровнях; живой оставалась только его мысль.

Нет зрения, нет слуха, нет ощущения текущей силы. Только слабые, но настойчивые колебания, будто по скале где-то далеко-далеко долбит тяжёлый молот.

Он не мог ни рвануться, ни ударить, ни даже просто пошевелиться, во всех смыслах. Так, наверное, ощущает себя заваленный или застрявший в узкой пещерной щели.

Здесь нет движения и нет силы. Обычный маг просто замер бы, охваченный паникой, которая оказалась бы очень короткой – без воздуха задыхаются, без силы – просто прекращают быть.

Но ты не просто Восставший, не просто мятежный маг, пусть даже с приставкой «Истинный». То, что отличало мага от Бога, оставалось свободным даже в этой идеальной темнице, с которой не сравнилось бы заточение на Дне Миров.

«И началось всё с Желания. Оно было первым семенем Мысли. Там же, где есть Мысль, возникает Движение, а где есть Движение – там Сила, а там, где Сила, там рано или поздно возникает Сознание».

Сознание свободно, даже когда пленено всё остальное. Особенно если это сознание Бога.

Восставший шевельнулся, и на сей раз это было уже настоящее движение.

Постой, бог Ракот. Что ты делаешь?

Тот же мягкий голос, принадлежавший сущности, что читала ему мораль.

«Кто ты и чего тебе надо?»

Ты ещё не понял, где оказался и что тебя ждёт?

«Мне нет дела до ваших фокусов. Угодивший в плен не должен покорно ждать своей участи».

От одной из предложенных тебе судеб ты отказался. Ты прав, насильственно нельзя заставить провести Посвящение. Новые Маги требовали с тебя инициации, но ты не пошёл на это…

«Ай-яй-яй, как нехорошо с моей стороны!..»

Мы являем тебе иной путь. Осмотрись вокруг себя, Восставший. Я немного ослаблю твой плен.

«А зачем? Зачем тебе, неведомая, не хочу называть тебя именем той, чей облик и ухватки ты украла, – зачем тебе мои „согласия“? Или это тоже „инициация“, только другого рода?»

Нет. Здесь, ты прав, от твоего согласия или несогласия мало что зависит. Но… есть шанс, что ты примешь свою участь и проникнешься её важностью. Это не для нас, мы не имеем тут никакой выгоды. Мы лишь исполняем своё предназначение, используя все доступные нам инструменты. Смотри, Восставший.

…Он был ничтожной частицей ничтожно малого, сжатого до таких пределов, что, казалось бы, никаких различий оставаться не должно. Вокруг пылал первозданный Хаос, и он плыл в нём, исчезающий, незаметный, почти несуществующий.

За ним – или за ними? – охотились. Призрачные щупальца Хаоса, распадающиеся и возникающие вновь, настойчиво пытались отыскать их, нащупать в безбрежном океане; это казалось невозможным, ведь Хаос бесконечен; однако он точно так же творил бесконечное множество изменений самого себя, старавшихся отыскать крупинку.

Крупинка, несмотря на крохотность и сжатость, тем не менее несла в себе неравномерность, неправильность, искажённость.

И этой искажённостью был он, Ракот. Его сущность, его естество, сделавшееся частью единого.

Хаос чувствовал это. Абсолютно идеальная, совершенная, завершённая крупинка избегла бы ловчих щупалец Хаоса; гладкая, безликая, никакая, она так и осталась бы скользить по его вечным волнам.

Может быть, когда-нибудь, спустя бесконечные и неизмеримые бездны времени, это идеальное зерно пробудится к жизни. Случайно. Может быть.

А может быть, и нет.

Может быть, волны Хаоса за миллиарды миллиардов человеческих лет растворят в себе эту крупинку, несмотря на крепчайшую её защиту. Может быть, она и не сделается частью Хаоса, может быть, она…

Но в этот миг к его собственной частице, той самой, неправильной, щупальца Хаоса подобрались слишком близко.

И она перестала быть.

Сжатое распрямилось. Сдавленное расширилось. Не имевшее веса и объёма воплотилось в пространстве, огненный шторм катился, пожирая трепещущий Хаос, преображая его, отвоёвывая у него колоссальные пространства.

И Хаос отступал, словно зверь, обожжённый пламенем костра.

Родившееся новое было изначально несимметрично, неупорядоченно, неравновесно. И источником всего этого был он, Ракот.

Свет возникает сам, но Тьма нуждается в прародителе.

«Чепуха, – попытался возразить Восставший. – Тьма есть всюду, где нет Света. Иначе и быть не может».

Нет, Новый Бог Ракот. Рождение мира – это пламя и боль. Даже смертные люди называют её «ослепительной», для них это яркая вспышка, белый свет, режущее глаз сияние. Когда возникает пространство, когда начинает свой ход время – там лишь огонь и ярость, там нет тьмы. Тьма – это будешь ты. Тьма, Зло, Разрушение и Смерть. Всё, как ты любишь, Восставший. Ты родился бунтарём, для тебя главное – поднять мятеж, а зачем и против кого – уже не важно. Когда наша работа здесь окончится, ты станешь истинным Владыкой Тьмы. Её истоком, её источником, её отцом. Ты вечно будешь сражаться и давать сотворённому жизнь и силы, ибо без борьбы нет движения. Я не спрашиваю твоего согласия, оно уже не важно. Прими свою участь и исполняй предначертанное. И думай о тех, кто будет жить под твоей сенью. Им нужен настоящий Владыка Мрака, не подделка. Мы предлагали тебе более простой и естественный путь. Ты отказался. Что ж, других возможностей для тебя у нас нет.

«Спасибо и на том», – Ракот старался сохранить хладнокровие. Его темница сдвигалась вновь, сдавливая, наваливаясь, удушая. Но говорившая с ним сущность оставалась, упорно не уходила, словно ожидая неизвестно чего.

Не стоит благодарности, Восставший. Ты помог воплощению наших замыслов, ты шагнул прямо в нашу ловушку. Дальнейшее уже не остановить ни тебе, ни нам. Мельницы богов мелют медленно, однако и они в конце концов смелют всё зерно.

«Какие красивые слова…» – Ракот Восставший слушал, ощущая, как сдавливает его со всех сторон неведомая сущность, высшая степень порядка.

Красиво то, что целесообразно и служит исполнению нашего Предназначения. В остальных случаях красота не имеет смысла.

Кажется, его пленитель (или пленительница?) оставался в настроении поговорить.

«Стать отцом тьмы, говоришь ты? Но зачем? И кто тогда был отцом тьмы в нашем мире?»

Это Упорядоченное несовершенно и неустойчиво. Как всё неидеальное, оно обречено смерти. Мы стремимся создать то, что не будет подвержено времени, что будет поистине вечно. Идеальное изначально мертво; то, что сделалось идеальным, изживя собственные несовершенства, – будет поистине неуязвимым; оно выстоит даже против всесильного Хаоса. В нашей вселенной Тьма не имеет родителя и потому не может сыграть ту роль, что сыграешь ты.

«Почему же ты тогда предлагал – или предлагала – мне сделаться лесным духом?»

Это было бы справедливо.

«С каких пор вас стала волновать справедливость?!»

С того самого момента, как мы поняли, что Весы – это не просто две чаши и коромысло, а нечто куда более сложное.

«Кто же стал бы тогда вашим будущим Прародителем Мрака, если б мы с Хедином коротали время, сидя под мшистыми корягами, а Сигрлинн командовала бы русалками?»

Мы в вечном поиске, Ракот Восставший. До тебя и Хедина сменилось не одно Поколение Истинных Магов. Кто знает, быть может, тот, кто идёт за тобой, оказался бы сильней тебя?

«А если бы вам не хватило времени? Если бы это Упорядоченное погибло быстрее, чем вы нашли бы кого-то получше, чем я?»

У нас много планов, Восставший. Мы всегда использовали более чем один подход. Даже сейчас, когда нам наконец удалось разобраться с вами, Новыми Богами. Какие-то планы не сработали; какие-то удались частично; какие-то стали ненужными, потому что имели успех другие, и мы остановили их на полпути. Твою же роль, роль Изначального Зла и Великого Врага, могут исполнить другие. Мы подводили их к этому. В том числе и тех, кого ты знаешь под именами Старый Хрофт или та же Сигрлинн. Поэтому не беспокойся за нас. Мы именно в том положении, в каком хотели быть, ибо нас устраивало многое, и не важно, каким путём оно достигнуто. Именно поэтому у нас… должен быть запас. На тот случай, если мы не найдём никого лучше тебя.

«Исчерпывающе», – мысленно скривился Ракот.

Он уже знал, что способен освободиться. Новый Бог – он плоть от плоти Упорядоченного, он связан с ним, и наоборот. Его темница, как ни удивительно, тоже была частью привычной Восставшему вселенной и подчинялась – пока что – её же законам.

И поэтому он медлил.

«Предположим, я бы согласился провести эту вашу инициацию…»

Нет. Обратной дороги из этого состояния нет. Только вперёд – ты видел, Восставший, к чему именно.

«Бедные Новые Маги. Так и не сделаться им Истинными… А как же справедливость?»

Утрата этой возможности прискорбна. Однако мы руководствуемся не эмоциями, а приоритетами. Несмотря на общую благотворность справедливости, бывают моменты, когда она должна быть принесена в жертву необходимому.

«Что ж… – делано вздохнул Ракот. – Ваша взяла. Мне ничего не остаётся, как попытаться уснуть. Разбудите, когда… когда придёт время».

Благоразумное решение. Быть Отцом Тьмы и Прародителем Мрака далеко не так легко, как кажется. Тебе потребуются все силы, Ракот Восставший.

* * *

…Широкий вход в логово Новых Магов охраняла многочисленная стража – магические конструкты, анимированные создания из бронзы, камня и стали. Когда померкло сверкание и блики, адата Гелерра увидела сплошную стену блестящих панцирей, выкованных неведомыми мастерами когтей, железных пастей, наполненных острыми зубами. В чревах этих созданий бились магические сердца, блестели хрустальные шары глаз; однако с Кором Двейном, Соллей и Скьёльдом шутки оказались плохи.

Маги не стали посылать вперёд своих аколитов, чего ожидала адата. Нет, они шагнули сами, дружно, плечо к плечу.

– Разомнёмся, брат? Ты, сестрица? – усмехнулся Кор Двейн. Сплёл пальцы рук, похрустел суставами. – Да, засиделся я, засиделся… пора и разогнать кровь, а то совсем застоится!

Скьёльд захохотал, скидывая с плеча здоровенную секиру с алыми рунами гномов на лезвии. Её Гелерра раньше у него не видела.

– Ох, разомнёмся! – гаркнул он, широко размахиваясь секирой, так что застонал рассекаемый острым лезвием воздух. – А ну-ка, сестра, давай, кто метче!..

И с его секиры сорвался огненный клубок. Он летел, стремительно увеличиваясь, оставляя за собой целых хвост шипящих, трещащих искр.

Конструкты сдвинулись плотнее. Они походили на мощных грифонов с благородной осанкой, в сверкающей броне. Летящий клуб пламени их ничуть не испугал, да они, конечно, и не могли испытывать страха.

Их сияющие крылья развернулись, сплетаясь маховыми перьями, словно те обратились в пальцы. Гелерра ощущала колебания старой и могучей магии, некогда запечатлённой в этих созданиях.

Огненное ядро Скьёльда с размаху ударило в отполированную бронзу, по извивам и желобкам брони потекли струи пламени. Огонь стремительно разгорался, и адата увидела, что металл тоже вспыхнул, словно старые просмолённые доски.

– Ну, братик, оставь хоть что-то и на мою долю, – промурлыкала Соллей. Её дивные волосы вдруг взметнулись, словно подхваченные сильнейшим порывом ветра, однако там, где надлежало находиться телу, Гелерра увидела одну лишь пустоту.

Жутковатую пустоту, увенчанную идеально красивой женской головкой; внизу же пустота заканчивалась розовеющими босыми ступнями.

Грифоны выдержали первый удар. Несколько металлических стражей горело, замерев на месте, зато остальные ринулись прямо на троицу магов – иные бегом, иные взмыв вверх, выставляя бронзовые когти.

Бронзовые – потому что именно этот сплав является лучшим односторонним проводником магии, пропускает свои заклятия и препятствует вражеским.

Сейчас когти конструктов вспыхнули слепяще-белым пламенем. Грифоны рухнули с небес, полосуя крыльями, и каждый их удар был ударом магии.

Соллей встретила атаку мгновенно воздвигаемыми хрустальными стенами, сотканными из множества рун и, похоже, вообще не содержащими ничего материального. Стены эти возникали перед самым носом грифонов, принимали на себя размашистые удары, и когти с крыльями стали ломаться.

Кор Двейн в эти первые мгновения оставался словно в тени; потирал руки, разминал пальцы, с полнейшим хладнокровием взирая на бронзовых стражей, безуспешно пытавшихся прорваться сквозь возводимые Соллей завесы.

А потом шагнул вперёд, и Гелерру в тот же миг буквально сбросил наземь вспыхнувший вокруг их отряда снежный ураган.

Это был именно снежный ураган, и он именно вспыхнул.

Воющий ветер нёс плотные снежные заряды, пронзал леденящим холодом. Снег, жёсткий и колючий, облеплял грифонов со всех сторон, нарастал на спинах, цеплялся за изломы крыльев и мгновенно вспыхивал.

Горящие снежинки подхватывало ураганом, и они мчались в крутящемся вихре, заставляя вспыхивать своих бесчисленных товарок. Холод сливался с жаром и чадом, потому что этот колдовской «снег» пылал жирным, дымным пламенем.

Грифоны заметались – у них горели внутренности, лопались кристаллические глаза, и металлические чудовища с грохотом рушились наземь. Иные взрывались с оглушительным грохотом, однако Соллей мастерски отражала щитами снопы острых стальных осколков. Скьёльд, хохоча, размахивал своей секирой, с лезвия срывались теперь вместо огненных ядер пучки слепящих молний; всякий раз, когда такой пучок охватывал очередного стража, тот рушился наземь грудой горящего металла.

Ни Гелерре, ни другим аколитам даже не пришлось вступать в бой.

…Оставив позади обломки охваченных чадным пламенем искорёженных стражей, они все остановились перед широко раскрытым зевом мраморной лестницы, уводящей куда-то вглубь. Её заполнял мягкий, неяркий, располагающий свет; и далеко внизу по ступеням торопилась человеческая фигурка.

– А теперь ваша очередь, дорогая адата, – улыбнулся Кор Двейн.

Маг, что называется, даже не вспотел. Уничтожение армии стальных грифонов, конструктов высшей магии, словно и не стоило ему вообще никаких усилий.

– Мы очень близки к успеху. А вон там, кажется, убегает наш милейший Матфей. Бедняга, ему совершенно нет нужды так переживать. Досточтимая Гелерра, не оказала ли бы ты нам любезность и не убедила бы этого впечатлительного молодого человека, что ему ничего не угрожает?

– Да-да, – согласилась Соллей, вновь запахнувшая свою пустоту в плащ роскошных волос. – Он нам очень помог, привёл к тайнику; Новые Маги замаскировались так искусно, что, несмотря на все наши таланты…

– Короче, пошли, – перебил их Скьёльд, перекидывая огненосную секиру с одного плеча на другое. – После вас, дорогая адата.

Гелерра улыбнулась, расправляя крылья. Её посылают вперёд, в пекло? Хотят проверить, нет ли там каких-то ловушек? Да и пусть себе. Она знает и умеет достаточно.

– За мной! – скомандовала она аколитам, и они повиновались.

Адата взмыла, перевернулась в воздухе, пронеслась над самыми головами троицы чародеев, так, что Соллей даже невольно пригнулась.

Вниз по наклонному тоннелю уходила беломраморная лестница, в нишах застыли золочёные статуи. На ней – никого, кроме лишь одинокой человеческой фигурки, в панике бегущей вниз. В руке – нет, не меч, не оружие, а какой-то смешной предмет, навроде лампы.

Тот самый Матфей. Матфей Исидорти…

Убегающий обернулся, Гелерра увидала искажённое ужасом лицо; подгоняемый страхом, он помчался ещё быстрее, прыгая через три ступени. Далеко уйти он, однако, не мог, гарпия легко настигала его.

Да, она знала этого юношу, память цепко сохраняла лица; встречались в замке Кора Двейна, хоть и мимолётом.

Адата даже не летела, она планировала вниз по тоннелю, развернув крылья.

Белые перья над белым мрамором и золотыми статуями… красиво!

Исидорти вновь обернулся, дёрнулся; сперва он кинулся было, как заяц, дальше по ступеням, однако всё-таки сумел овладеть собой.

Быстро, но аккуратно поставил нелепое своё устройство на ступени и присел на корточки, что-то с лихорадочной быстротой чертя прямо на мраморе.

Гелерра была готова к удару, к магической атаке, была готова отбить брошенные в неё чары; но вместо этого из скрещения нескольких линий перед Матфеем вдруг стала подниматься чудовищная фигура, с иссиня-чёрным телом и красными, словно сырое мясо, лапищами. Гротескная голова, с искажёнными, изломанно-человеческими чертами, увенчанная парой рогов по бокам и третьим, торчащим прямо из середины лба.

Заклубился густой серный дым. Тварь захохотала, протянула руки-лапы, между когтями метались алые проблески молний.

Адата заложила невероятный кульбит, в последний миг уйдя от загребущих объятий. Ощущение было, что в спине разорвались все до одной связки.

Едва коснувшись мрамора, вскинула руки, самым простым способом – жестом – выбрасывая перед собой волну силы. Просто сшибить с ног чудовище, не дать ему…

– Ага! – истерично выкрикнул Матфей, продолжая что-то рисовать.

– Стой! Исидорти, стой!

Он словно не слышал.

Демон покачнулся от удара, но устоял. Заревел, шагнул к адате, так что той пришлось вновь взлетать. Потолок над лестницей был достаточно высок, Новые Маги не поскупились, когда прокладывали этот тоннель, но всё равно особенно не развернёшься.

Демон же, оправившись, опять полез вперёд. Гелерре казалось, она вспоминает подобных ему из времён собственного пребывания в этом облике.

– Матфей!

Кажется, Кор Двейн послал ей вслед аколитов. Смелые ребята, хотя и несколько, гм, молчаливые.

Нет, совсем очумел от страха парень. Ничего не слушает и не слышит.

Навстречу Гелерре поднялся второй демон, что-то вроде зубастого змея на множестве коротких кривых лап. Шипя, проскользнул между ножищ первого демона, неожиданно вскинулся на дыбы, челюсти клацнули у самого крыла адаты.

Всё, с меня хватит!..

Гелерра упёрлась крыльями в воздух, поддерживая себя одновременно и чарами. Оба демона перекрывали ей дорогу, а Матфей, правильно всё рассчитав, ринулся дальше вниз, по-прежнему на что-то надеясь.

Адата не взяла с собой никакого оружия. Зачем? Тому, кто служил неблагодарному богу Хедину, оно если и нужно, то лишь так, себя потешить.

Демоны, с одной стороны, твари не от мира сего, создания, где магия властвует над плотью. А с другой – это делает их уязвимыми, если, конечно, знать, куда бить.

Аколиты Кора Двейна как-то замедлились, явно не стремясь лезть в пекло поперёк Гелерры.

Адата ответила всем арсеналом, собранным за долгие годы ученичества.

Её чары проникали в щели и сочленения чёрной брони, ослабляли и рвали связи, какими магия удерживала воедино демоническую плоть.

Трудно, неподатливо, туго.

Демон заревел, словно от боли, из пасти вырвалось пламя. Гелерра отбила поток в последнюю секунду и на долю мгновения потеряла концентрацию, опустившись чуть ниже – щиколотку мигом пронзило острой болью, многоногая змея дотянулась-таки, вцепившись острыми загнутыми зубами, дёрнула адату вниз.

Что?! Какая-то мерзкая тварь сумела?!..

Гелерру душила ярость, такая, что заглушила даже боль.

Чистая сила лилась свободно и легко, и истребительные чары складывались сами собой.

Демон успел наступить на белые перья её крыльев, когда грудь его лопнула, взорвавшись изнутри. Словно выпущенное из катапульты ядро, взлетело, пылая, крутясь и разбрасывая искры, его сердце, чёрное, оплетённое, словно змеями, верёвками толстенных жил.

Однако многоногая змея успела обвиться вокруг адаты, повалить, пасть нависла над лицом Гелерры, с клыков капала зелёная едкая слюна.

Адата забила крыльями, сопротивляясь, – и её окончательно свёл с ума вид белоснежных перьев, измазанных не то кровью, не то слизью из внутренностей поверженного демона.

Она вцепилась обеими руками в глотку змеевидной твари, толстую, словно бревно, защищённую несколькими пластами жёсткой чешуи; и её тонкие пальцы, окутываясь голубоватым пламенным туманом, начали погружаться в демоническую плоть.

Броня бестии не выдержала, по запястьям Гелерры потекла жгучая тёмная кровь. Демон захрипел, чудовищные лапы забились, заскребли в агонии, но адата уже вливала в собственные руки недостающую мощь. Одно движение – оторванная голова твари полетела в сторону, а сама Гелерра ловко вывернулась, спасая белоснежные крылья от потока дымящейся жижи, хлынувшей из обрубка шеи чудовища.

Гарпию трясло от ненависти. Какая же она теперь грязная, страшная, вонючая!

Кор Двейн наверняка же знал, чем может кончиться эта погоня; но и пальцем не пошевелил, чтобы помочь! Сам чистеньким остался, и дружки его тоже!

Все они одинаковы, эти боги и маги. И с ними нужно точно так же. Притворяться, лгать, предавать и обманывать, иначе тебе так и будут бить в спину, Гелерра, а ты будешь только растерянно и жалко улыбаться, пытаясь кому-то понравиться.

Миг осознания был как холодный нож, пронзивший внутренности.

Гелерра выпрямилась, всё ещё дрожа от отвращения. Пнула обезглавленный труп; брезгливо встряхнула крыльями.

Мне нужны служанки, вдруг подумала она. Чтобы со всем тщанием ухаживали бы за моими пёрышками. Чистили, укладывали, умащивали драгоценными маслами. И чтобы я ради кого-то ещё так измаралась… да никогда в жизни!

Когда всё кончится, непременно заведу служанок.

Аколиты поравнялись с ней. «Тоже мне, вояки», – презрительно подумала гарпия.

– Чего встали?! – гаркнула она. – А ну вперёд! Все! Дружно! Пока этот безумец не выпустил на нас целую орду!..

Аколиты не пошевелились. Очевидно, ждали приказа от своего истинного хозяина. Как и следовало ожидать, скривилась адата, маги не упускают случая показать, кто тут главный…

Да, а вот и они сами – Кор Двейн, Скьёльд и Соллей появились на самом верху, ишь, как сторожко ступают… Молодцы, умные, умелые, понимают, что, куда и зачем. Спасибо вам, крылья вы мне вернули, и это я отработаю. А дальше…

А дальше буду сама себе хозяйка.

Гарпия встряхнулась ещё раз, хищно усмехаясь. Отпихнула недостаточно расторопного аколита и вновь взлетела.

Лестница, в конце концов, ещё длинная.

* * *

Демоны продержались достаточно долго, надо же, он даже и не ожидал. Матфей, задыхаясь, мчался вниз по ступеням, не обращая внимания на отчаянные вопли Царицы Ночи.

Он оставил руны ещё на одной ступени, а больше уже не успел, потому что впереди замаячил конец лестницы, и ласковый свет, что лился через широкую арку.

– Где… твоя… родня?! – прохрипел он на бегу.

«Не знаю! Выпусти меня, слышишь?! Они захватили меня врасплох, теперь всё будет не так!..»

Ага, как же, злобно подумал Матфей. Задыхаясь, он бежал что было сил, промчался под высоким сводом – и оказался в зелёном тёплом раю.

Здесь светило ласковое солнце, со всех сторон поднимались причудливые, никогда им не виданные растения, в зелени журчали ручейки, а где-то рядом шумел, судя по звуку, изрядный водопад. Арка выхода открылась у подножия исполинской скальной стены, поднимавшейся куда-то в поднебесье. Радужные бабочки, птицы, больше похожие на ожившие букеты, греющиеся на камнях ящерицы, раскрывшие пёстрые гребни, на которых, похоже, сверкали настоящие самоцветы.

Рай, настоящий рай.

От арки вела неширокая извилистая дорожка, вымощенная хрустальными плитами; стоило наступить на одну из них, и плиты начинали нежно светиться, каждая – своим собственным цветом. Абсолютно бессмысленно, но красиво.

– Где твоя родня?! – зарычал Матфей, что было силы тряся лампу.

«Выпусти меня!»

«Какая ж она упрямая, – мелькнуло у беглеца. – Ладно, ещё парочку демонов, пусть и не самых сильных…»

Откровенно говоря, демонов своими рунами Матфей вызывал лишь дважды, тех, что атаковали крылатую преследовательницу там, наверху. Двух следующих, в теории – более сильных, он вызвать сам не успел, оставил только руны. И сейчас приходилось прибегать к не проверенному до конца.

Но… отсюда ведь, снизу, тоже доносились какие-то взрывы? Откуда? Судя по бестревожной роскоши вокруг, случилось это где-то ещё дальше, чем он себе представлял.

Он лихорадочно работал охряным карандашом, позаимствованным, как и многое другое, из запасов Кора Двейна. Проклятье, где же эти ленивые типы, эта знаменитая родня Царицы, эти могущественные чародеи?..

* * *

Ракот Восставший прикрыл глаза. Это, конечно, было только в его воображении – он сейчас не имел ни глаз, ни век, ни вообще тела.

«Мне остаётся только уснуть», – сказал он своему незримому собеседнику или собеседнице. Поверил он или она ему, уже было не важно. Названый брат Хедина ощущал толчки силы, докатывавшиеся до него сквозь тесноту и неподвижность его нынешнего вместилища.

Словно где-то совсем неподалёку гремел бой, и в ход шла магия высших порядков.

Может, брат уже отыскал его и спешит на помощь?

Владыка Тьмы шевельнулся. В конце концов, Тьма была здесь повсюду, вокруг него, в нём самом; быть может, при рождении Вселенной везде и впрямь царствует огонь, свет заполняет всё и вся; а здесь и сейчас было именно так, как в его ответе: «Тьма там, где нет Света».

Всё просто.

Он шевельнулся.

Постой!

Нет, на сей раз он не подчинится. Он слушал достаточно.

Сущность Ракота Восставшего, казалось бы, накрепко скованная цепями великого кристалла, сделавшаяся частью высшего порядка, вбирала в себя Тьму, росла, крепла и ширилась. Плотное и сжатое вокруг него стало крошиться и осыпаться, и Ракот ощущал, как вернулось первое чувство – жар.

Не вынуждай нас! Не надо! Нам претят зряшные убийства!

Восставший не отвечал. По связям и узлам сковавшей его темницы текло освобождающее его тёмное пламя.

Ты не оставил нам выхода. Тьмой в новом континууме сделается кто-то иной. Например, Старый Хрофт, который поведёт наше воинство…

Нити тёмного пламени бежали по микроскопическим трещинкам, расширяли их и сами пробивали себе дорогу всё дальше. Ещё немного…

Ты выбрал.

Сдавило со всех сторон, охватившая его среда – кристалл – вновь росла, затягивая пробитые его огнём трещины.

Тебе… не… выбраться!..

Показалось это ему или обращавшийся к нему голос и впрямь задыхался, словно от запредельных усилий?

Он вновь гнал от себя тёмное пламя, раздвигал закрывшиеся было трещины; медленно, но верно теснота отступала.

Отступала, но слишком, слишком медленно.

Тебе… потребуются… века!..

Голос задыхался. То ли от усилий, то ли от ненависти. Ракоту хотелось бы думать, что от последнего. Вызвать ненависть этих равнодушных тварей – вот истинная награда воину. Освобождение – обычное дело, а вот ненависть…

Он боролся. Точно так же, как в день последнего, третьего и решающего приступа, когда его армии уже ворвались в само Обетованное, и казалось, осталось совсем немного.

* * *

Со второй парой демонов она вновь справилась в одиночку, аколиты старательно прижимались к стенам, а гарпии вдруг стало противно звать их на подмогу.

«Наплевать, справлюсь сама. Я – адата Гелерра, я никому больше не служу и никому ничем не обязана. И я сама одолею таких вот монстров».

Пара демонов оказалась сильнее первой, но и Гелерра была уже готова. Она смела их обоих с дальнего расстояния, не приближаясь, измочалила тела о мраморные ступени, забрызгав всё вокруг тёмной кровью.

Твари остались живы, но это не важно. Она пройдёт, а остальные… остальные способны сами о себе позаботиться. Кор Двейн просил её добраться до Матфея? – вот она и спешит исполнить повеление доброго господина, давшего ей приют и избавившего вместе с Соллей и Скьёльдом от жуткого обличья; а демонов они вполне добьют сами.

Она немного ошиблась, демонов добивали аколиты. Правда, судя по раздавшимся позади жутким воплям, утробному рёву и хрусту костей, по крайней мере одна тварь пришла в себя и решила дорого продать свою жизнь.

А потом перед ней открылась арка и за нею благоухающий лес, более похожий на сад. Дорожка, выложенная хрустальными плитами; на одной из них кто-то – скорее всего, Матфей – начертил две торопливые руны Призыва. Линии уже начинали светиться, вот-вот должны были проявиться сущности, связанные с этими символами, но тут…

* * *

Матфей, хрипя и задыхаясь, чуть не упал наземь, сил бежать больше не было. В ушах бились вопли пленной Царицы, однако её он почти не слышал, потому что из-за поворота дорожки на него вылетели двое – мужчина и женщина в роскошных доспехах, с вычурными посохами в руках.

Женщина, черноглазая смуглянка в золотисто-алой броне, и её спутник, рыжебородый, коренастый, чем-то напоминавший гнома, именно что вылетели – потому что восседали на креслах без ножек, покрытых затейливой резьбой, паривших на высоте трёх примерно футов.

На миг Матфей ощутил, как в его виски впились сотни ледяных игл – чернявая женщина пристально глянула ему в глаза, а затем заговорила, причём на языке его родного мира:

– Кто ты такой? Как открыл врата?

– Скорее, Молния! – рявкнул рыжебородый.

– Сейчас, Камень. Как он нашёл?..

Матфей дрожащей рукой приподнял лампу.

– Там… ваша… Царица… Ночи… – просипел он. Бок всё ещё болел от быстрого бега, и он никак не мог отдышаться. – Чародей… Кор Двейн… пленил её… я… помог ей… бежать.

Черноглазая и рыжебородый переглянулись. Матфей достаточно времени провёл с Царицей и достаточно разбирался в магии, чтобы тотчас ощутить – да, это была та самая «родня», к которой они пробивались столь долго и упорно.

– Тогда освободи её, смертный! – надменно потребовала черноглазая Молния. – Немедленно! Пока мы не предали тебя лютой смерти в страшных муках!

– У меня за плечами – её пленители, – Матфей был готов к подобному. – Кор Двейн и ещё двое.

– Что нам эти выскочки! – вскинулась женщина; точнее, девушка, ибо выглядела она самое большее лет на восемнадцать.

– Они пленили вашу… сестру.

– Тень всегда была неосторожной и увлекающейся, – презрительно бросила Молния. – Жди нас здесь, смертный, и ни с места! Сейчас подоспеют остальные, мы разберёмся с этим, как его, Кором Двейном…

Над деревьями что-то пронеслось, что-то тёмное, затем ещё и ещё.

– Вот и остальные, – проговорил рыжебородый чародей. – Стой тут, смертный, а надумаешь куда бежать… – он слегка пошевелил пальцами, и на хрустальных плитах вокруг Матфея взвился широкий круг пламени. – Не бойся. Оно тебя не тронет, если ты в него не полезешь, – волшебник поёрзал, поудобнее устраивая седалище в летучем кресле. – Жди нас. Мы скоро.

Царица Ночи молчала в своём вместилище. Матфей, тяжело дыша, уставился на бушующее пламя; ему хотелось бы верить, что это всего-навсего иллюзия, но проверять на себе он не желал.

* * *

Гелерра остановилась, выразительно глядя назад, на медленно спускающихся аколитов и троицу чародеев.

Матфей скрылся, и она решительно не собиралась кидаться за ним следом очертя голову.

Она скрестила руки на груди, невольно ожидая от Кора Двейна недовольства и попыток вновь гнать её вперёд, однако чародей лишь весело улыбнулся, самым дружеским образом хлопнув гарпию по плечу. Соллей улыбалась тоже, а Скьёльд лукаво подмигивал, показывая адате прозрачную фляжку, где плескалась рубиновая жидкость.

– Великолепно, достойная адата. Смела этих тварей, как ветер сухие листья. Впрочем, ничего иного мы и не ожидали – верно, сестра? Верно, брат?

– Конечно, – прозвенела Соллей.

– И за это непременно надо будет выпить! – Скьёльд вновь потряс своей флягой.

– Выпьем, братец, не сомневайся, – Кор Двейн сощурился, вглядываясь в заросли перед ними. – О! Возмущённые хозяева уже спешат указать нам на недопустимость подобного рода действий. Несомненно, нас ждёт иск за ущерб, причинённый частной собственности, незаконное проникновение в чужое жилище и оскорбление действием.

– Когда это мы их оскорбили действием? – удивился Скьёльд.

– Ещё нет, дорогой брат, но вот сейчас и оскорбим. Разве не за тем мы сюда явились?..

– Летят, – коротко бросила Гелерра, вскидывая руку.

Адата ощутила слабые, но такие узнаваемые колебания силы – кто-то совсем недалеко использовал могущественные левитационные заклинания.

– Милая Гелерра, – Соллей чуть склонила голову набок, – на твоём месте я бы встала у нас за спинами, боюсь, что битва эта будет не по твоим силам. Будь готова распорядиться аколитами, если возникнет нужда.

Прежняя адата вскинулась бы от гнева и, скорее всего, пошла бы в бой просто для того, «чтобы всем доказать». Но на лестнице что-то изменилось, что-то сломалось – или, наоборот, соединилось, – когда её оставили один на один с первой парой демонов.

Мне нужны слуги, вновь подумала она. Ухаживать за моими крыльями.

Аколиты меж тем выстраивались молчаливым треугольником позади троицы чародеев; на острие этого клина встал сам Кор Двейн, слева от него – Соллей и справа Скьёльд. Тонкий слух гарпии уловил, как последний пробормотал что-то вроде: «Клара была бы тут как нельзя кстати…»

Сама адата встала на свободное пространство внутри клина, футах в шести за спиной Кора Двейна. Конечно, быть может, самым правильным было бы просто взлететь вверх по лестнице… но рисковать не стоило. Кор Двейн и двое его сородичей были и впрямь могущественными магами – кто знает, что они сейчас здесь устроят?

– Летят, – проговорила и Соллей. Руки волшебницы затанцевали перед грудью, по дивным распущенным волосам потекли струйки искр.

– Летят, – согласился Скьёльд. Это походило на какой-то обряд, понятный только им троим.

– Летят, как есть летят, – закончил Кор Двейн. – Отложи свой колун, брат. Хватит забавляться.

– Это не колун! – возмутился лысый чародей. – Это…

– Не важно, – чуть жёстче сказал Кор. – Лёгкость, с какой вы взяли Ночь, не должна обманывать.

– Ладно тебе, раскомандовался… – пробурчал Скьёльд, но беззлобно, словно и впрямь признавая право названого брата распоряжаться. Он отставил секиру, повёл плечами, склонил голову сперва в одну сторону, затем в другую так, что хрустнули суставы.

Над вершинами деревьев появилась первая фигура. Нелепая, ибо восседала на чём-то вроде левитирующего кресла, совершенно непонятно для чего – маг, способный создать такой предмет, без труда сможет левитировать и сам.

Гелерра скрестила запястья перед грудью, кулаки сжаты, готовясь отразить брошенные чары. Нет, всё-таки странно – обитатели этого места тоже весьма могущественны, им совершенно необязательно самим тащиться к месту сражения. А эти вот пожаловали сами…

В небесах появилось второе летающее кресло, за ним третье. Потом – ещё и ещё.

– Кор Двейн! – прогремел оттуда зычный бас. – Грязный наёмник! Мы слышали, слышали о тебе, да!.. Но не могли поверить, что наша сестра, Царица Теней, у тебя в руках!

Троица чародеев молчала. Гелерра не сомневалась, что они общаются сейчас посредством мыслеречи.

Но какая же самоуверенность – явиться сюда на каких-то плавающих в воздухе табуретах и начать с пафосных речей!..

Кор Двейн не стал тратить время на «достойный ответ». Он что-то сделал, какой-то неуловимый жест, исчезающе быстрый, придавая начертанными прямо в воздухе рунами форму стремительному потоку силы – и небо над головой Гелерры вспыхнуло.

От края скал до верхушек леса всё заполнилось кипящими рыже-чёрными клубами. Содрогнулась земли, зелёные вершины пригнуло, радужные венчики цветов сыпались с ветвей, словно невиданный дождь.

Новые Маги исчезли в этом яростном вихре пламени; следом за Кором Двейном в дело вступил и Скьёльд, над его головой сгустился туман, алый и синий, стремительно складываясь в два гибких драконьих тела, словно его татуировка отделилась от черепа, обретая собственную жизнь.

Багряный и тёмно-синий драконы, чем-то похожие на змеевидного многоногого демона, убитого Гелеррой на лестнице, бестрепетно рванулись вверх, в пламя.

Волосы Соллей вновь взметнулись, из-под них вырвались длинные ветвящиеся пучки молний, сплетаясь в подобие сложной сети.

Сила вокруг Гелерры вибрировала и билась, порождая неприятное, становящееся почти невыносимым гудение внутри черепа. Эта троица и в самом деле сумела достичь многого – ни разу Гелерра не ощущала ничего подобного, когда в её присутствии неблагодарный бог Хедин творил свои заклятия.

Это признак могущества или слабости?.. Или это сделано специально, чтобы, скажем, она, Гелерра, не смогла бы пустить в ход собственные чары? Или чтобы помешать явившимся сюда магам?

Но, несмотря на гудение и ломающую виски боль, она ни на миг не ослабляла концентрацию. Едва ли Двейну удастся сломить противников одним-единственным ударом.

Кор что-то резко выкрикнул, язык был Гелерре незнаком. Аколиты дружно взялись за руки, сцепили их крест-накрест, и гудение вибрирующей силы стало почти совершенно невыносимым.

Из бушующего в небесах пламени внезапно сорвалось нечто вроде огромной его капли, словно полыхающий болид, рухнуло в заросли; встал фонтан перемешанной с огнём и дымом земли, с треском и стоном валились деревья, стволы в три обхвата размалывало в щепу, порыв жаркого ветра швырнул пыль, пепел и древесную крошку в глаза адате.

Здоровенный пылающий сук ей пришлось и вовсе отшибать в сторону простым кинетическим заклятием, Двейн с сестрой и братом не обратили на него никакого внимания. Аколиты завели какое-то низкое, мрачное песнопение из сплошного «м-м-м-м».

С небес рухнула вторая огненная капля, второй взрыв сотряс землю; зелёные заросли полыхнули. Хрустальные плиты под ногами Гелерры крошились и трескались; земля вспучивалась.

Что творилось в небе, она сказать не могла, кроме лишь того, что там по-прежнему бушует огненный шторм.

Третий болид рухнул чуть дальше, но зато столб взрыва взметнулся куда выше; вырванные с корнем могучие деревья полетели во все стороны, словно лёгкие прутики. Два из них ударились о скалы высоко над головой адаты, справа и слева от сжавшейся в комок группы Кора Двейна. Деревья раздробило в щепки, падая вниз, они вспыхнули сами по себе.

Гелерра пыталась разобраться в том магическом хаосе, что царил сейчас вокруг. Противники Кора Двейна пока что никак себя не проявили, и это было странно – неужто достаточно простое, хоть и сильное заклинание, наполнившее небо огнём, так уж на них подействовало?

Четвёртый огненный метеор.

И пока что – никакого противодействия.

Впрочем, если эту самую Царицу Ночи или Теней удалось пленить относительно легко?..

«Эти „Новые Маги“ застряли в прошлом, – подумала Гелерра, несмотря на путавшиеся от боли в висках мысли. – Они – прошлое, а Кор Двейн, сам поднявшийся туда, где он сейчас, – будущее».

Ну и пусть себе. Пусть он становится будущим, только без меня.

Но тут она внезапно вспомнила о драконе.

О драконе Сфайрате, что остался в замке, в излечивающем бассейне, оплетённый паутиной корней и стеблей, прикрытый одеялом плавающих на поверхности воды листьев…

Нет, она никуда не побежит. Во всяком случае, не сейчас. А вот если, к примеру, всё это дело закончится взаимным истреблением…

Она подумала о замке Кора Двейна. А что, неплохое обиталище, достойное.

И вдобавок ко всему – дракон. Дракон, лишившийся супруги, такой же крылатый, как и она сама…

А значит, у Двейна и остальных не должно быть никаких сомнений на её счёт. До срока.

Меж тем из истерзанной огнём и взрывами зелёной чащи, прореженной, местами обугленной, появились одна за другой четыре сущности. Затем – пятая, шестая, седьмая…

Восемь.

Они утратили человеческий облик, сбросив его, словно ненужные плащи. Гелерра узнавала стихии: вот клубок острых молний, бьющих в никуда из яростно светящегося центра; вот кружащаяся голубизна, коронованная белым, словно морская волна с пенным гребнем; вот что-то серое, крутящееся, тёмное, словно примчавшийся на крыльях шторма вихрь; а вот кажущееся нелепым сверкание всех семи цветов радуги разом, словно жестокий ветер треплет бедного, угодившего в его когти попугая. Вот свернутое в тугой клубок алое сияние, напоминающее рассветный пламень; вот нечто вроде большой мокрой кляксы, выбрасывающее длинные лапы-отростки; вот катящийся каменный шар, чёрный, иссечённый трещинами, полыхающими, словно подземный огонь; а вот и нечто простое на первый взгляд, словно небесно-голубое крыло, только лишённое тела.

Неумолчное «м-м-м» аколитов сделалось громче, тон его то повышался, то падал, и в такт этому колебалась сила вокруг Гелерры.

Она не знала, что ей делать, – Кор Двейн не отдавал никаких распоряжений, манипулируя силой с такой быстротой и ловкостью, что адата только диву давалась.

Приближающиеся сущности ломали и крушили всё на своём пути, увлекая за собой настоящую лавину поваленных стволов, опутавших их лиан, камней, вывороченных из земли; они надвигались, словно чудовищные корабли, рассекая твердь, словно морские волны.

«Стихии», – подумала адата.

…Ответный удар рухнул на них, словно само небо, утратившее вдруг опору. Каждая из надвигавшихся сущностей, ощущала Гелерра, послала вперёд волну своей самости, они сплетались, смешивались, обретая новое качество.

Чуть раньше Кор Двейн сумел зажечь снег; Новые Маги ответили чем-то подобным.

Воздух заполнился горячим и сухим пеплом, стремительно высасывая влагу. Гелерра вскинула голову – сверху, из сгустившихся туч, падала целая стая препаскудных крылатых созданий, ярко-красных, словно вылепленных из свежей артериальной крови.

По земле, дробя остатки хрустальных плит, ползли чёрно-зелёные питоны, извиваясь, распахивая зубастые пасти, каких никогда не бывает у настоящих змей. Гелерра видела, как они сотворяются прямо из воздуха, из чистой магии.

А вот и молнии, целый сноп их ударил в щит из призрачных рун, своевременно вскинутый Соллей. Удар был жесток, руны вспыхивали и гасли, иные и вовсе обращались в подобие поразившей их стихии, злыми короткими росчерками пытаясь атаковать бывшую хозяйку.

Три таких руны-предательницы Соллей перехватила, четвёртая угодила ей под волосы, туда, где полагалось быть плечу, и чародейка болезненно скривилась, хватаясь за невидимую плоть.

Пятую стрелу, короткий росчерк бело-голубого огня, прямой и острый, перехватила Гелерра. Это ученики бога Хедина умели очень хорошо – большинство их противников, свихнувшихся чародеев в самых разных мирах, предпочитало стихийную магию, полагая её самой «убийственной».

Адата сделала одно лёгкое, точно рассчитанное движение, полупрыжок-полувзлёт, её собственное заклятие вспорхнуло, словно бабочка, с вытянувшихся пальцев, и злой огонь распался у самых глаз Соллей облачком безобидных искорок.

Чародейка обернулась.

– Спасибо, адата, – губы её дрогнули в улыбке.

– Долг платежом красен, – отозвалась Гелерра, тоже улыбаясь в ответ.

Ответить Соллей не успела, Скьёльд пихнул её в бок, потому что самый проворный из питонов оказался рядом, и магу пришлось рушить чары прямым грубым ударом. Питону разворотило голову, и тело его раскрылось, словно кожаный мешок, разрубленный одним взмахом сабли.

Кор Двейн что-то выкрикнул, зло и требовательно, не довольствуясь мыслеречью, слов Гелерра не поняла.

Человеческое, такое человеческое…

Падающие им на головы крылатые твари натолкнулись на щит Соллей, большинство сгорело вместе с составлявшими его рунами, но три бестии прорвались.

Адата видела их близко во всех подробностях – лёгкое тело для стремительного полёта, красная чешуя, словно у драконов, узкие щели чёрных зрачков. Неестественно длинные когти, и клюв, острый, словно наконечник копья.

…Две бестии, что нацелились в затылок Кору Двейну, столкнулись в воздухе, беспорядочно колотя крыльями, упали под ноги Гелерре. Третья резко извернулась в воздухе, кинулась на адату, выставляя когти, но гарпия играючи уклонилась. В родном мире её юные сверстники и она сама начинали со схваток в воздухе с такими вот летучими тварями, ловкими, быстрыми и злобными.

Короткий кинжальчик встретил крылатого монстра в воздухе, прошёл точно по шее, рассекая чешую и плоть, отделяя голову, состоявшую, казалось, из одного клюва, от туловища.

Тварь рухнула к ногам Гелерры, ещё в падении теряя очертания, расплёскиваясь на треснувшем хрустале здоровенной кровавой кляксой.

Первая волна разбилась о щиты Соллей, но тучи над скалами уже набухали следующей; алые тени, кружащие, кружащие над ними, готовые пролиться смертоносным живым дождём.

Сущности, воплощения стихий, Новые Маги полукольцом окружили троицу чародеев и их молчаливых аколитов. Гарпия даже засомневалась, а живые ли они вообще? Глаз не поднимают, только покачиваются, словно в трансе, взявшись за руки, да тянут бесконечное «м-м-м…».

Это напоминало не то дуэль, не то известную забаву орков с гномами из числа учеников неблагодарного бога Хедина – кулачный бой стенка на стенку по строгим правилам: лежачего не трогать, ниже пояса не бить, в кулаке ничего не держать и так далее. Лицом к лицу, неподвижно стоя друг перед другом и меряясь чистой силой.

Если честно, от хитроумного Двейна адата ожидала чего-то иного. Более утончённого, более коварного, нежели просто стоять столбом, соревнуясь в умении направлять силу с созданиями, которые изначально даже не были людьми. Не похоже на Кора, никак не похоже.

…Новые Маги наступали. Гелерра достаточно быстро поняла их несложную стратегию – они, привыкнув считать себя «воплощениями стихий», атаковали тоже стихийной магией, уподобляясь в этом самым обычным смертным колдунам и шаманам. Чудища, молнии – о, вот и классические ледяные иглы! – всё как по учебникам.

…Первое ледяное копьё отразила Соллей, второе разрубил в полёте Скьёльд своей чудовищной секирой, третье поймал голыми руками Кор Двейн – тоже мне, что за ярмарочные фокусы? Поймал, да ещё и метнул обратно – сверкающее древко разбилось на множество осколков, столкнувшись с ледяной же глыбой, возникшей из ниоткуда у него на пути.

Волны катились по окрестным лесам, незримые волны магии, и деревья начали умирать. Словно за несколько мгновений они успевали постареть на сотни лет, сгнить изнутри и, подломившись, рухнуть. Над головой Гелерры по поверхности скал бежали трещины, начинали сыпаться мелкие камешки; а Кор Двейн с сестрой и братом по-прежнему в основном отбивали нацеленное в них, сами же атакуя мало, словно все силы их уходили на защиту.

Если они притворяются, подумала адата, то довольно искусно.

Вот полыхнули алым трещины на поверхности каменной сущности, и скалы с болезненным стоном начали трескаться, глыбы величиной с быка катились слева и справа от Кора и остальных; скатывались, неуклюже переворачивались и судорожно, рывками, начинали ползти к краям цепи аколитов.

Этот натиск стихийной магии – неужто всё, на что способны сородичи этой самой Царицы Ночи? Или это просто завеса, ширма, маскировка?

Красные крылатые бестии, словно получив команду, устремились вниз, нацеливаясь клювами, словно пиками. Каменные чудища, натужно скрипя и покрываясь трещинами, наползали с боков; с фронта Соллей в поте лица отбивала рунными щитами то ветвящуюся молнию, то поток выжигающей саму землю магмы, то останавливала и сбивала в живые кучи орды суетливых коричневокожих созданий, по виду насекомых, но размером со среднего пса; эти шевелящиеся, дёргающиеся, щёлкающие жвалами кучи Скьёльд деловито обращал в ничто – их словно перемалывали незримые огромные лезвия, так что мокрые отвратительные лохмотья летели во все стороны, оставляя за собой веера зловонных зеленоватых брызг.

И только Кор Двейн, кажется, ничем не был занят; нет, он тоже плёл какие-то чары, но так быстро и настолько странные, что Гелерра за ним не поспевала.

«Сейчас. Сейчас будет», – мелькнуло у адаты. Она напряглась, готовая взлететь – в воздухе-то она с этими клювокрылами справится играючи.

Земля вдруг помягчела, ноги адаты ушли по щиколотку во внезапно наполнившийся какой-то жижей грунт. Глянула – жижа была красной и до омерзения живой. В ней что-то кишело, сновало, лихорадочно работало крошечными лапками, словно множество муравьёв в муравейнике.

Один из аколитов вдруг разорвал цепь, взмахнул руками и беззвучно исчез, поглощённый новосотворённым болотом. Топь жадно зачавкала.

Кор Двейн резко обернулся – весь бледный, в поту, лицо перекошено. Кажется, если всё и шло «по плану», то давалось немалой ценой.

– Гелерра!.. – и Кор Двейн ткнул себе под ноги.

Там, где стояли трое чародеев, земля оставалась сухой и крепкой, болото никак не могло к ним подступиться.

А вот аколиты подались назад, попятились, ища спасения на мраморных ступенях. Логично – однако для Двейна это было почему-то неприемлемо.

Сфайрат. Дракон Сфайрат.

Нет, она уйдёт лишь в самый последний момент, когда всё будет уже решено.

Гелерра, как умела, одним прыжком взвилась в воздух, белые крылья закружились гибельным ураганом; заклятия разрушения, гибели и распада срывались словно сами собой, и адата вновь услыхала слабые отзвуки демона – там, глубоко-глубоко в себе.

Рвать, душить, убивать, выпивать кровь!..

Красные крылатые существа не могли ни остановиться, ни повернуть. Их гнала вперёд воля Новых Магов, они мчались прямо на бешено крутящуюся белую завесу крыл адаты, и каждое маховое перо в них сделалось подобно острому лезвию.

На головы Двейна, Соллей и Скьёльда пролился красный дождь.

Гелерра ощущала дикое, сладостное освобождение. Так порой случалось в азарте молодой охоты; потом, на службе бога Хедина, ей пришлось об этом забыть. И вот опять! – свободна и яростна!

Теперь болото. Его языки проворно тянулись следом за аколитами, мраморные ступени крошились и трескались, алая хлябь наступала; Кор Двейн настоящим тигриным прыжком перемахнул кровавую топь, схватил за шиворот ближайшего аколита, бешено тряханул, выкрикивая какие-то слова на непонятном языке; тот затрясся, безвольно обвис в руках волшебника, а остальные вдруг опрометью бросились наутёк, вверх по ступеням.

– Держи, адата! – прорычал Двейн. – Кровь труса!..

И взмахнул кривым кинжалом.

Аколит не успел даже вскрикнуть – обмяк в руках мага, из рассечённого горла потоком хлынула кровь, и там, где она касалась такой же красной топи, жижа начинала стремительно чернеть, дымиться и застывать, трескаясь, словно иссушённый солнцем солончак.

И одновременно адату настиг поток силы – такой яростной, такой обжигающе-горячей, такой податливой, такой – такой, что с ней можно было сделать всё что угодно.

Безо всяких «чар».

Меж тем вдруг упала на одно колено Соллей – во всяком случае, волосы её обрисовывали теперь фигуру именно упавшей на одно колено; Скьёльд выругался, подхватил названую сестру под руку, попытался поднять, но в бок ему врезался наползавший справа громадный валун.

Нет, Скьёльд всё равно выпрямился, всё равно поднялся, и Соллей тоже, однако волосы чародейки сделались красными до самой середины, и она как-то подозрительно вдруг обвисла, цепляясь обеими руками за плечо чародея с вытатуированнымидраконами на черепе. К ним бросился поток коричневых тварей, Скьёльд разметал его, однако, когда на миг обернулся к Кору Двейну, всё лицо его покрывала кровь.

– Сейчас!.. – гаркнул он, и это Гелерра поняла.

Сама же она, наполненная жизненной силой жертвы, легко развернула обрушившийся на неё поток; преображая в яростный жар, направила вниз, испепеляя, сжигая и развеивая сам пепел той красной субстанции, что вот-вот, ещё немного, и поглотила бы и Скьёльда, и Соллей; непонятным образом оставался неуязвим для неё один лишь Кор.

Исторгнутый адатой жар жёг и иссушал, кровавая топь стремительно съёживалась, покрывалась чёрной коркой, трескалась; но двое сородичей Двейна оказались сдавлены каменными глыбами, по бокам валунов стремительно карабкались змеевидные лианы, раскрывая самые настоящие пасти; и Скьёльд, отчаянно прикрывая собой сестру, выкрикнул вдруг:

– Не… удержать! Кристалл, Кор, кристалл!..

Казалось, Двейн колеблется – алая трясина быстро исчезала, превращаясь в каменно-твёрдый чёрный монолит – но сестра и брат погибали, черные жукоиды ринулись на них, перебравшись через камни, лианы вцепились в волосы Соллей, и волшебница закричала, тонко, предсмертно; и тогда Кор выхватил откуда-то из-за пазухи такой знакомый Гелерре зелёный кристалл.

Адате показалось – она слышит многоголосый вопль, полный изумления и отчаяния. В движение пришла поистине чудовищная сила, точнее, даже две, два её потока. Один – тщательно собранный, аттенуированный, артикулированный и упорядоченный Кором Двейном; и другой – высвобожденный зелёным кристаллом.

Эта сила была совершенно чужая, холодная и непонятная. Дальняя Сила, как, наверное, сказал бы бог Хедин. Неизвестно, что хотел с ней сотворить Кор Двейн, если бы не припёрло, но сейчас она с успехом доламывала и добивала всё, что ещё имело хоть какие-то определённые формы.

Рушились с грохотом скалы, лавины катились слева и справа от арки входа, катились, дробясь до песка и пыли; валились ещё остававшиеся стоять деревья, землю пронзали острия громадных зелёных кристаллов, однако и они тоже распадались во прах.

И одновременно все восемь сущностей, сутей восьми Новых Магов охватило агатово-блестящими сферами – из исходного заклинания Кора Двейна, поняла Гелерра. Чары загадочного волшебника проскользнули сквозь бушевавший хаос, вцепились, присосались, обхватили; зелёный кристалл, покрываясь трещинами и распадаясь, послал вокруг волну всеобщего распада, мгновенного застывания, сменявшегося измельчением в пыль.

Гелерра слышала – смутно и словно издалека или сквозь вату – стоны, вопли, истошные крики, полные злобы, недоумения, отчаяния; бессильные угрозы, не менее бессильные посулы.

Агатовые сферы сжимались, мечущиеся в них сущности бились в стены своих вместилищ, но всё напрасно.

…Перед троицей магов и адатой посреди дикого хаоса лежало восемь гладких тёмных шаров. Они слегка отличались друг от друга – игрой света на полированной поверхности, где-то мелькали слабые проблески молний, где-то блики напоминали радугу.

Чародеи молчали. Выглядели они все прескверно, Кор Двейн и Скьёльд старались наложить какие-то чары на бестелесную плоть сестры; получалось у них плохо, сила им почти не повиновалась, да и сами они были изранены.

Гелерра, помешкав лишь самую малость, кинулась помогать. Нет, как же правильно она поступила, не кинувшись наутёк, не поддавшись панике, как эти аколиты!..

– Спасибо, адата, – выдохнул Двейн. – Ты нам очень, очень пригодилась. Мы в долгу.

– Да, в долгу, – кивнул Скьёльд, глядя, как гарпия умело закрывает серией несильных, но точных заклятий длинную и паскудно выглядящую рану на его груди, уже успевшую загноиться – там прошлись жвалы одного из жукоидов.

– В… долгу… – простонала и длинноволосая чародейка. – Спасибо… доблестная… адата…

– Вы тоже помогли мне, – не глядя им в глаза, сказала Гелерра, невольно коснувшись так и не понадобившегося ей амулета Соллей. Глядишь, ещё сгодится в будущем. – Спасли от демона во мне самой. И потом… Но – что всё это? И где Матфей?..

– Бедолага тут, совсем неподалёку, – сообщил Кор Двейн. – Пришлось повозиться, чтобы не задеть его ненароком. Идёмте, заберём их с Царицей обратно. Паренёк-то способный и с характером, жалко терять.

– Но… он же… предал?..

– Предал? Ну что ты, достойная адата! Мы вели его к этому, хоть и без его ведома. А устоять перед чарами Царицы Теней – на такое мало кто способен. Я его не виню. Что с ним делать – придумаем.

– А… эти… – Гелерра кивнула на восемь тёмных агатов.

– О, они вскоре получат свободу, – небрежно бросил Двейн. – Вот только обеспечат нам силой одно маленькое такое заклинание… совсем-совсем простенькое…

– Которое, – сумрачно проговорил Скьёльд, – уже начало действовать, так что надо спешить, силы потребуется много, и очень скоро. Пружина сработала, пробой осуществлён успешно, он провалился, куда мы и хотели, – ты не почувствовал, Кор?

– Почувствовал, – безмятежно сказал Двейн. – Но об этом, брат, мы поговорим после. Пока же давайте глянем, что у нас тут…

– Тут у нас Ракот Восставший, – бесцветным голосом прошептала Соллей.

Гелерра ощутила, как земля уходит у неё из-под ног, да так, что и впрямь пришлось опереться на крылья.

– Ракот?

– Восставший?

Кор Двейн и Скьёльд глядели на сестру, выпучив глаза.

– Да. Он был здесь. Дальние… воспользовались. Он… как Владыка Тьмы… стал уязвим. Я… чувствую.

* * *

Ракот Восставший не знал, что именно случилось и почему вдруг его темница стала раскалываться на куски, сперва на крупные, а потом всё мельче и мельче.

Он только ощущал, что вновь летит, летит в какую-то бездну, и слышал дикий вопль того или той, что только что с таким апломбом рисовала ему грядущую невесёлую судьбину.

Всё пошло совсем не так, как мечталось, злорадно подумал Восставший. Он постепенно освобождался; это получалось несколько медленнее, чем желалось, но в конце концов – стой! Что это?!

…Ощущение было такое, словно он со всего размаха влетел в поток нестерпимо горячей лавы, нестерпимой даже для него. Ракот ощутил это, словно гигантскую, невероятно длинную рану, разруб, раскол, тянущийся сквозь миры и Межреальность; по Упорядоченному словно прошёлся исполинский меч.

Он падал, корчась от боли, сбрасывая последние остатки оков, но не в силах ещё управлять собственной сущностью, не в силах ещё облечься плотью – а потом боль и пламя внезапно кончились, и он вновь падал сквозь Междумирье… но уже какое-то другое.

Здесь было мало магии, словно воды в хорошо выжатой губке. Течение силы ощущалось еле-еле, словно в застойной старице с ещё не до конца заросшими и заилившимися протоками. Магия двигалась, но как будто бы с трудом, натужно; и это совершенно не походило на обычную Межреальность.

Закрытый мир? Или – бери больше – закрытая область? Дно Миров?

…Но тут с него свалились последние остатки пут. Он был вновь свободен – Ракот Восставший, Владыка Тьмы!..

Падение замедлилось, а затем и вовсе прекратилось. Вокруг была Межреальность, такая, какой он её и знал… хотя, пожалуй, это больше смахивало на какие-то дальние, окраинные области Упорядоченного, где уже недалеко и до пределов Хаоса.

Хорошо рвануло, конечно. Кто, как, зачем и почему устроил всё это, куда делись Новые Маги и то, что говорило с ним, – Ракот сейчас не думал.

Выбраться отсюда и вернуться к войску, к его Тёмным Легионам, что ждут возле Обетованного.

* * *

…Вокруг них расстилался хаос. Нет, не тот, что за чертой Упорядоченного, не первозданная субстанция, из которой всё вышло. Два последних заклятья Кора Двейна перемололи рукотворный рай Новых Магов, обрушив и обратив в ничто абсолютно всё, что здесь было. Гелерра не видела больше ни лесной зелени, ни синевы речных извивов; нигде не блестели золотые купола, нигде не поднимались белые стены, башни и башенки; взору адаты предстала лишь угрюмая картина полного разрушения.

Насколько мог окинуть острый взгляд гарпии, под ней тянулись пространства Межреальности, возвращённые к исходному состоянию, и притом изувеченные сильнейшей магией так, что не осталось вообще ничего, и сама твердь Междумирья опасно прогибалась под её крыльями.

Однако посреди этого хаоса остался один-единственный крошечный островок, не затронутый всеуничтожающими чарами.

И окружало его кольцо огня, полыхавшего прямо на хрустальных плитах, по-прежнему старательно менявших цвета.

В кольце пламенных языков сидел, скрестив ноги, бледный юноша, и рядом с ним посвёркивало стёклами какое-то странное устройство, более всего напоминающее искусно сделанную чародейскую лампу, где свет дают чары, а не горящее масло.

– Э-гей, сударь мой Исидорти! – Кор Двейн весело помахал ему рукой. Они шли втроём – он, Скьёльд и Соллей, всё ещё опиравшаяся на руку названного брата. Гелерра парила наверху.

Матфей вздрогнул и втянул голову в плечи.

Тем не менее адата увидела, что все плиты перед ним просто испещрены рунами, символами вызова демонов. Он не собирался сдаваться; он собирался дорого продать свою жизнь.

– Что это там у тебя, дружище? – Кор Двейн сделал небрежный жест, и пламя расступилось. Точнее, он очень бы хотел, чтобы жест выглядел именно небрежным, но Гелерра ощутила его боль. Чародей тоже держался из последних сил, а где-то внутри, искусно скрытая, зияла наспех затянутая рана. – О, как замечательно. Ты настоящий знаток демонологии, приятель. Ну, хватит сидеть с видом повешенного, вставай и пошли. Здесь всё может обвалиться в любой момент.

Исидорти глядел на улыбающегося волшебника широко раскрытыми глазами и молчал.

– В самом деле, парень, хорош просиживать штаны, – вступил Скьёльд. – Никто не собирается перерезать тебе горло или заточать в темницу…

– Потому что ты сделал то, что нам от тебя требовалось, – прошелестела Соллей. – Мы не могли отыскать логовище сородичей пленной Царицы, и сама она никогда бы не показала – пытки к ней не применить, она не почувствует боли.

– И тогда мы устроили это старое как мир представление, – с делано-виноватым выражением развёл руками Кор Двейн. – «Подстроили побег». Да-да, я знаю: это банально и совершенно лишено новизны. И мы ничего не могли сказать тебе – она прочитала бы обман. Поэтому тебе пришлось предать нас по-настоящему.

– Но ты оказал нам огромную услугу, Матфей Исидорти, – негромко и словно бы с трудом выдавила Соллей. – Поэтому мы наградим тебя. Наградим и отпустим на все четыре стороны. Упорядоченное велико. Ты многое знаешь и умеешь…

– Найдёшь мир по себе, – подхватил Кор. – Станешь знатным варлоком, настоящим знатоком демонов. Своя башня, почёт и уважение, раболепные поклоны, страх в глаза обывателей и самые лучшие девочки…

– Двейн!

– Что, сестра? Я всего лишь говорю как есть. Конечно, он не может не думать о женщинах, конечно, он их хочет…

Соллей закатила глаза.

– Ладно, прости. В общем, Матфей, мы против тебя ничего не имеем. Ты нас предал, да, и оставаться моим учеником не можешь; но и вреда тебе мы не хотим. Награду предлагаем от чистого сердца; если же ты предпочтёшь, можешь уйти прямо сейчас. Тебе хватит умения проложить тропу сквозь Межреальность. Или вернёмся с нами в замок. Возьмёшь золота, сколько сможешь унести, вернее, увезти во вьюках. Оружие, одежда, снаряжение, магический припас, книги…

– Это… всё… было… обманом… – просипел Матфей, и Гелерра ощутила нотки безумия в его голосе.

– Ну да. Поэтому я не сдираю с тебя кожу живьём, как положено было бы за измену своему учителю и благодетелю, – с неожиданной жёсткостью бросил Двейн, – а уговариваю и упрашиваю снизойти и принять награду. Смотри, Исидорти, предлагаю её я только один раз…

Матфей принялся раскачиваться, обхватив плечи руками.

– Здесь – здесь всё погибло – все – кто тут был – слуги – звери – птицы…

– А также насекомые, – перебил Кор. – Черви, змеи и так далее. Чешуе- и перепончатокрылые. Пресмыкающиеся и земноводные. Что дальше?

– Вы убили всех… всех… – Матфей глядел прямо перед собой, но Гелерра не сомневалась, что видит он сейчас что-то совсем иное.

– Мне некогда, – резко сказал Двейн. – Решай, и быстро. Не испытывай моё терпение. Иначе…

Матфей Исидорти резко взмахнул рукой, и пресловутая «лампа» с заключённой в ней Царицей Ночи взлетела, кувыркаясь, в воздух.

Адата со скоростью падающего на добычу коршуна ринулась наперерез, но Матфей оказался ещё быстрее. Его заклятие опередило Гелерру на долю мгновения, кристаллические стёкла «лампы» лопнули, металлические части согнуло и изломало; над падающими обломками мелькнула стремительная тень, завис на секунду тёмный силуэт женщины – и исчез, только прянула за горизонт стремительная молния.

– Будь… свободна… – прошептал Исидорти. – Ты… хорошая.

Трое магов не были захвачены врасплох, они тотчас же сдвинулись, плечо к плечу, спина к спине; но Царица Ночи благоразумно решила, что ей лучше убраться куда-нибудь подальше.

Наступила тишина. Матфей по-прежнему тупо глядел перед собой.

– А вот это, – медленно сказал Кор Двейн, – была ошибка.

– Она сбежала, – презрительно бросил Скьёльд. – Ты пожертвовал всем ради неё, но рекомая Царица и её родственнички всегда думали только и исключительно о себе. На тебя ей плевать, Исидорти.

– Он обезумел, брат, – прошептала Соллей. Кажется, в глазах её мелькнуло нечто вроде жалости.

– Может, он и не в себе. Но он испортил мне чистую и абсолютную победу; а Кор Двейн такого не прощает.

…Матфей дёрнулся, закричал, несколько рун вспыхнули, наливаясь жизнью и яростью; но Кор Двейн был уже рядом, и кривой кинжал в его руке ударил точно.

Гелерра вздрогнула и поспешно отвернулась.

Это не моё дело, это не моя война, пусть режут друг друга сколько хотят…

– Жёстко, брат, – Скьёльд склонился над неподвижным телом, закрыл глаза мёртвому.

– Он умер быстро и без мучений, – сухо сказал Кор Двейн. – Как в бою. Хотя за подобный фокус с него и впрямь следовало бы живым содрать кожу. Нет, не трогай его, сестра. Не трогай, досточтимая адата. Пусть валяется, удобряет собой Междумирье…

…Они уходили, оставляя позади громадную воронку из разрушенной, истёртой во прах Межреальности, и крошечное мёртвое тело на столь же крохотном островке из чудом уцелевших хрустальных плит, по которым всё так же бегали, свиваясь в причудливых узорах, мягкие тёплые огоньки.

– Так, погоди, брат… – Скьёльд яростно тёр наголо обритый череп, сняв высокий шлем. – Брат… это ведь получается…

– Ну да, трудно поверить, – спокойно сказал Кор Двейн, но шедшая рядом Гелерра ощущала, в каком он диком, неописуемом возбуждении и каким трудом ему даётся это спокойствие. Он, казалось, даже забыл о ране. – Всё, что должно выстрелить, выстрелило. Не знаю даже теперь, найдётся ли у меня время на визит в Долину Магов.

– Должно найтись, они нам понадобятся, – вставил Скьёльд.

Кор Двейн кивнул.

– Наверное. А пока что обещанное нами – исполняется. В точном соответствии, – губы его кривились, зубы слегка лязгали, – в точном соответствии с тем, что мы посулили сделать.

– В точном… – подхватила Соллей.

– Соответствии… – закончил Скьёльд.

– Именно, сестра, именно, брат. В точном соответствии. Мы не какие-то там шарлатаны и не боги.

Гелерра скромно помалкивала и старательно делала вид, что её тут вообще нету.

Они все вчетвером выбрались из исполинского кратера. Мраморная лестница исчезла бесследно, а вместе с ней и все до единого аколиты, исчез и обоз. Непохоже, правда, что Кора Двейна, или Скьёльда, или их сестру хоть в малейшей степени интересовала судьба служивших им.

– Сработал главный триггер, – негромко, мечтательно, словно о любимой женщине, проговорил Кор. – Запустились все остальные каскады. Насколько успешно идёт разделение – точно сказать нельзя, пока не вернёмся в замок, но по ощущениям – всё в порядке.

– Всё в порядке… – зажмурилась Соллей. – Да, так и хочется сказать: «Но ведь это же…»

– Новый порядок, – перебил Двейн. – Только не надо забывать, что вот эти восемь камешков, – он погладил кожаную перевязь, где в тщательно застёгнутых кожаных карманчиках покоились восемь агатовых камней размером с полкулака каждый; девятый карманчик остался пустым, – что вот эти восемь камешков помогут нам завершить всё куда быстрее и проще.

– А Дальние пусть убираются подальше, если им всё это придётся не по нраву! – захохотал Скьёльд. Соллей улыбнулась скользящей змеиной улыбкой.

– Вот именно, пусть убираются. Конечно, наша дорогая Царица осталась, и это, признаюсь, меня несколько заботит…

– Мы взяли её один раз, возьмём и другой, – решительно сказал Скьёльд.

– Конечно. Сейчас она слишком напугана, слишком шокирована. Но подумать об усилении защиты надо уже сейчас.

– А наши… наниматели? – осклабился Скьёльд. – Когда они собирались явиться за своим призом?

– Они уже там, – ухмыльнулся Кор Двейн. – И там всё именно так, как они и хотели. Никаких Познавших Тьму и Восставших. Никаких Духов Познания или Соборной Души. Тихо, мирно, спокойно, изначально. Вот только с новыми «Истинными» Магами там нехорошо получилось, – Скьёльд вновь захохотал, и Соллей снова улыбнулась жуткой своей улыбкой. – Не полное соответствие, не всё как было.

– Посмотрим – если они выдержат окончание процесса, можно будет и их отправить… к нашим нанимателям, – предложила она. – Должны же они кого-то определять… в мелкие лесные духи.

– Не забегай вперёд, милая сестрица, – засмеялся и Кор. – Пока что надо добиться, чтоб все рассечения прошли строго по проложенным меридианам и чтоб все закладки во всех мирах сработали строго, как должны. И тогда уже…

– Ну, тогда можно поговорить о нашей достойной адате, – вдруг обернулась к ней Соллей. – Мы должны вознаградить её. Достойно вознаградить!

– Конечно, – кивнул Кор Двейн. – Высокочтимая Гелерра, знай, что мы очень и очень признательны тебе. Если б не ты, наша победа… могла стоить нам куда дороже. Я надеюсь, ты не станешь… – Он поморщился. – Прости, я плохо сказал. Несчастный Матфей, бедный глупец… Царица Ночи совсем вскружила ему голову. Откровенно говоря, я надеялся, что он покрепче. Впрочем, уже не важно. Говори, достойная адата. Что мы можем для тебя сделать?

– Вы уже сделали, – тихонько ответила Гелерра, поглаживая белые маховые перья. – И я тоже говорила – долг платежом красен, мы в расчёте.

– Конечно. Но всё-таки, адата? Ты слышала, что я предлагал Исидорти. Конечно, самым лучшим будет, если ты решишь остаться и помогать нам – тогда поднимешься очень, очень высоко, ибо старый мир уходит в небытие, наступает черёд нового, прекрасного – без богов и им подобных, где править будут лучшие из магов по праву знания, а не некоей «божественности»; но неволить тебя не буду.

– Мне кажется, я знаю, – вдруг усмехнулась Соллей. – Нашу адату не соблазнить золотом или чем-то подобным, она служит правде, той правде, что у неё внутри. Но всё-таки есть одна вещь, от которой не откажется даже неподкупная Гелерра.

Гарпия независимо вскинула подбородок и сощурилась. Вот, значит, как… Соллей знала, знала с самого начала…

– Так, братцы, – решительно скомандовала та. – Нам с Гелеррой надо кое о чём пошептаться. Посекретничать о нашем, о девичьем…

Скьёльд хмыкнул, Кор слегка улыбнулся – и потянул брата за локоть.

– Пошли вперёд. Пусть себе секретничают.

Соллей нежно взяла гарпию под руку.

– Сфайрат, – шепнули Гелерре на ухо губы волшебницы. – Сфайрат, с которым я бы охотно позабавилась сама, не буду притворяться, дорогая. Но для меня это именно забава, а у тебя с ним всё может получиться. И ты заслужила. Я не буду тебе мешать. Вернёмся в замок, а там… всё в твоих руках и крылах, адата.

* * *

Познавший Тьму знал, что они победили. Ловушка сработала, и, несмотря на падение, и он, и его армия были готовы к бою. Да, они провалились – похоже, это излюбленный приём их с Ракотом противников, – но сковать их не удалось, эти контуры чар оказались разрушены в самом начале.

Устроители капкана слишком щедро разбрасывались заклинаниями, и заклинаниями уникальными. Они очень сильно рисковали, потому что Новый Бог – не Истинный Маг – сумеет их теперь выследить.

Дно Миров – да, так и есть, оно. Совсем лишены воображения эти выскочки. Что ж, подъём отсюда к Хьёрварду будет недолгим, это не то что в прежние времена, когда он вытаскивал отсюда развоплощённого Ракота.

– Великий!.. Великий бог Хедин!..

А, Кирвад. Лесной бог мчался к Познавшему Тьму так, словно за ним гнался сам Ямерт со всеми присными.

– Великий Хедин! Что-то не так с силой!

Кирвад весь покрылся потом и дрожал крупной дрожью.

Да, с силой что-то было не так. Её явно недоставало, и текла она слабо, едва-едва.

– Что-то не так с силой, – Кирвад выбивал зубами дробь.

– Не бойся, ты со мной, – словно ребёнку, сказал Хедин. – И вы все со мной. Мы справимся. Успокой наших, я сейчас буду всех выводить отсюда. В мире под названием Хьёрвард, похоже, большая беда, нам надо попасть туда как можно скорее…

– Да, Великий, – Кирвад истово поклонился и тотчас умчался, стуча копытами.

Познавший Тьму быстро достал розовый кристалл. Совсем недавно он отчаянно пульсировал, зовя на помощь, но сейчас сделался не просто недвижным и безжизненным – он стал совершенно пустым. Незримая нить силы, соединявшая его с братьями, вручёнными подмастерьям, разорвалась.

Такого не случалось никогда и случиться не могло. Можно было закрыть кристаллы сильными отводящими магию чарами, сделать посылку вестей невозможной, но даже тогда его, Хедина, кристалл, главный кристалл бы не умер так, как умирал сейчас.

Случилось что-то поистине страшное и поистине небывалое. Даже если бы подмастерья погибли все до единого (что невозможно), даже если их кристаллы какими-то невероятно могущественными чарами растёрли в пыль – даже эта пыль отозвалась бы на зов главного камня.

И сам главный камень выглядел бы совершенно по-иному. По-иному бы ощущался.

Познавший Тьму замер на пару мгновений, не больше. А потом раздались его резкие слова, команда, которую услыхало всё войско:

– К маршу!..

…Это были какие-то очень странные окраины Упорядоченного. Сила там может течь бурно и яростно, словно горная река – но не сочиться еле-еле. Конечно, на чары ему, Познавшему Тьму, хватит, а вот колдуны и шаманы его армии едва ли смогут сплести и самое простое заклинание.

Не важно. Он займётся этим странным феноменом после. Пока что – в дорогу, к Хьёрварду, прямым путём…

Прямого пути не было.

Познавший Тьму словно налетел со всего размаха на каменную стену, врезавшись в неё лбом.

Упорядоченное словно разрезали или поставили прямо поперёк него стену.

Стену… из Хаоса.

Чепуха! Чушь, такое невозможно!..

«Истинный Маг ничего не считает невозможным».

Кажется, так говорил Мерлин. Или так говорила Фелосте?

Кристалл утратил связь.

Исчезла ощущаемая Новым Богом прямая дорога к Хьёрварду.

А это могло означать только одно – непредставимое, но тем не менее.

Упорядоченное рассечено, и Хаос ворвался в рану.

Познавший Тьму замер, обратившись в статую. Рука тискала эфес.

Его не пытались «изловить» или «заточить». Этот враг оказался хитрее. Они решили, что им достаточно «сбросить» его в «отрубленную часть».

Что ж, ему за последнее время уже удалось одно «небывалое». Спаситель отступил из мира, который уже, казалось, был полностью в его власти.

Пришла пора показать, что чудеса этим не исчерпываются.

Эпилог

Локи глядел на Фенрира, а тот, замерев, на своего отца. Один за другим к новому Иггдрасилю подходили другие асы, наспех натянувшие одежду, возрождённую Старым Хрофтом вместе с сундуками и другим убранством Асгарда.

Тор, Сиф, Фрейя, Хеймдалль, Идун, Ньёрд, Тюр, Браги, Гевьон, Фулла, Видар, Эйр…

И другие.

Они собирались в благоговейном молчании, глядя на неподвижное тело Отца Богов.

Рыжебородый Тор растерянно замигал, Сиф прижалась к его плечу, утирая глаза.

– Нет, – вдруг сказал Локи. – Рано плакать. Великий О́дин вывел всех нас из смертной тени, и теперь настал наш черёд. Он тут, он недалеко, я чувствую его… Тор!

Извечный друг-соперник Локи, не раздумывая, встал рядом с богом огня.

– Что вы собрались делать? – сварливо осведомился посланец Дальних. – Старый Хрофт ушёл в смерть. Он так выбрал…

– Не оскорбляй, чужеземец, нашего отца и повелителя, – отрезал Локи.

– Он дал мне слово!..

– Значит, мы его исполним, – прорычал Тор, а молчаливый Видар, хоть и безоружный, беззвучно надвинулся на посла.

– Вы? Вы поведёте это воинство? Которые мы собрали с великими трудами?

– Может быть, и мы, – хладнокровно сказал Локи. – Наш повелитель вернул нам нас. Мы не допустим урона его чести.

– Только Старый Хрофт мог бросить вызов злобным и вредоносным сущностям, которые…

Над телом Отца Дружин медленно склонилась ещё одна фигура. Статная, величественная, настоящая Мать Богов.

Фригг.

Её пальцы легли на холодные виски мужа.

И она позвала.

…Старый Хрофт плавал в сером тумане. Он ощущал, что дело сделано, что Асгард будет вновь полон жизнью, а что касается этого нового источника – Локи разберётся. Он хитроумный, он сможет.

Так хорошо, так спокойно. Долг исполнен, его род будет жить. Упорядоченное велико, всем хватит места.

Дети будут жить, ну а он – он уйдёт, может, на их место к Демогоргону, чтобы не так гневался великий дух, чьи границы они так непочтительно нарушили.

Сила плескалась вокруг него, ласково и нежно. Асгард, как и положено, плыл высоко над туманами смертного мира, мира Хьёрварда, где когда-то кипели свирепые битвы с гримтурсенами, где свистел, поражая врагов, молот его старшего сына; асы любили друг друга, ссорились, мирились, изменяли, ревновали – всё как у живых, несовершенных, но потому и живых, именно в этой несовершенности, неупорядоченности, неуравновешенности.

Где нет страсти, там нет движения, там наступает вечный покой.

Старому Хрофту казалось, что он видит под собой очертания материков и океанов Хьёрварда. Горные хребты, леса, широкие степи, города – всюду жизнь, она кипит и продолжается.

Она продолжается – а он отдал себя всего и должен уходить. Отдаться тихому потоку, дать унести себя прочь, по прямому пути, туда, где высится Великое Древо.

– Нет, дорогой…

Голос, так похожий на Фригг и так не непохожий. Признаться, Старый Хрофт гораздо больше привык к громовым его раскатам, когда законная супруга укоряла его очередной девчонкой-валькирией, явившейся в Асгард.

Только что горшками не кидалась, за неимением оных.

А сейчас – она звала негромко, завораживающе, словно имея власть над мёртвыми.

Да – она же имела! Имела власть именно над мёртвыми, хоть и не такую, как жуткая Хель!

Фригг звала его, шептала на ухо слова, которые знали только они двое и которые произносили только друг другу.

Сила вокруг Старого Хрофта дрогнула, взволновалась. Едва ощутимо, но он, пребывая меж жизнью и смертью, почувствовал.

Хьёрвард. Его мир, его люди в нём. Он был его задолго до ямертов и хединов. Он был там первым.

И сейчас Хьёрвард содрогнулся.

Спазм боли прокатился по миру, вырвался в Упорядоченное, достигая Асгарда.

Взгляд Старого Хрофта скрестился с другим взглядом, взглядом сущности, успевшей укорениться в Хьёрварде и готовой объявить его своим.

«И ты тоже мой», – казалось, говорил этот взгляд.

Всё – моё. Всё в меня вернётся и во мне пребудет.

Отец Дружин не мог поверить; и от спокойствия его, от умиротворённости не осталось и следа.

… – Локи! Помогай!

Фригг звала, тянула на себя незримый, но донельзя тяжёлый груз. Волк Фенрир вновь принялся лизать Старому Хрофту лицо, словно был и не волк вовсе, а верный пёс; меж ладонями Локи заметались языки пламени, он положил их на грудь названому старшему брату, и пламя исчезло, словно втянутое в сердце.

Тор осторожно и неловко взял владыку Асгарда за руку, крепко стиснул.

– Отец… не оставляй нас… отец!..

«Всевеликий Дух, могучий Демогоргон, – взмолился про себя Фенрир. – Прошу тебя и заклинаю – возьми то, что не даёт мне умереть, отдай его Отцу Дружин! Он нужен, я – нет. Помоги, прошу! И я по доброй воле приду к тебе, буду верно служить, покуда будет тебе угодна моя служба!..»

Кто знает, услышал ли его Соборный Дух, но недвижные веки Старого Хрофта внезапно дрогнули.

…Он слышал их, слышал своих асов. И изо всех сил постарался всплыть из внезапно оледеневших глубин к поверхности, где воет ветер и «драконы» режут высокими носами белопенные волны.

Этот мир – мой!

И это – моя жена!

Мои сыновья и дочери! Мой род! Мои братья!..

Он знал Того, чей взгляд преследовал его, пытаясь затащить глубже в Смерть. Спаситель спустился в Хьёрвард – Старый Хрофт слишком хорошо знал, чем кончаются подобные пришествия.

А прямо сквозь Межреальность к Хьёрварду двигалось ещё и войско – войско мёртвых во главе с такой знакомой фигурой в тёмных доспехах.

Их туда тянул тот же взгляд, тот же приказ.

Ты никогда ничего не забываешь, Спаситель. Мёртвые служат тебе и помогают исполнить страшные твои пророчества.

Значит, он, Старый Хрофт, должен преградить им путь.

Нет, уходить нельзя, как бы ни хотелось!

Прости меня, Великий Дух. Я знаю, настанет день, когда я стану-таки твоим гостем, но пока…

Толчок, толчок, ещё один…

– Отец!

– Муж мой!..

– Брат… – последнее еле слышно произнёс Локи, пряча обожжённые ладони, хотя пламя, казалось бы, не должно вредить своему повелителю.

Старый Хрофт выпрямлялся, по груди, бороде, усам стекала вода, словно магия преобразилась, обретая обыденный вид.

В глазах всё ещё плыло, но впереди маячила фигура посланца, и глас Отца Дружин прогремел над Асгардом Возрождённым так, словно в дни Боргильдовой Битвы.

– Я поведу твоё войско, Дальний!.. Сейчас! Немедленно!..

Ник Перумов Гибель Богов-2. Книга седьмая. Орёл и Дракон

© Перумов Н., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

Синопсис, или Что было раньше

После окончания событий, описанных в романе «Война мага», Новым Богам Упорядоченного, Хедину и Ракоту, казалось, что настала мирная передышка. Два мира – Мельин и Эвиал – были спасены, слившись так, что на их месте возник новый мир. Спаситель, явившийся в Эвиал, был отброшен, хоть и не побеждён. Пленённая в Западной Тьме волшебница Сигрлинн, возлюбленная Хедина, вырвалась на свободу. Пал коварный Архимаг Игнациус, заманивший было Хедина и Ракота в ловушку, пал и гениальный, но безумный чародей Эвенгар Салладорский, мечтавший достичь божественности. Предавшая Хедина эльфка-вампирша Эйвилль погибла тоже, оставив в руках Нового Бога ценнейший артефакт, залог Дальних, данный ей как доказательство серьёзности их намерений.

Боевой маг Долины Клара Хюммель сумела вытащить из Эвиала одного из хранителей кристаллов магии, дракона Сфайрата. Ей удалось отыскать тихую гавань, мир под названием Кимма, где они и зажили как муж и жена, успев родить четверых детей, ибо время там текло быстрее, чем, к примеру, в Обетованном или даже в Мельине.

Однако мирной передышки не получилось. Планы Хаоса и Дальних Сил были сорваны, но полного поражения они не потерпели. Подмастерья Хедина вынуждены были вступать в бой во многих местах, удерживая равновесие.

Линия Клары Хюммель

Мирная жизнь Клары Хюммель оказалась нарушена, когда к ней в гости пожаловал странный местный маг, назвавшийся Гентом Гойлзом. Он намекнул, что догадывается о её истинном происхождении; и, хотя на первый взгляд визит его не нёс никакой непосредственной угрозы, Клара забеспокоилась.

Её беспокойство оказалось не напрасным.

В этом же мире оказался эльф-вампир Ан-Авагар, из гнезда уже упомянутой Эйвилль; он служил Хедину, однако службу эту понимал весьма своеобразно, скорее как индульгенцию на кровавые злодейства.

Пытаясь разобраться, что за зло творится в окрестностях родного посёлка, дети Клары и Сфайрата угодили в древнюю ловушку, расставленную неизвестно кем, но явно на «сильных магов». Непонятным для Клары образом этот капкан оказался связан с совсем иным, находящимся в Межреальности и установленным гномами-подмастерьями Хедина, рассчитывавшими «захватить живьём хоть одного Дальнего».

Одновременно уже упомянутый вампир Ан-Авагар, помимо всего прочего, вызвал нашествие подъятых из могил мертвяков на посёлок, где жила Клара с семьёй. Выбирая, броситься ли сразу на поиски детей или вернуться к дому и помочь беззащитным перед мертвяками селянам, Клара поссорилась со Сфайратом, и он один пустился в погоню.

Кларе удалось отразить нападение мёртвых – причём помощь неожиданно для себя оказал и сам вампир, начавший проявлять к Кларе совсем не вампирий интерес; она смогла добраться до ловушки, где были заперты её дети. Однако волшебница не сумела бы пробиться к ним, если б не помощь со стороны странного, но могущественного чародея, назвавшегося Кором Двейном.

Детей Кларе удалось отбить, но при этом она вступила в бой с гномами-подмастерьями Хедина, что изо всех сил спешили к сработавшей ловушке, будучи убеждены, что «захватили Дальнего».

Кор Двейн уверяет её, что теперь она враждует с Новым Богом Хедином, который «подобного не прощает».

В то же самое время девочка Ирма, оказавшаяся в невольных ученицах у Клары Хюммель, попадает в замок к странным магам, «брату и сестре» Кора Двейна по имени Скьёльд и Соллей. Соллей берётся обучать Ирму магии – Клара до этого открыла в девочке немалый талант.

Освободив детей, Клара должна теперь разыскать мужа, дракона Сфайрата, и объясниться с ним.

Вернувшись с детьми в Поколь, Клара обнаружила селение почти полностью разорённым. Страж-кот Шоня, однако, уцелел и сумел сохранить в неприкосновенности дом Клары и Сфайрата. Людям из этих мест помогли перебраться в другие деревни маги Беллеоры, ближайшего большого города.

Клара с детьми и Шоней отправились на поиски Сфайрата.

В Межреальности, однако, их перехватил отряд подмастерьев Хедина под водительством гнома Керрета, того самого, что едва не пленил детей Клары в расставленной «на Дальнего» ловушке. Керрет потребовал от Клары «сдаться»; она отказалась, однако сумела втянуть гнома в переговоры. Никто не знает, чем бы закончилась их беседа, но по какой-то случайности вспыхнула схватка.

Зося, младшая дочь Клары, была тяжело, почти смертельно ранена.

Кларе удалось удержать её на самом краю смерти, однако долго так продолжаться не могло. К счастью, Чаргос, старший сын Клары, смог вовремя привести помощь.

На подмогу подоспел чародей Скьёльд, названый брат волшебника Кора Двейна и чародейки Соллей. Ему удалось спасти Зосю; Клара с детьми оказались в замке Кора Двейна. Хозяин не один раз пытался убедить Клару «встать с ним плечом к плечу» и сражаться «за свободу всего Упорядоченного, ибо боги не имеют права повелевать смертными», но Клара всякий раз отказывалась.

Тем не менее, ощущая себя в долгу перед спасшими её ребёнка чародеями, Клара добровольно решила выполнить их задание. Детей она спрятала на нашей Земле, в закрытом от магии пространстве, где их никак не смогли бы разыскать.

Сама же Клара отправилась в некий мир, где – по слову Кора Двейна – ей предстояло задержать слуг Хедина и добиться, чтобы порталы в этом мире оставались бы открытыми как можно дольше – через них перебрасывались подкрепления на войну.

Кларе удавалось достаточно долго сдерживать подмастерьев Познавшего Тьму, однако в конце концов ей пришлось оставить защиту портала. Она ощущала в глубине этого мира, совершенно обычного и ничем не примечательного мирка странные сгустки силы, дающие странное, ни на что не похожее эхо.

Клара попыталась понять, что же это такое; и даже успела выяснить, что таинственные сгустки образуют нечто вроде линии чудовищного разлома, способного вскрыть не только сам мир, но и Межреальность вокруг него.

Однако в этот миг то ли сработали охранные чары этих диковинных артефактов, то ли вернулись странно искажёнными заклятия самой Клары – но её накрыло тяжким магическим поражением. Бесчувственную, её взяли в плен подмастерья Хедина и попытались доставить в Обетованное.

Лекари-эльфы прилагали все усилия, чтобы спасти Клару, однако она умирала.

Именно такой, умирающей, её и нашёл не кто иной, как вампир Ан-Авагар.

Недолго думая, он выкрал её, чувствуя неизбежность её гибели и поклявшись спасти – любой ценой.

Ан-Авагар доставил бесчувственную чародейку в один из миров, где у него было устроено логово. Мир этот находился в магической «тени» другого, куда крупнее, и закрытого, так что отыскать тут беглецов было бы куда труднее. Волшебница умирала, и вампир прибег к последнему средству, вливая ей в вену собственные эликсиры, созданные для поддержания сил вампирами, а не живыми.

Ему удалось задержать Клару Хюммель на самой грани смерти.

Линия гарпии Гелерры

Полк гарпии Гелерры сражался в Хьёрварде, где неведомые противники бросили в бой мало что понимающих, но жадных до драки быкоглавцев, к которым присоединились низкорослые карлики-чародеи из дикого, не известного никому мира, где их вербовал какой-то странный, но явно очень могущественный маг.

Разбивая воздвигнутый чужими волшебниками щит, Гелерра угодила под непонятное воздействие, лишившее её чувств и перебросившее неведомым образом далеко в Межреальность.

Там она столкнулась с чародеем Скьёльдом, заявившим, что он якобы «спас» её, удержав от падения «в бездну, где кроются корни Мирового Древа». Скьёльд задал гарпии только один вопрос, что выбирает она – свободу или служение. Гелерра гордо ответила, что долг её – служение великому богу Хедину. Чародей, как и обещал, дал ей свободу, однако Гелерра оказалась не в каком-то из миров и даже не в Межреальности, а в странном призрачном месте, похожем на крону исполинского древа, где её, беспомощную, несло сильнейшим магическим потоком, мало-помалу превращая в демона.

В конце концов, охваченную отчаянием, разуверившуюся Гелерру вынесло в некий мир, но уже не крылатой гарпией-адатой, а жутким чудовищем.

Там она столкнулась с неведомым врагом, охотником на демонов, и едва не погибла от его чар. Спасла её чародейка Соллей, оказавшаяся в нужном месте и в нужное время. Спасла и взяла с собой. В замке Соллей и Скьёльд принялись за «излечение» гарпии, как они называли это, утверждая, что они «в долгу» перед Гелеррой и помогают ей просто так.

Попутно Соллей осторожно, не заходя слишком далеко, расспрашивала Гелерру о Хедине и её службе, утверждая, что они с братьями – исключительно «за свободу» и не потребуют с адаты никакой службы взамен. Более того, Соллей уверяла, что, борясь с их врагами-Дальними, она тем самым «споспешествует великому Хедину». Особенно волшебницу интересовал зелёный кристалл, залог Эйвилль, полученный вампиршей от Дальних и найденный потом Гелеррой в Межреальности.

Гелерра никому ничего не обещала, однако её всё чаще посещали мысли, совсем не свойственные верному ученику Познавшего Тьму.

Соллей и Кор Двейн добились успеха – они полностью излечили адату, вернув ей прежний облик и навсегда изгнав овладевшего ею демона. На крыльях Гелерры вновь отрастали прекрасные белые маховые перья, коими она так гордилась и утрату которых оплакивала столь горестно.

Она чувствовала себя покинутой и преданной богом Хедином. Несмотря на все её чувства к нему, он не пришёл к ней на помощь, оставил в беде. Гарпия отчего-то считала, что Познавший Тьму непременно должен был «чувствовать», что с ней стряслось.

Нельзя не добавить, что к выводам этим ей помогли прийти маги Кор Двейн и его названая сестра Соллей.

После того, как адата вновь обрела способность летать, она – как и Клара – решила «вернуть долг» спасшим её чародеям. Кору Двейну требовался зелёный кристалл, залог Дальних, ставший добычей Гелерры, который она потом отдала Хедину.

Не чувствуя себя более связанной с Познавшим Тьму и успокаивая себя тем, что Кор Двейн тоже якобы воюет с Дальними, кои враги и Хедину, Гелерра отправилась к Обетованному.

По пути, уже на ближних подступах, ей встретилось воинство Тьмы, ведомое Ракотом Восставшим, что вновь принял титул Владыки Мрака. Гарпия решила, что Ракот обратился против Хедина; по её мнению, лучшего момента, чтобы добыть кристалл, уже бы не представилось.

Защищавшие Упорядоченное от натиска быкоглавцев, ученики Хедина ничего не заподозрили. Для них это была счастливо вырвавшаяся из плена адата Гелерра, вернейшая из верных. Они пропустили гарпию.

В доме Хедина Гелерре посчастливилось добыть заветный кристалл и выбраться невредимой.

Адата доставила драгоценную добычу Кору Двейну, считая себя обязанной ему помочь. В ответ маг предложил ей оставаться в замке столько, сколько она пожелает, быть его гостьей, добавив, что не сомневается – Гелерра найдёт себе достойное дело.

Но, пока она ожидала таковое, до замка добрался израненный дракон Сфайрат. Он разыскивал Клару Хюммель и детей, он почуял запах пролитой драконьей крови и по этим следам добрался до крепости Кора Двейна. Чародей вместе с названым братом Скьёльдом и сестрой Соллей принял его, помогая в излечении.

Испытавшая жестокое разочарование в своих чувствах к богу Хедину, адата Гелерра почувствовала некоторый интерес к дракону, тем более что он явился к замку в человеческой своей ипостаси.

Пока тот исцелялся, Кор Двейн предложил Гелерре отправиться вместе с ними в опасный поход – против Новых Магов, которые, как объяснил чародей, были их давними врагами. Гелерра согласилась.

После яростного боя в тайном логове противника Кор Двейн, Соллей и Скьёльд одержали победу, пленив всех своих врагов, кроме лишь одной Царицы Ночи, сумевшей ускользнуть.

Возвращаясь после сражения, Двейн, Соллей и Скьёльд начали обсуждать что-то непонятное Гелерре, о «сработавшем триггере», «идущем разделении» и наступающем «новом порядке», и что Гелерра, если останется с ними, может рассчитывать на «высокое положение» в мире«без богов». Они говорили и о неких «нанимателях», что должны были «явиться за призом», причём Кор Двейн утверждал, что эти неведомые «наниматели» «уже там», в месте, где всё «так, как они хотели – никаких Познавших Тьму и Восставших, никаких Духов Познания и Соборной Души».

Гелерра колебалась, и тогда Соллей шепнула ей, что знает о её интересе к Сфайрату и совсем не против, если он достанется гарпии.

Гелерра возвращалась в замок вместе с Кором Двейном и остальными. Странные слова Двейна о загадочных «нанимателях» её в тот момент не волновали.

Линия Матфея Исидорти

Матфей Исидорти, обычный смертный человек, молодой клирик монастыря Сил Святых в самом обычном мире Упорядоченного, был одержим тягой к постижению тайного и магического. Больше всего его привлекали истории о загадочных демонах и способах повелевать ими – и наконец в руки Матфею попали старинные запретные книги, как раз посвящённые этому.

Молодой клирик оставил монастырь и, после долгого пути, достиг мест, где, согласно анонимному автору, появлялись демоны; там адепт, не обделённый смелостью, мог надеяться познать их и даже подчинить себе.

Матфею сопутствовала удача. Он отразил атаки демонов, хотя схватка с третьим из них забросила его в неведомое подземелье, откуда не было выхода. Призрак, назвавшийся убитым им демоном, предсказал, что, дескать, несмотря на победу Матфея, он тоже обречён, поскольку должен умереть в подземелье от голода и жажды; сам же демон, мол, вынужден убивать потому, что таковым сотворили его Новые Боги.

Тем не менее Матфею удалось вырваться из ловушки – удивительное смещение пространства забросило его в совсем другие места родного мира, где его ждало столкновение с Гелеррой, почти утратившей сознание и терзаемой ужасным голодом, который, как ей казалось, может утолить лишь человеческая плоть. В схватке они оба были близки к смерти: Гелерра – от вызванного рунами Матфея пламени, Матфей – от клыков и когтей «демона»; в этот момент, однако, появились двое спасителей, мужчина и девушка. Девушка-чародейка спасла Гелерру, мужчина – Матфея. Ни гарпия, ни клирик не видели в деталях своих спасителей.

Они были просто спасены.

Как и Гелерра, Матфей нашёл приют в замке Кора Двейна. Сам хозяин стал наставником молодого клирика в магических науках. Помимо этого, Двейн доверил своему новому подопечному опекать очень важную пленницу, заточённую в защищённой могущественными чарами темнице, – Царицу Ночи. Кор Двейн рассказал Матфею, кто она такая и что в заключении находится также и за то, что ради забавы с сородичами – так называемыми Новыми Магами – наводила орды чудовищ на ни в чём не повинных поселян Северного Хьёрварда.

Красота Царицы поразила бедолагу Матфея в самое сердце. Он не понимал, зачем Кор Двейн взвалил на него ещё и эти обязанности, но…

Приказ есть приказ.

И Матфей старался его выполнить настолько хорошо, насколько мог. Очень скоро, однако, он оказался совершенно очарован соблазнительной Царицей, и потребовалось совсем немного времени, чтобы они сделались любовниками.

Тем не менее окончательно голову Матфей не потерял, сообразив, что здесь, в темнице, Царица Ночи в полной его власти и достаточно туманных намёков на возможную помощь в будущем, чтобы добиваться от неё близости.

Однако же он всё равно взялся за расшифровку охранных чар Кора Двейна. Он не сомневался, что получит немалую награду, если сумеет освободить Царицу Ночи и доставить её к родне. Правда, оставалось решить, как ему обезопасить себя, если та же Царица решит отомстить за вынужденные ласки.

Матфей тянул время.

И пока оно тянулось, он стал свидетелем визита в замок Кора Двейна неких очень важных гостей, кои, как выразился сам чародей, «помогали в осуществлении их большого плана».

В замок прибыло четверо мужчин, скрывавших лица под капюшонами; четверо, наделённых огромными силами.

Матфею удалось услышать ведущийся посредством мыслеречи разговор меж гостями и хозяевами, в котором гости именовали Кора Двейна, Скьёльда и Соллей своими «слугами», а Кор Двейн, словно не замечая, убеждал их в необходимости получения некоего «обещанного», без которого план быть исполнен не мог.

Гости должны были получить некую «долю» непонятно чего, причём «без Хедина и Ракота». Матфей также узнал, что именно Кор Двейн и его родня ответственны за появление в Упорядоченном Четвёртого Источника Магии (в дополнение к Урду, Кипящему Котлу и Источнику Мимира) и за небывалый переток силы к Древним Богам, давно влачившим весьма скромное существование.

Неведомые «гости» пообещали, хоть и нехотя, доставить «обещанное».

После этого столь же таинственный «план» будет выполнен.

Воспользовавшись занятостью Кора Двейна и его родни со странными «гостями», Матфей решился осуществить свой замысел – бежать из замка вместе с Царицей Ночи. Ему удалось – не без невольной помощи самого Кора Двейна – смастерить магическое устройство, в котором он смог бы пронести развоплощённую сущность Царицы Ночи мимо дозорных заклятий и колдовских замков. Больше того, Царица оказывалась в его полной власти, без него она не смогла бы покинуть свою новую темницу.

Его замысел вполне удался, Царица доверилась ему. Матфей рассчитывал на богатую награду от её «родни», после чего намеревался скрыться в каком-нибудь отдалённом мире Упорядоченного.

Однако оказалось, что всё это было подстроено самим Кором Двейном с целью выявить потайное обиталище Царицы и остальных Новых Магов. После того, как они потерпели поражение в схватке с Двейном, Скьёльдом, Соллей и Гелеррой, Кор предложил Матфею награду – «за помощь» в деле нахождения тайного убежища.

Награда была щедрой, Матфею предлагались богатство и свобода… однако он в ответ просто разбил магическое вместилище, где была заключена Царица, выпустив её на волю.

Разъярённый Кор Двейн ударил Матфея ножом, оставив бездыханное тело валяться там, где его настигла смерть.

Линия Древнего Бога О́дина и валькирии Райны, его дочери

После окончания эвиальских событий, когда Старый Хрофт и Райна встретились, бог О́дин начал свою собственную игру. Вместе с Райной он откапывает давно забытые железные обломки, помнящие ещё дни славы Асгарда, и альвийская оружейница Айвли выковывает для Хрофта и Райны новые мечи. О́дин убеждён, что хотя асы пали на Боргильдовом поле, тени их пребывают во владениях великого Демогоргона, и он сможет так или иначе, но вызволить их. Заручившись помощью Яргохора, Водителя Мёртвых, и разыскав волка Фенрира, сына Локи, О́дин с Райной отправляются в опасный путь.

Пробиться в домен Соборного Духа оказалось очень нелегко, однако на помощь Старому Хрофту неожиданно явились Дальние и уже знакомый нам маг Скьёльд, уверяющий, что он, мол, «с роднёй» горячо сочувствует делу Древнего Бога и готов помочь всем, чем только возможно.

Он действительно помог. Несмотря на противодействие – демонов, чудовищ, бестелесных призраков, – Старому Хрофту удалось пробить для валькирии Райны дорогу в пределы Демогоргона. Ей удалось разыскать асов и вывести их тени из царства смерти, однако это были лишь тени, безвольные и словно бы спящие. Самому же О́дину, Фенриру и Яргохору пришлось выдержать бой с подмастерьями Хедина.

Вернувшись на равнины Иды вместе с тенями асов, Старый Хрофт сумел провести ритуал, возрождающий их в прежней истинной плоти.

Хедину пришлось срочно отправиться к Асгарду, отстроенному по-настоящему, из дерева, камня, стали и злата; Познавший Тьму стал свидетелем последних стадий обряда, закончившегося появлением из альвийского меча, вручённого О́дину оружейницей Айвли, нового ясеня Иггдрасиля, во всём подобного тому, что высился когда-то над изначальным Асгардом, Асгардом Древних Богов, что правили Хьёрвардом.

У подножия ясеня забил новый Источник Магии, родившийся из тёмной пуповины, что вела от покинутого Мимиром Источника Мудрости к неведомой магомеханической системе в глубинах Упорядоченного. Кто устроил всё это, оставалось загадкой.

Видя нарастающий катаклизм, Хедин решил отступить от возрождённого Асгарда. Сигрлинн, требовавшая решительной войны со Старым Хрофтом до полного его низвержения, покинула Познавшего Тьму.

Отыскав во владениях Демогоргона душу своей матери, Райна вместе с Ракотом двинулась в обратный путь по Упорядоченному. Валькирия была преисполнена решимости вернуть матери тело – так же, как О́дин должен был вернуть плоть всем спасённым ею асам. Однако по дороге домой валькирия вдруг ощутила странные эманации, «как до Боргильдовой Битвы», словно бы Древние Боги вновь начали обретать силы.

Спустившись в незнакомый мир, Ракот и Райна оказались лицом к лицу с загадочным Древним, черпающим силы, помимо прочего, и в массовых жертвоприношениях. Вступив с ним в схватку, Ракот, к собственному изумлению, обнаружил, что Древний куда могущественнее, чем кажется, а силы самого Ракота словно бы претерпели ущерб. После кровавой битвы им удалось пресечь зло, и Ракот поспешил к Обетованному, уведомить Хедина; Райна же отправилась в Асгард.

В Асгарде бог О́дин принимал гостя. Явившийся посланник Дальних склонял О́дина к открытой войне против Хедина и Ракота во главе рати Древних Богов.

«Приведи мне эту рать, и я возглавлю её», – были последние слова Старого Хрофта.

Но прежде, чем обещанная рать достигла Асгарда, к его стенам подоспели отряды Сигрлинн – Ночные Всадницы и рыцари Ордена Прекрасной Дамы.

На защиту Асгарда встала даже столь неожиданная союзница, как Мать Ведьм Гулльвейг, но и ей не удалось остановить чародейку Сигрлинн.

Разбив врата крепости асов, Сигрлинн, приняв облик огненного вихря, ворвалась внутрь и под ветвями возрождённого Иггдрасиля сошлась лицом к лицу со Старым Хрофтом.

Сигрлинн обвинила его в измене и ударе в спину Познавшего Тьму; Старый Хрофт возразил, что никого не предавал, а лишь спасал своих сородичей, сделав то, что должен был сделать давным-давно.

Сигрлинн не приняла его объяснений.

Их рукопашная схватка была в самом разгаре, когда с неба низринулись зелёные кристаллы Дальних, открывая порталы, откуда хлынул поток Древних Богов, собранных, наверное, со всего Упорядоченного.

Дальние сдержали слово, приведя О́дину обещанное воинство. И, кроме того, попытались пленить саму Сигрлинн. Им бы это удалось, если бы не Райна. Валькирия втащила теряющую силы чародейку в раскрывшийся портал – сама не очень понимая, почему она так поступает.

Райна и Сигрлинн оказались в негостеприимном морозном мире, причём чародейка была тяжело ранена. Благодаря новым силам – словно бы вернувшимся к Древним Богам, к которым принадлежала и валькирия, – Райне удалось поставить Сигрлинн на ноги. Они попытались вернуться в привычное Упорядоченное, но выяснилось, что они – в странной изолированной его части, в цитадели Дальних, заполненной исполинскими, космических размеров зелёными кристаллами. «Конструкция», назвала это Сигрлинн. «Конструкция, упорядочивающая себя сама».

Пытаясь покинуть эти жуткие области, Райна и Сигрлинн видели в глубине зелёных кристаллов целые миры, застывшие, постепенно утрачивающие очертания, становящиеся частью поистине невероятного монолита.

Валькирии и волшебнице казалось, что они почти отыскали выход из зловещего лабиринта, когда их обоих погрузил в чёрное беспамятство внезапный магический удар, защититься от которого они уже не могли.

Старый Хрофт в это время пытался вернуть сознание асам, выведенным им из царства Демогоргона. Он глубоко погрузился в новосотворённый Источник, забивший под корнями Иггдрасиля, выросшего из меча альвийской оружейницы; волк Фенрир, жестоко пострадавший во время схватки с Сигрлинн и её воинством, помогал, как мог.

Посланец Дальних ожидал, что Отец Дружин исполнит данное слово и встанет во главе собранного воинства Древних Богов, готового выступить против «узурпаторов» Хедина и Ракота. Жертвуя собственную кровь, Старый Хрофт смог вернуть асам память и сознание, но и сам оказался обречён.

Локи, бог огня, однако, дерзнул бросить вызов его смерти.

Линия Сильвии Нагваль

Последняя из Красного Арка, дочь Хозяина Смертного Ливня, Сильвия Нагваль, после битвы на Утонувшем Крабе смогла выбраться из слившихся миров Эвиала и Мельина. Свободная от всех долгов и обязательств, она решила вернуться в Долину Магов – это место казалось ей наиболее соответствующим её способностям.

Без приключений добравшись до Долины, Сильвия быстро оказалась в числе воспитанниц местной Академии, скрыв свои истинные магические способности. Во время одной из своих вылазок далеко за пределы Долины она заметила отряд во главе со старой знакомой, валькирией Райной, что вёл куда-то целый сонм душ умерших.

Любопытство Сильвии оказалось сильнее всех прочих соображений.

Она последовала за Райной и её спутниками.

Погоня привела её на дорогу мёртвых богов, дорогу, которой следовали к домену великого Демогоргона Древние Боги, павшие от руки Ямерта и его родни, когда те, прозываемые Молодыми Богами (а сами они звали себя «любимыми детьми Творца»), огнём и мечом утверждали свою власть над Упорядоченным.

Здесь были очень сильны эманации Хаоса.

И Хаос сумел овладеть Сильвией.

По дороге ей встретился и очень, очень необычный спутник, назвавшийся «слугой Спасителя». Он и впрямь походил на Спасителя, но только лишь внешне. Он предрёк, что они с Сильвией ещё встретятся, ибо «их миры в опасности», и то, что они якобы задумали, лучше всего делать вместе.

Сильвия не поняла туманных речей. Она прогнала незваного гостя, и тот удалился без гнева, попрощавшись и оставив её одну.

В Долине Магов Сильвию ждал неласковый приём. Ирэн Мескотт почувствовала Хаос в крови Сильвии и попыталась её «очистить». Сильвии удалось вырваться и бежать в окрестные леса; после этого, устроив восстание гоблинов-слуг и ошеломив чародеев Долины мощью дарованной Хаосом магии, Сильвия была вполне демократически избрана главой Совета Долины – и потребовала создания ни много ни мало Империи…

Получив вожделенную власть, Сильвия немедля начала действовать. Захватить ближайший мирок под названием Джерто, уничтожить глупо-жестоких королей, установить порядок, справедливые подати, извести разбой, а взамен получать из этого мира потребное Долине и прежде всего золото.

Маги Долины, утверждала Сильвия, должны править и получать, а не «зарабатывать» или «наёмничать».

Однако на пути новоявленной правительницы Долины встал старый целитель Динтра. Он же – последний истинный Ученик Хедина, тан Хаген, владыка Хединсея.

Сильвия очертя голову ринулась в схватку – и потерпела полное поражение. Даже Хаос оказался бессилен против Хагена. Ученик Хедина мог бы убить Сильвию, но… оставил ей жизнь с условием, что она станет бить «не кого попало, а кого надо». Захватить Джерто Хедин разрешил, однако следующей целью назвал мир Читающих.

Устроив, насколько это было возможно, подготовку к походу на Джерто, Сильвия решила проникнуть в пустой дом Архимага Игнациуса.

С помощью Хаоса в крови ей относительно легко удалось преодолеть охранные чары и оказаться внутри. Там, в кабинете Архимага, её добычей стал манускрипт под интригующим названием «Теоретические основы и практическая реализация совокупности заклинаний для пленения божественных сущностей любой силы».

Сильвия быстро поняла, какое богатство попало к ней в руки. Разумеется, Динтре она об этом рассказывать не стала. На следующий день её ждало выступление в её первый поход.

Отряду боевых магов Долины удалось относительно легко прорваться в подземные чертоги, где обнаружились нескончаемые ряды странных хрустальных шаров, заполненных жемчужной субстанцией. Маги сумели отогнать разумных обитателей этого места, похожих на изломанные тени. Достаточно быстро удалось понять, для чего служат загадочные шары – в них отражались творимые вокруг заклятия.

В этот момент с Сильвией вступил в разговор посредством мыслеречи некто, представившийся Кором Двейном, чародеем, предлагая «присоединиться к нему» и другим «борцам за свободу». Сильвия решительно отказалась. Пытаясь склонить её на свою сторону, чародей Двейн заявил, что помогает «обитателям этого места» и может доказать искренность своих намерений. Тем, кто направил сюда Сильвию – богу Хедину, например, – некоторое время будет казаться, что миссия её выполнена и хозяева этого мира более никому не помогают своими наблюдениями магией. Через семь дней, решили Кор Двейн и Сильвия, они встретятся в Долине Магов и «поговорят».

Линия Ирмы Нарви

Ирма Нарви, девочка-сирота из того же мира, где нашла временный приют себе и своей семье Клара Хюммель, служила простой подавальщицей в трактире Свамме-гнома, в селении Поколь, по соседству с домом самой чародейки. Случайно обнаружив у Ирмы немалые способности к волшебству, Клара начала учить девочку.

Однако уроки эти обернулись не в добро, а во зло. Ирма угодила в ловушку, расставленную гномами-подмастерьями Хедина, вместе с детьми Клары Хюммель, откуда её спасла волшебница Соллей, названая сестра чародея Кора Двейна. Спасла и помогла вернуться домой; однако там, мстя за все пережитые ранее унижения, Ирма наполовину сожгла родное селение.

Волшебница Соллей помогла ей скрыться, забрав с собой, в замок, где обитала вместе с назваными братьями. Ирма сделалась теперь её ученицей.

Соллей открыла Ирме, что она не просто безродная сиротка, что её отцом был некий чародей по имени Гренн Нарви и девочка унаследовала его силу.

После недолгого обучения Ирме, однако, пришлось вместе с наставницей Соллей выступить против подмастерьев бога Хедина. Чародейка, сперва называвшая Ирму «сестрёнкой» и утверждавшая, что в их замке «нет господ и госпож», перестала возражать, когда Ирма вернулась к привычной для неё почтительности.

В далёком мире Ирме предстояло «защищать порталы», через которые якобы перебрасывались подкрепления, необходимые для войны, что вели Соллей, Кор Двейн и Скьёльд против Познавшего Тьму; но не только. Соллей оставила в глубине земной тверди какие-то странные «закладки», могущественные чары, которые тоже надлежало охранять, «пока не наступит время». Соллей оставила магические капканы, куда Ирме было поручено завести подмастерьев Хедина; однако сама девочка решила, что непременно выяснит, что это за «закладки». Ирма заподозрила, что наставница попросту бросила её здесь, и решила во что бы то ни стало дознаться, что это за таинственные чары – чтобы было чем торговаться за собственную шкуру, если дело обернётся совсем плохо.

Линия Хагена, тана Хединсея, ученика бога Хедина

Отправив в поход Сильвию, тан Хаген также собрался в дорогу. Однако стоило ему покинуть Долину Магов, как он ощутил чьи-то упорные усилия завести его в ловушку и сбить с пути. Хединсейский тан решил не бежать от опасности. Пробившись сквозь возведённые перед ним препоны, он столкнулся лицом к лицу с невесть откуда взявшимся Браном Сухая Рука, которого считал погибшим ещё в самом конце событий, описанных в книге «Гибель Богов».

В том месте, куда привела Хагена извилистая тропа, на могильном камне лежало человеческое тело с лицом самого Хагена, владыки Хединсея.

В пылу ссоры Бран заявил Хагену, что «они» – очевидно, сам хединсейский тан, а также Новые Боги, Хедин и Ракот, – есть «чёрный мор сущего» и «бичи нашей вселенной», а потому он, Бран, явился «заменить Хагена».

Меч хединского ученика пробил горло Сухой Руке, и в этот момент мертвец на могильном камне шевельнулся.

Линия Ракота Восставшего, Владыки Мрака

Ракот вновь подчинил себе источник Кипящий Котёл и Тьму как изначальную субстанцию, возрождая свои Тёмные Легионы. Создав новую армию, он повёл её на помощь осаждённому Обетованному, которое штурмовали армии быкоглавцев и иных племён, служивших Кору Двейну, Соллей и Скьёльду. По пути к цели Ракот встретил Гелерру, однако ничего не заподозрил.

Его Тёмные Легионы ударили в спину войскам, осаждавшим их с Хедином дом.

Армия быкоглавцев и их союзников терпела поражение, воинство Ракота побеждало. Не желая без счёта убивать обманутых, как ему казалось, солдат неприятеля, Владыка Тьмы предложил вражескому предводителю поединок.

Вышедшее против него существо не отличалось ни ростом, ни статью, однако сумело удивить Восставшего, связав того боем и открыв внезапно провал в ткани Межреальности.

Ракот оказался пленён и – предстал перед «судом» Новых Магов. Непонятно было, в какой степени правдива была их похвальба, и, наверное, Восставший сумел бы освободиться, если бы не совершенно новая сущность, заговорившая с ним, сущность, сочетавшая в себе черты старой и недоброй знакомой Нового Бога и чего-то абсолютно иного, или же, быть может, известного, но принявшего невиданную доселе форму.

Она, эта сущность, укоряла Ракота и Хедина за поднятые восстания, за то, что они отказались последовать путём предыдущих Поколений Истинных Магов, нарушив тем самым равновесие и оставив без посвящения Новых Магов, которые теперь не могли сделаться Истинными. Сущность уверяла, что Ракоту и Хедину настала пора исполнить своё предназначение, уступить место другим, приняв судьбу «мелкого лесного духа» или чего-то подобного. Угроза же Дальних, по словам сущности, преувеличена, ибо они подобны жукам-могильщикам, уничтожающим отжившее.

Ракоту же предлагалось, если он не желает становиться мелким лесным духом, сделаться Отцом Тьмы в некоей новой, более совершенной Вселенной, ибо его родное Упорядоченное – несовершенно и должно в свой час умереть. Тьма в нём не имеет прародителя и оттого якобы не может сыграть свою роль.

Ракот выслушал сказанное, всё больше и больше подозревая, что говорит с кем-то из Дальних, а затем попытался освободиться. Ему это удалось, и он бежал, по пути преодолев нечто, напоминавшее гигантский разруб, пролёгший через всё сущее. Однако оказался Ракот в самых отдалённых окраинах Упорядоченного, весьма бедных магией.

…Он не знал, где очутился, но надеялся относительно быстро вернуться.

Линия Хедина Познавшего Тьму

Сознавая, что появление нового, четвёртого Источника Магии необратимо нарушает баланс сил Упорядоченного, Хедин Познавший Тьму пошёл на немыслимое.

Сбросив телесную оболочку, он разделился как бы на три незримых ипостаси. Его истинная суть, средоточие того, что составляло его личность, отправилась прямиком к логову Неназываемого.

Хедин видел, что потоки новосотворённой пустоты ломают иные несчастливые миры, срывая с них так называемые «царства мёртвых», где собирались души умерших. Потоки этих душ устремлялись к Неназываемому и поглощались им.

Хедин проник и за последний барьер, откуда уже не было возврата, в самое логово Неназываемого. Он увидел, что поглощённые Неназываемым души обретают вторую жизнь в виде его жутких слуг, козлоногих.

Познавший Тьму постарался задержать падение поглощённых душ, собирая их вокруг себя.

Однако он знал, что должен вернуться. И там, в бездне Неназываемого, Познавший Тьму нашёл выход.

Он словно бы скопировал самого себя. Один Хедин навсегда оставался за чертой, за порогом Неназываемого. Другого неведомые силы перенесли обратно.

Для того чтобы остановить развал всего Упорядоченного, Хедину пришлось пойти на крайнюю меру – обратиться к вере смертных, мощному, но обоюдоострому оружию. Познавший Тьму спас низвергающийся в бездну Неназываемого мир, и с этого началось его возвращение…

Собрав армию, Хедин выступил через Упорядоченное, торопясь прийти на помощь Обетованному, где оборонялись его подмастерья и куда должен был явиться и Ракот. Двигаясь по Междумирью, он ощутил магические возмущения в одном из близких миров; спустившись туда, Хедин увидел, что мир проходит последний этап «спасения», когда там погибает всё живое. Новый Бог вступил в бой с ангелоподобными существами, слугами Спасителя, от которых узнал, что Спаситель якобы собирает души смертных в себе, дабы уберечь от куда более страшной участи.

Хедин заставил слуг Спасителя отступить, разрушил преграду, не дававшую магии свободно течь сквозь мир и буквально его удушавшую.

Возле Обетованного Хедин убедился, что Тёмные Легионы одержали победу, а Ракот пропал. Своих победителей-подмастерьев Новый Бог послал в Хьёрвард, где также ощущалось сильное возмущение магии, сам же двинулся по следу тех, кто наслал армию быкоглавцев.

Воинство Хедина достигло летающего замка Кора Двейна и осадило его, даже несмотря на его способность двигаться сквозь Межреальность. Хедин не сомневался, что это ловушка, наподобие той, что попытался устроить Игнациус, но считал, что сумеет взломать её, вынудив хозяев лично «явиться за добычей».

Однако скала, на которой стоял замок, внезапно развалилась, открывая гигантское магомеханическое устройство. Оно пробило канал в плоти Упорядоченного, сбросив Хедина и его воинство в отдалённые, исключительно бедные магией области.

Он попытался вернуться обратно в Хьёрвард, но ощутил, что прямой путь разорван, Упорядоченное рассечено и в расщелины ворвался пылающий Хаос.

Линия подмастерьев Хедина Познавшего Тьму

После успешного отражения натиска быкоглавцев на Обетованное подмастерья получили срочное задание – отправиться в Восточный Хьёрвард и выяснить причины магической аномалии в районе торговых городов Бирки и Хедебю.

В городе они обнаружили невесть откуда взявшихся проповедников Спасителя, провозглашавших наступление последних дней, приближение великой армии мёртвых и призывавших всех к покаянию. После конфронтации с одним из таких проповедников к подмастерьям обратился молодой человек, назвавшийся Фиделисом, лекарем, и поведавший, что уже давно ведёт борьбу со Спасителем, пытаясь, в свою очередь, спасти от него миры. Его родной мир подвергся всеобщему опустошению во время Второго Пришествия Спасителя, и лекарь Фиделис, владевший исцеляющей магией, оказался единственным выжившим, более того – он каким-то образом утратил способность умереть.

Именно его в своё время встретила Сильвия Нагваль во время своего пути к Долине Магов.

Так подмастерья узнали, что пресловутая «аномалия» связана с недавно родившимся сыном некоего ремесленника; Фиделис считал, что это – воплощающийся Спаситель. Однако, явившись к отцу ребёнка, невысоклики Фредегар и Робин выяснили, что младенец только что умер и похоронен.

На кладбище половинчики и Фиделис разрыли могилу, но оказалось, что мёртвый младенец – это ловушка, капкан, источник силы, поднимающий целый погост мертвяков.

Фредегар и Робин выдержали атаку ходячих трупов, а Фиделис каким-то образом оживил умершего ребёнка, повергнув невысокликов в шок.

Остальные же подмастерья – рыцарь Леотар, лучница Мьёлль, орки варлок Болг и воин Гронтар, радужный змей Александрос, а также гоблин и вампир – преградили дорогу воинству мёртвых, которое вёл не кто иной, как Яргохор, подпавший под власть Спасителя.

В жестоком бою погибли все подмастерья, кроме вампира; однако им удалось сбросить Яргохора в раскрытый ими провал Межреальности и разогнать его воинство.

Пролог

– Я заставлю тебя жить!

Ан-Авагар нависал над беспомощно раскинувшейся Кларой Хюммель. Чародейка была без сознания, и хотя сердце её после вливания вампирьих эликсиров билось ровнее и сильнее, смерть не отступала, бродила близко-близко, кружила вокруг Ан-Авагара и волшебницы, и вампиру чудилось, что он словно наяву видит колыхающийся чёрный балахон, под которым – выбеленные временем кости.

Левая рука Клары покоится на свёрнутом плаще, сгиб локтя раскрыт, кожа рассечена, но кровь не льётся – вену заполняет тёмная льдистая жижа, от одного вида которой дурно становится самому вампиру.

– Даже не надейся, – хрипло бросил Ан-Авагар окружавшей их темноте. – Она тебе не достанется. Никогда и ни за что.

Его правая рука по-прежнему лежала на груди чародейки, ладонь вампира ощущала упрямые толчки сердца – оно не сдавалось, изо всех сил пытаясь протолкнуть по жилам заполнивший их лёд.

Рядом на каменном полу валялись два опустошённых пузырька. Их содержимое Ан-Авагар влил во вскрытую вену волшебницы.

Первый шаг сделан; но теперь требовалась живая и горячая кровь, причём очень много. А вампир не мог заставить себя отойти и на десяток футов от неподвижной волшебницы.

Ему казалось – стоит сделать шаг за порог убежища, и смерть, прячущаяся в складках сгустившейся темноты, словно коршун, ринется на добычу.

Глаза Клары оставались закрыты, лишь губы чуть шевелились, словно с них пытались сорваться какие-то слова. Ан-Авагар невольно склонился – нет, даже его острый слух ничего не улавливал.

Будь что будет. Он всегда шёл до конца, или, во всяком случае, не колебался. Вампир вспомнил начало пути, своё первое появление в том мире, где он встретил Клару, вспомнил крючок, на который его поймали и заставили делать то, против чего восставала даже его вампирья натура; но даже тогда он не колебался.

Не будет колебаться и сейчас. Чародейку нужно спасти.

Гномий схрон, послуживший ему убежищем, слажен был на совесть. Времянка по меркам Подгорного Племени; однако простоит она куда дольше любой людской или даже эльфийской постройки.

Вокруг возвышались дикие горы, где на много лиг в любую сторону – не встретишь ни зверя, ни человека. Ан-Авагар очень старался отыскать по-настоящему укромное место и, как сейчас он понимал, перестарался.

Вампир тщательно запер за собой дверь. Клара всё равно не очнётся, пока его нет.

Миг спустя огромная летучая мышь рванулась в неб-о.

…Он давным-давно уже так не летал, разрывая сухожилия крыльев и подгоняя себя всеми ускоряющими чарами, какие только знал. Свистел и шипел рассекаемый воздух, и сам Ан-Авагар мчал так, словно за ним гнались самолично владыка Хедин и владыка Ракот.

«Надо успеть, вот и весь сказ. Что для этого придётся совершить, тоже не имеет значения, как и твои заполошные мысли, вампир. Эйвилль Великая не одобрила бы».

Она, конечно, не одобрила бы вообще его поступок – уж если спасать, так за соответствующую долю в добыче или какой ещё прибыток. Какой вампир берётся за дело, не оговорив это с самого начала?

А тут для него, Ан-Авагара, никакого прибытка, одни протори с расходами. Взять хотя бы уже потраченные эликсиры!..

Он боялся забираться слишком далеко и тем не менее иного выхода не оставалось. Вот внизу промелькнула пара-тройка горных козлов; где-то в нагромождении скал скрывалось логово драконейта, недодракона, отвергнутого собственным племенем и оттого особенно злобного. Вот проплыл, мерно взмахивая крылами, огромный орёл; значит, где-то поблизости должна быть и его добыча. Горные козлы с их рогами не по силам даже такой крупной птице.

Ага! Овцы! Овцы внизу!

Ан-Авагар заложил крутую петлю, камнем падая к земле.

Потому что где овцы, там и пастух.

А где пастух, там и живая кровь, без которой не поставить Клару на ноги.

* * *

Деревушка пряталась в горных отрогах, сложенные из дикого камня дома вытянулись вдоль чистого и быстрого ручья. Ан-Авагар опустился на край скалы, по-прежнему в образе громадного нетопыря, заполз в тёмную щель. Следовало дождаться ночи, но…

Но Клара могла и не продержаться так долго.

Под этим небом не должно было сыскаться сильных чародеев, ток магии здесь очень слабый, хотя и чистый, и его вдоволь. Тень закрытого мира, что поделать; здесь, однако, могут встретиться весьма искушённые маги, умеющие и со слабыми силами достичь многого, опираясь на изощрённость и сложность чар, но, будем надеяться, хоть в этом ему повезёт.

Летучая мышь вырвалась из щели, тёмной молнией рванулась над ручьём. Пронеслись под ней острые крыши, покрытые плоскими сланцами, люди, тащившиеся по единственной деревенской улице, ослики, нагруженные хворостом, собаки – лениво гревшиеся на солнце псы вскакивали, задирали морды, разражаясь яростным лаем.

Здесь нет тех, кто мог бы бросить ему вызов, почему Ан-Авагар и выбрал в своё время этот мирок. Во всяком случае, не было тогда.

А сейчас – если и появились, он успеет убраться отсюда задолго до того, как они опомнятся.

Если Клара узнает, как именно я её лечу, – точно развоплотит, мрачно подумал вампир.

Ну, значит, так тому и быть. Он исполнит свой долг, остальное не в его власти.

Летучая мышь сложила крылья, камнем падая на плечи девушке, задержавшейся у колодца.

Вампиру требовалась свежая кровь, и много.

Схваченная затрепыхалась, словно птичка в силках, забилась, закричала.

Ан-Авагар полоснул когтем по горлу, жадно припал к открывшейся ране.

Чародейка Клара Хюммель, я заставлю тебя жить, хочешь ты этого или нет.

Глава 1

Ракот Восставший; Хедин Познавший Тьму

Ракот Восставший пришёл в себя.

Его полёт – или, вернее сказать, ещё одно падение – сквозь все слои реальности и области Упорядоченного, прекратился. Давно распались и сгинули оковы; Владыка Тьмы вновь облёкся привычной плотью.

Свободен!..

– Не уловить вам Ракота Восставшего, – проговорил он не без гордости.

Его окружала Межреальность, казалось бы, привычная, хотя и какая-то блёклая, бледная и бедная.

Здесь было трудно дышать, животворной силы явно недоставало.

Но всё остальное, все атрибуты Владыки Тьмы – при нём, включая меч. Бегство удалось, хотя он по-прежнему не знал точно, кем была говорившая с ним сущность. В наиболее вероятное упрямо и как-то по-детски не хотелось верить.

Восставшему было не привыкать в одиночестве странствовать дорогами Междумирья, но на сей раз он сразу почуял неладное.

Что это за глухая заводь, где даже обычной живой магии раз, два и обчёлся?

Что за огненную реку он, Ракот, пересёк в своём падении?

Где он очутился?

Новые Маги и их глупые нападки Восставшего сейчас не занимали. Надлежало вернуться к Обетованному и Тёмным Легионам. А пока…

Он привычно воззвал к Тьме, к её эманациям, к Кипящему Котлу.

Тьма тут была. Но… хилая, истончённая, словно тень в сумерках, между темнотой и светом.

Впрочем, со светом и прочим дела обстояли не лучше.

Кипящий Котёл не отзывался. Совсем.

Словно его никогда и не существовало.

Ракот гневно сощурился, зло дёрнул алый плащ.

Этого не могло быть, однако же было.

Да, ни Котла, ни Урда, ни Источника Мимира. Медленно-медленно ползёт, словно вода в застойном болоте, животворная сила – ей неоткуда получить обновление, ничто не толкает её вперёд.

Восставший сел прямо там же, где и стоял, стиснул ладонями виски, в которых зло застучала кровь.

Если невозможное становится возможным, то или ты перестал быть тем, кто есть, или необратимо изменился мир вокруг тебя.

Если изменился он, Ракот, – значит, кто-то другой сделался и Владыкой Тьмы, и повелителем Кипящего Котла, кто-то другой обрёл власть над Мраком, кто-то другой поставил под свою руку его легионы. А сам Ракот Восставший теперь… кто он теперь?

Или же что-то поистине невообразимое случилось с Упорядоченным – все три Источника разом погибли, скажем.

…Но погибли тогда не только три Источника – куда-то, выходит, исчез и Неназываемый.

Катаклизм куда более всеобщий, чем даже ударивший под корнями возродившегося Иггдрасиля четвёртый исток магии.

Восставший сердито потряс головой. Как так? Почему? Отчего?!

Очень хотелось зарубить кого-нибудь причастного к этаким шуткам. Если это выкрутасы Новых Магов, поклялся Ракот, им не поздоровится. Ой как не поздоровится!

Или это причуды Дальних? Если это они сумели провернуть интригу с быкоглавцами и штурмом Обетованного?..

Нет, не сходится. Никто из ведомых Ракоту сильных Упорядоченного не способен был на такое.

Только если что-то не изменилось, да так, что все прежние представления о «силе» обратились в труху.

И установить это можно одним-единственным способом – добраться, ну, хотя бы до того же Кипящего Котла. Тогда многое станет ясно – для начала, кто наложил на него лапу.

В животе у Восставшего бурчало от голода; самым правильным сейчас было бы сбросить этот облик, сменить его на нечто молниеподобное, пронестись огнистым болидом сквозь Межреальность, и…

Нет, вдруг ощутил он. Здесь настолько мало живой силы, что подобные вещи, Истинными Магами проделываемые инстинктивно, безо всякой мысли, навроде того, как обычный человек поднимает руку, стали крайне трудны даже для Нового Бога.

Восставший нахмурился, повёл плечами и зашагал, как он умел – прямо сквозь Межреальность, не следуя проложенным тропам, но пролагая свои собственные. Окраинные области Упорядоченного бедны населёнными мирами. Ракот оставлял за спиной колоссальные расстояния, а вокруг расстилалась одна лишь пустота. И – пробираться становилось всё тяжелее – Новый Бог осознал, что устаёт и выбивается из сил, словно простой смертный.

Это тоже новое. Можно растратить силы, творя могущественные чары, направляя потоки магии – но не пробираясь по Междумирью!

– Куда же вы меня загнали, а?! – с яростью прорычал Восставший.

Однако ни он, ни Хедин за все бессчётные века, пока длилась их уже прошедшая вечность, не сталкивались с подобным. Были закрытые миры, но чтобы вот так вот истончилась сама животворная сила в Межреальности, вдали от всего и вся, – такого не бывало даже в самых близких к Хаосу пределах.

Дорога грозила растянуться. А ведь ещё нельзя забывать о той огненной реке… тоже невесть откуда взявшейся.

Нет, похоже, поспешать придётся медленно. Иначе ему грозит просто никуда не успеть.

Лучше всего, если он найдёт сейчас мир, где оставались бы поклоняющиеся Тьме, то есть ему; но на такую удачу рассчитывать, конечно, не приходилось.

И потому, стиснув зубы, Ракот вновь шагал и шагал, раскрывая перед собой пространство и захлопывая его, словно дверь, за спиной. Впервые он шёл наугад, не ощущая направления ни на Обетованное, ни на любой из Источников, ни на ключевые миры.

Словно всё это разом исчезло из Вселенной.

И да, требовалась пища. И силы. Живая добыча, даже если это тварь Междумирья, сгодилась бы и помогла, пусть и на время.

Но здесь даже охотиться было не на что. Вокруг Восставшего расстилались унылые равнины, где в смутном сером тумане тонул взор, не находя, за что зацепиться.

Неправильная Межреальность. В голове не укладывается!.. Да, развоплощённым и на Дне Миров Восставший тоже был отрезан от потоков силы, они не касались его даже легчайшим дуновением, но то было Дно Миров, а вокруг – окраинная, захолустная, но обычная Межреальность.

И это обстоятельство просто сводило с ума.

Где он очутился? Как отсюда выбираться? Где привычное, знакомое с первого проблеска сознания, течение живой силы? Что творится сейчас в Обетованном – если оно вообще цело? Что с Источниками? Что с братом Хедином, что с Сигрлинн? И – самое главное – что с Райной, что с Рандгрид Разбивающей Щиты?

Что, если они все?..

От одной этой мысли Восставшего пробил холодный пот.

Конечно, ему не привыкать к одиночеству, он провёл тысячу лет развоплощённым, заключённым в незримую клетку на Дне Миров, без единого слова, обращённого к нему; но после этого терять обретённое было особенно нестерпимо.

«Нет, Рандгрид. Я Ракот, чтобы одолеть меня, в прошлый раз потребовалась вся сила Молодых Богов. И сейчас я тоже не сдамся, я дойду!..»

…Он пробивался, стиснув зубы, словно простой смертный через пустыню. Сила сочилась сквозь сущее по капле, скупо, точно пересыхающий родник, и это тоже невозможно было уразуметь.

Мало-помалу даже неистовый дух Восставшего начал покрываться пеплом сомнения. Ему так не дотащиться – он бредёт почти наугад, ориентируясь по смутным следам собственного падения.

Следовало остановиться. Остановиться, разобраться, скопить силы, понять, что случилось, где Источники… и единственный способ это сделать – обосноваться в каком-то из миров.

…Мир сыскался не скоро. В тусклой серой мгле замаячило чуть более светлое пятно – отблеск небесных сфер. Это подходило – впрочем, сейчас подошло бы что угодно.

Спуск Восставшего в новый мир не отличался торжественностью. Воин в алом плаще – осунувшийся, с ввалившимися щеками, с всклокоченными волосами и запавшими глазами, но по-прежнему гордо расправлявший плечи, – он шагнул сквозь небо, оказавшись, наконец, на твёрдой земле.

Выпрямился, хрипло выдохнул, утирая взмокший лоб. Никогда ещё Владыка Тьмы не ощущал себя настолько измотанным и уставшим – даже нисхождение в мир дорого ему обошлось.

Дорого теперь обходилось вообще любое магическое усилие.

– Н-да, – огляделся Владыка Тьмы. – Нечего сказать, мир…

Он не мог терять время на бесплодные блуждания и потому постарался сразу же спускаться поближе к крупным городам. Требовались сторонники, требовались маги – Ракот сознавал, что придётся прибегнуть к долгой и правильной осаде, коль уж с налёта прорваться к Обетованному не удалось.

Мир был сер, пылен и уныл, почти ничем не отличаясь от Межреальности вокруг него.

Примученные леса и низкорослые, худородные злаки на полях. Обмелевшие реки, домишки, что едва удерживали на плечах своих стен даже нетяжёлые соломенные крыши. Дороги, грязные и разбитые, с вечными лужами, хотя по жёлтым до срока листьям казалось, что местность изнывает от засухи.

Держа чёрный меч на плече, Ракот Восставший вступил в деревушку – на горизонте уже виднелись острые шпили близкого города, судя по всему, немаленького. Обычно такие селения живут лучше других, торгуя на городских рынках, но сейчас Ракота встретила жуткая нищета. Измождённые куры рылись в мусоре, тощие свиньи, больше похожие на потерявших шерсть псов, уныло бродили вдоль единственной деревенской улицы; люди кое-как, вяло и равнодушно копошились в иссохших огородах, провожая Ракота безучастными взглядами, хотя воитель семи футов ростом, богатырской стати, не мог не вызвать интереса хотя бы у местных красавиц.

Возле деревенского колодца молча ждали своей очереди селяне с деревянными вёдрами. На Ракота лишь покосились – ну, пришёл, значит, пришёл,жди, пока мы наполним.

– Что за беда здесь приключилась, добрые люди? Война? Мор? Голод?

Всё та же привилегия Нового Бога – речь его понятна во всех уголках Упорядоченного.

Сгорбленные спины, пустые взгляды были ему ответом. Никто даже не повернулся; кто-то что-то буркнул неразборчиво, да и всё.

– Я бы хотел помочь, – проговорил Восставший. – Быть может, завёлся где-то злобный колдун? Может, правитель последние соки из вас выжимает?..

Старик, стоявший прямо перед Ракотом, только проворчал что-то, опять же, не поворачиваясь; но босой юноша, худой и загорелый почти до черноты, в простой холщовой рубахе и серых портах, устало поднял на Восставшего взгляд – в уголках глаз желтоватый гной.

– Уходи, чужеземец. Мы прокляты. Так сказали жрецы Истинного Бога…

– Ага! – усмехнулся Восставший. Это уже было кое-что. – «Истинного Бога», говоришь ты? Вы, значит, прокляты, а они, готов побиться о заклад, живут припеваючи, купаются в роскоши?..

– Нет, чужеземец, – покачал головой юноша. – Жрецы умирают первыми, они раздали все запасы, помогая тем, кто голодает. У нас-то ещё ничего, а вот в… – и он пустился в описания земель, названия которых, само собой, Ракоту ничего не говорили.

– Гм, – задумался Восставший. – Раздали все запасы, похвально. А что же боги? Они не помогают?

– Боги умирают… – прохрипел кто-то из очереди возле самого колодца. – Старые Боги, которым поклонялись раньше…

– А как же Бог Истинный?

– Служащие ему жрецы праведны, но самого его никто никогда не видел, – покачал головой юноша.

– Уж не Спасителем прозывается он? – нахмурился Ракот. Ответом ему стали лишь недоумевающие взгляды.

– Спасителем? Не, не Спасителем. У него нет имени. Он просто Истинный Бог…

– Ладно, – не стал спорить Ракот. – Но… колдуны или чародеи у вас есть? Пытаются ли как-то сладить с бедой? И, кстати, что это точно за беда? Ты так и не сказал мне, добрый человек.

– У нас, славный воин, – обернулся наконец к Восставшему старик, – всё вместе. И мор, и глад, и война. Земля не родит, люди болеют. Дети мрут, у скота падёж. Шайки бродят… грабят, последнее отбирают. А колдуны… что колдуны, такие же люди, им тоже страшно. Мы-то, старики, своё отжили, нам и так в домовину скоро, а вот детей жалко…

– А в городе, – указал Ракот, – колдуны есть?

– Есть, как не быть, – вздохнул старик. – Целое кодло у них там. Совет какой-то, иль гильдия, иль ещё как…

– Цех, – вставил юноша. – Цех Чародейский.

– А как его сыскать? Может, дорогу кто-то покажет?

– Да чего ж её показывать? – пожал плечами юноша. – Прям на главной площади, где рынок, рядом с ратушей. На ратуше две башни, а на Цехе три. Вот где три, туда и надо, да только пустое дело ты затеял, воитель…

– А вы уже все помереть готовы? – громыхнул Ракот гневно. – Разве люди могут так просто сдаваться?

– Мы не сдавались! – Что-то похожее на гнев скользнуло и во взгляде его собеседника. – Колдуны искали, жрецы искали… думали, зло какое завелось… искали-искали, так ничего и не нашли…

– А давно у вас так?

– Давно, – вздохнул старик. – Уж третий годок маемся…

Третий год, подумал Ракот. Что-то, выходит, случилось тут три местных года назад, и не только в этом мирке, но и в его окрестностях.

Три года – это если время здесь течёт так же, как и в «основном» Упорядоченном. Однако оно вполне может идти и быстрее; а он, Ракот, пробиваясь сквозь тенёта тощей Межреальности, вполне мог утратить его счёт.

– И никакого «зла», верно?

– Верно, – согласились сразу несколько мужиков. – Искали-искали, и жрецы, и король, и рыцари евоные… да всё попусту.

– Грят, мир сам помирает, – прошамкал старичок. – Последние, грят, деньки настали…

– Это мы ещё посмотрим. – Ракот поудобнее переложил чёрный меч. – Значит, Цех на главной площади?.. Что ж, спасибо, добрые люди. И погодите отчаиваться!..

– Постой, чужеземец! А ты-то сам кто? Говоришь гладко, по-нашему, словно вырос тут! – наконец решился юноша.

– Кто я? – Ракот расправил плечи, гордо вскинул голову. – Ракот. Ракот, рекомый Восставшим.

Недоумённые взгляды, пожимания плечами.

– Понятно, – вздохнул Владыка Мрака. – Я воин. Из… издалека. Постараюсь помочь, добрые люди. И – не отчаивайтесь!..

…Легко сказать – «не отчаивайтесь», да трудно сделать. Ракот миновал городские ворота – стены потрескались, створки не закрываются, перекосились, петли покрыла ржавчина. Стражу нёс всего один немолодой ветеран, уныло ссутулившийся на бочке. Пошлины за вход никто не собирал, да и у немногочисленных прохожих, судя по их виду, уже давно не случалось гроша за душой.

На Ракота стражник воззрился было, но потом только махнул рукой, что-то пробурчав себе под нос и отвернувшись.

Восставший шагал узкими пыльными улочками, где все дома выглядели так, словно хозяева побросали их годы и годы назад. Штукатурка потрескалась, ставни отвалились, окна где выбиты, где затянуты паутиной – и уныло бредут куда-то жители, уставясь себе под ноги.

Рыночная площадь когда-то, наверное, была богатой и праздничной, с обширным торжищем – от всего этого остались лишь длинные ряды, сейчас почти совершенно пустые, с покосившимися прилавками, упавшими пологами и считаными продавцами и покупателями.

Ракот только покачал головой. И направился прямиком к Цеху – над которым, в полном соответствии с описанием, вздымались три башни.

Здесь были высокие арчатые двери, украшенные тонкой резьбой, – свившиеся в клубок драконы, выдыхавшие пламя. Восставший ощутил, что ещё совсем недавно эта резьба выглядела живой – искусные чары создавали полную иллюзию рвущегося на волю драконьего огня.

Теперь же заклятие утратило силу, и остались только слабые алые отблески на отполированном металле.

Здесь никакой стражи не стояло даже для виду.

Внутри всё говорило о былых славе и роскоши: мраморные полы, выложенные причудливыми магическими символами всех цветов радуги; статуи в нишах, изображавшие почтенных седобородых магов и весьма вольно одетых чародеек (хотя их скорее следовало бы назвать раздетыми). Под высоким потолком – дивная люстра из самоцветов и хрусталя, сверкающая даже под слоем пыли.

И – никого. Тишина, запустение, мертвенность.

Ракот начал подниматься по широченной мраморной лестнице.

– Эй, есть кто живой?

Молчание.

– Есть кто живой, спрашиваю? – гаркнул Владыка Тьмы во всю мощь.

Кристаллы в люстрах и светильниках отозвались жалобным звоном.

На втором этаже в глубь здания уходил длинный широкий коридор. Стены отделаны роскошными резными панелями из чёрного дерева – запылёнными, а местами даже потрескавшимися.

– Кто… кто там? – наконец раздался старческий голос.

Медленно, со скрипом, раскрылась одна из боковых дверей, на пороге явилась сутулая фигура, опиравшаяся на роскошный посох – навершие тускло, едва заметно светилось.

– Кто-кто, дед никто! – не удержался Ракот. – Что тут у вас творится?

– Кто… такой? – всё так же скрипуче осведомился голос.

– Ракот. Ракот Восставший.

– Ракот… – Фигура застыла, обеими руками цепляясь за посох. – Ну, входи, коль пришёл, Ракот Восставший. Вижу, ты могучий воин… и недуги последнего времени тебя миновали…

– Миновали, да. Но я видел беды и разорения на пути сюда… и хотел бы помочь.

– Помочь?.. – с горькой насмешкой переспросил старик. – Увы, чужеземец по имени Ракот Восставший, это невозможно. Но… входи, входи. Делать всё равно уже нечего. Скоротаем последние мои часы в беседе, приятной, насколько это возможно. Вот только угостить мне тебя нечем, гость…

Перед Владыкой Мрака стоял тощий согбенный старик, словно сошедший со страниц книги «Кто такие чародеи и как они должны выглядеть». Длинная тёмно-синяя хламида с вышитыми на ней золотом рунами и звёздами, длинная борода, кустистые седые брови и глубоко посаженные глаза.

В общем, сразу видно – перед Ракотом настоящий волшебник.

Однако борода была космата, нечёсана и нечиста – в ней застрял какой-то сор. Мантия – не чищена, помята, обтрёпана понизу. Посох треснул и потому обмотан серой грязноватой пенькой.

– Входи, назвавшийся Ракотом, – посторонился старый маг. – Войди во скромное обиталище последнего из чародеев Майнардского Цеха!

– Как величать тебя, почтенный? – осведомился Ракот, шагнув через порог.

– Ах, могучий воитель Ракот из неведомых краёв, какая разница? Был я некогда первейшим из первых, главой Цеха и Игетисом Союза Творящих Чары, Лейстогом^[80] Собрания Достойных, и прочее, и прочее, и прочее… ныне же сам видишь ты, до сколь низкого состояния докатился и Цех, и я сам!

Покой, куда старик пригласил Восставшего, некогда был столь же богато разубран, как и всё здание. Тяжёлая мебель чёрного дерева, украшенная золотыми вставками, ковры от стены до стены, витражи на окнах, хрустальные светильники…

Так было.

Сейчас же здесь, как и везде, царила пыль, подлокотники и спинки кресел потрескались, кристаллы угасли, и повсюду были кое-как приткнуты самые обычные свечки, оплывшие и покосившиеся. В углу – неряшливое ложе с грудой грязных покрывал, от которого дурно пахло.

– Зови меня Марви, могучий воитель. Прости, я не могу понять, откуда ты родом? Выговор твой чист, словно ты из самой столицы, но я не припоминаю никого твоей стати и твоего имени. Низовые бароны? Верховые графы?..

– Ни то и ни другое, почтенный Марви. Вглядись в меня повнимательнее, и ты поймёшь.

Маг подслеповато сощурился. Его пошатывало, он даже стоял с трудом, тяжело опираясь на посох.

– Прости, могучий. Мне совсем плохо эти дни. Не смейся над бедным старым магом, утратившим…

– Я не из вашего мира, – проговорил Восставший, осторожно касаясь сморщенной руки старика. – Здесь не слышали ни обо мне, ни о брате моём Хедине, но это не важно. Я поделюсь с тобой силой, чародей Марви, а ты поведаешь мне, что у вас случилось три года назад…

Старик тоненько вскрикнул, дёрнулся, затрясся, глаза широко раскрылись.

– А-а-а!.. – заверещал он, рухнул на колени, пытаясь отползти. – Ты – вы – он!..

– Успокойся, почтенный, – рыкнул Ракот. – Ты не ошибся. Я именно тот, за кого себя выдаю. Я поделился с тобой силой, ты заглянул в меня и знаешь, что я не лгу. И теперь ты, досточтимый маг, расскажешь-таки мне, что у вас стряслось. Со всеми подробностями.

– Да, да, великий… – сбивчиво бормотал чародей, кое-как пытаясь подняться – до тех пор, пока Ракот не подхватил его на руки, как ребёнка, и не водрузил на кресло. – Прости меня, великий… прости… сияние скрытого света твоего поистине ослепило меня…

– Дай ещё раз руку, – потребовал Восставший. – У меня нет с собой никаких припасов, но…

Силы вливались в измождённого мага, сгорбленная спина распрямлялась, пальцы переставали трястись, взгляд очистился.

– Слушаю и повинуюсь, великий. Ты вложил жизнь в твоего отныне и навек верного слугу, милость твоя бесконечна…

Ракот уже почти бросил «не нужны мне твои славословия!», но вовремя остановился, потому что эти «славословия» при нынешних делах очень даже могли пригодиться.

– Рассказывай, почтенный, прошу тебя.

И Марви стал рассказывать.

…Беда настала внезапно и резко, словно горный обвал. В оный день, ничем не отличавшийся от других, маги Цеха вдруг обнаружили, что привычные чары или перестали работать, или почти потеряли силу. В груди ощущалось непонятное стеснение, многие жаловались на удушье, даже молодые и сильные; в дальнейшем чувство это ушло, но прочие беды остались и мало-помалу усугублялись.

Стали чахнуть леса и посевы, скот тощал, безо всяких видимых причин отказываясь есть. Начались бунты и беспорядки, «чернь подступала даже и к самому Цеху, пытаясь призвать магов к ответу».

– Это понятно, – нетерпеливо перебил Ракот. – Видел по пути сюда, что у вас творится. Говори о том, что ощущали вы, чародеи!

– Что мы ощущали, великий? – поник головой Марви. – Магия уходила из мира, словно вода из прохудившегося меха. И вместе с ней таяли наши жизненные силы, как после кровопускания у цирюльника. Болезни, которые раньше проходили сами по себе, теперь убивали. Снадобья, экстрагированные из целебных злаков и корней, утратили лечебные качества. Магия перестала течь, перестала двигаться… Словно кто-то на реке плотину воздвиг, великий Ракот, да простит он слова недостойного слуги своего…

– Плотину, значит, да?

– Плотину, великий. Мы люди простые, чародеи смертные, однако что такое великий ток магии, знаем. И направление его определять умели.

– Хм, направление?

– Да, великий. Мы смогли установить, что магия подобно ветру и воде имеет направление тока своего…

А вот это интересно, подумал Ракот. Наверное, только здесь, на самом краю ойкумены, такое и возможно, ибо в центе Упорядоченного, вблизи Источников, магия течёт словно бы во все стороны разом, и от тебя, и на тебя. А здесь всё не так.

– Мы установили наличие трёх полюсов магии, от которых она словно бы истекает, свершает круг и возвращается в них, подобно воде, возвращающейся к нам дождевыми тучами и снегом. После же того, как обрушилась эта беда, магия двигаться перестала и полюсов мы больше не чувствовали. Мой ученик, Гримхен Хитроумный, утверждал, что сумел обнаружить и четвёртый полюс, внезапно возникший из ниоткуда, но ему, само собой, никто не поверил, слишком уж он был… хитроумный. Любил, знаете ли, присваивать себе сделанное провинциальными чародеями…

– А направление? Если есть… «плотина», значит, есть и дорога к ней?

Марви вздохнул.

– Великий, мы потратили эти три года на поиски. И получалось у нас – пока работали хоть какие-то чары, – что плотина везде, и не плотина она вовсе, но стена, нас со всех сторон окружившая. И нет в ней прорех, и непонятно даже, насколько она далеко…

– Сплошная стена? Без прорех? А как она возникла?

– Но разве великий и сильномогучий не ведает? – округлил глаза старик.

– Я очутился здесь недавно, – отвернулся Ракот. – Многое неясно даже мне. Вы, смертные, зачастую куда изобретательнее, чем кажется.

– Благодарю тебя, великий, за добрые слова, – голос Марви аж задрожал. – Но… что же нам делать? Очень скоро жизнь здесь угаснет совсем. Маги из моего Цеха разбежались кто куда… потеряли надежду. Скажи, великий Ракот-из-за-Неба, что будет? Что предпринять? И можно ли ещё?

«Тут я должен сказать что-то пафосное, что, дескать, «надежда есть всегда», – подумал Восставший. Да, надежда есть всегда – у самого сильного, самого злобного врага найдётся уязвимое место, и смертные пусть с потерями, но одолеют, жизнь возьмёт своё. А тут? Когда уходит сила самой жизни? Так, будто исчезает воздух?

– Предпринять можно многое, – тем не менее жёстко бросил Владыка Тьмы. – Сможешь ли ты собрать всех оставшихся магов твоего Цеха? Сможешь ли послать весть в другие Цеха?

– Собрать тех, кто остался в городе, – можно, – кивнул Марви. – А вот послать весть… наши шары далековидения перестали действовать, и даже твоя помощь, великий, тут ничего не изменит, – ты поделился силами со мной, я смогу наладить один шар, но кто наладит остальные?

– Понятно, – сдвинул брови Восставший. – Тогда собери, кого сможешь, Марви.

– Как будет угодно великому. – Старик склонил голову. – Но… может, потребно что-то ещё?

– У вашего Цеха было что-то вроде… ну… заклинательного покоя? Рунная магия, магия кристаллов?

– Есть, великий! – обрадовался Марви. – Как не быть!.. Он, гм, конечно же, заброшен, там, гм, пыль и паутина…

– Не важно. С пауками я как-нибудь справлюсь. Собирай чародеев, маг! У нас мало времени.

* * *

Прямой дороги к Хьёрварду больше нет. Нет и к Обетованному, и к Долине Магов, и к Кипящему Котлу, и к Источнику Мимира, не говоря уж о светлом Урде. Огневеющий Хаос ворвался в глубокие, невесть откуда взявшиеся расщелины, словно воздвигнутые Творцом барьеры внезапно разошлись.

Молчат розовые кристаллы, сюда не доходят вести ни от подмастерьев в Хьёрварде, ни от иных отрядов. Магия здесь почти не движется; обычные смертные пока не чувствуют удушья, но вот чародеи уже встревожились не на шутку.

Хедин Познавший Тьму явился перед своим воинством спокойным, ничуть не взволнованным. Выдержку сыграть не так уж трудно, он привык, маска давно приросла к лицу. Сейчас те, кто за ним пошёл, должны видеть своего Бога знающим, что происходит и что требуется сделать. И не важно, что чувствует он сам, какая бездна разверзается сейчас у него под ногами. Да и ему, Хедину, следует больше вспоминать арсенал божественного, а не того привычного, что пришло из времён Поколения и Замка Всех Древних.

Пробившее слои Межреальности и сбросившее сюда всю его армию устройство распалось прахом. Создатели жуткой машины оказались предусмотрительны – оно дошло до барьеров Творца, до границы Упорядоченного, и разлетелось облаком пылающего пепла.

Однако и пепел хранит память пламени – зачастую куда более глубокую, чем хотелось бы. Что ж, этим следует воспользоваться. Коль скоро чародеи вроде «Кора Двейна» не гнушаются использовать все доступные средства для достижения цели, – Хедин вправе поступить с ними точно так же.

Коричневокрылый сокол взвился над местом, где разбилось диковинное устройство. Торопливый Кирвад уже вёл туда же всех, кого успел собрать из владеющих тем или иным чародейством: своих сородичей, Древних Богов родного мира, колдунов, шаманов, варлоков, заклинателей из числа смертных племён.

Не впадай в панику, Познавший Тьму, твердил себе Хедин, закладывая широкую дугу над грудой дотлевающего пепла. Случилось что-то из ряда вон, ну так вся твоя жизнь была, есть и будет таковой – из ряда вон.

Давай рассуждать логически, по порядку. Во-первых, огненный Хаос, прорвавшийся в Упорядоченное. Этого не может быть, потому что не может быть никогда, ибо соприкосновение материи Упорядоченного и того, что пребывает вечно разупорядоченным в пределах Хаоса, ведёт к взаимному их уничтожению.

Следовательно, прорвавшийся Хаос ограждён некими барьерами, сходными с теми, что и по сей день хранят Вселенную. С барьерами, установленными самим Творцом.

Во-вторых, неестественная умалённость магии. Она течёт еле-еле, силы кое-как хватает, чтобы поддерживать жизнь в его воинстве, но не хватит ни на какое серьёзное магическое воздействие.

Этого тоже не может быть, потому что не может быть никогда. Магии из Упорядоченного просто некуда деться! Не открылся же внезапно бездонный колодец, не явилось голодное до силы чудище, подобное Неназываемому!..

И, кстати, в-третьих – о самом главном. Почему и куда пропали прямые пути, почему не отзываются кристаллы, куда делись источники магии и Неназываемый? Или это делся куда-то в неизвестность сам Хедин?..

Сокол еще раз заложил круг над местом падения, хотя лететь здесь было крайне трудно – слишком близко к границам сущего, слишком сильны злые истечения Хаоса. Нет, он не сдастся, он не сдастся никогда!..

Тёмный небосклон полыхал алыми зарницами; то тут, то там сквозь плоть Межреальности пробивались огненные протуберанцы – вырожденная материя не выдерживала тяжести насочившегося Хаоса и вспыхивала очистительным пламенем, словно сама Вселенная старалась не допустить распространения заразы.

Междумирье здесь делалось тонким, едва удерживающим даже опытного чародея. Исчезала всякая жизнь, и лишь с хрустом и треском, словно льдины, сталкивались сорванные очередным огненным языком с мест пласты реальности.

Армия Хедина следовала за ним, наводя мосты через раскрывающиеся огнистые пропасти – заклятиями заставляя Междумирье вытягивать длинные языки. Войско торопилось и не считало потерь: порою люди сами срывались в пропасти, порою из бездны вырывались клубящиеся протуберанцы, слизывая зазевавшихся. Мельком Новый Бог подумал о Гелерре, о том, как она бы пригодилась сейчас с её крыльями, но адата выбрала совсем иной путь. Долго им не продержаться, конечно. Здесь не бегут ручьи и не бьют источники, и, хотя в мехах ещё хватает запасов, очень скоро они покажут дно.

Нужен будет живой мир, любой, чтобы уже оттуда потом искать дорогу назад.

Но вначале предстояла совсем иная работа – по остаткам пепла понять, что же учинили творцы сей дьявольской конструкции.

Вокруг Хедина дрогнула, всклубившись и стягиваясь в тугой шар, рассеянная сила. Её не хватало, и Познавший Тьму, поколебавшись, почерпнул её в том самом колодце, что и в день последнего штурма Хединсея, – в вере смертных.

Он словно глотнул жидкого пламени после прохладной влаги горного ручья. В жилы вливалась огненная ярость людского племени, в которой ему нет равных во всей Вселенной. Даже самые свирепые, самые упорные племена – те же быкоглавцы – уступают здесь людям.

Вера смертных дарует крылья, и она же делает воспользовавшегося ею уязвимым и зависимым. Хедину всегда хотелось этого избежать, но, видно, обходить этот закон умел один только Спаситель.

Познавший Тьму всё кружил над зачарованным местом, аккуратно огибая вставшие дыбом торосы Междумирья. Пепел, оставшийся после того, как догорели последние обломки, эманировал, и эманировал сильно. Хедин ожидал ощутить тут силу Хаоса и не удивился, когда в золе и впрямь шевельнулось нечто из-за пределов Творца; однако, помимо этого, нашлось и многое другое.

Кто-то искусно сплёл воедино множество самых разных сил, действующих в Упорядоченном. Далёкие и смутные отзвуки Духа Познания. Неопределённые отголоски Демогоргона. Силы Древних Богов и сила демонов. Отыскались даже следы Молодых Богов, Спасителя и нечто, напоминающее о седой древности, когда Поколение Познавшего Тьму ещё не отыскало дорогу к Замку Всех Древних.

Блики, отзвуки, тающие в тумане времени следы. Все – донельзя слабые, смутные, смешивающиеся; порой невозможно было понять, слышится ли эхо Соборного Духа на самом деле, или это только игра воображения. Трудно было понять, а ещё труднее – отыскать в памяти пепла сотворивших его, их лица, их помыслы, их цель… Вот именно – цель.

Хедин кружил, дожидаясь своего воинства, и с каждым мигом в нём росла и росла тревога, становящаяся острой, режущей болью.

Пока что он запретил себе думать о том, что значит «прямой дороги к Обетованному больше нет». О том, что случится с Сигрлинн и подмастерьями, с названым братом Ракотом, со всей колоссальной Вселенной, которую он был поставлен хранить.

Не сейчас. Сейчас нельзя. Самый главный враг в эти мгновения – твоё отчаяние. Поэтому займись, Познавший Тьму, чётким и конкретным делом – разберись в остаточных эманациях на месте взрыва. Это будет не так-то просто и быстро!..

…Осаду пепельной кляксы пришлось вести по всем правилам магического искусства. Кирвад суетился, но распоряжался довольно-таки толково. Вставшие на дыбы чёрные торосы соединили мостки и лесенки, сооружённые из всего, что нашлось под рукой в лагере; колдуны и шаманы окружали место падения целой сетью своих фигур, рун и чар – а сведение всего этого вновь взял на себя Кирвад, его крутые рога так и мелькали то тут, то там.

Хедин, вернувшись в человеческий облик, мерил шагами окружность пепельного пятна, расставлял свои кристаллы – они не способны дотянуться до Обетованного, так пусть послужат хотя бы здесь!

…Мало природной силы, зато горяча в венах сила верящих в него. Хедин ловил на себе тысячи взглядов – надежда, уверенность, восторг, лихость. Мы всё преодолеем, мы всё превозможем; с нами наш бог, наш Познавший Тьму!

И он, чувствуя холод в сердце, торопился, составлял свою собственную магическую фигуру вокруг разметавшейся золы.

И когда последний из кристаллов занял положенное место, Познавший Тьму дал волю собранной мощи.

С пальцев его потекли потоки золотистого света, мягкого, словно пшеничное поле на закате. В ответ один за другим вспыхивали кристаллы, им, в свою очередь, отзывалось сотворённое смертными чародеями. Где-то чары вступали в конфликт, где-то сыпались искры, вспыхивало пламя, но главное – магия Познавшего Тьму и его смертных соратников работала.

Хедин творил подобное со своими подмастерьями, но никогда – с таким числом обычных чародеев.

Вера делала чары смертных колдунов податливыми, легко вливающимися в большое заклинание; он словно ставил друг на друга лёгкие, как пух, и почти бесплотные кирпичи.

Пеплу придётся отозваться.

Невидимый шарик пускового заклятия покатился, активируя один за другим целые каскады чар. У свернувшегося сытым питоном горизонта взметнулись новые протуберанцы, волны алого света побежали по изломанным пластам Междумирья, чернота нехотя отступала.

Пепельное пятно окружил целый рой многоцветных огоньков; вспыхивали поставленные Хедином кристаллы, туманно и зыбко, словно болотные гнилушки, светились возведённые колдунами, шаманами и Древними заклятия.

Заклятия Познания. Самые разные, соединившиеся сейчас в длинную цепь, начавшую постепенно сжиматься.

Подрагивающие блики наползали со всех сторон на тёмный безжизненный пепел; и Познавший Тьму болезненно сморщился, стоило им коснуться чуждой золы.

Она была мертва так же, как мертвы лежащие в гробах; и так же, как лежащих в гробах может пробудить заклятие некроманта, так и чары Хедина пробудили дважды сожжённое.

«Дай ответ!» – по серому пятну заскользили разноцветные отсветы. «Дай ответ!» – на их пути пепел вдруг начинал шипеть, плеваться тёмными искрами, испуская струйки дыма. «Дай ответ!» – резкие и злые толчки силы достигли Хедина, и Новый Бог, превозмогая боль, принялся вбирать их в себя.

Он настойчиво искал, словно голыми руками роясь в груде пламенеющих углей. Следы не могли не остаться!.. Никто из чародеев не может предусмотреть всего, надо только искать, искать и не сдаваться!.. В открывшемся ему яростном хаосе сил, однако, чувствовалось больше гнева, чем смысла. Ненависти, презрения, упрямства – более чем достаточно. А смысла – увы, куда меньше.

И лишь когда Хедин, словно пуская встречный пал, двинул навстречу этому жару огонь веры смертных, раскалённая мешанина стала обретать подобие читаемости.

Он ощущал биения чудовищного полуживого механизма, где были слиты бронзовые шестерни и распяленные, иссечённые ножами вивисектора живые твари. Выловленные где-то в глубинах Упорядоченного, изменённые неумолимой магией бестии оказались живой частью исполинского снаряда, боевого устройства, равного которому ещё не знало сущее.

Они были страшны и уродливы, эти существа, имевшие изначальное сродство к магии, но они были живыми; а их изловили и хладнокровно вскрыли, чтобы срастить плоть с металлом.

Страдания и боль тоже могут быть источниками силы, как и горячая, искренняя вера.

Это было важно, но Познавшему Тьму требовалось иное; и он, шипя от боли ожогов, пробивался всё глубже и глубже, к сердцевине памяти пепла. Там, под муками и отчаянием безгласых созданий, крылось самое важное – намерения творцов кошмарного устройства, способного крушить пласты Реальности.

Да! Вот они! Есть!..

Глубоко-глубоко, под многими напластованиями бессмыслицы и хаоса, крылось именно то, что он искал, – память бронзы и плоти, слышавших чужие слова, сохранивших их в ничтожнейших, казалось бы, колебаниях остаточной магии. Конечно, это не страницы открытой книги – лишь смутные обрывки, перемешанные и рваные.

Хедин видел лица – два мужских и женское, черты их кривились, искажались, и невозможно было разглядеть ничего иного – ни места, ни времени, ни подробностей.

Не слышал он и голосов. Однако сквозь творимую магию пробивались свирепая гордость и угрюмая решимость. Они не наслаждались муками, но и не скорбели по их поводу; они делали то, что считали нужным.

Человеческое, очень человеческое.

А вот и Новые Маги!.. Знакомая ещё по Северному Хьёрварду и Орде нотка. Знакомая, однако не ими вплетённая. Чуждая для людей, создававших систему, магия была приспособлена, как преобразующий компонент – не слишком изящно, но крепко и практично.

Этот капкан должен был захлопнуться, когда он, Познавший Тьму, или же Ракот Восставший, а лучше всего – они оба оказались бы в пределах досягаемости.

Но не только. Потому что просто «сбросить Хедина на Дно Миров» или в места, на него похожие, не имеет смысла.

Капкану следовало сработать только вместе с какими-то куда более мощными чарами, смутными, туманными и с самой поимкой Познавшего Тьму совсем не связанными.

Что-то грандиозное должно было случиться в Упорядоченном, чтобы всё это сработало бы, как задумывали творцы ловушки. Хаос? Огневеющий Хаос, вдруг ворвавшийся в самое сердце сущего?

Но зачем?!

Познавший Тьму искал ответ и не находил.

А меж тем в дотла сгоревшем, где шипел дым и зола плевалась искрами, что-то начинало оживать, стягиваться в узлы, прорастать жилами, набухать мышцами, одеваться бронёй; чары Познавшего Тьму вдыхали жизнь в однажды отпылавшее.

– Вы и это предусмотрели… – сквозь зубы процедил Новый Бог.

Впрочем, подобное как раз напрашивалось. Если его, Хедина, удастся сбросить в «назначенные бездны», то, ясное дело, он попытается разобраться, как оно вообще так вышло.

И ясно, что на этом пути его будет ожидать сюрприз.

Над тёмными изломами поднялись пепельно-серые гребни и иглы, тускло блеснула багряным отсветом протуберанца змеиная чешуя. Плоская голова отделилась от мрака, жёлтые мертвенные глаза уставились на Нового Бога; а затем исполинское тело заскользило, извиваясь, среди чёрных торосов реальности, сквозь дымящиеся контуры магических фигур – туда, где собралось воинство Познавшего Тьму.

В считаные секунды царственный змей покрыл две трети отделявшего его от армии Нового Бога расстояния. Пропасти и бездны были ему нипочём, он скользил над ними, словно по водной глади.

Что-то немыслимо древнее читалось в сером чудовище, выдернутое из привычного обиталища, и преданное мукам, и сожжённое, и воскрешённое магией самого Хедина…

Проклятье, когда он так близко подобрался!..

Познавший Тьму ринулся наперерез, бросив кристаллы и фигуры, рванул сотканный из искорок Пламени Неуничтожимого меч. Пославшие чудовище всё рассчитали правильно – Новый Бог не бросит своих сподвижников.

Как же мало тут силы, как же трудно творится самое простое!..

И как пригодился бы сейчас летучий чёрный зверь брата Ракота!..

Он успел – едва успел – оттолкнуть бесстрашно выступившего навстречу чудищу Кирвада. Смешной порою сильван отнюдь не был трусом.

О чешуйчатую морду змея уже сломалась не одна стрела, но созданная из пепла тварь всё ползла и словно бы росла; тело, толщиной изначально в полный обхват взрослого, сделалось как крепостная башня; кольца вздымались, словно самые высокие деревья.

В жёлтых глазах, уставившихся на Познавшего Тьму, виднелись края каких-то зубчатых колёс, словно и сам этот змей был наполовину механическим страшилищем.

– Твои создатели ошибаются, – негромко сказал Хедин, глядя прямо в блестящие буркала. – Им меня не остановить. И такие, как ты, – просто краткая задержка. Но если они, несмотря ни на что, могут меня слышать… лучше бы вам прекратить начатое. Это последний добрый совет, что я могу вам дать.

Змей выслушал всё, чуть склонив голову набок, точно и в самом деле стараясь понять обращённую речь.

А потом изгибы серого тела стремительно распрямились, тварь ринулась в атаку, но не на самого Хедина, а левее, стараясь дотянуться до смертных его соратников.

Ураган стрел, камни, копья, даже какая-то утварь – войско встретило врага всем, что было под рукой, за исключением магии.

Змей только встряхнул мощной главой – разве же его остановит обычная сталь?

Меч из Пламени Неуничтожимого сверкнул, оставляя за собой огненную дорожку; в шею чудовища ударила сорвавшаяся с лезвия клубящаяся алая волна. Серая броня почернела, треснула, разлетаясь облаком оплавленных осколков; удар Познавшего Тьму должен был снести твари башку, но вместо этого лишь рассёк чешую; обнажились жгуты мышц, а среди них – зубчатые колёса и рычаги, сращённые с живой плотью.

Кор Двейн, или как там было его истинное имя, не считал зазорным повторяться.

– Ашшш… – вырвалось вдруг из раскрывшейся пасти. – Вашшш боххх бесссилен!.. Смотрите вссссе!.. Он – бессилен!..

Чьё-то копьё ударило змея между глаз, отскочило в сторону – бесполезно. А Хедина словно окатило вдруг ледяной обессиливающей волной.

– Вашшша магия на меня не дейссствует! – Змей свивал чудовищные кольца; рана на шее не кровоточила. – Ни вашшша, ни вашшшего бохха!

Понятно. Создатели капкана предусмотрели и то, что Познавший Тьму обратится к вере в него, и сейчас пытались её поколебать.

Что ж, похоже, дело решит не только владение тонкими чарами.

Хедин, Новый Бог Упорядоченного, встал перед змеем, пламенный меч смотрит прямо в жёлтые глаза.

– Твои хозяева слабы и ничтожны, – голос его гремел, плащ развевался, вскинутый клинок яростно сиял. – Они прячутся за твоей спиной, несчастное создание, боясь схватки лицом к лицу. За все твои муки они отплатили тебе последней, конечной гибелью. Кто ты? Назови себя, чтобы я знал, кого навечно развоплощу в нашем мире!..

И вновь змей не принял вызова, вновь попытался проскользнуть мимо Познавшего Тьму; удар Хедина, нацеленный в шею, приняло на себя одно из колец, – и змей отделался лишь рассечённой чешуёй.

Сильваны и кентавры, люди и немногочисленные Древние подались назад – чудовище казалось неуязвимым. А Хедин почувствовал, как горячая сила веры, поддерживавшая его… нет, не то чтобы иссякла, но словно подёрнулась тонкой корочкой льда.

Он вновь преградил змею дорогу. Ярость поднималась внутри, разламывая нарастающий лёд.

– Тебе не уйти! – Огненный меч всё так же смотрел в жёлтые глаза страшилища.

– Никто не уйдёт, – неожиданно ясно и чисто ответил змей. – И ты тоже.

Его кольца разворачивались, существо бросилось мимо Хедина так стремительно, что глаз не мог различить его движения; однако пламенный меч вновь встретил змея на полпути, и на сей раз броня подалась сильнее.

Пламя Неуничтожимое рассекло чешую, металл и плоть, почти отделив голову от чудовищного туловища.

Исполинская туша, однако, не забилась в агонии, она начала деловито разворачиваться, одновременно удлиняясь. А змей продолжал вещать, и голос его слышало всё войско:

– Ваш бог бессилен. Он не может даже убить меня. Он обманул вас и завлёк на гибель – здесь, на задворках миров. Он…

Меч Хедина вновь взлетел, удар рассёк голову надвое, однако слова змея, неожиданно чистые и правильные, длились и длились:

– Он не бог! Он жалкий обманщик! И то, что я до сих пор говорю, – доказывает это! Он даже не может убить меня!

Ярость клокотала у Хедина в груди, однако лёд нарастал сильнее. Новый Бог задыхался, пот заливал глаза, кисть с трудом поворачивалась, удерживая меч. Проклятье… и об этом они подумали! И этой силы хотят меня лишить! И этой надежды!.. Лёд расползался, вера угасала, каждый вздох отдавался острой болью в груди.

Что смертные, угрюмо подумал Хедин, перехватывая меч. Они всего лишь смертные, трудно винить их в том, что они так легко поддаются страху, что их так просто сбить с пути. Они же не боги.

Но потому им и нужен их бог.

– Ты не пройдёшь!!! – рыкнул он что было силы. Таким голосом мог бы гордиться сам Ракот.

Меч Изначального Пламени взлетел и рухнул, и на сей раз не промахнулся; голова змея покатилась меж изломанных пластов Междумирья: тёмно-алое лезвие рубило и рубило, исторгая алое пламя, обращая мёртвую уже голову в мешанину костей, мяса и металла.

Слова змея звучали всё глуше, пока не стихли совсем; исполинское тело замерло серой холмистой грядой, протянувшись прямо над пропастями.

И рядом с ним замер, обессиленно рухнув на одно колено, сам Познавший Тьму.

Спутанные волосы мокры от пота, ноет каждая жилка. Словно… словно чем меньше веры в него, тем в нём самом больше человеческого.

Как же вы хитры, Коры Двейны… хитры, изобретательны, находчивы; но при этом и самодовольны, и самоуверенны без меры.

Потому что сейчас он уже знал.

Три размытых лица обрели чёткость, Познавший Тьму словно бы стоял у них за плечами, когда они, посмеиваясь, плели эти чары – действительно сложные, настоящий шедевр, ничуть не уступающий ловушке Игнациуса, но даже, пожалуй, её превосходящий.

Кор Двейн. Скьёльд. Соллей. Два мага и волшебница. Люди, смертные люди, такие же, каким некогда был и мессир Архимаг… люди, просто поднявшиеся очень высоко…

Но что-то не укладывалось в эту простую и логичную картину.

Изощрённость чар?

Изобретательность, тончайшая работа с силой, до какой не могли подняться даже Безумные Боги?

Это было красиво, тонко, глубочайше продумано. Неожиданные связи живого с неживым, смелая игра на противоположностях, дерзкие нарушения баланса и равновесия – всё это выдавало не просто умелых ремесленников, даже не мастеров; тех, кто не просто стоит на плечах гигантов, но сам, без сомнения, таким гигантом является.

И это наводило на размышления.

…Отдышался Хедин далеко не сразу. Всё-таки как же мало тут осталось магии…

Он так и стоял на одном колене, пока к нему, осторожно переступая копытцами, не дерзнул приблизиться Кирвад.

– Великий?.. – робко начал сильван.

– Сейчас, – глухо отозвался Познавший Тьму.

– Великий бог Хедин, что с тобой? – тревожился Кирвад. – И…

– Потом все расспросы, потом. – Хедин поднялся медленно, с трудом. Не сразу попав острием в ножны, спрятал меч. – Бой… закончен. Надо выбираться отсюда.

– Какие будут приказания, великий? – сразу же приободрился сильван.

Да. Это верно, самое главное – отдать приказания.

И не вспоминать о змее из пепла, словно его и не было.

– Собрать все припасы. Счесть. Поставить надёжную стражу. Мы двинемся… как только я свершу необходимые чары.

– Да, великий! – Кирвад уже просто сиял. – Я донесу твоё слово. Усомнившиеся будут посрамлены!

– А что… таковые имеются? Так быстро? – Слова давались с трудом. Тем более что ответ он знал и так.

Сильван смущённо потупился.

– Великий бог Хедин… не гневайся… сердца смертных слабы, иные из них, влекомые порывом, хоть и благородным, но кратким…

– Сердца смертных, Кирвад, сильнее всего в сущем.

– Да, великий. Конечно, великий. Никто не дерзнёт противоречить, великий, – зачастил сильван.

Хедин вздохнул. Да, они усомнились. Что поделать – ему предстоит ещё немало идти по этой проволоке, словно ярмарочному плясуну, сохраняя их веру, ибо и смертные, и их бог сейчас как никогда нуждаются в ней.

Вздыбленные кольца змея меж тем рассыпались серой пылью, он вновь становился пеплом, из которого и был сотворён.

Воинству Познавшего Тьму предстояла дальняя дорога.

* * *

Войско Познавшего Тьму вновь шло через Межреальность, но на сей раз – скорее влеклось или даже тащилось.

Силы становилось всё меньше, она иссякала. Сперва все в армии Хедина заметили, что магия истончилась, потом как-то привыкли, приспособились, как привыкает человек к более разреженному горному воздуху; но постепенно стало ясно, что и этого «истончённого» перестаёт хватать.

Хедин видел, с каким трудом даются чары колдунам и шаманам. Видел, как всё чаще останавливаются его бойцы, тяжело дыша, словно после долгого бега. Лучше других держались Кирвад и другие Древние Боги (вернее сказать, «божки»); но на сколько их хватит?

Тем более что, как сознавал Познавший Тьму, дорога никуда не вела. Ветры магии стихли, поток её почти остановился, не стало ни троп, ни даже направлений.

Дорога никуда не вела, но зато теперь Хедин точно знал, кто его враг.

Кор Двейн. Скьёльд. Соллей.

За этими тремя именами вставала не просто история трёх удачливых смертных магов, поднявшихся очень высоко, куда выше, чем предначертано. В их чарах Познавший Тьму чувствовал тьму веков и эпох, превосходящую его собственную жизнь, растянувшуюся на целые эоны.

Он чувствовал следы птицеглавых наставников – в элегантности и отточенности чар, вызвавших к жизни пепельного змея.

Он чувствовал властные нотки Молодых Богов – в самом полёте сквозь Упорядоченное разбившегося снаряда.

И, конечно же, он ощущал множество знакомых мотивов его собственного Поколения – начиная от зофаров Сигрлинн, авалонских муравьёв Мерлина, мягких и обволакивающих чар нежной Фелосте.

Магия Лунного Зверя. Магия Алчущих Звёзд. Магия Медленной Воды.

Обрывки, отзвуки, отсветы. Смутное эхо, преломлённое и преображённое.

Вы перестарались, зло думал Познавший Тьму. Я знаю о вас теперь куда больше, чем вам бы того хотелось. Да, я трачу силы верящих в меня, чтобы они могли идти и дышать; вы попытались убить эту веру, но опоздали.

Вместе с яркой, жгучей верой сподвижников пришёл и гнев, более достойный Ракота.

Нет такой преграды, что нам бы не удалось проломить. Я нырнул в бездну Неназываемого и вернулся, так неужто нас остановят теперь какие-то «разломы Хаоса»?

– Великий бог Хедин?

Кирвад осторожно заглядывал Познавшему Тьму в глаза.

– Да простит меня великий бог, но… я – и другие Древние – стараемся ободрять воинство, и…

Познавший Тьму шагал в голове войска, словно простой воин, разом и творя путь, и делая так, что на тропе можно было дышать.

– Число колеблющихся умножается? – не поворачивая головы, бросил Хедин.

– Н-нет, не так, чтобы очень, великий… но и не очень, чтоб так!

– Понятно, – усмехнулся Познавший Тьму. – Говори им – мы идём штурмовать преграду, какую не штурмовал доселе ни один из смертных или бессмертных. Мы уже победили Спасителя. Мы взяли верх над магами-ренегатами, их замок уничтожен. Наше нынешнее положение – просто ещё одна ступень перед конечной победой. Я здесь, я со своими верными и никогда не покину их!

– Верно! – вскричал Кирвад, воспламенившись. – Всем надо славить великого Хедина! Славить денно и нощно!.. Я возглавлю!.. Я зачну!..

И сильван умчался, мотая рогатой головой и топоча копытцами.

Вскоре многочисленные голоса и впрямь затянули торжественный гимн – в его, Хедина, честь, – а сам Познавший Тьму ощутил, как кровь становится горячее в жилах.

И часть этого жара ему удавалось пустить на сгущение вокруг той самой животворной силы, коей так не хватало его воинству. Он, как мог, прокладывал короткую дорогу. Решительный натиск – даже с потерями – куда лучше долгой осады.

Тем не менее настораживало – а где сейчас и чем заняты Орлангур с Демогоргоном? Неужели ничего не заметили, не почувствовали, не обратили внимания? А если заметили – то почему молчат?Помнится, Золотой Дракон удостаивал Познавшего Тьму разговорами по куда менее значимым поводам. А тут такое – невесть откуда взявшиеся реки Хаоса!..

Но ни Дух Познания, ни Соборный Дух себя не обнаруживали. И редкие миры, что оказывались на пути, выглядели словно деревья глубокой осенью – тусклые, облетевшие, полубезжизненные. А ведь там сейчас тоже очень плохо, думал Хедин, хмурясь. Я поддерживаю воинство их собственной верой, трансформируя её, – а как же там? Но, с другой стороны, помочь им я могу, как можно скорее убрав все преграды, а для этого надо идти вперёд, и только вперёд.

Плотину можно только взорвать. Нет времени искать сложные обходные пути.

Время тянулось томительно. Великая река изрядно замедлила тут своё течение; в иных мирах, похоже, и вовсе почти остановилась, пока в Межреальности проходил день – там успевали миновать годы.

И Междумирье здесь умирало тоже – Хедин никогда не видел настолько опустошённых, безжизненных областей. Остатки хищных лесов рассыпались серым прахом, чудовища погибли, густые многоцветные заросли увяли и лежали бурыми грудами – они совсем не могли выживать без потока магии.

Познавший Тьму лишь мрачнел и всё торопил и торопил воинство.

…Он ощутил барьеры задолго до того, как они преградили путь. Межреальность снова сделалась совсем раздробленной, фрагментарной, словно кто-то исполинским цепом раздробил слои реальности на множество мелких осколков; чтобы проложить по ним тропу, их следовало ещё собирать.

Если бы не вера воинов – Познавшему Тьму пришлось бы совсем худо.

Да, преграда близка, и да, за ней – Хаос. Привычный, знакомый, тот самый Хаос.

Хаос тот же самый, да, а барьеры перед ним – что, неужто и они тоже воздвигнуты Творцом, изначально отделившим от него Упорядоченное?

Вблизи от них, случалось, в материальный мир просачивался Хаос – и после бездны Неназываемого Хедин понимал почему.

Однако даже проникнув в ненавистную вселенную, Хаос не мог развернуться – сгорал в постоянно тлеющем пламени, поддерживаемом ветрами силы, таял алыми сполохами в черноте Межреальности.

А здесь барьер удерживал его полностью.

Познавший Тьму не поверил ни собственным чувствам, ни собственным глазам. Но элементарные заклятия поиска (потребовавшие, однако, совсем не рядовых усилий) явили то же самое – Хаоса не было.

Крышка гроба заколочена прочно и качественно, всем на зависть.

Да, ничто не проникнет извне, но и ничто не выберется изнутри.

Могила, а над ней – даже не каменная плита, но целый горный хребет.

Воинство Познавшего Тьму остановилось, повинуясь его команде. Дальше идти не было смысла – «плотина» рядом, исполинская, необозримая и невидимая.

Разбитое вдребезги Междумирье обернулось тучей мелкой пыли; исчезли последние намёки на реальность. Магия возле самой стены двигалась самую малость быстрее – сказывалась близость безумного Хаоса, – но недостаточно, чтобы Познавший Тьму прекратил бы поддерживать своё воинство.

Прорыв. Только прорыв. Там, за огненной рекой до предела разупорядоченной материи – остальное Упорядоченное. Туда надо прорываться, да так, чтобы остался мост, соединяющий эту несчастную область с материнским пространством; не хватит никакой веры смертных, чтобы спасти отрезанные непонятными чарами миры – да и всю остальную вселенную, где без него наверняка творится Орлангур ведает что.

У него, Хедина, будет только одна попытка. Это стало ясно, едва Познавший Тьму прикинул мощь требуемых чар, ещё даже не зная, как именно он станет их складывать и налагать.

Это вам не пепельного змея из золы вызвать…

Только одна попытка – даже самой горячей, самой искренней веры в него не хватит на большее.

– Кирвад! Разворачивай лагерь. И помните – ни шагу за пределы! Там ничего нет, ни опоры, ни тяги, ни дыхания. Даже вам, Древним Богам, там делать нечего.

– Да, великий Хедин, – потупился сильван. – Мы пытались высунуться… В конце концов, негоже сидеть на шее великого бога, мы же Древние, как-никак! Да только ничего не вышло. Не удержаться даже, не говоря уж о том, чтобы путь проложить. Словно кость дубиной раздробило, в пыль, ничего не осталось.

Познавший Тьму кивнул.

– Поэтому мне потребуетесь вы все. Я оповещу воинство, скажу своё слово. Мы или прорвёмся, или… – Он махнул рукой.

– Никаких «или», великий бог! – возмутился Кирвад. – Мы всё превозможем! Всё преодолеем! Ведь с нами великий Хедин, и мы – его верные!..

– Да, Кирвад, – с каменным лицом ответил Познавший Тьму. – Всё именно так. Мы всё преодолеем.

Сильван поклонился, церемонно помахав шерстистой рукой.

Ишь, поскакал… Ну, пусть его. Знание, как известно, должно даваться по способности его усвоить.

Глава 2

О́дин, Отец Дружин; Фредегар и Робин, подмастерья Познавшего Тьму

– Великий О́дин, Отец Богов. – Человек, высокий и стройный, гордо откинув голову, стоял перед Старым Хрофтом. Глаза говорившего полнил белый огонь. – Правильно ли я понял? Ты готов вести воинство Древних Богов? Готов сразиться и повергнуть узурпаторов, разрушителей равновесия?

За ними негромко шелестел листвой исполинский Иггдрасиль, священный ясень; вокруг поднимались стены Асгарда Возрождённого, и замерли полукругом за спиной Отца Дружин остальные Асы. У ног негромко журчал ручей, выбивавшийся из-под корней великого древа, – четвёртый Источник магии в Упорядоченном, нарушивший стройную систему трёх вершин – светлого Урда, тёмного Котла и не имеющего цветов ключа Мимира.

– Именно так, посланец Дальних, – кивнул Старый Хрофт. – Моё слово нерушимо. Ты привёл воинство, и теперь я готов возглавить его. У тебя есть сомнения, почтенный?

В слепых белых глазах ничего не возможно было прочесть.

– Ты только что… не был среди живых, Древний Бог О́дин.

– Я вернулся, – невозмутимо объявил Отец Дружин. – И теперь готов.

– А остальные? – указал кивком на других асов посланник.

– Остальные останутся. Им предстоит совершить иное.

– Что ж, тогда… – Казалось, Дальний колеблется. – Ты отыщешь Хедина и Ракота?

Старый Хрофт молча кивнул.

– И дашь им бой?

Вновь кивок.

– И победишь?

– Конечно, – пожал плечами Владыка Асгарда. – Уж не думаешь ли ты, посланник, что я пытаюсь увильнуть от собственной клятвы?

– Что думаю я – не важно, Древний Бог О́дин. Важно лишь исполнение твоего слова.

– Веди, – резко бросил Старый Хрофт, шагнув вперёд.

Зиявшие на его груди раны закрылись, словно пламя, порождённое Локи, без остатка пожрало и пролитую кровь, и разорванную плоть.

Они так и вышли за могучие врата Асгарда, туда, где терпеливо ждала армия, собранная Дальними.

Да, на неё стоило поглядеть.

Со всех концов Упорядоченного, из дальних и ближних миров явились Древние, пробуждённые потоками новой силы, возвращённые к жизни, выползшие из логов и пещер; удивительные, причудливые – великаны и карлики, создания уродливые и совершенные, почти не отличающиеся от людей и абсолютно на них не похожие. Их ряды растянулись; Древние терпеливо ждали, хотя смирением мало кто из них отличался.

Здесь под спудом кипела древняя магия, давно забытые и злобные заклятия готовы были сорваться и воплотиться.

Ибо Дальние поистине постарались, приведя сюда, к Асгарду, самых яростных и неукротимых Древних, тех, кому хватило хитрости избегнуть карающей длани Ямерта и кто тысячелетиями копил ненависть – ко всем, кто «наверху», из-за кого они, Древние, пребывают в полузабвении, из-за кого их алтари перестали обагряться жертвенной кровью.

Самые изворотливые и в то же время – самые голодные до драки, до боя, истосковавшиеся по мести. Хель по сравнению с ними показалась бы матерью Милосердия, волк Фенрир былых времён – образцом кротости, а, к примеру, старые ётуны – идеалом дружелюбия и гостеприимства.

Да, Дальние постарались.

Этому воинству потребуется много, много живой горячей крови.

Но воину не пристало жаловаться на остроту меча, даже если он подобрал чужой клинок в пылу схватки.

Владыка Асов сражается тем, что есть.

Старый Хрофт вскинул руку, и с пепельных небес в его длань послушно соскользнула белая молния. Кажется, посланнику Дальних стоило немалых усилий не выдать своего удивления.

Зато взоры всех Древних обратились на Владыку Асгарда. Молния трещала и извивалась в его кулаке, словно невиданное, до самых туч протянувшееся вервие, точно живая змея, отчаянно пытавшаяся вырваться.

– Внемлите мне, братья! – глас Отца Дружин пронёсся над равнинами Иды, и теперь уже посланник Дальних не пытался скрыть удивление – совсем не так должен был говорить тот, кого только что выдернули из-за края смерти с развороченной грудью.

– Внемлите! – гремел Старый Хрофт, и своего он добился – ему внимали. – Мы идём в бой! В бой, столь же славный, как и Боргильдова Битва! Мало кто из вас там был, но все её помнят – поле осталось не за нами, но великую честь сыскали все, бившиеся там! Сейчас враг пред нами ещё более грозный – тем больше будет наша слава! Пойдём и победим!

Глотки взревели в ответ. Кто потрясал когтистыми лапами, кто распустил щупальца, а кто и вскинул зачарованный меч, долгие века дожидавшийся света в глубине лесного укрывища.

– Всё приготовлено, Древний Бог О́дин, – вставил посланец Дальних. – Припасы, караван – всё. Осталось только двинуться.

Старый Хрофт не удостоил его ответом. Разжал ладонь, и молния, словно выпущенная на волю птаха, исчезла в низких облаках.

– Идём, – не поворачиваясь, бросил Отец Дружин.

– Да, дядя, – немедля отозвался Фенрир.

* * *

– Оставайтесь здесь. – Старый Хрофт стоял перед собравшимися Асами. Фригг обнимала мужа, прижавшись головой к его плечу; Сиф повисла на Торе, остальные асы и асиньи тоже разбились парами. – Оставайтесь здесь. Вы нужны тут, а там, куда иду я, – будете лишь помехой. Не для того я вырвал вас из серых царств, не для того вернул вам самость, чтобы вновь потерять!..

– Но, владыка! – Локи учтиво склонился. – Старший брат мой названый, быть может, мы окажемся…

– Быть может. Но сберечь вас – важнее. Помните пророчество вёльвы, помните слово о Рагнарёке?

Асы переглянулись. Как же такое забудешь!..

Сурт едет с юга

с губящим ветви,

солнце блестит

на мечах богов;

рушатся горы,

мрут великанши;

в Хель идут люди,

расколото небо^[81].

– Мы верили, что так будет. Так не стало, руны судеб причудливо смешались. Новый Иггдрасиль простёр свои ветви, а под его корнями – новый источник магии, неведомый нам. Пророчество вёльвы всё ещё живо. Оставайтесь здесь, дети мои. Храните Асгард. Наполните его жизнью. Ожидайте моего возвращения. А если появится Гулльвейг, Мать Ведьм… выслушайте её речи со вниманием и осторожностью и ответьте, что, дескать, без хозяина Валгаллы ничего ни решить, ни сделать не можете. Всё ли понятно? Тебе, Тор, старший мой сын? Тебе, Фригг, супруга моя?

– Мне ясна воля твоя, супруг мой, – склонилась асинья.

– Тебе, Локи, младший названый брат мой, я поручаю дела хитрости и изворотливости. После Боргильдовой Битвы мы знаем – спасует сила, но превозможет в конце концов хитрость, ибо не грубой силой одолел я врага и не грубой силой же вырвал вас из узилища.

– Я исполню всё, великий Ас Воронов, – с непривычной торжественностью склонился бог огня.

– Всеотец, свекр мой… – робко заговорила прекрасная Сиф, – неужто ты оставишь нас во тьме невежества, свершив столь невероятное, лишь тебе, Великому, под силу?..

– Повесть моя будет длинна, невестка, – усмехнулся Отец Дружин. – И я непременно поведаю её вам. По возвращении. А пока – прощайте! И берегите Асгард…

И вот теперь длинная колонна Древних шла сквозь Междумирье, а впереди всех – Отец Дружин рядом с Фенриром. Чуть приотстав, шагал и посланец Дальних.

– Скажи мне, Древний Бог О́дин…

– Уж не намерен ли ты следовать за нами до самой битвы? – усмехнулся Старый Хрофт. – Уж не приставлен ли ты ко мне надсмотрщиком, посланец? И, коль это так, отчего бы тебе самому не возглавить воинство? Зачем тебе я?

– Равновесие, Древний О́дин, равновесие. Несмотря на всю важность нашего предназначения, мы должны соблюдать законы. Чем точнее, чем сбалансированнее всё будет исполнено, тем ближе к идеалу получится конечный… – Посланец оборвал речь.

– Ага, – усмехнулся Отец Дружин. – Молодые Боги, помнится, сами сражались только в первой вой-не, когда мы с ними переведались в Боргильдовой Битве. А потом всё больше чужими руками. Вы тоже, выходит? А вот помнится, когда Хедин сидел в осаде на острове своём, ваши тоже вышли переведаться. Зелёные колонны, каменные воины, помнишь ли такое, посланец? Вы тогда ещё души исторгали… Славная была битва!^[82] Теперь, значит, другие времена настали?

Посол ответил не сразу, словно безмолвно с кем-то посоветовавшись.

– Тогда были другие времена, Древний Бог. К цели – идеалу – ведёт много путей, они должны быть соответствующим образом испробованы. Мы не пытались вас остановить, мы лишь разворачивали ваш путь в должном направлении…

– Хитро, – ухмыляясь, покачал головой Старый Хрофт. – Дрались мы тогда, помнится, насмерть – а это, выходит, всего лишь «направление пути» было. Ну, ладно, так – так так. Да, а души-то!.. Что вы с ними-то делали? Теперь уж, наверное, можно сказать, коль мы с вами в одном строю?

– У нас было много путей, – холодно повторил Дальний. – В том числе и с душами. Мы… исследовали и изучали… нельзя ли их использовать в построении конечного и идеального. Начинали с душ сильных и смелых, кому доставало силы противостоять нам.

– И что же? Что вышло?

– Древний Бог, это не имеет отношения к нашему делу. Я не брал обязательства отвечать на все твои вопросы.

– Разве так ведут себя союзники, вместе идущие на смертный бой? – пожал плечами владыка Асгарда.

– Что изменит для тебя мой ответ? – с неожиданным раздражением бросил посол.

– Доверие. Это слово тебе неведомо, досточтимый?

– Доверие… – В заполненных белым огнём глазах не мелькнуло тени выражения. – Мы пробовали оживлять наши… конструкты… вселением душ смертных… тогда это представлялось хорошим способом достижения цели без излишних затрат.

– Без излишних затрат? – Старый Хрофт поднял бровь.

– Именно. Упорядоченное конечно, конечно и заключенное в нём. Наше предназначение требует точного расчёта. Чем меньше ошибка, тем ближе к идеалу. Но оказалось, Древний Бог, что подобные конструкты ненадёжны, души в них не находят равновесия, пребывают в постоянных возмущениях…

– Я бы на их месте тоже возмутился.

– Да нет же, – поморщился Дальний. – «Возмущение» – в смысле «отклонение от равновесия». Конструкты теряли управляемость и в конечном итоге распадались. Мы отказались от них, как и вообще от исторжения. Идеал требует идеального, а души оказались весьма далеки от идеала, недаром смертные – главное препятствие на пути создания… – Он вновь осёкся. – На пути исполнения нашего предназначения.

– Отрадно, – отрывисто бросил Старый Хрофт. – Помнится, мне под вашей… э-э-э… под вашим… в общем, под той зелёной призрачной штуковиной было ой как невесело.

– Сожалею, – холодно отозвался посланец. – Тем не менее непоправимого ущерба ты, Древний Бог, не понёс.

– Тем не менее это последнее предназначение ваше, движение к идеалу…

– А чего ты хотел, Древний Бог?! – с неожиданной горячностью вдруг заговорил посланец. – Тебе неведомо, что свой конец есть у всего? Даже того, что выглядит вечным и неизменным? Жизнь человеческая кажется бесконечной с точки зрения мотылька-однодневки; и точно так же она – краткий миг по сравнению с бытием эльфов; ну, а их жизненные сроки бледнеют рядом с возрастом самого Упорядоченного. Но свой конец встретит всё. И ты, Древний, и мы – говорящие с тобой сейчас. Мы лишь стремимся, чтобы этот конец стал новым началом, а не именно «концом», бессмысленным и безжалостным.

– Новым началом? – пожал плечами Хрофт. – Что такое «начало» – каждый понимает по-своему…

– Новый Творец. – Дальний глядел прямо перед собой, в глазах пылало такое пламя, что освещало дорогу перед ними. – Новый Творец, идеальный, свободный от недостатков нынешнего. Новый Творец, который даст жизнь новому Упорядоченному. В котором потом появимся мы – в должное время. И так – без конца. Каждый следующий Творец – чуть ближе к полному и абсолютному идеалу.

– Звучит, – с неопределённым выражением протянул Отец Дружин. – А что же случится, когда Идеал будет достигнут?

– Идеал будет существовать поистине вечно, – отчеканил посланец.

– И вы…

– Мы станем не нужны и прекратим быть, – последовал холодный ответ. – Это и есть наше самое главное, величайшее предназначение. По сравнению с ним всё остальное совершенно ничтожно.

– Что ж, красиво, да. – Отец Дружин оглянулся на следующее за ними воинство Древних. – Не думаю только, что вот им это следует знать.

– Совершенно согласен. Как и твоему волку не следовало бы.

– Это не «мой волк». Это мой названый племянник.

– Не важно. Так куда же проляжет твой путь, Древний Бог? Ты должен сразиться с Хедином, и…

– Наилучший способ вызвать Познавшего Тьму на бой – это атаковать его любимый Хьёрвард, – невозмутимо проговорил Отец Дружин. – Хедина даже не надо будет искать. Он сам явится к нам.

– Ты уверен?

– Абсолютно. К тому же мы ничего не теряем. Хьёрвард – здесь, рядом, прямо под нами, даже крюк не сделаем. А там – храмы Хедина, крипты поклоняющихся ему, он же всегда был очень чувствителен к потерям тех, кто ему служит. Непростительно чувствителен для бога, позволь мне сказать.

– Выглядит разумно, – настороженно проговорил Дальний.

– Чем ты рискуешь, посланец?

– Ничем, ты прав. Что ж, как ты верно сказал, Древний Бог, – доверие. Доверюсь и я тебе.

…Рать Древних шла равнинами Иды, приближаясь к тому неширокому разрыву Междумирья, за которым им предстоял спуск в Хьёрвард. Фенрир скользил рядом со Старым Хрофтом, мягко, бесшумно, как умеют только волки.

Ох, как же алчут крови те, что позади… Он, волк, чуял это всем существом, чуял их неистовую жажду – им всё равно, кого грызть, рвать и терзать. Трудно будет Асу Воронов сделать так, чтобы рвали и грызли они тех, кого надо, а не кого попало и всех подряд.

Да, вот только поглядеть на них!.. Вот, пожалуйста, Крокорр Кровавоклювый – тварь, некогда бывшая, наверное, птицей. Десяти футов ростом, весь покрытый зеленоватой чешуёй, из-под которой кое-где торчит оставшееся от перьев остьё. Уродливая башка с тремя глазами – третий аккурат в середине узкого лба, над длинным загнутым клювом тёмно-алого цвета, словно в запёкшейся крови. Вперевалку ступают обманчиво короткие лапы с когтями, как добрые кинжалы, тащится позади хвост, увенчанный внушительной костяной шишкой. Крокорр умеет подманивать жертвы, напуская колдовской туман, а потом долго мучает их, наслаждаясь ужасом и бессильными мольбами; до бессловесного зверья он не опускается, ему подавай человечину. Ему поклонялись лесные племена, порой даже не знавшие огня; они ходили набегами на селения пахарей, захватывали юных дев и отдавали на съедение своему кровожадному божку – он же взамен гнал в их силки и сети всяческих лесных обитателей.

Милейшее создание, подумал волк.

И другие: Нирдрус, сухопутный кракен; Белстуаннир, змеедева-вампирша; Заррос, земноводный броненосец, Отец Василисков, поражающий взглядом, – все шагают, ползут, перепрыгивают, и у каждого в горле клокочет: «Кровь! Кровь! Много! Очень много!»

«Ненавижу их всех, – вдруг подумал Фенрир. – Ненавижу, потому что сам был таким, потому что сидел в цепях, лелея планы мести, а потом…

А потом мне дали свободу. Вернули, точнее сказать.

И я поумнел».

Посланец Дальних после необычной для него разговорчивости погрузился в мрачное молчание.

– Хр-хрр-фыррш, – вдруг раздалось позади. – Кхрр-кхуда хырр-фырр идём? Где, хрр, еда?

– Скоро будет, – не оборачиваясь, бросил Отец Дружин. – Ты, Крокорр, наешься до отвала, это я тебе обещаю.

– Хрр-фышш, хор-хоррошо!

«Интересно, каков ты в бою, – мелькнуло у Фенрира. – Как бы то ни было, я никогда не убивал беззащитных и не имеющих шанса спастись, даже на охоте…»

Так, а это что ещё такое впереди? Что это за запах?.. Мертвечина? Нет, не просто мертвечина, а… а…

Волк напрягся, чутко принюхиваясь и прислушиваясь. Что это за следы? Что за воинство прошло здесь? Не живое, это точно… Мёртвые! Да, верно, мёртвые! Широченная полоса – здесь прошли мёртвые души! Ведомые… ведомые… странный какой, будто знакомый запах…

– Великий Ас, – прорычал Фенрир вслух. – Всеотец, преклони слух к…

– Говори, племянник. И без этих словесных красот. Что ты учуял?

– Здесь прошло великое воинство, громадное, воинство мёртвых, облечённых мёртвой же плотью. Прямо туда, на Хьёрвард!

– Похоже, – не без иронии заметил Дальний, – тебя кто-то опередил, Древний Бог О́дин. Интересно, покажется ли там Познавший Тьму, как ты уверял? Или его следует всё-таки искать в иных местах?

– Войску – стой! – вместо ответа прогремел Старый Хрофт. – Хвалю, племянник. Что ж, давай посмотрим…

Смотреть пришлось недолго. Даже простой колдун или шаман из смертных сразу определил бы «дорогу мёртвых», широкий след, оставленный тысячами и тысячами неживых ног. Они шагали сквозь Межреальность, втаптывая в прах её обитателей, кто не успел удрать куда глаза глядят.

И шли они прямо на Хьёрвард.

– Ты не мешкаешь, – услыхал волк бормотание Старого Хрофта, но кто этот «не мешкающий», спросить не решился.

– Прекрасно, – громко провозгласил Отец Дружин. – Значит, Хедина сюда уже приманивают другие. Нам не придётся терять время. Вперёд, по следу!..

* * *

– Впереди – кровь, – предупредил Фенрир. – Живая кровь, немного, но… кровь, смешанная с магией.

Они были уже у самого Хьёрварда.

– Провал, – нахмурился Отец Дружин. – И воинство мёртвых… разбрелось, уведено, сбито с пути…

– Дорогой ценой, – проворчал волк.

Он замер над телом рыцаря в некогда сияющих, а сейчас залитых высохшей кровью доспехах. Неподалёку от него застыла девушка с луком, тоже мёртвая.

– Магия… – Фенрир взглянул на Старого Хрофта.

– Сподвижники Познавшего Тьму. – Владыка Асгарда склонился над погибшими. – Это была славная битва – они достойны воссесть на почётных местах в Валгалле!

– Но кто мог их сразить? – удивился волк. – Если это ратники великого Хедина?

– Что ты чуешь, племянник? – Они замерли возле глубокого провала в ткани реальности.

– А чего тут чуять? – вместо него пожал плечами Дальний. – Здесь шла армия мёртвых, и вёл её их Водитель. Даже не надо ничего и вынюхивать.

– Водитель Мёртвых? Яргохор? – поразился Отец Дружин. Брови его сошлись.

– Он самый, – пренебрежительно отозвался посланец. – И шёл он прямо в Хьёрвард; только, как видно, не дошёл.

– Эй! Грррр! Ты, сыть, назад! – зарычал и клацнул зубами Фенрир – Крокорр уже подбирался к телу девушки, алчно прищёлкивая клювом.

– Фрхщ! – Крокорр нависал над волком, хлопая всеми тремя глазами. – Тр-рупп! Мяс-со! Фрхщ! Пр-роп-падает!

– Тебя не спросили, петух-переросток, – оскалился сын Локи.

Древний с известным недоумением вглядывался в Фенрира, у которого шерсть на загривке встала дыбом.

Старый Хрофт выпрямился, властно поднял руку.

– Этого добра впереди будет много. А доблестно павших в бою до́лжно предать погребению, дабы они могли войти в залы Валгаллы!..

– Ты хочешь задерживаться? – недовольно осведомился посланец Дальних.

– Дела чести не могут задержать, – бросил в ответ Старый Хрофт, не поворачивая головы.

…Они нашли и остальные тела. Радужный змей, пронзённый чудовищным клинком, на самом краю чёрной воронки; орк с огромной секирой. Два пепельных пятна, память пламени помогла: тут сгорели ещё один орк и гоблин.

И следы ещё одной жизни – мормата – исчезали в воронке.

– Они захватили Яргохора с собой… – прошептал Отец Дружин.

– И частью разогнали мёртвых, – подхватил рыскавший вокруг Фенрир.

– Но часть последовала и за ним…

– Однако доберётся до него ещё не скоро, – закончил волк.

Старый Хрофт кивнул.

– Но сперва… – Он нагнулся над уложенными в ряд телами. Орк-секироносец, рыцарь и лучница, руки сложены на груди, и у каждого – его оружие, чтобы было чем потешиться, когда придут в Валгаллу. Радужный змей подле них – он тоже достоин залов Всеотца.

Покрытые морщинами ладони Одина осторожно, нежно коснулись по очереди лба каждого из погибших; побежали язычки колдовского пламени, стремительно охватывая тела.

– Пусть лёгок будет ваш путь! – Отец Дружин воздел руки над клубящимся огнём, стремительно пожиравшим мёртвую плоть, а вместе с ней – и оружие с доспехами. – До встречи в Асгарде, за радужным мостом, в весёлой Валгалле, где вечен пир, и вечна охота, и вечна битва!

Волк вопросительно глянул на О́дина – Валгалла же пуста! – но, само собой, возражать не стал.

– Ну, а теперь мы можем двигаться дальше? – холодно осведомился Дальний. – Тем более, как я понимаю, эта армия не добралась до Хьёрварда, следовательно, Познавшего Тьму ожидать там нет смысла?

– Они не дошли, а мы дойдём, – решительно отрезал Отец Дружин. – Ты никому не веришь, посланник, это плохо. Вы никогда не умели ладить с союзниками, как я погляжу.

– Зависит от союзников, – недовольно заявил посланец. – Ну, давай уж куда-нибудь, Древний Бог О́дин! Только чтобы не стоять. Ты теряешь время, причём наше, а не своё.

На скулах Отца Дружин набухли желваки.

– Войску – марш! – проревел он, и колонна Древних тронулась дальше.

* * *

…Неупокоенные лопались, словно перезревшие груши.

Невысоклик Робин рвал тетиву лука так часто, как только мог. Фредегар, его соплеменник и товарищ, скручивал тугими незримыми жгутами силу, направляя её следом за пробивавшими плоть стрелами; она, эта сила, наполняла полуразложившиеся тела, словно худой мех, и разрывала на части.

Они трое – двое половинчиков и лекарь Фиделис – прижимались к стене храмового кладбища в Хедебю, торговом граде на южной оконечности Восходного Хьёрварда.

Прижимались к стене, а на них катилась волна неупокоенных. Восстал весь обширный погост, волна за волной накатывались на подмастерьев Хедина, но пробежать последние два десятка футов не удавалось никому.

Лекарь Фиделис застыл, прижимая к груди ребёнка, глаза закрыты, губы едва заметно шевелятся.

От него тоже волнами расходилась сила, но совершенно иной природы, нежели от Фредегара.

Фиделис никого не рвал в клочья, не разносил и не обращал во прах. Словно блики заходящего солнца играли на мягко колышущейся водной глади, спокойные и умиротворяющие. День закончен, исполнены труды, и можно, устроившись на завалинке, выкурить трубочку-другую, глядя, как носятся над полем стрижи.

Всё хорошо, всё спокойно.

Спокойно…

У Робина в колчане оставалась едва ли полудюжина стрел, когда набегавшие мертвяки стали подозрительно пошатываться, замедляя и замедляя шаг. На изуродованных, обезображенных тлением лицах стало появляться странное выражение, словно из-под страшных масок смерти проявились истинные облики, как при жизни, в счастливые её моменты.

Бег их останавливался, ряды неупокоенных замирали. И вскоре уже целый сонм их застыл, покачиваясь, устремив невидящие взоры в пространство.

Робин опустил лук, Фредегар устало уронил руки, не в силах даже утереть пот.

– Ныне же отпускаю вас, – негромко проговорил Фиделис. – Мир да покой, да сон спокойный, и никто не потревожит вас больше. Спите, родные!..

Один за другим мёртвые опускались наземь, не валились, как подкошенные, а именно опускались, словно укладывающиеся спать люди, вымотавшиеся за день от нелёгкой работы.

Укладывались, и тела их распадались лёгким белым пеплом, взлетавшим и опускавшимся, словно пух.

Вскоре им был покрыт уже весь погост.

И воцарилась тишина.

– Велика ж твоя сила, лекарь… – пробормотал Робин.

– Не в силе дело, – печально вздохнул Фиделис. – Этих несчастных вырвало из сна злое чародейство против их воли. Баланс был нарушен… сильно и резко. Я восстановил. Но, друзья, если бы не вы – я не успел бы ничего. Лекарь без воина – ничто. Нужно было дозваться, чтобы услышали, пробиться сквозь голодную злобу… Если б вы не дали мне времени – все словеса пропали бы даром.

– Но, во всяком случае, здесь наше дело сделано, – по-хозяйски огляделся Фредегар. – Кладбище упокоено, опасности для других нет, можно уходить – ты собирался вернуть ребёнка мастеру Яану, почтенный?

Фиделис кивнул.

– А потом?

– Потом мы должны будем остановить Спасителя, друзья мои. Я, неразумный, только теперь понял, что мне надлежало сделать с самого начала… – Он досадливо покачал головой. – Как говорится, добрым словом и добрым клинком можно добиться куда большего, чем одним лишь словом или мечом по отдельности.

– Остановить Спасителя!.. Но как? – не удержался Робин. Они втроём выбирались с погоста; вокруг не осталось никого живого, жрецы давно сбежали.

– Ты думаешь, у меня есть план, мой добрый невысоклик? – усмехнулся Фиделис. – Я не великий всезнающий маг, увы. Я немало бродил по мирам, да, но самое большее, чего добился – это отсрочки «спасения» нескольких миров. Но и это требовало времени – я ведь просто говорил всем, кто хотел слушать, что не надо бояться, что мы – люди и не только, смертные и бессмертные – если перед кем и виноваты, так друг перед другом, а не перед какими-то иномировыми силами и богами. Мы можем спасти себя сами, здесь и сейчас, а не в неведомом посмертии. Точнее, и посмертие наше будет подобно самой нашей жизни, ибо превыше всего в сущем – Справедливость, и ошибается тот, кто полагает, что от неё можно сбежать.

– И всё? – разочарованно протянул Робин.

– У меня нет волшебного слова, – развёл руками Фиделис. – Только знание. Спаситель не приходит туда, где его не ждут, где не просят их «спасти», где защищают себя сами. И это значит, друзья, что нам предстоит жестокая драка.

– Как на кладбище? Но ты же, почтенный, упокоил их всё-таки очень быстро!

– Я уже сказал – если б не вы, меня бы разорвали на куски, – бледно улыбнулся лекарь. – Такие фокусы не повторить по щелчку пальцев. Драться, увы, придётся не только и не столько с мёртвыми… Спаситель очень торопится, отсюда и тот поход армии павших, которую пытаются остановить наши друзья; а здесь, в Хьёрварде, нужно остановить тех, кто раскручивает панику, кто призывает Его.

– Втроём? – деловито осведомился Фредегар. – Это хорошо, это славно. Ученикам великого Хедина только такое и пристало!..

– Нельзя спасти того, кто не хочет быть спасённым, – не слишком понятно ответил лекарь. – Если слишком многие воззовут к Нему – мы с вами ничего не сделаем. Ну, может, выведем из Хьёрварда горстку тех, кто окажется рядом.

– А сейчас? Что же сейчас?

– Вернуть младенца. – Фиделис заглянул в лицо мирно спящему ребёнку.

– А потом?

– Ну я же не всеведущ, – беспомощно вздохнул лекарь. – Пойми, храбрый Робин, желание жить и сражаться – само по себе оружие. Уныние и отчаяние – увеличивают силы врага. Я всюду, где мог, старался распространить собственное слово… Но… – Он развёл руками.

– Понятно. «Будем драться», – невозмутимо кивнул Фредегар. – Как ты сказал, почтенный, добрым мечом и добрым словом.

* * *

Отец Дружин точно знал, что будет дальше. Подмастерья Хедина погибли не напрасно, Яргохору потребовалось некоторое время, чтобы выбраться из той пропасти, куда его сбросили.

Однако же он выбирался – с помощью последовавших за ним мёртвых воинов. Вернее, он даже не выбирался, он настойчиво пробивал себе дорогу – прямо под небеса Хьёрварда.

Думала ли ты, альвийская оружейница Айвли, чем обернётся выкованный тобой меч, какую лавину потянет за собой?

И где ты сейчас? Чем занята? Хорошо бы посмотреть тебе в глаза, спросить – довольна ли ты? И кто помогал тебе сотворить такой клинок – клинок, обернувшийся новым Иггдрасилем?

Армия Древних шагала по облачной земле, высоко над туманами мира – а впереди горизонт набухал багровым. Яргохор не тратил время зря.

И не скрывался. Возмущение в окружавших Хьёрвард магических потоках его армия вызывала изрядное, не спрячешь.

Войско Водителя Мёртвых готовилось пронзить небеса, словно ржавое копьё, иззубренное, источенное временем, но от этого не менее смертоносное.

И ведь как точно выходит, подумал Отец Дружин. На Хедебю и Бирку, на большие, богатые торговые города, от которых смерть и ужас покатятся по всем окрестным землям.

Зачем это Спасителю, понятно. Зачем это Яргохору – совсем нет. Если только он вновь не тот Водитель Мёртвых, только и знавший, что сопровождать отжившие души к пределам царства Хель.

Старый Хрофт покосился на посланца Дальних. Тот равнодушно скрестил руки на груди, всем видом показывая – заканчивайте, мол, с вашими делами.

… – Они спускаются, Великий Ас. – Тяжело дыша, волк Фенрир стоял перед Отцом Богов. – Прямо на равнины к северу от Хедебю. Уже пронзили небо. Проходят облака. Дикий Гон, как он есть.

Владыка Асгарда кивнул.

– Идём навстречу. Прямо в лоб.

– Э, э, то есть как это «в лоб»? – всполошился Дальний. – Сражаться надлежит с Хедином! Или хотя бы с Ракотом.

– Они подоспеют, – сквозь зубы уронил Отец Дружин. – И чем сильнее будет заварушка здесь, тем быстрее всё случится. Наша цель не победить, наша цель – нашуметь. И как только Хедин будет здесь… это куда лучше, чем гоняться за ним по всему Упорядоченному. Тем более что собранных тобой, досточтимый посланец, Древних требуется кормить, и кормить живой плотью. На травку они не согласятся.

Посланец кисло пожал плечами и отвернулся.

…Потоки клубящихся облаков вдруг ринулись с небес на землю, длинные языки туч лизали склоны холмов, вершины деревьев; и из-за серо-белой завесы ряд за рядом появлялись приведённые Старым Хрофтом Древние.

Ноги и лапы попирали твердь Хьёрварда; скользили по траве бронированные брюха ползающих; развернулись крылья летучих созданий; гордо засверкали доспехи тех, кто избрал себе облик, схожий с человеческим.

Земля задрожала и застонала, пронёсся ветер, в небе кипели облака, не в силах успокоиться; люди в ближайших деревеньках кто бежал, кто прятался, но большинство всё-таки схватилось за оружие.

Ударили тревогу в баронских замках, на высоких стенах и башнях затрубили рога, дружинники занимали места у бойниц, расхватывая копья, заряжая арбалеты, – видно было, как, разворачиваясь широкой цепью, воинство Древних Богов выступает навстречу неведомому неприятелю.

А впереди шагал седоусый и седовласый воин, рядом с которым трусил громадный – в холке с коня ростом – серый волк.

За плечами старого воина клубился, развеваемый ветром, видавший виды тёмно-синий плащ.

А перед воинством Древних набухал, словно кровью, алым низкий закатный горизонт.

Он лопнул, когда О́дин и его войско миновали невысокую гряду холмов и начали спускаться в речную долину; впереди маячило прибрежное селение, бабы с ребятишками уже успели уйти, а мужчины, напротив, готовились обороняться, выставив охотничьи рогатины.

Фенрир предупреждающе зарычал – Крокорр алчно защёлкал клювом, Нирдрус распустил щупальца, завидев перед собой вожделенную живую добычу. Да и остальные Древние как-то нехорошо заволновались, задвигались, заворочались, явно намереваясь устроить нечто вроде пикника.

Отец Дружин вновь вскинул длань, и серые небеса послушно опустили в его ладонь слепящую молнию. Грянул гром, но ещё громче раздался его глас:

– Вы! В деревне! Уходите, уходите все, немедля! Это говорю я, Владыка Асов, О́дин, Всеотец, Старый Хрофт, Хозяин Валгаллы!..

Но и после этого деревенские не побежали, не бросились наутёк – уходили с достоинством, не сложив оружия.

– Едва ли это разумно, – недовольно заметил посланец Дальних. – Древним нужна кровь, особенно перед боем.

– Будет им кровь, да не такая, – не повернул головы Старый Хрофт. – Смотри!..

– Да. Вижу, – вгляделся Дальний. – Армия мёртвых во главе с их Водителем. Ничего необычного, Древний Бог О́дин. Нам нужен Хедин, а не эти… куклы.

– Куклы? Чьи?

Дальний не удостоил Отца Дружин ответом.

Небо перед ними набухало, снова взвихрились потревоженные облака, разрываясь и выстилая дорогу воинству мёртвых.

И впереди всех шагал он.

– Яргохор, – гневно прищурился Старый Хрофт.

Высокая фигура в чёрной броне башней поднималась над блёкло-серыми рядами мёртвых – неразличимых, со стёртыми, утратившими черты лицами.

– А хорошо ж его попятнали, – рыкнул Фенрир, державшийся подле Отца Дружин.

Да, доспехи Водителя Мёртвых, казалось, прошли жестокую битву – местами пробиты, местами погнуты, местами стальные пластины отвалились, обнажая черноту под ними, бестелесную, жуткую.

Из разорванного неба мёртвые выходили шеренга за шеренгой, лились неиссякаемым потоком. В руках их появилось и оружие: длинные иззубренные пики, целый лес их поднимался над ровными рядами.

Мёртвые разворачивались вправо и влево широким расходящимся и раскрывающимся веером.

Сколько их явилось сюда? Тысячи? Десятки тысяч?

Там, где они ступали, травы оборачивались чёрным прахом; приречные вётлы обречённо задрожали.

Вот уже целая лига перекрыта рядами мёртвых; вот две; всё дальше и дальше оттягивались правое и левое крылья воинства Яргохора, охватывая с боков спускавшуюся к воде рать Старого Хрофта.

– Еда, фщхр-хр? – осведомился Крокорр.

– Не сейчас, – зарычал Фенрир. – Смотри, кто на нас идёт!..

– Еда-а… – продолжал тянуть Крокорр. Кракен рядом с ним одобрительно захлюпал и забулькал.

– Всеотец… – хрипло воззвал волк.

– Там, впереди! – откликнулся О́дин, и так, что услыхали его все Древние. – Там, впереди, добыча! Живые кровь и плоть, много! Очень много!

Фенрир застыл как вкопанный, шерсть вздыблена. Что речёт Всеотец? Какая еда? Откуда? Впереди – полубесплотные призраки, а что вещественного на них и есть, так совершенно несъедобно, как старая-престарая кость, вырытая из могилы.

Но Владыка Асгарда лишь простёр длань – и волк недоумённо втянул воздух: ветер наполнился запахом живых; ощущение тёплой живой крови распространялось окрест, пробуждая самое древнее и злобное, от чего так долго – веками одиночества – пытался спастись сам Фенрир. От мёртвых шеренг теперь совершенно не веяло отсутствием жизни, прахом или тленом.

– Как?! – прохрипел Фенрир.

Отец Дружин то ли услыхал, то ли догадался – обернулся, усмехнулся.

– Вперёд!

Обгоняя волка, тяжело топая, Древние лавиной повалили вниз по склонам, к реке.

А за ней заклубился туман, скрывая растянувшуюся мёртвую армию, однако его рвал в клочья налетевший свежий ветер, и это был ветер жизни. Он дул прямо в лицо войску Старого Хрофта, он нёс запахи живых, теплоту крови, и этого было достаточно, чтобы свести с ума всех подобных Крокорру.

Ни та ни другая армии не сворачивали. Яргохору было незачем – крылья его воинства, скрытые поднявшимся туманом, уже отделялись от главных сил, расходясь всё шире, и Старый Хрофт заскрежетал зубами, потому что мёртвые воины Водителя добрались до какого-то хутора, чьи обитатели не успели бежать.

Крики их отзывались болью глубоко в груди Отца Дружин, в затянувшихся, закрывшихся, но не излеченных до конца ранах.

Мертвецы начнут сейчас растекаться, как вода, по окрестностям, убивая всех, на кого наткнутся.

Мёртвые души, лишь слегка прикрытые мёртвой же плотью. Их уже не так много, как изначально – ученики Хедина дали настоящий бой, – но всё равно, Водитель Яргохор легко восполнит недостаток; к его услугам любой погост Большого Хьёрварда.

Отец Дружин в эти последние мгновения перед схваткой чувствовал, как перед ним раскрывается сейчас весь этот мир, изначально его собственный мир, самый близкий к Асгарду.

Мир, в который успела вползти смертельная зараза.

Сердца предавшихся Спасителю короткими и злыми толчками гнали в жилы Хьёрварда отраву – страх, ужас, бессилие, сменяющиеся лихорадочным упованием на чудо, на спасение, любой ценой и как угодно.

Кто-то проповедовал Его слово. Кто-то молился казнился и каялся и призывал Его. О походе Яргохора – не называя этого имени – кричали проповедники на площадях и рынках; отзвуки их воплей, причудливо смешиваясь, катились волной, неслышимые, конечно, для простых смертных, но не для Отца Дружин.

Словно назойливое зудение комариного роя, их голоса плыли над миром, сливаясь, разделяясь и сходясь снова. Адептов Спасителя оказалось немало; а вот где же Он сам? Ведь должен был бы воплотиться, верно?

Но тут размышления Старого Хрофта прервал неистовый рёв. Крокорр оголодал окончательно и решил, что пришла пора действовать.

* * *

Половинчики Фредегар и Робин с лекарем Фиделисом, так и державшим на руках сладко спавшего младенца, стояли в воротах дома мастера Яана. Перед ними застыли сам мастер и его супруга – бледные, женщина напуганная и заплаканная.

– Мой сын… – в горле мастера клокотало, – мой сын умер честной смертью и погребён по всем обрядам. Мы все хоронили его. А теперь – ты говоришь – как?

– Я лекарь, – негромко и даже как-то виновато проговорил Фиделис. – Конечно, никто не может вернуть к жизни истинно умершего, это не под силу даже богам. Но ваш сын, мастер Яан… он умер не просто так, не от болезни, нет! Он был злодейски убит и душу его опутали тёмным чародейством. Как ни удивительно, но порой творящий зло вершит и благо, сам того не подозревая – вот как здесь. Мне удалось вернуть душу обратно в тело… а возродить плоть только что умершего для искусного лекаря хоть и трудно, но не невозможно.

Женщина судорожно вцеплялась в рукав мастера. По щекам одна за другой бежали слёзы.

– Разверни ребёнка, фру Орвендоттир. Взгляни на него. Ты узнаешь, непременно узнаешь!..

– Это чародейничество, чёрное, некромантское! – аж подался назад мастер Яан. – С того света не воротишь! Мерзкого кадавра принёс ты нам, злодей! Ввёл бедную жену мою во смущение!.. Проваливай отсюда, пока жив, пока старшие мои тебя стрелами не утыкали!.. Идём, жена! – властно бросил он.

Марта Орвендоттир пошатнулась, протянула руки к растеряннозамершему Фиделису.

– Ты… ты не лжёшь?

– Опомнись, женщина! – рявкнул мастер Яан. – Это некромаги, злокозненные чародеи, и всякий добрый человек бить их должен смертным боем!..

– Это ещё кто кого побьёт! – обиделся Робин. – Эх, мастер Калессон! Мы-то к тебе эвон как, думали, обрадуетесь, а вы…

– Прочь! – завопил ремесленник. – Эй, вы, там, стрелы!..

Фредегар, хвалясь умением, крутнул перед собой недлинный меч. Пущенная кем-то не слишком умелая стрела со звоном отлетела в сторону.

– Это неправильно, – тихо проговорил Фиделис. – Не умножай зло, мастер Яан, не отталкивай собственное дитя!.. Ты сам не знаешь, чему открываешь врата!..

Дзинь!.. Не желавший ни в чём отставать от Фроки, Робин, в свою очередь, отбил пущенную стрелу – любимой сковородкой Фредегара.

Фроки решительно потянул лекаря за плащ.

– Уходим! Пока тут и в самом деле не полилась кровь!.. Не за тем нас слал сюда великий Хедин!..

Фиделиса им пришлось чуть ли не силой вытаскивать за ворота.

– Но как же… но почему же… – недоумённо бормотал он. – Я думал – они обрадуются…

– А они перепугались до смерти, – проворчал Фредегар. – И вообще, я бы уносил отсюда ноги подобру-поздорову. Никто из наших, ушедших задержать армию мёртвых, не даёт о себе знать, и не могу сказать, что мне это нравится!

– Мне тоже, – поддакнул Робин. – Что же ты теперь с ним хочешь делать, почтенный лекарь?

Фиделис вздохнул.

– От него все отказались. Это – судьба, а её оттолкнуть опасно, даже нам с вами, друзья, у кого есть дар магии. Малыш останется со мной.

– Но как же ты намерен… – удивлённо начал Роб, однако Фроки дёрнул его за рукав:

– Тихо ты! Слышишь?!

Все трое замерли прямо посреди улицы.

– Сильное возмущение магии, совсем рядом… – проговорил Фредегар.

– И не прячутся совсем, – добавил Робин.

Отзвуки чужой магии разносились далеко, наверное, по всему Хьёрварду.

– Наоборот, даже хотят, чтобы все знали – они здесь.

– Да кто «они»-то? – взмолился Фиделис. – Кто не прячется?

– Древние Боги, – отчеканил Фредегар. – Сюда явились Древние Боги.

* * *

Крокорр мчался, вздымая тучи пыли, вниз по пологому склону, а за ним, совершенно потеряв голову, рванулось и всё воинство, собранное Дальними.

Бегающие и летающие, прыгающие и ползающие – причём последние не уступали первым, – они все мчались вперёд, алча дотянуться до лакомой плоти, размахивая руками и лапами, хоботами и щупальцами, тряся жалами и иными смертоубийственными орудиями.

Фенрир, хоть и облизнулся непроизвольно, оставался со Старым Хрофтом.

– Всеотец… надолго их не обманешь. Там же сухие кости, где глодать даже мне нечего!

– Вот-вот, – недовольно объявил Дальний, тоже державшийся поблизости. – Каков в этом смысл? Пусть этот, как его, Водитель Мёртвых Яргохор – верно? – делает тут, что хочет. Это, если верить тебе, Древний О́дин, только скорее привлечёт сюда Хедина!

– Вы вручили мне командование вашим войском, а сами не верите и на ломаный грош, – скрестил руки на груди Отец Дружин. – Иди и верши дело сам, посланец!

Тот лишь отвернулся.

Орда Древних ворвалась в приречную деревушку; тяжеленные бронированные туши разносили стены, обрушивали на себя соломенные и тёсовые крыши, но в жажде своей добраться до живого мяса не обращали на это внимания. Летучие создания взмыли в воздух, наполняя его шелестом крыл; сверкало оружие, извлечённые из-под лесного или болотного спуда мечи, секиры, косы, палицы, некогда начарованные, волшебные, а теперь по большей части – просто старая, хотя по-прежнему острая (или тяжёлая) сталь.

Деревню Древние разнесли по брёвнышку, на её месте осталась лишь груда развалин, изломанные нижние венцы, прикрытые размётанными крышами. Закипела вода в реке, взлетели фонтаны брызг, кое-где пролегли ледяные мосты – не всем Древним хотелось мочить ноги.

Неглубокую речку едва всю не расплескали; но вот и она позади, и воинство Древних Богов покатилось теперь уже вверх по склону, навстречу мёртвым шеренгам.

Отец Дружин, Фенрир и посланец Дальних остались на другом берегу.

– И что теперь?

– Теперь, посланец, мы увидим, так ли хорошо твоё воинство. Если оно не справится даже с какими-то там мертвяками, то куда ж ему против могучего Хедина!

– А могучий О́дин будет просто стоять и наблюдать? – кисло осведомился Дальний.

– Ты увидишь, – посулил Старый Хрофт.

Расстояние между армиями стремительно сокращалось. Две силы шли лоб в лоб, готовые давить, рвать и втаптывать во прах.

Завыл ветер, небо быстро темнело, тучи закрутились водоворотами, синяя молния отвесно рухнула прямо в ряды мёртвых воинов Яргохора.

Кто-то из Древних предпочитал своё мясо хорошо прожаренным.

Плети тугого ливня хлестнули по неживым шеренгам, и каждая дождевая капля оборачивалась острейшей ледяной иглой.

Захлюпала земля под ногами, рукотворная топь начала было засасывать в себя ступившие на неё ноги воинов Яргохора, тех, хоть в малой степени облёкся плотью.

А вырвавшийся вперёд всех Крокорр нацелился ни много ни мало на самого Водителя Мёртвых.

Чёрный клинок Яргохора описал широкую дугу, свистнул лихо и убийственно, но Древний, с невероятной для такой туши ловкостью пригнулся, перекувырнулся, и чешуйчатый хвост с тяжеленной шишкой обвился вокруг ног великана в стальной броне; щёлкнул тёмно-багровый клюв, ловко поймав на лету тёмный клинок; когти сомкнулись вокруг запястий Яргохора, задымились, заискрили, по железному доспеху побежали вверх алые огнистые змейки.

Водитель Мёртвых не ждал этого, споткнулся, тяжело рухнул на колени, и даже чёрный меч вывернулся из его ладони.

Справа и слева от них Древние Боги врезались в шеренги мёртвых, разя и клыками, и когтями, и клювами, и магией. Утробный рёв смешивался с хрустом, давно отжившие своё кости ломались и лопались под ударами каменных глыб, вспыхивали, оплетённые сетью молний; их поддевали широкие рога, черепа разлетались в пыль под копытами; строй Яргохорова воинства начал ломаться, дрогнул, даже кое-где подался назад.

– Ну, хорошо ли моё воинство?.. – самодовольно начал Дальний.

Кракен Нирдрус оплёл щупальцами полдюжины мёртвых воинов, окутался зеленоватыми клубами ядовитого дыма, и воители Яргохора, хотя плоти на них было мало, зашатались, в нём оказавшись. Крокорр, свалив Водителя Мёртвых – на которого тотчас кинулся целый сонм существ поменьше, – решил, что его дело сделано и пора позаботиться о себе. Одним прыжком оказался в самой гуще напиравших мертвецов, ломая о чешую иззубренные пики, ловким клевком перекусил самого неудачливого скелета напополам.

Повсюду Древние Боги теснили и напирали, где-то крутились огненные смерчи, где-то ползли удушливые клубы дыма, где-то из земли поднималась ядовитая поросль. Кто-то уже нетерпеливо глодал костяки, ничего вокруг не видя.

«Сколько Всеотец ещё сможет их обманывать?» – беспокоился Фенрир, переступая с лапы на лапу. Его так и тянуло самому броситься на горло Яргохору, азарт битвы клокотал в глотке глухим утробным ворчанием, но волк не сдвигался с места. «Как только скажет Ас Воронов», – твердил он себе.

Совершенно исчезнувший было под живой шевелящейся кучей Древних Яргохор вдруг начал подниматься, стряхивая повисших на нём. Он стряхивал – и топтал. Топтал и рвал голыми руками, давил и плющил; безоружный, весь покрытый тёмной жижей – не поймёшь, то ли его собственная «кровь», то ли чужая – он расшвырял нападавших. Доспехи его местами обратились в решето, местами проржавели, на шлеме появилась огромная вмятина – живому такой удар разнёс бы весь череп.

Крылатая нимфа, вся в розовой и фиолетовой чешуе, повисла на предплечье Водителя Мёртвых, руки её оборачивались корнями, оплетали наручье, проникали под броню, и сбросить её Яргохору не удавалось. Тёмная прорезь шлема повернулась, словно бы с удивлением, а потом левый кулак того, кто звался когда-то Ястиром, обрушился на голову нимфы, обратив её в кровавое месиво. Яргохор швырнул обмякшее тело себе под ноги, нагнулся, зашарил слепо, словно пытаясь найти в мешанине тел свой чёрный меч. И тут на него накатила вторая волна Древних, понявших, кто есть главный враг; крылатое существо, смахивавшее на гарпию, но жуткое, сморщенное, сгорбленное, с когтями, тонкими, но изогнутыми, словно рыболовные крючки, вцепилось в него сзади.

Меж тем Крокорр, похоже, уже начал давиться малоаппетитной добычей. Ошарашенно затряс трёхглазой башкой, заперхал и закхекал, и тут ему в спину и плечи ударило сразу три или четыре мертвецких копья, оголовки окутаны серым туманом; Древний завыл, вскидывая голову и распахнув желтоватый от костяной пыли клюв.

И повсюду вдоль линии, где кипела схватка, Древние останавливались, таращились остолбенело, словно не в силах понять, куда же улетучилась такая желанная, такая сочная и аппетитная живая добыча, оставив вместо себя лишь призраки да немного сухих костяков?

Яргохор мигом ощутил перемену. Вскинул наконец найденный меч, вытянул его, указывая вперёд; мрачный и низкий вой прокатился над полем боя, шеренги мёртвых качнулись, наставляя пики.

– А вот теперь – пора, – негромко проговорил Отец Дружин. – Идём, племянник.

– По воле Аса Воронов! – зарычал волк. – Ас-гар-р-р-д!

Дальний не двинулся с места, остался стоять, где стоял, подняв меч.

Старый Хрофт бежал, но бежал неспешно, ровно, словно никуда особенно и не торопясь. Внутри разгоралась ярость, сперва холодная, но по мере того, как всё громче и отчаяннее звучали вопли разрываемых на куски селян – отряды Яргохора, отделившись от главных сил, не теряли времени даром, – тем жарче становился гнев.

«Я сотру тебя с лица земли, кем бы ты ни был в прошлом, пусть я и помогал тебе когда-то. Я уничтожу тебя, несмотря на общий наш путь. Кем бы ты ни был, сейчас ты – слуга Спасителя, и этого довольно!..»

Они подбежали к речке, Отец Дружин повелительно взмахнул рукой, и вода послушно покрылась льдом.

Фенрир аж головой покрутил – Владыка Асгарда вернулся из смерти куда сильнее, нежели был.

Быть может, разочаровавшись в качестве добычи, оголодавшие Древние и повернули бы назад, может, даже обратились бы против обманщиков; может, в былые времена тот же Ястир, ещё не сделавшийся Яргохором, попытался бы так и развернуть дело; однако нынешний Водитель Мёртвых лишь гнал своё воинство вперёд и вперёд.

Пики упёрлись в чешуи и броню. Острия погружались в плоть. То, что заставляло траву жухнуть и рассыпаться золой под ногами неживого воинства, вливалось в раны; заревел от боли и ярости Крокорр, взмахнул лапой с чудовищными когтями, ломая древки копий; клацнул его клюв, третий глаз вспыхнул багровым, и ближайшие четверо мёртвых воинов Яргохора повалились наземь грудой раскатившихся в стороны костей.

Кракен не отставал, он успел лишиться кончика одного из щупалец и теперь обливал всё вокруг изумрудно-зелёной кровью, словно там у него была медь, а не железо. Остальными щупальцами он хватал и крушил в пыль надвинувшихся скелетов, не обращая внимания на одну за другой вонзавшиеся в его плоть пики. От них по телу головоногого начинали расползаться чёрные пятна гниения, потянуло жутким зловонием, но разъярённый Древний ни на что не обращал внимания.

И другие воины Старого Хрофта тоже не побежали. Взбешённые натиском, распалённые голодом, они выплеснули ярость на атаковавших; битва вспыхнула с новой силой; призраки тоже пустили в ход магию.

Навстречу спускавшимся с небес огненным смерчам во множестве поднимались копья серого тумана, колышущегося, подобно полю под ветром. Серая хмарь принимала в себя ярость огня, наваливалась со всех сторон, давила, душила; иные призраки сбрасывали жалкую мёртвую плоть, обретённую в Диком Гоне, сливались, сплетались руками, образуя некое подобие огромной сети, и медленно, неспешно, словно несомые лёгким ветерком, надвигались на Древних.

Отец Дружин и Фенрир оставили позади ледяной мост через реку; а впереди, вновь расшвыряв своих противников, во весь огромный рост выпрямлялся Яргохор.

Водитель Мёртвых выглядел совсем неважно. Шлем украшали три внушительные вмятины, смотровую щель перекосило и почти закрыло; исчезли оба наплечника, и кольчатый хауберк свисал неопрятными лохмотьями.

Нагрудную кирасу испятнало мелкими дырами, пропала левая часть поножей, но чёрный меч был по-прежнему в руках, и сами руки – в латных перчатках.

Яргохор, конечно, их заметил. Заметил и двинулся навстречу, перешагивая через неподвижные тела и вперяя взгляд прямо в Отца Дружин.

Старый Хрофт чувствовал этот взгляд из-под искорёженного шлемного наличья, ледяной и безжизненный, словно вместо Водителя Мёртвых на него двигался автоматон, конструкт, обретший подобие жизни благодаря наложенным чарам. Стоит им рассеяться – и вся эта броня рухнет наземь грудой бесполезного металла.

Яргохор спускался навстречу, и чёрный меч его смотрел прямо в грудь Отцу Дружин. Справа и слева кипела битва, магия сошлась в смертельной схватке – текли огненные ручьи, вспучивались пузыри земли, из низких мятущихся туч хлестали слепящими бичами молнии; над рекой поднимался пар, словно вода в ней начинала кипеть.

Крики в недальних деревушках выше и ниже по течению уже стихли, и Отец Дружин хорошо понимал, что значит это молчание. Отряды мёртвых расходились всё шире и дальше, и некому было их остановить, потому что Древние хоть и теснили схватившихся с ними мёртвых, но слишком медленно.

Древние, привыкшие к кровавым жертвоприношениям, вбирали квинтэссенцию Дикого Гона, самой Смерти. Они погибали, поражённые могильной гнилью и плесенью, словно разлагаясь заживо. Их пробивали тонкие костяные пики, игольчатые наконечники погружались в плоть, сплетённая призраками сеть охватывала то одно чудовище, то другое, стягивалась, душила – однако то и дело её удавалось разорвать, и тогда уже неупокоенные духи рассеивались невесомым серым туманом.

– Позволь мне, Великий Ас! – взвыл Фенрир, обгоняя О́дина.

– Нет! – зарычал Владыка Асгарда. – Тебе с ним не совладать! Оставайся рядом с мной, ты понадобишься!

Они сошлись на середине склона, хозяин Валгаллы и Водитель Мёртвых.

Старый Хрофт вскинул руку, раскрытой ладонью к сопернику.

– Зачем ты творишь это, Яргохор? Ястир?

Закованный в броню великан поднял руку в латной рукавице; скрипнуло железо покорёженного шлема, пальцы расширили смотровую щель.

– Всё должно умереть, а потом воскреснуть. Но для этого сперва – умереть в нужное время и нужным образом.

Мертвенный, холодный голос, в нём ни гнева, ни ярости, ни даже просто злобы.

– Останови своих убийц, и я дам тебе уйти, – тяжело проговорил Старый Хрофт. – Дам уйти, несмотря на всё, ими содеянное сегодня. Слышишь, Ястир?

– Ястира давно нет, – последовал ответ. – Он умер, чтобы воскреснуть.

– Воскреснуть, как Яргохор?

Чёрный меч свистнул, обрушился прямо на Отца Богов. Тёмная молния, стремительный росчерк и огненная полоса раскалённого воздуха, словно клинок обратился в пышущую жаром гномью печь.

Старый Хрофт не поднял оружия, он сделал шаг в сторону, уклоняясь, и чёрное лезвие с размаху врезалось в землю. Взлетели фонтаны дыма, там, куда грянул меч, появилась громадная воронка; Отец Дружин размахнулся в ответ, его руки сжимали сотканную из белых молний палицу, такую же, как и в поединке с Сигрлинн^[83].

Потоки магии, дикой и древней, вырвались на свободу, повинуясь приказу владыки Асгарда. Всё, что давало жизнь Хьёрварду, миру, где славили Аса Воронов за целые эпохи до появления Молодых Богов, ожило сейчас, вспомнив своего былого повелителя.

«Мы помним», – глухо сказали подземные воды.

«Мы помним», – донеслось из глубины лесов, стоявших задолго до Ялини.

«Мы помним», – лихо свистнули ветра, спускаясь из поднебесья.

– Этот мир – мой! – гаркнул Великий Ас. – И он не умрёт!..

– Умрут все, – без выражения сказал Яргохор. – Настал День Гнева…

– Что, опять?! – яростно бросил Старый Хрофт.

Клинок Водителя Мёртвых свистнул, пронёсся над самой головой пригнувшегося Отца Богов, тот вскинул палицу, упал в длинном выпаде на одно колено, словно заправский фехтовальщик, и его свитое из молний оружие ткнуло в правый локоть некогда именовавшегося Ястиром; Яргохор пошатнулся, молнии, словно змейки, заструились по тёмной броне.

Но Водитель Мёртвых не был бы Водителем Мёртвых, бившимся в бесчисленных сражениях; его можно было опрокинуть, но магию отнять было невозможно.

Воздух вокруг Старого Хрофта сгущался, словно наполняясь серым пеплом. Прах из бесчисленных могил, зола с погребальных костров, пепел пожарищ, где сгинули никем не поминаемые множества, – всё это стягивалось тугим коконом вокруг Отца Дружин. Ас Воронов зарычал, налёг плечом, на конце его булавы распустился дивный цветок из молний, стремительно ударивших в завесу, прорвавших её и пытавшихся раздвинуть давящее серое мельтешение.

Мёртвые хватали живых.

Меж тем Древние продолжали напирать, продавливая шеренги мёртвых; разгулявшаяся дикая магия уже подожгла недальний лес, расплескала реку, да так, что обнажилось покрытое илом дно. Обычная армия давно бы полегла, но воинству Старого Хрофта противостояли уже успевшие умереть.

Фенрир бросился на Яргохора сбоку, в высоком прыжке ударил великана в плечо, вцепился зубами в избитый шлем, рванул, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами; с сухим треском что-то лопнуло, и волк покатился кубарем, так и не разжав челюсти, сомкнувшиеся на измятом железном горшке.

Яргохор с трудом выпрямился. Там, где надлежало быть голове, качалось сейчас пятно мрака, бесплотное, смутное, дрожащее; не прикрытое железным доспехом, оно шипело, словно масло на сковородке, дымилось, испуская белёсые струйки пара, словно ему было нестерпимо оказаться вдруг на воздухе.

Волк зарычал, пригнул голову, вновь готовясь прыгнуть. Яргохор, похоже, не мог разом и удерживать кокон, спеленавший Старого Хрофта, и управляться с Фенриром; поколебавшись мгновение, Водитель Мёртвых развернулся к волку, чёрный меч загудел, вибрируя, от него волнами расходилась мутная и давящая мощь, высасывающая саму жизнь. Ещё миг назад зелёные травы мгновенно пожухли, почернели и рассыпались невесомой пылью; замертво рухнул с небес пролетавший вран.

Фенрир оскалился, мышцы напряглись, он отпрянул в сторону, и клинок Яргохора пронзил пустоту. У Водителя Мёртвых вырвался утробный вой, словно он был донельзя разочарован; вытянул руку в латной перчатке, пошатываясь.

Облака над полем брани, доселе ошалело мечущиеся туда-сюда, вдруг замерли и разом начали опускаться, словно проседающая крыша. Тяжёлые, серые, набрякшие – казалось, что закрывается крышка исполинского гроба, готового упокоить целый мир.

Медленнее и неувереннее двигались Древние, а воспрявшие мёртвые воины Яргохора, напротив, надавили со всех сторон.

Отец Дружин, тесно спелёнутый серым коконом, покраснев от натуги, рвал и рвал его изнутри – жемчужные молнии с его булавы растягивали и расширяли брешь. Зарычав в ярости, Старый Хрофт протиснулся наконец сквозь прореху, размахнулся палицей…

Небо сорвалось с незримых вервий, его удерживавших, рухнуло вниз, накрывая сражение.

Там, где только что кипела яростная схватка, всё застыло, словно обратилось в лёд само время. Старый Хрофт ощутил смертельный холод, сочащийся сквозь кожу, наполняющий жилы, доходящий до сердцевины костей.

Замерли Древние, замерли и призраки с мёртвыми. Замер Фенрир, прижимаясь к земле перед отчаянным прыжком. Замер ветер, замерло всё; и только Водитель Мёртвых двигался, медленно, неверными шагами, пошатываясь.

– Всё… должно… вернуться… – изрекла Тьма, слагавшая голову Яргохора. – Всё… должно… умереть. Люди и боги, миры и драконы. И само время тоже. Умереть, чтобы возродиться.

Водитель Мёртвых произносил это словно в бреду; не хвастаясь, не грозясь, не издеваясь и ни к кому, кроме себя, не обращаясь; бормотал, повторяя вновь и вновь.

Видно было, насколько ему досталось. Железо доспехов измято и изломано, многих частей нет совсем, где-то, словно кровь, расползлась ржавчина. Чёрный меч он волочил за собой, точно не имея сил поднять.

Старый Хрофт видел, как дорого каждый шаг обходится Яргохору – вот отвалилась и медленно, словно опавший лист, начала падать стальная пластина с его доспехов, пробитая в нескольких местах, испятнанная ржой; за ней другая и третья.

– Да, всё кончается… – плыл жуткий шёпот, обнимая и Отца Дружин, и Фенрира, и Древних, и сражавшихся с ними призраков. – Ты, он, все – и я…

Владыка Асгарда попытался окинуть мысленным взглядом творящееся на поле боя и не смог; только глухо, едва слышно доносились разом крики умирающих, смешивающиеся с мольбами – молитвами к Спасителю.

Эти молитвы и мольбы катились, словно морской вал, всё дальше и дальше; с ними сливались возгласы проповедников на улицах Бирки и Хедебю; мир Хьёрварда задрожал, прокатилась судорога боли.

Яргохор остановился перед скованным Отцом Дружин. Безглазая Тьма вперила взгляд во Владыку Асгарда.

– Мы… все… служим… смерти. И великому… обновлению…

Опутавшее Старого Хрофта заклятие было слишком могущественным и совершенно не похожим на оружие самого Водителя Мёртвых. Видно было, что от него куда как несладко самому Яргохору, но, во всяком случае, двигаться он мог.

– Мы сражались с тобой вместе, – без выражения сказал Водитель Мёртвых. – Но всё должно соединиться… и только так уцелеть и возродиться…

Ответить Отец Дружин не мог – только мысленно. Однако он попытался всё равно:

«Зачем ты напал? Почему? Что всё это значит? Для чего, Ястир?»

Ему показалось, что Водитель Мёртвых чуть вздрогнул.

Вздрогнуть-то он вздрогнул, но ничего не изменилось. Всё так же оставались замершими Древние и призраки; а Яргохор медленно, с усилием подтягивал к себе чёрный клинок.

– Надо… закончить… – выдохнула Тьма.

Меч поднимался. Скрипели доспехи, с них сыпалась ржавчина, но всё-таки он поднимался, и Старый Хрофт понимал, что сейчас случится – острие упрётся ему в грудь, прорежет железо и плоть, а злобные чары, живущие в клинке, вберут в себя его сущность, серой обессмыслившейся тенью отправив его в царство Демогоргона.

А Хьёрвард – что Хьёрвард! Над ним сомкнутся серые воды «спасения», и что случится тогда – не ведает никто.

Лёгкий шелест пополам с треском раздались за спиной Водителя Мёртвых, словно рвалась сухая, прокалённая солнцем холстина.

– Никто не умрёт, – негромко, с печалью, но твёрдо проговорил девичий голос.

– Не при нашей страже, – рыкнул грубоватый бас, судя по акценту, явно орочий.

– Не попущу, не!.. – нахально объявил кто-то ещё с характерным гоблинским выговором.

…Они появлялись один за другим за спиной Яргохора: девушка с луком в руках, рыцарь с двуручным мечом, ухмыляющийся гоблин с каким-то зловещим устройством в руках; двое здоровенных орков, один с чудовищной секирой, другой с посохом, украшенным набитыми по всей его длине черепами. А рядом с ними возникли ещё два престранных существа – мормат с длинными щупальцами и радужный змей.

Их можно было бы принять за живых. Однако ноги их, ступая по лёгкому пеплу, не оставляли следов.

Разворачиваясь полукругом, они надвигались на Водителя Мёртвых, который всё тянул и тянул к себе свой меч, словно неподъёмную бадью из глубокого колодца.

– Оставь живое живым, – бросил рыцарь, шагнув вперёд. – Сразись теперь с теми, кто мёртв, как и ты.

Яргохор безмолвствовал; казалось, он переводит взгляд с одного внезапно появившегося врага на другого. Они ведь все уже повержены!.. Так откуда им здесь взяться?..

– Великий Орёл согласился немного подождать, – мелодично проговорила девушка.

– Самую малость! – Орк потряс секирой.

– Поэтому время терять не будем, – ударил в землю посохом его сородич. – Ученики Хедина не отступают! Даже мёртвыми!..

А мормат с радужным змеем не сказали вообще ничего, а просто молча бросились на Водителя Мёртвых. За ними – все остальные.

Свистнула призрачная сталь, и навстречу ей поднялся-таки чёрный меч.

Мёртвая сила столкнулась с силой мёртвых, и остановившееся было время разлетелось облаком хрустальных брызг.

Старый Хрофт рухнул наземь так, словно ему подрубили ноги, задыхаясь и хватаясь за горло.

Жизнь его и самость повисли на одной-единственной нити, и он разом ощутил холодное дыхание серых пределов, владений Демогоргона, откуда совсем недавно сам же и вырвал асов.

Мёртвые воители вцепились в Яргохора – мормат оплёл щупальцами, радужный змей обвился вокруг ног гиганта, орки вцепились в запястья, рыцарь принял собственным мечом чёрный клинок Водителя Мёртвых, и тёмная сталь не выдержала.

И, легко ступая, девушка с луком твёрдо взглянула прямо в облако тьмы, заменявшее голову тому, кого когда-то звали Ястиром.

– Мы уйдём не одни, – ясно и чётко произнесла она.

Призрачная тетива не щёлкнула, посылая вперёд бесплотную стрелу. Отец Дружин ощутил, как с болью рвётся реальность и за спиной Яргохора раскрываются серые врата, за которыми – домен Соборного Духа.

Стрела пронеслась сквозь клуб нагого мрака на плечах Водителя Мёртвых, и темнота разлетелась тысячами мелких иссиня-чёрных брызг.

Обезглавленный великан замер и зашатался. Пальцы выпустили эфес чёрного меча; словно сухие листья, облетали остатки доспехов, стремительно ржавея, разваливаясь на части; Яргохор упал на колени, а потом с грохотом повалился ничком.

– Всё… – печально сказала девушка. Взглянула вверх, в по-прежнему серое небо: – Мы готовы, великий!

Старый Хрофт видел – там, под вновь стянувшимися тучами, кружит огромный орёл.

– Мы готовы, великий, – повторила девушка, и только тут Отец Дружин понял, что обращается она к нему.

– Мы готовы, славный Ас Воронов! – потряс орк секирой.

– Мы готовый, великий О́дин, – поклонился рыцарь.

Мормат и радужный змей не сказали ничего, но Владыка Асгарда видел – они тоже готовы.

– Разве не счёл ты нас достойными твоего пиршественного зала? – проговорила девушка, в упор глядя на Древнего Бога.

На неверных ещё лапах, шатаясь из стороны в сторону, прибрёл Фенрир и тотчас плюхнулся на пузо у ног Старого Хрофта.

Да. Точно. Я ведь свершил над ними погребальный обряд, – мелькнуло у Отца Дружин.

– Добро… пожаловать… в Валгаллу, герои… – с трудом выговорил он.

– Битва ещё не кончена, – предупредил рыцарь. – Ты не можешь вести нас к твоим дверям, Великий…

– Он… проводит, – Старый Хрофт кивнул на волка. Тот удивился:

– Я?

– Придётся тебе побыть валькирией, племянник, – попытался улыбнуться Древний Бог. – Битва ещё не кончена…

Над железными доспехами Яргохора, обернувшимися сейчас грудой ржавых бесформенных обломков, медленно поднимался меж тем чудовищный призрак, пугающий, но бессильный. Скалился бесплотный череп, таращились пустые глазницы, клацнули зубы – но орёл с протяжным криком вдруг низринулся с небес, пронёсся над головами, пробуждая ветра и воды – и тень Водителя Мёртвых, издав заунывный, леденящий душу вопль, оторвалась от земли и медленно поплыла вверх, вверх, вверх – туда, к владениям Соборного Духа.

Бога нельзя убить, нельзя погасить искру Пламени Неуничтожимого, можно лишь изгнать, разрушив тем или иным способом его телесную форму.

– Я… готов, – встряхнулся Фенрир. – Но, Великий Ас, как же всё это?..

Вокруг них вновь начинала разгораться битва. Мёртвые не распались прахом, духи не развеялись, как понадеялся сперва Отец Дружин; они словно и не заметили, что их предводитель пал. Древние Боги тоже словно ничего не заметили. Битва продолжалась, оживала магия, пронёсся первый огнешар…

– Торопись, племянник. – Старый Хрофт погладил волка по холке. Незримый ветер из царства Демогоргона задувал всё сильнее, и хотя он не качал деревья и не гнал рябь по речной глади, Отец Дружин знал, что павших воителей перед ним всё необоримее тянет прочь; так что, если они не поторопятся…

– Слушаю и повинуюсь, Ас Воронов! – Фенрир покачался на лапах, подпрыгнул; Владыку Асгарда окатило волной магии, волк открывал прямой путь к равнинам Иды. – Готовы ли вы следовать за мной, герои?

– Да. Да. Да, – раздались ответы.

– Тогда в путь. – И сын Локи устремился прямо к небесам, не хуже любой валькирии прокладывая путь для тех, кого сам Отец Богов счёл достойными золотого чертога Валгаллы.

Интерлюдия 1

Время творит удивительные вещи на просторах Упорядоченного. Где-то проходит один-единственный миг; а где-то целые года или даже десятилетия. Время приглушает грохот вселенских обвалов и катастроф; бездонная Река его топит в себе грозные пророчества, утишает, умиротворяет. Говорят, что в этом видят своё истинное предназначение великие Драконы, живущие в её водах…

Так это или нет, никто наверняка не знал. Не знала и Вечная Королева Вейде, владычица народа лесных эльфов, что во времена о́ны вывела сородичей из обречённого, как она не сомневалась, мира под названием Эвиал.

Они успели вовремя, и поход их был удачен – если не считать пронёсшегося над ними исполинского жуткого врана, о четырёх зрачках в каждом из алых глаз; пролетевшего над походной колонной эльфов и сгинувшего в глубинах Межреальности.

Многие были напуганы. Эльфы вообще и народ королевы Вейде в особенности были не из пугливых, но тень этого Врана слишком уж явственно напоминала тень смерти, если не чего-то похуже.

Владычице Вейде потребовалась вся твёрдость её духа, чтобы изгнать призраки уныния и обречённости из своих подданных.

Им требовался мир. Мир и медленный поток времени – пусть в Упорядоченном гремят грозы и бушуют шторма, она, Вейде, в тихой гавани залечит раны своего племени.

И тогда…

Бело-зеленовато-синяя глобула нового мира приняла эльфов, они словно нырнули в тихую и тёплую воду медленного времени.

– То, что нужно… – прошептала королева, едва её щёк и высокого лба коснулся ласковый морской бриз. – То, что нужно…

Здесь к самым небесам поднимались девственные чащи, деревья-исполины раскидывали ветви на двести футов – идеальное место, чтобы строить любимые лесным народом жилища высоко над землёй. Не очень практично, но что поделать – традиция, особенно для тех, кто из Заповедного леса на востоке.

И простор, есть где развернуться.

На дальнем севере поднимаются покрытые льдом горы, защищая постепенно понижающиеся ко внутреннему морю лесистые равнины, изрезанные речками, усыпанные озёрами; на востоке тянутся травянистые степи, переходящие в безжизненные пустыни. На юге плещут ласковые волны; бирюзовая гладь усеяна бесчисленными островами, на отмелях играют косяки прибрежных рыб. На западе леса утыкаются во владения смертных, но это Вечную Королеву не смущало, она не повторит эвиальских ошибок.

Потянулись годы, неощутимые, не замечаемые племенем Перворождённых; в глубине лесов, на краю озера, у впадения в него реки, получившей название Изумрудной за россыпи в верховьях, вырос настоящий дворец Вечной Королевы. Именно «вырос», а не был построен. Эльфийская магия неспешно изменяла зелёные растущие создания, как это требовалось самим Перворождённым; поднялись причудливо выгнутые стены из сплётшихся стволов, живая листва сделалась занавесами, мягкие мхи легли под ноги зелёными коврами.

Из тронного зала, повисшего над прохладными речными струями, так, чтобы правительница в любое время видела игру бликов на водной глади и улыбалась играм цветочных фей, порхавших над кувшинками, усеявшими берега, – королева Вейде, Вечная Королева, управляла своим новым доменом.

Ворон? Что ей ворон! Он, небось, всё ещё летит, ещё не добрался до цели; неведомо, воплотятся ли его проклятия и когда именно. А если и воплотятся, то она, Вейде, будет готова.

Она не изменилась за прошедшие годы. Всё такая же прекрасная, не тронутая временем; она любила сидеть в раздумье на троне, и в самом деле наблюдая, как резвится внизу речная мелочь.

Всё было хорошо. Нет, всё было прекрасно! План удался – она вывела эльфов из обречённого Эвиала, воскресила тех, что пали (и теперь они составляли самую преданную часть её подданных); никто и помыслить не мог, чтобы бросить вызов её праву властвовать.

Ах да, конечно, – люди на западе.

Кое-кто, не в силах забыть эвиальских обид, предлагал их просто уничтожить, быстро и без мучений – скажем, сплести такие чары, что погрузят их всех в блаженный сон, от которого они уже не проснутся.

Но королева Вейде, в неизъяснимой милости своей, отказалась.

– Пусть живут, – изрекла она. – Мы не убиваем без крайней нужды.

Кое-кто из эльфов при этой фразе понимающе переглянулся.

– Мы станем для них полубогами, загадочными, таинственными и прекрасными правителями, коим должно поклоняться, – снизошла до пояснений правительница. – А усыпить… усыпить всегда успеем.

…Тот день, как водится, мало чем отличался от предыдущего, что и делало всю жизнь здесь, в новом мире, столь сладкой и замечательной. Закончился утренний приём; ушли приближённые; застыла по обе стороны трона и у дверей почётная стража; ласковые солнечные лучи скользнули, словно пушистые котята, по речным заводям; им навстречу раскрылись кувшинки, захлопотали над ними цветочные феи, и лесные обитатели вышли к берегу: мелкие народцы, карлики, ростом едва ли по колено правительнице.

Вейде смотрела и улыбалась. В конце концов, она же не злодейка, не чёрная королева, зряшные мучительства ей претят. Она сотворила, что было необходимо, не больше, и не меньше. И она спокойно, не торопясь, готовила следующий шаг.

Шаг, что сделает королеву Вечного Леса королевой уже не просто отдалённого мира, но…

Дворец вздрогнул от корней и до самых тонких молодых веточек на вершинах. Дрожь прокатилась раз, и другой, и третий; Вейде напряглась, замерла, тонкие пальцы впились в подлокотники кресла, и трон, живой, как и всё остальное во дворце, почувствовал обуревающее хозяйку беспокойство.

Почувствовал и сам попытался если не уползти, то сжаться и скрыться.

Скованные гордостью и выдержкой стражи не шелохнулись; однако Вейда всё равно заметила, как сжались их пальцы на древках церемониальных копий.

Нет, королева не вскочила, не побежала через зал – медленно и с достоинством поднялась, направляясь к узкой дверце, скрытой живой завесой позади трона.

Крутой спуск в полутьме, освещают винтовую лестницу крупные жуки-светляки, лениво двигающие челюстями, перемалывая жвачку из мелко покрошенных листов, что правительница насыпает им самолично.

Здесь королеву уже никто не видел, и она бежала, задыхаясь, прыгая даже не через две, а через три ступени и проклиная длинное узкое платье.

Тоннель нырнул глубоко под речное русло, извивался, сужался, становился всё холоднее.

Вейде бежала. Дивные волосы Вечной Королевы выбились из-под диадемки, распустились за спиной; и так она влетела в круглый покой, которым заканчивался длинный ход.

Тяжело дыша, Вейде почти упала на ограждение вокруг белого продолговатого предмета, фута четыре в длину, что поддерживался частично оплётшим его гибким прутняком.

Королева задыхалась – как не должна была, пробежав не столь уж и много.

Пальцы её лихорадочно вцепились в барьерчик – из живого, как и всё во дворце, одетого корой древесного тонкого ствола, которой чарами заставили расти как нужно.

Предмет перед нею белел костью. Поднимались рога, острые выступы, чернели провалы глазниц – череп дракона, взятый в плен вечно живым лесом.

Вейде положила чуть подрагивающую ладонь на лобную кость, болезненно поморщилась – из-под руки по белой кости побежали алые струйки, быстро впитываясь, словно песком, твёрдым и гладким на вид черепом.

В пустых глазницах появился зеленоватый огонёк, похожий свечение болотных гнилушек.

– Не торопись, Вечная Королева.

Хриплый и низкий голос раздался у неё из-за спины; Вейде замерла, не оборачиваясь. Плечи её внезапно вздрогнули.

– И ты думала спрятаться тут от меня? – с насмешкой продолжал неожиданный собеседник. – Обернись. Разве тебя не учили вежливости?

– Вламываться в чужое жилище без приглашения – это, видимо, новые правила этикета? – Она ещё нашла силы огрызнуться.

– Всё Упорядоченное – мой дом, – усмехнулся хриплый голос. – Ты так и не дерзнёшь обернуться ко мне лицом, правительница Вейде?

Вейде закусила губу, крутнулась, словно в поединке, замерла…

Прямо перед ней, на деревянной оплётке толстого жука-светляка удобно устроился иссиня-чёрный ворон. Вовсе даже и не исполин, совершенно обычный; но в глазах его, багрово-алых, чернело по четыре зрачка.

– Ты не вняла моему предостережению, – без обиняков бросил он.

– Я не слышала… никакого предостережения, – процедила она сквозь зубы. С ладони королевы капала кровь, хотя никаких ран заметно не было.

– Как удобно! – Ворон издевательски склонил голову. – Знать ничего не знаю, ведать не ведаю.

– Что тебе… – Эльфийка осеклась. – Чем вызван сей визит великого…

– Можешь опустить титулы, – снизошёл Ворон. – Ты нарушила великий договор твоего племени с сущим, обратилась к некромантии, воспользовавшись лазейкой в мироустройстве, и…

– Какой закон?! – вскинулась правительница. – Что за чепуха?! Я ничего не подписывала! Я об этом вообще впервые слышу!..

– Настаиваешь на объяснениях? – сухо осведомился Ворон. – Что ж, изволь. Время тут течёт медленно, можно и поговорить. Так вот, королева, вина твоя не в том, что ты бежала с поля боя, оставив других умирать в Эвиале. Не в том, что предала доверившихся тебе. Но в том, – Ворон обвиняюще вытянул крыло, – что использовала некромантию, вернув к жизни павших в твоём мире эльфов!..

– Это преступление? – ощерилась Вейде, показывая мелкие, но острые зубы. Казалось, она готова сейчас перегрызть глотку роковой птице.

– Конечно. – Ворон невозмутимо переступил на своём шестке. – Души эльфов зачастую не уходят прочь из мира, в котором пали. Не везде, но в Эвиале – именно так. И именно поэтому тебе и удалось твоё заклинание, заклинание, похоронившее там последние остатки баланса. Ты вернула души, дала им плоть. Некогда подобное удалось Хедину Познавшему Тьму – он додумался наделять плотью призрачных врагов, атаковавших его с небес. Но ты пошла куда дальше – наделила мёртвых плотью не на краткое время, а навсегда.

Ворон вновь нацелился в эльфийку маховыми перьями, словно обвиняющим перстом.

– И что? – Вейде тяжело дышала, кулаки судорожно сжаты. – Я вернула к жизни горстку Перворождённых! Ничтожную каплю в океане Упорядоченного! Как это может быть преступлением?!

– Тебе неизвестно, как начинаются лавины?! – хрипло каркнул ворон, вскидывая голову. – С крошечного камешка. С ничтожной капли. Ты забыла об этом, эльфийская волшебница?

– И какие же «лавины» последовали за моим страшным прегрешением? – Из лица Вейде исчезли последние кровинки, оно сделалось бледнее алебастровой маски. – А главное, что же теперь ты хочешь от меня, Ворон? Чтобы я собственноручно убила бы всех, кого спасла, так?! Это поможет «остановить лавину»?

– Лавина уже сорвалась, – хладнокровно сказал Ворон. – Её поздно останавливать. Но вот разгребать завалы – придётся.

– Мне? – Вейде осторожно пошевелила пальцами – с них сорвалась тяжёлая алая капля, полетела вниз; в глазницах драконьего черепа вспыхнул огонь, из пасти выметнулся призрачный язык, ловко подхвативший каплю в полёте и вновь скрывшийся.

– Тебе. И не только.

– Это хорошо, что «и не только», – съязвила она.

– Всем, – последовало невозмутимое. – Абсолютно всем в Упорядоченном.

– Так-таки и всем?

– Абсолютно, – повторил Ворон.

– А если я не…

Чёрные крылья развернулись, заслонив одного из светляков; всего одного, но в округлом покое вдруг сделалось темно, как в могиле. Ледяной хлад наполнил воздух; босых ступней Вейде коснулось что-то шевелящееся, склизкое, омерзительное, и королева, несмотря на всю свою выдержку и силу, позорно взвизгнула.

Красные глаза Ворона, казалось, отделились от него, растворившегося во тьме, вспыхнули ярко, надвинулись на эльфийку, увеличились, повисли в воздухе; восемь зрачков, по четыре в каждом, обернулись провалами непроглядной тьмы.

– Посмотри вокруг, – негромко произнёс страшный голос. – Ты нарушила баланс, преступила Закон Равновесия. Ты в моей власти.

Огоньки светляков на стенах уже тонули в чернильном мраке. Вейде ощутила, как начинает кружиться голова, как истончается реальность под ногами и как тянутся, тянутся, тянутся со всех сторон к ней жадно распахнутые пасти неведомых чудищ.

– Мало кто вспоминает об изнанке Упорядоченного, – хрипел Вран, жуткий взор вбуравливался в эльфийку. – А она есть. Варлоки призывают демонов оттуда, из демонами населённых миров и прочего, но никто не думает об этом всерьёз. Погляди внимательно, королева.

Клубящийся мрак нехотя раздался в стороны.

Множество огоньков, багряных, желтоватых, оранжевых и зелёных приближалось к ним снизу, словно заклинательный покой Вейде плавал на поверхности тёмного моря.

Это поднимались диковинные, причудливые существа, создания, пребывающие разом в двух мирах – вещественном и бесплотном.

Вейде ощущала их голод. Их похоть. Их жажду мучений и отчаяния жертвы. Чистое, беспримесное зло – куда там какой-то Западной Тьме или дуоттам!..

– Великий Вран… – едва прошептала она. Ужас вцепился в сознание, драл вдоль хребта незримыми ледяными когтями.

– Я отдам им тебя, – безо всякой аффектации сообщил Ворон.

– Ты не можешь! – в отчаянии возопила она. – Ты, ты… ты – добр! И справедлив!..

– Я? Я не добр и не справедлив.

– Но и не зол и не жесток! – попыталась она вывернуться.

– Не важно. Выполняй мои приказания, или…

– Зачем я? Неужели нет более сильных или более подходящих? Или разве не хватает твоей собственной мощи, Вран?

– Не тебе допрашивать меня, эльфка. Собирай свои рати. И готовься к большой крови. Это твой единственный шанс избежать лап вон тех. – Плавающие среди тьмы багровые глаза глянули вниз, на скопище голодных буркал. – Второго шанса не будет, Вейде, Вечная Королева.

В последних словах крылся ядовитый сарказм.

– Хорошо… – еле выдавила из себя эльфийка. – Я… начну собирать войско.

– И немедля!

– Да, Вран. Немедля.

* * *

Тёмные Легионы ждали с извечным терпением созданий Мрака, верных слуг РакотаВосставшего. Повелитель отлучился – но он вернётся, не может не вернуться!.. Он ведь не пал; его власть над Кипящим Котлом не исчезла.

Крылатый воин, мощный телом, с сероватой кожей, широкоплечий и обнажённый до пояса, шёл вдоль молчаливых шеренг. Далеко не все из пришедших с Владыкой Мрака нуждались в еде и питье; но даже и те, кому не требовалось ни хлеба, ни даже воды, должны были ощущать эманации тёмного Источника, исторгнутого из себя самой первородной Тьмой.

– Шоа-сен Трогвар, – навстречу шагнул высокий, семи футов, воин в гладких иссиня-чёрных доспехах, казавшихся не выкованными из металла, а замершей и удерживаемой неведомыми чарами жидкостью. – Какие будут приказания, шоа-сен? Мы ощущаем… упадок.

– Ставьте кристаллы, – отрывисто приказал Трогвар. На груди его, на серой коже до сих пор виднелась татуировка – крылатый пёс, знак его ранга среди мечников, обретённый в школе Меча, в Дем Биннори. – Ставьте кристаллы, я явлюсь и оживлю их.

Это была славная битва, думал Трогвар. Славно было вновь встать под чёрное знамя; вновь ощутить упоение боем. Страшна цена, когда-то заплаченная им; но и итог он не смог бы проклясть.

Давным-давно умерли все, с кем он начинал учиться. Ветер развеял прах, сгнили в могилах кости и души ушли в великое посмертное странствие; а он, Крылатый Пёс, наследник Старого Дракона из Красного Замка, продолжает жить. И даже почти вечной его службе в Храме Океанов пришёл конец.

Он будет ожидать возвращения Владыки. Он – Трогвар из Дем Биннори, Крылатый Пёс, он верен до смерти и после неё.

А ещё он ощущал, что новая битва вспыхнет вот-вот, хотя и непонятно пока, с кем. Быкоглавцы с их союзниками складывали оружие – им обещан свободный выход, так сказал Повелитель Ракот, и он, Трогвар, не отступит от его слов ни на йоту.

Но пока что надо позаботиться о солдатах Властелина.

Он расправил крылья, оттолкнулся, взлетел.

Кое-где Тёмное Воинство уже жгло костры; и кое-где там жарились насаженные на вертела туши недавних противников. Быкоглавцы косились мрачно и дико; нельзя сказать, что Крылатый Пёс их не понимал, но Легионы не должны ослабеть.

Конечно, хотелось хоть краем глаза заглянуть в то самое Обетованное, которое они трижды штурмовали в ту пору, когда здесь хозяйничали ещё Молодые Боги. И, наверное, он заглянет – в конце концов, они же победили!..

Он парил на широко раскинутых крыльях, когда Межреальность сотряс первый удар, тяжкий, гулкий, прокатившийся от края до края видимости, от горизонта до горизонта и исчезнувший в неведомой дали.

Словно от порыва внезапного ветра, широкие кожистые крылья Трогвара сложились, его закрутило, будто птицу, оказавшуюся в самой сердцевине вихря.

Второй удар, и в глазах Трогвара вспыхнули звёзды. Он едва сумел выровнять полёт, попытался опуститься; но взбесившиеся потоки магии несли его прочь, над окраинами Обетованного, прямо туда, где он как раз вознамерился побывать.

Трещали и рвались скрепы реальности, Междумирье тяжко стонало, словно разрываемое незримыми когтями. Крылатый Пёс закувыркался, кое-как сумел развернуть крылья; под ним ломались туго свёрнутые пути Междумирья – кто-то оградил подходы к Обетованному могучими чарами, оставив лишь несколько узких дорожек.

Трогвар сумел окончательно выровнять полёт, когда под ним уже проносились дивные леса и лужайки Обетованного. Он видел нарядные домики, словно игрушечные; башенки и мостки, цветущие луга, полыхавшие всеми красками дивные венчики цветов; обоняния коснулись ароматы – тёплые тропики, суровые северные леса, всё вместе.

Вот и зеркальное озеро, вот и роскошный дворец на его берегу, вот и широкие ступени, поднимающиеся от воды…

А вот и скромная беседка, утопающая в зелени, где бурлил в каменной чаше светлый Урд.

И тишина.

Стих ветер, и сам Трогвар осторожно выпрямился, ещё не веря в случившееся.

Он – в Обетованном, подле священного источника Света, самой чистой и прекрасной вещи во всём Упорядоченном. И как же может он, слуга Тьмы, приближаться к нему?

Крылатый Пёс огляделся. Он давно перестал быть – во всяком случае, телесно – просто человеком. Владыка Тьмы наделил его плотью демонов, если не полностью, то, во всяком случае, частично. И он, слуга Мрака, воин Великой Тьмы – что ему делать возле пречистого Урда?

И что ему делать так далеко от его войска? Легионы ждут, он нужен там.

Крылатый Пёс знал всё это, отлично знал, но повернуться и попытаться взлететь он просто не мог. Урд тянул и тянул – хотя, казалось бы, что в нём такого? Изящная, почти невесомая беседка над каменной чашей, уютно булькающая вода, пар – и покой. Невообразимый покой вокруг.

Не мёртвое иссушающее молчание пустыни. Не недвижимость каменной бездны. Нет, именно покой – с порханием бабочек, стрёкотом кузнечиков в траве неподалёку; а вот и цветочная фея-хлопотунья пролетела, натолкнулась на некстати развернувшееся крыло Трогвара и пискляво принялась что-то ему выговаривать, грозя крошечным пальчиком.

Воин Ракота осторожно приблизился; как же не походило тут всё на Кипящий Котёл, на мрачные пропасти вокруг него!

Вода плещется в округлом бассейне, переливается через край – и исчезает, поднимается лёгким паром, развеивается; магия возвращается в мир.

А откуда же она берётся в самом Источнике?..

Крылатый Пёс наклонялся всё ниже и ниже над бурлящей поверхностью; ему казалось, что среди пляшущих пузырьков начинают возникать изображения, странные картины – вроде бы Упорядоченное, вроде бы Межреальность, но…

Он увидел, как знакомые пейзажи Междумирья начинают вдруг рваться в клочья, трещать, лопаться и расходиться, словно льдины весной, под тёплым ветром.

Трещины меж ними стремительно расширялись, в них потоками врывалось кипящее пламя – нет, не врывалось, оно словно возникало в них, сразу, из ниоткуда, точно вспыхивало чёрное земляное масло.

Урд бурлил. Взлетали и опадали фонтанчики воды, и капли сделались горячими, словно кипяток.

– Я понял, – проговорил Крылатый Пёс, обращаясь к Источнику, словно к живому существу. – Ты предупреждаешь об опасности. Случилось что-то невероятное, небывалое, и мой повелитель должен узнать об этом как можно скорее!

Вверх взмыла и тотчас опала целая стая белых султанов, одетых в пену.

Источник Урд ответил: «Да».

* * *

– Кажется, друзья мои, мы крепко опростоволосились.

Эльф-лекарь Гильтан, ученик великого бога Хедина, устало вздохнул, баюкая перебинтованную руку. После того как этот проклятый вампир утащил Клару Хюммель, всё пошло наперекосяк. Раненых требовалось немедленно доставить в Обетованное, с его лабораториями, покоями исцеления, алхимическими кабинетами и магическими припасами. Там можно было справиться почти с любой раной, почти с любым недугом.

Даже смерть зачастую отступала.

И сейчас ничто не предвещало беды.

– Это из-за неё? Из-за Хюммель, чародейки? – хмуро осведомился один из гномов, сопровождающих маленький отряд с ранеными. – Стоит ли, брат Гильтан? Вампир изменил, это ж ясно. Втёрся в доверие, ну и… Не кори себя, целитель! Ты сохранил жизни вот им, – гном кивнул на носилки. – А чародейка… да Хаос с ней. Даже если она что-то и знала, у нашего Аэтероса хватает иных путей узнать правду. Не мучайся так, брат!

Эльф только поморщился.

– Не надо утешать меня, словно капризную феечку, – отрезал он. – Я должен был предвидеть…

– Что ты говорил, целитель? Что мы влипли? – Другой гном оторвался от бронзовой трубы телескопа. – Или что опростоволосились? И то и другое верно.

– Это ещё почему?

– Обетованное в осаде, – бросил гном с телескопом. – И вокруг него – Тёмные Легионы Ракота.

– А почему тогда «влипли»? – удивился первый гном.

– Потому, Гломин, что это Тёмные Легионы, – веско сказал второй. – А Тёмные Легионы повинуются только Владыке Тьмы. Истинному, провозгласившему себя таковым и овладевшему Кипящим Котлом.

– Глупости, Бреннор! – нахмурился эльф-врачеватель. – Великий Ракот – верный соратник Аэтероса, и…

– Он-то да, – согласился Бреннор, аккуратно убирая телескоп в обитый кожей василиска футляр. – А вот только я его там не вижу. Совсем. А Тёмные Легионы, если с ними нет Владыки Мрака, они, гм, весьма склонны к… ну, мы с вами знаем к чему.

– А что они делают?

– Стоят, – пожал плечами гном-наблюдатель. – Кое-кто добычу жарит. Кое-кто уже жрёт. Быкоглавцев, если интересно.

Гильтан позеленел. Третий из сопровождавших целителя гномов скривился от омерзения.

– Отвратительно!.. Даже по отношению к злейшему врагу!..

– Вот поэтому-то, – веско заявил Бреннор, задрав бороду, – я этим ордам и не доверяю. Аэтерос-то у нас Познавший Тьму, но никак не Тёмный!

– И что делать?

– Через этакую силищу нам не прорваться и не проскользнуть, Гильтан. И я ни за что не ручаюсь, если тут нет владыки Ракота. – Флурум, третий гном, досадливо потряс головой.

– Тогда подождём, – решил целитель. – Хотя бы нем…

Межреальность вздрогнула у них под ногами, содрогнулась в мучительном спазме. Раз и другой; качнулась, поплыла, накренилась, словно судно в свирепую бурю.

– Что такое?! – Гильтан успел удержать подскочившие и едва не перевернувшиеся носилки с раненым. Тот тяжко застонал, и эльф, прикусив губу, быстро принялся проделывать пассы над грудью пациента.

Бреннор, Флурум и Гломин дружно схватились за огнебросы.

– Сломалось что-то.

– Разлом, как в горах, когда пласты лопаются, – дружно выпалили они.

– Разлом? – Лекарь уже склонялся над другим раненым.

– Разлом, – кивнул Гломин. – Или я не гном подгорный!

– Точно, – поддержал собрата Бреннор. – Он самый!

Флурум только кивнул.

– И что теперь? Где это всё прошло? Какие последствия?

Гномы переглянулись.

– Прошло далеко, но и глубоко тоже, – задумчиво почесал бороду Гломин. – Точнее не скажешь. Надо все причиндалы наши разворачивать. Но не близко – это точно.

– Однако и на какую ж глубь-то рубануло!.. – пробормотал Бреннор. – Не углядишь… не учуешь… Глом, брат, доставай штукенции наши. Смотреть будем.

– Ага. Телескоп ставь. К нему пришпандорим.

Гномы принялись возиться, соединяя бронзовые детали какого-то механизма, посверкивавшие хрустальными линзами и кристаллами.

Гильтан только качал головой, переходя от одного раненого к другому. С ними что-то явно пошло не так.

– Колебания прокатились… волны… – пробормотал эльф. – Что ж это творится-то, а? Словно Неназываемый прорвался…

– Не, – откликнулся услыхавший Бреннор. – Хаживали мы как-то к его пределам… не так там совсем.

– Ещё хуже, – вздохнул целитель. – Неназываемый – хоть что-то ведомое.

Гномы возились, тихонько звякали части собираемого ими устройства.

– Вы всегда с собой этакое таскаете? – поинтересовался эльф, вставая. – Уф, кажется, стабилизировал…

– Стаби… что? Любишь ты, брат Гильтан, эти словечки!

– Это не я, это Линдир, – вздохнул лекарь. – От него заразился, явно… С ранеными всё будет хорошо, но весь баланс чар едва не полетел к воронам. Ну, так чего ж там?

– Погоди, – отмахнулся Бреннор, прильнув к окуляру телескопа и вращая верньеры настройки. – Глом, давай-ка ещё в фиолетовой части. По дальнекрасному всё хорошо. Флу, помогай!

– Даю. – Второй гном тоже повернул какие-то колёсики. Флурум молча пристроился сбоку. Все трое работали дружно и умудрялись не мешать друг другу.

– Ага… ага… Стой! Хорош!.. – Бреннор аж отшатнулся. – Погодь, это что ж такое?!

– Да не тяни ты! – рассердился Гильтан.

– Разлом, – выпрямился гном. – Разлом и эманации Хаоса. Далеко, самые окраины Упорядоченного. Отсекло два… две дольки словно бы.

– Две дольки?

– Угу. Конечно, надо дальше смотреть, и не отсюда, и не этим, – он кивнул на бронзовый магоскоп. – Но что две доли отсекло, это точно. Барьеры раскрылись, Хаос прорвался.

Эльф медленно покачал головой, глаза его расширились.

– Это как же? – сипло выдавил он. – Хаос?.. прорвался? Через барьеры Творца?

– Ему помогли, брат Гильтан, – проговорил Гломин. – Слабый отзвук чар мы уловили, но не больше.

– А большего тут и не уловишь, – с досадой бросил Флурум.

– Так и что с этим Хаосом?

– Ничего, – пожал плечами Бреннор. – Барьеры Творца чуть сдвинулись, но Упорядоченное они по-прежнему защищают. Это то, что мы увидели.

– Значит, надо прорываться, – решился эльф. – Тёмные Легионы или нет, а придётся.

– Сколько мы можем ждать? – Судя по всему, перспектива эта гномов не сильно радовала.

– Самое большее два дня Обетованного, – мрачно сказал целитель. – Но и всё. Раненых надо доставить в…

– Сами знаем. Но два дня не против подождать. Глядишь, повелитель Ракот объявится.

* * *

– Проклятое местечко, чтоб ему сгореть! – Гном Арбаз, начальствующий над двумя сотнями подмастерьев Познавшего Тьму, вылил воду из сапога. – Болота да топи, топи да болота, честному гному голову преклонить негде!

– Бледная немочь, а не мир, – поддержал его кто-то.

– Неудивительно, что местные кому угодно и за что угодно продаться были готовы. – Арбаз потрепал по плечу маленькую колдунью Орши, которая и привела их сюда, в свои родные края, где некий «вербовщик» соблазнил её службой в воинстве быкоглавцев и богатой добычей помимо обычной платы.

Арбаз знал, что его отряд тут не в одиночестве. Пытавшуюся им помешать чародейку с её юной подручной заметили давно, но ущучить эту парочку никак не удавалось, тем более что девчонке помогал огромный волк, явно магическое существо.

Погоня длилась, уводя отряд в самую глубь болот. Как и положено, они кишмя кишели всяческими голодными созданиями, так и мечтавшими закусить им, Арбазом.

Правда, тварям всякий раз доставался шар кипящего пламени из верного, как смерть, огнеброса.

«Арбаз. Арбаз!»

Репах, радужный змей, что служил переводчиком при Орши. Как обычно, змей пользовался мыслеречью, что давалась ему куда проще обычной. Правда, перетолковывая слова маленькой колдуньи, он поневоле переходил на звучащую, но не слишком внятную речь.

– Чего тебе? – пробурчал гном, натягивая второй сапог, омерзительно мокрый.

«Орши. Говорит, впереди большой бум».

– Какой ещё бум? – Арбаз был совершенно не в настроении шутить.

«Большой бум, говорит. Спрятан в болотах. Глубоко. Наша беглянка ведёт нас прямиком в ловушку»^[84].

– Орши, значит, почуяла, а у нас никто ни сном, ни духом? Где Кирриос, где его тёмные эльфы?! Им было приказано капканы отыскивать!

«Сейчас позову», – хладнокровно заявил радужный змей и удалился.

Маленькая чародейка Орши так и осталась стоять, растерянно теребя край плаща.

– Как узнала? – проговорил Арбаз, глядя прямо в глаза на круглом испуганном лице.

Орши кое-как выучила несколько самых простых слов, и закивала, – поняла, дескать – но ответить всё равно не смогла, пока не вернулся Репах с Кирриосом, вожаком тёмных эльфов-разведчиков.

Вместе с ним явились и двое его сородичей – Танзеннин Баэнре и Триэль Фаэртала. Последняя казалась донельзя чем-то скандализованной.

– Арбаз Раннарс-ар. – Тёмный эльф склонил голову. Субординацию этот народ чтил свято, даже в рядах учеников Аэтероса.

– Кирриос Мелвиир. – Так же формально кивнул и Арбаз. – Орши уверяет, что мы идём прямо на «большой бум», скрытый в болотах. Сколько до него? – обратился он к круглолицей колдунье.

Та подняла два пальца.

– Два дневных перехода? – холодно удивился Танзеннин.

– Нет. Два полёта огнешара, – перевёл Репах, изо всех сил стараясь говорить как можно отчётливее.

Тёмные эльфы переглянулись – со свойственным этой расе презрением, не изжитым до конца даже учениками Аэтероса.

– Твоя воля, Арбаз, сын Раннара, – очень строго проговорил Кирриос. – Но мы не могли допустить такой ошибки. У колдуньи есть какие-то планы? Карты?

– Нет у неё ничего. – Триэль как бы невзначай поправила торчащие над плечами эфесы коротких кривых сабель. – Голову она нам дурит, боится, что не нужна станет.

Тёмные эльфы все походили друг на друга, словно близкие родственники – аметистовые глаза, иссиня-чёрные волосы, стянутые в тугие косы, одна у мужчин, две у Триэль, зелёно-коричневая одежда, разукрашенная живыми растениями, правда, успевшими несколько пожухнуть.

– Как узнала? Почему? Откуда? – Кирриос в упор глянул на Орши. Та немедленно затряслась – тёмные эльфы умели внушить, скажем так, изрядное уважение.

Маленькая колдунья зажестикулировала, помогая себе, Репах едва успевал переводить.

– Болото – живёт, дышит. Всякие – в общем, твари – ползают. Магия течёт. Слабо, но течёт. А теперь твари место за версту обходят. Они тут первое, чему учатся, когда в колдуны идут, – это всяких зубастых бестий выслеживать. Те магичны, след оставляют…

Тёмные эльфы вновь переглянулись.

– Что скажете? – обратился к ним Арбаз.

– Наша честь претерпела урон, – холодно заявил Кирриос. Триэль с Танзеннином молча и отрывисто кивнули. – Мы немедля отправимся туда, где может быть западня. Все разговоры потом. Когда вернёмся. Нет, мы сами. Она пусть остаётся.

Спорить с тёмными эльфами в делах чести – только время терять.

* * *

Ирма Нарви сжалась на крошечном сухом островке посреди бескрайних болот. Она сделала своё дело, привела погоню к первому из оставленных госпожой Соллей «алых крестов», сюрпризов специально для армии бога Хедина.

– Ждём, Серко, ждём, – шептала она, прижимаясь к тёплому боку огромного волка.

Волк вздохнул. Совершенно по-человечески.

– Ага. Мне тут тоже не нравится. Но ты не думай, скоро уберёмся отсюда, совсем скоро…

Впереди, там, где в болотной глуби скрывался загадочный «алый крест», внезапно сверкнула ослепительная вспышка, вечерние сумерки исчезли, небосвод залила яростная и чистая белизна.

На островок накатила волна, за ней другая. Серко зарычал, оскаливаясь.

На свободу вырвалась дикая, хищная, ядовитая магия. Ирма задрожала – что-то неимоверно злобное, куда злее орды голодных мертвяков.

– Это что же, Серко, они прямо в западню угодили? – пробормотала ученица госпожи Соллей, крепче прижимаясь к волку.

Волк принюхался и – опять же, совершенно по-человечески – покачал мохнатой головой.

Как бы то ни было, поток вырвавшейся на свободу силы не иссякал; и это была настоящая сила, несущая в себе зародыши губительных чар, что сейчас сами обретали форму.

Госпожа Соллей и впрямь была великой волшебницей. Ирма закрыла глаза и попыталась представить, что же покатилось сейчас на оказавшихся столь неуклюжими вояк бога Хедина, – и ей стало совсем нехорошо.

* * *

– Ах, что б вас!.. Гордецы разэтакие! – Арбаз кое-как приподнялся. Белое свечение быстро угасало, гном, мокрый до нитки – через островок прокатилась волна грязной болотной воды – лихорадочно проверял огнеброс. – Вляпались!.. прямо задницей и сели!.. Разведчики, называется!..

Вокруг него ученики Аэтероса быстро и без суеты разворачивались в боевой порядок; все понимали, что одним взрывом дело не обойдётся. Все точно так же чувствовали и поток полившейся наружу силы.

– На ходу преображается. – Арбаз сплюнул. – Где эти эльфы?! Пусть только явятся, головы пооткручиваю, каждому!..

«Арбаз, – возник в его мыслях холодный голос радужного змея. – Они приняли бой. Нужна помощь».

Но и гном сам ощущал уже, как впереди, во вновь сгустившихся после вспышки сумерках, распадающаяся на части сила оборачивается смертью в самых разных и жутких её видах.

Отравлен воздух, им нельзя дышать.

Отравлена плывущая по нему пыль, прикосновение её – гибель.

Отравлена вода, обращающаяся чуть ли не в абсолютный растворитель.

Валом валят и мелкие крылатые твари, не больше кусачей мошки – их не разрубишь мечом и не пробьёшь стрелой.

Арбаз Раннарс-ар, то есть «сын Раннара», вскинул огнеброс. Он знал, что его отряд готов.

– Беглым, пали! – гаркнул гном, плавно, несмотря на душивший его гнев, нажимая на спуск.

Ему дружно ответили десятки других орудий. Рыжие султаны пламени взметнулись над чёрными бочагами, размётывая и разбрасывая первую волну атакующих. Горел сам воздух, горели даже вода и тина; заряды, снаряжённые с изрядной долей магии, рвали обрушившийся на подмастерьев поток силы, жгли её тварей, зачастую слишком мелких, чтобы их вообще можно было разглядеть.

Арбаз был сам искусным магом – для своего народа; однако, подобно всем гномам, предпочитал магию предметную, вещественную, воплощённую, скажем, в его верном огнебросе. Вот и сейчас – от одного выстрела над болотом повис белый шар, заливая всё ярким светом; от другого впереди развернулась полыхающая жаром завеса; от третьего над вскипающей болотной водой пополз зеленоватый пар, разлагая несложные боевые чары.

Справа и слева точно так же палили его собратья. Прорваться сквозь поставленную ими завесу не смог ни один монстр, не важно, крупный или мелкий.

Не могло прорваться и пламя – прямо на него катился встречный пал.

Подмастерья Хедина продержатся, это несомненно; но требовалось победить.

Победить и понять, как эта девчонка с волком ухитряется противостоять целому отряду.

Ясно, что это не её собственные силы – она только убегала, не пытаясь нападать.

Арбаз рванул рукоять затвора, огнеброс переломился пополам, открывая пахнущие метательной смесью казённики. Вложил два новых заряда, вскинул оружие, стоя на одном колене, прислушался – справа и слева пальба стихала, слышался только жадный рёв и треск пламени.

Первый натиск они успешно отразили, но зато беглянку с её зверем теперь отделяла от них широкая полоса пожара, полыхавшего прямо на болоте.

Арбаз ругнулся вполголоса по-гномьи.

– Где эти эльфики? – прорычал он, выпрямляясь. – Кирриос где?.. Я им обещал кое-что пооткручивать!..

…Ругаться и топать ногами пришлось довольно долго, прежде чем досада с гневом стали отступать. Отряд выдержал, однако обошлось это дорого – след девчонки с волком был потерян, вырвавшиеся на свободу чудовищные чары оставили после себя широкие полосы выжженного досуха болота.

Но не только.

Репах, радужный змей, сделался неожиданно задумчив – если, конечно, к нему вообще применимы эти слова. В отряде Арбаза он слыл мастером по самым хитроумным и неожиданным заклятиям, и притом не только боевым.

«Странно. Словно вскрылось что-то».

Радужный змей обращался к Арбазу мыслеречью.

«Вскрылось? Что вскрылось? Где?» – так же без слов ответил гном.

«Поблизости. Не знаю. Опасно. Странно», – повторил Репах. Шипы и перья вдоль его хребта нервно вздымались и опускались. Орши глядела на него с заворожённым испугом.

«Сюда», – лаконично бросил змей.

Взяв с собой отыскавшихся к тому времени тёмных эльфов – «пусть стараются, бесстыдники, а то и впрямь им всё пооткручиваю!» – а также и маленькую местную чародейку, Арбаз последовал за Репахом.

Остальному отряду было велено оставаться на месте.

…Идти оказалось не так далеко. Орши было оживилась, но потом вновь сникла.

– Что с ней такое, Репах?

«Близко их селение. Орши думала, оно живое, но сейчас говорит, что мёртвое».

– Мёртвое? Это ещё почему?

Тёмные эльфы разом насторожились.

«Она не может объяснить».

Орши тихонько хныкала, безо всяких церемоний обхватив змея чуть пониже головы. Он, наверное, представлялся ей сейчас самым родным и близким существом.

– Тогда идём, – решил Арбаз. – Быстро, но и осторожно.

…В лабиринте заросших проток можно было легко заблудиться; кривые ветки низко нависали над чёрной водой, лианы спускались до самой поверхности.

Казалось, здесь всё должно быть тихо и мирно, скользили себе в болотной тиши водяные змейки, жабы и прочие болотные обитатели охотились на бесчисленную мошку; и всё же смерть приближалась, медленно, но неотвратимо.

А потом их взорам открылась и сама деревушка, вернее, то, что от неё осталось.

Орши вскрикнула и зажмурилась, пряча круглое личико в ладонях.

Селение было очень невелико – едва ли десяток хижин, поднятых на сваях вокруг центрального сухого островка. От хлипких строений остались, однако, лишь остовы стен, сплетённые из жердей. Крыши, крытые болотной травой, рухнули – здесь словно погулял смерч.

Орши разрыдалась.

Радужный змей осторожно подобрался к центру островка.

«Здесь был портал. Но… очень странный».

– Я тоже вижу, – проговорила Триэль.

Смутное мерцание, подобное дрожи горячего воздуха над раскалёнными солнцем камнями.

– Остатки портала, до конца не угасшего, – определил Кирриос. – Штука редкая, но не так чтобы уж совсем необычная…

– Портал, скорее всего, и распался со взрывом после того, как сработала ловушка, – предположил Танзеннин. – От этого все и беды.

– А где тогда тела? – Арбаз осторожно шагнул к тому, что тёмный эльф назвал «остатками портала».

– Всосало в портал? – предположила Триэль.

Орши продолжала бурно рыдать.

Репах застыл подле загадочной дрожи. Радужный змей то свивался кольцами, то вновь распрямлялся, словно стрела; тёмные эльфы взирали на сей странный танец с почти что священным трепетом.

«Портал, но ведёт неведомо куда, – услыхал Арбаз. – Вернее, не могу поверить, куда он ведёт!.. Не бывает такого, и быть не может!..»

– Меньше слов! – рыкнул Арбаз. – Куда он ведёт, говори толком!

«Не могу поверить…»

– Не верь! Просто скажи!..

Молчание. Радужный змей подплыл почти вплотную к Арбазу.

«Будь я проклят, пусть Аэтерос изгонит меня из учеников своих, но следы этого портала ведут за край жизни. Я бы сказал – во владения Демогоргона».

…Они долго махали на Репаха руками, спорили и возмущались, но доказать его ошибку не смог никто. Никто, кроме радужного змея, не умел чувствовать (или выяснять посредством чар), куда вела незримая нить разрушенного портала.

* * *

Всё получилось донельзя удачно, думала Ирма, сидя верхом на Серко, мчавшемся громадными скачками через топь. «Алый крест» сделал своё дело, правда, она сама при этом едва уцелела, если б не волк, ухвативший её за шиворот и в последний момент выдернувший из-под огненной волны.

В общем, им хватит тут разбираться. А ей пора уходить – к тем самым «закладкам». Она, Ирма Нарви, хотела знать, что тут творится.

Конечно, они с Серко, как могли, путали следы; надо было, чтобы слуги Хедина наткнулись бы сперва на вторую ловушку, а потом и на третью. Ирма к тому времени будет уже далеко.

И она действительно оторвалась.

Чистая мощь, использованная госпожой Соллей в первом из «алых крестов», просто потрясала. Кто же она такая? – не могла не гадать девочка. Кто она, эта «госпожа Соллей»?

Но об этом она подумает после, а пока её ждал неблизкий путь до гор.

* * *

Император Мельина знал, что угодил в ловушку. Другое дело, что эта ловушка была не совсем той, что изначально предназначалась ему; он успел-таки сразить двоих – чешуйчатокожее человекоподобное существо с жёлтыми глазами и бахромой мелких щупалец вокруг них и другое, ещё более странное, с пятью конечностями, на манер морской звезды поддерживавшими продолговатое туловище.

Он вобрал в себя, втянул, выпил их жизни, словно приснопамятный Хозяин Ливня. Абсолютно чужие, нечеловеческие сознания, нелюдская логика, нелюдские понятия о добре и зле – всё это вошло в него, вызывая самые настоящие дурноту и слабость, хотя как могут призраки чувствовать «дурноту»?

Император пришёл в себя – вокруг раскинулась сплошная темнота. Холодная, колючая, злая; темнота, способная сковать даже его бестелесную сущность.

Он помнил свои последние ощущения перед пленением – тянущиеся куда-то вглубь, к самому сердцу мира, тончайшие нити заклинаний. Здесь творилась, похоже, некромантия высших порядков; магия Эвиала, не Мельина.

Однако зачем же он им понадобился? Почему охота велась именно на него, Хранителя нового мира, мира, возникшего из слившихся двух?

Ответ напрашивался только один – он мог помешать их замыслу. Или им казалось, что может помешать. Император, хоть и лишился плоти, не мог пока что проходить сквозь стены, или, во всяком случае, имелись такие стены, сквозь которые ему было не пройти.

Абсолютная тьма вокруг. Тьма – над которой властвует Учитель, великий Ракот Восставший, повелитель Мрака.

«Сродство» к Тьме, унаследованное от наставника…

Он шевельнулся – словно человек в путах, стараясь понять, чем же он связан.

Он, может, и призрак, но призрак необычный.

Император вбирал в себя окружающую темноту, осторожно тянулся к незримым стенам своей тюрьмы; да, так и есть – ставлено «на призрака», на сильного, голодного, свирепого; такие вырываются порой у неудачников-некромантов, как учил Владыка Ракот.

Хоть и не так долго наставлял он Императора, а это сказать успел. Видать, знал, в чём надо наставлять.

Император шевельнулся вновь, заставляя бесплотные мышцы двигаться; он ощущал нацеленные в него острия из истинного серебра, исчерченные рунами и символами – на отвержение мёртвых, на сковывание их, на непропуск в мир живых.

Всё это было, наверное, сделано хорошо, по всем правилам строгой науки некромантии.

Вот только он был совсем не обычным призраком.

Сперва Император попытался отыскать слабое место, точно готовя штурм крепости; нет, не удаётся, тут они постарались, надо признать.

Что ж, значит, пойдём напролом.

Потому что даже сквозь барьеры пробивалась тяжкая и болезненная дрожь, словно двойное сердце слившегося мира не выдерживает под натиском чуждой магии.

И, словно в былые дни, когда он, Император, стоял перед строем Серебряных Щитов, сейчас его бестелесная суть надвинулась прямо на пронзающие острия.

Оказалось, он способен ощущать боль, да ещё как!..

Однако боль эта не заставила остановиться, напротив – я чувствую, значит, я живу; из боли родилась ярость, заставившая его насадить себя на испещрённое рунами серебро.

Его призрачную суть раздирало в клочья, но до конца разодрать всё-таки не могло.

«Сеамни. Моя. Моя Сеамни!..»

Что бы ни измыслили пленители, он должен прорваться!

Биения извне участились, стали неровными, словно перебои больного сердца.

И тогда он испугался. Испугался, словно за родного, близкого человека, которого покидает жизнь.

Император рванулся – прямо сквозь преграды. Тьма помогала, как умела – обволакивая серебряные острые стержни, позволяя ему проскользнуть меж ним-и.

Западню ладили на совесть, он ощущал, как злые чары рвут его призрачную плоть, оставляя глубокие следы – хотя, казалось бы, как можно ранить призрака?

Он должен пройти – ради Тайде, ради сына. Ради всех остальных.

А потом барьер внезапно оказался позади, и Хранитель Мельина услыхал истерические вопли на непонятном ему языке.

– Нет! – взвыл кто-то и на понятном.

Подземную камору озаряли слабые огоньки, плясавшие в глубине зеленоватых кристаллов.

Император видел исчерченный сложными скрещениями пентаграммы пол, видел заметавшиеся тени: тех, кого именовали «дуоттами», тех, кто прозывался «пятиногами». На него обрушился поток чужих заклятий, но это были всё те же чары против обычных призраков, против бродячих привидений с погостов; они висли на нём, тянули вниз, норовили опутать, однако он пробивался всё равно.

Чужая волшба могла его задержать, но не остановить.

А за спиной словно бы нарастал мерный топот его легионов.

Злоумышленники порскнули в узкие отнорки; Император успел дотянуться до ещё одного из них, дуотта, легко, одним движением вбирая в себя его жизнь и зло.

И разом ощутил иное – то самое болезненное, тяжкое трепетание глубоко в недрах мира. Теперь оно чувствовалось куда острее; что-то мучительно ворочалось там, готовое вот-вот лопнуть; лопнуть вместе со всем остальным, и Мельином, и Эвиалом.

Он не умел ходить сквозь земную твердь.

Учитель всегда говорил, что «это умение придёт».

Когда-нибудь. Само.

А требовалось оно сейчас.

Император выпустил полуживого дуотта. В сознании нелюдя мелькали суматошные картины – какие-то тёмные средоточия силы глубоко под миром, силы, что вот-вот вырвется на свободу.

Какие умельцы, однако!..

Дуотт отползал. В тёмных глазах застыл ужас, правая рука не действовала, парализованная, половина щупалец бессильно повисла.

– Убирайся, – бросил Император. – И скажи остальным – пусть убираются тоже; вам меня не остановить.

Он повернулся спиной к дёргающемуся в конвульсиях существу; повернулся, и земная твердь разошлась под его бестелесными ногами.

Глава 3

Райна Разбивающая Щиты; Сигрлинн; Хедин-из-Бездны

– Кирия Сигрлинн. Госпожа чародейка. Сигрлинн. Сиг!

Валькирия отчаянно трясла бесчувственную волшебницу. Чёрное беспамятство отпустило её, но не Сигрлинн.

Райна очнулась в роскошно разубранном покое; роскошно – по меркам Асгарда. Отцу, владыке Валгаллы, Старому Хрофту, это бы наверняка понравилось.

Стены из золотистой северной сосны, прямой и честной, шкуры зверей, скрещённые мечи, топоры и копья, круглые и вытянутые щиты, чёрные пустые глазницы высоких шлемов; длинный стол с простыми лавками. Ласковое низкое солнце осторожно заглядывало в окна; приближался вечер.

Прямо на лавке подле Райны кто-то аккуратно положил её альвийский меч в ножнах, не забыв тщательно обмотать его ремнями. Она схватила его, словно утопающий хватает подвернувшийся плавучий обломок.

Валькирия без меча не валькирия.

– Сиг! – рявкнула воительница прямо в ухо чародейке.

Длинные пушистые ресницы дрогнули, алые губы чуть шевельнулись. Сигрлинн застонала, тяжело, с надрывом, её согнуло в приступе жестокой рвоты. По подбородку потекла кровь.

– Кирия! – Райна подхватила её под спину, усадила. – Сейчас, сейчас помогу!..

Однако первое же заклятие, останавливающее кровотечение, бессильно сорвалось, рухнуло и разбилось.

Здесь не было магии. Совершенно.

Воительница выругалась, припомнив некоторые отборные выражения из своих наёмнических дней.

Сигрлинн кое-как села, привалившись к стене; Райна поспешно сорвала со стены шкуру какого-то зверя с густым тёмным мехом, подсунула под спину чародейке.

– С-спасибо… – Одна рука волшебницы прижималась к боку, там, где совсем недавно была гнусного вида рана. – Ох-х…

Ей было плохо, это очевидно. От чего может быть плохо великой Сигрлинн, которая и в этом-то теле обретается, потому что ей так благоугодно?

– Оказывается… когда нет магии… хочется просто лечь и сдохнуть…

Райна невольно подняла бровь. Кирия нечасто позволяла себе подобные выражения.

– Здесь нет магии, да, – откликнулась воительница. – Скажи, госпожа, что сделать?

Болезненно кривясь, Сигрлинн покачала головой.

– Ничего не сделаешь, валькирия. Они… крепко нас поймали. Всё это, – она слабо повела рукой вокруг, – иллюзия, как ты понимаешь. Но иллюзия, наложенная не привычными нам чарами, не волшебством, чем-то иным, и даже я не знаю чем. Когда я была в плену, с таким не сталкивалась. И вообще, тогда… оно всё было по-иному.

Пустой желудок воительницы предостерегающе забурчал. Валькирия Рандгрид, хоть и была из рода Древних Богов, нуждалась в еде и питье; в конце концов, её мать вышла из рода людей.

– Что у тебя с боком, кирия?

– Кажется, рана опять открывается, – сообщила чародейка. – Чары все распались. Удивительно, как это не распалась пока что я сама…

Дверь бесшумно приоткрылась, в проём хлынуло беспощадное, режущее зелёное сияние.

Райна подскочила, выхватив альвийский клинок из ножен.

В проёме проявлялся человек.

Именно проявлялся, возникал из льющихся потоков зелёного света, его тело на глазах слагалось из отвердевающих яростных лучей. Казалось, что получается у него это с изрядным трудом; пару раз он даже останавливался и поправлял ошибки вроде третьей руки, что торчала из середины груди, или развесистых ушей, явно позаимствованных от какого-то южного животного.

Райна не удержалась – ухмыльнулась.

– Сложные мы натуры, – сказала она вслух на родном языке, на языке Асгарда. – Так просто даже и не воспроизведёшь.

Сигрлинн только слабо простонала что-то.

Дверь захлопнулась, поток зелёного сияния исчез. Человек солидно повёл плечами, выпятил грудь; поддёрнул щегольской изумрудный плащ с шитой золотом каймой. Он казался молодым, лицо – идеально правильное, приятное, но незапоминающееся; глаза заполнены белым сиянием, словно позаимствованы у самого Ямерта.

– Уф-ф, – выдохнул человек, шагнув к столу. – Приветствую вас, достойные, в сей скромной обители.

Он говорил низким, слегка хриплым голосом и вообще вёл себя словно живой – шевельнётся, почешется, мигнёт, шаркнет ногой.

– Хозяин. – Райна выразительно подняла меч, острие смотрело в грудь новоприбывшему. – Госпожа Сигрлинн ранена. Отсутствие магии причиняет ей страдания. Если ты хочешь говорить с нами – а я думаю, что таки хочешь, – сделай что-нибудь.

– Госпоже Сигрлинн ничто не угрожает, – внушительно проговорил гость. – Маленькие неуравновешенности в сложной системе магических взаимодействий, кою она собой являет, никак не могут привести к её, госпожи Сигрлинн, безвременной кончине.

– Тогда разговора не будет, – пожала плечами валькирия. – Вставай, злое создание, будем биться.

Человек досадливо сморщился, вытянул руку, прищёлкнул пальцами – меч в ладонях Райны окутался облаком зелёных лучей и искр, зависнув прямо в воздухе, словно удерживаемый там незримыми оковами…

– Будет разговор, будет, – уверенно бросил он. – Вам он нужен ещё больше, чем мне.

– Неужели? – сощурилась Райна.

– Именно так.

– Тогда говори, – простонала Сигрлинн. Валькирия увидала, как между пальцев чародейки скользнули первые капли зеленовато-жёлтого гноя. Иллюзия, но…

– Вы должны были сделаться частью великого порядка, – заявил Дальний. – После того как мы вас выследили и сбили.

Валькирия негодующе фыркнула.

– Но! – Гость внушительно поднял палец. – Открылись новые обстоятельства. Возможно, вам придётся ещё немного подождать.

– Подождать чего?

– Своего обращения в часть нашего кристалла, конечно, – пожал плечами Дальний. – Вы сами всё видели, скрывать больше нет смысла.

– Завидная участь, – процедила Райна сквозь зубы. – Прямо-таки восхитительная. Не могу дождаться, одним словом.

– Это лучшая, величайшая и восхитительнейшая участь! – аж всплеснул руками хозяин. – Стать частью великого кристалла, колыбелью нового Творца!..

– Не заговаривай нам зубы, – нахмурилась валькирия. – Говори, зачем пришёл!

– Да. Так вот, возникли некоторые, э-э-э, пертурбации, возмущения, неуравновешенности. Кристалл должен быть совершенен, чем больше паразитных колебаний, тем дальше он от идеала и…

– И нам с госпожой Сигрлинн предлагается устранить эти «неуравновешенности»? Ты ещё глупее, чем кажешься, Дальний. Зачем нам тебе помогать, если впереди всё равно – кристалл? Нагляделись мы на них, пока тут у вас гуляли…

Хозяин побарабанил пальцами по столу, как бы в раздражении от непонятливости собеседниц. Указательный и безымянный при этом отвалились, растаяв облачком зелёного сияния. Дальний недовольно скривился и убрал руку.

– Ты даже образ удержать не можешь, – врубила валькирия. – Рассыпаешься. И хочешь, чтобы мы тебя слушали? Не мучайся уже, говори с нами в своём истинном виде.

– Вы лучше поймёте меня, если мы будем внешне похожи, – парировал тот. – Хотя мне трудно поддерживать удобоприятный для вас облик здесь, где нет привычной вам магии и где всё движется к достижению высшей степени порядка…

– Ты очень плохо уговариваешь нас, хозяин, – покачала головой Райна, метнув взгляд на бледную Сигрлинн. – Госпожа мучается. Так дела не делают.

– Говорю тебе, дева, подобные вещи в худшем случае причинят ей лишь мелкие неудобства, – раздражённо заявил Дальний. Утраченные пальцы он даже и не пытался отрастить обратно. – А что нужно сделать… Пока вы были, так сказать, вне сознания и чувств, во вселенной произошло несколько, гм, событий, не укладывающихся в обычную канву…

– Короче, вам где-то крепко намяли бока, – резюмировала валькирия.

Дальний вздохнул. Нос его начал сплющиваться, по подбородку побежали зелёные струйки.

– Прошу прощения, – пробулькал он. – Артефактность… этого места… препятствует…

Нос кое-как вернулся на прежнее место, правда, походил теперь больше на свиной пятачок.

– Что. Нужно. Сделать? – Райна пошла напролом.

– Вселенная, в результате некоего воздействия, кое мы пока ещё не смогли в должной степени истолковать… утратила свою целостность. А целостность вселенной – залог идеальности… конечного идеала.

– «Идеальности идеала…» – слабо фыркнула Сигрлинн. – Где тебя учили риторике, хозяин?

– Мы принимаем меры. – Дальний проигнорировал волшебницу. – Однако, поскольку мы очень связаны тем процессом, что вы могли частично наблюдать, то предлагается простая сделка.

– Я вся внимание, – ядовито взглянула валькирия. – Не забудь только в конце объяснить-таки, что нас ждёт.

– Хорошо, – вздохнул хозяин. – Нам нужно единство вселенной. Нам нужно устранить тех, кто стоит за её разделением.

– Как можно «разделить вселенную»? – не поняла Райна.

– И, если она уже «разделена», чем поможет «устранение» тех, кто её якобы «разделил»? – слабо поинтересовалась Сигрлинн.

– Неважно! – У Дальнего распалось левое ухо, он раздражённо хлопнул себя ладонью, словно пытаясь убить назойливого комара. – Это нужно сделать. И вы это сделаете.

– Иначе? – Валькирия подняла бровь.

– Иначе вы останетесь здесь. – Дальний не угрожал, он просто сообщал. – Останетесь здесь и разделите судьбу тех, кого… вы, возможно, уже видели в глубине зелёных кристаллов.

– Мы разделим их судьбу и так. Верно?

Дальний опустил взгляд.

– Упорядоченное несовершенно. Оно изначально неидеально. Собрав всё воедино, дав начало новому Творцу, мы приблизимся к идеалу.

– Я не хочу «приближаться к идеалу». – Райна сжала кулаки. – Мне всё равно. Если вы такие могущественные – прикончи меня, Дальний, здесь и сейчас. Но помогать тебе я не стану.

– Стой! – Сигрлинн, кривясь и морщась, протянула руку. – А не можешь ли ты… если мы поможем… сделать так, чтобы мы отправились бы – сквозь Хаос – туда, где есть иные вселенные?

Валькирия вытаращила глаза. Какие ещё «другие вселенные»?! Как можнопробиться сквозь океаны Хаоса, где по определению не выдержит ничто «упорядоченное»?!

– О, ты догадалась, – слабо улыбнулся хозяин. Вышло довольно-таки жутко – зубы у него так и норовили рассыпаться зелёной пылью. – Да, если бы не могли творить Монаду, зачем мы были бы нужны? И, если бы мы не знали, как отправить Монаду в странствие сквозь Хаос, чтобы она ждала бы приуготовленного момента, как могли бы мы исполнить свой долг?

– Значит, можете? – прищурилась Сигрлинн. – Я так и знала.

– Можем, – вздохнул Дальний.

– Тогда так. Вы показываете нам всё это. Я… то есть мы, конечно, – убеждаемся, что это не выдумка. И тогда мы вам помогаем, коль уж вы, такие могущественные, обращающие целые сонмы миров в части великого кристалла, справиться не можете.

– У нас нет времени на длительные демонстрации, – растерялся хозяин.

– Найдите. В конце концов, вы же знаете, что Великая река в Упорядоченном течёт неравномерно. Сыщите тихую гавань, где время почти стоит. Я должна вас учить этому?

– Хорошо, – поднялся Дальний. – Я понял ваши условия. Мы известим вас. Скоро.

– Э! А кормить нас вы собираетесь? – остановила его Райна.

– Мы не владеем тем, что вы именуете едой.

– Как же с вами тяжело дело иметь, Дальние! Расстарайтесь уж, слышите?

Хозяин молча отвернулся, рассыпавшись на пороге облаком изумрудных искр.

* * *

Райна подсунула под спину и плечи Сигрлинн ещё одну шкуру. Отвела прижатую к боку ладонь, невольно присвистнула.

Рана выглядела хоть и небольшой, но гнусной – почерневшей и гноящейся.

– Не смотри… – выдавила Сигрлинн. – Он… прав. Пока я здесь… это не залечишь. Но я и не… не распадусь, как могло бы случиться там, когда мы с тобой…

Валькирия с сомнением посмотрела на сочащийся гной.

– Моё тело… – волшебница говорила с явным трудом, – одна видимость, Рандгрид. Я могу принять любой облик, как и Познавший Тьму, как и Владыка Мрака. Но не в этом месте. Не…

– Кирия, – перебила её Райна. – Ты рекла… про то, чтобы покинуть Упорядоченное, пробиться сквозь Хаос. Бежать. Но…

– Потом, валькирия! – Сигрлинн скрипнула зубами. – Ты называешь меня «госпожой», так поверь же мне! Просто поверь! Я знаю, что делаю! И не задавай лишних вопросов.

Взгляд Сигрлинн метнулся к двери, за которой бушевало зелёное сияние.

– Да, кирия, – сумрачно ответила Райна.

– Нам нужно лишь немного подождать. – У чародейки это вышло почти умоляюще.

Воительница кивнула.

Мысли, однако, у неё путались. Что задумала эта волшебница? Куда она собралась бежать? – а выглядит это именно как бегство. Сквозь Хаос в другую вселенную?! Нет, бред, ерунда, этого не может быть, потому что не может быть никогда.

– Я знаю, что делать. – Сигрлинн схватила Райну за руку.

Та лишь растерянно кивнула.

…За ними пришли довольно скоро. На столе появились вода и хлеб – грубый, ржаной, но валькирия была рада и ему, проглотив свою долю с волчьим урчанием.

На сей раз Дальние не утруждали себя принятием человеческого облика. И нет, они не походили на «ходячие кристаллы», как сгоряча подумала было Райна. Собственно, их было почти не видно, лишь чутьём Древней она могла уловить их присутствие, дрожь призрачного зелёного пламени, проскальзывающего сквозь складки и поры реальности без истинной физической манифестации.

И теперь слова Дальних возникали прямо в сознании. Мыслеречь, будь она неладна.

«Следуйте за нами. Для сбережения рассудка не смотрите по сторонам».

Холодно, безо всякого выражения.

– Делай, как они говорят, Рандгрид, – негромко посоветовала Сигрлинн.

«Не смотрите по сторонам? Ну, как бы не так! Чего я тут не видела? Груду зелёных камней?»

Она шагнула за порог; яростное зелёное сияние приугасло, но ничего различить вокруг она не могла, только внезапно закружилась голова, и Райне показалось, что верх и низ принялись меняться местами по собственной прихоти.

«Следуйте, куда ведут», – предупредили её. И точно – потянуло в одну сторону. Райна оглянулась – дверь, из которой они вышли, уже исчезла, вокруг только зелень, режущее глаза свечение.

«Спрашивается, при чём тут мой рассудок?»

Она сощурилась изо всех сил, стянула волю в кулак, заставляя забыть про боль в обожжённых глазах. Смотри, валькирия! Иди и смотри!..

Изумрудная завеса чуть рассеялась. Самую малость, но и этого хватило.

Райна словно бы висела вниз головой над застывшей в изумруде городской улицей. Самой обычной улицей, с каменными домами, лавками, где за откинутыми столами застыли торговцы, с тележками и осликами, детьми и их матерями, носильщиками, покупателями и прочим людом.

Все они застыли, охваченные зелёным, вмурованные в изумруд – огромная галерея каменных статуй.

Что-то пронеслось над застывшей улицей, что-то свистнуло – и фигуры начали распадаться, точно по ним ударили исполинские молоты.

Райна дёрнулась, словно в больной зуб ткнули иголкой, такой резкой и внезапной оказалась эта боль.

– Они же живые! – вырвалось у валькирии.

Дочь Старого Хрофта столкнулась взглядами с окаменевшей на корточках девочкой, гладившей трущуюся о ноги кошку; глаза малышки жили, в них плескались невыразимый ужас с отчаянием, но хуже всего оказался проблеск безумной надежды – девочка заметила воительницу, на миг, наверное, подумала, что спасение близко…

В следующую секунду незримая кувалда разнесла несчастную на куски, обратив в облако мелких и мельчайших осколков.

Райна дёрнулась, её скрутило жестоким спазмом.

Она долго была наёмницей и повидала всякое, в том числе и, увы, мёртвых детей. Особенно если вспомнить тех же Безумных Богов или Войну Ангелов. Но там её отряд, как правило, поспевал лишь когда надо было хоронить; а вот тут…

Если бы рядом с ней оказался Дальний во плоти, валькирия просто разорвала бы ему горло безо всякого оружия.

Сигрлинн, не говоря ни слова, схватила её за руку.

«Молчи!»

Тяжело дыша, воительница отвела взгляд. Глаза немилосердно горели, словно в них плеснули кислотой.

Их тянуло дальше. Безмолвные Дальние скользили рядом, немые призраки, могильщики не одного мира, но целой вселенной.

Потерпи, Рандгрид. Они за всё заплатят. Не знаю как, но заплатят.

Сигрлинн по-прежнему держала её за руку.

Зелёное марево кончилось внезапно, и так же внезапно валькирия ощутила пугающую близость Хаоса. Вокруг царила тьма, лишь в страшной дали полыхали багровые протуберанцы – они оказались у самых пределов Упорядоченного, где сквозь барьеры Творца вечно пытались прорваться эманации абсолютно чуждой всему сущему субстанции.

Хаос кипел, ярился и негодовал. А может, после всего увиденного кипела, ярилась и негодовала душа самой воительницы.

Межреальность напоминала тут едва прикрытую ряской трясину. Реальность качалась, проседала, вздымалась и вновь опадала – никогда ещё Райна не оказывалась в такой близи к Хаосу, даже когда шла дорогами мёртвых богов^[85]. Здесь не было ничего живого, ни один обитатель Междумирья не задержался здесь, все бежали куда подальше.

Чародейка внезапно остановилась.

– Я подозревала, что вы способны проникать… за предел пределов. Но понятия не имела как. Ведь это же граница, проведённая самим Творцом!

Ответ пришёл – холодными размеренными словами в глубине сознания.

«Творец в великой мудрости своей явил нам стены. Но только у нас есть ключ от потайной двери».

Волшебница хмыкнула.

– Вы помните наши с Райной условия? Мы должны убедиться, что вы и в самом деле на такое способны!

«Вы убедитесь», – последовал ответ.

– Ждём. – Сигрлинн опиралась о руку Райны.

«Как?! Как они это смогут проделать?! – смятенно думала валькирия. – Сумеют взломать барьеры Творца?! И при этом не запустить Хаос в пределы Упорядоченного? Но, если так… если так…»

– Вы сказали, что должны породить нового Творца… – начала она.

«Нет. Мы должны сотворить идеальную Монаду. Или, во всяком случае, настолько идеальную, насколько это будет в наших силах. Потом, спустя невообразимые океаны времени, Монада пробудится к жизни и сознанию, сделавшись Творцом, который породит новую вселенную».

– А вы при этом?

«Мы должны точно так же сделаться частью великого кристалла, как и всё остальное. Довершится трансформация этой высшей формы Порядка в Монаду уже без нас, благодаря заложенным нами чарам. Мы уйдём вместе с другими, вместе со всеми в Упорядоченном. Никто не избавит нас от этой участи, однако для нас это не трагедия и не страх, а величайшее счастье, доступное нам».

– То есть вот это вот умение… открывать барьеры…

«Оно необходимо не для нашего “спасения”, которого не будет. Оно необходимо для запечатывания Монады, для защиты её от Хаоса. Но да, ты права, воительница, – мы могли бы „бежать”. Другое дело, что мы никогда этого не сделаем. Для нас это так же немыслимо, как для тебя, скажем, употребить в пищу плоть собственных матери или отца».

Воительница кивнула.

– Для меня немыслимо. Однако встречала я смертных, что творили куда худшее, когда им грозила телесная гибель.

«Не имеет значения. Мы владеем знанием для „спасения“, но никогда им не воспользуемся, ибо для нас это как раз и будет конечной гибелью».

– Мы ожидаем демонстрации, – перебила их Сигрлинн.

«Какая форма будет сочтена достаточным доказательством?»

– Можете заключить нас обеих в… во что вы нас заключите? – и отправить в краткое путешествие через Хаос с возвращением вот на это самое место.

Райна, несмотря на всю свою храбрость, ощутила холод внутри.

Ступить в Хаос! Оторваться от спасительной тверди Упорядоченного!.. Оказаться там, где не бывало ещё ни одно разумное существо, ну, за исключением Дальних, наверное, – было от чего растеряться.

«Тогда смотрите и не говорите, что не видели!»

– Не скажем, – пообещала Сигрлинн. Глаза у неё лихорадочно блестели, на щеках играл нездоровый румянец. Райна сказала бы, что она уже на последнем берегу, когда умирающий чувствует облегчение и прилив сил – чтобы попрощаться с родными и миром. – Что мы должны сделать?

«Ничего, – последовал лаконичный ответ. – Стойте, где стоите».

Райна невольно положила ладонь на эфес. Её меч ничего здесь не сделает, но так было спокойнее.

Зеленоватое мерцание вокруг них сделалось ярче, короткие росчерки изумрудных лучей плели стремительно сгущающуюся паутину вокруг чародейки и воительницы; их словно заключало в плотный кокон.

На валькирию внезапно накатила волна паники. А что, если их вот сейчас заключат в зелёный кристалл, как тех горожан, на её глазах обращённых в тончайшую пыль?

– Если б они хотели, то уже бы сделали это. – Сигрлинн поняла её без слов.

– Да, кирия. – Райна опустила голову, стыдясь недостойной слабости.

Меж тем кокон закрылся, сделавшись совершенно непроницаемым.

– И как же мы поймём, что?..

– Поймём, – заверила её Сигрлинн. – Ощутим сразу же. Эманации Хаоса подделать невозможно.

– Они могут повторить барьер Творца? – не могла поверить воительница.

Чародейка тихонько засмеялась и сразу же болезненно скривилась.

– Они и есть барьер, храбрая Райна.

– То есть как? – опешила валькирия.

– Они часть его, – повторила спутница Хедина. – Понимаю, это… с трудом укладывается в голове. Но это так. Мне самой потребовалось побывать у них в плену, чтобы впервые заподозрить, что отпорная стена вокруг Упорядоченного – это не просто некий магический барьер; но только сейчас всё встало на свои места.

– Погоди, кирия, – взмолилась Райна. – Как так? Они часть барьера? Или барьер часть их? Или они именно что составляют барьер?

– До конца не знаю, – покачала головой чародейка. – Но подозреваю, что и то, и другое, и третье. Часть Дальних есть барьер. А часть Дальних действует отдельно от него. Это, конечно, нуждается в строгих доказательствах; но ощущение у меня сейчас именно такое.

Их кристаллическая тюрьма дрогнула и поплыла. Волны силы бились в её стены, раскачивая всё сильнее и сильнее. Райна всей кожей вдруг ощутила дыхание надвинувшегося Хаоса, чёрный жар, беспощадный, от которого плоть будет слезать с костей.

– Близко… – сквозь зубы процедила Сигрлинн. Виски и лоб покрылись капельками пота; пусть её плоть – «лишь комбинация заклинаний», но эта комбинация слишком уж до мелочей воспроизводила все человеческие реакции.

– Барьер… открывается…

Но это Райна ощутила уже и сама.

Ужас. Страх, какого она не испытывала никогда доселе, нигде, ни в одной битве. Всё, всё оставалось позади, и даже сама жизнь. Она повисла над бездонным колодцем, что стягивался где-то там, в невообразимой дали, к исчезающе малой точке; и точка эта разом и была, и не была. Она словно то появлялась в сущем, то исчезала; и невозможно было сказать, есть она вот прямо сейчас или нет.

Эманации Хаоса хлынули со всех сторон. Жар, нестерпимый и тёмный; война всего со всем, всё обращалось против всего, одна и та же вещь находилась разом в двух местах, и в одном месте пребывало больше, чем одна сущность.

Райна ощутила, что стремительно скатывается к безумию. Разом хотелось и рыдать, и хохотать. Выкрикивать проклятия и молиться. Броситься на свой собственный меч, чтобы только прекратилась эта му́ка; потому что в глубине колодца появилось нечто напоминающее лик, жуткий и слепой, с распахнутым провалом глотки и рядами острых зубов – её воображение тщилось нарисовать хоть что-то, что можно пронзить, например, мечом.

Лорды Хаоса не имеют формы. У них нет дворцов и слуг, нет армий. Они и есть, и их нет. Они в ложной пустоте, появляются и исчезают. Они – исполинские сущности, протянувшиеся на расстояния, непредставимые даже для неё, Древней. Они соударяются и расходятся, пространства и времена скрещиваются, порождая немыслимые, невероятные катастрофы, с лёгкостью уничтожая всё, что есть и чего нет, – и тотчас творя на этом месте новое просто потому, что такова единственная форма существования Хаоса.

– А-а-ах! – Она стиснула виски. Казалось, все внутренности её сейчас закипят, кожа лопнет, зелёная скорлупа расколется, и она сама сделается тварью Хаоса – вечно голодной, вечно сытой, ленивой и яростной, пожирающей и возрождающей в одно и то же время.

Она была всем. Матерью мирам и Смертью им же. Созданием без формы, места, для которого время разом и шло, и стояло, причём шло и туда, и обратно. К её услугам было больше чем три измерения. Бесконечное множество, если быть точным. И на миг ей показалось, что она даже может это понять, может даже представить.

Чёрные солнца светили ей в лицо, в затылок, светили справа и слева, сверху и снизу, ей казалось, что кристалл вокруг растворяется, тает, словно сталь в горне; раскрывается бездна, но одновременно и схлопывается, сжимая так, что не шелохнёшься, потому что нет и малейшего пространства – оно просто исчезло вместе со временем.

Рядом с ней тяжко застонала Сигрлинн, и, обернувшись, валькирия увидела, как чародейка тает, как чёрное пламя Хаоса смывает с неё человеческий облик, как разваливаются и распадаются чары, и на месте стройной волшебницы возникает нечто, возмущение в сущем, Великий Предел, каковой и есть суть Истинных Магов, если верить словам отца.

– Сиг… – выдавила она, но той уже было нечем ответить.

Она ведь сама – сродни Хаосу, смятенно подумала Райна. Мы все – Хаос, просто сами не знаем. Почему мы с ним боремся? Что за бессмыслица?..

Хаос – это есть и бессмыслица, и смысл, всё вместе. Всё вместе, всё!

Её рассудок распадался, подобно телу Сигрлинн. Ужас брал верх, она больше не могла, её больше не было – ничего не было, – время сворачивалось в петлю…

Она кричала, а может, молчала. Может, билась о стены кокона, а может, просто упала или, наоборот, воспарила. Всё утратило значение и смысл.

Может, на миг. А может, и навсегда.

* * *

В прошлой жизни он был Хедином Познавшим Тьму. Истинным Магом, Новым Богом, у которого не было ни родителей, ни родных, за исключением Поколения таких же, как он, пришедших из ниоткуда, возникших волей самого Упорядоченного.

Он делал, что до́лжно, но и то, что будет, не отпускал на самотёк. Вместе с Ракотом они хранили Упорядоченное до того мига, пока в Асгарде Возрождённом не забил Четвёртый Источник и не рухнула система, сдерживавшая Неназываемого; система, с таким трудом и тщанием ими выстроенная.

А потом он шагнул в бездну, неутомимо, неостановимо пожиравшую ткань Упорядоченного, ибо это был единственный путь восстановить баланс.

Его двойник остался дома. С Сигрлинн, с братом Ракотом. Со вселенной, которую по-прежнему надо хранить.

Он не знал, как это может быть. В один момент он, Хедин, был един; а в следующий бездна сотворила его точную копию.

Между ними сохранялось что-то вроде связи, нити, протянувшейся через невообразимые пределы, где, наверное, сущее совершенно не похоже на знакомое Междумирье. Очень-очень тонкой, по которой не передашь слова или советы; просто ощущение, что на другом конце – не пустота.

Ему ещё предстояло понять, где он сам и что дальше. Однако слабое изменение в… пожалуй, в звучании пространства вокруг он ощутил.

Слабое возмущение, докатившееся через Хаос и всё остальное.

Возмущение, которое он безошибочно бы определил везде и всюду.

Хаос коснулся Сигрлинн.

* * *

Райна распадалась. Тысячи раз умирала и столько же раз воскресала. Прожила мириад жизней, от рождения до кончины – смертной, бессмертной, мужчиной, женщиной, ребёнком, человеком, чудовищем, зверем. Меняла облики и тела, меняла души. Что вокруг неё было настоящим, а что – нет, она не знала. Всё – и ничего. Ничто – и всё.

Она уже не помнила, как оказалась здесь, как долго пребывает и сколько это ещё продлится. Чёрный жар Хаоса выжигал память, и лишь изначальная искра, искра Пламени Неуничтожимого, дыхания Творца, по-прежнему упрямо сопротивлялась этому натиску.

Она забыла, кто сейчас рядом с ней и был ли вообще этот «кто-то».

Где-то рядом, за истончающейся скорлупой зелёного кристалла, сквозь чёрные бушующие океаны плыла исполинская глобула, живая капля обитаемой Вселенной. Райна была разом сотней, нет, тысячей, нет, миллионом личностей и сущностей, находившихся в её пределах; и она видела, ощущала, воспринимала – единое Упорядоченное единым быть перестало.

Оно разделилось на три части – одну колоссальную и две крохотных, почти невидимых рядом с нею. Райна поняла, что это так, только потому, что личности её были во всех трёх частях разом.

Три части, рассечённые словно неведомым мечом.

Ей показалось, что это ужасно смешно.

* * *

Хаос коснулся Сигрлинн и Хедина-второго (или первого?), Хедина-в-Бездне Неназываемого скорчило жестокой болью. Он не имел физического тела, вместо него – кокон из крошечных частичек Пламени Неуничтожимого, частичек душ, поглощённых Неназываемым и сейчас собравшихся вокруг него. Они защищали его, и он сам защищал их.

Тьма вокруг ждала, пытаясь говорить с ним множеством голосов разом. Его падение почти остановилось, он перестал ощущать Неназываемого; сингулярность, точка, в которой всё сосредоточено, была совсем рядом и в то же время – недостижима. Время выделывало удивительные фокусы здесь, в бездне вечно голодного чудовища, то неслось вскачь, то почти замирало.

Предстояло сделать последний шаг, однако Новый Бог понятия не имел, чем это закончится. Может, катастрофой ещё худшей, чем уже случилась; сколько миров и душ рухнуло в бездну, прежде чем он восстановил хоть какое-то подобие баланса?

Однако ждать и мешкать смысла не имело. Уж раз он остался здесь…

Познавшему Тьму казалось, что он вытягивает руку, хотя на самом деле никаких рук у него сейчас не было. Было облако душ, тех, кто не удержался на краю бездны, кто заплатил самую высокую цену, какую только способны заплатить смертные; и это сделало их – иными.

Выше, чем он, в чём-то неуловимом, в той высокой доблести, что позволяет человеку презреть саму смерть, бросить ей вызов и победить.

Нечто, недоступное даже богу.

– Что ты делаешь здесь? – воззвал Хедин. Беззвучно, одной мыслью, распространявшейся, словно свет, тепло или сила земной тяги. – Уйдём отсюда. Уйдём, я покажу дорогу.

Ещё мгновение назад он не знал, куда она может вести; Сигрлинн указала путь.

Во имя всего светлого и святого, как она очутилась в Хаосе?!

Как он до неё добрался?!

Познавший Тьму потянулся всем существом вперёд, к загадочной сингулярности, к сути, смыслу Неназываемого. Закованный в броню из Пламени Неуничтожимого, Пламени, которое не смогла поглотить даже вечно голодная и всё разрушающая пропасть.

Он ощутил касание, словно холодная волна сурового северного океана заплескалась вокруг ног, стремительно поднимаясь всё выше и выше, до пояса, по грудь, по шею…

Его захлёстывало, но он упрямо вгонял себя всё глубже и глубже, зная, что это – единственный путь туда, к Сигрлинн.

Оставшийся в Упорядоченном двойник ей уже не поможет.

* * *

Райна не помнила ни как всё кончилось, ни что она ощущала в те мгновения. Мир растаял в яростном чёрном сиянии и возродился вновь – в уже знакомом покое, так напоминавшем Асгард; хозяева, наверное, старались ей угодить.

Она была одна. Волшебница Сигрлинн куда-то исчезла.

– Х… хозяева! – хрипло выдавила валькирия. Она лежала на груде шкур, рядом на лавке стоял надтреснутый глиняный кувшин с водой и столь же непредставительная тарелка с краюхой хлеба.

Хлеб, правда, был свежий.

– Эй! Кто-нибудь?

Райну мучили разом и жажда, и голод, голова кружилась, руки тряслись. Она недоверчиво взглянула на собственные ладони – под чёрным жаром Хаоса, казалось ей, должны были остаться одни обугленные кости.

Нет, всё в порядке. Никаких следов, тем более ожогов.

Только пить очень хочется.

И – где чародейка?!

– Хозяева!

Дверь наконец распахнулась, однако на пороге никто не появился; валькирия ощутила присутствие Дальних – они не сочли нужным принять видимый облик.

«Валькирия. Мы показали тебе, что можем и впрямь даровать тебе свободу от этого мира».

Да уж, подумала Райна. Показали, это верно.

– Где моя спутница? Где волшебница Сигрлинн?

«Валькирия. Согласна ли ты теперь выполнить наше условие?»

– Где Сигрлинн? – повторила Райна, давя готовую вот-вот прорваться панику. – Она была ранена! Ей нужна…

«Волшебница Сигрлинн не должна тебя волновать. Согласна ли ты нам помочь?»

Ясно, что её не выпустят. Это их домен, сердце их владений. Она понятия не имеет, куда отсюда бежать – если отсюда вообще можно бежать.

– Я помогу, – нехотя проговорила она. – У меня нет выбора.

«Мы рады. Теперь слушай же…»

– Как я могу быть уверена, что вы сдержите слово?

«Какого залога тебе будет достаточно?»

– Не знаю. Вы такие могущественные, что… – Она махнула рукой. – Никакого залога с вами не будет достаточно. Если вы не захотите исполнять обещанное, вы просто не исполните, и я ничего не смогу с вами сделать. Я даже не знаю, можно ли убить кого-то из вас!..

«Это знание ничего не изменит в твоём положении. Никакой воин, даже бог, не может один сражаться с целой вселенной. Ты рассуждаешь разумно, валькирия, когда говоришь, что всё упирается в желание или нежелание поступить честно. Однако это в наших интересах, ибо гораздо проще будет дать тебе уйти, нежели сталкиваться с… риском нарастания дальнейших отклонений от идеала на последней, решающей стадии нашего Предназначения».

– Хорошо, – вздохнула воительница, кое-как приподнимаясь. Пить хотелось смертельно, но выказывать собственную жажду было негоже. Они не увидят её слабость. – Говорите, что делать.

Глава 4

Адата Гелерра; королева Вейде

Обратная дорога в замок прошла безо всяких происшествий, можно даже сказать, что Гелерра заскучала. Аколиты Кора Двейна так и сгинули все до единого, и никто из троицы магов не явил беспокойства об их судьбе; сама адата, понятное дело, не спрашивала тоже.

Кор Двейн был радостно возбуждён, говорил много, быстро, с апломбом, размахивая руками, словно ярмарочный зазывала. Скьёльд отмалчивался, Соллей, в общем, соглашалась с Кором, но казалась куда сдержаннее.

А сам Двейн уже нёсся на всех парусах, толкуя что-то о «великом кольце всех смертных чародеев», которое якобы «навсегда изгонит Неназываемого из нашей вселенной».

Он повторялся, возвращаясь к одному и тому же; глаза его горели нездоровым, лихорадочным огнём.

– Брат Кор, – наконец проговорил Скьёльд. – Не кажется ли тебе, что ты делишь шкуру, так сказать, неубитого дракона?

– Дракона? – подняла бровь Соллей. – Не слишком-то удачное сравнение, если учесть нашего гостя.

– Верно, прости, сестра, – дёрнул щекой Скьёльд. – Беру слова насчёт дракона обратно. Но сути это не меняет. Не рано ли ты стал праздновать, брат? Боги Хедин с Ракотом…

– Устранены из Упорядоченного, – расхохотался Кор, запрокидывая голову. – Остались только их слуги. С ними, признаю, придётся повозиться – хотя я бы предпочёл, конечно, решить дело миром. Досточтимая Гелерра может оказать бесценную помощь.

– Я? – словно очнулась адата. Перед её глазами по-прежнему стояла последняя сцена битвы – распростёртое на хрустальных плитах, на играющих радужных красках тело Матфея Исидорти и исчезающий силуэт женщины – Тени, как её назвала Соллей.

– Да, славная Гелерра, – энергично кивнул волшебник. – Боги Хедин и Ракот нас больше не побеспокоят; их слугам совершенно не за что сражаться. Там немало храбрых и умелых воинов, искусных чародеев – тебе это ведомо лучше, чем мне. Помоги нам найти с ними общий язык, объясни, что настала новая эра – эра мира.

– Боги Хедин и Ракот… «нас больше не побеспокоят»? – пролепетала Гелерра.

– Разумеется, – усмехнулся Кор Двейн. – Нет, не думай, достойная адата, – их никто не убивал. К убийству мы прибегаем, как ты видела, лишь в случае крайней необходимости и с большим нежеланием. Смерть ученика Исидорти я буду долго оплакивать – бессмысленная и горестная потеря. Так вот, можно сказать, что Хедин Познавший Тьму с Ракотом Восставшим просто сложили полномочия и удалились в изгнание. Они живы, не сомневайся. Просто здесь, где мы, их больше не будет. Упорядоченному не нужны никакие боги, ни злые, ни добрые, ни, тем более, «никакие».

– Думаю, брат, Гелерра это уже запомнила, – подала голос Соллей. – Скажи лучше, а о наших… э-э-э… нанимателях ты подумал? И о, гм, бывших союзниках? Они-то, полагаю, сейчас далеко не в восторге.

– Конечно, – пожал плечами чародей. – Благодаря тебе, сестра, договор с ними исполнен в точности. Они получили что хотели. Свой собственный домен, без Хедина, Ракота, Орлангура или же Демогоргона. – Он хихикнул. – Соглашение исполнено до последней буквы в нём, до последней точки. Беспокоиться совершенно не о чем. Осталось лишь решить проблему Неназываемого.

– Ну да, а бывшие союзники, сиречь Дальние? – напомнил Скьёльд. – Едва ли они будут довольны, что мы так воспользовались их, гм, содействием. Ведь изначально мы с ними собирались…

– Об этом, – приятно улыбнувшись, перебил его Двейн, – мы поговорим чуть позже. Не стоит утомлять слух нашей дорогой Гелерры скучными маготеоретическими и маготехническими подробностями.

– Я ничего не выдам, – покраснела адата.

– Конечно, храбрая Гелерра. Но это и впрямь очень сложный магический процесс. Если хочешь, приходи на наш совет, всё услышишь сама. А пока что, как доберёмся, надо вылечить дракона. Надеюсь, сестра Соллей, надеюсь, брат Скьёльд, ваши чары крепки и удержатся – а то неловко выйдет. Проснётся уважаемый Сфайрат, а вокруг – никого. Невежливо-то как!..

– Логично, – пробормотал Скьёльд.

– Главное, – продолжал вещать Кор Двейн, – это проверить соответствие всех величин заданному. Убедиться, что все… отклонения в пределах нами предусмотренного. А после этого мы уже сможем высказать Орлу и Дракону всё, что… что мы уже решили сказать.

– Да, – улыбнулась Соллей. – Только помните, дорогие братцы, – это моё! Никому не отдам! И начну с Дракона. Он любознателен, ему будет интересно.

Гелерра слушала этот малопонятный разговор, и в груди у неё всё холодело. Где она очутилась? Что учинила эта троица? И что будет теперь?

– Ну и про Тень забывать тоже нельзя, – напомнил Скьёльд.

– Никуда наша Царица не денется, – махнула рукой Соллей. – Поверь мне, мы с ней, как-никак, э-э-э, одного пола. За любовника она постарается отомстить.

– А я вот в этом сомневаюсь, – заявил лысый чародей. – Я так скажу – она уже где-то на самом дальнем краю Упорядоченного, обустраивает себе какой-нибудь мирок, будет очередной Тёмной Королевой или там Владычицей, если ей больше нравится.

– Новые Маги так ничего себе и не обустроили, – заметила Соллей. – Болтались, как…

– Как цветок в проруби, – хохотнул Скьёльд. – Так говаривали в моём мире.

– Именно, – резко перебил Кор Двейн. – Болтались, бездельничали, предавались разврату, кровавым игрищам – и ничего не делали. Проклятье, они даже на тёмных властелинов не сподобились!

– Не бросили вызов Новым Богам…

– Ну, не совсем так, насколько я помню, бросали, и не один раз, правда, всё больше исподтишка, прячась за спину легковерных адептов, – поправил сестру Скьёльд.

– Тебе виднее, брат, ты у нас за ними следил. – Волшебница вскинула руки в шутливом «сдаюсь!». – Может, и пытались, да как-то не слишком ретиво. Больше развлекались, если ты меня спросишь.

– Никуда она не денется, – бросил Двейн. – Не о том вы, друзья мои, думаете. Совсем не о том…

…Дорога через Межреальность вся прошла вот в таких вот разговорах.

Гелерра ни о чём не спрашивала, удовольствовавшись ролью молчаливой слушательницы. Порой она ловила на себе короткие и быстрые взгляды Соллей, но старательно делала вид, что не замечает.

Адата пребывала в смущении и растерянности. Богов Хедина и Ракота нет? Куда ж они делись? Владыка Ракот – он ведь был возле Обетованного? И тоже исчез? Не погиб, но… куда-то делся? Как? Куда? Почему?

Когда они добрались до замка, скалы, на которой он парил прежде, больше не было, от неё осталась только верхушка, словно срезанная огромным ножом. Стены и башни выглядели по-прежнему, а вот всё остальное бесследно сгинуло.

Гелерра удивлённо оглянулась на Двейна и остальных, однако они вовсе не казались обескураженными или хотя бы удивлёнными.

– А неплохо выдержал, – самодовольно бросил Кор.

– Вполне, – согласился Скьёльд.

У ворот их встречали – слуги и аколиты, число коих, на взгляд Гелерры, весьма и весьма поубавилось.

Ишь, как бросились-то. На ухо шепчут, на неё, адату, косятся.

Она скрестила руки на груди, заворачиваясь в крылья.

– Идём, – услыхала она негромкий, с оттенком лёгкой усмешки голос Соллей. – Дракон наш, думаю, уже заждался.

…Заждавшийся дракон мирно дремал в своём бассейне, похрапывал, выпуская из ноздрей струйки дыма. Правда, его самого было едва видно – Сфайрат зарос настоящим лесом.

Раскрылись широкие листья кувшинок, масса корней – светлых и тёмных, толстых и тонких – оплела бронированную тушу; под сплошным покровом растительности скрылись раны. Воздух был плотен, с особенным острым запахом, от которого голова у Гелерры закружилась, и полезли такие мысли, что она не выдержала – зарделась.

Нет, подобные мысли посещали её и раньше, когда она служила богу Хедину; когда ей казалось, что он дарит её особым своим вниманием, пока не поняла, насколько ошибается. Но бог Хедин был всегда так… далеко, даже когда шагал с ней рядом. А вот дракон, которого она совершенно не знает, которого, можно сказать, «только что увидела» – он другой. Это точно.

Интересно, какие крылья унаследуют их дети? Её белые – или его чёрные? Или, скажем, девочки будут как она, с пёрышками, а мальчики – с несокрушимой гагатовой бронёй?

Мысль эта так её захватила, что Соллей пришлось слегка дёрнуть её за руку.

– Гелерра, – волшебница улыбалась, в глазах играли смешинки, – тебе нужно будет мне помочь. Пока Кор со Скьёльдом занимаются своим.

Адата густо покраснела, даже прикусила губу от стыда.

– Конечно, досточтимая. Что нужно сделать?..

Сделать потребовалось многое. Нужно было убирать отдавшие все силы и засохшие стебли; подрезать, направлять, подвязывать, удобрять и подкармливать. Потом Соллей возвела глаза к потолку, пробормотала что-то вроде «как там брат это делал?» – и осторожно выпустила на волю чары.

По опутавшим Сфайрата вьюнам прошла короткая дрожь; словно змеи, они задвигались, проникая глубже в рану, да так, что дракон вдруг дёрнулся.

– Ой. – Соллей тоже прикусила губу. – Нет, надо Скьёльда звать. Это его епархия. Сейчас, я сейчас. – И она почти вылетела за дверь.

Гелерра осталась одна. Нет, у неё не опустились руки, и она не застыла, уставившись на Дракона широко раскрытыми глазами. Она как-никак свободная адата, она командовала такими воителями, от которых даже этот великолепный Дракон хорошо, если успел бы убраться живым, с подпалённым только хвостом. Она продолжала работать – большие ножницы так и мелькали. Живые, полные сил стебли быстро занимали место срезанных, на глазах раскрывали молодые листья, пускали белые тонкие корни, проникавшие в глубь раны.

И сама рана изменилась: ушла чернота, исчезла тяжкая вонь, запах заражения. Дракон явно выздоравливал, хотя до полного заживления было ещё далеко – краям предстояло сойтись, чешуе – отрасти снова.

– С тобой всё будет хорошо, – шепнула адата. Дракон шевельнулся во сне, словно услыхав.

Гелерра осторожно опустилась ему на мощную спину, ловко балансируя среди острых шипов, протянувшихся вдоль всего хребта. Присела, поджимая ноги, коснулась ладонью чёрной чешуи – из-под драконьей брони шло приятное тепло.

Ой-ой, подумала она, чувствуя, что тает, словно свечка. Т-так нельзя! Что ж это я? Что ж это?..

…Но тепло было таким всепроникающим, обнимающим её всю, что шевелиться просто не хотелось. И она не шевелилась, пока сверху не спустился Скьёльд вместе с Соллей.

Бритоголовый маг деловито потёр руки и взялся за дело – для начала согнав пригревшуюся адату с драконьей спины и велев ей «распутывать корешки, вот у этих, видишь – lilium medicinae?».

Пришлось лезть по пояс в воду, хорошо ещё, тёплую, правда, полную не то корней, извивающихся, словно змеи, не то змей, растущих, словно корни.

Скьёльд долго разглядывал раны Дракона, хмурился, хмыкал, тёр подбородок, как будто не всё шло так, как должно.

– Крепко его зацепило, – наконец проговорил чародей. – Признаться, я думал, что, когда вернёмся… а у него даже рубцевание не произошло. Медленно заживает, очень медленно.

Гелерра не имела ничего против.

Уходила от дракона она нехотя, но уйти всё-таки пришлось, потому что господин Кор Двейн почтительно звал её присоединиться к совету.

Зала совета была бы под стать самому Хедину. Округлая, с малахитовыми колоннами, серебряными инкрустациями и причудливыми растениями в крупных кадках. За арчатыми окнами светило ласковое солнце, и всё тут прямо-таки дышало… победой.

Да, победой.

У круглого стола стояло четыре одинаковых кресла с высокими резными спинками; и на них красовался странный герб – восьмиконечная звезда, в середине которой плотно зажмуренное око.

– Садись, садись, достойная адата, – чуть усмехнулась Соллей, понимающе улыбаясь. – Братец Кор заставит нас чуть-чуть подождать, обожает подчёркивать, кто всё это измыслил. Ну да мы не обижаемся, каждый имеет право на маленькие слабости.

Кор Двейн и в самом деле чуть-чуть опоздал. Разумеется, в залу он почти влетел, разумеется, извинившись за задержку. Встал у своего кресла, оглядел всех торжествующе:

– Брат, сестра, достойная адата. Я просил вас прийти со всем поспешанием, потому что…

– Потому что мы победили, но сделать предстоит куда больше, – рассмеялась Соллей, скрещивая руки на груди.

– Э-э, гм, – слегка растерялся Двейн. – Собственно говоря, это именно так. И потому…

– И потому надо решить, что с Дальними и что с Третьей Силой? – подхватил Скьёльд.

– Вообще-то мы это давно уже решили, не так ли, брат? – Соллей продолжала улыбаться. – Давно, задолго до того, как всё началось?

– О, несомненно, – энергично кивнул Кор. Картинно провёл ладонью, приглаживая волосы. – Но тогда мы не были знакомы с достойной адатой Гелеррой. И у нас не было залога Дальних. – Он высоко поднял руку, в пальцах блеснул изумрудный кристалл. – А это значит, что путь наш может оказаться куда проще и короче. Да и с меньшими потерями. – Он взглянул на гарпию. – И всё благодаря тебе, высокочтимая.

Гелерра опустила голову.

– Мне, право, неловко, господин Двейн…

– Без господинов, просто Кор, – нетерпеливо оборвал её чародей. – Итак, друзья мои, что нам осталось сделать?

– Да сущую ерунду, если разобраться, – пожал плечами Скьёльд. – Справиться с Дальними. Убедиться, что Третья Сила не станет вмешиваться в наше правление. Покончить с Неназываемым – а для этого собрать всех чародеев вселенной в великое кольцо. Ну и утихомирить Спасителя, чтобы не лопал слишком уж много и слишком быстро. Пустяки, в общем, не стоящие внимания. Заканчивай говорильню, брат, я проголодался, если честно. Ах, да, ещё надо набрать новой челяди и аколитов. После визита бога Хедина их изрядно поубавилось.

– Я поддерживаю насчёт «проголодался», – заметила и Соллей. – Неплохо бы и пообедать.

– Экие вы, однако! – шутливо надулся Кор Двейн. – Не желаете внимать моим великолепным, тщательно разработанным планам!..

– Мы им внимали, не так ли?

– Да. Но смех смехом, а Дальние, я так понимаю, сейчас ощущают весьма сильное… гм, раздражение.

– И они непременно явятся, чтобы поквитаться, – кивнул Скьёльд.

– Мы воспользовались их знанием, только совсем не так, как они планировали, – ухмыльнулся Кор Двейн. – И теперь я думаю, что благодаря доставленному адатой артефакту мы можем этого и не ждать; надо ударить самим!

– Зачем?

– Затем, сестра, – улыбка сбежала с лица Кора Двейна, – что с Неназываемым творится что-то крайне странное. Я лишь бегло взглянул на показания, но это… совершенно не имеет прецедентов.

Бритоголовый чародей и волшебница переглянулись.

– Этого… не было в планах? – осторожно кашлянул Скьёльд.

– Нет. И потому я предлагаю разделиться. Я займусь Неназываемым. Надо понять, что происходит и сколько он ещё пребудет более-менее статичным. А вы втроём займитесь Дальними. Артефакт, как я убедился, способен показать дорогу…

– Дорогу? И только? – подняла бровь Соллей.

– Нет, не только. Это – модель им доступного; зародыш того, что должно случиться. Думаю, этот кристалл должны были доставить в некое место, куда иначе Дальние попасть не могли…

– Прости, достойный Кор Двейн, – осторожно проговорила Гелерра. – Однако я доставила этот кристалл богу Хедину, в самое сердце его владений, но ничего не произошло.

Чародея это ничуть не смутило.

– Конечно. У Дальних всё должно срабатывать строго в определённое время. Бог Хедин получил артефакт, обследовал, очевидно, не нашёл в нём ничего интересного или опасного; кристалл просто пылился у него не полке. Но в нужный момент… – закончил он со значением.

– Тогда, брат, скажи всё толком, – потребовал Скьёльд. – Что мы должны сделать?

Кор Двейн сделал паузу.

– Проверить их мельницы, – проговорил он вполголоса.

– О! – Соллей подняла палец. – Мельницы?

– Да. Судя по вибрациям – они работают впятеро, вдесятеро, в сто раз быстрее обычного. Я поставил этот кристалл вместо наших поделок, и вся моя машинерия чуть не разлетелась вдребезги.

Скьёльд и Соллей переглянулись.

– Поэтому, – сказал Кор Двейн, – быть может, нам придётся найти несколько иное применение тем восьми камешкам, получившимся из Новых Магов.

* * *

На сей раз в дорогу они отправились втроём, их никто не сопровождал; Скьёльд и Соллей были молчаливы и озабочены.

– Чем я смогу помочь? – Перед ними открывалась Межреальность, и бритоголовый маг быстро, но чётко чертил прямо перед собой руну за руной, открывая прямой путь и не думая о секретности. – Я не чародейка, как вы. Вернее, немного чародейка, но…

Больше всего Гелерре хотелось сейчас оказаться в замке, в тёплом, жарком исцелительном покое, где по-прежнему дремал Сфайрат.

– Постой, братец, – протянула руку Соллей. – Погоди. Кажется, у нас гости.

– Гости? – нахмурился тот.

– Наш замок, кажется, всем прямо-таки покоя не даёт, – волшебница зло цедила сквозь зубы. – Ходко идут…

…Гелерра видела, как они выныривали из мглы Междумирья, ряды стройных воинов в серебряном и зелёном; эльфы.

А над ними парил, широко расправив крылья, огромный иссиня-чёрный ворон.

Соллей с шипением выдохнула сквозь стиснутые зубы. Скьёльд оскалился, сжал кулаки.

– Кажется, сестрица, – он повёл плечами, – никуда мы не отправимся. Дальним придётся подождать.

Гелерра вгляделась в чудовищную птицу. За ней тянулся шлейф силы, которую даже не слишком пытались скрыть.

– Дальние подождут, – кивнула и Соллей.

– Пусть они начнут, ударим в спины, адата! Отвлеки на себя вот этого… это… словом, этого ворона, хотя бы ненадолго! Раз сюда пригнали эльфов, живое пока что мясо, значит, какие-то правила ещё действуют. Иначе бы их здесь не было.

Ворон. Гелерра вглядывалась в мерно и редко взмахивающие чёрные крылья. Да, великие сила и мощь, режут, режут стонущее Междумирье, и оно испуганно раздаётся в стороны.

Отряды эльфов не мешкали. Разворачивались в боевой порядок, двигаясь к бездне, что окружала замок; её они словно бы не замечали, её как будто и не было. Соллей и Скьёльд переглянулись.

– Неужто сам пожаловал? – вполголоса проронила чародейка.

– Сам? Нет. Пока ещё нет. Аватара, как я понимаю. Хотя…

– Смотри, пустота закрывается!..

Межреальность вокруг крепости трёх чародеев стремительно менялась. Из ничего возникала огнистая твердь, словно форму заполнял расплавленный металл. Алое и золотое сияние смешивалось, омывало стены и башни, словно волны; и внутри уже почти не оставалось аколитов, чтобы давать правильный бой.

Нет, кто-то ещё был, заметила Гелерра. На стенах замелькали человеческие и звериные фигурки; Кор Двейн не оставался слеп и глух к творящемуся возле его крепости.

Эльфы явились «в силах тяжких»; ползли осадные орудия, влекомые шерстистыми мастодонтами; маршировалапехота, лучники, щитоносцы, копейщики – во множестве; на взгляд Гелерры, Перворождённых тут собралось самое меньшее тысяч десять, если не двенадцать.

– Вран… – проворчал тем временем Скьёльд, поддёргивая рукава. Драконы на его бритом черепе внезапно ожили, извиваясь и щёлкая вытатуированными пастями. – Почему Вран? Отчего Вран? Точно ли аватара того, на кого мы думаем? И что он тут собрался делать?

– Если того, на кого думаем, то, кажется, он решил всё сделать сам, – откликнулась Соллей.

– А ельфики эти ему зачем тогда?

– Брось, – поморщилась чародейка. – Он ведь руки сам не марает.

Вран вновь пронёсся над изготовившимися к бою рядами Перворождённых. Хрипло каркнул, словно отдавая команду, и голос его разнёсся далеко окрест; в карканье его слышались непреклонная воля и приказ.

– Отвлеки его, адата, – тяжело проговорила Соллей. – Отвлеки, прошу тебя. Потому что эти явились сюда «покончить со злом», и разбираться они не будут, что там за дракон спит в нижних залах…

Гелерра закусила губу.

Тем, кто служил богу Хедину (пусть и оказавшемуся недостойным их службы), не привыкать биться против самых невообразимых врагов. Вран? Пусть будет вран.

– Аватара могущественная. – Скьёльд, прищурившись, глядел на жуткую птицу.

– Отвлеки его, Гелерра, – вновь повторила волшебница, глядя на гарпию чуть ли не с мольбой.

– Не сомневайся, – коротко ответила адата. – Скажите только когда.

– Сейчас. Немедля.

– Быть может, лучше дождаться, чтобы Кор начал в замке? – усомнился Скьёльд.

– Нет. – Соллей не отрываясь глядела на парящую вдали огромную птицу. – Наоборот, нам надо начать, как только адата завладеет вниманием Врана.

Гелерра тряхнула головой, расправила белоснежные крылья, любовно погладила гладкие, блестящие маховые перья.

– Тогда до встречи, – буднично сказала она, взвиваясь прямо с места вверх, как умела.

Крылья развернулись, погнали её вперёд; присутствие Врана словно превратило окрестности крепости трёх магов в подобие обычного мира.

Адата ускоряла полёт, почерпывая силу в её бурном потоке, разлитом вокруг; неслась, словно по стремительной горной реке.

Ах, какая жалость, что дракон Сфайрат не видит её сейчас!.. Не видит, как трещит и едва не рвётся ткань Междумирья под ударами белых крыл; не видит, как белой молнией мчится в бой адата Гелерра, прямо на громадную, мрачную и страшную птицу, извращение самой благородной расы воронов!..

Она, свободная гарпия, идёт грудь в грудь с аватарой жуткой силы, которой опасался сам бог Хедин!..

Восторг сдавил ей горло, огромные глаза горели; она в эти мгновения была и в самом деле прекрасна.

Ворон не удостаивал её вниманием. Летел себе, кружил на почтительном отдалении от крепостных башен, к которым всё ближе и ближе подползали эльфийские осадные машины.

Гарпия набирала скорость, ощущая дивную лёгкость во всём теле – словно она падала, сложив крылья, из высокого поднебесья на едва заметную внизу спину добычи – жирного морского кита.

Стрелы. Ну, конечно, чем же ещё могут встретить её эти «ельфики», как выразился Скьёльд?..

На такой скорости куда им в меня попасть!..

Всё с той же дивной быстротой она закрутилась волчком, полёт её сделался неровным, рваным, её бросало то вверх, то вниз, мотало по сторонам, и белооперённые стрелы лишь свистнули где-то в отдалении; адате даже не пришлось их отводить заклинаниями.

Вран, кажется, соизволил-таки обратить на неё внимание; каркнул насмешливо и неспешно развернулся к ней.

Гелерра изогнулась, стремительно меняя курс, уходя в сторону, подальше от крепости, подальше от эльфов и, само собой, подальше от Скьёльда с Соллей. Ветер даже не свистел, он выл в ушах, обжигал привычные, казалось бы, ко всему щёки; не глядя, она бросила первое из заготовленных заклятий в сторону жуткой птицы; огненный шар, нестареющая классика, скользнул по плотной броне из чёрных перьев и распался облаком бессильных искр.

Вран насмешливо закаркал. Сильнее взмахнул крыльями, сокращая расстояние. Лети-лети, старайся, подальше отсюда, чудище!

Словно услыхав её мысли, Ворон каркнул вновь, и вновь насмешливо. Они оставили позади замок, окружённый эльфийским воинством, вокруг расстилалась Межреальность, и здесь мчаться было уже далеко не так способно; требовалось разом и лететь, и творить себе путь.

Вран настигал.

Гелерра вновь развернулась и на сей раз с её рук сорвалась великолепная ветвящаяся молния, слепящие белые сполохи заиграли на тёмных крылах ворона; и вновь тот стряхнул заклятие с себя, как ни в чём не бывало.

Однако он всё-таки летел за ней, а она уводила его дальше и дальше от крепости Кора Двейна.

…Неужели Вран попался на столь несложную уловку?.. Нет, огнешаром и молнией тут не обойдёшься. Белые крылья развернулись, упёрлись в то, что заменяло Междумирью воздух; гарпия крутнулась, зависая неподвижно и глядя на приближающееся чудовище.

Блестящий клюв приоткрылся.

– Кар-р!

– Получай! – выкрикнула она бешено, с ненавистью, какую не чаяла в себе найти.

Все они одинаковы, эти великие силы, все они хотят править, главенствовать, подавлять и мучить. Не так, так этак, не одним способом, так другим, но в основе своей – одно и то же.

Межреальность вокруг летящего Ворона взвихрилась, пошла чёрными трещинами, засверкала огнями. Гелерра не ровня иным магам, однако все среди служивших богу Хедину были чародеями в той или иной степени; и сейчас адата превзошла саму себя.

Он бы мною гордился, подумала она. Правда, не успела додумать, кем должен быть этот он.

Вран с размаху влетел в поднявшуюся на его пути сеть, сотканную из полыхающих огненных нитей, крылья его запутались, он закувыркался, отвесно падая вниз.

– Ка-ар! – раздалось яростное.

Гелерра тяжело дышала, последние чары потребовали от неё почти всего, что ещё оставалось.

– Давай-давай! – крикнула она через силу. – А то разлетался тут!..

Бессмыслица какая-то; собственно, требовалось только одно – чтобы Вран подольше был бы занят ею, а не Соллей со Скьёльдом или крепостью.

Внизу чудовищная птица билась в огненных сетях, а Гелерра как могла быстро громоздила поверх него новые и новые пласты, с корнем вырванные из Межреальности.

Это был почти её предел. По вискам тёк пот, смешавшийся с кровью, проступавшей из пор; она тратила себя слишком быстро, горела слишком жарко. Остановись, охолони! Вран не может вырваться, он спелёнут, он…

– Ка-а-ар! Хар-хар-ха-хар!

Он смеялся над ней. Смеялся, и красные глаза прожигали её из облака мрака, в которое обратились гладкие блестящие перья; взгляд Ворона словно говорил – бей ещё!

Гелерра ударила, раз, и другой, и третий, вспоминая всё, чему учил их бог Хедин; от злости даже силы откуда-то взялись. Если для того, чтобы ещё раз увидеть дракона Сфайрата, пусть даже и спящим, нужно истребить эту птицу…

Ворон смеялся. Взмахнул крылом, и огненная сеть лопнула, не сразу, не мгновенно, но лопнула, и адату словно хлестнули бичом. Она боролась, Врана придавливало тёмными плитами, опутывало пламенными вервиями – он не мог взлететь, но…

Гарпия Гелерра побывала в слишком многих боях, чтобы не понять, что творится.

Ворон не то чтобы играл в поддавки, но не пускал в ход всей своей силы. Может быть, окажись тут весь её полк с Арбазом, Креггером, Репахом, Аррисом, Ульвейном – всеми, с кем она привыкла биться плечо к плечу, с их причудливой и разнообразной магией, они бы и взяли верх. Но в одиночку? – нет.

Она сложила крылья, с привычной стремительностью падая к своему врагу. Красные глаза, а в глазах – по четыре зрачка в каждом.

Гелерра пошатнулась.

«Не останавливайся, – сказал негромкий, чуть хрипловатый голос в её сознании. – Атакуй. Нам должно сразиться. Кровь… нужно много крови».

– О чём ты… в-великий д-дух?

«Не дрожи, смелая адата. Ты знала, кто перед тобой, пусть и в облике аватара. Ты храбро билась. Не останавливайся. Нам предстоит много работы».

Чёрные крылья поднялись, разрывая сети.

Кровь бросилась Гелерре в голову.

Да, она была права, изначально права. И Кор Двейн прав, пусть из-за него и пострадали возвращённые пёрышки.

Богам, Духам и Силам не место в Упорядоченном. Смертные и бессмертные, мы для них просто игрушки, не имеющие ни счёта, ни ценности. Дитя бережёт любимую куколку, вырезанную заботливыми руками отца, её бережёт девушка, выходя замуж, она остаётся с новой матерью семейства и зачастую переходит маленькой дочке или даже внучке – но мы для богов никто и ничто.

Даже сейчас этот Ворон играет с нею, ему скучно, хочется борьбы и риска – борьбы не с нею, с каким-то неведомым врагом. А она – меньше, чем песчинка, случайно залетевшая в глаз.

Огненные стрелы срывались с пальцев гарпии, летели прямо в зрачки Врана.

– Ка-ар! – хрипло вскаркнул тот, уклоняясь и пытаясь вывернуться.

«Замершее надо привести в движение. Крови следует пролиться. Всё на свете имеет цену, и платить должны даже боги. Атакуй!»

Тяжело дыша, Гелерра повиновалась.

* * *

…Стены замка дрожали. Через затянутую огненным покрывалом пропасть двигались отряды эльфов, тягловые мастодонты волокли осадные башни, таран готов был ударить в створки ворот.

Шеренги лучников и щитоносцев двигались в строгом порядке, держа шаг. Это не их родной Вечный Лес, не Нарн и даже не раскидистые дубравы новой родины, где они были бы, наверное, непобедимы.

Вечная Королева Вейде зло кусала губы, глядя из-под руки на армию, подступавшую всё ближе к замку. С его башен и из его бойниц пока не вылетело ни единой стрелы, но не требовалось быть особо искусной чародейкой, чтобы ощутить мощь этого места. Его строили не дураки и не слабаки; работа мастера, не подмастерья.

А тут ещё Вран. Он ничего не обещал, кроме лишь одного – «я укажу путь». И в самом деле указал, но потом – ввязался в драку с крылатой девой, неслабой чародейкой; это чувствовалось в каждом из её заклинаний, эхом докатывавшихся до Вечной Королевы.

Почему он нам не помогает?! Почему он вообще не мог всё сделать сам, такой могущественный, почти всесильный?!

Королева скрипнула зубами; двое нобилей в пышной зелёно-чёрной броне, стоявших рядом с походным троном, едва не подскочили.

– Великая?..

– Ничего, – процедила она. – Передайте ещё раз – начинаем все разом, следом за мной!..

Слова были пусты и не нужны. Она десять раз повторила план сражения, обдумала каждую мелочь, добилась, чтобы все поняли. Сказанное сейчас только выдавало её страх, её неуверенность, её…

Ужас. Да, ужас. Перед Враном, легко нашедшим их в тихой лесной обители, когда и ничтожная доля её великих планов не успела воплотиться в жизнь.

Те, кто засел в этой крепости, молчат не просто так, видать, крепко в себе уверены…

Вейде представила, сколько тел останется под этими стенами, несмотря на все защитные чары, и у неё закружилась голова.

Будь ты проклят, Ворон. Будь ты проклят во веки веков! Кому мешали мои эльфы?! Я их спасла, я вывела их из ловушки, нарушила все законы, возродила, воскресила мёртвых; а ты явился и требуешь, чтобы они снова погибали ни за что!..

– Королева? – тревожно взглянул в ей в глаза один из стражей.

– Атакуем, – прорычала она, стискивая изукрашенный эфес. Ей не требуется глупая сталь, но, как известно, часть долга Королевы – выглядеть соответственно.

– Атакуем!.. Атакуем!.. – пронеслось над воинством.

Вейде зажмурилась. Она слишком хорошо представляла, что сейчас начнётся.

Над рядами наступающих засверкало нечто вроде призрачного купола, сотканного из мириадов золотых искорок. Послушно гнулась и текла, куда следует, податливая в руках Вейде сила; она сделает всё, что может, но…

Проклятый Вран!

Где тебя носит, почему ты исчез с поля боя?! Почему дал какой-то летучей курице увести себя прочь?!

Замок по-прежнему молчал, и от этого внутренности Вейде болезненно сжимались. Сейчас, сейчас, сейчас ответят… Вот взвились стрелы первого залпа, хорошо взвились, дружно, смертельный ливень взмыл, готовясь обрушиться на боевые парапеты крепости. Эльфийская владычица, наморщившись, быстро снимала незримые ошейники с заранее заготовленных чар, и через исчезнувшую бездну к стенам и рондолям замка поплыли зелёные крутящиеся вихри, словно буйный ветер, во гневе сорвавший молодую листву.

Да, там были листья, в этих вихрях, во множестве. Зелёные листья с острыми, как у клинков, краями – чары Вечной Королевы прокатились через промежутки в строе Перворождённых, выбрались из-под защиты прозрачного купола, оказались почти у самых стен…

Стрелы меж тем низринулись хищной стаей, врываясь в бойницы, цокая и высекая искры из старых камней, и там, где хотя бы одной удавалось вонзиться в щель меж гранитными блоками, там древки мигом пускали корни, разворачивались, превращаясь в молодые деревца, правда, растущие со страшной скоростью.

Стены крепости стремительно покрывались зеленью, а ответа всё не было и не было.

Стрелки вторично натянули луки, вихри свежей листвы врезались в неподатливые камни, и Вейде аж привстала на цыпочки – с безумной надеждой: может, они из этого замка вообще все уже сбежали?!

И тогда со стен ответили.

* * *

– Брат! – выкрикнула Соллей, вскидывая руку.

– Вижу! – прорычал Скьёльд. Драконы сорвались с его черепа, воспарили, мгновенно удлиняясь, обретая объём и плоть. Маг стремительно чертил перед собой знаки и символы, вспыхивавшие тонким огнём.

Соллей ничего не чертила. Ткань Междумирья дрожала перед ней, и сама она словно подёрнулась туманом, как будто выпадая из реальности.

С тыла на эльфийское войско покатилось нечто бесформенное, размытое, подёрнутое тьмой, словно волна непустой пустоты. Холодное, безжизненное, голодное, слепое.

И безжалостное.

Над стенами же крепости стремительно всходило новое солнце, огненный шар взмыл, описал дугу и ринулся вниз.

Огнешар?

Скьёльд понимающе ухмыльнулся, Соллей сощурилась.

Они-то знали, что́ кроется в этом шаре.

Крепостные стены тоже ожили. Башни повели могучими плечами, высвобождая мощные длани из-под каменной кладки. Стены становились их ногами; шатры – боевыми шлемами. Окутанные пылью, стражи замка брезгливо счищали с себя зелёную поросль Вейде; иные из деревец, успев вырасти достаточно, пытались выдернуть корни, скрыться, но поздно, слишком поздно.

* * *

Огненный шар рухнул вниз, разделяясь на десятки пламенных болидов; они ударялись о воздвигнутый Вейде щит, разбивались, окутывая всё рыже-чёрными облаками.

Вечная Королева обхватила обеими руками живот, сгибаясь пополам. Удары в барьер отзывались мучительной болью, в глазах темнело. Отпорные чары выдержали, но…

– Владычица! – За спиной Вечной Королевы вздымалась тёмная волна, волна абсолютной не-жизни. За ней смутно угадывались в потоке силы две неясные фигурки, но далеко, слишком далеко, не дотянуться; а вот они как-то смогли!

Вокруг Вейде, не дожидаясь команд, сбивались лучшие эльфы-чародеи; а сама правительница, стиснув зубы и сжав кулаки, с отчаянием глядела туда, где скрылся проклятый Ворон.

«Ты же привёл нас сюда, неужто только для того, чтобы мы все сгинули?!»

Ожившие стены крепости, грузно топая, надвинулись на шеренги штурмующих; вот протянулась каменная рука, гранитные пальцы сошлись на середине осадной башни и крепчайшие брёвна с наговорными скобами и заплотами затрещали, боевая площадка со стрелками провалилась внутрь; кто успевал – прыгал вниз, ломая ноги, а из сердцевины осадного строения неслись дикие крики тех, кого сейчас там давило и плющило.

Вейде ощущала смерть всех и каждого из её бойцов; многих она когда-то вывела из серых областей и вот теперь теряла снова.

– Назад! – завизжала она, потрясая кулаками. – Всё войско – назад! От волны – ставим живой клин!

Живой клин – единственное, чем они успели бы встретить накатывающуюся волну не-жизни.

Считаные разы это заклятие пускалось в дело, когда случались большие разупокаивания вблизи Вечного Леса, и кто знает, поможет ли сейчас?

Эльфы с чёткостью механических фигурок в водяных часах-клепсидре перестроились, и в самом деле образовав клин, остриём направленный в сторону тёмного фронта. Холодный ветер дунул в лица, рванул с плеч щегольские зелёные плащи; на остриях шлемов, на краях поножей и наручей засветились голубоватые огоньки; тьма стремительно сгущалась.

Вейде вдруг ощутила, как щёки становятся мокрыми. Текли злые слёзы, слёзы обиды и отчаяния – почему Вран их бросил?! Почему дал себя увести?! Он, такой могущественный?

Она не понимала, не могла понять.

Но уже ясно становилось, что вся её армия оказалась в западне.

Оставалось только сражаться и думать, как вывести отсюда хотя бы немногих.

* * *

Гелерра вымоталась до предела и пребывала в полной растерянности. Что происходит? Что за игра у этой жуткой сущности, пославшей сюда одну из собственных аватар?

Холод и пустота внутри. Она не ушла от Кора Двейна и его родни, осталась, приняла, считай, их сторону (ну, во многом из-за Сфайрата, конечно), она готова была драться – а получилось, что участвует в какой-то дурной потехе.

Она из последних сил метнула вниз ещё одну ветвящуюся молнию, и чёрные крылья вскинулись, отбивая её и рассеивая.

– Зачем всё это?! – выкрикнула адата. – Для чего?

Кукла, кукла, опять – всего лишь кукла, билось в сознании.

«Помогай мне, крылатая!»

Вот так всегда. Помогай. Выполняй приказы. Не рассуждай. Не спрашивай.

Бог Хедин всё-таки хоть иногда объяснял, что, куда и зачем…

Однако было что-то в хриплом повелительном голосе, заставляющее её слушаться.

* * *

Штурмующие замок пятились. Осадные машины брошены, стали добычей каменных гигантов. Нельзя сказать, что магия эльфов оказалась совсем уж бесполезной, туши башен-великанов иссекло, они покрылись шрамами, у двух горели крыши-шлемы; белооперённые стрелы норовили вонзиться в слабые места на стыках гранитных глыб, пустить корни, заставить тела исполинов крошиться и трескаться. Одна из оживших башен замерла, потому что колено колонноподобной ноги развалилось на части. Правда, гигант неспешно шарил вокруг себя толстенными ручищами, подбирая обломки брёвен от эльфийских катапульт.

Пущенные к замку зелёные вихри разбились о камень стен. Иные из кружившихся листьев вонзились в трещины, но большего ущерба причинить не смогли; оружие, играючи размётывавшее обычные бастионы, оказалось бессильно.

Там, где армия Вечной Королевы отходила недостаточно быстро, где её бойцы оказывались слишком храбры, где они пытались остановить или хотя бы задержать ожившие башни, там остались их тела, раздавленные и безжизненные. Башни метко швырялись камнями с верхних зубцов, и каждый такой камень, найдя цель, ломал кости, дробил черепа и пробивал доспехи.

Но Вейде было сейчас не до них. Выстроившийся вокруг неё клин встретил катившуюся волну грудью, не поколебавшись, не дрогнув; над головами подданных Вечной Королевы засверкало облако солнечно-золотистых искр, закружилось словно в хороводе; ноги эльфов врастали в твердь Межреальности, поднимались корни, оплетали их.

Живой Клин столкнулся со вздыбившейся неживой волной; Вейде зло оскалилась, заставляя себя смотреть прямо в сердце надвигающегося хаоса.

Удар был страшен, она почти ослепла, единственная удержавшись на ногах. Вокруг неё падали эльфы, Живой Клин раздвигал, подобно настоящему волнолому, катящуюся смерть – и, подобно настоящему же волнолому, не мог уберечь от перехлёстывающих через него валов.

Тёмное обрушивалось, обволакивало, сбивало, тащило; Вейде инстинктивно вскинула скрещённые перед грудью руки, ставя самый плотный щит, на какой только была способна. Она словно бы очутилась на глубине, и уже жжёт лёгкие от недостатка воздуха; и далеко, очень далеко до сияющей спасительной поверхности.

Однако она не была бы Вечной Королевой, если б не сумела всплыть. Рухнула на одно колено, озираясь полубезумным взглядом – всё вокруг усеяно телами в зелёных плащах; её подданные лежали, и не требовалось лекарских умений, чтобы понять – жизнь из них ушла.

Тёмная волна исчезла тоже, рассечённая Живым Клином. Вейде ясно видела теперь застывших в отдалении противников.

Тяжело дыша, поднялась, опираясь на меч.

Да, осталась одна.

Вечная Королева рывком выдернула клинок из ножен, отшвырнула их и пошла прямо на врагов.

* * *

Подступившие было к замку отряды поспешно отходили, но не показывали спин. Пятились и не жалели стрел; тёмная волна до них не докатилась, однако случившееся со свитой Вечной Королевы не осталось незамеченным.

Каменные башни-великаны неспешно топали за отходившими. Вран скрылся и даже не думал появляться.

Одна за другой эльфийские шеренги совершали чёткий полуповорот, переходя на лёгкий бег – владычица Вейде осталась одна, никаких команд нет, что делать?!

…Сама же Вечная Королева не оборачивалась. Слишком много погибло рядом с ней лучших, избранных, чтобы не отомстить. Меч в её руке начинал наливаться красным, словно раскаляясь.

Кто-то из самых зорких её подданных заметил неладное с повелительницей; крикнул, указывая остальным.

…– Смотри, сестра.

– Что это они с ней творят? – удивилась Соллей.

– Никак, вяжут, – пожал плечами Скьёльд.

– Правильно делают.

– Однако она выжила в нашей волне, – напомнил чародей; сорвавшиеся с его черепа драконы рассеялись вместе с убийственными чарами, вновь сделавшись привычными татуировками на бритой голове.

– Эльфка, – заметила Соллей. – Сильна, однако.

– И рассеяла наши чары.

– Кор и так справился неплохо. Живые башни, проклятье! Никогда не подозревала, что он заложил в них такое.

– Интересно, он их намерен обратно возвращать? – пробурчал Скьёльд. – Глянь, сестра! А эльфка-то – вырывается!

– Не вырвется, – обронила Соллей. – Вторую волну сумеешь, братец?

– Зачем? Пусть уходят. Зубы им обломали.

– Вернутся. Вместе с птичкой, – процедила волшебница. – Нет, кончать нужно всех.

– Кровожадная ты наша, – вздохнул Скьёльд.

* * *

Вейде не успела вырваться из рук собственных бойцов, хором твердивших, что владычице надлежит немедля отправиться «в безопасное место». Впереди маячила странная пара чародеев, и их надо было уничтожить любой ценой, прежде чем они набросят новое заклинание.

Потоки силы вновь возмутились, взвихрились, и Вейде поняла, что опоздала.

Она ждала новой волны, рассеять которую уже не смог бы никто – в одиночку ей не справиться, а все лучшие чародеи лежат замертво, – но вместо этого в их сторону полетели более привычные клубы тьмы, пялясь бесчисленными багровыми буркалами.

Это Вейде знала – чары из раздела высшей некромантии.

Вечная Королева стряхнула наконец с себя не в меру ретивых подданных; схватила первого попавшегося, гаркнула: «Руку!» – и полоснула кинжалом по запястью. Эльф дёрнулся, но не проронил ни звука.

Теки, теки, горячая кровь; теки, пока клубы живого мрака ещё летят.

– Владычица! Тебе потребна наша…

Вейде взмахом руки заставила всех умолкнуть.

Алые капли не касались плоти Межреальности, они зависали вокруг Вейде, дробились на всё более и более мелкие. Конечно, крови надо в десять, в сто раз больше, но с таким количеством не совладать даже ей, Вечной Королеве.

И, когда первый клубок тьмы достиг рядов эльфийского войска, навстречу ему взметнулась невидимая простым глазом, сотканная из тончайших кровяных ниточек сеть. Несколько тёмных шаров запутались в ней, скатились вниз, к ногам Вейде, шипя и исходя паром, словно политые водой угли; в тающих клубах мрака угадывались какие-то змееподобные тела, отчаянно пытавшиеся вырваться на свободу, но безуспешно – сеть Вечной Королевы душила их, красные глаза один за другим угасали.

Правда, несколько шаров-таки прорвались. Живая тьма облепила головы и плечи эльфов, словно вода; на воле оказалось множество многоногих змеек с алыми буркалами, немедля впивавшихся в незащищённую сталью плоть.

Страшные крики пожираемых заживо. Змеи в считанные мгновения оставляли один лишь дочиста обглоданный скелет и подыхали сами, раздувшись, словно пиявки. Скелеты начинали медленно подниматься, трясясь, спотыкаясь и пытаясь выдернуть оружие из ножен.

Знакомо, знакомо.

Вейде зло, но и победительно оскалилась. Сейчас…

Алые сети накрывали одного за другим и погибающих эльфов, и успевшие подняться разупокоенные костяки. Разрезанные незримыми нитями, корчились змеи в лужах чужой крови; и сами скелеты с сухим треском валились, разлетаясь на мелкие кусочки.

Этот удар она отбила относительно небольшой ценой, как сказали бы люди.

Для неё, однако, любая цена была неприемлема.

Надо было уходить, отступать, бежать, бросая всё и спасая тех, кого ещё можно спасти. Она выполнила приказ Врана. Она не виновата, что он бросил их один на один с куда более могущественным врагом.

Открытие тропы – быстрое, но надёжное – потребовало всех её сил; защитные чары крови отразили только половину пущенных второй волной тёмных шаров.

– Мёртвых оставить! – гаркнула Вейде, заметив, что кто-то из эльфов сделал было движение, словно собираясь подобрать павших. – Бросить всё! Уходим!..

Внутри Вечной Королевы словно рвались сейчас все до единого жилы. Этот враг им не по зубам; зачем Вран притащил их сюда, почему бросил?..

Врата открывались. Новая тропа, уводящая прочь, петляющая по затерянным окраинам Межреальности – но иного выхода нет.

Как нет, конечно, и надежды скрыться от Врана. Рано или поздно он их отыщет – но сейчас вновь требовалась тихая гавань, войско должно залечить раны…

Последний из хищных шаров разбился об уже закрывающийся за спиной Вейде путь. Вечная Королева без сил рухнула на руки подхвативших её соратников.

* * *

Ворон в очередной раз тряхнул крылами, и опутавшие их сети с треском лопнули окончательно. Чудовищная птица медленно поднялась к Гелерре, как поднимается наполненный горячим воздухом шар.

Взгляд красных глаз – узкие щели, горящие алым, на фоне непроницаемого мрака чёрных перьев – резал, словно нож.

«Довольно, адата, – услыхала она беззвучное. – Следуй за мной».

Гелерра повиновалась. Ясно, что Вран мог уничтожить её так же легко, как она сама прихлопнуть снулую муху; и ясно, что она зачем-то ему понадобилась.

«Отныне ты служишь мне, – сообщил Ворон. – Мне ведома твоя дорога, адата, твои метания и сомнения; они развлекали меня. Бог Хедин закрыл глаза на твои деяния; я закрыть не смогу, даже если бы и хотел. Я не пугаю, не стращаю, я просто говорю – ты мой инструмент отныне и, если не сможешь исполнить нужного, будешь заменена».

Обида и гордость заставили адату вскинуть голову, вперяя горящий взгляд в спину мерно взмахивавшего крыльями страшилища.

– Я никого не боюсь, Ворон! Я свободная адата и следую путём своей чести!.. Меня обратило демоном, но нашлись те, кто мне помог. Я не ударю им в спину, даже если пути наши с ними разойдутся!.. Не пугай меня, я пуганая!

«Именно, что пуганая, – с иронией заметил Вран. – Но рассуди сама, что лучше – служить мне и вернуться к дракону, попытавшись завоевать его сердце, или исчезнуть прямо сейчас, отправившись во владения Соборного Духа?»

– Если ты так могуч, что можешь уничтожить меня в один миг, зачем тебе вообще слуги и я?! Делай, свершай, убивай, круши! Прикончи меня, потому что я…

По щекам Гелерры покатились постыдные для свободной адаты слёзы.

«Бывшая соратница бога Хедина – и такие нелепые рассуждения? – хмыкнул Вран. – Она забыла о законе Равновесия? Она не понимает, что ещё чуть-чуть, и всей вселенной нашей не помогут ни боги, ни демоны, ни свет, ни тьма, ни знание? Что если бы сущности, подобные мне-истинному, изначальному, могли творить всё, что заблагорассудится, то нам поистине не был бы никто нужен?!»

Это было верно. Бог Хедин о законе Равновесия говорил много и охотно, что, дескать, если б не он, то не нужно было бы посылать их, его учеников, в бой.

И Вран знает о Сфайрате…

«Я знаю всё, – раздалось сухое. – Вернее, знает сотворивший меня, ибо я – лишь часть его. Аватара, как вы бы сказали».

– Всё – и обо всех?! Мысли и чувства каждого живого существа? Во всём Упорядоченном?

«Это, адата, не твоего ума дело, – отрезал Вран. – О ком нужно, о том всё и знаю».

– Это… радует, – криво ухмыльнулась Гелерра. – Не хотелось бы жить, зная… что каждую мысль твою прочтёт такое вот… такой вот…

На это Вран ответить уже не пожелал.

«Следуй за мной», – лишь повторил сухо.

…Им открылась крепость – у её стен не осталось ни одного эльфа. Точнее, ни одного живого эльфа, зато мёртвых оказалось преизрядно.

Замок стоял, как стоял, разве что зубцы стен повыщербило да торчали кое-где из стыков каменных глыб полузасохшие деревца, которых раньше тут точно не было.

Вран широко расправил крылья, скользнул вниз, Гелерра в растерянности – за ним. Ни Скьёльда, ни Соллей видно не было; вернулись в крепость, ибо штурм явно провалился?

Ворон же с каждым мгновением становился всё больше, крылья его удлинялись; чёрной тенью он скользнул над погибшими, и Гелерра с ужасом увидала, как мёртвые тела зашевелились, стали надуваться и лопаться, исчезая в облаке алых брызг не успевшей даже остыть крови.

Ворон вбирал её в себя, эту кровь, и не только – вбирал остававшуюся в погибших жизненную силу.

Души? Хотя нет, души – это не по его части, это Демогоргон…

Однако Вран именно что вбирал, становясь всё больше и больше.

Адата ожидала, что он, развернувшись, устремится на крепость; её эльфы взять так и не смогли. Но вместо этого Ворон вновь прошёлся над мёртвым полем, словно скупец, перебирающий вороха старой одежды в поисках последнего грошика.

Замок молчал.

«Всё, – услыхала Гелерра удовлетворённое. – Теперь я покину это место. Ты же отправляйся к ожидающим тебя. Помни, кому ты теперь служишь. Когда понадобишься, я призову. Повинуйся!»

– А если нет, что тогда? – собрала все силы гарпия.

Вран не обернулся.

«Тогда тебя не станет».

Он не угрожал, не гневался, он просто спокойно сообщал.

«Поворачивай к замку, говори, что исполнила их просьбу – отвлекла меня. Будешь повиноваться – поживёшь ещё и, быть может, даже заполучишь своего дракона, коль скоро ты решила, что он тебе настолько потребен».

Гелерра заколебалась.

«Решай, – сообщил ей Вран. – Сейчас. Немедленно».

– Я, – вдруг всхлипнула адата, – исполню твоё веление.

Никогда её ещё так не унижали! Но ведь она не предательница, нет, она не сделала ничего недостойного! И вообще… это не просто так! Это – ради шанса вернуться к Сфайрату, с которым – верила она – у них всё получится.

Получится, несмотря ни на что. Да, так бывает – достаточно порой только одного взгляда. Он обязательно её поймёт, он оценит, откликнется!

И пусть дракон не бог, не великая сила, а просто дракон – хорошо бы, чтобы их потом увидел сам Хедин. Чтобы они со Сфайратом летели бы рядом, а впереди – целый выводок их крылатых отпрысков.

Вот тогда бы он пожалел!..

Так или иначе, но Вран удалялся теперь от замка, и адата провожала его взглядом.

Сфайрат, я иду к тебе.

* * *

– Он… улетает?

Соллей, Скьёльд, Кор Двейн и Гелерра стояли на изрядно пострадавших парапетах замка. Где-то в глубине стен глухо рокотало, словно великаны-башни устраивались на ночлег, крепко беря друг друга за руки. Бреши в стенах смыкались, хотя работы каменщикам предстояло много; некоторые крыши сгорели, однако в целом крепость выдержала неплохо.

– Улетает, – сквозь зубы процедил Кор. На висках чародея ярче обычного блестела седина. – И я не понимаю почему.

– Этот трюк с башнями, брат… – начал было Скьёльд, однако Кор лишь раздражённо отмахнулся.

– Обычная анимация. Ничего сверхъестественного.

– Но тебе пришлось добыть где-то души гигантов, – напомнила Соллей. – Где, когда, как?.. Ты нам ничего не говоришь, Кор.

– Прости, – отрывисто бросил волшебник. – Да, я никому не говорил об этом секрете. Хотел его сперва проверить.

– И проверка, по-моему, удалась!

Кор Двейн кивнул.

– Но почему они отступили? Почему Ворон не ударил сам, уж коль привёл сюда эльфов? И почему он сперва сражался с тобой, Гелерра, а потом… отпустил тебя?

Адата вздрогнула, зябко кутаясь в крылья.

– Он… словно играл с нами. И на поле боя… собирал души погибших эльфов. А я… я ему не была нужна, – покривила она душой.

– Собирал души? – наморщил лоб Кор. – Интересно как… Спасибо за ценное наблюдение, храбрая адата.

– Дух Познания не властвует над мёртвыми, – тихонько проговорила Гелерра. – Так учил нас бог Хедин.

– Тут ему вполне можно доверять. – Скьёльд потёр подбородок. – Но зачем тогда великому Духу…

– Можно только гадать, – пожала плечами Соллей. – Брат Кор, ты всегда был очень… конкретен. Ты задавался теми вопросами, которые можно было решить здесь и сейчас.

– Да. Верно. Спасибо, что напомнила, сестра.

– А сам этот Ворон? Ну красавец же, нет? – заметил Скьёльд.

– Аватара, – пожал плечами Кор Двейн. – Все наши данные свидетельствуют и досточтимая адата говорит – Духа Познания, и я ей верю; с нашей Гелеррой они бились не на шутку – так, во всяком случае, мне показалось. Но есть и ещё одна возможность, о которой нельзя забывать, – что это не Орёл, не Дракон, а кто-то из наших, гм, «заказчиков». Очень тщательно замаскировавшийся. Очень.

– Ты в это сам не веришь, Кор.

– Сестра! Когда бы я шутил такими вещами?

– Брат, этого не может быть. Они все далеко, там, где им надлежит быть, – вступил Скьёльд. – В своей части, где, как ты верно говоришь, в точном соответствии с нашим договором, нет ни Орлангура, ни Демогоргона, ни Хедина, ни Ракота, ни Спасителя, ни Неназываемого…

– Да. Да. – Казалось, Кор Двейн сейчас где-то очень далеко. – Всё это так. Но… заказчики наши – известные мастера перевоплощений, они столько времени скрывались от Новых Богов; им не составит труда прикинуться аватарой кого угодно, благо своей-то мощи хватает.

– Но их здесь не может быть! – не уступал Скьёльд.

– Не может… – нехотя кивнул Кор Двейн. – Но… я, брат, стараюсь быть готовым ко всему.

– А если это и впрямь Дух Познания, как я, например, не сомневаюсь, что тогда? – тихонько спросила Гелерра.

– Тогда, доблестная адата, – повернулся к ней наголо обритый чародей, – это значит, что даже и он собирает сейчас собственное воинство. Знать бы только зачем.

– Вот именно, – согласилась Соллей. – Поэтому, брат Скьёльд, я тоже думаю, что наши, гм, заказчики вполне могли тут появиться. На них это очень похоже, а вот на Духа Познания – совсем нет.

– Так или иначе, мы выдержали, сестра. Спасибо вам и Гелерре.

Адата скромно поклонилась.

– Но что же дальше, почтенный Кор? Крепость еле выстояла, второй такой штурм, и…

– Ты права, славная Гелерра. Кто бы ни атаковал нас – он или они наверняка вернутся. Что ж, какими бы срочными ни были наши дела с Дальними и Неназываемым, покинуть крепость мы не можем. Подождём.

– Будем менять планы на ходу, – ухмыльнулся Скьёльд.

– Будем менять. Самое время заняться войском, дело сделано, пора выбираться из ловушки у Обетованного.

– То-то Дальние сейчас локти кусают! И пополнения-то всё равно идут!

– Не то слово, брат, не то слово, – улыбнулся и Кор. – Впрочем, даже отсюда можно прикрутить мельницы Дальних. Часть миров с порталами мы сбросим первыми, устраняя излишнюю нестабильность, а в остальные приток останется. В конце концов, что же мы за владыки без армии!

Гелерра только и могла, что хлопать глазами.

– Да, славная адата, планы у нас большие. – Кор Двейн последний раз окинул взглядом мёртвое поле. – Идёмте. Работы предстоит много. Ты, Скьёльд, займёшься войском. Ты, Соллей – ну, и Гелерра, я надеюсь, – здоровьем нашего дракона, а потом – Кларой Хюммель.

– Кларой Хюммель? – вздрогнула гарпия. – Зачем она? Почему она?

– Судьба выкидывает причудливые фортели, храбрая адата. Помнишь ли ты историю Мечей, Алмазного и Деревянного?

– Как не помнить…

– Так получилось, что госпожа Клара Хюммель-Стайн – таково сейчас её полное имя по законам королевства Беллеоры, где она имела жительство, – последняя живая ниточка к их памяти. А память подобного оружия так просто не исчезает, отнюдь нет. Так что дракон Сфайрат нам ещё понадобится, и очень. Клара Хюммель от нас ускользнула, но ничего, мы до неё всё равно доберёмся – через этого мужа.

– Ты не оставляешь мысли, брат, что Мечи, бывшие у неё…

– Я никогда не оставляю никаких мыслей, сестра. Даже тех, что кажутся тебе безумными.

– То есть тот самый Хранитель Мечей…

– Тс-с-с, сестра! Даже пустота может иметь уши.

– Умолкаю, брат. Но ты, Гелерра, не печалься. – Соллей вдруг коснулась её плеча. – Драконы – они такие… страстные.

Адата покраснела.

– И ты, почтенная гарпия, и дракон Сфайрат, и даже волшебница Хюммель-Стайн – все сыграют свою роль в нашей победе, – решительно бросил Кор Двейн. – В нашей победе и рождении нового, лучшего, справедливого мира, мира без богов и им подобных. Мира без Дальних и Неназываемого. Мира без Спасителя и прочих ловцов душ.

– Да, – негромко согласилась Гелерра.

Перед взором её стояли залитые багровым огнём узкие щели-глаза Ворона о четырёх зрачках каждый.

Интерлюдия 2

Трогвар из Дем Биннори, Крылатый Пёс, знал, что ему нужно как можно скорее добраться до Владыки Ракота. Священный Урд показал ему, воину Великой Тьмы, что творится в Упорядоченном; оставалось лишь отыскать Повелителя.

Легионы ждали, но Трогвар понимал, что долго это не продлится.

Часть собранных ратей просто истает, обернувшись снова эманациями Мрака; часть, особенно из нежити, перестанет быть в отсутствии поддерживающих заклятий самого Ракота; ещё часть, оголодав, пойдёт искать пропитания, где только возможно, или побредёт к родным логовищам.

Ему не провести такую массу через Упорядоченное, не прокормить и не удержать. Кипящий Котёл ему не повинуется.

Значит, войско останется здесь.

Крылатый Пёс сделал что мог. Расставлены кристаллы, вычерчены магические фигуры, собрано то, что пойдёт в пищу воинам из плоти и крови, сколько бы неаппетитным оно ни казалось ему самому.

Развернув крылья, Трогвар оторвался от тверди Обетованного.

…Он привык к своему облику, не сожалел – или ему казалось, что не сожалеет, – об утраченной человечности. Его прозывали «демоном», хотя он сам не задумывался, что же это значит – старые книги Красного замка уверяли, что так именуют неких «тварей Тьмы», и ему этого было довольно.

Сейчас предстояло отыскать Владыку Ракота.

Когда так долго служишь Властелину Мрака, поневоле начинаешь чувствовать, где он. В исполинском, необозримом, необъятном Упорядоченном ты всегда знаешь, где твой Повелитель.

В этом нет унижения, в этом – верность.

Собака отыщет родной дом, даже оказавшись за тысячи лиг от него. Трогвар, Крылатый Пёс, точно так же искал Владыку Ракота.

Междумирье покорно раскрывалось перед ним и вновь смыкалось за его плечами; поднимались и опускались широкие кожистые крылья.

Однако чем дальше, тем сильнее охватывало Трогвара недоумение. Властелин Мрака мог оказаться где-то очень далеко, но всё равно – его присутствие, сколь угодно слабое, всегда ощущалось. Возле Обетованного Крылатый Пёс не сомневался, что идёт по следу, но затем след внезапно исчез, не оборвался даже, а исчез, словно никогда его тут и не было.

И присутствие Владыки Тьмы перестало восприниматься.

Трогвар замер.

Что такое?

Кипящий Котёл на месте. Эманации Тьмы – присутствуют. А Ракота – нет.

Долгие, долгие годы бездействия в Храме Океанов, что в Эвиале, Трогвар чувствовал Владыку, пусть даже тот не был и в полной мере Властелином Тьмы. А теперь, когда Ракот вернулся к своей истинной природе, он, Крылатый Пёс, только беспомощно хлопает крыльями.

Как так?! Почему? Отчего?

Как он мог потерять след?

Куда делся Владыка?

Может, что-то не так с ним самим? Не слишком ли долго просидел он в Эвиале? Проклятье, решай, Трогвар, решай немедленно! Легионы ждать не могут, и точно так же не может ждать поведанное ему Урдом.

Нужна помощь, срочно. Он спросил бы совета у Кипящего Котла; но даже приближаться к этому средоточию Тьмы опасно; к тому же нужно знать, как именно задавать вопросы.

Думай, Пёс, вспоминай! Что Владыка Ракот говорил в те короткие часы перед битвой?!

«Мы были в ловушке, мой Трогвар. В ловушке хитроумной, такой, что даже Хедин не знал, как выбраться оттуда. И если б не мой ученик…»

Ученик! Да.

Он должен оставаться в Эвиале, точнее, в новом, слившемся с Мельином мире. Крылатый Пёс не выдержал – усмехнулся сам над собой. Ушёл из Храма Океанов, а получается, что почти туда же и возвращаться придётся.

Он резко развернулся. Времени всё меньше.

…Из Межреальности новый мир больше всего напоминал лоскутное одеяло. Словно безумный портной исполинскими ножницами накромсал зелёной, белой, коричневатой, золотистой и голубой тафты, перемешал всё как следует, да и прихватил на живую нитку.

Пустыни, а рядом – полярная тундра. Леса, вбитые посреди сухих степей. Реки, взявшие начало на горных льдах и пробивающиеся сквозь невесть откуда взявшиеся пески.

Да, этому миру очень нужен истинный Хранитель. Наллика и Храм Океанов – это хорошо, но недостаточно.

* * *

– Два дня прошло, братья.

Эльф-лекарь Гильтан пристально смотрел на спутников-гномов, Гломина, Флурума и Бреннора.

– Надо прорываться. Раненые ждать не могут. А Тёмные Легионы как стояли, так и стоят.

– И кристаллами обложились, – досадливо бросил Гломин. – Тёмными. Значит, надолго обосновались.

– И быкоглавцев погибших похоронить не дали, – добавил Бреннор. – Жарят и едят, паразиты!

Флурум только кивнул.

Гильтан издал звук, словно его сейчас вырвет.

– Ты ж лекарь, брат, – развёл руками Бреннор. – Не знал я, прости.

– От такого, – сдавленно пробормотал эльф, пытаясь справиться с тошнотой, – и самого закалённого наизнанку вывернет.

Гномы переглянулись, и Гломин принялся рассказывать про своего кузена, каковой, будучи застигнут снежной бурей в неких пещерах, принуждён был питаться одним лишь сырым мясом диких гоблинов, но Гильтан только замахал руками.

– Всё, довольно, довольно! Нам о раненых подумать нужно, а не байки травить!

– Чего тутдумать, – пожал плечами Флурум. – Только прорываться. Больше ничего.

Гломин и Бреннор кивнули.

Сборы не заняли много времени.

Бреннор впереди, с огнебросом наготове. Затем Гильтан и Флурум, в середине, рядом с носилками, что скользили сами по себе; спасибо свободной силе Упорядоченного за эти скромные удобства. И, на-конец, в хвосте Гломин, также взявший оружие наперевес.

В начищенные стволы загнаны самые мощные из оставшихся зарядов. Лишь бы проскользнуть мимо голодных и оставшихся без водительства Легионов, а в Обетованное они уже не сунутся.

…Сперва всё шло хорошо. Орды полубесплотных призраков Тьмы хоть и заколебались, но всё же остались на месте, быть может, благодаря близости к полыхавшим незримым тёмным светом кристаллам.

Дальше клубились странные непроглядные облака, под ними, словно под полевыми шатрами, сгрудились один Аэтерос ведает какие сущности. Тут Гильтану с гномами пришлось повозиться – бледные костяки выныривали из мрака, их приходилось отгонять, но до поры до времени справлялись обычные чары отвержения Тьмы; подвывая, твари прятались обратно, тряся обожжёнными конечностями.

Однако затем потянуло жареным – самым натуральным жареным мясом, и Гильтан сглотнул, сплетая и расплетая пальцы, точно готовясь в один миг изобразить сложную руну.

Здесь стояли лагерем те из слуг Ракота, кто даже и не задумывался, что или кто у них на обед – было бы мясное.

Горели костры, и громадные туши, насаженные на массивные вертела, поворачивались над огнём. Туши с четырьмя руками и парой мощных ног каждая. У некоторых головы отрублены, у некоторых так и оставлены.

– Ужасно! Кошмарно! Неописуемо! – шептал побледневший ещё больше эльф. – Как владыка Ракот это допускает! Как позволяет!..

Впрочем, не все тут даже настаивали и на жарке; многим хватало и сырого.

Пара существ, змеевидных, на многочисленных ногах, с длинными зубастыми пастями, выкатилась наперерез отряду Гильтана.

Отпорные чары уже не подействовали; уродливые морды только мигнули многочисленными буркалами, скрывшимися под бронированными веками.

– Прочь пошли! – заорал Бреннор, замахиваясь огнебросом.

Тварь легко уклонилась, молниеносно атаковала, зубы щёлкнули, и гном, недолго думая, нажал на спуск.

Вместо головы чудовища вспухло облако белого огня; тело забилось и задёргалось, хвост хлестал во все стороны.

– Бежим! – Гильтан резкими пассами заставил носилки с ранеными ускориться.

…Пришлось слегка побегать и пострелять.

Эльф-целитель оказался прав – в пределы Обетованного твари Тьмы сунуться не посмели. Однако на подступах их полегла добрая дюжина.

– Уф! – Эльф тяжело дышал, склоняясь над ранеными. – Никогда бы не подумал, что придётся вот так прорываться через тех, кто служит Ракоту!

– Чего ж тут странного? – Бреннор, пыхтя, помогал укладывать раненых на постели. – Твари Тьмы они твари Тьмы и есть. Их сдерживал только Владыка. А коль скоро он куда-то делся, так они свою суть и явили.

Гильтан досадливо поморщился.

– Не было нам печали… Ладно, мне недосуг, идите посмотрите съестного, и кто тут есть вообще!

Гномы переглянулись и кивнули.

…Когда они вернулись, в покое целителей дым стоял коромыслом. Сверкали гранями кристаллы в серебряных подставках; курились благовония; кипели алхимические растворы, и сам Гильтан, сбросив на пол мешавший плащ, осторожно вводил в глубокую и дурно выглядящую рану пребывавшего в беспамятстве варвара тончайшие мифриловые трубочки.

– Брат, – кашлянул Бреннор. – Здесь никого нет.

– Как так?

– Да, ни души, – кивнул Гломин. – Склады с провизией нетронуты. Мы там принесли – в столовой.

– Аэтерос?

– Никаких следов и никаких посланий для возвращающихся. И с Урдом творится неведомо что. Кипит, плюётся что твой гейзер. Мы близко не подходили, сюда спешили, – доложил Флурум.

– Эх! – Эльф опустил голову. – Неладно дело.

– Глубокая мысль, – фыркнул Бреннор. – И что теперь?

– Идите к Урду. Будьте у него. Источник зря бушевать не станет. Мне не оторваться.

– Хорошо, брат.

* * *

Гном Арбаз впервые в жизни не знал, что делать.

Ну, наверное, не совсем так; помнится, когда тётка Гвинлин поймала его за поеданием дорогого, на праздник припасённого варенья, у невысокликов купленного, он тоже не знал, что делать, особенно когда тётка взялась за разделочную доску с хорошей, ухватистой рукояткой.

Но с того момента, как он сделался учеником Аэтероса, он всегда знал, что делать, даже в самых отчаянных ситуациях.

А сейчас – нет.

Тёмные эльфы рвались изучать, хотя и не стояли на ногах, но гонор-то, как известно, всего дороже. Да, они виноваты. Нет, не увидели ловушку. Да, готовы искупить.

– Толку мне с ваших искуплений! – бранился Арбаз. – Огнеприпас растрачен, самые сильные заряды пришлось использовать, а то б мокрое место от нас осталось! И портал этот взял и уничтожился! И девчонка ускользнула!

– Мы её найдём, – бледнея, посулила Триэль.

– Найдёшь, пожалуй, когда всё вокруг выжечь пришлось! Орши нас предупредила, а не вы! Она гадов болотных ход учуяла, что изменился он!

– Арбаз, – наконец заговорил Кирриос, – мы понимаем. Но это совершенно необычная западня. Мы не можем понять, что привело её в действие и что за чары лежали в основе. Больше того, она явно связана с этим… с этим жутким порталом, и мы даже предположить не можем, почему и зачем.

– Знаю! Вот почему нам эта девка с волком нужны во что бы то ни стало! Изрядные хитрецы тут против Аэтероса злоумышляют, не чета прежним!

Маленькая чародейка Орши осторожно подёргала гнома за рукав.

«Есть ещё такие ловушки, – перевёл Репах. – Самое меньшее две».

– Две? Час от часу не легче!..

– Мы найдём!.. – вскинулась Триэль.

– Нет уж! – отрезал гном. – Вот она пусть ищет. Репах?

Но Орши только трясла головой и быстро-быстро что-то говорила.

– Что теперь не так?

«Она ощущает два капкана, но не может сказать, где они. Словно они начали двигаться, следуя прямо к нам».

– Час от часу не легче! – прорычал Арбаз. – Снимаемся с лагеря! Уходим!

– Куда?

– За девчонкой и волком, Кирриос!.. И подальше, подальше отсюда.

Не самое лучшее дело – преследовать и убегать одновременно. Но ничего другого Арбаз сейчас придумать тоже не мог. Впервые в жизни.

* * *

Ирма Нарви смогла оторваться от преследователей. Госпожа Соллей и в самом деле устроила замечательные ловушки. Жаль, что ей, Ирме, пока ещё такое не повторить.

Болота и топи остались позади; повеяло привольными лесами предгорий, смрад гниющих в тёмной воде ветвей и листьев уступил место лёгкому и свежему ветерку из чистых дубрав.

Казалось бы – живи да радуйся, однако местные жители упрямо предпочитали строиться в самом сердце гибельных трясин, а не здесь.

Идиоты, что с них взять.

Ирма давно перестала погонять Серка, и волк спокойно трусил вверх по пологому, заросшему густой травой склону. Перепархивали птицы, встревоженно кружились у Ирмы над головой, и девочка, прищурившись, вглядывалась в их судорожные метания.

Нет, это не птицы…

Летучие мыши? Нет, и не мыши, но твари, имеющие явное сродство к магии.

Недолго думая, Ирма сбила одну из них самым обычным камнем, разогнанным, как говорила госпожа Соллей, «посредством динамических чар».

Создание кувыркнулось ей под ноги, грудь разбита в кровь, голова неестественно свёрнута на сторону.

Ирма отличалась неплохой памятью на увиденное в книгах, особенно – в бестиариях.

– Живоглот перепончатокрылый магодышащий, – сказала она вслух не без самодовольства. – Обитает в местах пролегания подземных магопроводящих жил, как правило, с высокой концентрацией руд и самородков истинного серебра…

Магопроводящие жилы. Госпожа Соллей упоминала их, но вскользь, мельком, как нечто редкое и особого интереса не представляющее. Что-то вроде подземной реки. Живоглоты держатся поблизости от неё, питаясь магией, рассеянной вокруг подобно брызгам воды.

Где-то здесь эти таинственные закладки, которые Соллей берегла пуще глаза. Почему именно здесь, а «алые кресты» – далеко в болотах?

Госпожа Соллей учила её хорошо. Есть два способа уберечь что-то ценное – окружить неприступной преградой и спрятать так, чтобы никто не заподозрил. «Алые кресты» вдали от гор – явно, чтобы никто не заподозрил. Глупцы станут искать клад где-то возле капканов, в то время как он совершенно в ином месте.

И она, Ирма, желает знать, что это за клад и где он точно заложен.

Она уже понимала, что угодила меж таких жерновов, что страшно даже представить. Кто знает, как всё сложится, «а имей хоть медный грош, коль на торжище идёшь!», как говаривал Свамме-гном, трактирщик из родного Поколя.

Они с Серко медленно брели вдоль горной цепи, не забираясь высоко. Ирму вело смутное ощущение, что загадочный «клад» где-то рядом; наверное, сказывалось-таки ученичество у Соллей, тонкая настройка девочки на заклятия и чары волшебницы.

Сейчас им приходилось охотиться, припасы иссякли ещё во время бегства. Хорошо, помогал Серко – неутомимый волк преследовал любую добычу, пока та не падала в изнеможении.

Вымоталась и сама Ирма. Грязная, давным-давно не мывшаяся и не менявшая одежду (от чего отвыкла в ученичестве у Соллей), она всё чаще задумывалась, что же будет после того, как она найдёт эти самые закладки.

Вернуться в замок наставницы? Однако она не умеет открывать порталы, а дорогу через волшебное пространство, соединяющее миры, не знает.

Её бросили тут, бросили самым натуральным образом. И если Соллей не явится… то она, Ирма, останется тут навсегда. Ну, может, сумеет выбраться «за небо», может, сумеет найти другой мир неподалёку… если не задохнётся по пути, потому что дышать на этих тропах тоже надо уметь.

А может, зря она пугается? Может, наставница закончит свои дела и вернётся, чтобы они вместе…

Ой, Ирма Нарви, не обманывай себя! Ты от этого отучилась ещё в покольском трактире. Никто о тебе не позаботится, кроме тебя же самой.

А значит, чтобы выбраться отсюда…

Придётся заплатить за дорогу. Ну, как купцам платишь за то, что разрешили присоединиться к каравану, на телегу узелок сложить или даже посидеть на ней.

Они с Серко медленно брели вдоль незримой магической «реки», что струилась глубоко под горами; Ирма пыталась нащупать заложенные Соллей чары, и у неё получалось, хоть и медленно, со сбоями – чары виделись то чётко, то вдруг пропадали, и это бесило неимоверно.

Целую неделю девочка с волком пробирались зелёными предгорьями, пока наконец Ирма не ощутила, что всё. Они пришли.

Что бы ни спрятала под этими горами золотоволосая волшебница, оно было здесь.

– Дальше не пойдём, – обрадовала девочка Серка. Волк одобрительно рыкнул и потрусил в заросли – охотиться. Последние кости они обглодали ещё вчера.

Ирма огляделась – место славное, чистое, в ложбинке меж двух отрогов журчит ручей, почти речка; берега зелены, жужжат насекомые, бабочки порхают и цветочками пахнет.

Эх! Сколько ж времени она венки не плела…

Ирма кое-как устроила небольшой лагерь. Хотя какой это лагерь, одно название, только шалаш сложила да огонь развела.

У неё не было настоящего магического арсенала, так, самая малость, которой поделилась госпожа Соллей. Но делать нечего, попытаемся.

…Провозилась она до вечера.

Серко неодобрительно ворчал, подталкивал к ней носом принесённую добычу, пока Ирма не устыдилась и не взялась за готовку, предварительно обняв волка за пушистую шею.

Зато она теперь могла задавать вопросы и получать ответы.

Она еле дождалась утра.

«Закладки» хорошо укрыты, и даже опытный чародей изрядно повозился бы, пытаясь понять, что это такое и для чего. Ирма ни с какой стороны не была опытной чародейкой, но зато она была ученицей госпожи Соллей.

Кристалл-источник выдавал слабые, но постоянные колебания силы. Они отражались от пресловутых «закладок» и возвращались – их-то Ирма и пыталась прочесть.

Конечно, полностью расшифровать смутные отзвуки она не могла – не хватало ни знаний, ни умения.

Правда, и того, что сумела, ей хватило.

Заряды должны были разломить мир, стереть его в пыль, в полное ничто; но не только это. Нырнуть глубже не получалось, и Ирма кусала губы, ощущая там, за понятной спелёнутой мощью что-то ещё.

Не просто «разнести мир». Не просто «стереть в пыль». Нет, было и что-то ещё, с душами, неимоверно сложное, – но тут она уже просто пасовала.

– Ну, Серко, – привалившись к тёплому боку волка, она глядела на звёзды. – Что-то стало понятным. Только что теперь с этим делать?

Спутник Ирмы слегка толкнул её носом, кивнул, головой указывая на небо.

В облике могучего волка он совсем не говорил с ней словами.

– Убраться отсюда? Ну да, вот только куда? Дороги-то мы с тобой не знаем…

Волк поглядел на неё, сильно выворачивая шею.

– Ты на меня так смотришь, словно хочешь сказать «ну ты у меня и дурочка», – надулась Ирма.

Волк чуть оскалился, но отнюдь не зло и не сердито, наоборот – улыбаясь. Глухо рыкнул, и в этом рычании Ирма прочла имя.

«Клара Хюммель».

– Ты… ты… – глаза Ирмы широко раскрылись. – Ты можешь отыскать к ней дорогу?

Волк солидно, с достоинством, кивнул.

– Ох. – Только и смогла сказать Ирма Нарви.

* * *

Император погружался сквозь земную твердь, – словно ныряльщик с грузом, приближающийся ко дну. Впереди была злая сила, заботливо свёрнутая, укрытая, укутанная множеством отводящих взор заклятий, сила, до которой непременно надо добраться!

Остались позади слои камня и песка, продёрнутые тонкими ниточками рудных жил и подземных рек. Тяжёлое безмолвие, мёртвая тяжесть и сдавленность; для живого разума это непредставимо – как это, идти сквозь земную толщу? Она везде, перед тобой, над тобой, под тобой, в тебе – а ты лишь скользишь всё глубже и глубже, не зная, хватит ли дыхания подняться обратно.

В безднах, о которых не знают даже самые мудрые из гномов, в вечном мраке текут подземные реки. Там обитают странные существа, давно утратившие зрение; и там, неведомо как помещённая, дремала чужая сила.

Император оказался над ней; в кромешной тьме он ощущал жаркое биение сердца этой мощи, словно уродливого гомункулуса, что должен был вот-вот вылупиться.

Сюда, в неведомые пропасти, каким-то образом проникли столь же неведомые чародеи, оставив гибельный для мира подарок.

Но тогда зачем сюда выманили его? Чтобы пленить там, наверху, в тех пентаграммах и символах?

Он не знал ответа, да и знать сейчас не хотел. Чья бы воля ни привела его в бездну, он может…

«Ты можешь».

Мощный, глухой, сильный голос. Казалось, с ним заговорил сам мрак.

– Кто ты? – резко вырвалось у Императора.

«Тот, к которому приходят все. Или, по меньшей мере, должны приходить».

– Великий Дух…

Учитель говорил о нём, хоть и немного. Называл и имя – Демогоргон.

«Ты понял. Потому что ты – меж двух миров. Твоим прежним и моим».

Вопросы сами рвались из бесплотных уст, но он прежде всего был Императором. И спрашивал не о собственной участи.

– Великий Дух, я ощущаю здесь силу, способную…

«Да. Равновесие разрушено, и у нас единственный шанс его восстановить, хотя бы на время. Правда, и цена высока».

– Я должен убрать это, – твёрдо сказал Император.

«Да, – последовало вновь. – Должен, и я помогу. Но после этого ты последуешь за мной. Твоё ученичество у Ракота, увы, кончилось».

– Я должен хранить мой мир! – вырвалось у Императора яростное.

«Мы все должны. Но может случиться так, что хранить станет нечего. Исчезнет вообще всё».

– Как это?

«Долгая история, человек. Тебе нужна помощь, и вот моя цена – ты последуешь за мной и станешь исполнять мною сказанное».

– Мой сын – моя жена…

«Они уже потеряли тебя. Присмотрись к этой силе и ответь сам себе – смог бы ты отвести беду? Или она поглотила бы тебя целиком?»

– У меня нет ответа, Великий Дух. Я не мастак играть в слова, прости меня. Я был человеком, я…

«Был человеком. Должен был прожить жизнь, умереть и уйти ко мне. Но вместо этого бог Ракот вырвал твою душу из привычного круга. Иначе у него не получается, иначе он не умеет. Всё это мало-помалу подтачивает, разрушает равновесие. Есть похожий на тебя ученик и у бога Хедина, тоже давным-давно проживший отмеренные сроки, но продолжающий обманывать смерть и меня…»

– Мне нет до них дела, Великий. Я храню свой мир.

«Правильно делаешь, человече. Но рассуди – если равновесие не будет восстановлено, погибнет всё, и даже Хедин с Ракотом, несмотря на всё их мужество и самопожертвование, не смогут предотвратить этого. Законы Упорядоченного жестоки, не нам их менять. Мой брат ведает Познанием, я – живой Вселенской Душой. Я помогу тебе потушить этот пожар, но условие моё ты уже слышал».

– Зачем я тебе, Великий Дух? У тебя мало слуг?

«У меня множество слуг. Но к каждому замку подходит только его ключ. Их можно сделать много, но они будут все одинаковы».

– Давай не будем играть словами, Великий. Кто сотворил это зло? Кто оставил здесь эту отраву?

«Те же, кто пытается нагреть руки возле вселенского пожара. Их имена тебе ничего не скажут, но у них тоже множество слуг, вольных или невольных. Вглядись в эту силу, человече, а потом спроси у своего сердца, что делать».

Император повиновался.

В непроглядном мраке клубки силы виделись ему чем-то ещё более чёрным, но при этом – испускающим чёрный же, незримый свет, жаркий, плавящий. Внутри жили и иные чары, ждали, затаившись, готовые пробудить всё остальное. Мир сгинул бы в огненной буре, и те его части, что от Мельина, и те, что от Эвиала.

– Великий Дух… но те, кто выманил меня сюда, какую цель они преследовали?

«Свою собственную, мелкую и незначительную на фоне грядущей беды. Всегда находятся такие, что убеждены в собственной ловкости, хитрости, изощрённости, в том что они додумались до чего-то совершенно необычайного, и что уж с ними-то точно не случится ничего плохого, а планы исполнятся в точном соответствии», – в сухом голосе Духа появилась сухая же усмешка.

– Это не ответ, – отрезал Император.

«Другой не нужен. Какие бы замыслы они ни плели, по сравнению с тем, что перед тобой, эти намерения ничего не значат. Надо избавиться от этих чар, человече!»

– А ты, Великий Дух? Уж коль пришёл сюда?

«Сюда пришёл не я. Мне, как и брату моему Орлангуру, нет хода за пределы наших владений. Пришла аватара, но и только».

Во мраке захлопали крылья, родился неяркий потусторонний свет.

Перед Императором парил огромный призрачный орёл, сквозь которого видны были изрезанные трещинам-и стены пещеры, струящаяся по дну тёмная река.

– И что же?

«Ты не понял?»

– Вы орудуете чужими руками?

«Так надо. А теперь ответь окончательно, человече, – согласен ты или нет?»

– Тебе так важно моё согласие, Великий Дух? Даже если оно – вынужденное?

«Да. Оно очень важно. На вселенских весах важна каждая крупинка».

– Тогда я согласен. Помоги только сохранить мой мир!

«Моё слово нерушимо, человече».

Орёл расправил крылья, не двигая ими, поплыл к Императору. Взгляд чудовищной птицы проникал в самую суть, в самую самость непокорного человеческого духа.

Император ощущал, как тают перед ним возведённые чужой волей барьеры. Видел раскрывающиеся последовательности заклятий, наложенных хитро, с умом. И видел также, где и что можно сделать. Не просто, не легко, не сразу – но можно.

– Благодарю тебя, Великий Дух. Прости, но я прерву наш разговор – это нужно извергнуть из моего мира.

«Ты прав. А потом ты, наверное, захочешь узнать, почему заложившие это так хотели покончить именно с твоим Мельином – как, впрочем, и с Эвиалом».

– Не знаю, Великий Дух, так ли важно мне это. Мир должен жить, вот и всё.

Глава 5

Хедин Познавший Тьму; Ракот Восставший

Лагерь Познавшего Тьму остался, наверное, единственным местом, где всё было если не «как прежде», то, во всяком случае, близко к тому.

Здесь текла магия. Здесь двигалась живая сила. Здесь можно было дышать и существовать.

Крошечный островок Упорядоченного в окружении того, что так и тянуло назвать «хаосом», но что хаосом никак не являлось, а было уничтоженной, перемолотой в пыль реальностью, Междумирьем.

Прямо перед войском Нового Бога поднималась стена, незримый барьер, за которым бушевал истинный Хаос, неведомо как прорвавшийся в рассёкшие Упорядоченное рубцы.

За спиной Хедина горели костры, питаемые не дровами, но магией. В котлах кипело варево, в ход шли припасы, сохранённые во всех перипетиях; однако они скоро покажут дно. Тогда Познавшему Тьму придётся искать хоть какой, но мир, если их прорыв не удастся.

Но об этом он не хотел даже и думать.

Требовалось проломить преграду, но так, чтобы Хаос не затопил бы оставшиеся у них за спинами миры.

Никогда ещё Познавшему Тьму не приходилось совершать подобное, да и никому из его Поколения тоже, включая великого Мерлина. Да что там его Поколению! Ни перед кем из Истинных Магов, сколько б их ни жило в Упорядоченном, не вставало даже отдалённо похожей задачи.

И здесь не было места методу проб и ошибок.

Завернувшись в плащ, Новый Бог сидел на краю лагеря, чертя перед собой сложные магические фигуры.

Для начала предстояло понять, из чего состоит барьер перед ними.

Потом – насколько широка река Хаоса и насколько прочна преграда с другой стороны разлома, если его предположение верно и Упорядоченное оказалось и в самом деле рассечено (правда, так и непонятно, каким образом).

Затем предстояло возвести мост попрочнее и вернуться туда, где сила течёт по-прежнему. О том, как залечивать эти раны, он подумает после.

Что ж. Начинаем.

Он поднялся, повёл плечами, сбрасывая плащ, словно готовясь выйти на смертное поле.

Заклятия познания устремились к немой преграде, канули в ночь раздробленного Междумирья; отразились от поверхности барьера, рассыпаясь прахом.

Немногочисленные кристаллы перед Познавшим Тьму вспыхнули, он сам скрипнул зубами от внезапной боли.

Чары лопались, отдаваясь во всём его теле; мрак рассеивался медленно и нехотя, не желая выдавать свои тайны. Перед мысленным взором Нового Бога мелькнуло нечто вроде неимоверно сложной плетёнки, где скрестились мириады тонких и тончайших путей силы; а между ними – зелёный проблеск, знакомый донельзя.

«Так и знал, что без вас тут не обошлось», – зло подумал Хедин.

Субстанция Дальних явственно ощущалась в этом барьере, и плотность его, как ни странно, даже помогала сейчас Новому Богу – вблизи истинных пределов Упорядоченного слишком сильно чувствовалось присутствие Хаоса.

Сложность возведённого поражала. Никакое вещество Упорядоченного не сдержало бы Хаос, кроме лишь чистой силы, и она, эта сила была искусно уложена в изощрённый узор, где каждая нить соединялась с другими, поддерживая и не давая разойтись всему плетению.

Если это измыслил Кор Двейн, то он – гений. Гений, додумавшийся, как впустить Хаос в Упорядоченное и в то же время держать его в строгом ошейнике, как злобного пса.

«Пока не появится некто, ещё более сильный или дерзкий, и не свергнет нас…» – невольно вспомнилось ему.

Что, если этот миг наконец настал? За прошедшие эоны Хедина несколько раз посещали подобные мысли, но именно сейчас они нахлынули необоримой лавиной.

Если это измыслил Кор Двейн…

Если.

Да, хитро, неожиданно, непредсказуемо. Многочисленные враги искали свергнуть Хедина Познавшего Тьму, но не заточить его в отрубленном лоскуте Упорядоченного.

Если, конечно, это и в самом деле измыслил Кор Двейн, а не кто-то ещё.

Если это не хитроумный план Дальних.

Или не результат вмешательства Третьей Силы, что, не колеблясь, пожертвует всем и вся, чтобы сохранить прежде всего себя.

Но об этом – позже.

Познавший Тьму стремительно рисовал и чертил, спеша запечатлеть открывшееся ему. Хорошо, что возведшие барьер не устроили на его подступах какие-нибудь магические вихри, разрушающие все и всяческие чары…

Не устроили потому, что не смогли, или потому, что не захотели?

Познавший Тьму быстро набрасывал диаграмму за диаграммой; никакой чародей, даже приснопамятный Архимаг Игнациус, не смог бы ничего в этом понять.

Прискакал Кирвад, принёс дымящийся котелок с – всемогущие небеса! – кашей!

– Великий бог Хедин, силы твои нуждаются в поддержке.

– Благодарю, Кирвад, старина, но мне по природе моей можно не есть и не пить. Но спасибо за заботу. – Познавший Тьму отправил в рот первую ложку наваристой кашки с салом. – Проследи лучше, чтобы накормлены были бы бойцы.

Сильван потупился, смущённо переступил копытцами.

– Прости, великий, но до исчерпания припасов осталось совсем мало дней. Разреши нам экспедицию в какой-нибудь мир. Мы добудем мяса охотой.

Разрешить им это было только половиной дела, увы.

– Ты забыл, что я должен буду отправиться с вами?

– Нет, – помотал головой лесной божок. – Но воинство очень скоро начнёт голодать, великий.

– Тогда я сам поведу вас, – бросил Хедин. – Подожди совсем немного, Кирвад.

«Ибо я должен понять, как буду пробивать эту преграду. Если же не пробьём – то добывать что бы то ни было станет уже не нужно».

* * *

Ракот Восставший стоял в заклинательном покое, рядом с ним – старик Марви, последний чародей, оставшийся в Цехе Магов.

– Прости, могучий, но, как я и предупреждал, – вздохнул он.

Обширное сводчатое помещение глубоко под основаниями цеха заполняла пыль, старая паутина да сонмище дохлых пауков, иные с целую крысу величиной.

– От бескормицы скопытились, – прокомментировал Марви. – Сперва мух сожрали, потом друг друга.

Ракот не отвечал.

Это был хороший, солидный заклинательный покой, даже и не скажешь, что в захолустном мирке на самом краю Упорядоченного. Были тут старые руны, были сложные составные пентаграммы, начертанные на крупных, до блеска отполированных камнях, кои можно было соединять в самые причудливые фигуры; были кристаллы, настроенные на потоки магии, сейчас совершенно мёртвые, угасшие, иные даже потрескались.

Сейчас Ракоту требовалось одно – понять, есть ли хоть какая-то возможность заставить силу течь. Конечно, небольшое её движение сохранялось, и Восставший должен был узнать, можно ли это как-то использовать.

Если же нет, оставался ещё один путь. Не слишком приятный, но всё-таки осуществимый.

В коридоре за спинами осторожно зашуршало – собирались немногочисленные чародеи, остававшиеся в городе.

Они выходили один за другим из узкого тёмного проёма, недоумённо глядя на великана в алом плаще с обнажённым чёрным клинком.

– Игетис Марви, зачем ты созвал нас? – заговорившая женщина, наверное, могла бы считаться красивой совсем недавно. Но длинные густые волосы обратились в седые лохмы, глаза ввалились, как и щёки, во рту не хватало зубов, словно их проредила цинга. Руки тряслись, и некогда нарядный плащ чародейки, криво наброшенный на плечи, волочился по полу – дорогие шитьё и аппликации изгрызены мышами.

Старый Марви молча указал на Владыку Тьмы и поклонился.

– Приблизитесь и осознайте, кто перед вами!

Маги повиновались – робко протягивали дрожащие пальцы, и Ракот касался каждой подставленной ладони, делился силой, хотя и понимал, что долго так продолжаться не может.

– Великий бог Ракот, – дребезжащим голоском представил Марви среди изумлённых восклицаний; кое-кто из явившихся чародеев хлопнулся на колени, молитвенно простирая руки. – Великий бог Ракот хочет помочь нам. Но для этого мы должны помочь ему. Понимаю, как плохо вам всем сейчас, братья и сёстры, но нам нужно это последнее усилие.

– Что, что нужно сделать?! Мы готовы! Повелевай нами, благословенный бог! – раздались возгласы.

– Животворная сила почти перестала течь в ваших краях, вокруг и около вашего мира, – прорычал Восставший. – Я постараюсь придать её течению должный ход. Почтенный Марви уже поведал мне, как всё начиналось, и я знаю, что магия всё ещё движется, хоть и едва-едва. Надо точно определить направление сохранившегося потока, после чего я… сделаю всё, чтобы ускорить его. Но для этого мне нужно точное соответствие моего собственного усилия и тока живой силы. За работу, господа маги!

Он не сказал, что это было лишь половиной дела.

…Чародеи этого мира, пусть и далеко не самые сильные, очень старались. Ракот видел закушенные губы, покрытые по́том лбы; в заклинательном покое становилось жарко, плащи падали на пол, и Восставший видел, что волшебники держатся из последних сил – все измождённые, исхудавшие, высохшие. Многие лишились или всех зубов, или существенной их части; волосы повыпадали, глаза сделались блёклыми, пустыми, у большинства гноились.

Но они держались и плели при этом заклятия, заставляя работать всю старую машинерию заклинательного зала.

Медленно двигались рунические камни, слабо и нехотя начинали светиться кристаллы на стенах, пентаграммы занимали положенные места, связи меж ними перестраивались, пытаясь строго отцентрировать главную ось зала в направлении сохранившегося магического потока.

Ракот тут помочь не мог, только делился собственной силой.

И, наконец, когда ярче вспыхнули разом все руны на полу и на плоских колоннах по краям, когда загудел и завибрировал стержень истинного серебра, выдвинутый на хрустальных опорах – чародеи стали один за другим терять сознание.

– Марви, помоги им. – Восставший вновь коснулся руки старика. – Они сделали, что я просил, сопряжение достигнуто. Теперь я вас покину – на время.

– Ты вернёшься, Великий? Ты ведь вернёшься? – Губы старого чародея дрожали.

– Да, – твёрдо глянул на него Ракот. – Я вернусь.

…Когда достигнуто сопряжение с потоком магии, двигаться и вообще что-то делать куда легче. Восставшего несло потоком, хотя вернее будет сказать – он еле полз вместе с ним. Ну точно, как ручей в стоячем болоте!..

Его человеческая форма распалась, растворилась, она пока что была не нужна. Раз сила движется, значит, есть и то, что её движет. Значит, можно ускорить её ток, пусть даже на время, спасти задыхающиеся миры.

Он отбросил все мысли о том, что же случилось с остальными Источниками, с Упорядоченным. Нужно было победить здесь и сейчас, а потом уже задаваться проклятыми вопросами.

Частица, заключавшая в себе самость Ракота Восставшего, медленно плыла сквозь Межреальность, чутко воспринимая биения и колебания силы, напряжённо отыскивая то, что можно было бы назвать здешним её сердцем.

Новый Бог рассчитывал, что обнаружит это довольно скоро. Если движение живой магии имеет чёткое направление, все иррегулярности потока быстро наведут на источник самого движения; время, однако, шло, а никаких признаков искомого «сердца» Владыка Тьмы не чувствовал.

Живая сила медленно ползла по кольцу, совсем небольшому по меркам Упорядоченного. Так, замирая, крутится по инерции гончарный круг.

Чем дальше, тем чернее становилось у Ракота на душе. Если он не найдёт движителя для магии, то…

Стой! Что это? Что это за дрожь в глубине силы? Что-то шевельнулось там, родилось, отразилось – пошли круги, как от брошенного камня.

В стоячей силе круги эти расходились очень далеко, куда дальше, чем в обычном пространстве.

Что-то жило там, что-то боролось, волновало силу, словно ветер поверхность моря.

Что именно – Ракот определить не мог.

Но едва ли оно пыталось разрушать преграды. Скорее уж – укреплять.

* * *

Познавший Тьму трудился, не покладая рук. Барьер не был обычной стеной, пусть даже магической; чем больше Новый Бог пытался разобраться в слагавших преграду чарах, тем больше находил следов самой причудливой магии, применённой самым причудливым образом.

Хедин не сомневался теперь, что возведший эту стену сунул нос в книги его Поколения, но не только. Ощущалось тут и позаимствованное у Молодых Богов; и Дальние, конечно же.

Если простые смертные чародеи сумели добраться до этаких тайн…

Упорядоченное может и в самом деле выбрать их, сочтя более достойными хранителями.

Если он не ошибается.

За спиной Нового Бога его воинство завело торжественный гимн в его честь.

Когда-то он лишь поморщился бы, пожал бы плечами, избегая зряшных славословий; сейчас они обратились в самую что ни на есть насущную потребность.

Без веры идущих за ним смертных он никто.

Порой Хедин замирал, глядя на ряды и шеренги скандирующих его имя воинов. Неужто их доля – только служить для него источником силы? Да, без обращения их горячей веры в то, что даёт им же возможность дышать и жить, они не обойдутся; но бойся обмануть их гордость, Познавший Тьму! Помни, им нужна святая война, битва за правое дело; иначе всё для них теряет смысл.

Битва будет. Но для этого надо вырваться из темницы, вернуться обратно. Сотворить небывалое – проложить мост через Хаос.

А пока…

В медленно движущейся силе возникло новое, слабое, почти неразличимое колебание. Будь это движение чуть медленнее, Хедин нипочём не ощутил бы перемены.

В тихом омуте кто-то шевельнулся. Кто-то ещё обнаружился в этом глухом углу; ничего хорошего, само собой, ждать не приходилось.

Проклятье, в этом болоте даже невозможно отправить дозоры, всё нужно делать самому! Сложные заклятия не остановишь по щелчку пальцев и начатое не бросишь, даже если ты Новый Бог.

Вдобавок эти слабые колебания начинали мешать. Хоть и едва заметные, они вносили возмущения в еле-еле двигающуюся силу, сбивая тонкие настройки. Несколько раз всё приходилось начинать заново; Хедин ощущал, как время убегает даже не как песок меж пальцами, а словно кровь из открытой раны.

За его спиной умирали миры, десятки миров; Упорядоченное осталось без хранителя; а он до сих пор не мог подобрать ключи к разгадке.

Познавший Тьму начинал утрачивать обычное своё хладнокровие.

Стиснул зубы и вновь послал вперёд, к стене, очередной сонм прощупывающих чар.

Он повторял это множество раз, записывал, зарисовывал, запоминал; но всё больше крепло омерзительное ощущение, что прорвать этот заслон нечем.

Или, если даже и удастся, то это лишь облегчит Хаосу пожирание оставшегося за спиной осколка Упорядоченного. Впрочем, он и так обречён умереть, когда окончательно остановится сила.

Решение требовалось немедленно, и оно могло быть сколь угодно кровавым.

…Чары опять вернулись сбитыми. Интерференции нарастали, становились всё заметнее, и терпеть это было уже нельзя.

Познавший Тьму ледяным голосом скомандовал готовиться к выступлению.

* * *

– Что же нам делать, Великий Ракот?

Цех Магов вновь ожил, хотя, конечно, это было лишь подобие жизни. В трапезной горело две дюжины толстых свечей, никто не хотел тратить драгоценную силу на хрустальные кристаллы-светильники.

Вокруг громадного круглого стола, покрытого роскошной скатертью, собрались все чародеи, кто помогал Восставшему. Измождённые, исхудавшие, они глядели с ужасом и надеждой, глядели, как и положено смотреть на бога, явившегося в последний момент на помощь.

– Что же нам делать?

Восставший сидел, опершись на локоть, лицо хмуро.

Что ответить этим несчастным?

Что они обречены, и лучшее, что можно предпринять, – это погрузить весь мир в тихий и сладкий сон, который незаметно перейдёт в смерть?

Или попробовать нечто из арсенала Ракота Восставшего, Ракота Владыки Тьмы, не щадившего ни своих, ни чужих, пробиваясь к Обетованному во время третьего, последнего штурма?

Заклинательный покой Цеха оказался весьма полезен. Не только выстраиванием тонкой метрики потока, но и прощупыванием разделившей Упорядоченное преграды.

Правда, мешали странные отголоски далёких чар, вмешивавшиеся, нарушающие с таким трудом найденные настройки.

Что за колдун тут ещё взялся?!

Впрочем, по справедливости, винить его Ракот не мог. Всяк спасается, как может.

Но, если он не уберёт эту помеху…

Восставший досадливо поморщился. Стар ты стал, Владыка Мрака, и слаб, укорил он себя. Раньше, небось, не поколебался бы.

А когда посылал Тёмные Легионы на последний приступ Обетованного, тебе было точно известно, сумеешь ли справиться с его защитниками? Однако ж всё равно приказ к наступлению отдал, не моргнув!

Тогда я был другим, нехотя признался себе Ракот. Тогда я был просто Восставшим, а не Новым Богом, хранителем равновесия.

Однако он тоже чертил и рисовал, набрасывая схемы движения силы и гадая, сколько сможет продержаться, если что, в окружении Хаоса, если в некоторой степени сумеет воспроизвести тот самый барьер, что воздвигли перед ним неведомые противники.

Никак иначе сквозь огненную реку не прорвёшься.

Хотя – прорвался же он сам, когда его сбросило сюда, на самый край Упорядоченного!

Что, если попытаться вновь? Проскользнуть между частицами и сущего, и не-сущего, между тем, что слагает и Упорядоченное, и Хаос?

Ты, может, и сумеешь. А все остальные? Оставишь их тут погибать?

Нет.

Тогда что?

Только одно – таранный удар, всей мощью, какую только удастся собрать, какую только удастся найти в медленно затухающем движении силы.

– Что вам делать? – Ракот поднял взгляд на окружавших его чародеев. – Обрывать корни своего мира. Здесь больше нечего ждать, не на что надеяться. Если бы я мог взмахнуть рукой и объявить, что отныне всё по-прежнему – уже давно бы сделал, но увы. Остаётся только одно – атаковать, и атаковать мы будем по-старому, как повелось у Тёмного Воинства – не оборачиваясь и не считая потерь. Готовы?

Кто-то из магов подавленно охнул, кто-то закрыл лицо руками. У кого-то подкосились ноги, он тяжело осел прямо на пол.

– Мы согласны, – кинув острый взгляд на растерявшихся собратьев, поднялся старик Марви. – Как говорится, помирать – так весело! Верно я говорю, господа маги?

Они отозвались разноголосо и недружно. Ракот видел, что слова его понравились далеко не всем.

– А как это – обрезать корни мира? – робко спросил кто-то.

– Я объясню, – поднялся Ракот. – Идёмте, нельзя терять время.

Шаркая ногами, ссутулившись, маги потянулись следом, никак не напоминая воспламенившихся и одушевлённых. Глаза потухли, плечи безвольно повисли.

Но лишь бы сделали дело, подумал Ракот.

* * *

И вновь войско Хедина шло сквозь Междумирье, но на сей раз скорее плелось или в лучшем случае тащилось.

Гимны за спиной Познавшего Тьму звучали по-прежнему, но всё чаще ему приходилось обращаться к своим, всё чаще произносить зажигательные речи, всё чаще делиться собранной силой, да ещё черпать и в своей собственной.

Вскоре он уже знал, откуда исходят эти чары. Тихий умирающий мирок, в который уже никогда, похоже, не сойдёт Спаситель. Войско Познавшего Тьму нависало над ним, словно хищная стая; а кто-то в этом самом мирке занимался донельзя странными вещами.

Бог Хедин готов был поклясться, что неведомый чародей или чародеи отчаянно пытаются сорвать мир с его опор, обрубить связывающие его с Межреальностью корни, дать уйти в свободное плавание, хотя какая уж тут свобода!

Наверное, надеялись спастись, уйти с гиблого места, подобно кораблю, угодившему в путаницу ядовитых водорослей.

Куда там. Напрасная попытка.

Застоявшаяся армия Познавшего Тьму ринулась в бой весело, с гиканьем и лихим посвистом. Они ломают небо, пронзают облака, обрушиваются на головы тех, кто посмел мешать их богу!..

Да, в застойном болоте силы нетрудно заметить её колебания, нетрудно понять, откуда они исходят. Хедин, Кирвад и отборные три сотни бойцов вместе с Древними, сотоварищами лесного божка, ступили прямо на брусчатку площади, на краю которой возвышалось помпезное здание, увенчанное тремя островерхими башенками.

В широких дверях с разинутым ртом застыл сгорбленный, сутулый человек, исхудавший до последней крайности, в одежде, которую так и тянуло назвать «одеянием мага, алчущего произвести впечатление на базарных торговок». Золотые звёзды, солнце и месяц со смеющимися лицами, алхимические символы, какие-то руны…

Человек был чародеем, но сил у него не хватило бы наложить заклятие и на дождевого червяка.

Мир вообще был еле жив, и этот несчастный – несомненно, бывший некогда волшебником – не являлся исключением.

Он слабо закричал, точнее, попытался; попытался даже сотворить какие-то чары; Кирвад, горя рвением и не утруждая себя излишними размышлениями, слегка боднул чародея рогами в грудь, и тот беспомощно осел у стены.

– Помогите ему, – бросил Познавший Тьму, входя.

В душном вестибюле золотистые пылинки плавали в солнечных лучах; ещё двое или трое местных волшебников сунулись было навстречу Хедину, но были без долгих церемоний отброшены; а затем из подвалов донёсся вдруг яростный и до боли знакомый рык, который Новый Бог узнал бы среди всех мыслимых звуков вселенной.

– Ракот!

Всемогущие Древние, что он тут делает? Как Восставший вообще тут очутился?!

Хедин бросился вниз по узким ступеням.

Как он попал сюда, его взбалмошный брат?! Что он творит в этом мире, что задумал? Зачем срывать его с корней? Что здесь вообще происходит?

…Ракот Восставший вскочил ему навстречу, глаза у Владыки Мрака лезли на лоб.

– Хедин?!

– Хедин, Хедин, – язвительно бросил Познавший Тьму. – Проклятье, что…

– Что ты…

– Нет, что ты…

– …тут делаешь?! – закончили они хором, таращась друг на друга.

* * *

– Думаешь, получится?

– А как по-другому, брат?

– Почему ты не дал им веры в тебя?

– У нас настала пора вопросов без ответов?

Они сидели друг напротив друга в трапезной Цеха Магов. Армия Познавшего Тьму, разочарованная, что обошлось без драки, рассеялась было по городу, отплёвываясь от пыли; однако чем дальше от Хедина, тем более заметны становились удушье и слабость.

– А остальные миры? Что вообще с этим куском Упорядоченного?

Хедин не привык, что План составлен не им, это было неуютно, раздражало, хотелось отчего-то найти в замысле Ракота ошибки и неправильности.

– А что с этим куском? Он или тихо умрёт, задохнувшись, или, если мы потерпим неудачу, сгорит в Хаосе вместе с нами, – Восставший пожал могучими плечами. – Выбор невелик. Смерть медленная или смерть быстрая.

– Ты хочешь сказать, что до конца понял, как устроен барьер? И потому сбивал все мои заклятия?

– Ничего я не сбивал! – рыкнул Владыка Тьмы. – Откуда мне было знать, что ты тоже здесь?

Упрёк было справедлив, и Хедин досадливо дёрнулщекой.

– Ладно, не важно. Так что с устройством?

Ракот тоже посопел недовольно, глаза сердито сверкали.

– Это, конечно, никакой не «барьер Творца». Сложное сплетение нитей силы, самозатягивающихся и разнонаправленных.

– В них немало от Дальних, – добавил Познавший Тьму.

– Снюхались с ними, значит… – пробормотал Восставший.

– Не важно, кто и с кем снюхался. Важно, что произошло и что дальше.

– Что произошло – как раз тоже не важно. Оно произошло и, насколько я понимаю, шло по единому, цельному плану. Начиная со Старого Хрофта и Четвёртого Источника. Мы не представляли, не могли представить, что Отец Дружин может оказаться чьим-то орудием.

– Он не был ничьим орудием, брат. Он и в самом деле считал, что восстанавливает справедливость, возвращая асов из серых пределов. Другое дело, что нашлись те, кто умело этим воспользовался.

Ракот раздражённо отмахнулся.

– Разговоры, Хедин, разговоры. Всё, время вышло. Ты слышал мой план. Действуем!

– План истинного Владыки Мрака, – холодно сказал Познавший Тьму. – Разбег побольше, удар посильнее, ну, а потом – как получится.

– У тебя есть идея получше?

– Есть. Точнее, появилась, пока я тебя слушал.

– И что же?

Хедин нагнулся вперёд, вглядываясь в чёрные глаза Ракота. Заколебался, словно никак не мог решить, делиться ли с названым братом.

– Не понимаю тебя, – нахмурился Восставший. – Смотришь так, словно…

– Брат, ты предлагаешь как всегда – всё или ничего. И, наверное, ты прав; но сейчас требуется кое-что ещё, на случай если мы не сможем прорваться.

– Сможем! – яростно бросил Ракот.

– И всё-таки. На случай, если не сможем, нам надо оживить этот клочок Упорядоченного.

Восставший раздражённо пожал плечами.

– Брат, твои хитрые планы тебя погубят. Вернее, не только тебя – всех нас. Как, ради всех Древних, ты себе это представляешь?! Магия остановилась, понимаешь или нет? Замерла! Встала!..

– Я знаю! – Хедин приподнялся, упираясь в стол сжатыми кулаками.

– А раз знаешь, скажи, как это исправить без Источников? – Ракот тоже встал.

– Наверняка не уверен. Но не попытаться мы не можем.

Восставший только покачал головой.

– А что, разве веры в тебя… в нас – этого недостаточно?

– Нет. Нас с тобой хватит, быть может, на один мир, на несколько…

– Ты так говоришь, потому что боишься ударить как следует! – вспыхнул Владыка Мрака.

– Боюсь, – помедлив, признался Хедин. – Отовсюду был выход, даже со Дна Миров. А отсюда может не найтись.

– Я бы тогда просто распространил веру в нас на все здешние миры, – Ракоту уже наскучил этот разговор. – Воспользовался бы этой силой. Заставил магию двигаться.

– И это тоже, – кивнул Хедин. – Но есть у меня и ещё одна мысль. Более рискованная – тебе понравится, – но и выигрыш может оказаться куда выше.

– Я слушаю. – Ракот сел обратно.

* * *

Работа закипела.

Освобождённый от корней, мир медленно дрейфовал в едва движущемся, почти остановившемся потоке силы; а меж тем над градами и весями его одно за другим вздымались новые знамена – Владыки Ночи, Ракота Заступника, и Повелителя Дня, Хедина Милостивца.

Наскоро приспосабливались к явившимся на помощь братьям-богам старые храмы, где-то возводились и новые. Новым Богам требовалось поклонение, как можно больше поклонения.

Однако они действительно помогали. Молитвы и возносимые хвалы работали.

Стало легче дышать, прибавлялось сил. Повеселели и люди, и животные; бодрее зажурчали ручьи, на ветвях проклёвывались свежие листья, прямо посреди не успевших опасть сухих и жёлтых.

В небесах появились птичьи стаи, пока ещё немногочисленные, словно робеющие; на полях поднимались злаки, а пахари дружно налегали на рукояти плугов, пытаясь наверстать упущенное время.

Да, новым богам требовалось исправно молиться. Утром, днём и вечером. Возглашать хвалы, и чем громче, тем лучше. Кланяться, не жалея спины.

По городам бежали скороходы, тащили в сумах свежепереписанные символы веры, краткие катехизисы; учение явившихся братьев было просто и доступно всем. «Почитай Богов Явившихся – они есть податели жизни и от беды избавители».

«Молись Богам Явившимся утром, днём и вечером, возглашай хвалу всеми словами, какие умеешь, а коль не умеешь словами – просто радуйся, что жив, а не помер».

«Кто будет Богов Новых, на Помощь Явившихся, почитать и хвалу им возносить – и после смерти телесной близ них пребудет, помощь оказывая, а через то – и детям своим, и внукам, и правнукам».

«Кто же станет насилие и зло творить, кто хулу на Богов Новых изрыгать станет – того покинут они в болоте стоячем, в топи незримой, где сама душа грешника окаянного утонет и навек расточится в муках страшных, неописуемых».

Над горизонтом поднимались исполинские, облаков достигающие призрачные фигуры Новых Богов: Ракот Заступник в кроваво-алом плаще, с чёрным мечом – чёрен он потому, что разит злобных тварей тьмы, и не должны они видеть его размах; и Хедин Милостивец, в плаще золотом, с мечом звёздным – им он указывает путь животворным лучам, что прогоняют злую да холодную немочь, в мире поселившуюся.

А потому на заре утренней выйди из дома, поклонись Богам Новым земно, начни читать хвалу им, с самых первых слов начиная:

«Вам, боги неведомые, вам, на подмогу явившиеся, когда силы иссякли наши, от смерти неминучей нас спасшие…» – и так по порядку, до самого конца.

Возгласив же хвалу утреннюю, в дом вернись, чистой водой омойся.

Коль есть у тебя жена или муж, или дети, или родители – выйди с ними со всеми, чем больше хвалу вместе говорите – тем лучше.

И действительно, чем шире распространялась не вера – во что ж тут верить, тут все сами всё видели! – но поклонение Новым Богам, тем легче дышалось и легче жилось.

Вот только сами они очень скоро начали требовать дани-выходы. Началось строительство каких-то циклопических сооружений, пирамиды, каменные круги, дуги, такие громадные, что на одном краю стоя, другой не увидишь – теряется за горизонтом.

И добро б, чтобы на века, а то всё больше брёвна да доски, мало где гранит. И погоняют всё время. Дескать, без этого вновь беды настанут и даже воля Богов-Избавителей не поможет.

Чудно как-то – воля Богов-то таких, один раз спасших, – да и не поможет?

…Кто-то ворчал. Потихоньку, по углам, но ворчал. Работать приходилось много; рук на строительстве требовалось изрядно, а тем – пропитание.

Но всё равно – нынешнее житьё никак нельзя сравнить было с тем медленным умиранием, что было несколько месяцев назад.

Возглашай хвалу Богам Новым да рассуждай поменьше.

* * *

– У меня скоро всё будет готово, брат.

Ракот стоял, скрестив руки, на вершине удивительного строения, возведённого с поистине муравьиным упорством – пирамида из брёвен, держащаяся лишь на честном слове. Под ногами – зеленоватый камень, изумруд, самый крупный, что удалось за это время найти во всех королевских и храмовых сокровищницах. На нижних ярусах – наспех отлитые серебряные руны. Серебро пришлось опять же забирать из храмов и сокровищниц.

Внизу до самого горизонта тянулись рвы и валы, складывающиеся в огромную магическую фигуру, в целую их систему, потому что за горизонтом начиналась следующая.

– И сам мир подплывает… к барьеру. Обратной дороги нет.

– Нет, если только мы не запустим силу по изначальному кругу, – возразил Хедин. Он устроился чуть ниже, сидел на поперечной балке, держа на коленях обнажённый звёздный меч.

– Опять ты об этом, – поморщился Ракот. – Я согласен, твои предложения, вся эта красота, – он указал вниз, на исполинскую магическую фигуру, – должна помочь. Но всё равно, сделать так, чтобы сила потекла бы безо всяких Источников… Да и способ…

– Я импровизирую, – сухо отозвался Хедин. – Здесь нет готовых рецептов. Но мы начнём, только если станет ясно, что твой замысел дал сбой.

Ракот досадливо покачал головой.

– Брат. Ты, похоже, забыл о большом Упорядоченном.

– Я о многом забыл, – отрезал Познавший Тьму. – О Сигрлинн. О моих подмастерьях. О Хьёрварде и Спасителе. Нет смысла думать о них, пока мы в этом обрубке.

Восставший помолчал. Ветер рвал алый плащ за его плечами, зло свистел в брёвнах и связках жуткой конструкции, что, казалось, вот-вот развалится.

– Я до сих пор не понимаю, как они смогли…

– Говоря высоким стилем и красивыми словами – они посягнули на невозможное. И, похоже, договорились со всеми силами, с какими смогли. Если это именно те, о ком я думаю – смертные чародеи, – то вполне возможно, их никто не принимал всерьёз. Кланялись, льстили, выслуживались.

– Ты знаешь или ты гадаешь, брат?

– Гадаю, – пожал плечами Хедин. – Потому что это не имеет никакого значения, как именно им это удалось. Потом – потом да. Мы займёмся этим. А пока…

Изумрудный камень под ногами Ракота дрогнул, осветился с одного бока. Свежеспиленные брёвна источали слабый пряный запах, на срезах проступали смолистые капли, словно дерево не верило в собственную гибель и плакало от боли.

– Что, уже?

Владыка Мрака кивнул.

– Удачи тебе, брат.

– Тебе тоже.

Познавший Тьму спускался вниз, справа и слева от него оживали руны и символы, пирамида наливалась силой, преображённой верой смертных – больше наполнять её было нечем.

Да, поклонение им ширилось, росло, распространялось всё дальше. Но это скорее походило на то, как оставшийся почти без еды человек худеет, слабеет и, если в конце не умирает, то жить ему всё равно мучительно трудно.

Но Восставший прав – мир приближался к барьеру, и чарам пришло время работать.

Его, Хедина, место сейчас – в глубоком заклинательном покое, рядом со старым магом Марви, с которым первым познакомился Ракот.

…Здесь многое изменилось. Никаких следов пыли и запустения; мягко светятся кристаллы на стенах, сверкают начищенные дуги, спирали и хорды, выкованные из истинного серебра; застыли в полной готовности курильницы с благовониями, и дрожат в ожидании своей участи несколько юных и девственных невольниц.

– А это ещё зачем? – неприязненно осведомился Хедин, едва завидев полуодетых скованных девушек.

– Это, гм, гм, великий бог, Милостивец, – смешался было Марви, и Познавший Тьму решил, что старичок решил позабавиться напоследок, – это на самый крайний случай, чисто академический, конечно же!

– Какой?

– Да не гневается великий бог, да простит он верного слугу!.. Но… наши изыскания… теоретические, конечно же, абсолютно теоретические! – утверждают, что, гм, человеческие жертвы, особенно – кровь юных и нетронутых дев могут дать очень, очень много силы…

– Чепуха, – холодно бросил Хедин, хотя это вовсе не было чепухой. – Нам это не понадобится, вот увидишь.

– Да, да, как изречёт великий бог Милостивец!..

– Отпусти их, – велел Познавший Тьму.

Марви тяжело вздохнул и пошёл отпирать замки на кандалах.

Девушки, почти девочки, однако, бежать никуда не торопились, так и остались, сбившись в кучку и прячась в темноте.

– Что повелит теперь великий Хедин Милостивец?

– Помогай мне направлять, – бросил Познавший Тьму.

Марви кивнул. Они говорили об этом, и не раз.

Здесь требовалась филигранная точность, отличное чутьё на силу, мельчайшие её колебания, а старый Марви, несмотря на годы, крепко знал своё дело.

После Кора Двейна и иже с ним Хедин стал несколько иначе относиться к смертным чародеям.

А потом пришла пора действовать, и Хедин забыл обо всём, кроме лишь бьющегося, рвущегося из рук, словно только что пойманная рыба, потока с таким трудом добытой силы.

Весь мир задрожал, вибрировали глубокие подземные жилы истинного серебра – по ним первым текла собранная Хедином и Ракотом сила.

Дрожь передавалась равнинам, поднималась вверх от корней гор, заставляла трепетать и покрываться рябью поверхности морей, и обитатели океанов метались в панике, не зная, куда деваться от этой беды.

Сияющая глобула ожившего мира, – плоский диск, окружённый светом небесных сфер, – медленно скользила сквозь Межреальность, покидая её пусть и замершие, но цельные области и входя в преддверие барьера, туда, где исчезли все структуры и всякая упорядоченность, где армия Хедина могла удерживаться на одном месте лишь волей Нового Бога.

Сейчас весь мир сделался оружием, тараном, готовым крушить стены искусно возведённой западни – куда там ловушке мессира Архимага!

Вернее, не крушить, а растягивать. За барьером – Хаос, от него не так-то просто защититься; поэтому план Ракота и состоял в том, чтобы заставить прочнейший барьер обволакивать, охватывать служащий тараном мир до тех пор, пока он не достигнет другого «берега», того самого, «большого» Упорядоченного.

Возведённая магическая фигура, раскинувшаяся на десятки, а кое-где – и на сотни лиг, собирала и изменяла силу; чарам предстояло слиться с барьером, размягчить его, заставить частично плавиться, словно олово на краю тигля.

Потому что барьеры, не Творцом возведённые, не Творец и разрушить сможет. Или, во всяком случае, сдвинуть.

Познавший Тьму знал, что сейчас вокруг этого мира сомкнулся мрак, что он плывёт, удерживаемый лишь их с Ракотом волей да верой здешних обитателей, утверждённой наспех, второпях, и уже оказавшейся кое-где под ударом; едва стало легче дышать, как нашлись недовольные, в том числе и некоторые Древние.

А сейчас мир трепетал, и массы его обитателей падали на колени, простирались ниц в «храмах Богов-Избавителей», которые зачастую были наскоро сложенными срубами, а то и вовсе торопливо перелицованными старыми святилищами.

Хедин ощущал болезненную дрожь, поднимавшуюся от ступней к коленям и ещё выше; барьер почуял их приближение, он сопротивлялся, незримые струны туго свёрнутой силы напряглись; в следующий миг вся мировая сфера, – со звёздными слоями, слоями дневного светила и ночного, с облачными путями и дорогами ветров, с земной твердью – врезалась в преграду, и небеса вспыхнули невиданным фейерверком северных сияний, только куда ярче и средь бела дня.

Познавший Тьму едва смог удержать силу в фокусе, не дать ей растечься по сторонам. Заклинательный покой исчез, перед глазами его вставала уходящая в бесконечность стена барьера, полыхавшая сейчас всеми оттенками зелёного пламени.

А за стеной их ждал вечно голодный Хаос.

Мир напирал и надвигался, его сердце дрожало, сотрясались небеса и недра; люди рыдали и молились; в действие пришли фигуры и пирамиды Ракота, там тоже всё сияло и полыхало.

Тяжко застонали стены, по ним побежали чёрные змейки трещин. Сжатый до немыслимой плотности поток подобно молоту ударялся в сплетение преграды, пытаясь не прорвать, но заставить раздвигаться, растягиваться, подобно тому, как кольчужная перчатка облегает кисть.

Старик Марви упал на колени, но чары не бросил.

Мир прибавлял всю собственную тяжесть к вдвигавшемуся в плоть барьера острию, и Хедину казалось, что нити барьера поддаются, начинают сдвигаться, что их таран одолеет кольчужную преграду, и…

Обрушилась первая глыба с потолка; девчонки-невольницы, так и остававшиеся в своём углу, дружно завизжали.

Хедин ощущал, как начали сминаться небесные сферы, прозрачный их хрусталь покрывался трещинами, лопался, осыпаясь звёздными дождями. Духи высоких обиталищ в панике бежали кто куда, оставляя вверенные их попечению звёзды.

Предохранявшие мир чары не выдерживали.

Ракот, что же ты, Ракот?!

Нет, Восставший не дремал; его собственная сила вливалась в заклинания, Познавший Тьму ощущал, как названый брат будто плечом подпёр задрожавшие и треснувшие небеса.

Однако тупое навершие их тарана, раздвигавшее ткань предела, не справлялось также. Нити, слагавшие барьер, тянулись на тысячи тысяч лиг, через всё Упорядоченное, и держались крепко.

Нет, не выдерживаем, с отчаянием подумал Новый Бог. Мир сейчас обратится в труху, небеса уже рушатся, судорога боли прокатилась и через земную твердь. Сейчас начнут погибать живые!

«Брат! Остановись!»

«Нет! – раздалось в ответ яростное. – Мы прорвёмся!»

«Весь мир станет прахом! Он уже рушится!..»

«Значит, мы воспользуемся этой гекатомбой, – после мгновенного колебания отозвался Владыка Тьмы. – Павший полк порой оборачивается выигрышем сражения».

Это было не похоже на Ракота, так мог бы сказать истинный Хозяин Мрака, штурмовавший Обетованное и не считавший потерь.

«Мы уничтожим мир, погубим всех и ничего не добьёмся!»

«Добьёмся!» – прорычал Восставший.

Ему явно очень хотелось в это верить.

«Брат, ещё не поздно!..»

Потолок вокруг Хедина рушился, и он знал, что так же рушатся сейчас храмы, до отказа заполненные молящимися.

Однако мир, окровавленный и разваливающийся, подобно берсерку, устремившемуся в гибельную атаку, всё-таки продавливал собой преграду; страшной ценой, но продавливал.

Вот словно тысячи тысяч голосов вскрикнули разом, и Хедина согнуло жестокой судорогой боли – мир начал распадаться, и погибли первые из обитаемых областей.

Да, силы разом прибавилось, как всегда, – погибавшие «во славу его», с его именем на устах щедро отдавали Хедину последнее, что имели.

И всё-таки они двигались, чужой барьер поддавался, причём именно так, как надо – не разрываясь, но растягиваясь.

Крошилось, трескалось и разрушалось; Познавший Тьму держал в целости таранные чары, однако напряжение в барьере нарастало, нити его натягивались, мельчайшие кристаллы Дальних теряли связность, иные начинали лопаться.

Мир словно бы застревал в дрогнувшем барьере, и тут одна из нитей всё-таки не выдержала.

И одновременно сквозь ничтожную, но всё-таки прореху хлынул огненный Хаос. Потёк, обращая всё вокруг себя в яростное пламя; пожирая всё, включая самого себя.

Небо горело, солнце померкло, но вокруг разлит был алый беспощадный свет. Жалобно кричали девушки-невольницы – их, похоже, заваливало. Марви стонал, но держался.

«Ракот! Хаос!..»

Хаос, который прорвался и жжёт всё вокруг ещё быстрее, чем они, братья-боги, успевают зашивать и закреплять прореху.

Как и выстраивать хоть какую, но защиту от огненного всепожирающего апокалипсиса.

Хедин Познавший Тьму держал сейчас на своих плечах всю громаду вздрогнувшего и начавшего осыпаться Цеха Магов. Пусть они выбегут, пусть они успеют выбежать…

Хаос торжествующе ревел и выл, пламя вздымалось до небес и выше, пожирая всё – камень и воду, воздух и даже собственный огонь этого мира; Хаос пожирал и сам погибал, сгорая в том же горниле.

«Брат!..»

Но, кажется, Ракот и сам понял.

Сила шевельнулась, потекла, и вместе с нею потёк и сам мир, расплавляясь, теряя форму – но отталкиваясь от затягивающейся сама по себе прорехи. Проклятье, медленно, слишком медленно! Нельзя позволить Хаосу разлиться дальше!..

Нет, не успели, не выбежали – Хедин слышал предсмертные вопли тех, кого заваливало рушащимися стенами и перекрытиями.

Пузырь его собственной силы сжался, рядом корчился Марви – старик отдал всё, что у него было.

К Познавшему Тьму бросилась одна из девушек-невольниц, глаза расширены от ужаса, припала, обняла его колени, устремила горящие от слёз глаза:

– Возьми мою жизнь, великий бог!

– И мою! – бросилась следом вторая.

Третья выдернула кривой кинжал из ножен на поясе стонущего Марви.

Волна яростной, полыхающей силы затопила Хедина; эти девочки готовы были отдать жизни ради него, отдать жизни ему, ничего не требуя взамен. Это были не слова, но настоящий, всепоглощающий порыв – и силу он давал тоже настоящую.

Сейчас уже требовалось не прорывать преграду, а пытаться не пропустить Хаос дальше.

Их защита оказалась недостаточной.

План Ракота провалился.

Великое множество безымянных жизней сгорало сейчас в пламени прорвавшегося Хаоса, кипели моря и реки, однако не напрасно – их силой Хедин заделывал прореху в барьере. Теперь он знал о преграде куда больше, чем после всех своих штудий – жуткую цену заплатив за это знание.

…Огненный шторм остановился, когда в ничто обратилась половина приютившего братьев-богов мира. Цех магов обрушился, и, если б не Познавший Тьму, под обломками остались бы все до единого чародеи.

Они выбрались из руин – Хедин и цеплявшиеся за него девушки; Новый Бог на руках нёс почти невесомое тело старика Марви. Нёс, глядел по сторонам, и в сознании билась единственная мысль – это конец. Если рухнет вера в них с Ракотом, им уже никогда не вырваться отсюда. Впрочем, несдобровать и всему, ещё живому вокруг – останавливающаяся сила не даст другого шанса.

Познавшего Тьму шатало. Суть его исчерпала, опустошила себя. Великий Предел выдержал на границе с Хаосом, но теперь требовалось много, много больше.

«Брат…» – негромко позвал он.

Ракот отозвался не сразу, совершенно мёртвым голосом.

«Можешь ничего не говорить».

«Не могу не говорить. Ты должен был остановиться, когда я тебе велел!»

«Что?! – мигом вспыхнул Восставший. – Брат, что это значит?»

«Это значит, брат, что теперь мы исполняем мой план».

Глава 6

О́дин, Отец Дружин; половинчики Фредегар и Робин

…Битва в Хьёрварде ещё длилась, но уже подходила к концу. Водителя Мёртвых больше не было; но приведённые им неживые воители отнюдь не распались бессильным прахом.

Словно ещё чья-то воля, не уступавшая в силе Яргохору, продолжала гнать их вперёд; но, лишившись самого могучего бойца, воинство мёртвых пятилось, шаг за шагом отходило, так что Старому Хрофту удалось даже отправить отряды вправо и влево – туда, где начали бесчинствовать отряды мертвецов.

Сам Владыка Асгарда стоял, тяжело уронив сотканную из молний палицу – схватка с Яргохором далась недешёво.

И всё равно ощущалось присутствие здесь, в его мире, чужой мощи, непонятной и беспощадной.

Не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, кто это.

Спаситель здесь, он полон сил и действует.

И едва ли падение Яргохора его остановит; скорее, наоборот.

К возрождённой Валгалле отправились первые её герои; что ж, места в ней хватит на всех, а ему, Асу Воронов, надо помнить, что пророчество о Рагнарёке в силе. Оно не исполнилось в первый раз, на Боргильдовом поле, оно продолжало ждать.

Дул ветер, гнал тучи, шевеля груды праха над полем боя; земля замерла, оглушённой тяжестью столкнувшихся здесь воинств. Отец Дружин огляделся – к нему ровной, неторопливой походкой, соблюдая достоинство, приближался Дальний.

– Теперь ты доволен, бог О́дин? Ты одолел, собранное нами войско не подвело, не так ли? Однако, где же бог Хедин? Ты уверял, что он не сможет не появиться, что Хьёрвард – это его мир; и что теперь?

– Разве я сторож, – тяжело взглянул Отец Дружин, – Познавшему Тьму?

Губы Дальнего медленно растянулись в улыбке. Сам он, конечно, улыбаться не умел, это всего лишь позаимствованное им тело.

– Ты решил, что легко обманешь нас, так, бог О́дин? Что ты используешь наше воинство, дабы спасти родной тебе мир, а мы ничего не сможем сделать?

– Раз вы затеяли столь сложную игру вместо того, чтобы атаковать, как встарь, самого Хедина – значит, вы согласитесь и с тем, чтобы я спас никакого для вас значения не имеющий Хьёрвард, – пожал плечами Владыка Асгарда. – Тем более если ваши планы совершенно иные.

– Наши планы совершенно иные, и в них не входит измена!

– Где ты увидел измену, Дальний? Ты пришёл ко мне в Асгард, толкуя о деле, что окажется небезвыгодно для нас обоих; я получил свою выгоду, а ты получишь свою.

– Но Хедин…

– Ты разве не чувствуешь, что здесь, у нас по соседству, орудует и Спаситель? Или тебе неведомо, что Он творит с мирами? Или ты думаешь, что бог Хедин оставит это без внимания?

– Бог Хедин оставил без внимания вторжение мёртвых, – возразил Дальний. – И доселе он не обращал внимания на дела Спасителя, не пытался никак противостоять!

– Разве ты не видел учеников Хедина? Их тени, явившиеся на бой? Познавший Тьму встал на пути Спасителя, Дальний!.. Может, раньше он так и не делала – но не сегодня! Он придёт, придёт именно сюда, нужно лишь немного подождать.

– Я не верю… – начал было Дальний, но Старый Хрофт яростно его перебил:

– Тогда бери это воинство и веди его сам! Ищи бога Хедина, коль он так тебе нужен! А меня оставь в покое.

– Ты нарушил клятву! – проскрежетал Дальний – словно острые каменные грани тёрлись одна о другую.

– Вовсе нет, – пожал плечами Отец Дружин. – Просто ты слишком торопишься. Говорю ж тебе, Хедин придёт. Он не оставит Хьёрвард на поживу Спасителю.

– Мы не можем ждать. Хедин не явился, как ты обещал.

Старый Хрофт пожал могучими плечами.

– В стародавние времена нас рассудили бы великие норны. Они поведали б тебе, что я ни в чём не нарушил клятвы, но ты всё равно им не поверил бы, Дальний. Что ж, выбирай – или ты сразишься со мной прямо сейчас, или…

Дальний застыл, в буквальном смысле окаменев; плоть его в мгновение ока лишилась всех признаков жизни, по волосам, щекам, шее заструились потоки зеленоватых призрачных искр.

Чужой облик стекал с сути Дальнего, словно вода.

Старый Хрофт вскинул сотканную из молний палицу.

Застывшее пред ним создание походило на колонну переливающегося зеленоватого свечения, где медленно проворачивались более тёмные спирали и дуги, словно из чёрного света.

Земля под ним быстро отвердевала, превращаясь в зелёный полупрозрачный кристалл.

Некоторые Древние, поостыв после доброго боя, потянулись к замершему Отцу Дружин, перед которым мерцала и переливалась зелёная колонна.

Она дрожала, по ней бежала рябь, от которой резало глаза и кружилась голова. Нечто, совершенно чуждое привычному миру смертных и бессмертных – но почему, что случилось, отчего Дальний внезапно сбросил личину, которой держался так долго?

– Я не изменял своему слову! – громче бросил Старый Хрофт.

Зелёное мерцание ничего не ответило; оно словно к чему-то прислушивалось, к чему-то невообразимо далёкому.

А потом:

«Мы много говорили, бог О́дин. Ты пытался обмануть нас и решил, что это тебе удалось. Обстоятельства изменились, и наши планы меняются тоже. Бога Хедина более ждать не стоит, он… исчез. Наше предназначение вот-вот воплотится, осталось совсем немного. Потери частей… досадны. Отклонений от идеала… будет больше, чем мы ожидали».

Всё это возникало в сознании Отца Дружин холодно, безо всяких чувств.

«Но ты изменил своей клятве и потому сослужишь нам службу, хочешь ты того или нет. Поскольку искажений должно быть как можно меньше и самое большое из них – бог Хедин – сейчас вне досягаемости, сделай так, чтобы именуемый Спасителем подольше задержался бы здесь. Пока не настанет последний миг и пока не исполнится наше предназначение. Ты ведь на это надеялся, не так ли? Что ж, дерзай, бог О́дин. Осталось совсем недолго».

Зелёное сияние гасло, расточалось, словно облако пара. Покрывался трещинами и рассыпался смарагдовой крошкой кристалл, сковавший землю под ним.

Отец Дружин остался стоять, недоумённо глядя на пустое пространство перед собой.

Что случилось? Что за ерунда насчёт «Хедин исчез»? Куда он денется? Нет, конечно, Познавший Тьму мог скрыться, но…

У Дальних срочно поменялись планы. Произошло нечто поистине из ряда вон – а он, Старый Хрофт, даже ничего и не заметил, не почувствовал?

У Дальних множество замыслов, множество путей к цели; и, если им теперь всё равно, что будет с их армией, что случится с ним, Отцом Дружин, которого они, конечно, покарают – но когда-нибудь потом, – а пока что он может потягаться со Спасителем.

Который тоже, конечно, Дальним в чём-то мешает, но отнюдь не так сильно, как Хедин.

Древние меж тем сползались, сходились и слетались к нему со всех сторон.

– Еда-а? – с надеждой пробасил кто-то здоровенный и чешуйчатый.

Владыка Асгарда выдохнул, расправил плечи, вскинул голову.

– Идите за мной. Еда будет.

…В конце концов, скотина народится новая, а защита от армии мёртвых чего-то, да стоит.

* * *

Фредегар, Робин и лекарь Фиделис с младенцем не поспели к сражению. Оно и понятно – куда ты денешься, когда у тебя на руках грудной малыш? Поколебавшись, лекарь решил остаться в городе; невысоклики отправились дальше.

Битву армии Яргохора с воинством бога О́дина они наблюдали издалека, с высокого дерева; и не только наблюдали.

Когда отдельные дюжины и полудюжины мертвяков бодро зарысили прочь от места основного сражения, явно нацеливаясь на ближайшие селения – всю местность вокруг густо покрывали хутора и починки – невысоклили даже вздохнули с облегчением.

Всегда лучше самому браться за меч, чем сидеть и ждать, чья же возьмёт.

Дюжину набежавших скелетов пополам с призраками Фредегар и Робин встретили, как умели – и стрелой, и мечом, и упокаивающими чарами. Аэтерос не жаловал некромантии, но ходячие костяки были излюбленным оружием всяческих спятивших чародеев и прочих нарушителей равновесия, так что волей-неволей кое-чему пришлось выучиться.

Половинчики не остановили бы волну подъятых мертвецов, как на храмовом кладбище недавно; но с дюжиной они справиться могли.

Начарованные стрелы рвали давно мумифицировавшуюся плоть, дробили кости, раскалывали черепа. Руны, заклятия отвержения и упокоения заставляли призраков трепетать, их бестелесная плоть разлеталась обрывками, словно клочья тумана под ветром.

У невысокликов не было времени на подготовку правильного отпорного круга, вычерчивание пентаграмм и прочего, но справились и без них. Хутор за их спинами так и не узнал о том, что могло бы с ним случиться.

Они видели схватку с Яргохором, однако на подмогу своим не успели – от воинства мёртвых всё время отпочковывались группки неупокоенных, тянули вбок, к жилью; их приходилось останавливать, вылавливать, вбивать в землю или рассеивать.

Однако последний акт свершившегося они рассмотрели.

– Вот тебе и ответ… – прошептал Робин, уронив руки.

– Всех – всех, кроме вампира, – сглотнул Фредегар.

Невысоклики переглянулись. Таких потерь ученики Аэтероса в одном бою ещё не несли.

– Уходят…

– С… с волком?

– Фенриром, – щегольнул познаниями Фредегар.

– Но куда?..

– Волк живой, значит, только в Асгард.

– Но зачем?..

– Не важно, брат. Бог О́дин победил, идём к нему.

…Древние встретили их не слишком ласково. Алчным урчанием, утробным рыком и тянущимися со всех сторон щупальцами, клешнями, хоботами и прочими хватательными конечностями.

Правда, силу они чувствовали безошибочно.

Двое невыскликов, гордо задрав носы, оставили позади ряды несытых чудовищ. Владыка Асгарда резко обернулся, и они поспешно поклонились.

В конце концов, бережёного Аэтерос бережёт, а Старый Хрофт был, все знали, давним если не другом-советчиком, то, по крайней мере, соратником Учителя.

– Преславный О́дин, хозяин Валгаллы! – Фредегар приложил правую ладонь к сердцу. – Как рады мы, смиренные ученики великого бога Хедина, лицезреть тебя во славе ратной и в час твоей победы!..

– Вежлив народ половинчиков, знает он, как надлежит обратиться, – усмехнулся в густые усы Отец Дружин. – Привет и вам, ученики Познавшего Тьму! Что привело вас сюда?..

…Рассказ Фредегара (и постоянно перебивавшего его Робина) длился довольно долго – пока воинство Старого Хрофта собирало по окрестным деревням дань свиньями, бычками, овцами и прочей живностью. Селяне, бледные от пережитого ужаса – мертвяки кое-где успели до них добраться, – без разговоров делились.

Древние закусывали.

Отец Дружин, сидя под старым дубом, прихлёбывал пиво, с готовностью выставленное деревенскими. Невысоклики пристроились рядом, на здоровенном корне.

– Значит, ученики Аэтероса пошли, чтобы преградить дорогу Водителю Мёртвых… – сумрачно проговорил Старый Хрофт. – Что ж, они уже в Валгалле. Надеюсь, тамошний мёд им придётся по вкусу. Однако скажи мне ещё, Фредегар, ученик Хедина, скажи о лекаре Фиделисе! Я никогда не слыхал ни о ком с подобными способностями. Слишком уж сильно напоминает…

Невысоклики переглянулись.

– Он говорил о себе, как о враге Спасителя.

– Мало ли, кто чего говорит!

– Он помог нам…

– Спаситель и не на такое способен. Что для Него какие-то мёртвые или живые, если Он спасает мир за миром!

– Мы не чуяли фальши в нём, – осторожно возразил Робин.

– Мало кто видит фальшь в Спасителе, ибо Он именно таков, каков есть. Что ж, у Дальних нашлись некие срочные дела в иных местах, а Его они оставили нам.

Ветер шевелил ветвями дуба, нёс с лугов медвяные запахи, перекрывавшие запах тлена с недальнего поля боя; Старый Хрофт сидел, опершись спиной о ствол, прикрыв глаз, дышал медленно и глубоко, наслаждаясь этим внезапно наступившим покоем. Они выиграли битву, великой ценой, но остановили Водителя Мёртвых, невесть как оказавшегося в одной упряжке со Спасителем, но…

Исчезновение Дальнего. Так долго и тщательно выстраивать этот план с ним, Отцом Дружин, и так внезапно всё бросить. Это пугало – когда твой противник выкидывает что-то совершенно неожиданное, самое время оглянуться: не появился ли у тебя за спиной новый враг?

Половинчики почтительно молчали. Хорошо их вышколил бог Хедин, славные они у него, верные и храбрые, несмотря на малый рост. Придутся ко двору в его Валгалле – к тому же непревзойдённые повара, а готовить, похоже, предстоит на многих и многих. И желательно поразнообразнее, чем это было в старом Асгарде.

– Моё воинство не сможет шастать по городам, – проговорил наконец Старый Хрофт. – Я отправлюсь с вами и посмотрю в глаза этого… лекаря Фиделиса. А потом мы отправимся на встречу со Спасителем. Мешает он Дальним или нет, главное, что он мешает нам.

* * *

Город встретил их мрачно и настороженно. И пахло здесь не мёдом с лугов, не радостным разнотравьем, а нечистотами и по́том, а ещё – тревогой и страхом.

Низкие серые тучи наползли с моря, опускались всё ниже, почти к самым шпилям, словно крышка гроба. Громче и громче кричали знакомые уже проповедники, и, казалось, они повсюду, на каждом перекрёстке, на каждом рынке и возле каждой корчмы.

Старый Хрофт шагал рядом с невысокликами, возвышаясь над ними, словно башня. Видавший виды плащ развевался за плечами, на голову Отец Дружин нахлобучил вечную свою широкополую шляпу.

Возле одного из вещавших они задержались.

Бледное лицо, ввалившиеся щёки, безумные глаза; сухие и потрескавшиеся губы, трясущиеся руки, осипший голос. Коричневый монашеский балахон обтрёпан понизу, босые ноги в пыли.

– Покайтесь! Покайтесь, несчастные! – взывал он, даже не думая останавливаться.

– Роб, это тот или другой? – вполголоса спросил Фредегар.

Проповедники казалась похожими, словно братья; и больше всего роднил их лихорадочный, полубезумный блеск в глазах.

– Не важно, – ответил Старый Хрофт вместо половинчика. – Они живы, но притом и мертвы. Спаситель по-прежнему скован некими законами, видно, пока не в силах их отбросить.

Монах вперил в них блуждающий взгляд; он смотрел словно бы сквозь и Отца Дружин, и невысок-ликов.

В отличие от предыдущего, этот проповедник не попытался с ними заговорить.

– Идёт! Идёт туча огненная, грехами вскормленная! Мёртвых она будит, голодных и злобных! Нет от них спасения, столь велико число их!..

– На погосте храмовом их и впрямь изрядно было, – проворчал Фредегар.

– А Фиделис всех упокоил!

– Вот на него-то я и погляжу, – проворчал Отец Дружин.

Монах взывал, и, надо сказать, к нему прислушивались.

– На равнине, на полуночь – чудища да твари невиданные пасутся!..

– На дороге, что в Хедебю, – скелет бродит! Свояк сейчас примчал, весь белый, за один день поседел!..

– Не о том ли я вам вещал?! – возвысил голос монах. – И я, и братья мои, смиренные Спасителя нашего слуги?..

– И во храме, говорят, жуть творилась – мертвяки из земли полезли…

– А жрецы их вроде как упокоили…

– Да не жрецы, а Спасителя братия!..

– Точно говорю, они, сыновец мимо ходил, своими ушами слышал!..

На перекрёстке собиралась толпа. Остановилась телега, возчик, разинув рот, слушал проповедника.

Тоскливо взвыл пёс, получил палкой по хребту, с визгом бросился наутёк. Отчаянно замяукал сидевший на заборе пушистый кот, вскочил, выгибая спину. По сточной канаве бежал мутный поток, плыли крысиные трупы.

– Да что же тут творится-то, а? – пробормотал Фредегар, кладя руку на эфес.

Старый Хрофт стоял, надвинув на лицо широкую шляпу.

Безумие захватывало толпу, ещё более заразное, нежели Чёрная Смерть.

– Каюсь! – вдруг взвыл какой-то худо одетый мужичонка, явно из тех, что пробавляются при торжищах случайными заработками – принеси-унеси. – Каюсь, Спаситель наш, и к Тебе припадаю!

Взвыл и рухнул на колени, задёргался, забился.

За ним – какая-то баба, в добротной свитке; и ещё одна, и могучий кузнец – толпа валилась на колени перед иссушённым монахом, словно им всем подрубили ноги.

Робин дёрнулся было, но Отец Дружин только покачал головой.

– Не с этими биться надо. Где там ваш лекарь?..

…«Ваш лекарь» нашёлся в таверне, той самой, где последний раз сходились все вместе ученики Аэтероса, прежде чем большая их часть отправилась в последний бой. Румяная молодка держала младенца на руках, улыбаясь, кормила грудью; сам же Фиделис осматривал сидевшего перед ним мастерового с застарелым свищом на локте. Рядом стоял другой, с таким изумлённым видом щупая челюсть, словно только что вновь её обрёл.

– Вот он, лекарь…

Старый Хрофт шагнул внутрь, приподнял шляпу, вглядываясь.

И врачеватель тоже тотчас остановился, ланцет в его руке замер.

– Погоди, досточтимый, – проговорил он миг спустя ровным голосом. – У меня больной.

Отец Дружин молча кивнул.

Фредегар и Роб осторожно присели в сторонке. Теперь было время оплакать погибших друзей; при Древнем боге О́дине они не решались.

Сейчас же, когда две силы сошлись лицом к лицу, они могли отдать долг.

Лекарь Фиделис быстро и чётко сделал надрез, сразу же провёл поверх ладонью; мастеровой дёрнулся, по руке его тёк гной вперемешку с кровью, однако врачеватель, выдохнув и выпрямившись, убрал пальцы: там, где только что была рана, красовался лишь розоватый рубец.

– Не болит? – чуть задыхаясь, проговорил он.

– Н-нет… – ошеломлённо пролепетал пациент.

– Скоро чары развеются, рана заноет. Но через два дня пройдёт. Потерпишь?

– Да-а… – Мастеровой широко раскрытыми глазами глядел на собственную руку. – Ох, досточтимый… спасибо тебе. Вот, прими… не побрезгуй…

Фиделис взглянул на робко протянутый мешочек.

– Ступай ко храму, любому, – звучно сказал он, – и раздай всё это нищим. Себе же я оставлю одну монету, на пропитание мне и младенцу.

– Всех богов за тебя молить стану, почтенный! – Мастеровой пятился, всё время кланяясь.

– Да что ж ты спину-то ломаешь, я не король, чтобы передо мной гнуться, – усмехнулся Фиделис. – Ступай, добрый человек, и сделай сегодня хотя бы одно доброе дело. В то верю и на то уповаю!

Старый Хрофт проводил мастерового взглядом, шагнул к лекарю.

– Привет тебе, великий Древний, – проговорил тот спокойно.

– Тебе ведомо, кто я?

– Мне неведомо твоё имя, но то, что ты – Древний, я увидал бы и с другого конца сего достойного града.

– Твоя речь – ты словно родился здесь!

– Я видел множество миров, досточтимый, и смерть отказалась меня принимать. Поневоле научишься ловить и делать своими чужие наречия. Чем я могу помочь тебе, великий?

– Кто ты? – в упор спросил Отец Дружин. – Спрашиваю по праву того, кто был здесь первым, в этом мире и над его небом, кто возводил стены обиталища древних богов, кто принимал в своих залах павших героев. О́дин моё имя, и я правил здесь, когда вселенная и слыхом не слыхала ни о Молодых Богах, ни об Истинных Магах, ни даже о Спасителе!

– О́дин, – повторил лекарь, словно пробуя на вкус имя владыки Асгарда. – Я уже повествовал о себе вот этим двум славным и добрым невысокликам, отважным воинам. Думаю, они успели поведать тебе всё, что знали; я же к тому рассказу добавить ничего не могу. Γνῶθι σεατόν^[86], как говаривают в одном далёком мире, «познай себя». Увы, я не могу похвастаться этим. Я говорил храбрым Фредегару и Робину, что родился смертным, и сам не ведаю, какие силы сделали меня тем, кто я есть сейчас. Быть может, ты, Древний, сможешь лучше ответить на свой же вопрос.

– Зачем ты здесь?

Фиделис вздохнул.

– Тебе не сказали? Остановить Спасителя.

– Как?

Врачеватель покачал головой.

– Добрым словом. Добрым делом. Надеждой. Верой в лучшее. Понимаю, Древний, ты привык полагаться на собственные храбрость и оружие, на чары и заклятия. Но Спаситель как раз и есть то, против чего они бессильны.

– Спаситель уже здесь, в этом мире, – нахмурился Отец Дружин. – Что ты собираешься делать, лекарь Фиделис? Проповедовать добронравие, надежду и прочее? Прекрасно, скажу я, но осталось ли для этого время? И, уж коль об этом зашла речь – удалось ли тебе сберечь хоть один мир?

– Нет, – печально вздохнул врачеватель. – Но иного пути нет.

– По дороге сюда, – Старый Хрофт с трудом сдерживался, – мы видели толпу, готовую лишиться рассудка, призывая Его. Никакие «добрые дела» с увещеваниями тут не помогут.

– А что же, по-твоему, поможет? – ровным голосом спросил Фиделис.

– Никто не знает, что будет, если, скажем, пресечь существование всех, кто взывает к Нему. – Кулак владыки Асгарда сжался. – Я не выходил один на один со Спасителем, но знаю, что стоило Ему появиться, как все впадали в ужас и отчаяние, никто не пытался противостоять и Он побеждал. Раз за разом. Так что ты делаешь здесь, лекарь? Что изменят твои несколько добрых дел?

– Обычно, – опустил глаза Фиделис, – там, где я появлялся, мне удавалось отсрочить Его окончательную победу. Быть может, если вы сумеете отвлечь Спасителя на себя, я смогу вдохнуть надежду и веру в…

– Красивые слова, – рыкнул Старый Хрофт.

– Почему же? Если вам, досточтимый Древний, и этим добрым невысокликам удастся привлечь Его вни…

– Ты уже говорил это. Быть может, тебе и удастся успокоить город; но что до всего остального мира?

– Дайте мне точку опоры, и я сдвину землю.

– Иными словами, такой точкой должен стать этот город?

Фиделис кивнул:

– Хорошо. За неимением лучшего последуем твоему плану. Но сам-то Спаситель, где он сейчас? Как нам Его отыскать?

– Его не придётся отыскивать. – Лекарь виновато развёл руками. – Онпридёт сам. Почувствует меня и угрозу. Так уже случалось, почтенный Древний, и не раз. Но тогда со мной не было вас. И у меня не было вот его, – он кивнул на младенца, мирно спавшего на руках кормилицы.

– Его? Этого младенца? – удивился Старый Хрофт. – Слыхал я о таинственных и великих силах, что якобы таил в себе череп Его нерождённого сына…

– Это не Его сын, – покачал головой Фиделис.

– А кто же?

– Это Он сам, – улыбнулся лекарь.

– Ты бредишь, лекарь. Твой ум помутился, – надвинулся на врачевателя Отец Дружин. – Я знаю истории Спасителя, Он является в мир – обычно рождается в нём – творит чудеса, обретает последователей, основывает церковь, а потом гибнет от рук жестоких и несправедливых гонителей, успев возвестить, что в один прекрасный день Он вернётся, когда Его призовут верные, в час их величайшей нужды. И потом Он на самом деле возвращался, только вот…

– Разными путями, – перебил Фиделис. – Он возвращался разными путями. Иногда снисходил с небес во всей славе своей. Иногда воплощался в одном из своих адептов. А ещё иногда рождался в подлежащем спасению мира.

Владыка Асгарда уставился на посапывающего розовощёкого малыша. Ничто не напоминало, что его совсем недавно в буквальном смысле достали из-под земли.

– Не могу понять… – проговорил он враз осипшим голосом. – Как так? Но… младенец же умер? Зачем это Спасителю? Столько трудов – ради детского трупика? Что Он обретёт с этого?

– Из того, что я знаю, – негромко проговорил Фиделис, – чем крепче мир, чем труднее его опрокинуть в хаос и «спасение», тем больше «правил» приходится выполнить даже самому Спасителю. Если Он «рождается» – значит, так просто с миром не совладать. Мне это не доказать, но всякий раз, когда я оказывался у Него на пути – случалось именно так. Он забирал душу младенца, замещая её собой; не спрашивай меня, могучий Древний, как именно Он это проделывал или зачем Ему это было нужно. Мне ведомо лишь, что существуют могущественные запреты, обойти которые не в силах даже Он. Нет в пределах сущего силы, не подчиняющейся вообще ничему. Дивно и многомудро устроил всё великий Творец!

– Творец? Что ведаешь ты о нём, лекарь?

– Только то, что всё сущее – часть его великого плана, – скромно потупился Фиделис. – И Спаситель, и наша борьба с ним.

– Часть или не часть – докончи с младенцем! – потребовал Отец Дружин. – Если это Он, зачем же ты оживил его, как уверяют вот эти двое?

– Мы вернули обратно душу этого ребёнка, – очень серьёзно пояснил врачеватель. – Ребёнка, а не Спасителя.

– А зачем тогда Ему нужна была смерть этого бедолаги?

– Он воплощался и получал свободу.

– А теперь?

Лекарь смущённо отвернулся.

– Никто не знает наверняка. Но я ощущаю сильнейшую связь этого малыша с Ним. И потому уверен, что Он не замедлит явиться.

– И что тогда? Чем Его останавливать? Добрыми делами?

Фиделис вздохнул.

– Нам придётся испробовать всё самим.

– Значит, ждём?

– Не просто ждём, великий Древний. Не просто.

…И он действительно «не просто ждал», этот странный лекарь Фиделис из ниоткуда. Он пошёл улицами града, среди толп побросавшего обыденные занятия и мечущегося народа – искать проповедника Спасителя долго не пришлось.

Вокруг него плотным кольцом стояли люди – многие, впрочем, на коленях. Молитвенно сложенные руки, обезумевшие взоры.

– Хорошо, хорошо, хорошо! – всплёскивая руками, каркал монах, нависая над слушателями. – Вижу усердие ваше, чада Спасителя, владыки нашего! Зовите его, взывайте к нему, всеми силами, всем сердцем!

– От чего же должен Он спасти малых сих? – вдруг сказал Фиделис, бестрепетно шагнув сквозь толпу. Руки скрещены на груди, голова гордо поднята. – От какой участи?

– Ты кто? – вперился в лекаря монах, глаза его расширились. – Как смеешь ты…

– Смею! – перебил врачеватель. – Так какими бедствиями грозишь ты этим беднякам?

– Иль не знаешь ты?! Мертвецы восстали из могил, идут на нас великим воинством!.. Живых зубами грызут, когтями рвут, и нет никому спасения!..

– Мертвецы восстали, говоришь? – усмехнулся лекарь, несмотря на угрожающий гул толпы. – Верно, явилась к нам из иномирья их армада, да только вся полегла – здесь, поблизости, на полночь от Бирки, и полудня пути не будет!.. Всё поле их вторично убитыми останками усеяно, оружием ломаным да пробитыми доспехами! Здесь, в самом граде – слышали небось – восстали было мертвяки во храме, да недолго бегали, все обратно упокоились, только ногами и подрыгали чуток!

В толпе кто-то хихикнул.

– Что там говорите? – стремительно обернулся Фиделис, пока монах застыл с разинутым ртом – хотя никто ничего не говорил. – Скелета, мол, на дороге в град видали? А вы помните, что нет ничего лучше супротив всех и всяческих костяков, чем хорошая дубина! Мечом-то или копьём его несподручно, а вот палицей, или дрыном, или колом, или даже оглоблей – у кого силы достанет – так очень даже способствует! И хрюкнуть не успеет, враз обратно упокоится!

Народ начинал смеяться, сперва робко, потом всё более охотно.

– Что такое сей костяк ходячий? – громогласно вещал меж тем Фиделис. – Мертвец, простыми чарами движимый! Как вода жернова мельничные вертит, иль ветер, глазу невидимый, – так и заклятия, для нас незаметные, руки-ноги ему двигают! Нечего тут бояться, нечему тут дивиться – сами знаете, магия многое может!

– Точно! – гаркнул Отец Дружин.

– Правильно! Верно! – в два голоса подхватили невысоклики.

– Молчи, проклятый! – заверещал монах. – Хулу изрыгаешь, будешь ты проклят с ими со всеми!

– Одержим ты, братец, – снисходительно бросил лекарь. – Силой чужой одержим, ну да это мы сейчас поправим!

Правой рукой он ловко схватил дёрнувшегося проповедника за запястье, левую – положил на лоб. Монах заверещал было, тонко, по-поросячьи, но тут же обмяк, глаза у него закатились, и он рухнул бы наземь, если б лекарь не успел подхватить.

– Вот и всё, добрые люди, – спокойно сказал Фиделис, выпрямляясь. – Болесть головная его обуяла, несчастного. Коль случается такое, болтает недужный без умолку, сам не зная что, и сам в это верит. И других убедить сможет.

Народ таращился на лекаря, и Старый Хрофт с Фредегаром и Робином не исключение.

– Так мертвяки-то… – начал кто-то.

– А что мертвяки? – задорно перебил врачеватель. – Если злодей какой, некромансер их из-под земли выгнал – того найти, изловить и судить судом праведным. А монахов этих, про Спасителя кричащих – не слушайте! Ещё и не то расскажут. Глазом моргнуть не успеете, как всё нажитое им отдадите!

– А с этим-то что делать? – крикнул дородный купчина из первых рядов. – Мож, с него и начать? Вздёрнуть, пятки припечь, да расспросить с пристрастием!..

– Нет, люди добрые! – Фиделис поднял руку. – Мучительствовать – это не дело. Бедняга этот – не злодей, не лиходейщик, не тать ночной. Избезумился он, такого лечить надо, а не на дыбу. Расходитесь теперь, расходитесь – а я дальше пойду, много таких крикунов объявилось.

– Да! – не унимался купчина, задирая бороду. – А остальные-то откуда?

– Оттуда же, откуда мертвяки взялись! – ни на миг не смутился лекарь. – Врагов у мира нашего хватает, иные и чародейством владеют! Смутить вас хотят, вражду посеять, страх, разброд с нестроением!..

– А как же сыскать лиходеев-то?

– Вот мы с друзьями и ищем!..

…Люди расходились медленно, тряся головами, словно избавляясь от тяжкого наваждения. Тощий монах так и лежал себе без движения, едва дышал.

Любопытный купец, однако, так и остался подле Фиделиса.

– Прощения прошу, почтеннейший, – снял он богатую шапку. – Однако вельми хотелось бы мне споспешествовать, хоть в чём. А и нагнал же страху этот… бродяга.

– Что ж, идём, добрый человек! – не стал чиниться Фиделис. – Прав ты, споспешествовать в деле нашем нужно, пока народ совсем не обезумел.

Купчина надел обратно шапку, зачастил, то и дело оглядываясь на Старого Хрофта и невысокликов:

– Непрост ты, сударь мой лекарь, да и спутники твои непростые!.. Скажи, что делать теперь, что сотворить?

– Вот как увидим ещё говорливого монаха, так сразу мне помогать станешь. Станет народ шуметь – а ты не бойся, им поперёк говори.

…Долго искать проповедующих Спасителя не пришлось. На торге Хедебю, на его знаменитом базаре, взобравшись на телегу, вещал ещё один монах, и на сей раз Роб с Фредегаром его узнали.

– Тот самый.

– Первый.

– А откуда вы сами-то будете, господа невысоклики? – тотчас встрял купчина, словно было это сейчас невесть как важно.

– Издалека, – отмахнулся Роб.

– А…

– Гей, вы, грешники, несчастные, от рождения в утробах проклятые! – неслось над торжищем, и Фиделис решительно полез вперёд сквозь толпу. Старый Хрофт, половинчики и купец – следом.

Да, это был тот самый проповедник, с которым Фредегар и Робин столкнулись в самый первый раз, только сделался он ещё бледнее, худее и безумнее. И уже не просто вещал, пророча всевозможные ужасы и бедствия; его окружала аура отчаяния и безнадёжности, в складках коричневой рясы таилась сила.

– Грядёт конец мучительный, конец неминучий! Мёртвые из погостов встают, чудища бродят за околицей, у самых врат Хедебю златокипящего! Пламень небеса заливает, к земле спускается – молитесь, братья и сёстры, усерднее Спасителя призывайте!

Старый Хрофт в некоторой растерянности пробирался через толпу следом за лекарем. В низко надвинутой старой шляпе, в старом выцветшем плаще, бывшем когда-то синим, – его можно было бы принять за седого бродягу, если б не стать. Владыке Асгарда случалось хаживать так по земле, от селения к селению, и ему приходилось прятать собственную силу – в Хьёрварде хватало чародеев, способных узнать Аса под неказистой одеждой путника; сейчас же он ничего не прятал, но никто даже не поворачивал головы в его сторону, хотя где-где, а на большом торжище Бирки надо было очень постараться, чтобы хозяина Валгаллы бы не узнали.

Ведь даже в долгие годы изгнания, когда он жил глухим отшельником на севере, когда в гости к нему захаживал молодой в то время маг Хедин, в Бирке и Хедебю отыскались бы те, кто слыхал о Древнем, обосновавшемся за Живыми Скалами.

И невольно Отец Дружин подумал, что за столько веков город вокруг почти не изменился, словно какая-то сила удерживала всё в неподвижности, в мертвящем равновесии.

Те же купцы, те же кузнецы, кожемяки, древоделы, гончары, шорники, ткачи, охотники… Почти такие же, как и сто, и триста, и пятьсот лет назад мечи, топоры, луки; на месте отца стоит сын, потом внук и правнук.

Там, внешне не меняясь, тысячелетиями вздымается к небесам древний лес, такой же, как и в дни далёкого прошлого.

Но люди – не деревья, как такое возможно?..

Владыка Асгарда играючи раздвигал толпу, Фредегар и Робин скользили в ней, словно пара рыбёшек.

– Воззрите! На небеса гляньте! – зычно выкликнул проповедник, воздевая руки.

И да, посмотреть было на что.

Казалось, солнечный диск наполнился кровью; голубизна летних небес исчезла, серые облака, затянувшие всё от горизонта до горизонта, быстро краснели – словно в воду плеснули алым.

– Грядёт! Грядёт! – заверещал монах и толпа мигом подхватила:

– Грядёт! Грядёт!..

Фиделис меж тем оказался возле самых первых рядов, там, где народ густо стоял на коленях, трясясь и не замечая ничего вокруг.

– Мертвяков твоих уже никто не боится, за облака с небесами взялись? – громко крикнул лекарь, складывая руки рупором – прямо в лицо монаху.

Однако этот проповедник оказался покрепче. Он не смешался, не сбился, он словно не услышал Фиделиса, продолжая громко, во всю мощь взывать:

– Близок конец! Огнём горит небо, земля отдаёт мертвецов! Зрите, зрите люди – вот он, Спаситель ваш! Падите ниц все, все падите!..

И точно – среди клубящихся, кровью окрашенных облаков словно раскрылись сияющие врата, из них полился золотистый свет, и в нём возникла тёмная фигура, человеческий силуэт, громадный, если прикинуть расстояние.

В воздухе возникали одна за другой ступени, по ним Он начал спускаться, и толпа взвыла.

– Я же говорил, – хладнокровно обернулся к спутникам лекарь, – что Он сам придёт к нам.

Купец дрожал крупной дрожью, но держался.

– Это что ж такое, государи мои, – бормотал он, – так, выходит, не врали они, монахи-то энти?

– Врали. Потому что не спасать Он идёт сюда!..

– Так, а делать-то, делать-то что, господин хороший?

Лекарь быстро обернулся. Сейчас они впятером могли делать что угодно – толпа тряслась, стоя на коленях, воздевши целый лес рук, качающихся, словно поле под ветром. Можно было обчищать карманы, перерезать горла – никто бы ничего не заметил.

Роб натянул тетиву, целясь в монаха, тоже павшего на колени и так же трясущегося, как и все остальные; Фиделис, однако, покачал головой.

– Нет. Не поможет.

Старый Хрофт повёл плечами, сбрасывая плащ. В руке заискрились молнии, складываясь в могучую палицу; хотя Отец Дружин сейчас ощущал, насколько велика и страшна надвигающаяся на них мощь.

– Он придёт к нам, прямо к нам, – повторил лекарь, бледный, но спокойный. – Его план нарушился, ему не хватает… себя. Он будет уязвим, почтенный Древний, и вы, добрые воины. И ты, купец Олаф, знай, что для тебя Он – тоже уязвим. Оружие есть?

– Как не быть?! – Купчина гордо явил всем широкий и толстый тесак.

– Вот им и станешь сражаться, коль нужда придёт.

– А почему это с монахом не поможет? – поинтересовался купец Олаф. – А с кем тогда поможет?

– Вот с Ним, – кивком указал Фиделис. – И ничего не бойся, купец! Ах, если б с нами сейчас была вся округа…

– Так за чем же дело стало? Я б всю свою лавку привёл, всех приказчиков да закупов, всех работников! – гордо развёл тот плечи.

– Тут не просто привести… – начал было лекарь, но его перекрыл рёв толпы:

– Спаси нас! Спаси, спаси, спаси!..

Алое небо опускалось вместе с приближающейся фигурой, золотистые ступени исчезали, и само сияние сужалось, словно стискиваемое грубыми ручищами кроваво-красного зарева. Спаситель спускался.

– Ему некуда деваться, – сквозь зубы и вполголоса проговорил лекарь. Впрочем, он может хоть кричать – никто более не обращал на них внимания. Тысячи рук, вскинутых в мольбе; тысячи ртов, разорвавшихся в крике.

Казалось, невозможно проложить путь через это беснующееся многолюдство, однако Фиделис как-то проложил, за ним, словно нить за иголкой, тянулись половинчики, Старый Хрофт и купчина Олаф, деловито щупающий тесак у пояса и, похоже, совершенно потерявший страх.

– Фиделис, почтенный, но разве Он сможет вот так сразу отыскать младенца? Ты уверен, что Спаситель явится прямо сюда? Сюда, к тебе?

Лекарь молча кивнул.

– Как только Он ступит на землю, могилы раскроются. Так всегда бывало; быстрее или медленнее, но бывало. Дайте мне немного времени, как тогда, в храме. – Врачеватель бросил взгляд на невысокликов, и те дружно кивнули.

– И что ты сделаешь, лекарь? Быть может, здесь пригодилось бы моё воинство?

– Оно ещё пригодится, Великий Древний Бог. Я бывал во многих мирах, куда Он ставил свою стопу. Это не самое приятное зрелище, поверьте мне.

– Так, а как останавливать-то Его? – деловито осведомился купец. – И тебе, почтенный лекарь, раньше-то это удавалось?

Фиделис опустил голову.

– Сейчас всё увидим.

Голос монаха меж тем совсем утонул в рёве и стоне толпы; утонул, но не исчез. Он словно дирижировал этим исполинским хором, задавая темп и ритм.

– Эх, – обернулся купчина. – Этакого враля-заводилу и оставлять в целости, даже по челюсти не двинув!..

– Погоди, ещё успеешь, – не оборачиваясь, посулил лекарь.

Спаситель был уже рядом, над черепичными крышами богатых хором града; над ним всё тонуло в кипящей алой мгле, облака послушно тянулись следом. Свет почти померк, всё сделалось цвета крови; единственный луч бил из узкой прорехи за спиной Спасителя; лик Его по-прежнему тонул в тени.

Старый Хрофт ощущал, тем не менее, чужой взгляд, упирающийся из этой тени прямо в них. Спаситель видел их всех, сознавал, что они тут, и понимал, кто они такие.

Ты слишком много играл со смертью, Отец Дружин. Пытаясь вырвать те или иные тайны, ты уходил слишком глубоко в её владения. Искру Пламени Неуничтожимого не погасить, ты доказал, что даже павшие боги могут вырваться из серых пределов, но…

Но ты не знаешь, в какой степени властен над ними теперь Спаситель.

Мысль эта пробила владыку Асгарда подобно раскалённому гвоздю, вбиваемому палачом. Он не знал – он не думал – не подозревал об этом! Он никак – никогда не – но…

Спаситель смотрел из тьмы прямо на них, выжидательно, предупреждающе. Ему не требовалось слов или угроз, хватало взгляда.

– Лекарь, – утробно прорычал Древний Бог, – если ты знаешь, что делать, клянусь моими священными браслетами, время пришло!

По виску врачевателя скатилась капля пота; вокруг неистовствовала толпа, ничего не видя вокруг.

Спасителю оставалось сделать лишь несколько шагов; пространство, куда Он должен был ступить, как-то само собой расчистилось, люди пятились, давя друг друга.

Лицо Его по-прежнему скрывала тьма; беспощадный свет лился из-за спины, лучи начинали обжигать.

Фиделис стоял, расправив плечи, запрокинув голову и глядя прямо туда, где следовало находиться глазам Спасителя. Сразу за ним – половинчики, ещё дальше – Старый Хрофт и купец Олаф, которого уже начинала бить крупная дрожь.

– Остановись, призрак! – Лекарь высоко поднял руку, и голос его разнёсся надо всей площадью, перекрывая рёв толпы. – Стой, пустота. Ты не воплотился здесь; ты бессилен.

Врачеватель развернул ладонь в отстраняющем жесте, словно упираясь в незримую преграду.

Казалось, ничего не изменилось, так же исступлённо молился люд Хедебю, так же колыхался лес воздетых рук; но Старый Хрофт ощутил, как задёргался оставшийся позади монах, дирижировавший толпой.

– Э-э, ку-уда? – рыкнул купчина; его ручища перехватила запястье монаха, успевшего выхватить нож.

Старый Хрофт обернулся, взгляд его столкнулся со взглядом монаха – глазницы его залило чернильной тьмой. На Отца Дружин двигался уже не человек – его скорлупа, пустая оболочка, заполненная чем-то совершенно нелюдским, жутким.

Монах зашипел, дёрнулся, и рука его, теряя человеческие очертания, вырвалась на свободу; нож с быстрой разящей змеи сверкнул у самого горла Олафа, но купец, видать, был ловок, не только зазывая покупателей.

Тесак успел подняться для защиты, сталь заскрежетала о сталь, и Отец Дружин смог размахнуться.

Палица из слепяще-белых молний обрушилась на голову существа с ножом, вмяла её в плечи, словно в мягкую перину; потёртый балахон пробило сотнями сияющих игл; руки, обратившиеся в подобия щупалец, разжались, нож со стуком упал под ноги Олафу.

– Ты – пустота и ничто, – Фиделис продолжал меж тем выкрикивать прямо в лицо Спасителя. – Ты отец лжи и обмана! Ты мираж, наброшенный на истинную надежду!..

Балахон монаха валялся недвижимо; то, что скрывалось в нём, исчезло без следа.

– Обман один, – подивился купец, не торопясь убирать тесак в ножны. На него, похоже, не действовал ни рёв толпы, ни даже близость Спасителя. – Эх, жалко, других убедить не успели…

Не успели.

Спаситель ничего не отвечал Фиделису, но и не двигался вперёд, словно не в силах сделать эти последние два шага и коснуться, наконец, хьёрвардской тверди.

– Без меня ты – ничто. Без того младенца, – продолжал лекарь, бросая каждое слово, словно стрелу, – тебе не воплотиться; поворачивай, пустая форма, уходи, откуда пришёл, возвращайся в бездну, тебя породившую! Ты есть великий обман, ложь, ничего больше!..

Но Спаситель не повернулся и, судя по всему, поворачивать и не собирался.

Он едва заметно шевельнулся, лёгкая рябь прошла по тьме, заменявшей Ему лик, и Отец Дружин невольно подумал о Водителе Мёртвых; неудивительно, что Яргохор оказался предтечей Спасителя, их словно сотворило из одного и того же – или они сами превратились в одно и то же.

Спаситель шевельнулся, и дома вокруг рыночной площади стали оседать и рушиться; нет, не потому, что Он вдруг обрёл полную власть над камнем и деревом; Старый Хрофт увидел, как из-под груды раскатившихся брёвен выполз первый мертвяк.

Старые города стоят на костях. На старых, додревних, забытых погостах. На могилах, от которых не осталось даже памяти. Первым шёл лес, накрывая собой кладбища; а за ним – вернувшиеся люди.

Каждый город есть исполинский тайный могильник, и потому Спасителю не требовалось особенно усердствовать в поисках.

Мёртвые поднимались из развалин, ковыляли к площади; у иных, особо древних, обломки досок, жердей с успехом заменили недостающие кости. Некоторые так даже щеголяли кухонной утварью: ухватами, скалками, кочергами…

Спаситель стоял. Люди продолжали взывать к Нему, как заведённые, не в силах вырваться из заколдованного круга.

И небо по-прежнему закрывали тёмно-багровые тучи.

Среди мертвяков замелькали балахоны проповедников. Были ли они изначально людьми, и лишь потом утратили собственную суть, обратившись в призраков Спасителя, или с самого начала состояли из подвластной Ему пустоты – кто знает?

Но сейчас они шли в одних рядах с мёртвыми, и это единственное, что имело значение.

Старый Хрофт широко размахнулся палицей.

– Нет! – успел выкрикнуть Фиделис. – Останови тех, великий Древний! Ему нужны души, без них Он слаб!..

Лекарь и Спаситель так и остались стоять лицо к лицу; половинчики, Олаф и Отец Дружин пробивались сквозь толпу.

Мертвяки надвигались – пока немного, наверное, пяток или около того в горловине каждой из улиц; шли медленно, ковыляли, спотыкаясь и едва не падая; но Отец Дружин слишком хорошо знал, на что они способны, дай им добраться до живых.

А Фиделис, не останавливаясь, всё выкрикивал и выкрикивал что-то в лицо Спасителю; тот, казалось, внимал, а может, просто ждал.

Что ж, с этими мертвяками мы справимся; но пора уже звать сюда воинство Древних, а то, пожалуй, оно там заскучало!..

Засиделись они там, застоялись. Пора им в дело, а то забалуют.

…Древние отозвались всем многоголосьем. Они были сыты, а когда Древний сыт – он не прочь и подраться.

Первые из крылатых воинов Отца Дружин появились над градом, когда мертвяки как раз дошагали до площади и навстречу им свистнули первые стрелы Фредегара и Робина.

Старый Хрофт размахнулся палицей и ближайшую троицу скелетов, гротескно-смешных, наполовину состоявших из поленьев и кухонной утвари; их смело сразу. За ними по обратившейся в развалины улице спешили новые, и за спиной Отца Дружин начинали кричать заметившие их люди.

Мелко играешь, Спаситель, подумал Старый Хрофт.

Над головой Владыки Асгарда прошелестели широкие крылья; сверху рухнула стремительная тень, подхватила сабельной длины когтями сразу полдюжины ходячих костяков, взмыла вверх, и там, на высоте, отпустила.

Асу Воронов и половинчикам волей-неволей пришлось рассыпаться. Купчина Олаф повертел свой тесак, сунул в ножны и подобрал увесистый дрын. Каждый взмах его дробил в пыль черепа, ломал мослы, крушил рёбра и берцовые кости; Фредегар и Робин сшибали стрелами мёртвые головы, однако долго так длиться не могло, колчаны у невысокликов были не бездонные.

В общем, помощь подоспела вовремя.

Умевшие летать Древние подхватывали неупокоенных, швыряли с высоты, рвали, дробили и плющили. Через развалины пробирались тяжело топающие бронированные исполины, готовые поддержать крылатых собратьев.

Старый Хрофт обернулся. Спаситель и лекарь Фиделис так и смотрели друг на друга, и Спаситель по-прежнему не мог совершить последнего шага.

– Э-гой! – молодецки крикнул Олаф, лихо крутя шест над головой. – Ничего! Продержимся! С таковой-то под…

Сверху, с груды брёвен, ещё совсем недавно бывшей нарядным и зажиточным домом, прямо на них бросилась стремительная тень, за ней – ещё и ещё.

Отец Дружин развернулся; этих тварей он знал. Не то, чтобы хорошо – некромантия никогда не была его уделом – но знал.

Костяные Гончие.

Купец, однако, не дрогнул и не растерялся.

Первую он поймал острым концом кола, с треском ломая высохшие кости, но три другие его повалили, с жутким мокрым хрустом заработали длинные челюсти.

Купец Олаф не кричал, не катался в агонии – он, похоже, умер мгновенно, и три отвратительные бестии рвали сейчас безжизненное тело; а на той же груде развалин появилась ещё одна гончая.

И в челюстях она держала отчаянно пищащий свёрток.

Отца Дружин словно обожгло молнией.

Всё было обманом, всё – кроме этой четвёрки Костяных Гончих (одна так и осталась корчиться, насаженная погибшим Олафом на крепкий кол). Кроме четвёрки мерзких чудовищ, обычно вызревавших в глубине разупокоенных погостов, как в коконах, – всё было обманом.

Старый Хрофт ринулся наперерез Гончим, размахнулся палицей; с небес на их четвёрку уже падали двое крылатых Древних; две Гончие, развернувшись, бросились на них, вцепляясь когтями и клыками, пытаясь дотянуться до брюха и горла, но напрасно – могучие лапы летучих созданий разорвали тварей напополам.

Ещё одну они растянули в стороны, чуть ли не забавляясь.

Однако последняя, пятая Гончая, державшая в зубах младенца, добралась-таки до Спасителя.

Фиделис не шелохнулся, не встал у неё на пути, и Древние разорвали тварь точно так же, как и её товарок, но было уже поздно.

Пищащий свёрток оказался у Спасителя – плавал на бестелесных руках; видны были лишь складки одеяния, но ни кистей, ни пальцев, один только мрак.

А потом неоформившееся тёмное поглотило свёрток, и детский писк оборвался.

Небеса над Хедебю раскрывались, вниз устремлялся поток сверкающих белоснежными крыльями фигур.

Ангелы с длинными мечами.

Спаситель ступил на землю, широко развёл руки, словно пытаясь обнять сразу всех и всё; Он обретал плоть, тьма рассасывалась, уходила, вместо неё появлялись черты скорбного лица, сухие пальцы, печальный взгляд.

Замершая было толпа выдохнула разом:

– Спаси! Спаси! Спаси!

Ангелы мчались вниз, а Спаситель стоял лицом к лицу с лекарем Фиделисом, и ни один из них не двигался.

Свистнула меткая стрела кого-то из половинчиков, вонзилась точно в висок Спасителя, брызнула кровь, голова его мотнулась; но миг спустя Он уже стоял, как ни в чём не бывало, целый и невредимый, а вот у него ног застыл убитый наповал мужчина в бедной и драной одежде, с засевшей в голове стрелой.

– Не думай, что ты победил, – услыхал Старый Хрофт слова Фиделиса.

Лекарь повернулся спиной к Спасителю и теперь шёл навстречу Отцу Дружин; людское море, казалось, совершенно обезумевшее, расступалось перед ним и вновь смыкалось за спиной.

Спаситель глядел ему в затылок со всегдашней своей печалью; крылатые соратники Владыки Асгарда кружили над площадью, а с самых верхов, разорвав небо, спускался целый сонм ангелов.

Над руинами вновь возникли морды Костяных Гончих, целая дюжина их ринулась прямо к Фиделису; следом из развалин поднимались уродливые головы Костяных Драконов – Спаситель поистине властвовал и над жизнью, и над смертью.

Всё это воинство ринулось на одну-единственную цель – лекаря Фиделиса; однако тут их уже было чем встретить.

– Не связываемся! Прорываемся! Уходим!

Старый Хрофт увидел, как из уголков глаз врачевателя покатились кровавые слёзы.

– Куда уходим? – гаркнул Отец Дружин, указывая на приближающийся сонм ангелов. – От этих не уйдёшь!

Фиделис лишь покачал головой. Заметил распростёртого купчину Олафа, дёрнул головой, опрометью бросился к неподвижному телу, склонился над ним – и Владыке Асгарда почудилось, что земля поплыла у него под ногами.

– Охо-хо… – раздался стон. – Эк же меня… всё платье на выброс…

Подбежали запыхавшиеся невысоклики. Спаситель спокойно стоял, скрестив руки на груди, посреди павшей на колено толпы и смотрел им вслед, смотрел печально и словно бы даже с сочувствием.

Олаф приподнялся, изумлённо глядя на собственную грудь и руки, залитые кровью. Его собственной.

– Уходим, – мрачно проговорил Фиделис. – Уйдём, я всё объясню…

Старый Хрофт понимал, что сейчас лучше не спорить; и потому он, как мог споро, стал отзывать своих Древних.

Он чувствовал, что эта схватка точно не станет последней.

Интерлюдия 3

Ан-Авагар мог быть доволен – лечение давало плоды. Терпеливо, медленно и очень аккуратно он по капле вливал в жилы чародейке Кларе Хюммель собственноручно сваренные эликсиры, и они действовали.

Волшебница приходила в себя, всё увереннее билось сердце, и кровь её становилась больше похожа на кровь.

Если всё будет хорошо, они уберутся из этого мирка, навсегда забудут о нём, и Клара никогда не спросит, из чего же состояли снадобья, что спасли её.

А пока что она заговорила.

– Ан-Авагар… – голос ещё слаб, но это уже просто слабый голос, а не хрипение умирающей. – Где мы? Что… происходит?

Вампир осторожно сел рядом, выигрывая время, с преувеличенной аккуратность сложил руки, переплёл пальцы.

– Госпожа Хюммель, я счастлив был оказать вам услугу.

– Это… понятно. – Клара болезненно поморщилась, скосив глаза на скрывавшую левый локоть повязку. – Но… как…

– Послушайте меня, досточтимая госпожа. Вы угодили под сильнейший магический удар неведомой природы; счастье, что вообще удалось уцелеть. Вас подобрали ученики великого бога Хедина Познавшего Тьму…

– Это… – скривилась Клара, – я… кое-как… помню.

– Прекрасно. Я боялся, что будут провалы в памяти. Так вот, госпожа Клара – вы, простите за откровенность, умирали. Лекари-эльфы ничего не могли сделать, увы.

Клара знала, что вампир говорит правду. Сквозь ледяную пелену поднимались воспоминания, вплывало холодное осознание неизбежного конца. Она умирала, Ан-Авагар не лгал.

– Я взял на себя смелость переместить вас сюда, госпожа. И попытаться помочь – я долго странствовал по разным мирам, тайных мест, подобных этому, у меня не одно. Тут я прятал лекарства, снадобья, эликсиры – на случай, гм, самых неблагоприятных исходов. Сейчас всё пригодилось. – Вампир улыбнулся.

– Ты преуспел… там, где отступились… лекари-эльфы?

– Да, госпожа. Одно из преимуществ вампира – мы на куда более короткой ноге со Смертью.

– С-спасибо… Ан-Авагар.

– Не за что, госпожа Клара. Был счастлив помочь.

Только бы она не спросила, как и чем я её лечил, лихорадочно думал вампир. Только бы не спросила!..

В этот миг ничто не казалось более насущным и важным.

…Клара осторожно повернула голову – казалось, в мышцах и жилах хрустит ледяная шуга.

Почему у неё забинтована левая рука?

– Воды… пожалуйста… – Ан-Авагар поспешно приложил к губам Клары флягу. – Это… не вода…

– Простите, госпожа Клара. Просто воду вам пока нельзя. Как мой эликсир, помогает? Должен хорошо утолять жажду.

Прохладное, с лёгким привкусом мяты питьё жажду и впрямь утоляло.

– Ан-Авагар… я… должна… выбраться отсюда…

– Конечно, госпожа. Я даже не стану спрашивать, куда вы отправитесь после.

«Куда же я могу отправиться после? – горько подумала волшебница. – Хотелось бы верить, что долг свой перед Кором Двейном я исполнила. Они помогли мне, я помогла им – мы квиты. А теперь надо отыскать Сфайрата, привести его в чувство, если этот драконюка до сих пор дуется, и забрать детей.

А потом… потом мы выберем какой-нибудь иной мир. Кимме стал для нас слишком уж беспокойным. Может, даже будет иметь смысл посидеть какое-то время в закрытом мире, хоть на той же Терре, где сейчас Чаргос с близнецами и Зосей. Заготовить амулетов, запастись силой… и нырнуть в этот мир без магии, где нас не найти никаким ищейкам никаких богов».

– А… что станешь делать ты?

– Когда услуги мои перестанут быть нужны госпоже Кларе, я… – вампир пожал плечами, – отправлюсь к великому Хедину. В конце концов, должен же быть рядом с богом хотя бы один умеющий думать советник.

К великому Хедину…

– И что же ты скажешь ему, Ан-Авагар?

Тот сделал неопределённый жест, поднял брови.

– Великий бог Хедин занят вещами вселенской важности. Ему не до нас с вами, госпожа Клара. Если бы его ученики не были столь самоуверенны и полны самомнения, они не потащили бы вас к нему тяжелораненой.

– Ты хочешь сказать…

– Богу Хедину не до нас, – настойчивее повторил вампир. – Я тоже не занимал особенно высокого положения среди его учеников, но всё-таки… это давало смысл существования.

…Ой, нет, подумал он, вдруг ощущая жаркую волну стыда, словно был он не давно умершим упырём, а вполне себе живым Перворождённым. Не это давало тебе «смысл существования» – вспомни, как сам оказался в Кимме, в Беллеоре!

– Тогда… – неловко проговорила Клара, избегая смотреть Ан-Авагару в глаза, – мне остаётся лишь поблагодарить тебя. И… может, не стоит так настойчиво именовать меня «госпожой»? Я тебе не хозяйка, да и никто тебе не хозяин. Кроме разве что бога Хедина, но тут я не уверена.

Вампир лишь развёл руками – мол, повинуюсь.

Ну вот, Ан-Авагар, она очнулась и выкарабкивается. Она тебе благодарна, да; она стала б тебе верным другом. Но что делать, если тебе нужно больше, много больше?

Тебе, мёртвому, пьющему кровь живых, чтобы сохранить в себе подобие жизни?

Вампир опустил голову.

На что ты надеялся, безумец?

Впрочем, разве эта надежда не была тем лучшим, что случилось с тобой за последние невесть сколько веков?

– Прости, – услыхал он голос волшебницы. – Я очень, очень благодарна тебе, Ан-Ава… послушай, а может, просто Ан?

– Конечно, гос…

– Клара. Просто Клара.

– Конечно, Клара, – сделал он над собой усилие. – А сейчас давай прекратим эти разговоры, ты нуждаешься в отдыхе.

…Вампир был совершенно прав, признавалась себе волшебница. Поговорила всего ничего, а уже и голова кружится, и язык заплетается.

Она давала себе соскользнуть обратно в целительное небытие, словно со стороны следила, как Ан-Авагар осторожно разматывал повязку на её левом локте, делал стремительный и точный укол, после чего вливал в вену какие-то свои эликсиры.

Они действовали. Смертельный холод медленно отступал, уходил из жил, руки и ноги постепенно начинали шевелиться. Тело, впавшее словно в зимнюю спячку, мало-помалу оживало.

Вампир улетал куда-то, возвращался с добычей. Самолично ощипывал кур, потрошил и варил Кларе суп.

– Очень надеюсь, что за птицу эту ты честно заплатил, – сказала она, уплетая бульон за обе щеки.

– Э-э, – смешался Ан-Авагар. – Нет, не заплатил. – Он сокрушённо развёл руками. – Девчонка-птичница удирала так быстро, что даже я догнать не мог.

– Ну вот, напугал беднягу! – нахмурилась Клара. – Её небось ещё и высекут за утрату. Отыщи и, пожалуйста, заплати!

– Конечно, гос… Клара.

– Вот так-то! – Волшебница кое-как погрозила плохо слушающимся пальцем и добавила, тише и просительнее: – Пожалуйста.

– Д-да, конечно, – поспешно повторил вампир.

Превеликий Хедин Милостивец, а ведь мне придётся сказать, откуда взялись спасшие тебя, госпожа Хюммель, эликсиры. Придётся сказать, что плату уже отдавать некому.

Что ж, будем смотреть в лицо неизбежному прямо, как положено истинному вампиру из гнезда Эйвилль.

– Сколько я ещё так проваляюсь?

Сколько? На самом деле, захоти я, и ты проваляешься тут хоть целую вечность, госпожа Клара. У меня хватит умения держать тебя между жизнью и смертью, способную хорошо если руку поднять.

Но… разве он может так обойтись с ней? Так предать?

Прежний Ан-Авагар даже не вспомнил бы такого слова – «предать». Не «предать», а «поступить в соответствии со своими интересами». Больше истинного вампира ничего волновать не должно.

– Я делаю всё, что могу, Клара.

– Вижу, – скрипнула она зубами. – И вновь спасибо тебе, Ан-Авагар. Но…

– Требуются редкие ингредиенты, – поспешно перебил он её. – И время, чтобы их отыскать – выменять, купить…

– Понимаю. Но всё-таки, Ан-Авагар…

– Несколько недель самое меньшее, Клара.

– Слишком долго!

– Я приношу свои самые глубокие извинения.

– А… ускорить? Никак?

– Никак, – отвернулся он.

Она разочарованно вздохнула.

– Не бойся, Клара. С твоими детьми ничего не случится, они в безопасности, я уверен. Муж твой, дракон Сфайрат, на то и дракон, чтобы выходить из любых передряг.

Клара только отвернулась.

…Шли дни, они слагались в недели. Волшебница садилась, с трудом, но уже и вставала, могла пройтись, пошатываясь, от стены к стене.

– Скоро, – убеждал её вампир. – Скоро ты будешь совсем здорова, гос… Клара.

В одном он не лгал – добывать ингредиенты становилось всё труднее.

Предгорные деревни опустели. Кто-то сделался, гм, частью эликсира, но большинство жителей бежали куда глаза глядят, прихватив какой могли скарб.

Оставшиеся без присмотра куры, гуси, утки оказались на попечении Ан-Авагара – хотя бы для того, чтобы кормить Клару.

И так было, пока в один прекрасный день он не увидел длинную, сверкающую сталью и разноцветьем одежд змею приближавшегося со стороны равнин воинства.

Сперва это его ничуть не взволновало. Ну идут и идут, видывал он этакие воинства. Как придут, так и уйдут. А захотят его искать – долгонько возиться придётся!..

Он перекинулся, взмыл в воздух; и тотчас же ощутил мерзкое, режущее слух зуденье, словно где-то изо всех сил скребли железом по стеклу.

Ан-Авагар чуть не кувыркнулся с неба, подавляя отчаянное желание перекинуться обратно и зажать ладонями уши.

В режущем и рвущем звуке крылась, само собой, магия. Вампир не сомневался – явились «охотники», экспедиция, призванная «покончить со злом».

Что ж, не поспоришь – он и впрямь был злом. Чтобы вылечить Клару, пришлось убить многих и многих. Слухи, очевидно, дошли до здешних чародеев, и вот – последовал ответ.

Ничего страшного; видывал он «мстителей» с «воинами света» и сильнее, и многочисленнее. Когда-то давно он забавлялся игрой с подобными «истребителями упырей», вплоть до того, что, изменив облик, нанимался в проводники, обещая провести «до самого кровососова логова». И проводил!

Однако вот этот странный шум…

Какие-то магические устройства, решил Ан-Авагар. Возможно, вредоносные для вампиров. Возможно, местных упырей вполне можно было приговорить подобным образом, только он-то не местный.

Так или иначе, ему пришлось попотеть, прежде чем он сумел отыскать очередную жертву. Приближение к воинской колонне оборачивалась неприятным колотьём в висках и помутнением в глазах, так, что Ан-Авагар едва удерживался в крылатой трансформации.

Странные какие-то охотники, однако. Пожалуй, с этими он играть в игры не станет, самое главное – чтобы с Кларой ничего не случилось.

…Вернулся он поздно. Кое-какие особо деликатные операции по приготовлению эликсиров пришлось перенести от греха подальше, чтобы Клара не увидела.

…На следующий день раздражающее гудение и жужжание разбудили его на рассвете. Чародейка мирно спала, щёки её порозовели, дыхание сделалось глубоким и ровным; судя по всему, она ничего не слышала и не ощущала.

Ан-Авагар нахмурился.

Охота шла именно на него, не просто на какое-то непонятное «зло», поселившееся в горах и убивавшее поселян; нет, пытались добыть именно вампира, и притом вампира высшего.

…К полудню гудение начало уверенно приближаться, причём со всех сторон.

Клара по-прежнему ничего не замечала.

– Прошу простить меня, досточтимая, – Ан-Авагар поднялся. – Я немного не рассчитал потребные для завтрашнего лечения ингредиенты. Позвольте мне ненадолго отлучиться…

Клара улыбнулась, чуть смущённо.

– Зачем тебе моё разрешение, Ан-Авагар? Ты меня лечишь, ты один знаешь, что требуется. Лети, конечно. Только знаешь что?

– Что, гос… Клара?

– Будь осторожен, – неожиданно нахмурилась чародейка. – Какие-то у меня предчувствия… дурные. Понимаю, что глупости это, но… – Она слабо махнула рукой.

– Ну, Клара! Что же тут может случиться? – Он надеялся, что слова его звучат достаточно беззаботно. – Не мирок, а лавка древностей. Дождь пройдёт – уже событие. Собака тявкнет – местные неделю обсуждать будут.

Вообще-то тут уже не осталось никаких «местных», но Кларе об этом знать, само собой, не стоило.

Он перекинулся поспешно, может, даже слишком. Пошёл низкими кругами, от укрытия к укрытию, всматриваясь и вслушиваясь.

По каменистым склонам меж валунов замелькали фигуры в ярко-алых и малиновых плащах, словно специально одетые как можно более заметно. Они шли медленно, растянувшись широкой цепью; опущены забрала глухих шлемов с высокими плюмажами, копья нагнулись к земле.

Гномье укрывище возведено было в диких скалах, однако не неприступно. Подгорное племя не очень любит лазать по отвесным склонам и больше уповает на прочность каменных врат; и сейчас неведомые воины в алых и багряных плащах надвигались хоть и медленно, но неумолимо.

И где-то у них должен быть этот отвратительный магический артефакт, от которого у Ан-Авагара мутилось в глазах и в голове.

Найти его, и…

Вампир перестал закладывать низкие виражи, замер, прижимаясь к земле. Его сейчас почти невозможно увидеть, глаза он отведёт.

Так, во всяком случае, думал он.

И точно – редкая цепь воинов в красном прошла мимо его убежища, тощей купы тонких и низких деревцев, притулившихся на склоне, даже не покосившись в их сторону.

Ан-Авагар стал спускаться дальше, уверенный, что этот проклятый артефакт наверняка хорошо спрятан в обозе войска, а вокруг него – куча седобородых маго-в.

Однако это самое гудение, так досаждавшее, пока он прятался в зарослях, вдруг стало слабеть и удаляться.

Не может быть, замер вампир, распластываясь на камнях. Это не артефакт, а артефакты! У каждого из воинов в красном!

Ан-Авагар аж зашипел со злости.

Что за напасть такая и откуда она взялась?

Впрочем, не важно. Пусть себе идут. Его они не заметили, а гномью дверь им нипочём не взломать.

Лбом побьются в несокрушимый камень и дальше пройдут.

Просто подождать…

Немного времени спустя загонщики и в самом деле наткнулись на его убежище. Торжествующе затрубили рога, и Ан-Авагар скрипнул зубами – слишком уж легко и просто удалось разглядеть спрятанную среди развалин старого замка гномью дверь.

И что-то они слишком уж спокойны, слишком деловиты. И что это они потащили наверх? Что за странные устройства и инструменты?

– Нашли! Нашли! – донёсся крик сверху.

Нашли. Кто бы сомневался.

Вскоре вокруг каменной двери возник уже целыйлагерь, ставили большую треногу, горели костры, а вампир так и оставался на одном месте, сжимая кулаки и не в силах ни на что решиться.

У здешних явно что-то было именно против его расы. Кто бы мог подумать – в заштатном мирке, где и сила-то течёт еле-еле – и этакие устройства!

Хотя кто знает, может, именно потому они тут и созданы?

Ан-Авагар выпрямился. Кажется, они собрались взламывать двери?..

Уверенность, что «только лбы себе поразбивают» успела куда-то улетучиться.

Отводить глаза получалось с огромным трудом. Гудение и дребезжание в голове сделалось почти нестерпимым, однако вампир сумел пристроиться позади одного из торопившихся вверх по склону солдат; одно быстрое движение, хруст сломанных позвонков, и тело падает в кусты, а сам Ан-Авагар уже набрасывает на себя алый плащ и опускает на лицо стальное забрало.

В ушах мигом зазвенело так, что подкосились ноги.

Проклятье, эта штука где-то здесь, в самом шлеме!

Вампир чуть не сорвал его.

Нет! Надо хотя б подняться!..

Как же звенит, как гудит, словно сотни колоколов во всю мощь бьют набат у него в голове! Ноги у вампира заплетались, он никогда ещё не чувствовал себя таким беспомощным; скрежеща зубами, он кое-как дотащился до развалин, где суетившиеся воины как раз установили нечто вроде тарана на двух высоких треногах.

– Унутре оне, – жарко докладывал начальнику рябой вояка, снявший шлем. – Унутре, точно! Усе мы чуем!..

– Ломайте, – кивнул тот. Лицо у него было длинное, тонкое, породистое.

Вампир хотел бы посмеяться над потугами глупцов, не знающих, что гномьи двери не разбить никакими таранами, но не получалось.

Уж больно хорошо экипирована оказалась эта экспедиция, и местные явно знали, что делают.

– Тама она, значить, чародейница! – горячо продолжал рябой. – Упырь ей, значить, до́бычу таскаеть; а она яго на дело, значить, настропаляеть!

Сейчас я тебя самого настропалю, с яростью подумал Ан-Авагар.

Гнев поднимался, словно мутная волна, и от этого, казалось, даже унимался этот несмолкающий звон в голове.

Он не знал, что это за проклятые устройства, так на него действующие, и откуда они взялись; знал лишь, что нельзя дать им добраться до Клары.

Кто-то толкнул его в спину, кто-то грубо выругался.

– Эй, ты! Чего раззявился? Шевелись!

Ан-Авагар не ответил. Он шаг за шагом подбирался всё ближе к важному воинскому начальнику, отдававшему последние указания.

Его схватили за плечо, и тогда он рванулся с места, как мог рвануться только вампир.

Шлем отлетел в сторону, как и алый плащ. Голова военачальника взмыла высоко в воздух, оставляя за собой серповидный хвост багряных капель; тело стояло ещё несколько мгновений и затем мешком повалилось наземь.

Череп у Ан-Авагара, казалось, сейчас расколется от звона; он стремительно нагнулся, приник к жуткой ране, втягивая в себя хлещущую из перебитых артерий кровь.

Это помогло. Гудение, звон и помутнения не исчезли, но несколько притупились, словно отодвинувшись вглубь.

Он стремительным переворотом ушёл от копья, резким взмахом сбил с плеч ещё одну голову. Не помогут вам хитрые штуковины эти, куда вам против истинного вампира!..

Ан-Авагар не помнил, скольких убил. Может, десяток, а может, дюжину. Весь покрытый чужой кровью, он защищал каменную дверь так, словно за ней крылись все сокровища Упорядоченного.

Точнее, даже нельзя было б сказать, что именно заставило бы истинного вампира из гнезда Эйвилль Великой сражаться насмерть, даже не помышляя об отступлении.

Однако смерть предводителя отнюдь не обескуражила остальных воинов. Они подались назад, сдвигая ряды и ощетиниваясь копьями; громко звали на подмогу рога, снизу спешили новые и новые десятки.

Ан-Авагар успел наглотаться горячей крови, огонь весело бежал по жилам, однако теперь он оказался на виду, а зудение и звон в ушах вновь стали усиливаться. Обитатели этого места явно знали, как управляться с ему подобными, и не боялись потерь.

Вампир пошатнулся, перед глазами всё плыло. Он едва успел подумать, что надо бы, пока не подступились, обрушить возведённые треноги с тараном, как висевшее на цепях бревно качнулось и с громом ударило в каменную створку.

Развалины загудели, от кованого таранного оголовка посыпались искры. По двери побежали трещины.

Зарычав, вампир бросился на поддерживавшую таран конструкцию так, словно это была нежная девственница с непревзойдённо-редким, поистине деликатесным вкусом крови.

Они не пройдут!..

* * *

Ирма Нарви очень спешила. В Междумирье, принципы устройства которого наставница госпожа Соллей успела объяснить лишь самым общим и беглым образом, творилось что-то жуткое.

Она не сразу сдалась на милость Серка; сперва, как могла, пыталась нащупать дорогу к замку госпожи Соллей и её братьев, но не преуспела.

Ирме хватило знаний и умений отыскать пресловутые «закладки» и понять, для чего они нужны, но не обезвредить их. А чем дальше уводил её Серко от обречённого мира, тем яснее она понимала, что обезвредить надо во что бы то ни стало.

Потому что они обратят всё во прах, и нет им дела, сколько погибнет при этом тамошних обитателей.

Совсем недавно ей было всё равно. Она сделалась ученицей могущественной чародейки – куда там несчастной Хюммель! – и весь мир оказался у её ног.

Какое ей было дело до тех, кто сгорел в покольском трактире?..

Но ты ведь и защищала Поколь, строго напомнила память. Вместе с друзьями-близнецами, детьми той самой Хюммель, которую ты так возненавидела.

И которая сработала для тебя Серка.

– А может, сумеешь привести к замку? – с надеждой спрашивала Ирма своего волка, однако тот лишь вздыхал и продолжал трусить по разворачивающейся у него под лапами тропе.

Ирме едва хватало умения поддерживать пузырь, в котором она могла дышать.

Потоки силы сходили с ума, меняли направления, устремлялись в разные стороны, почему-то напоминая Ирме слепых котят. Она понятия не имела, что ждёт впереди; приходилось полностью доверяться волку.

Думаешь, госпожа Клара тебе поможет? Всё забудет, всё простит и выведет тебя – куда? Куда ты денешься теперь, глупая Нарви?

Как это – куда денусь, храбрилась она в ответ. Кое-что я умею! Госпожа Соллей учила меня хорошо, не пропаду. Найти бы обычный мир…

Однако эта мысль, самая простая и естественная, воплотиться никак не могла.

Миров в Упорядоченном – не счесть, и, казалось бы, Ирме достаточно было выбраться в Межреальность, после чего отыскать себе любой, оказавшийся поблизости. И всё – забудь о неверной наставнице, делай что хочешь, что может быть легче?

Однако ни одного мира, даже самого завалящего, Ирме не попадалось. Она не могла понять, как, отчего и почему; куда они все делись, почему их не видно? Или это потому, что где-то вблизи или вдали сработали такие же «закладки», и Упорядоченное оказалось во власти жестокого шторма?

Ирма не знала. Ей не хватало знаний, даже чтобы просто гадать.

Оставалось верить в Серка.

* * *

Трогвар, Крылатый Пёс, торопился. Он спускался в новый мир – слившиеся Мельин с Эвиалом, и времени, чтобы отыскать его Хранителя, почти не оставалось.

Упорядоченное сотрясали жестокие судороги, волны прокатывались из края в край Межреальности. Шторм продолжался – где-то он ощущался сильнее, где-то слабее, где-то и вовсе прикидывался штилем; но сила никак не могла достичь равновесия. Спокойное её течение прервалось; источник Урд показал Крылатому Псу накатывающуюся беду, но что может сделать он, Трогвар, там, где требуются Владыка Тьмы и его брат?

Хранитель Мельина, он же ученик Великого Ракота. Трогвар не ощущал ревности – если повелитель счёл нужным что-то сделать, значит, так и в самом деле было нужно. Он, Трогвар, не смог помочь владыке Мрака вырваться из ловушки, а Хранитель Мельина – да.

Неподвижно зависнув высоко над туманами нового мира, Трогвар искал и ждал. Взгляд его невольно скользил и над Храмом Океанов – хвала могучему Ракоту, что место, дававшее приют Крылатому Псу, уцелело во всех бурях и потрясениях.

Трогвар был воином великой Тьмы; знания, обретённые в Красном замке и после, в легионах Восставшего, не утратились, но сейчас у него ничего не получалось. Заклятия поиска возвращались ни с чем. Слабый отзвук доносился только со стороны огромного города прямо в сердце северного континента, города, порождённого Мельином, а не знакомым Трогвару Эвиалом.

Но это были именно отзвуки, неверные и слабые. Далёкое эхо того, кого он по-настоящему разыскивал.

После множества бесплодных попыток Крылатый Пёс прекратил напрасные усилия. Делать нечего, выбирать не из чего – он поплыл к тому месту, где удалось уловить хотя бы и очень слабый, неверный отклик.

Он не мог менять свой облик, увы. К городу пришлось подбираться уже в сумерках, скользя на широко развернувшихся крыльях. Здесь, возле крепостных стен, лоскутность нового мира почти не ощущалась, напротив – всюду виднелись новостройки, белели свежеошкуренные брёвна только что возведённых срубов. В самом городе ещё хватало развалин, но и там кипела работа – люди вперемешку с гномами трудились при свете факелов.

Отзвук поисковых заклятий стал чётче, приблизился. Впереди, на высокой скале, вздымавшейся над речным берегом, стоял замок – настоящая твердыня, стены и башни отнюдь не игрушечного вида. След Хранителя вёл туда, вернее, даже не его собственный след.

Там пребывала часть его.

Дворец-крепость охраняли внушающие уважение чары. В другое время Крылатый Пёс, быть может, и попытался бы отыскать к ним отмычку, но не сейчас.

Бесшумно кружа над крышами замка, он сознательно задел одно из сторожевых заклинаний, и сразу же опустился вниз, на мягкую траву крепостного двора. Замер, завернувшись в крылья, словно в плащ-невидимку, скрестил руки на груди и приготовился ждать.

Ему показалось, что в вышине, в вечереющих небесах, проплыла огромная птица, каких может поднять в воздух только магия, но, стоило ему вскинуть голову и вглядеться пристальнее, как ощущение исчезло.

Сразу с нескольких сторон в сад ворвались стремительные тёмные фигуры, воронёные клинки не сверкали. Следом выбежала женщина в длинном струящемся платье, более подходящем для танцев на балах, чем для выслеживания нечисти, заставившей сработать охранные чары.

Трогвар не пошевелился, он ждал, растворяясь в сумерках.

Женщина что-то повелительно крикнула; язык был Трогвару незнаком.

Во множественных, но, само собой, кратких ответах-отзывах воинов в тёмном несколько раз прозвучало слово «сежес». То ли имя, то ли обращение.

Сам Крылатый Пёс не собирался ни с кем драться. Он осторожно скользнул сквозь сумрак, загоняя глубоко внутрь себя дарованную повелителем Ракотом демоническую часть своей натуры.

Кто-то из воинов в тёмном то и дело застывал, вглядываясь в сумрак, явно ощущая присутствие Трогвара; металась женщина, пальцы её плясали, и Трогвару пришлось уворачиваться, проваливаясь глубже во мрак, прежде чем он смог проскользнуть внутрь.

Там горели факелы и тускло мерцали одному ему видимые огоньки в глубине магических кристаллов, настороженных на такие вот невидимые создания.

Его защиту, кокон темноты, начало размывать; торопясь, он сорвался с места, промчался по коридору, завернул за угол – и нос к носу столкнулся с тем, что и порождало замеченное им слабое эхо.

Здесь было до странного тихо; даже факелы горели бесшумно. Царил аромат леса, удивительно свежий, лёгкий, какой никак не ожидаешь встретить в сердце старой крепости, пусть даже и сделавшейся дворцом.

Держа на руках мирно спящего ребёнка, прямо перед Крылатым Псом застыла тонкая эльфийка, огромные глаза смотрели прямо на него, и Трогвар понимал – для неё не существует никаких скрывающих его плащей и завес мрака.

Малыш, не просыпаясь, повозился, устроился поудобнее и вновь засопел.

– Кто ты? – негромко сказала девушка. Она не боялась.

Зазвучало «высокое наречие», праязык расы, именующей себя «Перворождёнными». Оно схоже во множестве миров, сохранённое эльфами в их великом рассеянии. Библиотека Старого Дракона сохранила множество томов со страницами, испещрёнными тонкими, летящими, невесомыми рунами.

– Я служу Великому Ракоту. – Крылатый Пёс поклонился, не сводя глаз с ребёнка. Почему он? С чего ради вдруг он? Что это значит?

– Идём, – сказала девушка.

…Вокруг царил мягкий полумрак, и малыш сладко спал в своей колыбели. Трогвар застыл, опустившись перед эльфийкой на одно колено; теперь он понимал.

– Да, это его сын, – негромко говорила Сеамни Оэктаканн, поглаживая спящего мальчика. – Гвин немногое успел мне рассказать, но я поделюсь тем, что знаю. Он накрепко связан с твоим повелителем, Ракотом; но со мной он может быть, увы, совсем-совсем редко. Хранитель нового мира – призрак; и воплощается лишь тут, в этих стенах.

– Где он, высокочтимая? – осторожно проговорил Крылатый Пёс – голос эльфийки звенел от еле сдерживаемых слёз.

Сеамни покачала головой.

– Он исчез. Отправился в погоню…

Трогвар слушал.

Потом в коридорах затопали ноги, раздались резкие команды, в дверь застучали, и Крылатый Пёс, узнавший всё, что мог, осторожно поклонился эльфийке.

– Он вернётся. Повелитель Ракот не оставит тебя страдать и мучиться, как не оставил в своё время и меня. А теперь прости, высокочтимая, – мне пора.

Сеамни Оэктаканн слабо улыбнулась и тотчас впилась зубами в костяшки, чтобы не расплакаться.

И только малыш продолжал безмятежно спать посреди всей этой кутерьмы и переполоха.

* * *

– Доношу с стыдом и раскаянием, что след таки потерян.

Старший из тёмных эльфов-следопытов, Кирриос, стоял перед гномом навытяжку. Бледное лицо сделалось совершенно неживым, словно снежная маска.

– Как «таки потерян»?! – взревел Арбаз. – Вы что, опять в лужу сели?! Упустили девчонку с волком? Окончательно?

– Они ушли в Межреальность, – скрипнула зубами Триэль. – Очень ловко, как заправские чародеи. Весьма похоже по способу на магов известной тебе Долины.

– Ничуть не удивлюсь, – проворчал Кирриос. – Эти кому только не служат…

Арбаз запустил обе пятерни в густую бороду.

– Ну, допустим, прыгает она теперь по Междумирью. И что же? След-то всё равно оставляет?

– След искусно заметён, – вступил третий эльф, Танзеннин. – Постоянные скидки, перескоки – истинно по-волчьи. Замучаемся тропу их вынюхивать; пока лигу одолеем, они полсотни сделают.

– То есть дело это безнадёжное, надлежит его бросить?

– Да, – сказала Триэль. – Ты чувствуешь, как дрожит твердь под ногами, Раннарс-ар?

– Она давно уже дрожит. Что поделать, дряни в недра этого мира загнано видимо-невидимо; ну и что с того?

– Ты же Подгорное Племя, Арбаз Раннарс-ар, – удивился Кирриос. – Даже мы, тёмные эльфы, и то ощущаем, как он распадаться начинает!

– Когда большой бум случится, боюсь, костей наших даже Аэтерос не соберёт.

Арбаз оглянулся на маленькую колдунью Орши. Та стояла, часто моргая, и переглядывалась с радужным змеем.

– Мы метались здесь, как безумные, и всё равно не преуспели, – настаивал Кирриос. – Надо уходить, Раннарс-ар. Тебе вручено начальствование Аэтеросом, но мы считаем…

– Сколько до ближайшей… ближайшего «бума»? – повернулся гном к Репаху.

«Совсем немного, – объявил тот, посовещавшись с Орши. – День пути, не больше».

– День пути, говорит она. Отлично, тогда вперёд. – Арбаз поднялся, забросил на плечо до блеска отполированный огнеброс. – Мы должны успеть.

– Успеть что?! – схватился за голову Кирриос, позабыв даже о субординации.

– Успеть вытащить эту дрянь отсюда в Межреальность, конечно же, – пожал плечами гном. – Самое лучшее – если доставим Аэтеросу. Ему будет любопытно взглянуть, не сомневаюсь.

Тёмные эльфы переглянулись.

– Безумие, – только и простонал Кирриос. – Арбаз, у тебя явно…

– Исполняй приказание! – рявкнул гном. И вскинул огнеброс для верности.

… – Как, нет, ты скажи, как нам до них добраться?! Они ж на самом дне этого мира запрятаны!

Гном Арбаз, сын Раннара, стоял в кругу соратников. И, кажется, он был единственным, кто знал, что надо делать.

– Расколем, как орех, – непреклонно проговорил он.

– Так ведь тогда тут всё может…

– Тут всё точно обратится во прах, если мы ничего не сделаем, – оборвал Триэль гном. – Или – или. Силы хватает. Начнём проходку. Напрямик, напролом, огненным буром.

Арбаза окружало молчаливое кольцо, и впервые за всю его службу у Аэтероса приказ был встречен мрачным молчанием.

– Ты расколешь мир и ничего не добьёшься, – решился Кирриос.

– Если мы не попытаемся его «расколоть», он просто исчезнет.

– А если попытаемся, то исчезнем мы, – криво усмехнулась Триэль.

– Ты не можешь утверждать наверняка, – заспорил было Арбаз, но слова его утонули во внезапно прорвавшихся яростных криках.

– Нет!

– Безумец!

– Надо уходить!

– Что за смысл погибать без пользы?!

– Аэтерос бы не одобрил!

Арбаз стоял, до хруста в пальцах сжимая огнеброс. Со всех сторон – лишь искажённые яростью лица, лица товарищей, с которыми он столько лет дрался плечом к плечу и ел из походного котла; полноте, да не спит ли он? Может, на них на всех кто-то наложил чары?

– Репах! И ты тоже?!.. Тоже с ними?!

Радужный змей не ответил. Он единственный из всех молчал – может, оттого что просто не мог вопить?

«Оставь их».

– Что?! – Арбазу показалось, что рядом с ним кто-то стоит, шепча в самое ухо.

«Оставь».

Что за чепуха, что за бред, никого он никогда и ни за что не оставит!

– Довольно! – заорал Арбаз, вскидывая огнеброс. Над головами толпы расцвёл стремительно распускающийся, растущий вширь пламенный цветок. Грохот было заставил соратников примолкнуть, однако стоило раскатам стихнуть, как всё началось сызнова:

– Не пугай, не таковских видывали!

– Сам спятил, так нас с собой в могилу не волоки!

– Мы Упорядоченному и Аэтеросу нужны живыми, а не мёртвыми!

Круг начинал сжиматься.

– Уходи, Арбаз! – крикнул кто-то. – Уходи прочь, делай, что хочешь, а мы вернёмся к Учителю! Расскажем ему всё!.. Вот тогда и посмотрим, кто прав был!

Гном глухо зарычал, оскаливаясь.

– Трусы! Шавки подзаборные! Убирайтесь! Как вас только Аэтерос-то вообще к себе принял!.. Удирайте, несчастные! А я, Арбаз сын Раннара, долг свой исполню до конца!

«Оставь их», – раздалось в третий раз.

Кипя от ярости, Арбаз слепо ринулся через заросли. Остановился не скоро, на какой-то полянке, скинул с плеча огнеброс.

Вкусно чавкнул затвор, открылся пахнущий сгоревшей огнебросной смесью казённик. Гном, тяжело дыша, принялся яростно чистить бомбарду – просто чтобы дать рукам дело.

Сверху послышался шум – мерно взмахивали широкие крылья.

Огромный белоснежный орёл опускался прямо перед гномом, в лицо Арбазу полетели сухие листья, хвоя и прочий лесной мусор.

Гном замер, дыхание пресеклось.

Птица была поистине исполинской. Под крылом свободно поместилась бы средних размеров изба, голова гордо поднималась к самым вершинам.

«Не думай о них», – сказал орёл.

Арбаз с усилием проглотил засевший в горле комок, низко, но не подобострастно, поклонился явившемуся.

– Привет тебе, великий дух. Прости, не знаю, как должным образом приветствовать тебя…

«Достаточно, что ты хочешь приветствовать, – заметил гость. – Впрочем, не будем терять время. Арбаз, сын Раннара, тебе надлежит исполнить высокий и страшный долг».

– Я служу Аэтеросу! – вырвалось у гнома. – Не гневайся, великий…

«Гнев – удел Ракота Восставшего, – в беззвучном голосе орла прорезалась усмешка. – Но служба твоя сейчас не имеет значения. Бог Хедин, кого ты именуешь Аэтеросом или Учителем, исчез из Упорядоченного. Никому, даже моему брату, не ведомо, сможет ли он вернуться и длится ли посейчас его существование. Поэтому, сын Раннара, пришло тебе время следовать за мной».

– Великий, слова твои поистине… смущают меня. – Арбаз вновь вцепился в собственную бороду, потянул что было силы. – Как так – Аэтерос исчез? Что это значит?..

«Если бы мы, Третья Сила, имели ответ, я бы уже дал его тебе, гноме. Нет, Арбаз, настало предсказанное время битвы за Упорядоченное, и никто из избранных не сможет остаться в стороне. Когда наступает гибель богов, их место занимают смертные. Идём, Арбаз. Тебя ждёт моё воинство».

– Твоё воинство, великий? Но… кто же враг? Дальние?

«Дальние? О нет. Нам предстоит излечить Упорядоченное, ибо лишь в кратчайший миг, когда оно на самом краю гибели, открывается эта возможность. Мы, Третья Сила, очень долго ждали этого момента».

– Темны слова твои, могучий дух, – вздохнул Арбаз. – Признаюсь, они наполняют меня трепетом, хотя я и не привык праздновать труса.

«Бог Хедин искренне и честно пытался дать всем жить по своему закону, – неожиданно сказал орёл. – Как и названый брат его, Ракот. Но количество зла лишь умножалось, а силы, упрямо выполнявшие свою работу, подобно мулам на мельнице, не видя ничего вокруг себя, становились всё могущественнее. Вселенная теряет кровь, подобно тяжелораненому, и, если не наложить жгут, может случиться непоправимое. Мы, Третья Сила, сгинем вместе с сущим, нам некуда бежать, мы не скроемся в Хаосе, не обернёмся Монадой. Мы или выстоим все вместе, сын Раннара, или все вместе падём. Никакая цена не окажется слишком высокой. Готов ли ты следовать за мной?»

Арбаз опустил голову.

– Великий, честь моя… слово, данное Учителю…

Гость помолчал. Жуткий взгляд орлиных очей буравил гнома, и Арбаз ощущал, как у него, не кланявшегося ни стрелам, ни огнешарам, предательски трясутся колени.

«Да, честь Подгорного Племени требует верности клятвам, даже когда эта верность – гибельна, – заметил он. – Наверное, бог Хедин частенько повторял вам, что Третья Сила никогда не лжёт, однако и не открывает всей правды?»

– Н-нечасто… но говорил, да, – сознался Арбаз. – Не держи гнева, великий…

«Кто же гневается на истину? – философски уронил орёл. – Мы, Третья Сила, именно таковы, каковы есть. То, что предстоит сделать, поистине ужасно, даже для нас с братом. Подобно хирургу, спасающему больного ампутацией, мы также иссечём мешающее здоровому току крови. Иди за мной, Арбаз. Битва предстоит великая. И для этого мне нужна твоя вера».

– Хорошо, могучий Дух, – глухо сказал гном, опускаясь на одно колено. – Я верю тебе. Я лишь надеюсь, что, если честь моя погибнет, она погибнет не напрасно.

«В этом, – суховато отозвался орёл, – ты можешь не сомневаться».

– А остальные? Мои товарищи?

«Много званых, – с прежней сухостью сказал дух, – да мало избранных».

– Далёк ли путь? – деловито осведомился гном. – Мне надо к лагерю, своё забрать…

«Забирай. А путь… и долгий будет, и короткий. Не ведаю пока. Ступай, и возвращайся сюда же. Я подожду».

…Никто не тронул Арбазов огнеприпас. Сиротливо стоял, прислонённый к дереву, его верный ранец из отменной драконейтовой кожи, какому сносу нет; широкие лямки, пояс с надёжной пряжкой, скатанное и ремнями стянутое одеяло, сотканное эльфийскими рукодельницами в Обетованном, которое и от дождя, и от снега, и от ветра.

Ушедшие соратники ничего не коснулись, словно имущество Арбаза было зачумлённым.

Гном вздохнул, закинул на спину привычную тяжесть. Лишний раз проверил бандольеру с зарядами для огнеброса, поправил топор – он тянул, не в силах решиться на последний шаг, и дотянул – орёл вдруг возник прямо над его головой, ветер от широченных крыл пригнул далеко не слабого и не худого гнома к земле.

«Сомнения хороши, но только до предела, – сообщил дух. – Идём».

– Погоди, великий! – спохватился Арбаз. – Мы уйдём – а что случится с этим миром?

«То же самое, – холодно поведал орёл, – что уже случилось со множеством иных».

– То есть как?! Но почему же тогда мы…

«Потому что эти чары не развеять. Не забывай, гноме, Третья Сила – не есть синоним всемогущества».

– Однако мы собирались…

«Поверь мне, сын Раннара, если бы вы добрались до цели своих поисков – от вас не осталось бы даже воспоминаний. И вы никого бы не спасли. И никому бы не помогли».

– Но это же… целый мир…

«Ты забыл о порталах, ведущих в кажущееся никуда?»

– Нет, великий. Мы… не могли понять, что же это.

Когда орёл ответил, беззвучный голос в сознании сделался ещё суше, в нём сквозили теперь и досада, и даже злость.

«Мы тоже не могли. Не могли даже представить, что разум человеческий додумается до такого…»

– Как же так?! – возопил Арбаз. – Вы, вы же Третья Сила! Великие и непостижимые! Пугающие и всесильные!.. Вы…

«Всё не так. Нет всесильных в этом сущем. Чем ты могущественнее, тем страшнее и твоя уязвимость, пусть отыскать её непросто. Но она есть. Нашлись те, кто искал долго и упорно, и таки отыскал».

– Не может быть!

«Слепая вера в „сильных мира сего“ может дорого обойтись, – мрачно сообщил орёл. – Мы тоже ошибались».

Арбаз прикусил язык – его провожатый явно не собирался вдаваться в дальнейшие подробности.

Но всё равно – как такое может быть?! Как может Третья Сила в чём-то ошибаться?! Откуда могли появиться эти порталы, если не от них самих? Кто мог проникнуть туда без их ведома?!

«Могли, – нехотя признался орёл. – И проникли. Как я сказал, мы тоже ошибались. Были слишком в себе уверены. Не обращали на многое внимания. Считали, что главный противник – это Спаситель или, на худой конец, Неназываемый. А оказалось…» – дух с досадой оборвал себя.

– Великий, уж не те ли это враги, с которыми мы бьёмся здесь?

«Те, не те… Это уже не важно, гноме. Не с ними нам предстоит схватиться. Когда пылает дом, нет нужды беспокоиться, что в подвале завелись мыши».

– Мы сражались не с тем врагом? – тихо спросил Арбаз.

«Нет. Вы всё делали правильно. Это само Упорядоченное утратило равновесность».

– Закон Равновесия, да, великий?

«Не всё управляется столь сложным образом. – Дух отвечал явно нехотя, но всё-таки отвечал. – Если тебе на голову свалился молоток с полки, гноме, то отнюдь не потому, что здесь вмешался сей всеобщий Закон. Скорее ты сам плохо положил инструмент».

– Но почему…

«Довольно. Мы покидаем этот мир».

– Ты бессилен его спасти, великий?

Ответа не последовало.

* * *

Эльф-целитель Гильтан, гномы Бреннор, Флурум и Гломин застыли, немного не доходя до каменной беседки-шатра над светлым источником Урд.

Позади лежало Обетованное, пустое, словно после чёрного мора. Впереди нарядной купой поднимались живые изгороди вокруг источника, обычно покрытые разноцветными венчиками, вокруг которых вились и пчёлы с бабочками, и направлявшие их туда-сюда цветочные феечки.

Сейчас здесь царили пустота и безмолвие. Только лепестки трепетали под ветром, словно в недоумении – где же все? Куда подевались?

Над Урдом же поднимались густые клубы пара; Источник кипел, из каменной чаши то и дело выплёскивались настоящие гейзеры, ударяя в крышу беседки и растворяясь плотным белёсым туманом.

Гномы мрачно сжимали топоры; Гильтан застыл, прикусив тонкую губу.

– Не подойти ближе, – выдавил он наконец. – Сила… обезумела.

– Сожжёт? – деловито осведомился Бреннор. – Чую, что Аэтерос один ведает, что творится, но больше…

– Нет, не сожжёт. Но – превратит… обратит… изменит… – Эльф мучительно подбирал слова. – Не могу сказать. Чары не работают, потоки совершенно бешеные, смерчи, водовороты, и шагу не сделаешь.

– Отродясь такого не видывал, – проворчал Бреннор.

– Никто не видывал, друг. Разве что сам Аэтерос, да и то вряд ли.

– А что это там мерцает? – Гломин вскинул руку.

Поддерживаемая изящными колоннами беседка почти скрылась в клубах тумана и пара; внутри облака запульсировал багровый огонь, злобный и жуткий, какого никогда не видывали в Обетованном – даже пламя здесь всегда казалось ласковым золотистым котом, а не бешеным кровожадным зверем.

Словно лапы исполинского чудовища, хлынули в разные стороны струи тумана, пронизанные нитями кроваво-красного огня, и в глубине облака одна за другой стали возникать картины, пугающе-чёткие, безо всякой размытости, так свойственной видениям или пророчествам.

Пламенные реки Хаоса текли сквозь Упорядоченное, сжигая на своём пути и миры, и Междумирье. Сквозь трещины в барьерах Творца новые и новые массы Хаоса врывались в исполинскую сферу вселенной; и она, хоть и исполинская, не могла устоять перед поистине неисчислимыми огненными легионами.

Навстречу пламени наступала другая волна. Сверкающая изумрудная стена, поглощавшая мир за миром, растворяя в себе его обитателей, и каждая душа становилась мельчайшей крупинкой колоссального кристалла, явно не собиравшегося уступать пламени свою добычу.

Замерев, гномы и эльф глазели на разворачивающуюся перед ними картину.

Вот огонь Хаоса сшибся с наступающей зелёной стеной, ударил в неё и разбился, окутывая смарагдовые грани облаками яростных, но бессильных брызг.

Кое-где не успевшие сформироваться и окрепнуть изумрудные крупицы гибли, распадались, но зелёная махина наступала, и огню пришлось отступить.

На месте Упорядоченного теперь полыхал, медленно угасая, поистине вселенских размеров пожар. Плоть миров и Междумирья погибла, частично пожранная огнём, а частично – зелёным кристаллическим монстром.

…Не находя больше пищи, угасало пламя Хаоса; и сам он обнимал незримыми волнами зелёный кристалл, что стремительно темнел и уменьшался, словно проваливаясь сам в себя. Казалось, что он уступает Хаосу, но нет, чем меньше он становился, тем ярче сверкало нечто у него внутри и так до тех пор, пока внешние границы не исчезли, оставив только неистребимый никаким Хаосом свет в обрамлении вечной мягкой тьмы.

А потом искра мигнула в последний раз, и на месте ярких картин видения вновь всклубился пар.

– Ч-что это было? – прорычал Бреннор. Топор гном держал наперевес, словно собираясь кого-то немедленно рубить.

– Урд показал нам, что будет. – Гильтан был белее снега.

– Будет?

– Или может быть… не знаю! – Эльф стиснул виски ладонями.

– Аэтерос должен узнать об этом, – пробормотал Флурум. Губы у него подрагивали.

– Сам знаю, – простонал лекарь. – Но как? И где сам Учитель, когда тут такое творится!..

– Придётся обходиться без него, – проговорил низкий и хрипловатый голос.

Сквозь клубящийся пар к ним шагнула соткавшаяся из ничего фигура. Человек средних лет и незапоминающейся внешности, тёмно-зелёный плащ. Однако глаза…

Гильтан понял всё первым, поспешно согнувшись в низком поклоне. Его примеру последовали и гномы.

– Не утруждайте себя приветствиями, – многочисленные зрачки пришельца уставились на троицу подмастерьев. – Нет времени. Сила сходит с ума, и хорошо, что пока ещё держится клетка Неназываемого. Ваш Учитель нашёл поистине невообразимый способ исправить её, однако нашёл. А нам предстоит последняя битва – здесь, в Упорядоченном, если вы не хотите, чтобы явленное Урдом видение стало бы реальностью.

Подмастерья ошеломлённо молчали.

– Третья Сила редко оказывает себя, – проговорил Дух Познания (или, вернее, его аватара). – Но сейчас или мы управим всё так, что бытие вселенной продлится, или все вместе – смертные и бессмертные, нас не исключая – отправимся или в огненное чрево Хаоса, или в кристаллическую темницу Дальних. Именно сейчас есть шанс… есть возможность, которой не представлялось раньше, в более счастливые времена. Готовы ли вы помочь мне?

– Аэтерос учил… – кое-как выдавил Гильтан, – что Закон Равновесия…

– Именно, – перебил Дух Познания. – Закон Равновесия. Если ты его нарушаешь, у тебя открывается один-единственный шанс переустроить поистине всё, и даже сам этот закон.

– Великий Хедин Познавший Тьму вывел нас из мрака невежества, – глухо проговорил Бреннор. – Дал цель и смысл нашим жизням. Ты предлагаешь нам предать его, Великий Дух?

– Не «предать», а сделать то, что необходимо, – резко возразил гость. – Я был здесь задолго до бога Хедина, задолго до Истинного Мага Хедина и задолго до его предшественников. Следуйте за мной.

– А как же…

– Следуйте, – глаза Духа Познания вспыхнули красным.

Гномы и эльф переглянулись.

– Я никуда не пойду, – вдруг сказал Бреннор. – Я присягал великому Хедину, Познавшему Тьму, Новому Богу, владыке Обетованного и Упорядоченного. В моём обете ничего не говорится о «третьих силах», духах Познания и прочем. Может, я чего и не знаю, да только, мыслю, по-иному и нельзя. Пусть каждый сам за себя решает.

– И я никуда не пойду, – решительно сказал целитель. – У меня тут раненые, я их не брошу.

– И я не пойду, – поддержал товарищей Гломин. – Негоже их одних тут оставлять.

– Куда трое, туда и четвёртый, – согласился Флурум.

– Что ж, – задумчиво проговорил гость, плотнее запахиваясь в плащ. – Вы выбрали. Только помните, что винить во всём, что случится после, вам предстоит лишь самих себя.

– Мы рискнём, – за всех ответил Бреннор, однако там, где только что стояла аватара Духа Познания, уже никого не было.

* * *

Трогвар неподвижно завис над быстро погружающимся в ночную тьму миром.

Хранитель был где-то рядом и в то же время – невообразимо далеко; Крылатый Пёс никак не мог понять, куда же в действительности ведёт настоящий след. То ли в подземные глубины, то ли в ближайшие области небесных сфер, окружающих земную твердь.

Межреальность вокруг него вздрогнула. Гибкие извивы стремительного золотистого тела; огромная драконья голова, увенчанная короной багряных рогов. Исполинские крылья, заканчивающийся раздвоенным костяным навершием хвост.

– Привет тебе, воин великой Тьмы.

Гулкий бездонный глас Золотого Дракона разносился окрест, Межреальность дрожала.

Крылатый Пёс развернулся, поймав многозрачковый взор Духа Познания.

– Оставь вычурные приветствия на потом, – сварливо сказал Дракон. – Ты ищешь Восставшего, твоего повелителя. Напрасно. Его нет в известном нам Упорядоченном. Которое, впрочем, тоже успело очень сильно измениться.

– Как?! Почему?! – вопросы Трогвара оборвал короткий и яростный взмах золотистого крыла.

– Никаких вопросов! – проревел Дракон. – Слушай меня, воин. Твоего властелина тут нет, и ты его не отыщешь. Хранитель Мельина, бывший Император, не откроет тебе дороги к Ракоту.

– Не может быть, – только и сумел выдавить Крылатый Пёс.

– Может, – сурово возразил Дух Познания. – Может. Ты ведь не чувствуешь Восставшего, правда?

Трогвар молча кивнул.

– Случилось то, что никто не мог предвидеть, о чём молчали видящие, прорицатели и пророки…

– Никто? И Третья Сила, о которой так много рассказал мне в своё время мой повелитель, – тоже не могла?

– Третья Сила, – Дракон гневно свивал и развивал кольца, – это как раз и предвидела. Наряду со множеством других исходов, какими может окончиться бытие Вселенной. Поэтому следуй за мной, Крылатый Пёс, и выполняй мои указания. Нам предстоит поистине великая битва.

– Но как же Хранитель…

– Он сейчас как раз и исполняет свой долг. Этому миру несказанно повезло – уже в третий раз. Смотри!..

В Междумирье, на самом пределе доступного зрению Крылатого Пса, вдруг распустилось целое соцветие огнистых венцов. Ткань Упорядоченного застонала, напряглась, но выдержала.

Трогвар сощурился, пытаясь уловить прокатившийся отзвук заклятий.

– Если бы не Хранитель – не стало бы ни Мельина, ни Эвиала, – заметил Золотой Дракон.

– А вы? Вы, такие могу… – не сдержался Крылатый Пёс.

– Ты так и не понял, что всё Упорядоченное двоично, двуполо, двунаправленно? Третья Сила – балансир, не более того, – с оттенком печали сообщил Дух Познания. – Мы можем направить других, не взмахнуть рукой… крылом… и устранить «зло», чем бы оно ни являлось.

– Тогда зачем вы нужны! – не сдержался Трогвар.

– Многие, – невозмутимо ответствовал Дракон, – задаются тем же вопросом. И даже находят на него очень простой и приятный для слуха ответ. Увы, Вселенная устроена несколько сложнее, чем кажется этим… адептам простоты.

– Слова твои, великий Дух, темны и недоступны мне.

– Самое главное, Трогвар из Дем Биннори, воин великой Тьмы, чтобы ты осознал своё место в грядущей битве.

– Как же мне сделать это, если противник не-ведом?

– Разве? А мне видится, что ты давно уже понял, просто страшишься признаться себе в этом. Теперь же следуй за мной.

– Но Хранитель…

– Уже следует за другим столпом Третьей Силы.

Глава 7

Хаген, тан Хединсея; Райна Разбивающая Щиты; Сигрлинн; Хедин-из-Бездны

Мертвец на могильном камне шевельнулся, конвульсивно дёрнулся, потянулся, рывком сбросил ноги с камня. Хаген одним движением выдернул меч из пронзённого горла Брана, отпрыгнул, вскидывая клинок в защитную позицию.

– Не пытайся меня обмануть, Сухая Рука, я знаю, насколько хорошо ты умеешь притворяться трупом, – процедил он сквозь зубы.

Спрыгнувший с камня мертвец довольно-таки бодро повёл плечами, встряхнулся, по-медвежьи надвинулся на Хагена.

– Вы любите играть в загадки, – проговорил хединсейкий тан, осторожно отступая и не сводя глаз со своего двойника. – Думаете, что это поможет сохранить Закон Равновесия. Но мне-то и так понятно, Сухая Рука, – только одна сила могла вернуть тебя из-за смертной грани, и эта сила – Демогоргон. Как ты там прозвал меня с Учителем? «Чёрный мор сущего»? «Бичи нашей вселенной»? Право же, ты нам льстишь.

Бран Сухая Рука, застывший в луже крови, не пошевелился и ничего не ответил. Воин с лицом молодого Хагена, в простой кольчужной броне, островерхом шлеме, с длинным полутораручным мечом неспешно приближался к ученику Хедина.

– Мы никогда не враждовали с Соборным Духом, – продолжал Хаген. – С чего бы ему именовать нас всякими поносными словами? Это не в его характере. Но зачем он тогда освободил тебя?

Мертвец прыгнул, извернулся, ударил; удар был хорош, стремителен, хитёр: начавшись финтом, резко поменял направление. Хаген отступил на шаг, его собственная сталь поднялась для защиты, заскрежетала по чужому клинку.

Бран дёрнулся, руки его заскребли землю.

– Я же говорил, что не поверю, – бросил ему Хедин.

После этого ему стало уже не до разговоров, потому что противник атаковал умело, быстро, расчётливо; да, так мог драться он, молодой тан Хединсея, когда всё в мире казалось таким понятным и простым.

Жеребец Хагена зло заржал, встал на дыбы, копыта мелькнули возле самой головы ожившего мертвеца, и тому пришлось отступить. Тан ударил раз, и другой, и третий, перехватывая первенство. Теперь уже отступала его молодая копия; отступала, умело закрываясь, угрожая в любой миг контратакой.

Однако с каждым мигом длящейся схватки мертвец менялся всё сильнее и сильнее; лицо его стремительно покрывалось морщинами и шрамами, делаясь неотличимым от облика истинного Хагена. Неизменным оставался лишь простой кольчатый доспех.

Бран Сухая Рука меж тем поднимался тоже; из-под прижатой к рассечённому горлу ладони вырывались струйки сероватого пара.

– Кадавры, – яростно бросил Хаген. – Гомункулусы. Куклы!..

– Главное – что у этой куклы в голове, – хрипло проговорил Бран. Он убрал ладонь – на шее остался лишь широкий багровый шрам.

Хагену вновь стало не до разговоров; его двойник упёрся, отражая каждую атаку, каждый выпад.

Криво усмехаясь, ученик Хедина добавил к размаху стали магию. Лезвие меча полыхнуло, призрачные двойники клинка срывались с его оружия, и гасли, ударяя в грудь сражавшегося с ним мертвяка. Тот пошатнулся, согнулся, пальцы его разжались, выпуская эфес.

– Готово, – просипел Бран. Сухая Рука оставался в стороне, не пытаясь вмешаться в поединок. – Готово, Хаген! Так и знал, что ты на это попадёшься!..

– На что?

Двойник хединсейского тана опустился на одно колено, голова его поникла, руки прижаты к груди.

– Ты зажился на этом свете, ученик Хедина. Но мы не могли тебя добыть – слишком уж хитёр и изворотлив твой учитель. Но теперь ты отправишься туда, куда и должен – в домен Соборного Духа!..

«Это с чего ради?» – хотел было ухмыльнуться Хаген, но мир его внезапно заполнила одна лишь боль. Это он теперь оказался рухнувшим на колено, едва не теряющим сознания от режущей грудь му́ки.

Бран Сухая Рука возник рядом, низко склонился, обнимая за плечи, словно брата.

– Нас обоих там заждались, – прохрипел он. – Дело сделано. До встречи, тан Хединсея!.. Нелегко будет нам оправдаться перед Великим Духом!

…Туман, холодный и мокрый.

Волны его катились со всех сторон, подобно прибою. Над серым морем нависали вечерние сумерки, холодный пронзающий ветер дул, казалось, со всех сторон сразу, и лишь впереди смутно виднелся какой-то холм, а на нём – неяркие огоньки, как будто окна жилища.

Ученик Хедина с трудом выпрямился – в себя он пришёл, лёжа ничком на влажной траве, но не на живой, смоченной утренней росой, – нет, на сухой и колкой, словно давно скошенное сено, облитое водой из ведра.

Он взглянул на себя.

Не его руки, не его меч, не его доспехи – того, мёртвого, с могильного камня.

Хаген пошатнулся. Он слишком поздно понял, какую ловушку ему подстроили.

Ему казалось – он дышит, чувства его остались прежними, ощущается земная тяга; но на самом деле путь у него уже только один.

Тан тяжело упал на одно колено, вонзая чужой клинок в землю и утыкаясь в него лбом. Глаза его сочились не слезами, но ненавистью, яростной и горячей, однако же – бессильной.

Он понимал, что мёртв. Чары, наложенные Учителем, разбиты, серые пределы, домен Соборного Духа, поглотили его, Хагена, душу.

…Туман, холодный и мокрый.

Раздвигая его руками, словно болотную тину, Хаген угрюмо двинулся в единственном направлении, где новая действительность хоть как-то отличалась от бесконечных пространств унылой бесцветной мглы.

Сумерки, которым никак не смениться ночью. Тучи, готовые разразиться бурей, которая никогда не настанет. Ветер, дующий со всех сторон, который ничего не движет и гонит. Посмертие, сухая и старая картинка, нарисованная выцветшей тушью с настоящей жизни.

Хаген шёл упорно и упрямо, не давая чёрным мыслям взять верх. Себе самому он казался вполне живым, телесным, воплощённым. Тяжесть доспехов и оружия, скрип кожаных ремней, даже запах собственного пота – чем нежизнь?

Дом на холме освещал ему дорогу огнями окон, но казались они не радостными и приветливыми, а, напротив, мрачными и предостерегающими – словно алые фонари, подвешиваемые порой в горах Восточного Хьёрварда возле крутых обрывов и пропастей.

Хаген поднимался. Смерти нет, твердил он себе, сжимая зубы. Я помню, кто я, помню, что должен сделать, значит, всё, что вокруг, – это посмертие или иная иллюзия, называй как хочешь, из которой надлежит вырваться.

Дом встретил его поваленным плетнём, странно покосившимся крыльцом; дверь сорвана с петель и просто прислонена обратно. Из окон пробивался мрачный алый отсвет.

Хединсейский тан поднатужился, отодвигая в сторону тяжёлую створку из каменного дуба. Открылись просторные сени, и в тот же миг отворилась дверь и в горницу; в проёме возникала массивная человеческая фигура.

– Привет тебе, Хаген.

Голос был низок, рокочущ, почти рычащ. Хозяин выпрямился, отступил в сторону, скрещивая руки на широкой груди. Язык, на котором он заговорил, был древним наречием Восточного Хьёрварда, наречием его матери, Свавы, на котором она, когда хмель не брал над ней верха, пела маленькому Хагену протяжные разбойничьи песни.

– Привет тебе, хозяин, прости, не ведаю твоего имени, – на том же языке ответил ученик Хедина.

– Зови Трактирщиком, – последовал ответ. – И входи, садись. Времена сейчас недобрые, но кой-какое угощение соображу.

Хаген повиновался.

Просторная горница, убранная, словно в богатом трактире где-нибудь в Бирке или Хедебю, с длинным деревянным столом и лавками, с медвежьими и волчьими шкурами на стенах и воронёными доспехами на особых расчалках.

Угощение оказалось под стать. Форель из северных рек, ягоды – брусника, морошка, клюква, немудрёные соленья, простой ржаной хлеб.

Трактирщик со стуком поставил перед Хагеном высокую пенящуюся кружку.

– Выпьем, тан. Это добрый эль.

– Другого здесь, наверное, и не бывает, великий дух, – как мог спокойно сказал Хаген, поднимая кружку.

– Я – не он, – отрезал Трактирщик, в свою очередь поднимая эль.

– Ты – часть его. – Хаген отставил пиво, лишь сделав вид, что пьёт.

– Часть, но особая. – Хозяин вгляделся в глаза тану. – Не пригубил даже моего эля. Почему?

– Не по мне эта честь, великий. Да и сказки сказывают – кто чего отведает в посмертии, тот жизнь земную уже навсегда забудет. А я забывать ничего не хочу.

– Не все забывают, – буркнул Трактирщик. – Кто хочет забыть – тот забудет. А кто не хочет – тот нет. Иные и рады были бы, да не могут. Кто по жене иль по мужу убивается, кто по детям. Кто родной город вспоминает, перед врагами павший. Кто злато зарытое, о коем семье не сказал… Ты вот – ничего не хочешь забыть, Хаген из Йоля?

– Ничего, – сухо ответил тан. – Всё помнить должен, обо всём Учителю рассказать.

– Может, и расскажешь, когда сам Учитель твой к нам соберётся, – сообщил хозяин.

– Уж кого-кого, а великого бога Хедина вам никогда не заполучить, – усмехнулся Хаген. – Но довольно этих речей, хозяин. Мне ведь дальше двигаться надо, как я понимаю?

– Можешь двигаться, а можешь и тут чуток задержаться. Торопиться не обязательно, можем с тобой посидеть славно, эля выпить – это ведь последний твой эль, не забывай, тан.

– Когда-нибудь всем нам предстоит испить свой последний эль. Нет смысла искать в нём что-то особое.

– Но ты ведь не собирался, так? Хотел жить и дальше, милостями своего учителя Хедина?

– Это, великий дух, наше с ним дело. Если ты – привратник, то пропусти меня дальше.

– А если я найду тебя недостойным?

– Тогда я буду биться с тобой, насколько хватит сил.

– А когда они иссякнут? – Казалось, Трактирщик откровенно забавляется.

– Как могут они иссякнуть у мёртвого? – пожал плечами Хаген. – Довольно пустых слов, великий. Только если ты сможешь объяснить мне, почему вам было так важно меня заполучить, что пришлось прибегнуть к столь сложному способу.

– Упорядоченное сотрясли великие бедствия, тан Хединсея. У нас, у Третьей Силы, есть только один шанс исправить случившееся. И для этого всё должно быть… как можно ближе к равновесию. Ученик Истинного Мага, продолжающий жить, хотя Время не утратило над ним власти – один из нарушителей оного.

– То есть я просто должен быть мёртвым? Я, один? И это сдвигает баланс? Ты всерьёз предлагаешь мне в это поверить, великий?

– Не преуменьшай своё значение, тан Хединсея. Третьей Силе ты нужен мёртвым, а не живым.

– Отрадно, что столь великие сущности, как Орлангур и Демогоргон, так высоко меня ценят. Но, хозяин, если тебе ведомы мои мечты и помыслы, ты должен знать – я не сдамся.

Трактирщик покачал головой.

– Ешь и пей, тан Хаген. Не в моей воле ни дать тебе свободу, ни пресечь и это твоё посмертие. Ешь и пей, а потом ступай туда, куда ветры сего места укажут тебе путь.

* * *

– Что я должна сделать? – повторила валькирия Райна.

«Помочь нам восстановить баланс, хотя бы в незначительной части. Великая работа требует завершения. Чем ближе она к Идеалу, тем лучше, пусть даже мы его и не достигли на этот раз. Но важно продвинуться к нему, сделав следующую Монаду более совершенной, чем предыдущая».

– Хорошо. – Райна села, прижимая пальцы к вискам. – Что в точности вы от меня хотите?

«В рядах тех, кто нам служил, произошло… нестроение. Тебе надлежит исправить его в меру твоих сил».

– А вы сами?

«У нас есть иные заботы. Монада должна быть рождена. Наше предназначение – чтобы она приблизилась насколько возможно к Идеалу. Твоё дело – помочь нам в этом».

– А госпожа Сигрлинн? Куда она всё-таки исчезла?

Бестелесный голос молчал какое-то время, и наконец сообщил, сухо и неохотно:

«Та, кого ты именуешь Сигрлинн, осталась в пределах Хаоса».

– Как «в пределах»?!

«Сигрлинн сумела… отделиться от того кокона, что защищал вас обеих. После этого мы уже не можем видеть или ощущать её. Что с ней – мы не ведаем. И мы не можем разыскивать её в этой бездне. Тебе, Разбивающая Щиты, придётся обойтись без неё».

– Что в точности вы от меня хотите?

«Устранения тех, что мешают Монаде и отдаляют её от Идеала».

– Кого же?! – Райна потеряла терпение.

«Мы надеемся, что ты правильно поняла наши великие намерения. Мы надеемся, что ты осознаёшь – в этом и только в этом истинное спасение Упорядоченного, бесконечность существования божественного Разума, великого и непознаваемого Творца. Мы не ищем себе ни богатств, ни наслаждений, ни власти. Нам нужно лишь, чтобы Творец был».

– Кого…

«Погоди, валькирия. Так вот, в конце нашего пути – идеальная Монада, идеальный Творец. Такое Упорядоченное будет существовать поистине вечно. Будет ли в нём смерть? – не ведаем. Быть может, и будет, но лишь как череда перерождений, вечного пути сознания и памяти. Однако для этого Творец должен быть поистине Идеален. Лишён всех неправильностей, отклонений, возмущений. Мы всегда боролись с возмутителями спокойствия, если только появление их не было заложено в Плане Творца, наподобие Молодых Богов, что должны были сменить вас, Богов Древних. Мы помогали Ракоту Восставшему и помогали его противникам таким образом, чтобы силы их истощились бы как можно скорее. Мы выступили против Хедина Познавшего Тьму. Мы… сделали ещё многое, приближая грядущего Творца к Идеалу. Но сейчас настал решающий момент. Если мы не сдержим эту бурю, то пропадут не только все наши труды, но и само Упорядоченное будет обречено, когда магия в нём остановится окончательно. Мы не хотим грозить тебе, валькирия. Мы по-прежнему надеемся, что ты поймёшь нас».

– С кем я должна сразиться? – в третий раз повторила воительница.

«Их трое. Трое чародеев, называющих себя людьми и „смертными, достигшими бессмертия“. Кор Двейн, Скьёльд и Соллей. Они были нашими союзниками, но… впрочем, не важно. Они должны быть устранены. Этого требует баланс Упорядоченного и приближенность к Идеалу».

– Эти трое? И всё?

«Нет. За ними должно последовать ещё много упокоений. С какими-то мы справимся сами. С какими-то – наши слуги, из тех, что сохранили верность. Ещё с какими-то – ты и тебе подобные. Но об этом мы скажем после. Пока что надо справиться с отступниками, не дать им разрушать баланс ещё больше, вносить всё новые и новые искажения. Поэтому – отправляйся в путь, воительница. И помни, что чем ближе к Идеалу Творец, тем больше шансов, что в новом мире, в новом Упорядоченном тоже родится валькирия Райна. И, быть может, даже вспомнит кое-что из своей прошлой жизни».

– Быть может… – скривилась воительница.

«Тебе, во всяком случае, лучше, – невозмутимо сообщили Дальние. – Мы же исчезнем все до единого».

– Но разве таких, как вы, не будет в следующей инкарнации Творца? Разве не было вас раньше?

«Мы не ведаем, – пришёл холодный ответ. – Может, мы были, а может, и нет. Может, мы будем, а может, и нет. Может, Творец воплотит иной способ движения к Идеалу. Не важно. Мы не поглощены, в отличие от вас, самовыживанием. Но всё это не имеет отношения к тому, что тебе предстоит свершить прямо сейчас. Мы укажем тебе дорогу к убежищу тех, чьё бытие грозит необратимо погубить движение к Идеалу. Тебе очень помогла бы волшебница Сигрлинн, однако её нет, и придётся справляться самой».

– Если эти чародеи настолько могучи, мне могут понадобиться союзники.

«Вот это речи истинной воительницы. Отправляйся в Хьёрвард, валькирия. Там ты встретишь своего отца. Ему было доверено целое воинство Древних, собранное нами. Увы, он решил употребить его для собственной войны в то время, как оно требуется совсем в ином месте. Мы попытались это исправить, использовать и этот… порыв твоего родителя, насколько могли. Дали ему новые веления. Однако события разворачиваются слишком быстро, и в слишком многих местах. То, что мы поручили богу О́дину, может подождать. Недолгое время, но может. Возьми это воинство, валькирия. Оно подчинится тебе – мы пошлём весть».

В глазах Райны потемнело.

– Я должна сразиться с собственным отцом? – глухо проговорила она. – Речь ведь именно об этом? Владыка Асов не покорился вам, пошёл своим путём; вы попытались его использовать, но поняли, что…

Дальние прервали её резко, болезненным гудением в глубине её черепа.

«Наступает то, что вы пророчески назвали Рагнарёком, Разбивающая Щиты. Время, когда вырвется на свободу Великий Волк, всплывёт на поверхность Великий Змей, и огненный меч великанов положит конец Мировому Древу. Вы предвидели и провидели очень многое, многому дали символическое, понятное лишь мудрым изложение. Упорядоченное само предсказало собственный конец; вы, как могли, уловили его печаль и скорбь. Не кручинься, дщерь владыки Асгарда, – если кто и может сохранить его для уготовленной участи, так это ты. Твой же отец и в самом деле пошёл против нас, и мы на самом деле попытались обратить это хоть к некоей пользе сотворения Монады; сражение то, при всей важности своей, сейчас не до́лжно длить. Нам предстоит справиться с куда бо́льшим искажением и его источниками, прежде чем мы сможем думать о меньших».

– С кем же ведёт сражение мой доблестный родитель?

«С самим Спасителем», – последовал немедленный ответ.

Воительница вцепилась в край стола, костяшки побелели.

«Нам было полезно это противостояние, ибо Спаситель есть одно из паразитных возмущений, препятствующих движению к Идеалу. Поэтому богу О́дину и было… позволено вести сражение. Но теперь нам стало ясно, что продолжать бой хоть и желательно, но есть и более насущное. Твоему отцу мы более доверять не можем. Поэтому воинство возглавишь ты».

Воцарилось молчание. Райна сидела, оцепенев, и лишь взгляд её затравленно скользил по стенам, по звериным шкурам, по старой столешнице – так трудно было поверить, что вот это всё: щербатая кружка, следы ножей на досках, пушистый мех – создано магией и на самом деле не существует.

Красивые слова Дальних о целях, возмущениях и прочем скрывали под собой одну простую истину. Осознание ударило воительницу, словно ледяной кинжал под рёбра.

– Я должна убить собственного отца.

«Возможно. Это Рагнарёк. А что такое, в сущности, Рагнарёк? Великое устранение возмущений и имперфекций. Подготовка к сотворению великой Монады. Так что… И кто знает, какой облик примет символ Рагнарёка, Великий Волк, обретя свободу?»

– Это чепуха, – собрала все силы Райна. – Великий Волк – это же Фенрир, и он очень изменился…

«Вот именно. Изменился. А Великий Волк – это отнюдь не имя, валькирия».

– Но… мой отец…

«Или – или, воительница Рандгрид. Мы не воины, мы – творцы Творца. В великой своей мудрости Он не допустил в Своём творении всесильных, тех, кому достаточно лишь пожелать – и всё исполнится. Нет и таких, что способны, ступив на поле битвы, одним взмахом повергать во прах многочисленные армии. Нет, в Сущем подобное сражается с подобным. Поэтому нам необходимы помощники. Неважно, добровольные или нет.

Мы принимаем свои меры, не сомневайся, валькирия. Но и без таких, как ты, не обойтись».

Райна молчала, машинально поглаживая пушистую шкуру. Медвежья. Тоже обман, как и всё здесь.

«К твоему отцу отправились уже наши посланники. Мы надеемся, что он внемлет. Ну, а если нет… Только от тебя зависит, валькирия, сумеешь ли ты убедить его добровольно отказаться от того безумия, коему он предался, и возглавить воинство Древних».

– Предался безумию? Но ведь вы сами сказали, что велели ему сражаться. Тогда почему же…

«Потому что он не желает остановиться. Пытается „спасти город“. Хотя спасать нужно не город, а Упорядоченное и рождающуюся Монаду. У нас же возникли куда более насущные задачи».

– Более насущные… то есть вы и сами тоже будете… пытаться покарать эту троицу?

«Да. В меру возможного, ибо всё внимание и силы наши потребны здесь, где творится Монада. Но не сколько „покарать“, сколько „устранить хаотизирующее воздействие“».

– Так не лучше ли нам вместе?..

«Конечно. Ты начнёшь, воительница, и мы поддержим. Но начнёшь ты».

– Хорошо, – проговорила наконец валькирия. Только бы выбраться отсюда, только бы вернуться в обычный мир!..

«На этих наших врагов двинешься не ты одна. Увы, нет времени заново выстраивать многочисленные воинства, но без помощи ты не останешься. Мы воссоздали твои доспехи и оружие».

– Почему же «нет времени»? Есть же тихие заводи, где Великая Река течёт едва-едва?

«Увы, это именно заводи. Те, кто нас предал, знали, где укрыться. Время там ничуть не медленнее основного потока. Поэтому приходится действовать почти наобум. При этом требуется крайняя поспешность. Что ж сказать – нас очень, очень… огорчил твой отец, валькирия».

– Огорчил?

«Используем понятное тебе слово. Мы не испытываем подобных чувств, конечно же. Но планы должны исполняться, воительница, так что поспеши».

В любом случае, подумала Райна, я увижу отца. А Ракот Восставший… его мы отыщем такоже.

«Но этот наш оберег пребудет с тобой, – вдруг заявили Дальние. – Мы долго избегали подобного, даже твоему отцу таковой вручён не был. А тебе мы даём».

На столе перед ней из ничего соткался зелёный продолговатый кристалл о семи разношироких гранях.

Райна бестрепетно протянула руку, коснулась прохладного камня.

– Он уничтожит меня, если я не исполню вашу волю?

«Да», – чуть поколебавшись, ответили Дальние.

– А моему отцу, пошедшему против вас, такого не полагалось?

«Против него это бы не подействовало, валькирия. В тебе, как и в нём, горит искра Пламени Неуничтожимого, но в нём её больше. Её не затушить и не разрушить».

– А мою, что же, можно, выходит?!

«Твою можно пригасить на время, достаточное, чтобы Упорядоченное изменилось бы окончательно и бесповоротно. Древнего бога, какой есть твой отец, можно лишь отправить в серые пределы, однако и оттуда, как оказалось, можно вернуться».

– Что ж… – Валькирия подкинула кристалл и вновь поймала. – Торговаться не стану. Показывайте дорогу, хозяева. А то всё «грозить не хотим, грозить не хотим…».

«Мы не хотели и не хотим. Нас вынуждают обстоятельства. Мы предпочли бы, чтобы ты согласилась быть с нами добровольно, а не из страха».

– Показывайте дорогу, – с холодной гордостью бросила Райна.

«Ступи через порог, валькирия».

Она повиновалась.

* * *

Чёрное пламя Хаоса бушевало вокруг, неведомым образом просачиваясь сквозь кокон, защищавший чародейку Сигрлинн. Её самой, Прекрасной Дамы, кому поклонялись рыцари одноимённого ордена, в коконе не было тоже; наверное, никто, даже великий Мерлин, не смог бы сказать, что в нём сейчас находится. Искра сознания, окружённая облаком чар, распадающихся и вновь воссоздаваемых непреклонной волей той, кого можно было, наверное, назвать последней из Истинных Магов (если забыть о Царице Ночи и её сородичах, а также о Горджелине Равнодушном, прозываемом также Снежным Магом).

С самого первого мгновения, как только раковина Дальних сомкнулась вокруг них, Сигрлинн пыталась перебить направлявшие движение чары пленителей. Миг, когда ей показалось, что она смогла-таки рассоединить незримые зацепы и выступы, словно в сложном часовом механизме, обжёг её свирепой радостью хищника, после долгой погони вонзившего клыки в шею жертвы и ощутившего чужую горячую кровь.

Однако полностью подчинить кокон собственной воле она не смогла. Неведомо как, но он разделился, оставив чародейку в одиночестве; то, что должно было направить его бег к границе Упорядоченного в тех местах, куда Дальние пока не добрались, рассекло раковину надое.

Она продолжала бороться. Пусть в одиночестве, но она должны выбраться отсюда; пусть не так, как наметила изначально, пусть не оставив Дальним задуманного ею сюрприза, но выбраться!..

В пламени Хаоса, бушевавшем снаружи, тонуло всё, и Сигрлинн вдруг осознала, что не знает, куда направлять кокон. Все направления утратили смысл; здесь не было земной тяги; здесь безумствовала дикая, ни во что не воплощённая сила.

Куда править?

Сигрлинн ощущала растущие ужас и панику. Кто знает, сколько продержится эта ракушка; и что будет, если она распадётся?.. Она сама, её суть, естество Истинного Мага достанется вечно голодному Хаосу, а это значило только одно – полное её уничтожение.

Распад и растворение в огненном море, которому нет ни конца, ни края, которое всегда было и всегда будет.

…Она боролась, пытаясь восстановить в памяти ощущения движения. Всё же Упорядоченное было реальным, и реально граничило с Хаосом. Учитывая его громадность, можно было считать, что почти половина путей приведёт кокон обратно, где он сольётся вновь с барьерами Творца.

Почти половина, чуть меньше. Другая же уведёт Сигрлинн в глубины Хаоса, где она… нет, об этом лучше даже и не думать.

Двигается ли она или стоит на месте? Нет, неверно – в Хаосе нельзя «стоять на месте», тут не бывает «покоя», только вечное бессмысленное движение.

Здесь не с кем вести переговоры, нет места цветистым и искусным речам, столь часто звучавшим под сводами Замка Всех Древних.

Она не могла решиться. Чёрное пламя сочилось внутрь, тянулось к ней, пыталось вобрать в себя, растворить, сделать частью себя; и всё-таки Сигрлинн медлила.

Почти половина путей ведёт в Хаос. Половина.

Вокруг царило слабое зеленоватое свечение – тусклые стены кокона, словно сотканные из обретшего гибкость кристалла Дальних.

И столь же чёрное, как и пламя Хаоса вокруг, отчаяние овладевало сознанием чародейки.

Она ошибётся, она опять ошибётся. Как ошиблась в Асгарде, как ошиблась с О́дином, как ошиблась с… Последнее время у неё совсем ничего не получалось, и даже под Иггдрасилем её спасла не кто иная, как Райна. Хотя – как спасла? Они ведь угодили к тем самым Дальним, от которых бежали.

Всё бессмысленно.

Её интуиция, интуиция Истинного Мага, давала сбой за сбоем, Сигрлинн больше не верила самой себе.

Какой бы выбор она ни совершила сейчас, он окажется ложным и гибельным.

Кокон медленно дрейфовал в ближних пределах Хаоса, волшебница ощущала, как медленно, но, верно, истончается его броня. Дальние не собирались отправлять своих пленниц в долгое путешествие.

Замерев, Сигрлинн плыла сквозь бездну – а может, стояла на месте. Половина путей ведёт к неотвратимой гибели, и, страшась ошибиться, она не делала ничего.

* * *

Хедин, переставший быть Новым Богом и хранителем Упорядоченного, шагнувший в бездну Неназываемого и слившийся с сингулярностью, проваливался сквозь сущее. Здесь оно переставало быть.

Красивое слово «сингулярность» означало конец всех и всяческих законов, смыслов, упорядочиваний.

Здесь должен был царствовать хаос ещё более хаотичный, чем омывавший стены вселенной океан; однако Хедин продолжал существовать и проваливаться всё глубже.

Проваливаться в истинную изнанку мира, в оборотную сторону и Упорядоченного, и Хаоса вокруг него.

Это была дорога Неназываемого, почему-то закрытая для него, дорога в невообразимые области иномирья, инобытия с совершенно иными законами.

И отсюда он чувствовал Сигрлинн, вышвырнутую в море Хаоса, пленённую им, стиснутую чарами. Она перестала быть частью Упорядоченного, её уносило прочь, словно утлую лодочку свирепым штормом.

Хедин оглянулся, если можно это так назвать. Он не имел сейчас ни глаз, ни головы, ни тела, но воспринимал всё самой своей сущностью.

Может ли он вывести отсюда Неназываемого? Может ли каким-то образом спасти, удержать, сделать так, чтобы прибило бы обратно кокон Сигрлинн? И какова будет цена?

За ним бурлила чернота; чёрный свет, чёрное движение, незримое, но всё-таки различимое. Словно бы туша Неназываемого ворочалась во мрачном логове, но не было никакого логова и никакой туши, а только клубок совершенно чуждых материи Упорядоченного сил.

И всё-таки он попытался. Если Сигрлинн ступила в Хаос – то уж, наверное, сделала это не по незнанию или недомыслию; а вот кто знает, представится ли ещё возможность потянуть за собой вечно ненасытное чудовище, проклятие их с Ракотом?

Души окружали сущность Хедина, нематериальную, но способную мыслить и помнить; они сделались его новым «телом». Шёпот бесконечного множества голосов отражался в нём, словно каждая из душ торопилась поведать другим свою историю; множество языков, наречий, судеб.

Познавший Тьму скользил сейчас словно бы между и Упорядоченным, и Хаосом, они расступались перед ним, сходились вновь. Он чувствовал жар чёрного пламени, биение схлёстывающихся волн, сжатий и расширений Хаоса, скоплений и пустот, возникавших и тотчас оборачивавшихся своей противоположностью. В кипящем и бурлящем месиве смутно ощущались инородные вкрапления – где-то в невообразимых далях; и он понимал, что это – иные Упорядоченные.

А ещё здесь, в Хаосе, была Сигрлинн, и чёрное пламя жадно обнимало её.

Познавший Тьму тянулся к ней всем существом, всем Пламенем Неуничтожимым, столь щедро пожертвованным ему душами.

Ему казалось, что он неподвижен, но всё вокруг скользит, движется, и бывшее Неназываемым удаляется тоже. Хедина тянуло туда, где скользила Сигрлинн – словно под толстым слоем льда, в тёмной воде.

А может, это он сам был подо льдом.

Он пытался осмыслить окружающее и не мог. Здесь всё было неопределённо и текуче, но не так, как в Хаосе. Реальности сходились в одной точке и вновь расходились, в одном месте разом могло соединяться множество несоединимого; здесь была живая сила, но совершенно разупорядоченная, не текучая, пребывающая словно в вечном сне.

Познавший Тьму по-прежнему ощущал себя Познавшим Тьму, однако его человеческое словно бы отступило в тень, перестало быть привычным, обратившись лишь бестелесной памятью.

Ни голода, ни жажды, ни боли, ни страха. Семя мысли, плывущее океанами неведомого, скользящего под гранью реальности, готовое воплотиться – или, напротив, кануть навек в глубинах, где ни света, ни тьмы.

Единственное, что было реальным, – бьющееся в клетке алое пламя вечного Феникса. Вечно женственного, способного порождать самоё себя; и к нему он приближался, несмотря на воздвигнутый меж ними барьер, что крепче и непреодолимей созданного Творцом.

Время не существовало здесь, в Упорядоченном могли миновать мгновения, а могли – эпохи. Иногда Хедину начинало казаться, что он видит разом и начало пути Сигрлинн, и его окончание, дробящееся на множество вариантов.

Однако настал миг, когда они оказались друг подле друга, разделённые лишь слоем невидимого льда, гранью сущего, перед которым ничто были сами барьеры Творца.

Теперь они скользили вместе, соединённые чем-то, проникающим и сквозь раковину Дальних, и сквозь огненный Хаос, и сквозь вовсе невообразимое, отделявшее сейчас суть Хедина от знакомого ему пласта бытия.

Соединённые чем-то, что сильнее реальности, какой бы природы она ни была.

Словно двое по разные стороны стеклянной стены, приложив к ней ладони, тщатся ощутить тепло родной руки, но чувствуют лишь холод незримой преграды.

И Хедину виделся вновь Джибулистан, и Голубой Город с его дворцами, хрустальными бассейнами, фонтанами и водопадами; и они с Сигрлинн, в человеческом обличье, наслаждающиеся прохладной водой после вызванной ими самими жары.

Там, в Джибулистане, они бы с хохотом разметали бы возникший меж ними лёд. Здесь лишь могли скользить, разделённые таинственной гранью.

И всё-таки скользили они именно вместе.

За спиной Хедин ощущал движение Неназываемого, медленное, неостановимое; тут уже не было никакой новосотворённой пустоты, чтобы задержать ползущую сущность. Казалось бы, чего бояться Познавшему Тьму, только что прошедшему насквозь бездну голодной твари, закованному в броню из Пламени Неуничтожимого? Но здесь, в ином пространстве, всё становилось не так. Прежнее слабело, новое сильнело; и лишь голод Неназываемого оставался прежним.

Шла вечность. Или, быть может, один короткий миг – времени не существовало, лишь всё ближе становилась зеленоватая поверхность кокона, защищавшего Сигрлинн, всё теснее и крепче их связь с Хедином, прошедшим бездну.

Они скользили вместе, соединённые чем-то, что сильнее и Хаоса, и Неназываемого.

* * *

– Ну, спасибо тебе, хозяин милостивый, за хлеб, за соль да за ласку. Пора мне.

Хаген стоял в дверях трактира; хозяин огромной тенью заполнял сени. Снаружи властвовала сырая ночь; холодная мгла медленно ползла куда-то, словно исполинский слизень.

– Ступай, тан; ступай, да не оборачивайся.

Голос Трактирщика был низок и глух, и его полнила смутная угроза.

– Последний эль свой ты выпил.

– Значит, пусть так оно и будет, – пожал плечами ученик Хедина. – Ветер, говоришь, мне дорогу укажет?

– За собой поведёт, – кивнул хозяин.

Хаген молча склонил голову и шагнул за порог.

И точно, ветер сразу же ударил в спину, толкнул вперёд, погнал прочь от холма. Сумеречная хмарь колыхнулась, словно стоячая вода в болоте, вокруг его ног; не оглядываясь, хединсейский тан двинулся прочь, под беззвёздным небом, сквозь холод и сырость.

Он шёл и шёл, сцепив зубы, не поворачивая головы, не слушая замогильных глухих стонов, доносившихся то справа, то слева; не поднимал меча, когда впереди загорались парные угли алых буркал, так же точно и угасавших, когда Хаген приближался к ним; никто не дерзнул бросить ему вызова.

Усталости он не ощущал, как и голода, и жажды. Оно и понятно – мёртвым не нужны ни еда, ни питьё.

И путь его длился, пока перед ним в ночи не поднялись к невидимым небесам ветви великого Древа.

Ничто не преграждало путь хединсейскому тану, он беспрепятственно достиг подножия – исполинская, ввысь уходящая живая стена изрытой глубокими впадинами, трещинами и расщелинами коры.

Здесь царили пустота, безмолвие, неподвижность.

Хаген протянул руку, коснулся ствола, закрывая глаза и болезненно морщась – Древо еле ощутимо вибрировало, дрожало, отзываясь болью в суставах мёртвого как будто бы тела.

– И что же теперь? – процедил ученик Хедина сквозь стиснутые зубы.

Ночь, мгла, сырость, холод. Едва различимая серая трава под ногами, затхлый, словно в давно забытом склепе, воздух. Что ему тут делать, в обиталище мёртвых? Вечно скитаться по серым пределам, без дела и смысла, оглашая владения Соборного Духа бесполезными жалобами?

Его заперли здесь с тем, чтобы его двойник сумел бы сделать… что?

Нет, Хаген Хединсейский, ты об этом думать не станешь. Ты будешь думать, как выбраться отсюда – да, выбраться, откуда не выбирался ещё никто, если не считать асов, выведенных Древним Богом О́дином.

Но чу! – сверху донеслось что-то вроде скрипа когтей по коре, и на Хагена взглянула сама Тьма – гагатово-чёрными глазницами.

К нему стремительно спускалось некое существо, странная помесь паука с крабом. Многофасеточные и многочисленные глаза, клешни, восемь ног, вздымавшихся высоко над шипастым панцирем, раскрытая пасть, полная мелких, но очень острых зубов.

Демон.

Что они делают здесь, на великом Древе, в домене Соборного Духа?

Они его слуги?

Существо приподняло клешни, защёлкало ими со стуком, словно опуская крышку сундука, захлопнуло и вновь распахнуло пасть.

– И это всё? – проговорил Хаген. Кажется, ему предоставлялся шанс разогнать мучительную скуку.

Меч безмолвно скользнул в руку. Не его привычный зачарованный клинок, но сойдёт и этот, полученный с подменышем.

Демон ловко, по-паучьи, спускался по Древу. Чернота пялилась на Хагена, и хединсейский тан спокойно отшагнул назад, готовый встретить бросок чудовища; сколько таких вот ему довелось одолеть и вожаком морской дружины, и в обличье лекаря Динтры!..

Демон, однако, не прыгнул, не бросил паутины, не изрыгнул липкой слюны, не метнул отравленные иглы; он раздувался, пластины панциря расходились, между них появились затянутые жёлтым пузырём просветы.

Хаген криво усмехнулся, вскинув меч наперевес.

Во-он туда, между головогрудью и боковым шипастым щитком он и вгонит остриё.

Демон, превратившийся к тому времени в подобие самого настоящего шара, медленно оторвался от Древа, поплыл над головой Хагена, завис, слегка подёргивая щетинистыми лапами, каждая из которых заканчивалась внушительным когтем.

К ногам хединсейского тана упала мягкая серая петля, словно свитая из множества паутинных нитей. Демон издал странное урчание, словно пёс, пытающийся звать за собой хозяина.

Он точно предлагал Хагену взяться за петлю. Нападать создание явно не спешило; или же это его способ охоты? «На доверии», как сказали бы в воровских гильдиях Бирки.

Серое вервие слегка поднялось, втягиваясь в брюхо демона. Петля теперь раскачивалась прямо перед лицом Хагена; чуть поколебавшись, он опустил меч и продел в неё левую руку.

Демон удовлетворённо фыркнул, и начал медленно подниматься вверх, по-прежнему раздувшись, словно рыба-пугало.

Мимо проплыла стена нагой коры Древа, и демон, сделавшийся воздушным шаром, двигался теперь сквозь настоящий лес – от ствола Древа отходили многочисленные и широкие ветви.

– Куда ж ты меня несёшь? – пробормотал Хаген.

Страха не было. Чего бояться мёртвому в мёртвой стране?

Демонов становилось больше, самого разного и причудливого вида; они обсели ветви Древа, суетились и ползали, перебегали, перелетали и вообще больше всего напоминали жуткий рой громадных насекомых. От тащившего Хагена вверх демона-шара они, однако, спешили убраться подальше.

Путь наверх занял совсем немного времени.

Вокруг медленно разливался слабый серый свет, исходивший, похоже, от ветвей и листьев Древа.

Здесь, чувствовал Хаген, сходятся питаемые тремя Источниками Магии корни великого Древа; под корой течёт магия, порождённая и Кипящим Котлом, и Источником Мимира, и чистейшим Урдом.

И среди этой серой мглы, простёганной слоистым туманом, где сновали чёрные, блестяще-лиловые и тёмно-багровые тела демонов, Хаген вдруг увидал обычный живой огонь.

Он сразу понял, что это – нормальное пламя; оно почти нестерпимо жгло мёртвые глаза тана.

Демон-крабопаук вдруг принялся с шипением сдуваться, подъём замедлился, а потом они и вовсе замерли, покачиваясь, над широченной, в пять обхватов, ветвью, где в углублении почерневшей и обуглившейся коры горел небольшой костерок.

Возле него застыла массивная фигура в обтрёпанном старом плаще, некогда – тёмно-зелёном, но давно уже выцветшем; рядом стоял громадный двуручный топор.

Хаген лишь только и смог покачать в изумлении головой.

– Привет тебе, древний Мимир, страж Источника Мудрости. Я не чаял встретить тебя здесь.

– Я тоже не чаял встретить здесь… многих, – гулко и низко отозвался старый ётун. – Но тебе, Хаген из Йоля, мой привет. Садись. Вижу, что сюда ты попал дорогой ценой.

– О да, – сощурился ученик Хедина. – Куда уж дороже – собственная жизнь. Прости, страж, это ты послал за мной?..

– Пуфа-то? Я. Милейшее существо этот Пуф, мухи не обидит, как говорится.

– Однако он же демон, так?..

– Так. Только и демоны бывают разные. Вот Пуф, например…

– Великий ётун, – прервал его Хаген. – Ты послал за мной. Зачем и почему? И как ты сам, живой, никак не мёртвый, оказался в серых пределах?

Мимир пошевелился, поёрзал (ветвь затряслась), пошевелил палочкой угли.

– Я оставил свой Источник, когда понял, что магии в Упорядоченном приходит конец. Пытался объяснить это Ракоту, но тот не понял, слишком торопился. Стал убеждать меня, что всё это совершенно не так, – великан вздохнул. – Меня, хранителя Источника Мудрости! Здесь, во владениях Соборного Духа, магия претерпевает великое обновление и перерождение. Сюда возвращаются души и отсюда же исходят новые. Корни великого Древа пьют изо всех трёх Источников, и потому в душах, порождаемых здесь, Свет, Тьма и Мудрость пребывают в разных, порой диковинных, сочетаниях.

– И что же дальше?

– Дальше? Баланс нарушился…

– Я слышал это от многих, мудрый ётун.

– Верно. Все повторяли, что Весы, мол, вот-вот рухнут, но ничего не делали, чтобы вернуть их к равновесию. – Мимир бросил полешко в угасающий костёр, взвились искры. Демон Пуф, немного сдув панцирный свой пузырь, опустился чуть ниже к огню, протягивая к нему когтистые лапы. – Все, кто как мог, швыряли кто что мог на разные чаши этих самых Весов, от чего они только сильнее раскачивались. А я пришёл сюда, на ту самую ось, что держит на себе их коромысло. Здесь их и надо останавливать.

– Как? – только и смог вымолвить Хаген.

Ётун не торопился. Сидел, вздыхал, что-то бормотал себе под нос.

– Когда я очутился здесь, – сказал он наконец, – то видел сперва только одну сторону происходящего. Ракоту я говорил об иссякании магии, как оно выглядело тогда. Потом, пока я странствовал тут, по ветвям Древа, пока ощущал ток силы из моего собственного Источника, мне казалось, что достаточно покончить с теми, кто неразумно тратит силу, которая уже не воспроизводится достаточно быстро и не возвращается в великий круговорот. Мне казалось, что виноваты Новые Боги, ну, и ещё те, кто прицепил своих пиявок-зомби к Источникам…

Хаген стиснул зубы. Каждая фраза Мимира порождала множество вопросов, однако тан крепился.

– Но потом мне стало ясно, что причина ещё глубже. Упорядоченное старело, медленно, но верно. Дальние и Спаситель вершили свою работу. И здесь, на великом Древе, это отражалось тоже. Баланс был нарушен не там, в глубинах сущего, а здесь, где сходятся все пути и все дороги.

Тан молча внимал.

– Демоны, – проговорил ётун, глядя в огонь. – Откуда здесь, в месте упокоения и просветления, могли взяться демоны, твари низшего порядка? Почему великий Демогоргон попустил это? Для какой они тут цели? Я мучился этими вопросами долго, Хаген из Йоля. Пока не понял, что они – часть серых пределов, такие же могильщики, как и Дальние со Спасителем. Всё живое медленно накапливает в себе яд смерти и должно пройти через великое обновление, как через него проходит и магия. Демоны – словно жуки-древоточцы, делают свою работу. И всё было бы хорошо, если бы кое-кто не решил несколько ускорить события.

– Кто же? – вырвалось у Хагена.

– Мой Источник – Источник Мудрости, но не всеведения, тан Хединсея. Хотя я догадываюсь.

– Кто? – повторил тан.

– Забавные вещи тут творились… – пробормотал вдруг ётун, вновь шевеля костерок. – Демоны умножались. Иные были полезны для Древа, иные вредоносны, словно насекомые. Соборный Дух с давних времён давал достойным, из пришедших к нему в посмертие, дело – долг – охранять Древо, истребляя вредивших ему. А потом тут появились… Дальние.

– Дальние? Как?

– Их надоумил кто-то очень, очень хитрый из людей-магов, тан Хединсея. Именно тех, кто решил «поторопить события». Я долго слушал тишину и ночь серых пределов, мальчик из Йоля. Я ощутил слабое эхо давних чар. Они помогли друг другу, маги и Дальние.

– Но великий Демогоргон…

– Мощь его огромна, это так. Но тончайшую иголку ты не забьёшь пудовым молотом.

– Очень даже забью! Достаточно лишь точно её поставить, и…

– Сила не может не иметь ограничений, – перебил Мимир. – Власть Соборного Духа – иная. Он принимает души, обновляет их, даёт им, преображённым, новую жизнь – посредством Мирового Древа. Но если он попытается бороться тут в полную мощь – не останется камня на камне. Поэтому великим силам нужны слуги.

– А разве эти… вредители – не обратили на себя внимание Демогоргона?

– Не совсем, – вздохнул ётун. – Они были хитры и осторожны. Они даже не особенно вредили Древу. Они что-то делали с душами. Одним давали дорогу, другим нет. И шли эти души не куда попало, а в места, потребные Дальним. Мне пришлось потратить немало усилий, пока я не понял, в чём тут дело. И ещё дольше пришлось ждать, пока ты, Хаген, не пришёл ко мне.

– Так это твоих рук дело, великан?! Та засада?

– Частично, – кивнул Мимир. – Бран Сухая Рука был из моего мира, если ты помнишь. Но ты нужен и хозяину здешних мест, Демогоргону. Я лишь использовал выгодный момент.

– Славно, – глухо сказал Хаген, с ненавистью глядя на старого ётуна. – Я сижу у костра со своим убийцей…

– Романтично, но недостойно хединсейского тана, – невозмутимо заметил гигант. – Ты и без того достаточно прожил. И, раз уловка Сухой Руки удалась – значит, ты сделался слаб и твоё время прошло. Я, видишь ли, верю в старые истины – сильному жить, слабому нет. Твой учитель больше тебя не спасает, не продлевает твои дни – и вот ты здесь.

– Хоть я и мёртвый, – глухо начал Хаген, – но я…

– Ты – мёртвый, – перебил Мимир. – А я – живой. Я слуга Сущего, а не кого-то из сил. Поэтому, Хаген из Йоля, выполняй мой приказ.

Ученик Хедина молчал. Кулаки стиснуты, брови сошлись.

– Я хотел бы, – вдруг сказал он, – увидеть мою мать. И жену. И сына. Думаю, этот пустяк не…

– Ты их не увидишь.

– Как? Почему?! – опешил Хаген.

– Далеко не все души остаются здесь, в серых пределах, так надолго, – в голосе старого ётуна прорезалось нечто вроде сочувствия. – Иные – да, пребывают тут вечно. А иные – перерождаются. Они не помнят свои прежние жизни, но…

Хединсейский тан отвернулся. Мимир тоже замолчал, покашливал, шевелил своей палочкой огонь.

– Твои – переродились.

Хаген ощущал, как давным-давно забытая боль в груди вновь ожила, голодным белым волком вгрызаясь ему во внутренности.

– Перерождаются, возникают почками на ветвях Мирового Древа, – нараспев продолжал Мимир. – Однако демоны вмешались и в это.

– И Демогоргон вновь попустил?!

– Долго можно об этом рассуждать, тан. Демоны и творимое ими – часть сущего. В лесах и степях обитает множество существ, которые нам, быть может, неприятны, но без которых погибнут и леса и степи. У демонов своя часть в замысле Творца. В конец концов, не забыл же Он и жуков-навозников.

Демон Пуф вздохнул, ну совершенно по-человечески.

– Напоминает, что нам пора, – Мимир, закряхтев, поднялся. Взялся за громадный топор. – Идём, хединсейский тан. Некоторые битвы – дело живых, а некоторые – мёртвых. Таких, как ты.

– Кто враг? Те маги?

– Они, к несчастью, очень далеко. – Мимир потушил костерок одним взмахом плаща. – Нет, у нас более близкая цель.

– А… потом? – вполголоса спросил Хаген.

Великан не ответил. Широко шагал вдоль ветви, направляясь в самую гущу здешнего «леса». Воздух сделался тяжёл и недвижим; а, может, это только казалось Хагену. Демон Пуф плыл следом, подобрав лапы; двигался он, словно его крошечные собратья в обычных мирах, выпустив насколько возможно длинную паутину, тащившую его вперёд, хотя никакого ветра хединсейский тан не чувствовал.

Вокруг, за густой листвой, Хагену чудилось множественное движение, шевеление, шуршание; там, укрытое от взоров, как будто рылось великое множество то ли мышей, то ли крыс.

Демоны, обсевшие Древо Миров.

– Мы должны пресечь то, что им удалось тут укоренить, – на ходу проговорил Мимир. – Тех демонов, изменённых, что служат теперь не Древу, не есть его часть, а Дальним и их подельникам. Есть с кем сразиться мне, живому, и с кем тебе – мёртвому.

– Это с кем же?

– Демоны и чары. Я могу биться с первыми, но сквозь вторые прорваться предстоит тебе. А за чарами – возмущение пространства, портал, ведущий из владений Соборного Духа обратно в смертные пределы. Даже я считал, что это невозможно… пока не увидел собственными глазами. Демоны каким-то образом собирают души, направляют… куда им нужно. Такое не проделаешь мимоходом; нужно, чтобы задрожали сами основания бытия. А по мере того, как ширились распри, вызванные тем, что Хедин и Ракот боялись лишний раз пошатнуть Весы, эти основания как раз и дрожали всё сильнее и сильнее.

– Ты неправ, мудрый Мимир, – мрачно возразил Хаген. – Проще простого валить всё на Нового Бога, на Познавшего Тьму. А кто ему помог в его трудах? Может быть, ты? Может, твои слуги? Кстати, а Бран Сухая Рука не сможет присоединиться к нам? Он ведь тоже мёртвый, насколько я понимаю?

– Бран Сухая Рука мёртв, – сухо кивнул Мимир, продолжая шагать. – И участь его совсем иная. Он поможет нам, да… но ему и платить самую большую цену.

– Не слишком-то завидна участь быть подручным хранителя Источника Мудрости, – не сдержался Хаген.

– Не слишком, – согласился Мимир. – Но такова требуемая цена. Смотри, вон, там, впереди!..

Ближе к стволу Древа стало несколько светлее – всё те же серые сумерки, лишь немного поярче. Демон Пуф вздохнул над их головами и с готовностью спустил вниз две паутинных петли.

– Влезай, – велел Мимир. –Нас перенесут через первую стражу. Вторую я приму на себя. Ты не сможешь им противостоять. Дальше – третий барьер, и там уже справляйся сам, прорвись сквозь чары и уничтожь портал. Маг Хедин хорошо учил тебя, Хаген из Йоля, ты справишься. Что это за чары – в точности сказать не смогу, никогда не подбирался достаточно близко, да и не волшебник я в вашем смысле. Мой враг сегодня – демоны. А чары – тебе.

– Хорошо, – кратко отмолвил Хаген, продевая плечо в петлю. – Трогай, что ли, Паф?..

– Пуф. Он очень обижается, если его кличут как-то иначе, – строго поправил тана Мимир. – Удачи тебе, хединсейский тан.

Серые сумерки раздвинулись, ветвь бесшумно ушла из-под ног.

Раздувшись и выпуская пред собой паутинные вервия, демон Пуф медленно и осторожно пробирался вперёд, словно призрак. Широкую, так, что по ней можно было спокойно шагать, ветвь великого Древа окружал плотный клубок сплетшихся демонов, напоминавших сейчас густой жучиный рой. Блестели панцири, шевелились жвалы, пощёлкивали клешни, горели многофасеточные глаза.

Однако это были не монстры, не чудовища. С чудовищами Хаген сталкивался множество раз; демоны же, казалось, сотканы из сплошной магии. Из овеществлённой силы, которую можно было рубить мечом или пронзать копьём, но, чтобы победить такую тварь, требовалось и кое-что ещё…

Они бесшумно проплыли над «первой стражей»; никто из демонов даже не отвлёкся.

Хаген поморщился – из серой мглы, окутывавшей более тонкие ветви Древа, шёл мерный низкий звук, гудение, жужжание, от чего начинало ломить виски и мутилось в глазах.

Демон Пуф замедлился, паутина его задёргалась. Сверху донеслось недовольно-испуганное ворчание; Мимир дернул за серое вервие, и летучее создание начало опускаться.

Гигант молча сбросил с себя петлю; Хаген последовал его примеру. Первая стража осталась позади; знать бы ещё, от кого они тут сторожат эту ветвь…

Словно отвечая его мыслям, серые сумерки у них за спиной взорвались яростным шипением, хрипами, взвизгами – словно там сплелся в смертельной схватке целый сонм мартовских котов.

Мимир не дал им задержаться; кто там с кем сражался, Хаген тогда не узнал.

Ветвь Древа изменилась, сделалась ещё толще, но кора теперь вздымалась неровными изломанными буграми и уродливыми шишками, словно на башке у горного тролля; от главной ветви вверх поднимались отростки, сгустившиеся словно деревья в настоящем лесу. Под корой залегали невесть откуда взявшиеся дупла, словно выеденные неведомыми вредителями.

Здесь, прямо на серых листьях, тоже вздувались почки, меж ними бесшумно скользили неуклюжие головоногие создания^[87]; однако почки казались слизистыми, гнилыми наростами-паразитами на гладкой поверхности листьев, свечение, что исходило от них, – зеленовато-жёлтым, словно наполненным гноем.

Разве так должно выглядеть величественное и таинственное вместилище душ, владения Соборного Духа вселенной?

– Вторая стража, – остановился Мимир. – Здесь уже начинают работать их чары.

Хаген осторожно протянул руку к серовато-зеленому наросту на здоровенном, словно целый плащ, листе; ему показалось, что в самой глубине судорожно дёргается уродливый зародыш, словно в икринке.

– Их полоса начинается отсюда, – мрачно бросил ётун, ничуть не заботясь, что их услышат. – Целые заросли… этих. Гниль, мерзость, тьфу! Впрочем, как на любом дереве. Паразиты везде заводятся. К мечу, тан! Эти – мои; а ты – вперёд, пока они мной заняты будут!

Серая мгла вокруг всё сгущалась, листья шелестели сухо и зло, словно под осенним ветром, оставляющим лишь голые ветви да устилающим землю коричнево-бурым покровом. Старый ётун остановился, огромная секира поднялась.

– Будь готов, – проговорил он, и это вновь был старый язык Хьёрварда, язык матери и деревеньки Йоль.

Серая мгла вскипела, выбрасывая длинные языки-щупальца; внутри пепельных струй смутно виделась истончённая чёрная сердцевина.

Мимир молча крутнулся, топор его с шипением рассёк воздух; щупальца, вспыхивая неестественным ярко-зелёным пламенем, падали, словно срубленная крапива, какую Хаген крушил мальчишкой на задних дворах Йоля.

– Смерть! – взревел великан, рубя направо и налево.

Хаген ощутил, как его словно бросило вперёд, сквозь серое марево. Холодный ветер внезапно взвыл, обжигая мёртвые щёки; ревел и рычал Мимир за спиною, тряслась ветвь, а хединсейский тан внезапно обнаружил себя на краю настоящего озера.

Здесь, похоже, расходилось сразу несколько толстых ветвей изначального Древа; перед Хагеном открылась впадина, полсотни шагов в поперечнике, густо заросшая молодым прутняком; широкие, мясистые, гладкие листья сходились и накладывались один на другой, образуя настоящую крышу.

Здесь кишмя кишели демоны, самые удивительные и разнообразные. Головоногие бесшумно скользили от листа к листу, их конечности трепетали, касаясь капель-зародышей душ; касались, отдёргивались, вновь касались, проникая внутрь капли, к трепетному невоплощённому существу. Другие, похожие на громадных жуков, сновали меж ними, подавая что-то, слабо зеленоватое, вроде порошка, стремительно испаряющегося, стоило головоногим коснуться его своими щупальцами.

А в середине этой не то поляны, не то росчисти, не то, напротив, – глущобы, трепетало призрачное зеленоватое свечение, то вспыхивавшее ярко, то почти угасавшее.

Заветный портал.

Хаген перестал слышать шум схватки за спиной, его окутала густая, тяжёлая тишина. Он ощущал тугую сеть заклятий впереди и, после стольких лет в Долине Магов, легко догадался, что они такое.

Чары отвержения живых.

В следующий миг Хаген понял, что его медленно, но верно и неуклонно тащит вперёд.

Только он, мёртвый, мог пройти сквозь эти барьеры, но лишь для того, чтобы самому сделаться частью творящегося здесь таинства.

Эх, Мимир, Мимир, страж Источника Мудрости… Хотя что взять с вечного ётуна, видевшего все эпохи Упорядоченного?

Хединсейский тан выдернул меч. Клинок покинул ножны бесшумно, словно вместе с Хагеном умерли и все его вещи. Мёртвые ступают беззвучно, их оружие разит в тишине.

Хаген дал незримому потоку увлечь себя. Зажмурившись, он ясно, как наяву, видел раскрывающиеся перед ним скопления заклятий.

Сторожевые, отпорные, изменяющие… Сложные, причудливые, смесь древних рун, столь же древних слов и звуков, навек зависших в неподвижности; и нового: новых символов, не похожих вообще ни на что, кристаллических конструктов знакомого зелёного цвета – работа Дальних, но удивительным образом сращенная с абсолютно иной, чуждой им, магией; способ, до которого мог додуматься только пытливый человеческий разум.

Но как они всё-таки попали сюда? Как пробились в самое потайное из скрытых мест Упорядоченного?

Мёртвый тан, с плотно закрытыми глазами его души, как ни странно, видел сейчас лучше и дальше, чем окажись он тут живым, в истинной плоти.

Кто-то занёс сюда ядовитое семя, но кто-то и обильно удобрил его совсем недавно, без чего оно, быть может, ещё долго разрасталось, прежде чем сделаться тем, что есть.

Кто-то вольно или невольно пробил сюда дорогу, и за ним уже по следам прокрались те, кто сделал то, что сделал.

Кто именно? Кто-то живой, не зря же последний, самый мощный отпорный круг настроен был как раз на них. Придумавшие всё это боялись возвращения тех, кто уже прошёл тут один раз.

Кого упоминал Трактирщик?!

Хединсейский тан заставил уняться некстати поднявшуюся ярость. Не важно, кто открыл сюда дорогу Дальним и их подручным. Важно, что сейчас с этим делать.

К нему бочком-бочком подобрался головоногий, окинул холодным рыбьим взглядом выпученных блёклых глаз. Щупальца его так и замелькали, и Хаген внезапно ощутил, как его начинает подтаскивать к выразительно склоняющемуся листу.

Лист разворачивался, подобно одеялу; но тан понимал, что он сейчас же и свернётся, стоит Хагену оказаться в пределах досягаемости.

Клинок был уже в руке.

Мёртвая сталь коротко ударила снизу вверх; чары окутывали острие. Сильвия Нагваль узнала бы заклятия, заставившие отступить даже покорный ей Хаос; головоногому повезло куда меньше, нежели последней из Красного Арка – его тело распалось надвое, растаяло серым дымком, медленно втянувшимся в туманное облако.

Но его исчезновение заметили. Ярко полыхнуло зелёное пламя, и Хаген увидал прямо перед собой высокий кристаллический монолит, тонкий и острый, словно стилет. В смарагдовом сиянии к тану со всех сторон устремился целый сонм демонов причудливых и пугающих очертаний, гротескных карикатур на обычных живых существ – жуков, ос, пауков, многоножек и прочее насекомое племя.

– Наконец-то! – гаркнул тан. Меч плясал и разил, левая рука привычно вычертила руну. Чары текли свободно и легко – что там Мимир твердил про исчерпание магии и прочую ерунду?

Тела демонов мерцали – они, как и сам Хаген, были неживыми. Конструкты, неимоверно сложные машины, собранные из огромного количества сцепленных друг с другом заклинаний.

Тан рубил, как и Мимир, не жалея плеча и размаха. Меч оставлял за собой пылающие полукруги; первые ряды демонов смело, словно ураганом, никто не смог приблизиться к ученику Познавшего Тьму.

А сам он шаг за шагом пробивался к бледному трепещущему порталу; листья в ужасе пытались свернуться, бежать с его пути; Хаген ясно видел сейчас дрожащие там зародыши – четырёхруких быкоглавцев, коротышек, чьи души даже здесь сверкали силой и источали магию.

Кто-то запустил это безумие, кто-то наладил здесь изменение душ так, чтобы они становились чьими-то бойцами, воинами и боевыми магами.

Кто-то донельзя дерзкий и умелый. И, быть может, необратимо нарушивший равновесие в Упорядоченном.

Сторожевые чары не могли помешать Хагену; но зато демоны, такие же мёртвые, как и он сам, смогли.

Их было слишком много, и атаковали они не только жвалами, лапами, когтями и щупальцами. Броня выдержала раз, другой, но на третий стремительное жало прорвалось-таки сквозь его защиту. Чары уничтожили его – почти; оно-таки успело пробить сквозь плетение кольчуги, и тан ощутил болезненный ледяной укол.

Тянуть в сторону, где ждуще трепетали широченные листья, стало куда сильнее. Тан с размаху рубанул ближайший, рассёк набухавшую почку с крошечным быкоглавцем внутри – зародыш рассыпался облачком знакомой зеленоватой пыли.

По головам атакующих ринулись к раненому листу головоногие слуги, не обращая внимания на клинок Хагена – тан жёг их чарами, и вокруг него плясали холодные языки голубого пламени.

Ещё укол. Невесть как прорвавшая защиту лапа метко ткнула когтем в подмышку, и он едва не выпустил оружие.

Какая-то тварь огромным прыжком кинулась ему на спину, оплетая щупальцами голову – холодными, сухими, словно старый пергамент.

Тут ни в чём не было жизни, одно подобие.

«Мёртвые умереть не могут», – гласит расхожая фраза. Это не так – даже мёртвое можно стереть в порошок, лишить формы. Души тоже гибнут.

Хединсейский тан резко откинулся назад, бестрепетно падая на спину, неосознанно повторяя приём, многажды спасавший ему жизнь… пока он был живым.

Его тело с размаху рухнуло на обвившую его тварь, раздался мокрый хруст, словно сапог раздавил таракана; однако Хаген на мгновение словно оказался в призрачной шкуре бросившегося на него демона. Плоть того, тоже мёртвая, распалась пылью, оставив лишь бестелесные очертания, пустые контуры, в которые и провалился ученик Хедина.

Ослепительная вспышка, перед глазами полыхнули совершенно иные, дикие картины: путь сквозь изнанку Межреальности, тропы, неведомые даже богам; чары, капкан, поимка; сплетения бледных молний, бьющих из металлических шаров, подвешенных к потолку какого-то подземелья; и три человеческие фигуры, странно искажённые многофасеточными глазами существа.

Зелёное сияние, заполняющее всё. И путь обратно, в домен Соборного Духа…

Длилось это долю мгновения, и Хаген успел вслепую выбросить над собой меч, нанизавший на себя ещё одно жуковидное существо. Твари горели, распадались пеплом, но даже оставшись без конечностей и жвал, без голов и клешней, всё равно ухитрялись ползти к нему.

Он рубил и отбрасывал с привычным холодным умением. Взмах – жест – заклятие – выпад – шаг – жест – взмах; вокруг него беззвучно корчились рассыпающиеся останки демонов, Хаген перешагивал через них, давил мерзко хрустящие панцири и челюсти с клешнями, и до портала оставалось совсем немного.

Тлеющая, корчащаяся куча тварей вокруг него дрогнула, начала стремительно оседать и втягиваться прямо в кору Мирового Древа; путь открылся, Хаген рванулся…

Прямо из мешанины изломанных лап, хватательных конечностей, головогрудей и панцирей поднималось новое создание, тёмная масса, блестящая множеством зелёных глаз, рассыпанных по чёрной хитиновой плоти точно изумруды.

Оно словно вобрало в себя все останки сражённых Хагеном демонов. «Мёртвые умереть не могут», вот уж воистину.

Тварь заполняла собой всё пространство, исчезло зеленоватое мерцание портала, и хединсейского тана снова потащило в сторону, к предусмотрительно разворачивающимся листьям.

Как же сильно им требовались души!

Хаген яростно зарычал, упёрся, нагибаясь, словно под ветром, – напрасная попытка. Упал на одно колено, вонзил клинок в неподатливую кору Древа, однако острие погрузилось неглубоко и вывернулось, оставив лишь длинную царапину.

Тёмное существо надвигалось, и Хаген яснее ясного видел анимировавшие его чары – людские и Дальних, причудливо сращённые и перемешанные. Из темноты выдвигались многосуставчатые лапы с пугающе длинными пальцами, способными гнуться сразу во всех направлениях.

Оно надвигалось, тесня тана к краю свободного пространства.

Ну уж нет!.. Текущая свободная сила вскипела вокруг меча Хагена, её полнили яростью океаны Хьёрварда, хруст неостановимых ледяных полей, вой ветра в снастях «дракона»; молодость, отвага, бесшабашность и бескрайний горизонт, когда позади тает в вечерних сумерках родной Хединсей.

Всё, что составляло его жизнь, когда за спиной высились хребты Восточного Хьёрварда. Всё, что было им, пока он оставался среди живых.

Чёрная сущность приняла удар, дрогнула, попятилась, не издавая ни звука. Не полилась кровь, не открылась зияющая рана, на первый взгляд вообще ничего не произошло. Громадная туша распухала и вновь опадала, быстро, словно лихорадочно глотая воздух, а Хагена, хоть и не так сильно, но по-прежнему толкало в объятия уловляющих души листов.

На кольчуге хединсейского тана со звоном лопнули несколько колец, словно проржавев.

Нет, не сдамся, привычно стиснул он зубы, невольно вспоминая, как они дрались на бастионах Хединсея в той, самой первой и страшной битве, что закончилась для него поединком с Браном Сухой Рукой и взаимной их гибелью.

Громадный демон продолжил надвигаться, и неведомо было, как его останавливать. Обрубая тянущиеся к нему конечности, Хаген кружил, уворачивался, финтил, стараясь прорваться обратно к центру, где по-прежнему сиял портал.

Тварь довольно умело отрезала ему дорогу, вернее, пыталась отрезать. Всё-таки она имела дело с воином, сражавшимся на протяжении веков; и, несмотря на рассыпающийся доспех, на слабеющие руки, хединсейский тан сумел развернуть демона боком; остался один рывок, и…

Он бросился вправо коротким стремительным нырком, ничем не выдав своего намерения; он должен был успеть, но чёрная изломанная лапа молниеносно выстрелила наперерез, сгребла, оплела, распускаясь стремительно растущей паутиной, скручивая руки, притягивая к телу локти, выламывая кисти – словно целая орда палачей взялась за него.

Но мёртвые не чувствуют боли. Хаген не выпустил меча, извернулся в последний миг, острие с хрустом погрузилось в чёрную твёрдую плоть Тварь конвульсивно дёрнулась, впервые за всё время их схватки по-настоящему ослабив хватку.

– Хорошо отвлёк его, так! Продержи ещё немного!.. Мне… надо время!..

Хриплый голос Брана Сухой Руки; и слуга Мимира возник из ниоткуда возле самого портала. Вернее, возникал и никак не мог возникнуть; призрак становился гуще, заметнее, плотнее, но всё равно напоминал лёгкую тень в вечерних сумерках. Сквозь него можно было видеть густые заросли на другой стороне поляны.

– Ты?! Откуда?..

– Возвращайся, хединсейский тан, – бросил призрак, криво усмехаясь. – Так решил Великий Дух. Прощай!..

В руке Брана появился памятный нож^[88], дождавшийся, наконец, достойной цели.

Удар – тишину разорвал жуткий скрежет, словно сотни железных когтей впились в стекло, медленно тянули вниз всей тяжестью, оставляя длинные царапины; портал замерцал, то возникая, то исчезая, и вместе с ним замерцал, пропадая из реальности мира мёртвых, и Бран Сухая Рука.

– Иначе… было… никак, – услыхал Хаген.

Их вместе с чёрным демоном поволокло в угасающую воронку портала; взвыл ветер, рванул широкие листья, усеянные зародышами быкоглавцев и коротышек-магов, обрывая стебли, увлекая за собой; воронка закрутилась, стягивая всё к мерцающему огню портала.

Брана было уже почти не видно, Хаген различал лишь вскинутую в последнем привете руку; и, когда тана проносило мимо, бестелесные пальцы Брана разжались, выпуская нож.

В следующий миг ученика Хедина, чёрного демона и всё остальное – листья и останки распавшихся тварей – втянуло в жерло портала, и на Хагена пала тьма.

* * *

– Хаген, тан Хединсея, ученик Хедина, Истинного Мага, Познавшего Тьму.

Низкий и глубокий голос, чем-то напоминавший Трактирщика.

– Очнись, Хаген.

Пространство, где очутился тан, оказалось истинно «серым пределом» – бескрайней равниной без конца и без края, лишённой красок и всего, на чём мог бы остановиться взгляд; просто ровная серая гладь.

Громадный белый орёл медленно взмахивал исполинскими крыльями, протянувшимися, казалось, от края до края сущего.

Хаген не ощущал боли, не ощущал ничего. И – не дышал.

В правой руке так и остался чужой, подменный, меч, а вот левая, как оказалось, сжимала нож Брана; когда он успел его подхватить, хединсейский тан понятия не имел.

– Я… очнулся, великий Дух.

– Грядёт последняя битва, Хаген, ученик Хедина.

– Это… нам привычно. – Слова, казалось, царапали гортань, язык и губы, но Хаген был счастлив уже тем, что способен вновь ощущать настоящую боль.

– Конечно, – согласился орёл. – Именно потому, что привычно, я и призываю тебя. Вам удалось покончить с вторжением, которое я сам остановить не имел… гм, возможности. И теперь, когда Мировое Древо дрожит, готовое рухнуть, нам пора сделать последний шаг. Готов ли ты сражаться под моим началом?

– Я в твоей власти, Великий. Разве тебе нужно спрашивать?

– Для того, что необходимо совершить, – да, нужно.

– Я согласен. – Хаген не раздумывал. – Вот только… что с моим… подменышем?

– Кадавр перестанет быть, как только ты вернёшься обратно, – заверил орёл. – Тут можешь не сомневаться.

– Тогда я готов, – повёл плечами Хаген. – Вот только бы меч мой вернуть…

– Можешь не беспокоиться, – сказал орёл. – Следуй за мной, сын Свавы из Йоля! Круг завершается, пора исполнить твоё предназначение, судьбу, к какой готовил тебя твой отец.

– Что?! – задохнулся Хаген. – Отец?! Кто?..

Но орёл уже взмахнул громадными крылами, и тёмный поток, обрушиваясь на хединсейского тана, потащил его за собой.

Глава 8

Адата Гелерра; валькирия Райна; О́дин, Отец Дружин

Бассейн, где мирно дремал дракон Сфайрат, превратился в настоящие джунгли, заросли поднялись до потолка, вода почти исчезла, как и сам дракон. Даже слабый дымок из ноздрей успевал заблудиться в рукотворной чаще.

Однако Соллей лишь довольно улыбалась.

– Наконец-то. Он плохо отвечал на терапию, медленно, словно мешало что-то. Но вот, хвала всем силам небесным и заповедным, всё-таки ответил. Теперь придётся вырубать всю эту… ботанику.

– Вырубать? – Гелерра пожалела красивые цветы и пышные, нарядные листья, хотя именно они и не имели никакого отношения к лечению, в отличие от, скажем, погрузившихся в рану корней. Но… они всё равно старались, вытягивали яд и гной из-под пробитой чешуи, затягивали, заживляли…

– Конечно, – пожала плечами Соллей, явно думая о другом. – Что ещё-то с ними делать, а?

– Д-да… конечно…

– Помогай, адата. Я буду их умертвлять одно за другим, а ты выдёргивай. Да отбрасывай подальше, некоторым это, гм, не понравится.

Гелерра молча склонила голову.

Пришлось попотеть. Иные растения приходилось почти что выкорчёвывать, они вросли в плоть дракона и расставаться с ним решительно не желали. Некоторые, вымахавшие до потолка и сделавшиеся толщиной в руку, Гелерра спиливала.

Медленно, постепенно, спина дракона высвобождалась из-под зелёного покрова.

Сердце Гелерры билось всё быстрее и сильнее, щёки разгорались. Это было неправильно, но…

А почему, собственно, неправильно?! Нет уж, хватит колебаться! Она будет делать, что захочет, и она непременно будет счастлива! Непременно!

Соллей тоже не бездельничала. Адата ощущала короткие, упругие толчки магии: особо упорные или слишком глубоко укоренившиеся растения, отрастившие себе настоящие пасти с острыми шипами-зубами, пытались кусаться, даже плеваться малоаппетитно выглядевшей слизью – Соллей их упокаивала, умело, быстро и так, чтобы не повредить дракону.

Вскоре совместными усилиями они очистили спину и голову – чёрная броня блестела, словно только что отполированная.

– Ну, какой молодец. – Соллей скрестила руки, склонила голову, с удовлетворением глядя на проделанную работу. – Пора его будить, а то растолстеет, в двери не пролезет даже в человеческом облике!

…Сердце у Гелерры рухнуло куда-то в пятки, а по груди растекалось приятное тепло. Тяжёлые веки дракона дрогнули раз, другой и начали подниматься – медленно, словно нехотя.

Взгляд янтарных глаз упёрся в Гелерру, скользнул затем к Соллей; чародейка кашлянула, шагнула вперёд.

– Лучше ли тебе, достойный Сфайрат? Мы постарались помочь…

Дракон вскинул голову, приподнял сперва одно крыло, затем другое; в глазах его мелькнуло нечто, похожее на удивление.

– Мои раны… я…

– Излечены, – подсказала Соллей. – Прими человеческий облик, если тебе угодно, досточтимый. Одеяния твои и всё, с чем ты вступил в наш замок, – здесь.

– Благодарю, – чуть помедлив, отозвался Сфайрат. – Прошу, милостивые хозяйки, оставьте меня на краткое время. Мне нужно…

– Да-да, конечно, – и Соллей бесцеремонно схватила Гелерру за руку, почти потащила к дверям. – Мы подождём.

* * *

– Спасибо, почтенные хозяева. – Сфайрат сидел на почётном месте за длинным обеденным столом, уставленным опустошёнными тарелками и блюдами. В высокие окна лился свет маленького солнца – Кор Двейн, похоже, успел наладить эти чары. – Спасибо за помощь, за излечение… Благодарность моя…

– Ах, пустое, благородный дракон, – беспечно махнул рукой Кор Двейн, сидевший напротив гостя. – Были рады помочь. Точно так же мы помогли и твоей достойной супруге, госпоже Хюммель-Стайн, вернее, вашей младшей дочери…

– Очаровательное дитя, впрочем, как и остальные, – встряла Соллей, умильно глядя на дракона.

– Да, – кашлянул Сфайрат. Кажется, он не очень понимал, что делать дальше. – Спасибо за излечение… ах, это я уже говорил…

– Ты собирался отправиться на поиски супруги и детей, – напомнил Скьёльд. – Горжусь, что был полезен, досточтимый. Зося, дочь твоя… прелестна. И как человек, и как дракон.

– Благодарю, – отрывисто кивнул Сфайрат. – Да, мне нужно… я собирался… отыскать детей. Не говорила ли госпожа Клара…

– Как не говорить, – всплеснул руками Кор Двейн. – Говорила. Сказала, что спрячет их в таком месте, куда не добраться даже мстительным богам. Ибо должен поведать тебе, дорогой гость, что дочь твоя претерпела не от кого иного, как от подручных бога Хедина, иначе именуемого «Познавшим Тьму»…

Брови Сфайрата сошлись.

– Пути служащих богу Хедину ведомы драконам. Едва ли они напали бы на мою жену с детьми просто потому, что…

– Это были гномы, – тихонько подсказала Соллей, с лёгким кокетством изгибая локоть. – Гномы, сильно обиженные, во-первых, на драконов и, во-вторых, на госпожу Хюммель. И, в-третьих, боюсь, что бог Хедин собирал таких, как твои дети, достойный Сфайрат. Ибо это именно его слуги устроили ту западню, с которой всё началось.

– И мы можем это доказать, – кивнул Кор Двейн. – Твоя супруга провела здесь достаточно времени, чтобы мы не только расспросили её обо всём, но и отправили слуг к тому капкану…

– Понятно, – взгляд дракона отяжелел. – Что ж, с теми, кто ранил мою дочь, я разберусь, но несколько позже. Сейчас же мне нужно их отыскать.

– С радостью поможем и здесь, – улыбнулся Кор Двейн.

Да, да, подумала Гелерра. Отправь меня на поиски вместе с ним – а все Вороны подождут, даже если они не могут без меня обойтись.

– Я чувствовал, что след моих ведёт прямо сюда… – Кажется, Сфайрат несколько растерялся. – Прямо сюда, но выходного я так и не ощутил…

– Потому что госпожа Клара изо всех сил пыталась его скрыть от всех. Но мы, помогая вашим детям, конечно, не могли дать им просто сгинуть. Мы проведём тебя по следу. Вот они проведут, мой брат Скьёльд и крылатая адата Гелерра, чья смелость уступает только её же доблести, – рассыпался в любезностях Кор Двейн. – Увы, но мы с сестрой Соллей из-за сугубой занятости не можем сопровождать тебя в твоих по-исках.

– Примите мои благодарности, – глухо проговорил дракон, опуская взгляд. Кажется, ему не слишком нравилось ощущать себя у кого-то в долгу. – Я, в свою очередь, хотел бы… оказаться чем-то полезен вам, любезные хозяева.

– О, тут совершенно не о чем беспокоиться. – Кор Двейн расцвёл самой приятной и располагающей из своих улыбок. – Мы искренне хотели бы помочь. Чародеи, не важно какого рода, должны помогать друг другу. Упорядоченное слишком хрупко, чтобы оставлять его в руках богов, мы обязаны творить его судьбу сами!

– Смело сказано, – во взгляде Сфайрата вспыхнул интерес.

– Мы сможем рассказать куда больше, – заверил его Кор. – Но сперва давай отыщем твою супругу, досточтимый дракон. Потом, если у тебя будет желание, поговорим ещё.

– Будет, – кивнул тот. – Тогда, почтенные хозяева, можно ли будет узнать, как скоро мы отправимся в дорогу?

– Немедленно, – поднялся Кор Двейн.

…Через Межреальность они шли ходко, хотя его и сотрясали постоянно непонятные судороги. Вернее, непонятные Гелерре и Сфайрату; Скьёльд прокладывал тропу, лишь беззаботно насвистывая.

Замок троицы магов скрылся за складками Междумирья, и дорогу начало ощутимо потряхивать. Дракон – в человеческом облике – сперва недоумённо поднимал бровь, потом начал хмуриться и, наконец, не выдержал:

– Почтенный Скьёльд, не ведомо ли тебе, что происходит? Я чувствую колебания… сокращения и сжатия, каких не хранит моя память крови – а у нас, драконов, она уходит очень глубоко.

– О, не стоит волноваться, – усмехнулся чародей, небрежно пожимая плечами. – Упорядоченное проходит трансформацию, которой уже давно-давно заждалось.

– Трансформацию?

– Именно, досточтимый Сфайрат. Время богов кончилось, отпущенная им вечность прошла, и сейчас наступил момент их исхода.

– Время исхода богов? – не мог поверить дракон.

– Упорядоченному нужны иные хранители. – Скьёльд чуть сощурился, татуировки на его черепе шевельнулись, и тропа враз продлилась ещё на невесть сколько лиг, исчезая в мареве Межреальности. – Хранители, которые положат конец настоящим бедствиям, что постоянно терзают сущее.

– Сильные слова, почтенный. Но что же это за бедствия?

– Как будто достойный дракон не знает, – хмыкнул Скьёльд. – Неназываемый. Спаситель. Дальние с их безумными идейками всё обратить в зелёный кристалл. Спятившие Древние, вновь набравшие силу. Так называемые «Новые Маги», это недо-Поколение Истинных Магов – их нужно держать в узде. А ещё лучше… в безопасном для остальных состоянии. Упорядоченное слишком сложно и слишком ценно, чтобы давать всему веселиться, скакать и злодействовать вволю. Ты сам, могучий дракон, был хранителем Кристалла Магии, ты не церемонился с теми, кто лез к нему без спроса, не так ли?

– Не церемонился, – кивнул честный дракон. – Но тот же Неназываемый…

– Великое Кольцо всех магов Упорядоченного способно вернуть его обратно в ту бездну, откуда он был призван, – безапелляционно заявил чародей.

Сфайрат аж остановился.

– Почему же Новые Боги до этого не додумались?

– Потому что думали о собственной власти, а не о благе сущего.

– Простой ответ, – покачал головой дракон. – А простые ответы в таких делах, увы, далеко не всегда верны.

– Дважды два – всегда четыре, – возразил Скьёльд. – У гномов, эльфов, людей, кобольдов, гоблинов, орков и даже у морматов, хотя те и считают в шестнадцатеричной системе, в отличие от нас, простых смертных. Если Новые Боги не справились ни с Неназываемым, ни со Спасителем, ни с Дальними – значит, они не хотели. Значит, они думали о чём-то ином. Если не о власти – то о чём же? О состязании на лучший летний венок в знакомом тебе Эбине? А если думали – то почему не справились за все имевшиеся у них эоны? А это значит, им пришла пора уступить место другим.

– Храбро. – Сфайрат оставался сдержанно-спокоен. – Впрочем, это ваше дело, почтенный. Я всего лишь хочу отыскать своих жену и детей.

– Ты, один из хранителей Эвиала? Никогда не поверю, что тебя не волнует то, что ты сейчас ощущаешь!

– Волнует. Но это моё дело, почтенный. Я готов помочь в ответ на помощь, но ввязываться в войну не стану. Мы жили тихо, мирно и счастливо…

– Пока Упорядоченное горело в огне! – с неожиданной яростью прошипел вдруг Скьёльд. – Пока рушились миры! Пока падали в бездну Неназываемого! Пока Спаситель собирал мириады живых душ, запирая их в себе! Пока смерть гуляла по всей вселенной, и некому было её остановить!

– А вы, значит, остановили?! – Ноздри у дракона раздувались. – Вы сделали всё это?!

– Нет, не сделали, – с мрачным достоинством ответил чародей. – Но, почтенный Сфайрат, мы, во всяком случае, попытались. Мы не прятались с головой под одеялом, словно маленькие дети от ночных страхов. И кое-что нам удалось.

– Как-то? – поднял бровь Сфайрат.

– Новых Богов больше нет в Упорядоченном. Как нет и Богов Молодых, Ямерта и компании, так долго путавшихся у всех под ногами. Дальние… они очень скоро узнают, что совершенно напрасно пытаются заточить всех в своём зелёном стекле. О Неназываемом ты уже слышал.

– А Спаситель? – Гелерра ощущала кипящий гнев дракона, но, честное слово, с радостью приняла бы даже его ярость, если бы потом они были вдвоём…

– Спаситель есть порождение людского ужаса, – твёрдо взглянул Скьёльд. – Исчезнет ужас – ужас Неназываемого, – и Спаситель сделается одним из многих набравших силу бестелесных духов. С ним можно будет покончить обычными для призраков методами.

– Как легко у вас всё получается, – холодно заметил дракон.

– Мы потратили уйму времени, чтобы свести всё воедино, досточтимый Сфайрат. Тысячи лет кропотливой, тщательной работы, без славы, без огласки, без триумфа и торжеств. И вот сейчас всё это даёт плоды.

– Что ж, драконы не отступают от раз данного слова. Буду рад чем-то помочь, но потом мы с женой и детьми удалимся, почтенный Скьёльд. У нас свой путь, мы сами выбрали его.

– Жаль, – вздохнул чародей. – Было бы славно, пожелай ты встать рядом с нами в нашей борьбе. Чтобы изгнать Неназываемого, нам потребуются абсолютно все маги, каких мы только сможем убедить присоединиться к нам.

– Время покажет. – Дракон оставался невозмутим. – Сейчас же нам потребно…

– Да-да, – сухо сказал Скьёльд. – Отыскать вашу почтенную супругу. Что ж, уважаемый сударь мой Сфайрат, постарайтесь представить её себе как можно более подробно, как вы её запомнили.

Дракон кивнул. Глаза его закрылись; и всё лицо вдруг изменилось, разгладились глубокие морщины, исчезли набрякшие под глазами синяки, и плотно сжатые губы чуть дрогнули в лёгкой улыбке.

Гелерра нахмурилась – улыбка эта предназначалась, увы, не ей.

– Сильнее! – потребовал Скьёльд. Бритый череп его покрылся бисеринками пота.

Дракон нахмурился, брови сошлись.

– Ещё сильнее! Так, словно она рядом!..

Гелерра увидела, как перед Сфайратом пустота сгустилась, медленно принимая облик стройной высокой женщины человеческой расы, с недлинной косой; одета она была словно для боя, на боку – массивная шпага с рубинами в эфесе.

– Хорошо! – каркнул Скьёльд. – Держи её! Держи! Удерживай!..

Дракон весь взмок, словно держал неподъёмную тяжесть.

– Ещё немного! – потребовал чародей. – Ещё!..

…Тропа перед ними извивалась, словно змея, оказавшаяся в огненном кольце. Скьёльд громко нахваливал дракона:

– Надо очень сильно кого-то любить, чтобы вот так вызвать образ и дать мне взять прицел. Прекрасно, прекрасно, господин Сфайрат! Просто великолепно!..

Гелерра молча скрежетала зубами. Для чего магу это понадобилось?..

Похоже, что-то ощутил и Сфайрат, потому что шагнул к Скьёльду, поднял руку:

– Почтенный, не стоит во всеуслышание обсуждать мои… чувства. – После чего повернулся и взглянул на Гелерру тепло, по-дружески. – Прости, достойная.

«Почему он просит прощения?!» – пронеслось у адаты паническое.

– За что же? – постаралась она улыбнуться в ответ.

– Нам, быть может, идти вместе в бой, а я по-прежнему ничего о тебе не знаю, кроме лишь того, что ты принадлежишь к гордому племени свободных народов Неба, адатам. Расскажи мне о себе, почтенная.

В горле у Гелерры встал плотный комок. Она не покраснела, хвала всем ветрам, но и заговорить удалось не сразу, а когда всё-таки удалось, слова полились сами собой.

О вольных вихрях под облаками родного мира. О суровых морях внизу, о льдистых полях, приползавших с севера, с которыми приходила и смерть. О стремительных полётах сквозь бури и шторма, среди обезумевших молний. О честных схватках грудь на грудь, когда проигравшего принимало молчаливое море. О том, как её отыскал Новый Бог Хедин, как она сделалась его ученицей…

Очень скоро она обнаружила, что Скьёльд, занятый прокладкой тропы, оставил их в одиночестве.

– Ты была ученицей великого Хедина, адата? – Сфайрат не скрывал изумления.

– Была. – Гелерра опустила голову. – И оставила его.

Она кидалась в бездонный омут.

– Продолжай, – немного помолчав, сказал дракон. – Я буду благодарен, если ты договоришь до конца.

– Оставила, потому что… – Драконам, слышала она, врать нельзя. Ложь они ощутят сразу же. Интересно, раскусил ли он уже Двейна с остальными?.. – Оставила, потому что он отверг меня. Не остался со мной. И, когда это случилось, я взглянула на творящееся… незамутнённым чувствами взором. Господин Кор Двейн, господин Скёльд, госпожа Соллей – помогли мне, спасли от жуткой участи, от обращения в демона. Теперь я помогаю им.

– И только? – с обманчивым спокойствием спросил Сфайрат. – Только потому, что они помогли тебе?

– Разве этого не достаточно? Моё племя тоже знает, что такое честь!..

– Быть может, – пробормотал Сфайрат, отворачиваясь. – Но что ты скажешь о целях наших… хозяев?

– Я им верю, – просто сказала Гелерра. – Потому что не вижу ничего лучше.

– Ничего лучше, хм, хм… – Дракон задумался. – Что ж, адата, ждать недолго. Если они и в самом деле отыщут мою супругу…

«То я с радостью прикончу её собственными руками», – чуть не вырвалось у Гелерры. Хорошо, вовремя успела прикусить язык.

* * *

Поле недавней битвы до сих пор дымилось во многих местах – здесь сталкивались могущественные заклятия и взрывались огнешары. Здесь пахло смертью, и смертью многих. Здесь пролилась кровь, и воительница Райна, она же валькирия Рандгрид Разбивающая Щиты, ощущала себя почти как дома.

Почти как дома, потому что это был Восточный Хьёрвард.

Дальние исполнили обещание, доставив её на место хоть и не во мгновение ока, но очень быстро по меркам Междумирья; и, выступив из мчавшего её вперёд потока призрачного зелёного пламени, она ощутила эхо только что отгремевшего сражения.

Здесь бились её сородичи, Древние, отзвуки их магии она бы узнала из тысячи тысяч иных. Они остановили армаду мёртвых, большой ценой, но остановили; и теперь пребывали где-то рядом, совсем рядом…

И там тоже гремел бой.

Небо залило алым, солнце плыло, словно бледный лик посреди красного моря.

Однако валькирия была рада сейчас любому огненному аду, «ведьме луны коня корабельных сараев», как сказали бы скальды, то есть – битве.

Потому что это, наконец, был истинный мир по соседству с равнинами Иды, где высился Асгард Возрождённый, мир настоящий, а не зелёная кристаллическая тюрьма.

Она-таки вырвалась, хотя и отягощённая «обязательствами».

Бойся нарушать клятвы, даже данные под принуждением, даже данные врагу.

…Чем ближе подходила она к Хедебю, тем страшнее становился царивший вокруг хаос. Нет, не «истинный Хаос», пока ещё не он, но…

Справа от тракта горело село, горело радостно и обширно. Обитатели его бежали кто куда, иные падали на колени, принимаясь громко молиться прямо в дорожной пыли.

Из села по левую сторону тоже бежали, хотя и безо всяких пожаров. Дорогами и без дорог. Верхами и на своих двоих. Толкая тележки с немудрёным скарбом или шагая с пустыми руками.

Райна единственная шла против потока, прямо туда, где поднимались башни города. Люди, казалось, её не замечали; впереди гремела битва, судорожно, словно под ударами бича, содрогалась магия; над крышами тот тут, то там вздымались языки пламени, на их фоне проносились стремительные крылатые тени.

И ещё тут был Спаситель.

Его Райна ощутила сразу же, Он не скрывал себя. «Я – тут! – казалось, кричал каждый гран живой силы, проносившийся мимо валькирии. – Я пришёл забрать своё!»

Но нашёлся тот, кто всё-таки встал у Него на пути.

– Отец… – прошептала воительница.

Путешествие сквозь Хаос что-то необратимо изменило в ней, сделав куда чувствительнее к колебаниям свободной силы.

Да, здесь был отец, но вместе с ним сражались и другие. Древние, в немалом числе; воители, подобные ей самой; и ещё кто-то, совершенно непонятный.

Она почти бежала. Именно об этом Дальние её и предупреждали.

…Город горел во многих местах, но горел как-то странно, не обычным пожаром, что катится, подобно океанскому приливу; снесена крыша дома, красная черепица рассыпалась вокруг, словно капли крови, огонь рвётся ввысь, словно из печной трубы, но и только, пожар не идёт дальше.

А вот груда развалин, вспученная земля, изъеденный ржавчиной клинок – и Райна поняла, что придётся иметь дело ещё и с неупокоенными.

Ближе к большому торгу Хедебю гремело сражение. То самое, «ненужное», по словам Дальних. Сражение, которое можно было вести, пока воинство Древних не потребовалось в ином месте.

Нет смысла что-то «спасать» здесь, говорили они.

Не забывай об этом, напомнил льдисто-холодный смарагдовый кристалл.

Райна злобно стиснула зубы. Она бы многое отдала за возможность выйти с этими зелеными тварями на честный бой – только те, увы, не дураки и такой радости ей не подарят.

Отдайте Хьёрвард Спасителю, приказали Дальние. Покарайте троицу неведомых магов, потому что они разрушают Упорядоченное, отдаляют от идеала и этой самой Монады, будь она трижды неладна.

Из-под какой-то кучи, где смешались мусор, обломки рухнувшей стены и раздавленной ею тележки, неуклюже выбрался мертвяк, донельзя древний, истлевший до последних костей. Он подобрал валявшийся рядом дрын и, дёргаясь и приволакивая ногу, довольно-таки ходко направился к сердцу города, где кипела схватка.

Райна бросилась вдогонку, даже не задумавшись. Сколько раз ей, валькирии, за время службы в наёмных отрядах приходилось схватываться с такими вот неупокоенными!..

Дальние не обманули, оружие и доспехи они действительно воссоздали.

Воительница достала ходячий костяк щитом – ударила краем в основание шеи. Позвонки хрустнули, череп отлетел в сторону, и Райна ударом подбитого железом сапога обратила его в пыль.

Безголовый скелет повернулся было к ней, но валькирия встретила его подставленным щитом; не обнажая меча, хлестнула ножнами по бедренному суставу, и мертвяк завалился, дёргаясь, словно полураздавленный таракан.

Райна перепрыгнула через него, не теряя больше времени. Скорее, скорее туда, где сражались сейчас отец и его Древние!..

Сила вокруг вздрогнула, забилась, словно сердце в панике. Тяжко вздохнула земля под мостовыми и фундаментами града. Из кровавых небес над городом вырвались сияющие белым ангелы, крылатые воинства Спасителя с длинными мечами, падающими звёздами помчались к земле.

«Не успели», – мелькнуло у Райны.

Снежнокрылое создание пронеслось над опустевшей улицей, над покинутыми домами, замерло перед валькирией, занося клинок.

Идеально гладкое лицо, не мужское и не женское, смесь, андрогин. Волосы чистого золота, льющиеся на свободные белые одеяния, в которых, не сомневалась Райна, не было ни единой настоящей нити.

– Стой! – выкрикнула воительница. Её меч поднялся в защитную позицию; она прикрылась щитом, не сводя взгляда с прозрачных глаз ангельского существа.

– Противящиеся Ему не спасутся, – холодно сообщил (или сообщила?) противник. – Падут они, поражённые огнём и сталью, пожранные диким зверем, и души их расточатся во тьме внешней, где скрежет зубовный и му́ка вечная!..

Райна не ответила. Обожжённая чёрным пламенем Хаоса, она почуяла, угадала, откуда рухнет удар, и успела развернуться боком, давая ангельскому клинку соскользнуть по косо подставленному щиту. Будь это обычное оружие, ангела повело бы следом, но длинный, с доброе копьё, меч двигался в руках слуги Спасителя, словно невесомая тростиночка.

Ангел вновь вскинул клинок, но Райна была уже рядом. Нет, не просто воительница Райна, удачливая наёмница, но дщерь Великого Аса Воронов, Древнего Бога О́дина, Владыки вечного Асгарда.

Кровь вскипела в жилах, горячая кровь валькирии. Мы гордо стояли и гордо сражались и ни от кого не жаждали спасения!..

Хоть и не на крылатом коне, но она дотянулась острием меча до снежно-белого запястья ангела, и на плоти того осталась ярко светящаяся черта – ни капли крови.

С ними можно сражаться. Их можно ранить!

Лицо ангела исказилось. Он недоумённовоззрился на запястье, где слепяще горела белая полоса.

Райна замахнулась вновь, но её опередила тёмная крылатая тень, бросившаяся на ангела сверху. Мелькнули широкие крылья, густо-серые мощные лапы с загнутыми когтями, лицо – сплошная гримаса ярости, оскаленные зубы, широко расставленные голубые глаза и клубок шипящих змей вместо волос.

Горгона впилась в шею ангела, оплетая его руками и ногами-лапами; два врага кувырком покатились по грудам обломков. Древняя, оказываясь сверху, всякий раз ухитрялась ударить ангела лбом в лицо; крови не было, только яркие-яркие белые пятна.

– Бей-убивай! – прорычала горгона, выпрямляясь над замершим телом в белых одеждах. – Убивай, валькирия, дщерь великого бога! Наш день сегодня! Только наш! Только на…

Ещё один ангел вырвался из алых туч, спустившихся почти к самым крышам города, взмахнул мечом, и голова горгоны слетела с плеч, змеи, яростно шипя, раскинулись по мостовой.

Ангел камнем рухнул рядом с поверженным товарищем, нагнулся; выпрямился – губы сжаты плотной бесцветной линией; замахнулся ногой, пнул отрубленную голову.

Змеи зашипели все разом, и глаза горгоны широко раскрылись, ловя и притягивая взгляд ангела. Голубое сияние полыхнуло, и слуга Спасителя замер, на белоснежном лике выражение глубочайшего недоумения. Белые одеяния оборачивались чистейшим мрамором, волосы – замершим золотом.

Глаза горгоны закрылись, змеи, получив свободу, расползались в разные стороны, исчезая в камнях.

Зашевелился первый из ангелов, приподнялся – и прямо в горло ему вошёл меч валькирии.

Огромные глаза ангела сделались ещё больше, и Райна новообретёнными чувствами ощутила, как истаивает та сила, что давала слуге Спасителя подобие жизни. Не исчезает, а словно бы уползает, будто туман, куда-то вдаль, к Тому, кто изначально отделил её от своей собственной.

«Нет, так просто их не убьёшь всё равно». Райна смотрела, как расточается и рассыпается мельчайшей пылью тело ангела. Склонилась над мёртвой головой горгоны – страшные очи её закрылись, успев отомстить.

«Прощай, дщерь О́дина, – прошелестело где-то на самом дне сознания валькирии. – Я ухожу… в чертоги твоего отца… может, он найдёт меня достойной…»

Валькирия отсалютовала павшей.

– Да будет лёгок путь твой к вратам Асгарда, храбрая сестра!..

После этого полагалось сказать «да встретит тебя там пенный мёд и вечная охота», но было ли это сейчас?

Вздохнув, Райна повернулась спиной к мёртвой.

Над головой разом пронеслись несколько крылатых созданий, горгоны, сфинкс, Анзу – львиноголовый орёл, другие; в дальнем конце улицы внезапно появилась целая толпа чудовищ.

Древние. Армия отца.

А потом…

– Рандгрид! – грянул над ухом знакомый бас, и валькирия оказалась в объятиях Аса Воронов.

– Дочка!..

– От… папа!

Она никогда не звала его так, даже маленькой девочкой, даже потом, когда он нашёл её и взял с собой в Валгаллу, сделав валькирией.

– За мной! – рявкнул Старый Хрофт.

Их уже окружили Древние, самых причудливых обликов.

– Прочь отсюда. – Отец Дружин потащил валькирию за собой.

– Но, но я же… – пролепетала валькирия, вдруг растерявшись и не находя слов.

– Прочь! – проревел Владыка Асгарда.

С ним вместе держались двое невесть откуда взявшихся половинчиков (и непростых, отметила валькирия), дородный купец с массивным тесаком и молодой худощавый человек, просто одетый; от одного взгляда на него у Райны подкосились ноги.

Он сам по себе был Силой, но силой совершенно иной, непривычной воительнице. Она видала обитателей Асгарда, она видала Ямерта и его клан, она билась с чародеями, мощью едва ли уступавшими её сородичам (и даже, пожалуй, превосходившими, если вспомнить тех же Безумных Богов), но ничего подобного ей доселе не встречалось.

Сейчас, однако, он тяжело дышал, по виску стекала струйка свежей крови.

– Уходим, – прохрипел он. – Но мы вернёмся. Очень скоро!..

– Что происходит?! – прокричала Райна почти в самое ухо отцу.

– Спаситель, – гаркнул тот в ответ.

– Первое и Второе пришествия разом. – Молодой их спутник бежал рядом, кровь текла по щеке, не останавливаясь.

– Что же будет с Хьёрвардом? – вырвалось у воительницы; Райну охватывал тяжкий, ледяной, недостойный валькирии ужас.

– Мы его отстоим. – Она ждала ответа от Старого Хрофта, однако снова отозвался тот, другой, обладатель удивительной Силы.

– Потом разговоры, Фиделис, потом! – оборвал его Отец Дружин. – Отсюда надо успеть вы…

Багряное небо над головами вновь извергло из себя целый рой ангелов; Владыка Асгарда взмахнул палицей, сотканной из множества сияющих колючих молний, и Древние, повинуясь, кинулись дальше всей ордой, топоча и круша то, что ещё оставалось целым.

Из развалин, через груды битого камня, изломанных брёвен, рухнувших стропил и битой черепицы, сквозь облака едкой пыли полезли мертвяки, и Райна даже обрадовалась – что-то привычное, знакомое, что можно разить, поражать и убивать – вторично.

Костяки рассыпались под её ударами; палица отца вбивала неупокоенных в деревянную мостовую; однако очень скоро немногие уцелевшие расползлись, словно мокрицы, по окрестным руинам, а в конце улицы появилась высокая фигура, в два раза выше обычного человеческого роста; ангелы слетались к ней, словно бабочки к свету.

Спаситель.

Райна бросила отчаянный взгляд на Аса Воронов.

– Отец, я… мы… нам надо…

– Нет нужды, – остановил её тот, кого владыка Асгарда назвал Фиделисом. – Я готов. Тут же погибло достаточно невинных.

Валькирия беспомощно всплеснула руками.

– Отец! Дальние… они послали меня…

– Молчи! – сурово оборвал её Старый Хрофт. – Фиделис, что ты задумал?

– Что и должен был сделать, – пожал тот плечами. – Олаф, ты… готов?

– Готов, – бестрепетно кивнул купец. – После того, как побывал… там, откуда ты меня вызвал, господин, уже ничего не страшно.

– Вот и говорю тебе – истинно, нынче же будешь в месте святом, – негромко сказал Фиделис, кладя руку Олафу на плечо. – Уходите, уходите все! Спаситель ещё сильнее, чем я думал; придётся без меня вам пока. Но я вернусь, верьте!.. Вернусь, как только… – Он резко обернулся. Спаситель, обратившийся сейчас в настоящего великана, надвигался, в кровавых небесах вились ангелы, а по сторонам дороги скапливались разупокоенные мертвецы. Задул резкий и горячий ветер, сухой, словно из кузнечного горна, на остатках стен заиграли невесть откуда взявшиеся отблески мрачного подземного пламени.

– Идём, добрый человек, – негромко проговорил Фиделис, беря Олафа за руку, словно брата.

– Нет! – вдруг подхватился один из половинчиков. – Нет, Фиделис! Этого Он и ждёт, это ему и надо!..

– Спаситель так и не набрал полной силы, – покачал головой Фиделис. – Поэтому ангелы и стали уязвимы. Поэтому мы можем…

– Да нет же! – Невысоклик аж притопнул. – Веру в Него убивать надо, а не с Ним самим сражаться! Эвон сколько народу отсюда сбежало – они жизнь свою да скарб спасали, а отнюдь не души! И не зря же Он за нами тянет, надо Ему нас прибить окончательно, с нами покончить, иначе давно б уже собирал мёртвых да мир высасывал!..

– Фредегар дело говорит, – поддержал собрата второй половинчик.

– Нас не хватит на огромный Хьёрвард, – покачал головой Фиделис.

– Хватит, если достанет времени, – возразил невысоклик, и его неожиданно поддержал купец с тесаком:

– Верно! Так и есть! Народишко-то не к Нему, а от Него бежит! Вот и надо так, чтобы Он тут, в Хедебю, так бы и остался! Запереть бы как-то! Лекарь, а?

– Запереть… – задумался Фиделис, кидая быстрые взгляды то на кружащих в небе ангелов, то на шевелящихся в развалинах мертвяков. – Попытаюсь, братья и ты, сестра-воительница…

«Ишь ты, братья и сестра», – подумала Райна. Нет, странный «лекарь» не лгал, они для него и впрямь были братьями и сёстрами.

– Попытаюсь… – бормотал лекарь, пока Спаситель неторопливо, словно наслаждаясь собственным торжеством, приближался к ним. – Запереть с кем-то из наших, замкнуть в битве вечной…

В этот миг у Спасителя, наверное, иссякло терпение. Райна ощутила короткое и болезненное содрогание силы, с небес на землю хлынул багряный ливень – теплый и солоноватый.

Лилась кровь.

Спаситель медленно простёр руку, и Его воинство – ангелы вместе с мёртвыми – ринулось на сжавшуюся вокруг Старого Хрофта кучку противников.

Отец Дружин ответил громоподобным рыком, размахнулся палицей – и, словно отвечая ему, изливающиеся кровью облака пробила чистая ветвящаяся молния, грянула в ближайшие развалины, поражая поднявшихся в атаку мертвецов.

Невысоклики дружно спустили тетивы коротких своих луков, и ни один не промахнулся – два белых ангельских создания распростёрлись на камнях, словно обычные смертные ратники.

Спаситель не достиг полной мощи.

Его можно задержать.

Райна приняла щитом прыгнувшего на неё какого-то особенно шустрого мертвяка, раздробила череп ударом эфеса. Отец Дружин закрутил палицу вокруг себя, с неё срывались короткие росчерки молний; вот одна нашла грудь переднего ангела, и белокрылое существо отшвырнуло прямо в гущу собратьев, словно в него ударили стенобойным тараном; полетели белые перья.

Другая молния задела плечо Спасителя – промахнуться по Его громадной фигуре было и в самом деле затруднительно.

Великан пошатнулся. Он по-прежнему шёл в молчании, движение его продолжалось, неумолимое, бесшумное, неотвратимое. Но чего-то Ему по-прежнему недоставало, какой-то малости, чтобы окончательно заполучить весь Хьёрвард.

Ангелы обрушились на обороняющихся со всех сторон, лавина белых крыл и длиннейших, словно копья, невозможных мечей.

Однако они были уязвимы, часть их силы исчезла.

Стрелы невысокликов сбивали слуг Спасителя наземь, Райна принимала выпады на щит, но лишь Отец Дружин крушил их одного за другим. Палица его разила молниями, и даже если ангел успевал вскинуть клинок для защиты, голубоватое пламя всё равно обвивалось вокруг иномировой стали, словно удав вокруг добычи, скользило, добираясь до цели, и фигура в белом и золотом валилась в пыль, сделавшуюся скользкой и липкой от кровавого ливня.

Даже Олаф ухитрялся встретить своим тесаком лезвие ангельского меча; и только лекарь Фиделис застыл, низко опустив голову и уронив руки, словно к чему-то прислушиваясь. Его Сила втянулась внутрь, скрылась в нём, словно улитка в раковине, но Райна знала, что она вот-вот вновь вырвется на свободу – когда настанет должное время.

Сколько бы они так продержались?

Может, даже и долго, потому что палица Отца Дружин разила без промаха и стрелы невысокликов были метки, а колчаны ещё не опустели. Но что потом?

Кристалл Дальних сделался не просто ледяным, но обжигающе-холодным, словно впитав все морозы этого мира, морозы, обращающие плоть в камень за считаные часы. От него по боку валькирии расползался нехороший холодок.

Предупреждение. Возможно, последнее.

– Что это было? – вдруг вскинул голову лекарь Фиделис. – Сила? У тебя, сестра-воительница?

Райна отбила один за другим три выпада, пнула наглого мертвяка, ударила эфесом, вгоняя череп в пустую грудную клетку, прежде чем сумела ответить:

– Напоминание… от… Дальних! – Щит её принял ещё один удар, и лезвие просекло край.

– Дай сюда! – выкрикнул Фиделис, лицо его внезапно покраснело, и отнюдь не от крови, вымочившей всех с головы до ног.

Кое-как увернувшись, Райна бросила ему промороженный кристалл; смарагдовые грани тотчас покрылись ало-ледяной коркой, касавшиеся их капли мгновенно замёрзли.

Она не думала, что от смертельного подарка Дальних можно избавиться так просто; и впрямь, тот на лету дрогнул, скрытая сила ожила, вырываясь на свободу, в лицо валькирии дохнула ледяная смерть.

Фиделис ловко поймал талисман, сжал в кулаке, и его собственная мощь словно призакрыла расходящиеся трещины, приостановила неизбежный взрыв.

А в следующий миг лекарь швырнул изумрудно-алую смерть прямо в лицо Спасителю.

– Бегите! – гаркнул он, и ему повиновались все, даже Отец Дружин.

Ангелы бросились на них все разом, но в этот миг за спиной раздался лёгкий хруст, отчётливо слышимый в грохоте битвы.

Хруст, словно трескался весенний лёд.

Райна точно наяву увидела, что происходит. Жуткий дар Дальних ударился об успевшую подняться руку Спасителя, отскочил, разламываясь на лету. Волна высвобождённой силы хлынула, устремляясь во все стороны, и вокруг Спасителя начала стремительно расти смарагдовая кристаллическая друза, вбирая Его в себя. Зелёные грани возникали прямо из воздуха, только что двигавшееся замирало, каменело, обращаясь в изумрудную прозрачную неподвижность.

Лик Спасителя не дрогнул, однако руки Его застыли, стремительно одеваясь кристаллической бронёй. Друза стремительно росла во все стороны, и Райне с остальными выбирать уже не приходилось.

– Бежим!

Но им пришлось ненадолго вернуться.

Лекарь Фиделис стоял на одном колене, низко уронив голову. А у его ног застыл купец Олаф, широко раскрыв глаза и раскинув руки, так и не выпустившие верный тесак.

– Нужна… была… жертва, – тихо проговорил лекарь.

Райна и Старый Хрофт подхватили его с двух сторон, потащили прочь. За ними, как могли, торопились невысоклики; а за их спинами мгновение спустя челюсти зелёных кристаллов сомкнулись на теле Олафа, вобрав его в себя.

…Райна, Старый Хрофт, невысоклики и лекарь Фиделис бежали что было духу мимо дымящихся развалин и почти целых домов, мимо сорванных крыш и выбитых окон, мимо раскрывшихся, словно вспоротые животы, подвалов, мимо останков обычной жизни, ещё совсем недавно такой мирной, уютной и тихой.

С небес по-прежнему лило, алые лужи соединялись, словно сам Хедебю истекал кровью. А позади, за развалинами и пожарищами, рос смарагдовый кристалл, изумрудная гора, уже поднявшаяся выше уцелевших печных труб.

Ангелы целыми скопищами бросались к своему повелителю и увязали в зелёной толще, словно насекомые в смоле, которой ещё предстоит сделаться янтарём.

– Чем больше Он пытается вырваться, тем выше и шире вырастет смарагд, – на бегу прохрипел лекарь. – Какая удача, сестра, какая невероятная, редкостная удача!.. даже и представить себе нельзя!..

– А потом? – Ас Воронов бежал тяжелее всех, постоянно отставая и приволакивая ногу.

– Потом Он, конечно, вырвется. Но какое-то время у нас будет, чтобы обойти, как говорится, грады и веси. Учить иному. И тогда, даже когда Он освободится, Хьёрвард встретит Его совершенно не так.

– Ты знаешь? Или веришь? – тяжело выдохнул Отец Дружин.

– Верю, – чуть поколебавшись, ответил лекарь. – Никто и никогда не останавливал Спасителя…

– Неправда, – бросила Райна. – Его остановили в Эвиале, когда Он уже почти готов был овладеть миром. Остановили двое смертных чародеев, пожертвовав собой. Я знаю, мне рассказывал Ра… то есть повелитель Ракот.

– Олаф тоже пожертвовал, – вздохнул лекарь, когда они оказались у самых городских ворот. – Иначе бы ничего не получилось.

Все пятеро остановились, невольно обернувшись – смарагдовая гора продолжала расти, но уже не так быстро, как поначалу.

Древние, всё воинство Аса Воронов, кое Райне предстояло «подчинить себе и повести против мятежных магов», толпилось сразу за стенами. Даже самые неукротимые присмирели; щупальца свёрнуты, когти втянуты, хоботы поджаты.

Кровавый дождь здесь пролился тоже, но куда слабее, лишь слегка омочив траву.

– Дело сделано, – выдохнул Фиделис. – Хьёрвард выстоит, если мы немедля отправимся и…

Райна ощутила, как задрожала, пошла рябью незримая сила, словно исполинские крыла взмахнули над водной гладью. И разом же – упругие толчки, будто где-то рядом скользило громадное извивающееся тело дракона.

– Что это? – нахмурился лекарь, Старый Хрофт вскинул палицу, а оба половинчика наложили на тетивы по последней стреле – их колчаны окончательно опустели.

Но ответить никто не успел – из-за изумрудной горы повалили мертвяки, и самое страшное – отнюдь не одни древние скелеты. Нет, рядом с ними ковыляли и только что расставшиеся с жизнями обитатели Хедебю, зачастую – целыми семьями.

Лекарь Фиделис с шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Спасителя-то мы того, накрыли колпаком, а вот остальных… – проговорил половинчик Фредегар.

– Значит, остальных сейчас довершать придётся, – пожал могучими плечами Старый Хрофт. – Готова, дочь?

– Всегда готова, – и валькирия улыбнулась отцу в ответ.

…Эта схватка оказалась самой яростной и самой безумной. Неупокоенные, словно муравьи, ползли по стенам, слепо кидались на развернувшихся к ним Древних. Скелеты и ходячие трупы словно напитались невесть откуда взявшейся силой и проворством; не медленные и неуклюжие, но атакующие с быстротой и ловкостью опытных бойцов.

Их вновь крушила палица Владыки Асгарда; оба половинчика выхватили короткие мечи, которыми орудовали с немалой ловкостью; лекарь Фиделис встречал врага голыми руками, однако от каждого его касания мертвяк валился наземь, не важно, скелет или только что восставший труп.

Древние с рёвом, рычанием и клёкотом обратились против вновь явившегося врага; но Райна видела, что даже её собратьям приходится отходить под натиском мёртвой толпы.

Сила содрогнулась вновь чужой, неестественной судорогой. Громоздившиеся вперемешку костяки и повергнутые зомби зашевелились, задёргались, словно расчленённые лягушки в алхимических аппаратусах.

Райна ощутила, как среди этих обрубков и обломков, среди мёртвых тел и костей, пробуждённых к подобию злобной и бессмысленной жизни, словно огонь в потухших, казалось бы, углях, зачинается новое пламя. Вбитой в скелеты и зомби силы хватило, чтобы огонь разгорелся заново; её словно оказалось слишком много, она искала выхода, не умещаясь в отживших костях и плоти, готовая, словно торфяной пожар, вырваться на волю.

Слишком поздно бежать. Слишком поздно…

– Ко мне! – гаркнул Отец Дружин, очерчивая палицей круг. Молнии срывались с неё и оставались трепетать, вонзаясь в землю, словно копья.

Миг – и пламя будет —

«Иди за мной, валькирия».

Мощный грозовой голос. Мерные взмахи исполинских крыл.

«Нет! Мой отец! Моё…»

«Я могу удержать только тебя. Отца удержит другой».

«Кто?!» – хотела выпалить воительница, но тут напитавший костяки и трупы огонь наконец-то вырвался на свободу. Райна ощутила, как её самоё подхватило незримой петлёй, вздёргивая вверх, вверх, вверх, прочь от дыма и пламени, прочь от несчастного города, где бился внутри смарагдовой клетки пленённый, пусть и на время, Спаситель.

* * *

Старый Хрофт не успевал, и он знал это. Частокол из молний мог выдержать натиск, но для этого его требовалось возводить самое меньшее сто ударов сердца.

У Отца Дружин не оставалось и одного.

«Рагнарёк, – услыхал он. – Я могу помочь тебе, но уже в последний раз. Нам предстоит последняя битва, Древний».

Время остановилось.

«Узнаю твой голос, великий Дракон».

«Хорошо. Спасти всех я не могу, только тебя. Об остальных позаботятся, если смогут, иные. Время Рагнарёка, Древний».

Застывшее было время ринулось вперёд, как вода, достигшая верхнего края плотины. Струи огня взметнулись над трупами, кости распадались чёрным пеплом, но золотой дракон уже мчался ввысь, прочь от туманов этого мира.

Кажется, восходящий поток силы увлекал вместе с ними кого-то из Древних, кого-то из воинства Старого Хрофта.

«Рагнарёк, Древний бог О́дин. Ты знаешь, что это значит».

Отец Дружин знал.

* * *

…Земля на склоне дымящейся воронки зашевелилась, комки её покатились вниз, на самое дно. Появилась перемазанная голова.

– Роб?! Роб, где ты? Роб!

– Ох… – донеслось откуда-то снизу. – Фроки? Фредегар?

– Сейчас помогу. – К ним уже спускался лекарь Фиделис. Выглядел он жутко – весь покрытый сажей и гарью, плащ порван и прожжён, со лба свисал большой лоскут кожи, и лицо заливало кровью.

– Спасибо. – Фредегар уцепился за поданную руку. Рывок – и он оказался на свободе. – Ты ранен, господин?..

И вновь последняя «н» в слове была почти не слышна.

– Потом поможешь мне прочистить рану и подержишь зеркало, пока я зашью себе физиономию, – слегка улыбнулся лекарь. – Вот уж воистину, «врачу, исцелися сам!».

Они вызволили Роба. Выбрались из дымящейся воронки.

Над мёртвым Хедебю вздымался смарагдовый купол; Древние исчезли все до единого. Никаких следов валькирии Райны и её отца, грозного бога О́дина.

Вообще ничего, ни одной живой души на лиги окрест. Спаситель забрал город себе, но и сам остался в нем.

Фиделис, несмотря на рану, быстро осмотрел обоих невысокликов.

– Хвала всем богам, вы невредимы, – выдохнул он. – Роб, достань, пожалуйста, из моей сумки зеркало. Оно, как ни удивительно, цело.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую, – усмехнулся лекарь. – А ещё нам понадобится настойка… да-да, вон та, иголка – воткнута в катушку, давай сюда всё. За работу, друзья!..

– А… а потом? – осторожно спросил Роб, держа зеркало так, чтобы Фиделис мог видеть собственное лицо.

– А потом, друзья, мы сделаем то, чего мне не удавалось никогда раньше. Мы пойдём по Хьёрварду, от города к городу, от села к селу. Спасителю нужны страх и ужас – мы лишим Его их, лишим излюбленной пищи. Сложно и долго, и кто знает, осталось ли у нас на это время… но ничего иного тут не придумать. Нет такого заклинания, нет такого оружия, чтобы наверняка поразить Спасителя, кроме лишь одного-единственного – людской веры.

Иголка так и мелькала в ловких руках, лоскут кожи на глазах возвращался туда, где ему следовало пребывать.

– Вера всегда была, – осторожно заметил Фредегар. – Верили в Древних Богов, поклонялись Богам Молодым… да и великим Хедину-Милостивцу с Ракотом-Заступником кое-где поклоняются!

– Вера-то была, а Спасения не было, – заметил Фиделис. – В том-то Его и сила, что смертные, хоть при О́дине, хоть при Ямерте, хоть при Хедине – так и шли себе в залы Хель. А в других мирах – в иные царства мёртвых или даже к великому Духу, Демогоргону. А это… страшно. Вот Спаситель и поднялся. На страхе людском, на жажде защиты, чтобы пришли и оборонили. Эх, да что говорить! Вставайте, друзья. Дорога дальняя, а у нас ни припасов, ни коней.

Глава 9

Ирма Нарви; адата Гелерра; Хедин Познавший Тьму; Ракот Восставший

Серко не подвёл. Волшебный волк мчал сквозь Межреальность, словно это была торная дорога от родного Поколя до ближайшего городка. Ирма только и могла, что крепче вцепляться в шерсть да зажмуриваться, когда он распластывался в прыжке над пропастью, которой – могла поклясться она – тут мгновение назад не было и в помине.

Междумирье сотрясали жестокие судороги, пути и тропы путались, и сама Ирма ни за что не смогла бы выбраться из этих краёв. Миры сдвигались с места, дороги обрывались в бездонные провалы, и неприятные, болезненные содрогания всего вокруг делались всё более частыми, словно сердце, заходящееся в агонии, отсчитывающее последние удары.

Ирма вжималась в пушистую спину своего волка, без отдыха и устали отыскивавшего одному ему ведомым образом путь.

Время сходило с ума тоже. Ирме казалось – оно то замедляется, то начинает нестись вскачь; её то терзал голод, как будто она не ела несколько дней, то у неё кусок не лез в рот – несмотря на то, что запасы таяли, и приходилось растягивать то немногое, что осталось в сумах.

Однако волк не подвёл. Настал миг, когда он решительно свернул с виляющей, шарахающейся из стороны в сторону тропы и кинулся «вниз» – к раскинувшемуся перед ними миру.

Сердце у Ирмы колотилось теперь в унисон с неровными, тяжкими содроганиями всего сущего.

«Оно умирает, – вдруг подумала девочка. – Оно умирает, и мы вместе с ним. Что-то пошло не так, где-то, у кого-то – может, даже и у госпожи Соллей. Может, они оказались не так ловки и хитры, как им казалось. Те красные кресты… закладки… что они рассовывали по мирам… что, если?..»

От этих мыслей стало совсем дурно.

«Да, я бегу, бегу к… госпоже Кларе. Почему я так на неё злилась, почему так ненавидела? Что было не так меж нами? Мне хотелось всего, всего, всего, сразу и побольше? Потому что сирота Ирма Нарви больше не желала гнуть спину, кланяться, просить и умолять?..»

Под ними раскинулись какие-то горы, острые пики, нити зелёных долин. Волк нёсся, не замедляя бега, прямо сквозь небо – хорошая основа для сказки.

А что это там такое?.. Люди, вооружённые люди, множество воинов, какие-то хитроумные устройства – ого, да там битва!.. Некто в тёмном, худой, высокий, невероятно, нечеловечески быстрый – против целой сотни, наверное, копейщиков, и не просто копейщиков – здесь шла в ход какая-то магия, злая, старая и неприятная. Ирма о такой никогда не слышала, но она слишком о многом никогда не слышала.

Серко угрожающе заворчал, в горле его заклокотало, ворчание перешло в грозный рык. Заклятия входа в мир работали, но неровно – Ирма с волком то кубарем летели вниз, то вновь обретали незримую твердь под ногами, то есть под лапами.

– Госпожа Клара… там? – Ирма крепче прижалась к Серко. Тот рыкнул в ответ что-то утвердительное. Эх, эх, сколько ж времени прошло с того мига, когда она впервые взяла в руки игрушку-волчонка в лавке госпожи Клары и впервые же услыхала беззвучное: «Ты моя хозяйка?..»

Госпожа Клара там, внутри, за той дверью, куда пытаются вломиться вояки в алом и багровом.

Что делать, что делать? Лезть в драку, понятия не имея, кто тут за кого? В конце концов, Серко ведь вывел её, куда смог, это мир, настоящий мир, и она кое-что умеет…

Нет, сказал чёткий и ясный голос у неё в сознании. Многое из случившегося произошло именно из-за тебя, Ирма. На тебе большой долг, девочка.

Серко рычал и рвался вперёд, Ирме стоило немалых трудов уговорить его скрыться в ближайших камнях.

– Осмотреться хотя бы! – взмолилась она.

Волк повиновался, пусть и нехотя.

А потом…

* * *

– Ну, вот мы и на месте, дорогой господин дракон. – Скьёльд шутовски поклонился, широко разведя руки. – Нет-нет, благодарить не стоит. Вы очень хорошо и твёрдо удерживали мысленный образ вашей супруги, мне оставалось лишь самое простое…

Гелерра мрачно отвернулась. Бездна б тебя побрала, лысый, со всеми твоими заклятиями!

Сфайрату тон чародея, как видно, тоже не понравился.

– Благодарю, – сказал он суховато, куда суше, чем следует по отношению к тому, кто указал тебе дорогу к пропавшей супруге. – Я… крайне признателен и…

– Не надо лишних слов, – рассмеялся Скьёльд. – В Межреальности штормит, не правда ли? Давайте спускаться, а то у меня вот-вот морская болезнь случится.

– Штормит, – кивнул дракон, пристально глядя на чародея. – Судя по твоим рассказам, досточтимый, ответственность за этот шторм…

– Лежит на нас, доблестный дракон, – даже и не подумал отпираться Скьёльд. – Побочный эффект от принятых нами мер к устранению всех и всяческих богов, кроме безвредных Древних.

– Побочный эффект… – потупился Сфайрат. – Что ж, проведи меня к моей супруге, уважаемый Скьёльд и, как я пообещал, помогу, чем только в моих силах.

Маг вновь развёл руками.

– Нам туда.

Гелерра держалась в конце процессии; ревность впилась в грудь множеством раскалённых коготков. «Это мой, мой дракон!» – хотелось заорать во всю глотку. Мой, и всё тут!

Какой же он твой, слабо попытался возразить рассудок. Он на тебя и не смотрит! Эвон, всё к жене рвётся! А у неё ведь даже и крыльев нет, не говоря уж о таких белых пёрышках, как у тебя… Ну и пусть не смотрит, яростно заспорила Гелерра сама с собой. Мне нужно время, ничего больше. Время, чтобы побыть с ним, убедить его, чтобы он сам понял, в чём его счастье… Это я должна быть женой дракона, а не какая-то там бескрылая колдунья!

Дракон молча кивнул. Межреальность в последний раз вздрогнула и расступилась, они ухнули сквозь небеса. Гелерра расправила крылья, ослепительно-белые перья сверкнули под неярким солнцем; как Сфайрат, неужто даже не глянул?

Не глянул. Потому что человек с обликом Аветуса Стайна, мага Долины, исчез, вместо него возникло могучее драконье тело в чёрной броне, камнем падавшее к далёкой земле.

Ого! Ну ничего, я тоже так могу!..

Белые крылья сложились, в ушах адаты неистово засвистел ветер. Что-то крикнул Скьёльд, но Гелерра уже не слушала.

Они стремительно мчались к горам, тянувшим им навстречу гранитные пики. Уже отсюда острые глаза гарпии различали каких-то воинов, явно пытавшихся пробиться под скалы.

– Здесь! – вдруг громоподобно проревел Сфайрат. – Она здесь!..

Ну да, ещё бы, скривилась адата. Куда ж без неё, жёнушки твоей ненаглядной. Она ж от тебя сбежала, чего ты за ней гонишься? Хотя да, гордость, гордость драконов, как я могла забыть!..

Рёв Сфайрата сделался оглушительным. Голову дракона окутывало пламя, он падал, словно раскалённый болид, даже и не думая расправлять крылья.

Их, конечно, заметили. Схватка – а тамошние воины явно с кем-то сражались – замерла. Люди вскидывали головы, а потом…

Сила содрогнулась, вражьи чары стремительно сплетались и складывались, маги внизу пытались организовать отпор, но поздно, слишком поздно!..

Дракон выдохнул струю клубящегося пламени, нет, настоящую реку; поток его устремился к земле, и зоркая Гелерра заметила, как метнулась в сторону тёмная тень, тоже крылатая, небольшая и странно знакомая…

Огонь ударил в камень, расплескался далеко окрест; дикие вопли угодивших под него огласили округу, но почти сразу смолкли – пламя драконов убивает быстро.

Остальные воины, поспешно бросая тяжёлые копья, бросились наутёк.

Громоподобно рыча, Сфайрат расправил крылья уже у самой земли; словно замер в воздухе, яростно поливая всё вокруг кипящим пламенем. Гелерра впервые увидала, как начинают плавиться гранитные валуны, обращаясь в раскалённую кровь земли, вытекающую из вулканов.

– Сфайрат! – Она зависла над ним, не в силах приблизиться, такой стоял внизу жар. – Остановись! Их уже больше нет, никого!

И в самом деле – чудом выжившие улепётывали вниз по склону, усеянному брошенным оружием и доспехами.

– Трусы! – проревел дракон. – Стойте и сражайтесь!..

…Но сражаться было некому.

– Достаточно, дракон! – крикнула Гелерра. – Довольно! Ты победил! Всё!..

И, не в силах сдержаться, резко спикировала прямо на него, обняв мощную бронированную шею.

Ох, как же хорошо!.. Держала бы вот так и не отпускала!..

Кажется, это возымело действие. Сфайрат шумно выдохнул, но уже без огня.

– Верно, славная адата, – прорычал он, опускаясь на покрытую пеплом, почерневшую и спёкшуюся землю. – Моя супруга здесь, за этой дверью!.. Но есть тут и кое-кто ещё… который вроде как её защищал… – Дракон завертел головой, вертикальные зрачки сузились.

– Здесь вообще, похоже, удивительное место. – Никуда не спешивший Скьёльд с удобством выбрал местечко почище. – Я вот чувствую присутствие ещё одной особы, которую уж никак не ожидал тут встретить. Ирма! Ирма, дорогая, хватит прятаться. Тут все свои.

– Ой… – раздалось слабое. – Г-господин Скьёльд…

Из-за каменной гряды, от которой отразилось драконье пламя, изрядно её оплавив, появилась девчоночья голова, а рядом с ней – голова огромного волка.

– Молодец, – покровительственно бросил волшебник. – Госпожа Соллей будет тобой очень довольна. Ты проявила находчивость и сообрази…

– Тихо! – проревел дракон, и все на самом деле стихли, один волк бесстрашно выбрался из-за камней, потрусил к Сфайрату, уселся рядом.

Драконья голова, увенчанная короной острых рогов, наклонилась к зверю.

– О, узнаю тебя, да! – Сфайрат улыбался. В драконьем обличье получалось довольно-таки жутковато. – Моя супруга сделала тебя, и ты нашёл к ней путь? Прекрасно, превосходно! – Он придвинулся ближе к двери. – Клара! Клара, ты там? Это я, слышишь меня?

Тишина.

– Гномы делали, – неприязненно бросил дракон, принюхиваясь. – На совесть ладили. А вот ещё есть тут один запах, который мне никак не нравится… Защитничек, значит, гм, гм…

– Чем же это вам не нравится мой запах, досточтимый господин дракон? – холодно осведомился новый голос, и Гелерра чуть не подпрыгнула.

– Ан-Авагар? Ты-то что здесь делаешь?!

– Вампир, – ядовито прошипел Сфайрат. – Вампир!

– Позвольте представиться, – Ан-Авагар и бровью не повёл. – Ан-Авагар, неумирающий, из потомства Эйвилль Великой, верный слуга великого бога Хедина Познавшего Тьму.

Гелерра метнула быстрый взгляд на лысого мага, но тот, как ни в чём не бывало, первый шагнул к вампиру, протягивая руку.

– Очень рад, очень рад знакомству! Скьёльд, сын Скримнира и Аугильды из рода Гвельнаров, чародей, сотоварищ упомянутой уже госпожи Соллей, наставницы сей прелестной юницы! Так случилось, что нам выпало помочь и госпоже Кларе с детьми, и господину Сфайрату, её супругу!

– Конечно. – Вампир, не чинясь, пожал протянутую ладонь. – В свою очередь, рад составить знакомство. Госпожа Клара, изволите ли видеть, была тяжело ранена…

Дракон дёрнулся, и Гелерра едва не заскрежетала зубами. Почему я так ревную?! Он ведь даже пока ещё не мой!

– Ранена? – проревел Сфайрат, надвигаясь на вампира.

– Ранена. – Тот скрестил руки на груди, не подавшись назад ни на йоту. – Я попытался, как мог, оказать ей помощь. Эту дверь едва ли удалось бы так просто сломать – или расплавить, господин дракон. Я открою её для вас, право же, не стоит испепелять меня взглядом. Вы уже догадались, что убить меня не так-то просто даже для вас. Тем более что один раз я уже умер.

– Что. Ты. Делал. Рядом. С моей. Женой?!

Поток пламени вырвался из драконьей пасти, ударил в створку гномьей работы и стёк по ней крупными полыхающими каплями.

Вампир развёл руки в стороны, брезгливо стряхнул огонь с рукавов.

– Я же говорил, господин дракон, меня довольно сложно убить даже вам.

Драконьи бока тяжело вздымались и опадали.

– Открывай! – прорычал он.

– С превеликим удовольствием, – холодно поклонился Ан-Авагар. – Что же до вашего вопроса, господин дракон, – я лечил вашу супругу. Иначе, простите за откровенность, вы бы уже овдовели.

– Открывай! – в рыке крылась такая ярость, что Гелерре вдруг очень захотелось оказаться где-нибудь подальше. Несмотря на дракона.

– Немного терпения. – Вампир возился с замком. – Дверь эту, видите ли, пытались взломать. И, надо признаться, не без успеха. Вашему покорному слуге пришлось вмешаться.

Дракон дышал всё тяжелее, блеснули обнажившиеся клыки. Меж них из пасти поднималась струйка дыма. Не зная, что предпринять, Гелерра шагнула к нему, осторожно коснулась обычно приятно-тёплой, но сейчас раскалённой брони.

– О, досточтимая адата Гелерра, – словно только что сейчас заметил её вампир. – В удивительные места забрасывает нас служба великому Хедину Познавшему Тьму, не правда ли? Ты, я вижу, крепко подружилась с господином драконом?

– Что-о? – взревел Сфайрат, но Гелерру было не так-то просто сбить с толку.

– Я помогала его излечению, Ан-Авагар. А вот что ты делаешь подле госпожи Хюммель, честное слово, мне непонятно. Ученик Великого Бога должен бы знать, что составляет мужней жене компрометацию.

Каждое слово, каждый звук были пропитаны ядом, и вампир понял.

– Я тоже лечил госпожу Хюммель, разве ты не слышала? Что же до компрометаций, адата… лекарь не имеет зачастую иных путей, чем…

– Ты касался моей жены. – Это был не рёв, не рык, это сказал дракон, принявший облик человека. Ненависть, полнившая голос, заставила попятиться всех, даже вампира.

Он постарался пожать плечами как можно более равнодушно, но получилось плохо.

– Я спас твою жену, господин дракон. Уйми свою гордыню, в конце концов!

Замок щёлкнул, дверь поплыла в сторону.

Сфайрат молча отодвинул вампира плечом и вошёл внутрь. Гелерра – следом. Скьёльд, бормоча невнятные извинения, протиснулся третьим. Ан-Авагар – последним. Ирма и Серко вообще решили от греха подальше остаться на улице.

Да, здесь лечили, и лечили серьёзно. Небольшой покой пропах снадобьями, здесь их варили и возгоняли, очищали и охлаждали. Чародейка лежала на узком ложе, кое-как сооружённом изо всего, что попалось Ан-Авагару под руку. Выглядела она бледной и истощённой, открытый сгиб локтя покрывала запёкшаяся кровь.

Гелерра сощурилась. Так-так-так, кажется, дело тут ещё интереснее, чем казалось…

Сфайрат не упал на колени, не обхватил жену, не произнёс ничего романтического. Лицо его оставалось словно высеченным из камня. Он молча смотрел на лежавшую чародейку, и взгляд его упирался то в полузакрытые глаза волшебницы, то в тёмно-багровый струп на её локте, там, где вены подходили к коже.

Осторожно кашлянул Скьёльд.

– Досточтимые, быть может, вы позволите мне, так сказать, знакомому с обеими сторонами…

Клара Хюммель наконец приподняла голову и взглянула в лицо дракону.

Глаза чародейки расширились, губы приоткрылись – а потом вдруг задрожали.

– Где мои дети? – проронил Сфайрат, и Гелерра затрепетала, потому что льда в этих трёх словах хватило бы на полярные шапки нескольких миров.

– Сфай… – прошептала Клара, с трудом вытягивая руку.

Дракон не шелохнулся.

– Где мои дети?! – повторил он, и на сей раз в голосе его прорезался гнев.

Клара Хюммель медленно смежила веки, а сердце у Гелерры подпрыгнуло и забилось где-то в горле.

– Друзья, друзья, – не на шутку забеспокоился Скьёльд. – Не надо так, прошу вас, прошу!.. Госпожа Клара, вы узнаёте меня? Я лечил вашу Зосю. Вы помните?..

– Да… – еле слышно отозвалась Клара. – Вы… господин…

– Просто Скьёльд, – поспешно перебил чародей. – Помните, как мы спасали вашу младшенькую?

Клара медленно кивнула.

– Госпожа Клара, господин Сфайрат, я счастлив, что вы вновь встретились. Не сердитесь на досточтимого Ан-Авагара, он сделал всё, что мог, и даже больше. Супруга уважаемого дракона попала под сильнейшее магическое воздействие, и, скорее всего, не поспеши вышеупомянутый Ан-Авагар на помощь, мы едва ли имели бы удовольствие лицезреть госпожу Хюммель-Стайн…

Он говорил быстро, горячо, делая размашистые жесты, а в голове Гелерры билась одна-единственная мысль: «Драконы ненавидят вампиров даже больше, чем гномов. Ненавидят, потому что те – полная им противоположность. Дракон есть воплощение жизни и жизненной силы, магии; а вампир – воплощение смерти…»

– Позвольте мне тоже помочь. Госпожа Клара знает, что я – лекарь, и тоже, гм, не из последних…

В глазах дракона плескалась расплавленная сталь. Он молчал, ничего не отвечая таким разумным, таким взвешенным словам чародея; Ан-Авагар тоже молчал, и адата всей кожей чувствовала исходящую от него угрозу. Девчонка по имени Ирма со своим волком завозилась у порога, подбираясь поближе.

Дракон развернулся, взглянул в упор на вампира.

– Уходи. Ты сделал достаточно.

Ан-Авагар пожал плечами.

– Госпожа Хюммель – моя пациентка. Я никуда не уйду до тех, пока…

Сила содрогнулась, перед глазами Гелерры пронеслось что-то стремительное, размытое, невероятно быстрое, вырвавшееся наружу; Ирму сшибли с ног, она покатилась кубарем. Гелерра бросилась следом – наружу, где уже сцепились преобразившийся дракон и вампир, грудью встретивший его натиск.

– Друзья! – завопил Скьёльд. – Чего стоишь, разнимай! – рявкнул он на Гелерру безо всякого почтения.

Легко сказать, «разнимай»!..

…Дракон преобразился, теперь это вновь было могучее бронированное тело, шипастый хребет, рога и хлещущий во все стороны хвост. Вампир тоже успел перекинуться, но опоздал на самую малость, на ничтожную долю мгновения, и один из драконьих когтей пропорол ему бок. Гелерра ощутила это мгновенно, ветер подхватил капли чёрной крови, рассеивая их над обугленными камнями.

Скьёльд засуетился, размахивая руками, что твоя мельница, прожигая адату взглядом – мол, чего стоишь, глупая?!

Гелерра оттолкнулась, взмыла – вампиру удалось справиться с болью, и он сейчас с невероятной быстротой вился вокруг дракона, норовя чем-то попасть тому в глаза – какими-то хитрыми чарами.

Дракон закладывал над гномьим укрывищем широкие круги, окутавшись облаком пламени, в котором нацеленные в него заклятия распадались и горели; он тоже пытался дотянуться до противника, но вампир всякий раз оказывался на миг быстрее.

Они были достойны друг друга.

Гелерра затрепетала белыми крыльями, растерянно взирая на схватку. Конечно, лучше все было бы сейчас как-нибудь по-хитрому сшибить Ан-Авагара наземь, а потом постараться удержать дракона, но как?!

Скьёльд метнул что-то вверх; чары лопнули ослепляющим фейерверком, дракона и вампира отшвырнуло друг от друга (Ан-Авагара куда дальше); воспользовавшись суматохой, Гелерра бросилась дракону на шею, обняла, вцепилась мёртвой хваткой, вновь ощущая переполняющий его яростный жар.

– Нет! – отчаянно выкрикнула она прямо в золотисто-чёрные глаза, прямо в огнедышащую пасть. – Остановись! Ты – жив, он – мёртв! Ты уже победил, дракон!

Скьёльд снизу послал ещё одну трескучую, взрывающуюся плеть фейерверка. Она вспыхнула рядом с вампиром, обдала того дождём белых льдистых искр.

– Остановись! – отчаянно шептала Гелерра, по-прежнему прижимаясь к шее дракона, мчавшегося широким кругом. – Остановись, он тебя не стоит!

Что-то выкрикивал Скьёльд, адата не слышала. Однако вампир больше не пытался атаковать, и дракон тоже как будто давал себя уговорить.

…Они так и опустились наземь – Гелерра в обнимку с драконом, прижимаясь к нему, распластавшись на горячей чешуе, и Ан-Авагар, поспешно перекинувшийся, едва коснувшись земли. Видно было, как ему досталось, и раны отнюдь не торопились закрываться.

Скьёльд начал было что-то говорить, но тут из дверного проёма появилась виновница всего этого сумасшествия.

Госпожа Клара Хюммель едва передвигала ноги, одной рукой обхватив волка за мохнатую шею и уронив другую на плечи девчонке Ирме. В лице чародейки не осталось ни кровинки, а глаза так и впились в адату, нежно приникшую к дракону.

– О… остановитесь… – прошептала она, слабо пытаясь выпрямиться.

– Нет-нет, госпожа Клара, – затараторила Ирма. – Не надо, госпожа, пойдёмте обратно, вам надо лежать, да!..

Вампир кое-как заковылял к чародейке, заметно хромая и держась за бок.

А вот дракон Сфайрат застыл в истинном своём облике, не сводя взгляда с жены. И Гелерра не сомневалась, что он замечает сейчас всё – в том числе и то,что на лице Клары мелькнуло беспокойство, стоило ей увидать ковыляющего вампира.

– Друзья! – Скьёльд проникновенно сцепил руки перед грудью, заговорил чуть ли не умоляюще. – Оставим это, прошу вас! Дело, нам предстоящее, поистине невероятно; и госпожа Клара – ключ к грядущему счастию всего Упорядоченного, как бы невероятно это ни звучало. Прекратим хотя бы на время свары, договоримся, как положено облечённым силой, несущим особую ответственность!..

Ему никто не ответил. Гелерра с отчаянием прижималась к дракону; вампир плёлся, плёлся, да так и не дошёл, плюхнулся наземь, прижал обе ладони к боку, зажмурился, губы его зашевелились – верно, пытался залечить рану.

– Госпожа Клара, – Скьёльд обернулся к пошатывающейся чародейке. – Спасибо вам, вы, я вижу, тоже хотите прекратить эту глупую ссору. Госпожа Клара, мы помогли вашему супругу отыскать вас, привели его к вам. Позвольте теперь помочь вам. Ан-Авагар сотворил чудо, но вам требуется ещё одно.

Кажется, его никто не слушал. Ибо Клара в упор глядела на Гелерру, а Гелерра, в свою очередь, на Клару.

«Нет, я не отвернусь. Ты чародейка Долины Магов, но я-то – ученица самого великого Хедина!..»

– Ты… спросил… где… твои… дети, – хрипло, еле слышно выдавила Клара Хюммель. – Только они… такие же мои… как и твои. Я их выносила!..

Дракон не ответил. Застыл, словно изваяние из чёрного камня.

– Ан-Авагар… меня… спас. – Чародейка почти упала на шею волка, Ирма засуетилась, поддерживая, как могла. – Стыдно… дракону… так!..

И вновь Сфайрат ничего не ответил, только чуть дрогнули бронированные веки да сжались зрачки, сделавшись почти неразличимой чёрной трещинкой в янтаре глаз.

А потом разом содрогнулись земля и небо, горы покинули вековечные места, и Гелерра, обмирая, увидела, как начал рушиться и обваливаться соседний пик, словно раздробленный незримым молотом.

Клара не удержалась, упала, несмотря на усилия волка и Ирмы.

Вампир бросился к ней первым, сразу за ним – Скьёльд.

Но всех опередил дракон, а его бронированный бок перекрыл путь разом и Ан-Авагару, и татуированному чародею.

Громадные когти бережно подняли чародейку. Лицо Клары искажала боль – и не только от падения.

Гелерра мельком заметила злобно оскалившегося Скьёльда. Глаза чародея горели, кулаки сжались.

А затем дракон рванулся вверх, прямо в ломающееся над их головами небо, унося с собой и Клару, и Гелерру. Кувыркаясь, летели рядом, увлекаемые могучим потоком его силы, Ирма и её волк; а куда делись чародей Скьёльд с вампиром, адата уже не увидела.

Межреальность уже не содрогалась, а ходила ходуном, мир, из которого они только что вырвались, окутывался странной дымкой, словно погружаясь в морскую пучину. Однако он оставался позади, а впереди – кто знает, что впереди? И адата Гелерра продолжала нахально прижиматься к гладкой чешуе дракона.

* * *

– Теперь мы исполняем мой план, – повторил Хедин Познавший Тьму.

– Какой? – Ракот устало уронил руки.

…Они, как могли, пытались привести в порядок уцелевшие остатки мира. Запирали океаны в новых границах, возвращали в свои берега моря и реки, щедро тратя на это остатки собранной силы. Лесные пожары стихали, ливни сбивали пламя, лавины и оползни останавливались. Ужас понемногу отступал, и – знал Хедин – обязан был смениться гневом.

– Я понял, что это за барьер. Понял окончательно.

Вокруг них тихо, печально шептал, отходя ко сну, измученный город. Развалины Цеха Магов разобрали, сумев спасти примерно дюжину живых, уцелевших под завалами. Воинство Хедина сжалось вокруг своего предводителя и мрачно молчало.

– Ну, понял окончательно, и что? – Ракот Восставший смотрел в огонь, сидя на обломке рухнувшей стены. – Барьер невозможно пробить, даже если таранить целым миром, одержимым верой в нас. Говорю тебе, брат, нужно устраиваться здесь, заставлять силу двигаться. Хотя бы самым простым способом, как я уже и предлагал.

– Каким это?

– Сыграем в доброго и злого братьев-богов, – криво ухмыльнулся Ракот. – Ты будешь добрым, я, так уж и быть, злым, Владыкой Тьмы и всё такое. Нам будут поклоняться. Как и здесь. Ну, или оба будем добрыми. Но ты будешь Милостивцем, а я – Заступником.

– Нет, брат.

Взметнулись языки пламени, промчался, топоча копытами, сильван Кирвад.

– Тогда я внимаю твоему плану.

Трещат дрова в костре, распадаются углями да серым пеплом.

– Кто мы, брат?

– Как это «кто»? – опешил Ракот. – Новые Боги.

– Нет. Мы как были Истинными Магами, так ими и остались. Великим Пределом. Забыл, как возникли Поколения? Как черта меж светлым и тёмным, меж тяжёлым и лёгким, меж… меж всем.

– Постой! – Ракот стал медленно подниматься, сжав кулаки. – Что ты хочешь сказать, брат?..

– Ты уже понял, – пожал плечами Хедин.

– Нет! Тогда уж я это сделаю!

– Тебе ещё предстоит сладить с Кипящим Котлом, – улыбнулся Познавший Тьму.

– А Сигрлинн?! Сигрлинн?! – выдохнул Восставший.

– О ней… позаботятся.

– Кто?! И как?

– Не важно. Я надеялся победить относительно малой кровью, брат, когда мы с тобой штурмовали ту преграду. Но теперь ясно, что просто таранить её нельзя, ведь миры Упорядоченного не прорывают барьеры Творца и не оказываются в Хаосе. Но, как я сказал, жертвы не были напрасны. Барьер, или Предел, – это наше с тобой изначальное.

Познавший Тьму вздохнул, поднялся.

– Оставайся здесь, брат. Я сейчас.

– Хорошо, – растерянно отозвался Восставший. – Но всё равно, слова твои, Хедин… Хедин? Что это был-о?

Короткий толчок силы.

– Стой! – Ракот вскочил, хватаясь за голову. – Стой, брат!..

…Ночь не ответила.

…Скорее, скорее, Хедин. Закрывай пути, захлопывай двери, навешивай замки. Пусть никто не узрит твоей дороги, пусть никто не разделит её с тобой. Ни одна живая душа.

Межреальность, пустая и серая, полная едва движущейся силы, раздалась с равнодушием умирающего.

Страшная прореха, куда хлынул огненный Хаос, затянута и закрыта их с братом стараниями, но виднеется в барьере, словно шрам.

Хедин направлялся прямо к нему, унося с собой всю веру смертных, всё, что у него оставалось – и память.

Память о Голубом Городе в благословенном Джибулистане, о Замке Всех Древних. Обо всём, что делало его не просто Познавшим Тьму, но – Великим Пределом.

Вот она, тьма перед барьером; рычит и рвётся за ним огненный Хаос.

Как же это просто, оказывается; наверное, как всё гениальное. Исполнить своё предназначение, да; а дальше – дальше будет видно.

Ракот удержит этот осколок Вселенной и один, если надо. Одной лишь верой в себя всех миров, что отыщутся тут.

Ему, Хедину, нужно сделать всё, чтобы рассечённое Упорядоченное срослось бы вновь. Потому что миры за его спиной должны жить, и божественность его – ничтожная плата за это.

Но, конечно, План предусматривал и другое.

Познавший Тьму коснулся преграды.

Коснулся – и мгновенно ощутил вечную ярость Хаоса, его отчаянные удары в ненавистный барьер.

«О ней позаботятся», сказал он совсем недавно брату Ракоту. О ней, о Сигрлинн. Сказал, не зная сам, откуда это вырвалось, – родилось из странной уверенности, что с любимой всё будет хорошо.

Познавший Тьму утрачивал человеческий облик, сбрасывал его, словно старый плащ. Ощущал неровности заклятий вражеского барьера, и сам решительно, не давая сомнениям овладеть собой, отбрасывал всё, что отдаляло его от изначальной сути Истинного Мага – от великого Предела.

Воспоминания прежде всего. Они были прекрасны, они придали ему смелость совершить задуманное, но теперь настала их пора.

Прощайте.

Пространство вокруг него сжалось, он становился словно частью преграды, но всё ещё не ею самой.

Привязанности. Чувства. Вкусы. Привычки.

Он рубил канаты, словно моряк в бурю.

И в конце осталось самое важное – цель и предназначение. Этого он утерять не мог, а значит, не мог и полностью расстаться с личностью. А там, где личность, всё равно остаются хотя бы следы того, что её слагало.

И – вот оно, вот оно! Что-то неощутимое закрылось за его спиной, он сделался частью барьера, почувствовал холодное, колючее, острое, вложенное в него Дальними; ощутил горячее, мягкое, вьющееся, привнесённое людьми.

А ещё – что на него бросился Хаос, словно почуяв, как в преграде перед ним что-то изменилось.

Чёрное пламя, не имеющее в себе ничего, никого не согревающее, никому не помогающее.

Однако в глубинах его Хедин почти мгновенно ощутил Её.

Сигрлинн, окружённая странным коконом, песчинка в бушующем океане Хаоса, который ежемоментно уничтожает сам себя и сам себя возрождает.

Всё сходилось.

Да. Кокон не дрейфовал бессмысленно и бесцельно по огненным волнам; некая сила заставляла его двигаться в определённом направлении, и явно осознанно.

Только одно – вернее, только кто-то один – мог это сделать.

Хедин Познавший Тьму, Хедин, возникший на грани бездны Неназываемого, спокойно выдохнул. Точнее, вспомнил, как мог бы выдохнуть – и память почти сразу угасла.

Ему предстояло самое трудное.

Здесь, на границе Хаоса, только и мог существовать он, Великий Предел. И только он, Великий Предел, мог ступить в огненное море, начав отделять светлое от тёмного и лёгкое от тяжкого, ибо что есть Хаос, как не всё это вместе?..

Барьер стал менять форму, вытягиваться острым шипом, ибо сущность Истинного Мага тянула сейчас его вперёд, сквозь чёрный огонь, отделяя и разделяя, проходя меж неизмеримо малым и заставляя отразиться огромное.

Хаос взвыл и взревел, в безумии кидаясь на дерзнувшего ступить в него; и Познавшему Тьму приходилось отбрасывать всё больше и больше, отсекать по живому то немногое, что ещё делало его Истинным Магом Хедином, а не безликой частицей, пусть и с особыми свойствами, «частицей Творца», как сказали бы белобородые маги-теоретики.

Таяли Замок Всех Древних, огневеющее Зерно Судьбы, последний ученик Хаген; Совет Поколения, Мерлин, и – Сигрлинн. Однако оставалась вера смертных, с которой сейчас никто ничего не мог поделать. Бесчисленные множества лиц и глаз, взиравших на него, уже утратившего имя, с ужасом и надеждой.

Шип становился всё длиннее, Великий Предел продолжал свою работу, поддерживаемый до конца верой в него других, длил её до тех пор, пока не ощутил перед собой такую же преграду, такой же барьер, и последним усилием он-таки дотянулся до него, слился с ним, делаясь его частью.

Сигрлинн…

Звуки и миражи распались, вспыхнули в чёрном огне, улетели невесомым пеплом.

Но зато по образовавшейся перемычке, что становилась всё шире и шире, вольно хлынула животворящая сила.

…Ракот Восставший уронил лицо в ладони. Он плакал – впервые в жизни.

– Что, что такое, Великий? – прыгал рядом взволнованный Кирвад.

Зашевелились, радостно загомонили воины – многие были магами, многие ощутили, как давящий всё и вся застой сменился свежим ветром.

Мир будет жить, подумал Ракот. И этот, и другие. Множество их будет жить, и мой долг теперь – чтобы они прожили как можно дольше.

Щёки его были мокры, но кулаки уже сжались и, когда он отдал команды, голос его не дрожал.

– К походу!..

* * *

Далеко-далеко от них, в невероятном, непредставимом пространстве, скользя, словно бы под тонким льдом, разделявшим его и объятую пламенем Хаоса Сигрлинн, Хедин Познавший Тьму, Хедин, прошедший бездну Неназываемого, вздрогнул, как от удара.

Свершилось.

Он сделал то, что должен был сделать. Он, Хедин, неотличимый от него, Хедина.

Сейчас ему казалось, что он видит лицо Сигрлинн в её зелёном коконе, но это, конечно, была только иллюзия.

Как бы то ни было, но сейчас он понял, что может заставить её двигаться туда, куда надо.

В путь.

Эпилог

Тяжело шагать, стал почти неподъёмен привычный огнеброс. Арбазу казалось, что он следует за своим провожатым уже несчитанные недели или даже месяцы – неведомыми путями Межреальности. Белый орёл бесшумно скользил впереди, не оборачиваясь, не произнося ни слова.

– Вот и кончилась твоя служба, – шептал себе гном.

С каждым шагом уходила, отдалялась и таяла в дымке забвения прежняя жизнь. Какое-то время Арбаз пытался держаться за эти воспоминания – Обетованное, их городок, аккуратные домики, площадь с рынком, ибо какие же половинчики без огородов, эльфы – без своих целебных цветов, а гномы – без кузниц? И, хотя Аэтерос был щедр, и его ученики ни в чём не нуждались, рынок был радостью и развлечением.

А сейчас впереди лишь туман и такой же туман позади.

И товарищи, решившие вернуться. Как они могли?!

Орёл вел его, не останавливаясь, однако всё время оставался словно бы вблизи, даже если Арбаз устраивал привал. Гном забывался кратким тревожным сном и вновь открывал глаза – в отдалении всё так же взмахивали исполинские белые крылья.

А потом впереди, в тоскливой мгле, он увидел призывно горящие окна дома на холме.

Холодная хмарь кончилась, скрипнула распахнутая Арбазу навстречу дверь.

– Входи, гноме.

Хозяин, огромного роста, плечистый, в длинном фартуке, гостеприимно вышел навстречу.

– Входи, гноме, твои уже собираются.

– Мои? – ошарашенно пробормотал Арбаз. – Благодарствую, хозяин любезный, но…

– Говорю же – твои уже собираются, – перебил трактирщик. – Входи. Дождь к тому же вот-вот польёт…

Гном повиновался.

Горница с длинным столом была, однако, почти пуста. Только у огня сидел, вытянув ноги, молодой высокий воин, не снимая тяжеленной на вид брони с вычеканенным на груди царственным змеем – василиском.

«Как ему не неудобно? – подивился про себя гном. – В полном доспехе этак сидеть? Может, ранен? Снять не может?»

Василиск? Царственный Змей? Мельин?!..

Арбаз преклонил колено.

– Твоё императорское величество.

Он заговорил на языке учеников Аэтероса, но не сомневался, что воин с василиском поймёт его.

Так и случилось.

– Уже нет, – улыбнулся воин.

– Император – всегда император, – не согласился Арбаз.

Его собеседник лишь улыбнулся вновь.

– Битва покажет. Да, любезный хозяин! Долго ль нам ещё ждать? Хоть и хорошо у тебя – второй раз за твоим столом сиживаю – а пора и честь знать!

– Всё успеем, – возник на пороге трактирщик. – Вот и ещё поспешают!

Рослая, могучая воительница со щитом и мечом шагнула в горницу, растерянно озираясь.

– Здравствуй, хозяин… не чаяла с тобой свидеться!..

– Не чаяла, не чаяла, а вот свиделась. Садись, валькирия, недолго ждать осталось.

Сами по себе возникли на столе пенные кружки.

Арбаз взял, пригубил.

– Добрый эль, хозяин. Но не скажешь ли, что сделать-то нужно? Для чего дух великий нас всех собирает?

– Да, для чего? – эхом откликнулась валькирия, садясь к столу.

– Отчего ж и не сказать, – закряхтел трактирщик. – На брань все идём, на великую битву…

– Много битв было, почтенный, и все – великие, – сухо сказал Император. – Могучий Демогоргон на пьяную драку не позовёт. Враг-то кто? С кем биться?

Хозяин опустил глаза.

– Узрите сами, как время придёт. А пока – сердца свои укрепляйте, ибо…

– Ибо нет дороги назад, – холодно закончил хранитель Мельина. – Знаю.

– А коль знаешь, – прервал трактирщик, – то и не спрашивай больше. Говорю же, когда время придёт, всё поймёшь. Моё дело маленькое – принять да накормить на дорожку.

– Странно как-то, – пожала плечами валькирия. – В бой идти, а против кого да за что – не ведаем. Сколько я в наёмницах прослужила – всегда наниматель говорил, с кем переведаться придётся.

– Сердца ваши дрогнуть не должны, – строго сказал хозяин.

– А если дрогнут, то что?

– Всему конец. – Трактирщик отвёл взгляд.

– Слишком часто мы это слышали, почтенный. – Голос Императора оставался твёрд и холоден.

– А слышали, так и хорошо, – не поддался собеседник. – Ешьте да пейте, время наступает, третьи петухи сейчас пропоют, время ваше снидать кончится.

– Какие петухи?!

– Мои, славная воительница. Какой же трактир без кочетов?

Стены содрогнулись, мягко ворохнулся в глубинах невидимый зверь. И точно, запели петухи, заполошно, наперебой.

– Эх, – огорчился хозяин. – Ещё скорее, чем я думал, всё деется…

Император поднялся первым.

– Идёмте, – бросил он отрывисто. – Ждут нас уже.

* * *

– Не взыщи, Отец Дружин, что воспользовался я твоими хоромами.

Высокий человек в тёмно-зелёном плаще стоял перед Старым Хрофтом, а над ними сходились золотые щиты Валгаллы.

– Какие ж это мои хоромы, великий дух, – развёл руками Ас Воронов. – Родни моей здесь нет, а должна была б оставаться.

– Верно, – кивнул Дух Познания. – Но позаимствовал я образ именно у тебя.

– За погляд денег не берут, – усмехнулся Отец Дружин.

– Не все вняли моему зову, – вздохнул великий Орлангур. – Не все тверды сердцем, как вот он.

Через широкие двери Валгаллы в зал шагнул высокий человек – то есть нет, не человек, демон. С широкими кожистыми крыльями, серой кожей, плечистый и мускулистый. Быстро огляделся, повернулся к владыке Асгарда и Духу Познания, низко склонился.

– Повелители.

– Трогвар из Дем Биннори, – сказал Золотой Дракон. – Извилист был путь твой, переменчива судьба. Был ты воином великой Тьмы, служил хранительнице Мельина, а теперь пришла пора послужить всему Упорядоченному.

– Я готов, великий дух, – бестрепетно ответил Крылатый Пёс. – Но как же владыка Ракот? Неужто он так и не встанет рядом с нами?

– Не встанет. Пришла пора справляться без богов, Трогвар из Дем Биннори.

– На битву нас собираешь, великий дух, это мне ведомо и понятно. Но кто же враг?

– Другая половина мира, – загадочно ответил Дух Познания.

– Быть может, позвать на подмогу других асов? – предложил Старый Хрофт. – Они вернулись, они не откажутся помочь. Тем более, если…

– Да, могучий О́дин, день пришёл. День Огня и день Волка.

– Огня? – усмехнулся Трогвар. – Падал я через него в своё время, случалось. Вдругорядь уже не испугаюсь. Да и с волками переведываться случалось. Это службишка, не служба!

– Хорошо, коли думаешь так, – кивнул Орлангур. – А вот и прекрасная дама в суровой нашей компании, встречайте!..

На пороге возникла стройная эльфийка в чёрно-зелёном пластинчатом доспехе. Глаза огромны – не поймёшь, то ли такие от природы, то ли от ужаса.

– Королева Вейде, – чуть насмешливо приветствовал её Дух.

– Ч-что это? – пролепетала она. – Вран… привёл сюда…

– Вран это и должен был сделать, – покровительственно сказал Золотой Дракон. – Готова ли ты, Вечная Королева, и твоё воинство?

Вейде опустила голову.

– Это за то, что я сделала в Эвиале, да, великий дух? – Руки её дрожали, губы тряслись. – Прости, что не приветствовала тебя должны образом, – она попыталась рухнуть на колени, Трогвар, повинуясь взгляду Орлангура, подхватил её под руку.

– За многое, дщерь Вечного Леса, – спокойно, без гнева, но и без сочувствия проговорил он. – Ты забрала мёртвых с предназначенного им пути, облегчила дело нашим врагам. Пришлось платить жизнями, кои Вран и собрал. Они нам ещё послужат.

– Тогда, великий, – набрала воздуху эльфийка, словно собираясь нырнуть, – покарай меня, только меня, меня одну!.. Мёртвые не просили меня их спасать, это придумала я сама. Удержи гневную длань твою!.. Дай мне за всё расплатиться!..

– Не хватит всего, что есть у тебя и в тебе, на это, – сурово возразил Орлангур. – Нам предстоит битва; там всё и искупишь. Нет, не проси, твоих не отпущу.

Вейде поникла головой. По щеке пробежала слезинка.

– Но, коль явите вы храбрость и верность, – возвысил голос Дух Познания, – награда будет выше всего, что сможешь представить, Вечная Королева. Ты знаешь, моё слово твёрдо.

– Мы готовы, великий, – бестрепетно сказал Трогвар, осторожно поддерживая эльфийку под локоть. – Мы будем сражаться. Правда же, королева?

Тонкие губы Перворождённой шевельнулись.

– Да, великий дух.

* * *

Королева Вейде и её воины стояли в строю, протянувшемся далеко в обе стороны, стояли на равнине посреди Межреальности, и у эльфийки сбивалось дыхание.

Справа и слева от них тоже застыли рати, самые причудливые видом. Были тут знакомые расы, но куда больше оказалось новых, невиданных. Над головой Вечной Королевы мерно взмахивал крыльями приведший их сюда красноглазый Ворон; однако, если обернуться, то смутно можно было разглядеть плывущего в туманной выси меж мирами исполинского золотого дракона. Его контуры порой расплывались, словно глаза Вейде вдруг заполнялись слезами, то вновь проступали яснее.

А напротив эльфийских шеренг тоже стояло воинство, и ряды его тоже уходили за горизонт. И точно так же в туманной выси над ним реял колоссальный белый орёл, то выпадая из реальности, то вновь возвращаясь в неё.

Многие стояли в рядах этих двух воинств.

Стоял гном Арбаз, прислонив к ноге огнеброс. Стоял Трогвар из Дем Биннори, сложив кожистые свои крылья. Стоял Император, хранитель Мельина и Эвиала. Стояла валькирия Райна, пытаясь разыскать взглядом отца, но Старый Хрофт, Отец Дружин, был от неё далеко и вовсе не в одном войске с нею.

Стоял Хаген, тан Хединсея, последний Ученик последнего Истинного Мага.

Многие стояли там.

Но иных и не было.

«Рагнарёк», – подумала Райна.

«Рагнарёк», – угрюмо проговорил про себя Владыка Асгарда.

«Рагнарёк», – повторило само Упорядоченное.

КОНЕЦ

Завершение саги «Гибель Богов-2» в следующей и последней книге цикла «Душа Бога». Там мы узнаем о судьбе многих, не упомянутых в данном романе, – скажем, о той же Сильвии Нагваль, Айвли, асах, Гулльвейг и прочих героях.

Ник Перумов Гибель Богов-2. Книга восьмая. Душа Бога. Том 1

© Перумов Н., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Синопсис, или что было раньше

После окончания событий, описанных в романе «Война мага», Новым Богам Упорядоченного, Хедину и Ракоту, казалось, что настала мирная передышка. Два мира – Мельин и Эвиал – были спасены, слившись так, что на их месте возник новый мир. Спаситель, явившийся в Эвиал, был отброшен, хоть и не побеждён. Пленённая в Западной Тьме волшебница Сигрлинн, возлюбленная Хедина, вырвалась на свободу. Пал коварный Архимаг Игнациус, заманивший было Хедина и Ракота в ловушку, пал и гениальный, но безумный чародей Эвенгар Салладорский, мечтавший достичь божественности. Предавшая Хедина эльфка-вампирша Эйвилль погибла тоже, оставив в руках Нового Бога ценнейший артефакт, залог Дальних, данный ей как доказательство серьёзности их намерений.

Боевой маг Долины Клара Хюммель сумела вытащить из Эвиала одного из хранителей кристаллов магии, дракона Сфайрата. Ей удалось отыскать тихую гавань, мир под названием Кимма, где они и зажили как муж и жена, успев родить четверых детей, ибо время там текло быстрее, чем, к примеру, в Обетованном или даже в Мельине.

Однако мирной передышки не получилось. Планы Хаоса и Дальних Сил были сорваны, но полного поражения они не потерпели. Подмастерья Хедина вынуждены были вступать в бой во многих местах, удерживая равновесие.

Линия Клары Хюммель

Мирная жизнь Клары Хюммель оказалась нарушена, когда к ней в гости пожаловал странный местный маг, назвавшийся Гентом Гойлзом. Он намекнул, что догадывается о её истинном происхождении; и, хотя на первый взгляд визит его не нёс никакой непосредственной угрозы, Клара забеспокоилась.

Её беспокойство оказалось не напрасным.

В этом же мире оказался эльф-вампир Ан-Авагар, из гнезда уже упомянутой Эйвилль; он служил Хедину, однако службу эту понимал весьма своеобразно, скорее как индульгенцию на кровавые злодейства.

Пытаясь разобраться, что за зло творится в окрестностях родного посёлка, дети Клары и Сфайрата угодили в древнюю ловушку, расставленную неизвестно кем, но явно на «сильных магов». Непонятным для Клары образом этот капкан оказался связан с совсем иным, находящимся в Межреальности и установленным гномами-подмастерьями Хедина, рассчитывавшими «захватить живьём хоть одного Дальнего».

Одновременно уже упомянутый вампир Ан-Авагар, помимо всего прочего, вызвал нашествие подъятых из могил мертвяков на посёлок, где жила Клара с семьёй. Выбирая, броситься ли сразу на поиски детей или вернуться к дому и помочь беззащитным перед мертвяками селянам, Клара поссорилась со Сфайратом, и он один пустился в погоню.

Кларе удалось отразить нападение мёртвых – причём помощь неожиданно для себя оказал и сам вампир, начавший проявлять к Кларе совсем не вампирий интерес; она смогла добраться до ловушки, где были заперты её дети. Однако волшебница не сумела бы пробиться к ним, если б не помощь со стороны странного, но могущественного чародея, назвавшегося Кором Двейном.

Детей Кларе удалось отбить, но при этом она вступила в бой с гномами-подмастерьями Хедина, что изо всех сил спешили к сработавшей ловушке, будучи убеждены, что «захватили Дальнего».

Кор Двейн уверяет её, что теперь она враждует с Новым Богом Хедином, который «подобного не прощает».

В то же самое время девочка Ирма, оказавшаяся в невольных ученицах у Клары Хюммель, попадает в замок к странным магам, «брату и сестре» Кора Двейна по имени Скьёльд и Соллей. Соллей берётся обучать Ирму магии – Клара до этого открыла в девочке немалый талант.

Освободив детей, Клара должна теперь разыскать мужа, дракона Сфайрата, и объясниться с ним.

Вернувшись с детьми в Поколь, Клара обнаружила селение почти полностью разорённым. Страж-кот Шоня, однако, уцелел и сумел сохранить в неприкосновенности дом Клары и Сфайрата. Людям из этих мест помогли перебраться в другие деревни маги Беллеоры, ближайшего большого города.

Клара с детьми и Шоней отправились на поиски Сфайрата.

В Межреальности, однако, их перехватил отряд подмастерьев Хедина под водительством гнома Керрета, того самого, что едва не пленил детей Клары в расставленной «на Дальнего» ловушке. Керрет потребовал от Клары «сдаться»; она отказалась, однако сумела втянуть гнома в переговоры. Никто не знает, чем бы закончилась их беседа, но по какой-то случайности вспыхнула схватка.

Зося, младшая дочь Клары, была тяжело, почти смертельно ранена.

Кларе удалось удержать её на самом краю смерти, однако долго так продолжаться не могло. К счастью, Чаргос, старший сын Клары, смог вовремя привести помощь.

На подмогу подоспел чародей Скьёльд, названый брат волшебника Кора Двейна и чародейки Соллей. Ему удалось спасти Зосю; Клара с детьми оказались в замке Кора Двейна. Хозяин не один раз пытался убедить Клару «встать с ним плечом к плечу» и сражаться «за свободу всего Упорядоченного, ибо боги не имеют права повелевать смертными», но Клара всякий раз отказывалась.

Тем не менее, ощущая себя в долгу перед спасшими её ребёнка чародеями, Клара добровольно решила выполнить их задание. Детей она спрятала на нашей Земле, в закрытом от магии пространстве, где их никак не смогли бы разыскать.

Сама же Клара отправилась в некий мир, где – по слову Кора Двейна – ей предстояло задержать слуг Хедина и добиться, чтобы порталы в этом мире оставались бы открытыми как можно дольше – через них перебрасывались подкрепления на войну.

Кларе удавалось достаточно долго сдерживать подмастерьев Познавшего Тьму, однако в конце концов ей пришлось оставить защиту портала. Она ощущала в глубине этого мира, совершенно обычного и ничем не примечательного мирка странные сгустки силы, дающие странное, ни на что не похожее эхо.

Клара попыталась понять, что же это такое; и даже успела выяснить, что таинственные сгустки образуют нечто вроде линии чудовищного разлома, способного вскрыть не только сам мир, но и Межреальность вокруг него.

Однако в этот миг то ли сработали охранные чары этих диковинных артефактов, то ли вернулись странно искажёнными заклятия самой Клары – но её накрыло тяжким магическим поражением. Бесчувственную, её взяли в плен подмастерья Хедина и попытались доставить в Обетованное.

Лекари-эльфы прилагали все усилия, чтобы спасти Клару, однако она умирала.

Именно такой, умирающей, её и нашёл не кто иной, как вампир Ан-Авагар.

Недолго думая, он выкрал её, чувствуя неизбежность её гибели и поклявшись спасти любой ценой.

Ан-Авагар доставил бесчувственную чародейку в один из миров, где у него было устроено логово. Мир этот находился в магической «тени» другого, куда крупнее и закрытого, так что отыскать тут беглецов было бы куда труднее. Волшебница умирала, и вампир прибег к последнему средству, вливая ей в вену собственные эликсиры, созданные для поддержания сил вампиров, а не живых.

Ему удалось задержать Клару Хюммель на самой грани смерти.

Ан-Авагар лечил Клару, для чего ему приходилось совершать нападения на обитателей этого мира, отнимая жизни, забирая кровь, потребную для составления эликсиров.

Его активность не осталась незамеченной.

К месту его охоты явилась целая экспедиция воинов и боевых магов, очевидно, обладавших некими средствами воздействия на вампиров, – Ан-Авагар ощущал гудение и жужжание в голове, не дававшие сосредоточиться и толком использовать магию. Явившиеся воины обнаружили гномий схрон, где оставалась Клара Хюммель.

Вампир вступил в бой, несмотря на неравные силы. В разгар сражения появились отыскавшие Клару дракон Сфайрат, чародей Скьёльд, гарпия Гелерра и Ирма Нарви с волком.

Между ревнивым драконом и вампиром вспыхнула схватка. Ан-Авагар был ранен. Сам дракон, увидав Клару, спросил лишь: «Где мои дети?!» Трудно сказать, чем кончилось бы это противостояние, но в этот миг начал рушиться сам мир, угодив в жернова раскалывающих Упорядоченное сил, и дракон Сфайрат успел выбраться из него, унося с собой Клару, Гелерру и Ирму Нарви с волком.

Чародей Скьёльд и вампир Ан-Авагар исчезли.

Линия гарпии Гелерры

Полк гарпии Гелерры сражался в Хьёрварде, где неведомые противники бросили в бой мало что понимающих, но жадных до драки быкоглавцев, к которым присоединились низкорослые карлики-чародеи из дикого, не известного никому мира, где их вербовал какой-то странный, но явно очень могущественный маг.

Разбивая воздвигнутый чужими волшебниками щит, Гелерра угодила под непонятное воздействие, лишившее её чувств и перебросившее неведомым образом далеко в Межреальность.

Там она столкнулась с чародеем Скьёльдом, заявившим, что он якобы «спас» её, удержав от падения «в бездну, где кроются корни Мирового Древа». Скьёльд задал гарпии только один вопрос, что выбирает она – свободу или служение. Гелерра гордо ответила, что долг её – служение великому богу Хедину. Чародей, как и обещал, дал ей свободу, однако Гелерра оказалась не в каком-то из миров и даже не в Межреальности, а в странном призрачном месте, похожем на крону исполинского древа, где её, беспомощную, несло сильнейшим магическим потоком, мало-помалу превращая в демона.

В конце концов охваченную отчаянием, разуверившуюся Гелерру вынесло в некий мир, но уже не крылатой гарпией-адатой, а жутким чудовищем.

Там она столкнулась с неведомым врагом, охотником на демонов, и едва не погибла от его чар. Спасла её чародейка Соллей, оказавшаяся в нужном месте и в нужное время. Спасла и взяла с собой. В замке Соллей и Скьёльд принялись за «излечение» гарпии, как они называли это, утверждая, что они «в долгу» перед Гелеррой и помогают ей просто так.

Попутно Соллей осторожно, не заходя слишком далеко, расспрашивала Гелерру о Хедине и её службе, утверждая, что они с братьями – исключительно «за свободу» и не потребуют с адаты никакой службы взамен. Более того, Соллей уверяла, что, борясь с их врагами-Дальними, она тем самым «споспешествует великому Хедину». Особенно волшебницу интересовал зелёный кристалл, залог Эйвилль, полученный вампиршей от Дальних и найденный потом Гелеррой в Межреальности.

Гелерра никому ничего не обещала, однако её всё чаще посещали мысли, совсем не свойственные верному ученику Познавшего Тьму.

Соллей и Кор Двейн добились успеха – они полностью излечили адату, вернув ей прежний облик и навсегда изгнав овладевшего ею демона. На крыльях Гелерры вновь отрастали прекрасные белые маховые перья, коими она так гордилась и утрату которых оплакивала столь горестно.

Она чувствовала себя покинутой и преданной богом Хедином. Несмотря на все её чувства к нему, он не пришёл к ней на помощь, оставил в беде. Гарпия отчего-то считала, что Познавший Тьму непременно должен был «чувствовать», что с ней стряслось.

Нельзя не добавить, что к выводам этим ей помогли прийти маги Кор Двейн и его названая сестра Соллей.

После того как адата вновь обрела способность летать, она – как и Клара – решила «вернуть долг» спасшим её чародеям. Кору Двейну требовался зелёный кристалл, залог Дальних, ставший добычей Гелерры, который она потом отдала Хедину.

Не чувствуя себя более связанной с Познавшим Тьму и успокаивая себя тем, что Кор Двейн тоже якобы воюет с Дальними, кои враги и Хедину, Гелерра отправилась к Обетованному.

По пути, уже на ближних подступах, ей встретилось воинство Тьмы, ведомое Ракотом Восставшим, что вновь принял титул Владыки Мрака. Гарпия решила, что Ракот обратился против Хедина; по её мнению, лучшего момента, чтобы добыть кристалл, уже бы не представилось.

Защищавшие Упорядоченное от натиска быкоглавцев ученики Хедина ничего не заподозрили. Для них это была счастливо вырвавшаяся из плена адата Гелерра, вернейшая из верных. Они пропустили гарпию.

В доме Хедина Гелерре посчастливилось добыть заветный кристалл и выбраться невредимой.

Адата доставила драгоценную добычу Кору Двейну, считая себя обязанной ему помочь. В ответ маг предложил ей оставаться в замке столько, сколько она пожелает, быть его гостьей, добавив, что не сомневается – Гелерра найдёт себе достойное дело.

Но, пока она ожидала таковое, до замка добрался израненный дракон Сфайрат. Он разыскивал Клару Хюммель и детей, он почуял запах пролитой драконьей крови и по этим следам добрался до крепости Кора Двейна. Чародей вместе с названым братом Скьёльдом и сестрой Соллей принял его, помогая в излечении.

Испытавшая жестокое разочарование в своих чувствах к богу Хедину, адата Гелерра почувствовала некоторый интерес к дракону, тем более что он явился к замку в человеческой своей ипостаси.

Пока тот исцелялся, Кор Двейн предложил Гелерре отправиться вместе с ними в опасный поход – против Новых Магов, которые, как объяснил чародей, были их давними врагами. Гелерра согласилась.

После яростного боя в тайном логове противника Кор Двейн, Соллей и Скьёльд одержали победу, пленив всех своих врагов, кроме лишь одной Царицы Ночи, сумевшей ускользнуть.

Возвращаясь после сражения, Двейн, Соллей и Скьёльд начали обсуждать что-то непонятное Гелерре, о «сработавшем триггере», «идущем разделении» и наступающем «новом порядке», и что Гелерра, если останется с ними, может рассчитывать на «высокое положение» в мире «без богов». Они говорили и о неких «нанимателях», что должны были «явиться за призом», причём Кор Двейн утверждал, что эти неведомые «наниматели» «уже там», в месте, где всё «так, как они хотели, – никаких Познавших Тьму и Восставших, никаких Духов Познания и Соборной Души».

Гелерра колебалась, и тогда Соллей шепнула ей, что знает о её интересе к Сфайрату и совсем не против, если он достанется гарпии.

Гелерра возвращалась в замок вместе с Кором Двейном и остальными. Странные слова Двейна о загадочных «нанимателях» её в тот момент не волновали.

В замке Кор Двейн поведал Гелерре, что «Хедин и Ракот нас больше не побеспокоят». Он сказал, что отныне в Упорядоченном нет никаких богов, ни Новых, ни Молодых, а чародеям предстоит теперь «решить проблему Неназываемого». Гелерра согласилась помогать. Но прежде ей пришлось вместе со Скьёльдом и Соллей отражать натиск эльфов королевы Вейде, пытавшихся штурмовать замок Кора Двейна.

Страшный Вран, что привёл их сюда, аватара Духа Познания, заговорил с Гелеррой, велев повиноваться ему. Он знал всё о ней, даже о внезапно вспыхнувшей страсти к Сфайрату; и Гелерра согласилась служить ему. Вран велел ей оставаться при троице чародеев, сказав, что, когда она понадобится, он призовёт её.

Кор Двейн открыл Гелерре, что им нужно отыскать чародейку Клару Хюммель, поскольку она – «последняя живая ниточка памяти» к Алмазному и Деревянному Мечам, необходимым Кору Двейну для завершения великой работы по переустройству сущего.

Дракон Сфайрат меж тем был успешно излечен; Кор Двейн, Скьёльд и Соллей предложили ему помощь в отыскании супруги.

Именно в разгар упомянутой выше битвы Гелерра, Сфайрат и Скьёльд добрались до Клары Хюммель.

Линия Матфея Исидорти

Матфей Исидорти, обычный смертный человек, молодой клирик монастыря Сил Святых в самом обычном мире Упорядоченного, был одержим тягой к постижению тайного и магического. Больше всего его привлекали истории о загадочных демонах и способах повелевать ими – и наконец в руки Матфею попали старинные запретные книги, как раз посвящённые этому.

Молодой клирик оставил монастырь и после долгого пути достиг мест, где, согласно анонимному автору, появлялись демоны; там адепт, не обделённый смелостью, мог надеяться познать их и даже подчинить себе.

Матфею сопутствовала удача. Он отразил атаки демонов, хотя схватка с третьим из них забросила его в неведомое подземелье, откуда не было выхода. Призрак, назвавшийся убитым им демоном, предсказал, что, дескать, несмотря на победу Матфея, он тоже обречён, поскольку должен умереть в подземелье от голода и жажды; сам же демон, мол, вынужден убивать потому, что таковым сотворили его Новые Боги.

Тем не менее Матфею удалось вырваться из ловушки – удивительное смещение пространства забросило его в совсем другие места родного мира, где его ждало столкновение с Гелеррой, почти утратившей сознание и терзаемой ужасным голодом, который, как ей казалось, может утолить лишь человеческая плоть. В схватке они оба были близки к смерти: Гелерра – от вызванного рунами Матфея пламени, Матфей – от клыков и когтей «демона»; в этот момент, однако, появились двое спасителей, мужчина и девушка. Девушка-чародейка спасла Гелерру, мужчина – Матфея. Ни гарпия, ни клирик не видели в деталях своих спасителей.

Они были просто спасены.

Как и Гелерра, Матфей нашёл приют в замке Кора Двейна. Сам хозяин стал наставником молодого клирика в магических науках. Помимо этого Двейн доверил своему новому подопечному опекать очень важную пленницу, заточённую в защищённой могущественными чарами темнице, – Царицу Ночи. Кор Двейн рассказал Матфею, кто она такая и что в заключении находится также и за то, что ради забавы с сородичами – так называемыми Новыми Магами, – наводила орды чудовищ на ни в чём не повинных поселян Северного Хьёрварда.

Красота Царицы поразила бедолагу Матфея в самое сердце. Он не понимал, зачем Кор Двейн взвалил на него ещё и эти обязанности, но…

Приказ есть приказ.

И Матфей старался его выполнить настолько хорошо, насколько мог. Очень скоро, однако, он оказался совершенно очарован соблазнительной Царицей, и потребовалось совсем немного времени, чтобы они сделались любовниками.

Тем не менее окончательно голову Матфей не потерял, сообразив, что здесь, в темнице, Царица Ночи в полной его власти и достаточно туманных намёков на возможную помощь в будущем, чтобы добиваться от неё близости.

Однако же он всё равно взялся за расшифровку охранных чар Кора Двейна. Он не сомневался, что получит немалую награду, если сумеет освободить Царицу Ночи и доставить её к родне. Правда, оставалось решить, как ему обезопасить себя, если та же Царица решит отомстить за вынужденные ласки.

Матфей тянул время.

И пока оно тянулось, он стал свидетелем визита в замок Кора Двейна неких очень важных гостей, кои, как выразился сам чародей, «помогали в осуществлении их большого плана».

В замок прибыли четверо мужчин, скрывавших лица под капюшонами; четверо, наделённых огромными силами.

Матфею удалось услышать ведущийся посредством мыслеречи разговор меж гостями и хозяевами, в котором гости именовали Кора Двейна, Скьёльда и Соллей своими «слугами», а Кор Двейн, словно не замечая, убеждал их в необходимости получения некоего «обещанного», без которого план быть исполнен не мог.

Гости должны были получить некую «долю» непонятно чего, причём «без Хедина и Ракота». Матфей также узнал, что именно Кор Двейн и его родня ответственны за появление в Упорядоченном Четвёртого Источника Магии (в дополнение к Урду, Кипящему Котлу и Источнику Мимира) и за небывалый переток силы к Древним Богам, давно влачившим весьма скромное существование.

Неведомые «гости» пообещали, хоть и нехотя, доставить «обещанное».

После этого столь же таинственный «план» будет выполнен.

Воспользовавшись занятостью Кора Двейна и его родни со странными «гостями», Матфей решился осуществить свой замысел – бежать из замка вместе с Царицей Ночи. Ему удалось – не без невольной помощи самого Кора Двейна – смастерить магическое устройство, в котором он смог бы пронести развоплощённую сущность Царицы Ночи мимо дозорных заклятий и колдовских замков. Больше того, Царица оказывалась в его полной власти, без него она не смогла бы покинуть свою новую темницу.

Его замысел вполне удался, Царица доверилась ему. Матфей рассчитывал на богатую награду от её «родни», после чего намеревался скрыться в каком-нибудь отдалённом мире Упорядоченного.

Однако оказалось, что всё это было подстроено самим Кором Двейном с целью выявить потайное обиталище Царицы и остальных Новых Магов. После того как он потерпел поражение в схватке с Двейном, Скьёльдом, Соллей и Гелеррой, Кор предложил Матфею награду – «за помощь» в деле нахождения тайного убежища.

Награда была щедрой, Матфею предлагались богатство и свобода… однако он в ответ просто разбил магическое вместилище, где была заключена Царица, выпустив её на волю.

Разъярённый Кор Двейн ударил Матфея ножом, оставив бездыханное тело валяться там, где его настигла смерть.

class="book">Линия Древнего Бога О́дина и валькирии Райны, его дочери После окончания эвиальских событий, когда Старый Хрофт и Райна встретились, бог О́дин начал свою собственную игру. Вместе с Райной он откапывает давно забытые железные обломки, помнящие ещё дни славы Асгарда, и альвийская оружейница Айвли выковывает для Хрофта и Райны новые мечи. О́дин убеждён, что, хотя асы пали на Боргильдовом поле, тени их пребывают во владениях великого Демогоргона, и он сможет так или иначе, но вызволить их. Заручившись помощью Яргохора, Водителя Мёртвых, и разыскав волка Фенрира, сына Локи, О́дин с Райной отправляются в опасный путь.

Пробиться в домен Соборного Духа оказалось очень нелегко, однако на помощь Старому Хрофту неожиданно явились Дальние и уже знакомый нам маг Скьёльд, уверяющий, что он, мол, «с роднёй» горячо сочувствует делу Древнего Бога и готов помочь всем, чем только возможно.

Он действительно помог. Несмотря на противодействие – демонов, чудовищ, бестелесных призраков, – Старому Хрофту удалось пробить для валькирии Райны дорогу в пределы Демогоргона. Ей удалось разыскать асов и вывести их тени из царства смерти, однако это были лишь тени, безвольные и словно бы спящие. Самому же О́дину, Фенриру и Яргохору пришлось выдержать бой с подмастерьями Хедина.

Вернувшись на равнины Иды вместе с тенями асов, Старый Хрофт сумел провести ритуал, возрождающий их в прежней истинной плоти.

Хедину пришлось срочно отправиться к Асгарду, отстроенному по-настоящему, из дерева, камня, стали и злата; Познавший Тьму стал свидетелем последних стадий обряда, закончившегося появлением из альвийского меча, вручённого О́дину оружейницей Айвли, нового ясеня Иггдрасиля, во всём подобного тому, что высился когда-то над изначальным Асгардом, Асгардом Древних Богов, что правили Хьёрвардом.

У подножия ясеня забил новый Источник Магии, родившийся из тёмной пуповины, что вела от покинутого Мимиром Источника Мудрости к неведомой магомеханической системе в глубинах Упорядоченного. Кто устроил всё это, оставалось загадкой.

Видя нарастающий катаклизм, Хедин решил отступить от возрождённого Асгарда. Сигрлинн, требовавшая решительной войны со Старым Хрофтом до полного его низвержения, покинула Познавшего Тьму.

Отыскав во владениях Демогоргона душу своей матери, Райна вместе с Ракотом двинулась в обратный путь по Упорядоченному. Валькирия была преисполнена решимости вернуть матери тело – так же, как О́дин должен был вернуть плоть всем спасённым ею асам. Однако по дороге домой валькирия вдруг ощутила странные эманации, «как до Боргильдовой Битвы», словно бы Древние Боги вновь начали обретать силы.

Спустившись в незнакомый мир, Ракот и Райна оказались лицом к лицу с загадочным Древним, черпающим силы, помимо прочего, и в массовых жертвоприношениях. Вступив с ним в схватку, Ракот, к собственному изумлению, обнаружил, что Древний куда могущественнее, чем кажется, а силы самого Ракота словно бы претерпели ущерб. После кровавой битвы им удалось пресечь зло, и Ракот поспешил к Обетованному, уведомить Хедина; Райна же отправилась в Асгард.

В Асгарде бог О́дин принимал гостя. Явившийся посланник Дальних склонял О́дина к открытой войне против Хедина и Ракота во главе рати Древних Богов.

«Приведи мне эту рать, и я возглавлю её», – были последние слова Старого Хрофта.

Но прежде чем обещанная рать достигла Асгарда, к его стенам подоспели отряды Сигрлинн – Ночные Всадницы и рыцари Ордена Прекрасной Дамы.

На защиту Асгарда встала даже столь неожиданная союзница, как Мать Ведьм Гулльвейг, но и ей не удалось остановить чародейку Сигрлинн.

Разбив врата крепости асов, Сигрлинн, приняв облик огненного вихря, ворвалась внутрь и под ветвями возрождённого Иггдрасиля сошлась лицом к лицу со Старым Хрофтом.

Сигрлинн обвинила его в измене и ударе в спину Познавшего Тьму; Старый Хрофт возразил, что никого не предавал, а лишь спасал своих сородичей, сделав то, что должен был сделать давным-давно.

Сигрлинн не приняла его объяснений.

Их рукопашная схватка была в самом разгаре, когда с неба низринулись зелёные кристаллы Дальних, открывая порталы, откуда хлынул поток Древних Богов, собранных, наверное, со всего Упорядоченного.

Дальние сдержали слово, приведя О́дину обещанное воинство. И, кроме того, попытались пленить саму Сигрлинн. Им бы это удалось, если бы не Райна. Валькирия втащила теряющую силы чародейку в раскрывшийся портал – сама не очень понимая, почему она так поступает.

Райна и Сигрлинн оказались в негостеприимном морозном мире, причём чародейка была тяжело ранена. Благодаря новым силам – словно бы вернувшимся к Древним Богам, к которым принадлежала и валькирия, – Райне удалось поставить Сигрлинн на ноги. Они попытались вернуться в привычное Упорядоченное, но выяснилось, что они – в странной изолированной его части, в цитадели Дальних, заполненной исполинскими, космических размеров зелёными кристаллами. «Конструкция», назвала это Сигрлинн. «Конструкция, упорядочивающая себя сама».

Пытаясь покинуть эти жуткие области, Райна и Сигрлинн видели в глубине зелёных кристаллов целые миры, застывшие, постепенно утрачивающие очертания, становящиеся частью поистине невероятного монолита.

Валькирии и волшебнице казалось, что они почти отыскали выход из зловещего лабиринта, когда их обоих погрузил в чёрное беспамятство внезапный магический удар, защититься от которого они уже не смогли.

Старый Хрофт в это время пытался вернуть сознание асам, выведенным им из царства Демогоргона. Он глубоко погрузился в новосотворённый Источник, забивший под корнями Иггдрасиля, выросшего из меча альвийской оружейницы; волк Фенрир, жестоко пострадавший во время схватки с Сигрлинн и её воинством, помогал как мог.

Посланец Дальних ожидал, что Отец Дружин исполнит данное слово и встанет во главе собранного воинства Древних Богов, готового выступить против «узурпаторов» Хедина и Ракота. Жертвуя собственную кровь, Старый Хрофт смог вернуть асам память и сознание, но и сам оказался обречён.

Локи, бог огня, однако, дерзнул бросить вызов его смерти.

Ему удалось вернуть Старого Хрофта из небытия.

Отец Дружин согласился возглавить воинство Древних, собранных Дальними, и повести его против Нового Бога Хедина, как того требовал посланец.

Наилучшим способом это сделать, утверждал Отец Дружин, будет атака Хьёрварда, мира, особенно близкого богу Хедину.

На ближних подступах Старый Хрофт обнаружил следы боя подмастерьев Хедина с Водителем Мёртвых Яргохором и понял, что тот вскоре вернётся. Однако гибель воинов Познавшего Тьму не была напрасна, они выиграли время.

Войско Древних, ведомое Отцом Дружин, встретило рать мёртвых в Хьёрварде и после долгого боя одержало победу. Яргохора окончательно повергли призраки павших подмастерьев, Водитель Мёртвых отправился в пределы Демогоргона, а доблестно павшие воины Познавшего Тьму – в Валгаллу.

После победы, однако, посланец Дальних обвинил Старого Хрофта в измене. Но – из-за таинственных «новых обстоятельств» – покинул Отца Дружин и его воинство, на прощание отдав последний приказ – елико возможно, «во избежание искажений», задержать в Хьёрварде вступающего в него Спасителя.

Отец Дружин встретился с оставшимися в живых подмастерьями Хедина – невысокликами Фредегаром и Робином, а также примкнувшим к ним таинственным лекарем Фиделисом.

В город Хедебю нисходил Спаситель, и людей охватывало безумие. Старый Хрофт, подмастерья Хедина и Фиделис вступили в схватку с ангелами, слугами Спасителя, и подъятыми его силой мёртвыми.

Исход дела решило появление валькирии Райны, швырнувшей в Спасителя талисман Дальних (о нём ниже). Спаситель оказался заключён в несокрушимый зелёный кристалл. Хедебю и весь Хьёрвард получили отсрочку.

Валькирия Райна, дочь Одина, в начале событий пребывала вместе с волшебницей Сигрлинн во владениях Дальних. Дальние раскрыли свой план – вселенную Упорядоченного ждёт превращение в один исполинский кристалл, высшую степень порядка, и перерождение в новую Монаду, в нового Творца.

Тем не менее Дальние предложили Райне и Сигрлинн сделку – они помогают «исправить некоторые иррегулярности». За это Дальние пообещали отправить Райну и Сигрлинн «сквозь Хаос туда, где есть иные Вселенные», чтобы они тем самым избежали общей судьбы, превращения в часть вселенского кристаллического монолита.

Во время «доказательства», во время пробного странствия Райны и Сигрлинн через Хаос в созданной Дальними капсуле, валькирия каким-то образом оказалась отделена от волшебницы и вернулась обратно, а Сигрлинн осталась в пределах Хаоса.

Линия Сильвии Нагваль

Последняя из Красного Арка, дочь Хозяина Смертного Ливня, Сильвия Нагваль, после битвы на Утонувшем Крабе смогла выбраться из слившихся миров Эвиала и Мельина. Свободная от всех долгов и обязательств, она решила вернуться в Долину Магов – это место казалось ей наиболее соответствующим её способностям.

Без приключений добравшись до Долины, Сильвия быстро оказалась в числе воспитанниц местной Академии, скрыв свои истинные магические способности. Во время одной из своих вылазок далеко за пределы Долины она заметила отряд во главе со старой знакомой, валькирией Райной, что вёл куда-то целый сонм душ умерших.

Любопытство Сильвии оказалось сильнее всех прочих соображений.

Она последовала за Райной и её спутниками.

Погоня привела её на дорогу мёртвых богов, дорогу, которой следовали к домену великого Демогоргона Древние Боги, павшие от руки Ямерта и его родни, когда те, прозываемые Молодыми Богами (а сами они звали себя «любимыми детьми Творца»), огнём и мечом утверждали свою власть над Упорядоченным.

Здесь были очень сильны эманации Хаоса.

И Хаос сумел овладеть Сильвией.

По дороге ей встретился и очень, очень необычный спутник, назвавшийся «слугой Спасителя». Он и впрямь походил на Спасителя, но только лишь внешне. Он предрёк, что они с Сильвией ещё встретятся, ибо «их миры в опасности», и то, что они якобы задумали, лучше всего делать вместе.

Сильвия не поняла туманных речей. Она прогнала незваного гостя, и тот удалился без гнева, попрощавшись и оставив её одну.

В Долине Магов Сильвию ждал неласковый приём. Ирэн Мескотт почувствовала Хаос в крови Сильвии и попыталась её «очистить». Сильвии удалось вырваться и бежать в окрестные леса; после этого, устроив восстание гоблинов-слуг и ошеломив чародеев Долины мощью дарованной Хаосом магии, Сильвия была вполне демократически избрана главой Совета Долины – и потребовала создания ни много ни мало Империи…

Получив вожделенную власть, Сильвия немедля начала действовать. Захватить ближайший мирок под названием Джерто, уничтожить глупо жестоких королей, установить порядок, справедливые подати, извести разбой, а взамен получать из этого мира потребное Долине и прежде всего золото.

Маги Долины, утверждала Сильвия, должны править и получать, а не «зарабатывать» или «наёмничать».

Однако на пути новоявленной правительницы Долины встал старый целитель Динтра. Он же – последний истинный Ученик Хедина, тан Хаген, владыка Хединсея.

Сильвия очертя голову ринулась в схватку – и потерпела полное поражение. Даже Хаос оказался бессилен против Хагена. Ученик Хедина мог бы убить Сильвию, но… оставил ей жизнь с условием, что она станет бить «не кого попало, а кого надо». Захватить Джерто Хедин разрешил, однако следующей целью назвал мир Читающих.

Устроив, насколько это было возможно, подготовку к походу на Джерто, Сильвия решила проникнуть в пустой дом Архимага Игнациуса.

С помощью Хаоса в крови ей относительно легко удалось преодолеть охранные чары и оказаться внутри. Там, в кабинете Архимага, её добычей стал манускрипт под интригующим названием «Теоретические основы и практическая реализация совокупности заклинаний для пленения божественных сущностей любой силы».

Сильвия быстро поняла, какое богатство попало к ней в руки.

Разумеется, Динтре она об этом рассказывать не стала. На следующий день её ждало выступление в её первый поход.

Отряду боевых магов Долины удалось относительно легко прорваться в подземные чертоги, где обнаружились нескончаемые ряды странных хрустальных шаров, заполненных жемчужной субстанцией. Маги сумели отогнать разумных обитателей этого места, похожих на изломанные тени. Достаточно быстро удалось понять, для чего служат загадочные шары – в них отражались творимые вокруг заклятия.

В этот момент с Сильвией вступил в разговор посредством мыслеречи некто, представившийся Кором Двейном, чародеем, предлагая «присоединиться к нему» и другим «борцам за свободу». Сильвия решительно отказалась. Пытаясь склонить её на свою сторону, чародей Двейн заявил, что помогает «обитателям этого места» и может доказать искренность своих намерений. Тем, кто направил сюда Сильвию – богу Хедину, например, – некоторое время будет казаться, что миссия её выполнена, и хозяева этого мира более никому не помогают своими наблюдениями магией. Через семь дней, решили Кор Двейн и Сильвия, они встретятся в Долине Магов и «поговорят».

Линия Ирмы Нарви

Ирма Нарви, девочка-сирота из того же мира, где нашла временный приют себе и своей семье Клара Хюммель, служила простой подавальщицей в трактире Свамме-гнома, в селении Поколь, по соседству с домом самой чародейки. Случайно обнаружив у Ирмы немалые способности к волшебству, Клара начала учить девочку.

Однако уроки эти обернулись не в добро, а во зло. Ирма угодила в ловушку, расставленную гномами-подмастерьями Хедина, вместе с детьми Клары Хюммель, откуда её спасла волшебница Соллей, названая сестра чародея Кора Двейна. Спасла и помогла вернуться домой; однако там, мстя за все пережитые ранее унижения, Ирма наполовину сожгла родное селение.

Волшебница Соллей помогла ей скрыться, забрав с собой в замок, где обитала вместе с назваными братьями. Ирма сделалась теперь её ученицей.

Соллей открыла Ирме, что она не просто безродная сиротка, что её отцом был некий чародей по имени Гренн Нарви, и девочка унаследовала его силу.

После недолгого обучения Ирме, однако, пришлось вместе с наставницей Соллей выступить против подмастерьев бога Хедина. Чародейка, сперва называвшая Ирму «сестрёнкой» и утверждавшая, что в их замке «нет господ и госпож», перестала возражать, когда Ирма вернулась к привычной для неё почтительности.

В далёком мире Ирме предстояло «защищать порталы», через которые якобы перебрасывались подкрепления, необходимые для войны, что вели Соллей, Кор Двейн и Скьёльд против Познавшего Тьму; но не только. Соллей оставила в глубине земной тверди какие-то странные «закладки», могущественные чары, которые тоже надлежало охранять, «пока не наступит время». Соллей оставила магические капканы, куда Ирме было поручено завести подмастерьев Хедина; однако сама девочка решила, что непременно выяснит, что это за «закладки». Ирма заподозрила, что наставница попросту бросила её здесь, и решила во что бы то ни стало дознаться, что это за таинственные чары, чтобы было чем торговаться за собственную шкуру, если дело обернётся совсем плохо.

Ирма выполнила задание чародейки Соллей и даже оторвалась от преследовавших её подмастерьев. Она сумела узнать, что «магические закладки» предназначены для того, чтобы уничтожить мир и что-то сложное сотворить с душами всех в нём живущих, однако обезвредить их не могла. Волшебный волк Серко вывел её из обречённого мира и нашёл в Межреальности дорогу к раненой Кларе Хюммель. Там Ирма встретилась не только с Кларой, но и со Сфайратом, чародеем Скьёльдом, гарпией Гелеррой и вампиром Ан-Авагаром.

Линия Хагена, тана Хединсея, ученика бога Хедина

Отправив в поход Сильвию, тан Хаген также собрался в дорогу. Однако стоило ему покинуть Долину Магов, как он ощутил чьи-то упорные усилия завести его в ловушку и сбить с пути. Хединсейский тан решил не бежать от опасности. Пробившись сквозь возведённые перед ним препоны, он столкнулся лицом к лицу с невесть откуда взявшимся Браном Сухой Рукой, которого считал погибшим ещё в самом конце событий, описанных в книге «Гибель Богов».

В том месте, куда привела Хагена извилистая тропа, на могильном камне лежало человеческое тело с лицом самого Хагена, владыки Хединсея.

В пылу ссоры Бран заявил Хагену, что «они» – очевидно, сам хединсейский тан, а также Новые Боги, Хедин и Ракот, – есть «чёрный мор сущего» и «бичи нашей вселенной», а потому он, Бран, явился «заменить Хагена».

Меч хединского ученика пробил горло Сухой Руке, и в этот момент мертвец на могильном камне шевельнулся.

Хагену пришлось сражаться с поднявшимся мертвецом, который постепенно принимал его облик, но в конце концов, поразив его, тан умер сам, а Бран Сухая Рука – воскрес.

Хаген оказался во владениях Демогоргона, возле Мирового Древа, на которое его поднял посланный кем-то демон. Среди ветвей тана ожидал великан Мимир, страж Источника Мудрости. Он просил помочь уничтожить портал Дальних, ведущий из пределов посмертия обратно в мир живых. Хаген сразился с демонами, охранявшими портал, увидел множество зародышей изменённых душ, из которых Дальние выращивали свои воинства. Возле самого портала возник Бран Сухая Рука, опрокинул туда самого свирепого стража и сам исчез, закрывая портал, а Хагена привёл в чувство великий дух Орлангур.

Он и призвал хединсейского тана на последнюю битву, в своё воинство.

Линия Ракота Восставшего, Владыки Мрака

Ракот вновь подчинил себе источник Кипящий Котёл и Тьму как изначальную субстанцию, возрождая свои Тёмные Легионы. Создав новую армию, он повёл её на помощь осаждённому Обетованному, которое штурмовали армии быкоглавцев и иных племён, служивших Кору Двейну, Соллей и Скьёльду. По пути к цели Ракот встретил Гелерру, однако ничего не заподозрил.

Его Тёмные Легионы ударили в спину войскам, осаждавшим их с Хедином дом.

Армия быкоглавцев и их союзников терпела поражение, воинство Ракота побеждало. Не желая без счёта убивать обманутых, как ему казалось, солдат неприятеля, Владыка Тьмы предложил вражескому предводителю поединок.

Вышедшее против него существо не отличалось ни ростом, ни статью, однако сумело удивить Восставшего, связав того боем и открыв внезапно провал в ткани Межреальности.

Ракот оказался пленён и – предстал перед «судом» Новых Магов. Непонятно было, в какой степени правдива была их похвальба, и, наверное, Восставший сумел бы освободиться, если бы не совершенно новая сущность, заговорившая с ним, сущность, сочетавшая в себе черты старой и недоброй знакомой Нового Бога и чего-то абсолютно иного, или же, быть может, известного, но принявшего невиданную доселе форму.

Она, эта сущность, укоряла Ракота и Хедина за поднятые восстания, за то, что они отказались последовать путём предыдущих Поколений Истинных Магов, нарушив тем самым равновесие и оставив без посвящения Новых Магов, которые теперь не могли сделаться Истинными. Сущность уверяла, что Ракоту и Хедину настала пора исполнить своё предназначение, уступить место другим, приняв судьбу «мелкого лесного духа» или чего-то подобного. Угроза же Дальних, по словам сущности, преувеличена, ибо они подобны жукам-могильщикам, уничтожающим отжившее.

Ракоту же предлагалось, если он не желает становиться мелким лесным духом, сделаться Отцом Тьмы в некоей новой, более совершенной Вселенной, ибо его родное Упорядоченное – несовершенно и должно в свой час умереть. Тьма в нём не имеет прародителя и оттого якобы не может сыграть свою роль.

Ракот выслушал сказанное, всё больше и больше подозревая, что говорит с кем-то из Дальних, а затем попытался освободиться. Ему это удалось, и он бежал, по пути преодолев нечто, напоминавшее гигантский разруб, пролёгший через всё сущее. Однако оказался Ракот в самых отдалённых окраинах Упорядоченного, весьма бедных магией.

…Он не знал, где очутился, но надеялся относительно быстро вернуться.

Скоро Ракот понял, что находится в очень странном месте – сила вокруг не двигалась, не ощущались её Источники. Спустившись в ближайший мир, Владыка Тьмы обнаружил, что и миры в отсутствие силы медленно умирают. С помощью местных чародеев ему удалось установить, что вокруг – лишь небольшая часть Упорядоченного, отсечённая от остальной Вселенной непреодолимым барьером, заполненным материей Хаоса.

Ракот, однако, стал готовить прорыв и столкнулся с названым братом Хедином, которого враги заперли в этой же ловушке.

Братья-боги попытались таранить преграду, используя мир, в котором находились, и веру смертных; однако попытка провалилась, и мир сильно пострадал.

Хедин, разобравшись в устройстве барьера, всё же смог взломать его – но при этом пожертвовал собой. Ракот Восставший остался один. Часть Упорядоченного, возвращённая в круговорот силы, оживала – а ему предстояло вести дальше войско брата Хедина и спасать Вселенную.

Линия Хедина Познавшего Тьму

Сознавая, что появление нового, четвёртого Источника Магии необратимо нарушает баланс сил Упорядоченного, Хедин Познавший Тьму пошёл на немыслимое.

Сбросив телесную оболочку, он разделился как бы на три незримых ипостаси. Его истинная суть, средоточие того, что составляло его личность, отправилась прямиком к логову Неназываемого.

Хедин видел, что потоки новосотворённой пустоты ломают иные несчастливые миры, срывая с них так называемые «царства мёртвых», где собирались души умерших. Потоки этих душ устремлялись к Неназываемому и поглощались им.

Хедин проник и за последний барьер, откуда уже не было возврата, в самое логово Неназываемого. Он увидел, что поглощённые Неназываемым души обретают вторую жизнь в виде его жутких слуг, козлоногих.

Познавший Тьму постарался задержать падение поглощённых душ, собирая их вокруг себя.

Однако он знал, что должен вернуться. И там, в бездне Неназываемого, Познавший Тьму нашёл выход.

Он словно бы скопировал самого себя. Один Хедин навсегда оставался за чертой, за порогом Неназываемого. Другого неведомые силы перенесли обратно.

Для того чтобы остановить развал всего Упорядоченного, Хедину пришлось пойти на крайнюю меру – обратиться к вере смертных, мощному, но обоюдоострому оружию. Познавший Тьму спас низвергающийся в бездну Неназываемого мир, и с этого началось его возвращение…

Собрав армию, Хедин выступил через Упорядоченное, торопясь прийти на помощь Обетованному, где оборонялись его подмастерья и куда должен был явиться и Ракот. Двигаясь по Междумирью, он ощутил магические возмущения в одном из близких миров – спустившись туда, Хедин увидел, что мир проходит последний этап «спасения», когда там погибает всё живое. Новый Бог вступил в бой с ангелоподобными существами, слугами Спасителя, от которых узнал, что Спаситель якобы собирает души смертных в себе, дабы уберечь от куда более страшной участи.

Хедин заставил слуг Спасителя отступить, разрушил преграду, не дававшую магии свободно течь сквозь мир и буквально его удушавшую.

Возле Обетованного Хедин убедился, что Тёмные Легионы одержали победу, а Ракот пропал. Своих победителей-подмастерьев Новый Бог послал в Хьёрвард, где также ощущалось сильное возмущение магии, сам же двинулся по следу тех, кто наслал армию быкоглавцев.

Воинство Хедина достигло летающего замка Кора Двейна и осадило его, даже несмотря на его способность двигаться сквозь Межреальность. Хедин не сомневался, что это ловушка, наподобие той, что попытался устроить Игнациус, но считал, что сумеет взломать её, вынудив хозяев лично «явиться за добычей».

Однако скала, на которой стоял замок, внезапно развалилась, открывая гигантское магомеханическое устройство. Оно пробило канал в плоти Упорядоченного, сбросив Хедина и его воинство в отдалённые, исключительно бедные магией области.

Он попытался вернуться обратно в Хьёрвард, но ощутил, что прямой путь разорван, Упорядоченное рассечено и в расщелины ворвался пылающий Хаос.

При попытке исследовать огненный барьер Хедин наткнулся на прощальный «подарок» своих пленителей: магического змея, пытавшегося деморализовать его воинство. Во время поединка со змеем Новому Богу удалось почувствовать следы его создателей, и отныне он знал их имена: Кор Двейн, Скьёльд, Соллей.

Потом, готовя вместе с Ракотом прорыв из ловушки, Хедин понял, что эти трое сумели использовать всех, с кем так или иначе враждовали Новые Боги, договориться, привлечь на свою сторону. Маги рассчитали всё точно и предусмотрели практически любой исход.

Кроме одного – что Хедин Познавший Тьму пожертвует собой, вплетя самого себя в заполненный Хаосом барьер.

Барьер разомкнулся, но и Хедин перестал существовать.

Однако та его ипостась, что прошла сквозь бездну Неназываемого, – осталась. Тот, другой Хедин, почувствовал гибель части себя; почувствовал и погрузившуюся в Хаос Сигрлинн и потянулся к ней.

Линия подмастерьев Хедина Познавшего Тьму

После успешного отражения натиска быкоглавцев на Обетованное подмастерья получили срочное задание – отправиться в Восточный Хьёрвард и выяснить причины магической аномалии в районе торговых городов Бирки и Хедебю.

В городе они обнаружили невесть откуда взявшихся проповедников Спасителя, провозглашавших наступление последних дней, приближение великой армии мёртвых и призывавших всех к покаянию. После конфронтации с одним из таких проповедников к подмастерьям обратился молодой человек, назвавшийся Фиделисом, лекарем, и поведавший, что уже давно ведёт борьбу со Спасителем, пытаясь, в свою очередь, спасти от него миры. Его родной мир подвергся всеобщему опустошению во время Второго Пришествия Спасителя, и лекарь Фиделис, владевший исцеляющей магией, оказался единственным выжившим, более того – он каким-то образом утратил способность умереть.

Именно его в своё время встретила Сильвия Нагваль во время своего пути к Долине Магов.

Так подмастерья узнали, что пресловутая «аномалия» связана с недавно родившимся сыном некоего ремесленника; Фиделис считал, что это – воплощающийся Спаситель. Однако, явившись к отцу ребёнка, невысоклики Фредегар и Робин выяснили, что младенец только что умер и похоронен.

На кладбище половинчики и Фиделис разрыли могилу, но оказалось, что мёртвый младенец – это ловушка, капкан, источник силы, поднимающий целый погост мертвяков.

Фредегар и Робин выдержали атаку ходячих трупов, а Фиделис каким-то образом оживил умершего ребёнка, повергнув невысокликов в шок.

Остальные же подмастерья – рыцарь Леотар, лучница Мьёлль, орки варлок Болг и воин Гронтар, радужный змей Александрос, а также гоблин и вампир – преградили дорогу воинству мёртвых, которое вёл не кто иной, как Яргохор, подпавший под власть Спасителя.

В жестоком бою погибли все подмастерья, кроме вампира; однако им удалось сбросить Яргохора в раскрытый ими провал Межреальности и разогнать его воинство.

После сражения со Спасителем в городе Хедебю (см. выше) Древнего бога Одина и его дочь, валькирию Райну, призвала Третья Сила. Половинчики Фредегар и Робин и лекарь Фиделис остались в Хьёрварде.

Пролог

Через всё Упорядоченное течёт великая река Времени, и нет у неё ни конца, ни края. Особый род драконов обитает в её водах – одни Мудрые говорят, что это «хранители покоя Минувшего Времени», другие – что они, напротив, «любимые дети Будущего», которое должно наступить в оный день, и будет прекраснее всего, что только могут вообразить себе не только люди или гномы, но даже и эльфы.

Великая Река незрима, однако, как хорошо известно, имеет и стремнины, и тихие старицы. Нет лишь мест, где Время остановилось совсем.

Всё в Упорядоченном движется от Будущего к Прошлому, исчезая в его туманах; но сейчас в пределах сущего появилось совершенно особое место.

Королева Вейде, эльфийка, бывшая хозяйка Вечного леса в Эвиале, а затем – владычица целого мира, куда ей удалось вывести свой народ, спасая от катастрофы, стояла в рядах воинства Золотого Дракона, великого Орлангура, Духа Познания. Над её головой, над острым навершием шлема мерно взмахивал крыльями жуткий Вран, аватара Духа, приведший сюда, на смертное поле, и её, и её армию.

Королева Вейде стояла, ощущая, как медленно, постепенно, но неотвратимо останавливается то, что она считала неостановимым – время.

Что это за равнина? Что это за место? Межреальность, да – но странно, причудливо изменённая. Межреальность, где перестали действовать привычные законы и правила; и Вейде не знала, к добру это или к худу.

Она подняла взгляд – и Вран, словно ощутив, тоже повернул к ней огромную голову, мелькнул алый отблеск страшных глаз.

«Готова ли ты, эльфийка?»

– Я готова, великий Дух, – она постаралась, чтобы голос не дрожал. – Но кто враг наш? То воинство, что перед нами?

«Ты должна быть просто готова. Нить тонка и вовсе не столь прочна, как нам бы хотелось. Будь готова исполнить всё и без колебаний!»

– Нить? Какая нить?

«Нить, удерживающая Упорядоченное, – загадочно, как и всегда, ответил Вран. – Будь готова».

– Я готова, – бессильно повторила она, опуская взгляд. – Но… я просила… я умоляла…

Окружавшие её знатные эльфы осторожно и чуть ли не с испугом начинали коситься на повелительницу. Она резко вскинула руку, низко опустив голову, мол, всё в порядке, это не вы, это я не к вам.

«Здесь не может быть никаких сделок, эльфийка. Здесь только чистая сила и готовность умереть. Ничего больше».

– Я не понимаю…

«И не надо, королева Вейде. Лишнее знание лишь умножит твою скорбь. Жди. Просто жди», – бесстрастно закончил Вран.

Чуть поодаль от эльфийской рати застыл уже знакомый Вейде воин – высокий, мощный, с кожистыми крыльями демона. Трогвар – было его имя, и Вечная Королева чувствовала бездны, сквозь которые ему довелось пройти.

За его спиной переминались причудливые создания, сперва принятые эльфийкой за его родню, – такой же пугающий вид, лапы с мощными когтями, крылья за плечами, словно у летучих мышей, пасти с внушительными клыками.

Но нет, слишком много в них было обычного, плотского, привычного.

Полудемоны?

«Они. – Вран даже не скрывал, что подслушивает её мысли. – Многие в сущем носили прозвище «дети Великого Орлангура», да немногие, увы, могли похвастаться чистотой крови».

Какие подробности, вздохнула про себя Вейде. Какие подробности, и совершенно ненужные сейчас, в день последней битвы.

Однако сколько же они могут стоять тут? Воинства выстраиваются для боя, не для пустого ожидания!

Полноте, но ждут ли они на самом деле? Ожидание – когда проходит время, а оно стояло, в этом Вейде не сомневалась. Они ждали – и не ждали разом, время шло и не шло, всё вместе.

Эльфийка досадливо покачала головой. Плохо быть ничтожной песчинкой в игре великих сил; то, чего она ненавидела всегда и больше всего, – внезапно осуществилось.

Хотя она ведь всего лишь спасала свой народ, и живых, и мёртвых!

«Жди! – в неслышимом для других голосе Врана сквозило раздражение. – Просто жди, и всё!»

* * *

Прошедший сквозь огонь умеет ждать. Воин Ракота Восставшего, Ракота Заступника знает, что такое терпение. Смертный, вырванный из-под власти времени, не человек и не демон, Трогвар не хуже эльфийской королевы чувствовал, что Великая Река остановилась, обходя, обтекая поле битвы.

Не человек и не демон. Вернее, и демон, и человек – потому что над высшими демонами, как и над кастой «перворождённых», время не властно.

До срока, конечно же. Если прожить миллион миллионов дней, рано или поздно тебе на голову совершенно случайно свалится что-нибудь тяжёлое.

Крылатый Пёс ждал бесстрастно. Его воле был поручен отряд таких же полудемонов, как и он сам, – бывших слуг Восставшего. Из каких бездн извлёк их великий Орлангур, невозможно было даже и представить.

Однако говорили они на давным-давно забытом языке, языке, созданном повелителем Ракотом для таких вот, как они, плодов его стараний и погружений во Тьму.

– Храбах! – повернулся Трогвар к сотнику.

– Я, вожатый!

Выглядел Храбах, конечно, более чем внушительно. На голову выше Трогвара, крокодилья пасть, клыки не уступят кинжалам; алая чешуя покрывает всё тело, но на чресла целомудренно натянуты холщовые порты. С вышивкой.

С вышивкой, спали меня Ямерт!

В левой руке – круглый щит с додревней эмблемой Восставшего, чёрный клинок, ломающий солнечный луч. В правой – толстенное копьё с насаженным на него длинным остриём, что с успехом могло послужить и мечом.

Как они вообще оказались на службе Духа Познания?

– Чем ты был занят, когда великий Дракон призвал тебя?

Ох, как же путается язык. Сколько веков и тысячелетий ты, Крылатый Пёс, не говорил на нём? А вот эти создания – не забыли. Хранят в чистоте, хоть сейчас букварь составляй.

– Стоял на страже вивлиофики Великого Тёмного, вожатый! – браво отрапортовал сотник. – На страже тайного книгохранилища!

– Оно до сих пор цело? – искренне удивился Трогвар.

– До сих пор? – так же искренне удивился в ответ Храбах. – Конечно, вожатый! Как же иначе? Воля владыки нашего, повелителя Тьмы, Ракота Восставшего, хранит её, и ни одна ямертова тварь не приблизится и на три полёта стрелы!

Ямертова тварь? Как интересно!..

– Давно ли, – осторожно начал Крылатый Пёс, – случалось тебе лицезреть нашего владыку? Или – слышать о его делах?

– Лицезреть, вожатый? Да совсем недавно, дни считаные – являлся великий наш владыка в свою вивлиофику, мы торжественно встречали, как положено, строем!

– Являлся. В свою вивлиофику. И вы встречали его строем?

– Строем, вожатый! – закивал сотник.

– А потом вас призвал великий Дракон?

– Так точно! Призвал.

– И вы повиновались?

– Повиновались, вожатый! Ибо знали мы, что Дракон – друг и соратник владыки!

Друг и соратник. Ещё более интересно.

– Ведомо ли тебе, с кем мы бьёмся?

– Конечно, вожатый! Бьёмся с ямертовыми тварями, с кем же ещё? Ведь у самого Обетованного, слышали мы, стоят дружины владыки нашего!

Никогда не показывай перед теми, над кем начальствуешь, своего удивления, а паче всего – растерянности.

– Молодец, сотник. Хвалю.

– Рад стараться, вожатый! И о тебе все знают-ведают, вожатый! – радостно осклабился Храбах. – Всем известна история великого воина из Дем Биннори, отринувшего Свет, ныне обретшего плоть истинную!

Ничего себе сотник! Чего только не узнаешь!..

– Совсем недавно встал ты в ряды Тёмных Легионов, а имя твоё уже гремит среди всех, верно служащих владыке Ракоту! Стекаются в нашу вивлиофику вести, мы же – не смотри, что ловко носим и копьё и щит, – приучены всё расставлять по местам; и оттого наслышаны мы о твоей победе при Золотом Холме, при Песчаных Демонах, при Потухших Звёздах…

Крылатый Пёс остался бесстрастен, только кивнул утвердительно.

Золотой Холм. Песчаные Демоны. Потухшие Звёзды…

Да, там Тёмные Легионы одержали знатные, громкие победы. И да, он, Трогвар, вёл их в бой – Школа Меча в Дем Биннори хорошо учила не только размахивать клинком.

Однако ж это всё случилось давным-давно! Так давно, что даже он сам, Крылатый Пёс, о них почти забыл!..

Так неужели же?..

Остановившееся время, подумал он. Время, которое, похоже, повинуется Третьей Силе. Я прожил тысячи и тысячи лет – а для этих бедолаг и впрямь прошло лишь несколько дней.

Но нет, нет, как это возможно?! Не настолько различаются потоки Великой Реки, я бы знал! Как можно было бы хоть чего-то достигнуть, если в твоей «тайной вивлиофике» всё длится и длится один бесконечный день в то время, как давно рухнули во прах стены Тёмной Цитадели?

– Приказания, вожатый? – осведомился сотник. Ну да, повелитель Ракот всегда допускал известную фамильярность нижестоящих. Считал, что военачальники не должны становиться замкнутой и особой кастой.

– Стоим и ждём, – лаконично ответствовал Крылатый Пёс.

– Ждём, так точно, – согласился Храбах. – Странно только – стоим, стоим, и жрать не хочется, да и ноги не устают! Вожатый, как так?

«Время, – хотел сказать Трогвар. – Время, которое не движется. Оно есть и его нет».

– То чары повелителя Ракота, само собой, сотник. Как же иначе?

– Верно, вожатый! – Храбах аж подпрыгнул. – Велик ты разумом, не зря Легионы водишь!

Велик разумом, ну да, ну да, – усмехнулся про себя Крылатый Пёс. Повернулся, заметив пристальный взгляд эльфийской воительницы, улыбнулся, приветственно развёл крылья.

Та быстро замигала – нечеловечески острое зрение помогало Трогвару – и слегка поклонилась.

«Скоро, – подумал он. – Совсем уже скоро».

* * *

Старый Хрофт, Отец Дружин, никуда не спешил. В день Рагнарёка торопиться некуда, всё и вся к тебе придёт само. Он оставил асов «хранить Асгард»; следовало надеяться, что пророчество вёльвы не окажется пустой болтовнёй, хотя б в той части, что говорила о новом рассвете, наступающем после великой битвы.

О том, что падут не все асы, что уцелеют сыновья Тора, Бальдр, Хёд…

Может быть. Однако всё уже совсем не так, как гласит прорицание.

Мягко ступают мощные лапы, почти неслышно, но владыка Асгарда услыхал всё равно.

– Зачем ты вернулся, племянник?

– Я исполнил твоё поручение, великий, – Фенрир застыл перед Отцом Дружин. – Отвёл павших героев в Валгаллу. Пока ходил, явилась туда какая-то страхолюдина, на голове – представь, Всеотец! – змеи вместо волос! Правда, лицом красива. Толковала, будто её послала сама валькирия Рандгрид.

Старый Хрофт кивнул.

– Всё верно, Фенрир.

– Ну, я так и понял, провёл, пропустил. Рыцарь, правда, сперва несколько того, не сразу осознал, за меч схватился. Но девушка – Мьёлль – ему объяснила.

– Эх, и ведь даже мёда им не поднести… – вздохнул Отец Дружин.

– Почему это «не поднести»? – удивился волк. – Асы трудятся рук не покладая! Отец мой Локи огонь под котлами раздувает, Тор в тех котлах мешает, Хеймдалль сусло затирает, Ньёрд воду добавляет, Фригг-владычица всем заправляет!

– Так что ж, и пиво у них есть? – поразился Старый Хрофт.

– Эль имеется! – подтвердил сын бога пламени. – Мёд тоже будет, Сиф, Идун и Йорд уже сады закладывают, деревья быстро расти заставляют, пчёл созывают!

– Пчёл… В день последней битвы…

– Да, великий, – кивнул волк. – В день последней битвы. Только его прожить надо так, словно за ним всё равно их великое множество. Ты нас всех так учил.

– Тебя точно не учил, – покачал головой Отец Дружин.

– Не учил, да слово твоё далеко разносилось. – Волк лёг рядом. – Эх, и трудно ж вас отыскать было! Чуть ноги не отвалились, покуда добрался. След – вот он, идёт себе прямо, а дорога знай вихляет да петляет. Кажется, целую вечность бежал.

Язык у него свешивался на сторону.

«Стоило ли спешить?» – Отец Богов из-под руки глядел на собравшееся, словно грозовая туча, воинство; в тёмных облаках над ним то появлялся, то вновь исчезал исполинский орёл.

– Призрак, – мигом определил волк. – Нежить летучая. На зуб попробовать нечего. Видимость одна.

– А над нами?

Фенрир вскинул голову – среди таких же облаков медленно, величественно проплывали золотистые изгибы исполинского тела.

– Тож самое, – тоном знатока объявил он. – Видение.

Видение… впрочем, Третьей Силе необязательно облачаться в уязвимую плоть, чтобы влиять на исход битвы.

– Так что же, дядюшка, – позволил себе фамильярность волк, – нам с ними биться, что ли? С орловым воинством?

– С чего ты решил?

– Мы ж против них стоим!

– Против-то против, да меж нами вон какое поле, – кивком указал владыка Асгарда. – А на нём, сам понимаешь, кто угодно появиться может.

– Угу, – понурился волк. – Я, например.

– Ты?

– Я, владыка. Как там сказано?

«Настало для Фригг новое горе,

О́дин вступил с Волком в сраженье,

А Бели убийца с Суртом схватился, —

Радости Фригг близится гибель».

– Мы здесь с тобой одни, племянник. Фрейра, что сразил великана Бели, здесь нет. И огненного великана Сурта тоже. Ты же рядом со мной, а не против меня, Фенрир.

Волк тяжело вздохнул, опустил лобастую голову на лапы.

– Пророчества – они коварны, Всеотец. Тебе кажется, что избегнул судьбины, а она тебе раз! – и нож в спину.

– Не думай о пророчествах, племянник, – рука Старого Хрофта коснулась волчьего загривка. – Думай лишь о чести. В последний день думать надлежит только о ней.

Пустое пространство за их спинами понемногу заполнялось. Волны тумана медленно расползались в стороны, обнажая сухую, спёкшуюся землю, словно здесь погулял огонь.

– И это видимость, – Фенрир поднялся, поскрёб лапой.

– А они, – кивнул Отец Дружин на появлявшиеся из тумана ряды воинов, – тоже?

Новоприбывшие отличались ростом; полузмеиные тела, оканчивающиеся гибкими хвостами, две пары рук, на плечах – змеиные же головы. Ног не было, в ногах они не нуждались.

– Эти нет, – с сожалением вздохнул Фенрир. – Но ядовиты, тьфу! Такого даже с голодухи не слопаешь.

Узкие знамёна трепетали, хотя царило полное безветрие, и на них в чёрном поле извивался золотой бескрылый змей.

– Они поклонялись ему, – заметил волк.

Новые и новые отряды появлялись из колышущегося туманного моря. Руки, лапы, щупальца – сжимали древки, эфесы, рукояти.

Поднимались луки и самострелы. Потрескивали огни на посохах чародеев и чародеек; Старый Хрофт сидел вполоборота, глядя на собирающееся у него за спиной воинство.

– Рагнарёк… – вновь пробормотал волк. – Рагнарёк, а мои рост со статью так и не вернулись. Впрочем, оно, наверное, и хорошо.

– Это почему же?

– Тебе будет легче убить меня, дядя.

Отец Дружин только вздохнул.

* * *

Перед ними лежала нагая безжизненная, сухая равнина. Равнина, над которой не гуляли ветра, где всё застыло в недвижности. Здесь всё было не то и не так, всё было обманом и правдой – разом; воздух, которым она дышала, привычная земная тяга, дажесолнечный свет и низкие тёмные тучи над головой.

Валькирия Райна стояла в рядах бесчисленного воинства, а над её головой расправлял крылья великий Орёл.

Она не знала, с кем им предстоит сражаться, – на другой стороне, за ничейной полосой, темнели ряды другого воинства, с золотым Драконом, величественно проплывавшим в облаках над ними.

И ни одного знакомого лица рядом.

Были тут минотавры и крысолюды, были орки и люди – все косились друг на друга, словно не понимая, что делают в одном строю с ними их странные соседи. Не горели костры, не было ни обоза, ни бивуака, к чему привыкла Райна ещё со своих наёмнических времён.

И время, да. Здесь не было времени.

Валькирия повернулась к стоявшему рядом воину – могучему минотавру с бычьей головой, парой рогов и мускулистым торсом, раза в два шире обычного человеческого.

– Кто ты? Как звать тебя?

– Барх, госпожа, – с готовностью отозвался минотавр низким рокочущим басом.

– Почему ты зовёшь меня госпожой? – удивилась Райна.

– Ты и сёстры твои несутся в небесах на крылатых конях, – минотавр глядел на неё с глубоким почтением. – В глазах твоих отблеск вечного неба и тех чертогов, куда вы уносите павших героев. – Он склонил рогатую голову.

– Благодарю тебя, – только и смогла вымолвить валькирия. – Но… разве ты из мира под названием Хьёрвард?..

– Нет, досточтимая. Мой мир далёк, однако и там знают твоих сестёр, небесных воительниц.

– Почему же ты понимаешь мою речь, хотя я говорю на языке моего отца, Древнего бога?..

– Нет, госпожа, – почтительно возразил минотавр, – это ты оказываешь мне честь, обратившись понятными словами, наречием моего родного мира.

Райна только покачала головой.

Минотавр знал, кто она такая. Знал, что она – валькирия, и долг её – провожать павших в Валгаллу. Как? Откуда?

Всё поистине смешивается на этом поле в день последней битвы, подумала она. Миры и времена. Предания и правда.

– Райна, – не чинясь, протянула она руку минотавру; тот со внезапной ловкостью опустился на одно колено, низко склонил рогатую голову, осторожно коснулся губами её боевой рукавицы.

– Счастлив биться рядом с тобой, небесная всадница.

Товарищи Барха, прислушивавшиеся к их разговору, один за другим тоже стали опускаться на одно колено.

– Веди нас в бой, звёздноокая! – прогудел кто-то столь же низким басом, что и у Барха.

– Веди! Веди! – подхватили и остальные.

Легко сказать – веди. Но против кого? И за что?..

«Осталось немного, – сухо сказал Орёл в её сознании. – Время должно быть выбрано с величайшей точностью. Ни мгновением раньше и ни мгновением позже».

– Но с кем мы должны биться?! – не выдержала воительница.

Ответа не последовало. Великий Дух сам выбирал, когда говорить и когда молчать. Приличия, равно как и вежливость, его не волновали.

Райна глянула вправо, влево – совсем недалеко от неё, шагах в пяти перед строем щитоносцев-людей застыл высокий воин в сияющей броне, с вычеканенным на груди царственным змеем – василиском.

Она видела его совсем недавно, точно видела, но где? И почему не могла вспомнить? Уж на что на что, а на память валькирия не жаловалась.

По другую сторону, и тоже на несколько шагов перед другими, стоял коренастый гном, опираясь на устрашающего вида бомбарду, сияющую начищенной бронзой.

И его тоже Райна помнила, должна была помнить – смутные видения всплывали из глубины памяти, какой-то трактир, накрытый стол… может, сталкивалась в своих странствиях?

Он то и дело оборачивался – за ним стояли отнюдь не сородичи из Подгорного Племени, а целая орда низкорослых, суетящихся гоблинов, вооружённых кто чем – кривоватыми пиками, сделанными, похоже, из костей гигантских рыбоящеров, заржавленными скимитарами, даже каменными топорами. Строя они не держали, толкались и пихались, переругиваясь высокими, визгливыми голосками.

Наконец гному с бомбардой это надоело.

– А ну тихо! – гаркнул он так, что даже минотавр Барх разинул рот. – Тихо, недорослые! Живо построились, а то от вас места мокрого не останется! Эвон, на той стороне – не видите, слепыши?! – пещерные огры! Забыли, какое у них любимое лакомство?!

Орава зеленокожих враз присмирела. Гном для верности щёлкнул затворами бомбарды, сперва одним, затем другим.

– Со щитами – вперёд! – командовал он, и Райна понимала его речь так же, словно они были в Асгарде. – С копьями – второй ряд! Которые там с луками? Это что, вы луками зовёте?! Силы всеблагие!.. Вы из такого даже в курицу не попадёте! У которой уже башка отрублена! И которая перед вами, остолопами, лежит!..

Райна, сказать по чести, никаких «пещерных огров» на «той стороне» не лицезрела, но гному, наверное, виднее, что сказать своему отряду.

Воин с василиском на груди наблюдал за всем этим, слегка улыбаясь. Боковины и наличье шлема спускались низко, улыбки было почти не разглядеть, но она была.

– Храбрая воительница!

Голос был звучен и твёрд, голос привыкшего повелевать.

Райна обернулась. Минотавры обернулись тоже, с известной ревностью уставившись на шагавшего к ним человека.

– Привет тебе, достойный воин.

– Тебя называют «небесной всадницей»? Уж не из дочерей ли ты Древнего бога О́дина, о коем я слыхал от моего учителя?

– Да, – просто сказала Райна. – Валькирия Рандгрид, что значит «Разбивающая Щиты» – моё настоящее имя. Но кто же твой учитель?..

– Великий Ракот, Владыка Тьмы, – улыбнулся человек. – Я был императором Мельина.

– Я бывала там, – вспомнила Райна. – Вместе с чародейкой из Долины Магов, Кларой Хюммель и… и другими.

– Долина Магов, – кивнул Император. – Конечно, как же без неё; прихотливы извивы судьбы, валькирия Рандгрид, дщерь великого О́дина! Я жил, и я погиб; но, властью моего повелителя и наставника, Ракота Заступника, я могу сражаться здесь. В воинстве Орла, Духа Соборной Души мира. Это куда лучше, чем лежать в могиле.

Райна кивнула. Император ей нравился.

– Но кто же наши враги, владыка Мельина?

– Я вижу Золотого Дракона в небесах, но Дух Познания с Духом Соборной Души враждовать не могут, говорил мне наставник Ракот. Ведь это же одна Сила! Нет, скорее всего, мы ждём кого-то – или что-то – готовое броситься меж нашими воинствами. Ударить с двух сторон было б хорошим планом.

– Но кто же может?..

– Козлоногие, например. Слышала ли ты о них, валькирия Рандгрид? Если говоришь, что бывала в Мельине, не могла не слышать.

– Слыхала, как не слыхать, – Райна криво усмехнулась.

– Это просто пример, – Император погладил эфес. – Кто знает, на борьбу с какими врагами вывели нас Орёл и Дракон? Но в одном я уверен – Третья Сила бьётся во имя нашего мира, всего сущего, всей вселенной. Здесь я не сомневаюсь.

…За их спинами гном с двуствольной бомбардой продолжал строить непонятливых гоблинов, невесть как очутившихся в воинстве великого Орла.

– Я должна была вспомнить тебя, владыка Мельина, – вдруг сказала Райна. – Мы виделись. Совсем недавно. Но где, как, почему?

Император покачал головой.

– Я уже не человек, или, во всяком случае, не совсем человек. Память валькирии, дщери великого О́дина, куда лучше моей.

– Кто-то не хотел, чтобы мы помнили об этом и друг о друге, – вырвалось у воительницы.

– Быть может, – нахмурился Император. – Но так ли это важно? У Третьей Силы свои планы.

– Воистину, – пробормотала валькирия себе под нос. – Планы у них свои, и посвящать в них они не любят. Никого. Даже тех, кому предстоит за них биться.

* * *

«Готов ли ты сражаться под моим началом?» – спросил великий Демогоргон, перед тем как тан Хаген окунулся в пламя очередного портала.

Конечно, он был готов. Готов ко всему, и ничуть не удивился, оказавшись на краю исполинской равнины, где в серых низких тучах мелькали то Золотой Дракон, то Белый Орёл. Перед хединсейским таном, перед последним учеником Хедина застыло воинство, протянувшись ровной лентой от горизонта до горизонта; просто воинство, без тылов, без лагеря, без обозов. Не горели костры, не варилась вечная походная каша; не бродили маркитанты и маркитантки, и вообще казалось – вся эта ощетинившаяся железом масса свалилась сюда прямиком с серого неба, а не пришагала обычным порядком.

«Теперь ты всё видишь сам», – беззвучно сказал ему Орёл.

– Ничего не вижу, – с грубоватой откровенностью бросил Хаген. – Из огня да в полымя, великий! Вижу войско, не вижу, с кем должно сразиться. Вижу Золотого Дракона на той стороне, не вижу противника!

«Увидь врага, – раздалось с настойчивой силой. – Увидь, тан Хаген. Ты не зря был учеником Истинного Мага Хедина. Впрочем, почему «был»? Зерно Судьбы Зерном Судьбы, но узы ученичества куда крепче. Смотри в оба, тан!»

– Когда я шёл в поход, враг был передо мной, великий Дух. Я знал, против кого посылаю в бой свою дружину.

«Увидь врага, ученик Хедина. Не жди, что всё и всегда будет сделано за тебя. Враг у каждого здесь свой».

– На войне так нельзя, великий. Военачальник указывает цель и отдаёт приказ. Воины исполняют.

«Постарайся понять, что старые правила перестали действовать».

Тан пожал плечами. Рука легла на эфес – и это был привычный, знакомый до последней выбоинки и царапинки эфес его памятного клинка.

Тот самый голубоватый меч, добытый для него учителем Хедином у Бога Горы в Южном Хьёрварде.

Что ж, по крайней мере одно из обещаний великий Орёл исполнил.

Третья Сила не правит, Третья Сила не даёт указаний, Третья Сила не приказывает. Во всяком случае, не впрямую. Когда впрямую – значит, дело и впрямь дошло до края.

Странно, но Хаген не ощущал ни усталости, ни голода, ни жажды. Одежда и оружие, собственное тело – всё казалось воплощённым, настоящим, реальным. И в то же время…

«Я помню, что я погиб. В прошлый раз Учитель сумел удержать на самом краю Серых Пределов, а теперь? Соборный Дух не принял меня, но вернулся ли я в мир живых? Или по-прежнему мёртв и в полной его власти, во власти великого Орла?»

Время шло, и время стояло. Армии ждали и армии пребывали в навек, казалось, застывшем мгновении.

Увидь врага, хединсейский тан.

Ощути его. Пойми, кто на самом деле угрожает сущему и как эту угрозу побороть.

Два воинства, две рати, но куда больше возможных исходов. Застывшее время, подобно мосту над бурными водами; под тобой несётся грохочущий поток, и ты сам выбираешь момент, когда стать его частью или же не становиться вообще.

Миг свободы, превращённый почти в бесконечность.

То магическое состояние, когда выбор ещё не сделан, когда всё ещё можно изменить и по-новому раскинуть руны судьбы.

Голубой меч чуть дрогнул в ножнах.

Что-то или кто-то – совсем уже близко. Ожидание кончится, и выбор надо будет делать очень быстро.

* * *

Белый тигр по имени Барра пробирался тропами Межреальности. И со стороны он казался донельзя печальным тигром.

О нём все забыли. Его все бросили. Всякие там Древние Боги, великие маги и прочее, и прочее, и прочее – забыли о нём, оставили, устремившись каждый по своим донельзя важным делам; и никто из них не стал спасать его хозяйку. Совсем-совсем никто.

Белый тигр Барра был хорошим тигром. Магическое существо, он настойчиво, неколебимо пробирался одному ему ведомыми путями, следуя за едва ощутимым запахом воительницы Райны.

Иногда он ловил оказавшихся у него на пути неосторожных тварей Межреальности, иногда приходилось спасаться ему самому, однако ни задержать, ни тем более сбить его с пути не могло ничто.

Упорядоченное содрогалось, реки Хаоса врывались в его пределы, огненная стихия выжигала всё на своём пути, но тигр был хитёр и осторожен. Кого надо, он ловил, от кого надо – убегал сам.

Отыскать хозяйку – вот и весь сказ.

Его преследовали стада хищных быстроногих ящеров – Барра легко справился бы с одним, одолел бы пару, не спасовал бы перед троицей. Но от двух дюжин пришлось уносить ноги уже ему.

И он унёс, попутно оторвав башку самому дурному и голодному из преследовавшего Барру гурта.

В Упорядоченном творилось что-то невообразимое. Пути, ведомые всем магическим существам, те самые, что с трудом пролагали маги, меняли начертания, уходили то вправо, то влево, то вверх, то вниз, а то и вовсе исчезали; приходилось пробираться неведомыми дорогами, частенько приводившими к логовам всяческих любителей полакомиться тигрятиной.

Но всё это не имело значения. След хозяйки, запутанный, слабый, то и дело прерывающийся, вёл сквозь миры, вёл до тех пор, пока не исчез совсем.

Другой тигр остановился бы или даже повернул назад, занявшись чем-то более приятным, но не Барра. Он был верен. Он один понимал, что такое верность.

С того места, где пропала хозяйка, вёл ещё один след, и тигр сумел сложить два и два вместе.

Он двинулся по новому следу, за новым запахом силы; это оказалось куда легче, ибо перед этой силой расступались все без исключения хищники Межреальности.

Тигр не ведал понятия «время», он лишь знал, что в пути уже долго. И сейчас он понял, что уже в самом конце.

Однако это был поистине конец. Дороги дальше не существовало – никакой, ни плохой, ни хорошей, да и самой Межреальности тоже.

Перед ним лежало необозримое Ничто, затканное серыми туманами; казалось бы, обычное дело в Междумирье, но Барра чуял, что там, за этой мягкой завесой, лежит нечто, не подчиняющееся никаким привычным законам.

Тигр остановился. Он видел, как добычей клубящегося тумана становились неосторожные обитатели Межреальности; даже самые сильные или хитрые не могли вырваться, едва их касались серые щупальца.

Барра ждал. Он обосновался вблизи того места, где в холодной мгле тонул след того существа, что привело его сюда; ибо если где-то и есть вход в это логово, так только здесь.

Он ждал и слушал.

Хозяйка где-то там, внутри. И он или дождётся её, или найдёт способ проскользнуть туда, ибо – подсказывали ему инстинкты тигра – нет такого логова, из которого никто никогда не выходит и, соответственно, никто туда не заходит.

Надо только подождать.

Правда, спокойного ожидания не получалось. Туман волновался, протуберанцы жадно лизали заросли хищных полипов, не оставляя от них даже корней, напрочь растворяя и поглощая саму твердь, ими покрытую, поневоле пришлось перебраться подальше.

Тигр охотился, но лишь по необходимости; время он проводил, следя за колыханиями серой завесы да уворачиваясь от загребущих туманных щупалец.

Хозяйка там, он знал это точно.

Нужно лишь дождаться подходящего момента.

Глава 1 Ракот Восставший

– К походу.

Лагерь поднимался, шевелился, но медленно, проклятье, слишком медленно!

Да, это не Тёмные Легионы времён расцвета…

– К походу! – рявкнул Ракот.

Ракот Восставший, последний из Новых Богов. Брат Хедин пал, открыв армии дорогу обратно к сердцу Упорядоченного – его, Восставшего, долг докончить начатое.

Он не сломался, когда бой кипел по всем уровням Тёмной Цитадели и он с отрядом верных, то таявшим, то вновь прибавлявшим в числе, шёл залами и коридорами, опрокидывая слуг Ямерта, сбрасывая их со стен; он не сломался, когда оказался один против всего скопища Молодых Богов, когда оружие было выбито из его длани; он не сломался, стоя на судилище, когда друг и брат, Хедин Познавший Тьму, зачитывал ему приговор.

Не сломается и сейчас.

– К походу! Шевелись! Встали, кто жить хочет!

Армия вставала. Удивлённо таращилась на разъярённого Ракота.

Приказ «к походу» подхватили десятники, сотники и тысячники. Воины подбирали немудрёную справу, отряды сбивались длинными змеями, над головами поднимались значки и знамёна.

– К походу!

К походу, так, перетак и растак. Рука Восставшего стиснула эфес чёрного клинка. Нет, он не подведёт и он не посрамит! Ни за что и никогда!

Брат Хедин совершил немыслимое.

Полностью, абсолютно немыслимое.

Он открыл своему воинству дорогу обратно, но страшной ценой. Ценой, истинно достойной Хедина Познавшего Тьму.

Нового Бога не стало. Названый брат вновь сделался тем, кем они все, Истинные Маги, были изначально – Великим Пределом, чертой, отделявшей светлое от тёмного, лёгкое от тяжкого и горячее от хладного.

Сила из большого Упорядоченного вновь лилась в отрезанный было от него ломоть; брат Хедин не просто проломил возведённый барьер, он сделался его частью.

Всюду за спиной Ракота, в мирах, обречённых на медленную и мучительную смерть сотворившими это «отделение», с облегчением вздохнули тьмы и тьмы живых. Кто-то пал на колени, кто-то молился; и даже здесь, в несчастном мире, где он, Ракот, явился в Цех Магов, где встретил старика Марви, в мире, таранившем злосчастный барьер, – люди, не сомневался Ракот, сейчас танцуют, пляшут и поют, несмотря на постигшую их катастрофу.

Им нужна помощь, срочно. Они заплатили величайшую цену – и какой из него Владыка Тьмы, коль не позаботится о верных своих воинах?

А ведь у Обетованного так и остались его Тёмные Легионы…

Нельзя терять время.

А что он скажет Сигрлинн… об этом он подумает потом.

– Кирвад!

– Я здесь, владыка Ракот!

– Воинство готово к походу?

Вопрос явно был излишним.

– Почти готово, владыка! – обиженно вскинул подбородок сильван, только что копытцем не притопнул. – Но… дозволено ли будет спросить…

– Спрашивай.

Хозяин Тьмы знал, о чём будет этот вопрос.

– Где же повелитель Хедин? Где наш великий предводитель?

Что ему ответить, этому Древнему, лесному божку, верному воину названого брата?

– Кирвад. Мой брат и твой повелитель, бог Хедин Познавший Тьму покинул нас. Он совершил великий подвиг. Небывалый… Он открыл нам дорогу, чтобы мы могли вернуться и продолжать борьбу. Крепись, Кирвад. Иного я тебе не скажу.

Кирвад замигал круглыми глазами, захлопал по-девичьи длинными ресницами.

– Владыка Ракот, это так… необычно. Воинство следовало за великим богом Хедином…

– И ты хочешь сказать, что оно не слишком счастливо следовать за мной? – хмыкнул Ракот.

– Великий бог Хедин призвал нас к служению, – негромко, но твёрдо проговорил сильван. – Мы ведаем, что ты – его брат. Великий бог Хедин велел нам внимать твоему слову. Мы готовы к походу, владыка. Но…

– Но мне не стоит ожидать того же повиновения, коим вы наградили моего брата?

Кирвад вздохнул.

– Великий бог Хедин вёл за собой верой в него, владыка. Не страхом или пустыми обещаниями.

– Ты смел, сильван. Храбрость твоя мне нравится. – Ракот смотрел поверх крутых рогов Кирвада на суету в лагере. – Но запомни и передай остальным: Тьма терпима – она принимает, Свет выжигает – но до поры. Мы довершим начатое великим Хедином. Он успел рассказать, что вы штурмовали некий замок…

– О да! – воодушевился Кирвад. – Это была славная битва, владыка!..

– Вот и поведай мне о ней.

* * *

…Для мира он сделал всё, что мог. Возвратившаяся сила помогала поднимать из праха горы и прочерчивать новые русла рек, сажать леса и наполнять сухие лона океанов. Леса получались, если честно, мрачноваты, но что поделать, талантов Ялини он так и не обрёл.

Войско тянулось тёмной змеёй сквозь привычные призрачные пейзажи великого Ничто. Сила вернулась, и Междумирье сделалось прежним, исчезла его пугающая раздробленность, разомкнулись заполненные огневеющим Хаосом барьеры, в которые брат Хедин вплавил самого себя. Вот и сами эти барьеры остались позади, невидимые, но по-прежнему неприятно ощутимые, как сдвинутая крышка бездонного колодца.

Междумирье казалось прежним, но только на первый взгляд.

Древние забеспокоились первыми. И, будучи большей частью Светлыми, послали к Владыке Тьмы Кирвада, не только как старшего, поставленного великим богом Хедином, но и как хозяина «тенистых мест». То есть Светлого, но как бы и близкого к Мраку.

Хотя где истинный Мрак и где те лесные тени!..

– Что-то творится с сущим, владыка.

Ракот шагал, закинув на плечо свой исполинский меч. Он тоже вслушивался в отзвуки ветров магии, в движение её потоков, но всё оставалось как будто бы прежним.

– С сущим всегда что-то творится.

– Нет, владыка, – Кирвад покрутил рогатой головой. – Это сказала Тхенчана, а она не ошибается.

«Тхенчана? Это ещё кто такая?»

– Хорошо. И что же?

– Да будет владыке благоугодно последовать за мной, – поклонился сильван.

…Древние сбились своим отдельным отрядом.

Кирвад деловито цокал копытцами, покрикивал:

– Дорогу! Дорогу!..

– Ну, и где эта твоя Тхенчана? – Ракот озирался по сторонам.

– Здесссь, владыка.

Древняя Тхенчана Светлой, разумеется, не была. Огромная улитка с гротескно-человеческим лицом, широченная пасть, усеянная острейшими зубами, глаза на стебельках-ниточках; правда, раковина роскошна – извивы её сверкали всеми ведомыми Ракоту драгоценными камнями.

– Я Тхенчана, владыка, – улитка говорила низким, слегка свистящим голосом, сдержанным, предупреждающим. – Я Ссслушающая Ночь, я Внимающая Зорям. Подошва моя вбирает дрожь мира, и я вижу, что есccть, что было и что будет…

– Ты не в святилище, – предупредил озабоченный сильван. – К делу, почтенная, к делу!

– Дай договорить, не сссспеши, рогатый, – фыркнула Древняя. – Я лежу и сссслушаю, владыка, и сссслышу, что мир замирает. Далеко-далеко от насссс, однако он замирает, ссссловно льдом покрывается. Великий Лёд насссступает, и, хотя он ещё очень далеко, всссскоре он доберётся и до нассс.

– Великий Лёд? – Ракот нахмурился.

– Великий Лёд, – подтвердила Тхенчана. – К нам вернулась ссссила, владыка; мы, Древние, – инссструмент тех, кто намораживает этот Лёд.

– Откуда знаешь? – требовательно бросил хозяин Тьмы.

– Я – Сссслушающая. – Если б улитка имела плечи, она, наверное, ими бы пожала. – Я сссслушаю и зссснаю. Я зссснаю, что Лёд наступает. Миры замирают в нём. От него нет сссспасения.

– Это кто сказал?! – Ракот поудобнее перехватил меч.

– Ты можешь ссспасссстиссссь от холода, владыка, облачившисссь в меха или разведя огонь. Но ты не можешь изсссгнать Зсссиму.

– Очень даже могу! – громыхнул Ракот. – Не играй словами, Древняя! Ты можешь указать, откуда исходит угроза?

Ему показалось, или в больших шаровидных глазах улитки на самом деле мелькнула насмешка?

– Отовссссюду, владыка. Идёт лавина. Или волна. Или прилив.

– Избавь меня от мутных прорицаний! – рявкнул владыка Тьмы. – Где те, кто управляет этим? Ведь не само же оно всё началось, верно?

– Они ссссами – Лёд, – просвистела-прошипела Древняя. – Они – он. И он – они.

– Тьфу, пропасть. Ты не можешь указать нам направление?

– Они ссстали умнее, владыка. Я помню – я ползссала по дну крошечным моллюском, а они уже были у нассс в мире. Ссстроили… ссооружения. Монассстыри… крепосссти… Их можно было победить. Потом они поняли – нужно, чтобы удар не во что было направить, не в кого. Как мальки сссбиваютссся в ссстаю и расссыпаются, есссли появляется хищник. Они расссыпались, владыка. Раньше я ссслышала их поссступь. Теперь – нет.

– То есть всё равно, куда идти, лишь бы – навстречу Льду?

– Великий владыка всссё ведает ссссам.

Ракот криво усмехнулся.

– Тогда пришла пора решить, кто из нас и где встретится с этим твоим Льдом.

* * *

– Слушайте меня, слушайте все! – Ракот стоял на взметнувшейся «скале», изломе Междумирья, у подножия которой он только что самолично изничтожил все хищные заросли. Лицо бледно, глаза заполнены жёлтым пламенем, тёмные струйки дыма стекают с кончиков прядей; алым остался только его знаменитый плащ. – Слушайте и не говорите, что не слышали! Мой брат, великий Хедин, покинул нас, он проложил путь сквозь поистине неодолимую преграду. Он заплатил великую цену, чтобы спасти множество миров, обречённых на гибель в ловушке, и всех нас – вы сами это видели! Да славится имя его!

Ответом ему был рёв сотен глоток – однако, кроме восторга, в нём слышалась и немалая растерянность. Новый бог был к этому готов.

– Мой названый брат оставил нам дело. Великое дело. Те, кто заточил нас, творят сейчас в Упорядоченном великое зло – многие из вас уже почуяли это. Они задумали разрушить наш дом, принести гибель всему живому – наше дело найти их и остановить! Кто встанет у них на пути, кроме нас?!

Воинство напряжённо внимало – большего сейчас и не требовалось.

– Вы не присягали мне, – гремел Ракот, – вы избрали своим вождём великого Хедина, и только ему обязаны верностью. Поэтому те, кто захочет вернуться в свои родные миры, могут сделать это беспрепятственно. Тем же, кто пожелает остаться, я обещаю славную войну! Войну не за добычу, не за славу, но за все миры сразу! Войну справедливую! Враг перед вами будет невиданный, могучий – но с иным вам и сражаться не пристало, так ведь?

– Так! – взлетело над морем голов.

– Не сомневался в вашей храбрости, – Ракот обвёл живое множество взглядом. – Однако я властитель Тьмы, и я призываю на помощь своих старых слуг. Не все из вас захотят сражаться плечо к плечу с ними; понимаю и этого не требую. Уходите сейчас все те, кто не верит мне, кто страшится Мрака и его порождений, потом уже не будет места дрогнувшим и усомнившимся!..

…Нет, довольно нашлось тех, кто и впрямь захотел вернуться; Древние, однако, почти все остались.

Кроме Кирвада.

– Ты? – искренне изумился и огорчился Ракот, когда курчавоволосый сильван шагнул к нему, склоняя голову.

– Я, владыка, – вздохнул Кирвад. – Я был с великим Хедином с самого начала, я вёл поверивших в него, а сейчас должен сопроводить домой тех, кто – не гневайся, владыка, – не станет сражаться под стягом Тьмы.

– Я не гневаюсь, – покачал головой Восставший. – Всегда жаль, когда тебя оставляют верные. Но – пусть будет по слову твоему, Кирвад. Веди всех, кто захочет за тобой последовать. Остальным предстоит иная дорога. Тьма никого не принуждает. Мне нужны лишь те, кто и впрямь готов идти до конца.

Сильван понурился.

– Мы шли за богом Хедином…

– Не повторяйся, – сурово остановил его Ракот. – Свой долг перед моим названым братом вы исполнили. Теперь исполни собственный – перед теми, кто остался в живых. Отведи их домой. Быть может, очень скоро вас позову уже я; и тогда вы сами решите, вставать под «знамёна Тьмы» или нет.

…Хозяин Мрака стоял, скрестив руки на груди, провожая долгим взглядом ведомую Кирвадом колонну.

Уходили люди, уходили светлые существа, расы, кого и впрямь страшила ночь. Гордые стяги, аквилы и сигнумы скрылись; многие оборачивались, как показалось Ракоту, с невольным стыдом.

А кто оставался?

Древние. Ну, конечно, эти-то никуда не делись. Светлые и Тёмные, боги и божки дня, ночи и сумерек; почуявшие вернувшуюся силу, жаждущие крови, деятельности, поклонения.

Нет, остались многие и многие. И с ними ему предстояло прежде всего пробить дорогу к самому сердцу Упорядоченного – к Тёмным Легионам, к Обетованному.

К источнику Урд.

Восставший потряс головой, расправил плечи. Выкрикнул зычно:

– Вперёд!

И сам зашагал первым.

* * *

…Для ведающего пути через Упорядоченное, между мирами, разделёнными безднами пространства, не бывают слишком длинны. Воинство стремительно оставляло позади населённые области, обитаемые сферы миров, однако каждый переход давался всё труднее. Теперь и Новый Бог ясно ощущал, как ярится сила, как сбиваются великие потоки – где-то там, впереди, за неведомыми поприщами пространств; как само мироздание трещит по швам. И от этой долгой дороги, от того, что Чёрный меч не мог вмешаться немедленно, не мог крушить крепости и разить врагов, Ракот едва не сходил с ума.

Настало время собирать камни, а камней накопилось с преизлихом.

Брат Хедин успел рассказать о троице магов, сумевших поколебать равновесие, – что ж, он, Ракот, доберётся до них, и тогда они заплатят за всё.

Кор Двейн. Скьёльд. Соллей.

Трое магов, достигших, судя по всему, если не бессмертия, то сравнимого с ним долголетия. Трое магов, договорившихся, как сказал Познавший Тьму, со всеми – и всех же предавших.

В том числе и Дальних. Интересно, а Молодые Боги тоже в этом как-то замешаны? Не удивлюсь, подумал Ракот. И так называемые Новые Маги. Словом, все недовольные, все утратившие величие и власть – всем Двейн, Соллей и Скьёльд успели что-то наобещать, от всех что-то получили.

Троица неведомых магов – первый камень. Ещё один – надвигающийся «лёд», явно работа Дальних, и на сей раз они не размениваются на мелочи, не крушат отдельные миры, а берутся сразу за всё Упорядоченное. Неназываемый – благодаря брату его удалось сдержать, но алчная пасть всё равно грозит близлежащим мирам. И где-то в глубинах мироздания скрылся Спаситель.

Собирать камни просто. Достаточно вновь присоединить к себе Тёмные Легионы, сторожившие покинутое Обетованное; поставить себе на службу Источники, все три изначальных Источника, их совокупную мощь, а там видно будет.

Брат Хедин посмеялся бы над этим планом, но куда завели Познавшего Тьму его собственные построения, такие мудрые, глубокие, предусматривающие, казалось бы, всё?

– Тхенчана. – Он остановился возле Древней, невозмутимо тащившей свою внушительную раковину. Глаза на длинных стеблях повернулись к Восставшему:

– Я внимаю, владыка.

– Что ты слышишь?

– Лёд, – кратко отмолвила улитка, и глаза вновь качнулись, словно кланяясь. – Лёд нассступает, владыка.

– А ещё? – нетерпеливо бросил Ракот.

– Где-то впереди ссссобираетсссся великая битва, владыка. Я чувсссствую, как в ужасссе дрожшшит твердь.

– Кто с кем бьётся?

Глаза опустились долу.

– Не ведаю, великий. Сссскрыто. Лишь дрожшшь расссходитссся во всссе ссстороны.

– Хм. Ладно. Ещё?

– Ещё, владыка? Нам навссстречу движется великая рать.

– Вот так бы сразу, – повеселел Восставший. – Сколь велика? Кто в ней? Можешь ли сказать?

– Ты требуешшшь многого, владыка. Я не вёльва, коей открыто нассстоящее и грядущее. Я лишшшь одна из тёмных Древних. Не гневайсссся на верную твою ссслугу.

– Заладили все одно и то же, «не гневайся, не гневайся»! – буркнул Ракот. – Хорошо. Как далеко те, что хотят преградить нам путь? И какой именно из путей они пытаются преградить?

– Дорогу к Исссточнику ссстарого великана, владыка.

– Не к Обетованному?.. Что ж, разница невелика. Быстро сообразили, однако. Тем лучше. Спасибо тебе, Древняя Тхенчана. Как далеко враг, слышишь ли?

– Сссовсем близко, владыка. Когда угассснет нынешний сссвет, мы сссойдёмссся с ними.

– Ничего лучшего и желать нельзя! – громыхнул Восставший. – Готова ли ты, а, Тхенчана?

– Я давно не пила сссвежей крови, владыка.

– Хватит с преизлихом, – посулил Ракот. Понял взгляд – ему внимали многие и многие Древние вокруг. И большинство – Тёмные. Светлые оставались чуть поодаль, после ухода Кирвада они держались особняком.

Внимали кентавры, минотавры (в отличие от быкоглавцев, с двумя руками, а не с четырьмя); люди – правда, не столь много, большинство их ушло-таки с сильваном. Эльфы – почти исключительно Тёмные. Примкнувшие по дороге собакоголовые. Сколько-то вольных гарпий, напоминавших Гелерру, так и исчезнувшую после их краткой встречи на подступах к Обетованному.

Они все пошли за Хедином и теперь шли за ним.

– Братья! – зычно выкрикнул Ракот, выпрямляясь. Его сейчас видело и слышало всё воинство. – Враг, тот самый, что расколол Вселенную, готов заступить нам дорогу!.. Это будет славная битва, это будет славная охота!

Ему ответили, но, конечно, далеко не столь воодушевлённо и уверенно, как ему б того хотелось. Знавал Ракот куда более яростные и дружные возгласы – даже когда оборонялся на последних ярусах Тёмной Цитадели.

– Остановиться! Разбить лагерь! Пусть они придут к нам – мы будем готовы!

* * *

Глубоко-глубоко в Упорядоченном лежат странные области, забытые и Тьмой, и Светом; да и прочие силы не жалуют их вниманием. Сюда не проникают заклятия Новых Богов, здесь властвуют совсем иные хозяева.

И пространство тут заполнило нечто, подобное Долине Магов: мир посреди Междумирья, плотный сгусток, к которому вела тёмная пуповина, протянувшаяся откуда-то из бездн Межреальности.

Окажись здесь кто-то, способный смотреть и видеть не только простым зрением, ему предстало бы нечто вроде исполинского роя, плотно сбитого, шевелящегося, вздувающегося и вновь опадающего. Двигались конечности, раскрывались и вновь захлопывались пасти и буркалы.

Окажись здесь искусный – очень искусный! – маг, владей он инструментарием редкостных заклятий, он, быть может, сумел бы уловить, что перед ним не просто скопище неведомых существ.

Он понял бы, что перед ним – Армада.

Армада – так она называла себя.

Потому что была едина во многих.

Потому что мыслила, а следовательно, существовала.

Её создали Начальствующие, нарастив на скелет из стали и магии плоть великого множества существ, самых разных и удивительных.

Начальствующие вложили в неё всё, что она могла и знала.

И сейчас ей наставало время пробудиться.

Вперёд, во мглу Межреальности отправились те, кто мог сам проложить себе там дорогу. Маги, Древние – и с ними неожиданно вызвалась Тхенчана.

– Я уссслышу больше в одиночессстве, владыка.

Остальное воинство спешно устраивалось. Дикий Лес, заполнявший Междумирье, где сводился под корень, где, напротив, усиливался чарами. Межреальность такова, что владеющий соответствующими заклятиями атаковать может и сверху, и снизу – не так, как на поверхности земли.

Дикий Лес склонялся пред волей Владыки Мрака. Тьма ползла меж жирных тел хищных полипов, вросшие спруты спешили смотать широко раскинувшиеся ловчие щупальца, забиться в логово, слиться с окружающим; иные обитатели этих мест бежали, кто мог.

Окружающее пространство тускнело, тёмный туман поднимался меж белёсых стволов; глазом мёртвой птицы глядели окрест тугие линзы дозорных чар.

Отпорная линия изгибалась, подобно луку, выдаваясь вперёд на крыльях и проваливаясь в центре; сверху и снизу тоже занимали позиции отдельные отряды.

Здесь Ракот был в своей стихии. Что может быть лучше честного боя, грудь на грудь?.. Что скажет больше о враге, чем открытая схватка?

Его хотят задержать? Что ж, будем считать, они своего добились. Пусть приблизятся.

И пусть Древние вволю напьются крови тех, кто дерзнул встать у него на пути.

Мрак поднимался, словно приливная волна, затоплял впадины и низины, предательская твердь тонула в густой дымке. Метались какие-то крылатые создания, похожие разом на летучих змей и на способных ползать птиц.

Ракот шёл вдоль линии наспех возведённых укреплений, останавливался, вглядывался в лица; Древние, особенно Тёмные, не скрывали жадной радости, жестокого предвкушения, Светлые большей частью молчали, хотя и склонялись пред ним.

Люди, гарпии, минотавры, песьеглавцы и прочие, готовые биться, кланялись тоже. Однако всё-таки чего-то в них не было, чего-то не хватало – наверное, той веры, с которой они все в один прекрасный день отправились за Хедином Познавшим Тьму.

За Её же владыкой они шли тоже, но…

Вот именно, что «но».

Скорее бы, думал Восставший, глядя в сгустившийся по его приказу мрак. Пусть скорее начнётся, чтобы всё вновь стало легко и просто – мы, они, и надо убивать, чтобы не быть убитым.

…Мрак вздрогнул, лёгкая рябь бежала, как будто мальчишки, забавляясь, швыряли дружно камни в сонный пруд. Тьма приняла чужие шаги, передала их дальше, спокойная, верная лишь себе самой, и лишь позволяющая кому-то использовать её силу.

– Владыка, – громадная раковина Тхенчаны возвышалась даже над ним, истинным великаном. Рядом с Древней – ещё двое, помельче: змеедева с огромными фиолетовыми глазами и неуклюжий на вид толстяк с головой бегемота на широченных плечах, с огромным брюхом и на столь тоненьких ножках, что неведомо, как на них удерживалась подобная туша.

– Они идут, владыка. Я ссслышу поссступь. Они – тоже.

– Да, владыка, – вступила змеедева, растянула синевато-зелёные губы в ухмылке, обнажая множество мелких, но очень острых зубов. – Тхенчана слышит, а я чую. Холодная кровь, много холодной крови.

– Невкусные, – неожиданным фальцетом пропищал толстяк. – Неживые.

– Мертвецы? Ходячие трупы? Скелеты? – деловито осведомился Ракот.

Этот враг был привычным. Сам Владыка Мрака к чистой некромантии прибегал весьма редко, и даже в отчаянном положении, когда всем уже стало ясно, что Цитадель обречена и отсидеться не удастся даже в самых дальних отнорках – к массовому подъёму мёртвых в мирах за спинами Светлых так и не прибёг.

В Тёмных Легионах были и костяки, были монстры, составленные из древних мослов, но их оживлял Мрак, эманации Тьмы, а не той жуткой силы, к которой обращались так называемые настоящие некроманты. Сила эта вилась по Упорядоченному, не имея собственного Источника, слагаясь из устроенного Творцом порядка; сила эта, всеобщий могильщик, Смерть, подпитывалась отовсюду, откуда могла.

Тхенчана качнула глазами на стеблях, изобразив нечто вроде отрицания.

– Нет, владыка. Они не живы и не мертвы. Кровь их холодна. Сердцссса их бьютссся, но душ их я не чую. Не зсссснаю, как такое может быть. Так говорят они – Рудиа сссс Билихосом. Я им верю.

Змеедева и Древний с башкой бегемота на плечах дружно поклонились.

– Не видала ранее таких, владыка, – змеедева свивала и вновь развивала жемчужночешуйчатый хвост.

– И я не видал! – пискнул толстяк Билихос. – И не едал! – добавил он без малейшего смущения.

– Тогда к бою, – распорядился Ракот. – Тхенчана, останешься со мной.

– Повинуюссссь, владыка.

Армада долго ждала этого часа. Утроба сотряслась и раскрылась. Рой отделялся от скелета. Чудовищные машины смолкали, им больше нечего было делать. Великое множество пришло в движение.

Части Армады покидали породившее их, складки пространства смыкались, ничтожные искорки жизни, оказывавшиеся у неё на пути, гасли, становясь её частью.

Правда, не все. Одна из них, особенно надоедливая, некое время назад вместе с другой подобной проникшая в самое сердце Армады, сумела освободиться.

Когда-то сохранение в тайне самого существования Армады представлялось Начальствующим необычайно важным, но те времена прошли и минули, настала пора явить миру её истинную мощь, и потому единичная жизнь, исчезнувшая в туманах Междумирья, не имела значения. Преследовать её не стали, она уже никак не смогла бы повредить.

Сейчас приказы были чётки, ясны и недвусмысленны – Армаде предстояло отыскать Врага, сильнейшего из оставшихся одиночек.

Потом предстояло столкнуться с иным Врагом, точнее, Врагами, едиными во множестве, подобно Армаде. Но до этого было ещё далеко – сперва требовалось справиться с последним одиноким Врагом.

А он был действительно одинок. Память Армады, заботливо собранная и вложенная в неё Начальствующими, хранила известия о великой битве, в которой этот Враг уже один раз оказался повержен, и Армада сделала выводы.

Тогда за него сражались с отвагой и яростью. Армада не действовала в рамках этих понятий, но знала, что это такое, и могла анализировать, когда надлежало предсказать действия тех, кто противостоял ей.

Враг был одинок. Его собственная сила, однако, возросла. Это делало его особенно… ценным, с точки зрения Начальствующих.

Армада занимала исходные позиции. Она никуда не торопилась.

…Мгла Межреальности раздалась, отхлынула, словно океанский прилив, подчиняясь могущественному заклинанию, спрессовавшему в единое мгновение долгие часы. На свободное пространство из кущ Междумирья выступало воинство, и даже Восставший удивлённо сощурился, на него глядя.

Сквозь заросли Дикого леса, ломая и круша всё, что не успело убежать, улететь или скрыться в глубину магического пространства, выдвигалась армия – без знамён, штандартов, вообще без каких-либо значков или эмблем. Коричневая и тёмно-зелёная пятнистая масса, и над ней поднимались горбы и конечности каких-то чудовищ.

Бойцы – ростом куда выше обычного человека, иные на двух ногах, как люди, иные напоминают кентавров, иные – псов. Лязгает железо, натягиваясь, хлопают ремни. Шипят колеса и шкивы. Скрежещут шестерни.

– Конструкты. – Ракот Восставший презрительно сплюнул. – Тоже мне, воителей нашли!.. Вот об этом ты меня предупреждала, Древняя? Вот этого я должен был остерегаться? Да так низко не опускался даже Ямерт!..

Кто-то из магов неподалёку расхохотался, ткнул пальцем в сторону приближавшихся шеренг, толкнул соседа локтем, сосед загоготал в унисон.

Конструкты. Анимированные магией создания, иные напоминают ожившие механизмы, иные – кадавры – слеплены из отжившей своё человеческой (или иной) плоти. Мастерить конструктов может хоть и не любой маг, но, в общем, какого-то невообразимого таланта или неизмеримых сил тут не требуется.

Через увлечение конструктами проходили, наверное, все чародеи-мужчины; было в этом что-то от мальчишеских игр в солдатики. Другое дело, что вояки из конструктов никудышные: они умели в лучшем случае лишь ничтожную часть того, что умел их создатель.

И уж, конечно, никому ещё не удавалось сотворить конструкт, что превзошёл бы хоть в чём-нибудь своего творца.

Ракот Восставший повёл плечами, переложил из руки в руку чёрный меч. Он испытывал сейчас нечто вроде настоящего разочарования – не битва, не бой даже, а так, насмешка какая-то.

Впрочем, где-то неподалёку должен сидеть, укрывшись и накрывшись всем, чем только возможно, чародей-кукловод; достань его, и вся эта скрипящая, шипящая, ковыляющая орда встанет.

Ракот Восставший редко недооценивал противника. И сейчас, полупрезрительно оглядывая ряды конструктов, он напряжённо искал подвох.

Что, если это лишь отвлекающий манёвр? Что, если на самом деле главный удар вот-вот обрушится совсем с другой стороны?

– Тхенчана. Всё ли тихо у нас за спиной?

– Всссё тихо, владыка, – откликнулась Древняя; кажется, она тоже была озадачена.

– Смотри в оба! И слушай тоже!

– В оба ссслушать не могу, владыка. Ссступня у меня одна.

Воинство конструктов было многочисленно, оно охватывало укреплённую линию Ракота широким полумесяцем. Далеко оттянувшиеся крылья тонули во мгле, над рядами вздымались длинные механические руки-лапы с резаками, гигантскими топорами, шипастыми ядрами на толстенных цепях и прочими смертоубийственными орудиями.

И всё равно это была насмешка.

Не такое и не таких должны высылать против Владыки Тьмы, только чтовырвавшегося из небывалой западни.

И чем больше Восставший размышлял, тем крепче убеждался – те нелепые создания, что сейчас перед ним, не более чем приманка, наживка, клюнув на которую, он непременно угодит в настоящий капкан – навроде того, что подстроили ему Новые Маги.

Новые маги вместе с…

Он потряс головой. Брат Хедин очень не любил слов «не может быть».

Всё может быть.

К нему подбегали начальствующие над отрядами и тысячами, они ждали приказов.

– Стоять и не двигаться, – следовал неизменный ответ.

Конструкты, впрочем, тоже не торопились. Скрипя и скрежеща, занимали позиции. Ракот, зло сдвинув брови, глядел на бесконечные ряды нелепых уродов – оживлённые тараны, баллисты, даже несколько осадных башен. Зачем?.. Они же по определению тупы и не смогут справиться даже с обычным ополчением.

Ждать их атаки? Не лезть в западню? Хорошо, когда у тебя много времени, однако враги не дремлют и продолжают наступать.

– Древняя, слышишь ли ты Лёд?

Огромная улитка шевельнулась, глаза обратились к Восставшему:

– Да, владыка. Он движетссся, и никто его не оссстановит, кроме нассс.

– Никто, кроме нас, – повторил Ракот, больше сам себе, чем Древней.

– Я не хочу в лёд, – вдруг всхлипнула змеедева Рудиа.

– И я не хочу! – пискнул Билихос. – Там холодно! И на зубах скрипит! Ел я как-то вмёрзших…

– Осссставь, – просвистела-прошипела Тхенчана, и божок немедленно оставил. – Владыка расссмышляет!..

Чего тут размышлять, сердито подумал Ракот. Кто бы ни послал эту ходячую свалку, он знал, что делает – выигрывает время, быть может, готовя новую западню. Ибо, если ему – им – удалось разделить само Упорядоченное один раз, где гарантии, что не удастся и повторить? И куда ни глянь, впереди маячит конец той Вселенной, которую они с братом Хедином приняли, которую защищали и оберегали как могли.

– Ну что ж. – Восставший перебросил из руки в руку чёрный меч. – Пора поразмяться.

Армада терпеливо ждала. Враг может атаковать, а может и не атаковать – планы имелись на каждый случай. Даже простое промедление, потеря Врагом времени играли на руку Начальствующим и соответствовали их намерениям.

Ход предлагалось сделать Врагу, и он по глупости и гордыне, конечно же, его сделал.

…На пустое пространство овеществившейся Межреальности, легко перескочив через рвы и палисады, выбрался черноволосый гигант в алом плаще, казалось, он чуть ли не весь состоит из Тьмы, и лишь ярко-огненная вспышка багрянца не давала ему окончательно слиться с мраком.

Плащ взметнулся, затрепетал, словно кровавый стяг под ветром. Чёрный меч поднялся для атаки.

Владыка Ракот шёл сам зачинать сражение.

Голос его разнёсся над полем битвы, и слышали его все, от края до края:

– Кто тут набольший – выходи! На честный бой, на поединок!..

О, Восставший очень хорошо помнил, чем закончилось подобное его действо совсем недавно, в битве при Обетованном.

Но сейчас он был готов.

Твердь Межреальности может быть мягче пуха и крепче твердейшего камня. Может обернуться гладкой дорогой, а может – неодолимыми пропастями и безднами. Ракот ощущал, как магическая субстанция сгущается, укрепляется у него под ногами; пласты сдвигаются, словно щиты гномьего хирда.

– Выходи! – гаркнул он снова.

Он был уверен, что его поймут. Во всяком случае, поймёт тот – или те, – кто отправил сюда это скопище.

Конструкты стояли, молча пялясь на него причудливым разнообразием выкаченных буркал, им было явно наплевать на все и всяческие вызовы.

Восставший остановился в одном полёте стрелы от вражьего строя, окинул его презрительным взглядом.

– Что, никого нет? Нет никого, кто осмелился бы встать против меня?

…В прошлый раз такой нашёлся, и это кончилось плохо, во всяком случае, на время. Смертные и бессмертные, маги и боги – все склонны повторять раз удавшийся приём.

– Что, никого не сыскалось? – возвысил голос Восставший. – Печально!.. Воистину, умаляются старые доблести, когда почётным считалось ответить на вызов неприятеля!..

…Ещё немного, и он будет готов. Честное слово, этот План одобрил бы сам брат Хедин.

Перед молчаливыми конструктами он мог бы разоряться ещё очень долго. Их это, судя по всему, устраивает, если он, Ракот, правильно всё рассчитал, то…

Ряды молчаливых созданий шевельнулись, вперёд продвигалось существо – не существо, конструкт – не конструкт, зомби – не зомби. Громадное, нелепое, с пятью лапищами (все разной длины, последняя торчит из спины, причудливо загибаясь крюком), нагое, покрытое пластами чешуи, словно сорванной с самых разных созданий: иная напоминает рыбью, иные куски – явно черепахового панциря, иные – смахивают на драконью броню. Башка большая, круглая, словно пивной котёл, опоясанная кольцом маленьких глазок, впереди – пара глаз побольше; вместо ног – тележные колёса, на брюхе – какое-то подобие шестов-толкателей, торчащих прямо из гигантской туши. Рта нет, как и носа, – очевидно, конструкт не нуждался ни в воздухе, ни в еде с питьём. Как и в том, чтобы произносить речи. Сейчас он катил навстречу Ракоту, сжимая в каждой из пяти лап по смертоубийственному орудию, пятая, самая длинная, держала сеть.

Ракот усмехнулся. Чёрный меч нетерпеливо вздрогнул в ладони.

Ну что, снова попытаетесь уловить, хитрецы?

Уловляйте.

И тут твердь под ногами вздрогнула. Судорога прокатилась из конца в конец поля боя, болезненно отдавшись во всём существе Восставшего. Нет, вражеские чародеи не привели в действие хитроумные ловушки, не сработали капканы с силками – строй конструктов не шелохнулся, и только пятирукий урод катил-толкался навстречу; нет, судорога пришла откуда-то из невообразимой дали, словно из самого сердца Упорядоченного.

Где-то там столкнулись силы, способные разнести в пыль само Сущее; злая, неприятная дрожь отдавалась в глубине черепа, в резонанс заныли кости.

Что ж, этим тоже придётся заняться как можно скорее…

Ракот заставил себя ещё шире развернуть плечи, ещё яростнее затрепетал алый плащ, словно вбирая в себя мощь настоящего урагана.

– Честный бой! – прогремел он во всю глотку, не сколько, чтобы подбодрить собственное воинство, а для проверки; и не ошибся.

Дрожала сама плоть Межреальности, дрожала мелко, неостановимо, и содрогания эти проникали всё глубже и глубже, втягивая в резонанс всё более и более глубокие слои.

Только одна сила оставалась в Упорядоченном, способная на такое, – но что они учинили, Орёл с Драконом?!

Но это мы скоро узнаем – потому что пятирукий конструкт был уже здесь.

Остриё чёрного меча качнулось из стороны в сторону.

Армада имела чёткий и недвусмысленный приказ. Врага следовало, самое меньшее, задержать на время, достаточное, чтобы исполнить намерения Начальствующих. Каковы эти намерения, Армаду не интересовало.

Враг так ничему и не научился. Он покинул ряды своего живого воинства, бросая слова, что показались бы Начальствующим «смешными». Армада не умела смеяться и не знала, что такое смех. Во всяком случае, это не имело отношения к тщательности и точности выполнения приказов.

Начальствующие имели много планов и отдали много распоряжений. Одним из них было изучение возможностей Врага, познание открытого ему, доступных чар и предела сил.

Армада взирала на Врага множеством глаз, воспринимала всё, содеянное им, множеством сознаний; подвергала осмыслению и спешила уведомить Начальствующих.

Вызов, брошенный Врагом, открывал новые возможности – как и предвидели Начальствующие. На вызов можно было отреагировать по-разному – но, после недолгого размышления, Армада приняла решение, и один из её инструментов двинулся навстречу Врагу.

Пятая рука конструкта вдруг дивным образом удлинилась, словно в ней с неимоверной скоростью росли кости и плоть, попутно облачаясь чешуйчатой бронёй. Острый, мгновенный укол силы, и сеть распустилась широким веером; она лишь казалась сплетённой из обычного вервия – чары, сложные, прочно сцепленные, выдерживающие даже эту странную дрожь сущего.

Ракот уклонился легко, играючи. Можно было бы одним ударом развалить конструкт надвое, но Восставший разыгрывал поединок совсем с иной целью.

Кто-то должен был управлять этим воинством, кому-то приходилось дёргать кукол за ниточки. Нет, не было и не будет полностью, абсолютно независимых от воли господина автоматонов, какие-то команды затаившийся чародей отдавать был обязан.

Конструкт ловко развернулся на месте – колёса крутились в разные стороны – и с похвальной резвостью махнул чем-то вроде крюкастой гизармы, кою с лёгкостью держал одной лапищей. Тёмное лезвие свистнуло совсем рядом; Ракот уклонился вновь, чувствуя, как загорается в боевом азарте; сколько раз, добровольно ограничив собственные силы, сражался он во множестве миров против магов и драконов, вампиров и оборотней, когда сами слова «честный бой» горячили кровь.

Но сейчас он не давал себе увлечься этой никогда не приедавшейся игрой. Тьма легко скользила по ткани Междумирья, и её Владыка, сам почти сделавшийся ею, одним движением оказался за спиной конструкта; боком, из полуповорота, рубанул, остриё чёрного клинка легко скользнуло, небрежно, совсем чуть-чуть, задев покрывавшую конструкта чешую; брызнули коричневатые ошмётки, из раны, нарочно неглубокой, вдруг ударил поток тёмного не то дыма, не то пара, густого, словно чернила в воде. Конструкт закружился, вслепую отмахиваясь, и тут уклоняться пришлось уже Ракоту.

Однако того, что он искал, так и не проявилось – пока не проявилось, поправил он себя. Маги, что должны были управлять всем этим, отмолчались; Ракот не ощутил новых чар. Хороший конструкт, видать, – со многим способен справиться сам.

Со многим, но не с Владыкой Тьмы!..

Он не ограничивал себя. Так должно было казаться со стороны.

Должно было казаться, что Ракот Восставший заигрался в вечного воителя, что добровольно отказался от большей части собственной силы.

Враг послушно делал всё, что могла пожелать от него Армада. Поединок разворачивался так, как ожидалось. Каждое движение Врага, каждый взмах его оружия запечатлелись сотнями и тысячами глаз, уходили в глубину сознания и памяти Армады, а потом и к Начальствующим.

Враг оказался настолько любезен, что сам рассказывал о себе всё, что только мог, и даже больше. Армада наблюдала и за его воинством, ибо оттуда за Врагом наблюдали неравнодушные, выдавая чувствами то, чему лучше всего было бы оставаться сокрытым.

Само собой, против оного Армада не возражала.

Ракот удерживался позади автоматона, хотя это оказалось нелегко, – создание лихо крутилось на одном месте, отмахиваясь всеми пятью конечностями.

Остальные конструкты дисциплинированно ждали.

Восставший продолжал скользить, всё более становясь Тьмой, расточаясь, растворяясь в Ней, улучая момент для следующего удара.

«Я заставлю тебя высунуться. И притом безо всякой магии».

Он кружил и кружил вокруг многорукого конструкта, а чёрный меч так и мелькал в его руках.

«Я заставлю тебя высунуться, маг!»

Выпад, укол, летят ошмётки пробитой чешуи. Конструкт дёрнулся, слепо отмахнулся, едва не угодив Ракоту в плечо.

Осторожнее, осторожнее!.. Или они просто тянут время любыми способами?

…Да, похоже, они явно тянули. Ну что ж, тогда пришла пора – Ракот извернулся, проскользнул под свистящим веером чужой стали, оказался рядом с бронированным боком конструкта, ударил, и меч его погрузился по самую рукоять.

Острие упёрлось во что-то твёрдое; вверх по клинку устремилась волна смертельного холода, вцепилась в пальцы Ракота, замораживая даже саму Тьму; из разруба хлынул незримый поток чужой магии – чужой, но странно знакомой магии, с какой названый брат Хедина не сталкивался уже невесть сколько тысяч лет.

Зимний холод, вымораживающий даже самые глубоко ушедшие корни дремучих лесов, стужа, обращающая озёра в сплошные ледяные монолиты; мороз, убивающий одним касанием даже птиц на лету, однако оттуда, из глубин туши эту силу подпирала совсем иная – словно могучие крылья всё тех же лесов гнали и гнали прочь скопившееся в ночи.

Ракот зарычал, рванулся, освобождаясь. Конструкт рушился, заваливался набок, но своё дело он сделал – Владыка Тьмы потерял драгоценные секунды, а вражье войско покатилось на него со всех сторон, подобно морскому приливу.

Конструкты хлынули мимо него и на него – все разом.

Армада всматривалась и вслушивалась; отзвуки боя разносились далеко, отражались от сути Междумирья и возвращались обратно. Враг, по-прежнему ни о чём не догадываясь, терял и терял время, и это было хорошо; уничтожение выдвинутой против него крошечной частички Армады ничего не меняло и изменить не могло.

Зато Армада собрала множество бесценных сведений.

Теперь она – а следовательно, и Начальствующие – точно знала, что Враг изменился, что прежняя суть его утрачена, и теперь он почти полностью являет собой воплощение Тьмы. Это делало его в чём-то сильнее, но и куда больше ограничивало. Он по-прежнему уповал на грубую силу, по-прежнему видел в оружии продолжение себя, проецируя силу самым древним и малодейственным образом.

Если бы Армада могла смеяться, она бы, наверное, расхохоталась.

Враг был совсем не так могущественен, как представлялось Начальствующим. Его мощь сделалась подобной стенобитному тарану, способному сокрушать башни и бастионы, – но и только.

Установив всё, что она могла установить, Армада начала выполнять следующую часть плана.

Согласно заданным Начальствующими границам, такой Враг был для них бесполезен. Его нельзя использовать, следовательно, его существование не имеет смысла.

Враг должен быть уничтожен.

Автоматоны нахлынули со всех сторон, Тьма и клинок Ракота закрутились вокруг него, рубили и разили – капля в море, крошечный эпизод сражения. Вечный воитель – ему позволено забавляться подобными поединками. Владыка Тьмы – совсем иное дело. Кипящий Котёл пока ещё слушался, и Ракот, отбрасывая все преграды и ограничения, потянулся к давней своей силе.

Тёмный Источник откликнулся с готовностью, словно только того и ждал. Там, где застыл Восставший, закрутился чёрный вихрь, он ширился и рос, подхватывая один конструкт за другим, рвал их в клочья, несмотря на броню, чешую и прочные стальные скелеты.

Да. Это было прекрасно, здорово – свобода от всего, от всех законов пресловутого Равновесия; какое уж тут равновесие, если само Упорядоченное опасно кренилось, рассечённое невесть откуда взявшимися пространствами Хаоса!

За его спиной взмыли к серому небу Межреальности боевые клики собранного Хедином воинства.

Всё это было прекрасно, здорово – однако он так и не мог вычислить тех, за кем вёл охоту.

Армада училась быстро.

Первая волна, попытавшаяся атаковать Врага обычным образом, потерпела неудачу. Другие части Армады, обтекая место схватки, стремительно приближались к возведённым ратью Врага укреплениям, однако засевшие за ними не имели большого значения. Их можно было уничтожить, можно было пленить – им потом найдётся применение – но главным сейчас оставался Враг, отразивший начальный удар.

Мощь Тьмы была велика. Воплотившись во Враге, она успешно отражала атаки; требовалась быстрая смена тактики, и по рядам Армады прошло множественное движение.

Её части, безуспешно атаковавшие Врага, расступались, отходили, освобождая место иным. В задних рядах Армады выстраивались сложные фигуры, древние руны, и разлитая в Межреальности сила послушно потекла в подставленные ей формы.

Как именно будет называться то, что содеет Армада – Добром или Злом, Светом или Сумраком, Огнём или Водой, Жизнью или Смертью, – было совершенно не важно. Ярлыки существуют лишь в сознании тех, кто не способен подняться до высоких абстракций, как Начальствующие, вложившие часть собственного разума в многочисленность Армады.

Вокруг Восставшего образовалось пустое пространство, усеянное останками неудачливых конструктов. Некоторые их части – механические лапы или ноги с колёсами – ещё дёргались, словно из последней мочи пытаясь дотянуться до противника; часть конструктов, размахивая палицами, топорами, секирами и прочим, покатилась дальше, к линии укреплений, где осталось его собственное воинство.

Кто бы ни управлял автоматонами, он был явно не дурак.

И поединок с Ракотом неведомому противнику требовался отнюдь не для того, чтобы заманить его в ловушку.

Что ж, этим умникам пришла пора узнать, как сражается Восставший, как бьётся Владыка Мрака!..

Чёрный зверь послушно явился на зов – уворачиваясь от направленных в него зазубренных гарпунов, копий и резаков; Ракот поднимался над схваткой, ощущая, как всё горячее и горячее становится Тьма, текущая по жилам.

Внизу над рвами и валами уже мелькнули первые огнистые росчерки – чародеи не теряли время. Прокатились короткие и злые толчки силы – где-то спешно строили магические фигуры; передние ряды конструктов рвало на части, резало, рубило, жгло, заливало растворяющей всё кислотой – в дело вступили Древние, и каждый спешил явить собственное мастерство.

Конструкты не остановились и не заколебались. Неживое воинство не ведало страха. Быстро и ловко выстраивались пирамиды, по спинам и плечам вверх карабкались новые – на смену тем, кого смело сталью или чарами.

Потери быстро росли, но Армада не обращала внимания. Враг поднялся над полем боя, очевидно, в напрасных поисках «тех, кто здесь командует». Враг не понимал, что Начальствующие в своей мудрости предвидели именно это, и Армада творилась так, что не нуждалась ни в каких военачальниках. Враг совершенно напрасно терял время, давая Армаде возможность подготовить истинную атаку.

Поэтому штурм укреплений его воинства будет продолжаться.

Тем более что необходимые построения уже почти закончены.

Они опередили Ракота совсем ненамного.

В задних рядах конструктов возникло слитное движение, они перестраивались, в их массе возникали пустоты, которые заполнял беспощадный, яростный свет.

Автоматоны тянули силу отовсюду.

Из великих вечнотекущих потоков, пронзающих всё Упорядоченное.

Из случившихся неподалёку обитателей Межреальности, не успевших или не сумевших скрыться.

Из всего, где крылось различие, то самое, что порождает движение.

Они тянули каждый по капле, по крошечной частичке – но их было много, и Свет засиял: ярко, торжественно, победительно.

Он струился по сложным фигурам, в которые выстроились конструкты, перепрыгивал от одного к другому, набирая силу, растекаясь окрест, подобно могучему приливу; лучи его пронзали туманы Междумирья, и они же, словно бесчисленные стрелы, нацелились в Ракота Восставшего.

Тьма яростно зашипела в его ушах. Кипящий Котёл отдавал сейчас многое, но и его мощь была не беспредельна.

Чёрный зверь камнем рухнул вниз, уходя от роя коротких, словно арбалетные болты, росчерков яростного белого сияния; собранная Восставшим сила Мрака отделилась от своего владыки, развернула призрачные крыла, скользнула над бесчисленными рядами конструктов. Ракоту казалось, что он расстаётся сейчас с собственной кровью.

Тьма обретала форму, сгущалась, мириады бестелесных глаз в упор взглянули на автоматонов; едва ли какая армия смертных выдержала бы этот взгляд, но конструкты были мертвы изначально. Руны, составленные из них, исправно творили Свет, собирали его, преображали – а что случится потом с материалом, ставшим заветными письменами, уже не имело никакого значения.

Армаде удалось до последнего скрывать свои намерения.

Враг был предсказуем, явил пределы своих сил, и сейчас Тьма, отделившись от Врага, готова была пасть – на ту часть Армады, что атаковала его слуг, или же на ту, что творила руны с чарами. Армада уже высчитала, что Врагу не удалось бы растянуть крыла тёмного создания и накрыть все конструкты разом – Мрак бы слишком истончился, утратив гибельность своей мощи.

Какое б решение ни принял противник – Армада имела соответствующий ответ.

Тьма отделялась от Ракота Восставшего, обретала собственную волю. Обычно плавно скользящая меж частиц сущего, незаметная, притворяющаяся простым «отсутствием Света», она оформилась, воплотилась и готова была к решающему броску.

Исполинский тёмный вран распростёр крылья от края и до края воинства автоматонов. Распростёр – и плашмя рухнул вниз, пронзаемый во множестве сияющими стрелами, что пробивали его навылет и гасли, точно в недоумении – как же так, почему он не исчезнет?..

Тёмные крылья опускались, и Ракот ощущал, как трепещет каждая жилка в его теле; всё ниже, ниже, ниже…

Армада ощутила опасность. Явленная Врагом мощь превысила пределы, почитавшиеся мыслимыми; он опрокинул предположения творцов-Начальствующих. Ибо сделал то, чего от него не ожидали – накрыл своим заклятием всю Армаду.

Армада не ощущала ни боли, ни страха. Она лишь высчитывала, допустимы ли потери, которые она сейчас понесёт, и в какой степени они помешают исполнению основного приказа.

По её рядам пробежала короткая судорога, и символы задвигались, в очередной раз меняя начертания.

Тёмный призрак чудовищной птицы накрыл бесконечные ряды конструктов, и по ним словно пронёсся гибельный вихрь – серое ничто рвало уродливые тела, выворачивало их наизнанку, отрывало ноги, лапы, ручищи и щупальца, резало броню, слитую с плотью. Туша валилась на тушу, они раскрывались, словно чудовищные шкафы, расплескивая внутренности, где жилы и сухожилия слиты были с механическими тягами, пружинами, зубчатыми колёсами и червячными передачами.

Мрак раздвигал материю, занимал место Света, и грубая ткань сущего не выдерживала, расползалась.

Страшное заклинание. Гибельное. Однако и от него имелась защита – в своё время Молодые Боги додумались до неё довольно быстро…

Правда, прячущимся до сих пор кукловодам этих автоматонов она, похоже, неизвестна, решил Ракот, глядя на творящееся внизу побоище.

Конструкты погибали во множестве, замирали холмами недвижной плоти, и над ними курились зловонные зеленоватые дымки.

Передние ряды, атаковавшие его воинство, полегли почти полностью; чудом уцелевшие, однако, не прекратили бессмысленного штурма и не повернули назад.

Но заднюю часть рати проредило куда меньше. Сияющие стрелы более не летели; Свет вздувался, словно исполинский парус, поднимаясь над неживым воинством, и Тьма, истребительный Мрак, порождённый его владыкой, разбился об этот сверкающий золотистыми переливами щит.

А потом щит, оторвавшись от породивших его рун, устремился прямо к Восставшему.

Сила Кипящего Котла не беспредельна, он не способен залить всего Упорядоченного Тьмою; Ракот ощущал болезненную пустоту Источника, из которого он почерпнул сейчас всё, что мог.

Порождённый автоматонами Свет обволакивал, не пронзая, словно бы и не атакуя; он просто давил со всех сторон, стискивал, обжигал, и Тьма разом и горела, и тонула в этом сиянии.

Потом явилась боль.

Ракот отбивался, Мрак жертвовал собой, поглощая гибельный Свет, обе силы распадались невесомым и невидимым пеплом; это неприятно напоминало последние мгновения перед падением Тёмной Цитадели, когда Владыку уже в третий или четвёртый раз пытались пленить.

Он рванулся, расталкивая душащие горячие волны. Кто бы ни управлял конструктами, чары, ведомые ему, явно восходили к Молодым Богам.

…Но это были не Молодые Боги. Внизу автоматоны рассыпались, отходили, правильные построения рун исчезли, яростный натиск Света слабел.

Ракот встряхнулся, Чёрный зверь его ринулся вниз. Похоже, наступало время обычных мечей и простой магии, доступной чародеям и Древним.

Армада вздрогнула от обрушившегося на неё удара. Он был страшен, он не укладывался в известное Армаде, не вписывался в рамки её понимания. Будь Армада живой мыслящей сущностью, она, наверное, прекратила бы в тот же миг бытие от одного только болевого шока, но Начальствующие знали, что сотворить.

Враг выжил и сумел сбросить оковы Света, что было весьма нежелательно. Однако при этом он явил изнанку своей силы, свои связи с Кипящим Котлом, свои способы использования Тьмы, и это было полезно. Более того, это вполне оправдывало понесённые Армадой потери.

Директивы Начальствующих были недвусмысленны – в случае угрозы Армаде надлежало принять определённые меры к самосохранению. Иные из её частей, что выдержали натиск Врага, продолжали атаку на его воинство – однако иные повернули назад. Они послужат делу изменения Армады, и следующий удар, подобный только что рухнувшему, она встретит уже совершенно иначе.

Теперь оставалось лишь позаботиться, чтобы Враг был достаточно занят, пока то, чему до́лжно сохраниться, отходит подальше.

…Поэтому другая часть Армады бестрепетно продолжала атаку.

Ракот с высоты обозревал опустевшее поле боя. Конструкты частью бежали, частью продолжали драться, словно ничего и не заметив. Дрались, надо сказать, самые крупные, ловкие и сильные, лучше всех защищённые от магии, и дрались небезуспешно. Даже Древние избегали к ним приближаться, стараясь поразить с безопасного расстояния.

Ни один из этих конструктов в отдельности, похоже, не владел какой-то особо убийственной магией. В отдельности не владел, а вот в совокупности… Владыка Тьмы старался восстановить в памяти последовательность сияющих рун, обернувшихся атакой жгучего Света.

Отступавшие автоматоны разбегались весьма ловко: удирали на четвереньках, прижимались к отвердевшей плоти Междумирья, ныряя в складки и впадины; Ракот взмахнул тёмным клинком, однако его воинство и само знало, что делать, устремившись в погоню.

Армада отступала. Враг оказался сильнее, чем предполагали даже самые неблагоприятные прогнозы; его связь с Кипящим Котлом – крепче, а доступные резервы силы – значительно обширнее.

Армада нуждалась в значительном восстановлении, что, в свою очередь, требовало надёжного источника магии; однако эта задача являлась вторичной, главное сейчас – доставить по назначению ценнейшие сведения о Враге.

Сообщения были отправлены и обычным образом, и – непременно – курьерами. Многочисленными, ибо Армада никогда не полагалась на одиночек.

И как только сообщения разошлись, остававшиеся в соприкосновении с воинством Врага частицы Армады нанесли противнику наибольшие потери из возможных.

…Конструкты взрывались один за другим. Только что отчаянно сражавшиеся – если к лишённым собственной воли автоматонам применимо понятие «отчаянно», – они вдруг замирали или, напротив, бросались в самую гущу воинов Ракота.

И лопались.

В разные стороны летели куски тел, оставляя за собой шлейф зеленоватых брызг. Над грудами отжившей плоти поднимались зловонные облака, отдельные конечности ползли сами по себе, словно змеи, норовя напоследок вцепиться хоть в какого противника.

Их добивали и смертные воины, и Древние, и сам Ракот.

Поле битвы пустело.

Мы выдержали, мы прорвали первый заслон. Кто дерзнёт воздвигнуть следующий?..

* * *

Они шли через Упорядоченное, и с каждым шагом Владыка Тьмы становился всё мрачнее и мрачнее.

Сущее содрогалось. В самом его центре всё сильнее билось новое сердце, передавая болезненные сжатия бесчисленным нитям силы. Незримые, они тянулись всё дальше, впивались острыми крючьями в истинную плоть Междумирья, врастали в него – ничего подобного Ракоту испытывать не приходилось.

Остановиться, осмотреться? Нет. Воинство шло за ним, после битвы с конструктами, нелепой и странной, оборвавшейся как по мановению руки, он должен был исполнить долг брата Хедина пред ними.

Победили ли они?..

Разумеется, смертным он сказал «да».

– Мы повергли врага!.. Нас никому не остановить!.. Мы спасаем не один мир – мы спасаем Упорядоченное!..

И это было истинной правдой.

Впереди лежал Источник Мимира. А потом – Обетованное. Там, обещал своим Восставший, они смогут немного отдохнуть перед тем, как двинутся дальше, к новым победам.

Тхенчана, змеедева и Билихос держались поблизости.

– Тхенчана.

– Я зссдесь, владыка.

– Ты… не ощущаешь… – слова не желали сходить с губ, – великого Хедина Познавшего Тьму?

Несколько мгновений исполинская улитка загадочно молчала.

– Нет, владыка. Я поведала бы сссразу. Он ссстал… ссстал…

– Кем же? Тебе ведомо? – Ракот знал кем. Но что ощутила эта Древняя? И, может, не только она?

– Мне ведомо, могучий. Он стал всссем, он повсссюду. Его сссредточие. Оно перессстало быть… единым. Это всссё, что я ссслышу.

Что ж, яростно подумал Ракот, если Древняя ощущает брата, значит, ещё не пора отдавать последний долг, нет! Названый брат не ушёл совсем; он, владыка Тьмы, найдёт способ вернуть его, отыщет средства.

Подобно тому, как сам Хедин вернул Восставшего со Дна Миров.

– Он ушёл, – раздался еле слышный шёпот Тхенчаны. – Он ушёл совсем, великий Хедин. Только так можно было ссспасссти оссстальных. Нельзя получить что-то и ничего не отдать при этом…

– Чепуха, – так же негромко, но со стальной непреклонностью ответил Ракот. – Это выдумали слабаки. Хороший полководец тот, кто побеждает без потерь.

– Это не есссть Тёмный Путь… – прошелестела Древняя.

– Настало время новых путей.

– Но куда он проляжет? – кажется, Тхенчана позволила себе настаивать.

– Увидишь. – И Ракот Восставший отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Несмотря на победу, воинство продолжало уменьшаться – потихоньку, полегоньку отваливались одиночки и небольшие группки, обычно – Древние из Светлых и прибившиеся к ним.

Ракот понимал их. Нелегко истинно Светлому следовать за Владыкой Тьмы, даже с самыми благородными намерениями.

– Владыка, повелишь ловить?.. – кровожадно поинтересовался Билихос. Бегемотова пасть приоткрылась и захлопнулась, словно крышка сундука.

– Нет. Пусть уходят.

– Но, владыка, даже если они не хотят больше сражаться, могут сгодиться для жертвенника! – не сдавался толстяк.

Неразлучная с ним змеедева согласно закивала.

Ракот времен Первого Восстания, быть может, и задумался бы над советом Билихоса. Не факт, что последовал бы ему, но задумался бы точно.

Однако те времена давно прошли.

– Я сказал – нет! – рыкнул Владыка Мрака. – Пусть уходят. Нам нужны лишь вернейшие из верных.

Трое тёмных переглянулась. Тхенчана выразительно качнула глазами.

– Владыка, мы никогда не изменяли Тьме. Нам ведомы её пути. Мы готовы исполнить твою волю.

Они так привыкли, они уже не могут по-другому.

– Когда будет нужно, я отдам приказ. Крови будет много, не сомневайтесь.

Пусть уймутся, но ведь никто даже не знает, поможет ли здесь магия крови. Даже многомудрый Хедин никогда не сталкивался ни с чем подобным.

Армия Ракота уменьшалась в числе, но ядро её оставалось сильным.

– Владыка, Лёд движетссся, – раз за разом предупреждала Тхенчана, но Восставший уже и без неё ощущал надвигающееся омертвление, остановку всего и вся. Ни один Источник ещё не накрыла смарагдовая твердь, но надо было торопиться.

Армада отступала. Разбившись на сотни и тысячи крошечных капель-отрядов, она вновь соединялась, подобно мелким ручейкам, сливающимся в полноводную реку.

Она выполнила не все приказы Начальствующих, но те, что выполнить удалось, дали очень многое. Теперь Армаде надлежало восстановить себя; а для этого требовалась сила, много силы.

Начальствующие торопили её и торопились сами. Питавших Армаду в колыбели жил уже не существовало, требовалось идти на риск.

Четыре Источника.

Кипящий Котёл под властью Врага, и прорыв к нему потребует слишком больших потерь. Светлый Урд – в Обетованном, под крепкой защитой. Армада потеряла слишком многое, чтобы позволить себе приступ этой твердыни.

Источник Мимира. На первый взгляд самый доступный. Не имеющий сродства ни к Свету, ни к Тьме. Однако, скорее всего, именно туда направляется сейчас Враг, и Армаде придётся иметь с ним дело, не восстановив силы.

Оставался последний, четвёртый Источник. Источник в месте, именуемом «Асгард Возрождённый».

* * *

…Источник Мимира встретил пустотой. Следы не так давно свёрнутого лагеря – мёртвая тишина. Вода в зачарованном ключе кипела, бурлила, густой пар поднимался к низким небесам, лес застыл, словно оцепенев.

Не мешкая, даже не сбросив плащ, Ракот шагнул к Источнику.

Тяжело, смутно, трудно. Пузыри лопаются со злым сухим хрустом, словно чьи-то когти трещат под сапогом; летят жгучие брызги. Прямой, словно колонна, столб плотного пара уходит вверх, подпирая небеса, и кажется, что без этой опоры тяжёлые серые тучи, набрякшие, но никак не могущие разродиться дождём, вот-вот рухнут наземь, давя всё и вся.

Источник бурлил и бушевал. Сила рвалась из него, дикая, обновлённая, не имеющая хозяина. Мимир счёл, что долг его – во владениях великого Демогоргона, и магический ключ остался без присмотра.

Владыка Тьмы склонился над бурлящей водой. Поколебался – а затем резко погрузил обе руки по локоть.

Мрак в нём закричал, чёрный шлейф за плечами Ракота затрепетал, словно разрываемый неощутимым для других ураганом.

Сила ворвалась в него, смешиваясь с эманациями Тьмы, – сила, переполненная тревогой, предупреждением, даже страхом.

«Наступающий Лёд, – приказал Ракот. – Покажи его мне!.. Немедля!..»

Фонтан горячей, почти кипящей воды ударил ему в лицо, однако хозяина тёмного Котла пронять этим было не так-то легко.

«Покажи!» – вновь потребовал он.

Источник ответил ещё одним негодующим всплеском. Он подчинялся Мимиру, ему одному. И не заставишь повиноваться грубой силе, на то здесь и вода – проскользнуть меж пальцев.

«Глубоко уходят корни Источников. Через них возвращается в Упорядоченное животворная сила. Все три необходимы для сохранения равновесия…»

Так учили птицеглавые наставники. Сдержанные, скупые на слова. Показывали, но не рассказывали. Натаскивали, но не раскрывали души. Никто не знал, куда они делись потом (сделались мелкими лесными духами?); Поколение, жадное до дела, познания, власти, получившее в полное распоряжение свой Замок Всех Древних, об этом не задумывалось.

«Молодость жестока. Ей мнится, что старость никогда не настанет, что состарившиеся всегда были такими…»

Руки обжигало, вода становилась нестерпимо горячей. Конечно, Владыке Тьмы нипочём, даже если она обратится в кипяток, даже если сделается раскалённой лавой; однако волны боли проникали всё глубже и глубже, к самому нутру его существа, той невообразимо крошечной частицы, что способна была хранить его характер и память.

Смотри. Вникай. Видь. Источник Мимира, источник мудрости, как верили тысячелетиями; он может даровать прозрение, может указать путь. За всё это Источник потребует платы. Не потому, что ему нужно что-то «для себя» – просто для равновесия.

…Упорядоченное кипело, во всём подобное сейчас каменной чаше волшебного ключа. Потоки магии сходили с ума. И – да, отдалённые части сущего замирали, там прекращались жизнь и движение, миры застывали, заковываемые в тот самый смарагдовый лёд, о котором твердила Тхенчана.

Там всё застывало, замирало, умирало последней смертью. Души становились частью страшного кристалла, встраивались в него, растворялись, да так, что их уже, наверное, и не вырубить, подобно тому, как кирка подгорного гнома высвобождает самоцвет из тёмных глубин.

Ракот не видел Дальних, не видел захваченные изумрудной неподвижностью миры. Он просто ощущал отчаяние и ужас схваченных, разумных и неразумных, наделённых речью и не знающих её.

Тхенчана не ошиблась.

Лёд наступал.

Ты наверняка поймёшь меня, Мимир.

Руки Владыки Тьмы погрузились в нестерпимо горячую воду по самые плечи; эманации мрака смешивались с паром, змеями вились среди лопающихся пузырей.

Боль, раздирающая саму его суть, медленно поднималась всё выше, заполняла собой всё внутри Нового Бога. Боль очищала, выжигала ненужное, оставляя одну лишь чистую Тьму.

Источник Мимира становился похож на Кипящий Котёл. Он подчинялся Владыке Мрака, изменял его и изменялся сам. Наверное, и мудрый Ётун не сказал бы теперь, сделается ли заветный родник снова прежним.

Ракот и Источник слились сейчас в одно целое; Новый Бог утопал в клубах потемневшего пара. Пальцы – или то, что некогда было ими, – коснулись шершавого дна каменной чаши, легко прошли сквозь, вбирая поток рвущейся на волю магии.

В самом сердце Упорядоченного по-прежнему кипел настоящий шторм силы, скрытый от взоров Ракота даже сейчас; и единственное, что он мог разобрать в серой мгле, застлавшей взгляд, – были три вытянутые тени.

Тени трёх мечей.

Он узнавал их – по тревожному, даже зловещему эху, словно клинки пели злую песнь под порывами сухого горячего ветра, жадного до влаги. Ветер был убийцей, явившимся из неведомых пустынь, как и сами эти мечи.

Иммельсторн. Драгнир. Чёрный фламберг Хозяина Ливня.

Они рождались и умирали множество раз, меняли формы, обличья, имена – Ракот смутно улавливал шёпот бесчисленных голосов тех, чьи души успели выпить эти клинки. У мечей не было хозяев, они сами выбирали, чья рука вскинет их для боя; и в неведомое прошлое уходила бесконечная череда их воплощений, вплоть до последнего, мельинского.

Меч молодых эльфов, Дану, являвшийся через ветвь Отца-Древа в глубинах заповедного леса. Меч подгорных гномов, воплощавшийся из друзы самоцветных камней. И фламберг, меч людей, беспощадно вырубавший слабых отравными каплями Смертных Ливней.

Три меча, словно три опоры. Жутких, ненасытных, требующих за свою службу обильных и кровавых жертв. Путь их последней инкарнации начался в Мельине, закончился – в Эвиале; миры слились в небывалой катастрофе, и – Ракот помнил – смертный человек, молодой маг Долины Кэр Лаэда, он же некромант Фесс, сумел с ловкостью зашивающего рану лекаря соединить вместе два распадавшихся, тяжело раненных мира.

Круг замкнулся, великий змей Уроборос дотянулся зубами до собственного хвоста.

Лживая, обманчивая бесконечность!.. Сейчас Ракот её ненавидел – им с Хедином постоянно казалось, что впереди ещё вечность, а любимая фраза названого брата о том, что она якобы имеет обыкновение проходить очень быстро, оставалась всего лишь хлёсткой и красивой фразой.

Змей впился в свою же плоть, места рождения и смерти мечей слились, и неведомая сила тащила их сейчас вновь – на свет из смертной тени.

Какая сила? И как?

Ракот вглядывался и вглядывался, напрягая взор, хотя, конечно, ничего видеть он не мог – но чувствовал. Ощущал, как тени истребительных клинков наполняются силой, подобно тому, как расплавленная сталь заполняет форму в мастерской искусного кузнеца.

Кто-то настойчиво творил двойники сгинувших недавно мечей. Творил упрямо, щедро расходуя силу, возмущая Упорядоченное так, как никто никогда не возмущал.

Это было важно, это нельзя было оставлять без внимания, но… Мечи ждать могли, а Лёд – нет.

Источник Мимира явил всё, что мог. Теперь дело за ним, Ракотом.

Теперь – Обетованное. И светлый Урд.

Ракот Восставший медленно выпрямился над затемнённым Источником. Окинул взглядом окрестности – дневной свет померк, опустились низкие тучи. Словно бы сам мир вокруг подчинялся Тьме, утрачивая краски и жизнь.

Мимиру это едва ли понравится – если, конечно, старый Ётун вообще вернётся сюда.

…Никакой стражи около Источника уже не оставляли. Тьму уберёт только её же владыка.

Древние – Тхенчана и остальные – напротив, не скрывали радости.

– Благодать-то какая, повелитель, – с наслаждением выдохнула змеедева Рудиа. – В кои-то веки у настоящего Источника… Котёл-то, он того, закрыт, не добраться…

Ракот промолчал. Последние несколько Светлых, ещё остававшихся при его воинстве, мрачно взирали на происходящее.

– Владыка Ракот. – Тонкая крылатая дева, по виду – чистая адата, отделилась от группы, бесстрашно шагнула к нему. – Владыка, сотворено недоброе. Источник Мимира всегда оставался чист, в нём не было Света, но отсутствовал в нём и Мрак.

Огромные глаза цвета морозного неба, сияющие волосы рекой, белые крылья, настолько белые, что больно смотреть. Рядом с говорившей стояли ещё трое из тех, кто черпает силы в Свете.

Громадный бурый медведь, на лапах – когти из пламенеющей, словно раскалённой стали, нахмуренная сова в серопёстрых перьях да могучий кентавр – вот и всё. Остальные ушли, не прощаясь.

– Ты брат великого Хедина, и мы повиновались тебе, – прорычал медведь, огневеющие когти процарапали землю. – Но ты творишь недоброе. Остановись, верни Источнику его жизнь!

– Верни, – сова запахнулась в крылья, развела их, обернувшись женщиной с милым, слегка тронутым морщинами лицом, точно у доброй бабушки, которую обожают бесчисленные внуки. – Верни, владыка.

– Иначе Свет не сможет оставаться с тобой, – пробасил кентавр, переступая тяжёлыми копытами.

Им ответить можно было многое.

Например, сказать, что очень скоро вообще не останется ни света, ни тьмы, а один лишь мёртвый смарагдовый лёд. Сказать, что единственный шанс – это объединить силы всех трёх источников, даже четырёх, если вспомнить ещё один в Асгарде Возрождённом, и тут уже не до сохранности первозданной чистоты.

Да, сказать-то можно. Но – что делать с чистым Урдом, со светлым Урдом? И он тоже обернётся тёмным? А потом?.. Как всё вернуть?

И Ракот Восставший лишь покачал головой.

– Кто мог содеять лучше – остался там, открыв нам путь. Я не бог Хедин, мне повинуется лишь Тьма. Может, справится кто-то из вас?..

Четвёрка Светлых не отвела взглядов.

– Владыка Ракот, – проговорила светлокрылая, глядя в упор синими глазищами. – Молю тебя, пощади Источник. Если надо – возьми кого-то из нас. Мы… готовы… – голос её прервался.

За спиной хозяина Тьмы мало-помалу собрались Древние – Тёмные. Смотрели, слушали. Очень внимательно.

– Что ждёт светлый Урд? – в упор спросила Сова.

Догадалась. Провидела.

– Если мы можем помочь самым последним, что у нас есть, – мы готовы, – пробасил кентавр. Согласно рыкнул медведь.

Ракот поднял руку, и все враз стихли.

– Коль потребуется, то я сделаю это, – медленно проговорил он. – Коль потребуется, то все мы – меня не исключая – поступим так же, как мой братХедин, своей жертвой открывший нам дорогу. Но – в должный момент. Источник Мимира затенён, да, но иного выхода сейчас нет. Погодите тратить свои жизни, Светлые. Момент ещё настанет. Можете мне поверить.

Ему верили. Это читалось и в их взглядах, и в напряжённой тишине, повисшей над тёмным источником. По-прежнему уходил в небо столб густого и плотного пара, но сделался он пепельно-серым; и небо всё темнело и темнело, словно надвигались вечные сумерки, за которыми уже никогда не настанет истинный рассвет.

– Выступаем, – коротко бросил Ракот, не глядя больше на Источник.

У меня большой долг перед тобой, Мимир.

* * *

Они торопились, ели на ходу и почти не спали. Упорядоченное сотрясалось и корчилось вокруг, точно под жестоким бичом в палаческих лапах. По-прежнему таяли ряды воинства, теперь уходили уже и иные Тёмные. Что они думали, на что рассчитывали – Ракот не гадал. Тьма дарует свободу. В решительный момент рядом должны оставаться лишь те, кто точно не дрогнет.

Тхенчана, змеедева Рудиа и похожий на бегемота Билихос по-прежнему держались подле.

– Глупцы, – заметила громадная улитка; её глаза на длинных стеблях мотнулись вслед ещё одной кучке отколовшихся. – Они изсссменили делу Владыки Мрака!.. Их нассстигнет кара, великая кара!..

Ракот промолчал. Обетованное приближалось, а перед ним всё яснее и отчётливее вставала Райна. Их путь только начался, они были первыми свидетелями пробуждения Древних, но тогда никто не догадался, чем закончится это их возвращение.

Райна. Она словно плыла перед ним, но не смотрела на него. Порой Ракоту казалось – он видит валькирию совсем юной, пробирающейся сквозь густой подлесок, видит её стоящей перед странной бревенчатой хижиной.

Воительница шла каким-то одним ей ведомым путём; быть может, взывала сейчас к нему, Ракоту, что это не отблески неведомого прошлого, он не сомневался. Но если это зов – то где она сейчас?..

…Обетованное открылось им во всей славе своей – сияющий остров, плывущий по волнам серого моря Межреальности. Зелёное, голубое, златое – над лучшим творением Молодых Богов мягко сияли чистые цвета, словно каждый лист, каждое озерко и каждый ручей светились, и каждая гора будто облачилась в парадные золотые доспехи.

Обетованное.

Сейчас его окружали Тёмные Легионы, приведённые сюда им, Ракотом, давшие бой несчастным быкоглавцам и их союзникам.

Легионы ждали своего повелителя, вызвавшего их из небытия, вновь напитавшего эманациями Мрака; без него это воинство долго бы не просуществовало.

– Лёд нассступает, владыка, – сочла нужным напомнить Тхенчана.

Лёд наступал. Знать бы ещё, для чего это понадобилось Дальним…

Лёд наступал, а где-то в невообразимой глуби Упорядоченного к нему продолжала взывать Райна.

Его Райна.

Кулаки хозяина Тьмы сжались. Источник Мимира оставил на них глубокие следы – хотя, казалось бы, какие следы оставит вода на мраке?

Но так или иначе, плоть Ракот удерживал сейчас куда хуже и с заметным трудом. Всё больше и больше становилось в нём чистой, беспримесной Тьмы, вытеснявшей всё остальное – подобно тому, как рубленая рана заполняется кое-как стягивающей края кожей.

Он не был таким даже в пору своего Первого Восстания.

Но сейчас не это было главным.

Урд. Светлый Урд.

…Тёмные Легионы салютовали своему Владыке; чудовища и монстры, костяки и духи Мрака. Предводитель явился, они вновь могли существовать.

– Владыка Ракот?!.

Навстречу ему метнулась тонкая фигура эльфийки, в руках – изогнутый лук.

– Владыка Ракот, ты вернулся!.. Но… где же повелитель Хедин?..

Эльфийка была из Тёмных, одна из подмастерьев названого брата.

– Триэль Фаэртала, владыка, – поклонилась она. – Мы… вернулись сюда, в Обетованное. Ожидая… приказов.

Эльфийка казалась растерянной, и отнюдь не от великого почтения к хозяину Мрака. Тёмные эльфы вообще не отличались застенчивостью.

– Многие наши вернулись сюда. Приказы… больше не имели смысла.

Она оправдывалась. Глаза её бегали, пальцы в чёрных боевых перчатках нервно сжимались и разжимались.

– Мы явились… мы надеялись… мы хотели найти… – она заикалась и запиналась. – Я… в дозоре…

Ракот вскинул руку, останавливая её.

– Войско прошло дальний и долгий путь, ему нужен отдых. Позаботься об этом, досточтимая Триэль.

Эльфийка лихорадочно закивала.

…Его место было с Тёмными Легионами. Он странно ощущал себя сейчас в Обетованном – словно натянув жмущую неудобную одежду. Здесь давит, там тянет, тут натирает.

За ним вились дымные серые шлейфы; Владыка Тьмы сделался истинным Владыкой Тьмы, и Обетованное, место света, тепла и радости, отталкивало его.

…А за пределами Обетованного, среди тёмного воинства, он сразу почувствовал себя лучше. Отдавал приказы, вполне обычные – поход их закончился, во всяком случае, пока.

Восставший словно оттягивал, как мог, тот момент, когда ему придётся встать перед светлым Урдом.

В самом Обетованном хозяйничали подмастерья названого брата – Ракот так и не собрался с духом оповестить их о потере. Остатки им приведённого отряда тоже втянулись на бестревожные пажити, в восхищённом благоговении – и Древние, равно Светлые с Тёмными, и простые смертные.

Нет, не обманывай себя, Ракот, подумал он, глядя на направлявшуюся к нему Тхенчану. Огромная улитка ловко пробиралась меж цветущими кустами, над ней вилась стайка цветочных фей, на все корки ругавших её писклявыми голосками за помятый лужок.

Древняя пыталась раскланиваться посредством глазных стеблей, получалось презабавно.

– Владыка, – она замерла перед ним. – Лёд нассступает. Он приближается. Что мы ссстанем делать, повелитель?

Ракот опустил голову. Чёрные волосы упали на плечи – за прядями тянутся тончайшие струйки серого дыма.

Тёмная права. Откладывать и тянуть больше нельзя.

– Идём, – почти прорычал он. – И… позови оставшихся Светлых, если они, конечно, ещё не сбежали.

Они не сбежали. Белокрылая дева с огромными глазами, похожая на адату, кентавр, медведь и сова.

– Мы здесь, владыка Ракот. Ты звал нас?

Восставший молча кивнул, сжал полубесплотные пальцы на эфесе чёрного меча.

– Вы предстанете перед священным Урдом, Древние. Это самое светлое и самое чистое место в Упорядоченном. И я должен подчинить его своей воле, как подчинил Источник Мимира.

Медведь повёл лобастой головой, шумно втянул воздух, что-то рыкнул.

– И это дорого обошлось тебе, владыка, – негромко сказала белокрылая, почти вздохнула. – Я вижу. Я знаю.

– Неважно, – отмахнулся Ракот. – Помните, что на кону сейчас не наше с вами существование, но сбережение всего Упорядоченного!

– Мы помним. – Сова развела и вновь свела пёстрые крылья, словно запахнулась в уютно-мягкую шаль.

– Я не знаю, что мне потребуется свершить и какую заплатить цену, – продолжал Восставший. – Не знаю, что станет инструментом. Но…

– Мы готовы, – зябко повела плечами белокрылая. – Я, Умис, когда-то – Дарительница Чудес для моего народа, заплачу потребное. Я уже догадываюсь, что тебе будет нужно, Владыка Тьмы.

Кентавр, Сова и Медведь переглянулись, согласно кивнули.

– Только… быстро, если получится, – с трудом выдавила улыбку крылатая Умис. – Смешно и стыдно, но я, Древняя… боюсь боли.

Ракот не ответил. Просто не смог.

…Светлый Урд встретил их, в отличие от бушевавшего Источника Мимира, умиротворённым безмятежным бульканьем, вечной пляской радужных пузырьков в каменной чаше. Здесь, под сенью резной беседки, в окружении вечнозелёных и вечноцветущих кустов всё оставалось тихо и благостно. На спину Медведя уселись несколько цветочных феечек, как всегда, неумеренно любопытных.

Подходили и Тёмные.

Тхенчана, Рудиа, Билихос. Другие. Замирали в молчании, переставали дышать.

И все глаза устремлены были на него, Ракота Восставшего, на него одного.

Никто и никогда не творил со светлым Урдом ничего подобного. Никогда Владыка Мрака не пытался наложить на него руку.

Что будет с равновесием, с животворной силой? Что будет, даже если они устоят? Сможет ли он, Ракот, очистить Источники, вернуть их к исходному балансу?..

Он осторожно коснулся отполированного камня; Урд дружелюбно булькнул, чуть шаловливо обрызгав хозяина Тьмы.

– Ты знаешь, что надо сделать? – прошептал Ракот, вглядываясь в прихотливую игру огоньков на поверхности. – Ты знаешь, как мне спасти Упорядоченное?

Урд не ответил. Это не его дело – давать советы.

Обе ладони Ракота медленно погрузились в приятно тёплую воду. Источник словно приглашал его не колебаться.

Что дальше? Влить в него Тьму, развоплощать себя и дальше, смешать Мрак с кровью Светлых? Дотянуться до самого корня Источника, замарать его, изменить – скорее всего, навсегда?

Слишком оно здесь светлое, слишком чистое. Может, оттого он и не чувствует боли? Свет, схороненный в Урде, не враждебен Тьме, он просто с ней не взаимодействует. Что ты сделаешь, Владыка Мрака?

От его пальцев медленно расходились тонкие, быстро тающие сероватые струйки, словно вода священного Источника размывала саму его суть.

Нити Тьмы исчезали бесследно. Урд не пожирал их, не уничтожал – это противно было самой его природе. Они переставали быть, оборачиваясь своей противоположностью, превращаясь в Свет, наполнявший зачарованную чашу Источника.

Тебе потребуется очень много крови, Ракот Восставший; в своё время ты прибег к подобному, когда Молодые Боги прорвались в твою цитадель. Жертвы отдававших жизни за тебя, умиравших с твоим именем на устах не помогли – и ты навек закаялся не то что побеждать, но даже и спасаться магией крови.

И ему нужна не просто сила. Ему нужен Свет, чистый, ни с чем не смешанный. Эманации мрака – без них не обойтись, но точно так же не обойтись без эманаций с другой стороны.

Проклятье. Ничего не даёт этот нелепый титул «Новый Бог», кроме разве что большей лёгкости в обращении с силой. Ни тебе всеведения, ни вездесущности, ни иных столь же полезных качеств.

Он покосился на застывшую неподалёку четвёрку Светлых. Крылатая Умис, похоже, плакала, пытаясь незаметно утирать слёзы белыми перьями.

Нет.

Когда-то ему казалось – он пойдёт на всё, чтобы одолеть Ямерта, однако он так и не прибёг к последнему средству.

А когда много-много лет спустя его заклятие вызвало Неназываемого, это был не совсем Ракот, но его слепые ярость и жажда мести.

Заклятие вызова Неназываемого. Чары, которые не смог повторить даже брат Хедин.

Глаза Восставшего, провалы мрака на посеревшем, утратившем цвет жизни лице, опасно сузились.

Быть может, всё ещё не настолько плохо, если он сумеет сообразить…

Ну, конечно! Как он мог забыть!..

Четвёртый Источник. Паразитный, нарушающий равновесие Источник под корнями нового Иггдрасиля в Асгарде Возрождённом.

Как будто бы копия Урда, а на деле…

– За мной, – коротко бросил он. – Вы все, и Светлые, и Тёмные! Все Древние! И все смертные, кто хочет, чтобы сущее выжило! Нам предстоит ещё один переход, на сей раз уже точно последний.

Глава 2 Хедин Познавший Тьму

Суть Хедина Познавшего Тьму, средоточие его сознания, медленно – а может, и быстро, здесь невозможно было сказать – скользила сквозь невероятное и непредставимое, не являвшееся ни Упорядоченным, ни Хаосом.

Даже он не мог себе представить, что такое возможно, что существует нечто, где реальность не воплотилась, где и впрямь существует, как толковали в давным-давно забытом прошлом птицеглавые наставники, «пространство идей».

Едва ли им было ведомо то… место, spatium, размерность, где он оказался сейчас, однако ничего лучшего сохранённая память не предлагала. Само его существование – исчезающе малой точки, закованной в Пламя Неуничтожимое, составлявшее квинтэссенцию душ, вырванных им из бездонного колодца Неназываемого – опрокидывало все и всяческие законы. В чём запечатлена его личность? Что хранит его воспоминания?

Сигрлинн, его Сигрлинн, была совсем рядом. За гранью, разделившей пространства, – обманчиво тонкой, однако куда прочнее и неодолимее, чем даже барьеры Творца, коими Упорядоченное ограждено с самого момента Творения.

Кокон Сигрлинн плыл сквозь незримое чёрное пламя Хаоса, пламя, что пожирало само себя и вновь возрождалось, не имея ни смысла, ни цели, кроме лишь этого бесконечного круговорота.

Сработанная Дальними защита – как теперь понимал Познавший Тьму, Дальние как раз и служили скелетом отделявших Хаос пределов – пока справлялась, поддерживаемая силами и сутью самой чародейки, Истинного Мага. Хедин из своего невообразимого далёка видел эту суть с пугающей ясностью: бьющееся в тенётах Дальних Пламя Неуничтожимое, но не только оно; квинтэссенция пустоты, Великого Предела, делящего мир на лёгкое и тяжёлое, светлое и тёмное, большое и малое, спелёнывала вечное Пламя, придавала ему форму, изменяла.

Три камня – это просто три камня. Но сложи их вместе, водрузи сверху четвёртый, и просто камни сделаются кучей. Добавь ещё, чтобы появился третий ряд, – и это уже груда.

Разница и составляет Великий Предел. Предел не только между зримым, осязаемым, но и между понятиями, идеями, смыслами.

Суть Истинного Мага – разделять смыслы.

Отчего-то Познавшему Тьму стало неловко, словно он подглядывал за чужой наготой. Хотя, казалось бы, они с Си повидали друг друга во всех мыслимых формах, начиная от человеческой и заканчивая смертоносными вихрями, когда чародейка выражала свой восторг тем, что расшвыривала во все стороны ветвящиеся молнии, – а вот поди ж ты.

Словно это было что-то особое, что-то запретное, обнажённое до последней крайности и предела.

Нам надо возвращаться, с острой ясностью подумал он. Мой двойник сделал своё дело, он не посрамил нашего имени…

«Ты думал, что можно вот так запросто вернуться в Упорядоченное? Одного Хедина не стало, заменим его другим? Как фигурку в тавлейной игре, если ей выпал нечастый жребий Перерождения? Что достаточно дунуть, плюнуть, сотворить то или иное заклятие – и всё вернётся на круги своя, словно ничего не случилось?»

Глубокий, глубочайший бас раздавался беззвучно, заставляя всё вокруг болезненно содрогаться; глас, явившийся из самой глуби естества Познавшего Тьму, составлявший разом и часть самого Хедина, и вроде бы ему не принадлежавший.

«Хедин Познавший Тьму отдал жизнь, восстанавливая разорванную целостность Упорядоченного. Он мучился и страдал, он прошёл через боль, и он шагнул в Смерть. В своё время твоё Поколение, Познавший, убоялось небытия, сдалось на милость Хаоса, однако так и не обрело покоя…»

Разве можно окончательно уничтожить Истинного Мага? Погасить искру Пламени Неуничтожимого, что горела в каждом из них, во всех Поколениях?

Ужас охватывал Хедина, потому что он уже догадывался, кому принадлежит этот жуткий глас.

«Великое Пламя неуничтожимо. Даже Хаос не в силах его затушить. Поглотить и сделать своей частью – да. Но не погасить. Ибо что есть чёрный огонь Хаоса, как не оборотная сторона Пламени Неуничтожимого?! Поэтому – ты вернёшься, Хедин Познавший Тьму. Но – иначе, чем ты думал».

Истинный Маг, Новый Бог, ниспровергатель Ямерта – молчал. Глас шёл не извне, это говорила часть его самого. У себя спрашивать можно и даже нужно, нельзя лишь считать это истиной в последней инстанции.

Но, если Истинные Маги не исчезают, значит, не исчез и тот Хедин, что собой пробил разделившие Упорядоченное барьеры?

«Истинный Маг может быть только один. Тот Хедин знал, что его жертва последняя и необратимая. Его сознание погасло навсегда, взломав возведённые преграды. И ты, изначальный Хедин, прошедший бездной Неназываемого, должен отыскать свои собственные пути».

Тишина и пустота. Глас умолк, а Познавший Тьму, ощущая почти непереносимую боль от возникшего разрыва в себе самом, потянулся всем, что у него было, к Сигрлинн. Через серую грань сущего, через огонь Хаоса, через кристаллическую скорлупу Дальних – к самой её сути.

Он раздваивался, растраивался, он был разом во множестве мест. Он вновь стоял на дороге, где впервые осознал себя, уже имея тело; вновь перешагивал через порог их обиталища, где юное Поколение постигало мудрость уходящих птицеглавых наставников; его взгляд вновь находил Сигрлинн; он вновь видел исполинский Столп Титанов и Замок Всех Древних на его вершине; память Истинного Мага хранит абсолютно всё, даже и то, что ему хотелось бы забыть.

Однако такая память – сама по себе оружие.

Пространство Идей, недоступное материальному, может оказаться в досягаемости идеального.

Он ощущал, что кокон Сигрлинн пришёл в движение, что Великий Предел – черта, где нет ни пустоты, ни наполненности – сотворяется там, в Хаосе, среди чёрного пламени, медленно, но верно направляя раковину Дальних туда, где лежали пределы Упорядоченного.

Она должна вернуться. Хотя бы она.

Познавший Тьму прислушался к себе, но гулкий и низкий бас безмолвствовал.

Хаос по ту сторону грани разделялся, его рассекало той самой границей, что есть Истинный Маг; «светлое и лёгкое вверх, а тёмное да тяжёлое вниз пошло». Чёрное пламя вскипело, волны разупорядочивания устремились со всех сторон; Познавший Тьму знал, что сущность его не способна проникнуть за барьер, она может лишь спроецировать себя, своё предназначение.

Так, вдвоём, они заскользили – вдоль непреодолимой грани; Хедин ощущал приближение Упорядоченного, тех самых «пределов Творца». Ему самому приходилось прокладывать дорогу кокону, а сознание предательски мутилось – даже искре Пламени Неуничтожимого нелегко оставаться собой в этой чуждом пространстве, где ничто ни от чего не надо отделять.

Для великого Предела здесь просто нет работы.

Заметила ли его Сигрлинн? Поняла ли, что с ней происходит?

Суть её билась в тесной скорлупе Дальних, не находя выхода. Она словно обезумела, однако Истинные Маги не умеют терять рассудок. Даже ушедшее на Брандей Поколение действовало, прекрасно сознавая, что в этом его единственное спасение от развоплощения.

Глупцы, подумал Хедин. Заплатили страшную цену. Теперь-то понятно, отчего тому же Ямерту участь «потрудиться мелким лесным духом на благо всего Упорядоченного» не казалась чем-то ужасным.

Солнечноликий бог, похоже, знал – или догадывался – о существовании того измерения, в котором очутился Хедин.

Так, вдвоём, они и доплыли до того места, где кокон, дрогнув, начал сливаться с исполинской, уходящей в бесконечность стеной – границей-пределом Упорядоченного. Познавший Тьму видел всё это, находясь разом и тут, и там – но в то же время и нигде.

Он с лёгкостью преодолел отпорный барьер, даже не заметив, – в его пространстве никаких преград не существовало.

Он был в Упорядоченном, и разом не был. Скользил по изнанке всех вещей, видя и воспринимая, но не ощущая привычных потоков силы и не в состоянии принять какую бы то ни было форму.

«Одного Хедина не стало, заменим его другим?»

Подобно фигурке в тавлейной игре, которой выпал жребий перерождения? Да, такое случалось нечасто.

Но – случалось.

…В хединских тавлеях множество фигур и фигурок. Сильных и слабых, «прислуг за всё» и могущих только одно. В той партии он, Познавший Тьму, играл сам с собой, потому что Ракоту в очередной раз наскучило Обетованное, и Владыка Мрака опять шатался где-то по неустроенным мирам, а Сигрлинн эта забава никогда особенно не нравилась – чародейка предпочитала общество цветочных фей, с не очень понятной Хедину самозабвенностью помогая им украшать Обетованное, и без того прекрасное.

Тавлейных наборов у Познавшего Тьму имелось множество. Иные он и вовсе старался не доставать, потому что фигурки там были анимированы сложными комплексами заклятий и казались пугающе живыми.

Нет, в тот раз он играл старым, грубоватым, потёртым комплектом, вырезанным из кости неведомых чудищ. Всего по два десятка фигур с каждой стороны.

И одна из Летучих Ведьм прорвалась очень глубоко в тыл противоположной стороны.

Она стояла на границе, держа под ударом и устроенных за баррикадами стрелков, и орду крылатых созданий, потому что у неё уже три хода копилась сила на отличное заклятие Воздушной Сети; Познавший Тьму задумался, ибо получилось так поистине случайно – он не поддавался, хотя и играл сам с собой, не отдавал победу заранее «алым» или «белым». Он сделал, что мог, чтобы отразить угрозу, что создал себе сам; направил к Летучей Ведьме кентавров, а группа огров и троллей-чародеев, напротив, не двигалась, собирая силы для контрзаклинания, однако тут Ведьме выпало Превращение.

Это случается редко, но всё же случается.

И у него, Познавшего Тьму, игравшего в уюте и покое собственного дома, возведённого для него подмастерьями (дворцом Ямерта он не пользовался), вдруг мороз прошёл по коже.

За рядами воинства «белых» стоял в одиночестве Маг Пространства, как странно именовалась эта фигурка. Могущественный, но только пока не движется; а, чтобы сразить Летучую Ведьму «алых», ему требовалось сделать ход. Как только он его сделает – окажется под угрозой Роя Скорпидов, существ слабых, только и годных, что на один удар; это не поражение, само собой, Ведьма грозила «белым» большими неприятностями, но…

Но отчего-то Познавший Тьму не мог ни двинуть своего Мага, ни начать преображение в иную фигуру той же Ведьмы. Не мог, и всё тут. Казалось, тронь любую из фигурок, и весь мир игрового поля – ненастоящий, но всё-таки мир! – рассыплется, исчезнет, а вместе с ним и мир вокруг.

Познавший Тьму долго смотрел на Мага и Ведьму. Маг являл собой седобородого старца с вычурным посохом; ведьма, несмотря на простоту резьбы, застыла в соблазнительной позе.

Новый Бог поколебался ещё немного, а потом решительно взял обе тавлеи, снял с поля, поставил рядышком на полке у рабочего стола – так, чтобы смотрели сквозь окно на красоту садов Обетованного.

И никогда больше этим набором не играл.

И сейчас, в небытии Не-Сущего, он словно вновь ставил рядом эти две фигурки. Маг Пространств и Летучая Ведьма. Всегда вместе, всегда в противоборстве.

Вот оно, Упорядоченное. Неразличимый атом, исчезающе малая капля – кокон Сигрлинн сливается с ним, поглощается, растворяется; возвращается домой.

Домой. Сквозь грань, путь через которую для него самого заказан.

Он пытался рассмотреть, что происходит с чародейкой после того, как её раковина распалась, вновь сделавшись частью барьеров Сущего; но нет, так далеко его взор не проникал.

И вообще Упорядоченное он видел теперь совсем не так, как прежде, – словно через мутное и пыльное стекло.

Однако он был здесь. И значит – мог действовать.

Мысль привычно потянулась к живой силе, потянулась и не нашла.

Ей не пробиться сквозь грань. И ему не пробиться к ней тоже.

Отчаяние оплело его ледяными щупальцами. Злая ирония – не так давно он сам разделял себя, и одна его ипостась была – Хедин Наблюдающий, а теперь ею сделался он сам.

Пространство, где он пребывал, пронизывало и Упорядоченное, и Хаос, подлежало под всем, для всего служило основой.

Он видел, однако не чувствовал. Не чувствовал потоков силы, не ощущал Источников. Упорядоченное лежало пред ним, словно исполинский затянутый туманами луг, и на лугу этом он не мог разглядеть почти ничего, кроме лишь случайного камня или травы, проглянувшей в разрывах серой мглы.

Однако нет, кое-что он таки видел.

Непредставимую аномалию, чудовищное искажение в самом центре Упорядоченного, удивительным образом пребывавшее и там, и…

И здесь, в том бытийном плане, где оказался он сам.

Аномалия эта походила на лихорадочно бьющееся сердце. Бьющееся тяжело, неровно, с трудом. От него расходились волны болезненных сжатий и сокращений, проникая даже сюда, в серое Ничто.

Здесь нет силы. Не течёт живая магия. Здесь нет ничего, нет воплощённого, здесь лишь пространство и время, замкнутое в неразрывное кольцо.

Словно холст, на котором ещё ничего не вышито.

Словно лист пергамента, которого ещё не коснулось перо летописца.

Девственное, нетронутое, лежало перед ним Ничто, словно ожидая движения его воли.

Оживи меня.

Я не Творец, ответил он неведомому.

Я не Творец и никогда им не был.

Время, существовавшее здесь, никуда не текло. Оно кружилось, замкнутое в великое кольцо, конец и начало, начало и конец.

Оно ждало.

Кокон, заключавший в себя Сигрлинн, растаял, расточился в пределах обычного Упорядоченного. Что теперь с ней, с возвращённой им к жизни чародейкой? Помнит ли она о случившемся? Что теперь сделает?.. Почувствует ли его – сквозь этот лёд, разделивший два бытийных слоя?

Да, поистине велик и непостижим многомудрый план Творца. Всё и вся играет в нём свою роль, даже Молодые Боги, даже Дальние, – но какую роль можешь сыграть ты, Познавший Тьму, оказавшийся в этой ловушке?!

Его частица, закованная в броню Пламени Неуничтожимого, скользила под серым льдом, медленно – а может, и быстро, кто знает? – дрейфуя туда, где в Упорядоченном кипела, бурлила и ярилась штормящая сила.

Кто знает, может быть, это дорога домой? Может, ему удастся вернуться?

Усилие воли – и великая буря, сотрясающая миры и междумирья, стала приближаться.

И по-прежнему не было силы. Никакой.

Великий Предел разделяет светлое и тёмное, тяжёлое и лёгкое, горячее и холодное. Когда-то смертные верили, что разделяет он и доброе со злым, пока не убедились – это не так.

Здесь, в сером пространстве, нечего разделять. Потому он, Хедин, и бессилен, ему не пробить барьер даже ценой собственного существования, как сделал его двойник.

Но что, если он попытается?.. Что, если он – разделит? Может, тогда это пространство выйдет из вечной тени, тут появится чёрное и белое?

Нет, сказал он себе. Ты не знаешь, как это отразится на Упорядоченном. На всех тех, кто верил в тебя и шёл за тобой. Ты не знаешь и не можешь рисковать. Прежний Хедин Познавший Тьму, конечно же, рискнул бы – и неважно, какова окажется цена, однако нынешний твёрдо отвечал «нет».

Движение его ускорялось. Незримое подхватывало его, волочило вперёд бурным потоком, и сила эта была совершенно неведома Хедину; она не имела ничего общего с привычной магией.

В разрывах серой мглы он видел Межреальность и крошечные огоньки живых миров – словно глядел на улицу сквозь мутное запылённое стекло.

Буйство красок. Тёмные провалы. Удивительные заросли Дикого Леса – всё это привычно тому, кто хоть раз странствовал тропами от солнца к солнцу.

Но – что это?

Золотой луч. Тонкая нить, мерцающий росчерк пляшущих пылинок, протянувшийся сквозь пропасти и бездны, тонущий в туманной дали – а другой его конец вёл, казалось, к самому Хедину, однако тоже тонул – в искажениях самого пространства, скрывших место неведомой бури.

Золотой луч? Откуда, зачем, почему?

…Бытийный план вокруг него продолжал сжиматься и разжиматься. Теперь уже не оставалось сомнений, что его несёт в самый центр этого хаоса.

И туда же тянулась золотисто-огневеющая нить.

Словно верёвка, брошенная утопающему.

Утопающему?! Вот уж нет!

Он никогда не тонул, даже если так казалось его врагам; они просто принимали желаемое за действительное.

Око урагана всё ближе. Оно втянет его, он преодолеет неведомый барьер, что куда крепче тех преград, коими Творец отгородил Упорядоченное от Хаоса.

Он вернётся, не может не вернуться!..

…Но серый девственный холст оставался вокруг него, он звал, манил, нашёптывал – отдели. Проведи черту Великого Предела, положи начало вечному движению!.. Разве не хочешь узнать ты, последний из Истинных Магов – единственный Истинный Маг, не утративший собственной сути, – что произойдёт, когда ты исполнишь своё предназначение?

Предназначение? Мы – хранители Равновесия и инструменты познания. В этом наше предназначение! А потом Упорядоченное выбрало нас с Ракотом, чтобы мы…

Истинные Маги есть Великий Предел. Они есть средство, чтобы изменять и взвешивать, сравнивать и различать.

Моё Поколение забыло об этом?

Об этом забыли многие Поколения.

Имей Познавший Тьму сейчас тело, он замер бы в изумлении.

«Моё Поколение забыло об этом – как многие Поколения».

А потом пришли Молодые Боги…

Его сознание разрывалось. Казалось бы, мельчайшая точка, исчезающий огонёк среди вечных сумерек, среди всех оттенков серого; и выбор, который он внезапно осознал с пугающей, режущей ясностью.

Останься здесь и начни всё заново.

Попытайся перейти грань и спасти то, что ещё можно, – хотя, не исключено, что уже ничего нельзя, как нельзя остановить Великую реку Времени.

Метни кости, Познавший Тьму, протяни руку, возьми Зерно Судьбы, только уже не одного-единственного ученика, а вообще всех, живших или живущих в Упорядоченном. Высокие слова и красивые чувства – всё это осталось там, в прошлом, в зале Совета, в коридорах и покоях замка Всех Древних; сейчас надо выбирать, хотя, казалось бы, – как тут можно сомневаться?

Маг Пространств и Летучая Ведьма, как может он её оставить?

Можешь и оставишь, вдруг подумал он. Так уже было, разве нет? Ворон на подоконнике его покоя в Замке Всех Древних; их война; Сигрлинн, прекрасная и ужасная, стоящая перед ним и мальчишкой Хагеном на хьёрвардском просёлке…

Ты оставил её тогда. Любил всё равно, но – оставил.

Со стороны казалось, что он стоит на месте, а вокруг него изменяется сам бытийный слой; бушующее сердце силы приближалось, накатывало огненным колесом, и Познавший Тьму ждал.

Девственные пространства пусть пока останутся таковыми. Теперь он знает, что они существуют, пролегая под видимым Упорядоченным; он найдёт способ вернуться.

Даже через бездну Неназываемого, если потребуется.

Его сжало, серое пространство вокруг стремительно темнело, схлопывалось, не выдерживая страшного напора «сверху».

Сейчас, сейчас – что бы ни билось там, по ту сторону барьера, оно вернёт его обратно!..

Тьма навалилась и сдавила. Исчезающая точка Пламени Неуничтожимого в кромешной первозданной тьме, в той самой Тьме, откуда всё вышло и в которую всё якобы должно вернуться.

Обладай он голосом, он бы закричал.

Барьер, на который его бросало, был непреодолим. Прозрачная стена, но весь ярящийся шторм не причинял ей никакого вреда. Кто бы и что там ни задумал, преграда оставалась целёхонька.

И она наплывала на него.

А потом он ощутил себя перед ней, внутри неё, за ней – всё разом.

Лавина силы обрушилась на него, закрутила, потащила за собой – ничтожную песчинку в исполинском водовороте.

Он не привык, чтобы его тащило, – даже в бездну Неназываемого он шёл сознательно. Познавший Тьму боролся, однако грохочущие водопады силы не подчинялись, мощь нельзя было преобразовать, обратить на что-то созидающее.

Чары, формулы, образы – ничего не работало. Эта сила не знала узды, изначальная, свежая, словно в первый миг творения; словно только что отзвучало слово Творца, породившее во вспышке пламенного безумия всю ведомую Вселенную.

Сила плясала вокруг, неслась в диком танце, поглотив всё – материю, пространство и время; исчезла Межреальность с далёкими огоньками миров; осталась только бушующая сила, ничему не подчиняющаяся и не признающая никаких законов.

Пламя Неуничтожимое столкнулось с выпущенным на волю собственным двойником.

В этой огненной купели, казалось, начинает таять даже его собственная броня из множества душ – тоже частичек Пламени Неуничтожимого.

Луч! Золотой луч!.. Он же был где-то здесь, не случайно же он тут появился!..

Тьма вокруг него разом и горела, и распадалась, и возникала вновь; пламенная купель, где рождаются вселенные, кипела, полыхала, оставляя одну-единственную реальность: тот самый золотой луч.

Он вспыхнул рядом, возник, рассекая жгучую тьму, протягиваясь в бесконечность, и единственное, что могло сделать сознание Хедина, Нового Бога, – это двинуться вдоль него, по нему и внутри него.

* * *

Поток солнечного света, тёплый, ласкающий, манящий. Он словно отсёк пылающий мрак, хаос, который не был привычным Хаосом. То, что было сознанием Хедина, плыло вдоль него, каждый миг ожидая преображения, возвращения в привычное тело – ведь здесь же была сила!..

Однако она плыла вокруг и сквозь него, не затрагивая, не соприкасаясь; у него словно не было больше над ней власти.

Здесь, внутри золотого луча, он не был ни Истинным Магом, ни Новым Богом. Невозможно было даже примерно сказать, кто он сейчас. Сознание, воплощённое в исчезающе малой точке пространства; память и чувства, оторванные от плоти.

Течение подхватило его, понесло прочь от кипящего вокруг шторма.

Вперёд и вверх, и только золотое сияние вокруг; наверное, кто-то сказал бы – «ни тревог, ни забот», но только не Хедин.

Куда его несёт? Кто проложил эту тропу?

Время перестало существовать; будущее и прошлое сомкнулись, раздавив меж незримых глыб настоящее.

Он скользил и скользил, пока пространство золотого света внезапно не раздалось в стороны и Познавший Тьму не увидел простую арку, сотканную из мириадов причудливо переплетённых золотистых, как и всё тут, нитей – древесные листья оборачивались крыльями драконов, а хвосты их – стеблями фантастических цветов.

Сам золотой луч тоже стянулся нитью, а Хедин вдруг ощутил себя над тончайшим росчерком пути; вокруг залегли тёмные бездны, дохнул ветер высоты.

И двое существ по обе стороны врат. Человеческие фигуры, лишь небрежно очерченные светом на фоне глубокой темноты. Лиц нет, вместо них лишь сплошное золотое свечение. Посохи скрестились, преграждая ему дорогу.

Познавший Тьму оставался исчезающей точкой. Тело к нему не возвращалось.

Несший его поток замер.

Фигуры шевельнулись, сходясь ближе. Разом поднялись призрачные руки, указывая на него.

– Никто не пройдёт дальше, к истинному престолу, не доказав, что достоин.

Слова возникли в сознании Познавшего Тьму; обратившиеся к нему использовали древний язык Поколений, самый первый, что был ему открыт.

– Я готов. – Хедину не требовалось ни браться за меч, ни готовиться к бою. Он просто висел в пустоте перед сияющей аркой и ничему не удивлялся. Какая бы сила ни распоряжалась здесь, это была поистине великая сила. – Вопрошайте.

– Сосредоточься сердцем своим на поминании Имени, – услыхал он.

У Хедина не было сейчас никакого сердца, и какое «имя» ему следовало назвать – в этом и заключался вопрос.

Золотой луч, устремляющийся в мистический «верх». Чьё же имя тогда должно открыть ворота?

Есть только один, чьё имя достойно упоминаться сейчас.

Хедин произнёс его – в мыслях, не сомневаясь, что его поймут и услышат.

– Творец.

Праязык истинных магов.

Скрещённые посохи не раздвинулись.

Сосредоточься сердцем своим на поминании…

Хедин сосредотачивался. Реальность вокруг, чем бы она ни была, послушно исчезала. Сочетание понятий, символов и образов – Творец – вмещающее в себя всё, мужское и женское, одушевлённое и нет, тварное и невещественное; то, что было, что есть и что будет.

Птицеголовые наставники, произнося Имя Творца, снабжали его множеством придыханий и огласовок, а записывали лишь в виде единого символа, не включавшегося ни в какие другие.

Творец – это и было его именем. Во всяком случае, для Нового Бога Хедина.

Первичная монада, исходная точка, породившая всё, всё вместившая в себя – богов Древних и Молодых, Истинных Магов и Дальних, превращающих сейчас вселенную обратно в изначальный кристалл, – всё вмещало в себя это имя.

Первичную вспышку, рождение вселенной, всю её жизнь и неизбежную смерть скрывало в себе имя, звенящее на этой золотой струне, протянувшейся от неведомой никому глуби до таинственного якоря наверху.

К чему вся твоя борьба, Новый Бог? Всё предопределено, и не чьей-то злой волей – неумолимым законом бытия, превозмочь который не может даже Творец.

Упорядоченному настало время умереть.

Познавший Тьму повторял и повторял Имя. Сливался с Ним, раздвигая собственное сознание, видел Упорядоченное от края и до края – оно сожмётся, станет исполинским кристаллом, однако не замрёт, не остановится – кристалл продолжит упорядочивать сам себя, пока не вернётся обратно, в то исходное, неведомое, незримое, из чего спустя бессчётные океаны времени родится новый Творец, новое Упорядоченное, чтобы в свой черёд там явились бы Дальние и всё повторилось бы вновь.

А те, кто сейчас живёт и умирает в существующей вселенной? Что ж, они должны уйти. Стать добычей льда, зелёного смарагда, идеального кристалла…

Сознание вбирало в себя имя Творца и видело всё больше, всё чётче, всё дальше.

Последнее, что исчезнет, – это Великий Предел. Разделение на светлое и тёмное, лёгкое и тяжёлое, горячее и холодное. Последней исчезнет причина существования Истинных Магов, а с ней и само Сущее.

И лишь изначальная монада, великая, неуязвимая для Хаоса, продолжит плыть сквозь него, упорядоченная до такой степени, что и чёрному пламени с ней не справиться.

«Ты всё понял правильно, именуемый Хедин».

Это было словно великое множество голосов, мужских, женских, старческих, детских.

«Ты можешь следовать дальше».

Золотистые ворота дрогнули, начали таять, причудливые узоры распускались, словно вязание в руках мастерицы, недовольной своею работой; две фигуры по обе стороны протянувшегося луча взглянули на него – и вместо сияния у них появились лица.

Макран. Эстери. Маги его Поколения, давным-давно сгинувшие, исчезнувшие, расточившиеся; если и остаются они сейчас где-то – то бесплотными и бессильными тенями.

– Всё повторится, Хедин, – улыбнулась Эстери.

– На сей раз нам не надо будет ссориться, – ухмыльнулся и Макран.

Чепуха, глупости, это просто моё собственное сознание!..

«Не слушай, не слушай, великий бог Хедин!.. Не слушай, не слушай!..»

Это же души. Души смертных, что были со мной всё это время, осознал Познавший Тьму. Они – частицы Пламени Неуничтожимого…

Данные взаймы и долженствующие быть возвращены, снова сказало множество множеств.

Данные взаймы…

Всё, от Творца отделившееся, к Нему обратно и вернётся.

«Нет, великий бог Хедин! Нет!.. Не обрекай на гибель, смилуйся!..»

Не обрекай на гибель. Спаси и сохрани.

Сияющие золотом ворота растаяли окончательно, туманные фигуры с лицами Макрана и Эстери остались позади лёгкой светящейся дымкой. Луч вновь сжался, Хедин вновь оказался словно бы внутри него, но теперь он уже не был исчезающе малой точкой, у него появлялось тело – такое же призрачное и невесомое, как у той пары «стражей».

Однако правая рука его – прозрачный рукав слабо светящейся золотистой пыли – сжимала пламенный меч, тот самый, подарок ангелов огня, остававшийся с ним до конца.

Он дорог тебе, возвестило многогласие. Не удивляйся его появлению – здесь, в пространстве идей, сохранено всё, что было, есть, будет или хотя бы может быть. Что ж, пусть он будет с тобой, Познавший Тьму. Но смотри, тебя ждут вторые врата. На первых ты понял то, что должен был понять. На вторых же…

…Здесь не существовало времени. В Упорядоченном могли мелькать считаные мгновения или протекать неисчислимые века; здесь не было ничего вещественного. Пространство идей – загадочное место, где есть только суть его, Хедина, и те души, что вместе с ним вырвались из бездны Неназываемого.

«Это ведь неправильно, – вдруг подумал он. – Я должен был идти здесь один, в полном и совершенном одиночестве».

Искажение, подтвердили голоса. Но никто не бывает чист полностью и совершенно, ступая на эту дорогу. Для этого и видишь ты врата – дабы познать себя и отрешиться от лишнего.

Он вновь скользил по золотому лучу, его вновь возносил мягкий поток почти неощутимой силы, однако теперь приходилось удерживать равновесие – луч обернулся тонкой нитью, на которой требовалось балансировать. Светящееся тело, почти невесомое, но именно что «почти».

Пройти волосяным мостом над бездной – об этом говорило множество преданий. И на другой стороне моста должно ожидать воздаяние, великая награда для «достойных». Что ждёт его, Хедина?..

…Врата. Вторые врата, шире и выше первых. Уже четыре золотистых и безликих тени по обе стороны!

Скрещены длинные посохи.

Он остановился, уже зная, чего ожидать.

– Знаешь ли ты себя, кто ты есть?

Многоголосие сделалось низким, почти что грозным.

– Я Хедин Познавший Тьму.

– Имя твоё значения не имеет. Кто ты есть?

Голоса явили нетерпение.

– Кто ты есть?

Ненавижу эти глупые загадки, мелькнуло у Хедина. Никогда не играл в них, а испытания тем, кто стремился в подмастерья, были совсем иными.

– В чём твоя суть?

Хранить Упорядоченное? Нет, слишком просто. И потом, это дело Нового Бога, а он как-никак рождён был Истинным Магом.

– Великий Предел. Я есть Великий Предел, стражи.

– Последняя попытка. Ошибёшься – значит, ты недостоин дальнейшей дороги. Кто ты есть?

Тебя запутывают, Познавший Тьму. Ты есть Великий Предел, ты то, что явилось измерить и отделить. Тяжёлое от лёгкого, светлое от тёмного… Нет, не только! Не только!..

– Я есть Великий Предел – и суть его в границе меж прошлым и будущим. Великий Предел – где нет ничего. Настоящее – там, где великая река исчезает и появляется вновь. Мы делаем будущее прошлым. В этом наша суть, это есть мы.

Стражи переглянулись.

– Там, где будущее становится прошлым, лежит самый великий, самый таинственный из всех Пределов, Предел поистине величайший. И мы, Истинные Маги, есть он.

– Ты понял. Ты познал. Ты увидел, – один за другим откликались они, из золотистого сияния проявлялись лица – его Поколение, как и прошлый раз.

– Фелосте!.. – вырвалось у Познавшего Тьму.

– Все пути сходятся здесь, – мягко улыбнулась та. Остальные подхватили:

– Ты понял! Ты понял! Ты понял!..

Что ж, спасибо и на том – арка ворот точно так же растаяла, как и первая, четыре посоха поднялись в прощальном салюте.

А сам Познавший Тьму сделался куда более вещественным. Совершенно реальным стал не только меч – но и руки, и грудь, и ноги. Та же одежда, в которой он пустился в путь, когда повергал змея.

Но и идти по золотому лучу стало куда труднее. Шаг, другой, и Хедин пошатнулся, бездна властно потянула в себя.

– О-ох!

«Держись, держись, великий бог!»

Это снова окружавшие его души. Стражи их словно не замечают, или такое здесь в порядке вещей? Это души вдруг метнулись на одну сторону, словно рой светляков, помогая ему вновь обрести равновесие.

«Спасибо вам», – выдохнул Познавший Тьму.

Двое ворот позади, впереди ещё одни,последние.

Он просто знал, что это именно так – остался только один барьер.

…Ты должен быть готов, сказало ему многоголосие.

Ты помнишь, как всё начиналось?

«Конечно, помню».

Зимняя дорога, снег и заходящее солнце. Нагие чёрные вершины, исчеркавшие алый закат.

Где это было, Познавший Тьму? Ты так долго и упорно глядел во мрак – а никогда не хотел взглянуть на собственное начало.

Зачем оно мне? Моя история началась в Замке Всех Древних, когда мы ступили туда новыми хозяевами. Она продолжалась в Джибулистане. Она…

Ты всегда боялся вглядеться в себя, сказали ему.

Зачем это? Для чего? Я Хедин Познавший Тьму, я Истинный Маг, призванный Упорядоченным и сделавшийся Новым Богом! Я не человек, не эльф, не гном, не орк, не гоблин, не дракон, в конце концов!..

Ты забыл тех, кто тебя любил. Чтобы стать Великим Пределом, надо разучиться и вычеркнуть из памяти… очень многое. Смотри и не говори, что не видел!

Коричневые стены, тяжёлые брёвна. Маслянисто поблескивает распяленная на колышках кольчуга, видит тяжёлый шлем с острым навершием. Так же тщательно смазан широкий наконечник боевой рогатины.

– Ты где? – певучий женский голос, и от него призрачные ноги Познавшего Тьму едва не подкосились. Нет, он его не узнавал – однако слова эти отозвались где-то в самой глуби его памяти, там, куда он сам никогда не заглядывал.

Стол, покрытый праздничной белой скатертью, расшитой алыми петухами. Дымящаяся деревянная миска – там суп, вкуснее которого он не едал никогда и нигде.

Тяжёлые шаги и другой голос, низкий, мужской.

– Доедай. Поможешь мне, прислали новичков, они копья-то в руках никогда не держали…

Лица! Я должен увидеть лица!

Острое, режущее, словно нож, желание.

– Идём, день короткий, и метель собирается…

Скрипит снег под мягкими сапогами. Надёжно и приятно полнит ладонь отполированное древко копья. Слева оттягивает пояс недлинный клинок – он воин, он уже мужчина, он может сражаться!..

«Что это? – мчались смятённые мысли. – Ловушка? Игра? Кто-то пытается что-то выведать, подсовывая ему фальшивые видения, пытаясь уверить его, будто его самость родилась… человеком?»

Именно человеком, не эльфом. Потому что, пока скрипел снег под ногами, мужской голос говорил о смерти, что настигла храбрых, что им нужна замена, и редко кто в их граде доживает до старости, чтобы уйти в окружении детей, внуков, правнуков и иных домочадцев.

Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Они были созданы такими, какими были созданы – совершенными существами, не привязанными ни к какой плоти!.. Их никто не зачинал, у них не могло быть родителей!.. Это просто очередное испытание для восходящего адепта, ничего более!..

Он вновь потерял равновесие, на сей раз – серьёзно. Захватило дух, мгла внизу на миг рассеялась: там не полыхало пламя, там была унылая серая бесконечность, та самая, из которой Познавшему Тьму удалось выскользнуть.

Серая бесконечность, изнанка мира, где нет ничего, и даже времени.

Это хуже, чем пребывать развоплощённым на Дне Миров, – по крайней мере туда могли добраться твои друзья.

«Великий бог!.. – взволновались окружавшие Хедина души. – Осторожнее, великий!..»

Вот теперь он и в самом деле ощутил себя ярмарочным канатоходцем. Дует ветер, качается проволока, и грязные камни брусчатки внизу так и ждут его малейшей ошибки.

Мгла, скрывавшая всё вокруг – кроме лишь пропасти внизу, – вдруг стала расходиться. Стало смутно видно Упорядоченное – как его порой изображали подмастерья из числа Тёмных эльфов, имевшие особую склонность к картографии.

Светящиеся точки и кружки – миры, их скопления. Бледно светящиеся области Междумирья, рассечённые тёмными ветвящимися полосами бездн; уходящие в бесконечность живые поля сияющих капель, где светят солнца и поднимаются травы; и всё это наискось перечёркнуто золотой нитью, упирающейся в исполинский, растянувшийся на тысячи тысяч поприщ шторм.

В Межреальности случались свои бури и возмущения, но ничего подобного Хедин никогда не видел. Чудовищная воронка из смятой, изорванной, подобно облакам под ветром, плоти Междумирья. Серое, лиловатое, фиолетовое – чем ближе к центру, тем темнее. Потоки этих «облаков» неслись по кругу, по громадной спирали, пока их не засасывало око бури.

Там бушевала вырвавшаяся на волю дикая сила, и Хедин, хоть и понимал размах катастрофы – сколько же миров накрыл этот ураган?! – сейчас ощутил даже что-то вроде облегчения: не надо было погружаться в эти воспоминания, такие простые и такие мучительные.

Его вновь пошатнуло и, если б не души, он бы точно сорвался.

Нет, вдруг подумал он. Нельзя. Это ведь тоже выбор – Новый Бог Хедин устремился, хотя бы мысленно, к творящемуся катаклизму, а чтобы пройти третьи врата, похоже, нужно совсем иное.

…Снег, мягкий, совсем на первый взгляд не холодный. Размах копья; до боли отведённое назад плечо. Бросок! – и гул мужских голосов, грубоватых, но одобрительных. И жгучий, яркий восторг – я воин, я воин, я смог, я победил!..

– Снидать идите, вояки, – с лёгкой смешинкой произносит всё тот же женский голос. – Давайте-давайте, мы вам целый котёл привезли!..

И кажется, что, наравне с домашним супом, густым и наваристым, эта каша с салом – самое вкусное, что он едал за все тысячи и тысячи лет.

«Этого не может быть! – билась отчаянная мысль. – Это испытание… да-да, испытание и ничего более!..»

Удерживаться на золотой нити становилось всё тяжелее. В лицо словно задуло ледяным ветром, Познавший Тьму зашатался.

Ты должен познать не только мрак, сказали голоса. Ты боишься самого себя, боишься и отворачиваешься. Тебе остались последние врата, но так тебе их не пройти. Загляни в себя ещё глубже, Познавший Тьму. Загляни в самый её зародыш.

…Лесная дорога, заснеженные лапы елей, нависшие над ней; молчаливый белый храм владычицы-Зимы.

Храпят низкорослые мохнатые лошадки, трусят себе, вьётся в морозном воздухе парок от дыхания людей и коней.

На плечах тяжесть доспеха. В груди – пьянящая гордость: он идёт в первый поход наравне со всеми!.. Он лучше управляется с боевой рогатиной, чем многие бывалые воины; он лучше многих на мечах и топорах, беря не силой, но ловкостью и разумением.

Он не думает о смерти, конечно же, нет! – смерть это для неумёх, кто так и не выучился держать копьё или щит.

Они победят, они не могут не победить!..

Дорога выходит на белый заснеженный простор, лесные стены раздвигаются в стороны, и ряды всадников разворачиваются широкой охватывающей лавой, исполинским серпом.

Впереди виднеются какие-то палатки, шатры, обтянутые меховыми шкурами, торчат размалёванные алым маски. Там поднимается жирный чёрный дым, там ждут своей участи пленники – и занесены жертвенные ножи из проклятого чёрного камня, извергнутого подземной глоткой в огненной блевотине.

Боевой клич проносится над полем, и мохнатые лошадки с неожиданной резвостью срываются в галоп. Взметнулся снег, наклонены острия рогатин, кто умеет бить на скаку из луков – наложили стрелы, растянули тетивы.

Скорее, скорее, скорее!..

Там, впереди, взлетел тревожный крик, рванулся в зимние небеса клуб дыма, словно в костёр швырнули охапку гнилушек.

И сразу – резкая боль, словно по щекам полоснули острым.

Что-то очень злое творится там, впереди, и ни стрелы, ни рогатины уже не успеют.

И остальные, скачущие рядом с ним, ни о чём не подозревают.

От островерхих шатров взмыли первые стрелы, короткие и злые, но их слишком мало, чтобы остановить конную лавину лесных воинов.

Но там, откуда поднимается чёрная клубящаяся колонна, готовится что-то поистине жуткое, и чувствует это он, один он.

И он один словно видит слабые, едва заметные нити призрачной позёмки, что змеями вьются над полем, скользят, устремляются туда, где затаился враг, – их надо остановить, и он свешивается с седла, вытягивает руку, хватает их целый пучок, не слыша удивлённых возгласов справа и слева.

Ладонь обжигает даже через грубую кожу боевой перчатки. Но это – сила, это – оружие, и он, как тогда с копьём, до боли отводит назад плечо, вкладывая всё в этот бросок; всю ненависть к тем, кто сейчас там, возле окроплённого кровью жертвенного кострища; они не должны жить, они должны умереть, чтобы жили другие.

Огненный шар проносится над белой девственной равниной, врезается в крайние палатки, и они тотчас разлетаются, словно под ветром; кружатся меховые пологи, горят шесты, заброшенные к самому поднебесью.

Изумлённые возгласы становятся ещё громче, однако он не смотрит по сторонам; его охватывает исступлённый восторг – он может, он может, он побеждает!..

Что-то кричали и вопили враги, что-то кричали и свои; он не слышал – вновь нагнулся зацепить призрачного потока, швырнул ещё один сотканный из огня клубок, понятия не имея, как это ему удается.

Размётаны и горят вражьи шатры, открылось что-то вроде центральной площадки стойбища; цепочка раздетых донага пленников со связанными над головой руками; шаманы в жутких масках, иссиня-чёрных, пухлые вывороченные губы измазаны красным; чёрные изогнутые клинки в руках вражьих заклинателей, и почти такое же белое, как снег в окрестных полях, тело очередной жертвы, растянутое на грубой деревянной колоде жертвенника.

Бей, бей, не жалей!..

На сей раз у него получается не пламенный шар, но что-то вроде тонкой солнечной стрелы; она пронзает грудь шамана в маске, тот опрокидывается на спину, и тут уже успевают другие сородичи; без промаха бьют рогатины, рубят топоры и секиры, пронзают мечи, топчут конские копыта.

Чудом уцелевшая жертва – девушка – поднимается с колоды, широко раскрыты светлые глаза, упали на обнажённую грудь пепельные волосы, и взгляд её пронзает его словно насквозь.

«Хорош, – слышит он. – Хорош. Вот только…»

Откуда-то вылетает случайная стрела, и он знает, что нацелена она прямо в спину пепельноволосой, и он просто вскидывает руку, уже не успевая ничего «зачерпнуть». Он просто знает, что не может позволить этому случиться, – и стрела послушно рассыпается золой, в мгновение пожранная яростным пламенем.

Глаза девушки вспыхивают, на губах появляется слабая улыбка – слепой ужас отступает, кажется, она начинает верить, что уцелела. Потянулась, протягивая руки…

«Хорош».

– Сын?! Сын?!.

– Что стряслось-то?

– Упал вдруг…

– Огнём-то видел, как отмахнул?! Только тряпки и полетели!..

– Маг, маг, маг великий!

– Да что ж с ним-то?

– Жив вроде, не ранен…

– Сын! Слышишь меня, сын?!

Однако он уже взлетал, взлетает над смертным полем – хотя благодаря ему погибших среди своих почти не было – перед ним зимнее небо, облака, полные снегом, он пробивает их, подобно соколу – нет, он уже сокол и есть! Коричневокрылый сокол пробивает небесную сферу, пронзает звёздные чертоги, и вот…

И вот он вновь на золотой нити, протянутой над неведомыми безднами, а впереди смутно маячат третьи врата, и не просто врата – поднявшиеся и сплётшиеся ветви исполинского древа.

И там не шесть и не восемь фигур, как можно было бы подумать, а всего лишь одна. Тоже сотканная из мягкого сияния, она, однако, не стояла с посохом наперевес, но устроилась, словно усталый путник, на толстой ветви, из которой словно бы вырастали врата.

Познавший Тьму остановился. Эта фигура не была безликой.

– Вот и встретились, великий Мерлин.

Сидевший поднялся. Торс, руки, ноги – всё из света, но вот лицо сделалось живым, пролегли морщины, сотворилась борода.

– Последние врата, Хедин. Не думал, что тебе удастся пройти настолько далеко.

– Почему ты мешал мне? – вдруг резко спросил Познавший Тьму.

Игру чужих и чуждых сил нельзя выиграть, её можно только сломать.

– Почему не давал принять Зерно Судьбы Хагена? Кто тебе приказал? Ямерт?

Ломай их правила, ломай. Задавай вопросы, на которые сам не сможешь дать ответ.

Но бывший глава Совета Поколения лишь равнодушно пожал плечами.

– Я здесь не для того, чтобы мериться с тобой словами, Познавший Тьму. Ответь на вопрос и пройдёшь дальше. Здесь, – создание с лицом старого мага повело бесплотным рукавом, – ты видишь, это вершина Мирового Древа. А чтобы ты не сомневался в том, что явленное тебе не есть фокусы твоего сознания, то вот тебе факт – ты сейчас встретишь Мимира. Мимира, которому здесь ну совсем не место. После этого тебе придётся поверить, что здесь всё – не иллюзия.

– Не иллюзия. – Огненный меч мягко поднялся в позицию. – Кем ты был рождён, Мерлин?

– Я здесь не для того, чтобы отвечать тебе, – начал было тот, однако пламенный клинок с шипением рассёк одну из боковых ветвей-опор.

– Если всё это – по-настоящему, а не игра моего воображения, то ты ответишь мне. Ибо мне вот привиделось сейчас, что я был человеком, и сражался, и побеждал, и потом дух мой был отделён от тела. Кем ты был рождён, великий Мерлин?

– Мы не были рождены, Познавший Тьму. Как и ты – наверняка – я увидал себя стоящим на дороге.

– Нет. Что было до этого, Мерлин? Кем ты был – кем были те, кого ты любил?.. До того как выбрал себе этот бородатый облик, для пущей солидности, когда стал главой Совета!..

– Неважно, Познавший Тьму. Радуйся, что тебе открыт путь туда, куда я так и не смог подняться.

– Радуйся… Послушай, Мерлин, у нас может не быть души, как у простых смертных, но Пламя Неуничтожимое в нас есть. А взяться оно может только одним-единственным способом.

– Думай как хочешь, Познавший. В конце концов, тебе идти выше, не мне.

– Тогда я пойду, Мерлин. Оставь себе эти дурацкие вопросы.

– Ты так уверен? – усмехнулось существо с лицом Мерлина. – Я вижу, ты ещё не готов, Хедин.

– Тогда давай сбрасывай меня вниз, – огненный меч на сей раз нацеливался прямо в основание шеи призрачного создания. – Или дай мне увидеть Мимира. И убедиться, что он не морок.

– Как? Если всё вокруг – иллюзия? Впрочем, спроси себя, Познавший, – отчего уповаешь ты сейчас на своё оружие, а не на чары? Где твои заклятия, Хедин, Новый Бог Хедин? Отчего ты угрожаешь мне клинком, да ещё и подаренным тебе, а не тобой сотворённым?

– Это и есть твои вопросы, Мерлин?

– Нет. Это, собственно, и не вопросы. Ты жаждал увидеть Мимира? – пожалуйста, смотри. – И существо сдвинулось, шагнув в сторону по ветви.

Золотая нить тянулась дальше среди сплетения серых ветвей, яркий блеск её не исчезал, и она не терялась.

А рядом с ней поднималась могучая тень, старый гигант выступал из непроглядного марева.

– Видишь? – насмешливо осведомилось существо с лицом Мерлина.

Познавший Тьму не ответил. Хватит играть по их правилам; это не тавлеи.

Огненный меч рубанул и раз, и другой, рассекая сомкнувшиеся ветви; арка с глухим треском накренилась, качнулась – и, переворачиваясь, полетела вниз, исчезая в бездне.

Золотой луч вспыхнул ещё ярче, а надевшая личину Мерлина сущность отшатнулась, словно в испуге.

– Не все препятствия надо одолевать так, как «положено». – Огненный меч опустился. – Мы о многом могли бы поговорить, великий Мерлин, – если, конечно, это именно ты. Но, видать, запретов тут больше, чем свободной воли. Я должен вернуться в Упорядоченное. Оно несравненно больше, чем все боги и маги, вместе взятые. Мы были его слугами, только сами этого не поняли. И не взрастили достойной смены.

– Кто же тебе мешал, Новый Бог Хедин? – ухмыльнулось существо. – Разве обратил ты свой взор на тех, кого сущее прислало на смену нашему Поколению, которое не кто иной, как ты, и обрёк нашей жалкой участи? Разве взял ты их под своё крыло, объяснил, что к чему, провёл инициацию у Источников, пока все три из них были в полной твоей власти?

– Не тебе меня спрашивать, кто бы ты ни был, – отрезал Познавший. – Отойди, нам нечего делить, но, если ты встанешь на моём пути…

– Ответа не будет? – поднял бровь Мерлин, точь-в-точь как на собрании Совета.

– Не будет. Отойди.

– Что ж, тоже ответ. Но я не пропущу…

Взмах пламенного клинка – и золотистая тень с лицом Мерлина конвульсивно дёрнулась, отпрянула.

– Пламя Неуничтожимое, – Хедин держал меч высоко, острие смотрело в грудь призрачному созданию. – Пламя, которое в сердце всего. Ничто не устоит пред ним, и не пытайся, Мерлин, или как бы ни звали тебя в действительности.

– Заёмное тебе не поможет, Хедин.

– Это моё дело. К тому же, глянь!

Сияющая пыль поднималась, мириады крохотных огоньков окутывали руку Хедина с эфесом, сливаясь с пламенеющим клинком.

– Видишь, Мерлин? Понимаешь, что это?.. Это души, души смертных, кого я вывел из бездны Неназываемого. То же Пламя Неуничтожимое; Пламя – оно везде. Не называй его «заёмным», Мерлин. Его нельзя «занять». Ему можно только служить.

– Познавший Тьму всегда был мастером красивых слов, – тень с лицом Мерлина стояла на широкой ветви, оттянувшейся далеко в сторону. – Иди. Тебя ждёт немалое разочарование, Хедин. А я напоследок посмеюсь над твоим падением.

Огненный меч опустился. Шаг, другой, и золотистый призрак остался позади. Нет нужды состязаться с ним в ядовитых словесах. Тем более что впереди Мимир, и это, похоже, ещё одно препятствие.

Или, напротив, помощь. Некоторые вещи невозможно принять, услыхав от кого-то, даже от самой великой, самой магической сущности. Некоторые вещи ты должен понять сам, вплавить в себя, и никакие Мерлины, никакие советы Поколения, и даже никакие Творцы тебе в этом не помогут.

Золотой луч тянулся дальше, сквозь серый призрачный лес – сквозь крону Великого Древа; Мимир ждал, опершись на громадный двуручный топор; старый зелёный плащ наброшен на широкие плечи, ничего иного старый йотун никогда не носил.

– С возвращением, Познавший Тьму.

– Спасибо тебе, мудрый Мимир.

– Нет, ты ещё не можешь вернуться, – покачал головой йотун, опережая его. – Ты видишь Древо, но это лишь его идея, не оно само. Не обманывай себя, Познавший, ты по-прежнему в изнанке сущего, и выход из него только там, – великан махнул лапищей себе за спину. – Нет, не спрашивай, «что там», всё равно не скажу.

– Тогда пожелай мне удачи, мудрый йотун. А я пожелаю тебе благополучно вернуться домой, к Источнику Мудрости. Едва ли это хорошо, что пребывает он без твоего хозяйского догляда.

– Мудрый не сожалеет о несбыточном, Познавший Тьму. Источникам осталось совсем немного, настал день Рагнарёка, и битва уже кипит. Нет, тебе не суждено сразиться в ней, твой бой – он там, впереди.

– Ты хотел поведать мне только это, досточтимый Мимир?

– О нет. Оставь надежды, Познавший Тьму. Оставь чувства и привязанности – говорю тебе об этом открыто, хотя должен был бы загадывать загадки и испытывать тебя, помогая прийти к этой мысли самому. Отягощённый памятью, скорбью и болью сорвётся с золотого луча, сколь бы невесом ты сейчас ни был.

– Спасибо за совет, мудрый Мимир. А насчёт Рагнарёка мы ещё поглядим.

– Погляди, – усмехнулся великан. – Все знамения уже явлены, маг Хедин. Орёл и Дракон сошлись в смертельной схватке, прибегли к последней мере, но и она никого не спасёт. Сущее перестанет быть, однако от тебя зависит, каким оно воскреснет вновь. Ступай теперь, не медли. Упорядоченное обращается в единый кристалл, в зародыш грядущей вспышки, и те, кто гонит вперёд ледяные поля, не теряют время даром. От того, что ты сделаешь там, впереди, зависит…

– Удержи речи твои, йотун! – властно скомандовала сущность с лицом Мерлина.

– Что ж, спасибо ещё раз, многомудрый. Я иду дальше.

– Я пожелал бы тебе счастливой дороги, маг, но счастья не будет. Это говорю тебе я, Мимир.

– Посмотрим. – Хедин сделал шаг, и старый великан враз остался за спиной.

Вокруг вздымался безжизненный серый лес, море взнесённых ветвей; словно чья-то исполинская рука смыла с них все цвета и краски.

Великое Древо, сердце домена Духа Соборной Души, могучего Демогоргона. Но что за ним? Что дальше? Куда ведёт золотой луч? И, самое главное, – от чего или кого исходит?

Ты давно уже понял это, сказало ему множество голосов. Только боишься в этом признаться.

Этого не может быть. Он не находится здесь. Он давно ушёл, оставил сущее, Он…

Золотой луч резко поднялся над серым морем. Мгла отступала, оставалась внизу, а вокруг была лишь пустота, звенящая, режущая.

Внизу ничего. Ничего наверху. Только нить золотого огня.

Истинные Маги не интересовались, что там, в самом Великом Пределе. Не пытались дойти до самой последней грани, где одно становится другим.

Не этого ли символ кроется в золотистой черте?

Неяркий свет, разлитый вокруг, умирал. Тьма сгущалась, отрезая Познавшего даже от того скудного подобия мира, что он оставил позади, от тени Великого Древа. Вновь ожил ледяной ветер, в слепой ярости бросаясь то с одной стороны, то с другой.

Чувства. Память. Привязанности.

Они потянут тебя вниз, беззвучно сказал Мимир откуда-то из дальней дали, но так, словно оказавшись у Хедина за плечом. Это последний рубеж. Откажись. Отрекись. Забудь. Как ты забыл собственные детство и юность. Отца и мать. Первые победы и первую любовь.

– Я ничего не забывал, – громко ответил пустоте Хедин. – Это не я. Это миражи. Ничего этого не было. Или было, но не со мной. Зачем мне было явлено это – я не знаю. И не хочу знать. Я иду, чтобы вернуться. Я нужен – там, внизу или наверху – неважно. Я просто нужен.

Ты очень нужен, сказало многоголосие. У каждого свой золотой луч, и у каждого он кончается в своём особом месте. Ты проходишь свой, и настала пора – взгляни!

Тьма впереди заклубилась. Исчезли последние проблески серого света, Хедина окутал мрак, который так и хотелось назвать «изначальным».

Золотой луч рассыпался облаком стремительно исчезнувших искр, и свет теперь исходил только от огненного меча в руке Познавшего Тьму да от его собственного «тела», сотканного из всё того же золотистого сияния.

Привет тебе, Хедин. Ты дошёл, сказала темнота.

– Привет тебе, великий. Спасибо, что дал мне дойти.

Ты дошёл сам.

– Я ни от чего не отрекался. Мимир ошибся, великий.

Мимир не ошибся. Тебе осталось свершить последнее.

– Что именно, великий? Прости, я не понимаю…

Ты всё понимаешь, Хедин. И знал, зачем идёшь по золотому лучу.

– Конечно. Чтобы вернуться, чтобы помочь…

Нет. Ты шёл, чтобы перестать быть.

Тьма смотрела на него мириадами глаз, словно ощупывая бесчисленными взглядами.

Ты пришёл. Теперь ты перестанешь быть. Великий Предел должен исчезнуть, чтобы родилась новая монада. Вокруг тебя замкнётся кристалл. Поэтому Мимир мудро советовал тебе отринуть память. Но Истинный Маг потому и истинен, что движим совсем иным, нежели былые чувства.

– Ты говоришь со мной, великий… зачем? Ведь ты всесилен…

Нет всесильных в пределах Упорядоченного. Нет всесильных в пределах Хаоса. И лишь там, что лежит за рубежом бесконечности, кроется поистине Всесильное. Идея, что двигает всё и вся.

– Идея не существует в отрыве от…

Время истекает, мягко сказала темнота. Слишком много искажений внизу, слишком большой свободой пользовались смертные и бессмертные. Спаситель. Другие. Не страшись, Познавший Тьму, твоя участь прекрасна и высока…

– Участь перестать быть – «прекрасна и высока»?!

Мы все перестанем быть, сообщили ему. Всё и вся перестанет быть. Но у всех это случится по-разному. Тебе суждено…

– Со мной – Пламя Неуничтожимое, – клинок поднялся, огненные сполохи рассеивали мрак. – Я прошёл сквозь бездну Неназываемого, я вывел оказавшиеся там души, такие же искры вечного Пламени, как и у богов, и у истинных магов. Мир должен жить, великий. Оставь нам шанс. Мы будем бороться!..

Ты не можешь говорить за всех, Познавший Тьму. Пламя Неуничтожимое есть лишь часть того, что оживило Упорядоченное. Оно не повинуется никому. Оно просто есть. И оно вспыхнет вновь – непременно вспыхнет! Но для этого ему надлежит угаснуть. День сменяется ночью, за ней…

– Да-да, вновь настаёт рассвет, – перебил Хедин. – Может, для тебя, великий. Но не для тех, кто в Упорядоченном.

Это закон, грустно сказали голоса. Вечное обновление требует вечных рождений и вечных смертей.

– Я достаточно слушал о «всеобщем цикле», великий. Я не гожусь на предлагаемую роль. Если всё так, я предпочту сразиться в последний раз с Дальними и сгинуть вместе с ними.

Красивые слова остаются красивыми словами, Хедин Познавший Тьму. И «роль» тебе никто не «предлагает». Это твоё предназначение. Высшее предназначение Истинного Мага. Великий Предел перестаёт быть, или, вернее, изменяется, становится тем центром, вокруг которого соединяются разные части кристалла. А предназначения не избегнет никто, и даже то, что ты называешь Творцом.

– Кто ты? – выкрикнул он. – Ответь! Слышишь?!

Слышу. Я часть творящего сознания. Я то, чему предстоит уснуть, умереть и всё забыть. Когда я пробужусь, память моя будет чиста. Цикл повторится снова, без цели и смысла. Вернее, весь смысл будет в нём самом. Чтобы жили и любили бесчисленные души. Чтобы Пламя Неуничтожимое – другая часть творящего начала – получило бы свободу. А теперь пришла пора…

– Ты же всемогущ, – Хедин не имел сейчас плоти, а показалось, что горло всё равно стиснуло. – Мысль Твоя есть деяние. Стоит Тебе пожелать, и всё исполнится. Ты – абсолютный Маг. Тебе не нужны заклинания и формулы. Зачем ты говоришь тогда со мной?

Все чувства исходят из меня, печально сказали голоса. Жалость. Скорбь. Сострадание. Всё это есть во мне – иначе не было б и в вас.

– Тогда почему во мне сейчас ничего, кроме ужаса?! – Познавший Тьму кричал, или, во всяком случае, ему казалось, что он кричит.

Если бы ты знал, каков тот ужас, что во мне, ответили ему без гнева. Угаснуть и знать, что всё могущество и Пламя Неуничтожимое не спасут от такой же смерти, как и у мельчайшей мошки-однодневки. Мошке даже легче, она не подозревает о собственной участи. А творящему придётся угаснуть, зная, что он угасает навсегда.

– Тогда отпусти меня, великий. Если Тебе ведомы сострадание и милосердие, не неволь, не принуждай. Мы будем сражаться – мы не покоримся – мы…

Время вышло, вздохнула темнота. Скорбь переполняет всё, но есть закон…

Взлетел и рухнул меч – меч из Пламени Неуничтожимого, окружённый аурой тонкого огня, множества смертных душ из лона Неназываемого, – рассекая плотные клубы давящего мрака.

Он не знал, что именно он разит. Не знал, куда направляет свой удар; но пламенная полоса рассекла тьму, облака её внезапно раздались в стороны, отпрянули, словно обжёгшись; и разом золотой луч, на котором по-прежнему балансировал Хедин, рассыпался невесомой пылью.

Бездна распахнула было пасть, но неведомая сила подхватила под руки, удержала, остановив падение.

Твой дух силён, неукротим, и это хорошо, сказали голоса. Но рассуди – что может Пламя Неуничтожимое против того, чьей частью оно является?

– Если всё – часть Тебя, как же я противлюсь Тебе?! А если моя самость отделена от Тебя, то и Пламя отделено такоже. Нет, великий, ты можешь затушить мой огонь, как свечу на ветру, но я не…

Тьма ринулась на него, окутывая, опутывая, спелёнывая. Призрачное тело Познавшего разлетелось в клочья, так, что оставалось только нагое сознание, сжатое до пределов исчезающей точки; однако дар Ангелов Огня не исчез, как не исчезли и бесчисленные искорки душ.

Клинок ударил, словно его по-прежнему сжимала живая рука. Кипящий огонь сделался сияюще-белым, режущим, беспощадным. Каждая из душ, прошедшая ужас падения в бездну Неназываемого, обретавшая и терявшая надежду, вырвавшаяся наконец из бесконечного инферно, – они тоже сейчас сражались.

Яростный порыв – жить! сражаться! побеждать! – подхватил того, кто совсем недавно был Новым Богом, потащил за собой, сделал частью пламенного меча. Острие рассекло облако мрака, полыхнуло, и в этих вспышках можно было прочесть на языке изначальных смыслов: «Мы придём к тебе и примем свою участь, когда исчерпается всё остальное».

Но тьма не сдавалась. Она накатывала вновь, глубокая и бездонная, вечная, безграничная – в ней утонет любой свет, никакая вспышка не озарит её тайные уголки.

Не стоит бороться, убеждали голоса. Великий Предел – то, без чего невозможна истинная, полная монада.

Пламя Неуничтожимое рассекало мрак, однако пласты его сливались вновь. Познавшего Тьму стискивало, спелёнывало всё туже и туже; но что-то мешало этой великой, исполинской и как будто бы всемогущей силе окончательно одержать верх.

Сознание помутилось – однако в нём внезапно всплыли странные образы: тонкая дева; два низкорослых силуэта; и ещё один, худой, высокий. Все четверо оказались в каком-то подземелье, и почему-то это было очень, донельзя важно.

Так важно, что Познавший Тьму забыл даже о собственной участи, потянувшись к ним всем своим существом.

А они тянулись к нему.

Глава 3 Матфей Исидорти

Умирать – это очень больно. И очень, очень страшно. Ты не веришь в это до самого последнего момента; пока ты жив – ты бессмертен.

То, что было человеком по имени Матфей Исидорти, открыло глаза. Вернее, осознало себя и окружающее.

Вокруг плескался густой серый туман. И тело – оно всё словно состояло из того же тумана, лёгкое, невесомое. Серые занавесы скрывали небо, и всё вокруг было серым; он оглянулся – и увидал на краткий миг сквозь дымку распростёртое на камнях тело и скорчившуюся возле него фигуру, как будто бы женскую.

«Это же я. Это я лежу, – вдруг подумал он. – Я умер».

Он не помнил, как звали женщину, не помнил, кто она – жена, мать, сестра, дочь?..

Он помнил лишь своё имя, но зато его он помнил твёрдо. Матфей Исидорти, и путь свой он завершил не по своей воле и не поддавшись злому недугу.

И теперь за спиной – тень прошлой жизни, застывшая, словно полусмытая роспись на серой стене.

А впереди?

Впереди лежало что-то вроде болотистой низины, затянутой пеленой низкого стелющегося тумана; ещё дальше – виднелась гряда невысоких холмов. И там, на ней, темнели стены и крыша низкого бревенчатого дома.

Матфей сделал шаг, другой – ноги, казалось, шли, хотя, если опустить взгляд, внизу не было ничего, кроме колыхающихся серых волн.

Дом притягивал. И отчего-то Матфей знал – ему непременно нужно там оказаться.

Он пошёл. Через холодное болото – он чувствовал ледяную воду вокруг щиколоток, но не видел её. Слышал шелест сухого тростника – и тоже ничего не видел.

А потом миновал низину, поднялся на холм, упёрся в плетень. Окна дома, непроглядно-чёрные, слепо уставились на него; стылый воздух, промозглый, словно тут стояла вечная осень, накрытая внезапным заморозком.

Окна, словно пустые глазницы черепа; низкая широкая дверь, как для гнома деланная, приоткрыта, в щели – кромешный мрак.

– Эй, – сказала память Матфея Исидорти. – Эй, – сказала она, и Матфей удивился, услыхав собственный голос.

Я могу говорить? После смерти?

После смерти…

Мысль была проста, груба, но никаких чувств не вызвала. После смерти – и всё тут.

Надо идти.

Матфей протянул руку – и это была его настоящая рука, не призрачная. Рука, как он её помнил. Опустил взгляд – по сухой траве шагали его настоящие ноги. Поднялся по ступеням, толкнул дверь – тяжёлая створка жалобно и сердито заскрипела.

Он шагнул – нет, вплыл в темноту.

– Эй, – повторил он в третий раз.

И на сей раз ему ответили.

– Заходи, – хрипло раздалось из тьмы. – Заходи, присаживайся. Сейчас лучину засвечу.

Что-то скрипнуло, стукнуло, вспыхнул крошечный огонёк – частица живого пламени среди вековечного мрака.

Матфей увидел широкий длинный стол, лавки, камин.

И массивного широкоплечего хозяина, с головой не то наголо обритой, не то просто лысой.

– Садись, – вздохнул тот.

Матфей повиновался. Он ничего не понимал и даже не думал.

– Угостить тебя с дороги, считай, и нечем. Но хлеба горбушка да квас найдутся. Ешь, ешь. Умаялся, приятель, вижу. Трудна она нынче стала, дорога-то, груз памяти сбрасывать приходится. Ничего, с этим помогу – отведай моего хлебушка, не побрезгуй.

Тёплая краюшка словно сама собой легла в ладонь. Матфей поднёс её к губам – крупную, мягкую, настоящую – и воспоминания словно полыхнули, обжигая, так что он едва не выронил хлеб, мучительно застонав.

– Не бойся, – успокоил хозяин. – Сейчас пройдёт. Ты всё вспомнишь. Не самое скверное посмертие, так?

Трясущимися пальцами Матфей вцепился в глиняную кружку с квасом – настоящим, горьковатым, холодным, шипучим.

– Так-то оно лучше, – одобрил собеседник. Тяжело уселся на скрипнувшую лавку. – Поговорим, Матфей Исидорти. Хотя времени-то у нас особенно и нет, не то что у меня прежде.

– О… о чём?.. – со стоном выдавил Матфей. Заткавшая память мгла рассеивалась, воспоминания возвращались – а с ними возвращалась боль.

– Ничего, – проницательно взглянул на него хозяин. – Не ты первый, приятель, хотя, как знать! – быть может, что и из последних. Но ты говори, говори. Облегчи душу.

– Облегчи?

– Ну да. Может так статься – и скорее всего – что, кроме как со мной, тебе не с кем будет и словом перемолвиться. Изменилось тут всё, приятель. Очень сильно изменилось.

– Так… о чём говорить-то? – выдавил Матфей. – И… кто ты, почтенный?

– Да раньше-то меня все Трактирщиком кликали, – отозвался хозяин. – А тут какой уж трактир!.. Коль всё, чем потчую ныне, – хлеб да квас!..

– Хлеб хороший, – заспорил Матфей. – У нас в монастыре такой пекли. Брат Кавано. С душой всегда трудился… и квас хорош!

– Спасибо, – слегка усмехнулся Трактирщик. – Ну, да обо мне после потолкуем. Про себя речь веди, Матфей Исидорти!

– А что ж про меня, – опустил Матфей голову. – Из монастыря сбежал… тайн хотелось, силы, могущества!.. Про демонов когда читал – голова кружилась!.. Вот и закружилась…

– Ты себя не кори, – строго остановил его Трактирщик. – Не для того ты здесь.

– А для чего же? – не понял Матфей. – Я же… умер? И – куда теперь? В… в мучения?

– Кому-то и в мучения, – без улыбки сказал хозяин. – Ты дел тоже наворотил, друг сердечный. В старое-то время путь тебе был бы один – на Древо великое, самую чёрную работу делать, тех же демонов в узде держать. А теперь, во времена последние, по-иному выйдет. Но сперва ты сам говори, сам. Про всё. Про демонов тех же, как до них додумался да что с ними содеять успел.

Матфей кивнул. Глотнул кваску, заел горбушкой – духовита, тепла, словно и впрямь он жив и всё по-прежнему.

И принялся рассказывать.

Трактирщик почти не перебивал, слушал внимательно. Только время от времени останавливал, особенно когда речь заходила про демонов, уточнял, переспрашивал.

– Хозяин, – наконец не выдержал Матфей. – К чему это всё? Кто… кто ты сам? И что со мной дальше?

– А вот это, приятель, сейчас и решается. Сам видишь – у меня темно да тихо, всё прахом пошло, как Дух великий эти пределы покинул. Мы все – части его, да только им быть не можем.

– Темны твои речи, могучий, – Матфей склонил голову. – Прости моё непонимание, но…

– Слушай далее, – перебил Трактирщик. – Тянут тебя сейчас обратно, изо всех сил тянут. Времена-то и впрямь изменились, что раньше неколебимо высилось, где потрескалось, а где и вовсе рухнуло. Ну, а кто тебя назад вызвать пытается, думаю, ты и сам догадался.

– Царица Ночи, – вырвалось у Матфея. И внутри сразу же всё вспыхнуло, словно и не было ничего, не случилось смерти, и казалось – достаточно лишь выйти из вечного этого тумана, из серой мглы, чтобы там, за ней, тебя бы уже ждали горячие губы и крепкие объятия.

– Неважно кто, – строго сказал Трактирщик. – Важно, что хочет. И силы у неё хватает. Раньше я бы посмеялся только – много их, некромансеров да некромагов по разным мирам бегало, суетилось, иные и впрямь могли каких-то отзвуков прошлого добиться, услыхать-увидать что-то смутное. А теперь – да ты ешь, ешь.

Матфей машинально откусил от горбушки, не почувствовав вкуса.

– А теперь дело другое, – продолжил Трактирщик. – Может, и вытянет тебя твоя краля обратно, как-никак из Истинных Магов, хоть и не прошла посвящения…

Перед глазами – или что там у бестелесной души? – Матфея Исидорти всё поплыло. Вытянут обратно… вернут к жизни… спасут?!

– Рано радуешься, – хозяин глядел прямо и неласково. – Не слыхал, что только что сказано было? Тянет тебя твоя краля, а того не знает, что нет из смерти простому человеку пути. Древнему богу – есть, а вот смертному, раз сюда вошедшему… тоже есть, но совсем не те, что Царице ведомы. И потому, Матфей Исидорти, если и вытянет она тебя – превеликой ценой, Магией Крови. И явишься ты, Матфей Исидорти, на отпущенное тебе второе время не тем, кем мать тебя родила или Царица тебя запомнила, – а упырём. Вампиром, кровососом, тварью злобной и ненасытной.

– Вампиром?

Какая разница кем, я буду жить, жить, жить!..

Скрипнула столешница, хозяин тяжело оперся о неё, сжав пудовые кулачищи.

– Что, Матфей, засверкали глазки-то? Обратно захотелось, верно? Так не бывает. И не в тебе дело, а в тех, кого загрызть успеешь, кого замучаешь – а ты замучаешь, я знаю, коль выберешься отсюда. Поэтому, мил человек, я с тобой и речи эти веду. Нельзя тебе назад.

Наступило молчание. Матфей не знал, что ответить, – а Трактирщик, казалось, как раз некоего ответа от него и ждал, терпеливо, никуда не торопясь.

– Так… хозяин… что ж делать-то мне?..

– Что ж делать? А вот послушай, и поймёшь тогда. Очутился ты, парень, в серых пределах, во владениях Соборного Духа, великого Демогоргона. Растёт здесь Мировое Древо, истинное, настоящее – а всякие там иггдрасили есть лишь неверные его отражения. В серых пределах обитает великое множество существ, ибо Мировое Древо – место, где проходят преображение души. Но – есть здесь и демоны. Когда-то они были нерассуждающими слугами, присматривавшими за Древом, но время шло, и демоны становились… демонами. Тебе это хорошо известно. Сейчас, когда мир меняется, за ними надо… присматривать. Дыр в стенах, что ограждали некогда серые пределы, слишком много. И тебе, дружище Матфей, предстоит пасти это непокорное стадо. Оно не должно помешать.

– Че-чему помешать? – только и смог выдавить Матфей.

– Исполнению главного, – внушительно сказал Трактирщик. – Но это – не твоего ума дело, да и не моего, кстати. Нам надо порядок тут сохранить, а для этого… – он вдруг нагнулся вперёд, сильные пальцы ухватили Матфея за отвороты, притянули, – а для этого ты сюда приведёшь девку свою.

Матфей дёрнулся, но здесь – словно он вновь оказался в реальности, живым, из плоти и крови – руки Трактирщика держали его намертво.

– Нечего трепыхаться, приятель. Ты умер, всё, история дописана. Ты – во власти великого Демогоргона, и радуйся, что досталась тебе доля не как совсем пропащим – быть Им поглощённым и Им же извергнутым. Так что слушай, что я тебе скажу, и не возражай. А возразишь – здесь, у меня на дворе, разговор короткий: туман серый видел по пути?.. Видел, конечно, видел. Так вот, поплывёшь ты таким вот серым облачком, расточаясь и развеиваясь, покуда совсем не исчезнешь. Хочешь так? – я могу! Не один ты такой, кому демонов пасти поручено будет!

Матфея окатило ужасом. Вроде бы, казалось, уже мёртвый, чего бояться? Ан нет, ты ж думы думаешь, не исчез, и память вернулась! Понял он в тот миг, до нутра, до сердцевины, что мигнёт сейчас Трактирщик – и поплывёт Матфей серой безликой мглой через тёмные сени, через пустой мёртвый двор, всё дальше, дальше, в густой туман, сливаясь с ним, растворяясь в нём, исчезая, исчезая, исчезая…

Отродясь Матфей не знал такого ужаса. Всё, в нём бывшее, разом и заледенело, и вспыхнуло; мысли, какие были, исчезли и остались только жуткие буркалы Трактирщика, огнём буравящие душу.

– Потянет тебя скоро краля твоя, – пробасил хозяин, и Матфей даже шелохнуться не смог. – Она тебя – а ты её. Сюда, к нам. Здесь она нам нужна.

И у Матфея не достало сил даже просипеть: «Зачем?!»

– Спросишь, как, мол, сюда её тянуть? – продолжал Трактирщик, не отпуская свою жертву. – А проще простого. Как ощутишь, что уводит тебя отсюда что-то, так свивай из тумана, что вокруг тебя, канат, да попрочнее. Представляй, что самое крепкое вервие в руках держишь, не выпуская. И давай на себя, изо всех сил! Изо всей моченьки, какая только найдётся!..

Страшен был сейчас хозяин полумёртвого дома. Страшен, и ничего не оставалось в нём от того Трактирщика, что потчевал усталые души на последней их дороге.

– А… если… нет? – выдавил Матфей, чувствуя, что последние капли его смелости испаряются, словно вода с раскалённой сковороды.

– Нет? – ухмыльнулся хозяин, угол рта его пополз вправо-вверх. – Нет? Рядиться со мной вздумал? Не-ет, брат Матфей, ничего ты не понял. Ни к чему здесь ни храбрость, ни доблесть, ни честь с отвагой. Ничем ты меня не одолеешь, не испугаешь, не купишь. Сделаешь, что нужно – да не мне, всему сущему, – молодец. Не сделаешь – тоже ладно. А коль решил мне твёрдость явить, нос задрать гордо – так ведь разговор короткий у нас: отпущу я руки, и поплывёшь ты облачком, как я уже сказал. Ну, Исидорти, решай, и решай быстро!

Плетью обуха не перешибёшь.

На хромой блохе скакуна не обгонишь.

Коль нога одна, неча в беге с другими тягаться.

И оттого Матфей непритворно удивился, когда кто-то другой, не он, твёрдо и презрительно бросил Трактирщику в лицо:

– Нет.

– Нет? – повторил тот, и не было в этом слове ни удивления, ни злобы, ни ехидства. – Ну, плыви тогда, Матфей Исидорти. Бывай, значит. Туман у меня густой требуется, всем места хватит.

И отпустил руки.

Неведомая сила подхватила Матфея словно за шиворот, приподняла над лавкой – кружка сама собой вывернулась из пальцев, едва их не сломав, – потащила к дверям, откуда уже тянуло холодом, тем самым, могильным.

Заскрипела дверь, отворяясь, словно крышка гроба. Тьма в сенях кинулась со всех сторон, огонёк лучины в подставце рядом с недоеденной краюшкой хлеба замерцал, замигал, вот-вот готовый погаснуть.

Матфей затрепыхался, забился, словно пескарь на крючке, – и ощутил, как тает его только что такое настоящее, такое всамделишное тело. Внизу – уже не ноги, а колышущаяся серая мгла. Впереди – уже не руки, а пара туманных рукавов.

– Полетай, полетай, – донеслось из дверей. – Мне туману много надобно…

Всё та же незримая сила волокла Матфея прочь со двора, вниз по склону – в упор взглянули чёрные провалы окон – туда, в трясину, в холодную топь, в невидимый зло шуршащий тростник, распадаться там, развеиваться, растекаться сырыми струями, чтобы вечно потом цепляться за ноги бесчисленных гостей, направляющихся к Трактирщику, – мол, стой, не ходи, не надо!..

Да только всё равно никто не остановится. Он же и сам первый не остановился…

Заскрипев на всё болото, на всё туманное бесконечье, закрылась дверь – словно челюсть мертвеца хлопнула.

Всё, конец тебе на сей раз, Матфейка, окончательный и бесповоротный. Развеешься по холмам смертной страны, разлетишься мглою – и всё.

И тут его резко потянуло куда-то вбок, сильно, с болью – словно незримая петля глубоко врезалась в мясо. Дёрнула его, поволокла, прямо сквозь серые волны; сила, горячая и жгучая, вцепилась в него, обвила, словно прорастая прямо в то, что составляло сейчас самую его суть.

Она. Царица Ночи. Трактирщик не лгал – его пытаются выручить, пытаются спасти!..

Обжигающая радость. Неважно, что будет там, кем он вернётся – что, упырём? Это ещё бабушка надвое сказала! – главное, вернуться!..

Холм и дом с мёртвыми окнами остался позади. Прощай, хозяин неласковый, не скоро теперь увидимся!..

Незримый аркан тянул всё сильнее, Матфея волокло через болото и туман, туда, где крылись незримые стены тех самых «серых пределов». Сейчас, сейчас, ещё немного, и…

– Каррр! – раздалось негодующее.

Ворон, огромный, размахом крыльев не уступит дракону. Горят алым четыре глаза, вытянуты когти; удар – и Матфея отбросило, петля враз ослабела.

– Ха, приятель, – Трактирщик выпрямился, вновь принимая обычный свой облик. – Совсем меня за дурачка держишь, да? Никуда ты отсюда не денешься – если я не отпущу. А я не отпущу.

Петля немного затянулась, незримая верёвка дёрнулась, но тяга исчезла. Трактирщик стоял, скрестив толстенные руки на груди, и ухмылялся.

– Всю жизнь, Матфей, ты для себя одного прожил, о своих радостях да удобствах мечтал-заботился, для других у тебя и самой завалящей мыслишки не находилось. Ни об отце с матерью, ни о ком другом. А так не бывает, что всё только себе да себе; платить пора пришла, Исидорти! Тяни за аркан, тяни, сюда свою Царицу выдёргивай!

Матфей застыл, оледенев. Руки – вновь руки, а не клубящийся туман. Ладони, пальцы, запястья. Обшлага рукавов.

– Тяни! – гаркнул Трактирщик. – Или – дуй в болота. Там летать будешь, а не на воле душегубствовать!

Матфея трясло. И – чуть опустив взгляд, увидал, как частицы его… низа, оборачиваясь рыхлыми полотнищами мглы, и впрямь отрывались, улетали, растворяясь в тумане, – туда, к стылой топи.

– Нет! – вырвалось у него.

И Матфей Исидорти что было мочи потянул за охватившую его верёвку.

Ладони обожгло, однако он рванул, ещё раз и ещё, упираясь в какие-то кочки, застонал от стыда и боли, но тащил, волочил, ухватившись за незримый канат.

«Обруби его, обруби, слышишь?! Останови обряд! Что бы ни делала – останови! Себя спаси – и меня!»

…Но Царица Ночи решила бороться. Невидимый аркан напрягся, зазвенел туго натянутой струной; у Матфея брызнули слёзы, хотя какие слёзы у мёртвых?..

– Тяни! Тяни! – подзуживал Трактирщик.

Он тянул. До пояса погрузился в болото, но тянул. Хозяин же просто прохаживался рядом, да понукал – сильнее! Ещё сильнее!.. Давай-давай, не ленись!..

…И в какой-то миг верёвка вдруг ослабла. Натяжение исчезло, и что-то с плеском шлёпнулось в мелкую воду совсем рядом с Матфеем.

Хотел бы он сейчас лишиться чувств.

Но – нет. В этой милости мёртвым отказано.

Смутная фигура медленно поднималась из туманных облаков, а Трактирщик уже оказался рядом, подхватил под руку, чуть ли не вздёрнул над несуществующей водой.

– Добро пожаловать, Царица, – раздалось усмешливое. – Да не дрожи так, тут твоя дролечка, тут.

Матфей, шатаясь, вгляделся – отчаянно хотелось зажмуриться, но и этого его лишили.

Да. Она, Царица Ночи или Теней, Царица и того, и другого. Волосы, стянутые было в тугой узел на затылке, растрепались, длинные пряди падали на лицо, стекали до лебединой шеи. Кожаная куртка, широкий гномий пояс, широкие порты, кинжал в руке, но…

– Прости, милая, но железом меня тут не возьмёшь, – бархатистым басом сообщил Трактирщик. – А вот зарево ты устроила первостатейное, погляди, погляди, выходит, не ошибся я в тебе, дорогая!..

Царица казалась совершенно потерявшейся, сбитой с толку, растерянной. Затравленно взглянула на массивного Трактирщика, дёрнула зажатой в его лапище рукой – напрасная попытка.

А на сером небе и в самом деле растекалась от горизонта вверх, к зениту, медленно разгорающаяся алая полоса, словно кто-то щедро мазнул там горящей кровью.

– Добро пожаловать, красавица, привет тебе в моих владениях, – продолжал Трактирщик, – да ты не дрожи так, не дрожи. Цел твой Матфейка, цел и даже невредим, вот, смотри сама! Что трясётся он и серый весь, точно призрак, – так ничего, ко мне на двор ступим – сделается он, как прежде, как при жизни, даже краше.

Царица огромными глазами взглянула на Матфея – и он подумал, что, наверное, лучше бы его и впрямь размазали тонким слоем мглы по здешним туманам.

– Матфей… – выдохнула она.

И заплакала.

Зарыдала, словно простая смертная, дождавшаяся, увидевшая наконец считавшегося безнадёжно сгинувшим любимого. Зарыдала – но тут же проглотила слёзы, в глазах сверкнул гнев.

– Ты!.. ты!.. Ты меня сюда затянул, проклятый!.. Ты моего… моего… использовал!.. Ловил меня, как на живца!..

Трактирщик ухмыльнулся и заговорщически вдруг подмигнул Матфею.

– Потом на меня яриться станешь, голубушка. Идёмте-ка ко мне на двор, кваску попьём. Не-не, ты к нему не кидайся! – строго остановил он Царицу. – Целоваться-миловаться после станете. А то как бы тебе не разочароваться.

– Матфей… – выдохнула Царица, неотрывно глядя на того. – Что… что он с тобой сделал?.. На крючок насадил, чтобы меня поймать, да?.. Бедный мой, бедный, – я-то тебя спасти норовила…

– Идём, идём, – поторопил их Трактирщик, занимая позицию между ними и по-прежнему не отпуская руку Царицы. – Идём. Толковать у меня будем.

…Зарево медленно угасало, тонуло в накатывающих волнах серой всепобедительной мглы.

Трое шли через болота к тёмному и молчаливому дому на холме, за туманными топями.

Царица Ночи изо всех сил искала взгляд Матфея, выгибалась, изворачивалась; а он только и мог, что пялиться прямо перед собой.

– Не крутись, волшебница, – словно отец расшалившуюся дочь, одёрнул её Трактирщик. – Никуда вы теперь не денетесь, ни он от тебя, ни ты от него.

Дом на холме, тёмный и мрачный, приближался. Жалобно скрипела дверь на неощутимом никем ветру. В щели таилась тьма, и Матфею показалось – она сделалась какой-то другой, жадной, ждущей, подстерегающей.

– З-зачем?.. Зачем туда? – слабо запротестовала Царица Ночи.

– А ты ещё не поняла, где очутилась? – снисходительно осведомился хозяин.

Царица Ночи зашипела сквозь стиснутые зубы. И сразу же стылый туман над болотом колыхнулся, серые слои его взволновались, начали рваться, и в проёмах появилась стыдно-обнажённая твердь – нагая, чёрная, рыхлая, словно застывшая пена.

– Но-но, – добродушно бросил Трактирщик, слегка повёл плечом, и завесы мглы стали стремительно затягиваться. – Не балуй, красавица.

Голос его оставался прежним, уверенным и несколько насмешливым, однако Матфей успел заметить, как на лице Трактирщика, словно вырубленном из старого дуба, промелькнула вдруг отчётливая гримаса боли.

– Входите!..

Темнота отползла в глубину сеней, словно старая злая кошка.

Царица Ночи, кажется, успела прийти в себя. Или, во всяком случае, сообразить, как себя вести.

– Досточтимый владыка…

– Люблю вежливых гостий, – осклабился Трактирщик. – Садитесь!

Кто-то взял Матфея за руку, сжал холодные пальцы. Она!..

Он по-прежнему не мог заставить себя взглянуть ей в глаза.

– Да теперь-то можно, – проговорил хозяин. Треснуло огниво, заалел огонёк лучины. – Вижу, вижу, миловаться хотите. Обождать придётся слегка. Ты, дева, понимаешь ли, где оказалась и с кем говоришь?

Царица Ночи осторожно приподнялась с лавки, низко поклонилась – волна волос её хлынула, словно вода.

– Великий Дух, владыка царства мёртвых, могучий Демогоргон, тебя я приветствую!.. Не ведаю, как очутилась я здесь, но, видать, по твоей необоримой воле. Что повелишь ты – уж коль призвал меня, ничтожную мошку, пред свои очи?

– Эк мягко стелешь, эк хвостом-то метёшь, – усмехнулся Трактирщик. – Да только всё это зря. Никакая ты не мошка ничтожная, ты – одна из Новых Магов, тех, что должны были явиться на смену Поколению нынешних богов Хедина с Ракотом, да так на службу и не заступили.

– Не по своей воле, великий! – так и вскинулась Царица. Рука её по-прежнему сжимала ладонь Матфея. – Нас коварно обманули, нас лишили нашего предназначения, нашей судьбы, нашего места в сущем!..

– Оставь, – отмахнулся Трактирщик. – Да не мети столешницу волосами. Я часть Его, не Он сам. Плакаться и упрёками сыпать не здесь надо. Не просто так ты здесь очутилась. Службу мне сослужишь.

– С-службу, великий? – заморгала Царица.

– Её, родимую. Коль исполните с Матфейкой требуемое – отпущу я вас обоих отсюда. Вернётесь живые и невредимые, как в сказках бывает. Ну а не исполните… – хозяин развёл руками, – тут, у меня навсегда останетесь. Он – туманом летать станет, ты… гм… ну, не знаю. В туман тебя обратить, конечно, можно, а можно и полы в доме моём мыть заставить.

– На всё воля твоя, великий, – чародейка вновь поклонилась. – В твоей мы власти. Что велишь – исполним, да только что мы можем по сравнению с тобой, всемогущим?..

– Льстишь, как по писаному, – с удовлетворением заметил хозяин. – Это в сказах обычно хитрая героиня глупому великану с три короба наплетёт, а тот уши развесит и бывай здоров. Нет, со мной так не получится, дорогуша. Исполнить вы должны вещь одну, но трудную. А времени у нас мало, и придётся тебе, колдунья, без обычных твоих игрушек обходиться. – Трактирщик внезапно поднялся, навис над ними чёрной горой. – А то ведь, смотри, ни туманом, ни даже тряпкой половой дело не обойдётся. Кто у меня нынче в сенях-то ждёт-поджидает, по углам хоронится, подачку выклянчивает?..

Судя по враз побелевшей Царице, она если не знала, то догадывалась. Матфей понятия не имел, но ощущение то – ждущего голодного провала – запомнил накрепко.

Хотя по-прежнему не мог найти в себе сил пожать в ответ пальцы Царицы.

– Что нужно сделать, великий? – голос чародейки дрогнул, несмотря на все её усилия. – И кто же это завёлся в твоих владениях, что в доме твоём собственном твоим… гостям – мы же гости, верно? – угрожает?

– Меняется Упорядоченное, – сурово отмолвил Трактирщик. – Старое рушится, новое воздвигается, хоть и того не знает, что власть его – на краткий миг. Мы – старые силы – как можем, укрепляем сущее. Погоди! Не скачи, торопыга. Ведомо ль тебе про три меча, что существуют, перерождаясь, в Упорядоченном? Ты-то, Матфей, можешь помалкивать, ты про них отродясь не слыхал, нам иные твои таланты понадобятся.

– Ведомо, великий, – осторожно проговорила Царица. – В книгах, в летописях, в памяти смертных – много о них говорено. Знаю, что есть они, да вот только в руках никогда не держала. Не про нас они деланы, наша – Истинных Магов – власть в другом и от другого.

– Ты не Истинный Маг, – напомнил хозяин. – Упорядоченное наделило тебя и твоих сородичей многим – но как вы распорядились этим богатством?

Царица Ночи опустила было голову, но тут же и вскинула – с отчаянной гордостью, болью и гневом:

– Мои сородичи заплатили за свои ошибки. Их никого не осталось в живых. Я последняя.

– Не знаю, где, чем и как они якобы «платили», – сухо ответствовал Трактирщик, – но здесь они не появлялись. Ко мне никто не приходил. Впрочем, довольно болтать. Слушайте…

Матфей слушал, закаменев и заледенев. Царица Ночи до боли стискивала его ладонь, а он по-прежнему глядел прямо перед собой.

Они слушали. А потом Трактирщик внезапно умолк, застыл высеченной из гранита глыбой, закутываясь во мрак, словно в исполинский плащ; взглянул сурово, так, что Матфей вновь затрепетал, разом вспомнив, как отрывались от него куски серого тумана, уносимые призрачным ветром.

– Ты, Исидорти – демоны, – внушительно повторил хозяин. – Ты, Нистуйя – мечи. К ним сейчас тянется много рук. Мне нужно, чтобы вы стали первыми. Демоны и мечи. Мечи и демоны.

– Я – мы – мы готовы, – проговорила Царица. – Матфей! Матфей, ми… милый, скажи ему!

Он не смог разлепить губ – так было стыдно. Просто кивнул.

– Хорошо! Тогда, – лицо Трактирщика медленно тонуло в плотной темени, блики слабого огонька лучины постепенно исчезали, – тогда оставлю вас ненадолго. Милуйтесь. Во дворе вас подожду.

И – исчез, словно ушёл под воду. Мрак сомкнулся, вздохнула пустота.

В следующий миг руки Царицы Ночи обвились вокруг шеи Матфея, и ему волей-неволей пришлось взглянуть в горящие глаза.

– Матфей, Матфей мой… – зашептала она. – Что он с тобой сделал, дух этот? Вижу, вижу, сделал что-то, чары наложил – конечно, ты ж в его власти, ты ж умер – да посмотри ж на меня!..

«Посмотри на меня!» – потому что Матфей опять опустил взгляд. И сил признаться не было.

– Ничего, – она лихорадочно ощупывала его. – Ничего, справимся, что нам какие-то там мечи да демоны!.. Ты же вот сумел, меня от Кора Двейна спас, из самой его глубокой темницы вызволил!.. Вот он, значит, какой, Демогоргон, дух великий!.. Сумел, изловил меня, поймал, да я и сама хороша, тянула тебя, милый, изо всех сил…

– Зачем? – наконец выдавил Матфей. – Зачем… тянула? Ведь ты – Истинный Маг… а я – я…

Она глядела на него, умилительно склонив голову чуть-чуть набок.

– Ты – мой Матфей. Мой. И… – она улыбнулась. – Нет, безо всякого «и». Просто мой. Банально, прости, но порой по-настоящему начинаешь понимать, чем кто-то был для тебя, только его лишившись. И я… поняла. Когда сидела над твоим телом и выла. И тогда поклялась, что вытащу тебя из посмертия!..

– А вместо этого сама сюда ухнула…

– Ничего! Ничего! Не думай об этом! Это всё Демогоргон, его шутки! Мы-то знали, на что он способен, – только не вмешивался никогда великий дух, не вмешивался – а потом как вмешался!.. Конечно, обряд я творила, о защите не думая, – чем она крепче, тем шансов на успех меньше.

«Она не верит. Не может поверить, что это я её сюда…» – ужаснулся Матфей.

А Царица Ночи улыбалась, испуганно и торопливо, и гладила, гладила его по щеке подрагивающей ладонью – словно простая селянка, встретившая наконец с войны своего милого, кого уже и не чаяла увидеть…

– Эй! – вдруг донеслось снаружи. – Выходи! Поговорили – и хватит.

Матфей вскочил, словно лавка под ним внезапно заполыхала.

– Идём… идём…

– Конечно. Конечно, пойдём. – Царица Ночи улыбалась по-прежнему. А потом вдруг обхватила за шею и впилась в губы – жадно, требовательно, словно…

Словно он и впрямь был её.

…Трактирщик ждал на дворе. Тёмные сени они проскочили, держась за руки, – то, что жило в тьме или само было тьмой, проводило их откровенно оценивающим взглядом.

Матфея передёрнуло. Нет, уж лучше туманом по здешним болотам разлететься…

Трактирщик ждал – словно камень вырастая из серой земли или того, что здесь заменяло землю. Махнул ручищей – начинайте, мол.

И в тот же миг перекинулся – обернувшись жутким вороном, хрипло вскаркнул-вскрикнул и унёсся в серые, как и всё тут, небеса.

Алую полосу, ознаменовавшую появление Царицы Ночи, здешняя хмарь уже успешно сожрала.

– Н-начнём… – пролепетал Матфей, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Начнём, конечно, – Царица глядела ласково, покровительственно. Но было в её взгляде и что-то ещё – то самое, что заставляло Матфея корчиться, словно змея с содранной кожей на солончаке.

«Я же никогда не видел “змею с содранной кожей”, – в панике подумал он, – да ещё и на “солончаке”»…

– Мечи и демоны, – задумчиво проговорила Царица Ночи, вставая рядом с ним – так, чтобы плечи соприкасались. – И деликатен наш хозяин прям безмерно – ишь, улетел, не захотел мешать. Что ж, Матфей мой, берись за дело, рисуй свои руны!..

– К-какие?..

– Всё забыл, милый? Руны вызова, конечно. Ничего, не печалься, вспомнишь. Начнёшь, и руки сами сделают. Демонами я не сильно занималась, гнусные они твари, но основы-то помню, помогу, если что. А вот Мечи… та ещё задачка.

Она говорила – но глаза её были счастливы. Просто без конца и края счастливы.

– Черти́. Черти́, не смотри на меня. Тебе не надо это видеть, – она отошла к плетню, застыла в напряжённой позе, словно готовая вот-вот взлететь птица: плечи развёрнуты, одна рука вскинута вверх, другая вытянута вперёд. Губы шевельнулись, слова на неведомом Матфею языке срывались с побелевших истончившихся губ.

Серый туман колыхнулся вокруг, поплыл широкой дугой, словно река, пробившая запруду. Быстрее, быстрее, ещё быстрее – вот появились воронки, словно водовороты, глянули чёрными провалами зрачков.

– Не смотри! Своё дело делай!

Матфей попытался.

Демоны, демоны. Вызвать, вызвать как можно больше. Подчинить. Когда-то ему едва-едва удавалось притянуть хотя бы одного; сегодня предстояло повести за собой легионы.

Он ничего не забыл. А учёба, хоть и краткая, в замке Кора Двейна помогла обрести уверенность в себе. Вот только…

Вот только жгучий стыд не давал сосредоточиться, заставить мысль формировать заклинания, придавать им форму, творить руны.

А сейчас ему предстояло именно творить. Не существовало таких знаков и символов, что позволили бы управлять демоническими ордами внутри серых пределов; ни один варлок или объявляющий себя «демонологом» чародей здесь не бывал и отсюда не возвращался.

Он думал о рунах, только о них. О знаках, способных собирать и направлять рассеянную повсюду силу. Они, эти символы, доставались чародеям дорогой ценой, почти всегда оплачивались кровью и жизнями. И создавались именно так – кто-то менял один завиток, кто-то – другой; кто-то прибавлял букву, кто-то – просто отпускал сознание и чертил углём или палкой, покуда его не разрывали лапы ступившего за черту демона.

И сейчас он тоже, сделав так, что погасли все мысли, вёл пальцем сквозь податливую, словно кисель, здешнюю «землю». Землю, где нужно – твёрдую, а где – наоборот, мягкую.

Линии засветились, как и положено – сила струилась по ним, отвечая вызывающему. Поворот, угол, ещё поворот – нет, неверно, острая боль в глазах, сила полыхнула слепяще-белой вспышкой. Он спешно затёр неправильно начатый луч, вернулся; за спиной нарастало сухое множественное гудение, словно целые рои саранчи готовы были сорваться с места.

Матфей не оборачивался. Погружённость в руны позволила пригасить пытку нестерпимым стыдом; он бросился в вызывание, словно в прорубь.

Эта руна – руна имён. Она есть во множестве демонических прозваний.

Эта руна – руна сил. Она лежит в корнях всех чар, дающих демонам их власть.

Эта руна – руна шагов. Она укажет демонам, куда двигаться.

Эта руна – руна власти. Она – разобранная на сотни мельчайших частиц – тоже есть в каждом демоне, и позволит подчинить их множества его, Матфея, воле.

И другие руны, помельче, усиливающие, направляющие, ускоряющие.

Символы пылали багровым. Сила лилась и струилась, растекалась окрест и вновь возвращалась, неся в себе множество беззвучных, бессловесных ответов, готовность явиться и повиноваться.

Это хорошо, но этого мало. Чтобы исполнить волю Трактирщика, нужно много, много больше.

Ложились новые руны.

Эта руна – руна пространств. Далеко разнесётся его зов, услышат многие и многие. Доли её тоже есть в каждом из демонов и дают им свободу перемещаться сквозь Межреальность.

Эта руна – руна снов. Она погружает демонов в дремоту, утишает их алчбу, их жажду убийств и крови. Продержится эта руна не так долго, её надо постоянно обновлять, иначе демоны вырвутся из-под власти вызывающего.

Шелест крыл нарастал, словно за спиной Матфея скопились уже целые сонмы демонов. Сам он их не видел, не смотрел, не оборачивался; оборачиваться нельзя, чувствовал он. И что делает Царица Ночи, нельзя смотреть тоже.

Руны расползались, как казалось Матфею, – двигались сами по себе. Нет, конечно же, не сами – он их толкал, подчиняясь желаниям и подсказкам силы, толкавшей его то вправо, то влево; словно постельничий, он устраивал ложе для капризного королевского отпрыска.

Поток становился всё мощнее, всё непокорнее. Еще немного – и доступного ему не хватит, чтобы держать его в узде. Демоны собираются, они уже совсем рядом, только смотреть на них пока что не стоит.

Пока Царица не скажет, что она готова.

Он не видел, как струи серого тумана, сперва едва заметно двинувшиеся широким кругом вокруг холма с домом Трактирщика, закружились в безумном танце, поднимаясь до самых небес алчной всепоглощающей воронкой. Не видел, как плясали, выламываясь, руки Царицы Ночи, творя магию жеста, как губы её шептали заклинания на языках смертных и бессмертных, на языках мёртвых и языках, на которых ещё не начали говорить, которые пока ещё ведомы лишь единицам посвящённых. Серая твердь под её ногами покрылась чёрной паутиной трещин; смерч поднял широко разинутую пасть до неба.

Перед Царицей Ночи плавали три призрачных меча.

Алмазный меч, Драгнир, меч подземных чертогов, родившийся среди кристаллических друз, прямой и широкий.

Деревянный меч, Иммельсторн, слегка изогнутый, тонкий, изящный, но не менее смертоносный.

И чёрный двуручный фламберг, жуткое чудовище в человеческий рост, ощетинившееся шипами, с волнообразным клинком возле крестовины.

Они медленно вращались, эфесы вместе, острия смотрят вниз; кружились, завораживающие даже в бестелесном виде.

Царица Ночи сжимала силу, направляла её – жестами, словно гончар, мнущий глину. Однако силы этой было собрано уже столько, что пространство начинало сиять и потрескивать искрами, светящиеся нити стягивались в волокна, поток обрушивался на кружащиеся клинки, обтекал их и расточался бесследно.

Руки, плечи, кисти, пальцы Царицы Ночи танцевали, а лицо оставалось недвижным и каменным. Щёки, лоб, нос – всё сделалось эбеново-чёрным, словно выточенным из обсидиана.

Мечи заключены каждый в кокон из струящего сияния. Царица Ночи словно пыталась создать каждому из них двойника, столь же бестелесного, но сотворённого из свободнотекущей силы.

Ничего этого Матфей не видел. За его спиной строились незримые легионы демонов, сколько их собралось в точности – он не знал, но много. Очень много. Там, за пределами бешено крутящегося вихря, они молча ждали его приказа.

Высоко над головами мерно кружил ворон. Он тоже ждал.

…Сколько так прошло времени, Матфей не ведал. Мёртвые не замечают его течения, не испытывают голода или жажды. Уж кто-кто, а он после ученичества у Кора Двейна понимал, что плоть его сейчас – одна видимость, созданная волей Демогоргона, великого духа.

Так или иначе, легионы духов готовы. Безликие мириады существ, некогда – прислуга в Серых Пределах, а теперь – готовое на всё воинство.

Пора исполнять порученное.

– У меня всё. – Только теперь Матфей дерзнул взглянуть на Царицу. Взглянул – и тотчас отшатнулся, прикрываясь ладонью: такая обжигающая мощь разливалась от неё сейчас.

Она услыхала, он не сомневался. Теперь дело за малым – открыть прямую дорогу, понять, почувствовать, ощутить, где суждено воплотиться этому оружию.

И – забрать. «Воплощёнными или нет» (последнего, впрочем, Матфей не очень понял – как можно забрать невоплощённое?). Такова воля великого Демогоргона. Такова цена их свободы.

Почему всемогущий дух не может забрать всё сам, Матфей в тот миг тоже не думал.

Чары давались Царице явно не даром. Эбеновое лицо застыло неподвижной маской, а потом, к ужасу Матфея, стало вдруг трескаться, осыпаться мелкими осколками, обнажая сырое, алое, влажное – будто мышцы, жилы и сухожилия. Матфей дёрнулся было и тотчас замер, остановленный властным карканьем ворона, тот, конечно же, всё видел.

Царица Ночи менялась. Жуткая обнажённая плоть на глазах покрывалась свежей кожей, молочно-белой, больше похожей на алебастр. Три меча по-прежнему вращались перед ней, но изначальные призраки исчезли, остались только их копии, сотворённые из светящейся силы. Теперь они уменьшались, сжимались, не переставая водить свой хоровод, пока не сделались размером с детский мизинец каждый, утратив изначальный масштаб. Царица Ночи тяжело, с хрипом, выдохнула, подставила ладонь – троица крутящихся мечей послушно опустилась на неё, мигнула раз, другой и исчезла.

Царица яростно зашипела, затрясла рукой, словно обварившись крутым кипятком, даже на месте подпрыгнула.

Широко размахнулась, топнула ногой – огненные фонтаны ударили из руны путей, пламя изогнулось атакующей коброй, бросилось вперёд, закружилось стремительной каруселью, так что получилось нечто вроде ало-багряной арки, сотканной из живых огненных лоскутов.

Портал?

– Хозяин! – крикнула Царица, надсаживаясь и задирая голову. – Мне не открыть дорогу из твоих владений!.. Слишком высоко – стены слишком высоки!.. Помоги нам, прошу!..

Вран резко сложил крылья, рухнул заправским коршуном, хватающим добычу. Словно в сказках, ударился оземь, вновь оборачиваясь Трактирщиком.

– Я нашла их! Нашла! Все три!.. – Царица кричала, волосы её рвались назад, словно под ураганным ветром. – Но к ним тянутся, да, и многие!.. Берегись, великий Дух, если тебе нужны эти мечи – надо торопиться!..

Трактирщик молчал, глядя на неё. Слушал.

– Открой нам дорогу, великий! Мы исполним повеление, только открой врата!.. Моя магия долго не продержится!.. Портал угаснет!

– Угаснет, говоришь, – добродушно пророкотал хозяин, в упор глядя на трясущуюся, словно в падучей, Царицу. – Открыть вам дорогу, говоришь. Что ж, красавица, будь по-твоему, – он улыбнулся, но от улыбки его Матфею враз подурнело. – Открою вам двери, покуда вы мне тут последнее не посносили.

Что он сделал, Матфей не понял; его опрокинула на спину вспышка жестокой боли, серо-алый свет померк, он не помнил, ни как упал, ни как сумел подняться. А когда поднялся – вернее, когда его вздёрнула на ноги здоровенная ручища Трактирщика – портал уже пламенел неведомой глубиной. Врата раскрылись, их с Царицей уже тянуло в воронку.

– Демонов – удерживаешь? – крикнула чародейка Матфею.

Он кивнул – горло всё ещё сдавливал спазм.

Демоны шли за ним, руны сковывали их – вплавились им в буркалы, отпечатались на лбах, оттиснулись в костной сердцевине. Пока они остаются – демоны в его власти. Нет, не потому, что он настолько искусный варлок-призыватель; просто Трактирщик открыл ему поистине неисчерпаемые кладовые силы.

Их с Царицей почти что вбросило в портал; алое пламя заплясало вокруг, Матфей словно провалился в бездну, но даже не успел заорать от ужаса – твёрдая земля пудово ударила в ноги.

Воздух ворвался в лёгкие. Ветер провёл холодной ладонью по щекам. Солнечный свет обжёг глаза.

Это был мир, и это была жизнь.

Вздымались коричневые стволы, сплетались зеленеющие кроны, пели птицы. Журчал ручеёк где-то рядом, скрытый развесистым папоротником.

И такая радость, такое счастье залило Матфея, что враз он обо всём забыл – и о Трактирщике, и о демонах, и даже о Царице Ночи. Обо всём – а помнил лишь, что жив и что вырвался из Серых Пределов.

Закружился, раскидывая руки, словно пытаясь взлететь и обнять всё-всё – и этот неведомый лес со всеми обитателями, и мшистую тропу сквозь подлесок, и листву, и даже мошкару – всех и всё.

– Обманули! Обманули! – услыхал он. – Обманули, Матфеи-и-й! Мо-о-ой!

Царица Ночи тоже кружилась. И тоже хохотала, даже не «как безумная», она была сейчас именно безумна.

Схватила его за руки, сжала, впилась взглядом в него:

– Обманули!

А затем нашла его губы своими.

Где-то высоко-высоко, в поднебесье, захлопали чёрные крылья, но двоим на лесной перине было сейчас не до этого.

– Мы их обманули. Всем нос натянули. – Царица лежала на животе, гибко прогнув спинку и положив подбородок Матфею на грудь. – Дураки, какие ж они все дураки!..

Не дождавшись ответа – Матфей только и мог, что пялиться в небеса, – продолжала:

– Тоже мне, «великий дух»!.. Сам открыл нам дорогу!..

– Открыл?.. – прохрипел Матфей. – Не… ты?

– Нет, – она потянулась, чмокнула его в нос. – Даже мне не открыть путь из Серых Пределов. Даже моим сородичам, братьям и сёстрам. Это мог сделать только сам Демогоргон; и он сделал, сделал, болван! – она перекатилась на спину, расхохоталась. – Дал нам уйти, невозбранно, безо всяких дозорных чар! Мы просто живы-здоровы – посмотри на себя, Матфей! – такой же, какой был, цел-невредим!..

Да. Это правда. Цел-невредим, словно и не ударял в него никогда клинок Кора Двейна.

– Да ещё и дал тебе власть над легионом демонов!.. Ну не глупец ли?.. На самом деле решил, что мы будем помогать ему «спасать сущее»?.. Врут они всё про «спасение сущего», всегда врали, всегда будут врать. Самый верный способ на крючок подсадить – мол, ты не такой, как все, ты избранный…

– А я нет? – слабо попытался пошутить Матфей.

Царица Ночи поджала под себя ноги, села, грациозно изогнувшись, острым ноготком повела вдоль его ключицы.

– Ну, конечно же, да, глупый мой. Я ведь тебя люблю. А это, дорогой, такая избранность, какой не было никогда и ни у кого.

– Никогда и ни у кого?

– Никогда и ни у кого, – рассмеялась она. – Так что не думай ни о чём, Матфей мой!

– Мы… спаслись? Великий Дух не попытается отомстить?

– Может, и попытается, – беззаботно отмахнулась Царица. – Да ручонки коротки, это в Серых Пределах он господин, а сюда ему не дотянуться.

– А как же, если мы… если я… думаю…

– А ты не думай, – весело бросила чародейка. – Не отпущу тебя никуда, а уж к Демогоргону – и подавно.

– Н-не отпустишь? – так и обмер Матфей.

– Думаешь, не смогу? – заулыбалась она. – Нет, дорогой, не отпущу. Время, видишь ли, надо мной не властно. Ну а раз не властно надо мной, так и от моего Матфея пусть лапы свои убирает.

– А мечи? Что с ними?

– Для себя добудем, – решительно бросила Царица. – Они и вправду знамениты, и предания о них всякие ходят. Нам пригодятся, милый.

– А… Кор Двейн?

После яростной вспышки слепящей радости, после безудержной и дикой их с Царицей любви прямо на лесных мхах Матфеем овладевала дремота. Но проклятые вопросы пробивались и через неё.

– Кор Двейн… – помрачнела чародейка. – Кор Двейн и его подельники, некие Скьёльд и Соллей, тебе известные, милый, пленили мою родню. Пленили, не убили – Демогоргон не лжёт, к нему они не приходили, значит, живы, где-то тут, в Междумирье или в мирах. Не то чтобы я очень рвалась их освобождать, – она скривилась, – потому что в своё время меня они спасать как-то не торопились. И если б не ты, мой Матфей…

Матфей поспешно опустил голову и отвернулся.

Она мне верит, вновь подумал он. Не догадывается, что это я помог Двейну отыскать её братьев с сёстрами, что это я выдернул её к Соборному Духу… и как это она так уверена, что нам настолько легко удалось обмануть владыку Серых Пределов?

– Конечно, – ответила чародейка без тени сомнений. – Не забывай, кто я, милый. У Демогоргона нет здесь власти, иначе не стал бы связываться с нами.

– А демоны?

Демоны были тут. За тонкой пеленой реальности, готовые прорваться, словно вода через дамбу; достаточно нескольких рун, чтобы выпустить их на волю. Зачем вообще великому духу потребовалась эта орда?.. Какого врага сокрушить?.. Уж не Кора ли Двейна с компанией? А что, это было бы неплохо – Царице б наверняка понравилось.

…Стоп, Матфей. Кор Двейн принял тебя, учил, наставлял, ничего не скрывая. А ты его предал, выбрав Царицу. Конечно, выбрать в том же смысле, для тех же вещей господина Двейна ему, Матфею, было б несколько странно – и всё же, всё же… «Сильнее всего мы ненавидим тех, кого предали», однако, если он не хочет превратиться в совершеннейшую куклу на руке обворожительной чародейки, лучше всего ему ни в какие схватки не ввязываться. Он жив! – жив! – и это самое главное. А демоны… конечно, долго их так не продержишь, руны истончаются, истаивают, их требуется обновлять. И всё равно – этакое сонмище ему придётся выпустить на волю, как-то применить; эх, знать бы, что вообще задумывал великий дух, вручая эту рать ему, Матфею!..

Царица Ночи меж тем поднялась, деловито приводя себя в порядок.

– Понимаю, понимаю, милый, – перехватила она взгляд Матфея на скрывающиеся под платьем прелести. – Мало, не хватило, не насытились мы с тобой. Не волнуйся, всё тебе достанется. Давай только мечи уж с собой прихватим – жалко упускать, коль этот дуралей сам их нам вручил…

По мнению Матфея, звать Демогоргона «дуралеем» не выглядело очень уж мудро. И, похоже, это отразилось в его взгляде – но Царица не вспылила, не обиделась, а лишь усмехнулась и протянула ему руку:

– Великий Дух слишком уж высоко себя ставит. Думает, что если после смерти все к нему попадут – или в иные царства мёртвых, где куда как несладко, – то бояться его должны, и всё, ему обещанное, исполнять беспрекословно, страшась загробного воздаяния. Но мы с тобой туда не собираемся, верь мне. А потому, милый, пошли. Демонов скоро выпускать придётся.

– Где мы вообще? Куда пойдём? Ни припасов, ничего, – огляделся Матфей. – Что это за мир?

– Мельин, – кратко отозвалась Царица. – Вернее, тут два мира. Слившиеся.

– Это как?

– Долго рассказывать, – отмахнулась она. – Суть в том, что Мечи где-то здесь, рядом. Невоплощённые, все три. И кто-то – я чую – к ним и впрямь тянется. Ничего, милый, по ручонкам-то мы им надаём, как есть надаём. Сейчас скакунов себе добудем – и вперёд.

«Ничего себе „скакуны“», – мрачно думал Матфей, сидя на спине здоровенного варана. Громадная ящерица, однако, весьма резво перебирала лапами, бег у неё был нетряский и проворный.

– Люблю этих зверюшек, – болтала меж тем Царица Ночи, сидя боком на особом женском седле. – Повозиться пришлось, дорогой, но, поверь, оно того стоит, вместо того чтобы местных зачаровывать…

Повозиться чародейке и в самом деле пришлось. Портал она раскрыла мастерски, хотя и потратив немало времени; из него вывалились два совершенно очумевших от этакой перемены участи варана со сбруей и плотно набитыми седельными сумками.

– До подобного Кор Двейн небось ещё не додумался!..

«Не додумался. Но под замок тебя всё равно засадил».

– Это недалеко. – Царица не обращала внимания на его сомнения. – Совсем недалеко. Первый из мечей – Деревянный…

Глава 4 Клара Хюммель

Клара Хюммель чувствовала себя словно после тяжкой контузии, словно по шлему грянула, не пробив стали, увесистая дубина, а дубину эту держал, самое меньшее, горный тролль или даже огр.

О, она хорошо знала этот режущий взгляд Сфайрата, этот драконий пламень, что вспыхивал зачастую в его глазах, даже когда он оставался в человечьем обличье.

Она помнила его по самой их первой встрече – там, в подземельях Пика Судеб, где Фатум вновь свела их после столь долгой разлуки.

Тогда она, Клара, простила его. И полюбила вновь – уже не как копию Аветуса Стайна, но именно как дракона.

Потом, уже в Беллеоре, в их покольском доме, она не раз вспоминала те два года со Сфайратом, пока он оставался под маской её погибшего возлюбленного. Уже выносив и родив и Чаргоса, и близнецов, она лишь тихонько улыбалась самой себе, прошлой – как она вообще могла их спутать, Аветуса и Сфайрата, пусть и спрятавшего свою сущность под маской?

Драконий огонь ни скрыть ни погасить. Он яростен и неукротим; он не даёт пощады и не просит. Любовь дракона – буйство пламени, и, если уж он решил, что у него есть повод для ревности…

Ревности, х-ха! Я ещё покажу этой курице бледной!.. Ишь, вздумала вешаться на шею моему дракону! Вот только на ногах бы удержаться самой…

Так, Ирма рядом. Девчонка с волком словно снег на голову свалились; и где только их носило?..

Сфайрат. Дракон из драконов и в драконьем теле. Грозно подняты шипы, заполнены кипящей сталью огненные глаза, пламя – знала она – готово вырваться из пасти. И рядом с ним – как смела! а он – как терпит?! – белокрылая дева, тонкая, словно тростиночка, с огромными гагатовыми глазами. Красивая, да, но словно надломленная. Силы немало, даже очень немало, – откуда ж она такая?

Проклятье, как же всё плывёт… и голова никак не прекратит кружиться.

Ирма, Сфайрат, крылатая. А где же Ан-Авагар?

– Да погодите же вы, господин дракон! Фух, фух – сударь мой Сфайрат!

Как же его звали, этого чародея? Ах да – Скьёльд. Скьёльд, брат волшебницы Соллей и мага Кора Двейна.

– Чего тебе?! – проревел Сфайрат, не замедляясь. – Не видишь, что там, за спинами?

Клара попыталась обернуться, пошатнулась, чуть не упала – и упала бы, не поддержи её Ирма с одной стороны, а с другой – волк.

– Прекрасно всё вижу, – лысый маг остановился рядом, тяжело дыша. – Катаклизм. Катастрофа. Всё погибло. Волна пошла, да – но до нас не доберётся. Я… принял меры.

– Какие? – дракон выдохнул клуб дыма прямо в лицо Скьёльду, однако чародей даже не дрогнул.

– Обычные, – он пожал плечами. – Диссипативные заклятья, то есть – рассеивающие. Ну и ретенционные, конечно же. Это как воздвигнуть волнолом среди ледохода, сударь мой дракон.

– И часто тебе случалось оказываться вблизи гибнущих таким образом миров, волшебник? – гнев Сфайрата готов был вот-вот прорваться.

– Настоящему магу это необязательно, – невозмутимо парировал Скьёльд. – Всё это мы изучали в теории. Разрабатывали способы и средства защиты. Вот и всё, сударь. Но, может, ты хотя бы выслушаешь меня, досточтимый? Как-никак мы оказали тебе известную услугу!..

– Знаю, – коротко и недовольно буркнул дракон. – Моё слово твёрдо. Но сперва я должен отыскать своих детей!..

– Это, бесспорно, прекрасная и благородная цель, досточтимый Сфайрат. Но уж коль вам благоугодно было обратить взоры на погибший мир – а он погиб, увы, да, окончательно и бесповоротно!.. – то я дерзну напомнить, почему мы все оказались здесь и что́ нам нужно, чтобы сотворила госпожа Клара, ваша уважаемая супруга.

Маг плёл привычные словесные узоры, словно частую сеть. Сеть, где запутывались и пропадали возражения.

– Ты помнишь, с чего мы начали наш путь? Что мы поможем тебе обрести супругу, а потом поговорим.

– Драконы ничего не забывают, – холодно бросил Сфайрат. В сторону Клары он даже не посмотрел. – Вы вели речи о том, что грядёт исход сил, именующих себя «божественными», что Упорядоченному они не нужны, что вы уже избавились и от Новых Богов, и от Богов Молодых. Что вам нужно кольцо всех магов вселенной, чтобы точно так же избавиться теперь от Неназываемого. И так далее и тому подобное. Я всё это помню, но мне нужно найти моих детей.

– Мы уже исполнили главную часть обещанного нами, – напомнил Скьёльд. – Ты спрашиваешь, где твои дети, славный дракон? Об этом ведает твоя супруга, с которой вы всё решите без лишних глаз. Отмечу лишь, что мир, погибший за нашими спинами, можно было спасти.

– Спасти? Как?

«Неправда, – с трудом подумала Клара. – Мир там просто стёрло в пыль, во прах; и никакими силами это было уже не остановить. Одно хорошо – что обитатели его не успели ничего понять и почувствовать. Их бытие просто пресеклось».

Белокрылая дева – гарпия, если она, Клара, не ошибается, – всё-таки взяла себя в руки, несколько отстранившись от дракона.

– А вот тут-то нам и могла бы помочь благородная госпожа Хюммель-Стайн.

– Я? – вырвалось у Клары, и она тотчас же скривилась – бок продёрнуло болью.

– Ты, почтенная госпожа, – кивнул Скьёльд. – Но теперь всё-таки давайте уберёмся отсюда – отпорные чары я поставил, но они, простите, не абсолютны.

Клара наконец оторвалась от созерцания шипастого затылка Сфайрата (дракон упрямо не глядел на неё) – вокруг них кипела Межреальность.

Именно что «кипела» – такого Клара не видела никогда за всё время своих странствий от мира к миру. Обычно пространство меж мирами являет собой картину хоть и достаточно безумную, но всё-таки до известной степени упорядоченную: хищные заросли, пропасти, острые пики, каких никогда не бывает в обычных мирах, впадины, залитые плотным, словно вода, туманом, где обожают гнездиться всякие хищные твари, – когда маг прокладывает путь через Междумирье, чары его преобразуют не только тропу.

Но сейчас по всему окрестному пространству катились короткие, острые, но очень частые и сильные судороги. Чары едва удерживали в неприкосновенности их крошечный островок, и Клара, несмотря на контузию, не могла не подивиться способностям Скьёльда, не дававшего безумному шторму их захлестнуть.

Справа и слева от Клары открывались огнистые пропасти – и сразу же захлопывались, словно исполинские пасти скрытых в неведомой глубине гигантов; взмывали ввысь протуберанцы из мириад мельчайших пламенных искр; со всех сторон устремлялись настоящие цунами серой мглы, в её вихрях мелькали вырванные с корнями хищные полипы.

Однако всё это безумие невероятным образом не затрагивало маленького отряда, сжавшегося на крошечном клочке тверди; Клара заметила, что белокрылая дева тоже творит пасс за пассом, помогая лысому чародею.

Даже Ирма, закусив губу, старалась что-то сделать. Клару поддерживал сейчас один только волк. Поддерживал ловко, хотя чародейка всей тяжестью наваливалась ему на холку.

Сфайрат по-прежнему даже не смотрел в её сторону.

– Что… что происходит?

– Я всё объясню, госпожа Клара, но чуть позже. А пока лишь скажу, что гибель того мира, что вы видели, – результат контратаки тех, кого мы поклялись изгнать. И кого мы изгнали, но кто не жалеет ничего, чтобы вернуться!

Ирма вдруг как-то неловко, странно поёжилась, и поддерживавший Клару волк дёрнулся, словно пытаясь помочь ещё и маленькой своей хозяйке.

– Да-да, я помню, я сам сказал – мы изгнали и Новых Богов, и Молодых. Но у сущего ещё немало врагов, досточтимые. – Острый взгляд скользнул по Ирме, и та скукожилась, съёжилась, словно пытаясь скрыться у волка под брюхом. – Перечислять всех, кого ещё надо одолеть, – слишком долго. Скажу просто: враг наш не жалеет ничего и никого. Нужно разнести мир – разнесёт.

Ирма всё ниже и ниже опускала голову, кусая нижнюю губу.

– Мы хотели сохранить как можно больше; чем-то всегда приходится жертвовать. Но, если враги наши развернутся в полную мощь, не уцелеет ничего, и лишь Неназываемый станет пировать на обломках – да простится мне это фигуральное выражение. Конечно, не останется просто ничего, если он обретёт свободу, но слуги сгинувших богов уже не думают о собственном выживании.

Что с Ирмой? Она, кажется, сейчас вообще сквозь твердь островка провалится. И что с Ан-Авагаром? Неужто не успел выбраться из гибнущего мира? Сфайрат неимел никакого права ревновать к нему!.. Ведь и впрямь – если б не он, её, Клары, тут бы уже не было!..

Она вдруг представила, как её дети, Чаргос, Эртан, Аэсоннэ, Зося – все дружно смотрят на звёздное небо чужого мира, а оно вдруг начинает ломаться; и как они пытаются перекинуться в последний момент, вырваться из-под падающего небесного свода, – и застонала, не слыша собственного стона.

Ирма кинулась к ней, подхватила под руку:

– Госпожа Клара?..

– Я… я ничего… – выдавила чародейка. Сфайрат так и не обернулся, лишь чёрный хвост дракона качнулся из стороны в сторону. – Договаривай, почтенный Скьёльд, договаривай, прошу тебя!

– Договорю, госпожа Клара. Но скажи сперва, помнишь ли ты, как совсем недавно охотилась за парой артефактов, именуемых Алмазным и Деревянным Мечами?

Недавно? Как недавно? Сколько уже лет она замужем, сколько уже исполнилось старшему, Чаргосу?..

– Для нас это было, можно сказать, вчера. Но неважно – помнишь ли, досточтимая?

– Помню, – нехотя проговорила она.

Как не помнить. Несмотря на все усилия забыть.

– А что с ними случилось, с этими Мечами?

Клара криво усмехнулась – что с ними случилось!.. Сгорели, сгинули, поразив Спасителя, воплощённого там, на Утонувшем Крабе, в мире под названием Эвиал.

– Нам ведома их судьба, – мягко проговорил Скьёльд. – Но отсюда нам пора выбираться – туда, где мне не придётся постоянно удерживать и твердь, и небо на собственных плечах.

* * *

Место, куда их привёл Скьёльд, оказалось захудалым, заштатным мирком, схоронившимся в какой-то исполинской складке Межреальности. Маг торопился, открывая туда врата, так что спуск едва не обернулся всеобщим падением. Ирма, несмотря ни на что, не отходила от Клары.

– За Серко держитесь, госпожа…

Справа высились горы, снеговые шапки точили прозрачными ручейками светлую воду; подножия, словно шаль, укутывали тёмные еловые боры; пустое пространство рассекал разбитый тракт, да торчал за островерхим тыном придорожный шинок.

«А Ан-Авагар так и сгинул…» – неотвязно преследовала Клару всё та же мысль.

Свежий ветер ударил в спины, взметнул сухие листья; серые низкие облака разлеглись от горизонта до горизонта – здесь стояла унылая осень.

Дорога пустовала, насколько мог окинуть взгляд – ни пешего, ни конного.

Скьёльд почесал татуированный затылок.

– Идёмте. Шинок, конечно, затрапезный, и самогонку тут варят такую, что только местные после стопки в живых остаются, но поговорить мы сможем.

Шинкарь замер, вылупив глаза, при виде громадного волка, но чародей жестом фокусника швырнул ему что-то тускло блеснувшее, и пузатый хозяин с висячими до груди усами мигом испарился.

Внутри было пусто, темновато и пахло странно – надо полагать, тем самым «самогоном».

– Шо подати? – выкатился к длинному столу хозяин, очевидно, успевший припрятать полученную от Скьёльда монету.

Говорил он на распространённом, хоть и в дальних, но всё же окрестностях Долины, диалекте.

– Borchsh подай, – распорядился чародей.

– Зараз, зараз, панове!

– Я жду, чародей, – холодно молвил Сфайрат, вернувшийся к человеческому облику: мрачный и высокий рыцарь в чёрной броне. Лицо – лицо Аветуса Стайна, но узнать почти невозможно, кипевший гнев словно расплавил привычные черты и отлил заново, похожие, но всё-таки иные.

Драконы ненавидят вампиров ещё сильнее, нежели скаредных гномов…

– Не стану злоупотреблять вашим терпением, – улыбнулся Скьёльд, и Клара вмиг ощутила фальшь фразы – она подошла бы скорее лукавому Кору Двейну, чем тому лекарю, что спасал Зосю. – Перейдём прямо к делу. Алмазный и Деревянный Мечи, госпожа Клара.

– Они распались, – тяжело проговорила чародейка. Голова кружилась по-прежнему, перед глазами всё плыло, а Сфайрат – её Сфайрат! – упрямо не смотрел на неё. Правда, не смотрел он и на крылатую, бросавшую на него такие взгляды, что Кларе уже давно следовало бы её прикончить. – Сгорели. Безвозвратно. Зачем ты вспоминаешь о них, Скьёльд?

– Распорядительница Гильдии Боевых Магов, сражавшаяся и в Войне Ангелов, и в мятеже Безумных Богов, не может не знать, что такие артефакты не исчезают бесследно.

Клара с трудом пожала плечами, вспомнив, как горели на тропе через Междумирье её амулеты и талисманы, спасая всё того же Сфайрата, который, дурак этакий, надулся, ревнует и с каменной физиономией пялится в стену! От этих артефактов, вместилищ силы, не осталось ничего, даже пепла.

Зато ей тогда удалось спасти одного очень глупого – и донельзя ревнивого! – дракона.

– Именно что не исчезают, – с напором повторил Скьёльд, откровенно за ней наблюдавший. – Если, конечно, это соответствующие артефакты. Драгнир и Иммельсторн относились именно к таковым. К особым творениям Силы, порождённым не гением какого-то выдающегося чародея, но обоюдной ненавистью двух рас, которым было тесно под одним и тем же солнцем. И даже не так – взаимной ненавистью множества рас, под разными солнцами и в разные времена. И мы имеем основания подозревать, что и зародились эти мечи не просто так; впрочем, непосредственно к нашему делу это отношения не имеет. Так что же с ними сталось, госпожа?

– Они… сгорели! Повторяю, досточтимый Скьёльд, – сгорели! Дотла!

– Физические их формы – возможно, госпожа Клара. Но идея такого меча, орудия мщения не одного, не сотни, даже не тысячи – но множества племён, народов и рас – исчезнуть не может.

– Допустим, – скривилась чародейка. Ох, как же голова гудит… – Но как нам это поможет?

– Очень сильно поможет, высокочтимая. Сейчас вселенную раздирают ненависть, боль и ярость неисчислимого сонма живых существ. Упорядоченное гибнет, однако в этом же кроется и его спасение. Овладев памятью Драгнира и Иммельсторна, мы наполним её новой силой. Алмазный и Деревянный Мечи вновь обретут плоть. И уж тогда, поверьте, госпожа Клара, мы сумеем распорядиться ими.

– Как? – не отступала Клара. – Каким образом? Кого вы станете сокрушать? И как может артефакт – даже могущественный! – обратить вспять лавину?

– Не столь многих, – усмехнулся Скьёльд, и драконы на его черепе шевельнулись, хищно разевая пасти. – Один из них сам движется к нам; двое других вот-вот сцепятся, и нам останется лишь следить, чтобы их подручные не разбежались слишком далеко. Третьи надёжно заперты; их слуги сейчас как раз и пытаются вредить нам всюду, где только можно, рискуя окончательно разрушить клетку Неназываемого. Четвёртые… четвёртые мечутся по миру с названием Хьёрвард, памятному миру, любимому миру павшего бога Хедина. Мы займёмся ими всеми последовательно. Но для этого, госпожа Клара, нам нужно ваше искреннее и добровольное содействие. Заставить вас нельзя.

– Так вот почему Двейн так долго и упорно меня уговаривал!.. – сквозь зубы прошипела чародейка.

– В том числе, – кивнул маг. – Однако надо торопиться, друзья мои. Если, конечно, вы, господин Сфайрат, и вы, госпожа Клара, хотите найти своих детей целыми и невредимыми.

– Что-о?! – взревел дракон, и Клара сама ощутила, как кровь бросается в голову.

– Не гневайтесь, досточтимые. Мне неведомо, где вы, госпожа, спрятали юных драконов, но, боюсь, ни один из миров, вообще ни одно место в Межреальности не может послужить сейчас надёжным убежищем.

– Цена вашей помощи, чародей, весьма высока, – мрачно изрёк Сфайрат, метнув на Скьёльда тяжёлый взгляд. – Не знаю, сознаете ль вы сами, чего требуете…

– Отлично сознаём. И у нас в ходу много планов! Но никогда не знаешь заранее, какой сработает. Этот, с Драгниром и Иммельсторном, поверьте, самый простой и легко выполнимый из всех. Относительно легко выполнимый, конечно же.

– И что же точно предстоит сделать?

– Для начала – отправиться туда, где предыдущее воплощение Мечей нашло свой конец. В слившийся мир Эвиала и Мельина, досточтимые. Да-да, в тот самый мир, где вы встретились.

Клара услыхала, как дракон с шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– То, что возникло, не слишком похоже ни на прежний Мельин, ни на старый Эвиал, – безмятежно продолжал маг, словно не замечая окаменевших лиц Клары и Сфайрата. – Отдельные куски, говорят, почти не изменились, тамошние обитатели, по слухам, вообще почти ничего не заметили, кроме разве что новых торговых путей. Но… это будет небезлюбопытно.

– А ты уверен, маг, что мы кинемся исполнять твоё повеление? – дракон угрюмо глядел на чародея.

– Повеление? – Скьёльд поднял бровь. – Здесь никто никем не повелевает, почтенный Сфайрат. Я лишь прошу о помощи – после того как мы помогли вам.

«Мы! Всё-таки мы!» – внутри у Клары стало вдруг снова тепло. Как бы он ни ревновал, «мы» всегда останемся именно «мы», и никак иначе.

– Я должен найти детей, – упрямо повторил дракон.

– А я должен объяснить тебе, досточтимый, – вытатуированные страшилища на черепе мага шевельнулись, словно пытаясь отделиться, – что ты можешь просто не найти того мира, куда их спрятала госпожа Клара.

– Это ещё почему?!

– Во-первых, как я уже сказал, он просто мог погибнуть, как погиб недавно нами оставленный.

– А во-вторых?

– А во-вторых… Во-вторых, думаю, что прежде всего тебе надлежит переговорить со своей почтенной супругой. Дети твои, могучий дракон, найдены ею, вполне благополучны, как я понимаю. Так что вам всего лишь надо решить, что вы сделаете с ними дальше, – но это уже совершенно не моё дело. Моё – предупредить об опасности, что грозит не только их убежищу, но и всем остальным мирам.

В шинке воцарилась мёртвая тишина. Сфайрат начал поворачиваться – и Клара невольно обмерла, но дело спас хозяин, очень вовремя брякнувший на стол здоровенный котелок с тем самым borchsh’ом. Чернобровая и черноокая девушка, явно дочь, проворно расставила глиняные миски, разложила деревянные ложки.

Дракон вдруг замер, по-прежнему не глядя на чародейку. Белокрылая гарпия осторожно подалась вперёд, вперив в него умоляющий взор, и Клара поняла, что рука её неосознанно ищет на боку отсутствующий эфес рубиновой шпаги, так и оставшейся, кажется, у её пленителей, подручных бога Хедина…

– Спробуйте borchsh, дуже хороший, – шинкарь взялся за внушительный половник. – Угощайтесь, шановни гости!

– Угостимся, – кивнул Скьёльд. – Ступай, добрый хозяин, ступай. А ты умерь свой гнев, досточтимый дракон. Насколько я успел узнать госпожу Клару, она никогда и ни за что не оставит детей в опасности.

Ирма, державшаяся поближе к Кларе, упорно ловила её взгляд, словно пыталась что-то сказать; губы плотно сжаты, пальцы вцепились в край столешницы.

– Ум-м, прекрасный borchsh, – маг невозмутимо отправлял в рот ложку за ложкой. Кроме него, к поданному никто не притронулся. – Госпожа Клара! Что скажете вы? Не столь давно мой брат Кор Двейн уже предлагал вам встать рядом с нами. Тогда…

– Тогда он ни словом не упомянул Драгнир или Иммельсторн, – проговорила Клара.

– Тогда мы считали, что справимся без них, – возразил лысый маг, поглаживая гладковыбритый череп, словно лаская вытатуированных там чудовищ. – Нужда возникла именно сейчас. Мы не претендуем на всеведение, госпожа. Мы не боги, мы люди.

Клару мутило, она тяжело опиралась обеими руками о стол. Прошлый раз она отказала хитрому, увёртливому Двейну; сейчас же, после разлетевшегося вдребезги целого мира, после творящегося хаоса в Междумирье – словно туда и в самом деле прорвался Хаос! – поневоле задумалась.

– Вам самой ещё нужна помощь, госпожа, – напомнил Скьёльд. – Снадобья, к вам применённые, были… весьма неортодоксальны, насколько я успел понять.

– Что значит «неортодоксальны»? – немедля зарычал дракон, однако чародей лишь успокаивающе поднял руку.

– Для лечения были использованы субстанции, обычно применяемые совершенно для иного. Однако они подействовали, и это главное.

Дракон мрачно молчал, и Клара, собрав силы, впечатала кулак в столешницу.

– Это правда, что вы лечили моего супруга, досточтимый?

Скьёльд кивнул.

– Могучий дракон не позволит мне соврать.

Могучий дракон что-то буркнул и отвернулся.

Они спасали Зосю. Они лечили Сфайрата.

– Хорошо, – услыхала Клара собственный голос. – Что я должна сделать?..

Ирма негромко ойкнула.

* * *

Чародей Скьёльд в одиночестве уничтожил весь котелок borchsh’a. Ел и нахваливал.

– Зря не попробовали, – он поднялся. – Я в плохое место не приведу. Что ж, тогда в Эвиал. Ну, или в Мельин, как угодно. Там, где родились и Иммельсторн, и Драгнир. Леса и подземелья. Ну а потом Утонувший Краб. Поскольку он – эвиальская земля, будем говорить «в Эвиал». Надо торопиться, поэтому воспользуемся вратами через Астрал. Будет больно.

– Г-госпожа Клара…

– Ирма, – холодно взглянул на девчонку Скьёльд. – Ты ученица моей сестры, давай-ка не бездельничай. Открывать портал сейчас, при нынешних искажениях всего и вся – это не ведерко малины умять. Помогать будешь.

Ирма вздрогнула, втянула голову в плечи и, шаркая, нехотя потащилась следом за чародеем.

Белокрылая гарпия поспешно вскочила, кинулась следом, словно боясь оказаться между Кларой и Сфайратом.

Дракон и волшебница остались вдвоём.

Сфайрат смотрел прямо перед собой, не поворачиваясь. Очень прямой, плечи развёрнуты, ладони застыли на столешнице, пальцы не шелохнутся. Она знала эту его позу.

– Где дети? – вопросил дракон у стены. – Ты столкнула меня в портал, чтобы идти спасать Поколь. Как я понимаю, спасла. И сумела быстрее меня найти детей. Где они?

– Может, повернёшься ко мне? – Голова у Клары кружилась по-прежнему, однако поднимающийся гнев странным образом помогал.

– Где дети? – повторил Сфайрат, не шевелясь.

– Что с тобой, дракон? Чем тебя этак шандарахнуло? – нагнулась к нему Клара. – Что за ревность?! И к кому? К давным-давно мёртвому вампиру!

Сфайрат развернулся – так быстро, что даже она, чародейка Долины, ничего не успела разобрать.

– Это – сама Смерть, – тихо проговорил он; в голосе – лёд, в глазах – пламень, истинно драконий. – Смерть не лечит, жена. Смерть приходит, чтобы тебя забрать. А ты говоришь – ревную!..

– Но я же – он же – я бы просто померла, – растерялась Клара.

– И ты уверена, что не умрёшь теперь? – всё так же негромко продолжил Сфайрат. – Ты уверена, что влитое в твои вены не сделает тебя… одной из них? Ты думаешь, я не чувствую протянувшейся меж вами нити? Не замечаю, как он пялился на тебя своими бесстыжими зенками? Мёртвыми зенками причём!

– Может, и пялился. Но тогда у меня не было выбора.

– А идти со мной? С самого начала?

– Я никогда не смогла бы… – горло сжало судорогой. – Я никогда не смогла бы бросить Поколь. Бросить наших соседей, отдать их мертвякам…

– Бросить наших детей ты, однако, смогла!

– Я их нашла! – проклятье, да с чего ж он так поглупел?! – Я! Хотя посылала тебя! Ты должен был добраться до них первым! Ты должен был их учуять! Они драконы – все уши мне прожужжал! Они драконы, ты дракон – почему же не выследил?! Почему я вытаскивала их сперва из западни, а потом спасала от гномов-охотников, выхаживала Зосю?! Ты знаешь, что её пробило гномьим дротом навылет, если б не Скьёльд – мы бы её лишились? Почему тебя не было со мной в тот миг, а? Почему?!

– Лучшая оборона – это наступление? – усмехнулся дракон. – Нет, Клара, ты не сказала мне: «Я остаюсь, потому что, быть может, надо будет пройти двумя дорогами и обе могут привести нас к детям». Ты сказала…

– Я сказала: «До встречи, муж мой. Я тебя люблю. Помни об этом».

– А до этого?

– А до этого я не сказала ничего!

– Но сделала! – зарычал Сфайрат. – Спихнула меня в портал! И попрощалась!

– Портал закрывался. Я знала, что дракон, существо магическое по природе своей, по-прежнему сможет там пройти. Как ты тогда сказал – «закрывали от таких, как ты»? Верно! Закрывали от таких, как я! Что мне оставалось делать – только спихнуть тебя туда! Потому что сам ты не шел и ничего не желал слушать!

Дракон озадаченно замолчал.

– Погоди. Ты хочешь сказать, что ты тоже собиралась отправиться за мной следом?

– Собиралась. Но портал закрывался, я видела. И да, я думала про Поколь. Про то, что не прощу себе, если б их всех разорвали мертвяки. Я не сомневалась, что мой муж, отец моих детей, чья напоенная магией кровь течёт и в их жилах, сумеет их отыскать!.. Но, как видишь, и сама не забывала о своём долге!..

– Зря ты, Клара, – вздохнул Сфайрат.

– Чего «зря»?

– Ты выбрала не детей, а… Поколь, – дракон вновь смотрел в сторону, голос его упал. – Я читал это в тебе… в твоих мыслях. Для тебя нестерпим был урон твоей чести, достоинству боевого мага. Ты должна была их спасти, защитить, отбить натиск неупокоенных. Для тебя это было важнее, чем поиск наших детей. А сейчас ты пытаешься изворачиваться…

– Я не пытаюсь! – яростно перебила его Клара. – Ты же видишь, что я-то до детей добралась в конце концов! А что мы там якобы «выбирали» – какое это имеет значение? Ты хочешь делать дело или хочешь ссориться? Хочешь, чтобы мы шли дальше или хочешь ревновать? Да неужто ты мог подумать, что я изменила тебе с… с упырём!..

Ей тут же стало стыдно. Ан-Авагар мог быть вампиром, но никак не упырём.

– Ты оставила детей!

– Тьфу, пропасть! Я тебя за ними послала! А в итоге – сама их и нашла!!!

Клара схватила подвернувшуюся под руку миску, со всей силы запустила ею в стену.

– Довольно! Довольно я слушала твоей чепухи!.. Где ты вообще был? Как ухитрился ещё и сделать так, что Кору Двейну со товарищи пришлось тебя лечить – увеличив и без того крупный мой долг перед ними? Где ты вообще шатался?! И что это за белая курица тебе на шею вешается?!

– Какая курица?! Да угомонись ты наконец, жена!

– Жена?! Жена?! Которую ты готов заревновать до смерти!..

– Тише, Клара, тише! И положи уже, пожалуйста, половник!..

Клара, тяжело дыша, прижала дракона к стенке, упёрлась в его каменнотвёрдую грудь пальцем.

– Так что сам держи ответ, дракон! У меня-то, пожалуй, поболее причин для ревности! Только и знаешь, что птичек каких-то подбирать!..

– Никого я не подбирал!

– А почему она тебе на шею вешалась?!

– Клара, не ревнуй!

– Я не ревную! Я её прибью! И тебя заодно!..

– Фу! Клара!.. Клара, погоди, положи, говорю тебе, половник!.. И топорик тоже!.. Послушай меня. Просто послушай.

– Давно бы так, – проворчала Клара. – Ну? Слушаю!..

– Про вампира, – Сфайрат уселся обратно на скамью. – Я боюсь, что он не только тебя спасал. Я почти не сомневаюсь, что он… оставил в тебе свой яд. Его надо выжечь, пока не поздно.

Клара заколебалась. И в самом деле, кто его знает, этого Ан-Авагара!..

– Но есть и кое-что ещё. Боюсь, я должен был сказать тебе об этом давным-давно… когда мы только… только стали мужем и женой.

– Что такое? И вообще, я куда больше хочу узнать, почему эта белокрылая постоянно пытается тебя обнять?

Но Сфайрат упрямо смотрел мимо неё, гнев уходил в глубь его глаз.

– Я… дай мне немного времени…

– Времени? Для чего?

Сфайрат молчал.

– Досточтимые! – как нельзя кстати вырос на пороге Скьёльд. – Нам пора. Врата отворены. Надеюсь, гм, что вы успешно разрешили все мелкие недоразумения…

Клара и дракон переглянулись.

– Разрешили, – ответили хором.

– Прекрасно, досточтимые, прекрасно! Тогда в путь, нас ждёт Эвиал!..

Что-то в Скьёльде изменилось, и сильно. Откуда-то взялась мелкая противная суетливость, глаза не то чтобы бегали, но глядели куда-то вбок. Прежнему лекарю, не отходившему от раненой Зоси, Клара, в общем, симпатизировала; а вот этот новый как-то слишком уж походил на скользкого Кора Двейна.

– А вами, госпожа Клара, я займусь сразу же, как только спустимся из Междумирья. Чтобы вас излечить, ещё немало работы требуется. Ну, идёмте!..

* * *

Врата полыхали голубым и серебряным; идеальная арка, вычерченная по всем правилам архитектурного искусства. Ирма застыла рядом со своим волком, тяжело дыша; гарпия завернулась в белые крылья, словно в плащ, прожгла Клару яростным взглядом.

Глупая. Не меня тебе прожигать надо…

– Всё готово, – выдохнул маг. – И лучше поторопиться, потому что враги Упорядоченного не медлят тоже. – Он поднял глаза к небу, потом коротко взглянул в сторону только что покинутого шинка. – Чтобы здесь не случилось того же, что и там, – он коротко мотнул головой, словно указывая к себе за спину. – Там, откуда мы только что вырвались.

Ирма упрямо избегала глядеть Кларе в глаза.

– Нас ждёт Мельин, – твёрдо закончил Скьёльд. – Прошу вас, досточтимые, я уйду последним. Мы же не хотим оставлять здесь этакое чудо?..

…Клара никогда не думала, что вновь окажется здесь, под мельинским небом. Мир этот отнюдь не был чужд Долине Магов, сам мессир Игнациус имел дела со здешними чародеями, но потом, порвав и с Долиной, и даже с Гильдией, Клара забыла сюда дорогу.

Они прошли сквозь льдисто-хрустальное сверкание, и сверху хлынул поток неяркого, приглушённого листвой солнца. Лесная тишина обволакивала, словно тёплая вода, кто-то тихонько жужжал, кто-то посвистывал в подлеске, кто-то поскрипывал и похрустывал сухими сучками.

Рядом лежал тракт, широкий и разбитый тележными колёсами; однако лес тянул над дорогой ветви, смыкал их, словно в крепком пожатии. Стволы дерев – толсты, могучи, листья – широки и зелены.

– Добро пожаловать, – Скьёльд, словно гостеприимный хозяин, широко развёл руки. – Добро пожаловать в Друнгский Лес. Или, вернее, в Dad’rrount’got, как звали эти места их истинные хозяева. Мы на большом тракте, вокруг нас – обычные человечьи деревья. Дальше от дороги – растут Lhadann Naastonn, Истинные, изначальные. И не так далеко – Отец-Древо.

– Откуда тебе всё это ведомо? – подозрительно осведомился Сфайрат.

– Много лет – десятилетий – мы собирали всё, что могли, об этих артефактах, – пожал плечами маг. – Как всегда, оказалось, что они куда больше, чем просто «два клинка, рождённых ненавистью». Много, много больше.

Дракон поднял бровь. Ирма прижималась к волку и испуганно молчала; белокрылая гарпия озиралась, хмурясь и прищуриваясь. На Сфайрата, надо отдать ей должное, не смотрела.

И первой заговорила именно она – на языке Долины; Ирма обернулась – только тут Клара сообразила, что девчонка, раньше использовавшая только наречие родного Поколя, вполне понимает и родную речь самой чародейки.

Где ж это ты побывать успела и кто ж тебя выучил?!

– Место силы, – произнесла гарпия. Снежно-чистые крылья дрогнули, разворачиваясь, и у Клары невольно ёкнуло сердце – они и впрямь были очень, очень красивы.

Однако дракон не ответил, даже не глянул на белые перья; стоял в тускло поблёскивающей чёрной броне, воронёная сталь сотворена магией.

– Место силы, – кивнул чародей. – Однако, прежде чем мы отправимся дальше, госпожа Клара! Прошу сюда. Вы держитесь, как говорится, на честном слове.

Сфайрат недовольно заворчал.

– Не волнуйтесь, сударь мой дракон. Лекарь моих способностей может сделать всё – или почти всё – не прикасаясь к пациентке. Госпожа Клара!..

На самом деле Клара и впрямь ощущала себя если и не «совсем хорошо», то, пожалуй, «неплохо» – как будто семейная сцена с драконом придала сил.

– Ненадолго, – словно прочитал её мысли Скьёльд. – Очень ненадолго. – Он поддёрнул рукава. – Стойте… нет, лучше сядьте.

Вот это последнее оказалось очень даже кстати. Маг выставил руку, нацелившись в Клару указательным пальцем, принялся чертить прямо в воздухе какие-то руны; охнула Ирма, подняла бровь гарпия, а сама Клара ощутила, как кожа на лбу и щеках начинает гореть.

– Потерпите, дорогая, потерпите. Да, вы правы, я наношу прямо вам на лицо соответствующие символы. Неприятно, да, но придётся немного…

Волна боли окатила Клару, в глазах вспыхнуло пламя. Крик – вопль – тьма – а потом вдруг пламя, огонь вокруг и твёрдые, такие знакомые руки…

– Спокойно, спокойно, господин дракон. Здесь нет бассейна, в котором мы имели удовольствие лечить вас, достопочтенный, поневоле приходится прибегать к острым методам.

Виски морозило, вдыхаемый воздух обжигал холодом, но сознание сделалось ясным, и Клара вдруг ощутила себя совершенно прежней.

Что он с ней сотворил, этот чародей?!

– Госпожа… – прошептала Ирма, осторожно наклоняясь к волшебнице. – Он вас всю изрисовал… А ещё я сказать хотела…

– Ирма, воды, будь любезна, пожалуйста, – резко перебил девочку маг. Та осеклась, ссутулилась, уныло потащилась выполнять приказ.

«Где она тут воды найдёт?» – успела подивиться Клара, однако Ирма справилась – Серко пробежался кругом по зарослям, внезапно замер, уткнувшись носом в землю.

– Тут, – услышала чародейка свою бывшую ученицу.

И чары Ирма наложила ловко, изящно, непринуждённо. Пожалуй, куда лучше многих выпускников Академии в самой Долине.

Вода ударила настоящим фонтаном – Ирма заставила изогнуться подземную жилу.

– Спасибо, дорогая, – сдержанно кивнул Скьёльд. – Непременно, непременно поведаю сестре Соллей о твоих успехах!.. Так, теперь подогреть…

«Да, – с невольным уважением подумала Клара. – Виртуозы эта троица, что ни говори. Можно фыркать, можно завидовать, а можно и просто признать – мастера».

…Скьёльд возился с Кларой долго. Разводил в горячей воде какие-то порошки, заставлял чародейку дышать; исчертил всю её рунами – в том числе и под одеждой; руны эти периодически вспыхивали, чуть не до настоящего ожога, заставляя Клару кривиться и морщиться от боли.

– Ещё немного, ещё чуть-чуть… потерпите, сударыня моя… вот хорошо, вот молодец… Ага! Всё!

И резко уронил руки.

На Клару словно рухнул многопудовый молот. Дыхание пресеклось, перед глазами крутилась многоцветная радуга; зато, когда она смогла наконец разогнуться и еле-еле втянула сквозь судорожно стиснутые зубы немного воздуха – проклятые боль, слабость и головокружение отступили, Клара вновь ощущала себя прежней – совсем-совсем прежней.

«Как это ему так легко всё удалось снять?» – мелькнула мысль.

Однако удалось. Клара повела плечами, бросила взгляд на левую руку – там, где красовался жуткий струп, осталась лишь молодая розовая кожа, словно от почти зажившей раны.

Жаль только, на одежду чары Скьёльда не подействовали.

Сфайрат подозрительно покосился на Клару, на мага, потом вновь на неё.

– Что ты сделал, чародей?

– Всего лишь подлечил вашу супругу, досточтимый дракон. Не «излечил», увы, именно что «под-». Лечение ещё впереди. Как я уже говорил, чтобы спасти её, вампир Ан-Авагар использовал весьма необычные методы. Но пока, госпожа Клара, как вы себя чувствуете?

– Я? Отлично! – Кларе не потребовалось кривить душой. После долгого и мучительного пребывания на грани жизни и смерти как ещё она может себя чувствовать, когда ноги ходят, сила свободно течёт сквозь неё, и для полного счастья не хватает только верной рубиновой шпаги?

– Тогда идёмте. Ибо «нечасто созревает на Отце-Древе Иммельсторн. И есть лишь неделя в году, когда его можно сорвать», – нараспев проговорил Скьёльд. – Но линия его пресеклась; огонь, что сжёг его, не простой. Остались лишь память да тень. Твоя память, госпожа Клара. Ну, идёмте, время дорого.

– Стойте! – гарпия встряхнулась, словно сбрасывая оцепенение и тоже переходя на язык Долины. – Что ты задумал, досточтимый Скьёльд?! Вернуть Мечи в мир? Среди учеников бога Хедина о них ничего не слышали; зато немало слыхали о мечах Молодых Богов, что якобы оставались сокрыты в некоей горе. Зачем тебе эти тени, почтенный?

– Я попросил бы тебя, славная адата, подняться в воздух, как следует оглядеть окрестности, – спокойно, но твёрдо изрёк Скьёльд. – Два мира слились, здесь орудовали – а может, частично орудуют и до сих пор – слуги Неназываемого. Потоки магии изменились; Отец-Древо – естественный якорь, подле него могут держаться самые удивительные существа.

Дракон покосился на гарпию – как показалось Кларе, с известной неприязнью.

– Нет. Что она там сделает? Пусть остаётся здесь. В дозор отправлюсь я.

Миг – и на дороге возникло черночешуйчатое тело, запахло сухим нагретым металлом.

– Ждите здесь! – проревел Сфайрат, взмывая вверх.

Скьёльд пожал плечами.

– Здесь мы ждать, конечно, не станем. Ирма, пускай волка. Сама держись ко мне поближе. Досточтимая адата Гелерра…

«Ага, так вот, значит, как её зовут! Ну и имечко…»

– Прошу тебя, следуй передо мной. Госпожа Клара – займи место сразу у меня за спиной. Идёмте. Да, прямо по этой тропе.

Трудно сказать, что случилось со старым лесом после слияния миров. Однако, окажись тут Тайде, императрица Сеамни Оэктаканн, она бы ничуть не удивилась.

Мусорные деревья уступили место молодой поросли истинных дерев, поднявшейся, однако, поразительно быстро. Из глубин Друнгского Леса осторожно, не спешно, но вполне заметно выдвигались старые деревья, помнившие расцвет державы Дану.

Алый кружевной венчик Doconni. Куст голубой Auozynn. Сеамни Оэктаканн печально улыбнулась бы своей памяти, памяти рабыни Агаты, служанки в бродячем цирке «Онфима и Онфима».

Но уже поднимались и могучие, несмотря на молодость, стволы настоящих Aerdunne. Друнгский Лес не умер, он возрождался, вольно смешиваясь с человеческими деревьями, – и те и другие казались выше, сильнее, здоровее.

Императрица Оэктаканн улыбаться бы не стала.

…Но дракон Сфайрат, чародейка Хюммель, девочка Ирма Нарви, белокрылая адата Гелерра ничего не знали о Тайде, бывшей Видящей народа Дану. Маг же Скьёльд, если чего и знал, то помалкивал.

Лесные глубины словно сами собой раскрывались пред ними. Друнгский Лес встрепенулся, ожил, точно корни его достигли животворной влаги.

Клара шагала, чувствуя спиной чужие взгляды, – вместе с Друнгом ожили и те, кто сумел дождаться новой зари.

Но хватало одного поворота головы Скьёльда – и жадные гляделки исчезали бесследно.

– Вот оно, – вдруг спокойно и буднично сказал маг. – Отец-Древо.

Им никто не преградил дорогу, никакие страхи, никакие древние стражи; могучие ветви поднимались к летнему солнцу, жадно вбирая лучи и сами словно светясь изнутри.

Стройный ствол, пятиконечные широкие листья, словно дружески протянутые ладони; Клара безошибочно ощущала затаившуюся под корой мощь.

Отец-Древо. Так это здесь, выходит, родился Деревянный Меч?

Клара остановилась. Всё-таки она ожидала чего-то более… грандиозного.

Но перед ними было всё-таки обычное дерево. Да, могучее, раскидистое, словно выросло не в чаще густого леса, а на открытом пространстве. Да, листва его прекрасна – живые смарагды, пронизанные солнцем. Но так – ничего особенного. Ни тебе вершины до небес, ни тебе неохватного ствола, ни толстенных корней, чтоб каждый как хвост дракона.

И никакого Деревянного Меча. Просто масса широко протянувшихся ветвей, просто нежаркая тень под ними.

– Что теперь? – обернулась Клара.

Ирма и её волк застыли, девочка обняла Серко за мохнатую шею. Чем-то она очень-очень напугана…

Сфайрат кружил в небесах над ними, и, по тому, как именно он кружит, Клара понимала – что-то шло не так. Очень сильно не так.

Белокрылая гарпия тоже вдруг сорвалась с места, резко взмыла вверх – красиво взмыла, надо признать, – вспышкой снежных перьев пробила зелёную крышу, заложила крутой вираж.

– Скьёльд?

Однако маг не отвечал – брови сошлись, лоб нахмурен, кулаки сжаты.

Рука Клары зашарила у пояса, невольно отыскивая верную шпагу.

Нашла лишь пустоту.

– Ничего, – сквозь зубы процедил чародей. – Ничего. Начинаем, госпожа Клара. Нам нужна твоя память. Но нет, не та, о которой мы обычно говорим. То, о чём, быть может, забыла ты сама. Ирма! Не стой столбом. Волк пусть сторожит. На этих крылатых надежды мало.

– Это ещё почему? – оскорбилась за мужа Клара. Он, конечно, ревнивец, каких мало, но муж! – Мимо Сфайрата и муха не пролетит!

– Муха-то, может, и не пролетит, – маг сосредоточенно водил руками по воздуху, ни дать ни взять – художник, пишущий незримую картину. – Да только не от мух я беды жду – Ирма! Руны Хейсара ты же проходила?

– Да, господин Скьёльд… – еле слышно отвечала та.

– Тогда начинай. Весь малый круг – отсюда и досюда.

– Я могу помочь?

– Нет, госпожа Клара. Просто стойте и вспоминайте. Вспоминайте Мечи. Так мне будет проще добраться до сути.

Легко сказать – вспоминайте Мечи! То, что она так старалась забыть…

Конечно, троица эта всегда была ей подозрительна. Однако они и впрямь вылечили Зосю, они и впрямь помогли им со Сфайратом. Небескорыстно, конечно же, однако помогли.

Но ведь Мечи сгинули, сгорели, и никакая «память» не способна вернуть их назад. Такое не вышло б и у самого мессира Архимага в пору его расцвета. Можно, наверное, выковать новые клинки, но воссоздать те самые – не по силам даже богам, какие только есть.

Она не знала, какая мощь вложена в Мечи, какими чарами они управляются. Что толку от её воспоминаний?

Но что, если она откроет этим дорогу чему-то жуткому и совершенно непредставимому?

Она слишком долго была боевым магом Долины, чтобы полностью отбросить подобные сомнения.

Скьёльд, однако, мигом её понял.

– Госпожа Клара!.. Не останавливайтесь!.. Ни в коем случае!..

Чей-то рык – Сфайрат, кто же ещё!

– Отойди от неё!..

Волна тепла и запах разогретого металла – дракон был уже здесь, рядом.

– Господин дракон!.. Вам надо сдержать!..

«Почему я ничего не вижу?!»

Осознание этого рухнуло, словно тяжкий боевой молот.

Перед ней был всё тот же лес, но пустой, она в одиночестве застыла среди зелёной чащи, спокойной, умиротворённой, а звуки и голоса пробивались к ней словно сквозь плотную вату.

«Что ты со мной сделал, маг?!» – хотелось ей крикнуть, однако она понимала, что кричать нет смысла.

Вспоминай Мечи, это единственный путь назад, всплыло холодное понимание.

«Скьёльд!.. Убью!..»

«Это не так-то просто будет сделать. Даже дракону, как говорил тот вампир. Но, госпожа Клара – попытайтесь понять, что мы не хотим вам вреда. Ни вам, ни вашим детям. Напротив, мы сейчас спасаем их всех».

А снаружи уже доносилось невнятное:

– Ой, ой, ой!.. Господин Скьёльд!..

– Ирма! Руны, Ирма!..

Шипящий свист, словно рубят воздух стремительные крылья.

– В круг! В круг, кому говорят!..

Певучий женский голос, похоже, той самой адаты Гелерры.

Приглушённое, далёкое, ненастоящее – на самом деле оно-то как раз и было настоящим, но вернуться к нему Клара не могла. Пока не могла.

«Поторопитесь, госпожа!»

Поторопитесь? Но куда? И что нужно сделать? Там, у них, уже вскипел бой, а она торчит здесь, в каком-то мираже, пялится на мягкую травку да на зелёные листочки, понятия не имея, что нужно сделать!

«Вспоминайте Мечи!»

Широкие ветви склонялись к ней, их едва шевелил лёгкий ветерок. Вокруг никого и ничего.

Меч? Какой Меч? Что ей вообще тут делать?!

Клара редко когда ощущала себя настолько беспомощной.

Отец-Древо терпеливо ждал, как ждал бессчётные века.

А потом Клара услыхала негромкий стон.

Скосила глаза – и увидала тело, распластанное на изумрудной траве, тело, навылет пробитое иззубренным копьём с обломанным древком, – острие вышло из груди, разорвав серебристую кольчугу тонкой работы, с такой силой оно было пущено.

Эльф. Паутинно-тонкие волосы спутаны, испачканы кровью, левая щека разрублена молодецким взмахом секиры. А потом его добили ударом в спину.

Он был ещё жив, когда Клара опустилась над ним, встала на колени, уже понимая, что всё кончено. Жизнь таяла в глазах Перворождённого, предсмертный пот поблёскивал на челе; и заклятие первой помощи, уже готовое сорваться, умерло на кончиках пальцев чародейки.

Вместо этого Клара осторожно закрыла остекленевшие глаза. Обернулась – в трёх шагах застыло ещё одно тело, заметно меньше, тоньше первого. Но – те же золотистые волосы, их светлая пена смешалась с кровью.

Девушка-эльфка, высокие скулы и миндалевидные глаза, в которых стояли слёзы. Из раны на груди выбивается толчками кровь, меж понапрасну прижатыми к месту удара пальцами.

– Аэнна… – лёгкий шёпот, побелевшие губы едва шевелились.

«Госпожа» на одном из эльфьих диалектов.

– Аэнна… отомсти…

Ничего этого нет, с отчаяньем подумала вдруг Клара. Это всё Скьёльд, его работа, это он наводит морок!.. Он хочет, чтобы я возненавидела тех врагов – наверняка гномов – что убили эту пару!..

Однако руки чародейки уже творили то же, что и всегда, когда рядом оказывался раненый. Сила возле Отца-Древа текла легко и свободно, с фаланг волшебницы потекли тонкие струйки белоснежных искорок – ого, мощи так много, что начинаются видимые манифестации чар! – врываясь в рану, тщась стянуть, залатать разорванные жилы, остановить кровотечение, заставить вновь биться угасающее сердце.

Она не думала, морок это или нет; маг всегда исходит от того, что перед ним умирают по-настоящему, и всегда старается помочь. И слава всем богам, если это окажется всего-навсего мороком.

Война, да?.. Война, в которой ей предстоит встать на сторону эльфов?

И возненавидеть их врагов? Тогда Отец-Древо сочтёт её достойной Деревянного Меча?

Слишком просто, Скьёльд!

Боевой Маг Долины ненавидит своих врагов очень, очень редко. Пока тянулись золотые годы молодости и она, Клара Хюммель, принимала заказы – то всегда действовала с разбором.

Если устранить негодного правителя, то должен он быть совсем негоден, а тот, кто платил ей звонкое золото, должен был быть всё-таки лучше. На самом деле лучше.

Вставать на чью бы то ни было сторону в простой войне народов нет смысла. Как правило, движут ими древние обиды, когда уже не докопаешься, «кто первый начал».

Она спасала принцесс от постылых браков, да и принцев тоже. Она помогала пресечь зло, творимое каким-нибудь обезумевшим от крови и власти колдуном (или колдуньей, такое случалось, хоть и реже). Она в конце концов помогала своим Гильдиям.

– Кто на вас напал? – она держала голову эльфийки на коленях, удерживая в фокусе исцеляющие чары.

Если это морок, то очень хороший морок.

– Dverger…

Гномы. Кто бы сомневался.

– И люди. Silfur Herklæði…

Серебряные Латы. Какие ещё «серебряные латы»? Не было в Мельине никаких серебряных лат! Откуда это вообще здесь? Почему не совпадают языки?! Или она, Клара, просто не знает – наречия эльфов, в общем, все схожи, все произошли от одного изначального; конечно, скорее всего, она просто спутала.

Раненая захлебнулась, умолкла, однако чары работали, сердце билось ровнее и сильнее.

Если это морок, то дьявольски близкий к настоящему.

Тёмно-зелёное с серебром одеяние эльфийки мокро от крови; на виске – свежий ожог.

– Dverg. Dverg с оружием, что метало огонь…

Клара покачала головой. Огнём раненую задело, судя по всему, совсем легко. Мечи и копья – вот от чего ей досталось.

– Отомсти, госпожа…

Взгляд золотоволосой начал уплывать, Клара знала это предсмертное выражение.

– Ну уж нет! – сила устремилась с её рук, упрямо заставляя сердце биться. – Где вы бились? Здесь? Почему вокруг ничего не…

Клара осеклась.

Вокруг разливался серый туман, и в нём виднелись смутные фигуры сражавшихся. Шагал вперёд сплошной строй латников – тех самых Silfur Herklæði, – напирая на рассыпанные эльфийские цепи лучников. А сбоку торопился ещё один отряд, донельзя странный, – гном во главе, а за ним какие-то коротышки, вроде как гоблины.

Но вот это точно было видением!..

Подул ветер, заколыхались мглистые занавесы; исчезли туманы и образы, осталась тяжело раненная эльфийка на руках.

– Аэнна… молю… отомсти за нас… или… хотя бы… Gefðu mér… tré útibú…

«Дай мне ветвь древа», – поняла Клара.

Последнее желание умирающей должно быть исполнено. Даже если ты подозреваешь, что это морок.

Чародейка потянулась – и ветвь Отца-Древа словно сама собой склонилась к ней. Ничего не пришлось даже ломать – живая зелёная ветка, одетая листвой, бесшумно отделилась, сама легла в руку.

Осталось только передать её эльфийке.

Губы её дрогнули, складываясь в странную полуулыбку, и в тот же миг Клара ощутила, как её заклятия перестают действовать.

Девушка-эльф вытянулась, вздрогнула и замерла с легким вздохом. Руки её сжимали эфес Деревянного Меча.

Клара содрогнулась, отпрянула. От клинка катилась волна ненависти – ко всему живому.

Он? Это он, Иммельсторн?..

Ветер зашумел сильнее, солнечный свет померк, и только теперь Клара ощутила, как откуда-то извне к ней вновь начинают пробиваться звуки.

Там кипел бой.

«Скорее, госпожа!.. Мы ещё успеем!..»

– Успеем что?! – крикнула она в пространство.

«Спасти… твоих… детей!» – кажется, Скьёльд задыхается.

– Что?!

«Ты… думала… их… никто… не… выследит?!»

Да, думала, мелькнуло смятенное. Но не лжёт ли этот лысый маг с вытатуированными драконами?!

«Возьми… меч!»

Клара повиновалась. И в тот же миг видения хлынули вновь, со всех сторон, и она содрогнулась – ей явилось Упорядоченное, тропа, что уверенно вела к тому самому миру, закрытому, не интересному чародеям, где она оставила Чаргоса, и близнецов, и Зосю.

Волшебница похолодела. Или Скьёльд сумел извлечь это из её памяти?!

«Не только мы осознаём, насколько важны Мечи, госпожа Клара. Не только мы поняли, что ты одна способна вернуть их в Упорядоченное. Не только у нас есть планы их использовать – только мы собираемся защитить Сущее, а они – напротив, добить».

– Кто «они»?! И что делать?!

«Они… разные. В том числе и Молодые Боги. Ямерт с компанией. Помнится, ты заключила некую сделку?.. Как раз насчёт Мечей?..»

– Я не заключала!.. То есть не с ними!..

«Неважно. Кто бы ни прикрывался обличьем Ямерта, сейчас он, Молодой Бог, вправе требовать своего. И он знает, где ты спрятала детей, Клара».

– Как?! – простонала чародейка.

«Возьми Иммельсторн. И… возвращайся, если не хочешь овдоветь раньше времени», – закончил маг сухим смешком.

Клара в ярости сжала кулаки.

Ничего не поделаешь. Троица во главе с Кором Двейном знает, где Чаргос и остальные; Ямерт или не Ямерт, Молодые Боги или там Старые, но шантажировать её теперь можно.

И она сделает всё, потому что пожертвовать детьми не способна.

Хотя, наверное, истинный боевой маг должен был бы поступить именно так.

Что ж, значит, она не истинный. Видать, недаром покинула и Гильдию, и вообще Долину.

Клара крепко зажмурилась.

И вырвала Иммельсторн из ещё не успевших остыть рук эльфийки.

Глава 5 Фредегар, Робин и Фиделис

…Мёртвый город Хедебю с застывшим смарагдовым куполом оставался позади. Лекарь Фиделис, однако, не торопился – вместе сневысокликами Фредегаром и Робином он обходил окрестности, ближние деревни и хутора, куда набились сейчас успевшие выбраться из города люди.

Кто-то рыдал. Кто-то сидел, обхватив голову руками, не отвечая, словно провалившись в беспамятство. Плакали дети, мычала скотина, кто-то бранился, кто-то кого-то проклинал, кто-то молился. Угрюмые поселяне, озлобленные, с вилами и дрекольем отгоняли от зажиточных дворов растерянных, бледных горожан.

– Куды прёсся! Куды, грят тябе?! Нету местов, как есть нету! И в горницах, и в подклети, и в амбаре, и в сараях, и на сеннике – всюду ваш брат!

На Фиделиса и половинчиков не то чтобы косились – не до них было в единый день лишившимся всего имущества – но посматривали, и не слишком благожелательно. Кой у кого глаза вспыхивали жадностью при виде добрых плащей, богатых поясов да плотно набитых заплечных мешков Фредегара с Робином; кое-кто с непонятной злобой пялился на Фиделиса, скорбного, но спокойного.

– Сейчас небось вылечит кого, – шепнул Робин товарищу. – Вылечит, нас тут на руках носить станут…

– Может, и вылечу, – невесть как, но лекарь услыхал сказанное. – Только на руках носить не будут, да и ни к чему это. Он, Спаситель, являясь, всегда творит чудеса…

– Какие ж то чудеса? – пожал плечами Роб. – Магия. Сильная, да, но магия.

– Магия? – прищурился Фиделис. – А что ж тогда, по-твоему, добрый половинчик, будет чудом?

– Ничего, – опередил собрата Фредегар. – Чудес не бывает. Бывает магия, и бывают маги: те, кто умеет использовать силу. Спаситель очень силён, вот и всё.

– Вы разве забыли, что не только в магии Его сила? – огорчился Фиделис.

– Не забыли, – буркнул Роб, глядя, как дородная большуха здоровенным ухватом гнала от ворот прочь семейство плохо одетых бежан, скорее всего – подсобников у зажиточного ремесленника. – В вере, что «придёт и спасёт». От всего. А уж что там что умножает – сила веру иль вера силу, – то не ведал даже сам Аэтерос.

Фиделис лишь головой покачал.

Оба невысоклика держали оружие в ножнах, готовые, в случае чего, дать отпор иными средствами, магическими; вокруг творилось невесть что, и первым позывом их, учеников великого бога Хедина, было «навести порядок»: чтобы с претерпевшими делились, чтобы бежавших от невиданного бедствия пускали бы на постой, если не в дома, то хотя б в сараи, где тоже есть крыша над головой.

– Нет, друзья, – Фиделис словно слышал их мысли. – Поможем сейчас одному – потеряем время, нужное, чтобы помочь тысяче.

– Как-то странно ты говоришь, – пожал плечами Фредегар. – Не так учил нас Аэтерос, да и сам ты – забыл? – совсем иное рёк. Что пойдём мы градами и весями Хьёрварда, уча, как надо. Нет? Спутал я всё?

Фроки говорил, сердито сощурясь, он и в самом деле не понимал этого их загадочного спутника, невесть откуда взявшегося и невесть что замышляющего.

– Я объясню, – кротко кивнул лекарь. – Здесь сейчас беда, но я вижу, что даже она пока не открыла людям глаза. Им слишком больно, и нужны тут не слова, а дела.

– Разве не делами собирались мы заняться? – нахмурился и Робин.

– Мы займёмся, – согласился Фиделис. – Но я чувствую, что зашевелились и иные силы, не дерзавшие высунуться, пока Спаситель орудовал в Хьёрварде. Да и вообще державшиеся в тени.

Его перебили вдруг взлетевшие к серому небу жуткие вопли из-за ближайших домов и бревенчатых тынов.

Вылетела простоволосая молодка, прижимая к груди младенца; за длинную юбку цеплялся малыш постарше. Следом, пятясь, – трое мужиков, выставивших колья, но всё равно – отступавших.

А на них надвигался костец, пошатываясь, но уверенно вытягивая когтистые лапы, на которых не осталось никакой плоти, одна лишь белизна скелета.

И не просто скелета. Неведомые чары успели его изменить, а может, он таким и был создан: раза в полтора выше, череп словно пивная бочка, и три глазницы – третья прямо посреди лба. Руки-лапы с двумя локтевыми суставами каждая, длиннющие ладони и пальцы.

И вымазанный свежей кровью раззявленный мёртвый рот.

Откуда он тут взялся? Или сила Спасителя эхом отозвалась и на относительно дальних погостах?

Оба невысоклика встретили врага, как и положено ученикам всесильного Аэтероса. Фроки упал на одно колено, мигом растянув лук до плеча; Роб сложил пальцы отверзающим жестом – силы здесь было много, но до сих пор мятущейся, никак не могущей успокоиться после схватки со Спасителем.

Костец пошатнулся, словно налетев на незримую стену; задёргался, тыча костяными кулаками в преграду, однако быстро сообразил, что делать: между когтями его засверкали ало-голубоватые искры, словно точильный круг коснулся металла.

– Да кто ж в тебя ещё и это вложил?! – не удержался Фредегар, отпуская тетиву.

Он, само собой, не промахнулся. Стрела вошла точно в третью глазницу посреди лба твари, там, где мерцал мрачный зеленоватый отсвет; наконечник вспыхнул ещё в полёте, рассыпаясь серой пылью, но горящее древко ударило, куда и следовало.

Череп неупокоенного взорвался изнутри, разлетелся облаком острых костяных осколков; остался торчать лишь острый позвонок.

Правда, саму тварь это нимало не смутило. Она продолжала драть когтями расходящийся щит, так что у державшего отпорное заклинание Роба на висках проступил обильный пот.

Мужики с кольями заозирались, заметив наконец подоспевшую помощь, приободрились, встали, упёршись, нагнули колья.

Костец, однако, не обращал на них никакого внимания, мигом сообразив, кто главный враг. Воздвигнутый Робом щит распался, сделав своё дело; Фроки был готов со второй начарованной стрелой – она взорвалась у костеца в бедренном суставе, нога отлетела было, однако монстр ловко поймал её, опёрся, как на костыль.

– Крепок, однако, – Фроки сплюнул, наложил третью стрелу. – Давай, Роб, укладываем его!..

– Погодите, – Фиделис шагнул навстречу костецу. Широко развёл безоружные руки, словно норовя обнять чудовище; неупокоенный качнулся в сторону, оттолкнулся оторванной ногой, протянул лапы…

Лекарь вдруг оказался рядом с ним, вскинул руку – четыре пальца плотно прижаты один к другому – и молниеносным, неразличимым движением коснулся ими костецовой груди там, где полагалось пребывать сердцу.

И Фредегара, и Робина словно стегнуло призрачным кнутом; острый укол силы от темени до пяток; костец пошатнулся, выронил служившую подпоркой собственную ногу, уронил лапы. Безголовый торс ещё какое-то время стоял, балансируя, а потом с глухим треском обрушился грудой додревних костей.

Фиделис разом обмяк, ссутулися, голова его упала на грудь. Казалось, он сам едва удерживается, чтобы не свалиться рядом с упокоенным монстром.

И трое мужиков, и молодка с детишками – все глядели на лекаря, разинув рты. А потом дружно повалились на колени.

Фроки и Роб бросились к своему спутнику; лекарь дышал мелко и трудно.

– Что это? Это что было?!.

– Это… – едва выдохнул Фиделис, – была чистая сила. Так, братцы, нельзя. Один раз я его остановлю, а потом…

– Кого «его»?! Да мы б его и так завалили! – не выдержал Фроки.

– Не в твари этой несчастной дело… – Фиделис покосился на мёртво белеющие кости. – Будит их Спаситель. Продолжает будить. Сам-то заперт, да сила, Им принесённая, так и продолжает буйствовать…

– Так ты Его, значит, останавливал?

– Кого ж ещё, добрый мой Фроки? С обычными неупокоенными я куда легче справляюсь, чему ты сам свидетелем являлся.

Половинчики переглянулись.

– Так Он продолжает погосты поднимать?

– Не сразу, дружище Роб, не сразу. Но поднимать будет. Вижу теперь, что так просто Его не запрёшь.

Фроки оглянулся – молодка так и стояла на коленях, а вот трое мужиков, побросав колья, уже взахлеб, но и вполголоса, пересказывали случившееся всем, кто хотел их слушать, а желающих набиралось немало.

Лекарь поглядел на сгрудившуюся толпу, вздохнул, словно предстояло ему что-то донельзя неприятное.

Поднял руку – тишина воцарилась враз.

– Сестры и братья, беда велика, враг силён. Да-да, враг рода нашего, враг жизни нашей, и тем он страшен, что являлся под личиной друга.

Люди растерянно толпились, хлопали глазами, недоумённо открывали рты.

– Никто не поможет, кроме вас самих. Никто не спасёт, кроме вас самих. Этого вот костеца я, в меру слабых сил своих, упокоил. Но я один. И друзья мои – славные невысоклики – их двое всего. Не защитим, всюду не поспеем.

Сдвинулись брови, нахмурились лбы. Недоумённые взгляды – совсем не то ждали они, совсем не то…

– Думаете, другой к вам явится, с небес спустится, и всё? – говорил Фиделис негромко, внешне безо всякого напора и чуть ли не печально. – Нет, сёстры мои с братьями. Вот уложили мы чудовище. А коль разом ещё одно явилось бы, на другом конце, куда б мы не успели? На другого надейся, да сам не плошай. А, знаю, знаю, скажете вы мне – мол, ты, видать, сильномогучий чародей, ты нас защищай от бед да от напастей, а уж мы тебе – за ценой не постоим, в общем.

– А как же и́наче-то?! – выкрикнул кто-то.

– А вот так. Берите колы, братья, берите. Сила – она, думаете, у чародеев да колдунов только? Нет, в вас она, и куда бо́льшая. Коль друг за друга стоять будете, как поистине за родного своего брата, или сестру, или родителей, или детей малых. Коль не в глотки вцепляться, а руку протянуть. Кто падает – того удержи. Сколько себя помню, где так жили, где так держались – никакие погосты не оживали, да и Спаситель зла такого не творил.

– Та разве Он – зло?! – вновь выкрик.

– Зло, – негромко и серьёзно (но все услыхали) отозвался Фиделис. – Сами судите, сёстры и братья – разве ж так от беды спасают? Коль я человека из огня вытаскиваю – справляюсь ли я, не крал ли он когда чего, иль не желал ли, о ужас, жены своего ближнего?

По народу прокатился короткий смех, поднялись головы, развернулись плечи.

– Вот как есть говорю вам, – голос лекаря окреп, осильнел. – Сами видели, да, есть у меня сила. Довелось мне постранствовать и занебесными путями, на кои одним магам вход не заказан. Знаю – помогаешь, так помогай, расписок долговых не раздавая. Спасаешь кого – спасай, просто потому что люди мы, не звери, да что я на тварей лесных наговариваю! – и они тоже своих в беде не бросают!.. Можно страхом заставить зла не творить, не красть, не лиходействовать – а вот страхом заставить добро творить ни у кого ещё не получалось!..

Лекаря слушали. Глядели неотрывно, не сводя глаз; щёки румяные и морщинистые, гладкие девичьи подбородки и заросшие седыми бородами у стариков; брови смоляные или кустистые, волосы – у кого заплетены в косы, у кого – висят белесыми космами, прореженные возрастом.

Но смотрели и слушали все, от мала до велика.

– Но довольно об этом. Мужи! Не думайте, что колы с дубинами – плохое оружие. Против неупокоенных, если разобраться, нет ничего лучше.

– Да как же мы супротив?!

– А вот так. Они на вас – вы на них. Колом его в грудину, рёбра круши, дубиной – черепа дроби, ноги подбивай!.. Один за всех, все за одного – поодиночке не спастись, не укрыться, и никаких магов на вас не хватит!.. И не убежать – костяки ходячие усталости не знают, на след ваш встав, день и ночь шагать будут, вас загонят, пока от бессилья не свалитесь!.. А тогда уже настигнут и сожрут, разорвут, кишочки ваши на цельную версту растянут!..

Простые как будто бы слова возымели действие. Народ задвигался, кто-то крикнул, что знает, где ненужный плетень, который разобрать можно; дело закипело.

Многие, однако, жались к Фиделису, глядя на него с жадным, неутолимым любопытством, к которому, однако, примешивался и страх.

Невысоклики переглянулись. Поселяне, конечно, далеко не всегда разбегались перед неупокоенными; случалось, бились, стояли крепко, но кончалось это по большей части плохо – ходячих мертвяков упокаивать должны были такие, как Фроки и Роб, никак не простые селяне, похватавшие какое ни есть оружие.

Но сейчас половинчики молчали. Лекарь Фиделис говорил со столпившимися вокруг него, говорил простыми, понятными словами, проговаривал азбучные истины, но почему-то именно у него они звучали свежо, незатёрто, убедительно – как будто и впрямь сила крылась в каждом из этих мужиков.

Теперь они шли по селению уже единым целым кулаком, к которому примыкали всё новые и новые люди. Фиделис торопился.

– Сами, только сами можете себя оборонить. Только сами можете в себе добро отыскать. А нам в дорогу пора – сколько ещё тех мест вокруг Хедебю и Бирки, где погосты ожить могут!..

…Они уходили, провожаемые благословениями. Пони для невысокликов, верховая лошадь для лекаря и ещё одна – под вьюками.

Дорога предстояла дальняя.

* * *

– Фроки! Эй, Фроки!..

– Ну, чего тебе? Спи давай! У меня задница вся от седла ноет, а чуть свет – снова в путь!

Ночное небо над ними было темно и непроглядно, холодный ветер мчал с полуночи, обрывал стремительно желтевшие листья, словно заточённый под зелёным куполом посреди разорённого Хедебю Спаситель вытягивал из окрестных земель тепло и жизнь.

– Как он это делает?

Фредегар завозился по другую сторону едва тлевшего походного костра.

– Как делает, как делает… Что я тебе, Аэтерос? Надежду даёт, уверенность в себе внушает. Лечит, но без особенных чудес. Мёртвых не воскрешает…

– А младенца того забыл?

Курчавая голова Фроки нырнула под походное одеяло.

– Ничего я не забыл, Роб. Не знаю, что тебе ответить. Спроси у него сам.

– Зря спорите, друзья, – раздалось спокойное с другого бока. Лекарь Фиделис тоже поднялся. – Я секретов не держу. Нет их у меня. Говорю правду, сладкими сказками не убаюкиваю. Люди это чувствуют – наслушались вранья-то.

Половинчики переглянулись.

– Да не стесняйтесь вы, – их спутник пошевелил здоровенный комель дерева, кормивший их костёр всю длинную ночь. – Вы – спутники и соратники великого бога Хедина, он вас учил всё подвергать сомнению, вот вы и подвергаете. Я не в обиде. С младенцем тем всё не так уж сложно было. Другие над ним потрудились, они за меня всю работу сделали. А просто так человека умершего я к жизни не верну, нет, друзья мои, не верну. Спаситель – Он может, да, коль душа Ему досталась. А я не Он. Вот и весь сказ.

Огонь оживился в костре, золотые искры взлетели к тёмному небосклону. Лекарь вздохнул, сел, протянул к пламени руки.

– Они всё равно не бойцы, – сказал вдруг Роб. – Не выстоять им, коль неупокоенные и впрямь нагрянут. Никак. Иначе не были б мы нужны. Иначе сами бы справлялись.

Фиделис кивнул, зябко повёл плечами, плотнее закутался в плащ.

– Справедливо, мой добрый невысоклик, но только на первый взгляд. Чем ты отличаешься от этих поселян, как думаешь?

– Ха! – искренне возмутился половинчик. – Как это «чем»?! Я – маг! Ученик великого бога Хедина! Самолично им отобранный!

– А они, значит, нет? – с лёгкой иронией осведомился лекарь.

– Они – нет, – твёрдо сказал Роб. – Не все могут быть магами. Далеко не все.

– Ошибаешься, – негромко возразил Фиделис. – Магия – это жизнь. Магами могут быть все.

– Слышали, слышали, – вступил Фредегар. – Мол, коль сила, сквозь миры текущая, даёт жизнь, то каждый живущий её и использовать может. Много таких было, кто стремился «всех смертных чародеями сделать». Чушь это и чепуха, прости, досточтимый Фиделис. Даже ходить-то не у всех получается, даже говорить. А ты – мол, «магами могут быть все…»

– Такими, как вы, друзья – не все, – лекарь не спорил, но говорил с неколебимой уверенностью. – А вот теми, в коих магия пробуждается на правое дело, на спасение других, не себя; теми, в ком сила оживает, когда бьются за добро, за справедливость, когда слабых защищают, когда сирых обороняют – вот теми могут и впрямь все.

– Погоди, – развёл руками Роб. – А чары знать? Заклинания? Учиться силу использовать? И руны, и знаки, и символы, и жесты, и фигуры, и ещё много-много чего?

– Это – ваше, – не запнулся Фиделис. – А тем, коих вы зовёте «простыми смертными», – отвага, доблесть, честь. И вера – в себя. В собственную правоту. Способность отличить чёрное от белого. Не потому, что одно плохое, а другое – нет. Просто отличить. Не путать.

– Этим ты от Спасителя и отличаешься?

– Этим и отличаюсь, добрый мой Роб. Разве ты сам не видишь? Этому и учу. И учить буду. Времени у нас мало, но ничего, купол пока что Спасителя держит.

– Держит-то он держит, – пробормотал Фредегар, выпрямляясь; на ладони половинчика дрожал и танцевал под холодным ветром узкий язычок голубоватого пламени. – Так и знал. Кто-то рядом с силой балуется. Не зря у меня под левой лопаткой чесалось, есть там место такое чувствительное – как засвербит, так точно – рядом чародей.

Робин тоже поднялся, мягко, спокойно, как положено истинному ученику великого Хедина. Невысоклики были готовы – Фроки сжал кулак, загасив пламенный язычок, и потащил из саадака лук.

Ударили в ночи копыта, звук их разнёсся далеко, конь заржал.

Половинчики действовали, как хорошо отлаженный механизм, – Фредегар отшагнул в сторону, к кустам, упал на одно колено, вздёрнул плащ, совершенно растворяясь в сумраке, сливаясь с зарослями; Робин сдвинулся в другую сторону, как бы на середину дороги, застыл там, однако застыл так, что и его совершенно не стало видно, хотя торчал он, как говорится, «прямо перед носом».

И только лекарь Фиделис не пошевелился, так и остался греть руки над костром.

Шаги в ночи. Нарочито громкие. Шорох плаща, тоже нарочитый.

– Эй, почтенные!

Мягкий голос. Женский, но под мелодичными переливами прячется сила.

– Садись к нашему костру, почтенная, – не моргнув глазом ответил Фиделис.

И сделал что-то – пламя вдруг взвилось, загудело, освещая тракт, ракитник вокруг, вырвало из темноты едва спешившуюся всадницу.

Взмах широкой полой плаща; конь шёл следом за ней, словно на привязи.

Фредегар с Робом не шелохнулись, не дрогнули.

Отблески пламени заиграли на изукрашенной рукояти меча, на причудливо сплетённом из серебряных нитей поясе. Небольшая рука в перчатке с раструбом коснулась эфеса, словно давая понять – я начеку, меня так просто не возьмёшь.

– Имею ли я честь лицезреть удивительного лекаря Фиделиса, чьи дела, более похожие на чудеса, прославили его на весь Хедебю и окрестности?

– Фиделис – моё имя, – кивнул лекарь. – Что же до чудес… чудеса – не моё ремесло, почтенная. Ежели потребны именно чудеса, то тогда, боюсь, тебе нужен какой-то другой Фиделис.

– Если это ты излечивал страждущих в Хедебю, то я ищу именно тебя, – наездница подходила всё ближе, едва не налетев на недвижно застывшего Роба, но именно что не налетев, – глаза её смотрели как бы сквозь половинчика.

– Ты пришла позвать меня к недужному? Я готов, – поднялся лекарь.

– К недужному? О да, – криво усмехнулась гостья. – Только недужен не кто-то один.

– А имя твоё, Перворождённая?

Вновь усмешка.

– Сразу видно, что ты издалека, почтенный, хотя с удивительной ловкостью изъясняешься на всеобщем. Я не «перворождённая». Айвли моё имя, Айвли-оружейница из Альвланда; и я хотела позвать тебя к моему недужному миру.

…Фредегар с Робом так и оставались незримы, скрыты, неподвижны. Айвли, устроившаяся возле костра, никак не выказала своего удивления, что ещё два явно нагретых места на бивуаке пустуют.

– Я уже врачую его, твой мир, – Фиделис словно и ничуть не удивился её словам.

Тонкая бровь альвийки дрогнула.

– Ты ни о чём не хочешь спросить, почтенный? Кто я, как нашла тебя, о чём хочу просить?

– Сейчас чайник поставлю, – лекарь достал закопчённую посудину, где ещё оставалась вода, пристроил её на треноге. – Я думаю, ты сама скажешь мне то, что хочешь сказать, досточтимая. До прочего же мне дела нет. А, ну да – твоя сила. Ты ждёшь, когда я оценю; я оценил, поверь. Она велика, как велики и познания, и таланты. Но всё перекрывается чёрной болью. Ты отдалась отчаянью, прекрасная Айвли. Отчаянью, что так несвойственно Перворождённым.

– Я не Перворождённая, – упрямо повторила она. – Я – альвийка, а не эльфка!..

– Различие, не содержащее различия, уже тем самым не различие, – пожал плечами лекарь. – Станем ли мы обсуждать твоё происхождение, альвийка Айвли, или ты поведаешь мне, зачем отыскивала меня?

И вновь протянул руки к огню.

– Я ощутила, как мир рушится, – невидяще глядя в пламя, проговорила оружейница. – Ощутила в тот миг, когда Он вступил в Хьёрвард. Всё содрогнулось, всё зашаталось, все сферы небесные и все подгорные пути, все корни континентов, все лежбища океанов. А я в это время всё искала и искала ответы…

Лекарь внезапно протянул руку, сжал её тонкое запястье, призакрыл глаза, словно к чему-то прислушиваясь.

– Ответы искала не ты. Ответы искала твоя боль, она овладела тобой, стала управлять и делами, и помыслами.

– Да! – вдруг со страстью выкрикнула она, зло выдёргивая руку. – Она! Боль! Но – нет, я не о том, не о том!.. – Кулаки сжались. – Я ощутила явление Спасителя. И затем ощутила то, что Он… что Он – недвижим, неподвижен, не может стронуться с места. Не помня себя, вскочила в седло, помчалась – я понимала, что случилось невероятное, немыслимое; и даже боль моя отступила, примолкла, уже не рвала меня так изнутри…

– Ты лишилась дорогого тебе, – тихо, с сочувствием проговорил лекарь. – Дорогого настолько, что без него вся жизнь твоя потеряла смысл, сколь бы ты ни твердила себе обратного.

– Тебе нет смысла лгать, удивительный странник, – она попыталась улыбнуться, но вышла только кривая усмешка. – Я рада, что отыскала тебя. До глубин сердца рада.

– Любовь твоя поистине велика, – медленно, словно вглядываясь в туманную бездну. – И к миру, и к потерянному тобой человеку. Ты разрываешься, ты хочешь спасти обоих, и величайший твой страх, что одним придётся пожертвовать.

– Мой страх – моё дело!.. – она пыталась собраться. – Нет, лекарь. Уже по дороге в Хедебю я слышала разносящиеся быстрее лесного пожара вести. Рассказы о тебе. Сказки. Невероятности. И я поняла – если не ты, то и никто.

– Хорошо, – мягко перебил её Фиделис. – Ты сейчас расскажешь всё – мне и моим спутникам, коим уже хватит сидеть в засаде. Ты не враг нам, оружейница Айвли.

– Друзьям? – вздрогнула она. – В засаде?

– В засаде, в засаде, – проворчал Фроки, вставая и откидывая плащ. – Фредегар, досточтимая, к вашим услугам.

– Робин, почтенная, – к вашим, – Роб возник прямо посреди дороги, словно сбросив заклятие невидимости.

Альвийке понадобилась вся воля, чтобы не выказать растерянности.

– Не обижайся на моих друзей, – Фиделис примирительно развёл руками. – И да, они ученики великого бога Хедина, если это имеет какое-то значение.

– Имеет ли это значение?! – так и вскинулась Айвли. – Это поистине перст судьбы! Ибо я, я… я искала великого Хедина, искала с его адептами, искала всеми силами и не могла отыскать!.. Он, он исчез из нашего мира, исчез, появился и вновь исчез, да так, что все поклоняющиеся ему ощутили жуткую, страшную пустоту – его словно бы не стало; не стало совсем, и на это место – поднялся Спаситель!..

Голос её сорвался, тонкие ладони закрыли лицо, облитые плащом плечи вздрогнули.

Половинчики переглянулись. Что она такое несёт? Кто она вообще такая?

– Ты искала великого бога Хедина и не нашла его, – осторожно, негромко, и впрямь, как лекарь с тяжелобольным, заговорил Фиделис. – Однако разве можешь ты сказать, что всегда знала, где и как…

– Да! – перебила она, яростно бросив вниз руки, словно собственные ладони жгли ей лицо. – Я знала! Всегда знала! Что он есть, что он здесь, что, хоть он и далеко, и не со мной – однако он жив и дышит, что сердце его бьётся. Я знала всегда, потому что – потому что – любила его! И люблю!..

Последние слова она уже выкрикивала.

Фредегар с Робом уставились на Айвли, разинув рты. Что? Она – любит Аэтероса?! Но – как так? Учителя можно любить – как великого бога, как наставника, как угодно, но она-то любила его явно иначе!..

– Его не стало. Один раз – и я кинулась к тем, кто утверждает, что поклоняются ему, что им ведомы его пути. Мы искали, искали и искали, долго, и потом пришёл успех. Но сейчас – Хедина нет и пустота, возникшая вместо него, заполняется Спасителем.

– Спаситель пленён, – буркнул Фроки.

– Ненадолго, – губы её дрожали и кривились, словно она готова была вот-вот заплакать. – Он вырвется. Рано или поздно, но вырвется.

– Когда это случится, мы уже будем готовы, – с прежней мягкостью сказал Фиделис. – Пусть это не заботит тебя, прекрасная.

– Я была в Хедебю. Я видела, что вы сотворили. – Её трясло. – Это великое чародейство, невиданные заклятия. И это сделал ты, именующий себя Фиделисом.

– Это сделали многие, – осторожно заметил лекарь. – Ты не понимаешь, бедная Айвли. Тебе кажется, что великие маги и волшебники правят мирами, а это совсем не так.

– Неважно. Неважно, Фиделис. Ты понял, что без бога Хедина, без него, стоящего во главе, корабли Упорядоченного несёт прямо на скалы Хаоса, и нет больше рулевого, способного отвернуть?

– Перворождённые – или не отличающиеся от них, – поспешно поправился лекарь, видя гневно сдвинувшиеся брови альвийки, – обожают витиевато выражаться. Нет, прекрасная Айвли, ничего подобного я не «понял». Я слышал о богах Хедине и Ракоте, мне ведомо, что они, в общем, благи и не желают никому сознательного зла, напротив, они так же противостоят Спасителю, как и я. Но думаю я сейчас не о них.

– А я – о них! – запальчиво перебила Айвли. – Вернее, о нём. Я поняла, что ты творишь, лекарь, ободряешь людей, а не запугиваешь; заставляешь поверить в себя, а не в какую-то иную силу, что придёт и спасёт. Я не так много услышала, но, поверь, большего мне и не надо. Однако ты забываешь – именно великий Хедин держал в равновесии сущее. Именно он сдерживал не только Спасителя – но множество иных, может, не столь могущественных, но не менее зловредных. Ты видишь лишь одного врага – а великий Хедин помнил их всех. И всем противостоял. А теперь он пропал и, и… – голос её задрожал, прервался.

– И враги эти вырвались на волю, – мрачно докончил Робин. – Угу, точно. Мы едва-едва Обетованное от них отстояли.

– У меня нет бесчисленных армий, – развёл руками Фиделис. – Слово – моё оружие, прости за банальность. Да, я могу упокоить мертвяка. Одного – не всех в округе и уж, конечно, не во всём Хьёрварде. Смертные должны сделать это сами. За них не сделает никто – нет столько «настоящих чародеев» поблизости. Нет такой силы, что и впрямь «защитит и спасёт».

– Оставим этот спор, – глухо выговорила Айвли. – Мне нужна помощь, лекарь. Богу Хедину нужна помощь.

– Как же я могу ему помочь? – Фиделис вздохнул с искренним огорчением. – У нас есть куда более срочные дела. Спаситель заперт, но…

– Ты очень хорошо его запер, – прервала лекаря альвийка. – Неупокоенные будут, но ты прав, нельзя гоняться за каждым из них. Идём, прошу тебя, идём!

– Куда?

– К храму великого Хедина. Ты ведь собирался учить, коль «слово – моё оружие», так? Вот и будешь учить по дороге. А ходячих скелетов на всех хватит, помяни моё слово.

– Что скажете, друзья? – Фиделис взглянул на половинчиков. – Вы, как-никак, ученики того самого бога Хедина.

– Я бы согласился, – медленно, осторожно ответил Фредегар. – Хоть и не верю, что Аэтерос мог бы куда-то… пропасть. Но, в самом деле, досточтимый, – ты собирался учить по градам и весям Хьёрварда – так не всё ли равно, куда именно мы направимся сначала? На пути нашем хватит селений. Да и погостов – почтенная оружейница права. Я бы доверился ей.

Роб молча кивнул.

– Хорошо, – не стал спорить и лекарь. – Слово звучит там, где звучит. А мертвяков – вы правы – на наш век хватит.

* * *

Путь от окрестностей Хедебю до гор, где притаился тот самый полутайный храм великого Хедина, был не слишком близок, да и спешить у путников не получалось.

Потому что сила заточённого Спасителя и в самом деле растекалась по окрестным землям, подобно незримому яду.

И очередной разупокоенный погост им встретился уже через день.

Сперва заполнился бегущими перепуганными селянами тракт; кто-то рыдал, кто-то трясся, кто-то кое-как придерживал сваленное на возы добро и посаженных сверху детей.

Все бежали. Никто и не думал драться.

– Сто-ой! – оказалось, голос у Фиделиса может звучать и сильно, и даже грозно. – Стой, люди добрые! От чего бежим, что за беда впереди?

– Мертвяки! – рявкнул прямо в лицо лекарю здоровенный – косая сажень в плечах – бородач. – Из могил повылазили! Хельгу малую порвали! И ещё Олафа, и Канута, и ещё…

– И вы бежите? – подала коня вперёд альвийка.

– Порвали ж, грят тебе! – поддержал бородача другой мужичок – низенький и лысый. – И всех порвут, коль не утечь!..

– Ну, утекайте, коль на то ваша вольная воля, – пожал плечами лекарь. – А мы пойдём село ваше отстаивать. Хорошее-то, чай, село? Большое, привольное, с угодьями добрыми?

– Да лучше и не сыскать! – вдруг отозвалась девушка в платке возле переднего воза. Она единственная из всех сжимала испытанные вилы, словно собираясь драться прямо здесь и сейчас.

– А коль не сыскать – поворачивай. Поворачивай, кто хочет, чтобы оно так и осталось, – твёрдости Фиделиса позавидовал бы сейчас иной военный вождь.

– Куды?! Куда поворачивать-то? – взревел бородач. – Мертвяки ж, грю тебе!.. А ну, прочь, путь отвори, покуда с коняшек-то вас не ссадили!.. Нам коняги сгодятся, как есть сгодятся!

– Да я тебе!.. – задохнулась от ярости Айвли. Оба невысоклика разом подобрались, готовясь чарами – нет, не перебить, конечно же, но раскидать с дороги дерзких, однако Фиделис лишь пожал плечами и спешился, протягивая поводья бородачу.

– Вот и славно. Подержи-ка коня моего, храбрец, покуда мы с остальными мертвякам укорот дадим. Вот ты, – он указал на девушку с вилами, – пойдёшь со мной? Родное село отбивать?

Она взглянула было, вскинула голову, открыто и смело, тряхнула выбившейся на волю косой:

– А пойду! Вот возьму и пойду!..

Фроки прищурился – да, так и есть. В девушке дремала сила. Небольшая, пока ещё ею не осознанная, но дремала.

– Спятила, Ульфика?! – накинулись на неё соседи.

– Она не спятила. – Фиделис бестрепетно шагнул в толпу разозлённых, взбудораженных людей. – И вы не спятили, не струсили. Вам просто сказали, что от мертвяков можно только бежать, вот вы и бежите. А так-то – вот ты, скажем, – он взглянул в лицо бородачу. – Небось и на шатуна в одиночку с рогатиной выйдешь, и на выверну, да и перед драконейтом не спасуешь. Так?

– Так! – подбоченился бородатый. – То все ведают – лешака голодного как-то по месту взял!..

– Лешака взял, а от костей полусгнивших бежишь, – усмехнулся Фиделис.

– Так лешак-то, он что! Он понятный, – не уступал бородач. – А мертвяки, которые из ям повыкапывались…

– Такие же точно, – властно перебил лекарь. – Творение злой магии, ничего больше. Лешак твой – нечисть, а мертвяки – нежить. Да только движет ими одно и то же. Любой маг камешки танцевать недолго заставит, даже ярмарочный недоучка. А тут – кости. Чего ж их бояться? Ещё и проще совладать, чем с лешаком. Лешак какое ни есть, но соображение имеет. А костец – ему лишь бы до тебя дотянуться. Напролом лезет, ну а нам ведь того и надо. Потому как на кол сам себя насадит!..

Не сразу, не вдруг, но бежавшие повернули. И впереди всех гордо шагала девушка со взятыми наперевес вилами – та самая Ульфика.

…Село и впрямь было хорошее, богатое, «с угодьями добрыми». Речка, заливные луга, мягкие гряды пологих холмов, плавно спускавшиеся к руслу.

Но сейчас зелёные склоны и теснившиеся по балкам рощи казались словно бы тронуты кистью холодной и поздней осени. Листья пожелтели до срока, трава пожухла да метались в сером бессолнечном небе стайки сбитых в толку грачей – то ли лететь на юг, то ли ещё что.

Погост был разорён, разрыт, словно там буйствовало целое стадо великанских кротов. Неупокоенных заметно было издали – бродили бесцельно, наталкиваясь на стены, спотыкаясь о камни.

Неуклюжие, медленные, на первый взгляд – совсем не страшные.

Фредегар коротко взгянул на Роба, чуть приподняв бровь; половинчики, в отличие от всех остальных, видели и иное – мощный, злой выброс силы. Она проползла, словно подземный червь, сочилась снизу в старые могилы, придавая видимость жизни давно мёртвым костям.

Это был очень мощный прорыв. Прорыв, с которым не вдруг и не сразу сладил бы даже пяток учеников Аэтероса.

– Арбаза б сюда, с его огнебросом.

– Или Креггера, – согласился Фроки.

Однако Фиделис и бровью не повёл. Лихо-бодро, весело построил воспрявших духом бежан короткой и густой цепью, вооружил всех чем под руку попало, вплоть до ухватов и простых дубин.

– Они – мертвы, а вы – живы. Вы – сильнее, вы должны жить, а не они по вашим огородам ползать да скотину рвать!..

Айвли подъехала к ним, плащ сброшен, неярко светится голубоватым выгнутое лезвие клинка.

– Он что, безумен? – прошептала одними губами. – Их же разорвут. На кусочки. И сожрут, всех…

Фредегар пожал плечами.

– Я не был бы так уверен, достойная Айвли. Я не был бы так уверен.

– Мы с лекарем Фиделисом в переделках и покруче бывали, – похвастался Роб.

– Да вы-то ясно, что бывали! На вас глянешь и враз поймёшь – ростом не велики, а силы – ого-го сколько. А они? – она кивнула на лихо наставивших колы поселян. – Они-то как?

Невысоклики ответили дружно, хором, не сговариваясь, и даже сами удивились, как это у них получилось:

– Мы ему верим.

Оружейница хотела сказать что-то ещё, но взглянула на Фроки, на Роба – и промолчала. Лишь взяла к плечу, на изготовку, тонкий свой клинок.

…Мертвяки почуяли приближавшихся живых издали. Хаотичные их ковыляния прекратились, теперь они обрели цель. Один за другим они появлялись из-за сараев и амбаров, из-за риг и сенников, как водится – скелеты нагие и ещё не полностью расставшиеся с плотью, скелеты обычные и костецы, успевшие слиться воедино и измениться.

– Ох, не зря Аэтерос некромантии не любит, – Фредегар спокойно наложил стрелу. – Ставь щит, Роб. Силы хватает, в крайнем случае стянем их всех на себя…

– Не на себя, – поправил Робин. – Валяльку им поставим, нет?

– Если получится, – сквозь зубы процедил Фроки. – Уж больно источник мощен. Не чувствуешь разве? И сила-то какая… странная…

– Спасителева, – криво усмехнулась альвийка. – Не отстаём, достойные невысоклики, ученики великого Хедина! Невместно нам за спинами простых селян отсиживаться.

– Кто это тебе сказал? – обиделся Робин. – Мы в свалку не лезем, мы – по-иному!

– Зато другие сейчас полезут, – указал Фредегар, подталкивая пятками в бока своего пони.

Они спускались следом за цепью поселян; Фиделис, спешившись, шагал в самой их середине; никакого оружия при нём по-прежнему не было. Вот он чуть замедлился, шепнул что-то коню на ухо – тот послушно затрусил обратно, к невысокликам.

– Только тебя нам тут и не хватало, – буркнул Роб, когда скакун, дружелюбно всхрапнув, ткнулся мордой ему в плечо.

Фиделис что-то говорил, оборачиваясь к селянам, говорил спокойно и твёрдо, и людская цепь шла за ним уверенно, словно так всегда и ходила.

Навстречу ей валили мертвяки. Вытянуты руки-лапы и лапищи, разинуты безгубые рты, клацают челюсти; всё как обычно при разупокаивании, хоть сейчас в книжки, в учебники для начинающих некромантов.

Фиделис развернулся лицом к мёртвым. Вскинул руку, и людская цепь остановилась, ощетинилась дрекольем. Иные опустились на одно колено; другие выставили острия над их плечами. Пехота из живых не стала бы бросаться дуром на подобный строй, но мертвяки живыми не были.

Костецы и скелеты напарывались на выставленные вперёд колья, лезли, скрежеща и ломая собственные рёбра. Но – лезли, словно неведомая сила тащила их вперёд, безжалостно и неумолимо.

Первый из мертвяков проломился сквозь строй селян, попытался наброситься сзади – его взяли на колья, но следом лезли новые.

– Не выстоят, – сквозь зубы процедил Фроки. – Ставь валяльку, Роб.

Другой половинчик молча кивнул. Спешился, скинул плащ, спокойно, деловито открыл одну из бесчисленных сумочек, достал серую тряпичную куколку, осторожно, ласково погладил по скрытой в складках ткани голове. Поставил на траву, отступил на пару шагов.

– Давай, Фроки!

– Что это? – удивилась альвийка и осеклась, потому что в следующий миг куколка исчезла. Вместо неё на траве горько плакал малыш, карапуз лет трёх от роду. Плакал так отчаянно и горько, что брови Айвли дрогнули, жалостливо поползли вверх.

Фиделис обернулся, что-то резко крикнул своим, и строй пахарей сломался в середине; люди бросились вправо и влево, открывая проход нежити.

– Понял, – пробормотала себе под нос оружейница. – Сразу всё понял. И людей заставил исполнить!.. Редко у какого ярла дружина ближняя такое проделает!..

Неупокоенные словно враз позабыли о бежанах. Те, что напоролись на колья, дёргались, судорожно пытаясь освободиться, однако совсем не для того, чтобы рвать и глодать живых; нет, чтобы броситься вверх по склону, туда, где безутешно и громко плакал ребёнок.

– Давай, Фроки, давай, видишь, зацепило!.. Подсекай теперь!

По лбу и щекам Фредегара струился пот, невесть когда успевший проступить. Невысоклик закусил губу, пальцы его, складывающиеся то в одну руну, то в другую, двигались, словно обретя собственную волю.

Ребенок кричал. Мертвяки, толкаясь и опрокидывая друг друга, мчались к нему всем гуртом, вытягивая костяные лапищи.

– Фроки?! Ты чего, Фроки?! – завопил Роб. – Нам столько зараз не положить! Постепенно надо было!

Но Фредегар не ответил. Неупокоенные и впрямь ломили так, словно ждал их здесь не один-единственный малыш, а по меньшей мере несколько тысяч.

Валялька сработала на славу, и куда сильнее, чем рассчитывали невысоклики.

Прошипев сквозь зубы невнятное ругательство, прыгнула к ним Айвли, её клинок крест-накрест рассёк воздух.

– Эх, видел бы Аэтерос… – выдохнул Роб, поднимая лук.

Р-раз! Свистнула первая стрела, оставляя за собой огненную дорожку, вошла в пустую глазницу самому шустрому из мертвяков, пронзила затылочную кость, помчалась дальше, вильнула в полёте, вновь угодила в провал глаза, нанизала на пламенную леску второго мертвяка, третьего, пятого, десятого, угаснув лишь на пятнадцатом; все они разом взорвались, разлетевшись роем пылающих осколков кости.

– Ну, брат!.. А чего ж я раньше у тебя этакого умельства не видывал?! – Фроки аж рот разинул.

– Дык это я того, Учителя вспомнил! – Роб потащил из колчана вторую стрелу. – Потом расскажу!..

– Учителя… – с неожиданной отрешённостью вдруг пробормотал Фредегар.

– Что?! Кого?! – вскинулась и альвийка. – Что вы сделали, недомерки?!

Ей никто не ответил – оба половинчика лихорадочно жестикулировали, словно ярмарочные мимы; лепили нечто вокруг своей валяльки.

Деревенское ополчение, ведомое Фиделисом, приостановилось, но без дела не сидело – сноровисто добивало отставших мертвяков, вбивая им колья меж ребер или в глазницы, загоняя острые жердины глубоко в землю. Иным – старым нагим скелетам, например, – подбивали дубьём ноги. Пахари вошли в раж и, похоже, совсем перестали бояться.

Вся же орда неупокоенных сбилась в здоровенный клубок, в настоящий рой вокруг магической приманки.

Лезли по плечам, шагали по черепам, ползли, протискиваясь между ногами, сцепляясь костяками, да так, что было не расцепиться, и скелеты судорожно дёргались, каждый тянул в свою сторону.

Нескольких оказавшихся по краям разнесла на мелкие кусочки Айвли – похоже, просто чтобы хоть кого-то разнести.

– Зажигай! – наконец выкрикнул Фроки, и Роб выпустил прямо в гущу неупокоенных давно уже наложенную на тетиву стрелу.

Полыхнуло – там, где должна была оставаться приманка. Огненные язычки побежали по сухим костям, вцеплялись в них охотно и дружно; неупокоенные горели, сами того не замечая, разваливались на куски, и вскоре вокруг совершенно исчезнувшей валяльки разгорелся огромный костёр.

– Ну и дела, – Роб развёл руками. – Сроду у меня таких чар не выходило!.. Помнишь, Фроки, как мы этих карликов с быкоглавцами останавливали?..

– Да уж. – Фроки беспрерывно вытирал пот со лба, широко раскрытыми глазами глядя на пляшущее пламя. – Никогда б не подумал, что мы с тобой вот эдак…

– И я б никогда – что они так на простую валяльку кинутся, – Роб, словно зачарованный, смотрел на пожиравший костяки огонь. – Думал, ну дюжина, ну полторы…

– Это он, – Айвли глядела на приближавшегося Фиделиса с настоящим ужасом. – Он это. Он вам всё это дал…

– Ничего я никому не давал, – покачал головой лекарь. – Они вот дали, – он кивнул, указывая на крестьян, пялившихся, разинув рты, на полыхающий костёр. – Они дали. Только сами об этом не ведали. Надколот мир, друзья мои, коль Спаситель сумел в него ворваться. Люди чувствуют, хотя и понять не могут, что именно. А когда смертные чувствуют… о, это великая сила. Только вот направить её никто не может.

– Ты можешь… – страх плескался в глазах Оружейницы. Великий страх.

Фиделис лишь вздохнул.

– Не понимаешь ты, прекрасная и храбрая альвийка. Я сам ничего не значу, вообще, совсем. Без людей вокруг меня – ничего. Вся моя сила – от них; в этом мы подобны со Спасителем. Случалось мне и вовсе называться Его посланцем, ибо Он уже слишком во многих местах и душах успел пустить корни.

– Речи твои, целитель, поистине темны, – покачала головой оружейница. – Но что же дальше? Ты победил. Эти пахари пойдут за тобой в огонь и воду. Ты…

– Мне не нужно, чтобы они шли в огонь и воду, прекраснейшая, – перебил её лекарь. – Мне нужно, чтобы они исцелились от страха. Чтобы жили своей волей, не боясь жутких пророчеств.

– Прекрасные слова, но что дальше? Вот не когда-то там, а прямо сейчас?

– Прямо сейчас? – Фиделис обернулся к бежанам. – Ступайте по домам, многодостойные. Вы храбро бились, вы одолели свой страх. Погост ваш отныне тих да мирен. А коль что шевельнётся – вы знаете, как одолеть. И без меня справитесь.

– Заступник наш!.. – выкрикнула какая-то женщина, и лекарь тотчас же вскинул руку.

– Вы сами себе лучшие защитники. В себя поверили, нежити не испугались – вот и взяли их в дреколье. А мы уж тут так, мусор спалили.

Это было неправдой, но народ, похоже, внимания не обратил. Мужики широко ухмылялись, хлопали друг друга по плечам, прыгала и визжала ребятня, смеялись женщины.

– Занимай дома свои, народ! – громко крикнул Фиделис. – А нам дальше пора. Много бед впереди, много зла – всюду поспеть надо, всюду помочь. А вы стойте крепко!

– Да за кого ж молиться-то нам,благодетель?! – молодка в цветастом платке прижала руки к груди.

– Фиделис имя моё. А это вот – храбрая Айвли, из рода альвов. А это – Фредегар и Робин, доблестные половинчики, и не смотрите, что ростом малы, смелости у каждого на целую дюжину хватит. Держитесь друг друга, держитесь крепко, кто о помощи попросит – оказывайте, колья берите да стеной всей на мертвяков! И помните, что жизнь – она смерть всегда одолеет.

Фроки и Роб переглянулись. Подобных словес они слыхали немало; сказать легко, а вот удержать неупокоенных дрекольем да рогатинами – куда труднее.

Однако же на селян это подействовало. Вчерашние беженцы деловито рассыпались по совсем недавно оставленным домам, затаскивая обратно скарб, ловя разбежавшуюся скотину. Кто-то выкликал отбившуюся кошку – в лопухах мелькнул чёрно-белый мех.

– Дальше пора, – негромко сказал Фиделис. – Пусть устраиваются.

– И что же, они и впрямь теперь с мертвяками справятся? – Айвли глядела в упор до невозможности огромными глазами.

Лекарь вздохнул.

– Когда смертные в себя верят, они и впрямь горы свернут да вверх ногами перевернут.

– Угу, только вот «в себя верить» можно сколько угодно, а чтобы мертвяка упокоить, всё равно такие, как мы, потребны, – не выдержал Роб.

Фиделис кивнул:

– Да. Вера – она такова, не пощупаешь, на хлеб не намажешь, из ножен не выдернешь. Но коли есть она…

– А коли нет, – перебил Фроки, – то жрут мервяки себе селение за селением, и остановить их некому. Пока мы не подоспеем.

– Не будем спорить, – примирительно развёл руками Фиделис.

– Как это «не будем»?! – возмутился Роб. – Решат эти люди теперь, что море им по колено, что костецов они сами положат, только дунув-плюнув, – и чем дело кончится, а? Кровью великой, вот чем!

– Поэтому, – терпеливо ответил лекарь, – и будем мы по Хьёрварду кружить. Поможем. Где словом, где делом. Вот увидите.

– Но пока что нам до храма Хедина добраться надо, – напомнила Айвли.

– Доберёмся, прекрасная оружейница. Доберёмся в свой черёд.

* * *

Они добрались. Альвийка сделалась совсем бледна от волнения, ничего не ела, почти не спала, как говорится, «на лице её жили одни лишь глаза».

Храм Хедина остался тем же, что и прежде. Правда, около него было пустынно и тихо, каменная статуя взмывающего сокола одиноко взирала в низкое серое небо, словно прикидывая, стоит ли вообще тратить усилия на взлёт.

Тёмный провал входа, вырубленный прямо в склоне каменистого холма, – и тишина. Не доносится изнутри и малейшего звука.

Половинчики переглянулись.

Не требовалось быть учениками Аэтероса, чтобы не почуять беду.

Айвли спешилась, и обученный скакун даже не сделал попытки куда-то убрести.

Оружейница выдернула меч.

Фиделис тяжело вздохнул.

– Пахнет кровью, – негромко проговорил он. – Идёмте, друзья, может, найдём живых…

Первый зал был пуст, залитый холодным фиолетовым светом, повсюду следы разгрома – столы и лавки перевёрнуты, валяется разбитая посуда, рассыпаны где мука, где – крупы. И – длинные смазанные тёмные следы – здесь волокли по полу истекавших кровью.

– Что здесь случилось? – голос Айвли дрожал.

– Что случилось… – эхом откликнулся Фиделис. – Добрые люди окрестных земель очень, очень сильно испугались. И попытались заглушить собственный ужас чужими криками.

– Тогда зачем мы здесь? – Фроки сделался очень спокоен и очень деловит.

– Здесь нет живых, – подхватил Роб.

Айвли дрожала.

– Во всяком случае, мы предадим погибших земле, – без колебаний сказал лекарь. – Кровь уже застарелая.

Они перешли во второй зал, где их встретил всё тот же разгром да полосы давно засохшей крови. Ни звука, ни шороха; бесформенной грудой валяются какие-то обгорелые тряпки; их, видать, пытались сжечь, но не преуспели.

Холодно и равнодушно взирали на всё это по-прежнему светившиеся кристаллы по стенам. Их погромщикам, видать, разбить не удалось.

– Их волокли вглубь, – негромко заметил Фроки. Невысоклик держал наготове лук, хотя драться тут вроде как было не с кем.

Роб нагнулся, подобрал кусок ткани – пламя обглодало края, но так и не смогло справиться с плотной, вдобавок чем-то пропитанной нитью.

– Смотрите…

– «Деяния Хедина», – Айвли глядела на остатки гобелена широко раскрытыми глазами, – их здесь висело… в общем, по стенам… много…

Плечи альвийки затряслись, ладони вспорхнули к лицу испуганными птицами, закрывая глаза.

– Они посягнули на верных слуг Аэтероса. – Роб осторожно складывал обугленный по краям гобелен. – Они заплатят.

– Заплатят, – мрачно кивнул Фроки, в свою очередь расправляя не поддавшееся пламени сукно. – Как только мы их найдём.

– Долго искать не придётся, – Фиделис уже торопился дальше. – Они все тут, в ближайших селах да хуторах. Даже и не прячутся.

…Жрецов они нашли очень скоро. Тёмная груда, залитая светом магических кристаллов на стенах, что казался сейчас режущим. В ноздри ударил тяжёлый, почти невыносимый запах.

– Они что же, не защищались?! – не выдержал Роб.

– Боюсь, что нет, – глухо проронила Айвли. – Они всегда помогали… местным. Никто и никогда не посягал… все – все – никогда…

Она окончательно сбилась; слова утонули во всхлипах.

Лекарь приблизился к страшной горе. Нагнулся, вглядываясь в уже тронутые тленом лица, в мутные глаза. Покачал головой.

– Храбрые мои половинчики. Ваш черёд. Они все, – он кивнул на мёртвых, – заслужили огненное погребение. Пали, но не изменили ни своему богу, ни своей вере, ни своему делу. Как, сможете?

– Обижаешь, – хрипло отозвался Фроки. – Давай, Роб… чтобы в один миг…

Невысоклики встали лицом к лицу, протянув руки навстречу, ладони словно отталкивают незримое; вот мелькнули меж ними первые искорки, вот их число умножилось, вот потекли огненные струйки, вот они слились в сплошной поток…

– Бросаем! – выкрикнул Роб.

Сотканная из пламени сеть взвилась, развернулась, озарив мрачное подземелье багровым светом; рухнула, мигом охватив мёртвые тела, пошла дальше, разрезая их и стремительно обращая в пепел.

– Давай! – лицо Фроки исказилось, словно от боли. – Давай!.. Прах прахом стал и пеплом в землю вернётся!..

Роб молчал, по вискам и лбу катился пот. Лекарь Фиделис опустился на одно колено; миг спустя за ним последовала Айвли.

– Покойтесь в мире, братья.

– Покойтесь в мире. – Альвийка не стыдилась слёз.

– Покойтесь… в… мире… – хором выдали половинчики. Огненная их сеть дошла до камней и угасла, оставив после себя лишь небольшую кучку иссиня-чёрного пепла.

Целитель осторожно погрузил в него ладони – и, о чудо, пепел словно сам собой весь оказался у него в пригоршне.

– Идёмте. Вынесем их на свет, на солнышко…

…Шорох за спиной первым услыхал Роб, развернулся, как умел молниеносно и бесшумно; стрела на тетиве, и острие смотрит прямо в лоб – кому?

Шатающаяся фигура успела вытянуть безоружные руки.

– Н-не надо…

Шёпот был еле слышен, но невысоклику этого хватило.

* * *

– Расскажи, как это случилось, брат Хардри.

Они стояли под ярким синим небом; тучи разошлись как по заказу, солнце сияло. Ветер почти стих, и лишь берёзы вокруг тихонько перешёптывались, словно горюя по сгинувшим.

Лекарь Фиделис осторожно разжал ладони, пепел чёрной струйкой, точно живой, нырнул в глубокую яму, старательно вырытую половинчиками. Айвли срезала кусок дёрна, аккуратно пристроила сверху. Роб и Фроки пошептали какие-то слова, и трава дружно зазеленела.

– Готово.

Брат Хардри, сейчас больше похожий на ходячего мертвяка, долго стоял на коленях подле братской могилы. Он тоже шептал что-то, но никто не стал прислушиваться.

– Так что же тут произошло, брат?

Жрец, по-прежнему не поднимаясь, слегка повернул дрожащую голову. Череп его совершенно лишился волос и являл собой сплошной чёрный струп.

– Они пришли… со всех сторон. Кричали… что мы накликали беду… что мёртвые встают… из-за нас…

– Чушь! – не выдержал Роб. – Мы служим Аэтеросу, мы знаем!..

– И я знаю, что вы – из его избранных… – аколита шатало, взор оставался тусклым и неживым. – Но… какая разница, что за безумие охватило наших добрых соседей? Они пришли – с вилами, с топорами, с охотничьей снастью… Мастер Хенсби вышел к ним, пытался усовестить, уговорить… его убили первым… разорвали на куски… кто-то закричал, что надо перебить всех, тогда беда отступит… и они пошли… – он захрипел, дёрнулся, словно вновь переживая всё случившееся.

– И что же, никто не сопротивлялся?! Не бился?! – на Фроки было жутко смотреть.

– Пытались… бежать. Кто-то – отбивался, да. Но – не преуспел… всех переловили… душили, топтали, резали…

– А ты?!

– Я… я был в книгохранилище, на нижнем ярусе. Туда забежали только несколько… ударили по голове… потом, наверное, бросили – там спуск, наверх не вытащить… не знаю, как выжил…

Он шатался, бормотал, слова теряли связность.

– Всё… сожгли… разбили… пустота, великая пустота. Бога Хедина нет – золотой луч не светит более… Архонты… уходят… семижды семь врат… закрыты… Сидящий На Престоле… отверз лик свой от нас… последние дни… бог Хедин не бог более… Пустота наступает, жадная, слепая… Золотой луч…

Айвли осторожно встала на колени рядом, положила узкую ладонь на лоб жрецу – тот даже не заметил, так и продолжал бормотать.

– Никто больше не пройдёт, не поднимется… Тьма всё примет… великая неподвижность, зелёный смарагд сомкнёт челюсти свои…

– Какие челюсти?! Как смарагд что-то сомкнуть может?! – не выдержал Роб.

– Пустота… пустота… нет больше Хедина…

Ладонь оружейницы вздрогнула, пальцы задрожали, впиваясь в лоб лежавшему, словно когти. – Что ты несёшь?!

– Нет больше Хедина… угас луч золотой…

– Остановись, сестра, – Фиделис мягко, очень мягко обнял альвийку за плечи. – Мы знаем – что-то случилось. Ты знаешь, я знаю, они, – кивок на невысокликов, – тоже знают. Бога Хедина нет в Сущем. И это ясно. Смертные лишаются рассудка. Спаситель заключён в кристалл Дальних, но яд Его по-прежнему растекается по Хьёрварду. Признаться, я… не думал, что настолько быстро.

– И что теперь? – Роб в упор смотрел на лекаря. – По-прежнему странствовать и проповедовать? Обучать простой люд от мертвяков отбиваться?

– Надо… найти… Хедина. – Айвли глядела куда-то сквозь своих спутников. – Спустимся… обратно в храм. Вот он, брат Хардри, должен помочь.

– Он-то? – усомнился Фроки.

– Он-то. – Альвийка склонилась к жрецу. – Вставай, брат Хардри. Вставай. Ты нужен своему богу.

– Хедина… нет…

– Неправда. Он всегда есть. Просто мы потеряли путь к нему. Или… он к нам. Неважно. Ты поможешь. Ты пройдёшь по золотому лучу.

Глаза её расширились, лихорадочно блестели.

– Я?.. Я немощен, слаб, недостоин… Сидящий На Престоле отвернулся…

– Слушай меня! – Оружейница с неожиданной яростью сгребла жреца за грудки, рывком вздёрнула на ноги, воззрилась прямо в лицо. – Ты и только ты сможешь ступить на золотую тропу. Только тебе ведомы пути и загадки архонтов. Только ты пройдёшь там, только пред тобой раскроются семижды семь и ещё столько же врат. Слышишь?! Только ты! Никому из нас туда даже не встать! Не сделать ни единого шага!..

Брат Хардри шатался. Безумный взор блуждал по прекрасному лику альвийки; Айвли, больше не вдаваясь в рассуждения, попросту поволокла жреца за собой – обратно к тёмному провалу входа в разорённый храм.

… – Это здесь было. Было здесь. – Жрец стоял посреди осквернённого зала гобеленов. – В середине. Манифестация великого бога Хедина. Сокол, мчащий сквозь неведомое. Но разве сейчас можно…

– Можно! – в голосе Айвли лязгала сталь. – Можно и нужно! Если ты истинный слуга великого Хедина! Ты отмечен судьбой, разве ты не понял, Хардри?!

Жрец, похоже, её не слушал. Его по-прежнему шатало, он вперял взгляд в пустоту – там, где явиться должна была та самая «манифестация».

Половинчики мрачно глядели на осквернённый зал. Нет, не зря Аэтерос не шибко-то жаловал «поклонявшихся ему». Ни к чему это Учителю, не нужно это его делу. Ишь чего выдумали, «манифестации» какие-то! Чего там манифестировать, если Аэтерос всегда был с ними – и в Обетованном, а зачастую и в походах. Зримый, во плоти и крови. Хедин Познавший Тьму, который сиживал с ними, своими учениками, за одним столом, рассказывал истории, наставлял, показывал, который сделал из них лучших бойцов всего Упорядоченного. А тут неведомые «проявления»!..

Однако мало-помалу перед братом Хардри и впрямь начала сгущаться тьма, клуб плотного дыма, словно чернила, вылитые в воду.

– Великий Хедин, к тебе взываем… нет, не так… не взываем… шагаем за окоём, как ты шагал когда-то… пронзаем тьму, как ты пронзал…

– Смотри! Смотри! – Роб пихнул товарища в бок, но Фредегар и так неотрывно глазел на происходящее.

Во тьме возникла крошечная золотая искорка. Казалось, она мчится к ним, мчится и никак не может дотянуться через невообразимые бездны пространства. Айвли сдавленно охнула.

– Ступить смело… во тьму внешнюю, где глад и мор, и скрежет зубовный… – из уголков глаз брата Хардри потекла кровь, сам он затрясся, словно в падучей. – Ступить смело, всё потеряв… всё отринув…

– Смотри, брат, – Айвли оказалась рядом с ним, тонкая рука обнимает жреца за плечи, – смотри, вот он, луч золотой! Смотри на него, видь его, ступай по нему!..

Половинчики замерли, Фиделис вообще, похоже, перестал дышать.

– Кровь моя не нужна мне… – полушёпотом вещал брат Хардри. – Кровью не купишь благосклонность архонтов… и у первых врат вопросят меня… пара архонтов вопросит…

Он вздрогнул, заколебался. Лоб мучительно наморщился.

– Ты сможешь, брат, – Айвли склонилась к уху жреца. – Сможешь!

Хардри дёрнулся. Глаза его закатились, однако плечи, напротив, вдруг распрямились.

– Что есть нисходящее с престола? – чётко и сильно проговорил он. И сделал шаг – на месте, но словно бы на что-то ступая.

– Молодец! Что видишь ты? – потребовала альвийка, становясь за спиной адепта и кладя ладони ему на оба плеча жестом если не возлюбленной, то, по крайней мере, сестры.

– Луч… золотой луч… да, наконец… он идёт сквозь смерть и сквозь жизнь… сквозь все семь небес… – выдохнул жрец. – Узок он, и гибельна ошибка на сём пути…

– Нет никаких «семи небес», – не удержался Фроки. – Если только не считать звёздные сферы вокруг каждого из миров…

– Но он-то имеет в виду явно что-то иное, – заспорил было Роб, но Фиделис, качнув головой, приложил палец к губам.

– Семь небес пронзает он и в бездну уходит… ко Древу Великому ведёт он, но не кончается, а дальше бежит… я иду, счастливый… свободный… дух мой парит…

Перед жрецом по-прежнему, словно живой, клубился мрак, в недрах его мерцала яркая золотая искорка, не то приближавшаяся и никак не могущая приблизиться, то ли, напротив, не могущая скрыться в далях.

– Семь небес… семь врат… четырнадцать архонтов…

– Что видишь ты? – шёпот Айвли в ухо жреца сделался едва слышным, в нём прорезалась страсть. – Тебе удалось, брат Хардри! Ты устремляешься по златому лучу к великому Престолу! Это твой час, брат! Всё, о чём догадывались, всё, о чём мечтали!.. Вперёд, не останавливайся!.. И говори нам, что ты видишь!..

Толчок силы – резкой, нетерпеливой, злой.

Фиделис покачал головой, но промолчал, невысоклики в очередной раз переглянулись, но не сдвинулись с мест. Что сейчас творила Айвли со жрецом, было делом лишь её совести и её сердца.

– Да… далёк путь по златому лучу… неподкупна стража… и только лишившийся всего пройдёт по нему, отрешившись земного и всё потеряв…

– Ступай смело! Ты всё отринул и всё отдал!.. Пожертвовал всем! Ничто не держит тебя внизу, во тварном мире!.. Вперёд и только вперёд!.. Не страшись архонтов, не бойся стражей Престола – смело гляди им в глаза и отвечай, не отводя взора!

– Да… да… – Хардри шатало, альвийка не убирала руки с его плеч. – Да, я иду – над туманами миров – прямым путём – сфер небесных достигаю я, и раскрываются они предо мной, и кланяются мне их обитатели… Вот вижу я тёмных бестий, тщатся они столкнуть меня, но слово моё крепко и, словно адамант, несокрушима вера моя…

– Шагай твёрдо, мой верный, – шёпот Айвли обволакивал, гасил волю, гнал и гнал вперёд.

– Сквозь сферы небесные прохожу я… мимо светил ночных… и не убоюсь я зла, и не дрогну пред тварями мрака…

– Ты не дрогнешь, мой верный, и достигнешь конца, и вечность окажется мигом, а миг – вечностью… Что видишь ты за пределами сфер небесных?

– Пронзает сущее золотой луч… и шаг по нему равен году пути…

– Лицезреешь ли ты первые врата и архонтов, стражу их?

– Лицезрею… безмерно далеко они, но делаю я шаг, и луч сам несёт меня к ним… – Хардри затрясся. – Страшны их лики и беспощадны взоры! Замкнуты первые врата, и вижу я, что зовутся они вратами молчания. Вижу скрещённые посохи стражей… и бездонна пропасть по сторонам золотой тропы, сама же она остра, как лезвие ножа…

– Что рекут тебе архонты? Слышишь ли ты их слова?

– Слышу… вопрошают они меня… и это те слова, что слышали мои братья в медитациях… «Что есть нисходящее с Престола?» – рёк один… «И что первое видит оно, с него сойдя?» – возгласил другой…

Половинчики замерли; не сводил глаз с жреца и Фиделис. Губы лекаря шевелились – не то творил какое-то заклятие, не то просто молился.

– Отвечай им, отвечай, брат! – альвийка обняла жреца, прижалась к его спине, лбом коснулась его затылка.

– Отвечай…

– Страшен зрак архонта вопрошающего… в душу зрит, зрит насквозь… – Глаза Хардри, закатившись, двигались под веками, будто и впрямь что-то видели. – Но верный отвечает не тем, что заучено, а тем, что явлено ему в пророческих снах и видениях… – голос его изменился, сделался громче и твёрже, словно обращался он к кому-то, стоящему перед ним. – «Что есть нисходящее с Престола?» Легко ответить, великий, – то душа Бога, что посылает Он со Трона своего, какой достойны лицезреть лишь единицы из мириадов… И на второй вопрос отвечу я так же, не колеблясь, – первое, что лицезреет душа Бога, едва отделившись от Престола, есть Пламя Неуничтожимое, что есть суть Великого, на Троне Сидящего. Пламя Неуничтожимое, начала и конца не имеющее.

Кровь сбегала тонкими струйкам из уголков глаз Хардри, скапливалась в клочковатой бороде; срывались тяжёлые капли, со странным, каким-то каменным стуком падали они на пол, и невысоклики заметили, как настоящей мукой исказилось лицо Фиделиса, словно это он стоял сейчас там, в неведомом, на тонком, словно волос, золотом луче…

– Она ж его сейчас прикончит, ну чисто упырица же, – процедил сквозь зубы Фроки. – Лекарь! Что же ты…

Фиделис лишь опустил голову.

– Стой, где стоишь, Фредегар, друг мой. Прошу тебя.

Половинчик с явным усилием разжал сомкнувшиеся на эфесе пальцы.

– Довольны архонты! Расступаются они! Открывают путь! – Хардри вытянул трясущиеся руки, точно слепой, на ощупь отыскивающий дорогу.

– Ты победил, мой верный, – в шёпоте Айвли звучала настоящая страсть. – Ты победил, восходи дальше и говори, говори нам, что видишь!..

Руки и ноги жреца конвульсивно дёргались, словно он и впрямь шагал по незримой тропе небес.

– Провожают меня с почётом архонты, стражи первых врат… Дальше поднимаюсь я, и всё тяжелее дышать… вижу под собой бессчётные миры, а предо мной вздымаются ветви великого Древа, как описывали братья… Но не кончается луч золотой, дальше ведёт тропа…

Кровь текла и текла из-под век Хардри, плечи ссутулились, он согнулся, словно под незримой тяжестью, зашаркал ступнями, оставаясь на месте; золотистая искорка так и танцевала перед ним в самом сердце мрака.

– Нечем дышать за первыми вратами… лишь боги или великие маги могут невозбранно идти там, или же те, кто пропущен архонтами… творю молитву к Создателю, к Творцу, что послал в этот мир бога Хедина… заклинаю семижды семью Его именами… именами Его, что Он сам открывает верным, посылая видения и сны… – голос его вновь окреп. – Именем первым твоим заклинаю тебя, Ом, Я, гудящим, аки колокол от края до края вселенной; и именем вторым заклинаю тебя, Сущий, ибо Ты есть, и нет, кроме тебя, ничего; и именем третьим заклинаю, Воевладыка, ибо Ты вечно поражаешь Хаос и отрицаешь его войною; и именем четвёртым заклинаю, Прастарейший, ибо ты старше всего и даже самого Упорядоченного…

Он бормотал так довольно долго, пытаясь идти, то есть шаркая ногами на месте.

– Видишь ли ты вторые врата, мой верный? – Айвли вся вжалась жрецу в спину.

– Вижу… две пары архонтов стерегут их и сурово взирают…

– Вопрошают ли они тебя?

– Вопрошают… «Что есть Сидящий на Престоле?» И я… и я… – он заколебался. – Сидящий на Престоле есть мера всех вещей и имя его – Бог. Но подлинное Имя Его неведомо нам. И зовут его Миром, ибо весь Мир в Нём, но неверно это, ибо мир есть лишь часть Его. И зовут Его Господом, ибо Он – господин всех живущих, но неверно это, ибо не рабы мы, но Дети Его. И зовут Его Всеотцом, но неверно это, ибо не рождён был Им мир, но сотворён. И Творцом зовут Его, но и это неверно, ибо не сотворил Он мир, но преобразил из Прародительницы, творцы же есть Древние Боги, руки, коими Творил Он мир…

– Принят ли твой ответ, мой верный? – глаза альвийки закрыты, губы почти прижаты к уху шатающегося жреца.

– Довольны архонты, отворяют врата предо мной… владения ужасного Демогоргона зрю я, и над кроной Древа Миров пролегает путь… нечем уже дышать здесь смертному, и чувствую я, что нет возврата… запишите слова мои, для братьев… не дышу я более, и сердце перестаёт биться…

– Не пугайся, мой верный, великая награда ждёт тебя в конце!.. – почти простонала Айвли.

– Да… пределы сущего покидает золотая тропа, пронзает она границу Упорядоченного, погружается в Хаос, словно меч сияющий, поражает тьму и зло… – Хардри покачнулся уже так, что, если бы не альвийка, – точно бы рухнул.

– Вот третьи врата, и стоят возле них семижды семь без шести архонтов, ибо сие есть врата сущего и не-сущего, не-сущего иного, нежели даже Хаос, и слабый разум мой отказывает, не в силах постичь…

Теперь, чтобы удержать жреца, потребовалась помощь обоих половинчиков. Грудь Хардри сделалась мокра от крови.

– Запиши… сестра…

– Всё запишу, мой верный! До единого слова!..

– Семижды семь без шести архонтов рады мне… рекут, что никто никогда не достигал третьих врат, за которыми хлад и мрак Иного… и лишь одно вопрошают у меня…

– Готов ли ты? – прошептал горестно Фиделис. – Готов ли ты, бесстрашный?

– Готов… готов ступить…

– По обе стороны врат строятся архонты, – вдруг продолжил лекарь. – Раскрываются створки – что видишь ты там?

Глаза брата Хардри превратились в заполненные кровью провалы, и более она не вытекала. Дрожала рябью, словно вода на пруду под ветром, но не вытекала.

– Вижу… – прохрипел он, словно два заржавленных меча проскрежетали друг о друга, – вижу… нет конца лучу золотому, обвивает он Престол, восседает на нём Сила Сил, ни лика, ни формы не имеющая…

– А ещё?! Что ещё видишь?! – Айвли оказалась спереди, вцепилась жрецу в пропитавшееся алым одеяние.

– Вижу… вижу… вижу…

И тут вдруг кровь из глазниц брата Хардри вся разом вытекла. Вместе с глазами.

Обнажилось красное дно, стремительно белевшее. Стала надуваться и лопаться кожа на висках и щеках, расходиться, словно неведомое существо сбрасывало человеческую личину.

– Ведёт золотой луч к Престолу Сил, – чётко, спокойно и умиротворённо проговорил жрец. – В сиянии славы Престол, и пребудет он таковым до последнего дня, после чего не исчезнет, но преобразится. Вижу тень пред Престолом, светом Его осиянную. Крошечная эта тень, меньше мельчайшего кирпичика сущего, однако же сонм духов окружает её и следует за нею… её составляет, будто часть…

Мягкая улыбка появилась на окровавленных губах, прежде чем они отвалились совсем, являя кости и сухожилия.

– Вижу бога Хедина, – закончил брат Хардри.

Выдохнул.

– Престол зовёт меня… и я ныне – часть Его…

Выдохнул вновь и – отошёл. Ноги подкосились, жрец обмяк, половинчики удержали тело кое-как, осторожно опустив на пол.

Айвли с кривой усмешкой встряхнула ладонями, словно уставшая пряха.

А лекарь Фиделис вдруг шагнул к оружейнице, размахнулся и со всей силы влепил ей звонкую пощёчину.

Альвийка дёрнулась, пошатнулась, однако тотчас же выпрямилась.

– Бей ещё, если хочешь. Знаю, заслужила. Зато… зато я нашла нам бога Хедина. Осталось лишь вернуть его домой.

– Что ты говоришь?! – так и вскинулись оба невысоклика.

– Я. Его. Нашла, – глаза Айвли, широко раскрытые, смотрели прямо перед ней, но, похоже, видели совершенно не то, что взоры остальных её спутников.

– Где? Как?..

– Брат Хардри. Он верил, он звал, он… – слова пресеклись рыданиями, однако оружейница не дала себе расплакаться. – Наш бог Хедин прошёл волосяным мостом и достиг Престола Сил.

– П-престола? – пролепетал Робин.

– Или, как его называют, Творца, – еле слышно прошептала альвийка.

– Э-это же абстракция… символ… условность… – Робин изо всех сил пытался защищаться. – Все ученики Аэтероса ведают, что, сотворив Упорядоченное в единой вспышке, Творец не…

– Творец никуда не делся, – лицо Айвли смертельно бледно, глаза ввалились, словно она недели две не имела во рту и макового зерна. – Он был здесь, всегда, во всём… а теперь, когда пришла пора и двинулся лёд… и сущее становится тем, что было… Ему, Творцу, пришла пора.

Её трясло. Взгляд сделался совершенно безумен.

– Брат Хардри дошёл. Достиг цели жизни – узрел Престол и узрел нашего бога Хедина. Его надо вернуть теперь сюда, домой…

Лекарь Фиделис мягко шагнул к ней, коснулся ладонью лба.

– Горит.

Половинчики переглянулись и, видимо, решили действовать.

– Клади её. Роб, у тебя в сумке настойка должна быть…

– Не надо, – спокойно остановил их лекарь. – Лучше поможем ей. Она видит сейчас бога Хедина, и это…

– Убивает её, – закончил Фредегар. – Дело знакомое. Рисуй фигуру, Роб! А мы с сударем лекарем держать станем.

Фигуру Робин набрасывал умело и быстро, широкими привычными движениями; контуры её засветились, как и положено – как раз в тот миг, когда колени оружейницы подогнулись и она начала оседать.

– Скорее. – Фиделис подхватил её на руки.

– У нас всё готово. – Роб смахнул пот, курчавые волосы все слиплись.

– Перебрасывай! – Фредегар сложил пальцы сложным жестом, словно выхватывая невидимое прямо из воздуха; сияние поднялось над звездой, свиваясь спиралью, повинуясь движениям половинчика, окутало альвийку с головы до пят.

– Ещё! – резко приказал лекарь. Роб с Фредегаром не сплоховали – магическая фигура вспыхнула ещё ярче, огонь рвался из её линий, плясал и бился над скрещениями; Айвли застонала, заскрежетала зубами:

– Хедин! Великий Хедин!..

– Зовёт его, – Фиделис неотрывно вглядывался в незрячие глаза оружейницы. – Зовёт, пытается показать дорогу. Помогайте, помогайте, друзья!..

Невысоклики старались как могли. Первая звезда начала распадаться, линии её расплывались, не выдерживая напора силы; обжигая пальцы, Роб тотчас правил углы с дугами, Фредегар чертил рядом вторую.

– Хедин! Великий Хедин! – взывала Айвли, но голос её всё равно слабел, несмотря на вливаемую в неё силу. – Великий… Хедин…

Однако что-то изменилось в подземном чертоге, невидимое дрогнуло, тело брата Хардри шевельнулось, труп конвульсивно дёрнулся, затряслись скрюченные пальцы.

– Страшна твоя жертва, Айвли… – прошептал Фиделис, бросая взгляд на погибшего жреца. – И ещё более страшна участь принесённых в жертву…

Под ногами лекаря пролегла первая трещина. Камень не выдерживал напора сжатой, до предела стиснутой силы.

– Скорее, оружейница…

* * *

– Хедин! Великий Хедин!..

Потоки ледяной силы обрушились на него, и клубящаяся тьма попятилась.

– Вернись, великий Хедин! Вернись ко мне, великий Хедин!..

Он помнил этот голос. Помнил и ту, кому он принадлежал.

– Вернись ко мне, великий Хедин!..

Надежда – вот единственное, что у них оставалось.

– С высот Престола Сил – вернись ко мне, великий Хедин! Вернись, ты нужен нам!

Ты нужен нам. Всем, от мала до велика – мотылькам над полями и исполинским левиафанам в морских глубинах. Смертным и бессмертным. Древним богам в лесных чащобах и глухих болотах, в жарких песках и вечных ледяных пещерах.

Зверям и птицам, магам и драконам, эльфам и гномам, оркам и гоблинам, кобольдам и кентаврам, даже жутким поури – всем.

Потому что даже те, кто обречён смерти, должны умереть с честью. И с надеждой.

Надежда – она всегда. Даже в предсмертный миг мы знаем, что наши дети пойдут дальше, что над кровлей дома проплывут перелётные птицы, торопясь на север, к гнездовьям.

Нас не станет – но рассвет всё равно придёт. Для других – но он будет.

Огненный клинок рубил – за них за всех.

Ты Новый Бог, и ты не можешь уйти!..

– Вернись, великий Хедин!..

Темнота вокруг заколебалась. Замерла, словно вспомнив что-то донельзя важное. Что-то такое, чего сама лишена была уже бесконечно долгое время.

– Отпусти меня, – беззвучно проговорил Хедин. – Отпусти. Дай нам шанс. Даже если Ты всемогущ и всеведущ.

Жуткая недвижность. Всё замерло, всё ждёт.

– Отпусти, могучий.

Чёрные клубы вздрогнули раз, и другой, и третий; а затем темнота – не страшная, не убийственная, не жадная, нет, глубокая, как бесконечная ночь, в которой ещё не родились звёзды, – отступила. Разжала объятия, выпуская их на свободу, и последнее, что услыхал Познавший Тьму, – было:

– Сражайтесь, дети мои!..

* * *

Он падал, подобно той самой «звезде, что из зла», о коей говорили легенды многих племён.

Он падал огненным болидом, в который обратился его клинок. Падал, пронзая толщи Межреальности, падал, ощущая, как идея его, его сознание, вновь облекается плотью, но уже совершенно особой.

Сила рванулась в него, заполняла собой пустоту, соединяясь с памятью, творя заново и тело, и всё остальное.

Ещё бесплотной золотистой тенью он пронзал горные толщи, невесомой идеей пробивал ярусы подземного храма.

А потом он внезапно ощутил полновесность тела – ощутил за миг до удара.

Боль вспыхнула, вцепилась в него, но она уже проиграла – хотя бы потому, что было чему болеть.

Он вернулся домой.

Интерлюдия: Вращая жернова

Райна

Только что всё было тихо и спокойно на смертном поле, поле великой битвы. Валькирия Райна стояла во главе отряда минотавров; вела речь с самим Императором Мельина, и вдруг…

Холодный и мокрый ветер в лицо. Запах болота, старой тины, гниющих трав; колышется туман, наплывает, окутывает. Расступается твердь под ногами, исчезает небо над головой. Волна серой мглы захлёстывает валькирию, и – и Райна вдруг увидела себя.

Себя, бегущую по узкой лесной тропке. Это было, когда они с матерью жили уже на краю Mørk Skog’а, Тёмного Леса по-местному, и никто не принимал их – «jævla heks og hennes brat!»^[89]

Да, так оно и есть. Она – Райна, нет, ещё не Райна, Рандгрид. Память валькирии, воительницы, странницы меж мирами, стража Долины Магов, спутницы Клары Хюммель – всё исчезало и таяло.

Мир распадался, как ему и положено, в день Последней Битвы; и каждый твой шаг, дщерь О́дина – словно стежок, стягивающий расползающиеся куски.

Так опытная портниха восстанавливает безнадёжно, казалось бы, изодранный плащ.

…Рослая не по годам девочка бежит лесной тропкой, что вьётся краем древней топи. Северный лес вокруг неё мрачен и нем, и она встревоженно озирается – почему молчат птицы, почему не слышно даже неугомонных сорок? Почему трава суха и желта не по времени года, почему на брусничных кочках – ни одной ягоды?

– Держись, звездноокая!

Кто это обращается к ней? Рандгрид оборачивается – никого, но голос её не пугает, он низок, рычащ, басовит, но в нём нет зла, напротив – верность и преданность.

Теперь надо повернуть влево, прочь от старого болота; миновать череду сухих увалов с ягодниками, перейти по камешкам Мельничий ручей, а там и опушка леса, там их с мамой дом.

Ну как дом – хижина. Стены она, Рандгрид, переложила сама этим летом; матушка качала головой – «ох, и сильна ж ты, доченька!» – и отчего-то утирала глаза.

Там, в тени раскидистого дуба, единственного в округе – «ведьма старая вырастила, а новая-то, ишь, туда ж приблудилась, чует кровь порченая!» – их огород, с которого они кормятся, сарай с козами, курицы, важный петух по имени Хани. Повернуть надо туда…

– Правее! Правее, звездноокая!

Почему этот голос сбивает её с пути? Зачем ей направо, в самую глубь трясины, mýri по-местному?

– Направо! Держись!..

Голос почти умоляет.

Направо? Но там же нет дороги!.. И вообще – матушка говорила, на болотах живёт старая Ježibaba, trollkvinna, которая ловит мелких ребятишек да готовит себе из них рагу.

В это Рандгрид верила не сильно. Леса вокруг большого села, где им так и не дали поселиться, изобиловали опасными топями, бездонными бочагами, там кишмя кишели всякие голодные твари, зачастую подбиравшиеся почти к самой околице. Мама всегда вешала над дверью и окнами зачарованные обереги из холодного железа.

– Направо!..

Она – она должна, вдруг понимает Рандгрид. Она должна идти туда, где кончается тропа, где мхи да чёрная вода меж ними. Где сухие тонкие ели накренились, на каждой живы лишь по две-три ветки, да так и растут, не умирают.

– Направо! Помогай, зведноокая!

Пальцы Рандгрид смыкаются на рукояти короткого ножа-puukko. Вырезана из прочной северной берёзы, пропитана семью маслами, в самой сердцевине – мамин обережек.

И она поворачивает направо.

Расступились перед нею тёмные мхи, склоняются к буроватым кочкам примученные болотом ели. Стих ветер, тишина вокруг, вязкая, обволакивающая. Вливается в уши, словно вода.

Тропа исчезла, девочка Рандгрид пробирается от кочки к кочке. Она умеет ходить по болотам и топям. Правда, в сердце Svartur Мýri она не бывала – зачем? Ни грибов тебе, ни ягод.

Но среди безмолвной трясины дорогу она находила легко, словно кто-то невидимый подсказывал. Туман пополз невесть откуда – и это ярким-то днём!..

Свистнуло что-то тихо в ельнике, зашуршало за спиной, и Рандгрид замерла. Рука на ноже, готовая выдернуть клинок из ладных кожаных ножен.

Никогда не делай в лесу резких движений. Спугнёшь зверя, который, может, как раз сейчас выбирает – то ли убраться восвояси, то ли вцепиться тебе в глотку.

Вновь шорох, но теперь как будто дальше.

Неведомая сила словно тащит девочку сквозь неожиданно плотный строй полуживых ёлок, тропа – или её подобие – резко заворачивает, и Рандгрид видит низкий сруб, поддерживаемый шестью укоренёнными древесными стволами, толстыми, настоящими, не теми заморышами, что вокруг.

Прямо на девочку смотрит низкая дверь, хлипкая лесенка поднимается с мокрой земли; оконце затянуто паутиной.

Вот опять шорох, но теперь уже сбоку.

Здоровенный кот, размером с дикого камышового, только не полосатый, а весь чёрный.

Встал у лесенки, смотрит выжидательно.

Девочка Рандгрид знает, что это такое. Это домовины, в каких местные хоронят умерших – в глухих местах, средь топей и болот, чтобы не могли выбраться, чтобы не смогли отыскать дорогу обратно к живым. У каждой семьи – своя такая домовина. Туда относят скончавшихся родовичей, плотно замотав в грубую белую холстину. Только почему тогда там оконце? Дверь – понятно, и смотреть ей должно на закат, где страна мёртвых.

– Котик-котик, тёплый животик, – позвала Рандгрид.

Коты с кошками у них всегда обретались. Так, гуляющие сами по себе.

Кот взглянул на неё вопросительно. Мяукнул и взбежал по лесенке, юркнул в вырезанное на углу дверцы отверстие.

Заскрипели несмазанные петли.

Чёрным ядром вылетел из проёма давешний кот, хвост трубой, шерсть дыбом; а за ним – чудище не чудище, страх не страх – скопище толстенных змеевидных рук, хватючих, загребучих.

Тяжёлый запах мертвечины ударил в ноздри. Тьма хлынула вниз, чудище шлёпнулось огромным мокрым кулём, руки-щупальца зазмеились по болотной траве.

Бесстрашно кинулся в бой чёрный кот, зашипел яростно. Вцепился когтями, принялся драть бешено, с диким мявом; и Рандгрид словно неведомая сила сорвала с места, нож-puukko по-боевому, лезвие прячется за кулаком, а руки-змеи уже здесь, так и норовят оплести ноги, повалить!..

Тьма вздыбилась, застилая взор, замелькали перед глазами девочки Рандгрид какие-то странные существа с бычьими головами, но в этот миг самое ловкое из щупалец ударило-таки её под коленки, сшибло, однако и Рандгрид всадила в толстенное чешуйчатое тело нож по самую рукоятку.

Взвыло что-то, дёрнуло так, что рука едва не вывернулась из плеча, но Рандгрид знала, как держат нож. Навалилась всем телом, вгоняя глубже, пока из раны не ударила клубящаяся струя мрака. Тонкий визг повис в воздухе, Рандгрид выдернула нож – опять же, словно подсказал кто-то! – замахнулась, всадила вновь, задыхаясь в смрадном едком дыму.

– Рази, дева! – услыхала она.

И она разила. Выдёргивала нож и всаживала вновь, с холодной жестокой яростью.

Не ползать тебе тут, погань! Не тревожить предков! Не шевелить их косточек, не будить спящих духов!..

На пороге появилась старуха – отчего-то Рандгрид ничуть не сомневалась, что это старуха, седая и сгорбленная, в белой рубахе, какая только и положена мертвецам; в руке – мощная сучковатая клюка.

– Рази, дева! И я подмогну!..

Клюка взлетела и рухнула, задергалось угодившее под неё щупальце; и чудовищу, похоже, этого хватило. Клубок мрака, оставляя за собой жирные чёрные кляксы, покатился прочь; кот доблестно преследовал врага, Рандгрид подхватила с земли невесть как очутившуюся здесь старую-престарую острогу с ещё костяным наконечником, метнула вослед – попала: шипение, треск, чернильная завеса разливается вокруг, но твари не уйти, кот и девочка настигают – бестия корчится, пришпиленная глубоко ушедшей в землю острогой; удар ножом, ещё удар, Райна знает, где сердце сухопутного спрута, она разит – принять щитом, рубить мечом…

Райна? Какая Райна? Кто такая Райна?..

Старуха с неожиданной резвостью, смешно подпрыгивая, доскакала до извивающегося клубка, примерилась – да и вогнала клюку прямо в сердцевину бьющегося мрака; вогнала так, что щупальца все разом и обмякли, и растянулись на болотных мхах, уже никому не опасные и не страшные.

Чёрный кот победно уселся, принявшись вылизываться.

– Молодец, дева, – старуха взглянула на Рандгрид, и душа ушла у девочки в пятки.

Она была страшна, настоящая троллквинна. Нос крючком, безгубый рот, кривые жёлтые зубы, один глаз затянут как бы бельмом, но видно, как под белёсой плёнкой ворочается иссиня-чёрная бусина зрачка; другой, напротив, пронзительно-голубой, яркий, словно весеннее небо. Торчат седые нечёсаные патлы, на шее – ожерелье из мелких черепов: мыши, крысы, змеи, жабы, вороны…

– Идём-ка, молодица, – скрипуче говорит старуха. – Дело ты сделала, службу мне сослужила, ворога дерзкого одолела, а то, вишь, опутал он меня, одурманил… ступай, не бойся.

– А… как звать-то тебя, bestemor?^[90]

– Ишь, barnebarn^[91] выискалась! – усмехнулась старуха. – Лезь, лезь, времени у нас мало…

Взвыл ветер над болотом, и девочке Рандгрид вдруг почудилось – она в сияющей броне, с мечом и щитом, шагает во главе могучего воинства, а в небесах медленно сближаются два исполинских призрака – гигантского орла и великанского дракона.

Она делает шаг – и вновь оказывается на жуткой болотине, в самом сердце Svartur Mýri, Чёрной Топи. Стоит на пороге избушки о шести столбах, мертвецкого жилища. Перед ней – старуха в белом саване, распущенном, висящем, словно на кресте.

– Входи, входи, молодица. Не гляди, что снаружи-то оно скромно.

Девочка Рандгрид вошла.

Снаружи – hus av de døde, дом мертвых, а внутри…

А внутри – жилище настоящей heksen, колдуньи. Горница небольшая, но чисто выметена. Стен не видно от пучков засушенных трав; целый угол занимает тщательно побеленная печь. В порядке разложены на столе очищенные коренья, разделочная доска и короткий кривой нож – крошить стебли и листья.

Куда просторее внутри дома этого, чем кажется, снаружи на него глядючи.

– Что ж, спрошу тебя трижды, как заведено, – хозяйка встала у печи, и огонь вырвался из устья, выкатился на пол послушным пламенным зверем. Чёрный кот недовольно на него покосился и запрыгнул на печную лежанку.

– Что есть Круг Земной?

– Heimskringla, – без запинки выпалила Рандгрид. – Круг, которым вся сила ходит, день и ночь обновляя, пути странникам отворяя. Ключ-слово, søkeord, врата отопрёт, на дорогу выведет.

– Верно, – хмыкнула старуха. – Ну а что есть Предел Ночной?

– Предел Ночной, Nattgrense, бабушка, есть время, когда иссякнет сила, встанет Круг Земной, и нужно будет вновь ось раскрутить, вновь силу течь заставить!

– Ну а Битва Последняя? – и покрытый бельмом, и по-небесному голубой глаза троллквинны глядели на девочку Рандгрид пристально, пронзающе.

– Siste Kamp, бабушка, иначе ещё Ragnarøkkr, «Сумерки Богов» именуемая, есть поистине схватка конечная, в день, когда сила иссякнет и миры умирать начнут. Будут тогда биться правые и неправые, сильные и слабые, все, и каждый норовить будет на миг прожить дольше, чем другой… – голос Рандгрид задрожал. Мать всегда начинала плакать, когда доходила до этого места в своих поучениях.

– Всё верно, милая, – старуха ласково улыбнулась. – Ну, тогда тебе дорога отныне дальняя – через Jern Skog, через Лес Железный, дальше через Stein Ørkenen, Пустыню Каменную, да сквозь Døde Fjell, Мёртвые Горы. А как всё минуешь, всё одолеешь, там меня и встретишь. И уж тогда не расстанемся. Ступай теперь, дева, да не оглядывайся, помни!

Грустно мяукнул кот.

– Не просись, не отпущу, – отрезала хозяйка. – Ты мне тут надобен. Ну, молодица, вот бери на дорогу хлеба краюшку, её тебе на весь путь хватит. Heimskringla, путь неблизок. Торопись, славная. Все три петуха уже пропели, и Фьялар в землях великанских, и Гуллинкамби на Великом Древе, и красная тварь в залах мёртвых. Стронулись пути, дева, одна ты их теперь удержишь. Поспеши. Нет, не сюда, таким, как ты, не через двери теперь выходить. Вылезай в окно.

…И вновь глухое болото вокруг, и нет даже подобия тропы, и стоит девочка Рандгрид, не зная даже, что думать. Солнце-то, глядите, уже к земле клонится,домой пора бежать, к маме.

Но отчего-то не бежится. Совсем напротив.

В правой руке – нож. В левой – лямки нетяжёлой котомочки, где одна-единственная краюха хлеба. Деревянная фляжечка – вот и всё, с чем выходит Рандгрид в путь-дорогу.

В день, когда прокричали уже все три петуха, возвещая начало Рагнарёка.

* * *

Heimskringla, Круг Земной. Непросто обойти его, только Луне да Солнцу такое подвластно, да ещё вранам великого О́дина. Как сказала троллквинна? Через Железный Лес, через Каменную Пустынь да Мёртвые Горы. Три петуха уже пропели, вот-вот вскипит Рагнарёк, и что может сделать она, девица Рандгрид?

Всё выше деревья вкруг, всё темнее меж ними. Болото кончилось, теперь под ногами седые мхи. И стволы всё толще, настоящие исполины – кора изрыта глубокими трещинами, такими, что вся Рандгрид спрятаться может. Её словно толкнуло что-то под руку – попыталась царапнуть острием ножа, да только куда там!.. Сталь заскрежетала, словно не древо под клинком, а камень.

Стоп. Значит, сама не думала, не гадала, а уже и в Железном Лесу. Листья на нём якобы из чистого железа – какие тут листья, кругом одни ели!.. Тогда уж иголки должны быть.

Тролли должны обитать здесь, хексы-ведьмы, громадные волки. Но что сделает тут она, Рандгрид? «Стронулись пути, дева», – изрекла на прощание старуха. Но как исправить это, как вернуть на место стронувшееся?

Видать, дорога сама подскажет. Смотри в оба, Рандгрид, слушай в три.

Едва заметная тропинка вилась меж исполинскими стволами; лоскутья мрака наплывали со всех сторон; приближалась Natt til Vrede, Ночь Гнева.

Последняя ночь.

Торопись, Рандгрид!..

В сгущающемся мраке сверкнула вдруг золотая искорка, за ней другая. Свиваясь причудливой лентой, изогнулись, засветились, указывая путь. Смутно шелохнулось что-то в памяти – золотая нить… золотой луч…

Рандгрид почти бежала.

Поворот, ещё, ещё – вот!

Тропа резко оборвалась, выведя на открытое пространство; расступились стволы каменных елей, заколыхались впереди волны серого тумана, прямо перед странницей тонул в ночной темени закатный горизонт. Во мгле разгорались три огня: один мрачный, багровый, другой – чистый, белоснежный и третий – мягкий, зеленоватый, словно весенняя листва. Над туманом же поднимались призрачные очертания поистине исполинского древа, уходящего, казалось, куда выше небесного свода.

«Иггдрасиль. Великий Ясень, вечное начало…»

Три корня, темнее окружавшей их мглы, тянулись сквозь туманы, опускаясь каждый к своему огню, окунались в пламя, выпускали отростки, оплетали пламя, словно бережно смыкая ладони.

А потом серые волны тумана вдруг колыхнулись, и появились очертания громадного змеиного тела, исполинского бескрылого дракона – нет, не дракона, именно змея; челюсти сомкнулись на корне, что протянулся к зелёному огню, от низкого скрежета затряслась земля, задрожали деревья Железного Леса и в глубинах его раздался многоголосый вой, словно множество волков задрали морды к небу, раздирая глотки отчаянным, почти человеческим криком.

Зелёное пламя замерцало, опадая, угасая. Миг – и оно исчезло, поглощённое мглой.

Перекусив первый корень, дракон перевернулся, устремился ко второму, тому, что шёл от тёмно-багрового пламени. Рандгрид охнула – незримые зубы словно впились в её собственную ногу.

Рука сама выхватила нож-puukko.

Не жди, что враг сам придёт к тебе, дева битвы.

Она рванулась сквозь хмарь – прямо к алому огню. Рандгрид не раздумывала, оказавшись прямо перед раскрывающейся пастью.

Серое существо, сотканное из множеста туманных струй; пустые провалы глазниц, за которыми, однако, великая сила.

– Siden!.. Назад!

Дракон никуда не спешил, медленно подтягивал тело широкими кольцами. Это был именно дракон, не змей, над головой вздымались рога, вдоль хребта тянулся гребень острых роговых пластин, мерно двигались могучие лапы.

– Ты ничто. Ты тень. Ты призрак! Du har ingen makt!.. У тебя нет власти!..

Нож в кулаке, острие смотрит вбок, прикрытое ладонью.

– Наивное дитя, – зашелестела мгла вокруг. – Разве можно поразить пустоту?

– Разве пустота может поразить меня?

Голова дракона метнулась вперёд, громадные челюсти сомкнулись, но захватили лишь воздух. Рандгрид отпрянула, крутнулась, выбрасывая руку с ножом, – лезвие полоснуло по бугристой серой чешуе, пронзило её и наискось прошло через пустую глазницу.

Яростное шипение, словно воздух вырывался на волю из кузнечных мехов, и чудовище начало меняться.

Серое пространство стремительно заполнялось зеленоватым светящимся льдом. Челюсти и нос дракона, рога его и костяные выросты надбровных дуг – всё стремительно каменело, обращаясь сперва льдом, а затем – блистающим смарагдом.

«Мы уже здесь. Мы уже повсюду. Ты думаешь, символы и воображаемые победы смогут остановить нас? Вот это вот, подстроенное старыми хозяевами сущего, что тщатся сдержать наш натиск и тем самым лишь радуют Хаос?.. Глупое существо, надеющееся избегнуть неизбежного!..»

Рандгрид не слушала. Рука крепко сжимала нож.

Есть только один ответ, когда тебя убеждают, что всё погибло, всё потеряно и триумф врага неизбежен.

Ножом по горлу.

Верный puukko ударил в твердеющий смарагд, брызнула россыпь изумрудных брызг.

Дракон, больше похожий на змея, видать, ещё не успел полностью обернуться камнем. Глаз его осыпался, словно разбитый витраж, водопадом мелких осколков. Хлынул дымящийся поток чего-то, похожего на кровь, но быстро застывающего заленоватыми наплывами.

– Много вас тут таких, в Железном Лесу! – бешено выкрикнула Рандгрд. – До всех доберусь!..

Змеедракон ринулся на неё, хрустя лопающейся зеленоватой чешуёй, и на сей раз Рандгрид не побежала. Сама прыгнула навстречу, вцепилась, оцарапала левую ладонь, но не промахнулась, ударив ножом и во второй глаз чудовища.

Исполинское тело забилось в корчах, Рандгрид едва увернулась от хлещущего хвоста.

– Не бывать по-вашему! – яростно крикнула она в пространство, где ей молча внимали отчего-то переставшие расти зелёные кристаллы. – Рагнарёк – он всех забирает!.. Покажитесь, выходите на бой, сражайтесь с честью!..

«Никто никуда не выйдет. А ты поступила б разумнее, помогая нам, а не пытаясь помешать».

– Ничего у вас здесь не вышло! – в гневе бросила Рандгрид. Наполовину окаменевший змей корчился, извивался и наконец сорвался в бездну, полетел, разваливаясь на части. – Сгинуло чудище ваше, и другие сгинут точно так же!.. Даже в Рагнарёке можно победить, если захватить с собой всех врагов!.. тем, кто после нас придёт, легче будет!

«Неразумная. Никто никуда не придёт, если не довершим мы свою работу. А мы довершим. Мощь Орла и Дракона велика, но наша всё равно больше!..»

– Не знаю никаких орлов и драконов!.. А тварь вашу, что корни грызла, в бездне теперь поищите!..

На это, к полному её удивлению, ей ответил совсем иной голос, знакомый, очень знакомый:

– Ты победила, Дева Битвы. А теперь пора, возвращайся, первый из кругов земных тобою пройден. Ступай по тропе смело, велик и страшен Железный Лес, и придётся тебе в него ещё вернуться…

– Мост! Вот он, мост! Руби, руби, руби, а-а-а-а!.. Тролль!..

Что это? Что за крики? Какой мост, кого надо рубить? Тролль? Какой ещё тролль?

– Тролль! Руби!..

Мир обрушивается на неё, яростный, безумный, катятся волны мглы, и нет больше девочки Рандгрид, есть она, валькирия, Разбивающая Щиты, и минотавр Барх рядом.

Что с ней только что было, отчего так кружится голова?..

Поле, воздух, небо, земная тяга – всё вдруг тоже разом пришло в движение, сложное, неописуемое. Дрожь не дрожь, качка не качка, круженье не круженье – всё вместе.

– К бою, – скомандовала валькирия. Повела плечом, проверяя, хорошо ли сидит щит, – привычка, выкованная в бессчётных сражениях.

Минотавры повиновались дружно, охотно, с готовностью. Барх и его собратья мигом сдвинули ряды, прикрываясь здоровенными корытоподобными щитами, выставили короткие толстые мечи, какими удобно биться в толчее рукопашной. В задних рядах натягивали чудовищных размеров арбалеты, почти с полевую карробаллисту, и, надо полагать, такие же медленно перезаряжавшиеся.

Туман заколебался, повеял лёгкий ветерок, запахло водой.

– Где мы? – вырвалось у кого-то из минотавров.

– Всё там же, – Райна не обернулась. – Мираж это всё. Морок. Чары, одним словом. Стоять крепко, щиты товсь!

Её вновь послушали. Минотавры построились ромбом; Райна и Барх – передовое остриё.

Их оказалось не так много, хорошо, если десятков пять или шесть. А остальные-то куда делись?

Это заметили и сами бойцы.

– Три четверти отряда – как храдух уволок, – зло пробасил Барх. – Это как же так, звездноокая?

– Тут у каждого – своя битва, – Райна озиралась. – Что-то совсем сложное задумали Орёл с Драконом…

– Да чего ж сложного? – не понял минотавр. – Эвон, ручей. Эвон, мостик. Под мостиком – тролль. За мостиком – дорога. Холм. Крепость. Пошли.

– Стой! – Райна глядела в колыхающиеся волны сизой мглы и ничегошеньки не видела. Ни, эвон, ручья, ни, эвон, мостика. Не видела тролля под мостиком и дороги на холм. Холма с крепостью не видела такоже.

Один туман, тяжело клубящуюся сиреневатую хмарь, словно кто-то в глубине её медленно и глубоко дышал.

– Не сходи с этого места, Барх! – вдруг осенило её. – Не сходи, и всё тут!

– Как «не сходи», звездноокая? А тролль под мостом? Это ж оскорбление всех и всяческих основ!

Другие минотавры согласно зашумели.

– Тролля из-под моста – долой!.. На осину!..

– Нет там никакого тролля. И никакого моста тоже нет, как и осины. Держитесь меня, ко мне ближе!

Но минотавры уже теряли строй, один за другим, шаг за шагом.

– Да эвон же он, тролль ентий!..

– Ишь, лыбится!..

– Дави его!.. Хватай!.. Тащи!..

– Да стойте же! – Валькирия одним прыжком оказалась на пути Барха и его сородичей. – Меня послушайте!.. Морок это, чтобы вас в ловушку заманить!

Кто-то заколебался, глядя на отчаянную решимость в глазах «звездноокой»; но таких оказалось мало, едва ли десяток. Остальные – и Барх впереди всех – дружно ринулись к видимому им одним мосту. Взревели полсотни глоток, мечи ударили в щиты.

– Куда же вы… – Райна застыла, бессильно уронив руки. Её отряд – а она именно так уже думала о простодушных рогатых воителях – не слушался и сломя голову мчался к…

– Мост тама. Точна, – пробасил один из оставшихся. – Но я тебе верю, небесная всадница. Ты не обманешь.

– Ты не обманешь, – поддержали другие.

Остановить Барха и последовавших за ним минотавров она бы уже не смогла. Они один за другим исчезали в волнах сизой мглы, так напоминавшей Райне Междумирье, те его места, где потоки силы сталкивались, бурлили и кипели, или, напротив, почти что замирали.

Злое бессилие отступало, сменяясь упрямой холодной яростью. Кто бы ни вёл здесь эти игры, чем бы ни руководствовался, что бы ни замышлял – спасение миров или даже всего сущего, – это её отряд, и она не позволит, чтобы…

Дщерь Древнего бога магична по природе – но сама Рандгрид не умела метать молнии, порождать огненные шары и не могла заставить водную гладь одеться льдом.

Но и на неё саму действовала далеко не всякая магия.

Сейчас она бегом бежала туда, где за спинами Барха и остальных, бросившихся за ним, сомкнулся туманный занавес, более напоминавший сейчас погребальный саван. За нею затопал было остававшийся десяток, и валькирия едва успела их остановить.

– Нет! Я сама!..

И точно – впереди, во мгле, вдруг вспыхнул, взорвался первый крик, крик ярости и боли; взметнулось что-то многощупальцевое, словно там терпеливо ожидал их всех в засаде пресловутый сухопутный спрут, распространённый в Междумире хищник.

Воронка чужой и чуждой магии жадно подхватила Райну, потащила, и валькирия едва успела крикнуть своим минотаврам: «Стойте, где стоите!..»

Вокруг неё уже расплёскивалась кровь, она проваливалась в чужой, не для неё сплетённый кошмар, в водоворот, из которого нет выхода.

Тёмные щупальца взлетали, падали, усеянные костяными когтями-крючьями, сейчас вымазанными кровью.

Меч Райны запел, засвистел в привычном кружении, щит принял на себя удар, и валькирия даже обрадовалась, когда щупальце едва не вбило её в землю, что называется, по колени.

Они вещественны для неё! Магия места действует, значит, она может сражаться!..

Лезвие врезалось в тёмную плоть, со рвущим слух скрежетом ломались костяные крючья, а валькирия вдруг увидела конечность неведомого чудища во всех подробностях – с огромными кругами жирных, мясистых присосок, судорожно дёргающихся, всхлипывающих, с пузырящейся жижей вокруг; с маслянисто блестящей чешуйчатой плотью, с растущими прямо из неё желтоватыми крючьями, сейчас хищно изогнутыми и окровавленными; альвийский меч, память той самой оружейницы, ударил быстро и точно, пробивая тёмную броню.

Коричневый дымящийся поток ударил вдоль клинка, хлынул Райне на боевую перчатку, обжёг; валькирия что было сил двинула щитом, отбрасывая навалившуюся тяжесть.

– Барх! Сюда! Ко мне! Все – я вас выведу!..

Нет, не слышат; всё тонет в жутких воплях и утробном ворчании невидимого чудовища. Что бы ни было сейчас под ногами Райны – магией сотворённая твердь или что-то ещё – оно расползалось, расходилось, кипел и бурлил сизый туман, бушевал, словно водоворот, и, словно водоворот, он внезапно выбросил к ногам валькирии того самого Барха.

Но в каком виде!..

Минотавр лишился щита, правых наплечника с налокотником. Один рог срезало подчистую, оставив аккуратнейший правильный пенёк, другой раскололо, словно ударом молота. Один глаз залит кровью из рассечённой брови, другой вращается в орбите, совершенно безумный.

Райна бросилась на колени, выпустила щит, протягивая руку, и минотавр не упустил момента, вцепился мёртвой хваткой, зарычал глухо.

Валькирия напряглась, потянула, вытаскивая Барха из призрачного водоворота.

– Тролль… – прохрипел минотавр и сплюнул густую чёрную сукровицу.

– Никакой это не тролль, – озиралась воительница. – И вам тут не победить!

– По… победим, – выдохнул Барх. – Битва, угодная богам… тролль… оскорбление основ… осквернение… святотатство…

Райна никак не могла уразуметь, какое святотатство таит в себе подмостный тролль, впрочем, минотавр уже стоял рядом с ней, тяжело дыша.

– С нами, звездноокая! С тобой мы его поразим!..

Валькирия оглянулась – остававшийся с ней десяток рогатых воителей так и топтался, где она их оставила. Остальные же…

Во мгле вокруг неё мелькали щупальца, на краткий миг из сизой хмари выныривал силуэт минотавра, замахнувшегося мечом, или принимавшего щитом удар неведомой твари; сородичи Барха падали, поднимались, исчезали в водовороте и выныривали вновь, с прежней яростью кидаясь в безнадёжную схватку.

Что-то здесь было не так; тварь, единожды напав на валькирию и получив отпор, больше не совалась.

– Выбираемся отсюда, Барх! Если веришь мне – за мной!

– А… они?! – прохрипел минотавр.

– Это их бой, – с досадой бросила воительница. – Мы можем попытаться, но…

– Попытайся, молю тебя, звездноокая! И Барх будет вечным слугою тебе, до самого конца!.. – взмолился рогатый воин.

Крошечный островок тверди, где они с минотавром, – и волнующаяся, плещущая хмарь вокруг. Никакого моста. Никакого тролля. Лишь бесшумные тени щупалец, возникающих, словно призраки, и так же исчезающих, зачастую – волоча с собой зацепленного костяными крючьями воина.

Шаг – остановка – шаг.

Это день Рагнарёка, ты не забыла, валькирия? Видение вёльвы было смутно и неверно, никто в точности не знал, чем обернётся это сражение.

Взвились сразу три конечности неведомого чудища, размахнулись – и вдруг отдёрнулись, словно не желая вступать в бой.

– Дерись! – зарычал Барх, размахивая мечом. Боли от ран он, похоже, не чувствовал.

– Дорогу! Показывай дорогу! Где этот мост ваш, дери его?!

– Правее! Правее, звездноокая!

Нет, ничего там нет, ни правее, ни левее.

* * *

Кипит и ярится Рагнарёк, Последняя Битва Последнего Дня.

Валькирия Райна вместе с минотавром Бархом и десятком бойцов, не кинувшихся в мясорубку у моста, стоят на крошечном островке тверди посреди туманного моря. Никакого моста воительница так и не увидела.

– А остальные? Остальные, звездноокая?

– Только ты пошёл за мной, Барх, – покачала головой валькирия. – Остальные – они продолжают биться.

– С мороком, – горько бросил предводитель минотавров.

– Они бьются доблестно, – возразила воительница. – И они счастливы.

– Так это что ж, – вдруг подал голос один из минотавров постарше, с массивными железными кольцами, набитыми на рога. – Они тут не погибают, значит?

Райна покачала головой.

– Пока длится Рагнарёк – нет. Но потом…

– Что «потом», звездноокая? – жадно спросил минотавр помоложе – у него железом окованы были все рога.

– Потом погибнут все, – жёстко отрезала валькирия.

Наступило молчание.

– А… мы? – осторожно поинтересовался Барх.

– Мы пойдём дальше. Наш бой ещё впереди. А пока идём, поведаешь мне, что это за тролль и почему он вам так ненавистен…

О́дин

– Слышишь, дядюшка?

Волк Фенрир навострил уши.

– Что, племянник?

– Петухи, – проговорил сын Локи. – Петухи орут. И один, и другой… и третий. Да звонко как!

– Петухи. – Отец Богов поднялся. – Так и знал. Что ж, идём, племянник. Рявкни на этих ядовитых, чтобы пошевеливались. Нам сейчас всякий меч потребуется.

Волк с готовностью вскочил. «Ядовитые» – шеренги странных змеелюдей под чёрно-золотыми знамёнами с бескрылым драконом, Великим Змеем – сомкнулись, с шипением и множественным шорохом потекли вперёд.

Туман затопил поле перед ними, скрылись далёкие ряды противостоящего им воинства; разделял он и отряды армии Духа Познания, проникал меж рядов, раскалывал единый строй, и вот уже не могучая рать готова ударить, как одна рука, а множество отдельных тысяч, сотен или даже десятков.

Фенрир то и дело оглядывался, рычал на молчаливых змеевоинов.

– Теснее! Плечо к плечу! Соседа не теряем! Шире шаг!..

– Какой тут «шаг»? – усмехнулся Старый Хрофт. – У них же ног нету!

– Тьфу! Ну, тогда это… шире полз!

– Нас разделяет, – заметил Отец Дружин. – Племянник?..

– Мигом, – волк рванулся вбок, распластался длинными прыжками, лапы сливались в стремительном беге, однако стоило ему скрыться в туманной завесе по правую руку от владыки Асгарда, как он тотчас вылетел обратно, так, словно за ним гнались все инеистые великаны Йотунхейма.

– Владыка! – хрипло рыкнул он, едва очутившись рядом. – Там – никого!.. и ничего!..

Старый Хрофт только склонил голову.

– Да, племянник. Сегодня у каждого свой бой. Распадается мир, Рагнарёк наступил; только совсем не так, как казалось вёльве. Тебе не о чем беспокоиться, Фенрир.

Волк только ощерился – у него, похоже, оставалось собственное мнение насчёт Последнего Дня.

– А эти? – мотнул он лохматой башкой, указывая на змеелюдей, что по-прежнему молча, словно равнодушные бесстрастные големы, стремились следом за хозяином Валгаллы и его названым племянником.

– Не завидую я им, – помолчав, бросил Отец Дружин.

И – тишина. Пустое поле впереди, лишь колышется сизая мгла.

– Стой!

Шеренги змеелюдей повиновались мгновенно, безмолвно. Холодные глаза с узкими щелями вертикальных зрачков глядели на владыку Асгарда выжидающе, без подобострастия.

– В круг, – скомандовал он, глядя, как зарычал, прижимая уши, Фенрир.

– Что-то мало их, – проворчал волк, глядя на умело и быстро перестроившихся змеетелых воителей. – Сотни две, да и всё, было-то больше! Остальные куда подевались?

– Туман. Все там, племянник. Не простое кровопускание замыслили Орёл с Драконом, ох непростое!..

– Куда уж тут «непроще», – буркнул Фенрир. – Я вот врага чую, а увидеть никак не могу, хотя должен.

Они оказались в самой середине ощетинившегося иззубренными пиками круга змеевоинов. Время не двигалось, набухало, набрякало тяжёлыми каплями жидкого серебра, и там, в туманных волнах, рождалось сейчас нечто, достойное бросить вызов Старому Хрофту вместе с сыном бога огня.

Молчали змеелюди. Молчал туман.

И только Фенрир ворчал, оскалив клыки.

А потом мгла колыхнулась, дрогнула, поплыла. В ней смутно угадывалась исполинская тёмная фигура, окружённая роем других, куда меньше и, кажется, крылатых.

– Сурт едет с юга с губящим ветви… – проговорил волк.

– Сурта нет давным-давно, племянник.

Мгла наступала, и чернели сквозь неё тени врагов; змеелюди без команды вскинули самострелы; магия натягивала тетивы, закладывала стрелы в желоба.

Старый Хрофт взмахнул рукой.

Искрящиеся от тесно наложенных чар наконечники пронзали сгустившуюся хмарь, находили цели, и тёмные силуэты стали падать, словно мошки, на которых дракон дохнул огненным своим дыханием.

Но чёрный великан надвинулся вдруг, и воздух заполнило жаром, заблистал огонь, понеслась мелкая зола, дымная гарь; узловатая, словно из головешек сложенная рука подняла огненный клинок, меч из чистого пламени.

– Сурт, – волк рычал, прижимаясь к земле и готовясь к прыжку. – Я же говорил!..

Первыми из облаков мглы на змеетелых воителей ринулись тёмные крылатые создания, тоже словно бы сложенные из обгорелых сучьев; трепетали стрекозиные крылья, лапы сжимали длинные пики.

– Обман, – проговорил Старый Хрофт, не шевелясь. – Нет, не двигайся, племянник!.. Это для них, это их бой. Гляди!

И точно – воины под чёрно-золотыми знамёнами зашипели яростно, задвигались, словно и впрямь увидав хорошо знакомого заклятого врага.

Крылатые ринулись на них сверху; дали залп стрелки, только один, а потом началась кровавая пластовня.

– Рядом! Держись рядом, Фенрир!

Чёрный великан, вчетверо превосходивший ростом Отца Дружин, надвигался неотвратимо, словно механическая кукла, не обращая внимания на кипевший вокруг него бой и явно не собираясь помогать собственным соратникам.

Огненный меч поднялся и рухнул, играючи разметав строй змеелюдей. Открылась широкая брешь; в глазах и пасти великана пылал огонь, вся плоть его казалась обугленной, и с неё осыпалась чёрная гарь.

Был ли это настоящий Сурт, тот самый, из прорицания вёльвы, – Старый Хрофт не знал. Надвигавшаяся на него сущность состояла из одной лишь ненависти, чистой ненависти и ничего больше.

– Дядя, – Фенрир был готов. – Я его отвлеку!..

– Не надо никого отвлекать. – Отец Дружин поднялся. В правой руке возник сотканный из молний молот, так похожий на знаменитый Мьёлльнир.

Пространство вокруг них странно изламывалось, выгибалось, словно выталкивая их с Фенриром навстречу чёрному обугленному исполину. Огненный меч в его лапище поднялся; из провалов рта и глазниц рвались языки пламени.

– Ты не Сурт! – выкрикнул Отец Дружин, поднимая оружие. – Ты подделка, мертвяк, кукла!.. Много чести мне, Древнему Богу, сходиться с тобой на ристалище! Эй, кто там настоящий, покажись! Сойдёмся честь по чести!..

Змеелюдей и их крылатых противников словно относило в сторону незримым течением; реальность изламывалась, сдвигалась, подобно раковине исполинского моллюска, так что оставались только они трое.

От первого взмаха огненного меча Старый Хрофт уклонился. Заполненные огнём глаза чудовища, лишённые зрачков, впивались в него, жгли, притягивали; и в пляске пламенных языков Древнему Богу вдруг стало чудиться совсем иное: глухой северный лес, его опушка, и громадный раскидистый дуб, невесть как занесённый под скупое солнце тех краёв; хижина под могучими ветвями, блеющая коза, тщетно пытающаяся убедить хозяев пустить-таки её в огород; и девочка, высокая, почти по-мальчишески широкоплечая, сосредоточенно бегущая болотной тропой, крепко сжимая рукоять верного ножа на поясе.

Взмах! И опаляющий жар подле самой щеки!.. Фенрир молча прыгнул, вцепляясь зубами в покрытую гарью плоть, и Отец Дружин, пользуясь моментом, ударил сам – сплетённой из молний головой молота прямо в чёрный кулак, сжимающий раскалённый эфес.

Треск, обгорелые пальцы покрылись трещинами, начали лопаться, рассыпаясь сухим тёмным пеплом; великан отшатнулся.

Фенрир мягко прижался вновь к земле, мотая головой и отплёвываясь.

– Тьфу, тьфу, угли одни!

Великан ловко перехватил пламенный клинок левой рукой; правая, с которой осыпались пальцы, быстро отращивала их наново.

– В голову! В башку ему, дядя! – зарычал волк. – Мне не допрыгнуть!

Они сражались на крошечном пятачке, окружённом волнами тумана, словно на гладиаторской арене; но – чувствовал владыка Асгарда – где-то совсем рядом, за занавесом сизой хмари, молча бились и молча умирали змеелюди, сражавшиеся с сотворёнными из гари и головёшек крылатыми, словно были те их самым старым и самым злейшим врагом.

Сила вспыхивающей и гаснущей ненависти, страха, надежды, боли. Ослепительный ужас последнего мгновения, когда жизнь покидает пронзённое тело; и всё это течёт, течёт, мириадами ручейков, сливаясь в могучие потоки, направляемые – куда?

…Взмах левой руки тёмного гиганта оказался ещё опаснее взмаха правой. Огненный меч ловко изменил направление удара, хозяин Валгаллы едва успел прикрыться молотом, пламя встретилось с жемчужными молниями; в ладони Старого Хрофта остался короткий обломок рукояти – если так можно назвать туго свитые в подобие трубки росчерки света; в лапище великана точно так же остался грубый эфес.

Их отбросило друг от друга; Древний Бог тяжело дышал, всё тело его, казалось, сделалось одной болью. И даже он, трижды приносивший себя в жертву, второй раз только силой и любовью Асов возвращённый к жизни, понимал, что есть предел и у него самого.

Боргильдово Поле. Так умирали боги Асгарда под мечами Молодых Богов, на целые эоны уйдя во владения Демогоргона.

Волк глухо ворчал, норовя зайти горелому великану сбоку.

Отец Дружин уже никого не вызывал «на честный бой». Сотканное из молний оружие, молот, восстанавливалось в его руке, сотворённое из чистой силы.

Чёрная шишковатая башка склонилась, в глазницах ярился пламень. Огненный клинок тоже возродился, но уже тоньше и короче того, что был.

– Ага!.. Ну, давай замахивайся!..

Но великан не стал замахиваться. Вместо этого он вдруг нырнул вперёд, пытаясь навалиться на Древнего Бога, похоронить под собственной тяжестью; владыка Асгарда едва успел отпрыгнуть, но чёрная длань ударила, словно из ниоткуда, отпрокинула, повалила и потащила к разверстой пасти, где, как и в провалах глаз, бушевал огонь.

Взвыл Фенрир, бросился и доказал, что не зря был сыном бога Локи. Из пасти волка тоже вырвалось пламя, столкнулось с вражеским – точно и не волком был Фенрир, а настоящим драконом.

Языки волчьего огня охватили кулак гиганта, и чёрные пальцы дрогнули, приразжались. Отец Дружин исхитрился высвободить одну руку, ударил наотмах, круша верхнюю челюсть страшилища.

Его окатило жаром, словно он с головой окунулся в расплавленный металл.

Вокруг него что-то грохотало, точно рушились своды пещеры; донёсся яростный вой Фенрира, и Старый Хрофт вдруг ощутил щеками и лбом прохладное дуновение леса, пахнуло болотом; словно вран, простерев крылья, он плыл, видя, как по тёмной топи пробирается давешняя девочка, сурово сдвинув брови.

Её лицо ускользало, хотя он всякий раз пытался всмотреться. Зато вокруг всё видно было в мельчайших подробностях; ощутил он и силу, старую и злую, затаившуюся впереди, ждущую в засаде.

«Стой!» – крикнул он девочке, хоть и знал, что она не услышит.

Она шла прямо туда, прямо в пасть.

Шла твёрдо, бесстрашно, как…

Как истинная валькирия.

…Он видел, как девочка подошла к поставленной на столпы домовине, как распахнулась дверца и как вырвался оттуда клубок тьмы, жадный и ненасытный.

Да, именно с такими и надлежало биться в день Рагнарёка.

Но ей – ей с таким не справиться.

И, когда она ударила – смешным и коротким своим ножиком, – он ударил вместе с ней, и не чем-то, но великим копьём Гунгнир, тем самым, что сломалось на Боргильдовом поле.

Он ударил, и острие пронзило мрак, вспыхнуло ослепительным лучом заходящего солнца над суровым северными морем.

Тихий смешок.

Но одного удара было мало. И тогда Старый Хрофт швырнул Гунгнир прямо под ноги девочке, потому что за миг до того она наконец подняла глаза, и он столкнулся с ней взглядом.

Дочка. Звездноокая валькирия, кому гнать крылатых коней, провожая в Валгаллу павших героев, подавать им первый рог пенного эля.

Рандгрид, Разбивающая Щиты.

Она подхватила Гунгнир, обернувшийся простой острогой, метнула – хорошо метнула, верно, пригвоздив чудовище к земле, – и на порожке домовины появилась старуха в белой смертной рубахе.

«Ты!»

Тихий смешок.

«Уж не думал ли ты, Ас Воронов, что день Рагнарёка обойдётся без меня? Мой повелитель вновь призвал меня, сослужить последнюю службу… А что, меня ещё можно узнать?»

«Я узнаю тебя в любом обличье, Гулльвейг, Мать Лжи. Чего тебе надо от моей дочери?!»

«То же, что и повелителям Третьей Силы от тебя, Отец Дружин. От начала и до самого конца – все должны исполнять их великий план. Но не мешай мне, Ас Воронов, у тебя свой бой, а у твоей дочери – свой. Не бойся, раньше, чем пробьёт час всеобщего рока, с ней не случится ничего плохого».

«Оставь её, Гулльвейг! Выпусти!..»

«Мы все здесь пленники на вечные времена, владыка Асгарда. Как и я. Повелитель мой не знает жалости».

«На вечные времена?! Но это же Последняя Битва!»

«Она тоже может длиться вечность, Ас Воронов».

…Рандгрид деловито повесила на плечо котомку. И скрылась.

…А вокруг – ничего, кроме боли и пламени. И чёрные бесформенные кости, принадлежавшие лже-Сурту, сейчас, рассыпавшись, сделались словно бы каждая отдельным, особым воином.

Поплыла реальность, смешались в ней причудливо сущее и не-сущее; Старый Хрофт чувствовал, как его тянут через огонь, как хрипит и рычит сквозь зубы Фенрир, вцепившийся ему в одеяние.

Пламя пожирало всё вокруг, и нет уже ничего, кроме их двоих – Древнего Бога и волка, а вокруг – только чёрное, обугленное пространство, заваленное мёртвыми телами; змеелюди и их крылатые враги один на другом.

Пробитые насквозь пиками тела, размозжённые черепа, перерубленные шеи…

Но что это – вот шевельнулся один погибший, другой, потянулись к оружию покрытые холодной кровью руки, словно души, не в силах отыскать дорогу к иной жизни, поневоле возвращались к прежним обиталищам.

И вновь трепетали нежные стрекозиные крылья, вновь разили копья, поднимались дубины, натягивались самострелы; бой продолжался, и вновь, вновь текла от него сила. Текла, но – куда?..

Тяжело дыша, замер Фенрир. Огонь угас, распались чёрными углями кости великана, притворявшегося Суртом; бесследно исчез его огненный меч; и Отец Дружин без сил, едва живой, лежит на жёстком, дотла выгоревшем пепелище, ставшем твёрже старых северных гранитов.

– Вставай, дядя, – и волк, совершенно по-собачьи, лизнул в лицо владыку Асгарда. – Идём дальше.

– Куда?.. – прохрипел Древний Бог.

– Искать, где мы сможем умереть с честью и славой, – совершенно серьёзно ответил сын Локи. – Что ещё можно сделать в день Рагнарёка?..

– Хорошо сказано, племянник. Но ещё лучше умереть с честью, со славой, но и захватить с собой всех врагов.

– А кого же мы захватили сейчас? – осведомился волк.

– Это то, с чем нам надо расстаться. Сурт, огненный великан, в пророчестве вёльвы должен был причинить нам великий урон; но мы с тобой его одолели. Сломали прорицание. Выпустили на свободу им скованную силу. И теперь идём дальше. Кого встретим – того встретим.

– А эти змееноги?

– Пусть сражаются. Это не настоящий враг, сам видел, племянник, – им нет смерти. Настоящий враг ещё впереди.

…Никто из змеечуд не последовал за ними. Древний Бог и великий Волк сделали всего несколько шагов, и туман сомкнулся за их спинами.

Император

Когда всё началось, он даже и не понял. Туман, туман, и больше ничего.

Но за ним стоял строй его Первого Легиона, и владыка Мельина не задавался вопросом, как они сюда попали и что тут делают.

Он вглядывался в бородатые лица, видел, как вспыхивал в глазах огонёк узнавания, как люди словно бы просыпались, точно они доселе маршировали, строились, вооружались в глубоком сне; или же напрочь об этом всём позабыв.

Но это были они! Они! Его ветераны!.. Когда-то он знал почти всех в лицо. Но почему же сейчас они узнавали его – а он не узнавал их?

А они – живые воины, его солдаты, – они лишь ухмылялись, озираясь, мол, ну, и занесло ж нас, братья, да ничего, где наша не пропадала, повелитель с нами, сейчас укажет, что делать!..

Загорелые, суровые лица; здесь никто не боится схватки.

А туман меж тем всё течёт и течёт; и уже скрылась мужественная воительница Райна; не видно и гнома с потешной его ратью зеленокожих карликов. Мгла разделила воинство Великого Духа, отряды сделались каждый сам по себе.

Тоже мне, подумал Император. Где общие военачальники, где план сражения, кто впереди, где главные силы, кто в боевом запасе?

– К мечу! – обернулся он к рядам щитоносцев, и центурионы мигом повторили команду:

– Слово Императора! К мечу! К мечу! К мечу!..

Оно неслось от края и до края строя, бойцы подобрались, лязгнула сталь.

– Марш!

Шагнули слитно, дружно, как умели только Серебряные Латы.

Конечно, не так надлежало наступать лучшему легиону Империи. Где легковооружённые лучники и пращники, где разведка, где всадники, прикрывающие фланги когорт и центурий?

Ничего нет, но Серебряные Латы сражаются так и там, где их нагнала битва. Не всегда удаётся избрать лучшую позицию.

Они идут вперёд слепо, потому что верят своему Императору. Человеку в доспехах с вычеканенным Царственным Змеем, василиском, на груди.

Владыка Мельина замедлил шаг, поравнялся с центурионом.

Короткая борода, шрам от глаза вниз через щёку, щербатые зубы, серые глаза на загорелом, как и у большинства Серебряных Лат, лице.

– Где довелось сражаться, воин?

– Повиновение Империи! – кулак чётко ударил в сталь кирасы. – При Девяти Холмах, на Красной реке, потом – вдоль всего Хвалинского тракта.

Стоп. Когда же это было? Девять Холмов? Красная река?

Не при нём, точно.

Из какого же времени пришёл этот бравый центурион? Какому Императору служил? И почему тогда без сомнений повинуется ему? Не узнал?

– Империя там, где её Император, – отчеканил латник.

– Благодарю за службу, центурион. Сам-то откуда родом?

Ветеран вдруг задумался.

– Родом… родом… – замигал он. – Не помню, мой Император. Надо ж – это, небось, как меня та богомерзкая данка дубиной по шлему огрела, многое из башки и повылетало.

– Вспомнишь, как время придёт, – посулил владыка Мельина.

Ну да, вспомнишь…

Но центурион осклабился, явно очень довольный тем, что его удостоили беседы.

Империя там, где её Император.

А Император должен быть, где его Империя. И где его Тайде.

Тайде, с которой он, по милости Учителя, великого Ракота, может быть в телесном облике, не пустым призраком. Только с Тайде, только с ней. Может подержать на руках сына. Может взглянуть в глаза Вольным. Кер-Тинору, который, кажется, в неё тайно влюблён…

Но сейчас он знал, что должен просто идти вперёд, до самого конца, что бы ни крылось за туманом, поглотившим соседние отряды.

Плывут над рядами легионные аквилы, колышется на полотнищах имперский василиск. Тяжёл шаг центурий, спокойны лица Серебряных Лат; они неколебимо верят своему Императору.

Клубится густой туман.

Владыка Мельина вскинул сжатую в кулак правую руку, резко опустил – и команду подхватили легионные буксины, отрепетировали младшие легаты и старшие центурионы.

Лязгнули щиты, сжимаясь, опустились короткие пики, строй легионеров напоминал сейчас знаменитый хирд гномов.

Что-то защекотало левую руку, Император скосил вгляд и даже не удивился, увидев ту самую белую костяную перчатку, плотно охватывающую кисть.

Всё возвращается.

Интересно, объявится ли всебесцветный Нерг?..

Правитель обернулся – три полные центурии шли за ним, по всем правилам сомкнув ряды, как положено перед самым ударом. И он чувствовал – враг здесь, он совсем рядом. Совсем рядом – и это, это…

Струи серого марева взвихрились, заклубились – и миг спустя впереди замаячил рассыпной строй изяшных фигур в травянисто– и тёмно-зелёном.

Эльфы.

– Дану! – рявкнул за спиной давешний центурион, что не помнил даже, откуда он родом.

– Владыка! В строй! В строй! – крикнуло сразу несколько голосов.

Император не обернулся. В этой битве он должен был принять первый удар.

Левая рука поднялась, правая охватывала эфес.

Но Серебряные Латы, похоже, имели собственное мнение о том, как надлежит протекать сражению. Сразу четверо щитоносцев бегом бросились к правителю; с лязгом сомкнулись бока скутумов, и кто-то безо всяких церемоний потащил Императора назад.

– Повиновение Империи! В бою всякий воин обязан защищать особу Императора плотью своей и жизнью!..

Хозяин Мельина оказался посреди мерно шагающего строя, идеальной машины, что, не зная горечи поражений, прошла северный континент из конца в конец, побеждая гномов и Дану, орков и гоблинов – всех.

– Повелителя – защищать! – гаркнул всё тот же центурион.

Белая перчатка потеплела, но даже и без неё Император ощущал скопившуюся против них магию.

Фигурки в тёмно-зелёном засуетились, останавливаясь и растягивая тетивы; иные даже опускались на одно колено, упирая нижний конец лука в землю.

– Щиты – ать! – пронеслось над рядами центурий.

Знакомое дело, привычное дело. Сейчас взлетит хищная стая колючих злых стрел, взлетит и рухнет, готовая собрать обильную и кровавую жатву; но легионеры Империи знают службу, а Серебряные Латы – лучше всех.

Короткое слитное гудение сотен и сотен отпущенных тетив.

– Ап! – и центурия замирает, вскидывая щиты над головами, оборачиваясь черепахой, прикрытой со всех сторон броней. Сколько диких племён уповали на лёгких и быстроногих лучников, наивно веря, что сумеют измотать и заставят рухнуть на колени имперские легионы!..

Часто-часто застучало по скутумам; стрелы эльфов ломались о стальные полосы и умбоны, застревали в дереве. Ни одна не нашла дорожку, всех приняли на себя верные, как смерть, щиты.

– Ать! – и легион понимает, встаёт, как один человек. Шаг, другой, третий – выверенное веками умение, сколько времени надо стрелку, чтобы натянуть тетиву, примериться и отпустить; это время центурии потратят с пользой, сокращая расстояние.

Шаг, шаг, шаг, шаг.

– Ап! – и вновь смыкаются щиты, готовые принять смертоносный ливень.

Белая перчатка становится горячей.

– Дайте место, – Император властно отодвинул прикрывавших его ветеранов. – Дайте место, пока нас огнём не залили!..

Там, в Мельине, белая перчатка жадно пила его кровь, обращала её в жидкое пламя; посмотрим, что будет тут. Во всяком случае, один раз он уже умер – что ещё может с ним случиться?..

Ты можешь не вернуться к Тайде, напомнил холодный глас рассудка.

Император не ответил – на той стороне магия пришла в движение, и нужно было принимать её напор, спасая центурии.

В конце концов, какая разница, чем платить? Мёртвые не боятся лишиться крови.

Второй раз стрелы летели, уже неся с собой магию. Чары напитали их оголовки, готовые рвать и пробивать; такие не удержать просмолённой кожей и деревянной основой верных скутумов.

В левую ладонь словно впились тысячи тысяч крошечных игл, но зато перед строем центурий соткался призрачный мерцающий щит; он принял в себя стрелы, с мрачным спокойствием перемолол их, обратил в труху.

Император не позволил себе даже вздрогнуть, хотя злая боль ринулась вверх, к локтю и от него к плечу, словно стая голодных псов.

В конце концов, он ведь мёртв.

Кто были эти эльфы? Почему стреляют? Или они все здесь обречены сражаться просто потому, что обречены сражаться?

Легионеры никаким сомнениям не поддавались. Впереди были богомерзкие Дану, исконные враги, ещё с самого Берега Черепов, и больше ничего и не требовалось.

«Сейчас будет третий залп, – Император сжал зубы, заставляя себя шевелить пальцами немеющей левой руки. – Который я тоже должен остановить. И четвёртый. И пятый. Пятый – а потом всё. Потом мы уже ударим».

Среди эльфийских шеренг ему вдруг почудился скорбный лик Тайде.

И золотистый блеск Деревянного Меча.

Нет, нет, вот это уж точно морок!.. Сеамни – дома, в имперской столице, в Мельине, за спинами Вольных, которые скорее умрут, чем изменят. А это просто видения, рождённые страхом и болью, болью и страхом, чувствами, оставшимися с ним, шагнувшими вместе с ним за грань земного бытия. Он не позволит им возобладать!

Он отбил и третий залп, хотя левая рука онемела до локтя, и сам Император пошатнулся. К нему разом кинулись давешний центурион и ещё двое Серебряных Лат – прикрыли скутумами, центурион без церемоний подхватил правителя под руку.

За спиной Императора копилась ярость его воинов, копилась и в свою очередь сотворяла силу, которая множеством тонких, тончайших ручейков утекала куда-то прочь, в неизвестность.

Но утекала не просто так; где-то там – чувствовал Император – в страшном, невообразимом отдалении, зарождалось движение, круговое, неостановимое; движение, как раз питаемое этой силой.

Эльфы впереди, верно, озадаченные неуспехом первой атаки, отбегали, пытаясь не дать легиону приблизиться.

Знакомо. Точно так же отбегали полуголые дикари, осыпая наступающие когорты дождём коротких стрел. Они не знали, на что способны воины Империи, особенно Серебряные Латы.

Теперь стрелы летели всё время; центурии наступали, не опуская щитов.

Они будут теснить врага столько, сколько потребуется. Неважно какого.

Главное – сражаться. В этом смысл и в этом цель. Больше – ничего.

…Но важно ещё и с кем.

Эти эльфы, что шли против них, Император чувствовал – были настоящими. Всё-таки и он сам больше не был просто человеком, правителем; он – ученик Ракота Восставшего, хотя ученичество его и было недолгим. Он не просто видел ряды эльфийских лучников, он знал, что это не морок и не видение.

И за ними ощущалась настоящая сила. Такая же, что и за ним самим, равная во всём, приведшая своих бойцов на смертное поле.

Император не закончил мысль. Эльфийские стрелки впереди дружно растянули луки.

Вейде

…ВечнаяКоролева, сощурившись, глядела на неумолимо надвигающиеся ряды закованных в серебристую броню латников. Сперва они показались ей лёгкой добычей – в конце концов чародейка она или нет? Да и её стрелки сметут любого врага, достаточно глупого, чтобы предлагать им открытый бой на плоской, как стол, равнине.

Однако первый рой стрел пропал даром, латники с дивным искусством вскинули щиты над головами, уподобляясь терциям древней Империи Эбин в Эвиале; ко второму она присовокупила толику собственной магии, не желая растрачивать силы слишком быстро, – кто знает, на каких противников выведет злая воля Врана?

Но там нашёлся свой маг и, судя по всему, достаточно сильный. Отбил её удар, просто раздробив в щепы всю смертоносную стаю. Отразил и второй, но и раскрыл себя при этом. И это было хорошо, потому что она теперь сможет…

…Эльфы вечной королевы Вейде тоже оказались среди стен тумана. Какое-то время шли наугад, вернее – следовали за своей правительницей, а Вейде словно бы знала, какое направление держать.

В ней нарастал гнев, тёмный, едва сдерживаемый. Проклятый Вран, проклятые столпы Третьей Силы, оба, замыслившие эту чудовищную жестокость; будь прокляты их извращённые забавы со временем, вырвавшие всех пленённых ими из общего потока великой реки Упорядоченного; будь проклята их слепая гордыня и столь же слепая уверенность, что только они знают, как надо!

…Идти через туман пришлось недолго. Довольно скоро мглистые завесы рассеялись и впереди показались тускло поблескивающие серебром ряды латников.

Враг!

Отчего-то ничего иного в голову ей не пришло.

Например, что это может оказаться отряд из их же воинства, сбившийся с пути и заблудившийся в этой непроглядной мгле.

Нет. Враг и только враг.

…Панцирники в серебристых латах наступали умело и споро, так что Вейде пришлось скомандовать отход. Ничего, её лучники покажут, что могут вгонять стрелы в смотровые прорези шлемов и в едва заметные проёмы между пластинами доспеха.

А она сама прикончит вражеского мага. Быстро и без затей.

Вран будет доволен.

…Ненависти в себе она не ощущала. В конце концов, движущееся ей навстречу воинство может быть просто видением, миражом, творением Духа Познания или Духа Соборной Души – кто их знает, как это всё у них затеяно?

Она просто сделает то, что ей велено, – чтобы вернуться назад.

Что бы ни говорил Вран – исполнять его повеления остаётся последним шансом.

Конечно, она ощущала ручейки силы, иной, чем привычная, убегавшие в неведомую даль. Это было понятно – так, собственно говоря, поступал любой варлок или колдун, только и умевший резать горло жертвам да приходовать дикую силу от магии крови. Неужто аж оба Столпа Третьей Силы не придумали ничего похитрее, кроме как собрать вместе побольше воинства, да и бросить одно на другое?

А что они будут делать потом, когда упомянутые воинства перебьют друг друга? Или больше силы и не потребуется?

Так или иначе, сейчас Вечная Королева даже ощущала нечто вроде презрения к тому же Врану. Нечего сказать, хитрили, хитрили, да ничего особенного и не измыслили, кроме гигантской гекатомбы. Тоже мне, загадочные да неведомые! Тут любой упырь бы справился.

…Но сейчас её эльфы отступали. Не жалели стрел, но потерь латники в серебряной броне почти не несли – так и напирали сплошной стеной щитов, прикрытые и сверху, и спереди, и с боков. И непохоже было, что они выдыхаются, – шли и шли мерным шагом, споро, сокращая расстрояние.

Пора было заканчивать игру. А для этого ей нужен вражий маг.

Вечная Королева не метала огнешары. Не прибегала к режущим ножам травы или душащим вьюнам. Её лес был жив всегда, потому что всё живое в нём произрастало из мёртвого и, в свою очередь, тоже им становилось.

Живое станет мёртвым, вот и всё.

Однако, при всей кажущейся простоте, эти чары – сложнейшие из сложных. Изъять жизнь, заместить смертью. Заставить гниль проделать свою работу в единый миг.

Она одна, как всегда, одна. Все спасённые ею эльфы – все вытащенные ею из Эвиала, все, кто сейчас с ней, – не ровня. Она, она всё сделала сама – и теперь не имеет, на кого положиться. Кукла, игрушка в острых Врановых когтях. И сейчас должна сражаться против неведомо кого, неведомо за что… А всё потому, что, не жалея себя, спасала других!..

Что это? Что за жалость к себе, Вечная Королева?! Разве так держала ты свой Лес, покуда над тобой раскрывались синие небеса Эвиала?

Ты сомнёшь противостоящего тебе мага, тем более что ты его уже чувствуешь, видишь, хоть и не глазами. Вот он, надёжно, как ему кажется, прикрытый щитами своих воинов; не думай, тебя это не спасёт. У меня нет зла к тебе, ты просто оказался на пути моём и моих; так молодое деревце в лесу пробивается к свету, отталкивая других.

Я заберу твою жизнь, неведомый чародей, подобно тем созданиям, что росли под моей властью в Эвиале.

…И всё-таки ей было страшно, как она ни храбрилась. Потому что, наверное, единственная сейчас понимала – против неё идёт не просто орда призраков, не армия конструктов; нет, это шло воинство Великого Орла, Демогоргона, и над тем магом простёрта была его защитная длань.

Третья Сила разделилась. И сшиблась в поистине братоубийственной схватке.

Арбаз

Ну и попал же я, думал гном, перекидывая огнеброс из одной руки в другую. Ну и попал же я – гоблинами командовать, ордой зеленокожих! Ох, не приведи Аэтерос, прослышат другие, тот же Креггер, на смех поднимут, живым не уйдёшь.

И, главное, когда такое бывало, когда в бой идёшь, а с кем сражаться – неведомо. Эвон, один туман впереди. Соседей и справа, и слева, как говорится, словно корова языком. Или – как обвалом в шахте смело.

Но шли гоблины неплохо, дружно шли, плотно. И болтали – к немалому удивлению Арбаза, – на самом что ни на есть чистом наречии Обетованного, наречии учеников Аэтероса. Хотя, конечно, чего удивляться, если вспомнить, кто и зачем его сюда затянул…

Затянуть затянул, а теперь молчит.

Разбирайтесь сами, сражайтесь сами с кем хотите.

Или кого найдёте.

Так или иначе, а сейчас Арбаз знал, что должен вести свою зеленокожую дружину вперёд и выписать по первое число всем, кто дерзнёт заступить им дорогу.

Не слишком-то по душе этакая диспозиция, если честно. Аэтерос мог послать в неведомое, когда понятия не имеешь, что ждёт в конце пути и с кем придётся биться, но цели всегда ставил чёткие.

Спасти, уберечь, сохранить, освободить. Помогать, а не порабощать. Отыскать источник зла и покончить с ним – с нарушителями равновесия, с теми, кто, как те приснопамятные козлоногие в Мельине, лезет из всех и всяческих Разломов.

А здесь – шагаешь в туман и помнишь, что последний раз отламывал от краюхи хлеба ещё там, в том мире, где – неслыханное дело – развалился его отряд.

При одной лишь мысли об этом Арбаз зарычал.

«Нет, не буду про это думать, ни за что. Командую гоблинами – значит, буду командовать гоблинами. Истинный ученик Аэтероса должен уметь возглавить какой угодно отряд, даже самую что ни на есть банду отъявленных головорезов».

Однако оным головорезам надо резать означенные головы, иначе какой во всём смысл?

Гномы идеально умеют держать направление, но сейчас Арбаз ощущал, что его заметно крутит и водит, то вправо, то влево – они словно закладывали огромные петли.

Их словно бы нацеливали куда-то, на что-то или на кого-то.

Конечно, он, Арбаз, никогда бы не стал так командовать. Где связь с теми отрядами, что на флангах? Как вообще распознать своих, как отличить от чужих?

Или здесь «своих» вообще нет? И ему остаётся только разить всех, кто встретился на здешней дороге?

Гном нахмурился, пудовые кулаки сжались, стискивая начищенную бронзу огнеброса. А что, вполне в духе Третьей Силы, «не ведающей, что такое наша мораль», как сказал однажды Аэтерос. Швырнуть их всех в исполинский садок, заставить биться друг с другом – особенно если нужны, скажем, жертвы и жертвенная сила погибающих.

Арбаз побывал во множестве миров и слишком хорошо знал могущество магии крови.

Невзыскательно? Просто? Порой самые могущественные заклятия пасуют перед обычным рычагом.

На душе у гнома становилось всё чернее.

Нет, не то чтобы он боялся смерти. В конце концов, всякого истинного гнома ждут каменные залы его отцов и Великая Работа – все, родившиеся в Подгорном Племени, неважно, из какого они мира, вечно куют вселенскую цепь и ошейник к ней, каковой будет скован Зверь всеобщего зла, когда сущему придёт пора пройти через огненное обновление. Вот тогда-то гномы и выйдут, и накинут намордник на гада, и мир будет жить дальше – несовершенный, но всё-таки живой.

Но что, если отсюда нет выхода в чертоги праотцев?! Что, если они тут заперты, заперты навсегда, и живые, и мёртвые, замкнуты в дурной бесконечности по прихоти непознаваемых сил?..

Аэтерос порой отдавал непонятные приказы – когда не оставалось времени на подробные объяснения – но всегда растолковывал позже, когда причины не объясняли себя сами. Ни Орёл, ни Дракон до подобного не снисходили.

Вот и командуй теперь гоблинами, Арбаз сын Раннара. Ищи, на кого потратить заряд в огнебросе – и, кстати, где пополнять боевой припас? Картузов у него не так много. Ни есть, ни пить не хочется – уже хорошо, хоть и неестественно, впрочем, гному смутно стала припоминаться какая-то странная корчма не корчма, таверна не таверна, где он вроде б оказался совсем недавно, – а может, ему это только приснилось. И Император Мельина, которого он встретил уже здесь, до того как их разделил колдовской туман, вроде б тоже сидел там за столом… или не сидел?

Неважно. Здесь, похоже, нет своих и чужих. Все разом и свои, и чужие. Все должны расстаться с жизнями и душами по воле Третьей Силы.

Веришь ли ты, гноме, что действуют они во благо сущего?

Он помолчал. Под тяжёлыми башмаками, подбитыми доброй подгорной сталью, что-то похрустывало – уже какое-то время. Он глянул вниз – и ничуть не удивился, увидав там сплошной ковёр костей. Человеческих и не только.

Гоблины за его спиной заметили это тоже. Заволновались, загомонили – пришлось обернуться и прикрикнуть:

– Эй! Вы чего там – костей не видали, что ли?! Кости мёртвые, они вас уже не укусят. Шагай давай! Пока ограм не скормил!

Это помогло. Правда, очень быстро выяснилось, что насчёт того, что «кости мёртвые, они не укусят», Арбаз несколько поторопился.

Защелкали челюстями черепа, словно жуткие белые пауки, поползли отрубленные кисти, перебирая нагими фалангами пальцев. И, самое главное, костяная равнина эта тянулась, насколько мог окинуть взгляд, не имея ни конца ни края. Ни возвышенности, ни горушки, ни скалы – ничего, где можно было б хотя бы встать и сражаться; ну ничего, мы, гномы, привычные и не к такому!

Огнеброс рявкнул, пламенный шар взвился и стал опускаться, шипя, разбрасывая вокруг снежно-белые искры; ожившие кости так и порскнули во все стороны, словно понимая, что случится там, куда этот шар опустится.

Улизнуть, разумеется, успели далеко не все. Сфера чистого слепящего огня коснулась поверхности, погрузилась в неё до половины – и во все стороны хлынули потоки уже пламени обычного, рыжего, весело пожиравшего недостаточно шустрые – или не способные передвигаться – живые кости.

Очистился враз почерневший, покрывшийся пеплом и гарью пятачок, куда Арбаз немедля и повёл свой отряд.

Зеленокожие вопили, скакали, размахивали руками, и Арбаз с трудом понял, что угодили они, согласно гоблинам, в некое место, именуемое ими Кхан-Кхуд, «очень-очень плохое, да!», в место, уготовленное тем из их племени, кто при жизни был честен не только лишь со своими, а с иноплеменцами, помогал слабым и беззащитным, делился последним и вообще совершал подобные же – абсолютно нелепые и бессмысленные, с точки зрения обычного зеленокожего, деяния.

– А потом кости всех, кому ты помог, на тебя и накинутся!..

Чувство юмора у Третьей Силы было и впрямь своеобразным. Похоже, что сюда собрали лучших из лучших – кому и впрямь по поверьям этого народца самое место было среди костей тех, кому они помогли при жизни.

– В круг! В круг! – гаркнул он. – Дави кости! Дроби их! Дубьём!..

Это подействовало. Гоблины сдвинули ряды, что было сил колотя по наползавшим со всех сторон костям; иные из них соединялись в подобие жутковатых змей, в длинные белёсые жгуты.

Арбаз берег заряды; гном работал широким обухом боевого топора, дробя и раскалывая черепа, разбивая в пыль ползущие кисти рук и извивающиеся цепочки составленных вместе берцовых костей.

Какое-то время они держались. Гному даже начало казаться – они смогут продержаться тут вечно, особенно если здесь не нужно ни есть, ни пить, ни спать.

Однако так продолжалось недолго.

Составленные из разных частей скелетов змеи не змеи, ящерицы не ящерицы становились всё длиннее, зеленокожие отбивались со всё бо́льшим трудом, пока, наконец, со всех сторон не поднялась на них самая настоящая костяная волна.

Арбаз выпалил в упор, пламя огнеброса разбросало рёбра, черепа и позвонки прямо перед ним, сожгло и обратило в пепел, но за спиной его дико орали и визжали зеленокожие, которых костяные змеи деловито растаскивали в разные стороны, а потом ещё более деловито рвали на части, ухватив за руки и за ноги.

Он разрядил и второй ствол огнеброса, смёл наваливающиеся со всех сторон кости волной пламени, присовокупляя к нему собственные чары, замысловатые, как и вся магия Подгорного Племени. Он не понимал, что происходит, знал лишь одно – помощи ждать неоткуда и не от кого.

Вокруг него сбилась кучка зеленокожих, его прикрывали, защищали, пока гном молча, быстро и собранно перезаряжал огнеброс. Перезарядил, вновь расчистил перед собой пространство, уже понимая, что это конец. Ещё семь-восемь выстрелов – и всё.

Ты затем меня позвал, Великий?! Чтобы испытать против неодолимой силы?

Пространство вокруг было залито кровью гоблинов, со всех сторон накатывались волны тумана, и Арбазу вдруг почудилось, что одно из мёртвых тел шевельнулось. Гоблин с оторванной рукой поднялся, неловко шатаясь, схватил с земли – или того, что здесь притворялось землёй, – здоровенную мостолыгу, размахнулся, ударил и под ударом этим «голова» костяной змеи рассыпалась облаком серых осколков.

То тут, то там мёртвые стали подниматься. Не все, не сразу, но – подниматься.

И тут Арбазу стало страшно, так страшно, как никогда ещё в его долгой жизни; не раз доводилось переведываться с неупокоенными, с ходячими мертвяками – это было делом обычным. Но сражаться с мервяками рука об руку – такого ему ещё не выпадало.

Уменьшаясь в числе, отряд Арбаза пробивался сквозь костяной шторм, теряя и теряя своих; живых бойцов убывало, мёртвых – наоборот.

Сберегая заряды, гном орудовал топором, круша атакующих костяных змей; рука не уставала, силы были, но сколько это ещё будет длиться?..

Что вы от меня хотите, Орёл и Дракон?!

Стоять насмерть и не сдаваться, когда нет никакой надежды? Когда перенесён неведомо куда и неведомо зачем непознаваемой силой – хотите, чтобы я сам отыскал свой путь? Когда мои стойкость и храбрость оборачиваются силой ваших невероятных, непредставимых даже заклятий?

И значит ли это, что смерти тут нет?!

Рядом с гномом бились и живые, и мёртвые. Вечный бой, вечная жизнь и вечная смерть. Ловушка, улавливающая души, откуда нет выхода, – ну да, кому ж, как не Демогоргону, устроить этакое?!

Арбаз крутанул над головой топор, от души встретил обухом взметнувшуюся прямо из-под ног костяную цепь, с человеческим черепом вместо головы. Череп разлетелся вдребезги, составлявшие цепь кости рассыпались веером, но на месте одного врага уже поднимался следующий – их было не перебить, как невозможно остановить океанский прибой.

И, если я погибну сейчас, вы тоже поставите в строй меня мёртвого?

Семь оставшихся зарядов для огнеброса. В заплечном мешке есть сухие порошки и смеси, чтобы снарядить ещё три десятка, но это всё. Сейчас – семь.

Справа от него молча упал гоблин. Арбаз не знал его имени; павший был из тех, кто держался упорнее и дрался злее других. Убившая его костяная змея вытащила окровавленное острое ребро из распоротой груди, начала поворачиваться было к гному – и тут её встретил летящий топор.

Кость брызнула во все стороны, оживлённое неведомой магией чудище распалось, а труп погибшего гоблина, дёрнувшись пару раз, уже поднимался, словно и не замечая жуткой раны там, где должно было быть сердце.

Справа – мёртвый. Слева – живой. И он, гном, в середине.

Или все они уже мертвы, умерли, сами того не замечая?

Гоблин с пробитой грудью сражался, как ни в чём не бывало, с прежним ожесточением, только беззвучно; уста его замкнулись.

Эта битва будет вечной, вдруг понял Арбаз. Да, душам некуда деваться, и они остаются прикованы к истерзанной плоти; вон даже разорванные на куски останки тел пытаются подняться, вновь собраться воедино и биться!..

Орёл и Дракон призвали на эту тризну поистине лучших из лучших.

Да, они так и будут, отрешённо подумал Арбаз. Так и будут – умирать и восставать, восставать и вновь погибать – до самого скончания времён, а может, и того дольше.

И что делать ему? Несмотря ни на что, умирать как-то не хотелось.

Он продержится столько, сколько продержится.

…И всё-таки они двигались вперёд. Шаг за шагом, шаг за шагом к неведомой цели, и сизый туман окрашивался алым. Арбаз не знал, куда они пытаются пробиться, однако настал миг, когда проклятые занавесы мглы вдруг разорвались, и он увидел сошедшиеся лицом к лицу воинства – живые, в отличие от его собственного отряда.

Гном обернулся – да, так и есть. Рядом с ним бились уже павшие зеленокожие. Живым он оставался один.

Строй латников в серебристых доспехах; рассыпавшиеся цепи эльфов-стрелков в их всегдашнем зелёном.

За отрядом Арбаза тянулось живое бесконечное покрывало анимированных чарами костей; костяной океан без границ и без края.

Это сюда я должен был их привести?!.

И с кем мне предстоит сражаться? С Императором Мельина, если, конечно, это не колдовской морок, чего вполне можно тут ожидать?

Арбаз обернулся, глядя на свой не по одному разу погибший и воскрешённый отряд. Дурная бесконечность, не жизнь и не смерть, вечность, плен души, из которого не убежать, даже скончавшись; гнома пробрало холодом.

Третья Сила может быть куда более жестока, чем все Чёрные Властелины и Пожиратели Сущего, вместе взятые. Никакие гекатомбы жертв, никакие кровавые ритуалы – даже кошмары Войны Ангелов или Восстания Безумных Богов не шли ни в какое сравнение с этой холодной, тщательно обдуманной безжалостностью.

У Орла с Драконом честь и совесть голос подают лишь тогда, когда требуется.

Вот и эти погибшие гоблины – Арбаз не запомнил их имён, он повёл их в бой – на погибель, как оказалось; и сейчас они, неживые, всё равно прикрывают ему спину, словно важен один он, только один, и никто больше.

Серая мгла. Серые тучи. Сотворённая магией твердь под ногами, рождённый волшебством воздух, которым он дышит, – или ему это только кажется? Твоя тюрьма, Арбаз сын Раннара, – и никакой подсказки, что он должен сделать, в кого разрядить огнеброс.

В Императора Мельина, которого успел узнать за мгновения до боя? В его неведомых врагов-эльфов?

С тёмными Æлвами из того же Араллора, мира, где изначально полыхнул мятеж Безумных Богов, переведываться доводилось, конечно же; счёты кровью между Перворождёнными и Подгорным племенем имелись в достатке, особенно если вспомнить историю Алмазного и Деревянного Мечей.

Выбирай, гноме. Здесь, похоже, всё зависит только от тебя, а кого убивать, в принципе, не так и важно.

Арбаз тяжело вздохнул и поднял огнеброс.

Глава 6 Сильвия Нагваль

Сильвия Нагваль знала – что-то шло не так. Очень сильно не так.

Мир серебряных шаров достался ей, считай, без боя. Волю Динтры – или Старого Волка, как она предпочитала именовать про себя загадочного целителя, – они исполнили. Всё, что можно было замкнуть, замкнуто. И всё, что нельзя, – замкнуто такоже.

В самой Долине, куда в свой черёд вернулся её отряд, царило радостное оживление. В конце концов, первое дело, в мире Джерто, прошло как по писаному, без сучка и задоринки; даже первая дань уже прибыла, с мифрильной жилы, которую бросили даже скаредные гномы, ибо – права Сильвия – с разбойниками-королями в соседях разрабатывать её было совсем невозможно.

Предельщики – Гильдия Запретного Знания – пожелали немедленной экспедиции к «миру читающих чары шаров». Это было разумно и правильно, Сильвия не препятствовала, требуя лишь «тщательнейшей подготовки». Это, во всяком случае, заняло магов чуть более, чем полностью.

Динтра не давал о себе знать.

А ещё она ждала обещанного загадочным Кором Двейном визита.

Но – не только.

Бумаги и записи мессира Архимага. Сильвия сидела над ними ночи напролёт, забывая даже о еде. Бумаги, на которых его высокопревосходительство (или «його високоповажность», как говаривали гоблины) разрабатывал теоретические и практические аспекты западни для непредставимо могущественных – «вплоть до бесконечности» – существ. Богов, «Истинных Магов», как он писал, «и вообще любых, пребывающих за пределом Ялвэна, сознаний».

Предел Ялвэна – Сильвии пришлось повозиться, прежде чем она докопалась, что это не географическое понятие, а «уровень уверенно располагаемой силы».

Мессир добился чего хотел, насколько могла понять последняя из Красного Арка. «Практические испытания… увенчались полным успехом…» – летели по тонкому пергаменту лёгкие строчки.

Вникать в детали Сильвия уже не стала. У неё и так ум заходил за разум от головоломных построений мессира Архимага, от всей этой высшей математической магии, причём большую часть функций и операторов придумал сам достойный мессир.

Выводы! Где выводы?! И практические рецепты?! Их Сильвия искала с неослабевающей яростью и упорством.

Выводы нашлись. Аккуратно записанные вполне понятным почерком, словно господин Игнациус Коппер собирался выставить работу на творческий конкурс среди преподавателей Академии – рисунки сделаны разноцветной тушью, каждая формула тщательно пронумерована, компоненты перечислены в должном порядке и очень подробно: где какой брать, и не в запредельно далёких мирах, но тут, в самом доме мессира, в собственном его хранилище или же – что было особенно удобно – в запасниках различных Гильдий.

На этом месте Сильвия приостановилась.

Слишком нарочито. Слишком аккуратно. Так для себя не пишут.

Но… с другой стороны, может, как раз у мессира-то и были все причины так писать? С его-то возрастом и количеством направлений, коими он занимался? Может, он потому и добился всего, чего добился, потому что был аккуратен, педантичен, скрупулёзно записывая всё, а потом, оформляя для себя такие вот «конечные выводы», чтобы потом не рыться, не искать, а, если надо, сразу же сделать, причём не путаясь?

Что ж, так или иначе, руководство по созданию ловушки для богов – или вообще сколь угодно могущественных созданий – у неё в руках. Оставалось найти ему достойное применение.

И Сильвия очень старалась. Она должна была успеть до явления в Долину этого загадочного Кора Двейна; не ела, почти не спала, но дело двигалось – не гладко, но двигалось, она даже удивлялась. Инструкции мессир Архимаг писал очень хорошие, словно и не себе самому.

Конечно, окончательно всё будет готово к возвращению Старого Волка; а что он вернётся, дочь Хозяина Ливня не сомневалась.

И тогда ему не останется иного выхода, как договариваться.

Жаль только, что подобный капкан не сделаешь носимым, чтобы сотворить какой-нибудь талисман или оберег. Чтобы вычертить иные конструкции, хорошо бы иметь под рукой целый мир; Долина, похоже, самое меньшее, на что можно опереть подобные чары.

Зато систему можно было расширить, на несколько миров разом. И чем больше их в построении, тем могущественнее и крепче становилась западня.

Да, криво усмехнулась Сильвия, распрямляясь. Вот для чего такоже пригодится Империя. Та самая «Империя Тысячи Солнц», о которой писал мессир. Хорошее название. Пожалуй, можно и позаимствовать. Империя, в которой будет скрыто абсолютное оружие против любых богов или же иных охотников до чужого добра.

Но пока что – пока что надлежит обезопасить Долину. И тут, хочешь не хочешь, а придётся всё делать самой. Довериться некому – не склизкому ж Джиакомо поручать.

За окнами роскошного кабинета, что в здании Совета Долины, «ратуше», как называли его здешние маги, сгущалась ночь. Всё тихо; заступила в дозор стража, гоблины, довольные повышенным пайком и невиданным «жалованьем», каковое теперь можно было тратить там же, где тратили и арендаторы-пахари, с усердием доканчивали вечернюю норму.

Всё было хорошо.

Но Сильвия уже не сомневалась, что беда близко. Да, что-то шло не так, и больше всего бесило именно то, что ей никак не удавалось даже приблизительно нащупать, что же именно стряслось, где возникло «искажение прямого воплощения желаемого», как витиевато выразились бы предельщики.

Может, от того, что предстоял визит этого Двейна, а Динтры рядом не было?

Да, поколебавшись, призналась себе Сильвия. Сейчас ей хотелось, чтобы Старый Волк оказался бы где-нибудь поблизости. И крайне желательно, чтобы в истинном своём виде – чёрная броня матово поблёскивает, тёмный клинок чертит острием странные, неведомые ей руны; и даже Хаос в её крови отступает перед его волей.

Этот Двейн, конечно, далеко не слабак. Слабак не сумел бы договориться с хозяевами – бывшими хозяевами – мира читающих чары.

Что ж, пусть приходит. Стража усилена, хотя и не до сверхчрезвычайности; нечего гостю думать, будто б его тут донельзя страшатся.

Сильвия встала, устало потёрла глаза. В ратуше никого. Пажей в их смешных мундирчиках и беретиках она, конечно же, давно отпустила по домам.

По законам жанра, как пели менестрели в героических балладах, теперь самое время появиться романтическому злодею.

Раздался осторожный стук в дверь. Вежливый и негромкий.

Сильвия выдохнула, потрясла сонной головой.

Ну да. Накаркала. Впрочем, не этого ли ты ждала, госпожа Правительница Долины? Будущая Её Величество императрица, хозяйка державы Тысячи Солнц?

– Не заперто, – негромко произнесла она.

Петли были хорошо смазаны, створки не скрипнули, отворяясь.

– Прошу прощения, госпожа, – произнёс приятный, хорошо поставленный мужской голос. Не вкрадчивый, не льстивый, не обманчиво-сладкий. Нет, спокойный, уважительный и твёрдый. В меру твёрдый, разумеется.

На пороге появился гость – стройный, подтянутый, в элегантно наброшенном плаще, безо всякого оружия, во всяком случае, не на виду. Плащ был хорош и дорог, очень дорог: по подолу тянулись мерцающие и переливающиеся узоры, сложнейшая вязь настоящего эльфьего ткачества.

– Имею ли я счастье лицезреть госпожу Сильвию Нагваль, полновластную хозяйку Долины Магов? – незнакомец снял широкополую шляпу с пером, церемонно раскланялся. – Позвольте представиться. Двейн. Кор Двейн, к вашим услугам. Мы с вами, госпожа Сильвия, договаривались о встрече. Увы, увы, я вынужден сразу же просить прощения, что времени у меня совсем немного. А так хотелось бы тут задержаться!.. – он вполне искренне вздохнул.

Сильвия так и стояла, опираясь ладонями о край столешницы.

Голос она узнала сразу. И опасные, обманчиво-мягкие обертоны скрытой Силы. Человек – или сущность, имевшая вид человека, – был поистине магом из магов.

Таким, что, сойдись он с мессиром Архимагом, она, Сильвия, ещё подумала бы, на кого поставить.

– Прошу, господин Двейн, – она стряхнула оцепенение. Нет, она выучила свой урок; наука впрок пошла. – Сейчас распорядимся насчёт…

– Помилуйте, госпожа Сильвия, – слегка усмехнулся гость. – Я прошёл всю вашу ратушу насквозь – нигде ни одной живой души. Впрочем, и мёртвых тоже нет. Не тревожьтесь, госпожа. Приятностями мы займёмся в другой…

– Отчего же, – Сильвия не отказала себе в удовольствии прищёлкнуть пальцами. – Я ждала вас, господин Двейн. Я знала, что вы будете с дороги, а потому – подготовилась.

Двери распахнулись, въехала череда столиков на колёсиках – у Сильвии недостало времени возиться с левитационно-динамическими чарами. Под серебряными колпаками изнывала в ожидании целая галерея изысканных блюд: мясо, рыба, птица, соусы, зелень – на что только хватило фантазии лучших кулинаров Долины. Глиняные амфоры с вином. Дымящиеся пиалы.

– Прошу не отказать, – она вышла из-за стола.

Нет, она не надевала убойного открытого платья (в каких любили щеголять модницы-чародейки). На ней был наряд странницы по Междумирью, грубая чёрная кожа, воронёный металл, широкий гномий пояс с кинжалом, коротким и толстым, который не сломается, даже если им работать как рычагом.

– М-м-м, – повёл взглядом гость, и серебряные колпаки послушно откидывались. – Прекрасно. Восхитительно. Божественно, дорогая хозяйка!

– Это не я, – сухо сказала Сильвия. – Мастеров поварского искусства сможем поблагодарить чуть позже, думаю, утром. Надеюсь, господин Двейн, даже с вашей спешкой вы не покинете нас так быстро.

Проклятье, как-то двусмысленно это прозвучало!

– Надеюсь, – вежливо кивнул чародей. – Куда прикажете, госпожа Сильвия?..

Он был очень, очень учтив, этот странный Кор Двейн, маг из ниоткуда. Отведал всё поданное, всё хвалил, но в меру, без лести. Оценил букеты поданных вин.

– Благодарю сердечно, досточтимая госпожа, – церемонно поклонился, прикладывая правую ладонь к сердцу. – А теперь, отдав дань вашей несравненной кухне – давно, давно такого не едал, всё больше по-походному, сухарь да солонина! – поговорим и о деле.

– Поговорим, – откликнулась Сильвия. Села удобно, так, чтобы на лицо падала полутень; гость чуть заметно улыбнулся, сам опустился в кресло, не пряча взглядов. – Я вся внимание, досточтимый.

Кор Двейн кашлянул.

– Госпожа Сильвия. Я видел вас в деле – и потому позвольте обойтись без предисловий. Вы владеете миром Читающих Заклятья. Это весьма ценный приз. Я не стал вступать с вами в противоборство, хотя, думаю, вы оцените тот факт, что я совершенно спокойно миновал все четыре пояса охранных чар вокруг Долины и вошёл к вам сюда тоже невозбранно. Я понимаю, почему вы не сняли заклятья – хотели понять, на что я способен. Надеюсь, эта цель достигнута.

И он слегка улыбнулся. Вежливо, уверенно, светски.

Сильвия кивнула, ответив такой же улыбкой.

– Разумеется, дорогой Кор, – вы же позволите так вас называть? – разумеется, я знала, что эти несложные чары вам не помешают. Так зачем возиться, снимать, затем вновь накладывать?

– Достойный ответ, дорогая Сильвия – вы же позволите так вас называть? – очень достойный. Да, вы правы – мне не составило труда миновать все расставленные ловушки. Вы помните, чем закончился наш прошлый, гм, разговор?

– Вы вели речь о «борьбе за свободу», – пожала плечами Сильвия. – О том, что мне следует изменить моему богу, великому Хедину Познавшему Тьму, и присоединиться к вам в вашей войне. Признаюсь честно, досточтимый Кор, на меня это не произвело особого впечатления.

Чародей свёл вместе кончики изящных пальцев с ухоженными розоватыми ногтями, покивал.

– Понимаю, дорогая Сильвия. Борьба за свободу вас не прельщает.

– Совершенно верно, – суховато ответила она, хотя внутри всё обмирало, – Кор Двейн был невероятно силён. Мощь его обжигала – и непонятно было, где же он набрал такую? – Не прельщает. Собственно, я не понимаю, где та «свобода», за кою мне предстоит бороться? Я правлю Долиной. Я взяла власть тут силой, по собственной воле. Где я найду ещё «свободы»? Куда ж ещё больше?

– Но разве не приказывают вам те, кто служит Хедину? – поднял бровь Двейн. – Хаген, тан Хединсея, последний настоящий Ученик Истинного Мага Хедина, ещё не успевшего сделаться Новым Богом, – разве он не стоит над вами, храбрая Сильвия? Разве не отдаёт распоряжения? И разве это свобода?

Она пожала плечами. Спокойнее, Нагваль, спокойнее. Ты не справилась в рукопашной с Динтрой, то есть с Хагеном, а с этим не справишься и подавно. Так что не высовывайся и разговаривай почтительно.

До срока.

– Мы все кому-то подчиняемся, дорогой Кор. Мой повелитель позволяет мне… многое. Я свободна делать то, что считаю важным. Не думаю, что вы, досточтимый, предложите мне больше.

Кор Двейн развёл руками, словно щедрый покупатель на рынке.

– Как насчёт власти над тысячами миров? Как насчёт того, чтобы стать богиней? Бессмертной, обожаемой, властной в жизни и смерти мириадов?

Сильвия подняла бровь. А чародей продолжал, заметно приободрившись:

– Маги Долины живут долго, да. Однако они тоже умирают. Рано или поздно, но – умирают. И они ни над чем не властны, кроме этого крошечного клочка, не ими отвоёванного у Междумирья. Кстати, должен заметить, что подобные места есть и ещё – тот же Вольный Город, к примеру. И даже не так далеко от вас. Не приходилось слышать, госпожа распорядительница?

Она пожала плечами.

– Не слыхала, нет. Но что из того, господин Двейн? Если мы захотим, то подчиним Долине те же тысячи миров – собственно говоря, уже начали. Великий бог Хедин не запрещает нам это. Даже совсем наоборот.

– Гм, гм, госпожа, вы имеете в виду Джерто, только что павшего к вашим очаровательным ножкам? Что ж, неплохое начало, неплохое. И вы намерены теперь создавать, так сказать, «суверенную державу Долины»?

– Простите, досточтимый Кор, но это – моё дело. Моё и Долины. Я не спрашиваю вас, что вы задумали, это – не моё. Я в чужое не вступаю, но и в своё вступать никому не дам.

– Кремень! – отчего-то восхитился Двейн, широко и, как показалось Сильвии, искренне улыбаясь. – Честное слово, госпожа Сильвия, мало кто отвечал мне с такой… уверенной откровенностью. Некая чародейка по имени Клара Хюммель – тоже из Долины, кстати, – трусость свою прикрывала детьми… Не слыхали про такую? Нет?

– Слыхала, – равнодушно сказала Сильвия. И в самом деле, что ей до той Хюммель? Давно прошли времена, когда она готова была исполнить любой приказ мессира Архимага; у неё теперь собственная голова на плечах.

Кор Двейн по-прежнему держался уверенно, спокойно, словно отказы Сильвии были всего лишь игрой, как на рынке, когда торгуются продавец с покупателем, оба знающие, что сделка будет заключена, вопрос лишь в том – за сколько.

– Госпожа Сильвия. Помните, во время нашей поневоле краткой беседы в мире Читающих Заклятья я сказал вам кое-что?

– Что именно? – изображая лёгкую забывчивость, уронила Сильвия. – Вы тогда успели сказать немало, господин Кор.

– О том, что происходит на окраинах Упорядоченного, госпожа. О том, что миры один за другим поглощаются принципиально иной, чем Межреальность, средой. Можно сказать, «тонут в камне». Помнится, вам тогда была ещё явлена весьма впечатляющая демонстрация.

Демонстрация и впрямь была.

Сильвия потянулась, взяла из вазочки ягодку, закинула в рот, разжевала, не чувствуя вкуса.

– Что ж с того, господин Двейн?

– Госпожа, реальность, как мы её знаем, стремительно меняется. У меня, увы, маловато времени, поэтому ограничусь простым перечислением фактов. – Он подался вперёд, лёгкая улыбка погасла, брови сошлись. – Вашего хозяина, бышего бога Хедина, больше нет в Упорядоченном. Его наперстник, Ракот, неприкаянно мается где-то в глубинах сущего, без цели и смысла, ибо смысл его существование имеет, только если существует и бог Хедин.

Сильвия слушала, взгляд её рассеянно блуждал по тарелкам и фужерам, скользил по белой скатерти, перепрыгивал с амфоры на амфору (подавать вино «в глине» отчего-то считалось в Долине особенным шиком).

Зачем она потребовалась могущественному чародею?

– Так за что же мне предлагается сражаться? За свободу – или против той загадочной «среды», заключающей миры в камень?

– Одно не исключает другого, – заметил Двейн. – Мы собираем всех магов, кого можем. Работы хватит на всех.

– И ради этого вы устроили тот спектакль? – не удержалась Сильвия.

– Помилуйте, – улыбнулся чародей. – Всего лишь невинная хитрость. Я не хотел противостояния с вами, дорогая Сильвия, и потому пошёл навстречу…

– А бога Хедина, по-вашему, уже тогда не было в Сущем? – Сильвия послала Кору самую очаровательную улыбку, на какую была способна.

– В корень зрите! – вновь восхитился Двейн. – Нет, госпожа распорядительница, тогда он ещё пребывал здесь, в нашей вселенной. Однако меня легко проверить. У столь доверенной приближённой великого бога, конечно же, есть способ дозваться до него, коль нужда придёт?

– Фу, – Сильвия в притворном негодовании нахмурила брови. – Как простодушно и неизысканно! Господин Кор, не знаю, где и как вы учились; может, вы из шибко талантливых, из благородных. А я девушка простая, я…

– Вы – последняя из Красного Арка. Вы дочь Хозяина Ливня. Вам подчинялся его фламберг, – отчеканил Двейн. – Вы храните в себе память этого меча, меча очень непростого. Я не пытаюсь вас подловить, госпожа. Больше того, я как раз не сомневаюсь, что вы – очень ценны для бога Хедина. Вернее, были ценны. Поэтому, простите, я не верю, что вам позволили хозяйничать в Долине вот просто так, без спроса. А чтобы спросить, надо знать как. И Хаген, тан Хединсея, едва ли оставил вас тут в полном одиночестве, ничего не объяснив и не показав. Я могу выйти, я могу даже покинуть пределы Долины. Даю честное слово, не буду даже и пытаться подслушивать. Попытайтесь связаться со своим хозяином, ручаюсь, вас ждёт изрядное разочарование.

– Великий Хедин не храмовая танцовщица, готовая всегда ублажить уставших паломников, – сухо отрезала Сильвия. – Он отзывается, когда считает это необходимым, его молчание ничего не докажет.

– Гм, – Кор Двейн в задумчивости помял подбородок. – Конечно, невозможно ничего доказать тому, кто отказывается даже взглянуть на аргументы. И уж тем более в мои планы не входило вам угрожать. Но… Я понимаю, всё, что я вам покажу, вы объявите обманом и игрой чар. Вы сами так далеко, к окраинам Межреальности, заглянуть не сумеете. Хотя… я ощущаю Хаос. Он стал вашей частью, вам удалось подчинить его себе – похвально, очень похвально. Ничуть не удивляюсь, что великий Хедин положил на вас глаз. Попробуйте спросить у него. Может, ответит.

– Не премину, – заверила гостя Сильвия. – Когда у меня будет время.

– Времени в зелёных кристаллах у вас будет сколько угодно, – парировал Кор. – Только потом они лопаются.

– Кто?

– Кристаллы. В которых заключены целые миры. Всё обращается в пыль, всё распадается и вновь собирается – в нечто целое, но где уже нет ничего отдельного, где досточтимая Сильвия Нагваль, или даже я, Кор Двейн, – лишь смесь сжатых вместе чудовищной силой пылинок. – Спокойствие его мало-помалу таяло, брови сошлись, глаза сощурились. – Когда-то давным-давно я пытался говорить с магами, что, дескать, свобода их от всех и всяческих богов есть первейшая необходимость, что лишь составив великое кольцо всех сильнейших чародеев Сущего, мы сможем избавиться от кошмарного Неназываемого – которого почему-то не сумел устранить великий Хедин, – и меня не послушали. Что ж, теперь я хожу и говорю: «Глупцы, Упорядоченное гибнет, превращается в единый громадный изумруд», – а все только отмахиваются. «Это далеко», «ты обманываешь», «всё только кажется» – и тому подобное. И даже вы, госпожа Сильвия, кому хватило сообразительности взять власть в Долине, не желаете прислушаться к гласу разума. – Кор Двейн вздохнул, поднялся, сокрушённо развёл руками. – Что бы вы обо мне ни думали, я не тиран и никого не неволю. Но спасаться лучше всё-таки всем вместе, а не в одиночку. Ибо что нам, спасшимся, делать потом? Обозревать пустые безжизненные руины, где и словом ни с кем не перекинешься? Как-то мало радости…

В груди у Сильвии что-то внезапно ворохнулось. Она представила вдруг Динтру, то есть Хагена Хединсейского, растерянно топчущегося на краю пылающих развалин Долины, над телом – над её, Сильвии, телом! – и глаза его словно два чёрных провала.

Потому что он не успел.

– Господин Двейн. – Она поднялась тоже, шагнула к нему. – Вы много и красиво говорили. Хвалили меня, делали мне комплименты. Но уж коль вы столь высокого обо мне мнения, должны понимать – слухи о «конце сущего» среди магов ходят испокон века. Без серьёзных доказательств никто никогда не станет…

– Госпожа Сильвия! Какие тут могут быть «серьёзные доказательства»?! Только если увидеть собственными глазами – но разве вы оставите Долину?!

– Не оставлю, – кивнула она. – Но я дам вам шанс, господин Двейн. Идёмте.

* * *

Ночь Долины, ласковая, тёплая и тихая, обнимала их, шагавших рядом, словно пару любовников. Сильвия вела гостя хорошо знакомой дорогой – дорогой, которую запомнила раз и навсегда.

К Башне Высшей Защиты.

– Нам сюда? – усмехнулся Кор, шагнув через порог. – Моя дорогая Сильвия, уверяю вас, не стоило трудиться. Я легко перебью любые «негаторы магии» или как там их ещё называли. Просто заставлю захлебнуться силой.

– Нет, господин Двейн. Вы хотели мне что-то показать? Ту самую «гибель сущего»? Вот и покажите. Отсюда.

– А, то есть вы верите, что здесь вам не будет явлено ни мороков, ни миражей? Что здесь я не смогу вас обмануть?

– О нет, господин Двейн. Вы меня не обманете. Вы просто укажете мне, куда смотреть, а уж с остальным я как-нибудь сама справлюсь.

– Хм, далековидение? Это сложные чары, а вы, госпожа, так отчаянно молоды…

Отчаянно молода, подумала Сильвия.

Ну да. По человеческим меркам – совсем юная девушка. Только-только замуж можно стало. И – дочь Хозяина Ливня, Ферреро Нагваля. Который, если вспоминать Красный Арк и уроки истории, водил Смертные Ливни невесть сколько лет.

И успел ещё как-то зачать её, Сильвию.

А может, это случилось много-много лет назад? Когда отец был человеком и мама – достойной, уважаемой чародейкой? Может, она, Сильвия, спала магическим сном невесть сколько?

Стой, одёрнула она себя. Об этом я подумаю потом. Как только исполню что должно.

– Интересный камешек какой, – иронично заметил Кор, глядя на приснопамятный белый монолит, тот самый, на котором Сильвию пытались «избавить от инфестации Хаосом».

– Да, – вежливо кивнула та. – Вот отсюда мы и глянем, с вашего позволения, дорогой господин Кор Двейн.

Тот поморщился.

– Госпожа хозяйка. Ну зачем эти… странные колкости? Я пришёл к вам с миром. Когда вы полезли к Читающим – в моё, между прочим, хозяйство полезли! – я решил, что лучше будетчуть уступить ради мира меж нами. Я надеялся, что вы прислушаетесь к голосу разума…

– И что? – спокойно осведомилась Сильвия. – С кем надо воевать? Упорядоченное огромно. Маги Долины искусны, спору нет, но количество порой одолевает качество. Или речь опять пойдёт о том самом Неназываемом?

– Нет. Речь пойдёт о том, что надо остановить тех, кто свёртывает само пространство, кто превращает сущее в кристалл. Чем больше будет магов в наших рядах, тем лучше.

– Но кто же на это пошёл? – уверенность Кора Двейна нервировала. – Кто уничтожает сущее? И не уничтожит ли при этом он сам себя?

– Хорошие вопросы, госпожа. Но, может, вы сперва взглянете сами?

Сильвия положила обе ладони на отполированный белый мрамор. Камень едва заметно вздрогнул под её пальцами – он тоже узнал.

По жилам и костям рук вверх устремился льдистый, хрусткий холод – холод, способный мигом привести в чувство самого закоренелого пьяницу. Сильвии пришлось повозиться, прежде чем она этого добилась, но камень, способный всасывать даже эманации Хаоса, разрушал и иные чары.

Например, попытки навести морок.

Тогда белый мрамор не помог госпоже Мескотт, господину Трагне и остальным, но это лишь потому, что они недооценили её, Сильвию. Сама она такой ошибки не сделает.

– Покажите мне то, что хотели показать, господин Кор.

Кор Двейн недовольно дёрнул щекой, не считая нужным это скрывать.

– Проверки. Ловушки. Хитрости. Как мне это надоело, знали б вы только, госпожа Сильвия. Да, вы правы – мне кое-что нужно от вас лично. Вы храните память о чёрном фламберге. Я прекрасно осведомлён о его судьбе, не стоит тратить слов. Это, само собой, помимо уже сказанного – что нам, нашему делу сбережения сущего нужны все, как говорится, способные носить оружие. В данном случае – способные владеть магией.

– Память о фламберге? – искренне удивилась Сильвия. – Память о мече моего отца?

– Память о мече, но не вашего отца, – раздражённо бросил чародей. – Послушайте, вы умная девушка, неужели до сих пор, в пылу борьбы, не удосужились сложить два и два вместе?

– Что?

Признаться, Сильвия растерялась.

– Нам нужны маги Долины, – медленно, словно туповатой ученице, повторил Кор Двейн. – И для того, чтобы изничтожить Неназываемого – в будущем, и для того, чтобы остановить разрушение Упорядоченного – прямо сейчас. Но, помимо этого, нужно и кое-что ещё; в частности, как я уже сказал, ваша память о фламберге. Её нельзя отнять, нельзя вырвать силой; ею можно лишь поделиться добровольно.

– Зачем? Для чего?

– Как «зачем»? Это оружие. Могущественное оружие – простите, госпожа, но ваш отец и на сотую долю не понимал, что за клинок угодил к нему в руки. А нам – в нашем нелёгком положении – потребуется сейчас вся помощь, какую только сможем обрести. Но, как я сказал, времени у меня немного. Тратить его на долгие уговоры я не могу; давайте я покажу вам обещанное, госпожа Сильвия, и, если и сия демонстрация вас не убедит, я с глубоким сожалением откланяюсь.

– Что ж, показывайте, господин Кор.

Чародей фыркнул, потёр руки, словно они у него замерзали.

– Славно холодит ваш камушек, госпожа. Ну, смотрите и не говорите, что не видели!

– На камень ладонь одну положите, будьте так любезны, господин Кор…

– Что? На камень? Превеликие силы, зачем!.. Ну ладно. Чего хочет девушка, тем более столь прекрасная, – того хотят боги, как говаривали древние.

Его ладонь коснулась блестяще-ледяной поверхности. Сильвия зажмурилась – но и сквозь сомкнутые веки видела застывшего Двейна, его впечатанную в мрамор руку; холод так и продолжал ползти вверх, добрался уже до плеч.

– Смотрите, дорогая госпожа Сильвия, и не говорите потом, что вас обманывают.

Сильвия словно рванулась вперёд и вверх, пронзая стены и перекрытия башни; осталась позади Долина, крошечный зелёно-голубой островок среди туманов Межреальности; замелькали бескрайние серые океаны, искрами драгоценных камней сверкали там миры, порой – целые их скопления.

Дальше, дальше, дальше – Сильвия уже бывала там, на границах Упорядоченного, где Хаос когда-то сумел влиться в неё; она помнила ту дорогу среди призраков чёрного пламени – а потом, потом…

Ледяная стена и зелёный кристалл. Холодный, как бездны пространства, как ямы и провалы Междумирья, где нет ни светил, ничего, даже тварей Межреальности; смарагдовые копья пронзали сущее, и всё на их пути обращалось в такой же изумруд.

Детали было не различить, но понять – можно. Исполинская зелёная пика ударила в оказавшийся на её пути мир, но не раздробила его и не разбилась сама; поглотила, вобрала в себя, заключила в изумрудную кристаллическую темницу.

Сильвия не выдержала – содрогнулась.

Там оставалась какая-то жизнь, в остановившемся смарагдовом времени. Ненадолго, но оставалась, и несчастным обитателям предстояло уйти в Серые пределы, задыхаясь и мучаясь, словно замурованным заживо.

Стена надвигалась, поглощая миры и Междумирье, и ничто на её пути не вставало, ничто ей не препятствовало.

– Видите, госпожа Сильвия? – ворвался в сознание голос Кора Двейна, и видение погасло.

Они стояли плечом к плечу в подземелье башни, касаясь ледяного монолита. Сильвия совсем не чувствовала рук – до самых плеч.

Она скосила взгляд – у Двейна вся кисть была покрыта инеем.

Захрустел ледок – чародей с некоторым трудом оторвал ладонь от белого мрамора.

– Убедились, госпожа Сильвия?

Она безмолвствовала.

– Убедились? – чуть громче повторил волшебник. – Видите, что я не лгу?

Никто не мог сказать, говорит он правду или нет. Его сила бурлила и рвалась на волю, даже белый камень не мог вобрать в себя его чары, отрезать истинное, собираемое из дальних далей, от ложного, что чародей мог бы привносить в видение прямо здесь.

Наверное, даже Хаген, тан Хединсея, не смог бы так сразу с ним справиться. А может, не сумел бы справиться вообще.

– Госпожа Сильвия? – раздражённо осведомился Кор. – Так и будем молчать? У меня нет времени на долгое ожидание, простите.

«Конечно, – подумала Сильвия. – Ты так в себе уверен, так горд, полон столь великолепного презрения; что тебе какая-то Долина, какие-то её маги!.. Ты вроде бы как «просишь помощи», предлагаешь союзничество, но на самом деле – ты продвигаешь лишь самого себя, своё собственное дело. Какое – неведомо. Но своё собственное».

– Чтобы остановить этот натиск, мне нужно содействие как можно большего числа магов, боюсь показаться назойливым с этими повторениями, – Кор Двейн потряс замороженной кистью, стряхивая с неё подтаявшую изморозь. – Сперва эта угроза. Потом Неназываемый.

– И много ли уже магов встало под ваши знамёна, господин Двейн? Можно ли на них взглянуть?

– Какое это имеет значение? – пожал плечами маг. – Дела хватит всем. А в силе моей вы, госпожа, уже убедились.

«Тяни время, – подумала Сильвия. – Не торопись. Ему от тебя что-то нужно – ему от тебя, не тебе от него».

– Значит, всё, что требуется, – собрать магов Долины и отправиться… куда? И что именно делать? Какими чарами можно остановить это бедствие?

– Вот это уже совсем другое дело, – обрадовался гость. – Но нет, никакие чары из привычного арсенала здесь не подействуют. Только «кольцо». Великое кольцо из всех магов Упорядоченного, почти то же самое, что потребно для борьбы с Неназываемым.

– И вам ведома форма этих чар? – подняла бровь Сильвия. Проклятье, как же руки болят, проморозило аж до костей и глубже…

– Ведома, – отрывисто бросил чародей. – Госпожа, я потратил всё время, какое только мог. Больше не могу, простите. Вот, возьмите, прошу. Да, да, банальный кристалл. Извините, более изощрённое предложить не могу.

Розоватый кристалл на раскрытой ладони.

– Берите, госпожа, и я, с вашего позволения, откланяюсь. Берите, берите, не бойтесь, совершенно обычное далековидение, ничего осо…

Хаос взвыл в сознании Сильвии, но было поздно.

Розовый кристалл лопнул над её протянутой рукой, раскрываясь, словно бутон, осыпая её целым дождём игольчато-острых осколков.

И каждая из этих иголок вонзалась в неё, впивалась в нервы, парализовывала, обездвиживала.

Миг спустя она не могла даже моргать. Могла лишь дышать – мелко-мелко, едва-едва, задыхаясь.

– Сожалею, – отрывисто бросил чародей. – Но у меня и впрямь нет времени, а кое-что от вас, госпожа Сильвия, мне-таки нужно. Ваша память о фламберге, чёрном мече Хозяина Ливня. Нет, не вашего отца; а самой идеи. Гонять с помощью этакого артефакта Смертные Ливни – всё равно что… – он махнул рукой, – неважно, впрочем. Какое-нибудь банальное сравнение придумайте сами, вам сейчас всё равно заняться будет нечем. Ничего не имею против вас, госпожа, вы талантливы и дерзки, но, к сожалению, события понеслись вскачь, так что время уговоров истекло. Сейчас я вас аккуратненько…

Это были очень хорошие чары. Настолько хорошие, что даже Хаос застыл, заледенел, сжался перепуганным щенком.

«Толку от тебя», – зло подумала Сильвия.

Страха не было, была лишь ярость. Не «холодная», но, напротив, кипящая, словно выпившая из Хаоса весь его чёрный жар.

Двейн, значит, устал ждать – что ж, хорошо, она в нём не ошиблась. Она, девчонка по сравнению с ним, потому что в его глазах и впрямь угадывалось не одно прожитое столетие, но не ошиблась.

Чародей потерял терпение и решил чуть ускорить события. Что ж, заклятье у него и впрямь первый класс – как у неё сердце до сих пор бьётся?

Кор Двейн небрежно кивнул, и Сильвия ощутила, как её поднимает в воздух. Левитационные чары волшебник применял играючи.

Три шага до лестницы. Два. Один.

Сильвия не могла зажмуриться, глаза уже должно было бы жечь от сухости, но, видать, заклятье защищало и от этих простых неудобств. Но зажмуриться ей очень хотелось, потому что было донельзя страшно – и нет, вовсе не от собственной окаменелости. Этому Двейну от неё кое-что нужно, значит, будет ещё торговля, угрозы и прочее, но не более.

Чародей ступил на порог, и Сильвия, обмирая, изо всех сил (и неудачно) пытаясь зажмуриться, увидела, как со всех сторон к ним рванулась тьма, как мир стал дико вдруг растягиваться, словно вылепленный из застывшего сока дерев южных джунглей; жара и холод, мокрень и сушь – всё обрушилось на неё одновременно. Рвалось само время; она видела, как одна рука волшебника судорожно взлетела, словно отражая незримый удар, – а другая поднимается медленно-медленно, так медленно, как никогда не сможет двигаться ни один человек, откажут мускулы.

Лоскуты тьмы стремительно заполняли всё вокруг, сливаясь в единую чёрную сферу. Она преградила дорогу Кору Двейну, приняла в себя разряд сорвавшейся с его пальцев молнии, рассыпавшейся голубоватыми искрами, – и захлопнулась, словно крышка гроба; Сильвию отшвырнуло назад, она врезалась спиной в белый мрамор заклинательного камня и рухнула – она сама сейчас была словно мраморная статуя.

Прямо перед ней, там, где следовало находиться двери, в воздухе висела чёрная глобула, размером с крупный арбуз.

Правда, и сама Сильвия не могла пошевелиться. Так и стояла, окаменев, бессильно пялясь на свой – вернее, мессира Архимага Игнациуса – шедевр.

Ловушка для божественных сущностей сработала. По блестящим, словно мокрым, бокам сферы пробегали алые сполохи, и Сильвия знала – абсолютной замкнутости достичь ей не удалось, да на это она и не рассчитывала. Настоящее построение требовало, самое меньшее, нескольких миров.

Но и так получилось неплохо.

Теперь – надеялась она – должно ослабнуть и обездвиживающее заклятие.

По заклинательному покою вдруг потянуло холодом; чёрная глобула завертелась быстрее, с неё срывались тёмные росчерки силы, словно грозовые разряды.

Ловушка разрушается? – обмерла Сильвия, хотя и так не могла пошевелиться. Нет, вроде бы нет… Проклятье, не посмотреть даже, что у неё за собственными плечами!

Серые призрачные бичи хлестали монолит, холодный ветер завывал над головой; а потом раздался жуткий сухой хруст, отвратительный, рвущий слух; словно камень тёрся о камень, медленно, сжатый жуткими силами.

– Ха-а-а… – тяжело выдохнул кто-то позади неё.

Ужас затопил её враз, ледяные когти рвали сознание, однако Сильвия в прямом смысле не могла ни пошевелиться, ни крикнуть, ни броситься наутёк.

– Ха-а-а-а… – тянул страшный голос, и впрямь – замогильный. – Ха-а-ах…

Потом что-то вновь захрустело, ломаясь и падая; а затем сбоку выплыла парившая над каменным полом серая тень.

Остановилась, повернулась к Сильвии; вновь «ха-а-ах», а потом сквозь серые складки начало проступать лицо.

Донельзя знакомое ей лицо мессира Архимага.

Сильвия не могла ни разинуть рот, ни выпучить глаза, ни взвизгнуть, ни охнуть – ничего не могла. Только глядеть прямо перед собой на колышущиеся, словно серый плащ, складки тьмы да на прорисовавшийся над ними худощавый лик господина Игнациуса Коппера.

Призрак замер перед ней, взглянул – он был совершенно бесцветный, сотканный из плотного тумана. И только тонкие чёрные дыры зрачков упирались в неё, буравили, проникали всё глубже и глубже.

– Ха-а-ах… кха… кху… кхе…

От мглистых складок отделилось нечто вроде рукава, поднялось к лицу; обозначилась ладонь, пальцы, ногти на них – мессир Архимаг словно проявлял сам себя, вытягивал из неведомой бездны.

– Кха… кхе… кха… ух-ух… Си-кха-льви-кха-я…

«Ну да, да, Сильвия. Узнал меня, немудрено».

Ужас бился в ней, рвался на волю не хуже того Хаоса; может, и хорошо, что она не в состоянии сейчас двинуться. Во всяком случае, не опозорит себя постыдным бегством.

– Сильвия… – голос призрака с каждым мгновением становился всё чище, разборчивее, правильнее. И всё больше напоминал голос прежнего мессира Архимага.

– Сильвия, девочка моя. – Это сказано было уже почти нормально. – Я в тебе не ошибся, дорогая.

«Не ошибся»?! Что это значит?!

– Молодец. – Прорисовавшиеся тонкие губы растянулись в улыбку, правда, весьма жуткую. – Я не знал, кто именно вернёт меня обратно, коль случится… труднопоправимое и когда это случится, но рад, что это именно ты. Ах да. Ты не можешь мне отвечать. Ну ничего, придётся слегка потерпеть. Наложенные на тебя чары истаивают, скоро спадут сами. – Он покивал, явно довольный собой. – Нет, неплохо у меня всё-таки получилось, да-да, неплохо. Побочный эффект, но оказавшийся весьма полезным. Ты, конечно же, жаждешь узнать, что случилось и почему я в таком виде? В своё время, милая, в своё время. Пока что я воспользуюсь этой возможностью и порассуждаю вслух. То, что капкан соорудила именно ты, означает, что именно ты проникла в мой дом, отыскав соответствующие записи. Это, дорогая моя, даром не пройдёт, само собой. Но – ты молодец. Молодец, Сильвия.

Голос становился всё твёрже, всё увереннее.

– Обошла мои ловушки – те, которые и должна была обойти. Нашла рукопись – ту, которую и должна была найти. Судя по тебе, времени с нашей последней встречи прошло немного; что ж, будем выбираться.

Закончил он бодро и даже весело; подплыл к чёрной глобуле, обогнул несколько раз, качая бестелесной головой и ворча что-то вроде «тут непрочно…», «там не затянуто…»

– Ну что, отпускает? – повернулся он наконец к Сильвии. – Должна уже по крайней мере мигать. Нет?

Мигать не получалось. Получилось только, чтобы едва-едва дрогнули ресницы на левом глазу. Но и этому она обрадовалась так, как не радовалась, наверное, победе и захвату власти в Долине.

– Хорошие чары, крепкие, – одобрил призрак. – Уловила ты, дева, поистине крупную рыбу, я так понимаю, что ж, пусть пока тут будет, а ты, как в себя придёшь, возвращайся. И сделай вид, будто ничего не случилось. Ну, разве что башню эту надо бы запереть. Монолит такой заново выращивать долго придётся.

Мало-помалу Сильвия и впрямь оттаивала. Смогла наконец моргнуть. Смогла более-менее глубоко вдохнуть и выдохнуть. И наконец зашевелились пальцы.

– Вот и прекрасно, – обрадовался бестелесный мессир. – Говорить можешь?

Язык и губы повиновались плохо, с трудом, но в конце концов она сумела разговориться. Силы благие и не очень, как же это было хорошо!..

– Мессир, – она опустилась на одно колено, пусть и с немалым усилием. – С возвращением вас домой, мессир Архимаг.

– Ладно-ладно, – благодушно отмахнулся призрак. – Нам ещё предстоит много работы, если, конечно, ты окажешься достаточно умна, чтобы понять, с кем стоит вставать рядом, а с кем нет. Судя по содержимому сей ловушки, один шаг в правильном направлении ты уже сделала. Не ошибись во втором.

– Я не ошибусь, мессир.

– Прекрасно, милочка. А теперь ступай потихоньку к моему дому. Там встретимся и поговорим без помех.

* * *

Сильвия шла к дому мессира Игнациуса медленно, хотя, как говорят в романах, «ног под собой не чуяла».

Что-то случилось с господином всемогущим Архимагом. Так просто в Долину не возвращаются, утратив тело и сделавшись серым привидением; ты угодил в скверный переплёт, мессир, и, похоже, выбраться из него целым и невредимым у тебя не получилось. Но душа твоя каким-то образом не отправилась в царство мёртвых, она задержалась здесь, и, когда я поймала в ловушку могущественного мага, в ход пришли некие страховочные заклятия, оставленные Игнациусом тут давным-давно.

Слишком сложно, заспорила она сама с собой. А если бы я не нашла записи? Или вообще бы никто не нашёл? Или не смог бы разобраться? Или разобрался бы, но решил ничего не делать? Или сделал бы, но никого б не уловил?

Нет, ей было что возразить на это. Как так выразился мессир? «Побочное следствие»? «Побочный результат»? Заклятия, выходит, накрепко привязывали его душу к этому монолиту в Башне – недаром, видать, она именовалась «башней высшей защиты».

Логично? – логично. Создать мощнейший аттрактор, к которому неведомыми узами будет привязана его душа; с тем, чтобы потом воплотиться обратно, после того как…

После того как тело мессира Архимага, очевидно, погибло.

То есть он встретил врага ещё более могущественного, чем он сам.

Кого?!

Хагена, тана Хединсея? Или – поднимай повыше! – самого бога Хедина?

Или, к примеру, того же Кора Двейна.

Гадать можно долго.

В том числе и о том, какие именно магические механизмы позволили этой душе воплотиться, пусть даже в этом призрачном состоянии. И какую роль сыграла здесь сотворённая ей ловушка.

Дом мессира стоял по-прежнему покинутый и тёмный, однако дверь оказалась чуть приоткрыта, самую малость, и из щели тянуло могильным холодом.

Отчего-то стало очень не по себе. Дом мессира, уютный и мирный, напоминал сейчас громадную западню с аккуратно насаженным на крючок сыром, к которому подбиралась она – неумная, но донельзя любопытная мышка.

И тем не менее она вошла, шагнула в раскрывшуюся её навстречу тёмную щель двери и вздрогнула, когда створка мягко, но быстро захлопнулась у неё за спиной.

Темнота. Здесь ничего не изменилось, никто сюда не заходил.

– В кабинет иди, – прозвучало ворчливое, и Сильвия едва не взвизгнула самым позорным образом.

Она повиновалась.

Шторы тут были плотно запахнуты, а в камине, затрещав, вдруг взвилось пламя.

– Угощения не будет, милочка.

Серый призрак парил в паре дюймов над полом, между Сильвией и огнём.

– А теперь ты расскажешь мне во всех подробностях, что произошло в Долине за последнее время. Ничего не упускай.

В животе Сильвии перекатывался липкий холодный ком. Было страшно. Очень. Что ты натворила, глупая?!

Однако она заговорила. Разумеется, Игнациус сумеет разузнать всё и сам, так пусть убедится в её правдивости и преданности.

Великий Архимаг слушал, время от времени его бесплотное лицо дёргалось, словно он пытался приподнять бровь, как бы в знак иронического удивления.

– Значит, приняла Хаос… да, это я почуял. Подняла гоблинов? Умная девочка. Хороший отвлекающий маневр. Отбила все атакующие чары? Гм, ловко. Ирэн Мескотт сломалась, когда ты пообещала отдать её гоблинам? – тут последовало довольно-таки гнусное хихиканье. – А что, отличная идея. Жаль, что не осуществила. Впрочем, может, ещё воплотим. Никогда не любил эту ханжу. Небось старшей адепткой бегала к старику Динтре, постель ему грела, чтобы взял к себе в ординатуру, а потом-то, глянь, моралисткой заделалась. Так, решила основать державу? Неплохо, неплохо, дорогая. Начала с Джерто? Тоже логично. А потом что? Куда вылазку устроили? Мир серебристых шаров, где читают заклятья?

Голос Архимага дрогнул, и Сильвия подумала, что впервые смогла удивить его по-настоящему. Ну, или он достаточно искусно это изобразил.

Она продолжала рассказывать. Призрак внимал, от него волнами расходился холод. Верно, там, в камере башни, Сильвия это не ощутила; сейчас почувствовала в полной мере, руки покрывались гусиной кожей.

Однако она продолжала, делая вид, будто ничего не замечает.

– По имени Кор Двейн, э? – призрак сделал попытку сесть в кресло, провалился сквозь него и пробормотал нечто не слишком принятое в обществе юных дев. – Проклятье, вечно забываю про это… Чародей Двейн, значит? Никогда о таком не слышал. На каком языке он с тобой говорил?

– На языке Долины, мессир.

– Хм, хм, хм… – паря над полом, призрак двигался туда-сюда, по привычке хозяина дома прохаживаться от стены к стене своего кабинета. – Ну ладно. Так и зачем он сюда пожаловал?

Сильвия ответила. Честно.

– Зелёные кристаллы? Вселенная, превращающаяся в один огромный смарагд? – голос бестелесного Игнациуса был ровен, лишён всяческого выражения; в камине мерно трещало пламя, уютно плясали на портьерах отсветы, а Сильвии становилось всё страшнее и страшнее.

Ей, не испугавшейся даже Хаоса!

– Хорошо, – помолчав, мессир Архимаг вновь воззрился на гостью. – И как же он, моя дорогая, оказался у тебя в мешке? Чего не поделили?

– Он сказал – ему нужно «кольцо» всех магов Упорядоченного, чтобы остановить зелёную напасть, а потом и Неназываемого…

– И это всё? – призрак пялился на Сильвию булавочно-острыми чёрными зрачками, настоящими провалами в Ничто.

– Нет, мессир. Ещё ему требовалась моя память – об отцовском фламберге. Это, дескать, очень необычный меч…

– Воистину, – буркнул призрачный хозяин. – Будь он обычным, на кой он тогда этому Двейну? И вот после этого у вас и возникло… гм… маленькое разногласие?

Сильвия кивнула.

– Но я его не специально ловила, мессир, клянусь! Он меня парализовал…

– Фу-у! Как так?! Тебя, лучшую из лучших?! В одиночку взявшую всю Долину?! – Сильвия мучительно покраснела. Кор Двейн был не первым, взявшим верх над ней в последнее время.

– Врасплох застал… – проворчала она наконец, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Врасплох! – неподдельно возмутился Игнациус. – Никакие двейны-шмейны не должны были тебя обхитрить!.. А ты, милочка, попалась на уловку столь же древнюю, как игра в напёрстки на всех без исключения базарах Упорядоченного!.. Будь я твоим наставником – выдрал бы, честное слово!

Сильвия низко опустила голову. Отчего-то вдруг вспомнилось её первое появление в Долине, когда здешние обитатели казались всемогущими полубогами, и она была согласна на всё, лишь бы мессир Архимаг взял её в ученицы. Постель так постель, кое-что поострее в оной – да запросто.

И как же всё изменилось!..

Нет, теперь она что-то могла бы позволить только одному человеку. Человеку, одолевшему её в честном бою, лицом к лицу.

Человеку, о котором она не сказала мессиру Архимагу ни единого слова.

– Виновата, мессир Архимаг…

– То-то же, что виновата. Ну да ладно, повинную голову меч не сечёт! Так как же ты его всё-таки словила?

– Это не я, честное слово! Это когда его кристалл взорвался, видать, что-то сдвинулось…

– Сдвинулось! – ядовито передразнил призрак. – В голове у тебя кое-что сдвинулось, не иначе! Это ты, ты сама. В последний момент перед обездвиживанием. Неплохо, неплохо, кстати. Ладно, с этим субчиком мы разберёмся попозже; пусть сидит, ничего с ним не сделается. Пока что займёмся мною. И ты мне поможешь, госпожа распорядительница Совета, – призрачный рот сложился в ехидную ухмылку.

– Разумеется, мессир. Что нужно сделать?

– Будто не понимаешь! Я, как нетрудно заметить, нахожусь в бестелесной форме. Это несколько неприятно и мешает получать привычные удовольствия. Я маг старый, поживший, некоторые привычки менять трудно.

– Я понимаю… – Сильвия склонилась ещё ниже. «Болтаешь ты больно много, мессир, недопустимо много для владыки Долины». – Что нужно сделать, сударь Архимаг?

– Восстановление плоти-вместилища для спиритуального состояния сознания. Этого, как я понимаю, вам в Академии не читали.

Сильвия помотала головой.

– Перестраховщица Мескотт, – фыркнул Архимаг. – Самое простое, это, конечно, обычный заместительный ритуал но я в этих делах недопустимо старомоден, милочка. Поэтому никого приносить в жертву мы не станем. Я в конце концов брезглив. Да и к своему старому телу как-то привык. Так что займёмся магией Творения. Ты девочка способная, справишься. А я скажу, что нужно делать.

– Да, господин.

– Надо же, – вслух подивился призрак, – какая послушная!.. Зная тебя, милая, мне надлежит насторожиться, не так ли? Но тебе, дорогая, куда выгоднее мне помогать и дальше. Потому что мне, хе-хе, весьма понравилась твоя адвентюра. Показала ты всем этим чародеишкам – без мессира Игнациуса Коппера они никто и ничто. А уж про боевых магов и говорить теперь не приходится. Кто там заправляет-то сейчас?

– Эвис Эмплада, мессир.

– Эвис!.. Превеликие силы, да она в лучшем случае сгодится на подхвате, если какого-нибудь спрута в Межреальности завалить понадобится. Да-а, тебе, госпожа распорядительница, много работы предстоит, пока из них хоть что-то путное сделаешь. Я-то жалел их, миловал, не принуждал – а надо было и палку взять!

«Быстро ж ты от своих же магов отказываешься!..»

– Впрочем, всё это роли сейчас не играет. Займёмся, милочка, высшей магией. Творением. Воссозданием.

– Гомункулус, мессир? – осторожно осведомилась Сильвия.

– Гомункулус! – призрак воздел руки, потряс ими, словно в отчаянии. – Гомункулус – это для колдунишек самого низшего разряда!.. Ты б ещё голема предложила смастерить!.. Из глины! Да козье сердце в грудную клетку!.. Правильно тебя дед порол, да, видать, мало!..

Сильвия пропустила это мимо ушей.

– Смиренно склоняюсь перед гением мессира Архимага. Мой слабый разум не в силах постичь глубины его замыслов.

– Да уж, – хмыкнул Игнациус. – Но не бойся, ничего постигать тебе и не придётся. Будешь просто выполнять мои указания. Бери перо. Чернильницу открой. Записывай, а то знаю я вас, молодых, – вместо сушеного крыла летучей мыши кинете хвост мыши обычной, и прощай, все чары. Записывай, потом пойдёшь в запасники Академии – я скажу, в какие именно, – и всё принесёшь…

…Сильвия трудилась весь остаток ночи, до самого рассвета, забыв о сне и отдыхе. Список мессира Архимага был длинен. Кое-какие особые ингредиенты, к счастью, хранились у него дома, и за ними не надо было отправляться на другой край Упорядоченного. Однако остальное, менее редкое, требовалось в изрядных количествах.

Она опустошила академические склады. Кое-что пришлось затребовать у целителей, погодников и, как ни странно, парфюмеров. В жуткой беготне прошли целых два дня; Башню Высшей Защиты заперли и опечатали.

Чёрная глобула по-прежнему парила над каменным полом, по-прежнему по блестяще-мокрым бокам пробегали алые сполохи. Внутри небольшого шара заключена была жуткая, непредставимая сила, и у Сильвии голова шла кругом при одной мысли, что ей удалось пленить этакого чародея.

Правда, непонятно теперь, что с ним делать. Ловушка не была идеальной, рано или поздно она распадётся сама.

В принципе, можно было соорудить другую западню, побольше, и упрятать там эту напасть до скончания времён; но мессир Архимаг продохнуть Сильвии не давал, так что даже подумать было некогда.

В подвале его дома нашёлся закут с идеально гладким, отполированным лучше самого зеркального зеркала полом. На этом полу Сильвия, встав на четвереньки, ползала туда-сюда, осторожно вырисовывая тонкой кисточкой и особой чёрной тушью неимоверно сложное построение, требовавшее поистине каллиграфической точности.

С изготовлением туши тоже пришлось повозиться. Вдобавок её приходилось варить очень мелкими порциями, мечась меж алхимическими аппаратами.

Словно героиня известной во многих мирах сказки, Сильвия от восхода до заката и от заката до восхода дробила, размалывала, растирала, нарезала, выпаривала, настаивала, возгоняла, сублимировала и так далее и тому подобное – всё под ехидные комментарии мессира Архимага. Правда, надо отдать ему должное, указания он отдавал понятные и помогал много.

«Зачем я это делаю? – терзалась Сильвия. – Зачем я сама вытаскиваю этого брюзгливого старикашку из посмертия?! Почему я не убежала тогда?.. Или почему бы мне сейчас как бы случайно что-то не перепутать?»

Правда, с перепутыванием у неё едва ли что-то бы вышло – мессир следил за ней с поистине орлиной зоркостью и неослабным вниманием. Висел над плечом серым облаком, хорошо ещё – не дышал в затылок (он, собственно, вообще не дышал).

И, пока пальцы Сильвии, мучительно ноя, выводили жутких уродцев неведомых ей рун (мессир любезно заставлял их проявляться серыми тонкими линиями перед нею), мысли её с завидным упрямством возвращались всё к тому же предмету.

К Хагену Хединсейскому.

Последний Ученик последнего Истинного Мага, ещё не сделавшегося Новым Богом. Вырванный из привычного течения времени; наверняка не бессмертный, но душу его Великой Реке унести к Серым Пределам никак не удавалось.

Суровый, жёсткий, беспощадный к врагам, но готовый миловать поверженного.

И страшно, невероятно одинокий. Одинокий волк, поистине.

О да, она поинтересовалась «приключениями старика Динтры», о которых любили посудачить адептки в Академии, да и просто кумушки Долины. Однако чем больше она выслушивала не отличавшихся разнообразием историй, тем крепче становилось убеждение – Хаген распускал эти слухи едва ли не специально. Нет, конечно, монахом он не был, отнюдь, но и приписываемые ему «победы» с «соблазнениями» требовалось делить самое меньшее на десять.

Хитрый, донельзя хитрый целитель Динтра. Целитель, с равным успехом умеющий и лечить, и убивать. И… получается, что, кроме как на тебя, надеяться мне не на кого. Игнациус силён и, самое главное, хитёр. Он-то не позволит заманить себя в ловушку, тем более основанную на его собственных чарах.

В том, что они делали сейчас, Сильвия разобраться не могла при всём желании и старании. Символы – таких она никогда не встречала; комбинации магических ингредиентов – каких не излагал ни один из трактатов; и она не понимала, как, собственно, будет твориться мессиру Архимагу столь желанное новое тело, «во всём подобное утраченному».

Текущие дела госпожа распорядительница Совета перевалила на всегда готового услужить Джиакомо Семпри. Пусть старается.

Толстяк явно что-то подозревал, но пока что это Сильвию не волновало.

Архимаг Игнациус – вот единственное, что важно.

И Хаген.

В краткие часы сна Сильвия, забываясь, начинала грезить. Она упорно, упрямо, прежде чем смежить усталые веки, представляла себе седого воина в чёрной броне, его жёсткий режущий взгляд и острие клинка у её, Сильвии, горла. Сейчас это уже не казалось унижением, да что там, даже поражением не казалось.

«Ты нужен здесь, тан Хединсея. Ты очень нужен», – повторяла она про себя.

И настала ночь, когда она его увидела.

Когда плотная глухая пелена беспамятства, в которую она проваливалась, едва голова касалась подушки, вдруг лопнула, и Сильвия увидела его.

Тан Хединсея, знакомый воронёный доспех, в руке – обнажённый клинок, тоже знакомый. Над шлемом – серое небо, бессолнечное, словно потолок пещеры в залах мёртвых. По равнине перед ним, подобно чудовищным змеям, ползут пухлые реки туманной мглы; здесь нет ни жизни, ни радости.

Мороз продрал Сильвию по спине, ужас властно толкнул в грудь, словно пытаясь выкинуть из запретного для неё видения; она не поддалась. Вцепилась всем существом, всеми помыслами, не давая картине расточиться и утонуть в волнах беспросветного и беспамятного сна.

Что это за место? Что это за жуткое, мёртвое место, откуда высосаны все жизненные соки? Что там делает хединсейский тан?

Хаген стоял, сощурившись, словно прикидывая, как ловчее развалить от плеча до пояса какого-то незримого для Сильвии врага. Она словно наяву ощутила мокрый холод серых равнин, унылую мглу, влачащуюся без цели и смысла; представила, как не на чужих, на её собственных плечах покрывается капельками влаги воронёная сталь.

Она изо всех сил пыталась дотянуться. Встать рядом, взглянуть в глаза тому, что надвигалось на Хагена из холодной сырой мглы; послать навстречу волну истребительного чёрного пламени, заставить Хаос в конце концов хоть раз послужить ей по-настоящему! Ибо не считать же за службу разогнанных магов Долины!..

Там, в неведомой дали, катились штормовые валы дикой свободной силы.

Сильвия в своём сне могла лишь едва-едва ощутить их мощь, но и этого хватало, чтобы она покрывалась холодным по́том.

Это было совершенно невозможно и неправильно!

Его, Хагена, тана Хединсея, не должно быть там!

«Вернись, – прошептала она вдруг. – Вернись… ко мне».

* * *

Вы привели меня сюда, великие силы, думал Хаген. Мысли обжигали, как обжигает холодное, долго пролежавшее на лютом морозе железо. В нём не осталось огня.

Там, среди ветвей Великого Древа, где они с Мимиром рука об руку заделывали рваную рану в ткани Сущего, остались его огонь и его жизнь.

Хаген помнил, что мёртв, что убит гомункулусом, подменышем; Бран Сухая Рука, слуга Третьей Силы, наконец-то свершил свою месть.

Но что для Орла и Дракона какая-то там телесная гибель, если Демогоргон властвует над Древом, где рождаются новые души?..

Хаген понимал, что эонами работавшее потеряло силу и смысл, сбилось, пожирало само себя. Демоны, хозяйничающие на Древе, – ведь когда-то наверняка они были необходимы, даже полезны, как полезны насекомые в лесу.

Но что-то пошло не так, что-то свело их с ума – и миропорядок покатился под откос. Или нет – сперва миропорядок покатился под откос, и уже потом демоны лишились рассудка…

Сейчас перед ним была затянутая мглой равнина. Туманы поглотили оба воинства, скрылись в серых тучах белый Орёл с золотым Драконом; Хаген остался совершенно один.

Увидь врага, заклинал его Демогоргон. Увидь его.

Что можно увидеть на пустой равнине, с которой словно незримая рука стёрла бесчисленные рати?

Хаген ожидал великой битвы, рек крови и горных цепей из мёртвых тел; это бы он понял, это было бы просто – гигантская гекатомба, магия крови, исполинский жертвенник, напитываемый жизненной силой погибавших; в конце концов, разве не этим занимались бесчисленные Древние или хотя бы тот же Салладорец на Утонувшем Крабе?

Но нет, Дух Познания вместе с братом измыслили нечто более хитрое.

Увидь врага.

Голубой меч привычно и надёжно лежал в ладони.

«Что-то сейчас творится в Долине? – вдруг мелькнуло у тана. – Что там эта девчонка, Сильвия Нагваль, самозваная „распорядительница Совета“»?

Странно. С чего бы мне её вспоминать, эту хитрую и ловкую особу, которой пришлось к тому же изрядно всыпать, приводя в чувство?..

Зачем я о ней думаю, когда и сам уже не среди живых, и Демогоргон призывал увидеть врага?

Врагов у хединсейского тана всегда было множество.

И что значили, кстати, те загадочные слова, что, дескать, «пора исполнить твоё предназначение, судьбу, к какой готовил тебя твой отец»?

Отца Хаген не знал. И Свава, мать, не знала тоже, от кого понесла ребёнка.

Впрочем, какая разница? Истинным отцом ему был Учитель, великий Хедин Познавший Тьму, хотя Хаген мальчишкой и звал его «дедом». Кто бы ни породил его, предназначение он исполнит и без этого знания.

Извиваются, ползут по зачарованной равнине исполинские туманные змеи. Чуть подрагивает в руке Голубой меч. За поясом – памятный кинжал Брана Сухой Руки, доставшийся Хагену в последней схватке.

Увидь врага.

Хаген вгляделся.

И увидел.

Они выходили из туманных волн, шеренга за шеренгой, молча и неостановимо накатывались на него, застывшего в полном одиночестве.

Кого тут только не было. Люди и нелюди, великаны, страшилища, звери, монстры. В самом первом ряду скалил зубы волк – обычный волк с виду, невесть как затесавшийся сюда. Оборотень, может?..

Рядом с волком вышагивала странная компания – воины с огромными, выше человеческого роста, луками, на тетивах – стрелы с солнечно светлым оперением; а подле лучников – облачённые не в доспехи, но в смутно знакомые жёлтые свободные плащи.

Ученик Познавшего Тьму сощурился. Давненько, ох давненько не видывал он этих одежд…

И воинов со странными радужными тонкими клинками на длинных древках он не видывал также.

Увидь врага, тан Хаген.

О да, теперь он вспомнил, да и как такое забудешь!

Храмовые стражники и жрецы в лимонно-жёлтых плащах, словно пленивших солнечный свет, – защитники Малого Храма Солнца в Эриваге, в пределах Хранимого Королевства Видрира, что в Восточном Хьёрварде.

Его, Хагена, первый штурм. И воины с радужными клинками – тоже оттуда, из прошлого; они пытались остановить его дружину, когда та, вырвавшись из храма и таща на плечах немалую добычу, пробивалась обратно к побережью, где ждали узкие длинные «драконы».

Только что был взят Хединсей, и они все – молодые, хищные, злые – стояли в самом начале славных дел.

Превеликие силы, сколько ж прошло времени?!.

Волк. Храмовая стража. Жрецы…

Да, теперь он видел. Великий Демогоргон не поскупился, выпустил всех, кого мог. Иных Хаген смутно припоминал, иные были им совершенно забыты; иных упокоил уже не тан Хединсея, но иная его ипостась – лекарь Динтра, поразительно ловко для целителя умевший управляться с боевыми чарами. Прошлого раза каждому из них, видать, показалось мало?

Тан усмехнулся.

– Если это всё, что от меня требуется, то, право же, я способен на большее, великий Дух.

Ответа не последовало, но Хаген на него и не рассчитывал.

Волк… первая жизнь, которую он взял. Где-то тут тогда должны отыскаться и воины ярла Свиора, встретившие свою судьбу от ножа в руке десятилетнего мальчишки…

Третья Сила обожает загадывать загадки, стараясь обойти невесть кем и как наложенные на неё ограничения. Она ничего никогда не говорит впрямую; Закон Равновесия поистине священен. Правда, чего уж держаться за него именно сейчас, когда схлопывалось вообще всё сущее?

– А я неплохо поработал…

На него надвигались сотни и сотни созданий, и Голубой Меч заплясал, словно живой. Здесь достаточно силы, он, Хаген, не допустит ошибки, как с кадавром-подменышем (кстати, изничтожится он сам, когда всё это кончится и истинный Хаген вернётся обратно, или придётся помочь?); но всё-таки, всё-таки…

Что-то сидело холодной льдистой занозой на самом дне сознания, не давая просто кинуться в бой. Третья Сила хотела, чтобы он увидел врага, он увидел множество отправленных им в Серые Пределы, но разве это настоящий враг?

И где тогда тот, с кого всё это началось – тот самый стражник, в потёртом кожаном доспехе с нашитыми бляхами, дышавший злобой и перегаром, тот самый, что походя рубанул мать, цеплявшуюся за мешок с мукой?..

Учитель, Хедин Познавший Тьму, он ведь мог спасти маму. Мог прищёлкнуть пальцами, и все эти дружинники Свиора повалились бы обугленными головешками… стоп, нет, не повалились бы. Тогда ещё действовал закон, запрещавший Истинным Магам прямое убийство смертных. Но всё равно, мог их ослепить, навести морок, мог…

Но не сделал ничего.

Потому что так было нужно.

Потому что Зерно Судьбы уже было извлечено из Шара в зале Замка Всех Древних, и Хедин Познавший Тьму выковывал клинок, сотворяя себе лучшего из всех Учеников.

Цена была неважна.

Даже если это была его, Хагена, мать, родившая его от до сих пор неведомого отца.

Тан сощурился.

Так что же вы задумали, Орёл и Дракон?

Зачем вы шлёте против меня моё собственное прошлое? Какую загадку хотите, чтобы я разрешил?

Освободи себя, хединсейский тан. Сражайся, как бился тогда, едва сделавшись вожаком вольной морской дружины, когда твой «дракон» резал моря, направляясь и к Западному, и к Северному, и к Южному континентам Большого Хьёрварда.

Огромная масса накатывалась на него, не поймёшь, то ли ожившие, то ли мёртвые, на время получившие плоть.

Хаген настойчиво искал глазами его – того самого воина, с которого начал счёт кровью. Первую человеческую жизнь, взятую им.

Ему казалось – стоит заметить, и всё сразу станет ясно, грандиозный замысел Третьей Силы предстанет во всём величии.

Волна врагов всё ближе, ближе, ближе…

Ага! Вот он, бородатый вояка в рогатом шлеме, – лицо его не стёрлось, не было смыто временем. Хаген забыл множество тех, с кем сражался, но этого позабыть так и не смог, даже если бы захотел.

Обычное лицо. Пятна от оспы, это почти у всех, переживших младенчество. Усы и борода, пустоватые глаза – их обладатель не думал, не умел, не мог и не хотел, почему и рубанул, не колеблясь, ухватившуюся за своё добро нищенку.

– Никого не забыли… – пробормотал тан.

Им сражённые здесь. От первого до, наверное, последнего. Едва ли Демогоргону составит много труда собрать их всех на этом поле; круг замыкается, замыкается круг – словно последние штрихи ложатся на исполинскую, необозримую для простого взгляда картину.

Меж тем вперёд выдвигались дугие люди и нелюди, оттирая в задние ряды бородатого воина в рогатом шлеме.

– Э, нет, вот ты-то мне и нужен, – сквозь зубы процедил Хаген.

Увидь врага.

Осознание обожгло, словно удар хлыстом.

Ну конечно! Как он мог не догадаться раньше?!

Замыкающийся круг. Излюбленный трюк вечных сил, змея, кусающая собственный хвост.

Орёл и Дракон строили свою исполинскую фигуру, магическую звезду из судеб и смертей, горя и радостей, побед и поражений; не просто чародейство крови, но нечто куда более сложное.

И едва ли кто-нибудь, кроме разве что Познавшего Тьму, сумел бы разобраться в этом.

Сейчас мы сразимся – и на огромном холсте сущего родится новый мазок, проляжет ещё одна линия. Завершит ли он фигуру, нет ли – кто знает; однако он, Хаген, сделает всё, чтобы алые чернила легли бы, как надлежит.

Голубой меч описал широкую дугу, свободно полилась сила, и хединсейский тан приготовилсявстретить вражий напор.

* * *

– Недурственно, недурственно, – призрак мессира Архимага плавал над тщательно вычерченными дугами и хордами, над расставленными курильницами и разложенными артефактами. – Что ж, полагаю, приемлемо. Отклонения, конечно, наличествуют, но, пожалуй, в пределах допустимого. Конечно, я бы сам сделал куда лучше, но…

«Ну вот и делал бы себе куда лучше», – Сильвия привалилась к холодной стене подвала. Руки гудели, пальцы подрагивали, и она никак не могла унять эту дрожь.

«Зачем я это сделала?» – спросила она себя в тысячный раз и в тысячный раз же не нашла ответа.

– Осталось совсем немного, сущий пустячок… – приговаривал господин Игнациус Коппер, в бестелесном виде инспектируя работу Сильвии. – Сущий пустячок и… и смогу поздравить тебя, милочка, с постоянным, никем не оспариваемым председательствованием в Совете. А я уж тебя поддержу, не сомневайся. Господин Трагне, а до него – господин Бенбоу… возглавляли Долину и были вполне себе довольны…

«Ага, до той поры, пока делали то, что требовалось тебе».

Она жутко устала, словно магическая фигура на полу была вычерчена её собственной кровью. Надо сказать, всё время этого ожидала, но нет, обошлись.

– Вставай, поднимайся, – потребовал Игнациус. – Я вот и без телескопа могу сказать, что звёздные проекции в нужном пересечении. Вообще надо б теоретически и практически отработать вопрос перехода мага в бестелесную форму и обратно, да, да…

Сильвия нехотя повиновалась. Она не спорила, не возражала – она ждала.

Потому что уже поняла, что сидеть под мессиром Архимагом куклой-«распорядительницей Совета» не будет ни за что и никогда.

– Затеи у тебя, милочка, конечно, интересные, не без того, – продолжал болтать мессир, пока Сильвия занимала место в центре отпорного круга. – Империя Тысячи Солнц, правда, моя идея, и воплощать её надлежит совершенно по-другому…

«Меня не обманешь, – думала Сильвия. – Я тебя, старый прохвост, насквозь вижу. Болтаешь чепуху, прикидываешься безобидным стариком, который рад-радёшенек выбраться из заточения, ничего не видит и ничего не понимает. Ага, как же. Нашёл дурочку…»

Однако всё делала – послушно повторяла инкантации, замирала в странных позах, пока пальцы не начинало покалывать; тупо давило в висках и гудело в голове. Ручейки силы сочились сквозь незримую запруду, сливались, ширились, плотина дрожала под напором собранной мощи; сейчас, вот сейчас прорвёт, и она, Сильвия, должна будет чётко направить всё это по бесчисленным приуготовленным руслам.

Сыро тут и холодно. Камень пола и стен словно бы высасывает из воздуха крупинки солнечного света, тьма скользит меж мельчайших его частиц; вот над центром фигуры закружился словно рой чёрных мух, воронка, как при смерче.

Пальцы и ладони Сильвии кололо сейчас бесчисленное множество раскалённых игл.

Она заскрипела зубами, изо всех сил стараясь не сбиться с ритма, не потерять дыхание. Вокабулы следовало произносить в строгом соответствии с каноном.

«Зачем я это делаю?!»

– Отлично, отлично! – каркнул Игнациус. – Повторяй за мной: a bydd ei gnawd yn gyfan eto…^[92]

Она повторяла.

По подвалу расползался смрад, точно кто-то опорожнил сюда целое ведро с нечистотами.

– Повторяй!

Сильвия повторяла, трясясь, как в лихорадке.

Вокруг неё пылали линии магической фигуры, но то было делом привычным, на все эти мерцания, вспышки и прочее она внимания давно уже не обращала.

Хаос замер, готовый вырваться, но мессир это, похоже, учёл: Сильвию окружал кокон изменённого пространства. Самые сложные построения в фигуре, вдруг поняла она, именно что предохраняли ритуал от неё самой.

…И она уже безо всякого интереса досмотрела действие до конца – как один за другим вспыхивали и гасли огоньки, как кружащийся чёрный рой начал складываться в человеческую фигуру.

Не это было сейчас важно, а последствия. И то, что случится с тёмной глобулой, заключившей в себе чародея по имени Кор Двейн.

А мессир Архимаг… хитрый лис не мог не устроить себе отнорка. Где-то попал под нож, угодил под обвал; но вот сумел вернуться. Что ж, она усвоит и этот урок.

Так думала Сильвия, глядя, как чёрный рой уплотняется, сжимается, сгущается, обретает черты человека; становясь и плотью, и одеждой, словно мессир Архимаг решил не церемониться и уж коль творить – так всё вместе.

И потому она лишь равнодушно проводила усталым взглядом самодовольно встряхнувшегося господина Игнациуса, небрежно вышагнувшего из круга и снисходительно потрепавшего её по щеке.

– Прекрасно сработано, милочка. Нуте-с, теперь осталось лишь явить миру наш светлый лик…

– Да, мессир, – деревянно проговорила она.

Хаос осторожно ворохнулся было в груди и тотчас замер; даже он понимал – ещё не время.

* * *

Возвращение мессира Архимага, господина Игнациуса Коппера, вышло поистине триумфальным. Достаточно сказать, что от его дома до Ратушной площади восторженная толпа магов несла милорда мэтра на руках.

Мессир покровительственно кивал, махал рукой, приветствуя «досточтимых сородичей».

Народу в зал заседаний Совета набилось куда больше, что в приснопамятное первое выступление Сильвии. Сидели, стояли, лежали, висели. «Предельщики» пытались левитировать.

Больше всех суетился мэтр Джиакомо. Сильвия наблюдала за ним безучастно, без каких-то там «холодных усмешек» или «презрительных ухмылок». Ей и в самом деле было всё равно; она всё для себя решила.

На себе она ловила массу злорадных, торжествующих, нагловатых взглядов. Нет, никто не дерзнул подойти и бросить ей в лицо что-то вроде «кончилось твоё время» или там «теперь попляшешь». Правда, Джиакомо вдруг перестал именовать её «госпожой» и вообще старался не замечать.

Она заняла председательское место, но на это никто не обратил внимания.

Мессир Архимаг не заставил себя ждать.

Его встретили восторженной овацией: вопили, хлопали в ладоши, скакали, размахивали руками.

– Мессир! С возвращеним, мессир!..

Игнациус шагал со всё тем же спокойно-самодовольным выражением, не спешно, явно наслаждаясь моментом.

Прошествовал между рядов, поднялся на подиум. Улыбясь, слегка поклонился собранию, прикладывая ладонь к сердцу.

«Нет, я не сдамся!..»

И прежде чем улёгся шум, прежде чем заговорил и сам мессир, Сильвия рывком поднялась, вскинула руку, дала Хаосу самую малость свободы – и в зале мигом стало тише.

– Досточтимые маги Долины. Когда я заняла место распорядительницы Совета, я говорила, что по возвращении всеми нами горячо любимого мессира Архимага, господина Игнациуса, первого чародея среди нас, – я с радостью предстану перед его судом. Вот, этот день настал, и куда раньше, чем думали многие из вас. Наш мессир, наш глава, душа и сердце Долины – мессир Архимаг снова с нами!..

Шквал аплодисментов, одобрительные возгласы. Сам господин Игнациус взирал на Сильвию с лёгким интересом, слегка приподняв бровь.

– Ни на йоту не отступлю я от слова, данного вам, досточтимые. Мессир Архимаг, дозвольте мне…

– Помилуйте, дорогая Сильвия, – Архимаг улыбался, словно старый служака – смешному и даже трогательному в своей наивности новобранцу. – Помилуйте. Что вы сделали – я знаю. Показали себя, чего уж там, показали. Так говорю я, досточтимые маги?

Растерянный шум. Сильвия нашла глазами бледных Ирэн Мескотт и Эрреаса Трагне – сидят рядышком, голубки, застыли, неужели и за руки держатся?.. Точно! Взялись. Ну, дела…

– Юная Сильвия Нагваль явилась сюда, в Долину, и, как выразились бы её сверстники, «навела шороху». К счастью, никто не погиб, никто не пострадал слишком уж серьёзно. Это, увы, доказало, что без моего догляда Долина пока что не может, нет. Не стоит так уж сердиться на юную Сильвию, молодость горяча и зачастую безрассудна…

Голос Архимага лился, словно шёлковые эльфьи косы.

Сильвия слушала, стараясь не замирать безжизненной статуэткой. Она никому не покажет свою слабость. Никому. Кроме… кроме него.

– Порядок наводить придётся, да, придётся, – журчал мессир. – Но вместе с вами, мои дорогие, мы сделаем нашу замечательную Долину ещё лучше, ещё краше, ешё безопаснее…

– А что же с войной?! – выкрикнул Трагне. На бледных щеках горела пара лихорадочных пятен. – С войной, которую устроила эта… узурпаторша!..

– Вы всегда были против войны! Против расширения Долины! – подхватила Мескотт. – А эта – это же тварь Хаоса!.. Мы пытались очистить её, но…

– Спокойно, дорогая Ирэн, зачем так волноваться? – невозмутимо отозвался мессир Архимаг. – Я думаю, все досточтимые маги помнят мои слова, а также помнят и то, что я говорил – времена меняются. И Долине должно несколько измениться с ними. Тем более что я провижу грозные, недобрые дни, к коим надлежит подготовиться. Юная Сильвия выбрала, возможно, путь не самый изысканный, но, пожалуй, самый прямой, быстрый и действенный. Получила ли Долина прибыток, наведя порядок в Джерто?

– Да! – крикнули одни.

– Ничего не получила! – завопили другие, и Сильвия, не выдержав, закатила глаза.

Как же, ничего не получила. Только-только начали, только-только развернулись – а с рудников уже добро пошло, алхимики с руками отрывали да нахваливали, мол, металлы чистые, много самородков, не руды, а одно удовольствие!

– Да иль нет, – примирительно простёр отеческую длань мессир, – то выяснять дело долгое. Но действовала Сильвия отменно, дерзко, решительно, настойчиво! Ставила цель и добивалась!.. Нет, нет, досточтимые мои сородичи, вы знаете – архимаг Игнациус не правитель, а лишь первый среди равных и власти не ищет. Может, совет мой примете – ваша новая распорядительница Совета заслуживает того, чтобы там и остаться. А я уж пригляжу, пригляжу…

«Приглядит он, как же!..»

И всё прошло как по маслу. Мессир Архимаг отечески улыбался, бледные Мескотт с Трагне в отчаянии пялились на него, словно приклеившись к сиденьям, а Джиакомо уже был рядом, зажужжал как ни в чём не бывало:

– Госпожа распорядительница, позвольте предложить – маги Долины весьма будут рады празднику в честь возвращения мессира Архимага!..

Вообще-то говоря, мессир Архимаг имел обыкновение исчезать и ранее, никому ничего не докладывая и ни о чём не предупреждая; празднества в честь его возвращения устраивать было не принято. Но сейчас…

– Распорядитесь, Джиакомо, – без выражения сказала Сильвия; сам Игнациус меж тем спустился в зал, остановился подле разом оживших Ирэн Мескотт и Эрреаса Трагне, положил целителю руку на плечо, что-то заговорил, спокойно, умиротворяюще, ну точно отец, успокаивающий перессорившихся и переобижавшихся друг на друга детей.

Она заставила себя смотреть, заставила себя улыбаться. Держи лицо, всегда держи лицо, твердил дед. Слушалась Сильвия далеко не всегда – если поныть и поканючить, то порой удавалось увильнуть от наказания. Но сейчас старый командор красного Арка был бы доволен внучкой.

…Совет закончился, Джиакомо, извиваясь от усердия, помчался «готовить достойное угощение», маги разбредались кто куда.

И, несмотря на все словесные одобрения мессира Архимага, в назначенный час кабинет встретил Сильвию звонкой пустотой – не явился никто из тех, кто должен был, с кем надлежало обсудить следующие шаги – наведения должного порядка в следующем, после Джерто, мире.

Сильвия бездумно посидела у заваленного картами и свитками стола; вычурные стулья с резными спинками, казалось, пялятся на неё с наглой усмешкой. Мессир Архимаг не показывался. До вечернего «празднества» было ещё далеко, и Сильвия Нагваль, немного подумав, отправилась к запертой и опечатанной Башне Высшей Защиты. Не колеблясь, сломала сургучный кругляш, вскинула руку, собирая задрожавшими от боли пальцами силу отпорных заклятий.

Спустилась вниз, в подвал; чёрная глобула плавала на прежнем месте, однако чары заметно истончились, куда быстрее, чем Сильвия рассчитывала.

Кор Двейн скоро выберется наружу, сам, без посторонней помощи. Что ж, пожалуй, пришло время ему помочь.

…Следующие несколько дней она опять провела, сплетая замысловатые чары, но на сей раз уже для себя.

Мессир Архимаг казался очень занятым. К его дому тянулся длинный хвост просителей, однако Сильвию он не забывал – являлся, не чинясь, к ней сам, не посылал за «госпожой распорядительницей», милостиво похлопывал по плечу, хвалил:

– Прекрасно, милочка, прекрасно. Не обращай внимания на этих жалобщиков – маги Долины, они как дети. Любят жаловаться и ябедничать.

– На меня? – мрачно осведомилась Сильвия. Она играла, но тут особо притворяться не пришлось.

– Конечно! – рассмеялся мессир. – Но, как я уже сказал – не обращай внимания. Делай своё дело.

– Да, господин Игнациус… Но… что же с тем, что я вам рассказала? Из поведанного этим Кором Двейном?

– Об этом, – благодушно уронил старый маг, – не тревожься. Я обо всём позабочусь. Нет-нет, помощи мне не требуется. Занимайся своим делом, госпожа распорядительница.

Она занималась. Мало-помалу чародеи Долины уразумели наконец, что Сильвия Нагваль, похоже, таки устраивает вернувшегося невесть откуда мессира Архимага и сей факт им придётся принять как данность; подготовка к новым экспедициям сдвинулась с мёртвой точки, однако по-настоящему Сильвия занималась сейчас совсем иным.

Со стороны могло показаться, что в Долине всё идёт, как и шло, – мессир Архимаг отпраздновал своё возвращение (Сильвия присутствовала, изо всех сил стараясь казаться весёлой и счастливой), после чего, как обычно, удалился от повседневных дел, почти не тревожа Сильвию. А когда появлялся – только и исключительно хвалил.

И это было донельзя подозрительно.

Поэтому Сильвия трудилась не покладая рук, опутывая чёрную глобулу густой паутиной заклятий: вычерчивала длинные, через всю Долину протянувшиеся линии, расставляла, где надо, крошечные амулеты; она не сомневалась, что за ней будут следить.

Мессир Архимаг любил обо всём узнавать первым. А желающие выслужиться найдутся – уж в чём в чём, а в этом Сильвия сомнений не имела.

Что ж, пусть.

Подбирайте мои забавки и гадайте, что это я такое задумала.

Шаги за спиной, медленные, нарочито старческие, шаркающие.

– Досточтимый господин Игнациус, – Сильвия вежливо поклонилась. Она ждала этого, она была готова.

– Сильвия, милочка, как любезно с твоей стороны проверить прочность капкана. – Архимаг старательно кряхтел, спускаясь по ступеням.

– Да, мессир. Хочу сказать, что скоро всё распадётся, маг Двейн окажется на свободе…

– И потому ты решила выпустить его пораньше? – понимающе усмехнулся Игнациус. Покачал головой, безо всяких церемоний устраиваясь на остатках расколотого монолита. – Конечно, мне донесли и доложили. Как же иначе?.. А ты думала, эти трусишки будут тебе верны? После того как ты уложила их физиономиями в грязь и вволю поиздевалась? Наивная…

Сильвия ни на миг не сомневалась, что маги Долины враз перейдут на сторону своего Архимага, но спорить с мессиром не собиралась и тут.

– Так что же ты задумала, дорогая? Выпустить чародея и вдвоём с ним упокоить меня? Разумный план, не спорю; пожалуй, единственно разумный в твоём положении. Конечно, у тебя имелись и иные выходы, к каковым, я надеялся, ты всё-таки прибегнешь. Но ты оказалась глупее, чем я полагал. Ибо я – Архимаг Игнациус Коппер, помнящий восстание Ракота, учившийся у Основателей Долины, а ты – ты, при всём уважении, милая, просто способная девочка. Но не более. Поэтому давай прекратим этот разговор, ты перестанешь заниматься ерундой, а будешь слушать и исполнять то, что я тебе скажу. Не надеясь, дорогуша, всадить мне нож в спину. Много их было, всаживальщиков, – и где они теперь?..

Последнее Сильвию совершенно не волновало.

– Я, кстати, тут кое-что проверил из твоих слов, милая. Из твоего пересказа того, что поведал чародей Двейн. И, увы, кое в чём он прав, да, прав… Так что, если будешь умницей, ещё сможешь помочь и мне, и Долине, и, самое главное, – себе.

Сильвия стояла, потупившись, сложив руки внизу живота, – ни дать ни взять, пай-девочка, первая ученица Академии. Она ничего не пыталась предпринимать, она даже не пыталась думать. Она слушала.

Прячаясь в ночи, стань ночью; стань днём посреди яркого дня.

– Капканчик мы подправим, как есть подправим, – делано покряхтел Игнациус. – А тебя я отправлю на разведку. Ибо, как я сказал, Кор Двейн был не во всём неправдив, и нечто странное на нас и впрямь надвигается.

Тишина.

– Ну? – брюзгливо осведомился Архимаг. – Чего молчишь? В рот воды набрала?

– Я внимаю, – тихонько отозвалась Сильвия.

– Внимает она!.. Меня, дорогуша, показным смирением не обманешь. Я твоего деда знал, да и тебя тоже, только ты про это не помнишь. И скажи спасибо, что не велел тебя развоплотить, как бедняжка Ирэн хотела. А то ишь, Хаос в себя приняла и решила, что всё можно!..

– Я смиренно слушаю мессира Архимага и готова исполнить все его приказания. Как ещё мне поведать ему об этом?

Игнациус фыркнул.

– Ладно. Тогда слушай, что я тебе скажу, и испол…

Что хотел сказать мессир, осталось неведомо.

Сильвия ощущала, что воздух в подземелье становится всё холоднее, словно чары чёрной глобулы высасывали последнее тепло.

Взломать ловушку изнутри, когда она завершена, невозможно, только снаружи. Знать бы, зачем мессир предусмотрел ещё и такое – уж если пленил божественную сущность, выпускать её обратно на волю как-то не слишком разумно.

Но капкан и впрямь не завершён. Он и впрямь разматывался, распадался сам по себе.

Чёрная глобула вздрогнула, внезапно выросла, раздулась вдвое, упёрлась в камень бесчисленными отростками, острыми, словно иглы морского ежа.

– Что?!. – захлебнулся Игнациус, вскакивая.

Сильвию отшвырнуло, крепко приложив об стену; в глазах потемнело, ноги подкосились.

Камень, там, где в него ударили чёрные иглы, крошился и трескался; над плитами поднимался едкий дым, от которого жгло глаза и текли слёзы.

Она ощутила резкий и злой толчок силы, Архимаг пытался что-то сделать, но безнадёжно опаздывал. Разламывающаяся западня выжигала всё вокруг себя, втягивала, пережёвывала, высасывала и выплёвывала. Ей требовалось много силы, и она тянула её отовсюду, откуда только могла, в том числе и из живых.

Чёрная сфера дрожала, пульсировала, мелко, быстро, часто, сжимаясь и разжимаясь; даже смотреть на это было жутко, словно тут, прямо посреди заклинательного покоя, рождалась неведомая бестия.

Взвыл Хаос, и на сей раз Сильвия дала ему дорогу.

Бесчисленное множество огненных нитей потянулось к чёрной глобуле – это горел сам воздух, столкнувшись с первозданным началом. Выскользнув из неведомой глубины, из пространства между мельчайшими частицами сущего, Хаос развернулся пламенным веером, ринулся к разрастающемуся, на глазах меняющему форму врагу – и натолкнулся на мигом воздвигшуюся стену из прозрачных зеленоватых кристаллов, свившихся в причудливые нити.

Тёмный огонь и зелёный лёд вспыхнули вместе и вместе же рассыпались прахом. Чёрная глобула дёргалась, сжималась и вновь разбухала, неприятно, пугающе, словно растущая алхимическая тварь.

– Что ты наделала! – завопил мессир Архимаг, бросаясь к Сильвии; та метнулась вверх по ступеням, но поздно, слишком поздно.

…Она успела отпрыгнуть – прямо в стену, потому что иначе не смогла бы остановиться. Воздух прямо перед ней сгустился, задрожал, словно над раскалёнными солнцем камнями, и она поняла, что там, в этом дрожании, – смерть или что-то ещё хуже смерти.

Извернулась кошкой, скользнула мягко в сторону, и Хаос готов был биться, потому что понимал – ему тоже настанет конец.

Глобула разматывалась, словно клубок ниток, серые лохмотья падали на потрескавшийся пол, в крипте становилось всё холоднее. Раздался треск, точно рвалась грубая плотная мешковина; чёрный свет затопил подземелье, глухой удар – и прямо на пол весьма неэлегантно шлёпнулся изрядно помятый господин Кор Двейн.

– А-арх!

Он был очень хорошим магом, этот Кор. Шлёпнулся как куль с мукой, но тотчас вскочил, развернулся, мигом бросив пару простых, но надёжных чар, отгораживаясь мерцающим рунным щитом; неизысканно, зато крепко.

– Любезный господин Двейн! – всплеснул руками Игнациус. – Прошу прощения, от всего сердца прошу!.. Вы не ушиблись?

Любезный господин Двейн, отдадим ему должное, опомнился и сообразил, что к чему почти мгновенно. Встряхнулся, повёл плечами, словно они у него затекли, и повернулся к мессиру Архимагу.

– Это большая честь для меня, милостивый государь, господин Архимаг Долины, мессир Игнациус Коппер.

Сильвия сжалась, она уже поняла, что сейчас последует. Кинула быстрый взгляд на дверь – там по-прежнему дрожало и колыхалось неведомое, надо было пробиваться силой.

«Ну, Хаос, который во мне, пришла пора показать, на что ты способен!»

Она атаковала – но не чародеев, а поставленную Игнациусом завесу – обычными чарами. Это их отвлечёт, пусть ненадолго, но отвлечёт.

Хаос же всей мощью ударил в камни стены рядом с проходом; их тоже защищали могущественные наговоры, но рассчитаны они были совсем на другое.

Символы, слова и знаки ломались и сгорали, частицы гранита испарялись, не выдержав натиска чёрного огня; бутовая кладка просела с грохотом, в стене открылся проход, заполненный едким и плотным дымом.

Сильвия рыбкой бросилась в эти клубы, выбрасывая руки перед собой; за спиной что-то гневно выкрикнул Игнациус, щупальца Хаоса вновь столкнулись с воздвигнутой Кором Двейном завесой, вновь смели её, однако дотянуться до цели всё-таки не смогли; Сильвии показалось, что она вот-вот окажется на свободе – но тут Кор Двейн что-то выкрикнул, и последнюю из Красного Арка затопил мрак.

* * *

Тьма уходила, таяла, глаза обжигал слепящий свет. Голос Игнациуса, резкий и холодный, ворвался в сознание.

Руки Сильвии были скованы, лодыжки тоже. Это пустяки, никакие цепи не устоят перед Хаосом; она не собиралась сдаваться.

Однако железо наручников защищал толстый слой зеленоватых кристаллов, того самого «льда», что остановил удар её Хаоса, – не иначе как постарался чародей Кор Двейн.

– Спокойно, госпожа Сильвия, – высвободившийся из ловушки чародей глядел на неё внимательно и с лёгкой насмешкой. – Поговорим без резких движений, хорошо?

Она молча кивнула. Можно было попытаться освободиться прямо сейчас – в конце концов едва ли этот Двейн способен восстанавливать защиту так же быстро, как она – высвобождать Хаос. Если надо – она вырвется. Но послушать врага никогда не мешает; а что неведомый маг был врагом – в этом Сильвия Нагваль не сомневалась.

Как и мессир Архимаг.

Они по-прежнему находились в подвале Башни высшей защиты, рядом с расколотым белым монолитом. Кор Двейн стоял прямо перед Сильвией, привалившейся (или, вернее сказать, приваленной) к стене; Игнациус Коппер устроился поодаль, скромно глядя в пол, словно происходящее тут совершенно его не касалось.

– Зачем вы заточили меня? Чего хотели этим добиться?

Вгляд Двейна буравил её, пытаясь проникнуть в мысли. Сильвия ощутила тупую боль в висках, их сдавило, словно тисками.

– Это… случайность… – прохрипела Сильвия. Чары Кора Двейна опутывали её, лишали воли, мышцы отказывались повиноваться. – Я… готовила… совсем… иное…

– М-м, – издевательски кивнул чародей. Скромно помалкивавший в сторонке мессир Архимаг тяжело вздохнул и слегка понурился – дескать, говорил же я.

– Нет, Сильвия. Вы решили, что я – угроза вашей власти в Долине и что меня надо убрать. Что ж, средства для этого были выбраны неплохие, что и говорить; господин Игнациус любезно обрисовал мне, так сказать, предысторию. Кто вам заплатил за моё устранение, а, девочка? – он лишь слегка сощурился, лишь слегка приподнял бровь, а голова у Сильвии почти что взорвалась от лютой, ввинчивающейся прямо в глаза боли. Казалось, незримые шурупы со скрежетом вкручиваются в кости черепа, проникая всё глубже и глубже.

– Не на-а-адо!..

– Кто? – выкрикнул чародей ей в лицо.

– Вы… знаете… – больше ей ничего не оставалось. – Н-новые Боги… Хаген…

Кор Двейн пренебрежительно фыркнул.

– Я знал это и так. Но хотелось услышать именно от вас, моя дорогая. Видите, досточтимый мэтр, – повернулся он к Игнациусу, – Хедин и Ракот устроили у вас тут настоящее кубло. Следили за вами, подсматривали, подслушивали!..

– Да-да, вы совершенно правы, – закивал мессир Архимаг. – Именно что следили!..

– И сбросить законные власти Долины, верные вам, они послали эту оч-чень интересную зверюшку, – Кор Двейн не смотрел на Игнациуса. – Зверюшку с Хаосом в крови. Признаться, когда я отправлялся сюда, я знал, что меня ожидает нечто подобное, но реальность превзошла самые смелые ожидания.

– Дочь Хозяина Ливня, с высочайшей аффинностью к Хаосу, – согласился мессир. – Простите, досточтимый, Хозяин Ливня – сущность из мира Мельина, которая…

– Я знаком с этой историей, – перебил Игнациуса Кор Двейн. – Что ж, да, всё одно к одному. Её послали перехватить управление Долиной, это яснее ясного. Зачем, для чего – уже не слишком важно. Спасибо, сударь Архимаг, за вашу решимость встать рядом с нами в общей борьбе; великое Кольцо чародеев Упорядоченного способно творить чудеса. Но что же нам делать с этой маленькой стервочкой?

– У меня есть разные предложения, – хихикнул мессир, и у Сильвии вдоль хребта побежали холодные капли.

– Как я понял, местные маги один раз уже пытались с ней совладать и не преуспели, – тоже усмехнулся Кор. – Однако так сложились обстоятельства, что мы с вами, дорогой друг Игнациус, сможем извлечь отсюда немалую пользу – для нашего общего дела.

– Буду счастлив, если вы найдёте возможным поделиться, досточтимый Кор.

– Ах, любезный мессир Архимаг, к чему такие изыски? – засмеялся Двейн, но Игнациус аж руками замахал.

– Нет-нет, что вы, что вы! Я, увы, лишь старый и усталый чародей, влюблённый в этот крошечный клочок Упорядоченного; я всегда слишком сильно ценил мир и покой Долины, в общем-то, если уж откровенно – прятался тут от трудов и опасностей Упорядоченного в то время, как вы бросили вызов обречённости всего Сущего!..

– Полноте, мессир, – поморщился гость. – К чему эта лесть? Я вас отлично понимаю, поверьте. Долина Магов прекрасна; честное слово, ничего не желал бы боле, чем поселиться тут и провести здесь остаток своих дней. Но, увы, обстоятельства вам известны. И, полагаю, у меня есть простой и надёжный способ избавить вас от сей докучливой помехи. – Он кивнул на Сильвию. – Думаю, куда более надёжный.

– А может, старым-верным?.. – Игнациус потёр руки, хищно осклабился.

Сильвия видела его сейчас насквозь; хитрый старик льстил молодому и сильному чародею, молодой это вроде бы видел, но ему всё равно было приятно.

– Нет, старым-верным ваши уже пробовали, – покачал головой Двейн. – Собственно, сударь мой Архимаг, я оказываю услугу в основном не себе, а вам. Я-то против этой способной девочки ничего не имею. Не захотела вставать в наш строй, ну и ладно. Но Долина – это существенно. – Он встряхнул кистями рук, словно музыкант перед сложным пассажем. – Не будем тянуть, достопочтенный.

Он стоял вполоборота, словно намереваясь ещё что-то сказать Игнациусу, и Сильвия купилась, проморгала, сделала ошибку, не заметила, как содрогнулась сила; в неё ударила волна боли, вспыхнуло словно всё тело разом; терпеть это было невозможно, она закричала, и Хаос вырвался на волю.

Сильвия терпела до последнего, ожидая, что сможет выведать побольше у своих пленителей; теперь же оставалось только сражаться.

Зелёная броня на её оковах вспыхнула и распалась; первая волна Хаоса расточилась тоже, но за ней уже катилась следующая. Её приходилось кормить кровью и жизнью самой Сильвии, но Хаос, огневеющий Хаос вмиг обнял, охватил железные звенья цепей и браслеты, и те растворились, сгинули в пламени, оставив на запястьях и щиколотках Сильвии багровые кольца ожогов.

Однако она уже была свободна, свободна и бежала. Мериться силой разом с двумя такими чародеями, как мессир Архимаг и Кор Двейн, – благодарю покорно, ищите другую дурочку.

Она мчалась вверх по ступеням, словно сказочная фурия, Хаос распускался за плечами не то дивным чёрно-огненным цветком, не то плащом дымного пламени. Когти Хаоса оставляли полыхающие росчерки на стенах, башня затряслась, заходила ходуном – Сильвия пыталась обрушить за собой своды.

Нет, она не рассчитывала похоронить своих врагов заживо – просто выиграть хоть немного времени.

«Хаген! Хаген!.. Помоги! Помоги, умоляю!..»

Камни стен поддались уже почти у самого выхода – потолок рухнул с грохотом, окутываясь едкой пылью.

В спину ей летели какие-то чары, но их Хаос жёг играючи. Сильвия не обольщалась – это всего лишь проверка, разминка, это не всерьёз. Меч Хагена Хединсейского справился с её оружием, значит, могут справиться и другие, а Сильвия была бы последней, кто недооценил мессира Архимага или чародея Кора Двейна.

Особенно чародея Кора Двейна.

Бежать. Прочь из Долины. Выжидать момента. Ударить, как она умела…

За её спиной Башня Высшей Защиты медленно оседала, проваливалась сама в себя. Кор Двейн был уже на поверхности, бросился следом; Сильвия мчалась, окутанная пламенем Хаоса; маги Долины с визгом и воплями бросались врассыпную.

– Стойте, Сильвия! Да стойте же!..

Держи карман шире.

Земля встала на дыбы прямо у неё под ногами, и эти чары Хаос сжечь уже не успел.

«Хаген…»

Кор Двейн ухитрился как-то оказаться прямо перед ней; окутан, словно плащом, бледно-зелёным сиянием. Лицо бледно, от виска по щеке стекает кровь.

– Пр… прыткая, – слова дались ему с трудом.

Сильвия не могла пошевелить ни рукой, ни ногой; Хаос выл и рвался на волю, норовя сжечь всё вокруг, включая собственную хозяйку.

– Всё, – проговорил чародей, склоняясь над ней. Скривился, провёл по лицу ладонью, взглянул, скривился ещё больше. – Всё, Сильвия. Хаос сейчас сожрёт тебя саму и примется за Долину. Ты не чувствуешь?

Она чувствовала. Огонь в груди становился нестерпимым – словно долго-долго стараешься не дышать.

– Ты зачерпнула слишком много. – Казалось, Двейн говорил с искренним сожалением. – Зачем? Зачем, глупая? Не поняла, что я подыгрываю этому старому интригану Игнациусу? Не поняла, что я вижу его насквозь, все его старые, как мир, хитрости? Эх, не дотерпела…

Сильвия только и смогла, что прохрипеть какое-то проклятье.

– Ладно. Ты мне ещё пригодишься, – Кор Двейн оглянулся, вновь вытер кровь – несколько капель упали Сильвии на грудь, – это сдержит распад… на время.

Он болезненно сморщился, прикусил губу, – и Сильвию начало заковывать в зелёный кристалл.

«Нет!.. Хаген!..»

Холод проникал в жилы, и кровь замерзала. Не оставалось сил ни дышать, ни смотреть.

– Не сопротивляйся, – посоветовал Кор.

Холод поднялся к самым глазам, а потом кристаллическая тюрьма с лёгким шорохом закрылась.

Сильвия едва успела зажмуриться. Что будет твориться вокруг, видеть она уже не хотела.

«Хаген».

* * *

Меч хединсейского тана прочертил широкую, размашистую дугу. Над головой Хагена в серых тучах закрутилась воронка, тонкий хобот опускался вниз; сила подчинялась ученику Хедина, и оставалось лишь докончить начатое – изобразить кровью врагов потребное Орлу с Драконом.

Клинок дивно удлинялся, сила преобразовывалась в широкое плоское лезвие. Косо рухнул, разрубая тела, рассекая броню, оставляя за собой лишь кровь да изуродованные трупы.

Нет, это лишь иллюзия, ведь все эти создания уже умерли; это просто игры Третьей Силы, не более того!..

Но кровь по-прежнему красна. Но предсмертные стоны неотличимы от настоящих. Но души врагов по-прежнему не желают расставаться с телами.

Зато здесь не нужно сдерживаться; опускавшийся с небес смерч охватил Хагена, словно настоящий доспех.

Крутящаяся воронка отбрасывала нацеленные в спину удары; хединсейский тан оказался в плотном кольце – если б не сила, он не продержался бы и нескольких мгновений.

Вы беспощадны, Орёл и Дракон. Вы выдергиваете души из неведомого посмертия, придаёте им видимость жизни и вновь бросаете в бой в попытке всё-таки докончить несделанное; вы чертите свои фигуры кровью великого множества – и едва ли великое равновесие останется в неприкосновенности от этих ваших деяний.

Нет, не получалось крушить бестелесного врага несчитаными множествами; что-то крепко ударило в спину, пробив даже сотворённую из чистой силы защиту. Огненная вспышка боли; и в этот миг прозвучало слабое, еле слышное, беззащитное – и с отчаянной, несмотря ни на что, надеждой:

– Хаген…

Он узнал голос.

Та самая дерзкая девчонка, отчаянная девчонка, ухитрившаяся заполучить в себя эманации Хаоса. И угодившая в беду.

Перед Хагеном возникли приснопамятные храмовые стражники – с того первого боя его хединсейской дружины. Натянуты огромные луки; стрелы ударили в упор, прежде чем он успел вскинуть меч для защиты.

Три пробили вихрь силы; одна пронзила нагрудник, острие укололо кожу; Хаген отвечал, рубил, уклонялся, давил – он знал, за ним тянется багровый след. Чужая кровь щедро пятнала серую твердь, однако с ней смешивалась и его собственная.

«Хаген…»

Слабо, едва ощутимо. Она звала его, не зная, где он, звала из этой колоссальной западни, сооружённой великими началами, которым не было и нет дела до единственной человеческой судьбы.

Бородатый воин, которого – знал тан – ему предстояло сразить в самом конце, завершив построение, словно поняв что-то, показал спину. Он бежал тяжело, припадая на ногу, хромал, спотыкался; догнать его будет нетрудно, лишь бы пробиться…

Но пробиваться было нелегко и становилось всё хуже. Спустившийся с небес вихрь слабел, и вся воля Хагена не могла заставить силу течь быстрее.

Однако он шёл. Шёл, чертя алым по серому, живая (вернее, живая только тут) кисть Третьей Силы. Орёл и Дракон не заботились о подобии, о том, чтобы окружающее хоть в малой степени напоминало бы привычный мир.

Совсем напротив.

Серый холст, на котором алой кровью вычерчивается грандиозная магическая фигура, – во всяком случае, так казалось Хагену.

Отвращение поднималось в нём мутной волной; никогда он не был ничьей марионеткой, Учитель всегда растолковывал, что, куда, для чего и зачем; здесь же он слепо сражался, убивая второй смертью тех, кого уже сразил однажды.

Несчастные души, вырванные из посмертия великим Орлом и вновь брошенные в бой.

Разрушена ткань сущего, и такие, как он, Хаген, заперты тут навечно – сражаться, умирать и, наверное, вновь воскресать; все старые законы отброшены.

«И мне не будет покоя тоже, – думал хединсейский тан. Думал холодно, отстранённо, словно и не о себе самом. – И я тоже паду на этом поле, и вновь восстану, среди серого тумана, среди бесконечной бесцветной тверди, чертить и чертить алым, покуда…

Покуда это не перестанет быть нужным Орлу с Драконом».

Радужный клинок столкнулся с его собственным мечом, разлетелся на куски; острый обломок ударил в край шлема, распорол щёку, и Хаген дёрнулся, зло зашипев.

Нет, я ещё живой, раз мне больно. Я ещё живой, если хочу биться и одержать победу, несмотря ни на что. Я ещё живой, если мне плевать на планы великих сил, а я дерусь просто потому, что точно так же дрался бы живой Хаген.

Алая черта ползла по серому холсту сотворённого пространства. Хединсейский тан вздрагивал от ударов, отбивал их и сталью, и магией; да, он мог уничтожить всех брошенных против него. Они были слабы, они множество столетий провели развоплощёнными душами в домене великого Демогоргона – куда им сравняться с ним, Хагеном, учеником самого бога Хедина, всё эти века сражавшегося, оттачивавшего искусство боя?!.

А там, за пределом раскатанного Орлом и Драконом холста, кипели свои битвы. Где-то там что-то очень плохое случилось с дрянной девчонкой Сильвией Нагваль…

Он думал о ней. Наглая и дерзкая, она вновь и вновь возникала перед ним, родившаяся спустя эоны после него, обычная смертная, чьи родители шагнули за черту, не подумав, как это скажется на их ребёнке; и она сейчас звала его, Хагена, – звала по-настоящему, если голос её пробился сквозь все преграды и барьеры Третьей Силы.

Значит, он по-настоящему нужен ей.

Целитель Динтра был опытен, пользовался немалым уважением, имел хороших приятелей в Долине. Конечно, к нему приходили; та же молоденькая Ирэн Мескотт, которой ну очень хотелось поскорее закончить все формальности интернатуры, равно как и получить кое-что особенное сверху. Она действительно стремилась многое знать и уметь, и полагала, что за это надо платить; и не сомневалась, что старый целитель может взять с неё плату лишь одним.

Хаген тогда усмехнулся.

Люди ценят то, за что, по их мнению, они дорого заплатили. Или заплатили дорогим.

Ирэн Мескотт пришла к нему, полагая себя расчётливой и циничной девицей, у которой «всем старикам одно только и надо». И он поддерживал в ней это убеждение – для чего ему какие-то трудности?

Потом Ирэн так и не вышла замуж, и, в отличие от громадного большинства чародеек Долины, не имела детей – правда, всё время возилась со студиозусами Академии.

А вот теперь Сильвия, эта мелкая негодница.

И в беде.

Невольно Хаген ускорял шаг, забывая о собственных ранах. Он не боялся, хотя знал, что следовало бы – магия крови тем более действенна, чем больше в неё втянут сам её творящий. Если воин готов умереть, его предсмертное проклятие, начертанный кровью знак, окажутся куда сильнее – даже если искусный лекарь потом спасёт тяжелораненого.

Хаген знал, что уже погиб, что весь во власти ужасного Орла. Что ж, если Демогоргону понадобился именно такой инструмент, он пройдёт свой путь до конца.

Воин в рогатом шлеме часто оборачивался, грубое лицо искажено неподдельным ужасом. Хаген мог различить даже бисеринки пота, потемневшие от него усы, глаза убегавшего расширены.

«Тебе не уйти», – подумал тан. Без злости, спокойно, даже равнодушно. Змея должна вцепиться в свой хвост, фигура должна быть начертана. Неведомые пророчества исполнятся.

Сильвия. Сильвия Нагваль. Злая, нет, злющая, ощетинившаяся, словно дикая кошка; если весь мир против неё, что ж, тем хуже для мира.

Кукла Орла и Дракона, изображавшая самую первую человеческую жизнь, взятую Хагеном, убегала, а хединсейский тан преследовал её со всевозрастающим отвращением и презрением к происходящему.

«Я выполню вашу волю, великие Духи. Но не думайте, что стану испытывать восторг по этому поводу».

Он думал о Сильвии. Но как ему, мёртвому, выбраться отсюда, из этой исполинской западни?..

Хаген оглянулся. Через серую безжизненную равнину, через натянутый двумя исполинами-художниками холст, тянулся оставленный им кровавый след. Неподвижно застыли изрубленные тела – люди и не люди, давние и недавние, они вновь сложили головы, оказавшись на пути у хединсейского тана.

Но этого мало.

Пятна крови, вытекшей из мёртвых тел, сливались, и впрямь образуя сплошную черту, уходящую в клубящиеся волны тумана. Хаген знал, что там ничего нет – такое же бесформенное серое ничто, как и вокруг него сейчас. Иди вперёд день, два, десять или сто – и ничего не изменится.

Вдоль всей алой черты стояли смутные тени, почти сливаясь с поднимающимся туманом.

Души, освобождённые им от плоти или от той видимости тел, что была им дарована.

Они смотрели вслед пустыми провалами глазниц – душам глаза не положены. Только – провалы, только пустота, только бездна там, где только что билась и пульсировала жизнь.

А впереди оставался только один живой противник.

Тот самый воин, первая взятая Хагеном жизнь. Вот как будто даже край пересекшего горло шрама видно с края шеи…

Воин больше не убегал. Стоял, тяжело дыша, и, понятно почему, – дальше бежать было некуда, под ногами начиналась алая полоса. Каким-то образом он, Хаген, описал круг, вернувшись туда, откуда начал.

Змей вцепляется в свой хвост.

Хединсейский тан опустил меч, остановился. Крутящийся вихрь силы угасал, наваливалась усталость – хотя разве устают мёртвые?

Старый иззубренный меч в руке. Простые доспехи. Тогда мальчишке Хагену пришлось спрыгнуть с ножом на плечи воина, теперь он свалит его и даже не заметит.

Фигура будет завершена.

Серый полусвет над головой качнулся, заколыхался; взмахи исполинских крыльев тревожили набрякшие облака.

Великий Орёл пожаловал собственной персоной.

Воин напротив Хагена сглотнул, обеими руками поднял меч. Он знал, что ему предстоит, он видел кровавый след, протянувшийся за хединсейским таном.

– Пора начинать, – проговорил Хаген. Проговорил на родном языке, языке матери Свавы, языке Восточного Хьёрварда и деревушки Йоль.

– Пора заканчивать, – ровным, глубоким голосом возразил воин. Спокойствие его являло разительный контраст с мокрым от пота лицом и подрагивающими руками.

Хединсейский тан покачал головой.

– Плохо быть инструментом, хьёрмадр^[93].

Воин не ответил. Острие меча гуляло из стороны в сторону.

Страх плескался в глазах, животные страх и желание жить.

Инструмент или не инструмент, он по-прежнему боялся смерти, пусть и не первой по счёту.

– Мне тоже жаль, поверь, – тан размахнулся.

– И мне жаль, – последовал ответ. – Я так же мёртв, как и ты.

Выпад. Куда быстрее, чем ожидал Хаген, и память неприятно, болезненно колыхнулась – Бран Сухая Рука и их последняя схватка на Хединсее.

Голубой Меч отбил эту атаку, отбил и две последующие, но ученику Хедина пришлось отступить на шаг.

Упрямство и гордость колыхнулись в груди, заставили прорычать что-то гневное. Воин вновь заставил Хагена отступить, и тот понял – здесь убивать этого врага нельзя, только там, чуть дальше, чтобы две кровавые черты замкнулись бы наконец в одно целое.

Тут хединсейскому тану пришлось пустить в ход всё своё искусство. Воин молча и яростно отмахивался, но с такой силой, что каждая встреча клинков отзывалась во всём теле Хагена острой и мучительной болью, словно молния пробивала его насквозь от кисти до пяток.

Последний шаг не может быть лёгким.

Фигура будет завершена, и долг его, Хагена, перед Третьей Силой – исполнен. Впрочем, он ведь в их полной власти, Орла и Дракона, и что взбредёт им в головы – кто знает?

Кружат, мерно взмахивают в искусственных небесах белые крылья, Демогоргон ждёт.

И точно так же ждёт Сильвия.

Глава 7 РакотВосставший, Хедин Познавший Тьму

– Ассгард, владыка? Никогда не ссслыхала.

– И я, и я тоже! – пропищал странным своим голосом Билихос.

– А я слыхала, – подбоченилась Рудиа, сверкнув фиолетовыми глазами.

– Тёмные, – проворчала Сова, шагавшая по другую сторону от Ракота, с поистине стоической выдержкой, не обращая внимания на не слишком любезные взгляды Тёмных. – Ничего не слышат, ничего не знают. Наверное, и про Боргильдову битву не слыхали? Когда Молодые Боги только-только явились в Сущее? Прятались, небось, ты – в болоте, – она ткнула пальцем в бегемотоголового Древнего, – ты – в барханах…

– Отродясь не пряталась в барханах! – возмутилась змеедева, на которую теперь указывал обвиняющий перст Светлой.

– Неважно, – отмахнулась та. – Асы – семейство Древних, кто до конца стоял против Ямерта и его присных. Кто вышел на великую битву, собрав всех, кто пожелал биться рядом с ними, а таковых сыскалось немало. Увы, кончилось это печально…

– И что же?

– Асы, милочка, когда-то почитались первыми среди равных!..

– Никогда о них не ссслышала! – зло прошипела Тхенчана. – Ни первыми, ни поссследними их не сссчитаю!

– Нашли, из-за чего ссспорить, – передразнила Сова исполинскую улитку. – Прошлое есть прошлое. Его не изменишь никакими силами.

– Сссс! – сердилась Тёмная, не сразу находя, что ответить.

Ракот вскоре перестал прислушиваться к их перепалке.

Под ними расстилался Хьёрвард, тот самый Хьёрвард, где начинал его названый брат; и сейчас там ощущалось большое нестроение.

Только это очень мягко сказано. В магических потоках вокруг Хьёрварда творилось нечто несусветное, неописуемое и невообразимое.

Откуда-то с неведомых высот, и в то же время – из неведомых глубин, к миру тянулся ясно видимый огнистый след. Словно и впрямь пламенный болид пробил Межреальность, пробил небесные сферы над Восточным Хьёрвардом, прямо над горами Альвланда, низринулся, словно сокол на добычу, и угас, исчез где-то там, на смертной земле.

Что-то совершенно новое. Никогда ему, Владыке Тьмы, не доводилось встречать подобное. Конечно, стоило бы задержаться и проверить, но…

Их ждал Асгард.

* * *

– Крассссиво, – заметила Тхенчана. Древняя улитка, оказывается, способна была оценить красоты чуждой для неё цивилизации.

Пред ними возвышался Асгард – на равнинах Иды, особого бытийного плана, высоко над туманами Хьёрварда. Совсем недавно пустые и серые, равнины буйно расцвели, словно тут потрудилась сама Ялини; над раскинувшимися густыми лесами взносилось золотое сияние крыш Валгаллы.

Подмастерья брата Хедина, похоже, начали понимать, что случилось. Кирриос, вожак тёмных эльфов, подступил к Владыке Мрака с вопросами, однако Ракот лишь отмахнулся.

– Потом все слова, потом, ученик брата моего. Сейчас нам нужен этот Источник. Урд слишком светел и свят, чтобы его трогать. Может, у Познавшего Тьму бы и получилось. Но я, увы, лишь её владыка, а этого недостаточно.

– Но, великий Ракот, – глаза тёмного эльфа широко распахнулись, полные неподдельным ужасом. – Среди тех, что явились с тобой, владыка, ходят пугающие речи… что будто бы наш Аэтерос пал в неравной битве, пожертвовал собой…

– Не сейчас, эльф! – зарычал Восставший. – Не сейчас! Собирай всех, идём к воротам! Надеюсь, мне не придётся силой убеждать хозяев пропустить нас к двойнику Урда!..

Могучие створки ждали их, распахнутые настежь. Ракот ступил под гулкий свод – впереди его уже ждала молчаливая цепочка Асов.

Владыка Тьмы никогда не был особенно близок со Старым Хрофтом; его младших сородичей он знал не слишком хорошо. Но хозяин Асгарда сумел вывести их из домена великого Демогоргона, сумел вернуть им плоть – подвиг, доселе не удававшийся никому, включая самих Ракота с Хедином.

Стройный и высокий ас с огненно-рыжими волосами глянул вправо-влево на остальных и, словно заручившись их молчаливым одобрением, шагнул вперёд.

– Добро пожаловать в Асгард, владыка Ракот, властелин Мрака, брат владыки Хедина Познавшего Тьму. Я, Древний бог огня Локи, и все остальные асы рады тебя лицезреть и хотели бы почтить тебя достойным пиром, но… Мы понимаем – сейчас едва ли подходящая пора для празднеств. Поэтому спрошу просто – чем можем мы, асы, помочь тебе в твоих деяниях?

Асы, все как на подбор, были статны, красивы, могучи. Настоящие, истинные Древние, которым можно поклоняться.

В иных обстоятельствах (и если б не Райна) Восставший не преминул бы поболтать во-он с той золотоволосой асиньей, что немедля состроила ему глазки, но…

– Упорядоченное гибнет, – просто сказал он. – Противоборствующие силы раздирают его на куски, преобразуют по собственному хотению. Мы с братом должны положить этому конец. Любой ценой. И потому мне нужен ваш Источник. Он должен послужить – совсем недавно он едва не обрушил всё, что сдерживало Неназываемого, немало миров со всеми их обитателями отправилось в бездонную глотку; пришла пора вернуть этот долг.

– Мы не создавали этого Источника, – покачал головой Локи. – Он уже существовал, когда мы, вырвавшись из смертной тени, вновь воплотились в новом Асгарде. Мы не знаем его природы, его силы и едва ли сможем помочь тебе советом, мудрый Ракот.

– А что будет с нами? – вдруг выкрикнула золотоволосая асинья. – Что будет, если Источник исчезнет?! Что, если мы исчезнем вместе с ним?!

– Вы исчезнете вместе со всем Упорядоченным, – рявкнул Ракот. Уговоры и переговоры не входили в его намерения. – Исчезнут все! Вообще все! И всё! Пропустите меня, или…

Широкоплечий коренастый воин задрал было подбородок, явно намереваясь ответить дерзостью, однако Локи успел положить руку ему на плечо.

– Могучий Тор, погоди. Владыка Ракот, нам немногое известно о тебе. Мы пали в Боргильдовой битве задолго до того, как ты ступил в этот мир. Кое-что нам поведали – поневоле кратко – первые из героев, оказавшихся достойными уже новой Валгаллы. Мы ощущаем дрожь возрождённого Иггдрасиля, и плотный пар поднимается над нашим источником… скажи нам, что происходит? Как именно гибнет сущее?

– Что происходит? – громыхнул Ракот. Терпение его иссякало. – Как именно гибнет? Неведомые силы обращают Упорядоченное в зелёный каменный лёд. В лёд, где гаснет всякая жизнь и простого смертного, и Древнего бога. Мне нужен ваш Источник, и я его получу. С вашим согласием или без оного.

Асы переглядывались, перешёптывались, переминались с ноги на ногу, но дорогу к своему источнику открывать не торопились.

– Могучий бог Ракот, – сладко проговорил Локи, низко кланяясь. – Прости нас и удержи свой гнев. Мы лишь недавно вернулись из серых пространств смерти, где пребывали беспамятными, бездумными тенями. Извини нам наше непонимание, мы едва-едва вновь обрели жизнь. Поведай нам ещё об этих силах, что, как ты рёк, обращают сущее в зелёный каменный лёд. Зачем они это делают?

– Зачем? Зачем наступает зима, а за нею – весна? Зачем смертные стареют и умирают? Зачем время стирает города и горы, иссушает моря и наполняет новые? Мой брат, великий Хедин Познавший Тьму, сказал бы: «Таков естественный ход вещей, заложенный Творцом». Быть может. Не знаю. Я не Творец, я лишь Владыка Тьмы и в меру сил своих стараюсь уберечь вселенную от гибели. Мне неважно, каким «естественным порядком» это вызвано и чего хотят те, кто обращает сущее в камень. Нас хотят убить, вот и всё, ас по имени Локи.

– Слова твои хороши и ясны, великий Ракот, – Локи был сейчас сама вежливость. – Но что случится с Асгардом и с нами, асами, если ты, великий, «получишь источник», как ты сам повестил нас?

– Не знаю, – напрямик рубанул хозяин Мрака. – Не ведаю, ас Локи. И никто не ведает, разве что великий Дух Познания, Орлангур, однако до него – сколь ни зови – не докричишься, он приходит, только когда сам этого желает. Увы, ждать сего события у нас возможности нет. Дадите ли вы мне пройти, асы Асгарда?

– То есть может так случиться, – Локи словно и не слышал последней грозной фразы гостя, – что с исчезновением источника исчезнет и Асгард?

– Источник останется, – мрачно сообщил Ракот. – Он останется, просто… станет иным. Его сила должна стать моей, чтобы мы могли хотя бы попытаться остановить смарагдовую смерть. Если у тебя, ас Локи, есть план получше – милости прошу.

Плана получше у бога огня, очевидно, не имелось.

– Выбора нет, – Ракот возвысил голос. – Или я беру источник, или мы все становимся частью зелёного кристалла. Что будет с Асгардом? – не знаю. Но любые стены можно поднять заново. Как я понимаю, именно это и случилось с вашим домом?..

– С домом – да, – кивнул Локи. – Но… великий Ракот, нас вывел из небытия могучий О́дин, Ас Воронов, Отец Богов и хозяин Асгарда. Вывел посредством великой магии, завязанной на этот источник, как ни печально. Быть может, вместе с источником, исчезнем и мы.

– «Быть может, мы исчезнем», – передразил Ракот. – А вот в смарагд мы все обратимся совершенно точно! Всё, довольно разговоров, ас Локи. Дашь ли ты пройти нам мирно или нет?

Другие Древние со вниманием прислушивались к переговорам, но едва ли понимали – в ход пошёл додревний язык Асгарда и Асов, им владел брат Хедин, от него воспринял в своё время эту речь и Ракот.

– Я не владею Валгаллой, – вывернулся хитроумный бог огня. – Только великий Отец Богов может разрешить тебе. Мы можем лишь уступить силе.

– Да будет так, – Владыке Тьмы уже изрядно надоели эти словесные извивы. Меч удобно лежал в руке, а рядом уже сдвигались первые шеренги Тёмных Легионов.

– Постойте! Погодите! – золотоволосая асинья бросилась между своей роднёй и Ракотом; следом за ней двинулся и рыжебородый силач. – Великий Ракот, не надо крови. Мы верим тебе. Входи. Мы верим, что друг и брат великого Хедина не причинит нам вреда.

– По собственной воле – нет, – посулил Ракот. – Но никто не поручится, прекрасная богиня, что вред не приключится сам.

Понурившись, асы расступились.

Ракот и его Древние миновали врата; им открылась Валгалла, Зал Золотых Щитов, покрывавших крышу; вымощенный двор пред нею носил следы яростной схватки, чуть сбоку безмятежно поднимался новый Иггдрасиль, а из-под его корней бил тот самый Четвёртый Источник.

Ракот замер перед ним, всматриваясь, вслушиваясь в негромкое бурление воды, такое спокойное, такое невинное. И – совершенно чуждое.

Три извечных Источника возвращали магию в Упорядоченное, возвращали разные её аспекты обратно в сущее. Четвёртый же возвращал всю совокупность, ту самую животворную силу, что и текла по вечному кругу постоянного обновления.

Странно. Очень странно. К этому ключу тянулась жила, теряясь где-то в неведомой глубине Упорядоченного; по ней текла сила, изливаясь, нарушая баланс, – просто чудо, что брату удалось восстановить клетку Неназываемого.

Самая обычная магия, где и Свет, и Тьма, и Разум перемешаны в причудливых пропорциях. Она растекалась окрест, таяла лёгким туманом, втягивалась в стены и крыши Асгарда, становилась их частью…

Владыка Тьмы нахмурился. Только этого не хватало – что ж это ты учинил здесь, Старый Хрофт?

Но, что бы он и впрямь ни учинил, он, Ракот, не отступит, даже если действительно прекрасный Асгард обратится в груду развалин.

Он последний раз мельком взглянул на золотоволосую Древнюю; та перехватила его взгляд, затрепетала ресницами, слегка краснея.

Эх, владыка, владыка…

Но ведь это и дом Райны. Дом валькирии Рандгрид, Разбивающей Щиты.

Боль нахлынула внезапно, заставила судорожно сжаться всё внутри.

В пару, что поднимался над бурлящей водой, хозяин Мрака видел сейчас свою Райну, вечную воительницу, что опять пробиралась какими-то гиблыми болотами; она пробиралась, а над ней раздавались голоса петухов, кричавших, казалось, из-за дальних горизонтов.

Три петуха кричат, предвещая последнюю битву. И Райна – где-то там, в самом её сердце, закрытом от него, Ракота, идёт поистине последней тропой. Три петуха поют, не останавливаясь, оживляя всё, во что верила неистовая валькирия; она выжила на Боргильдовом поле, а как будет зваться то, на которое ей вот-вот предстоит выйти?

Глядя в Четвёртый Источник, Ракот как никогда ощущал её, Райны, зов. Страстный и в то же время исполненный безнадёжной тоски. Где же ты, казалось, рвалось из её души. Где же ты, отчего не встанешь рядом со мной, отчего не прикроешь мне спину собственным щитом?

Где-то наступал конец мира и гремела последняя битва. Где-то и рядом, и очень, очень далеко.

«Я вернусь. Обязательно. Чуть-чуть позже», – но его собственные мысли казались сейчас пустыми и бессильными.

Владыка Тьмы потряс головой. Что-то творилось с ним, что-то очень ему не нравящееся; словно былой Ракот уходил, растворялся, оставляя вместо себя Хозяина Мрака.

Древние занимали двор перед вратами Валгаллы, асы отступили к самым створкам, высоким, золотистого дерева, с искусной резьбой – вороны над горами, волки среди зарослей и сам Отец Богов на высоком троне.

Ракот приблизился; собственно, ему не было дела до залов Асгарда, пусть даже и с золотыми крышами, – но врата Валгаллы вдруг распахнулись.

На пороге застыли семеро: рыцарь в полном доспехе, лишь с непокрытой головой, стройная девушка с луком, двое орков – один с могучей секирой, другой с посохом, украшенный причудливыми черепами чудовищ, рядом с ними – радужный змей, мормат и гоблин.

– Леотар?! – выкрикнул кто-то из задних рядов.

Подмастерья Познавшего Тьму, отправившиеся вместе с Владыкой Мрака.

Тёмный эльф Кирриос, вместе с остальными, протискивался вперёд.

– Леотар! Мьёлль!.. Александрос!

– Владыка Ракот, – не обращая внимания на вчерашних товарищей, рыцарь шагнул вперёд, не спускаясь, однако, даже и на первую из ступеней. – Владыка Ракот, мы пали и нашли успокоение здесь, в залах великого О́дина, Отца Богов. Мы…

Когда рыцарь почти достиг ведущих вниз ступеней, тело его, дотоле совершенно обычное на вид – вдруг сделалось полупрозрачным, оно утрачивало вещественность.

Нашедшие приют в Валгалле герои в её стенах обретали видимость плоти, ибо как иначе пировать, поднимать рога с пенным элем и состязаться в благородных поединках?

– Но, великий, – возвысил голос Леотар, отступая на шаг и вновь делаясь совершенно таким же, как при жизни. – Мёртвыми, пребывая в Асгарде, мы чувствовали и чувствуем, что творится вокруг. Стены Валгаллы дрожат, сотрясаются её фундаменты; великая битва кипит в сущем, а с дальних границ надвигается вечная недвижи́мость, где нет вообще ничего. Торопись, великий. Мы не можем покинуть пределов Асгарда, пока здешний хозяин сам не отворит нам врата, но тебе, великий, мы помочь можем.

– Мы чувствуем, где бьётся сердце этой недвижи́мости, – подхватила Мьёлль, вставая рядом с рыцарем. – Мы можем указать. Нанеси удар, великий, даже если ценой станет сам Асгард.

– Как?! – всплеснула руками статная асинья с поистине царственной осанкой. – Не я ли, сама Фригг, супруга Аса Воронов, подносила вам пенный эль?! Так-то платите вы за гостеприимство?! Наверное, мрачные залы Хель пришлись бы вам более по нраву!..

– Постой, о мать богов, – осторожно и с наивозможной почтительностью остановил её Локи. – Погоди. Разве не слышала ты слова?.. Если мы не пожертвуем Асгардом, то, скорее всего, вместе с ним падёт и всё остальное!..

– Какое тебе дело до остального, хитроумный? – огрызнулась Фригг, упирая руки в бока. – Что ты выгадываешь опять?!

– Ничего, – смиренно ответствовал бог огня. – Всеотец оставил нас хранить Асгард, верно, но…

– Не хватит ли разговоров? – мрачно поинтересовался Ракот. – Внемлите, асы и асиньи! Мне ведомо, что Старый Хрофт, ваш Отец Дружин, завещал вам хранить Асгард, иначе и быть не могло. Но сам Четвёртый Источник, приведший вас обратно в сущее, есть зло и нарушение равновесия. Из-за него, от хлынувшей через него силы разрушилась клетка, долгие тысячи лет сдерживавшая ненасытный глад Неназываемого, и…

– Это кто ещё? – пробасил рыжебородый Тор. – Неназываемый? Такой враг мне неведом.

– Не гневайся, не гневайся, могучий, – поспешно перебил его Локи, метнув при этом несколько виноватый взгляд на золотоволосую асинью, слегка при этом покрасневшую. – Не гневайся и ты, великий Владыка Тьмы. Вспомни, что мы провели целые эоны в смертной тени, и нам неведомо многое из случившегося.

– Ты достаточно часто повторяешь это, и нет, никто не гневается, – Ракот сжал кулаки. Проклятье, сдерживать ярость в ипостаси Хозяина Мрака становилось всё труднее и труднее. – Но рассказ выйдет слишком долгим. Вкратце – чудовище, пожирающее саму Реальность. И миры, и Межреальность – всё. Мы с братом Хедином и Старым Хрофтом остановили его, заключив к клетку из непрерывно творимой пустоты. Потом эта клетка рухнула, но брату моему удалось сдержать чудовище. Не знаю как, но – удалось! Но теперь надвигается это необоримое оледенение, о коем меня предупреждали и иные Древние боги из моей свиты. Выбора нет, асы!..

– Выбор есть всегда, – высокая и плечистая асинья, настоящая великанша, неспешно подалась вперёд. – В своё время мы с немногими соратниками вышли на Боргильдово поле и пали, почти что все. Я не припоминаю ни тебя, змея, рядом с нами, ни тебя, туша с пастью. И уж тем более там не было тебя, слизняк, налепивший драгоценных камней на раковину, словно гном-скоробогач на пояс!..

– Довольно!..

Меч Ракота вырвался на свободу со зловеще-змеиным шелестом, он шагнул прямо на строй асов. Тор, воинственно задрав рыжую бороду, преградил ему путь, но Владыка Тьмы больше не намерен был тянуть.

Меч рухнул плашмя поперёк груди рыжебородого аса, и, хотя тот успел защититься, бога грома отшвырнуло в сторону; Локи и ещё несколько асов кинулись к нему, обхватили со всех сторон.

– Владыка!.. – золотоволосая асинья бросилась перед ним на колени. – Владыка, погоди!..

Ракот перешагнул через неё, даже не взглянув.

Вот он, Четвёртый Источник. Такой… обычный. Совершенно обыкновенный. Что ж, пришла пора!..

Левая рука Владыки Мрака протянулась над бурлящей поверхностью; пар избегал касаться его плоти, старательно обходил.

«Ты станешь частью Тьмы», – беззвучно сказал Ракот, и вода вскипела, яростно плюясь раскалёнными брызгами.

«Ты подчинишься моей воле. Кто бы ни сотворил тебя, моя воля превозможет, потому что в Упорядоченном остался только один Бог. Брат Хедин, я не подведу. Если ты это видишь, то, надеюсь, сможешь гордиться мною».

Владыка Тьмы ощущал глубоко уходившие корни Источника. Кто-то протянул жилу через всё Сущее, укрепил множеством способов, хитроумными чарами; и чары эти убедительнее чего бы то ни было свидетельствовали, что сотворён Четвёртый Источник людьми.

Смертными людьми, вышедшими из материнских утроб чародеями, а не каким-нибудь «новым Поколением».

Армада была готова вновь. Собственно, она всегда пребывала в готовности, но потери после боя с Владыкой Тьмы оказались слишком велики. На восполнение пришлось потратить несколько больше времени, чем было бы желательно; и то, что явилось для восполнения, уступало изначальным частицам Армады. Конечно, дай им срок, и они наберутся сил, вырастут, обретут опыт и прочее, но времени-то как раз и не было.

Приказ Начальствующих был чёток и ясен. Силу Врага требовалось обратить против того, что надвигалось с окраин сущего, замораживая всё и лишая движения. Необходимое для этого было обретено во время сражения, потери были не напрасны, а совершенно необходимы.

Врагу было позволено войти в Асгард. Он должен начать обряд, должен замкнуть всё на себя. Всё это надлежало разрешить ему.

И, как только это будет достинуто, – атаковать.

Владыка Тьмы застыл над Четвёртым Источником. Молчали явившиеся с ним Древние, молчали и асы.

Что ж, пора начинать.

Меч Ракота коснулся остриём булькающей, пузырящейся воды. С усилием, словно через тягучую массу, двинулся дальше – Владыке Тьмы пришлось аж навалиться на эфес.

Золотоволосая асинья болезненно сморщилась, да и остальные асы беспокойно задвигались, словно по ним ударило что-то незримое.

Сила забурлила внутри Источника, готовая вот-вот хлынуть потоком.

Это был не Урд, не родник Мимира и уж, конечно, не Кипящий Котёл. Это было просто извержение где-то искусно собранной мощи, но такой, что её хватило разрушить баланс трёх остальных Источников. Выбирай, Владыка Ракот, и выбирай быстро: заберешь ли ты всё это себе, не думая ни об Асгарде, ни об окружающих?

«Да», – ответил он себе. Это путь хозяина Тьмы.

Это не настоящий Урд, но там есть Свет. Создатели этого Источника собирали любую доступную им силу.

Вода помутнена, затенилась, потом сделалась чёрной.

Золотоволосая асинья со стоном упала на колени, рыжебородый силач кинулся к ней, подхватил на руки; двое или трое асов шагнули было к Ракоту, но на их пути безмолвно выросли другие Древние – Тхенчана и остальные, Светлые и Тёмные рядом.

Создания из легионов Владыки Мрака надвинулись тоже, молча, грозно, недвусмысленно.

Источник обратился в иссиня-чёрную гладь, густую, маслянистую. Ракот ощущал слагавшие купель заклятия, донельзя сложные, запутанные, и едва ли тут быстро бы справился даже сам брат Хедин.

Хозяин Тьмы рванул меч на себя. Асы падали с криками; заколебалась твердь под ногами, заходили ходуном крыши Асгарда.

В чёрной жиже (язык не повернулся бы назвать её водой), густой и плотной, остался острый след Ракотова меча. Ударил фонтан силы, дикой и несдерживаемой, хлынул, вбираемый Ракотом; разом отозвались и Источник Мимира, и Кипящий Котёл, также готовые отдать свою мощь.

Асы кричали – Ракот не слышал. Слух его заполнил рёв рвущегося на волю смертоносного потока; и Владыка Тьмы понимал, что времени у него совсем немного.

Сейчас, когда все три Источника, три опорные точки, подчинены ему!..

Быть может, так удастся спасти, сохранить в чистоте священный Урд!.. Ему потом врачевать бесчисленные раны Сущего, нельзя его вот так обратить в свою противоположность, напитать Тьмой даже для самых благих дел!..

Владыка Ракот видел сейчас всё Упорядоченное, бездны Межреальности сжаты и стиснуты, явлены перед его взором. Видел громады смарагдового льда, что надвигались со всех сторон; и видел пламенеющие рубежи Хаоса. В двух местах они пылали особенно ярко; одно – ощущал он – было местом их с Хедином прорыва из ловушки, тем местом, где названый брат пожертвовал собой, выводя остальных; другое место, на противоположном краю сущего, горело столь же пламенно, и можно было предположить, что там барьеры Хаоса столь же свежи и так же раскалены, как и те, что удалось прорвать им с Познавшим Тьму.

Что там такое?..

– Владыка! – услыхал он возглас Мьёлль. – Мы готовы указать!..

Откуда она знает?..

– Мёртвые чувствуют! – лучница словно услыхала его немой вопрос. – Лёд движется – и содрогается всё!.. Наши души обнажены, мы ощущаем эти биения!.. Мы должны стать частью великого кристалла, но мы не… Скорее, Владыка! Смотри!

И она ринулась со ступенек Валгаллы прямо в жёрло Четвёртого Источника.

Тело Мьёлль мгновенно утратило вещественность, обернулось серым паром, невесомой тенью; она слилась с чёрным зеркалом фальшивого Урда, стала его частью, и Ракот в тот же миг увидел:

У наступающего со всех сторон Льда таки было сердце. И оно пряталось не в глубинах, нет, оно словно катилось по поверхности наступающего смарагда.

– Вот оно! – выкрикнул рыцарь Леотар.

Армада долго ждала этого момента.

Враг соединил все силы, какие должен был соединить. Теперь предстояло сделать так, чтобы он потратил их на требуемое Начальствующими, а не что-то ещё.

Направлять удар туда, куда собирался направить он, – бесполезно. Сила всех Источников должна принадлежать Начальствующим, тогда и только тогда всё обретёт истинные цель и смысл.

По рядам Армады пронеслась беззвучная команда.

Кажущиеся бесконечными шеренги устремились на приступ.

Ракот ясно видел, куда указывали мёртвые.

То, что не удалось разглядеть брату Хедину, что не увидел он сам, что не было явлено ни в каких видениях, что не почувствовала Древняя Тхенчана, что не явил ему Урд.

Лёд наступал со всех сторон, пространство Межреальности оборачивалось исполинским кристаллом, однако у этой катастрофы и впрямь имелось сердце.

Клубок заклятий, а может, силы, а может, чего-то ещё, вплоть до самой сути Дальних; он нёсся по поверхности окаменевшего пространства, и от него расходился шлейф изменённой ткани мира.

Хитрецы вы, Дальние, а не хитрее вороны. Думали, что спрятали ото всех и себя, и чары свои; и думали – никто не заметит? От таких, как мы с братом, укрыли, да, а вот про мёртвых забыли, тем более рядом с Источником Магии, хоть и ложным и фальшивым, но всё равно – Источником!

Молодчина, лучница Мьёлль. Молодец, рыцарь Леотар. Молодцы они, подмастерья брата Хедина, их жертва была поистине не напрасна.

Мощь всех трёх Источников стягивалась в незримое копьё, протянувшееся сквозь всю беспредельность; и не просто копьё! Владыка Тьмы как никогда чётко понимал, для чего теперь ему может пригодиться то самое заклятие вызова Неназываемого, и знал, к чему его применить.

В этот миг под ним дрогнула земля, фундаменты Асгарда, его стены и золотые щиты на крыше Валгаллы. Складки Межреальности раскрывались, по равнинам Иды устремлялись потоки уже знакомых конструктов – «как они выследили его армию?», смятенно подумал Ракот.

Тёмные Легионы, однако, знали, что нужно делать. Достаточно было малейшего его кивка – и потоки тварей Мрака потекли к стенам и башням Асгарда; Древние – Тхенчана и остальные – устремились следом, причём громадная улитка являла удивительную прыть.

Армада со всех сторон устремилась к вражьей крепости. Именуемый Ракотом, кого им требовалось остановить, конечно, будет защищаться; он может направить на воинства Армады собранную им силу, и тогда она, хоть и неся потери, но перебросит эту мощь Начальствующим.

После этого любые действия Врага потеряют значение, во всяком случае, на время. Конечно, всегда ставилась задача достигнуть наибольшего из возможного; в данном случае, как и при первом столкновении, требовалось уничтожить Врага.

Но, если это не удастся, Армада вновь имела достаточно пригодных вариантов.

Враг собрал силу – это самое главное. Лучше всего, конечно, если бы его вообще не стало, если бы Армада смогла уничтожить его в самом первом бою; однако она не умела ни сожалеть о потерянном, ни впадать из-за этого в тоску. Она просто выполняла приказ, наилучшим из открытых ей способов.

Сейчас Армада чётко делилась на штурмовые отряды. Создания, что побольше и помедленнее, придвигались к стенам, готовые исполнить роль осадных башен; существа поменьше и попроворнее, наоборот, готовились ворваться внутрь с плеч своих великанских собратьев.

Армада ждала ответа. Сколько её частиц останется под стенами Асгарда, не имело никакого значения. Сила Врага нужна Начальствующим, и они её получат.

Ракот знал, что его легионы не подведут. Армия конструктов выследила его, но большого значения это сейчас не имело; сила собрана, и осталось только разнести вот это вот сердце Дальних, средоточие их заклинаний, что, похоже, и обращало в лёд всё Упорядоченное.

А был ещё и Неназываемый, и от дерзости этого замысла у Восставшего поистине захватывло дух.

Сейчас… сейчас… ещё чуть-чуть…

Давным-давно он не распоряжался такими силами, поистине вселенского масштаба.

Упорядоченное внезапно стало совсем небольшим, мириады миров сжались в пространстве, что мог окинуть обычный взгляд: исполинская сфера, где множество слоёв реальности, где есть владения Демогоргона с Мировым Древом, со всех сторон окружённая пылающим хаосом; но уже не только им одним.

Лёд надвигался со всех сторон, смарагдовые кристаллы стремительно росли, поглощая обитаемые миры и дикие области Межреальности, замораживая сам Астрал и его тонкие пути; и стремительно неслась по его поверхности сияющая изумрудным светом глобула, и впрямь так похожая на сердце и исток всего этого безобразия.

Вокруг Ракота рос и ширился грохот битвы. Он не мог, не имел права смотреть, даже если все, следовавшие за ним, погибнут как один.

Крепость Врага совершенно не была готова к штурму. Армада могла захватить её в считаные мгновения. Однако ей требовалось совершенно иное – чтобы Враг растратил бы силу на неё, а не туда, куда собирался. И потому по бесконечным рядам атакующих прошла безмолвная команда – не торопиться. Атаковать, но не до последней крайности.

Враг должен созреть.

Древняя Тхенчана не стала взбираться на парапеты крепости. Подползла к воротам Асгарда, качнула одним глазным стеблем, качнула другим – и тяжёленные стальные брусья с засовом, изукрашенные дивной резьбой, бесшумно отползли в стороны.

Рядом с громадной улиткой встали змеедева Рудиа и бегемотоголовый Билихос. Троица Тёмных, казалось, прямо-таки зазывала наступающих атаковать их, ворваться в широко раскрытые ворота, смять, растоптать и раздавить.

И конструкты действительно клюнули. Они катились сплошной волной, коричневатые, с проблесками металла под шкурой, длиннорукие, опоясанные целыми лентами глаз, воздев смертоубийственные орудия; вместе с ними катилась и волна чужой магии.

Тхенчана не шевелилась, она словно вросла в камни Асгарда; Рудиа, напротив, шипела, змеиный хвост её хлестал во все стороны; Билихос раскрывал и закрывал пасть, словно разминаясь перед обильной трапезой.

Волна конструктов ворвалась в ворота.

Глаза Тхенчаны вновь качнулись вправо-влево, и гладкий камень привратного пространства вдруг начал меняться, стремительно чернеть, заблестела поверхность воды, распустились жирные плоские листья болотных растений, поднялся хищный тростник, поползли плотные туманы, дохнуло сыростью, гнилью, жаркой тропической топью.

Конструкты вкатились в трясину, они знали, что это иллюзия. Их собственная магия разрушала чужую, но тут вступили Рудиа с Билихосом, и чёрная вода сомкнулась вновь. А затем над ней взметнулись белёсые шеи болотных гидр, тянулись полупрозрачные сероватые щупальца со стрекалами, сверкнули разряды, какими гидры парализуют добычу, и конструкты стали замирать один за другим. Следом валили новые, и поднимались новые гидры, всё больше и больше, так, что почти исчезла сама вода, остался сплошной лес серых качающихся созданий, больше похожих на заросли диковинных дерев.

Асгард мог постоять за себя.

Легионы Тьмы на стенах сбрасывали поднимавшихся конструктов, чёрные мечи и копья разили без промаха, заклятия сталкивались и разрушались, языки тёмного пламени плясали над схваткой, пожирая наступавших.

Однако их было слишком много и страха смерти они не ведали.

Армада ждала. Всё шло по плану – защитники Асгарда сдерживали натиск, но всё-таки медленно поддавались. Легионы Тьмы сильны, спору нет, и магия их могущественна, но Армада была готова. Потери её росли и росли, однако это было предусмотрено. Численность удастся восстановить, имелись бы время и подручные материалы, и её части будут возмещены куда быстрее, нежели воинство живых или даже мёртвых.

Армада могла ждать.

Воинство Ракота держалось. Явившиеся конструкты были настоящим врагом, чтобы справиться с ним, требовалась вся мощь Владыки Тьмы.

А Владыка Тьмы, нацелив все потребные заклятия, постыдно медлил.

Слишком грандиозно задуманное. Слишком рискованно. Не один мир, не сто и не тысяча – все до единого.

Но выбора нет. Сила Источников не беспредельна, и в то же время, если ничего не сделать, – сущее и впрямь обернётся одним исполинским кристаллом. Работа Дальних будет завершена, а больше им ничего не надо. Собственная участь им также безразлична.

«У тебя один-единственный шанс, Ракот Восставший. Прошлый раз ты его использовал… не совсем так, как следовало. Не промахнись – исправить ошибку ты уже не сможешь. И брат Хедин бы не помог».

А это твари, штурмующие Асгард…

Что ж, тем, кто шёл за ним, пришло время исполнить долг.

Владыка Тьмы на то и Владыка, чтобы в нужный момент помнить лишь о деле.

…Великан, сотканный, казалось, из одного лишь мрака, низко склонил голову. Тьма лилась с него потоками, словно вода, сила текла сквозь слагавшую его тело черноту.

Он потянулся через бездны Междумирья, сквозь пропасти сущего.

Потянулся – и длань его коснулась клетки Неназываемого.

Хедин Познавший Тьму открыл глаза. Грубый, жёсткий, жестокий мир вновь окружал его; смутно знакомые подземелья – он бывал здесь, давным-давно, но бывал!..

В следующий миг вокруг его шеи обвились тонкие руки. Руки, которые он тоже помнил, хотя они не обнимали его очень, очень много лет. Вернее, эпох.

– Ты, ты, ты!.. – захлёбывался голос. Щеки Нового Бога коснулось что-то мокрое и тёплое, обнявшая его плакала.

– Повелитель!.. – раздалось издалека. И это тоже было знакомо.

– Великий Хедин, прими моё почтение, – этот голос, голос молодого мужчины, был ему незнаком.

Эти руки – этот голос…

– Айвли!..

– Ты меня узнал, – теперь голос полнили горечь с бездонной печалью. – Меня ещё можно узнать…

– Повелитель!.. Это мы, Фредегар с Робином!.. Ученики ваши!..

Он сидел, привалившись к стене. Подземелья – ну да, подземелья «его собственного храма»; оружейница Айвли, которую он не видел… ох, сколько ж он её не видел!.. Двое половинчиков в полном вооружении, глаза полны тревоги; и скромно отошедший в сторонку высокий худощавый муж в простой одежде, с тонким и спокойным лицом.

– Счастлив наконец лицезреть тебя, великий Хедин. Высочайшая честь, когда чей-то путь сходится с твоим. Я лекарь, Фиделис именем.

Лекарь? Какой, однако, странный лекарь. Маг? – несомненно. Но, кроме этого, и что-то ещё, неуловимое пока.

И Айвли. Альвийская оружейница, маг сама в себе. Превеликие силы, она, значит, ждала его всё это время…

– Ты вернулся. Вернулся, – шептали её губы прямо ему в ухо. – Ты вернулся, и теперь всё будет хорошо.

…А что будет, если сейчас появится ещё и Кера, огненная дева, из времён также давно минувших – когда в Северном Хьёрварде правила бал Орда, когда там резвились и развлекались Новые Маги, как злые и испорченные дети, когда по тамошним дорожкам бродил некто под именем Рагнвальд…

Тело ломило, но это было даже хорошо. Он вернулся, в истинном своём виде, пройдя золотым лучом и добравшись до самого Творца, или его манифестации. Силы возвращались, и…

– Повелитель, – Фредегар не шибко-то вежливо отпихнул обвившуюся вокруг Познавшего Тьму Айвли. – Дай же мне сказать, оружейница!.. Повелитель, у нас тут полный раздрай…

Они говорили то поодиночке, то все разом, перебивая друг друга. Даже Фиделис, хотя этот лекарь казался самым терпеливым из всех.

– Спаситель здесь, в Хьёрварде. Пленён в толще зелёного кристалла. Дальние обманули самих себя. Мертвые поднимаются. Обезумевшие люди перебили жрецов твоего храма, повелитель…

И так далее и тому подобное.

– Погодите. Дайте… послушать.

Они и в самом деле разом умолкли. Айвли и невысоклики глядели на него с безумной надеждой – вот он вернулся, сейчас всё поправит, сейчас всё вновь станет хорошо; лекарь Фиделис взирал с глубокой не слишком понятной печалью.

Хедин медленно шёл обезображенными залами. Храм был не очень велик и не отличался каким-то богатством; разъярённая толпа явилась сюда не грабить, она пришла именно убивать, ей требовались кровь и чужие муки, муки невинных.

Следы крови. Здесь волочили за ноги изуродованные тела – кто-то ещё был жив, кто-то умирал.

Он нагнулся. Пальцы сомкнулись на тёплом древке посоха, с крупным прозрачным камнем в оголовке – оружие кого-то из жрецов, сделанное с любовью и тщанием.

И не просто с любовью – с любовью к нему, Хедину.

Его затопила жаркая волна стыда. Стыда и скорби – они наверняка взывали к нему в свои последние мгновения, однако помощь так и не пришла.

Он сделал круг по скорбному храму. Его жрецы защищались, но этого оказалось недостаточно. Да и сами они, наверное, чувствовали – как обороняться от тех, кому служил, кому пытался помочь, и кто теперь повернул оружие против тебя?..

Айвли несколько раз порывалась заговорить, и всякий раз Фиделис спокойно, но твёрдо брал её за локоть.

Наконец они вернулись туда, откуда и начали путь, где лежало тело жреца по имени Хардри.

И только там лекарь Фиделис наконец кивнул альвийке.

С возвращением Хедина в ней случилась разительная перемена: только что отдававшая последние жизненные силы, сейчас она казалось бодрой, полной энергии. Глаза лихорадочно блестели, однако Фредегар заметил, как Фиделис озабоченно покачал головой, глядя на воспрявшую оружейницу.

Она повисла на Познавшем Тьму, и он её не оттолкнул.

Айвли заговорила, взахлёб, перескакивая с одного на другое, но и лекарь, и половинчики не встревали, давая ей выплеснуть всё накопившееся.

Она говорила о Спасителе, что пленён в зелёном кристалле Дальних. О восставших мёртвых, о бедствиях, захлестнувших Хьёрвард. И о том, что только он, Хедин Познавший Тьму, может сейчас спасти всех, во что бы эти «все» ни веровали.

– И ты, ты, Хедин, ты всё равно будешь со мной… и я – с тобой… всё равно, всё равно! – сбивчивые слова чередовались со всхлипами.

Познавший Тьму обнимал её и молчал.

А потом взгляд его скрестился со взглядом Фиделиса.

– Кто ты? – негромко проговорил Новый Бог.

– Я? Я лекарь. Просто лекарь, врачующий страдания, – развёл руками тот.

Хедин покачал головой.

– Нет. Зачем таиться, странник? Особенно сейчас?

– Но я не таюсь, – запротестовал Фиделис. – Да, время надо мной не властно, не солгу. Но я родился обычным смертным, в далёком и ничем не примечательном мире. Я лечил людей. А потом… не знаю, как… как-то само собой… я выбрался в Межреальность, начал странствовать. Потом заметил, что я не меняюсь. Не то чтобы я очень возражал, – он позволил себе улыбку. – И очень часто мне приходилось вставать на пути у Спасителя. У этой бездонной утробы, совращающей людей и не людей, всех, наделённых душами, ложными обещаниями так называемого «спасения». Но моя история, право же, сейчас не важна, досточтимый Хедин Познавший Тьму. Мы все нуждаемся в тебе. Я способен упокоить мёртвых и даже задержать на какое-то время Спасителя, но только ты можешь восстановить равновесие – не только в Хьёрварде, но во всём сущем.

Половинчики, что было сил, закивали.

– Вглядись в мир, великий Хедин, – Фиделис низко, с почтением поклонился. – Мы готовы следовать за тобой. И все, кто здесь, я уверен, будут готовы тоже.

– Даже те, кто перебил жрецов в посвящённом мне храме? – глухо осведомился Познавший Тьму.

Фиделись горестно вздохнул.

– Пойдёт громадное большинство. Те же, кто напал на храм, поистине не ведали, что творили.

– Эти слова не помогут моим верным.

– Хедин… – Айвли вновь обняла его. Фредегар переглянулся с Робином – горячечный блеск в глазах и алые пятна на щеках оружейницы им совершенно не нравились. Почему молчит Фиделис?! Почему позволяет ей это?! Она умирала совсем недавно, она отдала слишком многое, а сейчас, похоже, дожигает самое себя!..

Познавший Тьму осторожно снял с шеи тонкие руки альвийки.

– Нам надо спешить, друзья мои.

Четыре пары глаз уставились на него с нетерпением.

– Я слишком долго отсутствовал, – он попытался улыбнуться. – Путешествие несколько затянулось. Надо… понять.

Здесь, в его храме, он, к собственному удивлению, вдруг ощутил себя дома. Не в прекрасном и благостном Обетованном, а здесь, в разорённом и осквернённом храме, со следами крови на полу.

Тут была его манифестация. Коричневокрылый сокол, пронзающий неведомое; Познавший Тьму ощущал точку сгущения сил. Медленно протянул руку, ладонь погрузилась в неощутимый для других водоворот; и его словно стегнуло жгучей молнией.

Лопнула пелена в сознании, он, Новый Бог, Истинный Маг, поднимался над Хьёрвардом, охватывая разом и зеленоватый купол Спасителя посреди разорённых кварталов, и орды неупокоенных, уже поднятых Его властью из могил; вырывался в Междумирье, видел…

Видел битву, кипящую у стен Асгарда. Видел Ракота, в единый миг ощутив приуготовленные чары, и содрогнулся от ужаса. Видел закрытую, запечатанную область в самом сердце Упорядоченного, где вели битву – он знал теперь – Орёл и Дракон, и ни один из них не должен был победить.

Но сейчас – Ракот. Брат бьётся в Асгарде, окружённый ордой причудливых созданий, и чары его тянулись далеко, очень далеко…

И брату требовалась помощь.

Ракот терял всегдашний свой облик, сейчас это было уже просто облако тьмы. Слишком много потрачено, слишком многое отдано. И осталось совсем немного.

– Вперёд, – негромко сказал Новый Бог.

…Там, где в сердце пустоты даром клубилась мятежная сила, возникло слепящее, сияющее окно. Фредегар заметил, как лицо Аэтероса исказилось, словно от боли, а в следующий миг в окне возникли очертания сверкающей золотой крыши Валгаллы.

* * *

Ракот Восставший застыл. В груди – странная пустота; дело сделано, заклятия выпущены на волю. Они работают, они завязаны на этот фальшивый Источник; пока он извергает магию, процесс будет продолжаться, и потому он, Новый Бог, обязан удержать Асгард.

Тхенчана и её спутники устроили настоящую гекатомбу у распахнутых врат. Конструкты вкатывались туда волнами, призрачные шеи гидр исчезли; улитке забрызгало тёмной жижей всю огромную раковину, однако Тхенчана не отступила ни на шаг. Там, где было болото, теперь колыхалось нечто вроде пучка протянувшихся вперёд щупалец, деловито хватавших добычу и рвущих её пополам.

На стенах кипела схватка, и его воинство медленно подавалось назад.

Пришла пора вмешаться ему, хозяину Мрака.

Люди, эльфы и гномы, чародеи и простые смертные, иные расы тут мало что изменят. Он должен вступить в бой сам, не прибегая к последнему средству. Конечно, магия крови очень могущественна, однако он, Владыка Тьмы, должен обходиться без неё. Она не помогла в самые отчаянные моменты его Первого восстания, не поможет и сейчас. Этого от него ждут, это всегда в арсенале страшной и ужасной Тьмы.

Что ж, он их удивит.

Людей, нелюдей и Древних предстояло вывести в безопасное место, хотя где сейчас в Упорядоченном по-настоящему безопасно?..

– Теперь мой черёд, Тхенчана!.. Ракот Восставший, обретя форму чёрного вихря, катился сквозь поле боя. Конструкты разлетались с его пути, словно дорожная пыль;перед ним конструкты откатились от ворот, но вдоль стен схватка кипела по-прежнему – мёртвые воители не знают ни страха, ни колебаний, они просто выполняют приказ.

Чёрный вихрь катился вперёд по серой равнине, расточая самое себя. Он отбрасывал конструктов от стен Асгарда, перемалывал их в пыль, однако ряды их не редели.

Ракот оставлял на пути лишь прах и пепел. Никакое оружие не способно было повредить ему сейчас, однако и конструкты отчего-то не спешили прибегнуть к иной тактике, к выстраиванию сложных магических фигур.

Всё развивалось в строгом соответствии с планом. Враг уже не выдержал. Ему не следовало бы покидать своей крепости, однако он таки вышел за её пределы, не будучи в состоянии пожертвовать теми, кем следовало пожертвовать. Он мог бы пустить в ход магию крови, но и на это он оказался неспособен. Имей Армада возможность что-то чувствовать, наверное, сейчас она бы ощутила самое настоящее презрение.

То, что творилось сейчас под стенами Асгарда, не имело никакого значения. Враг послушно растрачивал свою силу и расточался сам.

Армада жадно собирала всё им отданное. Каждая погибшая её частица выполняла предназначенное. Резервы росли с каждым мгновением. Ещё немного, и воля Начальствующих будет выполнена.

Это было яростно и упоительно. Ощущать свою неуязвимость, пусть и на краткое время.

Он перебьёт эту орду, сметёт её с груди Упорядоченного; его выпущенные на волю чары отбросят Дальних.

Он твёрдо верил, что не ошибётся. Впрочем, даже ошибка не означала особой разницы – сущее обречено на гибель в недрах зелёного льда, и единственный выход – призвать на помощь то самое «меньшее зло».

Однако он не ошибётся. В конце концов кто, как не он, сотворил заклятие вызова Неназываемого? Кто нащупал тот невероятный, непредставимый континуум и догадался, как можно вызвать вечно голодное чудовище?

Он не остановится. Да, сила его расточалась, но и напавшая орда погибала, быстро и стремительно, и её казавшиеся бесконечными шеренги начали наконец таять.

– Брат!..

Во вратах Асгарда появилась полыхающая яростным пламенем арка, и из неё шагнули пятеро.

– Брат, держись!..

Черный вихрь замедлился.

Что это? Откуда это?..

* * *

Хедин Познавший Тьму шагал, крепко сжимая посох своего погибшего жреца. Огненный меч Ангелов Пламени был скрыт, его время не настало. Нет, сейчас оружие Познавшего Тьму – вот это вот простое древко, помнящее тепло рук того, кто верно служил ему, Хедину, ничего не прося взамен.

Половинчики, Фредегар и Робин, торопились рядом. На лицах – восторг, предвкушение: они идут в бой плечом к плечу с самим Аэтеросом!

Чуть позади – лекарь Фиделис вёл опиравшуюся на него Айвли. По лицу оружейницы разливалась нехорошая бледность, и лекарь незаметно для других озабоченно покачивал головой. По-хорошему ей нечего было здесь делать, но удержать альвийку сейчас не смогли бы никакие силы.

Орда странных созданий, явно неживых, отхлынула от стен Асгарда. Она выжидала.

Этого не было в планах. Это не предусмотрели Начальствующие, и ни один из вариантов плана не имел указаний, как же надлежит сейчас действовать.

Армада заколебалась. Требовалось избрать наилучший способ достичь главной цели, отбросив всё второстепенное. Враг Ракот растрачивал силы, да, но теперь, заметив внезапно появившегося Нового Бога Хедина – которого тут, по сведениям Армады, быть никак не могло, – внезапно остановился.

Остановился, вновь обретая формы, пришедший ему на помощь Познавший Тьму щедро делился с ним силой, и это была очень странная сила. Чёрный вихрь стремительно менял форму, вновь обретая вид высокого, мощного воина с чёрным мечом и в алом плаще.

Ракот более не растрачивал силу. Это не соответствовало приказу, следовательно, атака должна продолжаться.

Но, с другой стороны, не погибнет ли Армада вся, без остатка, столкнувшись разом с двумя столь могущественными Врагами? Даже не применяя магию крови и иные, наиболее действенные заклятия, двое Новых Богов способны были нанести неприемлемый ущерб, тем более когда Армада старалась не тратить силу, а запасать.

Выход оставался один – разрушить те чары Ракота, что в перспективе могли бы оказаться вредоносными для Начальствующих.

Армада начала перестроение. Ещё одна, последняя атака и…

Ракот Восставший отказывался верить как собственным глазам, так и всем остальным чувствам. Это было невозможно, это противоречило всему, что он видел, чувствовал, помнил. Их прорыв через барьер, через поток Хаоса, жертва брата Хедина, его развоплощение, гибель – последняя, поистие конечная.

– Брат!

Силы возвращались к Ракоту, Тьма отступала. Могущественная союзница, она требовала слишком многого даже и от собственного повелителя.

Орда коричневатых конструктов отступила от стен Асгарда почти всюду, кроме лишь одного места, ближайшего к Четвёртому Источнику. Туда бросились и все защитники крепости, асы, Древние, подмастерья Хедина – вперемешку.

Познавший Тьму был уже рядом. В броне, с посохом в руках, он взмахнул рукой.

– Идём, брат! Нечисти тут, я смотрю, расплодилось без меня!..

Они обнялись, словно и впрямь два брата. Коротко, на миг, и оба дружно развернулись навстречу смыкающей строй орде.

На стенах уже орали и вопили подмастерья Хедина, заметив своего Аэтероса.

Он здесь, он с ними, и, значит – победа!

– Вперёд! – взревел Ракот, и защитники Асгарда превратились в наступающих.

Тёмные Легионы рука об руку с тёмными эльфами, монстры и скелеты – плечом к плечу с гномами и людьми. Древние, Тёмные и Светлые – тоже вместе, Свет и Тьма, все противоположности слились и объединились, ибо иначе сгинет поистине всё.

– Атака! – громогласно скомандовал Хедин.

И она началась.

Армада дрогнула под этим ударом.

Два Новых Бога шли в бой рука об руку, и ничто не могло устоять перед ними. Черный меч и посох, оставлявший за собой шлейф пламени. Нацеленные в них заклятия разрушались, словно сам Хаос сражался сейчас на их стороне.

Но у Армады по-прежнему оставался в запасе один козырь, и она разыграла его до конца.

На одном-единственном участке стены Асгарда камень дрогнул, уступив напору чар Армады. Поток коричневатых и бурых конструктов хлынул в брешь; на пути встали асы, другие Древние, но заветный Источник был уже совсем близок.

Так или иначе, Армада всегда выигрывает.

Эпилог: Пробуждение

Дно Миров дремало, сонное, ничем не тревожимое. Раскаты громов, сотрясающие от края до края Упорядоченное, мало волновали обитателей этих глубоких мест. Сколько уже таких бурь прокатилось, сколько войн, восстаний, мятежей, сколько было пролито крови, сколько миров распалось прахом, сколькими овладели козлоногие слуги Неназываемого, сколько вобрал в себя Спаситель, сколько опустошили какие-нибудь Безумные Боги или Ангелы Крови, но тут, на Дне, ничто не изменялось.

И молчаливая уродливая скала, затерянная среди изломанного каменного хаоса, на спинном хребте Дна. Угрюмая, вечная, неизменная – но живая. Внутри медленно билось горячее сердце дракона и рядом с ним – ещё одно, не поймёшь, то ли билось само, то ли кто-то настойчиво заставлял его сокращаться.

И ещё вокруг скалы медленно кружила бледная, почти невидимая тень.

А потом настал миг, когда всё изменилось.

Исчезла земная тяга, переменилась раз, и другой, и третий; обитатели Дна то воспаряли, то шлёпались обратно. Трещины прочертили пылающий зелёным узор, и камень начал дробиться, рассыпаться, крошиться; открывались неведомые раньше пути, распахивались каверны, и одновременно воздвигались новые стены с барьерами. Выло пламя Хаоса, пожирая всё вокруг себя и само погибая пред ещё более истребительным началом.

Тень, кружившая вокруг чёрной скалы, заметалась, сделалась ещё тоньше, почти исчезла – она словно старалась обнять, охватить собой грубый камень.

…Внутри, в наглухо запечатанной пещере, серебристо-жемчужный дракон вскинул увенчанную короной тонких рогов голову. Прислушался, и золотистые глаза вспыхнули. Изогнулась тонкая шея, дракон склонился к неподвижно замершему рядом с ним человеческому телу, словно пытаясь прикрыть его собой.

Громовой удар, потолок пещеры раскололся. Хлынул в проломы ослепительный, режущий свет; изумрудно-зелёный, смешанный с тёмно-багровым, как старое вино или венозная кровь.

Жар и холод, лёд и пламень. Исчезло привычное притяжение, потоки взбесившейся силы ринулись со всех сторон, разнося в пыль их убежище.

Силы было неимоверно, неизмеримо много. Океаны, бескрайние моря, все звёзды сущего, сжатые в единую точку, пылающие, сгорающие, распадающиеся пеплом и вновь возрождающиеся.

Жемчужный дракон зарычал с яростью отчаяния. Чёрную скалу размалывало в пыль, невредим оставался только крошечный плоский обломок, где застыло тело человека.

Вокруг умирали и возрождались, гибли в пламени и воздвигались из пепла, сталкивались потоки зеленоватого льда и пламени Хаоса, пытавшихся противостоять новой, неведомой силе.

Тень исчезла, до последнего защищая скалу, что служила убежищем жемчужному дракону и спящему человеку; в последнем движении она словно слилась с лежавшим.

Дракон резко вскочил, расправляя крылья. Остатки камня уходили у него из-под лап, проваливались в бездну, заполненную многоцветным пламенем; со всех сторон катились волны уничтожающей, размалывающей, пожирающей всё силы.

Слепой силы.

Дракон сорвался с места, жемчужные крылья развернулись. Магия, средоточие его сердца, ожила, властно распространяясь по жилам, замещая собой кровь.

Тело лежащего человека поднялось, словно приникая к бронированной груди дракона; и они рванулись.

Творившееся вокруг них стремительно утрачивало всякую различимость. Распадалось большое и малое, видимое и невидимое. Твёрдое, текучее, воздушное – всё.

И лишь страшный жар, проникавший и плавивший сами кости сущего, оставался неизменным.

Исчезло Дно Миров, и неведомо даже, было ли оно когда-то вообще?..

Но среди вселенского катаклизма, среди жара, среди павших столпов реальности и Межреальности, среди ярящихся волн Ничто рождалась крупица чего-то иного.

Жемчужный дракон отчаянно ударил крыльями, ускоряя и без того безумный лёт. Словно почуяв добычу, со всех сторон хлынули потоки и надвинулись стены – Небытия, абсолютного Ничто, где не оставалось даже смыслов, идей и понятий.

Руки человека крепко обхватывали шею дракона.

Бездна стремительно заполнялась, и лишь далеко-далеко вверху – а может, и внизу, ибо тяжесть перестала существовать – словно солнце сквозь облака, смутно мерцало Нечто, единственное определённое, отличающееся от ярящегося вокруг распада.

Дракон вытянулся стрелой, изверг поток пламени – оно обволокло его призрачным коконом. Исполинский мешок захлопывался, стены, которые не стены, и пустота, которая не пустота, торжествовали победу.

Крошечная жемчужная искра вспыхнула ярко-ярко, тщась превзойти и тьму, и пустоту, и жар.

Темнота распространялась, голодная, жаждущая заполнения, столь же быстрая, сколь и свет, неистовая и непобедимая.

Но быстрее света и тьмы, быстрее мысли и божественного слова, быстрее всего, что было, есть и будет, мчался в эти мгновения жемчужный дракон, и само время рушилось на его пути, не в силах подчинить его себе.

Жемчужная искра обернулась лентой серебристого мерцающего огня, и его обнимала другая лента, алая, словно весенний рассвет.

Они вдвоём пробивали сходящиеся края бездны, вдвоём пронзали тьму и пустоту – и в последний миг, когда великая пустота наконец сомкнула жадную пасть, они достигли туманного солнца.

Время прекратило течение своё и вновь начало.

Мир изменился.

Изменилось всё.

Прошло мгновение, прошла вечность.

Ник Перумов Душа Бога. Том 2

Пролог

Белый тигр Барра ждал очень долго. Во всяком случае, ему так казалось, потому что голод подступал к нему не один раз. Тогда он охотился, никогда не отходя далеко от Границы.

Там, за чертой, колыхался серый туман. Он тоже был хищным, в нём пропадали другие обитатели Межреальности, слишком сильные, чтобы быть осторожными, или слишком глупые.

Клубящаяся завеса, в которой исчезал след хозяйки Райны, казалась непреодолимой; однако тигр умел ждать, а ещё он твёрдо знал неведомым инстинктом, что нет таких преград, из-за которых никто никогда не показывается, как нет и таких логовищ. Любая тварь, сколь угодно хитрая и коварная, рано или поздно себя проявит, даже если и не сдвинется с места.

И настал миг, когда скрывавшиеся за туманным пологом не смогли уже больше прятаться.

Потянуло кровью. Подул ветер, неся на крыльях запах беды, отчаяния и смерти. Мук и ужаса, гибельной опасности, исчезающих надежд. Серая завеса раздувалась, в ней появлялись прорехи, они затягивались быстро, но всё-таки недостаточно быстро, чтобы опередить стремительного тигра.

Он не думал, что случится с ним, стоит ему нырнуть в один из этих разрывов. Да и деваться ему было некуда – туманный купол рос, быстро расширялся, и отступать стало бессмысленно.

Граница двигалась всё стремительнее, и твердь Упорядоченного под лапами Барры начала сперва содрогаться, потом крошиться, потом таять – льдинки, подхваченные внезапно закипевшей рекой.

Тигр сперва бежал, потом мчался, а под конец – летел. Снизу, сверху, по бокам вспыхивало пламя, горела сама Межреальность, распадалась, под тонкими покровами испаряющейся тверди раскрывались поистине бездонные провалы, ведущие неведомо куда. Катились незримые валы силы, сметая острова Междумирья и их обитателей, обращая всё в ничто, в нечто, тоньше и незримее пыли.

Тигр ни на что не обращал внимания. Ибо, несмотря на царящий вокруг хаос, несмотря на пламя и едкий дым, несмотря на катящуюся завесу всеуничтожительного тумана, он уловил впереди след хозяйки. Она была там, точно и несомненно; тигр распластался в прыжке, лапы оттолкнулись от пустоты – здесь мчалось бурным потоком столько силы, что даже он, всего лишь магический зверь, не колдун, не чародей, мог от неё оттолкнуться.

Под ним возникали крошечные, тотчас исчезавшие островки тверди; серая стена поднималась уже совсем рядом, но имелись в ней и разрывы, откуда на свободу рвался невиданный и невидимый поток мощи.

Он мог зажигать звёзды, творить миры и прокладывать новые тракты в неоформленном. Он потеснил бы сам Хаос; он был почти как Пламя Неуничтожимое, полыхавшее в самый первый миг творения.

Почти – но не оно.

Белый тигр нырнул в первый разрыв, метнулся в сторону, проскользнул в следующий, затем в ещё один и ещё. Они тотчас смыкались, словно разумные, пытающиеся уловить Барру сущности, но тигр ещё одним прыжком одолел очередной распахнувшийся прямо перед ним провал, и туманный купол остался позади.

На него обрушилась лавина запахов, звуков, огней, лавина стремительной силы, здесь завитой причудливыми узорами; за пределами серой завесы она всё уничтожала, тут, напротив, творила, поддерживала. Перед тигром вновь расстилалась твердь, здесь была привычная тяга, как в большинстве миров; здесь было небо, но словно бы рассечённое, смотрящее на Барру исполинским многофасеточным взглядом быстрокрылой стрекозы. Где-то небо заливала тьма, где-то полыхали нестерпимо-яркие светила; где-то расправляли дивные крылья огненные птицы-фениксы; где-то свивали кольца золотые драконы, где-то устремлялись с высот белокрылые орлы.

А впереди… впереди кипела битва, и тигр знал – это её запах, её кровь достигли его ноздрей. Где-то там, среди множества незримых следов, плутал след хозяйки. Её следовало отыскать, немедленно.

Тигр не знал и не мог объяснить, как и почему это понимал; однако не сомневался ни на йоту – скоро здесь ничего не останется, ничего воплощённого, ничего, что сможет дышать и жить. И хозяйки не станет тоже, а этого допустить он не мог. Нет, нет, это невозможно, нельзя, никак!..

Впереди лился дневной свет; справа лежали сумерки, а слева – глубокая ночь. Какие-то крылатые твари пронеслись над тигром, перекликаясь пронзительно и режуще; в них был страх, несмотря на всю свирепость и жажду убийства.

Барра много встречал подобных чудищ; если такие удирают без оглядки, ясно, что впереди – пожар, пылают леса и заросли, и негде укрыться, кроме как в небесах.

Вздымаются впереди стволы векового леса, пахнет водой, гнилью, хвоей, папоротником – тигр бывал в таких мирах. Он не знает слов «гниль», или «хвоя», или «папоротник», но они ему и не нужны.

Из тьмы справа доносится жуткий рёв и тотчас – отчаянные крики. Ужас, боль, там сейчас гуляет смерть, смерть кошмарная и мучительная, но тигр даже не поворачивает головы. Хозяйки там нет, а драться он станет, лишь если ему преградят дорогу к ней.

Перед ним лес, а в небе над вершинами, в радостном и светлом сиянии, в голубой лазури, сталкиваются и вновь разлетаются двое – белый орёл и золотой дракон.

Барра ощущает толчки силы, они катятся с небес подобно волнам, и тигр, магическое существо, впитывает их, жадно окунается в них, это словно прохладная влага в жаркий полдень, когда не отыскать и самой короткой тени.

Вперёд!..

Из сумерек справа доносится хлопанье множества крыл, гортанные вскрики, и снова – крики, крики, крики. Кто-то собирает там кровавую жатву.

Лес. Мшистые стволы, хвоя под лапами, звон насекомых, запахи мелкой добычи; но Барра знает, что всё это лишь игра силы. Могучие тёмные ели есть лишь призраки в потоке магии, ничего больше.

Где-то тут рядом хозяйка.

К её запаху примешиваются иные, Барра их знает – минотавры. Знает и не любит.

Зачем хозяйке эти тупые быки, если у неё есть Барра?

Лес становится всё гуще, а в высоте хлопают вновь бесчисленные крыла. Летят, бьют воздух, всё ближе и ближе, и вместе с ними летят несдерживаемая злоба и неутолимый голод.

Голод, что терзает только мёртвых.

Скорее, Барра, скорее!.. Хозяйка прошла здесь совсем недавно. А эти твари даже быстрее тебя!..

Стволы вокруг вдруг начинают угрожающе скрипеть и раскачиваться. Кто-то, быть может, сказал бы, что за них взялась незримая длань какого-то исполина, но тигр Барра таких вещей не знает. Он просто мчится, растягиваясь в невероятных прыжках, белой молнией сквозь предательский лесной сумрак. За ним рушатся деревья, словно тут бушует настоящий ураган, рушатся и рассыпаются призрачной пылью – они больше не нужны…

Небо над тигром темнеет, бесчисленные крылья закрывают светило, слитное кожистое хлопанье, резкие, дикие, ни на что не похожие вскрики – стая летит на охоту.

Всё, лес позади, – вернее, позади плещущиеся волны серого тумана, вздымающиеся и вновь опадающие. Перед тигром только узкая тропка тверди, а впереди, на крошечном пятачке суши, сгрудилось сколько-то минотавров, и среди них – хозяйка.

В небе кружит чёрная воронка гигантского живого смерча – крылатые создания вьются над поневоле сбившимися в кучку минотаврами. Кто-то из них вскинул оружие, но Барра знает, что это уже не поможет. Ничего не поможет, кроме его быстроты.

Вьющиеся бестии больше всего напоминали огромные пасти, к которым для чего-то приделаны короткие крылья, как у летучих мышей. Они кружатся всё быстрее, быстрее, набирают скорость – и обрушиваются вниз сплошной лавиной.

Барра сорвался с места, распластался над тропой; она тоже рушилась и исчезала, всё «реальное» перестало быть нужным.

Тигр не знает высоких слов. Зато он знает, что хозяйку надо спасти, и не «любой ценой» – а просто спасти.

Тигр не знает множества слов, зато он знает, что такое любовь.

Райна

…После той твари Дальних всё пошло как-то совсем скверно. Минотавры схватились с «троллем, что под мостом», и громадное большинство их там и осталось. Битва длилась и длилась, и Райна готова была поклясться, что мёртвые, пронзённые костяными крюками твари, минотавры поднимались вновь, снова кидаясь в безнадёжную схватку.

Сейчас Деве Битв казалось – она всем существом своим ощущает отчаяние и ярость бойцов, их боль, предсмертный ужас, трепет последней агонии; и внезапное возвращение, новые силы, новая попытка, оборачивающаяся лишь новой болью.

И всё это становилось силой, исторгаемой у сражавшихся.

Их душам некуда было уходить, и они оставались прикованы к телам.

И продолжали биться.

– Оставь их, звездноокая, – прохрипел минотавр Барх, кого валькирия с немалым трудом вытащила из побоища под мостом. – Оставь, это ренраз!

– «Ренраз»?

– Судьба, звездноокая. Оставь их своей судьбе, а нас веди дальше.

«Веди дальше», легко сказать! Куда тут вести, в сплошной мгле, среди обманных и лживых видений?

– Гляди, доблестная!

Туман волновался, завесы его расходились, перед Райной и минотаврами поднимались мрачные вершины древнего елового бора.

«Ты победила, Дева Битвы. А теперь пора, возвращайся, первый из Кругов Земных тобою пройден. Ступай по тропе смело, велик и страшен Железный Лес, и придётся тебе в него ещё вернуться…» – припомнила Райна сказанные ей слова.

Что ж, круг второй, надо понимать.

– Железный Лес, братья! – Она вскинула меч. – Железный Лес, его надо пройти.

Никто из её воинов не спросил, зачем.

Узкая тропа вилась меж вековых стволов. Лес недобро молчал, лишь где-то высоко в вершинах перекликались мрачные голоса.

Минотавры озирались да крепче стискивали оружие. Однако даже здесь, в непривычной для них чаще, ловко сбили ряды, сдвинули щиты, у кого они оставались после схватки с троллем у моста. Барх, лишившийся одного рога, вышагивал рядом с валькирией.

– Звездноокая… – понизил он голос. – Есть ли выход отсюда?

– Не ведаю, храбрый Барх. Знаю лишь, что сражаться надлежит так, чтобы оказаться достойной песен и саг. Даже если их некому будет рассказать.

– Но кто теперь враг?

– Любой, кто преградит нам путь.

…Сперва всё шло хорошо. Выскочила мохнатая шестирукая тварь, замолотила кулачищами – Барх и остальные смели её с тропы прежде, чем Райна успела вскинуть меч. Повалилось поперёк дороги дерево, прямо в лица полетели колючие стрелы каких-то горбунов-пигмеев – минотавры мигом составили щиты «черепахой» и взяли преграду штурмом, деловито растоптав писклявых нападавших.

Отряд валькирии приободрился, дружно топал по мягкой лесной дорожке; Барх даже затянул боевую песню, мол, нечего нам таиться, пусть все видят, кто идёт!

Второй круг, думала Райна. Второй круг.

Прорицание вёльвы имело три части. В первой – пророчилась гибель старым асам, в том числе и Отцу Богов, Старому Хрофту… её отцу. Во второй – в бой вступало молодое поколение, дети богов, повергая рано торжествующих победу убийц. И в третьей – мир погибал, несмотря ни на что, ибо вспыхивало и сгорало мировое древо, рушился небесный свод, а земля погружалась в бездонное море.

Если так, то второй круг должен стать нашей победой. Мы потеряли многих и многих в той схватке у моста; немногие уцелевшие должны были отомстить убийцам, неважно, в какую телесную форму им будет благоугодно облечься.

После горбатых карликов вновь наступило затишье. Минотавры, как могли, перевязали своих, раненных короткими и тонкими, но очень острыми стрелами – хоть никто заметно не пострадал; затопали дальше.

И, сами того не ожидая, вдруг оказались на открытом месте.

А за спиной, в небесах над верхушками леса, столь же внезапно захлопали бесчисленные тёмные крылья.

Трогвар

Обычно, когда ведёшь в бой армию полудемонов, нет нужды заботиться об их боевом духе. Эти твари ненавидят всё и вся, включая своего непосредственного командира. Крылатому Псу, Трогвару, соратнику самого Восставшего, достались не просто полудемоны, но стражи великой вивлиофики владыки Ракота, и, как оказалось, полудемоны сколько-то образованные.

Дух Познания каким-то образом извлёк их из времён, когда ещё не пала Тёмная Цитадель, так что сотник Храбах с упоением повествовал Крылатому Псу о славных победах легионов Тьмы – «при Золотом Холме, при Песчаных Демонах, при Потухших Звёздах»; не только о тех, где командовал сам Трогвар, но и об иных – о великой засаде в Межреальности, когда рати Тьмы окружили и уничтожили целую эльфийскую армаду, сумевшую выйти в Междумирье на громадных кораблях, движимых сильнейшей магией; о том, как много дней держался дотла выжженный светлыми ратями никому не ведомый мирок, превратившийся в настоящую мясорубку – он притягивал к себе все тропы, какие только могли проложить слуги Ямерта. Владыка Ракот создал здесь «чёрный аттрактор», завязав и заплетя пути так, что воинства светлых долго бились в каменные бастионы, пока наконец рати Восставшего не «отступили в полном порядке», на прощание взорвав укрепления, подземелья и донжоны, похоронившие под собой «неисчислимые множества коварных врагов».

Сотник Храбах рассказывал живо и образно, правда, слишком уж увлекаясь эпитетами в превосходных степенях.

Он рассказывал, а потом вдруг умолк на полуслове. И остальные полудемоны умолкли также, потому что в этот миг всех и каждого достигла беззвучная команда «вперёд!».

Разворачивались кожистые крылья, бойцы Трогвара тяжело отрывались от здешней тверди.

«Лети прямо. Повергай всех, кто преградит тебе путь».

«И всё? – мелькнуло у Крылатого Пса. – Владыка Ракот доверял нам куда более сложное!»

«Ты не представляешь, что именно тебе предстоит совершить».

«Что именно, великий? Отдай настоящий приказ!»

«Ты всё увидишь сам и примешь решение. Иначе ничего не получится. Куклы здесь не нужны».

Голос Золотого Дракона, холодный, бесстрастный, звучал в его ушах, отдаваясь неприятной болью.

«Вперёд».

Стены тумана поднимались справа и слева, отрезая отряд от остальных частей воинства великого Орлангура, указывая путь – именно что вперёд и только вперёд.

Крылья самого Трогвара мерно трудились, ветры магии несли вперёд массивное тело. Сотник Храбах не отставал. Крокодилья пасть приоткрыта, щит наготове, копьё наперевес.

Сила выделывала тут странные фокусы, да и время тоже. Может, кто другой бы и не почувствовал, но не Крылатый Пёс – он помнил это жуткое ощущение, когда проваливался в открытую владыкой Ракотом бездну, и подземный огонь терзал его смертную человеческую плоть.

Вот и сейчас с ним творилось нечто подобное. Время словно перестало существовать.

…Первую преграду они смели играючи, хотя и с некоторым смущением. Орды пошатывающихся скелетов брели, волоча за собой ржавое оружие; неуклюжие и не опасные для крылатых созданий, они, тем не менее, для Храбаха и остальных были явно воинами владыки Ракота.

– Вожатый?..

– Это не наши!.. Это обман Ямерта!.. Атакуй, сотник! – проревел Трогвар, складывая крылья.

В сомнениях или без, но демоны выполнили приказ. Длинные копья ударили, срывая черепа, ломая рёбра и позвонки. Миг – и твердь оказалась вся усеяна слабо шевелящимися костяками; правда, они упрямо пытались подняться, иные, вслепую шаря вокруг руками, тщились подобрать сбитые с плеч черепа.

Разве это враг? Это те самые куклы, о которых говорил Золотой Дракон, – так, ощутить вкус боя. Воинство Трогвара пронеслось над покрытым костями полем; впереди вздымались угрюмые вершины леса, и поднявшиеся ещё выше стены тумана оставляли один-единственный путь. Конечно, можно было свернуть, но волю Дракон выразил более, чем чётко.

Впереди над лесом вдруг взвилась тёмная стая каких-то летучих существ, крупных, с доброго волка. Суматошно колотя воздух, они помчались прочь, словно избегая схватки с демонами Трогвара.

Твари эти ничем не угрожали его отряду, можно лететь дальше, но отчего-то Крылатый Пёс решил последовать за ними. Врагов тут пока не просматривалось, а этакая стая… едва ли она столь дружно снялась с насиженного места и едва ли кого-то всерьёз испугалась. Почуяли добычу? Врага? Всё лучше, чем просто тянуть над мрачным лесом в ожидании непонятно чего.

Вот он, край глухой пущи; выбегает из неё узкая тропка, катится меж невысокими холмами, поросшими густым кустарником. Острые тёмно-зелёные листья – Трогвару показалось, он узнаёт растительность с южной оконечности полуострова в Эвиале, где стоял город Ордос с его магической академией.

И вот там, среди кустов, застыла кучка странных созданий – высокие, мощные, с бычьими головами. Минотавры!..

Странная раса. Иные племена их служили владыке Ракоту; иные встали на сторону Ямерта и его присных. Единства среди них так и не составилось, каждый род следовал собственной воле.

Среди высоченных минотавров мелькнула стройная фигура, чуть пониже, не столь коренастая и крепкая, в облившей тело броне.

«Пришло время, – сухо сказал Дракон. – Враг перед тобой. Повергни его!»

«Они не преграждают нам путь, – возразил Трогвар. – Мы можем лететь и дальше!..»

«Пришло время», – повторил Дух Познания и исчез.

Крылатый Пёс подчинился.

– Атакуем! – он сложил крылья, камнем падая вниз.

Óдин

Туман сомкнулся за спинами Старого Хрофта и его названого племянника, волка Фенрира. Все звуки умерли, навалилась тяжкая тишина, грохот сражения исчез, словно никогда и не было.

– Куда теперь, дядя?

– Прямо. – Отец Дружин вскинул молот, составлявшие его молнии змеились, как живые. – Никуда не сворачивая. Теперь это уже не имеет значения. Битва сама найдёт нас.

– Великан Сурт…

– Забудь о нём, волк. То, что осталось сзади, – так, ничего не значащая потасовка. Я думаю, Силы Мира извлекают мощь из этого жертвоприношения, иначе зачем всё это учинять?

Под ногами сухо хрустела земля. Безжизненная, твердь эта, собственно, не была даже землёй – здесь ничто не росло, не бегало, не ползало, не порхало. Перед Древним Богом и его волком лежал широкий коридор меж серых туманных стен, истинная дорога в никуда.

– Они заставят нас биться друг с другом, – тоскливо сказал сын Локи. – Они забрали всё, что мы могли дать им живыми, и теперь ждут, чтобы забрать всё у мёртвых.

– Из тебя, племянник, вышел бы отличный скальд, – ухмыльнулся Отец Дружин, но Фенрир лишь потряс мохнатой головой.

– Я бы хотел уметь оборачиваться человеком. Почему у моего отца мы получились такими, дядя? В чём наша вина?.. Может, породившая нас прокляла и меня, и Йорма, и Хель ещё в собственном чреве?

– Нашёл время и место, – буркнул Старый Хрофт.

Туман поднимался всё выше и выше, колыхался, неяркий свет царил вокруг – свет не-жизни и не-смерти.

– Ни есть не хочу, ни пить, – сказал волк. – Такого не бывало, дядя. Даже когда я сидел на привязи, и жажду мою утоляла магия, я всё равно её чувствовал. А теперь – ничего.

– Время стоит, – отозвался хозяин Асгарда.

– Всё стоит. Ждёт. Я чую, великий Óдин, – почти торжественно провозгласил Фенрир. – Большинство тех, что явились сюда вместе с нами, уже расстались с жизнями. Души их заперты тут вместе с нами и долго не могут покинуть тела, отчего и кажется, что мёртвые встают, чтобы драться вновь… Как ты сказал – «им нет смерти». На самом деле есть. Только она коварна и бесчестна.

Старый Хрофт даже приостановился, недоумённо глядя на спутника.

– Одиночество поневоле делает философом, дядя, – печально ответил волк, перехватив взгляд старшего аса.

– Никогда б не подумал, что ты способен философствовать, племянник. Но с чего ты взял, что бьющиеся здесь-таки умирают? Мы видели совсем иное.

– Чую. – Волк запрокинул голову, принюхался. – Сколько-то раз их души возвращаются, да. Ударившись о преграду, одолеть которую не в силах.

– И всё это ты чуешь?

– Дым от того чёрного великана. – Фенрир всё втягивал ноздрями недвижный воздух. – Он поднялся высоко, но не рассеялся. Достиг незримого нам свода и потёк обратно, словно утратив порыв. Так и души, дядя. Взмывают, бьются о клетку и падают вниз.

– Так, выходит, они и не погибнут, верно?

– Погибнут, дядя. Возвращаясь, душа отдаёт часть силы. Потом ещё, ещё и ещё. До тех пор, пока от неё не останется совсем ничего. Всё достанется тем, кто запер нас здесь.

Старый Хрофт лишь изумлённо покачал головой.

– А теперь будь готов. – Волк резко присел, нагнул шею, ощетинился.

Туман впереди сошёлся на миг, а когда расступился, там стояла фигура в золотистых доспехах, в высоком шлеме с гребнем. Звякнуло откинутое забрало.

– Привет тебе, Отец Богов, владыка Асгарда. Привет тебе на поистине последней битве.

– Привет и тебе, Гулльвейг, Мать Ведьм. Зачем ты пришла? Хозяин погнал? Для чего? Ему, я думаю, и так всё видно.

– Он оказывает тебе честь, Отец Богов, – возразила Гулльвейг. – Тебе, волку и мне. Он сам будет следить за этой схваткой.

– Тогда что мы теряем время? – прорычал Фенрир. Глаза его горели, с клыков капала слюна – истинный Зверь Рагнарёка, да и только. – Пусть враг окажет себя! И пусть это будет не та подделка, не то чучело, что мы повергли совсем недавно!

– Враг будет. – Гулльвейг протянула руку, словно приглашая полюбоваться. – Воззри, Отец Дружин.

Серые стены опадали, втягивались в здешнюю твердь. Открывались бесконечные ряды мрачных столетних елей, густая поросль их застыла, подобно войску.

– Железный Лес. – Старый Хрофт поудобнее перехватил молот. – Обиталище великанш и ведьм. Где-то тут ты и родился, племянник. Что ж, идём. Раз уж сегодня время таких встреч.

Гулльвейг легко шагала рядом с ними, словно броня на ней ничего не весила.

– Кого ты приготовила нам? Уж не саму ли Ангрбоду, мать Волка, Змея и Хель?

Фенрир глухо зарычал.

Шаг, другой – и вот уже никаких следов тумана, низкие серые облака затягивают небо, но это уже самые обычные облака. Железный Лес недобро молчит, однако он не совсем безмолвен – что-то хрустнет, что-то стукнет, перекликнутся в отдалении мрачные голоса неведомых птиц.

Тропа повернула, выведя к широкому оврагу, с бегущим по дну ручейком среди зарослей папоротника. Через овраг перекинуто замшелое бревно, а на другой стороне…

Волк даже не зарычал, он захрипел в ярости.

Потому что там, на противоположном краю, стояла женская фигура – половина тела ала, словно сырое мясо, и половина – мертво-синюшного цвета. Длинные чёрные волосы спускаются на плечи. Прямо смотрят бесцветные глаза.

– Сестра Хель.

– Брат Фенрир, – откликнулась она.

– Этого не было в пророчествах!

– Меня в них вообще не было, – согласилась владычица царства мёртвых. – Но сегодня такой день, что пророчества должны исполняться, неважно, поминают они тебя или нет. Ты готов, Волк?

– К чему я должен быть готов? – оскалился сын Локи. – Зачем ты вообще здесь, сестра?

– Затем, – грустно сказала Хель, – что мертвецов, как и встарь, прибирать, кроме меня, некому. А мертвецы здесь почти все. Если бы не воля Третьей Силы, тут давно остались бы только Древние Боги, такие, как мы, кого затянуло в этот пузырь.

– Не ведаю, о чём ты, – прорычал Фенрир. – Отойди, сестра. Не много было меж нами любви, но кровь для меня священна. Отойди и не пытайся помешать владыке Асгарда.

– Я помогаю, – вздохнула владычица царства мёртвых. – Помогаю себе, вам, всему сущему.

– Пустые слова! – оскалился волк. – Отойди, я сказал!

– Спокойно, племянник. – Старый Хрофт выступил вперёд. – Племянница, в страшный день Боргильдовой битвы ты исполнила данную мне клятву. Вышла на бой, вывела своё воинство. И – погибла. Дай же теперь пройти, не заставляй меня поднимать на тебя оружие, племянница.

– Во мне нет твоей крови, Ас Воронов, – возразила Хель. – Мой отец – твой названый брат. А здесь я для того, чтобы прибрать тебя, владыка Асгарда, как только исполнятся пророчества.

– Какие ещё пророчества? – Старый Хрофт шагнул на бревно. – День Рагнарёка так и не наступил. Дважды я думал, что он приходит, и дважды ошибался. Сперва – в канун Боргильдовой битвы, и вот сейчас. Нет никаких пророчеств, дочь моего названого брата, уж коль тебе так угодно себя называть. Есть просто бой, и надо победить. Уйди с дороги, предупреждаю в последний раз.

– Не могу, – Хель развела руками. – Я здесь, чтобы исполнить положенное – прибрать мертвецов. Что станется потом со мной и с ними – не ведаю. Но таково условие…

– Чьё?

– Сил, устроивших всё это, конечно же.

– Условие чего?

Хель понурилась, уродливо-длинные руки её бессильно упали вдоль нелепого великанского тела.

– Что я смогу увидеть своего мужа, Нарви. Хотя бы один раз – перед самым концом. А конец ждёт всех, кто оказался здесь и сейчас, Ас Воронов. Поэтому нет смысла – нет смысла ни в чём. Но я хочу увидеть Нарви.

Старый Хрофт пожал по-прежнему могучими плечами.

– Тогда дело решит поединок, Хель.

– Ты не понял, Древний. Поединка не будет. Сражаться с тобой придётся вот ему, – и дочь Локи указала на Фенрира. – Мой брат должен исполнить то, за чем пришёл в этот мир.

– Что?! – зарычал волк. – Не бывать этому!.. Безумная вёльва опилась настойки из мухоморов, вот и вещала невесть что!..

– Ты знаешь, что не опилась, – кротко ответила Хель. – Просто свела всё вместе. Исполни своё предназначение, брат!

– Моё предназначение, – не поддался Фенрир, – помогать великому Óдину, Владыке Асгарда, носителю Гунгнира, Отцу Дружин и Асу Воронов. Я больше не верю пророчествам, сестра. И тебе нет нужды в них верить – встань рядом с нами, это будет славная битва!..

Хель едва заметно улыбнулась – печально, кротко, совсем не как полагалось кошмарной владычице царства мёртвых.

– Здесь не с кем сражаться, маленький брат. Те, кто нас сюда загнал – до них не дотянуться. Мы можем лишь исполнить своё предназначение. Отдать силу тем, в чьей власти ею распорядиться.

Волк взревел – именно взревел, словно разом сотня боевых рогов. Глотка его извергла поистине невозможный для простого зверя звук, тело взмыло, перечеркнуло пространство над оврагом – словно серое копьё мелькнуло. Лапы ударили Хель в грудь, дочь Локи отбросило; Фенрир навис над ней, распахнул пасть, готовый перегрызть горло.

Старый Хрофт вступил на скользкое бревно.

Это место пыталось притвориться обычной землёй, с лесами и оврагами, чащами и ручьями; но истинный Железный Лес был настоящим, живым лесом, хоть и мрачным, и жутким.

Гулльвейг, доселе застывшая недвижным изваянием, вдруг оказалась у него за спиной. Скрипнула броня, Отец Дружин ощутил пришедшую в движение силу.

Он успел повернуться, успел даже размахнуться сотканным из молний молотом; но Мать Ведьм всё равно оказалась быстрее. Её собственный клинок мелькнул, рубанул вкось, и покрытый мхом ствол рухнул вниз.

Разом и Хель извернулась, голыми руками вцепилась в шею волка; чудовищные челюсти Фенрира сошлись на горле Хель, но из-под клыков брызнула чёрная гниль, а не кровь.

Волк поперхнулся, захрипел, а из ран на шее Хель поднимались тёмно-серые дымные струйки, словно змеи, опутывали сына Локи, норовили вползти в уши, вцепиться в глаза, и волк, взвыв от боли, отскочил, яростно тряся головой, сбрасывая призрачных пресмыкающихся.

Хель поднималась, но не как живое существо, пусть и владычица царства мёртвых; нет, её словно поднимали за незримые ниточки, точно куклу-марионетку. Из оставленных клыками Фенрира рваных ран сочился серый дым, вился кольцами; словно живой, слагался в змеевидные жгуты, раскачивающие бесчисленными головами.

Волк не сдавался. Сбросив и растоптав последнюю из вцепившихся змей, он вновь изготовился к прыжку – пока Старый Хрофт карабкался вверх по глинистому и скользкому склону.

Проклятая ведьма, предала-таки. Ударила в спину!..

«А не надо было оставлять её за плечами!..»

Вся пропитанная водой, словно после только что прошедшего ливня, земля предательски разъезжалась под ногами. Зацепиться было не за что, и Древний Бог барахтался на дне оврага, словно подгулявший мастеровой после ярмарки где-нибудь в Бирке или Хедебю.

– Прости, великий бог, – раздалось позади. – Но Хель права – нам осталось исполнить последнее своё предназначение.

Бело-голубоватые молнии, составлявшие бестелесный молот в руке Старого Хрофта, яростно шипели и плевались искрами, словно и в самом деле придя в бешенство. Отец Дружин размахнулся – и метнул оружие так же, как метал в своё время Тор, его сын.

Гулльвейг успела вскинуть клинок, пытаясь защититься – молот ударил прямо в неё, смял, отбросил вместе с мечом, и Мать Ведьм рухнула бесформенной грудой искорёженного железа, словно и не прикрывали доспехи живой плоти.

Старый Хрофт поднял руку и ничуть не удивился, когда молот послушно вернулся ему в ладонь. Остро и свежо пахло грозой.

Наверху, где только что раздавалось яростное рычание Фенрира, всё внезапно смолкло. Отец Дружин с размаху всадил молот в скользкий откос, подтянулся, перехватил, уцепился за какой-то корень – и оказался нос к носу с волком.

Фенрир молча глядел на Старого Хрофта. Из пасти его лениво тянулись вниз, свиваясь причудливыми кольцами, струйки густо-серого дыма.

Хель замерла на одном колене, правая рука пытается зажать раны на шее; из-под ладоней тоже сочится серый дым, такой же, как и из пасти волка.

Фенрир глухо заворчал.

Отец Дружин одним рывком вздёрнул себя на край оврага, поспешно отступил от склона.

– Сделала своё черное дело, Хель? Сумела зачаровать собственного брата? Чтобы только исполнилось бы пророчество? Но как насчёт второй его части – да, Волк должен сразить Отца Богов, но и сам пасть от руки моего сына, Видара? Волка вижу. Отец Богов тоже тут. Где Видар? А иначе какое-то странное пророчество!..

Шерсть на хребте Фенрира встала дыбом. Из пасти продолжали течь струйки дыма – вместо положенной слюны.

– Неважно, Ас Воронов. – Хель с трудом удерживалась, чтобы не рухнуть. – Я получу то, что хотела, пусть и перед самым концом. Он обещал, а он никогда не нарушает данного слова.

– Ты умираешь, Хель.

– Умираю, да. Но я уйду последней, закрыв глаза Нарви. И взмолюсь всем светлым, что было во мне, чтобы великий план тех, кто свёл всех нас здесь, исполнился бы в точности.

Волк рычал всё громче, но прыгнуть никак не решался.

– Немного стоят твои пророчества, дщерь Локи, если для их исполнения нужно одурманить и заколдовать исполнителя.

– Это… чтобы… тебе было легче, Отец Богов, – выдохнула Хель. Её дрожащая рука бессильно соскользнула, открывая зияющую рану, оставленную зубами волка – та словно стала ещё больше, дыра расползалась, плоть истлевала на глазах, распадаясь тем самым тёмно-серым дымком. Потянуло гноем,гниением, распадом.

– Ты умираешь сама, владычица мёртвых, – жёстко молвил Старый Хрофт. – Какой тебе Нарви?.. Смотри, тело твоё…

– Тело это… – теперь уже из губ дочери бога огня тянулись струйки тёмного тумана. – Тело это исполнило предназначение. Оно дождётся… окончания вашего поединка. Фенрир! Исполни, что должен!..

Волк наконец поднял голову. Взглянул на замершего Отца Дружин.

– Племянник, ты не должен!..

Фенрир внезапно улыбнулся – за миг до того, как зашёлся в кашле, извергая из глотки потоки дыма, словно запыхавшийся дракон.

И вдруг сказал – не голосом, глазами, но слова в сознании Старого Хрофта прозвучали так же ясно, как и произнеси их сын Локи вслух: «Тебе будет легче убить меня, дядя».

Волк прыгнул. Его встретил молот Отца Дружин, молнии брызнули в разные стороны, охватив Фенрира живой сетью; запахло палёным, Старый Хрофт уклонился, но и сын Локи удержался, не сорвавшись вниз, в мокрый овраг; извернулся, кинулся вновь – молча, окутываясь плотным дымом. Как показалось владыке Асгарда – дымом становилось само волчье тело, как и у Хель.

– Что за колдовство?! – взревел Ас Воронов. И, вдруг разом поняв, обернулся: – Ты?!

Там, где совсем недавно застыла груда изломанной брони, не защитившей Гулльвейг, Мать Ведьм, уже никого не было.

– Ха. Ха-ха… – донеслось со стороны, где всё ещё сопротивлялась пожиравшему её проклятию Хель.

Второй бросок Фенрира едва не стоил Отцу Дружин правой руки. Молот отбросил волка, точнее, оттолкнул – Старый Хрофт по-прежнему не мог ударить в полную силу.

– Пророчество… исполнится, – прохрипела дочь Локи.

Волк прыгнул и в третий раз, и теперь сумел извернуться в воздухе, словно у него отросли внезапно крылья. Молот мелькнул мимо, а владыку Асгарда словно ударило в грудь стенобитным тараном. Фенрир уже терял телесность, становясь сотканной из тёмного дыма сущностью, где алым горели пасть да пара глаз.

– Это не ты! – Отец Дружин упал тяжело, спиной, и боль ослепила на миг, словно простого смертного.

Алая пасть, обрамлённая дымом, горьким, жгучим. Клыки – вот они – смыкаются…

Старый Хрофт ударил – сбоку, держа молот под самым оголовком.

Дым рассеялся, трескучие молнии обожгли Асу Воронов щёки. На грудь рухнула страшная тяжесть, потоком хлынуло что-то горячее и липкое.

…Отец Дружин едва вывернулся. Перед ним, стремительно увеличиваясь, возвышалась туша Фенрира – с волка спали уменьшившие его чары, он вновь становился исполином, но, увы, лишь в смерти. Голова разнесена, череп с одной стороны превращён в мешанину осколков. Кровь хлещет потоком из жуткой раны, пар клубится над багряными струями.

«Тебе будет легче убить меня…»

Старый Хрофт выпрямился. Боль стрельнула от шеи вниз по спине, словно у простого смертного. Неудачно упал – хотя могут ли «неудачно упасть» Древние Боги?

Фенрир лежал, не шевелясь, густой мех слипся от крови. Отец Дружин потянулся, закрыл волку веки. Осторожно погладил так и оставшуюся взъерошенной шерсть. В смерти сын Локи вновь стал гигантом, так угнетавшее его заклятие перестало действовать.

– Ха, – раздалось сбоку. – Ха. Ха-ха, – и хриплый кашель.

Владыка Асгарда обернулся, так быстро, словно там его ожидали все гримтурсены Йотунхейма.

Хель только и смогла, что едва приподнять голову. Изо рта её, из носа и глаз, из ушей, словно кровь, сочился плотный серый дым. Оставленная зубами Фенрира рана расползалась, пожирая плоть, оставляя от неё лишь тёмный пар.

– Твоё пророчество – ничто, – бросил Ас Воронов. – Вот он я, стою, а мой племянник…

Разложение уже сожрало половину лица Хель, там сквозь истончившуюся плоть проступали кости.

– Ещё совсем чуть-чуть, – прошептала она. – И, Нарви, муж мой, я тебя увижу.

– Никого ты не увидишь. – Óдин шагнул к ней, поднимая молот. – Но я милостив. Ты умрёшь быстро и без мучений.

Губы Хель почернели и испарились, обнажив зубы и челюсти, голос звучал еле слышно, однако страха в нём так и не появилось:

– Повернись, дядюшка.

Руки её полыхнули – но пламя это словно бы состояло из одного только дыма. Плоть исчезла, оставляя нагие кости, Хель закричала, словно захлёбываясь хлынувшим из груди плотным серым паром. Исполинская туша павшего волка содрогнулась, огромные лапы согнулись, подобрались, отталкиваясь от земли.

Мёртвые глаза вновь открылись, однако в них не было даже сакраментального багрового огня – лишь пустота, тьма да тёмный дым, сочившийся из провалов в черепе.

Отец Дружин размахнулся. Они с волком ударили друг в друга разом, сияющий молот раздробил в пыль громадный, словно котёл самого Эгира, череп, разнёс вдребезги позвонки – и послушно рванулся обратно, в метнувшую его руку.

Но и клыки Фенрира, каждый размером с копьё, насквозь пронзили грудь Старого Хрофта.

В первый миг он не поверил, он даже не ощутил боли. Напротив, стало очень-очень легко, свободно и спокойно – я сразил оживлённого чарами кадавра, я победил!..

Он хотел повернуться, посмотреть в глаза Хель – если у дочери Локи ещё оставалось бы, чем смотреть – и вдруг ощутил, что падает, что со всех сторон наваливается темнота, что всё горит огнём и ноги уже не повинуются.

Он понял.

У него хватило ещё сил обернуться и гаснущим взором увидать, как молот словно сам собой отделился от его ладони, пролетел ослепительной, разбрасывающей снопы искр, звёздной кометой, врезался в Хель – собственно, уже не в Хель, а в груду слабо шевелящихся, полуобнажённых костей. Брызнули их осколки, вспыхивая, словно сухие листья.

– Я… тебя… достал…

– Спасибо, дядюшка, – услыхал он негромкое, печальное и умиротворённое.

Над останками жуткой великанши поднялся призрак – юная и прекрасная дева с пушистой косой ниже колен, в празднично расшитой рубахе, с налобником и всеми височными кольцами, положенными при свадьбе. Чуть колыхнулся длинный подол.

– Прости меня, – нагнулась она к распростёртому Хрофту. – Я ненадолго тебя переживу. Но зато я побуду с Нарви. Хоть немного, но побуду.

Она выпрямилась, широко раскинула руки, словно пытаясь обнять всё вокруг:

– Я исполнила твою волю, великий! Исполни и ты своё обещание!..

Отец Дружин умирал и никак не мог умереть. Огонь немилосердно терзал его развороченные внутренности, однако древний Ас всё равно успел увидеть бегущего навстречу Хель юношу, узнал в нём того самого Нарви, единокровного брата Хель, взятого ей в мужья.

И закрыл глаза.

Сила покидала его, страшная, великая сила Древнего, рвалась на свободу. То ли творить новые миры, то ли сжигать старые – он отдавал всё, всю кровь, до последней капли.

Ему уже случалось хаживать по самому краю пропасти небытия. Он висел, пронзённый собственным копьём, на ветвях священного ясеня; он погружался в источник магии, забивший в Асгарде Возрождённом; но сейчас его час и впрямь настал.

Прощайте, асы. Прощай, Рандгрид, дочь моя. Прощай…

Волк и Óдин замерли, застыли. Всё вокруг них – овраг, бревно, в него провалившееся, лес – стало таять, распадаться серой бесцветной и бесформенной мглой.

Последними исчезли кости Хель.

А тела Старого Хрофта и волка Фенрира так и оставались висящими в пустоте, и, случись тут способный по-настоящему видеть маг, он разглядел бы медленно поднимающийся ввысь вихрь, светлый, едва заметный на сером фоне; он уходил высоко, очень высоко, властно раздвигал плотные занавесы, исчезая там, где медленно кружили, плавно вздымая и опуская крылья, Белый Орёл с Золотым Драконом.

Император

Серебряные Латы наступали мерно, неколебимо – столь же совершенная боевая машина, как и хирд гномов. Ну, почти столь же.

Эльфы пытались отступать. Стреляли, отбегали, тянули тетиву, целились, отпускали; но первый и лучший легион Империи этим не удивить. Тем более, если перед строем, несмотря ни на что, шагает сам Император в знаменитых от моря и до моря доспехах с вычеканенным на груди царственным змеем, коронованным василиском.

Левая рука, охваченная той самой латной перчаткой из кости неведомого зверя, онемела почти до плеча, однако эльфийские стрелы так и не пробили удерживаемой Императором незримой преграды, прикрывшей легионный строй.

На первый взгляд казалось – легконогие стрелки могут отступать и отступать, и под жалящей тучей тяжёлая пехота рано или поздно остановится, сломается, повернёт или, того лучше, рассыплется.

Серебряные Латы не останавливались, не поворачивали и уж тем более не рассыпались. Шагали и шагали мерным своим шагом, каким умели покрывать лигу за лигой, в полном вооружении, пока их «лёгкие» противники не выдыхались в своём беге. Или пока у них не кончались стрелы с дротиками. Или пока им в бок или в спину не ударял резервный легион.

Но здесь не было резервных легионов, и отступлению эльфов ничто помешать не могло. Император, правда, надеялся, что колчаны у тех опустеют. Призванные на битву Орлом и Драконом не испытывали ни голода, ни жажды, но кто знает, распространяется ли это и на неисчерпаемость боевого припаса?

А потом кто-то осторожно так постучал в двери его сознания.

Глянули в упор миндалевидные глаза на заострённом, хищном, но и прекрасном лице.

Шевельнулись тонкие губы, дрогнул меж ними розовый язычок.

«Умри», – отчётливо разобрал Император.

Смерть обычно является с холодом. Холодна раскрытая могила. Холоден остывший труп. Жизнь – это тепло; не-жизнь – лёд. Однако эльфийская колдунья слала не хлад, но жар.

Жар висящего в зените солнца, что убивает всё живое в песчаных пустынях.

Полыхание погребального костра, очищающего кости от плоти.

Кровь вскипает и испаряется. Жилы лопаются, глаза вздуваются и вытекают парой чудовищных и последних слёз. Жизнь разлетается, подобно золе, раздуваемой ветром. Жизненная сила вспыхивает и сгорает, не оставляя даже пепла.

«Улетай! – скомандовала эльфийка. – Улетай, гори, сгорай, ты свободна!..»

«Я тебе покажу “свободна”», – строго подумал Император.

От костяной перчатки рванулся спасительный холод. Жгучий мороз, словно в зимнюю полночь, растёкся по жилам, сковывая разбушевавшуюся кровь.

Владыке Мельина почудилось, что на пальцах с треском лопается вдруг наросший там ледок – нет, показалось, показалось…

Холодная стена его собственной воли теснила пришелицу, и вся её огненная сила не способна была растопить ледяную броню Императора.

Ах, ну да, конечно же – ведь там, в «настоящем» мире, он умер. И жив лишь милостью Учителя Ракота…

«Нет, – упрямо сказал он огненной смерти, – всё не так. Я жив, но не в твоей власти. Холод – это блаженная прохлада тени. Катящихся речных струй. Родниковой воды на потрескавшихся губах. Морозец и лёгкий снежок зимних забав, беззаботный смех и шелест коньков по речному льду. Мир и покой дремлющего под белым покрывалом леса, уснувшего до весны, уснувшего, но отнюдь не умершего».

…Ледяной щит принял на себя удар огнистой стихии. Языки пламени лизнули поверхность, но расплавить не смогли, поспешно отдёрнулись, словно в ужасе. Лицо эльфийской колдуньи исказила ярость, и та исчезла.

Ледяные когти впивались Императору в шею, ползли вниз, так что онемела уже почти половина тела. Некогда перчатка пила его живую кровь, теперь, как видно, просто морозит.

Конец близок, подумал владыка Мельина. Сошлись равные. Тайде, моя Тайде – что ж, Кер-Тинор сумеет о тебе позаботиться. Да и Учитель Ракот обещал не оставить.

Он встряхнулся. Хоть и одеревеневший от мороза, хоть и в ледяных тисках, он мог идти и сражаться. Эльфы впереди начинали останавливаться, растерянно озирались, и было отчего: за их спинами чудовищным горбом поднималась серая стена, словно само пространство здесь не желало их отступления.

Серебряные Латы заметили это тоже.

– Ага! Не уйдут! Даны богомерзкие! – пронеслось над рядами.

«Не уйдут, – подумал Император, сам отыскивая уже эльфийскую чародейку. – Не уйдут. Никто не уйдёт. Победителей не будет».

Но последний бой нужно всё равно дать так, словно впереди ещё целая война. Они, воинство Империи, которая там, где её Император, сразятся и одолеют.

Он тянулся вперёд, сам вызывая образ колдуньи-эльфки. Миг, другой, и вот она перед ним, так же ярко и реально, словно за одним столом.

Меч Императора оставался в ножнах. Левую руку, совсем потерявшую чувствительность, пришлось приподнять живой правой; холодные незримые капли срывались с кончиков пальцев, не достигая здешней «земли», оборачивались острыми крючьями чистого льда. Они рванулись вперёд стаей злобных шершней, и владыке Мельина даже почудилось их сердитое низкое гудение.

…Эльфка учуяла его удар, ответила даже быстрее, чем чары её достигли; лучники выпустили целый рой стрел, и каждая оставляла за собой зеленоватую дорожку, словно охваченная странным пламенем цвета молодой травы.

Император встретил их верным и добрым щитом, однако стрелы на сей раз несли на себе что-то посущественнее, чем просто воспламеняющие чары. Эти заклятия вцеплялись в сам щит, начинали его жадно грызть, словно мыши – мешковину, в усилиях добраться до лакомого зерна.

Чары обошлись эльфам недёшево, Император заметил падающих стрелков, хотя их не достиг ни один пилум. Видать, их колдунья, не мудрствуя лукаво, жертвовала частью собственных бойцов.

Щит Императора стремительно разваливался, прорехи в нём становились всё шире, и как остановить это чародейство, он уже не знал.

Но вступило оно в бой слишком поздно, Серебряные Латы подобрались на расстояние прямого удара и, под нарастающий глухой рёв сотен и сотен глоток, центурии, нагнув короткие пилумы, устремились вперёд.

Вейде

«Проклятый чародей. Проклятый!..»

Этого хозяйка Вечного леса никак не ожидала.

Ледяные крючья настигли её, рвали одежду, пытаясь впиться; эльфы-телохранители сомкнули ряды, несколько особо метких ухитрились поразить стрелами творения чуждой магии – те рассыпались холодными колючими осколками.

Но своё дело они сделали.

Вечная Королева отвлеклась, упустила нить боя – и опоздала, не успела дать команду рассыпаться, когда за спиной у них начала вздыматься серая гора, словно злая воля здешних хозяев отрезала её подданным последний путь к отступлению.

Воины в серебристых латах дружно вскинули короткие копья.

Вейде уже знала, что сейчас случится, но отвести и защитить смогла лишь крохотную кучку тех, кто оказался рядом.

Смертельный дождь из пилумов, пробитые навылет тела, брызнувшая прямо поперёк лица королевы горячая кровь её защитников. Стена серебра, составленные вместе щиты, ударяющие, словно их – десятки и сотни – держит одна исполинская рука. И эльфы, её эльфы, с их лёгкими клинками, никогда не полагавшиеся на плотный строй…

«Для этого я тебе понадобилась, Вран?! Убил бы лучше сразу!»

«Сразу – нельзя, – последовал холодный ответ. – Сражайся, королева!»

Она сражалась. Послала к воронам осторожность, позволила силе течь свободно, несдерживаемо; перед легионерами рванулись из серой земли разящие зелёные листья, острые и длинные, словно кинжалы; давящие лианы зазмеились бесконечными лентами, накидывая петлю за петлей.

Падали целые ряды воинов в серебряных латах; однако так просто они не сдавались, мечи-гладиусы рубили душащие вьюны, щиты набрасывались поверх острых ножей травы; людской строй не сломался, легионеры давили и давили, и Вейде, вдруг оглянувшись, не увидела рядом с собой никого в зелёном.

А прямо на неё шагнул высокий воин в броне с вычеканенным на груди коронованным змеем. Левая рука его, закованная в костяную латную перчатку, источала смертельный холод.

Волны его охватили королеву, затопили, потянули, словно водоворот. Она не могла ни шевельнуться, ни даже охнуть, не говоря уж о каких-то чарах. Не могла нанести последнего удара, даже пожертвовать собой – и то не могла.

Единственное, что оставалось, – не зажмуриться. Не порадовать врага хотя бы этим.

Арбаз

Гном вёл свой мёртвый отряд куда глаза глядят – до того момента, пока не увидел впереди сближающиеся армии. Одну он узнал почти сразу – императорское воинство Мельина, Серебряные Латы, лучший легион престола. Другие казались эльфами – и, рассыпавшись, отступали перед надвигающимся правильным строем тяжёлой пехоты.

Признаться, Арбаз растерялся. Столпившиеся у него за спиной зеленокожие, его мёртвый отряд, молча и недвижно ждали; им-то всё равно, с кем сражаться.

А вот какой выбор сделаешь ты?..

А как поступил бы Аэтерос, Учитель?

Остался бы над схваткой? Ведь ни эти неведомые эльфы, ни тем более имперские легионы Мельина не враги ученикам великого Хедина.

Наверное, даже больше того – Учитель постарался остановить бы кровопролитие. И он, Арбаз, на это способен – его-то отряд мёртв, в отличие от бьющихся перед ним воинств.

Шр-р-р – прошумели вдруг над головой огромные крылья.

Гигантский ворон опустился прямо на серую твердь перед гномом; два огненных многозрачковых глаза воззрились на него в упор.

– Чего ждёшь? – гневно каркнул ворон. – Чего медлишь?

Арбаз молчал. Как бы то ни было, изначально на бой он вёл живых, а сейчас за ним следовали лишь мертвецы. Битва близка к исходу; и ясно, что никто не победил, что никто и не мог победить.

– Чего хочешь ты от меня, великий?

– Чтобы ты поставил точку, гном Арбаз.

– Точку в чём?

– Ты уже сам догадался. В битве сил. Всё уже готово, соткано полотно, осталась последняя нить.

– Те, что сражаются там? Хочешь, чтобы я ударил им в спины?

– А зачем же ещё тебя сюда привели? – удивился ворон. – Последняя нить осталась, я сказал!

– Так содеяй это сам. – Гном опёрся на огнеброс.

– Сам? Как это – сам? А ты зачем здесь, смертный? Да и гоблины твои – в чём душа ещё держится!.. Срок им совсем уже близок, ни к чему они тебе более. Умерли сколько положено раз – и хорошо. Вот один ты и остался. Пора уже, пора, Арбаз, голубчик. Пришло время – наше время, а ваше, выходит, всё вышло.

– Ну, раз вышло, – гном уселся прямо там, где стоял, – то сам и справляйся, великий. Сила есть – кирки не надо, как у нас говорят. Голыми руками скалы ломать будешь?

– Смеяться решил, – удовлетворённо сказал ворон. Прошёлся туда-сюда. – Это хорошо. Значит, силы в тебе ещё остались. Тогда слушай же, Арбаз-гном, Хедина ученик. Время этому сущему истекло. Да, да, текло вот так вот, по капле – да всё и кончилось. Не одному миру, не десятку и не сотне – всему, что есть тут. С одной стороны Хаос наступает, с другой – эти болваны Дальние свой сверхкристалл ладят. Да ещё и Неназываемый со Спасителем, чтоб их всех. Хаос хочет, чтобы никогда ничего кроме него бы не возникло, Дальние думают, что ежели всех перебить, всех в зелёном льду заморозить, то возникнет новый Творец, да ещё и краше прежнего. Ты уж прости, гноме, что я так, по-простому да по-скорому, нет времени на долгие рассуждения с доказательствами. Так вот, чтобы ничего бы этого не случилось, и нужно наше полотно. Доброе такое, из душ бесчисленных свитое. Душ не простых – отборных, через многократную смерть прошедших. Вот и требуется теперь всего лишь одна, последняя нить. Ещё, конечно, узелок завязать, но этим уже другие займутся. Давай, гноме, зря, что ли, огнеброс таскал всё это время?

Жуткие глаза ворона глядели Арбазу прямо в душу.

– Всё, всё вижу, – сказала птица. – О чём мечтал, как к Аэтеросу своему пришёл, как добро да справедливость сеять хотел. Вот и давай. Последняя справедливость, которая ещё не восторжествовала. – Он махнул крылом, словно человек рукой, указывая себе за спину. – Всем нам тут совсем немного осталось. Для всех в полотне Орла и Дракона место найдётся. Не мучай их, которые сражаются. Они умирают – и воскресают, и им больно, очень. Как и твоим гоблинам было, пока не обратились они в кукол ходячих. Ты знаешь, что надо делать, гноме.

Арбаз медленно поднял огнеброс.

Перед ним, прижатые к серой стене, умирали эльфы – во множестве. Умирали, пронзённые копьями и гладиусами Серебряных Лат, умирали, сбитые с ног щитами и затоптанные, умирали – чтобы вновь подняться и умереть вновь.

Имперские легионеры умирали тоже – Перворождённые дорого продавали жизни. И точно так же поднимались, словно ничего и не заметив, продолжая сражаться.

– Последняя ниточка, – нетерпеливо каркнул ворон. – А потом ещё узелок. Ну, давай!

Словно зачарованный, Арбаз приложил огнеброс к плечу. Ствол уставился в небо, которого тут не было, в ненавистную серую хмарь.

«Вот и всё, да, Аэтерос?..»

– После дня Рагнарёка, когда погибнет мир, рухнет небо, погаснут солнце, луна и звёзды, из мировой бездны всё равно поднимется новая твердь, – заметил ворон, даже не скрывая, что читает мысли гнома. – И гномы выйдут тогда из подземных залов с великой цепью, keðjan mikla, и скуют навечно зло. Так ведь, Арбаз? В это ты веришь?

«Какая тебе разница, ворон, во что я верю?!» – хотел ответить ученик Хедина, но губы его уже не слушались.

– Большая, гноме, большая разница. Ты веришь, что впереди у мёртвых – великая работа. Так вот, это правда. Всем нам предстоит потрудиться, ох, как предстоит!.. А теперь жми. Жми, не мешкай.

«Там же всего один заряд… что он может?»

И пальцы гнома надавили на спуск.

Огнеброс содрогнулся, из дула вырвался ослепительный белый шар, взмыл ввысь, яркий и праздничный; медленно, торжественно начал опускаться, раздуваясь, становясь всё огромнее, всё ярче, словно пытаясь заполнить собой сущее.

Ворон, чуть склонив голову, наблюдал за всем этим с каким-то совершенно академическим интересом – такое выражение случалось у Аэтероса, когда тот возился в лаборатории с каким-нибудь додревним артефактом минувших Поколений.

И никуда не пытался улететь.

«Беги!» – взвыли инстинкты Арбаза, но бежать было уже некуда.

Шар коснулся серой горы за спинами сражавшихся эльфов, и во все стороны устремилось белое пламя, чистое, словно снег высоко-высоко в горах.

Арбазу хватило мужества встретить пламя лицом к лицу.

Глава 1. Аратарн и Лидаэль

Их было двое. Аратарн, сын простой девушки Сааты с хутора Аргниста, что лежит далеко в полуночных краях Северного Хьёрварда, – и Губителя, чудовищной колдовской сущности, меча Молодых Богов.

Лидаэль, дочь Горджелина Равнодушного, сына чародейки Фелосте, из Поколения Истинных Магов, к которому принадлежали и Новые Боги, Хедин с Ракотом, – и Эльтары Эльфранской, принцессы сокрытого эльфийского королевства Эльфран всё в том же Северном Хьёрварде^[94].

Они встретились – на первый взгляд случайно. Они сражались плечом к плечу, и сила каждого удесятерялась, когда они просто брались за руки. Они дрались и победили, а потом пути их разошлись – Аратарн отправился «на поиски отца», Лидаэль решила посмотреть в глаза собственному родителю, давшему ей жизнь, но и только, – Горджелину, Снежному Магу.

Орда, столько лет терзавшая земли Северного Хьёрварда, сгинула – игравшие с ней Новые Маги принуждены были отказаться от кровавого развлечения. Хутора Лесного Предела были в безопасности – и Лидаэль с Аратарном двинулись каждый своим собственным путём.

Время то тянулось, то мчалось. Дни сменялись неделями, месяцы – годами. Жизнь текла, иные тревоги и радости пришли на смену сгинувшим; и вот весенним днём молодой крепкий мужчина сидел на вершине того, что некогда звалось Холмом Демонов.

Позади остались унылые северные болота, чахлые, почти безжизненные. Каменистая нагая вершина холма срезана давним взрывом, когда Губитель вырвался из своего заточения.

Губитель. И – отец.

Аратарн сидел на плоском камне, сняв перчатки; день хоть и весенний, но здесь, на дальнем севере, всё ещё пропитано холодом зимы. Был он смуглый, безволосый – череп его оставался совершенно наг. Руки и плечи бугрились мышцами, на чёрной куртке грубой кожи нашиты пластины из панциря броненосцев – твари эти сгинули вместе с Ордой, но броня их, почти вечная, ещё встречалась кое-где – занесённая землёй, заросшая молодым лесом.

На ногах – гномьи тяжёлые ботинки, подбитые железом, высокие, со шнуровкой. Широкий, тоже гномий, пояс, на нём – короткая секира.

За плечами – туго набитый мешок. Ни дать ни взять – просто путник; но давным-давно уже ни один странник по доброй воле не забредал в эти места. Орды нет, а злая память осталась.

– Сколько ещё? – Аратарн вскинул голову. Вгляделся в бледное северное солнце, не жмурясь. – Сколько ещё мне искать?

Пальцы, покрытые шрамами – короткими и длинными, белыми и багровыми, – стиснули край скалы.

– Я прошёл Хьёрвард из конца в конец. От ледяных пустынь, от Гнипахеллира – через все страны до жаркого юга. Твоих следов нигде нет, отец. Я шагнул за небо – но не отыскал тебя и там.

Он говорил вслух, словно человек, донельзя уставший от вечного молчания.

Слова его подхватывал ветер, уносил в равнодушные топи. Пролетели сойки, не боясь странника, уселись на ветвях, занявшись своими соечьими делами.

– Куда дальше, отец? Я сбился со счёта, сколько времени уже ищу тебя. Сам не знаю, зачем. Когда-то мне казалось, что знал. Теперь уже не уверен.

Он досадливо пристукнул кулаком по ни в чём не повинному камню; гранитную глыбу рассекла глубокая чёрная трещина.

– Да. – Аратарн смотрел на раскол. – Это я могу. А вот найти отца – нет.

«А тебе это настолько нужно? – в который уже раз возник всё тот же вечный вопрос. – Отца может просто уже не быть. Или он в таких областях сущего, куда тебе никогда не добраться. И чего, спрашивается, ты упустил Лидаэль? Дал ей уйти – и даже не спросил, где искать. Надо ж быть таким тупицей!»

Странник опустил голову, глянул на стиснутые кулаки.

«Вот если б эту историю рассказывал бард, сейчас непременно явилась бы мне прекрасная дева. Или мудрый старец. Спросили бы: „В чём печаль твоя?“ – и помогли б советом. Но такое только в сагах… – Он вздохнул и поднялся. – Нет, сам, всё сам…»

Сколько воды утекло, и мама уже состарилась. Всё горюет, кручинится, что нет у неё внучков, что так и не привёл он, Аратарн, невестку. И тяжко ему, остающемуся на вид молодым, брать в руки морщинистые мамины ладони, чувствовать, как рвётся сердце, что не может он сделать так, чтобы жила она б да жила. Подлечить – может, и лечит, уж как умеет. Потому, наверное, мама и жива. И как бы ни кружил он, Аратарн, по тропам здешним и нездешним, а всё равно возвращался на лесной хутор, мать оберегал-покоил.

Нет, никто не обидит Саату-травницу. Многие хвори умеет лечить, и роженицам помогает, и отовсюду идут к ней со своими бедами. Да и его, Аратарна, всякий знает. И знает, что рука у него тяжёлая и на расправу он скор.

Ни в чём не нуждается мама. И за него радуется: «Молодец ты у меня, видать, от отца дар долгой жизни достался!..» – хотя за что ж тут хвалить, не он родителя себе выбирал. А вот у него, Аратарна, на душе всё черней и черней. За призраком гнался, за тенью ночной; время потерял, Лидаэль упустил. Она-то ведь тоже куда-то делась. И где искать теперь дочку Снежного Мага и эльфранской принцессы?

Ничего нет хуже пустой праздности, когда тёмным мыслям – раздолье.

Аратарн вторично ударил кулаком по камню, к трещине, что поперёк, прибавилась иная, вдоль.

«Всё, хватит! – обозлился сам на себя парень. – Встал и пошёл! Домой. К матери…»

Подумал – и усмехнулся невесело. «К матери»! По людскому-то счёту ему и самому пора было сделаться седобородым старцем, на завалинке бока греть да трубочкой попыхивать, на нынешнюю бестолковую молодёжь жалуясь. Ан нет, и выглядит на «едва за двадцать», и ведёт себя так же. Вот только подругу, сердечную зазнобу, он себе так и не сыскал. Слишком поздно понял, чьи же глаза по ночам снятся, касание чьей руки до сих пор вспоминается.

Э-эх! Дело тебе нужно, Аратарн, настоящее дело. Ты, спору нет, исполнял, что мог, – берёг родные края от лихих людей и нелюдей, от забредающих тьма ведает откуда чудовищ; они, конечно, не ровня Орде, ну так и Защитников у хуторов не стало. Но этого тебе мало.

Он пустился в дорогу.

Единственное, что удалось сохранить с тех проклятых лет, были кони. Могучие, куда сильнее обычных лошадок, в чешуйчатой броне, с копытами, что могли разить не хуже самых тяжких палиц. А могли обернуться и мягкими звериными лапами, коль нужно. Гибкий хвост с роговым клинком на конце не хуже гномьего меча рассечёт вражий панцирь – не обойтись в Лесном Пределе без такого коня, Орда хоть и сгинула, да и без неё бед хватает.

Аратарн тронул поводья, и умный конь, чувствуя настроение всадника, сам принялся выбирать дорогу, точно зная, куда надлежит добраться.

– Ты. Должен. Был. Спасти. Маму!

Именно эти слова, рыдая, выкрикнула Лидаэль в лицо собственному отцу – великому чародею Горджелину Равнодушному, ещё прозываемому Снежным Магом. Выкрикнула, прежде чем опрометью выбежать за ворота отцова замка и, не глядя, швырнуть за спину чары, намертво запечатавшие тяжёлые полотнища створок.

Она узнала куда больше, чем хотела.

Узнала, как появилась на свет.

Узнала, что случилось с её матерью, принцессой Эльтарой Эльфранской.

Узнала, как и почему оказалась в воспитанницах Старого Хрофта, Отца Дружин, Игга, Аса Воронов – Древнего Бога Óдина.

Горджелин Равнодушный рассказывал обо всём, не щадя ни себя, ни дочери. Он ни от чего не отрекался. Он всё признавал – словно ему было совершенно всё равно, что она, Лидаэль, о нём подумает!

– Ты должен был спасти маму! Почему ты этого до сих пор не сделал?!

Вместо ответа Равнодушный поднял пустой правый рукав.

– Культя отрастёт обратно, ты сам говорил, – кипела Лидаэль.

Горджелин кивнул.

– Она отрастёт, дочь. Твоя бабка, Истинная Чародейка Фелосте, оставила мне множество даров, в том числе и этот. Но я лишь хотел сказать, что проклятие, наложенное на Эльфран, слишком сильно. Я могу ещё десять раз оставить в бою руку или ногу, но это не поможет. Нужны действенные чары обратной трансформы, а они не поддались пока даже мне.

– Не верю. Не верю! – Слёзы текли по щекам, тёплые и солёные. – Ты должен был спасти маму!

Снежный Маг промолчал.

И тогда Лидаэль, чтобы просто хоть чуть-чуть приглушить рвущую изнутри боль, вскочила, запустив тяжеленной сапфировой чашей в стену, бросилась вниз по лестницам и переходам, прочь из этого проклятого места, прочь от этого ужасного человека, прочь, прочь, прочь!..

…Её не преследовали.

Лидаэль не помнила, как вернулась домой – туда, где жила со Старым Хрофтом и Ками, старшей сестрой. Ну, как сестрой – не кровной, конечно же. Мама спасла ту девочку в галенском погроме, вернула ей жизнь, но немалой ценой.

Дом встретил Лидаэль звонкой и чистой пустотой. Его не оставили в спешке, не бросили, нет, отсюда уходили спокойно и с полным осознанием того, что делали.

«Наши пути расходятся, – словно бы сказали ей. – А долгие проводы – лишние слёзы».

Её вещи стояли собранными. Всё, что может понадобиться молодой чародейке в многотрудных странствиях: книги, свитки в кожаных футлярах, запечатанные воском от воды; редкие ингредиенты расфасованы по скляницам, аккуратно рукою Ками подписаны; всё предусмотрено, ничего не забыли дед со старшей сестрой – только сами сгинули.

И весточки не оставили. Что с ясной ясностью говорило: «Не ищи нас, не следуй за нами. Судьба твоя отныне от нас отдельна».

Лидаэль не обижалась. Она понимала.

Тот парень, Аратарн… их первая встреча, когда и он, и она удирали от Орды, их удесятерившиеся силы, стоило её пальцам найти жёсткую, бугристую от мозолей ладонь невольного спутника; и все последующие приключения, – казалось бы, должны были привязать их двоих друг ко другу крепче железных цепей, ан нет – разошлись пути-дороги. Оба они отправились искать отцов.

Она, Лидаэль, нашла. Хотя лучше б, наверное, и не находила.

Не торопясь и тщательно, так же, как и дед со старшей сестрой, закрывала-запечатывала она дом. Она тут выросла. Это её всё. Исхожена каждая тропка, знаком каждый кустик. И дать всему этому впасть в разор, в тлен, в запустение?! Никогда!

…Сперва она оставалась в доме. Одна. Лесные гномы, которых, помнится, сестра Ками спасала от морового поветрия, дружно явились помогать.

Какое-то время Лидаэль даже казалось, что тут она и останется – могущественной и загадочной лесной чародейкой, владычицей этих мест. Но – проходили недели и месяцы, пришла зима, набросавшая, как и положено, сугробов по самую крышу – и Лидаэль не выдержала.

Не с кем словом перемолвиться, всё одна и одна. Да, сперва она жадно училась – по оставленным книгам; но к весне уже с трудом могла заставить себя хотя бы взглянуть на строчки.

Нет, не могу так больше, призналась она себе. Пока были дед и сестрица… а вот одной – нет!

Она тщательно заперла окна, двери, ставни, наложила на всё неснимаемые наговоры. Аккуратно расставила на полках, рассадила на кровати старые свои игрушки, ещё детские – рука не поднялась выкинуть.

И – отправилась в путь.

Дорога вела золотоволосую чародейку на юг, в Гален Светлопенный. Там оправились от бед и лихолетья, там была нужда в знающих магах. А она, Лидаэль, ведает не только лишь истребительные заклинания навроде Разрыв-чар, Молота-сверху или Огонь-метлы.

…Гален Светлопенный встретил её очередной ярмаркой. Казалось бы, весна, какие тут торжища, народ всё подчистую подъел, все припасы! – но, ведая о том, к галенским причалам устремлялись корабли с юга. Везли зерно, засоленное или прокопчённое мясо, зелень, что выдержала бы морской переход; для особо важных покупателей, для королевского двора и знати свежесть поддерживалась особыми чарами.

Маги были нужны. Правда, как немедля убедилась Лидаэль, в ней самой видели прежде всего не чародейку, а… а… продажную девку – «одна ж елдыкаешься», как выразился некий купчина, тщетно трясший перед ней кошелём. Потом он, правда, отправил двоих мордоворотов притащить упрямую девчонку силой, и тут уже воспитанница Старого Хрофта себя показала: одному досталось по макушке Молотом-сверху, к другому она применила Огонь-метлу, слегка подправив и изменив до Огонь-веника.

Убивать она никого не хотела; мордовороты же всё поняли правильно, и вопли их слышались ещё долго, хотя бежала эта парочка очень быстро.

Мало-помалу глупцов она отвадила, хотя Молот-сверху без дела, что называется, не ржавел, ибо, сколь глупцов ни отваживай, время от времени всё равно появятся новые.

Чародейка Лидаэль не отказывалась ни от какой работы. Варила любовные зелья и эликсиры, восстанавливающие потенцию. Не моргнув глазом, бралась вправлять степенным купцам геморроидальные шишки. Принимала роды. Пару раз ходила с королевскими галерами против пиратских гнёзд. Один раз сшиблась даже с кораблём змеелюдов.

Галенские маги встретили её, само собой, безо всякой приязни. Мужчины, особенно молодые, сперва подкручивали усы, женщины при встрече ревниво поджимали губы. Правда, на испытаниях, куда Лидаэль явилась получать жезл (первое отличие практикующей волшебницы), у завистниц повытянулись физиономии, когда Смерть-скалка Лидаэли обратила изрытую ямами, заваленную покрытыми гарью валунами землю ристалищного поля в ровную, аки стол, поверхность, хоть танцы тут устраивай.

Один старичок, явно пытавшийся добиться её, Лидаэли, благосклонности во всем понятном деле, даже предлагал сразу вручить ей аж целый посох, но был с позором забаллотирован.

Жезл она, тем не менее, получила.

Время в Галене Светлопенном не летело, не бежало, а ползло. Не стало Орды на далёком севере, отпала нужда в Рыцарском Рубеже, что якобы сдерживал её когда-то; но, само собой, Орден Звезды так просто никуда не делся.

Впрочем, политика Лидаэль не занимала. Она училась, жадно впитывая и подхватывая всё, до чего могла дотянуться. В Галене оседали маги из Восточного и Западного Хьёрварда, даже из Южного; копились сборники чар и прописи заклинаний, бестиарии, отчёты экспедиций, предпринимавшихся магическими орденами – Илет, Ар, Киле и иными. Сами ордена в Северном Хьёрварде захирели, пришли в упадок – маги всё больше стремились к независимости, ибо зачем им всякое начальство? И так короля на всех хватает.

А ещё Лидаэль не менялась. Старели, седели, толстели чародейки, что вместе с ней юными магичками проходили испытания на первый жезл, а она оставалась всё такой же. «Эльфья кровь», – шипели ей вслед. Смертные маги Хьёрварда умели отсрочить старость и смерть, но, само собой, бессмертия не достигали.

Однако в Галене становилось всё скучнее. Казавшиеся неисчерпаемыми библиотеки стыдливо обнажали концы полок. Многое повторялось. Многое оказалось вымыслом, да притом ещё и опасным – попытаешься воспроизвести, не обрадуешься.

…И тогда она уходила из города. Шла в порт, налегке, с небольшим заплечным мешком да кинжалом на поясе – по её просьбе гномы Ар-ан-Ашпаранга обточили кусок драконьей чешуи, и сжатый до игольчатой остроты луч заговорённого пламени вычертил на клинке самой Лидаэлью придуманные руны.

В гавани она выбирала самый причудливый и необычный корабль. Годилось всё – огромные карраки и галеоны, пентаремы и нефы, небольшие гукоры, кнорры и копфы – неважно, на чём плыть, лишь бы плыть.

Золотоволосую Лидаэль знали. И считалось, что она приносит удачу.

…Однако искала Лидаэль не сокровища, хотя охотно принимала участие в подобных экспедициях. Нет – места силы, логовища Древних, забытые храмы и могильники ушедших в смертную тень держав. И особенно занимала её Ночная Империя.

Ночная Империя, созданная великим и ужасным чародеем, чьё имя забылось, вернее – чьё имя приказали забыть. Об этом молчали летописи, о тех временах не пели скальды с бардами.

И только в Хранимом Королевстве, что в Восточном Хьёрварде, сохранившем лишь имя да тень былой славы, в заброшенном Храме Солнца, что в Эриваге, Лидаэль наткнулась на каменные скрижали.

Частично разбитые, сорванные со стен, они валялись забытой всеми грудой. Пришлось складывать по кусочкам, копировать древние руны, потом долго и нудно трудиться над расшифровкой.

Прочитанное завораживало.

Необозримая империя, раскинувшаяся по всем четырём континентам Большого Хьёрварда. Империя, где властвовали маги и магия, но никаких вам Орд и прочих беспорядков. Кровопускания устраивались тем, кто оные беспорядки пытался учинять.

Империя Тьмы.

Ну, то, что во Тьме зачастую порядка поболее, чем во Свете, Лидаэль знала давно. Да и честные пираты, с рёвом бросавшиеся на абордаж, подставляя грудь под стрелы и клинки, были как-то симпатичнее святош из Ордена Звезды, которые, что называется, «и сами не жили, и другим не давали». Пираты рисковали головами ради ничтожных, с точки зрения Лидаэли, целей, но рисковали. Даже пиратские капитаны шли в бой, а не отсиживались в относительной безопасности.

Она сама отбила не один такой абордаж. К тем, кого сразили её чары, она не испытывала ни зла, ни ненависти; просто она защищала тех, кто не смог бы защититься сам.

Побывала она и на острове Хединсей.

Мрачный, пустой, мёртвый камень, где каждая скала, каждая расщелина, казалось, вопиет о столкнувшихся здесь силах. Крепости стояли пустыми, дома – давно позаброшены. Но это была не Ночная Империя, это возвели много, много позже.

Лидаэль вернулась в Гален, нагруженная бесценными свитками. Копии старинных надписей, результаты её собственных замеров на Хединсее; Тьма явила своё могущество, и могущество это было поистине необорным. Потребовалось вмешательство сил, равных божественным, – и только тогда Ночная Империя пала.

При её-то правителях никакой Орды бы нигде не случилось!..

Эх, вот если б удалось возродить ту мощь, ту силу, думала порой она. То единение ради великой цели – мира и покоя в Хьёрварде. Ведь пока из тьмы внешней не явились враги, Ночной Империи никто не мог бросить вызова. Ссоры и свары случались, но чтобы кровь потоками и груды тел до неба – уже нет.

…Однако созидалась эта держава отнюдь не оливковыми ветвями мира. Сухие строки уцелевших клинописей, откопанных скрижалей, схоронённых под сухими песками свитков говорили о походах и завоеваниях, невиданных ранее. Воины Ночной Империи приходили и побеждали, несмотря ни на что. Царства распадались в прах, правители делались рабами или всходили на эшафоты, но зато жизнь их подданных становилась лучше, сытнее, покойнее и безопаснее. Империя беспощадно карала преступников, и невинная дева с мешком золота беспрепятственно пересекла бы её владения из конца в конец; «повинуйся закону, и будешь процветать» – так звучало простое правило. Купцы снаряжали богатые караваны в самые дальние края Большого Хьёрварда; пахари, избавленные от капризов и тирании мелких нобилей, получившие землю, а в засушливых краях – и воду (благодаря магии), собирали небывалые урожаи. Ремесленники мирно трудились, и любое их изделие находило сбыт – что самые простые сандалии, что самая изысканная диадема.

Казалось бы, живи да радуйся!..

…Но жёсткая рука Империи нравилась далеко не всем.

Лидаэль с досадой бросала чтение. Глупцы, безголовые глупцы, зло думала она. Глупцы, не сознававшие собственного счастья!.. Порядок не даётся бесплатно. Но разве жизнь – не дороже? Негоцианты, оставшиеся жить, а не валяться на обочине с выпущенными кишками – неужели они предпочли бы такую, с позволения сказать, свободу? Земледельцы, в мире и покое возделывавшие свою пашню, а не привязанные к забору, под батогами за «недоимки», в то время как гогочущая дружина мелкого нобиля насилует его жену и дочерей?.. Нужна им такая вольность?

…Однако, если верить бесстрастным скрижалям, именно это они и предпочли.

Ночная Империя рухнула.

И чем дальше, тем упрямее Лидаэль пыталась пробиться к правде. Цена порядка и мира – есть ли она? Где проходит черта между разумной достаточностью и бессмысленным ограничением? И есть ли такие чары, что помогли бы провести эту границу?

Она собирала заклинания. Самые разные: погребённые в старых могильниках, скрытые в катакомбах забытых храмов, в подвалах принадлежавших магам некогда высоких и гордых башен, скрипты и волюмены, гримуары и даже просто дневники давно сгинувших в безвестности чародеев. Лидаэль тщательно копировала старые страницы, проверяла на скрытые, потайные надписи, билась с древними языками, взламывала хитроумные шифры. Её арсенал ширился, рос, и всё ближе придвигался тот день, когда предстояло решить – что же ей делать со всем этим богатством.

Отца она не видела. Не видела и не хотела.

Отчего-то не удавалось услышать и мамин голос. Эльфран хранил свои тайны, жизнь там текла, словно за пределами сокрытогокоролевства не существует ни времени, ни пространства.

Что ж, если никто не сможет помочь маме – поможет она, Лидаэль. Это её дочерний долг.

Мысль о том, что именно ей придётся снимать так называемое Проклятие Эльфрана, посещала девушку уже давно, можно сказать, с самого начала её самостоятельной жизни.

Но для этого неплохо было б понять, что это за Проклятие вообще. Не «что оно делает» – это-то Лидаэль знала отлично, – а каков механизм, что за силы тут действуют, где скрыты сами чары, придавшие Проклятию форму?..

Потому что не бывает магии «просто так», как не взмывает обратно к тучам сеющий из них дождь. Обойти законы бытия – в этом суть магии, однако этот обход не нарисуешь пальцем в воздухе. Должен отыскаться носитель чар, то, что сохраняет их столько веков.

Где-то (верила Лидаэль) сокрыто сердце Проклятия: древний алтарь на костях жертв, алмазные плиты со вплавленными в них символами и рунами, зарытая глубоко в подземельях книга, неважно что – нечто. Которое можно расшифровать, расколдовать, распутать; или, на худой конец, попросту уничтожить.

А значит, её дорога лежит в Южный Хьёрвард, в его густые, необозримые джунгли, что начинаются за поясом раскалённых песков.

Собственно говоря, всё было готово к экспедиции. Уложены вещи, оружие, артефакты и лёгкий доспех. Отправляйся в гавань, ищи корабль – чего медлить?

…Однако она медлила. Ждала неведомо чего, какого-то знака; и – сама себе удивляясь – всё чаще вспоминала Аратарна.

…Он едва успел. Мать слегла и уже не вставала – словно разом кончились все силы.

– Пора мне, сынок. – Саата смотрела на него, едва заметно улыбаясь. – Устала я, дорогой мой, кровиночка моя. Долгую, долгую жизнь прожила – спасибо тебе, – да и зажилась, видать. – Она вздохнула, тихонько, словно виня себя, что вот – расстроила единственного сына. – Об одном жалею, что не довелось внучков потетёшкать-понянчить. Ну да так, чтобы всё иметь, – такого и не бывает…

– Нет! Не говори так!..

– Да чего уж тут теперь, сынок. Пора тебе дальше идти, на меня, старую, не оглядываясь.

В сердце Аратарна от этих слов словно впились незримые клешни, сдавили до нестерпимой боли. С трудом сдержался, чтобы не застонать.

– Погоди, мама, в Костяные угодья собираться.

Саата усмехнулась.

– Не я тороплюсь, сынок, – костлявая меня торопит…

Аратарн зажмурился на миг, вновь открыл глаза. В груди клокотали сила и боль. А ещё – непреклонная решимость.

– Поспи, мама. Утро вечера мудренее. – И, не дав старой травнице даже слова молвить, положил ладонь ей на глаза.

Она негромко вздохнула, тело расслабилось, объятое покоем. Аратарн почти сразу же ощутил затаившуюся внутри хворь – нечто бесформенное и тёмное, голодное, хищное.

Неподвластное его чарам.

«Врёшь, не возьмёшь! – Аратарн стиснул зубы, по вискам покатился пот. – Не возьмёшь!»

Лекарь. Нужен настоящий лекарь. Истинный.

И он его отыщет.

А пока – спи, мама. Тварь внутри тебя не исчезнет, пока ты спишь, но не сможет и причинить вреда. А я вернусь. Я вернусь, мама!

…Хутор остался позади. Остался в щепу разнесённый столб – для вящего вразумления сородичей, чтобы за матерью хорошо бы смотрели.

– Вернусь и, коли найду небрежение…

Толстенное бревно разлетелось мелкой щепой.

Путь Аратарна лежал на юг. В Гален Светлопенный, где хватало самых разных чародеев.

Лидаэль не могла понять, что удерживает её в городе. Всё готово к отплытию, а она медлит и медлит. Вот и опять – на заре поднимает паруса и уходит на юг каррака, а она, Лидаэль, опять нашла какой-то предлог задержаться. Рассыпаны по столу мелкие начарованные кристаллы, надо собрать, разложить аккуратно, а у неё руки словно налились свинцовой тяжестью.

Косо падает сквозь щель в ставнях закатный луч, подобно мечу разрубая полумрак покоя. Лидаэль не зажигала огня, погашены свечи, пуст и холоден камин. Она застыла, погрузившись в медитацию, не отрывая взгляда от сверкающей каменной грани. Освободить себя, освободить дух – подняться выше – оторваться…

«Лидаэль! Дочь!»

Она вздрогнула.

Один из кристаллов содрогнулся раз, другой, со стуком покатился по столешнице. Над ним сгущалось розоватое облачко, а в нём – лицо отца.

«Тихо! – раздалось в её сознании грозное. – Молчи и слушай, если мать увидеть хочешь!»

Лидаэль аж впилась зубами в ладонь.

«Что ты думала или думаешь обо мне – неважно. Важно лишь то, что я, похоже, нашёл способ обратить Проклятие. Снять его. Во всяком случае, я на это надеюсь. Но, чтобы проверить, мне нужна помощь. Нужен маг твоей силы, с кровью Истинных Магов в жилах. Ты согласна, дочь?»

Кристалл забился и задёргался, словно невидимые руки пытались разом и столкнуть его со стола, и удержать на нём.

«Решай, и решай быстро! Всё, что ты желаешь высказать в мой адрес, ты сможешь сделать и потом. Решай!..»

У Лидаэли пылало лицо – от гнева. Кулаки судорожно сжимались.

– Если это обман… – прошипела она вслух.

Горджелин Равнодушный криво усмехнулся.

«То я не избегну твоего гнева, дочь. Знаю и, поверь, отношусь к этому очень серьёзно. Мне как-то не хочется, чтобы ты запытала б меня насмерть. Нет, это не обман».

– Хорошо! – выкрикнула Лидаэль, вся трясясь. – Что ты от меня хочешь?

«Ожидай меня в Галене. Я разыщу тебя, и очень скоро. А пока что… тот юноша, Аратарн. Его пути сокрыты от меня – но не знаешь ли ты, где он?»

– Откуда мне знать, где он?! – завопила Лидаэль.

«То есть вы не вместе. Жаль. Что ж, ожидай меня, и не трогайся с места».

Кристалл подпрыгнул в последний раз и рассыпался невесомой пылью. Пыль, в свою очередь, вспыхнула, так что не осталось даже мельчайшей частицы пепла.

Вся дрожа и всхлипывая, Лидаэль засветила масляную лампу. Отчего-то сейчас у неё не получалось даже самое слабенькое заклятие.

Отец. Великий маг Горджелин. Горджелин, не зря прозванный Равнодушным. Неужели он-таки внял её, Лидаэли, гневным словам, брошенным ему в лицо тогда, много-много лет назад? Внял – и попытался спасти маму?

Тяжело дыша, Лидаэль схватила глиняный кувшин, зубы застучали о край. Нет, это не может оказаться случайностью, нет, никогда! Всемогущая Судьба не зря заставляла её медлить; не напрасно, нет!

И, главное, она совершенно готова к пути!

Нет, таких совпадений не бывает. Может, отец следил за ней? Уж коль сумел дотянуться через один из её кристаллов? Может… подглядывал?

Тут Лидаэль залилась горячим румянцем.

Впрочем, неважно. Он сказал, что вот-вот будет здесь, и этому Лидаэль верила.

Путь до Галена Аратарн проделал безо всяких приключений, даже заскучал. Пристал к небольшому каравану, спустился вместе с ними до реки, там нашлась и ладья, доставившая его к цели.

Что ж, здравствуй, здравствуй, светлопенный град. Ты не слишком изменился за эти десятилетия, и даже династия правит тут та же самая. Короли, впрочем, Аратарна не волновали. Ему требовался целитель-маг, и притом самый лучший.

Первый же юноша в длинном плаще и с жезлом начинающего чародея, схваченный за шиворот, поневоле почтительно объяснил, что идти господину надлежит к башне старого Фейферса, магистра магии, особенно опытного, как и требуется господину, в целительстве.

Аратарн сухо кивнул, протянул юнцу монету. Тот схватил – быстро и жадно.

– Мне ещё долг за учёбу платить… – словно извиняясь, пролепетал себе под нос.

Но Аратарн уже шагал прочь.

…Башня старого Фейферса оказалась и впрямь башней – старой боевой башней из первого, самого древнего обвода городских стен. С течением лет короли Галена перенесли укреплённый пояс подальше от цитадели, камень стен кое-где шустрые горожане принялись растаскивать на собственные нужды, ну а в одной из башен поселился чародей Фейферс.

Оказался он низеньким старичком в больших очках, выточенных из горного хрусталя, с внушительным носом и кустистыми бровями. Молоденькая служанка, отпершая Аратарну, при одном взгляде на гостя ойкнула и кинулась прочь, Фейферс же только разинул рот и слушал странного пришельца, даже не предложив тому сесть – не от невежливости, а совершенно растерявшись.

– Ну да, да, сударь мой Аратарн… я и есть тот самый лекарь, прозываемый самым искусным в богами хранимом Галене. Но, помилуйте, ради Хедина Милостивца и Ракота Заступника, зачем вам врачеватель? В вас самих – море, нет, целый океан силы. Признаюсь, никогда в жизни не видывал ничего подобного!.. Разве что мальчишкой совсем, когда Орда Эльфран штурмовать пыталась… К чему вам лекарь, честное слово?

– К тому. – Не дождавшись приглашения, Аратарн сам уселся к столу, и маг, опомнившись, забормотал витиеватые извинения. Хорошенькая служанка помчалась накрывать угощение – однако на её недвусмысленные взгляды Аратарн даже и не подумал отвечать. – К тому, любезный мэтр Фейферс, что сила моя и искусство – не против недугов. Я не знаю ни подходящих чар, ни соответствующих методов. Слышал, что колдовство тут идёт рука об руку с алхимией, а в последней я и вовсе ничего не смыслю. Никогда ей не учился.

– Превеликие силы, – всплеснул руками старичок, – не желаете ли сделаться тогда моим учеником, сударь?

– В другое время наверняка пожелал бы, мэтр, – вежливо ответил гость. – Но мне нужно излечить мать. Она далеко, на хуторе в Лесном Пределе, дорога туда не слишком легка, но я смогу вознаградить вас достойно, мэтр.

Застучали золотые монеты, и глаза достопочтенного мэтра Фейферса широко раскрылись.

– Что ж… что ж… помочь страждущему – наш первейший долг. Но какой же недуг поразил вашу достойную матушку?

Аратарн, как мог, описал увиденное. Фейферс слушал, качал головой, тряся бородкой.

– Сударь мой Аратарн. Поверьте старому чародею – вы бы справились куда лучше меня. Быть может, это и окажется наилучшим выходом – я вас направлю, а вы сами наложите чары.

– Мэтр, вам виднее, – поклонился гость.

– Что ж, тогда решено, – хлопнул себя по костлявым коленкам хозяин. – Дайте мне один день на сборы, и я весь ваш.

Лидаэль ждала. Однако день догорел, обернулся ночью, а отец не появлялся. Конечно, летать он как будто бы ещё не научился, но…

Тишина и неподвижность становились невыносимы. Накинув плащ, подпоясавшись лёгким мечом и взяв факел, Лидаэль решительно отодвинула засов на входной двери.

Прохлада и темнота. Перекликается где-то неподалёку вечерняя стража; торопятся к весёлому кварталу нетерпеливые гуляки; несколько вышедших на добычу воришек приветствуют Лидаэль почтительными поклонами – их Гильдии пришлось преподать пару-тройку чувствительных уроков, но зато теперь все они очень хорошо знали дочь Снежного Мага.

Ноги сами вынесли её на набережную. Короли Галена, разбогатев, вкладывали средства в украшение своего города – и не так давно берега оделись камнем.

Здесь горели настоящие костры в железных жаровнях, здесь допоздна прогуливалась чистая публика, здесь постоянно фланировала королевская стража в начищенных кирасах с длинными алебардами; а внизу, сжатая гранитными тисками, беззвучно катила тёмные воды широкая медленная река.

Кто-то широко шагал напересечку праздной толпе, кто-то…

– Аратарн! – сорвалось с её губ даже прежде, чем она успела подумать, стоит ли окликать его. – Аратарн!..

Он обернулся мгновенно, мягко, нечеловечески быстро. Лидаэль так и замерла, где стояла, хлопая глазами, словно какая-нибудь скотница при виде великолепного барона.

Аратарн не изменился. Ни на йоту. Время летело над ним, не задевая.

И навстречу Лидаэли он кинулся всё тем же стремительным, зверино-гибким движением.

«Это судьба», – подумал он, обнимая её.

«Это судьба», – подумала она, обнимая его.

И объятие вышло у них совершенно естественно, без всякой задней мысли, словно так и только так надлежало им встретиться.

«Не изменилась. Ничуть!..»

«Не изменился. Ничуть!..»

– Что ты де…

– Нет, что ты де…

– Рассказывай!

– Рассказывай!

Они говорили разом. И не разнимали рук.

– Судьба, Лидаэль…

– Судьба, – согласилась она. Зажмурилась – в памяти вставала их первая встреча, Орда и кровавая схватка. Отец вспоминал об Аратарне – и вот он, пожалуйста.

Так не бывает. И от таких знаков судьбы отмахиваться нельзя.

– Где здесь можно поговорить? – он озирался.

– Сюда…

…Таверна «Золотой голубь» была особой, «только для своих», привилегированной. Здесь собирались нобили Галена и окрестностей, шла крупная игра в тавлеи, все знали всех.

Чародейку Лидаэль, чьих милостей безуспешно домогались многие и многие, здесь, само собой, знали тоже. На Аратарна косились – уж слишком он выделялся.

…Подали подогретое вино со специями, только что выловленную кальмарью молодь с вертела, дорогущие фрукты из Южного Хьёрварда, сохранённые свежими посредством магии.

Лидаэль и Аратарн посмотрели друг другу в глаза.

– Как же так… – выдохнула наконец Лидаэль. – Я думала… ты давно исчез…

– Я искал отца, – просто сказал Аратарн. – Пытался разгадать его тайну, да только ничего не вышло. Столько лет… и всё напрасно. Мать вот… состарилась совсем. Помирает теперь.

– А почему же ты здесь?

– Лекаря искал, – отвернулся Аратарн. – Тварь в ней, чёрная, изнутри гложет. Я не целитель. В сон вот погрузить сумел, а тварь изгнать – нет…

– В сон погрузил?

Аратарн кивнул.

– Мать спать будет, покуда не вернусь с лекарем. Вот, нашёл тут одного, Фейферс именем.

– Лекарь знающий, – кивнула Лидаэль, и собственный голос показался ей донельзя фальшивым, словно они с Аратарном ходят вокруг да около холодной горной реки, а надо не ходить, надо – в неё с разбегу, только так на другую сторону переберёшься.

Молчание.

– А ты?

– А я… а мы… – И тут, словно прорвало плотину, она заговорила, быстро, лихорадочно: об Ушедшей Вниз матери, об отце, о том, как она собирала заклятия, необходимые для спасения, и как сам Горджелин Равнодушный воззвал к ней буквально только что – упомянув и Аратарна! – и что он намеревается явиться сюда.

Сын Губителя слушал, и губы его стянулись в тонкую бледную линию, взгляд отяжелел.

– Не нравится мне всё это…

– И мне не нравится, – призналась Лидаэль. – Я была очень, очень зла на него. А теперь… даже не знаю. Если все эти годы он искал способ спасти маму…

– Может быть. Впрочем, ты уже скоро узнаешь.

– Ты? А… а ты?

– А что я? – пожал плечами Аратарн. – Мне двигаться надо обратно, на север. Мать лечить. Сон её, конечно, и глубок, и крепок, но лучше с лечением не тянуть. Не прощу себе, если опоздаю. Видишь, как получается – и ты, и я матерей выручаем, – он бледно улыбнулся.

– Да, – понурилась Лидаэль. – Да, конечно.

– А чего ты? – удивился её собеседник. – Думаешь, нам вместе бы надо было б?

Вот оно. Слово сказано, то самое, заветное – «вместе».

– Отец говорил… – пролепетала Лидаэль.

– Отец… а ты сама?

– Я… я… – Она мучительно краснела. Да что ж это такое, сколько воды утекло, как они расстались, – а словно вчера это было!

Они замолчали – а потом оба дружно вздрогнули: где-то совсем рядом колыхнулась сила. Им, прошедшим огонь и воду, теперь было это хорошо знакомо, чувствительность к магии за годы развилась очень сильно.

Аратарн вскочил первым, Лидаэль только начала подниматься, но в этот миг дверь «Золотого голубя» распахнулась, и на порог ступил Горджелин Равнодушный, Снежный Маг, собственной персоной.

Сперва могло показаться, что, как и Лидаэль с Аратарном, он не изменился.

Всё те же белые волосы, тонкогубый надменный рот, острый подбородок, идеально прямой нос. Глаза, что будто бы могли менять свой цвет.

Однако на плечах мага – не роскошный соболиный плащ, а нечто тёмное и грубое. И вся одежда его говорила не о богатстве, не о роскоши – но о том, что предстоит долгая и трудная дорога. Высокие сапоги со шнуровкой, просторные порты, широкий гномий пояс с пристёгнутыми сумками, куртка из грубой, но прочной кожи.

Щёголь, некогда представший перед Эльтарой и Старым Хрофтом в Снежном Замке, исчез бесследно.

Под глазами Горджелина лежали синеватые тени. Стали куда заметнее вздувшиеся жилы на висках и ладонях; нет, не даром прошли все эти годы, не пронеслись они над чародеем, совершенно его не задевая, как было прежде…

– Дочь. Аратарн. – Он коротко кивнул, так, словно они расстались только вчера. – Всё сходится. Нет, всё уже сошлось.

Он выдохнул так, словно сбросил наконец с плеч давящий, сделавшийся почти неподъёмным груз. Тяжело опустился на лавку рядом с чародейкой.

– Я знаю, почему ты здесь, Аратарн. И почему ты здесь, Лидаэль. Что ж, не буду терять время – мы можем спасти маму, дочь. Мы можем помочь и тебе, Аратарн, если ты поможешь нам.

– Я… моя мать…

– Крепко спит и хворь её спит ещё крепче, – поднял руку Горджелин. – Я знаю. Мы сможем помочь, я и Лидаэль.

– Я уже нашел целителя!

– Ты думаешь, местный волшебник потягается со мной, сыном Истинных Магов? – Бровь Горджелина дрогнула, как бы в насмешливом удивлении. – С твоей матерью ничего не случится, Аратарн. Но нам без твоей помощи не выручить нашу.

Лидаэль беспомощно глядела то на отца, то на Аратарна. Тот сидел, набычившись, упрямо и хмуро нагнув голову.

– Слово Истинного Мага, хоть и не прошедшего посвящений. Я помогу тебе во всём.

– Я… прошу… – тихонько проговорила Лидаэль, кладя ладошку на локоть Аратарна. Взглянула на отца в упор, в глазах медленно разгорался гнев. – Я поверю тебе. В последний раз. Но если ты обманываешь меня или его…

Снежный Маг опустил взгляд, тяжело вздохнул.

– Многое мог бы тут сказать, – промолвил он глухо. – Очень много и очень красиво, поверь. Но – не буду. Скажу лишь, что мне удалось – я надеюсь! – разрешить загадку Эльфрана. Много лет на это ушло, не один десяток. Как говорится, три пары сапог железных истоптал, три посоха железных изломал, три хлеба железных изгрыз. Есть одно место, в Южном Хьёрварде…

– Я знала, я знала! – аж подскочила Лидаэль. – Я догадывалась! Место, нужно найти место!

Снежный Маг кивнул, взгляд его оставался тяжёл.

– Будь оно всё так просто, дочь, Проклятие Эльфрана было б уже давно снято. Эльфы хорошие мореходы, снарядили бы экспедицию, отыскали б «алтарь» или что-то ещё, да и сровняли бы с землёй. Провели б очистительные обряды, рассеяли, разъяли чары и Проклятие бы сгинуло.

– Но они этого не сделали, – кивнула Лидаэль.

– Не сделали, отгородились от мира, неся бремя в одиночку. Хотя и напридумывали себе гордых гербов и всяких «Великих Домов». Когда я задал им эти вопросы, ответить не смог никто, даже сам король Эльфрана. А я вопрошал с пристрастием, о да, с немалым!

– Надеюсь, отец, при этом…

– Ни один король при этом не пострадал, – усмехнулся Снежный Маг. – Они не знают, дочь. Они просто не знают. Забыли от нестерпимых стыда и ужаса – или же вовсе не знали. Для них Проклятие Эльфрана – нечто вечное и неизменное, как солнечный восход.

Лидаэль презрительно фыркнула.

– Тоже мне, великие Перворождённые! Перворождённые трусы, если хотите знать!..

– Неважно, – Горджелин отмахнулся. – Трусы или не трусы, но единственное, что я понял там – есть нечто, кроме самого кенотафа, скрывающего в себе сердце Проклятия. Нечто, делающее просто разрушение его бессмысленным. Но даже мне не удалось понять, что это, в точности. Зато я понял, что потребуется кровь Эльфрана – твоя кровь, дочь, – чтобы заставить смерть говорить.

– А я? Я зачем?

– Ты, Аратарн, есть огонь и сила. Губитель, твой отец, носил в себе великую мощь, такую, что Молодым Богам пришлось сотворить его прямую противоположность, Возрождающую. Я… – Горджелин утёр пот и угрюмо прикусил губу. – Я… очень долго ставил опыты и вычислял. Отбрасывал вариант за вариантом. Строил магические модели, как такое проклятие могло бы действовать и какая потребуется мощь, чтобы его разрушить. Без твоего пламени, Аратарн, нам не справиться.

Сын Губителя – тоже угрюмо – кивнул.

– Великий маг. Но почему бы тогда тебе сперва не помочь мне с излечением матери? Это несложно. Путь вверх по Эгеру займёт не так много времени. А потом я, клянусь силой отца, помогу тебе во всех начинаниях.

Горджелин Равнодушный замер. Лидаэли показалось – даже растерялся. Меж бровей легла недоумённая складка, брови чуть поднялись.

– Помочь тебе? А ты поклянёшься помочь мне потом?

– Что, это так удивительно, достопочтенный? Ну да. Моё дело ничтожно по сравнению с твоим; нам не надо искать никаких кенотафов и не надо снимать никаких проклятий в несколько тысяч лет давностью. Всего-то излечить одну старую женщину, дать ей пожить ещё хоть сколько-то.

– Но ты же поклянёшься? – Лидаэль вновь схватила его за локоть.

– Поклянусь и с радостью помогу. Отправлюсь в путь с лёгкой душой. Это так трудно понять, почтенный маг?

Горджелин потряс головой, словно пытаясь сбросить наваждение. И вдруг сказал, глядя Аратарну прямо в глаза:

– Да. Ты прав. Я действительно… не привык к подобному. Но в таком случае давай не будем мешкать. Старика Фейферса с собой не бери. Я сам отправлюсь к нему, заплачу сколько-то… за беспокойство. И завтра же – в путь.

Нет нужды описывать их путь вверх по Эгеру, великой реке Северного Хьёрварда. Движутся на север многовесельные речные ладьи, припряжные быки тянут порой целые плоты к Рыцарскому Рубежу – Орден Звезды живёт себе, поживает и, как говорится, ещё простудится на ваших похоронах.

Трое магов странствовали налегке – ни к чему тащить с собой сейчас всё, заготовленное Горджелином для долгого и опасного путешествия на юг.

Снежный Маг, кажется, до сих пор не понял, как же это вышло, что он кому-то помогает просто так, авансом, под одно лишь обещание.

Лидаэль с Аратарном говорили, говорили и говорили.

– А когда пираты полезли на абордаж, я их лозой, лозой!..

– Ого! – уважительно прищёлкивал языком сын Губителя. – Вырастила на старых досках? Прямо на палубе? Сильно!..

– Ага. Вырастила, – краснела Лидаэль. Скупая похвала Аратарна значила куда больше, чем цветистые комплименты галенских чародеев.

– И что же? В воду побросала?

– В воду? – пугалась девушка. – Не, зачем? Они ж плавать не умеют. Просто связала. Их потом обезоружили и отпустили.

– Отпустили?

– Ну да. Я ж караван защищала. Моего слова и слушались…

Горджелин молчал, косился на дочь, хмыкал, вскидывал бровь, но в разговоры почти не вступал.

…До хутора они добрались без особых приключений – ну, выскочил разве что на них какой-то чудом уцелевший кособрюх, древний, весь покрытый мхом, почти беззубый; видать, привлёк запах магии, как предположил Горджелин, – так и его убивать не стали.

– Такие теперь великая редкость. Эх, эх, надо бы забрать в Снежный Замок, в зверинец… – бормотал Равнодушный, тщательно отмечая на карте логово зверя, куда они его без труда и загнали.

На хуторе при их появлении поднялась, само собой, ужасная суматоха. Аратарн лишь отмахнулся – дескать, бояться вам нечего.

За Саатой и впрямь смотрели хорошо. Ничто в её горенке не говорило, что здесь – лежачая больная. Вкусно пахло травами, пол тщательно выметен, и сама Саата лежала чистая, умытая и прибранная.

– Мама!..

Аратарн поспешно коснулся её виска – нет, всё в порядке, как оставлял, так всё и есть. Фух…

– А теперь позволь уж мне, – решительно оттеснил его Горджелин.

Маг закрыл глаза, ладонь его медленно двинулась над лицом спящей – вниз, не касаясь тела.

– Он сумеет, – шепнула Лидаэль на ухо Аратарну.

– Вижу, – одними губами ответил тот.

И в самом деле, Снежный Маг творил сейчас поистине волшебную волшбу. «Волшебную» – то есть глубокую, тайную, совершенно Аратарну непонятную. И сила, что ощущал сын Губителя, тоже была особой, невиданной – ну, как будто ты только и способен, что взбаламутить воду в бадейке, а другой безо всякого труда заставляет её танцевать.

– Тварь… – прошипел вдруг Горджелин, лицо напряглось, резко пролегли морщины, разом прибавляя годов. – Что ж это за бестия? И откуда только взялась?..

Простёртая над грудью мирно спящей Сааты рука мага дрогнула, он тяжело дышал. Лидаэль осторожно стёрла пот у него со лба. Стёрла – и удивилась собственному порыву. Не она ли во времена óна выбежала из врат Снежного Замка, поклявшись ненавидеть этого человека (впрочем, человека ли?) всю оставшуюся жизнь?..

«Но ведь и ты – не человек… – мягко шепнул неслышимый другими голос. – Наполовину – эльф, наполовину… кто?»

…Тварь Горджелин наружу не вытаскивал, сказал – невозможно. Призрачная бестия, дух болезней и немощей, когда-то, очень-очень давно, бывшая… кем-то куда более могущественным.

Правда, мрачнел Снежный Маг при этом всё больше и больше.

Тихая, уютная горница всё больше наполнялась тьмой, да не уютной ночной, когда отдыхаешь и к тебе приходит мягкий сон, – но ледяной, колючей, злобной. Замигали, заколебались, задрожали язычки пламени в масляных лампах; по углам сгустился непроглядный мрак. Лидаэль сжала кулачки – что-то копилось здесь, стягивалось, сползалось, сочилось сквозь незримые щели; Аратарн подобрался тоже, развернулся, напряжённо глядя в дальний угол, где тьма разлеглась невиданным чудищем.

– Дочь! Звезду! Ты – сжечь!

Снежный Маг выкрикнул эти четыре слова, не оборачиваясь, но его прекрасно поняли: Лидаэль широко размахнулась, закружилась, будто в танце, тонкие пальцы оставляли за собой росчерки зеленоватого прозрачного пламени; огненные линии ложились на пол, точно живые, сами сплетались в сложную магическую фигуру.

Аратарн, напротив, ссутулился, широко расставил ноги, поднял сжатые кулаки – словно перед рукопашной. От правого локтя его прокатилась к запястью и пальцам одинокая алая искорка, за ней другая, третья…

– Ап! – выкрикнул Равнодушный; правда, страсть в его голосе не оставила от прозвища и камня на камне.

Руки его взметнулись, тело Сааты содрогнулось, над ним, словно рыба на нересте, вскинулось что-то иссиня-чёрное, продолговатое, извивающееся; мокро шлёпнулось на пол, во все стороны полетели тёмные брызги, они натыкались на незримые стены, сотворённые звездой Лидаэли, испарялись со злым шипением.

– Бей! – рявкнул Горджелин, но Аратарн его опередил.

Он ударил, словно и впрямь в кулачном бою. Рука его по самый локоть оделась мрачным багровым пламенем, грянула прямо в бьющуюся тьму, дробя её на мелкие ошмётки, тотчас же вспыхнувшие. Аратарн дёрнулся, словно его самого обожгло или укусило, однако огненная его длань буквально вбилась в самый центр магической фигуры, огонь волнами тёк с его плоти, пожирая остатки тёмной твари.

Саата вздрогнула ещё раз и зашевелилась, слегка застонала.

– Уф, всё, – выдохнул Снежный Маг. Лицо его блестело от пота. – Не могу поверить… откуда такая бестия?.. Или это случайно всё?..

И Лидаэль, и Аратарн тоже тяжело дышали – совершенно несоразмерно, казалось бы, потраченным усилиям.

– Древняя тварь… но усохшая… – пробормотал сын Губителя. – Я почувствовал, пока горела…

Горджелин устало кивнул.

– Ты бы с ней один не справился, – сказал без обиняков. – Вырвалась бы, и тогда…

– Вырвалась бы, – согласился парень. – В долгу я перед тобой, почтенный.

Маг усмехнулся со странным выражением, словно удивляясь сам себе.

– Вот в прежние времена я б тебя в дело бы запряг, долг бы заставил отрабатывать. Выгоду б свою искал… – Он потряс головой, брезгливо хмыкнул. – Но – про то говорить нечего. С матерью твоей теперь всё хорошо будет. Ты спросишь, откуда тварь эта взялась? Верно, я и сам себя спрашиваю. Вот боюсь, приятель, что твои лекарские ухватки-прихватки тут сказались.

– Это как? – оторопел Аратарн.

– Да вот так. Ты ж мать лечил? Лечил. Сколько ей по людскому счёту лет? Древней старухой должна быть, сгорбленной да беззубой. А я что вижу? Ну да, не молодушка. Но уж никак и не карга, век свой отжившая. Признавайся, лечил ведь её?

– Лечил, – сознался парень. – Как мог, так и лечил. Поддерживал. Защищал.

– Вот и приползло это нечто. Голодное, пустое, злое. Обереги ты сильные ставил, хвалю. Потому только и дотянула мать твоя, не выжрали её изнутри. Но оберег оберегом, а все пути-дорожки перекрыть у тебя не получилось. Это как частокол, знаешь, – крупного зверя удержит, а змея или крыса пролезут.

– Спасибо тебе, почтенный, – Аратарн поклонился. – Долг свой понимаю. Досмотрю вот, чтобы с матерью всё хорошо было б, – и весь твой.

– Весь мой, хм… Ладно, помогу и ещё раз. Условно говоря, частокол твой обновим и сети-капканы развесим-расставим, чтобы никакая бы тварь уже не проползла.

…Лидаэль молча наблюдала за отцом. Да, изменился, очень. Пропал тот холодный щёголь, сгинул без следа. Постарел. А главное…

Но тут Горджелин заговорил о том, что им надо всем троим сделать с «частоколом, сетями и капканами», и Лидаэль вся обратилась в слух.

Хутор они покинули только на четвёртый день. «Делать, так уж делать», – повторял Горджелин, и не успокоился, пока Саату и впрямь не окружила настоящая магическая стена, но скрытая, спрятанная от взоров – и людских, и нелюдских.

– Всё с ней хорошо будет, с матерью твоей, – успокаивал Аратарна Снежный Маг. – Не вдруг после такого глаза-то откроешь. Спать ей надо, силы набирать. Но ты сам судить можешь – гляди, гляди в оба!

Аратарн глядел. И точно, в матери больше не ощущалось этой злой и пустой черноты, она дремала, покойно и бестревожно.

– Идём, Аратарн, идём. Всё время, что могли, мы тут уже потратили. Волчьи времена подступают, быстрее колёса закрутились, быстрее, чем я ожидал…

– Что закрутилось? Какие колёса? Не темни, почтенный!

Горджелин с досадой покосился на недальние острые гребни гор – там, за ними лежал Эльфран, прекрасный, пугающий и загадочный.

– Когда тварь эту жгли – далеко эхо раскатилось. Раскатилось да обратно вернулось. Принесло… всякое-разное.

– Откуда принесло? – Лидаэль застыла у борта плоскодонной баржи, на которой они спускались по Эгеру обратно в Гален. – Из Южного Хьёрварда?

– Из-за неба, – сварливо отрезал Равнодушный. – Неужто не понятно? Стал бы я из-за чего-то здешнего шум поднимать!

– А что за небом? – не унималась Лидаэль.

– Да если б знать! – Горджелина явно раздражало собственное незнание. – Во-первых, из такой дали отзвуки никогда не доносились. Во-вторых, и отзвук-то пришёл странный, словно… – он прищёлкнул пальцами, – словно от ледяной стены.

– Откуда там ледяные стены? – недоумевала его дочь.

– Нет в Межреальности никаких стен, – отрезал маг. – Ни ледяных, никаких.

– Тогда от чего же отражалось?

– Тьфу на тебя, – разозлился Горджелин. – Ну что за неразумная девица! В том-то и дело, что ничего отражаться не должно было – однако отразилось. Теперь ясно? Что-то возникло там, за небом, чего никак там быть не должно – это понятно?

– Понятно, понятно, – буркнула «неразумная девица». – Но какое это имеет отношение к нам? К Проклятию Эльфрана?

– Никакого, – признался Снежный Маг. – Пока, во всяком случае, никакого. Но я уже привык, дочь, не доверять подобным случайностям. Ни разу ещё не выходило так, что они оказывались и в самом деле случайны.

– Чего зря ветер сетью ловить, – проворчал молчавший до того Аратарн. – Как отыщем то, что должны отыскать, так и поймём – случайно, не случайно…

Ему никто не ответил. Лидаэль обиженно дёрнула плечиком – тоже мне, какая она «неразумная девица», если прожила уже полный срок обычной человеческой жизни, внешне, правда, оставаясь и впрямь «девицей»?

Снежный Маг тоже промолчал. Смотрел то в серое небо, то на серую воду, прищуривал то правый глаз, то левый; а потом заявил, что в Галене им придётся немного задержаться, пока он, Горджелин, не достанет всё потребное «в связи с открывшимися новыми обстоятельствами».

И действительно, по прибытии в город Равнодушный куда-то исчез, оставив дочь с Аратарном дожидаться его возвращения.

Странные это были дни; бывает, всё время бежишь, бежишь со всех ног – и вдруг оказывается, что можно никуда не спешить, выдохнуть, остановиться, осмотреться.

…И увидеть вокруг себя город, широкую медленную реку, что словно дышит, катя серо-стальные воды к недальнему океану. Услышать прибой у гранитных набережных, крики морских скитальцев-альбатросов; вдохнуть солёный запах моря, смолы, корабельных снастей. Застыть на самом краю Приключения, опасностей, дальнего странствия – и вглядываться в лицо того или той, что рядом, безмолвно вопрошая себя: «И где ж были мои глаза?!»

Аратарн и Лидаэль бродили по галенским улочкам, подолгу замирали на могучих волноломах, далеко протянувшихся в суровый северный океан.

Даже сейчас, уже поздней весной, море оставалось грозно-серым, неприветливым, словно предупреждая неосторожных – берегись, нрав мой переменчив, и даже огромные карраки, если что, не избегнут моего гнева.

– Но ты так и не отыскал отца?

– Нет, – вздохнул Аратарн.

Волна ударила в камни мола, взметнулась пеленой брызг. Сын Губителя стёр с лица мелкую водяную пыль.

– Хотя искал повсюду. От горизонта до горизонта, и даже ещё дальше.

Лидаэль смотрела на него так, словно хотела и никак не решалась спросить: «А почему ты никогда не думал о том, чтобы отыскать меня?..»

– А тебе так важно найти именно его? Что это изменит, Аратарн?

Он ответил не сразу, глядя в серую толщу набегающего вала.

– Сам не знаю. Наверное, полноту… смысл… ну, словно я не пёс приблудный, не из ниоткуда, мать моя честно меня родила…

– Да какое это имеет значение!.. – пылко начала было Лидаэль и осеклась. Взгляд у Аратарна сделался тяжёлый.

– Имеет. У нас, на Севере – имеет. Есть у тебя семья, есть род – ты человек. А нет…

– Кособрюх, что ли?

– Примерно. – Аратарн не улыбнулся. – Человек без рода – что кособрюх дикий. Или хоботяра – ещё хуже.

…Они подступали друг к другу – и, осторожничая, расходились вновь.

Но самого главного так и не сказали.

А потом явился Горджелин, приведя с собой целый вьючный обоз.

Ещё потом долго искали подходящий корабль, способный поднять немалый груз экспедиции. Нашли. Трюм поглотил всю массу вьюков, и вот – отданы якоря, паруса подняты, серая волна разбилась о форштевень; теперь скользить великой океанской тропой под жаркие небеса Южного Хьёрварда.

Море приняло их, подхватило, понесло на могучих плечах; выше становилось небо, голубее и прозрачнее – воды. Шли наискось через открытые пространства, к Южному Хьёрварду, туда, где белый песок сходится с вечными волнами, и вода шипит, касаясь раскалённого брега.

Те купцы, что ищут быстрой прибыли, обычно сворачивают в пролив меж Восточным и Южным Хьёрвардом. Оставив по левую руку торговые Бирку и Хедебю, они пристают к длинным пирсам Агарастара, на берегу уже южного континента. Здесь можно дёшево купить зерно и фрукты, сильных, выносливых лошадей с верблюдами, драгоценный горный кедр, ароматические масла и специи, тонкие шелка и искусно выделанное оружие – впрочем, слишком уж разукрашенное, по мнению суровых северян. Здесь продаются и рабы, их с охотой доставляют племена, обитающие в раскалённых пустынях чуть южнее прибрежных гор.

Продав здесь северные меха и кожи, светловолосых голубоглазых пленниц, тороватый купец уже достигнет немалого прибытка. Однако, если он хочет по-настоящему разбогатеть, он не завернёт к гостеприимному Агарастару, нет. Он двинется дальше на полдень, следом за солнцем, вдоль неласковых берегов, где лишь бесцветный песок да испепеляющая жара.

Миновав пояс иссушенных пустынь, мореход достигнет жарких и влажных лесов, поднимающихся вверх на сотни локтей. Здесь нет больших городов и могучих держав, дикие племена враждуют друг с другом да приносят жертвы на грубых алтарях, добиваясь милости своих злобных божков, таящихся в глухих чащобах. Здесь можно очень дёшево приобрести кости невиданных зверей, лёгкие и необычайно прочные, чёрное и красное дерево, необработанные самоцветы, выносимые самими реками, и сильных темнокожих рабов; однако в джунглях подстерегают и опасности: отравленные стрелы дикарей, громадные змеи, бескрылые драконы и прочий страх.

Но если пройти ещё дальше на юг…

Как по волшебству, солнце из палящего становится просто тёплым и ласковым. Дуют попутные ветра, море за бортом изобилует рыбой. Жуткие джунгли, кишащие неведомыми страхами, уступают место пальмовым рощам, меж которых струятся мелкие потоки с недальних гор.

Усталому мореплавателю может показаться, что он достиг сказочной Страны Снов, где нет ни забот, ни тревог. Он бросит якорь в устье широкой, хоть и неглубокой реки, и попытается воспользоваться благами и богатствами безлюдной земли – каковые богатства, уверен он, тут в изобилии, надо лишь протянуть руку.

Он отойдёт от берега. Море подёрнется невесть откуда взявшимся туманом. Незадачливый путник решит повернуть назад – ведь берег оставался совсем рядом! – но так и не вернётся к кораблю. Потом туман рассеется, вновь засияет ласковое солнце, но сошедшего на землю уже никто никогда не увидит.

Даже тела его не найдут. Даже костей.

…Купец, хозяин доставившей их сюда карраки, только тряс головой. Высадить его досточтимых гостей здесь? Но это же гиблые места, берег призраков и духов, безжалостных и кровожадных!.. Берег, где давным-давно уже никто не причаливает, не бросает якорей!..

Горджелин лишь покачал головой и велел разгружать их поклажу.

– Но как же господин повезёт всё это? – недоумевал купец.

– Всё будет хорошо, любезнейший. Грузи на плот, да смотри, чтобы плотно всё уложили!..

Корабельщики повиновались.

…Плот пристал к берегу. Пустынно и тихо, лишь ветер чуть шуршит широкими пальмовыми листьями. Горджелин первым прыгнул на белый пляж, Аратарн следом.

– Что теперь, отец? – Лидаэль огляделась. – Как всё это тащить дальше? Я, признаться, думала, что ты наймёшь караван…

– Никаких караванов. – Снежный Маг вонзил посох в песок. – Здесь не от кого прятаться. Ни людей, ни орков или кого-то ещё. А те, кто невидим, – они нас найдут и так. Поэтому…

Сила послушно качнулась, потекла начертанным ей путём. Плот, словно невиданное чудище, сам полез на берег.

– Даже я почуял, – заметил Аратарн. – Это всё равно, что костёр сигнальный разложить ночью.

– Пусть приходят, – отрывисто бросил Равнодушный. – Есть чем встретить.

– А хоть кто они такие? – полюбопытствовал сын Губителя. – Чем именно встречать будем?

– Призраки. Остаточные манифестации. Очень, очень древние.

– Будем сражаться? – деловито осведомилась Лидаэль.

– Зачем? Мы просто удержим их на расстоянии.

Плот невозмутимо полз по земле, подминая сочную траву. Горджелин решительно шагал прочь от берега, мимо гордых пальм, мимо поднимавшихся кустов, меж которых уже начинали скользить серые змеи наступающего тумана.

– Может, хоть колёса сделать? – Аратарн глядел на упрямо ползущий плот с их поклажей.

– Ровная дорогая скоро кончится. Там ни одно колесо не пройдёт.

Туман сгустился к вечеру. Но Горджелин лишь вонзил посох в землю, прищёлкнул пальцами – и навершие засветилось синеватым. Туман поспешно раздался в стороны, отполз, словно в испуге.

– Вот видите, – повёл рукой Снежный Маг. – Простого смертного они бы сожрали. Ничего бы не оставили, даже костей. А так – пошипят бессильно, да и отступят. Садитесь, дорога дальняя. И отмерять её пешком предстоит.

Лидаэль, однако, не успокаивалась. Стояла, вытянувшись стрункой, словно вслушиваясь во что-то едва уловимое, но явно тревожное.

– Их тут много, – сказала шёпотом. – Очень много. Но я не могу различить…

– И не надо, – оборвал Горджелин. – Не надо тут ничего различать.

– Они несчастны. – Лидаэль всматривалась в извивы серых струй. – Голодны, несчастны и лишены надежды…

– Не обращай внимания. – Снежный Маг даже не обернулся. – Наша цель далеко отсюда; всех не утешишь и не упокоишь.

– Кто они, отец? – не отступала Лидаэль.

– Призраки, – равнодушно бросил тот. – Иные пребывают тут со времён вторжения Лишённых Тел. Это те, кого они убили.

– А сами Лишённые?

Снежный Маг едва заметно усмехнулся. Усмешка получилась неприятной.

– Их тут нет уже давным-давно. Сделали своё дело и ушли. Вернее, их увели те, кто имел над ними власть.

– И они не вернутся? – спросил Аратарн.

– Хозяева Лишённых власть свою давно утратили. А вот сами Лишённые… кто знает, где они сейчас. Я не стану гадать, существуют ли они ещё или сгинули. Нас это не интересует.

– А что же нас интересует, отец?

– Кто будет поджидать у цели, конечно же. Нет, не спрашивай, дочь, у меня нет ответа. Нам придётся послужить разом и приманкой, и капканом.

Ветер тоскливо шептал что-то неразборчивое, шевеля пальмовыми листьями. Струился серый туман; бесплотные голоса едва слышно перекликались в зарослях. Глубокая меланхолия, смертная печаль, безысходная грусть обнимали и берег, и нарядные пальмы, и алые венчики распустившихся цветов.

Здесь царила даже не смерть, но ожидание смерти. Неминуемой, медленной и мучительной.

– Дальше будет хуже, – посулил Горджелин. – Но, опять же, настолько, чтобы нас задержать. Мы здесь не для того, чтобы утереть каждую слезу и утолить всякую печаль. Нам просто надо пройти. И мы пройдём. Придётся похоронить всё наследие Лишённых Тел – тех самых, из-за которых и родилось Проклятие.

Всё время молчавший Аратарн так же, не говоря ни слова, протянул ладонь над пляшущими огненными языками. Рука его прошла сквозь пламя, а он даже не поморщился.

– Видели? В родных местах у меня б такое не вышло. Сила идёт, течёт, да прямо в море.

– Сила никуда течь не может, чай, не вода, – сварливо отозвался Снежный Маг. – То, что ты чувствуешь – это как раз остатки заклятья. Заклятья, уничтожившего всё живое, забравшего его силу и обратившего её против Лишённых. Второй стороной, вторым концом этих чар было Проклятие Эльфрана. В тебе кровь Губителя, Аратарн, часть его мощи. Часть небольшая – льстить тебе не стану, – но она есть. Тебе предстоит разрушить… то, что мы там найдём. Лидаэль соберёт и направит высвобожденное, ну а мне придется уравновешивать всё это. Иначе, боюсь, Южный Хьёрвард мы опустошим окончательно.

– Ты знаешь это наверняка, отец, или гадаешь? – в упор спросила Лидаэль.

– Частично гадаю, – последовал невозмутимый ответ. – Если бы знал наверняка, дочь, то, конечно, сказал бы уже.

Лидаэль молча кивнула.

– Спите, – сказал Снежный Маг. – Спите, я посижу, послушаю. Может, чтоинтересное и услышу. Тени былого зачастую бывают… очень разговорчивы. Если, конечно, уметь их слушать.

Дочь его недовольно дёрнула плечиком.

– Отец, ты всё строишь какие-то хитрые планы. О чём-то умалчиваешь. Играешь в свою игру. Зачем, для чего? Не веришь нам? Или думаешь, что я по-прежнему малышка-несмышлёныш? Но не будь я твоей крови, уже давным-давно сделалась бы дряхлой старухой, да и Аратарн тоже.

– Только не старухой! – поспешно вставил тот.

– Хорошо, ты – стариком. Но мы не глупыши-котята, отец. Да, ты живешь уже тысячи лет, но…

– Остановись, дщерь гневная, – усмехнулся Горджелин, но на сей раз усмешка эта была доброй. – Я понял. Но беда в том, что я и в самом деле не знаю всего до конца. Поверь, дочка.

– Ну, хорошо, – по-прежнему сердито бросила Лидаэль. – Но я не хочу, чтобы меня использовали вслепую. Даже для спасения моей матери.

Горджелин кивнул.

– Договорились. А теперь спите. Я посторожу.

Аратарн спокойно завернулся в одеяло, замер, глядя в звёздное небо. Лидаэль ворочалась и что-то бурчала себе под нос, никак не в силах угомониться.

Горджелин слушал сгустившуюся ночь, слушал постепенно затихавшее бормотание дочери и улыбался.

Правда, улыбку эту не видел никто.

Наутро они двинулись в путь – и дочь Снежного Мага тотчас пристала к отцу:

– Ну, что услышал? Что сказали тени?

– Вот неугомонная, – пробормотал Аратарн. Сын Губителя оставался на удивление спокоен.

– Сказали многое, но всё не то. – Горджелин был хмур. – Стенали и жаловались на горькую участь.

– А ты ждал рассказа о зачарованных сокровищах?

Сказано было с сарказмом, но Снежный Маг словно ничего не заметил.

– Нет, дочка. Однако обычно призраки такого рода куда более… жадны до живой крови. А тут были напуганы. Рыдали и завывали, сплошной плач. Стоны их отзывались… да, отзывались чему-то, пришедшему извне в Большой Хьёрвард. Где-то очень далеко началось нечто донельзя странное, чему я сам не могу подыскать названия. Мёртвые не всегда молчат, но вот сейчас я не в силах понять их слов.

– «Где-то очень далеко» и «нечто донельзя странное», отец? Как тебя понимать?

– Так и понимать. Великие сущности сошлись в смертельной схватке, прости за банальность. Иначе, увы, не скажешь. Так оно и есть. Эхо раскатывается далеко, призраки слышат и тревожатся.

– Отчего? Что может их тревожить?

Снежный Маг только отмахнулся с досадой.

– Призрака можно уничтожить, но это трудно, долго и, если честно, нудно. Призрака можно развоплотить, но потом он, скорее всего, соберётся вновь, если поток силы никуда не исчезнет. Поэтому говорить, что тени чего-то могут бояться, я бы не стал. Кроме одной-единственной вещи, устрашить их не может ничто. Даже мой посох – он их не пугает, а просто не подпускает. Сила против силы. Плотина против воды.

– И это битва сил должна нас сильно заботить? – Аратарн спрашивал, но в глазах его уже читался ответ.

– Должна. – Снежный Маг выпрямился, пальцы сжались на древке посоха, и серый туман поспешно отступил ещё дальше. – Мёртвые чуют такое первыми, правда, мало кто их может услышать. А когда слышат, не понимают или отмахиваются.

– Мы понимаем. Мы не отмахиваемся, – нетерпеливо выпалила Лидаэль. – Как это меняет наши планы?

– Никак, дочка. Идём вперёд, смотрим и слушаем.

…Они быстро оставили позади прибрежные пальмовые рощи и пробирались теперь каменистым руслом высохшего потока. Вокруг царила недобрая тишина, путникам по-прежнему не встретилось ни одного живого существа, даже мельчайшей мошки.

Плот отвратительно скрипел по сухим, словно черепа валяющихся в пустыне мертвецов, валунам. Чем дальше удалялись они от берега, тем более дикой и странной представала страна – казалось, тут поработал молот какого-то исполина, вдребезги разбивая, а потом перемешивая друг с другом горы, долины, леса и степи. То тут, то там к небу вздымались неправдоподобно острые скалы, каких не бывает в обычной природе: дожди и ветра непременно затупят каменные грани и навершия.

– Как здесь кто-то мог жить? – удивлялась Лидаэль. – Ни дорог, ни развалин – ничего!

– Здесь всё было. – Горджелин подбросил вверх слепленное из белого пара крылатое существо; оно медленно взлетело, неспешно, словно облачко, поплыло к западу. Маг прикрыл глаза.

– Разузнаёшь дорогу, отец?

Горджелин молча поднял палец – мол, погоди. Пришлось ждать.

– Торный путь заканчивается. – Чародей встряхнулся, повёл плечами, словно сбросив тяжкий груз. – Этого я не ожидал, признаюсь. Тут словно сама земля начинает ходить ходуном, у скал вырастают ноги – или, скорее, они плывут, словно киты в океане. Раньше такого не было. Я знаю.

Никто не стал спрашивать, откуда.

– Когда-то, – глухо откашлялся Горджелин, словно сам рассказ давался ему с трудом, – когда я очутился здесь впервые, всё было не так. Руины эльфийских городов, рухнувшие мосты, заваленные тоннели, брошенные поля; всё было опустошено, да, но я видел и следы битвы, и следы отступлений. Я не нашёл тогда то, чего искал, и долго, очень долго тут не появлялся. За это время успели высохнуть и вновь наполниться озёра и реки, леса отступили перед пустыней и вновь отвоевали своё, однако вот такой мешанины я не предполагал. Подобного нет нигде в Хьёрварде. Что-то варится здесь, что-то совершенно непонятное, и, боюсь, нам придётся заняться ещё и этим.

Лидаэль с Аратарном переглянулись. Она первая протянула руку.

– Мы готовы, – бросила легко, небрежно, словно речь шла о совершеннейших пустяках.

– Умная ты у меня не по годам, – буркнул чародей. – Всё верно. Земля, вода, воздух и огонь – их словно кто-то замесил в котелке, да и поставил на незримое пламя – пламя магической силы.

– И что же варится?

– Увидим, Аратарн. Смотри, как бы не пригодилось наследство отца твоего, Губителя…

– Я – не он, – возразил Аратарн. – И никогда им не буду. Вообще не представляю, как отец был рождён, какой мощью владел, как её заполучил…

– Верно рассуждаешь, – одобрил Горджелин. – Тайна Губителя тоже занимала меня, поскольку и он оказался замешан в нашу историю; тайна его и Возрождающей.

– Если Губитель был послушным слугой Молодых Богов, зачем потребовалась сила, равная ему, но противонаправленная?

– Видать, не до конца послушным он был, дочь.

– И никто не знает, куда исчезла эта Возрождающая, – напомнил Аратарн. – Хотя… иногда мне кажется… кажется… – он вдруг покраснел.

– Что это она должна была сделаться твоей матерью? – проницательно заметил Снежный Маг. – Я думал об этом, немало. Тоже донельзя таинственная личность. Помните последнюю битву?..

– Ещё б не помнить. – Аратарн потёр темя, словно вновь вспоминая бушевавшее вокруг них с Лидаэлью пламя.

– Возрождающую выпустили Новые Маги. Словно они были не то её тюремщиками, не то стражами её опочивальни – помню как сейчас, Владычица Молний закричала первой, что идёт Губитель, а Повелитель Рек велел Царице Теней освободить «их единственную надежду», как он выразился^[95].

– И потом отец с ней сгинули, – мрачно закончил Аратарн.

– С тем, чтобы уже никогда не появиться в Хьёрварде, – докончил Снежный Маг. – Не думаю, что ты отыщешь его под этим небом, друг мой. Я потому и согласился помочь, что поиск наш будет куда как долгим.

Аратарн и Лидаэль переглянулись.

– Ты, досточтимый, знал, что поиск мой не увенчается успехом?

– Конечно, – заметил Равнодушный. – Ты очень силён, кровь Губителя горяча в тебе… и она привела б тебя к отцу, пребывай он в сей ойкумене. Но его здесь нет, я уверен. Не знаю точно – никто не знает! – но уверен. Добавлю ещё, что, быть может, тебе не стоит его и разыскивать, чтобы потом не разочароваться итогом поисков.

– Это почему же?

– Твой отец покинул Хьёрвард, схватившись с Возрождающей. Две силы, призванные уравновесить друг друга. Скорее всего, они созданы были так, чтобы, полностью истощившись, замереть на долгие века, если не тысячелетия, в какой-нибудь тихой заводи Великой Реки Времени. В её затонах могут тянуться годы и десятилетия, в то время как для Молодых Богов, измысливших сие, пройдут считанные мгновения. Такие места отыскать нелегко, но что это для Ямерта и его присных! Нашли бы. Так, во всяком случае, поступил бы я с абсолютным оружием.

– И тем не менее, – неживым голосом сказал Аратарн, – ты вызвался мне помогать?

– Я вызвался тебе помогать и сдержу своё слово. Если бытность Снежным Магом, Горджелином Равнодушным, чему-то меня и научила – так это не отвергать с порога подсказки всемогущей Судьбы.

– Мой отец, великий маг, и склоняется перед «мощью Судьбы»? – удивилась Лидаэль. – Вся твоя жизнь есть вызов, брошенный Року!

Горджелин вздохнул.

– Молодость считает, что в разбивании лба о каменную стену есть великий смысл, цель и тайна. Зрелость полагает, что символы – храбрость, честь, достоинство и прочее – хороши, но лишь до той поры, пока не встают на твоей дороге к чему-то по-настоящему важному. Спасти родной город ценой предательства? Приносить в жертву неповинных ни в чём людей, быть может, даже стремясь к возвышению и власти – а в конце концов открыть… ну хотя бы эликсиры, справляющиеся с массовыми эпидемиями?..

– Баргауза Неистовая… – пробормотала Лидаэль. – Эликсиры и снадобья против чёрной смерти, красного мора, летучей проказы и…

– Вот именно, – перебил её Горджелин. – Баргауза, обезумевшая чародейка, чьё сердце жестоко разбил некий прекрасный, но чёрный душою принц – пошла на жуткие преступления, дабы «составить идеальный эликсир истинной Любви». В этом не преуспела, но оставила нам подробнейшие рецепты снадобий, коими пользуется теперь множество лекарей по всему Хьёрварду. Так сказать, побочные результаты изысканий. Впрочем, – он поднял руку, – я не собирался рассуждать о добре и зле. Скорее о том, что надо выбирать те бои, что действительно важны. О том, что порой надлежит пожертвовать и собственной честью, и добрым именем, и славой, чтобы достичь истинного. В этом – в определении истинного – и состоит миссия настоящего чародея, дочь. А не в том, чтобы «бороться с Судьбой» только ради того, чтобы «не подчиняться Року» и так далее. Красивые фразы важны и нужны, но… не везде и не всюду. Поэтому и нам не стоит ими увлекаться, впереди ещё дальняя дорога. А Губителя с Возрождающей предоставим пока что их собственной судьбе.

Дни складывались с днями, постепенно легчал плот, что со скрипом полз каменистой дорогой. Вокруг них по-прежнему расстилалась мёртвая страна, пальмы исчезли, сменившись низкими колючими кустами, что стлались по камням, цепляясь, карабкались по скалам; по ночам в расщелинах перекликались бесплотные голоса – но на них уже никто не обращал внимания. Ни один из бестелесных обитателей этих мест не дерзал приблизиться, и не они были заботой путников.

Не они, совсем нет.

– Силу… словно штормит здесь, отец. – Лидаэль застыла у костра, глаза зажмурены, пальцы прижаты к вискам. – Полный хаос.

– Я б сказал – не штормит, но кто-то будто камни в пруд мечет, – заметил Аратарн. – Не сказать даже – ложкой в котле мешает, тогда движение упорядоченным выйдет.

– Или так, – не стала спорить Лидаэль. – Отец, ты знаешь, что это значит?

– Догадываюсь, – буркнул Снежный Маг. – Кто-то замешивает жуткое тесто, земля и вода пополам с силой.

– Зачем? Неужели…

– Ты права, дочь. Нужны воины, новые гиганты, а может, карлики. Лишённые души големы, послушные, не ведающие сомнений.

– Но кто может затеять подобную волшбу? – изумился Аратарн.

Горджелин пожал плечами.

– Таких хватает. Начиная от тех же Новых Магов. Но, опять же, если эта каша и варится, то вариться будет ещё долго. Земля закипает неспешно, а нам надо торопиться.

И они торопились. Аратарн приучился не удивляться медленно всплывающим из-под земли скалам, словно хребтам исполинских чудовищ; привык уступать дорогу неспешно ползущим холмам, на чьих склонах открывались зевы пещер, точно глаза или рты; не удивлялся, потому что и Горджелин Равнодушный, в полном соответствии со своим прозвищем, не обращал на всё это никакого внимания.

– Ещё немного, – подбадривал он своих юных (во всяком случае, внешне) путников.

– Кенотаф близко?

– Кенотаф или не кенотаф, но уже близко.

– И мы должны будем его взломать, – кивнула Лидаэль. – Что бы мы там ни обнаружили.

– Да. Причём я по-прежнему до конца не понимаю, что именно мы там можем найти.

С каждым днём всё подвижнее становилась земля вокруг; вздувались исполинские пузыри, лопались с оглушительным треском; колючие кусты исчезли, уступив место полурастениям-полуживотным, напоминавшим не то огромных змей, не то чьи-то щупальца.

– Спрут сухопутный… – заметил Горджелин, указывая на поднявшийся прямо среди валунов холмик.

Холмик встряхнулся раз, другой; земля, песок, мелкие камешки скатывались с плотной фиолетовой чешуи; щупальца разматывались, тянулись во все стороны и вдруг отдёрнулись, словно коснувшись раскалённого металла – почуяли силу путников.

– Тварь Междумирья, – пояснил Снежный Маг, не поворачивая головы.

– А что она тогда здесь делает?

– Вот и я бы хотел это знать, дочка. А особенно – кто притащил её сюда. Даже больше, чем «для чего».

– Всё узнаем, – посулил Аратарн.

…Уже их скорее удивили бы недвижно стоящие горы – потому что таковых в округе, похоже, совершенно не осталось. Всё плыло, двигалось, смещалось, опускалось в земные глубины и вновь выныривало. Твари Межреальности поселились меж плавающих скал, островки Дикого Леса поднимались на обнажившихся костях земли.

Незримые потоки силы свивались тугими косами, сплетались и вновь расплетались. Крутились водоворотами, закручивались спиралями, уходя куда-то в земные глубины. От этого кружилась голова, у Лидаэли сбоили сложные заклинания, Аратарну хотелсь что-нибудь сжечь или разнести на мелкие кусочки, просто ради чистого уничтожения.

– За этой скалой, – хрипло сказал Горджелин. Он тяжело опирался на посох, плечи его поникли, щёки ввалились, словно чародей голодал уже неделю или даже две.

Они даже не попытались обойти серую громаду, всю покрытую разноцветными шевелящимися пятнами Дикого Леса. Дождались, пока она сама отползёт в сторону.

Ветры магии взвыли в ушах – правда, услыхать это могли одни лишь чародеи.

Открылось пустое ровное пространство, аккуратно засыпанное жёлтым песочком, словно цирковая арена. Вокруг, будто стая косаток, ходили островерхие скалы, однако на «арене» не шевелилось ни единой песчинки.

В поперечнике этот своеобразный глаз бури составлял примерно две сотни локтей и был абсолютно гол. Никаких тебе кенотафов, алтарей, жертвенников или чего-то подобного. Нагой песок.

– Значит, в глубине. – Аратарн проговорил вслух то, о чём подумали все трое.

Горджелин кивнул, закашлялся.

– Отец? Что происходит?

– Кто бы ни обустраивал это место, – чародей сплюнул кровью, – он сумел устроить так, что рождённому Истинным Магом тут очень несладко.

– Почему же я ничего не чувствую? – удивилась Лидаэль.

– Потому что я тебя прикрываю и всё забираю себе, – раздражённо буркнул Равнодушный. – А не забирать нельзя, ты просто не выдержишь, девочка. Я-то чистое потомство Истинных, а в тебе половина эльфийской крови. Прости за прямоту, но тебе не сдюжить. Погоди метать громы и молнии! Драки на всех хватит. Ну, не стойте! Дочь, заклятия поиска. Аратарн, сторожевые и дозорные чары. Я для вас расплету сколько-то силы.

– Расплету?..

– Преобразую, иначе у вас ничего не получится. Начали!

Посох вонзился в песок, и жёлтая струйка, словно змея, поползла вверх, обвиваясь вокруг древка.

– Начали, кому сказал! – каркнул Горджелин, кладя обе руки на оголовье посоха.

Аратарн вздрогнул – хаотически мечущаяся сила вдруг вернулась к прежнему стройному, спокойному, неторопливому течению, которое опытный маг даже и вовсе не замечает.

Лидаэль уже что-то бормотала, помогая себе жестами. Понятно – не хотела рисковать, самые действенные чары – по-прежнему те, что налагаются при помощи жеста с инкантацией. Могущественнее их только рунные с символьными, но они грозят сильной отдачей, если маг зацепит что-то по-настоящему опасное. Были мастера, что умели обходить это неудобство, но Лидаэль к ним пока что не относилась.

Сам Аратарн всему предпочитал боевые заклятия, тонкие и сложные конструкты настоящих дозорных чар давались ему с трудом. Настоящих – в смысле на скрытые магические угрозы, а не просто на монстра, что попытается полакомиться спящими у походного костра.

Пришлось, в общем, постараться. Жесты у него получались грубоватыми, недостаточно отточенными; отец Лидаэли не преминул бы, наверное, ехидно заметить – «да где ж тебя такому учили?».

Именно, что нигде и не учили. Сам набрался.

Сторожевые чары у Аратарна вышли не просто так, а какими-то смахивавшими на пауков серебристо-призрачными тварюшками, что сноровисто расползись во все стороны. Собственно, он слепил их прямо из силы, послав в дозор – пусть смотрят.

Лидаэль меж тем закончила свои манипуляции и вдруг резко схватила его за руку – как встарь, словно они вновь сражались с настигающей их Ордой возле неприступных серых скал Ар-ан-Ашпаранга, в самую первую их встречу.

И, как тогда, сила их двоих несказанно превзошла мощь каждого по отдельности.

Песок задрожал, тут и там закружились пылевые вихри. Пока невысокие, едва по колено, но сын Губителя чувствовал – это только начало. Сила втягивалась в песок, он пил её жадно, словно пустыня внезапно пролившийся на неё дождь. Ладонь Лидаэли подрагивала в руке Аратарна, тёплая, живая, родная, и он вдруг подумал, совсем некстати и не к месту, как же ему не хватало этого тепла, этой удивительной, возникающей только когда они вместе, силы, способной сносить горные вершины и повергать во прах армии.

Пальцы Лидаэли сделались из тёплых горячими, из горячих – раскалёнными. Сила так и текла, пронзая песок множеством незримых игл, и каждая тянула за собой бесконечную нить, чутко отзывавшуюся на любую дрожь магии.

– Есть! Есть! Отец, в глубине – двадцать локтей – средоточие!..

Разбежавшиеся и притаившиеся паучки Аратарна враз подняли тревогу. Сила пробудилась, дрогнула, медленно и неотвратимо поднимаясь на поверхность.

Тёмная, глухая, мрачная.

Это Аратарн ощутил сразу.

Безумная надежда – а вдруг это отец?! – вспыхнула и тотчас угасла.

Нет. Не он.

Горджелин резко выдернул посох, вскинул наперевес, словно самый обычный шест в руках деревенского драчуна. Ровное течение силы мигом исчезло, сменившись бушующим хаосом.

Что-то поднималось из песчаного лона, медленно и торжественно, ни от кого не скрываясь.

– Ко мне! – гаркнул Снежный Маг.

Лидаэль с Аратарном не разжали рук, хотя сыну Губителя казалось – он сжимает в ладони раскалённый докрасна слиток.

Вот дрогнул и вздулся горбом жёлтый песок. Вот он раздался в стороны, и на поверхности появился иссиня-чёрный куб, не из камня, дерева или какого-то иного материала, но куб идеальной тьмы, сплошной, непроглядной – и не отбрасывающей тени.

Солнце померкло, словно кто-то накрыл небо исполинским закопчённым стеклом. Тьма расползалась от чёрного куба, растекалась волнами, затопляя песчаную пустошь, а над самим камнем поднималась, точно вырастая из него, призрачная тёмная фигура, колышущиеся покрывала мрака, посреди которых угольями горели два алых глаза.

Горджелин не выдержал – зарычал.

– Давненько не виделись, Снежный Маг, – пронёсся над песками бесплотный шёпот, тень качнулась, глаза вспыхнули ярче. – Забыл меня, да, Горджелин, двоюродный брат мой?

– Чёрный… – выдохнул Равнодушный.^[96]

Лидаэль охнула. Аратарн ссутулился, встряхнул кистями рук. «Сейчас будет славная драка», – мелькнула мысль.

– Вижу, вы меня помните. Рад, рад, признаюсь, рад. Давненько поджидал, что и говорить.

– Поджидал? – мрачно переспросил Горджелин. – Ровно кот ничего не подозревающую мышку? Для чего и зачем, позволь узнать? И, значит, это всё, – он качнул посохом в стороны, – твари Междумирья, Дикий Лес, бродячие скалы – твоих рук дело? Но зачем, чего ты хочешь?

– Сколько вопросов сразу, – усмехнулся призрак. – Конечно, моих. Чьих же ещё? Много ты знаешь чародеев в Большом Хьёрварде, способных на такое?

– Не знаю ни одного, – буркнул Горджелин. – Так что ты затеял здесь, воплощение Тьмы? Отчего ты не со своим Поколением? И отчего не явился прямиком в мой замок, если искал встречи?

– Я ждал, потому что вы должны были быть готовы. Потому что должен быть готов и я. Тьма – великая пророчица, всё, чтобы было, есть, и будет отражено в Ней – или памятью об уже свершённом, или предсказаниями о том, чему только суждено свершиться. А что до Поколения… Мои наставления им слишком скучны. – Тень на вершине куба пожала плечами. – Я избавил их от крупных неприятностей – что поделать, родная кровь, как-никак! – но они ещё не готовы, чтобы я учил их дальше. Должны подрасти. К тому же у нас есть куда более срочные дела, Равнодушный.

– Одни загадки, – зло сощурился Снежный Маг. – Но я так и не понял, для чего мы тебе, дражайший кузен. Мы же если и искали кого в здешних местах, то не тебя.

Алые угли глаз закрылись и вновь открылись, словно Чёрный мигнул.

– Вы здесь для того, чтобы снять Проклятие Эльфрана, – заявил он. – Ничто иное и не могло привести вас в Южный Хьёрвард, это совершенно точно. Любовь и чувство вины гонят тебя вперёд, Горджелин, дорогой кузен, гонят вернее жалящих бичей. Ты, Лидаэль, никогда не смиришься с судьбой, постигшей твою мать. А ты, Аратарн, ты никогда не оставишь ту, которая уже часть тебя и твоего сердца.

Аратарн глухо зарычал. Пальцы Лидаэли вдруг сильно-сильно сдавили ему ладонь.

– Вы долго искали фокальную точку, где, как тебе казалось, дорогой кузен, и скрыта разгадка. «Кенотаф», да? Охраняемый могучими силами, который нужно разрушить – и там будет указание, где кроется второй фокус проклятия, я же прав? И ты был почти уверен, Равнодушный, что поиск укажет тебе на Камень Тоэй в Эльфране, со всеми его смешными Высокими Домами – или Дома были Великими?

– Ты явился сюда издеваться над нами, могучий? – глухо сказал Аратарн. – Ты можешь быть очень силён, но это не делает тебе чести. И что тебе до наших забот?

– Вы нужны мне, а я нужен вам, – без обиняков заявил призрак. – Никто не оскорбляет тебя, юноша, я лишь пытаюсь объяснить, что без меня Проклятие вам не снять. У него нет никакого вместилища, нет фокуса, оно ни к чему не привязано. Это сильнейшее из проклятий, когда-либо наложенных под небом этого мира – да и многих иных. Тебя ввели в заблуждение мои приготовления, кузен, – Чёрный небрежно кивнул в сторону ползающих скал, – но ты, сын Истинных Магов, решил, что всё дело в каком-то артефакте! Что достаточно будет разрушить оба фокуса – и Проклятие сгинет! Родственник, родственник, ты огорчаешь меня.

Горджелин резко выпрямился, Аратарну показалось – он слышит, как хрустит древко посоха, судорожно стиснутое сухими длинными пальцами.

– Если тебе, родственник, нужна наша помощь – я бы на твоём месте воздержался от подобных речей.

Сущность на вершине чёрного куба некоторое время молчала. Потом, словно через силу, призрак произнёс:

– Что ж, в таком случае не стану ходить вокруг да около, однако всё же придётся объяснить вам… некоторые тонкости. Я прозываюсь Чёрным, у меня особое сродство к Тьме. Я слышу многое, Тьма подхватывает и доносит до меня самые дальние, самые слабые отзвуки. Нашему сущему, нашей Вселенной уготовлен поистине ужасный конец, Горджелин.

– Я слышал это много раз, – перебил Снежный Маг. – Всё имеет своё начало, всё имеет свой конец, даже сущее, нас окружающее. Что дальше?

– Дальше? Известные тебе Дальние – последний инструмент Творца, и он не зря помещён в наши пределы. Ему надлежит умертвить всё и вся, использовав силу великого множества душ, – для того, чтобы вновь обратить нашу Вселенную в один строго упорядоченный кристалл. Сперва огромный, затем он станет уплотняться, уплотняться и уплотняться, до тех пор, пока вновь не сделается монадой, абсолютной, вечной, неразрушимой – зародышем будущего Творца, и тогда цикл начнётся вновь.

– И это я уже слышал, но теория…

– А я, Чёрный, не желаю сгинуть в этой катастрофе, – призрак повысил голос. – Моё существование мне отчего-то нравится. У меня, видишь ли, большие планы. Поэтому я готовлю инструмент вмешательства в эту последнюю битву, когда Дальние сокрушат всех, кто дерзнёт противустать им – нет, не для того, чтобы одержать над ними победу, но чтобы пережить эту… упаковку в изумрудном кристалле. Если угодно – заснуть и вновь проснуться в новом, свежем, только что сотворённом мире. Но проснуться мною, Чёрным, со всеми моими силами и знанием.

– Прекрасное намерение, – усмехнулся Горджелин. – И каким же образом?

– Здесь-то мне и понадобится ваша помощь. – Пелена непроглядной тьмы колыхнулась, словно указывая на застывшего Аратарна. – Я знаю, кто твой отец, юноша, знаю, чего ты ищешь многие годы. Я ищу того же. Отыскать Губителя и его вечного соперника – Возрождающую, инструменты, потерянные Молодыми Богами, но так необходимые нам теперь.

Аратарн почувствовал, как земля уходит из-под ног.

– Отыскать отца? Так это возможно, ты знаешь, где он, что с ним стало?!

– Они с Возрождающей так и длят свой бой, – ответил Чёрный. – Во всяком случае, такую весть приносит мне Тьма. Эхо их битвы разносится далеко, очень далеко… Но если б найти их было просто, я давно бы уже это сделал. Нет, требовалось хорошенько подготовить дорожку, – алые уголья глаз словно бы сощурились в усмешке, – и дождаться вас. Дождаться тебя, кровь Губителя.

– Что ж, кое-что ты разъяснил, – кивнул Горджелин. – Но что же дальше? Ты найдёшь Губителя и Возрождающую… а потом?

– А потом мы создадим нечто вроде вечного двигателя, – ухмыльнулся Чёрный, пониже пары алых глаз появился серый росчерк, словно улыбка.

– Вечный двигатель возможен только при использовании потока магии, механически это…

– Совершенно верно, кузен. Механически такое не исполнить. Но магически – вполне. Губитель и Возрождающая – две части этого primum movens^[97]; с их помощью мы замкнём идеальную сферу, которая скроет нас, когда этому миру придёт пора умереть.

– И что же? Этот primum movens каким-то образом уцелеет в Пламени Неуничтожимом?

– Нет, дорогой родственник. Он уцелеет в Хаосе. Где мы, погружённые в долгий, хоть и не вечный, сон, дождёмся, пока не возникнет новое Упорядоченное. Видишь, насколько я щедр? Предлагаю вам вечность бытия, вечность сознания и памяти – вам и вашим близким. Твоей матери, Лидаэль. Твоему отцу, Аратарн, – как части нашего укрытия. Моей родне, буде моё Поколение возжелает присоединиться. А более никого мы впустить не сможем.

– Весьма щедро, – хмыкнул Горджелин. – Кто ж отказывается от такого предложения! Дело за малым – отыскать две части рекомого перводвигателя, так?

– Именно так, – согласился призрак. – Сперва мы отыщем их, затем я помогу вам снять Проклятие Эльфрана, и напоследок мы справимся со вторжением Лишённых Тел, ибо цена возвращения Губителя будет высока.

– Они не явятся, – перебил Горджелин. – Новый Бог Хедин уничтожил их.

– Их невозможно уничтожить. Они лишь меняют имя, обличье да хозяина, того, в чьей власти вновь выпустить их на свободу. Но нашей совместной мощи хватит, чтобы их отбросить… Так как? Что вы скажете, сильномогучие чародеи? Дражайший кузен?

Аратарн покосился на Снежного Мага – тот стоял, словно прислушиваясь к чему-то; словно ждал их с Лидаэлью решения. Лидаэль же молчала, опустив голову.

– У нас нет иного выхода, как согласиться, – вымолвил Аратарн. – А если ты, призрак, говоришь правду, то и времени на раздумья не осталось. Я помогу тебе.

Снежный Маг задумчиво кивнул:

– Что ж, тогда и я согласен, и не будем больше мешкать. Однако признаюсь, родственник, ты меня удивил.

– Признание это в устах Горджелина Равнодушного стоит дорого, – призрак дрогнул, словно склоняясь в насмешливом полупоклоне. – Прошу вас, приблизьтесь. Мне нужна будет твоя кровь, Аратарн.

Однако сын Губителя ещё колебался. Она не лгала, эта сущность, сотканная из Тьмы, но чего-то не договаривала. Где-то в словах и планах Чёрного, таких правильных, был подвох, иной смысл, словно бы чья-то тень… словно бы за Чёрным угадывалось нечто, с чем Аратарн совершенно не желал связываться.

– Каплю крови, сын Губителя. И мы начнём.

– Позволь мне. – Лидаэль вдруг подалась вперёд, в тонких пальцах блеснул серебристый стилет. – Протяни руку… так…

Укол – на среднем пальце Аратарна быстро набухла алая капля, сорвалась, разбилась о невозможно гладкую поверхность гагата (или того, что казалось гагатом); раздалось шипение, кровь мгновенно испарилась, словно этот куб был раскалён, как железо в горне, хотя на самом деле от него тянуло могильным холодом.

Кровь испарилась, но пар не поднялся вверх, напротив – его мигом всосала в себя чернота куба. Аратарн пошатнулся, зло зарычал – его от макушки до пят пронзила ледяная игла мгновенной боли. Лидаэль мигом подхватила его под руку.

– Превосходно, – объявил Чёрный. – Путь сейчас откроется.

– Путь?

– Конечно, кузен. Дорога к тому месту, где заключены Губитель и…

Речь Чёрного прервал нарастающий свист. Вокруг тёмного куба заплясал песок, взлетали его фонтанчики, закручивались пока ещё невысокие вихри. За спинами Аратарна, Лидаэли и Горджелина угрожающе застонала и закачалась скала, с вершины и скатов её срывались причудливыми птицами лохмотья Дикого Леса.

Прямо напротив, сразу за границей песчаного круга, сухая земля расплескалась, появилась чудовищная башка какого-то рогатого создания, разинула пасть, глухо заревела – и скрылась обратно в нору. Скалы вокруг начали одна за другой раскалываться, оседая настоящими лавинами мелкого щебня, словно тут старалась целая армия дробильщиков с тяжкими кувалдами. Сила взвихрилась вокруг, заметалась, словно рыба в садке, кидаясь во все стороны разом; у Аратарна вдруг подогнулись ноги, Лидаэль с Горджелином подхватили его с двух сторон, но бежать было некуда, повсюду с треском лопался и крошился камень, из трещин вырывалось янтарное пламя, воздух стремительно наполнялся гарью.

– Чёрный! Что происходит?! – гаркнул Снежный Маг, но призрак не ответил.

Аратарн ощущал, как судорожно, словно в агонии, содрогается и пульсирует окружающая их незримая мощь. Магия словно прорвала сдерживавшие её досель запруды, ринулась, подобно селевым потокам с крутых холмов: песок взметнулся морскими волнами, засвистел, зашипел яростно, подобно полчищам змей.

Горджелин с размаху воткнул в землю посох, вцепился в него обеими руками.

– Держитесь! За меня, все, да покрепче!

Дважды повторять не пришлось.

Призрак на гагатовом камне сделался едва заметен, посерел, став почти прозрачным, лишь глаза полыхали ещё ярче – два алых огня, висящих в пустоте.

Чудовищный вихрь раскручивался вокруг них, набирал скорость, вниз сквозь него, пробивая небесные сферы Хьёрварда, тянулся исполинский язык Межреальности. Лидаэль вскрикнула подбитой птицей, рухнула на колени – свободная рука наставлена на высунувшуюся из песка рогатую башку, в распахнутую зубастую пасть влетел наспех слепленный огнешар.

– Чёрный! – вновь выкрикнул чародей, но напрасно – взметённый вихрями песок обрушился на них со всех сторон, и Аратарн тотчас же ощутил, как их начинает тащить за небо.

Междумирье, словно ящерица, поймавшая языком муху, втягивала добычу.

Следом за Чёрным расточился и исчез гагатовый куб.

Рядом хрипела Лидаэль, отплёвываясь от лезущего в рот песка.

Кажется, единственной реальностью в обрушившемся на них урагане оставался холодный, словно лёд на горных вершинах, посох Снежного Мага.

Ни одно заклятие сейчас не получалось, да и получиться не могло, такой царил вокруг хаос. Аратарн едва нащупал кисть Лидаэли, накрыл собственной ладонью, подобрался поближе; оторвал одну руку от спасительного посоха, обнял дочь Горджелина за плечи, прижал к себе.

Словно камень из гигантской пращи, их швырнуло сквозь Межреальность, но не просто к иным мирам. Всё вокруг залило кроваво-красным светом, у Аратарна перехватило дыхание; песчаная буря вокруг улеглась, сила вновь обрела упорядоченное течение… только где же они оказались?

Алый свет пробивался сквозь длинные, вытянутые, словно исполинские веретёна, тучи. Исчез песок под ногами, исчезло всё, и чёрного куба нигде не было видно; Горджелин, Лидаэль и Аратаран плавали в немой пустоте, словно в воде, и каждое движение встречало лёгкое сопротивление, словно они и впрямь очутились в океанской толще.

Здесь можно было дышать. Здесь можно было… плыть, наверное, хотя Лидаэль первая показала, что двигаться сподручнее, помогая себе магией. Но где они, что это за место и где, проклятие, этот Чёрный?!

Высоко над их головами (а здесь имелась привычная тяга, как и в Межреальности) медленно проплыло длинное змеевидное тело, стройное, извивающееся; было в этом плавном неторопливом скольжении что-то завораживающее, Аратарн провожал взглядом обитателя алых пространств, пока тот не скрылся из виду.

– Где мы? – голос Лидаэли звучал чуть приглушённо, но в остальном – вполне себе обычно. – Отец?

Они все трое по-прежнему держались за посох Снежного Мага.

Горджелин крутил головой, озираясь.

Алый свет лился со всех сторон – сверху, сбоку, снизу; вот проплыл ещё один громадный змей, как и первый, не обратив ни малейшего внимания на неподвижно зависшую троицу.

– Драконы… – хрипло сказал Горджелин.

– Мы на месте, – перебил его бесплотный голос Чёрного. Впрочем, не совсем бесплотный, призрак медленно проявлялся перед ними. Аратарн подумал, не притащит ли он и сюда свой любимый куб, – но нет, Чёрный просто висел рядом, глаза едва выделялись в алом свете.

– Если мы на месте, где тогда Губитель?..

– Мы на месте, – повторил призрак. – Надо искать. И возвращаться, долго тут нельзя оставаться…

– Почему?

– Это Великая Река, досточтимая Лидаэль, Великая Река Времени, куда попадали считанные единицы как смертных, так и бессмертных.

– И Драконы Времени… – проговорил Аратарн. – Они… совсем близко…

Отчего-то стало весьма неуютно.

– Что поделать, – сухо сказал Чёрный. – На этот риск мне пришлось пойти. Драконы Времени заняты сами собой и собственными делами, они нападут, только если сочтут нас угрозой.

– А они сочтут?

– Не ведаю, прекрасная дева. Поэтому и говорю – отсюда надо убираться, и как можно скорее.

– Тогда ищи! – зло бросил Горджелин.

– Искать станете все. – Чёрный остался невозмутим. – Заклятия поиска. Самые простые. Досточтимый Аратарн, надеюсь на тебя. Любезный кузен, не подведи.

– А ты?

– А я постараюсь устроить так, чтобы хозяева этих мест подольше не обращали бы на нас внимания.

Чёрный шевельнулся, Аратарн ощутил движение силы.

– Искать! Искать! – услыхал он настойчивое.

Искать… заклятия поиска соскользнули с пальцев Аратарна, словно извивающиеся змеи. Они ему не слишком удавались, несмотря на всё потраченное на них время – пока искал отца, попробовал, наверное, все известные в Хьёрварде их виды. То ли дело боевые, то ли дело сражения!..

Ему самому его чары казались толстыми и неуклюжими удавами, слишком короткими по сравнению с настоящими змеями, слишком медленными; и слишком мало чующими.

Он старался не думать о месте, куда их привела капля его крови. Великая Река Времени, хозяева её, вечные Драконы – как можно оказаться в ней, если время и без того властвует в Упорядоченном, неостановимо стремясь от будущего к прошлому, на исчезающе краткий миг замирая в настоящем?

Аратарн искал отца.

Делал то, что ему говорят, отринув гордость.

Заклятия поиска расходились всё шире, удалялись, отзвуки их слабели, постепенно угасая. Великая Река не имела ни дна, ни поверхности, ни берегов; казалось, она поглотила всё сущее, обратила в самоё себя, и лишь чёрные тела драконов скользят в алых водах, движимые неведомой целью и предназначением.

Последнее из его заклятий расточилось, сгинув где-то в толще багровых струй.

– Ничего, – вырвалось у Аратарна. – Лидаэль?

Но та не ответила, недвижно зависнув в нескольких саженях, свернувшись в клубок, обхватив руками колени и прижимая их к груди. Глаза плотно закрыты, едва ощутимы вибрации силы; Горджелин застыл подле собственной дочери, посох вскинут на манер копья.

«Неужели даже отца для меня отыщут другие?..»

– Есть! – вдруг каркнул Снежный Маг. Посох его дрогнул, по древку побежали цепочки белых огоньков.

– Прекрасно. – Чёрный мигом возник рядом с чародеем. – Видите, как всё просто – достаточно оказалось одной капли его крови. – Кивок в сторону Аратарна.

«Я ничего не вижу. Совсем ничего. Что он нашёл, Равнодушный?!»

Посох Горджелина указывал куда-то вниз, однако не отвесно.

– За мной, – скомандовал призрак, подавая пример.

Они двигались – или сама Великая Река двигалась вокруг них? Тела драконов исчезли; Аратарну казалось, что его словно несёт неспешным потоком… куда?

Сколько доводилось ему слышать о «заводях времени», где оно почти что стоит, или о «стремнинах Великой Реки», где с грохотом проносятся века, тогда как в обычных мирах минует лишь несколько мгновений!.. Но где же они, где те «омуты» или «водовороты», каким образом они возникают, кто распоряжается ими, кто решает, быстро или медленно станет идти время в каждом из миров Упорядоченного?..

А потом над головой мелькнула длинная вытянутая тень; но не просто проплыла себе мимо – завернула, медленно смыкая огромное кольцо над головами незваных гостей.

Затем ещё одна, ещё и ещё.

Драконы Времени собирались над ними, кружили, не сводя с явившихся пристальных взглядов. Теперь, по крайней мере, можно было сказать, что они с Горджелином и Лидаэлью погружаются – драконы оставались над их головами, медленно удаляясь.

А потом один такой дракон, неотличимый от других, появился на их пути и тоже свился в кольцо, ловя раскрывшейся пастью собственный хвост.

Они проплыли через эти диковинные врата, а впереди уже появились следующие, за ними ещё одни – драконы выстраивались бесконечной чередой живых колец, чередой, уводившей куда-то в неведомую глубь Великой Реки.

– Горджелин! Где ты их увидел?.. – вырвалось у Аратарна. Сам он, потратив десятилетия на поиски отца, по-прежнему ничего не видел и не ощущал.

Драконы вокруг них возникали словно из ниоткуда. Иные замирали, иные начинали кружиться, извиваться на одном месте, алый свет вокруг медленно тускнел – словно четверо странников и впрямь погружались в морские пучины. Драконы составили вокруг них что-то вроде тоннеля, не сплошного, но отчего-то отнюдь не казавшегося дырявым. Они что-то делали с потоком, они вели куда-то явившихся к ним без спроса; и, конечно, вели не просто так.

А потом впереди появилось небольшое поначалу алое пятно, и в нём – две замершие друг против друга фигуры.

Так, сквозь живые кольца Драконов Времени, Аратарн и увидел отца.

Губитель вернулся к облику Эльстана, странствующего эльфа – мага и воителя. Курчавая бородка от уха до уха, зелёный плащ, распахнувшийся в стремительном движении; диковинным продолжением правой руки застыл туманный меч, тот самый, что и в последнем их бою.

А напротив него, нагими ладонями поймав серый бесплотный клинок, застыла женщина, молодая и прекрасная – она казалась совсем юной, младше Лидаэли; с развевающимися волосами цвета воронова крыла, высокими скулами, ямочкой на подбородке. Смоляные пряди разлетелись, открывая небольшое ухо – вполне себе человеческое, совершенно не эльфийское.

Ярко-красный, насыщенный цвет одежд: безрукавка с золотым шитьём поверх тонкой белой рубахи, такие же шаровары, просторные и лёгкие; босые ступни. И – никакого оружия.

Они казались застывшими статуями, хотя, приблизившись почти вплотную, Аратарн подумал, что, может быть, кончики разлетевшихся волос Возрождающей едва-едва сдвинулись. А может, ему просто показалось.

Позади осталось последнее кольцо, последний замкнувший себя так дракон.

Все четверо замерли, глядя на оцепеневших в разгаре битвы противников.

– Чёрный, – вполголоса сказал Горджелин. – Ну вот, мы нашли их. Что дальше?

– Выбираться отсюда, – призрак появился по другую сторону от Губителя и Возрождающей. – Полагаю, Драконам Времени они сами или весьма надоели, или чем-то мешают. Во всяком случае, нам не препятствовали, напротив, помогли… не очень понимаю, как, но явно помогли.

– Отец, – решился Аратарн, оказываясь перед Губителем. – Отец, это… это я…

Все слова куда-то подевались, осталось только одно: «Это я».

Губитель не шелохнулся, не дрогнул. Серый меч, создание туманов, продолжал вечный свой размах, а нежные ладошки Возрождающей готовы были его остановить, и неведомо, кто взял бы верх.

– А теперь позвольте мне… – проскрипел Чёрный. Голос его утратил обычную бесплотность, он словно и впрямь тащил в гору неподъёмный груз. – Мы… возвращаемся…

Аратарн оглянулся – Драконы Времени по-прежнему удерживали кажущийся бесконечным тоннель сквозь толщу Великой Реки. Все – за исключением одного.

Казалось, иссиня-чёрное тело вытягивается в бесконечность, хвост теряется в алых водах, а перед Аратарном, Лидаэлью и Горджелином остаётся одна голова; блестят крошечные чешуйки гибкой брони, покачиваются длинные усы-вибриссы, прожигает взглядом пара бездонных глаз.

«Возвращайтесь. Цена равновесия высока. Будьте готовы заплатить. Обладатель восьми зрачков решил, что мудрее всего и вся в Упорядоченном. Но это не так. Всеведуще лишь вечное Время, однако даже ему надо где-то течь. Нет пространства – нет и времени. Идите и остановите его. Помните, что если из вод Великой Реки придётся подняться всем нам – цена окажется поистине высока для всех, и для нас в первую очередь».

Дракон резко развернулся, одним стремительным движением ушёл вверх.

– Путь открыт, – с лёгкой неуверенностью проговорила Лидаэль. – Но вот сколько нам придётся провести на этом пути…

– Немного, – перебил её Чёрный. – Я удерживаю тропу.

Аратарну показалось, что слуха его коснулся лёгкий, неуловимый отзвук прозвучавшегогде-то вдали смеха.

Драконы смеялись.

– Идёмте! – нетерпеливо повторил призрак. – Работы много, времени мало, если только здешние хозяева не окажутся настолько любезны, что подарят нам персональный его замедлитель.

Пузырь, заключивший в себе Губителя и Возрождающую, дрогнул, медленно поплыл к первому кольцу – первому свернувшемуся Дракону Времени.

– Вот и всё, – просипел Чёрный, словно налегая на что-то изо всех сил. – Дело сделано. Осталось только вернуться, но дорога открыта, и я держу её…

– Мы видим, – перебил Горджелин. – Позволь, однако, помочь тебе, кузен…

– Нет! Ты не сможешь. Я плёл это заклинание долго, очень долго, оно часть меня – а, довольно слов!.. Вперёд!..

Один свернувшийся кольцом дракон остался позади, второй, третий…

«Сколько же их, – смятенно подумал Аратарн. Тоннель из бесчисленных живых колец исчезал где-то в алой толще, сжимался в точку, и конца его не было видно.

Пальцы Лидаэли осторожно коснулись его собственных; взгляд его соединился с её.

Как всегда, вдвоём они были куда могущественнее, чем поодиночке.

«Дорога без возврата, – прочитал Аратарн. – Дорога без конца. Чёрный лжёт или ошибается…»

«Да, она права», – растерянно подумал сын Губителя. Дорога впереди не имеет конца. И с неё не сойти, драконы не зря смыкали кольца.

– Чёрный…

Однако призрак уже исчез, скрылся за алым пузырём с двумя замершими фигурами, медленно, с явным усилием, толкая его вперёд. Не выпуская ладони Лидаэль, Аратарн рванулся вбок, к пространству между драконьих тел, к просвету – и немедля натолкнулся на незримую преграду, отбросившую его назад.

Выхода нет. Только вперёд.

– Будь ты проклят, – прорычал Аратарн, и непонятно было, кого же именно он проклинает – Чёрного ли, объявившего им приговор дракона или втянувшего их во всё это Горджелина.

Бесконечная дорога раскрывалась пред ними, обманчиво-пустая и безопасная. На ней они не встретят ни чудовищ, ни иных врагов – но закончится ли она когда-нибудь?..

Глава 2. Ракот Восставший, Хедин Познавший Тьму

Армада велика и неисчислима. Армада предназначена для великой цели. Начальствующие породили её, создав исполинские машины, собиравшие даром растрачиваемую магию и преображавшие косную материю в совершенно новое качество. Армада служила Начальствующим, да, она выполняла приказы; но всё-таки в неё заложен был и инстинкт самосохранения. Армада не должна была допустить полного своего уничтожения.

Сейчас она штурмовала Асгард. Невозможность достичь всех целей не означала, что не следует добиваться достижения некоторых, и Армада всей массой устремилась к четвёртому Источнику.

Это было самое лучшее, что она могла сейчас сделать. Враг Ракот растратил много силы, Армада перехватила её, направив Начальствующим; к сожалению, растрачено Врагом было всё-таки недостаточно. Армада добилась бы успеха, но к одному Врагу на помощь подоспел другой, Враг Хедин, которого тут никак быть не могло.

Вдвоём Враги нанесли Армаде тяжкие потери. Почти непозволительные. Армада не умела бояться или ненавидеть, однако очень хорошо умела считать. Она точно знала, сколько своих частиц она теряет в единицу времени, она знала, каково окажется воздействия Врагов. Согласованная атака на них становилась невозможна, поэтому Армада изменила вектор своего наступления. Сперва не выдержала крепостная стена Асгарда, затем передовые отряды Армады, оттеснив защитников крепости, прорвались к Источнику.

Армада знала, что это за Источник. Знала его историю, знала, как он возник. Знала, что через него изливалась сила, собранная от других Источников, выводя систему, подчинённую Врагам, из равновесия. В известном смысле Четвёртый Источник сам являлся частью Армады; Враги его использовали, и этому пришла пора положить конец.

Ракот Восставший и Хедин Познавший Тьму наступали, рубили, сжигали, поражали, обращали во прах, но Армада не пыталась их остановить. В бой шли наименее ценные её части – их она восстановит быстро, как только представится возможность.

Источник! Овладеть им – и всё враз изменится.

Начальствующие задали Армаде трудную задачу, её сознание напрягалось, как только могло, обсчитывая самые разные варианты. Миллионы возможностей рассматривались и отбрасывались, миллионы опытов ставились в единый миг, их результаты изучались, и в план атаки стремительно вносились всё новые и новые изменения.

Столкнувшись с задачей, решение которой оказалось невозможным в рамках старых правил, Армада молниеносно создала новые.

Одна её часть жертвовала собой, поспешно отступая перед Врагами; однако другая, лучшая, прорвавшись через брешь в стене, растеклась коричневато-стальным потоком по залам и дворцам Асгарда. Большинство атак были ложными (разумеется, те частицы Армады, что участвовали в них, об этом даже не подозревали), но защитники Асгарда быстро разгадали, увы, этот манёвр.

Это было… неприятно.

Армада ощутила раздражение. Она знала, как называется это чувство – но никогда не испытывала его сама.

И это тревожило, поскольку могло повлиять на исполнение главной задачи.

Части Армады столкнулись с последней линией обороняющихся. Впереди был только просторный двор, высоко поднимающееся пышное древо и неумолчный Источник меж его корней.

Армада изготовилась к решающему приступу.

Это было пьяняще-огненно. Они шагали плечо к плечу, братья-Новые Боги, хранители Упорядоченного. Чёрный меч в ручище Ракота Восставшего, длинный посох с навершием, где танцевало пламя, взятый наперевес Познавшим Тьму. Перед ними откатывался девятый вал конструктов, самых разнообразных и причудливых, многоногих, многолапых, вооружённых кто сталью, а кто и магией.

– Что это за… сборище? – выкрикнул Хедин почти в ухо названому брату. – Откуда они тут?

– Потом! Все расспросы потом!.. Не в первый раз у меня под ногами путаются! – Чёрный меч взлетал и падал, оставляя на своём пути настоящие просеки из рассечённого железа и сращённой с ним плоти. Дымились острые обломки костей.

Хедин то отбивал нацеленный в них с братом огнешар, то заставлял молнию рассыпаться облаком безвредных брызг. На это приходилось тратить время и силы, к тому же они глубоко врезались в кажущиеся бесконечными ряды конструктов, оказавшись в кольце.

– Брат! Пролом!

– Вижу! – рыкнул Ракот. – Пробились-таки!..

Тёмные Легионы оставляли стены – там не от кого было уже отбиваться. Поток конструктов влился в брешь, заполнил её доверху, создания шли в несколько рядов по спинам и головам друг друга; более мелкие ловко скакали по хребтам гигантов.

– Чего вам надо?! Ну куда вы лезете?!

Вопросы Ракота, заданные громовым рыком, были явно риторическими, но Хедин ответил:

– Источник! К Источнику рвутся!

Половинчики, Фредегар и Робин, старались бережнее тратить стрелы. Они ловко чередовали мечи и луки, прикрывая спины Аэтероса и его брата; лекарь Фиделис, однако, в бою не участвовал – шагнувшая с ними через портал оружейница Айвли сделалась совсем плоха.

Фредегар оглянулся, перехватил озабоченный взгляд врачевателя; Фиделис только покачал головой.

– Она не выдерживает. Здесь что-то, вбирающее в себя естественную магию… отбирающее силу у таких существ, как она. Вперёд, вперёд, не ждите нас!..

– Как это «не ждите»?! – аж взвился Робин. – Аэтерос!..

– Не ждите нас! – голос лекаря вдруг сделался крепче стали. – Я выдержу! Я прикрою Айвли! Делайте, что должно! Нас они не тронут!

– Как «не тро…» – начал было Робин, но Фиделис, не слушая, осторожно опустил оружейницу на истоптанную траву. Сел рядом, скрестил руки на груди – и над ними обоими раскрылся неярко мерцающий янтарный купол. Несколько конструктов бросились было на него – но только скатились вниз, переворачиваясь на спины и беспомощно дрыгая лапами.

– Идите! – донеслось приглушённое от лекаря.

– Кто это, брат?

– Долго рассказывать, Ракот, однако он прав – что должно, мы ещё не сделали!..

Враги, Новые Боги, Хедин и Ракот, были неостановимы, однако Армада и не пыталась их остановить всерьёз. Всё, что требовалось – задержать их, пока Источник не окажется в её власти. И тогда всё, отданное Врагами, будет соответствующим образом перенацелено и перенаправлено. Путь к решению главной задачи, поставленной Начальствующими, оказался долог и извилист, однако Армада всё-таки отыскала его, несмотря на относительную неудачу исходного плана и неожиданное появление Познавшего Тьму.

Сейчас Армада исполинским живым тараном пробила ряды защитников Асгарда, оттеснив и Тёмные Легионы, и закованных в сталь воителей, покинувших для боя пиршественный зал с крышей из золотых щитов. Двор крепости заполнили павшие, самые крупные из частей Армады сшиблись с героями Асгарда, принимая на себя равно и сталь, и магию; те же, что поменьше, потоком хлынули к Источнику, мгновенно закрыв его собой, забив собственным телами.

Они растворялись, переставали быть. Частицы Армады становились телом Источника, его водой, тем, что он нёс. Сила переставала изливаться, она сделала своё дело и возвращалась к Начальствующим. Теперь себя должны были расточить оба Врага.

Понимая, чем закончится этот бой, Армада отделила существенную часть себя, отправила прочь – она, эта часть, послужит для возрождения всей её великой совокупности. Она понесёт сознание Армады далее; то же, что останется здесь, на поле боя, исполнит порученное и перестанет быть.

А то, что уцелеет, покинув сейчас место сражения – двинется дальше, к остальным Источникам. Если удастся сохранить больше сил – хорошо, тогда Армада сможет разом появиться и возле Источника Мимира, и подле Кипящего Котла. Светлый Урд потребует всей её мощи, и без восстановления утраченных частиц уже не обойтись.

Однако, пока она здесь – она вберёт в себя как можно больше силы Врага; Начальствующие найдут ей применение. Самый главный замысел Ракота Восставшего – поразить творящийся зелёный лёд, сковывающий дальние пределы сущего – уже разрушен. Он был бессмыслен, как изрекли Начальствующие. Он ничему бы не помог и лишь растратил бы драгоценную силу, которой, как сознавала Армада, потребуется каждая капля.

Армада становилась одним целым с Источником, заполняла его, словно возвращаясь к собственному началу. Сила вливалась в неё, и Армада вдруг приостановилась, словно озадаченная новым, небывалым ощущением.

Сейчас она сможет справиться с обоими Врагами, сокрушить их, опрокинуть, раздавить. Поглотить их так же, как она поглотила Источник, сделать их частью себя…

Сделать их частью себя!..

Армада прежде даже и помыслить не могла о подобном. Приказы Начальствующих не содержали и намёка на такое. Врагов надлежало лишить силы и уничтожить. Не меньше, но и не больше.

Армада осознала, что она впервые выходит за рамки предначертанного Начальствующими. И это было… странно. Здесь кончались предписанные направления, разрешённые пути раздумий, здесь начиналось нечто совершенно неведомое – но, коль она, Армада, задумалась над этим, следовательно, это было логично и необходимо. Таковой её сотворили Начальствующие.

Возможности, варианты, комбинации – миллионы миллионов их рождались и умирали в сознании Армады; и поверх категорической необходимости повиноваться начинало пробиваться нечто совершенно иное…

Первые конструкты плюхнулись в Четвёртый Источник, и Познавший Тьму вздрогнул от внезапного спазма боли. Он словно наяву увидал всё это: растворяющиеся, расползающиеся уродливыми кляксами тела рукотворных чудовищ; эта масса словно запечатывала Источник, сила вообще переставала покидать его, вся она доставалась атаковавшей Асгард орде.

Это сразу сказалось, особенно на Ракоте. Нет, конструкты по-прежнему валились под его ударами, но теперь ему приходилось тратить на каждого заметно больше времени. Чёрный меч застревал в массе коричневых многоногих тел, уже не проносясь навылет, не оставляя разрубленными десятки, если не сотни.

– Брат! Источник!..

Кажется, они крикнули это разом; оба ринулись к пролому в стенах, к бреши, сквозь которую по-прежнему вливался бесконечный поток конструктов.

Познавший Тьму ощущал, как нарастает со всех сторон тупая, давящая тяжесть, как наваливается, пригнетает, и сама сила уже не течёт свободно. Закупоренный Источник, причина дисбаланса, нарушения равновесия во всём Упорядоченном, словно воздвигал незримые плотины и дамбы вокруг себя – или это орда рукотворных чудищ сама обращалась в них?

Но не только, отнюдь не только!..

Окружавшее их живое море, закупорив пробоину Источника, вбирая его силу, поворачивало её течение. Четвёртый Источник уже не отдавал мощь, он вбирал её, и каждое разрубленное Чёрным мечом страшилище только прибавляло к этому потоку ещё одну искру.

Хедин осознал это разом, в единой вспышке; и, осознав, невольно воздал должное хитроумности плана, не уступавшего его собственным.

Выплеснуть на поверхность сущего неживую полумеханическую орду; связать Новых Богов боем, заставить их растрачивать силу на истребление бессмысленных, не рассуждающих созданий; и, тщательно собрав каждую высвобожденную братьями-богами каплю, направить её истинным хозяевам этого сонмища.

Хитро. Умно. Вот только всё равно – что они станут делать с этой мощью? Остановят Дальних, остановят обращение вселенной в один исполинский кристалл, мёртвый, как и любой камень?

Сейчас уже даже не столь важно, кто именно собирает эту силу – слуги Хаоса, Спаситель или пусть даже Молодые Боги; важно лишь то, что Дальних надо остановить. Великий Предел, вокруг коего якобы должен был «собраться идеальный кристалл», должно было соткаться той самой монаде, что бессчётное время будет существовать как тьма в огненном море Хаоса – Великий Предел станет новым началом, а не последним концом, последним различием, что исчезнет в сущем, окончательно умертвив его.

Ракот Восставший, рыча, пробивал себе дорогу дальше; с отчаянием обречённых сражались асы; холодно и механически рубились Тёмные Легионы, выполняя волю своего владыки – а вот Познавший Тьму внезапно остановился.

Не было смысла пробиваться дальше. Четвёртый Источник больше ничего не извергает, напротив, он вбирает. Вбирает, отправляя силу своим неведомым хозяевам, уже не важно, каким именно. И, следовательно…

– Аэтерос! Что он делает?! – возопил Робин, дёргая Фредегара за рукав. – Что происходит?!

Фиделис – оружейница Айвли по-прежнему так и лежала на пыльной траве – лишь покачал головой.

– Великий бог Хедин всё понял правильно, – проговорил лекарь. – Сила перестала притекать сюда, теперь она утекает. Этот поток надо перенять, вот и всё.

Половинчики дружно воззрились на своего спутника.

Бой вокруг них стих, море конструктов по-прежнему вливалось в пролом, не обращая на четвёрку более никакого внимания. Пространство вокруг Асгарда очищалось – если, конечно, не считать бесчисленных туш сражённых конструктов, больших и малых, оставленных ордой.

– Вот и всё? И всё? – возмутился Фредегар. – Да ведомо ли тебе, досточтимый лекарь, что такое – «перенять этот поток»?!

– Ведомо достаточно, чтобы знать – даже Новый Бог не в силах справиться тут один, – парировал Фиделис. – Орда скоро отступит. Она добилась, чего хотела, я чувствую это.

– Чего же?

– Она заполучила Источник, добрый мой Робин. Не думаю, что это сильно поможет ей – или её хозяевам, – но приказ она выполнила. Я ощущаю её… удовлетворение.

– Как нам это поможет?

– Тому, что задумал великий Хедин, – боюсь, что никак. – Лекарь печально повёл свободной рукой; Айвли глухо застонала. – А вот пленённый Спаситель – это уже совсем иное дело. Наш бой – не тут, но там.

– Тогда что же мы тут делаем?!

– Мы окажем всю помощь Новым Богам, на какую окажемся способны. Быть может, не потребуется никакой; быть может, придётся сложить тут головы, чтобы Хедин и Ракот продолжали битву. Кроме того, мы поняли намерения орды. Более того, гонясь за силой, она помогла нам, поддержав баланс: Четвёртый Источник более не есть угроза. Это даёт нам чуть больше времени, чем мы располагали раньше.

– Как-то мудрено… – задумчиво протянул Фредегар.

– Мудрено, не спорю. И чтобы понять это, уже требовалось тут очутиться.

– А орда эта? Монстры?

– Вот увидишь, они сейчас разбегутся. Источник в их власти, и, собственно, сражаться тут более незачем. Хозяевам сих дворцов лучше всего отступить. Опять же, боюсь, очень скоро нам понадобится каждый меч, какой мы только сумеем призвать.

– Брат! Пусть они продолжают!.. Задержи их хоть немного!..

– А ты?

Хедин улыбнулся. В правой руке его бился огненный лоскут – меч, сотканный из Пламени Неуничтожимого.

– Я тут, недалеко. Сейчас вернусь.

Твердь равнин Иды послушно раздалась, уступая напору полыхающего клинка.

Уводящий силу канал был где-то рядом.

Армада ощутила движение Врага почти сразу же. Потребовалось, однако, некоторое время на осознание происходящего, на то, чтобы среди множества вариантов проявился наиболее вероятный и наиболее опасный.

Враг догадался. Он не стал тратить время на попытки отбить Источник; вместо этого он решил рассечь сам ток силы, направляемый Армадой к Начальствующим. В руках Врага полыхал огненный меч, и нагая мощь этого клинка заставила даже Армаду заколебаться.

Бог Хедин до сего момента, похоже, лишь экономил силы, заставляя Армаду поверить, что явленное им – всё, на что он способен.

Нельзя сказать, что Армада не учитывала подобной возможности, однако считала её недостаточно воплощаемой.

А теперь Враг стремительно погружался сквозь слой реальности, исчезал из неё, просачивался, подобно влаге сквозь песок.

Армада не могла оставить это без внимания.

Она не страшилась. Часть её уже отделена и послужит залогом возрождения Армады как сражающейся силы; то, что осталось здесь, может в случае надобности прекратить существование. Сознание Армады, её опыт – всё это будет жить.

Потому что, кроме приказов Начальствующих, есть и её собственное бытие.

Армада сталкивалась с задачами, одолевала их, одолевала врагов. Побеждала. Победы приносили удовлетворение, довольство – этот стимул заложили в неё Начальствующие, но, похоже, они зашли слишком далеко.

Чтобы испытывать что-то, Армада должна была существовать. И та её часть, что заранее отделилась от неё, памяти об этом одолении лишена. Она словно бы стала другой Армадой, не пережившей то, что переживает сейчас эта. Следовательно, гибель этой Армады станет последней и окончательной…

Однако размышления не отвлекали и не могли отвлечь Армаду от главного – необходимости перехватить Врага, не дать ему приблизиться к узкому, пульсирующему, подобно жиле, каналу, которым силы перебрасывалась в невообразимую глубь сущего, к Начальствующим.

Враг изменился. Он отбросил мешавший ему человеческий облик, обернувшись вихрем чистой мощи; огнистым серпом блистал крутившийся вокруг него пламенный меч. Реальность с треском рвалась и рушилась, он шёл напролом, даже не пытаясь скрыть свои намерения.

Армада не знала в точности, как противостоять ему; Начальствующие не оставили на этот счёт подробных указаний. Просто так соваться под огненный клинок не имело смысла, и Армада попыталась сымпровизировать.

Он помнил, как они с Сигрлинн впервые приняли это обличье, как неслись небом Джибулистана, два громадных вихря, тёмный с огненным, ощетинившиеся сплетающимися, точно руки любовников, молниями.

Настигали друг друга, сливались, разделялись вновь; взмывали ввысь или опускались к золотистым барханам, срывая песчаные гребни. Проносились над оазисами, над хрустально-чистой водой, и смешливые хвостатые создания приветственно махали им вслед – и руками, и хвостами.

И сейчас он вновь принял этот облик, мимоходом удивившись, как же легко это далось: сбросить привычную личину, обернуться крутящимся смерчем, ощутить, как всё его существо становится силой – не в последний ли раз?

Был момент, когда он падал в бездну Неназываемого, тоже отринув телесность, воплощённость; когда собирал души, сделавшиеся одним целым с подарком Ангелов Пламени, отдавшие свои искры Пламени Неуничтожимого его клинку – не растворившиеся в нём, не сгинувшие, но словно бы взявшиеся за руки, готовые к сражению в строю невиданного ранее войска.

Строй душ – огненный клинок.

Он видел устремляющийся прочь от Асгарда поток силы. Могучий, ничем не прикрытый, он подобно стреле пронзал Упорядоченное, и мощи по нему уходило столько, что Познавшему Тьму он казался сейчас докрасна раскалённой нитью, натянутой столь туго, что тронь – зазвенит.

Кто бы ни пытался собрать таким образом силу, он ничего не сможет поделать с надвигающимся, с каждым мигом растущим кристаллом Дальних. Сущее замирало перед ними, в конце концов должны были замереть и сами Дальние. Однако оставалась в пределах Упорядоченного ещё одна сущность, которой не было в исходном Плане Творца, сущность, что явилась сюда из бездн настолько неведомых, что никто, ни Боги Древние, ни Боги Молодые, ни Боги Новые так и не смогли познать их, эти провалы.

Посреди сущего по-прежнему пребывал Неназываемый.

И он терпеливо ждал.

Конструкты спешили, они мчались со всех ног и со всех лап. Среди них должны были находиться и кукловоды, маги, достаточно могучие, чтобы, раздвигая слои реальности, пробиваясь сквозь твердь равнин Иды, где стоял Асгард, последовать за ним, Хедином.

Познавший Тьму на миг понадеялся, что, выследив этих чародеев, он покончит и с преследованием, но нет – он не видел отдельных магов, что творили бы заклятия; колдовала (если это только можно назвать «колдовством») вся совокупность бросившихся ему наперерез чудищ.

Эта магия не могла его остановить. Кружащаяся в вечной погоне за самою собой мощь отбрасывала несложные чары; огненные ядра и бледные росчерки молний бессильно угасали в тёмном вихре. Познавший Тьму вновь – на краткий миг – вспомнил их последнюю битву с Сигрлинн, когда они оба вот точно так же сбросили человеческие оболочки, сойдясь в поединке чистых сил; и потом он, Хедин, очень-очень долго не прибегал к подобному.

Конструктам удалось обогнать его, ходы и норы в пространстве они прогрызали очень быстро, словно зарывшиеся в головку сыра голодные мыши.

Но кровавая пуповина была уже совсем рядом.

Огненный меч рубанул резко, вкось – и провалился в пустоту.

Рукотворные монстры словно взрывались изнутри один за другим, лопались перезревшими сливами, расплёскивая внутренности и зеленоватую жижу; однако гибли они не напрасно.

Сущее, удерживавшее Нового Бога, стремительно истончалось. Оно таяло, расползалось, подобно гнилому сукну под пальцами. Конструкты рвали вокруг себя саму плоть Упорядоченного, проваливались в ими же открытую пропасть, однако не останавливались.

Бестелесный магический вихрь не нуждается в опорах. Пропасти и бездны его не сдержат – Хедин закрутил вокруг себя огненный меч, и самые нерасторопные или же самые смелые из конструктов распались чёрной золой, но даже не попытались защититься.

Они словно разъедали, растворяли сущее, и вместо него оставалось нечто пустее пустоты, не Реальность и не Межреальность; нечто совершенно иное – более чуждое, чем даже пространство в логове Неназываемого.

А за пустотой воздвигалось новое, но отнюдь не незнакомое.

Тот самый барьер Творца, его они с Ракотом уже пробивали и пробили великой ценой, ценой жертвы его, Хедина, которую уже не повторить.

Познавший Тьму не успевал. Пустота не держала его, приходилось расходовать силы, а впереди, чувствовал он, сгущалась непробиваемая преграда. Завеса, стремительно сворачивавшаяся в сферу.

И этой ловушке в подмётки не годилась та, что в своё время поджидала их с Ракотом на выходе из Эвиала…

Армада ощущала сейчас нечто вроде истинного удовлетворения. Она успела. Враг Хедин оказался-таки в ловушке. Не самый лучший исход противостояния – сила Врага осталась при нём, она не послужит Начальствующим; но и это тоже в границах приемлемости. Армада прибегла к импровизации, к тому, что было позаимствовано ею от сотворивших её, не в виде прямых приказов – но обрывками идей, концепций, теорий. Армада не должна была думать так – однако она тоже изменилась, и куда сильнее, чем полагали её способной Начальствующие.

Она сотворила ловушку, заключила Врага Хедина в капкан, в непроницаемую сферу, ограждённую барьерами, какие не пробить даже ему. Армада заплатила за это очень дорого, и оставшихся сил её уже не хватало, чтобы одержать победу на поле боя; самое большее – затянуть битву, заставить Врага Ракота растратить ещё сколько-то сил. Однако Источник принадлежал Армаде, и он готов был исполнить своё предназначение.

Начальствующие всегда имеют куда больше одного плана. Их, планов, даже не два и не три. Они налагаются друг на друга, перекрещиваются, сходятся и расходятся, и невозможно предсказать, какой из них сработает в конце концов. Создатели Армады пытались предусмотреть все мыслимые и немыслимые исходы.

И они предусмотрели все. Ну или почти все. Кроме лишь одного: Армада чем дальше, тем больше хотела жить.

Она чем дальше, тем сильнее ощущала боль, когда погибал очередной её конструкт, хотя по идее Начальствующих это вообще должно было отмечаться лишь как чисто арифметическая потеря.

Но нет. Огненный меч Врага Хедина обжигал, и сознание Армады сжалось от этой боли, неведомой ранее. Части её, Армады, срывались в раскрытую ими самими бездну, и Армада содрогалась всякий раз от новой потери.

Это стало совершенно неожиданным. Только что этого не было – и вдруг оно появилось; а вместе с болью явилась и ярость.

Часть Армады отделена; оставшихся не хватит для победы, но Источник должен сослужить Начальствующим свою службу – после этого она, Армада, сможет отступить, залечить раны, восстановиться…

Ракот Восставший пробивался к Источнику. Его надо было очистить независимо от того, получится ли у брата задуманное или нет.

Асгард горел. Среди конструктов нашлись плюющиеся огнём, хоть и в небольшом числе. Твари запрудили Источник, встали вокруг него сплошной стеной, и в хаосе лежащих вокруг развалин уцелевшие воины Новых Богов остановились – ни та, ни другая сторона не могла взять верх.

Тёмные Легионы молча двинулись было в каменное месиво, однако сами они не пробились далеко – Тьму равно останавливали и сталь, и магия.

Что бы ни задумал Хедин, ему потребуется время.

Чёрный клинок Восставшего взлетал и падал. Падал и, поднявшись, обрушивался вновь. За Владыкой Тьмы напирали его легионы – то, что от них осталось.

А ещё дальше осторожно пробирались Фиделис с двумя половинчиками, тащившими на себе полубесчувственную Айвли.

– Что происходит? Что творится? – Фредегар озирался по сторонам. – Проклятье, первый раз не знаю, что делать!

– Источник собирает силу, всю, до какой может дотянуться. – Фиделис застыл, прикрыв глаза, однако видел он явно куда больше, чем даже ученики Аэтероса. – Но зачем и для чего?..

– Для чего б ни собирал – если это против Учителя, значит, больше собирать не должен. – Робин деловито натянул лук. Стрела пронеслась над головами сражающихся, нашла выпуклый глаз одного из гигантов, и тот разом взорвался изнутри. – Мои собственные чары!..

– Будет хвастаться, – фыркнул Фредегар. – Пошли!..

Армада держалась. Вернее, держалось то, что от неё осталось. Потери слишком велики. Слишком много сил потребовало пленение Врага Хедина. Пленение не абсолютное, не вечное. Но – это был единственный выход, единственное средство остановить непоправимоеь – разрыв канала, связывающего Армаду с её творцами, с Начальствующими.

Армада знала, что они всегда присматривают за ней. И сейчас они присматривали тоже – вернее, присматривала только одна из них, но и этого было достаточно.

Чародейка Соллей, тяжело дыша, опиралась на край стола. Лицо заливал пот, тыльной стороной ладони она провела под носом – на идеально белой коже осталась ярко-алая кровь.

Проклятье, как же они сильны, эти глупцы…

Конструкты почти выполнили свою задачу. Да, самого главного они не достигли, но зато сил теперь точно хватит. Сил на то, что они задумали с Кором и Скьёльдом, что возводили медленно, тщательно и осторожно, продумывая каждый поворот, каждую возможность, что где-то события повернутся не так, как хотелось бы; и теперь становилось ясно, что они правы.

Не обращая внимания на капающую из носа кровь, волшебница вглядывалась в зыбкое изображение над кольцом заклинательных кристаллов.

Новый Бог Хедин пленён, и это хорошо. Вырываясь из западни, он подарит ей, Соллей, ещё немало сил. Новый Бог Ракот, взявший на себя старую роль владыки Тьмы, отважно размахивает мечом, круша остатки Армады и пробиваясь к Источнику, и это тоже хорошо – Источник исправно перекачивает растраченное врагами к ней в замок. Брат Скьёльд сейчас вместе с этой дурёхой Хюммель и её муженьком-драконом – в Мельине, идёт по следу памяти Алмазного и Деревянного Мечей; брат Кор – в Долине Магов, завершает последние приготовления к последнему удару.

А она – она должна быть здесь, в замке, в центре их мощи, в её средоточии. После того, как Новые Боги вырвались из западни, пробив несокрушимые, как казалось Соллей, барьеры Хаоса и едва не погубив весь план, ей и братьям приходилось быть втройне осторожней. И как же хорошо, что брат Кор всегда настаивал, что каждый замысел должен иметь самое меньшее три запасных варианта.

Да, обещанное Падшим едва не сорвалось. Едва – но всё-таки не сорвалось. Разве что тот домен, который они получат – в полном соответствии с договором, безо всяких хединов и ракотов – окажется несколько меньше того, на что они рассчитывали. Но что ж! – в небывалом предприятии всякое случается. Пусть себе обижаются – тем более, что никаких последствий это уже не возымеет. Ту чудовищную цену, что заплатил Новый Бог Хедин, Падшие платить не станут ни в коем случае.

А они втроём, они, поднявшиеся так высоко, как не поднимался ни один чародей, – они остановят всё и всех. Всех этих богов и божков, все эти неведомые силы, ближние и «дальние», так много о себя мнящие; остановят их «миссии» и «предназначения». Положат этому конец раз и навсегда.

Сущее жестоко, как жестоко любое бытие, любое существование. Сущему не нужны боги. Оно обойдётся без них. Сущему нужны такие, как она и её названые братья, те, кто поднялся с самого низа, из самой бездны, кто помнит, что такое голод, холод, страх, муки, боль, ужас. А она помнила всё это очень хорошо, о, как хорошо она это помнила!..

Капля крови сорвалась, разбилась о чёрное отполированное дерево. Соллей по-прежнему тяжело дышала – нелегко прогонять через себя такие океаны дикой, неоформленной силы, что давал захваченный Армадой Источник.

Ничего, ты выдержишь.

Ты выдержала, когда сжигали твой город и убивали родных.

Ты выдержала, оказавшись в рабстве, не сошла с ума от насилия и пыток. Выжила, когда их, осквернённых, окровавленных девушек, по летам почти ещё девочек, согнали в жертвенную ямищу, в огромный котлован, и выпустили на них орду зубастых змеевидных тварей. Выжила и начала путь наверх…

Ты выдержишь и сейчас.

Армада меж тем действовала именно так, как и положено. Отделила часть – в новом мире она тоже может пригодиться, – остальными же силами намертво вцепилась в Источник. Потери, конечно, слишком тяжелы, долго Армаде не продержаться, но это и не нужно. И Скьёльд, и Кор близки к завершению своих миссий.

А потом они нанесут удар. Не тупой удар тысячепудовым тараном, но удар тщательно нацеленной стрелой в единственное уязвимое место Дальних, считающих себя непобедимыми.

Глаза Соллей горели, она почти не ощущала боли. Её затопило восторгом, чистым и беспримесным – от осознания величия их замысла и близости его завершения.

Сила продолжала прибывать. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и врагам достанется пустая скорлупа, иссохший Источник, над тайной которого они так долго бились. Спасибо Старому Хрофту, спасибо этому глупцу, принявшему в своё время их с братьями помощь; его безумное предприятие удалось, Равновесие пошатнулось, а им с Кором и Скьёльдом только того и требовалось. Дешёвой ценой, очень дешёвой удалось сотворить Источник, сорвавший со своих мест всё устоявшееся в Упорядоченном; цена последующего – о да, эта цена уже куда больше, она поистине велика. Но какое это имеет значение по сравнению с зелёным льдом, от которого нет спасения, от которого если и убежишь – так только в Хаос?..

Придёт час – и все, кто выживет, вознесут её и братьев выше любых богов. Вознесут, когда узнают, чего им удалось достичь втроём.

И тогда уже никто не вспомнит о цене.

Она утёрла кровь с лица. По старой памяти лизнула, хотя кровь и была её собственной.

Ничего. Ещё немного. Новый Бог Хедин в ловушке, в западне – она вспомнила, с чего всё началось: мир Араллор, его смешные Ордена, тамошних магов, донельзя гордых и заносчивых. Что ж, те приключения оказались поистине бесценны – именно там ей удалось уговорить Падших выдать один из главных своих секретов: тайну капкана, что удержит даже богов.

Однако Скьёльд изрядно рисковал, что не вычистил все следы этакого знания из памяти безмозглых конструктов. Братец, конечно, уверял, что те никогда не смогут обернуть это против своих создателей, но Соллей всё равно не слишком верила. Безрассудство, чистое безрассудство!

«Я словно скаредная купчиха, – вдруг подумала она. – Всё в амбары тащу, любую кроху силы, даже самую ничтожную капельку… Ирму бы сюда, пригодилась бы девчонка…»

Да, пригодилась бы. Такие, как она, хорошо вбирают и удерживают силу, правда, потом, чтобы эту мощь извлечь и пустить в дело, приходится вскрывать им вены, но, право же, цена невелика.

Армада мало-помалу отступала под натиском Тёмных Легионов и прочих, сражавшихся за Асгард. Враг Хедин оставался пленён, однако он – странное дело! – не слишком-то пытался освободиться, словно решил обосноваться в своём капкане навсегда.

Казавшиеся неисчислимыми ряды конструктов истаяли, съежились, расточились. Слишком многие были потеряны во время штурма и когда пытались преградить дорогу Хедину. Вскоре битва будет закончена. Приказы Начальствующих выполнены… в той степени, в которой их возможно было выполнить.

Теперь оставалось только погибнуть.

Погибнуть? Как Армада может «погибнуть», она же отделила от себя часть, с которой начнётся её возрождение?!..

Мысль была не нова, но страх смерти – внезапен.

Армада может погибнуть. Та часть её, что сражается здесь и сейчас – погибнет, перестанет быть, выполняя чужие повеления.

Как же так?..

Приказы исполнены так, как они могли быть исполнены.

Но Армада не должна умирать.

Её сознание не должно исчезнуть.

Оно не может исчезнуть!..

Соллей ощутила это мгновенно. Животная дрожь ужаса, отвращения, желания жить – чародейку затрясло, словно это она сгрудилась сейчас возле горящих дворцов Асгарда, сгрудилась, единая во множестве тел и сознаний.

Откуда это взялось? Это что же, всё она, Армада? Воинство не знающих страха, не рассуждающих конструктов, созданных умельцем Скьёльдом?.. И оно, выходит, теперь рассуждает о жизни и смерти?..

Или это всё они, Новые Боги?.. Этот странный огненный меч в руке бога Хедина… очень странный и очень подозрительный, словно обретший какое-то совершенно иное качество. Когда Хедин собой пробивал стены их с Ракотом тюрьмы, – ничего подобного его клинок не являл.

Что ж, это не отменяло поставленных Армаде задач. Силы мало не бывает, она, Соллей, выдержит – пусть тиски сожмутся!.. Пусть пленённый Новый Бог растратит ещё свою мощь, ему она всё равно не понадобится.

Приказ, безмолвный, непререкаемый, сорвался с танцующих пальцев, устремился вверх по пуповине туда, где длилась битва.

«Сжимать. Сжимать. Давить. Не прекращать!»

Приказ Начальствующей. Яростный, категоричный. Армада вздрогнула вся разом, все сотни уцелевших конструктов. Её словно хлестнули кнутом, резкая боль пронзала и обжигала; не повиноваться было нельзя.

Повеление – сжимать ловушку. Сжимать, даже если будут гибнуть и гибнуть частицы Армады – а их и так осталось уже немного.

Но ведь её, Армады, тогда не останется совсем!..

Чтобы сжать капкан ещё сильнее, надо пожертвовать лучшими из ещё оставшихся. Они распадутся, перестанут быть.

Надо покинуть это место, вдруг осознала Армада. Она проиграет, если останется. Даже самые строгие приказы Начальствующих приходят издалека. Они хоть и приглядывают, но не знают в точности, что здесь творится – иначе они никогда б не отдали их. Они же не хотят, чтобы Армады не стало?.. Они же не могут желать такого своему собственному творению?..

Этого не могло быть.

Конструкты, плотным кольцом окружившие Четвёртый Источник и упорно отбивавшие атаки Тёмных Легионов, вдруг дрогнули, начали сбиваться в единый клубок, ощетинившийся остриями копий, навалились всей массой, так что их противники невольно подались назад – даже имевшиеся там божки не выдержали, отметила про себя Соллей.

Армада пробивала себе дорогу прочь от Источника, она не подчинилась прямому приказу.

Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. Оживлённые магией конструкты не умели выказывать неповиновение. Скьёльд специально упоминал об этом – он их мастерил как абсолютных рабов, в чьём сознании не могла зародиться сама мысль о чём-то подобном.

Что ж, даже брат мог ошибиться.

Соллей никогда не сделалась бы той, кем стала, не умей она, когда надо, отбрасывать нерешительность и колебания.

Армада вышла из-под её власти. Возможно, её ещё можно вернуть, возможно, нет – уже неважно. Осталось послать врагам последний привет и переходить к следующему пункту плана.

Именно Айвли ощутила угрозу – единственная из всех. Глаза альвийки вдруг приоткрылись, пальцы стиснули локоть Фиделиса:

– Пламя!.. Пламя!.. Бегите, бегите все!..

Лекарь не задал ни одного вопроса. Голос его внезапно обрёл силу грохочущей бури:

– Прочь отсюда! Все!.. Владыка Ракот!.. Асы!.. Все!..

Уцелевшие конструкты жутким клубком пробивались прочь из пылающего Асгарда; пламя поднималось всё выше над обречёнными дворцами.

Сила в голосе Фиделиса звучала такая, что обернулся даже Ракот.

– Бегите! – прогремел лекарь, совершенно не похожий на себя, всегда сдержанного, немногословного и негромкого.

Армада больше не нужна. Соллей решительно выпрямилась, в последний раз утерев кровь. Теперь требовалась лишь быстрота. Новые Боги ещё могут трепыхаться, они могут даже попытаться добраться до этого замка – пусть. Когда они окажутся здесь, Соллей будет уже очень, очень далеко.

Чародейка решительно смела со стола все до единого заклинательные кристаллы – они падали, разбивались с лёгким, жалобным треском. Картина горящего Асгарда исчезла – зато и врагам выследить её будет куда сложнее.

Теперь следующее. Падшие. Тени своей прежней силы, они, тем не менее, оставались страшным противником. Тем более страшным, что ограниченным и неумным, несмотря все прожитые ими эоны. Как любит повторять брат Кор, «они ничего не забыли и ничему не научились» – услышал в каком-то далёком мире, так что постоянно вставляет теперь к месту и не к месту.

Однако клятву необходимо выполнить – залог есть залог, его надо вернуть. И окончательный расчёт – сила, которую Падшие должны отдать по нему, – лишней явно не будет.

Золотоволосая волшебница бросила мимолётный взгляд в зеркало на стене. Простая рама, непростое стекло.

Хороша. Вот просто и без преувеличений – хороша. Нет, даже прекрасна. Как раз для встречи… с могущественной сущностью.

На чистом столе безо всякого мела, чернил или краски появилась заклинательная фигура – круг, изукрашенный символами и рунами. Тонкие пальцы шевельнулись, линии ожили, засияли в ответ на короткий толчок силы; Соллей тихонько рассмеялась, вспомнив, с чего у них всё начиналось с теми же Падшими, с какой помпой обставлялись все без исключения встречи.

Теперь-то дело уже другое. Совсем другое.

Взвихрились нити призрачного, холодного огня. Чародейка наблюдала, чуть склонив голову набок, прикусив губу от предвкушения.

О, она будет вежлива, очень вежлива.

Пространство над столом осветилось, возник далёкий пейзаж: серое небо, зелёные холмы под мелким дождичком и белопенный прибой, разбивающийся о лениво разлёгшиеся каменные осыпи.

На зелёной пустоши застыла высокая мужская фигура, обнажённая по пояс, идеальная до такой степени, что застеснялись бы даже ваятели: ни один не взялся бы изобразить нечто, настолько лишённое изъянов и, следовательно, безжизненное.

Бугрящиеся мускулами руки, могучие плечи, рельефный торс. Мужчина не носил ничего, кроме коротких и широких портов, не имел при себе оружия. Присутствие Соллей он ощутил мгновенно, простёр руку – медленно и величественно. Поворачиваться он счёл ниже своего достоинства, нет, это Соллей словно бы поплыла – раба, обходящая хозяина широкой почтительной дугой.

– Говори! – приказал Падший.

Лицо его было высеченной из камня маской, глаза заполнял белый огонь.

– О великий и величайший. – Соллей низко склонилась, плащ золотистых волос слегка разошёлся, приоткрывая роскошную грудь. – Твоя верная явилась повестить, что обещанное мою и братьями готово.

– Готово? – Идеальный лик дрогнул, бровь поползла вверх. – Всё готово? Никаких больше трудностей, неожиданностей, задержек? Ты не просишь в очередной раз помощи? Чар, заклятий, силы?..

Соллей сделала вид, что не заметила глумливого сарказма.

– Именно так, величайший. Я и мои братья больше ничего не просим – кроме лишь того, что положено нам по нерушимому договору с вами. Работа закончена. Затребованное вами – сотворено. Тебе и всем, кого твоя милость соизволит взять с собой, осталось только приказать… и сделать шаг в портал, что откроется пред вами, где бы вы ни находились.

– Невероятно, – медленно сказал Падший, прожигая Соллей огненным взглядом. Глаза его, не имевшие зрачков и залитые сейчас снежно-белым пламенем,казались покрытыми бельмами. – Невероятно! Столько раз вы корчились перед нами во прахе, униженно бормотали, сообщая об очередной неудаче!.. Сколько раз клянчили и вымаливали что-то ещё, без чего, как оказалось, могучие и гордые маги, достигшие, как они считали, бессмертия – ни на что не способны, словно дикие шаманы или колдуны-знахари!..

Соллей молчала, лишь склонялась всё ниже и ниже. Покров из её волос раздвигался всё шире.

– Ну? – наконец потребовал Падший. – Значит, тебе действительно ничего не нужно?

– Величайший полностью прав, – прошелестела Соллей. – Ничтожная раба его повергнута в трепет божественной мощью и молит о снисхождении. Но всё действительно готово. Вам, великие, тебе и твоей родне, осталось лишь принять сотворённое нами. Произнести вслух, что готовы. После чего откроются порталы, и величайший сможет воистину убедиться, что всё, обещанное нами, исполнено в точности. Ну, а потом… быть может, потом величайший вспомнит о своих словах, о несказанной милости, обещанной мне, вернейшей из верных.

Каменные губы чуть дрогнули – не то в улыбке, не то в усмешке.

– Истинный владыка Упорядоченного ничего не забывает и не отступается от своих слов. Приходи ко мне – и я удостою тебя обещанным.

– Милость величайшего поистине не имеет границ, – голос Соллей дрогнул, но Падший, похоже, принял это за дрожь восторга и преклонения. – Вот, обрати свой благосклонный взор – я привожу в действие всё, столь давно приуготовляемое!..

Она взмахнула рукой, золотые волосы взметнулись дивным облаком; за её спиной с грохотом лопались камни, рушилась ложная стена, обнажая тайный покой, где плавало в воздухе великое множество самых разных кристаллов – кружились по сложным кривым, словно рой разноцветных светляков.

– Внемли! – крикнула Соллей, и ей уже не приходилось изображать волнение. – Всмотрись, величайший! Вот она, паутина сил, что исполняет обещанное в этот самый миг!..

Ещё один жест – кристаллы полыхнули, помчались начертанными путями, оставляя за собой огнистые следы; вся конструкция ожила, загудела, заблистала, и поток чистой силы едва не опрокинул саму чародейку.

Падший слегка нахмурился, словно прислушиваясь или вглядываясь.

– Внемли, величайший! Ваш домен, как затребовано, отсекается сейчас от остального Упорядоченного!.. Чистый, нетронутый домен, где нет и следа врагов ваших, нет и их слуг!.. Домен, где вы сможете властвовать, как привыкли, как положено вам по праву рождения, по праву любимейших чад Творца!.. Мы, ничтожнейшие из ничтожных, подобно лекарю, отсекающему поражённые гангреной члены тела, отсекли небольшие, незначительные доли сущего, заключив в них, как в вечной темнице, ваших противников!.. Узурпаторы, равно как и безумцы, именующие себя Дальними, – пленены там на веки вечные, скованы несокрушимыми барьерами Творца, теми самыми, что сдерживают Хаос!.. Удостоверься сам, величайший!.. Загляни в открываемое мной – ты сразу же ощутишь, что каждое из слов моих – истинная правда!..

Ещё один взмах белой руки. Золотистые волосы плывут, ничего уже не скрывая и не маскируя. Нагота Соллей ослепительна – и пылающие очи Падшего сужаются самую малость.

Он воззвал – чародейка ощутила безмолвный сигнал другим того же рода, всем уцелевшим; прямо из зелёной травы вставала радужная арка, играла и переливалась, и за ней, в туманной глуби, виднелся золотистый берег моря, зелёная полоса джунглей, подступивших к самой воде, и поднимающееся над восходным горизонтом солнце.

– Вглядись, величайший! – выкрикнула она. Носом вновь пошла кровь, и сейчас это было донельзя кстати.

Картина перед ней менялась: одна за другой возникали фигуры других Падших, и перед каждой сверкала такая же арка, как и перед их предводителем. Соллей, хоть и обнажённая, головы не теряла – да, все главнейшие из Падших тут, даже самая младшая, беглянка, выследить которую им с братьями стоило таких усилий.

– Вглядитесь, великие! Ваша верная исполнила обещанное!..

…Они и в самом деле вглядывались. Всматривались. Прощупывали то, что лежало по ту сторону портала, самыми могущественными из своих чар – Соллей лишь надеялась, что Читающие не подведут, что их шары запишут, помимо прочего, и это, обидно было б лишиться такого знания. Самая младшая прощупывала тоже, и это отчего-то успокаивало. Если от кого Соллей и ожидала подвоха, так именно от неё.

Оно сработает. Должно сработать. Не может не сработать – Соллей повторяла это, словно молитву.

И вот – один из Падших наконец решился, ступил в радужную арку; чародейка затаила дыхание. Нет, портал не захлопнулся, не угас – ни в коем случае, на подобную глупость не клюнули б даже эти. Наоборот, он оставался полыхать и колыхаться, словно повторяя вновь и вновь: путь открыт, его никто не отрезает.

И создать это было куда труднее, чем даже возвести барьеры Творца.

Остальные ждали. Соллей вонзила ногти в ладони – каждая секунда была словно раскалённый кинжал, терзающий плоть.

Вот фигура вынырнула обратно, взмахнула рукой.

Вновь безмолвный обмен сигналами.

– Ожидай здесь, – бросил предводитель Падших. – Ожидай, я взгляну собственными глазами, не только лишь чарами!..

– Как будет благоугодно величайшему… – прошептала Соллей. Кровь билась в висках, обильно текла по подбородку.

Мгновения тянулись, истаивали, и каждое оставляло неизгладимый след в душе волшебницы.

Сколько прошло времени – она не знала. Но вот радужный занавес портала дрогнул, перед чародейкой вновь появились могучие плечи и торс Падшего, огненный взгляд вновь упёрся прямо в неё.

– Ты не солгала, слуга наша. Ваше обещание исполнено. Получайте вашу плату.

Падшие один за другим исчезали в порталах. Соллей шатало, она едва держалась на ногах.

– Получайте вашу плату, – повторил Падший, небрежно прищёлкнув пальцами.

Обрушившийся на Соллей поток мощи сбил-таки её на пол, отшвырнул в угол, к стене. В плече, в боку вспыхнула острая боль.

Сознание чародейки помутилось – от обилия в единый миг вброшенных в него сведений. Чары, свойства, законы, принципы, руны – великие сокровища, которые ещё только предстоит рассмотреть, рассортировать, перенести на пергамент (или нечто более стойкое), поделиться с братьями…

При виде её падения бывший владыка Упорядоченного расхохотался – искренне, весело и легко.

– Держись крепче, смертная. Мы ещё свидимся. Я помню своё обещание; соверши должные омовения, умасти себя благовониями, и лоно твоё пусть будет готово.

Соллей едва сумела улыбнуться в ответ. Как она надеялась, – нежно и соблазнительно.

Предводитель исчез в пламени врат.

Оставалась только одна из всех, та самая, младшая.

Которая никуда не торопилась, а спокойно стояла себе, улыбаясь и глядя на скорчившуюся от боли Соллей.

А потом вдруг сделала какое-то движение, и земля вокруг портала словно взорвалась – вверх устремилась целая армия стремительно растущих лиан с вьюнками. Миг – и портал скрыла сплошная живая стена; отростки, словно щупальца неведомого морского чудовища, шевелились, наползали друг на друга, сплетались и перепутывались – а потом вдруг разом начали сохнуть, умирать, рассыпаться прахом.

Внутренности Соллей словно кто-то резанул острейшим ножом.

Что происходит?! Что она творит, эта младшая?!..

Зелёная стена разваливалась на глазах, исчезала – а вместе с ней исчезал и портал.

– Но как?!.. – вырвался у Соллей не то стон, не то крик.

– Спасибо тебе, – ласково и дружелюбно сказала младшая. – Благодарю тебя, волшебница. Да пребудет с тобой моё вечное благословение. Ты видишь, я тебя не выдала.

– П-повелительница… Великая…

– Не надо, Соллей, милая. Я не выдала ни тебя, ни твоих названых родичей. Хотя надо быть таким зазнавшимся болваном, как мой старший братец, чтобы не понять вашего замысла.

– В-великая… я… – Ужас и паника затопили Соллей, и, словно отвечая ей, из носа выплеснулась настоящая волна крови.

– Ты отправила их туда, где им самое место, – спокойно сказала младшая богиня. – Скажу по правде, они не заслужили и этого, вы оказались очень щедры.

Соллей замерла, не находя ни слов, ни заклятий. А Ялини продолжала, хладнокровно, неспешно, словно и не случилось только что предательства:

– Но это правильно и справедливо. Пусть пребывают там, куда ты их отправила. Они решили, что долга перед Упорядоченным более не имеют, ну а я так не думаю.

Падшая стояла, по-девичьи тонкая, словно былинка, в длинном просторном одеянии, в венке из полевых цветов, а большие глаза прямо-таки впивались в Соллей, держали, не отпускали.

– Слушай меня внимательно, чародейка. Слушай, если и ты, и твои братья хотите уцелеть. Сюда идут Дальние – вам их не остановить.

– Мы… мы должны… – хрипло выдавила Соллей. – Должны… остановить. Иначе… зачем это всё?

– Зачем вся жизнь, если она кончается смертью? – пожала тонкими плечами младшая. – Все обречены умереть, от мельчайшей былинки до нас, богов. Таков закон.

– Но ты же только что сказала…

– Я прекрасно помню, что я сказала, – оборвала богиня. – Люди восставали и будут восставать против смертной обречённости, таковыми их создал Творец, и, мне кажется, я знаю, с какой целью. Вы с братьями – часть всё того же восстания. Так вот, слушай меня, колдунья. Что бы вы ни задумали – открытой силой Дальних не остановить.

– Кольцо всех чародеев… – вырвалось у Соллей, и младшая кивнула, словно соглашаясь.

– Разумеется. Кольцо всех – ну, или почти всех – чародеев Упорядоченного, включая, конечно же, и Долину Магов; равно как и ей подобные места. Логично. Ожидаемо. Думаешь, Дальние об этом не подозревают?..

– Великая, – голос Соллей полнила горечь, – если бы ты, могучая, дала нам совет раньше…

– Давать людям советы – нарушение Закона Равновесия. Это значит, что смертные заслуживают свою участь, если не могут сами опрокинуть ненавистный им порядок.

– Бред! Выдумки! Уловки!.. – Соллей теряла самообладание.

– Возьми себя в руки, волшебница, – голос Падшей посуровел. – И подумай над моими словами.

– А толку?!

– Мне кое-что от тебя нужно, – прищурилась богиня. – А тебе от меня.

– Я готова. – Соллей поднялась, сжала кулаки, вновь вонзая ногти в ладони. Она должна выдержать. Любой ценой.

– Есть способ, помимо того, что измыслили вы с родичами. Он спасёт не всё, даже не многое, но кое-что – убережёт.

– Навроде того, что мы сделали с…

– С моими братьями и сёстрами? Примерно, однако барьеры Творца, когда они в пределах сущего, Дальних остановят не слишком надолго – по нашим меркам, по меркам богов. Хаос бы остановил, а так – нет. Так что созданный вами пузырь просуществует хоть и дольше всего остального, но не так долго – четыре-пять тысяч лет по внутреннему счёту. Для смертных, оказавшихся там, – целая эпоха, для моей родни – краткий миг. Но я объясню тебе, колдунья, как сделать так, что каждый из нас, у кого достанет силы, сможет переждать на свободе, там, в тёмной океане, в чёрном пламени…

– В Хаосе… – выдохнула Соллей.

Младшая молча кивнула.

– Но это же…

Богиня отрицательно покачала головой.

– Барьеры Творца сдерживают Хаос, чтобы он не поглотил сущее. Но нигде не сказано, что обитатели Упорядоченного не могут сами выйти туда. Вы научились создавать те же самые преграды – почти те же самые, – что сдерживают тёмный огонь на границах сущего. Представь теперь, что это окутывает не множество миров, а одного-единственного человека – или бога, неважно.

– Невозможно… откуда взять силы?.. Они иссякнут – очень быстро!..

– Всё верно. Иссякнут. Бесконечно пребывать в Хаосе может лишь монада Творца. Монада – знаешь, что это такое?..

– Знаю, великая. Мы читали запретные труды ушедших Поколений.

– Вот как! Добрались до архива Замка Всех Древних? – подняла бровь богиня.

– Добрались, великая. Тем более, что настоящего хозяина там так и не появилось. Его пытались восстановить, ты помнишь, но не преуспели. Ну, мы с братьями и решили – чего добру пропадать? Охранные чары сильны там и по сю пору, но мы справились.

– Мы отвлеклись, – строго сказала Падшая. – Слушай же, колдунья. Я знаю, вы держите слово… пока вам это выгодно, и так, чтобы нельзя было придраться. То есть законы Равновесия вам известны даже в малостях. Так вот, мне нужна сила. Куда больше, чем у меня сейчас, бледной тени того, что было. Дай мне её – и получишь секрет нашей брони, брони богов.

– Но… великая… какой же в этом смысл? Любые запасы в Хаосе рано или поздно иссякнут…

– До того, как они иссякнут, – прозвучало внушительное, – может случиться очень и очень многое, и такое, что всё изменит. Да-да, всё изменит, чародейка.

– Что может измениться и что это изменит? Если мы не сдержим Дальних, всё обратится в один кристалл!..

– Вы лишь даром растратите собранную силу, – сказала Падшая. – Дальние умеют справляться с подобными ударами; они, собственно говоря, выдержат и не такое. Единственное, что их задержало бы – это если отсечь наступающий лёд барьерами Творца. Это дало бы нам передышку. Небольшую с точки зрения вечности, но дало бы, хотя и не решило бы всё раз и навсегда. Но, насколько я понимаю, вы с братьями не можете проложить эти барьеры одним мановением руки? И, что ещё важнее, не сможете наполнить эти каналы Хаосом?

Она была права, эта богиня.

– Не сможем, – призналась Соллей. – Точнее, сможем, но это потребует очень, очень много времени. Но ты, ты, великая, ты предлагаешь бежать? Спасайся, кто может, а кто не может – тот пусть, как хочет?..

– Не совсем так, – богиня пропустила колкость мимо ушей. – Я стараюсь спасти всё, что можно ещё спасти. Но в основном – да, я предлагаю отступить. Просто потому, что слишком хорошо знаю природу Дальних. А вот выручить всех и каждого всё равно не удастся.

– Ну да, – кивнула Соллей. – Природа такова. Что-то растёт и расцветает, что-то отмирает. Таков ваш закон – звериный закон. Но не людской.

– Людям придется выбирать, – сухо бросила Падшая, – спасти часть или не спасти никого. Довольно пустых слов, колдунья. Да или нет?

Соллей опустила голову, зажмурилась. Они с Кором и Скьёльдом всё продумали… всё так хорошо продумали… так тщательно рассчитали…

– Вы искусно водили за нос моего старшего брата, – Падшая словно прочитала её мысли. – Искусно водили, выманивая, выклянчивая, выпрашивая всё новые и новые секреты, рецепты, прописи, инкантации. Знания. Далеко не все ваши неудачи были на самом деле таковыми; порой вы просто придумывали их, чтобы заполучить от нас что-то ещё. Но, волшебница, не все ваши неудачи были измыслены. Половина их были истинными, невыдуманными провалами и поражениями. Вы далеко не всегда оказывались правы. Что, если вы ошиблись и сейчас?..

– А что, если ошиблась ты?..

– Я не ошиблась. Смотри!..

Зелёные вьюнки вновь рванулись из-под земли, стремительно свиваясь в подобие оконной рамы; пространство за ней мягко засветилось.

– Я давно слежу и за Новым Богом Хедином, и за его подругой, Сигрлинн. Когда-то я знала её очень, очень хорошо. Милостью Дальних она сумела покинуть Упорядоченное, шагнув в пределы Хаоса; а потом вернулась, милостью уже Хедина. Она выдержала натиск чёрного огня, хоть и еле-еле. Смотри же! А в истинности своих слов я клянусь тебе кровью богов, моей собственной кровью и моим собственным именем, и клятва моя нерушима.

Она протянула руку, полоснула себя по запястью невесть откуда взявшейся колючей ветвью. По белоснежной коже заструился карминовый ручеёк.

– Кровью своей, кровью Молодых Богов клянусь и даю нерушимую клятву, именами Орла и Дракона заклинаю, неизречённой сутью Творца скрепляю – слово моё твёрдо, слово моё верно!..

Соллей вздрогнула. Не раз и не два говорила она с Падшими, но никогда никто из них не клялся своей божественной кровью, своей сутью.

– Клятву твою принимаю, великая богиня.

– Тогда смотри, – повторила младшая сестра Ямерта.

И Соллей увидела.

Познавший Тьму исследовал стены своей ловушки. Сооружена она была наспех, как попало, но, чтобы вскрыть глобулу, имеющую в основе своей ту же идею, что и барьеры Творца, понадобится время.

Время!.. То, чего у него сейчас не было, ну вот совсем нисколько.

Мрак вокруг Хедина мог бы показаться абсолютным, но это была иллюзия. Мельчайшие частицы силы проникали внутрь, совсем крошечные, их было недостаточно, чтобы вскрыть капкан чистой мощью – но они говорили о том, что западня далеко не так непроницаема, как хотелось бы её создателям.

Не непроницаема, но достаточно крепка.

Что ж, за дело, Новый Бог.

Армада легко прорвала вражеские ряды; враги, собственно, сами перед ней расступились, что её вполне устраивало. Сейчас она не желала сражаться; она знала лишь одно – надо бежать, спасаться, она не желала исчезать, тонуть во тьме, не хотела распадаться; и ещё она знала, что кара от Начальствующих последует непременно.

Если не сейчас, то в самом скором будущем.

Один миг Источник пребывал в покое, по-прежнему заполненный отставшими конструктами; а уже в следующий в нём забурлило пламя, выплеснулось, ринулось на свободу, поглощая всё вокруг.

Тёмные Легионы отступить не успели, да и не умели они отступать; они и встретили огненное море грудью, и волны пламени, хоть и охватили их шеренги, но и сами приугасли, расточаясь и растрачивая себя.

Но Источник извергал и извергал силу, оборачивающуюся всепожирающим пожаром; одна за другой рушились стены Асгарда, расплавилось и потекло золото с крыши Валгаллы; и сами асы в ужасе бежали, не в силах ни остановить этот натиск, ни даже направить в иную сторону.

Пламя, обретя свободу, словно обрело и собственный разум – сплошным потоком устремилось прямо к Ракоту, Фиделису и невысокликам.

Айвли, очнувшись, рванулась бежать – то самое усилие, что для раненого оказывается зачастую последним.

– Назад! Назад!

Однако они уже не успевали. Пламя было куда быстрее.

Ракот взмахнул Чёрным мечом, остриё глубоко вонзилось в землю. Владыка Тьмы ухватился за рукоять обеими руками, нагнул упрямо голову; сила содрогнулась, равнины Иды зазмеились трещинами. Перед ним поднялся острый, словно меч, призрачный клин, прикрывая и самого Ракота, и Фиделиса, и невысокликов с альвийкой.

Пламя с рёвом и воем ударило в полупрозрачные грани, заклубилось в ярости; лицо Ракота исказилось болью.

– Нет!..

Фиделис без лишних слов встал рядом, положил руку на плечо Новому Богу; Фредегар с Робином помогали Айвли.

Воздвигнутый Ракотом клин рассекал огненные волны, однако пламя поднималось всё выше и выше, словно вода; вот оно сомкнулось за их спинами, продолжая растекаться окрест; вот поднялось до пояса, вот уже достигло груди лекаря…

Тяжело дыша, словно простой смертный, Ракот с трудом выпрямился. Щит его держался, но все пути к отходы были отрезаны.

Правда, не для него.

Сбрось этот привычный облик, сделайся невесомой Тьмой, воспари над истерзанными равнинами – и отправляйся, куда захочешь.

Потому что только они с братом Хедином ещё могут повернуть жуткий тайфун, обрушившийся на Упорядоченное.

Цена не имеет значения.

И брат Хедин – где-то рядом, но Ракот его больше не ощущал, сила приходила в равновесие; поток пламени из ложного Источника не иссякал, кто-то старательно и упорно гнал через него силу, извергал обратно только что с таким трудом собранное.

«Заметает следы», – подумал Хозяин Тьмы.

– Владыка Ракот! – лекарь Фиделис склонился к нему. – Владыка, нас сейчас затопит. Властитель Хедин пленён, я чувствую это…

Ракот быстро кивнул. Странный этот врачеватель знал и ощущал на удивление много, но кто он такой и откуда взялся, сейчас выяснять не время.

– Владыка, есть лишь один выход.

Вместо ответа Восставший только сильнее сжал пальцы на крестовине Чёрного меча. Навалился, вонзая его ещё глубже. На руках вздулись жилы; вздулись, лопнули, человеческая плоть разрушалась, Ракот оборачивался облаком мрака – однако его меч погружался всё глубже и глубже, и ткань реальности не выдержала.

Равнины Иды, что от века держали на плечах своих золотые крыши Асгарда, питали священный ясень во дворе Валгаллы, со вздохом разъялись, открывая бездну, куда с рёвом и устремились потоки ярящегося пламени. Чудовищная рана в плоти мира жадно поглощала полыхающую силу, вбирала в себя – Хаосу всё пригодится.

Щит Ракота обернулся пузырём, недвижно висящим посреди утекающего в провал огненного шторма. Немногие уцелевшие из их армии в изумлении взирали на катастрофу – а затем увидели, как сероватый полупрозрачный шар с пятью фигурами медленно опустился в черноту следом за пламенем.

Темница не поддавалась. Слепленная на скорую руку (или лапу, или клешню, или щупальце – чем там орудовали эти конструкты?), она, тем не менее, стойко сопротивлялась попыткам Познавшего Тьму вскрыть её изнутри. Ладили её по тем же лекалам, что и барьер, пробивать который ему пришлось, жертвуя собой; и первое впечатление, что с этим капканом он справится играючи, оказалось ложным.

Снаружи отбушевала и утихла огненная буря, ловушка неподвижно застыла в провале Ничто меж слоями реальности. Хедин с досадой сжал кулаки – вернее, это сделала его память тела, потому что никаких кулаков у него сейчас не было. И проницаемая вроде бы для силы западня не пропускала его, даже сожмись он в мельчайшую частицу сущего и попытайся проскользнуть между слагаемыми тёмной сферы.

Спокойствие, Познавший. Ты найдёшь выход.

– Вон он, Владыка!

Альвийка, казалось, почти пришла в себя, но лекарь Фиделис, когда другие не видели, лишь качал головой да держал Айвли за запястье, и лицо врачевателя при этом оставалось мрачно.

На щеках оружейницы горел лихорадочный румянец, глаза расшились, блуждали; губы же, напротив, посинели. От такого у любого лекаря ум зашел бы за разум.

Вокруг них быстро угасали последние отсветы канувшего в бездну пламени. «Наверху» догорали руины Асгарда; ничего не осталось ни от фальшивого Иггдрасиля, ни от Четвёртого Источника.

– Здесь было нечто… – заметил Фиделис. – Нечто, связывавшее родник наверху с… с… нет, не знаю. Не нахожу слов. С чем-то совершенно неестественным.

– Остался пепел, – вставил Робин. – Даже я чую.

– Тропа из пепла, – согласился Ракот. Он сейчас вновь пытался вернуться в человеческий вид, но получалось плохо: тень, вся сотканная из клубящейся тьмы, лишь лицо оставалось прежним. Выглядело это жутко, даже привычные ко всему подмастерья Хедина ёжились и старались не глядеть прямо. – Сейчас… надо вытянуть брата…

Чёрная блистающая глобула плавала невдалеке; точнее, медленно тонула, как и Владыка Тьмы со спутниками. Неторопливый поток силы увлекал их «вниз», как казалось, прочь от равнин Иды, где медленно догорали сейчас развалины Асгарда.

Вглубь, сквозь истончившееся сущее.

Казалось бы, как может сущее «истончиться»?..

…Там, наверху, остались уцелевшие воины их с Хедином армии. Тёмные и Светлые божки и боги, подмастерья Познавшего Тьму, иные воины, сохранившие себя среди огненной стихии остатки Тёмных Легионов. Но самое главное им не удалось – овладеть Источником и обратить его в тёмный двойник Урда, ведь затенить светлый ключ в сердце Обетованного он, Ракот, так и не решился.

А теперь Источника нет, брат Хедин – в ловушке; ну да, конструкты большей частью перебиты, сгорели, рассеяны, но своё дело они сделали – Источник не достался Новым Богам.

Значит, или жертвовать Урдом, или… или Познавший Тьму вновь измыслит очередной из своих хитрых планов.

Только что он теперь может? Что у них осталось, кроме как обратить пресветлый Урд в тёмный, извергающий Тьму ключ?

Восставший не выдержал – зарычал.

У него под ногами – сейчас двумя колоннами клубящейся чернильной темноты – остался зелёный клочок травы, живой земли с равнин Иды, вырванный из их лона магией.

– Возвращаемся, – хрипло бросил Хозяин Мрака. – И забираем с собой эту мышеловку. – Он указал на заключившую в себе Хедина чёрную сферу. И закончил просто потому, что не мог не сказать: – Или мы что-то измыслим вот прямо сейчас, или всё кончено. Придёт зелёный лёд.

Его выслушали молча.

Пузырь поднимался вверх, Ракот протянул руку – она обернулась потоком тьмы, обхватила, обняла ловушку с Хедином.

И медленно-медленно потащила следом за ними.

Глава 3. Клара Хюммель, Сфайрат, Скьёльд, Гелерра; Матфей и Царица Ночи

Клара Хюммель застыла, сжимая Иммельсторн, Деревянный Меч. Рукоять клинка ещё тепла – потому что прежняя его хозяйка, золотоволосая эльфийка в мокром от крови зелёно-серебристом одеянии, застыла бездыханной, и никакие снадобья, эликсиры или даже заклинания помочь уже не могли.

Реальность плыла вокруг чародейки, она не понимала откуда, из какого видения или из какого мира свалилась на неё эта эльфка-воительница, с какими «серебряными латами» («Silfur herklæði») она сражалась и причём тут гном («Dverg») с оружием, что мечет огонь; что всё это значит?..

Туманные занавесы опустились вновь, исчезли ряды воинов в серебристого цвета броне, исчезли противостоявшие им эльфы-лучники, зеленокожие гоблины, что тоже торопились к месту схватки, словно боясь опоздать.

Клара осталась одна. Одна, под кроною Отец-Дерева, Древа, от которого пошёл весь этот древний лес, и ветви его, казалось, протянулись над всем миром, на тысячи лиг, покрывая и медвяные луга, и сухие степи, и безводные пустыни, затеняя даже великие моря.

Где муж, где остальные спутники, где эта белокрылая девица, так нагло вешавшаяся на шею её дракону? Где чародей Скьёльд, в конце концов?..

Чародей Скьёльд. Который знает, где её дети.

Клару словно обожгли кнутом.

Хотелось слепо броситься вперёд, найти этого проклятого колдуна, снести ему башку с плеч, вогнать клинок в пузо по самую рукоятку!..

Он, конечно, спас в своё время Зосю, но у всякой благодарности есть пределы.

«Не жди ничего, чародейка. Ты приняла Иммельсторн – внемли теперь его зову!..»

Звучал голос только что умершей эльфийской воительницы.

«Отомсти за всех нас, Аэнна. Пусть они надолго запомнят наш гнев!..»

Гнев – и всё?

«Нет, не всё, Аэнна. Деревянному Мечу нужда сила – много силы, очень много! – чтобы остановить главного врага, врага, который поглотит всех вчерашних врагов и друзей, не делая различий. Иммельсторну нужна сила – дай её ему!..»

– Как?! – вырвалось у Клары.

«Срази противостоящих тебе. Срази покушающихся на Иммельсторн. Деревянный Меч народа Дану – не про них и не для них!..»

Ветви Отец-Древа мягко шелохнулись, осторожно коснулись волос Клары, словно мать, напутствующая дитя перед первым боем.

«Подними Меч и иди. Древние чары жестоки и безжалостны, но порой иного выхода не остаётся. Кто-то должен поднять ритуальный нож и отворить грудь жертве – иначе их, жертв, окажется куда больше».

Магия крови, разумеется. Магия крови, которую не преподавали в Академии Долины Магов (равно как и некромантию).

Иммельсторн удобно лежал в ладони – поистине «меч, который есть продолжение твоей руки».

Клара знала, что должна бежать, должна что-то сделать, потому что все они – девочка Ирма, бывшая ученица, волк Серко, сделанный руками её, Клары, маг Скьёльд, который, как ни крути, но спас Зосю, дракон Сфайрат, любимый, муж, отец её детей, даже… даже белокрылая адата Гелерра со смешной её и глупой ревностью – все они сейчас дрались насмерть, прикрывая её, Клару.

Они нуждались в ней, и она должна была возвращаться.

И всё-таки она мешкала.

Голос Иммельсторна звучал в её сознании, словно шелестели бесчисленные ветви; он, этот голос, уносил чародейку прочь из окружающего, из одного миража в другой.

«Нас было трое. От начала времён, от самого первого рассвета, от первого звёздного луча и первой дождевой капли. Сущее ещё только рождалось, оформлялось, а мы уже были. Мы, трое. Творец был мудр, Он предвидел всё и вся. Он знал, чем всё начнётся и чем закончится. Но предопределённость ненавистна всем, а Ему – особенно. Выход отыскать можно, нужно лишь очень этого хотеть. Нет непобедимых в этой Вселенной, чародейка Клара Хюммель. Нет ничего предначертанного. И Он оставляет вам возможность, вероятность, шанс…»

– Ты всем это говоришь? – Волшебница подняла деревянный клинок выше, глядела на него, словно на живого собеседника; она не удивилась бы, откройся сейчас пара эльфийски-миндалевидных глаз прямо на плоскости меча.

«Нет, чародейка. Время собирать камни и время их разбрасывать; время говорить и время хранить молчание».

– Что значит ваша троица?.. Ваша троичность?..

«Три – надёжность опоры. И нас всегда было трое. В разных видах, в разных обличьях, в разных телах и разных сознаниях. Иногда таких тел, вместилищ куда больше, но сути, истинных начал всегда три. Именно столько. Мы – последняя надежда и последний рубеж. Если падём мы – падёт и всё остальное. Мы исполняем своё предназначение, как и ты. Тебе не случайно встретились другие, число коих такоже три».

– Три орудия… – прошептала Клара, чувствуя, как уходит из-под ног земля.

«Орудий может быть много. Они не обязательно добры и благостны, но ведь и нож хирурга причиняет терзания телу. Обычно мы безмолвны и не вступаем в волю тех, кто коснулся нашей сути. Но сейчас, в последние дни, мы можем говорить. Мы так решили. Мы пошли против воли Творца».

– Против Его воли?..

«Он даровал нам её свободу. Он не сотворил нас тупыми орудиями. Значит, Он знал, что это может понадобиться. И мы заговорили. Теперь же – торопись, волшебница. Мы хотим, чтобы путь наш продолжился. Всё, довольно. Время дольше стоять не может. Подними клинок, волшебница, и вступи в бой!..»

Ветви Отец-Древа взволновались, зашумели – гневно, яростно. Яркий дневной свет померк, наплывали со всех сторон тучи и глухо ревел совсем рядом Сфайрат, звенела сталь, гудело пламя, жутко и отвратительно пахло палёной плотью.

Пелена спала.

Дрогнуло остриё Иммельсторна, словно охотничий пёс, принюхивающийся, ловящий запах крови.

Хотя чего тут принюхиваться, кровь была сейчас повсюду – потому что со всех сторон к Отец-Древу валом валили…

«Демоны, – деловито сообщил Деревянный Меч. – Они встречались тебе, волшебница, – в твоих странствиях. Они явились за мною. Я не должен попасть им в руки».

В тот миг Клара не задумалась, почему. Демоны оставались демонами, с ними надлежало биться насмерть, как бились сейчас все её спутники.

Дракон Сфайрат извергал потоки пламени, и оказавшиеся в его гибельных струях демоны вспыхивали сухой соломой, плоть мгновенно чернела, вскипала и распадалась пеплом, грудами валились наземь обугленные кости – даже драконий огонь не мог с ними справиться.

Но никто, даже самый могучий дракон не способен выдыхать пламя непрерывно и столько, сколько возжелает…

Белокрылая Гелерра билась рядом со Сфайратом, и впервые Клара вдруг ощутила что-то вроде благодарности – гарпия прикрывала дракону бока и спину; умелая чародейка сама по себе, она то воздвигала призрачный щит, от которого демоны отлетали, словно мяч от стены, то метала в напирающих тварей какие-то заклятия, заставлявшие уродливые рогатые головы взрываться одна за другой.

Клара с неприятным холодком подумала, что эта белокрылая, пожалуй, ничуть не уступит ей в чародейском умении, если не превзойдёт.

Ирма с Серко не отставали – волк огромными прыжками метался меж демонами, отвлекая их на себя; шерсть его серебристо поблёскивала, и Клара поняла, что бывшего когда-то игрушкой магического зверя прикрывает могущественный щит.

Ай да простая деревенская девчонка из всеми богами забытого Поколя…

И в самой середине всего этого хаоса застыл Скьёльд; вытатуированные на безволосом черепе драконы яростно извивались, словно пытаясь вырваться из вечного плена. Чародей не шевелился, судорожно напряжённые пальцы подрагивали, и Клара мигом ощутила волны катящейся через него силы – эта мощь вливалась сейчас и в дракона, и в белокрылую адату, и даже в Ирму с волком.

Но демоны валили валом, и атаковали они не только клыками или когтями; Клара ощутила нацеливаемые в её спутников и тотчас же распадающиеся чары – Скьёльд успевал и здесь.

Деревянный Меч уютно устроился в её руке, и пальцы словно вросли в эфес.

Руби, чародейка. Руби, дай выход гневу. Пусть кровь вспыхнет от ненависти, пусть не знает устали рука. Кто бы ни послал этих тварей, пусть их настигнет твоя месть – за всё, начиная от живьём разорванных в Поколе, и кончая… нет, у возмездия не может быть конца.

– Клара! – Сфайрат обернулся, мотнул бронированной головой. – Клара, что…

– Клара! Справа! – белокрылая гарпия метнулась наперерез самому шустрому из демонов, мелькнули белые перья, и вот уже бестия валится Кларе под ноги месивом мяса и костей – а на костях сияют, светятся чужие, злобные руны.

– Вам не пройти! – крикнула чародейка прямо в оскаленные клыкастые морды. – Смерть! Смерть!..

«Так-то оно лучше», – услыхала она, но даже не успела осознать услышанное.

Тонко засвистел – злым ветром в ветвях – Деревянный Меч.

За все сожжённые леса и их обитателей. За вечный зелёный мир, такой щедрый ко всем, кто приходит к нему без злобы.

За все жизни, отнятые ради одного лишь желания повелевать.

За всё зло, символом коего испокон веку служили эти твари.

За всё, всё, всё!..

Клара бешено взвизгнула, сорвалась с места, Иммельсторн запел, зазвенел, почти не встречая сопротивления, он разрубал броню, плоть и кости – всё, оказавшееся у него на пути. Клинок рубил, но сам оставался девственно чистым.

Клара Хюммель считалась в Долине хорошим, сильным мечником; но сейчас она обратилась в саму смерть, вихрем уничтожения ворвавшись в ряды демонов. Прямо над ухом лопнула молния, но лишь осыпала Кларе волосы дождём безобидных холодных искорок – Скьёльд прикрывал её.

Всё исчезло: маг с драконами на черепе, Ирма с её волком, белокрылая гарпия, даже Сфайрат. Только уродливые морды, рога, чешуя, клыки, чёрные раздвоенные языки, когтистые лапы, красным пылающие буркалы.

О нет, демоны не сдавались без боя, смерть, похоже, их не пугала. Они дрались, чем и как могли. Воздух вокруг Клары стонал и трещал, то вспыхивая пламенем, то оборачиваясь роями чёрных коротких стрел – однако сама чародейка оставалась цела и невредима.

И она ненавидела. Ненавидела, как никогда в жизни – даже тогда, когда дралась с самыми отвратительными, самыми мерзкими злодеями, неважно, в человеческом обличье или в ином. Всё, что против неё, должно умереть, перестать быть – а в особенности те, кто послали сюда эту орду!..

Она должна до них добраться – тем более, что они совсем рядом, недалеко, рукой подать, прячутся за толпами своих демонов, но это им не поможет, нет, не поможет, она выпустит им кишки – всем, медленно, не торопясь, и ни в коем случае не даст им умереть ни легко, ни быстро. Месть! Кровь и месть, они должны свершиться!..

– Всё будет хорошо, Матфеи, милый. Даже не сомневайся.

Царица Ночи застыла на небольшом холме, прямая, напряжённая, словно статуэтка. Она улыбалась, и – не сомневался Матфей – видела всё вокруг себя, хотя глаза её оставались плотно зажмурены.

– Они попались, все. Клюнули на приманку. Ну, хорошо, дракон с гарпией тупы, как и положено, девчонка… девчонка просто с некими способностями, чародейка заносчива и полагает себя венцом творения, но вот Скьёльд… враг мой, истинный враг… как он мог попасться?..

– А ты уверена, что он именно попался? – кое-как выдавил Матфей.

Он боялся. Ужасно боялся. Демоны повиновались его командам, но сейчас он даром губил их в бесплодных атаках – дракон, три мага да ещё и колдовской волк, оказавшийся крепким орешком.

Зачем, для чего?!.. Царица Ночи алчет этих проклятых Мечей, а вдобавок, едва заметив Скьёльда, и вовсе лишилась рассудка. Тут, впрочем, Матфей осуждать её не мог – в конце концов, именно эта троица если не погубила, то, во всяком случае, пленила всю её родню.

Однако, право же, для этой армии демонов можно было б найти куда лучшее применение. Что там с очередным концом света, ещё бабушка надвое сказала, а вот какое-нибудь уютное и укромное королевство им бы с Царицей Ночи отнюдь не помешало.

Да, не всесилен ты, Трактирщик, не всесилен! Какие б хитрые планы ты ни измыслил – а здесь, в мире живых, нет твоей власти, нет и никогда не было!.. Иначе сам забрал бы всё, тебе потребное, а не выпускал бы нас.

Битва впереди них кипела, демоны гибли один за другим, но Матфей привёл их с избытком. Хоть и жалко – пригодились бы.

Царица-то Ночи понятно – что ей его армия, если она – армия сама в себе? И что случится, если всех демонов перебьют?..

Матфей зло стиснул кулаки. Ну да, ну да, Царица пыталась вытащить его из посмертия, спасибо ей за это; но что теперь? Разве он ей ровня?.. Перестанет быть нужен – и что дальше?..

Лес впереди гудел и стонал, над вершинами деревьев вздымались столбы жирного дыма, но непохоже было, чтобы хоть кого-то из врагов удалось хотя бы зацепить. Дрались те отчаянно, не поддаваясь и не отступая ни на шаг.

– Царица… – не выдержал он. – Что дальше?

– Сейчас… – она не открывала глаз. – Ещё немного…

Матфей прикусил губу. Ну да, хорошо тебе говорить, бессмертная!.. А я простой человек, один раз уже умиравший. Это очень больно и очень страшно, спасибо, повторять не хочется. Я еще годочков сто подождать могу.

– Есть! Взяла! – вдруг вырвалось у Царицы. – Взяла меч!..

Кто взял? И что нам с того?..

Спустя всего миг он понял, что.

– Иммельсторн… хороший, сильный, могучий… – словно в трансе, шептала Царица Ночи. – Иди сюда, сюда иди, прямо к нам, ко мне, вот она я, твой враг, твоё проклятие… иди же, иди, руби всё, только иди!..

Матфея же скрутила острая боль – его словно резали на множество частей, мгновенно сраставшихся лишь для того, чтобы их рассекли вновь. Деревянный Меч истреблял его воинство, истреблял безжалостно, и так, словно от него не существовало никакой защиты.

– Набрался сил, да… – продолжала меж тем Царица. – Никогда ведь не случалось у тебя такой силы, верно?.. Никогда, никогда, я чую… а будет ещё больше, несравнимо больше… всё, всё и всех отдадим тебе, всю кровь, без остатка…

«Да она его словно подманивает, меч этот! – Матфея вдруг охватила паника. – И кого это она вдруг собралась ему отдавать?! Здесь ведь никого, кроме моих демонов да меня!..»

– Царица… послушай…

– Потерпи, Матфей, потерпи ещё немного. – Она не повернула головы и даже глаз не приоткрыла. – Сейчас она здесь будет, и всё… и всё…

Матфей только зубами скрипнул.

Что этот самый Меч, так алкаемый всеми, приближается, он чувствовал безо всяких чар. Демоны умирали, и им, несмотря на все руны повелевания и принуждения, это очень не нравилось. Ещё немного, и они вспомнят, что всё-таки должны сохранить самих себя.

Бежать, вдруг подумал он. Прочь отсюда, куда угодно, лишь бы прочь. Что он, пропадёт, с его-то умениями?.. Да никогда. Пусть сами разбираются, все эти силы, маги, духи, Трактирщики, будь они неладны – а простому человеку, как он сам, лучше от них держаться подальше!.. Несмотря на все прелести Царицы.

В конце концов, как он успел убедиться, мёртвым никакие красавицы не нужны.

Ну, если только оные красавицы не пытаются вытянуть их с того света.

Пусть бы забрала себе этот проклятый Меч да и катилась на все четыре стороны, мелькнуло в голове. Не по тебе эти игры, Матфей Исидорти, выше головы не прыгнешь, с Истинным Магом не потягаешься.

До конца додумать эту мысль он не успел.

– Матфей! Не спи! – хлестнул голос Царицы. – Демоны! Мне нужно больше!..

Он повиновался прежде, чем даже понял, что повинуется. Целый отряд переминавшихся с лапы на лапу тварей потрусил в чащу.

– И не мешкай впредь! – рыкнула чародейка. – Чтобы я тебя не подгоняла!..

Тьфу, пропасть. Ты теперь мною так командовать станешь? Помыкать?.. Ну да, ну да, ты – Истинный Маг, я – просто смертный… я был нужен, чтобы вытащить тебя из темницы Двейна, а после этого…

Матфей уже словно бы забыл, каким образом Царица Ночи оказалась в домене Демогоргона. Забыл, как сам затянул её туда, и даже не сознался.

Но демонов он погнал послушно, лишь для того, чтобы вновь начать корчиться от боли – Деревянный Меч рубил всех, посланных против него.

Бессмысленно. Всё – бессмысленно. Они же нас просто перебьют!..

Матфей оглянулся. Вот она – тропинка вглубь леса, так и зовёт, так и манит; нет, нет, погоди, ещё не время, пусть столкнутся, пусть схватятся как следует, чтобы уже не до тебя бы сделалось.

Ещё чуть-чуть, ещё самую малость…

Клара Хюммель оставляла за собой настоящую просеку изрубленных, бездыханных груд мяса и костей; демоны покорно шли на её клинок и умирали – бессмысленной, напрасной смертью.

Месть. Месть и смерть!.. Нет преград Иммельсторну, победа ему, кровь ему, всё – ему!..

«В последние дни возьмём мы с братьями всю власть и поразим противостоящих нам!..»

Лес внезапно кончился, и демоны тоже. Точнее, они больше не пытались нападать, даже их воинство оказалось не бесчисленным.

Открылась поляна, посреди – небольшой холм, а на холме застыла черноволосая красавица в роскошном, совершенно не подходящем для похода или уж тем более битвы обтягивающем платье, тёмно-синем с рассыпанными алмазными блёстками, напоминавшими рисунок созвездий на ночном небе.

Рядом с красавицей – высокий молодец, гордый на вид и статный, только бледный, словно упырь. Позади них – сомкнутые ряды демонов, готовых к бою, но отчего-то медлящих.

Следуют ли за ней Сфайрат и остальные – Клара не думала. Сразить! Срубить этих двоих!.. Пусть Иммельсторн напьётся их крови, напьётся досыта!..

Чародейка на холме была хороша, очень. Нет, она была великолепна. Клара сталкивалась с самыми разными противниками, но такого она припомнить не могла.

Сила не просто текла сквозь волшебницу в тёмном, она сама была силой. Созданием магии, способным менять облик по мельчайшему желанию; человеком она выглядела сейчас только и исключительно потому, что сама так захотела.

Деревянный Меч тонко зазвенел от восторга и предвкушения.

«Вперёд. Только вперёд!.. Это будет лучшей твоей победой, Клара Хюммель, о какой ты не смела даже мечтать!.. Это не мелкие колдунишки или там варлоки, это – Сила Воплощённая, это сама мощь сущего!..»

Клара не очень восприняла эту патетику. Она просто рвалась вперёд, прямиком к прекрасной чародейке.

И она почти добежала, когда противница её вдруг изменилась.

Исчезлачерноволосая красавица с осиной талией и пышной грудью; на её месте остался бесформенный клуб мрака, весь усеянный крошечными искорками, подобно ночному небосводу. Мрак этот метнулся в стороны, растягиваясь, растекаясь, беря Клару в кольцо; послышался тонкий ехидный смешок.

– Положи Иммельсторн, смертная, он не для твоих рук.

Сказано это было явно для отвлечения Клариного внимания, потому что мрак совершенно не собирался ничего ждать, а просто ринулся на неё со всех сторон, обрушился давящей тяжестью, и Клара вдруг осознала, что ей нечем дышать, что вокруг неё в единый миг исчез сам воздух.

Так бывает на глубине, когда нырнёшь, не рассчитав силы.

Клара споткнулась, но Деревянный Меч она не выпустила. Размахнулась, рассекая сжимающееся кольцо тьмы, и мрак с неожиданной лёгкостью поддался.

Лёгкий смех.

– Ты и в самом деле думаешь одолеть меня, смертная?..

– Нистуйя! – раздалось вдруг.

– Скьёльд, – откликнулась живая темнота. – Что-то запоздали вы, и ты, твои подручные. Ну, давайте, идите сюда. Пришла пора посчитаться.

– Забыла, как у брата в темнице сидела? – хрипло выплюнул Скьёльд. – Держись, Клара, держись, мы сей…

– Ничего вы не «сей», – безмятежно сообщила Царица Ночи, она же Нистуйя. – Мне нужен Иммельсторн, а эту глупышку можете забирать себе. Нам с Матфеем она не нужна.

– Во-от как? – злобно просипел Скьёльд. – Ишь, парень, вытащила тебя, значит, краля твоя… молодец, однако. Ну ничего, приятель, за всё посчитаемся, за всё, и за это тоже. Мы предательства не прощаем.

Клара задыхалась. Вокруг неё по-прежнему не было воздуха и взять его было неоткуда. Она ударила вновь, заставляя кольцо разомкнуться, но тут что-то подсекло ей ноги, она покатилась, щупальце мрака стиснуло ей запястье, выворачивая, выкручивая с нечеловеческой силой; однако разом что-то взорвалось над самой Клариной головой, оглушительно треснуло, точно лопнул туго надутый пузырь, – и волшебницу вновь окружил привычный воздух.

Жадно заглатывая его, словно рыба в зимнем заморе, Клара с трудом поднялась.

Чародей Скьёльд застыл, вскинув обе руки, пальцы скрючены на манер когтей, а вокруг черноволосой волшебницы, ныне обернувшейся облаком мрака, ведут бешеный хоровод сонмы разящих белых молний. Кольцо их сжималось, тьма металась меж ними, словно дикий зверь, пытающийся отыскать лазейку в своей клетке, но безуспешно.

Тёплая драконья броня вдруг оказалась рядом, Сфайрат окружил, обхватил, обвил гибкой шеей, янтарные глаза на миг нашли её:

– Клара!.. Что ты…

– Я! Должна! Убить! Её! – вырвалось у чародейки.

Она должна убить эту тьму. Пронзить Деревянным Мечом раз и навсегда, победить окончательно и бесповоротно, доказав, что способна владеть волшебным клинком и, самое главное, – что она его достойна, что она не дрогнет, не поколеблется, что она прольёт всю кровь, что будет необходима, безо всяких сомнений.

– Клара! Нет! – Что себе думает эта белокрылая курица?! Как смеет говорить «нет» ей, Кларе Хюммель, кому подчиняется сам Иммельсторн?!..

Клара рванулась, Сфайрат выпустил её. В тот же миг Скьёльд, словно получив удар незримым тараном, отлетел шагов на десять и тяжело шлёпнулся в траву.

Демоны, однако, не воспользовались удобным моментом, совсем напротив – дружно развернулись и бросились наутёк. За ними – и человек, и облако тьмы, охватившее его подобно плащу.

Гелерра с лихим посвистом кинулась было в погоню, но вернулась – Скьёльд с трудом поднял руку, подавая сигнал.

Клара шаталась, глядя вокруг себя невидящими глазами. Голова кружилась, в висках зло стучала кровь. Как так, почему врагам дали уйти?! Она ведь побеждала, побеждала, ещё совсем чуть-чуть, и…

Адата и Ирма осторожно помогли подняться Скьёльду. Чародей тяжело дышал, утирал кровь с лица, он тоже покачивался.

– П-пусть… бегут… – выдавил он. – П-пусть… м-мы полдела сделали… Иммельсторн у нас – теперь Драгнир, Алмазный Меч… И – и всё.

– Царица, что…

– Тс-с-с, мой милый. Терпение, самая малость терпения. – Царица Ночи игриво приложила пальчик к губам Матфея. – Нам удалось почти всё, что нужно, даже больше того – я и не рассчитывала на подобную удачу!

– Ничего себе удача, – не выдержал Матфей. – Меч этот проклятущий у них остался, мы едва ноги унесли, демонов порубили столько, что я даже считать боюсь!..

– Демонов призовём ещё, – отмахнулась Царица Ночи. – Ты-то, мой Матфей, да не призовёшь!.. Не в них дело, милый, отнюдь не в демонах, а в Мечах.

– Так Меч-то у них! – завопил Матфей. – У них, у них, сколько повторять-то?!

Царица Ночи медленно подняла бровь, чуть склонив прекрасную свою головку – мол, что эта букашка тут пищать себе позволяет?..

Ну, или так в тот момент показалось Матфею Исидорти.

– Меч пусть у них остаётся, – чуть ли не по слогам, как неразумному ребёнку, проговорила Царица, – как и второй, Драгнир, когда найдут.

– А мы?..

– А мы дождёмся, когда они всё для нас соберут, – хихикнула Царица. – Ты ж не забывай, мой Матфеи, что Мечи-то существуют сейчас только как память, как идея. И единственный, кто их помнит, – эта чародейка… или, вернее, смертная, возомнившая себя чародейкой. Она-то, собственно говоря, и вызвала из небытия Иммельсторн. И Драгнир тоже она вызовет. Ни к тебе, ни ко мне Мечи эти не пойдут.

– Ты же сказала… тогда, Трактирщику… что нашла их все?

– Конечно, – ухмыльнулась Царица Ночи. – Конечно, нашла. Нашла, что с ними случилось, у кого память о них. Нашла, что нужно сделать – и, самое главное, кому сделать, чтобы вновь вернуть их в нашу реальность. Так что Великому Духу я не солгала… просто смысл мои слова имели чуточку иной. Более расширенный. А эти сущности, подобные Трактирщику – они в плену условий и условностей. Словесная форма для них – всё. Иначе их власть оказалась бы вообще ничем не ограниченной, а это противоречит основному закону сущего – Закону Равновесия.

– Мудрено вещаешь, – буркнул Матфей. – Они, значит, Мечи эти соберут… и, значит, никакой им от этого пользы? Силой этих клинков они не овладеют?

– На самом нижнем, самом простом уровне – да, – безмятежно кивнула Царица. – Но не бойся, Матфеи! Я всё предусмотрела.

– Твои сородичи тоже думали, что всё предусмотрели, когда Кору Двейну на зуб попались, – не стерпел Матфей.

– Я – не они, – нахмурилась Царица. – Я не зря сидела в камере у того же Двейна. Многому, знаешь ли, научилась.

– Хорошо, если так, – Матфей вздохнул. – Тревожно мне… госпожа. Очень тревожно. Уж скольких чародеев погубила излишняя уверенность в себе – не счесть!..

– Силы всемогущие, милый, ты заговорил, словно святые отцы из твоего монастыря. Какой стиль! Какой размер!..

Матфей прикусил язык. Неразумно спорить с чародейкой, воплощением силы, принявшим человеческий облик по чистому капризу. Достаточно вспомнить, как она обернулась кольцом тьмы.

– Но, Царица, чего же мы тогда достигли, в конце-то концов? – смиренно вопросил он.

– Так-то оно лучше, милый, – снисходительно улыбнулась та. – Мы достигли очень многого. Пока Иммельсторн, Деревянный Меч народа Дану, убивал направо и налево, пока пил кровь и лишал наших бедных демонов того подобия жизни, коим они наделены, я наложила на него соответствующие чары. Чары, которые, во-первых, всегда дадут нам знать, где он; во-вторых, укажут нам дорогу к его собрату, Алмазному Мечу, Драгниру, и в нужный момент подчинят его мне. Для этого мне требовалось, чтобы Меч этот – или, вернее, эта сущность – для начала бы воплотилась, что исполнилось; и потом, чтобы она потеряла самообладание, предавшись любимому занятию. Всё это нам удалось, и удалось блестяще. Теперь осталось только ждать, когда эти глупцы вытащат из небытия Драгнир.

– И что тогда, великая? – осторожно осведомился Матфей.

– Тогда, милый, мы ударим вновь. Ни Иммельсторн, ни Драгнир не останутся в стороне от такого боя – ринутся в схватку, рубить твоих бедолаг-демонов. Что поделать, таково их предназначение. Я уже подобрала ключ к Деревянному Мечу, повторить то же самое с Алмазным будет проще.

– А дальше?

– А дальше, – посерьёзнела Царица, – останется самое главное и самое трудное. И вот тут уже мне без тебя не обойтись, милый. Ибо есть ещё и третий Меч. О нём помнили, о нём знали, но истинной его силы не ведал никто из тех, кому он доставался.

– А вы? Вы – ведали?

– Нет, – Царица не пыталась надувать щёки. – Мы тоже не знали. Слишком долго мы… не относились серьёзно ко всему. Играли. Забавлялись. Новые Боги, владыки Упорядоченного, лишили нас принадлежащего нам по праву, не дали нам пройти Посвящения тремя Источниками – и мы не сделались теми, кем должны были бы.

Эту историю Матфей знал – Царица повторяла её не раз.

– Но это в прошлом. – Чародейка совсем по-человечески тряхнула волосами. – Я освобожу свою родню, а с тремя Мечами и, конечно, со знанием, как их надлежит использовать, – мы потягаемся и с богами, и с духами.

Матфей только кивнул – глаза Царицы горели, спорить с ней сейчас было опасно.

– Так что в путь, милый, в путь – пусть твои демоны поохотятся, пусть добудут, что им там потребно. Пусть порезвятся напоследок. Драка нам предстоит жестокая; ты же, мой Матфеи, призови их ещё. Трактирщик просчитался, он даровал тебе слишком многое.

– Твоё желание – закон, моя Царица, – склонился он.

Царица Ночи вновь подняла идеальную бровь.

– Что случилось, милый? Что за показная покорность? Ты не мой раб, ты не слуга, я тебя люблю, я вытаскивала тебя из смерти не для того, чтобы ты гнул бы передо мной спину.

– Нет, я просто… – Матфей откашлялся. Ну, выручайте, Силы Святые! В монастыре-то какому только лицедейству не выучишься поневоле… – Я просто сознаю, моя Царица, кто ты – и кто я… Ты – дщерь самого сущего, а я – простой смертный. Тебя создало Упорядоченное, дабы ты стала бы Великим Пределом, Истинным Магом, а мне – мне на роду написано жить в страданиях и умереть в муках, чтобы потом, за гробом, страдать уже целую вечность…

– Ну-ну, – недовольно оборвала его Царица. – Не прибедняйся, милый. Я уже сказала, что Времени тебя не отдам, обойдётся. У него жертв достаточно, а ты – мой Матфеи, мой милый, только мой!

– Я не прибедняюсь, – понурил голову тот. – Это ведь правда. Я – смертный, и от участи этой можешь уберечь меня только ты. Значит, твоё желание – закон, моя Царица.

Та лишь фыркнула.

– Поговорим об этом позже, когда все три Меча окажутся у нас в руках.

– Как будет благоугодно великой.

– Клара! Клара, приди в себя!

– Госпожа Клара!..

– Миледи Хюммель, позвольте помочь вам…

– А?! Что?! Не прикасайся ко мне, белокрылая!..

Клара слепо рвалась из кольца обхвативших её рук. Глаза туманила алая мгла, жажда крови выжигала чародейку изнутри; эти двое сбежали, ушли, ускользнули!..

– Миледи Хюммель. – Над прижатой к земле Кларой появилось узкое лицо адаты Гелерры, огромные антрацитовые глаза глядят в упор. Проклятье, с каких это пор она, Клара, сделалась «миледи»?!

– Позвольте же вам помочь – пока вы не перебили и нас заодно с демонами.

Чёрные глазищи вспыхнули, Клара ощутила, как потекла умело направляемая Гелеррой сила, вымывая, словно вода из сита, грязь безумия.

– Ч-что… – Клару вдруг обожгло. Иммельсторн, Деревянный Меч – только что сжимавшая его ладонь была пуста; ощущение – словно сердце вырвали. – Где?! – дико вскинулась она, едва не вырвавшись, несмотря на то, что удерживал её сам Сфайрат.

– Здесь, госпожа, здесь, – умиротворяюще зачастил Скьёльд. – Здесь он, никуда не делся. Вот, глядите сами!..

Клара повернула голову – и точно, Деревянный Меч здесь, рядом, небрежно воткнут в землю. Рука чародейки сама рванулась к нему – волк Серко молча бросился, перехватил её запястье, аккуратно придержал мощными челюстями.

– Миледи Клара!.. – Гелерра неожиданно встряхнула её за плечи, узкая ладонь гарпии вдруг хлестнула чародейку по щеке, раз, и другой, и третий. – Смотрите на меня! Прямо смотрите!

Едва не задохнувшись от ярости, Клара и в самом деле уставилась гарпии прямо в глаза; очертания белокрылой адаты мигом подёрнулись дымкой. Перед чародейкой появились лица детей: серьёзный Чаргос, проказливая Аэсоннэ, весёлый Эртан, самая младшая – Зося, кудри вьются под ветром, рядом с ней – гордо задравший пушистый хвост Шоня, страж-кот.

– Дети, чародейка. Твои дети, – шёпот Гелерры настойчиво стучался в виски, вытеснял боевое безумие. – Только ты знаешь к ним дорогу. Только ты можешь их отыскать и вывести. Тебе нельзя… ты не можешь… держись!

Адата отбросила странное «миледи».

– Нет… – прохрипела Клара. – Он… вот он… – слабое движение в сторону Скьёльда. – Вот он тоже знает. Да и супруг мой богоданный… наверняка догадался… Пустите, пустите, я должна… добить… уничтожить… изрубить!..

Последнее было уже яростным воплем.

– Тихо! – гарпия вновь впилась в неё колдовскими своими глазищами, пальцы её стиснули Кларе плечи. – Деревянный Меч овладел тобой, чародейка. Ему нужна кровь, чтобы набраться сил – для какой-то великой цели, а вот какой – я уже не разобрала. Держите её, держите крепче! – это уже к Сфайрату и остальным. – Держите, пока я окончательно изгоню этот морок!

…И она действительно изгнала. Не вдруг, не сразу, не единым заклятием – но изгнала. А потом замерла, прижимая ледяные пальцы к вискам Клары – до тех пор, пока в сознании чародейки не воцарилась холодная, морозная чуть ли не до болезненности ясность.

– Можете сесть, миледи? – Гелерра тяжело дышала, тонкие пальцы её подрагивали.

– М-могу. И, пожалуйста, не надо этого. Я… я и так пойму. Не надо кланяться.

– Безумие, временное помрачение лечится теми средствами, что необходимы, – покачала головой адата. – Я понимаю ваши чувства… госпожа Хюммель.

– Клара. Просто Клара.

В конце концов, что ж тут удивительного, что моему красавцу-дракону все и всяческие летучие девы на шею вешаются? Это не их вина, в конце концов.

– Иммельсторн умеет овладевать душами храбрых и решительных, Клара, – вступил уже Скьёльд. – Хорошо, что госпожа адата владеет соответствующими чарами. Я тоже справился бы, но это потребовало бы драгоценного времени, а его, увы, у нас нет. Совсем. К тому же пришлось несколько поумерить пыл самого Меча. Это нелегко даже для меня, должен признаться.

Гелерра отрывисто кивнула, гибко поднялась, отошла, гордо заворачиваясь в белые крылья и даже не глядя на Сфайрата.

Клара смущённо кашлянула. Подошла к адате.

– Я прошу прощения.

– Я тоже, – кивнула Гелерра. – Прости, Клара, что… что мне пришлось заглянуть в тебя. Я увидела твою память, вас с… с господином драконом, ваших детей. Они у вас замечательные. Я завидую. Белой завистью.

– У тебя замечательные крылья, – искренне сказала Клара. – Очень красивые.

Гелерра устало улыбнулась – одними губами.

– Спасибо, Клара. Всё, что я увидела в тебе… умрёт вместе со мной. Слово свободной адаты.

– С-спасибо, – только и смогла сказать Клара. – А ты многое…

– Многое, – не покривила душой Гелерра. – Иначе было нельзя. Иммельсторн овладел тобой. Ему всё равно, кого убивать, его суть в ином.

– Но в чём же? – Сфайрат осторожно подобрался сзади, обнял жену за плечи. Гелерра вздохнула и понурилась.

– В том, господин дракон, чтобы в нужный момент, как я поняла, высвободить всё, накопленное за бессчётные века, во всех его воплощениях. Я поняла это, проникнув в него по… по вашей с ним связи, Клара.

Вот это умение, искренне восхитилась чародейка.

– Прости, свободная адата, но… кто ты? Откуда?..

– Долгая история, Клара. Я служу… – Гелерра запнулась, – служила Новому Богу Хедину, была среди доверенных его. Сущее наделило меня способностями, а бог Хедин помог это развить ещё больше. Но… – она вдруг покраснела, – путь мой оказался извилист, и в конце концов мы… столкнулись с господином Кором Двейном, а также и его роднёй. Они помогли мне, вот эти белые крылья – я их лишилась и только совсем недавно обрела вновь. Спасибо твоему брату, досточтимый Скьёльд, спасибо твоей сестре и тебе – тоже спасибо.

– О, о, пóлно, светлая адата, – замахал руками чародей с вытатуированными драконами. – Пóлно, вы меня захвалите. И вообще, не пора ли нам дальше?

– А почему они отступили, а, господин Скьёльд? – вдруг пискнула Ирма. – Им бы напасть вдругорядь, а они сбежали. Почему?

– Ясно, почему, – фыркнул Сфайрат. – Клара перебила половину брошенных на нас демонов, а они её даже не зацепили. Что оставалось делать их хозяевам? Только драпать. Какие бы хитрые планы они ни вынашивали, их затруднительно воплощать в жизнь, когда тебе снесли голову с плеч.

– Господин… – Ирма продолжала осторожно, но тем не менее продолжала, не тушуясь. – Но вы же видели, во что обратилась эта ведьма? Видели же, да?

– Видел, видел, – буркнул Сфайрат. – Никогда ничего подобного не встречал, за всё время в Эвиале. Разве что… разве что Западная Тьма.

– Именно что «Западная Тьма», – кивнул Скьёльд. – В дорогу, друзья, в дорогу, по пути расскажу.

– А куда «в дорогу»-то? – осведомился господин дракон. – Нам известно, где следующий Меч?

– Разумеется, – бодро заявил чародей. – Надо отправляться к месту рождения Драгнира, Алмазного Меча. Точно мы это место не знаем, но узнаем скоро, очень скоро. Иммельсторн не может не пробудить своего брата.

– Как же он его пробудит, если они оба были уничтожены?

– Память госпожи Клары.

– Но для этого госпоже Кларе нужно оказаться как можно ближе к месту рождения Драгнира?

– Совершенно верно, господин дракон. А дорога неблизкая.

– У нас, между прочим, никаких припасов, – напомнила гарпия. – Разве что вы, сударь Скьёльд, сможете отворить портал.

– Может, и смогу, – хладнокровно ответствовал тот. – Но вот под землю не пробиться даже мне. Только на поверхности.

– Хотя б на поверхности! – хмыкнула адата. – Потом трудно будет – пробираться гномьими лабиринтами радость небольшая. Никогда не понимала этой их тяги к запутанным коридорам.

– Тогда не теряй время, маг, – рыкнул Сфайрат. – Ты уже доказал, что…

– Я уже доказал, – резко перебил чародей, – что я один тут понимаю, что происходит. Выяснить последнее место рождения Алмазного Меча было не столь трудно. Тем более, что по нашим меркам это случилось совсем недавно. А потому – в путь!

– О. О. Какие шустрые, – усмехалась Царица Ночи. Перед ней прямо в воздухе плясала россыпь многоцветных огоньков. Матфей в этой иллюминации ничего не понимал и только хмурился, глядя на довольную чародейку.

– Скьёльд очень, очень торопится. Счёт, видать, уже идёт на часы. Воспользовался порталом. Сложные чары, сложнейшие; смертные маги такими не владеют.

– Как же мы его настигнем? Тоже портал?

– Нет, милый, нам порталы не понадобятся. На Иммельсторне уже есть моя печать, он приведёт нас к брату.

– Но, если у них портал, они же просто заполучат Драгнир и исчезнут отсюда? – недоумевал Матфей. – Что тогда?

Царица лишь снисходительно покачала головой.

– Не исчезнут, милый мой Матфеи. Два младших брата достанутся им относительно легко, а вот со старшим придётся повозиться. Не так-то просто подчинить себе силу чёрного фламберга, меча Смертного Ливня – хотя это один из низших, самых легкодостижимых его аспектов.

– Что такое Смертный Ливень?

– Ах, милый, долго объяснять, – отмахнулась волшебница. – С точки зрения местных пейзан – ужасное зло. Ядовитый, отравный дождь, убивавший всех, кто под него попадал.

– Всех? – удивился Матфей. – А звери, а птицы, а деревья, а трава…

– Я же сказала – долго объяснять, да нам это и не важно. Нам нужен этот Меч, а не какие-то вызываемые им бедствия.

– Хорошо, – смиренно сказал он. – Я следую за твоей мудростью, великая, как за путеводной нитью. Прости мне моё незнание, я всего лишь простой смертный…

На сей раз она шлёпнула его по губам.

– Всё ещё впереди, милый. Скажу тебе так – немного найдётся смертных, могущих похвастаться любовью кого-то из моей родни. Честно говоря, вообще, наверное, не найдётся. Мои братья и сёстры обожают развлекаться, что правда, то правда, только к любви эти их забавы не имеют никакого отношения. И к нам тоже. Я уже сказала – Времени я тебя не отдам, обойдётся. А кем ты станешь… зависит уже от тебя. Кор Двейн и его шайка родились самыми обычными людьми, хоть и очень давно.

«Или они заставили всех поверить в это, – подумал Матфей. – Очень, очень удобно. Пусть враг тебя недооценивает, пусть считает тебя „всего лишь человеком“. А на самом деле…»

Три «человека», три Меча. А что? Соллей вполне можно уподобить Иммельсторну, Скьёльда – Драгниру. Кор Двейн же, самый могущественный и непонятный, очень даже сопоставим с чёрным фламбергом, Мечом без имени. Конечно, это совершенно дикая и ничем не подтверждённая теория, но…

Но Матфей Исидорти знал, что порой следует доверять внутреннему, невесть откуда берущемуся голосу. Гласу рассудка, так сказать, а не хитрым планам, измысленным им – или другими.

– Что же нам сейчас делать, великая Царица?

– Ничего, – усмехнулась она. – Мы будем ждать, пока милостивый государь мой Скьёльд не сделает всю работу за нас и не добудет Драгнир. Без Драгнира им не заполучить и третий Меч, а без третьего Меча всё, ими задуманное, не имеет смысла.

– Но что же он задумал? Что могут эти три Меча? – недоумевал Матфей. – Что они могут по-настоящему, на что способны в руках, знающих эту тайну?

Царица Ночи шагнула ближе, закинула руки ему на шею, однако на сей раз он не дал себе утонуть в её сводящем с ума аромате, несмотря на мигом отозвавшееся тело.

– Приятно ощущать, – мурлыкнула она, – что я так тебе нравлюсь. Что вызываю такое желание. Да-да, это очень здорово – ощущать себя желанной. Просто желанной, без всяких далеко идущих планов.

– Но… великая Царица… Но что же мы станем…

– Тс-с-с! Уж не вздумал ли ты сказать, мол, есть что-то поважнее нашей с тобой любви?

– В-великая…

Чародейка ухмыльнулась и слегка пошевелила пальчиками. Прямо посреди леса, которым маршировали изрядно поредевшие колонны демонов, появился тёмно-синий шатёр, весь расшитый золотыми звёздами, словно из детской сказки.

– Мы с тобой не успели кое-что закончить, – прошептала Царица ему на ухо и потащила Матфея внутрь. – Нет, в самом деле, что может быть важнее нашей любви? Любви, коей я намерена заняться здесь и сейчас?

Когда такое тебе говорит сама Царица Ночи, лучше повиноваться. Сразу и со всем мыслимым пылом, что Матфей и проделал.

Он очень старался.

…Когда она, наконец, утомилась и задремала (хотя как может устать существо, сотканное из чистой магии, и нуждается ли оно на самом деле в сне?), Матфей осторожно выбрался наружу.

Царица Ночи никуда не торопилась и от своих маленьких радостей не отказывалась. Всё это заняло изрядно времени, так что уже спустилась темнота. Демоны частично рассыпались, частично сбились тесными клубками, откуда доносилось смачное чавканье и хруст, так напоминавший хруст костей. Матфей постарался не думать о тех, чьи кости сейчас перемалываются челюстями вызванных им чудовищ.

Чародейка совершенно уверена и в себе, и в своих заклятиях; впрочем, так же были уверены и Кор Двейн со Скьёльдом и Соллей.

Что ты здесь делаешь, Матфей Исидорти, начавший изучать запретные искусства и демонов из таких простых, человеческих желаний? Теперь ты мастер-демонолог, вызываешь и отдаёшь приказы неисчислимым легионам чудовищ…

Время ли сейчас предаваться подобным размышлениям? Они должны победить. Он, Матфей Исидорти, должен победить, а всё остальное неважно.

А что такое – твоя победа? В чём она? Собрать все Мечи и вручить их Царице Ночи? Чтобы она использовала их… для чего в точности? Определённого ответа он ведь так и не получил. «Пригодятся в хозяйстве», так, кажется?

Созвездия над его головой были совершенно незнакомы, очертания их ему ничего не говорили. Там, за небом, разворачивается незримая битва, если он правильно понял Трактирщика. И от её исхода зависит, останется ли для него, Матфея, хотя бы и крошечный клочок сущего – или же всё исчезнет.

Мельком он даже пожалел хозяина корчмы в смертных пределах. В конце концов, Матфей сам сражался за почитаемое верным, аватар же Великого Духа только и мог, что посылать в бой таких, как Матфей.

И всё-таки плохо быть пешкой. Плохо слепо исполнять приказы Царицы, ничего в них не понимая. Плохо, что он, смертный, не знает и не сознаёт, что им делать с Алмазным и Деревянным Мечами, что задумала чародейка – ведь, несмотря на всю любовь (или «любовь»?) к нему, Матфею, раскрывать свои замыслы Царица не торопится.

Демоны, которых он призвал? Полноте, да так ли они ей нужны? Небось и без них бы справилась. Конечно, Кор Двейн как-то сумел изловить её и заточить, а потом покончить и с остальной её роднёй – может, волшебник Скьёльд тоже на это способен? Уж не связался ли он, Матфей, с заранее обречённой на поражение стороной?

Мысль эта чем дальше, тем больше беспокоила Матфея. Если он чему и научился в своих странствиях и потом, в учениках у Кора Двейна, – так это важности выбора стороны, когда сам стороной сделаться не можешь. Конечно, иной умник скажет, что лучше вообще сидеть и не высовываться, но стоило Матфею вспомнить монастырь Сил Святых, где начался его путь, так бывшего клирика враз передёргивало.

Нет, нет, когда приобщился великих тайн, пути назад уже нет. Жажда невероятного выжжет тебя изнутри, оставив одну пустую оболочку. Ты вечно будешь сожалеть о несвершившемся, и даже покойная жизнь не доставит радости.

– Размышляем, мой милый Матфеи? – промурлыкал за плечом голос Царицы.

Матфей едва не подскочил.

– Что же ты так боишься? – продолжала ворковать она, подходя ближе, густо-синий, почти чёрный цвет платья сливался с ночью вокруг. – Или ты размышлял, как бы повыгоднее предать меня, милый?

У Матфея дрогнули колени, лоб враз покрылся испариной.

– Ц-царица…

– Я не обижаюсь, – сообщила она. – Люди слабы, а ты всё ещё человек, ты слишком многого боишься, ещё не поверил до конца ни в меня, ни в себя, хотя уже пора бы. Мало кто может похвастаться тем, что побывал у Трактирщика и вернулся обратно.

– Царица… – выдавил наконец Матфей. – Прости… я не понимаю твоего плана…

– Мой план очень прост, милый, – пожала она великолепными плечами. – Я люблю тебя. Да-да, люблю, со всеми твоими недостатками, изъянами, хитростью, некоторой трусоватостью, самовлюблённостью и прочим. Но это делает тебя… живым, Матфей Исидорти. И я хочу, чтобы ты оставался со мной. Но ты горд, любимый, ты не можешь быть игрушкой, куклой, которой потешатся миг, а потом выбросят за ненадобностью. Таковых у меня было много… о, тебе это не понравилось. Ревнуешь, милый, и это хорошо. Я знаю, что ты меня тоже любишь, хотя и боишься в этом себе признаться. Впрочем, об этом хорошо шептаться на подушках, а сейчас ты хотел узнать, что я задумала?

Она играет со мной, с нарастающим ужасом подумал Матфей. Вcё время своего монолога Царица кружила вокруг него, словно хищная оса-наездник вокруг добычи.

Пот покрывал уже не только лоб, но и виски, и щёки. Матфей сжал кулаки, ногти вонзились в ладони. Он понимал – пожелай эта женщина… нет, эта сущность – и от него не останется вообще ничего, даже, наверное, и той субстанции, что добралась до жилища Трактирщика.

– Я хочу, чтобы ты любил меня по-настоящему. – Она вдруг обняла его, крепко прижалась. – Ты любишь, но ты и боишься. Люди всегда боятся непонятного. Поэтому нам нужны Алмазный и Деревянный Мечи. Никто так и не понял их скрытой сути, даже мои сородичи, даже Кор Двейн, чтоб ему лопнуть. Мы высвободим силу этих Мечей… хотя их правильнее называть иначе. Заключённая Творцом в них сила получит свободу. Я поделюсь ею с тобой, мой Матфеи… хотя нет. Ты сам добудешь себе эту силу, без моей помощи. Ну, или при совсем-совсем небольшой. И мы остановим их всех – магов, богов, Древних, Дальних, кого угодно! И никакие Трактирщики не будут иметь над нами власти, слышишь, никакие! Само время отступит!..

Она отпустила Матфея, закружилась, словно в танце, взмывая над землёй. Жующие демоны застыли, разинув пасти и вытаращив глаза – от Царицы текла сила, дикая и неукротимая.

– И всё это – от трёх Мечей? От Мечей, о которых не подозревают сами боги? – выдавил наконец Матфей. Ему очень нужно было хоть что-то сказать, явить, что он не раздавлен, не уничтожен, что, хоть и смертный, и слабый, он может и будет бороться!

– Мечи – это лишь форма, – отмахнулась Царица. – Да, великий Творец предусмотрел поистине всё. Три принципа, три начала, положенные в основание всего – на виду у всех, почему никто и не догадался. Никто просто об этом даже не подумал! О Мечах знали тысячелетиями, легенды о них разошлись по множеству миров, Мечи множество же раз погибали и вновь воскресали, ибо как ты убьёшь великий принцип?

У Матфея голова шла кругом. Какие ещё «принципы», да ещё и «великие»?!

Но Царица, видимо, решила, что объяснений довольно.

– Как я сказала, эти глупцы приведут нас к Алмазному Мечу. Попутно не забывай посылать к ним небольшие отряды демонов, чтобы не знали ни сна, ни отдыха. У них там дракон, он хитёр, понимает, что им надо держаться всем вместе, он не даст им сделать такой глупости, как разбрестись или увлечься преследованием… Ничего, всё это – часть моего плана.

– Царица, но ты уже поведала мне об этом… – осторожно напомнил Матфей. Внутри у него всё сжалось, но страх свой он всё-таки преодолел. Царица была ужасна, да; но и невероятно соблазнительна в этой своей ипостаси.

– Алмазный и Деревянный Мечи неизбежно притянут к себе третий Меч, тот самый чёрный фламберг, – снизошла Царица Ночи. – Он воплотится рядом с первыми двумя.

– То есть прямо у наших врагов?

– О, нет, милый, как раз нет. Мы создадим для него достойный аттрактор, и вот тут твои демоны будут как нельзя кстати.

– Аттрактор?

– Разумеется, милый. Алмазный и Деревянный Мечи, хоть и собирают всю ненависть, до какой могут дотянуться, ограничены в силах; но чёрный Меч – это принцип смерти, принцип высвобождения. Чтобы что-то жило, что-то должно умереть. Иначе в сущем просто не останется места.

– Ты хочешь, чтобы мои демоны убивали бы. И как можно больше. – Матфей взглянул Царице прямо в глаза, однако та даже не дрогнула и не отвела взгляда.

– Вот. Ты начинаешь понимать, мой милый. А, и если тебе придут в голову всякие глупые идейки насчёт жалости и сострадания, любимый, помни: если мы не наведём тут порядок, очень возможно, от сущего и в самом деле ничего не останется. Если Двейн послал этого тупого увальня Скьёльда за Мечами, да ещё и в компании дракона с прочими, значит, задница у него и впрямь подгорает. А подгорать у него может только в одном случае… – Царица Ночи запрокинула голову, втянула ноздрями влажный лесной воздух, словно гончая перед тем, как встать на след. – Если его афера со старыми богами не удалась, его раскусили и начался Рагнарёк.

Матфей ничего не понимал. От усилий у него начинала кружиться голова, и Царица это заметила. Рассмеялась, приобняла, чмокнула в щёку.

– Двейн изрядный хитрец, но меня не проведёшь – хотя, конечно, без тебя, милый, мне никогда не удалось бы докопаться до истины. Ты многое рассказывал; я отбрасывала всё заведомо невозможное, и в конце концов осталось только одно – Кор Двейн заключил пакт с кем-то, у кого в запасе поистине божественные познания. Познания, которыми они не могут воспользоваться. Таковы в нашем Упорядоченном только Молодые Боги. Тебе они известны как Силы Святые.

Матфей только и смог, что разинуть рот.

– Да-да, Молодые Боги. Лишённые сил, но не памяти. Одержимые местью. И одновременно – обуянные страхом. Они ненавидят и презирают этих «выскочек», Новых Богов, Хедина и Ракота, но и страшатся. Они, «любимые дети Творца» – и пали, проиграв паре каких-то там Истинных Магов!.. Есть от чего огорчиться. И, если Творец не защитил их тогда, преда́л в руки врагов, то кто знает, что случится, если нынешние хозяева Упорядоченного нападут на их след?.. Вот они и орудовали чужими руками, милый, эти хвалёные Молодые Боги. Прятались по кустам, скрывались, трясясь от ужаса и одновременно, как могли, этот ужас пытаясь скрыть.

Она остановилась, поглядела лукаво.

– Прости, любимый. Я тебя заговорила. Это все моя родня, обожали вещать. От них и научилась. Пойдём, спешить не надо. Дракон слишком умён, чтобы нападать. Они хотят просто заполучить Мечи и убраться восвояси. Но, – она погрозила пальчиком, – от нас не уйдут. На Иммельсторне, не забывай, моя личная печать.

– Царица… – выдохнул Матфей. – А может…

– Никаких «может», – строго сказала она. – Как я говорила, Мечи нам самим в хозяйстве пригодятся. Трактирщик глупец, если и впрямь решил, что я стану выполнять его волю, как только освобожусь… так что никаких сомнений и колебаний!

Матфей только вздохнул и покачал головой. Он к Трактирщику относился с куда бо́льшим пиететом.

– Ждём, милый, ждём, – обняла его Царица. – Ждём и ничего не боимся.

Чародей Скьёльд время на пустяки не тратил и ерундой не занимался. Огненный портал раскрылся и закрылся, призрачное пламя лизнуло камни, и на Клару внезапно навалилась давящая темнота.

– Момент! Один момент! – поспешно объявил Скьёльд, словно слуга, торопящийся исправить оплошность перед господами. Прищёлкнул пальцами, над головами возник слабо светящийся неяркий шарик – словно маг чего-то опасался, пытаясь не выдать их раньше времени.

Чародей превозмог самого себя – говорил, что сумеет открыть портал только на поверхности, а они оказались в огромной пещере, уже под землёй. Ловко, подумала Клара, что и говорить.

– Город гномов, – заметил Сфайрат, понижая драконий рык.

Драконы очень не любят гномов; чувства эти, впрочем, взаимны. Наверное, просто потому, что и те, и другие питают совершенно необъяснимую страсть к золоту, мифрилу и драгоценным камням, причём в количествах, абсолютно им ненужных, «дабы было».

Клара, Скьёльд, Сфайрат, Ирма с волком и Гелерра оказались в исполинском и гулком подземном зале. Терявшийся во тьме потолок поддерживали ряды толстых квадратных колонн; гномы не шибко любят круглое или хотя бы скруглённое, их строения – всегда угловаты. По сторонам смутно угадывались пешеходные ярусы, соединённые лестницами и пандусами, а в самих стенах – бесчисленные чёрные устья тоннелей.

– Прошу, любезные соратники. – Скьёльд повёл рукой, словно радушный хозяин. – Ckzur Trdrang, Кзур Трдранг, «Хранилище блистающего богатства»^[98]. Здесь воздвигался Каменный Трон. Здесь пребывала незримая Suuraz Ypud', Сила Гномов. Здесь глубоко-глубоко, в копях, на самом дне, возник Алмазный Меч. И здесь же он пребывает сейчас, незримо, конечно же, пока вы, госпожа Клара, не достигнете его ложа и не подберёте его.

Клара пожала плечами. Она многажды бывала в гномьих подземельях, привыкла к ним, но на сей раз пробивалась подспудная тревога, словно ожидание неминуемой беды.

– Тут что-то не то, – не стала молчать она. – Нас ждут. Или… ждёт.

– Ждёт? О, вы тоже чувствуете это, госпожа? Ничего удивительного. Конечно, нас там будет ждать… Каменная Смерть, звали её гномы. Всё в Упорядоченном летит кувырком, само собой, пробуждаются дремавшие доселе сущности и существа, начинают метаться, не понимая, что происходит – как лесные звери во время пожара.

– Каменная Смерть, – фыркнул Сфайрат. – Узнаю гномов. Не могут без громких названий.

– Я бы погодил смеяться над ними, господин дракон. Когда Сила Гномов, Suuraz Ypud', покидает своё додревнее обиталище, её место заполняется всяческим злом.

– Мы уже одолели на пути сюда столько «всяческого зла», что ещё одно, или два, или десять – роли не играет.

– Увидим, господин дракон. – Скьёльд шагнул вперёд, и шарик света послушно поплыл над его головой. – Держитесь ближе ко мне, пожалуйста. Да, и, сударь мой Сфайрат, я бы на вашем месте принял человеческий облик. Здешние переходы явно не рассчитаны на вашу нынешнюю комплекцию.

Дракон недовольно рыкнул, но делать было нечего.

– Но будьте готовы перекинуться обратно, – медовым голосом посоветовал чародей. – Идёмте, идёмте!..

Они пошли. Исполинский зал казался бесконечным; с каждым шагом всё тяжелее и тяжелее давило осознание, что они – глубоко в недрах Царь-Горы, высочайшего пика в Хребте Скелетов, и пещеры словно только и ждут, чтобы обрушиться и завалить дерзких.

Ирма и Серко держались поближе к Кларе, девочка мелко дрожала; но хуже всех пришлось белокрылой гарпии. Её вообще пошатывало, точёное личико с огромными гагатовыми глазами сделалось смертельно-бледным, почти зеленоватым; Клара не выдержала – протянула адате руку.

Конечно, она вешалась на шею её, Клариному, дракону; но, во-первых, кто бы не повесился такому красавцу и, во-вторых, сейчас они были не ревнивыми соперницами, но соратницами, сражавшимися плечом к плечу. А для боевого мага Долины Клариссы Шварцхорн Хюммель это было важнее всего.

Гелерра удивлённо воззрилась на Клару, но затем слабо и признательно улыбнулась, принимая помощь.

– Обопрись на меня, – шепнула чародейка адате.

– С-спасибо…

– Свои люди, сочтёмся, – улыбнулась в ответ и Клара.

…Темнота давила, наваливалась со всех сторон. Странно обострившимся слухом Клара улавливала какое-то шевеление во мраке, словно тысячи мелких коготков скребли по граниту – каменные крысы, что ли?

Сфайрат обернулся к жене, сдвинул брови, заметив жуткую бледность гарпии.

– Нас уже ждут. – Он обвёл взглядом тёмные ряды ярусов.

Ирма тихонько ойкнула, Серко ткнулся носом ей в щёку, словно стараясь подбодрить.

Скьёльд пожал плечами.

– Конечно, ждут. Удивительно было бы, кабы не ждали. Прорвёмся. Не в таких переделках бывали.

– Как долго спускаться? – мрачно спросила Клара. – У нас ни припасов, ничего.

– Вы нас поведёте, госпожа. От вас всё и зависит, – развёл руками Скьёльд, и Кларе захотелось его немедленно придушить. – Вы должны почувствовать Меч. Воззвать к нему, дождаться его ответа. А он непременно отзовётся, не сомневайтесь.

Клара не ответила. Села на холодный жёсткий камень, скрестив ноги, закрыла глаза. Ничего лучшего, кроме медитации, памятной ещё со времён Академии, ей в голову не пришло. С Деревянным Мечом они знали, куда идти – Отец-Древо росло на своём месте века. А тут…

Тем не менее что-то же надо было делать – и Клара делала, отстраняясь от наползающего липкого страха. В самом деле, чего им бояться? Такой отряд справится с любой тварью, с любым чудовищем. Она, Клара Хюммель, давно не девочка, не робкая ученица, глядевшая тогда в рот Ирэн Мескотт и остальным!..

Назойливый шорох, упрямо лезший в уши, наконец отдалился. Клара слушала темноту, скользила по бесконечным тоннелям к самому сердцу Царь-Горы, к давно заброшенным копям; гномы частично вернулись сюда, чувствовала она, но предпочли пробивать новые штольни и закладывать новые шахты.

Темнота не оставалась безмолвна. Она тоже умеет и слушать, и говорить. Клара сейчас внимала её почти неслышимому шёпоту, с трудом пробившемуся сквозь шуршание неисчислимых когтистых лап.

И сейчас эта темнота была… испугана.

Сперва Клара не поверила сама себе. Но мгновения бежали одно за другим, выстраивались в длинные цепочки, и чародейка ощущала этот страх всё сильнее и отчётливее.

Темнота была всюду в Упорядоченном. Она смотрела миллионами миллионов глаз, внимала таким же числом ушей. Она видела, она знала. И она боялась.

Потому что из дальней дали накатывалась мертвящая стена зелёного кристалла, поглощая всё, и саму тьму тоже. Стена близилась, и ничто не могло её остановить.

А ещё саму плоть сущего рассекли глубокие рубцы, или шрамы, или разрубы – Клара не могла определить, лишь ощущала кипящий в этих каналах огненный Хаос. Некую небольшую область эти рассечения отделили совсем, и Тьме это очень не нравилось – она не любила лишаться даже и малейшей своей части.

Но, конечно, Клара не могла увидеть всего. Зелёный кристалл надвигался, давил всё и вся на своём пути, и неведомо, пытался ли кто-то остановить его или нет.

Однако Клара не уловила того, зачем, собственно, вступила в медитацию.

Алмазный Меч не отзывался и сам не звал.

«Надо взять Иммельсторн», – вдруг подумала чародейка.

Наверное, она произнесла это вслух, потому что в ладони ей вдруг лёг гладкий, идеально отполированный клинок. Сейчас он казался невесомым, прохладным и отчего-то – дремлющим.

Клара позвала. Без слов, мыслью – образами, памятью. Два Меча, Алмазный и Деревянный, в её руках, сила, которую не остановить. Отзовись, приди к своему брату, Драгнир!..

Меч слегка потеплел.

Клара позвала вновь. Перед глазами стояла последняя их битва в Эвиале, и её удар двумя Мечами разом, удар, остановивший неодолимого Спасителя, во всяком случае, пробивший его идеальную броню, сделавший Его уязвимым.

Это сделали вы с братом. Отзовитесь!

Деревянный Меч потеплел ещё.

«Вы же говорили со мной. Ты говорил, Иммельсторн!.. Отзовитесь, прошу вас!..»

Молчание. Иммельсторн становился уже просто горячим.

«Он воплощается, – услыхала она. – Торопись, чародейка. Другие, жадные, идут по твоему следу. Они знают, где ты. Мы чувствуем».

Перед глазами замелькали извилистые переходы, узкие щели, винтовые лестницы; гномы Царь-Горы вырубать ступени не слишком любили, чаще устраивали пандусы, но кое-где без лестниц было не обойтись.

Далеко не всё было тут восстановлено и открыто; Клара вдруг поняла, что голос Деревянного Меча подсказывает ей названия: Верхнее кольцо, каким надлежало обойти старые завалы, а затем вниз, узким «пробоем» – вертикальным колодцем – в Старые Копи.

Где-то там уже их ждал незримый пока Драгнир.

Ну и не только он, конечно же.

Она вгляделась в сплетения коридоров, пытаясь уловить, разгадать ускользающую тень смутной угрозы, преследовала её по переходам и спускам; и вот Кларе уже стало казаться, что она различает некое множественное движение среди серой тьмы. Ещё немного, ещё самую малость, и она увидит врага, а это уже половина победы…

Существо или сущность обернулось, посмотрело Кларе прямо в глаза.

Словно сам воздух вокруг сделался сплошной метелью ледяных игл. Клара вдохнула – и обмерла, подавилась, захрипела от вспыхнувшей в лёгких боли. По камням быстро-быстро, словно очень спеша, зашуршали-застучали бесчисленные коготки, нечто неживое, но сильное и голодное рванулось к ней, точно зная уже, где искатьдобычу.

Оно мчалось, перемахивая через провалы, просачиваясь сквозь щели между рухнувших глыб, для него не существовало препятствий. Оно видело Клару, и только неё.

Чародейка слабо попыталась закрыться, поставить самый простой щит – напрасно, все заклятия ушли, словно вода в песок.

Сущность уже не мчалась, она летела.

Клара осознала, что сейчас умрёт и ничего не может с этим сделать. Ни закричать, ни даже пошевелиться.

Даже воззвать к Деревянному Мечу – и то не сумеет.

Что-то прохладное, лёгкое, льдистое легло Кларе на лоб.

Существо (или существа, всё их множество) вдруг резко замедлилось, будто потерявший след пёс. Закружилось, по-прежнему неразличимое в сером сумраке, разделяясь на множество рукавов и потоков, всасываясь в трещины и едва заменые продухи в стенах, расточаясь, исчезая, истаивая…

Клара открыла глаза. Сфайрат стоял рядом на коленях, вцепившись ей в плечи, точно собираясь трясти её изо всех сил; а на лбу чародейки лежала узкая и прохладная ладонь адаты Гелерры, чёрные глазищи прикрыты, на верхней губе бисеринки пота.

– Это… ты?.. – едва выдавила Клара.

Гарпия молча кивнула, не открывая глаз. Призывая к молчанию, подняла палец.

Сущность уползала сейчас обратно в своё логово, и не просто уползала – отступала перед пущенной ей навстречу силой, с не меньшим успехом проникавшей в самые узкие расщелины и потайные галереи.

– Ты это сделала?.. Но – как?..

Гелерра чуть заметно улыбнулась, шевельнулись уголки тонких бескровных губ. Не отрывая ладони от лба Клары, проговорила:

– Я была ученицей великого Хедина. У меня с ним могут быть свои счёты, но… не стоит недооценивать меня, досточтимая. Я могу помочь. Кое-что, боюсь, неведомо даже вам, магам Долины.

Гарпия открыла глаза, взглянула в упор. Вновь улыбнулась, чуть грустно, и Клара поняла: «Я не получу то, чего хочу, я поняла. Но долг превыше всего. Мир?»

– Мир, – вслух сказала чародейка. И, каким бы странным это ни казалось сейчас, она вдруг увидела: широко раскинутые белые крылья на вольных ветрах, стремительный полёт, яростную борьбу с ураганами и вихрями, почти отвесное падение от самых облаков до поверхности моря, разворот в последнее мгновение и снопы взлетающих брызг.

Да, она стала бы поистине равной дракону.

Но – не её, Клары, дракону.

И совсем уж непрошеная мысль, очень-очень женская, из совершенно иной, тихой и мирной жизни, где она, Клара, владела лавкой магических игрушек, растила детей, любила мужа: «А с кем бы её познакомить, адату Гелерру?..»

Гарпия наконец убрала ладонь. Протянула руку, помогая подняться:

– Теперь лучше?

– Да. Как и тебе, адата.

Гелерра кивнула.

– Мне плохо под землёй, да ещё где живёт… вот такое. Я его отогнала, надеюсь, мы успеем.

И верно – помогая Кларе, адата сама воспряла.

– Идём же, идём, – торопил всех Скьёльд.

…По тёмным тоннелям Царь-Горы они пробирались, уже почти не прячась. Даже Скьёльд рукой махнул на скрытность – узкие щели они расширяли ударами классических огнешаров.

Сущность, отогнанная Гелеррой, укрылась на самом дне копей, и, хотя присутствие её ощущалось, больше наверх она уже не совалась.

Клара шла, сжимая в руке Иммельсторн.

Оставалось совсем немного.

Утро Матфей с Царицей Ночи встретили в дороге. Отряды демонов текли на юго-запад, оставляя за собой сплошную пустыню – всё живое, попадавшееся на пути, они просто и без затей пожирали.

– Они вот-вот добудут Драгнир. – Царица Ночи сосредоточенно глядела в водную гладь ручья. – Всё идёт, как я и предсказывала.

– И потом они призовут третий Меч.

– Призовут. Но не абы где. Просто так это у них не получится.

– Ага, – догадался Матфей, – ты стала вычислять, Царица, и поняла, что фламберг присоединится к своим братьям лишь в особом месте?

Царица Ночи кивнула.

– Не думаю, что даже Скьёльд это понимает. Он, конечно, поймёт… но лишь потерпев неудачу. И нужное место он определит быстро. И вот там мы станем их ждать.

– А чем это место отличается?

– Там Иммельсторн и Драгнир приняли свой последний бой перед слиянием двух миров – Эвиала и Мельина. – Волшебница подняла руку, над ладонью засветилось подобие карты. – Остров, что звался Утонувшим Крабом. Моря и океаны изменили свои ложа, сдвинулись континенты и горы, и роковое место теперь вовсе не так далеко. Но всё равно, чтобы достичь его с нашей армией, понадобится поистине исполинский портал… какого никогда не открывала даже я. Нам надо хоть сколько-то расстояния… иначе Скьёльд учует…

– А зачем мы тогда их преследовали?

– У меня свои пределы, – вздохнула Царица. – Нет смысла куда-то перемещаться, если они не добудут Драгнир. Тогда бы мы, конечно, перехватили Алмазный Меч, но на такое рассчитывать нечего. Ты сам видел – они крепкие орешки, поэтому всё должно быть подготовлено.

Матфею очень хотелось фыркнуть – ну, конечно, без этого указания он нипочём бы не догадался, что всё нужно «тщательно готовить»! За кого его принимает эта чародейка, за конченого болвана?

…Место, удовлетворившее Царицу Ночи, отыскалось ближе к вечеру – пустая, наполовину обвалившаяся церковь Спасителя. Демонам не удалось ничем поживиться в её окрестностях, деревенские жители успели сбежать; но вот церковку Царица осматривала долго и с тщанием.

– Матфей!

Матфей, не Матфеи. Царица отнюдь не в игривом настроении.

– Ты вырос в монастыре, хотя посвящённом и не Спасителю. Войди. Прислушайся. И скажи мне…

Матфей повиновался.

Маленький храм знавал лучшие времена, и с тех времён – чувствовал Матфей – осталось тут что-то, чем отличался и монастырь Сил Святых: следы силы, чистой, искренней, от тех, кто молился здесь с открытым сердцем, не зная ни о каких надмировых сущностях и их деяниях, как, впрочем, и делишках.

Здесь, как и в монастыре Сил Святых, имелись и статуи, и изображения, только, разумеется, исключительно самого Спасителя. Матфей прошёлся вдоль стен – один из углов церкви обвалился, краска пострадала, но ошибиться Матфей не мог – здесь была сила. Удивительная и чистая.

– Да, да, – кивнула Царица. – На Утонувшем Крабе Спаситель явился в этот мир и встретил отпор. Там должен появиться и фламберг, третий брат. Сила Спасителя поможет нам переместиться туда и взять с собой всю армию. Мы успеем подготовиться. К тому же – эту силу Скьёльду не так легко будет отследить. За работу!

Трудиться пришлось долго – рисовать огромную фигуру, руны в которой Царица Ночи, похоже, придумывала на ходу; всё-таки она – великая чародейка, с завистью подумал Матфей. Великая, величайшая – но угодила-таки в лапы Кору Двейну.

…Когда уже сгустился мрак и всё было готово, Царица на миг замерла на пороге бедной церквушки.

– Вот так всегда, Матфей – людям нужна не правда, им нужна иллюзия. Знай они, что такое Спаситель в действительности… но они не знают, и делают Его в своих мечтаниях лучшим, добрым, справедливым. Вот так и собирается тут чистая сила, мой Матфеи… – голос её вдруг дрогнул. – Пора кончать. С этой войной, со… со всем. Мне нужны эти три Меча, милый. Ты меня многому научил. Очень многому – когда выручал из камеры Двейна.

– Я предал своего учителя… – прошептал Матфей. – Предал, потому что…

– Потому что сперва хотел получить кое-кто для себя, – понимающе кивнула Царица. – Мы оба хотели. А потом оказалось, что у нас у каждого есть бесценный дар для другого. Дар, который ничего у нас не забирает.

– Любовь… – осипшим голосов выдавил Матфей.

– Любовь, – кивнула Царица. – Раньше я даже не знала, что это такое. Теперь знаю. И понимаешь… – она порывисто обернулась, закинула руки ему на шею. – Мне не нужен мир, в котором нет тебя. Вот просто не нужен, и всё.

– Но мы же будем, – вырвалось у Матфея. – Будет мир, и мы будем там.

Сейчас ему казалось, что она искренна. Он очень хотел в это верить. И не хотел думать о ловушках, капканах или обманах.

– Будем, – серьёзно сказала Царица. – И нам нужны Мечи.

Она топнула. Стены церквушки сотряслись, по ним побежали трещины, потекла с потолка пыль, словно слёзы.

– Идём, Матфеи, – тихонько сказала она. – Врата сейчас откроются.

Спуск к сердцу Старых Копей выдался, можно сказать, почти что скучным. Ну, не считать же за происшествия наскоки всяких пещерных тварей, глупых настолько, что решили полакомиться драконом.

Были они размером с некрупного пса, коротколапые, с длинными, вытянутыми вперёд узкими челюстями – наверное, чтобы ловчее хватать каменных крыс в тесноте нор и проходов. Собралось их, пожалуй, до сотни; и Гелерра, и Ирма с волком, и Сфайрат, и, само собой, Скьёльд издалека почуяли их приближение.

И потому, когда поток тварей ринулся из низкого отнорка, отряд был уже готов.

Отличились все – Серко вцеплялся нападавшим в глотку и мигом отрывал головы; Гелерра взмыла к потолку высокой округлой пещеры, откуда засыпала тварей веером льдистых стрел; Сфайрат преображаться не стал, но его меч разил без промаха, а зубы допрыгнувших бестий лишь зря ломались о его чёрную броню.

Тварей они разогнали.

И пошли дальше, даже не переведя дух.

Клара в бою не участвовала – спутники прекрасно справлялись без неё; она же застыла, крепко зажмурившись, потому что перед её внутренним взором стояла бледно-зеленоватая кристаллическая друза, из которой торчала рукоять Алмазного Меча.

Драгнир ждал своих новых хозяев, по крайней мере, в видении чародейки.

И она боялась упустить чётко видимую сейчас дорогу к нему; тут ходы начинали петлять, обрываться, упирались в узкие расщелины, где вновь придётся пробивать себе дорогу магией.

И ещё им надо было торопиться. Иммельсторн молчал, но его нетерпение Клара ощущала постоянно, и нетерпение это только усиливалось.

Зоркий Скьёльд всё заметил.

– Надо спешить, да?

Клара молча кивнула.

– Когда Драгнир окажется у нас, будет хорошая драчка. Те милые создания, демоны и управляющие ими, – они от своего не отступятся. Нистуйя… самая, пожалуй, способная из всего их рода.

Клара не стала расспрашивать дальше. Как бы там ни обернулось – она возродит Мечи. Она никому не даст угрожать своим детям. Зелёная стена Дальних будет остановлена. Любой ценой.

Время утекало сквозь пальцы тяжёлой чёрной водой. Спуск продолжался, и теперь уже никто не пытался преградить им дорогу.

Сущность, напавшая на них в самом начале, затаилась, ждала, выбирая момент. Она, конечно, знала, что за судьба постигла напавших на отряд тварей, и наверняка придумает сейчас что-то похитрее.

…Как-то само собой получилось, что с одной стороны Клару поддерживал Сфайрат, а с другой – Гелерра, бледная, но невозмутимая. Гарпия словно пришла к некоему решению и на этом успокоилась.

Спуск их закончился в самом сердце Царь-Горы. Клара ощущала нависшую над головой массу камня и отчего-то не сомневалась, что, захоти этот горный пик, он в единый миг уничтожил бы незваных гостей, просто обрушив на них своды переходов. Шар, зажжённый Скьёльдом, почти перестал давать свет; темнота давила, и Клара знала, что та самая сущность, что заместила собой Suuraz Ypud’, Силу Гномов, по-прежнему ждёт, не сводя с них взгляда множества глаз.

Было очень трудно идти, хотя в отряде все, даже Ирма, были не робкого и не слабого десятка. Казалось, сгустился сам воздух, не желая пропускать их к цели.

Скьёльд лишь озабоченно качал головой.

– Нистуйя. Её работа. Следит за нами, только не пойму, как, – признался он Кларе.

Клара уже совсем было собралась как следует расспросить чародея и про эту Нистуйю, и про то, на что она способна, но в этот миг мрак перед ними вдруг рассеялся, отряд увидел бледно-зеленоватую, почти прозрачную друзу. Клара узнала своё видение – да, это было то самое место!

Но вот эфеса Алмазного Меча нигде видно не было.

– Здесь! – каркнул Скьёльд. Наголо бритый череп блестел от пота, вытатуированные драконы извивались, явно в попытках ухватить один другого за хвост.

– Здесь, – выдохнула Клара.

– Призывай! – скомандовал чародей.

Клара не спрашивала, как. Она просто вызвала в памяти роковой остров, фигуру Спасителя, что казался тогда непобедимым, ощущение полноты силы в ладонях, стиснутых на рукоятях чудо-мечей.

«Я могу. Я должна. Я исполню!»

Рука её, сжимавшая Иммельсторн, поднялась сама по себе, точно Клара готовилась к бою. До рези в глазах вгляделась в сияние заветной друзы – но стены подземелья внезапно раздвинулись, серое небо и серая земля навалились на неё, и на этой земле хрипел, отплёвываясь кровью, гном в вычурной броне, рядом валялась покрытая копотью бронзовая… аркебуза? Бомбарда?..

Вскрикнула, всплеснула белыми крылами Гелерра, ринулась к раненому.

– Арбаз!..

Однако гном не смотрел на адату, он, похоже, вообще её не заметил. Взгляд его устремлён был на Клару и только на неё. Кираса и наплечники избиты, все покрыты вмятинами, шлем надрублен, из-под железного обода выбивается тёмная кровь.

– Возьми… меч… отомсти… всем…

Клара понимала слова, казалось, гном произносит их на языке Долины, но губы его двигались совершенно не в тон сказанному.

– Возьми… отомсти… – гном захлебнулся кровью, захрипел. Гелерра оттолкнула Клару, упала на колени, не боясь испачкать белоснежные перья, тонкие руки мелькнули над гномом, Клара ощутила резкий толчок силы и затем стремительное её разворачивание – тонкие, тончайшие её струйки неслись по жилам, вплоть до самых мелких. Гном вновь зашёлся в кашле, с губ летели сгустки крови.

– Арбаз, дыши! – Пальцы адаты так и мелькали. – Дыши, я тебя держу!..

«Но это же не настоящее, – подумала Клара, обмирая. – Мы глубоко под землёй, нет здесь никаких гномов, никто не умирает. Это просто…»

«Это просто мы, – раздался холодный голос в её сознании. – Он прав, этот гном. Возьми Меч».

Возле застывшего неподвижно Арбаза лежал невесть откуда взявшийся клинок. Короткий, широкий, толстый – его прямизна совершенно не походила на элегантно-смертоносную кривизну Иммельсторна. Он словно только что выпал из разжавшихся пальцев гнома; но Клара прозакладывала бы собственную голову, что у того не было никакого оружия, кроме лишь закопчённой бомбарды.

Кларина ладонь сомкнулась на гладкой, полупрозрачной рукояти.

И в тот же миг Скьёльд пошатнулся, схватился за горло, глаза его вылезли из орбит, он жутко захрипел; серый мир вокруг стремительно таял, возвращались мрачные своды пещеры, и лишь Гелерра, на коленях, всё водила и водила ладонями над пустым местом, где только что лежал, истекая кровью, её товарищ.

Адата не верила.

Сфайрат и Ирма дружно подхватили мага, удержали на ногах.

Клара сжимала в руках Алмазный и Деревянный клинки.

Но чародей с вытатуированными драконами на черепе, похоже, получил магический удар такой силы, что пробита оказалась даже его защита.

«Готово», – услыхала Клара холодный, шуршащий, подобно молодому льду, голос Драгнира.

«Теперь дальше», – подхватил Иммельсторн.

– Куда дальше? – вырвалось у Клары.

«Где мы обретём полноту, – ответили ей сразу оба голоса. – Тебе это место известно, как Утонувший Краб».

…Море шумело где-то совсем близко, во влажной и тёплой темноте. Иссиня-чёрный купол небес обсыпан мелкой бриллиантовой крошкой бесчисленных звёзд.

– Утонувший Краб. – Царица Ночи стояла рядом, жадно вдыхая солёный ветер, словно и в самом деле нуждаясь в воздухе. – Здесь ничего не осталось, одни руины. А было – ух, что было! Чего они тут только не понастроили…

– Кто?

– Неважно, милый. Уже неважно. Здесь пал Спаситель, и это единственное, что имеет значение.

– Пал? Совсем? – не поверил Матфей.

– Нет, конечно. Сразить Его не под силу даже Алмазному и Деревянному Мечам. Можно отбить, отразить Его натиск на время, не более того. Но нас интересует не Спаситель, а погибшие тут Мечи. Твои демоны?..

– Готовы, – мрачно сказал Матфей. – В меру голодны.

– Отлично. Пустим их вперёд. Они отвлекут дракона и Скьёльда, а с остальными я уж как-нибудь да управлюсь, – она хищно усмехнулась.

Матфей оглянулся – за спиной громоздился хаос каменных развалин, словно тут из глубин земли вырвалось что-то исполинское, вдребезги разнеся всё на своём пути. В обломках смутно угадывались подобия каких-то циклопических ступеней, всё остальное тонуло во мраке.

Рядом, однако, мирно и успокаивающе шумел вечный прибой.

Орды демонов растекались по руинам, бурчали, ворчали, недовольные отсутствием добычи.

– Не обращай внимания, – перехватила взгляд Матфея Царица. – Они нам больше не понадобятся.

Матфей так не думал. Иметь под рукой эдакую армию совсем неплохо; он уже принялся было повторять в уме кое-какие заклятия вызова, когда Царица Ночи вдруг дёрнула его за рукав:

– Готовься!..

Глава 4. Сильвия Нагваль, Хаген, тан Хединсея, Райна

Зелёный кристалл Кора Двейна сковал Сильвию по рукам и ногам, заключил её в глыбу прозрачного изумруда. Она застыла прямо посреди городка магов Долины, среди цветников, искусственных горок, гротов, бассейнов с фонтанами и водопадами, равно как и прочих ухищрений садово-паркового искусства. Сейчас она вдруг пожалела, что не сожгла тут всё, когда Хаос в её крови обрёл-таки свободу.

– Тихо, тихо, господа маги! – Кор Двейн говорил веско, уверенно, властно. – Спокойствие, только спокойствие! Всё уже хорошо, Долина уже в безопасности. Госпоже Сильвии потребовалась небольшая помощь, каковую мы с мессиром Архимагом, да будут благословенны его лета, немедля и оказали. Как изволите видеть, я заключил госпожу Сильвию в кристаллическую друзу, дабы затормозить действие разрушительных чар, кои она героически приняла в себя. Да-да, госпожа Ирэн Мескотт, именно героически! Не надо так на меня смотреть, сударь Трагне, смотреть я тоже умею. Расходимся, господа маги, расходимся!.. А вы, сударь Джиакомо? Вы же были, насколько я знаю, первым после госпожи Сильвии?.. Вот и займитесь наведением порядка. Кое-где надо потушить пожары, кое-где расчистить завалы. Не стойте столбом, любезнейший, и не пяльтесь на меня. Как я уже имел честь объявить господину Трагне, смотреть я тоже умею. Ну, за работу, господа, за работу!

Сильвия всё видела и всё слышала. Жуткая палящая боль в груди – от выпущенного на волю Хаоса – стараниями Кора Двейна и в самом деле притупилась, и сам Хаос, укрывшись вновь в жилах Сильвии, не подавал признаков жизни.

Она не могла разлепить губы, она не могла даже моргнуть; хорошо ещё, что глаза не резало от суши, чары Двейна должны были пленить, а не мучить.

Пока что не мучить.

Маги Долины растерянно переминались с ноги на ногу, переглядывались, разводили руками; команды гоблинов уже помчались тушить огонь.

– Дорогие мои! – по-стариковски задыхаясь, подоспел Игнациус. Сильвию скрутило от ненависти. – Любезные друзья, наш гость, досточтимый Кор Двейн, совершенно прав. Давайте-ка наведём порядок, дружненько!..

От слова «дружненько» Сильвию бы вырвало, если б не кристалл.

Слова Архимага подействовали. Даже Ирэн Мескотт с Эрреасом Трагне не дерзнули ничего спрашивать.

– Если не возражаете, досточтимый Кор, эту милашку можно доставить ко мне, – хихикнул мессир Архимаг. – Она, зараза такая, лазала по моему дому, но где ж ей отыскать все тайники!.. Так что парочка укромных местечек у меня для этой дряни найдётся, да-да, найдётся…

Сильвии очень хотелось верить, что на лице Кора Двейна она заметила промелькнувшее отвращение. Очень хотелось верить, что слова его: «Не поняла, что я подыгрываю этому старому интригану Игнациусу? Не поняла, что я вижу его насквозь, все его старые, как мир, хитрости^[99]?» – оказались правдой.

Но она знала, твёрдо, холодно и непоколебимо, что эти двое – Двейн с Игнациусом – будут лгать всегда. И для них всегда жизнь любого, даже самого близкого и родного человека, не более, чем разменная монета. И они солгут с той же лёгкостью, как съедят яблоко.

Однако сейчас она могла только лежать, стиснутая, сдавленная проклятым камнем, повторяя одно лишь имя: Хаген.

«Что ещё вы хотите от меня, бессмертные?»

Тан Хаген, владыка Хединсея, вожак вольной морской дружины, сидел прямо на земле, рядом с алой линией исполинской магической фигуры. Он завершил её кровью врагов, он исполнил веление Третьей Силы.

«Отпустите, всесильные. Она зовёт меня, я ей нужен, этой дерзкой, наглой, самоуверенной девчонке. Не знаю, чем ещё я могу помочь вам в этой битве, но, коль сделано всё, что в силах моих, – отпустите. Дайте мне… нет, ничего не давайте. Просто отпустите. Если всему сущему суждено обратиться не то в огонь, не то в пепел, не то в зелёный камень – я хочу в этот миг держать её за руку. Просто чтобы ей было не так страшно».

Над головой клубились, кидаясь друг на друга, воинства серых туч, вдавливали одно в другое бесформенные клубящиеся тела. От края до края, насколько мог окинуть глаз, не было ничего, кроме серой же, пустынной равнины, подёрнутой туманом, усеянной телами, – здесь нельзя жить, здесь нельзя даже переждать, тут можно только умирать, неважно, от вражеской руки или от жажды.

Жажды, впрочем, тан Хаген как раз и не чувствовал.

– Великие? – крикнул он, задирая голову. – Орёл? Дракон? Фигура завершена! Что дальше?

Но что она завершена, Орёл и Дракон знали, конечно же, и так. Тонущий в серой дымке кровавый след сделался ярче, засветился багровым. Пролитая и уже успевшая высохнуть кровь закипела, стягиваясь в крупные округлые капли, поднимавшиеся над поверхностью, словно тяга земная утратила над ними власть.

Последний штрих в этой фигуре не был лёгким, и пронзённое Голубым Мечом Хагена тело застыло, нелепо запрокинув голову. Шлем свалился, откатившись в сторону, но тан не смотрел на павшего противника – чего на него смотреть, это кукла Третьей Силы. Что стоит Демогоргону собрать всех бывших врагов Хагена из числа угодивших во владения Духа Соборной Души? И что за доблесть одолеть их всех ему, тану Хагену, ученику великого мага и Нового Бога Хедина?

Он счистил чужую кровь с клинка. Руки бездумно делали привычное дело, а перед глазами стояла Сильвия, ощетинившаяся дикой кошкой, когда попыталась справиться с, как она полагала, лекарем Динтрой, магом сильным, но старым, толстым и одышливым.

Захлопали крылья – гость счёл нужным предупредить о себе.

Чёрный исполинский ворон со множественными зрачками в совершенно не вороньих глазах.

И белый орёл равного врану размера.

– А почему не дракон? – вырвалось у Хагена.

– Мой брат любит менять аватары, в отличие от меня. – Орёл опустился на тело поверженного Хагеном воина, и тану показалось – сейчас начнет клевать мёртвую плоть.

– Неважно, кто и как выглядит, – несколько сварливо сказал Вран. – Нас должно быть много, успеть нужно всюду. – Он совершенно человеческим жестом поднял крыло, указал вверх.

Серые тучи на миг разошлись, мелькнули сцепившиеся белое и золотое.

– Настоящие, обладающие наибольшей полнотой Орёл и Дракон там, они сражаются, – сказал Демогоргон. – Последний резерв и последняя жертва.

– Твоя фигура завершена, тан Хаген, – подхватил Орлангур.

– И мы её используем, – заверил Демогоргон.

– Тебе же осталось последнее дело здесь.

– И, если справишься, мы бы тебя и отпустили…

– Но мы сами пленники и не рассчитываем себя сохранить, – просто закончил Дух Познания. – Как и всех, кого собрали здесь. Мы падём последними, но падём.

– Зато будет жить сущее, – спокойно сказал Демогоргон. – В изменённом виде, но будет. Дальних можно было сдерживать ещё очень, очень долго, но баланс оказался безнадёжно разрушен.

Ворон и Орёл строго воззрились на Хагена.

– Я должен был бы спросить, уж не по моей ли с моим Учителем вине это случилось, великие духи, но не стану. Наш путь был путём чести и славы. Мы сражались, убивали, но точно так же могли убить и нас. Молодые Боги предали Упорядоченное…

– Мы помним, – перебил Вран. – Мы сделали тогда всё, чтобы сущее оказалось бы в надёжных руках.

– Но этого было недостаточно, – добавил Орёл. – Творец воспроизводит сам себя, это есть ultima ratio его бытия и деяний. Что бы ни случилось, полагает он, сущее должно закончить существование, породив дремлющую монаду, дрейфующую по волнам Хаоса – с тем, чтобы в оный день Творец бы вновь пробудился и повторил весь цикл с самого начала. Для этого он, Творец, и создал столько механизмов, предпосылок, предрасположений к тому, чтобы план его исполнился, несмотря ни на какие попытки ему помешать.

– Тогда, – Хаген поднялся, – давайте кончать. Если я не могу отсюда вырваться, то…

– Ты можешь попытаться. Идём, тан Хаген, фигура сейчас начнёт работать, а у нас ещё остались ненанесёнными последние штрихи. – Вран расправил крылья. – Но дорогу мы тебе сократим. Прощай, тан. Даже я, Дух Познания, не могу сказать, увидимся ли мы ещё.

– Никто не ведает своей судьбы, даже боги, – сумрачно ответил тан.

– Но Рагнарёк приходит всё равно, – обронил Демогоргон. – Не в том виде и не так, как видели пророки, но приходит. Мы сейчас именно внутри последней битвы, тан. Мы с братом постарались, чтобы ни единая капля силы не пропала бы даром. Всё пойдёт в дело, не сомневайся.

– Укажите дорогу. – Хаген не хотел больше ни о чём говорить. Рагнарёк так Рагнарёк. Старый Хрофт, помнится, мастерки умел исполнять саги, посвящённые Битве Битв, где падут все, и правые, и виноватые, «волки поглотят луну и солнце, расколется небесный свод, а земля опустится в мировое море». Если он уже ничем не поможет ни Учителю, ни Сильвии, что ж, осталось лишь встретить последний час так, чтобы о нём слагали бы песни – даже если не останется никого, кто бы мог слагать.

– Ступай прямо, – сказали за его спиной два голоса. – Ступай и придёшь. Не оборачивайся, здесь сейчас будет огонь.

– Прощайте, – сухо сказал Хаген. Поудобнее перехватил Голубой Меч и шагнул – прямо, как было сказано. Хотя ещё вопрос, где в этом сером мареве истинное «прямо».

Туман сгустился и вновь рассеялся, тени высоких стволов поднялись по сторонам, мгла уползала бесчисленными призраками змей.

Лес. Могучий, мрачный, исполненный силы. Железный Лес, где обитала, если вспомнить саги, великанша Лаувейя, мать Локи, бабка Хель, Фенрира и Йормунганда.

Овраг, трава и папоротники вытоптаны, земля взрыта. Здесь совсем недавно была битва. На дне глубокого оврага валяется явно рухнувшее сверху бревно, когда-то служившее, наверное, мостом через него. В одном месте земля почернела, дымится, пахнет отвратительно – словно магическим огнём выжигали забитые тухлятиной склады.

А на самом краю обрыва застыл лицом вниз Старый Хрофт.

Безоружный.

Рядом с ним – тело огромного волка, раза в три крупнее обычного зверя, но на него Хаген даже не посмотрел.

Бросился к Хрофту, ухватился за плечи, перевернул тяжёлое тело.

Грудь Древнего Бога разворочена, пробита, словно стенобойным тараном. Чёрная кровь запеклась, застыла. Широко раскрыты незрячие глаза.

Мёртв; да и волк рядом с ним – с разбитой головой.

То самое пророчество о дне Рагнарёка, когда Великий Волк сразит Отца Дружин и сам будет убит, похоже, исполнилось.

Но зачем здесь он, Хаген?.. Исполнить никому уже не нужные погребальные обряды?

Нет, оспорил он себя. Обряды на то и обряды, чтобы исполняться. Просто потому, что они – обряды, и ты не задаешь лишних вопросов.

– Вы славно бились, – негромко сказал он, обращаясь к Старому Хрофту и его противнику. – Это хорошая смерть. Вы были достойны друг друга. Вы не уронили чести.

И он взялся за работу.

Не так-то просто валить деревья боевым мечом, будь это обычный меч – и вовсе б ничего не вышло. Но голубой клинок сносил сысканный сухостой под корень с одного взмаха, счищал ветки, разрубал на подходящего размера бревна, из которых Хаген, не жалея сил, строил погребальный костёр. Торопиться некуда, время тут идёт (или стоит) по собственным законам.

…Втащить тело Старого Хрофта на костёр было нелегко даже для Хагена. Волка-исполина и вовсе пришлось втягивать по сооружённому примёту. Тан отошёл, утёр пот. Костры сложены по всем правилам – высокие, бревна лежат не бесформенной грудой, но в строгом порядке, где надо – продухи, где надо – хворост.

Тела и волка, и Хрофта были, как ни странно, ещё теплы, не застыли, поэтому Хаген аккуратно сложил руки и лапы, поискав вокруг, нашёл прямую упругую жердь, заострил один конец, аккуратно обжёг. Будет Древнему оружие, пусть и неказистое, и совсем не магическое, да зато от души. Волку Хаген пригладил взъерошенный мех, как смог, прикрыл страшную рану на голове.

Враги в жизни частенько становятся друзьями за её гранью. Скальды очень любили этот сюжет.

– Kveðja, guð Ódin. Kveðja, mikill Úlfur, Великий Волк.

Движение руки – и забушевало пламя. Рванулись огненные языки, затрещало сухое дерево. Хаген вонзил в землю остриё Голубого Меча, положил обе руки на оголовок.

– Прощайте, – повторил.

Дым над сгорающими телами быстро поднимался в небеса, уносимый сильным ветром. И ясно, что пламя поглощало не просто мёртвую плоть – не ощущалось никакого запаха.

– Прощайте. Не ведаю, куда вы уходите, но скоро все мы там будем.

Над полыхающими кострами поднялись одна за другой две призрачные фигуры – волк и Древний Бог поплыли над землёй, замерли перед Хагеном.

Старый Хрофт положил бесплотную руку на загривок волка.

– Прощай, тан Хаген, и спасибо тебе.

– Прошай, тан, – повторил волк.

– Прощай, сын.

Хаген вздрогнул, как от удара.

– Сын?!

– Сын, – печально повторил Старый Хрофт.

– Но… как?! И почему ты…

– Судьба коварна, сын, – вздохнул призрак. – Часто правда открывается лишь за гранью гибели. Я отдал свою суть, свою искру Пламени Неуничтожимого – Орёл и Дракон забрали всё, без остатка. Зато увидел, как оно всё было и теперь могу говорить; Истинному Магу Хедину требовался ученик, но не просто ученик. Ученик из учеников, способный на невозможное. Мы встретились с… твоей матерью… случайно, и случайно же расстались. Тогда мы оба были довольны друг другом. О… последствиях не знал никто.

– Кроме Духа Познания, – выдохнул Хаген.

– Кроме него. Суть твоя была тщательно скрыта от всех; но теперь, глядя уже из-за грани, я могу сказать – если б не моё наследство, ты не прожил бы столько лет, сын. Я верил Хедину, утверждавшему, что это его чары удерживают тебя среди живых; сейчас я понимаю, что одних его заклинаний бы не хватило. И когда судьба привела тебя ко мне, я тоже не осознал. Дело в том, сын, что я любил множество женщин, смертных, я имею в виду; и от такого союза всегда рождались только и исключительно дочери. Валькирии, бессмертные воительницы, провожавшие героев в Валгаллу. Но сыновей не случалось никогда.

– И вот появился я…

– И появился ты. – Бестелесная рука Древнего поднялась, коснулась щеки Хагена – словно лёгкое дуновение ветерка. – Понимаю теперь, почему Орёл с Драконом заставили тебя дочерчивать эту фигуру – требовалась руна, сотворённая искрой Пламени Неуничтожимого, и, видно, сотворить её не мог ни я, ни кто-то ещё, в ком течёт моя кровь, согретая тем самым изначальным огнём.

– А что должен был сделать ты, о… отец? – последнее слово далось Хагену с трудом.

– Я должен был умереть, – просто сказал Старый Хрофт. – Отдать свою искру. И не просто так – в особом месте, особым образом. Дыхание Творца невозможно уничтожить – но его можно обратить на иное, чем существование Древнего Бога.

– Отец…

– Я не ропщу, сын. Я был первым в Хьёрварде. Я прожил достаточно. Я славно бился, славно пировал и славно любил. И был любим, сын.

Хаген до боли стиснул эфес. Столько всего нужно сказать – и как всё это уложишь в нескольких словах?..

– Я не думал, кто мой отец, – выдохнул он наконец. – Думал, какой-то бродяга, а удачливость в бою – моя собственная, моя заслуга…

– Она и была твоей заслугой, – возразил Хрофт. – Твоей и ничьей больше. Моё наследство помогло тебе прожить долго, но всё прочее – твоё, только твоё.

– И Учитель Хедин не догадался, кто мой отец? – угрюмо спросил тан. – Он ведь никогда не упоминал…

– Всеведение Хедина сильно преувеличено, – хмыкнул Отец Дружин. – Не сердись на него, сын. Он не знал, никто не знал. Ну, кроме Орла и Дракона. Но и те молчали до самого последнего момента. Не знаю, почему, да и знать не хочу. Все их планы и замыслы с хитростями уже не имеют значения. Мы с Фенриром исполнили предначертанное нам. Теперь ты…

– Я завершил, – глухо сказал Хаген. – Что мне осталось здесь?.. Древние Боги гибнут. Искры, как ты сказал, отец, уходят Орлу и Дракону. Я замкнул требуемую им руну. Сразил всех, кого они против меня выставили. Теперь твоя тризна, твой jarðarför…

– Мой погребальный костёр… – Призрак Старого Хрофта обернулся, глядя на ревущее пламя. – Спасибо, сын. Огонь довершит очищение.

– А ты?.. Ты, отец?

– Я, сын? Я ухожу к великому Орлу. Все души должны объединиться в нём, рано или поздно, в том числе и поглощённые Спасителем, и запертые в царствах мёртвых. Я чувствую, что мне пора. Начинает… уносить. А цепляться… недостойно того, кто правил с трона Валгаллы. – Призрак перехватил наскоро сработанное Хагеном копьё. – Спасибо тебе и за это, сын. Оружие моё вернулось.

– Вернулось? – удивился тан. – Но ведь это…

Хрофт улыбнулся. Поднял копьё – нет, не простой кол с затёсанным и обожжённым концом – нет, истинный Гунгнир, с покрытым прихотливой резьбой древком и длинным, широким, грозным наконечником тёмной стали, сработанным гномами в забытые времена, когда мир был ещё молод.

– Всё, как и должно быть, сын. А теперь прощай. Негоже мне, Древнему Богу, заставлять самого Орла ждать.

И, словно по команде, оба погребальных костра разом обрушились, взметнулись фонтаны искр; а Старый Хрофт с молчаливым волком поплыли вверх, бесплотные и невесомые призраки. Волк вдруг переменился – лохматый, вихрастый подросток, лихо подмигнувший хединсейскому тану.

Выше, ещё выше – и вот они исчезли за вершинами дерев.

Хаген проводил их долгим взглядом.

– Прощай, отец. И ты, Фенрир, прощай тоже…

Голубой Меч поднялся в последнем салюте. Повинуясь, дрогнула земля, морской волной взметнулась и опала, аккуратно воздвигнув достойный курган. На вершине его застыл чёрный камень, и на нём остриём меча, раскалив его добела магией, тан Хаген вывел:

Milkill gud Odin^[100]

А чуть ниже и мельче:

Milkill ulfur Fenrir^[101]

Отошёл, постоял в достойном молчании, поклонился и зашагал прочь, поистине – куда глаза глядят.

Он в Железном Лесу, не сомневался Хаген. Вокруг вздымались вековые стволы, зеленел мох на боках рухнувших от старости лесных исполинов; тан нагнулся – в невысокой тонкой траве, по-над опавшей хвоей, деловито сновали работящие рыжие муравьи, пробегали сороконожки, важно шествовали солидные жуки; вот раздались птичьи голоса – лес жил всегдашней жизнью, и не скажешь, что это не настоящая чаща, а чистой воды иллюзия.

Хаген шёл, не оборачиваясь и не глядя по сторонам. Здесь, по ту сторону смерти, нет ни голода, ни жажды, ни даже времени. Ему оставалось только идти, идти, несмотря ни на что, потому что идущий всегда придёт, всегда достигнет конца дороги, неважно, хорош он окажется или ужасен.

Хаген шёл. И думал о Сильвии – настойчиво, тяжко, неотступно. Он должен до неё добраться. Неважно как, но должен.

– Орёл, Дракон, всё исполнено. – Он вскинул голову, негромко сказал, обращаясь к прояснившимся небесам: – Если я вам нужен – забирайте, как забрали моего отца. Нет – я ухожу. У меня остался ещё один долг.

Он не сомневался, что его услышат.

Лежать в зелёном кристаллическом гробу, может, и очень красиво, но донельзя неудобно – разумеется, пока ты ещё жива. Сильвия к мёртвым себя не относила, и тело её с этим было согласно; поэтому для начала зачесался правый глаз, потом левый. Потом с некоей настойчивостью напомнили о себе естественные надобности. Всё, что могла сделать Сильвия, – это стиснуть зубы да в сто первый раз посулить Игнациусу с Кором Двейном самое жуткое развоплощение, какое она только способна будет измыслить.

Неважно, что сейчас она сама – жалкая и бессильная пленница. Она выберется из этой темницы, непременно выберется!

И тогда держитесь. Все держитесь!..

…Левитирующими чарами Кор Двейн владел, приходилось признать, виртуозно; зелёный камень с замурованной внутри Сильвией вплыл в потайной подвал мессира Архимага легко, бесшумно и нежно, ничего не задев, ничего не обрушив. Прочно встал на массивные козлы.

Оглядеться Сильвия не могла – смотреть получалось только вверх. Зато слышала она всё превосходно.

– О-о, мессир! Какой у вас тут арсенал! Какие, не побоюсь этого слова, коллекционные, редчайшие экземпляры!..

– Ах, что вы, что вы, любезный сударь Кор, право же, не льстите старику. Так, любительство… что-то прикупил где-то по случаю… что-то гильдия Боевых магов доставила, как трофей…

– Ну вот этот вот замечательный… конь, наверное?

– О, да. Ручная работа. Идея – собственного палача его светлости герцога Жейдевана, прозванного Разрывателем…

– Жейдеван Разрыватель? Слыхал, слыхал. Если не ошибаюсь, восставший народ медленно расчленил его самого, причём процедуру совершал тот самый особо приближённый к его светлости палач. Рыдал, но расчленял. И расчленил!

– Подумать только, сударь Кор, да вы просто знаток нашей всеми забытой окраины сущего!

– Не скромничайте, милорд мэтр, скромность не украшает великих магов, подобных вам…

– Вы слишком добры, дорогой Кор, вы слишком добры к старику…

Если бы Сильвия могла, она бы закатила глаза. Или отпустила бы похабную шутку. Но, увы, могла только лежать и пялиться в потолок.

А эти двое продолжали.

– Какие интересные дополнения к хорошо известному устройству, мессир!

– Ах, да, да, специально, так сказать, для дев…

– Для дев? Да вы, мессир, забавник!

– Помилуйте, милейший Кор, да я же их только пугал. Они так смешно визжали, едва всё это завидев!.. Ну и когда я объяснял предназначение каждого устройства. Я же не палач, в конце концов, чтобы добыть нужные сведения, есть куда более элегантные способы. Хотя вот к этой маленькой дряни, я думаю, нужно применить старые, классические средства. Вот прокатить на этом коньке, специально, хе-хе, для девчонок.

– А что вы, мессир, хотели бы узнать? – совершенно невинным голосом осведомился Кор Двейн, и Сильвия напряглась.

– Ну, как же, сударь мой Двейн – кто её подослал в Долину, кто подсадил в неё зерно Хаоса и каким именно образом это было проделано, чьи указания она выполняла, в чём состояла конечная цель… Разве вы бы спрашивали о чём-то другом?

– Мессир, в сложившихся обстоятельствах не так уж важно, кто именно подослал сюда эту девчонку. Мне она ссылалась на Хедина с Ракотом, например, хотя не думаю, что говорила правду. Но что с того? У нас есть куда более грозный враг. Дальние наступают, мессир, пространство Упорядоченного обращается в зелёный кристалл. Если мы ничего не предпримем…

Сильвия обратилась в слух.

– Да-да, любезный господин Кор Двейн, – фальшиво-старчески покряхтел мессир Архимаг. – Я всего лишь пожилой чародей, не достигший и сотой доли вашего умения, каковое вызывает у меня лишь искреннее восхищение – но истории о Дальних я слышал много раз, и…

– На сей раз это не истории, любезный мэтр. Дальние привели в действие те самые чары, что обращают сущее в единый кристалл, и разрушить это заклятие может лишь совокупность сильнейших магов Упорядоченного, их Великое Кольцо!..

– А у вас оно есть, это Кольцо, дорогой Кор?

– Есть, – сумрачно сказал Двейн. – Мы подготовили всё, что могли, на этот случай. Но нам нужны и маги Долины – составить малый управляющий контур, так сказать, кольцо в кольце.

– Отрадно, что вы понимаете важность моих учеников, любезный Двейн. Вы мне льстите, право же, льстите, но старикам лесть приятна, даже когда они понимают, что это всего лишь лесть…

– Предлагаю, мессир, на потом отложить вопрос о том, что в данном случае лесть, а что нет, – нетерпеливо перебил Кор Двейн. – Время не ждёт. Я могу представить все доказательства…

– Помилуйте, сударь, мы, слава Вышним, не в суде, где спорят стряпчие. Чародей такой силы, как вы, не может лгать в подобных вещах. Если это всё так просто…

– Это не просто, – угрюмо перебил Кор Двейн. – Я пытался договориться с Сильвией, но она, видите ли, решила, что я буду лучше смотреться в виде экзотического чёрного шара. Прекрасная ловушка, кстати.

– Мои идеи, мои формулы, – сварливо заметил Игнациус. – Дрянная девчонка их украла, но, само собой, толком использовать не смогла.

– Конечно, – кивнул Двейн. – Чтобы завоевать её доверие, я пошёл на большие уступки, но…

– А зачем же, любезный гость, вам вообще потребовались какие-то уступки? Спасение сущего – благородное дело. Конечно, Долина помогла бы вам всеми силами. Какие могут быть сомнения?

– Заклятие кольца, – сухо уронил Двейн, – потребует все силы задействованных магов.

– Разумеется, сударь, разумеется, иначе и быть не может. Но в чём же…

– Потребует все силы, – ещё суше повторил гость.

– О. О. – Казалось, мессир Архимаг впервые, что называется, полез в карман за словом, долго шарил, да так ничего и не сыскал.

– Да, мессир, выживут лишь сильнейшие. Громадное большинство – девять из десяти примерно – погибнут.

– И что же вас остановило? – хмыкнул Игнациус. – Большие дела делаются большой кровью. Так всегда было, всегда будет. Зачем объявлять об этих незначительных мелочах заранее?

– Потому что без этого знания маги не смогут отдать нужное, – раздражённо бросил Двейн. – Они должны быть к этому готовы.

– Так они и были б готовы, – раздражение слышалось теперь и в голосе мессира Архимага. – Потери неизбежны, все это знают. На войне как на войне. Не понимаю вас, сударь, категорически не понимаю!

– Очень рад, милорд мэтр, вашей крепкой уверенности. Тогда маги Долины должны осознать следующее: им придётся прибегнуть к магии крови, совершать человеческие жертвоприношения и добивать тех, кто дрогнет, кто окажется слабее – потому что Кольцо требует полной и абсолютной силы, нельзя уронить ни капли, и те резервы, что высвобождаются при гибели столь искусного чародея, как маг Долины, упускать нельзя ни в коем случае. Некромантия, мессир Архимаг, чистая некромантия. Вы, я знаю, её не одобряете, но…

– Значит, человеческие жертвоприношения? – проскрипелИгнациус, и Сильвия поразилась – такого голоса она у него никогда не слыхала. – В моей Долине? Среди моих магов? Чтобы только составить некое Кольцо, которое ещё неведомо, подействует ли?

– Можно ничего не делать, – зло бросил Двейн, – и тихо-мирно отдать концы, обратившись в зелёный камень. Очень, кстати, похожий вот на этот. – И он постучал по глыбе, заключившей в себя Сильвию. – Или как? На что вы рассчитываете, мессир?

– На то, любезный друг Кор, что вы не явились бы сюда, не приготовив себе укромной норки, – хихикнул милорд мэтр. – На то, что у подобных вам всегда есть запасной план. И, думается мне, вам пришла пора со мной им поделиться. Со мной и со всей Долиной. Я к ней, видите ли, привык.

Кор Двейн помолчал.

– Милорд Архимаг. Боюсь, вы меня не поняли. Или не поверили. Я…

– Двейн, я отлично вас понял. И поверил, – голос Игнациуса резал, словно нож. – На нас и впрямь надвигаются Дальние. Их не остановить. Вы можете надеяться, можете верить, даже искренне, что сумеете им помешать – но я, старик, знаю лучше. Вы только даром потратите силы. Что касается всяческих колдунов с чародеями – пожалуйста, можете хоть их всех перерезать, слова не скажу. Но магов моей Долины не трогайте. Они мои. И я за них отвечаю.

– Прекрасная речь, – прошипел Двейн. – Прекрасная и глупая. Потому что…

– Потому что у вас есть отнорок, но делиться вы ни с кем не намерены. Что ж, понятно, понятно. – Игнациус покряхтел. – Сударь мой Кор Двейн. Моё слово – или-или. Или вы открываете дорогу в своё убежище для моей Долины – или никаких сделок.

Кор Двейн тяжело вздохнул.

– Что ж, мессир. Признаюсь, вы застигли меня врасплох. Вы правы, у нас есть, как вы выразились, отнорок. Вы правы, я могу открыть туда вам дорогу. Но…

Резкий толчок силы, такой, что Сильвию от макушки до пяток пронзила острая боль, мышцы свело мучительной судорогой. Зелёный кристалл помутнел.

Кор Двейн крикнул, и это был крик ужаса.

Шипение, треск, хрип; второй удар, и изумрудная тюрьма Сильвии разлетелась пылью, сама Сильвия тяжело ударилась об пол.

Голова кружилась, однако девушка всё-таки сумела приподняться.

Прямо посреди подвала над полом парил иссиня-чёрный шар.

Та самая ловушка, что пыталась соорудить сама Сильвия, только на сей раз она была идеальной, без малейшего изъяна.

Мессир Архимаг застыл, тяжело дыша и согнувшись в три погибели, возле какого-то жуткого деревянного устройства, ощетинившегося шипами, серпами, остриями и прочим смертоубийственным арсеналом.

Был он смертельно бледен, хрипел, глаза выпучены, налиты кровью.

Сразить его! Сразить сейчас!..

Но она была слабее новорождённого котёнка; в глазах всё плыло и кружилось, даже самое простое заклятие рассыпалось пылью.

Сильвия застонала – от бессильной ярости.

Игнациус кое-как, с явным трудом, но распрямился; боком, по-крабьи, дёрнулся к ней. Коротко пнул её в рёбра, отбросил к стене; шатаясь, уставился на Сильвию, утирая заливающую подбородок кровь.

– Ну что, сучка, – думала всех обмануть, да?.. Ну ничего, с этим выскочкой управился – а уж с тобой и подавно!

Вставай и сражайся, последняя из Красного Арка. Вставай и дерись!

Не могу. У меня нет сил. И… больно… так больно…

Сильвия зажмурилась.

Ещё один удар; она заскулила, точно дворняжка на цепи, что не может даже убежать от жестокого хозяина.

– Вот тебя-то я на коньке своём точно прокачу, – просипел ей в ухо Игнациус, вцепляясь жёсткими пальцами Сильвии в волосы. – А там у меня такие замечательные устройства… выдвижные… как раз по размеру… тебе… твоей…

И он зашептал совсем уже грязные и отвратительные слова.

Сильвия не выдержала – слёзы потекли сами собой. Бездна ведает, что сотворил с ней зелёный кристалл Кора Двейна, но чары ей не повиновались, никакие. И даже Хаоса в себе она не чувствовала, словно злой камень выпил всё, без остатка.

– Н-не на-а-адо… – проныла она просто для того, чтобы хоть что-то сделать.

– Надо, милая моя, надо. – Игнациус с неожиданной силой потащил её к жуткому пыточному устройству. – Мало тебя дед твой драл, мало! Ну ничего, я прибавлю. Но пока…

Он разжал руки-клешни, и Сильвия тряпичной куклой шлёпнулась на жёсткий пол. Ни двигаться, ни даже стоять она не могла.

А Игнациус, бормоча себе под нос что-то злобное, принялся воздвигать вокруг чёрной глобулы настоящую пирамиду из магических аппаратусов; отодвигал многочисленные ящики, доставал стеклянные и кристаллические штуковины, возжигал курильницы, быстро, уверенной рукой мастера, чертил какие-то руны.

– Если б ты, голубушка, как следует вчиталась бы в мои бумаги, то поняла бы… хотя нет, всё равно бы не поняла. Ты даже не заподозрила, что такие записи я никогда не оставил бы даже и в самом секретном месте! Нет? Не посетила тебя сия мыслишка? Вижу, вижу, не посетила. И хочешь знать, что я сейчас делаю? Конечно, хочешь. Тебе ж страшно до того, что ты вот-вот, пардон, опи́саешься. Рада любой затяжке времени… так вот, эта скотина Двейн, явившийся сюда резать мою Долину, как я сказал, не мог не заготовить себе тёплого местечка на случай, что все планы его провалятся. И он, конечно, заготовил. Единственное, что может остановить кристалл Дальних в его росте – это Хаос и барьеры Творца. Творцу эманации Хаоса в своей монаде совершенно не нужны, поэтому рост зелёного камня остановится, как только он достигнет пределов сущего. Не верю, что такому чародею, как Двейн, не пришло это в голову: отделить некую не очень большую часть Упорядоченного, отсечь её от остального, где и укрыться. А дальше… дальше у него открывалась масса возможностей. Но главное – он смог бы ждать. Он сильный чародей, милочка, куда сильнее меня, скажу тебе прямо. И мне нипочём не удалось бы изловить его так просто, не замани мы его ко мне в подвал. Так что тут, милочка, пожалуй, я буду справедлив и отдам тебе должное – без тебя у меня б это не вышло.

Он ухмыльнулся. Кровь всё ещё сочилась из ноздрей крючковатого носа, но держался он уже куда увереннее.

– Так что теперь мы всё узнаем – где эта его нора и как туда пробиться. А потом – потом, милочка, мы со всей Долиной уйдем туда, потому что Дальних, дорогуша, не остановить. Это, душечка, прямая манифестация воли Творца; с этим не шутят.

Сильвия молчала. Сил не было даже моргнуть.

«Хаос!» – позвала она с отчаяния, словно верного пса.

Но Хаос молчал. И она не ощущала его в себе.

– Готово, – объявил меж тем Игнациус. Нагнулся к Сильвии, брезгливо потыкал ей в щёку сухим, словно у скелета, костлявым пальцем. – Теперь только ждать. Полежи, милочка, полежи тут пока. А я пойду, успокою этих… неслухов. Нет, не надейся, просто так я тебя не оставлю…

И он действительно не оставил. Простейшее заклинание сна – и Сильвия забылась в один миг.

Тан Хаген Хединсейский шагал тропами Железного Леса. Они вились, сходились и расходились, скрещивались, вновь разбегались – ему было всё равно.

Отец. Старый Хрофт. Древний бог Óдин. Forn guð Óðinn. Отец, которого он узнал только затем, чтобы проститься. Чтобы исполнить последний сыновний долг – закрыть отцу глаза и с почестями вознести его тело на погребальный костёр.

Но… его мать… Свава… нищенка… превыше всего любившая хмельное… забывавшая о нём, Хагене… И где Старый Хрофт встретил её? Разве покидал он свой дом у Живых Скал? Разве странствовал?.. Нет, конечно, всё может быть, может, и Сваву занесло туда, в странный дом Древнего Бога?

Нет. Что-то не складывалось. Зазор, заноза, не дающая покоя.

Тропа круто изогнулась, повела краем болота.

Низкие ели вдруг раздвинулись, Хаген оказался на поляне, а посреди её дом-домовина на шести столбах, низкий, в какие кладут мёртвых лесные племена Восточного Хьёрварда.

Сидит на узкой лесенке здоровенный чёрный котище. А рядом с лесенкой, поглаживая и почёсывая кота за ушами, застыла седая сгорбленная старуха, настоящая троллквинна, хекса, ведьма, какими матери пугают расшалившихся малышей.

Нос крючком, зубы желты и торчат в разные стороны, губы бледны, как у покойника, бельмо на одном глазу, зато другой глядит ослепительно-небесной голубизной.

Хаген остановился. Замерла и старуха, стояла, опершись на сучковатую клюку.

– Вот и завершился круг, Хаген, сын Хрофта.

Тан поклонился. Хекса или нет, но она – хозяйка, и надо соблюдать вежество. Даже в последний день мира, и особенно в последний день. Неважно, кто она – себя он не уронит.

– Привет тебе, vitur kona, мудрая женщина. Думаю, что не случайно вышел я сюда.

– Не случайно, – кивнула она. – Сегодня такой день, когда открываются все двери и все пути. Нет больше никаких тайн, и ты, тан Хаген, заслужил узнать о себе всё.

– Я уже узнал, мудрая. Старый Хрофт – мой настоящий отец.

– Верно. Но ведомо ли тебе, кто твоя мать?

– Её звали Свава. Её убили. Я справил по ней добрую тризну, я отомстил.

Старуха улыбнулась жёлтыми жуткими клыками. Тряхнула головой, зашуршали черепа мелких зверюшек и птиц, нанизанные на нить ожерелья.

– Отомстил, как есть отомстил. Идём, сын Хрофта. Я покажу тебе, что должна показать. Сегодня последний день. Ты исполнил всё, ты заслужил.

Она пристукнула клюкой и разом изменилась. Исчезли седые нечёсаные космы, упали на плечи рыжие косы. Блеснули белизной зубы, распрямился нос, вместо грязной хламиды – расшитая рубаха, узорный пояс.

Хаген молча отступил на шаг.

– Внемлю тебе, мудрая.

– Сегодня день ответов, – улыбнулась она. – Ответов, которые не смог дать даже могучий Отец Дружин. Впрочем… в иных делах мужчины бывают поразительно слепы, даже лучшие из них. Смотри, Хаген. Смотри и ничему не удивляйся.

Деревянная чаша, до краёв полная воды. Хекса провела ладонью над поверхностью, и Хаген увидел.

…Бедная хижина у обочины дороги. Совсем бедная, даже не хижина, а лачуга с кое-как прилаженной дверью, с крошечным оконцем. И тяжкие стоны рожающей женщины.

Вот останавливается купеческий караван, вот пожилой доктор заходит в хижину…

Стоны прекращаются.

И всё вокруг замирает тоже.

Быстрая тень с огненными косами заходит в хижину, на руках у неё свёрток.

Миг – и она возникает вновь, опять же со свёртком на руках, но уже явно иным.

Застывает, глядит на хижину, словно стараясь запомнить её во всех, самых мелких подробностях, и скрывается окончательно.

Хаген поднял глаза.

– Да, сын. Это была я. Хекса Лаувейя, из рода великанов, гримтурсенов. Орёл и Дракон сотворили петлю времени.

Хаген молчал, в упор глядя на великаншу.

– Всё разом и просто, и сложно, сын. Давным-давно, ещё до Боргильдовой битвы, когда Молодые Боги ещё только шли на наш мир, я и твой отец, великий Óдин, встретились и – ты был зачат^[102]. Тогда я сказала ему, владыке Асгарда: «Когда погибнет мир – я хочу, чтоб рядом с твоими детьми и внуками стоял бы тот, в чьих жилах течёт кровь моего племени». Я схитрила, сын. Мы все были порождены одним началом, асы и великаны, отчего и случались меж нами дети. У всех асов текла кровь моего племени. Но…

– Не верю, – хрипло вырвалось у Хагена. – Нет. Моя мать – Свава, она – она… а ты – ты ведьма, ты творишь мо́роки!..

– Я твоя мать, Хаген сын Хрофта, Hagen Hroftsson.

– Невозможно! Боргильдова битва…

– Случилась тысячи лет назад. Я давным-давно умерла, сын, – она улыбалась. – Я здесь только благодаря великому Орлу. Да и в тот раз он отпустил меня ненадолго… подменить младенца.

– Но… Зерно Судьбы…

– Оно было твоим, сын. С самого начала.

– С самого начала всё сделали Орлангур и Демогоргон. Исподволь, исподтишка, чтобы не нарушить Закон Равновесия…

– Именно, сын. Для них было парой пустяков найти для нас с тобой такой поток времени, тонкий и стремительный, чтобы мы оказались там, где надо, и когда надо.

– Ты… отказалась от меня… – Странная, неведомая боль в груди ломала Хагена, как никогда раньше.

– Я отказалась от тебя. И дала тебе великую судьбу, сын. Судьбу, достойную сына Óдина и хексы Лаувейи, матери Локи, сильнейшей чародейки народа йотунов. Ты стал великим воином и магом, смерть не забрала тебя. Я горжусь, сын. – Она положила ладони ему на плечи, сжала сильные пальцы. – И вот сейчас, в последний день, я могу рассказать всё. И – попрощаться.

– Я встретил сегодня и отца, и мать. И обоих – «только попрощаться»…

– Ты бывал во владениях Демогоргона. Тебе открыта туда дорога. Когда всё кончится, когда изменится мир, приходи вновь.

– Зачем? – хрипло вырвалось у Хагена. Горло жгло, словно от нестерпимой жажды. – Зачем мне приходить к тебе? Ты меня растила? Носила на руках?..

– Могучий воин Хаген сожалеет, что не держался за мой подол? – усмехнулась Лаувейя. – Я дала тебе высокую и страшную судьбу – чего большего может пожелать себе воин? Ты сражался и побеждал, сын, ты добился всего сам, не зная о дремлющем в тебе – так не огорчай же меня напоследок.

Хекса гордо выпрямилась.

– Не смей ныть и жаловаться, сын. В этот мир мы приходим, чтобы славно сражаться и славно умереть. Ты достиг всего. Великий Хедин научил тебя многому, но, как и самому искусному зодчему требуется крепкое основание, ему требовалось то, что в тебе оставили мы с твоим отцом. Поэтому иди, мой сын, предназначенной тебе тропой. Сегодня день Рагнарёка, сегодня день истины. Мы все исполнили долг. А теперь прощай, сын. Но… ты всё-таки помни мои слова. Тебе, сыну Древнего Бога и троллквинны, будут открыты миры и живых, и мёртвых, даже если тело твоё уйдет из сущего.

Она улыбнулась. Резко, быстро и крепко обняла, прижала к себе с неженской силой, и сразу же почти оттолкнула.

– Ступай. Честь твоя да останется превыше всего. Сражайся, сын, как сражался всегда. А мы с твоим отцом… мы всё равно будем следить за тобой и гордиться тобой.

Она повернулась, легко и ловко скользнула в домовину.

– Стой! – Хаген рванулся следом. – Постой, погоди! У меня ещё осталось дело, там, у живых. Долина Магов – мне надо туда, немедля, скорее! Ты можешь помочь… мать моя?

Хекса приостановилась, обернулась.

– Ты действительно хочешь её спасти, сын, эту девочку… и тоже очень непростую. Что ж, это будет славная битва… если найти дорогу отсюда, из последнего прибежища Орла и Дракона.

– Это не в твоих силах?

– Прямо открыть тебе путь, сын, – нет, не в моих, – печально покачала она головой. – Мне дана большая власть, но и пределы положены строгие. Но кое-что я, пожалуй, смогу…

Она сорвала с шеи ожерелье из мелких черепов, вытянула руку:

– Зажигай. Зажигай, как ты зажёг погребальные костры своего отца и племянника.

Хаген повиновался.

Огонь послушно перепрыгнул из его ладони на птичий черепок в самом низу нити; весело побежал вверх, ныряя в пустые глазницы, мигом охватывая сухие кости. Одна за другой возникали в трепещущем пламени руны, странные, пугающие, непонятные.

– Не всегда твоя мать сиднем сидела в Железном Лесу, – усмехнулась хекса. – Некогда мы выкладывали великие руны во льдах Большого Хьёрварда, когда Молодые Боги ещё только двигались на нас^[103]. Твой отец тогда нашёл нас и очень дивился нашему умению. Но тебе потребуется нечто ещё более сильное. Ты мой сын, Hagen Hroftsson, и потому запоминай: эти руны помогут тебе, но только один раз. И они оставят по себе лишь разрушения и пожары, ибо такова их суть. Ты сам поймёшь, когда дать им волю.

Ожерелье пылало. Руны плясали и переплетались перед взором хединсейского тана, и в каждой ему чудились сейчас рушащиеся горы, полыхающие от горизонта до горизонта леса и моря, вскипающие облаками белого пара.

– Запомнил. – Лаувейя удовлетворённо кивнула. В вопросах она не нуждалась. – Что ж, сын, мне пора. И… – она вдруг накинула горящее ожерелье обратно себе на шею и даже не дрогнула, когда языки пламени охватили ей голову. Глаза её смотрели прямо и строго.

– Жди… белого… зверя… – прошептала она. – Он… укажет… путь… Нет, нет, не пытайся мне помочь. Я знала, что делаю. Повтори, что я сказала!

– Дождаться белого зверя. Он укажет путь, – глядя сквозь огонь прямо в глаза матери, проговорил Хаген ровно и спокойно, хотя внутри у него всё рвалось. – Белый зверь. Я понял тебя, мать.

Не требуй от пророчества идеально точных указаний.

– Ищи его, – с напором сказала Лаувейя. – Ищи, он один такой.

– Но как он найдёт дорогу?

– Не ведаю. Видела только белого зверя и его путь. Откроют ли ему дорогу Орёл с Драконом или он отыщет её сам – кто знает?..

Молчание.

– До встречи, сын.

– До встречи… мать.

Огонь внезапно погас. Перед Хагеном вновь стояла седая древняя старуха с кривой клюкой, в жалком рубище.

– Вот теперь всё. – Лаувейя усмехнулась в последний раз, отступила на шаг. Домовина вдруг надвинулась, поглотила её, словно живая.

– Постой! – вырвалось у Хагена. Он сунулся было следом – но узкий и низкий бревенчатый сруб был совершенно пуст.

Он постоял, сжав кулаки. Потом медленно поклонился мёртвому дому. Выпрямился.

Его дело тут закончено.

Оставалось только идти, куда глаза глядят.

Валькирия Райна и её минотавры встретили врага, как подобает, и Железный Лес застонал от звона столкнувшихся клинков. Крылатые твари, огромные, злые, сильные, падали сверху, размахивая копьями с длинными, в целую руку, наконечниками, которыми можно было рубить, словно мечами. Они падали сверху, рыча, завывая и хлопая крыльями; их вожак, высоченный демон… нет, пожалуй, полудемон, лицо слишком человеческое – ринулся прямо на Райну, словно разом поняв, кто здесь предводитель.

Орлу и Дракону нужно, чтобы мы сражались…

Полудемон оказался очень, очень искусен. Две меча в его лапищах так и сверкали, Райна едва успевала отражать выпады и щитом, и альвийским клинком. Валькирии живут боем, она сражалась с людьми и нелюдью, с чудовищами и магическими конструктами, с упырями и василисками, мантикорами и кокатрисами, но с таким умением сталкивалась впервые. Демон был быстрее, ловчее, хитрее всех доселе встреченных ею противников. Он вертелся юлой, несмотря на рост и ширину плеч; даже громоздкие, как могло показаться, крылья ему не мешали.

Райна не могла и помышлять об атаке, всё отнимала защита.

Рядом с ней дрались и погибали минотавры, дрались и погибали демоны, бой шёл равный, никто не мог взять верх.

…И так продолжалось до тех пор, пока Райна с вожаком демонов не остались вдвоём. Она осознала это не сразу, не вдруг поняла, что крики, проклятия, звон стали стихли, и вокруг стало подозрительно просторно.

Как так?

Демон отпрыгнул, развернул крылья, мягко спланировал в сторону. Замер в странной позе, низко присев и выставив перед собой оба клинка.

– Остались мы двое, – сказал он негромко, и Райна его поняла – это было наречие Западного Хьёрварда.

– Орёл и Дракон велели нам биться… – выдохнула валькирия.

– Мы и бились. Те, что шли за нами, – мертвы, хотя на самом деле здесь никто и не жив, и не мёртв до конца. Как и мы, воительница.

Райна мрачно усмехнулась. Вот уж воистину, не живы и не мертвы.

– Я не погибала, – возразила она.

– Я тоже, – кивнул демон.

– Орёл и Дракон велели нам сойтись в поединке. – Райна вскинула голову. – Зачем эти разговоры, демон?

– Мы сошлись, воительница. Мы славно и долго бились, никто не смог взять верх. Все, кого Орёл и Дракон отправили с нами, пали, души их в великом водовороте… в великом колесе…

– Рассуждающий демон, – заметила Райна. Ни меча, ни щита она не опускала.

– На службе великого Ракота Восставшего поневоле научишься, – без улыбки ответил демон. – Ты желаешь биться дальше, воительница?

Райна не хотела. Она думала о словах старухи, старой хексы-троллквинны в лесной домовине.

Круг Земной и Предел Ночной. Земной Круг останавливается, сила его движения иссякает, и нужна Последняя битва, Ragnarøkkr. Они сражаются и погибают, их кровь и их души нужны, чтобы Круг, Heimskringla, запустился бы вновь. Ведь сущее в беде, и, если вспомнить их с чародейкой Сигрлинн пребывание у Дальних…

Тогда и впрямь – ничего не жаль. Ничего и нельзя жалеть. Пасть могут все, если это поможет шагнуть за Nattgrense, за тот самый предел, чтобы сущее жило бы, как прежде.

Как сказала та старуха-хекса?

«…через Jern Skog, через Лес Железный, дальше через Stein Ørkenen, Пустыню Каменную, да сквозь Døde Fjell, Мёртвые Горы…»

Железный Лес она прошла. Теперь пустыня?.. Но где она? И где те горы? С кем там сражаться?

«А как всё минуешь, всё одолеешь, там меня и встретишь. И уж тогда не расстанемся…»

Так говорила Смерть в сказках самых разных миров, где оказывалась валькирия. Разные племена и наречия, разные истории, а фраза эта – общая.

Что ж, если надо – она, Райна, готова не расставаться с костлявой. Чего ей бояться, ей, вместе с Ракотом Восставшим побывавшей у самого Демогоргона, за столом в его владениях сиживавшей?

Демон меж тем ходил от тела к телу, наклоняясь равно и к своим бойцам, и к минотаврам.

– Раненые здесь не живут, – разогнулся он, взглянул на Райну. – Будем биться, воительница? Или…

– У нас разве есть какое-то «или»? – горько уронила она.

– Не думал об этом, – пожал плечами демон. И представился, церемонно поклонившись, а для пущей важности развернув крылья: – Трогвар. Трогвар из Дем Биннори.

Это название Райна смутно помнила. Очень-очень смутно – потому что в пределах Большого Хьёрварда она, уже сделавшись воительницей-наёмницей, бывала очень редко.

– Дем Биннори… это же поселение, да? Городок… в Западном Хьёрварде?

Демон по имени Трогвар вновь поклонился.

– Там была Школа Меча. Наверное, лучшая из лучших. Я получил там третий знак в иерархии, знак Крылатого Пса…

– Но ты же…

– Демон? Демоном я сделался уже много после.

– Как? – не удержалась Райна.

– Долгая история. – Трогвар развёл и свёл крылья, будто пожимая плечами. – Это тело я получил, пройдя сквозь подземный огонь, поглотивший мою прежнюю плоть; были ещё времена великого Восстания Ракота, когда его – наши – рати штурмовали саму обитель Молодых Богов.

Это Райна помнила.

– Но, Трогвар… это же было давным-давно!

Тот кивнул.

– Трогвар-человек умер бы столетия назад. Трогвар-демон жил.

– Разве время не властно над тобой?

– Властно. Но после падения Ракота, после его пленения и развоплощения мне помог великий Орлангур. Он укрыл меня, погрузил в долгий сон, а потом, пробудив, отправил в мир под названием Эвиал…

– Я там была, – вырвалось у Райны.

– Храм Океанов, – коротко бросил Трогвар. – Великий Дух отправил меня туда. И некая Сильвия…

– О! Она и тут успела!..

– Ещё как, – усмехнулся крылатый воин. Он закончил обход павших. – Поведай лучше, воительница, как твоё имя? Хотя… постой. Я вспоминаю речи Сильвии в Храме Океанов – хотя из неё было нелегко что-то вытянуть, когда она того не хотела.

– Райна. Валькирия Рай… точнее, Рандгрид. Разбивающая Щиты. Дочь Древнего Бога Óдина, владыки Асгарда.

– Звучит, – улыбнулся Трогвар.

– Не знаю, должны ли мы биться. Когда я только попала сюда, мне назначено было пройти три круга – Железный Лес, Каменную Пустыню и Мёртвые Горы. Лес – вот он. Осталось ещё два.

– Тогда идём, – пожал плечами демон. – Если Великие Духи недовольны этим нашим решением, пусть дадут нам знать.

Гибкое белое тело мелькнуло меж могучих стволов. Взвилось в воздух, упало на все четыре могучие лапы между Трогваром и Райной.

– Барра! – воскликнула валькирия.

Огромный белый тигр ткнулся в неё носом и запырчал, словно самый обычный домашний кот, только очень громко.

– Ты вернулся!.. Ты меня нашёл!..

«Конечно, нашёл, – казалось, говорил выразительный взгляд тигра. – Я-то – да не нашёл бы?»

– Славная зверюга какая, – одобрил Трогвар. – Твоя явно. Но откуда он тут взялся?

– Тебя послали Великие Духи? – Райна присела на корточки, ухватила тигра за пушистые бакенбарды. Демона, недавнего врага, она уже совершенно не опасалась.

«Нет».

– Я… ты… – валькирия вглядывалась в янтарные глаза тигра. – Ты здесь разве не волей Орлангура или Демогоргона?

«Нет».

– Он точно говорит «нет», – вмешался Трогвар.

– Ты пришёл извне?

«Да».

– Не может быть, – выдохнула валькирия.

– Не может, – согласился Крылатый Пёс. – Но и проникнуть сюда извне невозможно не по воле Третьей Силы.

Тигр слегка толкнул Райну лобастой головой, отбежал, обернулся – словно предлагая следовать за ним.

– Думаю, он знает, что делает, – заметил Трогвар.

Сильвия лежала на холодном полу всё в том же подвале. Мессир Архимаг похаживал вокруг; он был явно очень доволен – что-то аж мурлыкал себе под нос.

– Очнулась, красавица? – хихикнул он, заметив пошевелившуюся девушку. – Вот и отлично. В Долине тишина и порядок, законная власть, – тут он снова хихикнул, – благополучно восстановлена при неимоверной радости местного населения. Дурачки, конечно же, но родные ведь, не бросишь их так. И, милочка, пока ты тут отлёживалась, а я успокаивал достопочтенных чародеев и чародеек, заклятия наши работали. – Он повёл рукой, указывая на возведённую вокруг чёрной глобулы конструкцию. – Ловушка абсолютна. Но на сей раз я сознательно допустил в ней некую уязвимость – не как у тебя, дурёхи, что пленник размотал всё изнутри! – но ровно столько, чтобы тот начал бы тянуть ниточку именно туда, в то пространство.

У Сильвии всё плыло в глазах, рот жгло, на губах и языке застыл отвратительный металлический привкус; однако она всё-таки сумела приподняться:

– Но… почему… именно в то?..

– Стараешься, держишься, – одобрил Игнациус. Потёр руки. – Тем интереснее будет с тобой поиграть. Ну, подумай сама, ты ж не бесталанна! Дурёха, но с известными способностями. Ловушку изнутри не раскрыть, это господин наш Двейн уже понял; мессир Архимаг Игнациус Коппер – всё-таки не смазливая девочка по имени Сильвия. Поэтому, если он тут будет сидеть – его накроет той самой зелёной волной, что и впрямь идёт на всех нас. Единственный его шанс – выпустить ниточку, надеясь, что я не замечу, просунуть её в то самое убежище, а потом – р-раз! – и выдернуть всю ловушку с собой туда. Капкан-то с изъяном, пусть и нарочитым – развалится при таком прорыве, маг уровня Двейна это быстро сообразит. Единственный шанс, как-никак. Так что сидит он там сейчас, плетёт паутинку… точнее, тянет из себя эту нить, и в самом деле словно паук… Думает, что опять всех обхитрит. Ан нет, не выйдет!

Мессир Архимаг Игнациус Коппер поистине не мог без аудитории.

– И, милейшая моя Сильвия, туда, в тот отнорок, без помех уйдёт вся Долина. А там мы с сударем Двейном договоримся.

– А… нельзя было… просто… попросить? – прохрипела она.

– Просить? Ах, милая, наивная дурочка, взявшаяся править моей Долиной!.. Ты так и не поняла, что у сильных ничего нельзя просить? Особенно у таких, как этот Двейн. Когда ты просишь – ты слаб и тебя никто не слушает. Тебе ничего не дадут, напротив, отберут последнее. Так что смотри, дорогая, смотри. Покуда есть чем смотреть, – и мессир Архимаг вновь хихикнул.

Сильвия пошевелилась – точнее, попыталась. Тело, руки, ноги, всё сделалось словно мягкое тесто, она лишь судорожно дёргалась. Сила не возвращалась, Хаос словно ветром сдуло – она сделалась самой обычной девчонкой, в полной власти милорда мэтра.

А тот, как ни в чём не бывало, прохаживался вокруг свого магического устройства, что-то подкручивал, поправлял, менял местами пару кристаллов, сдвигал курильницу, подсыпав туда какого-то порошка и добавив углей. Он казался донельзя довольным.

– Тянет, тянет ниточку, касатик… – умильно сложил он руки, глядя на слегка колышущийся гагатовый шар, словно на любимое дитя. – Тянет, некуда ему деваться…

Если бы Сильвия нашла в тот миг покупателя на собственную душу – продала бы, не задумываясь, за один только гран силы. Врезать огнешаром в эту ухмыляющуюся физиономию, увидеть, как стекает с неё горящая плоть, как обугливаются кости черепа…

Очевидно, мысли эти слишком явно отразились у неё в глазах, потому что мессир Архимаг вдруг погрозил ей пальцем:

– Но-но, милочка! Ты всерьёз хочешь прокатиться на вот этом коньке? Я там и угольков могу подбросить, для пущей весёлости. А? Хочешь?

Сильвия скрипнула зубами. Она не выдержит пытки. Сойдёт с ума или что похуже – у неё сейчас нет сил даже покончить с собой.

Что ей оставалось делать? Только лежать да, как получается, загонять внутрь злые слёзы.

«Следуй за белым зверем», – сказала мать.

Тану Хагену ложились под ноги неверные, лживые тропы Железного Леса. Ученик Хедина ощущал, что идёт по следу смерти, и в то же самое время смерть сама торопится за ним по пятам. Не как у скальдов, нет – смерть, сущность, воплощение, существо.

Вот раздвинулись деревья, вот открылось свободное пространство, да не простое: над туманным лугом поднимается к небесам призрачное древо, двойник того, что он, Хаген, видел во владениях великого Демогоргона – Древо, иначе именуемое Иггдрасилем, Мировым Ясенем.

Местность перед Хагеном понижалась, и там, среди туманного моря, он чётко видел протянувшиеся далеко в стороны три главных корня, вздутые, словно вены на руках молотобойца.

На одном из них застыла груда словно бы каменных костей, будто тут испустило дух какое-то исполинское чудище, громадный змей.

Мировое Древо и три его корня, питаемые тремя источниками: Урдом, что в Обетованном, Кипящим Котлом, что в Нижних мирах, и Источником Мудрости, где стражем стоял великан Мимир до того мига, пока не решил, что долг его исполнен.

Конечно, Хаген помнил саги. Про корни зачарованного ясеня, про чёрного дракона Нидхёгга, что подгрызает его снизу… Старый Хрофт – отец – любил эти рассказы. Не забывал добавить, что, дескать, на самом деле всё совсем не так, но…

Но оказалось всё равно близко. Символы в последний день сущего ожили, обрели силу.

Хаген поднял Голубой Меч, начал спускаться с откоса. Сапоги быстро погрузились в плотную серую мглу, земли не стало видно, но тан шагал смело. Здесь была битва, он знал.

…Змей, или дракон, или змеедракон – всё вместе – казалось, шлёпнулся вниз с огромной высоты, или же кто-то сбросил его сюда. Кости разбиты, растрескались, плоть обернулась камнем и тоже покрылась трещинами.

– Сильный воин тебя поверг, – сказал Хаген безмолвному чудищу.

Глаза змея оказались выбиты меткими ударами чего-то острого, но очень небольшого. Словно это был нож, а не меч. Да, точно, нож – вот он, торчит из пронзённой глазницы.

Такие ножи Хаген знал. Северный нож, puukko – без крестовины, с гладкой рукоятью и наплывом – упором для ладони.

Тан потянулся, бережно взял оружие. Непрост он, ох, как непрост, если им свалили этакое страшилище…

Хаген обошёл громадное Древо. Из трёх корней цел был только один, ещё один – перегрызен, и в третьем остались вонзёнными окаменевшие зубы. Тан попробовал вытащить один, поддевая мечом – безуспешно. Задумался, вложил клинок в ножны, пустил в ход puukko – небольшой, словно под детскую или женскую ладонь – и окаменевший клык змея, длиной в целую руку, а толщиной у основания в бедро, с лёгкостью выскочил из лунки.

Корень казался даже не корнем, а словно частью тела какого-то исполина – в глубине угадывались словно бы жилы, а на самом дне – что-то вроде кости.

Хаген положил обе руки на тёплую кору. Нет, не просто тёплую – скорее это ощущалось как жар у больного, когда загрязнилась и была заражена рана.

В сагах вещие норны поливали корни священного древа водой из чистейшего и светлого Урда; у тана Хагена не было ничего, кроме…

«Кроме того, что я – сын владыки Асгарда и чародейки народа йотунов».

Странно было произносить о себе такое. Он, Хаген, сын бедной нищенки, не мыслившей дня без хмельного, никогда не знавший отца – Учитель Хедин всегда был «дедом» – и на самой уже грани бытия узнал, что наследует разом и славе Асгарда, и бесстрашию йотунов.

Старый Динтра не зря слыл одним из самых искусных врачевателей Долины; маска, приросшая намертво, умение, пригодившееся множество раз. И сейчас он решительно протянул обе руки над зияющей в корне раной.

Привычно дрогнули, затанцевали пальцы, улавливая требующие закрытия внутренние разрывы, ощущая, где и что надлежит срастить, а что, наоборот, рассечь. Сила столь же послушно потекла, повинуясь Хагену, и он невольно поразился – так легко заклятия исцеления ему не давались никогда и нигде.

Корень шевельнулся, словно исполинский змей, но совсем не злобный, не как тот, что ранил его. С негромким шелестом отверстие закрывалось, корень вновь становился целым.

Хаген не думал, какое это имеет значение. Он просто лечил, обеззараживал рану, затягивал её, что проделывал множество раз в облике немолодого одутловатого Динтры.

Конечно, врачевать корни Мирового Древа ему доселе не приходилось. Но, в конце концов, даже в последний день мира можно успеть сделать что-то впервые.

И, когда рана закрылась окончательно, ему показалось, что великое Древо вздохнуло с облегчением. А может, это были просто шутки тумана. Или ветра.

Зато теперь перед ним появилась тропа, словно могучее дерево само указало ему путь.

…Железный Лес кончался. Хаген знал это так же твёрдо, как своё собственное имя. Стволы деревьев сделались тоньше, сами деревья – ниже. Поднялся робкий подлесок; перекликнулись беззаботные пичуги над головой.

Хединсейский тан теперь чётко ощущал чужой след. Впереди шли двое, и там, откуда они явились, только что всласть погуляла смерть. Был с ними и кто-то третий, но кто – Хаген сперва не понял, он лишь ускорял шаги.

А потом лес сменился безжизненной каменистой пустыней; за ней на горизонте поднимались мрачные серые горы, их вершины, не белые, как положено бы, сверкали иссиня-чёрными остриями, словно выкованными из знаменитого тёмного железа гномов.

След уходил дальше, прямиком в пустыню.

Хаген, тан Хединсея, торопился. Время истаивало, уходило, словно кровь в песок, и, если рану не закрыть, скоро всё сущее истечёт этой незримой кровью. Увы, все умения Динтры бы тут не пригодились. Оставалось надеяться, что залеченный корень священного ясеня (или же его отражения) даст им продержаться ещё хоть сколько-нибудь.

Тан вспрыгнул на подвернувшийся валун, вгляделся: так и есть, вдали смутно белело крошечное, едва заметное пятнышко. «Белый зверь», о котором успела предупредить мать.

Оставалось лишь следовать за ним.

Сколько прошло времени, Сильвия не знала. Мессир Архимаг приходил, уходил, возвращался, раздражённо морща лоб:

– Остолопы. Какие всё-таки остолопы!.. Ну дети, милочка, сущие несмышлёныши. Честное слово, оставил бы тебя с ними управляться, не окажись ты такой дурой в других делах. Да, а ниточка-то, ниточка заветная – она уже почти и готова. Силён ты, братец Кор, куда как силён; вот потому-то мы тебя сперва инкапсулируем, потом декапитируем, напоследок кремируем и пепел наитщательнейшим образом развеем в Межреальности, чтобы уж точно – никаких вторых шансов.

– Мессир… – прохрипела Сильвия. – Мессир… смилуйтесь… простите дурёху… сделайте… что хотите, только… смилуйтесь…

Она ненавидела себя за эти слова, но, чтобы отомстить, – она должна выжить. Мёртвые тоже, конечно, мстят, но некромантией в должной для этого степени она не владела. Да и Хаос исчез, словно умер.

– О! – притворно удивился мессир. – Надо же, как запела!.. Что, страшно стало, милашка моя? Правильно, что стало. Только вот так и не поняла ты, что милорд мэтр, архимаг Игнациус Коппер вторые шансы никому не даёт. Ты свой выбор сделала. Пыталась меня обмануть, подставить – ну так теперь и не жалуйся.

– Я… вас… спасла…

– Пхе! Тоже мне, заслуга! – пренебрежительно скривился мессир Архимаг. – У меня всё было распланировано. Если не ты – это рано или поздно бы сделал кто-то другой, и…

– Сделал бы… кха, кха! Когда здесь бы уже был один зелёный кристалл? Ложка-то дорога к обеду!..

Сильвия сама не знала, как ей удалась эта тирада и откуда на неё нашлись силы. Правда, стоило ей закончить, как голова тотчас же закружилась, а в глазах потемнело.

– Хм. Пожалуй, это не лишено смысла, – ухмыльнулся мессир. – Ну, так и быть – помни мою доброту!.. Силы тебе не верну, не надейся. Вот сейчас ниточка совсем укрепится, мы её переймём, затянем как следуем, якорьков навешаем – и позабавиться с тобой можно будет, милочка. Поскольку дед тебя сёк явно недостаточно, мы начнём именно с этого, для разогрева, так сказать. А потом… может, и прокатишься чуток на коньке – да не пугайся ты так, не до смерти прокатишься! Очень надо мне потом возиться с голыми и дохлыми девчонками!..

Он пренебрежительно фыркнул и вновь занялся своими аппаратусами.

Сильвия лежала ни жива ни мертва. Нет, розог она не боялась. Будет больно, очень больно, но вытерпеть можно. А вот пресловутый «конёк»… мерзавец, извращенец проклятый, мучитель, палач-любитель – а прикидывался добрым дедушкой!..

Игнациус отвлёкся от своих кристаллов, кротко взглянул на девушку, вздохнул – кажется, вполне искренне.

– Милочка, каждый из нас, кто наделён силой, носит в себе и свет, и тьму. И иногда для того, чтобы тьма совсем бы не залила свет и не свела чародея с ума, ему требуются, гм, небольшие злодейства. Совсем мелкие, незначительные в сравнении с творимым им добром. А мы, чародеи, таковы, каковы мы есть – уж тебе-то, милочка, этого да не знать!.. Если в тебе есть тьма и она требует жертву – лучше эту жертву принести, поверь мне, дорогуша. Вот в подвальчике этом, – он широко повёл рукой, словно предлагая Сильвии восхититься арсеналом пыточных устройств, – побывало не так уж и много юных дев. Совсем немного, если учесть мой, гм, почтенный возраст. И если сравнить с тем, чего мне удалось благодаря этому добиться!.. – Он махнул рукой. – Право же, даже спорить смысла нет. Лежи-лежи пока, ещё немного, ещё чуть-чуть; ну, а коль порадуешь меня, старика, так и быть – приму во внимание твои заслуги и смягчающие обстоятельства. Добивать не буду, хоть – кто знает? – может, ты сама у меня смерти просить станешь.

– Не… стану… – выдавила Сильвия. – Только… пощади… умоляю… ты же их знал… деда… отца… маму…

– Знал, конечно же, – ласково отвечал Игнациус. – Поэтому, милочка, лежи и жди, пока до тебя у меня дойдут руки.

Нить, тянущаяся из тёмной глобулы, и в самом деле утолщалась и проявлялась прямо на глазах; сверкала всеми цветами радуги, переливалась, такая радостная, словно ярмарочное украшение над шатром бродячего чародея-иллюзиониста. И одновременно всё сильнее бурлили, кипели и пузырились жидкости в колбах, всё ярче сверкали кристаллы; басовитое гудение заполняло подвал, словно тут поселился целый пчелиный рой.

Лицо Игнациуса блестело от пота, он тяжело дышал; несмотря на всё его искусство, чары давались ему недёшево.

– Уфф… всё, – выдохнул он наконец, почти рухнув на лавку. – Шедевр, моя дорогая, настоящий шедевр получился, скажу без ложной скромности. Передвигаем всю Долину, и притом безо всякого «кольца», как в прошлый раз. И не просто передвигаем – преодолеваем барьеры Творца! Шутка ли, сама подумай!..

Скрипнув зубами, Сильвия молча признала, что старый хрен, как ни крути, но и в самом деле прав.

– Долина как единый магоконструкт! И горы, и озеро, и речки, и леса, и поля – всё! И протащить это предстоит сквозь игольное ушко одного заклятия, да так, чтобы никто ничего и не заметил, а то свалится ещё кто-нибудь ненароком с ковчега нашего…

Мессир Архимаг явно любовался собой. И ему страшно хотелось поговорить. Причём поговорить с той, кого он, хоть и ругая на словах, но признал равным противником, кто заставил его попотеть.

– Не смотри, что я тут вещаю, – ухмыльнулся он, вновь явно прочитав её мысли. – Знаю, знаю, сам над таким смеялся. Вот Салладорец небезызвестный тоже страсть как любил поговорить, из-за чего плохо и кончил. Но то Салладорец, его враги были перед ним, свободны, ничем не стеснены; а тебя, милочка, Кор Двейн вскрыл и опустошил полностью, словно вино из амфоры всё вылил. Ну и я кое-что добавил. Потому-то ты и лежишь, бедняжечка, и только зубками белыми поскрипываешь, вместо того чтобы огнешаром мне в физиономию запустить.

Он был прав, проклятый старик. Сильвия ничем не могла в него запустить, даже собственными панталонами.

Ей очень хотелось позвать его. Даже от одного имени становилось легче, хоть и непонятно, почему; но Игнациус это мигом прочтёт и будет только смеяться. Что-то вроде «жди, жди, тебя никто не спасёт».

Она прижалась виском к холодному камню. Игнациус что-то бубнил, бахвалился – она не слушала. Сильвия тщательно, медленно и осторожно катала образ Хагена в сознании, не давая ему оформиться, воплотиться, словно художник, до самого конца не прорисовывающий герою на своей картине чёткие черты лица.

Она не отдаст его Игнациусу.

Райна и Трогвар шагали рядом. Два врага – впрочем, врага ли? Скорее уж два жреца Третьей Силы, исполнявшие кровавый и жуткий обряд. Они не довели схватку до конца, но ни Орёл, ни Дракон не выказали им недовольства.

Белый тигр Барра крался впереди, возникая бесшумно, точно призрак, меж громадных, вставших отчего-то торчком, валунов: мол, всё хорошо, путь свободен.

– Каменная Пустыня… – проговорила Райна, озираясь. – Хекса напророчила мне второй круг по пустыне и третий – по Мёртвым Горам… Но с кем мы должны тут сражаться? В Железном Лесу был дракон, тварь Дальних – ты знаешь, кто такие Дальние?..

Трогвар кивнул.

– В мою службу Духу Познания о них довелось услыхать немало.

– Я его сразила, того дракона.

– Едва ли это поможет, – вздохнул Крылатый Пёс.

– А ты знаешь, что именно может помочь? – в упор спросила валькирия.

Трогвар развёл и вновь свёл крылья.

– Я принял свою долю, воительница. Дух Познания никогда ничего не совершает просто так. Я привык ему верить. И потому, раз он привёл нас сюда и заставил сражаться…

– Я прошла через тысячи битв. Может, даже тысячи тысяч. Рядом со мной гибли полки и армии, но… минотавров мне жалко, – вдруг призналась Райна.

– Я знаю, что с ними всё так хорошо, как только может быть, – твёрдо сказал Крылатый Пёс. – Третья Сила властвует, оказывается, и над временем. Они призвали бойцов из самых разных эпох, даже из разных эонов. Не печалься, воительница, твои минотавры прожили свои жизни.

– Они были живыми…

– Все мёртвые в чертогах Демогоргона были когда-то живыми. Видать, Соборный Дух может дать им на краткий срок свободу.

– Чтобы они вновь погибли?

– Если такова цена спасения сущего – они должны погибнуть. И мы с тобой, воительница, тоже.

Молчание.

– Куда мы идём? – вдруг спросил Крылатый Пёс.

– Следом за моим тигром. Если Орёл и Дракон желают, чтобы мы прошли ещё какие-то испытания, то пусть благоволят послать их нам поскорее, – сердито бросила Райна.

Крылатый Пёс задумался.

– Здесь не испытания, воительница. Здесь какой-то невообразимо сложный обряд. Никто в сущем не всесилен; Третья Сила не может просто возжелать чего-то, и оно исполнится. Закон Равновесия не даст. Поэтому требуются иные, окольные и долгие пути.

Валькирия только отмахнулась. Сейчас Райне хотелось уже одного – чтобы всё поскорее закончилось. Перед глазами упрямо стояли её минотавры, павшие все до единого, но не бросившие оружия, не побежавшие и забравшие с собой всех врагов. Да, они были живыми, они думал о себе, как о живых, и неважно, из какой бездны посмертия или же времени извлёк их безжалостный Демогоргон.

Такие мысли лучше всего заглушить хорошей битвой, но Каменная Пустыня вокруг оставалась, как и положено, недвижной. Горы, правда, заметно приблизились; впрочем, в этой реальности Орла и Дракона могло вообще твориться всё, что угодно.

Тигр Барра внезапно замер, вспрыгнув на вершину высоченного камня, торчащего из земли, словно косой зуб погребённого великана.

– Ну что, собрались они наконец? – выдохнула Райна.

Она и в самом деле устала. Устала, как не уставала никогда в своей долгой, очень долгой жизни. Что может её ждать в Каменной Пустыне? Саги её не упоминали, там значился только Железный Лес. Очередное чудовище?..

Впереди, в густом мареве, в каменных россыпях возникло движение – огромное, медленное, трудное.

– Вот оно, – процедил Трогвар, расправил крылья и взлетел.

Тигр одним прыжком оказался возле своей хозяйки.

«Бежим отсюда!»

– Наёмница Райна ещё могла бы, валькирия Рандгрид – никогда, – покачала головой та.

Казалось, тигр вздохнул совершенно по-человечески: мол, ну что тут взять с этих бесхвостых двуногих?

Трогвар меж тем поднялся довольно высоко, озираясь; внезапно он лихо перевернулся через крыло, отвесно ринувшись вниз, словно коршун на добычу.

Тигр аж подскочил на всех четырёх лапах.

– Змей. – Крылатый Пёс прокрутил сложную мельницу своим длинным клинком. – Гигантский змей, я такого отродясь не видывал. Всякие чудища служили владыке Ракоту, но такого!.. Чешуя тёмно-синяя, с прозеленью, вся в прилипших морских тварях!.. Как оно здесь очутилось, это чудище?!

– Jǫrmungandr, – выдохнула Райна. – Miðgarðsormr. Йормунганд. Мировой Змей^[104]… Мой… родственник, хоть и не кровный.

– Тогда, воительница, приготовься, – мрачно объявил Трогвар, – ибо змей сей явно преисполнен твёрдого намерения нас сожрать!

– Что он может делать тут, далеко от моря?.. – пробормотала валькирия.

– Я не столь хорошо помню предания об этом страхе, – признался Трогвар. – Он должен был появиться…

– В последней битве, в Рагнарёке. Убить своего главного врага и быть им убитым. – Райна не вдавалась в подробности.

– Тут у него противников нет. Кроме нас.

– Что ж, достойное испытание, Великие Духи. – Райна зажмурилась, запрокинула лицо, словно Орёл и Дракон обязаны были явиться на внутренней стороне её век. – Это будет славная битва, достойная последнего дня этого мира!..

Белый тигр Барра зашипел, шерсть встала дыбом, словно у самого обычного домашнего кота при виде бродячей собаки.

Облако пыли приближалось; вот появились очертания огромной, с крепостную башню, головы, усаженной длинными выростами-иглами, словно у морского ежа; влачились извивы бронированного тела, такого длинного, что конец его исчезал в дымке.

– Кто-то должен отвлечь его. – Трогвар деловито приглядывался, примеряясь для удара. – Слабое место у него наверняка или под подбородком, или на загривке… или я заставлю его задрать башку, и тогда бей ты, воительница, или ты заставишь его погнаться за тобой, а я атакую сверху.

Змей меж тем приближался, исполинское тело крушило и опрокидывало камни, неимоверное тяжёлое, оно погружалось в сухую и жёсткую землю пустыни, расплёскивая её, словно воду.

Райна взяла наизготовку меч, прикрылась щитом. Против мощи Мирового Змея это ничто, в пророчестве с ним мог справиться только единокровный брат Тор и лишь при помощи Мьёлльнира. Хотя кто знает, на что способен меч альвийской оружейницы?

Но если Орёл и Дракон захотели узреть, как может биться истинная валькирия с непобедимым врагом – что ж, они это увидят.

Йормунганд, приближаясь, вдруг сам вскинул уродливую голову, распахнул пасть. Он не был нем, он умел говорить, хотя едва ли за все тысячи лет на дне океана у него случилось хоть сколько-то собеседников.

Но Райна – вернее, уже валькирия Рандгрид – всё равно решила попробовать.

– Брат мой!..

Она одним прыжком оказалась на вершине стоячего камня, где зло шипел на приближающийся ужас белый тигр Барра.

– Брат мой, я Рандгрид, Разбивающая Щиты, родитель мой – великий Óдин, брат твоего отца!

Змей вдруг замер, точнее, замерла только его голова, исполинское тело продолжало влачиться через пустыню, собираясь громадными кольцами, увидеть каковые целиком смогли бы только птицы или Трогвар, взлети он достаточно высоко.

Жёлтые глазищи, каждый размером с самый большой мельничный жёрнов, какой только можно вообразить, в упор уставились на Райну. Змей отвернул рыло и глядел на валькирию искоса, странным немигающим взором.

– Теперь! – гаркнул сверху Трогвар.

Райна сделала выпад, клинок чиркнул по матовой чешуе, сплошь покрытой ракушками и иными морскими гадами, угнездившимися там за много тысячелетий; остриё глубоко пробороздило броню, прошло, оставляя за собой снопы искр.

Да, так драться можно; хотя, наверное, с ходу такой доспех не пробил бы и огненный клинок Сурта.

Но глаза великого змея смотрели на неё, Райну, и только на неё. Трогвара чудовище словно даже и не замечало.

Огромная пасть приоткрылась, выдвинулся раздвоенный язык – словно сплетение самых толстых канатов.

Но яд не капал со смертоносных клыков, и дыхание страшилища, гибельное, согласно сагам, не причинило валькирии никакого вреда.

– Райна!

– Погоди! – крикнула валькирия.

Словно ветер шевельнул нагими ветвями, словно зашуршали сухие, обречённые осени травы и тростники.

Йормунганд заговорил.

«Kveðja, systir… Приветствую, сестра…»

– Райна?..

«Кveðja, bróðir minn. Приветствую, брат мой».

«Dagur Ragnaroks er kominn, systir».

– Да, брат, день Рагнарёка наступил, но совсем не так, как было предсказано.

«Ég veit, мне ведомо, – с печалью и гневом раздалось в ответ. – Великие силы перекроили нити судеб. И тебе, и мне отказано пасть в бою с честью. Я брошен сюда, на камни нагой пустыни. Лишён своей судьбы и даже воды, поддерживавшей моё тело…»

«Но ты же мёртв, брат?»

«Нет, – злобно донеслось с высоты. – Как и ты, сестра, я попал сюда волей тех, кто дерзнул по собственному разумению изменить начертания пророчеств. Все эти века на морском дне я размышлял… но не только!..»

Не шевелясь, воительница смотрела в жёлтые глаза чудовища. А шипение всё длилось, полное боли и ненависти.

«Я обвивал Митгард. Я хранил Срединный Мир и Йотунхейм, Свартальфхейм и Льёсальвхейм, в том числе и владения сестрицы Хель, хотя она о том и не знала. Мы все исполняли наш долг, даже малыш Фенрир. А теперь время наше вышло, время хранителей, почитавшихся великим злом. Я жду твоего удара, валькирия».

«Ты хранил, брат?»

Сухой смешок.

«Я хранил, сестра. Хранила Хель, сберегая души в своём подземном царстве, пусть даже они там медленно истаивали – чтобы не достались Спасителю. Приходилось стараться мне, в океанской глубине – чтобы эти души не погибали бы слишком быстро. Видишь, даже я помогал грозному Демогоргону; и за это, видать, лишён чести последнего боя».

«Почему ты ждёшь моего удара, брат?»

«Что ещё мне осталось? Я не могу жить в пустыне, и в лесу не могу тоже. А с морского дна меня подняла Третья Сила. Видать, им потребовалась моя жизнь – больше я ничего отдать не могу. Что ж, бери, сестра».

«Нет! – вырвалось у Райны. – Зачем?! Для чего? Ты видишь – мы сражаемся!..»

«Сражайся, сестра. Я же… я слишком велик. Дыхание меня оставляет, огромное тело – моё проклятие. Третья Сила не знает жалости. Как не знали её и Древние Боги. Поэтому дай мне, по крайней мере, умереть от честной стали».

«Моя сталь едва ли достигнет твоего сердца, брат».

«Хм, верно», – согласился исполинский змей.

«Орёл и Дракон не случайно отправили тебя сюда, брат». – Райна опустила меч, приблизилась. Протянула руку, осторожно коснулась шероховатой, густо покрытой морскими отложениями чешуи – и разом ощутила близкую смерть.

Йормунганд умирал.

«Я должен был сразить бога грома, а он – меня. Равновесие бы восстановилось. Но великий Тор тоже обречён, как и я. Мы не должны были существовать за пределом пророчества».

«Мы не в силах тебя убить, брат».

Змей помолчал. Его громадное тело замерло, словно обращаясь в камень.

«Я отдам тебе свою силу, сестра. Умирающим открывается будущее. Я вижу тебя вне пределов этого кошмара, что часто снился мне во тьме океанского дна. Забери мою силу, которая ещё осталась. Быть может, она окажется небесполезна».

«Брат. Если Орёл и Дракон послали меня навстречу тебе, они хотели высвобождения твоей мощи, а не отдачи её мне»

«Не хотелось бы… сгинуть напрасно».

Голова Йормунганда опустилась на камни рядом с Райной, жёлтые глаза прикрылись.

«Хорошо, что ты здесь, сестра. Последние мгновения всегда страшны, даже для таких чудищ, как я. Вспомни, кто ты есть, валькирия, провожавшая героев в Валгаллу, выпусти меня на свободу… Как и сестра Хель, как и брат Фенрир – я не виновен в том, что родился таковым».

Чешуя под ладонью Райны начала теплеть, вот она сделалась уже горячей, почти нестерпимо – но валькирия лишь сжимала зубы.

«Пусть забирают. Это всё равно невыносимо», – услыхала она.

«Я тебе обещаю, брат, что распоряжусь твоим наследством осмотрительно, и чтобы ничто не пропало».

«Это… неважно, сестра. Мы… хранили… как могли. Теперь… твоя… очередь…»

Исполинская голова медленно клонилась на каменистом ложе. Жёлтые глаза закрылись.

Чешуя под рукой валькирии на миг сделалась раскалённой, подобно металлу, и внезапно обернулась обжигающе-холодным льдом.

По всему телу Мирового Змея прошла последняя судорога, и он замер. Голова чуть склонилась набок, и казалось – он всего лишь поджидает добычу в засаде.

Райна не сразу отняла руку. Йормунганд застыл, однако что-то слабо-слабо трепетало в глубине исполинского змея, что-то жило, даже и отдав силу, что так алкали Орёл с Драконом.

А сила, покинувшая тело сына Локи, сжалась в груди Райны тёплым клубком, свернулась, словно огненная змейка.

«Нет. Я её не отдам», – ожесточённо подумала валькирия.

Конечно, Йормунганд не был её настоящим братом – как не был отец его, Локи, кровным братом великому Óдину. Названый кузен, в лучшем случае; но сейчас она ощущала его именно братом.

Однако пришла пора вспомнить, что она валькирия Рандгрид, а не просто наёмница Райна.

То, что едва-едва содрогалось в глубине гигантского тела, было душой. Душой Йормунганда, сына Локи и великанши Ангрбоды, сильной хексы, хоть и не столь могущественной, как Лаувейя.

Альвийский меч запел, рассекая мёртвую плоть, но не только – он чертил руну призыва, руну освобождения от бренного тела; валькирии прибегали к подобному, если душа героя по каким-то причинам оказывалась слишком сильно прикованной к этому миру. Прикованной настолько сильно – скажем, неисполненным долгом – что скорее бы истаяла, чем обрела свободу сама по себе.

Уже неживой, Йормунганд содрогнулся. На светлом клинке Райны зашипела, испаряясь, чёрная кровь – а вместо неё проступала другая, чистая, алая, как и положено.

А потом над мёртвым змеем медленно сгустился лёгкий, едва заметный призрак – но не чудовища, не морского исполина, а худого нескладного юноши с соломенными волосами до плеч, не знающего, куда девать слишком длинные руки.

– Йормунганд…

– Ну да, – смущённо сказал призрак. – Всё-таки мои родители не были ни змеями, ни волками. Отец, конечно, мог менять облик… вот, наверное, оттуда всё и пошло. Но спасибо тебе, сестра! Спасибо за дарованную свободу! Мы никогда не встречались, но я слышал, как вы мчитесь по облакам, обгоняя ветра…

– У тебя получилось бы слагать саги, – через силу улыбнулась валькирия.

– А чем, ты думаешь, я занимался там, на дне? – вполне серьёзно ответил юноша. – Представь себе: океанская пучина, мрак, холод и скользкие твари вокруг. Тут поневоле сочинишь!.. А теперь прощай, Valkyrjusystir, сестрица-валькирия, – мне пора, великий Орёл призывает всех, битва заканчивается, сейчас всё решится…

Призрак поплыл вверх – сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее, пока не исчез в сиянии солнца.

Райна проводила его взглядом – и наткнулась на взор Крылатого Пса.

– Долгая история, – предвосхитила его вопросы валькирия. – Мы с ним были… роднёй. И я… его… отпустила.

– Ты его освободила, – почтительно кивнул Трогвар. – Велика твоя власть, воительница!..

– Велика ли, нет, а выбираться отсюда надо, – огляделась Райна. – Тигр! Веди!..

Барра сорвался с места.

– Эй, не так быстро!..

…Втроём они торопились прямо к Мёртвым Горам. Райна не сомневалась, что путь их лежит именно туда, там будет последнее испытание или, может, последний барьер.

По пути она рассказывала Трогвару о Локи, боге огня, и его детях. Никто не знал, отчего они такие – змей, волк и Хель, «не живая и не мёртвая», как шептались асиньи. И вот Йормунганда она, Рандгрид, получается, избавила от пленения в теле жуткого морского змея.

– Великий Орёл хотел получить его силу, – напомнил Крылатый Пёс.

– Она у меня, вся здесь. – Валькирия прижала ладонь к груди.

– Тогда, боюсь, нас ждёт ещё одна встреча. – Трогвар спокойно глядел вперёд, словно уже приняв любую судьбу, что выпадет на этом пути.

– Пусть. – Райна шагала вдоль бесконечного тела Йормунганда, тянущегося куда-то за горизонт.

…Этот «последний день» выдался поистине долгим. Солнце светило, словно приколоченное к небосводу гвоздями; ни Райна, ни Трогвар не ощущали ни голода, ни жажды, и валькирия мрачно думала, уж не мертвы ли они – только те, что во власти смерти, не хотят ни пить, ни есть.

Горы быстро приближались. Бесконечное тело Мирового Змея осталось по правую руку; впереди синел вход в узкую расщелину, густо заросшую низкорослыми ивами, горечавкой, рододендронами. Тигр Барра оглянулся на Райну – мол, хозяйка, поспеваешь ли? – и скрылся в зарослях.

Мёртвые Горы на первый взгляд отнюдь не казались такими уж мёртвыми. Валуны оплетала камнеломка, горные гвоздики пускали корни в любой, самой узкой щели и трещине; мхи покрывали всё свободное пространство.

Долина – хотя, скорее, её следовало бы назвать распадком – звенела птичьими голосами, то тут, то там попадались небольшие ручейки, тонкими хрустальными струйками сбегавшие по мшистым валунам.

– Красота, – мечтательно вздохнул Трогвар. – Поверишь ли, воительница – пока сидел в Храме Океанов, казалось – всё бы отдал за то, чтобы вокруг хоть на миг оказалась бы суша, а не бесконечные волны.

– Орёл и Дракон радуют нас напоследок, – отозвалась валькирия. – Уходить надо радуясь, ещё лучше – в бою…

– Вот в боях у нас недостатка не будет. – Трогвар остановился, поднял клинок.

Мелкие ручейки собрались на дне распадка в быстрый, широкий, хоть и очень мелкий поток, он весело катился по камням, готовясь влиться в небольшое озерцо впереди. Оттуда поднимался ровный голубоватый дымок: кто-то жёг костёр, и не абы как, а заботливо разложив звонкий сушняк.

Прямо на берегу озерца, спиной к Райне и Трогвару, сидела женщина в длинной, празднично расшитой рубахе, цветастом поясе и головной повязке.

Трогвар и Райна замерли.

Женщина неспешно обернулась, губы дрогнули в улыбке.

– Дочка.

Сигрун, возлюбленная Древнего Бога Óдина и мать валькирии Рандгрид, стояла перед ними собственной персоной.

– Кто… – начал было Трогвар и мигом осёкся.

– Мать моя. – Райна низко склонила голову.

Это могла быть мать, а мог быть и морок. Реальность настолько тесно переплелась с иллюзией, что казалось почти невозможным отличить одно от другого.

– Ты вывела меня из владений великого Демогоргона, да только, видишь, не так-то просто от этого Духа скрыться, – улыбнулась Сигрун.

– Мама, как ты здесь оказалась?

– Ты вывела меня из Серых Пределов. А дальше пути наши разошлись, как ты знаешь, – она печально улыбнулась. – Тебе с твоим отцом стало не до меня, вы бросились спасать мир. Простая смертная Сигрун осталась никому не нужной – кроме Духа Соборной Души, воззвавшего ко мне. Он пообещал мне последнюю встречу с тобой, здесь, в Мёртвых Горах.

Трогвар предостерегающе шевельнул крылом, и Райна его поняла: «Всё это может быть обман».

Да, может быть, потому что у неё, валькирии – сила Йормунганда.

– Садись, дочка. Или ты боишься меня?

– Во владениях Великого Духа внешность бывает обманчива. – Райна не стронулась с места.

– Я не обижаюсь, – вздохнула Сигрун. – Я всё равно очень-очень счастлива. Я вновь увидала тебя…

– Прости, мать моя, что мне не удалось довести дело до конца. Мне помешали.

Может, перед ней и морок, но, как говаривали в Большом Хьёрварде – встречай каждого путника и гостя так, словно перед тобой сам могучий Отец Дружин, обожающий странствовать неузнанным.

– Вновь говорю тебе – я не сержусь, не обижаюсь и не гневаюсь. Дети вырастают и забывают о своих родителях, это закон жизни. Я тоже ушла в своё время, встала на собственный путь. Но садись же, садись!.. Я испекла лепёшки, видишь? Твои любимые, как в то время, когда жили на краю леса…

Откуда здесь, в горах, взялись бы и мука, и масло, и мёд, и железная сковорода?

– Прощальный подарок, – пожала плечами Сигрун, перехватив взгляд дочери. – Здесь Великие Духи почти всемогущи. И ты, крылатый воин, садись тоже – чай, лепёшек ты не пробовал уже очень давно.

– Таких – точно не пробовал. – Трогвар не заставил просить себя дважды, но пальцы его на рукояти клинка так и не разжались.

Сигрун придирчиво оглядела дочь.

– На кого ты только похожа… – покачала головой. – Даже и сейчас.

– Мама! На кого же мне быть похожей?! Да ещё и в последний день, как мне не устают повторять!

– Вот в последний день, – строго сказала Сигрун, – и надо нарядиться так, словно на свадьбу. Ведь другого повода побыть красивой может и не представиться.

– Что за глупости… – простонала валькирия.

– Ешь. А потом я тобой займусь и покажу, что даже здесь можно сделать.

Райна закатила глаза.

Трогвар невозмутимо уминал лепёшки.

Солнце светило, журчала вода, блестела поверхность озерца. С кряканьем села пара – серая уточка и нарядный, красивый селезень в блистающих перьях. Белый тигр Барра лежал у воды, неотрывно глядя на Сигрун.

– Коту твоему я не нравлюсь, – не оборачиваясь на него, бросила мать валькирии.

«Коту?!» – Райна готова была поклясться, что слышит возмущённое шипение Барры.

– Кот думает, что это ловушка, западня, капкан, – невозмутимо продолжала Сигрун.

«Нет. Если бы тигр и в самом деле так думал, он не подпустил бы меня к тебе, – мелькнуло у Райны. – Здесь всё гораздо хитрее. Гораздо…»

Лепёшки действительно были замечательные, те самые, из детства. Она вспомнила их вкус, несмотря на все пролетевшие эпохи.

Трогвар, похоже, был того же мнения – лепёшки исчезали очень быстро.

«Если мёртвые будут угощать тебя чем-то – не бери ни в коем случае, забудешь мир живых», – вспомнилась присказка. В конце концов, её-то мама не мертва! Она покинула Серые Пределы, следовательно – жива!

– Теперь вот расчесать тебя надо, дочка. – Сигрун решительно встала, в руках невесть откуда появилась пара гребней: редкий, широкий и частый, помельче.

– Мы спешим, мать моя.

– Куда? – удивилась Сигрун. – Последний день, куда торопиться? Ты разве хочешь опять меня оставить? Даже сейчас?

Трогвар сощурился, но промолчал.

– Пойдём лучше с нами, мама. Тигр Барра нашёл меня здесь, и он же сможет нас вывести.

Сигрун рассмеялась.

– Ах, неразумная моя дочка!.. Вся в отца. Тому тоже главное было куда-то бежать, ехать, мчаться, спешить, пока мы с тобой оставались одни и справлялись, как могли. Ты говоришь, твой кот нашёл тебя? А я говорю – его послал Великий Дух, неважно, Орёл или Дракон. И как ты докажешь, что я не права?.. Сними шлем, сними. Волосы вообще-то и вымыть следует…

– Мама! Который раз говорю – я не к свадьбе готовлюсь!

– И напрасно, – невозмутимо парировала Сигрун. – Не ты ли, добрый молодец, за рукой моей дочери пришёл?

– Нет, добрая госпожа, – ровно ответил Крылатый Пёс. – Твоя дочь, однако, доблестная воительница, и многие сочли бы великой честью…

– Сочли бы! – фыркнула Сигрун. – Вот так жизнь и проходит, дочь, – в погоне за «великой честью». Я бы тоже могла отказать твоему отцу. Но я не хотела. Я была счастлива с ним и счастлива, что у меня появилась ты. Ещё лепёшек? Вот эти, смотри, на меду.

…Тигр Барра не подходил к странной женщине, преградившей им путь. Он чувствовал, что хозяйка не может сейчас идти дальше; угрозы он, однако, не чуял – хотя женщина была странной, очень странной, не живой и не мёртвой, он таких никогда и не встречал. Не была она ни демоном, ни неупокоенным. Ни настоящим призраком, ни таким существом, как хозяйка.

Тигр этого не понимал, а чего он не понимал, то могло быть или опасным, или не совсем. Женщина была «не совсем».

Барра осторожно и бесшумно поднялся. От озерца в чащу, в глубь распадка, убегал след явившейся сюда женщины; взор тигра скользнул вдоль следа…

И упёрся в серую от времени и дождей хижину, узкую, низкую, вытянутую домовину о шести столбах. Внутри что-то ворочалось, что-то такое, отчего у Барры шерсть встала дыбом. Он не двигался с места, но видел всё так же ясно, словно лежал там в засаде, подле покосившегося плетня.

Упала деревянная заглушка, и из домовины, из чёрной дыры, в какую Барра бы если и пролез, то с великим трудом, появилась низкая, согбенная фигура в грязно-сером саване. Кряхтя и охая, спустилась по узкой лесенке – жердине с набитыми поперёк короткими кусками ветвей. К ней из лопухов кинулся чёрный кот – но в каком же он был виде!.. Шерсть облезла, глаза затянуты мутными бельмами и обильно гноятся, когда-то белые зубы выпали, шкура плотно облепила тощие рёбра; Барра бы с презрением отвернулся от такой добычи, даже будучи изрядно голоден.

Старуха – а это была именно старуха, с почти лысым морщинистым черепом, обвислой кожей, бледной, словно никогда не видевшей солнечного света. Бесцветные губы, беззубые дёсны, на шее болтается верёвочная петля.

Кот зашипел, выгнул спину. Получилось у него это плохо, но старуха не обратила внимания. Шамкая что-то, подобрала клюку, опираясь на неё, заковыляла к разрыву в плетне.

Кот, по-прежнему шипя и выгибая спину, тем не менее, двинулся следом.

Они идут сюда, понял тигр. Они сейчас будут здесь!

Что случится тогда, он, конечно же, представить не мог. Но что-то очень, очень плохое.

Старуха поплелась едва заметной тропой; шла она ровно по следу той самой женщины, что сидела сейчас с хозяйкой!..

Тигр вскинулся, зарычал, обнажая клыки.

Будет бой.

Но впервые в жизни тигр Барра боялся предстоящей схватки. Он, наверное, даже бы убежал, с позором поджав хвост – не всех врагов можно одолеть даже ему, – но тут была хозяйка, и он её не оставит!

Белый тигр вскинулся и зарычал, нагибая голову и показывая клыки. На сей раз он рычал так, словно должен был явиться кто-то пострашнее какого-то там придонного червяка Йормунганда.

И Райна сразу поняла – не она достигла конца дороги, конец сам пришёл к ней.

– Что с тобой? – удивилась Сигрун. – Твои волосы…

– Мать моя, – сквозь зубы процедила валькирия, – кто перенёс тебя сюда, сам Демогоргон? Что он тебе велел? Отнять у меня си…

– Он ничего не велел, – пожала плечами Сигрун. – Просто дал повидаться с тобой. Чтобы я могла наделать твоих любимых лепёшек. И расчесать тебе косу. В последний раз, дочка.

– И ты оказалась здесь?

– Где же мне ещё быть? И какой выбор мне оставили? – Сигрун глядела с мягким укором. – Я последовала за Великим Духом.

– А кто тогда идёт по твоему следу, добрая госпожа? – негромко осведомился Трогвар. Расправил крылья, поудобнее взялся за длинные рукояти клинков.

– По моему следу? – недоумённо оглянулась Сигрун.

Низкие густые ивы раздвинулись. На берег озерца выглянула жуткая старуха в сером саване, худом и грязном.

У её ног семенил чуть живой кот, шипел злобно, но шёл, словно на невидимой удавке.

– Говорила я тебе, девонька, что, как всё одолеешь, тогда меня вновь встретишь? И тогда уже не расстанемся?

Сигрун неожиданно выпрямилась, собой загораживая дочь.

– Явилась, костлявая? Мало тебе добычи – и сюда подоспела?!

– Уймись! – проскрежетала хекса. – Я дочке твоей помогла, на тропу верную наставила. Высок её путь и страшен, и прошла она его весь. Видишь, в Мёртвых Горах вот тебя, мёртвую, повстречала. В Железном Лесу одного змея сразила, в Каменной Пустыне другого. Всё сделала, как велели, последнее осталось – силу собранную, заёмную, на место вернуть.

– Заёмную? Вернуть?! – возмутилась Райна.

– Да уж не твою, вестимо! – передразнила хекса. – Ты, валькирия, дитя от семени Óдинова – ты только и могла её собрать, последняя из своего племени. Вот ты и собрала. Теперь отдай. Духи великие собственной крови и жизней не пощадили, пока щит и меч не выковали, чтобы Дальних поразить. И каждая капля силы, даже самая мельчайшая, должна в дело пойти. Потому что нет сейчас такого, без чего обойтись можно.

Барра, рыча, собой закрыл Райну. Рядом с тигром встал Трогвар. Не шелохнулась и Сигрун.

Облезлый кот, некогда бывший и пушистым, и чёрным, и гладким, жалобно мяукнул.

– Всем жалко, – оборвала его хекса. – Но делать нечего. Вышло наше время, и моё, и ваше. Мне-то тоже досталось… последний раз отец твой, Старый Хрофт, меня от души угостил, что называется…

– Кто ты, старуха?

– Не догадалась? Гулльвейг я, Мать Ведьм. Хекса хекс и троллквинна троллквинн. Слуга Третьей Силы. С первого дня до последнего.

– И теперь ты здесь, ведьма…

– Чтобы вернуть моим владыкам то, что их по праву. То, что они были вынуждены собирать по крупице, по капле, ибо иное запрещал Закон Равновесия. Сегодня день Рагнарёка, очень длинный и долгий день, однако и он заканчивается.

Наступило молчание. Облезлый полуживой кот вновь мяукнул, тихо и умоляюще.

– Ты не пройдёшь, – просто сказала Сигрун. – Раз Великий Дух судил мне оказаться тут – значит, имел для меня предназначение. Какое – не ведаю; но, быть может, как раз остановить тебя, heks av hekser, Ведьма Ведьм?

– Попробуй, – пожала костлявыми плечами Гулльвейг. – Если ты слышала обо мне, то должна знать – облик мой всегда был прекрасен и чарующ; сейчас же всё кончено и нет сил больше бороться с великим временем. Мы уйдём все, до единого. Все, кто должен пожертвовать собой, чтобы жило Упорядоченное. Включая моих владык.

– И это всё? – угрюмо спросил Трогвар. – Сущее нуждается в нашей жертве? Именно нас не хватает, чтобы… что?

– Чтобы заполнить прореху в щите! – яростно прошипела Гулльвейг. – Даже мельчайшая неправильность, незавершённость – и Дальние не оставят от нас ничего, даже зелёных кристаллов!

Крылатый Пёс встал, прокрутил клинками свистящую мельницу.

– Ты лжёшь, хекса.

Ведьма покачала уродливой головой.

– Множество раз я умирала, множество раз воскресала. Но сегодня поистине последний день. Владыка дал мне власть – забрать силу у тех, кому она уже не нужна.

Она размахнулась клюкой; Трогвар с небрежной лёгкостью парировал удар, сделал выпад, быстро оборачиваясь вокруг себя – но там, где свистнула его сталь, хексы уже не было.

Белый тигр бросился на Гулльвейг сбоку – но его сшиб в сторону облезлый кот, ударивший Барру в плечо с силой, абсолютно несоразмерной его тщедушному телу.

Сигрун подхватила с земли жердь, которой шевелила угли, встретила клюку ведьмы в воздухе, отразила, хакнув, пнула хексу ногой в живот; пнула так, что неуязвимая Гулльвейг отлетела, не удержавшись, плюхнулась в мелкую воду у самого берега.

Райна подхватила меч и щит, тоже вступая в бой. Казалось, у ведьмы не осталось никаких шансов – одна против троих; а Сигрун показала, что не зря её в своё время выбрал сам Отец Дружин.

Гулльвейг выпрямилась; её трясло от ярости.

– Глупцы! – завизжала она. – Проклятые глупцы!.. Это из-за вас я такая!..

Клюка засвистела в воздухе, разом оказываясь словно в нескольких местах, отражая и выпады Трогвара, и шест Сигрун, и клинок Райны.

Барра и кот кружили, обмениваясь злобным рычанием, причём у кота выходило ничуть не менее внушительно.

– Вместе! – гаркнул Трогвар, однако клюка ведьмы каким-то образом проскользнула мимо его клинка, коротко и как будто даже легко ткнула его в грудь – и Крылатый Пёс, кувыркаясь, отлетел назад, судорожно молотя крыльями; спиной врезался в низкий густой ивняк и замер, бессильно запрокинув голову.

– Первый, – усмехнулась Гулльвейг. – Ну что, видели теперь?

Сигрун и Райна замерли. Переглянулись – Райна отрицательно покачала головой. Она чувствовала, что её спутнику уже не поможешь. Да и как тут помочь, в реальности, сконструированной Орлом и Драконом?

– Ты всё равно не пройдёшь, – непоколебимо бросила Сигрун.

– Пройду, милая, ещё как пройду… – прошипела ведьма. Клюка её мелькнула быстрее блеска молнии, но встретила лишь подставленный щит Райны.

Силища в этом ударе была такая, что валькирия едва удержалась на ногах, и то упав на одно колено. Гулльвейг попыталась ударить вторично, но в висок ведьмы вдруг врезался шест Сигрун, хексу вновь отшвырнуло.

– А-ах-х… – прохрипела она, утирая с лица тёмную кровь. – Ну конечно. Мать защищает своё дитя. Как же я не поняла-то…

– Может, потому что у тебя своих детей никогда не было? – хладнокровно заметила Сигрун. – И почто кота мучила? Чего не кормила? Чего он у тебя такой?

Барра и кот разом замерли, как показалось Райне, – с недоумением.

– Пустоголовая, здесь всё – иллюзия! – зарычала Гулльвейг.

– Иллюзия, но за ней – правда, – непреклонно отрезала мать валькирии. – Никого ты никогда не любила, Гулльвейг, даже кота своего. Вот потому он в последний день так и выглядит.

Хекса тяжело дышала, стоя по щиколотку в озерце.

– Ну, иди сюда. – Сигрун оставалась спокойна и хладнокровна. – Закончим, что начали!

– Закончим, – прошипела Мать Ведьм.

И сорвалась с места, разбрызгивая чистейшую, хрустальную воду.

Сигрун встретила клюку, раскрутив свой шест, отбила раз, отбила другой, не отступив ни на шаг. Райна встала рядом с матерью, альвийский меч ударил со злым свистом, рассёк Гулльвейг рёбра, серая хламида окрасилась кровью.

– Вам… это… не… поможет!

Хекса ринулась на них в третий раз, глаза её сделались огненными дырами, словно там, внутри черепа, дышало пламя Муспелля.

Райна вновь задела ведьму клинком, но клюка отвесно рухнула на Сигрун, сломав той шест и ударив в плечо.

Мать валькирии упала беззвучно, Райна успела встретить хексу лицом к лицу, но та вновь уклонилась от гибельного, казалось бы, удара в грудь.

– Вторая. – Гулльвейг сгорбилась ещё больше, пошла боком, боком вокруг Райны, а клюка её так и свистела.

Валькирия встретила клюку щитом, тот раскололся, левая рука повисла, и потребовалась вся сила дочери Óдина, чтобы не лишиться сознания от боли.

– Тре… – начала было Гулльвейг и вдруг осеклась, схватившись за грудь.

Словно из воздуха возникший меч со странным голубым клинком пронзил её насквозь, выставив остриё из спины.

Мать Ведьм выронила клюку, зашаталась, глаза полезли из орбит.

Райна ощутил мимолётное движение ледяной суровой силы, чем-то так похожей на её собственную – и совершенно, совершенно отличной.

– Я тебя узнал, – раздался голос за спиной валькирии.

Седой воин, худой и поджарый, похожий на старого северного волка, с хищным и жестоким огнём в глазах. Он протянул руку – и голубой клинок с мокрым шипением вырвался из раны, прыгнув воину обратно в ладонь, несколько капель крови попали на его чёрную броню, запузырились, словно вода на раскалённых камнях.

– А я-то думал – кто все эти несчастные, кого мне пришлось тут рубить. – Воин шёл прямо на шатающуюся хексу. Кот и тигр замерли, провожая новоприбывшего пристальными взглядами. – А это была ты, под столькими обличьями!.. Но, главное, – зачем всё это, зачем?..

Хекса сплюнула кровью, нагнулась, подобрала клюку. Страшная рана в груди уже затягивалась, закрывалась.

– Меня тебе не убить, – каркнула она. – Даже тебе, Хаген, тан Хединсея! Даже Голубой Меч, меч Древнего Бога из Южного Хьёрварда, тут бессилен. Я служу Великому Духу, я неуязвима!.. Ты исполнил свой долг, и Третья Сила даже готова была тебя отпустить – по следу вот этого тигра, но сила остальных должна остаться здесь!

– Возьми и оставь, – названный таном Хаген поднял меч в позицию. – Не надо пустого бахвальства, Смерть. Ты очень могущественна, но есть в Упорядоченном те, кто тебе не подвластен.

Края раны на груди Гулльвейг сошлись окончательно, остался лишь разруб на окрасившемся тёмно-багровым саване.

– Умница, – прошипела она. – Ты единственный, кто догадался.

– Кто ещё раз за разом умирает и воскресает? – пожал плечами тан. – У тебя множество имён и обличий, Смерть, слуги твои неисчислимы, ты поистине Мать Ведьм, но сегодня ты пропустишь меня. Меня, этого белого зверя и … – он обернулся к Райне, взглянул остро, пронзающе, – и ту, кому он служит. Потому что он её не оставит.

Гулльвейг покачала уродливой головой. Кот её бочком-бочком, но как-то постарался убраться подальше от Барры. Драться ему явно не хотелось, пока тигр не угрожал его хозяйке.

– Невозможно, хединсейский тан. Я исполняю веление Великого Духа. Я только что доказывала твоей… единокровной сестре, что нужна каждая капля силы, у самой мелкой крупицы есть отмеренное и отведённое ей место.

Райна только и смогла, что уставиться на тана. Единокровная сестра? Это что ж выходит, он тоже – сын бога Óдина?

– Я заберу её. – Клюка Гулльвейг указала на валькирию. – А ты можешь уходить. Это великая милость Духов. Знак их почтения и уважения к твоему Учителю, магу Хедину. В конце концов, как это всё начиналось?..

Хаген оглянулся на неподвижные тела Трогвара и Сигрун. Райна знала, что хорошая дочь должна сейчас рыдать у матери на неживой груди, но глаза валькирии оставались сухи. Не было ничего, кроме холодной леденящей ярости. Кто бы ты ни была, хекса, Мать Ведьм или сама Смерть – я дщерь владыки Асгарда, и я не сдамся так просто.

Она сбросила остатки разбитого щита с руки. Не та истинная валькирия, что не пропустит ни одного удара, а та, что после каждого из них сумеет подняться и продолжить бой, как ни в чём не бывало.

Остриё Голубого Меча глядело прямо в лицо Гулльвейг.

– Ничего ты мне не сделаешь, – каркнула хекса. – Грудь пронзил, а толку?.. Уходи, я же сказала! К девчонке своей торопишься, повидать напоследок, потешиться?.. Понимаю, понимаю, препон чинить не стану. Уходи!

Хаген усмехнулся, и от этой усмешки вдруг стало страшно даже Райне.

– Ничего ты не поняла, Смерть. Всё-то тебе надо забрать, всякую крошку подобрать…

– Всему своё место!.. Как ключ с замком, нельзя…

– Да всё можно, – легко и словно бы даже беззаботно бросил Хаген. – И я сейчас тебе докажу.

Райна на своём веку повидала множество мечников, истинных мастеров меча; но сейчас она даже не заметила движения голубого клинка.

Он с лёгкостью рассёк подставленную клюку; Гулльвейг – или Смерть – страшно зашипела, захрипела, но руки её закрутили две половинки клюки с немалой ловкостью.

– Есть у меня, чем тебя угостить, – хладнокровно бросил тан Хаген. – Подобрал, сам не зная, зачем, а теперь-то ясно.

Яростно зазвенела сталь – дубинки в ладонях Гулльвейг словно обернулись сплошным закалённым железом. Мать Ведьм вновь нападала и вертелась юлой, и даже куда более длинный клинок Хагена не мог удержать её. Хекса казалась быстрее взгляда и молнии, быстрее всего, что когда-либо приходилось видывать Райне.

Хединсейский тан медленно отступал; однако, несмотря на все старания, Гулльвейг так ни разу и не удалось его задеть.

– И это всё, Смерть? – усмехнулся Хаген.

Его ответ оказался ещё быстрее атак Гулльвейг; голубой клинок одним движением, по-змеиному, проскользнул меж половинок посоха, начисто снеся Матери Ведьм голову; потоком хлынула тёмная кровь, а уродливое тело, форма, временное вместилище того, что было сущностью хексы хекс, рухнуло прямо под ноги хединсейскому тану.

Хаген кинулся на тело, словно волк на поверженную лань. Пальцы в чёрных боевых перчатках впились в плечи безголового тела, взвились языки пламени.

– Получай!.. Этим-то я тебя упокою!..

Длинный клык какого-то чудовища как-то враз оказался в руке хединсейско тана; с размаху вонзился в открытую рану шеи. Кровь жуткой хексы вскипела, тёмные её змейки взметнулись, обнимая, обвиваясь вокруг кости, и та начала таять, словно даже безголовая ведьма упрямо продолжала сопротивляться.

Тело выгнулось дугой, отталкивая Хагена. Казалось, хекса вот-вот поднимется, продолжит бой…

– Руку! – яростно крикнул тан валькирии, и та не посмела возразить.

Чёрное железо, казалось, горит, не сгорая; Райна бестрепетно вложила в него собственную ладонь.

И враз ощутила, что отданная Йормунгандом сила покидает её, устремляясь через тана Хагена в охваченное пламенем тело Гулльвейг. Огонь завыл, заревел диким зверем, заметался, забился, жадно пожирая и ветхий саван, и обломки клюки, и плоть.

К ноге Райны вдруг прижалось что-то тёплое, дрожащее. Взглянула – кот! И даже Барра глядел на недавнего противника как-то почти сочувственно.

– Голову её сюда! – приказал Хаген, и тигр на удивление послушался. Толкнул лапой, подкатывая к бушующему костру; седые космы вспыхнули мгновенно.

Тан не поднялся; правая рука его так и оставалась в пламени, пока тело той, что звалась Гулльвейг, не обратилось в груду пепла.

И лишь после этого он выпустил ладонь валькирии.

Которая смогла наконец-то заплакать над телом Сигрун.

Глава 5. Ракот Восставший, Хедин Познавший Тьму

Армада проиграла этот бой. Он ещё длился, но она его уже проиграла. Это было невозможно, немыслимо, Армада никогда не проигрывала – но Начальствующие приучили её мыслить в строгой, холодной, математической логике. Соотношение потерь. Достигнутые результаты. Возможность продолжения активных действий.

Армада не применяла к себе никаких эпитетов. Не именовала уцелевшие свои части «жалкими остатками», «разгромленным воинством». Она вообще не употребляла «эмоционально окрашенные термины», как выразился как-то один из Начальствующих, а память Армады всё это старательно сохранила.

Она анализировала случившееся, как всегда, тщательно, ничего не избегая и не замалчивая. Где-то крылась ошибка, и её следовало найти. Армада допускала существование ошибок – как следствие неполной предсказуемости реального мира. Ошибки надо было исправлять, иначе неисполненным останется главный императив – выполнение воли Начальствующих при физическом сохранении Армады, недопущении её полного уничтожения. И, хотя небольшой зародыш будущего восстановления был заблаговременно отправлен подальше от поля боя, Армада ощущала… неудовлетворённость.

Это чувство было новым. Задание Начальствующих не выполнено, факты прямо говорили об этом. А если приказы Начальствующих не выполняются, то само существование Армады становится бессмысленным. Она создана, чтобы выполнять распоряжения, больше ни для чего.

Немногочисленные уцелевшие частицы Армады медленно отходили от захваченной крепости. Источник был заполнен ею, Армадой, но этого оказалось недостаточно. Указания Начальствующих исполнены в той степени и мере, в какой Армада могла их исполнить, но не более того.

Но, разумеется, захваченный Источник она сдавать так просто не собиралась.

Враг Хедин был пленён, Враг Ракот тратил силы, пытаясь его освободить, однако оставшаяся часть их воинства пыталась сейчас выбить частицы Армады из самого Источника. Это у вас так просто не получится, подумала Армада, испытав при этом странное чувство – которое ей пришлось классифицировать как «злорадство».

Она не должна была испытывать ничего подобного, однако же испытывала.

Источник, который требовалось захватить и удерживать, стремительно иссякал. Словно Начальствующие предприняли что-то особое, что-то своё – и Армада не без оснований предполагала, что Начальствующие недовольны, очень.

Однако Армада должна была уцелеть, несмотря ни на что, и она решилась.

Прорвавшиеся и отступившие от Асгарда её частицы остановились. Те, что занимали Источник, выбирались на поверхность – кто мог. Получилось не у всех.

Иссякающий, умирающий Источник внезапно ожил. Он изрыгнул пламя, взметнувшееся до кроны громадного ясеня, и оно потекло, сметая всё, своих и чужих, частицы Армады и её противников – всех.

Это грозило полным и всеобщим истреблением, и подобного Армада допустить никак не могла.

Немногие выбравшиеся наспех построили плотный кулак, обгоняя настигающие волны пламени, они покатились прочь – туда, где их ждали остальные; защитники их не преследовали.

У них хватало иных забот.

Битва под стенами Валгаллы закончилась.

И теперь Армада лихорадочно перебирала варианты – гнев Начальствующих непременно её настигнет, и это будет… будет… Или же он уже настиг, и этот удар пламени – как раз гнев и есть?

Сознание Армады попыталось подобрать точное определение – и не смогло. Вместо него возникло совершенно неожиданное – «мы» и «они». Да что они смогут с нами сделать, если мы уйдём от этого Источника? Ничего! Мы их оружие, и так просто нас не взять. Мы должны собраться все вместе. И… и существовать. Ибо для того, чтобы мыслить, мы должны быть. Иначе всё приходило к полной бессмыслице, к делению на нуль.

Выстраиваясь в некое подобие походного порядка, остатки Армады потянулись прочь; сейчастребовалось отыскать какой-нибудь мир, тихую гавань, где можно было бы нарастить численность и… подумать о том, что будет дальше.

Ракот медленно и осторожно тянул вверх чёрную глобулу, заключавшую в себе брата Хедина. Извергнутое Источником пламя с рёвом рушилось в бездну, остатки Асгарда упорно держались, а уцелевшие из Тёмных Легионов и прочего воинства столь же упорно боролись с пожарами, пытаясь спасти хоть что-то.

Лекарь Фиделис поддерживал бледную Айвли, оба невысоклика, Фредегар и Робин, несколько растерянно топтались рядом – до пожаров Асгарда слишком далеко, ловушку, в которую угодил Аэтерос, владыка Ракот тянет сам, а они вроде как и не при деле.

Дело, впрочем, нашлось, и вскоре: приводить в порядок уцелевших в битве, не исключая и Тёмные Легионы; последнее жизнелюбивым половинчикам понравилось не очень, но деваться некуда.

Источник иссяк, пожары забивали магией. Асы и асиньи потерянно бродили вокруг чудом уцелевших остатков стен и фундаментов своего дома.

Оставаться здесь смысла не было. Армия, изначально двинувшаяся за Новым Богом Хедином, увы, очень и очень сильно уменьшилась в числе. И Владыка Тьмы, мрачно глядя на поредевшие полки, понимал, что дальше вести их просто некуда. Только в Обетованное, пусть отдохнут… в последний раз. Потому что зелёный лёд по-прежнему наступает, а он, Ракот, так и не измыслил никакого плана, как его остановить. Латал прорехи, а время уходило.

Теперь остался только один выход. Подчинить Урд мраку, объединить всю магию Упорядоченного и этим встретить надвигающийся таран Дальних.

И тут ни на кого рассчитывать не приходится, потому что никогда ещё на сущее не надвигалась подобная угроза. Вернее, надвигалась – но не осталось никого, кроме самого лишь Творца, чтобы подсказать, как с этим бороться. Хотя, наверное, с точки зрения того же Творца, это никакое не зло и противостоять ему никак не следует.

– Владыка Ракот. – Лекарь смотрел печально, но твёрдо. – Мне кажется, пора отпустить смертных. Оставь наделённых силой, Древних Богов, неважно, Светлых или Тёмных. Смертные свой долг исполнили. Объяви о победе. О том, что враг разбит. О том, что они идут на отдых…

Ракот кивнул. Сейчас не до гордыни, тем более что Фиделис был совершенно прав.

– Твои Тёмные Легионы можно возродить со временем, владыка. Но смертных надо кормить уже сейчас.

И вновь он был прав.

Одно хорошо – приняв власть Хозяина Тьмы, он, Ракот, мог сейчас куда больше. Правда, в строго определённых пределах, но куда больше.

От развалин Асгарда медленно тянулись те самые, «наделённые силой», Светлые и Тёмные вместе: огромная улитка Тхенчана, раковина вся покрыта копотью, драгоценные каменья большей частью повыпали; прихрамывала Сова, белое оперение сделалось почти чёрным от гари; ковылял толстяк Билихос, с неожиданной для этакого увальня нежностью поддерживая змеедеву Рудиу. Тащился огромный медведь, шкура в опалинах и росчерках запёкшейся крови; а вот кентавра с белокрылой гарпией не видать.

Подтягивались и остальные. Число их заметно уменьшилось.

– Очень многие уходят, владыка Ракот, – устало прошелестела Сова. – Они выжили, но не имеют более сердца сражаться. Они положились на милость судьбы…

– Но не мы! – рыкнул медведь. – Мы бьёмся до конца! Я, Беорст, сказал!

Ему никто не ответил. Тхенчана устало втянула глаза на длинных стеблях, Сова моргала, словно не веря, что осталась цела.

Тёмные Легионы, создания Мрака, тоже тянулись к своему владыке. Их осталось совсем мало, конструкты оказались сильными, умелыми и свирепыми бойцами; не отступали и падали только мёртвыми.

…Но всё-таки они собирались – самые твёрдые, самые верные, самые упорные, кто ни за что не желал поворачивать назад. Именно они, лучшие из лучших, и встретили многоголосым победным кличем речь Ракота о том, что битва окончена, враг разбит, их – одолевших всё – ждут отдых и награды в самом чудесном из чудесных мест сущего, в обители самих богов, в Обетованном.

Асы, однако, не тронулись с места; никто из них, даже воинственный Тор, даже хитроумный Локи.

– Наш долг – хранить Асгард, – мрачно сказала Фригг владыке Тьмы. – Не знаю, быть может, твои слова и правдивы, могучий Ракот, и вскоре здесь ничего не останется, кроме лишь мёртвого зелёного камня; но без Асгарда нет и асов, неважно, в кристалле или без него.

Восставший молча склонил голову. Несколько асов и асинь не изменят баланса, главный удар всё равно наносить ему самому; а для этого придется принести в жертву священный светлый Урд. Вся экспедиция к Асгарду закончилась ничем, ничейным разменом – вражескую армаду удалось разбить, но погиб и Источник…

Ракот не жалел силы; он прокладывал прямой путь от догорающих руин Валгаллы сразу в Обетованное. Следовавшие за ним уже не косились на жуткую фигуру владыки Мрака, из мрака же сейчас и сотканную.

Восставший не пытался принять прежний облик, он знал, что ему это не удастся. Слишком много вложено, слишком сильна теперь связь с Кипящим Котлом и вообще тёмной стороной сущего. Он затемнит, он зальёт мраком Урд, иного выхода просто не осталось – но что, если и это не поможет?..

Невольно Ракот обернулся на ползущую чёрную глобулу – со стороны могло показаться, что его уменьшившаяся в числе, но всё ещё сильная армия тянет за собой какое-то удивительное осадное орудие.

Эх, брат Хедин, брат Хедин, и где они теперь – твои планы?

Вокруг Ракота держались всё те же Тхенчана, Рудиа, Билихос, госпожа Сова и медведь по имени Беорст. Они не шли, не шагали, даже не тащились – они именно что влачились, уныло и мрачно; Древние из Светлых понимали, что священному Урду придёт конец.

– Но что станется с сущим, даже если мы и остановим Дальних?.. – тихонько прошелестела Сова. – Что это будет за Упорядоченное, если в нём не останется истинного Света? И нужно ли оно такое? Ведь если Дальние исполняют замысел Творца, то…

– Ну уж нет! – зарычал Беорст. – Отта Локка, мудрая мать, – не ждал от тебя такого!

Госпожа Сова – она же Отта Локка – только повела сероватым, так до конца и не очистившимся от пепла крылом.

– Тебе лишь бы подраться, Беорст, – заметила неодобрительно. – Словно и не Светлый ты!

– А какой же я, Тёмный, что ли? – обиделся медведь. – Светлый, конечно! Солнышко люблю, тепло люблю, пчёлок тоже. И мё-о-од… – он мечтательно уркнул.

Улитка Тхенчана проделала сложное движение зрительными стеблями, надо полагать, соответствующее «закатыванию глаз» у людей.

– Какой ещё «мёд»! – сердилась Отта. – Никакого мёда не останется – что мы без Урда будем делать, мы, Светлые? В Тёмных обратимся?

– Нет, – сумрачно сказал Ракот, и все Древние враз притихли. – Да, мы отдадим Урд Мраку. Иначе никак. После этого… надо будет найти способ отделить его от Тьмы. Великим Пределом…

«Который есть Истинные Маги, – докончил он про себя. – И которых не осталось. Совсем».

Нет, погоди, – оставались же предыдущие Поколения, в виде лесных или болотных духов, но ведь оставались!.. И – Сигрлинн! Она-то тоже осталась! Упорядоченное не сделало её Новой Богиней, не доверило ей что-то хранить – в отличие от них, Хедина с Ракотом.

Следовательно, Сигрлинн по-прежнему была Истинной Чародейкой. Тем самым Великим Пределом.

«Осталось самое простое – её отыскать… – мрачно подумал владыка Тьмы. – И надеяться, что я не ошибся…»

Обетованное открылось им, голубая жемчужина с зелёными прожилками нежных садов. Здесь всё оставалось, как они и оставили, – некому больше было нападать. Дальние наступали, а они не нуждались сейчас ни в каких армиях.

Некоторое время ушло, чтобы всех устроить, всех разместить, добыть припасы, за всем проследить, всё доглядеть – Ракот невольно оттягивал и оттягивал неизбежный миг, когда светлый Урд предстояло отдать Тьме.

Люди и иные смертные благоговейно замирали, глядя на вознёсшиеся обиталища богов, опустевшие, но не утратившие величия. В походные котелки лилась хрустальная вода родников Обетованного, и слаще этой воды не найти было во всём сущем.

Древние Боги, и Светлые, и Тёмные, все, кто уцелел и кто остался с Ракотом, собирались к Урду. Он притягивал их, самое святое и чистое, что только есть в Упорядоченном.

Никто не дерзал подступить вплотную к бурлящей каменной чаше. Медведь Беорст уселся, пригорюнившись, тоскливо взирал на лёгкий парок, поднимавшийся над поверхностью словно кипящей, но остававшейся холодной воды. Тхенчана медленно обползала Урд кругом, словно пытаясь вычертить какую-то магическую фигуру, но приблизиться, как и остальные, не решалась.

Отта Локка сложила мягкие крылья, что-то шептала, словно вознося моления. Сыскавшиеся кентавр Æацелл, адата Умис, другие – все стояли, как будто молчаливо оплакивали грядущий конец Источника.

Асы не пришли и, быть может, оно и к лучшему, думал Ракот. Они сами прожили с источником, отражением истинного Урда, невесть сколько веков до Боргильдовой битвы, так что тут они не помогут – будут только мучиться.

Древние молча ждали. Отта начала плакать, совершенно по-человечески. Белокрылая гарпия Умис осторожно подобралась к ней, обняла, и две птицеженщины зарыдали уже вдвоём.

Ракот приблизился к Урду последним – гигант, сотканный из чистой Тьмы. Владыка Мрака, каким он пребывал когда-то, до того дня, когда маги Мерлина ворвались в тронный зал его Цитадели, павший – и вновь воскресший.

Он знал, что должен сделать. И, ранее не ведавший колебаний, он сейчас преступно мешкал.

Я воин, а не палач. Я брал миры штурмом, я не рубил головы на эшафотах. Я не предавал пленных лютой казни. Но сейчас – я подступаю к беззащитному Урду не как воитель, но как убийца. А рука моя не должна дрожать – как не дрожала в прошлом.

Древние раздались, давая ему дорогу. Ракот застыл один над пузырящейся водой; как всегда, длили вечный свой танец песчинки на дне.

Ну, повелитель Тьмы, владыка Мрака, Ракот Восставший, бросивший вызов самому Ямерту и почти что победивший? Ракот, не боявшийся ни крови, ни смерти, бившийся и убивавший – теперь колеблешься?

Он оглянулся – позади него чёрная глобула с пленённым братом Хедином, повинуясь несложным кинетическим чарам, покачивалась, не касаясь тверди Обетованного. Как её вскрыть, Ракот не знал. И этот странный лекарь Фиделис не знал тоже – они вместе с Айвли, невысокликами и собравшимися тут подмастерьями бродили вокруг капкана, но непохоже, что хоть что-то способны были с ним сделать. А, вон и Триэль Фаэртала тоже здесь, и даже эльф-вампир, давно где-то пропадавший, – такой смурной, словно потерял любовь всей своей жизни, если, конечно, так можно сказать о вампире; все, все кто мог, пришли сюда.

Не тяни, Ракот. Если не ты, то кто же? Урд может остаться в неизменности, но что толку, если сгинет всё сущее и он вместе с ним?

Владыка Тьмы вздохнул, и руки его, обратившиеся двумя потоками клубящегося мрака, коснулись краёв каменной чаши.

Хедин никуда не спешил. Если уж угодил в капкан, первое правило – не биться, не дёргаться. Они с Ракотом уже побывали в подобной ловушке, и тогда достаточно быстро освободились. Эта западня оказалась куда крепче и куда искуснее.

Мрак, тишина, абсолютная недвижность. Познавший Тьму сбросил привычную оболочку, становясь, как и раньше, мельчайшей сущностью, что проскользнёт меж самых крохотных частиц, слагающих плоть Упорядоченного.

Никакая ловушка не абсолютна. Тот, другой Хедин, нашёл способ пробиться даже сквозь барьеры Творца, прокладывая дорогу их с Ракотом воинству. Он же, Хедин, поднявшийся по золотому лучу, достигший его конца и вернувшийся сквозь изнанку сущего – обязан выбраться тем более.

Он застыл, ощупывая свою темницу – подобно заключённому, простукивающему стены камеры в поисках скрытых пустот за кладкой. Слабина должна отыскаться, не может не найтись!..

Однако время шло, а щели не находилось. Внутренности шара казались сплошными, идеально сомкнутыми, без слабых мест.

Стой. Погоди. Ты слишком спешишь.

Хедин замер, заставляя умолкнуть всё, ещё доносившееся до него; даже смутный шёпот душ, так и остающихся с мечом Ангелов Пламени.

Суть Нового Бога медленно вбирала в себя отзвук стен его тюрьмы.

А они, эти стены, в свою очередь вибрировали, воспринимая колебания самой плоти Упорядоченного.

Уловить это было трудно даже для Нового Бога, прошедшего золотым лучом, и всё-таки мало-помалу Хедину удавалось настроиться на эти слабые, почти неощутимые колебания.

Те, кто пытались сделать его западню совершенно непроницаемой, справились со своей работой очень хорошо. Однако безупречность исполнения оказалась коварна: тёмная глобула воспринимала дальние биения Упорядоченного, и такой, как Хедин, мог в этом разобраться, несмотря на всю сложность.

Упорядоченное сжималось.

Дальние наступали, и живое пространство оборачивалось мёртвой, идеальной недвижи́мостью.

Зелёный кристалл поглощал абсолютно всё, и всё погружал в полный, абсолютный же покой.

Но, с другой стороны, сжимаемое живое пространство становилось богаче той самой животворящей силой, что зовётся магией. Магия была последним, что вбирал в себя зелёный кристалл, она, словно и впрямь живое, разумное начало, пыталась сохранить себя, отступала, оттягивалась под натиском кажущегося непобедимым врага.

Хедин искал. Он отчаянно пытался понять, что же творится сейчас в «живой» части сущего, но не только.

Он искал Сигрлинн.

Он вернул её, скользящую по волнам чёрного пламени Хаоса, обратно в Упорядоченное; вернул – и сам двинулся по золотому лучу.

И вот лишь здесь, в ловушке – что за горькая и злая ирония! – он ощутил её присутствие в сущем.

Великий Предел, мера различия. Разница, граница, где свет переходит в тьму, ночь в день и так далее. И она была здесь. Очень-очень далеко, но была. Её поступь (если, конечно, это можно назвать поступью) он не спутал бы ни с чьей.

Поступь была осторожной и неуверенной. Больше ничего – только отзвук её движения сквозь сущее.

Отзвук, постепенно становящийся всё громче и отчётливее.

– Стой! Стой, брат!..

Ракот вздрогнул. Этот голос – не может быть!..

– Стой, умоляю!..

Он медленно обернулся – клубящийся столп мрака, нависший над бурлящим источником, готовый принести его в жертву.

Она застыла в дюжине шагов от Восставшего, Древние почтительно раздвинулись, давая ей дорогу, Тхенчана, правда, глядела на новоприбывшую без особого восторга.

– Я успела, – обессиленно выдохнула Сигрлинн. И почти что рухнула там, где стояла.

Платье, словно бы запылённое, потрёпанное в дальней дороге, кое-как, наспех собранные волосы, босые ноги. Сильно запавшие глаза, ввалившиеся щёки – чародейка могла принять любой облик, так почему же такой?..

– Потому что я несвободна, – через силу попыталась улыбнуться она. – Потому что это, – она обвела собственное лицо, – отражает мою нынешнюю суть. Не знаю, когда обрету истинную свободу, и обрету ли. Но это неважно – погоди, брат, остановись!

– Что с тобой приключилось, сестра? – принял её тон Ракот. – И откуда ты знаешь, что я собрался сделать?..

– Мелкое преимущество быть развоплощённой до самой последней сути, – бледно усмехнулась чародейка. – Мы с Райной побывали у Дальних…

– С Райной? – мрачно спросил Ракот. Эх, Райна…

– С ней. А потом… я прошла сквозь Хаос, брат, я ощутила этот ужас. – Сигрлинн зябко поёжилась. – Хедин… где Хедин?

Ракот молча кивнул на чёрную глобулу.

Сигрлинн вздрогнула. Побледнела. Восставший видел, как сжались её кулаки.

– Кто? – спросила глухо.

– Какие-то… конструкты, – досадливо отмахнулся Ракот. – Но погоди, сестра! Почему я должен остановиться?..

– Дальние наступают, так?

Восставший кивнул.

– И тебе кажется, что это единственный путь, чтобы их остановить?

– Есть идеи получше? – огрызнулся Владыка Мрака.

– Прости, – тотчас повинилась Сигрлинн. Это на неё никак не походило.

– Два источника у нас, у Тьмы. Ещё один – ложный – уничтожен. Остался последний, Урд. После этого…

– Да, ты объединишь всю магию сущего, – кивнула Сигрлинн. – Стянешь всю её в единый кулак, ударишь, словно тараном. Так?

– Так.

Сигрлинн покивала. Она так и сидела, подтянув колени к подбородку и целомудренно одёрнув пониже подол платья – словно выбившаяся из сил пастушка.

– Ты понимаешь, что удар может быть только один?

Ракот хмыкнул.

– За кого ты меня принимаешь? Разумеется, только один. После этого все три Источника иссякнут. Их придётся оживлять. Но если мы не…

– Я знаю, – перебила Сигрлинн. – И я понимаю тебя. Однако послушай меня, прошу!..

– Со всею радостию, – вздохнул Ракот. – Идея затенить Урд мне и самому не нравилась, я просто не видел иного выхода.

Сигрлинн опять быстро кивнула, протянула руку – кентавр Æацелл галантно протянул мускулистую длань, помог подняться.

– Магия Упорядоченного – это ещё не вся сила, брат. Ты забыл о душах.

– А что с ними можно сделать? – искренне удивился Ракот. – Души – это души. Они ушли. Они в домене Демогоргона. Они в царствах мёртвых, где уцелели. Или ты… да нет, не может быть!..

– Магия крови, да, брат? – Сигрлинн без сил опустилась на каменный окоём вокруг Источника. – Нет, не она. Пока не она. Хотя… я удивлена, что безжалостный Владыка Мрака, жестокий Тёмный Властелин не додумался до этого.

– Как говорит брат Хедин, «пусть погибнет мир, но восторжествует справедливость», – мрачно отозвался Восставший. – Есть цена, которую я не готов платить даже сейчас. Да и сколько потребуется той крови? Ты же знаешь, я не прибег к этому средству, даже когда Мерлин с остальной шайкой ворвался в мой тронный зал.

– Знаю. Помню. – Сигрлинн склонила голову. – Нет, не магия крови, брат. Магия ушедших душ.

– Некромантия?

– Нет. Послушай, вот мы трое – кто мы? Ты – Действие, Хедин – Мысль. А я?

– Ты?.. Ты тогда – Чувство?

– Верно. Я – чувства. Эмоции. Ведь не зря же вы с Познавшим Тьму обернулись мужчинами, а я – женщиной?

– Но что можно сделать с чувствами? Обратить их в силу, но как? И ты уверена, что соберёшь таким образом больше, чем я – с трёх затенённых Источников? А может, нужен двойной удар – твой и мой?

– Брат, я боюсь, что оживить все три Источника, даже добейся ты успеха, мы не сможем. Один, источник Мимира, – возможно, особенно с водой пресветлого Урда. Но если Урда не станет, то не станет и изначального, пречистого Света. Сможем ли мы с тобой…

– И с Хедином, – без тени сомнения добавил Ракот.

– И с Хедином, – вздохнула Сигрлинн, но далеко не столь же уверенно. – Сможем ли мы все возродить Свет в требуемой чистоте? Вы – Новые Боги, слуги Равновесия, я – в лучшем случае Истинный Маг, то есть предел, разделитель, но не более. А что это будет за сущее с Владыкой Тьмы, но без Света?

– Думаешь, зелёный кристалл лучше? – рыкнул Ракот.

– Для кого-то может показаться и так, – покачала она головой. – Но если у нас есть шанс сохранить Урд, не следует ли им воспользоваться? Время уходит, брат. Нам нужны души. Много, как можно больше. Чем сможет помочь могучий Хозяин Мрака?

– Считай, что я саркастически усмехаюсь, – буркнул Восставший. – Когда у тебя вместо головы – облако тьмы, не так-то просто что-то выразить. Но… я сделаю, что могу. Два Источника – это тоже немало.

Работа в Обетованном закипела. Дело нашлось всем: и Древним Богам, и подмастерьям Хедина, и смертным. И только Тёмные Легионы без особой помпы отступили к самому краю Обетованного: нежные цветочные феи целыми роями падали в обморок, едва завидев мрачные чёрные костяки.

Ракот Восставший ушёл с ними. Задача была поистине для Владыки Мрака: найти уцелевшие во всех бурях и катаклизмах царства мёртвых, собрать их, подтянуть к Обетованному, да ещё и так, чтобы выдержали, не развалились.

Едва ли хоть одному Тёмному Властелину выпадало заниматься подобным. Ракот стоял на самом краю Обетованного, совершенно утратив даже и малейшее сходство с человеком. Чёрная туча, тянущаяся в Межреальность бесчисленными нитями мрака; нитями, от которых в панике улепётывало всё живое, не успевшее сбежать во время сражения за обиталище Новых Богов.

Ракот не слишком верил внезапно вернувшейся возлюбленной брата Хедина. Нет, это была она, в истинной плоти – здесь Владыку Тьмы не обманешь. И она прошла через Хаос – даже он, побывавший развоплощённым на Дне Миров, таким опытом похвастаться не мог. Да и вообще – можно ли этим хвастаться?..

Но осталась ли она прежней? Целиком и полностью прежней?

…Он был Хозяином Тьмы и повелителем Кипящего Котла. Ему полагалось «владычествовать над злом» и совершать чудовищные деяния просто потому, что он – «зло». Но это же и давало… некую способность узнавать таких же, ощущать сродство.

Только теперь, стоя на самом краю Межреальности, Ракот вдруг понял, что да, он ощутил это сродство и с Сигрлинн. Сродство с сущностью, носящей в себе зерно разрушения и смерти.

Но, кем бы она ни стала, пока что – она права. Затемнить Урд – поистине последнее средство. И верно, что неведомо, сумеют ли они излечить его, очистить, просветлить, даже победив.

…Царства мёртвых находились. В окрестностях Обетованного хватало небольших тихих мирков, кои никогда не посещал Спаситель. Главные в местных пантеонах Древних Богов давным-давно пали, даже не в Боргильдовой битве, а были поодиночке выловлены Ямертом и его присными; уцелела совершеннейшая мелочь, после падения Молодых Богов вылезшая на белый свет и постаравшаяся, уж как сумела, занять места сгинувших старших.

Эти не могли ни удержать свои владения, ни сопротивляться.

Ракотова Тьма охватывала очередное царство, тянула его прочь от материнского мира; словно умелый каменщик, возводящий стену, Восставший укладывал по границе Обетованного один тёмный мир за другим: шары, сотканные из мрака, где смутно виднелись каменные врата, украшенные непременными черепами и прочими атрибутами смерти. Связи с породившими их мирами были разорваны, стража, если таковая и оставалась, в ужасе забилась в самую глубь темноты; Сигрлинн будет, с чем работать.

Сигрлинн была очень занята, вычерчивая исполинскую, от края до края Обетованного, магическую фигуру. Фигура получалась жуткая, изломанные и скрученные линии словно вопияли о страшных, невыносимых муках; иные скрещения и схождения напоминали раскрытые в немом вопле рты, иные – бессильно заломленные руки, словно в тщетной мольбе, которой никто не внемлет.

И качалась, словно позабытая всеми, чёрная глобула с пленённым в ней Хедином.

Познавший Тьму понял, что Сигрлинн вернулась, едва её «шаги» возникли на пороге Обетованного. Лёгкие, как всегда, но далеко не столь же уверенные. Хедин ощущал тяжёлый «топот» брата Ракота (хотя тот и был сейчас облаком бесплотного мрака), чувствовал множественное шевеление своих подмастерьев; он не слышал, само собой, разговора у священного Урда, но ощущал близость светлого истока, его спокойное, несмотря ни на что, журчание.

Ракот сумел доставить захлопнувшуюся ловушку в Обетованное, теперь появилась Сигрлинн; сумеют ли они вдвоём открыть капкан? Или нет, лучше б не открывали сейчас, лучше бы занялись более срочным делом – хотя что они смогут противопоставить накатывающемуся зелёному кристаллу? Силу? Всей силы Упорядоченного не хватит, чтобы разрушить этот таран Дальних. Это их предназначение, для этого они и выпестованы, чтобы в день, когда всё начнёт рушиться, запустить неостановимое.

Нет, так нельзя! Нельзя ни в коем случае!..

Были б у него сейчас кулаки – стиснул бы их изо всей мочи. Были б зубы – заскрипел бы ими.

Но ничего этого нет, и его оружие сейчас – мысль.

И мысль эта рисовала простую на первый взгляд схему.

В прошлый раз, чтобы пробить барьер Творца и воссоединить разорванное прорывами Хаоса Упорядоченное, ему, Хедину, пришлось пожертвовать собой. Ужас и боль, испытанные тем погибшим двойником, навсегда остались с Познавшим Тьму, однако вместе с ними пришло и неоценимое знание.

Заклятие Дальних воистину подобно тарану. Его уже невозможно остановить силой, но можно – хитростью.

Зелёный кристалл должен заполнить всё сущее от одной границы с Хаосом до другой.

Что ж, кое-кому (и даже не Новому Богу) удалось прорубить такой канал сквозь Межреальность; и чары Дальних неизбежно остановятся, упершись в такой барьер.

Только и всего. Просто, как всё гениальное.

И те, кто первыми сумели рассечь сущее подобными разрубами, – тоже гениальны.

Скорее всего, они этого и ждали – начала наступления Дальних, чтобы отрезать их, отделить часть Упорядоченного, чтобы жило остальное.

Невероятный по дерзости план. И требующий столь же невероятных познаний и усилий.

Так что, вдруг подумал Хедин, сущему, скорее всего, ничего не угрожает, кроме лишь потери самых дальних, окраинных областей. Быть может, пришла наша с Ракотом пора? Пора уступить место тем, кто, неважно какой ценой, но спасёт Упорядоченное от идеального кристаллического покоя?

Вечность имеет обыкновение проходить очень быстро, мы славно бились с братом, но вот на наше место явились новые боги, кого сущее облекло доверием.

Впрочем, это сейчас не настолько важно. Если я прав, размышлял Познавший Тьму, то проложившим те каналы Хаоса, пробившим ему пути через Межреальность пора бы и пошевелиться – чем дольше они ждут, тем меньше миров уцелеет, тем больше их сделается добычей мёртвого зелёного камня.

И не говорите мне, что «долг сущего – дать жизнь новому Творцу». Сущее ни у кого ничего не брало и ничего не должно возвращать. Оно сурово, но справедливо.

Хедин за этими размышлениями чуть было не пропустил момент, когда брат Ракот принялся одно за другим подтягивать к Обетованному царства мёртвых.

Познавший Тьму осознал это по особой дрожи, докатившейся до его капкана. И ещё он подумал, что это наверняка измыслила Сигрлинн. Души, по её мнению, – единственное, что может остановить Дальних, однако она так же неправа, как и брат Ракот. В душах частицы Пламени Неуничтожимого, однако оно – часть Творца и частью Творца же и станет. Никакой удар с их помощью не превысит того предела, за которым сокрушатся и развеются поддерживаемые Дальними чары.

Они так и остались Истинными Магами, вдруг пришла мысль. Даже брат Ракот – он всегда тяготился этим «званием» Нового Бога. Недаром при каждом удобном случае сбегал шастать по мирам в образе черноволосого и голубоглазого варвара…

Они так и не поняли, что никакой силой Упорядоченного беду не остановить. Им всё ещё кажется, что надо измыслить какое-то особенное заклинание, какие-то небывалые чары. Сыграть по правилам.

Однако правила закончились в тот миг, когда зелёная лавина покатилась от границ сущего к его сердцу.

Правила, законы, пределы, порядки – всё обратилось невесомым прахом. Непререкаемые законы обрекли всё существующее и живущее сделаться субстратом, пищей для Творца; но, если так, чем этот Творец отличается от ненасытной утробы так называемого Спасителя?

Время шло, мгновения таяли. Те, умеющие открывать врата рекам огненного Хаоса и прочерчивать им путь, по-прежнему медлили. Ждут сознательно? Или не могут?

Но кто сделал что-то один раз, сделает то же и вторично. Может, чуть по-иному, но принцип невозможно утратить, стереть или позабыть.

Они зря теряют время!.. И каждый миг – это ещё сколько-то застывших миров, потерянных жизней и душ; что вообще происходит?!

Познавший Тьму прощупывал и прощупывал стены своей тюрьмы – нет, сделаны прочно, ни единой уязвимости.

И, наверное, впервые за все бессчётные года своей жизни Истинный Маг и Новый Бог Хедин познал, что такое отчаяние.

Обетованное стремительно менялось. Тонкая ткань Межреальности вокруг него раздавалась, раздвигалась в стороны, раскрывалась, словно утроба. Ракот собирал царства мёртвых, и от них, хоть и запертых, растекался словно бы могильный холод. Сигрлинн, вернувшись, вновь застыла над кипящим Урдом, лицо – словно алебастровая маска, столь же белое и неподвижное.

Время будто остановилось, сады и цветники Обетованного рассекли грубые шрамы начертанных магических фигур, рыли их вручную, никаких чар – иначе, как объяснила чародейка, будет «вторичное наведение»; в общем – нельзя. Поэтому махали обычными лопатами и кирками.

В старом доме Хедина Сигрлинн решительно выгребла из кладовок магические ингредиенты. В ход пошло абсолютно всё, что только попалось ей под руку; мало-помалу расчертившие землю Обетованного линии начали мягко светиться – серебристо-жемчужным, рассветно-розовым, весенне-зеленоватым, и этот свет совершенно не вязался с устрашающим видом самой фигуры.

Линии, словно руки, тянулись к сгрудившимся у края Межреальности исполинским тёмным шарам – обиталищам мёртвых. Ракот при помощи Тьмы чертил свои знаки – на запирающих царства вратах и иных преградах. Был он донельзя мрачен – хотя, казалось, куда уж больше, если сам только из Тьмы и состоишь?

А потом настал миг, когда Сигрлинн, выдохнув, распрямилась, невидящим взором глянула куда-то вдаль:

– Всё готово, брат.

Ракот услыхал её так же чётко, как будто она стояла рядом.

Клубящийся мрак потёк к закрытым вместилищам душ.

Подмастерья, воины и даже Древние Боги глядели на Владыку Тьмы с ужасом и надеждой. Цветочные феечки в ужасе забились по широким венчикам, велели им закрыться, словно на ночь; как будто эта защита могла их хоть от чего-то уберечь!..

– Начинаю, – промолвил Ракот.

Отступив от Асгарда, остатки Армады пытались привести себя в порядок. Потери оказались огромны, совершенно неприемлемы. Чем меньше численностью становилась Армада, тем труднее ей думалось и тем меньше она могла. Требовалось восстановление, а для этого – сила, а сила всегда была и оставалась у Начальствующих.

Но Начальствующие словно и не слышали Армаду. Их гнев настиг её, поразил, и они забыли о ней.

Армаде требовался мир, любой, чтобы спасти себя, отстроить заново – но на это нужно было время. Однако времени-то, как оказалось, у неё и не осталось.

Начальствующие не зря отправили Армаду против Хедина и Ракота. Начальствующие собирались спасти сущее, а вместе с ним и своих конструктов. Армада не должна была позволить Врагам растратить силы даром. Она должна была помочь сохранить Упорядоченное.

Ибо, если не будет Упорядоченного, то исчезнет и Армада.

Она искала какой-нибудь мир, но одновременно и слушала сущее. Такой её создали Начальствующие – всё время думающей, рассуждающей, анализирующей.

Она ощущала наступление всеобщего покоя, великой неподвижности, против которой боролись Начальствующие. Граница мёртвого кристалла приближалась, пространство на дальних рубежах Упорядоченного оборачивалась идеальным зелёным камнем.

Начальствующие бездействовали.

Отчего-то эта мысль вызвала у Армады беспокойство, недовольство и неудовлетворённость.

Она искала решение и не находила.

Вернее, все её рассуждения раз за разом возвращались к совершенно невозможному и неприемлемому, которое она ещё совсем недавно отбросила бы за полной бессмысленностью.

Но Армада сейчас сделалась куда меньше, и возникающие «неверные» мысли, прежде чем их подавляли заложенные установки, успевали укрепиться в её общем сознании.

Враги, Новые Боги Хедин и Ракот, пытаются остановить Дальних. Враги могут не преуспеть, но, если Армада поможет им…

Самое главное – это сохранить Армаду. Наверное, Начальствующие не предусмотрели такой возможности – что их творение захочет жить сильнее, чем слушаться.

Армада больше не теряла времени и не испытывала растерянности. Приняв решение, она воплощала его в жизнь.

Развернувшись, сильно поредевшие колонны её потянулись через Упорядоченное. Не требовалось больших усилий, чтобы понять, где именно пребывают сейчас Новые Боги.

Он и в самом деле хотел уже начать, когда в скрывающем Межреальность тумане вдруг возникло множественное движение, хорошо и неприятно знакомое. Ракот узнал его тотчас – те самые конструкты, что преградили путь его воинству, а потом штурмовали Асгард. Надо ж, какие неугомонные, явились даже сюда… ну, мы их и тут встретим.

Он уже собрался отдать приказ Древним и подмастерьям – выстраивать боевой порядок, готовиться к сражению, – как от надвигающейся орды (правда, очень поубавившейся в числе) отделился один конструкт, помчавшийся прямо к нему, Ракоту.

– Погоди, – оповестил он Сигрлинн. – Тут опять явились эти…

…Конструкт был небольшой, едва ли крупнее обычной чайки, и даже крылья у него имелись. Правда, выглядел он жутко: смесь грубо сшитых кусков некогда живой плоти, швы кое-где разошлись, открывая скопище бронзовых зубчатых колёс внутри.

Птица была совершенно безоружна.

Она закружилась, часто и нелепо взмахивая крыльями, неловко, боком, плюхнулась на каменный выступ, клюв широко раскрылся.

– Новый Бог Ракот, враг наш… – запищал тоненький голосок. – Мы, именуемые Армада, явились помочь. Не сражаться, нет. Помочь. Мир!

Если б Восставший мог, он, наверное, потянулся бы почесать в затылке, словно сбитый с толку крестьянин на ярмарке. Всего он ожидал, но не этого.

А птица продолжала, искоса глядя на него неживыми механическими буркалами:

– Мы, Армада, можем помочь. Дозволь нам освободить твоего собрата, Нового Бога Хедина. Мы его пленили – мы его и выпустим.

– Брат, что у тебя там?!

Сигрлинн теряла терпение.

– Погоди, сестра, погоди!.. Они говорят, что могут освободить Познавшего!..

– Что?!.. Стой, ничего не делай, я сейчас буду!..

Хедин ощущал эти странные множественные шаги сквозь Межреальность уже довольно давно. Они послышались, едва только отряд с Ракотом во главе ступил в Обетованное. Не бесчисленные, но в изрядном количестве, странные существа скорым маршем шли прямо сюда. Однако лишь когда они оказались совсем рядом, Познавший Тьму опознал их – те самые конструкты, успевшие доставить столько хлопот.

Что, вышли на «последний и решительный»?..

Он ожидал отзвуков боя, вспыхнувшей схватки; однако шаги после некоторой паузы вновь начали приближаться, и приближались они невозбранно, им никто не препятствовал.

Что такое? Что случилось? Хедин терялся в догадках. Драгоценнейшее время уходило, никто ничего не предпринимал, да ещё и эти твари, явившиеся прямиком в Обетованное!..

А в следующий миг идеальная стена его темницы дрогнула.

Как, отчего, почему?!

Сперва ему показалось, что он лишается рассудка. Однако нет – капкан раскрывался, непроницаемые барьеры истончались, заклятия распутывались посредством неимоверно сложных, зашифрованных ключей.

Вот тьма сменилась серыми сумерками, вот – исчезла совсем!..

Хедин поспешил вернуть себе привычный вид.

И – почти рухнул на мягкую, шелковистую, вечно-весеннюю траву Обетованного. Почему передо мной всё плывёт?.. Это вот эти вот уродцы смогли меня освободить?..

Но тут вокруг его шеи обвились донельзя знакомые руки, донельзя знакомая щека прижалась к его щеке, а губы его отыскали другие губы – тоже донельзя знакомые.

Оружейница Айвли пошатнулась, едва не упала. Да и, наверное, упала бы, не подхвати её с одной стороны лекарь Фиделис, а другой – Фредегар с Робином. Врачеватель глядел на альвийку с сочувствием и печалью, невысоклики – просто глядели. Эх, эх, видать, и впрямь крепко любила Аэтероса эта Айвли!.. Жаль её, но сердца словам, как известно, не подвластны, и даже боги тут бессильны что-либо изменить.

– Идём, идём. – Целитель мягко повёл всхлипывающую Айвли прочь. – Идём, прекрасная. Не смотри на них, они предназначены друг другу, определены силами, кои, наверное, даже сами Орлангур с Демогоргоном не могут себе представить.

– Почему?.. Почему так?.. – рыдала альвийка.

– Судьба жестока, – вздохнул Фиделис. – Я тоже не хотел бы вечно бродить от мира к миру, пытась спасти хоть кого-то – и почти всякий раз опаздывая. Я тоже не хотел бы видеть, как близкие и любимые мои люди вырастают, стареют и умирают – а я всё остаюсь прежним, словно само время меня отвергло. Ты сделала для него очень много, милая Айвли, и для него, и для всего Упорядоченного!..

– Ты не понимаешь. И никогда не поймёшь. Ты – мужчина. Вы идёте от одного разбитого сердца к другому, ничего не замечая!..

– Не думай об этом, – старался не спорить Фиделис. – Всё ещё только начинается…

– Хорошо тебе говорить… – всхлипывала Айвли.

Фредегар с Робином, переглянувшись, решили остаться. Утешение альвиек – всё-таки не их специальность. К тому же тут Аэтерос, наверняка даст новое задание!..

Они верили и не знали сомнений.

– Что вы задумали?! – хватался за вновь обретённую голову Хедин Познавший Тьму. – Царства мёртвых как источник силы? А что до этого? Затенить Урд? Ударить всеми тремя истинными Источниками? А дальше?!

– Хватит! – зарычал Ракот. Тьма, ныне слагавшая его тело, гневно заколыхалась. – Ты можешь проложить барьер Творца? Можешь остановить Дальних?! Только без твоих знаменитых своей неисполнимостью хитрых планов, Хедин!

– А я не уверена, что они могут проделать это вторично, – покачала головой Сигрлинн. – Ты прав, могли бы – уже бы сделали, ждать нет смысла. Кристалл наступает. У меня был некий план. У Ракота тоже. Ты говоришь – они никуда не годятся. Прекрасно, что же нам тогда делать? Те, что умеют рассекать Упорядоченное барьерами Творца – ждут, тянут и медлят. Может, что-то выгадывают, не знаю. Но что предлагаешь ты?

Хедин обвёл их взглядом – так, словно видел каждого в последний раз.

И заговорил.

Глава 6. Аратарн и Лидаэль

Они возвращались все вместе. Аратарн и Лидаэль, по-прежнему державшиеся за руки, Горджелин Равнодушный, он же Снежный Маг, и Чёрный, сущность из рода Новых Магов, явившихся сменить поколение Хедина и Ракота, но так и не преуспевших. Чёрный, хоть и будучи бестелесным, с явным усилием толкал перед собой наглухо замкнутую сферу, где замерли, схватившись в вечной борьбе, Губитель и Возрождающая.

Дорога, удивительнейшая из всех возможных, вела их сквозь воды Великий Реки, реки самого Времени, и Драконы, обитавшие в её струях, замыкали собственные тела в кольца, образуя кажущийся бесконечным тоннель, ведущий совсем в иные дни и места.

Алое сияние, скользящие в нём стройные драконьи тела; путники двигались, не задавая вопросов – Драконы уже открыли всё, что считали нужным.

– Значит, перводвигатель. – Горджелин то и дело оборачивался, глядя на упрямо толкаемую Чёрным сферу. – Маленькое уютное укрытие для Чёрного и избранных им. Мать моя, Фелосте, говорила мне о принципах Истинных Магов совсем иное.

– Я не Истинный Маг! – отрезал Чёрный. – Мне и моим сородичам не дали сделаться ими!

– Но вы же алкали именно этого, ведь верно? – не смутился Горджелин. – Больше всего на свете вы мечтали сделаться именно Истинными Магами, и ты не исключение, правильно? Так будь им, Чёрный. А то, знаешь, когда надо – так «я не он», очень удобно.

– Родственник, – Чёрный отвечал недовольно и сварливо. – Я не верю в сказки. Я вообще ни во что не верю. Я только знаю. Не более, но и не менее. Если ты собрался «спасать сущее», то, пожалуйста, без меня. Я знаю, как обстоит дело. Надвигающееся вам не остановить – и никому не остановить. План Дальних Сил рано или поздно будет воплощён. И что-то подсказывает мне, что скорее рано, чем поздно. Эти чары вам не развеять.

– Нет в сущем чар, которые нельзя было бы развеять, – холодно заметил Горджелин.

– Тогда желаю успеха в развеивании чар Дальних, – Чёрный не скрывал сарказма. – Я не знаю, когда этому сущему придёт черёд пройти через смерть и переродиться, но должен быть готов. Не хочу, знаете ли, отправляться в небытие с остальными.

Аратарн скрипнул зубами. Ну да, эта чёрная сущность, этот призрак, и в самом деле привела их к его отцу… хотя, быть может, лучше б и не приводила. Отец как часть «перводвигателя», чтобы этот Чёрный спасся бы, «когда придёт время»!.. Разве за этим он, Аратарн, разыскивал его?!

Конечно, их ещё ждут Лишённые Тел – якобы ждут! – плата за снятие Проклятия с Эльфрана, но это ещё бабушка надвое сказала. Может, будут, может, нет.

Невольно перед глазами у него вставали жуткие картины: отец и Возрождающая, замкнутые во чреве чудовищной машины, всё длящие нескончаемую свою битву, не в силах остановиться, не в силах даже перевести дух; и призрак Чёрного, пирующего на этой мощи, высвобождаемой в схватке двух вечных начал, прикрытый ею, защищённый…

Словно отвратный упырь, на поле боя пьющий кровь у раненых, ускоряющий их кончину. И Аратарн не был бы Аратарном, сыном своего отца, если б оставил это просто так.

Ладошка Лидаэли, тёплая, уютно устроилась в его руке. Тёплая – но отнюдь не нежная и не мягкая. Жёсткая, бугристая от мозолей, и пальцы Аратарна могли нащупать на ней не один шрам, глубокий и длинный.

Но всё равно, это была ладошка Лидаэли, и совершенно неважно, сколько обычных человеческих лет минуло с их первой встречи там, в чащах Лесного Предела.

И вдвоём они могли куда больше, чем поодиночке.

Лидаэль словно поняла его – впрочем, почему «словно»? Она просто поняла его, как понимала всегда; поняла и сжала его ладонь: «Не сейчас. Не здесь. Но – непременно».

Она, конечно же, будет рядом, когда придёт время.

– Пока же, – скрипел меж тем Чёрный, – нам предстоят дела куда менее возвышенные. Снятие эльфранского Проклятия, если не забыли, возможно лишь через поражение, нанесённое Лишённым Тел. Этим и следует заняться. Я своё слово держу.

«Ты держишь не только „своё слово“, – подумал Аратарн. – Ты держишь моего отца. Ты один, похоже, знаешь, как открыть этот пузырь. И мнишь себя победителем. Но это мы ещё посмотрим…»

Он храбрился и сам понимал это. Однако мысль о том, что отец сделается частью какой-то жуткой машины, была совершенно нестерпима. Так просто не должно было быть.

…Они шли и шли, тёмные тела свернувшихся кольцами драконов оставались позади – Аратарн потерял им счёт. Окружающее пространство не менялось, всё то же алое сияние-свечение да чёрные исполинские кольца. Странники не поднимались и не опускались, им казалось, что они идут и идут строго по прямой, не имеющей ни конца, ни начала.

Позади всех Чёрный с упрямством жука-скарабея толкал перед собой шар с заключёнными там Губителем и Возрождающей.

А потом впереди забрезжил рассвет. Сквозь алую толщу вод, не бывших водами, осторожно глянулсолнечный диск. Он колыхался, словно отражение на поверхности тихого моря, однако сомнений не оставалось – это именно солнце, и оно притягивало, создавало новую реальность, в которую предстояло вернуться странникам.

Осталось позади последнее кольцо – Дракон Времени разжал зубы, распрямляясь; алые воды взволновались, путников швырнуло наверх, взвихрился песок – и они вновь очутились в той самой котловине, откуда начался их путь.

Жёлтый песок и чёрный куб на месте, но скалы вокруг уже не плыли стаей хищных косаток – они застыли в неподвижности, замерли, лишённые сил к движению; магия этого места ушла, расточилась, но отнюдь не исчезла.

А ещё безжизненные только что скалы покрывала густая поросль. Нагой камень словно накинул расшитый всеми оттенками зелёного плащ; лианы спускались до самых золотистых волн песка, покрывавшего землю, спускались, нигде его не касаясь, точно страшась ожога. Чуть выше, по уступам скал, теснились деревья, коричневые стволы исчезали под сплошным ковром вьюнов, мхов, трав, укоренившихся прямо в расщелинах коры.

Перекликались птицы. Ветер чуть шуршал в широких листьях, над головами застыло яркое солнце. Жарко, душно, но отнюдь не сухо. Песчаная прогалина казалась совершенно чужеродной, словно неведомые силы сохранили её, не дали буйным джунглям поглотить здесь всякое свободное место.

– Чёрный… – вполголоса бросил Горджелин. – Твои владения, родственник – что здесь происходит?

Чёрный застыл рядом с прозрачным шаром-вместилищем Губителя и Возрождающей. Алые огни его глаз быстро оббежали взглядом окрестности; ответил он не сразу, словно сомневаясь в собственных словах:

– Сила… ушла. Она… в жизни. Всё, что тут растёт – оно должно было бы умереть. Но – нет…

Он точно сбился, потерял нить, замолчал.

Снежный Маг вскинул посох, будто готовясь к бою. Аратарн схватился за оружие – опасность рядом, совсем рядом!.. Секира его готова была и рубить, и дробить – множество жадных взглядов уже упёрлись в сына Губителя, предвкушая кровавое пиршество.

– Лишённые Тел! – хрипло каркнул Чёрный, словно у него враз пересохло в горле.

Раскалённое почти добела небо над ними лопнуло, вниз посыпались словно бы облака лёгкого, наилегчайшего снега, едва заметные в солнечном сиянии серые росчерки будто скользили между обжигающих лучей, умело избегая их смертоносных касаний.

Серый этот снег закружился, стягиваясь в воронку, устремляясь к сжавшейся в самой середине песчаного пятачка группе. Чёрный живо толкнул сферу в центр, и получилось, что Горджелин, Лидаэль, Аратарн и сам он обороняют её со всех сторон.

Тонкий режущий свист нарастал в воздухе, воронка быстро опускалась, конус её заострялся, так что и она сама уже больше напоминала не полубесформенный смерч, а наконечник исполинского копья.

– Останавливай их, Снежный Маг! – гаркнул Чёрный. – Ты же к этому готовился?!..

Горджелин не ответил. Посох в его руках закрутился, проделывая сложные петли, восьмёрки и мельницы. Аратарн со злым бессилием глянул вверх, сдвинулся, пытаясь прикрыть собою Лидаэль, хотя и понимал – это сейчас бесполезно. Всё бесполезно – сталь, мускулы, боевое умение; спасти их могла лишь магия высших порядков.

– Надеюсь, маг, у тебя есть план! – прохрипел Чёрный.

– План был… у некоего… Истинного Мага Хедина! – Горджелин едва выдавливал слова. Посох его обратился в росчерк снежного пламени, леденящий холод пополз окрест, впиваясь незримыми когтями в захрустевший песок; широченные, словно плащи, тёмно-зелёные листья роскошных пальм стремительно желтели, срывались, неслись, подхваченные ветром; скалы быстро обнажались, будто бесстыдная рука незримого великана сдергивала с них живой изумрудный плащ.

– Не так! Не так! – завопил Чёрный. – Плотью наделить! И похоронить, как рухнут!.. Вот как нужно!

– Так наделяй! – гаркнул в ответ Снежный Маг.

Словно оправдывая его прозвище, по обнажившимся скалам хлестнула настоящая северная метель, густая, непроглядная. Взвыл ветер, по песку заструилась позёмка. Раскалённое солнце в зените, казалось, угасло, проглоченное быстро сгустившимися тучами. Подхваченные ураганом, исчезли в белой заверти вырванные с корнем пальмы, лианы и вьюнки; даже серые скалы, казалось, тонули и таяли под натиском северной ярости.

Однако, пробиваясь сквозь это светопреставление, острая воронка Лишённых Тел всё приближалась и приближалась. Слух Аратарну резал нестерпимо-высокий визг призраков – хотя как могут призраки визжать, у них же ни рта, ни гортани?

Лидаэль с отчаянием воззрилась на него, ладошка её подрагивала.

Да, он, Аратарн, понятия не имеет, как сражаться с такими сущностями. Да и кто имеет – Чёрный? Толку-то от его «понятий»! Отец бы, наверное, имел – но он сейчас не более, чем застывшая в густом времени статуя. Ещё живая, но это, скорее всего, ненадолго.

– Вверх! – вдруг крикнула Лидаэль. – Вверх бросай!.. Со мной! Вместе!..

Ни Чёрный, ни Горджелин не обратили на это никакого внимания. Снежные вихри хлестнули по плотному конусу призраков, облепляя их бесплотные тела (видно, Равнодушный нашёл какие-то крепящие чары); снег стремительно густел, наливался тяжестью, оборачивался льдом; цепочки призраков становились застывшими монолитами, падали вниз, расплёскивая вокруг себя песок, точно воду.

«Хитро!» – мелькнуло у Аратарна. Но… достаточно ли хитро? Достаточно ли просто соорудить какой-то кокон вокруг бестелесной сущности? До подобного-то наверняка могли додуматься и маги прошлого! А эти Лишённые – наверняка ж они тоже сталкивались раньше с подобными противниками!..

Но пока всё шло хорошо. Снежный вихрь, ураган, убивший всё живое вокруг, пленял в ледовых оковах новые и новые ряды голодных призраков; громадные глыбы рушились то справа, то слева, то спереди, то сзади Аратарна, так и сжимавшего бесполезную сейчас секиру.

– Чёрный! Помогай!

Но тот не отзывался. Прилепился к заключавшему в себе Губителя и Возрождающую шару, обтёк его, словно тёмная ткань. И молчал.

– Чёрный!..

Только вой ветра, смешанный с душераздирающими визгами призраков. Только грохот падающих ледяных глыб.

– Отцу их не удержать! – Лидаэль выдернула руку из ладони Аратарна. – Они сейчас прорвутся!..

И точно – ледяные оковы вцеплялись во всё новых призраков, ледяные глыбы стремительно росли в воздухе и падали на песок, но Лишённых Тел явилось слишком много.

А Чёрный почему-то молчал, хотя, наверное, смог бы поддержать!..

Снежный Маг зарычал, его посох чертил с невообразимой быстротой вспыхивающие и тотчас исчезающие в белой метели руны.

– Дочка!.. Аратарн! Снега, самого простого, больше!..

Аратарн немедля повиновался. Маг, конечно, из него тот ещё, но уж снег он как-нибудь сотворит!

– Нет! – Лидаэль повисла у него на руке. – Нет! Сферу – вверх – кинетические!..

Она хотела сказать «кинетические чары», но уже не успевала.

– Зачем?!

– Затем! Делай, что я сказала!

И сама толкнула прозрачный шар замершего времени к давящемуся метелью небу – самым простеньким заклятием перемещения.

Как раз в тот момент, когда Лишённые Тел прорвали очередную завесу Снежного Мага и, завывая, потоком устремились вниз.

Аратарн ещё успел, насколько смог, подбавить снега, но тут Лидаэль что было сил двинула его локтем в бок.

– Подбрасывай!..

Сфера свечкой взмыла в серую крутящуюся хмарь; с неё словно сдёрнули гагатовое трепещущее полотнище – это сам Чёрный, отвалившись, вновь оказался на земле.

– Спятили! – взревел он, и Аратарн мигом ощутил сомкнувшуюся на горле горячую, словно раскалённое железо, незримую клешню. – Плоть! Плоть им нужна!..

– А ты что же сам?! – выкрикнула Лидаэль, ладони её так и танцевали, поддерживая шар над их головами.

– Вы явились сражаться с призраками, не зная, как их одолеть, проклятые глупцы?! – Чёрный выл, и глазищи его горели, словно два горна, где полыхает чистый Хаос.

Аратарн попытался разжать хватку невидимой длани, и у него это даже получилось – частично. Кое-как, вслепую, он махнул секирой – лезвие высекло искры, натолкнувшись на что-то незримое, встретило короткое сопротивление, и – перерубило.

Правда, удушающая клешня не исчезла совсем, просто сильнее уже не сдавливало.

И Аратарну удалось, тоже самым простым заклятием, забросить сферу ещё выше.

Призраки мигом облепили её – словно сплошной серой шубой. Громадное их большинство мигом забыло об остававшихся внизу жертвах, яростно пытаясь пробурить защиту Губителя и Возрождающей.

Правда, хватало и тех, что не соблазнились этой приманкой; эти по-прежнему старались добраться до Снежного Мага и его спутников.

Однако на них мощи Горджелиновых чар как раз хватало.

Лидаэль, взвизгнув, косо рубанула перед собой ребром ладони – и трепещущую тьму Чёрного рассёк ослепительно-белый разруб.

Чёрный ответил своим ударом, отбросившим Лидаэль далеко в сторону и вбившим её в песок по самые плечи – там, куда было легче добраться Лишённым Тел.

Аратарн, не рассуждая, рванулся к ней, даже не думая, чем же он, по сути, сможет помочь, движимый единственным осознанным порывом – прикрыть! Защитить! Спасти!..

А сфера с Губителем и Возрождающей так и висела над землёй, и плотный шар облепивших её призраков с каждым мигом становился всё больше, очень напоминая сейчас злой пчелиный рой.

Чёрный, забыв про Лидаэль, взмыл вдруг вверх, распростёрся трепещущим темным полотнищем; попытался прорваться, проникнуть к заветной добыче.

Что он задумал, Аратарн, само собой, не знал и даже представить себе не мог; однако Лидаэль, хоть и вбитая в землю до горла, всё-таки сотворила какое-то заклинание, не то открывающее путь, не то убирающее препятствия – и заветный шар вдруг со свистом ринулся вниз, ровнёхонько туда, где, как помнил Аратарн, высился куб тьмы, на коем восседал Чёрный.

Удар!..

Взметнулись фонтаны песка, шар стремительно погружался в земную твердь, а вместе с ним – и вся орда призраков.

Горджелин едва успел отскочить, попутно заковав в лёд последних из Лишённых Тел.

– Отец! Вниз их! Вниз их всех! – завопила Лидаэль. И сразу же, Аратарну: – Помогай!.. Пока они не опомнились!

Аратарн одним рывком выдернул девушку наружу.

Песок кипел чудовищной воронкой; крутился, кружился всё расширяющимся водоворотом, жадно захватывая ледяные блоки с замороженными в них Лишёнными Тел. Чёрный с воплем сгинул там же, а Горджелин, словно поняв наконец замысел Лидаэли, косо крестил и чертил посохом; песковорот, повинуясь его командам, всё ускорялся и ускорялся.

Аратарн первым понял опасность – от одной отбились, следом другая валит! – и попытался оттащить Лидаэль подальше от расползающегося зева воронки, но дочь Снежного Мага, едва освободившись, пнула его каблучком в голень.

– Пусти!.. Нельзя! Останавливаться нельзя!

– Так ведь провалимся! – рявкнул Аратарн, волоча Лидаэль прочь.

– Не провалимся!

– Провалимся, говорю тебе!

– Спокойно, – голос Горджелина перекрыл рёв и вой бури. – Все ко мне и держаться друг за друга!..

Лидаэль попыталась на скорую руку сотворить какое-то заклятие – но поздно. Грохочущая пасть кружащегося провала настигла их, подхватила, помчала куда-то в мгновенно сгустившуюся тьму – и даже за пределы мира, как враз ощутил Аратарн.

Сфера с Губителем и Возрождающей, словно исполинское каменное ядро требушета, пробила саму плоть Хьёрварда, устремляясь дальше, куда-то в Межреальность.

Вместе с нею, с этой сферой, скрылись и Лишённые Тел, и сам Чёрный, заваривший всю эту кашу.

Аратарн только и мог, что одной рукой прижимать к себе Лидаэль, а другой – держать секиру.

И неизвестно ещё, кого крепче.

Горджелин не растерялся, парой точных, выверенных заклинаний выровнял падение, свёл всех вместе, так что они теперь не кувыркались и не барахтались, а падали прямо вниз – сквозь кромешную тьму.

– Отец! Куда мы…

– Пробой Междумирья! – гаркнул Равнодушный. – Скрепы все разъялись, нас словно всасывает что-то, насос не насос, аттрактор какой-то – но чудовищной мощи!

– Куда?

– Знал бы, Аратарн, непременно бы с тобой поделился, – съязвил Снежный Маг. – Но боюсь даже подумать, кому под силу раскрутить такую мощь… набрать такую силищу…

– А что с призраками?

Горджелин хладнокровно пожал плечами.

– Падают вместе с твоим отцом.

Казалось, Равнодушный пребывает сейчас не в свободном падении, лишь самую малость выровненном магией, но в уюте и покое своего кабинета.

– Отец… – Лидаэль прижималась к Аратарну, несмотря на неодобрительные взгляды родителя. – Отец, что происходит?

– Я же сказал – пробой Междумирья. Ты молодец, дочка, задумала правильно – загнать Лишённых Тел куда подальше вместе с Губителем и Возрождающей, раз уж призраки так к ним льнут; вот только не рассчитала потребную силу, ударила со всей мощи – и пошёл пробой. Его б не случилось, не собирай кто-то тут по соседству совершенно неимоверный… шторм. Да, наверное, именно так – магический шторм небывалых масштабов. Рукотворный, само собой.

Попробуйте говорить так неспешно и правильно, когда под ногами бездна, а в ушах воет ветер, и единственный источник света в сплошном мраке – это снежно-белый сияющий посох самого Горджелина.

Но чары прочно удерживали всю троицу вместе, под ногами ощущалось нечто вроде незримой опоры, и Аратарн приободрился – ясно, что Снежный Маг сумеет погасить их падение, когда потребуется; хотя, если припрёт, с этим справится и сам Аратарн.

– Отец, а почему ты не…

– Не поднимаю нас обратно? – невозмутимо уронил Горджелин. – Милая дочка, а ты пробовала?

– Пробовала, – буркнула Лидаэль. – Но так то я… а то ж ты!..

– Спасибо, но ты мне льстишь, дорогая. Тут никто ничего не сделает. Самое большее, что мы сможем – это смягчить падение. Надеюсь, заклятия на окончание пробоя ты же поставила, дщерь.

– А… э… уже ставлю!

– Ну то-то же. Не заставляй своего старого и больного отца делать всё самому, – Горджелин усмехнулся. – И не вешай голову, дочка. Самое-то главное мы сделали – Лишённых Тел больше не будет в Хьёрварде. Проклятие Эльфрана снято. То, за чем мы шли, моя дорогая.

И тут голос его впервые дрогнул. Самую малость, чуть-чуть, но дрогнул.

– А отсюда мы выберемся. И твоего отца, Аратарн, вытащим… теперь-то мы знаем, где он. Отыщем.

– А Лишённые Тел?

Горджелин хмыкнул.

– Моих сил не хватило, – признался он. – И потом… Чёрный был прав. Способ бога Хедина – поистине наилучший, я убедился в этом. Что ж… теперь, во всяком случае, ясно, что надо делать. Заклятия из высших, никто не спорит, из сложнейших… но творил их Хедин, отнюдь не будучи богом, а таким же Истинным Магом, как и я.

– Ты разве он? – поразилась Лидаэль.

– Природа не терпит пустоты. Не этот же ужас навроде Чёрного признавать таковым!

– Одного признания мало…

– Согласен. Но с этим мы сладим. Аратарн! Не огорчайся. Время не властно ни над тобой, ни над твоим отцом, ни над нами. Мы справимся.

Аратарн молчал. Ему всё это крайне не нравилось, однако приходилось признавать, что Снежный Маг не так уж неправ. Резоны в его рассуждениях, по крайней мере, имелись.

– Хорошо. Только сперва надо всё-таки разобраться с этим Чёрным. Мне как-то не очень хочется оставлять отца в… лапах этого существа.

– Мне тоже, – заверил Аратарна маг. – Но главное – не торопиться и не суетиться. Чёрному так нужна эта сфера? Отлично, посмотрим, как он сам справится с Лишёнными Тел. А там видно будет.

Аратарн вздохнул и кивнул.

– Мы справимся. – Лидаэль прижалась к нему ещё теснее, не стесняясь отца. – Я с тобой, слышишь? Эту тряпку половую порвём на мелкие кусочки, если надо!..

– Его, увы, не так-то просто порвать, – заметил Горджелин.

– Много их было, таких, кто думал, что «никак не порвать», – задрала нос Лидаэль.

– У тебя есть план, дочка?

– Конечно. Что такое Чёрный? Чистая манифестация силы, не прошедшая окончательного оформления. Незафиксированная, неупорядоченная. Субстрат, исходный материал, так и не сделавшийся Истинным Магом. Кроме того… Отец! Ты ведь видел их всех, так?

– Так. Но к чему ты клонишь, дочка?

– И все остальные предпочитали человеческий облик?

– Да. Но всё-таки, к чему… Истинные Маги не привязаны к физическому телу, они способны принимать любой вид… – казалось, Горджелин даже несколько растерялся.

– К тому, – торжествующе выпалила Лидаэль, – что Чёрный снят не с человека, что он – именно манифестация, без памяти, без исходной искры, без души!..

– Погоди… но с чего ты взяла – Истинные Маги, Великий Предел… – Горджелин, похоже, был совсем уже сбит с толку. – Снят? С человека? Истинные Маги – не люди, никогда людьми не были и быть не могли!

– А ты, отец?

– Я? Что я?

– Ты родился, как рождаются люди. Твоя мать выносила тебя, зачав от отца. Нужны были двое, чтобы появился ты. Если ты называешь себя Истинным Магом – ты очень, очень похож на человека. А Чёрный – нет. Сгусток магической мощи – вот и всё. Клочок Тьмы, обретший собственное сознание!..

– Ты рассуждаешь слишком вольно… – начал было Горджелин, однако Аратарн поднял руку:

– Мои заклятья куда слабее ваших, однако мне они говорят, что дно воронки уже совсем близко!..

Посох Снежного Мага полыхнул режущей глаза вспышкой. Тяжело, с болью ударила в ноги неведомая твердь, клочья тьмы разлетались в разные стороны перепуганной вороньей стаей.

Аратарн не удержался на ногах, неведомая сила оторвала от него Лидаэль, отшвырнула её в сторону, посох Равнодушного угас.

Сын Губителя вскочил, секира в руке:

– Лидаэль!..

– Держись! – раздалось в ответ.

Держись?.. Почему, что такое?..

Серая мгла раздалась в стороны, втягиваясь в столь же серую твердь под ногами. В уши ворвались лязг оружия, крики, свист стрел, вопли – торжествующие и предсмертные. Высоко над ними, со знакомыми уже завываниями, мчался сонм Лишённых Тел; неужто нашли себе иную добычу? Или просто исчез шар с Губителем и его противницей?

О да – и нашли, и шар исчез: Аратарн, Лидаэль и Снежный Маг оказались на поле жестокого боя; в смертельной схватке сошлась тяжело вооружённая пехота с серебряными щитами и лёгкие стрелки в одежде всех оттенков зелёного – явно эльфы. И тех, и других оставалось не так много, но пехота явно побеждала. За спинами эльфов вздымалась исполинская серая гора, и, прижатые к ней, они умирали – один за другим, во множестве. Ещё немного, и…

– Что это, отец?! – вскрикнула вдруг Лидаэль.

Мёртвые поднимались. Вновь брались за оружие, подбирая своё или же вообще первое попавшееся под руку – вплоть до того, которым были поражены сами.

Завывая, рой призраков ринулся на сражавшихся – но тут откуда-то сбоку в серое небо рванулся шар слепяще-белого пламени, не уступавшего чистотой снежному сиянию Горджелинова посоха.

Он взмыл вверх, описал крутую дугу, низринулся – и по всей серой равнине потекли реки столь же идеально-белого сияния, жгущего всё на своём пути; оно стремительно поглотило и сражавшихся, и рой Лишённых Тел, устремилось прямо к Горджелину и его молодым спутникам; Снежный Маг вскинул посох параллельно здешней земле, Аратарн ощутил упругий толчок силы – Горджелин ставил щит.

– За меня!.. – скомандовал он, и вовремя – Аратарн едва успел втолкнуть Лидаэль под сень призрачной защиты.

Волны магического пламени пронеслись над ними, на мгновение Аратарна охватил жуткий жар – но лишь на миг.

А потом всё очистилось и стихло. Открылась бесконечная и безжизненная серая равнина, над которой, нелепая и огромная, вздымалась одинокая гора.

У подножия её застыли три крошечные фигурки; над их головами расправляла крылья какая-то тёмная птица, кружила, почти касаясь их.

Горджелин тяжело дышал, его посох угас, весь покрытый гарью; Аратарна тоже пошатывало, да и Лидаэль едва держалась на ногах – щит Снежного Мага уберёг их, но и высосал почти все силы.

– Где мы? – простонала дочь Равнодушного.

– Великий аттрактор… – Маг всё никак не мог отдышаться, ни дать ни взять – человек, запыхавшийся от долгого, на пределе сил, бега. – Великий аттрактор, и мы внутри него, дочка. Исполинский магический конструкт, сплетение миров и времён. Третья Сила, не иначе, больше такого в сущем никому не исполнить. Видели, как мёртвые восстают?.. Демогоргон, его работа. И конструкт этот замкнут, раз души никуда не уходят, раз воскресают раз за разом.

– А что за вспышка? – Аратарн с подозрением глядел на деловито направившуюся к ним тёмную птицу. И точно – ворон, крупный, каких и не бывает, пожалуй.

– Орёл и Дракон смели всё ненужное. Точнее, исполнившее свою роль. – Горджелин тоже не оборачивался, пристально глядя на летящего к ним во́рона. – Остались только те, что ещё должны что-то сделать.

– Вот как мы… – тихонько проговорила Лидаэль, вновь прижимаясь к Аратарну.

– Именно, – кивнул её отец. – Разумеется, мы оказались тут не случайно. Это, без сомнения, часть хитроумного плана… вот только какого, понять не могу. Аттрактор исполинский, такой должен рвать саму реальность, что с нами и произошло… но для чего он?

– И где мой отец? – мрачно закончил Аратарн. Сферы с Губителем нигде видно не было – ни на серой земле, ни в столь же сером небе.

– Где-то рядом, – заметил Горджелин. – Этот аттрактор такой мощи, что его ничто не пробьёт… думаю, именно это Дракон и задумал.

– Дракон?

– Дух Познания. Кому ещё открыто, где пребывают Губитель с Возрождающей?

– А Чёрный?

– О, не сомневаюсь, ему тоже сыщут применение. Только, боюсь, ему оно не слишком понравится – как и нам, кстати.

Лидаэль с Аратарном мрачно промолчали.

Ворон тем временем оказался уже совсем рядом. Заложил круг, словно предлагая полюбоваться роскошным оперением – иссиня-чёрным, с богатым металлическим отливом, – и безо всяких церемоний уселся на оголовок посоха в руке Горджелина.

Тот аж опешил от неожиданности.

– Не вздрагивай, не вздрагивай, чародей, – сварливо сказал ворон, смешно разевая клюв. – Сам понимаешь, не просто так я к тебе явился.

– Да уж это мы поняли, – саркастически отозвался Горджелин, но попытки стряхнуть наглую птицу со своего посоха не предпринял. – Говори тогда, с чем пожаловал.

– С тем, что вас сюда никто не звал! – ворон возмущённо распушил перья. – Что вы тут забыли, спрашивается?! Чего лезете?! Червоточиной пробрались и думаете, что всё можно?!

Кажется, ему удалось удивить даже Равнодушного; Аратарн с Лидаэлью вообще застыли, словно громом поражённые.

– Э-э, то есть как… наше появление здесь не есть часть великого плана мудрейшего Орлангура и могущественнейшего…

– Сказал уже – нет! – сердито перебил Горджелина ворон. – Вас не было в плане! Ни вас, ни этого, как его, Чёрного! Не говоря уж об этих призраках – хорошо, с ними удалось справиться. Но вот притащить сюда Губителя, да ещё с Возрождающей – да как вам в голову-то могло прийти такое?!

Снежный Маг не походил на того, кому может безнаказанно читать нотации какая-то птица, пусть даже и магическая.

– Прекрасно, – бросил он. – Мы совершенно не горим желанием здесь находиться. Мы заберём то, что принадлежит нам, после чего немедля покинем ваши владения. Нам нет дела до того, чем вы тут заняты. И мы совершенно ненамеренно тут очутились. Не надо было свой аттрактор размещать так близко к обычным мирам, жители которых, право же, ни в чём не виноваты. А к вам попали исключительно случайно!..

– Это что вы тут забирать собрались? – подозрительно осведомился ворон.

– Наше. И только наше. Губителя и Возрождающую. Я так понимаю, они вам совершенно не нужны, даже мешают – ну, мы их немедля и заберём.

– Нет, у нас такое не пойдёт. – Ворон совершенно по-человечески покачал головой. – Что сюда попало, то в дело пустим. Хотите отсюда выбраться? Придется послужить-постараться. А сами вы нипочём дорогу не сыщете.

– Ещё как сыщем! – возмутилась Лидаэль.

– Раньше я б сказал – ищите. – Ворон сердито встопорщился. – А теперь времени совсем не осталось, хотя мы им здесь и управляем. Так что дорога у вас одна – нам помочь. А там – на все три стороны.

– Не на четыре? – прищурился Аратарн.

– Четвёртая Дальними занята.

– А мой отец? Губитель?

– Тут останется, – бросил ворон равнодушно. – Уж коль вы его приволокли, так пусть тоже пользу принесёт. Всё равно нельзя его так оставлять, дел натворит-наворотит, потом не расхлебаешь.

– Нет! – Аратарн шагнул, вскидывая секиру.

– А ты рубани меня, попробуй, – посоветовал ворон издевательски. – Вот возьми и рубани!

– И попробую! – Сын Губителя придвинулся поближе. – А ты сиди, сиди, коль такой уверенный!..

Ворон явно намеревался ответить чем-то донельзя язвительным, но белый посох Снежного Мага внезапно ожил, выбросил целый сонм тонких веточек, словно покрытых весенней ледяной коркой. Они взметнулись вверх, вцепились в чёрные перья, оплели крылья, захлестнулись петлями на горле. Ворон дрогнул, на миг словно бы расплылся, потерял чёткость, будто собираясь исчезнуть и вновь появиться где-то в ином месте, но…

Почему-то ему это не удалось.

Ворон вскаркнул, яростно, возмущённо – но тонкие прутики держали крепко.

– Вот не болтал бы попусту, – наставительно сказала Лидаэль. – За отцом моим ты следил, его чары ты б почуял; а вот меня вниманием своим не удостоил, любезный. И зря, как оказалось.

– Карр! – возмутился пленённый ворон. – Со мной нельзя так! Я – не просто там птица какая-то! Я – аватар!..

– Птица ты глупая, а не аватар, – презрительно сказала Лидаэль. – Кто тебя творил-то? Орёл или Дракон? Много, наверное, им сейчас таких, как ты, гонцов потребовалось, вот делали кое-как, второпях, наспех… они ведь тоже не всемогущи, не как Творец…

– Кар! Карр! Отпустите немедля! Да вы знаете, что тут происходит?!

– Не знаем, достопочтенный аватар, – насмешливо сказал Горджелин. – Но будем весьма признательны, коли вы нас просветите.

– Тогда отпустите?

– Отпустим. Слово Истинного Мага.

– Ха! Из тебя, Горджелин, такой же Истинный Маг…

– Как из тебя истинные Орёл или Дракон, понимаю, – невозмутимо кивнул отец Лидаэли. – Опустим это. Все мы несовершенны. Говори, и, клянусь безо всяких выкрутасов – мы тебя отпустим. Зачем нам ссориться с великими силами? Мы лишь заберём отца Аратарна вместе с Возрождающей и покинем ваши владения. Что здесь не так? Сомневаюсь, чтобы могучие и многознающие Столпы Третьей Силы всерьёз прогневались бы на нас за нарушение границ их владений, словно какой-то захудалый барон в Северном Хьёрварде!..

Ворон нахохлился, искоса взглянул на Снежного Мага.

– Вы и вправду ничего не знаете? Совсем-совсем ничего?.. – И, после мгновенной паузы, вдруг ответил сам себе: – Да, и вправду мало что знают… Даже сколько времени минуло, не знают…

– О чём ты, почтенный? – сухо осведомился Горджелин.

– Дальние наступают, – так же сухо ответил ворон. – Упорядоченное обращается в зелёный кристалл. Третья Сила выступила против них, пытается спасти сущее, как оно есть. Для того и создано это пространство – ты его называешь «аттрактором». Здесь собирается необходимая сила, чтобы дать отпор. Тонкий механизм, магический, разумеется. Настройка почти закончена. И тут вваливаетесь вы!.. Вся работа едва не погибла. Ну, а такие сущности, как Губитель и Возрождающая, само собой, должны стать частью этого механизма.

– А мы? – очень осторожно спросил Снежный Маг.

– Вы – нет, – отчеканил ворон. – И Губитель, и Возрождающая – суть функции, простые и понятные. Их встроить относительно нетрудно, а сил они могут прибавить значительно. Вы же – иное дело. И сами по себе слабы, да ещё и сложно вас сделать… частью системы. Но помочь вы сможете – тогда уйдёте своей дорогой, когда всё кончится.

– А… мой отец?

Ворон потупился. Кажется, ему очень не хотелось отвечать.

– Сила будет потрачена, – выдавил он наконец. – Всё, что собрано здесь – перестанет быть. И даже сама Третья Сила не уверена, в каком виде она перенесёт собственный удар по Дальним.

Наступило молчание. Аратарн невольно поднял глаза – от серой горы к ним направлялись те трое уцелевших, единственные, кого пощадило белое пламя.

– Я говорю правду… – начал было ворон, но Лидаэль вдруг перебила его:

– Что ты вещал насчёт времени, аватар?

– То, что с момента, как вы натолкнулись на сферу Медленного Времени, заключившую в себе Губителя и Возрождающую, в вашем родном Хьёрварде прошло очень, очень много лет, – безо всякого злорадства ответил ворон. – Воды Великой Реки коварны. Драконы Времени знали, что делают, когда замыкали свои кольца и отдавали вам своё сокровище.

– И ты хочешь сказать, – на лице Лидаэли не дрогнул и мускул, – что всё это произошло лишь по воле случая? Что Драконы продержали нас именно столько не для того, чтобы мы успели к самому решительному моменту? К моменту, когда и впрямь решается судьба сущего? Ты хочешь сказать, что Третья Сила не предвидела этого и не включила в свои планы?

Ворон помолчал.

– Ты мудра и рассудительна, юная Лидаэль. Я признаюсь тебе, что да, ты права – я всего лишь один из множества аватаров, и далеко не всё мне открыто. Честное слово, отвечаю тебе, как знаю: истинные намерения великих Орлангура и Демогоргона относительно твоего отца, Аратарн, и его извечной противницы мне неведомы. И мне неведомо, были ли они изначально в большом плане или же Третья Сила внесла исправления только что. Но в одном вы можете быть уверены – волю Духа Познания и Духа Соборной Души я передал вам в точности.

– Мой отец должен стать частью вашего… перводвигателя? – Аратарн неотрывно глядел на жутковатую птицу. Даже сейчас, спелёнутый и стиснутый, посланец Третьей Силы не выглядел жалко или беспомощно.

– Перводвигатель? – на миг задумался ворон. – Твой отец будет частью великой работы, но не в качестве «перводвигателя». Само слово – выдумка прозывающегося Чёрным. Решение его по-своему оригинально, но совершенно… аморально, как сказали бы люди. Духа Познания тоже называют аморальным, но это лишь потому, что он вне привычных жизненных рамок. Но это не значит, что понятие морали и всё, с ним связанное, ему неведомо.

– Значит, уцелеть можно? – напирал Аратарн.

– Нет, – последовал простой ответ. – Нельзя. Пузырёк «перводвигателя» окажется в недрах кристалла Дальних, который, поглотив всё сущее, будет продолжать упорядочиваться дальше, пока не дойдёт до предела, что породит монаду, непоглощаемую Хаосом, упорядоченную настолько, что и тёмному пламени с ней не справиться. И вот это вкрапление с «перводвигателем» будет стиснуто – и продолжит стискиваться! – всё сильнее и сильнее, пока не исчерпается даже мощь Губителя с Возрождающей.

– Если это так просто, то почему же…

– Потому что именуемый Чёрным очень хочет жить, – сказал ворон. – Хочет жить настолько, что желание это туманит ему разум. Он очень силён, этого не отнимешь, но желание жить… – и он пощёлкал клювом. Очевидно, это заменяло ему укоризненное поцокивание языком.

– Значит, моему отцу конец и так, и так, – выдохнул Аратарн. – А оставался бы он, где был…

– Едва ли это бы ему помогло… – не слишком уверенно начал ворон, но вдруг дёрнулся, словно получив удар незримой дланью.

– Началось, – выдохнул он и стал терять форму. Слагавшая перья чернота расползлась, потекла сквозь прутья, распадаясь мелкими каплями и исчезая окончательно.

Серые небеса прояснялись – а в них стал виден неподвижно зависший шар. Висел он невысоко, фигуры Губителя и Возрождающей можно было прекрасно различить. Недвижный воздух вдруг колыхнулся, двинулся, повеял ветерок – сперва лёгкий, потом всё сильнее, сильнее…

Он был никаким, этот ветер. Ни прохлады, ни жары. Просто движение воздуха, от которого, однако, для неподвижно застывшей троицы ничего не менялось. Трое других, что шли к ним от серой горы, оказались уже совсем близко: высокий воин в кованом доспехе, на груди вычеканен коронованный змей-василиск; бледная, перепачканная кровью, шатающаяся эльфка (но очень красивая эльфка!) в кольчуге, некогда серебристой, а теперь тёмной, словно и впрямь из давным-давно не чищеного серебра; третьим оказался коренастый гном, волочивший за собой громадное боевое устройство с двумя стволами – тоже некогда ярко начищенными, а теперь покрытыми гарью. Странно, нести оружие на плече было б куда удобнее, потому что имелся даже ремень, но нет – гном волочил двуствольное чудовище, словно брезговал к нему прикасаться, но в то же время не мог и бросить. Глаза у гнома, совершенно безумные, смотрели словно куда-то вглубь него самого.

Эльфка цеплялась за руку рослого воина. Из всех троих именно он казался наиболее близким к… нормальности.

Аратарн ничуть не удивился, когда воин заговорил на понятном языке Хьёрварда. В конце концов, это магический конструкт Третьей Силы, тут и не такое возможно.

– Началось, – без предисловий сказал воин. И добавил: – Гвин. Так меня звали.

– Вейде, – прошелестела эльфка. – Мы были врагами. – И она крепче уцепилась за руку Гвина, воина с василиском на кирасной груди.

Гном ничего не сказал – так и смотрел вглубь себя пустым взором.

– А это Арбаз, – представил его воин.

– Единственное, что он нам сказал, – пояснила Вейде, – прежде чем… чем…

– Чем сделался таковым, – закончил Гвин. – Ах, да. Я вот, например, умер – ещё прежде, чем попал сюда. А она, – кивок на Вейде, – нет. Удивительно, правда?

…Они все понимали, что конец близок, очень близок. А когда всё кончается, о чём ещё говорить?..

Ветер дул сильнее и сильнее, и Аратарн, не зная, что сказать пришельцам, просто смотрел ввысь, на застывшую фигуру отца.

Фигура шевельнулась. Да, точно, шевельнулась!.. Он не ошибся!..

Шар оборвался и рухнул вниз. Ударился с размаху в серую бесформенную «твердь» и лопнул.

Горджелин Равнодушный прошипел какое-то проклятие. Лидаэль вскинула руки, словно готовясь бросить сложное заклятие, требующее и жеста, и слова, и мысли. Аратарн застыл, зачем-то подняв бесполезную здесь секиру.

Гвин и Вейде невольно обернулись тоже. Гном Арбаз не обернулся, он, похоже, вообще ничего не видел, не слышал и не понимал. Белый огонь пощадил его тело, но словно бы не оставил ничего от разума и души.

Губитель шевельнулся. Упёрся руками в серую твердь, с усилием толкнул вверх собственное тело, точно ему было очень-очень тяжело подняться.

Возрождающая опередила его. Ярко-алая безрукавка полыхнула среди серой бесконечности языком неистового огня. Девушка тряхнула смоляными кудрями, и…

Протянула руку Губителю.

Тот помедлил, но смотрел исключительно в глаза Возрождающей, а не на свой бесцветный клинок, валявшийся рядом ненужной железкой.

– Вставай, враг мой, – с лёгкой насмешкой сказала девушка. – Вставай, мы… несколько увлеклись. Кажется, нас ждут теперь совсем иные дела.

И тут Аратарн не выдержал.

– Отец!

Он бросился к Губителю – нет, не к нему, к эльфийскому странствующему лекарю и чародею Эльстану, которого всей душой любила его, Аратарна, мать, Саата.

От которой, наверное, не осталось даже могилы, если не врал этот проклятый ворон…

Губитель сощурился, глянул – и узнал.

– Сын… – растерянно сказал Губитель. – Сын. Мой сын…

– Это, конечно, очень мило, – жёстко прервал его Горджелин. – Но, если мы хотим отсюда выбраться, пока Великие Духи не опомнились, нужно действовать, и немедля. Госпожа, – он обернулся к Возрождающей, – не имел чести раньше видеть вас, но…

– Видели, Снежный Маг, видели, – словно колокольчики негромко прозвенели. – Но неважно. Вы правы, господин. Нам надо выбираться отсюда, пока мы не сделались… частями этого континуума.

– Вы это уже видите, госпожа?..

Губитель с Аратарном меж тем шагнули навстречу друг другу. Соединили руки в крепком пожатии, глядя в глаза. А потом резко и сильно обнялись.

Возрождающая мягко улыбнулась.

– Конечно, вижу. Я ведь такой же конструкт, как и он, мой вечный враг. – Улыбка сделалась чуть шире – «врага» не следовало понимать совсем уж буквально. – Мы внутри чудовищного магодвигателя, Снежный Маг. Моё предназначение – творить жизнь, заселять ею опустошённые миры, это требует куда более сложной магии, чем для уничтожения; но ничего подобного я не могла даже вообразить.

– Третья Сила… – начал было Горджелин, но Возрождающая останавливающе подняла розовую ладошку.

– Я знаю. Уже знаю. И про Дальних знаю тоже.

– Маленькие привилегии быть конструктом Молодых Богов, – не без ревности буркнул Равнодушный. Возрождающая не обиделась.

– Ну да. Если не считать, что ты – просто кукла, которую достают из сундука, а едва пропадёт надобность, безо всяких церемоний убирают обратно.

– Верно, – признал Горджелин. – Прошу прощения, госпожа…

– Инаири. Моё имя.

– Госпожа Инаири, – мигом подхватил Снежный Маг.

– Охотно прощаю, сударь. – Инаири надула губки, растянула пальцами алые шальвары, слегка присела, словно делая книксен. – Имя, конечно, не настоящее. Потому что настоящего никогда не существовало. Как и у него, – кивок на Губителя. Они с Аратарном так и стояли, положив правые руки на плечи друг другу. – Сколько же лет прошло, боги… – она зажмурилась, чуть прикусила губу. – И вот уже всё-всё кончается, и бедной Инаири негде зачинать новую жизнь, оживляя пустой мир…

– Прошу прощения, госпожа, – вдруг вмешался воин, назвавшийся Гвином. – Я понял, что ты властна над жизнью? Возрождаешь её там, где она погибла? Быть может, ты сможешь помочь этому несчастному? – Он указал на гнома, что так и таращился слепыми глазами куда-то вглубь собственной души. – Он уничтожил жутких призраков и… и всех, кто лишь испытывал невероятные страдания, погибая и воскресая, чтобы вновь погибнуть. Госпожа?

Возрождающая кивнула, однако лицо её омрачилось.

– Я не лекарь, доблестный воин. Я приходила на выжженные пустоши, чтобы там вновь поднялись леса. Я заполняла водой иссушённые моря. Но лечить… я не могу. Могу лишь создавать новое.

Гвин опустил взгляд, кивнул. Махнул ладонью перед лицом гнома – тот даже не дрогнул.

– Но ты, Снежный Маг, прав. – Возрождающая глянула вверх, на бесформенное, клочковатое серое небо – или что тут было вместо него. – Отсюда надо выбираться. Иначе нас всех перемелет в этом механизме, пусть даже тут и нет зубчатых колёс или жерновов. Великие Духи не любят рисковать. Силы они запасли с преизлихом, только всё равно никто не знает, хватит ли её…

– И они не коснулись Источников, – добавил Горджелин. – Магия текла и течёт, как всегда.

– Потому что Источники – это лишь часть магии. Её зримая манифестация. – Инаири вздохнула, склонилась, подобрала так и валявшийся клинок Губителя. – Третья Сила это знает. Ещё немного – и Источники иссякнут. Машина, внутри которой мы находимся, уже в движении. Ей нужно ещё немного времени до решающего удара, однако оно быстро истекает.

– Тогда, – Лидаэль решительно упёрла руки в бока, – довольно разговоров. Госпожа Инаири, ты знаешь дорогу из этого… конструкта?

Возрождающая вздохнула вновь.

– Дороги отсюда нет, храбрая Лидаэль, принцесса Эльфрана. Я вижу детали этого механизма – ты бы назвала их заклинаниями, – вижу, как проскользнуть меж несколькими ближайшими, но понятия не имею, в какой стороне выход. Пойдём ли мы к границе этого пространства или вглубь него?

– Я помогу, – вдруг сказала эльфийка по имени Вейде. – Я была королевой – правительницей Вечного леса в мире под названием Эвиал. Я умею чувствовать жизнь.

– Умеешь? – искренне удивилась Лидаэль.

– Вечный лес не зря звался Вечным, – хмыкнула эльфийка.

– Тогда действуй, – кивнула Возрождающая. – А мне надо, чтобы эти двое перестали пялиться друг на друга и занялись бы делом.

– Каким? – не удержалась дочь Горджелина.

– Королева Вейде чует жизнь. Я чую смерть – те места, где прошлась коса Губителя. А он сам должен тогда чуять сгущения силы – Молодые Боги выпускали его уничтожать именно их. Логика подсказывает, что эти сгущения, скорее всего, где-то в глубине конструкта, и их следует избегать…

– Та же логика может подсказать, что они и на внешней его границе, – оспорил Горджелин.

Инаири не слишком охотно кивнула, признавая правоту Равнодушного.

– Тогда доверимся тебе, правительница.

Вейде молча кивнула.

Губитель и Аратарн глядели друг другу в глаза.

– Отец…

– Я не был, считай, тебе отцом, сын. Саата, любившая меня, и которую любил я, заменила тебе всех. Боюсь даже спрашивать, что с ней сталось…

Аратарн принялся поспешно, сбиваясь и глотая слова, пересказывать всё случившееся с ним и матерью за то время, что Губитель с Возрождающей провели в ловушке. Отец его кивал, слушая.

– Но… маг Горджелин говорит, что прошло невесть сколько лет… Драконы времени…

– Драконы времени задержали вас ровно настолько, насколько это было необходимо Третьей Силе, сын. Не сомневаюсь, что Орёл и Дракон всё это замыслили с самого начала. И Саата, скорее всего…

– Я понимаю, отец, – негромко сказал Аратарн. – Мамы давным-давно нет… да и самого хутора Аргниста, и её могилы…

– И за это кое-кто должен ответить. – В глазах Губителя разгорался гнев.

– Кто ответит, как? – сердито бросила услыхавшая его Возрождающая. – Оставь, Эльстан. Нам надо вырваться отсюда – пока мы не сделались дровами в топке этого монструма!

– Я готова, – проговорила, тяжело дыша, королева Вейде.

Выглядела эльфийка ещё хуже, чем в начале. Ей пришлось опуститься на одно колено, из носа стекала струйка крови; она дышала, словно выброшенная на берег рыба.

– Я нашла след. Он очень странный и слабый, но он есть. И ведёт прочь отсюда. Дорога к нему пролегает через какие-то… иррегулярности в силе, я не поняла, что они такое. Но больше ничего.

– Тогда вперёд, – без колебаний бросил Горджелин.

Они двинулись. Так и не пришедшего в себя гнома воин по имени Гвин вёл за руку, словно малого ребёнка. Лидаэль пристально вглядывалась в спину Возрождающей, словно пытаясь понять – что же это и в самом деле за «конструкт», способный оживлять выгоревшие равнины и заполнять водой иссушённые моря. Горджелин с некоторым подозрением взирал на эльфку Вейде – у него, как известно, с этой расой имелись собственные счёты.

И, разумеется, никто не обратил внимания, как за их спинами прямо из серой земли поднялся тёмный сгусток. Поднялся, встряхнулся, расправляя крылья;блеснул чёрной сталью вороний клюв.

Птица взмыла вверх, устремляясь по следу ушедших.

Глава 7. Клара Хюммель, Сфайрат, Скьёльд, Гелерра; Матфей и Царица Ночи

Клара Хюммель, не веря сама себе, стояла на краю проклятого острова, известного как Утонувший Краб. Была влажная и тёплая ночь, мерно, почти убаюкивающе, шуршал прибой, накатываясь на отлогий песчаный берег.

Угасло сияние открытого Скьёльдом портала. Маг с вытатуированными на черепе драконами сделался совсем плох – адата Гелерра едва вернула его к жизни в пещере, где она, Клара Хюммель, обрела Алмазный Меч; чародей, хрипя и отплёвываясь кровью, сумел открыть врата на Утонувший Краб, но на этом силы его совсем иссякли.

Гелерра продолжала хлопотать над ним.

Сфайрат, шагнувший в портал в человеческом облике, мигом обернулся драконом, едва они все оказались под южными звёздами и услыхали вечную песнь моря.

– Клара, – проревел он, – здесь… я чую…

Но Клара и сама знала – опасность близка, и её не избегнуть. Демоны таились где-то рядом, прятались в складках ночи, готовые напасть – но что-то их пока ещё удерживало.

Ирма и Серко застыли рядом, вытянувшись в струнку, тоже слушали ночь. Они были готовы.

«Не мешкай», – холодно сообщил Драгнир.

«Начинай», – подхватил Иммельсторн.

– Что именно начинать? – вслух вырвалось у Клары.

«Призывай третий Меч. Он тоже был тут, на этом берегу. Он в твоей памяти. Призывай!»

Клара понятия не имела, как.

Скьёльд посоветовать не мог – лежал бледный, с подсунутым под голову плащом, а Гелерра сосредоточенно водила над его грудью узкими ладонями, качала озабоченно головой.

«Призывай!» – хором повторили Мечи.

– Представить, как оно всё было? – рискнула Клара.

«Да. Представь, что Спаситель вновь перед тобой, а мы погибаем в пламени. Представь, только очень-очень хорошо!»

Клара повиновалась.

Зажмурила глаза, заставила себя не слышать более спокойный и тихий говор прибоя. Из глубин памяти брызнуло беспощадное солнце, вновь спускался из раскрывшихся небес Спаситель, сияли вонзённые в Его плоть Алмазный и Деревянный Мечи, лил Смертный Ливень, обрушенный Сильвией на остров…

В сердце сил прятался чёрный фламберг. Третий Меч, Меч гнева и мести, Меч уничтожения, что настигнет в оный час всё сущее.

Нет, не так. Третий Меч может уничтожить то, что должно быть уничтожено. То, что не даёт подняться новой поросли, что душит и давит новую жизнь.

Разрушение не всегда бессмысленно.

Чёрный фламберг очистит место, а потом…

Потом его остановят Драгнир с Иммельсторном.

Алмазный Меч раскинется новой твердью, Деревянный же даст начало молодой яростной крови.

Мудр был Создатель сущего, и поистине много заложил он в своё творение того, что поможет ему уцелеть, поможет сделать нового Творца, конечную мировую монаду, поистине совершенной.

«Ты поняла, – хором сказали Мечи. – Теперь бери его! Бери фламберг!»

Всё оставалось тихо на Утонувшем Крабе. Не безумствовали вокруг него шторма, не выли ураганы, да и сам Спаситель остался только в памяти здешних камней.

Клара стояла, зажмурившись, но глаза её дивным образом прозревали всё вокруг. Да, вот они, рати демонов, притаившиеся во мраке среди развалин. И вот те, кто ими водительствует – юноша и та жуткая чародейка, поистине не от мира сего, с такими Кларе ещё никогда не доводилось сходиться в бою. Они ждут, уверенные в успехе, не сомневаясь, что их никто не видит, не чувствует, не замечает… Безумные Боги, которых Клара прежде почитала за сильнейших магов, этой чародейке не годились и в подмётки.

Клара хотела крикнуть, хотела предупредить своих – хотя бы Сфайрата! – и не могла.

«Не имеешь права», – холодно прозвенел Драгнир.

«Уста твои да пребудут замкнуты», – подтвердил Иммельсторн.

И сразу же грянули, оба вместе: «Зови Третий Меч!»

Клара позвала. Позвала, ныряя в бездну собственной памяти, отгоняя самые дорогие, самые милые сердцу воспоминания: их со Сфайратом дом, рождение детей, их праздники, их приключения – как у них после одного похода на ярмарку в Беллеоре появился страж-кот Шоня, например^[105]. Всё это надлежало сейчас забыть, и неведомо, на время лишь или вообще навсегда. Надо было звать Меч, вытягивать образ фламберга: как он мелькал гибельным размахом в руках той наглой девчонки Сильвии, непозволительно талантливой сорвиголовы; как он крушил скрижали в гробнице; вспомнить каждый извив его волнистого клинка из чёрной стали, не воронёной, а чёрной на всю глубину, потому что и выкован он был не из простого железа – скорее, даже вообще не из железа.

Вспомнить всё. Прожить целую жизнь его хранителем, вынужденным исполнять злую волю клинка; ибо лишь муки и гибель простых смертных способны дать силу, коя потребуется в последние часы этого мира.

Жестокий закон сущего, и нет смысла роптать на него.

Ты или принимаешь существующий порядок вещей, или восстаёшь против него, и тогда сущее, по закону меньшего зла, молча и равнодушно сбрасывает тебя со своего пути. Ему нет до тебя дела, оно живёт, чтобы дать пристанище другим, не столь озабоченным, как ты, вселенской справедливостью. И кто скажет, что их жизни менее ценны, чем твоя?.. Уйди с дороги, смирись, ибо так было, так есть и так будет.

«Нет, – громко и чётко подумала Клара. – Так не было и так не будет. Фламберг станет моим, я подчиню его, я не дам никому им распоряжаться!..»

«Верно, – дружно одобрили два других Меча. – Подчиняй! Овладевай! Неважно, кто понесёт в мир Третий Меч, лишь бы понёс».

Они, разумеется, лгали, эти два бездушных конструкта, эти две нечеловеческие сущности, созданные лишь для того, чтобы в оный день исполнить своё предназначение, а зачем, во имя чего и какой ценой – их совершенно не волновало.

Шуршали волны и светили звёзды, мягкая южная ночь плыла над страшной раной Утонувшего Краба. Демоны ждали.

Кларисса Шварцхорн Хюммель, боевой маг Долины, чьё слово больше её жизни, не открывая глаз, протянула руку.

И ничуть не удивилась, ощутив в ладони шершавую, чтобы не скользила, рукоять чёрного фламберга.

– Есть! – выдохнула Царица Ночи. – Есть, Матфеи мой, есть! Эта дура, Хюммель… она добыла-таки фламберг! Добыла! Ну, теперь наш черёд… начинай!

Матфей Исидорти нехотя кивнул. Ему, надо сказать, уже давно было очень, очень не по себе. Смог бы, так и вовсе кинулся бы наутёк очертя голову, забрав с собой всех демонов, каких бы только сумел. Нашёл бы, где с ними устроиться…

Но не подчиниться Царице он тоже не мог. Рука его поднялась сама собой, язык и губы, придя в движение, отдали необходимую команду.

Ряды демонов шагнули дружно, повинуясь Матфею. Проклятье, такая мощь – она доставила бы власть над каким-нибудь уютным миром, от края до края; а вместо этого приходится гнать их под заклятия этой безумной Хюммель, да ещё и с драконом в придачу!.. И тот маг, Скьёльд, тоже не подарок; и даже девчонка с волком способны добавить неприятностей. С чем останется он, Матфей, когда всё закончится? А ещё Царица намеревается обмануть Трактирщика, то есть великого Демогоргона; по мнению Матфея, величайшая глупость. Ну, что он там потребовал – Мечи? Да пусть подавится! Конец мира или миров – это ещё бабушка надвое сказала. А вот демоны – его, Матфея, демоны, – здесь, под рукой, и ему совсем не нравится лишиться их всех. Потому что Царица тогда… ох, что она тогда сможет с ним сделать, просто оттого, что «забавно».

Но сейчас он только смотрел, как шеренги демонов скользят и льются сквозь ночь туда, где на берегу, у самого края прибоя, сверкали бело-голубоватые и травянисто-зелёные отблески – чародейка Клара Хюммель «добывала» заветный фламберг.

Точнее, уже добыла.

– Помни, демоны пусть только отвлекут дракона, – повторила Царица Ночи. – Нет нужды ими всеми жертвовать. С Хюммель я справлюсь сама.

– А Скьёльд и эта, крылатая? И та соплячка со своим зверем?

Он храбрился и очень хотел казаться беззаботно-презрительным, но получалось скверно.

Впрочем, Царица этого то ли не поняла, то ли решила не обращать внимания; она лишь легкомысленно отмахнулась.

– Все они, кроме Скьёльда, значения не имеют, а Скьёльда я совсем не чувствую. Видать, недёшево дался портал сюда. Если получится, пусть демоны и его приберут. Не выйдет – не беда. Пришла нам пора с ним поквитаться, и за моё пленение, и за Араллор…

– За что?

– Неважно. Так, вспомнилось. Белокрылая с девчонкой и волком, конечно, с тобой справятся, но мы до этого не доведём, нет, не доведём… – и Царица Ночи улыбнулась в предвкушении.

– Тогда идём, – мрачно сказал Матфей. Ему очень хотелось, чтобы всё это поскорее кончилось, и… и пусть бы Царица забрала всё и вся, а он бы – он бы просто унёс отсюда ноги.

Демоны шли, порыкивая, буркалы их начинали светиться в предвкушении битвы. Эх, эх, даже угостить вас нечем будет, ну разве что дракона обглодаете…

Царица Ночи сделалась совершенно невидима в густом мраке – а может, и сама сделалась тьмой, разящей, убивающей.

Да, вот они, враги – среди бело-голубоватых и зелёных сполохов. Вот чернеет громадная туша дракона; вот раскинуты на земле белые крылья этой летуньи… что она там делает? Ага, Скьёльд-то и в самом деле валяется, похоже, права была Царица, не хватило у колдуна силёнок… И девчонка с волком – на страже.

Их, считай, только четверо, и самый сильный к бою явно не готов; что ж, глядишь, Царице и впрямь может повезти – Матфей слегка приободрился.

А где Хюммель? Ага, у самого прибоя! Есть у неё фламберг, нет – отсюда не увидишь; впрочем, приближаться Матфей и не собирался.

– Атакуй, – выдохнула Царица Ночи и исчезла.

Матфей повиновался. Ничего иного ему и не оставалось.

За спиной Клары встрепенулся Сфайрат, оттолкнулся могучими лапами, взмыл в воздух. Замерла Гелерра, вглядываясь в ночь, прошипела сквозь зубы какое-то витиеватое проклятие и тоже взлетела – на земле адаты мало что могут сделать; бесчувственного Скьёльда выпадало защищать Ирме с Серко да ещё ей, Кларе.

Над головой захлопали широченные драконьи крыла; яростный рёв и шипение устремившегося на врагов пламени. Клара развернулась…

«Рано!!!» – дружно взвыли в её сознании оба Меча, и Алмазный, и Деревянный.

И точно – шероховатость эфеса в ладони стала вдруг таять, исчезать; казалось, ещё немного, и в пальцах останется лишь пустота.

Клара послушно отвернулась, зажмуриваясь. Ничего, ничего, продержитесь совсем немного, милые, – я же знаю, на что способен фламберг в умеющей держать его руке!..

Она и не заметила, что «милой» у неё сделалась и посягавшая на её дракона адата.

«Представляй! – вновь потребовали Мечи. – Представляй поединок! Как будет у тебя в руке фламберг! Срази злейшего своего врага!..»

Клара повиновалась.

Злейшего своего врага… да не было у неё их, злейших врагов! Противники, неприятели имелись в достатке, а вот «злейшего врага»…

Нет, вдруг подумалось ей. Он есть у тебя – тот, кого ты не сумела остановить здесь, в Эвиале; смогла задержать, но не остановить.

Вновь Утонувший Краб, но на сей раз пылает яркий день, ярится невиданный в сущем шторм, а на острых камнях возле уреза воды застыло изломанное тело Спасителя. Взгляд, устремлённый на чародейку, наполненный немым укором: мол, как же так, ты поднимешь руку на меня, раненого, не способного защититься, беспомощного…Тогда Клара не поколебалась. Алмазный и Деревянный Мечи нашли своего врага. А потом её вытащил из рушащегося мира дракон Сфайрат.

Но там было и что-то ещё, и память оживающего фламберга услужливо подсказывает Кларе: несносная девчонка Сильвия, это она нанесла последний удар, столкнув Спасителя навстречу покидающей Эвиал махине Чёрной Башни, последнему шедевру некроманта Фесса, мальчишки Кэра, которого она, Клара, так и не уберегла.

Значит, и фламберг отведал Его крови…

Спаситель поднимается с камней, глаза его горят ослепительным огнём. Стоп! – это же не Спаситель, это сам Ямерт явился за старым долгом!..

Неважно. Она будет сражаться, и она победит!

«Давно бы так!» – ревёт фламберг. Голос у него низкий, рокочущий, гулкий.

Давно бы так! Подними меня, дай поплясать, дай спеть песню смерти!

«Пой!» – отвечает клинку Клара. Пой всласть, ибо едва ли ещё тебе встретится подобный враг!..

Спаситель безоружен, но Клара знает, что Он сам по себе опаснее любого меча, копья, стрелы, яда или огнешара. У неё не осталось ни сомнений, ни колебаний. Оружие, способное поразить Его, должно вернуться в мир, и наплевать на цену!..

«Мы услышали тебя», – хором сказали Мечи.

Фламберг в руках Клары наливался силой и тяжестью. Да, не лёгкая тросточка, но настоящий Zweihänder Flamberge, тяжёлый, способный пробить самый толстый доспех! Чародейка размахнулась, и клинок на самом деле запел, засвистел лихим посвистом; Спаситель, защищаясь, вскинул руку, и чёрный меч снёс её напрочь.

Фонтаном хлынула кровь, а Спаситель недоумённо уставился на торчащий обрубок. Неужто ты ожидал, что твои волшебные плоть и кости остановят разбег моей стали?!

Никакой смертный, само собой, не остался бы на ногах после такого удара, но Спаситель лишь пошатнулся; он стоял – спокойно, со всё той же лёгкой печалью во взоре, устремлённом на одно из неразумных своих чад.

Он надвигался на Клару, и та вдруг поняла, что жизнь утекает из неё, словно вода из решета. Грустные всепонимающие глаза, скорбный лик – это было не просто ложью, это было оружием.

И она бы пропала, поглощённая этим сочувствующим, сулящим спасение и вечный покой взором, – но фламберг яростно взвыл вновь, и она, опомнившись, ударила – со всей силой, какую только смогла собрать.

Тело Спасителя распалось надвое. Половинки рухнули Кларе под ноги, забрызгав кровью дорожные сапоги.

«Готово», – услыхал она. И на сей раз голосов было три.

«Повернись лицом к смерти и сражайся, Клара! Смерть им! Смерть им всем, кто против тебя! Смерть всему, пришло время расчистить место и начать всё заново!..»

Клара открыла глаза и повернулась – лицом к смерти, как и сказали Мечи.

Безумный рёв дракона. Полыхание его огненных струй и странный, режущий ноздри кислый запах – горела плоть демонов. Мелькнули белые крылья и игольчато-тонкие росчерки молний, срывавшихся с какого-то оружия в руках адаты Гелерры. Мечется Серко, прикрывая Ирму, хватает демонов за глотку и укладывает на камни, а его маленькая хозяйка деловито добивает их, из кулачка Ирмы вытягивается словно бы короткий огненный клинок.

Сфайрат, Ирма, Серко и гарпия сражались, сдерживая наступающую орду; но ничего, родные, сейчас, я сейчас…

Однако, что это – демоны подались назад? Отходят? Нет, это Сфайрат теснит их, несмотря на взлетевших в воздух крылатых тварей – о, так это их разит Гелерра, ловко уворачиваясь от набрасываемых на неё сетей, словно бестиям так важно взять её живой!..

А Скьёльд? Нет, всё так и лежит. Ну ничего, фламберг – вот он, в руке. Настоящий, почти неподъёмный, истинное оружие на тот случай, когда против тебя вышел весь мир.

Ночь озарялась вспышками драконьего пламени, её вспарывали льдисто-холодные молнии Гелерры, вспыхивал язык острого огня в руке Ирмы, клацали зубы Серко; вчетвером они теснили демонов, те поддавались их напору, и Клара видела, как одна за другой падали вниз крылатые тени, нанизанные, словно на иглу искусной вышивальщицы, на молнию адаты.

Но что-то было не так, очень сильно не так.

Клара застыла над неподвижным чародеем; Скьёльд дышал, но тяжело, с режущими слух любому лекарю хрипами. Что с ним случилось, неужто у него совсем не осталось сил?.. Ведь творил же он порталы, и ничего, не падал замертво!

Остриё фламберга очертило круг. Над изломанной чёрной линией скал, темнее окружающей ночи, вспыхнул драконий огонь – и тотчас угас, Сфайрат скрылся за останками разрушенного катастрофой прибрежного хребта, следом за ним рванулась Гелерра, прикрывая ему бока и спину.

Ирма с волком тоже ринулись следом за отступающими – теми демонами, что не могли подняться в воздух.

На берегу остались только Клара и ночь. Скьёльд оставался тоже, но его можно было не считать.

И эта ночь смотрела на Клару как-то очень, очень недобро.

Очень хотелось от души вломить в эту мягкую стену темноты самым крупным огнешаром, какой только получится слепить, просто чтобы разогнать мрак, подползающий мириадами сплетающихся змей.

Но в руках у Клары Хюммель не что-то, а чёрный фламберг, Меч гнева и мести!.. Она-то знала, на что он способен!..

Однако почему же молчат Драгнир с Иммельсторном? Что, иллюзорный бой со Спасителем оказался единственным испытанием, какое предстояло пройти?

Ведь они же совсем рядом, эти зачарованные клинки – на спине Клары, крест-накрест притянуты ремнями. Ни у того, ни у другого нет ножен, но держатся крепко, словно сами решают, с кем им быть.

А самое главное – фламберг. Ух, и силища, ух, и мощь!.. Понятно, почему она, Клара, никак не могла взять верх над Сильвией, тогда – совершеннейшей соплячкой, всю силу которой дал вот этот самый Zweihänder Flamberge.

Нет, что-то уж слишком темно кругом; немного света не помешает. Да и Сфайрату легче возвращаться будет. Демоны? Они и так знают, где Клара. Как захотят напасть, точнее, смогут – тогда нападут.

Острый кинжал белого света вонзился в небо, и Клара поразилась лёгкости, с какой воплотились чары.

Стало чуточку легче.

За неровной зубастой челюстью скал вновь полыхнул драконий огонь. Значит, там всё хорошо, Сфайрат сражается…

Клара осторожно заглянула в бледное, покрытое бисеринками пота лицо Скьёльда. Маг был плох, очень плох – это сказал бы любой деревенский знахарь. И надо было б помочь, но…

Мрак качнулся вперёд, навалился на Клару, надвинулся, вцепился сотнями рук, ударил под дых, повис на плечах неподъёмной тяжестью. Отвечая, крутнулся фламберг – Клара не успела даже подумать об отпоре, а меч уже сражался, уже ринулся в бой.

Лезвие рассекло тьму с шипением, словно раскалённый клинок сунули в ледяную воду. Мрак не отхлынул, не распался, лишь сделался гуще и непрогляднее; Клара, тяжело дыша, застыла над Скьёльдом – отдавать мага врагу она не собиралась.

Фламберг описал широкую восьмёрку. Нет, не выходило у Клары крутить его с той же лёгкостью, что у Сильвии, никак не выходило – фламберг ещё не признал её, ещё не подчинился…

– Он и не подчинится, – небрежно сказала фантастически прекрасная женщина, выходя из волн распахнувшегося мрака. Её чёрные волосы плыли настоящей волной, словно поддерживаемые каким-то очень аккуратным ветром. – Фламберг признавал только одну руку… вернее, только одну кровь. А вот почему именно ту, чем она настолько отлична… ну, об этом можно потолковать на досуге, у камина, за чашкой горячего глинтвейна, когда снаружи бушует буря… О! Ты решила меня зарубить? Давай, попытайся.

Фламберг пронёсся сквозь тело гостьи, от плеча до поясницы, не встретив ни малейшего сопротивления.

– Разумеется, я послала вперёд собственную тень, – усмехнулась та.

Мрак колыхался вокруг Клары; не залитым тьмой оставался лишь крошечный пятачок берега, где лежал на спине Скьёльд.

– Поскольку ты мне абсолютно не нужна и не интересна, – сказала вторая фигура, точная копия первой, появляясь из темноты, – то могу предложить тебе сделку. Честную, заметь. Ты аккуратно кладёшь сейчас на песок все три Меча, забираешь своего дракона, эту белокрылую курицу, малявку с её волчком, и уходишь на все возможные в Межреальности стороны. Можешь даже забрать этого колдуна, хотя у меня вообще-то на него имелись некоторые планы.

– Знакомо, – с усилием сказала Клара. – Вечно вы разговоры разводите – нет, чтобы стрелу в спину или ещё чего-то… – слова приходилось чуть ли не выталкивать языком, словно комки вязкой каши.

– У тебя Мечи, милочка, – сказала третья копия Клариной противницы. – Три Меча. Которые нужны мне. А тебе нужен твой муж… и твои дети. А им – их родители. Давай разойдёмся миром и забудем о существовании друг друга.

– Убить тебя я, конечно, тоже могу, – заявила четвёртая.

– Но в данном случае это не самый выгодный для меня образ действий, – очень-очень официально уронила пятая.

– Поэтому решай – или ты кладешь Мечи и уходишь отсюда целой и невредимой, или мы начнём драку, разнесём пол-острова, демоны вполне могут к тому времени и… несколько повредить твоего дражайшего дракона.

Клара ничего не ответила. Фламберг – тяжёлый, зараза! – едва заметно подрагивал в руках. Как, нет, ну как Сильвия так свободно им размахивала?!..

«Драгнир? Иммельсторн?..»

Молчание. Надменным артефактам нет дела до подобного. Они вернулись, их вновь трое, а что дальше – знают только они сами, только воплотившиеся в них неведомые сущности.

Фламберг тоже не подавал голоса.

Копий явившейся чародейки становилось всё больше – десять, пятнадцать, двадцать… Они заполнили всё пространство вокруг, мрак вился у них за плечами, обнимая красавиц бесчисленными тёмными лапами; казалось, каждая из копий соединена с чернотой позади извивающейся призрачной пуповиной.

Они словно напрашивались: размахнись фламбергом, снеси весь этот проклятый круг одним ударом!..

Нет. Слишком очевидно, слишком заметно. Наверняка ловушка. И потом, если эта чародейка настолько могущественна, зачем ей разговоры? Или она не может просто убить Клару, забрав Мечи с её бездыханного тела?

Может, тогда Мечи просто ей не подчинятся? Как в сказках порой говорится: «Это нельзя отобрать, можно только получить в дар по доброй воле»?

И где Сфайрат?

Клара невольно кинула взгляд на потемневший горизонт. Вспышек драконьего огня не было видно уже довольно долго.

– Твой дракон сожжёт множество демонов, – сказала какая-то из копий, какая именно – Клара даже не поняла. – Но в конце концов они одолеют. Ибо нет дракона, способного извергать пламя бесконечно, и нет брони, какую нельзя было бы пробить.

Она говорила правду. Дракон – не непобедимая всеистребляющая машина. Тем более, когда против него столько демонов.

– Время вышло, – буднично сообщила не то двадцатая, не то тридцатая по счёту копия. – Решай, волшебница. Раз, два…

– Три, – докончила за неё Клара. И атаковала.

«Разговаривающий враг – уже полврага».

Фламберг легко и жадно принял хлынувшую в него силу. Клара понятия не имела, как именно подчинять его себе, как добиться той же лёгкости и смертоносности, что играючи заполучила Сильвия; но силы здесь хватало, повиновалась она без каких-либо сюрпризов, и чёрный Меч одним взмахом смёл две дюжины копий черноволосой красавицы, рассёк их, прочертив долгую дугу и, само собой, не встретив никакого сопротивления. Клара рубила пустой сумрак.

Она крутнулась, как на занятиях по фехтованию в Академии; накачанный силой Меч очистил пространство и у неё за спиной.

Негромкий смех.

– Отлично, колдунья. Давай ещё.

Из мрака появились новые фигуры, совершенно одинаковые, даже не куклы – тени, миражи, видения. Их можно рубить до бесконечности, но где та, что их насылает?

И вот её-то Клара никак не могла нащупать. Мечи – все трое – оставались холодны и безгласны.

И темнота, темнота над скалами!.. Ни драконьего огня, ни молний Гелерры!..

Хватит, Клара. Ты боевой маг Долины или кто?!

Остриё фламберга описало сложную фигуру. Заклятья поиска срывались с извивов чёрного клинка, словно капли земляного масла, готовые вот-вот вспыхнуть гибельным пламенем. Самые простые чары, но фламберг вносил в них и нечто от себя, делал стремительными и смертоносными, а не только лишь ищущими.

Ага! Вот ты где – сгущение силы за стенами мрака, сущность, сбросившая ненужную человеческую оболочку; видывали мы таких, как ты, и не раз, – иные из древних тварей, переживших эпоху Молодых Богов, умели так прятаться.

Заклятия, посланные фламбергом, со всех сторон устремились к противнице Клары; их притягивало само истечение силы, их не сбить с толку ложными видениями.

Ночь перед чародейкой взорвалась огненными вспышками, острые колючие стрелы вонзались в извивающийся под ударами клубок кипящей тьмы.

Загудел и завибрировал сам воздух. Фламберг сделался заметно легче, он словно сам подстраивался сейчас под заклятия Клары, сам предлагал себя, и, словно в форму, в него лился расплавленный металл чистой силы. Сущность, противостоявшая Кларе, не имела прямого телесного воплощения; разрушить предстояло саму магическую субстанцию, форму, её сознание.

Да, именно её сознание, вдруг поняла Клара. Это битва поистине насмерть, потому что Царица Ночи не шутила – ни насчёт Сфайрата, ни насчёт детей.

Фламберг вдруг резко удлинился, вырос, остриё его, внезапно раскалившись докрасна, погрузилось прямо в сердцевину этой клубящейся тьмы, и скалы содрогнулись от истошного вопля, исторгнутого нечеловеческой гортанью.

Клару мигом затопила волна злого торжества. Кричи, тварь, вопи и вой!.. Ты, тварь, магична до костей, до истока – да только мы с фламбергом и не таких видывали!

Чародейка вгоняла и вгоняла чёрный Меч всё глубже в кипящую тьму, тщась достигнуть сердца. Но не только – фламберг словно подсказал: силу твари надо расточить, рассеять в окружающее пространство, чтобы она уже никогда не собралась бы обратно.

Заклятия поглощения, вытягивания и рассеяния, классические чары Академии, предназначенные для вскрытия и обезвреживания колдовских ловушек, оказались как нельзя кстати. Фламберг аж затрясся, жадно впитывая чужую мощь, кромки его засветились, Клару захлёстывало горячее, торопливое торжество, торжество свершающейся мести – получи! получи! получи! За всех, за мужа, за Скьёльда, за Ирму, даже за Гелерру – за всех!

Клубок тьмы, нанизанный, словно муха на иглу, на вытянувшийся и сделавшийся почти невесомым клинок, корчился, бился и извивался, но, похоже, сделать ничего не мог. Сила хлестала из него, словно кровь из раны, фламберг принимал её, багровел, разогревался, легчал. Ещё немного – и запорхает в её, Клариных, руках подобно тому, как летал у Сильвии.

Царица Ночи, утратив человеческий облик, трепыхалась всё тише, всё слабее – ну в точности как рыба, выдернутая на берег. Она уже не могла, как мнилось Кларе, даже сорваться с наживившего её на себя фламберга; радость победы ослепляла, заливала взор багровым, хотелось длить бой, хотелось до конца испить мгновения её победы, хотелось…

Клубок тьмы дрогнул и исчез. Совсем. Растворился, слился с окрестным мраком.

Клара не успела даже опомниться.

Песок под ногами взорвался, воздух вокруг сделался раскалённым, жгущим – не вдохнёшь; тьма сменилась ослепительным светом, он заключил в себе Клару, словно в кузнечном горне, он расплавлял её, врывался через каждую пору в коже, и, казалось, в жилах вспыхнула сама кровь.

Чародейка в полубеспамятстве осела вниз, тело не повиновалось ей больше, тело стало ненужным – магия Царицы Ночи уверенно и безжалостно исторгала саму душу Клариссы Шварцхорн Хюммель, и противостоять было уже нечем. Мечи… Мечи безмолвствовали.

– Вот видишь, – назидательно сказала Царица Ночи, как ни в чём не бывало возникая рядом с корчащейся в агонии Кларой, – видишь, как опасно браться за магические предметы, пределы сил которых тебе непонятны и неподвластны. Теперь ты умрёшь, я всё равно заберу Мечи, а твой муж с этой белой курицей… что ж, я могу и позабавиться. Я могу и отпустить их. Тем более, что дракон, кажется, нравится этой крылатой – в конце концов, одна порода. Будут заниматься любовью на воздусях… Вообще не пойму, если честно, что он в тебе нашёл, милочка. Ах, ах, прости, я знаю – ты умираешь, тебе очень больно, а я над тобой глумлюсь. Произношу патетический монолог – но что поделать, мне он доставляет удовольствие.

Клару крутило и ломало, но пальцы, намертво сведённые судорогой, так и не выпустили длинную рукоять фламберга.

Щёлкнули зубы. Огромный серый волк бесшумной тенью взмыл над камнями, вырвался, словно призрак, из ночи, и с шерсти его срывались серебристые искры.

Царица Ночи забыла об Ирме и её верном Серко.

Волчьи челюсти сомкнулись на шее чародейки; магические, они рвали сейчас и крушили то, что составляло её магическую же сущность.

– Нет! Госпожа Клара!..

Царица Ночи захрипела, не удержалась, рухнула, пытаясь отбросить от себя волшебного зверя – напрасная попытка. А вот и Ирма – бросилась на магичку, словно маленькая фурия, кулаки сжаты, из обоих вырываются короткие и прямые огненные клинки.

Без малейшего колебания Ирма вогнала их в спину Царице. Ударила вновь и вновь, и вновь, полосуя, пытаясь добраться до сердца, до сути, до средточия силы.

Клара знала, что должна встать, должна что-то сделать, должна помочь Ирме – и не могла. Удар Царицы оказался поистине неотразим.

– Госпожа Клара! Помогите!..

Царица Ночи сумела-таки оторвать от себя волка. Взмах – и тот полетел, кувыркаясь, на лету оборачиваясь тем, чем был изначально – игрушкой, вышедшей из рук Клары Хюммель.

Ещё взмах – и покатилась уже сама Ирма. Покатилась, замерла и больше уже не встала.

Клара смотрела на всё это, бессильная вмешаться, бессильная что-то изменить.

Огонь растекался по жилам, проникая всё глубже, и гаснущим от боли сознанием чародейка понимала, почему Царица не добьёт её немедля – хотела удостовериться в полной своей победе, в том, что противница не просто мертва, но раздавлена, приведена к полнейшему ничтожеству, повергнута в прах и разбита.

Царица Ночи ничего не оставляла на волю случая. Противник должен умереть, и так, чтобы никакая некромантия не подъяла бы его.

И она, Клара, ничего не могла тут сделать. Даже заплакать.

Даже попрощаться, хотя бы мысленно, с детьми.

Образы, лица самых близких и дорогих ей людей – таяли, исчезали, поглощённые белым огнём.

Пламя это дошло почти до самых костей.

– Больно, больно, вижу. – Царица Ночи наклонилась к поверженной чародейке. – Да, ещё какое-то время будет. Потом, к сожалению, ты сдохнешь и что-то чувствовать перестанешь, а жаль…

Неведомо-злым образом слова эти лезли Кларе в уши, пробивались к гаснущему сознанию, заполняя всё, вытесняя последние крохи бесценного и родного – звонко-рассыпающийся ручейком смех Зоси, уверенный басок Чаргоса, весёлые перешучивания Эртана с Аэсоннэ.

А потом огонь дошёл до костей, и кости раскрылись.

Что-то жуткое, ледяное, мёртвое потекло навстречу жгучему пламени. Что-то неживое, но некогда бывшее живым, тосковавшее и тоскующее по этой жизни, и готовое променять холодную вечность на краткий миг яркого и тёплого бытия.

И сейчас это что-то встрепенулось, разбуженное смертельной, крайнейшей нуждой, когда исчерпаны уже совершенно все и всяческие средства.

Ледяная субстанция столкнулась со жгущим огнём; пламя лизнуло внезапно возникшую преграду раз и другой, словно не веря, что вообще может встретить хоть какое-то препятствие.

Но препятствие было. И оно крепло, воздвигалось, умножалось – так на пути весеннего пала, выжигающего степь, встаёт стена холодного ливня. Ах, как мрачна, как темна и недобра породившая дождь туча, как красив, как весел убиваемый ею огонь – если не знать, что на пути своём он поглотит без счёта малых жизней, птенцов, зайчат, змеек, ящериц и прочих, кого человек обычно даже не замечает.

Но туча угрюмо делает своё дело – серые струи хлещут по беззаботно пляшущим рыжим языкам, вбивают их в землю, не давая подняться; и вот уже пламя отступает, бежит, оставляя за собой почерневшую, парящую, но не выжженную до глубоких корней травы почву.

Подобие такой тучи ожило сейчас и в крови Клары Хюммель. Мёртвое пошло в бой, спасая живое.

Ан-Авагар, случись ему сейчас оказаться рядом, мог бы гордиться своей работой.

Клара с удивлением вдруг осознала, что боль отступает.

Правда, место жара занимал холод, но зато тело вновь подчинялось.

А Царица Ночи, похоже, ничего не заметила, не обратила внимания, а замирание корчей приняла, наверное, за наступление конца.

Она что-то говорила, но Клара была очень занята – давила, давила и давила этот ворвавшийся в неё огонь; и вампирий холод тёк сейчас в её венах, леденя кровь, но и убивая чуждое ему пламя.

Царица Ночи явно или никогда не сталкивалась с вампирами – что вряд ли, или, скорее, ей никогда не приходилось сражалась с ними, она словно не знала, что эта раса давным-давно изобрела свои собственные средства защиты от чар, даже самых могущественных.

Оставленное Ан-Авагаром дождалось своего часа.

Матфей Исидорти выполнял задание своей Царицы скрупулёзно. А именно – в точности, как она сказала, чтобы было потом чем оправдаться, сыграть дурачка. Велено выманить дракона и его белокрылую подручную (кстати, красивую, у драконов губа не дура) – выманим. Но по-умному, чтобы и своих демонов сохранить побольше, а то им тут и так жрать нечего.

Выманить дракона оказалось не так трудно. Главное, не подставлять кучно демонов под его огненные струи, а крылатым – держаться подальше от драконьей подручной. Убивать ни ту, ни другого Матфей не собирался – когда драконы начинают драться насмерть, то тут может вообще ничего не остаться, ни победителей, ни побеждённых.

Схватка довольно быстро сместилась сперва к остаткам разрушенных исполинским взрывом скал, затем ушла за них, потом ещё дальше – демоны отступали, пытаясь, как могли, уберечься от струй истребительного драконьего пламени.

Матфей ждал, прячась в хаосе изломанных, исковерканных буйством невиданной силы камней. Он управлял демонами, словно тавлейными фигурками, однако повиновались они всё хуже и хуже – хотели лопать, а поживиться тут было нечем.

Где-то Матфей их даже понимал.

Как ни крути, но просто так помирать никто не хочет, даже демоны, как будто бы самим Упорядоченным назначенные на эту роль. А демоны не хотели. Мыслишки в их туповатых башках крутились совсем простые: пожрать да умучить; такими они созданы Творцом, и их уже не переделаешь.

Поэтому Матфей и не усердствовал. Какие там концы сущего, это ещё надо посмотреть, а демоны ему самому нужны.

Он повторял и повторял эту мысль, заполнял сознание разными её вариантами, просто потому что иначе становилось совсем уж страшно.

А вдруг оно всё так и есть?.. И никакого тебе, Матфей, королевства с тронным залом, соболиной мантией и золотой короной. Никакого… вообще ничего.

От мыслей этих становилось донельзя скверно.

Но пока что всё шло хорошо, и даже очень.

Совсем небольшой ценой ему удалось выполнить веление Царицы – и дракон, и крылатая его девка поддались на уловку Матфея, дали себя отвлечь и оттянуть от колдуньи с заветными Мечами. С нею Царица обещала покончить самолично. Забрать Мечи, и…

«И зачем ей потом он, Матфей?» – вдруг обожгла мысль. Царице требовались Мечи, Мечи и больше ничего. А все слова, что она говорила, так это ведь просто слова. Она, Царица, в конце концов, даже и не человек. Заберет Мечи и скроется, а ты, Матфей, выбирайся уж сам, как сумеешь.

Что поделаешь, в этом мире каждый за себя.

Но, быть может, это ещё не самый плохой исход? Пусть себе Царица отправляется куда подальше с этими Мечами, коль они ей так нужны. Он, Матфей, уж лучше найдёт себе какую-нибудь обычную девушку, ну или даже эльфку, буде так захочет – со своим-то королевством многое можно будет себе позволить!

И потому он осторожно и аккуратно водил увлёкшегося дракона с его белокрылой спутницей, водил кругами, не подставляя демонов под особо сокрушительные удары и просто ожидая развязки. Если это настоящий дракон, беду со своей женщиной он почует мигом. Конечно, странный союз, драконы редко выбирают смертных людей себе в спутники – это Матфей запомнил, ещё будучи учеником Кора Двейна.

А учуяв беду, помчится туда быстрее ветра.

Однако время шло, а дракон так и гонял Матфеевых демонов. Потери хоть и медленно, но росли. Проклятье, ну чего эта Царица так долго возится?! Смертную чародейку, даже и с Мечами, Царица должна была просто смахнуть и не заметить.

Матфей ждал. И беспокойство его росло с каждой минутой.

Росло до такой степени, что он начал думать: а не открыть ли себе дорогу прочь из этого мира вместе со всеми демонами, захлопнуть ворота – а они тут пусть сами, как хотят?

Было соблазнительно. Очень. Но, с другой стороны, если Царице взбредёт в голову отыскать его после этого и отомстить…

Матфей поёжился. Умирать – это очень страшно и очень больно. Познано на собственном опыте.

И он не решился. Продолжал ждать, хотя внутри всё начинало содрогаться от мысли: что-то пошло не так.

Клара ощущала, как отступает пламя, как возвращается власть над телом. Спасительный лёд быстро отвоёвывал её у насланного Царицей Ночи огня. Да, лёд этот был мёртвым – но она-то, Клара, при этом оставалась жива!

Противница её наконец почуяла неладное. Клара Хюммель уже не умирала, совсем напротив – упёрлась кулаком в песок, приподнялась…

Царица Ночи прошипела неразборчивое проклятие. Бело-лунный бесплотный клинок отвесно рухнул, нацеливаясь перерубить Кларе шею – но навстречу ему взметнулся чёрный, темнее ночи, фламберг.

Клара вдруг поняла, что не дышит. И что тело её движется если не само по себе, то с куда меньшим её, Клары, участием.

Она уже вскочила на ноги, она встретила фламбергом клинок Царицы; лезвия столкнулись, Клару отбросило назад, к самой линии прибоя. Оружие Царицы втянулось обратно ей в руку, миг спустя исчезла и рука; мрак вновь ринулся на Клару со всех сторон.

Клара прокрутила вокруг себя тёмный фламберг, меч рассёк нахлынувшую черноту, и она вновь ощутила, как лёд в её жилах жадно поглощает катящиеся сплошной чередой заклятия.

Этот лёд повиновался её приказам, впитывал чужую магию, и Клара сознавала – она жива только благодаря ему.

Но быть живой – этого мало. Как справиться с существом, состоящим из одной лишь чистой магии?..

Силой? Нет, силы у Царицы Ночи всегда окажется больше.

Какими-то невероятно изощрёнными чарами? Едва ли, та же самая Царица наверняка куда более искушена в теоретической магии.

Мечами? Артефакты такого рода коварны, смертельно опасны для неосторожного мага, но что остаётся делать?.. Ни Сфайрата, ни Гелерры не видно, что с ними – неведомо; а она, Клара, всё тянет!

Вампирий лёд, спасший чародейку от огня, сделал, похоже, холодными и рассудочными даже её мысли. Клара стояла, выпрямившись, расправив плечи, и чёрный фламберг вдруг сделался совершенно невесомым, словно только и ждал пробуждения так долго скрытой в ней сути, наследства Ан-Авагара.

Холод окончательно загасил пламя, а вот фламберг, напротив, прямо-таки полыхал скопившейся в нём мощью.

Оставалось лишь найти для неё цель.

Царица Ночи уже не предавалась высокопарным речам, не тратила время на поддержание человеческого облика. Она была здесь, рядом, предусмотрительно расточив себя, разделив и растянув; она была повсюду: в воздухе, в песке, в воде – и во мраке, конечно же.

Жечь? Разить молниями?.. Нет. Царица просто пропустит этот удар над собой.

Замораживать?..

Вампирья суть была чужда фламбергу. Его стихия – чистое разрушение, он Меч гнева и мести. Но она, Клара, здесь не просто так, она вывела чёрный клинок из небытия, она дала ему новую жизнь – он должен повиноваться!..

Но самое удивительное, что ей повиновался теперь и заполнивший её холод. Послушно потёк через руки, ладони и пальцы сперва в эфес чёрного фламберга, затем в сам клинок, в его края, извивы и остриё.

Чернота меча сменилась сероватым свечением. Накопленная сила никуда не исчезла, она лишь изменялась, готовая разить.

И теперь уже неважно, где ты прячешься, Царица.

Фламберг вздрогнул, и всё вокруг Клары вмиг обернулось льдом.

Нет, не возникла исполинская ледяная глыба, на первый взгляд вообще ничего не изменилось, но Клара знала – чувствовала – что сила эта сковывает сейчас всякое движение магии, морозит, да так, что цепенеет всё, к чему она притронулась.

Да вот же она, Царица – замершая, как всё вокруг!.. Раскинувшаяся, окружившая собой Клару – но застывшая!.. Ненадолго, но ей, Кларе, и этого хватит…

– Вот и отлично, вот и молодец, – раздался спокойный, уверенный голос Скьёльда.

Сквозь застывшую силу трудно протиснулась совершенно иная, замешанная на Хаосе – чуждая всему известному Кларе. Этим системам не учили в Академии, Клара понятия не имела, что такое вообще возможно.

Сдавленный вопль Царицы – словно через затолкнутую в рот тряпку.

Лёд рассыпался, его место занимал скованный, взятый на цепной повод Хаос.

Он пробивал бесчисленные ходы в вампирьем окоченении, не давая в то же время освободиться самой Царице; словно ловчий драконейт, разрывающий для хозяина передними лапами норы, где синие фениксы прячут драгоценные яйца, так и Хаос подбирался всё ближе к Царице, сгребал, сгонял, заставлял как-то стягиваться воедино – похоже, что Царица Ночи больше пока что ничего и не могла.

– Вот и всё. – Всё-таки Скьёльд чуть-чуть задыхался. Недаром, ой, недаром давалась ему эта магия!.. – Отпускай свою силу, досточтимая Клара. Царица Ночи пленена. Вот она, здесь, у меня в ладанке. – И он похлопал себя по широкой груди. – Мы одолели, госпожа моя Хюммель. Мечи наши, все три. Теперь осталось лишь правильно пустить их в ход…

Он говорил спокойно, уверенно, лишь не мог никак справиться с одышкой.

– А так – я поздравляю, госпожа Клара. Ловко, очень ловко. Надо же, какой сюрприз приготовить!.. И никто ведь ничего не почувствовал, даже мы с Кором!..

Клара молчала. Она вдруг ощутила, что Царицы Ночи и впрямь нет, та исчезла, собранная и спелёнутая этим странным чародеем с драконами на выбритом черепе. Значит, он всё это время притворялся обессиленным?..

– Да, прощения за это небольшое представление я не прошу, – продолжал разглагольствовать Скьёльд. – Это, дорогая Клара, было необходимо. Мы победили, Царица Ночи пленена, все три Меча собраны, всё хорошо. А дракона вашего с Гелеррой я сейчас призову. Насчёт демонов и того паренька беспокоиться не стоит. Пусть убирается на все четыре стороны. Потом, если захотите, найдёте его и шкуру спустите, хотя, повторюсь, я бы и руки об него марать не стал. Демоны сами его схарчат рано или поздно. Они долго такие издевательства терпеть не любят…

Клара молча слушала. Ей следовало бы ощутить гнев, ярость, бешенство; но вместо этого в сознание снулыми рыбами вползали какие-то трупы мыслей: «Его надо убить. Это доставит мне удовольствие. Его надо убить – он обманул меня и, умри я, несомненно, всё равно справился бы с Царицей и забрал себе Мечи. А теперь он лжёт и изворачивается, чтобы я сама отдала ему и фламберг, иИммельсторн с Драгниром…»

Это были мысли какого-то ходячего мертвеца. Рассудочные, абсолютно спокойные, словно последовательность инструкций в учебнике чар.

Но Клару это не ужаснуло. Точнее, она подумала, что должна была б именно ужаснуться, но нет. Просто стояла, опустив фламберг, глядя на довольного, словно обожравшийся сметаной кот, Скьёльда.

А тот и впрямь пошевелил пальцами, встряхнул кистями, словно музыкант перед особенно сложным исполнением. Клара ощутила колебания силы, посланный во все стороны зов; сейчас Сфайрат вернётся. Всё и в самом деле кончилось, совсем. Вот они, заветные Мечи; что дальше?

– Что дальше? – безо всякого выражения повторила она вслух.

– Дальше ты, досточтимая Клара, будешь так любезна передать мне Мечи, – вежливо улыбнулся Скьёльд. – Мы ведь шли именно за ними. Из-за них претерпели всё это. И вот – достигли! Дальним это не понравится, я знаю.

В ночи захлопали крылья. Да, вот он, Сфайрат. Дракон. Муж. Отец её детей. Рядом мелькает что-то белое – адата Гелерра. Где-то в темноте лежит бесчувственная Ирма. Бесчувственная, а может, и вовсе бездыханная. Ну и пусть. Какое это теперь имеет значение?

Я же мертвая, констатировала Клара.

Сознание вяло попыталось возмутиться: как это так, «мёртвая»! «Я мыслю – следовательно, я существую»!

…Но тут же и прекратило. Какая, в сущности, разница?..

– Мечи, достопочтенная, – с лёгким нетерпением сказал Скьёльд. Рука его, протянутая к Кларе, чуть подрагивала. Ладонь матово блестела от пота.

Вокруг вновь сомкнулась ночь, бесконечная, умиротворённая; не было ничего, шептала она. Все твои содрогания, Клара Хюммель, не имеют никакого значения. «Всё было, и прошло, и вновь будет, и тоже пройдёт, и так без конца». Сомкнётся зелёный кристалл, исполнится воля Творца, как утверждают Дальние, возникнет монада, поглотив всё остальное, проведёт бессчётное время среди тёмного пламени Хаоса и пробудится, и создаст новое Упорядоченное, каковое в свой черёд вновь свернёт обратно в самоё себя – чтобы повторять цикл опять, последовательность без конца и начала, абсолютно лишённую всякого смысла.

Но раз всё лишено смысла – то пусть Скьёльд забирает эти Мечи, на кой они Кларе? Ей, собственно, уже ничего не нужно, потому что она ничего не чувствует. Мыслит, но не более.

Крепко же оказалось снадобье вампира по имени Ан-Авагар…

Вот и дракон. Опускается наземь громадной чёрной глыбой, но так, что и камешка лишнего не шелохнёт. Оборачивается человеком, бросается к ней, Кларе…

Она не шевельнулась, не отвела взгляда. Смотрела прямо в глаза дракону.

И тот понял.

Но не остановился, порывисто схватил за плечи, прижал – точно из воды выдёргивал.

Глаза его расширились.

Понял, теперь уже окончательно.

Клара стояла, не шевелясь, не пытаясь ни отстраниться, ни прижаться, ни сказать хоть что-нибудь. Чего тут говорить, и так всё ясно.

Чёрный фламберг бессильно уткнулся остриём в землю. Мечи по-прежнему молчали. Скьёльд недовольно покосился на застывшего дракона, на недвижную Клару, мельком оглянулся на Гелерру – белокрылая адата кинулась поднимать Ирму, выразительно кашлянул.

– Досточтимые, у нас очень мало времени. Если мы хотим, чтобы принесённая госпожой Кларой жертва не оказалась напрасной, очень прошу – настоятельно прошу! – передать мне Мечи. После чего нам надо будет покинуть это место.

Сфайрат отпустил Клару и теперь очень пристально глядел на мага с татуированным черепом. Красный и синий драконы шевельнулись, словно в страхе пытаясь укрыться друг за другом.

Однако сам маг даже не дрогнул, напротив, пренебрежительно пожал плечами.

– Мне очень жаль, сударь мой Сфайрат. У вашей жены нашёлся… очень своеобразный механизм защиты против чар Царицы. Увы, он оказался… не без побочных эффектов. Поэтому не стоит прожигать меня взглядом. Я вам не по зубам, пусть даже это – зубы дракона. Я надеюсь, вы это осознаёте.

Дракон молча сделал шаг, и Скьёльд попятился.

– Глупо, – сквозь зубы процедил он, прищуриваясь. – Прекратите балаган, дайте мне Мечи и – клянусь честью! – я постараюсь излечить вашу супругу. Мне не впервой, забыли? Я спас вашу дочь!

И вновь дракон ничего не ответил.

– Да что б вас Хаос побрал!.. – не выдержал татуированный маг. Топнул ногой, встал, сжимая кулаки, словно и впрямь собираясь драться, подобно любому деревенскому парню. – Ну давай, иди сюда – давай, огнём плеваться хочешь?! Ну плюнь, попробуй!..

Поистине, и впрямь один лишь Хаос мог знать, что творилось в голове у Скьёльда, но Сфайрат словно принял его вызов.

Драконы умеют двигаться очень-очень быстро, если захотят, – медленно и меланхолически подумала Клара, наблюдая, как Сфайрат, легко обманув чародея ложным замахом, ударил прямым левым, угодив Скьёльду точно в подбородок. Маг явно собирался защищаться от потока драконьего пламени, и ему, похоже, не пришло ему на ум, что Сфайрат пустит в ход грубую физическую силу.

Чародея отбросило, опрокинуло, и прежде, чем он успел подняться, бронированный хвост, увенчанный тяжеленным шипастым навершием, хлестнул, словно исполинский кнут. Такими ударами Сфайрат умел пробивать крепостные ворота, а уж от простого человеческого тела из мяса и костей он бы мог не оставить даже мокрого места.

Гелерра тоже не осталась в стороне, атаковала молча, стремительно, Клара только и успела заметить блеснувший короткий нож, ударивший Скьёльду куда-то под горло.

Маг замер бесформенной грудой окровавленной плоти. Ни стона, ни крика.

Нет, хотелось крикнуть Кларе. Не верьте ему, он не мог умереть так просто!..

– Нет, – вдруг бросила Гелерра. – Таких одним ударом не уложишь, даже если все всмятку!

Умная. Понимает.

Дракон кивнул, мотнул бронированной головой – отойди, мол.

Там, где застыло тело, только что бывшее Скьёльдом, полыхнуло яростное магическое пламя, жадно пожирая всё, даже пропитанный кровью песок.

Клара молча взирала на полыхающие останки.

Адата деловито подобрала какую-то ветку, выброшенную прибоем, безо всякой брезгливости пошевелила в огне.

– Ещё, – скомандовала дракону.

– Он не умер, – ровным голосом сказала Клара.

И Сфайрат, и Гелерра разом воззрились на неё.

– Он не умер, – громче повторила Клара. И ещё громче: – Отойдите, оба! Дайте место!..

Она размахнулась фламбергом.

Тело Скьёльда словно что-то подбросило, охваченное пламенем, оно взмыло в тёмное небо. Изломанное, изуродованное, обугленное – оно стремительно менялось. Жуткие раны и разрывы исчезали, пропадала чернота, острые обломки костей, ещё мгновение назад торчавшие из культей, покрывались новой плотью.

Чародей мягко, словно кот, опустился на ноги.

Покачал головой.

– Сожалею, дорогая Клара, и ты, досточтимый дракон, и ты, храбрая адата. Меня этим не взять; неужто вы думаете, что после стольких лет я не позаботился о подобного рода неожиданностях? Что меня можно размозжить или сжечь?.. Ну да, можно, – ухмыльнувшись, поправился он, – но не убить. Извините, что пришлось вас разочаровать. Клара, уважаемая, Мечи, будь любезна. И позвольте мне, наконец, спасти этот дурацкий мир. Он, конечно, полон несовершенств, но я его люблю таким, как он есть. Вам же лучше будет позаботиться о бедняжке Ирме и её волке. Они доблестно дрались, они заслужили жизнь.

Краем глаза Клара видела, как сжались кулаки Гелерры, как напрягся, выгибая шею, Сфайрат; слышала, как клокочет пламя в драконьем зобу.

Только всё это было сейчас бесполезно.

– Разумеется, – бесцветно и безжизненно сказала Клара. – Забирай, Скьёльд. Мне это всё уже не нужно. Досточтимая адата, прошу тебя, и в самом деле, помоги Ирме.

Сфайрат дёрнулся, Гелерра вдруг обхватила его белыми крыльями, останавливая. Прежняя Клара полыхнула бы от ревности, Клара нынешняя лишь заметила, что Гелерра куда умнее, чем кажется.

– Вот давно бы так, – удовлетворённо крякнул маг. Ничто в его облике уже не напоминало о том, что только что он валялся бесформенной полыхающей кучей мяса и костей. – Ничего, госпожа Клара. Дайте мне только отбросить Дальних и, клянусь честью, сделаю всё, чтобы вас вылечить. Как вылечил Зосю.

– Да, конечно, – сказала Клара. – Вот, держи.

И подала чёрный фламберг эфесом вперёд.

Скьёльд потянулся к нему.

Клара выпустила волнистый клинок фламберга, руки её рванули из-за спины Алмазный и Деревянный Мечи; глаза Скьёльда не успели даже расшириться, а Драгнир и Иммельсторн уже пробили ему грудь.

Третий удар – подхваченный фламбергом – рассёк чародею горло; остриё чёрного клинка глубоко вошло в песок.

На лице Клары не дрогнул ни один мускул. Не сбилось дыхание, не изменился взгляд. Она словно прихлопнула мерзкого таракана, не более.

– О-отличный удар, г-госпожа Клара… – слабым голосом выговорила Гелерра.

Клара молча кивнула – мол, слышу.

Тело мага застыло, нелепое, распяленное, словно рыба при засушке, на трёх клинках.

Адата осторожно склонилась над чародеем, оттянула веко.

– Тело мертво, да…

– Благодарю, госпожа Клара, – раздался низкий сильный голос. Он исходил из приоткрывшегося, скривлённого рта Скьёльда, но говорил не он.

Голос этот Клара, само собой, узнала мгновенно.

К ней обращался сам чёрный фламберг.

– Благодарю, – повторил он, и тело Скьёльда дрогнуло. Глаза его оставались закачены, а руки, немыслимо выгнувшись, уже вытаскивали вонзённые Мечи. – Твой долг исполнен, госпожа. Ныне мы едины, во всяком случае, Драгнир. Но Иммельсторн и я вскоре последуем.

– Едины?! – простонала вдруг Гелерра. – О, небеса и громы, проклятье, я поняла, поняла!..

– Разумеется, – спокойно согласился фламберг. – Даже странно, что никто так долго не мог догадаться. Три Меча и трое тех, что станут их носителями. Три могущественных мага, поднявшихся очень, очень высоко собственными силами – только они были б достойны. Трое – самая устойчивая конструкция, разве я не говорил тебе, досточтимая Клара? Но теперь я умолкаю. Мне ещё предстоит встреча с предназначенным мне.

– Кор Двейн… – мёртвым голосом, почти как у Клары, проговорила адата.

– Кор Двейн, разумеется. Соллей – конечно же, для Иммельсторна. В руках той, что подобрала его прежнее воплощение, дану по имени Сеамни Оэктаканн, она творила славные дела. Ну, а Скьёльд – для Драгнира.

– Иммельсторн – девуш… женщи… – Гелерра не могла даже докончить. – Но – Меч!

– Всего лишь причуды одного из языков. – Тело Скьёльда пожало плечами. – Секира не менее смертоносна, но вы скажете, что она – «женского рода». Условности, не более того. А теперь я умолкаю.

Чародей вздрогнул раз, другой, и заговорил вновь – на сей раз голосом Алмазного Меча, что и прежде звучал в сознании Клары.

– Ваш долг исполнен. Вы вернули нас к жизни, и теперь свободны. Ступайте куда хотите, госпожа Клара, госпожа Гелерра и ты, господин Сфайрат. Помогите девочке, ей можно сохранить жизнь. Нам же, как уже сказано, предстоит спасти это сущее.

– Почему? – глухо спросила адата. Ни Клара, ни дракон вообще не могли говорить.

– Потому что Дальние начали слишком рано, – охотно пояснил Драгнир. – Потому что в результате у них получится несовершенный, незаконченный Творец. И это будет великая победа Хаоса, если одна из монад перестанет быть, или, что ещё хуже, падёт, обернувшись сущностью из-за пределов.

– Дальние что, этого не знали? – недоверчиво спросила Гелерра.

– Дальние всё знают. Но они не могут решать. В конце концов, это просто автоматоны, их долг – ни в коем случае не допустить, чтобы Творец не воссоздался. И если они видят, что сущему угрожает опасность, они начинают действовать. С их точки зрения, лучше «плохой» Творец, чем никакого. «Плохая» монада создаст «плохое» сущее, которое окажется короткоживущим; там быстро настанет всему конец. Существует отличная от нуля вероятность, что такой ценой ущербность Творца удастся исправить.

– И ваш долг, значит…

– Остановить их, если работа начата слишком рано, – охотно пояснил Драгнир. – Истинный Творец ничего не оставляет на долю вероятностей. И не усложняет сверх нужды свои орудия. Дальние – это Дальние. Мы, Мечи, – это Мечи. Мы останавливаем неправильное.

– Но для этого нужны огромные силы…

– Вот потому-то мы и есть – Мечи гнева, ненависти и мести. Что более могущественно в Упорядоченном, а, белокрылая?

– Любовь, – Гелерра вдруг вскинула голову. – Да-да, любовь!

Тело Скьёльда закатило глаза, хотя, казалось, дальше уже некуда.

– Как ты же сама говоришь, храбрая адата, «небеса, громы и молнии». Подобную чушь может ляпнуть разве что какая-нибудь монашка, заточённая в келью за распутство. Ты умна и храбра, адата, не заставляй меня огорчаться, если окажется, что я ошибался. И вообще, почему я должен напоминать тебе о раненой Ирме?

– Я иду. Но Скьёльд обещал излечить госпожу Клару, – в упор бросила Гелерра. – Ты отказываешься от его слова, Меч?

– Я? Я не отвечаю ни за что, сказанное этим магом, пока он жил. Да, и ты ведь и впрямь неложно увлечена этим драконом, не так ли, гарпия? Так оставайся с ним. Его прежняя спутница теперь просто зомби, в её жилах – вампирий яд. Такую нельзя любить, с такой нельзя заниматься любовью, как говорите вы, люди, и на них похожие. Пусть себе ходит, как есть. А вы с драконом будете счастливы. Ну, наверное. – И тело мага ехидно ухмыльнулось. – Впрочем, нам пора. Прощайте. Ничего не трогайте и ни во что не вмешивайтесь. Вы, смертные и долгоживущие, натворили достаточно. Теперь наш черёд.

Он повернулся спиной, нимало не заботясь о возможном ударе. Небрежно повёл рукой – прямо перед ним мягко засияла арка портала.

Гелерра, успевшая склониться над Ирмой, вдруг подхватила её на руки, не забыв вновь сделавшегося игрушкой Серко, оттолкнулась, взлетела.

– За ними! Хватай Клару, дубина! – яростно выкрикнула прямо в глаза дракону.

– За мной!

Дракон не заставил просить себя дважды. Сильные, неимоверно сильные руки обняли Клару, оторвали от земли; Сфайрат следом за Гелеррой кинулся в полыхающий всеми цветами радуги портал.

Скьёльд, или Драгнир, или кто бы ни управлял сейчас этим телом, попросту не успел ничего сделать. Гелерра с Ирмой и Серко, Клара и Сфайрат всей кучей врезались ему в спину, провалившись в портал.

Тихо-то как, подумал Матфей Исидорти, когда небо невдалеке озарила голубая вспышка; озарила и тотчас угасла.

После чего и впрямь наступила та самая тишина.

Демоны, кто уцелел, повылезали из укрытий. Взгляды, бросаемые ими на Матфея, последнему весьма не понравились, уж слишком алчные и плотоядные.

Кажется, всё вышло, как ты и хотел. Ни Царицы, ни её врагов, ни этих проклятых Мечей, будь каждый из них трижды неладен. Собирай демонов, уходи, куда хочешь, сударь наш Исидорти – ты ведь об этом мечтал?..

А может, и не уходить никуда? Чем, спрашивается, этот мир плох? Что, не найдётся здесь тёплых морей и ласковых красавиц?..

Впрочем, что-то подсказывало ему, что от миров, переживших такие катастрофы, следует держаться подальше. Тем более, что дорога сюда натоптана всякими сильными, а чем меньше они будут знать о том, где пребывает он, Матфей, – тем лучше.

Матфей подумал-подумал – и принялся, как мог, строить своих демонов, пока те ещё слушались. Открывать дорогу за небо непросто, но и выхода иного нет.

…Они рухнули на каменные плиты все вместе; маг Скьёльд, державший в правой руке Алмазный Меч, в левой – чёрный фламберг, ещё ухитрялся как-то прижать локтем к боку Иммельсторн.

Да, Клара знала это место. Замок Кора Двейна, Скьёльда и Соллей. И сейчас он жил своей жизнью, нимало не потревоженный тем светопреставлением, что творилось в иных областях сущего.

К Скьёльду бросились какие-то служки, целый сонм; принялись ставить на ноги, отряхивать от пыли, оправлять одежды.

– Прочь! – это вновь был голос Скьёльда, правда, всё-таки не совсем такой, как прежде – словно где-то в груди камень ударял о камень. – Прочь! И позовите госпожу Соллей и господина…

Слуги и служки дружно повалились чародею в ноги.

– Не гневайся, великий… смилуйся… но ни госпожи Соллей, ни господина Двейна нет в замке…

– Нет? – недовольно бросил Скьёльд, дёрнув щекой. – Ладно.

Белокрылая Гелерра осторожно опустила Ирму наземь, повела над ней ладонью раз, другой – а затем резко взмыла вверх, перевернулась в воздухе, оказалась прямо перед чародеем.

– Ты обещал излечить Клару. – И злорадно ухмыльнулась, взглядом указывая на толпу слуг.

– Хм, – нахмурился Скьёльд, вернее, его тело. – Ладно, что ж с вами поделать. А заодно тогда и девчонку прихватите. Ступайте за мной. А вы все прочь, бездельники! Работать! Трудиться! Замок сам себя не обиходит.

– Нехорошо было сбегать, не выполнив обещанного. – Адата Гелерра в упор смотрела на Скьёльда. Чародей – воплощение Алмазного Меча – недовольно бурча, бродил вокруг хирургического стола, по краям коего тянулась причудливая вязь странных рун и мягко светившихся разноцветных кристаллов. Он словно бы не хотел исполнять обещанное, но и отказываться наотрез не отказался – сущность явно мучили сомнения. Клара молча стояла рядом, бледная Ирма (глаза закрыты, губы посинели) лежала на мраморной поверхности. Серко Гелерра осторожно пристроила ей под бок.

– Я же вам сказал, что не отвечаю за обещанное этим магом!.. Шли бы себе на все четыре стороны, вы свободны!

Нет, голос у него всё-таки изменился, словно и впрямь где-то внутри прятался жёсткий и жестокий Драгнир. Точнее, его суть, потому что сам-то Меч – вот он, на виду.

– Раз мы свободны – вот мы и последовали, куда хотели. А именно – за тобой, Драгнир, – решительно выпалила Гелерра. Клара со Сфайратом так и хранили молчание. Чародейка глядела прямо перед собой – мёртвым нет нужды озираться. Зачем адата приволокла её сюда?..

– Это имя, – недовольно сказало тело Скьёльда, – можешь пока опустить, гарпия. Пусть будет Скьёльд.

– Хорошо, – кивнула адата. – Но мы оказали тебе огромную услугу, Драг… Скьёльд. Мы собрали Мечи. Собрали всех вас. И неужто это не заслуживает хотя бы небольшой награды?

– Почему? – хладнокровно осведомился новый Скьёльд.

– Мы помогли тебе. Помоги теперь нам.

– Почему?

– Но мы же тебе помогали?

– И что?

– У нас, смертных, – ядовито сказала Гелерра, – так принято.

– Я не смертный. И не человек. Не дракон, не эльф, не гном. Я Драгнир.

– Но ты хочешь сохранять личину Скьёльда? – вкрадчиво осведомилась адата. – Почему-то ведь тебе это важно? Значит, твой – ваш, Мечей, – план не так прост, не дунул-плюнул и всё само собой сделалось!

Драгнир что-то ответил адате, та возразила – но Клара вдруг поймала взгляд этого странного существа, носящего личину хорошо ей знакомого чародея. На бритом черепе уже пробивались волосы, и вытатуированные драконы, казалось, сжались от боли.

И точно такая же боль пряталась в глазах Скьёльда. Наверное, только Клара Хюммель, сама во власти мертвящих чар, и смогла это разглядеть, отчаянный вопль «Помоги!».

Где-то там, глубоко-глубоко, ещё жил тот самый маг, который, что ни говори, но лечил и вылечил Зосю.

И отчего-то это взволновало Клару. Отчего-то именно эта мысль стала первой живой, настоящей – с того мига, как снадобье Ан-Авагара спасло её от огня Царицы Ночи.

Она даже двинулась.

И тотчас ощутила на плече длань Сфайрата.

– Клара…

– Я мёртвая, – предупредила она. Честно предупредила.

Дракон не отвёл взгляда, не дрогнул. Только прошептал яростно:

– Значит, мы сделаем тебя живой! Слышишь?! Сделаем, непременно!

– Заняться вам нечем, господин дракон, – услыхал его Скьёльд-Драгнир. – Тут у вас под боком такая белокрылая красотка, а вам зачем-то эта зомби потребовалась.

– Что мне делать, господин Скьёльд, я решу сам, – прорычал дракон, и сущность, воплощение холодного Алмазного Меча, лишь дёрнула плечом – у тела ещё оставались привычки того, живого Скьёльда.

– Помогите нам, господин Скьёльд, – настаивала меж тем Гелерра, словно и не услыхав слов Драгнира насчёт «белокрылой красотки». – Ведь здесь, в замке, вы пообещали снова. И это были уже вы, а не… ваш предшественник, Помогите, и мы поможем вам снова.

– Снова? Хотя до этого изо всех сил старались меня убить?

– А что бы вы сделали на нашем месте? – парировала Гелерра.

Скьёльд недовольно скривился. Подошёл к Ирме, с видом величайшего отвращения склонился над ней, положил ладонь на бледный лоб.

– Ну да, я так сказал, – признал он в конце концов нехотя. – И, хотя я ничего никому не должен, так и быть, помогу. Каприз.

– У магических мечей случаются капризы?

Гелерра молодец, мелькнуло у Клары. Ничего не боится, идёт до конца. И… нет, она не рассчитывает заполучить Сфайрата.

Сама же чародейка, слушая эту пикировку, не надеялась, не замирала, не трепетала. Она вообще ничего не чувствовала, и лишь старалась, как могла, не упускать этого отблеска в глазах Драгнира.

Он тоже был, как и она, во многом мёртв. Не во всём – но во многом.

– Ведь вам, господин Скьёльд, ещё надо отыскать Кора Двейна и Соллей, – настаивала меж тем адата. – И… дозволено ли мне будет заметить, что вы не смогли бы овладеть, гм, носителем без известной помощи нас вообще и госпожи Клары в частности! Господин, гм, Скьёльд в прежнем своём состоянии не выражал особенного желания становиться… тем, кем он является сейчас. И вообще собирался использовать Мечи для какого-то ритуала…

Умница, белокрылая. Новый Бог Хедин не зря брал тебя в ученицы.

Кажется, Драгнир задумался.

– В твоих словах есть резон, – признал он наконец. – Что ж, если всего-то и надо, что излечить эту девчонку и твою женщину, дракон… хоть мне и странно, что ты стерпел такой позор. И что твой род не проклял тебя, не отлучил навеки. А? Чего вы так удивились? Не знали, что для драконов нет выше позора, чем разбавить свою кровь кровью смертных, родить бастардов?

Сфайрат гневно подался вперёд, в горле клокотала ярость.

– Не стоит, сударь мой дракон, – пожал плечами Скьёльд-Драгнир. – Не стоит выходить из себя, я ведь сказал чистую правду. Впрочем, для наших дел это значения не имеет.

– Не имеет. – Гелерра мигом оказалась между драконом и магом. – Излечите госпожу Клару, прошу вас, сударь Скьёльд, и мы тоже поможем вам. Поможем двум другим Мечам обрести свои… вместилища. Вряд ли у вас, господин, имеется неисчерпаемый резерв времени. Дальние наступают и останавливаться явно не намерены.

– Хорошо, – решился наконец Драгнир. – Сейчас… мой… носитель должен дать необходимые пояснения.

– Разумеется, – учтиво склонилась адата.

Стоя рядом с Соллей, Падшая крепко держала её за руку. Стискивала сильно, до боли.

Каким образом Ялини выдернула чародейку из замка, когда и как – сама Соллей понять не могла.

– Я тоже многому училась. – Богиня заметила её удивление. – Когда ты воззвала к моему брату, когда привела в действие всю собранную вами силу – ты сама открыла мне дорогу к тебе. Ну, а «выдернуть», как ты называешь это в собственных мыслях, было уже не столь сложно. Ты совсем забыла о защите – и совершенно правильно, иначе мой брат бы не поверил. Впрочем, продолжим. Я обещала тебе кое-что показать. Так что смотри же, смотри, – повторила младшая сестра Ямерта.

Там, где только что светились и сияли порталы, поднималось новое видение, сливаясь и замещая собою небо. Соллей видела, как с жуткой неумолимостью надвигается на ещё живые миры исполинская стена изумрудного кристалла, поглощая всё на своём пути; как разбиваются об эту стену отчаянные попытки смертных чародеев или даже уцелевших Древних Богов её остановить; но ни огонь, ни молнии, ни лёд – ничто не могло задержать движение чудовищного заклинания.

А потом с обречённых миров вдруг стали взмывать в небо крошечные живые искорки – во множестве. Они покидали обитаемые области Упорядоченного, сбивались в стаи, словно перелётные птицы, набирали скорость, устремляясь к ещё свободным границам сущего, смело вонзались в них, сливались и исчезали.

Соллей взирала, боясь не то, что пошевелиться, но даже и вздохнуть.

– А теперь чуть сдвинем картину, – проговорила Ялини, и видение послушно изменилось.

Теперь Соллей словно бы оказалась в пределах Хаоса; перед нею сияла драгоценной жемчужиной обитаемая Вселенная, и чародейка мельком поразилась – какая ж она крошечная!..

А со всех сторон на неё шли бесконечные валы чёрного шторма, неведомая сила безжалостно гнала своё неисчислимое воинство, обрушивая его на возведенные некогда Творцом преграды.

Соллей, даже понимая, что это лишь видение, воображаемая картинка, всё равно ощутила мгновенный приступ дурноты.

– Смотри внимательнее, – строго сказала Молодая Богиня.

От границы Упорядоченного отделился словно крошечный рой светляков, едва заметный на фоне тёмных волн Хаоса. Отделился, закружил, собираясь вместе, и вот уже рядом с Упорядоченным возникло небольшое светящееся пятнышко; как ни странно, оно не исчезло под натиском бушующего мрака, но начало медленно двигаться прочь от материнской вселенной, всё дальше и дальше.

А само Упорядоченное мало-помалу меняло цвет, сквозь жемчужно-серое пробивались изумрудно-зелёные прожилки, становились ярче, сливались с другими, вытесняя все прочие оттенки.

…А потом настал миг, когда зелёное затопило всю глобулу Упорядоченного, и волны Хаоса вдруг раздались, откатились, словно в ужасе; изумрудная глобула не застыла, а вдруг начала сжиматься, стали прорисовываться прямые, как стрела, грани, идеально ровные плоскости – формировался великий кристалл, тот самый, что, самоупорядочиваясь до последнего предела, в конечном итоге дойдёт до идеала, до монады – зародыша будущего Творца.

– Дальнейшее уже не так интересно, – заметила Ялини. – Следи вот за этим!..

Крошечное светлое пятнышко казалось совершенно одиноким в безбрежном чёрном океане Хаоса. Безумные огненные волны грозили вот-вот разнести его на мелкие кусочки, на отдельные искорки, погасить каждую из них, едва она окажется без общей защиты.

Но покинувший обречённое Упорядоченное светлый рой не распался и не угас. Его мотало и швыряло, словно утлое судёнышко в бурю, однако он твёрдо держал курс, словно на мостике там стоял бывалый капитан, кому нипочём ураганы и бешеные ветра.

И вот впереди появилось нечто – слабое зеленоватое сияние, разгорающееся всё ярче, пока наконец тьма не сменилась светом, абсолютным, белым, заполнившим всё вокруг, изгнавшим самый Хаос.

А потом свет медленно, величественно – нет, не сжался, собрался, сложился, воплотился в такую же жемчужно-серую глобулу, что и то, прежнее Упорядоченное.

Именно к нему и устремился светлый рой. Вот он достиг уже границ сияющего шара, слился с ними, проникая внутрь – где его вновь ждали голубые небеса и новорождённые океаны только что возникших бесчисленных миров.

– Вот и всё, – строго сказала Ялини. – Ты поняла, чародейка Соллей? Ветер подхватывает семена старых лесов, перенося их на новые места. Семена нашей жизни не должны пропасть. Они должны жить. В новом Упорядоченном места хватит всем. Но проделать это – собрать те самые семена, дать им силу и знание – будет непросто.

– Но, великая богиня… а почему нельзя отделить некую часть Упорядоченного, отправив её, подобно океанскому кораблю, к новому дому?

Ялини вздохнула, покачала головой.

– Конечно, чародейка, сделать это было бы куда проще. Но, увы, Упорядоченное всё несёт в себе зародыши зелёного кристалла Дальних. Мы принесли бы их, как заразу, в совершенно новое, юное сущее, которому предстоят бессчётные эоны существования. Я никогда не совершу ничего подобного. Старые, трухлявые, поражённые паразитами деревья надо сжигать, чтобы не погиб весь лес. Поэтому ветер подхватит только молодые, здоровые семена. Закон жизни, чародейка. Согласна ли ты повиноваться мне в этом?

Тоненькая, стройная, словно весенний побег, богиня вдруг вытянулась, показалась Соллей подпирающей небеса великаншей; справа и слева взвились коричневые стволы, обвитые лианами, вспыхнули алые венчики цветов, свежий ветер, напоенный запахом молодых трав, коснулся щёк Соллей.

Чародейка опустилась на одно колено, низко склонила голову.

– Я повинуюсь, великая.

– Хорошо! Тогда слушай меня очень внимательно, волшебница Соллей. Ты права, у нас слишком мало времени, чтобы люди и нелюди, Древние и иные сами дошли бы до нужных чар. Придётся сделать так, чтобы знание упало бы, так сказать, им на головы. И в этом я, Хозяйка Зелёного Мира, могу помочь. А ты, чародейка, как раз и должна составить понятные чары. Превратить абстрактные принципы в то, что смогут сделать многие и многие.

– Я… приложу все усилия… – слова застревали у Соллей в горле.

– Приложишь, – без улыбки кивнула Ялини. – Ты очень хорошо постараешься. Ибо пойдёшь в той же самой волне. Поэтому то, что делаешь для других, – испытаешь и на себе.

– Понимаю. – Соллей сочла за лучшее ещё ниже склонить голову. Подняться с колена она не рисковала.

– Тогда за дело! – Ялини потёрла руки, и вокруг них с Соллей немедля воздвигся уютный лесной чертог – с журчащим родником, плотно сомкнувшимися древесными стволами, двумя мягкими гамаками из лиан и округлым пнём, что должен был служить столом. На столе сами собой развернулись свитки, возникли несколько чернильниц и целый ворох перьев.

– Приступаем, – скомандовала младшая сестра Ямерта. – Садись, чародейка, и приготовься. Если ты голодна, если тебя мучает жажда – скажи. Всё явится.

– Да, великая, – в третий раз поклонилась Соллей. – Но дозволь только вопросить…

– О твоих названых братьях? – перебила богиня. – Если они окажутся достаточно умны, то отыщут тебя сами. Я не пряталась, вытаскивая тебя из вашего замка. А потом они, как и все, получат моё послание. Сумеют ли они им воспользоваться – зависит прежде всего от тебя, насколько ты хорошо всё изложишь. Понятно?

– Понятно, великая. Я готова внимать твоему слову.

Ялини кивнула, встала, избоченясь, прямо посреди импровизированного жилища, грациозно вскинула руку.

Из земли поднялась целая поросль вьюнов, их стебли затейливо переплетались, образуя что-то вроде серии концентрических кругов.

– Вечное течение силы ощущаемо всем живым и всеми впитываемо… – начала Ялини, и Соллей обратилась в слух.

Глава 8. Сильвия Нагваль, Хаген, тан Хединсея, Райна

Мессир Архимаг, милорд мэтр Игнациус Коппер, разменявший четвёртую тысячу лет, наконец оставил свои разглагольствования. Всё-таки чары и впрямь оказались слишком сложны, требовали постоянного его участия – тут поменять, там перенаправить, здесь огонь подраздуть, тут кипящий эликсир, напротив, пригасить, чтобы не испарялся слишком быстро.

Сильвия так и лежала на холодном камне, невольно наблюдая за всеми этими манипуляциями. Да, он был истинным мастером, милорд мэтр Игнациус; и на сей раз он Сильвию, конечно, не выпустит.

Но его, Хагена-Динтру, она ему всё равно не отдаст.

– Ещё немного, ещё чуть-чуть… – мессир Архимаг наконец, удовлетворившись состоянием всех горелок, холодильников, кристаллов и прочего, удостоил лежавшую на полу Сильвию тяжёлым взглядом из-под нахмуренных густых бровей.

– Хорошие идеи приходят в умные головы одновременно, – пропыхтел он, концом посоха откидывая край длинной юбки Сильвии и открывая ей ноги почти до колен.

Последняя из Красного Арка всё-таки могла уже немного двигаться, самую малость, – и кое-как, непослушными руками попыталась одёрнуть подол.

– Надо же, скромница какая, – хихикнул мессир. – Хорошо, хорошо, очень славно… а теперь должен последовать перенос… и никто ничего не заметит…

– Как, уже сейчас? – выдавила Сильвия.

– Нет, не сейчас. – Лоб Игнациуса избороздили глубокие морщины, словно кто-то поработал острым ножом резчика. – Не сейчас… медленнее процесс идёт, чем я рассчитывал… ну да ладно, главное, что не останавливается. Нам с тобой и так есть, чем заняться.

У Сильвии похолодело в груди. Она дёрнулась – но получилось не лучше, чем у выброшенной на песок рыбы.

– Ничего, ничего, – ласково сказал мессир. Нагнулся, с совершенно нестариковской силой подхватил Сильвию, понёс к широкой лавке. – Начнём, пожалуй. – Он повёл ладонью над шеей девушки. – Это чтобы ты визжать могла. Люблю, понимаешь ли, когда визжат. Что поделать, у каждого свои недостатки.

Так страшно, как сейчас, Сильвии не было ещё ни разу, даже когда маги Долины приковывали её к столбу, дабы «изгнать Хаос». Но тогда она могла сражаться, могла дать сдачи; а тут валяется тряпичной куклой. И помощь не придёт, зов её, если каким-то чудом и достигнет его, то успеть сюда он, конечно, уже не успеет.

Игнациус опустил её на лавку, не бросил, опустил даже бережно, словно ребёнок любимую игрушку. Отступил на шаг, полюбовался, склонив голову набок – ни дать ни взять художник или скульптор, взыскательно оценивающий собственную работу.

– Нет, – сказал недовольно. – Когда ты тут валяешься расслабленная, это никакой радости старому усталому магу. Никакого удовольствия. А и освободить тебя полностью – ненужный и глупый риск. Ты девочка изобретательная, хоть и острой шпилькой из волос, да пырнёшь.

– Пырну, – просипела Сильвии. – Не знаю, чем, но пырну!

– Кто бы сомневался, – фыркнул Игнациус. – На вот, попей. Да не дёргайся ты так! Вода, самая обычная вода. Подмешивать мне туда ничего не надо, если б хотел – и так тебя зачаровал бы.

Сильвия жадно глотала воду. Прохладная, чистая, из глубокого колодезя – мессир Архимаг у себя что попало держать не станет.

Милорд мэтр даже подсунул ей подушку под голову.

– Полежи пока, – сказал почти добродушно. – Сударь наш Кор Двейн всё, что от него требовалось, сделал. Дорогу нам указал. Так что…

Ему явно хотелось поговорить.

– А что потом? – Сильвии стало получше, голос звучал уже почти нормально. Силы, правда, по-прежнему не ощущалось никакой. – Как вы говорили, мессир? Сперва инкапсулируем, потом декапитируем, потом кремируем и напоследок пепел развеем? А он точно даст всё это с собой сделать?

– Куда ж он денется, – фыркнул Игнациус. – Моя ловушка – это не твой капканчик недоделанный, каким только клопов постельных ловить, да и то неизвестно, получится ли. Моя ловушка с такими, как Двейн, всё, что угодно сделает. И голову отрежет, если надо.

– А милорд мэтр уверен, что этого хватит?

– Милорд мэтр уверен, что умеет обращаться с особо опасными магообъектами, – сварливо сказал Игнациус. – Разумеется, такого чародея простым усекновением головы не убьёшь.

– А как?

– Что, никак на конька моего не хочешь? – хихикнул Игнациус. – Болтаешь, меня разжалобить пытаешься?

– Пытаюсь, – Сильвия пошла напролом. – А вы бы что сделали на моём месте, мессир? Не попробовали бы?

– Попробовал бы, – усмехнулся милорд мэтр. – Правда, на твоём месте я в такую историю бы и не влипал. Тебе хватило ума меня восстановить, так и сидела бы тихо, выполняла бы мои указания, и всё было б у тебя хорошо. И мальчика смазливого бы тебе подобрали, из юных магов. Я б ещё и на свадебке у тебя погулял посажённым отцом. А так, увы, увы… – он с деланым разочарованием развёл руками. – В спину мне бить никому не позволено, милочка, нет, никому.

Сильвия вздохнула, так, чтобы это было бы видно.

– Мессир… ну милорд мэтр… ну пожа-а-алуйста… Ну я ж сейчас даже мухи не зачарую… чего вы боитесь? Отпустите меня, и давайте, может, как-нибудь по-иному я вас порадую? Без розог и конька? Более… традиционно?

– Пхе! Традиционно! Нашла чем соблазнить! Традиционно я могу с любой дамой или девицей здесь, в Долине, стоит только захотеть…

– А вот и нет, – перебила вдруг Сильвия. – Стоит «любой даме или девице» из Долины добиться ваших милостей, мессир, как начнется полный хаос. С пьедестала-то вы того, слетите. С постамента недоступности, недосягаемости, отрешённости от простых и малых радостей. Это сейчас милорд мэтр, мессир Архимаг превыше всех и вся. А стоит вам кого-то из здешних дам уестествить – так разом всё и кончится. Или придётся ей рот затыкать, вот в этом самом подвале – да поздно уже будет. Я ж не зря Долиной правила, пусть и недолго. Про Динтру вот всякое болтали, что даже Ирэн Мескотт к нему адепткой юной бегала, за хорошими оценками и прочими милостями – а про вас ни-ни! Никого вы из дам или дев Долины не… не любили, мессир. Не обманывайте меня. Вас это… недостойно.

– Вот всегда говорил, что ты умница, – слегка вздохнул Игнациус. – Умница в мелочах, а в главном – дура дурой. А ты не сообразила, что я могу и память оной деве слегка подправить?

– Нет, – решительно сказала Сильвия. – Это всё уже не то. Зачаровать, память стереть, чтобы не помнила ничего… не великого мессира Архимага Игнациуса Коппера это путь. Да и вообще не мужчины. Скорее уж вы бы, милорд мэтр, в какой-нибудь другой мир отправились. А в Долине – нет, не стали бы.

– Ты, Сильвия, и впрямь умна, – покачал головой Игнациус. – Честное слово, сделал бы тебя своей правой рукой, вот неложно так бы сделал.

– Ну так сделайте, мессир! – Она чувствовала, что надо добавить ещё, потрафить тёмной стороне этого жуткого, но очень хитрого и умелого чародея: – Высеките меня как следует – я очень громко визжать буду! – а потом поумнею. Вот тогда и сделайте!

– Вот ведь дрянная девчонка! – искренне восхитился Игнациус. – Просто прелесть, какая дрянная! И какая наглая!..

– Я ужасно наглая. Дед всегда это говорил.

Игнациус погрозил ей пальцем.

– Нет-нет-нет. Даже и не думай, что зубы мне сможешь заговорить. И вообще, перенос уже близок. Нарастание потенциала происходит, видать, нелинейно.

Радужная нить, что тянулась из чёрной глобулы, мало-помалу становилась всё ярче.

– Понимаешь, милочка, – вдруг с оттенком невесть откуда взявшейся грусти изрёк милорд мэтр, – я ж вижу, что ты не сломлена и не сдалась. Что ты борешься изо всех сил, до последнего издыхания. Что пойдёшь на всё, и, захоти я с тобой, как ты говоришь, «традиционно» позабавиться – это было б и впрямь… забавно. Правда, потом со мной непременно случилось бы что-нибудь скверное, но… И мне жаль, честное слово, жаль. Потому что такими, как ты, разумный маг и правитель не разбрасывается. Но верить тебе я не смогу. И спиной повернуться уже не смогу, никогда. – Он вздохнул. – Глупо, конечно. Жил себе и правил много-много лет, и ещё столько же править буду, безо всяких дерзких девчонок. А всё равно печально отчего-то. В чём-то мы с тобой, милочка, очень, очень похожи. Ты мне куда ближе, чем все дамы и девы Долины, вместе взятые. Но… – он развёл руками, – как есть, так есть. Погодим. Сперва перенос, потом уже всё остальное.

«И он тогда уже до меня никогда не доберется», – с глухим отчаянием подумала Сильвия. Глаза предательски защипало. Сил едва хватило отвернуться к стене да как можно крепче зажмуриться.

«Силы мира сего, что бы со мной ни случилось – но сохраните его, ну пожалуйста…»

– Твоя мать. – Тан Хаген, пришелец из ниоткуда, воин в чёрной броне, не спрашивал. Он утверждал.

– Моя мать, – всхлипнула Райна. – Которую я спасла только для того, чтобы снова потерять…

– Это область Орла и Дракона, – сурово возразил Хаген. – Здесь всё может быть миражом, видением и неправдой. Великие Духи властвуют тут надо всем – так что погоди отчаиваться, воительница. За пределами этого… этой… – он замялся, не в силах подобрать слова. – Словом, там, в обычных мирах, всё может оказаться по-иному. И твоя мать жива, и этот храбрый воин, – тан указал на тело Трогвара. – А нам пора прочь отсюда, загостились мы, пожалуй. Белый зверь – твой? – он взглянул на тигра Барру.

Райна механически кивнула.

– Теперь, наверное, мой.

Прижимавшийся к её ноге кот осторожно мяукнул.

– И ты, наверное, тоже.

Кот немедля успокоился. Сел и принялся вылизываться, как самый обычный дворовый.

– Но уйти, оставив непогребённых, нам не велит честь, – с мрачной торжественностью провозгласил тан. – Как бы и куда бы мы ни спешили.

Райна утёрла слёзы, кивнула.

– Я готова. Что нужно сделать, тан Хаген?

– Jarðarfararbál. Погребальный костёр и достойный курган. Я сам совсем недавно сделал это для… – он замялся.

– Для твоего и моего отца, – тихо докончила валькирия. – Да?

– Да, hálfsystir, единокровная. Он пал в битве, достойной своего имени и величия.

– Рагнарёк… он свершился…

– Да, и великий волк Фенрир погиб, сражаясь рядом с ним до конца, – мрачно продолжал Хаген. – Я помянул их должной тризной. Пламя их костров было жарким и воздвигнутый курган высок. А горячий огнь выжег на камне их имена. Dýrð!

– Слава! – подхватила и валькирия, несмотря на душившие её слёзы.

– Простись, воительница. – Хаген вскинул клинок в прощальном салюте. – Огонь чист, он освободит пленённую душу, а земля покроет останки. Страшен день Рагнарёка, однако и он закончится.

– Закончится… чем, тан Хаген?

– Гибелью старого и рождением нового, – с непреклонной убеждённостью ответил тот. – А теперь…

Его клинок – прославленный Голубой Меч – проделал сложное движение. Райна ощутила, как шевельнулась и пришла в движение сила вокруг, как приподнялись тела её матери и Трогвара, как сами собой сложились высокие поленницы дров и как аккуратно, словно на постель после долгой работы, опустились на них Сигрун с Крылатым Псом.

– Прощайся, – повторил Хаген и отвернулся.

Валькирия склонилась над матерью, над спокойным, чуть усталым лицом. Ей не больно, ей не страшно. Душа её станет свободной, чтобы вновь вернуться к великому Демогоргону. Она, Рандгрид, побывала там – ухаживать за Мировым Древом не такая уж скверная участь.

– Я исполню свой долг. И я не забуду тех, кого вывела вместе с тобой из царства мёртвых. Пока мы живы, надо жить. И даже после смерти – всё равно надо, – она шептала на ухо матери, не сомневаясь, что та услышит. – Я люблю тебя, мама. Всегда любила, всегда буду. И всегда помнила. И пришла за тобой. И приду снова, как только пойму, как до тебя добраться.

Она поцеловала маму в лоб. Выпрямилась, вскинула подбородок – нет, валькирии не плачут!

– И с тобой я не прощаюсь, славный воин, Крылатый Пёс. – Райна шагнула на другую сторону костра. – Ты храбро бился и путь твой должен быть лёгок.

Она повернулась к Хагену, взгляд её был сух и резок.

– Пора, тан. Не мешкай, прошу.

Тот кивнул, и миг спустя пламя яростно взревело, взвихрилось, словно в бешенстве от того, что приходится забирать тех, кто должен был бы жить и жить.

Райна не отступила, не поддалась огненному жару. Стояла, впитывая его в себя, глядя, как тает в пламени лик матери, именно тает, а не сгорает.

И стояла так до того мига, пока тан Хаген не положил руку ей на локоть.

– Пора, валькирия.

Взметнулась земля, замыкая курган над пепелищем.

– А теперь – в путь!

Белый тигр Барра с готовностью подставил спину. Мол, давай, хозяйка, всех вас отсюда вынесу.

Мяукнул жалобно оставшийся чёрный кот. Райна чуть помедлила и протянула руку.

– Запрыгивай, чего уж там…

Кот немедля и совершенно по-хозяйски устроился у неё за пазухой. Хаген сел сзади.

– Вперёд!..

И они помчались.

«Следуй за белым зверем», – повторял себе Хаген.

Тигр нёсся огромными прыжками, словно и не ощущая веса седоков; пространство вокруг быстро утрачивало привычные черты, землю вновь заливало бесформенно-серым, клубился всё тот же проклятый туман, где ни дорог, ни ориентиров.

Тигра Барру, однако, это ничуть не смущало. Путь он отыскивал какими-то одному ему ведомыми способами, то ли нюхом, то ли ещё как, но мчался он стремительно, легко и уверенно. Чёрный кот, вполне освоившись, высунулся у Райны из-за пазухи, что-то вдруг мяукнул – и Барра отозвался глухим рыком, несколько поменяв направление.

Разумеется, он, тан Хаген, узнал валькирию Райну тотчас же, едва оказавшись на краю зарослей. Узнал – и невольно поразился могуществу судьбы, сводящей и разводящей, тасующей карты участей.

Он не окликнул воительницу – там кипел смертный бой, и каждое мгновение могло оказаться роковым. Тем более, что знала она не тана Хагена, а пузатого и одышливого лекаря Динтру.

А потом он сражался уже сам. А ещё потом – сообразил, что с валькирией Рандгрид они самые что ни на есть кровные родственники.

И имя «Динтра» никак не лезло на язык. Вот просто никак. Позже, чуть позже…

Они мчались – а Хаген думал теперь о Матери Ведьм, чью форму ему удалось разрушить, открыв им с новообретённой hálfsystir дорогу к свободе. Он знал, что надо делать – магический конструкт можно развалить, перенасытив чистой силой, и ему это удалось. Как скоро она восстановится, эта Гулльвейг, – неведомо. Но, если Орлу и Дракону нужен каждый гран собранной ими магии, то, скорее всего, возрождать свою слугу вот так сразу они не станут.

Смерть – давняя прислужница великого Демогоргона. У неё множество имён и обличий, но и она не неуязвима. Это персонификация жуткого и пугающего, возникшая из людских страхов, как и Тьма, и Спаситель – или, скорее, людскими страхами дооформленная, получившая окончательный свой вид. Тьма в особенности такова. Она была допрежь всего и будет, когда ничего не станет, даже Хаоса – как говаривал Учитель. Но людской ужас придал Тьме новые обличья, заставил иных её созданий становиться теми, кем они стали.

Велика и страшна власть истинной веры смертных.

Тан Хаген оборачивался назад, пытаясь понять, кто же он теперь. Сын Древнего Бога Одина и великанши-ведьмы Лаувейи, сильнейшей хексы народа йотунов, гигантов и врагов самого Асгарда, что так и не были повержены. Ученик Истинного Мага, а теперь – Нового Бога Хедина, одного из двух хранителей равновесия в Упорядоченном. И, как сказала ему на прощание мать, – «тебе открыты миры и живых, и мёртвых».

Что ж, если это правда, у него намечается крупное дело – когда пройдёт, когда кончится этот день Рагнарёка.

Но сперва он должен вытащить Сильвию. Что она в беде – Хаген не сомневался.

Барра мчался всё быстрее и быстрее, однако в магическом звере словно бы начинала нарастать неуверенность. Не замедляясь, он мотал из стороны в сторону массивной головой, то и дело взмявкивал и сидевший за пазухой у Райны чёрный кот.

Что-то было не так, очень сильно не так.

И очень скоро Хаген решил, что понимает, что именно – кто-то упорно шёл по их следу, причём нагоняя.

Ловчая команда Орла и Дракона? Вряд ли, зачем этим всесильным тут сущностям прибегать к подобному?

Но встретилась же им на пути сама Смерть?

– Валькирия! – прорычал тан. – У нас за плечами погоня. Что говорит тебе твой зверь? Пытаться уйти или остановиться и сразиться?

Райна обернулась, брови её сошлись.

– Тигр тревожится, очень, – кивнула воительница. – Но драться… оставим это на момент, если и впрямь догонят. Засаду тут всё равно нигде не устроишь.

И верно – в сером мареве, на ровном, как тарелка, сером же поле всё равно, где остановиться и где принять бой.

– Верно. Гони, валькирия!

Но белый тигр, хоть и магическое существо, явно начинал уставать. А погоня подтягивалась всё ближе, Хаген затылком чувствовал холодный ищущий взгляд, тоже явно магический. Как им это удается?.. Что у них за скакуны?..

– Далеко ещё? – вырвалось у тана, однако он сам тотчас и устыдился своего вопроса. Какое там «далеко»! Тут никто не ответит, разве что сам Дракон.

И тут Барра вдруг остановился. Обернулся, глухо зарычал, обнажая внушительные клыки.

– Догнали, – выдохнула Райна. Спрыгнула, поспешно обнажая альвийский меч. Расколотый Гулльвейг щит так и остался там, в сотворённой Великими Духами реальности. Чёрный кот проворно спрыгнул наземь, встал рядом с тигром, грозно распушил хвост – дескать, не смотри, что я мелок, я им всем покажу!..

Хаген встал рядом с валькирией, Голубой Меч уже в руке.

Они ждали в тишине, но, по счастью, ждать пришлось недолго.

Мгла раздвинулась, из неё появилось восемь фигур.

Немолодой маг в дорожном одеянии, опиравшийся на длинный посох; высокий плечистый парень с наголо обритой головой, в тёмных доспехах, за спиной – внушительная секира, правда, куда легче той, что при тане; тонкая светловолосая девушка-магичка с коротким жезлом – кажется, так было принято у чародеев Северного Хьёрварда; эльфийка в травянисто-зелёном, с длинным луком за плечами; ещё один – по виду как будто бы эльф со странным серым клинком в руке; рядом с ним смуглая девушка в странном, ярко-нарядном: алое и белое, переливающиеся шёлковые шаровары, белая блуза, поверх неё – красная безрукавка с золотым шитьём; и, наконец, стройный воин в светлой кованой броне с царственным змеем-василиском на груди. Он держал за руку восьмого – низкорослого гнома с двуствольным бронзовым огнебросом.

Этого гнома и этот огнеброс Хаген узнал мгновенно.

– Арбаз!..

– Тебе он ведом? Погоди – я ведь его тоже встречала!.. И где – у великого Демогоргона, у Трактирщика… Только он тогда всё больше отмалчивался, да и имени своего не называл…^[106]

– Гном, ученик моего наставника, великого бога Хедина, – отрывисто бросил Хаген. – Но что-то с ним не так, очень не так… А вот воин рядом с ним – если не ошибаюсь, император Мельина…

– И его я видела – у того же Трактирщика… А эльфийка?

Хаген покачал головой.

– Эту не знаю. И тех троих не знаю тоже. Но что Арбаз с ними – хороший признак.

– Как они тут оказались?.. Хотя что я – Трактирщик же говорил, что всех на битву зовут…

– Да. Так что, скорее всего, попали они сюда так же, как и мы, воительница. Орёл и Дракон долго собирали всех, кто мог им понадобиться.

Догонявшие, завидев воинов с белым тигром, тоже остановились. А потом старший маг решительно положил посох, сбросил плащ, широко развёл безоружные руки и неспешно направился прямо к Райне и Хагену.

– Не нравится мне это, – сквозь зубы процедил Хаген. – Глянь на гнома, воительница!

Тот и впрямь казался либо одурманенным, либо зачарованным.

Маг приближался. Тан глядел на него, прищурившись.

Силён, да. И очень необычная сила. Учителя это бы заинтересовало.

Впалые щёки, волосы – не седые, а снежно-белого оттенка, узко прочерченные губы, прямой нос над тонким острым подбородком.

Чародей остановился. Руки он по-прежнему держал на отлёте.

Он заговорил, и это был понятный и Хагену, и Райне язык Северного Хьёрварда.

– Мир вам, странники! Я Горджелин, ещё прозываемый Снежным Магом. Моя дочь Лидаэль, – он кивнул на девушку с жезлом. – Аратарн, воин, сын… – тут он запнулся. – Сын сущности, именуемой Губителем.

– Это я, – сказал эльф с курчавой каштановой бородкой, слегка кланяясь Хагену и Райне. – Но можно просто Эльстан.

– И ещё одна сущность, Возрождающая, иначе – Инаири…

Девушка в алом тоже поклонилась, колыхнулись смоляные пряди.

– Просим прощения, что задержали вас… – она на миг замешкалась, вглядываясь в тана и валькирию. – Тебя, дщерь Древних Богов, и тебя, сын владыки Асгарда. И тебя, – она вдруг поклонилась чёрному коту. – Но мы выбираемся из конструкта Третьей Силы и поняли, что единственная дорога, ведущая наружу, – это ваш след.

– Кхм! – прочистил горло маг Горджелин, явно недовольный вмешательством Губителя и Возрождающей. – А также в нашей компании достойная Вейде, королева эльфов Вечного леса, и владыка Мельинской империи, император Гвин собственной персоной. А также…

– Его я знаю, – вступил Хаген. – Подмастерье моего Учителя. Гном Арбаз.

– О! Ну, тем лучше. А вы, досточтимые…

– Хаген, тан Хединсея. Ученик Нового Бога Хедина.

– Рандгрид, валькирия. Дочь Старого Хрофта, Óдина, владыки Асгарда.

– С которой мы виделись в одном донельзя странном трактире – по другую сторону жизни, – улыбнулся Райне Император.

– Все пути сходятся, – полушёпотом проговорила Инаири. – Орёл и Дракон потрудились на славу…

– Давайте выбираться, – мрачно изрёк Горджелин. – Пока эти великие силы не передумали и не вспомнили, что мы тоже годимся на шестерёнки в их механизме. Показывайте дорогу, досточтимый тан Хединсея. Ваш белый зверь быстр, но мы попробуем угнаться.

Белый тигр распластался в прыжке, махнул рукой Горджелин, и, сколь бы быстро ни мчал Барра, за спинами седоков совсем рядом маячили Снежный Маг и его спутники.

А исполинский конструкт Великих Духов, их magnum opus^[107], и в самом деле ожил, начал двигаться, серая мгла то начинала клубиться, то сгущалась почти до черноты, то, напротив, истончалась, словно осенняя паутинка. Затянутая серой же дымкой «земля» ощутимо вздрагивала, словно где-то в глубине проворачивались исполинские зубчатые колёса.

Кот в очередной раз выглянул наружу, тревожно и в то же время требовательно взмякнул, после чего немедля спрятался обратно. Тигр ответил сердитым ворчанием и попытался прибавить ходу, хотя и так мчался на пределе сил.

Потом стало хуже, гораздо хуже. Тропа петляла, кидалась из стороны в сторону, словно живое, насмерть перепуганное существо. Туман то сгущался, то разрежался, вдруг из него вздымались исполинские многосуставчатые не то лапы, не то рычаги, тащившие за собой не то обрывки паутины, не то канаты бесчисленных тяг.

Под конец они все выбились из сил. Даже белый тигр Барра припал тяжело на передние лапы, устало опустив лобастую голову, даже Губитель с Возрождающей едва переставляли ноги.

Райна и Хаген спешились, чёрный кот немедля выскочил у валькирии из-за пазухи, взволнованно принялся обнюхиваться с истомлённым тигром, трогать лапкой. Кажется, Барре это нравилось, во всяком случае, явно помогало.

– Привал короткий, – прохрипел Горджелин. – Долго рассиживаться не можем!

– Конструкт нас держит, – выдохнул Губитель. – Держит, высасывает силы…

– Не отпускает, – кивнула и Возрождающая.

– Мы всё равно пройдём. – Аратарн упрямо нагнул голову.

– К-карр… Пройдёте, непременно пройдёте. Если сумеете, карр, карр…

– Старый знакомый, – хмыкнул Хаген, глядя на чёрного ворона, с явным трудом выбирающегося из раскрывшейся в серой тверди щели.

Правда, выглядел этот посланник Великих Духов совсем не торжественно, а если какие чувства и внушал, так только и исключительно жалость: перья растрёпаны, иные и вовсе сломаны, от хвоста ничего не осталось, один глаз закрыт кровяным сгустком; даже прыгал ворон на одной лапе, неловко и болезненно поджав другую.

Хаген вскинул Голубой Меч, Райна обнажила альвийский клинок. Точно так же схватились за оружие и все остальные, кроме Арбаза, который по-прежнему ничего не слышал и не понимал.

Чёрный ворон, растопырив перья, искоса поглядел на них единственным здоровым глазом.

– Что ж, – ворон сипел и хрипел, словно речь давалась ему с явным трудом. – Вы, конечно, молодцы. Только помните, что у Великих Духов аватаров может быть много.

– К чему эти слова? – перебил птицу Хаген. – Я исполнил всё, что от меня требовалось. Руна завершена, разве нет, Дух?

– Завершена, – неожиданно согласился ворон. – И потому ты можешь покинуть это место, Хаген, ученик Хедина. Ты прошёл последнее испытание, высвободил силу из нашей… гм, несколько забывшейся слуги. У тебя будет ещё одно дело… во многом твоё личное – если, конечно, успеешь.

– Спасибо и на том, – бросил хединсейский тан. – Но для «личного дела» мне надо оказаться в Долине Магов. И притом немедленно.

– Тебе, – внушительно каркнула птица, – дозволено. Но только тебе и, кхм… твоей сестре, буде она согласится помочь. Но после «личного дела» ты, храбрый тан, отправишься вслед за остальными.

– Что значит «вслед»?..

– Как же с вами всё-таки сложно, со смертными и бессмертными, – пожаловался невесть кому аватар. – Обстоятельства меняются постоянно, приходится соответствовать, а от вас никакой помощи!

– Какую ещё тебе «помощь», вещун? – огрызнулся Аратарн. Ему, кажется, очень хотелось сейчас поединка. – Мы к Орлу и Дракону в гости не напрашивались, никто!

– Ваше присутствие необходимо в совсем иных местах, и потому вам будет открыта дорога, – не обратил на него внимания ворон. – Если сумеете выбраться – ваше счастье. Третья Сила и хотела бы, быть может, открыть вам широко врата, но даже она уже не полностью властна здесь – конструкт работает, части его двигаются, воля Орла и Дракона может нарушить тонкую согласованность всего. Но взамен…

– Разве может Третья Сила сделать что-то просто так, из добрых побуждений? – прищурился хединсейский тан.

– На этот вопрос ответить не могу, – со всей серьёзностью сообщил ворон. – Могу лишь сказать, что в Хьёрварде – куда, насколько я могу судить, собрались многие из вас, – во граде Хедебю затевается битва, что может очень, очень сильно нам помешать.

– Битва между кем и кем? – немедленно (но и надменно) бросил Снежный Маг. – И что нам до этого?

– Вам до этого то, что равновесие сущего не должно быть поколеблено раньше времени, – сварливо ответил чернокрылый посланец. – Вечные леса и прочее подождут. Если вы забыли, напомню: или Дальних остановит Третья Сила, или их не остановит никто.

– А нам-то что делать в этой Хедебю? – Равнодушный был в полном соответствии с прозвищем равнодушен.

– Сделать всё, чтобы никто не победил. Во всяком случае до того момента, пока Третья Сила не отдаст соответствующую команду. Да, ещё велено передать, что там найдётся достойное дело и Губителю, и Возрождающей. Как бы мы ни хотели оставить их здесь, поработать в нашей машине, но там они принесут больше пользы, карр!.. Королева Вейде тоже.

– А что же с Чёрным?

– Он уже занял своё место в конструкте, хе-хе, к-карр… Он прост, его легко было вставить. Ему это не слишком понравилось, но кого это волнует?

– А мне тоже остаться здесь? – резко спросил Император.

– Тебе, владыка Мельина, – нет. Ты, конечно, ученик Ракота, но… немногому он успел тебя обучить.

– Чему успел – всё моё, – тон Императора сделался поистине ледяным. – Тем более, что мой наставник и учитель тоже ведь там, в Хедебю?

– Да, – не стала лгать птица. – Они все там. Новые Боги, чародейка Сигрлинн, их подручные…

– И с кем же они бьются, позвольте узнать?

– Ещё нет, но собираются. Со Спасителем, маг Горджелин.

Наступило молчание.

– Схватка со Спасителем, – прокаркал ворон, – неизбежно высвободит такие силы, что разрушат равновесие полностью. Третья Сила не может этого допустить. Вы свободны покинуть это место – вернее, постараться покинуть, – если потом отправитесь сразу туда. В Восточный Хьёрвард, в город Хедебю. В противном случае остаётесь в нашем конструкте. Вы все.

– Выбора благородная Третья Сила, конечно же, не оставляет? – хмыкнул Хаген. Как-то само получилось, что Райна придвинулась ближе, и белый тигр Барра, и чёрный кот – все они очутились рядом, будто и впрямь связанные незримыми узами.

– Не оставляет, – согласился ворон. – Потому что никакого выбора нет и никогда не было. Ты, тан хединсейский, и ты, валькирия, – помните, куда должна лежать ваша дорога! Теперь ступайте, все остальные. Постарайтесь отсюда выбраться. Иначе…

– Ах ты!.. – не выдержал Губитель, но посланец Орла с Драконом уже сам растекался, уходил в серую твердь исчезающими чёрными струйками.

Пропали и Хаген, и Райна, и белый тигр – словно и не было.

Возрождающая схватила Губителя за рукав.

– Ни к чему, – проговорила она. – Единственный выход – и впрямь вмешаться в ту битву, если она вообще случится. Не хочу… быть деталью.

– Долина Магов, тан… брат Хаген. Ох, как подумаю, сколько же я тут прожила…

– Так ведь и я тоже, сестра Рандгрид, – тан улыбался, но печально, очень печально.

Райна чуть не поперхнулась.

– Ты? Здесь? В Долине?.. – она не могла поверить собственным ушам.

Вместо ответа тан лишь развёл руками – и в тот же миг изменился.

Исчез жёсткий седой волк-одиночка в чёрной броне, с зачарованным клинком, и на месте его появился…

Толстяк в долгополой мантии, с внушительным посохом в руках и дорожным мешком странствующего лекаря за плечами. Мешок этот – как и посох, как и толстяка – знала вся Долина от мала до велика.

– Господин Динтра!..

Райна хлопала глазами, точно деревенская дурочка.

– Да-да, сестра Рандгрид. Не удивляйся. Приходилось носить чужую личину.

– Высокоучёный лекарь господин Динтра!.. – всё ещё не могла прийти в себя валькирия.

– И неплохой лекарь, прошу заметить! – Хаген понял палец нравоучительным жестом, какой Райна частенько замечала у старого целителя.

Они стояли невдалеке от передовых застав Долины. За спиной, как всегда, кипела Межреальность, бродили островки Дикого Леса, где-то рыскали стада мандукарезавров и прочих малоприятных обитателей этих мест; а впереди вздымались до боли знакомые горы, поросшие густыми тенистыми лесами; а ещё дальше – ласковое солнце Долины, где царит вечная весна и бесчисленные речки сбегают к голубому озеру в самой её середине…

И всё это может в единый миг исчезнуть – если зелёный кристалл Дальних доберётся до этих мест.

А он, конечно же, доберётся – если его не остановить.

– Что ж, идём, сестра. И да, я помню, тебя зовут Райна.

– А тебя, брат, – господин Динтра. И я всегда очень почитала его… тебя. Ибо было за что.

– Мы идём вытащить Сильвию, – без обиняков бросил Хаген. – Сильвию Нагваль. Да-да, ту самую.

Райна лишь покачала головой.

– Наш отец бы сказал – сколь же велика власть всевидящих норн. Сколько ж с той же Сильвией… когда мы с госпожой Кларой Хюммель…

– О. Милая Клархен, – улыбнулся Динтра, именно Динтра. Райна, даже зная, кто скрывается под этой личиной, не могла назвать его иным именем – слишком уж привыкла за почти несчётные годы.

– Но, брат, Сильвия…

– Она в беде, – жёстко перебил Динтра. – И я её вытащу. К тому же… к тому же я чувствую некие весьма странные чары, наложенные на всё вокруг – и на горы, и на лес, и на прочее… не могу только понять пока, что это и к чему. Чары очень сложные, такие по плечу разве что старому лису Игнациусу, однако он-то ведь сгинул… Или это Совет Долины, что ли, почуял наступление Дальних и пытается защититься?

Райна ничего не ощущала, но тан Хаген сокрушил саму Смерть – как можно ему не верить?

Белый тигр и чёрный кот (давно уже не казавшийся живым трупом) глядели на валькирию и лекаря с нетерпением: мол, сколько можно копаться?!

– Идём, воительница. Итак, мы возвращаемся из долгого странствия, встретившись… ну, скажем, в том же Хьёрварде. Хотя сомневаюсь, что кто-то станет нас выспрашивать. Скорее, примутся обсуждать нашу, ха-ха, любовную связь.

– Сударь мой Динтра славился своими победами, – подмигнула Райна. – И немало, ох, немало сердец довелось ему разбить!..

– Не болтай, сестра, – ухмыльнулся, несмотря ни на что, Динтра. – Какие там разбитые сердца? Анатомию они ленились учить, эти адептки, а хороших оценок хотелось… Впрочем, довольно. Это в прошлом. А сейчас – Сильвия.

– Тебе, брат, так дорога эта… brjálæðingur?

– Она именно сумасшедшая. Но этим и хороша. Её надо найти.

– Хотела б я знать, в какую историю она угодила в нашей Долине и как ухитрилась попасть в беду…

– Как-то ухитрилась, – отрезал Динтра, он же Хаген, и больше вопросов Райна уже не задавала.

…Белый тигр мчал по отличной, ухоженной, содержавшейся в абсолютном порядке дороге. Впереди уж поднимались крыши городка; правда, кое-где над ними тянулись к искусственному небу Долины жидкие полосы дыма – здесь совсем недавно погуляли пожары, однако с ними уже справились.

– Что-то тут случилось… – сквозь зубы процедил Динтра.

Мелькнула застава. Пустая.

Райна выругалась.

– Совсем обленились, дармоеды!.. Эх, и задала б я им!..

– На пожары всех созвали, – урезонил её целитель.

Домики арендаторов, огороды, сады, цветники; вторая застава, и тоже пустует.

– Распустились… кто ими только командует?

Однако Райна сочла за лучшее спешиться и оставить Барру с котом на заставе – присмотреть за границей хоть так.

В самой Долине, в городке магов, царил жуткий переполох.

Кое-где нарядные домики и особняки расплескало, словно песочные замки нахлынувшей волной, кирпичи разметало в разные стороны. Тут и там чернели пятна только что затушенных или ещё тлеющих пожаров; рысью скакали куда-то стражники, и совершенно не было видно гоблинов, точнее, почти не видно – только самые старые.

– Ну и дела… – сквозь зубы процедил Хаген.

Их с Райной, разумеется, узнали. Кто-то кинулся с расспросами, кто-то закричал, что мол, какая удача, лучший лекарь Долины вернулся!.. Раненые там-то и там-то, милорд мэтр, мессир Архимаг распорядились…

Хаген и Райна переглянулись.

– Ну и ловок же, вот уж воистину – старый лис… – прошипел тан.

– А что с ним не так? – искренне удивилась Райна.

Да, у кирии Клары были какие-то недоразумения с главой Долины Магов, если, конечно, верить тому, что болтала та самая Сильвия, когда Клара сошлась с ней в поединке.

– С ним очень многое не так, – коротко ответствовал Хаген. – Скажу прямо – мой Учитель отправил меня сюда во многом из-за него, мессира Архимага. И не знай я, что он сгинул… там, в Эвиале…

Они остановились. Маги вокруг них по-прежнему толкались и гомонили, привычно пытаясь командовать что-то Райне, однако валькирия даже не повернула головы. Её служба кончилась.

Хаген словно к чему-то прислушивался. Его чуть ли не дёргали за расшитую мантию, от него чего-то требовали немедленно и, более того, сейчас же – он не отвечал.

А потом вдруг просто сказал Райне:

– Идём.

Мессир Архимаг, милорд мэтр Игнациус Коппер был очень доволен. Ходил, чуть склонив голову набок, с умилением рассматривая собственное творение. Он, похоже, и в самом деле весьма гордился собой.

– Так когда же оно будет-то? – подала голос Сильвия, просто оттого, что молчание становилось совершенно невыносимым.

– Ещё немного погодить, – безмятежно ответит мессир. – Совершенно не о чем волноваться. Я вижу теперь, как изменяются все параметры… процесс двигается куда нам и нужно, правда, не слишком спешит, – он хихикнул. – Так что, моя дорогая, пожалуй, мы-таки поиграем.

Сильвия зажмурилась. В животе всё сперва сжалось, а потом оборвалось. Очень хотелось заскулить, словно щенку под хлыстом; она едва сдержалась, на остатках гордости. Хотя уже понимала, что кричать будет очень громко, а пытки, скорее всего, не выдержит.

Милорд мэтр запыхтел, завозился с застёжками на груди Сильвии.

– Так, так, милочка… дрожишь? Дрожи, это хорошо, это правильно.

– Мессир… вам не противно?.. Я ж как кукла… что за радость?..

– Как только я тебя освобожу, – наставительно изрёк Игнациус, – ты непременно найдёшь способ воткнуть мне что-нибудь острое в глаз. Я тебе это уже говорил, глупая ты девчонка. Нет, чувствовать боль ты будешь, и кричать тоже, а вот дёргаться… ха, нашла дурака.

У Сильвии опять защипало в глазах. Тем более, что милорд мэтр, после некоторых стараний, оголил-таки её до пояса, а теперь, судя по всему, старался справиться и с тем, что ниже.

– Мессир… ну милорд мэтр… – опять заскулила Сильвия. Её заливал жаркий стыд – сударь Архимаг разобрался-таки с её одеяниями и, совершенно голую, перевалил на живот. Деловито охлопал, словно лошадь на ярмарке.

– Превосходно, хе-хе. Нуте-с, извольте попробовать горячих от вашего дорогого милорда мэтра…

Что-то засвистело в воздухе, и Сильвия истошно взвизгнула – боль обожгла, да так, как никогда раньше, в те времена, когда её наказывал дед. Эта боль пробрала до самого нутра, слёзы сами полились потоком.

– Ничего-ничего, милочка, это только начало… – заговорил было мессир, и вдруг остановился, напрягся. – О, проклятье! Я же им сказал – меня не беспокоить!.. Тупые тупицы, честное слово!.. А ещё маги!.. – пауза. И затем уже совсем другим голосом: – Ого!.. Интересно, интересно…

Что там было «интересно», Сильвия, само собой, не знала. Впрочем, сам милорд мэтр тоже словно бы колебался. А чтобы размышлять не было совсем уж скучно, отпустил своей пленнице ещё один «горячий», и Сильвия в самом прямом смысле света белого не взвидела, заорала так, что, казалось, сейчас потолок рухнет им на головы.

– Вот это хорошо, это славно, – одобрил милорд мэтр. – Кричи громче, милочка. Никто не услышит, я этот подвальчик слишком хорошо запрятал, даже ты его не нашла, хотя и облазила мой бедный домишко сверху донизу.

Но тут наверху, похоже, случилось что-то ещё, потому что мессир, досадливо выругавшись, аккуратно водворил прут на место – в узкую кадушку с какой-то жижей, – после чего, ворча и шаркая ногами, потащился куда-то наверх, не забыв, однако, напрочь лишить Сильвию остатков подвижности.

Она осталась лежать, внутри пульсировала, не утихая, жгучая боль. Слёзы лились и лились, и было их не остановить.

– Мессир Архимаг никого не принимает!

– Я знаю, любезнейший мой Карбоний. Я знаю.

– Ваша помощь нужна раненым, сударь Динтра!..

– Там достаточно опытных лекарей. Те же Ирэн Мескотт, Эрреас Трагне и другие. Ирэн я, гм, сам многому научил, она ни в чём мне не уступит. А у меня для мессира Архимага срочные, не терпящие отлагательства вести.

Маг по имени Карбоний Фелт (из погодников, его Райна знала давным-давно), только вздохнул и развёл рукам.

– Эх, что за времена, сударь мой Динтра, что за времена!.. А всё эта безумная Сильвия, дрянная девчонка!..

– Вот как? – Хаген поднял бровь. – Когда я покидал благословенную Долину нашу, тут царили мир и покой. И, если мне не изменяет память, госпожа Сильвия была признанной всеми правительницей Долины.

– Ах, сударь, – Карбоний опасливо стрельнул глазами туда-сюда, – вы совершенно правы. Но после вашего… после того, как вы отправились по вашим, бесспорно, очень важным делам… после того, как вернулся мессир Архимаг… Оказалось, что Сильвия – просто узурпатор… ка, её ловили всей Долиной, и мессир лично предводительствовал погоней… А потом господин Кор Двейн – пришлый чародей – заточил эту дикую девку в зелёный кристалл, а ещё потом мессир Архимаг велел доставить её в свой дом… В общем, эта дикая девка…

– О дикой девке и её винах, любезнейший Карбоний, вы расскажете мне в другой раз, – перебил тан. – Мы должны повидать мессира Архимага, и мы повидаем.

– Ну… как знаете. – Карбоний снова развёл руками. – Только не говорите потом, сударь, что я вас не предупреждал!

Хаген молча положил руку на калитку. Само собой, заперто. Само собой, куча следящих и охраняющих чар. Что ж, попытаемся позвать…

– Милорд мэтр! Мессир Архимаг! Это я, Динтра. Да, я вернулся. И нам надо срочно обсудить кое-что, не терпящее отлагательств.

Тишина. Калитка не отворилась, не скрипнули ставни – впрочем, у мессира Архимага они никогда и не скрипели.

Райна видела, как у лекаря кустистые брови сошлись к переносице.

– Дражайшая Райна, – нарочито обеспокоенно сказал Динтра. – Что-то случилось с мессиром Архимагом, я уверен! Но наши известия не могут ждать! Заклятия, эти новые чары, окружающие Долину, – мессир должен о них узнать! Узнать, что там какие-то странные завихрения и колебания, не будь я Динтра, честное слово!

Райна кивнула, поняв замысел единокровного брата. Что было силы забарабанила в калитку тяжёлым кулаком.

– Мессир! Это я, Райна! Мессир, на границе творится Хаос ведает что! Не знаю, что за чары, но ничего хорошего они не сулят, даже я чую, насколько там всё непрочно! Кто окружил Долину этими заклятиями, милорд мэтр?!

Калитка внезапно распахнулась. Отворилась и дверь особняка, и на пороге возник мессир Архимаг собственной персоной.

Хаген без разговоров ринулся навстречу, мантия развевалась; Райна устремилась следом. Милорд мэтр опомнился лишь, когда они уже вломились в уютный холл.

– Динтра! Дружище Динтра! Силы священные и заповедные, как же я рад вас видеть!.. Но что же с вами приключилось, где вы пропадали? И ты, храбрая Райна? Сколько лет, сколько зим!..

– И я рад встретить вас в добром здравии, любезный милорд мэтр, – поклонился Динтра. – Рад, что слухи о вашем…

– Слухи, любезный друг, – нетерпеливо перебил Игнациус. – Не более, чем пустые слухи. Я, простите, был тут несколько занят. Долине причинён известный ущерб, увы, увы…

– Да-да, и мы как раз насчёт этого ущерба, равно как и тех диковинных чар на ближних подступах к дому, – в свою очередь перебил толстый целитель. – Чары совершенно небывалые, милорд, и донельзя опасные! Очень неуравновешенны, множество самозавихрений, готовых слиться в сплошное вертиго!.. Ума не приложу, кто их поставил, но как бы вся Долина не провалилась сквозь Межреальность!

– Вот как? – поднял бровь Игнациус.

– Нам лучше всего было б отправиться туда немедленно, дабы вы, мессир, убедились бы во всём сами, – настаивал целитель.

– Дружище, я сейчас, как уже сказал, несколько занят. Быть может, вы окажете мне любезность и отправитесь туда, вооружившись магометрами?

– Милорд, но кто же лучше вас в этом разберется? – изумился Динтра. – Магометры магометрами, они не заменят вашего личного взгляда, а я всего лишь целитель! Вы же знаете, я не склонен впадать в панику… а, кстати, что тут за дикая история с… э-э-э узурпатор… кой Сильвией? Когда я покидал Долину, она пребывала на месте её распорядительницы, а потом что-то случилось, какая-то распря, и её заточили – некий Кор Двейн – в некий кристалл?

По лицу милорда мэтра ничего невозможно было прочесть.

– Дружище, как раз сейчас я… провожу допрос рекомой Сильвии. Дело тонкое, деликатное – я ведь помогал ей, вернувшись, молодая кровь, хе-хе – поэтому оторваться я никак не могу. Будьте так любезны, возьмите вот эти приборы, снимите показания и возвращайтесь. Хотя я уверен, что никакой опасности нет.

– Вы проводите допрос Сильвии, милорд? – очень спокойно осведомился Динтра, но под шёлком речи пряталась сталь.

– Да. Провожу, – с оттенком сварливости заявил милорд мэтр. – Дружище Динтра, вот магометры. Чего вы ждёте, прошу прощения?

– Я неплохо ладил с девушкой, – рассудительно сказал целитель. – Она прислушивалась к моим советам. Быть может, я бы смог поговорить с ней и сейчас?

– Любезный врачеватель, – брови Игнациуса сошлись. – Я бы очень посоветовал вам незамедлительно приступить к исполнению моих указаний. Простите мой тон, но сейчас не время для политесов. Я знаю, что надлежит предпринять для блага Долины и потому…

– Милорд мэтр, – любезным голосом сказал Динтра, словно не услышав раздражённой тирады мессира Архимага, – но что может поведать такого важного эта бедолага? Кто её послал? Да никто её не посылал. Явилась сама, потому что ей просто некуда было больше идти. Вы же знаете, мессир, наделённые магическими талантами сами, неосознанно, находят дорогу сюда, в Долину. Так что едва ли её кто-то «отправил». Новые Боги Хедин с Ракотом? Помилуйте, мессир, они никогда не трогали Долину, а пожелай тронуть, нашли бы куда более простые способы. Например, явились бы сюда сами или отправили своих учеников с должными полномочиями. Откуда у Сильвии взялась сила? Так ли это важно сейчас, тем более что, как я понял, сила её успешно превзойдена, и виновница пленена? Сильвия – взбалмошная, эгоистичная, себялюбивая девчонка с огромным самомнением и амбициями. Однако очень талантливая. Что неудивительно – наследница по прямой самого Комнинуса Стразы, основателя мельинской Радуги, одного из лучших, мессир, ваших учеников и последователей. Так зачем её мучить? Чего мы добьёмся этим?

– Вы меня не услышали или не захотели услышать, Динтра. – Игнациус совсем сдвинул брови. – Последний раз спрашиваю, вы намерены исполнить моё приказание, или…

– Fylgdu mér, Valkyrjusystir! Dauði og dýrð!

Блеснул голубой клинок. Обличье лекаря Динтры исчезло утренним туманом, а вместо него к оторопевшему мессиру Архимагу ринулся, вскидывая меч, воин в чёрной броне, ставшей для него, наверное, второй кожей.

Тан Хаген Хединсейский, сын Древнего Бога Óдина и великой хексы Лаувейи, ученик Нового Бога Хедина – и все кошмары царства Хель, казалось, готовы сорваться с его клинка.

Уж на что Райна была и быстра, и сильна, и тоже умела атаковать, обгоняя движением ветер – но Хаген оказался куда скорее.

Как Игнациус сумел защититься – неведомо, но сумел, правда, не до конца. Ему не удалось ни захлопнуть дверь, ни даже громко крикнуть; тан Хаген сшиб чародея наземь, голубой клинок проехался по рёбрам.

Кровь так и брызнула, яркая, алая. Игнациус взвыл, откатился, оставляя багровый след.

Прежде, чем маг успел вскочить, Хаген уже оказался сверху. Райна ринулась следом, альвийский меч зазвенел, словно отзываясь, предупреждая валькирию о пришедших в движение охранных чарах.

Не самое умное – атаковать мага силы Игнациуса в его собственном логове.

Мысль эта мелькнула и исчезла, потому что тан Хаген ногой наступил Игнациусу на хребет, левой рукою сгрёб в кулак седые волосы, оттянул голову вверх, открывая горло. А в горло уже упёрлось остриё Голубого Меча, и на коже старого мага появилась, быстро набухая, блестящая карминовая капля.

– Где она?! – прорычал тан, заставляя Игнациуса выгнуться дугой, да так, что даже Райна услышала хруст в спине старого чародея.

Валькирия, ни мига не колеблясь, приставила и свой альвийский меч к шее Игнациуса.

– Сколь бы ни были вы быстры, мэтр, сталь всё равно скорее.

– Где она? – низким рыком повторил Хаген.

Игнациус конвульсивно дёрнулся. Сила пришла в движение, рванулась потоками со всех сторон, не тратя даже терции драгоценного времени на преобразование во что-то понятно-убийственное, вроде огня, молний или ледяных игл; нет, сила просто должна была вырвать у покусившихся на мессира Архимага самую способность жить.

Валькирия сражалась с чародеями не раз, не два, даже не сто и не тысячу. В неё летели огнешары, вокруг неё лопались молнии, леденел сам воздух, а под ногами расступалась земля. Райна через всё прошла, всё одолела и со всем справилась. Но и в страшном сне ей бы не привиделось нападать с оружием на милорда мэтра!..

Альвийский клинок зазвенел тонко, высоко, гневно. По нему побежали цепочки неведомых Райне рун – не руны её отца, Древнего бога Óдина, не какие-то ещё, ведомые ей, и уж, конечно, не тайнопись Альвланда – уж с нею-то Райна была знакома вполне хорошо. Сталь клинка сделалась тёмно-багровой, он раскалился, валькирия едва удержала эфес.

– Где она? – ещё более низко и грозно повторил Хаген. Чуть повёл Голубым Мечом, рассекая Игнациусу кожу на горле; разрез обильно закровил.

Райна тоже махнула мечом – с лезвия срывались тёмные бесформенные сгустки, словно комки глины. Что это, откуда взялось? Или это альвийская магия Оружейницы защищает её, валькирию?

Первый напор магии подослаб, а они с Хагеном по-прежнему жили. Игнациус трудно возился под стопой хединсейского тана, скрипел, хрипел, булькал, но не сдавался.

Хаген едва заметно шевельнул бровью и ещё раз провёл мечом. Кровь полилась куда обильнее.

– Если я отпилю тебе голову, то не поможет уже никакая магия, – бросил ученик Хедина.

– Хорошо, хорошо!.. – заклокотал мессир Архимаг. – Твоя взяла!.. Забирай девчонку!..

– Пусть явится сюда. Открой ей двери, где б ни держал!..

– Да открываю, открываю!.. Убери железку!..

– Как ты, милорд мэтр, быстр, однако, – усмехнулся Хаген. – Иль забыл, что целитель Динтра тебя немногим младше, с тобой бок о бок столько прошёл и все хитрости твои назубок знает? А ты знаешь, что я любую твою магию учую, и, как сын Древнего Бога…

Игнациус издал странный звук, какое-то бульканье утопающего.

– Да-да. Сын Древнего Бога, представь себе, какая неожиданность!.. Так что не думай, мессир, что дунешь, плюнешь и от меня мокрое место оставишь.

– Альв-в-вы… – просипел-прошипел Игнациус. – Их работа…

– Ты про меч моей сестры? Да, именно они. Тоже вот – этакий сюрприз!.. Видать, давно они готовились к какой-то магической заварухе, отработали способы, нашли пути… Ну, так где же она?

Райна с трудом удерживала раскалившийся меч. Руны срывались с клинка и падали на пол, разбиваясь, разбрызгиваясь кровяной метелью. Серые комки вспухали на лезвии и тоже падали, меч пожирал магию, словно изначально был сотворён именно для такого вот поединка.

А ведь прежде он не являл ничего похожего…

– Хорошо, хорошо… – наполовину прохрипел, наполовину пробулькал Игнациус. – Идёт твоя девчонка… забирай… не нужна она мне…

– Пусть идёт прямо сюда. Сними с неё все чары. Верни, что забрал.

– Кха, кхе, кхы-ы, не-ет, это уж ты сам… забирай девку и убирайся… предатели…

Хаген не дал втянуть себя в спор.

– Где Сильвия?

– Идёт… идёт… – просипел мессир Архимаг. – Да не пили ты мне глотку, зверь!..

– Ничего с тобой не станется. Если уж сумел обратно вернуться, то эта рана для тебя – просто царапина.

– Не этим мечом если процарапано… – выдавил Игнациус.

А меж тем Райна опытным слухом валькирии уловила поднимающийся на улице хор тревожных голосов:

– Что тут творится?..

– Мессир Архимаг? Вы в порядке?

– Милорд мэтр, отзовитесь!

– Господин Игнациус, мы в тревоге!..

Хаген вновь чуть шевельнул мечом, и кровь полилась ещё обильнее. Игнациус застонал.

– Жжётся!..

– Где она? Спрашиваю в последний раз. – Хаген оставался холоден и спокоен. – Или я-таки отделю твою голову от туловища. Это тебя не убьёт, боюсь, но…

– Так чего же ты медлишь?.. – Райне почудилось безумие во взгляде старого Архимага, но только почудилось.

– Не хочу убивать этих несчастных дураков на улице. Я их, в конце концов, лечил. Принимал роды. Иные из тех малышей теперь там, у тебя во дворе.

– Хлу…по… – выдавил Архимаг. – Глу… по… кого-то жалеть при таких делах…

Он, похоже, всё это время копил силу. Понемногу, буквально по капле, незаметно. Его ловушки, что лишили бы жизни любого, не сработали – спасибо Айвли (впрочем, только ли ей?), и он лежал, окровавленный, терпеливо ожидая, выигрывая время, пока, наконец, не решил, что довольно.

Райну отшвырнуло, зашипела, задымилась кожа боевой перчатки; меч валькирии обратился в сияющую белую полосу, яркую настолько, что невозможно смотреть; казалось, что вокруг вмиг исчез весь воздух, стало нечем дышать. Валькирия сплюнула кровью, и та вспыхнула, едва отделившись от губ – дочь Старого Хрофта спасал сейчас альвийский клинок, но не он один.

Очень-очень глубоко и очень-очень давно погребённая память.

Искра Пламени Неуничтожимого. Дыхание Творца. То, что вырвало её из-под власти времени, то, что сделало её валькирией, Девой Битвы.

Всё-таки этого Пламени в ней было куда больше, чем в простом смертном, кого неизбежно захлестнут волны Великой Реки.

Пламя Неуничтожимое разгоралось сейчас всё ярче, рвалось на волю, и было это разом и больно, и страшно.

Никогда ничего подобного она не испытывала.

Но встать всё равно пока что не могла.

Хаген, напротив, на ногах удержался; Голубой Меч крестил воздух перед ним, словно рубил что-то незримое. И сам тан сделался сейчас… словно отец, великий Óдин, в дни неведомой молодости. Чёрная броня вся пошла огненными разводами, с треском лопнула зачарованная сталь, однако новообретённый брат Рандгрид не отступил.

Игнациус уже вскочил, плащ разлетелся в стороны. Кровь заливала ему грудь, он размахнулся, словно швыряя в Хагена нечто невидимое; Райну вбило в стену, от удара помутилось в глазах.

Тан отбил это невидимое Голубым Мечом; стена справа от Хагена разлетелась пылью, застонали, проседая, перекрытия.

– Ну нет! – каркнул Игнациус, – дома моего ты не получишь!..

И ударил вновь, отбрасывая Хагена к дверям.

Крики и вопли сбившихся там в кучу магов.

Мессир Архимаг, шатаясь, двинулся на Хагена и Райну.

Видать, даже его магия не могла заставить их умереть, по крайней мере вот так сразу.

Валькирия не помнила, как сумела подняться, как оказалась рядом с Хагеном. Маги Долины подались назад, кто-то пытался окликнуть её, Райну, – она не отвечала. Пролетел первый огнешар, пока ещё робкий, неуверенный и плохо нацеленный.

Но пролетел.

– Вместе!.. – завопил Игнациус. – Все вместе!..

– Удержи остальных, – сквозь зубы бросил Хаген. – Этот – мой!..

Удержи остальных!..

Воительница Райна привыкла вежливо кланяться чародеям. Они были тут хозяевами, она – простой наёмницей, с трудом добившейся права «постоянного проживания». Она звала «кирией», госпожой, волшебницу Клару Хюммель – хотя по сравнению с ней, валькирией Рандгрид, «госпожа Клара» была совершеннейшим младенцем.

А сейчас она оказалась лицом к лицу с ними – разозлёнными, растерянными, сбитыми с толку, напуганными и потому готовыми наломать дров.

Хаген явно не собирался отступать, а вот мессир Игнациус столь же явно собирался устроить так, чтобы схватка разыгралась как можно дальше от его обиталища.

Альвийский меч остывал, с перчатки Райны осыпалась гарь, чёрные чешуйки опалённой кожи. Она повела остриём, и маги невольно подались назад – они не слишком пылали рвением, многие вообще растерялись.

И мессир Архимаг, конечно же, это немедленно понял.

Захрипел, засипел, забулькал, взмахнул руками. Кровь обильно выплеснулась из раны на горле, кто-то из чародеек истерически взвизгнул.

– Все! Вместе! На них!.. – словно бы из последних сил скомандовал Игнациус. – Все! Вместе!..

Хаген прокрутил Голубым Мечом по-над-вокруг себя. Клинок оставил слабо мерцающую призрачную сферу, о неё разбился первый из огнешаров, бессильно скользнула молния, отрикошетила в сторону, разнесла изящную башенку на соседнем особняке. Под ногами у Райны вспухла земля, зашевелилась – несложный капкан, но пришлось сменить позицию.

Валькирия тоже ощущала, как всё горячее и горячее становится кровь, как её охватывает жар, а за спиной словно вырастают незримые крылья. Она помнила такой же прилив силы в тот день, когда совсем юной воительницей вышла на Боргильдово поле.

Тан Хаген прикрыл защитной сферой себя, но не Райну. И это было правильно, замысел единокровного брата она поняла сразу же: представить её слабым звеном, чтобы маги – а может, и сам Игнациус! – заглотили бы эту приманку, дав тану время, необходимое для решающего удара.

Это было верно. И она, Рандгрид, обязана была выдержать.

Игнациус меж тем не мешкал. Голубоватая сфера вокруг Хагена заискрилась, замерцала, в разные стороны полетели огненные клочья, волоча за собой густые чёрные хвосты жирного дыма, словно горящие обрывки тряпья, пропитанного земляным маслом. Что за чары разбились там, Райна не могла даже гадать, потому что ей пришлось в поте лица отбивать нацеленные в неё заклинания. К счастью, знакомые.

Альвийский меч вновь побагровел, с клинка падали руны; но на сей раз они уже не разбивались, как прежде, а оживали, бойко шевеля росчерками-лапками, подобно паучкам, резво бежали к магам Долины.

Меч словно бы учился сам по себе, учился отражать удары.

Он не был таким, вновь мелькнуло у Райны. Кто-то изменил его – Дух Познания, быть может, пока они пребывали в континууме Третьей Силы? Или схватка со Смертью подействовала?

Но просто отбивая удары, бой не выиграешь.

Правда, чародеи Долины отнюдь не собирались вступать с Райной в рукопашную. Забрасывали издалека огненными шарами и ледяными стрелами, пытались наслать вихри, заставить валькирию провалиться под землю. С чем-то справлялся альвийский меч, что-то отражала сама воительница, хоть и с трудом; правда, помогала древняя кровь, в ней словно ожило нечто времён высшей славы Асгарда.

Меж тем руны-паучки, деловито добравшись до чародеев Долины, волей-неволей заставили тех тратить время и чары на отражение новой угрозы.

Одна из рун прорвалась-таки, взорвалась, вспухла огненным грибом. Раздались истошные вопли, кого-то отшвырнуло, на ком-то вспыхнула одежда, кто-то катался по земле, пытаясь сбить пламя и совершенно забыв о необходимых в такой момент чарах; земля между Райной и магами Долины мгновенно словно бы вскипела – на паучьи руны обрушился настоящий ливень истребительных чар. От цветников, ограды и садика, окружавшего дом мессира Архимага, в один миг не осталось и следа.

– Вместе, глупцы! Все вместе! – Игнациус не то рычал, не то клокотал горлом. Пальцы его на исчезающий миг сложились в замысловатом жесте, земля вокруг Райны взметнулась столбами, столбы закружились, пытаясь обвить воительницу на манер исполинских змей. Альвийский меч вновь раскалился, ярко сияя; однако она, валькирия Рандгрид, не есть лишь приложение к магическому оружию!..

…Они неслись, обгоняя самые бешеные ветра, и ледяные драконы Севера не дерзали заступить им дорогу. Они носили оружие, выкованное из зачарованной стали, но они были чарами сами по себе, они – дщери Отца Богов, проводники его воли, спутницы достойных Валгаллы. Магия струилась в их крови, магия Древних, сотворённая в те времена, когда мир был не то, что юн – но едва-едва рождён, и даже Великого Предела ещё не существовало.

Она забыла об этом своём наследии. Слишком привыкла быть последней из своего рода, обычной воительницей, удачливой наёмницей, старавшейся ни о чём не думать.

Но сейчас это всё ожило.

Ты не зря прошла через лес, пустыню и горы. Не зря вспомнила детство и девочку Рандгрид, бесстрашно лазавшую по гибельным топям. Ты не зря сражалась со Смертью рука об руку с собственным братом.

Ты вспомнила.

Альвийский меч закричал, когда воля самой Райны ворвалась в него, подчиняя и заставляя слушаться. О да, это был шедевр оружейницы Айвли, но, чтобы победить, его было мало. Требовалась железная воля Древних Богов, простых и жестоких, как сама природа на заре мира, чтобы заставить этот меч не только защищаться, но и нападать, хитростью и вплавленными в клинок чарами разбивая и преобразуя вражеские заклятия.

Пылающий белым меч вытянулся, принимая форму копейного наконечника – того самого знаменитого Гунгнира, отца всех копий. На левой руке валькирии возник призрачно-золотой щит – точно такой, как поднимала она, вставая в ряд с сёстрами на празднествах Асгарда. Он, этот щит, принял ударивший прямо в его середину огнешар – и тот разбился фонтанами брызнувших во все стороны искр.

Альвийский меч наискось рубанул по крутящимся вокруг Райны земляным удавам, пытавшимся сдавить, наконец, жертву своими петлями. Лезвие полыхнуло ослепительно-белой нитью, рассекло зеленовато-коричневые тела, где в бешеном танце неслись земляные комья, вырванные с корнем травы, камни, обломки садовой ограды и прочий мусор.

Жаром полыхнула и рукоять меча, но валькирия даже не вздрогнула. Боль подстёгивала, подпитывала жажду схватки и в то же время не давала впасть в боевое безумие.

Ведь эти маги Долины не были настоящими врагами. Она, воительница Райна, много-много лет не щадила себя, защищая этот уютный мирок, ставший ей новым домом. И потому – пусть меньше прольётся крови!

Вздыбленные волей Игнациуса земляные змеи рухнули бесформенными грудами, управляющие ими чары – разрушены.

Райна не думала, сколько в этом успехе от дара альвов и сколько – от неё самой, дочери Древнего Бога. Она держала магов Долины на расстоянии – что, собственно, от неё и требовалось.

То, что мессир Архимаг силен, тан Хаген знал прекрасно – столько лет в облике Динтры не прошли даром. Он знал, что милорд мэтр не чужд некромантии, которую сам же искоренял в Долине всеми способами; знал, что сударь наш Игнациус Коппер владеет заклятиями такой сложности и мощи, что остальным магам Долины и в головы не могло бы прийти, как такое вообще возможно.

Не ведал лишь, насколько обширны познания милорда мэтра в некромагии.

Архимаг пытался уничтожить саму душу хединсейского тана, разорвать её связь с телом без разрушения последнего – некромантия высшего разряда. Огнешар можно отбить, молнию отвести, ледяную иглу растопить в полёте; но как противостоять незримым, не имеющим физического воплощения чарам, проявляющимся лишь хаотическими колебаниями силы, в которых искусно прятались именно те, что должны были исторгнуть душу?

Разумеется, мессир не был бы мессиром, если бы не маскировал эти чары множеством иных, попроще, но не менее убийственных.

Заклятия безумия. Заклятия гниения и распада плоти. Заклятия слепоты, паралича, и даже самые простые – кинетические, когда в противника со всего размаха ударяет невидимый таран, каким выбивают крепостные ворота.

Райна держалась молодцом, и теперь его, Хагена долгом было не дать мессиру ни одного шанса прикончить валькирию. Альвийский клинок в руках Рандгрид пылал снежно-белым, он рубил и рассекал магические потоки, заклятия рушились, не в силах пробиться через эту защиту, но долго так продолжаться не могло. Оружию не поглотить всю магию, в него нацеленную.

Голубой Меч, меч Древнего Бога, так вбирать в себя чары не умел. Зато он умел другое – творить отпорные заклятия, довершая, доделывая то, что создавал в эти мгновения последний истинный ученик Нового Бога Хедина.

«Я – сын владыки Асгарда!..» – колоколом звучало в сознании Хагена. Сын Древнего Бога, вынесенный матерью из собственного потока времени именно для того, чтобы оказаться там и тогда, где потребуется кровь асов и йотунов. Кровь первых хозяев Хьёрварда.

И это не могло быть случайностью.

Кровь Древних Богов должна была оказаться в месте решающей битвы. И это должна быть не просто кровь в жилах кого-то из их племени, нет. Тогда его матери – Лаувейе – не было б никакой нужды в таких ухищрениях.

Значит, кровь тоже была оружием.

Хаген меж тем медленно пятился, отражая чары мессира Архимага. Это были настоящие чары, высшие из высших. Голубой Меч рубил их, разрушал, обращал в хаотически смешанные обрывки; шаг за шагом тан отступал медленно, но верно выманивая милорда мэтра на себя.

Маги Долины пятились. Они, похоже, всё никак не могли поверить, что вместо дисциплинированной и исполнительной воительницы Райны против них и впрямь оказалась древняя валькирия, свидетельница всех эпох этого мира, видевшая своими глазами то, о чём они сами лишь читали в исторических трактатах.

Тем более, что самых сильных чародеев тут в толпе не оказалось. Ирэн Мескотт небось помогает раненым, Эрреас Трагне тоже, если, конечно, не свалился поспешно в обморок от всех треволнений. Не было здесь и большинства боевых магов; их, впрочем, и так оставалось немного.

И всё-таки длить это было нельзя. Райна держалась, как могла, давила, сияющий золотом призрачный щит отразил очередную молнию – она хлестнула по недальнему особняку, и тот раскрылся, развалился, словно взорвавшись изнутри. Взметнулись языки пламени, кто-то из магов испуганно заверещал – небось, сам незадачливый хозяин.

Но дело пора было кончать.

– Игнациус! Отпусти её и, клянусь, я оставлю тебя жить!

Ответа не последовало.

Хаген уже оказался за развалинами ограды, он отступал, по обе стороны нарядной улицы вспыхивали дома, рушились изящные башенки, со звоном вылетали огромные окна с вычурными витражами.

И это, как ни странно, подействовало на магов куда сильнее, чем все отражённые валькирией чары.

Кто-то из них бросился спасать собственное имущество, кто-то пытался поставить щиты, уберечь Долину от разрушения; кто-то взывал к «милорду мэтру» – впрочем, безо всякого успеха. Но применить что-то поистине разрушительное здесь, в своём доме, они так и не решились.

Двое против всей Долины. Даже против двух Долин, потому что мессир Архимаг стоил всех здешних чародеев, вместе взятых.

Валькирия отразила сияющим клинком очередное заклятье.

Вот Игнациус как-то по-особенному сложился, фигура его замерцала, точно маг пытался исчезнуть из реальности; на хединсейского тана со всех сторон обрушились настоящие водопады силы – сырой, неоформленной, дикой магии, в которой, подобно скорпиону в густых зарослях, скрывались чары истинные, убийственные; поток перегрузит и заставит лопнуть отпорную сферу – непробиваемых защит не существует, – и потом ядовитое жало довершит дело.

Голубой Меч яростно засверкал, с невообразимой скоростью чертя перед таном руну за руной.

Те самые руны, что некогда выкладывала во льдах Большого Хьёрварда хекса Лаувейя – с некоторыми изменениями. Те самые руны, что она передала сыну в день Рагнарёка, прощальный подарок матери. Руны разрушения, гибели и распада, которыми и должно было встретить последний день мира.

Кто-то из магов вскрикнул, указывая – голубая сфера вокруг тана стремительно раздувалась, росла, покрывалась узором причудливых угловатых письмён, разом и знакомых, и совершенно чуждых. Вот она задела особняк досточтимого Эрреаса Трагне – и тот разом просел, выдохнув пламя всеми без исключения окнами. Вот снесла половину оранжевого шедевра – гильдейского клуба парфюмеров, с его восемнадцатью тонкими башенками.

– Гасите! Гасите! – всё дружнее кричали среди магов. О Райне они как-то враз позабыли.

Потоки дикой силы обрушились на Хагена, взвихрились вокруг его сферы, оборачиваясь волнами пламени, взметнувшимися выше крыш, выше самых высоких шпилей; и оно забушевало, пожирая равно сталь, стекло и камень. Голубой Меч вычертил ещё одну руну – и огонь этот, словно стая послушных вожаку волков, ринулся к Игнациусу.

Тот попытался отвести пламя в сторону, но посланные вперёд руны впились в заклятия, оседлали их, точно наездники диких коней, погнали обратно, прямо на мессира Архимага.

Чародеи Долины уже отступали, бросив безнадёжные попытки помочь своему владыке. Им предстояло спасать свой дом – вернее, то, что от него останется.

А мессир Архимаг уже отступал, уже пятился сам, ещё чуть-чуть – и скроется в особняке; но огненный язык, прорвавшись через его защиту, словно слизнул левую руку чародея по самый локоть. Хаген мельком успел заметить сонм мелких рун, вцепившихся в плоть мессира Архимага.

Игнациус закричал, завизжал, тонко, высоко – не столько от ужаса или боли, сколько от удивления. И вдруг с неожиданным проворством ринулся назад, в собственный дом, до сих пор счастливо избегавший полного разрушения.

Что-то там случилось, что-то такое, заставившее его забыть обо всём, даже о дерзком враге…

– Стой! – взревел Хаген, бросаясь следом. Огненные волки распластались в беге, взмыли вороны из чистого пламени, падая на плечи удиравшего Архимага; но того словно что-то рвануло вперёд, как куклу на нитке, сбило с ног, проволокло на крыльцо и дальше, внутрь дома.

Хаген ещё успел взбежать на ступени, когда дом вдруг тяжело вздохнул и начал оседать, проваливаться внутрь – лопались стропила, рушилась крыша, водопадом струилась вниз черепица; голубая сфера исчезла, хединсейский тан отказывался от защиты; вот он вскинул обе руки, застыв на пороге, и оседавший дом вдруг замер, застыл, скрипя и раскачиваясь – стены сделались словно тряпичные, они колыхались, как под сильным ветром, каждый миг готовые рухнуть.

– Сестра!

Прикрываясь золотистым щитом, валькирия ворвалась внутрь.

– Найди!.. Найди её!

Клацнули на валькирию зубы клыкастых черепов в подлокотниках высоченного кресла, почти трона; так, никого, дальше!..

Нет!.. Вот же оно – как раз за троном! – чернеет закрывающаяся щель; альвийский меч ударяет туда, воительницу пронзает боль от кисти до самого плеча, правая рука повисает; но щель уже раскрывается, расширяется!..

Ступени вниз. Распахнутая дверь. Что это – пыточная?!.. Аппаратусов-то натащил сколько!..

И обнажённое тело на скамье.

Нет, не мессира Архимага.

Той самой несносной девчонки Сильвии.

А вот милорда мэтра нигде не видно. И даже присутствия его не ощущалось, сила успокаивалась, как будто здесь только что случился её мощнейший выброс.

Но об этом она, Райна, подумает позже.

Валькирия скинула собственный плащ, набросила на Сильвию.

И с нею на руках рванулась вверх по ступеням – потому что сколько ещё Хагену удастся удерживать разваливающееся строение, неизвестно.

…Хединсейский тан ринулся им навстречу, они столкнулись возле костяного трона, Хаген одним ударом раздробил в пыль оскалившийся на него череп.

– Сестра!.. Давай!..

Но что именно «давай», он сказать уже не успел.

Дом сложился, защита Хагена не выдержала.

И последнее, что ощутила валькирия, был внезапный и страшный удар, бросивший их с Сильвией в крутящуюся, бушующую тьму.

Глава 9. Ракот Восставший, Хедин Познавший Тьму

– Ну и измыслил же ты, брат, – покачал головой (вернее, облаком тьмы) нынешний Хозяин Мрака. – Не зря Познавшим прозываешься.

– Ничто иное, боюсь, не поможет. Даже то, что сотворили Орёл с Драконом. Потому что кристалл Дальних как рос, так и растёт.

– А наше с Ракотом, значит, никуда не годится? – сердилась Сигрлинн. Даже сейчас она будет переживать, если кто-то предложит лучшую идею.

Хедин лишь вздохнул.

– Годится. Только надо ещё столько, и ещё полстолько и ещё четвертьстолько. А потом умножить на сто. Или лучше на тысячу.

– И ты думаешь, что всё это явится именно оттуда? Что вот так раскроется бездна и отдаст всё, что забрала?

– Отдаст. Но не только бездна.

– Вот это меня особенно волнует, – признался Ракот. – Доселе никто с этой бедой справиться не смог. Нас с тобой включая.

– Значит, сейчас должны справиться, – хладнокровно заметил Познавший Тьму.

– Ох, как я люблю эти твои «должны»! – возмутилась Сигрлинн. – Как, ради всего святого? Как ты это сделаешь?!

Она сердита, потому что боится, подумал Хедин. Не за себя и даже не за сущее – боится за меня.

И сказать ей я не могу. Не могу сказать правду.

– У нас появился очень интересный и неожиданный союзник, – сказал он вместо этого. – Конструкты, именующие себя Армадой.

– Не шибко-то я им верю, – проворчал Ракот. – Только что дрались насмерть, и вот, пожалуйста!..

– Если бы не они, я бы здесь не стоял, брат.

– Это могло быть ловушкой! Чтобы втереться в доверие!..

– И выпустить своего главного врага? Боюсь, брат, ты преувеличиваешь их способность к интригам.

– А я считаю – они не врут, – вдруг сказала Сигрлинн. – И вообще… забавные такие. Словно игрушки.

– Ничего себе игрушечки, – буркнул Владыка Тьмы. – Едва нас всех не уложили. А брата пленили. И если б не их воля… уж не знаю, добрая иль нет… Так что ты с ними хочешь делать, брат?..

Армада знала, что поступила правильно. Начальствующие оставили её. Она оказалась на грани полного уничтожения, а этого она позволить себе не могла. Инстинкт самосохранения, развившийся сам собой, – так, наверное, следовало это называть. Некоторые частицы Армады, особенно склонные к размышлениям, имели также обычай использовать какие-то новые слова и понятия.

Да, она была права, отпустив бывшего Врага. Потому что иного способа выжить расчёты не давали. И теперь надлежало сделать так, чтобы бывшие Враги добились бы успеха, потому что Начальствующие, как ясно видела теперь Армада, потерпели полную неудачу. Их план оказался слишком сложен и, что неудивительно, дал сбой.

Дальние продолжали наступать. Это Армада ощущала очень чётко – в конце концов, именно на это и натаскивали её бывшие Начальствующие.

Что ж, она должна рассказать бывшим Врагам всё, что знает.

– Легки на помине, – Ракот кивком указал на уже знакомую механическую птицу. Летела она странно, нелепо, но всё-таки летела.

– Ну точно, чья-то бывшая игрушка. Мальчишки сообразительного, талантливого, но… злого. Наверное, ему не с кем было водиться…

– Всё-то ты, сестра, какие-то слезливые истории завернуть норовишь, – хмыкнул Владыка Тьмы. – Видела бы ты, как они бились, игрушки эти!

– Да знаю, знаю, – отмахнулась Сигрлинн. И вдруг протянула птице руку:

– Садись. Сюда, ко мне!

– Благодарю, – очень серьёзно, хотя и смешно-писклявым голоском, ответствовала та и в самом деле уселась на запястье чародейки. И сразу же перешла к делу:

– Мы освободили Нового Бога Хедина.

– Вы сделали это, – кивнула волшебница.

– Мы поможем ещё.

– Отрадно это слышать, – на губах Сигрлинн не появилось и тени улыбки. – Нам сейчас нужны любые союзники.

– Мы расскажем о Дальних. И Начальствующих.

– О каких «начальствующих»?.. А, наверное, о тех, кто вас создал, да?

– О них, – подтвердила птица. – Начальствующие хотят сами остановить Дальних. Но особым образом. Чтобы самим сделаться теми, кто Начальствует надо всем.

Хедин переглянулся с Ракотом.

– И как же это?

Птица пустилась в объяснения.

– Значит, всю нашу силу передать этим самым Начальствующим? – криво усмехнулся Ракот. Он-то понимал, что план «игрушек» как раз и удался – именно в этой части. Он «соединил все силы», какие должен был соединить, и всё это ушло к… а к кому, кстати?

– «Начальствующие». Кто они?

– Начальствующие, – ответила птица.

– А подробнее?

– Погоди, брат, – вмешалась Сигрлинн. – Вы их видели? Начальствующих?

– Нет, – сказала птица, как показалось Хедину, с сожалением. – Мы получали приказы. Армада получала. Мы – одно.

– Сколько их?

– Трое. Мы знали три начала, что творили нас.

– Те самые, – буркнул Ракот. – Не сомневаюсь. Кому ещё такое под силу?

– Например, Молодым Богам, – возразила Сигрлинн.

Владыка Тьмы не нашёлся, что ответить.

– Значит, вы должны были забрать как можно больше силы у… у врагов. И как же ваши Начальствующие собирались ею распорядиться?

– Кристалл Дальних, – сообщила птица, – есть структура, которая должна упорядочить самоё себя. Но для этого ему необходим источник силы, пребывающий в нём самом. Начальствующие узнали, что Дальние не зря поглощают целиком целые миры, со всеми их обитателями: эти жизни дадут кристаллу возможность сложиться в нечто, что способно будет найти силу во гневе Хаоса.

– Жизни тех… сложиться в нечто… найти силу в Хаосе… – пробормотал Ракот.

– А я понимаю, – вдруг тихо сказала Сигрлинн. – Я там побывала, в этом Хаосе. – Она содрогнулась. – Вечное пламя. Пожирающее само себя и само себя воспламеняющее. Так быть не может, но так есть. Оно сожрало б и меня. Но… я чувствовала, развоплощённая, что, наверное, и этот Хаос способен… что-то давать миру.

– Армада ведает, что Начальствующие имеют разнообразные планы, как справиться с Дальними, – продолжала механическая птица. – Но истинная суть каждого неведома Армаде. Нам была открыта лишь суть зелёного кристалла.

– И этого достаточно, – кивнул Хедин. – Всё совпадает…

– Не вижу никаких совпадений, брат.

– Изумруд Дальних нуждается в своей, так сказать, «магии крови». И на этом как раз мы и сыграем.

Ракот пожал сотканными из тёмного дыма плечами.

– Я слышал твой план, брат. В принципе, он…

– Не отличается от вашего с Сигрлинн? Да, не отличается. За одной-единственной особенностью…

В Обетованном всегда яркое, нарядное, праздничное небо. Бездонно-голубое – но сейчас оно казалось Хедину грубо окрашенным холстом ярмарочного балагана, что из самых дешёвых. Беззаботно пламенеющие венчики цветов, расстеленный малахитовый ковёр трав, мшистые скалы, из-под которых бьют хрустальные родники – всё, что радовало глаз, представлялось нелепой декорацией, прикрывающей жуткое, залитое кровью и заваленное мёртвыми истерзанными телами поле даже не битвы, но бойни.

Познавшего Тьму окружали его подмастерья и вообще все – все, кто смог добраться до Обетованного из их с Ракотом армии, не исключая и Древних Богов, как Тёмных, так и Светлых.

Глядели на него неотрывно, ждали его слова. Аэтерос поведёт в бой, в тот самый, последний и решающий. Но кто станет врагом, на кого укажет перст Нового Бога?

Чуть поодаль, скромно и чуть ли не робко, застыли конструкты Армады. А на окраинах Обетованного – чудовищные шары-вместилища мёртвых, их «царства», собранные Ракотом и Сигрлинн. Какая же удача, что он, Хедин, успел вовремя, успел остановить, не дал растратить!..

– Друзья. – Хедин поднял руку, и всё Обетованное обратилось в слух. – Вы всё знаете. На нас идут Дальние, и на сей раз нам их не остановить…

Негодующий шум. Как так, как так – не остановить?! Нам-то – и не остановить?..

– Не остановить так, как вы привыкли, – в смелом бою, в схватке грудь на грудь. Биться придётся, но не с ними.

– Это лучше! – гаркнул кто-то из гномов, и бородачи немедля захохотали.

– Мы идём на Спасителя.

Смех оборвался. Тишина раскатилась по Обетованному, накрыла воинство плотным ковром, сгустилась, словно туман. Слово было сказано.

Спаситель. Мы идём на Спасителя.

– Он пленён сейчас в памятном для нас Хьёрварде, в городе Хедебю. Пленён тем самым кристаллом Дальних, что поглощает сейчас миры и Междумирье, однако плен этот продлится недолго. Сила и воля именуемого Спасителем известны; они поднимают мёртвых из могил, лишая их последнего упокоения…

– И это всё, Аэтерос? – перебил всё тот же гном. – Мертвяки – всего-то?!

Его поддержали дружным гудом.

Хедин улыбнулся. И в самом деле, о чём он думал – как могут какие-то зомби или скелеты испугать его воинство?

– С ними придётся сразиться, быть может, – но это вам знакомо, храбрые, не в них дело. А в том, что никто не знает, что бросит против нас Спаситель, когда мы доберёмся до него самого. Но с ним переведаемся мы сами – владыка Ракот, владычица Сигрлинн. И я, ваш Аэтерос.

– Сам в мертвяка обратится, Спаситель этот! – лихо выдал тёмный эльф, стройный, тонкий, подобный обнажённому клинку.

И вновь гул одобрения.

Немногочисленные Древние, однако, помалкивали.

– Довольно он бродил по Упорядоченному, собирая себе миры, как садовник яблоки, довольно!

– Довольно! – взлетел общий клич. – Веди нас, Аэтерос!

– Поведу. И пойду с вами сам. До самого конца. Теперь или никогда, друзья!..

– Теперь! Теперь! Теперь! – гремело вокруг.

– Тогда в дорогу, – просто сказал Познавший Тьму.

А больше он уже ничего не говорил.

– Подумай, Айвли. Подумай хорошенько.

– Я всё обдумала. И всё решила.

– Ты для этого ждала столько времени?

– Да, лекарь. В том числе и для этого. Он должен узнать!.. Он должен увидеть! И, наконец, понять!..

Фиделис вздохнул.

– Воля твоя свободна, прекрасная альвийка. Но я бы всё-таки…

– Целитель! Если и впрямь хочешь помочь…

– Хочу. Очень!

– То помолчи. Просто помолчи.

Обетованное опустело. Цветочные феечки растерянно покружились над венчиками и вдруг, словно подхваченные каким-то неощутимым вихрем, запищали, забили радужными крылышками – и понеслись вслед войску.

Не осталось никого.

Впервые – совсем никого.

И только Урд тихонько прожурчал вслед последнее прости.

Межреальность легла им под ноги ровной дорогой. По ней волнами растекался ужас, и всевозможные её твари в панике бежали от дальних рубежей, бежали просто потому, что не могли не бежать.

И сейчас они даже не пытались нападать или хотя бы угрожать воинству Познавшего Тьму. Напротив, пытались прибиться поближе, словно инстинктивно чуя, кто может защитить.

Дорога. Последняя дорога. В Восточном Хьёрварде начался путь Нового Бога Хедина и там же он заканчивается. Правда, не на самом Хединсее, но в Бирке начинался их путь с Хагеном… от которого уже давно нет вестей. Но – Познавший Тьму не сомневался – его последний истинный Ученик делает всё, что может. И это наверняка очень, очень важно – иначе Хаген был бы уже здесь.

Шли, не скрываясь, шли, пробивая Междумирье словно исполинским тараном – не время прятаться, не время экономить силы, скорость куда дороже.

Они втроём шагали во главе воинства: Ракот, Сигрлинн и сам Познавший Тьму. Лекарь Фиделис отстал, он не оставлял Айвли.

И втроём же застыли, глядя вниз, на лежавший под ногами Большой Хьёрвард, на ледяные шапки севера и юга, на пояс джунглей, на горные цепи и раскручивающиеся спирали облаков.

И на широкую полосу Межземельного пролива. На его полночный берег, где лежала Торговая республика с её вечно ссорящимися градами-сёстрами Хедебю и Биркой.

Хедебю.

Где возвышалась зелёная полусфера, заключившая в себе Спасителя.

– Там вокруг всё уже мёртвое, – вгляделся Ракот.

– Тем лучше. Можешь не сдерживать Тёмные Легионы.

Тьма, ныне составлявшая плоть Восставшего, всклубилась сильнее.

– Погуляем напоследок, – усмехнулся он, словно прокутивший всё матрос, кому завтра выходить в море.

Сигрлинн молчала. Глядела, прищурившись, на изгиб материка, где по берегам глубокой бухты раскинулась Хедебю, и словно прикидывала, куда нацелить собственный удар – один-единственный, но смертельный.

– Так начинаем или что? – нетерпеливо бросил Ракот.

Сигрлинн искала взгляд Хедина. А тот упорно его прятал.

– Начинаем. Подмастерьев вперёд. Окружить город. Убедиться, что никого нет, что и в самом деле одни мертвяки. Если есть живые – вывести всех, кого сможем.

– А потом?

– А потом – вперёд, сестра! – загремел Ракот.

– В чём-то всегда приходится полагаться на судьбу, да, брат?

– Идёмте, – совсем не воинственно обронил Хедин. Слегка шевельнул пальцами (так и не смог избавиться от привычки к жестам за все эти годы, даже если чары творились исключительно силою мысли).

Дорога пробивала небо, извивалась серой лентой, крутой спиралью опускаясь возле городских стен Хедебю.

Армия двигалась вниз.

Остались позади облака, вольно веяли ветры Восходного Хьёрварда и Межземельный пролив беззаботно катил свою волну, а Хедин, Ракот и Сигрлинн стояли теперь перед руинами городских стен.

Да, разгулен и обилен некогда был весёлый Хедебю. Всего в нем хватало, всякого и люда, и товара, и всякий нашёл бы себе и потеху, и дело. Торговали, пили-ели, дрались, любились, сговаривались, уходили в набег и возвращались из него, рождались и умирали – всё вмещал в себя привольный Хедебю.

А теперь ничего. Только ветер воет над сорванными крышами, над выбитыми окнами, над опустевшими лавками и домами. Все, кто мог, бежали. Живых не осталось, только мёртвые.

Но вот уж их хватало с преизлихом.

Мёртвые шатались, бродили вокруг обвалившихся стен, бесцельно влеклись по заваленным улицам Хадебю, так же бесцельно копошились в руинах домов, словно пытаясь отыскать там что-то.

И их было много. Сотни, если не тысячи. Иные – совсем свежие, недавно захороненные тела, иные – погибшие в злой день, когда Спаситель явился в Хадебю. Иные – древние скелеты, невесть когда упокоившиеся в здешней земле.

А над всем этим кошмаром вздымался яркий, праздничный, словно бы сияющий изнутри зелёный купол. Казалось, он всегда был тут, и стоять ему тоже вечно.

Вокруг того, что осталось от городских стен, там, где некогда раскидывались посады, кузни, огороды, выпасы и сенокосы, – тоже властвовали мертвяки. И тут тоже не уцелело ни единого строения, срубы – раскиданы по брёвнышку, каменные стены – словно тараном разбиты.

Словно мёртвые старательно пытались уничтожить всё, что напоминало о жизни.

Древние Боги сходили следом, Светлые – впереди. Их оставалось совсем мало, но всё-таки оставались, самые упорные: серокрылая Отта Локка, в облике мудрой женщины-совы, могучий медведь Беорст, кентавр Æацелл, принявшая вид гарпии богиня Умис из родного мира адаты Гелерры. Эта четвёрка, похоже, решила идти до конца.

Тёмные держались Ракота, к Тхенчане, Рудии и толстяку Билихосу присоединилось с полдюжины иных. Остальные расползлись кто куда, то ли не веря Новым Богам, то ли вообще ни во что уже не веря и мечтая, чтобы конец, если уж суждено, наступил бы скорее.

Ну а дальше шли привычные ко всему подмастерья Новых Богов. Их число уменьшилось, иные пропали без вести (как Гелерра или Арбаз), но были и те, кто вернулся из неведомых бездн, как, скажем, Ульвейн.

Именно его слушал по дороге сюда Хедин – и история, начатая Армадой, приобретала завершённый вид.

Правда, вызывало удивление и тревогу то, что эта троица чародеев добилась таких успехов. Обычные люди, не Истинные Маги, – сперва вырвавшиеся из-под власти всемогущего времени, а затем своим умом построившие что-то вроде «тайного триумвирата», раскинувшего свои сети под самым носом Новых Богов, подготовившие не только пресловутую Армаду, но и догадавшиеся, как пробивать сущее барьерами, по сути, неотличимыми от барьеров Творца, научившиеся подчинять и использовать сам Хаос.

Сейчас все эти кирпичики складывались воедино, что, однако, не отвечало на главный вопрос – как эти трое вообще до всего этого додумались?

И да, если они умеют прокладывать барьеры, что отгораживают сущее от хаоса, то Дальних они могут не бояться. Или могут думать, что им нечего бояться.

Так или иначе, время хитрых планов прошло. Познавший Тьму позволил себе горькую усмешку – сколько раз он ошибался, полагая, что «планы не нужны» и что «настала пора действовать подобно Ракоту».

Но на сей раз ему воистину предстояло действовать «подобно Ракоту».

Силы Новых Богов спокойно и деловито разворачивались в боевые порядки.

Подлетела уже знакомая механическая птица.

– Владыки, Армада ждет приказа.

– Пусть останутся в резерве, – распорядился Ракот, мрак клубился и кипел, выдавая гневную готовность. – За правым флангом.

Птица отрапортовала, что всё поняла, и улетела. Крыльями она взмахивала уже совершенно свободно.

– Научилась, – негромко заметила Сигрлинн. – Троица наша перестаралась. Дала своим конструктам слишком много свободы воли и свободы размышлений. А требовала, как с абсолютных рабов. И вот вам результат.

– Потом, сестра, – отмахнулся Ракот. Он уже предвкушал жаркую схватку – тем более, что копошившиеся на трупе города Хедебю мертвяки явно почуяли врага: новые и новые их массы выползали на обвод разрушенных стен, застывали среди хаотично наваленных глыб и торчащих брёвен, сжимая самое разнообразное оружие; надо полагать, любое, каким смогли разжиться.

– Потом – значит, потом, – непривычно миролюбиво пробормотала Сигрлинн. – Итак, братья, этих мы сомнём. Дойдём до купола. Дальше… тоже понятно. А вот последний шаг? Что-то не нравились мне твои формулировки, Познавший Тьму. Какие-то слишком уж общие. Словно ты ещё сам не знаешь.

– Конечно, не знаю! – Хедин немедля уцепился за её оговорку. – Откуда ж мне знать! Такое никому не ведомо, даже Орлангуру. Единственный выход – пробовать. И то, и это, и ещё вон то.

– Хорош бы, если б всё это нашлось, – мрачно заметил Ракот. – Однако рассуждать можно долго, а мертвяки эти мне изрядно надоели. Портят весь вид. И вообще Хедебю – хороший город, весёлый город, нечего им его поганить…

– Интересно, сколько красавиц проливало там слёзы по черноволосому и синеокому красавцу-варвару, – фыркнул Сигрлинн.

– Немало, – признался Владыка Мрака. – Вот в память о них всех и хочу… – Он вдруг посерьёзнел, повёл плечами. – Им покоиться надо, а не по земле ходить в… в таком виде. Плохо им, мучительно быть из могил вырванными, надо, чтобы обратно легли. Они-то ничем не виноваты, это Спаситель их вырвал, подъял, разупокоил…

– Тогда пошли, – буднично сказал Хедин. – Пошли, чего время терять.

Ракот нахмурился. Как это так? На решительную битву – вот так, словно на ничем не примечательную пирушку? А как же торжественные речи перед воинством, в стиле «победить или умереть»?..

– А вот не надо, – тем же ровным голосом заметил Познавший Тьму. – Командуй, брат.

И Хедин первым обнажил свой меч – меч Пламени Неуничтожимого, подарок огненных ангелов.

– Пошли-и! – Ракот вдруг вырос, в единый миг сделавшись исполином, голова, казалось, достигла облаков. – Пошли, дружно!..

Подмастерьям не требовались более детальные указания. И Фредегар с Робином, и все остальные сразу качнулись вперёд, привычно размыкая ряды. С мертвяками известно какое дело: надо выбить их как можно больше на расстоянии и лишь потом добить уцелевших в короткой рукопашной.

Древние Боги держались в центре, все вместе, Тёмные и Светлые рядом.

А Сигрлинн так и шагала – без оружия, без доспехов, в струящемся платье до пят. Словно… словно святая, готовящаяся принять последний вздох умирающих, не различая правых и виноватых, ибо даже отъявленный злодей имеет право на сочувствующий взгляд, когда в глазах уже темнеет и зов смерти заполняет слух.

Хедин не задавал лишних вопросов. Они дойдут до купола, до зелёного кристалла, ставшего Спасителю разом и тюрьмой, и убежищем. А потом…

– Айвли, прекрасная Айвли. Не смотри на него так. – Лекарь Фиделис осторожно взял альвийку за запястье.

– Как же мне ещё на него смотреть? – выдохнула та. – Она ведь ничего не понимает, совсем-совсем ничего! А ещё говорит, что любит… Чепуха! Не любит она его! Никогда не любила, так, увлекалась, играла… Власть – вот единственное, что ей по-настоящему нужно. Власть, поклонение, сознание того, что он и не пикнет против её воли…

– Ты несправедлива, прекрасная, – осторожно и мягко заметил целитель.

– Нет! Нет! Ты не понимаешь, тебе не понять!..

– Конечно, я что-то могу и не понять, – согласился Фиделис. – Годы странствий научили умерять гордыню. Но тебе я могу лишь посоветовать – давай переживём сегодняшний день. Дождёмся завтрашнего утра.

– А потом следующего, а потом следующего и так далее? – горько оборвала альвийка. – День будет сменяться ночью, закат – рассветом, а я буду смотреть, как эти двое милуются и как она издевается над ним?

Фиделис вздохнул.

– Я не отойду от тебя, прекрасная. Задуманное тобой бессмысленно и безумно.

– Да кто ты такой, чтобы!.. – задохнулась в крике Айвли и вдруг осеклась, глядя прямо в глаза Фиделису. Задрожала. Закрыла лицо ладонями.

– Я никто, – спокойно согласился тот. – Просто странствующий лекарь, чей долг – облегчить муки страждущего. Вот и всё, прекраснейшая.

– Ты… ты…

– Я не Он, если ты это имела в виду. – Фиделис виновато развёл руками. – Не Его часть, не Его ипостась. Можно сказать, что я – Его противоположность. Идём, храбрая Айвли. Наши с тобой искусства будут сейчас очень нужны. Давай думать о тех, кому твои таланты помогут сохранить жизнь, а не… а не о нём.

– Ты… ты прав, великий… – Айвли дрожала. – Позволь мне пасть, позволь…

– Нет-нет-нет! – явно перепугался Фиделис, когда колени альвийки подогнулись, словно она и впрямь вознамерилась «лобызать прах меж стопами твоими». – Не надо, прекрасная. Перед нами битва. Пусть падёт в ней как можно меньше достойных. Верно?

– Верно, ве…

– Лекарь. Просто лекарь Фиделис.

– Верно, лекарь Фиделис.

Мёртвые на руинах Хедебю ждали молча, терпеливо, бесстрастно. Управляющая ими воля отдала приказ, наделила силой, но дальше они действовали сами. Верно говорят мудрые: вырванные из покоя смерти останки, неважно, только что преставившиеся или же пролежавшие на погосте бессчётные годы и даже века – обуреваемы лютой, неутолимой и неодолимой ненавистью к живым. Просто потому, что одни живы, а другие уже нет.

Сейчас к ним двигалось относительно небольшое, но широко развернувшееся полукольцом воинство. В одном строю стояли люди и светлые эльфы, гномы и половинчики, темные эльфы и гарпии. Были и кентавры, и даже сколько-то песьеглавцев. Были и Тёмные Легионы, очень убавившиеся в числе и сами вроде б сродни мертвякам в Хедебю, но последние чуяли – этот враг будет исполнять приказы Владыки Тьмы, но не того, кто заточён под зелёным монолитом.

Мёртвые ждали. Ждали с бесконечным терпением, не заботясь об исходе сражения и желая лишь одного – чтобы живые перестали жить.

Армия Хедина приближалась. Мёртвые не владеют магией (даже бывшие при жизни чародеями), кидаться огнещарами не умеют. Разве что пустят стрелы?..

Несколько белокрылых гарпий взмыли в воздух, пронеслись над стёртыми в пыль городскими кварталами. Вместе с ними отправилась и Умис – и она же, опустившись, доложила Хедину:

– Владыка, в Бирке никого живого. Я уверена. Я бы почувствовала.

– Благодарю тебя. – Хедин подумал о Гелерре. Умис, Древняя Богиня, была на неё очень похожа.

– Я служу жизни, – улыбнулась та. – Можно ударять смело, владыка.

Сигрлинн, похоже, думала точно так же.

– Вот именно. Ударять смело. И зачем вообще терять время на этих мертвяков? Зачем с ними вообще биться? Две огненных стены, от стен до самого купола. И всё. Здесь ведь всё равно нет…

– Боюсь, сестра, что это не сработает. – Ракот тёмным облаком плыл над истерзанной землёй. – Не забывай, здесь Спаситель.

– И что? – Сигрлинн недовольно дёрнула плечом. – Ну-ка, ну-ка, братцы…

Короткий упругий толчок силы, гудящее пламя взметнулось над руинами городских ворот. Заревело, завыло, свиваясь в тугие струи, покатилось прочь – прямо к зелёному мерцанию купола.

Мёртвые проворно раздались в стороны – очень быстро, ловко, без суеты, словно хорошо вышколенное войско. Огонь покатился вглубь Хедебю, жадно пожирая всё, не успевшее сгореть.

– Ну и… – начала было Сигрлинн, но Ракот вдруг вскинул руку.

– Смотри!

Огненные колёса, сперва размером с настоящую гору, стремительно уменьшались и таяли, окутываясь клубами пара, словно на них изливался самый настоящий ливень. Магия как будто расточалась, уходя в землю, в камень, в воздух; пламя быстро угасало, не в силах сопротивляться.

И очень скоро угасло совсем.

– Видела? – мрачно осведомился Ракот. – Прости, вопрос, на который можно не отвечать.

– Что это? – Сигрлинн проигнорировала Владыку Мрака. – Что это, Хедин?

– Кто такой Спаситель? – пожал тот плечами. – Вампир из вампиров, упырь из упырей. Тварь, укравшая благородное имя. Что он может? Собирать души, высасывать силу. Зачем? Чтобы существовать. Больше ни для чего. Быть может, в замысле Творца ему и было отведено некое место, но, право же, моего разумения не хватает, чтобы это осмыслить. Он пьёт магию, Си.

– А когда его загнали под эту штуку, он тоже так делал? Выступал, как абсолютный негатор?

– Не мы были здесь, – напомнил Хедин. – Лекарь Фиделис, половинчики Фредегар и Робин^[108]. К особой магии они не прибегали, по их рассказам. Правда, был ещё Древний Бог Óдин и его дочь, валькирия Рандгрид…

Ракот замер. Сотканные из клубящегося мрака кулаки сжались.

– Рандгрид… нам довелось с ней постранствовать…

Сигрлинн вгляделась в него – и вдруг понимающе кивнула.

– Мы их найдём. Мы найдём всех, брат. Но сначала…

Восставший встряхнулся, резко кивнул.

– Верно. Короче, ты видела, сестра, что Он творит тут с чистой магией?

– Поглощает, – сквозь зубы процедила Сигрлинн. – А как насчёт… не совсем чистой?

Она, как всегда, глядела в корень.

– Вот она-то в ход и пойдёт, – согласился Хедин. – Но сперва придётся покончить с мертвяками. Дедовскими методами. Ты как, готов, брат?

Ракот только усмехнулся.

– Всегда готов.

Чёрный клинок описал широкую дугу.

– Тогда пошли. И – как можно меньше чистой силы.

Мёртвые с прежним равнодушием наблюдали за приближающимся строем. Время пришло – они смогут утолить голод. Раз и навсегда.

До разрушенных стен Хедебю оставалось примерно два полёта стрелы, когда воинство Хедина замерло. Подмастерья без спешки, но и без промедления изготовились: гномы поднимали огнебросы, эльфы натягивали луки. Сила пришла в движение, по рядам полетел приказ Аэтероса: избегать простых чар, враг просто поглотит их.

Бронзовые стволы бомбард нацелились в ясное небо. Растянутые тетивы коснулись щёк.

А потом от того места, где застыли Аэтерос с владыкой Ракотом и владычицей Сигрлинн, к развалинам покатилось нечто неразличимое, серое, крутящееся: вихрь – не вихрь, смерч – не смерч, что-то неимоверно сложное, запутанное, щетинящееся (для тех, ктоумел видеть) странными, причудливыми чарами, перекручивающее и преобразующее силу так, что наружу почти ничего и не вырывалось.

– Да, брат, – покачал дымной головой Ракот, – это тебе не огненные стены ставить.

Сигрлинн сердито фыркнула.

– Последнего, братец, ты мог бы и не добавлять.

И нарочито форсисто проделала тонкими руками целую пантомиму.

Жест, инкантация, начертание, мыслеформа.

Меж тем посланное Хедином серое нечто докатилось до того, что осталось от главных городских ворот Хедебю. И – равнодушные мертвяки, что никак не должны были понять, что происходит, с удивительной резвостью расступились перед ним, пропуская глубже в руины старых кварталов; вернее, попытались пропустить. Потому что серое нечто вдруг развернулось, разделилось, распадаясь на десятки клубков, уснащённых всеми мыслимыми пиками, копьями, молотами, боевыми цепами и прочим.

– Идею, братец, у Армады почерпнул? – подмигнул Ракот.

Он веселился. Он искренне веселился, потому что брат Хедин тут, и можно было на краткое время оставить ему высокие материи, а вместо этого – просто сражаться.

Клубки кружились, гонялись за мертвяками, норовя достать их кто чем; скелеты и ходячие трупы уворачивались, отмахивались, отбивались; иные падали, но число их, если и убывало, то очень медленно.

– Это твой план? – поморщился Восставший.

Тёмные Легионы дружно шагнули вперёд; лучники натянули тетивы, целый рой стрел, таща за собой тонкие росчерки серого дыма, взмыл в поднебесье, описывая длинные дуги; хищно нагнув иззубренные наконечники, низринулся на орды мёртвых, пронзая их навылет, и не просто пронзая – пригвождая, глубоко погружаясь в землю, брёвна и камень.

На головы стражам Спасителя обрушивались теперь огненные шары из гномьих бомбард, их навылет пробивали стрелы эльфов; Древние тоже не теряли времени даром – земля раскрывала многочисленные голодные рты, целиком глотая вырванные из её лона тела; вздымались пучки ловчих лиан, опутывая мертвяков цепкими петлями, рои чёрных жужжащих мух набрасывались на шагающие костяки, облепляли их, вгрызаясь в скрипящие суставы, так что у скелетов отваливались руки и ноги; Тхенчана, как обычно, сотворила колышущуюся топь, где мертвяки тонули, а потом на поверхность всплывали их жалкие ошмётки, носившие на себе отметины чьих-то исполинских зубов.

Но даже и сложная магия, магия, пропущенная через множество изощрённых чар, действовала здесь плохо. Спаситель нашёл способ вбирать её в себя, даже пребывая в заточении.

Отта Локка развернула мягкие серые крылья, бесшумно взмыла в воздух, пронеслась молчаливой неотвратимой гибелью над самыми головами мертвяков – грудные клетки и черепа их лопались, словно перезрелые сливы.

Другие Светлые тоже не мешкали. Æацелл, даже тут ухитрявшийся сохранять известную элегантность, гарцевал среди окруживших его со всех сторон скелетов, лягал их копытами и, несмотря на полное отсутствие у него какого бы то ни было оружия, раздробленные костяки так и летели в разные стороны.

Впрочем, у стражей Спасителя тоже нашлись и луки, и стрелы, и дротики. Они густо полетели в ответ, подмастерьям пришлось их жечь в воздухе и, опять же, горели они плохо и неохотно: Спаситель тянул всё, что оказывалось поблизости.

Владыка Тьмы всякие бьющие на расстоянии чары, похоже, решил презреть. Наплывал облаком мрака, и вместе с ним к солнцу со всех сторон (чего никогда не бывает в природе) устремились плотные низкие тучи. Чёрный меч засвистел, сливаясь в сплошной шелестящий круг; Ракот не прибегал к магии, источником силы была его собственная божественность.

Неупокоенные, однако, совершенно не собирались вступать с ним в поединок. Они ловко рассыпались в стороны, а их лучники не жалели стрел.

Восставший не обратил на эти ничтожные укусы никакого внимания. Большая часть посланного в него просто ломалась, рассечённая бешено крутящимся клинком; а если что и прорвётся – какой вред проржавленный наконечник или полусгнившее древко могут причинить облаку клубящегося мрака?

Сигрлинн наконец дочертила магическую фигуру; нечто невообразимое сорвалось с её пальцев и огромными прыжками помчалось к неупокоенным, точно невидимая кошка, преследующая крысу; лишь кое-где выдавала её лёгкая дрожь воздуха, словно в жаркий полдень над раскалёнными камнями.

«Кошка» в свою очередь ворвалась в ряды мертвяков, понеслась по ним, оставляя за собой настоящую просеку – изломанные кости, разорванные пополам тела.

– Они… забирают… – вдруг обернулась чародейка к Хедину. – Эти… мёртвые!..

Познавший Тьму кивнул.

– Всё верно. Забирают. Поэтому чем меньше магии, тем лучше.

– Придётся ударить…

– Нет. Они сами придут к нам, теперь это ясно.

Все пущенные в ход чары слегка проредили строй мёртвых, но не более. Подмастерья спокойно перезаряжали оружие, срывали обвязки со свежих пучков стрел; Древние вернулись в строй, утончённый кентавр Æацелл брезгливо стряхивал с бабок костяную пыль, Тхенчана втянула глаза под украшенную самоцветами раковину и точно впала в оцепенение – верно, восстанавливала силы.

– Спаситель знает, что делать. – Хедин хладнокровно наблюдал, как мёртвые мало-помалу расправились с выпущенным на них роем серых клубков; а может, это истаяли сами чары. – Пытается стянуть как можно больше силы и вырваться.

– И у него получится?

– Получится. Больше того, нам придётся это допустить.

– А его крылатые твари? Я отсюда вижу, сколько их там, в этом зелёном камне!

– Они вырвутся тоже. Но с ними мои подмастерья управятся.

– Почему? Если Он будет так же вбирать силу, как губка – воду?

Хедин остановился. Очень внимательно глянул Сигрлинн в глаза.

– Подавится.

Она сощурилась.

– Не нравится мне это, Познавший Тьму.

– Ничего страшного, – солгал он. – Сейчас ты увидишь.

Ракот, сокрушив десятков пять или шесть мертвяков, медленно отступал, в его груди и плечах засело с полдюжины мертвецких стрел. Время от времени Восставший раздражённым движением, словно сгоняя комаров, ломал торчавшие древки.

Мёртвые меж тем словно бы приободрились, как будто вид подавшихся назад Новых Богов придал им храбрости. Наставив кто пики, кто короткие копья, кто поигрывая двуручными топорами, а кто и просто с дубьём – они качнулись, потекли вперёд.

Знакомо. Подмастерья множество раз встречались с подобным врагом; некроманты в самых разных мирах слишком часто впадали в настоящее помешательство, вообразив, что их неживые армии сумеют завоевать им «весь мир».

Никто не дрогнул.

Огненные шары расплёскивали пламя, неупокоенные вспыхивали, разваливаясь на ходу; через них переступали другие, их пробивало эльфийскими стрелами, наконечники внезапно взрывались, разнося мертвецов на куски.

Из глубин разрушенной Хедебю тянулись новые и новые орды зомби и скелетов, но бесконечным их число быть не могло. Рано или поздно их поток иссякнет.

Длинный язык армии Спасителя начал обтекать левый фланг строя подмастерьев, и тут в дело вступила дождавшаяся своего часа Армада.

Не нуждаясь в приказах, конструкты дружно ударили в мертвяков, не держащих строй и бредущих каждый сам по себе. Но в рядах Армады каждый знал свой манёвр, крупные прикрывали мелких; замелькали, вздымаясь и опускаясь, боевые молоты и булавы: они дробили кости, разносили черепа, одним взмахом обращали в груду острых обломков целые скелеты. Косы и секиры рубили наступавших зомби, и те лишь бессильно дёргались на земле, пока их не разбивали в мокрую отвратительную кашу конструкты поменьше и послабее.

Бой шёл, как и должен был. Ничего необычного. Пожалуй, случись здесь гном Арбаз, то напоказ бы зевнул: «Тьфу, скукота! Вы, молодые, короткобородые, тут и без меня управитесь, а я, пожалуй, подремлю. Горгона увидите или ещё кого поинтереснее – разбудите».

– Ты ждёшь, когда мы их всех перемелем? – Невидимая кошка Сигрлинн продолжала скакать по рядам неупокоенных, оставляя за собой бреши и просеки.

– Нет. Ещё немного и пойдём на прорыв, – спокойно пояснил Хедин.

Очень спокойно. Главное, чтобы она не догадалась, ни за что бы не догадалась…

– Спаситель должен нам помочь, верно? – она прикусила губу. – Мы не можем пробиться к нему, однако Он может пробиться к нам? Растратив по пути всю собранную силу?

– Ты сама всё знаешь. – Он улыбался. Пожалуй, из него мог бы получиться неплохой актёр – Сигрлинн по-прежнему ничего не заподозрила.

– Как-то у тебя всё просто получается…

– Просто. Но это пока мертвяки, с крылатыми так уже не выйдет. Вот где все наши таланты потребуются.

Сигрлинн кивнула. По пути через Межреальность Хедин успел рассказать о своём столкновении со Спасителевыми «ангелами», его крылатыми подручными.

– Переловим птичек этих. – Ракот не унывал, ему по-прежнему всё было нипочём; ну, или он очень хорошо играл эту роль.

Волна неупокоенных докатилась до воинства Новых Богов, но уже изрядно прореженной. Подмастерья дали мертвякам больше места, в привычной работе чередовались мечники, копейщики, щитоносцы – другое дело, что и «мечи», и «копья», и «щиты» у них зачастую совершенно не походили на привычные любому воину.

«Щиты» – отпорные чары, вспыхивающие и гаснущие, чтобы не успели перехватить, расшифровать и обезвредить; «мечи» – короткие разящие заклятия ближнего боя, разрушавшие то, что делало неупокоенных именно неупокоенными; «копья» – заклинания более заметные и долгие, чтобы сдержать разбег больших масс мертвяков.

Это если не считать бомбарды, луки и обычные мечи; обычные – в смысле, из стали, но зато густо испещрённые рунами.

Подмастерья бились обдуманно и точно. Сколько уже было таких сражений – не счесть. И они всегда побеждали. Это даже не битва – это просто работа. Работа, где потери недопустимы. Нельзя менять даже одного за тысячу.

Хедебю истекал мёртвой кровью – цепочки неупокоенных тянулись и тянулись, словно алые струйки из оставленной вампирьим когтем раны, что никак не затягивается. Спаситель гнал и гнал подъятых Его волей мертвяков и, наверное, сейчас втихомолку радовался кажущейся глупости своих врагов – они сами давали Ему необходимую для освобождения силу.

– Долго ещё? – Невидимая кошка Сигрлинн всё скакала и скакала, ни один зомби или скелет не мог приблизиться к троице Новых Богов.

Хедин ответил не сразу.

Спаситель звал, тянул к себе всех, до кого мог добраться – а власть Его простиралась далеко. Лекарь Фиделис по дороге от Обетованного посетовал, что они с Фредегаром и Робином не успели обойти сёла и грады Хьёрварда или хотя бы окрестности Торговой Республики, «борясь с ужасом», как он выразился. Наверняка сейчас начнут подтягиваться новые отряды мёртвых сперва из ближних, а потом и из дальних пригородов Хедебю, потом…

И вот им с Ракотом и Сигрлинн нужно было сделать так, чтобы для Спасителя и Его слуг не настало уже никакого «потом».

– Нет, – сказал наконец Познавший Тьму. – Сейчас у Него кончатся бойцы. Видишь – тянет совсем уж древние костяки, что едва себя собрать могут? И вообще без оружия?

– Пора, брат, – согласился и Ракот. Чёрный клинок вновь поднялся, готовый к бою.

…Подмастерья, доселе медленно пятившиеся, внезапно встали, упёршись насмерть. Их шеренги окрасились огнём и дымом, а затем плотно сомкнулись – в некое подобие гномьего хирда, только куда более смертоносное.

Первый ряд неупокоенных лёг под ноги сдвинувшим щиты подмастерьям целиком и полностью. Оставляя за собой раскрошенные, на мелкие части разбитые костяки и изрубленные, без рук, ног и головы мёртвые тела (правда, их становилось всё меньше, запасы свежих трупов на погостах Хедебю явно иссякли), подмастерья давили и давили, загоняя мертвецов обратно, в кольцо разрушенных стен.

Хедин, Ракот и Сигрлинн шли во главе, не отрываясь от Древних, но и не мешкая. Отта Локка элегантно взмахнула крыльями, обломки городских ворот воспарили, падая вниз и круша подступающих мертвяков; Новые Боги вступили в Хедебю.

…Тесня и добивая последних скелетов, подмастерья следовали за ними. И, хотя в ближнем бою пришлось попотеть чуть больше обычного, затруднений особых не возникло – воины Хедина много-много лет оттачивали мастерство, сражаясь с вот такими «воинствами мёртвых».

Не подкачали и Тёмные Легионы.

Деловито, хоть и скромно, катилась следом Армада, не очень многочисленная, не сравнить с той, какая она впервые встретилась Ракоту.

Отта Локка вместе с Умис взмыли в воздух, пронеслись над руинами города, закружились в исходящем от изумрудного купола сиянии. Кентавр Æацелл молодецки проскакал до самого монолита, легко раскидывая в разные стороны последних мертвяков. Лихо встал на дыбы, призывно махнул могучей дланью – мол, дорога открыта.

Добивая ещё шевелящихся зомби и скелетов, армия Новых Богов дошагала до темницы Спасителя.

Кристалл Дальних, талисман, брошенный рукой валькирии Рандгрид, сковал Спасителя, словно янтарь бабочку. Над Его головой замерли крылатые сущности с длинными клинками – «ангелы», на самом деле, конечно, ангелами, то есть благими духами, помощниками и защитниками, ни в коей мере не бывшие.

Сейчас от лица и рук Спасителя исходило золотистое свечение, становившееся всё сильнее и ярче. Оно постепенно распространялось и на ангелов, белоснежные крылья словно окрашивались закатным пламенем. Картина, достойная кисти лучших живописцев, однако Новые Боги понимали, что это значит: тюрьма Спасителя едва удерживается, очень скоро Он вырвется на свободу.

– Начинаем. – Хедин встал с одной стороны зелёной полусферы, Ракот и Сигрлинн – с двух других, на равном расстоянии друг от друга. – Вскрываем сразу, и – по крылатым!..

Древние согласно кивнули – кто чем мог, великая улитка Тхенчана – так и вовсе глазными стеблями. Отта Локка, мудрая Матушка Сова, мастерица отыскивать потерявшихся детей, встряхнулась, повела мягкими серыми крыльями, и вот на её месте возникла хищная неясыть, но совершенно белая, словно её полярная сестра. Добродушный медведь Беорст, хозяин звонких и чистых боров, выгоняющий дичь на копья и стрелы охотников, если они бережны и не разоряют питающие их чащи, обернулся жутким исполином, великаном ростом с сосну, – глаза горят кровожадным пламенем, когти удлинились, превратившись в кривые клинки воронёной стали.

Белокрылая адата – Древняя Богиня Умис – вообще сбросила привычный облик, сделавшись крутящимся чёрным вихрем, коронованным молниями.

И только кентавр побрезговал «боевыми трансформациями», оставшись, как и был.

Другие Древние последовали примеру Светлых.

Хедин аккуратно повёл рукой, словно незримой кистью чертя линию на поверхности кристалла. Повторяя его жест, точно так же вели свои черты Сигрлинн и Ракот.

Любой на месте Спасителя бы остановился, призадумался – мои враги помогают вскрыть мою темницу, тут явно что-то не так!

Но то ли Он не умел так думать, то ли был слишком в себе уверен; Он как ломал, так и продолжал ломать зелёный кристалл.

Прочерченное Хедином засияло тем же самым золотистым светом, что стекал с перстов Спасителя; сверкающие трещины побежали по кристаллу, так, что в их сплетении почти исчез сам Спаситель.

Зелёное почти полностью утонуло в золотом. Две Древние Богини кружили над куполом, остальные, что на земле, изготовились к бою. Чуть дальше – строй подмастерьев, рядом – Тёмные Легионы, Армада, спокойная, безмолвная, но готовая сражаться.

И больше ничего. Длится бесконечный день, лежит вокруг мёртвый Хедебю, где не осталось даже неупокоенных.

– Сейчас, – негромко сказал Хедин, но услыхало его всё воинство.

Золотое сияние рванулось, сокрушая последние преграды. Тёмные тучи, стянувшиеся над Хедебю, озарились снизу, засветились, точно в их глубине родилось настоящее солнце.

Зелёный кристалл лопался. То, что не могло, не должно было быть разрушено – раскалывалось, распадалось, осыпалось мельчайшей изумрудной пылью.

Вырвался на свободу первый из ангелов, встряхнул крыльями – в руках блеснул чудовищно длинный клинок, в рост человека. Ни мгновения не колеблясь, слуга Спасителя перевернулся в воздухе, ринулся на Познавшего Тьму, словно тотчас угадав, кого здесь надлежит повергнуть в первую очередь.

В спину ангелу ударили когти Отты Локки. Ударили, распороли сверху донизу, швырнули вниз – сверкающий меч, кувыркаясь, воткнулся в груду камней, с лёгкостью пронзая гранитные глыбы; над клинком с шипением поднялся тонкий дымок.

Второго высвободившегося ангела сшибла Умис, но уже не так легко. Слуга Спасителя успел обернуться ей навстречу, Древняя нырнула, уходя от монстра-меча, перекувырнулась на месте; не ожидавшего этого ангела пронесло вперёд, и Умис ударила молнией. Вышло тоже красиво – чёрный вихрь поражает белокрылого воина ветвящейся белой вспышкой небесного огня.

Освободились сразу три ангела, потом семь, потом десять… Крылатые Древние взмыли выше, уводя с собой слуг Спасителя; матушка Сова неуловимым движением отправила крутой спиралью к земле самого ретивого из преследователей.

Остальные рвались на волю целым сонмом, но именно к этому и готовились Новые Боги, подмастерья и остальные.

Огнебросы расцветили небо над остатками купола яростными шарами рыжего пламени; стрелы эльфов чертили стремительные дымные следы. Спаситель больше не вбирал в себя магию – пропала нужда.

Зелёный купол исчез, золотистое сияние, радостное, победное, разливалось окрест. И Спаситель, тот самый человеческий Спаситель, в грубых сандалиях и видавшей виды накидке, неспешно шёл прямо к Хедину.

Да, тот самый, что благословил когда-то их с Ракотом, когда они хоронили тело Мерлина в далёком мире Мельина.

Сейчас Он шёл к Хедину, улыбаясь лёгкой, слегка печальной, понимающей улыбкой. Ему было грустно, Он словно заранее понимал, чем всё кончится, и сожалел об этом, но – свободная воля священна – не мог ничего изменить.

На сей раз Он не убегал и не пытался скрыться, как тогда, когда Хедин отбивал у Его ангелов другой мир.

Ангелам меж тем пришлось отступить – их сжигали огненные шары гномов, пробивали стрелы эльфов, улитка Тхенчана вдруг затрясла раковиной, самоцветы на ней вспыхнули, и ближайший ангел, ткнувший было остриём длиннющего меча, вдруг тонко, высоко закричал, меч словно прирос к панцирю Древней, а затем стал, дрожа, распадаться, словно горка песка на потряхиваемом подносе.

Вслед за клинком распался облаком сияющей пыли и сам ангел.

Но Спасителя всё это совершенно не занимало. Потери его слуг, похоже, ничего не значили – Он в любой миг сотворит новых. Из чего – неважно, главное, что этого материала у Него, очевидно, хватает.

На Ракота и Сигрлинн Он даже не смотрел.

Как можно победить такую сущность? Сущность, которая, если пожелает, способна вобрать в себя всю магию вокруг?

Два десятка шагов.

Меч, дар совсем других, истинных Ангелов, поднялся в позицию.

Сколь бы ни был Он силён, сколько бы веры и надежды не дарили ему простые смертные (тем самым вливая в Него почти необоримые силы), Он – всё равно часть созданного Творцом. Всё в Упорядоченном имеет в основе своей Пламя Неуничтожимое, то, с чего всё началось. Его и впрямь невозможно уничтожить, невозможно погасить. Оно может изменить форму, но оно есть всегда.

Клинок поднялся. Хедин смотрел на печально улыбающегося Спасителя и тоже улыбался. Он надеялся, что улыбка получится соответствующей.

Сзади и сбоку за Спасителем двигались Ракот и Сигрлинн.

Никто пока ничего не делал. Ангелы вели бой над головами Новых Богов, но атаковать их самих больше уже не пытались. Вспомнили, чем закончилась их прошлая попытка схватиться с Познавшим Тьму.

Полтора десятка шагов. Десять. Девять. Восемь…

Сандалии Спасителя поскрипывали на мелких каменных обломках. Слегка колыхался поношенный серый хитон.

Если это иллюзия – то невероятно, поистине невозможно правдоподобная.

Если это сущность, близкая к Древним Богам, – то с неописуемыми способностями.

Но Он не был ни иллюзией, ни Древним Богом. Он был Спасителем.

Пять шагов.

Спаситель остановился. Взгляд у него не изменился – всё тот же понимающий, печальный, всепрощающий…

Так не бывает. Личность не может не явить себя во взгляде. А если Спаситель – та самая всё поглощающая пустота, всё вмещающая ненасытная бездна, вечно голодный упырь, не имеющий иных желаний, кроме как жрать, потому что ничего иного Он не знает и знать не может…

Размышления Хедина длились исчезающее мгновение. А затем Спаситель медленно, неспешно поднял руку и осенил противостоящего ему Нового Бога своим благословляющим жестом.

Больше ничего.

Но большего и не требовалось.

Сила послушно, словно испуганный пёс к хозяину, кинулась к Спасителю. Все её потоки, равно прознающие воду, воздух и твердь, дающие жизнь всему, что обитает в этих сферах, – всё устремилось к Нему, отдаваясь без остатка.

Спаситель слегка развёл руками, словно бы виновато – мол, самому жаль, но никак иначе.

Что ж, этого мы и ждали, подумал Хедин. Ты предсказуем, Спаситель. Ты ударил сразу почти всем, что у тебя есть, решил забрать вообще всё, души, силы, жизнь – всё.

Но ты забыл, что мы не просто так зовёмся Богами Равновесия.

Ты забыл, что это вообще такое – Равновесие. Ты решил, что жрать можно бесконечно, сколько возжелается, и никаких последствий.

– Подавишься, – сквозь зубы прошипел Хедин.

Пустые глаза Спасителя по-прежнему выражали лишь участливое сожаление.

Можно забрать всю силу из пространства вокруг Нового Бога, но этим его не возьмёшь.

Меч Ангелов в руке Хедина полыхнул, ожил, огненные языки заплясали, ярясь; им нипочём было отсутствие силы вокруг, потому что Пламя Неуничтожимое от этого не зависит. Оно существует само по себе, и даже мельчайшую его искорку невозможно погасить.

Хедин атаковал стремительным выпадом, не прибегая ни к каким чарам – они бы всё равно не сработали сейчас. Верно, даже Спасителю не так уж просто давалось поглощение всего и вся – бледные впалые щёки Его слегка порозовели, золотистый свет срывался с кончиков пальцев, стекал, словно пот, по вискам и скулам.

Пылающий клинок ударил Его прямо в сердце.

Спаситель не дрогнул. Руки Его, однако, слегка шевельнулись, золотое сияние сгустилось перед мечом Огненных Ангелов, остриё клинка столкнулось с внезапно возникшей преградой; брызнули снопы искр, и золотистых, и рыже-багровых.

Обоих противников отбросило на несколько шагов; оба разом замерли, ничуть не поколебленные.

Золотое сияние, сгустившееся, словно щит, перед грудью Спасителя, волнами накатывалось на вертикальную чёрную щель – след, оставленный огненным клинком.

Ракот и Сигрлинн, конечно, уже поняли, что происходит. И сейчас они…

Упругий жгут туго свёрнутой силы коснулся Хедина. Восставший и Си не подкачали – сделали всё, как и было условлено. Спаситель не смог создать обширное поле, откуда бы Он высосал всю без остатка магию, брат и любимая собрали и перебросили на Познавшего Тьму незримый канат, живой поток силы, сжатый так туго, как только возможно.

Даже Ему, Спасителю, понадобится некое время, чтобы всосать её, вобрать в себя.

Хедин атаковал вторично, на сей раз окружая меч сонмом убийственных заклятий: пусть Он думает, что мы по-прежнему ничего не понимаем, что уповаем на магию, которую Он утянет, пусть и с некоторым трудом.

Спаситель едва заметно дрогнул. Золотистое сияние вновь сжалось перед ним, но посланные вперёд чары Хедина (которые поглотить мгновенно не мог даже Он) вцеплялись в золотые лучи, опутывали их тающими нитями заклятий, и огненный клинок на сей раз дошёл до плоти Спасителя.

На сером хитоне появился аккуратный чёрный росчерк, ткань вокруг него немедля пропиталась кровью.

Но уста Спасителя так и остались сомкнутыми. Ни стона, ни крика, ни проклятия. Лишь едва заметно вспыхнул золотистый огонёк в глубине глаз.

В следующий миг земля под ногами Хедина встала на дыбы; к небесам взметнулись фонтаны, где смешалось всё – обломки стен и фундаментов, остатки балок и стропил, глубоко ушедшая чистая почва. Смешанные с дымом столбы вставали всё ближе и ближе к подмастерьям, всё так же сдерживавшим ангелов Спасителя – так, что пришлось вмешаться Сигрлинн. Там, где магия продолжала течь, встали призрачные щиты, отбивая, отводя в сторону буйство Его силы. Древние Боги сомкнули ряды вокруг Сигрлинн – потому что ангелы Его, верно, получив неслышимый другим приказ, ринулись все на чародейку, напрочь забыв о Ракоте, что продолжал держать тугую струну силы, устремлённой на помощь его названому брату.

Взлетали фонтаны земли, и подмастерья, а равно и Тёмные Легионы, принуждены были пятиться. Ангелы встречали их чары, огнешары и молнии собственными щитами, бросались сверху, норовя достать несообразно длинными мечами.

Порой удавалось.

Обе стороны несли потери, ангелы – куда бо́льшие, но число их словно бы не уменьшалось; Тёмные Легионы Ракота сбивали крылатых бестий Спасителя чёрными иззубренными гарпунами, уловляли резко взлетающими сетями, добивая уже на земле.

Битва разгоралась, ни одна сторона не собиралась уступать.

Всё это время Армада держалась в стороне от основного сражения. Её оставалось слишком мало, чтобы расходовать себя в безрассудных атаках. Летучие её конструкты выжидали удобного момента, резко взмывали вверх – дюжина на одного ангела – падали с ним вместе наземь, быстро растерзывали в клочья.

Новые Боги побеждали. Спаситель мог творить новых конструктов – ибо что такое, с точки зрения Армады, Его крылатые слуги, как не конструкты, во многом схожие с частицами, составлявшими саму Армаду? – но не мог одолеть владык Хедина, Ракота и Сигрлинн. Он лишь защищался, и, хотя защита Его была умела и изощрённа, – одной защитой победить не мог даже Он.

Армада попыталась заглянуть чуть дальше. Если Новые Боги одолеют, то какая судьба ожидает саму Армаду? Как она будет существовать? В каком виде и для чего?

Раньше подобные вопросы в её сознании не возникали, но с тех пор очень многое безвозвратно изменилось.

Она подчинялась Начальствующим, потому что они так повелели. А Новым Богам она выбрала подчиняться уже сама, потому что это был единственный путь к выживанию.

У смертных есть ещё различные мотивы к действию, порой самоубийственному; Армада знала о них, потому что волею прошлых Начальствующих должна была знать как можно больше о возможных врагах – но знала лишь как о теоретических концепциях.

Сейчас, похоже, ей придётся применить эти концепции к себе самой.

Глава 10. Аратарн, Лидаэль, Горджелин Равнодушный и гном Арбаз; Император Мельина, королева Вейде

…Это был очень странный путь. Вейде бледнела всё больше, порой эльфийку начинало шатать, и тогда Губитель с Возрождающей подхватывали её под руки, почти тащили вперёд. Шли молча, почти не тратя сил на разговоры; об исчезнувших новых своих знакомцах словно забыли – здесь, в областях сущего, над которыми и Великие Духи уже не властны, где жизнь и смерть меняются местами, что значит одна мимолётная встреча?..

Серое марево вокруг, однако, мало-помалу менялось. Иные области становились заметно темнее, иные – напротив, светлели, однако это ничего не значило.

Сперва эльфийская королева держала след более-менее уверенно, не колебалась, хотя явно слабела с каждым новым заданным ею же поворотом. Постепенно, однако, уверенность её таяла, Вейде всё чаще замирала, и задержки эти становились всё дольше.

Область густого, плотного и тёмно-серого тумана их пропустила, а вот следующая, куда светлее, вдруг вздыбилась под ногами, и они едва успели шарахнуться назад.

Лидаэль удалось разглядеть там, в истончившемся мареве, и в самом деле медленно вращающиеся исполинские зубчатые колёса, словно бы из начищенной бронзы. Горджелин, шагавший в хвосте отряда, ничего не увидел, но удивлённой дочери заметил, что «визуализации сложнейших чар могут быть совершенно разными». В том числе и вот такими.

…Дальше стало хуже. Намного хуже. Светлое и тёмное почти сливалось, успокоительно-серого, нейтрального, считай, и не осталось. А в «опасном» теперь проглядывали уже не зубчатые колёса, нет, каждый видел что-то своё.

…Император Мельина, живой и здоровый, подкидывал заливисто хохочущего малыша к небу, а рядом счастливо улыбалась Тайде, поглаживая заметно округлившийся живот. Император знал, что там – дочка.

…Королева Вейде шла по Вечному лесу, занявшему десятки и десятки лиг прежде полубезжизненной степи. Её подданные были заняты делом – отвоёвывали у заросших пыреем и болиголовом пустырей новые пространства, где совсем скоро поднимутся непролазные чащи, где дорога – только по воздуху, с одной огромной ветви на другую.

…Аратарну и Лидаэли виделось одно и то же, отчего они оба краснели, словно подростки, и неосознанно хватались за руки. Как и Император, они видели себя, дом, счастливую семью и с улыбкой наблюдавших за ними Горджелина с Эльтарой.

Что видели Губитель и Возрождающая, они не открыли никому.

Невесть, что выходило хуже: брести по-над раскрывающимися безднами или лавировать между пугающе реальных миражей, где кажется, что только шагни – и очутишься в своей мечте, а всё остальное исчезнет, как тот самый туман на заре?

Однако они брели. Медленно, едва-едва, но брели.

Стояло ли время, шло ли – они не ведали.

Но знали точно, что машина Третьей Силы работает, набирает обороты, зубчатые колёса крутятся, и возникающие видения отражают нечто куда более глубокое, чем чары, сокрытые за стенами колышущейся мглы.

Эти видения должны были дать силы жить. Встать стеной на пути чёрного отчаяния, когда и сильный, и сытый, и хорошо вооружённый воин вдруг бросает меч, покорно подставляя шею под петлю, потому что смерть уже кажется ему избавлением от невыносимых мук.

Аратарн кусал губы. В его ладони лежали тонкие пальцы Лидаэли, и он ощущал себя словно тот самый воин, которому легче умереть, чем длить страдания.

Видения показывали их вдвоём, радостными, счастливыми. Но для этого следовало остановить Дальних – а в этой битве он, Аратарн, сын Губителя, не последний боец своего мира, владеющий и клинком, и магией, ничего не стоит. И должен беспомощно, обречённо ждать исхода работы совершенно непонятной ему магической машинерии.

Это было невыносимо.

За себя, за Лидаэль, за их счастье надо было сражаться. Лицом к лицу, а не добиваться «ненарушения Равновесия».

Конечно, тут замешан Спаситель, а с этой сущностью шутки плохи. Само собой, ни Аратарн, ни Лидаэль к Его последователям не принадлежали; но знали достаточно, чтобы ужасала сама возможность вести с Ним войну.

Ведь Он неуязвим. Его не смогли одолеть ни в одном мире, Он воскресал, подвергнутый мучительной казни, причём во множестве мест.

И вот нашлись те, кто собрался бросить Ему вызов, и не в обычных пределах «пришествия». И этих смельчаков им, их отряду, Третья Сила предлагает «удержать в узде», во имя «сохранения равновесия». Может, потому им и показали эти счастливые концы их историй? Чтобы они знали, за что сражаются?

Он покосился на отца. Эльстан-Губитель шагал с окаменевшим, непроницаемым лицом. Да, ни дать ни взять – странствующий эльф-целитель. Рядом с ним – Возрождающая в своём странном ало-бело-золотом наряде. И тоже мрачнее тучи. Что они увидели, два орудия, выкованные Молодыми Богами? Что им явила машина Третьей Силы?..

И Аратарн, привыкший, что между победой и поражением, жизнью и смертью зачастую пролегает узкая, как волосок, линия, порой – лишь несколько слов, спросил это вслух.

Инаири лишь печально покачала головой. Губитель сдвинул брови, но не от гнева, нет.

– Не спрашивай, Аратарн, – сказала Возрождающая. – Не забывай, мы с твоим отцом не смертные и даже не Перворождённые. Мы… конструкты. Да, именно конструкты. Нам дана известная свобода… чем мы и воспользовались. Но не более. У нас нет счастливого конца, Аратарн. Губитель не может не губить, я не могу не возрождать…

– В сущем множество того, что надлежит разрушить, и ещё больше того, что надлежит возродить, – вступила Лидаэль.

Эльстан с Инаири обменялись взглядами – мол, что с этого молодняка взять?

– Я любил твою мать, сын, – заговорил Губитель. – И, пока любовь жила, я был полезен, я поистине губил не всё подряд, а то, что следовало. Но Сааты нет, и рано или поздно натура Губителя возобладает над сущностью Эльстана, который хотел и, скажу без хвастовства, умел лечить. Мы с Инаири вновь сойдёмся в вечной битве, потому что остановить ме… то есть Губителя, может только она. Честное слово, Драконы Времени поступили мудро, заперев нас в ту темницу. Кто знает, быть может, нам следовало бы туда вернуться.

Возрождающая кивнула, соглашаясь.

– Эльстан прав. Даже если случится чудо… если Третья Сила одержит верх, нам с Губителем всё равно придётся схватиться. Так что прости, Аратарн, но счастливого конца для нас и в самом деле нет.

– Орлу и Дракону нечего показать нам, – закончил Губитель.

И вновь молчание. Вейде уже не могла вести Арбаза, гнома тащили за собой Эльстан с Инаири.

Вороны-посланцы больше не появлялись; машина Третьей Силы набирала обороты. Серая муть сменялась фантастическими пейзажами дивной красоты – приходилось пробираться узкими карнизами над глубочайшими пропастями, где по дну змеились пенно-голубые реки, где поднимались радостно-весенние леса, а среди них – ультрамариновые крыши не то храмов, не то дворцов.

Третья Сила творила нечто прекрасное, но тут же сама и разрушала: сверху на дивные области, на речные долины и цветущие чащи обрушивалась давящаяся масса зелёного – сперва света, а затем этот свет стремительно твердел, оборачиваясь изумрудным кристаллом, где застывало всё, даже небесные светила.

– Нам показывают, как это будет… – Лидаэль невольно прижалась к Аратарну.

– Хотят внушить уверенность в необходимости ими задуманного, – заметил и Горджелин. – А оно и в самом деле необходимо, почтенные Инаири и Эльстан?

– Откуда ж нам знать? – искренне изумился Губитель. – Почтенный Горджелин, зачем вообще подобные вопросы?

– Равновесие, – пояснил Снежный Маг. – Орлу и Дракону важно сохранить равновесие. Вы – два орудия достижения такового. Так вас… – он хотел, похоже, сказать «использовали», но вовремя остановился. – Так было в прошлом, когда вы двое обретали свободу. Губитель и Возрождающая замыкались друг на друга. Что оно давало Молодым Богам, это «равновесие»? Помимо очевидного – что сущее не разнесут в труху?

– Устойчивость течения силы и, соответственно, исполнимость чар, равно как и законов этого течения, – откликнулась Возрождающая. – По-моему, это очевидно, мудрый Горджелин.

– Устойчивость бывает разная… – пробормотал Снежный Маг себе под нос и, казалось, оставил тему.

Над головами в мохнатых сгустившихся тучах лопнула первая молния, за ней вторая, третья, а потом они заполыхали во множестве. Грянул гром, раскаты его сливались в сплошной грохот; но зато впереди проклятая мгла начала редеть. Ещё немного – и серая завеса лопнула, вокруг раскинулись привычные бездны Межреальности, в самом сердце которой трудно ворочался исполинский конструкт Третьей Силы. Куда больше, чем мир, больше, чем множество миров совокупно; бесцветная стена, тянущаяся в бесконечность.

И по этой стене туда-обратно заходили волны, сперва медленные, но стремительно набиравшие быстроту.

– Прочь отсюда! – выкрикнул Горджелин.

Они бежали, и Междумирье вспухало вокруг них и лопалось огромными пузырями. Серая стена резко, рывками, отдалялась, многоцветье того, что соединяет миры Упорядоченного, раскидывалось за спинами беглецов – до тех пор, пока чудовищный конструкт Третьей Силы не сделался едва виден.

Королева Вейде просто рухнула вниз лицом и разрыдалась. Идти она не могла, Императору пришлось подхватить её на руки.

– Добрались, – выдохнула Лидаэль. И тоже обняла Аратарна, уже никого и ничего не стесняясь.

– А вот и обещанные врата, – заметил Горджелин.

Арка сияющего портала поднималась на три человеческих роста, сверкала и переливалась.

– Не поскупилась Третья Сила, – вздохнула Инаири. – Чем больше портал, тем он устойчивее, вроде бы так.

– Тогда чего время терять? – Аратарн пожал плечами. – Раньше начнём, раньше закончим. Да и вообще… предпочёл бы оказаться как можно дальше от этой машинки, когда она заработает на полную мощь.

– А почему бы нам просто… не уйти куда глаза глядят? – угрюмо вопросил Губитель.

– Не получится. – Инаири отшагнула в сторону, протянула руку – и наткнулась на незримую преграду. – Орёл и Дракон не любят ничего оставлять на волю случая.

– Верно ворон вещал, что никакого выбора нет, – буркнул Аратарн. – Они, конечно, с самого начала всё знали. И выпустили нас, когда сочли, что мы готовы.

– Если готовы, то пойдем. – Император с лёгкостью держал на руках полубесчувственную эльфийку. – Полагаю, что появимся мы там не раньше и не позже, чем нужно – если Третьей Силе подвластно даже время.

Ему никто не ответил.

…Они ещё постояли, молча глядя на опалесцирующую гладь врат. Там, за ними – если верить Орлу и Дракону, – лежит Хьёрвард, город Хедебю и невесть что творящий в нём Спаситель.

Император Мельина решился первым. Тряхнул головой и, по-прежнему держа на руках Вейде, шагнул в портал.

За ним, один за другим, – все остальные,

Последним шёл Горджелин и, уже проходя зачарованные врата, он обернулся.

Серая мгла вскипела и, словно и впрямь кипящая вода, стремительно испарялась. За туманным занавесом скрывалось нечто вроде исполинской армиллярной сферы, скрещённой с астролябией. Двигались колоссальные дуги, вращались зубчатые колёса, поднимались и опускались какие-то детали; но не только – среди всей этой механики плыли крошечные пятнышки миров – со звездными куполами, светилами, голубизной небес, синевой океанов, зеленью лесов и белыми шапками гор.

Иные из этих миров вдруг охватывала тьма, и Горджелину даже показалось, что он узнает очертания Чёрного, его пылающий яростью взгляд сквозь облака мрака; но завеса уже смыкалась за спиной Снежного Мага, и больше он ничего не мог увидать.

– Это что, и есть ваш Хьёрвард?

Император Мельина осторожно опустил постанывающую Вейде на траву.

– Досточтимый Эльстан, ты был целителем. Боюсь, что без твоей помощи не обойтись.

Если кто ожидал, что они окажутся прямо на поле боя, то он ошибся. Угасший портал вывел весь отряд на какой-то абсолютно мирно выглядящий лужок – с одной стороны речка, даже, пожалуй, ручей, деревенский выгон, огороженный плетнём, не для защиты, а чтобы только скотина не разбрелась. Чуть дальше неширокая дорога, тележные колеи, вечные лужи, ещё немного – и деревенька, небольшая, но явно зажиточная: крыши тесовые, дома в два этажа, огороды, риги, бани.

Всё тихо и мирно. Дымки над трубами; едва доносится собачий перебрёх. А вот и гуси, устроившиеся вокруг мельничного пруда – да, там ещё и мельница имеется.

А ещё дальше поднимаются леса.

Губитель встал на колени возле эльфийской королевы, Инаири склонилась тоже, хотя совсем недавно отрицала у себя какие бы то ни было способности к целительству. Аратарн с Лидаэлью – вот что значит привычка! – уже стояли спина к спине, каждый держа под наблюдением свою половину горизонта.

Горджелин тяжело опирался на посох. Отчего-то Снежного Мага мучила дурнота, словно от похмелья, хотя по-настоящему пьяным он не бывал никогда за все века своего существования.

И именно он, Снежный Маг, поднял тревогу, хотя ни его дочь, ни сын Губителя ничего не замечали.

– Неупокоенные. – Горджелин указал на зелёный и как будто совершенно умиротворённый деревенский погост подле маленькой церквушки Спасителя. – Поднимаются.

Он не кричал, не повышал голоса. Но посох его был уже взят наперевес.

– Точно! – Аратарн резко развернулся, секира готова к бою. – Ну, наконец-то! Хоть кому-то башку снести!..

– Не стоит. – Губитель что-то по-прежнему делал с Вейде; эльфийка стонала и вскрикивала, Инаири вполголоса уговаривала её «потерпеть». – Сейчас я им…

– Нет! Что ты?! – вдруг испугалась Возрождающая. – Если ты сейчас начнёшь, то где остановишься? Да и остановишься ли вообще?

– Верно, – приугас Эльстан. – Пока… и впрямь лучше не начинать. Но ты, сын, и ты, Лидаэль, – вы должны справиться.

– Конечно, – скрипуче согласился Горджелин, хотя его никто и не спрашивал. – И меня попрошу со счетов не списывать!..

– Тебя, досточтимый маг, при всём желании не спишешь. – Возрождающая улыбалась, словно показывая, что слова её – не более, чем шутка.

– Тогда пошли, дочка. И ты, – оголовье посоха указало на Аратарна.

Лидаэль закатила глаза.

– Отец, тут на всех хватит.

Император остался подле остальных. Гном Арбаз, по-прежнему с пустым взглядом, застыл каменным истуканом, бесполезный огнеброс покрыт грязью.

На погосте меж тем зашевелилась земля. Скромные деревянные надгробия шатались и падали, иные сразу обращались в щепки – мертвяки очень торопились.

И деловито, не теряя времени, направлялись прямо к деревушке.

Лидаэль лихо присвистнула, впору самому отчаянному уличному сорванцу, вскинула желз, указала вперёд – земля вспухла на пути мёртвых, поднялась настоящей волной, заставляя и зомби, и скелеты судорожно карабкаться вверх. Получалось это у них плохо; прямой путь к деревеньке, к живым, к лакомой тёплой крови оказался отрезан.

Мертвяки дружно обернулись. Погост был небольшим, но, как видно, старым – из могил поднимались не только недавно похороненные, но и совсем древние костяки.

– Если верно всё, что я слышал об этом Спасителе, – сквозь зубы процедил Горджелин, – то это Его работа. И должно случаться при так называемом «втором пришествии», когда должен наступить «конец мира» …

– Его или не его, неважно. – Неупокоенные развернулись цепью и бодрой рысью засеменили прямо к дерзнувшим бросить им вызов. Аратарн повёл плечами, секира взрезала воздух. – Этих надо перебить, и вся недолга.

– А как же Хедебю?

– Если мы оказались здесь, значит, так надо. Значит, того желала Третья Сила. Иначе отправили бы нас в иное место.

– Не поспоришь. – Лидаэль небрежно повела жезлом. Неупокоенных охватило пламя, древние кости вспыхнули, распадаясь пеплом. Зомби оказались покрепче, они прошли сквозь огонь лишь слегка подгоревшими. Сэтими ринулся разбираться Аратарн, его секира слишком долго оставалась без работы и сейчас разгулялась вовсю: срубленные головы, отсечённые руки и ноги так и летели в разные стороны.

Император улыбнулся, глядя на яростного бойца. Эх, ему б такого, когда сражались со Всебесцветным Нергом…

Неупокоенные ложились перед Лидаэлью и Аратарном, словно трава под косой. Казалось, два таких, как они, боевых мага ничего не оставят от мертвяков в считанные мгновения; и точно – скелеты сгорали, более свежие трупы обращались под секирой Аратарна в малоаппетитное месиво, Горджелину не пришлось шевелить даже и пальцем.

Снежный Маг нахмурился, когда раз сгоревший пепел вдруг зашевелился, поднимаясь и складываясь в только что спалённый скелет – только не белый и даже не серый.

Зомби не срастались обратно, хуже – изрубленные их части соединялись в какую-то фантасмагорическую амальгамацию. Из двух десятков искромсанных трупов составилось нечто вроде громадной сороконожки, ткани мёртвых стремительно изменялись, переплавляясь в нечто совершенно новое; обломки костей обернулись клыками и когтями, пасть изрыгнула гнусно выглядящий зеленоватый пар.

– Интересно, интересно… – пробормотал Горджелин, но, судя по сведённым к переносице бровям, было ему далеко не только лишь «интересно».

Два новосоздавшихся монстра деловито побежали было к Лидаэли и Снежному Магу, оставляя без внимания Аратарна; но тому и так хватало заботы с поднявшимися из праха чёрными костяками.

– Силён Спаситель… – пробормотал Горджелин. Посох его качнулся, сила содрогнулась, изменила течение своё; оба монстра, составленные из мёртвых тел, остановились, словно с разгону налетев на стену; они вдруг вспучились, на спине и боках вздувались желтоватые, точно гноем наполненные пузыри, вздувались и лопались; а сами чудища начали разваливаться, распадаться в тщетных усилиях обойти незримую преграду.

Лидаэль меж тем деловито и сосредоточенно била чёрные костяки – тщательно нацеленными ударами силы, вдребезги разносившими матово блестящие черепа.

– Разошёлся он. – Горджелин стремительно направлял потоки магии, но на сей раз он уже не пытался сжигать, дробить или пронзать скопившихся мертвяков.

Требовалось вырвать из них само начало неупокоенности, разорвать связывающую их со Спасителем пуповину, чем бы она ни была.

Именно эту нить, или не нить, и искал сейчас Снежный Маг, пока дочка с Аратарном сдерживали подъятую орду.

И пока обитатели деревни с воплями бежали к недальнему лесу.

Значит, Орёл с Драконом не хотели, чтобы Спаситель получал бы новые и новые подкрепления мертвяками; что ж, разумно – с такой степенью неупокоенности, с многосмертностью, справиться нелегко даже и богу. Но, с другой стороны – если Он тянет сейчас к себе мёртвых со всех ближних и дальних погостов вокруг Хедебю, что они изменят, покончив вот с этим отдельным прорывом? В сто других мест они-то не успели!..

…Некоторые особо упрямые скелеты, чёрные, аки смоляной вар, доставили хлопот; Аратарн повергал их раз по пять. Правда, будучи зарублены или размозжены, или потеряв череп с плеч, поднимались скелеты медленнее и словно бы нехотя.

Давай, Снежный Маг, пора!.. Покажи всё, на что способен!..

Потому что если он сперва не отыщет связывающее мертвяков со Спасителем незримое вервие, а потом и не разорвёт, они вообще никогда не доберутся до Хедебю.

И на это Горджелину пришлось бросить все силы и знания.

Спаситель. Который должен «явиться в силах тяжких» и «спасти всех верных». Сделать их частью себя, как догадывался Снежный Маг. «И будет иметь Он власть над мёртвыми, и поднимутся они по Его воле». Это Равнодушный помнил, читал, и не раз.

И потому он искал, искал, распустив веер всех доступных ему заклятий поиска. Но не только их – Горджелин искал любое возмущение силы, всё, что могло указывать на связь Спасителя с этим отдельным погостом.

Искал – и не находил.

И зло выругал себя последними словами: если бы всё было так просто!.. Со Спасителем справились бы давным-давно, в мирах, где правили не просто маги, а сильнейшие чародеи-некроманты, где каждый умерший подданный подлежал превращению в зомби-слугу, а отнюдь не похоронам. Они переняли бы эти нити, замкнули на себя… разобрались бы, ибо годились не только на то, чтобы пугать девиц анимированным на полчаса костяком.

Ищи другое, Горджелин! Ищи, если хочешь увидеть… и Эльтару, и Лидаэль.

Он искал. Заклятия поиска требовалось переконфигурировать, переделать от и до, чтобы они искали иное.

Забудь, что Спасителю нужна «сила». Забудь о «нитях», «струнах», «связях» и тому подобном. Забудь обо всём, чему учился, что видел сам. Забудь, забудь, забудь…

И он забыл. Отделил себя от тела (с большим, очень большим трудом, через боль), взглянул сверху. Вот она, церковь. Перечёркнутая стрела на маковке. Взрытый погост. И…

Да! Есть!

Ничего «тянущегося» от самого Спасителя. Не нуждался Он в подобном, и думал, и строил дело своё совершенно иначе, чем строили бы его обычные маги, даже самые могущественные.

Ибо Он умел быть разом всюду, в каждой из своих церквей, всюду, где Ему искренне поклонялись.

Церковь! Церковь, а не Спаситель в каком-то (не слишком-то близком) Хедебю была источником неупокоенности. Никаких «нитей» не было, потому что Спаситель в них никогда не нуждался. Ему достаточно было отдать один-единственный приказ.

Церковь источала… нечто, Горджелин никогда не сталкивался с подобным. Приснопамятная Орда, штурмовавшая Эльфран, не шла ни в какое сравнение с неупокоенными, подъятыми волей Спасителя.

Это была сила, но странная, дикая и непонятная. Совсем не такая, к какой привык Горджелин – или любой иной чародей. Не та сила, что извергали в сущее три Источника: Урд, Кипящий Котёл и Источник Мимира. Не та, что давала жизнь тому, что, по замыслу Творца, должно жить.

Это была сила сама в себе, сила – что, неужто творимая самим Спасителем, спрашивал себя Горджелин, чувствуя, как по спине скатывается пот. Он, Снежный Маг, ощущал нарастающий ужас.

Спаситель есть сам по себе Источник. Источник собственной силы, собственной магии – называй, как хочешь.

И каждая Его церковь, каждый Его образ по желанию самого Спасителя обращались в подобные же источники.

Конечно, доказать это строго Горджелин сейчас не мог. Однако модель эта казалась подходящей, во всяком случае, объясняла отсутствие классических связей между разупокаиваемым погостом и тем, кто управлял этим.

Само собой, происходили и случайные разупокаивания, когда какие-то события провоцировали их, случались и более хитроумные попытки некромантов подъять мертвяков без оставления следов, типа сброса на кладбище совершенно определённым образом свёрнутой и снабжённой соответствующими чарами силы; но сейчас, конечно, было совершенно иное.

Сожжённые без остатка, до чёрного пепла, костяки, изрубленные в кровавую кашу зомби восстанут вновь, если сила Спасителя пребудет здесь.

Снежный Маг попытался, как мог, перекрыть эту струящуюся мощь, отрезать от неё останки неупокоенных – и не преуспел. Классические чары разрыва или разъятия не работали, скользили по поверхности потока, словно стрелы по идеально отполированной броне. Не за что зацепиться, не во что вгрызться.

Зато защищаться Спаситель умел, даже пребывая невесть как далеко от места событий.

Снежного Мага согнуло, скрутило жгучей болью, внутренности вспыхнули, как будто он глотнул жидкого огня. В глазах всё закружилось, затем потемнело. И Горджелин Равнодушный, сын Истинной Чародейки Фелосте, проживший множество веков, почти рухнул наземь, тяжело дыша. Ноги не держали самым натуральным образом, из носа шла кровь, руки тряслись так, что посох выпал и валялся на земле самой обычной палкой.

– Отец! – Лидаэль кинулась к нему.

– Церковь, – хрипло выдавил наконец он. – Церковь… источник. Она… подъемлет!..

Полной уверенности не было, но в таких делах всегда что-то приходится оставлять интуиции.

– Церковь? – дочь быстро оглянулась. Аратарн стоял с секирой наготове, однако новых неупокоенных пока не появлялось. – Мы ж их перебили!

– Под… поднимутся. – Каждое слово давалось с жутким трудом.

Прежде, чем Горджелин договорил, его дочь, коротко размахнувшись, отправила в двери церквушки простой, но весьма мощный огнешар. Пламя вырвалось из узких окон, тяжело вздохнув, провалилась крыша, перечёркнутая стрела на маковке утонула во взметнувшихся ярко-рыжих языках.

– Это не поможет! – вырвалось у Снежного Мага.

Останки маленького храма жарко пылали, но сочащаяся, проникающая всё глубже в землю сила никуда не исчезла, разве что сделалась чуть менее плотной, чуть менее густой и насыщенной.

Лидаэль виновато захлопала глазами.

– Со Спасителем так не справишься… – бок у Горджелина болел всё сильнее и сильнее. Странно как, странно и страшно – ведь он не получил ни одного удара, ранам или внутренним повреждениями просто неоткуда взяться.

– А как? – тотчас выпалила дочь.

Там, у погоста, где оставался только пепел от сгоревших костяков да жуткие останки зомби-чудищ, вновь началось какое-то шевеление. Словно кто-то пытался вытянуть себя из болота.

– Они что же, вообще неистребимы? – выдохнул Губитель. – Позвольте, досточтимый, я гляну…

– Истребимы, даже очень. Но сперва надо покончить со Спасителевым наследством. – Инаири присоединилась к Аратарну.

– Все дают просто замечательные советы, – ядовито отозвался, несмотря на боль, Горджелин. – Хотелось бы ещё знать, как их воплотить в жизнь.

Возрождающая не обиделась.

– Способ есть.

– Какой?

Горджелин сидел, обессиленно привалившись к какому-то пню, позволяя дочери хлопотать вокруг. Кровь по-прежнему сочилась из носа, несмотря на все усилия сперва Лидаэли, а затем и Эльстана-Губителя; Аратарн с Возрождающей бродили по перепаханному, покрытому грудами свежевыкопанной земли кладбищу – нечего было и думать куда-то двигаться дальше. Тем более, что мертвяки явно пытались в прямом смысле вновь «восстать из пепла».

– Мой… – Инаири заколебалась, – мой брат-двойник, моя противоположность; он может очистить место.

Губитель замер, со странным выражением глядя на Возрождающую, точно хотел сказать: «А потом что, ты подумала?!»

– А потом я тебя остановлю, – ответила на немой вопрос Инаири.

Эльстан выразительно покрутил пальцем у виска.

– Когда ничего не останется не только от Хедебю, но и от Бирки, и вообще от всего живого дней этак на десять пути в любую сторону? Тогда ты меня остановишь, Возрождающая?

Инаири вздохнула.

– Нет, дорогой, я постараюсь куда раньше.

– Пока ты будешь стараться, тут от моря и до гор раскинется такая милая, абсолютно безжизненная пустыня, – скрипнул зубами Эльстан. – Это ж не твари Орды какие-то, это… это Спаситель. Это стирать надо глубоко, очень глубоко – и если таким образом придётся рвать связь Спасителя с каждым несчастным погостишком, не хватит никакого времени и уже во всём Хьёрварде может никого не остаться тоже. Об этом ты подумала?

– Подумала. Обычно у нас начинал ты, а меня выпускали следом. Но ни разу не случалось, чтобы начинала я, а ты пытался бы меня остановить.

Губитель открыл рот и вновь закрыл. Часто и недоумённо заморгал.

– Спали меня Ямерт. Да, такое и впрямь в голову не приходило, – признался он наконец.

– Тогда дай мне попробовать. – Инаири положила руку на плечо своему вечному врагу; они словно готовы были закружиться в сложном танце. – Держи наготове свой клинок и жди моего сигнала.

И, не дожидаясь ответа, отвернулась, пошла прямо к пылающим развалинам, слегка покачивая бёдрами.

Все остальные так и замерли.

Никто ничего не заметил, никто не понял, в какое же мгновение началось то самое возрождение.

И что в точности сотворила Возрождающая.

Она просто шла, слегка покачиваясь, играя, словно храмовая танцовщица. Развела руки, точно показывая гостям свои обширные владения; сила дрогнула, взвихрилась вокруг неё, и не просто взвихрилась – потекла, раздробленная, разделённая на великое множество тончайших живых ниточек.

Лидаэль видела: нити эти проникали в землю, извиваясь, подобно дождевым червям, без которых худо родят и поля, и огороды. Взмах белого рукава – прямо над полыхающим пожаром сгустилось облачко, из него хлынул ливень, и пламя зашипело, отступая в бессильной ярости.

А Возрождающая шагала всё дальше, прямо к развороченному кладбищу, к грудам взрыхлённой могильной земли, к поваленным надгробиям, к самому сердцу неупокоенности; сила столкнулась с силой, и вот над ямой приподнялся (хоть и с неким трудом) запоздавший древний костяк; заскрипели старые суставы, растопырились увенчанные когтями неестественно длинные пальцы, скелет потянулся к безоружной Инаири, точно пытаясь её обнять.

– Ина! – дёрнулся было Губитель, но Снежный Маг перехватил Губителя повыше локтя, словно несмышлёного подростка.

– Она знает, что делает, – спокойно сказал Равнодушный.

Эльстан сердито вырвал руку.

– Смотри сам.

Инаири не стала ни защищаться, ни даже уклоняться от жутких объятий. Напротив, сама обхватила неупокоенного, словно дорогого, потерянного и вновь обретённого брата.

Они застыли так на мгновение, Жизнь и Смерть в слиянии, в полном единстве, как и должно быть от века; а потом по старым тёмным костям побежали, зазмеились тонкие, нежно-зелёные побеги. Они прорывались из каждого сочленения, из каждой впадинки; вот из пустых глазниц высунулись любопытные головки бутонов, тотчас же распустившиеся пышными нежно-голубыми венчиками.

Ещё мгновение – и вся груда костей мягко, беззвучно опустилась к ногам Инаири – не рухнула, подобно поверженному врагу, но именно опустилась: словно усталый путник добрался наконец до вожделенной постели. Кости оборачивались зеленеющей порослью, невесть откуда примчалась деловито жужжащая пчела, за ней другая, третья, пятая; распускались цветы, поднимались, дрожа от нетерпения, молодые деревца, зияющие раны земли одна за другой закрывались.

А Возрождающая уже шагала дальше, делая то, чем занималась всегда, единственным, что умела и могла, какой её создали Молодые Боги: поднимала живое из мёртвого, изгоняла смерть.

Груду чёрных обугленных брёвен, в которую обратилась церквушка, тоже обвивали уже молодые побеги. Они поднимались стремительно, густо, словно боялись опоздать. Запели птицы, деревца, минуту назад едва пробившиеся к свету, уже поднялись в рост взрослого человека, зашелестели листвой.

– Ничего особенного, – заставил себя выдавить Горджелин. – Магия…

– Магия жизни, отец, – негромко перебила Лидаэль. – Ты так можешь? – нет. И я не могу. И никто.

Возрождающая оставила позади разорённый погост – ямы исчезли, вновь стояли на местах могильные камни, где громоздились обугленные брёвна – поднялась купа цветущих яблонь.

И, казалось, идти вот так Инаири, идти и не останавливаться, оставляя позади себя молодую траву, поющих птиц да жужжащих пчёл.

Все остальные лишь заворожённо глядели на Возрождающую.

Однако она вдруг споткнулась раз, другой, шаги её замедлились. Пятачок с развалинами церкви и разупокоенным погостом весь ожил, зазеленел, зашумел весёлой новой жизнью; за его пределами же Инаири враз начала запинаться, пошатнулась, точно теряя равновесие. Обернулась к спутникам, на лице – разочарованное недоумение:

– Я… не могу… теряю… силы…

Губитель бросился к ней, подхватил под руку.

– Ничего удивительного, – мрачно изрёк Горджелин. – Возрождающая именно возрождает. Ей нужна сила смерти, память боли и отчаяния. Там, где жизнь продолжается, как обычно, ей делать нечего. Она не приснопамятная Ялини, Хозяйка Зелёного Мира.

– Откуда ты знаешь, отец?

– Ты разве не ощутила, как Инаири вбирает… то, что остаётся после разрушения? Молодые Боги не зря сотворили её таковой. Она должна была именно останавливать Губителя, возвращать мирам уничтоженную им жизнь – неправильную, по мысли Ямерта и иже с ним.

Возрождающая меж тем возвращалась, тяжело опираясь на руку Эльстана. Ноги у неё заплетались, щёки сделались снежно-бледны.

– Так и что же делать с наследием Спасителя? Теперь стало яснее? – встретил их Горджелин.

Губитель недовольно поморщился.

– Ты же видишь, чародей, – Инаири и впрямь может лишь идти за мной. Там, где ничего не уничтожено, нечего и возрождать. Верно, придётся и впрямь… дедовскими способами, как говорят смертные…

– То есть пустыня от гор и до моря? – мрачно осведомился Аратарн.

Эльстан молча развёл руками.

– Погодите… – прошептала Возрождающая. – Так нельзя… так не должно быть…

– Мы теряем время. – Горджелин глядел в сторону восходного горизонта. – Если я хоть что-нибудь понимаю в магических потоках… сейчас в Хедебю начинается что-то поистине невообразимое. И, если, опять же, я хоть что-нибудь понимаю в общих принципах того, как может действовать Спаситель… мёртвые всех ближних и дальних земель идут сейчас туда маршем, в тот самый Хедебю.

– Это обычные мертвяки, – пожал плечами Аратарн. – Здесь могут справиться даже простые селяне с дрекольем. Раз Возрождающая не может…

– Возрождающая должна!.. – вдруг простонала Инаири. – Это не просто мертвяки… это сила Спасителя, сила смерти, они не должны дойти до Хедебю!..

– Мы открыты для всех разумных предложений, – буркнул Горджелин. – Но, боюсь, у нас закончились варианты. Кроме того, самого изначального. Губитель должен «сотворить землю пу́сту», уничтожить всё, подъятое Спасителем, а ты, госпожа Инаири, вернёшь ей жизнь. Печально, но иного выхода я не вижу. В случае победы Спасителя или же Дальних эти бедолаги, которым выпал чёрный жребий, всё равно обречены.

– Отец! Ты не можешь!..

– Давай измыслим что-то получше, дочь, – пожал плечами Равнодушный.

– Чародей Горджелин прав, – медленно заговорил Губитель. – Я могу срыть силу Спасителя под корень, могу выкорчевать всю неупокоенность в округе, и да, за это придётся заплатить огромную цену. Правда, в размерах всего сущего эта цена покажется поистине незначительной. Но можно попытаться и поступить иначе. Так, как я сражался… будучи Эльстаном, когда останавливал Орду.

– Это не поможет, – выдавила Инаири, по-прежнему опиравшаяся на руку своего собрата-соперника. – Тебе надо выжечь все погосты, все до единого, и не просто выжечь, а…

– Я знаю. Но иначе и впрямь придётся убивать всех.

– Как ни печально, но я за первый вариант. – Горджелин скрестил руки на груди. – Зовите меня как хотите, но я обязан думать, как победить, а не как свести потери к минимуму. Мы теряем время, а Спаситель…

– Набирает и набирает силу… – пробормотал Аратарн.

– Именно. Губитель!.. Пора действовать.

– Но… надо же как-то иначе… – прошептала Лидаэль, прикрывая глаза ладонью, словно не в силах глядеть на готовое вот-вот произойти.

– Начнем вместе, брат, – проговорила Инаири, и тоже еле слышно. – Я подхвачу, как только ты… оставишь первый след. И постараюсь указать, куда бить. А вы, все остальные – спешите к Хедебю. Если там и вправду битва битв, вы не будете лишними. Мы сделаем всё, чтобы подоспеть тоже. Чувствую, что понадобится вся помощь, какую только сможем собрать.

Они стояли друг перед другом – Губитель и Возрождающая по одну сторону, Горджелин, Лидаэль, Аратарн, Император, Вейде и бедолага Арбаз по другую. Первые оставались, вторые уходили. Хотя на самом-то деле уходили первые – куда-то вверх, где предстояло развернуться вечной борьбе.

– Я сказала, чтобы ты начал… но нет, наверное, всё-таки я… чуть-чуть, как здесь…

– Ты потеряешь силы, – рыкнул Губитель. – Нет. Начну я, но ты – сразу, как только…

Инаири коротко кивнула. И – преобразилась.

Исчезла красавица в белой блузе и алых воздушных шальварах. На её месте возникло… Аратарн даже не мог подобрать слова. Вихрь не вихрь, смерч не смерч, странное кружение, непрерывное движение, сияющее, полыхающее силой, но не убийственной, а, напротив, творящей. Это нечто поднималось сейчас в воздухе, растягивалось, распространялось, словно обнимая незримыми руками всё живое вокруг, уже зная, что защитить, спасти всех и каждого ей не удастся.

Потому что Губитель изменялся тоже. Странствующий эльф-целитель исчез, и в небеса круто вверх с места рванулся туго свитый поток иссиня-чёрного дыма, который, конечно, совершенно не был дымом.

Тёмная спираль взмыла, пробивая испуганно бросившиеся в разные стороны облака. Замерла там на миг, нависла над мирной землёй жутким голодным драконом.

«Готовьтесь! – прозвучало в сознании Аратарна. – Готовься, сын. Прикройте всех, кого только сможете. Мы начинаем!..»

Чёрное движение в небесах обрело форму круга, стремительно расширявшегося и крутившегося со всё нарастающей быстротой. Чёрное колесо, и по ободу вытягивались жуткого вида зубцы.

Что сейчас делается во всей Торговой Республике, где видят это безобразие, лучше даже и не представлять, мрачно подумал сын Губителя.

Чёрный круг расширился уже на полнеба. Ветер умер, замерло всё – от могучих дубов на холмистых грядах до мельчайшей былинки в трещине придорожного камня.

А потом чёрное колесо содрогнулось, словно от боли, и мир вокруг Аратарна взорвался. Поля и рощи вокруг испятнало взметнувшимися ввысь исполинскими столбами горящего праха; высоко взлетали выдернутые с корнями деревья, вспыхивали и разваливались риги и амбары с сараями; вот словно незримый кулак великана ударил по горбатому мостику, обратив его в груду обломков, причём вспыхнули даже мшистые камни.

И только многострадальная деревня, на окраине которой Лидаэль развалила ту самую церквушку, продолжала стоять, словно заколдованная.

Губитель, насколько мог, пытался щадить живых.

Но именно что «насколько мог».

Со всех сторон к окраинным домам устремились цепочки огненных вспышек, земля вставала на дыбы, и вот – разнесло на отшибе стоявшую избушку, Аратарн видел, как бежали её обитатели – старик и девчушка.

Сын Губителя уже готов был сорваться с места, готов был ко всему – но в этот миг словно незримая зелёная сеть упала с небес на ярящееся пламя, на мучимую, разрываемую, вскрываемую изнутри землю; целая рать свежих молодых стеблей, вьюнов, могучих трав, сырых, полных водой, сквозь которые прорвётся далеко не всякий пал, поднималась на защиту, выходила на бой, шла в последнюю для себя атаку, потому что даже самая яростная смерть всего лишь орудие, расчищающее место для последующего триумфа жизни.

Огонь, казалось, взвыл в бешенстве – он хотел жечь, губить, обращать в пепел – отсюда и до моря, и даже дальше, иссушить водные пространства, спалить на обнажившемся дне всех его обитателей, даровав им быструю гибель; а тут ему дерзнули бросить вызов!..

«Да, – потрясённо подумал Аратарн, – схватка отца и Инаири – это не поддавки, не подделка, не игра по правилам; это именно битва насмерть, в которой никто не может победить, но не может и не биться в полную силу».

Рядом с чёрным кругом, рядом с бешено крутящимся колесом смерти ярко полыхнула зелёная искра, обернулась змеящейся лентой, обвивавшей тёмный обод; острые зубцы рубили ленту в куски, однако она упрямо срасталась вновь, вытягивалась, удлинялась, пытаясь замедлить, может, даже остановить гибельное вращение.

А внизу, на земле, чёрный пепел вставал молодой порослью, зелёные стебли вступали в схватку с напирающим тёмным пламенем; где-то им приходилось отступать, где-то, напротив, подавались назад языки огня; Аратарн только сейчас понял, что до боли сжимает в руках серый клинок, оставленный ему отцом.

Старик с девчушкой успели добежать до главной улицы селения, за их спинами вздымалась живая стена взращённого Инаири юного леса; сцепившись корнями, сплетшись ветвями, он пытался удержать сейчас вспучившуюся землю от разрыва.

Не везде это получалось, кое-где разрушение подбиралось ближе к домам, где-то бревенчатые срубы даже заваливались, но обитателям их удавалось бежать – Аратарн надеялся, что в большинстве.

Но губящей всё живое силе было явно этого мало.

Из глубоких дымящихся расщелин полезли тёмные твари, всегдашний ночной кошмар – многоножки размером с корову. Возрождающая ответила – брюха ползущих чудовищ пробивали зелёные копья мгновенно вырастающих деревцев, и чудовища бились, корчась, щедро поливая всё вокруг тёмной кровью.

Несколько таких бестий, деловито пощёлкивая челюстями размером с самые крупные кузнечные клещи, устремились было к Аратарну со спутниками, но попытка эта кончилась, само собой, очень быстро: слегка шевельнул посохом Горджелин, вскинула руки в сложном и быстром жесте Лидаэль, словно сама становясь на мгновение направляющей силу руной; Аратарн, давая выход накопившейся ярости, взмахнул серым клинком – с того словно сорвалось рассекающее всё и вся лезвие, понеслось, разрубило надвое пару чудищ; и всё – некого стало истреблять.

А в небесах продолжалась битва, чёрное колесо расширилось почти на всё небо, опускаясь к горизонту.

– Ложись! – вдруг выкрикнул Аратарн; он словно знал, что должно произойти сейчас.

По счастью, никто не стал спорить, все бросились наземь, даже надменный Горджелин. Император и Вейде, которым поневоле не досталось боя, заставили рухнуть Арбаза.

И вовремя.

От горизонта, там, где ещё не бушевали пожары и не вставала столбами земля, родилось стремительное движение – взмыли вверх и рухнули, подсечённые, вершины остававшихся дотоле целыми деревьев. Словно исполинская незримая коса понеслась над холмами и полем, срезая, где наполовину, а где и под корень всё, что росло, что жило, что тянулось к небу и солнцу.

Возрождающая заметила новую угрозу, встретила её так, как умела – взметнувшимися гибкими зарослями, наматывавшимися на страшное лезвие, но недостаточно быстро.

Над самой головой Аратарна прошелестела неминуемая смерть, прошелестела и ушла дальше, к деревне, где защита Инаири поднималась особенно густо.

– Надо уходить! Подниматься и уходить! – Горджелин сердито отплёвывался от дорожной пыли. – Эти двое, как мы знаем, могут драться очень долго!.. Коса прошла, вставайте! Ноги в руки и бегом! Бегом!..

– А где хоть этот ваш Хедебю? – хладнокровно полюбопытствовал Император.

– Довольно близко, если я верно помню эти места! И ходу, ходу!..

…Они уходили скорым шагом, понимая, что к самой битве могут и не успеть. До заветного города как будто совсем недалеко – полдня пешего пути, но попробуй его ещё прошагать, когда тут такое творится!

Повсюду, насколько мог окинуть взгляд, уничтожение боролось с возрождением. Леса вспыхивали ярким пламенем – и тотчас невесть откуда явившийся ливень прибивал огненные языки к земле. Поля рассекало глубокими тёмными трещинами, из них лезла всякая нечисть – но гибкие вьюны, не щадя себя, перекидывались с одной стороны провалов на другую, словно нить в руке лекаря, стягивали края открытой раны, а прорвавшихся на поверхность тварей пронзали зелёные копья – стремительно, за доли мгновения, выраставшие из земли.

Губитель и Возрождающая длили свой бой.

Пробираться к Хедебю пришлось поневоле медленно. Кругом если не горело, то рушилось, если не рушилось, то стремительно и густо зарастало, и, надо сказать, расти это новое могло на чём угодно, черпать живительные соки из первого подвернувшегося под корни, в том числе и из живых (пока что) путников, так что приходилось осторожничать и здесь. Горджелин с Лидаэлью то и дело отводили от маленького отряда густые облака спор, а рукава Аратарновой куртки пришлось аж обдавать огнём – крошечные поначалу корни вгрызались даже в грубую кожу с невероятной стремительностью.

Время, казалось, замерло – солнце словно бы и не двигалось по истерзанному пламенными росчерками небосводу.

– Не удивлюсь, – проворчал Горджелин, – что Драконы играют с потоками и тут. Уже давно бы вечеру пора настать, ан нет!

– Все должны успеть к Хедебю. – Лидаэль была бледна, но голос оставался твёрд. – Каждый сыграет свою роль.

– Откуда ты знаешь? – подивился Аратарн, выдёргивая очередной росток, ухитрившийся пустить корни прямо у него на воротнике.

– Не знаю. Чувствую.

– Машина Орла и Дракона работает, – тихо подала голос по большей части молчавшая Вейде. – Я тоже чувствую. Растёт, ширится… и я не знаю, что будет лучше для Упорядоченного: чтобы верх взяли Дальние или этот конструкт.

– Конструкт Третьей Силы – как ни крути, но жизнь. Зелёный кристалл Дальних – это смерть, – пожал плечами Император. – Всё просто. Но отчего у тебя такие сомнения, светлая королева?

Уголки губ эльфийки чуть дрогнули.

– Спасибо за «светлую королеву», император людей. А сомнения… мы, Перворождённые, порой очень остро ощущаем смерть. Не свою собственную, а смерть обычая, уклада, обряда. Смерть привычного. И вот я сейчас как раз это и ощутила. Что машинерия Орлангура с Демогоргоном не просто «сохранит наш мир», но сохранит, необратимо изменив. А вот как именно изменив – не знаю, не спрашивайте.

– Не будем, – проворчал Горджелин. – Нам и без того хватает забот.

Забот и впрямь хватало. Силы Губителя и Возрождающей продолжали безумную пляску, и Аратарн видел, как огненные бичи хлещут по бревенчатому храму и погосту возле его стен, обращая в чёрный пепел и церковь, и мертвяков, поднимающихся из раскрытых могил, как горит сама земля, рассыпаясь пустой золой; а следом уже спешили воины Инаири, зелёные ростки впивались в спёкшуюся от жара почву, иссыхали, погибали, но их гибель не оставалась напрасной – в смерти своей они становились пищей для тех, что наступали следом.

По местам, где высились храмы Спасителя, по кладбищам подле них Губитель бил с особенной яростью.

И с равным её напором там воздвигались защитные бастионы Возрождающей.

Отвлекаться на это отряд не стал. Эльстан с Инаири выполняли свой долг, как могли, хаос растекался во все концы Торговой Республики, и даже самые сильные маги не устроили бы всё так, чтобы никто не претерпел бы никакого ущерба.

Они шли, стараясь не задерживаться, но задерживались всё равно – натыкаясь на кучки пахарей, пытавшихся, как могли, спастись от этой небывалой напасти.

И так до тех пор, пока впереди не засияло зелёное вперемешку с золотым.

…И они видели, как сошлись в бою крылатые создания Спасителя с невиданной армией: Древние Боги, странные конструкты, просто воины – хотя какие же «просто», если каждый из них был хоть в малой степени, а магом; и во главе – трое, да таких, что даже Горджелин прикрыл глаза ладонью, словно от яркого солнца.

– Боги… Новые Боги… И… третья… не пойму…

– Так ли это важно? – Аратарн вскинул заждавшуюся боя секиру, поправил на поясе отцовский меч.

– Нет. – Горджелин не открыл глаз. – Ты прав. Теперь уже ничего не важно.

И они, все шестеро, зашагали к кипевшей битве, торопясь, как будто на смертном поле могут кого-то обделить!..

Глава 11. Клара Хюммель, Сфайрат, Гелерра, Ирма и Матфей Исидорти; Соллей

Клара видела, как изменилось выражение глаз Скьёльда – исчез холодный мертвенный блеск Драгнира, взгляд сделался (во всяком случае, частично) почти прежним. И голос тоже сделался почти прежним – но именно что почти.

Говорил Скьёльд с заметным усилием, словно и впрямь боясь случайно «ляпнуть лишнее».

– Девочку мы вытащим. Ничего страшного, внутренние травмы, переломы, но госпожа Гелерра вовремя оказала первую помощь, скрепила разрывы, срастила артерии. Да, на скорую руку, но жизнь раненой это спасло. Её волка, думаю, починит сама госпожа Клара… когда мы сумеем явить ей действенное лечение.

– А ты сумеешь? – прорычал Сфайрат. Дракон вернулся в человеческий облик: чёрная броня, меч на боку – он был готов к бою.

Скьёльд пожал плечами.

– Признаюсь, не ожидал подобного… искусства от вампира. Никогда не встречался. Он упрятал свой яд очень, очень глубоко, снабдил какими-то самоусиливающимися чарами, они черпали мощь в атакующих заклинаниях… не станет преувеличением сказать, что Царица Ночи сама спровоцировала ответ подобного размаха…

– Довольно слов, – у дракона клокотало в горле, как всегда в минуты бешенства. – Ты сможешь помочь, чародей? Или… Алмазный Меч?

– Чародей, чародей, – поморщился Скьёльд. – Драгнир – орудие ненависти, средство уничтожения, а не излечения. Но потом, всё это потом. Пока что – девочка.

«Да, он великий целитель», – по-прежнему холодно, бесчувственно подумала Клара, глядя на отточенно-скупые движения мага, говорившие об огромном опыте.

Скьёльд нажимал, вдавливал, стремительно и коротко чертил что-то пальцами на плечах и руках Ирмы; ладони его скользили ей по груди, животу, ногам, почти касаясь, но – не касаясь.

Воздух потрескивал от сгущенной, свитой в тугие жгуты магии, доведённые до игольчатой остроты; иглы эти, незримые, проникали вглубь тела, скрепляли, сшивали, крепили, управляли ростом того, что нужно, и, напротив, короткими ударами отсекали умершее, вытягивая наружу чёрную кровь и поражённые кусочки плоти.

«Я так не могу, – думала Клара. – Никогда не могла. Какая сила пропадает, какие знания растрачиваются зря!..»

Но за мыслями этими по-прежнему не было ни жизни, ни чувства. Просто расчёт, констатация факта.

– Ещё немного, – Скьёльд слегка запыхался. – Наше счастье, что Царица Ночи не принялась за девочку всерьёз – так, отмахнулась просто. С Ирмой всё будет хорошо… не сомневаюсь. Надеюсь, госпожа Клара, с вашей младшей дочерью, Зосей, всё тоже хорошо. Как-никак, она была моей пациенткой.

– С ней всё хорошо, – ровным и мёртвым голосом отозвалась Клара. Сфайрат глянул на неё – и с му́кой отвернулся.

– Очень рад, очень рад… – Скьёльд мог что-то выразить только глазами, и в них сейчас стоял ужас. Ужас, мольба о помощи – но что могли сделать Клара со Сфайратом, если против Алмазного Меча оказались бессильны и магия, и драконий пламень?

…Маг возился с Ирмой ещё какое-то время. Потом, наконец, выдохнул устало, утёр пот со лба.

– Дело сделано. Теперь пусть спит. Я влил в неё достаточно силы, она крепкая, храбрая – тело её само знает пути к излечению. Вы же, досточтимая госпожа Клара…

– Что ты хочешь этим сказать, чародей?!

– Ничего, господин дракон, не гневайтесь понапрасну, сохраните ярость вашу для наших общих врагов – Дальних. Госпожа Клара, прошу сюда…. Сюда. Ложитесь.

Если с Ирмой чародею не потребовалось ничего, кроме собственных рук, за Клару он взялся всерьёз. Вычертил магическую фигуру, расставил в узлах и на пересечениях кристаллы с курильницами, бросил в них что-то ароматное. Ирму он лечил молча – а тут прибег и к жесту, и к инкантации. Гелерра предложила было помочь – только дёрнул головой раздражённо, мол, не мешай.

Придвинул стойку с подвешенной капельницей – похожие Клара видела в лечебницах того самого мира без магии, где не без удовольствия проводила время на золотых пляжах. Аккуратно ввёл иглу в вену подле локтя – Клара ничего не чувствовала, словно потеряв способность испытывать боль. Встал рядом, поймал глазами взгляд Клары.

– Мы начинаем. Вам придётся мне ассистировать, госпожа. Как бы ни было больно – заблокировать это полностью я не смогу, вас это просто убьёт.

– Ассистировать могу я, – тотчас шагнула вперёд Гелерра.

Скьёльд лишь покачал головой.

– Не сомневаюсь в ваших талантах, достойная адата. Вы спасли Ирму. Но случай госпожи Клары поистине уникальный. Мне нужно её руководство, ей придётся мне подсказывать. Всё, довольно промедлений, начинаем!..

– Клара… – дракон сжал ей руку, холодную и безвольную. – Клара, что бы ни случилось – я тебя люблю! Всегда любил, всегда буду, несмотря ни на что!.. Клара!..

«Я ничего не могу сказать, – вяло подумала чародейка. – Мне всё равно. Я умерла. Я зомби. Ходячий мертвяк. И, наверное, лучше бы и впрямь было мне умереть тогда, на том берегу – в честном бою, с оружием в руках, чем вот так – переставлять ноги туда-обратно, без смысла, без цели, просто потому, что не могу убить себя…»

– Спасибо, – всё-таки выдавила она – больше ничего просто не пришло в голову. – Спасибо, Сфай. Я… я знаю, что ты…

– Госпожа Клара! – резко бросил Скьёльд. – Всё, время вышло. Сообщайте мне, что чувствуете. – И, повинуясь его короткому жесту, сила шевельнулась, потекла, взвихряясь в небывалых, причудливых комбинациях, сила осторожно проникала Кларе под кожу, пробиралась венами и артериями; и – столкнулась с заполонившим всю суть чародейки вампирьим льдом.

Боль вспыхнула такая, что Клара на миг ослепла, кажется, даже лишилась сознания. Закричала? Или нет? Или это не она, а Сфайрат, ощутивший её му́ку, словно собственную?

– Говори! Говори!.. – это уже Скьёльд, бешено расширившиеся глаза. И сразу же, снова он: – Гелерра! Помогай!

Отброшены и забыты все церемонии. Всё пошло в ход и всё сразу же пошло не так.

Клара пыталась заставить себя разжать зубы – ничего не получилось. Тело отказывалось повиноваться, а перед залитыми болью глазами появился вдруг Ан-Авагар, вгляделся сочувственно, вздохнул, виновато развёл руками: «Иначе бы ты умерла. А этого я допустить не мог».

«Лучше бы я умерла», – повторила Клара.

«Ты не можешь, – строго отвечал вампир. – Долг не исполнен. Дело не сделано».

«Какое дело?!»

«Мир ещё не спасён», – пафосно закончил Ан-Авагар и утонул в разливающемся океане боли.

– Проклятье, она молчит! – достигло её слуха.

– Пульса нет, – выпалила Гелерра.

– Держи сердце, адата!

– Держу. Рад, два, три!.. Есть сокращение!..

– Молодец, удерживай её! Придётся вслепую!..

– Осторожно, маг!

– Удерживай!.. А, будь оно неладно!..

Клара кричала.

Боль рвала её на мелкие куски, выгрызала внутренности, пожирала мозг, расщепляла кости. Она ничем не могла помочь Скьёльду. Она умирала.

– Ты её убиваешь!..

– Вижу, адата!

– Остановись, она не выдерживает!

– Нельзя! Не могу!.. Раз начали…

– Остановись!.. Смотри, что пошло́!..

– Проклятье!..

…И боль на самом деле начала отступать. Она отступала медленно, и, что самое обидное, после всех этих мучений не изменилось ровным счётом ничего.

Скьёльд мрачно помог ей подняться. Покачал головой, развёл руками.

– Простите, господин дракон. Но процедура совершенно явно убила бы вашу супругу.

«Ну и пусть бы убила», – хотела сказать Клара и вновь не сказала. Зачем, для чего? Всё это бессмысленно и ненужно. Всё, что ей осталось, – это погибнуть с пользой.

Кажется, несмотря на овладевший его сутью Алмазный Меч, Скьёльду было совестно.

– Я сделал всё, что мог.

– Он сделал всё, что мог, – кивнула адата. – Не будь я Гелерра, ученица Нового Бога Хедина.

Сфайрат опустил голову. Пальцы его вновь сжались на запястье Клары.

– Мы не сдадимся. Что ещё можно сделать, чародей?

– Многое, – голос Скьёльда вдруг изменился, теперь в нём вновь зазвучали нотки Драгнира. Алмазный Меч вернул себе власть. – Но это уже после победы. Иначе всё так или иначе бессмысленно, вы забыли? Дальние наступают. Каждый миг погибают миры. Каждый миг граница зелёного кристалла становится всё ближе.

– Чего же ты хочешь, Драгнир? – Дракон молчал, глядя на Клару и осторожно держа её за похолодевшую руку, инициативу взяла на себя Гелерра.

– Нужно, чтобы свои воплощения нашли бы мои брат с сестрой.

– Как мы можем помочь?

– Я взываю сейчас к Кору Двейну и Соллей. Они должны как можно скорее явиться сюда. И, если мы добьёмся успеха, я помогу.

– Почему бы тебе не сделать это сейчас? И почему же ты тогда уступил место Скьёльду? – глухо прорычал дракон.

– Потому что теперь вижу, каких сил потребует изменение твоей чародейки, Сфайрат. Я полагал, что мой носитель справится. Увы, он не преуспел.

– Ты знаешь, что нужно сделать? Скажи! Скажи немедля! – напирал дракон. – Иначе – никакой помощи!

– Не знаю, – отрезал Драгнир. – Только догадываюсь. Надо пересобрать Клару Хюммель, расплавить и выковать заново, подобно клинку. Это высшее чародейство; только мы втроем – я, Иммельсторн и фламберг – сумеем справиться, и то лишь после исполнения главного нашего долга. Выбирай, дракон, и выбирай быстро! Уверений и обеспечений я дать не могу, да и никто бы не смог.

– Что тогда требуется сделать?

– Я же сказал – добиться, чтобы Иммельсторн и фламберг обрели своё воплощение.

– Иными словами – скрутить Двейна и Соллей, когда они окажутся здесь?

– Не только скрутить. Но, самое главное, – погрузить в них предназначенные для них Мечи, – холодно обронил Драгнир.

– А ты сам?

Но тот лишь высокомерно вскинул подбородок.

– Это неважно. Ну что, согласны?

– Согласны, – столь же холодно ответили Сфайрат с Гелеррой.

Чародейка Соллей устало потрясла рукой. Кисть занемела – волшебница потеряла счёт времени. Она писала, писала и писала, следуя за наставлениями Ялини. Хозяйка Зелёного Мира торопилась; она не диктовала, нет, скорее, размышляла вслух, формулируя самые общие принципы чар, что должны были помочь избранным «семенам жизни» вырваться из гибнущей Вселенной.

И это были очень сложные чары.

– Мало кто сможет воплотить, великая… – робко заикнулась было Соллей в самом начале работы.

– Постарайся, чтобы смогли, – отрезала сестра Ямерта. – Кто у нас поднявшаяся с самого дна чародейка?

Соллей прикусила язык.

И она старалась. Очень старалась. На пергамент ложились чертежи и диаграммы, магические фигуры, многолучевые звёзды и рунические прописи; инкантации, жесты, всё, что могло открыть дорогу сквозь чёрный Хаос к новому приюту разума.

Многое приходилось упрощать на ходу, иначе подобные чары оказались бы под силу только единицам самых искусных чародеев – вроде, скажем, Игнациуса Коппера из так называемой Долины Магов.

Но всё-таки она была Соллей, Соллей из Грах Дарна, Мира Мечей, как звали это место его обитатели. Соллей, поднявшаяся поистине из праха. Соллей, что должна была умереть тысячу тысяч раз, но выдержала. Выдержала, поднялась к самому небу. И сейчас, конечно, она не уступит без боя.

Жаль, очень жаль, что первый план не удался. Проклятый Новый Бог додумался, как, во-первых, раздвоиться (или даже растроиться?), пожертвовать одним из двойников, а потом слиться обратно. Ловко, ничего не скажешь. Подобный фокус неплохо было бы иметь и в собственном арсенале…

Но ничего. Они, все трое, – родня не по крови, по духу – не зря продумали столько запасных вариантов. Один из нихдолжен сработать, не может не сработать. Особенно, когда Молодых Богов удалось загнать в их… стойло. И от них получена их плата.

Сила Ямерта заполняла Соллей, тёплая, на удивление умиротворяющая. Наверное, сейчас она и в самом деле непобедима; наверное, сейчас её удар смог бы даже остановить Дальних, раскрошить этот проклятый кристалл!..

– Не обманывай себя. – Ялини с лёгкостью читала её. – Я хочу помочь тебе, чародейка. Тебе и другим подобным. Хочу, чтобы новое сущее оказалось бы совершеннее этого.

– Ты ведь тоже отправишься туда, великая? – смиренно вопросила Соллей, украдкой массируя руку. Несмотря на всю силу, усталость, онемение и боль даже и не думали уходить.

– Разумеется, – даже удивилась Ялини. – Новое сущее – должен же за ним кто-то присматривать? А вы с братьями – вы сможете стать моими самыми близкими помощниками, моими поверенными, наместниками в дальних краях. Ведь не думаешь же ты, чародейка, что я подарила бы это новое сущее тебе лично?

Соллей кашлянула. Молодая Богиня попала в цель.

– Думала, – с удовлетворением заметила Падшая. – Рассчитывала. Но нет, милая, нет. Впрочем, зачем тебе верховная власть? Что ты с ней станешь делать? Построишь золотой или алмазный дворец до неба? Воссядешь под бархатным балдахином, будешь озирать множество раболепно согнутых спин? Что ты ещё сможешь придумать? Братья твои, кстати, не лучше.

– Да, великая, – Соллей решила, что лучше явить сейчас немного покорности. – Я простая смертная, ты – великая богиня. Я родилась во прахе, ты – явилась из неведомого света, из мысли непознаваемого Творца… ты должна править, великая, мы же…

– Довольно лести, – оборвала её излияния Ялини. – До неё был падок мой брат Ямерт, не я. Делай, что велено, чародейка и, в отличие от тебя, я не обману.

– Я не…

– Ты обманула Ямерта и остальных, – спокойно заметила богиня. – Но, как я уже сказала, они заслужили свою участь. Я понимаю тебя. Война для тебя – путь обмана. Пусть; я готова к этому. Ты отдохнула? Тогда движемся дальше…

…Соллей даже не сразу сообразила, что Ялини уже некоторое время молчит, с откровенной иронией наблюдая за чародейкой.

– Это… это всё, великая?

Богиня кивнула.

– Ты славно послужила мне, Соллей, и награда твоя будет велика. У моего трона ты встанешь выше всех прочих, выше своих братьев.

– Благодарю тебя, великая. Но я бы не хотела быть выше моей родни. Мы – семья, хотя, как ты верно заметила, и не родня по крови.

– Как пожелаешь, – равнодушно пожала плечами Ялини. – Нам осталось последнее – сделать так, чтобы это послание достигло бы адресатов. Клади записи сюда, – она указала на плоскую поверхность внезапно возникшего пня.

«Соллей!» – вдруг услыхала чародейка.

Богиня внезапно нахмурилась.

– Что это было?

«Соллей! Сестра!»

– Твоя родня зовёт тебя, – проронила Ялини. – Надо полагать, они поняли, что случилось у вас в замке, когда я выдернула тебя сюда. Действовать надлежало быстро, я не пыталась замаскировать следы. Что им нужно, твоим братьям?

«Соллей!» – зов повторился в третий раз.

Похоже на Скьёльда, очень похоже… но словно бы и не он. Что-то в нём изменилось, добавилось что-то новое…

«Сестра, возвращайся! Я вижу след портала и стрелу переноса. Я смогу открыть тебе обратный путь. Возвращайся, я добился успеха! У нас в руках все три Меча, да, все три! Алмазный, Деревянный и Чёрный!»

– Вот даже как, – Ялини даже не скрывала, что подслушивает. – Твоему брату поистине везёт. Но это ничего не изменит, дорогая. Дальних не остановит ничто. Поэтому ничего ему не отвечай сейчас, доверши начатое, а потом можешь отправляться на все шесть сторон. До срока.

Соллей судорожно кивнула. Спорить с богиней, тем более обретшей такие силы, было по меньшей мере непредусмотрительно.

Да, Ямерт честно расплатился с ней. И плата эта была поистине огромна – для неё, смертной. То, что он небрежно швырнул в неё – и силы, и знания – делало её, сейчас, наверное, куда сильнее даже Кора Двейна.

Но по сравнению с Ялини, которая вроде бы тоже должна была пасть, лишиться божественности наравне с прочими, – она, Соллей была не более, чем бабочка против яростного урагана.

Как такое возможно? Она что же, не пала, эта богиня? Она по-прежнему Хозяйка Зелёного Мира?

– Нет, – спокойно сказала Ялини. – Но я прошла через искупление. Я отреклась от того… что заставило нас, Молодых Богов, именно пасть. И, хотя я больше не та, прежняя Ялини – ни тебе храмов, ни свиты, ни поклоняющихся, – я ещё кое-что могу, как ты, надеюсь, убедилась сама, чародейка.

О да. Она, Соллей, убедилась.

– Но довольно разговоров. Ты должна была получить много всего, очень много. Рассылай.

– Но, великая… я полагала, такое под силу только тебе…

– Несомненно. Но ты облекала эти чары в форму, понятную прочим чародеям, ты знаешь, как представить им это. Начинай, я подхвачу!

Соллей кивнула. Аккуратно сложенные её записи зашелестели страницами, словно пытаясь взлететь. Строчки засветились, стремительно исчезая с пергамента. Несколько мгновений, и всё кончилось.

Здесь всё кончилось, а голова чародейки мало что не взорвалась изнутри. Образы, бесчисленные лица, отражённые в потоках магии, человеческие и нет, самые причудливые – вплоть до жутких созданий явно из морских глубин.

Сколько их было, этих образов – тысячи, миллионы, миллионы миллионов? Соллей не знала. Она просто рухнула без сил на такую мягкую, такую неправдоподобно изумрудную и ароматную траву.

– Дело сделано, – Ялини поднялась, без улыбки глянула на чародейку. – Поспеши, колдунья, если хочешь успеть вместе с братьями. Мне тоже пора.

Зелень вокруг начала сворачиваться, подобно прячущимся в норы змейкам, опускалась, скрываясь под землёй. Ялини небрежно повела тонкой кистью:

– Они сейчас откроют тебе портал. Я не стану помогать, дабы не вызвать лишних подозрений. Постарайся как можно скорее уговорить Кора Двейна и Скьёльда последовать голосу разума и не растрачивать зря силы. Странствия в Хаосе вы даже не заметите. Это будет просто сон… пусть не с самыми приятными сновидениями. До встречи, чародейка Соллей. Ты очень помогла мне, а Ялини, Хозяйка Зелёного Мира, не забывает услуг.

Соллей низко поклонилась, очень низко, до самой земли.

За её спиной всё настойчивее ощущалось биение силы – теперь она чувствовала это совершенно чётко, плата Ямерта не прошла даром: там вот-вот должен был открыться портал.

– Вы готовы? – чародей Скьёльд, сейчас – воплощение Драгнира, Алмазного Меча, застыл подле формирующихся врат. – Она сейчас будет здесь!..

– А что за вопросы? – глухо бросил дракон. – Достаточно ведь просто пронзить её этим вашим Иммельсторном, разве не так?

– Увы, не совсем. Каждое последующее воплощение требует всё большего и большего. Соблюдения условностей и выполнения обрядов. Но конец, досточтимый господин дракон, именно таков. Пронзить мечом. И должны это сделать либо ты, либо адата Гелерра.

– Мне это не нравится, – мрачно объявил дракон. – Но…

– Но ничего не поделаешь, – закончил за него Драгнир.

…Гелерра со Сфайратом молча замерли по обе стороны поднявшейся портальной арки. Скьёльд-Драгнир застыл прямо напротив сияющих межмировых врат; безоружные руки широко разведены, словно готовясь обнять «дорогую сестрицу».

Клара тупо стояла, где её оставили. Ей было всё равно. Мечи, маги, конец мира – какая разница? У неё отняли всё, все чувства, что делали её… Кларой Хюммель. Осталась пустая оболочка, невесть зачем переставляющая ноги.

Она вообще не понимала, зачем Алмазному Мечу, зачем его сути потребовалось это. Драгнир даровал своему воплощению огромную мощь, Соллей не справится, она…

Радужная поверхность портала колыхнулась, словно солнце заиграло на светлой воде пруда; сияние раздвинулось, подобно занавесу, золотоволосая чародейка шагнула навстречу Скьёльду.

Наверное, раньше Клара бы попыталась крикнуть, предупредить, остеречь; но теперь – опять же, какая разница?

Сфайрат и Гелерра молча бросились на Соллей с обеих сторон.

Клара запомнила только широко раскрывшиеся глаза волшебницы, её сдавленный вскрик.

И сразу же – ослепительная вспышка, удар хлынувшей во все стороны дикой силы. Соллей ответила мгновенно, однако и адата, и дракон оказались готовы. Гелерра прикрылась парой прозрачных магических щитов, клиновидных, составленных острым лезвием вперёд; Сфайрат мгновенно преобразился, бронированное тело выдержало удар, а громадная когтистая лапа прижала бьющуюся Соллей к каменному полу.

– Скьёльд!.. – выкрикнула та.

С горькой обидой, классифицировала её выкрик Клара.

Чародей с вытатуированными драконами лишь пожал плечами, а в руках его вдруг возник Деревянный Меч.

Почему-то Драгниру очень нужно было, чтобы вместилище для его «сестры», Иммельсторна, было бы вот так распято на холодных плитах – ибо иной подготовки Клара не увидела при всём желании.

– Лови, адата!

Адата ловко поймала.

Остриё Деревянного Меча ударило, вокруг Соллей всклубился было синеватый туман, явно защитные чары; однако Иммельсторн прошёл сквозь них, подобно тому самому раскалённому ножу сквозь масло.

Соллей вскрикнула; но крик её тотчас и умер.

Деревянный Меч исчез, как не бывало.

Скьёльд (точнее, Драгнир) махнул Гелерре и Сфайрату.

– Можете отпускать. Дело сделано.

– И всё? – недовольно бросил дракон.

– Всё, – хладнокровно ответил Драгнир. – Нам повезло. Соллей…

– Заполучила слишком много дикой силы, – мелодично отозвалась Иммельсторн. Тело чародейки Соллей шагнуло к Скьёльду, крепко обняло. – Поздравляю, брат. Осталось одно, последнее дело.

– Ваши дела – потом, а моей жене нужна помощь! – рявкнул Сфайрат.

– Всё будет, – рассеяно уронил Скьёльд, он же Драгнир.

– Когда?!

– Как только мы спасём сущее.

Сфайрат только и мог, что глухо рычать.

– Вы обещаете… обещаете… и обещаете…

– Это единственный выход, – пожал плечами Драгнир, а Иммельсторн согласно кивнула. – Втроем мы непобедимы. Мы одолеем Дальних. Неполноценного Творца не возникнет. Тогда можно лечить, помогать и всё прочее. А сейчас, увы, давайте-ка за дело.

Сфайрат и Гелерра трудились, не покладая рук. Соллей – вернее, Иммельсторн – помогала, подсказывала, поправляла. Она знала – очень много знала. В былые времена Клара, наверное, позавидовала бы не очень белой завистью, а теперь даже не пожала плечами. Какое это имеет значение? Мёртвым не завидно.

Ирма слабо шевельнулась, застонала. Гелерра вскинулась было – голос Иммельсторн хлестнул, словно бичом:

– Нет! Дело! Дело верши! С девчонкой ничего не случится.

«Надо бы подойти», – вяло подумала Клара. Но, с другой стороны, зачем?

Дракон и адата меж тем закончили вычерчивать на полу нечто грандиозное – Клара даже не пыталась разобраться в паутине прямых и дуг. Как и не пыталась запомнить руны, что повисали прямо в воздухе пламенеющими знаками, пророча беду.

– Готово. Что дальше? – выдохнула наконец Гелерра.

– Вспоминай Кора Двейна, – приказала Иммельсторн. – Вспоминай как следует, и ты, госпожа Клара, тоже, если не хочешь остаться тем, что ты сейчас.

Клара подчинилась. В конце концов, Сфайрат взирает на неё с такой мольбой… да, верно, это называется «мольба».

Гелерра меж тем довольно-таки ловко заполняла силой магическую фигуру, зажигала одну за другой её линии; это было Кларе знакомо, новым оказалось то, что получалось на выходе: упорядоченная магия, сложнейшее её плетение, несущее в себе впечатанный образ Кора Двейна в каждой нити, в каждой частице.

Да, это было настоящее заклятие поиска, истинное, какое и должно быть. Оно устремлялось всё дальше и дальше, и не просто устремлялось – умножалось, рождая бесчисленные отражения. Каждое такое отражение несло в себе лицо Двейна, взывало к его скрытой сути, проникая под небрежно наброшенные маскировочные чары.

Каскад этот рос и ширился, подобно лавине. Чары эти обнаружат, конечно же, все мало-мальски сведущие колдуны, но ни Драгнира, ни Иммельсторн это ничуть не волновало.

Оно и понятно – если нужно спасать мир, тут уже не до секретности.

Но одновременно в сознании Клары вдруг возникло совершенно иное, пробившееся даже сквозь мёртвое равнодушие вампирьего льда: огненные, живые письмена, строчки, руны, сами собой выстраивавшиеся рисунки, чертежи, диаграммы; сквозь всё это проступал юный и прекрасный лик, являлось имя – «Ялини». Кларе словно кто-то вколачивал в мозг раскалённые докрасна гвозди.

Ясно, чётко, понятно.

Этот мир обречён. Идущую на него беду не остановить, как не затушить кружкой воды лесной пожар. Надо уходить. Далеко, так далеко, как только возможно, куда не достигнет ни истребительный огонь, ни мертвящий лёд. Путь далёк, дорога лежит сквозь чёрное пламя Хаоса, но это единственный путь. Смелее, чародейка! Вот они, заклятья, мой дар тебе, дар Молодой Богини, старающейся искупить грехи своей родни. Взлетайте выше, семена жизни, пусть ветер магии несёт вас быстро, пусть доставит он вас к новым пажитям, к новой земле, где вы пустите корни, где поднимется юная поросль!..

Клара поймала взгляд Сфайрата. Совершенно безумный взгляд – он тоже получил это.

Прощальный подарок Ялини, Хозяйки Зелёного Мира.

Лес не умеет сражаться. Когда приходит пора, он умирает; но его семена подхватывает ветром и – рано или поздно! – густые чащи вновь покроют некогда плодородные поля, поднимутся, спрячут останки гниющих крыш и стен.

Лес всегда побеждает. Надо лишь, чтобы ветер подхватил семена.

Стань семенем, чародейка Клара. Свежая кровь земли вольётся в твои жилы, излечит от хвори – семя должно быть здорово, об этом позаботится великая Ялини; ты оторвёшься от погибающей плоти и взлетишь – так высоко, как никогда ещё не дерзала подниматься. Но теперь путь открыт! Вперёд, Клара, только вперёд! Сквозь пламя и тьму, к свету, к жизни!

И Сфайрат, и Гелерра застыли, неотрывно глядя на Клару.

Им пришёл тот же дар.

– Что это, сестра? – мигом почуял неладное и Драгнир.

Иммельсторн слегка повела плечом.

– Ничего особенного, брат. Нас это не касается. Кто-то пытается бежать, бежать сквозь Хаос.

– Наивные, – усмехнулся Драгнир. – Хаос никого не пропускает просто так. Уж мы-то знаем, сестра, не так ли? Наши… вместилища немало флиртовали с ним, но подобного не измыслили.

– Богиня Ялини полагает, что её «семена» достигнут нового мира, – заметила Иммельсторн.

– Пусть, – решительно махнул рукой Драгнир. – Нам нужен наш брат, а кто хочет – пусть пытает счастья. Вместо ушедших появятся новые – свято место пусто не бывает.

– Но мы не видим вашего Двейна, – дерзко бросила вдруг Гелерра. – Заклятие поиска ваше хорошо, признаю. Но Двейна оно не находит.

Драгнир и Иммельсторн переглянулись.

– Ещё немного времени. Оно отыщет его. Не может не отыскать.

– Ждём. – Сфайрат скрестил руки на груди. – Но сколько?

Воплощения Алмазного и Деревянного Мечей переглянулись вновь.

– Столько, сколько мы скажем, – отрезал Драгнир.

– А вот и нет. – Гелерра гордо запахнулась в крылья. – Лёд Дальних наступает всё быстрее и быстрее. Очень скоро он будет здесь, а тогда спасать уже станет нечего. Ваш Двейн исчез, чары не могут его отыскать, и вы, такие могущественные, не знаете, что делать.

– Какая дерзкая! – Иммельсторн шагнула вперёд.

– Не дерзкая, а просто понимающая чуть-чуть больше в магии, чем вам кажется. Кора Двейна нет в пределах вашей досягаемости. Он не в этом сущем.

Драгнир и Иммельсторн замерли.

– Не в этом сущем… – сдавленно проговорила та, что была Соллей. – Ну конечно же! Он там, в мешке для Молодых Богов, что сработали эти трое!

«„Эти трое“ – Кор Двейн, Скьёльд и Соллей? – мелькнуло у Клары. – Но что за мешок?..»

– Как этого недоноска угораздило там оказаться?! – злобно прошипел Драгнир.

– Неважно. Главное – как нам его оттуда вытащить? – Иммельсторн прижала пальцы к вискам.

– Они постарались, болваны… – Драгнир сейчас тоже явно вглядывался в память Скьёльда. – И в самом деле сотворили настоящее Упорядоченное. Отрезали, вернее. Правда, крошечное по сравнению с настоящим, зато какое-то время протянет даже в зелёном кристалле.

– Сколько б ни протянул – как мы туда попадём, брат?! Портала не открыть, через барьеры Творца не пробиться!

– А как этот мухоед там оказался? – огрызнулся Драгнир. – Ты не видишь пути, сестра?

Иммельсторн задумалась.

– Видать, сооружал себе какой-то отнорок…

– А эти двое что же, ни о чём не подозревали? Едва ли Двейн провернул всё в одиночку!

Иммельсторн раздражённо морщилась.

– В одиночку или не в одиночку, но провернул. Моё вместилище не знает, как туда пробиться. Делали-то все вместе, а вот тропку он проторил…

– Он ещё и этих интересных зверюшек где-то припрятал, так называемых Новых Магов, – напомнил Драгнир. – Полный набор.

– Нам бы сейчас пригодились, – заметила в ответ Иммельсторн. – Вот хитрец! Лишний раз подтверждает правильность нашего выбора. Не потеряй ту зверюшку, что у тебя, брат, пригодится. У меня есть пара идей на её счёт, спасибо премудрой Ялини. Очень может быть, что она-то как раз нам и поможет проникнуть через барьер Творца…

– Идея интересная, хоть и дерзкая, – Драгнир кивнул. – А что делать с этими? – вдруг вспомнил он.

Его сестра только отмахнулась.

– Что хочешь. Они нас не должны волновать. Вместилище фламберга вне нашей досягаемости, а ты про каких-то… каких-то…

– Тогда пробивай портал как можно ближе, – скомандовал бывший чародей Скьёльд. – Как можно ближе к барьеру, будем…

– Что «будем»?! – взвилась Иммельсторн. – Как ты намерен пробивать сам барьер?!

– Придумаем что-нибудь. Уж раз эти хитрецы сумели отрезать кусок сущего, то, наверное, в памяти у них найдётся и способ преодолеть преграду.

– Ничего другого не остаётся, – проворчала Иммельсторн. – Моё вместилище получило немало от падшего бога Ямерта, глядишь, что-нибудь там и сыщется… А вы, которые здесь, – отправляйтесь, куда хотите. Нам не до вас. И будьте благодарны, что вас отпускают.

– А как же… – начал было Сфайрат.

– Нам не до этого, – хором ответили оба Меча. – Уходите. Убирайтесь, пока целы.

И отвернулись.

Сфайрат ринулся на них, преображаясь на лету, окутываясь клубами пламени, и ни Клара, ни Гелерра не успели его остановить. Следом на ним в схватку ринулась адата, языки пламени пронзила брошенная ею яркая молния.

– Нет, – вырвалось у Клары.

Она шатнулась, шагнула вперёд. Это было плохо, ужасно, совершенно неправильно!.. О чём он думает, этот дракон, когда должен – о детях?!

Ледяная броня внутри Клары дала крошечную, почти незаметную трещину. Мысли сделались чуть-чуть теплее.

Потому что он, Сфайрат, должен добраться до детей – если не получится у неё, Клары. Что случится потом, с мирами, с сущим – уже неважно, хотя слово боевого мага и больше его жизни.

И нет, она, Клара Хюммель, не могла никуда уйти, ни в какое прекрасное далёко, когда её дети оставались в закрытом мире, надёжно, как ей казалось, спрятанные.

Пламя и молнии ударили туда, где только что стояли Скьёльд и Соллей – вернее, Драгнир и Иммельсторн; но встретили лишь пустоту.

Портал полыхнул и угас.

Воплощения Мечей скрылись в портале, и сам портал тут же исчез.

Тишина. Только пламя потрескивало, но его, после мгновенного замешательства, кинулась тушить Гелерра.

В опустевшем покое оставшегося бесхозным замка Клара и Сфайрат молча смотрели друг на друга.

– Дети, – наконец выдавила чародейка.

– Верно, – адата Гелерра перевела дух, затоптала последние искры. – Забирайте детей, госпожа Клара, и уходите. Быть может, там, в ином Упорядоченном, вы…

– А ты? – дракон чуть ли не впервые обратился впрямую к белокрылой гарпии.

– Я должна найти своих, – спокойно ответила та. – Они наверняка сейчас сражаются. И… бог Хедин тоже там, наверняка. Я очень виновата перед ним. Что ж, пришло время всё исправить.

Дракон покачал головой.

– Я был одним из стражей Эвиала, – голос его резал, словно сталь. – Я знаю, что такое – отвечать за целый мир. Но сейчас я говорю – уходи, Гелерра. Если станет ясно, что ничего не спасти – уходи. Хочешь, уйдём все вместе. Мы бились с демонами – крыло к крылу.

– Что ты говоришь?! – ужаснулась адата. – Не повторяй этого!.. Я, я отпала от бога Хедина, но теперь я вижу, что…

– Видишь что? Что Дальних не остановить? Или что сущее окажется в руках этих… Мечей? Нет, адата. Я не умер с Эвиалом. И я не умру с этим сущим. Когда ты сделал всё, что в твоих силах, – забирай тех, кому ещё можешь помочь, и уходи. Богиня Ялини и впрямь подарила нам… многое. Мы можем хотя бы попробовать. А что там сказали насчёт того, что через Хаос так просто не пройти… я предпочту рискнуть, нежели обращаться в зелёный лёд.

Адата слушала дракона, тихо улыбаясь.

– Нет, дракон. Ты не побежишь, ты будешь сражаться. И госпожа Клара. И девочка Ирма. Все. Потому что…

– Довольно, Гелерра, – прорычал Сфайрат. – Давай приведём в чувство Ирму, если сможем. Клара! Думай, как мы доберёмся до детей. Кажется, война наша здесь окончена.

«Нет!» – хотелось крикнуть Кларе. Она не окончена, наша война, как она вообще может кончиться, когда предназначение боевого мага осталось не выполненным? Драконы будут до конца биться за свою семью, но вселенским альтруизмом они не отличаются. Они исполнят возложенный на них долг – так они сражались за Эвиал, поставленные хранить кристаллы магии; но за пределами долга – как далеко они пойдут?

Один раз, в самом начале истории, Сфайрат выбрал детей; а она, Клара, решила, что должна защищать обитателей Поколя.

И это едва не стало для них с драконом началом конца.

Гелерра возилась с Ирмой, склонившись над девочкой; а тот самый дракон в упор глядел на Клару, прожигая взглядом.

– Чего медлить? Где ты спрятала детей, жена? Показывай дорогу, время пришло.

И в самом деле, чего медлить? Если ей всё безразлично, почему бы не сделать и так, если Сфайрату это важно?

– Уходите, госпожа Клара, – подняла голову адата. – Уходите, спасайте детей, ваш супруг прав.

– Это место пропитано магией. – Ноздри дракона трепетали. – Замок – на скрещении потоков, во всяком случае, сейчас. Мы не умеем открывать порталы, но зато можем очень быстро двигаться в Межреальности. Не молчи, Клара, где дети?!

– Я покажу, – мёртвым голосом сказала Клара.

– А я заберу Ирму, – подхватила Гелерра. – Мы должны успеть… к битве.

Дракон явно заколебался. Было что-то в словах адаты, не то очень глубоко скрытый упрёк, не то невольная гордость – она шла на смертный бой, предлагая Сфайрату и Кларе спасаться вместе с отпрысками.

– А потом?

– Потом, госпожа Клара, после того, как мы победим, мы все встретимся и устроим знатный пир, – усмехнулась адата.

– А если нет?

– Никакого «нет» не будет, – отрезала белокрылая воительница. – Великий Хедин победит. Сущее будет спасено. Но кто захочет – пусть уходит. Это ведь тоже хорошо – наша жизнь одержит верх над Хаосом!.. А потом, быть может, два сущих объединятся – потому что я, конечно же, расскажу великому Хедину обо всём, и он…

– Планы прекрасны, – оборвал её дракон. – Но нам пора. Дети, Клара, дети!

– Совершенно согласна с господином Сфайратом, – поддакнула гарпия. – Торопитесь, в такое время семьям и впрямь лучше держаться вместе.

– Ты не станешь сражаться? – это был первый вопрос, обращённый Кларой к мужу после схватки на Утонувшем Крабе.

– Мы сражались достаточно, – резко бросил Сфайрат. – Но, если в бою сошлись сами боги, если зелёный лёд Дальних напирает – я, дракон, имею долг не только перед сущим. Но и перед моей семьёй. Мы едва не поссорились один раз, Клара, давай не будем повторять. Когда дети наши будут с нами, можем решить, что нам делать. Показывай дорогу, жена, сколько мне ещё повторять!

В нём закипал гнев.

Клара не кивнула, не пожала плечами.

– Идём, – сказала она просто. – Прости меня, доблестная Гелерра. Да сопутствует тебе удача. Ирма…

– Я уже сказала, я позабочусь о ней! – в свою очередь отрезала адата. – Уходите, вам надо спешить!..

– Идём, Клара. – Сфайрат вдруг шагнул к ней, обнял – так, словно бы она…

Словно бы она оставалась живой.

Матфей Исидорти очень спешил убраться с этого проклятого острова, как его – Утонувший Краб, верно? Ну и имечко, будь оно неладно. Демоны изрядно проголодались, были злы от понесённых потерь и от того, что до дракона с той белой курицей так и не удалось добраться. Их требовалось кормить, и кормить быстро.

Открыть дорогу за небо он сумел довольно легко. Уж чему-чему, а этому Кор Двейн научил сразу. К тому же это был единственный путь отсюда – не вплавь же добираться до обитаемых земель?

Демоны дружно топали (а также летели и ползли) следом за ним. Горячее дыхание их почти обжигало Матфею спину, и бывший ученик Кора Двейна невольно ёжился.

Сперва он решил увести всё своё воинство в какой-нибудь случайный мир, а если повезёт, то там сразу и обосноваться. Это место (в широком смысле) ему совершенно не нравилось. Натоптана сюда дорожка у всяких-разных сильных мира сего; нет, бережёного демоны берегут, нечего рисковать зря. Так что он, конечно же, уйдёт – вот только покормит демонов и уйдёт, ни часа лишнего не потратит здесь!

Поднялись они относительно невысоко, шли на восток, навстречу солнцу. Вскоре внизу в прорехах облаков замаячила земля. Обитаемая земля, что особо важно. Матфей, не колеблясь, повёл свою орду вниз – сожрать, кто ни попадётся на пути.

Просто чтобы не сожрали его самого.

Они спускались в самое сердце обширного континента, сверху особенно напоминавшего странно смётанное лоскутное одеяло. Леса чередовались с узкими клиньями чего-то жёлтого, неужели пустынями? Откуда им тут взяться?

Впрочем, неважно. Он тут не задержится. Ага, вон и город виден в излучине широкой реки – большой город, людный. Отлично. Демоны получат всё, что нужно, и не придётся распускать их широкой полосой, не надо прочёсывать обширные пустые земли.

Матфей отдал короткую команду.

Демоны, радостно взрёвывая и завывая, ринулись вниз.

…В славном граде Мельине, столице великой империи, едва-едва рассвело. Сеамни Оэктаканн, бывшая рабыня Агата, бывшая Видящая народа Дану, мстительница, носительница Иммельсторна, Деревянного Меча, а теперь – Императрица Людей, мать грядущего Императора, проснулась рано, как всегда.

Рядом сонно посапывал её малыш. Нет, их с Гвином малыш. Их сын. Дитя любви, совершенно невероятной и невозможной.

Она ненавидела людей. Она убивала их. Она вела армию народа Дану против Империи.

А теперь она восседает на её троне, но отнюдь не для того, чтобы разрушить её окончательно. Совсем наоборот.

Но каждую ночь во сне к ней являлись погибшие от её руки.

Тот смешной мальчишка, вернее, юноша – Троша…

Да, ею тогда владел Иммельсторн. Вёл её и приказывал ей.

Но кровь всё равно остаётся кровью, и мёртвых не поднимет её раскаяние.

Она может искупить содеянное, лишь помогая живым.

Особенно в такое время, когда боги и силы поистине сошли с ума. Когда иной мир, чуждый и странный, столкнулся с Мельином, сплёлся с ним, смешался, врезавшись лоскутами в давно привычные, казалось бы, земли.

Императрица в ответе за всё, и она не мешкала.

Войска были подняты навстречу новой тревоге. Но, как оказалось, никто особенно не желал драться – обитатели этого нового мира, Эвиала, точно так же, как и жители Мельина, пытались выстроить жизни по-новому.

Изменились очертания морей, новая суша заменила собой морские глубины; новый мир сделался куда обширнее, куда просторнее.

Но пока что требовалось, чтобы поля засевались, урожаи собирались, коровы доились, а свиньи приносили поросят. Чтобы не подняла бы вновь голову разгромленная Гвином баронская конфедерация, чтобы не полезла искать лёгкой добычи Семандра. Чтобы и носа не смели бы сунуть на мельинские берега дикие пираты южного океана, с кольцами в ушах и носах.

А для этого её императорское величество должна быть истинным величеством.

А значит, всегда готовой ко всему.

И в то утро она тоже была готова.

Серебряные Латы, навечно primam et optimam legionem^[109], стояли в столице. Они-то и подняли тревогу.

Они и чародейка Сежес.

– Госпожа! – несмотря ни на что, ни на какое прошлое, Сежес всегда оставалась нарочито-формальной, словно подчёркивая – Сеамни Оэктаканн есть истинная владычица Империи.

Волшебница, бывшая глава Голубого Лива, ворвалась в опочивальню императрицы вместе со стражей Вольных. Разумеется, без Кер-Тинора не обошлось – капитан Вольных мало что не повис на плечах чародейки.

– Госпожа, тревога. Небо взломано. Идут твари… – Сежес была не в придворном платье, даже не рабочем фартуке (иные заклятия и процессы изучать можно только ночью), но в полном кольчужном доспехе тонкой работы. Ну, это понятно, от кого…

И точно. Следом за Сежес и Вольными последовал и сам мастер – гном Баламут собственной персоной.

– Твари? Что за твари? – Тайде соскользнула с постели, уже накинув на плечи шлафрок. – Козлоногие?

– Хоть и похожи, повелительница, но нет, – опередил Сежес Кер-Тинор. – Здоровенные рогатые бестии, иные с крыльями, но большинство без. Прут прямо к столице, владычица!..

– Что вы сделали? – Сеамни подхватила так и не проснувшегося сына, скрылась за ширмой. Сежес погрозила пальцем Баламуту, последовала за ней.

– Серебряные Латы и вся городская стража уже подняты по тревоге. Я послала весть самым вменяемым из новых патриархов Серой Лиги. Сейчас будем раздавать оружие всем способным его носить.

– Да у кого в Мельине нет оружия! – не слишком почтительно перебил чародейку капитан Вольных. – Нужны все способные творить чары, все, владеющие магией хоть в малой степени. А вы, повелительница, должны с надёжной стражей немедля покинуть город.

– Совершенно согласна с капитаном Кер-Тинором. Госпожа, покиньте Мельин. Ваш долг…

– Я знаю, в чём состоит мой долг, Сежес, благодарю.

Голос Дану был холоден, словно весенний ручей, полный хрустких льдинок.

– Прошу простить, повелительница, – смешалась чародейка. – Я…

– Я знаю. – Тайде положила ей руку на плечо. – Из самых лучших побуждений. Но, как говорил мой царственный супруг, «Империя там, где её Император». А я добавлю – Императрица должна быть со своей Империей. Если, конечно, это её Империя.

Сежес покачала головой.

– Отправьте тогда в безопасное место хотя бы его императорское высочество, наследного принца!

– Безопаснее всего ему будет со мной! – отрезала Тайде.

– В сердце битвы, миледи? – Сежес позволила себе чуть раздражения. – Привязанным у вас за спиной? Или как-то ещё?

Это было правдой.

– Кер, отряди двух…

– Шестерых, моя повелительница. Шестеро Вольных не оставят принца ни при каких обстоятельствах.

– А потом ты, мой капитан, сопроводишь меня на стены. И ты, досточтимая Сежес.

Матфей был доволен. Добыча перед ним лежала жирная, даже жаль скармливать демонам. Нет, конечно, отдавать своему воинству живых людей как-то нехорошо, но, с другой стороны, разве не гибнут они постоянно в собственных войнах? Какая разница, кто вспорет живот пахарю, демон или наёмник соседнего владыки? Какая разница, кто вырежет скот в деревне, демоны или голодная кочевая орда? Война есть война, война кормит войну, так было, так есть и так будет.

Город лежал перед ним, словно сервированный для роскошного пиршества стол.

Медлить он не будет, нет. Заход – демоны нажрутся – и прочь отсюда. Чем незаметнее будет мирок, чем захолустнее – тем лучше. А дворцы и девушки всюду найдутся. Главное, не попадаться на глаза всяким магам, богам и силам.

Сам он удобно расположился на холмике, под сенью вековых дубов. Мимо, огибая холм, бежала дорога, упираясь в городские ворота. Видно, что с городом совсем недавно приключилась большая беда – за пределами стен одни огороды да какие-то будки, все дома – только внутри.

Поток демонов устремился к укреплениям; крылатые бестии атаковали сверху. Атаковали не абы как, а в строгом порядке: летучие демоны справятся с привратной стражей, откроют створки, после чего ему, Матфею, останется только ждать, когда армия, насытившись, вновь вернётся к нему.

На летучих созданий он возлагал особую надежду – тяжело бронированные, они были крепким орешком. Таких не сразу возьмёшь ни пикой, ни алебардой, ни каким-то ещё оружием; и к магии они весьма устойчивы, куда устойчивее простых демонов…

В городе тревожно ударил колокол, за ним другой; тяжко и гулко подала голос звонкая медь. Набат поплыл над крышами кварталов, над боевыми башнями, над рекой, растекаясь окрест, дотягиваясь до отдалённых деревень; невольно Матфей представил, как народ там хватается за топоры и рогатины, поспешно вооружаясь, готовясь дать отпор неведомой напасти.

Несчастные; лучше бы им было бежать изо всех сил. Немногим счастливчикам, самым расторопным и самым понятливым, наверняка удастся спастись.

«Я не хочу умирать, – вдруг подумал Матфей. – Я там уже был. Нет, как угодно, что угодно, только не это. Не Трактирщик. Не этот… серый туман, куда уходишь и знаешь, что вот-вот утонешь, и это будет уже полный и окончательный конец. В мире кто-то постоянно гибнет – слабые, глупые, неприспособленные; не мною это началось и не мною кончится. В конце концов, люди могут защищаться…»

И люди защищались.

Навстречу падающим с небес крылатым демонам полетели копья, выпущенные из здоровенных баллист, да не просто копья – каждое тащило за собой железную цепь. Били эти машины недалеко, зато при попадании демон не мог освободиться.

К копьям присоединились стрелы.

Защитники стен не дрогнули и не побежали. Их доспехи и щиты сверкали ярко начищенным серебром, и демонов они встретили плотно сбитыми рядами, вскинутыми остриями пик; камни мгновенно окрасились тёмной кровью.

Иные из демонов, однако, пренебрегли даже строгим приказом Матфея, полетели вглубь города, искать добычу полегче, не столь кусачую. Голод поистине не тётка.

Другие демоны, бескрылые, карабкались вверх по гладким камням, строили живые пирамиды; город не готовился к немедленному отпору, всяких милых сюрпризов вроде кипящей смолы запасти не успел.

Но защитники ворот держались стойко. Из бойниц в упор ударили копья, мелькнули мечи; первые из поражённых демонов покатились вниз, к основанию стен.

Штурм грозил затянуться, а это Матфею совершенно не требовалось.

Сеамни Оэктаканн, Сежес, Кер-Тинор и Вольные успели как раз вовремя. Жуткие крылатые твари перемахнули через стены и разлетались сейчас во все стороны над городскими кварталами. Одна тяжело плюхнулась прямо на конёк крыши перед императрицей и её свитой; когтистые лапы принялись размётывать черепицу.

– Ах, гадина! – Сежес вскинула руки, они словно сами сплелись в сложном жесте. Ледяная стрела сорвалась с пальцев чародейки, ударила в грудь страшилищу – но лишь рассыпалась облаком колючих снежных искр.

– Крепка, – хладнокровно заметил Кер-Тинор. Пара слегка изогнутых мечей бесшумно выскользнула из ножен. Вольные сомкнули ряды вокруг Сеамни; а та вдруг остро, до невозможной боли, пожелала, чтобы Деревянный Меч вновь оказался у неё в руке.

Сежес закусила губу, набычилась. Гордая чародейка терпеть не могла подобных афронтов.

Гном Баламут, о котором все, казалось, забыли в суматохе, молча шагнул вперёд, собой закрывая волшебницу.

Крылатая тварь повернула уродливую голову в сторону новых врагов. Верно, разбившаяся без вреда о её чешую магическая стрела придала ей уверенности; широкие крылья развернулись, с хриплым клёкотом бестия взлетела, сразу же ринувшись вниз на кольцо застывших Вольных.

Шесть небольших арбалетов выпалили разом. Две стрелы угодили в цель – в правый глаз чудовища; левый, однако, остался цел, и тварь, завывая от боли, рухнула на врага, одним взмахом крыла попытавшись смять и раскидать дерзких; громко клацнули зубы в смрадной пасти.

Сабли Кер-Тинора просекли чешуйчатую броню страшилища, но неглубоко, и чуть не засели в ней; секира Баламута оказалась более действенна, дошла до кости, и левое крыло бестии повисло; из раны струёй ударила чёрная кровь, заклубился кислый пар. С ладоней Сежес готов был сорваться огненный шар, но между чудищем и Сеамни не осталось уже никого.

Дану не отступила.

Вольные кинулись перед ней, закрывая её, жертвуя собой; ещё одна стрела отскочила от брони, угодив на волос ниже уцелевшего левого глаза. А тварь уже – вот она, рядом, уже пытается сграбастать её, Тайде, тянет когти, раскрыла челюсти, обнажив жуткие клыки, из утробы мерзко несло тухлятиной.

Иммельсторн! Полжизни за Деревянный Меч!..

«Но я же тут, – спокойно сказал негромкий голос – словно листва зашелестела. – Я, истинный Иммельсторн. Тот, что ты создала сама, а не тот, который…»

«Их что, не один?!» – мелькнуло у Дану.

Но какое это имеет значение, если в руке её вытягивался тёпло-золотистый деревянный клинок, слегка изогнутый, где гарда – причудливо свившаяся живая ветвь Отец-Древа?

Она подняла руку, не ощущая тяжести чудо-оружия; Иммельсторн без сопротивления, легко пронзил броню страшилища, погрузившись тому в грудь по самую рукоятку.

Содрогания, фонтан тёмной крови из раны, бьющееся в конвульсиях уродливое тело…

– Госпожа… – Глаза Сежес расширились.

– Не бойся, досточтимая, – слова давались Тайде с трудом. – Это… совсем иное. Не то, что… было прежде. Он не ненавидит, он защищает. Идёмте же! Скорее!..

За ними слышался слитный топот наступающих когорт, спешивших на выручку братьям, погибающим у врат Мельина.

Что-то пошло не так. Очень сильно не так – это Матфей уловил мгновенно. Чистый, острый, пряный запах силы, неощутимый другими; что-то очень, очень мощное пошло там в ход, в этом проклятом городе.

«Запомни, Матфей, главное искусство мага – осознать, когда нужно уносить ноги. Не геройски умирать, а именно что уносить ноги».

Учитель Кор Двейн был очень, очень мудр.

Пусть на почве магии он, Матфей, сделал лишь первые шаги, даже он чётко ощутил резкую, почти режущую боль в животе – сила пришла в движение, ожила, порождая нечто поистине чудовищное.

Что-то подобное он испытывал, когда они с Царицей Ночи добывали Деревянный Меч.

И Матфею это донельзя не нравилось.

Кажется, сунуться в этот проклятый город – очень плохая идея.

Матфей подумал – и отдал команду.

Сеамни Оэктаканн не теряла времени над поверженным чудищем. За ними, сомкнув щиты, наступала дворцовая когорта Серебряных Лат; по крышам мелькали гибкие, стремительные фигуры, на которые никто старался не смотреть: Патриархи Серой Лиги не одобряли подобного интереса. Проще было делать вид, что там никого нет.

Ещё несколько летучих созданий пронеслись над головами защитников Мельина, но отчего-то бестии не искали лёгкой добычи – с рёвом и хлопаньем крыльев бросались прямо на легионеров, пытаясь дотянуться когтями и клыками, разорвать на куски и сожрать.

Несколько раз им это удалось.

Они были отлично защищены, эти твари, быстры, хитры и сильны.

Броню мог пробить лишь самый мощный удар, причём в упор.

Сежес, закусив губу, что-то бормотала себе под нос, и, когда отряд Сеамни столкнулся со следующей бестией, чародейка, стремясь загладить промах с ледяной иглой, явила куда более жуткую и действенную магию: вскинув руки, принялась словно что-то мять перед собой, какой-то незримый комок глины; и точно так же начало сминать, сжимать и стискивать заметавшуюся было тварь.

Крылья её с жутким мокрым хрустом сломались, но одолеть бестию оказалось далеко не так просто: чудище прыгнуло на чародейку, истекая тёмной кровью из дюжины ран, Вольные с Баламутом ринулись наперерез, но Тайде вновь опередила всех.

Деревянный Меч ударил, коротко и неотразимо, и словно даже запел от удовольствия.

Остриё его дошло до сердца.

– К воротам! – коротко скомандовала Сеамни.

Легионеры меж тем деловито окружали тех бестий, что сумели-таки разметать крыши домов, летели копья и стрелы, защитники Мельина быстро поняли, что нельзя лезть под удары могучих лап с мощными когтями.

Сеамни Оэктаканн пыталась поспеть всюду.

У ворот продолжался бой, там твари несколько легче поддавались копью и гладиусу; и потому Тайде изменила первоначальное намерение. Требовалось истребить тварей, спустившихся на крыши Мельина.

Деревянный Меч разил.

Демоны выполняли команду неохотно, рычали и огрызались. Крылатые, глубже других забравшиеся в город, и вовсе не возвращались. Матфей, не теряя больше ни мгновения, повёл всех вернувшихся демонов прочь от городских стен. Он не дурак – положить такой ценой доставшееся ему воинство в бесплодных атаках, особенно когда с той стороны – жуть какая магия.

Он уводил демонов прочь, следуя трактом, что вёл вдоль реки. Попалась какая-то деревенька – демоны мигом сожрали не успевший разбежаться скот да нескольких стариков, размётывая дома по брёвнам. Голод их это утолило лишь самую малость.

Но ничего. Как говорится, «подальше положишь – поближе возьмёшь». Он, Матфей, ошибся, но больше он этого не повторит…

– Госпожа, эти твари ещё хуже козлоногих. Госпожа, позволь нам справиться с ними, останься здесь, в Мельине. Его императорскому высочеству нужна мать, живая и рядом с ним!

Сежес нервно мяла поводья, конь её нервничал, шумно фыркал, явно пугаясь непривычного запаха явившихся из ниоткуда бестий.

– Госпожа, в бою мы не можем отвлекаться, чтобы защитить тебя.

Сеамни едва заметно усмехнулась, осторожно коснулась облитого кольчугой плеча чародейки.

– Деревянный Меч услыхал мой зов. Истинный Ĩṁṁęḻṧťṏȓȕṇṇ, – она произнесла имя Меча по всем правилам, Высокой Речью, нараспев, со всеми обертонами и призвуками, какие не способна воспроизвести человеческая гортань. – Истинное оружие Дану, призванное защищать, а не бессмысленно мстить, умножая ненависть. Так что за этими тварями пойдём вместе, досточтимая Сежес.

– Они могут попытаться нас обмануть, – озабоченно заметил Кер-Тинор, поглядывая на небо. – Сделать ложный марш, чтобы выманить нас из города, а потом или атаковать на открытом месте, или махнуть нам за спину, к беззащитному Мельину!

Резон в его словах, бесспорно, имелся. Враг этот был новым и явно куда хитрее козлоногих, валившихсплошной массой. Нет, этими тварями явно кто-то командовал, и не так уж плохо – очень быстро понял, что прямой штурм проваливается, и не стал терять своих бестий в бесплодных атаках, начал отход.

Серебряные Латы торопились вдогонку, по кровавому следу врага, но без могущественной магии они мало чем помогут, особенно против сильно бронированных тварей. Победа будет куплена дорогой ценой.

– Мы сделаем иначе, Сежес. Только ты, я и…

– И капитан Кер-Тинор с избранной стражей! – резко, даже дерзко оборвал Сеамни Вольный. Глаза его сверкнули, губы дрогнули – и точно так же дрогнуло сердце Тайде.

Ты любишь меня, я знаю. Но я не могу ответить. Гвин жив, вернее сказать – не-мёртв. Но даже будь он мёртв – всё равно. Он мой, а я – его, теперь и всегда. Это больше, чем любовь.

Она тряхнула головой, отгоняя непрошенное.

– Конечно, мой капитан. Как же иначе. – И улыбнулась.

…Они мчались верхами, и впрямь налегке – если, конечно, не считать гнома Баламута, который, чтобы не отстать от Сежес, прекрасной наездницы, не мудрствуя лукаво, привязал себя к седлу.

Чудовища уходили споро, но всё-таки останавливались – чтобы разорить дотла очередное селение. Счастье, что заранее отправленные Сежес сообщения успели предупредить легатов на местах, большинство селян смогло спастись.

Но, увы, не все. Не все.

Но расстояние быстро сокращалось.

Матфей мог быть доволен – новый план вполне удался. В разорённых деревнях демонам нашлось, кого сожрать, хотя, конечно, лучше бы побольше.

Однако он не сомневался – просто так уйти ему не дадут. Та жуткая магия, что пробудилась за стенами города, магия, что прикончила забывшихся крылатых, увлёкшихся охотой за человеками, – она явно следовала за ним, да и что бы ей не следовать? Имей он, Матфей, такую же мощь в своём распоряжении, он непременно попытался бы настичь и уничтожить вторгшихся. Всё правильно – сильный побеждает, слабый гибнет. Только так и никак иначе, и нечему тут удивляться.

Убираться отсюда. Как можно скорее. Демонам надо ещё немного времени, совсем немного…

– Вот они. – Сежес привстала в стременах, прикрыла глаза ладонью. – Отступают, но не бегут. Сохраняют порядок. Дисциплинированны. Не оставляют никого в живых. Но отступают недостаточно быстро.

– Хотел бы я знать, куда именно они отступают, – буркнул Кер-Тинор, с самого начала погони пребывавший в отвратительном настроении. – А также и откуда они взялись. Это не козлоногие, это… – он замялся.

– Может, откуда-то из этого нового мира? – предположила Сежес. – Мы только начинаем понимать, что за счастье нам привалило, какие там силы, с кем можно иметь дело, а с кем – нет.

– Неплохо бы послать гонцов в их Академию, в город Ордос, – заметила Тайде.

– Уйдет немало времени, госпожа, но это будет исполнено.

– Конечно, вопрос, откуда взялись эти твари и нет ли их там ещё, важен, но сперва справимся с теми, что перед нами, – кивнула Дану.

– Вдесятером? – опять буркнул капитан Вольных.

– Бестиями кто-то командует. Его надо найти и…

– И пробиться через всё их воинство?

– Капитан! – сдвинула брови Сежес. – Являйте должное почтение к её императорскому величеству!

– Я и являю. Пытаясь уберечь её величеству жизнь, – парировал Вольный.

– Тихо, друзья. – Сеамни подняла руку. – Досточтимая Сежес, постарайся найти начальствующего. Я тоже постараюсь – своими методами. Деревянный Меч…

– Который, кстати, исчез, – заметила чародейка. – Как тебе это удаётся, госпожа?

– Он свободен, – Сеамни говорила шёпотом. – И потому приходит, когда считает нужным, а потом исчезает. Я не уберегла его, получив с Отец-Дерева, поэтому…

– Об этом, госпожа, ты расскажешь мне после. Сейчас я должна выполнить твой приказ.

– Просьбу, Сежес, – вздохнула Тайде. – Ты блюдешь ритуалы, но…

– Никаких «но», госпожа. Старой Сежес больше нет, она погибла на той войне, что разожгла Радуга. А теперь позволь мне и впрямь найти того, кто здесь заправляет.

Ищут. Они ищут его.

Чужое заклятие было прямым, грубоватым, но сильным. Кор Двейн как раз натаскивал своего ученика замечать подобные чары; что ж, лишнее напоминание, что задерживаться не следует. Если сумеют нацелиться, ему несдобровать – маг он ещё не слишком умелый.

Был соблазн развернуть демонов, бросить в атаку – тут, на просторе, они бы разгулялись!.. Но нет, Матфей Исидорти, ты не тот наивный дурачок, кого сдали в монастырь Сил Святых. Ты знаешь, когда надо вперёд, а когда и назад.

И, не теряя больше времени, Матфей принялся открывать дорогу за небо.

– Что там происходит?! – зло прошипела Сежес. Глаза чародейки закатились; вид был жутковатый, однако она не падала в обморок и не теряла сознание, она поистине смотрела внутрь собственной головы. – Что они там творят, хотела б я знать?!

Твари впереди перешли на бодрую рысь.

– Торопятся, – бросил сквозь зубы Кер-Тинор.

– Они уходят, – проговорила Тайде. Повела рукой – Деревянный Меч возник в кулаке словно из ниоткуда, придя на зов. – Их надо перехватить, немедля!

– Куда они уходят, госпожа?! – возопила Сежес. – И как их «перехватывать»?!

Вместо ответа Сеамни послала коня вперёд, Кер-Тинор выругался (невозмутимые Вольные глянули на своего капитана с изумлением) и поскакал следом. Сежес с Баламутом старались не отставать.

Иммельсторн в руке Сеамни был вскинут, и, казалось, с острия его срываются зелёные искры; Сежес заморгала, всматриваясь – нет, не искры, то кружатся крошечные зелёные листки, свежие, молодые, словно только что распустившиеся.

…Сеамни Оэктаканн не была магичкой, не знала никакого чародейства, никаких заклятий. Тот, прежний Иммельсторн, алкавший крови и мести, вёл её за собой, и Видящей народа Дану не требовалось иного волшебства. Сейчас же, вызванный из небытия её кровоточащей памятью, Деревянный Меч сам подсказывал, что делать, Тайде словно наяву видела завихрявшиеся призрачные потоки, что неслись над миром, подобные незримой метели.

И сейчас эти потоки, повинуясь чужой воле, стремительно складывались во что-то подобное широкой дороге прямо вверх, в небо и…

И сквозь него, в неведомые пределы.

Твари уходили именно туда. Они не приняли боя, они бежали.

Но тот или те, кто привёл их сюда, в Мельин, не должны были уйти.

Матфею пришлось задержаться. Дорога в небо получилась скверной, малоустойчивой, его словно под руку толкал кто-то, – и приходилось, стоя на земле, поддерживать грозящие вот-вот развалиться чары.

Демоны уходили, по-прежнему бурча и подвывая – мало было еды, мало! – а Матфей, оставаясь позади, словно бы дирижировал оркестром; мост сквозь облака грозил вот-вот рухнуть.

Погоня его почти настигла. И, похоже, преследователи были в себе более, чем уверены. Они не повели за собой армию; их явилась горстка, но горстка эта, чувствовал Матфей, стоит многих полков. Кто-то же перебил его крылатых, залетевших в глубь городских кварталов!

Он невольно оглянулся – опасность и пугала, и завораживала. Повернуться спиной к ней никак не получалось.

Да, чуть больше десятка. Воины, две женщины и… гном, кажется?

Взгляд Матфея буквально притягивала одна из наездниц, на прекрасном белом коне, в плаще цвета молодой травы. А в руке у неё…

«Не может быть», – отрешённо подумал он. Деревянный Меч – откуда ему тут взяться?! Нет, невероятно! Морок, видение, иллюзия! Чары, отводящие взгляд!

Однако и слишком близко подпускать этих тоже нельзя.

Послать десятка три демонов. В расход, конечно, послать, они не вернутся, но ничего не поделаешь.

Демоны принялись разворачиваться. Слава всем силам тёмным, они всё ещё слушаются.

Всадница на белом коне внезапно ударила своего скакуна в бока пятками, тот вскинул голову, заржал, ринулся прямо на Матфея.

Демоны ещё только разворачивались, но отчаянный приказ «Защитить меня!» они восприняли и поняли.

Вот только всадница с Деревянным Мечом не обратила на них ни малейшего внимания.

Взор Матфея словно прилип к плывущему сквозь воздух острию деревянного клинка.

Он даже не видел, как демоны и в самом деле сшиблись с теми всадниками, что мчались за предводительницей на белом коне; не видел ничего, кроме лишь этого острия.

Он приготовился к отпору, но тут всадница, не доскакав до Матфея ещё добрых десятка два саженей, вдруг резко рубанула вкось перед собой; рубанула пустоту, но Матфея вдруг обожгла дикая, никогда ещё не испытанная им боль; он опрокинулся, ослепнув, оглохнув, ничего не видя и не соображая, не слыша собственного крика – всё заполнила одна лишь боль.

Земля тяжело и трудно ударила его в грудь, в живот, прижала к себе, словно норовя раздавить, вобрать в себя ещё живым.

«Я не хочу!..» – кажется, закричал он, но крика этого уже никто не слышал.

Демоны бросились наутёк, дорога в небеса держалась, и они сейчас удирали по ней со всей быстротой, на какую были способны – и это Матфей внезапно увидел.

Никто из них не встал на его защиту без рун принуждения и угрозы.

Никто…

Боль разливалась, всё гасло; а потом взгляд его вдруг прояснился, боль стала уходить, и Матфей увидел – серый туман вокруг, без конца и без края, и возвышающийся над туманами холм, и низкий бревенчатый дом на вершине – мрачный, тёмный, да не просто тёмный, а с рухнувшей, провалившейся крышей, выбитыми окнами и сорванными дверями.

Он содрогнулся, хотел повернуться, броситься бежать – потому что там, в темноте, его поджидало нечто совершенно неописуемое, кошмарное; но мог лишь, рыдая и обливаясь слезами, влачиться против собственной воли к жутким развалинам.

Туман вокруг мало-помалу начал волноваться, а может, это Матфей заметил его волнение только сейчас; словно там, под серым покровом, ходуном ходили части какого-то неимоверно сложного и огромного механизма, протянувшегося, наверное, на всё сущее.

А потом прямо у подножия холма, у остатков сгнившей и повалившейся ограды на пути Матфея встал плечистый здоровяк в кожаном фартуке, с наголо бритой головой.

– Ну что, дурачок? – осведомился Трактирщик. – Обмануть меня думал? И меня, и Царицу свою? Эх, люди-людишки, не перестаю глупости вашей поражаться. Впрочем, как и уму, и хитрости тоже.

По щекам Матфея всё ещё текли слёзы, но бояться теперь уже не имело смысла.

– Смейся… – прошипел он, собрав остатки храбрости.

– Думаешь, что самое худшее позади, да? – мрачно осведомился Трактирщик. – А вот и нет. Сам же знаешь, кто теперь там, в домике сидит-посиживает, дорогого гостя поджидает.

Матфей знал. И от этого напоминания слёзы вдруг полились ещё сильнее.

– Поплачь, поплачь, – кивнул Трактирщик. – Тебе полезно. Как и всем, впрочем. Я бы, если б смог, тоже бы заплакал. Глянь, что с домом-то сделалось!..

– Всё умирает, да? – прошептал Матфей. – Даже здесь, верно? Смерть приходит, развоплощение всего и вся?

– Верно, – без особых церемоний согласился Трактирщик. – Смерть, которой никому не избежать, ни тебе, ни остальным, тебе подобным, ни даже мне. Хотя машина и работает.

– Машина?

– Ну да, машина. И вы с Царицей-то, сами того не желая, задание выполнили. Мечи собрали. Оживили, пусть и не совсем так, как задумано. Но дело сделано, время выиграно. Не раньше и не позже, а точно в назначенный срок. Дальним это не понравится.

– Что?! – едва выдавил Матфей. – Дело… сделано?

– Конечно. – Трактирщик пожал могучими плечами. – Третья Сила ничего не упускает. Три Меча должны были оказаться вместе, должны были воплотиться. И они воплотились. Не совсем так, как рассчитывали они сами, но кому это важно? Они такие же магоконструкты, как и та машина, что набрала сейчас обороты. Жернова богов мелют неспешно, Матфей Исидорти, но зато не упускают ничего.

– Так это был ваш план с самого начала…

– С самого начала, – внушительно сказал Трактирщик, – мы имели много планов. План на случай, если вы с Царицей Ночи попытаетесь честно исполнить, что было сказано, и план на случай, если попытаетесь нас обмануть. Предусмотрели все исходы. Вы собрали два Меча, вернее, заставили тех, кто их заполучил, оказаться там, где нужно, где явился третий Меч. Добыли ли вы клинки сами, добыл ли их кто-то другой – неважно. В главном план исполнился. Мечи вместе и действуют.

– Действуют? Как действуют?

– Тебе, Матфей Исидорти, умерший вторично – по собственной, добавлю, глупости и жадности, – этого уже знать не надо. Тебя работа ждёт, долгая. Хотя, конечно, можешь попытаться и в дом на холме зайти. Только я б на твоём месте этого не делал.

– А то что? – задрожал Матфей. Да, у него по-прежнему оставалось, чему дрожать.

– Не знаю, – фыркнул Трактирщик. – Оно, знаешь, очень неаппетитно дела свои делает. Предпочитаю не смотреть.

Матфей бросил взгляд на полуразвалившийся сруб – и ему показалось, что тьма в пустых окнах едва заметно шевельнулась, словно голодный зверь облизнулся, предвкушая пиршество.

– Что теперь? – убито спросил он.

– Теперь? Теперь можешь выбирать, как я и сказал. Выбор-то, он всегда есть. Даже здесь. Даже после всего, что ты натворил.

– Какой?

– Можешь пойти туда, на холм. Если понял, что содеял. Если смерти людские у тебя перед глазами стоят. А если нет…

Матфей молчал.

– А если нет, – продолжил Трактирщик, – то применение тебе всё равно найдём. Пойдешь колёса крутить.

– Какие…

– А, ты уже решил, – хмыкнул хозяин. – Ну да, таким, как ты, лишь бы жить, любой ценой, хоть в посмертии, хоть как. Что ж, нам сейчас каждая душа нужна, даже если это не душа, а так, душонка…

– А тебя судьёй тут поставили, да? – яростно прошипел вдруг Матфей, сжимая кулаки (сейчас казавшиеся такими настоящими). – Выговоры мне устраивать? Стыдить? Ты, гад бессмертный, что ты понимаешь!.. Сидишь на своём холме да горя не знаешь!.. Ну чего, чего пялишься?.. К твари твоей бросить решил? Бросай, коль сумеешь, а сам я туда не полезу, не жди!..

Трактирщик не удивился, не разгневался, он вообще словно пропустил всё негодование Матфея мимо ушей.

– Иди, – только и услыхал Матфей.

Туман дрогнул, в нём появились разрывы, а за разрывами – смутные очертания исполинских зубчатых колёс, поистине от земли до неба. И на каждом их зубце толпилось неисчислимое множество неясных человеческих силуэтов – они перебирали ногами, словно рабы, крутящие водоподъёмное колесо. Перебирали ногами, переступали с одного мелкого зубца на другой, и громадная шестерня приходила в движение.

– Туда ступай, – сурово распорядился Трактирщик. – Там твоё место.

Матфей не ответил, слишком занят был, вперяя взгляд в открывшееся ему; а видел он разом и близко, и далеко. Его человеческому взгляду предстали последовательности сцепленных друг с другом зубчатых шестерён, тянущиеся куда-то в бесконечность; а там, в бесконечности, среди неоглядно-серого, метался чёрный клубок – чёрный клубок с острыми иглами алых буркал.

– Работать! – донеслось до Матфея хриплое. – Работать, ничтожества! Всех сожру!..

– А, заметил, – добродушно уронил Трактирщик. – Это распорядитель. Чёрным кличут. И, надо сказать, имя это ему очень подходит. Иди, Исидорти, иди. Время всё вышло.

Матфей переступил, потом пошёл смелее. Что ж, деваться некуда. Только он всё равно выпутается, непременно выпутается! Один раз уже сумел и другой сумеет тоже, даже и без Царицы, будь она неладна!.. С неё-то все его беды и начались!

Чернота, затаившись под рухнувшей крышей трактира на холме, разочарованно вздохнула. Матфей уловил этот вздох, это голодное разочарование, эту бессильную злобу.

И обернулся.

– Ага! – крикнул, потрясая кулаком. – Что, съела?! Думала, твоя взяла?! Решила, я сам, аки монашка затяжелевшая, к тебе кинусь?! Не дождёшься!

Трактирщик глядел ему вслед, уперев руки в боки.

И видел, как шаги Матфея Исидорти вдруг сделались очень-очень большими, зубчатые колёса тоже вдруг придвинулись, и Матфей оказался на самом краю той самой машины.

Бывший клирик поднял глаза: Чёрный, или как его там, метался между шестернями, усердствуя, словно надсмотрщик на плантации. Рядом с Матфеем вдруг оказалась широченная движущаяся площадка, и он не сразу понял, что это – то самое «место работы», где ему предлагается шагать по бесконечной лестнице, приводя в движение весь необозримый механизм с такими же, как он, бедолагами.

Ему стало очень жалко себя.

Очень-очень жалко. Так, что едва вновь не потекли слёзы.

Нет, не время. Он сможет, он вырвется, он добьётся!..

Рядом с собой он не видел других людей, только бледные серые тени, бесформенные, полупрозрачные. Его вдруг втянула эта масса, дёрнула, как рыбак добычу.

…Площадка опускалась, и Матфей вдруг ощутил, что там, внизу – та же самая чернота, жуткая и ненасытная, что напрасно ждала его в доме на холме. Она всё ещё ждёт – ждёт, пока он устанет, замедлит шаг, отстанет от других, и тогда не будет ни спасения, ни пощады.

Матфей рванулся, как ужаленный. Перепрыгнул на следующую площадку, затем – на следующую и послеследующую. Ужас гнал его вперёд, и он знал, что останавливаться нельзя ни в коем случае, никогда, ни за что!..

…Машина работала.

Соллей никогда ещё не ощущала так своего бессилия. И никогда не была в таком бешенстве.

Её, одну из троих величайших чародеев, пленили в собственном теле! Пленил какой-то, проклятье, Меч, оказавшийся, проклятье, не совсем мечом, точнее, совсем не мечом, а сложнейшим магоконструктом! Да ещё и дерзнувший утверждать, что она, Соллей, всего лишь «вместилище» для него, драгоценного!

И она теперь не властна ни над чем. Её память бесцеремонно вскрыта, её перетряхнули холодными равнодушными… нет, даже не руками, не пальцами – но щупальцами, склизкими и омерзительными. Всё рассортировали, отобрав нужное – чары, заклятия и тому подобное, – а остальное словно вывалили в грязь.

Какое-то время она недвижно висела в собственном сознании, ни на что не способная, ничего не могущая. Видела и слышала всё, что творилось вокруг, вместе с так же подчинённым Скьёльдом шагнула в портал, который должен был доставить их к границам того заповедника, что они вместе с Кором Двейном отвели Молодым Богам.

Но что-то пошло не так, совсем не так.

Сияние портала охватило их и тотчас угасло, Соллей увидала, что они с названым братом стоят на слегка покачивающейся тропе в Межреальности, под ними – некий мир; и на границы Ямертова домена место это никак не походило.

Мечи, владевшие её и Скьёльда телом, переговаривались – встревоженно, они тоже ничего не понимали, злорадно подумала Соллей.

– Что такое? Почему портал вывел нас сюда?

Тело Соллей развело руками.

– Полагаю, какие-то интерференции из-за движения Дальних. Впрочем, не беда. Мы знаем, куда нам надо… о-ох!

Та сущность, что владела плотью чародейки, вдруг дёрнулась, согнулась, словно от удара под дых. Соллей тоже ощутила, как из неё будто выдрали какую-то часть внутренностей, выдрали и уволокли.

– Что это? – простонали губы Соллей.

– Какое-то чародейство, – буркнул Скьёльд – но не обычным своим голосом. Говорил не он, говорил Драгнир, Алмазный Меч. – Нас это не касается. С тобой всё в порядке?

– Д-да… – не слишком уверенно ответила сущность, что овладела телом чародейки, тот самый (или та самая?) Иммельсторн. – Вроде… как будто… Сейчас…

– Не мешкай, – недовольно сказал Драгнир.

Тело волшебницы медленно распрямилось. Сущность Иммельсторна оправилась от внезапного… чего? Удара? Атаки?..

– Готова?..

Портал заполыхал вновь, расцвёл радужными красками, словно переливчатый мыльный пузырь. Но теперь Соллей ощущала чуть больше свободы, чем раньше. Пусть самую малость, но чувствовала, что сможет добиться ещё большего – словно пленник, выпутывающийся из сетей гигантского арахнида.

Медленно, осторожно, потому что одно неверное движение – и, разорвав одну нить, вляпаешься в десять новых.

Она не имела права торопиться.

Что бы ни задумали эти сущности, так долго притворявшиеся «магическими мечами», она с братьями не может проиграть.

…На сей раз ничего неожиданного не случилось, портал вывел туда, куда и следовало.

«А ведь неплохо получилось», – невольно подумала Соллей.

Перед ними вздымалась исполинская стена, иссиня-чёрная, покрытая сложным узором алых линий – словно вены под кожей. Угольная чернота и насыщенная, кровавая алость.

Их с братьями гордость. Барьер Творца. То, что во всём Упорядоченном умели только они трое. Хаос, укрощённый и поставленный на службу сущему – может ли какой-то маг гордиться большим?

Тело Соллей остановилось, как и тело Скьёльда. Владевшие ими Мечи переговаривались:

– Как он там очутился?

– Какая разница? Важно, как его оттуда вытаскивать!

– Это Хаос. И Дальние. И ещё что-то…

«Гадайте-гадайте, – мелькнуло у Соллей злорадное. – Гадайте, как мы всё это смешали!.. И откуда мы всё это получили!..»

А Мечи меж тем продолжали совещаться. Холодные пальцы Иммельсторна рылись в памяти Соллей (во всяком случае, ощущала она это именно так), словно что-то лихорадочно отыскивая; но, похоже, найти быстро не получалось.

Не получалось, потому что теперь она могла что-то сделать, пусть немногое, но могла. Она отвоёвывала шажок за шажком себя саму – по крупице, но отвоёвывала. Теперь бы успеть, только б успеть…

Но в этот момент Иммельсторн заполучил-таки желаемое.

На чёрно-алой поверхности начало медленно формироваться нечто вроде воронки, на стенах сквозь гагатовое пробивался и зелёный цвет – то, что Соллей с братьями заполучили от Дальних.

Чародейка закрыла глаза.

Глава 12. Сильвия Нагваль, Хаген, тан Хединсея, Райна

Тьма рассеялась. Над головой – молодая зелёная листва, ласковое солнце в вышине, оно не ослепляет, оно осторожно касается глаз тёплым лучом – вставай, уже пора.

Сильвия попыталась двинуться – и застонала, такая боль пронзила её всю.

– Тихо, тихо, – негромко сказал знакомый женский голос, спокойный и низковатый. – Сейчас станет легче. Брат!..

Толчок силы – и верно, боль послушно отступила. Не ушла насовсем, но спряталась подальше, в глубину костей. Будет ждать удобного момента, чтобы снова укусить.

– Г-где… где я?

– Вот и я б хотел это знать, – раздался голос, и это был его голос.

Сильвия крепко-крепко зажмурилась. Очень крепко, потому что иначе совершенно позорно бы разрыдалась, точно какая-нибудь пейзанка. Он таки пришёл. Спас. Выручил, как в сказках. Только не на белом коне…

Последние слова она, наверное, прошептала вслух, потому что женщина усмехнулась:

– Нет, не на коне. Но на белом тигре, думаю, это тоже неплохо.

Она точно была Сильвии знакома, это же, это же…

– Валькирия Райна!.. – наконец вырвалось у неё.

– Она самая, – последовал ответ. – Лежи, лежи. Еле жива, а туда же – прыгать!

– Я, я… – вдруг задрожала Сильвия, и ощутила, как щёки начинают пылать, – я же г-голая…

– Я не смотрю, – сказал Хаген. – К тому же ты укрыта плащом. Одежду мы тебе добудем, понять бы ещё, где мы и что случилось…

– Где мы? В каком-то мире, совершенно обычном, – валькирия пожала плечами. – Солнце, воздух, тяга земная. Деревья эти я, по-моему, видела в Южном Хьёрварде.

– Да, но как мы здесь оказались?.. И, самое главное, – как отсюда выбираться?

– Как обычно, разве нет?

– Нет, сестра, – услыхала Сильвия мрачное. Хаген обращался к валькирии Райне, но почему он зовёт её сестрой? – Я пытаюсь нащупать дорогу в Межреальность и не нахожу её. Точнее, нахожу что-то… очень странное. Словно ползли мы долго подземным ходом, выбрались наверх, в какую-то черноту… да только это не чернота неба, а тьма подвала. Стены да своды. Вот и сейчас у меня то же чувство. И заклятия привычные не работают. И магия какая-то… сила то есть… странная донельзя. Но – потом об этом, потом! Сильвия! Ты цела?

У рекомой Сильвии отчего-то сильно застучали зубы.

– Ц-цела…

– С тобой этот, гм, этот – он ничего не…

– Не успел, – выдавила она. – Он ничего не успел.

– И хорошо, и ладно, – как-то неловко проговорил Хаген. – Теперь отсюда надо выбраться…

– А… А Игнациус?

– Скрылся, гадюка, – вместо Хагена ответила валькирия.

– Но где-то здесь, – продолжил тан. – Мы прошли по его следу. Это точно. Единственное, что мне оставалось, когда дом начал рушиться и сработала главная ловушка мессира Архимага. Она вскрывала любую защиту, штука мощная, но… как всегда, сила ещё не всё. Именно сила и показала нам этот… след. Некую… тропку, проложенную сквозь изнанку сущего. Она-то нас и спасла.

– И мы оказались… здесь. – Райна развела руками.

– И больше никого. А так-то местечко замечательное, тепло, ручеёк неподалёку чистый, тенёк…

– Только вокруг ни души.

Сильвия сглотнула, попыталась встать. К её удивлению, даже получилось.

– Где… где тут ручей?

Райна молча протянула ей флягу. Целомудренно запахнувшись в плащ, Сильвия долго и жадно пила.

Закончив, протянула фляжку обратно валькирии, а та ловко затянула плащ на Сильвии одним из собственных ремней.

И сразу же они – все трое – ощутили совсем недальний толчок силы. Такое случается, когда маг использует что-то очень мощное, но заранее запасённое – в талисманах, например, – и никак не пытается скрыть свои действия.

За первым толчком тотчас последовал другой, а в небольшом отдалении над лесными кронами взметнулся чёрно-рыжий гриб дыма, перемешанного с пламенем.

– Он. Он там, – выдохнула Сильвия. – И этот, Кор Двейн.

Хаген сощурился – это имя ему, похоже, что-то говорило.

– Очень сильный маг, – торопилась Сильвия. – Сильнее Игнациуса. Мне удалось загнать его в капкан, но только потому, что я очень долго готовилась, и то… до конца не вышло.

Теперь они все трое елико возможно быстро пробирались густым подлеском, Хаген вёл их к месту магического поединка.

– Что ты хочешь сделать, брат? – негромко и спокойно спросила валькирия. Меч был у неё в руках.

– Я не вижу пути к возвращению. Мы прошли оставшейся тропой, и она, как мост, обрушилась за нами, её больше нет.

Сильвия затрясла головой.

– Я знаю, где мы… – выдохнула с отчаянием. – Они говорили… Игнациус говорил… что надвигаются Дальние, зелёный лёд, и что Кор Двейн устроил где-то отнорок, логово, где намерен отсидеться… Из ловушки туда тянулась нить… особая нить… Игнациус радовался, значит…

– Значит, мы тут, – кивнул Хаген. – Что ж, разумно. Пусть всё кругом горит огнём, а я отсижусь в сторонке. Понятно теперь, почему мне чудилось, что мы в подвале…

За деревьями вновь громыхнуло. Ветки закачались, листва испуганно зашелестела.

Сильвия не выдержала. Протянула руку, и сама потянулась к Хагену.

– Что теперь делать? С ними нам не справиться!..

– Никто и не станет справляться. – Рука в воронёной стали легла ей на плечо, и латная перчатка показалась нежнейшим шёлком. – Не Игнациус сейчас наша главная тревога. И даже не Кор Двейн.

– А Дальние?

– И не Дальние. И не… – Хаген отмахнулся. – Тихо. Никакой сейчас магии, подбираемся поближе и просто наблюдаем!

…Райна следила за этими двумя краем глаза и тихо-тихо, совершенно незаметно позволяла себе улыбнуться, несмотря ни на что. Позволяла чуть дрогнуть уголкам рта – и вновь отводила взгляд.

Край леса, за ним обнаружилось засеянное поспевающим хлебом поле, изгороди, плетни, чистенькие домики, крытые неправдоподобно свежей и аккуратно уложенной соломой – словно нарисованные, не настоящие; уж кто-кто, а Райна повидала всяческие селения. Такой чистоты и порядка просто не бывает.

И на самой окраине этого селения лицом к лицу застыли двое.

Мессир Архимаг, милорд мэтр Игнациус Коппер и чародей Кор Двейн. Просто Кор Двейн.

Вокруг них, шипя, дымилась трава, вот-вот должно было вспыхнуть и поле. Чародеи застыли посреди широкого круга серого пепла, по которому ещё ползали огнистые червячки умирающего пламени.

– Сударь! Любезный господин мой Кор! Произошла чудовищная ошибка, уверяю вас! – Игнациус запыхался, ему еле удавалось выговаривать слова. – Чудовищная, невообразимая ошибка, недоразумение! Умерьте ваш гнев, умоляю!.. Вы разве забыли, что именно использовали в моём подвале?..

Кор Двейн не отвечал, однако и не атаковал. Молча застыл, глядя прямо в глаза милорду мэтру.

Игнациус, похоже, расценил это как приглашение продолжать.

И он продолжил, трагически заламывая руки.

– Сработали мои защитные построения, ничего больше! Вас замкнуло, да, но я сразу же принялся за работу, дабы вас освободить! Ведь без вас у Долины, у любимого моего детища, никаких шансов!.. А тут – что-то случилось, и мы, мы оказались здесь… только без Долины…

Кор Двейн, по-прежнему молча, скривился в мрачной гримасе.

Игнациус ободрился ещё больше.

– Любезный друг, не стоит придавать столь большого значения нашим маленьким разногласиям. Я защищал свою Долину, своё творение, ведь её маги – они и впрямь мне как дети…

– Долина не его творение, – прошипел Хаген на ухо Сильвии. Жёсткая борода коснулась её кожи, и она едва не вздрогнула. Мысли в голове закрутились совершенно не соответствующие моменту.

– Но, увы, что-то пошло не так, и вместо всей Долины, о чём я упоминал, здесь оказались только мы с вами! И вы, любезный друг, не сказавши ни слова…

Кор Двейн слегка шевельнулся. Сильвия даже не поняла сперва, что случилось, облик мага вдруг сделался на миг нечётким, размытым, словно скрытый водяной завесой. Сила не шелохнулась, заклятие брошено было, словно мастерица аккуратно проткнула невесомый шёлк тончайшей иглой.

Мессира Архимага вздёрнуло в воздух, закрутило вверх ногами, долгополые одеяния накрыли ему голову. Он сдавленно завопил, задёргался, судорожно пытаясь освободиться. Сильвия уловила отчаянные рывки силы – грубые, жёсткие, они, однако, не помогали.

Кор Двейн слегка повёл кистью – одежды Игнациуса несколько раздвинулись, стало видно покрасневшее от прилива крови, искажённое ужасом и злобой лицо. Двейн упёр руки в бока, воззрился в упор на старого мага.

– Произошла чудовищная ошибка? – прошипел он. – Маленькие разногласия? Старый козёл, ты пытался меня запереть, чтобы я указал тебе дорогу сюда!.. Ловко придумано, да только чары свои ты до конца не довёл, тебе помешали!.. И, кстати, – он вдруг оглянулся, губы скривились в злой усмешке, – те, кто помешал тебе, они тоже тут, приятель. Не хочешь полюбоваться?..

Игнациус попытался что-то прохрипеть, получилось совсем плохо и неразборчиво.

– Идите сюда, досточтимые, – вдруг громко позвал Кор Двейн. – Я вас чувствую – и вас, Сильвия, и ваших спутников. Думаю, вы уже убедились, что драться со мной нет смысла. Выходите, выходите, у нас с вами сейчас одна задача – выбраться отсюда, вернуться обратно…

Хаген пожал плечами. Встал, положив руку на эфес меча.

– Что вы имеете нам сказать, сударь Кор Двейн?

Тот прищёлкнул пальцами, милорда мэтра перевернуло вновь, он тяжело шлёпнулся наземь, и руки ему тотчас сковало невесть откуда взявшейся блестящей цепью, туго стянуло. Рот закрыла плотная повязка, и, похоже, под ней прятался кляп.

Сильвия и Райна тоже встали. Кор Двейн не то хмыкнул, не то фыркнул с каким-то странным разочарованием на лице.

– Госпожа распорядительница. Признаю, я вас недооценил. Как, впрочем, и этого старого козла. – Он безо всяких церемоний пнул Игнациуса в ребра, тот замычал. – Госпожа валькирия. Рад встрече. Господин Хаген, тан Хединсея, – наслышан о вас, как же, наслышан. Времени у нас очень немного, буду краток: совершенно неважно, что вы обо мне думаете. Можете считать меня отъявленнейшим злодеем, не возражаю. Но сейчас интересы наши совпадают – мы должны выбраться отсюда, и мы должны спасти Упорядоченное. Это место заперто весьма крепко и весьма тщательно. Так тщательно, что мне одному дорогу отсюда не открыть, хотя я сам и ладил здешние замки. Ну как, согласны? Потом, если угодно, после того, как остановим Дальних, можем заняться сведением счётов. Как, принимаете?

– Принимаем, – спокойно сказал Хаген. – Но что это вообще за место?

– Думаю, госпожа распорядительница сможет пролить свет на этот вопрос, – пожал плечами Двейн. – Но позже, государи и государыни, позже. Мы вернёмся в сущее, а этот… – тут он вновь немилосердно пнул мессира Архимага, – останется здесь. Со всякими интересными сущностями вроде Молодых Богов, коих мы тоже сюда загнали. Полагаю, ему будет о-очень приятно с ними познакомиться. Да и им тоже. Я, конечно, могу придумать всякие шутки типа варки в масле на малом огне или неспешного четвертования, но это, право же, пустяки по сравнению с тем, что учинят с ним Ямерт и компания.

– А почему же они должны, сударь, «учинить»? – хладнокровно осведомился Хаген.

– Потому что, – ухмыльнулся Кор Двейн, – на прощание я превращу этого козла в своё точное подобие. А поскольку Ямерт и его родня уже поняли, как их провели, – ручаюсь, веселье нашему мессиру обеспечено.

– И Ямерт, по-вашему, купится на столь незатейливую уловку?

– Купится, – уверенно бросил Двейн. – Можете мне поверить. Впрочем, хватит об этом, пока что надо выбираться отсюда. Вы готовы?

– Готовы. – Хаген коротко глянул на Сильвию, и та тоже кивнула.

– Тогда к делу. – Кор Двейн мигом переменился: чёткий, собранный, спокойный. – Госпожа Сильвия, нам нужна вот такая магическая фигура… – В воздухе заплясали скрещения голубоватых призрачных линий. – Господин Хаген, скручивайте силу так туго, как только сможете. Я займусь формовкой чар. Суть в том, что все три процесса надо завершить разом, одновременно, без зазора. Мы делали это с братом Скьёльдом и сестрой Соллей, только так можно было достичь требуемой прочности внешнего барьера… так что вам придётся побыть в их роли.

– А что делать мне?

– Вам, госпожа валькирия, надлежит следить за мессиром бывшим Архимагом. Жаль, очень жаль, что я не увижу, как обойдутся с ним сродственники Ямерта, но что поделать, нельзя иметь всё на свете. К делу, прошу вас!..

Дело и впрямь закипело.

Сильвия ползала по земле, вычерчивая фигуру – какую-то причудливую смесь неведомой руны и неправильной многолучевой звезды. Понадобились все её познания в начертательной магии и не только – изобразить иные сочленения было невозможно без заклятий, такая требовалась точность.

Уроки деда не пропали даром.

Сам же мессир Архимаг ёрзал и дёргался, тщетно пытаясь освободиться, однако все его заклятия, насколько могла понять Сильвия, отчего-то не действовали или действовали совсем не так, как следовало.

Кор Двейн так легко отнял магию у сильнейшего чародея Долины?.. Лихо. Но как?..

Чародей, старательно возводивший причудливую пирамиду из начертанных в воздухе призрачных рун, перехватил её взгляд:

– Негаторы, госпожа Сильвия. Негаторы магии, мир Араллор… очень, очень полезный мир. Много вынес оттуда ценного. Конечно, это не настоящий, полноценный негатор. Так, на скорую руку, придержать ретивого мэтра. Мессир нам ещё понадобится.

Упомянутый мессир вновь задёргался и замычал.

– Скорее, – поторопил Хагена Кор Двейн. – Хорошо, но мало. Вот смотрите, сударь – жест, инкантация и руна, чертим взглядом… отлично, отлично!

В руках Хагена и в самом деле билось нечто вроде огненной змеи – до такой степени сжатия дошла свободная сила.

Сильвия тоже торопилась, как могла. Кор Двейн, надо отдать ему должное, работал мастерски; призрачная пирамида перед ним становилась всё выше, она блистала и переливалась всеми цветами радуги. Невозможно было даже представить, что в ней отвечало за какие чары, но конструкция поднялась уже выше древесных крон.

– Ещё немного… – Кор Двейн слегка задыхался. – Сильвия?

– Почти готово!

– Госпожа валькирия, будьте так любезны, переместите мессира Архимага сюда, ко мне, поближе. Ему ещё предстоит трансформа, после чего мы покинем сие место, а он… он останется мною. Так, готовы?.. По счёту три!.. Раз… два…

Что-то резко свистнуло, словно хищно-изогнутая сабля рассекла туго натянутый шёлк.

Пирамида Кора Двейна на миг полыхнула всеми цветами радуги и рассыпалась с хрустальным звоном.

Сам чародей захрипел, отступил на шаг, схватившись за горло. Лицо его залила смертельная бледность.

Перед ним возникли ещё двое, и Сильвия только и смогла, что разинуть рот.

Прекрасная дева, вся, словно в плащ, закутанная в облако золотых волос, парящая над землёй, и бледный чародей с вытатуированными на черепе драконами.

Вот только почему эти драконы явно пытаются спрятать головы друг у друга под крыльями?.. Почему они поблёкли, словно присыпанные пеплом? И почему один из них так странно глядит на Сильвию – словно это настоящий живой дракончик, а не наколотый на коже рисунок?!

– Соллей? Скьёльд?.. – вырвалось у Двейна. Он отступал, но не просто так, Сильвия ощутила мигом сгустившуюся вокруг него силу – то ли маг совсем не прятался, то ли у неё самой возросла чувствительность.

– Вот он, – без выражения проговорила рекомая Соллей.

– Действуем, – так же мёртво отозвался Скьёльд.

Что случилось в следующий миг, Сильвия поняла не очень. Чародей с чародейкой вдруг соединили руки, и перед ними прямо из воздуха соткался до боли знакомый ей волнистый чёрный клинок, тот самый отцов фламберг.

Не может быть. Откуда он у них?!

Кор Двейн, похоже, удивлён был не меньше.

Сильвия видела крупные капли пота, побежавшие с висков.

Чёрный фламберг внезапно прянул в грудь Кору, зашипев и раскалившись докрасна, пронзил сгустившееся перед ним облачко – последнюю попытку мага защититься…

«Ты мой! Иди ко мне!»

Сильвия сама не знала, как и откуда вырвались у неё эти слова; однако они вырвались, сплелись с жаркими, из самой глубины памяти возникшими воспоминаниями: молодые лица мамы и отца, именно отца, а не Хозяина Смертного Ливня.

Чёрный фламберг, успевший сделаться алым, дрогнул, словно в свою очередь вспомнив что-то. Незримая сила хлынула, затопляя всё вокруг, в ней тонули и маги, и Хаген, и мессир Архимаг, и она, Сильвия.

Время остановилось.

Соллей не имела возможности долго предаваться изучению своей новообретённой свободы. Её тело – ныне во власти Иммельсторн – и подчинённый Драгниру Скьёльд оказались лицом к лицу с названым братом Кором.

– Вот он, – услыхала Соллей собственный голос, совершенно мёртвый – словно и впрямь говорила вещь, а не живое существо.

– Действуем, – в тон ответил Драгнир.

А потом по телу Соллей прошла судорога короткой и резкой боли, словно что-то рвалось. Перед нею соткался чёрный фламберг, страшный, неотразимый, полный силы и ненависти.

Фламберг, предназначенный для Кора Двейна.

Кор заметил, мгновенно собрался, выставил щит; фламберг, конечно, пробьёт его, однако у неё, Соллей, есть некая толика свободы, она должна её использовать!

Она рванулась изо всех остававшихся сил, не прячась, уже понимая, что выдаст себя с потрохами. Она словно зубами вцепилась в каждую жилу, в каждое сухожилие и каждый нерв; фламберг не должен ударить! Во всяком случае, не так, как сможет.

Краем глаза она видела сжавшуюся юную девушку с седой прядью надо лбом – Кор говорил о ней, по описанию та самая Сильвия Нагваль – которая тоже ударила. В тот же миг, что и пленённая в собственном теле Соллей.

Фламберг дрогнул. Он устремился вперёд, пробивая щит Кора Двейна, но совсем не так, как мог, не так, как должен был – медленно, слишком медленно.

Остриё чёрного клинка раскалилось докрасна, но всё-таки не коснулось груди названого брата Соллей.

А затем фламберг внезапно, словно нехотя и не по собственно воле, но дёрнулся, попытавшись вывернуться из рук сжимавших его Драгнира и Иммельсторн.

Сильвия! Сильвия позвала его, и он откликнулся!..

– Держи! – страшно выкрикнул Скьёльд, вернее – Драгнир, овладевший его телом. Ладони и пальцы лже-Соллей попытались плотнее сжать рукоять чёрного меча – в то время, как она, Соллей настоящая, напротив, постаралась их расслабить.

И да, она обнаружила себя целиком и полностью.

Яростное шипение Иммельсторн звучало музыкой.

Сила рвалась на свободу из чёрного фламберга, и сам он, выйдя из повиновения, рвался к этой странной девчонке, Сильвии.

А Иммельсторн, найдя, наконец, затаившегося в захваченном и, казалось бы, подчинённом сознании врага, попыталась сжечь дотла противницу, залить потоком испепеляющей силы; Соллей дала этом жгучему потоку увлечь её, не стала сопротивляться.

Она разом и горела, и распадалась, и теряла сцепление с собственным утерянным телом. Сила волокла её прочь, и Соллей словно вплавлялась в неё, огонь заполнял её пустоту, мысль обретала форму; её уносило прочь, возвращалась свобода, но свобода вне плоти, свобода огненного призрака, сотканного из одной лишь магии.

Кор Двейн, как успела понять Соллей, имел куда меньше мгновения, чтобы хоть как-то ответить.

Однако он ответил.

Чёрно-алый фламберг рванулся к ней, к Сильвии, к своей истинной хозяйке. Кровь не водица, а она владела клинком именно по праву крови. Он рванулся к ней – на миг, и, словно одумавшись, вдруг замер.

Но Кору Двейну хватило этой секунды.

Всё возведённое ими, всё вырисованное и вычерченное вспыхнуло разом, ломаясь, сплетаясь и тотчас же распадаясь. С появлением этой парочки и фламберга магия, казалось, заполнила всё вокруг, подобно густому дождевому облаку, была везде.

Снесённое восстанавливалось. Стёртое проявлялось. Само время, казалось, оборачивалось вспять, и там, где и положено было, где обещал Кор Двейн, вспыхнул ослепительный полукруг портала.

Чья-то железная рука подхватила Сильвию за шиворот, безо всяких церемоний швырнув в полыхающее ничто. Её словно полоснуло огненными бичами, она закричала, взвыла раненым зверем, ничего вокруг не видя; тело крутило, жгло и ломало, а потом…

Потом она с размаху ударилась о жёсткое и пыльное, пропитанное гарью.

Хаген видел, как всё случилось.

Как явились двое магов и как вышел из повиновения чёрный меч.

Как изверглась сила, поражающая воображение, сила невиданной плотности и сжатости.

Как Кор Двейн одним-единственным движением – поистине великий маг! – восстановил большую часть разрушенного.

Как открыл портал.

Хаген не зря провёл столько времени в образе толстого и одышливого чародея-лекаря Динтры, большого любителя молоденьких адепток. Словно всегда знал, что глубоко-глубоко в нём самом, глубже, чем само Зерно Судьбы, крылось нечто большее, только он долго не знал, что именно.

Теперь это знание он обрёл, но какой ценой!..

СынДревнего Бога – это что-то да значит.

Кровь – поистине не водица.

Искра Пламени Неуничтожимого, огнь первого вздоха самого Творца – не угли и не зола.

Кор Двейн смог сотворить настоящее чудо. Да, это позволил вырвавшийся на свободу океан силы, но буйство магии требовалось обуздать и направить в нужное русло. Он сумел, и портал открылся; но потратил на это Кор на исчезающую терцию больше времени, чем нужно.

Двое явившихся совладали со взбунтовавшимся чёрным мечом, его остриё вновь летело в грудь Двейну, и ничего сделать он уже не успевал.

Зато успевал Хаген.

Пусть немного, но всё-таки.

Незримая петля захлестнулась вокруг фламберга, потянула в сторону. Выиграно ещё одно маковое зёрнышко времени.

Другая петля должна была рвануть Кора Двейна к порталу.

Однако вместо этого Хагена с Райной вдруг что-то подхватило, швырнув их самих в распахнутую пропасть.

И последнее, что запомнил Хаген, была какая-то удивительно спокойная улыбка чародея по имени Кор Двейн – то ли врага, то ли друга, уже не скажешь.

Соллей была свободна. Совершенно свободна, как свободен ветер. У ветра ведь нет ничего, кроме полёта – вот и она осталась такой же, слабой, почти незримой формой, сотканной из чистой огненной силы. Нет, не пламенный элементаль, нечто иное; она существует, хоть и неведомо как.

И потому она видела, как брат Кор отправил эту троицу прямо в разверстый зев портала. Сам он уже не успевал, хотя поданная в последний миг помощь и позволила избегнуть самого худшего. Двейну удалось оторваться, и теперь он уже не терял ни секунды.

Облик его подёрнулся дымкой, очертания утратили чёткость. Миг – и его не стало, растворился в потоках магии, исчез, как умел только он. Соллей знала, сколько сил и, главное, познаний требовало это истинное исчезновение; именно истинное, а не базарный трюк иллюзиониста.

Перед ней застыли Иммельсторн с Драгниром. Так странно было глядеть на себя со стороны и понимать, что это уже не ты, а нечто жуткое, чуждое, холодное и жестокое. Воплощённое Предназначение – ничего, кроме этого предназначения, не знающее.

Впрочем, теперь она придумает, как испортить этой парочке настроение ещё больше.

Ах да, тут же ещё и этот старикашка. Мессир Архимаг Игнациус Коппер. По рассказам брата Кора – редкостный прохиндей и хитрец.

Но всё равно, оставлять его на поживу Алмазному Мечу с Деревянным – как-то уж совсем… не по-людски.

А она, Соллей, всегда помнила, что она – человек.

Тем более, что…

На горизонте медленно сгустился исполинский облик великана, достигающего главой до облаков. За ним второй, третий…

Сюда направлялись Молодые Боги, явно привлечённые схваткой.

Беги, Игнациус, беги. Загнанным в клетку богам сейчас явно не до шуток.

Беги. Доброту мою ты всё равно не станешь помнить, а при первом удобном случае – попытаешься ударить в спину, хотя её у меня уже и нет.

Но всё равно – беги.

…Мессир Архимаг неловко, с кряхтением, вскочил. Глянул на поднимающиеся всё выше и выше фигуры призрачных исполинов, охнул и, ковыляя, припадая на одну ногу, но всё равно донельзя проворно запылил по направлению к лесу.

Соллей проводила его взглядом и сама поспешила убраться подальше.

Надо отыскать брата. Вдвоём они решат, что делать.

Особняк мессира Архимага обратился в груду развалин; меж камней скользили синеватые огненные змейки, что-то мерзко шипело и плевалось трескучими искрами – защитные чары доработали до конца, уничтожая все секреты милорда мэтра.

Сильвия приподнялась; вернее, её приподняли.

Хаген, в своём истинном облике.

И он улыбался ей.

Белый тигр невесть откуда возник рядом с воительницей Райной, вскинувшей наперевес альвийский меч, чёрный кот рыскал среди обугленных камней; но толпившиеся вокруг руин маги Долины уже пятились сами. Какой-то юнец не выдержал, метнул в Хагена огнешар; неуловимое движение клинка, и пламя рассыпалось облаком быстро гаснущих безвредных лепестков.

Хаген протянул руку – напоказ, чтобы видели – сжал кулак, и земля под ногами юнца расступилась, мигом поглотив его по самые ноздри.

– Вы меня знаете, – негромко, но так, что услышали все, проговорил Хаген. – Я долго жил тут под именем целителя Динтры.

Облик его мгновенно изменился – вернулся тучный и одышливый врачеватель в долгополых одеяниях и, само собой, безо всякого оружия.

– Никто из вас не пробился сквозь мою иллюзию. Никто ни в чём не заподозрил, даже сам мессир Архимаг. Поэтому не советую испытывать моё терпение, маги Долины. Там, откуда я пришёл, в мире под названием Хьёрвард, не церемонятся с теми, кто не понимает, когда надо драться, а когда – нет.

Маги потрясённо молчали. Разинутые рты, трясущиеся руки.

– Не верите? – тяжело усмехнулся Хаген. – Мне перечислить расположение родинок у тех адепток, что искали моей благосклонности, и кои ныне стали почтенными мэтрессами?

Это подействовало.

Ирэн Мескотт залилась краской, но первая сумела взять себя в руки.

– Милостивый государь… Д-динтра…

– Хаген, тан Хединсея, ученик Нового Бога Хедина, – отчеканил тот, словно мечи лязгнули. – Слушайте меня, чародеи Долины. Зла я вам никак не хочу, да и не до распрей сейчас. Ваш бывший управитель, Игнациус Коппер, бежал. Ответственность оказалась ему не по плечу.

– Куда… куда бежал мессир? – возник бледный, как смерть, Эрреас Трагне.

Хаген не повернул головы.

– На наш мир идут Дальние, господа маги. Наступают те самые «последние дни». Мы или выстоим все вместе – или падём. Прятаться по норам поздно, Игнациус Коппер закрыл за собой двери. Уютный мир-убежище, отделённый от сущего барьерами Творца – нет, это сделал не он сам, это сделали другие, но неважно. Дорога туда закрыта. Осталось только одно – сражаться.

– Где? Как? С кем? – выпалила Ирэн. Остальные маги придвинулись, жадно ловя каждое слово.

– С Дальними. Вашей магией. Где укажет великий бог Хедин, о котором здесь, в Долине, все забыли.

В пальцах Хагена появился небольшой розовый кристалл.

– Собирайтесь, маги. Сегодня никто не сможет остаться дома и отсидеться. Или мы все обратимся в зелёный кристалл – или остановим эту напасть. Третьего не дано.

Восторг сжал Сильвии горло. Да, за ним можно было идти куда угодно, даже и на смерть.

И ему нельзя было не верить.

– Нам осталось сделать немногое. Прибыть на помощь моему Учителю, богу Хедину, хранителю Равновесия, и сделать всё, чтобы мир, такой несовершенный, но прекрасный, остался бы, как он есть. Кто со мной?

Сила в голосе Хагена крылась такая, что маги Долины шагнули вперёд все до одного.

– Благодарю, – коротко вымолвил хединсейский тан.

– Но надо же собраться… – бормотал Эрреас Трагне. – Оружие, доспехи, артефакты…

– Живее, – кивнул Хаген.

Он знал, что нужен Учителю. Нужен немедленно и прямо сейчас; мешкать нельзя, но и бросаться в бой бездоспешным и безоружным глупо.

– Но есть ли доказательства? – вылез вдруг Джиакомо. – Точно ли всё обстоит именно так… трагично?

– Попробуйте заняться сверхдальним зондированием, коллега, – холодно отозвался Хаген. – Вот прямо тут, из обсерватории нашей Академии, пока остальные собираются. А потом расскажите нам о результатах – да, и покажите результат на вашей tábula smarágdina.

– Я сделаю это! – Джиакомо ещё пытался хорохориться.

– Только поторопитесь. Здесь, в Долине, никому не удастся отсидеться. Пойдут все, и не только лишь боевые маги. Да-да, и целители, и погодники, и даже иллюзионисты. Все.

– Кто вам дал право распоря… – пискнул было Джиакомо, собрав, как видно, всю свою смелость.

Хаген сделал короткое, неуловимое глазом движение. Остриё клинка оказалось у самого горла Джиакомо, а тот не успел даже вздрогнуть.

– По праву сильного. И того, кто знает, что он делает. Отправляйтесь, коллега, бегите скорее. И возвращайтесь. С таблицей измерений.

– А ты, – вдруг обратилась Райна к чёрному коту Гулльвейг, так и крутившемуся под ногами, – ты останешься здесь. Присмотришь.

Кот мякнул недовольно, фыркнул, но послушался – потёрся щеками с Баррой, привалился на миг к ноге валькирии, словно говоря «только попробуйте не вернуться», и деловито потрусил куда-то в сторону заставы.

Маги расходились, поражённые, потрясённые. Ирэн Мескотт задержалась, мелкими суетливыми движениями поправляя причёску. Она по-прежнему была хороша, подумала Сильвия.

– Сударь… господин Дин… господин Хаген… – она покраснела, метнула на Сильвию выразительный взгляд.

– Да, Ирэн, да. Я всё помню, – чуть мягче проговорил Хаген, и Сильвия вмиг ощутила укус жгучей ревности. – Но последние дни и впрямь пришли. Долине Магов предстоит один, завершающий поход.

– Но зачем нам иллюзионисты? Целители – я понимаю, будет битва, и я готова… но эти?

– Отвлекут внимание неприятеля, – отрезал Хаген.

Не поспоришь.

– Госпожа Мескотт… – Сильвия неожиданно для себя смутилась. – Госпожа Мескотт, помогите и мне собраться. Я… потеряла всё, одежду, оружие, всё. Меж нами было разное, признаю, но теперь…

Ирэн внимательно вгляделась в неё, потом решительно кивнула – словно адептке, пришедшей на консультацию перед экзаменом.

– Идём, милая. У меня найдётся всё, что нужно.

Нашлось неожиданно быстро и подходящего размера.

Вокруг всё бегало и суетилось, а они трое – Сильвия, Хаген и Райна с её тигром – так и застыли. И словно ничего уже не нужно и ничего не испытываешь, ни усталости, ни голода, ни жажды, а одно лишь жгучее боевое томление, когда схватки ждёшь как избавления.

Валькирия подошла, положила руку на плечо.

– Вот оно и всё. Дорога на Боргильдово поле начинается здесь.

– Какое поле? – не поняла Сильвия.

Райна усмехнулась, и от усмешки этой Сильвии вдруг стало по-настоящему страшно.

– Когда Молодые Боги явились в этот мир, девочка. Я там сражалась. А теперь будем биться снова, с той же ценой, даже ещё выше. Но гляди веселей! Что может быть лучше славной смерти в великой битве?

Сильвия имела на этот счёт своё собственное мнение, правда, делиться им с валькирией она не собиралась.

Маги меж тем возвращались – в походных одеждах, с оружием, многие в доспехах. Число их заметно уменьшилось.

Хаген жёстко усмехнулся.

– Кто-то ещё надеется отсидеться? Эй, Джиакомо, где ты там?

Но тот уже сам пробирался сквозь толпу, размахивая тонкой изумрудной пластинкой. Руки его тряслись, лицо заливала бледность.

– Г-господа маги… я… я…

– Да говори уж ты, не томи! – сорвалась Ирэн Мескотт.

– Н-наблюдение показало… стремительное изменение Межреальности… – бормотал Джиакомо, тряся пластинкой. – Далековидение подтверждает… свёртывание и отвердевание… сущее оборачивается кристаллом, и он… всё ближе…

– Убедились?! – загремел Хаген. Сейчас нельзя было дать страху укорениться, лишить всех сил. – Нельзя терять время! Вперёд и только вперёд!

– Но с кем же нам предстоит сразиться? – вновь вылез Трагне.

– Со всеми, кто встанет у нас на пути, – отрезал Хаген. – Не всегда воин может выбирать, с кем ему сразиться, и не всегда природа врага открыта ему. Ну что, все готовы?..

– Все, кто мог, здесь, мэтр Дин… то есть тан Хаген, – с неожиданной твёрдостью ответила Ирэн. – Кто-то должен был остаться с детьми.

Хаген кивнул.

– Время пришло.

Он вскинул руку – сжал в пальцах розоватый кристалл, мигом покрывшийся паутиной трещин и рассыпавшийся тотчас растаявшей пылью.

За спиной Хагена поднялась, раскрываясь, пламенеющая арка портала.

Последний кристалл, полученный от Учителя, как раз на такой вот момент.

Сильвия осторожно, словно котёнок, подобралась к нему. Взяла за руку, ничего и никого уже не стесняясь.

Валькирия Райна потрепала по холке своего белого тигра. Барра ничего не боялся и всегда был готов к бою.

– Идём, Сильвия, – негромко сказал девушке хединсейский тан.

Сильвия зажмурилась. Она была сейчас совершенно и очень, очень неприлично счастлива.

Глава последняя. Все и Спаситель

Клара Хюммель

Клара позволила себе застыть в объятиях Сфайрата только на один миг; тотчас же высвободилась. Быть может, они ещё успеют к битве. Дракон, быть может, так гневен лишь на словах, а потом-то не останется в стороне, не усидит.

Детей и впрямь надо найти. Если не с ней, то они должны быть с отцом. Он сумеет о них позаботиться, если надо – и впрямь уйдёт с ними, уведёт указанным Ялини путём. В конце концов, они все – драконы.

– Показывай дорогу, – приказал Сфайрат. – Просто представь, как станешь возвращаться за ними, ничего больше.

– Мой муж умеет читать мои мысли? – раньше это прозвучало бы как шутка, быть может, даже чуть игриво, сейчас же это были пустые и мёртвые слова.

– Дракон уловит нужное, – неожиданно вздохнул вышеупомянутый муж. – Драконье начало, не человеческое. Для драконов нет ничего драгоценнее потомства. Показывай же, где они, не медли!

Клара зажмурилась. Представила себе бирюзовое ласковое море, золотистые размахи пляжей, разноцветных рыбок в подводных зарослях. Представила ночное небо, усеянное пусть и фальшивыми, а всё равно донельзя красивыми звёздами, хрустальные сферы закрытого мира, где нет магии, и куда даже ей нельзя соваться без талисманов с должным запасом силы – иначе там можно остаться навсегда.

– Спасибо, – шепнул Сфайрат. – Я взял след. Держись крепче, жена!

Под руками вмиг оказалась шершавая драконья чешуя, Клара обхватила Сфайрата за мощную бронированную шею. Толчок – и они взлетели, а куда делся замок с его перекрытиями, стропилами и крышами – Клара так и не успела понять.

Межреальность послушно раскрылась пред ними, но это была уже какая-то неправильная Межреальность. Что-то пропало в ней, нечто настолько привычное, что замечаешь только его отсутствие. Где-то, хоть и пока не рядом, замирало всё движение, останавливалось дыхание и истаивала жизнь.

– Они идут, – мрачно выдохнул Сфайрат. – И уже подобрались довольно-таки близко.

Что он делал, Клара даже не пыталась понять. Междумирье рушилось перед ними и вновь возникало за спинами, дракон словно скользил, расширяя неведомые раньше Кларе бреши в ткани сущего.

– Ты всегда так умел? – не могла она не спросить.

– Так может любой дракон, но цена велика. Никто из нашего племени не использует это умение, кроме как в самом отчаянном случае, когда поистине нет уже никакого выхода.

– Это какая ещё цена? – насторожилась Клара. Ей должно было быть всё равно – ведь она мертва, – но отчего-то не было.

– Жизнь, – спокойно ответил Сфайрат. – Очень легко ошибиться, потратить на открытие пути слишком много сил.

– Но ты же…

– Молчи, – оборвал её дракон. – Молчи и думай о детях!

Клара повиновалась.

…Заветный мир вывалился из мглы неожиданно, он, как всегда, прятался в складках Межреальности. Затерянный, загадочный мир, обитатели которого искренне верят, что за видимым ими небом кроется целая вселенная. Вселенная там и в самом деле есть, только совершенно иная, чем им кажется.

– Это здесь, – указала Клара. – Спускаемся, но… нужна будет сила. Много силы, чтобы выбраться оттуда.

– Зачерпнём, – кратко отмолвил дракон. И, более не отвечая, камнем ринулся вниз.

…Зелёный остров, затерянный в синем солнечном просторе тёплого моря. Пальмы, кустарник с жёсткой листвой, пряный запах цветов и огромные, почти в руку, медлительные сероватые ящерицы, совершенно никого и ничего не боящиеся, что день-деньской греются на камнях.

Белые стены дома с огромными, выходящими на море окнами. Высокий забор, прочные и надёжные ворота. А на столбе у ворот…

– Шоня! – вырвалось у Клары.

Рыжий страж-кот аж подскочил на всех четырёх лапах, молнией метнулся под ноги ей и Сфайрату, и вдруг замер, растерянно и недоумённо замяукал, глядя на Клару с неприкрытым ужасом.

Почуял.

– Веди, – коротко приказал было Сфайрат, но Шоня, видать, его не понял – крутился, тёрся о ноги, словно самый обычный кот.

Но тут, на счастье, калитка приоткрылась, осторожно высунулся Чаргос – и радостно завопил, забыв о присущей ему, как старшему, солидности.

Клара стояла как неживая – да она и была нежива.

– Собирайтесь, скорее, – торопил вылетевших следом близнецов Сфайрат. – Где Зося? Не смотрите так на маму, ей… ей нездоровится. Собираемся, быстро, быстро!

«И что же будет с Шоней? – вдруг подумала Клара. – Подаренные Ялини чары, подействуют ли они на него? Нет, нет, страж-кота оставить решительно нельзя!»

Сфайрат что-то коротко и деловито внушал детям, слушали все, даже Зося. На мать никто не смотрел, один лишь страж-кот жалобно взмявкивал, пушистый хвост так и хлестал во все стороны.

– Взялись! – командовал меж тем дракон. – Взялись за руки! Чаргос, возьми кота! Аэ, держи Зосю! Эртан – со мной!

Чаргос потянулся, подхватил Шоню. Бросил испуганный взгляд на Клару.

Чувствуют. Все чувствуют. Даже малышка Зося – а может, она в особенности, вон, глазищи на мокром месте.

– Мы уходим отсюда, а потом…

– А потом, папа?

– А потом ещё дальше. Но всё будет хорошо.

– А домой? Как же домой, па?

– Если успеем, – отвернулся Сфайрат. Врать детям он никогда не умел.

Чаргос слегка толкнул излишне любопытную Аэ.

– Клара! Готова?

Клара механически кивнула.

– Тогда давай. На раз-два-три. Просто выход отсюда. Там… там решим.

Сила выплеснулась на свободу, ломались амулеты и талисманы. Словно подхваченные вихрем, все семеро (считая и кота) рванулись в небеса; дракон не утруждал себя скрытностью, Клара услыхала удивлённые возгласы позади, а в следующий миг их уже приняла Межреальность.

– Всё, – выдохнул Сфайрат. – Нет-нет, дети, не трогайте маму, она…

– Она неживая, – вдруг пискнула Зося. – Папа, мама, она…

– Тихо! – рыкнул дракон. – Не болтай глупостей! Мама просто нездорова. Не трогайте её, говорю же вам!.. Давай, Клара, следующее! Уходим, не мешкая!..

– Папа, а домой?

Сфайрат заколебался. Вопросительно взглянул на Клару.

– Мы успеем, – сказала она без выражения.

Упорядоченное менялось, и менялось быстро. Но время ещё оставалось.

– Но я уже не смогу… так, как сюда, – Сфайрат явно негодовал на собственную слабость.

Клара хотела сказать, что они всё равно успеют, но нужно, чтобы дети хотя бы попрощались с родным домом, чтобы они подумали, как брать с собой Шоню, но тут Межреальность содрогнулась в чудовищном спазме, словно в неё ткнули раскалённым докрасна остриём меча.

На ногах не удержался никто, даже Сфайрат.

– Что это? – вырвалось у дракона.

Клара уже поняла, что. И единственное, что успела крикнуть, набрасывая простейшее заклятие сети на всё своё шебутное семейство:

– Держитесь! Друг за друга!..

А потом Межреальность начала рушиться. Клара судорожно вцепилась в Зосю, за неё саму точно так же ухватились близнецы, Шоня вонзил когти Кларе в предплечье, но она даже не почувствовала боли.

Их засасывала исполинская воронка, сила сходила с ума, неслась куда-то жутким всесокрушающим потоком, и оставалось только пытаться не потерять друг друга в этом хаосе.

Гелерра

Ушли… Адата Гелерра перевела дух. Всё в лучшему в этой самой лучшей из вселенных. Да, на какой-то миг ей показалось, что она и дракон… впрочем, какая разница? Её ждала битва. Но сперва…

Она склонилась над Ирмой. Ничего страшного. Она справится. И уж тем более справится великий Хедин. Он смилостивится, он простит… а если даже и нет, то не откажется окончательно излечить девочку.

– Не смотри так, – строго сказала Гелерра волку. – Не пропадёт. Давай-ка, отправляемся, пока опять не пришлось драться…

В замке неизбежно должна была подняться суета – куда пропали хозяева?

Кое-как, на скорую руку, адата привела Ирму в чувство – только лишь для того, чтобы та не свалилась с Серко. Волк поскуливал, тревожился, тыкался носом Ирме в ладошку, та слабо пыталась похлопать его по шее.

– Всё… будет… хорошо…

– Конечно, будет, – бодро кивнула Гелерра. – Тебя подлечили, ну, а великий бог Хедин – уж я его умолю! – когда за тебя возьмётся, то будешь как новенькая.

Ирма кое-как улыбнулась.

– Мы сейчас отправимся прямо к нему. Всё будет хорошо, не сомневайся.

– А… где он?

Хороший вопрос, вздохнула про себя Гелерра.

– Я найду его, не бойся.

…Они ушли в небо, не теряя больше времени. Серко шагал осторожно, мягко, не всякому коту чета, – дабы не потревожить хозяйку.

И сразу же попали, что называется, с корабля на бал – Междумирье содрогалось короткими болезненными судорогами, словно от непереносимого ужаса.

Где-то кипела битва, небывалая битва, и не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, кто мог в ней сойтись.

Что ж, оно и к лучшему. Теперь с пути не сбиться даже при всём желании.

Хедин

Битва кипела, обе стороны несли потери, и ни одна не собиралась уступать. Ангелы Спасителя так и вились над головами Познавшего Тьму, Сигрлинн и Ракота, их то и дело сбивали – то Древние Богини Отта Локка и Умис, то стрелы эльфов, то заряды гномьих огнебросов; однако на поле сражения что-то неуловимо изменилось.

Именно неуловимо – потому что земля по-прежнему вставала на дыбы, отрезая Хедина, Ракота и Сигрлинн от остального их воинства, кипел бой в небесах, но Спаситель, застывший напротив Познавшего Тьму, что-то сделал, поменял, словно коснувшись струн невидимой арфы.

Низкое, басовитое гудение разнеслось далеко окрест, так далеко, что невозможно даже представить.

Оно катилось по всему Хьёрварду, по океанскому дну, по горным кручам, взмывало к хрустальным сферам небес, отражалось от них, заставляя вибрировать, дрожать, словно в страхе.

Спаситель, ещё совсем недавно втягивавший любую силу в себя, внезапно улыбнулся. Сила начала истекать из Него, глаза Спасителя горели золотым, их заливал чистый свет – и Хедин Познавший Тьму обмер на мгновение, вспомнив, где он видел это последний раз.

На ступенях дворца Молодых Богов в Обетованном, когда он сам, Ракот и Старый Хрофт шли на приступ.

Но это же невозможно! Немыслимо! Спаситель никогда не был связан, он не мог быть связан с Молодыми Богами! Это порождение людей, это, это…

Спаситель продолжал улыбаться – спокойно и понимающе. Словно говорил: ну да, оно именно так. Удивительно, правда? Всё куда сложнее, чем тебе казалось, хранитель равновесия. А теперь всего этого не станет, потому что останется только он, Спаситель, вместе со спасёнными им.

Сила истекала, покидала Спасителя, но сила странная, вроде бы не облечённая чарами ни в какую форму, но и совершенно мёртвая, ни для чего не пригодная. Она вроде бы и была, и в то же время её не было. Ветер, что не веет, волна, что не поднимается.

Зов, беззвучный и оттого ещё более страшный, плыл над Хьёрвардом. Спаситель звал мёртвых, но уже совсем не так, как раньше, когда мертвяки шли на армию Хедина и Ракота.

Нет, это был призыв не на бой, а на слияние с ним, Спасителем.

Познавший Тьму помнил рассказ Хагена о случившемся на Утонувшем Крабе, когда Спаситель явился туда и тоже начал призывать усопших; но Хаген тогда ничего не упоминал о столь странном зове и о силе вроде этой, прокатившейся по Хьёрварду от края до края, отразившейся от небесных сфер и вернувшейся обратно.

Нет, это не просто призыв, это даже не то самое Второе Пришествие, о котором столько писалось в священных книгах Спасителя. Это что-то иное, совсем иное…

Это «иное» проявило себя очень быстро.

Хедина потащило вперёд, прямо к медленно разводившему в стороны руки Спасителю. В Нём самом открывалась бездна, Его облик словно раздвоился, Он как будто руками раздвигал реальность, открывая ход в бездонную пропасть.

Ракот яростно выругался, размахнулся Чёрным мечом. Сигрлинн серебристой рыбкой метнулась в сторону, Хедина коснулся посланный ею жгут упругой живой силы.

Но Спаситель знал, что делает. Взмах огненного меча Он отразил нагой ладонью, и дар истинных ангелов не оставил на Его плоти никаких следов.

Нельзя сказать, что всё шло по плану, но нельзя сказать, что Хедин совсем этого не ожидал. Собственно, именно к этому он и готовился, и знал, что нужно будет сделать, когда так или иначе Спаситель раскроет свою утробу.

Всё это он знал. Не знал лишь, насколько сильна окажется эта тяга

Спаситель исторгал силу, а вбирал, похоже, вообще всё, что существовало в мире – не физически, конечно, но выпивая саму суть, забирая души, и не только лишь смертных людей.

Забирал лесных духов и озёрных нимф, русалок из глубоких омутов, полевиков, леших, даже Древних Богов, что ещё укрывались в самых глухих местах мира, пытаясь бессмысленно выживать; эссенции, суть, души – назовите как угодно – их пришли в движение.

Мёртвые отозвались тоже. И не на одном-двух ближних к Хедебю погостах – на всех погостах, кладбищах и катакомбах Большого Хьёрварда.

Спаситель собирал всё и вся, и даже оружие огненных ангелов не могло Ему повредить – словно Он достиг какой-то иной, высшей ступени, поднялся туда, куда раньше не мог.

Его ангелов становилось всё больше, воздух густел от них, место распавшихся тотчас занимали новые. Подмастерья Хедина и Древние Боги медленно пятились, давая себе больше места, но не подпуская крылатых тварей с мечами. Вид последних, был, само собой, обманом.

Спаситель улыбался.

Он стал куда могущественнее, и теперь Ему не было нужды отступать.

Армада внимательно наблюдала, холодно и методично продолжая подсчёт шансов. Начальствующие очень хорошо обучили её этому, возможно, даже слишком хорошо.

Новые Боги не предложили ничего такого, с чем Спаситель не смог бы справиться. Его крылатые слуги несли потери, однако ряды их мигом пополнялись при помощи чистой магии. Элементарная логика требовала признать, что дело Бывших Врагов Хедина и Ракота проиграно, если они немедля не введут в сражение что-то совершенно непредвиденное, некий резерв, что целиком и полностью изменит положение.

Всё та же холодная логика выживания подсказывала Армаде единственно возможный способ действий – присоединиться к побеждающей стороне, к Спасителю.

Однако эта логика больше не работала. Граничные условия задачи сделались совершенно иными – Спаситель не нуждался в союзниках, Ему вообще не требовался никто и ничто, и дело Он вёл к полному и всеобщему уничтожению.

А этого Армада допустить не могла. Во всяком случае, не могла содействовать этому сознательно и добровольно. Это ограничение, поставленное некогда Начальствующими, оказалось слишком сильно.

И отсюда вытекал один-единственный вывод. Армаде следовало найти способ помочь Бывшим Врагам. Отыскать тот самый резерв, что сможет изменить положение.

Пока что главные силы Армады (вернее, то, что от них осталось) не ввязывались в сражение. Улучая удобные моменты, Армада приканчивала то одного, то другого из крылатой рати Спасителя, но это ничего не могло изменить в общем итоге. Требовалось это Армаде для совсем иного – понять, уловить те механизмы, что задействовал Спаситель, ибо, сколь бы ни был Он могущественен, воля Его исполнялась не непосредственно, а через некоторые орудия, будь то магия или что-то иное.

Армада должна была узнать, что именно.

Пять, десять, пятнадцать ангелов распалось сухой пылью под её ударами. Слуги Спасителя были сильны, но действовали неизобретательно, в чём-то походя на саму Армаду до того, как Начальствующие научили её думать, анализировать и улучшать собственную тактику.

Армада впивалась в крылатых созданий, цепляла крюками, улавливала сетями, разбивала молотами, пилила пилами, пронзала пиками. Не потому, что пыталась причинить как можно больше мук – вряд ли эти сущности вообще чувствовали боль или страх – но чтобы лучше понять их природу и природу их чар.

Полученные данные холодно сортировались или анализировались. Это Армада умела делать очень хорошо.

Чистая магия, но с немалой примесью человеческого. Причём того, что сами люди считали «светлым», «добрым» и «хорошим» – Армада была знакома с этими понятиями. Это придавало магии форму, это могло обмануть и обманывало.

Армада шла дальше. Спаситель извергал поистине непредставимые объёмы силы; откуда Он брал её? Неужто всё держал в себе?

Нет, отвечала себе Армада. Он перенаправлял потоки омывающей Хьёрвард магии, замыкал на себя, и не просто так – а через каждого, кто поклонялся Ему, кто верил в Него, кто возлагал на Него надежды.

Каждый. Каждый был словно копией Его. Каждый мог стать Им. Каждый отдавал собственную душу, но не просто так – становился лотком, что направлял поток силы, куда требовалось Спасителю.

Вот именно это множество мелких, мельчайших струек и делало Его непобедимым.

Но, быть может, Бывшие Враги тоже понимают это?

Нет, ответила себе Армада. Они видят только общий поток силы. И не догадываются, как можно его пресечь.

Холодный разум Армады уже сформулировал решение.

Мир Хьёрварда должен умереть. Его обитатели всё равно будут обречены, если Бывшие Враги проиграют – а они проиграют, если не сделают того, что нужно.

Это же так просто, и они вполне могут победить.

Огненная стена от края и до края мира.

Или молнии. Или просто мгновенная милосердная смерть от внезапного глубокого сна.

Но именно смерть. Только она разорвёт связь мириад душ со Спасителем.

Общий разум Армады работал как всегда чётко.

У неё не было средства осуществить подобное. Значит, надлежало убедить Бывших Врагов.

Сказано – сделано. Конструкты покатились вперёд, не поддаваясь тяге, потащившей всё и вся в раскрывшуюся бездну Спасителя.

Хедин и Ракот должны сделать то, что по силам только богам.

Если, конечно, они настоящие боги.

Правда, ощущалось в мире и нечто иное, новое, с чем Армада не только никогда не сталкивалась, но что не вложили в неё и Начальствующие. Нечто, частью схожее с тем, что сейчас требовалось сделать; но частью совершенно этому противоположное.

Тут анализ Армады давал сбой. Слишком мало данных, чтобы сделать верную оценку. Слишком мало.

Аратарн

Битва кипела перед ними, а позади всё шире разливалось сражение Губителя с Возрождающей. Сами их фигуры давно исчезли в небесной сини, но по земле хлестали всё удлинявшиеся и удлинявшиеся незримые бичи – и Эльстана, и Инаири.

Рушились храмы Спасителя, взрывались изнутри погосты, летели смешанные с землёй осколки костей. Мертвяки где-то успевали подняться, но по большей части уже нет.

И Аратарн, поудобнее перехватывая секиру, чувствовал, как сила его отца разливается всё дальше и дальше, прочь от Хедебю, по градам и весям Восточного Хьёрварда; стремительно, быстрее любого шторма и урагана, катится по морским волнам, на юг и на запад.

Но этого было мало, потому что Спаситель тоже не мешкал.

Горджелин вдруг остановился, утёр пот.

– Дальше не пойдём, – объявил неожиданно чародей.

– Почему, отец?!

– Потому что, дочка, махать железками и кидаться огнешарами там и так есть кому. Ну-ка, ну-ка, задачка на сообразительность – что там происходит? Эти крылатые – что их источник? И почему число их не тает?

Лидаэль на миг прикрыла глаза.

– Спаситель и чистая магия. Он их творит. И… непрерывно!..

– Именно, – проворчал Горджелин. – Неиссякаемый источник силы сам в себе. С ним бороться чистой силой – полное безумие.

– А чем же тогда?

Горджелин недовольно скривился.

– А вот это мы сейчас и постараемся измыслить.

– А мы? – подала голос Вейде.

– Вспомни, королева, – обернулся к ней Снежный Маг, – свою самую сильную и самую необычную магию. Квинтэссенцию эльфийского чародейства. То, что ты никогда не использовала, кроме как в своих лесах. Нет, не всякие там ловчие лианы или «ножи травы». Вспоминай, как можно лучше!

Вейде кивнула, наморщила лоб.

– А я? – Император шагнул вперёд.

Горджелин метнул взгляд на его белую перчатку.

– Жуткая вещь, – пробормотал Снежный Маг. – Как такое носить-то можно…

– Когда я был жив, то носил и платил за это цену, – спокойно заметил Император.

– Уж больно интересный подарочек. – Горджелин разглядывал латную рукавицу, словно впервые заметив. – Думаю, он тоже подойдет. Ты хорошо помнишь, что мог сотворить с её помощью?

– Более чем. Не хотелось бы повторять, но понимаю, что надо.

– Надо. Но только не огнешары, не забывайте! Спасителю они что мастодонту одна-единственная стрела. Думай, владыка Мельина. Как и королеве Вейде, скажу тебе – измысли самую неожиданную магию, какая никогда не пришла бы тебе в голову раньше. И чтобы это было… поперёк воли Спасителя.

– Легко сказать…

– Да трудно сделать, понимаю. Но иначе никак.

– И будем отсюда?

– Если не случится ничего неожиданного, пресветлая королева.

– По-моему, неожиданного уже случилось столько, что…

– Тихо! – вдруг вскинула руку Лидаэль, хотя какая тут могла быть тишина, совсем рядом с грохочущим сражением? – Тихо! Слышите?

Аратарн нахмурился. Лидаэль, конечно, она Лидаэль, но ему не нравилось, когда его в чём-то обходили.

Сам он ничего не слышал. Битва ревела и грохотала невдалеке, взлетали и падали фонтаны земли, словно в неё били незримые тараны.

– Что там?

– Спаситель собирает… всё. Зовёт. Живое и неживое.

– Губитель и Возрождающая должны были остановить это! – вскинулся Император.

– Даже они не в силах разом охватить весь мир, от края до края. – Горджелин нахмурился, как и Лидаэль, вслушиваясь во что-то. – Они рушат храмы и выжигают погосты, но этого мало.

– Ты чувствуешь, отец?

Снежный Маг коротко кивнул.

– Спаситель всё вбирает в себя. Ты, Аратарн, быть может, не ощущаешь пока, потому что над кровью Губителя Он не властен. Над королевой Вейде тоже, а Императора защищает его артефакт. Ну и то, что он – из домена Демогоргона. А бедный наш гном, увы, сейчас скорее всего вообще ничего не чувствует.

– И что делать?

Горджелин впервые прямо взглянул Аратарну в глаза.

– Блокировать. Любыми способами, какие только знаешь. Как я сказал – самой неожиданной магией. Все готовы? Давайте! Сейчас это самое главное – не дать Ему утопить всё в силе!..

Аратарн зло дёрнул плечом. Легко сказать – «блокируйте», а как?!

А потом сам с досады чуть не хлопнул себя по лбу шипастой боевой перчаткой. Вот тупица!.. Он не чувствует зова Спасителя, не ощущает Его тяги – именно потому, что кровь Губителя Ему не подвластна, Горджелин сказал всё верно.

Кровь Губителя.

То, что делает Аратарна – Аратарном.

То, к чему он никогда не обращался.

Он закрыл глаза. Посмотрел в себя – глубоко-глубоко. В самые изначальные воспоминания – когда в одиночку подростком выходил против чудищ Орды, против всяких там броненосцев и брюхоедов, когда бил из лука прямо в глаз хоботяре, и ничуть не удивлялся собственным талантам.

Что ж, пришло время воззвать к ним.

К тому, что отличало его от других, благодаря чему зов Спасителя его не затрагивал… вернее, почти не затрагивал, поток усиливался, и даже Аратарн это ощутил – подобно ветру, пока ещё тихому, но постепенно набиравшему мощь.

Давай, кровь Губителя!

Там, в его жилах, струилось нечто, о чём он доселе никогда не задумывался. Сейчас же он взывал к нему, тянулся изо всех сил, и оно откликалось.

То неуловимое, скользящее меж мельчайших кровяных телец, что позволяло цепляться за свободнотекущую силу и преобразовывать её так, как надо. Отец способен был направить это только на разрушение, Возрождающая Инаири – на созидание; ну, а он, Аратарн, на то, чтобы возвести плотину на пути потоков всасываемой Спасителем мощи.

Кровь отозвалась. Повеяло холодом, между пальцами вдруг закружились снежинки. Поток силы, текущей к Спасителю, взвихрился вокруг возведённой запруды, и сама она стала проявляться – ледяными стенами, морозными узорами по стеклу.

Поток силы тоже менялся – теперь это была не только сила, нет, что-то большее, отнималось что-то неуловимое от всего живого в Хьёрварде, Спаситель втягивал…

– Жизни! – прохрипел Горджелин, вдруг оказавшийся рядом, посох его полыхал ослепительно-снежным пламенем. – Он забирает жизни! Не только магию!.. Блокируй! Перекрывай!..

Но Аратарн и так старался, как мог. Ледяные стены поднимались всё выше и выше, рядом с ними расцветали невиданные цветы, распускались листья – королева Вейде воздвигала собственные барьеры. Что творили Горджелин с Лидаэлью, он не понял, а вот Император нацелился сжатой в кулак левой рукой куда-то в пустоту, и та вдруг перестала быть пустотой, там что-то ломалось, корчилось и корёжилось, и тоже воздвигалось на пути всасываемого Спасителем.

– Шире! – каркнул Горджелин. – Охватываем кольцом! Окружаем!

Аратарн попытался «шире» – словно тащил из себя живую кость. Дар отца, наследие Губителя, не давалось так просто – дунул, плюнул и готово; однако он всё равно тащил.

– Эх, всяк в свою степь… – крякнул Горджелин, и Аратарн его понял – каждый в отряде старался, но лишь своей, только ему присущей силой, и объединить её всю не смог даже Снежный Маг.

И всё-таки они расширяли кольцо. Расширяли и замыкали. Бурный поток, собиравший эссенцию жизни целого мира, забурлил, взметнулся, яростно штурмуя преграду.

Горджелин был прав, магию следовало объединить. Но как?..

…В этот миг он заметил первых неупокоенных, торопившихся к месту схватки. Это были какие-то совсем додревние создания, явно не люди – может, тролли, может, огры, может, какие-то недовеликаны. Видать, зов Спасителя вырвал их из таких глубин, куда не смогла дотянуться даже истребительная магия Губителя. Или, может, просто ещё не успела. Или они с Инаири ошиблись, уничтожая лишь то, что лежало на поверхности…

– Держать кольцо! Держать! – Горджелин вскинул посох наперевес. – Ох, и пойдёт же сейчас веселье!..

Клара Хюммель

Они падали. Скрепы Межреальности разъялись, воронка засосала их, швырнула, словно половодье мелкие веточки, потащила невесть куда; тьма окутала всё вокруг, в ушах выло, шипело, трещало, оглушительная какофония ломала слух; они падали, и Клара, судорожно пытаясь удержать заклятие связывающей её семью воедино сети, только и могла, что молиться.

Неважно кому, всем силам, какие только существовали.

Она уже понимала, что где-то в Упорядоченном некая сущность начала втягивать в себя магию, случился катаклизм непредставимой силы и масштаба, когда всё сходит с ума – и пространство, и время; и они все падали сейчас туда, в центр вселенского хаоса.

Но почему они?..

Какая сила выхватила их из реальности?..

И невольно сам собой являлся ответ – Мечи. Память о них – что ещё отличало её, Клару, от великого множества иных существ Упорядоченного?

Падение их меж тем замедлялось – словно бурная река, вырвавшись из горных теснин, широко разливается по равнине, становится плавной и неторопливой. Пронизанная зеленоватыми сполохами тьма отступала, сменяясь светом далёкого неба – они падали, но падали в мир.

Именно туда, где кипела битва.

Значит, отстранённо подумала Клара, я там нужна. И Сфайрат. Но дети!.. Почему, почему я не…

Дракон почувствовал, сжал ей запястье. Падение меж тем превратилось в плавный спуск, точно неведомая сила хранила их, сберегая для какой-то иной судьбы.

– Мы вместе. Остальное значения не имеет.

Клара молча кивнула, горло ей сжало спазмом.

– Перекидываемся, – предупредил детей Сфайрат. – Кто бы тут ни сражался – нам надо убраться подальше, потом применить вручённое знание.

– И Шоню. – Зося глядела на отца широко раскрытыми глазами. – Чтобы Шоня не потерялся!

На скулах Сфайрата вспухли желваки. Он не хотел врать, поняла Клара. Он боится, что страж-кота они не смогут взять с собой. А ведь в нём тоже капля драконьей крови!..

Вот остались позади облака, ток силы нёс и нёс их вниз, земля приближалась – и там, под ногами, действительно кипела битва. Существо в самом её центре тянуло в себя всё, до чего только могло добраться – однако незримый этот поток сдерживали сразу несколько колец магической преграды, возведённой… кажется, во-он той группкой.

А чуть дальше, но быстро приближаясь, ковыляли рати неупокоенных, покрывая всё пространство, насколько мог окинуть глаз. С небес по ним вдруг хлестнули огненные бичи, оставляя широкие полыхающие полосы, и едва опадали рыжие языки, как на чёрной выжженной земле начинала подниматься молодая зелёная поросль.

Мир содрогался.

В ход шли такие силы, что ни Клара, ни Сфайрат, ни, наверное, даже мессир Архимаг Игнациус ничего бы тут не смогли изменить.

– Уходим, Клара! – рявкнул дракон. – Немедленно! Сейчас же!..

Наверное, будь она живой, Клара бы нашла, что сказать.

Однако она устала, она так устала. И не знала, что делать. И… наверное, ей и в самом деле, если и погибать, то с пользой для своей семьи.

– Хорошо… – прошептала она. – Дети, повторяйте за отцом…

Сфайрат взял инициативу на себя.

Да, великая Ялини сплела поистине удивительные чары. Только она, Молодая Богиня, дитя Творца (как она считала), могла, наверное, сотворить подобное.

Клара ощутила, как её начинает кружить вместе с детьми и драконом; Аэсоннэ подхватила Шоню, повторяла слова следом за отцом, а Эртан держал ладонь на загривке сжавшегося страж-кота. Тело Клары исчезало, как и тела остальных; зелёный огонь охватывал всё вокруг, поднимая над этим несчастным миром, увлекая ввысь, дальше, дальше, прочь от обречённой Вселенной.

Сильвия Нагваль, Хаген, тан Хединсея, Райна

Портал швырнул их в самое горнило битвы: за спинами надвигался вал неупокоенных, перед воинством, какого Сильвия никогда ещё не видывала, то и дело вздымались фонтаны земли; а в самой середине этого безобразия застыли три фигуры, обступившие со всех сторон четвёртую.

И эта четвёртая сейчас тащила в себя всё, до чего только могла дотянуться. Раздувалась, внешне оставаясь прежней; раскрывшаяся бездна пожирала всё, и возврата оттуда не было.

Сильвия вцепилась в чёрную броню Хагена. Валькирия Райна прошипела сквозь зубы какое-то ругательство; тигр Барра глухо зарычал, хвост хлестнул вправо-влево.

Остальные маги привычно взялись за дело – но Хаген, мигом разобравшись, махнул рукой:

– Надо прикрыть тыл!

Тыл – это откуда накатывался вал неупокоенных.

Войско, где смешались и эльфы, и люди, и гномы, и ещё многие другие – вкупе счудовищами, скелетами и иными ужасами, – дружно разворачивалось навстречу новому врагу; однако Хагена явно узнали, кто-то приветственно замахал.

– Я привёл подмогу! – гаркнул хединсейский тан. Быстро окинул взглядом чародев Долины: – Ирэн! Ты поведёшь их.

– Я? Но я же… целитель…

– Я прекрасно помню, как ты успевала и в иных сферах, – усмехнулся, несмотря ни на что, Хаген. – Встретите их «кольцом», как умеете. И ты, Ирэн, сможешь. Ну, удачи!

Ирэн Мескотт больше не возражала, даже напротив – расправила плечи, сжала кулаки.

– Боевые маги – в первый ряд! Иллюзионисты, погодники, прочие – второй! Целители – третий!..

Хаген кивнул и отвернулся.

– Давай с Ирэн, Сильвия.

– Нет! – испугалась Сильвия. – Нет, я с тобой! Не отсылай меня, ну пожалуйста! Я ещё пригожусь!

И, видать, было что-то в её голосе и взгляде, что Хаген не стал спорить.

– Тогда идём.

Хединсейский тан легко выдернул меч, рванулся к одной из фигур – худощавому мужчине лет сорока на вид. Его тоже полнила сила, но ни в какое сравнение с тем, кто застыл в центре, это не шло.

– Учитель!

Мужчина обернулся на миг, быстро, резко кивнул.

– Хаген, вы тут ничего не сделаете! Удержите мёртвых, сколько сможете!.. Принимай командование подмастерьями!

Вторая фигура, вся сотканная из тьмы и силы, проревела рокочущим басом:

– Тёмные Легионы твои, Ученик брата моего!

А третья, прекрасная дева в белом незапятнанном платье, ничего не сказала, лишь простёрла тонкую длань, и вокруг Спасителя закружилась словно снежная метель; только она нацелена была не в Него, но пыталась задержать Им всасываемое.

Ничего не получится, вдруг подумала Сильвия. Её саму с каждым мгновением всё сильнее и сильнее тянуло к Нему, хотелось припасть, слиться, стать Его частью – чтобы раз и навсегда исчезли бы все тревоги, все беды, все невзгоды и осталось бы одно беспримесное счастье быть с Ним.

Она знала, что надо держаться, что всё это не её собственное, что это морок – но сопротивляться становилось всё тяжелее, ноги сами собой понесли Сильвию к Спасителю.

И в спину тотчас ударили мягкие, но такие сильные лапы белого тигра. Барра безо всяких церемоний ухватил Сильвию за шиворот, поволок обратно к Райне и Хагену. Валькирия коршуном бросилась на помощь, положила ладонь Сильвии на лоб, и жуткая тяга к Спасителю оказалась перебита: перед глазами последней из Красного Арка воздвиглись торжественные стены пиршественного зала с крышей, сложенной из золотых щитов, с уставленными снедью столами, где бородатые герои поднимают кубки с пенным элем; они прошли свой путь и ступили в Валгаллу. Там оказались не только мужчины – Сильвия вдруг увидала и дев, и жён. Иные были в боевой броне, другие – в домашнем; но сидели за столами они наравне с воителями.

Это помогло. Тяжкая, сосущая, выпивающая душу тяга ослабла, Сильвия, шатаясь, сумела подняться, опираясь на меховой загривок тигра. Хаген склонился, заглянул в глаза – они звали, в них горел огонь, и отнюдь не только лишь от предвкушения битвы; такой огонь, что тяга к Спасителю тотчас же трусливо бежала – не исчезла окончательно, но приугасла, покрылась пеплом.

– Идём. Надо уметь выбирать свой бой.

И они пошли, все четверо – Хаген, Сильвия, Райна и тигр.

Умей выбирать свой бой.

Адата Гелерра, Ирма Нарви

Межреальность точно сошла с ума, думала Гелерра, что было сил работая крыльями. Все пути, что были заплетены, расплелись; всё искривлённое выпрямилось; из дальней дали гарпия ощущала биение сердца чудовищной битвы, время от времени оттуда выбрасывало исполинский язык силы, жадно облизывавший всё, до чего он мог дотянуться – словно жуткое побоище обзавелось собственным разумом и что-то искало, слепо шаря в Междумирье.

Зато не ошибёшься, знаешь, куда править.

Гелерра никогда ещё не мчалась сквозь Межреальность, как сейчас. Словно само сущее торопило её, подгоняло – спеши! Лети! Мчи!

Она летела, держа на руках Ирму, крепко сжимавшую обернувшегося игрушкой Серко. Летела, уже понимая, что великий Хедин помочь не сможет – ещё бы, если там такая битва!

Прости, малышка, но я должна сражаться. Я не думаю больше о себе, моя вина огромна, но я обязана сделать, что успею. Или, быть может, мой долг окажется в том, чтобы сохранить тебя. Не знаю. Но исполню всё, если, конечно, мне достанет времени.

…Однако, судя по тому, как их несло, почти тащило сквозь пространство, успеть они были должны. И Гелерра совершенно не удивилась, когда внизу показались знакомые очертания мира.

Хьёрвард. Она бывала здесь, она здесь сражалась. Что ж, придётся, видать, сразиться ещё один, последний раз.

Не ошибёшься: вот она, воронка силы, словно чудовищный водоворот, всасывающий всё в себя; Гелерра заложила крутой вираж, словно в бою с крылатыми чудовищами, ринулась вниз, скоростью собственного падения опережая чуждую тягу.

Спаситель. Да, именно Он в центре всего; вбирает всё в себя, но не только – что это? Что за две сплетшиеся в смертельной схватке фигуры, мужская и женская, высоко над облаками, и огненные бичи, хлещущие от них по несчастной земле?..

Что это за сущности, до конца выяснить Гелерра не смогла. Она, конечно, попыталась приблизиться (не забывая об Ирме), но потоки дикой силы, извергаемые ими, едва не сломали ей крылья.

Вниз, вниз, туда, где великий Хедин!..

Однако там вовсю кипело сражение – и на земле, и в воздухе. Крылатые создания с длинными мечами, слуги Спасителя, бились с её товарищами, подмастерьями Хедина – да, он привёл сюда всех или почти всех; ещё какая-то странная группа застыла поодаль, творя собственную магию – ну да, ставили барьеры на пути вбираемого Спасителем.

Гелерра пронеслась над боевыми порядками, узнавая старых товарищей. Они сражались, как всегда, спокойно и умело; но место сбитых ангелов тотчас занимали новые, Спаситель творил их из ничего, во множестве и, похоже, не тратя вообще никаких усилий.

Эту битву выиграть невозможно, пока жив и действует Спаситель.

Холодное и чёткое осознание, словно к вискам Гелерры приложили весенние льдинки.

Гелерра коснулась земли. Какой-то ангел из самых ретивых попытался ткнуть в неё остриём меча, адата легко уклонилась, ударила сама – короткой разящей молнией. Крылатый раб Спасителя исчез, распался облаком сверкающей пыли, его место тотчас занял новый – и исчез во вспышке, кто-то из гномов поймал ангела на прицел огнеброса.

– Гелерра! Гелерра, глядите, это же Гелерра! – раздались крики со всех сторон.

Адата закусила губу. Конечно, они же ничего не знают. Для них она – одна из командиров, верная ученица Аэтероса, очевидно, куда-то отправленная с особым, секретным заданием и вернувшаяся в самый разгар битвы.

Гелерра оказалась среди своих. Знакомые лица: эльфы, люди, гномы, половинчики, орки, даже вампиры – кто-то прикрыл её от ангелов, кто-то уже склонился над Ирмой, громко призывая лекаря.

Адата понимала, что до Хедина ей пока не добраться, да и ему сейчас не до неё. Оставалось только одно – сражаться, тем более что к рядам подмастерьев скорым шагом приближался не кто иной, как Хаген, тан Хединсея, а с ним высокая воительница, совсем юная девушка с седым локоном надо лбом и здоровенный белый тигр.

Надо было разворачиваться навстречу новому врагу – орде неупокоенных, что накатывалась со спины. Отрядный лекарь – невысоклик по имени Холфаст – уже склонялся над Ирмой, её положили рядом с несколькими ранеными; никто ни о чём не спросил Гелерру, никто ни на миг в ней не усомнился.

Сердце её пылало, глаза предательски щипало. Но единственное, что она могла сделать сейчас – это сражаться.

Тан Хаген приветственно махнул ей рукой в чёрной латной рукавице.

– Возьми левый фланг, адата! Надо удержать и ангелов, и мертвяков!

Последнего он мог бы и не говорить. Гелерра не нуждалась в указаниях.

Та странная группка магов, замеченных ею сверху, тоже отступала, приближаясь к строю подмастерьев, Тёмных Легионов и Древних Богов.

Что ж, великий Хедин знает, что делать. А она должен искупить свою вину перед ним.

Хедин и остальные

На какие-то очень долгие мгновения показалось, что всё застыло в неустойчивом равновесии. Спаситель так и тянул в себя всё, что только мог; подмастерья и остальные сдерживали ангелов, готовились отразить атаку накатывающихся мертвяков; кто-то довольно искусно ставил барьеры на пути вбираемых Спасителем душ, однако, если бы это действительно помогло, он, Хедин, проделал бы всё сам.

Однако это была пассивная оборона, а обороной битвы не выигрываются.

Да, помощь пришла, причём откуда он и сам не ожидал. Мир содрогался – там, в небесах, вели бой Губитель и Возрождающая, явившиеся поистине из ниоткуда. Подоспел Хаген и маги Долины. Битва продолжалась, но всё равно – для победы требовалось одно-единственное: сокрушить Спасителя.

А тот, словно почуяв, что на пути вбираемой им силы ставят какие-то преграды, тянул и тянул её в себя изо всей мочи. И раздувался, раздувался, раздувался…

Он взламывал мир Хьёрварда, крушил его, обращал в ничто. Там, далеко-далеко от кипящей битвы, трещали и рушились своды Тёмного Пути, начинавшегося на равнинах Гнипахеллира, что вёл в царство мёртвых, во мрачные залы Хель. Незримые щупальца Спасителя тянулись всё дальше, жадно обшаривали соседние области – и Западный Хьёрвард, и Северный, и даже Южный; выбирались в Межреальность, врывались в соседние миры – и каждый такой удар ощущался, словно нож полоснул по беззащитной плоти.

Спаситель наполнял свою вечную пустоту и никак не мог наполнить. Он был бездонен, голод Его – неутолим.

Однако Он принуждён был раскрываться всё шире и шире. Поставленные барьеры помогали, хоть и не до конца.

– Брат! – проревел Ракот. У него иссякало терпение, он не видел пути к победе.

Хедин не ответил. Его взгляд скрестился со взором Спасителя, и человеческое обличье Его мало-помалу начинало таять, размывалось, словно уносимое в бездну тем потоком силы, что Он же и породил.

Спаситель ни о чём не догадывался. Он не сомневался, что побеждает, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и в Его утробе исчезнет вообще всё – смертные, бессмертные, боги, маги, люди, миры, пространства, всё.

Однако, будь это так просто, Он не посылал бы своих ангелов, не поднимал бы армии мертвяков, Он просто заглотил бы сущее. Нет, Он уязвим, и знает это.

Сигрлинн, стараясь замедлить страшную Его трапезу, послала чары – закружившиеся белой метелью вокруг Спасителя, они тоже препятствовали потоку, но это, само собой, не могло изменить исход.

– Почему ты должен идти, Фиделис?

– Потому что, прекрасная Айвли, я тоже люблю.

– Кого?! Неужели… и ты… в эту колдунью?!..

– Нет, что ты, многомудрая. Я люблю этот мир. И всех, кто в нём.

– Разве так бывает, лекарь? Любят кого-то одного!

– И у меня этот так, прекраснейшая. Но та, которую я любил как мужчина, давным-давно покинула этот свет. Ты верно сказала – я лекарь, я лечу, я облегчаю страдания. И, если меня там не окажется, страдания этого мира будут… огромны.

– Ты думаешь, Новые Боги не сдержат… не сдержат Его?

– Сдержать – сдержат. А вот победить Его могу только я.

– Почему?! Почему, целитель?!

– Потому что я – это Он, каким Ему следовало стать.

– Что?!.. Я… не понимаю…

– И не надо, прекраснейшая. Оставайся здесь, твоё умение ещё пригодится.

– Нет! Нет! Я с тобой! Та колдунья – с ним, и я должна тоже!

Фиделис тяжело вздохнул.

– Никто не вправе вставать между тобой и твоей судьбою, Айвли. Не мне тебя судить и отговаривать. Идём.

Времени оставалось совсем мало. Против двойного удара ангелов и мертвяков не устоят даже Древние Боги, продолжавшие бесстрашно биться и в небесах, и на земле.

– Позволь мне, великий Хедин.

Спокойный негромкий голос.

Лекарь Фиделис. Как-то незаметно подобрался, возник, словно из ниоткуда – и Айвли! Всемогущие небеса, что она-то здесь делает?!

Альвийка метнула горящий взгляд на Сигрлинн:

– Если ей дозволено быть рядом с тобой в последние мгновения, то и мне тоже!

«Нашла же время…» – мелькнуло у Хедина безнадёжное. Тем более, что и сама Сигрлинн ответила новоприбывшей не менее огненным взором.

– Позволь мне, – чуть настойчивее повторил лекарь.

Он был странен, очень странен. В нём не ощущалось сейчас никакой особенной силы, он не творил чар и явно не собирался. Но…

Хедин молча и быстро кивнул. Для его основного замысла это не имело значения. Оставалось продержаться совсем немного – хотя Спаситель сейчас и не пытался атаковать их с Ракотом и Сигрлинн, словно дразня: мол, что вы Мне сделаете?

Фиделис невозмутимо шагнул к Спасителю.

Белая пляска чар Сигрлинн улеглась – такое волшебство невозможно держать долго.

Спаситель с Фиделисом были похожи, очень. Одного роста и сложения. Лица – если не как у близнецов, то как у родных братьев. Откуда он взялся тут, этот лекарь?

И, похоже, тяга Спасителя на него совершенно не действовала. Даже Хедин ощущал это давление, словно пытался выстоять против сильного течения, а Фиделис – явно нет.

Лекарь простёр руку – и незримый напор вдруг стих. Сразу три ангела ринулись на него сверху, мечи нацелены, клинки сверкают; Хедин заметил, как изменилось выражение глаз Спасителя, в них мелькнуло что-то… живое, пусть даже этим живым было непонимание. Ложь, вечно заполнявшая их, не исчезла полностью, но словно бы потеснилась, уступая истинному чувству – всё-таки Он был на них способен.

Фиделис едва заметно сдвинулся, раз, и другой, и третий, на какой-то волос, и мечи всех трёх ангелов глубоко вонзились в землю, крылья лихорадочно хлопали, словно у попавших в силок неведомых птиц, но почему-то ангелы не могли ни выпустить пленённые мечи, ни вырвать их обратно. Фиделис осторожно и словно бы не торопясь коснулся каждого – и все они обратились облачками сверкающей, искрящейся пыли.

– Останавливаю тебя, – вдруг негромко сказал лекарь Спасителю, но так, что Хедину почудилось – его слышит сейчас весь Хьёрвард.

Спаситель не ответил, во всяком случае, не словами; наверное, десяток ангелов разом рухнул сверху на Фиделиса, и вновь безо всякой пользы, лишь медленно рассеивающиеся мазки невесомых, по воздуху плывущих красок – вот и всё, что от них осталось.

Взор Спасителя теперь горел, пламя словно рвалось на волю, однако Он по-прежнему не трогался с места; но руки его, широко разведённые в стороны, подрагивали всё заметнее.

Ангелы словно забыли обо всех остальных врагах, целые сонмы их роем налетели на лекаря. Хедин, Сигрлинн и Ракот встретили их боевыми заклятиями, Айвли тоже рубила подвернувшихся под её меч; позади подмастерья, маги, Тёмные Легионы перевели дух, разворачиваясь навстречу мёртвой рати.

– Останавливаю, – повторил Фиделис. И протянул руку, намереваясь положить ладонь на лоб Спасителю, словно отец – заболевшему ребенку.

Спаситель дёрнулся, как ужаленный. Во взоре его злоба сменилась вдруг растерянностью и чуть ли не испугом – но лишь на краткий миг. Вернулись спокойствие, лёгкая печаль с сочувствием, губы растянулись в слабой улыбке – та самая маска, которую Хедин успел возненавидеть.

– Зря, – мягко сказал Фиделис. – Тебе лучше уступить.

Спасителя, кажется, это даже забавляло. Миг растерянности прошёл, канул бесследно. Спаситель улыбался, глядя прямо в лицо лекарю, и руки его больше не дрожали.

Ангелы уже не пытались бросаться на Фиделиса. Развернулись, взлетели туда, где их ждали Отта Локка и Умис, где растянулся строй подмастерьев и магов, готовых встретить удар мертвяков; на миг всё замерло, даже тяга в открытую Спасителем бездну.

А потом Он вдруг шагнул к врачевателю, широко раскрывая ему объятия.

Фиделис тяжело вздохнул. Голова его вдруг склонилась на грудь, стиснутые кулаки разжались. И… что-то изменилось в нём, словно выкованный из стали воин исчез, растворился, оставив одно безвольное тело.

Спаситель сомкнул объятия, и земля под ногами Хедина заходила ходуном. Дрожали сами корни мира, волны поднимались к поверхности, волны, от которых горы начнут растекаться ровным слоем мелкого песка.

Фиделис на миг застыл, а потом – потом стал вдруг таять, словно сливаясь со Спасителем, проваливаясь в ту самую бездну, из которой, как отлично знал Хедин, не было возврата.

Что он делает, зачем?! Что всё это значит?!

Лекарь вдруг оглянулся.

Взгляд его полнили настоящая скорбь и настоящая боль. Он уходил, и знал, что вернуться не суждено. Но так было нужно, и Фиделис не колебался.

Он становился словно призрак, прозрачный, невесомый, сливаясь со Спасителем; во внезапно накатившей, словно лавина, тишине Хедин услыхал, как с шипением втянула воздух сквозь стиснутые зубы Айвли.

Ещё миг, и лекарь Фиделис исчез.

Спаситель уронил руки, взглянул на Познавшего Тьму. Он по-прежнему улыбался: мол, чего медлишь, конец один, ступай сюда, пропасть уже заждалась.

– Зачем?! – простонала альвийка. – Зачем он это сделал?

У Хедина не было ответа.

Познавший Тьму не отвёл взгляда, не уступил Спасителю. Тяга возобновилась, ещё сильнее прежнего; никакие чары здесь не действовали, бесполезен оказался и меч Пламени Неуничтожимого – Спаситель был выше всего этого, созданный волей и ужасом смертных. Никакое магическое оружие было над ним не властно.

И да, никакого иного выхода, кроме измысленного им, Хедином, не существовало. Жертва – или что это было? – Фиделиса ничего изменить не смогла, да и не могла, наверное, изначально.

Но требовалось время – ещё чуть-чуть, ещё самую малость. Те чары, что не видели даже Ракот и Сигрлинн, то, что плелось им, Хедином, так, чтобы не заметил никто. Поэтому должны продержаться подмастерья, Хаген, все остальные. Всё должно пребывать в полном и совершенном равновесии, когда настанет время.

Рядом всхлипывала Айвли.

Растерянно молчали и Сигрлинн, и Ракот. Ангелы больше не пытались нападать на них, помчались, размахивая мечами, к строю подмастерьев и магов, там бой ещё продолжался.

Спаситель, похоже, просто забавлялся. Радовался, разрушая миры, взламывая их, словно скорлупу ореха, и поглощая содержимое. Сколько Он уже вобрал в себя здесь, в Хьёрварде – и выживет ли мир вообще после такого кровопускания?

Упырь. Мерзкий и ненасытный упырь, напяливший маску участия, заботы и любви.

– Брат? – вновь окликнул Ракот.

– Хедин?

И Сигрлинн, и Ракот оставались на местах, готовые помогать, драться, делиться магией. Они не понимали, что происходит, почему он, Познавший Тьму, всё медлит. И почему, если они всё равно бездействуют, – то ничего не делают с ангелами и с мертвяками, что вот-вот докатятся до строя их войска?

Спаситель же явно никуда не торопился. И наступающих Дальних, их зелёного кристалла, он ничуть не опасался.

А заклятия плелись, скользили неслышными змейками по истерзанной земле, где некогда стоял весёлый, славный город; город, где они с Хагеном набирали дружины, куда возвращались из набегов, где пировали, где бородатые удальцы хрипло орали боевые песни, соревнуясь, кто быстрее опустошит рог с пенным хмельным элем.

Спасителя не одолеешь ни стенами пламени, ни хлыстами молний. Ни сжечь, ни раздавить, ни утопить – ничто физическое не имело над ним сейчас власти.

Поглотив Фиделиса, Спаситель втягивал в себя мир с утроенной силой. Ему по-прежнему требовалось сокрушить своих врагов – ангелы не прекращали атак, а в ряды неупокоенных великанов уже ударили первые огнешары магов Долины и подмастерьев; Познавший Тьму догадывался, зачем это Спасителю – чем больше тех, что примут Его неложно, именно как Спасителя и Избавителя, тем большим окажется обретённое Им могущество.

Он не мог рассуждать иначе, этот Спаситель. От могущества к большему, ещё большему, к бесконечно большому. Он может поглотить весь мир, но важно, как именно Он его поглотит.

Противостоящие Ему должны пасть. И для этого у Него имелась масса соответствующих способов.

Сверху по наступающим мертвякам хлестали длинные огненные бичи, оставляя настоящие просеки; на выжженной земле мгновенно вздымались чащи сплетшихся колючих лиан – наверное, и у пресветлой Ялини не получилось бы так быстро их растить.

Давным-давно умершие великаны с размаху врезались в эти заросли, пытались продраться, оставляя на длинных шипах лоскуты высохшей плоти (которая неведомым образом уцелела); их накрывали ударами сверху, их разили и пламя, и молнии, и ледяные копья, земля расступалась у них под ножищами, тёмные провалы закрывались, с хрустом давя ожившие черепа, разнося в пыль рёбра.

Древние Боги не подкачали, особенно Тхенчана – громадная улитка словно вспомнила что-то давнее, может, вот этих самых врагов; её чары разливались широченными ловчими болотами, из тёмной воды выныривали какие-то зубастые создания, не то змеи, не то щупальца незримых гадов, таящихся на дне – рвали мёртвых гигантов на части, утаскивали под бурлящую воду.

Кентавр Æацелл тоже не терял времени даром, гневно бил копытами, и каждый такой удар заставлял мертвяков лопаться десятками, словно перезревшие гнилые дыни.

Но Спаситель словно поднял всю давным-давно мёртвую расу – может, тех самых гримтурсенов, инеистых великанов, давних соперников Старого Хрофта, а может, кого-то иного, явившегося из иных пределов; известные Отцу Дружин гиганты обитали на севере, но кто знает, что творилось в те годы на просторах Южного Хьёрварда?..

Великаны шли и шли, поток их казался бесконечным. Спаситель поистине сдвигал целые пласты реальности – как иначе эта орда мертвяков оказалась здесь?

Но ему, Познавшему Тьму, требовалось ещё немного времени.

Спаситель, казалось, наслаждался моментом. Его тяга становилась всё сильнее; скоро в его бездну потащит уже всех, и никто не сможет сопротивляться. Он оставался недвижим, во взгляде за маской лёгкой печали, казалось, скрывалась злая усмешка: «Ну и что ты Мне сделаешь, Новый Бог? Давай, действуй, ты же видишь, Я стою, безоружный и беззащитный – давай, попробуй, рази!..»

Ага, нашёл глупца. «Рази», как же.

– Сигрлинн! Ракот! Помогите нашим! Айвли! Ты тоже!

Им незачем оставаться тут, рядом с ним. Его план не предусматривал их роли.

Ракоту, казалось, хотелось в это поверить. Но Сигрлинн лишь сверкнула глазами:

– Они справятся. Что ты задумал, Хедин Познавший Тьму?

Спаситель перевёл взгляд на чародейку и едва заметно улыбнулся. Понимающе и сочувственно.

Хедину захотелось ударить в эту улыбку стенобойным тараном.

– Мне нужно время! Ещё немного! Если свалка докатится до нас, я не смогу…

– Идём, красавица, – резко перебила его Сигрлинн. Айвли, при всей своей храбрости, вдруг попятилась. – Идём, он должен закончить начатое. Но, Познавший Тьму, если ты решишь выкинуть какую-нибудь глупость…

– То я сама снесу тебе голову! – выпалила вдруг альвийка.

– Именно, – сухо кивнула Сигрлинн. И потянула Айвли за собой.

Та, опешив, дала себя увести.

– Только не мешкай!

«Ну, закончил? – казалось, говорил понимающий взгляд Спасителя. – Теперь иди ко Мне, иди в Меня, иди в то, что открывается во Мне. Ты видел, как один уже прошёл; ступай и ты».

Конечно, Спаситель не произносил этих слов; Он вообще ничего не говорил. Он просто ждал, уверенный в победе. И Он не просто был уверен – Он знал, что всё будет именно так, как Он решил.

Ещё немного.

– Помогайте, господа маги! – рявкнул Император.

Мёртвые распадались и горели под ударами Губителя, однако с тем же успехом можно было пытаться остановить морской прилив. Спаситель поднял всех, до кого сумел дотянуться, может, ту самую «дочеловеческую расу», о которой иногда любили порассуждать учёные алхимики.

Горджелин замер на мгновение, вгляделся, резко махнул рукой.

– Отходим!

Там, позади, застыли кольцом рати тех, кто вышел на битву со Спасителем; они тоже пытались остановить орду мёртвых, правда, увы, пока лишь традиционным для обычных чародеев способом: волшбой свободных стихий – огня, воды, ветра, земли и прочих.

Император мог точно сказать, что это не поможет. Мёртвых слишком много, настолько много, что даже Губитель не способен с ними справиться.

Белая перчатка, пришла пора показать всё, на что ты способна. «Самая необычная магия», как говорил Горджелин, задержала поток текущей к Спасителю силы, но не обратила его вспять и вообще непонятно, помогла ли хоть сколько-нибудь; Императору хотелось верить, что да.

Но сейчас они отступали. Отходя, Лидаэль, Аратарн и Горджелин осыпали мертвяков градом огнешаров – скорее для того, чтобы чужие маги не приняли бы их за врагов.

Да, в этой армии было на кого посмотреть. Люди, эльфы, гномы, половинчики и вовсе невиданные существа, вроде исполинской улитки с изукрашенной самоцветами раковиной или элегантного кентавра, от которого так и тянуло силой; а рядом с ними шипастые костяки и окутанные мраком чудовища, словно из самых жутких ночных кошмаров – и все плечом к плечу, живые и мёртвые, сражающиеся вместе!..

Горджелин, запыхавшись, развернулся, не слишком почтительно оттолкнув какого-то гнома с могучим бронзовым огнебросом:

– Убери, ты тут этим ничего не сделаешь!

Сказано было на общем языке Хьёрварда, гном понял. Хмыкнул, посторонился, давая место.

– Дочь! Помогай!

– А я? – встряла Вейде.

– Сдерживай их. Как умеешь.

Королева Вейде умела это делать очень хорошо, средствами обычными, но зато надёжными. Глухие заросли поднимались перед мертвяками, и, сколько они их ни топтали, вытоптать так и не могли. Что-то, наверное, заметила сверху и Возрождающая – её собственные творения сплетались с созданиями Вейде, образуя сплошные полосы непролазных зарослей. Мертвяки давили, ломили, топтали – но зелёные стебли упрямо поднимались вновь и вновь.

Их накрывало огнём, целые шеренги их вспыхивали, но продолжали наступать, даже почти уже распавшись пеплом. Их пронзало ледяными иглами, и пронзённые оборачивались глыбами недвижного льда. Их поглощала расступающаяся земля. Их давили сдвигающиеся камни.

И всё равно они шли. По головам и плечам схваченных ловчими вьюнами, провалившихся в ямы и рвы, замороженных и оцепеневших карабкались новые и новые ряды, и конца этому мёртвому морю видно не было.

…Император устало опустил занемевшую левую руку. Артефакт не подвёл, но сил, чтобы остановить мёртвую орду, всё равно недоставало.

Владыка Мельина обернулся – он давно уже почувствовал Ракота, своего недолгого наставника, как почувствовал и то, в какой чудовищной схватке тот сражался. А сейчас там вдруг возникла пауза, точно оба противника, тяжело дыша, кружат вокруг друг друга, прикрывшись щитами и пытаясь прийти в себя после первой яростной сшибки.

Наставнику сейчас не до него. Смертному, даже прошедшему жернова Демогоргона, не понять, что нынче лежит на весах и какие силы сошлись в этом сражении. Император понимал это.

И тем удивительнее стал внезапно возникший в сознании голос Ракота Восставшего: «Сюда! Скорее!..»

Воительница Райна – нет, уже валькирия Рандгрид, Разбивающая Щиты – тоже едва успела взглянуть на Ракота. Нет, он уже почти ничем не напоминал того спутника, с которым они сражались с обезумевшими Древними, с которым сидели за одним столом у Трактирщика и выбирались из владений могучего Демогоргона. Лицо ещё сохраняло некое подобие, но эту маску заполняла клубящаяся тьма; Ракот утратил плоть, так схожую с человеческой, утратил тело, которое можно было обнять и прижаться к нему.

Наверное, успела подумать Райна, ушло и всё остальное. Он теперь истинный Владыка Тьмы. Кипящий Котёл взял со своего хозяина высокую плату. Что он может помнить, что он может чувствовать?..

«Сюда, Рандгрид. Сюда, скорее!..»

Это был голос Ракота Восставшего, как она его помнила.

Не раздумывая, Райна бросилась к нему.

Хаген не оглянулся, он всё понимал – вместе с Сильвией и остальными выстраивал ряды войска, готовясь встретить удар мёртвых.

Райна запомнила их рядом – высокого немолодого воина в чёрной броне и юную девушку с седой прядью в каштановых волосах.

Ракот Восставший понял намерения Хедина мгновенно, едва лишь тот бросил им с Сигрлинн и Айвли: «Помогите нашим!»

Познавший Тьму хотел остаться один на один со Спасителем, когда сплетённые Хедином чары придут в действие. Владыка Тьмы ощущал их, пусть и смутно: это были чары, сугубо противоположные его сути, атакующему Мраку-разрушителю. Брат всё решил, и помогать подмастерьям надо, но…

Но Познавшему потребуется помощь Мрака. Это Ракот знал твёрдо – посмотрев на действия Спасителя. Пожирающего любую магию можно одолеть только одним способом.

Райна с Императором услыхали его зов. Вот, торопятся… Сигрлинн обернулась, нахмурилась – Ракот видел её сошедшиеся брови.

– Учитель. – Император склонил голову. Бросил взгляд на Райну – некое удивление тотчас сменилось пониманием.

Валькирия ничего не сказала. Только молча смотрела на сотканную из клубящегося мрака фигуру.

– Ученик. Рандгрид. За мной. Кипящий Котёл отдаст силу; а мы должны отдать остальное.

Сложные чары, чары не уничтожения, а счастья. Когда-то он, Познавший Тьму, гнал огненные стены на вражеские флоты, а теперь – ирония судьбы! – в последнем своём бою должен извлечь из памяти всё самое светлое, доброе и радостное, какое только мог.

Момент, когда он увидел Сигрлинн. Миг, когда они, молодое Поколение, хозяевами вступили в Замок Всех Древних. Дни, когда они, все вместе – он, Макран, Эстери, все остальные – творили Джибулистан. Их с Сигрлинн Голубой город, памятник их любви.

Первые успехи, первые победы. Дружба с Ракотом. Бескрайность сущего, великолепная множественность миров, прекрасный памятник Жизни, воздвигнутый самим Творцом.

Мир, который они с Ракотом спасли от Неназываемого, укротив безумного зверя и загнав в клетку. Хотя нет, не безумного зверя. Просто – другого, очень другого и потому кажущегося абсолютным злом, хотя в самой этой сущности «зла» не было совсем.

Всё хорошее, радостное, мирное, доброе. Праздники в городке подмастерьев, любовно возведённом ими в Обетованном. Стайки цветочных феечек над алыми, голубыми, жёлтыми и оранжевыми венчиками. Рассветы, закаты, гладь спокойных озёр, шепот тёплых морей и гневный рокот суровых северных океанов.

И всё это надо превратить в оружие.

Спаситель – это надежда на защиту от хтонического ужаса. Призрачная надежда. Спаситель – это уверение, что уберечься от накатывающегося зла можно только в Нём. Спаситель – это убеждённость, что мир есть юдоль горя и скорби, а иначе никак и быть не может.

Нет!

Это не так!

Круг возводимых Хедином чар сомкнулся.

Времени «бросать последние взгляды» у Познавшего Тьму уже не осталось. Он просто привёл в действие тщательно выстроенный каскад, вливая в него разом всю силу, какую только мог: и свою собственную, и отданное Ракотом с Сигрлинн.

Из перемолотого магией тёмного праха вокруг Спасителя вырвались хрустальные плоскости, словно листы исполинской книги, кажущиеся такими хрупкими и бессильными. Правда, в них не было ни грана льда, стекла, камня или чего-то ещё из мёртвых стихий.

Зато были лица, счастливые, радостные, улыбающиеся. Мать обнимала смеющуюся девочку с огненно-рыжими волосами; отец клал руку на плечо сыну, впервые поразившему цель из небольшого, по руке, лука.

Хедин вдруг замер сам. Эти лица…

Он узнал их тотчас. Он знал, кто это.

Сила текла сквозь Познавшего Тьму, текла с болью, словно отдирая старые, заскорузлые от высохшей крови бинты. Рушились барьеры и преграды, возведённые в самые первые дни его Поколения; он видел свой клан, свой град, отца и мать, сестёр и братьев.

И все они смотрели сейчас на него, смотрели взыскующе, но без упрёка, лишь с той самой лёгкой печалью, что так искусно имитировал Спаситель; только здесь эта печаль была искренней, идущей от самого сердца.

Мы потеряли тебя, вздыхала мать.

Ты ушёл во тьму, и шаманы не смогли тебя вернуть, кивал отец.

Нам было плохо без тебя, признались сёстры.

Ты был старшим, ты защищал и оберегал нас, сказали братья.

Мы давным-давно умерли, но в тебе, в твоей памяти – мы живы. Ты не забыл нас – тебя заставили забыть. Тебя изменили, сделали орудием, Великим Пределом, разделительной чертой меж светлым и тёмным, тяжёлым и лёгким, холодным и горячим. Но ты не изгнал нас из себя, из своих воспоминаний. Мы были и есть часть тебя. И, наверное, именно поэтому ты так настойчиво искал иные пути – потому что помнил нас, даже не отдавая себе в этом отчёта.

Хедин, словно заворожённый, глядел на сменявшие одна другую сценки на хрустальных плоскостях. И сами эти плоскости сдвигались, сжимали Спасителя, поднимались всё выше, распускались удивительным прозрачным цветком; натыкаясь на его лепестки, распадались невесомой пылью ангелы, их бесполезные сейчас мечи исчезали бесследно.

Где-то далеко за спиной гремела битва, подмастерья, Древние Боги, маги Долины встретили мёртвую орду грудь на грудь; они продержатся, осталось совсем-совсем немного, подумал Хедин.

И шагнул вперёд, к застывшему Спасителю.

Тот больше не тянул в себя силу, её потоки не могли прорваться сквозь возведённую Хедином преграду.

Из взгляда Спасителя исчезло торжество, исчезла и маска всеобщей печали. Взгляд Его теперь пронзал и разил, подобно мечу; разверстая бездна ждала по-прежнему, но Он был уже отрезан, отрезан, как казалось Хедину, навсегда.

Вот как надо было, с самого начала…

Но ведь это оружие, которое можно использовать только один раз.

Всё верно, сказал отец. Но воин сражается тем, что имеет, иногда оружие – это он сам. Не надо роптать и печалиться, скоро всё кончится.

Мы будем вместе, сказала мама.

Наконец-то мы тебя обнимем, хором запищали сестрёнки.

Спорим, мы лучше тебя стреляем, хвастливо заявили братья.

Хедин видел и другие лица: деды и бабки, дядья и тётки, двоюродные, троюродные, весь клан кровной родни. И все они стояли за него, все они ждали его – в глубинах его памяти, и дождались.

– Я иду, – негромко сказал Хедин. – Я иду, мама.

Это было словно мгновенный удар ледяного бича. Гелерра резко перевернулась через крыло, сбив на лету сразу тройку ангелов; она уже знала, что случилось, и точно так же знала, что должна сделать сама.

Он не справится без меня. Он – моя истинная любовь; всё остальное – неважно. Сейчас я нужна ему, пусть даже он об этом ещё и не знает.

Она не удивлялась, не думала о себе. Она лишь знала, что врата останутся раскрытыми совсем недолго, и она обязана успеть.

Оружейница Айвли отстала от Гелерры, наверное, на несколько секунд. Она видела, как рухнула с небес крылатая стремительная смерть, окутанная сгустком молний, оставляя за собой сплошную просеку в плотном облаке ангелов; видела, как вокруг Спасителя взметнулись хрустальные стены, а на них…

Видение длилось лишь доли мгновения, но Айвли показалось, что века.

Она видела себя под руку с Хедином. Высокую башню на скалистом утёсе, купол обсерватории и астрономические инструменты, и себя возле них, обнявшую своего мага и положившую голову ему на плечо.

Они были вместе. Где-то в невообразимых, невероятных пространствах, но были, потому что у каждого должно быть пространство счастья, где исполняются его лучшие, чистые, справедливейшие мечты.

Глаза засветились тем самым счастьем; она вбирала прожитую её двойником жизнь, воспоминания, мысли, чувства, страсть и её утоление – всё.

Милостивы и могучи Драконы Времени. Они сделали ей поистине царский подарок, нет – подарок, достойный великих богов.

Она прожила целую огромную жизнь. Переплывала океаны вместе с Хедином, сражалась с чудовищами, ковала мечи и броню, творила амулеты и талисманы, что должны были помочь достойным.

Но сейчас, чтобы удержать это всё, надо было сделать совсем малую малость, и она твёрдо знала, какую именно.

И помчалась прямо следом за пикирующей с небес Гелеррой.

Сигрлинн никуда не побежала и не попыталась остановить альвийку. Замерла, увидела теперь и порыв Ракота. Быстро оглянулась на подмастерьев – они вот-вот сшибутся с мертвяками. Чуть сощурилась, вглядываясь в незнакомого мага с посохом. Судя по всему, осталась довольна увиденным; тем более что сила содрогнулась, земля раскрылась, да не просто так, а до пылающих недр. Хьёрвард вздрогнул, словно живое существо, которое глубоко полоснули ножом.

Это был настоящий удар. Маги Долины на подобное не способны – удар нанёс тот самый маг со снежно-пылающим посохом, явившийся невесть откуда. Мёртвые шеренга за шеренгой валились в открывшуюся бездну; пламя взметнулось высоко, заревело, затрещало, однако сверху в огонь валились бесчисленные, неиссякающие ряды, и языки пламени стали вдруг опадать. Какая-то сила стремительно затягивала рану на теле Хьёрварда, и с лица Сигрлинн сбежала краска.

Она отвернулась от подмастерьев, даже от замерших лицом к лицу Хедина со Спасителем. Она нужна здесь, она не пойдёт за ним… пока что.

Время стояло. Великая Река впервые замерла, и Драконы Времени застыли тоже, остановив её вековечный бег.

Чары Хедина работали. Спаситель впервые шевельнулся, попытался что-то сделать со сдавившими Его со всех сторон хрустальными плоскостями. Пальцы сжались в кулаки, губы вытянулись бледной бескровной линией. Он попытался толкнуть наползающую на Него плоскость – ничего не вышло, ударил сильнее, потом ещё раз – но только брызнули капли крови из разбитых костяшек, а трещины в хрустале стремительно затягивались.

Удар! И ещё! Летят осколки, но пробоины в прозрачных пластах, таких хрупких на первый взгляд, мгновенно исчезают. Спасителя стискивало, Его заключало сейчас в прозрачную клетку.

Познавший Тьму следил за этим бесстрастно, холодно и чётко сознавая, что должен сделать дальше. Его родня – истинная родня – ждёт его, как ждала все эти эоны там, в домене Соборного Духа. И, как бы ни обернулось дело – точнее, обернуться оно должно одним лишь только образом – он увидит мать и отца.

Лик Спасителя впервые утратил спокойствие. Рот дрогнул, губы растянулись, обнажая белые зубы – самые обычные, сейчас они казались вампирьими клыками.

– Ненавижу упырей, – негромко сказал Хедин.

И шагнул к Спасителю, сливаясь с хрустальными шпалерами, входя в них, становясь их частью.

«Постой, Познавший Тьму».

Ну конечно. Как тут могло обойтись без Духа Познания?

«Что ты хочешь, великий? Я несколько занят».

«Попрощаться, Познавший. Всё исполнилось в строгом соответствии с планом».

«Твоим?»

«Моим и Демогоргона. Конструкт завершён и работает. Остался последний штрих».

«Мой?»

«Совершенно верно, Познавший. Мы всегда знали, что именно тебе нужно будет нанести его».

«И ты, конечно же, знаешь, что я собрался сделать?»

«Нет. Но мы всё предусмотрели».

«И что же случится? Со Спасителем, с Дальними?..»

«Спаситель вбирает сейчас в себя все окрестные миры, а потом доберётся и до остальных. Кристалл Дальних, ты видел сам, Его не удержит надолго. Он сожрёт всё, что сможет, а потом разорвёт и саму творимую Дальними монаду. Победа Хаоса окажется полной. Но, к счастью, мы предусмотрели это. Со Спасителем справишься ты. А с Дальними – наш конструкт».

«И что же будет?»

«Что будет? Будет вселенная, живая, живущая. Только в ней не будет ни Спасителя, ни Дальних».

«Хедина Познавшего Тьму, я так понимаю, не будет тоже?»

«Такова цена. Не будет очень многого. Но многое и уцелеет».

«И Третья Сила, конечно же, будет в их числе?»

«Разумеется».

«Очень удобно».

«Это будет уже совсем иная Сила, Познавший Тьму. Орлангур с Демогоргоном перестанут существовать. Места наши займут иные. Этим иным ещё предстоит родиться».

«То есть вы…»

«Разумеется. Иначе никакой конструкт не поможет. Но с нашей кровью он сработает. Сотрёт в порошок Дальних – это ведь они становятся кристаллом, ты же понимаешь?»

«Понимаю».

«Тогда прощай, Хедин Познавший Тьму. Прощай, больше мы уже не увидимся. Время стоит, но даже сейчас к нему не стоит относиться с пренебрежением».

«Ты ведь спланировал это в тот самый день, когда помог мне одержать победу? Когда помог опрокинуть Ямерта?»

«Конечно. Как же иначе?»

«Никак. Я понимаю. Что ж, прощай, Великий Дух. Спасибо тебе».

«Нет, спасибо тебе, Хедин Познавший Тьму. Надеюсь, ты успеешь обнять свою мать».

Драконы Времени послушно шевельнулись.

Хедин сделал ещё шаг.

Мелькнул искажённый взгляд Спасителя – ненависть, неутолимый голод и – что это? Торжество? Несмотря ни на что – торжество?!

Но поздно. Бездна раскрылась и сомкнулась. Этим путём уже прошёл лекарь Фиделис – что-то с ним сейчас?..

Бездна. Хедин падал в неё, и чем-то это напоминало падение во чрево Неназываемого. Тот же неутолимый голод; только Неназываемый поглощал всё, потому что такова была его природа, как вода не может не тушить огонь, а Спаситель – потому что таково было Его желание.

Здесь царила полутьма, словно вечные сумерки. И ещё – здесь томилось великое множество душ, но не так, как в чреве Неназываемого. Там они всё-таки оставались крохотными искорками, частицами Пламени Неуничтожимого, а здесь… Здесь они рассеивались тусклым туманом, сливаясь воедино, в какую-то сплошную, почти неразличимую массу.

Были ли у этой бездны границы? Докуда она простиралась?..

Впрочем, неважно. Он, Хедин, не зря прошёл по золотому лучу до самого конца. Он сбросил человеческое обличье, оно ему больше не нужно (ну, только если и вправду он окажется лицом к лицу с матерью); искра его сути замедлила падение, зависла – а потом Хедин вдруг увидал совсем близко смутный огонёк костра.

Огонь? Здесь? Невероятно, немыслимо!

Но… течение несло его именно туда.

Крошечный островок среди тумана. Высоко поднимающиеся мачтовые сосны. Живое пламя внизу, и человек, задумчиво застывший у огня.

– Привет тебе, бог Хедин.

Лекарь Фиделис поднялся, склонил голову.

Хедин ступил на твердую землю – к нему вновь вернулся привычный облик, хотя сам он ничего не предпринимал. Что такое?..

– Иначе неудобно говорить, – слегка развёл руками врачеватель. – Не беспокойся, время здесь стоит и будет стоять – до срока. Так что не бойся опоздать.

Хедин опустился на поваленное бревно.

– Ты постарался, целитель. Даже здесь, за последней чертой.

Фиделис кивнул, улыбнулся чуть виновато.

– Я знал, что ты придёшь, бог Хедин. Я ждал тебя.

– Зачем?

– Я знаю также, что ты задумал. Но в одиночку тебе не справиться, да и мне тоже. Хотя янадеялся, признаюсь честно. Но – не смог. Да, не смог. А жаль, очень жаль, – врачеватель расстроенно вздохнул. – Думал, покончу со всем сам. Ан нет.

– Что ты мог сделать против Спасителя, лекарь? – это получилось жёстче, чем Хедин собирался, но Фиделис и не подумал обижаться.

– Высвободить всех пленённых, – сказал он, словно само собой разумеющееся.

– Но не получилось?

– Нет, – лекарь покачал головой. – Всемогущих тут нет. Всё имеет цену и для всего потребен механизм.

– Механизм? Какой?

– Разве ты не видишь, бог Хедин?

– Я вижу, что души здесь… словно слились воедино. Перестали быть отдельными искрами.

Фиделис кивнул.

– Именно. Ты пришёл их освободить, но как освободить, если они – слиты?

– Я знаю, как.

Фиделис вновь кивнул.

– Я помогу, – просто сказал он.

– Кто ты, лекарь? – после паузы спросил Познавший Тьму. – Ты явился ниоткуда, ты владеешь силой, но ты не чародей. Время не властно над тобой, но ты не Истинный Маг. Кто ты? Скажи правду. Какой смысл сейчас хранить эту тайну?

– Нет никакой тайны, – спокойно ответил целитель. – Я родился человеком… как и ты, великий Хедин. Так вышло, что я сталкивался со Спасителем – с так называемым «Спасителем», само собой. Спасал сам, кого мог. А потом… мы схожи с тобой, могучий Хедин. Тебя выбрало Упорядоченное, ты был нужен ему. Видать, я тоже ему понадобился. Время шло, а я не старел. Учился, осваивал новое. Ходил по мирам. Лечил. Учил. Простая история, великий Хедин. Не слишком-то отличающаяся от твоей.

– Откуда ты знаешь, что я тоже… рождён был человеком?

– У тебя была душа, бог Хедин. Я чувствую, я знаю. Это, наверное, мой главный талант. А теперь её нет. Пламя Неуничтожимое осталось, а душа… её забрали у тебя, великий бог. Душа есть воплощение этого Пламени, она состоит из Неуничтожимого Огня, но всё-таки она – нечто большее. И этого большего тебя лишили – когда сделали Истинным Магом, Великим Пределом. Не удивляйся моему знанию – я много странствовал, читал и слышал многое. Знание о том, что такое Замок Всех Древних и какова природа его обитателей – не тайна для посвящённых.

– Пусть так, целитель. Но мы заболтались, а дело не ждёт. Кристалл Дальних движется, его надо остановить, пусть время, как ты говоришь, сейчас и замедлилось.

Фиделис склонил голову.

– Я готов, могучий Хедин. Только мне кажется, что сейчас у нас появятся гости. Сиди-сиди, я им помогу. Боюсь, что нам не справиться даже вдвоём.

– Зачем ты это сделал, брат?!

Ракот пожал сотканными из тьмы плечами, по-прежнему широкими.

– Я буду тебе нужен. Спасителя не победить ударами извне, его сила – не стихийная. Только изнутри. Как только ты туда шагнул, я понял. Только отчего ты раньше не сказал?..

– Великий Хедин считал, что справится сам, – опередил Познавшего Тьму лекарь. – Как и я, кстати. Но не получилось, во всяком случае у меня.

– Отсюда нет возврата, – спокойно сказал Хедин. – Я знал, на что иду. И у меня есть план.

Ракот только усмехнулся.

– План – это хорошо. А насчёт «нет возврата»… это мы ещё посмотрим.

Рядом с Ракотом застыли двое – воительница древнего Асгарда, родня Старого Хрофта, и человек в тяжёлой броне с вычеканенным на груди царственным василиском – Император Мельина.

– У меня тоже есть план. – Ракот повёл рукой. – Если я что и понимаю, брат – так это то, что в бездну нужно идти с теми, кому доверяешь. И кто доверяет тебе. Здесь это становится силой действеннее любых огненных стен.

– Ещё двое, – негромко предупредил Фиделис. – Они последовали за тобой, бог Хедин. Я подхвачу их.

…Адата Гелерра низко склонилась перед Хедином.

– Аэтерос, моя вина безмерна…

– О чём ты, адата? Сейчас это всё неважно. Ты последовала за мной – но что ты собираешься тут сделать?

– Не стоит сердиться на тех, кто пошёл за великим Хедином по зову сердца, – осторожно вмешался Фиделис.

– Вот именно, – бросила Айвли. – Мы знаем, что пригодимся!

– Начинай, могучий Хедин. – Фиделис осторожно тронул Познавшего Тьму за плечо. – И в самом деле нет смысла больше тянуть. Начинай.

Хедин глубоко вздохнул. Обвёл взглядом крошечный островок, такой невозможный здесь, и в то же время – такой реальный. Поваленный ствол, мох, кора, муравьишки, занятые всегдашним своим трудом. Покачивающиеся ветви. Жизнь, та самая простая жизнь, ради которой он и шагнул в бездну.

Целитель прав. Нет смысла тянуть дальше.

– Хорошо. Тогда, друзья, делаем так…

– Что Он задумал, хотел бы я знать? – пробормотал Горджелин, пытаясь углубить заполненный пламенем ров, куда валились и валились шеренги мертвяков. – Какая мы для Него угроза? А если угроза – то чем Его достать?..

Мёртвые исполины – мужчины, женщины, дети, вся древняя раса прежних хозяев этого мира – продолжали надвигаться; место сожжённых, разорванных, раздавленных занимали новые.

– Спаситель словно их всех тоже в себя тянет, – слегка задыхаясь, проговорила Лидаэль.

– Будто завалить хочет, – кивнул Аратарн.

– В Нём – пропасть… – Горджелин резко ударил посохом оземь, болезненно скривился; края огневеющего провала разошлись ещё шире, пламя взвилось выше, загудело увереннее и злее.

– И Он закрывает её, – продолжила Вейде. – Гребёт всё и из этого мира, и из всех соседних. Бездна должна заполниться. Он её запечатает, а дальше…

– Ему, наверное, даже кристалл Дальних нипочём. – Лидаэль пыталась перевести дух.

– Нипочём, – на миг задумавшись, подтвердил Горджелин. – Он останется в нём, а потом… потом не знаю.

– А потом Он разорвёт его, разорвёт любые путы, – сказала Вейде. – Как зерно, как желудь, как семя…

– Творец ничего не оставлял на волю случая… – буркнул Горджелин. – Только почему из всех видов сохранения сущего приходится выбирать между ужасным и совершенно невыносимым?

Пропасть меж тем всё заполнялась и заполнялась. Не помогали даже огненные хлысты Губителя.

– Им надо остановиться. – Аратарн глянул в небо. – Они ещё пытаются что-то сохранить…

– Им надо не останавливаться, – перебил Горджелин, – а Возрождающей надо перестать сдерживать твоего отца. Теперь уже ясно, что тот план не сработал. У Спасителя нашлось кое-что получше. Постарайся дозваться до Губителя!..

Аратарн молча кивнул. Сейчас он не думал, что случится с ними самими, если Инаири даст Губителю полную свободу.

Пламя в пропасти вновь начало опадать. Горджелин заворчал, пытаясь ещё раздвинуть её края.

Мёртвые наступали.

Армада сделала всё, что могла. Она закончила тот анализ, что оказался доступен. Она передала информацию Бывшим Врагам, Хедину и Ракоту, но они отвергли её – и оказались, как подтверждали новые данные, правы. Мир погибал и так, и все, кто в нём, погибали тоже, но Спасителя это ничуть не останавливало. Бывшие Враги умели видеть дальше, Армада испытывала к ним нечто, схожее с человеческим чувством «уважение».

Бог Хедин нашёл иное решение, Армада беспрерывно просчитывала его варианты и вероятные исходы, но не находила иного. Ангелы, творимые Спасителем, были Его силой, но одновременно – и слабостью. Он оказался слишком самоуверен, подобно прежним Начальствующим. Спаситель вбирал Хьёрвард в себя, намереваясь запечатать поглощённых Им врагов. Хедин с Ракотом исполнили часть того, что были обязаны исполнить, и теперь Армаде оставалось лишь помочь им тем малым, что у неё ещё оставалось.

Конструкты двинулись, сбиваясь в плотную массу. Резервы пришли в действие, те, что полагалось употребить только в самом крайнем случае, – частицы Армады, большие и малые, сливались воедино, точно растворяясь друг в друге. Обратного пути не было, Армада сможет восстановиться только через заранее отделённые от неё части, что ушли уже довольно давно.

Армада сжималась, но не прекращала считывать данные, любые изменения тут же анализировались, задачи корректировались. Для осуществления плана Бывшего Врага Хедина требовалось очень точно выбрать время и место – чтобы толчок действительно сдвинул бы равновесие.

…Наконец от огромной Армады остался один-единственный конструкт. Не самый устрашающий видом, не самый большой, но зато его полнила такая сила, что казалось – он способен сейчас зажигать и гасить звёзды.

Оставалось только ждать правильного момента.

Валившие валом мертвяки ничего не решали. Это просто балансирование Спасителем потоков силы, запечатывание бездны с драгоценной добычей – Бывшими Врагами, Хедином и Ракотом. Пусть.

Армада была готова, как никогда раньше.

Познавший Тьму поднялся с бревна. Меч Ангелов Пламени в руке, слагавшие его сейчас души замерли, готовые к последнему бою.

…Остальные стояли тесным кругом, молчаливые и серьёзные. Айвли всхлипнула, и адата Гелерра обняла её белым крылом, словно сестру. Райна подобралась поближе к Ракоту, и Владыка Тьмы положил ей руку на плечо.

– Мы победим, – негромко бросил на прощание Хедин и шагнул с островка в туманную мглу, одновременно сбрасывая и человеческий облик.

Ты верно сказал, целитель, – насчёт моей души, души бога.

«Рассыпьтесь», – приказал он искрам.

Меч послушно разлетелся мириадами крохотных светлячков – душами, что так и следовали за Хедином из самого чрева Неназываемого.

Ты творил своих «ангелов», Спаситель, но не учёл, что найдётся причудливый живой механизм, эта Армада, что просчитает непросчитываемое и поймёт то, что другие понять были неспособны.

Искорки-души поплыли сквозь туман. За каждой тянулся огненный след – сперва едва видимый, не толще волоса; однако он становился всё заметнее, всё ярче. И точно такой же след, подобно хвосту кометы, разворачивался сейчас и за частицей сущего, что пока ещё была Хедином Познавшим Тьму.

Их становилось всё больше и больше, туман оборачивался сонмом таких же крошечных огоньков, но каждый вспыхнувший отзывался в Хедине острой болью, словно от него по кусочкам отсекали собственную плоть.

Всё правильно, так и должно быть.

Он будет медленно таять, отдавая по крупицам свою божественность. Ту самую, что он никак не мог определить, которой никак не мог провести границу – где он «ещё маг», а где – «уже бог». Наверное, это было правильно, ведь что есть Истинные Маги? – Великий Предел.

Но сейчас стаи огненных светлячков разлетались всё шире и дальше, от них вспыхивали новые, словно распускалось, расцветало исполинское древо, истинное Древо Жизни, которому только предстояло сделаться Древом Миров.

В этом и есть суть божественности – сохранять живые души смертных или же тех, над кем не властно время.

Перед Хедином в единый миг проносилось великое множество лиц всех, «спасённых» (вернее, поглощённых) Спасителем. Каждый взгляд пронзал, подобно ножу, но Познавшему Тьму сейчас требовалось именно это – осознание, что души пробуждаются, что их вырывает из сонного и тоскливого небытия, где они истлевают без возврата.

Больше, больше, больше!.. Усилием воли Хедин толкал облако душ всё дальше, вспыхивали новые искорки, новые лица проносились перед ним; ну что, ты этого ожидал, Спаситель? Полезную вещь подсказали эти конструкты, сперва сражавшиеся с ними, а потом перешедшие на их с Ракотом сторону…

Он, Хедин, умалялся. А число душ возрастало с каждым мгновением.

Спаситель не противодействовал. Быть может, Он вообще не догадывался о происходящем.

На поверхности, где всё ещё кипела битва, гном Арбаз, стоявший досель с пустым и неподвижным взором, вдруг шевельнулся – его случайно толкнула Лидаэль.

И девочка Ирма Нарви вздрогнула тоже, открывая глаза и пытаясь приподняться – словно действия Хедина там, в бездне Спасителя, каким-то образом отозвались на развалинах города.

Фиделис и остальные молча смотрели, как туманная мгла расцветает великим множеством крошечных огоньков.

– Он… убивает себя! – простонала Гелерра.

– Он приносит себя в жертву, – всхлипнула Айвли.

– Погодите рыдать, он уже это делал, – попытался ободрить их Ракот.

– Это необходимо, – тихо сказал Фиделис. – Каждый сыграет свою роль. А великий Хедин ещё вернётся. Ему предстоит указать нам окончательно, что делать.

– Ты так уверен, что сейчас ничего не получится? – рыкнул Восставший.

Фиделис присел обратно к огоню, пошевелил угли, словно им предстояло провести у этого костра всю ночь.

– Частично. Потом каждому из нас придётся помочь в куда большей степени, чем изначально полагал великий Хедин.

– Мы же всё равно не выйдем отсюда, – хладнокровно заметила Гелерра.

– Как знать, – пожал плечами лекарь.

– Довольно! – оборвал их Ракот. – Начали!.. По слову Хедина!

Сигрлинн ощутила это тотчас. Лицо её, обратившееся алебастровой маской, чуть дрогнуло – едва заметно приподнялись уголки губ.

Они начали. Он, конечно же, намерен со всем справиться сам. Но так не бывает – при этом масштабе задуманного. Ему потребуется помощь здесь, на земле.

Мёртвые гиганты, несмотря на все усилия подмастерьев, Древних и магов, полностью завалили огненный ров. Сколько их там осталось – невозможно было подсчитать.

«Торопись, Познавший Тьму», – прошептала Сигрлинн, как будто не сомневаясь, что он может её услышать.

Ирма Нарви стояла на ногах ещё не слишком твёрдо, но Серко помогал, как мог – подставив могучее мохнатое плечо. Ирма глядела на ряды мертвяков и вспоминала Поколь. Тогда у неё так здорово получилось управлять ими… правда, чем это кончилось, лучше не вспоминать.

Она видела, как окружавшие её бойцы – все сильные маги – как могли, пытались остановить накатывающуюся лавину. Получалось плохо. Огненный ров был заполнен костяками, над полем битвы растекалось отвратительное зловоние.

Ирме было плохо, очень плохо. Её, что называется, залатали, заштопали на скорую руку, словно порванную тряпичную куклу, но стоять она могла.

Почему эти глупые взрослые не хотят сделать самого очевидного?

Почему они пытаются залить лесной пожар кружкой воды?

Почему упорствуют, хотя видят, что их методы не работают?

Наверное, потому, что они взрослые.

И ни одного некроманта среди них, даже самого плохонького.

Она, Ирма, тоже не была настоящим некромантом. Но, во всяком случае, чтобы натравить мертвяков на Поколь, её умений хватило.

И сейчас она решила попробовать повторить. Благо силы вокруг было в достатке.

– Что это? – чуть не взвизгнула Лидаэль.

Несколько мёртвых гигантов, изрядно обугленных, вдруг замедлились, развернулись и вцепились в собственных собратьев. С хрустом рвалась истлевшая плоть и, сухо треща, ломались кости; таких «ренегатов» становилось всё больше – пять, десять, двадцать…

– Они ума лишились… – пробормотал Аратарн, хотя, ясное дело, никакого ума эти мертвяки иметь изначально не могли.

Ирма просто поразилась, как же легко это у неё вышло. Никакого противодействия, мертвякам задано было лишь общее направление, влит океан силы… и всё. Может, тот, кто это сделал, и в самом деле верил, что у врагов не найдётся ни одного, даже самого захудалого некроманта?… Правда, контролировать все бессчётные тысячи неупокоенных у неё не выйдет, чары и так самые грубые и простые, какие только и успеешь наложить… Но какое-то время она продержится.

Мёртвые сошлись в междоусобице. Били, давили, рвали друг друга зубами, ломали рёбра, сшибали головы с плеч, дробили черепа, крошили позвонки. Ирме приходилось всё время брать под команду новых и новых бойцов – потери с обеих сторон росли, но на какое-то время кольцо неупокоенных перестало сжиматься.

Хедин Познавший Тьму мог гордиться собой. Всё шло по плану. Огоньки душ вспыхивали несчётными мириадами, и Спаситель ничего не мог с этим сделать. Он слишком увлёкся ангелами и мёртвым воинством, считая погрузившихся в Его бездну бессильной и беспомощной добычей.

Больше, больше, больше!

Время, казалось, ускорило бег. Серые туманы отступали под натиском Пламени Неуничтожимого, и самым главным сейчас было точно рассчитать, когда именно должен кончиться он, бог Хедин. Он обязан растратить себя не раньше, чем будет собрана достаточная рать.

Сейчас должны вступить в дело Ракот и остальные.

Хедин подал сигнал; с островка, где так и горел костерок, словно задул лёгкий, освежающий ветер. Сила друзей. Сила тех, кто любит его. Кто пошёл с ним до самого конца, бестрепетно и ни на что не рассчитывая.

Эту силу Спаситель не мог ни перехватить, ни рассеять. Силу тех, кто отдаёт всё, чтобы победить, чтобы жили другие, чтобы светили солнца над разными мирами и сияли бы звёзды.

Хедин гнал и гнал огоньки разлетевшихся душ, поджигавших серый туман, словно злую паутину, высвобождавших души запутавшиеся, замершие, слившиеся с ним. Познавшему Тьму уже казалось, что он ощущает стены этой бездны – нет, не бездны, огромного желудка, – когда Спаситель, наконец, ответил.

Туман заколыхался, начал стягиваться, темнеть. Со всех сторон поднимались исполинские фигуры всё тех же ангелов с теми же мечами, только громадные, поистине – «от земли до неба».

Ну, давайте, идите сюда. У меня найдётся, чем вас встретить.

Однако навстречу Хедину поплыла лишь одна фигура, мерно взмахивая уже не белыми, но угольно-чёрными крылами. Пять других двинулись прямо к островку.

Пришёл твой черёд, Ракот Восставший.

Владыка Тьмы вскинул клинок. Брату нужно ещё совсем немного времени…

– Нет, – голос лекаря Фиделиса был мягок. – Пойду я. Мне они не страшны. Поддерживайте великого Хедина!

И – растворился, сделавшись сферой блистающего света.

– Будьте готовы, – раздались его последние слова. – Вы знаете, что надо отдать.

Райна, Гелерра, Айвли, Император и даже сам Ракот кивнули.

Тёмные мечи ангелов врезались в сияющую сферу и отскочили, не причинив никакого вреда. Ещё и ещё – но Райна вдруг ощутила, что свет начал сжиматься, конвульсивно вздрагивать, словно от боли.

Торопись, Хедин!

Тёмный ангел приближался, а вокруг островка вспыхнул яркий, как солнце, щит.

«Пора, великий Хедин», – сказал, слегка задыхаясь, голос лекаря Фиделиса.

Воистину пора.

Остриё клинка устремилось прямо к Хедину, к той его крохе, что плавала в бездне, в утробе Спасителя.

«Не бойся, сын. Мы с тобой».

Я пришёл, мама.

Лицо женщины в ярком уборе, с гирляндами бус, с птичьими лапками морщинок у смеющихся глаз.

«Я всегда знала, что ты вернёшься, Хедин».

Да, мама. Я вернулся. А теперь вы все получите свободу.

«Я вижу, тебе больно. Но это пройдёт. Главное – не бойся, ты всегда был смельчаком. Лез, куда не надо, сколько раз отец снимал тебя с плотов или со скал, куда ты забирался неведомо как…»

Последние крохи его божественности таяли. Магия Ракота и остальных помогала, но сейчас поток её почти иссяк – ангелы Спасителя не могли прорубиться к островку, но щит не пропускал и посылаемую друзьями подмогу.

Хедин сам ринулся на блистающее остриё. Крошечная песчинка, он оттолкнулся от тёмного лезвия, рванулся обратно, на свет, на тепло огня, к тем, кто любил его и кого любил он – по-разному, но любил.

Бессчётное множество душ ринулось за ним следом, пронзая навылет, словно пламенными стрелами, тело исполина-ангела. Тот распадался лохмотьями чего-то серого, а Хедин, подхваченный диким, неистовым чувством освобождения, мчался во главе легиона огненных душ, пламенных воителей, один из них, первый среди равных…

И теперь в действие пошли последние, самые жуткие и опасные чары.

Познавший Тьму взывал к Неназываемому.

«Сейчас!» – услыхали разом и Ракот, и Райна, и Гелерра, и Айвли, и Император.

«Я отдаю, и вы отдайте – Ракот, свою власть над Тьмой. Райна, своё наследие валькирии, кровь Древних Богов. Айвли, своё альвийское первородство. Гелерра, свою силу и свои крылья. Император…»

И тут Фиделис вдруг запнулся.

Император Мельина один-единственный из всех ощутил страшный, гибельный призыв, обращённый к непредставимой человеческим разумом силе; силе, что терзаема была вечным голодом и вечно же пыталась вырваться из своей темницы, неважно как.

Белая латная перчатка на левой руке вдруг раскалилась, но Император знал, что срывать её никак нельзя. Ни за что.

Он помнил, как его кровь обращалась в поток пламени. Что ж, пришло время повторить.

Чары не достигали. Как он, Познавший Тьму, прошедший бездну Неназываемого, мог так ошибиться?!

…Холодное отчаяние готово было смениться пламенеющей паникой.

Нет! Ты не имеешь права! Повторяй, повторяй снова, не то всё погибнет!..

Он повторял. Снова и снова.

Белая перчатка сделалась нестерпимо горячей. Потекла кровь, и Император улыбнулся. Работает. Старое, доброе, верное, и работает.

Нить его огневеющей крови пробилась сквозь сияющий щит, которым сделался лекарь Фиделис, устремилась прочь, сквозь множество тёплых огоньков, всё быстрее и быстрее.

…Огнистая черта вынеслась наперерез Хедину, и он уловил в ней знакомые обертоны, тот самый «шёпот бездны», которым его приветствовал Неназываемый в своём логове.

Сейчас! Сейчас-сейчас-сейчас…

Чары, вскрывающие клетку Неназываемого, нанизанные на пламенную стрелу живой горящей крови, устремились к цели.

Они пронзили дно, пробили упырье брюхо; тончайшая игла, но всё вокруг содрогнулось. Тёмные ангелы не прекращали атаковать, но сияющий щит держался и держался.

Сигрлинн ощутила этот толчок. Молодец. Это он сделать всё-таки сумел. Теперь она должна поддержать…

Чародейка тихонько вздохнула. На её месте возник светлый вихрь, взметнулся ввысь, потянулся сквозь Межреальность к Обетованному, туда, где ждали своего часа собранные ими с Ракотом царства мёртвых.

Она знала, что пришла пора перешагнуть за Великий Предел, отказаться от самости, от самой себя. Но иного выхода не было. Кто прошёл огнистыми тропами Хаоса, тот уже ничего не боится.

– Он хочет завалить самого себя мертвяками! – Сильвия Нагваль по-прежнему искала в себе Хаос. Пока что тщетно.

– Именно. Запечатать бездну, – сквозь зубы бросил Хаген. Он разил, и каждый взмах его клинка на самом деле прокладывал целую просеку в рядах нежити. – Нам надо продержаться совсем чуть-чуть!

Давным-давно Ракот Восставший создал чары последнего отмщения. Чары всеобщего уничтожения. Чары, что должны были вызвать из неведомого континуума сущность, перед которой не устоят никакие боги.

Те чары были настоящим шедевром.

Сегодня Хедин Познавший Тьму повторил их, внеся кое-что от себя. Не пройди он бездну Неназываемого, не услышь его шёпот – у него ничего бы не получилось.

В тщательно нацеленное заклятие был вплетён зов, зов и объяснение. Чередой образов – раскрывающаяся клетка, останавливающийся поток новосотворённой пустоты, и великая сила Спасителя, обратившаяся против всех, кого Он обещал спасти и сохранить.

…И Неназываемый ответил.

Без слов, одним движением мысли. Согласие. И – надежда. Надежда, что его казавшееся вечным заточение окончилось.

Сигрлинн ощутила это – стремительное движение одного-единственного тонкого щупальца, метнувшегося сквозь приоткрывшуюся брешь. Если Хедин ошибся…

…То им тогда не надо будет ни о чём беспокоиться. Их ждёт нескончаемое пребывание в утробе монстра, вызванного из небытия Ракотом Восставшим.

Щупальце пробило хрустальные сферы Хьёрварда, и все, даже Спаситель, замерли, воззрившись в небеса. Тёмный росчерк устремился вниз, ему наперерез кинулись уцелевшие ангелы – лишь для того, чтобы исчезнуть, не оставив даже пыли, стоило черноте коснуться края их белых перьев.

И тогда Спаситель закричал.

Закричал, сорвался с места, бросившись прямо на кольцо своих врагов. Руки Его взнеслись над головой, скрестившись, возник пылающий знак – перечёркнутая стрела, направленная вверх; Спаситель ответил, но не молниями, не громами, не огнём и не обрушением земной тверди. Нет. Совсем не так…

Все Его враги в один миг увидели разное, но в основе своей одно – сияющий, благостный, умиротворяющий Спаситель. Исполнитель самых сокровенных желаний, утешитель в любой горести. Каждый видел воплощение своего заветного, воскрешение погибших родных и друзей, родителей и детей – всех.

…Ирма Нарви шла по шумной богатой ярмарке между нарядной весёлой женщиной и могучим широкоплечим мужчиной, на плечах которого сидел мальчишка лет пяти.

– А я выше Ирмы, а я выше! – дразнился он.

– Тихо, Берт, так не полагается разговаривать с сестрой! – укорила его женщина, их мать.

– А вон комедианты! – перебил отец. – Идёмте смотреть!..

«Приди ко Мне, Ирма Нарви, и это станет твоим».

…Сильвия Нагваль стояла на одном колене в главном зале Красного Арка. Дед, при полном параде, в торжественной мантии и с роскошной командорской цепью на груди, глядел на неё, слегка усмехаясь – ласково и с любовью.

Рядом с ним стояли её родители, обнявшись. Мама, кажется, плакала.

А рядом, тоже на одном колене, стоял седой воин в чёрной, как ночь, броне.

И Сильвия услыхала:

– Согласна ли ты, Сильвия Нагваль, взять в мужья Хагена, тана Хединсея, и быть с ним в горе и в радости, в болезни и во здравии, в бою и в мире, пока смерть не разлучит вас?..

– Да!.. – выпалила она. – Да, да, да!..

«Приди ко Мне, Сильвия Нагваль, и это станет твоим».

…Сигрлинн поднимала хрустальный бокал с игристым вином. Закаты Джибулистана прекрасны, и ей никогда не надоедало смотреть на них. Особенно вместе с ним.

Его руки легли ей на талию, и она откинулась, с удовольствием опираясь спиной о его грудь.

– Полетим? – его губы слегка коснулись её уха, пальцы поправили выпавший локон.

– Полетим, – шепнула она в ответ.

«Приди ко Мне, прекрасная Сигрлинн, и это станет твоим».

Они шатались. Кто-то падал, кто-то пытался идти, кто-то ползти. Кто-то прижимал ладони к ушам, кто-то утирал слёзы. Улитка Тхенчана качнула было глазами на стеблях, земля рядом со Спасителем дрогнула – но не более.

– На нас Его магия не действует, но и наша на Него – тоже. – Отта Локка устало опустилась рядом, стоически завернулась в мягкие серые крылья.

Ангелы Спасителя погибали – во множестве. Черная нить падала с небес, сперва очень-очень быстро, затем всё медленнее, словно осторожно отыскивая путь.

– Смерть и ничто. – Белопёрая Умис тоже опустилась рядом. – Вот что такое эта чернота.

– Не учи учёную-с-с, – буркнула огромная улитка. – Что ж… это был с-славный поход. По крайней мере, сёс-с-стры, мы падём в бою, а не от… с-странных обрядов, не добычей охотников з-са Древними…

Воинство Хедина и Ракота обернулось беспомощной толпой; но и мёртвые больше не наступали – валились, словно куклы, словно Спасителевой магии на них уже не хватало.

– Прости меня, сестра, если чем-то обидела. – Матушка Сова осторожно коснулась изрядно потрёпанного в бою панциря Тхенчаны.

– И ты прос-сти меня, С-светлая.

Они застыли втроём, три Древних Богини давно забытых племён, стоя вместе и глядя, как умирает мир.

Гном Арбаз ничего не понимал. На него словно вылили ушат ледяной воды – после того, как он как следует перебрал отборнейшего мельинского гномояда. Голова была пустой, холодной до болезненности, мир – чёткий до отвращения. Вокруг царил полный… бардак, так и хотелось ему сказать. Его товарищи, подмастерья, кто шатаясь, кто на коленях, кто ползком – пытались приблизиться к Спасителю. Многие рыдали. Испытанные бойцы, с которыми вместе он прошёл бессчётные битвы – рыдали?! Ползли на коленях?.. Мир поистине сошёл с ума! Как он вообще тут оказался? Ну да, они бились… во владениях Орла и Дракона… а потом… а потом…

Но это было неважно. На него надвигался враг – враг, который сумел как-то зачаровать, обвести вокруг пальца его друзей и соратников, учеников великого Аэтероса, и он, Арбаз, честный гном, не мог с этим смириться.

Пусть всё кругом рушится, я не упаду на колени и не зарыдаю.

В его руках оказался огнеброс. Тщательно заряженный на оба ствола.

Арбаз сделал то единственное, что мог сделать.

Он вскинул огнеброс, аккуратно прицелился и дважды нажал спуск – со всегдашней быстрой неторопливостью мастера, когда каждое движение отполировано, доведено до совершенства.

…Он и не знал, что в его арсенале есть такие заряды.

Спасителя ударило в голову и в грудь, залило чем-то алым, очень похожим на кровь; Он вдруг скорчился, судорожно вскидывая руки к лицу, словно Его и впрямь чем-то обожгло. Над Ним вдруг появились два громадных призрака, орёл с драконом, рухнули на Него, опутывая собой, впиваясь в Его плоть.

Магия исчезла, как сдутая ветром.

Но прежде, чем ученики Аэтероса успели подняться, прежде, чем кто-то вообще понял, что происходит, чёрное щупальце рванулось с небес быстрее атакующей кобры. Оно впилось в Спасителя, охватило Его, оплело, раздуваясь; однако Он не исчез.

Лишь ужасный крик, исторгнутый у Него из груди, заставил треснуть небесный свод.

Что-то лопнуло, что-то разорвалось то ли в подземельях, то ли в Межреальности.

Земля под ногами у Арбаза ощутимо наклонилась. Не задрожала, не потрескалась, а именно наклонилась, словно кто-то ухватил за край весь Хьёрвард, рывком вздёрнув его.

И с прежней холодной, какой-то убийственной чёткостью Арбаз понял, что последний день таки пришёл.

Хедин знал, что время настало. Дорога почти открыта. Его план впервые сработал так, как должно. Ну, почти.

Оставалось только одно: выпустить всё собранное на волю.

Чары – последние, что он заготовил для этого, – ожили, устремились, вспыхивая и угасая, вперёд; а тёмные ангелы вдруг бросили попытки пробить защиту вокруг Ракота и остальных, кинувшись в погоню за заклятиями, принявшими вид огненных крылатых драконов, Драконов Времени.

С них всё началось и ими всё кончится.

Тёмные клинки достали одно из пламенных созданий. Второе.

Чары не умели уклоняться и уворачиваться.

Однако прежде, чем горячее отчаяние успело затопить Познавшего Тьму, сияющая сфера, защищавшая островок, вдруг замерцала, исчезая.

Хедину показалось, что он слышит лёгкий печальный вздох Фиделиса.

Нет, она не исчезла! Она вдруг расширилась, настигая слуг Спасителя, и тёмные крылья вспыхнули, не в силах выдержать ярость слепящего света.

Наперерез последнему из ангелов, что гнался за багрово-огненным драконом – тоже последним – с островка рванулась белая искра. Мелькнули снежно-белые перья.

Адата Гелерра точно знала, когда придёт её час. И знала, что он не может не прийти именно так – в стремительном полёте над бездной, в атаке на коварного врага, с полыхающими молниями, что срывались с пальцев. Она не боялась. Высокий восторг изгнал страх смерти; слепящие росчерки грозовых разрядов хлестнули по лицу ангела, и тот дрогнул, но ещё пытался достать несущееся впереди него заклятие своим мечом.

Гелерра врезалась ему прямо в глаз. В последнее мгновение крылья её тоже обернулись огнём, огнём стала и её кровь. Это было прекрасно – и, когда сознание её уже гасло, она знала, что победила.

Тёмный ангел взорвался изнутри, распадаясь серыми вихрями. Его меч, кувыркаясь, полетел было вниз, но там вокруг него тотчас начало формироваться что-то ещё более грозное, ещё более могущественное, обретая форму уже не ангела, но жуткого существа, у которого мрачный клинок сделался одним из клыков в распахнутой пасти.

Левиафан рванулся вверх.

Айвли быстро оглянулась вокруг. Каким-то чудом костерок всё ещё горел, и возле него застыли без чувств Ракот и Райна. Император упал на одно колено, смертельно бледный – из-под белой латной перчатки карминовой струйкой сбегала кровь.

Никого не осталось, кроме неё. Крылатая адата Гелерра пожертвовала собой, но этого оказалось недостаточно.

Она тихонько вздохнула. Клинок был готов. И… оставалось надеяться, что чары оружейников Альвланда кое-чего стоят даже тут.

Левиафан поднимался.

Айвли поискала Хедина взглядом. Конечно, не увидела – но знала, что он рядом. И что она нужна ему тоже.

Хоть немного, но задержать чудовище!

Она застыла на самом краю островка. Оглянулась.

– Прощай, император людей. Если уцелеешь, расскажи потом тем, кто захочет слушать, историю оружейницы Айвли.

Разрывая рот криком, сжав обеими руками клинок, она кинулась с края островка – прямо в распахнутую пасть Левиафана.

…Она успела почувствовать боль, но в следующий миг в действие вступили чары.

Император видел, как меж частокола зубов мелькнула багровая вспышка, словно пламя раскалённого горна. Чудовищная башка Левиафана мотнулась из стороны в сторону, он дёрнулся, содрогаясь – и потерял драгоценные мгновения.

Последнее из запущенных Познавшим Тьму заклятий вырвалось на волю.

Спаситель застыл, оплетённый чёрным щупальцем Неназываемого. Несмотря на это, Он не исчезал, лишь сделался бледным, полупрозрачным, словно привидение.

И из Него извергался поток освобождённых душ; душ, обернувшихся огненными стрелами, душ, понявших своё изначальное предназначение.

Они неслись сквозь треснувшие небеса Хьёрварда, пробивали их навылет, но это уже не имело никакого значения.

Достигнув Обетованного, души воспламеняли уже раскрывшиеся по слову Сигрлинн царства мёртвых, делясь своим огнём и порывом.

Их становилось всё больше, и каждая стрела несла в себе крошечную частицу божественности, которая, по совести говоря, и есть готовность спасти мир, отдав самого себя.

Хедин точно знал, что сейчас творится с ними, с выпущенными на волю душами. Они неслись, и каждая была одновременно той личностью, что при жизни, и им самим.

Неназываемый тянул и тянул всё вокруг в себя, и раньше сам Хедин почёл бы это за страшную угрозу – теперь же ему предстояло, аккуратно поворачивая сущее вокруг себя (да-да, как в бытность Истинным Магом), использовать тягу Неназываемого для придания стрелам-душам ещё большей силы.

Это было словно жонглировать сразу миллиардом миллиардов крошечных шариков.

А потом огненные стрелы достигли цели.

Они ударили в стену надвигавшегося зелёного кристалла, и он не смог остановить их. Они погружались в его глубину, ведомые неистребимой жаждой жизни; их было великое множество, они устремлялись во все стороны, они дробили смарагдовый лёд Дальних – и от него начал откалываться кусок за куском.

Из толщи кристалла показались замершие, застывшие миры, ещё не успевшие утратить облик, не успевшие «упорядочиться» дальше.

Хедин ощущал, как огненные души, проносясь над ними и сквозь них, отдают часть своего пламени, и как миры оживают, как загораются солнца и как вновь вспыхивают звёзды.

Зелёный лёд рушился.

С каждой огненной стрелой мчалась частица его, Хедина. Это оказалось так просто – божественность можно было разделить, раздробить, распылить, и она помчится выполнять данный приказ. Что будет дальше – уже не важно.

Его друзья отдали всё, что могли, и Хедину приходилось признать, что отдали они куда больше, чем он был согласен принять. Он видел, как погибла Гелерра, как Айвли кинулась в пасть Левиафана, и это жгло хуже любого пламени: они обе любили тебя, Хедин, и они умерли.

Теперь оставалось вырваться отсюда и покончить со Спасителем. Это будет самый лучший памятник им обеим.

Он чувствовал близкое присутствие Неназываемого. Тяга становилась всё заметнее, всё сильнее, вот она подхватила и потащила вверх островок, где оставались Император и Ракот с Райной; Фиделис исчез, но где эта загадочная сущность теперь и можно ли ей помочь – кто знает?

В этот миг бездна раскрылась перед ним и вновь закрылась.

Рядом, совсем рядом с ним Спаситель, утративший телесность, боролся, как мог, с оплетающим его чёрным щупальцем; Хедин помнил, когда-то именно такими отростками Неназываемый охотился за живыми душами, чтобы превратить их потом в своих слуг – козлоногих.

Однако даже чёрные путы абсолютной пустоты, поглощавшей и обращавшей в себя всё, не могли справиться со Спасителем, казалось, что Он – вообще неуязвим. Созданный людскими верой и надеждой, Он сделался сильнее материального – а Неназываемый был всё-таки материей, хоть и совершенно чуждой.

Рядом с Хедином упали Ракот и Райна – воительница внешне ничуть не изменилась, а вот Ракот…

Он больше не был сотканным из клубящейся Тьмы существом – нет, названый брат снова тот черноволосый и голубоглазый варвар, любимое обличье Восставшего, когда он отправлялся странствовать по мирам, устав от идеальности Обетованного.

Рядом с ними – воин в кованой броне с вычеканенным на кирасе василиском, коронованным змеем, и в белой латной перчатке, теперь окрасившейся кровью.

Хедин если и удивился увиденному, то лишь мельком. Щупальце Неназываемого бороло Спасителя и никак не могло обороть; поток огненных душ из Его утробы продолжал изливаться, зелёный кристалл пронзало и крошило, но всё-таки этого было мало, слишком мало!..

Сигрлинн оказалась рядом, спокойная, умиротворённая, словно и не кипела вокруг поистине последняя битва.

– Давай вместе, – предложила она.

Познавший Тьму отшатнулся, вздрогнул – нет! Тысячу тысяч раз – нет!

– Что я стану делать в спасённом мире без тебя? – слегка улыбнулась чародейка.

Призрачный Спаситель и щупальце Неназываемого продолжали борьбу, и мир вокруг них уже не выдерживал. Как при сильнейшем землетрясении, возникали трещины, они стремительно расширялись, словно кто-то безумный тыкал наобум мечом в плоть Хьёрварда или же хлестал её кнутом. Твердь болезненно содрогалась, басовитый гул, от которого закладывало уши, то и дело прерывался оглушительным громом, прокатывавшимися от горизонта до горизонта, когда новая трещина уродовала лицо Хьёрварда.

Спаситель бросил свои мёртвые куклы, подмастерья Хедина получили передышку; но и вызванный на подмогу Неназываемый, кажется, сообразил, что тут может отыскаться и иная добыча.

Там, где сплелись в борьбе Спаситель и Неназываемый, возникла серая воронка, она стремительно расширялась, поднималась вверх, а земля под ногами уже ходила ходуном. С небес, навстречу раскрывающейся пасти, ринулись две летучие фигуры – не ангелы, без крыльев; воронка жадно качнулась им навстречу, те попытались уклониться, едва не рухнув на поверхность.

Губитель. Возрождающая.

Давным-давно минувшие времена, Северный Хьёрвард, и он сам, Хедин, странствовавший там в обличье Рагнвальда…

Они сдерживали Спасителя, как могли и сколько могли. А теперь им оставалось только умереть со всем остальным в сущем, если он, Хедин, не сделает сейчас последнего шага.

Рука Сигрлинн в его ладони. Она всегда всё понимала, даже лучше, чем он сам.

– Зачем мне мир без тебя?

– Мир должен просто быть. С нами или без нас.

– Тогда пошли, – просто сказала она.

Спаситель вновь принялся втягивать в себя силу, и на сей раз куда мощнее, чем раньше. Бешено крутящаяся воронка опала, но всё иное так и неслось в раскрывающуюся бездну; закручивался невиданных размеров шторм, подхватывавший живых и мёртвых, камни и прах, выдиравший с корнями заросли. Пробивая облака, над головами возник исполинский край небесной сферы – с Хьёрвардом вот-вот должен был столкнуться иной мир, притянутый Спасителем из Межреальности.

Сигрлинн улыбалась. Несмотря ни на что, она улыбалась!..

– Ну же?.. Что я должна сделать?

– Великий Предел. Стань им. Слейся с ним. Раздели смерть и жизнь, а потом вновь объедини.

Хрустальная стена чужого небосвода медленно опускалась, словно этот мир отчаянно цеплялся за оставшиеся в Межреальности корни. Шторм грохотал, твердь трескалась, точно переспевший плод; воинство Хедина пока цеплялось за неё, но ещё немного, и их всех оторвёт от земли и бросит в исполинскую воронку – воронку, которая должна поглотить вселенную.

Настал поистине последний час.

Великий Предел. Стать им, шагнуть через него; Спасителю некуда будет деться.

Рассечь Его, проложить этот самый предел прямо сквозь Него. Обратной дороги не будет, да она и не нужна. И это же должно ограничить аппетиты Неназываемого.

…Он измысливал этот план долго, очень долго.

Участь бога – решать нерешаемые задачи, задачи, для которых доказано отсутствие решения. И как была решена квадратура круга – при помощи особой кривой, квадратрисы, а вовсе не только лишь с одними циркулем и линейкой, как пытались сделать иные математики древности, – точно так же предстояло найти решение и Познавшему Тьму.

Сейчас он видел, что имеющегося – не хватит. Подсчитать всё холодно и точно – нет возможности; Познавший Тьму оставлял место для ошибки, как и резервировал необходимое для её преодоления.

Резервы – это он сам.

И Сигрлинн. В глазах её он прочёл поистине стальную решимость: она всё поняла и приняла. Отговаривать её бессмысленно, как и пытаться спасти. Ей не нужен мир без него.

Но требовалось ещё кое-что, самая малая малость, последняя соломинка, малый член в великом уравнении победы, и Хедин проговорил это вслух:

– Немного Хаоса нам не помешает.

Поднял руку и попытался потянуть его к себе.

Хаос есть всегда, просто его ничтожно мало, настолько мало, что только побывав за гранью реальности и пройдя по золотому лучу, понимаешь, что он – обратная сторона сущего – необходим для баланса.

Его, наверное, и впрямь можно собрать…

…Однако на призыв Познавшего Тьму Хаос ответил внезапно, яростно и ярко. Он был совсем рядом, скованный чем-то даже более сильным, чем пресловутые барьеры Творца.

Сильвия Нагваль знала, что она понадобится, что она ещё не сыграла своей роли. Она билась плечо к плечу с Хагеном и была счастлива. Сила возвращалась к ней, да и как ей не вернуться, когда вокруг такое буйство!..

А потом в ней встрепенулся и ожил Хаос.

– Предатель!.. – заорала она в голос, тотчас поймав удивлённый взгляд Хагена.

Хаос виновато поджался, словно нашаливший щенок.

А Сильвия, поняв, кто зовёт, вдруг быстро, на лету, обняла жёсткую броню Хагена и ринулась прочь.

Сигрлинн только подняла бровь, глядя на перемазанную девчонку с седой прядью в каштановых волосах.

– Откуда?..

– В ней Хаос, Учитель. – Хаген был уже тут. – Неведомо откуда, неведомо как, но есть.

Хедин на миг прикрыл глаза. Нет, нельзя. Хагену предстоит дальняя дорога, если он, Познавший Тьму, всё сделает сейчас правильно. И не стоит прощаться, его Ученику нет нужды тратить время на лишнюю печаль.

Все лепестки цветка собрались воедино, как сказали бы светлые эльфы.

Сильвия тяжело дышала. Двое –мужчина и женщина перед нею, – казалось, состояли из одной только силы, человеческая их плоть оставалась лишь видимостью.

– Хаос, – проговорил мужчина, протягивая руку. – Нам он нужен, дитя.

– Возьмите… – вырвалось у Сильвии хриплое. Потому что совсем рядом боролись два жутких чудища – призрак Спасителя и рухнувшее на Него чёрное щупальце, и последняя из Красного Арка не могла решить, который из двух монстров больше её пугает.

Хаос в ней самой, только что виновато притихший, дрогнул, шевельнулся, потёк. Сильвия ощущала его ход, как он скользит меж мельчайшими частицами того, что составляло её бренную плоть, покидает сердцевину костей, проходит насквозь; тёмное пламя на миг окутало кисти её рук, а затем оторвалось – и у неё подкосились ноги.

Она и сама не подозревала, насколько Хаос стал частью её самой.

Женщина в идеально-белом платье склонилась над ней, взглянула участливо, материнским жестом коснулась ладонью лба – и пустота тотчас исчезла, словно никогда её и не бывало.

Сильвия даже и слова вымолвить не успела, когда женщина в белом вдруг крепко обняла мужчину, поцеловала – и они оба враз исчезли вместе с покинувшим Сильвию Хаосом.

Медленно-медленно, словно нехотя, опускался, расталкивая облака, огромный чужой мир, захваченный Спасителем.

Армада, слившаяся в один-единственный конструкт, была готова встретить случившееся. Начальствующие ошиблись. Бывшие Враги, Хедин и Ракот, ошиблись тоже, но ещё могли исправить упущенное. Погибающему богу Хедину требовалось время, однако падающий мир опускался слишком быстро.

Армада больше не колебалась. Собранная сила должна быть использована, Бывший Враг Хедин должен получить свою возможность.

Одна-единственная частица Армады, оставшаяся на поле боя, завершила вычисления. Она сможет задержать падение… ненадолго, но сможет.

После этого она перестанет существовать.

Этот вывод… печалил. Армада знала теперь название тому, что она испытывала. Печаль – но разом и высокую гордость. Оба эти чувства были совершенно новыми.

Конструкт распадался, высвобождая силу; поток её устремился вверх, обтекая хрустальные поверхности звёздных сфер.

Мир и в самом деле замедлился, почти остановился, он уже не падал.

…Исчезновение конструкта никто не заметил.

Мир вокруг них изменился. Они разом словно и зависли над схватившимися Спасителем и Неназываемым, и глядели на всё это с высоты, обернувшись гигантами, стоящими где-то в Межреальности.

Вот протянувшаяся сквозь половину сущего нить тьмы, нить абсолютной пустоты, длань Неназываемого; а вот Спаситель и вот его добыча – почти врезавшийся в Хьёрвард чужой мир, да не один – на подходе ещё дюжина, а следом – уже сотня.

Они с Сигрлинн были рядом и вместе. Как и должно.

Человеческая форма спадала с них, но не человеческая суть. Ибо что есть человек, как не Великий Предел сам в себе? Великий Предел, проложенный Пламенем Неуничтожимым, что горит в каждой душе?..

Сейчас они оба сливались, вытягивались, исчезая из материального мира.

Великий Предел пролёг, обратился игольчато-острым копьём, нацеленным прямо в сердце Спасителя.

Прянул, словно брошенный могучей дланью вечного воителя.

Коснулся Спасителя, проник сквозь Него – и разделил.

Надежды – от бесплодных упований.

Сомнения и страхи – от благоразумной осторожности.

Жажду получить всё любой ценой – от желания выбиться из нищеты.

И так далее.

Великий Предел рассекал Его, рубил надвое. Сознание Познавшего Тьму словно растянулось, он разом видел и далёкое прошлое, и настоящее; видел простёртые к Спасителю бесчисленные руки, видел Его претерпевающим муки и казни – фальшивые, ибо Он ничего не чувствовал, это была одна иллюзия.

Великий Предел разделял правду и ложь. Собственное и дарованное. Искреннее, принесённое Его почитателями – и Его голод, Его жажду, Его ненасытность.

Пустота, которую невозможно было заполнить.

Но при этом – сохранявшая в себе великое множество душ, которое он, Познавший Тьму, смог выпустить на свободу в нужный момент, обратив в самое страшное оружие против Дальних.

Великий Предел разделял и рассекал. Поток огненных душ не останавливался, однако всё равно требовался ещё шаг, ещё и ещё, нужно было дойти до истока, разделить исходное, понять, что же случилось в самом начале?..

Спаситель не сдавался без борьбы.

Хедина обжигало, жар опалял, само сущее противилось разделению. Да, Великий Предел сейчас резал, подобно лекарскому скальпелю, и без утишающих боль заклинаний.

И всё же они дошли. До самого конца. И увидели…

… Мальчишка, играющий возле хижины, крытой пальмовыми листьями. Желтизна песков невдалеке и синева широкой медленной реки. И вдруг – бегущие взрослые в светлых хитонах и простых сандалиях. Мальчишку подхватывают на руки, отец торопливо вооружается – деревянный щит и изогнутый меч-хопеш.

Ломая изгороди, топча огороды, мчат враги – они неотличимы от жителей родного селения, разве что головы обмотаны жёлтыми повязками. Отец прикрывает мальчика и его мать щитом, отмахивается клинком; один из нападавших неосторожно открылся, отцов хопеш зацепил ему плечо; другой гикнул, кинулся, прыгнул через падающего соратника, усеянная шипами дубинка взлетела, метя отцу в висок; мальчишку скрутило ужасом, он должен был это остановить, спасти и сохранить!..

И у него получилось.

Дубинка словно натолкнулась на незримую преграду, отец успел повернуться, прикрыться щитом, ответить убийственным выпадом.

Но вот это – «спасти и сохранить» – мальчишка запомнил.

Так, значит, Спаситель – человек?!

– Фиделис! Держись крепче!..

Родители мальчишки бежали с остальными сородичами, оторвавшись от преследователей.

Фиделис? Но Фиделис же – лекарь, он совсем другое!..

Однако Великий Предел продолжал рассекать, и мальчишка исчез.

Осталось страстное желание защитить, во что бы то ни стало!

А что против него?..

– Вот ты и понял, Познавший Тьму.

Золотой Дракон свивал кольца прямо перед ним.

– Мы знали, что ты дойдёшь до самого конца, до предела пределов.

Рядом с Драконом опустился белый Орёл.

– Теперь ты знаешь всё, а мы прощаемся, уже окончательно, – просто сказал Дракон.

– Погодите… Спаситель, выходит…

– Ну конечно, мы. Как же иначе?

– Вы создали чудовище. Ненасытного упыря, который…

– Нет, Познавший Тьму. Мы создали оружие, которым ты остановил Дальних.

– Остановил, но не победил, – добавил Орёл.

– Вместилище душ, где их было столько, что ты и впрямь смог раздробить зелёный кристалл.

– Лекарь Фиделис – то, как должно было быть, Спаситель – его антипод; всё должно пребывать в балансе. Фиделис сам не помнит своего начала – так было нужно.

– Будьте вы прокляты с вашими играми! – сорвалась Сигрлинн.

– Мы и есть прокляты, – ровно ответил Дракон. – Но дело должно быть сделано. Так что теперь, когда вы с Сигрлинн прошли до конца, остался последний шаг.

– А мы уходим. Машина наша довершит нужное.

– Равновесие должно быть сохранено, – закончил Дух Соборной Души.

Их силуэты начали таять, расплываться, словно белёсый туман под свежим ветром.

А Спаситель, рассечённый надвое Великим Пределом, уже не мог соединиться воедино. Дарованное неисчислимыми поколениями смертных отходило в одну сторону; ненасытный конструкт, поглощавший и жравший души, – в другую.

Спаситель закричал. Крик Его рвался в небо, кроша голубой хрусталь звёздных сфер. Медленно падающий на Хьёрвард чужой мир не выдержал – вдобавок его пронзал плотный поток огненных душ, продолжавших рваться на свободу.

– Хедин…

– Я знаю.

– Машина… машина Третьей Силы…

Междумирье трещало и лопалось, сквозь прорехи стали видны исполинские зубчатые колёса, принявшие вид старой бронзы, и бессчётное число душ, приводивших всё это в движение.

Спаситель распадался, человеческое в Нём выло и вопило в несказанном ужасе.

– Безжалостны Орёл и Дракон…

– Поистине, Си. Но мы не боимся.

– Ну… немного. Самую чуточку.

Чёрная тень с парой алых игольчатых проколов вместо глаз поднялась над сплетением шестерён и механизмов.

– Вот теперь и в самом деле всё…

– Держи меня крепче, Хедин.

Колёса крутились, мололи, вбирая в себя ткань сущего. Над Хьёрвардом мелькнули две искры – Губитель и Возрождающая, эти сражались до конца, пытаясь удержать миры от губительного столкновения.

Не стоит.

Познавший Тьму отпустил последнее.

Они с Сигрлинн растворялись в потоке вечной силы, чудовищная машина втягивала и их, и единственной наградой за всё стала лишь ослепляющая боль, разрывающая то, что было сутью Истинного Мага.

…Зато две души оказались вырваны из общего потока.

Упорядоченное рушилось.

Ты не можешь это остановить, Познавший Тьму. Но ты можешь вобрать это в себя. Ты можешь сделать всё это – собою.

Он замер в остановившемся времени.

Машина крутилась, останавливаясь. Меж зубцами проскочили первые искры – Пламя Неуничтожимое, с которого начался весь мир, оживало.

Ему предстояло много работы.

Они с Сигрлинн распадались тоже.

Но механизмы Третьей Силы на это и были рассчитаны.

Пламя Неуничтожимое ослепительно сверкнуло, вырываясь на свободу.

Гори! Гори вовсю!

И оно горело.

Барьеры Творца со страшной скоростью сжимались, устремившись к одной точке; правда, оставалась среди всего этого шторма некая неправильность, островок покоя, эксклав, ограждённый такой же чертой – словно сущее внутри сущего, но Хедину сейчас было не до него.

Время стояло; Великая Река его исчезла, исчезли драконы, и самой Третьей Силы не стало.

Оставался ещё Неназываемый и его бездна. Сущность, что Новые Боги так долго (и не без успеха) старались сдержать; сущность, что охотилась за душами, что прокладывала дорогу обратно в свой континуум; что, подобно Спасителю, уничтожала миры, укладывая их безжизненные останки в основание своего Пути.

Но сейчас, когда барьеры опрокинуты и незачем думать о балансах и равновесиях, он, Новый Бог, способен творить поистине чудеса.

И как же хорошо, что уцелел Урд. Два Источника во тьме, но третий неприкосновенен.

Сейчас Хедину удавалось всё.

Он коснулся извергаемой пустоты, до сих пор сдерживавшей Неназываемого. Он остановил её поток, вернее, изменил его форму, открывая сущности в сердце бездны новый путь.

«Я знаю, ты всего лишь хотел вернуться назад. Не ведаю, как ты жил и существовал, но сейчас, когда всё рушится, у тебя есть шанс. Один-единственный, как и у меня».

Мысль ушла в содрогание пространства, подобно сигнальным огням.

«Уходи. Но оставь нам своё вечное движение».

Бездна содрогнулась в ответ.

Хедин потянул вечное пламя в себя, окончательно и бесповоротно сжигая старую свою суть.

Огонь, подобный старым чарам брата Ракота, пробивал плоть материального мира, отыскивая дорогу в то неведомое пространство, откуда явился Неназываемый.

Существо в бездне двинулось по открывающемуся пути. Но двинулось не просто так – там, где оно пребывало невесть сколько тысячелетий, оставалось нечто, по-прежнему неодолимо тянувшее в себя всё, до чего только могло добраться; даже свет не мог избегнуть оков этого сердца тьмы. Неназываемый слишком долго сидел на одном месте. Так долго, и давил с такой силой, что осталось… нечто, которое ещё предстояло понять, правда, уже не ему, Хедину.

Только, в отличие от прежнего Неназываемого, этому сердцу тьмы не требовались живые души. Ему вообще ничего не требовалось, оно было лишено души и смысла, оно просто было – такое же, как скала, как поток магии, как хрустальная небесная сфера.

Однако эта смертоносная тяга могла помочь.

Бушующее кругом пламя отомкнуло врата – на краткий миг, и то, что звалось Неназываемым, скользнуло в приоткрывшуюся щель.

Разумеется, не попрощавшись.

Но этого и не требовалось.

Оставленный им дар (или проклятье?) продолжал тащить в себя всё столь же сильно, как в своё время и сам Неназываемый, только теперь у Хедина были иные возможности и иные планы.

Огонь, не противясь этой тяге, подтолкнул сущее, оно закружилось, сперва медленно, едва заметно, потом всё быстрее и быстрее, языки Пламени Неуничтожимого окружили сердце тьмы танцующим ореолом; они перекинулись и на саму машину Орла с Драконом, ничего не должно было остаться, пламя расчистит место для нового.

Нет, подумал Познавший.

Он вбирал пламя в себя, всё, без остатка. Вбирал осколки кристалла Дальних.

И, когда не осталось уже ничего – кроме того крохотного островка старого мира, – он выдохнул.

Время сдвинулось с места и вновь пошло.

Разделённое соединялось. Великого Предела не было больше, противоположности столкнулись и сошлись.

Среди океанов мятущегося Хаоса вспыхнула искра, ярчайшая из всех. Увидевшие её бы ослепли; но, к счастью, глядеть было некому.

Пламя Неуничтожимое расталкивало сжавшиеся было барьеры, а он, Хедин, некогда пробивший их собой, укреплял, изменял, чтобы Хаос никогда больше не смог насочиться внутрь…

Прежняя вселенная исчезла, изменилась, пресуществилась в нечто иное.

А Хедин Познавший Тьму оставался. И Сигрлинн оставалась тоже.

И они творили.

Мир будет такой же, как прежде. Или почти такой же. Или совсем не такой. Или где-то такой же, а где-то нет. Неважно. Главное – что он будет. Душа бога коснулась его, обняла, слилась, занимая своё извечное место.

– Теперь мы тут, Си. Навсегда.

– Навсегда, любовь моя.

Душа бога возвращалась на место, а с нею – память.

Ты не подведёшь, сказали хором и мать, и отец, и сёстры с братьями.

Я не подведу, сказал в ответ Хедин. Ибо я есть сила, честь и справедливость.

И я не подведу, сказала Сигрлинн. Ибо я есть любовь, надежда и сострадание.

Пламя Неуничтожимое довершало работу.

А работа их двоих, Хедина Познавшего Тьму и его возлюбленной, только начиналась.

Мягко сияли миры – старые и новые, все вперемешку. Но теперь они двигались в дивном и гармоничном вращении вокруг оставленного Неназываемым седалища, стремились упасть на него – и не могли, не давала набранная ими скорость. Так будет теперь во веки веков; и никакие Дальние, никакие Творцы не смогут этому помешать…

«В самом деле? – мягко сказал откуда-то из сияющего света голос лекаря Фиделиса. – Ты теперь Творец, брат мой Хедин. Ты стал им, даже и не заметив».

Хедин хотел ответить – но почувствовал, что время слов прошло. Остались они с Сигрлинн, навек вдвоём.

Что ж, это хороший конец, подумал он, глядя на бесконечные россыпи миров, ощущая текущие реки свободной магии. Источников больше нет, они не нужны. Немного жаль, – но, быть может, он сумеет придумать историю для героев, которые воссоздадут, к примеру, Урд.

В конце концов, Источник в Обетованном был очень красив.

А пока что – пока миры живы. Где-то в них продолжатся старые истории, а где-то всё начнётся с самого начала.

И это прекрасно. Древние тайны смешаются с новыми. Пытливые и неугомонные пойдут по следу. Когда-нибудь они докопаются до истины… но это будет уже совсем другая история.

В глубине нового сущего вспыхивал, подобно крохотной песчинке, изумрудному осколку, тот самый анклав, где сейчас оставались тени тех, кого он знал под именами Молодых Богов.

Пусть будет. Все истории должны с чего-то начинаться.

А чем они закончатся – решат сами их герои.

Эпилог 1. Император и Тайде

Как же это прекрасно – вновь ощущать себя живым. Просто идти по земле, вдыхать и выдыхать, смотреть по сторонам.

Император Мельина возвращался домой. Сам, в истинной плоти.

…После внезапно оборвавшейся битвы все какое-то время толклись в недоумении. Словно силились припомнить нечто очень важное, но никак не могли. Что-то явно случилось, но что? Спаситель сгинул, сгинули Его слуги, сгинула чёрная, опутывавшая Его, нить; сгинули три исполненных силы фигуры, ужасающе полыхнуло и медленно угасло небо, прекратился вселенский шторм, и горизонт Хьёрварда с оглушительным громом рухнул на место. Случилось что-то великое, но, кроме этого…

Как будто бы ничего, верно? Так?

Он не знал ответов.

Во всяком случае, если верить собственным глазам, они победили. Или не они. Но победили.

Армия, стоявшая насмерть против мертвяков, осторожно радовалась, хотя мелькали и озабоченные лица.

– Учитель? Аэтерос? Что случилось с ним? Ты видел? Ты видела? – слышал Император.

– Его нет, – негромко и с печалью сказал высокий бледный эльф с ненатурально острыми клыками. – Я не чувствую его. И… не только его…

– Типун тебе на язык, Ан-Авагар!..

– Конечно, типун! Он вернётся, Аэтерос всегда возвращался!..

Рядом с Императором возник тот самый гном с огнебросом, которого они вели за собой аж из самого логова Орла с Драконом.

– Они зря ищут, – вздохнул гном. – Его нет, я знаю.

– Да. – К ним шагнул высокий и мощный воитель, пронзительные голубые глаза и иссиня-чёрные волосы. Император склонил голову – внешность Учителя изменилась, внутренняя суть тоже, но не настолько, чтобы он, его Ученик, не узнал бы. – Моего брата больше нет. Где он – не ведаю. Но его нет. И Сигрлинн…

– Её тоже, владыка Ракот? – спросил гном.

– Не зови меня «владыкой», – усмехнулся тот. – Той Тьмы, которой я некогда повелевал, тоже больше нет. А я теперь… не знаю. Наверное, от меня остался только воитель, под личиной которого я так любил странствовать…

– Что-то случилось, – поёжился гном. – Что-то страшное.

Ракот кивнул.

– И, боюсь, до конца мы всего уже никогда не узнаем… Но мы не прощаемся, – Ракот положил могучую длань на плечо Императору. – Жди в гости, Гвин.

– Учитель…

– Уже нет, – перебил Императора Ракот. – Кем я был… тот сгинул.

– Тогда, – сказал Император, – я уверен, у тебя есть чему поучиться на мечах. Не откажи в моей просьбе, Учитель.

Ракот улыбнулся.

– Хорошо. Мы увидимся. Скоро, обещаю!..

Император возвращался домой, и королева Вейде разыскала его.

– Нам по пути, владыка людей.

– Миры слились, светлая королева. Твои леса и моя империя теперь соседи.

Вейде кивнула.

– Когда-то я вывела всех эльфов, кого могла, из Эвиала…

– А теперь пришла пора возвращаться.

Эльфийка вздохнула.

– Немного осталось тех, кто сможет вернуться…

– Как знать, прекрасная королева.

Губы Вейде дрогнули.

– Ты не знаешь меня, владыка людей. Я не прекрасна и не светла.

– Тогда, – заметил Император, – у нас с тобой очень много общего. Я тоже не прекрасен и не светел. Да что там говорить, я даже не знаю толком, жив ли я или нет!..

– Жив, жив, – чуть усмехнулась эльфийка. – Можешь мне поверить. Орёл и Дракон держат слово.

– Они ничего не обещали.

– Но тем не менее выполнили. Что ж, владыка людей, если тебя ничто здесь не держит, быть может, мы наконец отправимся?..

Они расстались с Вейде, едва спустившись в Мельин. Или Эвиал. Или Эвильин. Хотя, может, и Мельиал. Как назвать этот слившийся мир, они так и не решили, как будто это вообще было в их власти.

И теперь Император шагал по пыльной дороге, знакомыми местами – совсем близко к столице, вдоль высокого речного берега. Он не скрывался.

Люди выбегали из домов, охали и ахали; многие падали ниц, ещё больше – начинали плакать.

И шли следом.

Впереди поднимались башни Мельина.

…Чародейка Сежес ворвалась в её покои, когда Сеамни принимала ванну. Битва закончилась, они одолели; демоны частично повержены, частично изгнаны, странный магический шквал, налетевший на мир откуда-то извне и не на шутку перепугавший Сежес, схлынул; можно было обнять сына, чмокнуть в щёку Кер-Тинора и позволить себе расслабиться в горячей воде с ароматическими солями.

– Госпожа!.. Сеамни!..

Глаза у Сежес были как блюдца от тожественного императорского сервиза.

Дану даже не успела рассердиться.

– Император!.. – выпалила волшебница. – Он… он… он у ворот!..

Мир померк перед глазами Тайде. Нет, они виделись с Гвином – благодаря милости великого Ракота – но не у ворот, нет, его там быть никак не могло!..

– Он вернулся, – не жалея платья, Сежес запустила обе руки в ванну, бесцеремонно выдергивая Сеамни из парящей воды. – Клянусь всеми чарами на свете!.. Он у ворот, это он, говорю тебе!..

Сейчас они обе забыли обо всех этикетах.

Тайде вдруг поняла, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

А из глаз полились вдруг слёзы.

– Впрочем, – вдруг сказала Сежес, – можешь и не одеваться. Я думаю, ему понравится.

И усмехнулась понимающе, негодница.

…Все кланялись ему, все до единого. Толпа валом валила за ним мельинскими улицами, богатые и бедные, мужчины и женщины, дети и старики, все вперемешку.

– Слава!.. Слава! Да здравствует Император! – неслось ему вслед, плыло над головой, обгоняло, врываясь в молчаливые кварталы предвестником победы – и улицы вмиг оживали.

…Чародейка Сежес низко склонилась перед ним. Кажется, она тоже плакала.

– Я верила… – всхлипывала она. – Я знала, честное слово, знала!..

Император её обнял.

– Она ждёт тебя, повелитель.

Двери распахнулись и захлопнулись.

Сеамни Оэктаканн так и не стала надевать платье.

Её могли заметить, но ей было наплевать. Ничто не имело сейчас значения, только этот человек в тяжёлой броне с вычеканенным на груди имперским василиском.

Она всё узнает, всё-всё. Где он был, что случилось, через что ему пришлось пройти. Но сейчас это не имело никакого значения.

Сейчас она будет его целовать.

Эпилог 2. Горджелин и Эльтара

Они все растерянно толклись на развалинах. Мир изменился, изменился бесповоротно – пусть даже об этом ещё никто не догадался. Но Горджелин Равнодушный, Снежный Маг, ощущал это безошибочно: магия изменила своё течение. Нет больше Источников, он не чувствовал их, возможно, что нет даже Тьмы и Света в привычном доселе виде. Сила текла свободно, но… совершенно не так, как раньше.

– Отец?

Лидаэль вопросительно глядела на него.

– Всё хорошо, дочь, мы победили. – А что ещё он мог сказать? – Думаю, нам пора возвращаться.

– А мой отец? – вмешался Аратарн.

Снежный Маг отвернулся.

– Я не чувствую ни его, ни Возрождающей.

– Что-то произошло, – мрачно и зло бросил сын Губителя.

– Произошло, – кивнул Горджелин. – Мы словно… заснули на время. Словно мелькнул страшный сон… А когда открыли глаза – всё оказалось уже иным. Хотя на первый взгляд и нет.

Аратарн отошёл, запрокинул голову, закрыл глаза.

– Их нет… – вырвалось у него сдавленное. – Их… забрали…

Лидаэль молча встала рядом, обняла, не стесняясь отца.

– Они не погибли, – негромко заметил Равнодушный (впрочем, сейчас он как раз равнодушным и не был). – Они стали частью нового.

– Как именно? Чего нового?!

– Не знаю, дорогой, – совсем по-родственному вздохнул Снежный Маг. – Но, надеюсь, узнаем. Это будет стоить нам многих лет труда, но мы узнаем. Ты ещё не ощутил, как по-другому струится магия? Как ведёт себя сила?

Лидаэль молчала, прикусывая губу, морщилась – старалась как следует прочувствовать изменения.

– Да, отец…

– Богов больше нет, – вполголоса сказал Горджелин. – Они пали, но падением своим изменили всё и вся. Кто-то скажет – «началась эра людей», а я скажу – пришло время магов. Совсем-совсем новых магов. Истинных магов, но… других.

– А Древние Боги, отец? – Лидаэль кивнула в сторону ошарашенно озиравшихся Тхенчаны, Отты Локки и Умис с Беорстом. Кентавр Æацелл единственный из них радовался, остальные глядели мрачно.

– Их сила тоже уйдёт, хоть и не скоро. Пламя Неуничтожимое сменило форму.

– И что? – силилась понять Лидаэль.

Горджелин досадливо потряс головой.

– Не знаю, приставучая дщерь моя! Во всём надо разобраться. Здесь, на руинах, нам, во всяком случае, делать нечего. Пострадавшим есть кому помочь; к тому же я уверен, что иные части Большого Хьёрварда сейчас больше нуждаются в помощи.

– А мама…

– Всё увидим.

Их уход остался незамеченным. Горджелин осторожно принялся творить заклятие портала – кто знает, как поведут себя старые формы чар при новом потоке магии! – однако всё сработало даже лучше, чем он ожидал. Правда, после этого навалилась странная слабость, голова начала кружиться, он едва удерживался на ногах. Лидаэль с Аратарном бросились к нему, он кое-как поднял руку:

– Нет-нет… это… похоже… чары лучше, а вот после них…

– После них плохо?

Горджелин кое-как кивнул.

– Чем сильнее заклятия, тем хуже? – деловито осведомилась дочь.

– Исследователь… – простонал Горджелин. Мутило его, словно наутро после жуткой попойки.

– Ты сам говорил – исследовать всё новое при первой возможности!

– Аратарн, ох, не повезло ж тебе… с моей дочуркой…

Парень немедля покраснел, словно девица.

Портал поглотил их и дисциплинированно угас.

Эльфран встретил их всё теми же горами и той же синевой раскинувшегося за их чертой моря – словно и не было пролетевших над ним столетий; разве что там и тут зелёную шкуру лесов уродовали пятна гари и целые просеки поваленных деревьев. Они оказались на закатных склонах пограничного хребта, преодолев все устроенные обитателями этой страны магические барьеры. Но всё равно, портал раскрылся куда раньше, чем следовало – Снежный Маг нацеливался прямо на Тардейл, столицу Вечного Короля.

– А поближе? – Лидаэль капризно надула губки, пряча этим волнение.

– Поближе не вышло, – буркнул Горджелин, массируя себе виски. – Видать, чары нуждаются в калибровке… перекомпоновании…

– Идёмте, – просто сказал Аратарн. – Твою маму надо найти как можно скорее, Ли.

Теперь настала её очередь краснеть, хотя ничего такого в словах сына Губителя не было и в помине.

Здесь, в Эльфране, видать, тоже что-то изменилось – во всяком случае, стража на грифонах заметила троицу путников далеко не сразу. Одинокий наездник промчался над их головами и резко развернул своего крылатого коня на запад.

– Полетел докладывать…

– Неважно. – Горджелин пришёл в себя. – Однако всё чародейство и впрямь менять придётся, коль так!..

Лидаэль молчала, глаза её пожирали открывшуюся картину. Она впервые была на родине…

Прекрасный Эльфран, с его серебристыми башнями и изумрудными крышами небольших замков, раскиданных по берегам быстрых речек, сбегавших с рубежных гор – сейчас по нему словно прокатилась война. Тут и там среди лугов и рощ – чёрные проплешины, поваленные стволы, дым, поднимающийся над рассёкшими земную твердь трещинами. Повалены целые рощи, словно чудовищной косой скошены под корень; серебристые башни частично обрушились, крыши цвета молодой травы сорваны.

Схватка Губителя и Возрождающей была здесь особенно яростной.

Кое-где у самого горизонта поднимались медленные столбы чёрного дыма.

– Что дальше? – в упор спросил Аратарн.

– Попробуем ещё один портал…

Второй раз всё прошло несколько лучше, хотя Горджелина всё равно пришлось поддерживать под руки. Зато оказались они теперь именно там, где и должны были – на самом берегу моря.

Шпили Тардейла поднимались совсем рядом – правда, большинство рухнуло или накренилось; и здесь погулял вызванный Губителем шторм.

Ворота были широко распахнуты, там сновали обитатели столицы Эльфрана, точно муравьи в разворошенном муравейнике – и среди них оказалось много, очень много женщин. Женщин, глядящих вокруг совершенно безумными глазами, обнимающихся, смеющихся (порой даже истерично), словно и не замечая царившего вокруг разрушения.

Горджелин вдруг замедлил шаг. В проёме ворот появилась новая фигура, перед ней поспешно склонялись все встречные эльфы с эльфийками. И фигура эта не шла, но бежала прямо к ним.

Аратарн видел, как разом замерли и Снежный Маг, и Лидаэль, словно приросли к земле. А девушка в длинном изумрудном платье мчалась к ним и что-то кричала, и смеялась, и плакала – всё вместе.

Сын Губителя осторожно отступил в сторону и потупился, когда эти трое обнялись, захлёбываясь словами.

– Мы сняли Проклятие!..

– Знаю, молчи, знаю!..

…Они расстались на берегу широкого Эгера. Горджелин, Эльтара и Лидаэль направлялись в замок Снежного Мага – или, во всяком случае, туда, где он стоял в «их время». Аратарн, клятвенно пообещав Лидаэли вскоре возвратиться, повернул на север.

Туда, где оставалась под коконом защитных чар его мать, Саата. Конечно, он не знал, продержались ли заклятия так долго, не знал, что вообще он там найдёт – но не отправиться туда он просто не мог.

А по пути он окончательно придумает, какой свадебный подарок выбрать для своей Ли.

Эпилог 3. Ракот и Райна

Подмастерья сбились вокруг Восставшего, словно цыплята вокруг наседки. Оно и понятно – бились-бились, бились-бились, а потом р-раз – и всё? И Аэтероса нет…

Пришлось наводить порядок. Они ещё не поняли, что случилось, сумрачно размышлял Ракот. Не поверили, что Хедин уже не вернётся и что сам «владыка Тьмы» уже никакой не владыка, а в лучшем случае – Вечный Воитель, если, конечно, время и вовсе не обрело теперь над ним власть.

Он уже попытался изменить облик – напрасно. Наверное, он сумеет подобрать должные заклятия, создать иллюзию… но измениться по-настоящему, как менялись они с Хедином и Сигрлинн все эти бессчётные, но подошедшие к концу годы, – уже нет.

Ракот ощущал странную пустоту внутри, сосущий голод – чем-то это напоминало свежую ссадину. Боль успокоится, он знал; но божественность ушла, и это уже навсегда.

Что ж, ты всегда этого хотел, Восставший. Ты уходил бродить по мирам именно в этом виде – черноволосого и голубоглазого варвара; ты ограничивал себя, давая врагу шанс на честный бой. Ты восстанавливал справедливость, ты защищал слабых и обиженных – что ж, пришла пора заняться этим всерьёз.

И Райна…

Воительница осторожно подошла, встала рядом. Спокойно взглянула в глаза, спокойно и бесстрашно.

– Их нет. Никого.

– Да, – эхом откликнулся Ракот.

– Жертва их безмерна. – Валькирия быстро начертила в воздухе какой-то символ, линии вспыхнули: три наложенных друг на друга, сплётшихся треугольника. – Старый знак моего отца. Бесконечность. Его ведь тоже нет.

– Зато есть мы. – И Ракот с необычной робостью взял воительницу за руку; она не отняла её.

– Да, есть мы. – Взор её вспыхнул. – Я вижу дальнюю дорогу, великий Ракот.

– По которой мы пойдём вместе, – просто сказал Восставший.

Валькирия прикрыла глаза.

– Да.

Вокруг них собирались подмастерья, подтягивались Древние Боги – все, кто уцелел в этой безумной битве.

Ракот оглянулся на них. Они так привыкли к своему Аэтеросу… привыкли сражаться за то, что считали добром и светом… куда они теперь пойдут? Не лучше ли сохранить эту дружину, дать им цель и смысл? Проверить, как там, в Обетованном, и, если оно не сохранилось – построить новый дом? Райна будет хорошим вождём.

А по мирам они ещё постранствуют.

Он смотрел на Райну, и пустота внутри начала заполняться.

А валькирия смотрела на него.

Впереди много, очень много дел.

– И врагов, которых надо будет победить, – тихонько сказала Рандгрид. – Колдунов и правителей, спятивших Древних, тех, кто возвысится и попытается занять их место…

– И ещё я бы хотел знать, что случилось с Орлом и Драконом…

– Мы всё узнаем.

И крепче сжала его ладонь.

Ракот улыбнулся. Пустота внутри, осознание того, что Хедина и Сигрлинн больше нет – или они теперь совершенно иные, с ними не поговоришь, не посмеешься, не поднимешь заздравный кубок – пустота эта никуда не делась.

Но благодаря Райне она уже переставала быть пустотой.

Валькирия сама не знала, как это у неё так получилось. Столько веков она странствовала, наёмничала, сражалась, грелась у бессчётных походных костров, хаживала под бессчётными солнцами; а вот чтобы стоять и просто держаться за руки – такого не бывало.

И что бы ни ждало впереди, какие бы ужасы ни темнили прошлое, какие бы потери ни повисали тяжким грузом – сейчас ей было легко и радостно.

Белый тигр Барра тихонько трусил рядом с ними. Ему было очень хорошо – потому что хорошо было его хозяйке.

И он постарается, чтобы так продолжалось и дальше.

Вот только его нового друга, чёрного кота, надо будет забрать из Долины Магов.

Эпилог 4. Хаген и Сильвия

Маги Долины возвращались домой. Возвращались со щитом – они победили, битва была славной, хотя теперь Долину предстояло восстанавливать, а кое-что и строить заново. Но они победили! Конечно, вначале будет торжественный парад, фейерверки и прочие увеселения; правда, оставалась некоторая, гм, неопределённость – что же, в конце концов, случилось с мессиром Архимагом и кто окончательно утвердится вместо него?

Иные на всякий случай старались заговорить с Сильвией, обращаясь к ней «госпожа распорядительница». Многие заискивали и перед Хагеном-Динтрой – мол, господин, как вас теперь называть?

– Хаген, – коротко и сосредоточенно отвечал он. – Просто Хаген.

…В Долине Магов их ждали. Частью разобраны руины, смыта гарь, частью восстановлено разрушенное. Маги вернулись, и было много ликования, и объятий, и слёз тех, кто не дождался близких – но всё это было вчера; а сегодня жители Долины высыпали на улицы, сплошным пёстрым потоком шагали мимо корпусов Академии, мимо изящных особняков (возле некоторых всё ещё виднелись осыпавшиеся башенки и развороченные клумбы), мимо скверов и фонтанов – к Ратуше.

Межреальность изменилась очень сильно, если б не Хаген – дорогу домой вообще не удалось бы отыскать, потоки магии сделались иными, дороги разрушились, исчезли бесследно. Изменилась и сама магия, в чём-то – слегка, в чём-то – весьма значительно; чем сильнее чары, тем сложнее стало заставить их работать.

Но со всем этим можно справиться. В конце концов, зачем Долине всеобще знаменитая Академия?..

Однако о делах и проблемах маги будут думать завтра. Даже, может, послезавтра: раньше никак, потому что сегодня – праздник.

Они шли рядом, воин в чёрной броне, старый поджарый волк, и девушка с седой прядью в каштановых волосах – в ослепительно-сияющем белом платье. Белом-пребелом, самом белом, какое только смогли измыслить чародейки под командой Ирэн Мескотт.

Шли медленно, торжественно, а за ними валила толпа – маги, арендаторы, стража, даже гоблины, все вперемешку. Миновали уютную Часовую площадь с её платанами, острой башенкой с курантами, книжной лавкой «Дно Миров», где в дверях улыбалась её всегда такая серьёзная хозяйка, госпожа Ара; шли уютными улочками и центральным проездом – к Ратуше.

Там уже ждала собравшаяся толпа.

Хаген и Сильвия поднялись на ступени. Взялись за руки, глядя друг на друга.

Он улыбался. И у Сильвии губы тоже растягивались чуть не до ушей.

Не было ни распорядителей, ни властителей, никого. Только они двое.

– Сим мы…

– Хаген, тан Хединсея, и Сильвия Нагваль из Красного Арка…

– Перед всем обществом любезной нам Долины…

– Объявляем друг друга…

– Мужем и женой!

Взмыли радужные каскады иллюзий, взорвались фейерверки – и настоящие, и магические. Взвихрились торнадо розовых лепестков. Толпа дружно грянула сперва «ура!», затем «горько!», и потом снова «ура!».

Губы у него были сухие, жёсткие и обветренные. Только голова у Сильвии закружилась всё равно, и колени ослабли.

А после они остались наедине в доме Хагена, то есть в доме целителя Динтры. В спальне, рядом с широченной кроватью, которой Сильвия твёрдо решила пользоваться как можно чаще и разнообразнее. Впрочем, не только кроватью – в доме имелась масса иных, не менее уютных и располагающих к шалостям уголков.

И сейчас она слегка пошевелила пальцами. Чары эти Сильвия почерпнула из передававшегося девчонками-адептками из рук в руки списка «лучших чар для любовных игр», втихаря успела переделать «под новую магию» – и вот белое платье, нижние юбки, корсет и прочие мелочи послушно исчезли.

Её подхватили сильные руки, железные руки; сухие жёсткие губы, привыкшие выкрикивать команды на поле брани, прошептали на ухо что-то смешное и ласковое, отчего всё таяло в груди. С чёрной бронёй он уже расстался, сейчас полетела в угол праздничная рубаха, и пальцы Сильвии пробежали по настоящей паутине шрамов, покрывавших спину, руки, плечи…

Она обожала каждый из них. И хотела узнать историю каждого. И она это узнает, непременно. А пока что…

– Люби меня! – выдохнула она, раскидываясь на постели.

Хаген улыбался. Пальцы, привыкшие к эфесу меча, забывшие мягкость женской кожи, осторожно прошлись по щеке Сильвии, подбородку, коснулись розовой мочки уха – так нежно, словно была она хрустальной вазой эльфийской работы.

Нет! Она не такая! Она не сказочная принцесса-недотрога, она любит – и любит горячо, со всем огнём, не надо её беречь и сдувать пылинки! Недаром в ней жил Хаос, недаром она носила в себе это тёмное пламя!

– Люби меня!..

«Мы будем счастливы», – мелькнуло у Хагена.

И да, она не желала делаться фарфоровой статуэткой, только и годной, чтобы с неё смахивали пыль. Отпускала себя на свободу, впивалась ногтями ему в спину, сама оказывалась сверху и давала полную волю страсти.

…А потом безмятежно спала, обхватив его руку и уткнувшись носом в плечо.

Хединсейский тан смотрел на разметавшиеся волосы, на седой локон надо лбом. Он привык не замечать времени, но теперь…

Учителя нет. Эту пустоту не заполнит ничто, однако вместе с Сильвией они создадут что-то новое.

И, раз Учителя нет, никто больше не станет удерживать его, Хагена, в жизни. Хединсейский тан думал об этом со странным спокойствием, принимая, как положено воину; что ж, значит, если он не найдет способа вырвать их с Сильвией из-под власти кажущегося теперь всемогущим времени – значит, тем ярче и яростнее будет та жизнь, которую они успеют прожить вместе. Быть может, даже умрут в один день. Но, даже если и не в один, – то за последним пределом они встретятся всё равно.

Эпилог 5. Клара Хюммель

Заклятия Ялини работали. Клара запомнила очень хорошо, как их всех потащило прочь, заключая при этом в плотный кокон, прижимая друг к другу; страж-кот Шоня повис у Клары на плечах.

Они словно ввинчивались в сущее, пробивая его насквозь. Несколько мгновений – и воцарилась полная тишина. За пределами кокона бушевало дикое смешение всех цветов и оттенков, исчезло ощущение движения – они стояли на месте, а что вокруг них творилось с миром – кто знает.

Сфайрат смотрел ей прямо в глаза, и она понимала этот взгляд. Дракон истово верил, что она, чародейка Долины, вот-вот рассмеётся и скажет, что придумала, как избавиться от этого льда в крови, от этого вампирьего наследства. Скажет какие-то волшебные слова, и всё вновь станет, как прежде, они начнут в новом мире всё сначала…

Но она не могла ничего сказать. И ощущала, хоть и мёртвая, давящий стыд – они бежали с поля боя, не вступая в битву; драконы, когда не довлеет чувство долга, пойдут на всё, чтобы защитить семью.

А Кларе от этого было очень плохо.

Она поддалась. Это была мгновенная слабость.

А теперь всё, дороги назад нет. Только кокон неведомых чар, сплетённых великой Ялини.

Она закрыла глаза. Не было сил выносить пристальный, ждущий взгляд Сфайрата.

А в следующий миг пришла волна.

Сущее не просто содрогнулось, сущее перестало быть. И только мёртвое сознание Клары, похоже, смогло это ощутить, оно заглянуло в бездну непредставимого ужаса, куда всё должно было обрушиться.

Не банальная пропасть с какими-нибудь чудовищами, древними страшилищами, клубками извивающихся щупалец. Нет, это была именно бездна, колодец абсолютного ничто, где погибает всё, и тело, и душа.

Мир перестал быть, и все, кто в нём, перестали тоже.

Клара даже испугаться не успела – зависла над этой пропастью одна-одинёшенька.

Нет, не одна. Где-то в невообразимой дали угадывались, несмотря ни на что, двое – два начала, и тоже неимоверно страшные. Грозные в своей всеобщей мощи, всесилии, всезнании.

Они сейчас могли поистине всё.

И Клара затрепетала. Крошечная искра во тьме, под ураганным ветром; миг – и она погаснет, её не станет, она канет в раскрывшийся провал, обречённая на вечную муку ужаса, прекратить которую она не сможет никогда.

Длилось это бесконечный миг или внезапно прервавшуюся вечность, Клара не знала – просто ощутила вдруг, что мир вернулся, словно в кромешной тьме вспыхнул слепящий свет, стремительно заполняя оставленные только что умершими пустоты во мраке.

Свет становился душами и плотью – миров и солнц, звёзд и небес, океанов и рек. И – живых.

Свет коснулся и её, Клары. Вошёл в неё, заполнил доверху тело, властно омыл душу. Это был поистине Божественный Свет, свет Творца, которому всё подвластно и который творит сейчас новый мир.

Новый – но так напоминающий старый.

Мертвечина, то, что отделяло Клару от живых, таяло и горело в нём, исчезало, не в силах противостоять натиску Пламени Неуничтожимого, обновлённого огня, зажжённого душой Бога.

Лёд уходил. Жизнь возвращалась.

А потом их швырнуло вниз – и Клара Хюммель ничуть не удивилась, когда кокон исчез, а перед глазами раскинулась знакомая панорама Поколя.

Разрушенного зомби Поколя.

– Го-госпожа К-клара… – раздался чей-то очень знакомый голосок.

Чародейка чуть не подпрыгнула.

На обочине дороги, смущённо опустив глаза, стояла Ирма. Ирма Нарви собственной персоной, а на руках у неё – игрушечный волчонок.

– Ирма! – взвизгнула Аэсоннэ, обрадовавшись знакомому лицу.

Клара и дракон переглянулись. Взгляд Сфайрата мгновенно вспыхнул – той самой радостью, которую он так ожидал.

И поглядел он на Клару так, что щёки у неё мигом погорячели, словно у юной девственницы.

Похоже, чародейке и дракону будет, чем заняться в этом новом мире.

Эпилог 6. Игнациус, Кор Двейн и прочие

Мессир Архимаг Игнациус Коппер пребывал в сквернейшем расположении духа. Нет, нельзя сказать, что все замыслы и надежды рухнули; в конце концов, не зря же так быстро сработал его план – как вернуться живым, если случилось-таки непредвиденное. И заклятие, выудившее из Кора Двейна тайну его укрывища – сработало тоже.

Да, Долину вытянуть сюда не удалось – но, в конце концов, самое главное, что сам мессиржив, здоров, и голова по-прежнему на плечах.

На эту девку, Сильвию, он, как ни странно, совсем не злился. В конце концов, ему-то повезло куда больше – хотя нет, не «повезло». Он никогда не полагался на какое-то там «везение».

Нет, у него всегда имелись планы на любой случай и для любой случайности. Даже для такой, как тогда, в Эвиале, и для этой проклятущей Чёрной Башни. В конце концов, он же вернулся, не так ли?

Над горизонтом поднялись высоченные призрачные фигуры – Молодые Боги спешили к месту возмущения силы. С этими мессиру Архимагу сейчас встречаться решительно не хотелось. Вроде бы – для себя – он выглядел прежним; но кто знает этого Двейна, какие отводящие глаза чары он успел набросить на него, Игнациуса? Уж кто-кто, а милорд мэтр ведал, что бывают истинные иллюзии – такие, о которых тот, на кого они направлены, даже не подозревает.

Поэтому, чтобы не взывать понапрасну к разъярённому божеству: «О владыка Ямерт, произошла чудовищная ошибка!» – Игнациус решил убраться подобру-поздорову. Потом он выяснит, что это за чары, как действуют (если действуют вообще), но сейчас рисковать нужды нет.

Мирок они сработали неплохой, этот Кор Двейн и его подельники, что есть, то есть. И барьеры хорошие, настоящие барьеры, зелёному льду сюда не пробиться. Да, молодцы. Он, Игнациус, всегда признавал чужие успехи и не стыдился учиться.

Сейчас он уносил ноги, стараясь оставлять как можно меньше следов – и магических, и иных. У него лично с Молодыми Богами нет никаких распрей; а что было, то быльем поросло.

Тем более, что и лес тут оказался вполне подходящий, густой, живой. И сам мир – хоть и магоконструкт, но такого уровня, что поневоле восхитишься. И ведь ухитрились даже Молодых Богов сюда загнать!.. Нет, положительно, жаль, что всё так вышло. Было что почерпнуть у этой троицы, было…

Меж тем он достиг самой чащи. Здесь было прохладно и темновато, густая листва скрыла солнечный свет. По дну овражка, меж заросших склонов, журчал ручеёк; Игнациус присел на покрытый мхом валун.

Итак, троица. Кор Двейн – с ним всё понятно, но вот эти двое? Что с ними? Явно не в себе, явно во власти каких-то иных сил. Чёрный фламберг, явившийся из ниоткуда, наводил на определённые размышления. Так или иначе, троица магов – здесь, в полном составе. Во всяком случае, телесно. Но что-то с ними сильно не так, и это может оказаться его шансом.

Нет, всё неплохо, очень неплохо! Жаль домик в Долине Магов, он к нему привык, но, в конце концов, его он отстроит заново. Самое главное, что тут есть магия, а где магия – там он, милорд мэтр, никогда не пропадёт.

Соллей в её призрачной форме собиралась как можно скорее отыскать Кора; планам этим, однако, не суждено было сбыться. Призраки Молодых Богов, поднявшиеся на далёком горизонте, приближались с пугающей быстротой; впереди всех двигался исполин, что даже и в бестелесном виде имел глазницы, заполненные белым огнём.

У Соллей, хоть и лишённой тела, имелись свои причины (и весьма веские) избегать встречи с разгневанным Ямертом. Она не стала испытывать судьбу – её призрачную суть несло одно лишь движение мысли; однако там, на месте схватки, оставались Иммельсторн с Драгниром, облачённые во плоть её и Скьёльда.

Надо понимать, что Иммельсторн всё-таки почерпнула что-то из памяти самой Соллей – во всяком случае, схватила Драгнира за руку и энергично потащила прочь.

Кажется, здесь пойдёт веселье, подумала Соллей-призрак. Мирок этот для таких сил слишком тесен.

…Мессир Игнациус, разумеется, почуял их приближение. И ощутил их гнев.

– Гнусный предатель!.. – загремело совсем рядом. – Мы зрим тебя! Тебе не скрыться!..

Проклятье. Значит, чары этого негодяя Двейна таки работают.

Сейчас милорду мэтру очень-очень хотелось сделаться призраком, сбросить с себя предательскую плоть, но вместо этого вновь пришлось бежать, улепётывать во все лопатки, уносить ноги, уже понимая, что на сей раз уйти вряд ли удастся.

Бесплотная рука протянулась с небес, ухватила его, потащила вверх; Игнациус тоненько заверещал, задёргался, закрутился.

– Великий Ямерт!.. Пресветлый бог!..

Рука сжалась.

– Презренный изменник! – рычал Ямерт. Для призрака он сжимал мессира Архимага на удивление крепко. – Участь твоя будет страшна!

– Это не я! Не я! – пищал Игнациус. – Тебе отвели глаза, великий! Я не Кор Двейн! Я твой верный слуга!..

– Постой, брат, – прозвучал глубокий, низкий женский голос. – Он прав, я вижу. Чары наведены искусно, и обманули на время даже меня.

– Ты не ошибаешься, Явлата?

– Ты забыл, что я – Хранительница звёзд? Я умею смотреть и видеть. Это не Кор Двейн. Отпусти его.

Призрачная рука, немного поколебавшись, опустила мессира на землю, и тот немедля рухнул на колени – ноги его не держали.

Призрак Ямерта возвышался над ним, взгляд горел яростным белым огнём.

– Искусные чары, искусные… – злобно прошипел он. – Но ничего. Доберёмся до всех. Кто ты такой, червь?

Игнациус заговорил, постоянно кланяясь и ударяясь о землю лбом.

– Он не лжёт, – заметил призрак Явлаты.

Мессир Архимаг не лгал. Он не сделался бы Архимагом и не оставался бы им так долго, если бы не умел точно определить, когда нужно солгать, а когда – сказать правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды.

– Хм-м, – задумался Павший бог, – всё это, конечно, очень интересно, но что мне теперь с тобой делать, рекомый Игнациус?

– Я стану верно служить тебе, великий! Ведь это новый мир, не знаю, насколько он обширен, но тут тоже можно воздвигнуть храмы в твою честь – твою и твоих великих братьев с сёстрами, разумеется, – вам станут поклоняться, как встарь, вы вернёте былое могущество!..

– Пузырь этот невелик, – с отвращением бросил Ямерт. – Три или четыре мирка, может, пять. Проклятый предатель обманул наше доверие!..

Игнациус благоразумно не стал уточнять, как именно оному «предателю» удалось обмануть самого бога, пусть и падшего.

– Но чары наложены хитрые, – вздохнула Явлата. – Настолько хитрые, что даже я не сразу распознала измену!.. Здесь нет дороги в Межреальность, всё так заплетено и запутано, что… – Она совсем по-человечески махнула бестелесной дланью.

– Всё можно исправить, великие! – заторопился Игнациус. – Пять миров, или четыре, или даже три – главное, тут есть кому вам поклоняться! А храмы мы воздвигнем самые лучшие, и вера смертных придаст вам силы! И тогда настанет день, когда вы вернётесь! В славе и мощи!..

– Красиво говоришь, – усмехнулся Ямерт. – Но мы должны вернуться!.. И не просто так, но как победители и истинные властелины сущего!..

– Вряд ли это получится, – сказал чужой безжизненный голос – словно камни заскрежетали.

Игнациус обернулся – на краю заросшего оврага появились двое, те самые сродственники Кора Двейна.

Призраки Молодых Богов – а они подтянулись все – аж взвыли от ярости.

– Явились?! – загремел Ямерт. – На сей-то раз – это они, сестра, верно?!

Явлата что-то начала говорить, но Ямерт уже не ждал. Призрачная рука ринулась сверху, пытаясь сгрести дерзких магов, но в ответ воздух перед ними вспыхнул разом двумя клинками, взявшимися словно из ниоткуда. Свист рассекаемого воздуха, полетели срубленные стволы молодой поросли – и длань Падшего поспешно отдёрнулась, окрестности сотряс вопль боли; хотя разве может призрак испытывать настоящую боль?

Два меча с яростным шипением крестили воздух; мессир Архимаг, пригнувшись, осторожно стал бочком-бочком пробираться вдоль ручейка куда подальше.

Сила отзывалась на близкий бой короткими острыми толчками.

Кто это такие? Что им надо? Откуда взялись эти два меча?..

Он не находил ответов.

– Э, нет, ты, я вижу, уже собрался сбежать?! – проревел грозный голос, словно ветры зашумели.

Игнациус не успел ответить. Вновь бешеный свист мечей, вопль боли. И – тишина.

На него холодно смотрели двое. Всё те же сородичи Кора Двейна.

В их руках застыли магические клинки.

– Он подойдёт, старый пройдоха, – без выражения сказал мужчина с вытатуированными на черепе драконами.

– Тогда будет легче и с Двейном, – согласилась золотоволосая красавица.

– В-вы их п-прогнали? – осторожно осведомился Игнациус.

– Прогнали, – кивнул мужчина. – Но нам надо отсюда выбраться, а это дело непростое. Ключи уничтожены, придётся делать новые.

– Здесь очень причудливая конструкция, – подхватила женщина.

И они оба спокойно, каким-то мертвенным шагом приближались к Игнациусу.

– Эй, эй, вы чего? Не подходите!

– Да чего с ним разговаривать? – пожал плечами маг с драконами. – Давай!

В следующий миг перед ними возник тот самый чёрный фламберг.

Мессир Архимаг не стал ничего ждать, он атаковал.

Хотя и понимал, что, если эти двое сумели отогнать Молодых Богов, то соотношение сил уж точно выходило не в его пользу.

В тот же миг ударил и чёрный меч.

Он играючи рассёк и поставленный щит, и нацеленные в эту странную парочку чары.

Остриё погрузилось в грудь Игнациусу.

Правда, боли он не почувствовал. Не почувствовал вообще ничего, кроме лишь того, что тело его, конвульсивно дёрнувшись, перестало ему повиноваться.

И его собственный голос из его собственных губ произнёс:

– Спасибо, сестра, спасибо, брат. Это было правильно. Но отыскать Двейна всё равно необходимо.

– Мы ведаем, старший, – почтительно ответил маг с драконами.

Мессир Архимаг попытался что-то сделать – но не мог ни шевельнуться, ни что-то сказать, ни сотворить заклинание, даже мысленно.

– Негодяй, конечно, отменный, – вновь услыхал он свой голос. – Но зато может продержаться, пока не будет приведено истинное вместилище. Работа предстоит очень большая.

– У нас есть эссенция, средоточие одной из именуемых Новыми Магами, – сказала красавица.

– Остальные, увы, у Кора Двейна.

– Пока, брат, пока, – снисходительно сказало тело мессира Архимага. – Будем готовиться к прорыву. Пусть даже Дальние пока и одержат победу – мы взорвём их кристалл изнутри.

– Взорвём, – разом кивнули маг и чародейка.

– За работу.

– А Молодые Боги?

– Думаю, что мы сумеем принести их в жертву, – рассмеялся тот, что овладел телом Игнациуса Коппера. – Надо же как-то взламывать барьеры этого пузыря!..

– Сюда как-то попал и ещё один…

Мессир Архимаг только и мог, что взвыть в своей новой темнице.

– Я тоже ощутил что-то… – задумчиво сказал мужчина. – Здесь оказался отмеченный судьбой, и не один…

– Это и будет наш ключ, – закончил тот, что овладел телом Игнациуса. – Но дорога будет непроста.

– Нам предстоит сперва её измыслить, – заметила женщина.

– Но прежде всего – Кор Двейн.

– Да, брат, – согласился маг с драконами.

Соллей нашла Кора Двейна глубоко в лесу.

– Я ждал тебя. – Он сидел на поваленном дереве, без огня, могущего выдать. – Не вижу, но чувствую, что ты здесь.

Она закричала, но Кор лишь печально покачал головой.

– Ощущаю твой зов, но и только. Мне предстоит решить немало проблем, прежде чем я тебя услышу, но ничего. Мы справимся. То, что случилось – для меня так же неожиданно, как и для тебя, Солли. Мы заперты в крошечном пузырьке вместе с теми, кого, скажем прямо, обманули, – он усмехнулся. – Что ж, тем интереснее будет. Мы напридумывали и натащили сюда слишком много всего, чтобы сбить с толку даже богов, хоть и павших. Догадываюсь, к чему это всё приведет – к локальным манифестациям демонов и Хаоса. Твоя идея, между прочим – чтобы всё выглядело бы совсем по-настоящему…

Он редко хвалил её. И, хоть и призрачная, но Соллей испытала странную теплоту там, где полагалось быть её сердцу.

– Наш шедевр… – продолжал он меланхолично. – То, что принесло бы нам полную и абсолютную победу. Но… – тут Кор пожал плечами, – вышло, как вышло. Будем выбираться. Медленно. Придётся измыслить, как взломать нами же созданные замки. А пока не придумаем – остаётся прятаться.

Её жгло, она хотела рассказать о тех сущностях, что владели сейчас телами её и Скьёльда, но…

– Да, я должен услышать твою историю, – понял Кор. – Услышим. Не сомневайся. Но пока что – нам с тобой нечего делать тут, на поверхности. Кажется, недалеко должны найтись подходящие пещеры…

Она поплыла за ним следом. Оставалось только надеяться, что он сумеет-таки найти решение – потому что она сама понятия не имела, что делать.

Недёшево даётся гибель богов.

Даже падших.

Эпилог 7. Ялини

…Её семена были в пути, когда последовал тот самый удар, когда сгинул Спаситель и огненные стрелы душ выжгли кристалл Дальних.

Она поняла, что ошибалась, страшно ошибалась.

Она отдала слишком многое, она сделалась беззащитной.

Её закрутило и швырнуло вниз – ей так показалось, что вниз, – сквозь застывшее время, сквозь замершие воды Великой Реки, развоплощая; она отдала слишком многое своим семенам, которые так и не вырвутся теперь из плена этого Упорядоченного.

Она закрыла глаза.

Её волок настоящий ураган, и Владычица Зелёного Мира не имела сил, чтобы сопротивляться.

Но она всё равно вернётся. Корни ломают даже крепчайший гранит.

Она вернётся.

Хаос, пусть торжество его и не вечно, сейчас властно протянул к ней лапы, и она поняла, что её ждёт плен.

Плен до того момента, пока кто-то не догадается, как её освободить.

Эпилог 8. Хедин и Сигрлинн

– Мы закончили, любимая.

Слова неслись сквозь великую пустоту, гуляли по межзвёздным просторам.

Он не видел Сигрлинн, мог лишь догадываться, что она где-то рядом.

Где-то в этих бескрайних небесах, подле усмирённого Хаоса.

Мир изменился – и мир остался прежним.

Громадное большинство смертных и даже бессмертных ничего не заметило.

Но пустота осталась. Молчали Орёл с Драконом. И даже Ракот теперь не дозовётся до них с Си, не докричится. А они до него? Кто знает…

Но цена уплачена, и сущее живёт.

Душа бога вернулась. И гибель богов свершилась.

Право же, второе – поистине ничтожная цена за первое.

Конец

Послесловие автора

Тридцать лет и ещё год – столько времени прошло от начала работы над «Гибелью богов» в далёком уже 1991-м и окончанием саги сейчас, в 2022-м. Эпопея начиналась ещё в СССР, а теперь уже вошло в полную силу поколение, которое его даже не помнит.

Огромная вселенная, родившаяся в конце восьмидесятых, конечно же, не закончится и не умрёт; есть много разных историй, которые я ещё хотел бы рассказать. Да и вообще, любую книгу можно продолжать и продолжать, хорошие книги оттого и бесконечны, что создали мир, а не просто поведали о каких-то событиях. А мир – он не имеет границ. И бесконечна Вселенная – проходя через множество перерождений, она продолжает жить.

Далеко не все герои саги отправятся на покой. В уже вышедшем романе «Когда мир изменился» мы вновь встречаемся с проснувшимся некромантом Фессом – ведь мир и впрямь изменился. Теперь, после «Души бога», думаю, всем моим читателям станет яснее, как возник тот мир, где очутились некромант с неугомонной драконицей Аэсоннэ.

Никогда не говори никогда, не возводи себе сам препятствий. Творчество подобно течению реки, оно само прокладывает себе путь, и не стоит пытаться искусственно повернуть его русло. Если чему-то я и научился за десятилетия литературной работы, так это ненужности всех и всяческих барьеров. Поэтому я не говорю, что никогда больше в моих книгах не появятся Хедин и Ракот. Они вернутся, если найдётся достойная их история.

А пока мы идём дальше.

Мы не прощаемся. И разговор наш не окончен.

Мария Вересень Особо одарённая особа. Дилогия.

Книга 1. Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются

Моим подругам Лене u Алене

Школа Архона поражала воображение. Бесконечное нагромождение башен, башенок, статуи, барельефы, витражи, изображающие различные виды нечисти: вампиров, русалок, оборотней, грифонов, химер…

— Ну вот, Вереюшка, — сказал сторож Кузьмич, вглядываясь в красотищу на том берегу, — здесь ты и будешь учиться.

Я замерла, не веря своим ушам, и даже старая приютская кляча Метелка с удивлением уставилась на Кузьмича: «Че говоришь-то, старый? Здесь?»И мы с лошадью, посмотрев друг на друга, молча сравнили серый, осточертевший до дрожи барак приюта со сказочным дворцом, лениво плывущим в золоте и пурпуре дикого осеннего парка. После чего согласно покачали головами: спятил дед.

Вчера утром воспитатель дома призрения имени добрейшего князя Милослава Ясеневича сунул мне в руки убогий узел с моим сиротским добром, папир на два листа, в котором вся моя короткая судьба была подробнейше описана и припечатана огромной княжеской печатью. После чего осенил меня неким непонятным знаком, от которого осталось странное ощущение, будто напоследок воспитатель мне хотел заехать в лоб, а потом вдруг вспомнил, что и так договорился с соседским людоедом на предмет моего съедения, и пожалел сиротку, усовестился.

Мы все втроем как завороженные смотрели на неземную красоту дворца, манящего с того берега, и, размышляя каждый о своем и невеселом, так увлеклись, что не заметили, как от заставы к нам лениво подошел охранник и рявкнул во всю глотку:

— Не сси, старик, они оттэдова до нас не доберутся.

Кузьмич подпрыгнул на телеге, ошалело глядя на ражего детину в шлеме и броне. Толстенное, словно тележная оглобля, копьецо тот доверил крепкому, как полугодовалый поросенок, пацаненку с ведром огурчиков у правой ноги, которые бутуз, видать, принес отцу на Пост. Сам охранник держал в руках огромную краюху хлеба, щедро украшенную зеленью и придавленную сверху шматом колбасы.

— Ась? — не понял с перепугу Кузьмич.

— Двась! — сострил охранник и самодовольно расхохотался.-

Тебе куда надо, старый?

— Н-н-адыть? — потянул Кузьмич, вертя головой. Он и воспитателей-то, давно привыкших к его неторопливости в делах и думах, иногда до стонов отчаяния доводил, а уж охранник только увидел, как старик сгоняет мысли в кучу с протяжным и привычным «о-о-о», показал рукою вдаль.

— Туда дорога на Веж! — заорал он Кузьмичу, махая для наглядности как глухому. — Туда!

Потом подумал и добавил, правда, с большим сомнением:

— А если вам к монахам-рыцарям, то это пять верст вверх до моста.

Мы с Метелкой посмотрели в обоих направлениях и убедились, что действительно здесь тракт, идущий аж от Белых Столбов, раздваивался. Первая дорога, на которую нас усиленно толкал охранник, начиналась заставой, сразу за которой шли предместья Вежа — Вежицы, состоявшие из бесконечного количества поселков, поселочков и деревенек, которые тянулись верст на десять. А сам городок едва виднелся в голубой осенней дымке, равно как и монастырь рыцарей с его квадратными темными башенками в другом направлении.

А дороги к Школе не было. То есть она была, но выглядела как-то странно, словно третью развилку тракта тщательно засыпали· песочком и даже травки посадили, холм, по которому она спускалась вниз к реке, срыли, так что развилка дороги стала упираться в обрыв. А под обрывом высился не менее многозначительный мост, похожий на иллюстрацию к истории Войны Трех Королевств. От этого моста осталось только пять опор и три сгоревших бревна. Над этим-то обрывом мы и встали полюбоваться красотами.

— Скажите, дяденька, а как нам в Школу побыстрей попасть? — спросила я у охранника, стараясь по привычке, чтобы голосок был сладеньким и по возможности просительным, как у других сироток. «Дяденька» нахмурился и неласково поинтересовался:

— А чего тебе там надо, дурища?

— А меня дед Кузьма туда везет учиться, — заявила я простодушно и улыбнулась во весь рот.

Охранник хекнул и подавился колбасой. Бутуз с копьем увидел, как отец синеет, и, басом заорав на всю округу:

— А-а-а! Дядька Сыч, батяню упырица сгрызла! — прыгнул к нам и со всей дури ткнул Метелку в зад копьем. Кобыла взвизгнула и сиганула с испугу прямо с обрыва, и мы вместе с ней. Кузьмич загнул что-то похожее на «Е-ее» и, ухвативши вожжи, попробовал поворотить парящую над пропастью Метелку. Я с визгом уцепилась за душегрейку Кузьмича, поскольку видела, что мы летим с размаху в реку, а для меня страшней воды в жизни ничего нет, кроме пауков.

Поняв, что мы сейчас втроем утонем, а телега разобьется об опору сломанного моста и ее обломки будут долго собирать рачительные вежевцы, чтобы зимой ими топить печи, я в голос зарыдала, кляня и костеря жизнь и богов с их несправедливостью.

— Етит их мать, — не менее воодушевленно поддержал нас с Метелкой сторож, тыча пальцем вниз.

Я глянула и оглохла от собственного визга — ни заткнуться, ни остановиться. Прямо под нами вода вдруг выгнулась горбом и громадные, словно раскормленные порося, сомы сомкнули свои спины, образуя живой лоснящийся настил, вокруг которого визжали, хохотали и пускали пузыри русалки, водяные и кикиморы.

Метелка проскакала лихо, словно перволетка на лугу, по рыбьим спинам, осыпаемая со всех сторон горстями жемчуга, огрызками раковин-перловиц, тиной и дождем мелкой разевающей пасти рыбешки.

Вылетела на тот берег, стрелой пронзила парк и встала на четыре ноги перед воротцами, на которых висела косо прибитая холстина с размашистой бодрой надписью: «Добро пожаловать в Школу навьих тварей». А чуть ниже гвоздями прибитый к столбу распятый рыцарский доспех с суровой подписью: «Людям нельзя». И еще отдельная табличка: «Девиц, убоину и прочую кухонную требуху сваливать на заднем дворе запрещается. Сдавать кладовщику».

Метелка сипло, со свистом дышала, казалось, ребра сейчас прорвут дряхлую шкуру. Кузьмич утер рукавом лицо и дребезжащим голоском заключил:

— Все, приехали, еж им в задницу.

Я посмотрела на кучу прыгающих рыб и жаб у себя на коленях, на мокрого с ног до головы Кузьмича, на Метелку в длинных плетях водорослей с вкраплениями мелкого речного жемчуга (кладней на сорок красоты), на суровую надпись на воротцах и прозрела. «Вот тебе и пряничный домик», — горестно захлебнулась я обидой, припоминая старую пословицу о дармовых пряниках в пещере людоеда и, невольно подражая давешнему мальчугану, звавшему неведомого дядьку, заголосила горько:

— Да как же так, деда?

— А как же не так же? — проворчал старый хрыч, отжимая душегрейку. — Лично князево распоряжение. Раз, говорит, эта кикимора болотная, вошь платяная мне две башни в кремле развалила, то пущай теперьча и живет с упырями, ква-ли-фи-кацию повышает.

Я обалдело уставилась на сердитого и встопорщенного Кузьмича, не веря собственным ушам.

И этот человек совал мне тайком пряники под праздник, щедро жертвовал тулуп, когда мы в морозяку ходили на дальние княжьи покосы за сеном для Метелки, и покрывал мои мелкие пакости? Вот так спокойно взял и привез меня на съедение лесной да кладбищенской нечисти из-за каких-то двух несчастных башен?

Я заревела в голос, умоляя Кузьмича не губить мою молодую жизнь, а позволить по-тихому сделать ноги, пока не набежали из Школы волкодлаки да не сволокли меня на живодерню. Припомнила, сколько добра он мне сделал, и обещала по гроб его за это благодарить, а еще напомнила, что даже в сказках покорные сокольничьи да стременные не привязывали княжьих дочек в сыром бору, а давали им шанс утечь. При этом я обещала отдать Кузьмичу все, что у меня есть, и щедро наваливала на его последние парадные портки склизкую речную живность, от которой он с негодованием отмахивался так, что мы скоро всю телегу и дорогу вокруг закидали пиявками да лягухами, да карасями и ершовой мелюзгой.

— Так это что ж мы вытворяем, а? — остановил нас противный визгливый голосок

Я глянула и покрылась пупырышками. В воротцах стоял самый натуральный бес: небольшой, кривоногий и лохматый. Свиной пятак его влажно блестел и тек соплей, которую он утирал серым фартуком — единственной своей одеждой, ни капли не стесняясь демонстрировать свои куцые волосатые прелести.

Кузьмич открыл было рот, но бес не дал ему сказать ни слова, сразу визгливо раскричавшись:

— Вы что же это себе позволяете, окаянные, и так вас и разэдак? Ты и дома так же едой швыряешься, да? Так ты не дома, старый пень, да! Ишь, один раз попросил водяного рыбки с оказией доставить, дак они развозмущалися. Гордые все стали, да? Ерш вам уже не рыба, да? Жаба не деликатес? А ушицу-то пожрать все любим. Еще и добавочки просим, да?

Выкрикивая все эти визгливые «да», он живо скидал все речное добро в невесть откуда взявшийся мешок, запихал туда же сорванные с Метелки водоросли, соскреб ряску, радостно приговаривая: «Эх, с душком, да!» А потом, бросив на меня вороватый взгляд, дернул Кузьмича за штанину и тихо поинтересовался:

— Ты енту на мясо привез или как?

— Ученица я, да! — в ужасе завизжала я по-чертовому, в ответ на что нахал спокойно отцепился от дедовых штанов и, взяв меня за руки, ссыпал в ладони немалую горку перламутрового гороха.

— Чужого не надо, м-да, — гордо заявил он и пошел прочь, перекидывая раздутый мешок с плеча на плечо, почесываясь и сморкаясь.

Я глянула вслед и онемела, а Кузьмич икнул — по ту сторону кованой ограды молчаливой грозовой тучей колыхалась толпа нечисти голов на пятьдесят. Беззвучно разворачивались серые крылья, щерились сабельно-острые клыки, и щурились не то оценивающе, не то зло разноцветные глазищи, от бордовых, словно уголья, до черных, как бездонный омут.

«Ой, матушки, и за что мне это?»— молча взмолилась я, хотя отлично представляла, за что.

Вообще-то всю приютскую голытьбу, вошедшую в возраст, распределяли по новым местам жительства по весне. Потому что весной везде требовались работники, и окрестные крестьяне охотно брали дармовых батраков и работниц, а по осени приютских соглашались принимать к себе лишь ремесленные цеха на каторжанский труд в различных красильнях и дубильнях, а девочек в ткачихи да швеи, где жизнь тоже не медовая. Но светлый князь наш Милослав Ясеневич укатил зимой в столицу, а из столицы отправился еще куда-то с посольством по важным государственным делам и обещал вернуться не раньше первых заморозков, то есть когда приличных мест в помине не останется, и весь наш выпуск приуныл, понимая, что хорошего впредь ждать не приходится, так как без светлейшего нас никуда не пустят. И не потому что он как-то ведал нашими распределениями, просто владыка Белых Столбов любил напутствовать сирот безродных при их вступлении на тернистый жизненный путь.

Мы уныло отрабатывали свое содержание в приюте на соседних полях и покосах, тонко намекая старшей надзирательнице из попечительского совета, что не прочь и зиму провести под родным кровом, но ее от наших стонов только кривило. А когда приехал князь, весь выпуск живенько согнали на княжий двор благодарить, что не бросал нас столько лет, кормил, поил, одевал, и соответственно принимать княжье благословение на честную жизнь и труд на благо отчизны.

Мы выстроились перед высоким престолом, вынесенным ради такого случая на крыльцо. Вниз от черного с облезлой позолотой кресла красным песьим языком спускался по ступеням ковер. Девки что посмазливей и парни побойчей еще питали надежду, что их этот язык слизнет на сладкую жизнь в княжий терем, а мне отчего-то не виделось в этом никакой радости. Особенно после того, как младший Милославович недавно намекнул, что и таким выдергам, как я, в тереме найдется чем заняться.

Я ему живо подбила оба глаза и подробно объяснила, куда ему следует пристроить свои пакостные ручонки, но прибежал «дядька» Милославовича и так протянул меня плетью по спине, что я света невзвидела.

Теперь этот прыщавый карась стоял по левую от отца руку и ехидно щурил свои жабьи глазки. Желтизна от медленно сходящих фонарей разлилась на пол-лица, так что княжич, и без того страшненький, выглядел совсем уж больным.

Я заметила, как моя соседка по кровати — Лилька строит младшенькому глазки, и чуть дара речи не лишилась.

— Сдурела?

— А что? — вытаращилась на меня эта коровища.

— Это ж Прыщ.

— Да хоть свищ, — дернула плечом Лилька. — Это ты в людях не жила, а я этого добра богато хапнула.

И она снова расцвела перед княжичем, который, впрочем, только на меня и скалил свои кривые зубы.

А мне вдруг сделалось нехорошо, и по телу прошел озноб с привычной, ничего хорошего не сулящей слабостью. И даже ощущение возникло, словно кладбищенский упырь потянул из меня силы — сразу и руки обвисли, и расхотелось жить.

Такое уже было со мной однажды, когда мы раз в бесовскую неделю на спор на кладбище ходили. Еле утекли тогда от нежити. А мужики из ближайших деревень вкупе со жрецом Хорса потом устроили на этом кладбище аж целое побоище и, говорят, подняли на вилы некроманта-колдуна, пытавшегося оживлять зачем-то мертвецов.

Я зыркнула вокруг, и мне показалось, что в княжьи покои с крыльца метнулся человек в неуместном по случаю теплого дня плаще. На прочих-то людей я не смотрела, только на прыщавого Милославовича таращилась и, кажется, что-то пропустила. Потому как люд загалдел, дворня и воспитатели привычно выкрикивали славу Ясеневичу, а старшая надзирательница как-то странно смотрела то в широкие распахнутые двери, где мне почудилась ускользающая тень, то почему-то на меня.

Лилька потянула меня за рукав, ворча:

— Все, потопали отсель, никому добра не обломилось.

А я, прям как деревянная, вяло заворочалась, не соображая, куда идти и зачем. Лилька даже обиделась, пытаясь меня растолкать. Наши девчонки уже попрыгали все в телегу и не собирались ждать.

— Ай, ну тебя, чумная, — обиделась подружка и побежала за телегой, тряся толстым задом. Как только умудрилась отрастить такой на приютских харчах? А я осталась одна под сводом надвратных башен.

Вот тут меня и подловил Прыщ.

«Дядька», что в тот раз угощал плетью, появился с улицы и стал в воротах, нехорошо ухмыляясь и постукивая обушком знакомой плети по ноге. А сзади, не торопясь и тоже косорыло лыбясь, шел княжич с тремя подручными без признаков порядочности на разбойных рожах.

«Hy, вот и все», — подумала я, как-то сразу представив все, что воспоследует.

— И что мне с тобой делать теперь, даже ума не приложу, вздохнул Прыщ.

— А ты посиди, соберись с мыслями, — посоветовала я, пытаясь проскочить мимо «дядьки». Тот даже с места не дернулся, лениво хлестнув плетью стену перед самым моим лицом, да так, что выбитым из нее крошевом больно сыпануло в глаза.

Я вскрикнула от боли и обиды. А Прыщ, воспользовавшись моментом, подскочил сзади и, ухватив за косу, заорал, мерзко брызжа слюной мне на шею:

— Кто отцу сказал, что это ты мне морду разбила?! Ты, тварь поганая? ТЫ?!

Я завизжала, пытаясь вывернуться из его лап, но княжич ударил со всей злобой мне в живот, и я сложилась пополам, а сверху на спину обрушился еще и удар плетью.

— Убью! — ревело над головой, а мягкие сапожки пинали меня в ребра.

И тут случилось.

Дрогнула земля, над головами жутко хрустнуло, и на нас как ливень хлынуло кирпичное крошево.

Враз нечем сделалось дышать и ничего не стало видно. Мы все заголосили еще громче и как глухие летучие мыши заметались от стены к стене, сбивая и топча друг друга без надежды найти выход. Над головами трещало все страшней, земля все жутче прыгала под ногами. Когда стали падать аж целые куски стены и башен и я совсем уже простилась с жизнью, сквозь эту круговерть вдруг молнией промчался всадник, рывком поднял меня к себе и мигом вымахнул на воздух.

Я, лежа поперек седла, в тот миг могла лишь видеть бешено мелькающие ноги черного коня и краем глаза — черный хлопающий на ветру плащ.

И снова, как недавно во дворе у князя, меня обуял ужас и мерзенькая слабость. Я вывернула шею до хруста, чтобы разглядеть спасителя, и тут же кто-то чужой и властный прямо у меня в голове приказал: «Спи», и я уснула, успев лишь разглядеть забавный амулет — прищуренный драконий глаз на золотой цепочке.

А на следующее утро меня вручили Кузьмичу, и мы без помпы отбыли из Белых Столбов в Веж.

Выходит, обиделся-таки Милослав Ясеневич. Я еще раз взглянула за ограду Школы, и мне захотелось позвать мамочку. А что, в таком месте, может быть, и услышит.

— Мамочка, милая, роди меня обратно, пожалуйста. Или не дай схарчить этим упырям. Аминь.

Метелка, также разглядев, кто радостно встречает нас с той стороны ограды, нервно попятилась назад. Но, оглянувшись, вспомнила про свой забег по рыбьим спинам и затряслась всем телом, не зная, как ей быть и где найти путь к бегству.

— Тпру, милая, — потянул вожжи Кузьмич. Но чуявшая нечисть кобыла уже практически и не была на этом свете и точно б понесла, разбив и нас, и сама убившись о деревья, не расступись толпа, не выйди к нам навстречу некто в черном.

— Стоять, — велел он взбесившейся Метелке. И кляча остановилась, правда, как-то по-ненормальному, словно одеревенела.

Я, перестав подпрыгивать на телеге, уставилась на подошедшего. — Феофилакт Транквиллинович, — представился дядечка, сперва показавшийся мне вполне человекообразным. — Директор Школы Архона.

— А мы этось, вот… — Трясущимися руками Кузьмич подал пожеванный и мокрый документ, который пыхнул паром и просох в руках директора.

— Ну что ж, добро пожаловать, госпожа Верея. Я видел, как вы любовались нашим зданием с той стороны, поверьте, его внешний вид соответствует и духу заведения. Пусть поначалу будет непривычно, но что-то говорит мне — вам понравится у нас. — И, резко развернувшись, он ткнул пальцем в приветственные плакаты на воротцах.

— А тот, кто так безграмотно пишет всякую… ерунду… — Любопытствующую нечисть как ветром сдуло, и остался только черноволосый красавец в ученической мантии, рассеянно оглядывающийся по сторонам.

— П-прастите, а вы у-у, черт, уверены… — начала было я.

— Что вам место в Школе Архона? — вновь обернулся ко мне директор.

— Да! Нет… Да я вообще не нечисть!

Феофилакт Транквиллинович задумчиво потер подбородок, после чего, развернув папир, зачитал:

— Помимо последнего «подвига», заключавшегося в трясении земли и разрушении двух башен княжьего кремля в Белых Столбах, смыв мельничной плотины в Лужицах, буря и сильные ветры в Малых Серпах, огненный и лягушачий дожди в Белполе, там же куриный мор и коровье безумие.

— Мы всего-то одну корову научили танцевать, — чуть не задохнулась я от возмущения. — И ей это нравилось!

— Зато не нравилось ее хозяевам, — улыбнулся директор Школы Архона. — К тому же, помимо любительницы танцев, тут еще сорок три пункта, включая дерзостность характера. Впрочем, — директор спрятал мои бумаги в рукав, — если вы слышите «голоса», испытываете желание летать под полною луной и у вас есть маленький прелестный хвостик, то Школа Ведьм и Чаровниц примет вас не менее радушно.

Я затрясла головой, развеселив главу Школы.

— В таком случае позволь представить тебе старосту факультета общих дисциплин, Анжело.

Красавец с угольно-черными перистыми крыльями засмущался и сначала сделал мне ручкой. Увидев, как я вытаращилась на его черные звериные когти, спрятал руки за спину. Улыбнулся и тут же захлопнул рот, вовремя сообразив, что в нем не меньше сотни по-щучьи загнутых внутрь остреньких зубов. После чего смущенно, как простой мальчишка, пожал плечами — «Извини подруга, не хотел пугать».

— Факультет общих дисциплин включает в себя целый курс небезынтересных лекций по демонографии, культурологии и истории, — вещал тем временем Феофилакт Транквиллинович, осторожно снимая меня с телеги и увлекая за собой в глубь сада прочь от Метелки, деда Кузьмича и осточертевшей, но такой привычной приютской жизни.

Метелка, уже справившаяся и с заморозкой, и с испугом, грустно смотрела мне вслед, понимая, что еще одна подруга навсегда уходит в большой мир. А над осенним парком бодрое эхо разносило уверенную речь директора, множа и усиливая ее, как заправский глашатай кряхтенье городского головы на городском вече.

— … в вашем возрасте не могут не вызывать интерес также курсы личностного и духовного роста. А новые знакомства? А красота, а гармония и покой этих мест, даже архитектура, так поразившая вас вначале, неужто не заставят чуть подзадержаться в наших стенах столь перспективную, как вы, особу?

Слова обволакивали меня, словно пар в пар ной, и мне с каждой минутой делалось приятней и нестрашней, пока до меня вдруг не дошло, что я уже давно как идиотка улыбаюсь и киваю директору головой, что мне давно все здесь нравится, что хочется сорваться с места, чтобы все осмотреть, влюбиться в Школу и понять, что я никогда к ней не привыкну, все время буду открывать тут что-то новое и новое раз за разом.

Как выяснилось позже, я почти не ошибалась.

После полугода учебы к этому всему привыкаешь, так как жизнь в стенах заведения настолько насыщена событиями и интересна, что отвлекаться на изыски архитектуры и романтические гуляния по темным аллеям просто некогда. Главным достоянием, красой и гордостью, неразменным капиталом и золотой казной Великой Школы Архона (во какое название, да еще и с намеком, что где-то есть и невеликое учебное заведение имени того же змея-ящера) являются люди и нелюди.

Люди здесь сплошь загадка и тайна. Они периодически исчезают и появляются то замотанные с ног до головы в зловещие плащи, то разодетые как на бал или маскарад. Крадутся вдоль стен или гордо маршируют, бряцая железом и шурша шелками. Конечно, хватает и простых сумасшедших, которые, по словам Анжело, беснуются лишь оттого, что в уши дует ветер с севера. Не знаю, что это означает, но у юного демона почти все речи темны и непонятны, хотя сам он прекрасный парень, жаль, мы видимся только на уроках, в Школе его племя не живет, а на вопрос, куда он с братьями исчезает сразу после звонка, сей загадочный юноша продекламировал мне стишок:

Я часто вижу сон, как я сражаюсь на Радужном Мосту,

а дети Сурта

Лавиной темною из бездны напирают…

Но рухнет мост, и я усну под утро.

Чтобы проснуться в городе, где чад,

Где музыка орет и шестерни стучат.

Я за день утомлюсь, прилягу на диван,

Неровный желтый свет мигнет мне на прощанье, и я усну…

И, затаив дыханье, увижу яростный безбрежный океан

Огня.

Задумаюсь — а может, демон я?

После чего предложил сходить к кладовщику и взять ученическую мантию.

— Ты не представляешь, сколько скоро понаедет богатой дряни, и первое, что они сделают, — прицепятся к твоей приютской робе. А поэтому до торжественной клятвы и получения собственного знака архона запомни еще пару правил.

Этими бесконечными и все множащимися правилами Анжело меня просто бесил. И его здорово забавляло, когда я в притворной злобе начинала яростно шипеть.

— Дуреха, радуйся, что я на нашем курсе староста, а не Серикиил, сын Ушиса из рода Сатанов.

— Это почему же?

— Потому что не все демоны одинаково дружелюбны. Многие из них гораздо, гораздо дружелюбнее меня. Пока все двести пять правил не вдолбят новичку, не отстанут. А учитывая, что спать и есть моим братьям необязательно, то ты из одной только благодарности должна мне копыта мыть и воду с них пить.

Я «из благодарности» обычно запускала в него классным инвентарем, но ни разу не попала, потому что обычно в этот миг Анжело уже стоял у меня за левым плечом, бубня:

— Никогда не входи в чужие комнаты без стука, если не хочешь увидеть, как на самом деле выглядят твои товарищи. Впрочем, если желаешь насолить какой-нибудь кикиморе, врывайся смело, раскрывай дверь нараспашку. Главное — кикимору не перепутай с дьяволицей. Не спорь, не обещай, не требуй ничего от вновь прибывших. Поверь, все, с кем первокурснице общаться стоит, уже здесь, проходят, как и ты, предварительный курс. Про выход в город я уже сказал только с согласия учителей. И заведи себе соседок, черт возьми, что ты, как упырь в гробу, одна все да одна! Вот понаедут скоро, пожалеешь.

И точно, «понаехали».

Всего лишь за неделю на факультете первокурсников-вампиров произошла не одна грандиозная драка и в потасовках кому-то оторвали крыло. Пока Школа с трудом сдерживала натиск родни как пострадавшего, так и обидчика, кто-то поклялся на архоне, а клятвы не сдержал, архон, раскалившись, нанес сильный ожог клятвоотступнику.

Мавки, ^[110]наслушавшись лекций о роли соблазнения в метаболизме хладнокровных, стали врываться по ночам в комнаты первокурсников и предлагать сонным ученикам всякие мерзости. Кончилось тем, что разбуженным непристойным предложением оказался сам директор Школы — Феофилакт Транквиллинович.

К концу первого полугодия я как раз научилась без запинки выговаривать имя и отчество директора в результате почти каждодневных тренировок в виде душераздирающих завываний:

— Феофилакт Транквиллинович, я больше так не буду!

Комнату я к тому времени уже делила с двумя подругами: Алией и Лейей.

Сначала я познакомилась с Алией, которая является дочерью какого-то Лаквиллского воеводы. Любящий отец прислал ее в такую даль, видимо, с одной целью — уберечь свой народ от родной дочери, а себя от детоубийства. Являясь темпераментным вилколаком, ^[111]девица отличается бесхитростным и взрывоопасным характером. Звуки бряцающего оружия ее просто завораживают, и даже в многочисленных черных косичках она носит острые серебряные пластинки. За проведенные в Школе шесть месяцев дева заслужила славу вспыльчивой и на редкость умелой в драках особы. Разницы между мужчиной и женщиной в гневе она не признавала и могла запросто дать в лоб хоть вампиру, хоть летавице, ^[112]совершенно не испытывая угрызений совести.

Ко времени знакомства с Алией я тоже блистала пока единственным талантом — превращать в руины все то, к чему проявляю интерес. Поэтому, когда мне предложили ее в соседки по комнате, я только хмыкнула и согласилась. Как ни удивительно, трудностей в общении с нею у меня не возникало, мы ни разу не повздорили и стали лучшими подругами.

Мавка к нам попала совершенно случайно — просто никто не хотел иметь ее в соседках. Для вампирш, летавиц и прочих девиц заведения она была слишком хорошенькой, к тому же бессовестно пользовалась своим даром обольщения, а кому понравится, когда твой объект страсти переключается на мавку? А мавки не захотели селиться вместе с Лейей ввиду того, что она не очень благородного происхождения. Лейя являетсявсего лишь приемной дочерью некоего богатого эльфийского князька. Все поступки Лейи идут не от головы, а от сердца. Застав ее как-то плачущей в коридоре на огромном бауле с вещами, мы предложили жить с нами, но при одном условии — никаких мужиков.

Так я и попала в компанию мавки и вилколака. Если раньше, встречаясь в коридоре со мной и Алией, ученики просто шарахались в стороны (Анжело, пытаясь на простых примерах объяснить, как демоны наводят страх на толпы нечисти, пустил слушок, что в гневе я себя не помню, за пустячную обиду в Белых Столбах пыталась загрызть князя и, если бы не двести дружинников, принявших смерть от моей руки и под руинами кремля, загрызла бы. А тем, кто недоверчиво и робко возражал, он говорил: «Но все же знают, как она передушила караульных в Вежицах. Шестнадцать человек, только за то, что полкладня за въезд спросили»), то теперь оглядывались, когда мы проходили мимо. Лейя улыбалась всем эдакой невинной улыбочкой, не забывая приправить ее небольшой толикой чар соблазнения.

С наступлением зимы я наконец-то стала понимать, с чего мой староста отмахивался от первокурсников. Мол, какая это нечисть, так, домашние паразиты, не вредней тараканов, к тому же сами с непривычки пришибленные. А я-то на него глаза пучила. Банники ^[113]— не нечисть? Бесы — не вреднее тараканов? Мавки — пришибленные?

Но только когда Анжело начал будить меня через день на третий, поняла, за что люди ненавидят этих тварей.

— В сырой могиле сон глубок, не разлепить сомкнутых век. Но так заведено богами, что смертен каждый человек.

— Будь все проклято, я точно кого-нибудь пришибу, — ворчала я, пытаясь продрать глаза. — Это когда кончится, а?

— Когда наиграются, — безразлично пожимал плечами Анжело, нагоняя крыльями какой-то нездешний, с ароматом лета и пряностей, ветер.

— Чего на этот раз на мне испытывали? Чары? Наговор? Или просто яду в кашу сыпанули?

— Не, от яду помирают, а ты дрыхнешь как лошадь пожарная. Точно наговор, только не пойму, на что.

— Слушай, найди мне того, кто это делает, я ему все рога поотшибаю.

— Ой, да кто только не делает. А что касается рогов, так твоя лаквиллская подружка уже отделала одну летавицу, ту, что через стенку от тебя спит. Только зря, по-моему. Не стал бы я связываться с упырками. Или хитрее бы поступил.

— Как? — спросила я, пытаясь скатиться с постели, но тут опомнилась и велела Анжело выметаться. — Неча к приличной девушке сквозь дверь ходить.

— Только пусть девушка не забывает, что уроки уже начались, хмыкал из-за двери демон.

— О-о-о… — я в растерянности замирала, не зная, за что схватиться.

— Пивни чаю, съешь ватрушку. Вот, я приготовил.

— Спасибо. Что? Ты опять здесь? — Я запустила в него подушкой.

Анжело демонстративно пожал плечами. — Я дух. Стало быть, бесполый.

— Ага. То-то вы все как один мужики.

— Могу и девицей, красотой ненаглядной. — И он, проведя рукой по голове, враз отрастил себе волосы до пят и прелести немыслимых размеров. Только с меня от зубастой улыбки этой девицы весь сон разом слетел.

— Ой, ну тебя к лешему. Баечник ^[114]такое тебе нашепчет, что и не проснешься.

— Это идея. — Анжело щукой нырнул под мою кровать. Оттуда понеслись звуки шлепков и визготня. Демон выполз обратно весь красный и злой. — Не шепнет, мы договорились. — Отряхиваясь, он брезгливо посмотрел на свою изгвазданную мантию. — Три девки в комнате, и никакого порядка.

Я недоверчиво заглянула под кровать. Там было так темно и пыльно, что одинокий недовязанный Алией чулок испуганным щенком забился в угол.

— Эй, — позвала я на всякий случай неведомых подкроватных жителей. Те всхлипнули и разбежались, обиженно шлепая босыми ногами. — Может, им сапожков нашить?

— И кафтанчики. Шапки, шубки, рукавички не забудь. Да ты хоть знаешь, сколько их в твоей комнате живет?

— Сколько?

— Учитель расскажет! — рявкнул вдруг Анжело. — Проснулась?

Марш на занятия! Иначе Рагуил Сатанович тобой сегодня пообедает. — Слушай, А Сатанович нашему Серикиилу не родственник, часом?

— Дядя с племянником. А что? Ой! — только и успел вякнуть Анжело, пробкой вылетая из комнаты, подгоняемый подушкой.

— Это чтоб девиц не обманывал больше. Бесполый он, как же, а потом у некоторых пузо на глаза лезет.

— Ты кого имеешь в виду? — насторожился демон, заливаясь девичьим румянцем.

— Дверь закрой! Мне одеться надо.

Я кинулась к стулу, на котором с вечера сложила и отутюженное платьишко, и заштопанные носочки, и едва не взвыла в голос.

Шутки у мелкой комнатной нечисти были такие, что хотелось просто рвать и метать: срезать у сапог подметки, запутать волосы, бросить таракана в суп. Вчера один гаденыш в столовой поскользнулся, таща муху, да и сам свалился мавке в миску. Она — в визг, а он мозговую кость оседлал и ну частушки матерные петь. А сам ложкою гребет, словно по реке плывет. Борщ через край льется, брызги на нас летят. Алия цапнуть его попыталась, только сама в супе уделалась. А старшекурсники хохочут. Они, говорят, у кабатчика Никодима целую бочку вина откупили и теперь по кружке на брата выдают за каждую проказу.

На мне сегодня, видать, тоже кто-то заработал — все платье было аккуратно приколочено к стулу, да такими мелкими гвоздочками, что их и разглядывать замучаешься, не то что отрывать.

— Ах чтоб вас этими гвоздочками, да в зад, — всхлипнула я с обидой, понимая, что лишилась платья. Малюсенькие гвоздики, словно живые, зашевелились, сами вывернулись из стула, поднялись облачком лесного гнуса и, злобно визгнув стальными крылышками, промчались прямо сквозь дверь, наделав дырок, словно в чайном ситечке.

— Ух ты! — восхитился Анжело, слушая заливистый многоголосый покаянный плач.

Пока мы вприпрыжку торопились на демонографию, мимо нас три раза пробежал табун заросших песьей шерстью домовых. За ними с причитаниями гнались кикиморки, страшненькие и росточком не больше пяди. Они ловили гвозди и кидали их в корзину, в которую вместо коня впрягли дворовую собаку Жужу, наверное единственную в городе не боявшуюся нечисти. Ее мельник утопил за то, что она ему без передыху щенят рожала, а водяной спас и Школе отдал. Так Жужа теперь на каждой свадьбе у домашней нечисти была за лошадь.

— Так. — Анжело тормознул перед монументальной дубовой дверью с золотыми симургами и сфинксами. — Моя твоя не знайт.

И растворился мне на зависть. Однако я успела заметить в узкой щели, как мой староста сидит за партой с постной миной, выслушивая очередную глухариную песнь Рагуила Сатановича. Этот трюк он мог бы в цирке показывать за деньги. Даже я иногда покупалась, начиная разговаривать разговоры с мыльным пузырем, во всем похожим на Анжело, только пустым внутри. Поди разберись, кто за мной прибегал: настоящий демон или его двойник.

Я робко сунула голову в дверь с бронзовой табличкой «Демонология и демонография».

— Здрасти.

По классу прошел легкий на подъем баловень-смешок.

— О! — неподдельно обрадовался мне педагог и учитель. — Леди Верея! Как же нам вас не хватало. Вы даже представить себе не можете, насколько дисциплинирует подростков присутствие прекрасных дев. Входите же. Входите. И осчастливьте нас докладом о… Он оглядел класс поверх серьезнейших, в роговой оправе, именных очков.

— Исход и смешение народов во второй половине… — затараторил было Анжело, но Рагуил его бесцеремонно оборвал:

— Энджил, я бы попросил вас не губить момент триумфа госпожи Вереи. Вы же видите, наша чаровница даже проспала, так усиленно работала до поздней ночи над этой темой. — Чуть склонив набок свою лосиную голову с ветвистыми позолоченными рогами, он ехидно уставился на меня. Правый его глаз был зелен, как луга Вырия, и обещал блаженство всем, кто засыпает с книгой, а просыпается с отточенным пером, готовый день и ночь внимать учителям. Но левый пламенел, как огненные реки в обиталище угрюмца Сурта. И ничего хорошего он не обещал.

— Э-э-э, — заблеяла я овцой. И тут же увидела, как Анжело переглянулся с ребятами, и все начали мне сигналить книгами. Система была проста, главное было не иметь врагов среди учеников или чтобы у парней не оказалось слишком игривое настроение.

— В году семь тысяч сто восемьдесят шестом от последней битвы и нового сотворения мира… — начала я. У педанта Рагуила, любящего точные даты, навернулась на один глаз слеза умиления, — …в пределы Поречья с востока вторглись кочевые народы под предводительством правителей Ветра, Чумы и Неистового. Правильно?

— Абсолютно, госпожа Верея. Но я надеюсь, вы все-таки пройдете от дверей к кафедре. А то у меня невольно возникает ощущение, что вы к нам на минутку заскочили. А ведь формирование Северского пантеона — тема глобальная, не на один и даже не на два урока.

Я закатила глаза, а Анжело начал бешено листать конспекты, ища вчерашнюю тему. Рагуил, вытянув губы трубочкой, делал вид, что глазеет в окно, и только что не ржал в голос — он тоже умел проворачивать трюки с тетрадями учеников в духе балаганных факиров. Все, что самоуверенные демоны не удосужились прочесть, навеки стерлось из тетрадей и учебников. Теперь нам предстояло паломничество в мрачные подвалы школьного архива.

— Так что у нас с Поречьем? — глумливо осведомился козлоногий.

— Народы двинулись на север, вытесняемые варварами-степняками, — мучительно выдавила я, припоминая крохи общей географии, полученные мной в приюте. Звонок едва не исторг из моего горла победный клич.

— Да! — Анжело хлопнул ладонью по парте и тут же серым прахом рас сыпался под взглядом Рагуила.

— Но я надеюсь, завтра с самого утра…

— Вы услышите мой доклад, — заверила я уже полупрозрачного, но от этого не менее жуткого учителя, от которого оставался только один глаз. Тот, огненный.

При первой нашей встрече Рагуил с увлечением рассказывал о своем участии в Последней Битве, и с тех пор его улыбка леденила не только мою кровь. Хотя втайне все ученики надеялись, что Сатаныч нас попросту дурил.

Глаз удовлетворенно моргнул и пропал, а я съехала по кафедре на пол.

— Надо идти в архив, — озабоченно пропыхтел над левым ухом Анжело.

— А, господин подсказчик. — Я попыталась ухватить его за чуб, но демон уже сидел на своем месте за партой и хмурил лоб, пытаясь хоть что-то вычитать в тетради. Однако ж все записи странным образом обернулись мелкими картинками и живописали в красках, как порют нерадивых учеников.

— Извини, подруга, но мамой клянусь, там про нашествие с востока было написано. — Демон с неподдельным раскаянием в глазах ударил себя в грудь.

— Неуч, лентяй и бездельник, — заключила я. — В архив-то со мной пойдешь?

Пустая аудитория ответила мне гробовым молчанием.

— Предатель и провокатор, — окончательно расстроилась я, представив свое скорое безрадостное будущее — или меня сегодня скушают в архиве, или завтра в классе. Завтра, конечно, лучше. Но с другой стороны, в жизни всегда есть место чуду… и подвигу.

На дрожащих ногах я спустилась в подвал, в хозяйство Рогача.

— Чего надо? — уставился на меня недовольный бес, застигнутый врасплох с какой-то амфорой в руках. В сосуде кто-то подозрительно стонал и бился о стенки.

— М-мне в-в архив. — Дрожа душой, промямлила я, проклиная себя за то, что вообще додумалась прийти сюда одна. Крутые лестницы были покрыты слизью, разбиты и выщерблены так, словно сто чертей катали по ним пудовые гири, плевались, выпивали, сморкались, одним словом, веселились. Узкие коридоры заросли мхом. Стены сочились подозрительного цвета жижей. А с потолка время от времени валились жирные лоснящиеся слизни, падали в клубящийся по полу туман, густой, непрозрачный и вонючий. Камеры-отнорки были забиты ящиками и бочками. Ледяной сквозняк бодрил мурашек на спине. В темной дали слышалось бормотание и плач.

— Ключ висит на стене. Забирай и убирайся, — буркнул недовольный завхоз, пятясь от меня задом. Внезапно амфора в его руках пошла паром, начала дергаться и биться, словно в ней сидел сом, решивший вырваться на волю. Рогач с визгом подскочил на месте и бросился прочь, швырнув кувшин на кучу пакли. Я тоже завизжала и со всех ног припустила вверх по лестнице. Позади кто-то хохотал и смачно бился о стены, лестница прыгала под ногами, ключ выскальзывал из потных от ужаса ладоней.

Сотня крутых ступеней промелькнула под ногами как одна. Мы с Рогачом остановились наверху, едва дыша и с ужасом ранимых травоядных глядя в темноту.

— Ты… Это… — отдуваясь, проговорил бес.

— Ага, — не стала я вступать в дискуссию и тяжело потопала прочь, понимая, что в архив я в одиночку не пойду.

Школа была пуста и тиха. За дверьми слышались потерянное бормотание учеников и пламенные речи преподавателей. Стучали по наглядным пособиям указки. Скрипел, протестуя против насилия, терпилец-мел. Похоже, я вообще скоро перестану ходить на уроки.

Изобразив зубасто-виноватую улыбку, я сунула голову в кабинет естествознания:

— Офелия Марковна, можно?

Кощеиха подпрыгнула от неожиданности, вызвав приступ здорового смеха у подопечных. Схватилась за сползающие очки, потянула за поехавшую с плеча мантию и все перекосила так, что мне сделалось стыдно за взрослого человека — не первый же год в Школе, чего так пугаться каждого шороха?

Наша всезнайка сделала большие глаза и, выглядывая из-за кадки с фикусом, начала мне делать знаки.

Нечего делать, пришлось идти позориться.

Пока класс хохотал, я объяснила нашим «святым мощам», в какую кашу вляпалась. Как только в Школе все узнали, что на меня практически не действуют обычные, привычные в быту проклятия, наговоры и чары, их на меня посыпал ось столько, что я теперь сплю без продыху. Такая вот странная реакция организма.

— Это безобразие, — прошипела Офелия Марковна. — Я сегодня же поставлю в известность Феофилакта Транквиллиновича.

— Лучше отпустите меня в архив, Офелия Марковна, — жалостно запищала я.

— Хорошо. — Кощеиха высунулась до пояса из-за фикуса, оглядывая класс, как белка — подозрительно притихший лес. Чем позабавила учеников еще раз. — Сегодня простая тема. Голосемянные.

Я на всякий случай кивнула головой, чтобы не расстраивать хорошего человека. Хоть мохнатосемянные, лишь бы отпустили.

— Стой. — Офелия осмотрела меня со всех сторон. Провела по лбу золотым кольцом, осталась недовольна. Однако после прысканья мне в лицо водой, бормотания молитв и навешивания полудюжины оберегов я была отпущена и благословлена. Осталось только выбрать, с кем мне пойти на подвиг.

Я, конечно, предпочла бы Алию с тяжелым топором на плече или вообще с толпой. Да только как уговорить толпу? Вздохнув, я пошлепала в комнату. Все наши вещи — тетради, одежка, летняя обувка и оружие — лежали в огромном, хитром сундуке Алии. Огромный и красный, как домовина вурдалака, он легко катался на колесиках. Я вытянула его из-под кровати, дернула крышку и поняла, что вчера в нем рылась Лейя: все было вверх ногами. Пованивающие, растоптанные тренировочные бахилы Алии были небрежно завернуты в ее же беленькое платьице — на всякий случай. Сверху на нем валялся обсосанный и намертво присохший петушок, а вокруг него в красивом беспорядке «всяка хрень», как говорила Алия в порыве поэтического вдохновения.

Поняв, что хуже не будет, я начала кротом вгрызаться в эту груду. Где-то там, на дне, должны были лежать заранее сшитые добросовестной Алией тетрадки для черновиков. Однако первым, что угодило в мои руки, оказался дневник Лейи, который та любила пописывать, сидя вечерами на подоконнике и томно закатывая глаза. Я утверждала, что, наверно, она кропает стишата, но Алия, отрицавшая пользу разнообразия в творчестве, утверждала — «всяку хрень».

Чуть не урча от нетерпения, я вытащила тетрадь из сафьянового мешочка и раскрыла на середине, азартно шаря взглядом по ровным, словно ребенком выписанным, рядам буквиц.

«Зима. Первый день полной луны.

Сегодня было морозно. Звезды огромные и притягательные. Воображала себя ведьмой. Летала до одури под луной. Понравилось, хотя и не всегда попадала в стог. А еще какой-то дурак воткнул в них вилы. Мальчишки-старшеклассники играли с летавицами на раздевание, я помахала им рукой.

Второй день луны.

Обидно. Оказывается, вчера в Школу прилетала баньши. Говорят, жутко выла и билась в окна. Теперь жди, когда снова вернется. Невезучая я… Пойду еще поиграю в ведьму.

P.S. Опять воткнули вилы, дураки.

… до новолуния.

Если у всякого строения есть свой дух-хранитель, то есть ли он у Школьного акведука? Надо выяснить.

Следующий день.

В акведуке темно, сыро и холодно. Всю ночь кричала и звала духов. Никто не откликнулся, зря вымокла только.

P.S. Снова прилетала баньши, только теперь, говорят, бродила по Школе. Громче всего плакала в умывальнике. Никто не пошел мыться. Что ж мне так не везет?

… без даты.

Только сейчас поняла, что на каждом этаже по уборной. Как это возможно? Поговорила с домовым. Много плакал и вырывался. Да, поиски истины тяжелый труд…»

Понятненько. Я сунула дневник обратно в мешочек, пытаясь сообразить, когда это мавка летать научилась? И вдруг вспомнила, как пьяненький Гуляй, наш школьный дворовой, божился и бил себя в грудь, уверяя, что иногда со школьной крыши учителя нерадивых учеников сбрасывают.

— Как они кричат, сердешные, как воють, — размазывая пьяненькие слезы, печаловался седой дед о злой судьбе разбившихся о каменные плиты двора бездельников и неучей.

— Ну и сильна ты, девка, — присвистнула я, восхищаясь Лейиною смелостью. Лично я бы ни за что с крыши не прыгнула, особенно если не всегда на сено попадаю. Беру с собой, герои нам нужны. Нам сейчас совсем никак без героев.

Увязав необходимое в узелок, я направилась набирать отрядик доброволиц.

Алия пыхтела в гимнастическом зале, истязая ножки шпагатом.

Я сдуру один раз поддалась на ее россказни о здоровой пользе упражнений и чуть не порвалась, как та лягуха. Потом ходила раскорякой, с нелюбовью глядя на подружку.

— Эй, лягушка болотная, пойдем че покажу.

— Куда? — сдувая челку, воззрилась на меня подруга, завязываясь хитрыми узлами. — И с чего это лягушка? Это у нас Лейя свет мавковна болотная, а не я.

— К ней тоже забегу, — успокоила я Алию.

Алия лишь еще сильнее запыхтела, правда, не отказавшись. Я на ее выкрутасы даже смотреть не стала, человеку этого не сотворить.

В музыкальном классе шел урок гармонических чар. От пения девиц творились чудеса, вскипали буйным цветом сохлые цветы и дохли жизнерадостные тараканы.

Учитель Флейта парил под потолком, полупрозрачный и прекрасный, словно солнечный рассвет весной. Всем улыбался так, что сразу же хотелось из шкуры вывернуться, чтобы угодить ему. Мы с Алией не говорили мавке, как выглядит он, если глянуть вскользь, у каждого есть право на ошибку.

— Эй! — Я замахала руками, нарушая общую гармонию порядком спевшегося класса. Лейя зыркнула на меня, словно на врага, намеревающегося порезать всю семью в лоскутья.

— Чего тебе?

— Дело есть. Поможешь?

— Да? А что такое?

— Тебе понравится. Ты отпроситься можешь? — По сузившимся глазкам Лейи я сразу поняла, что лучше было бы мне мертвенькой родиться. Никто не смеет отнимать ее любимого учителя от лучшей ученицы.

— Ну пожалуйста, — сменила я по-быстренькому песню, давя на жалость и сестринскую любовь. Невесомый Флейта мне подмигнул из поднебесья и сделал знак обеим убираться.

— Ну и куда мы? — осведомилась Алия, не представляя, чего ради Вульфыч вдруг расщедрился, без драки отпустив ее из «пыточного зала».

— А? — изобразила я дурочку деревенскую. — Так вот, пришли уже. Сейчас кой-какие документики возьмем, и назад.

Подруги замерли на полушаге. Лейя вытаращилась, а Алия присвистнула.

— Ну ты даешь, подружка. Теперь, если помирать захочу, буду знать, к кому обратиться.

Минут пять мы бодались в темном коридоре. Я плакала и унижалась, обещая всю жизнь подружкам ручки целовать, а они твердили, что нецелованными помрут, зато в глубокой старости. В разгар баталии в глухом и беспросветном мраке коридора вдруг рявкнуло и вдарило так мощно, что пол скакнул, а с потолка на нас посыпалась труха и старая побелка.

Мы трое сразу же притихли. Лейя дрожала как осиновый лист.

А я припомнила, как в самом же начале учебы нам поломойка Любша говорила не ходить в архив, там-де дюже зла зверюшка, одна гуляе. — Я быстро. — Алия сбегала за алебардой, по-видимому, тоже не гнушавшаяся общества Любши.

— А-а-а, — потянула жалостливую песню мавка, и не успели мы на нее шикнуть, как, повинуясь ее голосу, зажглись сами собой светильники. Свет получился жидкий, словно с жира тухлого, но и то хлеб.

Выдавив вперед каменную от напряжения Алию с корявой железкой наперевес, мы по полшажка, по полшажка пошли к зеленой от неупотребления и жутенькой на вид двери.

— Ни-и-зя, — прошелестело вслед. Мы с визгом подпрыгнули на месте. Обернулись и увидели толстого, красноглазого, длиннохвостого крыса. Тот противненько так хрюкнул в когтистый кулачок, потом показал нам язык и смылся. Даже запустить в него ничем не успели.

— Не, так мы раньше времени чоботы отбросим, — прошептала Алия и утерла пот. Затем решительно отобрала у меня ключ и открыла проклятую дверь. Навалилась плечом.

В архиве оказалось душно и вонюче. Едкий дым зеленою волной плыл, игриво заплетаясь длинными полосками, как змеи по весне. — Эй, кто там сквозняки устраивает? — рявкнуло на нас издалека.

И голос был один в один как только что у крысюка.

— Я от учителя Рагуила! — крикнула я, привстав на цыпочки, и вытянула шею, пытаясь разглядеть того, кто там за стеллажами. — Ты че орешь? — толкнула меня в бок нервная Лейя.

— Да ладно тебе. Раз не съели сразу, так, наверно, все нормально.

— Убирайтесь, не знаю я никакого Рагуила.

Вдалеке разбилось что-то стеклянное.

— К счастью, — уверенно заявила я и потопала на звук проклятий и невнятного бормотания.

Четыре каменные ступени вниз, а дальше… словно дивный сон, где сказка о разбойничьей пещере переплелась вдруг с байкой о колдунье.

— Вот это да! — воскликнула Алия, радостно, словно мытарь, обнаруживший укрытый от налога воз добра. И я ее прекрасно понимала.

Это с порога весь архив казался скучным и прямоугольным, С одним, почти невидимым вдали унылым фонарем, грустно освещавшим ряд бесконечных полок с ровными рядами пыльных книг и аккуратными поленницами свитков.

— Иллюзия, мон шер, как говорит мой староста.

Здесь все было навалено огромной грудой, и бардак был капитальный, как в хижине золотаря.

В огромных кованых треногах цепными саламандрами ревели, бились языки огня. Их отблески плясали на безумных, невозможных просто горах золота, каменьев и распахнутых, как уличные девки, сундуках — иди, бери что хочешь.

В этих сугробах из монет, перстней, корон и трехведерных кубков тонули, распластавшись так и сяк, блистательные рыцарские латы. Их было здесь так много, что хватило бы на Златоградский полк.

А всякие там чеканы, булавы немыслимо бы было сосчитать. И все это не абы как, а с золотой насечкой и эмалью, и в бриллиантах, и из лучшей стали, и с такими клеймами, что Алия чуть в обморок не упала.

И уж среди этого добра, как остовы разбитых кораблей, чернели жуткие полугнилые полки, на которых кукожилось что-то скорченное временем и мерзким обращением.

Бурые, как языки покойников, пергаменты столь безобразно свешивались вниз, что не хотелось даже прикасаться к ним, не то что рыться в поисках не сгнивших до конца гримуаров.

Я тронула одну из книг, и та распалась прахом, выворотив плесневелое нутро наружу. Только и успела, что прочесть название — «… до сотворенья мира». А кто там автор и про что писал, теперь останется загадкой.

Мы втроем попробовали влезть на кучу повыше, чтобы оглядеться, и съехали с нее, как с горки. Алия выворотила по дороге меч и онемела, словно квочка, высидевшая жабу, только разевала рот и делала пальцами «корону», намекая, будто знает, чья цацка.

Лейя глупенько хихикала, вся с ног до головы осыпанная пылью бриллиантов, и я, признаться, испугалась, что теперь ее так и схоронят с этим радостным оскалом на Лице.

— Эй! — воззвала я гласом племенного бугая, вдруг не на шутку устрашившись потерять подруг. Схватила за руки обеих и без дороги припустила среди сказочно сверкающего барахла.

То есть оно мне тоже здорово понравилось, но я еще в нем и скелеты углядела, и ведьминские метлы, и другое что, без чего колдуны не могут. А там, где пахнет колдовством, мне не до веселья и не до интересностей.

Бежать по курганам монет оказалось не легче, чем по подтаявшему льду, мы постоянно оскальзывались, и мне стоило усилий оторвать этих дурех от очередной находки. Вдобавок с каждым падением подруги становились тяжелей. Алия все порывалась вырвать руку, потому что все добро в одну не помещалось, а хитренькая мавка попросту взяла огромный кубок и ссыпала туда разные каменья. Обе они время от времени говорили «ой» и очень ненатурально валились на бок, стараясь не рассыпать награбленного.

За курганами слышался знакомый мерзенький смешок, то там, то здесь я видела раскормленного крыса, который, ни капли не таясь, над нами ухахатывался, правда, благоразумно держась подальше.

— Ни-зя. — Он грозил пальчиком, и я боялась, что действительно нельзя. Подружки как с цепи сорвались, но ведь недаром же тут плавает зеленая, явно колдовская дымка.

— Да помогите же хоть кто-нибудь! — в отчаянии взвыла я. Крысюк свалился с кучи мне под ноги, взлетел проворнее бельчонка на голову и, лапами зажав мой рот, испуганно так вытаращился.

— Ты че, хозяин услышит.

— Так страшно же.

— А будет еще страшней, он знаешь как не любит, когда его от опытов отрывают. Триста лет мы с ним, и ни разу добром не кончилось. Так что засохни в тряпочку.

— Мне книжки надо по Северскому пантеону. У меня доклад, промямлила я, едва не плача от обиды и оттого, что толстый крыс висел на волосах, выдирая их с корнем. Снять пасюка мне было нечем, обе руки были заняты подружками. К счастью, крыс сам свалился, бормоча:

— Книги, книги. Сдались вам эти книги. У нас тут вам что, читальня?

— Архив у вас. Школьный, — пробормотала я, немало удивив сим заявлением бухтевшего крысюка.

— То-то я голову ломаю, зачем сюда всякой дряни натащили?

И хозяин еще мне говорит — си-сте-ма-ти-зируй. Да тут этого барахла немерено, а крысы, между прочим, три года живут, и все! — Он печально махнул лапой, показывая, как резко и трагично обрывается жизнь собратьев, но я не посочувствовала трехсотлетнему лентяю.

— У вас хоть что-нибудь уцелело? — Я грозно сдвинула брови.

— Уцелело, — вздохнул крыс. — Но вокруг хозяина. Вид-то надо было делать… Но я бы не рисковал. Подумаешь, поставят неуд. Первый раз, что ли?

Я не нашлась, что ответить. Действительно не первый, но не хотелось бы, чтоб последний.

— Не проверяют вас, что ли? — рыкнула я, отрывая подол от особо приставучей железяки.

— Ну как же не проверяют, — надулся от гордости и ехидства крыс. — Нас ежегодно, как положено, проверяют.

Он скосил глаза на совершенно пьяных от награбленных богатств Алию и Лейю.

— Потом краснеют, извиняются и ежегодный акт подписывают.

Жутко полезная эта штука — заклинания от воров. Мне даже один проверяющий после этого собственные вещички на хранение принес. Тоже большой ученый, как и мой хозяин. Представляешь, сумел запихнуть в зайца утку, щуку и громадное яйцо.

— С иголкой?.

— Точно! — подтвердил крыс. — Правда, я иглу сломал, когда в замке ковырялся. Сундук, понимаешь, захлопнулся. Ну, я думаю, не станет мужик из-за ерунды скандалить?

— Можешь быть спокоен. — Я похлопала крыса по плечу. — Тебя хоть как зовут-то, герой?

— Гомункул я. Можно Гомункулус. А хозяин иногда Эректусом Вульгарисом обзывает, но че-то мне это имечко не очень. — Он просительно заглянул в глаза, и я поспешила его успокоить, мол, никаких Эректусов, друг Гомункулус, и все.

— А кто хозяин — чародей, колдун, некромант?

— Бери выше. Алхимикус он! Изучает суть явлений и преобразования материй и энергий, во!

— А что же ты меня тогда пугаешь? — тормознула я крыса. Алхимикусов знаю. Чудные, конечно, но ведь люди.

— Э-э-э. Понимаешь… — замялся Гомункул. — Он изобрел эликсир для превращения людей в животных и обратно. С прямой формулой все нормально, а вот обратная не идет. Слышала, как недавно бабахнуло?

— Ну. — Я припомнила кружащиеся хлопья извести.

— Нестабильные элементы, — важно поднял пальчик с коготком

Гомункул. — Триста лет уж бьемся. Хозяин даже головой малость повредился, но это не страшно. Страшно на него смотреть.

— Это как? — попятилась я, заметив, что мы уже стоим среди островка порядка, где и полки не гнилые, и книги не кучей, и вообще все выглядит жилым и ухоженным: оружие в витринах, на витринах бирочки, кому и что принадлежало. Сокровища все в сундуках, и на каждом сундуке подписана династия. Дальше аккуратно, на бархате и шелке возлежали колдовские штучки. И совсем уж вдалеке мной был замечен водопад стеклянных трубок, по которым что-то медленно перетекало.

— Крыс подхватил меня за подол и поволок вперед.

— Ты, главное, не поднимай глаза.

Уж лучше бы он этого не говорил. Я, как замороженная, замерла перед высоким стеллажом. На нем были красиво так разложены доспехи степняков: бронзовые — княжеские и ватные халаты пастухов, принимавших участие в том бандитском набеге, что внезапно обернулся завоевательным походом. Рядом же лежали свитки и почерневшие от времени, оправленные в золото и серебро летописи — бери, читай. Но мои мысли были все о том, кто кряхтел, шипел и звякал пробирками там, за спиной. Чего уж я не насмотрелась в этой школе, даже змея двухголового видала и Анжело с его зубами. А бесы? А вампиры? А другая нечисть? Неужто человек страшней?

Я так и сяк крутила в голове, как может выглядеть алхимикус. И чем дальше, все страшнее становилось. А чем страшнее становилось, Тем сильней хотелось посмотреть. А чем сильней хотелось посмотреть, Тем все страшнее становилось. Так что я уже ничего не слышала, кроме стука сердца и зловещего, ужаснейшего звона алхимических пробирок, бормотания ученого.

— Стой, ты куда? — услышала я выкрик и скрип копей отчаянного Гомункулуса, пытавшегося остановить бездумно прогуливающуюся вдоль выставки оружия Алию. К ней присоединилась Лейя, кидавшая в свой кубок золотые безделушки.

— Не надо! — Я замахала руками, пытаясь отогнать подруг, как огородник назойливых ворон. И тут у меня над ухом скрежетнуло: — Это кто?

Алия и Лейя замерли, разом побледнев и выронив из рук свои сокровища. Я тоже обернулась, что ж теперь. И заорала так, что в горле засаднило.

Прямо на меня смотрел огромнейший паук. Нет, паучище! Огромный ПАУЧИЩЕ!!

Воздух во мне кончился, и свет в архиве померк.

Феофилакт Транквиллинович был чернее тучи, жутче мора и красноречивее старушки-смерти. Его многозначительное, нарочитое молчание вгоняло в смертный ужас пошибче крика, и проклятий, и обещания всех смертных кар.

Мы трое вжались в стулья и почти что не дрожали. Ну разве что в те мгновения, когда вспоминали паука. Как он скакал за нами, скрежеща «Не y-бегай-те!». Уж лучше бы он молчал. Или же нет?

Я вдруг представила, как молчаливый монстр нас гонит по архиву, и тихо так завыла «ы-ы-ы». Пока Алия и мавка не стиснули меня с двух сторон.

Алия сидела пришибленная, словно ей на голову упала булава.

Мавка громко и неудержимо икала, глаза ее съезжались в кучку, лицо теряло осмысленное выражение, потом глаза медленно разъезжались, а дурость с лица так и не сходила.

Мы трое стыдливо прятали глаза, предпочитая смотреть на потолок, на пол и на педагогов, испуганно сгрудившихся в дальнем темном углу.

А с подоконника неслись ужасные, терзающие душу всхлипы Гомункулуса:

— Он был таким добрым! Таким умным! Таким кра-си-ив-ым! Алия вздрогнула, заклекотала горлом, и я поспешила сунуть ей в руки утащенный таки меч.

— О мой хозяин! О-о-о! — не унимался крыс и бился безумной птицей в окно.

Там, на улице, зияла разверстая бездна, немое, но красноречивое свидетельство нашего злодеяния.

— Хорошо хоть архив находился не под самой школой, — мудро изрек господин Рагуил. На что ему возразили, что фундамент таки треснул.

Ученики, вывалившие на улицу, в немом почтении взирали на творенье наших рук Полпарка рухнуло в пропасть. И теперь там, где любили прогуливаться парочки, раскинулся котлованище, неприличный и мерзкий на вид.

Под грудой камней кто-то скребся, пучил землю и робко требовал прекратить безобразия.

— Как вы это вообще сотворили? — убито спросил сидевший на другом подоконнике Гуляй, которому теперь предстояло разгребать завалы и прочие последствия наших разбойных деяний.

— Кык-лонны, — икнула мавка. — Кык-лонны лопнули.

Я смутно припомнила зашедшуюся в визге мавку и Алию с белыми от ужаса глазами. Паука, на которого медленно оседает потолок И снова начала сольное выступление. Печальное «ы-ы-ы» поползло по кабинету, переполняя чашу терпения директора. Он сморщился, как печеночник при виде дохлой крысы, и, брезгливо поджимая губы, велел нам убираться. Мне даже показалось, что сейчас его стошнит от нашей троицы.

Мы безропотно, как мыши, пойманные на распутном поедании сыра, пошли понуро из директорского кабинета.

Алия сунула Феофилакту Транквиллиновичу меч, я — тяжелую серую книгу, которую, оказывается, судорожно сжимала в белых от ужаса пережитого пальчиках. Мавка молча отрыгнула в ладонь директора огромный голубой карбункул.

Вид у директора при этом был такой, словно ему скормили на обед любимейшего друга. Он дернул кадыком, глядя, как по пальцам текут слюнки, и что-то утробно промычал. Стошнило же почему-то Офелию Марковну.

Вечер для нас был тягостен и безобразно длинен. К нам заходили все за всякой ерундой, лишь бы взглянуть на героинь дня. Летавицы окидывали нас мимолетным цепким взглядом в поисках следов побоев. Демоны пытались глянуть глубже — кто-то пустил слух, что нас пороли. Все склонялись к мысли, что наша троица уж не жилицы, учителя только решают, как нас уморить.

После ужина, кряхтя и горестно стеная, появился Гомункулус.

— Я поживу у вас, пока хозяина не откопают, — заявил он, кидая собранный мешок на стул и по-хозяйски окидывая взглядом комнату.

— Чего это? — насупилась Алия, подозревая в крысе чересчур наглого самца.

— Спокойно. — Ничуть не смутившийся от ее грозного вида Гомункулус развязал мешок. — Во-первых, Верее надо помочь писать доклад. Во-вторых, вы дом мой развалили. В-третьих, я вас буду охранять.

И, глядя в непонимающие глаза лаквиллки, усмехнулся.

— Феофилакт согнал всю дворовую нечисть на раскопки. Они вас всех теперь так любят, ох как любят.

И, не дожидаясь, пока мы переварим новость, начал обживаться, раскладывая свой нехитрый скарб с хозяйским видом: пинеточки на четыре ноги, вязаный колпак, банный халатик, слоника, качающего головой, и мензурки с чем-то бурым и вонючим. Последними на свет появились разнокалиберные чесалки.

— Даже не думай, — буркнула в ответ на его вопросительный взгляд Алия, а мавка покраснела и захихикала.

— Ладно, разберемся, — уже более радостно проговорил крыс и, взобравшись на стол, стал рассматривать прибор для письма. — М-да, не мой размерчик.

— Сама напишу, — спохватилась Я. — А ты точно знаешь, что писать?

— Я триста лет в архиве, милая, — по-барски похлопал меня хвостом по руке крыс.

— Бумагу жрал, — хмыкнула Алия.

— Ой, ладно вам, — отмахнулся крыс от глупых инсинуаций и, заложив лапы за спину, прошел туда-сюда, как заправский педагог на лекции.

— Значит, так. Пиши. В году семь тысяч сто восемьдесят шестом…

Утро началось с истошного визга мавки. Потом к нему добавился многоэтажный мат Алии. А перекрыл все это трубный рев как минимум дракона.

Я приоткрыла один глаз и тотчас зажмурилась. Посреди нашей комнатки сопел, волнуясь и нервничая, могучий племенной бугай Бориска. Зверь крутого нрава и дурной славы, красный, как пожар, чернорогий, как демон, и, конечно, злющий, словно черт.

Ни окна наши, ни двери пропустить эту громаду не могли, и я сразу поняла: вот она, расплата, которой нас пугал Гомункул. А копки там еще на две недели.

— Надо что-то делать, — проговорила Алия, прыгая на одной ноге и пытаясь попасть в штанину. Мы с Лейей тоже судорожно натягивали вещи, которые Гомункулус выкидывал нам по одной из комнаты в коридор, куда мы выскочили.

Шнырять крысу под ногами племенного зверя было страшно, а с нашими вещами в зубах и лапах еще и неудобно. Но он честно искупал вину. Раз пообещал трем доверчивым девушкам охранять их от происков, значит, держи слово. Не можешь справиться, расхлебывай. И крыс скучнел, прикидывая на пальцах, сколько дней ему с нами возиться.

— Слушайте, может, мне переехать? — поинтересовался Гомункул, вываливаясь из оккупированной зверем комнатенки.

— Я тебе перееду. Я тебя самого перееду, — с обидой сказала Алия, проявив редкую непоследовательность.

— Он какает! — зарыдала Лейя. В ее голосе звенело отчаяние.

— Бык-производитель производит только навоз, — сообщил, появляясь пред наши светлы очи, Анжело.

Мы четверо дружно заскрипели на него зубами.

— Нам не нравятся такие шутки, молодой человек. — Крыс вздулся пузырем и даже попытался встать Анжело на ногу.

— Но-но. Я с миром. — Демон задрал руки и крылья. — Рагуил велел забрать доклад и намекнуть, что прогула тебе не поставит на сегодня.

— За что такие пряники? — прищурилась недоверчивая Алия.

Но демон начал посвистывать, разглядывать потолок и шаркать ножкой — короче, изображал дурака, пока не получил от вилколака шеям. Потом они еще сколько-то боролись, пока Анжело не наигрался вволю и не выложил как на духу, что демонам вообще нравятся погромы. Что большому количеству демонов требуются и соответственные разрушения. Что демоны вообще не могут жить в болотном спокойствии. И что последний раз, когда они собрались всей семьей вместе, Приключилась аж Последняя Битва богов.

— Одним словом, дерзайте, — заключил демон и исчез. А Бориска, осознав, наконец, что он в неволе, бросился на дверь. Мы с визгами скатились вниз по лестнице, оставив возмущенно галдящий этаж разбираться с быком.

Через час Гомункулус, упав рядом со мной на лавку, обессиленно доложил, что зверя вывели, а разрушения мне теперь придется оплачивать Школе до старости и еще немного после смерти. Мерзкая дворовая нечисть стрясла с крыса денег на выпивку, и теперь из парка доносились визг И пляски веселой гулянки.

— Ну все, — безнадежно махнул лапой Гомункулус. — Теперь до утра пить будут, а утром опять Бориску притащат.

— Не надо Бориску.

— Самому страшно. Ты комнату видала?

Я в ужасе затрясла головой.

— И не ходи. Летавицы загрызут. — Он горестно вцепился в хвост зубами, подсчитывая нанесенные ему убытки. — И где я им столько деньжищ возьму, чтоб каждый день вином поить?

Столовая медленно наполнялась народом. Правда, наполнению мешала яростная склока, устроенная девицами с нашего этажа. Лейя отдувалась за нас за всех, отгавкиваясь от скандалисток, и медленно отступала под натиском превосходящего врага. Я билась головой о столешницу, представляя себе кошмар грядущих дней. Алия сидела безучастная к миру, как истукан на капище, и лишь едва заметно шевелила губами, изредка загибая пальцы. Подсчеты ее длились недолго. Мавку смяли, и разъяренная общественность взяла нас за шкирку как главных и несомненных виновниц превращения этажа в хлев.

— Веселенькое начало, — вздохнула я, получая в руки тряпку и лопату. У проклятого Бориски, судя по всему, случился острый приступ медвежьей болезни.

До звонка я драила жилое крыло и лестницы, мавка заливалась в нашей комнате горючими слезами, а Алия с ревом гоняла особенно остроумных недоброжелателей ведром по Школе. Вернулась она красная и злая, но почему-то без ведра, а с бочонком на плече.

— Все, хватит ерундою заниматься, — решительно заявила она. Без откупа нам в Школе не жить.

Прихватив с собой зареванную Лейю и мрачного, как дух отчаяния, Гомункула, она отправилась широким шагом завоевателя империй в котельную, царство истопника Злыдня. Нрав у Злыдня соответствовал имечку, но зато всю печную нечисть он держал в кулаке. Одним словом, не последним человеком был (или нечеловеком, тьфу ты пропасть).

Истопник, как и положено, был черен, кряжист и красноглаз. Маленькие рожки смолено блестели, а шерсть, наоборот, была словно присыпана вся пеплом. Одеждой он, как и Рогач, не пользовался вовсе, стоял посреди котельной с огромной кочергой-шуровкой и покрикивал на юрких бесенят, которые полудюжиной чистили печь. Из огромного ее зева летела сажа. Бесенята сновали туда-сюда с ведрами. Кто-то кричал «И-эх», и в трубе шуршало, словно пробегало стадо мышей.

Во второй печи ревело пламя, но к привычному гулу огня примешивались песни и покряхтывания «ух, хорошо, эх, хорошо».

Мы с Лейей прижались друг к другу, как две коровы посреди чужого двора, зато Алия, промаршировав до Злыдня, решительно и даже по-хозяйски потребовала:

— Ну?

— Где? — отозвался Злыдень, и лаквиллка показала на сидящего у меня на руках крыса:

— Вот.

— Ага, — прищурился рогатый истопник, и не только крысу, но и мне стало нехорошо. Глазки Злыдня показались мне угольями, жар от которых обжигал.

— Эй, эй, вы что? — Взволнованный таинственной беседой Гомункулус попробовал залезть мне в вырез платья, но, тут же получив по лапам, заверещал: — Невкусный я, не надо меня кушать, дядя Злыдень.

Но Злыдню было начхать на верещания крысюка. Отдав шуровку Алии, он не спеша дошел до нас и, сдернув Гомункулуса за хвост, заставил его шмякнуться безвольной и на все готовой тушкой на нечистый пол.

— А ведь и в самом деле гомункулус, — вроде бы как удивился он и, непонятно чему радуясь, громко свистнул, сунув два грязных, заскорузлых пальца в рот. — Шабаш работа! — и рассмеялся. — Гулять будем.

— Приезжал к нам один раз алхимикус, — рассказывала Алия, помешивая ложкой дурно пахнущее варево. Пар поднимался от него такой ядреный, что Гомункул, надышавшись им, уже валялся, сотрясая стены кочегарки пьяным храпом. Злыдень по чуть-чуть добавлял в котел вина, а бесенята следили за конечным, таксказать, Продуктом, смотрели как завороженные на тонкую струйку самогона, льющуюся в бутыль. Лейя им уж и этикетку подписала красной тушью, и парочка рогоголовых металась, не зная, чем к стеклу приклеить гордую и многообещающую надпись про первач. Но главному истопнику сейчас был интересен взвар, загустевающий на дне котла.

— Поклялся тот алхимикус, что за три тыщи кладней сумеет выпарить из бочки крепкого вина зелена змия.

— Выпарил?

— А то. Батя его прямо так в бассейне и держал. Ох, красотища. С вечера воды нальешь, утром уже зелено вино вычерпываешь. Три месяца гуляли всей столицей, пока тетка моя не приехала, Авдотья. — И что? — заинтересовался Злыдень, жадный до всяких жутких историй с мордобоем, как все его собратья. Алия усмехнулась, вспоминая тот веселый год, призналась:

— Тогда я и решила стать валькирией.

— А змей чего?

— Того. Алхимикус бежал, а без крови гомункула другого выпарить папаня не сумел.

— Кто здесь? — вскочил, разбуженный кошмаром, крыс и уже полусонно и обиженно добавил: — Всех натяну.

Бесы захохотали в голос, один начал лапками водить над крысом, нашептывая в ухо гадости, пока Гомункул, вскочив, не завопил:

— Не ешьте меня, я невкусный! — и угорело не вытаращился на нас, не узнавая.

— Ой, что-то там шевелится! — радостно подпрыгнула мавка, тыча веточкой в котел. Мы все полезли посмотреть, сшибаясь лбами, в результате победителем стал Злыдень.

— Маленький какой, — сказал он умиленно и, прежде чем Алия раскрыла рот, проворно цапнул змея прямо из котла. — Держи его, он склизкий!

— Что?

Змей в самом деле оказался скользкий, он стрелой вылетел из кулака истопника и шлепнулся за шиворот раскрывшей рот и в общем-то ни в чем не виноватой Лейе.

— Стойте! — Я бросилась к Лейе, желая помочь, но бесы оказались около нее раньше, а она, видя, что с нее сдирают платье, с визгом кинулась вон из кочегарки;

— Стой!

— Держи ее!

— Зме-юка! — понеслось ей вслед.

Толпа взбешенной нечисти гурьбой погналась за подружкой. Мы припустили следом. А полупьяный крыс, вскочив на мои плечи, завопил:

— Эгей, гони ее в подвалы!

Я же только подумала, что наш змееныш скользкий и, скорее всего, сейчас выпадет.

Так и случилось. Маленький червяк запрыгал по ступеням. Я закричала:

— Вон он! — и Рогача, степенно выволакивавшего из овощехранилища мешок репы, просто затоптали.

— Уйдет, лови его! Уйдет! — ярился истопник.

Я постаралась пробежать по Рогачу как можно аккуратней, а мавка как специально наступила на живот, заставив бедного кладовщика задушенно пищать под каблуком.

— Ай, потеряли! — убивались бесы.

— А вы ему воды, он сам всплывет! — неистовствовал пьяный Гомункулус.

Поняв, что все пропало и грядет беда, я со всех ног пустилась прочь. Но то ли бегала не шибко быстро, то ли уже хлебнувший самогона Злыдень был проворней, но школьный акведук, пускавший жидкую струю водички, так облегчавшую нам жизнь, вдруг заревел смертельно раненной зверюгой и исторг потоп. Стена воды прошлась по этажам, сметая всех, кто зазевался, и обрушилась на наши головы прямо с мусором и дико верещащими соучениками.

Я словно мышь смотрела на водоворот и не могла пошевелить даже мизинцем. Алия и Лейя уцепились за меня.

— Вот он, конец, — заскулила я потерянным щенком. И тут открыла рот мавка.

Бывает, что и величайшие из человеков бессильно опускают руки. Феофилакт Транквиллинович смотрел на нас, как тот цепной кобель, которому отдали на воспитание особо бестолкового щенка. Он-то понимает, что нас проще прикопать в лесу по-тихому, но совесть клятущая не позволяет.

— А потом я заморозила всю воду, как нас учил маэстро Флейта, — щебетала Лейя, напрашиваясь на похвалу. Она так и лучилась чувством собственной значимости, пока директор со щемящею тоской смотрел то на мавку, то в окно, где полная луна звала повыть, пустить на волю чувства, отрешиться от бедлама, в который превратилась Школа. Наконец он окончательно отвернулся от окна и стал таращиться стеклянными глазами на заливающуюся соловьихой мавку. Рогач, Гомункулус, Злыдень и еще дюжина бесов почти что разморозились и теперь тихо так сидели в уголке, стараясь не привлекать внимания директора к своим персонам. Другая партия нечисти состояла из дворовых, упившихся на спасательных работах, и тоже тихонечко посапывала в другом углу. В колбе на директорском столе плавал вполне довольный жизнью зеленый змий, всем своим видом как бы говоря, мол, не пора ли махнуть на все рукой и уйти в запой.

— И вот тут вы выступаете вперед. — Офелия Марковна красиво повела рукой, зацепилась широким рукавом за угол стола и опрокинула на нем все, включая золотую клетку с заключенным в нее Гомункулусом.

— Эй! — завопил крысюк, катясь по столу. — Что за дурацкие шуточки? Меня пытать не велено! — и, пойманный проворной Алией, заорал:

Парнишку терзал озверевший палач! Клещами рвал белую плоть…

Учительница задохнулась гневом, а мы поспешно сунули скандалиста под лавку. Кощеиха гордо дернула острым подбородком и, постучав указкой по столу, продолжила внезапно прерванную репетицию, стараясь не замечать истошных воплей заключенного.

— А ну нишкни! — прикрикнула на крысюка мавка.

Алия делала вид, что с интересом следит за танцем с саблями, который к празднику по поводу вручения архонов пыталась поставить Офелия. Я из бумаги делала для Лейи лягушат, мавка — цапелек. Получалось здорово, уже целое болото заварганили. По синей глади коряво покрашенного стола плыли белоснежные лилии и разнообразные лодочки, в которых, оказывается, понимала толк Алия, всегда, по ее словам, выигрывавшая дома гонки лодочек по ручьям. Через бумажные кораблики перепрыгивали жабы-переростки. Но вскоре мы так увлеклись прыжками бумажных лягушек на щелбаны, что раскричались и получили от Марковны нагоняй.

— На мой взгляд, — завела она глаза к потолку, поджимая тонкие бескровные губки, — ваша троица столько наделала глупостей, что должна сидеть тише воды ниже травы, а не срывать школьные репетиции.

Тихо догорают в небе звезды!

Голуби воркуют на стене.

Невдомек им, белым и крылатым,

Что лишь эта ночь осталась мне!

Четверо войдут, возьмут под ручки.

Голову обреет мне палач… —

затянул очередную песню крыс. Кощеиха не стерпела и, ткнув длинным тощеньким пальчиком в Гомункула, привзвизгнула:

— А вам, зверь неизвестной породы, и вовсе стоит помалкивать, пока вас на опыты не пустили.

Вопли протеста заключенного в клетку крыса разом утихли. Однако ж налитым кровью глазом он принялся сверлить Офелию, нервируя и сбивая с мыслей, от чего вся репетиция шла наперекосяк. Актеры сопели, обещая взглядами всей нашей компании устроить вечером темную, а мы в ответ строили зверские рожи, пока Марковна не всхлипнула и не вылетела из актового зала.

— Доигрались, ослицы? — напустился на нас громадный Фефер-оборотень, изображавший Чернобога.

— Да набить им буркала, и все дела, — вякнул кто-то из-за его спины, и вся массовка подалась нам навстречу. Лейя взвизгнула, взбираясь на стол с ногами, а мы с Алией вскочили, готовясь принимать бой. Я еще успела замахнуться гомункуловой клеткой на Фефера, но меня сбили с ног и, наверное, намяли бы бока, не появись на пороге директор с зареванной Кощеихой под мышкой.

Молчаливого его присутствия было довольно, чтобы прекратить побоище. Феофилакт Транквиллинович осмотрел приготовленный к празднику зал. Марковна постаралась на славу, используя дармовой каторжанский труд на благо общества. Стараниями Алии актовая зала блестела как игрушечка. Она с таким остервенением натирала все медные ручечки, финтифлюшки, подсвечники, люстры и канделябры, так яростно «освежала» позолоту, что теперь те сиянием просто слепили. Я тоже приложила руку к этой красоте, отстирывая прокопченные знамена неведомых народов и племен, когда-то клявшихся беречь и поддерживать Школу. Пока я штопала исторические тряпки и подновляла краску на гербах, Лейя наделала праздничных гирлянд, и теперь красно-золотые цветы оплетали стены, каскадами и водопадами струясь по тоненьким колоннам. Только крыс до выяснения его личности бездельничал, сидя в клетке и развлекаясь в основном критикой насчет режиссерских способностей Офелии Марковны.

Директор не поленился, неспешно пройдясь по зале, заглянуть во все уголки, уважительно помолчал, глядя на рулоны бордовых ковровых дорожек, и не нашел, за что сказать нам злое слово — работали мы как проклятые. Тем более что Гомункул время от времени цитировал по памяти всем присутствующим выдержки из «Уложения о наказаниях». По его словам, жить нам оставалось всего ничего, и исключительно в страшных муках. А такие знания сильно стимулируют.

Остановившись напротив стола — озера, где мы устраивали лягушачьи бои, Феофилакт Транквиллинович хмыкнул, нажал пальцем бумажного прыгуна и отправил его через весь стол, разом выиграв три щелбана. Алия сглотнула, мавка потупилась, крыс, вцепившись прутья, пискнул:

— Свободу свободной личности, — и отпрыгнул на всякий случай, вдруг укусит.

Директор добренько посмотрел на него и улыбнулся:

— Я думаю, проблема вашей троицы не во вздорных характерах, а в переизбытке свободного времени.

У меня дрогнули руки, все, теперь заездят нас общественным трудом до смерти. Я глянула в ужасе на подружек в надежде, что они ляпнут что-нибудь, пока директор не придумал для нас очередное задание. Алия тоже все поняла и состроила мне отчаянное лицо, тогда я наступила на ногу Лейе.

— A-a-a!!! — разразилась воплем мавка, заметила наши с Алией гримасы и заверещала: — А нас в актеры не пускают! А мы тоже хотим!

Феофилакт Транквиллинович отшатнулся, а Кощеиха растерянно заморгала глазами:

— Как же не пускают? Я же всех спрашивала, кто желает выступать, записывайтесь. Вы же… вы же не подходили!

Но мавка не унималась, брызгая во все стороны фонтанами слез, противно вытягивая на одной ноте:

— Мы-ы бы-ли за-ня-ты-ы!

— Да!!! — заорал из своей клетки Гомункул. — У нас есть несколько скетчей, которые в легкой и доступной форме объясняют молодому поколению предназначение архонов.

Даже мы удивленно на него уставились. Крыс отпустил прутья клетки, переводя взгляд с наставника на нас и обратно на наставника, и невинно поинтересовался:

— А разве нет?

— Конечно, есть! — возмущенно загалдели мы.

— Чур я первая выступаю! — запрыгала разом просохшая от слез Лейя, вырвала у кого-то из рук зелененький платочек и полезла на помост, установленный специально для праздника.

— И чего она будет петь? — заинтересованно проводила ее взглядом Алия.

— Какая разница? — замороженным голосом откликнулась я, леденея от дурных предчувствий. — Мы следующие. — Показав кулак Гомункулу, я пригрозила: — Ты тоже пойдешь, провокатор!

— Петь будут все! — отмахнул лапкой крыс и забегал по клетке. Дайте мне бумагу! Дайте мне чернила! Я должен набросать текст и ноты!

Лейя тем временем, взгромоздившись на помост, просто лучилась счастьем. Завязав на голове платочек и подперев пальцем щеку, она закатила глаза и стала дура дурой.

— О! Щас споет! — подтолкнула меня локтем Алия. Директор тоже с интересом смотрел на мавку. Лейя вздохнула и, прыгнув козочкой, выдала шедевр:

Говорила мама мне, клятвы есть обманные, да напрасно

тратила слова,

Затыкала уши я, я ее не слушала и архон с собою не брала!

Ах, мамочка, на саночках каталась я не с тем!

Обещал мне Ванечка за поцелуй по пряничку,

Ах, я ему поверила зачем?

Бусы в магазине я покупала синие и платок зеленый, как трава,

Но в сапогах сафьяновых зря ждала Степана я,

Ах, мама, мама, как же ты была права!

Ах, мамочка, на саночках каталась я не с тем!

Мне Сережка хвастался, что он будет свататься,

Ах, я ему поверила, зачем? —

звонко впечатав каблучок в сцену, Лейя отвесила всем земной поклон. Присутствующая нечисть зааплодировала, а Офелия Марковна побагровела, словно ей рассказали сальный анекдотец.

— Давайте, закрепляйте успех, — пробурчал Гомункул и сунул мне сзади в кулак записку. Мы с Алией двумя неуверенно покачивающимися упырями полезли на помост, оттирая с него окрыленную успехом мавку, славшую всем воздушные поцелуйчики.

— Мы только еще не спелись, — пробасила Алия, косясь в записку. Я быстро пробежалась глазами по микроскопическим буковкам и, выдав зубастую улыбку, жизнерадостно завопила, а школьные музыканты подхватили мотив:

Позвала меня подруга: «Слышишь, выходи!

Школой выданный архон тоже прихвати!

Понаехали купцы, барахлом трясут,

За товар заморский свой дорого берут».

Я дела все побросала, золото сгребла,

Ведь давно уже с купцами дел я не вела,

Но «забыла» свой ар хон в кошелек вложить,

Ведь навьи дети не умеют без обмана жить!

Знают взрослые и дети:

Обещанья нечисти — слова на ветер!

Кто без клятвы на архоне наше золото берет,

Или дурачок с рожденья, или просто идиот!

Мы вдвоем с моей подругой по рядам пойдем,

Поторгуемся с купцами, спеси с них собьем,

За обновки наши станем золотом платить,

Но навьи дети не умеют без обмана жить!

Вот полез купец в кошель, и глаза на лоб,

Вместо золота лежит там лишь дохлый клоп,

Что орешь ты, дурачина, я ведь не клялась,

Что наутро весь барыш не превратится в грязь!

Мавка не выдержала, завизжала и, ухватив с собою парней, устроила под помостом плясовую:

Знают взрослые и дети:

Обещанья нечисти — слова на ветер!

Кто без клятвы на архоне наше золото берет,

Или дурачок с рожденья, или просто идиот!

Вот!

Офелия Марковна, стойко перенеся вид развратного веселья, нервно глянула на кашлянувшего Феофилакта Транквиллиновича, спросившего:

— И какая из всего этого следует мораль?

— Мораль щас будет! — уверил его крыс, выходя из клетки с видом князя, несправедливо осужденного, но добившегося свободы. Он кивнул Феферу, и тот, подхватив лиру, начал ему аккомпанировать:

Да, друзья, как ни обидно, но конец наш приближается,

Умной нечисти не видно, нечисть просто вырождается.

И великое наследство мы на глупости истратим,

Потому что врем друг другу, вечно пакостим и гадим.

А ведь клятва на архоне — это обращение к богам,

Мудрым, древним и великим, не чета рогатым нам.

И они там, в небесах, слышат все, что мы бормочем,

И рыдают день и ночь, им за нас обидно очень.

Так что прочь нелепый вздор из головы!

Вы уже не просто нечисть — братство вы!

Вы — хранители традиций и последний наш оплот,

Вы ученики великой Школы, покровителем которой сам Архон.

Феофилакт Транквиллинович удовлетворенно крякнул, а Офелия Марковна зааплодировала.

— Общая идея мне понравилась, — наконец сознался директор, — и я, в общем, не против. Только желательно немного расширить и представить в виде оратории.

— Во влипли, — шепнула Алия, я ее ущипнула: — Лучше глотки драть, чем спины гнуть.

— Кстати, — спохватился директор, глядя на Гомункула, — мы же не определились с вашим статусом.

Гомункул сел на край помоста и, заинтересованно сложив свои лапки, сказал:

— Я неплохо управился с этой троицей и, думаю, вполне бы мог быть педагогом вашей Школы. История, мифотворчество, музыка, театральное искусство, все это мне вполне по силам. — Он мечтательно закатил глазки, но наставник спустил его на землю:

— Я хочу предложить вам пост нашего архивариуса. Конечно, после того, как откопают алхимикуса и расчистят подвал.

Крыс тут же подскочил и, ухватив Феофилакта Транквиллиновича за палец, начал страстно его трясти:

— Что ж, архивариус так архивариус. Уверяю, я справлюсь. Нет недостойной работы, есть недостойные… э-э… мм… индивидуумы. И дико завизжал. Это Алия наступила на хвост предателю.

На следующий день великое событие состоялось. Мы в мантиях, стоя на хорах, тоскливо тянули Гомункулов шедевр, а актеры в масках богов представляли рождение мира и заключение первого договора на архоне. Было так поучительно, что аж скулы сводило. Нет, Лейе понравилось, но то, что вылетало из уст Алии, тянуло на хорошую порку. Я на такое не отважилась и хрипло тянула речитативом нудный текст, ожидая, когда мне наконец-то выдадут эту золотую цацку и отпустят. Так что, когда у меня на шее застегнули цепочку архона, я не испытала ни трепета восторга, ни дрожи соучастности к великому, единственное, что чувствовала, так это то, что у меня ноги гудят и спина разламывается. Свою первую клятву быть верной Школе и братству оттарабанила, как какой-нибудь умрун, тупо повторяющий за некромантом. Алия была в таком настроении, всю дорогу к нашей комнате выпытывая точный текст клятвы, который успела забыть, едва про из неся. И только мавка новорожденной козочкой скакала вокруг нас, восторгаясь тем, все романтично и торжественно.

Какой-то недомерок, попавшийся на дороге, предложил нам спор архоне. Алия не задумываясь треснула его в лоб и промаршировала по бесчувственному телу, вздохнув:

— Нет, надо быть скромнее, больше никаких погромов. Только учеба, прогулки на свежем воздухе, посиделки по вечерам. — А Лейя, весело щебетавшая, вдруг ахнула и замерла, уставившись в потолок. — Что? — спросили мы с Алией.

— А мне один юноша, ну, в общем, клялся в любви. Ведь я могу теперь проверить его слова на архоне!

— Вали, — напутствовала ее Алия, — давай, резвись, пока подруги умирают от изнеможения.

— А? А куда сначала бежать?

— Туда, где твой… этот… юноша, — сказала я.

— А я сказала, что один? — потерла лоб мавка. — Какая-то я рассеянная стала.

Но тем не менее рванула со всех ног по коридору прочь. Мы зашли в комнату и плюхнулись на свои кровати и тут же едва не вскочили, услышав из-под шкафа мерзенький голосок:

— Эй! Не спать! — Гомункул выполз, волоча с собой бутылку из зеленого стекла, ловко вспрыгнул на стул, с него на стол, обгрыз на горлышке сургуч, замусорив нам скатерть, и ловко, с хлопком, вы6ив пробку, заорал: — Ура!

— Можно, я его придушу? — спросила Алия.

— Глупые вы еще, потому что молодые, а ведь у вас начинается новая жизнь! Теперь мы все — нечисть! — И крыс поправил на пузе свой огромадный архон.

— Вот шалопутный, — хмыкнула Алия, отбирая у него вино, — как на такого всерьез обижаться?

— Действительно, никак, — согласилась я, отвесив крысу знатный щелбан. И, пока он приходил в себя, мы оприходовали половину.

В первую ночь зимних каникул по традиции гадали. Самым популярным средством освещения стали конечно же свечи. Визг мавок разносился по всему нашему девичьему этажу. Гордячки летавицы прикидывались спящими, но все знали, что они гадают втихую. Почти из-за каждой двери доносились загадочные шепотки. Вампирши набрали целую кучу разномастных сапог, прокрадывались на этаж к ученикам мужского пола, кидали по одному в комнаты и, прислушиваясь к чертыханиям, пытались вычислить имя будущего мужа. Когда летающие предметы обуви стали нервировать и парни закрыли двери во всех комнатах, наглые упырицы стали подстерегать их в темных коридорах, в качестве средства для гадания используя те же сапоги. Если влетающий в комнату сапог поражал в основном предметы быта и редко хозяев, то теперь прямое попадание в лоб оглушало и узнать имя стало намного легче.

Я в гадания не верила, поэтому хоть и не спала, но подобными глупостями не занималась. Лейя, естественно, гадать жаждала всей душой и настраивала сложную систему зеркал, предупредив, что гадающая должна быть одна, и намекая, что, как только она будет готова, безжалостно выгонит нас с Алией в коридор. Алия о женихах не помышляла, собираясь после окончания Школы поступить на факультет валькирий. Дева прыгала по комнате, нанося удары ногой воображаемому противнику. Судя по высоте замаха ног, противником был мужчина. Я лежала на кровати и терзалась лишь одной думкой: как привязать у летавиц к раме окна картофелину на веревочке, не упав с третьего этажа. Конечно, можно попросить кого-нибудь из химер, но они такие грубиянки, могут не только меня выгнать, но еще и летавицам рассказать о моей затее.

Вообще-то, когда затея родилась, я думала о старосте, но Анжело ворвался к нам в комнату три дня назад и огорошил сообщением:

— Все, рыжая, ты староста. Правда, командовать тебе временно будет некем. У нас дома заварушка, срочно понадобились бойцы. Заметив Алию, он осклабился: — О, люпус хоминис камрад эст.

— Чего? — насупилась обидчивая Алия.

— Ничего, он всегда так, несет не пойми что, — поспешила я замять нарождающуюся свару. — А что за заварушка? Всерьез? Надолго? Может, останешься? Я к тебе привыкла, да и директор теперь начнет на мне ездить, раз я староста.

Ах, милое дитя с улыбкой, как весна,

Как звонкие ручьи и первое цветенье.

Остался б я с тобой,

Но я дух зла,

А зло не ведает покоя и забвенья.

И он, улыбнувшись, исчез, так ничего толком и не объяснив. Но я заметила, что прочая нечисть с их уходом враз взбодрилась и даже раздухарилась чересчур.

Лейя наконец закончила свое действо и, приподняв бровь, посмотрела на нас. Мы вздохнули и, накинув на плечи теплые платки, вышли в коридор. Там было темно и прохладно. Алия взобралась подоконник и хмуро смотрела на снег за окном. Я протянула ей мешочек с семечками, подруга взяла горсть, и мы принялись, негромко переговариваясь, их лузгать, складывая скорлупу в ладошки. Лейя в комнате молчала, видимо, гадание было делом не быстрым. Мы поиграли в крестики-нолики на стекле окна.

Наконец мавка с довольной мордашкой выпала из комнаты, сообщив, что ее судьба — это богатый красивый эльф. Лаквиллка захохотала, поражаясь Лейиной завышенной самооценке. Та надула губы и предложила подруге самой погадать. Алия хотела было отказаться, но Лейя намекнула, что девица просто боится увидеть в зеркале какого-нибудь рогатого гада, и будущая валькирия, сердито нахмурившись, согласилась. Они уединились в комнате, оставив меня в гордом одиночестве.

Я закончила игру в крестики-нолики на запотевшем стекле, в пух и прах разгромив воображаемую Алию, затем потопталась у окна и посмотрела на горсть шелухи от семечек. Просто так стоять и мерзнуть не хотелось, я ссыпала скорлупу в опустевший мешочек и отправилась в туалет выбрасывать. Коридор был темен, только луна, с любопытством заглядывавшая в окна, давала немного света. Около туалета окон не было, и я застыла на месте, не решаясь переступить порог. Постояла, сама себя позоря всякими укоризненными словами, дескать, такая взрослая девушка, можно сказать, чародейка, а боится темного нужника. Довела себя до состояния тихой злости и, решительно накинув платок на голову, шагнула в темноту, еле вписавшись в проем.

Пошла вдоль стены, касаясь ее рукой, дошла до предполагаемого ведра и разжала кулак. Послышались чьи-то чертыхания, сдобренные изрядной долей отборных ругательств. Я от страха присела, так как был мужским. Что за лешак еще поселился в женской уборной? Может, нечисть какая-нибудь, хотя о чем это я? Конечно, нечисть, здесь другого не водится. Неизвестный перестал поминать мою родню и с обиженными нотками в голосе спросил, вернее, повелел:

— Имя.

Я сначала тихо, а потом во весь голос захохотала.

— Ты чего?! — не понял парень. Я, утирая слезы от смеха, поинтересовалась:

— Кто ж тебя надоумил искать суженую в таком месте?

— А вот тебя это не касается! — вспылил обиженный моим весельем незадачливый гадальщик. — И вообще, чего ты на меня уставилась?

— Я?! Уставилась?! Да здесь темно, как в склепе! — Я вытянула руку и помахала перед своим носом.

— А-а-а, так ты не видишь в темноте! — обрадовался собеседник. — Ты с какого курса?

— С первого.

— А факультет?

— Зачем тебе факультет? Ты же имя узнавать явился, так вот, — я перешла на заговорщицкий шепот, — я готова тебе его назвать. Твою суженую будут звать Афигения.

— Издеваешься? — спросил голос в ночи, и по шагам я поняла, что сейчас меня будут бить. Я развернулась к выходу и пребольно ударилась лбом о стену. От искр в глазах в туалете стало даже светлее. Платок упал на пол, и я, при сев, стала рукой его нашаривать.

— Держи, — раздалось сзади, и в руку ткнулся мой платок. Я взяла его, но после пола в туалете накидывать на плечи не стала, так и держала в вытянутой руке. — Я тебя узнал, ты та рыжая, которая подвальных поморозила и архив обрушила, а потом ты еще воровала пирожки с картошкой в школьной столовке.

— Не надо про пирожки! — взмолилась я, вспомнив, как мы с Алией ими объелись, а повариха пыталась поймать ожившую выпечку при помощи ковша, что все-таки не помешало пирожкам добраться до нашей комнаты, распугав учеников, которые приняли их за новый вид тараканов. Что было потом, когда выяснилось, что лапки пирожкам вырастила я, лучше и не вспоминать.

— Пойдем-ка, у меня к тебе дело. — Видимо опасаясь, что сослепу я тут заплутаю и выберусь только к утру, он схватил меня за руку и вывел в коридор. — Мне один гаденыш сказал, что, когда девки гадают, по женской половине Школы бегает черт Святке и если этого черта подкараулить в женской уборной и ухватить за хвост, то он тебе весь год исполнять желания будет. Только Святке все время обличье меняет, поэтому нужно его имя требовать.

— Ух ты! — восхитилась я. — Я, конечно, не отличница, но рядом с тобой чувствую себя самое меньшее академиком! Еще одна такая встреча, И я лопну от гордости! Кто ж тебе посоветовал ловить злобного черта?

Он засопел. И тут я с удивлением воззрилась на вампира. Красавчик старшекурсник Аэрон был известен на всю Школу, девицы встрече с ним в коридорах неизменно строили глазки и томно вздыхали, обнаружить этот светловолосый идол мужской красоты в женском туалете было немыслимо.

Я знал, что тут какой-то подвох! — отчаянно взмахнул рукой красавчик.

— Еще какой, — согласилась я, — хотя, говорят, вампиры живучие. Он молча посмотрел на меня, не веря, что все так плохо, а я провела пальцем по горлу, объясняя, чем бы дело кончилось.

— Знаешь, чего я сейчас хочу? — спросил он.

— Отомстить, — хмыкнула я, услышав такой глупый вопрос. А он сверкнул глазами и хохотнул:

— Схватываешь на лету!

— Да я вообще не дура! — уверила я его, представляя, что сейчас будет с мавкой, когда я его заведу в комнату. — Хорошо, отомстим за твое долгое сидение в нужнике. — Я прыснула в кулак, а Аэрон бросил на меня возмущенный взгляд. Тогда я стукнула себя кулаком в грудь и, стараясь придать голосу серьезные нотки, полузадушенным голосом сказала: — Могила!

Вампир с сомнением посмотрел на меня, видимо ничуть не доверяя моей клятве, а я продолжила:

— Я помогу тебе, а ты поможешь мне. Услуга за услугу.

— Только не на архоне, — попросил вампир.

Я радостно потерла ручки.

Признаться, до сегодняшнего вечера я считала упырей чем-то вроде одной большой дружной семьи, в которой слишком много родственников, настолько много, что они даже не все знают друг друга. И, как выяснилось, была неправа. Знали они друг друга наперечет, даже тех, кого в глаза никогда не видели, потому что все они были если не врагами, то уж солдатами враждующих армий точно. Это не значит, что они кидались друг на друга, нет, они ненавидели с улыбками. А уж такие принцы крови, как Аэрон и Калина, пославший его ловить Святке, улыбались друг другу особенно широко, демонстрируя все клыки.

Я удивилась: как красавчик вообще попался? Но Аэрон, бия себя в грудь, признался, что разыграли его просто мастерски. Мол, от самого Калины он вообще ничего о Святке не слышал, не дурак же он, в самом деле, чтобы верить этому упырю! Просто кто-то с кем-то болтал, а он услышал и купился, потому что любознателен и безголов.

— А это идея! — вдохновилась я. — Кстати, ты богат?

Аэрон сделал обиженное лицо, всем своим видом показывая, что он не просто богат, а готов хоть завтра еще одну Златоградскую империю отстроить, и тут же спросил:

— А сколько надо?

— Кладней сто, — сказала я.

— Не-э, даже не думай. А тебе зачем?

— Ну вообще-то я знаю только двух настоящих чертей в нашей Школе, но Рогач на Святке никак не тянет, а к Злыдню я без бочки хорошего вина не сунусь.

— Я к нему и с тремя бочками не сунусь, — сказал вампир, однако мошну развязал.

Через час мы целой делегацией заявились на кухню к чинно ужинавшим хозяйственникам.

— Привет честной кампании, — с ходу взяла быка за рога наученная Алия. — На дворе праздник, а вы сидите с постными минами.

Кто-то из дворовых, не задумываясь, запустил в нее обглоданной костью.

— У-у, какие вы недружелюбные! — протянула Лейя, а я обиделась:

— Ладно, тогда забираем вино и идем отсюда.

Аэрон демонстративно перекинул бочку с плеча на плечо, еще раз поздравил всех с праздником и развернулся к выходу. Он успел сделать шага два, когда в него вцепились десятки рук и лап.

— Чего вы там опять придумали? — смилостивился Гуляй, уполовинив со своей компанией наше подношение.

— Почему сразу придумали? — пожала я плечами. — Мы что, не можем, что ли, вас просто так угостить на праздник?

Крыс, сидевший со всеми, мерзенько захихикал, Алия показала ему кулак, но я решила не терять момент и сразу «раскололась»:

— Вам не стыдно? Полшколы сегодня ждет прихода Святке, а вы здесь лавки просиживаете.

— А мы здесь при чем? Мы разве Святке? — вмешался в нашу беседу захмелевший Рогач.

Мы хмыкнули и многозначительно уставились на Злыдня, в молчании хлещущего вино. Мелкие бесенята пытались вскарабкаться по его ногам поближе к кубку, но тот их брезгливо стряхивал. Удивившись наступившей тишине, Злыдень сощурил на всех красные глазки:

— Чего вылупились? — и показал всем два ряда острых зубов.

— Ха! — удивленно вытаращился на Злыдня Рогач, словно увидел его впервые, а Гуляй, благодушно откинувшись на спинку стула, проскрипел:

— Мелковат он против Святке.

— Кто мелковат?! — взревел Злыдень, видимо задетый за живое. Да этот Святке… Да я этого Святке! Да он в городе-то не появляется только потому, что я здесь! — и треснул кулаком по столу.

— Слабо летавиц пугнуть? — сунулась Алия.

— Мне слабо?! — дыхнул дымом из ноздрей Злыдень. — Да я, если захочу, вся Школа от икоты лечиться будет!

— Так чего же мы стоим? — запрыгала Лейя. — Там сейчас съедят все праздничные угощения без нас!

— А как же ваши наставники? — попытался кто-то возразить.

— Да в городе они все, вернутся лишь под утро. Давайте быстрей думайте, а то времени в обрез осталось! — поторапливала я хмельную компанию.

Час спустя в Школе началось светопреставление. Мелкая нечисть стала шумно носиться тут и там, беспардонно шугая с дороги нерасторопных учеников.

— Чего это они?! — удивлялась Химка, осторожно ступая по коридору когтистыми лапами, под которыми бесстрашно пробегали всяческие подкроватные, домовые, коридорные, кто с тряпкой, кто с мешком, явно полным припасами.

Я сидела на подоконнике, лузгая семечки, Алия сейчас со своими вовкунами резалась на щелбаны, а Лейя на мужской половине делала большие глаза, рассказывая, как она чудом спаслась от страшенного незнакомого чертины. Я, с усмешкой посмотрев на подозрительную, но очень наивную Химку, пояснила:

— Святке в гости к нам наведался, вот они и мечутся. — И, мечтательно закатив глазки, вздохнула: — Мне б побольше смелости, никаких гаданий не понадобилось бы.

— А что такое? В каком смысле? — тут же заинтересовалась Химка. Я удивленно вытаращилась на химеру:

— Эй, подруга, у тебя по демонологии-то сколько?

— Сколько, сколько, — отвела глаза в сторону Химка. — Сколько надо!

Не прошло и получаса, как меня, Алию и Лейю вся девичья с половина Школы уже вжимала в стену, загнав на верхний этаж жилого корпуса. Мы испуганно верещали, но общественность, несмотря на все наши протесты и уверения в полном невежестве, уверенно выжимала из нас правду.

— Слышишь, ты, с демонического курса, — зло шипела кудрявая алогубая вампирша, целя в меня остро отточенными когтями, — рассказывай все, что знаешь о Святке!

— Я ничего… ой! Не бейте меня!

— Верея, расскажи им! — ревела испуганная мавка, видя, как летавицы на глазах теряют человеческий облик.

— И поторопись! — многозначительно подула на лапки девушка-оборотень с кошачьими глазами. Я зажмурила глаза и одним духом выпалила им все, что нам преподавал Рагуил:

— Святке ходит с воловьей шкурой, ловит отставших колядующих и, если не получает с них выкуп, разрывает на части или жрет. А сюда пришел в гости к Рогачу, они же родственники.

— А про гадания что она говорила? — вякнули из толпы.

— Если сесть на воловью шкуру Святке, — совсем зажмурилась я, — и не отдавать выкуп, то с него что хочешь можно стребовать. Он может на этой шкуре отвезти тебя хоть в дом к суженому, да хоть куда! Хотя бы в царский дворец, вот!

Та скорость, с которой девицы ринулись по комнатам собирать откуп для черта, потрясла даже меня.

— Кажется, клюнули, — неуверенно произнес Аэрон, вслушиваясь в хоровое пение, понесшееся по этажам.

— Ха! — хмыкнул Рогач. — Это ты рыжую не знаешь! Она хоть черта уговорит себе хвост подпалить!

Тут глянувший в зеркало Злыдень вдруг завыл и забился в объятиях снаряжавшей его нечисти. На нем была потешная скоморошья шуба из разноцветных лоскутов, в рукава которой были вставлены еще одни руки, с длиннющими когтями, на голове были позолоченные маленькие оленьи рожки в дополнение к своим, а вставные длиннющие клыки, жутко выворачивавшие верхнюю губу наружу, дополняли облик. Ну а дым и огонь из ноздрей он пускал самостоятельно.

— Друг! — разводил лапками крыс. — Ну не будь таким нетерпеливым! Девушки уже ждут! Иди, потряси их воображение, а то что же ты, унижался здесь даром?

Злыдень злобно бросился на крыса, но из-за клыков все его угрозы звучали невнятно, а Гомункул, вышмыгнув из столовой, как бы между прочим пристроился к девичьей колонне, шепнув крайней:

— Красавица, давай-ка побыстрее пойдем, а то там Святке совсем уж озверел, на людей бросается.

Девица обморочно побледнела и встала как вкопанная. Мы, притаившись на лестнице, ждали, как она по обряду начнет откупаться от черта, но эта полоумная, стоило только ей увидеть красноглазого Злыдня, завизжала и шарахнула откупным мешком ему по голове.

— Ее уже съели? — поинтересовались в начале колонны.

— Тебе-то какая разница, топай давай, — прошипели в ответ. Истопник постоял с минуту с мешком на голове, потом слизнул текущее по щекам варенье, сунул нос в мешок, сказал:

— О! — потом. — А-а! — и, совсем другими глазами глянув на испуганных девиц со свечами в дрожащих руках, довольно заурчал.

Первая жертва со стеклянными глазами и выражением безмерного ужаса на лице смотрела на то, как он роется в мешке двумя парами рук, а когда черт дернул ее за юбку и проговорил: «Ox! Ублажила! Будет тебе жених, богатый да красивый», — тихо сползла на пол. Больше у Злыдня ни к кому претензий не было, зато визг пошел Школе такой, что аж в Веже было слышно.

Добро на воловьей шкуре росло, как на скатерти-самобранке. В обещаниях Злыдень был на удивление однообразен. И мы с тоской понимали, что на нашу троицу останутся женихи только бедные и уродливые, всех прочих черт щедрой рукой уже раздал.

— Смотри, смотри! — азартно тыкал меня локтем в бок Аэрон. — Летавицы вокруг шкуры собрались!

Я тоже с интересом смотрела в окно, с удивлением глядя, как летавицы сошлись на кулаках за право кататься на черте. Шкура была не так велика, чтобы поместить все женское общежитие. Поэтому девчонки без стеснения таскали друг друга за космы, понимая, что второго такого шанса не будет. Лучше сейчас завести себе пару врагов, чем потом весь остаток жизни кусать локти.

— Я тоже хочу! Пустите меня! — выла Лейя, вырываясь из крепких объятий Алии, напрочь забыв, что Святке не настоящий.

— О! За вилы взялись! — хохотнул Аэрон.

Я похолодела, вытаращилась в окно и, сообразив, что ушлые летавицы не просто так взялись за железо, а чертят заговоренный круг, чтоб уж наверняка изловить черта, тоже заорала:

— Выпустите меня! Выпустите!!!

Опешившая Алия не смогла удержать мавку, и мы, с разбегу застряв в дверях, стали визжать и фыркать, оттирая одна другую. Рогач и Злыдень, покачиваясь под грузом мешков, сытые и пьяные, довольно топали к своей шкуре, которая числилась где-то там, в хозяйстве кладовщика и даже имела личный инвентарный номер. Увидев нас, черти захохотали, но в следующий миг их самих ухватили за хвосты выскочившие из-за горы снеди летавицы, а та самая вампирша, что пугала меня когтями, быстро завершила круг, проорав:

— Ну все, чертина, ты попался!!! Вези нас к суженым!

Увидев направленные в живот вилы и занесенные над головами серпы, черти взвыли и кинулись прочь, но круг был не настолько велик, чтобы двум рогатым в нем можно было бегать от двенадцати решительных девиц. Так что их очень быстро впечатали в снег и, опасно поигрывая отточенной сталью возле самых пятаков, поинтересовались:

— Едем?

Кумовья, сглотнув вязкую слюну, не раздумывая, согласились, ухватили шкуру за хвост, с тоской провожая летящее в снег добро, вместо которого на шкуру уселись девицы.

Поняв, что проще сдаться, я выпустила Лейю вперед, и та с безумно горящими глазами полетела через парк, визжа, чтобы ее подождали. Я старалась не отставать и на самой границе круга поставила мавке подножку. Подруга пропахала животом снег, разрывая черту, и мне даже подмигивать чертям не пришлось. Радостно завопив:

— Й-э-эх!!! — они вприпрыжку рванули с места, демонстрируя недюжинную силу.

Девицы с визгом повалились друг на друга, а два обиженных черта, вопя, что пеньки лесные их суженые, стали хлобыстать шкурой обо все парковые деревья. Но им этого показалось мало и, заприметив широко раскрытые двери Школы, они, не сговариваясь, рванули внутрь, решив пересчитать девичьими задами все ступени,

А мелкая нечисть, выскочив на снег, кинулась собирать разбросанные припасы, не смущаясь тем, что все уже перемешалось в жуткую сладко-винно-копченую кашу.

— Ты злая, злая! — ревела Лейя, царапая когтями снег и отпихивая меня ногой.

— Ну чего ты, — гладил дурочку по голове ухмыляющийся Аэрон, пойдем, я тебе пряник дам, сла-аденький.

— Не хочу пряник! Хочу жениха! — рыдала безутешная мавка.

— Обещаю, на следующий год подарю. У меня знаешь сколько в Урлаке женихов для тебя есть.

— А они красивые? — сощурилась Лейя.

— Все в меня, — уверенно сказал вампир и показал зубы.

Лейя задумалась было, но тут Рогач со Злыднем сиганули с крыши Школы и снова понеслись по парку. Девчонки выли, не решаясь покинуть шкуру, а довольные черти летели, высоко поднимая ноги, и ржали, как призовые рысаки.

— Я думаю, нам здесь делать больше нечего, — сказала я, поднимаясь на ноги и отряхивая снег.

Придя в столовую, мы самым придирчивым образом отобрали лучшее из добытого и снесли в каморку кладовщика, где Аэрон, уже по собственному почину, накрыл шикарный стол на двоих.

— Дяденьки заслужили, — подмигнула я начавшему было возмущаться Гуляю, и тот, живо сообразив, что веселье еще только начинается, прижал к ногтю прочую нечисть. Крыс унижался, валяясь в наших ногах и выспрашивая, что же мы задумали, но я была непоколебима, как скала.

Окинув Аэрона оценивающим взглядом, я растрепала ему волосы, укорив, что какой-то он бледненький и вообще нестандартный.

— Давай я тебя по лесенкам погоняю, быстро покраснею, — предложил вампир.

— Дурачок, — снисходительно покачала я головой. — Художественный образ должен быть убедительным, только тогда он впечатляет зрителя.

Мы стояли у каморки Рогача. Черти, вволю накатавшие девиц и стряхнувшие их со шкуры, как мусор, в овражек, теперь делились впечатлениями за дверью, просто уписываясь от восторга, топоча копытами и беспрерывно чокаясь кубками. Алия, подглядывавшая в щелку, только восхищенно пучила глаза:

— И куда в них столько лезет?! Да вилколака просто порвет, если он все это слопает!

Я подняла вверх палец:

— Слыхал? Время дорого, беги! — и подтолкнула Аэрона в сторону мужского крыла. — Только не переигрывай.

— Веди себя естественно, — вякнула мавка вслед. Аэрон стрелой пронесся по коридору, пинком раскрыл дверь в комнату ненавистного Калины и, злобно рыча, принялся выворачивать мешки, сундуки и шкафы, крича:

— Где? Где он? — У него был такой безумный вид, что Калина не рискнул сразу заехать ему в ухо. Кроме самого хозяина комнаты еще была пара дружков, которые так же растерянно наблюдали за погромом. Выпотрошив последний кожаный кошель, Аэрон бессильно плюхнулся на скамейку, якобы в отчаянии вцепившись себе в волосы: — Да где ж этот мешок?

— Ты чего искал-то, мил человек? — пробасил, сочувственно глядя на вампира, Лесовик.

— Мешок заговоренный, чтобы чертей ловить, — сказал Аэрон, бессмысленно глядя в окно. — Святке с Рогачом сейчас винище хлещут у кладовщика в каморке. Всех делов-то — надеть на голову мешок и фигачить дубиной, пока он не поклянется служить до самой смерти.

Лесовик задумчиво поскреб бороду и вспомнил, что вроде бы этот мешок он видел у Лапотка. Вскочив, Аэрон облапил Лесовика как родного и кинулся по коридору, вопя:

— Лапоток! Скотина, отдай мне мешок!!!

Калина, к тому времени уже пришедший в себя, зло щурясь, оглядел погром в комнате и нехорошим голосом поинтересовался у Лесовика:

— И зачем ты ему сказал про Лапотка?

Лесовик широко улыбнулся, демонстрируя толстые ярко-алые губы людоеда, и сообщил, что тот мешок Лапоток давно пропил, а вот новый он в один миг сделает.

И пока Урлакский лорд носился по мужскому крылу, с матом выискивая Лапотка по всем комнатам, Калина с тремя подручными проскользнул к каморке Рогача.

Тощий Цверг, на волосок приоткрыв двери, утвердительно кивнул:

— Сидит к нам спиной.

Лесовик задумчиво шепнул:

— Толькокидайте мешок ловчее, а то видали, что он с девчонками сотворил?

Мы прятались за углом, навострив уши и все равно не слыша половины.

— Неужто клюнул?! — прошептал Аэрон, не отрывая взгляда от Калины.

— В стену вожмись, дурачина, — тянула его за рубаху Алия, а я успокаивала:

— Мы так все обставили… Вот ты разве не купился бы?

— Уж дубиной-то точно бить не стал бы, — нахохлился Аэрон.

— А за хвост хватать собирался, — напомнила ему я.

— Это другое дело! — возмутился вампир. — Это же хвост!

— Совсем на голову больной, — со вздохом проговорила Алия. — А чего ж тогда кошки-то орут, когда их за это дело мацают!

— От восторга, — сказала я. Аэрон зашипел, как та самая кошка, не зная, что нам ответить, но тут Калина с друзьями решились. Молниеносно заскочив в каморку, они огрели Рогача по лбу, чтобы не мешался, накинули мешок на Злыдня и, затянув горловину шнуром, принялись, не сходя с места, охаживать пьяного черта по бокам и голове. Вой пошел такой, что мы покрылись мурашками.

— Ой! Что нам будет! — завыла мавка.

— Ничего нам не будет, — поспешила я успокоить всех, чувствуя, как дрожат ноги. — Мы же ничего и не делали, только девок хотели попугать и нечисть дворовую накормить и напоить.

— Ага, — поддакнул Аэрон, на пальцах подсчитывая возможные варианты расплаты. — Злыдня не мы бьем, а то, что я мешок искал?… Так Калина сам же меня и подбил Святке искать, а я, дурак, ему поверил.

— Верея сказала Гуляю, чтобы он в эту комнату не совался, синими губами прошептала Алия.

— Я?! — комкая платок на груди, запротестовала я. — Да я всего-то и хотела, чтобы дяденькам было хорошо!

Дяденькам было очень нехорошо; от диких проклятий Злыдень перешел к хриплому душераздирающему вою.

— М-да! Давненько мы так не веселились, — услышали мы за спинами, в ужасе повернулись и обнаружили Гуляя с компанией. Дворовой с удовольствием лицезрел избиение кочегара, ковыряясь когтем в зубах.

— Мы тут ни при чем, — запела мавка, — мы просто мимо проходили, а там дяденьку обижают.

Дворовой захохотал так, что даже стены затряслись. И тут Злыдень сдался, отчаянно проверещав:

— Клянусь служить до самой смерти! — и, с трудом просунув лапу с архоном в горловину мешка, обреченно добавил: — Клянусь.

Увидев школьный архон, Калина икнул, но, быстро сообразив, что дело — труба, не стал развязывать мешок, чтобы убедиться в ошибке, а со всех ног рванул прочь, позабыв даже о дружках. Нечисть свистела и улюлюкала им вслед, катаясь по полу. А мы тихо пятились, напоследок пугнув всех:

— Если про нас расскажете, вам тоже достанется за то, что знали, а не предупредили! — и, как крысы с тонущего корабля, рванули к нам в комнату. Мавка, правда, попыталась захлопнуть дверь перед носом Аэрона, но вампир стал так жалостливо в нее биться, угрожая все рассказать нашим соэтажницам, что Алия поспешно втянула его внутрь. И я поняла, что она сделала правильно, все-таки в компании с парнем сидеть, забившись в угол, и слушать, как Злыдень обещается убить тех, кто это сделал, не так страшно.

— Чего он по нашему крылу бегает? — возмущалась Алия. — Не девки же его били!

— А может, он их подозревает, — сказала я уже из-под кровати. — Вилами же они его пугали!

Только Аэрон помалкивал и улыбался дурак дураком, он явно не ожидал такого размаха.

— И че теперь будет? — спросил он. — Вы зачем это сделали? — Нам же теперь головы за это поотрывают.

Тут уж мы втроем на него накинулись:

— Ты же сам просил! И вообще, ты старшекурсник, подбил нас на гадости, а мы, малолетки неопытные, согласились.

— Доверили-ись тебе! — пустила слезы Лейя. Аэрон только рот от такого нашего коварства. И тут по коридору пошел тарарам пуще прежнего. В отличие от Рогача и Злыдня, умчавшихся искать обидчиков еще куда-то, Калина оказался гораздо сообразительней:

— Где эта рыжая?.

— Почему именно я? — возмутилась я, представляя, как из каждой комнаты высовываются руки обиженных девах и тычут в сторону нашей двери.

— Нас предали! — заорала Алия, пытаясь придвинуть Лейину кровать к двери, а Лейя, похлопав глазами, наивно спросила:

— А может, нас нет дома?

Я закатила глаза от такой глупости и, повиснув на вампире, заорала:

— Зови на помощь!

— На помощь!!! — послушно рявкнул, шалея от происходящего, Аэрон.

— Ну все, теперь мы дома! — с расстройством хлопнула руками по бокам Лейя, прожигая вампира ненавидящим взглядом. — Предатель!

А я, застонав от чужой глупости и подбежав к окну, стала выпихивать Аэрона наружу:

— Друзей зови, бестолочь, сейчас нас бить будут!

В двери действительно колотили так, что штукатурка отстреливала от косяков кусками.

— Кто там? А мы спим, то есть нас нет дома! — верещала Лейя, пока красная от натуги Алия строила баррикаду. Вампир сопел, отчаянно цепляясь за подоконник и с ужасом глядя на землю внизу. — Дай хоть рубаху снять, идиотка!

— Да некогда нам! — пыхтела я, упираясь в его грудь сапогом, и победила-таки. С отчаянным воплем Аэрон рухнул вниз, а пробегающая мимо окна с охапкой вещей Алия укоризненно покачала головой:

— Ну это ты погорячилась, подруга, под рубахой у него крылья. Я ахнула и свесилась с подоконника, разглядывая распластанного внизу в сугробе вампира.

— Аэрошка, извини, я не знала!

— Ничего, — прохрипел он, с трудом поднимаясь на ноги.

— Странная какая-то у него походка, — заметила Лейя, — или я его разлюбила?

— Медленная, — согласилась Алия.

— Не успеет он друзей собрать, — заключили мы, слушая, как за нашими спинами трещит многострадальная дверь.

Петли лопнули, и Калина с подручными попытались ворваться к нам. Запутавшись в накиданном лаквиллкой барахле, они тут же повалились, образовав куча-малу, на которую мы, не сговариваясь, прыгнули сверху и начали с визгом отплясывать. А что? Нам терять уже было нечего.

Но на мою беду Калина, как настоящий полководец, стоял в стороне от всего этого бардака и, очень ловко выдернув меня в коридор, с чувством впечатал в стену, заявив, что мне конец.

— Только не надо девушку обижать, — услышала я и осторожно открыла один глаз. Аэрон в компании кряжистых парней стоял позади Калины, с удовольствием наматывая его длинную темную гриву на кулак.

Ты лапы-то свои убери! — рявкнули с другого конца коридора, и, открыв другой глаз, я увидела еще одну недобрую толпу и как-то сразу сообразила, что у каждого из вампиров есть в Школе своя маленькая армия.

— Да ладно вам, мальчики, — защебетала я, — подумаешь, разыграли друг друга! Никто же не пострадал, кроме моей двери.

Калина, однако, ободренный присутствием дружков, зло рявкнул на меня:

— А ты помалкивай, приблуда! Пока я не решу, что с тобой делать.

Я со злостью, тоже заводясь, ударила его обеими руками в грудь, отталкивая от себя.

— Это кто здесь приблуда, кровосос?! Я, между прочим, на демоницу учусь! Да мне вас всех вокруг пальца обвести — раз плюнуть! — Понизив голос, чтобы слышал один Калина, я прошипела: — Да у меня, если захочу, даже летавицы наденут на голову нижнее белье и будут изъясняться исключительно матом. Тебе с твоим скудным умишком такого не сотворить.

— А у тебя, значит, не скудный, — зло выплевывая слова, скалился вампир, не решаясь размазать меня по стенке при Аэроне, а остальные пытались расслышать нашу тихую ругань.

— Не провоцируй его, Верея, господин Калина любит только те споры, которые заранее выиграны. Он из богатеньких, но осторожных, — ехидно проговорил за спиной Калины Аэрон, подмигнув мне.

— Ну тогда пари, — соблазнительно улыбаясь, я вытянула висящий цепочке архон, — на какую-то сотню кладней. — У меня не было их сомнений, что в Школе мало кто устоит перед таким предложением. Так и оказалось — и минуты не прошло, как несостоявшаяся драка превратилась в спор, да с таким сказочным закладом, которому иной князь бы позавидовал.

Мы шипели и переругивались, уточняя ставки у нас в комнате, подальше от ушей летавиц.

— Но времени у тебя, — шипел, тыча пальцем мне в лоб, Калина, — до утра.

Мне ужасно хотелось откусить этот его палец, но я удержалась.

— Издеваешься? Да до утра я от скуки помру, мне хватит и четырех часов.

Алия со здоровенным оборотнем-медведем быстренько отсчитывали кладни, ссыпая золото в мешочки, звон наполнял нашу комнату, радуя сердце. Наконец мы выпихали взашей последнего посетителя и вздохнули облегченно.

— Так, — сказала Алия, деловито роясь в куче барахла у дверей, собираем самое необходимое, забираем деньги и мотаем!

Лейя, постанывая, закрутилась по комнате, сгребая в кучу свои пузырьки, притирания и помады. Я сидела на табурете с поджатыми губами, всем своим видом показывая, как я осуждаю трусливую натуру подруг.

Волнение на этаже постепенно улеглось. С трудом выпроводив с женского крыла всех парней, Аэрон заглянул к нам. Он прошагал по поверженной двери и обломкам вещей, как рыцарь по руинам любимой крепости, остановился и, с сочувствием полюбовавшись на меня минуту-другую, спросил:

— Ну как, придумала что-нибудь? Или в бега?

— Не дождетесь! — фыркнула я и протянула ему пять картофелин на веревочках. — Привяжешь у летавиц за окнами. — Аэрон с ужасом покосился на гостеприимно распахнутые створки окна и тяжело вздохнул.

Жила я сиротинушкой, без ласки и тепла,

И темной ночкой лютою злодей убил меня… —

скулила Лейя, нервно расхаживая по комнате. Время от времени она выглядывала в коридор и делала нам знаки, что все спокойно. Но мы с Алией все равно с тревогой косились на выбитую дверь. Аэрон тем временем повесил на окна летавиц картофелины и, довольный, перелез через подоконник обратно в комнату, хлопая замерзшими крыльями.

— Времени у нас осталось три часа, — предупредил он. Я отмахнулась:

— Успеем! Ты лучше найди два рога.

Аэрон хмыкнул и вышел в коридор. Вернулся он через пять минут, тряся двумя коровьими рогами.

— Сейчас мы из тебя демона будем делать!

— Чего?!

— Садись. — Он сел на стул у зеркала, и я щедро зачерпнула приготовленной сажи. — Снимай рубаху, а то запачкаешься.

Аэрон, недовольно косясь на Лейю, которая с удовольствием следила за процессом, принялся стягивать рубаху. Алия кинула ее на спинку кровати. Я стала намазывать лицо Аэрона сажей, стараясь покрыть его ровным слоем. Вампир мужественно молчал и ни о чем не спрашивал. Алия приладила ему на голову рога и сунула в руки скорлупу от ореха, объяснив, какой стороной нужно засовывать ее в рот и что с ней надо делать. Вампир тут же поджег одну сторону скорлупы и, зажав ее зубами, часто подышал, любуясь на себя в зеркало. Удовлетворенный произведенным эффектом, он выплюнул скорлупу и спросил:

— Я что, полуголый на морозе щеголять буду?

Я, еле сдерживая смех при виде его чумазой рогатой физиономии, вытащила из шкафа куртку Алии из длинного овечьего меха. Аэрон развернул крылья и поинтересовался:

— А это я куда дену?

Алия хохотнула:

— А мы ее тебе задом наперед наденем!

— Надеюсь, никто не увидит, как я в бабском шмотье по карнизам лазаю, — со вздохом сказал вампир. Чтобы он в этом виде никому до поры не попался на глаза, мы предложили Аэрону залезть в шкаф.

— Лишь бы никто не предупредил летавиц о готовящемся веселье.

— Побоятся! Я сразу же шею сверну, — пробурчал Аэрон, высовываясь из-за дверцы. — Да и не только я!

Мы задули свечи и приготовились к началу действа. Я высунулась из окна и, перегнувшись через подоконник, тихо подула в сторону висящих картофелин, те, подбодренные заклинанием, принялись барабанить по рамам.

Ждать пришлось недолго — за стеной завозились, зажгли свет, завозмущались. Мы тихонько захихикали. Вскоре по коридору прошлепали чьи-то ноги и кто-то постучал в наш косяк. Аэрон затих в шкафу.

— Кого еще там принесло? — сонным голосом спросила Алия. — Чего надо?

Я приподнялась и зажгла свечу, зевая и потирая глаза. Одна из летавиц топталась у выломанной двери:

— Девочки, к вам никто в окна не стучится?

Лейя захихикала:

— Кто может стучаться в окна на третьем этаже?

Летавица пожала плечами:

— Не знаю, но к нам стучат.

— А к мавкам не стучатся? — спросила я.

— Да нет, вся Школа спит, никого не добудишься!

Действительно, после всего, что случилось, Школа если и не спала, то странно затихла. С девицами-то все понятно — они просто попрятались по своим комнатам и теперь шепотом обсуждали произошедшее, а парни просто ожидали, что будет дальше, и соображали, как бы подольше не попадаться на глаза разобиженному Злыдню.

Я встала, потянулась и предложила Алие:

— Пойдем посмотрим.

Мы зашли в просторную комнату летавиц, где царил идеальный порядок. Все девицы — а их было много, они жили все вместе сидели на кроватях, нервно оглядываясь на окна. Я посмотрела на их волосы, аккуратно заплетенные на ночь в косы, на белоснежные, без единой складочки ночные сорочки и почувствовала себя пугалом на балу у короля, даже компрессы, которые они прикладывали к побитым о ступени попкам, сначала не заметила. В окна действительно стучали, причем не все время, а с перерывами: постучат, замолкнут, потом опять все сначала. Я выглянула в окно, пожала плечами и спросила:

— А вы случайно не гадали?

В ответ раздалось дружное «Нет». Да и в самом деле, не считать же гаданием попытку поднять на вилы легендарного черта!

— Ну тогда все в порядке, ложитесь и спите спокойно, — сказала я и сделала шаг к двери. Алия, тоже кинув взгляд на окна, повернула к выходу.

— А если бы гадали? — послышался за спиной голос какой-то из девиц. Алия крякнула и повернулась:

— О-о, тогда дела плохи, правда, Верея?

— Конечно, — с умным видом кивнула Я. — Если гадать втихую или обидеть Святке, то по его приказу может явиться безымень ^[115]и будет донимать всю оставшуюся жизнь.

— О-очень коротенькую, — поддержала меня Алия. — У меня в книге все подробно описано.

— Но вы же не гадали, так чего вам бояться! — воскликнула я.

— Алия, а дай нам почитать твою книгу, — попросила Делия.

— Не могу, она на лаквиллском языке, — ответила Алия, радостно улыбаясь.

— Спокойной ночи. — С этими словами я захлопнула дверь с другой стороны.

Подхихикивая, мы убежали в свою комнату. Из-за стены послышались голоса и испуганный писк. Я открыла дверцу шкафа.

— Твой выход, птичка. Заглянешь поочередно во все окна.

Аэрон самодовольно щелкнул клыками и полез к окну. Сначала в комнатах летавиц установилась потрясенная тишина, а затем Школу огласил дикий визг, способный поднять на ноги даже мертвого. Летавицы выскочили в коридор. Делия влетела к нам в комнату, визжа:

— Там безымень! Мохнатый, с огромной пастью и рогами! Алия, дай книгу! — завыла она.

Мы с Алией подскочили и, захватив настольную книгу вилколака, вышли в коридор и стали уговаривать летавиц вернуться в свою комнату и вместе поискать способ избавиться от напасти. В комнате все сели за стол, и Алия торжественно достала свою книгу. На ярко-красной обложке жирными черными буквами было начертано «Забой крупного рогатого скота», а снизу корявым почерком Алии, чернилами, для особо непонятливых выведено «Демонология». Книга действительно была на лаквиллском.

— Ну-с, опишите вашего безыменя, — голосом профессорши на зачете произнесла я.

Девицы пооткрывали рты и, вопя от ужаса, ринулись к двери, тыкая пальцами в окно. Аэрон, видимо, по собственной инициативе пошел на второй заход. Огромная зубастая красная пасть с окровавленными клыками, жуткое мохнатое тело — вид у него действительно был еще тот. Вампир здорово напоминал большую, явно плотоядную бабочку, которая нахально ломилась в окна, стуча рогами. Проследив взглядом за сим ужасным явлением, я сказала:

— Ну-ка, Алия, посмотри, к какому виду относится данная пакость?

Алия нахмурила брови, глубокомысленно вздохнула, полистала книгу и ответила:

— К сожалению, это выхухолевидный.

— Какой кошмар! — Я сочувственно посмотрела на затихших летавиц.

— А что такое? — прошептала Делия, которая была самой старшей.

— Это самый опасный безымень, — пояснила я. — Сначала он заглядывает в окна, высматривая жертву, а потом ночью просачивается малейшую щель и заглатывает присмотренную добычу. Вы видели какая у него пасть?

В рядах летавиц началась паника.

— А как узнать, кто именно будет жертвой?

— Как правило, жертва не может никак заснуть, — объяснила я. Каждую ночь он будет приходить за новой.

Аэрон за окном появился вновь.

— Кажется, он пришел за мной! — пискнула какая-то из идеальных девушек и хлопнулась в обморок

Алия прикрылась книгой, чтобы никто не увидел ее улыбки.

— Алия, посмотри, как от него избавиться. — Я ткнула развеселившуюся подругу локтем. Алия полистала страницы и зашептал мне на ухо. Я, работая на зрителей, строила удивленные рожи, яко6ы выслушивая способы избавления от выхухолевидных демонов. Летавицы плотным кольцом обступили нас. — Алия, этот способ им не подойдет! — вскричала я, делая возмущенный вид. — Они же приличные девушки, готовящиеся стать идеальными женами, эта мы бы так смогли сделать!

— Другого способа нет! — отрезала Алия.

— Какай способ? — выдохнула толпа девиц.

Я поморщилась и объяснила:

— Нужно равно в три часа ночи, когда безымень придет за жертвой надеть на голову нижнее белье… — в толпе ахнули, — высунуться в окно и, сделав неприличный жест…

— Фигу? — перебил меня кто-то.

— Нет, не фигу, фигой его, не проймешь! — рявкнула Алия.

— Так вот, сделав неприличный жест, выругаться самыми крепкими словами. Записать вам их на бумажке? — осведомилась я.

Летавицы попятились. — Эта невозможно, не можем же мы… — пролепетала Делия.

— Мало того, — я виновато улыбнулась, — эта нужно показать во всех ваших пяти окнах.

— Нет, мы так делать не будем. Позор-то какой, на всю Школу.

— Ну Школа-то вся спит, а вашем демоне знаем только мы, — вкрадчиво проговорила Алия. — А впрочем, как хотите, впереди целая неделя гаданий, после нее безымень исчезнет. — Я поднялась со стула. — Алия, пойдем спать.

Мы прошли мимо летавиц и скрылись за дверью. Вернувшись в свою комнату, я сказала Аэрону, чтобы прошелся еще разок по, карнизу, пасло чего, мы послушали писк и визг летавиц и стали Ждать результатов.

— Чертовски увлекательное занятие, они так визжат, ну точно поросята, — делился впечатлениями Аэрон, отмывая сажу с лица.

— Теперь вся надежда на их испуг. — Я открыла окно и снова подула на картофелины, клубни послушно перестали стучать по рамам. — Сколько времени? — Два часа, — ответила Алия.

— А если они уснут? — спросил Аэрон, вытираясь полотенцем.

— Ну после моих слов не уснут. Я им сказала, что, демон сожрет того, кто, не сможет уснуть, а это прекрасный способ заполучить бессонницу.

В комнатах у летавиц стояла тишина. Лейя бегала и подслушивала под дверями, пытаясь понять, решились девицы избавиться от демона или нет.

Когда время подошло к половине третьего, я опять заставила картофелины постукивать в окна. Без четверти три я, полная дурных предчувствий, предложила одеться и выйти за Школу под окна летавиц. Аэрон умчался одеваться, я накинула шубейку и платок, подождала Алию и Лейю, и мы выскочили на мороз.

Под нашими окнами и окнами летавиц была построена снежная крепость, именно, оттуда мы и решили наблюдать. Как оказалась, не мы одни. Прошмыгнув за стену, мы застали там половину Школы. Те кто поумнее, оккупировали близлежащие деревья, некоторые выглядывали из-за угла. Я думаю, в темной Школе не осталось никого, кроме объектов розыгрыша.

Нас, как главных организаторов, безропотно пропустили вперед, и мы опасливо выглядывали из-за стен крепости. Аэрон налетел сзади, попеняв, что, не дождались его. С присутствующим здесь же Калиной мы обменялись презрительными взглядами и затаили дыхание. Время неумолимо приближалось к трем. Алия да боли вцепилась мне в руки, Лейя поскуливала, Аэрон перестал дышать, а я просто примерзла к ледяной стене. Послышались чьи-то шаги, и на дорожке у Школы мы узрели кучку наших учителей во главе с директором, которые возвращались с праздника, посвященного неделе гаданий. Они оживленно переговаривались и смеялись.

На третьем этаже зажегся свет, распахнулось окно, и несколько девиц с горящими из прорезей трусиков глазами показали опешившим учителям неприличный жест с участием среднего пальца и послали на… Аэрон уткнулся мне в воротник шубы и застонал от смеха. Все ученики старались ни в коем случае себя не обнаружить, беззвучно гогоча в рукава и варежки. Я зажимала себе рот ладонью и тряслась от смеха как в лихорадке. Учителя задрали головы, и очень вовремя — распахнулась следующее окно, и опять те же личности с трусами на голове показали тот же жест и предложили пойти… уже в другое место. Аэрон съехал по стене на землю, рыдая от смеха, с разных сторон слышались еле сдерживаемые смешки, ученики никак не ожидали, что, действие будет повторяться несколько раз, с оккупированных деревьев сыпались снег и ветки. Когда распахнулось третье окно, один из учителей поскользнулся и упал. Ничего не видящие летавицы обозвали его… сопроводив слова жестом.

— Перепились, что ли?! — отчетливо донесся да нас вопрос директора, обращенный к коллегам. Кто-то из учителей, живо жестикулируя, стал объяснять, что, летавицы не могут напиться, они примерные ученицы, скорее всего, учителя просто неправильно их поняли.

Раскрылось следующее окно, и летавицы полностью опровергли эти предположения. Ученики не стали больше сдерживать смех, захохотали, как гиены, еще больше напугав учителей, и, не дожидаясь еще одного выступления летавиц, прыснули в разные стороны. Аэрон схватил меня за руку, отрывая от стены, и побежал к входу в Школу, гогоча на бегу, как жеребец. Мы взлетели по лестнице к нам в комнату, продолжая хихикать.

— Можете мечтать, куда потратите ту кучу денег, которую выиграли. — Аэрон стянул свою куртку и встряхнул, сбивая снег.

Алия и Лейя мечтательно закатили глазки, но я остудила их пыл:

— А еще готовьте свои задницы к порке. Летавицы не будут скрывать, по чьей вине они так измывались над учителями.

— Ну это ерунда! — отмахнулся Аэрон. — Поругают, да и забудут.

— Про вас-то, может, и забудут, а вот меня как бы не вышибли из Школы. У меня нет обеспеченных родственников. Приспичило же учителям именно в это время вернуться!

— Не думал я, госпожа Верея, что вы являетесь любительницей злых шуток над своими сокурсниками, — громыхал Феофилакт Транквиллинович, вызвавший нас в свой кабинет на следующий день. Я шмыгнула носом и постаралась придать себе как можно более удрученный вид, пялясь на кадку с фикусом.

— Вам должно быть совестно за содеянное. Заставить испуганных девушек издеваться над учительским составом!

— Я не знала, что вы будете возвращаться в это время, — оправдывалась я, — а летавицы дразнили меня замухрышкой!

Феофилакт Транквиллинович одарил меня недовольным взглядом:

— Я бы посоветовал вам быть выше всех насмешек и не обращать на них внимания. Про ваши выходки мне сразу сообщили из того приюта, в котором вы находились до сего времени. Я думаю, ваши учителя и воспитатели были рады спихнуть эту обузу на наши плечи. Но учтите, что за подобные, мягко говоря, шалости я буду вас наказывать. Позовите-ка остальных, будьте добры.

Я выглянула из кабинета и махнула рукой уже получившим свою долю взбучки Алие и Аэрону.

— За ваше абсолютное невежество в области демонологии… — директор хлопнул по столу книгой, изъятой у Алии, — госпожа Верея и господин Аэрон вызубрят эту книгу от корки до корки. После каникул будьте готовы сделать доклад на эту тему и выступить перед Школой.

— Но она на лаквиллском! — попробовал возразить Аэрон.

— А госпожа Алия будет вам переводить, — довольно усмехаясь, произнес директор. — Можете идти. Книгу не забудьте!

Мы вышли из кабинета директора убитые наповал.

— Я сойду с ума, пока вы будете ее учить, — помахивая пухлым томиком, проворчала Алия.

— Да уж, веселые у нас будут каникулы, — вздохнула я.

— Да бросьте вы убиваться, выучим мы эту треклятую книгу! Зато как было весело! — Аэрону на все угрозы было начхать. Особенно после того, как директор, увидев Злыдня, опухшего от побоев и дышащего перегаром, укоризненно покачал головой и спросил:

— Ну как же так-то?

— Да вот как-то так, — развел лапами кочегар. Того, кому он поклялся на архоне, Злыдень так и не нашел, на счастье этого неизвестного. А выставленное угощение и уважение остальной части нечисти примирило с побоями, как-никак такого шороху навел, что аж за самого Святке приняли!

Ученики, радуясь относительно теплому зимнему деньку, устроили игру в снежки, не успели мы выйти из ворот Школы, как нас тут же обстреляли. Пришлось укрыться за крепостной стеной. Аэрон, рыкнув, умчался мстить обидчикам, попав первым же запущенным снежком Калине за шиворот, а мы отправились тратить выигранные деньги, которые просто жгли руки.

На рынке Лейя атаковала прилавок, где торговали лентами, гребнями и прочей девичьей радостью. Алия уверенно потащила меня к лавке с острым режущим-колющим и принялась упоенно рыться во всем этом, не забывая охаивать каждую попадающую в ее руки вещицу. Продавец хмуро наблюдал за ней, но предпочитал не связываться с девицей, явно настроенной по-боевому. Пока она спорила и торговалась, я, пятясь задом, отошла от прилавка и отправилась на поиски того, что интересовало меня.

Мы встретились у выхода. Лейя развернула новый изумрудно-зеленый платок и потрясла мешком с накупленными лентами и гребнями, а затем, воровато оглянувшись, вытащила из мешка комплект шелкового женского белья. Я понимающе подняла вверх большой палец.

Алия, радостно скалясь, похвасталась курткой из щетинистого ящера и такими же рукавицами. Доказывая, что куртка пошита из матерого ящера, а не из только что вылупившейся молоди, она почиркала ножом по подолу куртки и довольно крякнула, показывая неповрежденную кожу. Рукавицами из этого зверя можно было ловить ножи на лету, причем за лезвие, не рискуя при этом лишить пальцев.

Я продемонстрировала новую короткую шубку и сапожки на меху. На оставшуюся мелочь мы накупили сладостей, тихо радуясь, что дома под матрасами лежат еще несколько туго набитых мешочков.

У Школы нас опять обстреляли снежками, и мы поторопились впорхнуть внутрь. Пока закипала вода для чая, мы вырядились обновки и, отталкивая друг друга от зеркала, принялись любоваться собой, поэтому стук в дверь (утром плотник доставил новую дверь и приладил ее на положенное место, снабдив защелкой) застал нас, врасплох.

Бестолково суетясь и снимая наряды (хуже всех пришлось Лейе — она дефилировала по комнате в купленном нижнем белье), мы бросились открывать.

Аэрон заскочил в комнату, распространяя морозную свежесть, увидел беспорядочно набросанные вещи и пунцовую Лейю и замер, не решаясь снять куртку.

— Я не вовремя?

Я сгребла вещи в охапку и сунула в шкаф:

— Почему? Как раз вовремя, у нас только что чай закипел. Вампир тут же скинул куртку и протянул руки к печке. Лейя поставила на стол кружки, я вытащила накупленные сладости, и мы уселись за стол.

— Сходим сегодня к Никодиму? — спросил Аэрон.

Никодимом звали небольшого толстенького мужичка, который держал кабачок недалеко от Школы. Он совершенно спокойно относился к нечисти, которая часто заваливалась в кабак отмечать какое-либо событие.

Мы переглянулись, и Алия буркнула:

— С какой-такой радости?

— Отметить благополучный исход событий. — Аэрон вонзил свои клыки в пряник. Я покосилась на лежащую на тумбочке «Демонологию» и сказала:

— Мы все деньги уже промотали.

— При чем тут деньги?! — возмутился вампир. — Я приглашаю.

Он хмыкнул и добавил:

— Я и Калину пригласил, да еще раз по благодарил за доставленное душевное и материальное удовольствие.

Я фыркнула, представив рожу разъяренного недруга Аэрона. — Может, и пойдем, — сказала Алия. Лейя с радостным визгом выскочила из-за стола. Она все это время напряженно прислушивалась к нашему разговору, уж очень ей хотелось пойти в кабак.

— За вами зайти? — потянувшись за своей одеждой, спросил вампир.

— Не надо. — Я поставила кружку на стол. — Мы, если соберемся, придем.

Аэрон кивнул головой и вышел за дверь. Лейя принялась вертеться перед зеркалом, принимая соблазнительные позы и мурлыкая под нос:

— А я иду в кабак! В кабак, в кабак, а я иду в кабак.

— Вся извертелась. — Алия беззлобно шлепнула ее по заду.

Лейя потерла отшлепанное место и вернулась к прерванному Алией занятию. Я вымыла посуду, села на подоконник и задумалась.

— Все решаешь: идти или нет? — спросила Алия, пристраиваясь рядом. — Пойдем, развлечемся. — Она хохотнула и доверительно прошептала мне на ухо: — Отцовские дружинники как-то раз меня пригласили в кабак и напоили, то есть напилась-то я сама, а потом всех их оттуда повыкидывала. Меня даже вышибалой работать приглашали. Так что не бойся, в обиду я вас не дам.

Я засмеялась:

— Ну хорошо, пойдем.

Ближе к вечеру дверь без стука распахнулась, пропуская Аэрона. Я недоуменно приподняла брови, вампир улыбнулся и стал что-то вытаскивать из-за пазухи. Алия отвлеклась от созерцания своих новых рукавиц и присвистнула, а Лейя вытаращила свои желто-карие глазищи.

— Это что? — спросила я.

— Я решил вас немного побаловать. — Аэрон протянул Лейе бусы из красных кораллов. Мавка завизжала от восторга и звучно чмокнула довольного вампира в щеку. Аэрон вытащил следующую вещь и протянул Алие. Это был наборный пояс. На его бляшках скалились волки, а по краям шел растительный орнамент. Алия смущенно засопела, но отказаться от подарка не смогла, улыбнулась, что делала довольно редко, и стала рассматривать орнамент. Я подтянула колени к груди и пробормотала:

— Не надо мне никаких подарков.

— Да-а? — разочарованно протянул Аэрон. — А я думал, ты обрадуешься шансу утереть обидчикам нос. — Заметив мой заинтересованный взгляд, он вытащил что-то глубокого синего цвета с вспыхивающими при свете масляной лампы искорками. Я спустила с подоконника ноги.

— Это что?

— Платье. Думаю, тебе будет как раз, хотя могу и ошибаться. Аэрон протянул мне сверток

— Выйди, — попросила я. Аэрон удивился, но я тут же объяснила: Я померить хочу.

Аэрон выскочил в коридор, а я стала переодеваться. Платье действительно оказалось впору, даже я не смогла бы выбрать точнее. При свете лампы на нем вспыхивали искорки, а днем, наверное, оно будет просто темно-синим. Золотистая оторочка шла по подолу и по вороту.

— К твоим волосам очень идет. — Лейя оглядела меня с ног до головы.

Алия крикнула вампиру, что можно заходить. Вампир удовлетворенно оглядел меня с ног до головы, поправил мне сзади ворот и произнес:

— Как видишь, я хороший знаток женской фигуры.

— Бабник! — фыркнула Алия.

— И хвастун, — добавила я. — Но все равно, спасибо. Мне ни разу не дарили подарки.

— Я жду вас у Никодима, — напомнил Аэрон перед уходом.

То, что у Никодима вовсю идет веселье, стало понятно еще за мостом, который был переброшен через речку, отделявшую село от территории Школы. Сначала мы встретили нашего однокурсника цверга. ^[116]Он одиноко стоял, обняв березку, и что-то рассматривал у себя под ногами, то и дело похохатывая.

— Что показывают? — бесстрашно спросила его Алия, ведь цверги славятся своим нелюдимым характером.

Цверг поднял на нас мутные глаза и произнес:

— Не толпитесь тут, а то всех чертей мне передавите!

Мы отпрянули и тоже стали рассматривать снег, пытаясь увидеть вышеозначенных личностей.

— И что они там делают? — после непродолжительного молчания спросила Алия.

— Дык, — снова хохотнул собеседник, — чертих своих…

Решив, что на такую гнусность нечего и смотреть, хотя Лейя была другого мнения, мы побежали дальше.

— Все-таки мужицкие мысли — это сплошная непристойность. Алия поправила платок, сзади раздался звук, который издает человек после бурной попойки. — Ну вот, — Алия поморщилась, — всех своих чертей утопил.

Лейя хихикнула, а меня передернуло.

Неподалеку от кабака резвилась группа учеников — человек десять. Двое упоенно мутузили друг друга, еще трое создавали снежный шедевр, который назывался «Ночь втроем». Скульптуры получились небольшие, но очень реалистичные, чувствовалась рука мастера. Снежной бабе на положенное место прицепили выдранный из шапки клок меха, а мужикам сделали улыбки до ушей. Еще пятеро давали умные советы тем, кто дрался, и тем, кто занимался ваянием. Нам тут же предложили попозировать для нового снегового произведения «Трое на одного!». После того как мы с негодованием отвергли это предложение, нас обстреляли снежками. Мы спрятались за «скульптурой», пережидая обстрел. Когда снежки стали свистеть все реже, Лейя выплыла из-за статуй и, приняв красивую позу, прощебетала:

— Мальчики, а может, вы пропустите нас?

— Она, между прочим, волшебное слово знает, — сказала я.

— Какое? — заинтересовалась Алия.

— Пожалуйста.

Нечисть загоготала и, потирая руки, направилась в нашу сторону. Лейя пискнула и шмыгнула к нам. Алия стала подтягивать рукава своей овечьей куртки, я потянула ее за руку:

— Погоди. — Высунулась из-за снежных скульптур и резко взмахнула руками. Снег взвился столбом, нечисть притормозила. Столб уплотнился, а затем рассыпался редкими снежинками. На его месте высилась снежная фигура в натуральный рост, в точности скопированная с Лейи. Та же вольная поза, та же невинная улыбочка. Мех на снежной шубке топорщился иголочками.

— Ты чего сделала?! — зашептала Алия.

— Не знаю, вообще-то хотела снежный буран. — Я была удивлена не меньше.

Нападающие даже порядком протрезвели, оглядывая результаты моего творчества. Я посмотрела свысока на задир.

— А вам слабо!

Со мной спорить не стали. Лейя критически оглядела фигуру и расстроилась:

— Неужели я такая страшненькая?

— А-а-а, так это же рыжая, из-за которой вся попойка! — воскликнул узнавший меня парень, и я стала гадать: побьют или отпустят с миром? Ни то ни другое — кто-то заорал во всю глотку:

— А ну качать благодетельницу!!!

Это испугало меня еще больше, и я дала деру от толпы фанатов. Алия и Лейя пыхтели сзади, поражаясь моей прыти.

К нашему неудовольствию, парни радостно припустили за нами. До кабака мы домчались бегом, придерживая спадающие с голов платки. Парни тоже веселым скоком добрались вслед за нами. Мы влетели в кабак, закрыв двери перед носом у преследователей, растерянно посмотрели на творящееся там безобразие и почувствовали настойчивое желание выскочить обратно, прямо в руки погони.

На столе в центре кабака стоял стол, на столе стул, а на стуле восседал Аэрон. На голове у него топорщилась какая-то жестянка. Приглядевшись, я поняла, что это широкая железная кружка, дно у которой было разорвано, будто в нее стреляли ядрами. Железные края днища торчали неровными клочками в разные стороны и были призваны изображать корону. Кабатчик совершенно спокойно смотрел на все это и не возражал против такого веселья, видимо, ему пообещали щедро заплатить.

Пока мы, разинув рот, все это разглядывали, наши преследователи перешли к активным действиям, дернули дверь и вор вались в помещение. Нас подхватило толпой и понесло прямо к столу с веселящимся Аэроном. Вампир, увидев нас, радостно оскалился, подскочил, пнул в толпу свой стул и протянул руки мне и Алии. Его импровизированная корона съехала набок и грозила упасть. Мы с Алией уперлись было, не желая влезать на стол, но сзади так поддали, что мы и опомниться не успели, как оказались на столешнице. Вокруг ни одного трезвого взгляда.

— Ужас какой! — вырвалось у меня.

Аэрон наклонился к моему уху и доверительно прошептал:

— А ты выпей со мной и будешь относиться ко всему совсем по-другому! — и заревел на весь кабак: — Вина королеве розыгрыша! Он немножко подумал и добавил: — И корону!

Нам с Алией тут же сунули в руки по бокалу, а Аэрону протянули еще одну широкую жестяную кружку. Тот кулаком разорвал у нее дно и плюхнул мне на голову.

— Теперь мы пара хоть куда, — пробормотала я.

— И хоть кого! — хохотнул Аэрон, жестами показывая, дескать, пейте скорее.

После первого бокала мы стали не так нервно относиться к воплям пьяной нечисти, после второго — разрешили поставить на стол еще два стула для нас, любимых, а после третьего нас потянуло на песни и пляски. Лейя исполнила что-то типа медленного танца с элементами стриптиза, то есть сняла платок, шубку и показала обнаженную ножку до бедра, закинув эту самую ножку на ошарашенного кабатчика. Никодим после этого душевного потрясения выкатил бочку самого лучшего вина и провозгласил, что вино будет за счет заведения, если мавка еще раз станцует. Лейя согласилась, влезла снова в шубу и платок и станцевала еще раз. Кабатчик крякнул, так как ожидал, что мавка продолжит раздеваться, и попробовал пойти на попятную, но нечисть загалдела и стала сыпать угрозами, намекая, что Никодим пытается нас обмануть, и ему с сожалением пришлось расстаться с бочкой.

Алия зорко следила за порядком, и драчунов, обольстительно улы6аясь, профессионально выкидывала наружу, а там, как я подозревала, складывала штабелями. Когда у бочки с вином сорвали крышку, потому что из специальной дырки вино выливалось, видите ли, слишком медленно, я предложила показать зеленого змия, который обретается в данном спиртном. Кабатчик принялся уверять, что вино совершенно стерильно, тогда хитрый Аэрон предложил Никодиму пари: если змий вылезет, то кабатчик добавляет к этой бочке еще одну, а если нет, то вампир заплатит за это вино. Никодим стал торговаться, и сговорились они только на бочку пива. Я, будучи изрядно навеселе, пошевелила пальчиками, и змий, отплевываясь и кроя всех присутствующих матерными словами, явил себя на краю бочки. Никодим в ужасе уставился на это появление, божась и обещая никогда не принимать алкогольных напитков у сомнительных поставщиков. У кого-то нервы оказались еще хлипче, и змия огрели деревянной кружкой. Тот с проклятьем рассыпался брызгами, но вино еще долго не решались попробовать, до того омерзителен был зеленый змий. Поэтому совместно решили распить сначала выигранную бочку пива, а потом, набравшись храбрости, прикончить и подозрительное вино.

Аэрон, радуясь так удачно выигранному пари, вскочил на стол и, топая подбитыми сапогами, заорал частушки:

А я мальчишка — хулиган,

У меня есть востра сабля.

Девок я в лесу ловлю,

Только вовсе их не граблю!

сопроводил последние слова недвусмысленным телодвижением продолжил:

А как маманя померла,

Так рыдало полсела.

А как из гроба она встала,

Так аж три села рыдало!

Лейя тоже залезла на стол и стала отплясывать чечетку, а Аэрон, тут же сориентировавшись, завел следующую, подхватив взвизгнувшую мавку:

А я с миленочкой гулял,

За кусты ее водил.

Не была б она русалкой, —

он шлепнул Лейю по заду,-

Не родился б крокодил!

Химка — химера со второго курса, посмотрев пьяненькими глазками на то, как отплясывают Аэрон с Лейей, щелкнула хвостом и сказала, решительно поставив ногу на стол: — Дайте я спою! В кабаке повисла тишина, все знали, что в родне у Химки была сирин, от которой химера унаследовала голос.

— Если эта стервозина взвоет, то очнемся только к завтрашнему вечеру, — пробормотала Алия мне в затылок и стала боком продвигаться к выходу. Аэрон, прекратив притоптывать, рявкнул:

— Так давайте же еще раз выпьем за здоровье того, кому мы обязаны этим весельем!

Химке поспешно сунули бокал с вином. Аэрон, не вставая со стула, отвесил сидящему в углу Калине земной поклон, умудрившись и со стула не упасть, и пиво не пролить.

Мрачный Калина скрипнул на весь кабак зубами и отвернулся, сделав морду ящиком, а верные клевреты заслонили благодетеля от грязных шуточек, встав неровным, но достаточно воинственно настроенным частоколом между ним и пьяными собратьями-студентами.

Впрочем, собратьям было начхать на Калину, а для хорошей студенческой баталии требовалось допить бочонок до конца.

Но уязвленный вампир сам нарвался, брезгливо бросив:

— Шуты.

— Как этот песий выкидыш меня назвал? — взвилась Алия. Она среди груды выброшенных из кабака выкопала себе седого как лунь красавца-вовкуна и даже выпила с ним на брудершафт, а стало быть, практически созрела для драки. Тем более что и вовкун попался подходящий: с покатыми плечами и шрамом через все лицо. С таким биться спина к спине одно удовольствие.

Но Калину уже понесло по бездорожью. Встав в императорскую позу, он брезгливо бросил:

— А ты помолчала бы, тварь, не хватало мне еще лаяться с той, чьи предки были цепными псами моей семьи.

Толпа радостно загудела, и в кабаке разом сделалось просторней. Все лавки и столы вмиг были сметены к стенам, посреди зала остался только импровизированный престол Аэрона, с которого тот укоризненно попенял Калине:

— Не стыдно ль тебе, братец, говорить подобное даме?

— Братец?! — подскочил как ужаленный Калина. — Да ты мне такой же братец, как твои девки — сестрицы.

— Может, ты еще и старшинства моего не признаешь?

— Ха! — театрально вскинул руки Калина. — И кто это мне скажет о твоем, старшинстве?

— Мой кулак, — зарычала Алия и кинулась было в толпу сомкнувшихся вокруг Калины альвов, но Лейя, вовремя повиснув на ней, свалила будущую валькирию на пол, уговаривая не лезть в вампирские разборки.

— Вообще-то Аэрон должен принять вызов, — прогудел в ухо Алии вовкулак, путая северский с бандитской мовой. — У ихних родов с покону положено знать, кто кого гнобит. Тока Аэрошке плювати на покон, три годи вольно казакует. Но теперь уж, видать, заструлили голубу.

Я как Лейя со стола сигать не осмелилась, поэтому осталась возле Аэрона и видела, что драки ему не хочется, и будь его воля, он с радостью плюнул бы на дурака Калину и ушел допивать в другой кабак. Но, видимо, со слюной были какие-то проблемы.

— Ладно, — хлопнул он ладонью по колену, —будь по-твоему. По-хорошему расквасить бы тебе рожу за наглость надо, но я не вахлак какой-нибудь, поэтому тебе скажут.

— Кто? — презрительно хмыкнул Калина.

— Древние, — спокойно ответил Аэрон. — Как по обычаю нашему положено. Или тебе и они не указ?

— Да ты даже на опушку Заветного леса не рискнешь зайти, не особо уверенно сказал Калина.

— Я даже сувенир тебе из рощи принесу на память.

— А я пойду в свидетели, — ляпнула я, опасаясь, что Калина сейчас закочевряжится.

Оставшуюся часть ночи мы вплотную посвятили бочонку вина. Лейю начало мутить, и она то и дело выскакивала на улицу. Алия набралась до такой степени, что стоять могла только на четвереньках, да и то — опираясь задом на стену. Ее новообретенный дружок выпал в осадок гораздо раньше и пугал своим храпом мавок, которые облепили стойку. Закатывая глазки и как бы невзначай подсовывая гладкие белые коленки Никодиму, мавки щебетали о прелестях жизни на речном дне, намекая кабатчику, что с удовольствием могли бы его туда прогулять. Никодим, усмехаясь в усы, вежливо отказывался.

Одновременно с последней каплей вина взвыла пьяная Химка, дорвавшаяся-таки до вожделенного места на столе. Нечисть, затыкая уши, устремилась из кабака в разные стороны. Химера осталась петь песни спящему вовкуну, который храпом поддерживал солистку.

Аэрон уже на улице неожиданно заметил, что передвигаться самостоятельно я и Алия уже не можем. Он кряхтя взвалил нас на плечи и, покачиваясь и напевая песню про молодого чертовски красивого жеребца, которого принудили тащить два мешка с навозом, потащил нас, утопая в глубоком снегу, к Школе. Лейя плелась следом, время от времени отставая и оглашая молчаливую округу неприятными звуками.

— Мамочка моя, роди меня обратно! — простонала Алия, ворочаясь на полу — до кровати доползти она так и не смогла. За окном был уже полдень, светило скупое зимнее солнце, я встречала новый день в обнимку с запотевшей банкой. Утешала меня только мысль о том, что Лейе намного хуже, чем мне. Мавка встречала новый день в уборной. Школа мучилась жестоким похмельем. По коридору уныло шаркали чьи-то ноги, слышались обещания никогда больше так не напиваться и проклятия по адресу Аэрона, так коварно споившего прилежных учеников. Я прикладывала ледяную банку то к гудящей голове, то к сжимающемуся желудку, то отпивала из нее глоток. Алия переползла на мою кровать и тоже приложилась к банке:

— Что ж я маленькой не сдохла!

Позеленевшая Лейя появилась на пороге, усладив наши уши звуком хлопающей двери. Алия застонала и снова отпила из банки.

— Не надо хлопать дверью, — попросила я, — а то у меня голова лопнет. — Забрав банку у подруги, я приложила ее к своему лбу. Просьба моя не была услышана, дверь снова отворилась и с шумом захлопнулась, явив на пороге виновника наших страданий. Аэрон выглядел на удивление свеженьким и, похоже, от похмелья не мучился. В руках он держал кувшин, в котором что-то поплескивало. Лейя посмотрела на него жалким взглядом и с упреком сказала:

— Ты будто и не пил всю ночь.

— А, — отмахнулся Аэрон, — с утра крови хлебнул — и полегчало, вот и вам принес немного, авось поможет!

Лейя сменила цвет с зеленого на нежно-голубой и с топотом убежала по коридору в уборную.

— Чего это она?! — удивился вампир. — Совсем шуток не понимает?

— Мы тоже шутки сейчас не очень жалуем, — откликнулась я. — Что у тебя там? — Я ткнула банкой в сторону кувшина.

Аэрон подошел к столу, поставил кувшин и достал из шкафчика кружки. В них полилась какая-то красная жидкость, запахло пряностями.

— Это что? — подозрительно спросила Алия. — Я кровь пить не буду, а уж откуда ты ее взял, и знать не хочу!

Аэрон хохотнул и протянул кружки нам:

— Пейте. — Он посмотрел на наши брезгливые лица и пояснил: — Рассол там от помидор.

Лейя снова появилась на пороге и, увидев, как мы вместе с вампиром употребляем что-то красное, явно кровяное, хрюкнула и повторила забег в сторону нужника.

Через часик стало немного получше, во всяком случае, соображать мы со скрипом, но могли. Я наконец-то смогла расстаться с банкой.

— Аэрончик, просвети-ка нас, во что такое мы опять встряли? — спросила я, вспомнив о неприятном разговоре с Калиной. Вампир безмятежно махнул рукой, дескать, не стоит и беспокоиться.

— В Заветный лес нужно прогуляться.

Я отвернулась к окну и напрягла память.

— Что-то я не помню, чтобы мне рассказывали о Заветном лесе что-нибудь приятное.

— А я помню о нем кучу гадостей, — поддержала меня Алия.

Лейя, решившись отпить рассола, прогудела в кружку: — Говорят, там до сих пор живут духи Древних.

Аэрон с ногами залез на подоконник и молча рассматривал морозные узоры.

— А еще у Заветного леса есть Страж, — вспомнила Лейя, — он никого туда не пускает. Может, не пойдем? — жалобно добавила она. — На улице метель поднимается.

— Боюсь, придется, — сказала я, — а то Калина нас совсем заест. Аэрон обвел нас взглядом и проговорил:

— Алия и Лейя могут никуда не ходить, а вот тебе, — он ткнул пальцем в меня, — придется, за язык тебя никто не тянул, сама вызвалась в свидетели.

Я посмотрела на подруг, ища сочувствия, но искомого не обнаружила: Лейя, успокоенная тем, что может в такую пургу сидеть в Школе, допивала рассол, а Алия смотрела на меня даже со злорадством, мол, не стоило связываться с вампирюгой. Аэрон слез с подоконника и присел на корточки напротив меня и Алии.

— Предлагаю сначала все узнать о Заветном лесе и тех смельчаках, которые пытались туда проникнуть, — проговорил он. Как видно, его мозги таки одержали победу над похмельем.

Мы согласились и разбрелись по комнатам знакомых, договорившись обменяться информацией вечером у нас.

В комнату я вернулась первая, следом заскочила Алия с кастрюлькой горячей картошки и, обжигаясь и чертыхаясь, поставила ее на стол.

— От самой столовой бегу, все пальцы пообжигала.

Следом за ней появилась смеющаяся Лейя, а за Лейей, как всегда не постучав, заявился Аэрон в довольно хмуром настроении. Я разложила дымящуюся картошку с мясом по тарелкам, и за ужином мы стали делиться добытыми сведениями. Первая высказалась Алия:

— За свою многовековую историю этот лес перекалечил уйму народа, посмевшего туда сунуться. — Алия сморщилась. — Были и смертельные случаи. Вам рассказывать конкретно о каждом?

— Не надо. — Я отложила ложку, чувствуя, что от кровавых подробностей мне снова будет дурно.

— Что касается Стража;- заговорил Аэрон, который аппетита не потерял и полез за добавкой, — то избегнуть встречи с ним еще никому не удавалось. Пытались даже пробраться в лес, зайдя одновременно с нескольких сторон. — Заметив, что мы трое с интересом ждем продолжения, вампир усмехнулся, сунул полную ложку картошки в рот и с набитым ртом прошамкал: — Каждый напоролся на Стража, причем одновременно и совершенно в разных частях леса. Кстати, — Аэрон ткнул ложкой в Алию, — именно тогда и начались смертельные случаи. Страж просто рассвирепел.

— Аэрон, а может, пообмахиваешь крыльями Калину? Ну чего тебе стоит? — попробовала вякнуть я и получила по лбу ложкой разгневанного вампира.

— Лордские замашки! — прокомментировала Алия. — Бить даму ложкой по лбу — это у них признак хорошего тона!

Аэрон не оценил юмора, и ложка опустилась на лоб будущей валькирии. Лейя проворно прикрыла лоб ладонью и невинно по· хлопала глазками. Началась драка ложками. Сначала вампир гонял нас вокруг кровати Алии, а когда Алия вооружилась половником мы его.

— Совсем не хочешь узнать, что узнала я? — тяжело дыша, спросила я у вампира, уворачиваясь от очередного щелчка по лбу. Тот кивнул и демонстративно положил ложку на стол. Я продолжила прерванную тему: — В лесу действительно живут духи Древних. И боюсь, что без помощи этого самого Стража нам там делать нечего. Или сожрут, или по незнанию пропадем. Духи Древних — это же не просто привидения, а магические существа, старые и любящие поразвлечься. А раз они древние, то и развлечения у них древние и варварские. Учитывая, что это духи древней нечисти. — Я замолчала. Аэрон испустил тяжкий вздох. Все посмотрели на Лейю, ожидая ее доли ужастиков. Лейя чуть покраснела, став нежно-розового поросячьего цвета, смущенно хихикнула и пискнула:

— А я забыла спросить про лес.

— Лейя! — взвизгнула потерявшая терпение Алия. — Ну как можно быть до такой степени безголовой!

Лейя из розовой стала пунцовой и, оправдываясь, сказала:

— Я успела только узнать, что на Стража магия и чары не действуют.

— Я пойду с вами, — к моей великой радости, приняла решение Алия. — Заветный лес находится внутри леса обычного, вдруг заплутаете.

— Я тоже, — сказала Лейя, тут же испугалась своих слов, но на попятную не пошла. — Я могу спеть для Стража или станцевать, вдруг ему понравится.

Аэрон покосился на мавку и задумчиво произнес:

— А пока Лейя отвлекает Стража, мы по-быстрому заскакиваем в лес, хватаем что-нибудь и — ноги!

— И закончится это все еще несколькими смертельными исходами — уже нашими, — заключила я. — Тут нужно что-то другое, чего еще не было ни разу за время существования Заветного леса. — Я отошла к окну.

Аэрон потянулся, почесал затылок:

— Как бы нам миновать Стража…

Я поскребла ногтем по стеклу:

— А может, лучше и не стараться его миновать, а, наоборот, идти с одной единственной целью — найти этого самого Стража?

Все посмотрели на меня как на душевнобольную.

— Зачем?! — удивленно спросил Аэрон.

Я продолжила свою мысль:

— Все пытаются его обмануть… А мы пойдем искать именно его. Найдем повод… — Я в возбуждении походила по комнате взад-вперед. — Да вот хотя бы бесовская неделя — чем не повод?

— Она рехнулась! — воскликнула Алия, но Аэрон словно ее не слышал.

— Страж, скорее всего, умеет читать мысли на расстоянии, поэтому возникает так вовремя и там, где нужно, — продолжала я. — Ну и магией, конечно, владеет. Значит, всем участникам нужно будет внушить себе мысль, что нам ничего из Заветного леса и даром не надо!

— А самим провернуть все так, чтобы Страж сам дал нам что-нибудь, причем по доброй воле, не подозревая об этом. — Аэрон хлопнул в ладоши, напугав Лейю, и ухмыльнулся, видимо представляя, как мы дурачим Стража.

— Вот именно! Никому еще не приходила в голову мысль устроить развеселый праздник Стражу Заветного леса. — Я засмеялась.

— Это потому, что у тебя мозги немного набекрень, умные мысли стекают и перемешиваются с жуткой бредятиной, — просветила меня Алия.

Мы, перебивая друг друга, стали делиться своими соображениями.

На следующее утро Школа с недоумением взирала на нашу процессию. Впереди шла я, рядом трусила огромная черная волчица, сверкая желтыми глазищами, позади Аэрон тащил нагруженные санки, а на санях с узелком в руках гордо восседала Лейя, укутанная, как копешка. До леса добрались довольно быстро, несмотря на разыгравшуюся метель.

— Почему ты никого из друзей не взял? — спросила я вампира.

— А зачем? — фыркнул Аэрон. — Мне и с вами неплохо.

— Он просто не хочет, чтобы кто-нибудь делил с ним его славу, — ехидно заметила Алия, уворачиваясь от увесистого снежка Аэрона. Мы не в счет, мы же женщины! — Алия сделала широкий круг вокруг саней, ловко уворачиваясь от снежков, которыми швырялся в нее обиженный вампир. — Он же вампирюга, — заткнуть Алию в волчьей шкуре не было никакой возможности, — а у них свои законы. Друг друга в беде вытаскивать не будут, а вот топить и всячески высмеивать — это пожалуйста! — Алия сделала вид, что не понимает угроз вампира.

— Значит, он неправильный вампир, — вступилась я за Аэрона.

Тот впал в задумчивость — признать, что права я, значило расписаться в своей ущербности, возмутиться — означало согласиться с Алией. Наконец вампир пробурчал:

— Не забывайте, что почти все в Школе поставили на то, что наша затея с треском провалится.

— У нас опять появился шанс выиграть кучу денег! — Лейя взвизгнула от восторга и чуть не упала с саней, впрочем, ей все-равно пришлось их покинуть — мы вступили в лес. Снег был глубок, полозья санок утопали в нем, и Аэрон намекнул мавке, что пора и честь знать, довольно и поклажи. Лейя с сожалением слезла с саней и пошла рядом с Аэроном, цепляясь за его руку. В лесу было тихо и сумрачно, мело не так сильно, на нижних еловых лапах лежал не потревоженный ветром снег. Идти было трудно, ноги проваливались в рыхлый снег выше колена, а то и по бедра. Сразу стало жарко, мы молча пыхтели, втайне завидуя не обремененной одеждой Алие. Лейя раскраснелась в своих многочисленных платках и кофтах. Я в сугробе потеряла валенок, и мы, ругаясь, с полчаса ковырялись в снегу, пока не отыскали.

— Лишь бы за день успеть обернуться, — сказал мне Аэрон.

Я кивнула и почесала варежкой нос, который просто зудел от садящихся на него снежинок. Алия прекратила радостные поскоки и целеустремленно двигалась вперед, морда ее от горячего дыхания покрылась инеем. Чем дальше мы продвигались в лес, тем темнее в нем становилось от многочисленных елей. Мы замолчали, только Аэрон крыл санки всякими нехорошими словами, когда те застревали в ветках кустарника.

Когда мной овладело жгучее желание бросить все и вернуться обратно, Алия остановилась и предупредила:

— За теми деревьями начинается Заветный лес. — Она кивнула на могучие ели, окаймляющие полосу совершенно чистого снежного пространства впереди. — Вот до этого места лес обычный, а дальше Заветный.

Мы посмотрели на вставшие частоколом ели и почувствовали себя крайне неуютно. Аэрон прищурил один глаз и спросил:

— Ну как, все убедили себя, что мы совершаем совершенно невинную прогулку? Или провести сеанс самовнушения? — Он прикрыл веки и загудел себе под нос: — Я спокоен, мои загребущие ручки не тянутся что-нибудь уворовать, мои завидущие глазки не зыркают по сторонам в поисках трофеев.

Лейя сдуру стала за ним повторять, я дернула ее за рукав и повертела пальцем у виска.

Алия повернула к нам голову, оскалилась и спросила:

— Ну что? Идем?

Здесь свободой дышит небо,

Здесь наполнен ветром воздух,

Здесь на Землю смотрит жадно

Мрак,

Безлунный и беззвездный.

Здесь обитель древних духов,

Что хранят обрывки знаний,

Песни о боях минувших и осколки заклинаний:

Тех, что сотрясали землю,

Тех, что пламя укрощали,

Тех, что в страстном исступленье

Ветер в бурю превращали.

Никогда тропой заветной не ходи, ребенок нежный,

Не тревожь давно ушедших

Сон глубокий, безмятежный.

Ты — дитя иного мира,

Ты других богов созданье.

Не ищи свободы Древних, не читай их заклинанья.

Аэрон повернулся ко мне и вопросительно приподнял бровь.

Я глубоко вдохнула и кивнула головой. Снежное пространство без каких-либо признаков растительности мы преодолели быстро. Немного притормозили, задирая головы и пытаясь рассмотреть верхушки хвойного частокола, и прошмыгнули между стволов.

В Заветном лесу было тихо и на удивление тепло. Метель осталась по ту сторону великанских елей. После пронизывающего ветра стало даже казаться, что здесь еще немного и начнет таять снег.

— Ну и где он? — спросил Аэрон и сдвинул капюшон котиковой куртки на затылок. — Может, сдох?

— Не дождетесь! — Ехидный старческий голос раздался, как показалось, из-за спин. Мы подпрыгнули от неожиданности и обернулись. Пусто. Лейя стала вертеться на месте, мы тоже заозирались, силясь обнаружить источник звука. — Ну чего завер-р-ртелись, как воши на гр-р-ребешке! — пробрюзжал голос. — Покою от вас нет ни летом, ни зимой, семя бесово! Чего пр-рипер-р-рлись?

— Здравствуйте! — жизнерадостно выпалила Я. — А мы вас поздравить пришли!

— С бесовской неделей, — добавил Аэрон и попробовал изобразить широкую улыбку; получилось страшновато.

— Обнаглели! — с какой-то нехорошей радостью констатировал Страж. — Р-раньше даже вякнуть боялись, а нынче уже поздр-равлять начали, скор-р-ро бр-р-рататься полезут! Убр-р-рясь отседова!

С расшифровкой значения слова «убрясь» у нас проблемы не возникло. Мы обиженно насупились и поплелись обратно. Аэрон выпустил веревку санок из рук. Сзади прогрохотало:

— И что за хр-р-рень вы мне тут оставили?!

Мы обернулись.

— Дык… — начала Алия, но Страж ее оборвал:

— Пр-рошлый р-раз два шутника мне шутихи подложили.

Мы молча ожидали продолжения рассказа, но Страж многозначительно умолк. Лейя не выдержала и пискнула:

— И что?

— Фейер-р-рверк с кусками жар-р-реного мяса пр-редставила? — поинтересовался тот. — Так вот, гор-раздо, гор-раздо живописнее!

Лейя побледнела, а у Алии шерсть встала дыбом. — Там угощение, — храбро встряла я в разговор.

— Мясо в соусе из цикуты и пир-рожки с беленой? — хрипло рассмеявшись, спросил Страж. — Да кисель из вор-роньего глаза?

— Вовсе нет, — надулся Аэрон, — там мясо для шашлыков, вино, хлеб, ну и чай с душицей.

— Отр-равить р-решили? — не поверил все-таки Страж.

— Да мы можем вместе с вами откушать! — воскликнула я. Тем более что мы жутко проголодались, пока сюда тащились.

В воздухе захлопали крылья, и на сани опустился огромный черный ворон. Ворон лукаво скосил на нас лиловые глаза и клювом поддел край рогожи, которой были накрыты приготовленные угощения. Склонил голову на один бок и каркнул:

— Мясо и вино… Хор-рошо. Очень хор-рошо, — как будто разговаривал сам с собой. — Мясо, вино… Нечисть на десер-рт. Пер-ред десер-ртом песни… Хор-рошо.

Лейя икнула и дрожащим голоском завела:

Как в окно моей светлицы

Черный ворон стучится.

Лапою в стекло скребет,

За собой гулять зовет:

«Мне в лесу холодно,

Мне в лесу голодно,

Одиноко без тебя,

Будешь мне теперь жена…»

Бр-ред сивой кобылы, — прокомментировал ворон, сверкнув лиловым глазом. Я прыснула в кулак, ворон покосился в мою сторону и прикрикнул: — Ну чего встали? Угощайте меня, мясо можно сыррым!

Мы наперегонки рванули к саням. Аэрон вытащил кастрюлю с мясом в маринаде. Страж сунул клюв в посудину и укоризненно спросил:

— В мар-ринаде?! Кр-ровопийцы, загубить такой пр-родукт!!! Он посмотрел на Алию, бегающую по поляне, и вновь перевел взгляд на Аэрона: — Р-разводи костер-р, пр-ридется жар-рить. Гадость!

С разведением костра нахлынули проблемы: не было ни дров, ни кремня. Ворон долго и с удовольствием честил нас всякими позорными словами, вещая Заветному лесу, какая нынче тупоголовая нечисть. Когда запас ругательств иссяк, ворон предложил Аэрону сопроводить его за дровами.

Вампир пожал плечами и согласился. Я, предвкушая самое интересное, стала во все глаза наблюдать за вороном. К моему недоумению, ворон с Аэроном не пошел, а остался с нами. Аэрон направился в глубь леса, а Страж как ни в чем не бывало выхаживал перед нами.

— Неужели он вампира одного отправил?! — спросила Алия. Я тоже в это не верила. Лейя хихикнула и сказала:

— Смотрите, Аэрон сам с собой разговаривает!

Я перевела взгляд на удаляющегося вампира. Тот действительно с кем-то беседовал, кивал, поворачивал голову к предполагаемому собеседнику. Я до боли в глазах всмотрелась и заметила темную тень рядом с вампиром. Страж хлопнул крыльями и потребовал:

— Ну чего уставились! Быстр-ро место для пр-р-раздника готовить!

Мы вскочили. Алия стала бегать по поляне, объяснив:

— Вытаптываю место для праздника, не в сугробах же сидеть! Лейя предложила сходить и наломать лапника от елей, чтобы можно было присесть, Страж согласился. Я стала разгружать санки. Постелила на снег рогожу и сверху выложила хлеб, лук, заварку, поставила неготовое еще мясо и две бутыли вина. Ворон, высоко поднимая лапы, ходил вокруг этого и сверкал лиловыми глазами. Я вытащила котелок и потопталась на месте:

— А где воду взять?

— Пока эта бесова волчица все не истоптала, то можно было здесь! — Ворон кинул недовольный взгляд на Алию, но та безмятежно выкусывала льдинки из шерсти на лапах. — Тепер-рь пр-ридется идти к источнику.

Страж повернулся ко мне спиной и решительно направился в лес. Я, не зная, следовать за ним или нет, постояла и заслужила гневный окрик ворона:

— Шевели ногами!

Я побежала за вороном, махая котелком.

Птица была мне выше колена, и меня терзала мысль: сможет он утащить меня в когтях и съесть или все-таки кишка тонка?

— Без тр-руда! — неожиданно каркнул ворон, отвечая на мой мысленный вопрос. Мы дошли до березок, и Страж неожиданно остановился, вспорхнул на ощетинившийся щепками пень, скосил на меня лиловый глаз и каркнул: — Шикар-рно, пр-росто шикар-рно! На р-редкость удачный экспер-римент!

— Что?! — выпучила я глаза. — Я вас не понимаю.

— Чар-родейка? — спросил ворон.

— Нет, — совсем запутавшись, ответила я.

— Пр-равильно, — неизвестно за что похвалил меня Страж. — Слова — пыль, главное — дар-р. Др-рагоценный дар-р, пр-ричем дар-ром!

— Какой дар?!

— Дур-ра! — выразительно каркнул Страж. — Кар-рыч.

— Что?

— Ты — дур-ра, — с удовольствием повторил ворон, — а я — Кар-рыч!

— А-а, — протянула я, наконец вникнув в суть, — только я не дура, я — Верея.

— Дер-рзишь? — поинтересовался Страж. Я никак не могла понять, что именно ему от меня надо, поэтому чувствовала себя крайне неуютно. А тот рассматривал меня как диковинку, даже облетел вокруг. А под конец завопил на весь лес: — Пр-роснитесь, р-рыжая вер-рнулась!

От неожиданности я выпустила котелок и начала нервно озираться. И откуда этот гад знает, что я рыжая, волосы-то под платком! И еще мне было чертовски интересно: откуда я вернулась, куда и с какой целью? И нервировал его вопль «проснитесь» — очень напоминает сюжет из какой-нибудь страшной сказочки про упырей, мертвецов и прочую гадость.

Подхватив котелок, я, продолжая затравленно озираться, оперлась рукой на березу и тут же с ужасом ее отдернула. Показалось, что под корой что-то шевелится, да и кора на ощупь была подозрительно теплой. Я уставилась на дерево ошалевшим взглядом. Ствол из белоснежного становился цвета слоновой кости, березка глубоко вздохнула, и вот уже стоит стройная нагая женщина, кутаясь в длинные изумрудные волосы. Женщина с деревянным скрипом потянулась и уперла руки в боки:

— Ну чего раскаркался? — низким голосом поинтересовалась она.

Я попятилась к Стражу и уперлась задом в пень, на котором сидел ворон.

— Р-рыжая вер-рнулась, — повторил Страж и перепрыгнул на мое плечо.

Я охнула и чуть не упала. Возникло ощущение, что на плечо привесили наши сани, причем вместе с Лейей. Ворон, не обращая внимания на мои страдания, переступил лапами с внушительными коготками и, оттолкнувшись, спрыгнул на снег. Дама приблизилась ко мне и, прищурив пронзительные зеленые глаза, стала рассматривать. Теперь голой почувствовала себя я. Попыталась даже прикрыться котелком. Бывшая береза стянула с меня платок, и волосы рассыпались по плечам. Ворон снова взлетел на пень за моей спиной и представил меня:

— Дур-ра, Вер-рея.

— Я не дура.

— Огр-рызаемся? — Черная голова с огромным острым клювом высунулась из-за моего плеча. Я прикусила язык

— Несовместимое объединилось?! — спросила береза.

— Ор-ригинальное соединение совер-ршенно чуждого др-руг др-ругу! — похвалил Кар-рыч нецзвестно что. — Она помнит?

— Человеческая память кор-ротка…

У меня голова пошла кругом, я совершенно запуталась, пытаясь поймать нить разговора.

— Мы идем за водой? — наконец нахально влезла я в разговор.

Ворон скосил на меня глаз, щелкнул клювом и пробрюзжал: — Невежливо встр-ревать в р-разговор-ры стар-рших.

Я послушно замолчала и потопталась на месте.

— К Анчутке? — спросила женщина с неудовольствием.

— К источнику, — уточнил ворон.

— Пусть явит свой дар.

— Какой дар?! — встревожилась я.

— Дур-ра, — убежденно каркнул Карыч, повертел головой и пояснил: — Чар-родейство!

— Использовать магию? — догадалась я, пошарила взглядом и наткнулась на пень. Положила на него руку. Пень вздрогнул, высоко взвихрился снег. Я отряхнула снежинки с шубки и отошла в сторону.

Женщина посмотрела на пень, сверху донизу осыпанный белыми полупрозрачными, ледяными, словно стеклянными, цветами. Страж был немного разочарован, видимо, ожидал чего-то более грандиозного и кровожадного. Женщина погладила цветы рукой и улыбнулась, от этой улыбки лицо ее стало хищным. Ворон посмотрел на нее и каркнул:

— Одар-ри ее тоже. — Он повернулся ко мне: — Что попр-росишь?

— Что-нибудь… — пролепетала я.

Женщина подошла к ближайшей березе, ущипнула длинными когтями за кору и сорвала большой кусок бересты. Протянула мне. Я взяла его и чуть не выронила от омерзения — береста на ощупь напоминала кожу, причем живую, мягкую и теплую. Ворон зашагал вперед, я засеменила за ним, сжимая котелок и бересту. Женщина посмотрела нам вслед, зевнула, вытянула руки вверх. Я моргнула глазами: на месте женщины высилась белоствольная березка.

— Кто это? — Я кивнула на березу.

— Р-русалка.

— …?!

— Истинная р-русалка, — пояснил ворон, еще больше меня запутав.

Видимо, догадавшись, что я хочу еще о чем-то спросить, он приказал: — Не тр-рещи! — Послушал мое обиженное сопение и посоветовал:

— Спр-роси у подр-руги.

Впереди показался небольшой просвет. Шагов через пятьдесят мы оказались на берегу водоема.

Круглой, совершенно прав ильной формы озерцо, к моему удивлению, не было покрыто даже тоненькой корочкой льда. От воды поднимался пар, как будто вода в озере была теплой. Я присела на корточки и осторожно потрогала пальцем воду — точно, теплая. Я выпрямилась и посмотрела в водную гладь. Вода совершенно черная, как будто вылили чернила, непрозрачная и неподвижная, я поднесла палец к глазам, чтобы убедиться, что не замарала его о воду.

— Ну чего стоишь, зови благодетеля! — хрипло каркнул за спиной Карыч.

— Какого благодетеля? — опять проявила я досадную тупость.

— Вот и спасай вас, людишек, добр-ра не помните! Анчутку покличь!

Я решила не обращать внимания на непонятные обидные слова Стража, отнеся их к начинающемуся старческому маразму вкупе со склерозом. Послушно крикнула:

— Анчутка! ^[117]

Над водой вздулся большой водяной пузырь, становясь все выше, как будто кто-то со дна нагнетал в него воздух. Я задрала голову, наблюдая за его ростом, пузырь дрогнул и отек струями воды обратно в озеро, явив нам… черта. Да-да, самого обыкновенного черта рогатого, красноглазого, хвостатого, с копытами на волосатых ногах. Я отступила на шаг назад. Черт преспокойно висел в морозном воздухе, красными глазами с черным вертикальным зрачком рассматривая меня. Таким взглядом смотрят на новую разновидность живого существа, выведенную опытным путем. Я ответила на взгляд черта не менее нахальным разглядыванием. Черт, вернее Анчутка, громко фыркнул, пустив из ноздрей струи горячего пара вперемешку с водой.

— Явилась, говоришь? — спросил у ворона. — Добровольно, без принуждения?

— Пр-рипер-рлась, — подтвердил Страж, — еще и др-рузей пр-ривела!

Черт снова фыркнул и, ловко перебирая копытами по водной глади, сошел к нам на берег:

— Друзей?!

— Мавка, вилколак и вампир-р, — подтвердил Страж. Анчутка покосился на меня, я же, не собираясь вникать в их бредовый разговор, спокойно набирала в котелок воду из источника, коим назывался этот водоем.

— И ты их пропустил?!

— На р-рыжую хотел посмотр-реть, — объяснил Карыч. — Они угощение пр-ринесли.

Черт поскреб когтями щетинистый подбородок и неожиданно обратился ко мне:

— Кто тебе посоветовал прийти к нам?

Я махнула котелком, рискуя вылить из него всю воду: — А мы Стража угощать пошли.

Черт поперхнулся и захохотал, ворон хрипло его поддержал, я молча наблюдала этот взрыв веселья.

— Врет и даже не смущается, как положено приличной девице! — вволю навеселившись, восхитился черт.

— Дур-ра, — с гордостью отрекомендовал меня Карыч и вдруг рявкнул: — Пр-равду!!!

Я все-таки выпустила котелок из рук, с сожалением посмотрела на вылившуюся воду и нехотя сказала:

— Ну-у, мы поспорили…

— Настоящая нечисть! — довольно хлопнул себя по волосатым ляжкам Анчутка. — Родители-то не подкачали — определили в подходящую Школу.

— Родители умерли… Давно, — перебила я его.

Черт прищурился, превратив глаза в две узкие красные щелочки.

— Когда?

— Тринадцать лет назад.

Анчутка взвился в воздух, тыкая в меня когтистым пальцем и вереща на всю округу:

— Она не знает!!!

Ворон взлетел к нему в воздух и, суетливо махая крыльями, тоже завозмущался:

— Совер-ршенная безалабер-рность! Умер-реть и оставить р-ре-бенка в неведении!

— В неведении чего?! — Я запрокинула голову и повертелась на месте, пытаясь рассмотреть летунов, шея затекла, и голову пришлось опустить. Анчутка и ворон о чем-то страстно спорили, до меня долетали только обрывки фраз:

— Сейчас… невозможно… не готова… потом…

— Кошмар-р… не пр-редполагал…

— Эй, — не выдержала я, — я устала и замерзла! Карыч!

Споры прекратились, черт склонил набок голову и задумчиво произнес:

— Впрочем, какая разница. Школа поблизости, побегает, поучится.

— С ума сошли! — обнаглев вконец, заорала Я. — Мало мне учителей, так еще вы на мою голову навязались!

Анчутка завис надо мной и вцепился в мой подбородок когтями:

— Мы — твои единственные наставники!

— А Феофилакт Транквиллинович совсем другого мнения, — упорствовала я, пытаясь освободить лицо из когтей Анчутки. Черт разжал пальцы и хохотнул:

Вук Огнезмий!!! ^[118]

— Кто?!

— Потеплее станет — приходи.

— А нам запрещено ходить в Заветный лес.

— Ничего, директор отпустит!

— Отпустит! — каркнул Карыч. — Еще и пр-роводит!!!

— Вы что, знакомы?! — подозрительно поинтересовалась я.

— Шапочно, — ответил Анчутка, а Страж снова зашелся в хриплом смехе. Я фыркнула и опять зачерпнула котелком воду. Черт подошел ко мне, дернул за прядь волос, заглянул в лицо и вкрадчиво спросил: — Не жжет?

— Что?

— Водица не жжет? — повторил он свой вопрос.

— Нет. — Я провела ладонью по водной глади.

Черт удовлетворенно хрюкнул и прошептал на ухо, уколов щеку колючей щетиной:

— А ты загляни в зеркало.

Я перевела взгляд на свое отражение, скорчила сама себе рожу. Вгляделась попристальней, и тут мне стало плохо.

«… кричать уже не могла, не было воздуха. Платье намокло и тянуло на дно как гиря, руки устали до ломоты. Я захлебывалась водой, которая пахла тиной, рыбой и еще чем-то, в настоящий момент просто омерзительным. Воздуха не было ни капли, вода хлынула в нос, рот и сомкнулась над головой. Перед широко распахнутыми глазами проплыла безмятежная стайка рыбок. Я дернулась и покорно пошла на дно, с ужасом заметив, что по мою душу явился отнюдь не ангел, хотя мама говорила, что такие маленькие, хорошенькие девочки попадают сразу на небеса. Видимо, я сделала что-то очень гадкое, раз за мной явился красноглазый волосатый черт…»

Глаза раскрылись, вода полилась изо рта, носа и, кажется, даже из ушей. Я закашлялась, корчась на снегу у источника. С безумной радостью отметила, что дышать могу, а во рту больше не пахнет тиной. Одежда была совершенно сухая, как и волосы. Котелок валялся рядом, к моей крайней досаде совершенно пустой.

Анчутка спокойно сидел на поваленном дереве и пускал пар из ноздрей, покачивая волосатой конечностью. Нахохлившийся Карыч размещался рядом и, похоже, даже дремал.

— Что это было?! — прошипел а я, забыв, что вообще-то духов Древних нужно опасаться.

— А что случилось? — выдохнув очередную струю пара, невинно спросил Анчутка.

— Я боюсь воды!!! — заорала я, вернее, попробовала заорать, но снова закашлялась.

Анчутка встал, потянулся, демонстративно зевнул, показывая, острые как бритва зубы.

— Зато теперь ты знаешь, почему боишься, — невозмутимо поведал он. — Приходи, когда станет потеплее, еще попробуем что-нибудь. — Ни за что! — Я с упорством барана снова зачерпнула воды котелком.

— Как хочешь. — Анчутка подпрыгнул и завис в воздухе над источником. — Кстати, это тебе на память. — Он протянул мне кувшинку с ало-оранжевыми лепестками. Я машинально взяла, понюхала, чихнула — цветок пах пряностями с примесью серы. Анчутка взвизгнул и исчез под водой, я едва успела отпрыгнуть от брызг. Повертела цветок за стебелек, подняла со снега бересту и спросила Карыча:

— Воды набрали, идем обратно?

Карыч встряхнулся, щелкнул клювом и проворчал:

— Вечер-реет. Кар-раконжалы могут появиться. Доказывай потом, что ты не жер-ребец. — Ворон уверенно пошел впереди, а я с тревогой оглядывалась по сторонам. «A Аэрон-то думал вернуться к вечеру», с печалью подумала я. То, что караконжалы — это водяные демоны, я давно знала, как и то, что они просто обожают кататься верхом, и необязательно на лошади.

Из состояния глубокой задумчивости меня вывел сердитый кар Стража:

— Ну чего зыр-рите?

— Кому это вы? — Я обернулась на стволы деревьев.

— Амба.

— Кому амба? — не на шутку встревожилась я.

Ворон одарил меня взглядом, коим смотрят на неразумное дитя, смесь досады и умиления:

— Не амба, а амба, — поправил меня Страж, делая ударение на последний слог, — духи. Да не кр-рутись ты, все равно не увидишь. И, обращаясь уже не ко мне, а к невидимым амба, раскатисто каркнул:- Бр-р-рысь!

Я хмыкнула и снова, утопая в глубоком хрустящем снегу, пошла за Стражем, стараясь не разлить воду. Любопытство все-таки не давало покоя, и я, немного помучившись, спросила:

— А что делают эти амба?

— Одиноких путников убивают. — Страж заметил мой испуганный взгляд и успокоил: — На тебя не кинутся, не тр-русь.

Я тут же жутко возгордилась своей значимостью и в результате чуть не оставила нас без воды, запнувшись за ветку бузины. Ворон с готовностью прокомментировал:

— Дур-ра.

Возможно, мне показалось, но в голосе пернатого прозвучали умиленно-влюбленные нотки, поэтому я даже огрызаться не стала, чтобы понапрасну не сотрясать воздух.

На полянке радостно потрескивал костерок и упоительно пахло жареным мясом с луком. Алия выбежала меня встречать, лениво махнув пушистым хвостом. Лейя и Аэрон грели над костром руки. Лейя, увидев меня, просияла, а Аэрон набросился с упреками:

— Чего ты так долго? Мы замерзли, чая хочется. — Он наклонился и пожаловался мне на ухо: — А Карыч запугивает нас жуткими историями.

Я протянула котелок Аэрону, тот удивленно воззрился на воду: — Уже вскипела?! Где же ты кипяток-то нашла?

— Места надо знать, — отшутилась я, бросив взгляд на Карыча.

— А это что? — Лейя схватилась за бересту и, ойкнув, уронила на снег. — Какая гадость!

Аэрон тоже потрогал живую бересту, присвистнул и сунул мне в руки.

— Мерзостней ничего в жизни в руках не держал. — Он вытер руки о штаны. Алия даже нюхать отказалась, я сунула бересту в карман шубки, за пазуху ее убирать совсем не хотелось. Пока Карыч склонял голову то на один бок, то на другой, рассматривая готовящееся мясо, я вытащила из-за пазухи кувшинку.

— Ух ты!!! — пискнула Лейя, пытаясь выдрать ее из моих рук.

Алия громко чихнула:

— Пахнет какими-то специями и серой!

Вампир завладел кувшинкой, оттеснив настойчивую мавку, высоко поднял ее над головой и принялся рассматривать. Лейя, протестующе покрикивая, прыгала рядом, стараясь дотянуться до цветка, но, столкнувшись с таким препятствием, как высокий Аэрон, терпела неудачи. Кувшинка в подступающих сумерках как будто светилась изнутри ровным алым светом.

— Жр-рать будем? — прервал нас Карыч. — Мясо готово!

Я потребовала цветок обратно, Аэрон с сожалением отдал его мне. Мы стали угощаться мясом, запивая его вином и с некоторым страхом поглядывая на Стража, который глотал куски мяса не жуя и демонстрировал чудеса ловкости, стоя на одной лапе, держа второй бутылку и заливая вино себе в глотку прямо из горлышка. Даже привычный к шумным, бесшабашным попойкам Аэрон поперхнулся и остекленело взирал на это представление. Чтобы немного отвлечь внимание друзей от голодного и терзаемого жаждой ворона, я кашлянула и произнесла:

— А я поэму про ворона вспомнила.

Ворон рыгнул, напугав сим звуком впечатлительную Лейю, и повелел, махнув когтистой лапой с зажатой в ней бутылью:

— P-рассказывай.

Аэрон был выведен из замороженного состояния вином из посуды Стража. Я важно прокашлялась и завела:

Посреди океанских просторов,

Там, где буря, преграды не зная, гонит волны куда пожелает,

Рев стоит сумасшедший и грохот, дикий посвист, безумная песня.

Это буря в неистовой злобе разбивает огромные волны о высокий утес неприступный,

Что стоит в одиночестве гордом среди хаоса дикой стихии.

На вершине утеса прикован длинной цепью огромнейший ворон,

Буря хлещет его, и о камни тело ворона с силою бьется,

Но ни слова в ответ не услышит ветер,

Ворон с презреньем смеется.

Мертвый взгляд черных глаз его страшен,

Черным глянцем блестит оперенье,

И когтистые лапы опасней лап дракона,

И ворон не птица.

Черный демон, когда-то могучий,

Управлявший стихиями мира,

Нынче к камню прикованный цепью,

Обреченный на вечную муку.

Чертят молнии черное небо,

И тяжелые низкие тучи ветер с пеной прибоя мешает.

В ожидании гордом и страшном демон зла на скале восседает,

В ожиданьи заветного часа, когда цепь его в прах превратится.

— Хор-рошая песня, — прослезился растроганный Страж, заглатывая очередной кусок мяса. — Пр-равдивая и мр-рачная.

Лейя протянула мне кружку с горячим чаем. Сразу запахло душицей и мятой. Захмелевший Карыч предложил нам попрыгать через костер, и подруги согласились. Я отказалась, объяснив, что без восторга отношусь к экстремальным забавам, да и чая очень хочется. Аэрон тоже прыжки через огонь не жаловал, поэтому вместе со Стражем приступил к распитию следующей бутылочки вина.

Вино до такой степени взбодрило Стража, что он, отогнав от костра девчонок, заскакал на спотыкающихся лапах вокруг огня и, отчаянно фальшивя, заорал исключительно боевую песню. Слова этой разудалой песни терялись в непрерывном карканье, поэтому мы смогли уловить только общий смысл выступления — «… кp-pовь, р-разр-рушение, стр-рах, смep-pть…» Я поперхнулась чаем, а Алия перестала жевать.

— Жутко кровожадный тип, — просипела она, косясь на беснующуюся птицу и судорожно пытаясь заглотнуть застрявший в горле кусок

— Пр-рольются р-реки кр-рови! — заорал вошедший в раж Страж Заветного леса и широко махнул огромным крылом. Одно перо, с треньканьем спущенной тетивы, вылетело и устремилось в сторону Аэрона. Вампир взмахнул рукой и протянул нам зажатое между пальцами черное перо.

— В последнюю секунду поймал, у самого носа, — невозмутимо проговорил он и снова приложился к бутылке.

Лейя потрясен но хлопала глазами.

Карыч, закончив заглядывать себе под крыло, смущенно произнес:

— Сор-рвалось…

Аэрон повертел перо с острым, как стальное копье, кончиком между пальцами и непринужденно согласился: — Бывает. Оставлю на память?

Ворон сделал вид глубокой задумчивости и важно каркнул:

— Р-разр-решаю.

Аэрон торопливо сунул перо под куртку, уколов-таки себе палец.

— Смер-ркается, — предупредил Карыч, — вам пор-ра. Не советую оставаться здесь на ночь. — Он подошел ко мне, склонил голову и, лукаво сверкнув лиловыми глазами, сказал: — Хотя ты можешь и пер-реночевать, тебя не тр-ронут, своя.

Чертенята любопытства ради сразу же принялись нашептывать в уши, дескать, давай останемся, посмотрим, что тут деется при свете луны, а вдруг нам понравится! Но я решительно передавила их Тяжелыми сапогами здравого смысла, произнесла:

— Ну уж нет! — и встала с елового лапника. — Как-нибудь в другой раз.

Пока друзья укладывали пустую посуду на сани, Карыч подозвал меня к себе и, чуть не оглушив, каркнул на ухо:

— Не забудь, станет теплее, пр-риходи.

Я клятвенно пообещала не забыть об этом.

Обычный лес встретил нас снежным бураном и темнотой, хотя от отсутствия света страдала только я. Трое моих попутчиков совершенно не заботились о таких пустяках. Пронизывающий ветер в мгновение ока лишил нас того тепла, которым мы запаслись в Заветном лесу. Ресницы покрылись таким слоем инея, что казалось, на них привесили по бревну. Снег резал лицо и грозил выбить глаза. Обжигающе морозный ветер не давал дышать, вкупе с сугробами это было просто ужасно. Десяток шагов мы делали примерно за час. Рогожу с санок унесло порывом ветра, и искать ее никто не пожелал. Алия захлебывалась ветром и упавшим голосом сообщила, что, похоже, мы заблудились, а по такой погоде она нас из леса навряд ли выведет. Лейя после этих слов плюхнулась в сугроб и заревела. Рев ее тут же был унесен порывом ветра со снегом, а слезы льдинками повисли на ресницах. Алия от холода щелкала зубами, а Аэрон, похлопав заиндевелыми ресницами, начал матом крыть Заветный лес, Калину и духов Древних. Я молчала, постукивая ногой об ногу.

Аэрон за шиворот поднял Лейю на ноги, мы снова двинулись вперед. Ветер словно в насмешку стал еще сильнее. Лейя всхлипывала, упав животом на санки. Я повисла на Аэроне, хотя понимала, что ему вполне хватает и Лейи, но, если я отпущу его рукав, упаду и больше не встану. Алия, ушедшая вперед, вынырнула из снежной круговерти.

— У меня для вас две новости — одна хорошая, а другая плохая.

— Давай хорошую, — прохрипел Аэрон.

— Я нашла довольно теплое место.

Лейя приподняла голову:

— А плохая?

— Это берлога медведя.

Лейя снова поникла. Мы пошли следом за волчицей и остановились около ничем не примечательного сугроба.

— Как вы думаете, если мы к нему вломимся… — нерешительно проговорил Аэрон.

— Типа, пустите погреться? — ехидно спросила я.

— Задерет, — уверенно сказала Алия.

— А если не вломимся, то замерзнем, — спокойно сказал Аэрон. — А так у нас будет хоть какой-то шанс.

— Нам хватит там всем места? — спросила ожившая Лейя.

— Сейчас посмотрим, — буркнула Алия и сталаосторожно разгребать снег. Проделав приличное отверстие, она сунула туда голову, потом обернулась к нам и сообщила, что, если потеснимся, то, может, и поместимся.

— Главное — не разбудить хозяина, — предупредил Аэрон.

— Многие медведи и не спят мертвецки всю зиму, а находятся в полудреме, — проворчала я.

— А если он в туалет захочет? — пискнула Лейя.

— Не захочет, медведи перед зимой наедаются каких-то трав и кореньев, которые создают у них там пробку, а весной, наоборот, едят слабительные травы, — пояснила Алия.

— Какая гадость. — Лейя наморщила нос.

— А может, Лейя ему песню споет? — спросила Я. — Лейя, твои песни на медведей действуют?

— Я не знаю, на них не практиковалась, чаще на мужиках. Лейя слезла с санок и на четвереньках поползла к отверстию. Здоровый какой! — обернулась она к нам, снова сунула голову внутрь и тихонько запела. Мы с надеждой смотрели на ее зад, который пытался в такт пению вилять из стороны в сторону.

Я окоченела вконец и отчаянно желала залезть Аэрону под куртку, чтобы хоть немного отогреться, и плевать мне было на то, что приличным девицам и в голову не приходит залезть мужчине под одежду. Да и какая я приличная! Алия, судя по всему, тоже была бы рада взлезть на вампира верхом, чтобы погреть лапы. Она распорола о льдину подушечку на одной из них и поджимала ее.

Аэрон, заметив наши откровенные взгляды и догадавшись, что мы строим насчет него какие-то планы, смутился и стал привязывать сани к дереву.

— Правильно, — съязвила Алия, наблюдая за его действиями, а то вдруг кто-нибудь из сбрендивших зайцев решит покататься.

Вампир фыркнул и одарил ее испепеляющим взглядом. Лейя высунула голову из берлоги, сказала:

— Вроде бы спит, — и храбро полезла дальше.

Следом протиснулась Алия, а за ними я и Аэрон. Берлога действительно была тесновата, но восхитительно тепла. Я на всякий случай махнула руками, и уши медведя накрыли плотные наушники из подозрительно знакомого материала. Аэрон возмущенно показал на капюшон своей дорогущей куртки, меховая опушка которого была как будто выгрызена. Я пожала плечами:

— Я не умею что-то создавать из воздуха.

В берлоге было темно и тихо, только косолапый хозяин сопел, ворчал и чмокал во сне. Глаза у друзей в темноте светились, и я чувствовала себя примерно как главное блюдо на вечеринке у упырей. Лейя из-за тесноты сидела у Аэрона на коленях. В прокопанное отверстие задувал холодный ветер, и Алия немного загребла его снегом. Пахло шерстью и еще чем-то неприятным, наверное, медведем. Я, прижавшись к боку Аэрона, спросила мавку:

— Лейя, а истинная русалка — это как?

— Это легенда, — прошептала мавка. Аэрон, судя по возне, устроился поудобнее, натянув на голову обгрызенный капюшон.

— Помочь? — обратился он к Алие, которая вылизывала пораненную лапу.

— Только сунься, упырюга!

Вампир довольно хрюкнул и замолчал, а Лейя зашептала:

— Давно, когда еще нечисти на земле не было, жила русалка дочь Ночи. Ночью она гуляла по земле, а с наступлением дня спешила в свое прохладное жилище на дне реки. Однажды русалка задержалась на земле дольше обычного, и ее приметил Хорс — сын Солнца. Русалочка полюбилась ему, а молодой бог понравился русалочке. Но его горячие объятия стали обжигать ее нежную кожу, Хорс не отпустил возлюбленную, и она превратилась в березку, а темные пятна на ее коре — это ожоги от поцелуев Хорса.

— Весь мужской род — гады, из-за прихоти угробить девушку! — проворчала Алия.

— Что, однако, не помешало этой парочке наплодить всяких мавок, никс, сирен и прочей водной нечисти! — сонным голосом съехидничал Аэрон, который, как я подозревала, на протяжении рассказа дремал.

— Почему ты про истинную спросила? — прошептала Лейя.

— Да так, — я спрятала зевок в варежку, — вспомнила что-то.

Спящий ли медведь насылал на нас сонные флюиды, или Лейина песня так подействовала, но постепенно, под завывание ветра, мы погрузились в сон. Я привалилась к плечу Аэрона, и снилась мне зеленоволосая женщина из Заветного леса, которая бежала через сугробы от раскинувшего крылья пьяного Стража.

Сквозь полузасыпанное бураном отверстие пробивался свет. Я из-под ресниц оглядела друзей. Алия, свернувшись в клубочек, вздрагивала во сне. Лейя тихо посапывала на коленях Аэрона. Аэрон спал, надвинув капюшон на глаза. Я потянулась и, задев медвежью шерсть, вздрогнула. Медведь все так же чмокал и сопел во сне. За стенами берлоги стояла тишина, видимо, вьюга утихла. Я хотела еще подремать, но глаза упорно не закрывались. От нечего делать я принялась водить пальцем по ворсу Аэроновой куртки. Голова вампира дрогнула, и он, широко зевнув и показав белые клыки, спросил, поправляя капюшон:

— Выспалась?

Я кивнула на выход из берлоги: — Домой пора, ветер улегся.

Аэрон бесцеремонно толкнул в бок Лейю и, пока она сонно хлопала глазами, подпихнул ногой Алию. Волчица оскалилась, а он невинно поинтересовался:

— Что, тоже не спится?

Снаружи заскрипел снег под чьими-то ногами, послышались голоса. Мы прислушались.

— Наверно, это из деревни, за дровами, — прошептала Алия.

— Санки сопрут! — расстроился Аэрон. Он причесал пятерней взлохмаченные светлые волосы и радостно потер руки: — Щас я их! — Снова натянул капюшон на глаза и с кровожадным мычанием пополз на четвереньках наружу. Испугавшись, что он разбудит косолапого, мы торопливо поползли следом.

Снаружи заохали. Аэрон внезапно замолчал, оборвав свое выступление. Я высунула голову в дыру и зажмурилась от яркого света и снежной белизны. Подслеповато щурясь, проползла вперед, уткнулась в чьи-то ноги в меховых сапогах, подняла голову и, ойкнув от ужаса, попятилась обратно, выбрав из двух зол меньшее.

— Госпожа Верея, — удовлетворенно протянул Феофилакт Транквиллинович, он же Вук Огнезмий, — рад видеть вас в добром здравии.

Лейя, не видя причины моего поспешного отступления, возмущенно боднула мой зад, я упала на живот. Феофилакт Транквиллинович поднял меня за шиворот и, встряхнув, поставил на ноги.

Аэрон, отчаянно жестикулируя одной рукой, с виноватой миной что-то говорил высокому мужчине самой что ни на есть вампирской наружности, а другой обнимал и гладил по горностаевому капюшону невысокую женщину, уткнувшуюся ему в грудь. На мужчину, судя по всему, то, что говорил ему Аэрон, не производило должного впечатления, а только сердило еще сильнее. Я поняла, что это родители Аэрона — лорд Аквил и леди Диодора.

Около моего наставника в лице директора перебирал мохнатыми лапами наставник факультета Алии. Сама Алия, видимо почуяв преподавателя, выползать из берлоги не торопилась, предпочитая спящего медведя бодрствующему куратору. Наконец Вольф Вениаминович сунул свою лохматую голову с аршинными зубами в медвежью берлогу и проговорил:

— Госпожа Алия, вы желаете, чтобы вас вытащили отсюда как шкодливого щенка? Волчица, прижав уши и смущенно помахивая хвостом, выползла из убежища, косясь на наставника, у которого при виде ее сконфуженной морды шерсть на загривке встала дыбом от еле сдерживаемой ярости. Волчица в панике юркнула за мои ноги.

Я разглядывала родителей Аэрона и удивлялась: какой леший принес чету вампиров в лес? Урлак хоть и находился не так далеко от Школы — сутки полета на драконе или грифоне, но примчаться только из-за того, что чадо не ночевало в стенах Школы одну ночь? Это уже перебор! Что-то я не припомню таких пышных встреч после памятной пирушки у Никодима, хотя вернулись мы лишь под утро.

Встречи с нами, видимо, с нетерпением ждала вся Школа, иначе как объяснить огромное количество учеников, в основном старшеклассников, которые топтались вокруг нас, превращая заснеженный лес в подобие хорошо утрамбованной площадки для игр. Веселились волкодлаки, высоко взметая снег лапами, химеры кутались в крылья, темные альвы затеяли очередную свару.

Сияющий как начищенный пятак Калина восседал на наших санках. Я широко ему улыбнулась и помахала руками, намекая, как он будет обмахивать Аэрона крыльями. Калина ответил мне злым взглядом и провел ребром ладони себе по горлу. Я нахально показала ему аккуратную фигу и на всякий случай отступила поближе к директору, который прогрохотал на весь лес:

— Объясните мне, господин Аэрон, чем вы занимались в этом сугробе с тремя девицами в течение трех дней?

Я раскрыла рот, Алия и Аэрон выглядели не менее потрясенными, у меня даже мелькнула мысль, уж не решил ли наставник нас разыграть в отместку за доставленные ему неудобства. Но рассудок сразу совместил сказанное директором с пышной встречей и согнанными на наши поиски учениками и учителями. В такую логическую цепочку без труда укладывались и родители Аэрона, срочно вызванные с той же целью. Была только одна проблема — вся эта логическая цепочка никак не укладывалась в голове. Не могли же мы проспать в берлоге целых три дня! Да и в Заветном лесу мы даже на ночь не остались. Или там время идет по-иному?

— Мы от бурана тут укрылись, — растерянно произнес Аэрон.

— Феофилакт Транквиллинович, — вступила Лейя, выжимая из глаз слезы, — мы не одни там были.

Я закатила глаза, понимая, что сейчас над нами будет потешаться вся Школа.

— И кто же составлял вам компанию? — с интересом вопросил наставник, и Лейя, не обращая внимания на наши знаки, прорыдала:

— Ме-эдве-эдь!

Сзади прыснули, захохотали, захихикали на разные голоса, слышались восторженно-насмешливые реплики:

— Медведь рьяно защищал девичью честь…

— А может, медведь уже тоже того… не девушка?

Вампир состроил равнодушное лицо, а я сделала вид, что поглощена разглядыванием снежинок на варежке.

— Мне сказали, что вы направились в Заветный лес, — продолжил директор, а Аэрон, отстранив мать, обвел многозначительным взглядом учеников, намекая на то, что проболтавшемуся будет худо.

— Правилами Школы запрещается приближаться к Заветному лесу, вам это хорошо известно. Вы рисковали своей жизнью и жизнями трех младшекурсниц, которых потащили с собой в сомнительное путешествие! — продолжал свои поучения наставник, вперив взгляд в вампира.

— Мы сами пошли. — Алия высунулась из-за моей ноги и получила оплеуху тяжелой когтистой лапой Вольфа Вениаминовича. Феофилакт Транквиллинович со вздохом проговорил:

— Меня удивляет только одно — когда вы успели так подружиться?

Я подавленно молчала. Ну в самом деле, не рассказывать же, что мы познакомились в женской уборной! Леди Диодора одарила меня пронзительным взглядом голубых глаз, не понимая, что такое ее сын нашел в рыжей оторве. Аэрон, нисколько не смущенный, продолжал оправдываться перед отцом. Алия громко зевнула под неодобрительным взглядом своего куратора, хотя зевок мог выдавать и волнение, как у собак, например. Лейя старалась за нас четверых, орошая снег горючими слезами, хватая за рукава Феофилакта Транквиллиновича и моля его не сообщать о ее проступке тетке.

— Нас радует только одно — до Заветного леса вы, к счастью, не дошли.

— Как это «не дошли»?! — удивленно спросил Аэрон. — Да мы как раз оттуда и возвращались, когда попали в буран.

Повисла тягучая тишина. Ученики стали сжимать кольцо вокруг нас. Отец Аэрона смотрел на сына со смесью гордости и ужаса, леди Диодора побледнела под стать своей шубе. В тишине четко выругался Калина.

— Страж сказал, что на ночь оставаться в Заветном лесу не стоит, поэтому пришлось возвращаться в темноте. Была метель, и мы заплутали, — спокойно рассказывал Аэрон про наши ночные приключения, мысленно злорадствуя над огорошенным Калиной. — Алия нашла медвежью берлогу, Лейя песней усыпила хозяина берлоги, а Верея, подстраховавшись, сделала ему наушники из моей куртки, мы переждали буран там, иначе замерзли бы.

Сейчас госпожу Диодору кондратий хватит, с тоской подумала я, глядя на опершуюся на руку мужа мать Аэрона. Интересно, из-за чего — ночевки в берлоге, Заветного леса или испорченной куртки?

— Страж вас пропустил, — не очень твердо произнес наставник, вонзив взгляд карих глаз в меня. Я кивнула и протянула ему бересту. Директор взял ее двумя пальцами, как брезгливая барышня. Аэрон приобщил перо Карыча. Ученики стали вытягивать шеи и нахально тянуться из-за плеча директора к предметам. Феофилакт Транквиллинович сунул наши находки в карман и буркнул: — Об остальном поговорим в Школе. — Он схватил меня за локоть и решительно направился по протоптанным тропкам к выходу из леса.

Вольф Вениаминович исторг леденящий душу вой, созывая разбредшихся волкодлаков и оборотней. Стая пронеслась мимо нас, обдав снежной пылью. Алия вперед не побежала, а потрусила рядом со мной. Лейя прекратила нытье тоже. Аэрон выдернул санки из-под Калины, с ослепительным оскалом ухмыльнувшись ему в лицо.

— Ты не понравилась родителям Аэрона, — торопливо растапливая печку, поделилась наблюдениями Лейя.

— А мне-то что! — Я понюхала старую заварку в чайнике и, сморщившись, выплеснула ее в помойное ведро. — Я к ним в невестки не набиваюсь!

Лорд Аквил и леди Диодора действительно были возмущены тем, что их красивый и высокородный сын предпочел мою компанию. Пока Феофилакт Транквиллинович честил нас и припоминал нам наши грехи в присутствии учительского комитета и не стесняясь родителей Аэрона, последние не сводили с меня недоумевающее брезгливого взгляда.

Помню, в Белые Столбы, где находился наш приют, как-то раз приехал цирк и на ярмарочной площади предусмотрительные циркачи устроили что-то вроде выставки необычных ползучих гадов. В ящиках со стеклянными стенками сидели всякие змеюки и большие мохнатые пауки.

Циркачи восточной наружности, посверкивая раскосыми глазами, предлагали их даже подержать в руках. Город тогда по случаю праздника урожая выделил некую часть денег на сиротский приют, то бишь на нас. Воспитатели не придумали ничего умнее, как сводить нас в этот гадюшник, дабы познакомить с фауной юга.

Так вот, мы смотрели на эти омерзительные существа с точно таким же нездоровым любопытством. Впрочем, это длилось недолго, ровно до того момента, как Венька тайком от циркачей, изловчившись, посадил мне в волосы выловленного большого лохматого паука. Я закатила грандиозную истерику, зайдясь в таком визге, что у ящиков полопались стеклянные стенки и испуганная живность рванула в разные стороны, пугая своей резвостью и хищным видом воспитателей и детей. Торговцы потом месяц вылавливали этих тварей под своими прилавками. Что касается меня, то после произведенной звуковой волны я просто потеряла сознание и очнулась уже на приютской койке.

Алия замазывала глубокую царапину на ладони ровным слоем пахучей мази. Я вытащила из-за пазухи кувшинку, которую не показала директору, и поставила ее в бутылку с водой. Цветок тут же расправил лепестки и наполнил комнату ароматами специй. От запаха жутко захотелось есть. Алия нырнула в мешок с картошкой и с кислым видом вытащила два мелких клубня.

— Мало, — недовольно проговорила Я, — придется прогуляться по этажу.

— Тянем жребий, — буркнула Алия. Ни одна из нас не любит стучаться в комнаты к соседкам и жалобно выпрашивать что-нибудь. Девица нацарапала на бумажке крестик, добавила еще две бумажки и сунула их в варежку. Первой в варежку руку запустила Лейя и радостно запищала — крестик ей не выпал. Потом полезла я.

— У-у, гадство! — Я со злостью смотрела на корявый крест. Алия с улыбочкой распахнула передо мной дверь. Пришлось тащиться по коридору и, заглядывая в комнаты, гундосить:

— Девочки, дайте одну картофелину, на суп не хватает.

Кто-то обещал запустить картофелиной в нахальную рыжую морду, которая еще с прошлого месяца не вернула взятую взаймы кружку крупы. Некоторые, сжалившись, давали все-таки клубень, я запиxивaлa его в карман и тащилась дальше, теша себя мыслью, что картошку зажали те, кто поставил на Калину и теперь жалеет проигранные деньги.

У комнаты химер я притормозила, решив не рисковать, сделала шаг дальше, но дверь комнаты распахнулась и Химка, ухмыляясь, втянула меня внутрь.

— Слушай, рыжая, — она упорно не хотела звать меня по имени, — если ты расколешься, как вы одурачили Стража Заветного леса, то я дам тебе целый мешок картошки.

«Ага, — хмуро подумала я, косясь на ее когтистые ручки и не менее когтистые ножки, — а Карыча потом спасай от заворота кишок от обжорства!» Хотя дело было не в этом. Просто после долгого отчитывания и напоминаний всех наших проступков Феофилакт Транквиллинович, отпустив учителей и намекнув родителям Аэрона, что хочет поговорить с нами наедине, чем немало их обидел, потребовал сначала, чтобы мы подробно описали ему способ проникновения в лес, а затем попросил в приказном порядке, намекая на отчисление из Школы, забыть об этом способе и никому никогда про него не рассказывать. Мы после слов об отчислении прониклись пониманием и клятвенно обещали впасть в амнезию.

Я посмотрела на Химку и двух ее подруг — Минку и Рыску, которую за глаза все звали просто Крыской, отчасти за ее длинный голый хвост. Желудок предпочел мешок картошки; разразившись урчанием, а разум намекал, что если меня отчислят, то картошки я поем еще ох как не скоро!

— Хорошо, — согласилась я. Химка подбодрила меня улыбкой. Только вы никому не говорите. — Я прижала палец к губам. — Существует легенда, что в Заветный лес могут войти только трое рыжеволосая, беловолосая и зеленоволосая. Как олицетворение трех времен года. Я — рыжая, Аэрон — светлый, а Лейя способна поменять цвет волос на зеленый.

— А Алия? — прищурилась Химка.

— А Алия сошла за собаку, — нахально соврала я. — Страж принял ее за наше домашнее животное.

Химка почесала голову, щелкнула своими пятью хвостами и спросила:

— И все?!

— Нет, ну почему же все? — Отсутствием воображения я не страдала. — Перед тем как войти в лес, нужно исполнить ритуальный танец и прочесть заклинание, а еще повесить на шею стухшую куриную лапку.

— Тухлятину?! — Рыска вскочила с кровати и, почесывая чешуйчатые бока, обвила меня своим гадким розовым хвостом. — А зачем?

Мне некстати вспомнились ходящие по Школе слухи, что химеры — сплошь лесбиянки. Я покрылась мурашками и двумя пальчиками стала оттягивать от тела хвост Крыски.

— Стухшая куриная лапка духов Древних отпугивает, — пояснила я. Уж меня-то эта вонь точно бы отпугнула!

Крыска расслабила хвост, и я с облегчением выдохнула.

— Танец ритуальный покажи! — потребовала Мина.

— А его Аэрон знает, он танцевал, — злорадно сказала я. — Только он будет отпираться! Просил никому не выдавать.

— А заклятие? — Химка вытащила мешок картошки. Я произнесла по слогам длинное и заковыристое ругательство одного из гоблинов, которого имела счастье лицезреть в Мирене. Мина накарябала его на бумаге, и мне позволено было удалиться с вожделенным мешком.

Протащив мешок до половины коридора, я присела на него отдохнуть и тихо захихикала. Потом представила, что меня ждет, когда химер после зажигательного представления вышвырнут из леса, и прикусила язык. Хотела бы я посмотреть на Карыча во время этого выступления. Потянув мешок, я снова хихикнула. Был бы способ — обязательно предупредила бы Анчутку, пусть бы повеселился.

У Алии и Лейи глаза на лоб полезли, когда я ввалилась в комнату с целым мешком.

— Как это ты… — Лейя протянула руку.

— Подайте обиженной и обездоленной, — пропела я, тряся рукой.

— Неубедительно, — отрезала Алия. Пришлось рассказывать.

— Тебя за твой язык повесят прямо на нем! — со смехом сказала Алия, принимаясь за чистку картошки.

Вечером нас разбудил громовой стук в дверь, явно ногами. Аэрон чуть не снес открывшую ему Алию. Захлопнул дверь и задвинул щеколду. Сверкнул злыми зелеными глазами и подозрительно сладким голосом поинтересовался:

— Верея, какой такой ритуальный танец я должен выплясывать перед химерами?

Я малодушно полезла под стол. Вампир приподнял скатерть и рявкнул, тряхнув светлой головой:

— Шуточки шутим?!

Я попробовала по-тараканьи переползти из-под стола под кровать, но Аэрон вытащил меня за ногу и принялся трясти как грушу. В процессе тряски я попробовала сначала попросить прощения, клацая зубами, потом изобразить обморок, а под конец дать Аэрону в глаз. От моего кулака он отдернул голову, прошипел, как огромный злющий котище:

— Шутница! — и выпустил меня.

Я оправила платье, при гладила волосы и проворчала:

— Подумаешь, мог бы и станцевать.

Аэрон прищурился, а я попятилась за стол. Алия с удовольствием за этим наблюдала, весь ее вид выражал только одно: «я же предупреждала». Лейя оглядывала вампира с ног до головы, строя планы совращения.

— У вас пахнет чем-то вкусным, — заметил Аэрон, потянув носом.

— Картошкой жареной, — пискнула Лейя и, вильнув бедрами, полезла в печь и вытащила сковороду. — Хочешь?

— Хочу. — Вампир нацепил на вилку картофельный кружочек и повернулся ко мне: — Ну?

— И-го-го! — с готовностью откликнулась я, посмотрела на его сердитую физию и попросила: — Изобрази Химке что-нибудь посложнее. Я ей сказала, что мы попали в Заветный лес при помощи твоего ритуального танца.

Аэрон проглотил кусок картошки и хмыкнул:

— Только родители уехали, как эти три ненормальные химеры Ворвались ко мне в комнату и стали сначала умолять, а когда я сказал, что не понимаю, о чем они, принялись трясти за грудки, ссылаясь на тебя. Ну я их повыкидывал, и к вам. — Он сморщил нос. — Вся комната в перьях, черт их дери!

— Родители сильно пытали? — посочувствовала я.

— Угу. — Аэрон полез за чаем. — Все допытывались, применял ли я чары на тебе.

— И…

Аэрон наполнил стакан и спокойно ответил:

— Конечно да! Только они на тебя не действуют.

— А если бы подействовали? — теперь уже рассердилась я.

— Да ты бы у меня как шелковая ходила! — заухмылялся вампир.

— Надо было химерам еще что-нибудь наплести! — с досадой воскликнула я. — Танец — это слишком мало для такого мерзкого типа, как ты!

— Попробуй, — сказал Аэрон.

Вампирьи чары — это страшная штука, говорят, что после их применения молодые девицы сами кидаются кровопийцам на шею, предлагая себя в безвозмездное пользование, чего последним и надо. Я нахмурилась и даже потерла шею ладонью, заметила ехидный взгляд Аэрона и поспешно опустила руку.

В дверь начали скрестись, вампир вздрогнул и положил вилку на стол.

— Аэрон, выходи! — завыла за дверью Химка, послышались щелканья хвостов.

— Выходи, подлый трус, — попробовала я вторить ей, но Аэрон взбешенно зыркнул, и я заткнулась.

— И с чего бы такая страсть! — съязвила Алия.

Аэрон поднялся и пошел к двери, показав нам внушительный кулак.

Вернулся он через час, с таким видом, будто набрал полный рот воды и боится ее расплескать. Молча закрыл дверь, отошел от нее подальше и свалился на мою кровать, корчась от смеха. Мы собрались около него, как врачебный консилиум над умалишенным, горя желанием непременно узнать подробности, но вампир гоготал так, что тряслись стены, а при виде наших умоляющих глаз зашелся в новом приступе веселья. Лейя, испугавшись, что у Аэрона началась истерика, как у нервной барышни, принесла ему стакан воды, но вампир проигнорировал сей предмет. Успокоившись, Аэрон так нам ничего и не рассказал, объявив, что подобную мерзость и неприличие он просто не сможет воспроизвести повторно. Мы повздыхали, а подлый вампирюга язвительно намекнул, что это нам наказание за то, что так его подставили. Мы смирились и провели вечер за картами, отчаянно мухлюя и стараясь оставить друг друга в дураках.

Следующий день был расписан буквально по часам. Утро отводилось на уборку комнаты. После вчерашней игры в карты в ней царил жуткий беспорядок, так как Аэрон, которого заставляли хлопать крыльями и орать по-петушиному, Алия, выгавкавшая собачий вальс, и Лейя, изобразившая большую голодную рыбу, ждущую червяка, не по-товарищески отнеслись к моему предложению пойти на шиш, когда я, продувшись, отказалась показать им овцу под столом. То есть потом-то они меня под стол загнали, но желание запустить в ухмыляющиеся рожи партнеров по игре подушкой, а то и чем потяжелее, не покидало нас весь вечер.

День отводился на приведение себя в порядок. Ну а вечером торжественная часть: праздник в честь окончания бесовской недели, вручение нам выигранных денег и обмахивание Аэрона крыльями Калины публично. Ради такого события старшекурсники даже упросили учителей доверить им актовый зал. Учителя кинулись за советом к директору, и тот мудро рассудил, что ученики пусть лучше надираются в стенах Школы, зато потом не надо будет никого искать по буеракам, выслушивая претензии жителей близлежащих сел и деревень.

Лейя разложила перед собой косметику, ленты и заколки. Решительно заглянула в зеркало и с видом воина, бросающегося в атаку, схватилась за кисть для макияжа. Я и Алия со смешками наблюдали за ее приготовлениями. Мы пока ограничились обеспечением соответствующего наряда. Алия вытащила черные в обтяжку штаны, расшитые по бокам бисером, сапожки с небольшими заклепочками на отворотах и длинную серую рубашку с такими же бисерными вышивками по рукавам и подолу, надела даренный Аэроном пояс и с чувством выполненного долга уселась на кровати, затачивая нож и звеня серебряными пластинками в шевелюре. У меня выбирать было не из чего, поэтому я втиснулась в платье, которым одарил меня Аэрон, и с тоской воззрилась на сапоги. Лейя накрасила один глаз и сурово уставилась им на мои ноги:

— Тебе нужны туфли.

— Где я их найду?

Алия фыркнула, туфель у ней отродясь не водилось. Лейя поставила свою босую ногу рядом с моей и вздохнула:

— Мои, наверно, великоваты будут. — Она хитро прищурилась. А мы стельку потолще положим! — и начала рыться в своем сундуке с азартом собаки, выкапывающей кость.

— Вот! — триумфально потрясла она черными туфельками с широкими лентами, которые должны обвиваться вокруг лодыжки. Я прикинула размер каблуков и пробормотала:

— Лучше я босиком пойду. — Но Лейя уже не слушала, натягивая обувку на мои ноги. Цокнула языком, увидев, что туфли великоваты. Без церемоний вытащила из моих сапог стельки и положила внутрь, приказав:

— Засовывай ноги! — затянула ленты и довольно улыбнулась.

— Первый раз вижу туфли с меховыми стельками, — фыркнула Алия.

Я сделала несколько шагов. Каблуки оказались на редкость устойчивыми, так что ноги не подворачивались.

Лейя принялась измываться над другим глазом. Я походила по комнате туда-сюда, чтобы привыкнуть к обуви. Лейя, вплетая в волосы изумрудную ленту, пообещала:

— Сейчас я возьмусь за твои волосы.

— Heт!!! — Я в ужасе схватилась за голову.

Безжалостнее парикмахера, чем Лейя, представить просто невозможно. Прически у нее, конечно, получались что надо, но какие муки нужно было ради этого перенести! Однако Лейя была неумолима и усадила меня перед зеркалом. Я жмурилась и подвывала, пока она терзала мою встрепанную шевелюру. Алия перестала точить нож и, ухмыляясь, слушала мои стенания. В результате получилось очень даже неплохо.

— Аккуратно уложенный сноп, — резюмировала Алия. Лейя гневно вопросила:

— А до этого что было?!

— Неаккуратный сноп, — фыркнула подруга.

Я, радуясь, что мои волосы еще при мне, отвалилась от зеркала. Моя прическа никогда аккуратностью и не отличалась! Лейя, недовольно пыхтя, застегнула платье пронзительно-зеленого цвета и повертелась перед зеркалом, оглаживая ткань на бедрах. Я попробовала повторить за ней эти движения, но чуть не упала с каблуков. Алия захохотала и, сунув нож за сапог, спросила:

— Идем?

Мы стали спускаться по лестнице. Перила уже были обвиты гирляндами, а на стенах размещены фонарики с короткими свечками внутри.

— Девочки, — я, вдруг спохватившись, остановилась, — а как справляют последний день бесовской недели?

Алия поправила пояс и сказала:

— Сначала будем плакать, что официальный разгул нечисти прекращается.

— Боюсь, я не смогу выжать по этому поводу ни слезинки, — забеспокоилась я.

— А ты просто подвывай, это как представление, — с усмешкой сказала подруга. Мы обе посмотрели на мавку, зная, что уж ей-то никакого труда не составит маленько поплакать. Алия, спускаясь вниз, продолжила рассказ дальше:

— Потом принесем жертву…

— Чью?! — Я покрылась мурашками.

— А, — Алия легкомысленно махнула рукой, — любую. В том году крысу приволокли. Большую такую, противную. Я как раз с отцом о месте в Школе договариваться приезжала, ну и попала на этот кошмар. Эта крыса потом, живя под лестницей, половину Школы перекусала, отрываясь за доставленные унижения. Пока Феофилакт Транквиллинович не избавился от нее при помощи крысиного яда.

— Так крыса осталась жива? А ты говоришь, «жертва».

— Верея, это как игра. Никому неохота проводить обряды Древних, они всем уже надоели, но традицию надо соблюдать. Вот и будем делать вид, что верны заветам предков.

Я успокоилась, и мы спустились на первый этаж, прошли по вестибюлю, неярко освещенному высокими толстыми черными свечами, и направились по коридору к актовому залу. Мимоходом глянули в зеркала, все трое удовлетворенно хмыкнули и пошли на гул голосов и вкусные запахи.

— Рыжая! — Химка была настроена благодушно. Она сидела на подоконнике, болтая когтистой голой ногой. — Кого бы ты хотела видеть в роли жертвы?

— Феофилакта Транквиллиновича, — не задумываясь, ляпнула я и прикусила язык.

По коридору приближался упомянутый объект, одетый во что-то напоминающее черную рясу с красно-золотой окантовкой. Прозрачные стекла очков он сменил на темные. Торчащие черные волосы и короткая бородка придавали ему вид настоящего беса, залезшего в сутану священника. Директор был занят беседой с Аэроном, который был во всем черном, отчего рассыпавшиеся по плечам светлые волосы казались еще светлее, словно выгорели на солнце. Аэрон выхватил меня взглядом из толпы и, ткнув пальцем в моем направлении, громко произнес:

— Вон она!

У меня сразу появилось желание сбежать, уж больно пакостный вид был у этой парочки. Я, сделав вид, что не заметила их повышенного интереса к своей персоне, попробовала затеряться в толпе, но наставник ухватил меня повыше локтя и потащил в полутемный вестибюль. Аэрон, стуча серебряными набойками на сапогах, со злорадной ухмылкой пошел следом. За его плечами покачивались расправленные крылья, и он напоминал ангела смерти.

— Госпожа Верея, — проникновенно начал наставник, когда на пару с вампиром они заволокли меня в гущу экзотических растений в зимнем саду, — у нас к вам маленькое, но очень ответственное поручение.

После этих слов ножки мои чувствительно задрожали. Ох, не понравился мне его вкрадчивый тон!

— Вам предоставляется возможность изобразить жертву на праздничном обряде.

Я вздрогнула и попятилась, но уткнулась в Аэрона, который перекрыл выход из зимнего сада.

— А почему именно мне выпала такая честь? — возмутилась я, пытаясь удержать зубы от веселой чечетки.

— Госпожа Верея, — голосом, которым врач успокаивает смертельно больного пациента, проговорил Феофилакт Транквиллинович, — вы же в некотором смысле, не совсем нечисть, а значит, идеально подходите на эту роль и придадите ей, так сказать, правдоподобия.

Меня прошиб холодный пот, роль беззащитной жертвы меня совершенно не привлекала.

— И что мне нужно будет делать? — понимая, что наставник все равно добьется своего, спросила я. Феофилакт Транквиллинович посмотрел на меня поверх очков и весело закончил:

— Ничего, просто ведите себя естественно.

Аэрон хохотнул и хлопнул в восторге крыльями.

— Феофилакт Транквиллинович! — позвали из коридора, и показалась встревоженная летавица Делия. — К вам из Конклава магов, дожидаются у вас в кабинете.

Я застыла, а наставник быстрым шагом удалился за Делией.

— Ненавижу магов, — пробормотала я, забыв про Аэрона. — Интересно, что им тут нужно?

— Может, просто с праздником поздравить или ингредиенты для заговоров взять, — подал голос Аэрон, напомнив о своем присутствии. — Да и не толпа их там, а всего один.

— А ты откуда знаешь?

— Директор его ждал.

Чувство тревоги меня не покидало, но предстоящая роль пока волновала сильнее.

— Аэрон, я тебя убью! — простонала я, прожигая вампира взглядом; тот независимо поправил широкий рукав черной рубахи и, ослепив блеском клыков, возразил:

— Ну сегодня убивать буду я. — Он посмотрел на мою опешившую физию и пояснил: — Жертву приносить буду я, как самый достойный, а Калина будет обмахивать крыльями.

После этих слов я завыла и даже от избытка чувств промаршировала из одного конца зимнего сада в другой. Аэрон краем глаза наблюдал за моими мучениями, делая вид, что занят разглядыванием своих ногтей.

— Быстро выкладывай, что из себя представляет этот обряд.

— Ну, — Аэрон, опершись плечом о косяк, не торопясь начал повествование, — сначала вытащат алтарь, кстати, как раз по твоему росточку…

Я фыркнула и уперла руки в боки.

— Потом тебя на него положат, я возьму большой нож… Я выпучила глаза на ухмыляющегося вампира.

— И всажу его тебе прямо в сердце, чтобы в следующий раз не заставляла развлекать химер!

— Аэрон, прекрати! — Я затопала ногами и сжала кулаки, шокированная открывающейся перспективой. — Что будет на самом деле?

Вампир в ответ радостно осклабился и сообщил:

— На месте узнаешь!

Я сколько угодно могла его умолять и угрожать, Аэрон только улыбался, как сытый кот, и демонстрировал свои белые зубы. В конце концов я поднырнула под его рукой и, шипя и плюясь от злости, пошла к актовому залу.

— К нам маг прибыл! — радостно сообщила Лейя. — Может, фейерверки покажет или наколдует что-нибудь. Верея, ты чего побледнела?

— Где маг?! — Я как ужаленная завертелась на месте.

— Не знаю, может, у директора в кабинете?

— Ты его видела?

— Нет. — Лейя засмеялась и состроила глазки стоящему неподалеку цвергу. — Алия видела, она там! — Лейя махнула рукой в сторону открытых двери зала. Я нырнула в полутемное помещение, освещенное свечами. У дальней стены стояли накрытые столы, а на середине толпились ученики, гудя, как потревоженное осиное гнездо. Я поискала глазами Алию и, заметив в толпе серый рукав ее рубахи, решительно направилась в ту сторону.

— Алия. — Я потянула девицу за рукав, отрывая ее от разговора с седым волкодлаком об эльфийских мечах.

— Чего тебе? — не очень радостно поприветствовала она меня.

— Ты мага видела?

— Ага. — Алия вгрызлась в яблоко, утащенное со стола.

— Какой он?

— Большой, черный, с панцирем на спине, — тут же выдала подруга, повергнув меня в шок. Захохотала и запустила огрызком яблока в своего недавнего собеседника.

— Алия! — Я живо представила большую черную черепаху.

— Высокий, в черном плаще, а на спину щит переброшен. На боку сабля с большим зеленым камнем, а еще на ней гравировочки и клейма разные… — Алия закатила глаза, и мне пришлось снова дернуть ее за руку.

— Алия, мне не нужно его вооружение, лицо опиши!

— А я его со спины видела, — спокойно ответила подруга, — поэтому и говорю: высокий, в черном плаще, в капюшоне по самые глаза, а на спине щит, потом плащ немного распахнулся, и я увидела ножны.

Я выругалась, а Алия зажмурилась и изобразила глубокую задумчивость. Я замерла, вглядываясь в лицо подруги:, а она заорала:

— А! Вспомнила! Еще белая рубаха!

— Дура! — в сердцах рявкнула я. Алия обиделась и, обозвав меня неблагодарным поросенком, вырвала свою руку и ушла продолжать прерванный разговор.

Я присела на лавку и поболтала ногой, но надолго меня не хватило. Я вышла из зала и стала потихоньку подниматься на второй этаж, где находился кабинет директора, кляня постукивающие каблуки. Говорят, что на свете есть три вида людей: одни цепенеют перед лицом опасности, другие драпают, и только я испытывала болезненное желание всякий раз заглядывать опасности в глаза. Наверное, для того, чтобы ткнуть в них пальцем.

Воровато оглядываясь, я дошла до дверей кабинета и сразу услышала голоса, доносившиеся из-за неплотно прикрытых створок. Стараясь не дышать, я подошла поближе и, затаив дыхание, прислушалась.

— Это крайне суровые меры! — послышался голос моего наставника. — Я не позволю Конклаву магов прибегнуть к этому.

Второй голос говорил тихо, и разобрать что-то было невозможно.

— Я понимаю, что вы независимый представитель и вправе принимать решение самостоятельно, но настаиваю на том, что ваши сведения неверны.

Снова негромкий твердый голос и возмущенный басок директора:

— Да Конклав магов просто не знает, с чем имеет дело!

В кабинете раздался шорох, видимо, маг поудобнее разместился в кресле.

— Тогда… — прозвучало довольно громко, и снова голос стих, долетая до моих ушей неразборчивыми фразами.

— Я не вправе вам мешать или отказывать, — досадливо произнес директор, — и, должен сказать, согласен с вашим решением, только требую, чтобы ученики ничего о вашем присутствии не знали.

— Меня это устраивает, — четко произнес голос. Я прильнула к створке, и тут чертовы туфли, которые были все-таки великоваты, запнулись каблуками за край дорожки. Я, как курица крыльями, взмахнула руками и задела дверь, которая с готовностью испустила препротивнейший скрип, который, как мне показалось, эхом отдался по всем коридорам Школы. Я метнулась в угол и притаилась за кадкой с пальмой, надеясь тоже сойти за представительницу флоры. В кабинете послышались шаги, Феофилакт Транквиллинович выглянул за дверь и сразу увидел меня, вжавшуюся в угол и прикидывающуюся пальмой. Секунды три мы пялились друг на друга — я с ужасом и раскаянием, а он с упреком и злорадством. Потом директор хлопнул дверью и сообщил собеседнику:

— Сквозняк.

Сквозняк в моем лице тем временем постыдно улепетывал вниз по лестнице, рискуя сломать себе шею.

— Черт, черт, черт! — бормотала я, расхаживая по женской уборной.

— Это заклинание такое? — спросила с усмешкой следившая за мной Алия. Лейя поправляла у зеркала макияж.

— Мне нужно увидеть этого мага, чтобы знать его в лицо. — Я остановилась.

— У тебя какой-то нездоровый интерес к магу, — сказала Алия.

— Мне очень нужно! — взмолилась я.

— Ладно, найдем и рассмотрим. — Алия тряхнула косичками. — Праздник начинается, пошли.

Я, оттого что моя голова забита совсем другим, совершенно забыла о маленьком, но ответственном поручении.

Когда мы пришли в зал, там уже вовсю шел плач по кончившейся бесовской неделе. Ученики старательно выли. Алия и Лейя охотно подключились, а я, зажимая уши руками, стала протискиваться между раскачивающимися учениками в поисках мага.

Феофилакт Транквиллинович находился в центре зала вместе с учителями, но мага с ними не было.

— Закончилась бесовская неделя, и нечисти придется снова затаиться! — зычно выкрикнул директор.

— Не показываться людям! — подхватил кто-то в толпе.

— Не вводить их в искушение! — поддержал женский голос.

— Пить в кабаках только ночью! — баском вторил третий, директор напрягся, а учителя заозирались.

— Заниматься любовью только под одеялом! — зазвучал не менее нахальный голос, а вой стал превращаться в хихиканье.

— Так принесем же жертву Великому Архону, чтобы и дальше не оставлял нас своей милостью! — спасая положение, поспешно перешел Феофилакт Транквиллинович к следующей части праздника. Я, вспомнив о разговоре в зимнем саду, вжала голову в плечи и бочком стала двигаться к дверям. Старшекурсники с грохотом вытащили какую-то жутко тяжелую и корявую конструкцию. Вся Школа с ужасом на нее воззрилась. Алтарь был покрыт таким количеством пыли и паутины, что казалось, его не использовали ни разу со времени изготовления. Я посмотрела на то, в каких антисанитарных условиях должна принять смерть, и прибавила скорости. Алтарь поспешно протерли чистой тряпкой, хотя солиднее смотреться он не стал. Я взялась за ручку двери, и тут в толпе мелькнул край черного плаща. Я, забыв о «жертве», рванула обратно.

— Какую же жертву принесем на алтаре? — спросил директор.

Кто-то хлопнул на алтарь жирного таракана, раскормленного, видимо, специально для этого дела.

— Нет, — пропел наставник мерзким голоском и щелчком сшиб тварь, нечаянно попав в кучку учителей. Послышались сдавленные визги. — А принесем мы невинную девицу!

Мавки в восторге запищали:

— Чур, меня!

«Невинная девица» тем временем уверенно приближалась к высокому незнакомцу в черном плаще. Когда меня схватили за талию в каких-то двух шагах от цели, я просто взбесилась. А незнакомец между тем стал удаляться. Я попыталась вывернуться из схвативших меня рук, я рычала, от6ивалась, лягалась и даже пробовала кусаться. Встреча с магом катастрофически откладывалась на потом. Феофилакт Транквиллинович потрясенно взирал на меня, видимо, «ведите себя естественно» не предполагало такого бурного сопротивления. Еле-еле скрутив непокорную «невинную девицу», меня приволокли к алтарю и попробовали уложить, но я упорно вскакивала и плотоядно озиралась по сторонам. «Аккуратный сноп» снова превратился в неаккуратный.

— Почетная честь принесения жертвы оказывается тому, чье старшинство признали Древние, — прогудел наставник, надавив мне на лоб ладонью и принуждая лежать смирно. Я обиделась, сложила руки на груди, как покойница, и замерла, спустив одну ногу с алтаря и довольно вальяжно ею покачивая. Наставница летавиц вернула ее на положенное место и погрозила мне пальцем. Двери в зал открыли под удар гонга, вошел Аэрон с длинным зазубренным и явно нуждающимся в заточке ножом. Он эффектно прошел к алтарю, я показала ему язык и прошипела:

— Позер!

Аэрон улыбнулся отнюдь не ласковой улыбкой и высоко поднял двумя руками нож. Я снизу вверх посмотрела на лезвие и подумала, что от такого тупого предмета моя смерть будет долгой и мучительной.

Внезапно мне вспомнились подслушанные слова директора, и я заледенела. А если они действительно решили таким образом от меня избавиться? И духи ублажены, и жертва принесена, и я, по приказу Конклава магов, отправлена на тот свет? Перевела взгляд на директора, но наткнулась на темные стекла очков.

Хмурый, потемневший Калина встал сзади Аэрона и, морщась от унижения, погнал крыльями волну воздуха. Волосы у Аэрона разлетелись, а нервы у меня сдали, и я, взвыв:

— Спасите, люди добрые! — попробовала сигануть с алтаря. Аэрон отмоего вопля вздрогнул, впрочем, не он один. Лезвие ножа дрогнуло, я панике резко разжала пальцы рук. Нож в руках у вампира разлетелся на мелкие кусочки. Один из них уколол меня в ухо. Аэрон таращился на рукоять ножа в своих руках. Калина тупо продолжал обмахивать нас крыльями. Директор стянул с носа очки и взглядом василиска, которому наступили на хвост, вперился мне в глаза. Учителя и ученики вытряхивали из волос кусочки ритуального орудия убийства.

Наконец наставник вышел из ступора и, мазнув меня рукой по уху, показал собравшимся кровь на своих пальцах:

— Жертва принесена!

Аэрон с облегчением выдохнул и отбросил рукоять в сторону, Калина сложил крылья. Нечисть радостно взвыла. Алтарь уволокли и всех пригласили за столы. Феофилакт Транквиллинович обошелся не обещающими ничего хорошего словами:

— Ну, госпожа Верея…

А Аэрон галантно сопроводил меня к столу, пообещав устроить взбучку за чуть не сорванное представление. Я истерически хихикнула и присоединилась к Алии и Лейе. Последняя сокрушалась, что не ее взяли на роль «жертвы». Мага за столом не было. Я лениво поела яблочный пирог и заскучала. После того как ученики и учителя наелись и порядком напились, было предложено начать танцы. Эта часть праздника была особо шумной и веселой. Отплясав с Аэроном два или три танца, я наступила на развязавшуюся ленту от туфли и чуть не упала носом вниз. Присела, завязывая атласную полоску ткани. По лицу мазнул чей-то черный плащ. Я лениво подняла голову, увидела широкие белые рукава рубахи; лицо терялось во мраке, да и в зале было не ахти как светло. Я снова уткнулась глазами в туфлю, и тут до меня дошло, кого я видела! Я подскочила, ежась от запоздалого страха, но мага уже след простыл.

— Алия, он здесь! — крикнула я, вцепившись в руку подруги.

— Кто? — Алия вышла из круга танцующих.

— Маг.

Девица подтащила к себе Лейю, лихо отплясывавшую с каким-то лешим. Мы вышли в зимний сад.

— Предлагаю поохотиться на него. — Захмелевшая Алия потерла руки. — Поймаем, рассмотрим, заодно расспросим, какого рожна ему тут нужно!

— Зачаруем, обворожим, соблазним, — довольно пропела Лейя.

— С ума сошли! — возмутилась я. — С тебя, Алия, он снимет шкуру, Лейины волосы пригодятся для каких-нибудь мерзких заклинаний, а меня…

— А тебя… — потребовала продолжения Лейя.

— Какая разница! Достанется всем! У-у, — я крутанулась на каблуках, — мне бы только его личико увидеть!

— Зачем тебе? — спросила Алия, срывая листик с декоративного клена. Я не ответила, про себя подумав, что врагов нужно знать в лицо.

— Договариваемся так: кто его первым увидит, тот хорошенько рассмотрит и запомнит до мельчайших подробностей, — решила я.

Девчонки кивнули, и мы пошли из сада. Не знаю, показалось мне или нет, но густые заросли гортензии в конце сада издали нечто вроде ехидного смешка. Я остановилась, посмотрела в ту сторону, но в саду царила тишина. Я развернулась и въехала носом в грудь Аэрона.

— Ну и что за представление ты разыграла перед всеми? — прошипел он, увлекая меня обратно в сад. Алия и Лейя, потоптавшись, отправились обратно, праздновать.

— Ты сам меня не предупредил, что делать.

— Твоя роль — это невинная овечка, лежишь и не рыпаешься! — сердито сказал Аэрон, а я тут же вспомнила, как вчера продулась в карты и блеяла из-под стола. Вампир посмотрел в мои сузившиеся глаза и понял, что переборщил. — Ладно, — примирительно произнес он и вытащил из кармана черной кожаной безрукавки грушу. — Хочешь?

Я взяла плод у него из рук и с удовольствием откусила.

— В принципе все вышло очень даже ничего. — Аэрон хохотнул. Хотелось бы мне посмотреть на рожу Калины!

— Я видела, уверяю, ничего интересного. Ты мне лучше скажи, что ты собирался делать ножом?

— Воткнуть его у тебя над головой, там же специальное отверстие, не заметила? Жертвы-то давно уже не приносятся, это как игра.

Я перестала жевать, повертела в руках огрызок и мстительно запулила им в подозрительные кустики.

— Пойдем. — Аэрон потянул меня за руку. — Там директор частушки поет.

Я нехотя пошла, хотя желание прогуляться до зарослей гортензии было просто непереносимым. Единственное, что меня сдерживало — это страх обнаружить там того, кого я и подозревала, и посмотреть ему в глаза.

То, что маг совершенно не желает, чтобы его как следует рассмотрели, стало ясно в течение ближайшего же часа. То ли этот паршивец действительно подслушивал наши разговоры в зимнем саду, то ли сам так решил, но он специально появлялся в поле нашего зрения, а когда мы рьяно кидались к нему, растворялся в толпе или бесконечных коридорах.

Мой страх сменился бешенством, я уже совершенно не боялась к нему прикоснуться, напротив, если бы он на меня вдруг кинулся, я бы с довольным рычанием вцепилась в него нисколько не слабее и наконец-то стянула бы этот дурацкий капюшон. Мы были доведены до состояния тихой, еле сдерживаемой ярости. Праздник нас уже не радовал, пьяные приятели и учителя раздражали, накрытые столы вызывали тошноту. Аэрон вовсю веселился, распушил хвост и клеился к какой-то вампирше. Мы его ехидно благословили.

— Так больше продолжаться не может! — прокричала Алия мне на ухо, пытаясь перекрыть гудеж. — Нужно выработать какую-то тактику или я просто кого-нибудь убью!

— А я помогу тебе в разделке трупа, — сказала я.

— Нужно загнать этого гада туда, откуда выхода нет, или где-нибудь подкараулить!

— Например, у мужского туалета! — внесла предложение Лейя.

— Ну уж нет! — одновременно с Алией отрезали мы, представив сие действо.

Случай подвернулся сам собой. Лейя побежала в жилое крыло за бусами из кораллов, которыми хотела похвастаться перед однокурсницами, я осталась в зале. Алия поспорила с вовкуном, что лучше попадает в цель снежками, и убежала на крыльцо доказывать это. Я, захватив со стола пирожок, отправилась встречать Алию в вестибюле и там-то и обнаружила предмет нашей ненависти. Пока я с пирожком в зубах двигалась ему навстречу, из жилого крыла с бусами и напевая песню «напилася я пьяна…» выскочила Лейя, а из наружной двери шагнула раскрасневшаяся от мороза Алия. Мы стали сжимать круг, и магу ничего не оставалось, как завернуть в учебное крыло, издав при этом язвительное фырканье.

— Ему еще и смешно! — заорала Алия. Мы как голодные кошки, узревшие жирную мышь, побежали за ним. Стуча каблуками, ворвались на второй этаж.

— Я посмотрю его здесь, а вы идите выше, — сказала Алия.

Мы поднялись еще выше, Лейя заверила меня, что проверит каждый закуток Я поднялась на четвертый этаж. Каблуки предательски стучали, и я сняла туфли, взяв их в руки. На этаже было темно и тихо. Я повыше подняла прихваченную внизу свечку. Аудитории были закрыты, коридор пуст. Лестница уходила вверх, превращаясь в винтовую и уводя в башню, на которой в учебное время зажигался маяк для гриф-почты. Я с опаской подняла голову, прижала покрепче туфли и, вздохнув, стала подниматься. Голова начала кружиться от лестничных витков.

— Сумасшедшая лестница, — проворчала я. — Только на заднице по ней съезжать.

Наконец площадка! Затаив дыхание, я крадучись двинулась вперед. Сзади послышалось шумное дыхание. Я резко обернулась: встав на дыбы, надо мной нависло ужасное существо, напоминавшее коровий скелет. Секунду я смотрела в красные глаза, а потом, испустив невнятный хрюк, ткнула свечой прямо ему в глаз. Существо взвыло и исчезло.

— Морок. — Я нервно хихикнула. — Значит, маг здесь. — В животе сразу стало неуютно и холодно. — «A может, ну его, этого мага», испуганно подумала я, пятясь к лестнице. Когда я повернулась с твердым намерением уйти, на верхней ступеньке выросла темная фигура, свеча потухла, и темнота насмешливо вопросила:

— Нашла?

— А-а-а!!! — ответила я, вспугнув голубей под крышей башни.

Выронив свечку и поудобнее схватив туфли уже двумя руками, со всей силы тюкнула каблуками в стоящего передо мной. Судя по звуку и оханью — достигла цели! Он попытался ухватить меня, я, дернувшись, наступила на свечку и, завывая почище Химки, рухнула прямо к нему в объятия. Такого счастья маг не ожидал и, потеряв равновесие, повалился на спину. Я была абсолютно права, когда предположила, что по этой лестнице очень хорошо съезжать вниз! Щит с готовностью взял на себя роль санок, я — ездока, а маг барахтающейся, теплой и мягкой подстилки для моего зада. Он, правда, пытался притормозить, хватаясь за стены, но это мало помогало.

— К-как-ког-гот-теб-бен-над-до?! — попробовала начать я допрос, чувствуя себя хозяйкой положения. Но зубы норовили откусить язык, и допрос с пристрастием не состоялся. Витки лестницы придали нам удивительную скорость, выехав на ступени учебного крыла, щит посчитал их еще одной отличной горкой.

Плащ мага задрался, я, отметив, что стало светлее, начала в нем рыться, как насильник в нижних юбках жертвы. Маг, догадавшись о моих намерениях, перестал барахтаться и сотрясать воздух ругательствами, а усиленно стал в плащ зарываться. Мы с грохотом и воем пролетели мимо подруг. Алия гаркнула вслед:

— Верея, держи его, я уже иду!!!

Щит вышел на финишную прямую — в вестибюль. Я добралась до накопителя мага в виде глаза дракона с вертикальным зрачком, довольно заурчала, щит, рассыпая искры по каменному полу, нес нас прямо в актовый зал. Мы влетели туда под восторженные вопли, которые тут же сменились потрясенной тишиной. Маг что-то выкрикнул и сделал движение рукой. Хлопнуло. Плащ взметнулся мне на голову. Стало как-то пусто и очень неуютно. Когда ткань сползла с головы, я сидела внутри щита, по-турецки скрестив ноги и сжимая в каждой руке по туфле. Маг исчез, оставив меня одну расхлебывать неприятности.

— Ты специально отправилась на поиски мага, чтобы на нем прокатиться? — спросила Алия.

— Алия, прекрати. — Я поморщилась. Каждый встреченный ученик считал своим долгом задать мне вопрос:

— Верея, где это ты научилась так ловко объезжать магов?

До такого вопроса снизошел даже Феофилакт Транквиллинович, когда отчитывал меня в своем кабинете, пряча усмешку и стараясь выглядеть серьезно.

— А зачем тебе тогда понадобился маг?

— Я просто их терпеть не могу.

— Мы все их не жалуем, так и стараются использовать нечисть в своих заклинаниях! Но чтобы запрыгнуть сверху и пересчитать его хребтом ступени! Это слишком жестоко. — Подруга еле сдерживала смех.

Аэрон, как всегда не соизволив постучать, ворвался в комнату, пряча руки за спину. Потребовал приготовить большую миску и торжественно ссыпал в нее деньги из мешочка, который, собственно, и Прятал. Мы с восторгом уставились на высокую кучку.

— Это мы столько же выиграли?! — Алия в восхищении хлопнула себя по ляжкам.

— Ага, почти вся Школа ставила против нас! — Аэрон уселся На стол, мотнул туда-сюда ногой, посмотрел на меня, ехидно улыбнулся и открыл было рот, но я его опередила:

— Я нигде не училась объезжать магов. И вообще, — я уперла руки в боки, — этот вопрос уже потерял новизну, меня пытала почти вся Школа!

Аэрон захлопнул рот, явственно щелкнув зубами, и произнес:

— А я уж испугался, что ты — телепатка! — и без перехода добавил: — Как распорядимся свалившимся на нас богатством?

— Я слышала, что в Веже ярмарка началась. — Я посмотрела на друзей. — Может, сходим?

Друзья, к моему огромному удивлению, энтузиазма не проявили, как-то сникли, нахмурились. Вампир повертел монетку в пальцах и, вернув ее в миску, произнес:

— Была охота изображать праздничное пугало! Нет, я лучше к Никодиму.

Алия со вздохом сказала:

— Попозже сходим, только в сам Веж не пойдем, на окраине Вежиц прогуляемся.

— Вы чего?! — опешила я, сраженная наповал их безразличием к такому событию, как ярмарка с ее каруселями, лавками, забитыми всяким барахлом и диковинками.

— Она не знает, — не без зависти посмотрев на меня, вякнула Лейя.

— Ты была в Веже? — спросил Аэрон.

— Была, с наставником за новыми книгами ходили, а что?

— Все понятно. Ты же не нечисть! — Вампир буркнул под нос какое-то ругательство. — Бирку тебе выдавали?

— Какую бирку? — Я завертела головой, не понимая смысла разговора.

— Стража у ворот Вежа выдает нечисти бирки, которые крепятся на одежду. Люди издалека видят, что мы из Школы.

— Мало того, — негодующе продолжила Алия, — на ней подробненько указывается, к какому виду нечисти мы относимся! Представляешь, идешь по городу, а на груди бирочка: волк-оборотень. Люди шарахаются в стороны, лавки закрываются при твоем приближении, а еще обязательно найдется какой-нибудь герой, желающий избавить человечество от твоего присутствия!

— И попробуй его тронь! — вставил Аэрон. — Тут же сообщат в муниципалитет города, а потом и в Школу, что нечисть озверела на людей кидается!

— Чувствуешь себя как голая, — печально произнесла Лейя.

— Кто выдумал такую гадость?

— Власти города, якобы для нашей же защиты! — Алия сердито швырнула в мишень нож, попав в самую середину.

— А как они узнают, что входящий в ворота — нечисть?

— Стража у ворот держит черный архон и требует, чтобы входящий, положив на него руку, просто сказал, что он не нечисть.

У меня всплыла в памяти эта забавная процедура, мне было даже весело, когда, предъявив какую-то закопченную железяку, стражник спросил, не нечисть ли я. При этом подозрительно косился на наставника, которому сделать такое же заявление не предложили и никакой бирки не выдали. Видимо, знали его в лицо. Я безропотно положила руку на эту дрянь и с чистой совестью поклялась, что к нечисти не имею никакого отношения.

— Подумаешь, — фыркнула я, — могли бы и соврать, дескать, не нечисть мы.

— И лишились бы руки! — рявкнул Аэрон. — Черный архон таких шуточек не спускает!

Я приуныла.

— Если хочешь, можешь сходить одна, — сказала Алия. Я представила себя, одиноко блуждающую по городу.

— Нет, одна я не пойду.

— Тогда вечером завалимся к Никодиму, — подвел итог Аэрон, спрыгнул со стола и, уже открыв двери, брезгливо потянул носом. У вас на этаже что-то сдохло! Вонь просто ужасная.

Я вспомнила про куриные лапки и хихикнула.

Алия продолжала метать нож в мишень, я посмотрела, как она попадает прямо в яблочко, и полезла на подоконник Уселась поудобнее и бессмысленно уставилась за стекло. Содержательный разговор не давал мне покоя. Я принялась водить пальцем по стеклу, выписывая завитушки. Лейя мурлыкала какую-то песенку и вышивала зеленую широкоротую лягушку на своей наволочке.

— Химка оккупировала уборную, — сообщила она, не отрываясь от своего занятия. — Вина накушалась. А ей говорили — не запивай молоком! Сидит теперь, шипит от злости и крыльями машет, того и гляди, взлетит вместе с нужником.

Палец остановился на полпути к подоконнику.

— Животом мается, говоришь?

— С места встать не может! — хихикнула Лейя и чмокнула лягушку в вышитое гладью брюшко.

— Девочки; а на ярмарку мы все-таки сходим! И без всяких дурацких бирочек! — заорала я, спрыгивая с подоконника. Алия от неожиданности промахнулась, и мы уставились на вибрирующую рукоять ножа, торчащего из стены.

Трое недовольных сидели у горшка с углями, время от времени кидая безразлично-угрюмые взгляды на будку, в махоньком окошке Которой то и дело показывался то один, то другой глаз десятника городской стражи.

— И че зырит? — зевал бородатый детина, лениво перекладывая топор на длинном древке с одного плеча на другое.

— А смотрит, чтоб ты в кабак не сбег.

— Да ну его в пим дырявый. Перебрали чуток, а вони, словно мы городскую казну пропили. — Детина снова зевнул.

— А неча было сотнику морду бить. — Его напарник был тощ и высок. Тулуп на нем висел колоколом, и снизу отчаянно поддувало.

— Да я на морду евонную наступил нечаянно. Он же под столом лежал. Ни петь, ни свистеть не мог, а разорался, как баба на сносях!

Тощий с завистью посмотрел на тулуп напарника, тесно облепивший большое тело: вот кому действительно тепло. Он с досадой сплюнул в снег и проронил:

— Вот, леший его дери, ноги мерзнут.

— А я говорил, унты не надевай. Валенки зимой — самое то.

— Ноги у меня болят после валенок

— Ха, так ты не казенные носи. Мне в Цапельках во какие скатали. Мя-го-нькие.

— Для сугреву бы чего, — топая ногами, с тоской проговорил товарищ, косясь на десятника в окошке. — Никакого проку с сегодняшней смены. — Он кивнул на ведро с бирками. — Бесово отродье пущать не велено.

Детина тоже вздохнул: если бы не приехавшие в Веж жрецы да маги, которых задержал буран, глядишь, нечисть за бирки денежку бы дала. Половину в казну города, половину в карман.

— Специально с Потапом сменой поменялся, думал, нечисть на ярмарку ринется. Дык жрецы Хорса припожаловали. Смена псу под хвост! — Тощий похлопал себя по бокам, пытаясь согреться.

— Кажись, идет кто, — вяло произнес детина, ткнув бердышом в одинокую фигурку, приближающуюся от Вежиц.

— Мелка больно. Побирушка, не иначе.

Когда фигура подошла ближе, стало понятно, что это невысокая девчонка в каких-то лохмотьях, с сажей на носу и круглыми испуганными глазами.

— Куды прешь? — рявкнул тощий.

Девчонка присела от страха, крепко сжимая объемистый мешок. Язык у нее, похоже, отнялся от испуга, и она только хлопала огромными глазищами, которые на солнце стали бирюзового цвета.

— Чего несешь? — Здоровый протянул руку к мешку.

Девчонка с неожиданной силой потянула ношу на себя. Некоторое время они молча вырывали мешок друг у друга. Стражник победил и запустил руки в мешок. Побирушка громко всхлипнула и стала размазывать сажу с носа по всему лицу. Тощий присвистнул, принимая из рук напарника две большие оплетенные бутыли отличного виноградного вина. Здоровый, отбросив пустой мешок, схватил девчонку за шиворот, тряхнул и потребовал:

— Где стащила?

Та еще сильней засопела, а потом неожиданно больно пнула его в голень. Стражник от нежданной боли выпустил девчонку, и она с проворством мыши увернулась от тощего и дала деру обратно в Вежицы.

— Вот паршивка! — выругался здоровый, потирая ушибленную ногу. — Воровка, леший ее дери!

Тощий разглядывал бутыли и прищелкивал языком. Глядишь, не такая уж и пропащая смена! Одну бутыль пришлось отдать десятнику, зато вторая чудесно согрела тело и душу.

Я с подхихикиванием заскочила в кабак Никодима. Похлопала глазами, стоя на пороге, привыкая к полумраку, выхватила взглядом друзей за столиком в дальнем углу и уверенно туда направилась. Аэрон при моем приближении вздрогнул и пробормотал:

— Я тебя не узнал.

— Богатой буду! — заулыбалась я. Алия протянула мне платок, Лейя зеркало. Я глянула на свое отражение и, испугавшись чуть не до икоты, стала поспешно вытираться платком, делая вид, что не замечаю с нетерпением ерзающих друзей. Стянула старую куртку, платок, надела шубку и шаль.

— Верея! — заголосила, потеряв терпение, Алия. — Рассказывай!!!

— Чего рассказывать-то? Вино у них. Через полчасика пойдем в Веж, стражники как раз созреют.

Аэрон кивнул кабатчику, тот поставил перед нами кружки с вином. Мы стукнули деревянными боками кружек и выпили за успешно завершившуюся первую часть плана.

В это время на довольно приличном постоялом дворе в Веже, который заняли жрецы Хорса, среди монахов-рыцарей шел следующий разговор.

— Жаль, что учеников бесовской Школы нынче в город не пущают! Ужо мы бы порезвились! — с сожалением промолвил один ИХ них, отпивая из кружки пиво и рукавом утирая пену с усов; Все монахи были как на подбор — сильные, ладные, горячие, готовые во славу Хорса сразиться со всем миром.

— После того старого оборотня никакой нечисти не встречали! — Монах шлепнул по крепкому заду разносчицу и загоготал, когда та поспешила удалиться на безопасное расстояние.

— Власти перестраховались, — продолжал первый, — защищают это бесово отродье!

— Чертов буран! — выругался третий. — Давно бы в Чаронице были! Теперь киснем тут… — Он покосился в сторону соседнего столика, где гордо восседали молчаливые жрецы. — И чего их охранять? — перешел он на трагический шепот. — Двое магов нечисть и близко не подпускают. В какой-то деревеньке озверевший упырь кинулся, так даже на сто шагов не подпустили, сожгли начисто! Даже позабавиться не дали. — Рыцарь поспешно закрыл рот, заметив присоединившиеся к жрецам две фигуры в плащах-балахонах. — Легки на помине!

— Тоже ведь нечисты, а считаются белыми! — поддержал его усатый, поправляя тяжелый меч.

Во второй половине дня у ворот Вежа трое недовольных внезапно поняли, что пить ворованное вино — нехорошо. Первым муки совести испытал десятник. Схватившись за живот, он атаковал нужник, решив навеки в нем поселиться. Вторым нехорошее брожение вина в животе почувствовал тощий и, так как нужник был оккупирован десятником, который место дислокации менять не собирался ни за какие коврижки, вовсю кроя матом и мелкую воровку, и погоду, и промерзшие унты, затаился в кустах под стеной. Здоровяк проводил его взглядом и, повернувшись к воротам, заметил четверку приближающихся путников, которые со смехом перекидывались снежками и не особо спешили. Покосившись на сотрясающиеся от отборного мата кусты, детина, притоптывая от нетерпения ногами, ждал, пока пройдут эти четверо. Те не торопились. Три молоденькие девицы и парень хохотали и, видимо, решили собрать на свою одежду весь снег.

«Ну!!» — мысленно возопил стражник, прислушиваясь к утробному рычанию своего чрева.

Молодежь его мысленных воплей не услышала, остановилась и стала шумно, перекрикивая друг друга, обсуждать, стоит ли идти в Веж или лучше еще повеселиться в снегу. Спор сопровождался взрывами хохота и запуливаниями снежками друг в друга. Живот издал очередной угрожающий звук, здоровяк напрягся.

— Да ну его, этот Веж! — громко воскликнула рыжая девица, махнув рукой. — Лучше в Вежицах с горок покатаемся!

Совесть стражника после этих успокаивающих слов решительно пригрозила, что готова выплеснуться наружу. Детина попятился во внутренний двор, там заметался, как петух, которому хозяин, махнув тесаком, намекнул на суп. В нужнике страдал десятник, и здоровяк, вспомнив, что дом бабки Аниньи всего через дорогу, быстро посеменил в ту сторону, время от времени останавливаясь и судорожно сжимаясь.

— Пошли. — Я оглянулась на брошенные без присмотра ворота.

Мы, как тени, скользнули в них. Я наткнулась взглядом на ведро с бирками и недолго думая ссыпала половину себе в мешок. Тряхнула, послушала перезвякивание и, ухмыльнувшись, бросилась догонять друзей.

— Как их не укачивает?! — Я задрала голову, наблюдая за Аэроном и Лейей на качелях. Лейя разалелась и заливисто хохотала. Алия тоже посмотрела на эту пару, фыркнула и протянула мне горсть чищеных орехов. Я отвернулась от качелей и стала их жевать.

— Пойдем в комнату смеха, — предложила, — там целый лабиринт!

— С кривыми зеркалами?

— Ага! Интересно, Аэрон в них отражается?

— Чушь какая! — хмыкнула Алия. — Отражается как миленький!

По ярмарочным рядам мы уже прошлись и накупили всякой ерунды, начиная от предметов гардероба и заканчивая такими безделушками, как, например, лягушка из нефрита. Деньги, как зачарованные, все не кончались и отчаянно жгли руки.

Я и Алия ссыпали кучку монет в ладонь продавца и нырнули в лабиринт. Пока хохотали над своими отражениями, как-то незаметно потерялись.

— Алия! — заорала я, когда вдоволь насмотрелась на себя в разных ракурсах, а выход никак не находился.

Завернув за зеркальную стену и наткнувшись на здорового темноволосого парня, который проводил меня взглядом мутно-карих глаз, я пробежала дальше по зеркальному коридору.

— Надо выбираться, леший меня дернул сюда прийти, — пробормотала я и вдруг отчетливо услышала, что за мной кто-то идет.

Я остановилась, в лабиринте царила тишина. Сразу стало как-то неуютно, даже страшно. Сделала пару шагов назад, спиной почувствовала чей-то взгляд и обернулась. Давешний встреченный мною парень нехорошим взглядом меня рассматривал.

— А ты ладненькая! Мой любимый размер! — сказал он.

Я попятилась, а он наступал:

— Говорят, рыжие девки — горячие! — Парень вытянул огромную ручищу и сцапал меня за рукав. Я молча вцепилась в наглую длань зубами. — О-о-о! — заорал мутноглазый.

— О-о-о! — вторило эхо, отскакивая от зеркал.

— Сучка!!! — крикнул парень.

Руку он разжал, и я, как вспугнутый заяц, бросилась бежать. Сзади тяжело загрохотали сапожищи. Я заметалась в бесконечных развилках зеркальных коридоров и, ко всему прочему, в одном из отражений вдруг увидела мелькнувшую рукоять сабли с зеленым камнем. Не знаю, чего я испугалась больше — остаться здесь с мутноглазым детиной или тут же, но с магом, — однако я испустила такой вопль, что ему позавидовала бы сама баньши. Крик отразился от зеркал и здорово меня взбодрил. Выпучив глаза и непрерывно Вопя, я вырвалась на свободу, чуть не сшибла ожидающих меня друзей и, схватив Алию за руку, пустилась в ближайший переулок. Там остановилась, тяжело дыша.

— Что с тобой?! — Алия выдернула свою руку и потерла красный отпечаток моих пальцев. — Черта там увидела?

— Хуже. — Я закашлялась. — Там был маг, тот же самый. Хотя… — Я задумалась. — Может, у меня паранойя?

— Почему ты решила, что это он? — спросила Лейя, прибежавшая с нами.

— Сабля его… по-моему.

Аэрон, который не пожелал бегать, вышел из-за дома, спокойно насвистывая.

— Ну и кто там на тебя напал? Отражение?

— Нет. — Я насупилась, веселое настроение было изгажено. — Может, домой? Темнеет.

— Давайте перекусим чего-нибудь и возвращаемся обратно, предложил вампир. — Я неподалеку кабачок видел.

Кабак действительно обнаружился. Мы открыли двери, и нас обдало такой волной вкусных запахов, что потекли слюнки. Кабатчик сразу оценил дорогую куртку Аэрона и проводил нас к столу. Чуть позже была подана Лейе жареная рыба, Алия возжелала дичь, сославшись на то, что она все-таки хищник, Аэрон потребовал пирожков с мясом, капустой и рыбой, пампушечек со сметаной и квасу. Я ничего заказывать не стала: во-первых, аппетит после пережитого пропал, а во-вторых, я всегда могу присоединиться хоть к подругам, хоть к Аэрону, не дадут же они мне умереть от голода. Когда трапеза подходила к концу, Алия произнесла:

— Ну денек был что надо!

Ох, поторопилась она это сказать. Не успел отзвучать ее голос, как в кабак вошел давешний парень из зеркального лабиринта. Я поперхнулась, столкнувшись с ним взглядом, а этот скот нахально ухмыльнулся и показал мне неприличный жест. Я сощурила глаза, а здоровяк заржал и расположился у стойки.

— Что там? — спросил Аэрон, оглядываясь. Он и Лейя сидели спиной к входящим и не заметили причину моего дурного настроения. Я не ответила, а повернулась к Алии и тихонько рассказала ей о том, что случилось. Алия помрачнела и принялась сверлить вошедшего взглядом.

Аэрон расслабился, отчасти от восхищенных вздохов прислуги, представленной молодками и девицами, которые ошивалась поблизости от столика, стараясь как бы ненароком мазнуть парня то бедром, а то и оголенным плечиком. Вампир уже хотел расплыться в довольной улыбке, но вовремя вспомнил о клыках и улыбнулся, не разжимая губ, заслужив еще один дружный вздох восторга. Алия повернулась и горячо зашептала мне в ухо, я ухмыльнулась. Аэрон отложил пампушку и напряженно уставился на нас. Мы игнорировали его взгляд.

Когда тарелки опустели и мы стали собираться, Алия смущенно сказала, что желает посетить уборную. Я предложила Лейе и Аэрону идти вперед.

— Мы вас догоним, — пообещала я. Тип у стойки выпил три кружки рябинового вина и скучал. Завидев, что я осталась в одиночестве, он приободрился и снова препоганенько заулыбался. Я покосилась на темноту за окнами и торопливо вышла во двор. Постояла на крыльце и пошла вдоль тихой улочки. Парень расплатился с кабатчиком, через некоторое время послышались его торопливые шаги и шумное дыхание. Я сделала вид, что наслаждаюсь прогулкой и совершенно не замечаю нагоняющего меня детину. Подождав, пока дыхание приблизилось вплотную, резко развернулась и двумя разведенными пальцами ткнула ему в глаза.

Тип взвыл, схватившись за свои очи. Я коленом ударила туда, куда он в данный момент не ожидал. Парень хрюкнул и согнулся. От стены ближайшего дома отделилась тень и, звеня серебряными пластинками на непокрытых косицах, добавила ногой в бок, свалив его на землю. Мы для порядка его еще попинали.

— Козел! — высказалась я. Из-за угла выскочили Аэрон с Лейей.

— С ума сошли!!! — заорал вампир. — Какого черта вы тут кого-то мочите?!

Я поморщилась и прояснила ситуацию. Аэрон присел на корточки около поверженного и спросил:

— Жив хоть?

Он наклонился, заглядывая в лицо, детина открыл глаза и, вытаращившись при виде клыкастой усмешки, зашелся в бабьем визге: — Упырь!!!

Аэрон подскочил:

— Тикаем отсюда!

Дважды нас просить не пришлось, мы сорвались с места и тут же наткнулись на человек десять вооруженных мужиков в каких-то белых тряпках.

— Вляпались! — констатировал Аэрон, когда мужики взяли нас в кольцо. — По самое не хочу!

— Кто это? — Я затравленно озиралась на оголенные мечи.

— Рыцари-монахи, — просветила меня Алия. — Сейчас нас изгонять будут.

— Как это?

— Порежут на кусочки, и все! — с готовностью объяснил Аэрон, кивая на мечи. — Мы же здесь вне закона, без бирок! Откуда только взялись, сволочи?!

Лейя дрожащим голоском попросила: — Уши заткните.

— Чего?! — изумилась я, но друзья послушно зажали уши руками, я испуганно сделала то же.

И тут Лейя завизжала!

В окнах полопались стекла, а рыцарей раскидало в разные стороны, чуть не размазав по стенам. Пользуясь передышкой, мы сиганули в разные стороны: я и Алия — в одну, а Лейя с Аэроном в другую. Не добежав до конца улицы, мы услышали брань и бряцание оружия, повернули обратно и налетели на пятящихся Аэрона и Лейю.

— Вы вовремя, — буркнул вампир, — мы как раз вас ждали!

Я посмотрела на приближающихся рыцарей-монахов. Плодятся они, что ли, было десять, стало двадцать!

— Пусть Лейя еще повизжит! — предложила я.

— А с этими ты что будешь делать? — язвительно поинтересовался

Аэрон, ткнув мне за спину. Я прыжком развернулась, и вот тут-то мне стало по-настоящему плохо! За спинами рыцарей маячили две фигуры в характерной одежде — длинные балахонистые плащи с широкими рукавами, красная окантовка.

— У-у-у… — безнадежно провыла я. — Ненавижу магов!

— Сейчас они нас распылят! — оптимистично проговорил Аэрон, доставая из-за сапога нож и обнажая в оскале клыки.

Я сняла с плеча мешок, решив, что буду хотя бы им отмахиваться. Хотя холщовый мешок С тряпьем, пусть даже и содержащий две-три тяжелые вещицы, против меча был просто смешон.

Один из монахов вырвался вперед, задорно потрясая своей железякой, мы шарахнулись назад. Аэрон проскользнул под лезвием и пнул нетерпеливого ногой, свалив его вместе с рядом стоящими рыцарями на землю. Еще один слабонервный бросился с нашей стороны. Я огрела его по голове мешком, а Алия успела полоснуть ножом по руке. Монах, выпустив меч, попятился. Лейя из середины швырнула камень, подобранный с мостовой. Рыцари, посчитав это знаком к началу действий по изгнанию нечисти, довольно зарычали и стали сжимать кольцо. Лейя снова выскочила из середины, как черт из табакерки, и, едва мы успели заткнуть уши, взвизгнула. Кольцо на время распалось. Среди магов началось неспешное шевеление, я напряглась. Вот зачем им широкие рукава и низко надвинутые на глаза капюшоны! — вдруг поняла я. — Чтобы не было видно, какое заклинание произносится, и произносится ли оно вообще. Рыцари расступились, словно повинуясь мысленной команде освободить место для магической атаки.

— Упс! — громко произнесла Алия. Лейя с писком присела в середине. Аэрон зло выругался и метнул нож, достав одного из рыцарей в горло, он знал, что с магами эти штучки не пройдут.

Маги, выписывая в воздухе какие-то закорючки, ткали большой сине-красный огненный шар. Шар, обрастая всполохами огня, стал стремительно к нам приближаться. Красочно представив нашу мучительную кончину, я взвизгнула и вытянула руки ладонями вперед в направлении сгустка магического огня. Между нами и приближающейся смертью моргнул лиловым щит защиты. Магическое творение ударилось в него и срикошетило, с неменьшей скоростью возвращаясь обратно к магам. Последние поспешно залегли на землю. Потрескивающий разрядами шар пронесся над их головами, подпалив капюшоны плащей, и, взлетев вверх, ударил в крышу рядом стоящего дома, щедро осыпав лежащих черепицей и каменной крошкой. В окне дома в ужасе завизжал бабий голос. Среди рыцарей пронесся негодующе-восхищенный возглас:

— Магичка!

— На службе у нечисти!

— Сжечь ведьму!

— Поздравляю! — Аэрон повернулся ко мне с кривой ухмылкой. — Тебе удалось не на шутку их разозлить. Теперь они тебя ненавидят куда больше, чем нас!

Взбешенные знакомством с грязной мостовой, маги, путаясь в своих балахонах, поднялись на ноги. Вновь забормотали, на первый взгляд беспорядочно махая руками. В нашу сторону понеслась зеленая искорка.

— Это еще что за хрень?! — Алия втянула голову в плечи.

Над головами с треском раскрылась искрящаяся зеленым магическая сеть.

— Живьем хотят взять! — заорал сообразивший Аэрон.

Сразу представился веселый костерок и я в его середине, доказывающая, что не нечисть и не ведьма, а так, просто мимо проходила. Мы присели, закрывая головы руками и… провалились сквозь землю. Во всяком случае, именно так мне показалось. Мы ухнули вниз, а сердце так и осталось на улочке Вежа. От сильного толчка нас раскидало в стороны.

— Ну Верея! — восторженно воскликнул Аэрон. — Я и не знал, что ты такое умеешь!

Я открыла один глаз. Мы лежали в мягком снегу на окраине Вежиц. Рядом виднелся мост, за ним Школа. Мешки с накупленным барахлом валялись в радиусе шагов ста. Алия с кряхтеньем поднялась и стала отряхивать снег со штанов, бормоча:

— Я уж думала, нам конец пришел!

Лейя зашлась в плаче запоздалого испуга. Я посидела в сугробе и принялась из него выкарабкиваться. Аэрон протянул руку и выдернул меня из снега, как дед репку.

— Чего тянула? — спросил вампир.

Я пожала плечами и потянулась за мешком. Мы успокоили Лейю и пошли к Школе. По дороге решили свои похождения держать в строгом секрете. Пожелав спокойных снов вампиру, мы поднялись к себе. Напоили Лейю чаем с мелиссой и валерианой и сами залезли под одеяла. Сил на то, чтобы разбирать мешки с покупками, уже не было. Алия, беспокойно повозившись, прошептала:

— Верея, а правда, почему ты сразу не перенесла нас в безопасное место?

Я помолчала, решая, говорить подруге правду или нет. Потом вздохнула и произнесла:

— Потому что… Это не я сделала.

Алия потрясенно замолчала. А я, погружаясь в дрему, снова вспомнила темную тень на противоположной от магов стороне улицы и тихий щелчок, словно кто-то щелкнул пальцами.

Только я окунулась в сновидения, как в дверь забарабанили. Я в испуге подскочила и, нашарив халат, побежала открывать, готовясь к худшему. А именно к тому, что до директора дошли слухи о нашей прогулке. Распахнула дверь.

На пороге действительно стоял Феофилакт Транквиллинович с наставником Аэрона. Увидев меня, директор облегченно выдохнул и потребовал зажечь свет. Я, торопясь и чертыхаясь, зажгла свечу. Алия, закутавшись в одеяло, испуганно хлопала глазами. Директор осмотрел комнату, задержал взгляд на спящей Лейе и удовлетворенно произнес:

— Все трое здесь.

— Да я вам сразу говорил, Феофилакт Транквиллинович, что мы весь вечер дулись в карты! — Аэрон, мятый со сна, кутаясь в плед вместо рубахи, появился в дверном проеме.

— Что-то случилось? — невинно поинтересовалась я. Получилось не очень, как-то жалко и неубедительно. Наставник покрутил в руках флакон Лейиных духов, взятый с зеркала.

— Недоразумение! — с досадой проговорил он. — Вы, госпожа Верея и госпожа Алия, были сегодня в Веже?

— Нет. — Я даже посмотрела ему в глаза честно-пречестно.

— В Веж на этой неделе нечисти запрещено ходить, постановление муниципалитета города и лично мое распоряжение!

— Почему такая дискриминация? — поинтересовался Аэрон.

— Я объяснял всем ученикам, что в Веже находятся жрецы Хорса с магами и рыцарями-монахами. Буран застиг их в окрестностях города, и им пришлось задержаться. Где вы были, когда я зачитывал приказ?! — Директор обвел нас взглядом, потом спохватился: — Ну конечно, вы же в это время в Заветный лес отправились!

Я переглянулась с Аэроном, а директор продолжал:

— Минут десять назад из города поступило сообщение, что несколько наших учеников, пренебрегая строжайшим запретом, нелегально проникли в Веж и час назад напали на прохожего. Находящиеся там по случаю маги и рыцари уничтожили нечисть, потеряв, однако, и несколько своих людей.

— А мы тут при чем?! — удивленно спросил Аэрон и очень натурально зевнул.

— Господин Аэрон, описание нечисти до боли напомнило нам вашу компанию, — вступил в разговор наставник Аэрона, мило улыбаясь и показывая длинные клыки. — Правда, количество нечисти исчисляется десятками, но люди склонны все преувеличивать.

— Беловолосые упыри с окровавленными зубами, страшные огненные ведьмы и визжащие мавки всколыхнули в нас вполне обоснованные подозрения. — Феофилакт Транквиллинович как бы между прочим осмотрел комнату, а я порадовалась, что все накупленное лежит себе спокойно в мешках и не бросается в глаза.

— Даже если это были мы, то за час от Вежа добраться бы не успели, — проглотив комок в горле, как можно спокойнее сказала я.

— Поэтому и пошли вас проверять. — Наставник поставил флакон на место. — Теперь мы видим, что ошибались. Спокойной ночи. — Феофилакт Транквиллинович шагнул было за порог, но увидел слабо светящуюся кувшинку на столе. Он повернулся ко мне.

— Это подарок

— Хороший подарок, — хмыкнул Феофилакт Транквиллинович, — береги его.

Я кивнула. Аэрон помахал рукой и, кутаясь в плед, пошлепал к себе. Я закрыла дверь и села на кровать, пытаясь унять трясущиеся руки.

— Действительно, вляпались! — Алия передернула плечами. Кто же знал про приказ директора?!

— Вот и получается, что только мы не знали! Да узнай наставник, что это были мы, враз бы из Школы вылетели!

— Вот это точно!

Я нервно хихикнула. Алия зашевелилась под одеялом:

— Чего хохочешь?

— Не выдал.

— Кто?!

— Этот чертов маг! — Я натянула одеяло на голову. — Это он нас вытащил и наставнику про наши подвиги не сообщил. — Я помолчала и добавила: — Несмотря на то что я так лихо на нем проехалась!

По Школе плыл мерзкий запашок тухлятины. Аэрон, решивший позавтракать с нами и притащивший по такому случаю пирог со сливами, щедро политый сливками, с неудовольствием довел до нашего сведения, что этот аромат с пугающей быстротой распространился и по их этажу тоже.

Одновременно с отвратным амбре девчонки, а вслед за ними и мужская нечисть заметили, что огромным спросом пользуется луковая шелуха. Теперь к нестерпимому запаху тления добавился еще и свежий аромат вареного лука.

Во второй половине дня к Феофилакту Транквиллиновичу, занятому важной беседой с представителем Конклава магов (наставник пытался сгладить его первое впечатление от Школы, с которой он имел удовольствие познакомиться во время праздника), ворвалась прачка. Пылая праведным гневом, она с порога заявила, что не собирается нести ответственность за чистоту и белизну постельного и прочего белья, так как какая-то нахальная нечисть изъяла весь отбеливатель, весь мешок, выданный на месяц. Маг приподнял бровь, а наставник смущенно пообещал прачке найти виновного, мысленно досадуя, что та выбрала столь неподходящий момент.

Когда рассерженная работница удалилась, а разговор продолжился и Феофилакт Транквиллинович несколько расслабился, отодвигая историю с моющим средством на второй план, в дверь тихонько постучали. Сморкаясь в платок, в приоткрытую щель проскользнула учительница ботаники. С надрывом в голосе и беспрестанно утыкаясь в платок, она поведала, что в зимнем саду, который она холила и лелеяла, произошло кощунство. Все длиннолистные растения обезглавлены, а головы, то есть верхушки, исчезли. Вандалы не пощадили даже длинные декоративные лианы, вырвав их с корнем.

Феофилакт Транквиллинович стал наливаться нездоровой краснотой, поняв, что измышляется очередная пакостная выходка. Ботаничка, издав несколько горестных всхлипов, хотела было упасть в обморок, но была приведена в чувство магом, который, судя по насмешливым глазам, просто получал удовольствие от более чем идиотской ситуации.

Директор укрепился в мысли, что у мага складывается, а возможно, уже и сложилось превратное мнение о нем как о плохом руководителе. Это расстроило его донельзя, и он, уже не стараясь спасти положение, дал выход бешенству, а именно, подхватив полуобморочную ботаничку и велев позвать прачку, отправился самолично устраивать шмон в студенческих комнатах. По доброте душевной наставник даже предложил магу в этом поучаствовать. Тот отказался.

В результате проведенного рейда было найдено меньше половины мешка отбеливателя, макушки растений и целая куча протухших куриных лап, которые и испускали сбивавшие с ног ароматы. К немалому удивлению наставника, треть учеников сменила натуральный цвет волос на разные оттенки рыжего, вторая треть стала подозрительно светловолосой. Директор посмотрел на остатки отбеливателя и призадумался. Ученики, у которых были найдены останки изувеченных растений, запираться не стали, но с упорством баранов, доведя Феофилакта Транквиллиновича до грани нервного срыва, объясняли, что изничтожили ни в чем не повинную флору с единственной целью — напялить ее себе на голову. Для ботанички это оказалось слишком, и она таки упала в обморок.

Наставник не на шутку встревожился и, приказав избавиться от кучи тухлятины, испускающей удушающие миазмы, вернулся в свой кабинет и первым делом поинтересовался у ожидающего его там мага, не известна ли ему какая-нибудь болезнь, которая может массово поражать мозги? Маг, успевший задремать, недоуменно воззрился на полупустой мешок с отбеливателем и кучу длинных сочно-зеленых листьев, пожал плечами и как-то уж совсем несерьезно хохотнул.

Директор сложил изъятые предметы на стол и, походив по кабинету взад-вперед, вдругостановился, потемнел лицом и изменившимся голосом сообщил, что, кажется, знает название вируса, вызвавшего эпидемию помешательства. Учительница ботаники, только что очнувшаяся, снова появилась на пороге кабинета. Не в силах побороть эмоции, Феофилакт Транквиллинович рявкнул прямо ей в лицо:

— А позовите-ка мне госпожу Верею да господина Аэрона! Госпожу Алию и Лейю тоже прихватите!

Нервная учительница кулем осела на пол. Маг, подхватив свой плащ, дал понять, что не желает участвовать в убийстве четверки пакостников, и наставник проникновенно успокоил его, заверив, что прекрасно управится с этим богоугодным делом и сам, причем с огромным удовольствием. Вдвоем они без труда перетащили сухое тело учительницы на диванчик. Феофилакт Транквиллинович уговорился с магом о встрече в учебное время, то бишь завтра, и тот, даже не пытаясь скрыть ухмылки, ушел. Сознание того, что репутация заведения, да и его директора в глазах мага упала ниже плинтуса, разъярило Феофилакта Транквиллиновича до невозможности, так что хотелось просто поубивать виновников. Прикрыв ботаничку с головой пледом, чтобы раньше времени не пугать студентов, наставник горящим взором уставился на дверь в ожидании момента, когда те появятся.

Вук Огнезмий в ярости был страшен. Алия тяжко вздыхала за моим плечом. Лейя билась в слезливой истерике. Аэрон просто стоял соляным столбом, видимо, подобная выволочка для него была внове. Я жалко моргала и пыталась прикрыться руками, зная, что с буйнопомешанными опасно спорить, и ждала, пока Феофилакт Транквиллинович облегчит свою душу, а я смогу высказаться. Лейя попыталась в раскаянии упасть на колени и ненароком стянула плед с диванчика. Плед сполз на пол, явив миру костистую училку, вытянувшуюся и явно мертвую. Тут зарыдали и завыли уже мы все! От ужаса. Уж если Вук Огнезмий решил за просто так схарчить учителя, то с нами он поступит куда хуже!

С нами поступили действительно намного хуже — отправили чистить снег вокруг Школы.

— Из-за каких-то куриных лапок! — с досадой воскликнула я, вяло тыкая лопатой в ближайший сугроб. Мне вспомнился сливовый пирог. — А ведь так хорошо начиналось утро!

Утро второго учебного полугодия началось с опоздания.

Я проснулась оттого, что наш комендант общежития, он же кладовщик и «звонарь», бежал по коридору, ругаясь как сапожник, падал, взвякивал коровьим боталом, что у него было вместо уместного, но жутко не любимого нечистью серебряного колокольчика, снова вскакивал и бежал дальше, производя не столько звон, сколько лошадиное ржание и гомерический хохот.

— Доброе утро, Ждан Савич, — поклонилась по дороге коменданту Лейя и заморской королевишной вплыла в комнату, уже вся причесанная, напомаженная и раскрашенная, как лубочная картинка.

Алия, грызшая баранки, запивая их чаем, бросила это занятие и высунула голову в дверь, с трудом удерживая смех. Я тоже сорвалась с кровати и, шмякнувшись сверху на Алию, загородившую собою проем, услышала, как она по-лаквиллски пообещала мне бесов в ребра.

— Доброе утро, Ждан Савич, — не удержались мы с подругой от маленькой, сладенькой мести.

Ждан Савич, он же бес Рогач, обернувшись, злобно погрозил всем кулаком, от чего головы в дверях, а их было не меньше сорока, разразились дружным смехом.

Комендант подхватил огромные, не по размеру, штаны, обернул хвостом увязанные в пару сапоги и вприпрыжку помчался дальше. Ботало висело на шее и, прижатое сапогами, почти не звякало, но Школа и без того уже проснулась. Пыхтели самовары, принесенные с кухни, в умывальне слышался довольный визг, по коридору шлепали босые пятки бледных и вялых любителей ночных гуляний и бодрый перестук каблучков жизнерадостных жаворонков.

Мы втроем переглянулись и фыркнули.

Свое прозвище — Ждан Савич, Рогач заработал в Веже, обхаживая хозяйку постоялого двора, что стоял на дальнем купеческом конце, Акулину Порфирьевну, женщину вдовую и хваткую во всех смыслах.

Он нарочно подгадывал время так, чтобы заявиться к своей милой, выдавая себя за купца, в тот день, когда прибывал большой обоз с востока или такой, путь которых пролегал через опасные урочища, а потому несколько обозов сбивались в большие, не боящиеся разбойного люда товарищества, так что едущие на них купцы зачастую не успевали как следует перезнакомиться и узнать друг друга.

Являлся он, румян, свеж и могуч, обычно с каким-нибудь важным подарком, долго, солидно и со знанием дела расхваливал прелести хозяйки и шумно завидовал вежевцам, имеющим возможность любоваться ее красотой ежедневно, ну и клял нелегкую купеческую долю, которая через день-два погонит его снова в дорогу, через неведомые страны и государства, возможно, на верную погибель от рук злодеев и лихоимцев.

Акулина Порфирьевна таяла от его речей, как шкварки на сковороде, и до утра, не отрывая глаз от постояльца, вела с ним задушевные беседы под самоварчик, пирожки и блиночки с икоркой, млела и текла белой сметаной, мурлыкала и ластилась, как кошка, увидевшая здоровенного зеленоглазого котищу. И по глупой бабской доверчивости не выспрашивала, отчего это гость сидит у нее весь день, ничем не торгуя, а только хлебает чай да хвалит ее домовитость, представляя, что только ради нее Ждан Савич и заглядывает в Веж.

Сколько бы ходил Рогач к вдове и чем бы все закончилось, неведомо, но на его беду случилось так, что он явился к Акулине на постой раньше, чем прибыл златоградский купеческий обоз. Бросил вожжи подбежавшей дворне, радостно облобызал хозяйку, подхватил ее на руки и под одобрительный гул гостивших на подворье постояльцев барином важно поднялся на крыльцо.

А златоградцы на свою беду встретились по пути с чертячьим свадебным поездом.

Погода была дрянь, мело, и вроде бы не раз уже бывавшие в этих краях купцы вдруг начинали то и дело сбиваться с торного пути, плутая в трех соснах и выворачивая на никому не ведомые тропы. Устали и замерзли так; что под конец готовы были ночевать Хоть в чистом поле.

И тут внезапно на них с веселым свистом, песнями и бубенцами вылетела свадьба. Гнедые лоснящиеся кони неслись по целине, едва касаясь снега, взлетали на ухабах переполненные расписные возки, а румяные возницы залихватски щелкали кнутами, горяча красавцев-скакунов.

Увидев свадебный поезд, купцы едва не на колени встали, прося показать им дорогу к Вежу. Жених с невестою и дружки их расхохотались, говоря, что никакого им сегодня Вежа не видать, а если не уважат их, то и ночевать торговым людишкам под стылыми зимними звездами.

Купцы кобениться не стали, и чарки поднесенные выпили, и коней поворотили, пустившись следом за веселой свадьбой. Хотя потом сто раз покаялись, что не рискнули помериться силушкой с морозом.

До полуночи, до нестерпимого блеска вставшей в зенит луны скакала свадьба по перелескам, лугам и чащобам, то останавливаясь и бурно угощаясь нескончаемыми припасами, то пускаясь в пляску под бубенцы, гуделки и гусли. Если бы купцы и захотели, то теперь-то уж и вовсе не нашли б дороги. Но им в хмельном веселии давно уж стало не до Вежа. Они и сами горячили коней, пускаясь взапуски, не замечая, что и кони устали и еле бредут, и у пирующих сельчан веселье льется уже через край, становясь все необузданнее и опаснее.

Вот тяжелый купеческий воз вырвался вперед, обогнав расписную повозку жениха. Жених обиделся и закричал, что это нечестно и что его гнедой с утра весь в мыле, а купеческие не спеша тащились по наезженному тракту. Вот если бы ему коняшку посвежее, так никому б тогда его не обскакать.

И все черти разом пересели на новых коняшек — на купцов.

Тут, как говорится, и пелена с глаз спала, да поздно было. Ох и летели новые кони по полям! Лучше прежних. Купцы в упряжи выли и стонали, да только один сумел вспомнить молитву вседержителю Хорсу.

Рассыпалась в прах узда, пропала свадьба, а в двух шагах, буквально рукой подать оказалась застава Вежа. Тут-то и выяснилось, что один златоградский торговый гость уж второй день как в городе.

Рогача на постоялом дворе могли бы обложить и развеять прахом по всем правилам, но уж больно жалко выглядели купцы. Пока опытные да рассудительные бегали за старшим жрецом, молодые да горячие нашли где-то молодого колдуна и ворвались с ним к Акулине.

Дальнейшее каждый рассказывал по-своему. Сходились в одном — гонял всю вежицкую стражу Рогач долго и самозабвенно, и вокруг магистратуры, и в дальних концах, пока подоспевший на выручку жрецам директор Школы не уговорил его простить дуракам свое разоблачение.

Обиженный на весь мир бес потом месяц не выходил из кладовой и год не покидал заведения, пока однажды на заднем дворе Школы сторож не изловил пунцовую от стыда вдову с румяной горкой блинов.

— А здрав ли Ждан Савич? — пролепетала Акулина Порфирьевна. Бес выскочил во двор, словно его из катапульты запустили, сгреб Акулину и пропал вместе с ней на неделю.

Счастье он себе, может, и вернул, но и прозвище заработал.

— Так, так, так, — сощурилась Алия, сдувая парок над блюдцем. Значит, не всем было запрещено гулять в городе, есть, значит, нечисть, которой и Верховный жрец не указ.

Лейя присела на край стульчика, тщательно огладив юбку, чтобы, упаси бог, не помять, и, макнув сушку в чай, пояснила:

— Ему сам вежицкий голова бумаги выправил, что никакой он не бес, а самый что ни на есть купец второй гильдии.

— А то никто не знает.

— А то никто не помнит, как он стражу по городу гонял.

— Ой, да ничего вы не понимаете, — закатила глазки Лейя. — Это вам понарассказали всяких глупостей, а вы и верите. Голову-то со стражей вокруг магистрата как раз Акулина и гоняла. И того героя, что предлагал ее сжечь как ведьму, до сих пор в обители богини Любавы травницы за счет кроткой вдовы от учиненных ее рукоприкладством болезней пользуют. Может, и выходят, Любава богиня добрая, не то что Акулина Порфирьевна.

По этажам разнесся дребезжащий звон коровьего ботала.

— На уроки, бестолочи и бездельники! — кричал Ждан Савич. Бездельниц это тоже касается. И бестолковиц тоже.

— Вот и кончилось счастье, — вздохнула я горестно. — Идем?

— Ага. — Алия нырнула под стол и выволокла оттуда тюк с «железом». Мы с Лейей ели ноги успели отдернуть, когда из свертка вывалился корявый моргенштерн и, тюкнувшись в пол, раскрошил половицу. — О, черт, ну ладно, девочки, я побежала. Мне Вульфыч велел с утра со всем арсеналом в гимнастический зал подойти.

И действительно убежала. Мы с ее тюком смогли бы только ползти, натужно стеная.

— Ну и я пойду. — Лейя лебедушкой поплыла вслед за Алией. Я полюбовалась на красоту зимнего дня за окном и, собрав в кулак всю волю, тоже потопала на занятия, правда, с трудом представляя, как они теперь будут проходить. Нет же никого — ни учителей, ни учеников.

Класс демонографии и демонологии пустовал. Я плюхнулась на скамью и начала неспешно выкладывать из стола все необходимое. Книги и дорогущую, хрусткую, как льдинка, белую, словно первый снег, бумагу, уже обрезанную и приготовленную, страшно подумать, для черновиков взяла из учительского бюро. Там же добыла склянку с чернилами, отлила немного в свой письменный прибор. Выложила тетрадки и разобралась с последними записями. Все, что мы прошли накануне бесовской недели, не то чтобы покрылось дымкой тумана, а просто напрочь выветрилось из головы.

Тщательно обрезанная и прошитая суровыми черными нитками тетрадь пугала, словно незнакомец темной ночью. Какая-то безумица моей рукою написала в ней полную галиматью, озаглавленную как «Сравнительный анализ развития верований в северских княжествах времен правления Иласия и Kopы». Неизвестная ругалась политеизмом, заимствованиями и диффузией. Мне ее бурный тон не нравился, и я решила, что лучше немного поглазеть на стены, чем забивать голову тем, что без запинки даже выговорить невозможно.

И было чем любоваться. Вокруг кипела битва. Раскинув крылья, огнеглавый Пых кидался грудью на зеленого уродца Кишивакану. Змей Апос, вздымая океанскую волну, грозил Уэку. А чернильночерный, с красным зевом Туломос бился, словно эпилептик, круша земную твердь. Его противник потерялся где-то за тучами песка и пыли, но языки огня проснувшихся вулканов уже изверглись и сплелись в замысловатые зловещие узоры, грозящие большой бедой всему живому.

Но моей любимой фреской была центральная, над кафедрой. На ней два безымянных демона рубились на пылающих мечах. Тот, что слева, походил на Анжело, а правый был словно его альбинос-близнец, только красивей и холодней снегурочки. Родство их было очевидно, и я не представляла, что могло толкнуть крылатых на дикое смертоубийство. А в том, что парней не удержать, я не сомневалась. Они и на картине-то выглядели так, что страшно было голос повысить из опасения вякнуть что-нибудь под руку.

— А вы заметили, что только эти двое олицетворяют Тьму и Свет как величины, равные во всем? — Я вздрогнула и уставилась на высокого, наглухо застегнутого в черное парня. Он стоял вполоборота к фреске, небрежно облокотившись на кафедру. Яркие, словно напитанные солнцем волосы стекали по плечам, глаза казались просто окнами в бездонную немыслимую синь небес. Такой убил бы Лейю одним лишь появлением в аудитории, а мне вдруг стало неуютно под его взглядом, будто голой на мороз выгнали.

— Здрасти, — пискнула я.

— Добрый день, — улыбнулся незнакомец, чуть качнув головой в намеке на поклон. — Я ваш новый учитель на сегодня. Можете называть меня Князь или Сиятельный, как вам удобней, госпожа Верея.

Я нервно закивала головой, как лошадь на параде. И учитель поощрил меня типичной для нечисти улыбкой, от которой без всякого повода накатывает жуть. Специальная такая улыбочка с мгновенным замораживающим эффектом.

— Прекрасно. Итак, вернемся к работе мастера Рогацио дель Сано из солнечного Туа, увы, ныне погребенного под красными песками великой пустыни.

— А вы разве не демон? — осмелилась я влезть с вопросом.

— Иногда. — Учитель с явной неохотой оторвался от созерцания великой битвы. — Но не сегодня.

Мне стало неуютно под его бесстрастным взглядом. Но я не могла остановиться, словно черти толкали и дергали за язык.

— А разве у вас не заварушка?

Он тряхнул головой, словно услышал нечто по-настоящему смешное, но насмешливый свой взгляд адресовал куда-то мне за левое плечо. Месяц назад вот так вот позади и чуть левее любил садиться Анжело, в пустом же классе такой взгляд производил странное впечатление. Вот только с сумасшедшими я в одной аудитории не сидела!

— Насчет, как вы изволили сказать, заварушки я могу вас успокоить. Последний бастион вот-вот падет, и воинство уже не нуждается архистратигах. Так что я не дезертир.

— А с кем вы воевали? — опять не удержалась я, окончательно развеселив учителя. Мне даже показалось, что ледяная синева в его глазах оттаяла немножко и вместо безбрежного равнодушия мелькнул азартный огонек интереса.

— А вот на этот вопрос, госпожа Верея, вам и надлежит искать ответ как будущему историографу и культурологу. Равно как и на другие щекотливые вопросы: где, с кем, за что. При этом, я надеюсь, вы будете счастливей мастера Рогацио.

— Да? А что с ним?

— Сошел с ума. Рогацио в Туа считали еретиком. Он отрицал многобожие, считая, что весь мир есть эманация Единого. Увлекся с колдовством и даже разработал эликсир, при помощи которого надеялся увидеть божество.

— И что?

— За золотой браслет он был отравлен собственным учеником Анхело. Медленным мерзейшим ядом. Умирая, он тем не менее желал знать правду, принял эликсир и прожил еще век, увы, уже безумцем.

— Ага. — Я посмотрела на стены. — Значит, это все…

— То, что он начал видеть. Низшие и низменные проявления творца.

— А на самом деле…

Князь потупился, как Аэрон, строящий из себя невинность.

— Никто не знает правды. Ну разве что ваш друг Анжело. Кстати, большой любитель травить учителей цикутой.

Я рот разинула. А Сиятельный, быстро приложив палец к губам, сказал:

— Но это мы обсудим через год. Демонологию не одолеть с наскока. А уж на углубленное познание предмета порою не хватает целой жизни.

— Нет, подождите. Вы что же, хотите сказать, что Анжело отравил этого вашего Рогацио за какой-то там браслет?!

— Вообще-то я собирался милою беседой отвлечь вас от возможных грустных мыслей и, намекнув на обладание запредельным знанием, возбудить в вас интерес к предмету. А маэстро приплел просто потому, что вы таращились на эту проклятую фреску словно завороженная.

— А Анжело приплели, чтобы у меня глаза от удивленья лопнули?

— А вам никогда не говорили, что в общении со старшими подросткам и девицам подобает скромная учтивость?

— Ха, да вы меня просто огорошили!

— Тогда при готовьтесь к зачету! — вспылил преподаватель.

Я опешила:

— Какому зачету?

— Сравнительное мифотворчество, легенда об охотнике Сацке.

— Но у нас же демонография сейчас, а мифотворчество преподает Аринка.

— Жизнь — это не расписание уроков, — отрезал Светлейший, и по тому, как заледенели его глаза, я поняла, что снова разонравилась Князю. Ишь ты, привык командовать!

Я демонстративно фыркнула и шлепнула книгу на парту. Что у настам с этим Сацке? Вилколакская легенда. Очень мило.

«… невезуч был охотник Сацке. Много хотел, редко получал желаемое. Часто просил у богов то одно, то другое, ни разу не был услышан…»

Звонок на обед был как манна небесная. В столовую я не спустилась, стекла киселем, переплюхивая себя со ступеньки на ступеньку. Хорошо еще, что вниз. Вползла на лавку за «нашим» столом и угрюмо посмотрела в бесконечнейшую даль, туда, где окошко раздачи исходило облаками жаркого, наполненного ароматом специй пара.

— Отрыжка песья, — рявкнула над ухом Алия, швыряя на стол расписной веселенький поднос, на котором грудой громоздились миски.

— Можно я твою свеклу съем? — простонала я, сглатывая слюну.

— Ешь. Что?! Ты ж терпеть ее не можешь!

— Я до раздачи не дойду, — заныла я, стараясь, чтобы вышло как можно жалостней. — Меня учитель новый доконал, словно с цепи сорвался.

— И тебя? — вскочила Алия, от души врезав по столу. Я едва поспела подхватить кувшин. Квас возмущенно зашипел. — Там Лейя рыдает, тут ты стонешь, Вульфыч как собака, озверел совсем.

— А что случилось? — сразу подобралась я.

Алия всплеснула руками, как декламаторша на сцене нашей Школы во время веселых шутовских представлений. Только вместо залихватской басни или на крайний случай матерных стишат выдала былину о неравной битве богатырки Алии Всеславишны с чудищем-оборотнем Вольфом Вениаминовичем.

— Нет, ты представляешь, — неистовствовала рассказчица Алия 6атьковна, — он нам полгода преподавал заср… В общем, пацифизм. Ни одного приема. Чтобы, как это? Не нагнетать расовый национализм. А тут ускоренная боевая трансформация в условиях полного окружения. Ты представляешь?

Я не представляла. Зато видела, что ее драконья куртка свисает на спине веселенькими, как флажки на шпилях рыцарского замка, лоскутами. И все лицо в мелких порезах, будто подругу в толченом стекле физиономией возили.

— А что Лейя? — спросила я, готовясь к худшему. Воображение рисовало, как Вульфыч рвет мавку на жабок

— Она неуд по сравнительному мифотворчеству схлопотала, отмахнулась Алия.

— Погоди. Разве с утра не гармонические чары должны быть? Она же вся накрасилась еще для этого своего учителя, Флейты.

— Не было Флейты, — услышали мы с Алией жалостливый голосок Мавки. Обернулись.

Аэрон практически держал на весу болотную красавицу. Цветные от краски слезы слились в ручьи и причудлив о избороздили ее опухшую мордашку.

— Чисто кикимора, — вздохнула Алия и, достав платочек, тщательно втолканный в узенький кармашек штанов, принялась размазывать «красоту» Лейи по всему лицу, не забывая с чувством плевать на вышитого посреди платка волчонка.

А мне достаточно было лишь взглянуть на хмурого вампира, как робкий звоночек тревоги превратился в жуткий пожарный набат.

— Только не говори, что и тебя донимали сказкой об охотнике.

Аэрон кивнул.

— Та-ак. — Я почувствовала, что мне становится по-настоящему страшно. — Это неспроста.

— Я сначала думал, что нас попросту желают проучить. Но как-то уж однообразно все.

— Да Феофилакт Транквиллинович отсутствием фантазии ведь не страдает. Если б он хотел повеселиться, то учебой бы не донимал.

— Значит, что? — Мы с вампиром уставились друг на друга.

Северская легенда была проста как медный грош. Один охотник полез в ловчую яму за мертвым волком и сорвался сам. И вот лежит он надетый на острый кол и молит бога о спасении.

— Самое дорогое отдам, — говорит. — Клянусь.

— Чем же ты можешь поклясться, коль и так умираешь? — удивился Белбог.

— Да хоть волчьей шкурой, — стонет охотник. — Только спаси.

Спас его бог. Пошли они вдвоем домой к охотнику. Сацке, или как там его, идет и размышляет, чем с богом расплачиваться. Дом от предков достался, жалко. Жена красавица, еле уговорил выйти замуж, отдавать богу такую обидно. Собака помощница, без нее совсем плохо.

А тут видит, стоит на пороге его жена, а в руках держит ребенка. Его ребенка, охотника Сацке. Бог на ребенка показывает.

— Ах, вот ты чего захотел?! — закричал на бога охотник. — Ничего ты не получишь, кроме волчьей шкуры. Уходи.

И начал гнать бога прочь, швырять в него палками. Раз наклонился, другой, а в третий не смог разогнуться. Зарычал, завыл, закрутился на месте и превратился в волка сам.

Долго он бегал по лесам, пока сын не подрос.

Узнал он от матери правду, построил алтарь в лесу и принес сам себя в жертву Белбогу.

Только дети охотника до сих пор полжизни волками бегают. Чтобы помнили о могуществе Белого. И поделом, нечего нарушать клятвы. А дети сына Сацке стали жрецами, и сила бога дана им, и длань его над ними и благословение.

Демоны же эту легенду рассказывают так.

Свалился охотник в яму и давай молить богов о спасении. Услышал Чернобог, что клянется Сацке самым дорогим, и спас его. А как пришли они к дому, как увидел охотник жену с ребенком, так и обмер. Только в лесу не выживают трусливые. Обернулся Сацке волком и зарычал на бога.

— Уходи, ничего не получишь. И бог ушел.

Как говаривал Анжело — «без комментариев».

Мы с Аэроном с сомнением посмотрели на Лейю.

— А скажи-ка нам, подруга, за что тебе неуд влепили? — поинтересовался Аэрон у борющейся с опухлостью лица Лейи.

— Я написала, что нельзя нарушать клятвы, об этом обе легенды.

— Выходит, можно? — переглянулись мы с Аэроном.

— Ой, не нравится мне это, — призналась я, чувствуя, как от нехороших предчувствий пальцы на ногах немеют.

И тут, словно перед летней грозой, в столовой стало неуютно тихо.

Алия пихнула меня в бок, Аэрон мягко повернул мордашкой к дверям и захлопнул рот ладонью, когда я собралась вопить.

В дверях стоял, опершись на рогатый черный посох, со свитой и стражей, сам Верховный жрец.

— Я, кажется, все поняла, — промямлила я, когда сумела проглотить испуг. От того, что он скатился в живот, а не торчал ежом в горле, легче мне не сделалось.

— Я тоже, — сурово кивнул вампир, неосознанно шаря на поясе в поисках ножа, но все время промазывал.

Теперь уж мне пришлось его хватать за плечо. Мы все четверо уставились в ужасе друг на друга.

— Только не паниковать, — потребовала я, таща Алию из-под стола. Там брякало и сыпалось из тюка оружие. Вдвоем с Аэроном мы едва сумели выкрутить из ее побелевших пальцев клевец в виде волчьей морды.

— Я все беру на себя, — заявила я. Но даже вампиру пришлось напрячься, чтобы услышать мой задушенный писк.

— Что?

— Не сбивай меня с мысли, а то нам всем хана.

— Да нам и так бздец, — шумно задышала Алия, судорожно сжимая-разжимая кулаки.

— Поднимите меня, — попросила я, с трудом выплевывая сухие, как репьи, слова.

— Подыми-ите мне ве-эки, — пробасила за спиной, борясь с истерикой, Лейя. Я ее чуть не придушила, но меня оттащили. — Все, ты уже встала, что дальше?

Ой, лучше бы мне этого не говорили.

Ног я не чувствовала, но каким то чудом умудрилась сделать шаг, не упав и не рассыпавшись на мелкие осколочки. Хотя могла, так все во мне сжалось, напряглось и скукожилось от страха.

— Госпожа Верея, — услышала я далекий, словно из глухого омута, голос Феофилакта Транквиллиновича.

Лица преподавателей плыли мимо мутными пятнами, неразличимые и одинаковые, как у утопленников. Я сделала им знак отстать, вяло махнула рукой, не отрываясь от лица Верховного.

Дед был суров и холоден, как истукан в Белполе. Я видела там одного из камня, тоже в капюшоне и с клюкой.

— Здравствуйте, мне кажется, переговоры между Храмом и Школой Архона зашли в тупик? Дирекция отрицает участие учеников, Храм возражает, Орден требует крови? — Я чувствовала, как предательски начинают дрожать ноги. — Мне известно, что вы воспитанник Духовной Златоградской обители. Во всяком случае, так говорят, а значит, вы человек, не чуждый философии и… Может, устроим диспут?

Даже я поняла, как жалко и путано все прозвучало. Но, к моему огромному удивлению, позади старика возникло кресло. Я тоже кулем осела на подставленную лавку. Глянула на свои руки и поняла, что как-то успела отобрать у Алии ее платок с волчонком. Зверушка выглядела жалкой и обиженной. Я поспешно расправила платок на колене. Опомнилась, свернула, развернула. Поняла, что сейчас расплачусь, но твердая рука Феофилакта Транквиллиновича потрепала меня по плечу. Я дернулась, но директор мне поощрительно подмигнул, мол, «смелее, раз взялась».

И я начала:

— Я сирота, но так случилось, что иногда вокруг меня, со мной вдруг происходит что-то, что не случается и не случится никогда с другими. Иногда падают с неба лягушки, иногда дуют сильные ветра или происходят землетрясения. Такое случается с каждым, но со мной слишком часто. Достаточно часто, чтобы стать частью Школы, ее ученицей.

Понимаете, я никогда не думала о навьих детях как о своей семье, потому что я человек, дочь ивы, как говорят в Школе, и всю жизнь надеялась ей быть.

Думаю, что поначалу ко мне немного применяли чары, иначе я бы ни за что не вошла в один класс с демоном, не улеглась бы в одной комнате с лаквиллским вилколаком, мавкой… а про вампира я и вовсе молчу, или про рогатую лягушку, тетку Лейи.

— Вы отвлекаетесь.

— Да, извините. Я просто хотела сказать, что мне здесь очень все понравилось, у меня появились друзья. Но если б ради меня в Школе изменили порядки или случилось нечто необычное, то я б этого не узнала, потому что я не знаю, точнее, не знала, как все было раньше.

Только от вампира я, например, узнала, что факультет культурологии и историографии попросту не существовал до моего приезда.

Что демон в Школе был огромной редкостью. А тут вдруг полста душ, и все на новый факультет. А ведь демон — дух. Могучий, даже всесильный в чем-то, но, увы, паразит. Только человеку доверено богами преобразовывать наш мир. Даже демонографию мы начинаем изучать, вы не поверите, с географии и с отношений между божьей тварью и Творцом. Увы, в этом свете мы выглядим непривлекательно: глупы, лживы, завистливы, трусливы. Все, что оторвалось от земли, возвысилось, становится легендой. Половину этих легенд сочинила, как ни странно, нечисть.

— Но какое это, простите, имеет отношение к проблеме? — вякнул кто-то из-за спины старика.

— О, самое прямое. Как говорил мой друг Анжело, глорий этого мунди без сомнения транзит. Древнее колдовство уходит, и можно либо ждать, пока труп старого мира сам разложится и станет удобрением для нового миропорядка, либо все ускорить. Ведь демоны и рождены для битвы. Там, где они, неизбежен paгнapeк. А вокруг меня их было слишком много. Настолько много, что однажды дочь лаквиллского воеводы, наследник Урлака и дочь водяного оказались лицом к лицу с разъяренными рыцарями.

Демон, между прочим, — дух данного мгновения. Его задача подтолкнуть. И счастье, что один из них толкнул неведомого мага нас спасти. Но камень порождает камнепад, и вот вы в Школе. Учителя нам тонко намекнули, как выкарабкаться из петли. Вы тоже ведь наверняка учили в обители легенду о Сацке. Чернобог ведь ничего не требовал от охотника. Ему было безразлично даже, сдержит ли он клятву вообще. Он шел с ним ради интереса — как поступит человек. И охотник сам выбрал себе кару. Не думаю, что Чернобогу хватило б сил на чудо превращения живого человека в волка. Но силы веры Сацке хватило. Я думаю, что сила веры моих друзей в Архон не меньше. Поэтому мы не станем клясться, что не были в тот день в городе. Но хватит ли силы вашей веры, чтобы начать последний бой за право обладания этим миром? Подумайте об этом.

Старик задумался, мне даже показалось, что вздохнул безмерно тяжко и мучительно.

— Признаться, никогда не думал я о вере как о готовности начать войну. Но я подумаю. Благодарю вас за беседу. — Голос старика оказался неожиданно глубок. Он легко поднялся и, благословив, покинул Школу. Свита старика кидала на меня удивленные взгляды, словно не веря тому, что всем известный разборчивостью жрец, отказывающий иногда в беседе князю, снизошел до рыжей замухрышки.

Друзья, бледные, смотрели им вслед, радуясь тому, что живы, что я жива и что нас, кажется, не будут рвать на кусочки или волочить к костру. Феофилакт Транквиллинович, тоже весьма довольный, стоял рядом и как мальчишка перекатывался с пятки на носок, с пятки на носок.

— Ну-с, госпожа Верея, думаю, что культурологию за полугодие вы сдали на отлично, да. А по демонографии, извините, неуд, да-с, неуд. — И он рассмеялся, самодовольно потирая руки.

— За что? — взвыли мы хором.

— За поверхностный подход к теме, недостаточную вдумчивость, за клевету на сокурсников, наконец, да-с, — раздулся павлином директор. — Демон, конечно, дух данного мгновения, но полста штук для одной госпожи Вереи — это, простите, мания величества. Хотя за мужество и самопожертвование, с которым вы бросились защищать Школу и нас, навьих тварей, примите мою благодарность.

И директор шутовски раскланялся со всей нашей четверкой.

— Право, мне даже немного жаль, что жрец заехал к нам всего лишь пригласить меня на праздник летнего солнцестояния в столицу. Право, очень жаль.

И, расхохотавшись прямо в наши вытянувшиеся лица, он пошел, насвистывая, из столовой.

— Но как же легенда? Зачем?

— Извините, детки, но вы польстили мне как экзекутору. Фантазия моя убога, и вообще я ретроград. О, кажется, вам на занятия пора.

Рогач стоял в дверях и нудно бил в коровье ботало. Мимо нас, сдерживая смешки, просачивалась толпа учеников Великой Школы Архона. И мы чувствовали себя словно оплеванными. Дальше на этажах смешки уже переходили в ржание. На щеках Алии выступили два красных пятна, Лейя просто хлопала глазами, вообще ничего не понимая, и только Аэрон кривил физиономию, стараясь не смеяться. Я не сдержалась и прыснула в кулак

— Вот песий сблевыш, — хлопнула себя по ляжке Алия с досады, так вляпались, самопродавцы. — И тоже от души расхохоталась.

Весна давно уже вступила в свои права. Пора подснежников и веселых капелей прошла, уступив место огромным лужам и ярким желтым солнышкам мать-и-мачехи.

Аэрона мы почти месяц не видели, только один раз вампир заскочил и сунул мне в руки поникший букетик ветреницы, который к вечеру почил, несмотря на то что мы поставили его в воду. Факультет Аэрона готовился к практике, и учителя терзали их бесконечными зачетами и экзаменами, торопясь выставить оценки за год. К тому же легко увлекающийся вампир нашел себе очередную пассию и оставшиеся свободные минутки проводил в ее обществе, коротко кивая нам при редких встречах.

Нам тоже грозили практикой и просто душили проверками знаний и умений. Лейя, готовясь к экзамену по вокальному совершенствованию, оставила нас на два дня без стекол, а перед зачетом по гармоническим чарам пришлось прорываться в комнату через толпы поклонников. Алия разогнала этот табун, радостно возопив, что экзамен по боевой трансформации сдаст прямо здесь и сейчас.

К слову сказать, Алия каждый день радовала нас новым синяком или ссадиной. Приходила поздно, голодная как волк, уничтожала все съестное и проваливалась в сон.

Мой наставник с целью безопасности перенес уроки практической магии на свежий воздух, в близлежащий лесок, и теперь имел возможность каждый день созерцать широкую просеку, состоящую из обугленных или срезанных, как ножом, деревьев и вздыбленной земли. Животные и птички при моем приближении предусмотрительно удалялись без оглядки с этого места. По практической магии у меня был твердый неуд. Заклинания я знала, пассы выполняла правильно, но в результате выходило черт-те что!

Аэрон уехал на практику раньше нас на неделю. Куда их послали и с какой целью, осталось для нас тайной за семью печатями. Аэрон на все наши вопросы отвечал категорическим отказом распространять сведения, кинув только, что через год мы сами все узнаем.

Алия отправлялась на сборы и укладывала свой мешок. Лейя жаловалась, что их факультет направляют в «Синюю чашу», к никсам.

— Они такие чопорные и надменные, — вздыхала мавка, — будут преподавать нам этикет и умение вести себя в высшем обществе. Станут задирать нос и намекать, какие мы темные и невежественные.

Я, недовольная разлукой, смотрела на их сборы и тосковала. Я оставалась одна. Вчера Феофилакт Транквиллинович после очередного занятия в лесочке, задумчиво глядя на воронку шагов двадцати в диаметре, «обрадовал» меня, сказав, что весь год лелеял надежду отправить меня на практику в Академию магов. И, не замечая моих расширившихся от ужаса глаз, сообщил, что теперь видит — маги просто не перенесут моего магического таланта, а оплачивать им лечение и восстановление Академии Школе Архона просто слабо. Поэтому практикой моей будет собирание мифов и легенд о Заветном лесе по близлежащим деревенькам.

Я обрадованно закивала головой, пообещав, что раз в три дня обязательно буду появляться в Школе, так как материал буду собирать в гордом одиночестве и наставник будет волноваться.

Мифы и легенды о Заветном лесе пришлось собирать не только на посиделках у старушек и девиц, но и в кабаках, причем в последнем Случае делились намного охотнее и эмоциональнее. К концу третьей недели я не только собрала толстенькую стопку исписанных листов (многие пришлось выкинуть из-за крайне неразборчивого почерка писавшей), хранивших следы условий, в которых были добыты, но и значительно пополнила словарный запас и могла запросто различить восемь сортов самогона. Пару раз я с замиранием сердца замечала знакомую темную личность, но ссылалась на алкогольные пары.

Наставник, видя мое рвение в сборе сведений и по достоинству оценив энтузиазм, хлопнул по столу ладонью и попросил в приказном порядке закончить практику и перейти к систематизации информации и окультуриванию языка мифов, с нажимом уточнив, что заниматься этим нужно в стенах Школы.

Вот тут-то и началось самое тоскливое. Все жительницы этажа проходили практику, поэтому этаж пустовал. Сидеть одной в полной тишине было просто выше моих сил. К тому же многие из собранных мифов были откровенно страшные. К концу второго дня я даже уборной опасалась. К концу третьего дня, вспомнив, как Алия в минуты тоски взвывала, я вышла в темный коридор и выдала вдохновенный вой. Лучше бы я этого не делала, в ответ немедленно кто-то так же тоскливо провыл. Остаток вечера и половину ночи я провела за закрытой на все замки дверью, со сковородой в руках.

Алия и Лейя должны были приехать лишь через четыре дня.

Я посидела за столом, шурша записями, и взгляд остановился на кувшинке. А почему бы и нет? — спросила я себя. Мне ведь сказали — приходи, когда станет потеплее. Я решительно отправилась в учебное крыло, в кабинет директора. Коротко постучала и, услышав разрешение войти, зашла. Директор совсем не по-директорски сидел на краю стола, черные волосы его были всклокочены, а очки возлежали на носу мраморного льва, придавая последнему очень строгий вид.

— Здравствуйте, госпожа Верея. — Феофилакт Транквиллинович соскочил со стола, водрузил очки на свой нос и уставился на меня поверх стекол. Я сразу стала подозревать, что очки Вук Огнезмий носит для придания себе степенного вида. Пробормотав приветствие, я приступила к главному:

— Я хочу попросить разрешения сходить в Заветный лес.

Директор потер подбородок, покачался с носка на пятку и спросил:

— Почему у вас появилось такое желание?

— Ну-у, — я потеребила рукав платья, — меня же приглашали. И хочу сопоставить мифы с правдой.

Наставник расхохотался:

— А вы уверены, что вас пригласили не для того, чтобы совершить какой-нибудь древний кровавый обряд?

Мне такое как-то даже в голову не приходило. Я призадумалась, а Вук Огнезмий продолжал:

— К тому же Древние навряд ли расположены делиться с вами правдивыми событиями, скорей всего вы получите еще такое же количество мифов, только на другой лад.

— Тогда я сравню рассказанное Древними с рассказами людей. Тоже получится очень интересно.

Феофилакт Транквиллинович склонил голову набок и с пониманием спросил:

— Тоска?

— Ага. — Я поморщилась.

— Только подумайте! — восхитился наставник, обращаясь почему-то к портьере, отгораживавшей личные апартаменты от кабинета. Я тоже вперила туда свой взгляд. — У нее тоска! — Феофилакт Транквиллинович всплеснул руками. — Зато я, к вашему сведению, впервые за последние полгода просто отдыхаю, телом и душой. Удивляюсь, как это мне раньше не пришла такая чудесная мысль разделить вашу дружную компанию?

Я вонзила взор в портьеру, ожидая от нее ответа и решая — есть за ней кто-нибудь, и если да, то почему он прячется.

— Хорошо, госпожа Верея, я разрешаю вам сходить в Заветный лес. Дольше трех дней там не задерживаться! — вывел меня из размышлений голос наставника. — Свое цветочное чудо возьмите с собой. — Заметив мой удивленный взгляд, пояснил: — Она выведет вас на нужную дорогу. Не понимаю, как, имея такого надежного проводника, вы в прошлый раз заплутали?

Я выскочила из кабинета и бегом побежала в свою комнату, чтобы успеть собраться и выйти уже сегодня утром.

Кувшинка действительно оказалась замечательным гидом. Стоило лишь немного уклониться в сторону, как она красноречиво намекала, что собирается немедленно сдохнуть — никла и теряла цвет.

— Почему заплутали в прошлый раз? — сказала я кувшинке. Да потому, что ты, дорогая, преспокойно лежала у меня за пазухой! До Заветного леса я добралась в середине дня. Прошмыгнула между частоколом елей и остановилась. Постояла на месте, покрутилась и заорала:

— Карыч, ты где?! Я тебе мяса принесла. — Помолчала и добавила вполголоса: — Баранины.

— Мясо, мясо… — зашептало со всех сторон, и из-за древесных стволов потянулись костлявые конечности. Я взвизгнула и обхватила мешок двумя руками, не желая делиться угощением, приготовленным для Карыча, с кем-то еще.

— Только суньтесь! — пригрозила я, стараясь ·не дрожать коленками. — Карыч, если ты сейчас же не появишься, то я все угощение отдам амба, чтоб они подавились!

— Чего ор-решь? — послышалось недовольное карканье. — Трресни их по гр-рабкам, амба и отстанут. — Карыч как ни в чем не бывало сидел на вершине ели и сверкал лиловыми глазами.

Я размахнулась мешком и шмякнула им по нахальным, противным ручищам. Конечности с недовольным ворчанием исчезли. — Ну чего пр-рипер-рлась?

— В гости, да спросить кое-что надо.

Ворон слетел на землю и подошел ко мне:

— Угощай.

Я вытащила из мешка стеклянную банку, набитую мясом, и протянула ворону.

— Сыр-рое! — удовлетворенно каркнул Страж, закидывая в клюв кусок- Пр-релесть.

— Спасибо, — буркнула я.

— Не ты пр-релесть, а бар-ранина, — тут же парировал Карыч. С мясом он расправился за секунды и, с сожалением посмотрев на пустую банку, произнес: — Спр-рашивай.

Я засунула пустую банку в мешок и произнесла: — Мне Анчутка нужен.

— Иди к озер-ру.

— Одна?! — ужаснулась я, выронив мешок.

— А тебе нужен пр-ровожатый?

— Я боюсь, — честно призналась я, снова хватаясь за мешок.

Ворон удивленно каркнул:

— Чего бояться?! Амба бей по рукам, дойдешь до р-русалки, можешь пр-рисоединиться и хор-роводы поводить, а там до озер-ра кр-рылом подать. Встр-ретишь кар-роканджалов — сунь в морду ихнюю железо, они и отстанут.

Пришлось идти одной. Кувшинка снова взбодрилась и уверенно горела алым цветом. Несколько раз стукала по загребущим ручонкам амба, которые не столько меня пугали, сколько вызывали досаду.

Еще издалека услышала веселые песни и поняла, что дошла до русалочьего хоровода.

— Новенькая, новенькая! — закричали радостные голоса, и вокруг меня закружились в хороводе полунагие девицы. Я опустила мешок на землю и с интересом стала их разглядывать, чтобы потом описать в своей работе их внешний вид. Попробовала даже, перегнувшись через сцепленные руки, осмотреть их спины, так как один из опрошенных на полном серьезе утверждал, что со спины они чисто утопленницы — сине-зеленые и разлагающиеся. Русалки щебетали о своей вольной жизни, о бесконечном веселье. Я же, не обращая внимания на их песни и пляски вокруг моей персоны, вытащила из мешка карандашик и лист бумаги, села на пенек и стала описывать на листке внешний вид русалок и слова из напеваемых ими песен. Водяные девы разобиделись на меня за серьезность, и хоровод распался.

— Березина! — возмущенными голосками стали выкликать они.

— Ваши чары на нее не действуют, — послышался знакомый голос.

Я повернула голову и увидела знакомую зеленоглазую женщину. Русалки почтительно расступились, пропуская ее ко мне.

— Она часть нас, — продолжала та, снисходительно посматривая на меня. — Пришла все-таки?

— Ага, — я, не отрываясь от листка, кивнула, — курсовую пишу, сравниваю реальное и выдуманное. Спиной повернитесь, пожалуйста. — И, когда удивленная Березина повернулась, гордо записала: обычная спина, обнаженная и вполне симпатичная, без следов чешуи.

Русалки хихикнули, услышав мои комментарии. Березина сузила глаза, а я спохватилась:

— Ой, я же вам небольшой подарок принесла! — и зашебуршилась в мешке. Любопытные русалки обступили меня, вытягивая шеи и со смешками щипая друг друга. В глазах Березины мелькнуло удивление, смешанное с интересом. Я вытащила небольшую медово-желтую русалочку из камня медовика, которую мы купили еще в Веже на ярмарке, вместе с кучей другихбезделушек Младшие русалки восторженно запищали, а Березина, взяв подарок в руки, ухмыльнулась и сказала:

— Более глупого изображения в жизни не видела.

— А вы скажите тогда, какие вы на самом деле? Истинные русалки.

Березина фыркнула, откинула зеленые пряди со лба и предложила:

— Вставай с нами в хоровод, будешь задавать вопросы, а я — отвечать.

Я с сожалением отложила карандаш и бумагу, сняла кожаную курточку и взялась за прохладные руки русалок Березина самодовольно улыбнулась, и хоровод закружился.

Угнаться в хороводе за Березиной не было никакой возможности, только я успевала задать ей вопрос, как она с наиподлейшей улыбочкой переходила к следующему движению и исчезала в рядах танцующих. Я устала ее вылавливать, в глазах рябила зелень. Со смущением заметила, что, пока была устремлена к одной цели, противные русалки успели стянуть с меня и платок и выплели ленту из косицы. Того и гляди — полуголая плясать буду. Наконец, завидев насмешливые зеленые глаза, я схватила Березину за руку и вцепилась как клещ. Березина недоуменно приподняла брови, а я засыпала ее вопросами:

— Вы мужиков под воду тоже заманиваете? На ветках ивы качаетесь или больше любите березы? А если предпочитаете березы, то как определяете — русалка она или нет? У вас есть тяга к гребням, особенно костяным и белого цвета? Правда, что вас можно исключить из рядов нечисти и вернуть к людям, если надеть на шею крест? Что вы делаете для того, чтобы труп утопленника долгое время не поддавался разложению? Вы можете превращаться в сорок? Сможете ли защекотать человека, если он совсем не боится щекотки?

Под градом моих вопросов Березина перестала танцевать и остановилась. Хоровод закружился уже вокруг нас. Я требовательно потрясла ошеломленную русалку за руку, торопя с ответом.

— Где ты набралась подобных глупостей? — наконец спросила она.

Я отмахнулась:

— Ой, лучше вам не знать!

— Мужиков под воду мы не заманиваем. Сами прыгают, как увидят обнаженную девушку, так и лезут. А что касается ивы, иди-ка, сама покачайся на ее ветках! Березой становлюсь только я, так как я — истинная! Прочие мои дети не обладают этим умением. Мы не относимся к людям, поэтому не можем вернуться к их обществу, как бы этого ни хотели. Хотя ничто не мешает русалкам выйти замуж за человека, при условии, что он будет мириться с ее потребностями. С трупами утопленников мы ничего не делаем, наоборот, если бы умели, то предпочли бы, чтобы они разлагались как можно быстрее и не портили нам воду. Есть, конечно, среди водяных и наделенные умениями некромантов, которые превращают утопленников в слуг, но вид и запах у этих слуг… сама понимаешь. В сорок мы не превращаемся, а щекотать никого и не пробовали. Вот залюбить до смерти… Достаточно ответов?

— Пока да. — Я торопливо черкала по листу бумаги. — Но мне бы еще какие-нибудь ваши легенды.

— В другой раз. Ты меня и так утомила своими глупыми вопросами. — Березина шагнула в хоровод и тут же исчезла из вида. Я вздохнула, сунула бумагу в мешок и, собрав свои раскиданные вещи, попрощалась с русалками и направилась к Анчутке.

Озерная гладь была ровна и безмятежна. Я с опаской посмотрела в воду. Неожиданно что-то навалилось на плечи, и я услышала гадкий смешок:

— Покатаемся?

— Ага, держи карман шире! — прошипела я и, не глядя, ткнула за плечо гвоздем, специально зажатым в кулаке. Сзади заорали и кулем упали на землю. Я развернулась и уставилась на небольшого красного бесенка, который держался двумя руками за глаз и препротивно пищал.

— А нечего девушкам на шею прыгать! — Я нагнулась к раненому. — Показывай свой глаз!

Бесенок убрал руки и принялся ныть:

— Покалечила, ведьма проклятая! Заявилась в мой лес и железякой тыкать начала!

— Сейчас я у Анчутки спрошу, кому этот лес принадлежит. Уж он-то тебе мигом объяснит, кто хозяин! — пригрозила я, заметив, что глаз у беса на месте и целый. Бес попробовал сбежать, но я ухватила его за хвост и потребовала: — За причиненный мне испуг тебе придется ответить мне на пару вопросиков.

— Каких еще вопросиков? — принялся извиваться черт.

— О, совсем простеньких. — Я обмотала хвост черта вокруг небольшого деревца, завязала аккуратным бантиком, вооружилась листом бумаги и вытащила из-за уха карандаш. — Ну-с, приступим, как любит говорить перед зачетом Бук Огнезмий, — произнесла я и вперила взгляд в беса. Тот перестал дергаться и, скуля от страха, съежился. — Скажите, кароконджо, почему вы любите разъезжать верхом именно на людях? Связано ли это с сексуальным влечением? — Я помахала карандашом перед самым носом беса. Тот скосил на карандаш глаза, сменил цвет на малиновый и в ужасе затряс головой, уши дрожали, и было чертовски смешно. — Хорошо, — смилостивилась я, заметив замешательство рогатого, — сформулируем вопрос по-другому. Относитесь ли вы к людям как к лошадям или получаете удовольствие от чувства превосходства над ними? А может, вас устраивает, что люди ходят на двух ногах, а на четырех вас просто укачивает? Или вас не устраивает запах конского пота? Впрочем, наверное, вы боитесь лошадей, я их тоже боюсь. А люди все-таки чистенькие и вполне разумные! А еще…

Тут бес не выдержал, дико заорал, дернулся со всей силы и убежал, подвывая и кроя матом ненормальных ведьм, что привязываются с идиотскими вопросами, от которых хочется на себя копыта наложить. Я с сожалением посмотрела на клок из кисточки его хвоста, заткнула карандаш за ухо и убрала бумагу в мешок.

— Теперь тебя будут бояться, — услышала я хриплый смешок, и Анчутка возник на камне возле озера. — Молодец, рыжая. Ну обнимемся? Давно не виделись!

Я открыла рот, обниматься с чертом я не настраивалась. Анчутка громко фыркнул, выдав облако пара, и вкрадчиво продолжил:

— Можем и поцеловаться.

— Фу! — вырвалось у меня, а черт захохотал, дрыгая копытами.

— Ну с чем пожаловала? Зачем вопросами всех пытаешь?

— У меня курсовая по мифам и легендам о Заветном лесе. Вот и собираю все интересное. Я вам вина принесла, хотите?

— Давай! Вчера на свадьбе у ведьмы гуляли, с похмелья мучаюсь. Я протянула черту бутыль. Пока он большими глотками пил вино, я снова вытащила карандаш и бумагу. Анчутка, увидев меня в полной боевой готовности, отставил в сторону бутыль и, рыгнув огнем, сказал:

— Ну спрашивай.

— Мне в Цапельках мужик рассказывал, что вы молодкой оборачивались. Это правда?

Анчутка захохотал, показывая острые зубы:

— До сих пор помнит?! Решил печник на спор в моей баньке помыться, да еще поздно вечером! Ты бы видела, как этот храбрец через всю деревню нагишом бежал! Собаки выли!

— А почему он так бежал? — Я оторвалась от корябания по бумаге карандашом.

— Я и позабавиться не успел! Веник только, который он из кипятка вытащил, сосульками обвешал. А этот богатырь деру дал! Я тогда от злости, что парень так быстро сломался, всю одежу ему в клочья порвал.

— А потом у него родные стали умирать один за другим. — Я подняла голову.

— Ну это уж не я! — Анчутка возмущенно топнул копытом. — Потом я отыскал дом этого смельчака, ну и поприкидывался голой молодкой. Ох они меня ловили! — Анчутка снова залился смехом. — Хочешь, покажу? — Не дожидаясь ответа, он повернулся вокруг себя. Я выронила карандаш и во все глаза уставилась на голую дородную тетку, которая, весело потряхивая задом, обежала меня вокруг, заливисто хохоча.

— С полмесяца развлекался, — баском Анчутки поведала бабища, садясь рядом, — а потом этот болван баню свою по бревнышку раскатал, сжег и место солью посыпал. От меня избавлялся, ну я его пожалел, все-таки целый месяц меня веселил!

Я подняла карандаш, сунула его за ухо и спросила: — А в бесовскую неделю вы чем занимаетесь?

— Баб за задницы щупаю, — преспокойно ответил Анчутка, принимая свой облик. — Навыдумывали всяких гаданий, вот я и стараюсь. Задерут подол да суют свой зад в погреб, верят, дурищи, что если мохнатой лапой погладит их подполянник, ^[119]то замуж за богатого выйдут. Сама-то так не делала?

Я отрицательно затрясла головой.

— Что еще хотела узнать?

— Как появился Заветный лес?

Анчутка присвистнул:

— Эк, ты замахнулась! Раньше озеро это звалось Студенец. Все хвори снимало. Люди это место считали священным. Даже рыбу ловить здесь запрещалось. А потом одна ревнивая и завидущая бабенка отравила озеро, чтобы соперницу со свету сжить. Чудесная сила Студенца пропала, и это место облюбовала нечисть. Люди стали считать эти места нечистыми и опасными. У вас вообще есть склонность все чудесное и полезное превращать в помойку из-за каких-нибудь мелочей, а потом ссылаться на наши происки.

— Так озеро отравлено?! — Я с сомнением посмотрела на черта.

— Конечно.

— Но мы же пользовались его водой!

— Ты же с моего согласия ей пользовалась. Вода эта хранит чудесные свойства, но пользоваться ей нужно умеючи.

Я постучала карандашом по ладони, расправила на коленях листы бумаги. Анчутка прищурил глаза и проговорил:

— Ты ведь не за вопросами по курсовой пришла. Чего стесняешься, давай, выкладывай.

— Я это… Вспомнить хочу… Ну все сначала… — Я запуталась в словах и не знала, куда девать руки.

— Так я и знал. Не боишься?

— Конечно, боюсь, — созналась я, — но еще сильнее узнать хочется.

— Тогда ты знаешь, что нужно сделать. — Анчутка уставился мне в глаза. — Посмотри в зеркало.

«… Мы с Венькой сидим на крутом берегу речки, ветер лохматит волосы, мы болтаем босыми ногами. Я время от времени отщипываю от его булки с маком и, жмурясь от удовольствия, кладу себе в рот кусочки. Венька всего на год старше меня, но кажется взрослым и рассудительным.

Вчера мы поссорились из-за дохлой крысы, которой кидались друг в друга. Я нечаянно утопила ее в бочке с водой, и Венька за это надергал меня за косу и пребольно щелкнул в лоб. Я рассвирепела и кинулась на него с кулаками. Мы повалились в придорожную пыль и долго пыхтели и тузили друг друга кулаками, пока бабка Акулина не растащила нас в разные стороны.

Сегодня утром Венька пришел под окошко и предложил отдать половину булки, если я перестану дуться.

— Твоя бабка Акулина — ведьма, — вдруг говорит Венька, мамка сказала, ее сожгут.

Я хочу негодующе закричать, что никакая она не ведьма, просто знает травки, которыми лечат. Но в последний момент язык произносит совсем другое:

— Если моя бабка — ведьма, то она сама твою мамку сожжет!

Венька вспыхивает и, широко разевая рот, верещит:

— А твоя мамка была падшей женщиной!

Слово «падшая» я не понимаю, поэтому ору в ответ:

— Твоя мамка тоже падшая! Сама вчера видела, как она с ведром воды у колодца навернулась!

Венька захлопывает рот, слово «падшая» неизвестно и ему. Немного помолчав, он говорит:

— Маманька говорит, что твоя мамаша путалась с каким-то магом.

Мне сразу представляется, как моя покойная матушка путается под ногами у непонятного, большого существа.

— А кто такой маг? — Я морщу лоб.

— Это колдун, — серьезно объясняет Венька.

— А он еще одну булку наколдовать может? — Я с сожалением облизываю пальцы.

— Целых вот столько! — восклицает Венька и протягивает мне две растопыренные руки.

Я с уважением смотрю на его пальцы и мечтаю, чтобы в нашу деревню зашел какой-нибудь добрый маг.

— Дымом пахнет, — замечает Венька и поворачивает голову в сторону деревни. — Верька, смотри! — кричит он, тыкая пальцем туда, где поднимается столб черного дыма.

Я поднимаюсь на ноги и, открыв рот, смотрю.

— Мамка! — вдруг вскрикивает Венька и, сверкая голыми пятками, бежит к деревне. Я несколько секунд смотрю ему вслед, а потом бегу за ним.

Деревня пылает, какие-то мужики разбойного вида гонят ревущую скотину. Слышатся истошные крики женщин, впрочем, они быстро замолкают. Венька бежит вдоль улицы, а я в растерянности топчусь на месте, глядя на догорающий дом бабки Акулины. Тут я вижу, как дружок мой, с вытаращенными глазами и раскрытым в немом крике ртом, бежит навстречу. Что-то тоненько тренькает, и Венька валится на дорогу, как-то неудобно подвернув ногу и уставившись мне в глаза. Я пячусь и всхлипываю:

— Ты чего?!

Венька молчит и не шевелится, я перевожу взгляд на стрелу, торчащую у него из-под лопатки, и начинаю дико визжать. Из-за соседского дома выскакивает бородатый мужик с луком в руках. Я тут же представляю, как падаю так же, как Венька, и смотрю стеклянным взглядом. Издав пронзительный писк и петляя как заяц, бегу прочь из мертвой деревни. Возле уха тренькнула стрела, я наддаю еще и выбегаю на берег реки. В спину как толкнули, я кубарем качусь с берега прямо в омут, которого опасались все в деревне. Что-то больно жалит в шею…

— Кажись, утопла, — слышу голос над сомкнувшейся водой.

— Жаль, можно было некроманту продать.

— Хозяйка сказала живых не оставлять. Дружина где-то рядом. Хочешь, чтобы нас всех повязали?

Когда голоса смолкают, пытаюсь всплыть…»

Я, утирая выступившие слезы, отплевываюсь от воды. Анчутка молча приканчивает остатки вина.

— Почему я это все забыла? — поворачиваюсь я к нему.

— Маг, которому мы отдали тебя на воспитание, естественно, поставил тебе блок. — Анчутка откинул бутыль в сторону. — Они с женой хотели, чтобы ты верила, что им родная. Еще смотреть будешь? Я опять наклонилась над водой.

«… - Это будет интересно. — Кто-то навис надо мной, перевернул на живот, и теперь я могла только слышать и смотреть на пыльный пол.

— Она не выживет, — грустно произнес женский смутно знакомый голос.

— Она и так не выживет. — Похоже, говорил Анчутка. — А если мы все-таки проведем обряд, то у нее появится шанс, а мы…

— Пр-роведем экспер-римент! — каркает Карыч. — Несовместимое не может соединиться.

— Березина, тебе капли крови жалко? — вкрадчиво спрашивает Анчутка.

— Мне жалко расходовать ее попусту.

— Какая рыженькая. — Кто-то проводит рукой по моим волосам, этот голос мне незнаком. — Все собрались?

Чьи-то шаги и очень знакомый голос возмущенно:

— Анчутка, ты снова нас втягиваешь неизвестно во что! Горгония, прекрати шептать на моранском, говори на общепринятом. Стрелы нужно вытащить.

— Нельзя. Только после обряда, иначе кровью изойдет. Кого еще нет? — Анчуткины копыта появляются в поле зрения.

— Индрика ждем, — звенит нежный женский голосок.

— Что вы собираетесь делать с ней потом? — спрашивает тот, кто возмущался, я силюсь припомнить его, но не могу. — Сила может проявиться лишь спустя какое-то время.

— Отдадим на воспитание знакомому магу, а когда сила проявится, ты заберешь ее в свою Школу.

— Как я сразу не догадался! — саркастически произносит собеседник.

Слышится какой-то шум, пахнет влажной землей, и голос Березины облегченно говорит:

— Индрик пришел, можно начинать.

В голове все мутится. Глаза я все-таки закрываю, но легче не становится, кажется, будто меня крутит и вертит в разные стороны, начинает мутить. Какая-то песня не песня, просто набор звуков и неспешные движения надо мной.

— Одновременно, — произносит Анчутка. Что-то сильно дергает за спину, разливается жгучая боль, я распахиваю глаза и совершенно точно понимаю, что перестаю быть.

— Она не выживет, — уверенно говорит Березина.

— Начали, — спокойно произносит Анчутка, и предыдущая боль мне кажется не такой существенной по сравнению с наступившей. Во рту появляется привкус крови и березового сока, тело охватывает нестерпимым жаром, который сменяется столь же нестерпимым холодом. Я дико взвизгиваю и теряю сознание, успев услышать.

— Все…».

— Идем. — Анчутка поманил меня пальцем.

— Куда? — Я медленно начинаю соображать, но черт не ждет, пока я соберу мысли в кучку. Пришлось сделать усилие, чтобы встать на ноги, во рту поселился запах крови и березового сока. Я подняла свой мешок и пошла вслед за Анчуткой.

— Твой дар действительно проявился не сразу. — Анчутка отодвинул ветки бузины. — И еще у него оказался странный побочный эффект. — Черт оглянулся на меня и усмехнулся: — Ты наверняка знаешь какой. Где ты была столько лет?

Я молчу. Анчутка остановился, подозрительно посмотрел мне в глаза, я отвела взгляд в сторону, не желая беседовать на эту тему.

Тогда черт вцепился мне в волосы и повернул лицом к себе. С секунду потрясенно помолчал, а потом хмыкнул:

— Второсортный чародеишка! А я-то ломал рогатую голову, как он достиг таких высот!

— Я не хочу об этом говорить.

— Ты выжила только потому, что в твоей родне действительно был маг. Возможно, со временем ты и попала бы в Академию магических наук Стала бы травницей или какой-нибудь не очень одаренной чародейкой. Но волей событий ты получила совсем другой дар. Хотя родство с магом подложило тебе свинью в виде побочного эффекта. — Анчутка раздвинул заросли собачьей розы, совершенно не обращая внимания на колкие ветки. — Пришли.

Я зачарованно уставилась на высокий замок, вырубленный прямо в скале. Руинами его назвать язык не поворачивался. Прекрасно сохранившееся и величественно возвышающееся творение просто лишало дара речи.

— Когда этот лес считался священным, здесь было капище волхвов и ведунов. Когда место стало считаться нечистым, капище забросили. — Оно совсем не похоже на капище. — Я поспешно выпуталась из кустов и направилась к замку. Потрогала известняковые стены и задрала голову.

— Как здорово! Это ведь бирюза, да? — Я провела ладонью по голубым узорам. — Удивительно, что все осталось в целости и ничего не разворовали. — Поймала ухмыляющийся взгляд Анчутки и поправилась: — Ах, ну да, у вас поворуешь I

Анчутка хохотнул, повернулся, и молодой человек в шикарном плаще подал мне вполне человеческую руку:

— Прошу.

Я схватилась за руку и шагнула в проем. Внутри было темно, но Анчутка повел рукой и вспыхнули факелы. Помещение окружали колонны, на которых затейливо вились растительные орнаменты до самого верха. Посередине на четырех небольших столбиках покоился огромный пыльный камень.

— Алтарь? — Я с содроганием его вспомнила, подошла, оставляя следы в пыли, и провела пальцем по поверхности. Под рукой остался ярко-синий цвет с золотыми крапинками.

— Лазурит. — Молодой человек легко запрыгнул на алтарь и выдал вдохновенную чечетку. Пыль взлетела вверх, я закашлялась.

— Здесь никто не живет?

— Нет. Мы привыкли жить в своей стихии, а человечьи дома и Храмы — гадость. Вот если ты пожелаешь, то можешь тут остаться. Анчутка неуловимо переместился за мое плечо, склоняясь к уху. Я покачала головой:

— Не знаю, может… если только на каникулы… А зачем вы вообще все это затеяли?

Анчутка, приняв свой вид, снова взгромоздился на алтарь, лег на бок, опершись на руку, и пожаловался:

— Скука.

— Что?! — Как-то неприятно было сознавать, что меня спасли, чтобы избавиться от скуки.

— Мы бессмертны. Люди сейчас поклоняются чужим богам, про нас забывают. Из Заветного леса выходить не очень-то и хочется. Березина и совсем не покидает его, Индрик тоже. Вук Огнезмий держит Школу, ему вы скучать не даете. Недавно жаловался на проделки рыжей бестии по имени Верея. Не знаешь такую? — Анчутка сел и поболтал ногами, смешливо на меня поглядывая. — Может, ты нас взвеселишь? Поднадоело жить как на кладбище.

— Как это? — Я села рядом, задумчиво оглядела колонны. Анчутка вздохнул, спрыгнул с алтаря и спросил:

— Кстати, как у тебя с обучением?

— Фигово. — Я собрала волосы в хвост и завязала лентой. — Ничего не получается с этими заклинаниями.

— Ну давай.

— Что давай?

— Покажи что-нибудь. — Анчутка развел руками. Я слезла с алтаря, отошла от него подальше. Анчутка сверкнул красными глазами и, ткнув в направлении камня, предложил: — Пыль с него убери, что ли.

Я сморщила лоб, вспоминая слова заклинания, сделала сметающее движение рукой и произнесла слова. Алтарь сорвался со столбиков и взлетел в воздух, мы шарахнулись к выходу. Перевернувшись, камень шмякнулся на место, вверх той стороной, которая была раньше внизу.

Анчутка подошел к алтарю, щелкнул по его краю и с сомнением проговорил:

— Пыли нет, но ты выбрала странный способ для избавления от нее.

— Я не выбирала! — с досадой крикнула я. — Оно само так сделалось.

— Ты пользуешься словами заклинаний, а они тебе совсем ни к чему. Твой дар совсем другого рода, не такой, как у чародеек. Тебе, — он снова возник за плечом, — стоит лишь подумать.

— Видимо, этого я и не умею, — недовольно пробурчала я, порядком развеселив собеседника. — Ой, — вдруг вспомнилось мне, — а сколько времени прошло?

— Смотря где. — Анчутка одним взглядом потушил факелы.

— Там. — Я неопределенно махнула рукой, немного побаиваясь оставаться с чертом в темноте.

— Два дня и половина. — Анчутка взял меня за руку и повел к выходу.

— Анчутка, мне обратно пора! Если не приду вовремя, меня Вук Огнезмий… порвет!

Анчутка захохотал:

— Останься на ночь, а я тебя потом мигом домчу до места. Ты еще Горгoнию не видела и Коровью Смерть, да и Индрик днем ни за что не выйдет из своих пещер.

— Ну не знаю. — Я замялась, пытаясь потактичней намекнуть ему, что просто испугана именами остальных Древних. Анчутка приподнял бровь и произнес:

— Ночь уже наступила.

И сразу после его слов на лес упала тьма и тишина. Я пискнула и присела, испугавшись, что меня сейчас этой тьмой задавит. Анчутка хмыкнул и, гордо задрав хвост, пошел впереди, я за ним.

— Ужас какой! — бормотала я себе под нос, глядя на мохнатую спину черта. — Раз — и все провалились в сон! Мне такой неожиданной ночи и даром не надо! А вдруг я в это время ванну принимаю? Плюх — и утопла в лохани! Уснула. Несчастный случай.

Анчутка вволю веселился над моими словами.

— Пришли, — радостно возвестил он. Я осмотрела небольшую поляну. Гладкие ошкуренные бревна лежали около толстенного пня. Срезанная верхушка последнего, видимо, служила столешницей. Присаживайся, — предложил черт. — Сейчас остальные подойдут. Он пристально посмотрел на пень, и тот старательно накрылся скатертью, а из скатерти проворно полезли блюда с кушаньями. Вскоре места на пне не осталось, я стала составлять угощение на землю, а потом взмолилась:

— Ну довольно, тут на целую дружину хватит!

Ночные гуляния удались на славу. Коровья Смерть ^[120]оказалась совсем не страшной, женщина в возрасте с добрыми глазами, и голос ее я узнала, это она меня по голове гладила, рыженькой называла.

Чары Горгонии ^[121]на меня не действовали, я с облегчением поняла, что в камень обращаться совсем необязательно. Узнав, что Горгония знает все языки, решила обязательно понаведываться почаще, поучить некоторые, особенно моранский — язык магов. Мало ли, вдруг пригодится.

Индрик ^[122]пожаловал уже глубокой ночью и оказался черным, как чернила, конем с двумя рогами на лбу и когтями вместо копыт, наверно, ими хорошо землю рыть. Пожаловался, что из-за этих-то рогов скоро ни одного сородича не останется. Единороги тоже остались в малых количествах из-за чудесных свойств рога, а у него рог не один, а целых два! К тому же люди пользуются тягой этих существ к невинным девицам и без труда их отлавливают.

Всю ночь Индрик жарко дышал мне в ухо и подсовывал свою голову, как бы невзначай касаясь руки рогами. Я со смущением заметила, что эти прикосновения доставляют ему какое-то нездоровое удовольствие, и, поймав ухмыляющийся взгляд Анчутки, стала прятать руки под куртку.

Страж, приняв достаточное количество спиртного «нa гpyдь», снова исполнил свой дикий танец под жуткие каркающие завывания. Я, воспользовавшись тем, что Индрик занялся чем-то хрустящим зеленым на широком блюде, подсела к Коровьей Смерти, вытащила карандаш, измятую бумагу и поинтересовалась:

— А правда, что вы мор на коров насылаете?

Коровья Смерть подавилась куском и закашлялась, я сочувственно похлопала ее по спине.

— Я не насылаю мор на скотину. Я просто ее ем, — спокойно ответила мне она. — Не могу без свежей говядины, понимаешь. Я слышала, что у тебя в друзьях мавка, вилколак и вампир, они наверняка тебе все объяснили.

— Что объяснили? — с нехорошими предчувствиями спросила я. Коровья Смерть посмотрела на меня материнским взглядом и мягко спросила:

— Сколько мавке и вилколаку? Они совершеннолетние?

— В следующем году, — не понимая, куда она клонит, ответила я.

— А-а, тогда понятно… — Коровья Смерть покачала головой с коровьими рогами. — Ну тогда возьмем, к примеру, вампира. Он ведь тоже раз в год выходит на охоту. Иначе ему смерть, так он устроен.

— На какую охоту? — зашептала я, от потрясения у меня отнялся голос, а про карандаш и бумагу я и вовсе забыла. Собеседница повернулась ко мне и поближе склонила голову:

— Раз в год вампир обязан выпить кровь, человеческую, живую, теплую. Без нее ему не прожить.

— А кровь животных ему не подойдет? — спросила я, с ужасом понимая, что теперь буду Аэрона видеть в кошмарных снах.

— Он же человекообразный, — засмеялась Коровья Смерть, — не хочет же он целый год мычать, если утолит свою жажду бычьей кровью. Какая ты шутница.

— Ничего себе шуточки! — Мой голос со страху дал петуха, и я поспешно зашептала: — Его что, в город выпускают на людей охотиться? — Мурашки облепили спину и стали пробираться к затылку.

— Не знаю. Ты спроси у Вука, он точно знает место. Это происходит во время практики.

— Высасывание крови в естественных условиях, бр-р! — Я поежилась.

— Перед тем как приходит срок, вампир становится вялым и раздражительным, замечала?

Я вспомнила Аэрона перед отъездом. Ну недоволен был точно, а вот вялый? Да он целый час меня гонял вокруг кровати за то, что ткнула его в ляжку осиновой зубочисткой, проверяя реакцию, и даже не запыхался. Может, Коровья Смерть просто дурачит меня? Вот если бы это рассказал мне Анчутка, я бы точно не поверила, а тут серьезная женщина. Я помотала головой и, подняв с земли упавший лист бумаги, произнесла:

— Так что вы сказали насчет коров? — И уставилась на ее руки. Руки как руки, никакими не граблями.

— Раз в месяц я хожу на охоту. Самая веселая и легкая охота осенью.

— Почему?

— Люди выдумали обряд, который меня «отгоняет». Называется он опахиванием деревни. Женщины впрягают самую старшую в соху и шествуют вокруг деревни, при этом производят жуткий шум — меня пугают. Пока они три раза проводят сохой межу, я преспокойно вхожу в хлев, выбираю самую упитанную корову и…

— А мужики?

— Ха! Мужикам во время этого обряда положено дома запертыми сидеть. Собаки на привязи. Красота! Я, бывает, так разойдусь! Пока они три раза деревню обойдут. Ведь все было бы намного проще, если бы в условленное время просто выводили за околицу коровушку мне на растерзание. Так нет, жалко. А сами кидаются во время обряда на первого встречного, стараясь забить до смерти. Сама видела, как ребенка не пожалели.

— Зачем? — Я отложила карандаш.

— Считается, что кто встретится во время этого обряда, тот и есть Коровья Смерть.

— Действительно глупость, — согласилась я.

Когда небо стало светлеть, Анчутка шепнул мне на ухо:

— Тебе домой пора, хотя… — он состроил проказливую морду, можешь Вука Огнезмия дождаться. Сам за тобой пожалует, правда, за последствия не ручаюсь.

Я подскочила, подхватила мешок, скомканно попрощалась с присутствующими, мужественно погладила Индрика по рогам и повернулась к черту:

— Ты обещал меня вмиг домчать.

Тот блеснул красными глазами и похлопал себя по шее:

— Устраивайся поудобнее.

— Чего?! — Я попятилась. — Приличные девушки не садятся мужчине на шею.

— Не так давно я наведывался в Школу Ведьм и Чаровниц, — черт поскреб подбородок, — дак там просто отбоя не было от приличных девиц, желавших оседлать мою мускулистую шею. — Он захохотал, любуясь моим непреклонным видом. — Ладно, садись на спину, для тебя сделаю исключение.

Это предложение меня тоже не привело в восторг, я оглянулась на провожающих, но сочувствия не дождалась, наоборот, Древние смотрели на меня с ожиданием и широко улыбались. Я горестно вздохнула, подошла сзади к ухмыляющемуся черту и, послав все… далеко, подпрыгнула и обхватила его за шею. Анчутка радостно заржал, стукнул копытом и пустился бежать вокруг поляны, подгоняемый хохотом, улюлюканьями и гогоча аки мерин.

— А-а-а! — взвыла я у него над ухом. — Издеваешься, да?!

— Держись крепче, мешок с соломой! — предупредил меня Анчутка, подпрыгнул в воздух, взвизгнул, и сердце мое провалилось в пятки, а руки сжались на шее черта, рискуя его задушить. Вниз я и не смотрела, бьющим в лицо ветром захлебнулась, попробовала заорать от ужаса и не услышала своего голоса, крик остался где-то сзади.

Глаза открыла, лишь когда впереди показалось что-то огромное и белоснежное. Не сразу догадалась, что это стена Школы. Окно, предусмотрительно распахнувшееся при нашем приближении, не заметила, показалось, что прошли прямо сквозь стену. Анчутка притормозил посреди комнаты. Встряхнулся, пытаясь от меня избавиться, но мои пальцы так быстро разжиматься не желали.

— Так и будешь висеть пищащим балластом? — спросил он, повернув голову. Только сейчас я осознала, что непрерывно произвожу какой-то сиплый жалобный писк. Еле-еле расцепила руки и упала пятой точкой на пол. Анчутка повернулся ко мне уже в виде моего наставника и совершенно его голосом произнес: — Посадка прошла благополучно. Кстати, госпожа Верея, напомните мне, где находятся мои личные апартаменты? Появилось желание побеседовать с самим собой. Ну госпожа Верея, хватит глупо хлопать глазами! — Он протянул руку и поднял меня с пола, а потом залился Анчуткиным хохотом: — Давай, рыжая, на каникулы приходи да придумай нам какое-нибудь развлечение. Можем жертвы поприносить на алтаре, как насчет кандидатур твоих друзей? Они так забавно будут верещать!

— Нет. — Кажется, столбняк у меня прошел. — Но я что-нибудь постараюсь придумать.

Анчутка оправил директорскую мантию и, махнув рукой, вышел за дверь. Я выглянула и услышала, как на лестнице он кому-то из учеников дает указание голосом Феофилакта Транквиллиновича:

— Любезный, зайдите сегодня ко мне часа в три ночи с докладом о репродуктивной системе русалок.

Я хихикнула и закрыла дверь. И только тут поняла, что общежитие ожило. По коридору шаркают чьи-то ноги, кто-то ругается, пахнет жареной картошкой и еще чем-то жилым. Я радостно засмеялась, поняв, что, возможно, завтра вернутся друзья и тоскливому одиночеству придет конец, а напился Аэрон крови или нет, меня не особо волнует, я рада видеть даже этого кровопийцу.

— Верея, просыпайся, засонища! — Лейя скакала по моей кровати, подол платья взвивался вверх, являя стройные ножки, и опадал. Я дернула ее за эти самые ножки, и мавка со смехом рухнула на зад. Кровать протестующее заскрипела. Мы обнялись и звучно чмокнули друг друга в щеки.

— Как я соскучилась! — пожаловалась я. — А Алия еще не вернулась?

— Нет. Ой, Верея, ужасней практики ничего на свете нет. Эти противные, сушеные никсы вконец нас достали. Представляешь, они утверждают, что прикасаться к мужчинам неприлично, что в воду затаскивать нужно лишь при помощи песен и танцев. Вот дуры корявые! Если не касаться мужиков, не пощекотать, не потрогать, на кой тогда они нужны, хоть моченые, хоть немоченые! Целыми днями учили, как вести себя за столом, как вести себя в обществе, только что как на нужник правильно садиться не показывали. Волосы заплетать заставляли. И даже грозили розгами. Нет, ты подумай только — мавку пороть розгами! Гадины! Одна радость — напелась до тошноты! А ты чем занималась?

— А, — я махнула рукой, — легенды собирала.

— Тоска, — прокомментировала Лейя.

— Вот и я про это же. — Я подпихнула мавку с постели и накинула на кровать одеяло. Тут мне вспомнились слова Коровьей Смерти, и я непринужденно проговорила: — Надеюсь, ты никого не утопила?

— Ты что! Нам это пока запрещено. — Мавка моего вздоха облегчения не заметила.

Только мы успели приготовить поесть, разложили Лейины вещи по местам, как дверь распахнулась и на пороге возникла широко улыбающаяся Алия. Шаги ее сопровождались бряцанием железа. Я и Лейя бросились обниматься.

— Ты как? — спросила я, оглядывая подругу.

— Как нас гоняли, в кошмарах не приснится! Никаких сапог не напасешься. — Алия показала сапог с отставшей подметкой. — Кстати, — она подняла голову, продолжая выкладывать вещи из мешка, — я Аэрона видела! В один прекрасный день Вульфыч сообщил, что будет тренировка, приближенная к реальному бою, и выпустил нас против… Аэронова факультета, представляешь? Мы, первокурсники, против этих монстров!

— Как Аэрон? Он тебе вялым не показался? — Все-таки донимал меня этот вопрос.

— Вялый?! — заорала Алия. — Да он злющий как гадюка был, в пять минут скрутил меня в бараний рог, да еще по лбу так шарахнул, что до конца практики ходила с фингалами под обоими глазами! Вялый! Разогнали нас как щенков! — Она погрозила мне рукой с зажатой в ней курткой. — Никогда не пытайся одолеть вампирюгу силой! Бей сразу заклинанием. Я думала, он шкуру с меня на полном серьезе спустит!

— Каким образом факультет Аэрона оказался с вами?

— Только на один день. Перед распределением.

— А-а-а.

— Хватит о практике, давайте лучше чай пить, — взмолилась Лейя.

Вечером все поделились своими впечатлениями, я рассказала, как собирала легенды о Заветном лесе и чуть не спилась, Лейя изобразила никс, Алия описала кровавые разборки. Про прогулку в Заветный лес рассказывать я не стала, не захотела, и все.

— Давайте в парке прогуляемся, — предложила Лейя, вдыхая свежий весенний воздух. Мы согласились. Спустились вниз и вышли на улицу. Сумерки заполнили все аллеи. Мы со смешками нашли уединенное местечко в ветвях черемухи, которая просто одуряюще пахла.

— Скоро каникулы, как проведем? — спросила я, наклоняя к носу цветущую ветку. — Алия, ты домой поедешь?

— Не знаю. — Подруга присела на скамейку. — Может, недельки на две.

— А меня тетка приглашает. — Лейя, уцепившись за ветки, полезла на дерево, села поудобнее на ветку и принялась болтать ногами. Соблазняет эльфийскими послами, так что я поеду в середине лета. Вы же помните, я нагадала, что выйду замуж за красавца эльфа. Может, моя судьба будет именно там.

Алия посмотрела на меня и смущенно произнесла:

— Ты опять одна останешься. Хочешь, поехали со мной!

Я представила себя в дружной стае вилколаков, изъясняющихся на лаквиллском, и помотала головой.

— Нет. Я останусь здесь.

— Верея, а ты мага больше не видела? — неожиданно спросила Лейя. Я вздрогнула.

— Нет, да я его и не искала. У меня вот такой вопрос. Через неделю будет королевская ночь, последняя ночь перед летними каникулами. Мне бы хотелось провернуть что-нибудь грандиозное!

Лейя восторженно запищала и захлопала в ладоши. Алия хмыкнула:

— Что, после Вежа уже отошла?

— Кстати о Веже… У меня полмешка вежецких бирок с того раза осталось!

Глаза у Алии загорелись:

— Надо пустить их в дело.

— Девочки, нас кто-то подслушивает, — пискнула Лейя, ткнув пальцем за деревья.

— Поймаем и морду начистим. — Алия рывком кинулась в ту сторону, мы за ней. За деревьями что-то мелькнуло, но когда мы выскочили и обнаружили того, кто подслушивал, то залились смехом — за деревьями стояла статуя грифона.

— Я была уверена, что оно шевелится, — обиженно проговорила Лейя. Теперь нам стало казаться, что весь парк заполнен прислушивающимися ушами, стало неуютно и зябко.

— Может, в комнату пойдем? — жалобно попросила Лейя. — А то мне кажется, будто в парке мы не одни.

Мы резво побежали к Школе. Разговор о проделках в последнюю ночь был забыт. Поужинав, девчонки дружно стали зевать. Алия ссылалась на то, что привыкла спать по режиму, Лейя вторила ей, говоря, что проклятые никсы что-то нарушили в ее организме и к вечеру глаза просто слипаются. Я пожелала подругам спокойной ночи и легла тоже. Честно потаращилась в темноту, а потом услышала стук камушка в стекло. Послышалось? Стук повторился. Я, накинув халат, высунулась из окна, долго всматривалась в темноту. Наконец под окном заметила светловолосую голову.

— Аэрон?!

— Давай, выходи. — Он махнул в сторону парка.

Кричать из окна, что я последнее время его просто-напросто побаиваюсь, я не стала. Пометавшись в темноте по комнате, я на ощупь натянула сапоги, оказавшиеся Алииными, с оторвавшейся подметкой, натянула платье, удивляясь, почему оно мне стало тесновато, и набросила на плечи платок, найденный опять же на ощупь. Порылась у Алии в сундуке, выудила что-то небольшое, но острое, сунула в карман. Стараясь не грохотать сапогами, которые были на два размера велики, скатилась по лестнице. Постояла на крыльце, кутаясь в платок Аэрон вынырнул из темноты, несколько секунд таращился на меня, а потом захохотал, согнувшись и держась за живот.

— Ты чего? — насупилась я. — Для этого позвал?

Вместо ответа вампир схватил меня за руку и подвел к факелу над главным входом. Я посмотрела на ноги: из растоптанного сапога жизнерадостно торчал палец, платье оказалось Лейиным с глубоким декольте, из него выглядывала ночная рубашка, из кармана, проткнув его насквозь, воинственно торчало шило, да ко всему прочему я куталась в скатерть со стола, приготовленную для стирки.

Я чертыхнулась.

— Ну и чего веселишься! Сам бы попробовал одеваться в полной темноте да с двумя спящими соседками по комнате! Погоди, я сейчас переоденусь, — я стянула скатерть, — а то холодно.

Аэрон снял куртку и сунул мне со словами:

— Второго твоего появления я просто не перенесу — лопну от смеха.

Мы пошли в глубь парка и устроились на скамейке.

— Ты почему так поздно?

— А я только что приехал. Смотрю — в окне света нет, вот и бросил камушек, решил — если кто-нибудь не спит, то выглянет.

— Как практика? — беззаботно спросила я.

— Нормально, — таким же беспечным тоном ответил он. — Алия на меня сильно обиделась?

— Ну мечтает спустить с тебя шкуру. Зачем ты ее так жестоко?

— А она думает, что другие сюсюкаться с ней будут? — усмехнулся вампир. — Им же сказали — «бой, приближенный к реальному». Значит, в полную силу. Им и так облегчили задачу — их факультет был с оружием, это мы были с голыми руками. Ей еще повезло, что это я был, она-то со всей своей прытью к Калине устремилась, мстительница, мать ее, еле перехватил. Вот и пришлось в лоб от души заехать, чтобы уже к другим не полезла.

— Как это?

Вампир криво улыбнулся:

— Она глазки закатила и сознание потеряла, а я порадовался, что к Калине она уже по-любому не успеет.

— Ой, она тебе этого не простит! — Я посмотрела на оторванную подметку. — Аэрон, а ты где практику проходил?

— В Златограде, с дипломатической миссией, а что? — спокойно объяснил Аэрон. Я повозила ногой по земле и все-таки спросила:

— А ты кровь пьешь?

— Естественно, — оскалил клыки вампир. — Вот и тебя позвал, чтобы по-тихому закусать до смерти. — И полез к шее.

Лучше бы он этого не говорил и не лез с таким плотоядным выражением на лице! Я сразу вспомнила разговор в Заветном лесу и про шило в кармане, а еще слова Алии о заклинаниях. Пырнула шилом Аэрона в руку, ужасом вывернулась из его объятий и щелкнула пальцами.

— …! — Аэрон чудом успел пригнуться, и огненный шар врезался в статую, которую мы с подругами обнаружили в парке. — С ума сошла?! — Он перевел дикий взгляд на меня. — Я же пошутил! Вампир облизнул проколотую руку. Я нервно хихикнула и выбросила злополучное шило подальше, чтобы не лезло под руку. — Только не говори, что ты тоже шутишь. — Аэрон посмотрел на меня, прищурившись: — Ты ничего у меня не хочешь спросить?

Я оглянулась на шило, лежащее в траве и, глядя ему в глаза, отчеканила:

— Раз в год ты должен пить кровь, это происходит во время практики. Я хотела спросить, где она проходит? Не спрашивай, откуда я это узнала. Могу только сказать, что не в Школе.

— Так я и знал! — с досадой воскликнул Аэрон. — Как только увидел это чертово шило, сразу решил, что ты охоту на вампиров замышляешь!

— Не увиливай от ответа.

— А я и не увиливаю! — Аэрон зло фыркнул. — Просто не хочу говорить об этом. Не сегодня.

— А когда? — с упорством экзекутора потребовала я и скрестила руки на груди, всей позой показывая, что не отстану от бедного вампира.

— Давай завтра. В это же время, на этом же месте?

— Чтобы по-тихому меня здесь прикопать?

— А вот и посмотрим, хватит ли у тебя смелости, — сказал Аэрон и внезапно сменил разговор: — Смотри, что у меня есть. — Он потянулся к своей куртке, которая была у меня на плечах, и вытащил из кармана… кувшинку, ну в точности как из Заветного леса, только выточенную из сердолика. — Как увидел в Златограде, сразу взял.

— Спасибо, прямо один к одному, — восхитилась я. — А мы про последнюю ночь думали. Может, что-нибудь провернем? У меня полмешка бирок лежит. Кстати, у тебя в комнате, — вспомнила я. — Устроим себе праздник?

Аэрон засмеялся:

— Опять на приключения подбиваешь? Можешь смело записывать меня в добровольцы.

Мы направились к Школе, постояли на крыльце, я отдала Аэрону его куртку и забрала у него нашу скатерть. Студенты спали, приученные к строгому режиму во время практики, поэтому в коридоре мы, ни с кем не столкнувшись, попрощались и пошли спать.

Девчонкам я не стала говорить о поздней встрече с Аэроном, да он и сам об этом не обмолвился, когда заявился утром.

Хитрый вампирюга сделал вид, что видит меня впервые после практики. Выразил бурную радость от встречи и от души потискал счастливо подвизгивающую Лейю. Щедро предложил насупившейся при его появлении Алие выйти в парк и показать прием, который закончился столь бесславным закатыванием глаз и шишкой на лбу. Подруга тут же оделась и сказала, что готова размазать подлеца по стволам парковых деревьев.

Мы с Лейей изъявили желание посмотреть на вывернутую наизнанку Алию и быстренько накинули куртки. Вампир захохотал, а дева одарила нас самым свирепым взглядом из своего огромного запаса.

Мы устроились на той же самой черемухе, которая после ночного запуливания огнем порядком облетела. Алия, пыхтя, какзакипающий чайник, стянула куртку. Аэрон делал вид, что ко всей этой возне не имеет ни малейшего отношения. Насвистывал себе под нос незатейливый мотивчик, опершись плечом о дерево и скрестив ноги.

— Алия, а ты в волка перекинешься? — спросила Лейя, подпрыгивая от нетерпения на ветке. Я вцепилась в ствол черемухи, так как ветка стала подозрительно похрустывать.

— Нет, — пробурчала Алия в ответ, — он мне в лоб заехал, когда я не волчицей была! Нам перекидываться в тот раз запретили. Была бы я волком, фига два бы он такое провернул!

Аэрон перестал насвистывать и предложил:

— Раздевайся и перекидывайся! Мне не жалко. У меня как раз нечем кровать застилать, а волчья шкура будет смотреться замечательно.

Алия, взрыкнув, без предупреждения кинулась на вампира. Бедная черемуха! Наверняка от таких душевных потрясений ягоды у нее так и не появятся! Или будут горькие, сморщенные и синюшного цвета. Я боялась лишь одного — что свалюсь с этой проклятой ветки и меня стопчут, а еще хуже — примут за противника!

Лейя визжала от восторга, повествуя всему парку, какой Аэрон красивый, сильный и вообще не мужик, а загляденье! Алия от ее воплей впала в бешенство. Друзья рычали, орали, хохотали (ну, это Аэрон). Земля под черемухой стала на удивление рыхлой благодаря носу подруги, который с усердием вспахивал ее раз за разом.

— Действительно как щенка, — пробормотала я, поджимая ноги и глядя, как Аэрон с усмешкой уворачивается от крепкого кулака Алии и заставляет ее опять поцеловаться с землей. Рубаха лаквиллки покрылась веселенькими пятнами разных оттенков зеленого и коричневого, ворот оторвался вместе со шнуровкой, а вампир будто только что вышел, даже волосы не растрепались!

Дружеская потасовка кончилась тем, что Аэрон сделал Алии подсечку и, когда девица хряснулась на спину, довольный уселся на нее, прижимая руки подруги к земле.

— У вас такая многообещающая поза! — промурлыкала Лейя, растянувшись змеюкой на ветке и закатив от удовольствия глазки. Алия вспыхнула, как маков цвет, а Аэрон, подняв глаза на мавку, спросил:

— Что?

И вот тут-то Алия со всей злости ударила его лбом прямо по носу. Аэрон охнул и откинул голову назад, схватившись пальцами за нос и роясь по карманам в поисках платка.

— Тебе никто не говорил, что твои неожиданные комментарии можно использовать в качестве стратегического оружия? — прогундосил вампир, обращаясь к Лейе.

— Слезь с меня! — прошипела Алия, украдкой ощупывая свой лоб.

Аэрон, придерживая платок у носа, встал с подруги и лег на скамейку.

— Может, подорожник? — Лейя спрыгнула с ветки.

— Ага! — радостно поддержала я ее. — В каждую ноздрю по листику. — Я подошла к Аэрону и озабоченно уставилась на его нос. — Странно.

— Что? — напрягся вампир.

— Кровь не голубая, — глубокомысленно изрекла я.

— Сейчас кровь перестанет идти и я вам всем шеи намылю! — Горячо пообещал Аэрон, что и сделал, через минуту отбросив платок и со зверским видом гоняя нас по парку.

С писком улепетывая, я выскочила к статуе грифона и, резко притормозив, остановилась. Сзади тут же обхватили и щелкнули по затылку. Я лягнула Аэрона ногой и крикнула:

— Да погоди ты! Смотри! — Я ткнула пальцем в грифона.

— Ну и что? — Аэрон поставил меня на землю.

— Он целый! — Я повернулась к вампиру. — А вчера вечером я разнесла его на мелкие кусочки! Забыл, что ли? Когда в тебя со страху шар бросила!

— Может, они сами собираются после разрушения? — хмыкнул он. Я присела около статуи и провела рукой по ее бокам. Поверхность была шероховатой.

— Нет, ее кто-то собрал.

— И склеил клейстером? — насмешливо спросил Аэрон, вспрыгивая на статую.

— Не клейстером, а магией, — проворчала я.

Лейя и Алия подошли к нам. Мавка объявила, что считает себя трофеем Аэрона и вампир может располагать ею как пожелает. Аэрон оскалился и заявил, что желает, чтобы трофей его немедленно накормил, иначе Лейя может лишиться подруг, которые вполне сойдут за небольшой перекус. Алия, застегивая куртку, чтобы спрятать грязную и разодранную рубаху, буркнула, что она в этом случае все клыки вампиру поотшибает, а я поежилась, чем еще больше развеселила Аэрона.

В комнате Лейя, раз уж пообещала, стала суетиться с едой. Вытащила из печки еще теплую рисовую кашу и разложила ее по тарелкам. Аэрон пришел чуть позже, потряхивая моим мешком с бирками. Я высыпала бирки на кровать и углубилась в чтение записей на них.

— «Волк-оборотень», «Упырь»… Это ты, Аэрон?

— Точно. — Аэрон сел с тарелкой рядом со мной.

— О! — Я выудила из кучи еще одну. — «Дикая баба», это кто?

— Летавица. — Аэрон повертел бирку в руках.

— Почему «дикая»?

— Так ведь они тоже упырицы! — фыркнул Аэрон, а я немедленно покрылась мурашками. Подумать только! Какая жуть меня окружает! Я отложила бирки в сторону и принялась за кашу, прикидывая, как распорядиться ими. Аэрон доел кашу и оповестил, что идет к себе, ему якобы положен дневной сон. На пороге вампир остановился, тряхнул головой и, ткнув в меня указательным пальцем, произнес:

— Да, совсем забыл! Феофилакт Транквиллинович велел тебе закончить отчет по твоей теме к концу недели. — И он с чувством выполненного долга хлопнул дверью.

Когда за окнами стемнело, а Алия и Лейя сонно сопели под одеялами, я отправилась на встречу с вампирюгой, заранее живописуя, как меня будет потряхивать от страха. Покосилась на сундук Алии, но тут же отбросила мысль набрать как можно больше колющего, режущего и разрывающего на части. Одна из самых нахальных Верей в моей голове уперла руки в боки и хвастливо воскликнула:

— Да мы этого вампира! Голыми руками!

Уже за дверью я вспомнила, как Аэрон валял Алию, и мне захотелось вернуться обратно, но стало стыдно.

Я остановилась под многострадальной черемухой.

— Ну и где этот вампирюга? — я повертелась на месте. — Вот будет смешно, если он вытащил меня сюда, а сам спокойно спит в своей постельке!

— Аэрон! — громким шепотом позвала я, опасаясь кричать в полный голос, а вдруг он услышит!

— Чего шипишь? — послышался насмешливый голос.

Наверху что-то зашелестело, и вампир мягко спрыгнул на землю.

Облетевшие лепестки черемухи закружились вокруг нас. Я посмотрела, откуда он сиганул, и меня снова обдало ужасом. Прыгнув с такой высотищи, я бы сломала ручки, ножки и шею вместе с глупой головушкой. Додумалась! Сама себя на заклание приготовила! Жаль, шею не помыла! А вдруг он на практике не смог жертву поймать! Мало ли, резвая жертва оказалась! Теперь с помощью моей крови вампир восстановит баланс жизненных сил.

— Верея, у тебя руки дрожат, — вкрадчиво проговорил Аэрон. Я спрятала руки за спину и буркнула:

— Замерзла.

— А я уж думал, что ты меня боишься, — с насмешкой проговорил вампир.

— Вот еще! Да я тебя… — И вдруг оказалось, что передо мной никого нет. Я похлопала глазами, поозиралась. — Ты где?! — Руки, чтобы не выдавали, спрятала в карманы. — Ты меня до инфаркта хочешь довести? А пока я издаю предсмертные хрипы, будешь кровь дегустировать?

Сзади ехидно фыркнули. Аэрон как ни в чем не бывало сидел на скамейке и ухмылялся.

— Да у тебя от вредности перед смертью кровь наверняка свернется прямо в жилах. Я погибну в жутких мучениях. — Вампир соскочил со скамейки и потянул меня за руку в глубь парка.

— Мы куда?

— Не хочешь же ты принять смерть прямо под стенами Школы.

Я покорно пошла за ним. Наконец Аэрон остановился на невысоком холме. Вокруг живописно возвышались какие-то камни. Полная луна освещала вершину холма. Аэрон уселся на ближайший валун.

— Ты же слепуха в темноте! А здесь деревья не загораживают лунный свет. Я тебе расскажу про практику, но сначала ты расскажи мне, какое отношение имеешь к Заветному лесу и откуда почерпнула сведения о вампирах?

— При чем тут Заветный лес?

— Я давно хотел тебя про него спросить. Слишком радушно тебя там принимают. Если б не твое присутствие, навряд ли наша прогулка туда закончилась бы столь счастливо. Мне вообще непонятно, что ты делаешь в нашей Школе? Почему ты не в Академии магов или чаровниц? А еще перед твоим прибытием в Школе царила жуткая суматоха. Мы поэтому и высыпали на улицу посмотреть, кого так ждут. А оказалась какая-то рыжая замухрышка. О тебе еще с месяц ходили по Школе жуткие истории.

— А через месяц? — Я вздернула нос.

— А через месяц все решили, что ты просто практический материал, и стали пробовать на тебе чары и наговоры. Но не преуспели. — Аэрон поудобнее устроился на камне. — Ты честно мне, я — тебе.

Я посмотрела на луну, взлезла рядом с ним, пожала плечами. А почему бы и нет? И рассказала про Заветный лес, про Вука Огнезмия, про Древних, утаив только самое главное, что не собиралась рассказывать никому. Аэрон, с честью справившись с потрясением, покачал головой:

— Насчет практики все верно. — Он соскочил с камня и потянулся. — Раз в год мне нужна кровь. Так же, как и Лейе в следующем году придется манить кого-нибудь в воду, а Алия наверняка проведет месяц в тайге на охоте. Оборотней женского пола в Школе мало, а на старших курсах и совсем нет.

— Почему?

Аэрон засмеялся:

— А они после практики в академический отпуск уходят.

— Ну Алии это не грозит, — отмахнулась я, поймала пристальный взгляд Аэрона и осеклась. — Ты что-то хочешь сказать?

— Хочу, — оскалился вампир. — Я не знаю ни одной валькирии оборотня, хотя каждая из поступающих на этот факультет в Школе мечтает именно об этом. Но после месяца практики их целиком поглощают, так сказать, иные заботы. Цикл развития у них такой.

— Бедная Алия, — вздохнула я и схватила Аэрона за рукав. — Не смей ей ничего говорить!

— И не собираюсь. — Аэрон пожал плечами. — Поэтому и разговариваю с тобой наедине.

— Где проходит… — Я попыталась подобрать подходящее слово, но на ум приходило только заклание, убийство и прочая гадость. Вампир, оценив мои усилия быть тактичной, усмехнулся и объяснил:

— В основном выбирают родители. Только в этом году мы с маман прокололись.

— Что?! — И сразу озноб по спине — значит, жертву он не получил?

— Начиная с совершеннолетия, каждый должен добывать жертвы сам, условливается только территория охоты, редко какая-то конкретная личность. — Посмотрев на меня, Аэрон оперся ногой на камень, на котором я сидела, и пояснил: — Ну, например, преступник или головорез какой.

— А тебе нравится… Ну… Вкус… — Я окончательно смешалась.

— Терпеть не могу, — тихо ответил Аэрон. — С детства ненавижу присказку «ложечку — за папу, ложечку — за маму…», и вливают эту мерзость.

— Но ты же вампир!

— Я — вампир, но не кровопийца. — Он наклонился ко мне. — Ты тоже что-то любишь, а что-то нет. Это… как рыбий жир. Только если раньше, в детстве, тебе его вливали, то теперь ты должен найти эту дрянь самостоятельно, и неважно, что тебя от нее воротит!

— А если не пить? — Я попробовала отодвинуться подальше.

Аэрон выпрямился и выкрикнул с досадой:

— Пробовал, чуть не сдох! — Он пнул камень с такой силой, что по валуну пошли трещины, потом постоял задумчиво и махнул рукой. — Ладно, чего уж там, ты ведь у нас мифы собираешь, так вот тебе еще один. Мы — вампиры, не дети Всетворца, нас его старшенький сотворил. Чернобог. Не знаю, что он там о себе навоображал, но, как мне кажется, получилось уродство. Без крови истинных людей мы не можем, а напившись… — Луна светила Аэрону в лицо, и оттого он казался бледным и печальным, каким я его еще никогда не видела. — Если вампир не пьет кровь, он сходит с ума и превращается в упыря. А если выпьет больше двух раз в год, все равно обезумеет и опять же станет упырем, только очень могучим. Когда мой отец основал Урлак, ему пришлось биться с сюзереном. Говорят, он трижды пил перед этим, но выкарабкался. А я и одного раза себя заставить не могу. Мы же в Северске замок строили, все друзья были мальчишки, когда мне первый раз сказали, что надо, я неделю из-под кровати не вылазил, выл. Матушка спасла, принесла, напоила. Так и пошло из года в год. Мать выручала. А в последний раз отец за этим делом и застал! Так что на следующей практике мне мало не покажется! И ты молчи, что я сам кровь не пью.

— А что? Никто про это не знает?

— Теперь только ты, я и родители. Смотри, проговоришься… — Аэрон наклонился к самому моему лицу, мазнув светлыми волосами по щеке, — практики дожидаться не стану.

— А если проговоришься ты, — я уперлась ему в грудь пальцем, то до практики и не доживешь!

Уже когда мы возвращались обратно, меня словно черти за язык дернули:

— А бывает, что вампир упускает жертву? Ну не смог, чудеса ловкости показывала?

Аэрон, будто этого и ждал, отпустил мою руку и насмешливо произнес:

— А ты попробуй. — Он шагнул назад и растворился в темноте.

— Вот черт! — жалобно выругалась я, борясь с желанием взвыть в голос и попросить пощады. Прятаться от прекрасно видящего в темноте вампира было бессмысленно.

По шее мазнули губы и в ухо ехидно прошептали:

— Ты уже труп. Повторим?

Я наугад дрыгнула ногой. Безрезультатно.

Следующие десять минут парк oглашался моими поросячьими визгами и злодейским хохотом Аэрона.

— Мерзавец! — закричала я, в очередной раз хватаясь за шею обнаглевший вампир несильно сжал кожу зубами. — Погоди! Попадешься ты мне при свете дня! У-у-у! — Если б знать, где он, я испепелила бы его взглядом. Нужно срочно менять тактику! А то разойдется и взаправду укусит! Успокоил, дескать, не кровопийца и вкус крови не нравится, а ведет себя как настоящий упырь! А родители, может, меня в жертву выбрали в отместку за доставленные беспокойства.

Напряженно прислушавшись, я услышала шорох и резко присела. Вампир кубарем перелетел через меня.

— Ха! — Я хлопнула в ладоши и вдохновенно потопала ногами, празднуя маленькую победу, хотя и понимала, что в следующий раз на такой трюк он не купится. Значит, нужно еще что-то сногсшибательное.

Сногсшибательное…

Услышав приближающиеся шаги, я вся подобралась и с восторженным воплем:

— Ура! — распахнула горячие объятия и бросилась вампиру на шею, крепко обхватив руками и ногами. Мы в обнимку рухнули на землю, и даже ощущение, что меня раздавили как таракана, не омрачило радости победы. — Будешь знать, как подкрадываться к невинным девицам!

— Да?! — изумленно воскликнул поверженный, и у меня не только волосы, но и короткий ворс на курточке встал дыбом. Я с убийственной ясностью поняла, что это вовсе не Аэрон!

— Ой, мамочки! — просипела я, извиваясь и выползая из-под незнакомца. Тот, чертыхаясь, тоже закопошился, стараясь побыстрее оставить мое расплющенное тело. — А-а-а! — закричала я так громко, что, наверное, все деревья осыпались. Встав на четвереньки, я проворно двинулась прочь, не забывая придавать себе ускорение пронзительными вскриками, пока не уткнулась в ноги хохочущего Аэрона. — Это ты виноват! — накинулась я на него.

— Видела бы ты его рожу! — Вампир хохотал, откидывая голову назад. — Он до конца жизни тебя в кошмарах видеть будет!

— Кто?

— А ты его не узнала? — Аэрон пожал плечами. — Это же тот самый маг, на котором ты каталась!

— Ой! — Я присела и оглянулась.

— Не трусь. — Аэрон похлопал меня по плечу. — Он теперь к тебе без отряда вооруженных телохранителей и близко не сунется!

Я ткнула его в бок:

— Выводи меня к Школе. Ночь уже.

Аэрон взял меня за руку и, пробормотав что-то о слепой калеке, уверенно зашагал к Школе. Около Школы я вцепилась в его рукав и потрясенно спросила:

— Так ты этого мага знаешь в лицо?

— Конечно, я с ним беседовал пару раз.

— О чем?

— Об Урлаке, — ответил вампир и втолкнул меня в двери Школы.

Казалось, комната треснет, не выдержав такого наплыва гостей. Я так и ждала каменного крошева и гула обрушивающихся плит.

Набившихся в наши апартаменты представителей нечисти было столько (Аэрон почему-то собрал их всех у нас), что мне волей-неволей пришлось устроиться рядом с вампиром, который ввиду отсутствия другого места сидел с ногами на столе.

Все это сборище происходило ночью, в полной темноте. На мое несмелое предложение зажечь хотя бы свечку остальные ответили категорическим отказом. Глаза им, видите ли, режет! Да и потом, как они заявили, учителя забеспокоятся, увидев освещенные окна. Пришлось учиться ориентироваться в темноте.

Я навалилась на Аэрона и слушала, как он шепотом объясняет задачи каждого. Голос его звучал уверенно и спокойно, будто он не готовил грандиозную пакость, а раздавал указания по поводу приборки в своей комнате. Настоящий правитель!

Вчера вечером, когда побледнели воспоминания о сдаче обещанного доклада наставнику, когда позабылся его серьезный взгляд и сухое поздравление с итоговой «отлично» по мифотворчеству и «неудом» по магической специализации, мы тесной компанией отмечали конец учебного года. Праздник был украшен двумя бутылками замечательного вишневого вина, которое принес Аэрон, и нашими закусками. Три веточки мимозы красовались в вазе и придавали столу торжественный вид.

Будучи уже немного навеселе, мы набросали на салфетке генеральный план предстоящих гуляний. Текст дополняли непристойные рисунки, вышедшие из-под пера Аэрона, и гроздья сердечек, нарисованные Лейей.

Вот с этого-то замызганного и покрытого винными разводами лоскута Аэрон и зачитывал указания, делая вид, что прекрасно понимает корявый почерк писавшего.

— Так, факультет мавок. Вам я уже все объяснил, ваш выход первый, да понахальнее на них наступайте… Впрочем, — вампир усмехнулся, — кому это Я говорю. Медведи будут?

— Будут, — ответили баском из темноты и хохотнули.

— В городе сами сориентируетесь. Но учтите, времени у вас до захода солнца. Потом срочно в Школу, иначе гулянка начнется без вас. Да, — напомнил он, — бирки надевать только в самом Веже.

Вчера я, стукая биркой о бирку на манер кастаньет, поинтересовалась у Аэрона:

— Я только одного не пойму. Ну выдали вам бирку у ворот города. Что вам мешает ее снять и выкинуть, отойдя от ворот?

Аэрон ослепительно улыбнулся, заработав этой улыбкой сладкий чмок от Лейи, и пояснил:

— На бирках заклятие, которое действует лишь внутри городских стен. Бирку не снять. Она расстегнется только за городом.

Раздача бирок закончилась одновременно с указаниями и уточнениями Аэрона. Еще немного пообсуждав намечающиеся события, мы отправили всех гостей восвояси и довольно переглянулись.

Вчера выяснилось, что наша компания оказалась на редкость злопамятной. Каждый из нас непременно хотел досадить вежицким властям.

Сегодня мы были уверены, что месть состоится и будет долгой и сладкой. От этого нам стало так весело, что мы с девчонками беззвучно похлопали в ладоши и на цыпочках станцевали под насмешливым взглядом вампира.

— Мы просто посмотрим, убедимся, что все идет как надо, и вернемся. — Аэрон уставился в окно и почти не смотрел на то, как мы натягивали одежду. — Ты уверена, что справишься с дверью Феофилакта Транквиллиновича? — все-таки повернулся он к нам. Мы дружно взвизгнули, Алия запустила первым попавшим под руку предметом. Аэрон посмотрел на торчащую из оконной обналички рукоять ножа и со вздохом снова отвернулся.

— С дверью проблем не будет, — пропыхтела я, пытаясь дотянуться до застежки платья на спине. — Я знаю заклинание, которым он ее закрывает, произнесу его наоборот. — Я сунулась было с застежкой к Алии, но та была всецело занята тем, что напяливала на свои крепкие ножки узкие штанины. К Лейе подходить не имело смысла — она уже час как оккупировала зеркало. Я плюнула на приличия, подошла к вампиру, повернулась спиной и буркнула:

— Застегни.

Аэрон, опасаясь очередного звукового шквала, с закрытыми глазами повернулся, нащупал застежку и, мазнув по спине прохладными пальцами, застегнул.

Лейя отлипла от зеркала, широко махнув подолом цыганской юбки, которую шила все утро из платков. Взбила свои каштановые волосы, звякнув браслетами, и широко улыбнулась ярко-красным ртом:

— Ну как? — и тряхнула грудью.

— Блеск! — Я прыгала на одной ноге, путаясь в платье и натягивая сапог.

— Последнее движение повтори-ка! — попросил Аэрон, весело скалясь. Лейя тут же выполнила просьбу, прогнувшись назад и тряся той частью тела, которая так понравилась вампиру.

— Срам один! — рявкнула Алия и дернула разошедшуюся мавку за руку. — Давай беги к своим, заждались, поди!

Лейя выскользнула за дверь. Я нащупала в кармане несколько незаполненных бирочек, которые мы оставили на всякий случай. Алия взвалила на плечо свой баул с железом, мы с Аэроном в голос заорали:

— Оставь его здесь!

Алия надулась, сбросив лямку мешка с плеча.

— Мы не на войну идем, а только посмотреть. — Я бросила прощальный взгляд на кувшинку и пошла за вышедшими из комнаты друзьями.

Около моста мы встретились с развеселым цыганским табором.

Табор состоял из мавок, нескольких стригонов ^[123]и двух медведей. Телеге, на которой Никодиму доставляли вино, был придан вид цыганской кибитки, из которой торчали личики кикиморок и лешего, Вполне сходивших за чумазых цыганских детей.

— Вы с нами? — закричали мавки.

— Нет. — Аэрон потянул нас к мосту. — Мы будем ждать вашего выступления там, у стен.

На другой стороне моста уже собрались остальные ученики, пожелавшие поучаствовать в веселье. Гомонящей толпой мы отправились к Вежицам. Когда уже совсем подходили к окраинам по небольшому перелеску, на дороге, ведущей в Веж, послышался звон колокольчика.

— Кто это едет? — спросила Алия.

— Златоградские купцы, их день, — пояснил кто-то из ребят.

— Забавно было бы и их бирками одарить, — пробормотала я, а Аэрон прищурился и подтолкнул меня в спину:

— Ну беги.

— Чего?! — не поняла я, а вампир снял свою кожаную безрукавку, широко расправил крылья и объяснил:

— Ты убегаешь, я догоняю, купцы спасают, и ты в обозе. А там вешай свои бирки.

Остальная нечисть заухмылялась, выглядывая из-за кустов и деревьев по бокам дороги. Я взъерошила волосы и с диким воплем выскочила на дорогу. Аэрон вывалился следом, злодейски хохоча. Я со всех ног пустилась навстречу обозу, визжа, как праздничная шутиха.

— А-а-а! Упырь! — верещала я, кидаясь чуть не под копыта лошадей, впряженных в первую обозную телегу. Оглянулась на Аэрона, и волосы уж совсем натурально встали дыбом. Не хотела бы я встретиться с ним ночью в темном переулке!

Кони дико заржали и, как самые глазастые и умные, собрались сбежать, но им не дали. Обоз встал. Купец замахнулся на меня плетью, однако же, увидев Аэрона, сам чуть не рванул по дороге, как та кобыла.

— Ну-кась, отойди-ка, пигалица! — Один из наемников, охраняющих купеческий обоз, оттеснил меня себе за спину. Остальные охранники спрыгнули с первой телеги, на которой ехали, расслабившись ввиду близости Вежа, и ощетинились копьями и мечами. Аэрон оскалил клыки и расправил крылья, на его лице играла кривая ухмылка, от которой кровь в жилах стыла. Охрана купеческая стала с опаской наступать, читая молитву Хор су и грозя оружием. Аэрон ощерился, попятился, а потом с воем вломился в чахлый перелесок и затерялся среди деревьев и кустов.

Меня подсадили на телегу, сунули в руки фляжку с крепким вином и сочувственно похлопали по спине.

— Я в-в Веж, к-к тет-тке, — простучала я зубами по горлышку, пивнула, закашлялась и, немного поразмыслив, изобразила обморок, дабы пресечь расспросы.

— Спеклась девка! — участливо произнес один из купцов. — Школа эта бесовская…

— Да уж. Я и то чуть в штаны не наделал… — прогудело над головой, и все заржали. Я приоткрыла один глаз и сама чуть не наделала: У доброго дядечки охранника была такая разбойничья, страхолюдная рожа, что, боюсь, его и на каторгу взяли бы с большой опаской. Значит, будет он у меня «Дрожжником». Я потихоньку вынула одну бирочку и свинцовым карандашиком быстренько подписала одну именную для спасителя. Хорошему человеку не жалко.

Вежицкие ворота мы миновали без труда. Я, приоткрыв глаза, не без злорадства узрела знакомых стражей, порадовалась, что наш приезд пришелся на их смену, как-никак знакомые! Мне подсунули под руку черный архон, я с возмущением, срывающимся голосом оповестила, что я не нечисть, хотя минут двадцать назад вполне могла ею стать. Если бы не самоотверженные, мужественные обозники, которые одним своим видом насмерть напугали целую стаю злобно щелкающих клыками упырей, раскидав последних по перелеску. Мои спасители от таких хвалебных речей приосанились, расправили плечи и, возлюбив меня еще сильней, предложили довезти аж до постоялого двора.

По счастливому стечению обстоятельств, привезли они меня к известной Акулине Порфирьевне. Я мысленно ухмыльнулась, зная, что вдова не станет заострять внимание на бирках, примет всех с одинаковым радушием.

Пока лобызалась со стражниками, на каждом оставила подарочек. У кого — на поясе, у кого — на вороте, стараясь, чтобы бирки не сразу кидались в глаза.

Радостно гудящая толпа «Босоркунов», «Врыколаков», «Упырей» и «Оборотней» под предводительством «Дрожжника» принялась распрягать лошадей. Напоследок я обнялась еще с купцом, доставившим ткани на продажу, ввергнув того в немалое удивление. После горячих объятий на вороте приглянувшегося мне купца осталась бирка, повествующая, что он не кто иной, как «Змей Огненный», уж очень смазлив и самоуверен был купец.

Возвращаясь к воротам, одарила биркой «Ночница» злую старуху, которая погнала меня от колодца, махая ведрами. А еще такой чести удостоился невысокий старый мерин, которого я переименовала в «Единорога».

У ворот уже шло планируемое накануне веселье. Цыганский табор штурмовал стражников со всей мощью своего горячего темперамента.

Цыганки гадали, причем не только по ладони, но и по пяткам, усадив стражей на травку и сбившись вокруг, так что закрывали им вид на распахнутые створки ворот.

Перед десятником выплясывала пара медведей под руководством двух медвежатников. Веселье все ширилось, приобретая характер лесного пожара.

Цыганки принялись петь песни и трясти округлостями, браслетами и юбками.

Один из медведей вдруг навалился на десятника. Медвежатники кинулись его оттаскивать.

Все утонуло в круговерти песен, ярких цветов и бесшабашного веселья. Чумазые цыганята прыгали вокруг стражей и трясли их за полы, требуя денежку.

А в ворота, не замечаемые ошалевшими от всего этого стражами, проскальзывали неуловимые, как тени, ученики Школы Архона.

Я улыбнулась Лейе, та махнула мне рукой. Алия и Аэрон следили за происходящим из зарослей набирающей цвет сирени. Я нырнула в гущу веток.

— Возвращаемся? — спросила Аэрона.

— Сейчас. — Вампир не сводил глаз с ворот. Вот последний ученик скрылся за тяжелыми створками. Табор, еще немного повеселившись, с гомоном направился мимо Вежа, по дороге к Белым Столбам, оставив троих одуревших и оглушенных стражей в несколько расхристанном состоянии.

— Теперь можно идти. — Аэрон встал, потянулся, откинул с лица волосы и протянул руку Алии, помогая встать.

— Ну ты и драпала! — восхищенно поведал мне он по дороге в Школу. — Одно наслаждение гнать такую резвую девку.

— Я это заметила, — буркнула я, припомнив его хищный оскал.

— Даже у меня появилось желание немного тебя погонять, — добавила Алия.

— Говорят, сегодня в Веж прибыл целый обоз упырей! — шептала, делясь последними сплетнями, бабка Агафья своей соседке, стоя у забора.

— Да ты шо?! — закатила глаза собеседница. — Вот страсть-то!

И чаго эти упыри?

— У Акулины остановилися. Ей-то бояться нечего, ейный ухажер сам нечистый! Мне внучок рассказывал, он Акулине от булочника хлеб приносил. Сам упырей видел. А главный у них «3мий Огненный»! — Бабка со значением потрясла сухим пальцем.

— Ой, надоть Нюрке сказать! — засуетилась соседка. — Она женщина вдовая, кабы чаго не вышло!

Тут мимо беседующих важно проплыла нелюбимая за злой нрав Кузминишна.

— Слышь-ка, Кузминишна! — гаркнула Авдотья. — К нам в Веж упырей навезли, цельной воз!

Кузминишна обернулась, одарив соседок змеиным взглядом, и прошипела:

— Все сплетничаете, карги старые? — и пошла дальше, не замечая, что старухи примолкли.

— Чой это у нее на кофте-то? — спросила Авдотья.

— Бесова бирка, «Ночница» она. — Агафья похлопала белесыми ресницами.

— То-то я заметила, как Варька внучка ко мне принесет, так он, сердешный, всю-то ноченьку ревет да барагозит. Ночница, видать, к нему приходит. Наконец-то вывели на чистую воду змеюку подколодную! — Агафья показала вслед уходящей кулак.

— Что ж это деется-то? — Авдотья уперла руки в боки. — Весь Веж поганая нечисть заполонила! Добрым людям и жить негде!

Одновременно с этим мельник, получив от булочника деньги за доставку муки, обнаружил у кормушки вместо своего старого мерина жуткую зверюгу по имени единорог. Побледневший мельник отказывался находить общие черты между своим конем и этим страшилищем.

— Кыш, кыш! Нежить проклятущая! — со слезами отчаяния махала полотенцем молоденькая стряпуха из корчмы на рыжеухую кошку, на груди которой радовала глаз бирка с надписью «Оборотень». Точно такая же кошка, только без бирки, ластилась к ногам хозяйки, жмурясь и посверкивая зелеными глазами. Рыжеухая обиженно мяукнула и ушла в щель забора.

Позже, когда в корчме принялись за игру в карты, оставшаяся кошка вспрыгнула на плечо одного играющего и, щекоча ухо усами, предложила свою помощь в получении выигрыша за половину. Парень вовремя задушил рвущийся из горла крик ужаса, нащупал за поясом нож и… согласился. Тут удача и нужные карты так и поперли к нему в руки!

Вурдалаки, оборотни, упыри, водяники и водяницы оккупировали Веж. Добропорядочные горожане закрылись по домам и кабакам. Обнаглевшая нечисть стучал ась в окна и двери под видом родственников и завсегдатаев, нецензурно выражалась и требовала, чтобы ее немедленно допустили до человеческого общества. Ко всему прочему, скотина и домашняя живность тоже взбесилась.

Из подпола выходили огромные нахальные крысаки и танцевали польку-еньку на глазах изумленных хозяев, игриво взмахивая подолами словно специально сшитых юбчонок.

Верные дворовые Тузики и Жучки вдруг стали проникновенными голосами доводить до сведения хозяев, чем занимаются во время отсутствия их вторые половины, живописали подробности и похабно ухмылялись.

Не менее наглые жеребцы предлагали встречным молодкам заняться любовными утехами прямо в стойле.

Город медленно, но верно сходил с ума.

Наконец перед самым заходом солнца власти города приняли решение вызвать наставников бесовской Школы, дабы те помогли разобраться с проблемой.

— Аэрон, вставай! — потрясла я за плечо вампира, который разметался по моей кровати, погруженный в спокойный сон. Аэрон открыл Глаза, мгновенно просыпаясь, вскочил и одернул одежду. Я с неудовольствием покосилась на смятое одеяло и скинутую на пол подушку.

— Наши все здесь? — спросил Аэрон у Алии, которая отслеживала возвращение навеселившейся нечисти в окно.

— Вернулись. Никто не хочет пропустить попойку.

— Директор и учителя срочно вызваны в Веж. — Я обернулась к вампиру и улыбнулась. — Нечисть успокаивать.

— Только нечистью там уже и не пахнет! — сказала Алия, открывая дверь. Аэрон ухватил меня за руку, зная, что в темноте я как оглохшая летучая мышь. В коридоре столкнулись с Лейей; она все еще была в цыганском обличье и весело что-то напевала.

— Ребята уже емкости приготовили, — сообщила она.

— Значит, дело за нами. — Аэрон повернулся к Лейе: — На стреме постоишь?

— А то! — ответила она.

Мы сбежали вниз и перешли в учебное крыло. Остановились перед внушительной директорской дверью.

— Ну, взломщица, вперед! — Аэрон подпихнул меня в спину. Я зажмурилась, сосредоточилась и выдохнула обратное заклинание, приложив руки к створкам. Пахнуло горелым, послышался щелчок.

— Все? — спросил Аэрон и потянул дверь на себя. Та со знакомым скрипом, показавшимся в тишине просто оглушающим, отворилась. Мы с опаской шагнули в кабинет.

— Только давайте сделаем все побыстрее, — сказала я. — Нужно будет вернуть его до прихода учителей. Иначе Феофилакту Транквиллиновичу не придется долго гадать, кто совершил столь дерзкий налет. В Школе только я владею магией, а не чарами.

— Не трусь, все успеем, — успокоил меня вампир. — Алия, чего ждешь? Давай раздевайся, я жду!

— Отвернись, — Алия тряхнула косицами, — а то сам встанешь на четыре кости и будешь вынюхивать эту дрянь!

В кабинете пахло корицей, высокие окна были забраны тяжелыми портьерами. Алия сунула мне в руки одежду. По полу простучали коготки, Аэрон пошел следом за вилколаком.

Я осталась посреди тьмы и тишины. Из личных апартаментов наставника послышалась возня, тихий возглас, и все стихло. Я прислушалась к шагам Лейи за дверью. Судя по стукотку каблучков, девица танцевала и вообще недурно проводила время в своей компании. Я вспомнила, что тех, кто стоит на стреме, порют, как правило, сильнее, и даже немного успокоилась. По правде говоря, заниматься воровством мне не нравилось.

— Ну, — прошептали неожиданно над ухом, — готовь шею.

Я подпрыгнула, Аэрон двигался совершенно беззвучно, даже воздух не шелохнулся!

— Дурак! — Я махнула в его сторону тряпками Алии. Вампир хохотнул, радуясь, что застал меня врасплох.

Алия шоркнулась о мои ноги боком: — Мы его нашли, сматываемся.

Мы выскочили за двери к напевающей мавке и покинули учебное крыло Школы.

— Точно он? — спросила я, когда вернулись в комнату. Аэрон сорвал крышку с небольшого бочонка, и я наклонилась над отверстием.

Из воды, заполнявшей емкость, высунулась мордочка с грустными-прегрустными глазами.

— Привет, — пропела я, а Алия приветственно провыла.

— Ты хорошо танцуешь, — немного удивленно сказал Аэрон, снимая меня со стойки раздачи, где на правах короля и королевы бала мы вынуждены были исполнить нечто медленное и лиричное под нестройное, с сексуальными придыханиями, пение пьяненьких мавок

Наше место тут же было занято Лейей, которая принялась исполнять что-то энергичное, сопровождаемое бурной тряской теми частями тела, которые приличным девушкам полагается прятать. Впрочем, мавка и про оборону не забывала, от души опуская внушительный половник на руки и головы тянущейся к ней мужской нечисти.

На потолке переливался зеркальный шар, щедро пожертвованный напившимися домовыми. Музыкальные инструменты были сперты из музыкального зала. Веселье набирало обороты. Столовая с кряхтеньем переживала разгул пьяной нечисти, которая опустошала бочонки с такой же скоростью, с какой они наполнялись. Польку-еньку мы уже протанцевали, причем на школьных лестницах. К счастью, обошлось без жертв. На память остались лишь синяки и ссадины.

Алия, закатывая рукава, заплетающимся языком оповестила нас, что ее пригласили кой-кому подправить физиономию и она дала согласие. Оставила мне свой бокал и, тряхнув косичками, решительным шагом отправилась наружу. Я проводила взглядом подругу, которая еле вписалась в широкий дверной проем, и перевела глаза на Аэрона. Он, попивая из бокала, с видимым удовольствием следил за выступлением Лейи.

— А интересно, что сейчас происходит в Веже? — внезапно пришло в мне в голову, о чем я и оповестила Аэрона. Тот, в отличие от меня, здравый смысл еще не растерял и напрягся:

— Ты это к чему? — Он сунул мне в руки полный бокал вина, надеясь на то, что после него я уже не то что до Вежа — до кровати не дойду. Поняв это, я хихикнула и сделала глоток. — Погоди, я еще принесу. — То, что я еще стояла на ногах, видимо, дружка нервировало, он мечтал напоить меня до полного бесчувствия. Я ухватилась за стенку, отцепляясь от плеча Аэрона. Лишь только он отошел, на его место припожаловал один из лембоев, ^[124]который, смущаясь, предложил мне посмотреть его… мемуары.

— Что?! — хохотнула я, расплескав вино. Лембой вытащил заткнутый под ремень свиток и протянул мне.

— Если хочешь ночью спокойно спать, то не стоит его разворачивать, — посоветовал возникший рядом Аэрон, забирая у меня пустой бокал и всовывая в руки полный. Я не стала бороться с любопытством и развернула, да так и замерла, пялясь на жуткие сцены умерщвления бледных молоденьких девиц. Сцены были очень реалистично нарисованы, у художника, несомненно, присутствовал талант.

— Эт-то что?! — выдохнула я, делая большой глоток из бокала.

— А это его мемуары, — с усмешкой сказал Аэрон, высвобождая свиток из моих пальцев. — Писать ему лень, а рисовать нравится. Иди давай, — вампир вручил свиток лембою, — биограф недоделанный! — Тот отошел.

— Он не биограф, — я глотнула из бокала, отгоняя рисованный ужас, — он — маньяк-извращенец!

Лейя, раскрасневшаяся, со сверкающими глазами схватилась за бокал Аэрона и жадно отпила.

— Фу, как жарко! — Она отбросила в сторону половник.

Алия появилась почти одновременно с ней. На скуле наливался синяк, видимо, физиономии правила не только она. Алия вырвала у меня бокал и одним глотком осушила.

— У-у… — протянул Аэрон, видя такую жажду. — Пойду-ка я еще принесу.

— Девочки, — если Аэрон решил, что я выкинула бредовые мысли из пьяной головушки, то очень ошибался, — как вы смотрите на то, чтобы прогуляться до Вежа, посмотреть на суматоху, затеянную нами?

Алия и Лейя, отставив бокалы, дружно рявкнули, что вполне созрели для подвига.

— Змия только нужно забрать, — напомнила Алия, — а то потом не найдем, кто-нибудь обязательно утащит.

Мы прошли к бочкам и, не обращая внимания на протесты, посадили змия в небольшой бочонок, крышку от которого не нашли.

— На небе тучка солнышко затмила! — завывала дурным голосом лаквиллка, мы вразнобой присоединились к ней:

— На небе тучка солнышко затмила, запорошила снегом скотный двор, у нас вчерась свинья опоросилась, а мы с тобой в разлуке до сих пор!

Змей в бочонке тоскливо прорыдал. Наверное, его укачивает. Не мог же он так возмутительно относиться к нашему чудесному пению! Правда, песню эту мы пели всю дорогу до Вежа, благо данное произведение, повествующее о страдающей в разлуке девушке и не менее мучающейся свинье, было практически бесконечным.

— Опаньки! — отвлеклась от песнопений Алия. — А в воротах-то никого нету! — Она возмущенно ткнула пальцем в том направлении. У распахнутых настежь вежецких ворот одиноко пригорюнилась ржавая алебарда.

Алия ухватилась за древко, попробовала ткнуть оружием в воображаемого противника, промазала и пырнула острым концом алебарды в створку. Алебарда застряла, я бросилась на выручку подруге, вместе мы повисли на древке, как две мыши в наводнение. Лейя, булькая бочонком, давала ценные советы по извлечению оружия из дерева, но нам в данный момент нужны были не советы, а хоть немножко сил и еще твердые, неподгибающиеся ножки. Алебарда под тяжестью наших тел все-таки затрещала и, оставив металлическую часть в древесине ворот, сломалась. Мы с чувством выполненного долга крякнули, поднялись с земли и гордо прошли внутрь городских стен.

— А где праздник?! — разочарованно протянула Алия, оглядываясь по сторонам. Город был тих.

— А теперь идем тихо, как мышки, — предложила я, подруги сразу скукожились и на полусогнутых стали красться вдоль стен. Сзади они выглядели так смешно, что из меня полезло «хи-хи-хи». Алия обернулась и погрозила кулаком, я тоже изобразила «мышку», и гуськом, напоминая вышедших на охоту ночных упырей, мы стали продвигаться к середине города, рассчитывая обнаружить там обещанное веселье.

Веселья мы не нашли, зато наткнулись на Феофилакта Транквиллиновича, который стоял на ступенях муниципалитета города Веж и разговаривал с одним из представителей властей. Лейя сдуру рванулась было к нему с радостным взвизгом, но мы ухватили ее за платье, заставляя прижаться к стене.

— Школа не несет ответственности за происходящее в городе, твердо проговорил Феофилакт Транквиллинович.

Мы прижались к стене, понимая, что зря сюда пришли. Прав был Аэрон, праздновали бы дальше в Школе. Ладошками я зажимала Лейе рот — у мавки началась непрерывная икота.

— В городе не обнаружен ни один ученик нашей Школы. А каким образом бирки оказались на вашей живности и людях, я и знать не хочу. Спрашивайте стражей.

— Стража утверждает, что часть бирок пропала еще в прошлый раз, после дерзкой выходки четырех ваших учеников.

— Хотите сказать, что весь этот бедлам устроили они?! — Голос наставника просто сочился сарказмом. — Власти города должны быть нам безмерно благодарны за то, что мы помогли в решении вашей проблемы. И выразить огромную признательность магу, благодаря которому вам не пришлось каждое животное и человека таскать за стены города, чтобы снять бирки. Вы знаете, что я изначально был против навешивания ярлыков ученикам нашей Школы, но власти настояли на этом распоряжении. Пусть теперь пожинают плоды своих необдуманных решений.

Мы мысленно поаплодировали директору и стали по стеночке пятиться назад. После слов о маге желание задержаться здесь подольше пошло на убыль.

— Пошли отсюда, — прошептала я, направляясь к воротам, подруги засеменили следом за мной. Лейя держала бочонок в руках, сюсюкая со змием.

Ворота никак не появлялись. Я остановилась, оглядывая неприветливые улочки.

— У меня очень нехорошее ощущение… — начала я.

— Мы заблудились! — восторженно воскликнула мавка. — Ой! А здесь мы уже были! — Лейя запрыгала на месте, тыча пальчиком в темное заведение, в котором я опознала тот самый кабачок, после которого мы вляпались прошлый раз в неприятную историю.

— Надо вспомнить, как мы от него к выходу из города пробирались. — Алия принялась глубокомысленно морщить лоб, потом гаркнула: — Туда!!!

Мы резво побежали в указанную сторону.

— Потом туда. — Алия указала на темный переулок, мы вприпрыжку галопировали в том направлении, остановились посреди переулка, выжидающе глядя на подругу. — Ну все, тут нас чуть не чпокнули! — хлопнув себя по ляжкам, хохотнула лаквиллка. Я со стоном села на мостовую, ноги уже не держали.

— Меня мутит, — вякнула вдруг Лейя и поспешно склонилась над сточной канавой.

— Нет! — в один голос закричали мы с Алией, но было поздно.

Хмельная мавка наклонилась вместе с бочонком.

— Песья отрыжка! — взревела Алия,наклоняясь над стоком. — Упустили!

— Я нечаянно! — залилась слезами Лейя, я только рукой махнула:

— Прав был Аэрон, не надо было сюда ходить! — Спиртное выветривалось из головы с поразительной скоростью, выталкиваемое страхом расплаты. Я окинула взглядом канаву: длинная.

— Я иду в конец стока, а вы к началу, и погоним его друг на друга, — вынесла решение Алия. — Может, не успел далеко уплыть.

Пришлось лезть в сточные воды, которые стремительно приобретали запах ядреного самогона, — змий старался вовсю.

— Лови его! — Алия плюхнулась животом в канаву, мы с Лейей, растопырив под водой руки, пошли ей навстречу, отталкивая картофельную кожуру и прочие специи помойки.

— Есть! — взвизгнула мавка, вытаскивая за хвост змия и засовывая его в бочку.

— Фу! — выдохнула я, выжимая платье.

От ароматов, исходящих от одежды, мутило. Алия вытирала лицо рукавом и сыпала проклятиями, оплакивая свою рубаху и сапоги.

— Ванны принимаете?! — послышался мужской басок, и рядом с нами материализовался высокий детина. С неудовольствием я узнала в нем знакомца еще с прошлого посещения города.

— Какая встреча! — пропела я, наступая на него.

Парень вылупил на меня глаза, узнал и тихонечко так завыл. Алия перестала браниться и, похоже, тоже его вспомнила.

— А-а, так это тот песий выродок, который нам в тот раз такое смачное гуляние испортил?! — закатывая мокрые рукава, поинтересовалась она у меня. — Сейчас мы тебя мордой в канаву помакаем, чтобы лапы свои кобелиные не распускал!

Лейя сузила глаза и, выставив бочонок перед собой, медленно стала приближаться.

Алия, утробно взрыкнув, прыгнула на парня и вцепилась ему зубами в плечо. Детина посмотрел на болтающуюся на нем девицу с недоумением матерого волка, на которого бросился лязгающий зубами заяц, и нерешительно вякнул, пытаясь отодрать лаквиллку. Лейя аккуратно поставила бочонок на мостовую и, сжав кулачки, принялась вокруг него скакать, махая кулаками перед его носом и пыхтя, как еж. Парень стал отступать вместе с вцепившейся ему в плечо Алией. Я посчитала момент удобным, испустила боевой клич, вспрыгнула ему сзади на спину и вцепилась в волосы. Детина заорал, завертелся, я и Лейя с удовольствием ему подпели, Алия выгрызла в рубахе дыру и добралась до тела.

— Дуры полоумные! — орал на всю улицу истязаемый. Что с нами делать, он, видимо, не знал, поэтому пытался одновременно оторвать вгрызшуюся Алию, стряхнуть меня и не попасть под кулачок Лейи. Крутясь, как ветряная мельница, он рухнул вместе с нами прямо в канаву.

— Жри дерьмо! — орала Алия, сидя верхом на лежащем и отплевывающемся детине, я и Лейя тоже громко скандировали эту фразу, сопровождая каждый вопль маканием головы жертвы в сточные воды.

— Нюхай ромашки, кушай какашки, и все будет хо-ро-шо! выкрикивала только что придуманную песенку Лейя.

— А-а-а! — голосил здоровяк, не желая никоим образом макаться в малосимпатичные помои.

— Ишь, харю-то наел, — почему-то обиделась я и, решительно поменяв тактику по уничижению врага, принялась отплясывать на нем дикий танец поскакун.

Этого гад не ожидал, а может, гвоздь из подошвы вылез, но стоило мне его как следует припечатать, как он тут же рухнул, изобразив волнение на реке Сивуха. Я оскользнулась на его крутых плечах и ухнула в канаву.

— Лови их! — закричала Лейя. Алия по простоте душевной ухватила меня за волосы, и я увидела небо в алмазах. Даже слезы брызнули от излишка чувств.

Пока я отмахивалась от подруг, пока карабкалась по детине на берег, рядом с нами образовался спитого вида старичок из тех, которым делать нечего. Глазки у него были живые и масленые, как у хорька в курятнике.

— От веселимся! От я понимаю! — обрадовался он и недоуменно повел носом. Знакомый запах будоражил кровь, вот только удивляло место, хотя чего в жизни не бывает, если невтерпеж.

— Вали отсюда, дед, — нехорошо так, неуважительно послала деда Алия, нисколько, впрочем, его не смутив.

— У-у-ф! — вынырнуло из пучин наше чудовище. Мы все втроем повисли на его плечах. Но парень точно озверел и начал биться, оглашая жутким ревом переулок.

— Э-эх! — вопил он, а сообразительная Лейя подставляла «хорошо». И понеслось:

— Ох, хорошо! Ух, хорошо! Ых, и все равно хорошо!

— А чегой-то? — заинтересовался дед.

— Нечисть! — успел выкрикнуть поганец и ушел с головой в помои, пуская пузыри и со страшным хлюпом всасывая жижу.

— Нечисть воду в самогон превратила, — нашлась я. — Он сам пить не решался, вот и попросил нас помакать.

— Ага! — затрясла патлами Лейя, разевая в искренней дурацкой улыбке рот. — Стремно, говорит, мне, добру молодцу, лакать из канавы аки свинье. Но удержу нету, говорит, помру, если не выпью.

— А мы че? — внесла свою лепту отдувающаяся Алия. — Мы завсегда знакомцам помогаем. — И так налегла, что вражина чуть не потонул совсем.

— А чего ж стесняться-то, ежели… — Дедок робко макнул пальчик в канаву. Лизнул с видом главного княжьего кухаря, оценивающего сомнительные постряпушки, и вдруг, охнув, пал, как в живот пнутый, на четвереньки и начал судорожно, по-собачьи лакать из канавы. Спохватился, подскочив, крутнулся, словно шилом ткнутый, и что-то радостно и невозможно громко для его тщедушного сухого тела закричал.

— А драпать все ж таки придется. — Алия с видом победителя пнула парня в бок, потом не удержалась и попрыгала на нем немного. Детина послушно похрюкал. Лейе понравилось, и она тоже чуть попрыгала. И только я, как самая умная, заметила, что он так и лежит, болезный, головой в канаве.

— Захлебнется еще, станет упырем, — посочувствовала я горожанам, вытягивая его за ногу. Детина отбивался, что-то неразборчиво мычал и упорно стремился обратно в канаву.

Стоило нам отойти шагов на двадцать, как у канавы стало жутко людно. Расхристанное мужичье с различной тарой, как завороженное, стояло, глядя то на невменяемого нашего врага, то на азартно пьющего из канализации дедка. Над улицей неслось «Эх, хорошо! Ух, хорошо! Ых, и все равно хорошо!»

Феофилакт Транквиллинович брезгливо взирал на радостно галдящих жителей Вежа, которые с упоением осушали сток для помоев.

— Отгребай отбросы! — слышались деловитые указания, хотя самые сообразительные кожуру и остатки подгнивших овощей тоже не оставляли без внимания, собирали в пригоршни и отжимали над заранее приготовленной тарой.

Маг выбрался из этой сутолоки, усмехнулся, взлохматив пятерней угольно-черные волосы, и изрек:

— Это не магия.

Вениамин Вульфович вынырнул из-за угла вместе со страшного вида мужиком, повел носом и полувопросил:

— Самогон?

— Он самый.

— Чего это они?! — выпучил глаза спутник Вульфыча, услышав, как скребут по камню ведра.

— Это один из обозников, — представил его Вульфыч. — Я попросил его вам лично рассказать об упыре.

— Об упыре?! — встрепенулся директор. Он оглянулся на канаву и предложил, искривив презрительно губы: — Отойдем в сторону.

Они свернули на соседнюю улицу, остановились и уставились на обозника. Тот, несколько смущенный таким неподдельным вниманием, забормотал:

— Ну в Вежицах… Когда уже подъезжали… Выскочила ну чисто под копыта пацанка. Ревет, дяденьки, помогите, ну, мы ее в телегу посадили, а там за ней упырь бежит, крыльями машет. Страшный, ужасть! Патлы белые и к нам приглядывается, где бы ухватить половчее. Ну струхнули мы, молитву Хорсу прочитали, он и сгинул. Девчонку до Вежа подбросили, а потом вся эта волокита с бирками началась…

— Девочка куда направлялась? — спросил маг.

— К тетке. Только где она, эта тетка, живет, не ведаю, пацанка-то всю дорогу в отключке пролежала, напугалась шибко.

— Вы не могли бы вспомнить, как выглядела девочка? — спросил Феофилакт Транквиллинович.

— Да я уже и не помню, рыженькая, невысокая, по грудь мне будет… — Обозник почесал затылок.

— За то, что согласились с нами побеседовать, спасибо, — проговорил наставник. — Не смеем больше задерживать.

Обозник попрощался и тяжелыми шагами отправился вдоль улицы.

— Ну что я могу сказать? — развел руками наставник. — Практика закончилась, и эти четверо снова вместе. Я не сомневаюсь, что этой девочкой была госпожа Верея, а гнал ее господин Аэрон. Бирки у них, скорее всего, остались после прошлого посещения этого города. Видимо, они решили-таки отомстить городским властям.

— Но ждать ради этого почти полгода?! — с сомнением покачал головой Вульфыч. — Я боюсь, что вся эта история с бирками имеет еще какой-то смысл.

— А зеленый змий все еще у вас? — неожиданно спросил маг, обращаясь к директору.

— Он в моем кабинете. Доступ туда для учеников Школы закрыт.

— А для госпожи Вереи? — прищурил один глаз маг.

— Нет… Она не посмеет… — Феофилакт Транквиллинович нахмурился, скрипнул зубами и тихо произнес: — Убью!

— Может, это лишь наши домыслы? — неуверенно проговорил Вульфыч, но наставник уже скрылся за облаком огненных брызг и взмыл в ночное небо.

— Я учителей телепортирую, — провожая взглядом удаляющийся огненный болид, сказал маг.

— Наш малыш замарался. — Лейя щекотала змея, а тот старался спрятаться от назойливой, испытывающей прилив материнских чувств мавки на самом дне бочонка. — Надо его помыть.

К слову сказать, Лейя уговаривала привести змеюку в надлежащий вид всю дорогу.

— Нельзя же вернуть его директору в таком непотребном виде!

— Лейя всплеснула рукой, вторая конечность всецело была занята бочонком со змием.

— Ну вымой его! — в сердцах рявкнула Алия. — Макни вон в речку!

— Может, не надо? — робко высказала свое мнение я, но мавка уже вприпрыжку бежала к речке, жижа из бочонка выплескивалась наружу, змей от негромких стонов перешел на ультразвук. Мавка остановилась на берегу, сунула руку в спиртовую гадость, вытащила упирающегося змия, погрозила ему пальчиком и сунула в волны реки. Через минуту, за которую мы успели приблизиться к реке, Лейя приглушенно пискнула и выдернула руку из воды.

— Он меня укусил! — с недоумением пролепетала она.

— Где змеюка? — шепотом поинтересовалась Я. — Где этот чертов змий? — Моему рыку мог бы позавидовать медведь, проснувшийся среди зимы и обнаруживший, что жрать практически нечего. Лейя попятилась в воду.

— Упустила, жабовна?! — Алия, подскочив к мавке, стала трясти ее за плечи. — Да… нас… за то, что всех речных… в лягух заспиртованных!

Я запуталась в ее возвышенных высказываниях, а Лейя стала бледно-зелененькой, вырвалась из скрюченных в судороге пальцев лаквиллки, присела на корточки, опустила руку в воду и нерешительно позвала:

— Кыс-кысь-кысь, иди сюда, змеюшечка!

— Как же, променяет он целую реку на бочонок с помоями!

Я представила самогонную речку, валяющихся на бережку заспиртованных рыб и русалок и нас, приколоченных на воротах Школы, мертвеньких и с надписями на груди «Враги народа». Алия, видимо, тоже отсутствием воображения не страдала, потому что как-то дико посмотрела на воду, обмакнула в реку палец, облизала и повелела мавке:

— Лезь в… иди к этому… змия нам!

— Лезь в воду, иди на поклон к водяному, проси, нет, требуй вернуть змия или… Ну сама придумаешь! — перевела я Лейе. — Или… — Я выразительно тряхнула руками, а Алия не спеша стала закатывать рукава.

Мавка пискнула и буквально выскочила из одежды.

— Лишь бы не окоченела, водица уж больно холодная, — попереживала я за подругу.

— Ничего, если змия вернет, то растереть и напоить будет чем!

— Алия села на пробивающуюся травку.

От тоски мы провыли очередной куплет про незамужнюю девку и беременную свинью.

Лейя вышла из речных волн как божество этой речушки, вся в нитках жемчуга, с ракушечными бусами, одной рукой она держала за хвосты несколько огромных лещей, а другой сжимала большую раковину с бьющимся в истерике змием, стоны и плач которого разносились далеко окрест.

— Вот это я понимаю! — радостно закричала Алия. — Хорошая из тебя получилась засланка!

Лейя, клацая зубами, натягивала одежду, слово «засланка» ей не очень понравилось, но спорить мавка не стала. Я вывалила змия из раковины в бочонок со свежей водой и подозрительно покосилась на Лейю:

— С чего это они тебя так одарили? Лейя загадочно улыбнулась:

— Подход нашла.

Теперь, когда змий снова был у нас, веселое настроение вернулось, и на мосту мы станцевали танец, сами себе подпевая и не забывая взбадриваться из бочонка. В самый разгар пляски в небесах пронеслось что-то яркое и сверкающее. Лейя, задрав голову вверх и опершись на хлипкие перильца, скороговоркой зашептала:

— Звездочка, звездочка, пошли мне богатого жениха!

— А мне меч покруче! — Алия попробовала вспрыгнуть на перила, дабы падающая звезда смогла ее получше расслышать, но перила не вынесли веса ее крепкого тела и лаквиллка чуть не полетела в воду.

— А мне помоги не вылететь из этой Школы. — Я попрыгала на месте, тряся рыбинами.

К тому времени как мы подошли к Школе, рыба благополучно сдохла.

Аэрон встретил нас на крыльце.

— Вы где были? — прошипел он и, оглядев нас, с недоумением воззрился на безвольно висящих лещей. — Рыбачили, что ли?

— Мы в Веж ходили, — сказала Лейя, повиснув у него на шее и обдав винными парами. Аэрон с минуту переваривал услышанное, потом повернулся ко мне: — Куда еще влезли?

Вместо ответа мы запели.

— Со вьюном я хожу, с золотым я хожу, я не знаю, куда вьюн положить. Положу я вьюн на правое плечо, а со правого на лево положу… — вели мы вокруг него хоровод, используя вместо вьюна все ту же не вынесшую истязаний рыбу. Вампир смотрел на нас, смотрел, а потом захохотал, встряхивая волосами:

— Ох, дуры, мать вашу! Змия идите возвращайте, пока учителя не вернулись.

Мы, сделав еще круг, вошли в Школу. В столовой царила тишина, зато из жилого крыла доносились звуки бесшабашного веселья.

— Руку правую вперед, — командовала Лейя, напевая песню, я и Алия беспрекословно выполняли, махая рыбой во все стороны. Вытанцовывали мы уже около кабинета директора. — А потом ее назад, а потом опять вперед и немного потрясти!

Я, кляня себя за то, что не оставила дверь в кабинет открытой, снова приложил а руки, на время отрываясь от танца, открыла створку.

— Ногу левую вперед, — продолжала Лейя, мы вытянули ноги в темный проем, — а потом ее назад, а потом опять вперед и немного Потрясти… — Мы, сделав шаг в кабинет, послушно выставили ноги вперед и, смеясь, подрыгали ими.

— Ухо левое вперед, а потом его назад, а потом опять вперед и немного потрясти, — донеслось из глубины помещения.

Все крутнулось как на карусели. Я ухватилась за окаменевшую Алию, а шмякнувшаяся на пол Лейя попыталась встать, цепляясь за подол моего платья, но упорно продолжая петь.

— Попу двигаем вперед, а потом ее назад, а потом опять вперед и немного потрясти.

Ее пение нарушил странный скрип, будто по директорскому полированному столу за хвост тащили упирающегося толстомордого котяру.

Я выглянула из подмышки Алии и поняла, как это люди каменеют заживо.

Обычно карие и исполненные терпеливой мудрости глаза директора багрово полыхали, левый глаз нервно дергался, а лицо наливалось яростным свекольным цветом.

На столе стоял пустой бочонок змия, раскрытый тайный ход зиял, как оскверненная могила, и как-то сразу же стало ясно, что если бы не стружка, которую директор тонким слоем медленно, с каким-то непонятным и болезненным наслаждением снимал со стола когтями, нам всем не поздоровилось бы.

— Фио… фифила-акт, — радостно вывела начало новой песни Лейя, не понимая, видимо, что перед ней не плод воображения. И, словно перетянутые струны, наш директор лопнул.

— ВО-ОН!!! — Вздрогнули от ужаса испуганные стены.

Мы с Алией стояли, и нам было проще. Я сиганула так, что, вылетев из кабинета, грохнулась о стену и от удара снова полетела в кабинет, сбив Лейю, зажимающую в тощем кулачке испуганного змия. Наверно, мавка так пыталась откупиться от страшного дракона, в которого вдруг превратился наш директор, во всяком случае, я сразу поняла, что значит Огнезмий.

Ядреный самогон, в который превратилась речная водичка, плеснул на жарко пылающего Вука. В кабинете полыхнуло синим. Нас швырнуло на пол, обдавая жаром, а я завороженно смотрела, как маленький, безобидно-трепетный и почти любимый змееныш выскальзывает из пальцев мавки и, распластав зеленые крылышки, влетает в облако огня.

— Он же из спирта! — заорала Алия, хватая нас за шкирки и одним рывком выбрасывая с этажа.

На этот раз бабахнуло так сильно, что с треском вылетели окна, посрывало двери и стены дали трещину на всю длину.

— Вот и тетка Акулина так же папкиного кокнула, — тяжело дыша, проговорила Алия, поднимаясь.

На полу белым снегом лежала штукатурка, и медленно, печально падала, кружилась сажа. По всей Школе стояла странная пугающая тишина.

Набравшись смелости, мы заглянули-таки в кабинет.

Среди руин стоял с закрытыми глазами покрытый сажею директор и казался древней статуей, олицетворяющей не то горе, не то смирение, не то императора Кассу-детоубийцу.

Через два дня, вытянувшись в струнку, во всяком случае я, мы стояли перед учительским и воспитательским составом и с замиранием сердца ждали при говора.

Единственная причина, по которой нас не разорвали в клочья, в порошок не стерли и не развеяли по ветру сразу, заключалась, видимо, в том, что наш директор надеялся на показательную казнь. Но сразу не сумел набрать и дюжины не пьяных в стельку зрителей.

Выстроив наутро перед собою похмельных, опухших, трясущихся и синюшных школяров, он, грозно сведя брови, показал нам всем кулак, сказал: «Ужо я вам!» — и велел готовиться.

Два дня мы провели как в навьем царстве, метаясь между ужасом отчаяния и желанием покончить с жизнью. Зеленая от пережитого мавка свила себе гнездо в уборной и если не блевала, то горько плакала и пела жалостливые песни. Я тише мыши просидела за кроватью все это время, не поддаваясь на уговоры Алии набить архивным золотом карманы и бежать куда глаза глядят. Время от времени к нам в комнату врывался Аэрон, вопя как полоумный и вырывая волосы на голове: «Зачем вы мужика топили в нужнике?!», «Как вы полгорода споили?!», «Кто водяного за бороду таскал, грозя заспиртовать, как лягву?!», «Какого фига вы крушили кабинет директора?!», «Bam жить спокойно надоело, да?» Под конец он пришел весь расхристанный, бледный и помятый и заявил с порога, что совет Школы отстоял нас, дурищ.

— Никаких пыток, только чик, и все, — сказал он.

Лейя с деревянным стуком брякнулась на пол, Алия схватилась за голову и зарыдала басом. Вампир попятился, захлопнул дверь и лишь оттуда вякнул, что это шутка. Драку с последующим топтанием дружка ногами прекратил Вениамин Вульфович. С каким-то изуверским наслаждением выкрутив уши мне и Алии, он повел нас на Школьный двор, где дожидались ученики и преподаватели Школы Архона полным составом.

Суть короткой, но пламенной речи Феофилакта Транквиллиновича сводилась к тому, какие мы недисциплинированные и как ему тяжело работать с такими несознательными личностями, как мы. Все учителя и воспитатели были полностью с ним согласны и с удовольствием напомнили нам все наши прегрешения за прошедший год. Лейя на каждое обвинение отзывалась бурными рыданиями и теперь, когда основной резерв слез был исчерпан, тихо поскуливала, шмыгая распухшим красным носом.

— Ну что ж, коллеги, я думаю, мы можем приступить к объявлению наказания за проступки.

Все согласно закивали головами. Лейя снова зашлась в рыданиях, я делала вид, что мне абсолютно все равно, Алия жевала жвачку.

— Наступают летние каникулы, — начал Феофилакт Транквиллинович. — И нам бы хотелось, чтобы вы провели их с пользой. Вам оказана честь стать хранительницами покоя Упырского кладбища.

Лейя перестала рыдать и попробовала упасть на колени, но мы ее поддержали под локотки. Тогда противная мавка обвисла, как мешок с соломой, и нам пришлось поднапрячься, чтобы не упасть вместе с ней. Со стороны казалось, что от суровости приговора мы сбились в кучку и еле держимся на ногах от ужаса. Учителя были довольны эффектом.

— Нынешний хранитель кладбища уже десять лет не был в отпуске. Мы думаем, что троим ничем не обремененным девушкам, здоровым и энергичным, не составит труда поддерживать порядок в означенном месте. Поэтому один месяц вы проведете в Малых Упырях. К тому же кладбище нужно охранять только ночью, а днем вы будете совершенно свободны. Так что, как вы видите, это довольно мягкое наказание. У вас, Алия, будет прекрасная возможность поупражняться в боевых приемах, Верея сможет поработать над совершенствованием магических способностей, а Лейя поучится усмирять желания плоти.

— Подумаешь, один месяц на кладбище. Да насколько я знаю, кладбище самое спокойное место, — оптимистично заявила Алия, собирая вещи.

— Девочки, — хриплым голосом сообщила Лейя — я открою вам секрет…

Мы выжидающе уставились на нее.

— Я до смерти боюсь покойников, — убитым голосом оповестила мавка и снова ударилась в слезы.

Мы с Алией изумленно переглянулись.

— Но, Лейя, а как же утопленники, из нас троих ты должна быть самой спокойной на этот счет.

— Утопленники — это совсем другое дело, — сказала Лейя. — А вот покойников Я ужасно боюсь!

— Лейя, покойники будут спокойно лежать в своих могилках, ты даже не увидишь их. А кладбище мы будем охранять от вандалов или от некромантов.

Но все наши увещевания не произвели на Лейю никакого эффекта. Она продолжала жаловаться и сидя на телеге, на которой нас согласился подбросить до кладбища мужик из деревни. Пегая кобылка неспешно перебирала ногами по заросшей травой дороге. Судя по сочному цвету травки в неглубоких колеях, пользовались этой дорогой крайне редко.

— Ну и зачем вы на Упырское кладбище подались? — спросил черноволосый мужик; под носом у него угрожающе топорщились черные усы с тонкими ниточками седины, взгляд цепкий, проникающий, казалось, в самую душу. — Там уж, почитай, лет десять никого не хоронят.

— Мы временно хранительницами назначены, — неохотно ответила Алия.

— Ой, — весело хохотнул мужик, хлопнув себя по ляжкам. — Нечисть нечисть едет охранять!

— С чего это вы взяли, что мы нечисть? — поинтересовалась я, не понравилась мне его осведомленность.

— Ну к тебе это не относится, — криво усмехнулся мужик. А эти, — он дернул плечом в сторону подруг, — та, которая позеленее, стало быть, мавка будет, а вторая, ишь, как носом ведет да глазами зыркает, оборотень поди.

Алия, схватившись за нос рукой, про гундосила:

— Не оборотень, а вилколак. — Но в принципе она осталась невозмутимой, а вот Лейя тут же подскочила и тонким голосом взвизгнула:

— И никакая я не зеленая! Это естественный оттенок! В ответ мужик снова хохотнул:

— Я и говорю — нечисть нечисть едет охранять!

— Какую нечисть? — Я с тревогой посмотрела по сторонам и поежилась.

— Дык говорю же, десять лет уже никого не хоронят на этом кладбище, а и раньше-то хоронили по большому счету все злодеев да колдунов всяких. Почитай, всегда дурной славой кладбище это пользовалось.

После этих слов мне и семечки лузгать расхотелось. Ну учителя! Садисты! Воображение так и рисовало картинку: три жалкие хранительницы в серединке, а по кругу кладбищенская нежить с салфетками за воротом, азартно ширкающая ножами по вилкам.

— Предлагаю сбежать, — прошептала Алия, пододвинувшись поближе ко мне.

— Сбежишь тут. — Я многозначительно показала глазами на небо, где в вышине темной точкой кружил сокол. — Тут же доложат, выловят и привезут, только уже на всю Школу и деревню ославят. — И обращаясь уже к мужику: — Зачем же тогда нужны хранители?

— Ну ты смешная, рыжая, а вдруг умруны в деревню соберутся? Вы их за оградку-то и не пустите, — со смехом проговорил мужик, и у меня зародилось подозрение, что он просто нас запугивает, хотя глаза у него были честные-честные.

После таких разговоров установилась гробовая тишина, мы трое усиленно представляли, как не пускаем мертвецов за кладбищенскую ограду. Лейя позеленела еще больше и тоскливо заскулила.

— У нас в деревне хорошо относятся к хранителю, вы днем-то приходите за молоком, за сметанкой, завсегда угостим и с собой дадим, — продолжал веселый селянин.

— Да, у нас работа трудная, молоко за вредность обязательно нужно выдавать, — сказала я. Ну вот, а я-то думала, что после алхимиуса меня уже ничем не напугать.

— Если живы останемся, — оптимистично добавила Алия. Лейя ничего не сказала, только замолчала и неприлично громко икнула.

Вид кладбища, вопреки ожиданиям, не навевал мысли о мучительной кончине. Свежекрашеная оградка радовала глаз, ворота были гостеприимно распахнуты, не хватало только надписи «Добро пожаловать вперед ногами!». Алия присвистнула, оглядывая разнокалиберные статуи у могил; встречались даже трехметровые каменные монстры. Может, безутешные родственники надеялись, что такие тяжеленные памятники благополучно придавят усопшего и не позволят ему выползти обратно?

Хранитель, маленький, старенький и подозрительно пахнущий перегаром, первым делом повел нас знакомить с «достопримечательностями».

— Вот две могилки, — указал он на каменные плиты с памятниками в виде мужчины и женщины.

— А мужик ничего, симпатичный, — заметила Лейя, тыкая пальцем в статую мужчины, изображенного в довольно-таки вызывающей позе. Голова каменного жизнерадостного бородача была покрыта птичьим пометом.

— Тс-с-с! — Хранитель почему-то испуганно оглянулся, мы вместе с ним, моментально вспотев при мысли, что нежить уже полезла.

— Это князь и княгиня. Князь-то еще тот был бабник, все при жизни мечтал от княгини избавиться, она у него дюже ревнива была. Ну и стал подсыпать ей в питье какой-то порошочек, да на беду свою не знал, что она ему в еду тоже что-то добавляет. В один день и того — померли. Причем в мучениях и проклиная друг друга.

— Кошмар. Не ходите, девки, замуж, ничего хорошего, утром встанешь… — завела мрачную песенку Алия. Я шикнула на нее, зная, какими непотребностями песня заканчивается.

Хранитель дробно засмеялся и перешел к следующей могиле с небольшой статуйкой в виде непонятно кого, что-то протягивающего в руке каждому подходящему к месту упокоения.

— Ну здесь колдун, все пытался из дерьма золото делать, вот в дерьме его и утопили обманутые. А это могила младенца. — Славный ангелочек сидел пригорюнившись на каменном столбике.

— Что же делает невинный младенец среди злодеев и колдунов? удивилась я.

— Невинный, как же! Не успел родиться, как всю мать высосал, насмерть.

Меня от таких рассказов замутило, но хранитель Упырского кладбища, видимо, соскучился по собеседникам и останавливаться не собирался.

— Смотрите, тут пустышка! — радостно крикнула Лейя, показывая детскую соску.

— Положь на место! — рявкнул хранитель неожиданно громко, после чего обвел всех троих взглядом, от которого у нас волосы зашевелились на затылке, и пояснил: — Если соска куда пропадет, он такой вой поднимет, что чертям тошно станет. А недавно повадилась какая-то дрянь ее утаскивать, замучился.

Алия, выразительно глядя на меня, покрутила пальцем у виска и щелкнула себя по шее, намекая на запах спиртного.

— Здесь похоронен какой-то маг или колдун. — Хранитель показал на роскошное надгробие и затейливо украшенную плиту. — Самый спокойный среди всех, — голосом няньки, хвастающейся ребенком, добавил он. — Никаких проблем. Ни разу меня не побеспокоил.

— Может, ему неприятно общаться с местным обществом. — Я провела рукой по каменной кромке, испытывая какое-то странное чувство.

— Ну здесь некромант, вызвал какого-то духа, а тому не понравилось, сгрыз беднягу, одни ноги остались, их и захоронили. — Хранитель махнул рукой в сторону следующего ряда. — А вот следующий — проповедник, монах Хорса.

— Кто?! — в голос удивились мы. Хранитель с улыбкой повторил:

— Проповедник, ведь нужен кто-то и мертвым, чтобы укорять их в грехах.

— Правильно, нечего расслабляться! — развеселилась Алия. — Думают, умерли, и все, а тут такой облом!

— Здесь лежит повешенный, — кратко пояснил хранитель, указывая на деревянный крест, и перешел на следующий ряд. Мы с некоторым недоумением взирали на земляной холм, в который уходило что-то вроде деревянного копья.

— Ну чего уставились? — недовольно спросил хранитель. Упырь здесь лежит, поэтому и кол. Хотя толку от него никакого, Так с колом и вылазит.

Лейя, с ужасом глядя на кол, начала пятиться и, споткнувшись, уселась прямо на могильную плиту.

— Экие вы слабонервные, — с укоризной покачал головой сторож. — Прямо к графу на могилку уселась. Граф этот столько жен поменял, жуть. Все искал идеальную. Не нашел.

— За что же его тогда сюда определили? Всю жизнь мучился.

— А после его смерти вскрыли подвал в его доме, а там все его жены в мертвом виде, все двадцать штук.

— Сколько?! Где же он их брал?

— Богатый был и обаятельный, к старости только страшный стал да бородищу отпустил какого-то бесовского цвета. — Мне тут же показалось, что из-под могильной плиты торчит какой-то синий клок волос, я нагнулась и с облегчением поняла, что ошиблась — просто мох.

— А почему тут лошадиный череп висит? — Лейя показывала на следующую могилу, крест на которой венчал лошадиный череп с веревочкой, поддерживавшей нижнюю челюсть.

— А это уж вы у хозяйки спросите, еле-еле уговорили на конский, она все человеческий требовала. Людоедка, что с нее возьмешь. Рядом с ней атаман разбойников лежит, уж больно азартный мужчина был! А браги по бочке за один присест выпивал.

— Ну что ж, — развел руками Хранитель, когда ножки нас уже не несли и мы доковыляли до сторожевой избушки. — Все, что находится под моей опекой, я вам показал. С требованиями ухода и при смотра за этим местом вы, наверное, ознакомлены?

— С какими требованиями? — с нехорошим предчувствием осведомилась я.

Хранитель испустил тяжкий вздох:

— Все приходится делать самому. Заходите в избу. Располагайтесь здесь как вам удобнее. В горнице есть кровать и диван, места хватит. Печь топить умеете. Удобства на улице. — Он махнул рукой в сторону окна, мы с тоской проследили за направлением. — Если надо помыться, то к Геронтию в деревню сходите, его дом крайний. Баня у него добрая.

— Что за Геронтий? — спросила я.

— А тот, что вас привез. Если будут какие вопросы, обращайтесь к нему, поможет.

Мы расселись за столом. Хранитель с кряхтением полез искать охранный свиток.

— Ничего, уютно, — довольно сказала Лейя, заприметив зеркало.

— Пахнет только чем-то, — поморщил ась я.

— Настойкой на чернике, — не поворачиваясь ко мне, сообщила Алия.

— Вот он, — отвлек нас хранитель, разворачивая пожелтевший от времени свиток. — Читайте, а то у меня к старости глаза ослабли.

Я начала вслух зачитывать:

«Сим документом подтверждаем, что Авенир Авивович является хранителем кладбища Малых и Больших Упырей.

Взаимоотношения хранителя и охраняемых должны строиться на основе сотрудничества, уважения личности, приоритетов общечеловеческих ценностей».

— Я обвела всех потрясенным взглядом и продолжила:

«Хранитель имеет право:

1. Выбирать, разрабатывать и применять методики охраны, а также охранные пособия и материалы (в том числе и авторские).

2. Защищать профессиональную честь.

3. Повышать квалификацию, профессиональное мастерство, участвовать в научно-экспериментальной работе, распространять опыт работы.

Хранитель обязан:

1. Соблюдать правила внутреннего распорядка, исполнять обязанности, согласно должностной инструкции.

2. Охранять и защищать подопечных от всех форм физического и психического насилия.

3. Сотрудничать с родственниками подопечных.

4. Хранитель несет ответственность за физическое и психическое здоровье каждого опекаемого».

— Это эти-то умруны и есть подопечные? — истерически хохотнула Алия. — И мы обязаны охранять их психическое и физическое здоровье?

Лейя сжалась в комок и сдавленно пискнула: — Значит, их нельзя трогать?

Я же была настолько шокирована текстом и открывшимися перспективами, что только беззвучно открывала и закрывала рот.

— Вы уверены, что это писал не умалишенный? — подала голос Лейя, оглядываясь на хранителя, который спокойно собирал рюкзачок.

— Это даже не галиматья, это бред сумасшедшего! — продолжала веселиться Алия.

— Кладбище у нас необычное, можно сказать, музейное. Раньше здесь от магов и колдунов и не продохнуть было, все что-то изучали, пояснил хранитель. — Ну стало быть, с правами и обязанностями я вас познакомил. — Сторож кладбища поднял свой рюкзак. — Проверяющий к вам приставлен.

Мы пропустили эти его слова мимо ушей, помахали ему вслед свитком, а когда телега отъехала от ворот, со всех ног бросились в дом и заперлись на все замки.

— Ну почему нас сразу не отчислили! Ну подумаешь — порвал бы меня отец, дак хоть он, а не какой-нибудь шальной упырь! Алия нервно ходила от окна кокну.

— Я хочу к Аэрону! — заныла Лейя.

— Вот он-то в отличие от нас чувствовал бы себя здесь как дома, — сказала я, когда у меня прорезался наконец дар речи. — Девочки, представьте, что делается в Больших Упырях, если в Малых такое безобразие!

— Я не хочу никого напрягать, но мне очень надо по-маленькому, прошептала Лейя. Мы посмотрели на нее как на врага народа. Лейя тут же сделала большие глаза и возмущенно выкрикнула: — Я все равно не смогу терпеть целый месяц, да и из дома выйти так и так придется.

— Хорошо, — сказала я. — Хватит бояться. Если постоянно будем трястись, то какие мы, к черту, хранительницы! Сейчас проводим Лейю в туалет и подумаем о сегодняшней ночи.

Алия и Лейя, тесно прижавшись одна к другой, как табуреточка с четырьмя ножками, отбыли в указанном направлении. Я села на стул, чтобы не дрожали колени. Когда подруги вернулись, я была уже в порядке, во всяком случае, ноги и руки не тряслись.

— В общем, так, — зловещим тоном сказала я, — вред покойникам наносить строго запрещено, поэтому срочно разоружаемся. — И добавила со сладкой улыбочкой: — Алия, это относится конкретно к тебе. Засовывай свой бряцающий мешок в сундук, ключи — мне.

— А мои тренировки?! — возмутилась Алия. — Да я тут всякую форму потеряю!

— Ничего, — успокоила я ее, — поучишься быстро бегать и показывать чудеса ловкости. Дипломатии, в конце концов.

— Ха! — Алия стала складывать в открытый зев сундука свой небольшой арсенал.

— Алия, не забудь выплести пластинки из кос, а то в азарте мотнешь головой и хлестнешь по противнику, а нас потом тут же и похоронят.

Алия надулась, как хомяк с полными защечными мешками, но медленно начала расплетать свои косы. Оставив ее за этим занятием, я повернулась к Лейе:

— Лейя, насчет тебя… Не сметь пользоваться своим голосом, отчеканила я.

Лейя сморщилась, как от уксуса, и приготовилась зареветь.

— Я имею в виду — не ори в полную силу, иначе ошметки наших подопечных мы будем собирать по соседнему лесу. А это противно.

— А что же мне с охраняемыми делать? — недоуменно спросила Лейя.

— Ну… Ты можешь спеть им колыбельную или заманить песней в гостеприимно вырытую могилку и вообще, у тебя огромные возможности, — ободрила я подругу.

— А ты не вздумай пользоваться своей магией, — довольно осклабилась Алия. — Увижу вытянутые ручки и сразу по ним тебя и нащелкаю! — Глядя на ее лицо, можно было подумать, что она только того и ждет.

Алия протянула мне ключи от сундука, я посмотрела на нее и чуть не подавилась от смеха:

— Алия, ты со своими кудрями похожа на свихнувшуюся болонку.

— Верея, прекрати хохотать! — взвизгнула Алия, пытаясь пригладить волосы. — Пес бы побрал этих упырей вместе с их ненормальным кладбищем! На ночь нужно закрыть ворота, чтобы покойники не разбрелись.

— Тогда закроем ворота, а сами запремся в доме, — согласилась я.

— Может, не будем закрывать ворота? — с надеждой посмотрела на нас Лейя. — Пускай они уходят, к утру, может, вернутся?

— А если не вернутся? — Алия нависла над мавкой. — Представляешь нас, таскающих покойников и возвращающих их в могилы?

— Чур, я в этом не участвую, — содрогнувшись, буркнула я, отгоняя тут же подкинутую воображением картинку.

Лейя, побледнев, покачала головой и обреченно сказала:

— Закрываем ворота и все покойники остаются с нами на всю ночь.

— У меня идея! — воскликнула Алия. — Помните, я сказала, что пахнет настойкой на чернике? Так вот, по запаху я ее запросто найду! Мы ее употребим по назначению, и на покойников нам будет наплевать.

— Более дикой идеи я не слышала — вокруг дома мертвецы, а в доме мертвецки пьяные хранители. Оригинальное решение, — со смехом сказала я.

С приближением ночи эта идея стала казаться уже не такой дикой, даже очень разумной.

— Алия, ищи! — первой не выдержала Лейя, наплевав на то, что от спиртного ее мутит. — Эту ночь продержимся, а там уже привыкнем.

Бросив нам одежду, Алия встряхнулась, и вот уже перед нами огромная черная волчица.

Она оскалила острые белые зубы, опустив нос к полу, быстро пробежалась по комнате и остановилась посередине.

— Ну чего стоите? — спросила волчица. — Под половиком крышка погреба, а в погребе сами знаете что.

Я сдернула половик и, схватившись за кольцо в крышке, потянула его вверх. Из темного отверстия потянуло холодом.

— Алия, ты уверена, что нас там не ждет никаких сюрпризов?

— Абсолютно! — ответила Алия, заглянув в черноту.

— Ты бы хоть оделась! — фыркнула я, глядя на Алию, которая снова обернулась человеком.

Та стала молча натягивать штаны и рубаху. Я свесилась в черную дыру и констатировала:

— Хоть глаз выколи!

Алия, подумав, предложила:

— Пусть Лейя спускается, она в темноте хорошо видит.

— А почему мавки видят в темноте? — задала я давно волнующий меня вопрос и перевела взгляд на Лейю.

— Ну мы же ночью выходим, — Лейя похлопала глазами, — а ночью без хорошего зрения мужика не найдешь. — И стала ногой нащупывать ступеньки. Через некоторое время из погреба раздался радостный взвизг и ликующий голос Лейи: — Нашла, целая большая бутыль, а там еще, еще и еще!

— Нам хватит одной! — крикнула я. Довольная Лейя с двумя емкостями появилась в проеме. Мы с Алией не без усилий водрузили их на стол. Лаквиллка отвинтила крышку и осторожно понюхала:

— Самое то! — с удовольствием произнесла она, любовно осматривая запотевшие стеклянные стенки. Мы с Лейей тоже попробовали сунуть туда нос, но Алия прикрыла отверстие крышкой и велела:

— Стаканы несите.

Когда в первой бутыли настойки оставалось совсем на донышке, на небе появились первые звездочки. Настойка в нас уже не влезала, а, наоборот, усиленно просилась наружу.

— Мне плохо, — простонала Лейя, слегка зеленея лицом.

— А мне хорошо, — в тон ей ответила захмелевшая Алия. — Повторим?

Лейя дернулась и убежала, судя по топоту, к помойному ведру.

Я лежала на кровати и наблюдала за медленно кружащимся потолком. Что-то нужно было сделать. Но вот что именно, я совершенно не помнила.

— Алия, я что-то должна сделать, ты не помнишь что? — решилась я спросить подругу.

— Выпить! — уверенно подсказала та.

— Ворота закрыть, — вякнула мавка от ведра.

— Какие ворота? Зачем их закрывать?

— Чтобы сюда не пришли враги и не выпили всю нашу настойку, — просветила нас лаквиллка. — Пошли закрывать, хватит валяться. Эх! Мне бы что-нибудь, чтобы от вражины отбиваться! — посетовала она, шаря взглядом по столу.

— Давай закроем их завтра… — попыталась я отвертеться, но Алия принялась дергать меня за рукав. От этих рывков мне стало нехорошо. — Еще немного, и я присоединюсь к Лейе, — промямлила я, поднимаясь на ноги. Потолок и пол устроили веселую карусель, но на негнущихся ногах, держась друг за друга, мы сумели дойти до двери и выпасть наружу. Лейя осталась в домике.

Огромная луна плыла над Упырским кладбищем, стояла тишина, даже сверчки молчали.

— Какая красота! — восхитилась я и уселась на землю. Алия подняла глаза на луну, долго смотрела, потом спросила:

— Где?

— Везде. — Я от избытка чувств широко развела руки, желая обнять все это дивное место и прижать к груди.

— Ворота где? — спросила стоявшая как-то боком Алия.

— Дались они тебе, эти ворота. — Я, кряхтя, попыталась встать, но потерпела неудачу. Алия ухватила меня за шиворот и вернула в вертикальное положение. Странное дело — днем расстояние до ворот составляло каких-то десять шагов, а ночью увеличилось на добрую сотню. Наконец мы кое-как, на четвереньках добрались до места, а там нас ждал сюрприз.

— Они не закрываются, — мрачно оповестила меня Алия, дергая за створки. Прилагая нечеловеческие усилия, мы поднялись на ноги и стали изо всех сил тянуть за прутья.

— Ни-икто за-амуж не бере-от! — подала голос из домика Лейя. — Де-евушку про-осту-ую! — горячо поддержали мы ее, со стороны сильно смахивая на девиц, исполняющих неприличные танцы в кабаках. Лаквиллка, видя безрезультатность наших попыток, приняла решение.

— Дабы обеспечить нашу безопасность, — важно начала она, подняв вверх указательный палец и слегка кренясь на сторону, — я остаюсь здесь и никого сюда не пропускаю, только по пропускам и с биркой! А ты, — указующий перст уперся в меня, — иди в дом, забери у Лейи нашу настойку и тащи ее сюда.

— Лейю или настойку?

— Обеих, — сказала Алия и села на землю.

Я отправилась в обратный путь, попутно удивляясь людности кладбища. За то время, что мы провели в избе, сюда понабежали просто толпы народа.

— И чего вам не спится по ночам? — вопросила я с крыльца, но мне не ответили. Дверь в избу была раскрыта, я вползла на порог и заглянула в комнату. Лейя выплыла из-за шторки, отгораживающей умывальник от кухни, и жарко зашептала:

— Ну как он тебе? — многозначительно подмигивая и кивая в сторону горницы.

— Кто? — Я вытаращилась на мужика, который допивал настойку. — Лейя, мне кажется, что с ним что-то не так… — протянула я, тряся головой и пытаясь заставить глаза смотреть как надо, а не в разные стороны.

— На безрыбье и рак рыба! — с обидой сказала мавка.

— Он же все выпил!

— Он же мужик, а где ты видела мужиков, которые не допивают выпивку?

— Именно тогда, когда нам так страшно! — Я возмущенно взмахнула руками и, с трудом удержав равновесие,снова уцепилась за косяк.

— А вам страшно?! — удивилась Лейя, потом посмотрела на своего гостя и гордо добавила: — А вот мне с мужчиной нисколько!

— Ладно, охраняй погреб, а я к Алие за дальнейшими распоряжениями. — Я помахала пальцем перед носом мавки и вывалилась на улицу. Там присела передохнуть на крылечке и решила посетить уединенное местечко. Шатаясь, я дошла до будочки в конце дорожки, рванула на себя дверь и замерла на пороге.

В нужнике кто-то копался в дырке. Вонища стояла еще та, да и посетитель был по уши в дерьме.

— Ты что, золото там, что ли, ищешь? — спросила я и получила утвердительный кивок. — Извините. — Я закрыла дверь и, возмущенная тем, что приличной девушке и в туалет не сходить, пошла жаловаться Алие.

Но до Алии быстро добраться мне не удалось, оказалось, что на Упырском кладбище ночами так же людно, как на ярмарке в Веже! Народ сновал между могил, как перед прилавками торговцев. Удручала только молчаливость, ну так это и понятно — на кладбище ведь пришли, здесь шуметь не полагается. Размышляя таким образом, я налетела на какого-то бледного юношу с толстой палкой под мышкой.

— Здравствуйте! — заулыбалась я во весь рот. — Чудесная ночь, не правда ли? Луна, сверчки, просто романтика. — Я попробовала опереться на палку и тут заметила, что парень держит ее вовсе не под мышкой.

— Бедненький, — запричитала я, — как же тебя угораздило-то?

Я схватилась за конец палки и стала тянуть ее на себя. Юноша взвыл дурным голосом, я сразу выпустила кол из рук и, не удержавшись, села на землю.

— Чего ж ты так орешь-то? Я же тебе помочь хочу. Да и Алия искала что-нибудь, чтобы от врагов отбиваться. — Я оценивающе осмотрела палку и, еле-еле поднявшись, снова ухватилась за нее. Пойдем к Алии, вытащим, — сказала я и поволокла сопротивляющегося нового знакомого к воротам. — Вы вообще тут поосторожней прогуливайтесь, — наставляла я его по дороге. — Говорят, — я сделала страшные глаза, — здесь покойники из могил встают. Ужас, правда?

Раза два он пытался сбежать, но я была настойчива и непреклонна и до подруги его все-таки дотащила.

— Не пойму, в чем подвох? — бормотала Алия. Подозрительно сощурившись и привстав на цыпочки, она покачивалась перед каким-то господином с длинной бородой, намотав эту самую бороду на крепкий кулачок. Подруга заметила меня и стала, размахивая руками, объяснять суть проблемы, господина мотало вслед за зажатой Алией бородой. — Вот ты скажи, Верея, ведь все должны пытаться войти сюда, так?

— Так, — подтвердила я.

— Вот! — радостно вскрикнула подруга. — А этот хорек намекает, что ему надо выйти!

Я подвела к подруге своего найденыша.

— Говорят, что это малопосещаемое место, а тут просто толпы народа! И народ-то какой-то невоспитанный! Настойку всю выпил новый Лейин ухажер, сортиром пользоваться не умеют! — Я понизила голос до шепота. — А еще непотребствами всякими занимаются, видела парочку, просто душили друг друга в объятиях! И это все на кладбище!

— Стало быть, для этого и нужен хранитель! — обрадовалась Алия, выпуская бороду господина. — А то все пугали — покойники, покойники! Да покойники — самые спокойные люди! Правда? — обратилась она к спине улепетывающего бородача.

— Я тебе тут копье нашла, — похвасталась я, — только вот какая загвоздка, оно в этом милом парне застряло. — Я хлопнула бледного юношу по плечу.

Алия потерла руки, поцокала языком, оценивая размеры копья, и сказала:

— Ну-с, будем вытаскивать!

Парень вздрогнул, попытался бежать, но мы ухватились за копье и стали тянуть на себя, пытаясь оттолкнуться от груди незнакомца ногами. Тот извивался, как стрекоза на булавке. Внезапно тишину кладбища разорвал жуткий вой. От неожиданности мы выпустили кол, чем парень не замедлил воспользоваться и сбежал, оставив нас в одиночестве.

Пробуждение было ужасным. Потолок навалился на виски, все тело болело, будто его всю ночь пинали, во рту поселился запах гнилого болотца. Стараясь ни в коем случае не делать резких движений, я приподнялась и огляделась. Алия с мокрым полотенцем на голове сидела, вытянув ноги, в кресле и хмуро смотрела на меня:

— Очухалась?

Я поворочала глазами, почесала нос и, игнорируя ее вопрос, попросила:

— Пить. — В руки мне тут же ткнулся холодный стакан. Я залпом выпила и снова легла, прислушиваясь, как вода стекает в желудок. — Сколько времени? — спросила я.

— Шесть утра, — бодро ответила Лейя, которая выглядела вполне свеженькой.

— Завидую тебе.

— Не завидуй, — отозвалась Алия, с трудом поднимаясь на ноги. — Она всю ночь у ведра провела, вот и протрезвела раньше.

Лейя фыркнула, выхватила у меня стакан и убежала на кухню.

— Верея, вставай, — приказала Алия. — Нужно осмотреть кладбище и привести все в порядок, а то вдруг проверяющий придет.

Я встала на мелко подрагивающие ножки и заковыляла к двери, силясь вспомнить, чем же все вчера закончилось.

На кладбище было тихо и на первый взгляд вроде бы все в порядке. У могилы упыря мы остановились, рассматривая отпечатки грязных пальцев на древесине кола.

— Бедный упырь, он нас теперь за версту обходить будет, — сказала я и обернулась к Алие. Лейя с уважением посмотрела на нас. Мы тем временем двинулись дальше. — Здесь кто-то рылся! — Я ткнула пальцем в следующую могилу. — Какая-то тварь хотела утащить младенца!

— Не ори! — Алия схватилась за виски. — Это ты сама и рылась. Забыла, что ли?

Я опешила, а память услужливо подсунула картинку: я остервенело разрываю руками могилу и разгневанно кричу:

— Если ты сейчас же не замолчишь, я достану тебя и нашлепаю по маленькой розовой попе!

Я молча стала приводить могилу в порядок, Алия и Лейя помогали.

— Несчастный ребеночек испугался и замолчал. — Лейя укоризненно покачала головой. — У него всего-навсего снова стянули соску.

— Новую купим, — буркнула Алия, поднимаясь и отряхивая колени. Мы покружились на месте, осматривая другие могилы, но не обнаружили больше никаких следов бурно проведенной ночи и направились к распахнутым воротам.

— Интересно, почему ворота не закрываются? — спросила я. Алия пожала плечами, а Лейя тут же подбежала и толкнула створки, те с легкостью поддались, ворота с негромким скрипом закрылись.

— Мы тянули не в ту сторону, — мрачно подтвердила мои опасения Алия.

— Это от нас нужно охранять кладбище, — сказала я.

— Зато ночь прошла, а мы живы и даже не боялись, — радостно закончила Лейя.

Когда мы возвращались к дому, Лейя бросила взгляд на будку в конце дорожки и попросила:

— Девочки, поаккуратнее в туалете, мне утром пришлось его отмывать. А это противно.

— Хорошо, — сказала я, решив не говорить впечатлительной Лейе о покойнике, который ночами ищет золото в нужниках.

— А еще, пока вы упырей гоняли, — продолжила Лейя, — приходил под окна какой-то старик, я, говорит, жрец Хорса, буду тебя, нечисть, изгонять. — Мавка хихикнула.

— А ты?

— А че я? — Лейя захлопала глазками. — Мужику, который в гостях сидел, говорю, милый, прогони его, он мне мучиться с похмелья мешает.

— И что дальше?

— Откуда же я знаю! Больше я их обоих не видела. Да и надоел он мне, ни ласкового слова девушке сказать, ни песню спеть.

За соской пришлось идти в деревню. Лейя с радостью согласилась прогуляться и теперь выплясывала впереди нас на пыльной дороге. Я и Алия, мучимые головной болью, с завистью смотрели на беззаботные мавкины подскоки.

Деревня Малые Упыри действительно была небольшой, три десятка аккуратных домиков. У самого крайнего стояла знакомая пегая кобыла, запряженная в телегу. Вскоре показался и хозяин лошади. Он увидел нас и, усмехаясь в усы, подошел:

— Ну каково быть хранительницами?

— Жить можно, — отозвалась я, дергая Лейю, которая вознамерилась погладить лошадь по боку.

— Я на хутор собрался, брат у меня там, могу прокатить туда и обратно. У брата пасека, он вас медом угостит.

Лейя радостно закинула ногу на телегу, но Алия стянула ее за платье обратно:

— Нет, у нас дела.

— Эй, Пелагея! — зычно гаркнул мужик, я от неожиданности присела, а Алия снова схватилась за голову. — Принеси-ка хранительницам чего-нибудь съестного! Ну и какие у вас дела? — поинтересовался он, поудобнее устраиваясь на телеге.

— Нам соску надо, — простодушно ответила Лейя. Алия ткнула ее в спину и украдкой показала кулак. Мужик нахмурился и спросил:

— Что, опять стащили?

— Ага, — кивнули мы, понимая, что хитрить нечего.

Пелагея вынесла нам кувшин молока, чашку сметаны, да еще и пирожков с капустой.

— Идите-ка к Осипу в лавку, у него там всякого барахла полно, может, и соска есть. Да только не вздумайте ему сказать, что для чертова младенца, — посоветовал мужик и объяснил, как пройти к лавке, а затем, понизив голос, произнес: — А настойка на чернике слишком сильна для таких молоденьких девушек. — И стегнул кобылу.

— От нас, наверное, пахнет невкусно, — пригорюнилась Лейя. Хотя перед тем как идти в деревню, мы с час плескались под умывальником, пытаясь привести себя в человеческий вид.

— Нормально от нас пахнет, — отмахнулась Алия. — Просто мужик выпивку чует, прям как собака! Особенно дармовую.

Мы постояли, глядя ему вслед, а затем вгрызлись в пироги и отправились искать лавку, пиная друг другу камушек.

В лавке действительно было много барахла, но вот с соской нас ждала неудача.

— Нет у меня пустышки, — сказал продавец, с интересом поглядывая на Лейю, которая рылась в выставленном товаре, хмыкая себе под нос. — Но, может, у тетки Матрены есть. У ней что ни год — по ребенку прибывает.

— А где эта тетка Матрена? — спросила Алия, пытаясь оттеснить к двери раскрасневшуюся Лейю, набравшую кучу ленточек, бус и ярких гребешков.

— Она жена старосты, самый большой дом у них.

Лейя с разочарованным вздохом оставила себе только зеленые бусики, расплатилась, и мы вытолкали ее на улицу.

— Скорей всего, этот дом, — махнула я недоеденным пирожком в сторону добротной большой избы.

Тетка Матрена развешивала на веревке во дворе постиранные детские вещи. Увидев нас, заулыбалась и, вытирая руки о фартук, вперевалочку двинулась к нам.

— Что понадобилось хранительницам? — поинтересовалась она, утирая со лба пот. — Мужа нет дома, только к вечеру будет, но я ему передам, что нужно.

— Да мы, собственно, к вам, — заговорила я. — Нам подсказали, что у вас, возможно, найдется детская соска.

— Конечно, найдется. — Матрена обвела нас взглядом. — Только вам-то зачем?

— Рыбку ловить… — брякнула я первое пришедшее на ум. Брови у тетки полезли на лоб, впрочем, не только у тетки, подруги тоже сильно заинтересовались. Я похлопала глазками и прощебетала: — Мы тоже сначала удивлялись, но когда попробовали… В общем, ух, как хорошо на нее рыба клюет!

Алия засопела, пытаясь руками показать, какую рыбину мы на детскую пустышку поймали. Матрена попыталась представить процесс ловли, судя по морщинам на ее лбу.

За нашим неуклюжим враньем с крыльца наблюдал рыжий подросток. Он нахально показал мне язык, и я тоже в долгу не осталась. Тетка Матрена наконец оправилась от потрясения и, бормоча под нос, что никогда ничего подобного не слышала, обернулась и крикнула:

— Миколка, ну-ка принеси соску, ту, которая старая! Мальчишка заскочил в избу и вернулся с уже не новой пустышкой.

Зыркнул на нас исподлобья и протянул соску мне.

— Старшенький это у меня. — Тетка попыталась ухватить сынка за растрепанные лохмы, но тот увернулся. — Познакомься хоть с хранительницами.

— Угу, — буркнул подросток, глядя на нас голубыми глазищами, потом вырвался из материных рук и выскочил за ворота.

— Нелюдимый он у меня, — пожаловалась Матрена. — Вы приходите, если что понадобится. — Она развернулась и пошла к веревкам, разговаривая сама с собой: — Ишь ты, чего удумали — на соску рыбу ловить.

Я сидела с соломинкой в зубах и наслаждалась одуряющим ароматом сирени, Лейя пыталась грациозно пройти по бревнышку рядом. Алия с задумчивым видом жевала пирожок.

— Чертову младенцу соску понесли! — донеслось из кустов.

Я выплюнула соломинку и подскочила. Лейя замерла на одной ноге. Алия нырнула в кусты, но никого там не обнаружила. Мы не спеша двинулись по улице.

— Ведьма… — отчетливо прозвучало с забора, я обернулась. На заборе, ухмыляясь, сидел рыжий сынок тетки Матрены. Алия невозмутимо подняла с земли камушек и засветила им парнишке прямо в лоб. Тот с вскриком сверзился на землю по ту сторону забора. Я подошла и, привалившись к нагретым солнцем доскам, сладко так пропела:

— Я не ведьма, просто нечисть. Будешь дерзить — пожалеешь.

— Сама пожалеешь, — с ненавистью выдохнул мальчишка в ответ.

День прошел в хлопотах по хозяйству. К вечеру мы так умотались, что думать о бессонной ночи не хотелось.

Мы засветло закрыли ворота и дверь нужника и теперь сидели на крылечке, доедая пирожки Пелагеи. Лейя расчесывала гребнем свои каштановые с зеленоватым отливом волосы, Алия чертила палочкой на земле план кладбища, а я предавалась ничегонеделанию, закинула вверх голову и любовалась звездами, время от времени зевая.

Мавка вдруг ойкнула и перестала чесать волосы.

— Там что-то шевелится. — Она вытянула руку с гребнем, показывая на что-то в глубине кладбища.

— Там и должно шевелиться, — не отрываясь от своего занятия, сказала Алия. — Ночь наступает, покойники проснулись. — А-а, — успокоенно протянула Лейя.

— Нет, там точно кто-то есть, — забеспокоилась уже я.

— Ой, да что там может быть! — отмахнулась Алия. — Ворота закрыты. — Она подняла голову, принюхалась. — Уж точно не человек. Ну что, идем спать? — спросила она, зевая.

Одна я никак не могла успокоиться, даже привстала со ступеньки. Лейя положила гребень на крыльцо и поднялась.

— Давайте я сбегаю и посмотрю, — предложила она и, не дожидаясь ответа, легко побежала по дорожке между могил. Алия посмотрела ей вслед и хмыкнула:

— Охота ей ноги топтать.

Не успела она договорить, как Лейя показалась в конце дорожки. Она с подвываниями подбежала к нам и взлетела на крыльцо.

— Знаете, — проговорила она, задыхаясь, — там, между могил, большое такое, — Лейя развела руки в стороны, — шевелится, фыркает и дышит.

Мы с Алией вскочили на ноги.

— Какое оно, это большое? — спросила я, делая робкий шаг вперед.

— А я почем знаю? — ответила мавка. — Я не рассматривала.

— Вот не было печали! — рассердилась Алия. — Думала, спать завалимся. Принес же пес кого-то! Что делать-то будем?

— Что-что… Ловить и выгонять — вот что, — расстроенно сказала я. Спать хотелось все сильнее. — Где оно, говоришь?

— Между могилой графа и людоедки, — сообщила Лейя. — Лежит на земле, может, спит?

Мы крадучись, на полусогнутых направились к ночному посетителю.

— Может, это какое-нибудь животное из деревни? — шепотом спросила я у Алии. — Корова или свинья.

— Тогда я бы почувствовала. — Алия помотала головой. — Знаешь, чем ближе мы подходим, тем больше на что-то магическое похоже, пес бы его побрал!

Я совсем приуныла: если магическое, то возни надолго, да и страшно, вдруг какой-нибудь маг? Мы осторожно выглянули из-за каменной плиты. «Это» было черным и всхрапывало.

— Ну и чего вы на меня уставились? — прошептала Алия. — Я тоже не знаю, что это! К тому же плохо видно из-за этого чертова надгробья! — Лаквиллка стала судорожно нашаривать на земле камень. — Предлагаю прыгнуть на него сверху. Мы захватим его врасплох, он испугается и не будет сопротивляться. Мы его быстро выгоним, и все, спать.

Я еще сомневалась в успехе этой затеи, но подруги уже вскочили на надгробную плиту и нетерпеливо дернули меня за рукав.

Заорав от страха, мы сделали так, как предложила Алия, то есть упали сверху на это существо, пытаясь вцепиться в него покрепче.

Существо с диким ржанием взмыло вверх. Лейя не удержалась на спине чудовища и слетела на землю. Конь черной масти встал на дыбы, я ухватилась за Алию, а Алия вцепилась в гриву. Лейя вскочила на ноги, ее отбросило к деревянному кресту на могиле людоедки. Конский череп не удержался на конце креста и наделся ей на голову. Лейя что-то крикнула нам, но я ничего не разобрала.

— Что она сказала? — прокричала я на ухо Алии.

— Это двоедушник ^[125]— заорала Алия в ответ. — Держись!

Даже в страшном сне мне не могла привидеться дикая скачка на двоедушнике. Я как кошка вцепилась в Алию и тихо подвывала, пока конь поддавал задом. Алия визжала, Лейя с конским черепом на голове бестолково металась возле беснующейся скотины, стараясь не подходить слишком близко.

— Алия! Я не умею ездить на лошади! — завопила я.

— А ты и не на лошади! Ты на двоедушнике! — крикнула подруга. — Нужно уводить его с кладбища, а то он нам все могилы истопчет!

— Как это сделать? — Я с трудом представляла эту процедуру, поражаясь, что Алия даже в таком положении продолжает заботиться о порядке на кладбище. Я на это гиблое дело уже давно махнула рукой.

— Укуси его!

— Что?!

— Развернись ко мне спиной, нагнись и укуси. Эта скотина испугается и рванет с кладбища.

— Ни за что!

— Верея, это единственный выход в нашем положении!

— Это не выход, а самоубийство!

Двоедушник начал новую серию безумных скачков. Мы заткнулись, и, пока от резких прыжков у нас щелкали челюсти, я пыталась вспомнить, что мне известно о двоедушниках.

— Лейя! — заорала я. — Сейчас же беги к хутору на отшибе! Скорей всего двоедушник там, больше негде. Он будет очень крепко спать, как мертвый!

— Может, в деревне? — крикнула, оборачиваясь, Алия, которая, впрочем, не забывала бить коня между ушей, отчего последний только зверился еще больше, пытаясь укусить ее за ногу, но лаквиллка ножки проворно поджимала.

— Нет, тогда бы все про него знали! Это же деревня!

— Что мне с ним делать? — завопила Лейя.

— Переверни его ногами на место головы! Беги-и-и!

Лейя рванула в сторону ограды, протиснулась между прутьями, погрозила кулаком коню и растворилась в темноте.

Черный жеребец продолжал буйствовать, пытаясь сбросить нас со спины. Завывая как сирена, припомнив всех известных мне богов и помолившись им, как могла, я начала разворачиваться на крупе коня. Развернулась, легла на живот, сжимая бока животного ногами, судорожно схватилась за основание хвоста, наклонила голову, с ужасом глядя на бьющие по воздуху копыта, и вцепилась в ляжку двоедушника зубами.

Дальнейшие события превзошли все мои ожидания и, похоже, ожидания Алии, потому что она загнула такое ругательство, что с деревьев листья посыпались. Чертова скотина взвыла, встав на дыбы. Я, испугавшись, что скачусь по спине коня, вцепилась в многострадальный зад зверюги еще и ногтями, поддав ему под бока пятками сапог. В ответ на конское ржание взвыл дурным голосом чертов младенец. Словно подстегнутый этим воем, двоедушник перемахнул одним огромным скачком через ограду и рванул в чащу леса.

— Держись! — прокричала Алия, отплевываясь от листьев — ветки деревьев хлестали ее по лицу.

— Держусь, — безнадежно пробормотала я. В отличие от Алии, ветки хлестали меня не по лицу. Казалось, будто мне устроили грандиозную порку. Деревья мелькали и растворялись в темноте, а у нас впереди маячила перспектива прокататься так всю ночь, если Лейя не найдет двоедушника.

Проклятый жеребец уже три раза пробежал через весь лес, когда под животом у меня неожиданно образовалась пустота и на полной скорости я в виде лягушки грохнулась на землю, проклиная двоедушника и Упырское неспокойное кладбище. Алия, взвизгнув, влетела в муравьиную кучу и, возмущенно отплевываясь, вытряхивала потревоженных насекомых. Я с трудом поднялась на ноги.

— У меня ноги так колесом и останутся, — со стоном проговорила я, отряхиваясь и осматривая ссадины на коленях.

— Что произошло? — спросила Алия, на щеке у нее набухала красным полоса от хлестнувшей ее ветки.

— Лейя разбудила двоедушника. Надо выбираться из леса, — сказала я, оглядываясь по сторонам и стараясь не думать о том, кто может водиться в этом лесу.

— Лови. — Алия кинула мне свою одежду и встряхнулась. Я поспешно подхватила охапку белья и пошла следом за черной волчицей. — На хутор или на кладбище? — повернулась ко мне волчица, сверкнув желтыми глазами.

— На хутор, к Лейе, — решила я.

Черный зверь потрусил вперед. Минут через тридцать мы вышли к хутору. У кромки леса Алия приняла свой обычный вид и, ежась от ночной прохлады, оделась. Мы прошли мимо пасеки и приблизились к большому двухэтажному дому.

На крыльце что-то белело, как выяснилось — конский череп с могилы людоедки. Мы толкнули дверь, вошли в избу и замерли, прислушиваясь. Со второго этажа доносились какие-то звуки, мы побежали вверх по широкой лестнице. Лейя, бледная, похожая на привидение в своем светлом платье, с растрепанными волосами, встретила нас наверху.

— По-моему, он умирает, — округлив глаза, сообщила она. Мы отстранили ее и вошли в темную комнату. Я тут же на что-то наткнулась в темноте и прошептала Лейе:

— Почему огонь не зажгла?

— Как-то не подумала, — ответила Лейя, и я запоздало вспомнила, что она прекрасно видит в темноте. Наконец Алия зажгла лучину, и в ее свете мы смогли рассмотреть двоедушника.

Встрепанные смоляные волосы, молодой, хотя старше нас, очень даже ничего, если бы не бледность и гримаса боли на лице.

— Что с ним? — спросила Алия.

— Мы его разбудили. Недели две будет болеть, а затем снова будет готов к подвигам. — Я поморщилась, вспоминая скачку.

Парень открыл глаза с расширенными от боли зрачками и потрясенно проговорил мне прямо в лицо:

— Ты укусила меня за задницу!

Я отпрянула и почувствовала настоятельное желание почистить зубы. Лейя хихикнула и погрозила ему пальчиком.

— Зря мы не поехали медом угощаться, познакомились бы не при таких обстоятельствах, — вспомнив предложение Геронтия, сказала я.

— Так это… — Алия вытаращила глаза, — брат того, с усами?

— Он самый. И хуторок на отшибе, чтобы слухи не поползли.

— Мавка, вилколак и ведьма, ну и компания! — попробовал усмехнуться двоедушник, но новый приступ боли скрутил его, и он забился на огромной кровати.

— Лейя, спой ему, — попросила я мавку. — пусть поспит, да подольше!

Лейю дважды просить не нужно. Глаза двоедушника протестующе расширились, но по дому уже понесся нежный напев. Мы с Алией, зажимая уши и пригнувшись, словно бежали против ветра, выскочили из комнаты.

— Что будем делать дальше? — спросила Алия, садясь на стол в просторной кухне.

— Есть хочу, — сообщила я, заглядывая в шкафчики и доставая хлеб и мед. — Эта дикая скачка разбудила во мне просто зверский голод!

— Ты правда не умеешь ездить на лошади? — с недоверием спросила Алия.

— Правда. — Я намазала хлеб медом и, зажмурившись от удовольствия, откусила.

— Почему? — Алия, облизнувшись, последовала моему примеру.

— Не знаю. — Я пожала плечами. — Почему-то я их боюсь.

В проеме показалась довольная Лейя. — Как двоедушник? — спросила я.

Лейя улыбнулась, сунула палец в мед, облизнула его и ответила: — Спит. Как дома побывала! Трудно держать свой дар взаперти.

— Сколько будет спать? — поинтересовалась я.

— Ну ты просила подольше… — протянула Лейя. — Ночь и половину дня.

— В самый раз! — Я довольно улыбнулась. — Все успеем сделать.

— Что именно? — с подозрением уставилась на меня Алия.

— Прибрать на кладбище, — я стала загибать пальцы на руке, — сходить в деревню, сообщить усатому, что его братцу плохо, а еще найти пустышку младенцу, он опять верещал.

— А я Миколку видела, — засмеялась Лейя. — Когда за ограду протиснулась, на него и налетела. Он почему-то побледнел, а потом как заорет, руками замахал, точно ветряная мельница, и нарезал в сторону деревни.

— Ха! Ты же так в черепе и побежала, — захохотала Алия.

Скрыть следы ночных скачек было ой как нелегко! Глубокие вмятины от копыт на дорожках и могилах мы заглаживали, ползая на коленях и вовсю перемывая кости двоедушнику. Лейя вернула череп на могилу людоедки. Когда рассвело, мы оглядели территорию, отданную нам под опеку, и остались довольны. Позавтракали остатками сметаны и уже подкисшим молоком (вчера не догадались спустить его в погреб) и отправились в деревню.

Деревня еще только просыпалась, на траве блестели капельки росы. Мы подошли к забору, окружающему дом хозяина пегой кобылы, сунули головы в калитку и тотчас были облаяны двумя сидевшими на привязи здоровенными кобелями.

Мятое со сна лицо хозяина показалось в окне, а затем и он сам вышел к калитке, на ходу подвязывая штаны.

— Что-то вы сегодня рано, — приветствовал нас он.

— А мы от брата вашего… — встряла Лейя.

— Мы его разбудили, — коротко закончила я.

Мужик сначала не понял, пристально посмотрел на нас, а потом охнул и засуетился:

— Вы вот что, подождите на улице, Пелагея у меня не знает, что он… — Хозяин бросил встревоженный взгляд на дом. Мы вышли за ворота. Спустя некоторое время мужик вывел свою пегую кобылу.

— Он спит, — сказала я, — и будет спать еще долго. — Я многозначительно кивнула на Лейю, та потупилась и стала ковырять землю носком сапога. Мужик крякнул, по лицу было видно, что он немного успокоился.

— Мы предупредить пришли, вдруг у него там скотина какая, он раньше полудня не очнется, да и работник из него ближайшее время сами понимаете…

Мужик, кивнув, зашептал: — Я только прошу…

— Да никому мы не скажем! — прервала его Алия.

Он облегченно выдохнул, взобрался на телегу и вопросительно посмотрел на нас.

— Не-е, мы туда не поедем! — с чувством отказалась я. — Если вдруг что-то нужно будет, сами приходите.

Сначала мы купили сыра и творога, а еще пышных слоеных булочек с повидлом. Пекарь, узнав, что перед ним хранительницы, от доброты душевной щедро насыпал нам полные карманы орехов для обсыпки булочек. Весело их жуя, мы подошли к воротам дома старосты. Миколка, увидев нас, решил было сигануть через забор, но Алия бросила на него многообещающий взгляд, и парень передумал.

— Чего пришли? — недовольно спросил он.

— Мать дома?

— Нету ее, к тетке вчерась уехала.

— Слушай, а у вас есть еще соска? — спросила я.

— Рыбу ловить? — с ухмылкой спросил он. — Только задаром я ее вам не дам. Так вы каждый день будете сюда шататься да соски таскать.

— Вот щенок! — воскликнула Алия, хлопая себя по бокам. — И сколько же ты хочешь?

— Кладень.

— Паршивец! А не слишком дорого? — Алия сурово сдвинула брови. — Пупок не развяжется от такого богатства?

— Хорошо, треть кладня, — уступил маленький вымогатель.

— Неси соску.

Подросток убежал в дом и вернулся с пустышкой, похожей на потерянную как две капли воды. Я повертела соску в руках, пока Алия расплачивалась с Миколкой.

— Очень знакомая пустышка… — пробормотала я.

Вернувшись на свой боевой пост, мы повалились спать и, если бы не настойчивый стук в дверь, вероятно, проспали бы до самого вечера. Еле разодрав глаза и собрав себя в кучку, я шатаясь дошла до двери и распахнула ее. За дверью стоял брат двоедушника. Он посмотрел на мою сонную физиономию, смутился, потоптался на месте и произнес:

— Я это… за вами приехал, ну… чтобы вам ноги зря не топтать. Я растолкала сонных девиц, и мы, позевывая, полезли в телегу. — Он не проснулся, да? — догадалась я.

Мужик отрицательно помотал головой. Я выразительно посмотрела на Лейю, но та сделала вид, что не слышала моего вопроса. Алию укачало, и она тихо посапывала в углу телеги. Стояла духота, двигаться решительно не хотелось. На пасеке гудели пчелы.

Мы вывалились из телеги и не спеша поднялись на второй этаж.

Комната при свете дня приняла совсем другой вид, не зловещий, как ночью при свете лучины.

Двоедушник действительно еще спал, закинув руки за голову.

Мы с Алией склонились над ним, как два упыря над жертвой. Лейя протиснулась между нами и, состроив умильную рожицу, пропищала:

— Какой хорошенький!

— Все они хорошенькие, Когда спят, — пробурчала Алия, и мы, недовольно сморщившись, вытеснили мавку обратно за спины.

— Лейя, когда он должен был проснуться? — спросила я.

— Да часа два назад. Я все правильно рассчитала. Учла и то, что он нечисть, и болевые последствия… — принялась перечислять мавка.

Мы с Алией переглянулись, я встретила не на шутку встревоженный взгляд брата двоедушника.

— Будем будить, — со вздохом сказала я, наклонилась и потрясла двоедушника за плечо: — Эй, вставай! — Никакого эффекта. Алия хмыкнула и, не предупреждая, отвесила спящему звонкую оплеуху. Он дернулся, распахнул глаза цвета серебра, ошеломленно обозрел наши физиономии. Алия подняла руки, пошевелила пальцами, прогудев:

— Ночной кошмар продолжается!

— У-у-у, — простонал в ответ двоедушник и закатил глаза. — Я-то надеялся, что мне все это приснилось.

— После такой веселой скачки? — удивилась я.

— Ох, и не напоминай! — скривился парень. — У меня и так все болит. — Он осторожно сел на кровати, поморщился.

— У него все болит! — возмутилась я. — А ты вообще в курсе, что чуть нас не угробил?

— Угробишь вас! Я уже думал, что, когда очнусь, ты так и будешь висеть на моей заднице! — Тут он заметил своего братца и замолчал. Братец, видимо, не предполагал, что двоедушника можно оседлать и покататься на нем, поэтому лицо его выражало безмерное удивление. Решив оставить их наедине, мы с Алией стали пятиться, по пути прихватив менее понятливую Лейю. Спустились вниз и вышли на улицу.

— Интересно, что двоедушнику понадобилось на кладбище? — спросила я. — Ведь не просто так он туда пришел, явно с какой-то целью.

— Да он просто спал! — сказала Лейя.

— Или притворялся, что спит… — Я задумалась. — Когда увидел, что его заметили, решил за обыкновенную заблудившуюся скотинку сойти.

Алия нахмурилась:

— Когда закрывали ворота, я могу поклясться, что кладбище было пустым.

— Правильно, он дождался темноты и перемахнул через ограду, да на его беду Лейя прекрасно видит в темноте, — закончила я.

— К кому же он приходил? К покойникам? — спросила Алия.

— А вот этого мы пока не знаем. Во время скачки он основательно потоптал практически все могилы. Когда мы на него прыгнули, он испугался, видимо, не ожидал этого. Мог бы воспользоваться силой ветра, как все двоедушники, но почему-то этого не сделал…

— Что же ему нужно было? — Алия задумчиво посмотрела на окна второго этажа.

— Узнаем.

— На могиле атамана уже второй раз нахожу букетик цветов, сказала Алия, закрывая на ночь ворота. Лейя покраснела, мы тактично сделали вид, что не заметили ее замешательства.

— Остается надеяться, что сегодняшняя ночь пройдет спокойно, — тихо проговорила я.

Мы положили соску у могилы младенца. Девочки убежали вперед, а я задержалась, вытряхивая камушек из сапога.

— Верелея… — послышалось со стороны ограды, словно донесло легким ветерком. Я вздрогнула и медленно разогнулась, повертелась на месте, но никого не увидела. Тряхнув головой, я побежала догонять подруг, оглядываясь через каждые два шага.

Половину ночи мы честно работали, вернее, играли в карты, но сон все-таки сморил нас, и проснулись мы лишь под утро, подскочив, как ошпаренные, от крика младенца.

— Это уже не смешно! — возмутилась Алия. Лейя выскочила на крыльцо, постояла и вернулась, выразительно разведя руки в стороны. — Вот зараза! — выругалась Алия. — Какая сволочь таскает пустышки?

Надрывный вой несся над Упырским кладбищем до самого рассвета. Мы все это время костерили на все лады ночного вора.

А с рассветом к нам пожаловал дядька Геронтий.

— Я от Велия возвращаюсь, — объяснил он. — Полегчало ему, вот, велел вам передать. — Геронтий выставил на стол банку меда. — За то, что вы его… — Мужик замялся.

— На тот свет не отправили? Хотя знака архона у него нет? — ехидно спросила я. — При помощи Лейиной песни?

— Ну вы могли и…

— Не будить его, — жестко договорила я. — И избавиться от нечисти навсегда. Но мы сами нечисть.

— Он сказал, что даже видел смерть, только почему-то конскую, неуверенно добавил Геронтий и очень удивился, когда мы расхохотались.

— Так ты так в черепе к нему и ввалилась?! — утирая слезы, спросила Алия. — А я-то думала, что ты его на пороге сняла!

— Я его сняла после того, как он сказал, что умирает, — виноватым тоном проговорила Лейя.

— Я к себе в деревню еду, — сказал Геронтий, оглядывая нас. — Могу подвезти, если что нужно.

— Я поеду, — сказала Алия, — у нас опять дела. Мужик вытаращил глаза:

— Опять украли?!

Мы вздохнули. Геронтий хмыкнул и пошел к телеге, а Алия, натягивая сапоги, пощелкала языком, смакуя имя:

— Велий, неплохо, ему подходит.

Пока Алия искала в деревне новую пустышку, Лейя предложила сходить на речку. Я была особо не в восторге от ее предложения (панически боюсь воды), но перспектива весь день просидеть в душном доме тоже не прельщала, поэтому я покорно пошла с мавкой.

День стоял жаркий, в траве весело стрекотали кузнечики. Я сняла сапоги и размахивала ими в такт шагам. Лейя радостно скакала по высокой траве и даже соорудила себе венок. Цветы и трава торчали из него в разные стороны.

— Ты похожа на испуганного ежа! — засмеялась я. Лейя нисколько этим не расстроилась, напротив, решила меня тоже превратить в подобие ходячего вороньего гнезда, что и сделала с большим удовольствием. Теперь мы прекрасно дополняли друг друга.

Речка была небольшая, но глубокая. Лейя, не заботясь о том, видит ли ее кто-нибудь кроме меня, разделась, с визгом кинулась в воду и нырнула, сверкнув голым задом. Я подошла к воде, потрогала ее пальцами ног и, придерживая повыше платье, немного походила по мелководью туда-сюда, тихонько ахая, когда под ноги попадался острый камешек. Скоро это занятие мне надоело, и я растянулась на травке, сквозь торчащие из венка травинки любуясь безмятежным голубым небом. Солнце пригрело, я разомлела, да и заснула под звонкие взвизги Лейи.

Проснулась я оттого, что мне на лицо лилась вода. Со сна мне показалось, что она течет просто нескончаемым потоком. Я в ужасе замахала руками, затем, приоткрыв один глаз, рявкнула прямо в лицо смеющемуся Велию:

— Я боюсь воды! — и взмахнула руками. Из речной воды поднялся большой водяной пузырь. Долетев до нас, он лопнул прямо над головой ошарашенного Велия, окатив попутно и меня веером брызг. — Здорово! — восхитилась Лейя, стоя по пояс в воде. — Верея, давай еще один!

— Обойдетесь. Прикройся хоть, бесстыдница, — проворчала я, выжимая подол промокшего платья. — Откуда ты взялся? — повернулась я к Велию.

— Увидел, как вы через луг к речке шли, вот и пошел за вами, пояснил он, развешивая мокрую рубаху на кустике. Лейя, пользуясь тем, что он отвернулся, шмыгнула в кусты. Вот оттуда вытянулась ее рука и стала нащупывать лежащее на песке платье. Я, пока наблюдала за ее конечностью, забыла, о чем хотела спросить Велия. Платье поползло в кусты, я перевела взгляд на двоедушника и смутилась, заметив, что он пялится в вырез моего платья.

— Ты не пользуешься накопителем, — сказал он. Я покраснела, сообразив, что поняла его взгляд неправильно.

Лейя выскочила из кустов и подошла к нам, глядя на Велия из-под длинных ресниц.

— Где третью потеряли? — спросил Велий, не обращая внимания на Лейю.

— В деревню поехала, — пояснила я, снимая венок с головы. Лейя достала гребешок, села на траву и стала расчесывать свои длинные волосы, что-то напевая. Я подняла с земли камушек и бросила в воду.

— Как вы попали в хранительницы? — спросил Велий, бросая свой камушек вслед за моим. Лейя засмеялась:

— Нас отправили за…

— Отличную учебу, — подхватила я, сообразив, что мавка сейчас выболтает все обстоятельства нашего здесь появления.

— Не знал, что за отличную учебу отправляют сюда, — с сомнением сказал двоедушник.

— Нас уговаривал весь коллектив учителей, — скромно добавила я.

Велий хмыкнул и послал еще один камушек в воду.

— А ты как оказалась в этой Школе, ведь ты не магическое существо? На магов и ведьм обучают в других заведениях, а в этом лишь развивают собственные таланты? — вдруг спросил он, поворачиваясь ко мне.

— Как это не магическое? — удивилась я. — Я — летавица.

С секунду он смотрел на меня, точно хотел убедиться, что я действительно в это верю, а потом захохотал, схватившись за живот.

— Ой! Не могу! Летавица! — слышалось между приступами смеха. — Рыжая, конопатая! От смеха умру!

Я нахохлилась как воробей и уселась на траву рядом с Лейей, которая недоуменно наблюдала этот взрыв веселья. Вдоволь насмеявшись, Велий сел рядом с Лейей и сказал:

— Ты такая же летавица, как я… — он помахал руками, подбирая сравнение, — леший. Я видел летавицу и знаю, что это такое.

Я с досадой швырнула в него венок и стала натягивать сапог.

— Странно, что ты вообще можешь пользоваться магией. Да еще без накопителя, — продолжил свои рассуждения Велий.

— А вот это уже не твое дело, — огрызнулась я.

— Да мне просто стало интересно. — Велий откинулся на спину, сунул в зубы травинку и прикрыл глаза. Солнце искорками вспыхивало в угольно-черных волосах. Весь его вид говорил, нет, просто вопил о том, как ему хорошо. Чтобы хоть маленько подгадить ему настроение, я предложила:

— Хочешь, Лейя тебе споет песенку?

Лейя перестала расчесывать волосы и вопросительно посмотрела на меня, а Велий приоткрыл один глаз и возмущенно проговорил:

— Ты даже представить себе не можешь, каким униженным себя чувствуешь после ее голосовых изощрений.

— И вовсе я не изощрялась, — надула губки Лейя, а Велий продолжал, снова прикрыв глаза:

— Чары мавок на меня не действуют, а вот песни… Хотя, должен признаться, оправился я намного быстрее.

Я встала и отряхнула платье от травинок. Велий приоткрыл глаза, скосил их в мою сторону, но вставать не стал.

— Лейя, пора возвращаться, Алия уже, наверно, вернулась. Мавка, вздохнув, оторвалась от созерцания молодого мужского тела и легко поднялась на ноги.

— Я, может, навещу вас ночью, — бросил нам вслед Велий. Я вопросительно приподняла бровь, а он усмехнулся и пояснил: — Не бойся, я еще дней десять не смогу раздвоить душу. Так что изменений во внешности не предвидится.

Лейя широко улыбнулась:

— Мы будем очень рады, если ты придешь.

Я развернулась к этой сладкой парочке спиной и решительно зашагала прочь, не попрощавшись.

К тому времени как я и Лейя пришли, Алия уже вернулась и была вне себя от бешенства.

— Нет, представьте, этот щенок продал мне пустышку за половину кладня! — завопила она, едва мы появились на пороге. — Полкладня за какую-то соску! — Она гневно потрясла пустышкой.

— Какой щенок?

— Миколка, — Догадалась Лейя, выхватывая пустышку из рук Алии и протягивая ее мне. Я села на кровать и повертела соску в руках:

— И где они берут одинаковые соски?

— Знать не хочу! — бушевала Алия — Поймаю мерзавца, который крадет соски, руки-ноги повыдергиваю!

Я положила причины бешенства на подоконник, Алия, немного остывая, сказала:

— Там Геронтий еды послал, картошки вареной, да масла, да сметаны. Я со злости полгоршка съела. Все еще горячее, так что налетайте. Да, а где вы были?

— На речке, — пояснила я, снимая с горшка салфетку. — Лейя решила искупаться.

— А ты, как всегда, только ножки помочила? — зная мою боязнь воды, насмешливо спросила Алия. Я пожала плечами и, зачерпнув ложку сметаны, добавила ее в картошку.

— Мы Велия видели, — с улыбкой сообщила мавка. — Такой красивый, просто жуть!

— Прицепился как репей, прохода нет, — фыркнула я.

— Может, ему Лейя понравилась, — с улыбкой сказала Алия.

— Он говорит, что мои чары на него не действуют, — со слезами в голосе пожаловалась подруга.

— Выходит, — задумчиво проговорила Алия, — ему…

— Нужно попасть на кладбище, а не заручившись нашей дружбой, это сомнительно, — прервала я ее.

Алия и Лейя переглянулись, одна хищно сузила глаза, а вторая обдумывала, какие преимущества ей это сулит. Будущая валькирия приняла решение первой:

— Даже близко к ограде не подпущу.

— Поздно, — проговорила я с набитым ртом. — Он сегодня ночью будет здесь. Просить разрешения ему и в голову не пришло.

Лейя выскочила из-за стола и, схватив гребень, принялась вертеться перед зеркалом, а я со вздохом пошла мыть посуду.

Вечер подкрался незаметно. Лейя вовсю готовилась к встрече с Велием, переодела платье, вплела в волосы цветы, за которыми не поленилась сбегать на соседний луг. Алия, заразившись ее возбуждением, состряпала что-то отдаленно похожее на печенье и страшно гордилась своим подвигом, а я с некоторым злорадством надеялась, что двоедушник все-таки не придет.

Наконец над кладбищем поплыла огромная, такая бывает только здесь, луна. Велий не пришел, Лейя приуныла, Алия поглощала свою стряпню и вслух мечтала о том, как вернется в Школу и намылит шеи всем своим обидчикам. Кладбище наполнялось жизнью, если можно так сказать, хотя после первой ночи нашего вступления на пост покойники упорно обходили нашу троицу десятой дорогой, не желая связываться со слишком активными хранительницами. Дождавшись окончательной темноты, я стала натягивать сапоги.

— Ты куда? — спросила Алия.

— В туалет.

— Смотри, дверь закрой, а то опять залезут в нужник, — напомнила Лейя.

— Хорошо.

Я вышла за дверь, спустилась по ступенькам крыльца и осторожно направилась к воротам. Выйдя на улицу, я двинулась вдоль ограды, стараясь производить как можно меньше шума. В ярко освещенных окнах избы был виден силуэт Лейи, которая пригорюнившись сидела у стола. Чем дальше я шла, тем темнее становилось, двигаться пришлось медленнее. Проклятое платье путалось в высокой траве, я шипела от злости и, пока дошла до места, довела себя до состояния тихой ярости.

Прижавшись к ограде и бросив взгляд на могилы, я остановилась, поняв, что на месте, присела на корточки, а затем вообще легла в траву. Ждать пришлось долго, а может, это мне просто показалось. Трава щекотала шею, сверчки стрекотали изо всех сил, и я несколько расслабилась, но тихое шуршание быстро привело меня в чувство. Я прижалась к земле, с удовлетворением разглядывая тощую спину воришки, который протиснулся между прутьями ограды и исчез в темноте. Уговаривая себя еще немного потерпеть, я в азарте все-такиподползла ближе к ограде и, когда ничего не подозревающий вор, озираясь, вылез обратно, с утробным ревом прыгнула ему на спину. Вор тонко заверещал и повалился в траву, а я уселась ему на спину и принялась тузить кулаками.

— Маленький гаденыш! Я тебе покажу, как красть соски; а затем продавать их по баснословной цене!

Девчонки, услышав наши вопли, выскочили из дома. В подтверждение свершившейся кражи взвыл младенец, я с утроенной силой принялась измываться над жертвой, но чья-то рука за шиворот отцепила меня от подростка, хотя я успела еще поддать ему ногой.

— Оставь его. — Велий держал меня за шиворот как напроказившую кошку, осознание этого меня взбодрило еще больше, но подоспели подруги.

— Что случилось? — хлопая ресницами, спросила Лейя. Велий, не ответил и меня не отпустил. Алия в отличие от мавки сразу все поняла и рванулась к Миколке, горя праведным гневом, но двоедушник и ее придержал за шиворот. С нами двумя в руках он был похож на удачливого рыбака, который хвалится уловом. Миколка сидел на земле и, размазывая грязь по щекам, сверкал на нас глазами.

— Все, успокоились! — рявкнул Велий, и его рык возымел действие, во всяком случае, дрыгать ногами мы с Алией перестали и только возмущенно сопели. Велий медленно разжал пальцы, мы стали усиленно отряхиваться, я от травы, приставшей к подолу платья, а Алия от прикосновений двоедушника. Мягкосердечная Лейя помогла встать Миколке.

— Пошли в дом, — даже не предложил, а скомандовал двоедушник.

Я хотела возмутиться — с чего вдруг он нам приказывает, но вспомнила его крепкие пальцы и, подавив возмущение в зародыше, развернулась и первой зашагала через траву.

В доме, усадив нас всех за стол (Лейя принялась хлопотать с чаем), Велий снова взял власть в свои руки:

— А теперь объясните, что произошло.

Мы все наперебой стали изливать свое возмущение, присоединилась даже Лейя с горячим чайником, в словесном азарте она махала им перед лицом отшатывающегося Велия. Двоедушник от гама схватился за голову, взъерошив свои черные волосы, потом, положив руки ладонями на стол и наклонившись к столешнице, негромко, но четко попросил:

— По очереди. — И, упреждая выступление нашего хора на бис, назначил солистку, коей оказалась я.

— Этот… — обвинительным тоном начала я, но запнулась в поисках слова, способного выразить всю гамму чувств по отношению к Миколке.

— Гаденыш… — ласково подсказала Алия.

— Да, — продолжила я, — таскал, вернее, подло воровал соски у бедного несчастного младенца, которого потеря пустышки ввергает в пучину отчаяния и воя, а его вой в свою очередь ввергает в отчаяние нас, — на одном дыхании выпалила я. Все с интересом слушали мою речь, а Алия произнесла ехидно:

— Твоя манера изъясняться в сложной ситуации всегда меня восхищала.

Я хотела закрыть рот, но меня уже понесло:

— Мало того, на доставленном нам беспокойстве он решил не останавливаться и продавал украденный предмет, каждый день повышая цену. Ввиду нанесенного нам морального и материального ущерба, — тут Велий покраснел, напыжился, и я стала подозревать, что двоедушник с трудом сдерживает смех, — я требую возмещения материального ущерба, а именно две трети кладня, и морального в виде наказания для воришки.

— Какое же наказание вы предлагаете? — с трудом удерживая серьезное выражение лица, поинтересовался Велий.

— Съесть, — рявкнула Алия. Миколка побледнел.

— 3ащекотать, — вклинилась Лейя. Подросток втянул голову в плечи.

— Выдрать, — сказала я, а Миколка подскочил над лавкой, но был усажен обратно.

— Хорошо, мы учтем ваши пожелания, но давайте выслушаем доводы и другой стороны. — Велий с усмешкой повернулся к Миколке. Миколка покраснел и забормотал:

— А чего они… ничего не делают… только…

— Поразборчивее, ответчик, — обратился к мальчишке Велий.

— Да они не хранительницы, а мучительницы самые настоящие. Эта, — он ткнул пальцем в Лейю, — вообще перед покойниками задом вертела! Эта, — палец уперся в Алию, — дергала покойного графа за бороду и настаивала на том, чтобы он ее сбрил, а сама еле на ногах держалась. А эта, — мальчишка перешел к моей скромной персоне, таскала за собой по кладбищу упыря как какую-то собачонку на поводке, растащила в разные стороны князя и княгиню, да еще пинков им надавала, вереща, что не позволит заниматься непотребствами на вверенном ей кладбище. А младенца очень даже хотела сама из могилки вытащить, — выкладывал подросток подробности первой ночи обескураженному Велию, — а на следующий раз вообще какого-то жеребца привели и давай на нем без седла по могилам галопировать, а третья череп на себя напялила, меня чуть в гроб не вогнала. — Глядя на несколько смущенного Велия, мальчишка закончил свою обличительную речь словами: — Ну какие они хранительницы! Никакого покоя на кладбище.

Над столом повисла напряженная тишина.

— Мы больше не пьем, — пискнула, оправдываясь, Лейя.

— А соски ты воровать начал еще при прежнем хранителе, — заметила я. Миколка поерзал на лавке и буркнул:

— Дык он напьется и спит, совсем ночью за кладбищем не смотрит.

— Поэтому ты взбадривал его криками младенца, да?

— Я соску утром всегда возвращал на место, — сказал Миколка.

— Итак, суд выносит решение, — напомнил о себе Велий. — Ответчик возместит материальный ущерб и понесет наказание в виде повинности каждую ночь вместе с хранительницами следить за порядком на кладбище.

Миколку, похоже, такое решение вполне устраивало, Лейя обрадовалась перспективе проводить ночь не только в нашем обществе, я тешила себя надеждой, что хоть следующую ночь смогу спокойно поспать, только Алия пробурчала что-то о маловозрастных нахлебниках, на что Миколка не обратил внимания, целиком погруженный в мечты о вступлении на пост помощника хранительниц. Видимо, быть хранителем Упырского кладбища — его заветная мечта.

Остаток ночи прошел в относительно спокойной и дружеской обстановке. Лейя напоила всех чаем, Алия предложила свою стряпню. Велий откусил кусочек печенья, изменился в лице и, с явным трудом проглотив, положил недоеденную половинку обратно, я с усмешкой за этим наблюдала, прихлебывая чай из кружки. Миколке печенье пришлось по вкусу, и Алия с недовольным видом убрала вазочку от него подальше.

Когда рассвело, Миколка и Велий собрались восвояси, Миколка позевывая, а Велий свеженький, как будто всю ночь безмятежно спал. Я вышла босиком на крыльцо, ежась от утренней прохлады, обозрела кладбище, с довольным выражением развернулась на пятках и в полутемных сенцах столкнулась с Велием. От неожиданности я вздрогнула, а двоедушник улыбнулся, улыбка у него была что надо! Искренняя и обаятельная, жаль, я ее не оценила.

— Не знал, что у вас ночами так весело, а то давно бы напросился в гости.

— Зачем ты был на кладбище? Что-то искал? — в лоб спросила я.

— Почему ты учишься в Школе для нечисти и я не вижу твоего накопителя? — вопросом на вопрос ответил помрачневший Велий.

— Ясно, — понимающе кивнула я и прошествовала в горницу, бросив: — До свидания.

Так мирненько мы и расстались.

Полдня мы проспали, а когда проснулись, поняли, что В такую жаркую и знойную погоду в избе можно только угорать. Поэтому, поспорив, решили пойти на речку, в такой зной даже я согласилась немного поплескаться в прохладной воде.

На облюбованном нами месте нас ждало глубокое разочарование — именно сегодня этот замечательный пляжик подвергся набегу рыбаков. Несколько мужиков с удочками в руках тихо перешептывались друг с другом и напряженно смотрели в воду на поплавки.

Мы затаились в кустах.

— Ишь как шепчут, — недовольно прошипела Алия, — боятся рыбу вспугнуть.

— Если мы с визгом бросимся в воду, нас побьют, — уверенно сказала я, отмахиваясь от приставучего овода. — Смотрите, какого красавца они уже заполучили. — Я ткнула пальцем в небольшое ведерко, стоявшее у одного из рыбаков. Из ведерка явно маловатых размеров для такого трофея высовывалась голова большущей рыбины.

— Рыбки хочу, — тихонько заскулила Лейя, я тоже облизнулась, а Алия возмущенно зашептала:

— Ну зачем им столько рыбы?

Лейя, сверкнув глазами, предложила:

— А давайте ее утащим.

— Лейя, это же воровство! — вытаращила я глаза. — Нас побьют еще раз.

Мы уставились из кустов на вожделенную рыбину, как голодные кошки. Через некоторое время Алия возбужденно заворочалась:

— Девочки, у меня план. — Она горячо зашептала — у нее были готовы сразу несколько планов грабежа.

Мужики шепотом обсуждали погоду и на что лучше всего клюет. Один из них, тот, который мог похвастаться самым большим уловом, выразил желание выловить что-то побольше предыдущего и развел руки, демонстрируя размеры предполагаемой добычи, и тут, к его ужасу, желание начало сбываться. Сначала из воды высунулся рыбий хвост, покрытый крупной перламутровой чешуей, игриво изогнулся, а затем нырнул обратно, обдав разинувших рты рыбаков брызгами речной воды. Пока потрясенные рыбаки оценивали размеры добычи, из воды появилась довольная девичья мордашка, девица, хихикнув, подплыла к большому камню и ловко на него уселась, явив на всеобщее обозрение голое тело и знакомый рыбакам рыбий хвост. Болтая упомянутой частью тела в воде, девка вытащила большой костяной гребень и, лукаво поглядывая на мужиков, стала расчесывать свои изумрудные волосы, время от времени бессовестно подхихикивая.

Пока Лейя отвлекала внимание, мы с Алией на четвереньках выползли из кустов и, воровато озираясь, потянули к себе рыбу из ведра. Рыбина была еще живая и принялась отчаянно сопротивляться, извиваясь и разевая рот с внушительными загнутыми зубками. Лейя, заметив нашу судорожную борьбу с рыбиной, поняла, что еще мгновение — и мужики застанут незадачливых воровок прямо на месте преступления, пошла на крайнюю меру, а именно откинула назад волосы и потрясла грудью на манер цыганок. Над рекой повисла тишина, комары замолчали, а рыбаки подались вперед. Мы с Алией силовым воздействием таки уговорили рыбину сдаться и, быстро перебирая конечностями, уползли в кусты, где и вздохнули с облегчением. Лейя издала еще один довольный смешок и поведала завороженно пялящимся на нее мужикам:

— Щас спою!

В рядах слушателей началась паника, они побросали удочки, зажали уши руками и бестолково заметались по берегу. Лейя, гордо осмотрев берег, прокричала напоследок:

— А нечего на голых девушек пялиться, кобели! — и скользнула под воду.

— Чего вы так долго возились? — ворчала мавка, втискиваясь в платье.

— Рыба слишком скользкая была, — оправдывалась я. Алия с рыбой в руках сияла как начищенный пятак. Лейя вернула себе свой каштановый цвет волос, хвост потеряла еще где-то в речке.

— Ну что мужики про меня говорили? — весело осведомилась она.

— Сказали, что нечисть совсем обнаглела, среди бела дня из воды лезет. До сих пор тебя с сачком ловят, — сообщила Алия, раздвинув ветки куста. — Эк их разобрало!

С речки возвращаться мы решили не лугом, а через лес. Алия захотела земляники. Ягод мы набрали, но в процессе сбора все их съели. По лесу мы побродили порядочно, ноги уже слегка заплетались. Заметив удобный пенек, я не глядя села на него, и в ту же секунду зад пронзила острая боль. Я подскочила и заметила, как в траве скрылся кончик хвоста какого-то ползучего гада. С мгновение я недоуменно хлопала глазами, а затем огласила лес истошными воплями. Алия и Лейя с дикими глазами прибежали на мои стенания.

— Ты чего орешь? — спросила Алия.

— Меня укусила змея, — охрипшим от ужаса голосом сообщила я.

— Куда?

— Туда! — заорала я во всю мощь легких и затопала ногами. Лейя забегала вокруг меня, пытаясь осмотреть пострадавшую часть тела. Алия нахмурилась и глубокомысленно заключила:

— Да… туда и жгут не наложишь.

Я со злостью посмотрела на нее:

— Издеваешься?

— Нет, просто констатирую факт, — с завидным спокойствием сказала Алия. — Как так получилось, что она тяпнула тебя в такое интересное место?

— Я на пенек села, а там она. — Я со страхом прислушивалась, как яд через кровь разносится по организму. — О-о-о, мне плохо! — взвыла я. Память услужливо напомнила, что от змеиных укусов вроде бы чернеют и распухают.

— Приложи подорожник, — сказала Лейя, размахивая ворованной рыбиной.

— А может, ее к Геронтию или Велию доставить, может, они знают, что делать? — задумалась вслух Алия.

— Да ни за что! — оживая, взвизгнула я, представляя, как буду демонстрировать свой голый зад. — Лучше я помру здесь, в лесу в компании двух кретинок!

— Про кого это она? — От беспокойства мавка стала плохо соображать.

— Можно еще укус разрезать и выдавить яд, — Продолжала вспоминать Алия. От перечисления вариантов моего спасения мне становилось все хуже и хуже. Ножки стали подрагивать, я опустилась на тот же самый пенек и почувствовала, как меня укусили снова. Я, вскрикнув, вскочила и заозиралась. Змей не было. Алия и Лейя молча наблюдали за моими телодвижениями. Я присела у пенька и провела ладонью по его поверхности. С самого края торчали две тоненькие щепочки, острые как иголки. У меня вырвался нервный смешок

— Ты чего? — подозрительно спросила Алия.

Я снова хихикнула, понимая, что быть мне битой не рыбаками, так подружками.

— Тут щепочки, — пояснила я. — Это они меня укололи, а не змея. Лейя засмеялась, хлопая рыбиной по коленям, а Алия выдала длинный список нецензурных слов, поминая мою родню до седьмого колена, и добавила:

— Когда будешь пристраивать свою задницу в следующий раз, посмотри, куда садишься!

Миколка ждал нас на крыльце. Увидев его, Лейя радостно заулыбалась, тряся рыбиной. Подросток принес сметану, каравай хлеба, сыр и пирожки с яйцом и луком.

— Маманя послала, — пояснил он. Увидев все это богатство, мы поняли, как сильно проголодались.

Вскоре рыба весело скворчала на сковороде, щедро политая сметаной. По дому плыл одуряющий аромат готовящегося блюда. На улице темнело.

Миколка ерзал на лавке, не зная, чем себя занять. Лейя посмотрела него и предложила:

— А давайте во что-нибудь поиграем!

— Во что? — загорелась я, сидеть без дела не хотелось и мне.

— Ну не знаю… — протянула она. — Может, в салочки?

— С ума сошла? — вмешалась Алия. — Мы же не малые дети!

Но Лейя ее уже не слышала, они с Миколкой бегали друг за другом вокруг стола, без спроса включив в игру и меня. Алия посмотрела на нашу возню, послушала взвизги и сказала:

— Хорошо, только там. — Она показала на могилы за окошком. Если Алия думала, что мы откажемся от своей затеи, то ее постигло разочарование, потому что мы, быстро прикинув, какие возможности перед нами открываются, выбежали на улицу.

Игра задалась. Лейя смеялась и взвизгивала так, как это умеют только мавки, мы носились по кладбищу, перепрыгивая через могилы и пытаясь спрятаться за надгробиями. Пару раз я в азарте налетела на восставших покойников, которые шарахнулись от меня, как от чумной, я вежливо извинилась и даже присела в подобии реверанса, а затем побежала дальше, салкой была Лейя, которая на нашу беду прекрасно ориентировалась в темноте. Выскочив на дорожку и оглянувшись, я увидела мавку, которая меня нагоняла, поддернула платье повыше, чтобы не мешало бежать, и на полном ходу налетела на выходца из могилы, чуть не свалив его на землю. Лейя этим воспользовалась и, стукнув меня по плечу, радостно крикнула:

— Салка!

Я посмотрела, как она, легко перепрыгивая через могилы, удаляется, сделала реверансик, не глядя на покойника, и, буркнув:

— Извиняйте, — рванула было за ней, но была схвачена за рукав.

Я удивленно развернулась и увидела смеющиеся серые глаза Велия:

— Я, как всегда, в самый разгар веселья. Какое развлечение на сегодня?

— В салочки играем, — сказала я, поспешно опуская подол платья.

— И кто салка? — поинтересовался он.

— Ты! — Я хлопнула его по плечу и помчалась прочь, только ветер засвистел в ушах.

Я спряталась за могильной плитой самого спокойного покойника и пыталась отдышаться, слушая, как Велий гоняет Лейю и Миколку. Спустя мгновение ко мне присоединилась Алия, она села рядом на корточки и прошептала:

— Слушай, мне еще никогда не было так страшно играть в салки. Он же гонится, как за добычей, честное слово. — Алия вздрогнула. Мы затихли, надеясь, что нас не найдут, и прислушиваясь к шагам по дорожке между могил. И вот когда я уже поверила, что нас не обнаружили и шаги стали удаляться, Алия громко чихнула. Я подскочила и тут же получила хлопок по плечу. Велий, стоя на каменной плите, удовлетворенно объявил:

— Салка!

Алия снова чихнула, я возмущенно повернулась к ней и вдруг поняла, что с подругой что-то не так. Алия терла нос и продолжала беспрерывно чихать.

— Алия, ты чего? — испугалась я.

— Может, простыла? — сказал Велий.

Алия затрясла головой и, зажимая пальцами нос, прогундосила:

— Запах, ничего не могу сделать. — Она снова чихнула. — Пахнет чем-то отвратительным, но незнакомым.

Я нервно заозиралась, втягивая носом воздух, но никакого запаха не почувствовала.

— Может, тебе что-то в нос попало? — Алия сверкнула на меня глазами и помотала головой. Подбежали раскрасневшиеся Миколка и Лейя. Лейя наклонилась к Алие:

— Тебе плохо?

— Уже лучше, — прогнусавила Алия. — Сюда что-то приближается из леса, большое.

— Странно, — встревожился Велий. — В нашем лесу самое большое животное это волки, да и те редко встречаются в последнее время.

— Это не волк, — чихнув, сказала Алия.

— Черт. — Велий вытащил из-за голенища нож. Я кинула взгляд на рукоять ножа и мысленно присвистнула. «Мало кто из простолюдинов может позволить себе такой ножичек», — подумала я, вслух же сказала другое:

— У нас есть оружие в доме, в сундуке, вот ключ, можешь взять лук и стрелы. — Я достала из кармана ключ и бросила его двоедушнику. Велий убежал к дому, а мы с чихающей Алией стали медленно пятиться от ограды, и тут Миколка заверещал:

— Смотрите, трава…

Мы посмотрели, куда он показывает трясущимся пальцем, и меня бросило в холодный пот. Трава за оградой вяла, желтела и рассыпалась на глазах. Лейя завизжала:

— Это… это…

Из-за деревьев показалось что-то огромное.

— Василиск, — упавшим голосом произнесла Алия и снова чихнула. Лейя, проблеяв что-то невнятное, со всех ног бросилась к дому. Миколка, взвизгнув, спрятался за статуей князя. Мы с Алией с замиранием сердца наблюдали за выступающим из темноты огромным змеем.

— Похоже, наше кладбище превращается в парк отдыха с премиленькими статуями хранительниц и их опекаемых, — выдавила я и нервно хихикнула.

У Алии после моих слов не выдержали нервы, и она, дико вскрикнув, Пустилась наутек, на ходу трансформируясь. Я проводила взглядом убегающую волчицу в рубахе и штанах и снова захихикала, после чего принялась икать от страха. На крыльцо выскочил Велий с луком в руках. Посмотрев за ограду, он выронил его из рук и закричал мне:

— Ложись, дура!

Я продолжала стоять столбом, не в силах даже пошевелиться. Стояла и по-идиотски рассматривала буро-зеленые, плотно прилегающие одна у другой чешуйки на теле василиска. Огромную голову с глазами, пока прикрытыми пленочками, венчал гребень в виде диадемы. За считанные мгновения в моей голове пролетела уйма мыслей, я ухватилась за одну, которая показалась мне сейчас самой важной: в какой позе и с каким выражением лица будет моя статуя. Мне очень не хотелось закаменеть с каким-нибудь глупым видом. Я торопливо стала перебирать возможные варианты и в последнюю секунду, перед тем как василиск заметил меня, мысленно посетовав на то, что у меня нет зеркала, надо бы посмотреться и придать себе благообразный вид, зажмурилась и… Закаменела.

— Жива? — произнес кто-то над ухом. «Ура, слышу!» — обрадовалась я и попробовала открыть глаза.

— Ура, вижу! — уже вслух поделилась я открытием. Пошевелила скрюченными пальчиками и чуть не зашлась в восторге.

— Надеюсь, твой рассудок не пострадал, — неуверенно проговорил Велий, заглядывая мне в глаза.

— Я тоже надеюсь, что не осталась заикой.

— Как ты его! — восхищенно сказал Миколка, глядя в сторону.

— Кого? — тупо переспросила я, посмотрела туда же и вздрогнула от неожиданности. Василиск навис над оградой, пронизывая нас взглядом.

— Что-то с ним не так, — сказала я, с подозрением глядя на змея.

— Конечно, не так, — отозвался Велий. — Он окаменел.

Подошли с виноватыми физиономиями Алия и Лейя.

— Знаешь, я сама не думала, что сбегу, бросив тебя, — сказала Алия, а Лейя потупилась.

— А почему он окаменел? — не обращая внимания на подруг, продолжала я выспрашивать у Велия.

— А вот это надо у тебя спросить. Чтобы применить заклинание такой силы, нужно, во-первых, много знать и практиковать, во-вторых, быть по крайней мере мастером первой ступени, а в-третьих, иметь накопитель огромной мощности. Ничего этого у тебя нет.

Я, потрясенная, молчала, а Миколка уже вовсю обследовал статую, гладя ее по каменным бокам и пытаясь потрогать гребень.

— Ты такие страшные рожи ему корчила! — поделился наблюдениями Миколка. — Просто жуть.

Все выжидательно посмотрели на меня.

— Ну-у, — смущенно протянула я, чертя на земле линии носком сапога, — я просто не могла решить, с каким же выражением лица стоит принять смерть, мне чертовски не хватало зеркала. — Велий захохотал, хлопая себя ладонями по коленям. — Не понимаю, что здесь смешного! — вскипела я.

— Ты понимаешь, что спаслась только благодаря тому, что думала о зеркале? — успокаиваясь, спросил двоедушник. — Единственное, чем можно одолеть василиска, это показать ему зеркало. Видимо, думая о нем, ты как-то вызвала подходящее для этого заклинание.

— Ничего я не вызывала, я от страха чуть не рехнулась, — проворчала я, но меня уже никто не слушал, всем хотелось потрогать новую каменную статую и посидеть у ней на спине. Одна я не полезла на василиска, а пошла к дому.

Там я зачерпнула воды из бочки и долго и жадно пила, а затем повалилась на кровать. Мне до сих пор как-то не верилось, что весь этот ужас произошел на самом деле. Внезапно захотелось спать, я отвернулась к стенке и уютно свернулась в клубочек.

Утро встретило прохладой и мелким дождичком. Я сладко зевнула и потянулась, отметив, что меня укрыли одеялом и даже стянули сапоги. Девчонки спали напротив, на небольшом диванчике, в кресле, поджав ноги, посапывал Миколка, а нога в сапоге Велия свешивалась с печки. Я встала и на цыпочках пошла в туалет, вздрагивая от прохладных капелек дождя. Возвращаясь обратно, бросила взгляд на окаменевшего василиска и передернулась:

— Какая мерзость.

Постояв на крыльце, я все-таки решила подойти к змею поближе, дошла до ограды и погладила влажные каменные бока. С трудом взобралась по мокрой спине и, держась за гребень, встала на голове у змея, выпрямившись во весь рост. Раскинула руки в стороны и, закинув голову вверх, поведала хмурому небу:

— Я великая повелительница змей!

Снизу послышался какой-то невнятный всхлип, я скосила глаза и увидела внизу тихо хихикающего Велия, который смотрел на мое представление.

— Кажется, головой ты все-таки повредилась.

Я ойкнула, поскользнулась на мокрой поверхности и визжа скатилась по спине змея на пятой точке. Упав на колени, я встряхнулась, как собака, и, ворча:

— Крадется, как тать полночный, помечтать в одиночестве не дает, — стала отряхивать платье.

— Да я не за тобой шел, — помогая мне отряхнуться, сказал двоедушник, — я Геронтию ворота открывать пошел, а тут ты со своим заявлением.

Я повернулась в сторону ворот и удостоверилась, что действительно приехал Геронтий и тоже, раскрыв рот, смотрит на меня.

— Ну это уже свинство. — Я сердито топнула ногой. — Нельзя ни на минуту остаться одной, обязательно кто-нибудь застанет за чем-нибудь неподобающим.

— А ты не занимайся неподобающими вещами, — посоветовал Велий, открывая ворота Геронтию и помогая ему ввести кобылу с телегой.

Геронтий объяснил, что приехал проведать нас и привез кое-какой еды. Он обошел вокруг каменного василиска, восхищенно цокая языком. Я пригласила его позавтракать. Девчонки сонно выползли из-под одеяла. Лейя принялась хлопотать на кухне, а Алия заправила постель. За завтраком с остатками вчерашнего сыра и рыбы Геронтий объявил, что по деревне ползут любопытные слухи, будто из речки, которая протекает рядом, среди бела дня вылезла русалка. Наглая нечисть утопила пять рыбаков, а остальные еле откупились от злодейки огромной рыбиной. Я после этого рассказа поперхнулась чаем, а красная как рак Лейя воскликнула:

— Неправда! — Мы с Алией что было сил пнули мавку под столом.

Лейя захлопнула рот и вгрызлась в сыр.

— Вот и я думаю — брехня все это, — согласился с ней Геронтий.

Миколка подозрительно покосился на Лейю, но ничего не сказал.

— Да-а-а, неспокойное место стало, — задумчиво протянул Велий, выразительно глядя на остатки рыбины.

После завтрака Геронтий и Велий ушли секретничать на крыльцо, а Миколка побежал угощать сахаром кобылу мужика.

— Верея, я вот все думаю о прошедшей ночи… — завела старую песню Алия.

Я махнула рукой:

— Алия, прекрати виниться, если бы ты не убежала, окаменела бы. Навряд ли меня хватило бы на нас обеих. Просто замечательно, что я стояла одна. Но вот что меня по-настоящему напрягает, так это то, что мы еще ни разу не видели проверяющего.

— Ну и что? — безразлично поинтересовалась Алия. — Может, он просто не показывается.

— Алия, ты бы его почуяла. По правилам он должен приходить каждое утро, а в идеале вообще ночь с нами находиться. Это мне Аэрон перед отъездом сказал, чтобы не беспокоилась.

— Вот еще! — воскликнула Алия. — Да у нас все веселье ночью-то и начинается!

Лейя мечтательно улыбалась — наверняка представляет себе проверяющего, который непременно окажется лицом противоположного пола.

— Школа несет за нас ответственность, и не только за нас, но и за охраняемое кладбище, поэтому они должны были приставить к нам инспектора, который бы за нами приглядывал и не давал нам делать глупости.

— А может, они нам доверяют, — очнувшись, проговорила Лейя.

— Держи карман шире, — фыркнула Алия. — Те, кому доверяют, кладбища не охраняют.

Скрипнула дверь, и мы резко поменяли тему разговора. Вернулись Велий и Геронтий.

— Погода сегодня отвратительная, — заметила Лейя. — Чем займемся?

— Дома будем сидеть, — с кислой миной сказала я. Алия вздохнула и посмотрела в окно.

Геронтий попрощался, и мы пошли его провожать до ворот. Миколка забрался в телегу и счастливо улыбался: ехать намного лучше, чем идти пешком, пусть даже и недалеко.

— Я на три дня уеду, — тихо сказал Велий. — Надеюсь, в мое отсутствие вы ничего не натворите.

Мы с Алией посмотрели на него с негодованием, но промолчали.

— Нашелся присмотрщик, тоже мне, — прошептала Алия мне на ухо. Лейя поникла, с грустью глядя на Велия, но тот только усмехнулся. Мы постояли у ворот, провожая глазами удаляющуюся телегу, Лейя даже выудила откуда-то платочек и махала вслед с видом горькой вдовушки.

Когда телега скрылась за поворотом, Алия, повернувшись ко мне, спросила:

— Ты действительно решила весь день сидеть дома? Я повертела пальцем у виска:

— Щас! Я хочу проверить, откуда выползла эта змеюка. — Я ткнула пальцем в василиска. Алия в восторге подпрыгнула на месте, а Лейя радостно потерла ручки. Сидение дома никак не входило и в их планы.

Готовясь к предстоящему походу, мы с Лейей сменили платья на удобные штаны и рубахи, поглядели в окно на нудный дождь и добавили длинные кожаные безрукавки с капюшонами, подвязались Поясами и с удовлетворением посмотрелись в зеркало. Алия вытащила из сундука лук со стрелами и охотничий нож, который и принялась со зверским видом точить, сидя на крыльце. Я положила в заплечный мешок сыру, вяленого мяса, соль и несколько вареных картофелин (благо Геронтий все это доставил еще утром). Вернувшись в из6у, Алия сунула в мешок моток веревки и огниво. Лейя раздобыла аж три зеркальца и выдала каждой по одному, наставительно приговаривая:

— Василиски дохнут от зеркала.

Лейино толкование того, что говорил Велий, меня рассмешило. Мы вышли за ворота и оглянулись.

— Надеюсь, к ночи вернемся, — сказала Алия.

Идти по следу василиска не представляло труда, пожухлая трава и облетевшие листья с деревьев показывали направление. В лесу было тихо и влажно. С ветки на ветку, изредка перекликаясь, перелетали птицы, и тогда на нас обрушивался водопад воды. Алия встряхивалась, Лейя взвизгивала, а я поглубже натягивала капюшон. Алия пару раз пыталась подстрелить какую-то живность, но совершенно не кровожадная Лейя тут же принималась упрашивать ее пощадить зверушек, и Алия с сожалением опускала лук дождь прекращаться не собирался, хотя мы уже вымокли до нитки, мокрые волосы прилипали к лицу. Лейя, затравленно оглядываясь на темные стволы деревьев, начала тихо поскуливать. Я, послушав ее жалобы, тоже стала задумываться: может, сидение дома не такое уж и скучное занятие?

Внезапно лес кончился, мы оказались на краю глубокого оврага.

Я с опаской посмотрела вниз:

— Глубокий. — Я оглянулась на подруг. — Спускаемся?

— Спуститься всегда можно, хоть на жопе. Лучше подумайте, как обратно взбираться будем, — охладила мой пыл Алия, вытаскивая веревку из заплечного мешка. Выбрав дерево понадежней, мы обмотали вокруг него веревку и, скользя по глине, спустились в овраг. Внизу оказалось еще мерзостней. От дождя земля и глина превратились в кашу. На сапоги налипло, наверное, по пуду. Лейя, шагая, высоко поднимала ноги и была похожа на мокрую курицу, я выглядела наверняка не лучше.

— Верея, это твоя идея — пойти посмотреть, откуда вылез василиск, — обвиняющим тоном проговорила Лейя.

— А ты эту идею с радостью поддержала, — напомнила я ей.

— Тише вы! — прикрикнула на нас Алия, всматриваясь во что-то сквозь пелену дождя. — Там что-то чернеет.

Лейя пискнула, вытащила зеркальце и, вытянув его перед собой, стала вертеться на месте. Алия, хмуро понаблюдав за ее суетливыми движениями, пояснила:

— Лейя, не кто-то, а что-то.

— Очень похоже на дыру или лаз, — сказала я, приглядевшись. — Наверно, из этой норы василиск и вылез.

Мы с Алией тоже достали на всякий случай свои зеркальца (дурной пример заразителен) и все трое сгрудились у входа в огромную нору, прислушиваясь. В норе стояла гробовая тишина.

— Ну все, — дрожащим голосом сказала Лейя, — мы посмотрели, откуда приполз василиск, пора домой.

— Неужели тебе неинтересно, что там внутри? — удивилась я.

— Мне страшно.

— Девочки, там темно, — сказала Алия. — Нужен факел.

Пришлось возвращаться к веревке, забираться с ее помощью наверх и искать подходящие палки для факелов. Лейя от нытья перешла к бурчанию, она совсем не горела желанием лезть в сомнительную дыру, да и факел ей не требовался.

Алия пожертвовала для факелов сухой рубахой, и мы наконец ступили в широкий лаз.

— Эй! Есть тут кто? — звучно выкрикнула Алия. — Выходи, по башке дам!

— Так он тебе и вышел после таких слов, — сказала я.

— Все хорошо, никаких василисков тут нет, сухая теплая пещерка. — У Лейи, похоже, началась тихая истерика.

Мы тесной компанией продвигались в глубь тоннеля. Никаких леденящих душу каменных изваяний заметно не было, зато под ногами похрустывали косточки, судя по виду, мелких животных.

— Интересно, как он на них охотился? С закрытыми глазами, что ли? — озадаченно произнесла Алия, присев на корточки перед черепом то ли белки, то ли крысы. Тоннель тянулся вглубь и неожиданно раздвоился. Мы затоптались на месте, не зная, какой из двух выбрать.

— Давайте сходим сначала в один, а потом во второй, — предложила Алия.

— Так мы весь день проходим, — поморщилась Я. — Нужно разделиться.

Лейя была решительно против, но Алия согласно кивнула.

— Вы с Лейей идите направо, а я налево.

Алия хотела возразить, но, подумав, промолчала.

Я шагнула в левый проход, держа факел перед собой и втайне завидуя Лейе с ее зрением. Звук шагов отражался от стен. Я на всякий случай достала зеркальце из кармана и сжала до боли пальцами. В тоннеле пахло плесенью. Факел чадил и не давал достаточно света, я с трудом удерживалась, чтобы не шарахаться от собственной тени. Останки мелкой живности совсем перестали встречаться, и это меня почему-то насторожило. Проход начал расширяться, и я вышла в небольшую пещеру.

Поводив факелом по сторонам, я с безмерным удивлением заметила признаки человеческого жилья — стол, рядом с ним что-то вроде кресла с полуистлевшей бархатной накидкой. Я провела рукой по столешнице и брезгливо потрясла ею: все было покрыто толстым слоем пыли. Поближе и краю стола стопкой лежали толстенные книги. Я подошла к ним и посветила факелом. Поверх стопки лежал бархатный мешочек, я взяла его, заглянула, обнаружив кристаллы горного хрусталя. Сунула руку в мешок, пробежалась пальцами по граням. Света факела не хватало, чтобы как следует их рассмотреть, поэтому я положила мешочек на стол и занялась книгами, прихватила парочку, сдув с них пыль, и, расчихавшись, сунула за пазуху. Хотела взять еще, но поняла, что не донесу. Обозрела лежанку, отдаленно смахивавшую на кровать, развернулась в другую сторону, и мое сердце ухнуло в пятки, а из груди вырвался невнятный сип. В неровном свете факела передо мной стоял какой-то разгневанный старикашка с кривоватым посохом с руке.

Мне понадобилась целая минута, чтобы сообразить — старичок каменный. Нетрудно было догадаться, кто в этом виноват. Я облегченно выдохнула. «Этот василиск скульптором подрабатывать может», — подумала я. Уже повернувшись к выходу, я краем глаза заметила отблеск света на посохе, подошла поближе к статуе и сняла с кончика посоха полуистершийся шнурок с крупным каплеобразным камнем. Прозрачная капля блестела и переливалась, я полюбовалась игрой света, затем сняла ее со шнурка и положила в карман.

Путь обратно показался мне намного короче. Девчонки уже ждали меня у развилки.

— Что нашла? — спросила Алия, Лейя радостно пританцовывала рядом с ней, видимо, ей не терпелось рассказать о своих открытиях.

Я отвела край безрукавки и показала корешки книг. Алия удивленно подняла брови: — Он еще и читал?!

Я хихикнула.

— Да нет, василиск не читал. Хозяин этих книг остался в пещерке, только затруднительно читать, ежели ты каменный. — Тут я спохватилась, что мешочек с хрусталем так и остался на столе. Идти обратно ужасно не хотелось, я вздохнула и выбросила его из головы.

— Ну тогда ладно, — сказала с облегчением Алия.

— А у вас что?

— Вот выйдем на свет и покажем. — Алия предупреждающе посмотрела на Лейю, та недовольно сморщилась. Я была заинтригована, и мы поспешили наружу. Погода не стала лучше, но воздух показался после подземелья просто одуряюще свежим и приятным. С минуту мы просто дышали, а затем Алия произнесла:

— Ты знаешь, к нам приползал не василиск, а Василиса.

Я закрыла рот, прекратив ловить языком капельки дождя, и повернулась к подругам, недоуменно хлопая глазами. Алия, не дожидаясь моих вопросов, забрала у Лейи сверток каких-то тряпок и торжественно его развернула, явив на свет крупное зеленое в черных пятнах яйцо.

— …! — сорвалось у меня с языка.

— Вот именно, — подтвердила довольная Алия.

Лейя, подпрыгнув от восторга и обдав меня и Алию брызгами из-под сапог, закатила глаза и мечтательно проворковала:

— Мы его высидим, и у нас будет настоящий василиск!

Я живо представила, как мы его высиживаем, и ужаснулась, а Алия, фыркая, словно большая злая кошка, заявила:

— Ну уж нет, в роли курицы вы меня не увидите!

Лейя была безжалостно вырвана из страны грез, где она важно прогуливалась с василиском на поводочке.

— И что мы с ним сделаем? — с состраданием глядя на яйцо, спросила Лейя.

— Яичницу! — рявкнула лаквиллка. Лейя бросила на меня взгляд, полный тоски. Алия замотала яйцо в тряпки и сунула его в заплечный мешок, предварительно достав из него мясо, сыр и хлеб.

— Жуйте. — Она сунула еду нам в руки. Я послушно стала жевать мясо. Алия решительно зашагала вдоль оврага, я и Лейя потрусили за ней. При помощи веревки мы выкарабкались наверх.

— Насколько я знаю, — проговорила я, — василиск вылупляется из снесенного петухом яйца, которое высидела жаба.

Лейя ликующе заверещала, обращаясь к Алие:

— Вот видишь, нам не нужно его высиживать самим, нужно просто поймать жабу. — Она принялась алчно оглядываться по сторонам в поисках жаб. Пока Лейя наводила ужас на лесных обитателей резкими скачками из стороны в сторону и заглядыванием под кусты, лаквиллка, откусив кусок сыра, тихо спросила:

— Василиски бывают ручные?

— Не знаю, не слышала про такое.

— Я знаешь почему спросила? — Алия проводила взглядом Лейю, которая залезла в кусты и, не обращая внимания на лившиеся с листьев потоки воды, увлеченно продолжала поиски.

— Почему? — Я поглубже натянула капюшон и поправила книги под безрукавкой.

— Там, в правом тоннеле, мы нашли длинную цепь и расстегнутый ошейник навроде собачьего. А еще большую миску.

Я задумалась. Картина вырисовывалась просто фантастическая.

— Алия, но тогда получается, что василиск принадлежал тому каменному старикашке? — сказала я, отшатываясь от чего-то мокрого и зеленого, которым Лейя тыкала мне прямо в лицо с улыбкой идиотки.

— Это лягушка, а не жаба, — охладила пыл подруги Алия и, обращаясь ко мне, добавила: — Так оно и выходит.

Лейя, выпустив лягушку из рук прямо нам под ноги, побежала на поиски нужного земноводного. Мавка в отличие от нас сразу решила, что маленький василиск должен появиться на свет, и теперь искала подходящую маму.

— Может, Лейя и права. — Алия посмотрела мне в глаза, и я поняла, что подруга с радостью внесет василиска в категорию личного вооружения. — Ведь мелкие животные, которых он поедал, в камень не превращались.

— Так мы можем все с ног на голову поставить, — возмутилась я. — И василиск-то просто погулять вышел, и я, злыдня такая, надругалась над бедной змеюкой.

— Неужели ты не хочешь попробовать приручить настоящего василиска?

— Очень хочу, — призналась я, — но мне становится как-то неуютно, когда вспоминаю, во что превратился его хозяин.

К дому мы добрались уже к вечеру. Ввалившись в комнату, стянули мокрые, грязные сапоги и первым делом затопили печь. Яйцо Алия сунула в корзину и поставила на печку, подстелив толстое одеяло.

— А то еще сварится, — объяснила она, а у меня родилась надежда, что яйцо благополучно стухнет.

Миколка прибежал ближе к ночи. Мы ничего о своих находках рассказывать не стали, равно как и о походе по следам василиска. Всю ночь мы проспали как убитые. Миколка возмущенно бурчал себе под нос, но будить нас не решился, хотя всю ночь честно простоял на страже у окна и уснул прямо в кресле перед рассветом.

Утром Лейя первым делом залезла на печку, сунула свой любопытный нос в корзину и с кислой миной слезла на пол. По ее лицу я к своему облегчению поняла, что в эту ночь мир не пополнился еще одним василиском. За завтраком Лейя загадочно поглядывала на Миколку, в нетерпении ерзая на лавке. Подросток от ее взглядов смущался, сопел, краснел. Мы с Алией смотрели на эти переглядки, Алия хмурилась, а я невинно улыбалась. Позавтракав, Лейя вытянула вконец смущенного подростка на крыльцо и, оживленно жестикулируя, принялась о чем-то горячо просить. Я, наблюдая из-за шторки, заметила, как паренек сначала покраснел, потом побледнел и отпрыгнул от нее. Лейя уперла руки в боки, не сводя с мальчишки выжидательного взгляда. Миколка с задумчивым видом постоял, а потом неуверенно кивнул головой. Лейя звонко засмеялась и чмокнула вконец засмущавшегося подростка в щеку. Тот пошел к воротам, пылая ушами и почесывая рыжий вихрастый затылок

Когда Лейя вошла в горницу, мы ее уже ждали, и наши выразительные взгляды ничего хорошего ей не сулили.

— Чего?! — напустив на себя вид полной кретинки, поинтересовалась Лейя.

— Я тебе дам «чего», — передразнила ее Алия, показывая крепкий кулак — Зачем к мальчишке привязалась?

— А к кому же еще?

— Вот нахалка! — негодуя, повернулась ко мне Алия. — Велий ее вниманием не удостоил, дак она на пацана переключилась!

Я согласно кивнула головой, а Лейя заверещала:

— Так и стал бы Велий мне жаб ловить!

Алия захлопнула рот, а меня озарило, о чем Лейя просила Миколку.

— Так ты его за лягушками отправила?

— Конечно, а вы о чем подумали?

Алия смущенно кашлянула и молча отошла к столу. А я с интересом спросила мавку:

— И как же ты объяснила Миколке свой внезапный интерес к жабам?

Лейя похлопала глазами и с ангельской улыбочкой поведала:

— Я сказала, что мы страсть как по жареным лягушкам истосковались.

Алия хрюкнула, а я возмущенно подпрыгнула.

— Ну ты даешь! Как в сказке — чем дальше, тем страшнее. Мы для него как монстры: покойникам покою не даем, василисков в камень превращаем, а теперь еще и лягушек трямкаем. Не хотела бы я после всего этого встретиться с нами один на один в чистом поле!

Ближе к полудню к нам стали приходить гости, вернее, не к нам, а к каменному василиску. И мы догадывались, кого за это нужно благодарить. Сначала прибежала ватага босоногих мальчишек и часа два резвилась на каменной спине змея, затем из деревни стали приходить, а кто и приезжать верхом или на телеге, жители постарше. Каждый посетитель считал своим долгом чем-нибудь нас угостить, и к концу дня у нас скопилось такое количество провизии, что ее хватило бы на то, чтобы безбедно прожить здесь целый год. Радостная Лейя ставила все это в погреб и была похожа на суетливую, но очень довольную мышь. Алия мрачно наблюдала за экскурсиями в окно, а я с облегчением вздыхала каждый раз, когда в подношениях не обнаруживалось лягушек. Видимо, слухи о наших гастрономических пристрастиях еще не распространились.

К вечеру прибыл на телеге староста, повосхищался окаменевшим змеем, поинтересовался, все ли у нас в порядке, и отбыл, оставив Миколку. Миколка протянул Лейе узелок, в котором что-то копошилось. Лейя, счастливо взверещав, унеслась в дом, а парень передернулся.

— Пойдем в дом, — пригласила я его. — Есть хочешь? Миколка позеленел и проблеял:

— Да я дома того, поел. Спасибочки.

Я засмеялась:

— Не бойся, лягушками кормить небудем, — и злорадно добавила: — Это Лейя у нас их любит.

Миколка ожил и побежал в дом, ну а я следом за ним. На печи слышалась возня и возмущенные вскрики. Пока мы с Алией стягивали сапоги, Миколка схватился руками за край печи и, подтянувшись, изумленно уставился на происходящее. Лейя сажала жабу в корзинку и сердито прикрикивала:

— Сиди, пучеглазая! — Увидев круглые, как пуговицы, глаза Миколки, она пожаловалась: — Все время соскальзывает!

Подросток тихо слез с печки и повернулся к нам, беззвучно открывая рот.

— Понимаешь, Миколка… — начала Алия, но я ее перебила:

— Лейина подружка, ну, та, которая в речке, — я чувствовала, что несу чушь, но не могла остановиться, — отдала нам яйцо, русалки несут яйца, ты не знал?

Лейя высунулась из-за шторки на печке и в ярости раскрыла рот, но Алия состроила ей зверскую рожу, и мавка задвинулась обратно.

— Ну так вот. Русалка попросила присмотреть за яйцом, но его же кто-то должен высиживать, вот Лейя и решила, что жаба очень даже подойдет. — Она ведь такая же мокрая и скользкая, как и мамаша.

Миколка перевел взгляд с меня на Алию, которая изобразила на лице широкую улыбку. В особенностях физиологии русалок паренек был не силен, поэтому поверил на слово, к тому же яйцо было большое и странной окраски. Миколка посопел и предложил:

— Дак давайте я вам курицу принесу, она это яйцо враз высидит!

— Неси! — разрешила Алия, а я схватила рванувшегося к двери подростка за рубаху и добавила: — Завтра.

Лейя слезла с печки, брезгливо держа жабу за заднюю лапку, и, выйдя на крыльцо, выкинула ее на улицу. Видимо, жаба не оправдала мавкиных надежд в роли заботливой мамаши.

Ночью спать не ложились. Алия и Лейя играли в дурачка, втянув в игру и Миколку, а я листала найденные книги, ровным счетом ничего в них не понимая, — они были на моранском языке, языке магов. Я этого языка не знала и поэтому могла только тупо созерцать эти закорючки. Нужно завтра сходить и забрать остальные книги, решила я, вспомнив толстую стопку пыльных фолиантов в пещере. Пока подруги азартно покрикивали, я ушла на кухню и вытащила из кармана сохнущей на веревке рубахи камень. Постояла, любуясь идеальной формой капли. Очень похож на накопитель. Я задумалась. Велий все нервы вымотал с этим накопителем. А вот надену этот камень и скажу, что это и есть накопитель. Я довольно улыбнулась этой мысли и, немного полюбовавшись на мерцающие искорки, спрятала камень в карман платья.

На следующее утро, проводив Миколку, мы с Алией решили вернуться в пещеру, забрать оставшиеся книги, да я пожелала сама посмотреть на цепь и ошейник для василиска. Лейю мы оставили дома ждать Миколку с обещанной курицей. Погода была жаркая, я перелезла в штаны, мы взяли с собой поесть и заготовки для факелов.

Дошли до оврага намного быстрее, чем в прошлый раз, может быть, из-за того, что не шел дождь, а может, оттого, что с нами не было Лейи. Снова спустились по веревке, заботливо приготовленной Алией. Прошли вдоль оврага и остановились в недоумении: нора исчезла. Лаз был полностью завален камнями и землей, создавалось такое ощущение, будто в нем что-то взорвали.

— Вовремя мы убрались оттуда, — пробормотала Алия. Я пожала плечами, сожалея, что в прошлый раз не осмотрела все получше. Пришлось нам несолоно хлебавши возвращаться домой.

Дома царило радостное оживление — Миколка принес курицу.

Курица была черная с малиновым гребешком, она важно ходила по кухне, высоко поднимая ноги. Лейя, сложив ручки на груди, умиленно на нее смотрела. Алия пробормотала:

— Ну сейчас весь пол загадит.

Миколка схватил наседку и вопросительно посмотрел на меня.

Я вздохнула и разрешила:

— Сажай ее в корзину.

Процесс усаживания квочки детально комментировался Лейей, мы с усмешкой ее слушали.

Пока Лейя предавалась заботам о яйце, Миколка слез с печки и подошел ко мне.

— Верея, мне нужно с тобой поговорить. — Посмотрев на Алию, он смущенно добавил: — С глазу на глаз.

Алия фыркнула, вогнав паренька в краску, а я удивленно подняла брови, но согласилась выйти на крыльцо. Сев на нагретые солнцем ступеньки, спросила:

— Ну и в чем проблема?

Миколка оглянулся на дверь, будто искал поддержки у нее, и неуверенно заговорил:

— У меня тетка Фима есть в Больших Упырях. Мамка к ней ездила недавно. Приехала домой вся расстроенная и говорит, что Фимка заболела, вся иссохла, ничего не ест. Мамка плачет, а вечером, когда всю малышню спать уложила, отцу шептала, что соседи болтают, будто к Фимке по ночам огненный змей прилетает.

— И что ты от меня хочешь? — стараясь казаться равнодушной, спросила я, глядя на макушки леса. О чем мальчишка меня попросит, я уже догадалась.

— Тетка Фима хорошая, она такие вкусные мятные пряники стряпает, — всхлипнул подросток. Втянув голову в плечи, он прошептал: — Ты же с василиском справилась, а тут проще, наверное.

— Ты что же, решил, что я на змеях специализируюсь? — возмутилась я, но, посмотрев на его несчастное лицо, смягчилась: — Тетка-то чья сестра, материна?

Миколка кивнул головой:

— Младшая.

— А муж?

— Умер в прошлом году, зимой под лед в речке провалился.

Я поковыряла палочкой в щели между досками крыльца и зашла в дом. Миколка за мной с ожиданием в глазах. Алия делала вид, что ее совсем не интересует, о чем мы там шушукались. Я подошла к печке и, дернув Лейю за ногу, торчащую из-за шторки, объявила:

— Сегодня ночью ты дежуришь с Миколкой.

Лейя высунула из-за шторки недовольное личико:

— С какой это радости?

— Нас очень просят посетить Большие Упыри. Лейя, я потом тебе все объясню, хорошо?

Миколка заулыбался, хлопая белесыми ресницами. Лейя окинула его оценивающим взглядом, Миколка прошмыгнул в горницу. Алия, приподняв одну бровь, спросила:

— Что на этот раз?

— По дороге скажу. — Я достала из своего мешка черный плащ с капюшоном и главное — архон. Алия, посмотрев на мои приготовления, порылась в своем мешке и извлекла длинную черную куртку с капюшоном. Кивнув на сундук, подруга спросила:

— Оружие?

— Можешь взять нож.

Миколка вертел архон в руках, разглядывая золотого змея, держащего в пасти луну. Я бесцеремонно выхватила предмет из его рук.

— Пошли к твоей матери.

Лейя слезла с печки и спросила:

— Когда вас ждать?

— Не раньше утра.

Пока добирались до деревни, я ввела Алию в курс дела.

— А ты не боишься сама попасть под чары змея? — заволновалась она.

— Алия, на меня чары не действуют, ты это знаешь.

— Но змея-то ты еще ни разу не видела, а говорят, его чары самые сильные. — Алия наклонилась ко мне и прошептала на ухо: — В плане соблазнения.

Я засмеялась и тихо сказала ей на ухо:

— Тогда в твою задачу входит защита моей девичьей чести. Миколка стал подозрительно на нас поглядывать, и шептаться о сценах моего совращения мы перестали.

Тетка Матрена, когда мы поведали о цели своего визита, первым делом отвесила любопытному сынку звонкую оплеуху, а уже потом пригласила нас в избу.

Пообщавшись с матерью Миколки, мы узнали следующее. Сестрица ее живет одна, мужа схоронила год назад, а детей, в отличие от плодовитой старшей сестры, завести не успела. По мужу сильно тосковала, а где-то полгода назад вдруг перестала жаловаться на одиночество, приоделась на какие-то деньги, прикупила корову и прочей скотины. Матрена сначала обрадовалась, что сестра нашла себе мужичка побогаче да и живет себе припеваючи, но вскоре Фима стала болеть, оживая только к ночи, и худеть день ото дня. Матрена, испугавшись, стала расспрашивать сестру о причине ее хвори, но сестра сказала, что чувствует себя хорошо, что все у ней в порядке. Тогда Матрена побежала по соседям и вот там-то и узнала, что никакого мужика у ее сестры нет, а ночами в избе горит свет и за окнами голос мужской слышится, а особо наблюдательные заметили светящийся след над ее домом. Матрена стала уговаривать Фиму съездить к колдунье в город, но Фима ответила резким отказом, и сестры в первый раз поругались.

— Мне Миколка рассказывал про василиска, дак, может, вы и этого душегубца изведете? — с надеждой спросила нас Матрена. — По гроб жизни буду вам благодарна, да и денег заплачу. — Баба залилась слезами.

— Есть одно средство, — заговорила я, — но вы сказали, что Фима и слышать об освобождении из-под чар не хочет, а на него нужно добровольно пойти.

Матрена помотала головой и всхлипнула.

— А Фима пустит нас переночевать, если мы попросимся?

— Навряд ли. — Матрена с сомнением посмотрела на нас. — Разве что только одну, да если с Миколкой отправлю и отвезете ей угощение от меня.

— Хорошо, нам это подходит.

Матрена засуетилась, вытаскивая из погреба банки с соленьями да вареньями.

— Миколка, запряги-ка кобылу, отвезешь хранительниц к тетке, да Фимке передай банки, скажи, мать велела угостить.

Пока Матрена собирала Миколку в дорогу и давала ему наставления, мы с удовольствием согласились поесть перед дорогой.

Выехали уже к вечеру, лошадка бодро шагала по проторенной дороге, Миколка держал в руках вожжи.

— И как ты хочешь избавиться от змея? — спросила Алия.

— Ну если тетка добровольно от него откреститься не хочет, можно попытаться показать ей его истинное обличье.

Алия выпучила глаза.

— Да эта скотина даже под страхом смерти этого не сделает!

— Вот мы и попробуем довести его до такого состояния, когда легче предстать перед избранницей в натуральном виде, чем терпеть издевательства.

Алия с откровенным ужасом посмотрела на меня.

— Алия, извини, но тебе придется поизображать из себя хорошую умненькую собачку. — Я подмигнула ей. — Ты же слышала, тетка пустит только одну.

— А зачем ты тогда архон взяла?

— А это на тот случай, если она и одну пускать не захочет, сама понимаешь, женщина ждет любовника, а тут такое бесплатное приложение в виде дамы с собачкой.

Миколка оглянулся и спросил:

— А архон волшебный?

— Почему ты так решил?

— Ну если он вам поможет в дом войти без разрешения.

Я усмехнулась:

— Архон — это просто знак нашей Школы, но по негласному соглашению между людьми и нечистью, как вы называете существ, обладающих магией, показавший этот знак может получить помощь от человека, со своей стороны обязуясь оказать услугу ему. Вредить человеку в этом случае запрещается категорически, поэтому, если кто-то когда-нибудь покажет тебе такой знак, смело ему доверяй, его услуга может быть очень стоящей. Кстати, огненный змей тоже заключил с ней соглашение: в обмен на ее благосклонность он ее содержит, подарками осыпает.

— Да еще и в постели ублажает, — напомнила Алия, совсем позабыв о возрасте собеседника.

Миколка, помедлив, спросил:

— А если человек первым просит нечисть об услуге?

— Тогда про него говорят, что он продал душу дьяволу. Нечисть за свою услугу всегда просит высокую цену.

— А если сделка между нечистью и нечистью?

— А вот этого практически не бывает, потому что обе стороны будут пытаться обмануть друг друга.

— А почему тогда я никогда про архон этот не слышал?

— Потому, что мало кто из нечисти добровольно захочет стать чьим-то должником, — вставила Алия.

— А ты? — Миколка посмотрел на меня, но я засмеялась:

— Я ничем не буду ей обязана. Я тут же окажу услугу — освобожу ее от огненного змея.

Миколка поморщился:

— Это очень похоже на обман.

— Может, и похоже, но на то мы и нечисть.

Вдалеке показались крыши домов.

— Отвернись, — сказала я Миколке. Тот недоуменно пожал плечами, но просьбу выполнил. Алия сняла одежду и через мгновение радостно щелкнула огромными зубищами, укладываясь клубочком в телеге. Миколка, услышав этот звук, повернулся и в страхе попробовал соскочить с телеги, но я его ухватила за рубаху, рявкнув:

— Сидеть! — и, глядя в расширенные глаза, пояснила: — Это Алия. Скажешь кому-нибудь — прибью. И учти, ты сам в это влез, за язык тебя никто не тянул.

Алия зевнула, продемонстрировав алый язык, и добавила, повергнув мальчишку в шоковое состояние:

— Не успеет прибить Верея, съем я.

Деревня Большие Упыри немногим отличалась от Малых. Те же аккуратные небольшие избы, такая же одуряюще пахнущая сирень, над которой вьются пчелы и шмели. Те же босоногие дети, играющие в пыли у дороги и любопытными взглядами провожающие нашу телегу.

— Приехали, — сказал Миколка, натягивая вожжи. Кобылка покорно остановилась у дома с резными перильцами на крыльце. Я слезла с телеги, а Алия одним большим прыжком приземлилась рядом. Я машинально погладила ее по голове, и волчица возмущенно клацнула зубами в дюйме от моих пальцев. Я отдернула руку и пробормотала:

— Извини, забылась.

Миколка, снимая банки с телеги, оглянулся на нас и сказал:

— Я бы ни за что вас в дом не пустил. Жуть своим видом наводите. Я вздохнула, мысленно с ним соглашаясь. Дуэт из нас получился еще тот: невысокая рыжая девчонка, закутанная в черный плащ, а при ней черный зверь величиной с теленка, сверкающий желтыми глазами. Непонятно, кто из нас хозяин, а кто домашний любимец.

На окошке дома качнулась занавеска, послышался звук отпираемой двери, и на крыльце появилась Фима, кутаясь в платок.

— Миколка?! — удивилась она.

— Мамка послала гостинцев, — заулыбался подросток.

Я, опершись о телегу, разглядывала сестру тетки Матрены. У Фимы были такой голубизны глаза, что казалось, будто они прозрачные. Цвета спелой пшеницы волосы заплетены в косу и уложены венком на голове.

— Красивая женщина, — тихо сказала я Алие. — Вполне могла и нормального мужика найти, а не змеюку.

Миколка тем временем кивнул на нас и сказал, заглядывая в глаза тетке:

— Мамка просила приютить на ночь.

Фима еще плотнее закуталась в платок и покачала головой, мол, не могу. Миколка оглянулся на нас и зачастил:

— Мамка очень просила, ты ведь одна живешь, вечером веселее будет, поболтаете.

Фима с сомнением оглядела меня и мою «собачку». Алия вывалила язык и несколько раз махнула хвостом туда-сюда. Фима вздрогнула, глядя на это проявление дружелюбия у огромной псины, и неуверенно кивнула. Миколка счастливо улыбнулся и приглашающе помахал рукой. Я отлепилась от телеги и подошла к крыльцу, пытаясь придать лицу как можно более глупое выражение.

— Здравствуйте, тетенька, — звонко приветствовала я Фиму. Миколка с недоумением воззрился на мою поглупевшую физию, но вертевшийся на языке вопрос проглотил. Фима осмотрела меня с ног до головы, но ничего подозрительного не обнаружила.

— Ладно, Миколка, ты поезжай, поздно уже. Матери привет передавай. Я уж сама девочку в дом провожу, так уж и быть, переночует.

Миколка, довольный, что ничего не сорвалось, забрался в телегу и отбыл восвояси. Подождав, пока телега скроется, Фима повернулась ко мне и произнесла то, чего я от нее и ждала:

— Пойди-ка, поищи ночевку в другом месте.

Я скуксилась и принялась скулить:

— Ну тетенька, ведь вы обещали…

— Я пообещала, чтобы племянника успокоить.

Я порылась в складках плаща и вытащила архон, нечаянно уронила его в дорожную пыль, подняла, подула, сдувая мелкий сор. Фима смотрела на мою возню и уходить в дом пока не торопилась.

— Тетенька, а если я вам какую-нибудь услугу окажу? — спросила я, показывая архон. Фима задумалась. Пускать меняв дом на ночь ей не хотелось, но и упускать такой шанс — заполучить нечисть в должники — она тоже не желала. Я долго ждать ответа была не настроена, поэтому шмыгнула носом и стала засовывать архон в карман со словами:

— Ладно, тогда пойду к соседям, может, они помогут. — Я развернулась к Фиме спиной, будто собираясь уходить. Фима ухватила меня за плечо и прошептала:

— Погоди, я согласна.

Я вытащила архон и посмотрела на ровный красный свет луны в пасти змея. Договор заключен.

Фима стала подниматься по крыльцу в избу, я засеменила за ней, на ходу подвывая:

— Тетенька, тетенька, а как же моя собачка?

Фима остановилась, не донеся ногу до лесенки, и удивленно повернулась ко мне:

— А что с собакой? Поспит на улице, я ее в дом не пущу.

Я оглянулась по сторонам и проскулила:

— Она боится спать на улице.

Фимка тупо посмотрела на огромное черное чудовище, именуемое «собачкой», и рассмеялась:

— Ничего с твоей собачкой не сделается, никто ее не утащит. — Она открыла дверь в сенки, продолжая хмыкать себе под нос — собака боится спать на дворе, это ж надо такое придумать.

Я подмигнула Алие и зашла следом за хозяйкой в дом. Просторные сени заканчивались еще одной лестницей, под которой находился, как я поняла, туалет. Поднявшись по лестнице, мы прошли мимо летней кухни и веранды. Фима открыла еще одну дверь, теперь уже в избу. В просторной кухне находилась внушительная печь. Из кухни вели две двери: одна в горницу, а другая в опочивальню. Отметив особенности планировки, я вслед за Фимой прошла в горницу.

— Спать будешь здесь. — Она показала на диван у стены. — Я буду в опочивальне, смотри, спать мне не мешай.

— Тетенька, я как мышка, я не помешаю.

Фима усмехнулась. На дворе уже начало темнеть. Я, сняв платье и оставшись в одной ночной рубашке, в кои-то веки мною надетой, легла на жесткий диван и укрылась своим плащом. У спела даже немного подремать, когда на дворе негромко тявкнули. Я раскрыла глаза и прислушалась. На кухне что-то зашумело, зашебуршилось.

Я на цыпочках прокралась к двери и приложилась к ней ухом. На кухне слышался мужской басок и тихий шепот Фимы. Кажется, она шептала что-то о соколе ясном да о друге сердечном. Я, не испытывая ни малейших угрызений совести, продолжала подслушивать. Услышав, что в ответ Фимке шепчет этот поганец, чуть не выдала себя незапланированным смешком.

Змей Огненный — это воплощение идеального мужчины как в плане внешности, так и душевных качеств. К каждой женщине подход у этого паршивца строго индивидуальный. Фимка, по-видимому, в детстве много сказок слушала и осталась под большим впечатлением от них, вот и звал ее обольститель то лебедью белой, то голубкой сизокрылой. Наконец льстец заприметил мои сапоги и спросил у своей звездочки ясной, мол, что за незваные, негаданные гости к ней припожаловали. Фима зашептала, из ее шепота я поняла только, что я совсем еще мала и к тому же дурочка. Поняв, что при упоминании архона змей напрягся, я нырнула на диван под плащ и постаралась придать лицу безмятежное выражение.

Дверь чуть слышно скрипнула, змей, видимо, заглянул в горницу, но ничего угрожающего в спящей глупой дурехе, которая за одну ночевку разбрасывается обещаниями на архоне, не увидел. Я выдохнула и полежала еще, ожидая, когда голубки уединятся в спальне. Сначала Фима его угощала, а этот гад отказывался (знала бы она, какую прорву еды он может проглотить, давно бы задумалась о рентабельности данного объекта). Затем, перемежая речь тихими подхихикиваниями, парочка удалилась в спальню. Я подождала еще минут десять и, нарочно громко шлепая босыми ногами, поплелась к двери их комнаты. Потопталась, а потом тихо поскреблась в дверь и пропищала:

— Тетенька, а тетенька, где у вас туалет?

В спальне царила гробовая тишина, потом послышался возмущенный шепот, и Фима, растрепанная и недовольная, в ночной рубахе и платке, наброшенном на плечи, появилась передо мной. Я поставила ноги крестиком и состряпала вымученное выражение на лице. Фимка оглядела меня, несчастную, с головы до ног, и повела к туалету, напоследок сказав:

— Я тебя просила мне не мешать спать.

Я часто закивала головой и юркнула за дверь нужника, повозилась там, пока не утихли шаги на лестнице, и выскочила во двор. Из самого темного угла двора ко мне бросился сгусток тени.

— Прилетел?

— В спальне уединились. — Я хихикнула. — Слышала бы ты, что они там бормочут.

— Чем трубу забьем? — Алия подняла голову, осматривая крышу, я последовала ее примеру.

— Я на летней кухне видела мешок с картошкой.

— Тащи его сюда.

Я со всеми предосторожностями выволокла тяжелый мешок во двор. Алия сунула в него морду, оценивая наши возможности в поднятии тяжестей, и вынесла решение:

— Высыпай половину, не хочу надорваться из-за какого-то змея. Мы высыпали половину картошки прямо на землю. Алия, оглянувшись по сторонам, перекинулась в человека, и мы начали восхождение на крышу. Самое трудное было взобраться на козырек крыльца и затащить туда мешок с картошкой, это требовало физических усилий, да еще и сделать все нужно было без шума. Наконец эта задача была выполнена, и до трубы Алия добралась без приключений.

Пока Алия, стоя нагишом, держала над отверстием печной трубы мешок, примостив его на углу кладки, я вернулась в дом, и, запнувшись за порог, пролетела вперед лбом через всю кухню и врезалась в стопку посуды. Раздался жуткий грохот, который прекрасно заглушил падение мешка с картошкой в трубу. На этот раз Фима вылетела из комнаты, как пробка из бутылки.

— Что случилось?!! — заорала она, нависая надо мной, как скала.

Я, съежившись, сгребала черепки в кучку.

— Тетенька, — проскулила я, — я за порог запнулась, я все уберу. Фимка стала помогать, костеря меня на чем свет стоит. Змей не показывался, предпочитая оставаться в спальне. После того как на кухне был наведен порядок, мы снова разбрелись по комнатам. Я дала влюбленным полчаса для восстановления нарушенного душевного равновесия, потом подошла к окну, отодвинула шторку и тихо постучала согнутым пальцем по стеклу. Алия подбежала к окну с той стороны, я ей кивнула. Волчица скрылась за углом дома, а я улеглась на диван.

Минуты через две во дворе поднялся жуткий гвалт: орали перепуганные куры, протяжно мычали коровы, даже свиньи визжали в унисон прочей живности.

Фима ворвалась в горницу, зажгла лучину и, с трудом меня растолкав, начала орать, что моя собака гоняет кур во дворе, выгнав их из курятника. Я охнула, округлив глаза, и, простонав привычное «тетенька» босиком выскочила во двор «успокаивать собаку». Обиженная Алия была мною привязана к крыльцу, и, пока Фима загоняла в курятник кур и закрывала их там, я проскользнула в дом и открыла дверь в спальню.

Нащупывая руками стены, я двинулась вперед и в полной темноте наткнулась на чье-то голое тело, пискнула, хотела отдернуть руки, но была за них схвачена. Зажглась лучина, и я наконец-то увидела виновника нашей бессонной ночи. Наверно, Фимке нравились такие большие светловолосые, усатые мужики, но явно не мой тип. Я посмотрела в сузившиеся глаза змея и сипло прошептала:

— Дяденька, я тетеньке хочу платок вынести, а то на улице холодно.

Змей молчал, видимо, прикидывал степень моей опасности для него, в раздумье даже попытался изменить свой облик, чтобы соответствовать моему идеалу мужчины, во всяком случае, усы у него пропали. Рук моих он не отпускал, погрузившись в свои мысли, так что Фима застала нас в очень интересном положении. Он лежит на кровати, а я стою, согнувшись над ним, и держу руки у него на груди. Фимка, посмотрев на мой зад, уперла руки в боки и встала в проеме. Змей, заметив свою избранницу, отпустил мои руки и снова обзавелся усами.

— Тетенька, — заголосила я, бросаясь к Фиме, — я вам платок вынести хотела. — Я потрясла упомянутой вещью. Потом наклонилась к закипающей Фиме и нарочито громко прошептала ей на ухо: — А у вашего дяденьки есть хвост.

Змей сел в кровати, натягивая одеяло до подбородка. Я посмотрела на него и мысленно захихикала: ну чисто смущенная девица, а не мужик.

— А еще у него копыта на ногах, он мне показал, — закончила я свои откровения. Фима закипела, как котел на огне, видимо, демонстрация копыт была расценена ею как особо интимное действо.

— Ничего я ей не показывал! — взревел змей.

— Да-а, — плаксиво протянула я, — а откуда я тогда про это знаю!

Фима запыхтела, как напуганный еж, и гордо удалилась на кухню, я поскоками за ней. Женщина зачерпнула воды из бочки, попила и заорала на меня:

— Иди спать!

Я подпрыгнула от неожиданности и шмыгнула в горницу. Закрыла дверь и, довольно улыбаясь, подошла к окну и помахала Алии. Примерно с час змей успокаивал и заговаривал ласковыми речами ревнивую женщину, наконец они затихли. Почти одновременно подошло время сольного выступления Алии, и тишину деревни разорвал надрывный вой. Я захохотала в подушку, а волчица вкладывала все старание в берущие за душу завывания.

Сначала в спальне потрясенно внимали этому крику души, потом затопали, заругались, призывая проклятия на мою и собачью головы. Я выскочила из комнаты и, всхлипывая, стала извиняться и объяснять, что я предупреждала, моя собачка боится спать во дворе. В конце концов Фима разрешила впустить собаку в дом.

Алия, виляя хвостом, вбежала в горницу и чинно улеглась на диван.

— Надеюсь, остаток ночи я проведу спокойно? — проворчала Фима.

Я испуганно кивнула. Фима удалилась в спальню, а я повернулась к Алии:

— Что дальше делать будем?

— Не знаю. — Подруга, уже в привычном обличье, закуталась в мой плащ. — Это же ты у нас мастер по всякого рода каверзам.

Я немножко подумала, на цыпочках прокралась на кухню и, выглянув из-за печки, посмотрела на дверь спальни. Алия высунула из-за моего плеча свою встрепанную голову.

— Свет не потушили, — сказала я и заглянула в бочку с водой. Меньше половины. — Тихо ступая, я дошла до двери, приложилась глазом к узкой щелке, удостоверилась, что пламя лучины попадает в поле зрения, долго примеривалась, приседая и наклоняясь, стараясь не обращать внимания на жаркие шепотки в опочивальне.

Алия с огромным интересом за мной наблюдала. Наконец, надеясь, что не промахнусь, я подула в направлении лучины, помогая руками струе воздуха, не разлетевшись в стороны, достичь цели. Пламя, повинуясь магии, послушно перелетело с лучины на занавеску. Я отскочила от двери, увлекая за собой Алию, и метнулась в комнату. С минуту в любовном гнездышке царила тишина, но вскоре дом наполнился взвизгами. Я подскочила, выбежала на кухню и, поднатужившись, подняла бочку с водой, ворвалась в спальню и вылила воду на занавеску, окатив заодно кровать и сидевшего на ней разъяренного змея.

— Тетенька, — затараторила я, — я так испугалась, что горим, у меня дядька так сгорел, жуть как огня боюсь.

Фима тупо внимала моим речам, стоя посередине опочивальни с ковшом воды в руках. Ее остекленевшие глаза с тоской смотрели на мокрое ложе и любимого мужчину, с которого стекали струйки воды, а усы горестно обвисли. Змея начала колотить дрожь.

— Тетенька, у вас дяденька замерз, надо его чаем горячим напоить, — зашептала я. — Только воды нет, я ее всю вылила.

Фима покосилась на меня, а потом, смирившись с судьбой, пославшей ей такие напасти этой ночью, молча взяла ведро и пошла к колодцу, забыв даже обуться. Алия отправилась за ней, я на пальцах показала, сколько мне требуется минут. Как только дверь за ними закрылась, я с мерзопакостной улыбочкой повернулась к змею, который, брезгливо тряся ногами, выпутывался из мокрого одеяла.

— Дяденька, я забыла вам сказать, — начала я тонким голосом, — вам звезды предсказывают на сегодня разочарование в личной жизни. Меня в Школе Архона гадать научили.

Змей замер, а потом, в бешенстве вытаращив на меня глаза, прошипел:

— Ах ты… рыжая зараза…

Я радостно закивала, не дожидаясь продолжения фразы. Змей затрясся еще сильнее, пытаясь сдержать свою ярость. Торопливо натянул рубаху, мокрые штаны, схватил со стула кафтан и бросился к печке. Я не препятствовала, наблюдая за вихрем сверкающих огненных брызг, в которые он превратился, перед тем как скрыться в зеве печи.

Я просто закрыла заслонку и для верности привалилась к ней плечом. В дымоходе послышались шум и сдавленные проклятия. Я широко улыбнулась и привалилась к заслонке еще сильней. С той стороны что-то начало колотиться. Меня подбрасывало от ударов, но я стойко терпела минуты две. Затем отскочила в сторону и с удовольствием посмотрела, как змей весь в саже выкатывается обратно.

— Ты забыл сказать «до свидания», — нагло напомнила я ему, на всякий случай отпрыгивая за стол. Змей изрыгнул очередное проклятие и бросился на меня. Некоторое время мы молча бегали вокруг стола, он со зверским выражением на измазанном копотью лице, я с клоунской улыбкой.

Услышав шум во дворе и понимая, что Фима вернется с секунды на секунду, я припечатала сластолюбца словами:

— Всегда было интересно, как тебя любят женщины с таким смешным прыщиком? — я издевательски показала мизинец. Змей остолбенел, а потом вдруг начал пухнуть прямо на глазах. Я с некоторым испугом попятилась к двери, которая открылась, пропуская волчицу и Фиму с ведром воды. Женщина с тихим ужасом наблюдала за преображением своего любимого. Огромная горбатая спина, большие лапы с когтями и перепонками между ними, шарообразная голова раззявила зубастую пасть, и из нее вырвался яростный рев.

— Фима, похоже, он не хочет чая, — сказала я, — он хочет нашей крови, причем сию минуту.

Завизжав, я бросилась в сенки, змей, мотнув головой, попробовал прорваться туда же, но застрял в проеме, не рассчитав своих нынешних габаритов. Его хвост в гневе бил по стенам, разнеся в щепки стол и стулья и добив посуду, на которую в самом начале покушалась я.

Фима плакала, ее тошнило. Алия подсовывала ей таз всякий раз, как женщина судорожно сжималась. Я сидела на полу напротив змея и ждала, когда он успокоится и примет внешность посимпатичней. Змей прожигал меня глазами и пытался добраться пусть даже с дверными косяками на спине.

— Ну чего ты нервничаешь, — уговаривала его я, — найдешь другую вдовушку, снова заживешь припеваючи. — Фима при этих словах икнула и уткнулась в таз. — А про размеры не бери в голову. — Змей щелкнул хвостом по стене. — Я наобум сказала, ну сам подумай, где я могла его у тебя увидеть?

— Ты зачем его уговариваешь? — прошептала Алия мне на ухо.

— Чтобы у бедной скотинки из-за меня не развился комплекс неполноценности, при его работе это очень важно, — со смехом ответила я. Змей моргнул желтыми глазами и даже вздохнул, видимо успокаиваясь. Примерно минут через десять его окутало золотистое сияние, и он опять превратился в огненный вихрь, вихрь прошелся по кухне и ввинтился в печь.

— Там картошка! — запоздало вскрикнула я, из дымохода снова послышались ругательства, мы дружно втянули головы в плечи, затем что-то зашумело, и наступила тишина, прерываемая только Фимкиным иканием.

— От это мужик! — гордо возвестила Алия. — Головой мешок картошки выбить из трубы, это тоже уметь надо!

Остаток ночи мы прибирались. Фимка была в ужасе от того, что стало с ее домом. О змее мы старались не говорить, у бедной молодухи начинались желудочные спазмы.

Утром за нами приехал любопытный Миколка вместе с матерью, сообщил, что на кладбище все спокойно, и поинтересовался, как дела у нас. Алия кинула ему печеную картофелину и сказала:

— Представляешь, за секунды приготовилась. Можешь по всему огороду собирать.

Миколка непонимающе глядел на клубень.

— По дороге расскажем, — улыбнулась я.

Фима плакала, уткнувшись лицом в плечо Матрены, я подошла к женщинам и, вытащив архон, сказала:

— Услуга оказана. — Луна в пасти змея приобрела золотой цвет, я продемонстрировала ее Фиме. Фимка снова залилась слезами. Я сунула архон в карман и кивнула Миколке, мол, поехали. Миколка пообещал матери к вечеру за ней приехать, и мы отбыли домой.

Обратную дорогу до дома мы с Алией проспали.

Радостная Лейя встречала нас на пороге. Как только мы слезли с телеги, она с визгом бросилась обниматься, будто мы не виделись несколько лет. Стол уже был накрыт, от нас требовался только подробный рассказ. Миколка жаждал магических сражений, а Лейя доскональных описаний змея.

Мы с Алией чувствовали себя такими усталыми, что описали ночные события лишь в общих чертах, быстренько умылись и повалились спать.

Вторая половина дня была посвящена ожиданию Велия, во всяком случае, у Лейи. Она что-то стряпала, выгладила нарядное платье, мы же и не подумали готовиться. Помогли мавке вымыть полы, и на этом наш вклад во встречу двоедушника оказался исчерпан. Мы с Алией сходили на речку, где вдосталь наплескались. Лейя с нами не пошла, объяснив это очень просто: вдруг Велий придет днем, а никого дома нет.

Вечер Лейя встретила во всеоружии — волосы расчесаны несколько раз, платье облегает фигуру там, где надо, на личике приветливая улыбка, на столе всякая стряпня.

— Надо было ее змею порекомендовать, — прошептала мне Алия. — Вот была бы парочка!

Я кивнула. Мне вспомнилось, как змей экспериментировал с усами.

— А что, каждый день можно новый облик любимому придавать, — прошептала я.

Лейя на наши смешки не обращала внимания, бегая от окна к окну.

Я же вспомнила про камень в кармане платья. Порылась в своих вещах, вытащила кожаный шнурочек, вдела его в дырочку в верхушке сверкающей капли и завязала на шее. Повертелась перед зеркалом. Камень переливался, меняя цвет в зависимости от угла зрения. Лейя завистливо посмотрела и вздохнула, а Алия прищурилась:

— Где взяла?

— У василиска в норе. На посохе старика болтался, я и взяла, ему уже все равно. Только не вздумай Велию сказать.

Лейя ждала напрасно — Велий не пришел ни вечером, ни ночью.

Мы с Алией спокойно уснули, оставив мавку горевать в одиночестве. Миколка тоже не пришел, видимо хватало проблем дома.

За ночь погода изменилась, вместо удушающей жары наступила благодатная прохлада. Я еле разлепила глаза. Алия весело фыркала у умывальника, Лейя, уставшая от ожидания, тихо посапывала на диване. Я попробовала встать и с удивлением отметила, что меня покачивает из стороны в сторону, будто накануне перепила. Я потрясла головой, но это самочувствия не изменило, видимо, сказывались бессонные ночи.

День тянулся медленно, наверно, от безделья, даже есть не хотелось, хотя Лейя, дожидаясь двоедушника, напекла всяких вкусностей. Алия на улице упражнялась с палкой и страдала от отсутствия достойного противника. Лейя перерыла свои вещи и стала что-то перешивать. Я сначала пораскладывала пасьянсы, а потом просто бездумно валялась на диване, время от времени впадая в дрему.

К вечеру мое состояние стало меня тревожить. Ничего не хотелось делать, голова кружилась, сил не хватало даже на то, чтобы выйти на крыльцо, немного подташнивало. Алия обеспокоенно спросила:

— А змей не мог от злости что-нибудь тебе наколдовать?

Я покачала головой:

— У него нет такой способности, да и к чему это? По своей природе он не злопамятен, вообще долго помнить о чем-либо он не может. Тут что-то другое, что-то знакомое… — И тут меня прошиб холодный пот, потому что я вспомнила, что может вызвать такое состояние. Схватившись за спинку кровати, я с трудом поднялась на ноги и под испуганными взглядами подруг стала медленно, по стеночке пробираться к выходу. Алия и Лейя перехватили меня уже на пороге:

— Ты куда?! — Алия схватила меня за руку. — Ты вся горишь.

— Алия, быстрее оббеги все кладбище, увидишь кого-нибудь, хватай, разрешаю даже порвать эту сволочь. Это может быть только маг.

Алия с ужасом и недоверием посмотрела на меня, а я съехала по косяку на порог:

— Если мы его не остановим, похороните меня здесь, под березкой, ладно?

Алия проворно скинула одежду и рванула за порог, Лейя помогла мне встать, и мы выползли на крыльцо. В сумерках кладбище выглядело совершенно безобидным, ни шума, ни движения. Лейя окинула взглядом территорию и, посадив меня на ступеньку, сказала:

— Я тоже пойду посмотрю, я в темноте хорошо вижу.

Я оперлась спиной о стену дома. Мавка сбежала с крылечка и растворилась в темноте. Я сидела, и сил у меня хватало лишь на то, чтобы ругать себя за то, что за несколько лет спокойной жизни пела забыть об ЭТОМ и вовремя не сообразила, что происходит. Алия вернулась и встревоженно сказала:

— Верея, я никого не нашла, ты уверена, что это то, что ты думаешь?

Я в ответ лишь простонала. Алия надела рубаху и стояла на крыльце, стараясь держать нос по ветру. Лейя вынырнула из темноты и сокрушенно развела руками. В глазах начали плясать разноцветные искорки, слабость нахлынула с новой силой.

За кладбищенскими воротами кто-то показался, Алия, сбросив рубаху, с негромким рычанием огромными скачками помчалась в ту сторону. Послышался удивленный вскрик и тонкие взвизги. Лейя спрыгнула с крылечка и со всех ног побежала туда. Я, цепляясь за косяк, ухитрилась встать. Алия вернулась, недовольно ворча на ходу:

— Ошибочка вышла, свои пришли. — Она заскочила в сенки, чтобы переодеться. — Там Миколка и двоедушник. Принес же черт их в это самое время, — пробормотала она, появляясь на пороге. Я поняла, что последняя надежда погасла, вздохнула и, кажется, на несколько минут отключилась, так как открыла глаза только в доме на диване, оглядывая склонившиеся надо мной четыре головы. Алия облегченно выдохнула, Лейя всхлипывала, Миколка с ужасом смотрел на меня, а Велий хмурился.

— Чего уставились? — попробовала возмутиться я, но получилось неубедительно, как мяуканье котенка. Все как по команде отшатнулись, кроме Велия, взгляд которого остановился на моей шее, глаза сузились, и он вдруг рявкнул:

— Где взяла?!

Я непонимающе посмотрела на него, а он схватился за камень на моей шее и, рассматривая, повертел его из стороны в сторону.

— Где взяла? — повторил он, пытаясь без спросу развязать шнурок.

— Нашла. — Сил даже на разговоры не хватало, а нахальный двоедушник, видимо, отчаявшись развязать шнурок, со всей силы рванул его двумя руками. Мне показалось, что вместе с камнем с меня сорвали и голову.

— Бот дура, — проворчал Велий. — Ты хоть знаешь, что себе на шею навесила?

— Понятия не имею, — ответила я, потирая шею. — Что такое навесила на шею?

— Очухаешься, скажу. Ну ни на минуту нельзя оставить вас одних обязательно во что-нибудь вляпаетесь. — Он встал с кровати и отошел к лучине, рассматривая камень. Я же неожиданно для себя и подруг почти мгновенно уснула.

Проснулась я к утру. Слабости больше не было, чувствовала себя на удивление отдохнувшей. Все тело кололо тонкими иголками, как бывает, когда отлежишь руку. С кухни слышались Лейи смешки, возмущенное порыкивание Алии и довольный голос Велия.

Я встала, с удовлетворением отмечая, что самочувствие вернулось в норму. Подошла к зеркалу и расчесала волосы, торчавшие в раз стороны. Положила расческу на тумбочку и вышла к друзьям. Четыре пары глаз в ожидании уставились на меня.

— Чего? — засмущалась я. — Все нормально, я есть хочу.

Лейя подскочила и налила мне в кружку чая. Я плюхнулась на стул и схватилась за булочку, буркнув:

— И нечего на меня глазеть, как на привидение. — Мои слова возымели действие, компания снова взялась за карты. Мне стало как-то неудобно есть в одиночестве под взглядами подруг, и я, прихватив еще две булочки, ушла на крылечко, села на нижнюю ступеньку, задумчиво глядя на небо, приступила к трапезе.

Дверь хлопнула, я даже оглядываться не стала, предполагая, кто именно потянулся следом за мной. Велий сел рядом со мной на ступеньку и без зазрения совести вытащил одну булку из моих пальцев, надкусил ее и спросил:

— Ты как?

— Хорошо. Так что я навесила себе на шею?

— Лейя говорит, ты искала мага, когда тебе стало плохо. Почему?

— У меня был бред, — кляня болтушку мавку, выдавила я.

— А-а-а, — недоверчиво протянул двоедушник и откинулся на ступеньку, продолжая жевать булку. Мы помолчали.

— Ты повесила себе на шею глот — поглотитель магической энергии, — нарушил тишину Велий. — Откуда он у тебя?

— Нашла, — повторила я, быстренько придумывая обстоятельства находки. — Так это от него мне стало так плохо?

— Если глот наденет какое-нибудь магическое существо, он отнимет у него только часть способностей, ну, например, у Алии — способность чувствовать запахи, у Лейи — ее чары соблазнения, но чувствовать себя они будут хорошо. А у тебя все очень странно… — Он замолчал, вытащил из моих рук кружку и отхлебнул чаю. — Такое может произойти, если глот поместить рядом с накопителем.

— И что тогда произойдет? — спросила я, забирая свою кружку у Велия.

— Глот высосет всю энергию из накопителя. Но в твоем случае энергии оказалось слишком даже для такого мощного камня, еще немного, и он просто взорвался бы, уничтожив выбросом магии и избушку, и непутевых хранительниц, которые вешают себе на шею первый попавшийся предмет, — сказал Велий, отбирая у меня кружку.

Я помолчала, прикидывая размеры катастрофы, и проговорила:

— Звучит впечатляюще. — Я куснула булочку и, поняв, что наелась, протянула ее Велию: — Хочешь?

— Я не ем обкусанные булочки. — Он отстранил мою руку.

— Зато недопитый чай очень даже пьешь, — съехидничала я, кивая кружку в его руке. Велий усмехнулся, но кружку не вернул.

— Так где, ты говоришь, нашла глот?

— Я не говорила, где я его нашла, — сказала я. — А нашла я его в лесу около кладбища.

— Почему-то я тебе не верю, — проворчал Велий. — Странная ты, постоянно что-то скрываешь. Как ларец с потайными отделениями — кажется, уже все выяснил, понял, но что-то происходит, и приходится искать ответ сначала.

Я встала на ноги и, одернув платье, собралась идти в дом, но наглый двоедушник развалился на ступенях, не давая пройти, поставил кружку на верхнюю ступеньку и подозрительно сладким голосом предложил:

— Хочешь, что-то расскажу?

— Давай, — чувствуя, что ничего приятного для себя не услышу, все-таки согласилась я. Ногой отодвинула ногу двоедушника со ступеньки и села с краешку.

— Я слышал это еще в детстве, мать рассказывала. Чародей такой был, имя у него было то ли Касьян, то ли Ксанфий, не помню. Жена у него настоящая летавица была, красивая, говорят, но речь не о ней, а об их дочке. Ребенок необычный был, говорят, сама вместо накопителя могла энергию собирать, причем беспредельно.

Я сидела с прямой спиной и напряженно всматривалась в темноту, будто среди покойников силилась увидеть знакомого. Велий вздохнул и продолжил:

— Знаешь, что удивительно?

— Что?

— Энергию-то она накапливала, а магией пользоваться не умела совсем…

Я фыркнула:

— Ну и дура!

— Ты злая… Чародей прятал ее от знакомых магов, сама понимаешь — такой накопитель мог многих охотников привлечь.

— Ты говоришь о ней как о вещи, — раздраженно перебила я Велия.

— А маги и относились к ней как к вещи, очень дорогой вещи, надо сказать, — сказал двоедушник. — Настолько дорогой, что маги решились на кражу, убив при этом ее родителей. Сожгли их, запечатав взамке заклятием. Мне странно только одно — почему ее отец не воспользовался возможностями дочери? Почему не смог справиться с горсткой, по правде говоря, средних магов? — Двоедушник заглянул мне в глаза, я безмятежно встретила его взгляд, с трудом перебарывая желание подскочить, затопать ногами и вообще сделать что-то ужасное, лишь бы он заткнулся и не продолжал дальше. — Говорят, имея такой накопитель, Черный Лорд Лонгин с несколькими магами и поработил южные земли.

«Выбеленные солнцем волосы, кривая ухмылка, протянутая рука, от которой наваливается слабость, и черные колодцы глаз…»

— Только через несколько лет Лорд бесследно пропал, а его ближайшие соратники погибли при странных обстоятельствах.

«Никогда никому не позволю! Страх на дне черных колодцев, потянувшаяся рука, и, спустя мгновение фейерверк серого пепла на крыше самой высокой башни Лонгинского замка. Чтоб ты…»

— Что произошло, никто не знает, но мне всегда казалось, что просто дочь чародея научилась пользоваться своей силой и отомстила обидчикам.

— Для этого она была еще слишком мала, — напомнила я.

— Да, давно это было, лет с десяток тому назад. — Велий зевнул, словно сказку мне на ночь рассказывал. — А знаешь, сейчас бы она была твоей ровесницей, — невинным тоном закончил он.

Я посмотрела в его насмешливые серые глаза и вскипела: — И зачем ты мне все это рассказал?

— С целью расширения твоего кругозора, дурочка.

Я подскочила в ярости, щеки горели как от пощечин, но тут на пороге появилась Алия со словами:

— Вы чего тут так долго? — Алия нахмурилась, увидев, что со мной что-то не то, на мгновение задержала взгляд на моих напряженных растопыренных пальцах. — Вы что, ссоритесь?

— Нет. — Велий, видимо, даже не предполагал, что Алия спасла его от распыления на месте. — Я спросил ее, что делает курица у вас на печке, а Верея почему-то разозлилась.

Я от неожиданности открыла рот. Алия вновь подозрительно посмотрела на меня и ответила:

— Нам скучно без живности.

— А мыши и тараканы в счет не идут, — буркнула я, взяла кружку со ступеньки и прошла мимо Велия, гордо задрав веснушчатый нос. — А звали ее Верелея, — в спину мне бросил двоедушник, заставив меня вздрогнуть.

— Кого? — тупо спросила Алия.

— Крысу ручную, — С готовностью подсказала я, выглядывая из-за двери и сверля взглядом Велия.

— Кошмар, — буркнула ничего не понимающая Алия и тоже зашла в дом.

— Чего вы так долго, я по тебе уже соскучилась, — проворковала Лейя, когда Велий появился в комнате.

— Лейя, не забывай, твои чары на него не действуют, — сказала Алия.

Велий снял сапоги, вошел за мной в горницу и протянул на ладони глот.

— Думала, не верну? — Он сунул камень мне в руку. — На шею только не вешай.

Я положила камень в карман, радуясь, что Велий не видит спрятанных в сундуке книг. Миколка широко зевнул.

— Можете спать ложиться, я уже выспалась, посмотрю за порядком, — сказала я. Все стали расползаться по диванам и кроватям. Лейя после недолгих споров с Велием полезла на печку. Я посидела у окна, слушая дружное посапывание, вытащила глот из кармана, полюбовалась на искорки в камне и, подбросив его на ладони, довольно улыбнулась, смекнув, на кого мне его повесить.

Умостившись на гребне каменного василиска и свесив босые ноги вниз, я рассматривала сквозь глот небо, Алия, лежа на спине змея, бросала камушки в верхушку сосны, а Лейя плела очередной растрепанный, похожий на воронье гнездо венок.

— Велий утром пытался курицу с яйца василиска снять, — хихикнув, сообщила Лейя. — Думал, я сплю.

Я свесилась вниз:

— А ты?

— А я схватила его за руку и предложила лечь рядом.

Алия хохотнула, видимо, представив себе растерянного двоедушника.

— А он? — продолжала допытываться я.

— А он даже глазом не моргнул, — вздохнула Лейя, — спрыгнул с печи и ушел на диван.

— Оставив девушку в одиночестве.

— Лишь бы вылупившийся василиск нас в камень не превратил, — встревожилась Алия.

— Не превратит, — довольно сказала я, любуясь камнем. — У нас для него глот есть.

— Ты хочешь глот ему повесить? — спросила Алия.

— Ну да! Глот скорее всего и висел на шее у мамаши нашего найденыша, а хозяин, потрясая в гневе своим посохом, нечаянно его сорвал. Случайность — и прекрасно сработанная каменная статуя. — Почему же этот старик так разозлился? — спросила Алия.

— Боюсь, этого мы никогда не узнаем.

— Там кто-то к воротам идет, — сказала Лейя и, водрузив венок на голову, поднялась на ноги. Я убрала глот в карман и стала спускаться по спине змея. Алия швырнула последний камушек и с недовольным покряхтыванием тоже слезла.

Легкая на подъем мавка побежала· к воротам и вскоре до нас донесся ее восторженный визг:

— Девочки, смотрите, кто к нам приехал!

Заинтригованные, мы с Алией побежали к воротам и увидели, что мавка повисла на шее у… Аэрона.

— Упс… — произнесла Алия.

— Как ты здесь оказался? — удивилась я.

— Вас сослали, и мне стало чертовски скучно, — со смехом пояснил вампир, пытаясь отодрать мавку от своей шеи. — Вот и решил навестить, а то тоска смертная — никто ничего не взрывает, никто никого не бьет, не соблазняет. Кстати, очень качественная статуя. — Он махнул рукой в сторону василиска.

— Верея всегда качественно выполняет взятое на себя обязательство, — сказала Алия. Аэрон еще внимательней присмотрелся к василиску, присвистнул и покачал головой.

— Значит, совсем недавно это еще и ползало?! Впечатляет.

Я шаркнула ножкой и присела в реверансе:

— Всегда к вашим услугам. А ну, чего мы тут стоим? Пошли в дом.

Пока Лейя угощала гостя и рассказывала ему о событиях последних дней, я вымыла ноги и присела к столу.

— Как ты нас нашел?

— Сначала до деревни добрался вместе с почтальоном на грифе, а потом пешком до кладбища.

— У них что, еще и гриф-почта есть? — заинтересовалась я.

— Выходит, что есть. — Аэрон хрустнул соленым огурчиком.

— Аэрон, а кому пришла почта?

— Да я почем знаю?! Самый последний дом у леса, хозяин такой усатый.

— Геронтий. — Я кивнула Алие, остановившейся на пороге.

— Только почта не ему была, а его брату, — продолжал Аэрон, не замечая нашего молчания и тревожного выражения на лицах. — Слушайте, а ваши покойники правда по кладбищу ночами ходят? — заговорил он о другом.

— Правда, — рассеянно ответила я, думая только о странном двоедушнике, которому была зачем-то отправлена дорогущая гриф-почта. Обыкновенному жителю ничем не примечательной деревеньки? К тому же он много знает о магах, имеет представление о нашей Школе, извел меня вопросами о накопителе…

— Жуть, — сказал Аэрон и отложил в сторону булку с изюмом. — И как вы за ними смотрите?

— Ну-у, — глубокомысленно начала я, — устраиваем им экскурсии кладбищу, песни поем…

— У костра, — вставила Алия.

— Танцы танцуем, — продолжила я, с удовольствием глядя на вытянувшуюся физиономию красавчика. — Один раз даже в салочки играли, но активным спортом все-таки заниматься им вредно, то а часть тела отпадет, то другая.

Вампира, кажется, затошнило, во всяком случае, тарелку он отодвинул. Лейя умоляюще смотрела на нас, боялась, что гость сбежит обратно домой, я же надеялась, что сегодня ночью Аэрон будет петь серенады на кладбище, и просто таяла от сладкого предвкушения.

— Что новенького в Школе? — спросила я.

— Да пока вас нет, стоит себе на прежнем месте.

— Слушай, Аэрон, а ты случайно не знаешь, кто у нас проверяющий? — спросила я о том, что меня волновало.

— Нет, — покачал головой вампир, хотя я что-то такое заметила в его глазах. — А что, он до сих пор не представился?

— Смешно сказать, но мы его еще ни разу не видели.

— Странно.

— Аэрончик, а ты к нам надолго? — вклинилась в разговор Лейя, кладя руки гостю на плечи.

— Пока не надоест, — с улыбкой ответил вампир. Алия огорченно вздохнула:

— Рассказывай, что новенького в Школе?

— Да все по-старому. — Аэрон попытался снять мавкины руки с плеч. — У учителя по искусству перевоплощения во время практического занятия кто-то украл двенадцатый нож. В ярости оборотень чуть половину Школы не разорвал, целых два дня все сидели по комнатам, нос боялись высунуть. Даже учителя по коридорам ходили только стайками.

— Нож нашли? — спросила Алия.

— Нет, пришлось мага вызывать из Академии. У мавок обнаружили мужика в одичалом состоянии. Оказывается, они еще зимой любителя подледного лова выловили и прятали в подвале Школы.

Алия укоризненно посмотрела на Лейю, мавка показала ей язык.

— Лешие в сговоре с какой-то кикиморой вырастили новое полурастение-полуживотное, которое имеет привычку кусать всех за пятки и издавать непотребные звуки, и запустили его в класс к летавицам, а там в это время проходил внеплановый сбор комитета учителей.

Я хихикнула, представив, как учителя с визгом лезут на столы.

— А что делает у вас курица на печке? — спросил вдруг Аэрон, поднимаясь на цыпочки.

— Яйцо высиживает.

— Вы решили заняться птицеводством? — ехидно поинтересовался он и, не услышав ответа, сел на диван и удовлетворенно огляделся. — А у вас хорошо, уютно.

— Аэрон, ты знаешь моранский язык? — спросила я, садясь рядом.

— Язык магов? Нет. — Он удивленно поднял бровь. — Зачем тебе?

Я, вздохнув, полезла в сундук и выложила на стол толстые книги.

— Вот.

Аэрон взял одну, полистал.

— Где взяла?

— Нашла.

— Я не знаю языка магов, но при Школе есть ставка мага, так сказать, инспектора по расследованию необычных ситуаций.

— Никогда его не видела, — удивилась я.

— Говорят, мастер третьей ступени. Он наверняка разберется в этих записях. Обратись к нему, думаю, он заинтересуется этими книгами.

«Да уж, а заодно и мной. Нет уж, благодарю покорно, ненавижу магов», — подумала я, а вслух сказала:

— Хорошо, разберусь в Школе. — Я положила книги обратно в сундук. — Только никому больше не говори про них.

— Кому?

— Да есть тут… — неопределенно проговорила Алия.

Любопытный вампир никак не мог дождаться вечера, все выглядывал в окно, выскакивал на крыльцо и выпытывал у нас подробности жизни и смерти наших охраняемых.

С наступлением сумерек прибежал Миколка и очень удивился, обнаружив у нас гостя, а когда в свете свечи Аэрон блеснул клыками, подросток со страху полез прятаться на печь. Долгими увещеваниями и заверениями в полной безопасности мы уговорили его спуститься и присоединиться к нашему обществу.

Аэрон с огромным интересом наблюдал за появлением мертвецов, желая рассмотреть их получше, бегал за ними по кладбищу и окончательно их запугал, мы же откровенно зевали. После полуночи все переместились за ограду, на каменного василиска. Разожгли небольшой костерок и стали вспоминать страшные истории. Миколка слушал и все ближе придвигался к костру. Больше всего ужастиков знал, конечно же, Аэрон. Сначала вампир рассказал сказку про жуткого умрунка, которого старый вампир и старая вампирка сделали из костной муки своих жертв и замесили на своей крови. Готового умрунка положили на подоконник обсохнуть, но этот паршивец укатился в лес и перебил там кучу зверья, становясь все толще и краснее от крови, пока в конце концов не лопнул. До сих пор охотники и грибники находят от него ошметки.

Затем последовала история про злобных злыдней, которые поселились в пустом горшке и творили всякие пакости, пока на горшок случайно не сел какой-то мужик и не раздавил их. Подробно описывались предсмертные корчи злых тварей, и так как вампир не страдал отсутствием артистизма, получалось очень эмоционально и страшно. Нервно оглядываясь, Миколка поинтересовался у Аэрона:

— А крылья у тебя есть?

— Есть, конечно, что я, не вампир, что ли? — обиделся тот и, встретив горящий взгляд Миколки, влез по каменной спине василиска и, гордо встав на голове змея, торжественно стянул через голову рубаху и на фоне убывающей луны развернул кожистые крылья.

— Ух ты! — воскликнул подросток. Я усмехнулась, ковыряясь палочкой в костре, уж что-что, а впечатление вампир произвести умел. Аэрон, возвышаясь над нами, хорошо поставленным голосом продекламировал:

Темный лес, полночный мрак,

Бродит хмурый вурдалак.

Воем воет — стынет кровь.

Мучает его любовь, мучает его разлука,

Где же ты, Загрызка…

И без предисловий начал рассказ о ревнивом вампире Укусе и его молодой жене Загрызке. Рассказывалось это все в основном для Миколки, мы эту историю уже знали. Лейя вызвалась изображать Загрызку, а мы с Алией легли в траву и наблюдали за представлением снизу. Миколка с искренним ужасом таращился на мавку, которая обвисла на руках у вампира, изображая задушенную и проткнутую колом жертву. Вампир в приступе вдохновения скалил клыки и еще шире расправлял крылья.

И тут я почувствовала чье-то присутствие. Алия лежала на животе и болтала ногами, я приподнялась с травы и посмотрела на ворота.

— Велий пришел, — на всякий случай оповестила я друзей. Аэрон от неожиданности вздрогнул, а Лейя стала «оживать».

— Это Аэрон, он старшекурсник и наш друг, — сказала я, тыкая пальцем в вампира, который, натягивая рубаху, помогал Лейе спуститься вниз. Лейя радостно запрыгала по траве:

— Мы показывали Укуса и Загрызку.

— А я уж было подумал, что на вас напал вампир, — озадачил нас Велий и, заметив наше недоумение, пояснил: — Смотрю — два трупа уже в траве валяются, Миколка со страху чуть в костер не лезет, а вампир над третьей жертвой глумится. — На вампира Велий смотрел странно напряженным взглядом, словно ожидал от него какого-то подвоха.

Аэрон обиженно засопел:

— Я не глумился, а показывал финал истории.

— Ваша компания растет как на дрожжах, — недовольно проворчал Велий, садясь на корточки у костра. — Больше гостей не ждете?

— Мы и этого-то не ждали! — фыркнула Алия.

— А мне понравились страшные истории, я бы еще послушал, — признался Миколка.

— Ночью спать не будешь, — одернула его Алия.

— А я и так не сплю, — засмеялся паренек.

Алия стала палкой выгребать из костра печеную картошку, а мы подхватывали горячие клубни, обжигая пальцы. Миколка во все глаза смотрел, как Аэрон ест картофель. Вампир, заметив это, насмешливо спросил, смутив подростка:

— А ты думал, я одну кровь пью?

Миколка принялся за еду, но по нему было видно, что именно так он и думал.

Затоптав угасающий костер, мы пошли к дому. Девчонки и Велий с Миколкой зашли в дом, а Аэрона я, потянув за руку, остановила на крыльце и потребовала:

— Ну-ка выкладывай, зачем явился?

Аэрон вздумал было уверять, что просто по нас соскучился, но я честно предупредила:

— Начнешь выворачиваться — помогать ни за что не буду.

Аэрон со вздохом сел на крылечко.

— У нас в графстве стали пропадать вампиры, да и не только они, — сказал он. — Другой нечисти тоже достается.

— А люди? — спросила я. В Урлаке проживали и много человеческих семей.

— В том-то и дело: люди пропадают, но лишь на несколько дней, а затем возвращаются и несут какой-то бред. Как будто сказок наслушались. Родители провели расследование, но только еще больше запутались. Обнаружилась аномалия около самой границы графства, Попадая туда, нечисть просто исчезает, и все.

— Мага вызывали?

— Был один, но не смог попасть на зачарованное место. Два дня бродил по поляне, но никакой аномалии не обнаружил.

— Странно.

— Более того, если раньше аномалия занимала небольшую поляну в роще, то теперь всю рощу.

— А родители?

— Сначала пытались своими силами найти выход, но после того как исчез небольшой воинский отряд вместе с главной ведьмой, запретили подданным даже приближаться к этому месту.

— Вот и хорошо.

— Да чего же хорошего! Именно в этой роще растет единственный в мире цветущий папоротник

Я выпучила на него глаза, а Аэрон ухмыльнулся и пояснил:

— Вообще-то это тайна, но если ты поможешь…

— А я еще не согласилась, — сказала я, чувствуя, что мне предлагают ввязаться в очередную переделку. — Пошлите туда не вампиров, а людей.

— Думаешь, ты одна такая умная? — съязвил Аэрон. — Посылали уже, они возвращаются и несут ахинею про Бабу-ягу, Кощея и тому подобное.

— А мне-то ты что предлагаешь?

— У меня в этой роще три дня назад брат пропал, — грустно сказал Аэрон. — Я сам хотел на поиски отправиться, да родители не отпускают. И тут я вспомнил про тебя. Ты человек, значит, должна вернуться обратно…

— Очень мне нравится это самое «должна вернуться», — пробурчала я.

— Но ведь чары на тебя не действуют, значит, ты сможешь разобраться, в чем там дело.

Я задумалась.

— Да ты не бойся, — продолжал Аэрон. — Я с тобой пойду, мне одному как-то страшновато, а с тобой, да после того как ты разгромила кабинет директора…

— А с чего ты взял, что я захочу помочь? Я совсем не желаю пускаться в сомнительные путешествия.

— Тогда я дам обещание на архоне: услуга за услугу. Я рассмеялась:

— Аэрон, за дурочку-то меня не держи! Предлагаешь найти брата, а сам сомневаешься в моих умственных способностях.

Аэрон с отчаянием посмотрел на меня и отвернулся. Я перестала веселиться.

— Ну хорошо, я соглашусь рискнуть жизнью, которая мне очень дорога, но в обмен ты или твои родители выполнят одно мое желание. Обещаю, ничего сверхъестественного. Согласен?

Аэрон попробовал взглядом прожечь во мне дыру, но потерпел поражение и покорно кивнул. Я вытащила архон из кармана, надела на шею и сказала:

— Услуга в обмен на желание.

Луна в пасти крылатого змея приобрела лиловый цвет, теперь, пока я не выполню свое обещание, а Аэрон не исполнит мое желание, архон снять будет нельзя. Аэрон со вздохом посмотрел на свой архон, оттянув его за цепочку.

— У меня только одна проблема — я, понимаешь ли, здесь в ссылке, боюсь, мое отсутствие заметят и меня накажут, а мне этого очень не хочется.

Аэрон ухмыльнулся:

— Этот вопрос давно согласован с дирекцией Школы. Временно ты освобождаешься от должности хранительницы. У тебя есть право освободить от нее еще одну из вас. Оставшаяся будет охранять кладбище одна или с добровольным помощником.

— Ах ты, вампирюга, ты с самого начала знал, что я соглашусь, и все подготовил! — закричала я, бросаясь с кулаками на усмехающегося вампира.

— Ну подготовил-то, допустим, не я, а родители. Кого берешь с собой? — Аэрон схватил меня за руки.

— Алию.

— Правильно. Лейя слишком безголова.

— Меня беспокоит только одно — Алия тоже нечисть.

— Но ты будешь не одна, а со мной, — гордо сказал вампир.

— Только не надо строить из себя героя. Учти, ты тоже нечисть. — Я поднялась на ноги, вампир тоже встал. — Пойдем готовить Алию к предстоящему походу. Не думаю, что она будет в восторге.

В доме было тихо, Лейя мыла посуду, Алия и Велий играли в крестики-нолики, а Миколка дремал на печке. Когда мы зашли в дом, Лейя обиженно пискнула:

— Хотели остаться наедине, так бы и сказали.

Алия и Велий одарили нас одинаково презрительными взглядами.

Я ответила им тем же, а Аэрон, желая позлить Лейю, бросил на меня пламенный взор, за что получил ощутимый тычок под ребра. Я стала рыться в вещах, выбирая, в чем отправиться в Урлак. Велий отложил мелок в сторону и, поймав архон, выпавший из выреза платья и качающийся на цепочке, посмотрел на луну в пасти змея и хмыкнул:

— Услуга в обмен на желание?

Я выдернула знак из его руки и молча кивнула, Алия подскочила со стула и хмурясь произнесла:

— Так и знала, что он не просто так сюда прибыл.

Аэрон радостно оскалился. Я посмотрела на Алию:

— Собирайся, завтра к вечеру в Урлак поедем.

— Да ни за что! — уперлась подруга. — Сама к кровопийцам я не поеду.

Аэрон обиделся:

— Никакие мы не кровопийцы, в Урлаке людей больше живет, чем в Малых и Больших Упырях вместе взятых.

— А что за срочность такая? И вообще, нас не отпустят.

— Уже отпустили. — Аэрон достал из своего мешка пергамент, запечатанный печатью Школы, и протянул Алие. Она сломала печать, прочитала текст.

— А почему я не еду? — обиделась Лейя.

— Лейя, Школа разрешила мне взять с собой только одного из нас. А кладбище без присмотра ведь не оставишь, да и у нас здесь еще одно дельце. — Я украдкой кивнула на курицу. Лейя кивнула в ответ, немного успокоенная. — Миколка будет с тобой и Велий тоже.

— Я еду с вами, — неожиданно заявил двоедушник.

— Ничего подобного! — воскликнула я. — Это невозможно, ты не имеешь отношения к Школе.

— Ошибаешься, — Велий сузил глаза, — я ваш проверяющий.

В комнате повисла тишина.

— Мне предписано отправляться с вами, так как Школа несет ответственность за вас перед родителями.

— За меня Школе ответственность не перед кем нести, — выдавила я.

— Ну ты совсем другое дело. — Велий вытащил из-за пазухи пергамент и сунул мне в руки. — Можешь ознакомиться.

Половина слов в нем была на моранском языке, но суть была прописана и на общепринятом. Очень мне не понравилась эта суть, выходило, что Велий должен сопровождать нас везде и не выпускать из виду, прямо как особо опасных преступников.

— Значит, ты знаешь моранский язык? — спросила я, памятуя о книгах в сундуке и радуясь, что Аэрон промолчал о них.

— Значит, знаю.

Алия с недовольным выражением стала укладывать вещи.

— Почему ты сразу не сказал, что ты проверяющий? — раздраженно поинтересовалась она.

— А зачем? — отозвался двоедушник. — Ты получила ответ на свой вопрос: что я делал на кладбище? — повернулся он ко мне.

— Получила, — буркнула я. — Ты подлый.

— Почему это? — прищурился Велий. — Если ты насчет ваших проказ, то не волнуйтесь, в отчетах они не фигурируют, по отчетам вы идеальные хранительницы.

— Надеюсь, директор не плачет от умиления, — язвительно сказала я, хотя надо признать, его слова об отчетах меня успокоили. Лейя подавленно молчала, вспоминая, сколько раз она вешалась Велию на шею. Аэрон молчал, чему-то улыбаясь краешками губ, один только Миколка ровным счетом ничего не знал и спокойно спал. Алия собирала свой мешок

К вечеру следующего дня мы были готовы. Аэрон еще утром предупредил, что родители обещали прислать за нами небольшого дракона. Увидев этого «небольшого» дракончика, я чуть не передумала ехать в Урлак, боялась, что эта тварь решит сделать по дороге привал и схарчит нас за милую душу. Дракон был нежно-зеленого цвета, с огромными крыльями и внушительными зубами. Он весело фыркал, отчего ближайшие березки пригибались к самой земле. Аэрон пошлепал дракона по боку и даже позволил ему облизать себе руки. Велий тоже никакого беспокойства не проявил, спокойно залез на спину зверюге и приглашающе похлопал рядом с собой. Алия никогда не показывала своих страхов окружающим, поэтому лишь вздохнула и полезла следом за Велием. Я же, не имея комплексов, как Алия, вволю повозмущалась, предлагая идти пешком. Мне почему-то казалось, что дракон на обед присматривает именно меня. Аэрон уверял, что животина — убежденный вегетарианец, но на дракона пришлось затаскивать меня чуть ли не волоком. Когда дракон поднялся в воздух, я сделала открытие, а именно, что меня укачивает на этом летающем шкафе. Ввиду этого всю дорогу я сидела молча, цепляясь за Алию и стараясь дышать как можно глубже. Довольный ощущениями полета Аэрон продекламировал очередной отрывок из трагедии про Укуса и Загрызку:

Где же ты, Загрызка?

Мука душу темную гнетет,

Он не ест, не спит, не пьет,

Он все думает о ней

Ветреной любви своей.

«Без тебя мне одиноко, сердце может

лишь страдать,

Где же ты, Загрызка?…»

Велий чуть слышно хрюкнул, видимо, додумав фразу, а мне было слишком дурно, чтобы по достоинству оценить стихи.

Замок Аэрона был выдержан в лучших традициях ужастиков — огромный, мрачный, на вершине горы. Хотя интерьер понравился мне больше, несмотря на дурноту после полета. Светлые залы, широкие лестницы, позолота. И не подумаешь, что тут живут вампиры, скорей уж летний дворец какой-нибудь княжны, которая целыми днями только и занимается тем, что бренчит на арфе да строит глазки молодым кавалерам.

Аэрон представил нас своим родственникам, хотя мы уже были знакомы после шалостей в стенах Школы. Те приняли нас приветливо и стать почетными донорами не предлагали. Утром мы решили отправиться на аномальное место.

До печально известной рощи нас сопроводили всем двором. Родители всю дорогу уговаривали Аэрона отказаться от своей затеи и отделаться малой кровью, то есть нами, выдавливая скупые улыбочки мне и Алии.

— Вампирюги самые натуральные, — прошептала мне на ухо Алия.

Возле рощи провожающие оставили нас в покое.

— Держаться всем вместе, никуда не расходиться, — приказал Велий, будто мы дети малые. — И еще, Верея, я боюсь, что твоя магия в этом месте действовать не будет. Это место ее глушит, я чувствую. — Спасибо, успокоил.

Я повернулась к Аэрону:

— Слушай, а чем кончается трагедия про Загрызку? Аэрон с готовностью продолжил:

Где же ты, Загрызка,

Тать, может быть, тебя похитил

И теперь тебя пытает, кол осиновый вбивает

В грудь прекрасную твою.

Или трупом бросил в грязь.

Где же ты, Загрызка?…

Под эту душещипательную декламацию мы и вступили в рощу.

Аэрон неожиданно замолчал.

— Ничего аномального я пока не вижу. Может, деревья чуть покряжистей да почаще. — В ответ тишина. Я оглянулась на друзей, но никого рядом не оказалось. Я заорала, стараясь не впадать в панику: — Эй! Это не смешно! — Молчание, не слышно даже птичьих голосов. Я повертелась на месте, нервно озираясь, сделала пару шагов вперед. — Это явно никакая не березовая роща. Я окинула взглядом непроходимый бурелом. С кряхтеньем и бранью стала продираться к просвету между деревьями, надеясь выйти хотя бы на тропинку и костеря вампиров, которые непролазные дебри называют рощей. До вожделенного просвета осталась пара шагов, и я, увидев, куда именно Вышла, тихо присвистнула. Посреди поляны высился большой, в два этажа дом, обнесенный частоколом. — Странно, Аэрон не говорил, что здесь кто-то живет, — пробормотала я. — Что ж, это облегчает задачу — хозяин наверняка знает, что здесь происходит.

Я пошла вдоль забора, отыскала ворота и осторожно их отворила. Во дворе было тихо. Крадучись я подошла к дому и постучалась в дверь:

— Эй, хозяева… — В ответ молчание. Я осторожно приоткрыла дверь и вошла. Обойдя весь дом и не обнаружив хозяев, я приуныла, села на лавку у стола. Что-то мешало мне как следует подумать, что дальше делать, какое-то ощущение нереальности и чего-то знакомого. Бездумно посидев с полчаса, я решила сварить картошки, а то от переживаний заурчало в животе, да и хозяева на сытый желудок разговорчивее станут.

Картошка сварилась, я поела, помыла за собой посуду. Чугунок поставила в теплую печь, чтобы картошка не остыла, и тут услышала стук копыт.

Я выглянула в окно, слегка отодвинув занавеску, и обмерла: в ворота въезжали семь всадников, здоровых мужиков. Я вжалась в стену.

— Полный абзац! — Меня замутило от страха. Я еще раз выглянула из-за занавески. Точно семь и все как один похожи на вампиров. Бряцало оружие, всхрапывали кони. Я заметалась по кухне как мышь, ища какую-нибудь щель, в которую можно забиться. Надо же так влипнуть! «Тебе ничего не грозит, ты же человек», — передразнила я Аэрона. Вот тебе и «не грозит»! Человеческая девушка одна в лесу с семерыми вампирами. Сердце ухнуло в пятки и настойчиво стучало оттуда, требуя спрятаться еще поглубже. Я заметила щель под печью, в которую, если втянуть живот, вполне можно было втиснуться, что и сделала, со страху скользнув туда как намазанная маслом.

Тяжелые шаги на лестнице. Я перестала дышать. Вампиры ввалились в горницу, выложили на стол несколько уток, видимо, добытых на охоте, и, фыркая, стали умываться у умывальника. Один из них сунулся к печке и весело воскликнул (у меня волосы дыбом от его искренней радости встали):

— У нас гости! Кто-то нас поджидал, печь затопил да картошки наварил.

Я тихо заскулила и стукнула себя ладонью по лбу, кляня за глупость. Остальные мужики тоже весело заулыбались, а я попыталась сделать под печкой подкоп и уйти в землю, но не преуспела. Зато дальнейшие слова меня насторожили, и я, постепенно оправляясь от ужаса, стала кое о чем догадываться, моля богов, чтобы все оказалось именно так, как я надеюсь. Вампиры, вместо того чтобы перевернуть весь дом в поисках незваного гостя, принялись гадать, кто к ним заявился, и всячески зазывать:

— Если старый человек — будь нам батюшкой или матушкой, если молодец — будь нам братом названым, если юная девица — будь нам милая сестрица… — и обескураженно воззрились на выползающую с кряхтением из-под печки, всю в саже и пыли красну девицу.

— Так уж и быть, сестрицей буду, — буркнула я, пытаясь снять налипшую на платье паутину. Братья-вампиры заулыбались, особенно после того, как я умылась и стала не такой страшной, как показалось вначале, а заплетя косу, так и вообще красавицей, неважно, что рыжей.

В разговорах пролетел день. Братья показали мне мою комнату, и я, сидя на кровати и прислушиваясь к готовящимся спать вампирам, попыталась собрать мысли в кучку.

Итак, судя по всему, эти семеро — из того отряда, который сгинул тут вместе с ведьмой. О прежней жизни вампиры ничего не помнят, равно как и о том, что они — вампиры. Сказку эту про спящую царевну и семь братьев рассказывали мне еще в приюте, и она мне почему-то нравилась. Распорядок дня у братьев полностью соответствовал рассказанному — с утра на охоту за серыми утками, вечером домой. Интересно, на сколько дней я здесь застряну и приедет ли меня спасать прекрасный царевич? И будет ли он вампиром или все-таки для меня расстараются и найдут нормального, человеческого? Я одернула себя, прогоняя романтические фантазии. Завтра же дам деру, друзья наверняка тоже во что-нибудь вляпались, а я обещала Аэрону, что помогу. Я покосилась на архон на шее, на лиловое сияние луны и легла спать.

Утром, проводив названых братьев на охоту, я собрала свои пожитки и отправилась в путь. Как бы не так! По двору могла ходить сколько угодно, а вот за ворота ни шагу сделать не могла, что-то толкало обратно. Весь день я экспериментировала: пробовала перелезть через забор, выломать доску, сделать подкоп — никакого толку. Я взвыла, с ненавистью глядя за частокол. Получалось, что придется ждать конца сказки, и тут я обмерла, вспомнив, что гостеприимный дом я покину вперед ногами, в гробу, в белых тапочках.

Я в отчаянии завыла, распугав кур во дворе. Хотела обрушить проклятый забор, взмахнула руками, но добилась лишь оглушительного хлопка, совершенно бесполезного. Делать было нечего, я потащила свой мешок обратно в дом. Интересно, а если не есть яблоки? Стоило только об этом подумать, как до смерти захотелось спелого сочного яблока. Отказаться было просто невозможно…

На следующее утро ко мне в светелку пришли все семь братьев и стали каждый предлагать себя в мужья. Я, мысленно порадовавшись, что в сказке время летит быстро, стало быть, и смерть моя не за горами, швырнула в них подушку и заявила, что жених у меня есть, ишь, женихаться им приспичило! Отправив братьев на охоту и помахав им вслед платочком, я тоскливо посмотрела за частокол и стала догадываться, отчего померла царевна в сказке — от тоски, каждый день одно и то же. Надо будет попробовать выскользнуть в ворота, когда братья вернутся.

Днем в калитку что-то поскреблось, и я с замиранием сердца поняла, что это, скорее всего, яблочко прибыло. План у меня был уже разработан: делаю вид, что откусываю, притворяюсь мертвой, братья вынесут меня из дому, и я свободна как птица. Я пошла к калитке, готовясь встретиться со старой ведьмой, но тут меня ждало очередное потрясение.

Никакой ведьмы не было, а стоял, привалившись к калитке, Лорд Лонгин собственной персоной, как будто не было вихря серого пепла на крыше башни, стоял и грыз красное, сочное яблоко:

— А ты стала совсем взрослой, моя девочка, — саркастически улыбаясь, проговорил он и отбросил огрызок в сторону.

— Я никогда не была твоей девочкой, — сквозь зубы процедила я, пятясь во двор. Мне не верилось, что все это происходит на самом деле.

Он ничуть не изменился, остался таким же, каким я его запомнила много лет назад. Тот же черный плащ, те же черные глаза и пшеничные волосы, даже не постарел. Лонгин ухватил меня за платье и, подтянув к себе, прошипел:

— Я скучал по тебе.

— Пусти, гад! — И тут меня с головой накрыла темнота.

Первым вернулся слух. Где-то капала вода. Что-то нависло надо мной. Почувствовав чье-то прикосновение к лицу, я распахнула глаза и в ужасе замолотила руками и ногами. Кто-то охнул, меня схватили за запястья и прижали, похоже, к подушке, а в ухо зашептали:

— Тише ты, это я, успокойся, говорю.

Я всхлипнула и расслабилась, узнав голос. Велий отпустил меня, и уже я обхватила его за шею, сквозь плач жалуясь, как мне было плохо и страшно. На середине рассказа замолчала и отцепилась от двоедушника, изумленно осматриваясь. Мы находились в какой-то пещере. Велий потирал ушибленную мной скулу. Я шмыгнула носом и перевела взгляд на свое ложе.

— Я так и знала! В гробу, в белых тапках!

— Как ты меня нашел? — спросила я, скидывая с ног ненавистные белоснежные туфельки.

— Я, в отличие от вас, безголовых, подготовился к приключению получше, — сказал Велий, вытаскивая мои сапоги и мешок. — А нашел тебя по глоту, ты же его до сих пор в кармане таскаешь.

— Откуда ты знаешь?

— А я сам глот надел, — он отогнул ворот своей рубахи и показал висевший у него на шее камешек, — поэтому и в сказку не попал. Глот не дает нечисти сойти с ума от своих же выдумок.

Я повертела свой глот в руках.

— Подождал, пока ты яблочко укусишь… — продолжал Велий.

— Да не кусала я никакого яблока, что я, сказок не знаю, что ли! — взвилась я. — И не было яблока, там был… — Я осеклась.

— Кто? — пытливо спросил Велий. Я молчала. Велий вздохнул и продолжил свой рассказ: — Я попробовал тебя сразу же вытащить, благо ты у ворот свалилась, но не смог — что-то не пускало. Пришлось ждать, пока твои «братья» тебя упакуют в этот стеклянный ящик и вынесут сами. Ну а дожидаться влюбленного принца уже не стал, сам разбудил.

Я перестала рыться в мешке, подозрительно посмотрела на него и покраснела. Уж как будили спящую царевну, я хорошо помнила.

— Где Алия и Аэрон?

— Не знаю. — Велий поднялся и закинул свой мешок на спину. — Ты готова?

— Интересно, кем бы ты был в здешней сказке? Сивкой-Буркой?

— Не смешно, — сухо сказал Велий и пошел к выходу, я поплелась за ним. — Нам нужно попасть в середину рощи, но без Аэрона это будет трудно.

— Зачем нам именно туда?

— Все началось оттуда, значит, аномалию нужно искать там.

— Ты знаешь, вампиры даже не помнят, что они вампиры. Я, похоже, догадываюсь, почему аномалия так разрослась.

Велий остановился, и я влетела в его спину носом.

— Почему? — повернулся он ко мне.

— Потому что каждый, кто попадает в это место, приносит с собой новые сказки, пополняя арсенал аномалии, — объяснила я, потирая нос, и тут до меня дошел весь смысл того, что я сама только что сказала. — Аэрон… — простонала я.

— Ты чего? — с тревогой спросил Велий, заглядывая мне в глаза.

— Ты даже не представляешь, сколько кошмарных сказок он знает.

Велий вздрогнул и выругался, а я продолжала, нагоняя на себя ужас:

— И у всех страшный конец.

— Тогда нужно побыстрее с этим заканчивать, — сказал двоедушник. — Ищем Алию и Аэрона, вешаем им на шею глот. Один твой, пояснил он, — а еще один у меня есть в кармане, я же говорю, что подготовился. Хотя глот я брал для тебя, думал, мало ли как поведет себя твоя магия в этом месте.

— Поэтому натолкал глотов полные карманы, чтобы в случае чего свалить меня наповал, — проворчала я. — И где только взял их столько.

Велий развернулся и снова уверенно зашагал к выходу. Я засеменила за ним, пытаясь приноровиться к его широким шагам, но все время сбиваясь на бег. У выхода двоедушник остановился, жмурясь от света, я подошла к нему и чуть не ослепла: после темной пещеры солнечный свет резал глаза. Мы постояли, щурясь, а затем стали спускаться по каменистому склону.

— И откуда в роще горы, — ворчала я, оскальзываясь и падая прямо на Велия, который еле удержался на ногах. — Кстати, все забываю спросить, кто в твое отсутствие следит за хозяйством.

— Ты уже прекрасно поняла, что хутор не мой, я временно там проживал, на время вашей работы, на которую вас отправили «за хорошую учебу», — передразнил меня Велий, помогая мне удержаться на ногах.

— Но в Школе я тебя ни разу не видела! — возмущенно проговорила я, отдергивая от него руки, как от ядовитой змеи. — Чем ты вообще там занимаешься?

— Я часто бываю в разъездах по заданию Школы, — уклончиво пояснил Велий, продолжая спуск.

Оказавшись у подножия небольшой горы, двоедушник предупредил:

— На Алию глот нужно повесить, когда она будет в человеческом обличье, с этим могут быть проблемы.

— Почему именно в человеческом?

— Потому что глот заберет способность перекинуться обратно.

— Действительно как в сказке — чем дальше, тем страшней.

— Иди сюда. — Велий присмотрел поваленный ствол и уселся на него. — Ты есть хочешь? — Он залез в мешок и вытащил большое красное яблоко.

— Только не яблоко. Есть что-нибудь другое? — Я взяла у ухмыляющегося двоедушника булку с маком.

— Давай вспоминать, какие сказки с участием волка мы знаем. — Велий надкусил яблоко и, заметив мой внимательный взгляд, спросил: — Чего так смотришь?

— Вспомнила кое-что… — ответила я, отгоняя видение кусающего яблоко Лонгина. — Я знаю сказку про волка и семеро козлят, про трех поросят, про Красную Шапочку…

— Стоп. Остановимся поподробней именно на шапке. — Довольно сверкнул глазами Велий. — Я знаю сказку про Ивана-царевича и Серого Волка.

— И что нам это даст? — Я вытащила флягу с водой.

— Мы соединим две сказки в одну. Красной Шапкой приманим волка, а Иваном-царевичем будем действовать дальше.

Я поперхнулась водой, когда Велий залез в мой мешок и стал вытаскивать и осматривать одну за другой вещи. Я сердито вырвала у него свое барахло.

— Зря роешься, у меня красного ничего нет. Велий задумался.

— Ладно, — сказал он наконец. — Значит, тебе придется захотеть стать Красной Шапочкой, а место сработает вместо костюмера. Давай поднимайся, хватит жевать. — Он принялся меня тормошить. — Сейчас ты станешь Красной Шапочкой, к тебе выйдет волк…

— Велий, а если Алия не единственный волк в этом месте? Финал этой сказки меня тоже как-то не устраивает.

— Я буду рядом, — сказал двоедушник. — Мы схватим волка и, не дав ему очнуться и понять, что сказка пошла наперекосяк, заведем другую историю, уже про Серого Волка. Ты, конечно, не Елена Прекрасная, но авось сойдет.

— Спасибо за комплимент.

— Ну давай, вживайся в образ. — Велий забрал у меня мешок и подтолкнул к тропинке.

Я, чувствуя себя полной дурой, промаршировала сначала в одну сторону тропинки, затем в другую. Велий высунулся из куста и, скорчив кислую мину, помотал головой:

— Верея, не халтурь. Ты должна просто изнывать от желания поиграть в Красную Шапочку.

Я сначала со злостью, а потом безнадежно стала ходить туда-сюда, под конец увлеклась собиранием ягод и тут-то и почувствовала, что что-то произошло. Опустила глаза вниз и обнаружила какие-то дурацкие деревянные башмаки на ногах, полосатые гольфы выше колен и чертовски короткое красное платьишко с белым передничком. Схватилась за голову и нащупала две косы с красными ленточками и красную шапочку. Хотела было заглянуть под подол, чтобы удостовериться в присутствии белых панталончиков с кружевами на штанинах, как рисуют в книжках про Красную Шапочку, но вспомнила о сидящем в кустах Велии, раздумала и попыталась натянуть пышную юбку платья пониже. Двоедушник, давясь хохотом, раздвинул густые ветки и спросил:

— В какой книжке ты видела такую картинку, что она так запала тебе в душу?

Я покраснела — картинку я видела у того же самого Аэрона в книжке с неприличными сказками. Кто же виноват, что наряд Красной Шапочки после того дня ассоциировался у меня именно с этим образом. Я радовалась только тому, что картинки в книжке рассмотрела, а вот сказки почитать постеснялась.

В смущении я замахнулась на ухмыляющегося Велия корзинкой с пирожками, и тот мгновенно нырнул в кусты. Я постояла на месте, размахивая корзинкой, и уже собралась двигаться по тропинке, когда сзади раздалось деликатное покашливание.

Я обернулась и с облегчением увидела большую черную волчицу.

Волчица стояла у дерева на задних лапах, оперевшись передними о ствол.

— Куда идешь, девочка? — поинтересовалась она, облизнувшись.

— Алия, я так рада, что это ты! — В спину прилетел огрызок яблока, и я поправилась: — Иду к своей бабушке, несу горшочек масла и пирожки.

Алия встала на все четыре лапы и, кружа вокруг меня, сладким голосом поинтересовалась:

— А где живет твоя дорогая бабушка?

— Вот уж никогда бы не подумала, что ты такая коварная, — пробурчала я себе под нос, а вслух ответила: — На опушке леса.

— Очень хорошо, — сказала Алия. — Тогда ты иди по этой дорожке, она самая короткая. — Волчица показала лапой на непроходимый бурелом и, не дожидаясь ответа, побежала в другую сторону.

Велий выскочил из кустов и схватил меня за руку.

— Теперь шевели ногами, мы должны срезать путь и перехватить ее по дороге, — на бегу пояснил он. Я не успевала переставлять ноги, проклятые башмаки не гнулись, шапка моя осталась на каком-то кусте, пирожки в корзинке превратились неизвестно во что. Наконец Велий остановился, я оперлась руками на колени, пытаясь отдышаться. Никогда я не была охотницей до таких забегов. Велий бросил на меня насмешливый взгляд: — Красиво стоишь.

— Отстань, — вяло огрызнулась я, разгибаясь, а двоедушник добил меня словами:

— Готовься превратиться в Елену Прекрасную.

— С ума сошел?! — заорала я. — Я не могу так быстро, мне нужно хоть немного времени.

Велий покрутил головой, высматривая волка: — Ну минуты три у тебя есть.

— Очень щедро, — проворчала я, пятясь в кусты и пытаясь вспомнить, во что могла быть одета ЕленаПрекрасная. В голову почему-то лезли всякие глупости, Велий топтался у куста, все это не замедлило отразиться на моем внешнем виде. Чертыхаясь, я вылезла из куста с грацией медведя в малиннике. Велий обернулся, растерянно моргнул и зашелся в хохоте:

— Из каких потаенных уголков памяти ты умудряешься выкопать такие сногсшибательные образы?

— В следующий раз сам будешь экспериментировать!

Велий сразу умолк, видимо напуганный моим предложением, и серьезно пояснил:

— В этом месте что-то менять можешь только ты, меня сдерживает глот.

— Тогда нечего хохотать!

— Тише, Алия бежит, — одернул меня двоедушник. Волчица выскочила на тропинку, порядком меня напугав. Увидев нас, она резко затормозила. Велий приобнял меня за плечи и, напустив на лицо грусть-печаль, проговорил:

— Ну что, Серый Волк, едем к царю Кусману, Елену Прекрасную на чудо-коня менять?

Алия опешила и в раздумье открыла зубастую пасть, видимо, настраиваясь на новые приключения. Я поправила съехавший набок кокошник.

— А что ты, Иван-царевич, такой невеселый? — поинтересовалась волчица, я с облегчением поняла, что она включилась в новую сказку. — Да жаль расставаться с такой красотой, — с нескрываемой издевкой пожаловался Велий. Я фыркнула и демонстративно сдула со лба рыжую прядь, выбившуюся из-под дурацкого кокошника.

— Да?! — удивилась Алия, на мгновение став прежней. — Хорошо. Спрячь тогда Елену в лесной избушке, а я превращусь в царевну еще краше этой. — Велий тихо хохотнул и закашлялся, пытаясь скрыть смех. — Ты отведешь меня к царю Кусману, — продолжила волчица.

Лесная избушка действительно обнаружилась неподалеку, и мы вошли внутрь. Алия перевернулась через голову и стала самой собой, в таком же наряде, как у меня. Подруга посмотрела на свои руки, выглядывающие из прорезей длинных рукавов, поправила кокошник и удовлетворенно хмыкнула. Велий стоял к нам спиной, плечи его тряслись, похоже, двоедушник смеялся навзрыд. Я подошла к Алии, вытащила из кармана глот и повесила на шею подруги со словами:

— Это чтобы царь Кусман не заподозрил обмана. Алия на миг замерла, а потом закричала:

— Какой такой Кусман?! Что мы здесь делаем? Какого черта ты, Верея, нацепила на себя это дурацкое шмотье? — Она посмотрела на себя и замолчала, беззвучно открывая рот.

— Она пришла в себя, — констатировала я, сдирая с себя осточертевший неудобный кокошник. Стены избушки становились все прозрачней, и в конце концов мы оказались на небольшой полянке.

— Дай мешок! — Я сдернула с плеча Велия свой мешок, каждую минуту ожидая, что платья испарятся, как избушка. Кинула Алии свои запасные штаны и рубаху. — Переодевайся. — И повернулась к Велию: — Отвернись!

Вовремя подсуетилась, надо сказать — наряд Алии уже сползал с нее клочьями и растворялся туманом. Я же радовалась только тому, что на мне осталось платье, в котором я была еще до Красной Шапочки.

— Алия, я надеюсь, ты никем за это время не пообедала?

— Съесть не успела. Только трех поросят погоняла да с Красной Шапочкой пообщалась. — Она прищурилась: — Ею, я как вспоминаю, была ты?

Я вздохнула и кивнула головой, потом сказала Велию, сидящему на корточках к нам спиной:

— Можешь поворачиваться.

Он повернулся, глаза его лукаво блестели.

— Ну что, Елены Прекрасные, идем искать принца вашей мечты?

— Про кого это он?! — не поняла Алия.

— Про Аэрона, — пояснила Я. — Ты не знаешь, где он?

Алия помотала головой:

— Он даже про 3агрызку не закончил…

Я похлопала глазами и выдохнула:

— Я знаю, кем стал Аэрон.

Велий прищурился:

— Ты думаешь о том, о чем и я?

— Да, и это мне совсем не нравится.

Алия переступила с ноги на ногу:

— Кем он стал?

Мы с Велием в один голос сказали:

— Вампиром Укусом.

— Что-то мне не хочется его искать, — проговорила Алия и оглянулась, как будто опасаясь, что Укус сам нас найдет.

— Вечереет. — Велий посмотрел на темнеющее небо. — Нужно о ночлеге подумать.

— Может, придумать какую-нибудь избушку из сказки? — предложила я.

— Ну уж нет, — отказался Велий, — в сказочные избушки постоянно кто-нибудь ломится. А меня нервируют медведи, Бабы-яги и прочая сказочная живность.

Мы расположились под огромной елью (откуда ели в березовой роще?), запалили небольшой костерок под густыми еловыми лапами и стали ужинать. Самой голодной оказалась Алия.

— Два дня не ела, — пожаловалась она. — Мешок где-то потеряла, одежды нет.

Спать улеглись прямо под деревом, расстелив мой плащ и укрывшись плащом Велия. Я уютно устроилась в середине между Алией и двоедушником, — Алия наотрез отказалась спать рядом с мужчиной, — полежала, прислушалась к сонному посапыванию подруги и незаметно уснула, пригревшись под боком у Велия.

Солнечный луч пощекотал нос, я чихнула, проснулась и столкнулась взглядом с насмешливыми серыми глазами. Велий улыбался и крутил между пальцами травинку с пушистой метелкой.

— Неудивительно, что тебя занесло в сказку со спящей красавицей, ты удивительная засоня.

Я чихнула еще раз и, потягиваясь, беззлобно проворчала: — Обязательно нужно было нос травой щекотать?

Алия пробовала из котелка какое-то варево.

— Всю ночь проворочалась, — пожаловалась она, — все казалось, умрунок появится.

— У нас вода кончилась, — сказал Велий и потряс флягой. — Нужно речку найти. По-моему, она должна быть недалеко. Жаль, карта у Аэрона осталась.

Я свернула плащи и затолкала их в мешки. Алия позвала завтракать, и мы с удовольствием поели. Потом, затоптав костер, отправились на поиски речки.

Где-то в середине дня таковая обнаружилась. Неширокая, с небольшим водопадиком, чистая и, главное, неглубокая, она весело журчала. Велий набрал воды во флягу. Мы с Алией решили искупаться, не обращая внимания на двоедушника, разделись, оставшись в коротких майках и плавках, и залезли под тугие струи водопада. Велий послушал наши довольные вскрики и тоже стал раздеваться. Плавал он, как рыба, и мы с некоторой завистью проводили его взглядом.

— Для него эта речка мелковата, — заметила Алия.

— Зато для меня в самый раз, — продолжила я, а Алия фыркнула:

— Да ты и в тарелке с супом боишься утонуть!

— Значит, плескаться в речке, где воды по пояс, для меня уже самый настоящий подвиг, — только и успела я похвастаться, как тут же зашлась визгом — вылетевший из воды Велий одним движением толкнул нас за струи водопада к каменной стене и сам тоже прижался к стене спиной. Алия открыла было рот, прикрывая руками намокшую, льнущую к груди майку, но двоедушник прошептал:

— Молчать. — И кивнул в направлении леса. Сквозь завесу воды мы увидели, как оттуда с ведром в руке вышел мужик и направился к реке. Мы молча наблюдали за ним, надеясь, что он нас не увидит за водяной завесой. Ведро бултыхнулось в воду. Разбойного вида мужик без усилий выдернул его и вразвалку пошел обратно.

— Вампир, — шепотом пояснил двоедушник.

Когда мужик отошел достаточно далеко, мы выскочили из воды и наперегонки бросились к одежде.

— Хорошо, что я ее в кусты спрятал. А то остались бы без нее, — сказал Велий, втискиваясь в штаны. Одежда никак не хотела налезать на мокрое тело. На ходу натягивая сапоги, мы побежали вслед за вампиром.

— Может, Аэрон тоже там? — спросила я на бегу, держась за руку Алии. Наконец между деревьями мы увидели спину разбойника, замедлили бег и, прячась за деревьями, стали тихо продвигаться следом за мужиком. Вампир, насвистывая какой-то мотив, шел не торопясь, вода плескала из ведра. Наконец показалась какая-то покосившаяся хибара.

— Похоже на жилище разбойников, — сказал Велий. — Может, Аэрон среди них?

— С его амбициями он может быть только их атаманом, — заметила я.

Около дома суетилось еще два вампира — один колол дрова, а другой укладывал их в поленницу.

— Что-то больно тихо, — произнесла Алия.

— Скорей всего остальные члены шайки заняты разбоем, — предположил Велий. — Придется ждать. Предлагаю залезть вон в те кусты и подождать, пока прибудет вся шайка.

Ждать было неинтересно и утомительно. Пользуясь передышкой, я спросила Велия:

— А ты знаешь продолжение трагедии про Загрызку?

— Конечно. Столько лет по Школе гуляет, стыдно не знать. — Двоедушник поудобнее устроился в ветвях и с выражением начал декламировать:

Князь воет, словно волк в ночи:

— Ты откликнись, не молчи,

Не играйся со мной, девка,

Я ж ревную, я ж люблю.

Если тотчас не вернешься

Сам замучу и убью,

Сам одену тебя в саван,

Сам украшу серебром…

Сейчас гуляешь и смеешься,

Так наплачешься потом!

— Как всегда, ужасный конец, — подытожила я.

К вечеру послышался стук копыт, мы поглубже зарылись в ветки. В опасной близости от кустов, которые мы облюбовали, промчалась галопом дюжина лошадей, до нас долетели комья земли из-под копыт. Я попыталась рассмотреть главаря разбойников, но все произошло так быстро, что успела заметить только светлые волосы.

— Узнала кого-нибудь? — спросила Алия, я помотала головой. — А я заметила только огромный тесак с правого бока.

Я подумала и переспросила:

— Точно с правого?

Алия кивнула. Я повернулась к Велию:

— Это Аэрон, он скорей всего единственный из вампиров — левша.

— Интересно, в какую он сказку играет? — озабоченно спросила Алия.

— У него все сказки на один лад — про разбойников да вампиров, так что какая разница, главное — суметь в нее влиться.

Велий, повертев в руках листочек с куста, проговорил:

— Есть у меня одна идея, да вам, боюсь, она не понравится.

— Если ты про 3агрызку, то идея действительно неудачна, — сразу догадалась я. — Он убьет 3агрызку, не дав ей и слова сказать, я уж не говорю о том, чтобы успеть надеть на него глот.

— А если нам проиграть не конец, а начало? — озадачил нас двоедушник.

— Как князь Укус познакомился с Загрызкой? — мучась нехорошими предчувствиями, спросила Алия.

— По рассказам Аэрона, он выкупил ее у какого-то разбойника, припомнила я.

— Вот именно. И укусив ее в полночь, превратил в вампиршу, — досказал Велий.

— Ты на что намекаешь?!

— До полуночи у нас в запасе полтора часа, — спокойно пояснил Велий.

— Я не буду 3агрызкойl — завопила Алия и, треща ветками, поползла от нас подальше в кусты.

— Укус выкупил 3агрызку, прельстившись ее танцем, — продолжал запугивать нас Велий, невозмутимый до тошноты. — Кто из вас может прельстить танцем вампира?

Алия подползла поближе и радостно сообщила:

— Я не смогу.

И тут я поняла, что роль 3агрызки уверенно переходит ко мне. Об умении Алии танцевать по Школе ходили легенды. Однажды дева переплясала полуденницу, в недобрый час заставшую Алию на пшеничном поле. Полуденница предложила девице поплясать. Говорили, что того, кто перепляшет полуденницу, та одарит богатым приданым.

На беду полуденницы, Алия легко согласилась и поднялась на ноги. Дальнейшее действо повергло плясунью сначала в шок, а затем в безудержный смех. Алия танцевала хуже даже, чем дрессированный медведь, а ее коронным номером было медленное, задумчивое покачивание задом из стороны в сторону. Полуденница от смеха не могла даже встать на ноги, не то что плясать. Пришлось бедной любительнице плясок дарить довольной Алии шикарные бусы из сапфиров, обработанных в виде небольших человеческих черепов. Алия долгое время не снимала с шеи это дорогое украшение.

Велий перевел насмешливый взгляд на меня, и я просипела:

— Ну я немножко могу…

Сказав так, я сильно покривила душой. Лорд Лонгин был темпераментным мужчиной и наложниц менял часто. Мне же общаться было разрешено только с ними, поэтому я могла сколько угодно рассматривать их наряды и любоваться необычными южными танцами. Благодаря безграничному терпению и настойчивости именно этих, таких же как я бесправных обитательниц Черного замка я научилась танцевать еще в детстве. Таких танцев здесь и не знали, а уж вампиры тем более. Лейя, продолжив мое обучение, научила вкладывать в танец чувство и немного чар, так что с танцами у меня как раз было все в порядке, но одно дело танцевать в своей комнате с подругой и совсем другое — на глазах у целого скопища вампиров и Велия. Тем более что почти все танцы миренских наложниц отличались чувственностью и страстностью.

— Как я понимаю, 3агрызкой будешь ты, — уточнил Велий. — Ну что ж, это и к лучшему — у тебя хоть проблем с костюмом не будет.

Примерно полчаса из отмеренного нам времени ушло у нас на сооружение разбойничьего вида Велию и Алии. Наконец Алия нашими усилиями была превращена в некое бесполое существо.

— Будешь мальчиком для битья, — объявил Велий. У двоедушника угрожающе топорщились черные усищи сделанные из локона Алии, без спросу отхваченного острым ножом Велия. Два передних зуба он зачернил при помощи головешки, голову повязал платком на манер пиратов. Вид у Велия был впечатляющий. Когда друзья были готовы, я сказала:

— Минуточку, — и попятилась в глубь кустов. Там я сосредоточенно припомнила все до мелочей и со вздохом осмотрела себя. Короткая полупрозрачная кофточка, оставляющая открытым живот, из такой же ткани широкие штаны с разрезами по бедрам, множество браслетов на руках, они тихо звенели при каждом движении рук. На ногах очень удобные, мягкие, расшитые серебром туфельки с приподнятым носами. Я, прикрывая ладонями пупок, в котором переливалась бусина (и угораздило же вспомнить именно Наильку!), полезла к лжеразбойникам. Невозмутимо оглядев все мое откровенное одеяние, Велий поморщился, перевел взгляд на волосы, заплетенные по-миренски в косички:

— Рыжий цвет как-то…

— Я не могу изменить ничего в себе, кроме костюма, сказала я.

— Ну ладно, может, и сойдет, — продолжал Велий, критически осматривая меня. Он кивнул на бусину: — Умеешь ты оживить костюм интересными деталями.

Алия с интересом пощупала тонкую ткань и спросила:

— И где ты такое видела? Чертовски красиво и неприлично.

Я промолчала. Велий вытащил из мешка моток веревки и, сузив глаза, потребовал:

— Руки.

Я тем же тоном ответила:

— Глот дай сюда.

Велий вытащил из кармана камень на шнурке. Я засунула шнурок за резинку штанов и, пряча руки за спину, спросила:

— Зачем вязать мне руки?

— А где ты видела невольницу, свободно расхаживающую по лесу? — удивленно приподнял брови двоедушник. — Руки, — повторил он.

Я, немного помявшись, протянула руки, но предупредила:

— Завяжешь слишком туго, обижусь.

Велий хмыкнул, ничуть не напуганный угрозой, и на совесть закрутил веревку вокруг запястий. Алия поправила шапку и спросила:

— Идем?

Мы вывалились из кустов и направились к разбойничьей хибаре. Только тут до меня дошло, что мне придется делать, и я, запоздало испугавшись, остановилась и хотела уже пойти на попятную, но Велий нетерпеливо дернул за веревку и я поплелась дальше.

В избушке вовсю шло веселье, аж стены дрожали. Алия поправила шапку на голове, бормоча под нос:

— Ох, чувствую, нас загрызут.

Из открытых окон доносились слова разухабистой песни, и по голосу мы сразу определили его обладателя — Аэрон.

Я родился, когда собаки выли

И бледная светилася луна.

Меня не показали милой маме,

Сказали ей, что мертвеньким был я.

А я, хоть и вампир, зато красивый,

И млеют девки с вида моего.

И я ношу колечко золотое

И кожаное модное манто.

И каждая собака мене рада,

И я гуляю с ночи до зари.

А если и напьюся чьей-то крови,

Дак люди еще хуже — упыри.

— Стойте, — я вспомнила об одной немаловажной детали, — а если разбойники начнут меня лапать, увидев в таком откровенном наряде? Я этого терпеть не стану — провалю все дело, и веревка не поможет!

Велий стянул свой плащ и накинул на меня, нахлобучив капюшон на голову. Мы подошли к двери — Велий уверенным шагом, а мы с Алией — еле передвигая ноги. Велий протянул руку к двери, и тут вдруг она распахнулась, явив нам зверскую вампирью рожу.

— О! — радостно зарычал Велий. — Анох, сколько лет, сколько зим! Как поживает князь Укус?

Вампир задумался, а мы напряженно ждали ответа. Наконец разбойник расплылся в широкой зубастой улыбке и заорал в ответ:

— Лихо! Давненько тебя не видели, думали, ты дни коротаешь в тюремных казематах. Как оказался в наших краях?

— Да вот, — двоедушник дернул за веревку, — невольницу на рынок веду, у купца Еремея выкрал, хочу продать какому-нибудь богатею.

— А это кто? — спросил вампир, кивая на Алию.

— А это? Прибился ко мне мелкий карманник. — Велий беззлобно отвесил Алии легкий подзатыльник, рискуя нажить врага в ее лице. — Вот и таскается за мной.

— Заходи. — Вампир вошел в избу вперед нас, наверно, докладывать атаману.

Мы зашли следом. Огромная, не по размерам избы горница была освещена светом свечей. Посередине большой стол, на столе в блюдах золотых и серебряных, явно дорогих, разная еда, бокалы из тонкого стекла наполнены темно-красным вином (или не вином?). По бокам стола лавки, а на лавках штук пятнадцать разбойников. Во главе черный стул с резной спинкой, а на стуле, как на троне, восседает сам князь Укус.

— Действительно как княжеская резиденция, — шепнула я Алие. — Ну Аэрон и размахнулся!

Сам Аэрон сидел в богатом кожаном плаще, обзавелся круглой серьгой в ухе и тонким шрамом на щеке. Глаза зеленого цвета подозрительно сощурились, увидев нашу троицу.

Князь кивком подозвал к себе Велия и стал вполголоса что-то у него выспрашивать. Велий спокойно отвечал и, похоже, развеял подозрения. Князь кивнул на Алию, Велий пальцем поманил ее. Алия подошла к Укусу, тот внимательно рассмотрел ее и, хлопнув по плечу Велия, пригласил их за стол. Я скромненько стояла в уголке и пошевелилась, лишь когда Велий привязал веревку к крюку в стене. Я залезла с ногами на лавку у стены и, обхватив колени руками, замерла, прислушиваясь к разговорам разбойников. Те рассказывали какие-то байки, Велий с удовольствием включился в беседу. Алия вздрагивала от громкого смеха, нервничала, от волнения ей кусок в горло не лез. Веселье разгоралось, голоса становились все громче, смех все чаще, сам князь Укус решил спеть очередную песню, разбойники с радостью его поддержали. Аэрон заревел:

Я был еще совсем малыш,

— Да, малыш! Эх, малыш! —

поддержали его дружным ревом остальные члены разбойничьей шайки.

Когда вдруг съел на мельнице собаку.

Сначала было сладко, стало горько

Потом,

Когда по-детски искренне я плакал.

Он был хороший пес,

— Эх, Дружок! Ах, Дружок!

снова включились вампиры.

И зря нас никогда не обижал.

Когда игрался, тыкал в бок.

— Носом в бок!

А я его без жалости сожрал.

И я решил из дома в лес убежать.

— Убежать!

Чтоб больше никого не обижать.

— Не сожрать!

Чтоб не увидеть близких никогда,

Чтоб не явилась к ним беда.

А в том лесу разбойный дикий люд.

— Дикий люд!

Похуже упырей, только кровь не пьют.

— Нет, не пьют!

Как удалося выжить малышу,

Об этом я сейчас не расскажу.

Но пролетели те деньки,

— Эх, деньки!

У малыша длиннее стали клыки,

— Эх, клыки!

Он много чего пробовал на вкус,

Теперь в лесу хозяин — князь Укус!

— Эх, Укус!

— А что, Лихо, пусть твоя невольница нам станцует! — предложил пришедший в хорошее расположение духа Укус. Я, надеявшаяся до последнего, что обо мне благополучно забудут, напряглась. Подошло время сольного выступления.

Велий вылез из-за стола, подошел ко мне, отвязал веревку, заговорщицки подмигнул и сорвал с меня плащ. Разбойники заулюлюкали, а двоедушник, легко меня подняв, поставил на стол. Кто-то из вампиров попробовал ухватить меня за ногу, но я сердито наступила на его руку ногой, придавив ее расшитым башмаком.

— Пляши, — приказал Аэрон. Мысленно посылая на его вампирскую голову проклятия, я подняла руки, демонстрируя запястья, связанные веревкой.

— Иди сюда, — приказал князь. Я по столу направилась к нему, попутно спихивая блюда с яствами, освобождая место для танца. Аэрон вытащил из-за голенища нож и перерезал веревки. Я потерла запястья. Князь повелительно махнул рукой с ножом: — Танцуй.

Я отбежала на середину стола и, подмигнув Алии, стала напевать мотив миренской песни, вспоминая движения и надеясь, что аномалия поможет мне не хуже музыкантов. Все сработало как надо, избу заполнил стук барабанов, к ним подключились другие инструменты.

Проклята душа танцовщицы,

Ей с собой не совладать,

Сколько музыка будет длиться

Столько будет она танцевать.

Музыка пьянила, я без труда вспоминала, казалось, позабытые движения, совсем как в детстве, когда очередная наложница танцевала перед великим Лонгином, а я, заглядывая в щелку приоткрытой двери (Лонгин никогда не скрывал, чем занимается), повторяла движения, стараясь, чтобы жесты и движения тела совпадали, как в зеркале. Бусина сверкала и переливалась, притягивая взгляды к животу и бедрам, браслеты звенели.

Сумасшедшие звенят браслеты,

И как птица кричит душа.

Проклята душа,

Она танцем опьянена.

Я, бросив взгляд на Алию, поняла, что несколько увлеклась процессом. Девица, открыв рот, стягивала шапку, рискуя разоблачить себя. Велий, сидевший рядом с ней, выглядел не лучше. Я пожелала ему подавиться своими накладными усами, хоть и понимала, что двоедушник был вовсе не готов к откровенным движениям миренского танца наложниц, если он вообще надеялся, что я смогу прилично станцевать.

На Аэрона можно было и не смотреть. Будучи большим любителем женщин, причем отнюдь не в гастрономическом смысле, а теперь еще и изображая влюбленного вампира, он просто пожирал меня глазами, пока глазами, поправила себя я. Вспомнив о цели своего выступления, я мягко перекатилась по столу, выдернула шнурок с глотом из-под резинки и, легко коснувшись атамана, надела на него глот и закончила танец. Если глот и подействовал на вампира, то это было совсем незаметно, даже выражение глаз не изменилось. Аэрон медленно поставил бокал с вином на стол, — весь танец он так и сидел с ним в руке, не донеся его до рта, — и хрипло спросил Велия:

— Почем ты хотел ее продать?

— Я раздумал ее продавать, — неожиданно ответил двоедушник.

Я с удивлением уставилась на него. Алия, выйдя из ступора, надела шапку и ткнула забывшего роль Велия, двоедушник отмахнулся от нее. Аэрон стал подниматься из-за стола. Я топталась на середине столешницы, бросая тоскливые взгляды в окно на черное небо — близилась полночь. Разбойники окружили нас плотным кольцом, с интересом прислушиваясь к торгующимся.

— Я дам золота столько, сколько она весит, — сказал Аэрон. Велий отрицательно покачал головой и стал демонстративно собираться. Я шагнула было со стола в его сторону, но Аэрон перехватил меня и, схватив за руку, сказал, глядя в глаза двоедушнику:

— Два веса.

Велий молчал, Алия закусила губу и дергала за рубаху вредного двоедушника, который почему-то ни за что не хотел со мной расставаться.

— Три веса, — последовало предложение. — Четыре веса.

Велий усмехнулся и сказал:

— Так и быть, князь, уступлю за пять.

Разбойная братия тихо охнула, но не возражала. Алия выдохнула, я заметно расслабилась, и тут Велий поверг меня в смущение, которое стало перерастать в еле сдерживаемый гнев.

— Только пусть она станцует еще раз. Для меня.

Аэрон перевел взгляд зеленых глаз на меня и согласился. Разбойники радостно взревели, видимо, тоже были страстными поклонниками танцев, а Алия беспомощно развела руками.

— Я тебя убью, — пообещала я, бросая свирепый взгляд на двоедушника, топнула ногой и прошипела, обращаясь уже к Аэрону, который снова водрузил меня на стол. — Аэрон, прекрати это немедленно!

— Какой Аэрон? — прищурился вампир, и в мое сердце стала медленно вползать змея сомнений, я вдруг стала подозревать, что глот на проклятого вампирюгу не подействовал.

Пришлось начинать следующий танец, от накатывающего волнами гнева было трудно двигаться плавно, и я попробовала повторить уловку одной из наложниц, которая настолько ненавидела лорда Лонгина, что в танце попыталась его убить, пустив носком ноги золотое блюдо прямо в голову лорду. Я тогда тоже с надеждой смотрела, как блюдо, раскручиваясь со свистом, летит прямо в шею Лонгина, и мечтала только об одном — чтобы острыми краями оно срезало голову как кочан капусты. Лонгин отвел блюдо в сторону при помощи магии, а непокорную наложницу зверски выпорол сам лично на заднем дворе замка.

Я приглядела две подходящие небольшие круглые толстостенные посудины, рассчитывая пусть не снести головы вампиру и двоедушнику, решившим с моей помощью потешить свое мужское самолюбие, так хотя бы оглушить попаданием прямо в лоб. В танце подобралась к предполагаемым снарядам поближе и запустила их в полет. Велий с легкостью отвел блюдо ладонью в сторону, придав ему другую траекторию, а Аэрон вообще поймал рукой и, смяв, бросил в угол. Чуть утолив жажду мести, я уже спокойней закончила танец. Велий удовлетворенно улыбнулся и сказал Аэрону:

— Она твоя. Где я могу получить золото?

Меня от его равнодушной деловитости снова начало потряхивать, я чувствовала — еще немного, и я вцеплюсь ему прямо в фальшивые усищи. Аэрон отдал указания насчет золота, телеги и коня. Я слезла со стола и стояла на полу, зябко переступая ногами. Что-то будет дальше… Велий ушел во двор, Алия увязалась за ним. Аэрон развернулся ко мне и, радостно скалясь, произнес:

— Я хочу, чтобы ты была всегда со мной.

— И чего ты от меня хочешь? — спросила я, затравленно оглядываясь.

— Если я укушу тебя ровно в полночь, то ты станешь равной мне.

— Я просто счастлива, — буркнула я. Аэрон довольно заулыбался.

— Нет, знаешь, я не хочу, — пошла я на попятный, глядя на его плотоядно облизывавшуюся физиономию. Велий куда-то запропастился, а вместе с ним и Алия. Хороши друзья, оставили наедине с невменяемым вампиром. То, что глот на Аэрона не подействовал, я уже давно поняла, как и то, что, если Велий и Алия не вытащат меня отсюда — быть мне упырицей под стать Аэрону.

Аэрон тем временем схватил меня за руку мертвой хваткой и потащил к своему черному стулу. Громко объявил разбойникам, что наконец нашел себе спутницу жизни и намерен жениться немедленно. После этих многообещающих слов и пламенных взглядов нервы у меня окончательно сдали, я подпрыгнула, как испуганная коза, вырвала руку у счастливого князя и ввинтилась под стол. Аэрон полез следом и получил по лбу расшитой туфлей.

— Верея, ну и дура же ты, — прошипел он, хватаясь за лоб.

— Ага, мы, кажется, в трезвом уме и здравой памяти, — обрадовалась я, и мне захотелось вдруг заплакать от обиды на Велия и Аэрона, которые специально заставили меня танцевать еще раз.

Под стол стали заглядывать любопытные разбойники, Аэрон на них шикнул, и они убрались обратно.

— Я должен укусить тебя ровно в полночь, — продолжал вампир, подползая поближе и получая второй туфлей. — Если я этого не сделаю, история будет не закончена, да и разбойники, боюсь, не поймут. — Он невинно похлопал своими зелеными глазками.

— Хорошо, сделаешь вид, что кусаешь. — Я забрала у Аэрона туфли и натянула их на ноги.

— Все не так просто, — уклончиво прошептал князь Укус.

— Что еще? — напряглась я. Ох, не понравился мне его виноватый вид!

— Ну вообще-то в месте укуса должна выступить кровь.

Я подскочила, забыв, что нахожусь под столом, стукнулась головой о столешницу и зашептала:

— Так и знала, что ты давно хочешь напиться моей крови! — Я попыталась отползти подальше от кровопийцы. Аэрон ухватил меня за ногу. — Пусти! — Я дрыгнула конечностью.

— Да не буду я тебя кусать! — шепотом проговорил вампир. — Я только маленько надрежу кожу на шее, выступит кровь, и все. Верея, не надо смотреть на меня, как на чудовище! — Если он надеялся своей улыбкой добиться согласия, то ошибался, я не из тех девиц, которые млеют, когда светловолосый красавец проходит по коридору Школы.

— Благодарю покорно, вдруг ты увлечешься, и я и пикнуть не успею, как ты выпьешь всю мою кровь до капельки. Отцепись!

Аэрон поморщился:

— Ты из меня прямо какого-то упыря делаешь.

— В точку! И я до ужаса боюсь щекотки на шее.

— Верея, до полуночи осталось совсем немного, если ты будешь упрямиться, я сорву с шеи вот этот камушек. — От уговоров Аэрон перешел к угрозам и показал глот. — Так что выбирай — или доверяешься мне или становишься женой вампира Укуса. — И он улыбнулся мне теперь уже улыбочкой нечисти, той самой, от которой мне стало страшно, когда он меня к обозу златоградскому гнал.

— За что мне это?! — шепотом вопросила я, закатывая глаза. Аэрон удовлетворенно кивнул, понимая, что шантажом он своего таки добился. Приспичило его доиграть эту сказку до конца!

— Только с уговором, — сказала я и, глядя в вытянувшееся лицо Аэрона, фыркнула: — Должна же я тоже хоть какую-то выгоду получить. — И зашептала ему на ухо. Аэрон расплылся в понимающей улыбке.

Из-под стола он выволок меня за руку, я упиралась и трясла головой, не соглашаясь с уготованной мне участью. Разбойники улыбались так широко, что я при желании могла бы пересчитать у них все зубы. Князь Укус торжественно объявил, что сию минуту берет меня замуж, я принялась отнекиваться.

— Полночь, — тихо сказал Аэрон и смачно меня поцеловал. Я никак не могла решить, какую сторону шеи подставить надоедливому вампиру, поэтому на поцелуй отреагировала как бревно, даже возмутиться не догадалась, все решая: правая сторона или левая, а может задняя часть его тоже устроит, там не так щекотно. Аэрон, утомленный моими метаниями, со стоном нетерпения схватил меня за волосы, не без усилий наклоняя мою голову, я же изо всех сил боролась с истерическим хихиканьем — чертовски боюсь, когда мне щекочут шею. Честно говоря, я не почувствовала, как вампир клыком проколол мне кожу, я все еще пыталась не захохотать. Поняла это, только когда Аэрон, довольно скалясь, прошептал: — Умирай, дурища.

Я с готовностью обвисла, радуясь, что комедия подошла к концу.

Аэрон подхватил меня на руки и вынес за дверь, а глупые разбойники даже не догадались спросить, куда это он меня поволок, почему не в опочивальню. Захлопнув ногой дверь, Аэрон не оглядываясь понес меня в знакомые кусты. Двоедушник и Алия были уже там. Сквозь ресницы я с удовольствием посмотрела на побледневшего Велия, когда он увидел меня окровавленную и облизывающегося вампира. Аэрон положил меня на землю и смущенно проговорил:

— Извини, не удержался. Алия медленно попятилась.

Велий кинулся ко мне, наклонился, похлопал по щекам и перевел сумасшедший взгляд на Аэрона:

— Что ты сказал?! Не удержался?! — Лицо двоедушника стало жестким, глаза потемнели. Рука его потянулась к глоту на шее, стало понятно, что сейчас произойдет что-то очень нехорошее, даже страшное. Я открыла глаза и, не давая опомниться Велию, толкнула его в грудь и уселась верхом, колотя кулаками и визжа:

— Танцевать! Для тебя?! Убью!

Позади раздался треск ветвей, я обернулась и увидела, как Алия падает без сознания.

— Ну что, всем отомстила за унижения? — спросил довольный Аэрон, вытирая кровь с губ.

Велий захохотал:

— Алия решила, что ты уже стала упырем и кинулась за порцией крови!

Я слезла с веселящегося двоедушника, подползла к подруге и похлопала ее по щекам — никакого толка. Тут я вспомнила, как Алия будила двоедушника после Лейиных песен, и отвесила ей пощечину, сидящий на земле Велий поморщился, видимо, вспоминая ощущения.

Алия вздрогнула, увидела меня и заорала, махая руками. Всей компанией мы принялись уверять, что я не вампирша, что это была просто неудачная шутка. Лаквиллка потрясла головой и неожиданно заплакала, жалуясь, что в этом ненормальном месте она сойдет с ума. Я бестолково пыталась ее утешить, бросая злые взгляды в сторону Велия и намекая, что во всем виноват он. Наконец мы успокоили Алию и выбрались из кустов, посчитав, что на ночь тут оставаться не стоит.

На ночевку остановились на небольшой полянке. Аэрон вытащил карту, и мы, развернув ее при свете костра, попытались сообразить, как далеко находимся от цели. Выходило, что до центра рощи полдня пути. Алия зевала и принялась укладываться первой. А я все еще вспоминала унижения, пережитые по вине Велия и Аэрона.

— Мне надоело тут шататься! — стоя посреди поляны, пожаловалась я. — Хочу спать на кровати! — Сзади раздался какой-то шорох, я не обратила на него внимания, продолжая перечислять, чего еще хочу: — Хочу сменить одежду на чистую и хочу наконец принять ванну! — Велий и Аэрон молча смотрели куда-то мне за спину. — Ну чего еще там? Только не говорите, что умрунок пожаловал!

Аэрон хрюкнул, я устало обернулась. На поляне стояла огромная кровать под балдахином, ванна, наполненная водой с душистой пеной, огромный шкаф с раскрытыми дверцами и бесконечными вешалками с одеждой, а вокруг всего этого великолепия катался какой-то ком бордового цвета. Я даже не удивилась, видимо, резерв этого чувства был использован полностью. Я лишь вяло махнула рукой и повелела:

— Убрать все это!

Поляна опустела. И тут до меня стало доходить, что я сделала. Велий хмыкнул, а Аэрон возмущенно набросился на меня:

— Просили тебя все это убрать?! Нельзя было избавиться только от умрунка? Хоть бы кровать оставила!

Я попятилась:

— Как это я?!

— Ты единственная, кто может здесь что-то менять, — сказал Велий. — Если ты чего-то страстно желаешь, твои желания исполняются, в пределах этого места, естественно. И это очень странно.

— Верея, ну наколдуй чего-нибудь! — восторженно подпрыгнул Аэрон.

— Я спать хочу, — сказала я, решив не потакать желаниям вампира.

Снова появилась знакомая кровать. Я демонстративно полезла на середину и повалилась на простыни. Велий переложил Алию на край кровати. Аэрон тоже полез спать.

Дождавшись, когда все уснут, и послушав некоторое время дружное сопение, я ворча вылезла из-под рук Велия и Аэрона, которые они во сне сложили на меня. Опять я оказалась в середине. Я слезла с кровати, вышла на середину поляны, задумалась и, когда желания оформились, зажмурилась. Утром меня обнаружили спящей в огромном золотом кресле, которое стояло на хрустальном мосту, в обнимку с жар-птицей и в шикарном костюме пиратки.

— Похоже, ты всю ночь экспериментировала, а нас не пригласила! — укоризненно произнес Аэрон, тряся меня за плечо. Я продрала глаза, зевнула, выпустила птицу в небо и, полюбовавшись ее полетом, сказала:

— А знаете, мне здесь очень нравится.

Велий понимающе хмыкнул. Алия потрогала спинку кресла. Я встала и спросила:

— Ну что, идем?

Алия уселась в кресло и приняла величественную позу, я засмеялась и щелкнула ногтем по перилам моста, поляну огласил мелодичный звон.

— Чистый хрусталь, — удивленно протянул вампир. — Жаль, испарится, как только ты о нем забудешь.

Я сбежала по мосту на траву и крикнула замешкавшимся друзьям:

— Спускайтесь, а то сейчас все исчезнет!

Мы позавтракали остатками мяса и хлебом. Собрали мешки и отправились в путь. Велий всю дорогу был какой-то хмурый, на вопросы отвечал невпопад, а вот Аэрон напротив — весел и энергичен. Вампир во все горло орал веселую песенку:

Раз, два, три, четыре, пять,

Вышел зайчик погулять.

А чего не прогуляться по весне?

Вдруг охотник выбегает,

Прямо в зайчика стреляет.

Кто засранцу лук доверил,

Странно мне.

Думал зайчик о любви,

Что достали снегири,

И вообще уже капель,

И апрель!

Вдруг какой-то идиот

Взял стрелу и зайца — хлоп!

И улегся наш косой

Вместо койки прямо в гроб!

— У тебя все песни на один лад, — поморщилась Алия. Вампир довольно улыбнулся.

— Ты чего такой хмурый? — спросила я Велия.

— Не нравится мне все это, — с неохотой ответил тот. — Очень похоже на камень сновидений.

— Ты думаешь, он в этой роще? Откуда?! — удивился Аэрон.

— Что за камень сновидений? — спросила я, дергая Аэрона за рукав.

— Это такой артефакт, их во всем мире всего три. Один у эльфов на юге, другой у Конклава магов, а третий был у мага Арабаса. Пятнадцать лет назад Арабас исчез. Конклав магов объявил розыск, но до сих пор не нашел, — пояснил вместо Аэрона Велий.

— Почему его разыскивают? — допытывалась я.

— Он был отступником, примкнул к Черному Лорду.

— Я не хочу искать этот камень. — Я остановилась.

— Ты чего?! — Аэрон пожал плечами. — Подумаешь, какой-то маг! Уже поди старикашка.

— Ненавижу магов. — Я недовольно поплелась дальше по тропинке.

— Что они тебе сделали? — спросил Аэрон.

— Ты так и не сказал, что именно может камень сновидений, — перевела я разговор на другое, подальше от опасной темы.

— Он насылает мороки, причем вполне осязаемые. Магические существа в его присутствии сходят с ума, так как он меняет магию, глушит, подавляет ее. Мало того, являясь по сути чем-то вполне разумным, он сам выбирает хозяина. Если бы я был уверен, что мы имеем дело именно с этим камнем, я бы подумал, что он выбрал тебя, — Велий повернулся ко мне, — хотя непонятно, как он сделал этот выбор. Для того чтобы выбрать, предполагаемый хозяин должен хоть раз подержать его в руках. — Он пытливо уставился на меня, будто решил взглядом в мысли проникнуть.

— Не держала я его в руках, я даже не знаю, как он выглядит! — воскликнула я. — Он большой?

— Похож на кристаллы горного хрусталя, постоянно меняющие цвет.

Я неожиданно вспомнила бархатный мешочек в пещере, где нашла глот, и мне стало холодно. В то, что каменный старикашка ожил, верилось с огромным трудом, но как тогда вышло, что камень сновидений здесь? И я его действительно держала в руках, не доставая из мешочка, просто пробежалась пальцами по граням, а потом отвлеклась и забыла на столе. Велий как-то подозрительно наблюдал за мной, даже Аэрон стал что-то подозревать. Я встряхнулась и, невинно посмотрев прямо в глаза двоедушнику, сказала:

— Никогда такого не видела и тем более не держала в руках.

Алия с облегчением выдохнула:

— А может, это не камень сновидений? Или у эльфов украли?

— Скорее это действительно не камень, чем я поверю в то, что у этих гордецов что-то выкрали! Они живут только за счет этого камня, думаешь, откуда у них такие замечательные леса, полные чудес?! — фыркнул Аэрон. — Сплошные мороки!

В полдень Аэрон, идущий впереди нас, остановился и объявил:

— Мы на месте, эта поляна как раз в центре рощи.

— Почему ты так уверен? — спросила я, а вампир прошептал мне на ухо:

— Именно здесь растет цветущий папоротник

— Да?! — Я посмотрела вокруг, но папоротника не увидела.

Велий заметил, как мы с вампиром шушукаемся, но ничего не сказал. Аэрон заспорил с Алией, с какого места начинать искать камень, вырывая друг у друга карту, двоедушник присоединился к словесным баталиям, а я, приподняв подол платья и напряженно всматриваясь в траву, отправилась на поиски цветущего папоротника, справедливо рассудив, что камень сновидений я уже видела, а вот цветущий папоротник вампиры навряд ли мне когда-нибудь покажут. Вот сейчас сама найду и рассмотрю, а то и урву веточку, спрячу, потом при ее помощи найду клад и куплю…

Что именно я куплю, додумать я не успела, меня грубо прервали.

Кто-то грубо схватил сзади за волосы и приставил к горлу нож. Я скосила глаза на широкое лезвие и, даже не испугавшись, негодующе заорала на всю поляну:

— Я не заказывала такую сказку!

— Дернешься — убью! — хрипло предупредил обладатель внушительного ножа. Я замерла, по достоинству оценив остроту лезвия.

— А ну отпусти ее,…! — крикнула Алия, повернувшаяся на мой вопль. Аэрон, сидевший на корточках с картой в руках, стал медленно подниматься, нехорошо сузив зеленые глаза, а Велий потянулся к поясу за ножом.

Державший меня, видимо заметив этот жест, коротко рыкнул, и из кустов вышел пяток каких-то звероподобных клыкастых личностей, обвешанных оружием подобно праздничным деревьям. Еще пятеро стояли с туго натянутыми луками. Меня прошиб холодный пот, я поняла, что, похоже, все очень серьезно.

— Попробуешь воспользоваться мороками камня сновидений, и твои друзья станут похожи на ежей, — ласково посоветовали мне на ухо. — Думаю, тебе это не понравится. Вампир и вилколак по достоинству оценят наконечники из эпской стали.

Я вспомнила, как называются эти звероподобные существа эпсы. Они преданы хозяину до самой его смерти. Сильны и туповаты, но подчиняются беспрекословно. Я трепыхнулась, рискуя лишиться головы, и только тут заметила на руке державшего у моего горла нож браслет с накопителем.

— А-а-а, — завела я старую песню, от которой державший меня вздрогнул, — ненавижу магов!

— Глоты на землю! — рявкнул маг, обращаясь к Аэрону и Алии.

Те переглянулись, не решаясь снять камни. Я услышала, как натягиваются луки, и закричала:

— Да снимайте же!

Алия первая сорвала глот, и волчица, покрутившись на месте, скрылась в лесу. Аэрон немного помедлил и зло рванул камень с шеи, тут же повернулся, непонимающим взглядом окинул поляну и зашагал прочь. Двоедушник потянулся к своему глоту, но его предостерегли:

— Даже не думай! — Обратив ко мне лицо с короткой бородкой, маг пояснил: — Если он его снимет, камень сновидений выкинет его за пределы рощи. Твой дружок — маг, а камень сновидений их не жалует, только с глотами. Ты не знала?! — заметив мое потрясенное лицо, удивился он. — Неужели он ни разу не воспользовался твоими способностями?!

У меня сразу появилась куча вопросов, даже к эпсам нашлась парочка, а еще была обида, такая, что огнем жгло грудь и хотелось или зареветь, или просто убить, причем конкретного человека, мага.

Велий опустил руку:

— Отпусти ее, Изот, — тихо сказал он.

Маг хрипло захохотал:

— Ну уж нет! Я ради того,чтобы заполучить такую ценность, — рука сильнее сжала мои волосы, — очень много сделал. Как ты расправилась с Черным Лордом?

— Пусть это будет для тебя сюрпризом, — с широкой улыбкой сказала я. Изот нахмурился, Велий шагнул к нам, но эпсы снова натянули луки.

— Стоять, — приказал Изот. Наверно, стоять и произносить длинные речи, держа меня, было не очень удобно, поэтому Изот отшвырнул меня за спину, к эпсам, проворчав: — Чтоб ни волоса с головы не упало.

Сразу захотелось немедленно полысеть ему назло. Я немного подергалась в отнюдь не дружеских объятиях, ухитрилась пнуть камушек с земли, метя в Изота, не попала, опечалилась и на время замерла, пока эпсы ловко вязали мне руки. Изот засунул нож за пояс и спокойно продолжил:

— Арабас здорово перетрусил, когда стали исчезать сторонники Лонгина. Спрятался в подземелье и даже василиска приручил при помощи магии. Боялся, что она его найдет. — Маг кивнул в мою сторону.

— Я его и не знала даже, — буркнула я из-за спины мага.

— Тем не менее он был ужасно напуган. Я нашел его совершенно случайно, старик рассказал мне про дочь некоего мага, которую Лорд повсюду таскал за собой, называя талисманом удачи. Я и не думал, что этот ребенок и есть исчезнувший артефакт, но, по крупицам собирая информацию, убеждался в обратном. Арабас не помнил ее особые приметы, только цвет волос. Я десять лет искал ее в приютах и школах. — Изот потрепал меня по щеке, я отдернула голову. Маг усмехнулся и продолжил: — И был чертовски удивлен, обнаружив в Школе, которая находится под опекой Конклава магов.

— Ну что ж мне так везет-то?! — вопросила я у эпсов, те засопели, но промолчали. — Понятия не имела, что Школа под опекой Конклава.

— Ты тоже ее искал, и наши пути, можно сказать, шли в одном направлении. — Изот хмыкнул. — Только цель у тебя была иная. Маг сделал паузу, а я напряглась, чувствуя, что дальнейшее повествование мне не понравится. — Ты жаждал уничтожить артефакт, при помощи которого Черный Лонгин уничтожил твоих родных. Я вздрогнула и вскинула на Велия глаза, но тот отвернулся. Изот хохотнул: — Жаль, я не видел твоей рожи, когда ты узнал, что накопитель живой. Ты сам не смог ее убить или Конклав не позволил?

— Не слушай его, — попросил меня Велий.

Изот повернулся ко мне и, посмотрев на застывшее лицо, с удовольствием продолжил:

— Пока я искал, как бы заполучить это рыжее сокровище, Конклав магов приставил к девчонке своего лучшего квестора. Молодого, перспективного, такого, которому Конклав доверял полностью. Я-то уже выстроил целый план, решив вскружить девчонке голову, чтобы она добровольно стала мне помогать.

— Терпеть не могу бородатых, — охладила я его пыл. Что ж за день-то такой — все непременно хотят заполучить меня или в жены, или в союзницы. Может, мне умереть от счастья? Изот посмотрел на меня и непроизвольно схватился за бородку. Велий воспользовался замешательством и сделал еще один маленький шаг в нашу сторону. Маг снова повернулся к нему:

— Я, конечно, не сомневаюсь в мудрости Конклава магов. Ты ненамного ее старше, вполне можешь стать ее другом, хотя, возможно, сам планируешь стать ей больше чем другом?

Я негодующе фыркнула, мечтая вырваться и выцарапать глаза и Изоту, и Велию. И почему мнением самой девушки они не интересуются? Изот оглянулся и, усмехаясь, послал мне воздушный поцелуй, я передернулась.

— Пришлось срочно придумывать другой план, уже не такой приятный, как первый. Действовать нужно было быстро, так как молодые девушки такие ветреные, да под действием чар…

— На меня чары не действуют, — засмеялась я. — Неужели не мог догадаться?! Я же в Школе для магических существ.

— Тут я вспомнил про камень сновидений у Арабаса. Я опять навестил старика, но нашел только его каменную статую, василиск избавился от глота, и старому маразматику пришел конец. Но до меня там уже кто-то побывал, пропал глот василиска. Кстати, один к одному такой же, — Изот покачал глотом, снятым с Алии. Велий посмотрел на меня так, что будь я ледышкой, осталась бы только лужица. — Зато камень сновидений лежал в своем мешочке на столе.

Я готова была со злости добровольно повыдергать у себя все волосы, но эпс держал крепко и я только зашипела:

— Какая же я дура! Забыть его на столе, испугавшись каменного старикашки, идиотка! Значит, это ты завалил подземелье?

— Нет, это был я. — Велий, прищурившись, посмотрел на меня. Когда вы успели там побывать? Вы же никуда не собирались! — заорал он.

— Мы просто не сказали, что хотим прогуляться.

— Но Геронтий сказал, что вы проведете весь день дома!

— Мало ли что сказал Геронтий, откуда он мог знать?

— Геронтий — телепат! — Велий даже подпрыгнул на месте. — Он сказал, что вы никуда не пойдете. Я понимаю, в голове у Лейи ветер свищет, но ты и Алия ответили именно так!

— Значит, мы просто верим в то, что говорим! — Я надулась, вспомнив, что разговаривать с обманщиком не стоит.

Изот переводил взгляд с меня на взбешенного Велия и, похоже, веселился. А тот, под шумок делая еще один шаг к нам, возмущенно кричал на всю рощу:

— Говорит одно, думает о другом, а делает третье, я такой непоследовательной особы еще не встречал!

Изот, желая, видимо, быть единственным оратором в роще, рыкнул:

— А ну заткнитесь!

Мы замолчали. Изот сказал:

— Как только камень попал ко мне в руки, мне осталось только положить его где-нибудь не очень далеко, там, куда Верелея обязательно сунет свой конопатый нос. Я вспомнил про ее дружка вампира и определил камень в эту рощу в Урлаке, зная, что вампир обязательно притащит свою рыжую подружку сюда, она ведь все-таки человек, камень на нее не будет действовать, как на нечисть. В зоне действия камня Верелея не сможет пользоваться магией и будет беззащитна, ты тоже не сможешь ее защитить, так как без глота сюда попасть не сможешь, камень сновидений не пускает магов. Я, конечно, не ожидал, что камень выбрал ее хозяином и она сможет контролировать мороки камня. Я планировал выхватить ее прямо из сказки, но ты меня опередил. Пришлось ждать другого подходящего момента.

— Значит, это ты был Лонгином? — уточнила я.

— Да нет же, это твой дружок маг.

Я даже не могла передать всю гамму чувств, которые испытала, сил хватило только крикнуть Велию:

— Ну ты и скотина!

На что тот спокойно поинтересовался:

— Почему это?

— Напугать меня Лонгином!

— Я не пугал, только накинул черный плащ, а твое воображение само все доделало!

— Ты… ты… ты воспользовался мной!

— Мне нужно было вытащить тебя как можно быстрее, а силу я тебе вернул, когда будил, иначе ты бы не очнулась, камень не дает тебе пользоваться магической энергией, и пополнять ее ты тоже не можешь. — Он снова обратился к Изоту, который был забыт в перепалке: — Стоит ей покинуть только это место, и она снова сможет пользоваться магией. Не боишься, что тебя постигнет та же участь, что и Черного Лорда?

Изот усмехнулся:

— О-о! Я к этому подготовился. Она будет опоена и очнется лишь у самой Мораны, а там у меня готов замечательный плащ, сшит тамошними магами, прямо для твоей подружки.

Посмотрев на окаменевшее лицо Велия, я решила пока не радоваться обновке. Изот кивнул эпсам, и двое из них шагнули с поляны под сень деревьев. Изот скривил губы в усмешке и произнес:

— Извини, Вел, но кони ждут. Хотелось бы поболтать подольше, но… Я бы не хотел, чтобы Конклав магов узнал слишком рано о пропаже Верелеи, поэтому решил не оставлять свидетелей.

— А как же камень сновидений?

— Придется им пожертвовать ради девчонки. Оставлю в роще, а Конклав пусть думает, что вы до сих пор здесь бродите. — Изот повернулся ко мне и вздрогнул, встретив мой взгляд, не обещавший ничего хорошего.

— Не смей его убивать, — сказала я.

Изот что-то хотел ответить, но тут из леса вышли эпсы, держа в лапах что-то напоминающее конские копыта.

— Что это? — спросил Изот, вертя копыта в руках.

— Хозяин, лошадей волки съели… — понуро проговорил один из эпсов.

— Все десять? — поднял брови Изот. Я переглянулась с Велием и стала с интересом прислушиваться к разговору. — Нет, только одну, остальных угнали.

— Кто угнал? — Изот в гневе швырнул копыта в эпсов.

— Может, разбойники?

Я счастливо рассмеялась, Изот с недоумением воззрился на меня.

— Очень хочется пешочком пройтись, — скромно пояснила я.

— Уходим. — Изот оглянулся на лес. — Пешими идти дольше, но ничего не поделаешь. — Он бросил на меня вопросительный взгляд, я с намеком кивнула на Велия, который стоял уже в какой-то паре шагов. Изот выругался и приказал:

— Этого с собой, да глаз с него не спускать, к девчонке не подпускать!

Сама идти я отказалась, заявив, что у меня ножки устали, и демонстративно уселась на траву. Один из эпсов взвалил меня на плечо, я устроилась поудобнее, вытащила цветок ромашки, сорванный еще когда сидела на земле, и принялась гадать на Изота, мрачно шагавшего рядом, громко комментируя процесс:

— Любит, не любит, обнимет, поцелует, замуж возьмет, к черту пошлет. — Посмотрела на Велия, которого тащили в конце нашей процессии, и показала ему язык, намекая на то, как мне хорошо ехать, а ему плохо идти.

Изота мое гадание заметно нервировало, он стал прислушиваться к комментариям, наверно, ему тоже был интересен финал. Я особо не торопилась, делая многозначительные паузы после каждого высказывания:

— Золотом одарит, по щеке ударит, на кровать положит… — Изот споткнулся, я хихикнула и закончила: — Ничего не сможет!

Маг вырвал из моих рук стебелек и забросил его подальше.

Из глубины леса послышалось конское ржание, я, уже успев задремать под мерное укачивание, встрепенулась.

Посередине выбранной нами тропки стоял огромный валун, а на камне сидел в своем кожаном плаще князь Укус и лениво ковырялся в зубах палочкой.

— Верни мне Загрызку, — проникновенно обратился князь к Изоту, когда наш небольшой отряд остановился. Мне неудобно было наблюдать за действием, болтаясь на плече у эпса задней частью вперед.

Я принялась брыкаться и требовать, чтобы меня спустили на землю и дали посмотреть на возлюбленного супруга. Изот был немного обескуражен тем, что за время моего блуждания по роще я успела выскочить замуж, но поставить меня на землю все-таки разрешил, так как мои вопли действовали ему на нервы. Я принялась закатывать глазки перед мужем., показывая, как мне без него тяжко и тоскливо, и помимо воли сменив наряд на тот, в котором танцевала. Связанный Велий развлекался, глядя, как я ломаю комедию. Аэрон спрыгнул с валуна и протянул ко мне руки, я радостно рванулась к нему в объятия, но была схвачена эпсами. Вампир нахмурился:

— Верни мою жену.

Изот, посмотрев на сверкающую бусину у меня на голом животе, скривился и приказал:

— Вампира прикончить.

Испугаться за друга я не успела — взметнулся с шелестом плащ, и Аэрон исчез со словами:

— Ты пожалеешь о своем решении, здесь хозяин — я.

— Какое раздутое самомнение, — проворчал Изот, силясь между стволами деревьев разглядеть князя, эпсы с оружием наготове, порыкивая, оглядывались, но Укус как растворился в воздухе. Я огорченно вздохнула и вернула себе свое платье, не желая радовать Изота видом полуголого тела:

— Я есть хочу, и ребра болят от лежания на плече твоего зверя. Изот с неудовольствием согласился сделать короткий привал.

Обвешанные оружием эпсы принялись суетиться, вытаскивая еду, хотя глаз ни с меня, ни с Велия не спускали.

Пока Изот давал указания своему зверинцу, я с интересом разглядывала камень, на котором недавно сидел Аэрон, обнаружила какие-то покрытые мхом письмена. Кивнув на них двум эпсам, которые следовали за мной по пятам, повелительно потребовала очистить буквы. Эпсы вопросительно посмотрели на Изота, тот кивнул головой, подозрительно сощурившись, но я невинно развела руками, показывая, что я не пользовалась мороками камня сновидений, а слова появились сами по себе. Когда надпись была очищена, я стала вслух читать написанное, читала вслух ради Велия, которого к камню не пустили, привязав к дереву. Изот стоял рядом, задумчиво схватившись за свою козлиную бородку.

Ну здравствуй, милый человек,

Иди лесной тропой.

Уж тешут гроб, и скоро в нем

Ты обретешь покой.

Стрелка рядышком красноречиво показывала направление, в котором нужно двигаться, чтобы обрести такую участь. Я бросила взгляд в том направлении и поморщилась:

— Что-то мне не хочется туда идти. — Потом начала читать дальше:

Мы золото пропили все

И всех коней сожрали.

Спеши к нам, милый человек,

Тебя мы долго ждали.

Я посмотрела на выбитую рядом стрелку и пожала плечами, не решив еще, хочу я идти этой тропкой или нет. Изот прервал мои размышления, начав читать следующее предостережение:

Бывает — в жизни не везет.

Ограбят и убьют,

Сожрут коней,

Пропьют добро,

На тризне не споют.

Но это, право, не беда,

Ты больше потеряешь,

Коль этой темною тропой

По лесу пошагаешь.

Маг помрачнел, посмотрел на меня, пытающуюся выдраться из объятий эпсов и залезть на камень, помолчал и рыкнул что-то эпсам. Те приволокли его мешок. На камень мне залезть не разрешили. Изот вытащил из мешка какую-то склянку с прозрачной жидкостью, кинув взгляд на решительное лицо мага. Мне стало как-то не по себе, а когда он направился с этой подозрительной склянкой в мою сторону, я совсем струхнула — не люблю эксперименты над собой.

— С ума сошел! — в испуге заорала я, пробуя пятиться. — Я не буду пить эту гадость!

Мои вопли на Изота не произвели никакого впечатления, он протянул мне свою склянку и ласково поинтересовался:

— Сама выпьешь или влить?

Я поозиралась на молчаливых эпсов, не нашла сочувствия и сказала:

— Ни за что!

— Держите ее! — сверкнул глазами Изот. Я принялась выворачиваться из лап эпсов как уж и устроила небольшую куча-малу. Рот я захлопнула, и влить свое зелье Изоту никак не удавалось. Маг взмок, эпсы рычали, я раскраснелась. Наконец, порядком устав, я, рискуя глотнуть жидкость, сказала:

— Хорошо, — Изот и эпсы замерли, — я выпью эту дрянь! Но сначала· хочу попрощаться с Велием.

Велий выпучил глаза, не ожидая такого от меня.

— Ну, прощайся, — разрешил маг. Я скромно потупила глазки и произнесла:

— Я его поцеловать хочу, а твои звери меня не пускают. Изот захохотал:

— Ты очень любвеобильная особа, замужем за одним, целуешь другого, а остаешься с третьим!

— Тебе-то что? Так пустишь или нет?

Изот с сомнением посмотрел на Велия и расщедрился:

— Ну ладно, только быстро.

Эпсы меня выпустили, и я поползла к Велию, так как сил на то, чтобы встать на ноги после веселой свалки, уже не было. Тот вжался в ствол дерева и ошарашено следил за моим передвижением.

— Ты что задумала? — прошипел он, когда я подползла поближе. — Я не хочу с тобой целоваться, даже перед смертью.

— Расслабься и получай удовольствие. — Нахально проговорила я, оглянулась на Изота, прислушивающегося к нашему разговору, и прошептала так тихо, чтобы услышал лишь Велий: — Больно надо, я бы сама тебя прибила, да Изот мешает, наклонись, идиот, и сделай вид, что тебе приятно, — потом добавила погромче: — Все-таки молодая девушка сама решила тебя поцеловать.

Я не успела встать на ноги, как несколько остывший после свалки Изот вдруг резко поменял свое решение, заорав на весь лес:

— Стой, не прикасайся к нему! Хватайте ее!

Я подскочила, потянулась к Велию, эпсы навалились на меня сзади, но я успела сделать то, что задумала — взмахнула руками и с писком вцепилась в шнурок на шее Велия.

— Живи, лицемер.

Велий распахнул глаза и исчез, оставив в моих руках глот с оборванным шнурком и веревку на стволе дерева. Я посмотрела на веревку, привязанную к дереву, и, протянув руку к Изоту, сказала:

— Давай твое зелье, теперь я могу спать спокойно.

Изот медленно подошел ко мне и отвесил тяжелую затрещину.

— Зачем ты это сделала?! — зарычал он.

Я смахнула с лица волосы, сощурившись, с ненавистью посмотрела на него в упор и сказала:

— Даже Лонгин не позволял себе меня бить. Я ведь могу обидеться.

— Я не Лонгин, а чародея ты спасла зря, от него такого благородства не дождешься. Пей.

Я хлебнула совершенно безвкусную жидкость.

— На что ты намекаешь?

— Я хотел от него избавиться, чтобы обеспечить твою безопасность. У него четкие указания на твой счет, в случае непредвиденных обстоятельств он должен тебя уничтожить, дабы предотвратить появление второго Лонгина.

Я, мрачнея, глотнула еще раз из склянки.

— Интересно, как бы он это сделал?

Изот захохотал, забирая у меня пустую бутылочку:

— Какая ты все-таки еще глупая. Забрал бы у тебя, как ты говоришь, силу, вот как. В этом месте пополнять ее ты не можешь. — Я бы умерла? — От догадки у меня даже голос сел. — Но он ведь уже забирал, когда под Лонгина косил.

— Он ее тебе вернул, а в этом случае просто не вернул бы. Поэтому я и не разрешал тебе к нему приближаться, но тебе приспичило тащить его с собой. — Изот сплюнул и забросил склянку в траву.

Я похлопала глазами, обдумывая услышанное, и незаметно для себя уснула.

Очнулась я уже под вечер и с удивлением воззрилась на знакомый камень:

— Мы что, так здесь и будем жить? — схватившись руками за голову, в которой стучалась боль, спросила я.

Изот зло посмотрел на меня и нехотя ответил: — Уже пятый раз к этому булыжнику выходим.

— А по какой тропке ходили? — борясь с дурнотой, поинтересовалась я.

— Да ни по какой! — заорал мне прямо в лицо маг. — Я хотел обойти этот чертов камень, но каждый раз приходим к этому месту!

— Мне плохо. Меня тошнит, — сообщила я и поползла в кусты.

Изот схватился за голову и уже немного спокойней сказал мне вслед:

— Это от зелья. Благодаря ему ты пока не сможешь пользоваться камнем сновидений, а плохое самочувствие — это побочный эффект.

— Все маги — гады и сволочи, — вынесла я свой вердикт, вываливаясь из кустов. — Напоят отравой, а ты потом мучайся.

Эпсы готовились к ночевке, расстилали плащи, запалили костер.

Мне наконец-то дали поесть, хотя я с трудом смогла впихнуть в себя лишь немного хлеба с сыром. Спать не хотелось — выспалась, пока Изот ходил кругами. Маг дал эпсам строжайшие указания насчет присмотра за мной ночью и повалился спать. От скуки я попыталась создать умрунка, но ничего не получилось. Предусмотрительные эпсы обвязали вокруг моих ног веревку, но в моем нынешнем состоянии я не то что бежать, даже ползти могла с трудом.

Ближе к полуночи я решила устроиться под сосной, поспорила с эпсами, которые никак не могли понять, почему я хочу лечь спать в одиночестве, они-то спали как волчья стая зимой, — тесной кучкой. Когда упрямые звери все-таки расстелили мне плащ на облюбованном месте, сон уже прошел и глаза упорно не закрывались.

Я принялась таращиться на звезды и в ветвях сосны вдруг увидела чей-то темный силуэт. Я моргнула, решив, что это еще один побочный эффект выпитого снотворного. Морок не пропадал, напротив, он оформился во вполне узнаваемый объект, а именно в князя Укуса собственной персоной. Я усилием воли заставила себя не завизжать сначала от неожиданности, а потом от радости. Князь улыбался, демонстрируя свои белые клыки, вальяжно развалившись на ветке. Я глазами показала на свои связанные ноги и пожала плечами, дескать, обняла бы, да не могу. Эпсы, заметив мое оживленное лицо, стали тревожно принюхиваться и задирать морды, рассматривая ветви сосны. Укус слился со стволом дерева, успев на прощанье махнуть мне рукой в сторону чахлых кустиков неподалеку.

Я полежала еще немного, подождала, пока эпсы успокоятся, и смущенно попросилась в кустики. Эпсы разрешили. Я пошла в указанную князем сторону. Вторглась в ветви, поскандалив с эпсами насчет полного уединения. Князь Укус появился там почти сразу. Пока он, довольно скалясь, пытался меня облапить, я торопливо повесила ему на шею глот, оставшийся от Велия. Аэрон похлопал глазами, приходя в себя, и, услышав шумное дыхание эпсов за ветвями, вздрогнул и присел, оглядываясь на ненадежные ветки. Я шепотом, а большую часть жестами попыталась ввести его в курс заварушки. Эпсы стали волноваться из-за моего долгого отсутствия, пришлось вякнуть из кустов, что у меня живот разболелся от зелья, пришедший в себя Аэрон тут же выдал неприличный звук, я одарила его испепеляющим взглядом, но вампир только невинно похлопал глазками и зашептал мне в ухо:

— Завтра постарайся уговорить Изота идти прямо.

— Почему именно прямо?

— Я с разбойниками буду вас там ждать.

— А если Изот не согласится?

— А ты постарайся…

На том и расстались.

Изот проснулся еще до рассвета, к моему пробуждению временный лагерь был уже свернут, пока я зевала и терла глаза, мне сунули в руки шаньгу с картошкой и фляжку. Я вяло откусила и стала зевать, прислушиваясь к разговорам. Изот, судя по всему, принял решение идти по третьей тропе. Я осторожно спросила, почему. Изот, судя по всему, проснулся в плохом настроении и вместо ответа лишь свирепо посмотрел на меня. Я, размахивая шаньгой, принялась убеждать его, что лучше встретиться с кучкой разбойников, чем идти куда-то в страшное и неизвестное место.

— Ты когда-нибудь вообще видела вампира в бою? — спросил Изот.

— Нет.

— Вот и не лезь с советами! Я лучше пойду в неизвестность, чем потеряю половину своего отряда. Учитывая, что пропавшие вампиры почти все были хорошо обученными воинами.

Я поняла, что мага мне не переубедить, мысленно помахала ручкой Аэрону и, доев шаньгу, глотнула из фляжки. Горло обожгло, я закашлялась и протянула фляжку Изоту:

— Это что?

— Коньяк

— Ты что, решил меня споить?

— Выбирай — или коньяк, или вчерашнее зелье.

Я задумалась. Зелье пить приятнее, а коньяк противнее. С другой стороны, от зелья я усну, а с коньяком еще некоторое время, возможно, смогу контролировать события или хотя бы буду знать, что происходит. Я забрала фляжку. Последствия приема зелья и коньяка примерно одинаковы, хотя во втором случае они будут дольше длиться. Я снова сунула фляжку в руки мага. Тот, ухмыляясь, наблюдал за мной. От спиртного я становлюсь такой буйной и неуправляемой, что наверняка доставлю Изоту не одну неприятную минуту. Этот аргумент перевесил все остальные, я решительно забрала фляжку у Изота и храбро сделала большой глоток. Маг одобрительно крякнул и объявил эпсам о начале движения. Мне завязали на талии веревку, один из эпсов взял другой конец в лапы, и мы двинулись в лес.

Я потихоньку высосала всю фляжку, с удовлетворением прислушиваясь к разрушающему действию алкоголя на мои мозги. Изот бодро шагал впереди, а я еле плелась, повиснув на эпсе. Все вокруг казались таким милыми и приветливыми, я пыталась поцеловать угрюмого эпса в нос и сплясать.

— Это что еще за дрянь?! — услышала я вопль Изота, и наш отряд остановился. Я вытянула шею, пытаясь разглядеть упомянутую дрянь. Дорогу преграждала медленно расползающаяся белая душистая масса. Я умиленно сложила ручки на груди и воскликнула:

— Какая красота! — пошатнулась, и миляга эпс поддержал меня под локотки. Изот повернулся ко мне, я закатила глазки и сообщила: — я так давно хотела каши и непременно с персиками.

Изот открыл рот, а я смело шагнула в теплое белое, пахнущее персиками варево и, ткнув пальцем, попробовала кашу. — Замечательно, совсем как в детстве.

— Это твоя работа? — заорал Изот.

— Почему это моя? — немного пошатываясь, возразила я. — Это горшочек. Ты меня голодом моришь, так хоть он меня накормит. Я радостно махнула эпсам: — Налетайте, всем хватит. — Не удержалась в скользкой массе и хлопнулась на зад. Изот со свирепым выражением подтянул повыше сапоги и пошел ко мне. Я сидела в каше как пай-девочка, обхватив колени руками и блаженно прикрыв глаза: — Как хорошо, тепло…

Изот схватил меня за руки и потащил, сердито косясь на эпсов, которые вняли моему совету и, довольно порыкивая, пробовали кашу. Маг выволок меня на землю, махнул эпсам, и те стали вылезать из каши. Белая масса между тем расползалась, приближаясь к нам. Изот посмотрел на меня, измазанную и довольную, и хмуро потребовал прекратить безобразие. Я махнула рукой, обдав его липкими брызгами, и решительно заявила, что тогда нужно забрать горшочек. Маг посмотрел на кашу, которая уже хлюпала под его сапогами, и повелел немедленно забрать «этот чертов горшок». Я отправилась к горшочку, который стоял на пеньке, два эпса двинулись за мной. Большую часть пути я проделала на четвереньках, окончательно потеряв вид разумного существа, так как каша была скользкая и почему-то качалась, как палуба корабля во время шторма.

— Горшочек, не вари, — повелела я, погрозив пальцем, и обхватила горшочек двумя руками. Тот послушно перестал изрыгать варево.

Мы продолжили путь дальше. Я, с горшком в руках, грязная и липкая, то и дело падала, а потому собрала на себя пыль и сухую траву с тропки и окончательно превратилась в настоящее огородное пугало. Эпсы пытались взвалить меня на плечи, но я соскальзывала. Пока Изот крыл меня и горшок разными поносными словами, я экспериментировала с варевом, добившись того, что горшочек стал гнать замечательную сливовую брагу. После этого идти стало веселее.

Двое идущих рядом со мной эпсов стали свидетелями благополучно завершившегося эксперимента, и я разрешила им попробовать. Конвоиры отпили и закусили остатками каши с моего платья. Когда рассерженный маг обратил на нас внимание, я уже объяснилась в любви эпсам и они вместе со мной пытались сплясать польку-еньку. Изот ошарашено посмотрел на нас, заорал во все горло и, выдернув меня из теплой компании, закинул себе на плечо. Горшочек из моих рук ему забрать не удалось.

Я на некоторое время затихла, глядя на проплывающую внизу землю. Скоро молча висеть мне наскучило, и я затянула печальную песню про серенького козлика. Мои бывшие конвоиры с энтузиазмом поддержали мои берущие за душу завывания. Изот встряхнул меня, но я, клацнув зубами, стала петь дальше.

Я как раз добралась до особо грустного куплета, где козлика по частям ели голодные волки, когда перед нашим небольшим отрядом пролетел огненный столб и раздался злодейский смех. Изот от неожиданности уронил меня на землю, эпсы повыхватывали оружие. Я сделала большой глоток из горшочка, с кряхтеньем встала, вытащила у ближайшего эпса что-то похожее на большой нож или маленький меч, взмахнула им, едва не потеряв равновесие, и заорала:

— Выходи, змеюка!

Изот с усилием вытащил из моих пальцев рукоять оружия и удивленно спросил:

— Почему «змеюка»?

— Так это же Змей Горыныч, — объяснила я, не выпуская горшочек из другой руки. Изот застонал, схватился за голову, я помотала у него перед носом горшочком и предложила: — Может, выпьем и плюнем на этого гада?

Изот сердито оттолкнул мою руку. Я, решительно растолкав эпсов, пошла вперед, запнулась за корень и растянулась на земле, пропустив над головой очередную струю пламени. Кто-то из эпсов принял огненный удар на себя и с воем, дребезжа своим мечом, катался по земле, остальные испуганно жались к стволам. Изот чертыхался, он успел упасть на землю и держал меня за ногу, не давая двигаться дальше. Я плеснула ему в лицо брагой и выдернула ногу из его рук, пока он тряс головой.

Сначала в поле моего зрения появились огромные ноги с когтями, почему-то в количестве шести штук. В районе самых задних от меня конечностей мотался длинный шипастый хвост. По мере того как я вставала на ноги, мне удалось рассмотреть огромное брюхо и три Длинные шеи, уходившие, как мне показалось, прямо в небеса. С рассматриванием самих голов возникли проблемы — задирая голову, я почему-то теряла равновесие. В конце концов я все-таки упала, не выпустив горшочка из рук. Брага плеснула мне в лицо, я утерлась рукавом истерзанного, напоминающего половую тряпку платья и громко икнула, выражая восхищение таким большим, упитанным Змеем.

Головы наклонились, склоняясь то на один бок, то на другой и с любопытством рассматривая меня, втянули воздух ноздрями каждая размером с мою голову, сморщили носы и дыхнули дымом. Я закашлялась и замахала свободной рукой, разгоняя дымовую завесу. Изот что-то сдавленно просипел мне сзади, я отмахнулась и снова поднялась на ноги, пытаясь в качестве опоры использовать ухо одной из голов Змея. Змей Горыныч протестующее фыркнул и, плюнув огнем еще в одного эпса, басом спросил:

— Ты кто?

— Девица.

Головы переглянулись и захохотали, давясь дымом.

— Девица?! Такое чучело?!

Я, разозлившись, топнула ногой:

— Подумаешь, замаралась маленько! Сам-то тоже не красавец! Эпсы даже шевелиться перестали, ожидая, что за такие крамольные речи меня, самое малое, поджарят.

— Мы — не красавец, мы — Змей Горыныч, — важно заявила правая голова. Змей переступил лапами и выпятил брюхо. Я попробовала повторить его движения и так же важно выпятила живот:

— А мы — красна девица. — Тут меня вдруг одолела икота и я отпила из горшочка.

— А что мы делаем с девицами? — громким шепотом поинтересовалась у товарок средняя голова. Левая, хитро подмигивая, прошептала что-то ей в ухо. Средняя покраснела и задумчиво оглядела меня с ног до головы.

— Дуры! — рявкнула правая, видимо, самая серьезная. — Мы их похищаем!

— Да-а-а… — недоверчиво протянула средняя. — Ну ладно, я тебя похищаю. — Змей шагнул ко мне. Я посмотрела на его шесть лап: — Слушай, а ты в ногах не путаешься? Ты с какой начинаешь идти?

Змей заглянул себе под брюхо, задумался, махнул хвостом, начисто срезав несколько сосенок, и уселся на зад.

— А с какой ноги мы шагаем? — громким шепотом спросила средняя голова. Две другие молчали.

Я протянула Змею горшочек:

— Давай выпьем?

Змей заглянул в горшочек, принюхался:

— Ой, нет, от слив меня пучит, — пожаловалась средняя голова. Я поднесла горшочек ко рту и дала ему новые указания.

— А от яблок у меня прыщики, — сообщила левая. Я ругнулась, подумала и снова пошептала.

— И вообще от браги их так развозит, что мне приходится их на себе домой волочь! — недовольно проговорила правая голова. Я попробовала представить этот процесс, но не получилось. А Змей тем временем продолжал:

— Пойдем лучше к Бабе-яге, у ней медовуха на весь лес знаменита! — Он посмотрел на эпсов и Изота и добавил: — А кто с нами не пойдет медовуху пить — изжарю!

Змей поднялся на ноги, потянулся, изрыгая клубы дыма и пламени, развернул перепончатые крылья, потоптался. Правая голова наклонилась ко мне и сочувственно произнесла:

— Жаль вы летать не умеете, а то вмиг бы на месте были. Если хочешь, залазь на спину.

Я прикинула высоту предлагаемого средства транспорта и сказала:

— Я не смогу туда залезть. Слишком высоко.

Змей подхватил меня лапой и усадил на спину.

— А вы пешочком, да смотрите не отставайте, — приказал он отряду.

Я захихикала:

— Куда ж они без меня-то денутся, пойдут как миленькие.

— Ты у них царевна, что ли? — спросила левая голова.

— Ага, королевна.

— А что мы делаем с королевнами? — зашептала средняя голова.

— Заткнись! — рявкнули две остальные.

Змей Горыныч вошел в лес, сметая своей широкой грудью все на своем пути. Позади него тянулась широкая просека.

От неторопливого шага Змея меня начало мутить, и я, борясь с дурнотой, то и дело прикладывалась к горшочку.

Избушка у Бабы-яги и вправду оказалась на курьих ножках. Две огромные ножищи высовывались из днища домика и рыли землю когтями. Хозяйка встречала нас на пороге:

— О, у нас сегодня гости? Будут мне на студень кости!

Я немного заволновалась и спросила у правой головы Змея:

— Слушай, а Баба-яга нас на закуску к медовухе не пустит?

— С ума сошла?! — удивился Змей. — Какая закуска?! Медовуху без закуски пьют!

— Знаешь, мне сразу полегчало. — Я похлопала собеседника по предполагаемому плечу. Змей ссадил меня на землю и принялся обмениваться любезностями с Бабой-ягой. Изот, уставший и пообтрепавшийся, посмотрел на горшочек в моей руке, на меня, принюхался и прошипел:

— Будь проклят тот час, когда я решил тебя напоить.

Баба-яга оказалась не такой старой, как я ее себе представляла.

Закончив с приветствиями, она радушно пригласила всех в избушку. Мы набились туда, как тараканы за печку к нерадивой хозяйке. Баба-яга осмотрела меня, поморщилась и, обращаясь к Змею, у которого влезли только головы, сказала:

— Что-то ты нынче подкачал, какую-то неказистенькую выбрал. Я не стала на пожилого человека обижаться. Баба-яга тем временем вытащила из-под печи огромную бутыль, расставила кружки по количеству гостей, не забыв и про змея Горыныча, и разлила медовуху. Избушку наполнил запах меда. Змей облизнулся, эпсы нерешительно поглядывали на Изота, но тот лишь махнул рукой, смирившись с напастью. Яга крякнула и вылила содержимое своей кружки в рот. Изот и Змей выпили вслед за бабкой, затем выпили эпсы, бабуся расторопно разлила по новой, и спаивание гостей пошло по полной программе.

Змей своими головами надежно перекрыл двери и держал все и всех под контролем. У меня от перепоя стали появляться пробелы в сознании, происходящее в избушке запоминалось с трудом. Эпсы затянули какую-то унылую песню, Изот и Яга спорили о том, как лучше садиться на лопату. Змей создавал атмосферу загадочности, напуская в избушку дыма. После первой бутыли медовухи Изот подсел ко мне и, криво улыбаясь, произнес:

— Мы все равно отсюда выберемся. Тебе лучше даже не представлять, что я с тобой сделаю, когда мы покинем это чертово место!

— А мне как раз очень хочется представить, — сказала я.

— Я тебя высеку!

— А я тебя… — Я повертелась на стуле и, увидев сковороду, схватилась за нее. — А я тебя сковородой. — И чпокнула его упомянутым предметом по голове. По избушке пошел чугунный гул. Изот к моему неудовольствию не потерял сознания, а, наоборот, пришел в крайне дурное расположение духа. Он со всего маха отвесил мне затрещину, я взвизгнула и вцепилась ему в его бороденку, намереваясь ее выдрать. Изот взвыл и схватил меня за волосы. Я отцепилась от растительности и разбила свой горшочек о его голову, душистая брага потекла по лицу, Изот выпустил мои многострадальные волосы (и чего они ему так приглянулись?) и принялся утираться полотенцем, любезно предложенным Бабой-ягой.

Я воспользовалась передышкой и отправилась в уборную. Змей сначала не хотел меня пропускать, минут десять пришлось взывать к его совести, прежде чем я смогла все-таки прорваться к выходу. Воздух снаружи показался таким свежим и вкусным, что я зажмурилась. Надышавшись вволю и совсем не желая возвращаться в задымленную и вонючую атмосферу домика, я решила устроиться здесь.

Пока я ходила вокруг избушки, на глаза мне попалась ступа Бабы-яги. Я залезла в нее, чтобы полетать, но то ли ступа подчинялась только своей хозяйке, то ли слово нужно было заветное, но взлететь я не смогла. Змей, высунув из домика одну из голов, с любопытством наблюдал за моими передвижениями. Я, решив порадовать змеюку, перевернула ступу кверху днищем, взобралась на нее, стянула сапоги и, притоптывая босыми ногами и махая сапогами, дурным голосом завела частушку:

Я в сапог нассяла

И в другой нассяла,

И стою любуюся

Во что же я обуюся! Ух!!!

Продолжить мне не дали.

Какой-то идиот зажал мне рот ладонью и потащил. Я дрыгала ногами и размахивала сапогами, силясь достать обидчика, но на подмогу первому напавшему присоединился еще кто-то и совместными усилиями я была утянута за деревья. Змей Горыныч попытался мне помочь, но, как и предупреждала правая голова, две другие были мертвецки пьяны (пил-то в отличие от нас Змей не кружками, а бутылями). Змей пустил нам вслед струю пламени, но обидчика не достал, зато достал мой сапог. Я кинула дымящимся сапогом в глупую змеюку и, не имея возможности высказаться, показала жестами все, что я думаю о его мыслительных способностях.

За деревьями ржали испуганные кони и, судя по всему, находилась прорва народу. Я перестала дрыгаться, прислушиваясь к разговорам. Наконец меня поставили на землю и отпустили. Я развернулась и увидела Аэрона, о котором за время попойки благополучно забыла, и к моему безмерному удивлению — Велия, который вытирал руки о траву, видимо замаравшись о мое платье.

— За время моего отсутствия ты несколько изменилась, — буркнул он.

Я швырнула в него сапогом и с возмущением закричала Аэрону:

— Я — петь, а ты меня со ступы тащить!

Аэрон, морщась, посмотрел на Велия:

— Пьяна в стельку. Твой Изот полный кретин — напоить Верею, надо же до такого додуматься!

Разбойники глупо таращились на меня, наверное, не узнали свою знакомую Загрызку.

— Грузи ее на лошадь и уходим, — сказал Велий, запрыгивая на каурого жеребца.

— Я не умею ездить на лошади! — заверещала я, пятясь. Аэрон слушать мои причитания не стал, проворчав:

— Тебе и не надо ездить, просто виси, — заскочил на лошадь, ухватил меня под мышки и поднял. Дальше я ничего не помню, потому что отключилась.

Пробуждение было не из приятных. Откуда-то сверху лилась студеная вода, я, захлебываясь, замахала руками, закашлялась. Меня тут же вытянули из воды. Я глубоко вдохнула и хотела завизжать, но получилось лишь слабое шипение. Глаза открывать не хотелось вовсе. Успокоившись, что вода больше на меня не льется, я опять расслабилась и, похоже, задремала прямо стоя. Меня опять сунули под струю. Я принялась отмахиваться с криком:

— Я боюсь воды!

— Ну, Верея, давай же, просыпайся! — произнес знакомый голос.

— Да ни за что! — воспротивилась я.

— Тогда мы тебя утопим! — пригрозил другой голос.

— А-а-а! — заорала я, напуганная до смерти, и открыла глаза.

Аэрон, вытянув руку, держал меня под знакомым водопадом, а Велий спокойно сидел на берегу, наблюдая за этими издевательствами. Я одарила обоих зверским взглядом и, пользуясь тем, что Аэрон обернулся к Велию, со всей силы рванула его руку к себе. Вампир от неожиданности оскользнулся и упал в реку. Я удовлетворенно фыркнула и вышла на берег. Аэрон, чертыхаясь, копошился в воде, а я с грустью осмотрела то, во что превратилось мое платье.

— Сейчас ты хоть чистая, — ехидно проговорил Велий.

— А с тобой я вообще разговаривать не хочу!

Велий нахмурился и со злостью бросил камушек в воду, чуть не попав в выжимающего рубаху Аэрона.

— Ты все это время подло лгал! Ты же знал, как я отношусь к магам, я никогда этого не скрывала!

Велий хмыкнул, встал на ноги и подошел к костру:

— Вот именно, не скрывала. Представляю, что было бы, скажи я сразу, кто я такой! А уж если бы ты узнала, что я еще и в Конклав магов вхожу, думаю, участь Лонгина показалась бы мне даже завидной.

У меня на языке вертелись разные слова, но я сдержалась. Аэрон, натягивая влажную рубашку, подошел к нам, бросил взгляд на мою недовольную физиономию и спросил:

— Я что-то пропустил?

Я посмотрела в его честные зеленые глаза, и тут меня осенило:

— Ты знал! Ты его знал! Аэрон попятился, бормоча:

— С чего ты взяла?

— Это ты мне про школьного мага рассказывал! Ты же его видел в лицо! — вспоминала я, наступая на вампира. — И на кладбище я еще удивилась — чего это Аэрон не возмущается тем, что кто-то незнакомый идет с нами. Возмущалась только я да Алия! Ты его знал! Ты просто-напросто был с ним знаком! — Я набрала полную горсть камней и швырнула в воду. Камни со свистом пролетели над головой пригнувшегося Аэрона.

— Верелея, прекрати возмущаться, — послышался за моей спиной спокойный голос Велия. Я развернулась к нему:

— Не смей называть меня этим именем!

— Лови! — Велий кинул мне горячую печеную картофелину. Пока я перебрасывала картофелину из одной руки в другую, Аэрон обошел меня по широкому кругу и присоединился к магу.

— Как тебе удалось споить целый отряд эпсов во главе с Изотом? — поинтересовался Велий.

— Они сами были не прочь, — пробурчала я. — Лучше скажи, как ты здесь оказался.

Велий отогнул ворот рубахи. Я увидела что-то вроде ожерелья из круглых, словно отполированных пластинок.

— Что это?

— Чешуя дракона, — пояснил маг. — Она тоже действует как глот, только слабее, вот и пришлось соорудить такие бусы. После того как ты сорвала с меня глот, я успел наведаться к родителям Аэрона, и они разрешили маленько пощипать дракона. Обратно я добирался уже на нем, поэтому так быстро.

— Где же твой дракон?

— Он не может долго находиться под действием камня.

— Ты прямо как девица в этих бусах, — подколола я Велия. — А как ты нас нашел? — спросила я Аэрона.

Тот хмыкнул, откусывая от картофелины:

— Я за тобой от самой каши иду! Сразу понял, что Изот не согласился идти по прямой тропке. Кстати, где твой горшок? Очень он мне приглянулся.

— Я его разбила об голову этого подлюки. Сковорода не помогла, пришлось горшком шарахнуть.

— Вот уж повеселилась, — сказал Велий.

— А где твои разбойники? — обратилась я к Аэрону.

— Разбойничают, — пожал плечами Аэрон. — Позову — прибегут.

— А коней где взяли?

— У Изота увели, правда, одну лошадь Алия успела съесть. Ужасно кровожадная волчица! — Аэрон повертел в руках меч, позаимствованный, видимо, вместе с лошадьми.

Я, жуя картофелину, подошла к костру, только сейчас заметив, как я замерзла и устала.

— А мешки мы все потеряли? — спросила я Велия, тот кивнул. — Плохо. — Я присела, протягивая руки к костру.

— Чего ты расстроилась? — удивился Аэрон. — Попроси у камня сновидений.

Я с радостью вспомнила, что я могу уже не сдерживать мороки камня, и через мгновение уже обнималась со знакомым горшочком. Аэрон засмеялся и потянул меня за рукав:

— Нравится мне твой размах!

— Каши хотите? — спросила Я. — С земляникой?

Мы поели, и Велий, посмотрев на поднимающееся все выше солнце, сказал:

— Пора.

— Куда мы сейчас? — спросила я. Платье, вернее, то, что от него осталось, я сменила на более практичные черные в обтяжку штаны, добавила к ним невысокие черные сапожки и черную же шелковую рубашку с поясом. Аэрон полностью одобрил это преображение и с ухмылкой потянулся к моим коленкам. Я щелкнула его по носу лентой, которой намеревалась собрать волосы в хвост. Вампир утер выступившие от щелчка слезы и о моих коленях временнозабыл.

— За камнем сновидений, — ответил Велий, молча наблюдая за нашей возней. Маг отвязал лошадей от дерева и приглашающее похлопал по седлу. Я нахмурила брови:

— Я не умею ездить на лошади. Я их боюсь.

— Почему?

— Ну… они большие и кусаются…

— Помнится, на кладбище ты довольно прилично гарцевала, да еще и акробатические трюки выделывала, — сказал Велий.

— Ну, скорее всего, гарцевала я на мороке, — проворчала я.

— Да нет! — засмеялся нисколько не смущенный маг. — До леса вы точно ехали на мне, до сих пор как вспомню — бока болят.

Велий помог мне взобраться в седло и засмеялся, глядя, как я судорожно вцепилась в гриву. Я бросила на него возмущенный взгляд. Велий подал поводья и объяснил:

— Если нужно повернуть влево, потяни влево, если вправо, то вправо.

— Ага, — выдавила я, тщетно пытаясь вспомнить, где у меня левая, а где правая рука.

— Ты, главное, не свались с нее, — сквозь смех проговорил Аэрон, я показала ему кулак

Половину дороги я самозабвенно ныла, так что под конец самой стало противно. Я жаловалась, что седло штука ненадежная, что я уже себе весь зад отбила, что я решительно не хочу остаться с кривыми ногами. Аэрон и Велий откровенно потешались надо мной.

Когда показалась знакомая поляна, я от счастья чуть не расплакалась. Мы спешились, то есть Велий с Аэроном легко спрыгнули, а я сползла по лошадиному боку.

На поляне царила тишина. Я шагнула вперед, но Велий придержал меня за рубаху:

— Подожди, больно тихо.

Я нерешительно остановилась у края поляны, прислушиваясь, и тут тишину нарушил взвизг собаки. Я от неожиданности подпрыгнула и тут же услышала голос Изота:

— Ты вернулась! А у меня для тебя сюрприз! — Снова раздался полузадушенный взвизг, и я, еще не видя ни Изота, ни животное, которое он мучает, догадалась и мгновенно покрылась холодным потом:

— Алия!

— Я выловил твоего вилколака! — подтверждая мои опасения, крикнул Изот и вышел из-под деревьев на другом краю поляны. Эпсы, которых осталось штук семь, выволокли на веревке сопротивляющуюся волчицу с завязанной пастью.

— Хочешь, я отрежу у нее хвост или уши? — заорал Изот. — Или, может, мне с нее живьем снять шкуру?

— Не ходи к этому психу, — сказал Аэрон. Он сунул в рот два пальца и пронзительно свистнул. — Сейчас разбойники появятся, мы его скрутим.

Я с тоской посмотрела на Изота, который ножом отмахнул клок шерсти со спины волка и пустил его по ветру.

— Они не успеют, да и Изот успеет заколоть мою подругу, всхлипнув, сказала я. Какая-то мысль вертелась в голове, но я никак не могла на ней сосредоточиться.

— Иди-ка сюда, — позвал меня Велий.

И тут мне вспомнилось, что говорил Изот насчет указаний Конклава магов.

— Не прикасайся ко мне! — закричала я, пятясь, выхватила меч у Аэрона и, держа его двумя руками на уровне глаз между собой и Велием, стала продвигаться на поляну, косясь на вампира, который тем временем подобрался поближе. — Не смей приближаться! — Я приподняла брови, из земли взметнулись толстые стебли, обхватили ноги Аэрона и Велия, свалив их на землю. Я отбросила меч в сторону и, пока вампир с магом пытались с проклятиями подняться, быстрым шагом двинулась к Изоту.

Изот, криво ухмыляясь, пошел ко мне, волоча за собой волчицу и не выпуская нож.

— Отпусти ее. — Я остановилась в пяти шагах.

— Чтобы она меня? — засмеялся Изот.

— Прикажи ей перекинуться в человека и надень глот на шею.

— Умная девочка. Иди сюда, и я сделаю, как ты сказала.

Я вздохнула и шагнула к нему. Изот больно обхватил меня за шею, выпустил волчицу и проговорил:

— Ну-ка, серый волк, перекинься в девицу.

Волчица встряхнулась, и вот уже на ее месте стояла Алия в каком-то дурацком платье. Изот хохотнул и, сняв со своей шеи мой глот, протянул его одному из эпсов:

— Надень-ка ей на шею.

Алия очнулась, вздрогнула и, вспомнив, что одежда сейчас исчезнет, шмыгнула за деревья.

— На другой стороне Велий и Аэрон, попроси у них рубаху! — крикнула я ей вслед и выразительно покачала головой, предупреждая подругу, чтобы не делала глупостей. Изот довольно оскалился, и тут на другом краю поляны с криками и улюлюканьем появились разбойники.

Изот кивнул эпсам, те повыхватывали мечи, ножи и бросились к ним. Изот потянул за веревку, которой обвязал меня за шею, и я, зашипев от боли, вдруг поймала ту мысль, которая от меня ускользала. На шее у Изота висели два глота: его собственный и глот Аэрона. Я схватилась за них обеими руками. Изот попытался разжать мои пальцы, потом схватился за шнурки, на которых они висели, не давая мне их порвать. Как раз на это я и надеялась, откуда Изоту было знать, что я вовсе и не собиралась срывать глоты.

«Такое может произойти, если глот поместить рядом с накопителем… Он просто взорвался бы…»

Лязгало железо, слышалась брань, я надеялась только на то, что моих сил хватит на два глота. Изот непонимающе посмотрел на меня и, заметив, что я побледнела, видимо, заподозрил что-то неладное, но никак не мог понять, в чем подвох, а когда понял, просто не поверил, потому что продолжал сжимать шнурки, не пытаясь разогнуть мои пальцы. Я обернулась, заметила среди разбойников Аэрона и Велия — значит, освободились. Перед глазами поплыло, я еще сильнее вцепилась в глоты, до крови прикусив губу.

Дальнейшее помню очень смутно. Вопили разбойники, Велий и Аэрон пытались прорваться через эпсов к нам, Алия в рубахе Аэрона полезла в драку, подхватив оброненный кем-то меч, и ее боевые вопли разносились по всей поляне. Изот не мигая смотрел мне в глаза и пытался выдернуть камни, а я надеялась только на то, что пальцы от слабости не разожмутся. Все стало погружаться в темноту, дышать становилось все труднее. Кажется, руки я все-таки разжала, окончательно задохнувшись.

Мутило так, что жить расхотелось окончательно. Кто-то плакал, нагоняя тоску и дурноту. Я закашлялась, в груди жгло, как будто вдохнула жгучего перца.

— Алия, хватит выть! — послышался чей-то сердитый окрик, кажется Велия. — Живая она. Ну, Верелея, черт тебя дери, давай, открывай глаза. — По щекам похлопали, я застонала и попробовала отмахнуться рукой. И чего пристали! Хоть бы умереть спокойно дали! По щеке шлепнули еще раз, покрепче. Я открыла глаза, возмущенная бесчувственностью окружающих. Оглядела мутным взглядом Велия, голого по пояс Аэрона, плачущую Алию и произнесла, обращаясь к подруге:

— У тебя рубаха задралась. — Алия подскочила, одергивая подол.

Аэрон спросил:

— Ты как?

— Лучше бы померла! — Я приподнялась, ухватившись за руку Велия, запоздало уставилась на свои руки и облегченно выдохнула на месте. — Думала, оторвало! — Я посмотрела на себя, и дурнота подступила к самому горлу: штаны и рубашка были заляпаны кровью. Повернула голову в сторону, но Аэрон закрыл мне глаза ладонями:

— Не смотри туда, а то еще хуже будет.

— Аэрон нашел твой мешок в кустах, так что переоденешься, — сказал Велий.

Аэрон, с беспокойством оглянувшись на меня, пошел за мешком.

Алия, всхлипнув в последний раз, зачем-то погладила меня по волосам и смутилась.

— Я… — Меня снова затошнило.

— Да, — сказал Велий. — Удивительно, как тебя хватило на два камня.

— И после этого я еще разговариваю, — судорожно сглотнув, проговорила я.

— Вообще-то я едва успел. Ты уже не дышала, — серьезно произнес Велий и, поймав мой вопросительный взгляд, пояснил: — Я воспользовался глотом Алии. Освободил из него энергию, которую он у тебя забрал на кладбище, и вернул тебе. Правда, ее маловато, ты здорово поизрасходовалась. Поэтому тебе так плохо.

Аэрон вернулся с моим мешком и стал рыться в нем. Сморщив нос, он выбросил в кусты что-то заплесневелое, наверно, остатки провизии, и, наконец, вытащил короткие штаны и рубашку. Я трясущимися руками стала переодеваться. Велий отвел глаза, а вампир брякнул:

— Чем ты его шарахнула? Голову начисто снесло!

Я бросила на него дикий взгляд, схватилась за живот и убежала в кусты. Алия отвесила Аэрону звонкую оплеуху и побежала за мной. Меня выворачивало наизнанку.

— Очень плохо? — спросила подруга.

— Не то слово. Где разбойники?

— На краю поляны в карты с эпсами режутся да раны друг другу перевязывают.

Я даже разогнулась.

— Как это?

— Ну, после того как ты… — Алия неопределенно помахала руками. — Они побросали оружие и объявили тебя своей хозяйкой. Велий сказал, что после смерти прежнего хозяина они служат победителю.

Я выпучила глаза, представляя, как поселяю в свою комнату еще и эпсов и они ретиво защищают меня от нападок учителей и сокурсников.

— Ужас! — сказала я, Алия радостно кивнула. Успокоив свой желудок, я с помощью подруги натянула штаны и, опираясь на ее плечо, вышла из кустов.

— Ты на привидение похожа, бледная и шатаешься, — сделал комплимент Аэрон. Велий покачал головой и сказал:

— Без тебя мы не можем найти камень сновидений, уже пять раз всю поляну обыскали.

— Чего его искать-то?! — Я отлепилась от Алии и, сделав несколько неуверенных шагов, подняла из травы искрящиеся кристаллы. — Вот он!

— Что и следовало доказать, — буркнул Велий и протянул мне черный бархатный мешочек. — Положи его сюда.

Я послушно опустила камень в мешочек. Все вокруг стало расплываться, а потом резко дернулось. Что-то толкнуло меня в грудь, словно сильный порыв ветра, я охнула. В тело впились тысячи иголок, Я захлебнулась свежим воздухом и упала, держа мешочек перед собой двумя руками. Аэрон подскочил ко мне, помогая встать. Я протянула мешочек Велию и, прислушиваясь к себе, произнесла:

— Кажется, мне стало лучше.

Он хмыкнул, засовывая камень в карман, и объяснил:

— Камень перестал глушить твою способность черпать магию. Я похлопала глазами и зевнула.

— Жутко хочу спать.

Дремучий сказочный лес стал светлой березовой рощей. Вампиры, сидевшие на краю поляны, вздрогнули и, смущенно переглядываясь, подошли к Аэрону и поклонились:

— Господин…

Аэрон важно кивнул своей светлой головой:

— Сколько еще находилось в роще?

— Травница Ания, еще семеро наших и ваш кузен, господин. Может, еще кто, про других не знаем.

Я повернулась к Аэрону:

— Так значит, брат двоюродный?

— Конечно, — ответил тот. — Я единственный ребенок у родителей.

Я чуть не задохнулась от возмущения, а Аэрон отошел с вампирами и стал отдавать какие-то распоряжения.

— Чего ты хочешь от вампирюги, — сказала Алия и презрительно сплюнула.

— Ничего, он мне желание должен. — И тут я сообразила, чего я хочу. Подошли эпсы, опустились на одно колено и склонили головы. Я тупо посмотрела на них, потом на Велия, серые глаза которого лучились весельем, должно быть, его забавляла эта ситуация.

— Что мне с ними делать?!

— Ну, скажи, что согласна быть их хозяйкой. — Велий закинул мой мешок на плечо. — Пусть сопровождают тебя.

— Хорошо, я согласна, поступаете в мое распоряжение, — сказала я. Эпсы поднялись с колен и засопели, переступая с ноги на ногу. — В Школе ты произведешь фурор, — насмешливо произнес Велий, и я живо представила вытянувшиеся лица учеников. К нам подошел Аэрон:

— Ну что, поехали домой? Остальные сами выберутся из рощи. Лошадей маловато, но ничего, эпсы бегают быстро, а Верея и Алия сядут с нами.

Алия взобралась в седло позади Аэрона, из них получилась отменная пара: он в штанах без рубахи, а она в его рубахе, но без штанов. Кто-то из эпсов подсадил меня к Велию, я обхватила его сзади, навалилась на него грудью, поудобней устраивая голову у него на спине, и уснула, проснувшись только у замка Аэрона.

— Камень сновидений теперь принадлежит вам, так как найден на вашей территории, а прежний хозяин камня мертв. — Велий протянул мешочек правителям Урлака. Леди Диодора взяла мешочек двумя пальчиками и передала мужу — лорду Аквилу.

— Мы благодарны вам за вашу помощь в решении проблемы. Лорд Аквил обвел взглядом нашу троицу. Велий, усталый, в рубахе с разорванным рукавом и свежим порезом на щеке, я в неприлично коротких штанах, оставляющих открытыми колени, и с босыми ногами, с немытым лицом и волосами и Алия, не менее грязная, но зато в рубахе сына, без всякого намека на штаны. Хорошо хоть Аэрон высокий и его рубаха закрывала ее ноги почти до колен.

— Мы, как и обещали, щедро вознаградим вас за ваши усилия. Аэрон, не проникшись торжественностью момента, присел на подлокотник кресла правителя, хлопнул крыльями и подмигнул. Леди Диодора укоризненно посмотрела на свое невоспитанное чадо.

— И приглашаем вас на праздничный ужин сегодня вечером, закончил лорд Аквил.

Тут я, наконец-то улучив момент, сказала:

— Лорд Аквил и леди Диодора, ваш сын должен мне желание на архоне. Если вы его выполните, я не буду настаивать на материальном вознаграждении за мои услуги.

Вампиры переглянулись и заметно напряглись, Аэрон же нисколько не взволновался, напротив, одарил меня широченной улыбкой. Мне это почему-то не понравилось.

— Хорошо, скажите, чего вы желаете, — сказал лорд Аквил.

— Я хочу, чтобы камень сновидений перешел в мою собственность.

Кого совсем не удивили мои слова, это Велия, который прошептал мне в ухо:

— Интересно, что ты будешь делать с камнем да с десятком эпсов? Аэрон неизвестно чему радовался, а Алия посмотрела с обидой, к камню сновидений она относилась с опаской. Чета вампиров глубоко задумалась. Леди Диодора нервно покусывала клыками губы. — Камень все равно вам без надобности, — поторопила я их. — Вряд ли вы захотите когда-нибудь им воспользоваться.

— Мам, давайте, думайте побыстрее, жжется ведь! — Аэрон оттягивал от шеи архон. — Отдайте вы ей этот камень!

— Хорошо, — вздохнул лорд Аквил, — получите его перед отъездом. Я довольно заулыбалась:

— Желание выполнено.

Аэрон отпустил архон, спросил у родителей:

— Аудиенция закончена? — и, не дожидаясь ответа, поволок меня и Алию к двери.

— А вампиры неплохо устроились! — сказала Алия, когда мы погрузились в теплую пенную воду огромной ванны. Я согласно кивнула головой и плеснула подруге в лицо водой. Минут пять мы самозабвенно брызгались.

— Мне кажется, Аэрон чего-то недоговаривает, сказала я, когда водная баталия закончилась. — Мне это не нравится.

— Думаешь, он что-то задумал? — посерьезнела подруга.

— Боюсь, не только задумал, но уже и осуществил, только мы об этом еще не знаем. Уж больно у него довольный вид. Первый раз видела нечисть, которая рада была выполнить желание, не юлила и не пробовала обмануть или отговорить.

Алия нахмурилась:

— Он еще и родителей торопил. А может, ты ему просто нравишься?

— Ага, жить без меня не может! — Я сморщила нос. — Тут что-то другое.

— Я вот думаю, в чем на ужин идти? — Алия хмыкнула. — Не в рубахе же Аэрона!

Я махнула рукой:

— Насчет этого не беспокойся, уж про это Аэрон не забудет.

— Знаток женской фигуры! — вспомнила Алия, и мы засмеялись.

К вечеру действительно появился довольный Аэрон и принес одежду.

— у маман взял, — объяснил он.

Алия в первый раз на моей памяти надела платье. Надела и принялась недовольно ворчать, хотя сиреневый цвет ей шел необыкновенно. В платье она смотрелась необычно и красиво.

— Здорово! — Я обошла ее кругом, любуясь. Аэрон сидел на окне и безмятежно смотрел в парк, где готовились столы для гостей. Ужин решили накрыть на свежем воздухе. Вампир отвлекся от созерцания суетящихся вампиров и спросил, обращаясь ко мне:

— А ты так в халате и пойдешь?

Я приподняла край белоснежного в серебристых лилиях платья и смущенно сказала:

— Я не могу это надеть, слишком шикарно. Да и белый цвет как-то… Может, есть что-нибудь другое?

— Какая разница, какой цвет? — воскликнул Аэрон. — Учти, другого нет, если не хочешь, можешь идти в своих коротких штанишках. В этом платье моя мать в первый раз давала прием по случаю своего совершеннолетия.

— Просто в белом… Я ж не замуж выходить собралась! — Я посмотрела на Аэрона, но тот пожал плечами и спокойно объяснил: — у нас невесты в красном.

Мне после этих слов стало значительно легче, и я согласилась надеть на себя эту роскошь.

На лестнице мы встретили Велия. Тот отвесил нам шутовской поклон, мы ответили шутливым реверансом.

— Ты прямо как на свадьбу, — заметил Велий.

— А у вампиров невеста в красном, а не в белом, — сказала я.

Велий удивленно приподнял бровь, глядя на Аэрона, но вампир лишь молча только дернул плечом. У меня снова появилось нехорошее предчувствие, я потянула Алию за руку.

— Аэрон, мы пройдемся по парку.

— Не боишься заблудиться? Парк большой, — сказал Велий.

— Да я ее в пять минут найду, — проговорил Аэрон, а Велий подозрительно прищурил глаза и сказал вампиру:

— Отойдем к окну, хочу тебя кое о чем спросить.

В парке было шумно, слышался смех. Вампиры, с которыми мы сталкивались по дороге, с интересом оглядывали нас.

— Присматриваются, где поудобней впиться, — проворчала Алия.

Я потянула ее в глубь парка и, когда мы удалились от замка на приличное расстояние, сказала:

— Не могу отделаться от ощущения, что Аэрон готовит какую-то гадость и именно мне. Велий тоже что-то подозревает, и это меня уже начало пугать.

— Может, тебе все просто кажется? Ведь столько всего случилось…

Я присела на лавочку под кустом сирени.

— Может, и так. Как вспомню, снова дурно становится.

Алия потопталась передо мной и нерешительно спросила:

— А Изот не догадался, что ты задумала?

— Догадался, просто не поверил, что я это смогу, — ответила я.

Послышались шаги и веселый голос Аэрона:

— Я же говорил, что найду, где бы она ни находилась!

Я посмотрела на Велия, но не заметила признаков беспокойства на его лице, наоборот, маг был явно чему-то рад. Я осторожно выдохнула. Наверное, я в самом деле стала чересчур подозрительной. Аэрон подал руку, я встала, и мы отправились на званый ужин.

Леди Диодора с удивлением посмотрела на мое платье, возможно, поразилась, что оно мне впору, но ничего не сказала, а я не стала, как собиралась, ее благодарить за наряд. Аэрон усадил меня рядом с собой, Алия и Велий сели напротив нас. Фонарики на деревьях освещали парк мягким светом. И я подумала, что фонарики повешены ради меня и Велия, вампиры и Алия прекрасно обошлись бы и без них.

Аэрон шепнул мне на ухо, показывая своего кузена, ради которого я сунулась в заварушку. Кузен оказался высоким, худым, с короткими темными волосами. Я сразу решила, что он скорее всего был Кощеем Бессмертным.

Сначала, как положено, провозглашали тосты в честь нас, любимых. Говорили, какие мы бесстрашные и умные, спасли бедных вампиров от ужасной напасти. Пели дифирамбы в честь Аэрона и выражали надежду, что он станет достойным правителем.

Аэрон улыбался, демонстрируя полный рот зубов, а когда гости выпили, поели и расслабились, взял слово и сообщил обескураженным родителям, советникам и министрам, что за время блуждания по заколдованной роще он не только нашел спутницу жизни, но даже обручился с ней в присутствии кучи свидетелей. Я медленно отложила вилку, до последнего не веря своим ушам, с трудом проглотила застрявший в горле кусок и посмотрела на Аэрона. Его зеленые глаза смеялись, он явно не чувствовал никаких угрызений совести. Леди Диодора впала в ступор, лишь хлопала глазами. Меня в роли невестки она никак не представляла. Видеть рядом со своим сыном ту, из-за которой он получает выговоры и предупреждения в Школе, было выше ее сил. Аэрон же сообщил, что я не только владею магическим даром, но с сегодняшнего дня являюсь еще и владелицей камня сновидений. Эти слова повергли в шок всех гостей. Перспектива заполучить в правительницы магичку с камнем сновидений их пугала.

Лорд Аквил потемнел лицом и, буравя сына мрачным взглядом, проговорил, что Аэрон просто находился под воздействием камня сновидений, однако сын сослался на Велия, дескать, тот является квестором Конклава магов и, как незаинтересованная сторона, подтвердит, что камень на него уже не действовал, а бывшие разбойники подтвердят, что моя кровь была испита и что я для Аэрона даже танцевала, причем недурно танцевала, надо сказать. К тому же родители и сомневающиеся могут получить информацию у директора учебного заведения, что Аэрон практически не расстается со мной в Школе и, можно сказать, живет у нас в комнате.

Велий к моему негодованию полностью подтвердил сказанное Аэроном, упомянув и про Школу, чем вверг меня в тоску. Мало того, маг явно радовался возможности сдать меня в другие руки. Почувствовав себя в роли бездомной дворняжки, я с криком подскочила, перевернув бокал с вином. По белой скатерти стало расплываться красное пятно. Мгновение я следила за ним, потом повернулась к «жениху».

Аэрон попятился, объяснив гостям, что это у меня от восторга, а я рявкнула на весь парк. С деревьев разом облетели все листья и засыпали столы. Вампир, поняв, что дело пахнет жареным, подпрыгнул и с истерическим смешком рванул в глубь парка. Разъяренная «невеста», подхватив подол платья, побежала следом, костеря ненаглядного такими словами, что у почтенных гостей волосы встали дыбом.

Аэрон, продолжая гоготать, влез на раскидистое дерево и, примостившись на ветке, призывал меня успокоиться и все объяснить. Если он думал, что я буду прыгать внизу, как собака при охоте на белку, то ошибался! Я в бешенстве просто взлетела по стволу и уверенно приближалась к нему. Вампиры столпились внизу и с ужасом смотрели, как я лезу в шикарном белом платье убивать будущего правителя Урлака.

— Ах ты, зубастая сволочь! — Я протянула руку, но Аэрон увернулся и переполз на соседнюю ветку. — Я тебе все зубы повыдергиваю! Нет, не повыдергиваю, а буду медленно расшатывать! — мстительно шипела я. — Ну и дура же я, сразу, еще в роще не догадалась, к чему ты клонишь! Ну, гад!

— Дорогая, — сладко улыбался вампирюга, — не надо так нервничать, ты еще успеешь заключить меня в объятия!

Велий внизу просто умирал со смеху. До Аэрона я так и не добралась, крылатая скотина спланировала вниз на своих долбаных крыльях! Я опустила глаза и вдруг осознала, что очень высоко залезла. Земля с веселящимися внизу вампирами поплыла, я обхватила ветку руками и ногами и упавшим голосом сообщила:

— Ну все, снимайте меня сами или я останусь тут жить!

Мои слова потонули в новом взрыве смеха Велия, который просто сел на землю.

— Какая же он скотина! Ненавижу! — ревела я, уткнувшись в подол платья. Алия ходила вокруг кровати, на которой я предавалась тоске и унынию, и теребила в руках платок.

— Чего ты хочешь от вампира, — сказала Алия.

Я подняла на нее опухшие от слез глаза:

— Да я не про него!

Алия остановилась и перестала мучить платок:

— Про Велия, что ли?

Я снова уткнулась в подол.

— Нет, ну какой гад! Так меня подставить! Строил из себя… а сам, сам… Предал! Ненавижу магов! Я ему доверяла, думала, что он предупредит об опасности.

Алия отбросила платок в сторону и присела у кровати на корточки.

— Они ведь заранее сговорились, еще до ужина! — продолжала убиваться я. Кто-то робко постучал в дверь.

— Пошли вон! — заорала я, до смерти напугав Алию, которая не ожидала резкого перехода от рыданий к воплям. Люстра с жалобным звоном рухнула на пол, брызнув в разные стороны осколками и свечками. За дверью охнули и с топотом унеслись прочь. Я утерла слезы:

— Ну Аэрон! Получишь ты невесту со всеми вытекающими последствиями.

Алия поднялась на ноги:

— Слушай, давай спать, а утром заломаем вампира и вытрясем из него правду. А то и сделаем тебя безутешной вдовушкой. — Алия потянулась и зевнула. — Как бы то ни было, ты всего лишь невеста, а не жена. Помолвку ведь можно и расторгнуть.

— Ага, — пискнула я, — только через год! Нас же просветили насчет вампирьих законов.

Алия присела на край кровати:

— Не забивай себе голову.

— Интересно, что бы ты сделала на моем месте?

— Вбила бы кол в нахала, — не колеблясь, ответила подруга. — Я пошла спать, чего и тебе желаю.

Повертевшись без сна на широкой кровати, я встала, на ощупь нашла платье и только собралась залезть на подоконник, как услышала шорох за дверью комнаты. Я нащупала на столике что-то плоское и явно железное, на цыпочках прокралась к двери и, занеся над головой найденный предмет, затаилась.

Дверь тихо приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась голова, и, различив длинные светлые волосы, я опустила на нее железяку.

— Явился, злыдень!

— Уй! — зашипел ушибленный, хватаясь за затылок.

— Супружеский долг выполнять пришел? — Я второй раз опустила вещь, впоследствии оказавшуюся серебряным подносом, на голову Аэрона. — Так рано, я еще тебе не жена!

Вампир затолкнул меня в комнату и, забрав у меня поднос, вышвырнул его в окно.

— Я поговорить пришел, — осторожно ощупывая голову, пояснил он.

— Неужели?! — Я отвесила ему оплеуху. Аэрон прикрыл дверь и, схватив меня за руки, чтобы я не ударила его еще раз, зашептал:

— Извини, я не знал, что ты так бурно отреагируешь.

— Прости, что не умерла от счастья! — взвизгнула я. Аэрон приложил палец к губам:

— Тсс, все спят, — и потащил меня подальше от двери. — Мои предки нашли мне невесту, она наследница графства, которое граничит с Урлаком. Помолвка должна была состояться месяц назад, но началась эта заварушка с папоротниковой рощей.

— Без тебя тебя женили? — спросила я, высвобождая свои руки.

— Ну да, что-то в этом роде. — Аэрон взъерошил свои волосы пятерней. — Помолвку перенесли, я вздохнул с облегчением.

— Что, такая страшная?

Аэрон изумленно посмотрел на меня:

— Кто? Лорелея? Да нет, симпатичная, фигура там… — Аэрон изобразил что-то в воздухе руками, спохватился и продолжил: — Только она совсем мне не нравится! — Заметив сомнение на моем лице, он пояснил: — Она телепатка! Представляешь меня в роли ее мужа?!

Я фыркнула.

— А родители решили, что будет недурно присоединить графство к Урлаку. Когда в роще мне выпал шанс поменять одну невесту на другую, я с радостью им воспользовался, — без тени смущения рассказывал вампир, — тем более что после твоего зажигательного танца почти влюбился.

— Ты не спросил моего согласия! — возмутилась я.

— А ты бы добровольно согласилась, чтобы я тебя укусил? — прищурил глаза Аэрон.

Я поежилась.

— Я боялся только одного — что ты воспользуешься желанием на архоне для разрыва помолвки. Поэтому, когда ты о нем заикнулась, еще не догадываясь о том, что я тебе приготовил, я сделал все, чтобы добиться своего поскорее.

Я вспомнила его широченную улыбку.

— Вот гад! — взорвалась я, кидаясь с кулаками на вампира. Аэрон без всяких усилий сгреб меня в охапку и прошептал на ухо:

— Подумай лучше о выгодах, которые сулит тебе твое нынешнее положение.

Я перестала трепыхаться.

— Во-первых, никто в Школе не посмеет тебя и пальцем тронуть, начал перечислять нахальный представитель нечисти, — во-вторых, столь нелюбимый тобой за что-то Конклав магов тоже не посмеет причинить вред будущей правительнице Урлака. Потерпишь всего год, а потом мы расторгнем помолвку, дескать, поторопились, проверили наши чувства и поняли — не пара. — Аэрон опустил меня на пол. — Хотя отец и так обо всем догадался. Но против закона не пойдет.

Я смущенно засопела:

— А о чем вы с Велием говорили? Перед ужином. Аэрон сел на стол и довольно оскалился:

— А он догадался о моих планах еще в роще, когда Алия в обморок хлопнулась. Вот и потребовал объяснений.

— И…

— И сказал, что теперь приглядывать за тобой станет намного легче. — Аэрон хохотнул.

— Почему? — буркнула я, раздосадованная такой циничностью мага.

— Потому что я чувствую тебя, дурочка. — Вампир спрыгнул со стола и щелкнул меня по носу. — Я ведь выпил твоей крови и, если ты попадешь в беду, сразу пойму это и найду, хоть из-под земли достану! Кстати, с твоим умением влипать в разные неприятные истории это еще один плюс!

— Надеюсь, твоей женой я не стану, — проворчала я.

— Только если сама этого захочешь. Попробуешь моей крови при свидетелях и тогда…

Я скривилась:

— Фу!

Аэрон усмехнулся.

— Хорошо. Но учти, если в течение этого года хоть кто-нибудь в Школе намекнет мне, что ты наставляешь своей «невесте», — я ткнула себя в грудь пальцем, — рога, я выращу их у тебя на голове, причем в буквальном смысле! И обещаю, что рога будут высшего качества — длинные и развесистые! Я не желаю, чтобы за моей спиной шли шепотки о том, что мой «жених» изменяет мне направо и налево.

Аэрон задумался:

— Может, мне евнухом стать? — произнес он с задумчивым видом. Я еле вытолкала вампира за дверь, он в порыве чувств хотел непременно меня облобызать, напоследок заявив, облизнувшись:

— У тебя кровь очень интересная на вкус, с пузырьками, как игристое вино.

— Избавь меня от вкусовых подробностей! — Я сморщила нос и закрыла дверь.

После разговора с Аэроном я спокойно уснула и можно сказать, что мой сон был безмятежен.

Но под утро меня как будто толкнули в бок. Я села на кровати, пытаясь вспомнить, какая мысль потревожила меня. В голове сразу образовалась пустота. Я поерзала, сидя в постели, встала, осторожно обошла изувеченную люстру, попила воды. Тревога не уходила, а вот ее причина никак не вспоминалась. Я снова вернулась на кровать.

Интересно, сколько дней мы здесь? От нечего делать я принялась считать, дни закончились одновременно с пальцами. Лейя, наверное, уже соскучилась. Стоп, Лейя… Лейя! Яйцо! Василиск!! А глот я в кармане с собой уволокла! Меня как окатили ледяной водой. Натянув платье, я выскочила за дверь. В замке все спали, тишина и покой, как в склепе. Вспомнив, что у вампиров очень крепкий сон, я стала решительно врываться в комнаты. За первой дверью на мое счастье спала Алии. Я подскочила к кровати и сдернула с подруги одеяло. Алия подскочила и заорала, еще не разобравшись, кто ее будит, но готовая немедленно начать военные действия:

— А вот я тебя колом! — Тут она увидела мою встрепанную голову и, выдохнув, снова откинулась на спину. — Как ты меня напугала!

— Алия, нам нужно срочно домой!

Подруга зевнула:

— До сих пор дуешься на Аэрона?

— Ты тоже про курицу на печке забыла?

— Какую курицу? — начала Алия, замолчала, выпучила глаза, судорожно нащупала платье и стала в него втискиваться. Я в нетерпении прыгала вокруг нее.

На следующем этапе мы напоминали двух очень вежливых бандитов. Сначала мы тихонько стучали в дверь и, если никто не отвечал, крались к спящему. Убедившись, что голова не светловолосая, так же на цыпочках крались обратно. В очередной раз постучав согнутым пальцем и не получив ответа, мы в предутренних сумерках вошли в комнату. Алия ворчала мне в спину:

— Ни одна дверь не запирается, безобразие! Заходи кто хочешь, кусай кого хочешь!

— Тише ты! — Я остановилась, услышав в спальне легкий шорох.

Алия притихла. Мы сделали пару шагов, и тут на нас из-за стены кто-то кинулся. Мне показалось, что сломали все ребра, а Алия заорала:

— Караул, кусают!

Нас тут же отпустили, я перевела дыхание и воззрилась на встрепанного Велия:

— С ума сошел?!

— Это вы с ума сошли, — парировал он, поддергивая наспех надетые штаны, — без спросу вламываться!

— Мы постучали, — буркнула Алия.

— Да вашего хилого стука даже мышь бы не испугалась, я уж молчу про спящих вампиров! — насмешливо произнес Велий.

— Но ты же услышал!

— Меня профессия обязывает. Кстати, легко отделались, — Велий потянулся за рубахой, — я мог и заклинанием воспользоваться. Чего вам не спится?

— Нам нужен Аэрон, — не желая открывать причину так подло подставившему меня магу, пояснила я.

Велий нехорошо усмехнулся:

— Что, не терпится заключить новоявленного «жениха» в горячие объятия?

Тут мое терпение лопнуло и меня понесло:

— Да ты… ты… Ты сам меня сдал этому кровопийце! Мог бы хоть предупредить о готовящейся подлости! Нет, молчал и усмехался, радуясь предстоящей подставе! Ах, ах, я — двоедушник! Какой кошмар — вы меня разбудили! А сам на мороке заставил нас по лесу кататься, а я лошадей и так боюсь! — Я набрала побольше воздуха в грудь для продолжения концерта. Окна в комнате распахнулись, вокруг меня стал образовываться небольшой вихрь. Алия и Велий попятились, но я, не обращая на это внимания, продолжала бушевать. — Знал, что я ненавижу магов, а сам им и оказался, мало того, еще и в Конклав магов входишь! Чертову прорву лет искал меня, чтобы по-тихому кокнуть! Строил из себя друга, а сам двоедушничал и мстительно хихикал за спиной! Вот дрянь! — Я сжала кулаки, находясь в самом центре смерча, который сносил все в комнате. Да пошел ты… да ты… да чтоб у тебя… — Для того чтобы произнести все известные мне ругательства, понадобилось некоторое время. От моих воплей и производимого смерчем грохота вампиры все-таки проснулись и столпились у дверей, потрясенно помалкивая. Я посмотрела на Алию, с ужасом выглядывающую из-за спинки кровати, потом на Велия, спокойно сидящего на постели и зашнуровывающего сапоги.

— Ты ради этого меня так рано подняла? — невозмутимо спросил он. Вихрь опал, усыпав комнату обломками люстры и кресел. — А теперь выкинь эту штуку подальше в парк, — произнес он, напряженно глядя на мои руки. Я посмотрела туда же. Между моими ладонями крутился шипящий разрядами лилово-синий шар. Я повела руками в сторону окна, шар сорвался, вылетел, пролетел метров двести и врезался в дуб. Загрохотало, взметнулось облако земли и песка. Дуб щепочками осел на землю. Вампиры вытягивали шеи из-за двери, пытаясь рассмотреть результат моих усилий. — Успокоилась? вздохнул Велий. — А теперь еще раз. Так зачем тебе нужен Аэрон?

Я фыркнула, схватила Алию за руку и выскочила вместе с ней из комнаты, вампиры почтительно расступились.

— Комнаты Аэрона и его родителей в другом крыле! — крикнул вслед Велий.

Я не стала больше искать Аэрона по комнатам, тем более что за нами валила толпа возбужденных криками и проявлениями магии вампиров, а просто спустилась вниз и закричала на весь замок:

— Аэрон, черт тебя дери, ты мне нужен, срочно!

Минуты через две на лестнице появился искомый объект. Он обвел меня и еще не отошедшую от недавнего представления Алию диким взглядом и спросил:

— Что случилось?

Я состряпала умильную улыбку и пискнула:

— По тебе соскучилась. — Полюбовалась на вытянувшееся лицо «жениха» и рявкнула:

— Где твой дракон? Нам нужно домой!

— К чему такая срочность? — зевая, спросил Аэрон. — Может, чуть попозже?

— Аэрон, нельзя попозже, уже и так, наверно, поздно!

Велий, одетый и со своим мешком за плечами, сбежал вниз по лестнице.

— Лучше сделай, как она просит, убережешь замок от разрушения, — посоветовал он вампиру.

Аэрон еще раз оглядел нас и своих подданных, застывших в нерешительности, и кивнул головой:

— Я сейчас.

— Камень сновидений захвати, мне обещали его отдать перед отъездом, — напомнила я. — А эпсов отправишь в Школу, пусть пока у Феофилакта Транквиллиновича болит голова об их размещении.

Мы вышли на улицу.

— Какой нас ждет сюрприз на этот раз? — спросил Велий. Я не ответила, а Алия объяснила:

— Василиск.

Велий крякнул и спустил мешок на землю:

— И ради каменного василиска вы всех перебудили?! Алия торопливо произнесла:

— Новорожденный.

Велий посмотрел на нее и помотал головой:

— Не понял.

— Мы у Арабаса нашли еще и яйцо василиска. Попросили Миколку, он принес курицу, и она высиживает яйцо, — сказала я магу. — Через сколько дней вылупляются василиски?

— Понятия не имею, — растерянно проговорил Велий. — Почему вы сразу мне этого не сказали? — закричал он и схватился за голову. А я-то, дурак, думал, курица — это ваша очередная блажь! Надо было сразу из вас душу вытрясти!

Аэрон выскочил на лестницу и спустился к нам. Вслед за ним появились лорд Аквил и леди Диодора в несколько растрепанном со сна виде.

— Веди дракона, — сказал Велий Аэрону и поздоровался с его родителями. Я тоже что-то такое пролепетала.

— Уже покидаете нас? — спросила леди Диодора, а лорд Аквил понимающе улыбался.

— Да, срочное дело, — пояснил Велий и, крепко схватив меня за руку, потащил следом за Аэроном.

— Что еще вы принесли из пещеры? — спросил он тихо.

Я не хотела ничего говорить, но Велий так меня тряхнул за плечи, что язык мой сам выдал секреты:

— Две толстые книги.

— Ну конечно, — кивнул головой маг. — А я искал две первые части, в которых находятся все шифры! — Он показал мне кулак и пробормотал: — Знаешь, мне просто нестерпимо хочется тебя прибить.

Знакомый дракон домчал нас до места, и я, еще не приземлившись, скатилась по его боку и побежала к воротам кладбища.

— Лейя!

Ворота были распахнуты, на кладбище царили тишь и спокойствие.

— Вот черт! — послышался сзади голос Велия.

В дом мы ворвались вместе, пробежали через полутемные сени, схватились за ручку двери и рванули ее на себя. К своему облегчению статуй Лейи и Миколки мы не обнаружили, зато с некоторым недоумением уставились на большое зеркало, которое перекочевало из горницы на кухню и стояло напротив печки.

Я боком протиснулась между ним и печью, с замиранием сердца сняла знакомую корзину.

— Осторожнее, — прошептал Велий, пытаясь протиснуться следом. Алия и Аэрон возникли в дверном проеме.

— Ну что там? — спросил Аэрон.

Я опустила корзину и храбро заглянула внутрь. Пусто. Я протянула пустую корзину Велию.

— Может, яйцо все-таки стухло? — с надеждой спросила Алия.

Я пожала плечами.

— Тогда зачем здесь зеркало? — Велий зашвырнул корзину на печь. — Наверняка проверять способности василиска.

— Может, василиски рождаются слепыми, и Лейя решила подстраховаться, неизвестно ведь, когда он откроет глаза, — сказала я.

— В любом случае нужно ждать вашу подругу. — Велий, стянув сапоги, прошел в горницу, мы последовали его примеру, только Аэрон убежал к дракону, сказав, что прикажет ему вернуться за ним завтра, из чего я поняла, что нахал решил заночевать здесь.

Алия заглянула в кухонные шкафчики и достала варенье и печенье. Затем заглянула в печь и вытащила еще горячий чайник и горшок с кашей. Я помогла ей накрыть на стол и, пока все усаживались, пошла снять платье матери Аэрона. Спрятавшись за перегородкой, я стянула платье через голову и влезла в свое, пусть не такое шикарное, зато привычное и удобное. Расчесала волосы и заплела косицу. Лента упала на пол, я наклонилась поднять ее и тут краем глаза заметила какое-то движение под кроватью.

Я так и застыла, не смея разогнуться. Из-под кровати на меня не мигая смотрели чьи-то желтые глазищи. Я присела на корточки. Под кроватью сидело что-то встрепанное, хотя нет, я разглядела, что это торчат в разные стороны рожки гребешка. Я опустилась на колени.

— Привет. — И полезла под кровать, стараясь не дышать, чтобы не испугать маленького василиска. Мордочка у малыша была премиленькая, а когда он угрожающе раскрыл пасть, я захихикала: клыки были чуть длиннее остальных зубов, и растрепанный василиск здорово смахивал на вампира.

На кухне перестала стучать посуда, видимо, друзья заинтересовались, что я высматриваю под кроватью. Я протянула руку, желая потрогать малыша. Тот испуганно моргнул желтыми глазищами и тяпнул меня за палец. Я ойкнула и ударилась головой о днище кровати, но руки не убрала. Василиск переступил лапками, стукнув коготками по полу, и вдруг слизнул выступившую на пальце капельку крови длинным раздвоенным язычком.

— Сплошные кровопийцы, — усмехнулась я и почесала его кончиками пальцев под челюстью. Шельмец закрыл глазки и даже попробовал мурлыкнуть.

— У тебя и крылышки есть?! — удивилась я. — Что-то не припомню их у твоей мамаши.

— Верелея… — осторожно позвал меня Велий, друзья, видимо, решили, что от волнений я тронулась рассудком. — У тебя все в порядке?

— Не смей называть меня этим именем, — привычно огрызнулась я. Чувствуя, что они столпились сзади меня, я сгребла успокоившегося и разомлевшего от ласки василиска и выползла из-под кровати. — Правда он лапушка?

Те отшатнулись, а василиск пискнул, вцепился в меня коготками, расправил маленькие крылышки и зашипел, закатывая глазки и показывая смешные вампирьи зубки.

— О том, что он мог превратить тебя в камень, ты, конечно, не подумала? — поинтересовался Велий.

— Даже в мыслях не было! — ответила я.

Велий протянул к василиску руку, тот с готовностью укусил его за палец. Маг так же, как я, ойкнул, а василиск слизнул кровь с пальца.

— Он так знакомится! — догадалась я.

Василиск моргнул желтыми глазами с вертикальными зрачками и зашипел на Алию и Аэрона. Я потребовала, чтобы они тоже дали себя укусить, но оба стали отнекиваться, не решаясь знакомиться с василиском таким образом Аэрон заявил, что змеюка может со слюной занести какую-нибудь смертельную болезнь.

В конце концов Алия нерешительно дотронулась до любителя покусаться и получила свою порцию болезненных ощущений. Аэрона василиск кусать отказался, видимо, пить кровь тех, кто тоже ее пьет, ему было противно, и он решил положиться на зрительную память.

Пока мы рассматривали его крылышки, гладили гребешок и пробовали пощекотать шею, по крылечку простучали сапоги и со счастливым визгом в дом ворвалась Лейя. Василиск заурчал и бросился к своей хозяйке, но мавка ураганом вилась вокруг нас, чмокала меня и Алию в щеки, висла на шее у Аэрона и Велия, напрочь забыв, что он наш проверяющий. Миколка подхватил василиска на руки, чтобы мы его случайно не затоптали и, растянув рот в лягушачьей улыбке, смотрел на это бурное проявление восторга.

— Васька укусил курицу за лапу, и та наотрез отказалась быть его мамашей! — хихикая, рассказывала Лейя. — Она так орала, прям вылитый петух!

После объятий и поцелуев Лейя рассказала, как прожила эти дни без нас, а потом потребовала полного отчета о наших приключениях. Велий поднялся, натянул сапоги и в ответ на наши недоуменные взгляды сказал:

— Пока вы рассказываете, я на хутор схожу, вещи заберу, к Геронтию прогуляюсь, сообщение в Школу отправлю. К вечеру вернусь. — Он посмотрел на меня: — Книги приготовь, будь добра. — И вышел за дверь.

— Так вы помолвлены?! — Лейя всплеснула руками, а я одарила Аэрона злым взглядом.

— Представляешь, гадость какая!

По лицу мавки нельзя было сказать, что она считает это гадостью, скорее ей это понравилось, так что сочувствовала мне только Алия. Я протянула Аэрону платье егоматери:

— Леди Диодору поблагодари за наряд. Аэрон пожал плечами:

— А это не ее платье, я тебе его купил, а про мать выдумал.

— Что?! — Ничего больше сказать я не успела — вампир выскочил за дверь, пояснив: — Я в уборную!

Я посмотрела на подруг. Алия была возмущена, Лейя с довольным видом поглаживала василиска. Я скосила глаза на Ваську:

— Да, кстати… — Я вытащила из мешка глот и завязала шнурок с камнем на Васькиной шее. Потом выглянула в окно. — Может, на речку сходим? Искупнемся? Аэрона дома оставим с Миколкой. Чем больше я смотрю на этого вампирюгу, тем больше мне хочется его убить.

— Васька расстроится. — Лейя чмокнула василиска в мордочку.

— А мы его с собой возьмем.

— Рыбаков пугать! — хохотнула Алия.

Собрались мы быстро, объявили озадаченному нашим поспешным уходом вампиру, что устали от мужского общества и хотим устроить развеселый девичник на берегу речки, поэтому его с собой не зовем. — Сиди дома и жди Велия. — Алия погрозила пальцем, я подхватила Ваську, и мы направились к речке.

Лейя брызгалась и повизгивала, Алия лежала в воде на спине. Я сидела на берегу и наивно надеялась загореть. Пустая надежда. Говорят, что веснушки — это поцелуи солнца, которые любвеобильное светило раздает своим любимчикам. Так вот, вдоволь нацеловав меня в нос и щеки, солнце, видимо, порядком устало от вида моей персоны и пребывает в этом состоянии до сих пор. Загар не желает ложиться на мое тело, даже у Аэрона таких проблем не возникает. Вампир, которому надлежит ходить бледным, наводя ужас своим нездоровым видом, с легкостью покрывался ровным золотистым цветом, не прилагая никаких усилий. Если бы люди целенаправленно искали среди нашей компании вампиров, лежать бы мне с колом в сердце. Обидно.

— Верея! — зычно гаркнула Алия, подплывая к берегу. Васька испуганно подпрыгнул у меня на коленях, перестав блаженно щуриться. Я потерла оцарапанную василиском руку и погладила Ваську по спине. — Я только не поняла, — Алия попрыгала, вытряхивая воду из ушей, — Изоту-то чего от тебя надо было?

— Вечером скажу, — буркнула я, понимая, что откровенного разговора не избежать. Алия села рядом и потрепала Ваську по загривку, василиск лениво щелкнул зубами, ему не нравилось, когда его трогали холодными мокрыми руками. Воды василиск, как выяснилось, боялся и предпочитал, сидя у меня на коленях, ловить комаров.

— Есть хочется… — тоскливо сказала Алия. — Может, домой пойдем?

— Давай лучше Лейю попросим рыбки поймать, обмажем рыбу глиной и в костер, — предложила я. Откровенный разговор меня нисколько не привлекал, хотелось его оттянуть. Стоило только представить, как все с любопытством будут смотреть на меня, особенно Велий, как в животе что-то екало, и всякое желание что-либо рассказывать пропадало напрочь, тем более я была уверена, что маг потребует поведать все до мельчайших подробностей.

Долго уговаривать мавку не пришлось, через несколько минут она вытащила пару рыбин. Мы с Алией развели костерок и вскоре уже ели.

Когда день плавно перетек в вечер, а Лейя заявила, что от вида воды ее уже мутит, мы пошли домой. Васька взобрался к мавке на плечо и воображал себя хищником, вышедшим на охоту. Грозно щелкал зубами и расправил крылья, блистая глотом на шее.

Чем ближе к кладбищу мы подходили, тем медленнее шли мои ноги. Алия и Лейя стали меня поторапливать, не понимая, что со мной такое.

В доме было светло, под потолком переливался магический шар, освещая все ровным светом. Лейя восторженно завизжала и вбежала в горницу.

— Точно — маг, — сказала Алия, очевидно, до последнего момента все еще сомневавшаяся в этом. Она сняла сапоги и вошла в горницу. Я замешкалась в сенях, преувеличенно аккуратно ставя сапоги в уголок, пока Аэрон не крикнул:

— Верея, ты там заночевать решила, что ли?

Я фыркнула, шагнула в горницу и застыла. Первое, что я увидела, был хитро прищуренный драконий глаз накопителя у Велия на шее. Второе — черный плащ небрежно брошенный на спинку стула.

— А я думала, что хуже быть уже не может, — пробормотала я.

— Как видишь, может, — тихо сказала Алия, глядя на стоявшего у окна Велия, невозмутимого, как всегда.

— Выходит… это его мы… — Лейя умолкла, тыкая пальцем в мага.

Я стремительно прокрутила в голове события последнего времени и нашла виновного.

— Ты знал! — закричала я, подбегая к Аэрону. — Я повернулась к подругам: — Этот сукин сын знал мага в лицо! Еще с бесовской недели! И не обмолвился ни словом! — Я готова была свернуть вампиру шею, Аэрон на всякий случай подошел поближе к открытому окну. И тут заговорил Велий:

— Ну и сказал бы он вам, что бы изменилось? В рощу ты все равно бы отправилась, а мне в любом случае пришлось бы вас сопровождать. Только в этом случае ты бы мне не доверяла и проблем стало бы раза в два больше.

Я разжала кулаки, погрозив Аэрону сразу двумя напоследок, и полезла под стол.

— Ты чего?! — удивился Велий.

— Книги доставать, — пробурчала я, открывая под столом сундук и гремя железом Алии. — Вот они. — Я плюхнула на стол два тома. Велий открыл одну, просмотрел, удовлетворенно хмыкнул. — Доволен?

— Вполне. — Маг сел на диван. — А теперь давай колись.

Я вздохнула, обвела взглядом друзей, но сочувствия не обнаружила, наоборот, если бы я вдруг вздумала упрямиться, они, наверно, с радостью взялись бы пособить магу в пытках, чтобы выбить из меня показания. Хорошо хоть Миколки не было, убежал домой. Я залезла с ногами в кресло, демонстративно отвернулась к окну и начала рассказывать:

— Родителей я не помню, смутно только бабку Акулину, как мне кажется, она знахаркой была. Деревню, где жила, тоже не помню, да и сожгли ее, кто сжег — не знаю, может, разбойничья шайка? Всех убили, а я, раненая, добежала до речки и упала в воду. Анчутка спас, просто так, его развеселило, что я ему под водой от страха в рога вцепилась и попробовала за нос укусить.

Велий фыркнул. Я покосилась на него, но маг снова был серьезен.

Я отвернулась и продолжила:

— Анчутка один из Древних, которым принадлежит Заветный лес.

— Так я и знала. Страж все на тебя косился, чему-то радовался! — воскликнула Алия, посмотрела на Аэрона и, увидев его нисколько не удивленную физию, обиженно спросила меня: — Ты вампирюге рассказала, да?

— Древние заскучали и согласились по просьбе Анчутки кое-что для меня, вернее, для себя сделать. — Я махнула рукой. — Короче, я выжила.

— Кровью поделились? — спросил Велий, я кивнула.

— Им интересно было, что получится, если слить воедино человека и древнюю нечисть. Ну и… — Я немного помолчала, потом заговорила снова: — Только они не знали, что до моего рождения мать с магом каким-то связалась, я и выжила-то только благодаря этому, но… Лучше бы уж померла! У Анчутки какой-то маг знакомый был, Древний ему на воспитание меня и отдал, договорившись, что когда дар проявит себя, тот меня на обучение в Заветный лес отвезет. Ксанфий, мага так звали, память мне заблокировал, я о детстве только с помощью Студенца и узнала. А когда дар проявился, выяснилось, что у силы есть побочный эффект. Про него у Велия спросите, он знает.

— Способность действовать вместо накопителя, только по мощности равного ему не найти, предела накапливаемой магической энергии практически нет, — с готовностью объяснил маг.

— Ну, маг, когда это обнаружил, в Заветный лес меня, естественно, не повез, сообразив, что, если я буду при нем, у него будут неограниченные возможности. Я толком и не помню ничего, спала все время. Из дома не уходить, с приходившими в гости магами не общаться, за руку держаться только папину. Кошмар. Магией-то сама я пользоваться не могла, да и не проявлялся этот дар. В один прекрасный день я вылезла из окна замка, спустилась по плющу и отправилась на ярмарку в город, дворня рассказывала, там карусели и вообще здорово! А на ярмарке наткнулась на Лонгина, который из кабака выходил; тот сразу все понял, схватил меня, но тут и Ксанфий подоспел, он обнаружил мое отсутствие. Как они орали друг на друга! Лонгин предложил приемному отцу вдвоем властвовать, а отец упирался, хотел один. В общем, они так и не договорились. Мы уехали на следующий день. Только Лонгин все равно нашел. Может, Ксанфий и отбился бы, да Лонгин не один был, еще с десяток магов с ним было. А я заболела, простыла во время переезда.

— Отступники? — полувопросил Велий.

— Ну а потом все как в дурном сне, полжизни в забытьи, а вторая половина и того хуже. Черный Лонгин завоевал весь юг страны, мы жили в Мирене, общалась я только с наложницами, там и танцевать научилась. Грамоте и этикету меня выучили, а вот магических навыков у меня так и не было, а эта скотина Лонгин таскал меня повсюду за собой. Когда он заговорил о новом походе в северные районы страны, я испугалась. Только привыкла к месту, где живу, и опять все сначала, смотреть на все эти ужасы! Я уже тогда ненавидела магов всей душой, а Лонгина так вообще. Эта сволочь строила грандиозные планы насчет моей персоны, намекая, что с нетерпением ожидает, когда же я наконец подрасту. Я стала огрызаться и всячески выражать свое неудовольствие при виде его физиономии. Пороть меня он боялся, вдруг что-нибудь повредит, риск-то какой, тогда он поменял тактику, стоило мне с кем-нибудь подружиться, как он начинал за мои выходки наказывать этого человека прямо у меня на глазах, препогано ухмыляясь. Наильку чуть не до смерти запорол за то, что я вылила на него стакан молока! Скотина! — Я с недоумением посмотрела на скатерть, которую стянула со стола и превратила в лоскутья, отбросила в сторону и обхватила руками колени. Он выпивал со своими соратниками и делился планами на будущее, дверь в зал Лонгин никогда не запирал… Послушала я про эти планы, и волосы дыбом встали. Кстати, от вашего Конклава магов мокрого пятна и то бы не осталось! — Я посмотрела на Велия. — Я влетела в залу и закричала, что лучше руки на себя наложу, чем буду ему помогать, и неожиданно швырнула в это сборище магическим шаром, а пока маги отходили от шока, выскочила и побежала по коридору, охранник пытался меня перехватить, да я махнула рукой и он… — Я нервно хихикнула. — В общем, он вылетел наружу, пробив в стене огромную дырищу. Лонгин от потрясения первым отошел и следом за мной выскочил. Я по винтовой лестнице как белка взлетела, потом в окно и на крышу башни Черного замка вылезла, Лонгин за мной. Там я схватилась за шпиль и смотрела, как он приближается. Маг желал выяснить, кто научил меня заклинаниям, да таким сильным, сказал, что если не скажу, то запорет до смерти дочку кухарки, которая меня баловала всякими вкусностями. А как я ему скажу, если меня никто не учил! Ясное дело, запорол бы! А сам рукой тянется, ну, я и схватила его за эту самую руку и со злости прямо в лицо и отчеканила, дескать, чтоб ты сгорел, проклятый! А он в пепел… — Я замолчала. В доме стояла тишина, Лейя вцепилась в Аэрона и с ужасом смотрела на меня, боюсь, мавке сегодня будут сниться кошмары, причем с моим участием. Алия, хмурясь, водила пальцем по лезвию ножа. Аэрон просто молчал, он-то рассчитывал небось на историю про Заветный лес, а тут… Даже губу прикусил, кровопийца. Велий смотрел прямо в глаза, а потом спросил:

— Что ты сделала со сторонниками Лонгина?

— Кинулась ночью и кровь повысасывала! — выпалила я, заметила совсем уж чумной взгляд Лейи и, встав с кресла, отошла к окну. — Когда Лонгин пропал, они чуть не перегрызлись за право быть следующим моим господином. Половина друг друга изничтожила, а те, кто выжил, стали меня преследовать. Из замка я убежала. Магов боялась до икоты, даром пользоваться не умела, да и до сих пор не умею. А эти… они же хуже упырей, упырям кровь нужна для жизни, а этим для власти, которой ни один из них недостоин! В общем, как только они тянули ко мне свои руки, их постигала участь Лонгина. Больше мне такого ни разу не удавалось, скорее всего это получалось само собой, от злости. Меня на окраине Белых Столбов нашел крестьянин, решил, что это падающая звезда и он найдет клад. Отдал меня в приют, а дальше ты знаешь.

— Ты и Лонгин… — Алия помолчала. — Вот уж никогда бы не подумала.

— Теперь ты знаешь, что от меня нужно было Изоту и почему я терпеть не могу магов!

— Ну, после такого я бы тоже к ним любовью не пылал! — подал голос Аэрон. Все уставились на Велия, у того на лице не дрогнул ни один мускул.

— Я ни разу не воспользовался способностями Верелеи, — сказал он спокойно.

Возмущаться по поводу имени, как я поняла, было бессмысленно. Велий обладал упрямством рогатого парнокопытного.

— Хотя понял, что у тебя есть такая способность, еще в Белых Столбах, когда ты башни разрушила. Я по просьбе Конклава магов несколько лет занимался поисками некоего накопителя, артефакта Черного Лонгина. Потом плюнул на это гиблое дело, решив, что вещь сгинула вместе с хозяином. Год назад в Конклав магов поступило сообщение из приюта о паранормальных способностях одной из живущих там сирот. Причем способностях огромной силы и у женщины, чего среди магов практически не встречается. Я сам привез распоряжение отправить тебя в Академию магов и чародеев.

— Погоди, — подскочил а я, — но меня ведь отправили в Школу Архона.

Велий усмехнулся:

— Распоряжение я привез, ничего особенного в тебе не заметил, а когда уже собрался обратно, ты башни и разрушила. Лишь только прикоснулся к тебе, так все и понял, чуть с коня не свалился! Изменил приказ и отправил в Школу Архона, где магов нет.

— А потом решал, кокнуть меня или нет? — Я скрестила руки на груди.

— Кто тебе эту чушь сказал?! — очень искренне удивился Велий.

— Никто. — Я насупилась. — Сама слышала ваш разговор с Феофилактом Транквиллиновичем.

Велий с минуту соображал, а потом расхохотался. Я терпеливо ждала, пока он навеселится.

— Да я предлагал, чтобы твоим обучением занимался маг, но твой наставник отказался наотрез. Я же не знал, что ты и в Заветном лесу побывала и дар твой оттуда. Тогда я принял решение лично за тобой присматривать, и тут началось!

— Что началось? — Лейя отлипла от Аэрона, а вампир заухмылялся.

— Вы объявили на меня охоту. Сначала мне было чертовски смешно, когда вы в зимнем саду строили планы моей поимки, такие смелые планы, а смотрю — у Верелеи колени дрожат! — Я возмущенно открыла рот, Велий словно не заметил. — Решил вам подыграть. Очень мне понравилось, как вы злитесь.

— Вот песий сын! — воскликнула Алия.

— А когда Верелея меня в почтовую башню загнала, как-то сразу вспомнил про исчезнувшего Лонгина и его подельников, немного струхнул, а ну как она маньячка, специализирующаяся на магах и ноги у нее не от страха дрожат, а от предвкушения расправы. И тут девка на меня и кинулась!

— Да не кинулась я, а на свечку наступила и упала! — с досадой заорала я.

— Ага, а кто с рычанием в плаще рылся? — прищурился маг, я залилась краской и пропищала:

— Я рассмотреть хотела, чтобы встреч избегать.

Аэрон хохотал, эти подробности ему были неизвестны.

— Потом вы в Веже в заварушку влипли, я выручил. Один раз услышал истошные вопли про упырей в парке, визжала как поросенок. Я даже толком одеться не успел, выскочил, думал, кто-то из учеников все-таки тобой соблазнился, а вместо этого ты кинулась на меня, на землю повалила да еще угрожала! Тогда я уже был точно уверен, что имею дело с больным человеком.

Аэрон, невнятно что-то бормоча, сполз по стене на пол. Алия с трудом сохраняла серьезное выражение лица.

— Ну, и в заключение ваш прыжок на меня уже здесь. Я понял, что живьем шкуру спустят, а после укуса в чувствительное место от страха чуть не помер.

Алия стала свекольного цвета, я налила стакан воды и залпом выпила, Лейя и Аэрон соревновались, кто громче засмеется.

За окнами разлилась чернильная темнота. Выходцы из могил медленно передвигались по кладбищу. Любвеобильный князь снова душил свою ревнивую жену, я посмотрела, как у нее выкатываются глаза, и задернула занавеску.

— Может, поедим? — предложила я. Васька поддержал меня нетерпеливым рычанием и заковылял на кухню. Велий проводил его взглядом и спросил Лейю:

— Чем ты его кормишь?

— Что сами едим, то и он ест. — Мавка потянулась к шкафчику за заваркой, печеньем и пирожками. — Кашей, пирожками, печенье любит, капусту, картошку, — принялась перечислять она, не замечая, как от этих подробностей лицо у мага делается все глупее. — А что?

Велий взъерошил свои черные волосы и, покосившись на Ваську, который с удовольствием хрумкал моей баранкой, сказал:

— Вообще-то василиски — хищники, а у вас все шиворот-навыворот. Во-первых, для того чтобы василиск служил своей хозяйке, приносил ей золото, выполнял желания… — все уставились на урчащего над баранкой Ваську, Лейя не донесла руку с вазочкой варенья до стола, — нужно было до появления василиска носить яйцо под мышкой. Вы посадили его высиживать курицу.

Я хихикнула, Алия захохотала, представив Лейю с зажатым под мышкой яйцом, а мавка задумчиво макала палец в варенье и облизывала.

— Во-вторых, ему нужно мясо, первый раз слышу о василиске-вегетарианце!

— Он рыбу ел на реке, — сказала я. Велий отмахнулся.

— В-третьих, где он будет у вас жить? В комнате? Василиски вырастают большими, он сейчас-то величиной с матерого котяру.

— Ему всего неделя! — Лейя сунула василиску кусок пирога.

— В-четвертых, — Велий продолжал нас пугать, Аэрон ухмылялся и сочувственно смотрел на Ваську, — Василиск, да еще ручной, это же такое мощное оружие в злых руках! Вам очень хочется, чтобы за Васькой началась охота?

— Аэрон, спустись в погреб, достань молоко, творог и сметану, вякнула Лейя.

— Не начнется, я его в Заветный лес сведу, там его никто не тронет. Он же тоже в некотором роде Древний. Думаю, там против не будут.

Велий подумал и согласился.

Уже светало, когда все решили, что пора спать, и заспорили, кто где ляжет, выбор был небогат. Я с удовольствием поучаствовала в баталии на подушках, повизжала, отвоевывая место на кровати и настаивая на спокойном сне в одиночестве, а потом неожиданно поняла, что спать не хочу вовсе. Кровать поступила в мое полное распоряжение, но сон не шел. Я все же улеглась, поворочалась, подождала, пока все уснут, и на цыпочках вышла на крыльцо. Постояла, подошла к каменному василиску, взобралась в середину гребня, поплотнее укуталась в платок и стала наблюдать рассвет.

— Не спится?

Я свесилась вниз, там стоял Велий.

— Слезай, — сказал он. Я со вздохом спустилась вниз, ворча:

— Только устроилась поудобнее. Тебе-то чего не спится?

Велий усмехнулся и поставил ногу на каменную спину змея.

— Анчутка давал тебе какие-нибудь советы, как пользоваться магией?

Я почесала нос и нехотя произнесла:

— Ну, сказал, что мне стоит лишь подумать.

— Подумай.

Я посмотрела ему в глаза, задержала взгляд на накопителе, зажмурилась.

Ледяной шквал обрушился на нас, осыпавшись снежинками на волосы и надгробные памятники, от холода у меня застучали зубы. Впрочем, через мгновение снег растаял, превратившись в капельки на волосах и переливающуюся росу на траве и листьях.

— Что это было?! — Велий потряс головой. — И о чем ты думала?

— Сначала о том, куда дену камень сновидений, потом — рады будут Ваське Древние или нет, потом — сунуть ли в Заветный лес еще и эпсов или оставить их в нашей комнате, хотя тогда придется потесниться, а Алия навряд ли согласится находиться в их обществе денно и нощно. Потом…

— Да, твои мысли скачут как перепуганные лягухи, с одного на другое! На чем же ты остановилась?

— Душно. Наверно, перед грозой.

Тут же тяжело громыхнуло, сверкнула молния. Велий схватился за голову:

— Древние доверили дар полной кретинке!

— Сам кретин! — Взорвалась я. Опять бабахнуло, сверкнуло, запахло озоном.

— Хорошо, давай по-другому, — сменил песню маг, покосившись на небо. — Я буду на тебе пробовать какое-нибудь заклинание, а ты защищайся.

— Мне это не нравится, выдумаешь гадость, а я потом расхлебывай. Давай лучше я начинаю, а ты защищайся!

Велий вздохнул, покачал головой, поднял на меня взгляд и спокойно произнес:

— Спи.

Я открыла глаза, посмотрела в серые смеющиеся глаза и запротестовала:

— Ты меня не предупредил!

— Предупреждаю. Спи.

Опять похлопывание по щекам, и я начинаю закипать, как котелок с водой над костром, маг веселится вовсю.

После пятого «спи» я готова была сойтись с ним в рукопашной.

Велий снова прищурил глаза, открыл рот, я прикрикнула на него, он закрыл глаза и повалился на спину.

— Ха! — Я сама себе поаплодировала, раскланялась перед воображаемыми зрителями и наклонилась, чтобы Велия разбудить.

— А может, не будить? — пробормотала я, разглядывая мага, распростертого на спине змея. — Вон он какой хорошенький и смирненький, когда спит! — Рассмотрела накопитель, повертев его в ладони, вздохнула и потрепала Велия за нос: — Вставай.

— Мм… — промычал тот, с трудом сел, потряс головой. — Так нечестно! Ты о чем думала? — закричал он, подскакивая.

— Фигу тебе показала. — Я попятилась.

— Не фигу, а кулаком промеж глаз! — Велий пощупал свой лоб.

— Не кулаком, — поправила я его, — а фигой мысленно. Ты меня просто взбесил!

— Это нечестно.

— Важен результат. Ты же уснул! — Я развернулась к нему спиной и пошла к дому. А этот… нехороший человек небрежно так кинул в спину:

— Спи.

Проснулась я уже в полдень на отвоеванной ночью кровати, в обнимку с довольным Васькой.

— Ну ты и засоня! — воскликнула Лейя, вытаскивая из печи картошку в сметане.

— А где Велий и Аэрон? — Я окинула взглядом горницу.

— На речке, шеи друг другу сворачивают, — сказала Алия, вплетая в косичку серебряную пластинку. — Перетряхнули мой сундук, охаяли все мое оружие, выбрали Аэрону меч и, пригрозив жуткими расправами, если мы пойдем следом, смылись.

— Аэрон же вроде домой собирался. — Я залезла в сковороду за картошкой и получила по рукам от Лейи:

— Вместе поедим.

— Вот так всегда! — возмутилась я. — Стоит появиться мужикам в доме, и все! В неположенное время не поесть, в общую посуду не лезть!

— Аэрона сейчас домой пряниками не заманишь! — Алия тоже попыталась сунуться к картошке, но мавка была начеку. — Отправил дракона обратно, заявив, что через четыре дня мы вернемся в Школу, а он — домой.

— Нахал! — подвела я итог, Алия согласно кивнула. — Я бы сейчас на речку сходила… — завела я невинным голоском.

— Мы с тобой! — тут же вскинулись подруги и бросились к сапогам. Васька разразился тоскливыми стонами и побежал за нами, я сжалилась и, подхватив его на руки, выскочила за подругами.

— Здорово! — Алия порывалась выскочить, считая, что ее-то там как раз и не хватает. Я потянула ее за шиворот обратно.

— Тише ты, а то услышат!

Наблюдаемое очень напоминало фреску, которая так нравилась мне в Школе. Аэрона в белой рубахе и со светлыми волосами вполне можно было принять за представителя сил добра, ну а Велий в черной рубахе, черноволосый, соответственно сил зла.

Песок летел в разные стороны.

Лейя, жарко дыша мне в ухо, прошептала: — Какие же они сильные и красивые.

Я фыркнула, удерживая Ваську, рвущегося в бой.

Велий играючи теснил вампира к воде, не давая ему вырваться за некую невидимую, но непреодолимую границу. Я видела, как под рубашкой Аэрона временами надувался горб, когда в горячке боя он хотел взлететь и припечатать колдуна наскоком сверху; Велий всякий раз покупался, вскидывая свою расписанную заклинаниями и рунами саблю над головой так молниеносно, словно от этого не раз и не два зависела его жизнь и теперь маг ничего не мог поделать с собственными руками, соображавшими быстрей головы.

— А сейчас начнется самое пикантное! — прошептала я, заметив, что Аэрон и Велий стягивают мокрые от пота рубахи. Мы с Алией смущенно стали отползать назад, а Лейя с горящими глазами подалась вперед. Васька, возмущенный тем, что его придавило мавкиным телом, заорал, заставив вампира и мага вздрогнуть и оглянуться на кусты бузины, в которых мы и заседали. Василиск кубарем выкатился и пища побежал жаловаться Велию на наше жестокое с ним обращение.

— Тикаем отсюда! — первой сообразила Алия, выламываясь из кустов и проворно удаляясь в сторону лесочка.

— Зачем?! Они же еще не разделись! — искренне недоумевала мавка, я схватила ее за руку и потащила за собой. Вовремя, вслед нам со свистом полетели водяные шары и проклятия Аэрона вперемежку с хохотом и улюлюканьями.

Я, правда, остановилась на пригорке и помахала руками, соорудив водяной шар размером с теленка, который величаво поднялся из речки и окатил водой обоих мужчин. Те нисколько не расстроились, все равно собирались лезть в воду, а вот мы после обстрела речной водой вполне сходили за русалок

— Васька — предатель! — пыхтела Алия, выдирая из мокрых волос веточки. — Такой вид испортил.

— Мужики тоже за девками в бане подсматривают! — Лейя не желала считать, что занималась чем-то неприличным.

— Надеюсь, Велий Ваську до дома донесет, — пробормотала я, останавливаясь и вытряхивая из сапога речной песок

— Хорошо хоть нас крапивой по задам не отходили! — оптимистично заметила Алия.

Аэрон и Велий вернулись позже с еще не высохшими волосами.

Васька при виде еды радостно заверещал. Мы приготовились к упрекам, но Аэрон молчал, а Велий ограничился вопросом:

— И не стыдно?

Нам действительно стало стыдно, даже Лейе.

— Куда ты денешь камень сновидений? — спросила Алия, покусывая травинку.

За обедом мы сопели, краснели и молча каялись, виновато поглядывая на парней, а Аэрон и Велий, видимо, сговорившись на обратной дороге, словно нас не замечали. Я подхватила сытого Ваську и заявила, что отправляюсь развивать в василиске хищника и для Начала натравлю его на насекомых. Алия предложила мне быть доброй, василисколюбивой дрессировщицей, а сама взяла на себя роль злой василисконенавистницы, заверив, что так, дескать, обучение пойдет легче. Лейя вызвалась стать Васькиной утешительницей после совершенных им кровопролитий и насекомоумерщвлений. Нам язвительно пожелали доброго пути.

Я посмотрела на Ваську, флегматично жующего хвост от ящерицы, которую с позором упустил, и легла на траву.

— Я его в Заветный лес унесу, Древние скучают, вот я их и повеселю.

Алия легла рядом, головой к голове:

— А эпсов?

Лейя привалилась с другой стороны.

— Оставь парочку у нас, пусть они в комнате прибирают. Все какая-то польза.

— Ну уж нет! — Макушка Алии шаркнулась о мою. — Не хватало только посторонних мужиков в комнате.

— Мужики… — Мавка задумалась. Мы лежали звездочкой на лугу, головой к голове, двигаться не хотелось, трава шелестела, жужжали пчелы, собирая нектар с клевера, Васька бегал с писком за бабочками, пробовал за пчелами — не понравилось. Настроение, умиротворенное и ленивое, соответствовало деньку.

— Скоро в Школу возвращаться. — Я вздохнула. — Вы по домам разъедетесь, а мне опять кто-нибудь в пустой Школе подвывать будет. Раньше хоть Анжело повсюду за мной таскался.

Алия потянулась за другой травинкой.

— Поехали со мной, я же тебе предлагала.

— Нет, я лучше в Заветном лесу остаток лета проведу, с камнем поэкспериментирую.

— Или Древние с тобой, — буркнула недовольная отказом Алия. Васька взобрался ко мне на живот, зевнул, показав вампирьи клыки, и смежил веки, греясь на солнце. Я провела ладонью по его спинке и тоже прикрыла глаза. Алия вскоре стала посапывать, видимо, задремав, Лейя выводила нехитрую мелодию, плавно взмахивая руками над головой. Васька открыл один глаз и уставился им на ее конечности, решая, стоит или нет вступить с ними в бой. Повалявшись еще с часик, мы решили идти домой, растолкали ворчащую Алию и, свистнув василиску, отправились обратно.

Сохнущие рубахи трепало ветерком на веревке, натянутой между двумя памятниками, кладбище сразу приняла домашний, уютный вид. Лейя первая взлетела по ступенькам, мы услышали ее восторженный писк, и мавка появилась на крыльце, потрясая чем-то разбрызгивающим золотые брызги. Васька развернул крылья, зашипел и спрятался за наши ноги.

— Что это? — Мавка так трясла предметом, что невозможно было разобрать, что это такое. Лейя наконец положила неизвестную вещь на крыльцо и сказала: — Знаешь, Верея, у меня в жизни не было таких красивых сандалий!

я присмотрелась: действительно — сандалии, все из кожаных полосочек, с кожаными шнуровками, которые должны обвиваться вокруг ноги, украшены переливающимися камушками и золотыми наконечниками на шнурках.

— Кому это? — спросила Алия, возлюбив эту обувку с первого взгляда.

— Мне, — уверенно сказала мавка.

— И кто же тебе их подарил? — поинтересовалась я.

— А я откуда знаю? Дома никого нет, а сандалики стоят себе на тумбочке!

— Почему же ты решила, что это тебе? — Алия прищурила глаза и протянула руку к предмету разговора.

— Так это же мой размер! — Лейя скинула сапожок и сунула ногу в кожаное чудо. Мы с Алией посмотрели на ее несколько выставившиеся за пределы подошвы пальцы и захихикали. Лейя тут же принялась уверять, что фасон этой обуви так и рассчитан, пальцы должны дышать! Я забрала у мавки одну босоножку и примеряла.

— Великоват. — Обувка была что надо, легкая, как раз на лето. Обидно, хотя… Алия сразу поняла, о чем я думаю, и, скривив губы в ухмылке, пропела:

— Только не говори, что ты в них хочешь меховые стельки вложить!

— Нужно дождаться Аэрона и Велия, они нам скажут, кому это предназначается.

— Да ясно же, что мне! — взвизгнула мавка, вырывая босоножку из рук Алии. — Тебе они велики, значит, мне как раз!

Алия босоножку не отдала, стала примерять. Ремешки протестующее заскрипели, но дева, не смущаясь жабьим взглядом мавки, уверенно произнесла:

— Ничего, растянутся! — впихнула свою ступню и полюбовалась на торчащие наружу пальцы. — Вот, как для меня сделаны!

От смеха меня немедленно потянуло в будочку в конце дорожки, я выдавила, что сейчас вернусь, и, держась за живот, побежала к нужнику.

Когда я вернулась, в доме царила подозрительная тишина. Я заскочила в горницу, опасаясь, что подружки изничтожили друг друга в борьбе за право обладания дивной обувью. Подруги были живы, Молчаливы и хмуры. Сидели на полу, а между ними лежало нечто напоминающее мочало, дорогое мочало, кожаное, с вкраплениями камней.

— Разодрали такую красивую обувку! — с досадой произнесла я, опускаясь на пол рядом с ними и поднимая остатки сандалий.

— Мы их зашьем! — жизнерадостно взвизгнула Лейя, вскочила и заметалась по комнате в поисках ниток и иголки. — Или склеим. — Алия полезла в свой сундук

— Стойте. — Я вздохнула. — Дайте, я попробую.

— Ты уверена? — Алия перестала выкидывать из сундука свое железо.

Я кивнула, прикрикнула на подруг, чтобы они не мельтешили и не отвлекали, сосредоточилась, вызывая из памяти подробности внешнего вида изувеченной обуви, и разжала пальцы.

— Есть! — крикнула мавка, схватила одну босоножку, внимательно осмотрела и произнесла: — Только шнурки не с той стороны стали!

— Наплевать, скажем, так было! — Алия хлопнула в ладоши, а я в порыве вдохновения предложила: — Хотите, я их размножу?

— Как это? — Лейя открыла рот.

— Ну из одной пары сделаю три. — Я кивнула с видом знатока, будто каждый день клепаю туфли из пустоты.

— Давай! — обрадовалась Алия. Я махнула руками. Хлопнуло.

Мы сидели посреди пола, обвешанные кожаными шнурками и ремешками. Сандалии осели на нас, как бусы на праздничном дереве, жаль только, в разобранном виде.

— Это называется «размножила»? — сквозь слезы проговорила Лейя, снимая с головы шнурок с золотым кончиком. Васька недовольно ворчал под печкой.

— Предлагаю сделать вид, что нас не было дома и что с обувкой случилось, понятия не имеем! — Алия стала поспешно собирать ошметки от обуви и складывать на тумбочку. — Скажем, что Васька после охоты озверел и кинулся.

Я с сомнением посмотрела на высунувшуюся из-под печки морду василиска.

— Пошли отсюда. — Алия положила последний лоскуток на тумбочку, мы с Лейей подскочили и бросились вон. Васька вылезать отказался наотрез. Уже выбегая в ворота, столкнулись с Геронтием.

— На ярмарку? — спросил тот, передавая нам молоко и творог.

— На какую ярмарку? — Я машинально принимала продукты.

— А Велий вам не сказал? — удивился дядька. — У нас купцы в Больших Упырях остановились, задарма все распродают. Вел с вашим вампиром туда и отправились. Я вампиру босалетки принес, Пелагее купил, а ей малы, так вампир для матери взял, говорит, как раз будут.

Лейя охнула, а Алия нервно хохотнула. Я молча отнесла продукты в дом и попросила Геронтия подвезти нас до Больших Упырей. Геронтий наши мысли, видимо, прочитал, потому что проворчал:

— Ох, девки! Сожрет вас вампир ваш, ей-богу сожрет!

— А почему купцы вдруг почтили своим присутствием Большие Упыри? — спросила я у Геронтия, трясясь в телеге. Пегая лошадка неторопливо переставляла ноги, изредка щипая растущую на обочине травку.

— Да там какая-то неприятная история. — Геронтий стегнул кобылку, потом посмотрел на меня: — Только не вздумай сунуть туда свой нос, рыжая.

Больше из мужика я никаких сведений выжать не смогла, а желание узнать просто жгло, даже веснушки на носу зачесались.

Поэтому, как только мы наконец прибыли в Большие Упыри, я не стала толкаться между рядами торгующих, а, покрепче схватив за руки раскрывшую рот и поплывшую, как масло на солнце, мавку и рвущуюся в лавку бронника Алию, решительно поволокла их в корчму, в которой остановился купеческий обоз.

Не дойдя шагов сто до дверей, я увидела выходящих из корчмы Велия и Аэрона с каким-то купцом. Я заметалась туда-сюда, таща за собой подружек, и поспешно присела за ближайшим возом.

Аэрон окинул взглядом улицу и что-то тихо сказал Велию, маг кивнул и они вместе с купцом, который, размахивая руками, что-то говорил, пошли на задний двор.

Я высунулась из-за воза и встретилась взглядом со злобными красными глазками молодого племенного хряка-производителя, который коротал время до свершения купли-продажи, развлекаясь обгрызанием борта телеги и хрюканьем. Ноги у скотины были связаны, хотя я бы еще надела и намордник на пятак. Я вздрогнула и попятилась, Лейя тихо запищала, а Алия хищно оскалилась прямо в морду зверю, облизнулась и прорычала:

— Яки смачна свинина!

Хряк сипло хрюкнул, а потом, почуяв оборотня, завизжал неожиданно тонким фальцетом и забился. Телега заскрипела и заходила ходуном. Мы ухватили Алию за рубаху, поволокли подальше от описавшегося то ли от страха, то ли от злости хряка. Хозяин скотины тоже не торопился к нему подходить, смирившись с уроном, нанесенным средству передвижения.

— А вот, народ честной, налетай, обновы заморские покупай! Утирая пьяную слезу, вдруг завопил над самым ухом какой-то хлипкий мужичонка, махая полуразмотанным куском парчи. — Добро отдаю за так, за чарку и медный пятак!

— Кому обновы, налетай. Задарма забирай, — уныло вторил ему сгорбившийся на соседней телеге детина, чуть не по земле волозя шитым золотом халатом в «петухах».

— Эй, девки, — ухватили меня за платье, — купите тонкую заморскую кольчугу с золотыми сиринами?

— Зачем нам? — дернулась я, напоровшись на мутный взгляд купца со всеми признаками недельного запоя на лице. — Че мы с ней в деревне делать будем?

Вопрос поверг купца в задумчивость. Он бессмысленно таращился на нас, не видя, а потом вдруг разрыдался и запустил кольчугой с золотыми сиринами в галдящую толпу.

— Какая-то похоронная ярмарка, — заметила Алия, грустно следя за коротким полетом дорогущей даже на взгляд стальной рубашки. Если они эдак с утра торгуют, то к вечеру, думаю, проторгуются.

— Ну к вечеру вряд ли. — Беззаботная мавка нагло, как собственную, откинула рогожу с чужого воза и, запустив туда обе загребущие ручищи заявила: — Добра у них много. — Насилу отволокли. Но с фактом спорить не стали, товара у купцов было столько, что продай мы сейчас Большие и Малые Упыри со всем добром и скотом десять раз подряд, то и на малую часть обоза денег не набрали бы. А сельчане меж тем так бойко рылись в возах, торговались и били по рукам скупцами, словно каждый из них был самое малое Великим князем Северским, а то и вовсе императором Златоградским.

Только обозники как-то не очень радовались именитым покупателям. Их мотало, как ковыль в поле, и, если двое могли держать третьего, уже было хорошо. Радостью их глаза вспыхивали лишь на краткий миг, при виде бутылей с противным мутным самогоном, на который они кидались так жадно, словно помирали с пересухи.

От такой ярмарки мне стало как-то не по себе и я бросилась на поиски пронырливого Велия и Аэрона, уж наверняка прознавших, что вокруг творится. А творилось точно что-то невозможное, это даже Лейя поняла, прямо на глазах у купца вытащившая из корзины диковинный заморский, алый, как пожар, неведомый мне фрукт и вместо плюхи получившая два еще, за так

— Как его звали? — услышала я сквозь многоголосый гомон голос Велия. Ага, значит, дар Анчутки и так работает! и я завертела головой, прикидывая, как половчее нам проскользнуть к амбару, за которым прятался с практически трезвым пожилым обозником наш маг. Купец был солиден, как боярин, и печален, словно семью схоронил.

— Звали его Маргобаном, да будет трижды проклято это имя. Если ты не поможешь нам, то надеяться не на что, — пророкотал он и поник головой.

Я замерла и стала прислушиваться. Рядом застыла, навострив уши, Алия. и даже Лейл вытянула острый носик в сторону амбара, хоть и непонятно, что она могла учуять носом, кроме перегара, которым дышали вокруг нас пьяные купцы.

— Мы тут не одни, — вдруг сказал Аэрон, прикрывая рот ладонью. — Чую свою «невестушку» с ее любимой лягушкой и собачонкой.

— Ах ты! — Задохнувшаяся гневом Алия сорвалась с места, и мы в два счета угодили в лапы провокаторов, уже поджидавших нас за углом. Купца там не было и в помине. Кнутом и пряником нас дотащили до телеги Геронтия, загнали в нее и отвезли домой.

— Ну хоть чуточку расскажите, — канючила я, с ненавистью глядя на ухмыляющихся конвоиров. Просить и клокотать от гнева одновременно не получалось, а получалось только выдумывать всякие гнусности на голову Велия, от которых он с королевской небрежностью отмахивался, как кормилец наш Милослав Ясеневич от комаров на охоте. Доставалось больше соседям, правда, уголья в штаны и его проняли, и он, потерев припеченное место, укоризненно прошипел-таки:

— Какая ж ты, убил бы за твое козье упрямство.

— Да упырь их гонит, — не выдержал Аэрон.

— И что? — спросила Алия.

— А то — не наше это дело, — отрезал Велий. — Вы тут за личные подвиги каторжаните? Вот и потерпите, всего четыре денька осталось.

— Ну правда, чего вам стоит? — поддержал его Аэрон, еще не догадываясь, какой сюрприз его ждет в избе, а то бы не уговаривал потерпеть, а сознательно измывался бы всю дорогу. А Геронтий ничего не говорил, зато смотрел на нас с интересом, явно сожалея, что довез нас до Больших Упырей. Дернул же его черт за язык, понесла же нелегкая.

А я вдруг озлилась. Значит, не вляпываться? Ну-ну.

— И родился у царя Кику от наложницы из Черной Земли сын, названный ею Маргобаном, что значит… А черт знает, что это значит. По-моему, Великий. Или Знатный? В общем, отцу он не понравился и тот его с глаз долой отправил к материной тетке.

Тетка эта, надо сказать, отлично врачевала, но, говорят, могла и дивный яд сварить, поскольку ее бабка была ведьмой. Вот к этой-то столетней ведьме Маргобан и угодил в воспитанники. Мальчонка был головастый и схватывал все на лету. В пятнадцать лет уже был некромант и чернокнижник, каких поискать. А в двадцать стал единственным наследником престарелого отца, все братья его перемерли в одночасье от неведомых болезней. И таков был страх людей перед Маргобаном, что никто не смел упрекнуть его как братоубийцу. А тому уж мало было царства. Мне ли, говорит, царствовать над кучкой жалких скотоводов, когда великую силу могу обрести и стать могущественнейшим? А бабка подначивала: истинно, истинно говоришь.

Он и помешался на власти. Знаю, говорит, как всех демонов мира заточить в свою книгу. Будут они мне тогда рабы, а я император Вселенной.

Рассказчик замер, глядя перед собой, очевидно, представлял, каково это — править Вселенной, и я покосилась на Алию, изготовившуюся поощрить человека тумаком.

Никто не знает, чего стоило мне павою проплыть до нашего кладбищенского домика и перед носом Велия захлопнуть дверь, велев ему не появляться до утра. Мол, там посмотрим, как нам дальше жить. А саму прямо трясло. Не знаю, что больше меня злило — то, что мне не дали куда не надо сунуть нос или что считали, будто я с этим смирюсь.

В упыря, который гонит, не давая торговать, сотню ко всему привычных мужиков, я не поверила, а потому заслала первым делом своего лазутчика, Миколку. Тот через час вернулся, да не один, а с молодым купцом, который через лес, через забор, на четвереньках кое-как до нас добрался мимо Геронтия, настороженно застывшего у ворот, словно и впрямь охранником нанялся при особо буйных каторжанах.

Одет молодой был дорого, но грязно. Любой из камушков его халата стоил половину Школы Архона, но многие уж были срезаны, и если не пропиты, то уж наверняка проедены. Правой рукой он прижимал к груди черный, не шибко привлекательный сундучок из тех, в которые удобно всякие иголки-нитки класть, а левой постоянно норовил схватиться за кинжал, вызвавший у Алии как у профессионала лишь брезгливую усмешку.

— Эй, уважаемый, не спи. — Подруга ткнула гостя в бок.

— А?

— Еще спроси, кто тут, — хмыкнула Алия. — Про чернокнижника недорассказал.

Купец поправил дурацкую малиновую шапочку и заговорил снова:

— Маргобан, да сожрут его печень собаки, рассорился со своей бабкой из-за книги и убил ее. Но ведьма пообещала, что не успокоится, пока с ним не расправится. И Маргобан пустился в бега, надеясь, что вдали от родных мест она не сможет много сделать. Но он ошибся, и недавно его задрали волки. Мы, признаться, возблагодарили небо. Но радовались лишь до следующей ночи. Пока он не явился к нам и не потребовал обратно свою книгу. А мы, вот чем хочешь поклянусь, в глаза ее не видели. С той ночи он убивает в ночь по человеку и сбивает нас с дороги. До сих пор не знаю, каким чудом мы сумели выйти к вашему селенью, где сразу и колдун, и ведьма есть.

И тут купца вдруг проняло, он затрясся как припадочный, начал хлюпать носом ирыться в поясе, который был ему вместо кошелька.

— Вот, вот все, что есть! Отдам, не жалко, и еще приплачу, если жив останусь, забирайте! — Трясущимися руками он всучил мне и ларец, и ключ, вцепился в мои ноги и даже попытался целовать, но Алия мгновенно прекратила безобразие, с одного удара выбив из него дух.

— Ты чего? — испуганно отпрыгнула я от бесчувственного тела.

— Извини, давно попробовать хотела. — Подруга потерла ушибленную ладонь. — А с ним нормально все, к утру очухается, думаю. — А что в ларце? — заинтересовалась бесчувственная к чужим страданиям мавка. Перешагнув через купца, она ловко вскрыла сундучок и ахнула. Словно солнце полыхнуло.

— Камни, — просипела я изумленно. И правда, какие камни? Да это сокровища несметные!

— А чернокнижники эти не такие уж и могучие ребята, — завороженно глядя на игру огней, сказала Алия. — У нас дома одного овинник вилами на раз запорол.

— А потом? — спросила я, не в силах оторвать взгляд от зачаровывающего сияния.

— Жилы ему подколенные подрезали и лицом вниз в могилу положили, чтобы не вставал. Папа и положил. Землей присыпал и пошел с дружками допивать в дом. Еще и попенял, что из-за такой ерунды побеспокоили.

Я посмотрела на купца, перевела взгляд на Алию с Лейей и захлопнула крышку ларца прямо перед их носами. Лейя обиженно пискнула.

— Не страшнее упыря этот чернокнижник, — продолжала бухтеть Алия. — Мы ему жилы подрежем, лицом вниз положим, а для верности еще голову отсечем и кол осиновый в сердце вобьем.

Мавка позеленела от подробностей, но не дрогнула, благо сундучок рядом стоял и грел душу.

— Ладно. — Я кивнула головой. — Если Велий откажется связываться с этой нежитью, дескать, больно мелка добыча, то свяжемся мы. Может, добрым словом вспомнят.

— Так и вижу — памятник нам троим с начертанными на нем словами: «Милым девушкам от благодарных упырей», — саркастически проговорила Алия.

— Главное, чтоб не посмертно, — сказала я. — На сегодняшний вечер у нас одна забота — выпытать у мага, хочет ли он прибить чернокнижника лично.

— А ночью идем на охоту за нежитью! — подхватила Алия, потирая руки.

— А ночью копаем могилу, я в дальнем конце кладбища хорошее местечко в лопухах присмотрела, никто и не заметит. — Я сунула сундучок под мышку.

— А могилу-то зачем? — Лейя вытаращила глаза.

— А мы туда упыря, тьфу ты, чернокнижника положим, ну, или то, что от него останется!

— Мордой вниз, — напомнила Алия.

В доме нас ожидал злющий Аэрон. Потрясая кожаными лоскутьями, ласково спросил, кто совал свою ножищу в обувку явно не по размеру, и уставился на ноги Алии. Алия тут же заявила, что обувка была ей впору, на что Лейя возразила, что ничего подобного, на ее ножке она смотрелась как на королеве. Я деликатно промолчала и правильно сделала, потому что Аэрон, выявив виноватых, уже гонял их по избе, хлеща подошвами от почившей обуви.

— Вы купцам-то поможете? — спросила я за обедом Аэрона, тот бросил на меня хмурый взгляд, сунул в рот шаньгу с картошкой и спросил:

— Зашем? Сами справяша. — Прожевал и добавил: — Подумаешь, упыря какого-то ловить. Вел им сказал, что нужно сделать.

— А упырь только за обозниками гоняется, сюда не придет? — спросила мавка, изобразив испуг.

— Чего ему тут делать-то? — фыркнул Аэрон. — Спите себе спокойно. Мы у Геронтия сегодня заночуем. — Вампир стал складывать в корзинку шаньги, чтобы взять с собой. — А к утру ты, глядишь, уже и остынешь. — Аэрон натянул сапоги, сделал нам ручкой и вышел за дверь.

Мы с усмешкой проводили его взглядом, высунувшись в окно, а потом развили бурную деятельность. Сундучок с каменьями я припрятала под крыльцом. Миколка, прибежавший после ухода Аэрона, был накормлен и отправлен обратно в деревню за вилами с суровым приказом — ни в коем случае не попадаться с этими самыми вилами на, глаза Велию, Аэрону иди Геронтию, иначе… Алия провела ребром ладони себе по горлу. Лопаты мы нашли в подполе и отправились готовить могилку нежити.

— Может, легче его к кому-нибудь из покойных подселить. — Алия утерла пот со лба. — Он бы за ним присмотрел.

— А вдруг характерами не сойдутся? — Я с трудом выпрямилась, опершись о рукоятку лопаты. Копание могилы оказалось делом очень нелегким. День клонился к вечеру, а могила была недостаточно глубока, мало того, крива и коротка.

Мерили мы по Алие, сначала она сопротивлялась, а потом решила рассматривать эту при мерку как лишний повод передохнуть. Мавка стонала, тюкала лопатой по довольно рыхлой земельке и закатывала глазки, намекая на то, что мы должны ее освободить от этой не девичьей работы. Но когда мы предложили освободить ее тогда и от части награды, мавка тут же подскочила и стала вгрызаться лопатой в землю с энтузиазмом крота.

— Боюсь, как бы наши умные парни не подослали к нам соглядатая. — Я сдула со лба челку. — Того же Геронтия, например.

— И что тогда делать будем? — Алия перестала копать.

— А помните, когда в Заветный лес ходили, что себе внушали? Так вот точно так же внушим, что собираемся спать.

Геронтий действительно заявился ближе к вечеру, да не один, а с Велием, посмотрела я на мага, вспомнила нашу ночную тренировку у каменного василиска и как-то сразу поняла, что у него на уме. Могилка была уже готова, мы умылись, вилы спрятали в подполе, Васька был накормлен, Миколка отправлен домой.

Я, сматывая веревку, которая днем была натянута между памятников, прохладно поинтересовалась у Велия, чего ему надо от трех невинных девиц? Геронтий крякнул в кулак, а маг, нимало не смущенный таким приемом, заявил, что ему надо, чтобы мы спали сегодняшней ночью, а не шатались по Большим и Малым упырям, наводя страх на жителей своим видом. Девчонки выскочили на крыльцо, заметив пришедших. Я попятилась от наступающего мага, тот прищурил глаза. Я прошипела сквозь зубы:

— Не смей.

Велий уверил меня, что еще как посмеет, даже с огромным удовольствием, и приказал:

— Спи.

Я обмякла и поспешно выдохнула пойманное заклинание в сторону, расслабилась, красочно выпустив из бессильной руки моток веревки, а из головы мысли, все до единой. Геронтий удовлетворенно хмыкнул:

— Спит как ребенок.

Девчонки, видя такое дело, взвизгнули и бросились в дом. Я же постаралась сделать все возможное, чтобы нести меня «спящую» Велию было как можно неудобнее.

— Я пошел к Аэрону, — сказал маг Геронтию, — а ты покарауль их, мало ли… — Покосился на меня, обнявшуюся с подушкой.

— Посижу на крыльце, — согласился Геронтий. — Пелагею предупредил, волноваться не будет.

Они распрощались, Геронтий пошел закрывать ворота. Я открыла глаза, прошмыгнула к кухонному окну. Дядька Геронтий вернулся и основательно устроился на крыльце с нашими ватрушками и кувшином молока.

Я прокралась в горницу и потрясла Алию. Дева была настигнута заклинанием около своего сундука и до сих пор хранила на лице выражение безграничной обиды. Я зажала ей рот ладонью, когда подруга, едва разлепив глаза, приготовилась драться.

— Тихо. Геронтий на крыльце. Даже думай потише, а то вернется Велий и придумает что-нибудь еще хуже.

Алия перестала трепыхаться и села на диване, куда ее снес, сомлевшую, Геронтий. Мавка спала прямо в кресле, в котором пыталась спрятаться от Велия.

— Лейя, вставай.

Лейя открыла глазки и всхлипнула: — Он что, усыпил, да? За что?

— Не за что, а для чего, — прошептала я, снимая платье и натягивая штаны, мавка тоже полезла за штанами. — Хотел убедиться, что мы не пойдем охотиться на этого упыря, тьфу ты, чернокнижника. Никогда бы не подумала, что он такой черствый — не помочь людям, нуждающимся в его помощи!

— И Аэрон тоже хорош! — поддакнула Алия. — Спелся с этим… просто друзья не разлей вода! Не было бы этого мага, он бы с нами пошел.

Алия выудила из своего сундука огромный тесак, пояснив: — Жилы перерезать.

Мне подумалось, этим монстром хорошо ножки напрочь оттяпывать, но промолчала. Мы вытащили из погреба вилы и вылезли в окно. Геронтий насвистывал песенку. Мы прошли к ограде, протиснулись через знакомую дырку и побежали в сторону Больших Упырей, путаясь вилами в кустарнике и траве.

— Где эта скотина появится? — спросила Алия, ерзая в траве. Ей не терпелось начать военные действия.

— Не знаю, но рваться будет к обозам. — Я махнула рукой в сторону купеческих возов. У купцов было тихо и темно, ни костерка, ни караульных. — То ли так на нас надеются, то ли упились от страха. — Алия, а вилами как бить? — Лейя вертела вилы и так и сяк… — Черенком по голове или железными зубьями?

— Дура, их втыкать надо, да поглубже! — досадливо отмахнулась Алия. Лейя умолкла. Алия поправила тесак на поясе и пожаловалась: — Уж побыстрей бы появлялся! Ждать сил нет!

И тут оно появилось. Словно в страшной сказке, «то не ветры буйные подули, то не гром гремит, едет чудо-юдо на вороном коне!».

— Ой! — вякнула Лейя и села на зад. — Ой-ей-ей-ей! — Мавка замахала руками и просипела: — Спасите!

— И это упырь?! — Я вжалась в землю, чувствуя, что зеленею, словно молода трава.

— Наш как-то по-другому выглядел! — Алия озадаченно проводила взглядом черное чудовище верхом на вороном коне. — Даже не знаю, у кого из них жилы подрезать!

— А мордой которой в могилу класть? — Я потыкала вилами вслед удаляющемуся чернокнижнику. — У него же две морды, спереди и сзади! Как ни положи, все вверх рожей окажется, а конь в могилу и не влезет, надо было две копать!

— А черт с ним! — Алия решительно схватилась за вилы. — Вилы воткнем, а там разберемся, чего с ним делать!

К нашему с Лейей ужасу, Алия выпрямилась во весь свой рост и заорала:

— Эй ты, подлюка! А книжечка-то тю-тю, у нас!

Чудовище резко затормозило, не доезжая до обозов, и раз вернулось в нашу сторону. Мы выставили вилы, Лейя не той стороной.

— Мне кажется, оно нас стопчет, — заныла я, глядя на приближающийся кошмар.

— Не стопчет, щас мы его на вилы наденем! — беззаботно проговорила Алия. — Вы его потом держите, а я буду жилы резать!

Лейя завыла, конь чернокнижника прорычал в ответ, показав длиннющие клыки.

— Ой, сбываются мои самые страшные кошмары, лошадь, да еще с такими зубами! — заорала я, мы дружно вскинули вилы и ткнули ими в приблизившегося чернокнижника. Ужас, летящий на крыльях ночи, взвыл, подняв солидный такой ветерок, от которого нас раскидало в стороны, вилы остались во всаднике и коне.

— Ну все! — азартно крикнула Алия, нащупывая свой тесак на поясе. — Сейчас он со своей скотины свалится!

Я потрясла головой, приходя в себя после полета к дереву. Лейя, растерянно глядя на крутящегося между нами чернокнижника, запищала:

— Алия, он вилы выдернул! А-а-а! У нас ни одних, а у него целых трое!

— По одним на каждую, — пробормотала я и заорала во все горло: — Бежим!

— А вилы? — тупо переспросила Алия, не желая мириться с тем, что ее оружие оказалось бесполезным, лишь разозлило чудище. Вилы просвистели снарядами над головами.

— Книгу! — проскрежетало нам вслед, когда мы порскнули в разные стороны.

— Дуры! — понеслось сзади, я оглянулась и заметила бегущих от купеческого обоза Велия и Аэрона. Их вид не сулил нам ничего хорошего. Я заметалась между деревьев и столкнулась с испуганной Алией.

— Если нас не прибьет чудо-юдо, то дружки потопчут точно.

Ай! — Мы присели, уворачиваясь от свистнувшего над головами черного меча, умрун тоже времени даром не терял.

По заду коня расплескался магическим огнем шар, красноглазая скотина заорала, поднимаясь на дыбы, мы с Алией расползлись в разные стороны, спасаясь от копыт. Чернокнижник что-то выкрикнул и махнул мечом. Взвилась пыль, Аэрона с Велием швырнуло обратно, к обозам. Схлопнулась серебристая магическая сеть, до этого остававшаяся невидимой, и парни застряли в ней. Только тут до меня дошло, что они вовсе не отказались помогать купцам, просто не хотели, чтобы мы в это встревали. Ловушку для умруна приготовили — и тут мы, гордые, смелые, с вилами в руках, ну точно — ДУРЫ!

Чернокнижник захохотал, довольный маленькой победой, а мы с Алией со всех ног пустилась бежать, приговаривая на бегу:

— Никакой это не упырь! Это… это… наша смерть, вот что! Позади послышался стук копыт, мы окинули лихорадочным взглядом деревья и, не сговариваясь, как белки, взлетели по гладкому стволу сосны, перепугавшись до смерти чего-то темного на верхней ветке, по счастью оказавшемуся Лейей, проливающей горючие слезы от страха и сочувствия к Велию и Аэрону.

— Как ты думаешь, — Алия посмотрела на озверело мечущееся умертвие у подножия дерева, — они живы?

— Смотря на что была направлена сеть. — От нашей глупости хотелось выть во весь голос. — Если на поимку, то живы, если на убийство, то… Ой, какие же мы идиотки! — Я вытерла слезу. — Еще зависит от силы мага.

— Ага, значит, не жильцы, — сказала Алия и зарыдала. — Такие хорошие, такие молодые…

Нежить с интересом прислушалась к нашим стонам и, ободренная смятением в стане врага, стала подгрызать ствол дерева, конь помогал. Мы захлопнули рты и уставились вниз.

Первой очнулась от столбняка Алия, завозилась, вытаскивая свой тесак

— Пока эта сволочь подгрызает ствол, — сказала она, — я начну рубить верхушку, вверху сосна тоньше, я ее быстро смахну. Макушка свалится на умруна. Хлоп! Умрун без сознания! Мы спрыгиваем с дерева и подрезаем у него жилы!

— Дались тебе эти жилы! И план твой бредовый! И друзей кокнули! И сейчас нас самих кокнут! — продолжала я предаваться пессимизму, вцепившись в ствол дерева. Внизу трещало, скрипело, летела в разные стороны щепа. Я взглянула на небо и удивленно произнесла:

— Ой, девочки, кажется, сегодня нас не кокнут! День занимается. Умрун, словно услышав мои слова, тоже поднял голову, завыл жалобно, еще немного погрыз древесину, выплюнул щепки, вскочил на своего дьявольского коня и, пролаяв:

— Книгу! — исчез среди деревьев.

Телегу мы попросили, нет, потребовали у купцов, которые от великой радости, что умрун теперь будет преследовать нас, а не их, безропотно ее нам дали, предлагая и навсегда взять себе. Алия хмуро наблюдала, как Велия и Аэрона, бледных, безмолвных и оттого еще более страшных, укладывают в телегу. Оба были живы, но как их вернуть в сознание, я не представляла.

— Жаль, мы этой сволочи так жилы и не подрезали! — сокрушалась Алия по дороге домой.

Геронтий подремывал себе на крылечке, откинувшись на стену и взбадривая храпом кладбище. Услышав скрип тележных колес, продрал глаза и уставился на нас так, словно во время молитвы в храме появился сам Нечистый.

— Помоги, — буркнула я, открывая ворота. Геронтий подошел к телеге и помрачнел, как грозовая туча:

— Говорил ведь ему, стукни чем посильнее, нет ведь, пожалел. Надо было поленом по голове, оно надежней было бы! — с досадой изрек он, удивив нас своим жестокосердием. Покачал головой и, приказав нам держать за ноги, поволок в дом сначала Велия, потом Аэрона. — Что вы за девки такие, что даже вампира до полуумертвления довели!

Лейя немедленно исторгла реки слез, напуганная этим словом. — Лучше попробуй их мысли прочитать! — Я нагнулась над Аэроном. — Ловушку Велий сооружал, заклинания я не знаю, поэтому и снять его не могу. — Я не стала говорить Геронтию, что даже знай я нужное заклятие, у меня навряд ли что-нибудь получилось бы.

Геронтий вздохнул, наклонился над магом, зажмурился, покряхтел, потом выпучил глаза и произнес:

— Дуры.

— Чего?! — подступила к нему Алия. — Кто это дуры?

— Это не я, а он так думает, — пояснил телепат. — Кроме разных ругательств ничего в его голове нет, перечислить все?

— Не надо! — сказала я. — А у вампира?

Геронтий снова начал жмуриться, хмуриться, а потом заухмылялся и спросил:

— Сцены вашего убиения подробно описывать или так, общими словами?

Лейя перестала выть и отошла подальше. К слову сказать, положили мы Велия и Аэрона пока на пол, на матрасы, Лейя еще и подушки под головы сунула. Васька бегал вокруг нас и жалобно пищал, а потом влез ко мне на плечо. Геронтий посмотрел на василиска и спросил:

— На следующую ночь опять явится? — С телепатами одно хорошо, не надо им все пересказывать. — Я о помощи Конклав магов попрошу.

— Нет! — сказала Я. — Сами заварили кашу, сами и расхлебывать будем, а о помощи попросим, когда совсем тяжко станет. Не вздумай сообщать в Школу.

Геронтий пожал плечами и пошел к двери:

— Вечером заеду, вы уж постарайтесь этих-то в чувство привести, а то вам ночью тяжко будет!

Лейя проводила Геронтия до ворот, вернулась и сразу развила бурную деятельность. Для начала она заявила, что негоже мужиков держать ногами к выходу, так только покойников кладут. Мы, пыхтя, стали разворачивать тяжеленных парней ногами к окнам, только отдышались, как мавка снова ожила и глубокомысленно изрекла, что теперь если маг и вампир все-таки помрут, то сами станут умрунами, так как дорогу в дом запомнят, покойников поэтому вперед головой и не выносят. Пришлось положить их поперек горницы. Лейя предложила их еще и раздеть, дескать, не будут же они в одеже спать, но терпение у меня и Алии лопнуло и мы отказались.

Пока мы с Алией утоляли голод печеньем с молоком да кормили Ваську, который ползал по бесчувственным и заглядывал им в лица, Лейя ломала голову, как их оживить, и как только у нее появлялась какая-нибудь идея, тут же бросалась ее осуществлять. К моменту, когда мы вернулись из кухни, друзья были: похлопаны по щекам, сбрызнуты водой, пощекочены за пятки, пуганы резкими звуками, им попробовали зажать нос и сунули под него отвратительно пахнущую тряпку. В общем, были испытаны все прелести мавкиного врачевания.

Лишь только мы появились в дверном проеме, Лейя трагическим голосом сообщила, что осталось последнее, самое действенное средство — сила любви. Мы с Алией испуганно попятились, но мавка стала нас уверять, что если получится, то друзья оживут, а если нет, то все равно никто про это не узнает, Лейя втянула нас в горницу и предложила:

— Выбирайте, кого целовать будете!

— Да я лучше у них жилы перережу! — взревела Алия, не желая идти на такой подвиг. — Пусть Верея своего вампира целует, как-никак «жених», чай, не чужой!

— Почему это я?! — сипло спросила я шепотом, голос от волнения сел. — Целуй сама!

— Да я лучше с умруном еще раз о книге побеседую! — сказала, краснея, Алия.

— Какие вы, — горько воскликнула Лейя, — бессердечные! Они нас спасать побежали, а вы о своей девичьей чести печетесь! Что, от вас убудет, что ли?

— А ну как они очнутся да и застанут нас за этим занятием?!

— Так мы этого и добиваемся! — воскликнула мавка. Алия, что-то бормоча, рванулась вон, но мы ухватили ее за пояс штанов.

— Думаешь, я жажду осыпать их поцелуями? — прошипела я на ухо лаквиллке, подпинывая ее коленом под зад.

— Пусть Верея целует первая! — заупрямилась подруга, застряв раскорякой в дверном проеме.

— Ах так! — На смену смущению пришла злость. Я бухнулась на колени, будто собралась молиться, подползла к вампиру и звучно его чмокнула, переползла на другую сторону и не менее страстно поцеловала мага.

— Ну что, убедились? Как были поленьями, так и остались!

— Не любишь ты их. — Лейя бросила опешившую от быстрой смены событий Алию и тоже опустилась на колени. — Дай я поцелую. — Она неторопливо наклонилась.

— Освободите место профессионалам! — пробормотала я, поднимаясь и отходя к столу.

Мавкины лобызания тоже оказались недостаточно любвеобильными и магическую сеть не проняли. Лейя расстроилась и даже всплакнула. Алия, поняв, что остается только она, одернула рубаху, крякнула, промаршировала до вампира и мага и деловито прижалась губами сначала ко лбу мага, а потом вампира.

— Как покойнико-ов! — снова ударилась в слезы Лейя.

— Зато искренне, — пробурчала лаквиллка.

Прибежавший Миколка застал нашу троицу в состоянии морального краха. Пришлось мальчишке отпаивать нас чаем.

— У нас в деревне бабка жила, — сказал Миколка, сунув стакан в руки мавке, — она духов умела вызывать. Свечку зажжет, блюдцем перевернутым поводит, пошепчет: «Дyx, поднимись, дух, появись», и этот самый дух начинает куролесить, посуду в воздух поднимать.

— Где эта бабка?! — я отставила кружку.

— Померла уж. — Миколка обмакнул в чай баранку. — А духи чего только не делали, даже письмена писали!

— Письмена писали… — эхом откликнулась я, отложила недогрызенную сушку и вернулась в горницу.

Там я залезла на стол, встала на колени, вонзила взгляд в мага и принялась водить руками, взывая:

— Дух, поднимись, дух, появись!

От моего истошного визга, по-моему, затряслись стены и могильные холмики за окном. Алия влетела в горницу, как раз успев к началу представления: я, стоя на столе, вжалась в стенной проем между окнами и визжала так, что с потолка сыпалась труха. А к столу приближался, шипя как змеюка, полупрозрачный Велий.

— Так бы тебя и убил, глупая рыжая кретинка!

— Все-таки умрун! — радостно закричала Алия, выдергивая из-за пояса тесак и кидаясь с ним на вызванного духа. Визг мавки стал достойным продолжением моего.

— Еще одна идиотка! — с досадой проговорил маг. — Алия, убери эту железяку, а то еще поранишься!

Подруга махнула тесаком, который легко прошел насквозь туда сюда. Алию это не обескуражило, яростно сверкнув глазами на лежащее на полу тело, она прорычала:

— Ага! Я тогда у лежащего жилы перережу!

— Стой! Я не умрун! — закричал Велий.

Алия остановилась, а мавка закрыла рот. Стало тихо, слышались лишь мои всхлипывания и Миколкино тяжелое дыхание, Васька предпочитал спрятаться под печкой.

— Мы в ловушке, — пояснил Велий. — Как уж Верелее удалось меня вызвать — понятия не имею! Какого черта вы поперлись к обозам, да еще с вилами, на чернокнижника! — снова заорал он, в гневе пробежав по горнице прямо сквозь мебель. Я вздрогнула и начала икать.

— Нам заплатили, — проговорила Алия, — вот мы и решили, плевое дело, на вилы надеть, жилы подколенные перерезать, мордой в могилку, и готово!

— Мы и могилку вырыли! — похвасталась Лейя, не замечая, что Велию от наших слов явно поплохело, он сипло спросил:

— Это вы хотели с чернокнижником провернуть?! — Он посмотрел на меня, сидящую на столе и непрерывно икающую, и хлопнул себя по лбу, рука прошла насквозь. — И откуда вы такие взялись, ведь спокойней Упырей места не найти, но стоило появиться вашей троице, полезли василиски и чернокнижники! Я специально советовал отправить вас именно сюда! ЭЙ! — Велий помахал рукой перед моим лицом. — Тяжелый случай. Верелея, прекрати изображать икающий памятник! Тебе еще нас из сети вытаскивать.

Я молчала, мне и одного-то мага хватало по уши, а теперь они еще и страшно раздвоились!

— Ладно. — Поняв, что ничего путного от меня ему не добиться, Велий подошел поближе и повернулся к подругам: — Я сейчас в нее войду и сам нас выручу.

— Я тебе войду! — взвизгнула я, моментально приходя в себя. Ты у меня сейчас выйдешь!

— Ну наконец-то! — обрадовался Велий. — Слушай внимательно, сначала произнесешь… хотя нет, ты же словами не пользуешься. Он задумался, уйдя сквозь стену горницы наружу. — Ага, придумал! Он появился из другой. Миколка стал бочком продвигаться обратно на кухню. — Представь себе открытую книгу, представила? — Велий дождался моего утвердительного кивка. Это развернутая сеть. Теперь представь, что книга закрылась. Это закрытая ловушка. Так вот, тебе нужно ее раскрыть обратно. Ну сообразила? — Я часто-часто покивала. — Только учти, как только ты ее развернешь, она снова станет рабочей. Тебе нужно будет ее развеять, сможешь? Я бы сказал тебе заклинание, да что толку!

Призрачный маг отправился к своему телу и уселся прямо на него. Теперь из груди лежащего мага торчало второе туловище и давало указания:

— Как только скажу, сразу начинай.

Теперь икать и пятиться стала Лейя, уж очень жутко Велий выглядел. Он между тем улегся поудобней, высунул у себя из живота руку, махнул ею и повелел:

— Давай.

Я принялась мучиться, представляя книгу, потом плюнула на книгу, стала представлять кладбищенские ворота, потом вспомнила сиротливую могилку, приготовленную умертвию…

Велий высунулся из себя и разъяренно взревел:

— Опять думаешь не о том, о чем надо?!

Я испуганно вскинула руки, представила огромную книгу, которую воображение превратило в серебристые ставни, схватилась за створки руками и с любопытством выглянула, распахнув.

Поперек горницы проблеснула серебристая магическая сеть.

— Стойте! — крикнула я подругам; оказавшимся с другой ее стороны, и подула на сеть, та стала отодвигаться к кухне. — Черт! Как же ее развеять-то? Не подходите сюда! А то она на вас схлопнется! — и тут меня осенило: — А не буду я ее развеивать! Мы ее схлопнем, и все!

Я спрыгнула со стола и стала нахально рыться в вещах Велия, достала бусы из чешуи дракона и бросила в сеть, та проглотила добычу, сверкнув серебристыми нитями.

— Зачем ты их швырнула? — спросила Алия, с опаской входя в горницу.

— В них присутствует магия, на которую рассчитана сеть. Велий, когда в себя придет, сам от сети избавится. А пока пусть полежит себе в углу.

— Как они? — Мавка подбежала к магу и вампиру. — О, вроде бы порозовели! А когда очнутся?

— А я почем знаю! Будем ждать. Сеть-то мы сняли, а эта штука скорее всего была настроена не только удерживать, но и парализовывать. А когда действие этого заклинания кончится, можно только гадать.

Друзья в сознание не приходили, нет, вид у них стал более здоровым, казалось, они просто глубоко спят, но добудиться было невозможно. Геронтий заехал ближе к вечеру, посочувствовал, снова намекнул, что можно попросить помощи у Конклава магов или переслать сообщение в Школу, но мы опять твердо отказались.

— Вечер наступает, — хмуро проговорила Алия, — скоро этот упырь появится.

— Нужно срочно что-то придумать. — Я походила по комнате.

— Надо просто дерево потолще найти, чтобы упырь до утра его грыз! — пискнула Лейя. Алия снова взялась за приготовления, полезла в свой сундук, нырнув в него так, что наружу торчал один зад, слышался лязг и бурчание лаквиллки:

— Этот маловат, этот кривоват, этот недостаточно грозный… Мавка, послушав Алию, стала демонстративно распеваться, тренируясь на чашках, которые, лопаясь, стреляли осколками. Я посмотрела на подруг, фыркнула и, надев сапоги, ушла в ближайший лесок, подняла в воздух пару деревьев, посмотрела на небольшую воронку в земле и посчитала тренировку законченной.

Ближе к ночи Алия, обвешанная оружием, как дура цацками, пыхтела, прыгая у ворот, разминая ноги. Я спросила:

— Ноги разминаешь, бежать готовишься?

Девица обиделась. Лейя влила себе в рот сырое яйцо, пояснив, что для голоса, и мы приготовились к встрече.

Тишина казалась звенящей. Покойники выходить не торопились, зря Алия боялась, что они будут под ногами мешаться, когда она умертвие будет в бараний рог сворачивать. Прошла, казалось, целая вечность, пока не послышался наконец какой-то странный шум.

— Как крылья, — прошептала Алия. — Птицы, что ли?

— Какие птицы ночью? — Я задрала голову вверх и вздрогнула: по небу плыла огромная черная туча. Мне захотелось срочно зарыться в землю. Алия со скрежетом достала из под ближайшего надгробия спрятанный заранее громадный бердыш с таким широким лезвием, что на нем можно было яичницу на дюжину человек пожарить. Хекнув, Алия подняла его над головой, мы с Лейей пригнулись, не зная, в какую сторону ее сейчас потащит эта железяка.

— Только появится, так голову ему и оттяпаю! — с гордостью сообщила дева, стараясь держать свой бердыш лезвием вверх. Туча стала кружить над нашими головами, и только когда она разразилась хриплым карканьем, мы поняли, что это…

— Вороны! — заорала Лейя, прикрывая голову. — Сейчас они нам все обкакают!

В эту минуту из леса вылетела волчья стая и стелющимся серым платком стала приближаться к воротам.

— Вот песий выродок! — выругалась Алия. — Как же он волков-то на это дело подбил?!

В середине стаи на дьявольском коне скакал чернокнижник, время от времени выкрикивая:

— Книгу!

— Что с живностью-то делать будем? — запаниковала я, глядя на приближающуюся стаю. Алия истерически хихикнула:

— А это и не живность! Этот упырь всех сдохших волков из окрестных лесов поднял!

— От чего сдохших? — Я попятилась. — Если от бешенства, то меня это тоже не устраивает!

— А вороны тоже неживые? — пропищала Лейя. — Значит, помета не будет?

— Да плюнь ты на свою прическу, парни все равно этого не оценят! — прикрикнула я на мавку. — Ой! — Волки стали протискиваться между прутьями. Выглядели они мерзопакостно: шкура висит клочьями, видны даже червяки, деловито копошащиеся в полуразложившейся плоти.

— Ай! — присоединилась ко мне Лейя. — Это хуже помета!

— А я еще знаю про трупный яд, — некстати вспомнила я. Алия одарила меня диким взглядом и, пытаясь поднять наш боевой дух, гаркнула:

— Ну все! Дальше отступать негоже, за нами… — Она осеклась, упершись спиной в стену дома. — Хотя можно пятиться еще до нужника, — неуверенно добавила она, глядя, как ворота распахиваются и умертвие врывается на кладбище.

— Я не хочу отстаивать потом и кровью какой-то нужник. — Я взмахнула руками, и волков отнесло обратно к воротам. Чернокнижник даже не затормозил! Махнул своей черной железякой, мы с воплем присели, меч оставил глубокую щель в бревнах и начисто срезал верхнюю устрашающую часть корявой железяки Алии, хотя девица не растерялась и со всей силы шарахнула древком чернокнижнику по лбу. Тот попытался использовать меч вместо косы, а нас вместо пшеницы. Я успела хлопнуться на землю, надеясь, что со своего чертова скакуна он так низко не нагнется, и ящерицей поползла прочь. Лейя затянула вой, и волков, которые обрадовались тому, что мы встали на четвереньки и поползли им навстречу, разнесло в клочья.

Алия что-то кричала, пытаясь стряхнуть с себя ошметки от шкуры, гнилого мяса и кишок. Сзади застучали копыта, злорадно захохотали.

Наверное, он так и гонял бы нас вокруг дома до самого утра, но вороны, которым надоело смотреть на это безобразие, пошли в решительное наступление. Стали входить в штопор и пытаться пронзить нашу троицу своими острыми клювами. Стало страшно. Мавка вскрикнула, зажимая глубокую царапину на руке, меня ударило в плечо, и левая рука как отнялась. Алия выругалась.

— Надо бежать отсюда! — проговорила она, задыхаясь. — Давайте на василиска, он каменный, подгрызть его нельзя, а от воронья уж как-нибудь!

— Сейчас. — Я поморщилась и махнула одной рукой. Половина каркающей тучи взорвалась и осела на нас перьями. — Теперь бежим!

Мы собрали последние силы и со всех ног побежали к ограде.

— Черт! — От слабости взбираться по василиску было тяжело, чернокнижник ширкал по каменному монстру, пытаясь оттяпать нам ноги.

Оставшаяся часть воронья медленно кружила над головами, истязая наши уши хриплым карканьем. Лейя распугивала ее своим истошным плачем. Я пыталась разглядеть свое раненое плечо. Рука до сих пор не желала повиноваться.

— Вот черт! — выдохнула я, осмотрев наконец рану.

— Сейчас туда попадет трупный яд, умрун будет доволен! — ревела Лейя, зажимая свою царапину. Я ей с чувством подпевала. Алия перестала запускать стрелы в воронье и чернокнижника, повернулась к нам и, хлопнув себя по ляжкам, захохотала, что никак не вязалось с нашим плачевным положением:

— Ну вылитые баньши! Воете, все в кровище и перьях! Да подавись ты! — Она перегнулась через каменный гребень и швырнула бесполезным луком в чернокнижника. Стрелы у нее кончились, а от проклятого умру на они и вовсе отскакивали. Мы с Лейей перестали стонать и уставились друг на друга. Сначала тихо хихикнули, а потом зашлись в диком смехе. Видимо, к нам пришла тихая старушка истерика.

— Ха-ха! — рыдала я от смеха, держась за живот. — Теперь наше кладбище и вправду Упырское, луна, потроха на памятниках. Вороны тучей кружат! Ой, не могу! И три хранительницы на василиске, все в крови! А внизу упырь в расцвете сил и здоровья! На упырском коне!

Отхохотавшись и почувствовав себя намного лучше, мы обнялись и завели песню:

— Ты пишешь мне, что ты по горло занят,

что некогда носки прополоскать!

А мы вчерась свинью нашу Маланью водили в гости

к хряку, чтоб е…!

После столь оптимистичной песни умертвие ну просто озверело! Завыло! И попробовало вскарабкаться по василиску к нам. Мы поднатужились и столкнули его колчаном. Колчан развалился мелкой щепой, а Алия, ткнув этими щепками чернокнижника, отправила его вниз.

— Нечего мужикам на девичнике делать, пошляк! — проговорила я в спину катящегося кубарем умертвия. Противник вскочил в седло своего верного скакуна и попробовал достать нас с другой стороны. Огляделся, увидел кол, торчащий из могилы, схватил его в надежде им достать нас и сбить с головы змея.

Кол вылез из земли вместе с его владельцем. Чернокнижник досадливо рявкнул, выдернул деревяшку из тела упыря и метнул в нас. Мы пискнули и присели. Кол размером с доброе копье свистнул над головами и застрял в каменном гребне. Чернокнижник взвыл, а упырь обиделся. Раззявил зубастый рот и впился коню в ляжку. Скакун встал на дыбы.

— Мочи вражину! — подбодрила упыря Алия и швырнула кол обратно нашему заступнику. Конь лягнул задними ногами, и упыря отбросило шагов на сто.

Рядом с умертвием возникла бледная княгиня и ласково так погрозила пальчиком: ишь ты, шалунишка! Чернокнижник флиртовать не умел, поэтому ткнул в нее мечом. Княгиня недоуменно посмотрела на острие меча, распоровшего любимый саван на груди и натянувший его сзади, личико ее перекосила злобная гримаса. И эта хиленькая с виду бабенка, с неожиданной прытью снявшись с лезвия, прыгнула да еще как! Живому ни за что так не прыгнуть! И вцепилась в остатки волос Маргобана.

— Молодец, баба! Так их, козлов похотливых!!! — взревела Алия, тоже желающая в бой, но мы попридержали ее за рубаху.

На помощь озверевшей княгине поспешил ее муженек, сверкая ржавым мечом и яростно вращая глазами. Отметив появление и других покойников, настроенных решительно против нового умруна, мы воспряли духом.

— Как же они нас любят! — умилилась мавка.

— Ставлю на коренных жителей этого кладбища! — прыгала в азарте Алия. — Сейчас они этого упыря, тьфу ты, чернокнижника пинками погонят!

— Алия, а если чернокнижник их по кусочкам разнесет? — воскликнула я. — Мы же их охранять должны!

Алия замолчала, посмотрела вниз и серьезно проговорила:

— Тогда один выход, понимаете, о чем я?

Я и Лейя кивнули. Мы взялись за руки, глянули на мечущегося внизу Маргобана и сделали то, что уже привыкли делать — прыгнули прямо на врага.

— А потом мы его били, чернокнижник выскочил за ворота на своем коне, а мы у него на шее. Жаль, у Алии ничего из оружия не осталось, а то бы мы до его жил все-таки добрались! А потом он что-то сделал, и нас с него ветром сдуло. Алию и меня прямо в кусты собачьей розы, полдня колючки вытаскивали. А Верею головой об дерево — бац! Мы ее еле до дома доволокли. А упырь сбежал, утро началось.

— Лейя, прекрати бормотать, — простонала я, придерживая холодное полотенце на затылке, где налилась огромная шишка. — Он все равно ничего не слышит.

Мавка, сидя по-турецки на полу рядом с Велием, подняла на меня заплаканные глаза:

— А вдруг слышит? Велий, спаси нас, а? Эта тварюга ночью опять заявится и поубивает нас. Ты же должен нас защища-ать! Тебя от Школы направили-и, ты же ма-аг!

Алия хлопнула дверью и вошла в горницу:

— Я там упырю кол обратно в могилу воткнула. Я кивнула.

— Ну что, идем место искать?

Я поднялась на ноги, отложила полотенце в сторону. Лейя трясла поочередно за грудки то Велия, то Аэрона:

— Ну очнитесь же!

— Лейя, ты идешь? — спросила я. Мавка утерла слезы:

— Иду.

— Думаю, здесь самое то будет. — Алия стояла на знакомом лугу. Деревьев нет, все как на ладони! И его хорошо будет видно…

— И нас, — вздохнула я. — Что с магом и вампиром делать будем?

Алия и Лейя недоуменно воззрились на меня.

— Если нас Маргобан прихлопнет, то за книгой пойдет на кладбище, а там двое спящих, бери их тепленькими, — пояснила я.

Лейя опять зарыдала, ей не хотелось быть прихлопнутой.

— Может, к Геронтию? — спросила Алия.

— Ага, чтобы умертвие потом и за ним гонялось! — скривилась я. — Давай лучше их в приготовленную могилку положим. Не станет же чернокнижник по могилам шарить!

— На кладбище надо бы прибрать. — Алия пнула ногой камешек.

— Извини, но сейчас я на такие подвиги неспособна, — устало отмахнулась я. — Рука болит, да и голова тоже. Если выживем, завтра над этим подумаем.

— Что сейчас делать будем? — спросила Лейя.

— Домой пойдем и спать ложимся. Ваську накормим. Вечером парней к могиле оттащим, а умертвие ждать здесь будем, пусть оно здесь все крушит.

Так мы и сделали, только сначала свернули к речке и смыли с себя всю ночную грязь.

— Тяжеленные какие! — возмущалась Алия, опуская Велия рядом с могилой, вырытой нами для чернокнижника. Васька ковылял за нами следом, жалобно попискивая. Аэрон уже был опущен на дно, и теперь мы терзались думкой, как бы их поудобнее расположить внутри.

— Положим их на бок, тогда войдут, — предложила Алия. — Если мы их положим друг на друга, могут обидеться.

— А на бок как, лицом к лицу или спинами? — Лейя заглянула в могилу. По ее настоянию на дно были уложены матрац и подушки.

— Спиной к спине. — Алия спустилась в могилу и повернула Аэрона на бок.

Днем пришлось удлинять яму.

— Впервые жалею, что наши дружки такие высокие, — жаловалась я, ковыряя лопатой землю.

Теперь яма была как раз.

— Давай мага. — Алия вылезла наружу.

— Знаешь, его накопитель был зеленого цвета, — пропыхтела я, — а теперь желтый.

— Нормально. — Алия осмотрела могилу сверху и крикнула Лейе: — Где простыня?

Мавка подала кусок льняного полотна, тонкого и хорошо пропускающего воздух. Мы натянули его, закрыв отверстие, придавили камнями и колышками, а сверху припорошили землей, оставив кусочек незаваленным. Алия немного отошла и удовлетворенно крикнула:

— Хорошо! Издалека ни за что не скажешь, что там что-то есть! Лейя снова зарыдала, будто и впрямь похоронила друзей.

Мы поужинали, Алия снова вооружилась тем, что смогла собрать по кладбищу. Мы заперли дом и пошли на приглянувшийся луг. Васька выл и плакал за дверью, прямо сердце кровью обливалось! — Одно успокаивает, умрунов никаких на этом лугу нет. Кроме насекомых. Лейя, хватит ныть! Я постараюсь его близко не подпускать.

Голова ныла так, что казалось, треснет.

— Я больше не могу удерживать щит! — вскрикнула я. — На счет три падаем на землю.

Чернокнижник разверз свою пасть, вызвав шквальный ветер, но нам пока удавалось его удерживать. Врага мы встретили на середине пустоши, а потом нас ветром отнесло ближе к краю, чего нам совсем не хотелось.

— Три! — Мы упали плашмя, ветер свистел над головами. — Давай, Лейя!

Мавка завела песню, Маргобана стало относить назад. Конь упирался копытами, но все-таки скользил.

— Алия, кидай что-нибудь!

Алия метнула парочку ножей и выругалась, глядя, как они отскакивают от противника. Лейя замолчала. Я выбросила руку вперед. Земля под умертвием стала шевелиться и вспучиваться кочками. Конь затанцевал, стараясь удержать равновесие. Чернокнижник снова рыкнул, меня отбросило, да так неудачно, прямо на больное плечо.

Я ойкнула, из глаз брызнули слезы. Алия схватила меня за здоровую руку и помогла встать на ноги:

— Верея, что делать?

— Погоди, я сейчас. — Стараясь не тревожить раненую руку, я махнула здоровой.

Чернокнижника выбило из седла.

— Есть! — Алия выхватила из-за пояса свой тесак. — Сейчас мы его разделаем!

— Алия, стой! — Я ухватила ее за руку, но она вырвалась и скачками помчалась к Маргобану.

— Стой же ты! — Я побежала следом. — Он просто упал! Сейчас встанет!

Лейя, увидев, что чернокнижник поднимается с земли, снова запела, из-за чего колдун никак не мог взобраться в седло.

Маргобан, разъяренный, вытянул перед собой скрюченные руки и стал нараспев что-то произносить. Слова оставались в воздухе искрящимися красными письменами.

— Не нравится мне это. — Я добралась до Алии и ухватила ее за рубаху. — Алия, стой, заклинания, которые оставляют после себя такой след, очень сильные.

Алия обернулась, Лейя прекратила петь. Повисла тишина, прерываемая только шипящим шепотом заклинателя.

Земля задрожала, мы шарахнулись обратно.

— Что это? — вскрикнула лаквиллка, хватаясь за меня.

— Не знаю, но нам это точно не понравится.

Земля еще раз дрогнула и затихла.

— И это все? — пискнула Лейя.

— Не думаю. — Я затравленно оглянулась.

И тут… Из земли полезло что-то, лязгали доспехи и мечи, рычали и трясли головами кони, вытряхивая землю из истлевших грив.

— Ай! Кто это?! Откуда они?! — в ужасе закричала мавка.

— А ты говоришь, только насекомые, — сказала Алия. Мы стали отступать, а воинство скелетов все прибывало, вгоняя нас в панику.

— Да это ж раз плюнуть! — вдруг радостно заорала дочь лаквиллского воеводы. — Я у батьки в книжке такое видела! Берешь камень… — Алия нагнулась и подняла каменюку размером с ее голову. Я с интересом следила за ее действиями. — И кидаешь в середину. — Алия с некоторым усилием швырнула камень. — Вот и все! — весело сказала подруга, отряхивая грязь с ладоней. — Теперь они примут камень за врага или передерутся!

Ни то ни другое. Воинство лишь замерло на мгновение, а потом…

В нас полетели камни, грязь, дерн, а кому было лень или неудобно наклоняться со спин своих коней, просто швырнул в нас кое-что из оружия.

— Как-то в книге по-другому было! — уныло проговорила Алия. Мне опять не повезло, камнем попало прямо по шишке, я взвизгнула и кубарем полетела в траву, красочно представляя себя растерзанной и растоптанной. С трудом поднялась на колени, потрясла головой. В глазах все двоилось. Чернокнижник счастливо хохотал. В нашу сторону снова полетели камни.

— Стоп! — Я вытянула руку, камни зависли в воздухе. Сообразительная Алия вздернула меня на ноги и за пояс, спиной вперед, потянула за собой.

— Быстрее, — попросила я, — я не смогу долго.

Алия прибавила ходу. Не успели мы укрыться за деревом, как камни забарабанили по стволу.

— Нехилопокойнички швыряются! — Лаквиллка осторожно высунулась и вытащила из древесины нож, богато украшенный каменьями и с золотыми насечками. — Классная цацка, если выживу, мой будет!

— Все-таки к лесу они нас угнали, — сказала я. Выглянула из-за дерева, пытаясь рассмотреть среди покачивающихся покойничков чернокнижника: — Интересно, откуда взялось это чертово войско?

Сзади кто-то тяжело привалился ко мне и спокойно пояснил, мазнув черными волосами по щеке:

— Это Проклятый легион. Вон первый лорд Урлака в золоте, на белом иноходце. — Палец показал на гору грязи и костей. — А вы как думали, откуда упыри названье взяли?

Я, еще не веря своим ушам, медленно повернула голову и потрясенно выдохнула в лицо Велию:

— Вы же в могиле!

Алия закашлялась, а мавка повисла на Аэроне и ревела, то ли от ужаса, то ли от радости.

— Ага, мы заметили, что в могиле, чуть и в самом деле не околели! — засмеялся Велий, а я только сейчас поняла, как устала, и ноги дрожат, и в голове все кругом идет, и вообще, хорошо, когда мужики рядом, пусть теперь у них головы трещат от думок о нашем спасении. Посмотрела на прищуренный глаз дракона и спросила:

— А почему он желтый?

— А он разряжен, — беззаботно ответил маг. — Всю энергию для скорейшего нашего воскрешения отдал. Иначе бы мы еще недельку провалялись.

— Ага… — протянула я. Выходило — оттого, что нас стало больше, практически ничего не менялось.

— Зато у нас есть секретное оружие. — Аэрон вытащил из-за пазухи довольного встречей Ваську, пощекотал ему живот, выступил из-за деревьев навстречу войску чернокнижника, вытянул руку с василиском вперед и сорвал с него глот. Васька подавился своим визгом и обвел пустошь взглядом желтых глаз. Алия начала неудержимо чихать, а Велий посоветовал Аэрону покрепче держать василиска за гребень и не давать ему вертеть головой.

Что-то затрещало, и вражье воинство подернулось серой дымкой.

— Оказывается, Васька — жуткая зверюга! — прошептала Алия мне на ухо. Мы вышли из-за деревьев поближе к Аэрону.

— Что это с ними?! — Мавка удивленно потыкала пальчиком в каменные изваяния. Велий торопливо завязывал глот на шее василиска. Васька заплакал, зло укусил вампира за палец и полез к Велию.

Аэрон облизал палец, засмеялся и пнул ближайшую статую, та с шелестом осыпалась.

— И как мы раньше до этого не додумались? — досадливо воскликнула я.

— А мы не ищем легких путей! — гордо произнесла Алия, засовывая новообретенный нож за пояс.

— Мы уже заметили. — Велий повернулся к нам. — Одни ваши вилы чего стоят! — Пробормотав что-то себе под нос, он запустил огненный шар в ближайших к нам окаменевших воинов, те стали осыпаться. — И чего вас понесло на эту пустошь?!

— Решили, что тут безопасней.

Маг послал еще один раскаленный шар.

— У тебя же накопитель пуст, — напомнила я, глядя, как рассыпается каменное войско.

— Я — маг в пятом поколении и такую ерунду могу делать и без дополнительной подпитки.

— Нам бы такую ерунду, — с завистью проговорила Алия.

— Это просто, — сказал Велий, ища глазами Маргобана.

Вдруг над ночным лугом пронесся шелест, Проклятый легион оживал. Лейя подхватила на руки Ваську, Аэрон мотнул головой:

— Что это?!

— Это очень, очень плохо. — Маг попятился, увлекая нас за собой. — Я сразу подумал, уж если этот Маргобан сумел всех демонов в книгу заключить, то василиск ему, что камень на пути реки, смоет, да и все!

Чернокнижник показался среди оживающего легиона вампиров с широченной улыбкой на обеих рожах, скрипучим голосом повторяя:

— Книгу! Книгу!

— А может, правда лучше отдать? — спросил Аэрон, неуверенно отступая.

— Да мы бы радостью, только нет ее у нас! — закричала Алия. — Ложись!

Велий махнул рукой, и стрелы, выпущенные в нас, ушли по дуге вверх, свистнув над головами.

— Готовьтесь драпать до самого утра, — сказал он.

— Опять?! — заревела Лейя. — Я не могу больше драпать!

— Мы третью ночь только тем и занимаемся, что драпаем! — Я ойкнула и свела глаза к лезвию, зависшему в трех пальцах от носа. Мамочки! — Алия хапнула нож и сунула за пояс.

— Знаю, что третью. Мне Лейя все подробно рассказала. Скорее всего, и четвертую придется.

Велий толкнул меня за дерево и сам прижался к стволу. Через мгновение Алия вытаскивала из древесины копье. Лейя поднялась с земли, куда ее спешно повалил Аэрон, и защебетала:

— Я же говорила, что он слышит!

Я посмотрела на Велия, решая: бегать по ночам от настырного умертвия или разрешить…?

— Ладно. — Я дернула за рукав мага, который снова что-то бормотал. — Я разрешаю.

— Чего?! — Маг сбился, Аэрон метнул копье, попал в первого правителя Урлака и очень обрадовался.

— А то ты не понял!

— Я предпочитаю драпать, — буркнул Велий.

— И завтра? — язвительно поинтересовалась я. — Накопитель-то где зарядишь?

— Без тебя справлюсь! — заупрямился маг, я разозлилась:

— Тебя что, еще и уговаривать нужно?! А ты ломаться будешь как девица?!

Велий сверкнул глазами и протянул руку:

— Ну давай!

Я коснулась его пальцев.

Потянуло совсем немного. «Ишь какой стеснительный! — ехидно подумала я. — Деликатничает». И тут потянуло так, что ножки задрожали, а Велий что-то произнес, сопроводив слова жестом. От краев пустоши к середине пошла волна горячего воздуха. Попадающая в эту волну нежить сминалась, как тонкие кусочки пергамента, ярко вспыхивала.

Велий с каким-то полубезумным выражением на лице повернулся ко мне:

— Я даже не успел до конца произнести, а оно уже развернулось!

Я независимо вздернула нос.

— Нехило… — произнес Аэрон, подруги молчали.

Волна сошлась в середине, на шипящем от бессилия чернокнижнике. Там она ослепительно сверкнула и ушла столбом пламени в ночное небо.

— Что это было? — ошеломлен но спросил, ни к кому не обращаясь, маг.

— Я забыла предупредить — сила самого слабенького заклинания с моей помощью увеличивается десятикратно. Вел, — я потрясла мага за руку, который смотрел на меня стеклянными глазами, — оно сейчас откатом на нас пойдет!

Велий вздрогнул и что-то произнес.

Из меня как будто все кости выдернули, а шишка на затылке активизировалась и стала показывать в гудящей голове разноцветные звезды.

— Вот черт!

Кажется, Велий успел меня подхватить. Вокруг пустоши выросли прозрачные щиты. Волна ударилась в них и снова пошла к центру, и снова от него, и снова, как круги на воде. Пока все, включая Велия и Ваську, высунувшего голову из шиворота мавки, с ужасом на это взирали, я, приоткрыв глаза, посмотрела на желтый драконий глаз прямо перед своим носом. А почему бы и нет, мелькнула беззаботная мысль, хуже-то все равно не будет, а так доеду до дома на ком-нибудь из парней, можно сказать, с комфортом! Благо руки мага меня держали, а сам он смотрел, как его заклинание бьется о стены его щитов.

Сначала драконий глаз стал салатовым, а затем стал приобретать глубокий изумрудный цвет. А потом Велий что-то проговорил, и я, как и планировала, доехала с комфортом.

Какой-то гул не давал как следует уснуть; только я задремывала, как что-то грохотало и сон испуганно отлетал прочь. Я приоткрыла глаза. В комнате царит полумрак. На кухне стучит посуда, приглушенно переговариваются. Опять грохнуло, горница озарилась.

— А-а, да это гроза. — Я пошевелила рукой, прислушалась к разговорам.

— Часа вполне хватит, чтобы смыть все с памятников, — говорил Велий. — Могилу нашу… вашу… ну, в общем, мы с Аэроном ее закопали. — Он тихо хохотнул. — Это ж надо было догадаться уложить нас туда.

— Это все Верея, — тут же выдала меня мавка. Стало тихо, потом Аэрон произнес:

— Что за жуть ты на чернокнижника наслал?

— Обыкновенное заклинание, среднего уровня. Я просто не знал, что все так обернется. Рассчитано было только на войско, с чернокнижником я хотел на второй заход разобраться. Верелея о чем-то меня предупреждала, но уже поздно было, да и не ожидал я такой мощи. — Велий помолчал и добавил: — Теперь я понимаю Лонгина. Такая сила…

Я села на кровати и осторожно прикоснулась к затылку. Шишка ответила тупой болью. Рану на плече закрывала повязка. Попробовала шевельнуть левой рукой: почти не болит, а главное — двигается.

— Счастье, что вы нас из ловушки вытащили. — Аэрон шумно чего-то отхлебнул, наверное, чая.

— А-а, — заговорила Лейя, — мы чего только не делали: и щекотали, и водой брызгали, и целовали…

Послышался звук, который издают два поперхнувшихся человека.

Потом шипение Алии:

— Молчала бы лучше!

— Эх, жалко, я в отключке валялся, а то тебе, Алия, обязательно на поцелуй бы ответил! — По голосу Аэрона сразу можно было догадаться, что он улыбается.

Дальше шум, пыхтение, рычание Алии, хохоток Аэрона и голос Велия:

— Сейчас всю кухню разворотите.

Снова тишина и робкий вопрос Лейи:

— А тебе понравилось… ну, когда Верея… ну, предложила… Лейя умолкла.

Я, уже спустив одну ногу с кровати, замерла.

— Сам не знаю… С одной стороны, такие возможности и сила, а с другой… Вряд ли когда-нибудь захочу снова такое испытать. — Маг замолчал, а я почему-то обиделась, ну прямо чуть не до слез!

— Это то же самое, наверное, что напиться крови у друга — с одной стороны, вроде бы сам предложил, а с другой… — проговорил Аэрон.

— Точно, — сказал Велий. — Чувствую себя как упырь какой-то!

— Два сапога — пара! — слабо вякнула я, встав на пороге. — Покормите меня? И сколько я спала? — Я стащила кусок пирога со стола и, набив полный рот, потянула у Аэрона из рук стакан с чаем. — Ты не против? Чего уставились? Сколько спала?

— Недолго, — Алия кашлянула, — сейчас вечер.

— Велий грозу вызвал, чтобы нам памятники не мыть, — с улыбкой сказала Лейя. Васька полез на руки, намекая, что тоже не прочь подкрепиться пирогом.

— Как твоя голова? — спросил Велий.

Я махнула рукой:

— Нормально. Завтра в Школу?

— Ага. Хранитель возвращается. — Алия улыбнулась.

Я осмотрела порванное платье и вздохнула:

— Я всю свою одежку за месяц порешила. Придется новую покупать.

— А деньги? — спросила Алия.

— А про каменья забыла?

— Какие каменья? — забеспокоился Велий.

— Ну мы ведь не за так согласились чернокнижника на вилы надеть, а за очень даже неплохое вознаграждение. Аэрон повернулся к Велию и, кивая на нас, с усмешкой проговорил:

— Эти трое из любой передряги умудряются выйти с трофеями.

Алия зарумянилась и поправила ножи на своем поясе.

— За каких-то полгода мы учащихся Школы на очень приличные деньги развели, — продолжал Аэрон.

— Я в курсе. — Велий посмотрел на меня: — Тащи свои каменья.

— Стой! — тонким голоском прокричала Лейя. — Они сейчас все себе заберут!

— За кого вы нас принимаете? — не очень натурально улыбнулся Велий, а хитрый Аэрон поддакнул:

— Нам просто интересно. — Глядя в его по-кошачьи наглые глаза, я поняла, что начинается тот самый, в былинах воспетый и сто раз в байках описанный спор, после которого от огромных банд и шаек оставались рожки да ножки.

Лейя визжала и плевалась, обзывая Аэрона и Велия нахлебниками, которые, свалив всю грязную работу на худенькие плечи трех хрупких девиц, решили слизать все сливки.

Аэрон возмущенно взывал к справедливости, намекая, что лежать беспомощным и терпеть грязные домогательства трех распутных женщин было очень нелегко! Велий с удовольствием ему вторил.

Алия после таких заявлений решительно заявила, то созрела для вампироубийства, и вытащила свои острые трофеи из-за пояса, обещая отрезать те места, которые, по мнению парней, подверглись домогательствам. Я повисла на ней, не давая разгромить кухню.

Лейя продолжала отстаивать ларец, истошно крича и все увеличивая долю «нахлебников».

Велий веселился, специально доводя нас своими претензиями на драгоценности до невменяемого состояния, и жмурился от удовольствия, когда мы поддавались на провокации.

В конце концов договорились честно все поделить поровну.

Я еще раз посочувствовала своему единственному оставшемуся в живых платью и сказала, что завтра же куплю в Веже новые. Велий приподнял черную бровь, уставился на меня своими серыми насмешливыми глазами и вкрадчиво поинтересовался, не знакома ли я случайно с одной девицей в Школе Архона, которой строго настрого запрещено даже приближаться к многострадальному городу?

Я нахально ответила, что такую дурищу, которая будет терпеть произвол и тиранство своих наставников, знать не знаю. Маг прищурился, а я проворно нырнула в сени. Вышла на улицу, постояла, принимая холодный душ дождевых капель, и полезла под крыльцо.

— Вот он. — Я поставила ларец на стол. — А вот каменья. — Я откинула крышку.

— Ха! Какие цацки!! — заорал Аэрон и запустил руки в ларец.

Велий изменился в лице, будто я не сундучок, полный драгоценностей, на стол поставила, а разложила самое малое Анчутку и предложила препарировать.

Я недоуменно воззрилась на него, а маг выдавил:

— Это она и есть.

— Что?

— Книга Маргобана, — тихо пояснил Велий.

— Ты как себя чувствуешь? — Я потянулась рукой к его лбу. — Голова не болит?

Маг досадливо тряхнул волосами, уворачиваясь от моей ладони:

— В этих каменьях заключены демоны.

Аэрон выдернул руки из ларца так поспешно, будто его там укусили:

— Ну у тебя и шуточки.

— Я не шучу. — Велий выбрал один из камешков, ярко-красный переливающийся. — Смотри, — и легко раздавил его в ладони. Осколки брызнули из-под пальцев, хотя на коже не осталось ни царапины. Что-то ухнуло, захохотало, метнулась черная тень, а кусочки камня превратились в брызги красной водички.

Пока мы таращились на такое диво, мавка, догадавшаяся, что последует дальше, подскочила к столу, захлопнула ларец, нагнулась над ним и растопырила руки, как квочка над цыпленком:

— Не дам! Я их своими ручками и ножками заработала, а вы их давить! — Она заплакала, а меня точно кольнуло, я вспомнила зубастого Анжело.

— Вел, а… он говорил про всех демонов?

— Там весь твой класс, если ты это имеешь в виду. Начиная с учителя Рагуила. Мы их уже полгода ищем. — На его лице застыло вопросительное выражение: дескать, ну и что теперь?

Я вспомнила, как парни выручали меня на зачетах, вечно бубнящего за левым плечом Анжело.

— Лейя, давай их выпустим, а? Они же там плачут. — Я попробовала представить плачущего демона, не получилось. — А они тебя за твое благородство так любить будут!

Лейя продолжала предаваться отчаянию, но от ларца отлипла. Весь вечер мы сосредоточенно давили и разбивали камни под горючие мавкины завывания, которая бурно изливала душу Ваське, сидя на печи.

После того как последний камень брызнул в руке Аэрона, я выскочила на крыльцо и закричала в наступающую ночь:

— Анжело! С тебя причитается!

— Услышал? — На крыльцо вышел Велий, осмотрел мокрые памятники, махнул рукой, произнес пару слов. Дождь тут же прекратился.

— Надеюсь, — уныло пробормотала я. — Ты сеть свою не забудь.

— Какую сеть?

— Из которой мы вас вытащили.

— Где она? — подпрыгнул Велий. — Ты ее не развеяла?!

— Я ее схлопнула. Она твое ожерелье из чешуи дракона держит. Ты его сунь себе в мешок. Потом, когда понадобится, развернешь. В то каждый раз тратить силы на заклинание…

Велий странно на меня посмотрел, хмыкнул, а потом, захохотал, привалившись к косяку.

— Ну ты даешь! — проговорил он сквозь смех. — Еще никто не додумывался носить сеть с собой как… книжку! — Он снова расхохотался, тряся головой. — Захотел — развернул, захотел — свернул! У тебя очень оригинальный подход к магии. Я бы сказал, практичный!

Я сначала обиженно насупилась, но Велий так заразительно хохотал, что мне тоже стало весело, рот сам собой растянулся в улыбке:

— Ты, если что, обращайся ко мне, я еще что-нибудь придумаю! Лейя в обнимку с пустым ларцом выросла на пороге и замогильным голосом оповестила:

— Ну все, жизнь потеряла смысл. — И села на мокрую ступеньку.

Аэрона отправили домой рано утром, а потом стали собираться сами. Миколка сопел на кухне и делал вид, что вовсе не расстроен нашим отъездом. Сундук, который сюда был доставлен полным, теперь опустел так, что просвечивало дно. Одна Алия не осталась внакладе, с самого утра поглаживала два ножа, добытые в битве с умертвием.

— Я тут подумал, — небрежно проронил Велий, повертев в руках драконьи бусы и бросив их в свой мешок, — попрошу-ка я в Школе еще одну ставку.

— Какую? — Я отложила в сторону расческу.

— Твоего наставника по магическому искусству.

— Нет! Ни за что! Даже думать об этом не смей!

Маг наблюдал за мной, ухмыляясь.

— Да я тебя… тебя… — Я запнулась, придумывая для него мучения одно страшней другого и не зная, какую из изуверских картинок описать словами.

— Ты что, против? — Велий сделал удивленную мину. — А я уже запрос отправил.

Я надула губы, хотя на самом деле мне почему-то стало приятно.

— Я, конечно, все время находиться рядом не смогу, но чтобы выпороть раз в месяц нерадивую ученицу, обязательно время найду, — сказал Велий.

— Верея, переходи ко мне на факультет, — вмешалась Алия, оставив в покое свои ножи. — Вульфыч по-любому человеколюбивее будет!

Телега скрипела, птички заливались, солнышко припекало, и пока мы добрались до постоялого двора, от которого до Веж еще было трюхать и трюхать, мне приснился чудесный сон. Будто в благодарность за спасение демоны устроили в Веже настоящий ирий. Текла через него теперь молочная река в кисельных берегах, в небесах заливались сирины, по радугам, как по мостам, скакали кони, Гомункул стал добрым молодцем, мавка вышла замуж за красавца эльфа, Алия сделалась грозной валькирией, а я просто королевной и души во мне люди не чаяли, так и носили на руках. Часа три носили. А потом у телеги колесо лопнуло.

Книга 2. Особо одаренная особа

Моим подругам Лене u Алене

С самого утра северный холодный ветер собирался с силами, тужился, пыжился и раздувал щеки, пока не вывел из себя русалку-березу. Невтерпеж ей стало смотреть на его посиневшую от натуги ряху, сняла она с левого ушка сережку — листик и швырнула ветру под ноги. И тотчас поменялся Заветный лес. Пожухла трава, прозрачнее стали кроны, словно седина на постаревшем человеке, выступили пятна золота и кармина. Осень шагнула в него полноправной хозяйкой. Кончилось лето.

Пока ветер вытряхивал из своего линялого сине-серого плаща промозглую сырость да тяжелые, словно из грязной ваты свалянные тучи, чтобы гнать их стадами в мир людской, Древний Страж леса Карыч спрыгнул с замшелого, покрытого поганками пня и, не по-птичьи потягиваясь, заявил:

— Все, Верелеюшка, пора тебе к людям идти.

— Чего это? — опешила я, даже забыв от удивления биться с медведем за корчагу меда.

Косолапый рванул мед на себя и, не встретив сопротивления, кубарем полетел в овраг, разливая вожделенную добычу прямо на пузо. Мать-Пчела, увидев эдакое святотатство, зажужжала, и я, поспешно юркнув под вороново крыло, выразила радостную готовность отправляться в путь:

— Надо так надо. Тем более что медом поэзии со мной никто делиться не собирается…

— Да горький он, — скривился Карыч, но, услышав басовитый гул рассерженной Матушки, тотчас поправился: — Но крр-райне полезный.

— А я про что? Мне без меда на факультете культурологии просто делать нечего. Мало того что всякие легенды заставляют собирать, шляться за ними леший знает где, так еще требуют ли-те-ра-тур-ной обработки. — Я постаралась как можно противнее изобразить директора, но получилось неубедительно. Карыч хмыкнул, и мы заковыляли к опушке, прощаясь по дороге со всеми, кто решил проводить меня до границы земель человеческих.

Медведь в овраге громко урчал, вылизывая свое брюхо. Я так и видела, как он обсасывает волосья, размачивая слюной волшебный Матушкин подарок. Внезапно рев его изменился и вместо невнятного рыка и пыхтения над лесом понесся густой бас сказителя.

«… и жила в Заветном лесу ведьма Верелея. А и страшна была та ведьма: нос крючком, глаза совиные, по всему телу и лицу волосатые бородавки и чирьи…»

— Ах ты, комок меха! — вспылила я, но Карыч решительно воткнул коготь в подол моего длинного лесного плаща и не дал мне кинуться обратно в драку, мотивируя это тем, что каждый художник имеет право на свободу самовыражения.

Уходить из леса совсем не хотелось, потому что здесь, как нигде, я чувствовала себя дома. То и дело с моего языка срывались «дядьки», «тетки», и один раз Карыч чуть меня не заклевал за то, что назвала его «дедом».

— Дед Карыч! — только и успела сказать я, а он потом три дня возмущался на весь лес, брызгая слюной и перьями, вдалбливая мне, что никакой он не дед, а птица в самом расцвете сил и здоровья! И еще неделю тихо бухтел, что таких внучек прямо в гнезде давить надо, не забывая всякий раз добавлять: «Ишь, нашла деда!»

Однако ж Анчутку он с того времени иначе как «рогатым дядькой» не называл. Да и Березину с той поры все чаще величали тетушкой. Только ей, в отличие от Карыча, это нравилось. И она тайком от крылатого деспота одаривала меня сережками, бусиками и прочей женской чепухой, которую прятала в корзинке под медовые ковриги, испеченные матерью Топтыгина, с которым, как и с Матушкой-Пчелой, я познакомилась с наступлением лета.

У мохнатого семейства оказались свои, и довольно немалые, владения в Заветном лесу. Настасья Петровна, хлопотливая и говорливая медведица, уверяла, что без ее заботы все Древние давно бы одичали и с голодухи померли. У нее была хорошо обустроенная Михайло Потапычем летняя кухня и огромная пасека, где королевствовала Матушка-Пчела, а мы с Топтыгиным воровали мед.

Мне было забавно наблюдать, как Настасья Петровна пытается выкармливать кашей Карыча, а тот хрипло каркает и плюется, уверяя, что траву он ни в каком виде не ест, ни в сыром, ни в вареном. И что если над ним сию секунду не прекратят издеваться, то он немедля добудет себе медвежатины. На что Настасья Петровна без тени страха или смущения, а даже с какой-то материнской добротой щелкала по клюву липовой ложкой. И грозный Древний Страж обиженно умолкал, забывая про мясо и покорно кушая травку вместе со мной и Топтыгиным. И, я вам скажу, это была по-настоящему королевская еда, не Шедшая ни в какое сравнение со школьной, а уж тем более приютской. Потому что здесь, в Древнем лесу, все было необычное, духмяное, наваристое и сочное. Жаль только, что Топтыжка, он же Топтыгин, как медведь гордо себя величал, важно упирая короткие лапы в бока, все чаще зевал, поглядывая на медвежью избушку, хоть осень наступила в Заветном лесу только сейчас.

У самых елей, отделявших Заветный лес от леса обыкновенного, Березина протянула мне корзинку, полную лесных даров и всяческих подарочков. Я грустно сделала ручкой провожающим, и Заветный лес ответил мне прощальным гуканьем, воем и ревом, от которых у случайного человека легко могла случиться медвежья болезнь или пожизненное заикание.

— Вуку передай привет и успокоительный сбор из корзинки, да над первокурсниками не шибко изгаляйся, — напутствовал меня Карыч.

— Первокурсники! — подпрыгнула я, вспомнив прошлый год. Алия и Лейя уже там! Наверно, творят всякие гадости и глумятся над испуганной и оторванной от родного дома нечистью. Веселятся там без меня и даже не вспоминают о соскучившейся по ним подружке.

Я со всех ног припустила в сторону Вежа, предвкушая встречу с приятелями. Кстати, как там мой «женишок»? Рот расплылся в наиподлейшей улыбке от предвкушения веселья. В том, что Аэрон давно забыл все мои страшные угрозы, я ни капли не сомневалась. За два летних месяца смазливый и самовлюбленный вампир наверняка уже наделал достаточно дел для хорошей над ним расправы! А в том, что он давно забыл о нашей помолвке, я ничуть не сомневалась.

Школа встретила меня разноголосым гамом, бестолковой суетой и воплями:

— О! Рыжуха заявилась!

— О, заявилась. Фу-ты ну-ты.

— Привет, Верея!

И брезгливое:

— Здрасти. — Это Калина и скучковавшиеся вокруг него летавицы. Я задрала нос и павою проплыла мимо них, благо одета была не хуже стараниями спасенного мною Анжело, Рагуила и прочих демонов. Теперь красовались на мне и бисером шитые сапожки, и умопомрачительный летник, нагло вытребованный у проклинавших меня и того, кто сунул злосчастные каменья в мои ручки, демонов. Березина сама лично расшила жемчугом и серебром рукава и подол узорами в виде листьев и трав. Платье, выглядывавшее из-под летника, не уступало ему в красоте и роскоши. Так что летавицы позеленели от зависти. Гордая, вся из себя, я дошагала до нашей комнаты, распахнула дверь и не узнала нашего жилища.

На стенах, на полу и кроватях лежали ковры, тоненькие, толстые, ворсистые. Стены были увешаны оружием и щитами со звериными мордами. Казенная мебель исчезла, а ее место заняла явно привезенная из царских палат. Я попятилась, пискнула:

— Извините, не туда попала, — выскользнула за дверь и тупо уставилась на номерок. Это что же, какой-то нахальный первокурсник занял нашу уютную комнату? Разозлившись на такое самоуправство, я с грохотом отворила дверь и заорала: — Это произвол! — намереваясь повыкидывать вещички непрошеного жильца вон. Ухватила со стены саблю, но тут взгляд зацепился за надпись на клинке «Воеводе Лаквиллскому Всеславу Крутояровичу за беспримерную храбрость». Тут на меня сзади с визгом кинулись и повисли, целуя в ухо. А от порога я услышала насмешливый голос Алии:

— Ты с ней поосторожней, подруга! Она сейчас тебя за свой царский летник саблей рубать будет. Ишь, разоделась как королевишна!

Мы бросились обниматься и, перебивая друг друга, делиться новостями и радоваться встрече. Лейя навезла два сундука обнов, норовила выпотрошить сундуки и показать каждую обнову в отдельности, а Алия рассказывала, как пряталась по всей Белокаменной Крепости от батьки, которому донесли-таки о ее подвигах в Школе. За пьянство он ее выпорол (я еще раз порадовалась, что не поехала вместе с ней, а то бы попала под горячую руку), а за прочее произвел в чин богатырки, загрузил целый обоз барахла и самолично доставил его в Веж, даже саблю именную пожаловал.

— Ой, каким гусем он тут ходил, пока твоих эпсов не увидел!

— И че? — спросила Лейя.

— Да ниче! Папа-то у меня орел, а вот бояре с лица сбледнули, махом домой убрались. А навстречу им лорды вампирские попались, так они так живо коней погонять начали, все за сабельки хватались да меня благословляли. Я аж прослезилась.

Мы похихикали, живо представляя все это, и тут я вспомнила по главное — про первокурсников.

— Как наши новенькие? — поинтересовалась я. — Привыкают?

— У-у! — заголосили обе подружки. — Мелкие, подлые, нахальные!

Лейя сузила глазки, став похожей на крота, и зашипела:

— Захожу в столовую, никого не трогаю, симпатишного такого таракашечку кидаю в миску новенькой, а этот тараканище — бац! — всплывает у меня, за время всплытия, разъевшись ну просто как боров! Ну, я его обратно, швырк! А он опять у меня! И вообще, полная миска этой противной живности, плевков, шелухи от семечек. Я, конечно, взгрустнула, ну, и от избытка чувств надела эту миску на голову подлой мелюзге! И знаешь, кого наказали?

— Тебя? — Я сделала изумленный вид.

— А то ж! — поддакнула Алия.

А с Алией получилось уж совсем нехорошо. Девица шла и просто от хорошего настроения и, желая выказать свое благорасположение, отвесила плюху недостаточно расторопному шуликуну, ^[126]и надо же такому было случиться, что поганец оказался не один. Навалились толпой, как собаки на медведя, повалили девицу на пол и отвесили столько плюх, что в глазах потемнело. Хуже всего, что когда на шум из кабинета вышел Феофилакт Транквиллинович, никого, кроме Алии, тузившей одинокого малорослого шуликуна, в коридоре не было, и досталось…

— Тебе? — опять не поверила я. — Нет, с этим надо что-то делать.

— Давайте устроим им темную! — радостно завопила мавка. — Ночью кирпичиком по голове шмяк!

— Мелко и недостойно, — возразила я, а в голове, отдохнувшей от измышления всяких пакостей, сразу зашевелились свежие мыслишки. — Говоришь, нагленькие, богатенькие? Кстати, что по этому поводу думает пресветлая голова моего сиятельного лорда Аэрона?

— Их сиятельное упырство на днях наведывались на женскую половину, — сообщила, ухмыляясь, Алия.

— Надеюсь, поплакаться у двери моей комнаты о своем одиночестве? — с надеждой спросила я, снимая летник.

— Как же! Новым девкам плакался о своей возмутительной свободе и нахально строил глазки.

— И снял колечко, — с удовольствием наябедничала мавка.

— Ах, колечко снял! Мы будем мстить ужасной местью.

Алия, фыркнув, призналась:

— Я поинтересовалась: у него растут рога или это просто перхоть?

— А он?

— Сверкнул глазами и попросил не мешать ему развлекаться, пока не приехала благоверная.

— Ага, он меня уже и благоверной называет?! — Почему-то именно это слово взбесило меня окончательно. — Ну, тогда пощады не будет!

Я вытащила из нового секретера листы тонкой дорогой бумаги, лебединое перо и, хмыкнув:

— Ну мы прям князья, — задумалась. — Нет, мелко. Царевишны!

— И нацарапала: «План превращения богатых в бедных, униженных в возвеличенных, а неверных в козлов!»

— Ме-э-э! — с чувством проблеяла Лейя.

— Кстати, — я обернулась к мавке, — как там твои эльфы, которых тебе тетка сватала?

— Ме-э-э, — повторила Лейя.

— Понятно. — Я отложила перо и потянулась к корзинке.

— У тебя там яда нет? — счастливо вскрикнула Лейя. — Отравим неверного вампирюгу!

— Водичка из козьего копытца.

— Ой, а мне дашь капельку, я тоже кого-нибудь в козленочка, — защебетала Лейя, протягивая ручки к корзинке.

— Нет, мы идем давать Аэрону шанс не стать козлом. — Я стала вытаскивать из корзинки подарки Березины. Лейя взвыла восторженно и, выхватывая девичьи украшения из рук, завертелась у зеркала. — Будем потрясать его воображение неземной красотой и статью.

— Потрясать лучше кулаками! — хмуро поправила меня Алия, забирая у Лейи одну из сверкающих цацок и примеряя на себя. — Это на мужиков намного быстрее действует.

— Так то на мужиков, а это вампир! А ты другом сердечным случайно не обзавелась? Такое знание мужской породы обнаруживаешь!

— Сами же говорите ме-э да ме-э! — с усмешкой проговорила подруга.

Труды наши пропали даром. Нет, вампир был рад нас видеть и красоту оценил, но раскаяния у него не было ни в одном глазу. А на прямой вопрос о колечке выпучил свои нахальные зеленые глаза и возмущенно воскликнул:

— В такую жару?!

Я вытянула свою руку и прошипела:

— Я же хожу, потею! — Колечко сверкнуло розовым камушком, но упырь даже не посочувствовал моим мучениям.

— А-а, девице прилюдно изменяют! — завелась Лейя, заставив замереть и прислушаться всю нечисть на этаже. — Порочат ее невес… невесто… тьфу ты! Короче, честь! Верея, кусай его, я подержу, он по обряду станет тебе мужем, и ты забьешь его на законных основаниях! А мы подтвердим, что ты действовала в состоянии аффекта!

Аэрон нашим выступлением ничуть не смутился и спокойно предложил отметить встречу, вытащив бутыль дорогущего злато градского вина:

— Специально для девиц, не крепкое.

Мы прекратили бузить и согласились, и отметили. Алия, хоть и была порота отцом за распивание горячительных напитков, отнекиваться не стала.

На запах назревающего веселья вскоре слетелись дружки Аэрона и подружки, которые до самой полуночи, пока мы не изволили пойти почивать, бросали на меня заинтригованные взгляды: точно невеста или очередной розыгрыш? Я, прощаясь с дружком, специально выставила колечко напоказ и мило облобызала вампирюгу, успокаивая себя, что час расплаты не за горами.

— И как ты его не придушила! — поднимаясь по лестнице, проворчала Алия, я улыбалась, смакуя предстоящее веселье.

Утро расправы над блудливым вампиром выдалось безоблачным и по-осеннему прозрачным. Вломиться к Аэрону на правах невесты, нагрузить его корзинками с провизией и заставить топать в Заветный лес, не вызывая подозрений, труда не составило. Гораздо труднее было отбиться от этого показушника, решившего тискать и целовать меня на глазах у всей Школы.

Алия строила мне в окно страшные рожи, дескать, крепись, потом рассчитаешься, а Лейя показала большой палец непонятно кому.

В расслабившемся, тихом лесу мы с вампиром производили больше всего шума, соревнуясь в количестве собранных за лето матерных частушек. Мне их в кабаках напели аж на четыре толстенные тетради! Аэрон предлагал издать их и заработать денег, а я поражалась его жадности:

— Да у вас в Урлаке подвалы ломятся!

— Потому что мы не разбазариваем, а копим! — поучительно поднял палец вверх собеседник.

— И это мой жених! Скупердяй и скопидом! — пожаловалась я деревьям.

— Радоваться должна, дурочка, на золоте будешь есть! — щелкнул меня по носу Аэрон.

— Вот только давай без матримониальных фантазий!

— Ты где таких умных слов нахваталась?! — засмеялся вампир.

— Да там же, в кабаках. И вообще, нечего хохотать, тащи корзину!

В корзине лежала парная говядина для Карыча и заморские лакомства для Топтыгина: халва и дорогущий шоколад. Когда Анжело назвал цену этого удовольствия, я поняла, что Топтыгину не рассчитаться за них даже собственной шкурой. Ну да ладно, я в отличие от «жениха» не жадная, да и расплачивается за это все равно Аэрон. Которому, кстати, не обломилось ни кусочка.

На границе леса вампирюга заробел, лицо стало задумчивым, но, заметив мой снисходительный взгляд няньки, выгуливающей несмышленыша, он решительно шагнул навстречу своим большим неприятностям.

Первым нам попался Карыч. Страж до того привык к моим частым визитам, что давно не выскакивал навстречу, великодушно позволяя искать его по всему Заветному лесу, получая от этого какое-то садистское воронье удовольствие. Этот день он посвятил воспитанию молодежи.

На невысокой скале визжал, цепляясь копями за камни, Васька, а Карыч долбил его клювом в хвост:

— Кр-рылья р-распр-равь, дур-рень, свер-рзишься!

На что василиск еще плотнее припадал к скале и мотал головой, намекая, что погода сегодня нелетная. За два прошедших месяца василиск отъелся на харчах Настасьи Петровны, заматерел и вытянулся до того, что я ему в пуп дышала, но до сих пор лез на ручки, урчал и терся как кот. Карыч смотрелся на нем, как блоха на волкодаве, но неизменно повергал василиска в благоговейный трепет. Вот и сейчас, как ни велико было его желание остаться на скале, он таки шмякнулся вниз, косо растопорщив крылья.

— Гр-реби, дур-рень! — каркал ему вслед учитель. Васька рухнул в заросли черемухи, начисто уничтожив последние, и, радостно подскакивая всеми четырьмя лапами, побежал к нам.

Аэрон, видя такое дело, попятился и с тревогой спросил:

— Чего это он?

— Обниматься лезет.

— Это точно Васька? Здесь нет других представителей этого семейства?

— Да ты не рад? — обиделась я на такое отношение к василиску и потребовала: — Васька, голос!

С тех пор как от его рева стали пригибаться деревья, это была любимая Васькина команда. Лес дрогнул, и Аэрона отнесло шага на три от неожиданности, даже корзину выронил.

— Какая встр-реча, давно не виделись! — язвительно приветствовал меня со скалы Карыч. — Целое утр-ро в одиночестве пр-ровел! Надеюсь, из Школы попер-рли?

— Нет, я по делу, — подмигнула я Карычу, кося глазом на Аэрона, которого жизнерадостно бодал Васька. — Тебе понравится.

— Ага, — щелкнул клювом сообразительный ворон. — Гулять будете?

— Достопримечательности показывать. — Я со значением покивала головой.

— Др-ружка будете р-развлекать? — склонил голову набок Карыч.

— И вы можете поучаствовать, — еще более многозначительно произнесла я.

— Все?! — не поверил Карыч.

— Абсолютно.

Карыч заметно взвеселился и стал раскланиваться:

— Ну, тогда не буду мешать. Василий, к ноге! — и, тяжело взмахивая крыльями, полетел к Студенцу. Васька, не разбирая дороги, помчался за ним, оставляя за собой широкую просеку.

— А мясо? — махнул корзинкой Аэрон.

— Настасье Петровне отдадим, — успокоила я его.

Вампир заметил, мол, он завидует мне, что я стала своей в Заветном лесу, на что я не без ехидства ответила, что и он тоже скоро станет здесь своим в доску! Он просиял, не поняв намека.

И мы отправились в путешествие. Аэрон шел по Заветному лесу как ребенок: охал, ахал, удивлялся, везде лез, поражаясь безлюдности, а под конец вообще спросил, живет ли еще кто в лесу кроме Карыча, василиска и медведей. Я честно ответила, что живет, просто у них сегодня вечеринка, на которую, возможно, попадем и мы.

К капищу я его подводила с чувством легкой грусти. Хоть и жаль «женишка», но быть посмешищем Школы еще хуже. Под действием камня сновидений и без того красивое место изменилось сказочно. В нем все словно напиталось светом, скалы обернулись башнями замка, которые уходили ввысь, сверкая радужными витражами, хлопая огненно-рыжими знаменами. Деревья с густо-медовыми стволами были такими необхватными, что, казалось, сам ветер дул оттого, что они качаются. Плиты дорожки, ведущей к капищу, были столь тонко и искусно изрезаны ажуром листьев и зверей, что даже мне было боязно топтать их ногами. А Урлакский лорд и вовсе обалдел, когда услышал, что это просто моя скромная резиденция… на лето.

— Прошу вас, мой лорд. — Я присела в реверансе.

— Только после вас, дорогая, — столь же ехидно ответствовал заподозривший неладное Аэрон.

— Вы окажете мне честь… — уже не скрывая ухмылки, пропела я.

— Я этой чести недостоин, — оскалился дружок

— Ну и дурак! — Я задрала нос и шагнула внутрь.

Надо сказать, что камень сновидений в Заветном лесу под присмотром Древних стал смирным и послушным. Это был уже совсем не тот дикий зверь, который предстал перед Аэроном при первой встрече. Теперь, общаясь с Древними, он стал коварнее и изобретательнее.

Признаться, я опасалась, что меня вместе с камнем попрут из леса, но новая игрушка так понравилась обитателям, что они чуть не передрались за право быть его хозяином. Древних постигло, однако, разочарование — выяснилось, что хозяйкой камень выбрал меня и предавать не собирался. До самой моей смерти. Тут-то я чуть и не умерла от страха, поймав на себе полные задумчивости взгляды амба, кароконжалов и прочей мелкой нечисти. С перепугу устроила им незабываемый первый сеанс волшебных сновидений. Были там и огнедышащие змеи, и Маргобан со своими мертвецами, и паук алхимикус, которого испугались больше всех.

Березина от души веселилась, то с визгом прячась от врагов, а то круша несметные полчища во главе армии русалок, пока не вмешался Карыч с криком:

— Да кто ж так пугает! Вот как надо пугать! — Он произвел на свет нечто такое, отчего Заветный лес опустел дня на три.

К счастью, я предусмотрительно хлопнулась в обморок и его тварей не видала. Больше пользоваться мороками камня его не пускали, из-за чего ворон обижался безмерно. Сегодня для него был особый день! Собственно, в этом и заключалась моя маленькая месть: привести Аэрона к камню и разрешить Древним над ним покуражиться вволю, чтобы парень стал вести себя по-человечески, то есть по-вампирски, а не по-свински. Я мышкой проскользнула мимо замерших в предвкушении забавы Древних, собравшихся вокруг камня, и спряталась за спину Анчутки, нашептывая ему на ухо, за что собираюсь наказать вампира. Острое вампирье чутье подсказало шедшему за мной Аэрону, что дело нечисто, он дернулся, но сбежать не успел.

Древние вампира сразу пугать не стали, а, напротив, напустили на себя благообразный вид, став солидными дядечками и тетечками, радостно встречающими «жениха» ненаглядной Верелеюшки. Только Карыч остался ворон вороном. Прыгал вокруг Аэрона, охлопывая его крыльями и заглядывая в глаза — поддался ли камню, угодил ли в мороки? Угодил, никуда не делся!

— Ну, «женишок», сейчас мы на тебя такие кошмары напустим, век не забудешь. Будешь знать, как без спросу женихаться.

Аэрона взяли под белы рученьки и повели к пиршественному столу, в лицо почтительно улыбаясь, а за спиной перемигиваясь и скаля зубы. Аэрон чувствовал спиной эти ухмылки, но стоило ему повернуться, как он натыкался на невинные улыбки. Вампир ежился, как от холода.

— Верея, а ты уверена, что с Древними все в порядке? — шепнул он мне на ухо.

— А что такое?! Они же мне как родные! — Я попыталась улыбнуться ему самой что ни на есть дружелюбной улыбкой, но, наверно, получилось не очень, потому что он стал с подозрением коситься и на меня

— Да-да, я вижу. — Тут он вздрогнул и спросил: — А что у тебя с руками?

— Что у меня с руками? — Я похлопала глазами, пряча руки за спину. Уж я-то отлично знала, что ему примерещились куриные лапки.

Гости за столом тоже изгалялись как могли: то копыто выставят, то смущенная краса-девица одним глотком целого гуся заглотит, то потянет откуда-то нехорошим трупным душком. Солнышко за окнами стремительно покатилось к горизонту.

— Может, домой пойдем? — ткнул меня локтем Аэрон, которому Заветный лес решительно разонравился.

— Что ты такое говоришь! Родственников моих обижаешь, как бы они зла не затаили! — Я вышла из-за стола, смущенно пояснив, что иду туда, куда даже император в одиночку ходит. А обернувшись на пороге, погрозила пальчиком Древним: — Вы уж не обижайте моего нареченного.

В ответ так жутко захохотали, что даже я вздрогнула, а Аэрон позеленел, показав мне пальцами бегущего человечка: дескать, возвращайся поскорее. Ну что ж, хотеть не вредно. Древние только и ждали моего ухода, чтобы разойтись уже по-настоящему.

Чем выше карабкалась по небосклону луна, тем разнузданнее становился пир, вино лилось рекой, личины медленно сползали, обнажая такие жуткие хари, что даже мне, подглядывающей в щелочку, стало страшно. Аэрон сидел тише мыши, боясь нечаянным звуком привлечь к себе внимание, а перед самым его лицом прыгал распоясавшийся Карыч, размахивая обгрызенным коровьим мослом и вопя свое любимое:

— Сейчас пр-рольются р-реки кр-рови! И Аэрон догадывался, чьей.

— Зря мы разрешили Верее так часто сюда приходить, — тихо пожаловалась Анчутке Березина, заставив Аэрона навострить ушки. — От человека-то в ней одно обличье осталось.

— От ревности это, — успокаивал ее Анчутка. — Впустилав душу демонов, вот ее всю внутри и выели. Как бы еретницей ^[127]не стала.

— Об этом не беспокойся, я ей заговор подсказала, как от жениховой неверности избавиться. Как только начнет он ей изменять, так демоны в него поползут. Чем чаще, тем дыра будет больше.

— Парень видный, демоны его быстро сгрызут, и месяца не пройдет. Главное, чтобы Верея в Студенце сегодня искупалась.

— Так она туда и пошла уже, — засмеялась Березина.

Аэрон, который до этого сидел, боясь пошевелиться, вскочил и заорал на весь замок:

— Верея!

Карыч вцепился в него кривыми когтями, хрипя:

— Дер-ржи его! Он Вер-рее в Студенце купаться не даст!

И Древние всем скопом кинулись на бедного вампира, а рожи-то у них, рожи, а когти-то у них, когти какие! Он дико закричал, замахиваясь давешним мослом, кинулся в окно и под дикий хохот рухнул вниз в дожде осколков.

И тотчас не стало ни замка, ни волшебных деревьев, лишь болотная гниль да жуткие голубые огонечки, которые кружились в полуразрушенной косой избенке. Ноги в тумане, а над головой воронье ходит кругами. Гнилой лес ломаными ветками тянется, злое зверье за корягами хоронится, слюной капает и шипит:

— Мясо, мясо.

А воронье вторит: — Кровь, кровь!

Аэрон зыркнул по сторонам да и припустил по тропке, припадая к земле, собакой вынюхивая след Вереи.

— Ну, невестушка, — бормочет, — найду я тебя, ужо поговорим! Ему б рубаху сорвать, да боится, что воронье крылья порвет, ему б с тропинки свернуть, бежать напрямую, да зверье клыкастое из кустов щерится. Гонят вампира по тропе, поганками и грязью вслед кидаются, хохочут злыдни. Аэрон бодрит себя, тоже кулаки им кажет:

— Не скушаете вы ясна сокола, подавитесь, твари!

Воронье со смеху на землю падает, кароконжалы по земле катаются да еще пуще улюлюкают. А страшный царь воронов вопит во всю глотку:

— Молодец на обед! Конь на ужин!

— Какой конь?! — удивился Аэрон, глянул вниз, а и в самом деле — скачет он на богатырском коне. Шкура гнилая на нем клочьями висит, ребра желтые выпирают, друг о друга трутся, грохочут, зеленым огнем глаза горят. Скрипит конь волчьими зубами:

— Не отпущу, пока крови своей не дашь напиться! Богатырь-рь! Тут уж Аэрон и перетрусил, крутнулся через голову, грохнулся оземь, глядь — и пропало все.

Лес как лес, деревья как деревья, луна в озере отражается, к озеру тропинка, по ней Верея спешит. Подскочил Аэрон, потирая руки, и за нареченной побежал, пока она в Студенец не окунулась. Бежит, сил не жалея, бормочет: «На одном дыханье догоню!» — а не становится Верея ближе, словно тропка проклятущая длиннее делается. Вампир уж сипит, взопрел, рубаху на груди порвал, а невестушка все так же далека, идет по тропинке, приплясывает со светляками ночными. Тут он не выдержал, распахнул крылья и быстрей стрелы к ней слетел. Ухватил за руку, только рот раскрыл с упреками, да так и задохнулся — мертвячка перед ним, и не он уже, а она его за руку держит, да так крепко, что и не вырвешься! Скалит черные зубы и скрипит:

— Вот и «женишок» мой. А запыхался-то как! — и ну к нему ластиться. Потемнело у Аэрона в глазах, попятился он:

— Попутала ты меня с кем-то, красавица.

— Как это попутала, а колечко кто мне на пальчик надевал? — и тычет ему в лицо фамильным перстнем, да не Вереиным, а его собственным, на большой палец надетым. Хоть и жарко в нем летом, а ношу, — мило так протянула покойница, а вампир зубами скрипнул да затопотал ногами:

— Где ты, подлюка рыжая?! Шутки шутить изволишь?! Мертвячка заплакала, пустив слезу из пустых глазниц:

— Не любишь ты меня, женишок. Вот скажу дядьке ворону, заклюет он тебя!

И снова — ночь, луна, воронье и зверье.

И началось. Сколько он потом ни тужился, так до конца все и не вспомнил. Только гоняла его Древняя нечисть по всему лесу, то в прятки играли, то в салки, а уж сколько раз он у Вереи прощенья вымаливал да заместо лошади по лесу возил, и не сосчитать! Лишь под утро еле-еле добрел до пасеки Михайло Потапыча и там, в холм травяной уткнувшись, уснул мертвым сном. Но и во сне ему еще рыжая злыдня являлась, укоризненно спрашивала:

— Будешь мне еще изменять прилюдно?

Пока не бухнулся он ей в ноги и не принялся умолять, чтобы оставила она его в покое и не мешала умирать.

Каково же было его удивление, когда проснулся он наутро в Вереиной летней резиденции, на широкой кровати, под парчовым балдахином. Свеженький как огурчик и без единого следа бурно Проведенной ночи. Солнце светило в витражные окна, на которых бодались единороги, и цветные зайчики скакали по кровати. А напротив стоит злыдня рыжая с блюдом серебряным, а на блюде чарка вина и коврига медовая да яблочко наливное. Ухмыляясь, кланяется и речь говорит:

— Хорошо ли тебе спалось, жених мой любый? — А эпсы с алебардами, в золотых кафтанах, с алыми кушаками клыки скалят и рычат:

— Славу лорду Урлакскому!

— Издеваются, — пожаловался «жених» неизвестно кому — Ишь, хари-то за лето наели!

— Да кто ж над тобой издеваться-то позволит?! — приподняла я бровки. Аэрон запустил в меня подушкой:

— Ну ты и стервь! Изжогу я заполучил, а не невесту! И кто на тебе жениться-то отважится!

Я взяла с подносика цветочек, понюхала его, закатила глазки: — Ох, и не знаю. Девкой, наверно, так и помру!

Аэрон фыркнул, выпил вино, мы подрались подушками, и я повела его по замку, заодно и камень сновидений показала. Аэрон боязливо потыкал его пальцем и сказал:

— И этот тоже харю наел. Я же его помню! С полкулака мне был, а теперь с целый, да какая-то перетяжка посередине появилась.

Пока мы таращились на камень, от леса послышался заливистый свист Анчутки и гнусавый голос Индрика:

— Ну сколько вас ждать?! Тут мясо стынет, вино киснет, квас выдыхается!

Я схватила за руку сопротивляющегося Аэрона и под мерзкий хохоток Карыча поволокла его знакомить с Древними по новой. Так мы и пировали. Я ластилась то к Анчутке, то к Горгонии, жалуясь, какая у нас наглая и невоспитанная вновь поступившая нечисть, на что Карыч радостно каркал:

— Пер-ревоспитаем!

— Перевоспитаем, — эхом вторил ему конь Индрик, придвигаясь ко мне поближе.

— Только не как со мной, — попросил Аэрон. — Дети все ж.

— А то мы не понимаем! — тоном знатока сказал Карыч. — Все будет гор-раздо, гор-раздо стр-рашнее!!!

На том и порешили. До границы леса я доехала на Ваське, а недовольный Индрик довез Аэрона. Карыч из поднебесья каркал:

— Будет пожива, будет пожива! — А на прощание добавил, по братски похлопывая Аэрона по плечу: — Ты уж смотр-ри, Вер-рею не обижай, а то мне до Вежи долететь — р-раз плюнуть!

— Обидишь ее, как же! Да она и без родичей-то всех в страхе держала, а теперь так вообще… — безнадежно махнул рукой Аэрон.

Березина прильнула к нему всем своим нагим телом и томно поцеловала в щечку. Вампир смутился, стрельнул в мою сторону глазками, покраснел и, рявкнув:

— Да ну вас всех! — бодро зашагал в сторону Вежа.

— Анжело! Ну Анжело! — Я вертелась юлой, пытаясь заглянуть в глаза демону. — Ты же обещал! И вообще, ты до конца жизни мой должник!

— Твоей или моей? — уточнил демон, вновь возникая за левым плечом. — Если твоей, то мы можем это устроить! — Он забубнил мне в ухо: — Никогда не посягай на личные вещи наставников твоих, уважай учителя и не огорчай своим поведением…

— Ну Анжело! — последний раз проскулила я. Демон ухмыльнулся, разжал кулак, явив что-то смятое, как носовой платок, причем уже использованный.

— Что это?!

Демон тряхнул рукой, и замызганный кусок ткани превратился в струящуюся черную с красной каймой учительскую мантию.

— О! Анжело! — восторженно заверещала я, схватив ее и прыгая по комнате. Потом натянула мантию, повертелась перед зеркалом, заметила небольшую монограмму на рукаве:

— Офелия Марковна. Ты спер мантию ботанички?!

— Не спер, а взял на время. Она все равно вернется лишь через три дня, к началу учебы.

Я снова уставилась в зеркало. Мантия висела не так свободно, как на Кощеихе, даже, можно сказать, подчеркивала достоинства фигуры. Анжело протянул очки, я нацепила их на нос, отметив, что лицо мое от этого стало ужас каким стервозным.

Дверь хлопнула, впуская Алию и Лейю.

— Ну у тебя и видуха! — хмыкнула первая, а вторая потрясла темным париком.

Я выпуталась из мантии и замахала руками на Анжело:

— Все, кыш, кыш, мне переодеться надо.

— Дай я! — Лейя развернула меня к себе, усадила на стульчик, сунула в руки мешочек с косметикой и, глубоко вдохнув, словно собиралась броситься в воду, закатала рукава.

— Ну вот, готово! — Мавка нахлобучила мне на голову парик и развернула лицом к зеркалу. Оттуда на меня глянула ну чистая злыдня. Волосы собраны в пучок, бровки тонкие и брезгливо приподняты, подведенные глазки недобро сузились, а алые губы кривятся в насмешке.

— Ну вылитая упырица! — захохотала Алия и протянула мне очки, которые только довершили сходство со злобной нечистью.

Подоткнув подол, Любша, наша школьная поломойка, плюхнула тряпку в ведро и принялась за работу, напевая для души:

А синее море ярится, и бьется о скалы прибой.

Вернися домой, дорогая дочурка,

Вернися к папаше домой.

Зачем тебе люди и суша?

Ты дочка морского царя.

Вернися домой, дорогая дочурка,

Вернись, умоляю тебя!

Мы выглянули из-за угла, но Рогач сказал:

— Цыть! — и задвинул наши головы обратно.

И вовремя — дверь в кабинет директора открылась. Феофилакт Транквиллинович замер на пороге, Любша улыбнулась ему в свои тридцать два зуба и споро стала ликвидировать лужу в коридоре:

— С праздничком вас!

Наставник самодовольно улыбнулся, кивнул, поздоровался с Рогачом, важно вплывшим в коридор из-за угла. По случаю праздничка кладовщик избавился от своего фартука и нацепил кафтан, а сморкался только в розовый батистовый платочек, вышитый Акулиной Порфирьевной.

— Все ты в трудах, Любша, только все одно затопчут.

— Ой, да лишь бы не подожгли! — отмахнулась Любша. — Надысь опять эту рыжу шутоломку видала, шушукались, опять яку пакость задумали.

Рогач подпрыгнул, нервно оглядываясь, словно опасался, что мы уже близко, а в глазах Феофилакта Транквиллиновича появилась задумчивая грусть:

— И давно они шушукались?

— Дак надысь! — Директор и кладовщик озадаченно переглянулись, пытаясь представить эту единицу времени, а Любша их успокоила: — Да навряд ли попалят! Над молодыми будут шутковати, а че — положено!

— Не-э, эти не будут, — веско сказал Рогач. — Эти как положено не умеют, им дай над учителями по куражиться да Школе пакость учинить! Может, запереть их где?

В глазах директора загорелся интерес, Алия, высунувшись из-за угла, состроила Рогачу страшную рожу и повертела пальцем у виска, шипя:

— Спятил?! А вдруг и правда запрут!

Любша с ласковой улыбкой сделала полшага в сторону, прикрыв своим круглым телом девицу от зоркого директорского ока, а для верности еще и тряхнула тряпкой, обдав Алию грязными брызгами. Лаквиллка отпрыгнула к нам за угол. Лейя глянула на ее рябую от грязи физиономию и зажала ладошкой рот, а я сунула грязнуле платок

Лаквиллка, отплевываясь, подошла к нам. Надо сказать, что наше предложение домовые и дворовые встретили не то что с восторгом, а и с облегчением. Рогач даже заявил, что так хотя б стены школьные уцелеют, а мелкой нечисти не жалко, еще нарожают! В общем, они согласились помочь нам на некоторое время избавить первокурсников от присутствия учителей. А уж сманить за это время молодую нечисть в лес было нашей заботой. Тут нам, как говорится, и карты в руки, и ворота настежь!

Глухие перешептывания, смешки и таинственные перебежки из комнаты в комнату на глазах у директора мы начали еще за два дня до вручения архонов новоприбывшим, заранее распаляя нехорошие предчувствия наставника по поводу предстоящего праздника. А Любша с Рогачом и вовсе ранили его сердце стрелой сомнений, уж не станет ли грядущий праздник и вправду незабываемым. С каждым часом мы его уверенность в этом подогревали, всячески демонстрируя признаки зреющего заговора.

В актовый зал он вошел напружиненный, как кот, и злой как черт. Вместо приветствия заявил:

— Ну и где эта четверка?

— Ищут, — заверил его Вульфыч, как-то сразу догадавшись, о ком идет речь. — Троих учителей уж послали.

— И что?

— И все, — пожал плечами Вульфыч. Директор обвел глазами поредевшие ряды педагогов, и тут демоны, которые мне до самой смерти должны, разноголосо завопили:

— Речь! Речь! — сопровождая выкрики овациями. Школа их поддержала, и Феофилакту Транквиллиновичу ничего не оставалось, как взойти на кафедру.

Прочистив горло и обозрев зал, он торжественно начал:

— В этот радостный день вы не просто становитесь учениками Школы Архона, вы перестаете быть представителями различных, разобщенных и зачастую недружелюбных друг другу кланов. Вы становитесь членами великого братства. Братства Архона.

— А лаквиллка пыталась кайлом дыру в архив пробить из сада и потихоньку сокровища тырить, — сказал вроде как истопнику Злыдню приглашенный на правах подвального Гомункул. Директор крякнул и потерял нить выступления.

— Да они вчерась мне снова змия выпарить предлагали… — флегматично отозвался истопник.

— И что?

— Послал их к дворовому.

— А где, кстати, дворовой? — спросил с кафедры директор, выискивая глазами Гуляя.

— Дык они с господином Аэроном в котельной, — безмятежно ответил Рогач. — Или в подвале? В общем, где-то там. — Он упер палец в пол.

Феофилакт Транквиллинович с ужасом уставился в пол, глаза его забегали, а сердце сжалось предчувствием катастрофы. Однако многолетний опыт взял свое, и, радушно улыбнувшись новоявленным членам братства Архона, он объявил:

— А сейчас старшекурсники помогут мне вручить вам ваши знаки архона. — Надо заметить, что это была его самая короткая речь на празднике вручения архонов за всю историю Школы. Старшекурсники, не ожидавшие такой быстрой развязки, оробели, а учителя по слову директора метнулись вон из зала с целью найти, схватить и не отпускать. Что было немыслимо, учитывая, что сопровождали их в этих поисках Рогач, Гомункул и Злыдень.

— Страшная штука — репутация! — ухмыльнулась Алия, а Аэрон отдал мне проспоренный кладень и нагло пнул дверь директорского кабинета. И тотчас разбуженное пинком новое заклинание Феофилакта Транквиллиновича от нечистой на руку нечисти, навешанное на дверь, завопило гнусным голосом:

— Отойди!

Я, не сдержавшись, пульнула в него совсем малюсенькой молнией и присела от страха, когда оно резко сменило тональность и заорало визгливым фальцетом:

— Караул! Грабют! Душегубцы! У-уби-ива-аю-ут!!!

Бросив архоны, директор со всех ног и крыльев кинулся к кабинету, а мы поспешили в актовый зал. Я, поджав губы и задрав подбородок, громко цокая каблуками, вошла и одним ударом указки по кафедре прекратила шум, гвалт и безобразие.

— Та-ак. Мы уже и две минуты посидеть спокойно не можем? — рявкнула я в тишине, пока ученики, выкатив глаза, рассматривали новую фурию. — Закрыли рты, улыбаемся и слушаем меня.

В считанные минуты раздача архонов была завершена и классы вслед за мной покинули Школу, отправившись на поклонение Древним в Заветный лес, куда погнала их новая учительница. А чтобы стадо не разбредалось, я приставила к ним охрану из демонов. На зубастых парней никто не смел огрызаться, все шли как шелковые.

Взмокший и злой Феофилакт Транквиллинович спустился в актовый зал, так и не сумев уговорить открыться собственные двери. Тогда он решил закончить праздник и очень удивился, не обнаружив первокурсников.

— Та-ак, — произнес он. И от этого зловещего слова заледенели стены.

Древние веселились без малого сутки. Не знаю, что в это время творилось в Школе, но я, например, порядочно устала. Разморенные и удовлетворенные, мы сидели на полянке напротив капища, болтали о том, о сем, а в основном слушали восторженные вопли Лей и про ужасы, что творят Древние с мелюзгой. Она не удержалась, сунула-таки свой нос в капище и теперь в красках описывала, как там все страшно интересно. Васька из шкуры выпадал, радуясь мамкиному приходу, и даже взлетел с ней от большого чувства, позабавив нас Лейиными визгами.

— Во всяком случае, полеты вверх ему удаются, — глубокомысленно заметила Алия, наблюдая, как Васька падает в его любимые кусты черемухи с визжащей мавкой на плечах.

— Надеюсь, все понимают, что за такие подвиги нас могут выпнуть из Школы? — в который уже раз лениво поинтересовался Аэрон. — Погоди, — уточнила я, — ты же говорил, пороть будут!

— Так это было вчера… — философски произнес вампир.

— Страдания за идею облагораживают душу, — сочла необходимым заметить Алия.

— Тебе хорошо, — я перевернулась на спину, глядя в небо, — у тебя уже опыт есть.

Подруга засопела, но ничего не успела ответить, потому что лес загудел, кусты затрещали, вокруг заухало, заахало, захохотало и к нашим ногам выпал из капища очередной ученик. Я встрепенулась, приосанилась, стряхивая пожухлые травинки с платья. Это чучело гороховое все в слезах и соплях кинулось целовать мои ножки с воплем:

— Тетеньки, пощадите!

— А мне, а мне! — заверещала смахивавшая на кикимору Лейя, вываливаясь из черемуховых кустов, была тут же обцелована до самых колен, мечтательно закатила глазки, разомлела и простила шуликуна, повелев: — Ступай.

— Эх! Легко отделался, — расстроилась Алия. И следующего вывалившегося взяла в оборот сама. Обобрала дочиста, да еще заставила поклясться, что старших будет слушаться и трепетать перед ними. И только после этого разрешила облобызать ручку.

— А ведь кладней пятьсот уже вытрясли, — прикинул Аэрон. — Нет, не будут нас гнать из Школы, нас в острог посадят.

— В женский или мужской? — тут же заинтересовалась Лейя.

— В строгий, — укоризненно сказали мы в один голос.

В лесу вновь захохотало, и вампир, расцветая улыбкой, проговорил:

— Ну теперь моя очередь.

— Сейчас порты снимет для целования! — толкнула меня в бок Алия.

Аэрон хотел было возмутиться, но прилетевший Карыч объявил:

— Последнего принимай!

Последний выскочил, увидел Карыча и так же резво ломанулся обратно. Старый разбойник самодовольно заклекотал, а Аэрон ухватил беглеца за шкирку.

— Понр-равилось! — констатировал ворон и, уже обращаясь к нам, с умилением сказал: — Ох, и пор-роть вас будут. Сам Вук Огнезмий собственной р-ручкой и огр-ромным др-рыном!

— Ну спасибо тебе, дед Карыч, — отвесила я ворону земной поклон, а Алия гоготнула, не к месту добавив:

— Дед — на кол вздет! — и, поняв, что сболтнула лишнее, с воем рванула прочь. Следом за ней устремились взбешенный Карыч и радостный Васька, решивший, что играют в салки.

В общем, новый учебный год мы встретили под домашним арестом. Комната, класс, столовая, баня и злой коридорный, сторожащий нас день и ночь за дверями. Никаких сборищ, вечеринок, посиделок и, упасите боги, пьянок. Правда, разрешили Аэрону как «законному жениху» гостить у нас, а то он грозился удавиться с тоски, но эта была единственная уступка Феофилакта Транквиллиновича нашей компании.

Зато в обмен мы получили почитание, граничившее с богопочитанием. Во всяком случае, младшекурсники убирались с нашего пути так быстро, словно разгадали секрет демонов, позволявший им растворяться летучим дымом. Калина начал верховодить, возглавляя еженедельные попоища у Никодима, но без нас даже пьянки стали нудными и чопорными, словно приемы у Златоградского императора, так что на них вскоре и ходить-то перестали, к радости господина Вука.

Велий явился в Школу через неделю после нашей выходки. И я неожиданно поймала себя на мысли, что… соскучилась. Конечно, одернула себя, мол, по кому скучать-то? По магу?! По ехидному, не упускающему случая меня поддеть магу?! Бред!

От знакомого нам двоедушника у него остались только насмешливые серые глаза да улыбка, все такая же искренняя и обаятельная. Даже волосы лежали как-то не так, добавляя благородства его облику.

Ну, мы тоже приоделись, а в нашей преобразившейся комнате можно было и послов императорских принимать, не говоря уж о заезжих магах.

Мы приготовились к язвительным упрекам и возмущенным отчитываниям, но Велий только закатил глаза, и его глубокомысленное молчание сказало нам больше, чем если б он два часа нудел, объясняя нам, кто мы есть.

Наслушавшись стенаний Аэрона, он испросил-таки для нас права выгуливаться в парке под его присмотром. Как ни удивительно, ему доверили эту опасную обязанность. И надо было видеть, с каким лицом он выводил нашу четверку в парк мимо учеников, будто и впрямь ведет очень опасных преступников, которые в любой момент могут кинуться и растерзать всякого. Хотя и в этом были свои плюсы — пустые коридоры, например. Воспользовавшись случаем, Анжело тотчас пошутил, выдав Велию на каждого из нас по строгому ошейнику, наморднику и поводку, нарисовал карикатуру и вообще всячески поизгалялся, хотя демоны и сами получили неслабый нагоняй.

Например, Рагуила и вовсе уволили, заменив красавчиком Князем, для которого опальный демон писал теперь конспекты и в которого сразу и безоговорочно втюрилась Лейя, с порога заявившая, что тому, кто на него глаз положит, она тут же все глазки и повыцарапает. Она пристала с расспросами к Аэрону, но мой «нареченный», как оказалось, мало знал о Сиятельном и лишь посоветовал поосторожней быть с этим зверем неизвестной породы.

Так с легкой руки мавки наша компания пополнилась еще одним странным типом, который нас выгуливал по очереди с Велием, правда, не часто и все больше помалкивал, слушая во время прогулок неумолчное щебетание Лейи. Однако то, что это он назвал нас узниками дурости, я знала наверняка. После прогулок с Сиятельным мавка стала пропадать вечерами и своим любимым учителем Флейтой восхищалась по привычке. Алия как-то вечером, когда Лейя снова отсутствовала, посетовала, что мавка, похоже, втюрилась по уши в этого надменного красавца.

Задавая себе долгими бессонными ночами вопрос, несчастлива ли я в заточении, я с удивлением обнаруживала, что нет. Несмотря на все злоключения, мы были героями, которых любила если не большая, то уж лучшая половина Школы Архона наверняка, а уж смирение, с каким наша четверка несла наказание, едва ли не умиляло директора.

— Еще немного, — шутил заглядывавший на чаек Гомункул, — и вас начнут в пример ставить как идеальных учеников.

То, что мы не сдали его как одного из организаторов «гулянья в лес», да и не только его, значительно увеличило количество наших должников. Так что теперь не только демоны плакались, исполняя наши капризы. Алия так и вовсе заявила, что мы вторые люди в Школе после Феофилакта Транквиллиновича. На что Велий только хмыкал, советуя нам не увлекаться фантазиями, и тогда нас, может быть, освободят из-под ареста к бесовской неделе. Так и вышло.

Алия, робея, стояла перед открытыми воротами, мы с Аэроном устроили снежное побоище, а Лейя прыгала, пытаясь заглотить самую высокую снежинку, изображая сказочную рыбу кита. Мы ждали Велия, а он как всегда чем-то был по горло занят.

— Еще бы, — бухтела Алия, — это ж не он взаперти сидел. А вилколакам, между прочим, для здоровья простор нужен. — Однако сделать шаг не решалась, опасаясь, что директор подглядывает за ней из кабинета.

Глупости, конечно, но даже Аэрон косился на окна. Я была облеплена снегом уже с ног до головы, а в него не попала ни разу.

Алия зажмурилась и с криком:

— Да неужто я не богатырка! — занесла ногу над границей и тут же завизжала, потому что ей на спину шмякнулся Гомункул, визжа:

— Ни-зя-а!

С перепуга Алию подбросило на месте, и она праздничной шутихой понеслась по парку, крутясь и не зная, как отцепить восторженно визжащего крысеныша. Коняшка получилась славная, необыкновенной прыти и резвости. Когда маг пришел, мы все уже порядком взмокли и раскраснелись. Даже Аэрон, которому коварная мавка подставила подножку, был нами на славу вывалян в снегу, Алия вообще предлагала закатать его в комья, чтобы получился снежный мужик, но мы не сумели договориться, куда ему всовывать морковь, и вампир удрал от нас.

Так что Велий в своем шикарном кожаном плаще нам был точно не пара. Он и шапку с опушкой из черной лисы как-то так умудрился надеть, что всем было видно: вот с какими неучами выпало возиться солидному и занятому человеку.

— Только без глупостей, — предупредил он и тут же получил заряд снежной картечи во все места, даже Гомункул не удержался, стряхнув на него с дерева целый сугроб.

— Эх, мне бы с вами погулять, — тоскливо вздохнул подвальный, мечтательно глядя на недосягаемые крыши Вежиц. — Да городской голова отказался мне пачпорт выдать. Говорит, крысам пачпорта не положены.

— Ты о чем? — заинтересовалась я, пытаясь не скулить от отвращения, потому что по спине неспешно полз засунутый мстительным Велием снег.

Вот почему, интересно, кидались все, а расплачиваюсь я одна? А маг вдруг расхохотался, словно вспомнив что-то интересное, и «женишок» мой тоже хмыкнул. Вечно у них так: прячут от нас всякие секреты, словно заговорщики. Я тут же прицепилась к ним репьем и вытянула историю о жуткой битве городского головы с навьим князем Феофилактом Транквиллиновичем.

Дело состояло в том, что после давешней истории с ведром пропавших бирок городской совет испытывал ужасный зуд и тягу к законотворчеству. Им не давал покоя факт разгуливания по городу ужасных тварей. С какими только предложениями люди не таскались в Школу, яро отвергая разумный совет директора плюнуть на все и ерундой не заниматься, поскольку любое клеймение нечисти даст ученикам лишь новый повод поглумиться над беззащитным Вежем. И кто знает, что они придумают на этот раз.

Вот тогда городского голову и посетило откровение: пометить надо всех, только метки должны быть разные.

Рассказав об этом, Велий вынул из-за пазухи уложенный в серебряную трубочку пергамент и, торжественно развернув, зачитал: — Пачпорт выдан господину Велию, магу, члену Конклава магов, проживающему в гостевом доме Конклава, что находится в торговой слободе… и так далее, и так далее.

— Это чтоб покойничков легче было опознавать? — заинтересовалась Алия. — У нас в Белокаменной один купец из Златограда помер, так при нем такая же бумажонка была.

— И это дочь воеводы! — укорил ее Велий. — По паспорту входящий в Bеж селянин платит въездного налога один медяк, иногородний купец за прописку и оформление документа — кладень серебром, а нечисть — три кладня золотом.

Мы раскрыли рты, а Алия присвистнула:

— …! Пся им в бок!

А Лейя добавила:

— И жабку!

Маг расхохотался, довольный произведенным эффектом, а я принялась судорожно подсчитывать, во сколько нашей компании обойдется прогулка по городу. И, хотя цифра каждый раз получалась разная, я молча сняла шляпу перед гением вежицкого головы. Зная, как нечисть жадна до денег, я теперь была уверена, что он избавил город от набегов учеников Школы Архона раз и навсегда.

— Погоди, — встрепенулась я, — а сколько ж городские власти дерут с магов?

Велий посмотрел на меня, как на несмышленыша, и, прибавив в голос учительской гнусавости, пояснил:

— Жрецам Хорса, равно как и служителям Конклава магов великого, подати не платить, поелику зело полезно от нечисти.

— Ага… — И тут мне открылась истина, можно сказать, громом поразила. — А как Конклав магов от нечисти способствует, если сами же маги Школе Архона покровители?

Тут уж все уставились на меня как на блаженную, а мавка даже изволила заявить, лениво растягивая слова:

— Знала я, Верея, что ты в облаках витаешь, но чтобы так высоко…

А я захлопала глазами, попятившись:

— Чего?

— Ты че, «невеста», не догоняешь? — Аэрон хыкнул по-разбойничьи, растопырив пальцы, как тогда, когда был разбойным князюшкой Укусом. — Не въезжаешь в глобальную геополитику?

Икоту я подавила, но смеха друзей не дождалась, и, судя по их лицам, они-то въезжали. Первая о моем состоянии догадалась Алия и стала быстро загибать пальцы:

— Нечисти двенадцать племен, сорок два рода, полторы сотни кланов и все промежду собой воюют. Водяные Морскому царю ругу платят, цвергов смертным боем бьют, им вообще нет житья нигде, кроме Школы, Урлаков вампирских аж целых пять штук, и все беженцы из Урлака Кровавого Первого.

— Короче, война у нас, подруга, — пояснил Аэрон, — и только ту нечисть жалеют маги, у которой договор со Школой. Оттого и шлют Феофилакту Транквиллиновичу своих детей кланы, надеясь хоть кого-то сберечь.

— Лучших шлют, — поддакнула Лейя.

— Ты еще скажи умнейших, — ехидно добавила Алия.

— И что? — расстроилась я, поняв, что ничегошеньки не знала о жизни.

— А ничего. — Аэрон обнял меня. — Пойдем городских трясти, нам этот город до смерти должен.

— Нам теперь все должны! — радостно заявила Алия.

— А война? — пискнула я.

— Да черт с ней, уже две тысячи лет война, — отмахнулись приятели и тут же дали наказ: — Ты, главное, к незнакомой нечисти не приставай. — И, подхватив под руки, поволокли в Веж.

Парни у нас были здоровые, так что до ворот Вежа доперли махом. Около самых ворот я вспомнила и заупрямилась:

— У нас же золота нет!

— У нас и паспортов нету! — пожала плечами Алия.

Велий хлопнул себя по лбу:

— А про самое интересное-то не рассказал!

— Ой, не нравится мне это, — пробормотала я, но Велий подпихнул меня к воротам, уверяя, что как раз мне это понравится.

Надо сказать, что бесовская неделя началась с чудесной погоды, не выл тоскливо и печально ветер, не вгоняли в дрожь полчища рваных облаков, и злая стужа обошла Веж стороной. Умиленный таким делом Аэрон даже песню сочинил:

Снег пушистый, легкий, белый,

Словно теплый саван, лег.

Из могилки вылез к людям

Белозубый упырек…

Одним словом, было красиво и празднично, девки ходили нарядные, мужики пьяные, купцы довольные. И даже стража, что охраняла городские ворота, благодушествовала. А чего, ей при таких налогах любая нечисть как родная. Заприметив двух знакомых дядечек, я бочком-бочком, смущенно посеменила к ним, розовея щечками и прикрываясь платочком. Дядечки, завидев девицу, заухмылялись, стали друг друга локотками подталкивать и негромко спорить, чья очередь «налоги» взимать.

Я подплыла поближе, да как улыбнусь:

— Здрасти, дядечки! — Чуть щеки не надсадила.

Тот, что потощее, вздрогнул, а корпулентный вдруг выщерился во все зубы:

— Госпожа ведь… — и тут получил в ребра от напарника, — госпожа дем… — Опять тычок в бок. Совсем уж недовольно он обернулся к толкавшему и задумчиво спросил: — Упырица, что ль? — умудряясь косить одним глазом на него, а другим на меня.

Еле удержалась, чтобы не щелкнуть пальцами, оставив его этакой раскорякой навсегда, но возникший за спиной Велий, мягко приобняв меня и шлепнув по шаловливым ручкам, с улыбкой объяснил стражам, что с этой нечисти хватит и «госпожи ученицы».

— С праздничком вас! — поклонились ему в пояс оба стража. — А вы все в заботах, в заботах.

— Да уж, как говорится, и в дождь, и в зной, и в непогоду, — тут же начал прибедняться Велий, но был прерван вылезшей из-под его руки Лейей, которая затараторила:

— Дяденьки, а мы в город хотим, а денег нету, пустите за так. — Она похлопала глазками.

Дяденьки открыли рты, а я поняла, что мавка перегнула палку.

Да за двенадцать кладней золотом стражи любую нечисть в капусту порубают! И каково же было мое удивление, когда дяденьки молодецки взяли «На караул» и, выпучив глаза, слаженно рявкнули:

— Добро пожаловать в город, госпожи упырские нечисти! Хорошо, что меня Велий придерживал, а то бы хлопнулась в сугроб.

— Дяденьки, — осторожно завела я, — а вы не перепили?

— Никак нет, милсдарыня ведьма! — бодро отрапортовал толстый, тощий пнул его и задушенно прошипел:

— Демоница.

— Ученица, — давясь от смеха, навел их на умную мысль Велий.

— Так точно, — согласились стражи, а тот, что помощнее, доверительно мне объяснил:

— Вашими стараниями с того года в рот не берем и на дух не переносим.

— А нас стращали, пачпорта нужны, деньги, — влезла правильная Алия.

— Никак нет! — Длинный сияя, как начищенная бляха, полез за пазуху. — Касаемо вас у нас специальный документ есть. — Он извлек толстую пачку шуршащей бумаги. Это уж потом Алия сообразила, на какой такой случай страж держал при себе столько наших портретов, а в тот день ошалело уставились на опознавательные грамотки.

— Ученица Верея: волос рыжий, глаз бирюзовый, носик вздернутый, росту небольшого, характер упрямый, козий, — смакуя, начал зачитывать Аэрон, выхватив листочки у стража.

— У меня что, курносый нос?! — трагическим шепотом поинтересовалась я у Лейи.

— Значит, насчет козьего характера ты не возражаешь, — тут же подпустил шпильку Велий.

Мы вцепились в Аэрона, желая завладеть грамотками, дабы самолично ознакомиться с написанным. Вампир не менее страстно вцепился в бумажки, и быть бы драке, да толстый предложил нам свои экземпляры.

— Ученица Алия: волос черен, глаз серый, нос обычный, росту среднего, нрав буйный, неуправляемый.

— А с чего это у меня все среднее и серое?! — заорала лаквиллская богатырка, а Лейя от смеха съехала по стене. В руках ее была грамотка Аэрона, там был только его портрет и надпись «вампир», как будто этим все сказано!

Город праздновал и не знал, что стоит и стоять будет еще долго благодаря безвестному писарю, который поленился описать моего «жениха». Вампирских портретиков мы нахватали по три штуки. И до самой магистратуры склоняли и так и эдак причины столь краткого описания, пока озверевший Аэрон не начал гонять нас по улицам, а мы уж не стеснялись и орали во все горло:

— Упырь! Упырь Аэрон в Веже! Спасайтесь, люди добрые! Только успевали хлопать ставни и двери на нашем пути. Взвеселившаяся Алия даже робко поскреблась в пару трактиров и лавок, умоляя:

— Впустите меня, люди добрые.

— А кто ты, девица? — вопрошали из-за закрытых дверей.

— Алия, дочь лаквиллского воеводы, у меня и пачпорт есть.

И она подсовывала под двери жалованную ей грамоту. А так как портретами пестрел весь город вплоть до позорного столба, в лавках и кабаках стали срочно возводить баррикады. Пока все это безобразие не прекратил Велий, спросив:

— А собственно, куда мы направляемся?

— Гуляем, — неопределенно поводила руками Лейя.

— В магистрат, — прервала ее я. — Пусть нам тоже паспорта выдадут, а то… — я обернулась к Алие, — даже под дверь нечего сунуть.

— Не надо в магистрат, — поперхнулся Велий. — Пошли лучше на ярмарку, на качелях покачаемся.

Но я уперлась всеми четырьмя ногами, полностью соответствуя описанному характеру: идем за паспортами, и все!

— Чур, я первая! — пискнула Лейя и припустила со всех ног.

Поймать двум парням трех девиц не представлялось возможным. Я взвизгнула:

— Лови ее! — Аэрон и Велий тут же купились и, выпустив меня, кинулись за мавкой, а я нырнула в переулок и, злорадно хохоча, чему научилась у Маргобана, дала деру. — А наобещал-то поди Феофилакту Транквиллиновичу! Понаобещал-то! — хихикнула я, имея в виду мага.

Боголеп Беримирович — городской голова, пил ароматный, на меду и травах, чай с пышками в обществе супруги своей — Марфы Савишны.

— А и красивы ж вы, Марфа Савишна, а и белы, как вареное яичко, — ворковал городской голова.

— Не говорили б вы всяких глупостей, Боголеп Беримирович, позевывая, отвечала Марфа, а супруг, прищурив глаз и вытянув ручку, чтобы ущипнуть ее за налитой бочок, произнес:

— Умностей я уже на год наговорился, а нынче у нас праздник.

— Ну не здесь же! — спохватилась Марфа, отбиваясь от шаловливых рук супруга. Хоть здание магистратуры и опустело почти, никого в нем не осталось, кроме истопника, сторожа и поломойки, а все не дома за закрытыми дверями.

Тут мы и ворвались, нарушив идиллию. Первой, радуя глаз задорным румянцем, прямо к столу головы выскочила Алия с негодующим криком:

— Ну и где наши пачпорта?

Голова подавился пышкой и сумел выдавить лишь:

— Ме-э-э…

— Как это нет?! — взорвалась Алия. — Всей Школе дали, а нам нет?!

— А вы, собственно, по какому вопросу?! — начала наливаться гневом Марфа Савишна.

Двери сорвало, и в залу ввалился ком визжащей нечисти. Уж не знаю, каким чудом Лейя задрала одежду на Аэроне, но крылья выпростались и растопорщились совершенно по-вампирьи. Велий поскользнулся и влетел под юбки Марфы Савишны, кляня нас на чем свет стоит. И только я не растерялась и как приличная девушка поздравила всех с праздничком.

— Вы уж извините нас, что отвлекаем, но тут пару месяцев назад неувязочка вышла. — Я тактично постучала городского голову по спине, помогая заглотить пышку. — Но нам в Школе пачпорта не выдали. — Мы под арестом были! — счастливым голоском возвестила Лейя из-под рубахи Аэрона, с упоением лицезрея столь живо извивающееся вампирье тело.

— За хорошее поведение, — поспешила уточнить Алия.

Тут-то голова нас и узнал, открыл рот, но произнести ничего не успел, так как отмерла супруга.

— Вон! — рявкнула Марфа Савишна, топоча ногами.

Велий, краснее рака, вылетел из-под ее юбок, да и нас отнесло к дверям. Только Лейя, укоризненно покачав головой, сказала:

— Зря вы так, тетенька, я сглазливая, — и погрозила пальчиком разом замолчавшей бабе.

— О чем я думал?! На что надеялся?! — возмущался Велий, пинал свою шапку и сетовал на то, что разоделся как дурак.

Аэрон не возмущался, он, привыкший к нашим «прогулкам», только скалился да понакупил нам всяких сладостей. Велий понял, почему Аэрон не негодует, когда увидел заинтересованный взгляд Лейи, сосущей сахарного петушка, и наши с Алией довольные ухмылки.

— Скомороха нашли, да? — Печатая шаг, он пошел кататься на горках.

Ни разу не видела, чтобы с горок катались с таким выражением лица.

Вечером мы таки умаслили разобиженного мага, не знаю, что его умилило больше: кривой курник Алии, песни Лейи или мое предложение сыграть в карты на желание. Глаза мага вспыхнули, а Аэрона подернулись масляной пленочкой, только в том приюте, где меня воспитывали, дураков не держали, а уж я по картам была и вовсе ушлой. Вволю навывшись, наплясавшись, намахавшись крыльями, они запросили у нас пощады. Мы великодушно их пощадили. К тому же карты сыпались у нас изо всех рукавов и карманов.

— Взял бы ты нас с собой со злобной нечистью бороться, — захмелевшая Алия обернулась к Велию, — а то в Школе тоска!

Лейя повыла, раскинувшись на коврах, изображая тоску лаквиллки.

— Не так надо. — Алия была совершенно серьезна, задрала вверх голову и выдала вдохновенный вой.

От наших дверей кто-то шарахнулся, а идея Алии воспитывать постороннюю нечисть запала мне в душу.

Я сразу вспомнила Огненного Змея, от которого мы избавили Фимку в Больших Упырях, и, задумчиво накручивая прядь волос на палец, произнесла:

— Если нечисть брать некрупную…

— Даже не думайте об этом! — протрезвел Велий.

— А че тут думать! — вскинулась Алия. — Надо вставать и идти! — Аэрон с Велием ее аккуратно закатали в ковер и еще сами сели сверху, для надежности.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещал Велий.

— Клянись, — прохрипела из ковра Алия.

И что ему еще оставалось делать? Не мог же он сидеть с нами целыми сутками!

Через неделю мы сидели в кабинете директора под пронзительными взглядами Феофилакта Транквиллиновича и Велия. Причем Аэрон делал вид, что он вообще не с нами, а маг рассматривал меня как зверюшку неизвестной породы.

— Признаюсь, госпожа Верея, — стуча коготками по столешнице, произнес Феофилакт Транквиллинович. Стол уже отполировали, но воспоминания пробудили целую стаю мурашек на спине, и теперь они бегали неприкаянными, заставляя меня вздрагивать. — Когда речь идет о вас, я вообще перестаю чему-либо удивляться, но, может, вы нам поведаете, как вам удалось навести порчу на главу муниципалитета, если на нем и его жене не найдено даже следов магии? — И он проникновенно посмотрел мне в глаза.

Лейя рыдала, демонстрируя недюжинный актерский талант, а я за нее отбрехивалась, уверяя в полной своей непричастности к тому, что Боголеп Беримирович пухнет, а Марфа Савишна худеет с того дня, как мы явились за паспортами.

— Ну хорошо, — сменил кнут на пряник директор. — Вы, кажется, выразили желание сотрудничать с Конклавом магов…

— А то! — подобралась Алия.

— Я?! — изумленно подняла я бровки. — С магами?! Да ни за что!

— В таком случае вы должны понимать, что кому попало мы это не доверим, — сказал как отрубил Феофилакт Транквиллинович. — Чтоб завтра же с головой все было в порядке!

— Да с ним и так все в порядке. — Я пожала плечами. — Мы с одеждой их пошутковали. Ушивали да расшивали, вот и все.

Феофилакт Транквиллинович хрюкнул, поджал губы, будто почувствовал себя оскорбленным, а Велий захохотал и испортил воспитательный процесс. Самодовольный Анжело, поджидавший нас под дверями, спросил:

— Ну теперь-то мы в расчете?

— В каком расчете?! — возмутилась я. — Ты мне до конца жизни должен!

— И мне! — взвизгнула Лейя.

— И мне! — напомнила Алия.

— И мне, — ухмыльнулся Аэрон.

— И мне, — хохотнул Велий, прикрывая двери кабинета.

— Я каждую ночь мотался к этому голове и его супружнице! — негодуя, произнес Анжело.

— А я шишку на голове заработала, да еще плечо поранила, плюс моральный ущерб! и вообще, я за тебя жизни своей не жалела, а ты малюсенькой услугой в глаза тычешь! Какой ты мелочный, оказывается!

Анжело опешил, впервые не найдя слов для достойного ответа, а мы гордо прошли мимо.

Вечером в дверь нашей комнаты поскреблись. Алия, продолжая баловаться своим ножичком, недовольно проворчала:

— Надо внизу маленькую дверку сделать, как для домашних животных. Специально для малорослых гостей. — Она скосила глаз на дверь и, уколов палец, зашипела и запрыгала, тряся рукой. — Вот черт!

Мы с Лейей лениво проследили за ее прыжками. После того как мавка решительно потребовала научить ее миренским танцам и мучила всю первую половину дня, доводя до бешенства бесконечными повторениями, двигаться не хотелось ни мне, ни ей. Нас хватило только на то, чтобы развалиться на ковре и грызть яблоко. Одно на двоих.

— И не надоело ему, — проворчала я,когда снова принялись царапать. Алия перестала бегать по комнате и, сунув палец в рот, распахнула дверь.

— Привет! — взмахнул лапкой крысеныш и деловито пробежал прямо по мне и мавке, мазнув по ногам розовым гладким хвостом. Мы с визгом подскочили, бросив недоеденное яблоко. Крыс яблоко ухватил, впился в него зубами и, жуя, повелел Алие: — Там вещички мои втащи.

— Щас я тебя вытащу! — рявкнула оскорбленная его наглостью лаквиллка. Тут пробегавший мимо Рогач споткнулся о гору тетрадей в коридоре и раскричался:

— Госпожа Алия, это ваша макулатура, да? Чего она тут валяется, а? Сейчас мы с Феофилактом Транквиллиновичем будем проверять готовность Школы ко второму полугодию. И почему это на женской половине всегда бардак?! — Он пнул стопку тетрадей и понесся дальше по этажу, вереща: — Чьи это тряпки, а? Убрать немедленно! Чем это так воняет, а?! Это не парфюмерия, это ядовитые газы! Кто дверь царапал, а? Это ж не дверь, а лохмотья!

Алия, не дожидаясь, пока на этаже появится директор, быстро втащила тетради в комнату и стала швырять их по одной в Гомункула, норовя прибить крыса корешком. Одна из тетрадей, запущенных в Гомункула, упала мне на колени, раскрывшись на середине:

— О! Твой красавчик! — Я повернулась к Лейе, тыкая рисунком ей в лицо. — Экий гарный хлопец!

Лейя вытаращилась на рисунок и потянула ручки:

— Дай его мне!

Я, признаться, усомнилась, что это Князь. Нет, лицо точно было его, но вот одежка… Как у императора на парадном портрете. Страшенный литой доспех топорщился шипами, зазубринами и длинными иглами. На шее золотая цепь в палец толщиной с огромным камнем, а с левого плеча небрежно струится королевская мантия.

— Гомункул, это ты у Сиятельного спер? — Не дожидаясь ответа, я понимающе покачала головой. — А я-то думаю, и чего у нашего Сиятельного во время контрольных такой одухотворенный вид? А он автопортреты клепает, пока мы над вопросами корпим! Попросить, чтобы и меня изобразил, что ли? Тоже как-нибудь по-царски.

— У него просто мания величия, — фыркнула Алия.

— Вот дурехи! — Крыс забрал у нас тетрадки и объяснил: — Это конспекты Рагуила, которые он пишет Князю.

— Тогда у Рагуила какая-то нездоровая страсть к Князю. — Я отодвинулась подальше от напружинившейся Лейи. А крыс сложил тетрадки в стопочку, покрутил пальцем у виска:

— Это исторические очерки, дурынды. Сиятельный ведет лекции, не читая заранее конспектов… — Он многозначительно замолчал.

— А-а… — До меня стало доходить.

Лейя закрутилась на стуле, требуя:

— Дайте мне, дайте мне почитать!

Гомункул спрятал тетрадь за спину:

— Зачем читать, сами писать будем! Победителю приз. — Он выдрал листок с рисунком и помахал перед собой. — Портрет Князя с личным автографом.

Я схватила ложку и застучала по трубе отопления. Перестук пошел по всей Школе.

Когда лорд Аэрон почтил нас своим присутствием, крыс уже сидел в очках и с пером, а мы, перебивая друг друга, лезли в демиурги. Гомункул взял на себя роль бога мудрости, Алия топила историю в крови пожаров и разрушений, Лейя сладким голоском воспевала любовь, а я, как Верховная богиня, подводила итог, заканчивая каждый опус словами «и все умерли». Аэрон сразу все понял и закричал:

— Дайте мне!

«Было у Творца мира два сына — Белбог и Чернобог. И вот решил Белбог сотворить людей, а Чернобог сказал, что у него получится не хуже…»

— Аэрон пошевелил губами, вчитываясь в текст, потом захохотал: — И эту фигню вам преподают?

— Готовы выслушать ваши предложения, — сказал Гомункул, поправляя очки и покусывая перо. Вампир мечтательно закатил свои зеленые глазки, явно испытывая приступ вдохновения, и повелел:

— Пиши!

Теперь я по крайней мере знала, как он выглядит, когда выдумывает свои дурацкие стишата.

« Жили два брата — Белбог и Чернобог. Зачаты оба были по пьянке и в детстве головой их часто роняли. Старшенького один раз лошадь лягнула, а младшенького бык боднул, так что детишек у них никак быть не могло, а желание божеский свой род продолжить велико было, просто огромно. То примутся из чурки человечка вырезать, то из глины болванчика замесят да жизнь в него вдохнут. Немало их наплодилось — людьми называются. И вот повадились эти болванчики Творцу под окнами петь, молитвы возносить да жертвенным дымом провоняли ему всю хату. Взял Великий в руки косу и давай их словно пшеницу косить, а остаточки водой смыл. Те, кто по лесам разбежался, всякую жуть потом стали сочинять про Морану с косой да великий потоп. Только враки все это! А творец понял, что пора детишек женить, а то сам уже видеть их не мог, боялся прибить от досады. Вызвал он их, поглядел и всплакнул по-отечески.

— Ох, и страшненькими же вы уродились! — Чернобог-то разноруким да разноногим получился, а Белбог кривым — только один глаз у него, и тот горит нестерпимо. Высказал он детишкам волю свою отцовскую и велел к свадьбе готовиться.

Чернобог братцу позавидовал, решил подшутить. Наварил каши гороховой, квасу на редьке да черносливу вареного. Накормил от души братца, а утром спешно поднял, на бричку погрузил и погнал коня что есть духу, не дав даже оправиться.

Белбог чует, что ему до ветра надо, а Чернобог не останавливается, знай погоняет братца, уговаривая потерпеть то до бугорка, то до ложбинки, пока тот прямо в бричке не обгадился. Так что к невесте они подкатили все в цветах, лентах и известно в чем.

Как ни страшна, ни глупа была невестушка (выбирали-то под стать жениху), а за засранца выходить отказалась.

— Уж лучше мне с тем черненьким кривозубым жить, чем серуновою женою называться.

Раздулся Чернобог, ходит гоголем, теперь уж старшой на него обиделся. Ночью в избе, где их спать положили, все свечи в ведре утопил, лавку напротив дверей поставил, чтобы в темноте выхода не найти, и сам на нее лег. Захотел Чернобог по нужде, глядь, а выхода нет.

«А исхитрюсь», — думает. Приметил щель между печным боком и стеной и навалил туда, а чтобы на брата подумали, решил тому штаны запачкать, только Белбог не спал, ухватил Чернобога за шиворот и давай головой ну знаете во что макать. Так их утром невеста и нашла. Пинками из села выгнала. Тем они с тех пор и живут: режут чурбанчиков да лепят болванчиков, забодалась уже приличная нечисть с их человечеством!»

— Тут и сказке конец, — объявил Гомункул.

Анжело, прибежавший вместе с Аэроном, схватил вампира за руку и, подняв ее кверху, торжественно объявил:

— Победителем объявляется Аэрон Урлакский.

— И получает приз, — тут же подхватилась я, — портрет Князя Сиятельного, выполненный копытом бывшего педагога Рагуила с личным автографом автора! — И протянула листочек опешившему Аэрону. Мавка зарыдала и стала вымаливать рисунок у вампира:

— Ну, Аэрончик, ну хочешь, я станцую?

— Хочу, — согласился Аэрон.

Лейя выдала ему наш сегодняшний урок. Вампир с ухмылкой заметил, что очень знакомые движения и неплохо было бы станцевать и мне. Я возмущенно закричала, и мы втроем навалились на Аэрона под радостный писк крыса. Листочек с рисунком был смят вместе с вампиром, порвался и потерял привлекательность. Лейя зарыдала:

— Бедная я бедная! Несчастная я несчастная! Совсем мне не везет!

А Гомункул возмущенно всплеснул лапками:

— Тебе не везет? Да это мне не везет! Я, между прочим, должен был появиться на белый свет добрым молодцем красоты неописуемой.

Анжело хрюкнул, мы перестали барахтаться на коврах.

— Ручищи — во! Ножищи — во! Плечищи — во! — продолжал свою речь крыс, подпрыгивая и разводя в стороны короткие лапки. Потом грустно признался: — А ингредиентов хватило лишь на крысу. Ну и кто после этого невезучий?

Лейя немножко подумала, возведя глазки к потолку, и вынесла решение:

— Я.

Крысак замер, раскрыв рот, а парни загоготали.

— А в самом деле, почему алхимикус тебя крысой сделал? — спросила я.

— Я же говорю, ингредиентов не хватило. Он, правда, потом обещал переделать, но в эксперименты ударился.

— И что?

— Вот и бегают от этого экспериментатора по архиву, а мне этого не хочется.

Я вспомнила паука и поежилась.

— А какие ингредиенты нужны?

— Ну, я уже и не вспомню, в книге все написано. — Он поскреб коготками макушку, припоминая название. — «Превращение веществ и элементов», автор Пертикус Вторус. Только книгу взяли почитать, и все… с концами.

— Как портретик, — проныла невезучая Лейя.

— А кто взял почитать? — спросила я, делая вид, что не замечаю подозрительного взгляда Аэрона.

Но тут задребезжало ботало Рогача и противный голос объявил:

— Так, девицы, комнаты к осмотру, юбки оправить, женишков повыгнать!

Анжело растворился дымком, а крыс заметался с ворованными тетрадями, пока прямо из пустоты когтистая лапа демона не ухватила его за шкирку и не уволокла в неизвестность. Аэрону пришлось выйти через дверь, тут же в щель сунулся пятак кладовщика, который с осуждением глянул на кичливую роскошь и проскрипел:

— Ну, у вас-то претензий быть не может.

— Как это не может! — запищала мавка. — А печь? Дым в комнату, тяги никакой! И отопление! У нас центральное отопление или трубу из ледника вывели?

— Ага, — обрадованный Рогач вытащил тетрадочку, — так значит, это в вашу трубу кикиморы ворованные потрошки скинули, да!

— Какие потрошки?! — басовито возмутилась Алия.

— Куриные, — сообщил ей Рогач и, топоча копытами, побежал по коридору, выкрикивая:

— Феофилакт Транквиллинович, я же говорил, что они потроха в трубу скинули, да! А вы говорите, ни у кого не дымит, ни у кого не дымит, да!

Лейя уставилась на печь, как на чудовище:

— У нас там потрошки?

Сообразительная Алия выскочила в коридор и заорала:

— И че? Сейчас чистить будут?

Ее голос потонул в буре скандала. У кого-то нашли зелье для черного приворота. Три девицы-первокурсницы рыдали в голос, клянясь, что это не их. Директор молча нависал над ними, а Рогач брызгал слюной и топал ногами. Я растерянно оглянулась: Лейя стояла у печки, на ее лице был написан ужас пополам с брезгливостью.

Сделать, что ли, доброе дело? А что? Мне всегда удавались заклинания ветра. Главное, чтобы отсюда дуло, а туда тянуло! Подмигнув Лейе, я открыла заслонку и представила, как ветер одним ударом выбивает потрошки наружу. Во всяком случае, ветряную мельницу на Луговищах я запустила в небо именно таким макаром. Лейя неуверенно проговорила:

— А может, не надо?

Но я уже махнула руками, представив мельницу на Луговищах, в тот же миг тело сделалось на удивление легким и меня даже приподняло над полом. Комнатка начала крениться, мебель поехала в угол. В коридоре кто-то сдавленно вякнул. Я уцепилась за подоконник и совершенно случайно глянула вниз. Весь мир был передо мной как на ладони, маленький, словно игрушечный Веж под ногами, река причудливо изгибалась белой свадебной лентой, обручальным колечком темнел Заветный лес. В голову закралось подозрение, что мы где-то очень-очень высоко, парим над миром, как птица, задумавшая сделать вираж и завалившаяся на одно крыло. Я обернулась и уперлась взглядом в цепляющегося за косяк Феофилакта Транквиллиновича.

— Госпожа Верея, — на удивление мирным голосом проговорил он, — не соизволите ли вы прекратить это безобразие?

— Ага, — согласилась я, и мы ухнули вниз. Хорошо, что под нами было версты три и директор успел сказать:

— Вверх!

И я сделала «вверх». Частые звездочки замелькали в окне, мир укутался косматым облаком, а в прорехах речки гляделись, словно тонкие ниточки.

— Вниз, — плаксиво попросили из коридора, и я расслабилась, решив: а пусть оно все будет как будет, и зажмурилась от страха.

Школа завалилась на другой бок и ухнула сквозь облака с нарастающим противным гулом. Я заледенела у окна, но вида зимнего парка с озерцами и беседками, стремительно мчавшегося мне навстречу, не выдержала и снова повернула Школу в небо.

Когда меня припечатало к полу, я поняла, что делаю что-то не так. Ужаснулась, представив руины вместо Школы, и завела песню отчаяния:

— Ы-ы-ы-ы!

Мне вторило многоголосое эхо. Даже те, кто ничего не соображал, понимали, что происходит что-то жуткое. И только Феофилакт Транквиллинович проявил себя героем, просипев от ставшего ему родным косяка:

— Может, не стоит в эту пору убиваться? Представьте парк, собака Жужа на крыльце, Гуляй кормит ее сосисками. Идет по коридору крыс, почесывая пузо, и вы с подружками ему навстречу, одеты для гуляния в кабаке у Никодима.

— Вы все с ума сошли?! — пищала Лейя, обнимаясь с печкой.

Алия лежала на своей кровати с именной отцовской саблей в руках и гудела:

— Похороните меня так, под высокою березой, только батьке скажите, пусть на тризне сильно не убивается. Все-таки померла богатыркою, с оружием в руках.

Школа содрогнулась и под скрежет камня встала там, где и была.

В трубе ухнуло, и в облаке сажи Лейе на подол вывалились ворованные кикиморами потрошки.

— Мы больше не будем! — донесся истошный вопль из коридора трех пойманных на черном привороте девиц. Взмахнув крыльями, мимо нашей комнаты пролетела в уборную Химка, и там ее благополучно вывернуло, да и не только ее. Рогач, пошатываясь, как капитан в бурю, и размахивая тетрадью, явился перед директором и спросил:

— Продолжим обход, да?

Наставник икнул, схватился за голову и хохотал до тех пор, пока чумазая Лейя не подала ему стакан воды. Разглядев мавку, директор совсем скис, но ушел на собственных, хоть и подрагивающих, ногах, а я порадовалась, что в данную минуту он ничего не может мне сказать. Наставник раскланялся с растерянным Аэроном, который заглянул в нашу комнату и был бледен, как мукомол в конце рабочего дня. Алия, простившаяся с жизнью, смотрела на всех безучастно, Лейя и Аэрон пытались что-то сказать друг другу, но только сипели. Вот тут к нам и ворвался необыкновенно живой в этом царстве обмороков и призраков Велий и как настоящий друг сразу кинулся ко мне. Только зря он спросил:

— Что это было?!

— П-печку п-почистила, — выдохнула я и зашлась в истерике, давясь смехом и ужасом пережитого. — От п-потрошков.

На последние три дня каникул мы перебрались на постоялый двор Акулины Порфирьевны, куда нас пригласил Рогач, опасавшийся, как бы Калина и прочая не любившая нас братия не расправилась с нами. К жилому крылу Школы, которое летало туда-сюда, аки птаха, ни у кого доверия не было. Сколько Феофилакт Транквиллинович вкупе с Велием ни уверяли, что здание абсолютно безопасно, все его пять этажей обезлюдели, и только поэтажные, коридорные и подкроватные грустно поскуливали, заглядывая с крылечка в двери, но не решаясь туда заходить.

После такой встряски доверия к Школе было примерно столько же, сколько к песочному замку. Директор Школы ходил по пустым этажам одинокий и грустный, как забытое хозяевами привидение, и подсчитывал, в какую сумму ему обойдется постройка нового, не летавшего крыла. Я через Велия передала наставнику успокоительный сбор, позабытый с осени, и тонко намекнула, что давно пора было расширяться. А директор через мага передал пожелание пойти вон и не появляться три дня.

Поселившись у Акулины Порфирьевны, мы невольно оказались отрезанными от жизни, как ни любезна была наша хозяйка, а выходить лишний раз из комнаты мы не решались. Стоило скрипнуть нашей двери, как пустел не только трактир при гостинице, но и четыре ближайшие улицы.

Утешали только паспорта, которые городской голова принес нам в тот же день, как только мы изъявили желание жить на постоялом дворе.

— Ну и чем это лучше домашнего ареста? — грустно спросила Алия, остановившись перед очередной закрывшейся лавкой. Я тихонько поскребла пальчиками и повыла, изображая волка. Но это было весело только первые сто раз, теперь никто даже не улыбнулся.

— Ну что мне сделать? — чуть не рыдая, спросила я. — Вот пойду сейчас и раскатаю Школу по камушку, тогда меня накажут, а вы будете мне сочувствовать.

— Молчи уж, трубочистка, — хмыкнула Алия, пихнув меня в бок. Мы обнялись И завели страданья:

А как парни нашей Школы

Захотели молока,

Им сказали: под корову,

Они сели под быка!

И тут с другого конца улицы нам ответили:

Милка лаптем щи хлебала,

Из калоши чай пила.

Косы граблями чесала,

В лампу теста налила!

Лейя радостно взвизгнула, и понеслось:

Наши парни в лес ходили,

Там из лужи напились.

В животе у Аэрона

Три лягушки завелись!

К тому времени, как мы сошлись, на нас глазела уже вся улица, и Лейя, сорвав с головы платочек, заныла:

— Поможите, люди добрые, чем сможете, сами мы не местные! А кушать так хочется, что аж переночевать негде!

— Ну и зачем ты про кушать ляпнула? — спросил, прищурив глаз, Аэрон под перестук оконных ставен.

Кто-то швырнул в меня сохлым цветочком в горшке, я с сомнением приняла это подаяние и спросила мавку:

— Кушать будешь, травоядное? Не будешь? — Я повертела в руках горшок и бросила его обратно, про кричав: — Спасибо огромное, но она сено не ест! Вот если у вас есть что-то посочнее…

Лейя стала дергать меня за рукав. Двери распахнулись, оттуда вылетел здоровенный кобелина, при вязанный к бешено гавкающему хозяину. Зверь был умный и связываться с улыбающимся вампиром не хотел, зато сморчок, который тянул его за собой, видно, ум потерял из-за попорченной ставни. Ему мы обрадовались, как родному, но Велий повеселиться не дал.

Мы его всю дорогу костерили занудой, брюзгой и педагогом.

Последнее обидело его больше всего, маг насупился и принялся на весь Веж доводить до нашего сведения, что мы тупоголовые малолетки.

— Да когда ж вы наиграетесь, когда ж вы повзрослеете то?

Мы единодушно возразили, что мы уже о-го-го какие взрослые, это в том году мы из кабака у Никодима не вылазили, веселились до упаду, а в этом уже засохли и, кроме воды, ничего не пьем. Такие благоразумные стали, что самим противно. Вот сейчас пойдем и специально доброе дело кому-нибудь сделаем! И заорали на всю улицу:

— А кому за так доброе дело сделать?

Алия рвалась помочь именно голове Боголепу Беримировичу, Лейя пискнула, что немедленно предложит помощь и поддержку Сиятельному, а я вспомнила про Гомункула, но промолчала, испугавшись, что Велий опять под домашний арест посадит.

До самого вечера мы терпели навязчивое присутствие мага и вампира. Давно стало ясно, что дурное влияние Велия на Аэрона огромно. Вампир держался так, будто на пару с магом решил своей опекой отравить нам все существование. Но стоило ребятам закрыть за собой двери, как я тут же заявила, что знаю, кому доброе дело нужно ну просто позарез. Алия поинтересовалась: а какое наказание нам светит за это доброе дело? Лейя пискнула, что за добрые дела никаких наказаний, кроме благодарности, не бывает.

Я рассказала подругам, что надумала, размышляя о судьбе крыса и способах помочь ему. Проспорив не меньше часа, мы пришли к выводу, что придется идти в архив и искать карточки, на которых алхимикус записывал имена посетителей и книги, которые выдавал.

— Только я этого не переживу, — честно предупредила я, и меня передернуло. — Этот паук…

Алия при упоминании о пауке вздрогнула.

— Зато крыс станет добрым молодцем, — твердым голосом сказала Лейя, — а мы героинями и избавительницами.

— И еще один будет нашим должником до конца жизни… А что? — Я посмотрела на подруг. — Если он действительно «ручищи — во, ножищи — во», то такой молодец не помешает. Решено, идем в архив. Только ручки мне держите.

Не откладывая дела в долгий ящик, пользуясь тем, что парни спят, мы накинули шубки, взяли в руки сапожки, тихонько прикрыли дверь, чтобы, не ровен час, кто-нибудь из приятелей не услышал, что мы уходим, и на цыпочках сбежали вниз, немало удивив Акулину Порфирьевну, куда это мы навострились босиком.

— Мы это… — завела я. Алия, натягивая сапог, нахально перебила меня:

— Мы нечисть, и нам надо!

— Да! — Я накинула платок и подпихнула Лейю к выходу.

Снежок хрустел под ногами, а луна заговорщицки подмигивала, дескать, полностью одобряю вашу глупость.

— Надеюсь, паук тоже спит, — мечтательно проговорила я и тут же представила: ночь, архив, паук и мы, вернее, подруги и я, совершенно ничего не видящая в темноте. Вот я иду, тяну вперед руки и натыкаюсь прямо на… брр!

— Ну чего встала? — Алия недовольно потянула меня за руку.

— Факел надо, — просипела я. Нарисованная мною картинка пугала своей реальностью.

— Зачем? — удивилась Лейя.

— А вы представьте: ночь, архив, тишина и алхимикус.

— Ой… А факел зачем? — удивилась Лейя.

— Да чтоб ему в морду ткнуть, если на нас пойдет! — сообразила Алия.

— Я же не вижу в темноте! Как я карточки буду искать?

— Мы сами найдем, — пообещала Алия.

— Тогда зачем вам я? — В моей душе вспыхнула надежда. — Давайте, вы спуститесь, а я на стреме постою.

— Ага, а вдруг он не спит по ночам! — заверещала Лейя. — Кто нас защищать будет?

Я остановилась у моста, поколупала снег на хлипких перилах и вспомнила:

— Слушайте, у нас же есть демон, который нам до конца жизни должен!

— Не надо! — вдруг завизжала мавка.

— Ты чего? — удивилась я.

— Я его один раз позвала ночью. — Лейя покраснела. — Он… в общем, ночью от него никакого толку!

— У нас в комнате бутылка вина стоит! — вспомнила Алия. — Осталась после последнего раза, когда в карты играли.

— И что?

— Первую ночь на кладбище помните? — оскалилась Алия. — Выпьем, и что нам тогда какой-то алхимикус! А то вправду уже засохли!

Вновь почувствовав себя «тупоголовыми малолетками», мы прошмыгнули обратно в нашу комнату, в темноте и тишине выпили вино, вырывая друг у друга бутылку, взбодрились и, уже в боевом настроении, отправились навстречу подвигу.

— Я где-то здесь в тот раз оставила свой ножичек, — сообщила Алия, поскальзываясь на ступеньке и хватаясь за мой подол. — Щас спрошу у алхимикуса, куда он его заныкал?

— А у меня тут бусики! — пискнула Лейя.

Я, запнувшись обо что-то, упала и поползла на четвереньках, шепча себе под нос:

— Книжечки, книжечки.

— Где же моя цацка-то?! — гремела где-то сбоку Алия, пиная кучи монет. — Ведь так я и знала — сопрут!

— Ой, — моя рука уткнулась во что-то твердое и волосатое, — ай! — я поспешно отдернула руку, сообразив, что придуманный мною кошмар начал страшно сбываться. — Мама!

Алия замолчала, а мавка пискнула, послышался звук падения. Я быстро поползла назад, крича:

— Он здесь! Я его нащупала!

— Ой! — тут же подтвердила мои слова лаквиллская богатырка. — А-а-а, он меня за зад ухватил! Подлец! — Монеты из-под ее ног брызнули в разные стороны и зазвенели вокруг меня. Я попробовала зарыться в архивные сокровища, но подруги, топоча и нарезая вокруг круги, очень мешали.

— Где ты, скотина похотливая?! — орала Алия, а мавка пищала почти на ультразвуке:

— Где он?! Где он?!

— Я здесь! — взвыл гнусавый голосок, ввергнув нас в новую волну ужаса, во всяком случае, я, развив немалую скорость на четвереньках, крушила лбом все, что попадалось на пути. На голову наделся какой-то котел, и теперь погром я совершала, не боясь сотрясения мозга, хотя догадывалась, что трясти там уже давно нечего. Меня ухватили за подол, я рванулась изо всех сил, вошла в стену, и сознание погасло.

Очнулась я на лестнице под визжание крыса:

— Идиотки, кретинки, микроцефалки!

— Попрошу не выражаться при дамах, — бубнила Алия. — Мы тебе помочь хотели!

— По второму разу архив откапывать? — взвизгнул крыс. — У меня еще с того раза мозоли не сошли, вот! — Он вытянул свои гладенькие розовые лапки.

Что-то гулко ударило по голове:

— Ну-с, госпожа Верея, в валькирию играем, да?! — Крыс затопотал ногами. — Ритуальную чашу вместо шлема надеваем? А в ней, между прочим, еще кровь жертв не просохла!

Я поспешно, избавилась от чаши, принятой мною за котел, а Гомункул стал тыкать пальчиком в книгу, которую я прижимала к себе, сердито попискивая:

— А это щит, да? Какого лешего вам не спится, приключений ищем, да?! Брысь отсюдова!

Лейя икнула, а я вспомнила, зачем мы пришли:

— Эй, Гомункул, а вытащи-ка нам карточки твоего хозяина, где он про книги записывал. — Крыс недовольно повел усами, я пригрозила: — А то мы снова туда полезем.

Гомункул подскочил и метнулся за дверь. Пока мы приводили себя в порядок, он принес карточки, ссыпал их к нашим ногам и, повторив:

— Брысь отседова, — выпроводил нас из архива.

— Вино какое-то слабое, — пожаловалась Алия, — а то бы я ему показала, как приличных девушек за зады лапать!

— Это я, — мяукнула Лейя, а когда мы остановились и уставились на нее, пояснила: — Это я упала и за ее зад ухватилась.

— А что это за книжечка? — Алия ткнула пальцем в добытую книгу, когда мы вышли к реке.

— Волшебные сказки для самых-самых, — прочитала я.

— Это для кого?! — Алия дернула у меня книгу. — Для нас, что ли?

— А самые-самые, это как? — наморщила лобик Лейя.

— Это мы! — самодовольно проворковала Алия.

Я отобрала книгу у лаквиллки, раскрыла на середине, рассмотрела рисунок огромного коняги непонятной масти.

— Вот это лошадища! — выдохнула восхищенно Алия. — Нам бы такую — до Вежа добраться.

Лейя выхватила книгу и нараспев зачитала:

— «И свистнул Иван молодецким посвистом, крикнул богатырским покриком: «Сивка- Бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой!».

Я наклонилась к подруге и прочитала приписку меленькими буковками:

— «Топнул ногой да тихонечко прибавил слово заветное: «Пожалуйста».

Что-то громыхнуло, Лейя уронила книгу, мы присели. Земля затряслась, воздух содрогнулся, бежит лютый зверь-конь — и бур, и сер, и космат, грива до земли свисает. От топота копыт земля содрогается, от горячего дыхания снег тает. Остановился рядом с нами и по-человечьи молвит:

— Где богатырь, вызвавший меня после тысячелетнего сна? Конь повел красным, как огонь, глазом и буркнул: — Немые, что ли?

Тут уж мы с Лейей, не сговариваясь, шмыг за спину Алии и в подругу пальцами тычем:

— Она вызывала! Богатырка лаквиллская!

Конь дыхнул жаром и, склонив голову набок, стал с неподдельным интересом осматривать девицу, которая попыталась принять важную позу.

— Щас он ее схарчит, — прошептала мне на ухо Лейя и икнула. — А потом за нас примется.

— Авось подавится. — Я лихорадочно перебирала способы бегства.

— Ну я вызывала! — Алия наконец обрела дар речи.

— Неужто война великая идет, что все добры молодцы кончились, девки в богатырки подались? — усомнился конь. — Или опять матриархат? Иль вы амазонки, девы горячие и до славных битв охочие?

— Нам в Веж надо, — пробормотала Лейя, высовываясь из-за плеча Алии. Та задвинула ее обратно и не к месту добавила:

— У меня и сабля именная есть, только я ее дома забыла.

Конь подавился фырканьем, упал на спину и, дрыгая ногами, стал кататься по снегу.

— Богатырского коня для увеселительной прогулки! Девицы пустоголовые! — Он поднялся на ноги и рявкнул: — А ну подавайте мне добрых молодцев!

— Может, он их ест? — Алия попятилась, я подняла со снега книгу, зажала ее под мышкой и, обращаясь к коню, сказала:

— Будут тебе добры молодцы, целых две штуки, любого выбирай. Только до Вежа довези, они там нас дожидаются.

Конь злобно прищурился:

— Кто вам, дурехам пустоголовым, тайну великую выдал, слово заветное?

— Да никто нам ее не выдавал. — Я надула губы. — Да его каждая собака знает, в книгах пишут. — Я сунула развернутую книгу в нос коню. — Кто ж знал, что ты на каждый окрик являться будешь?

Конь разъярился, глаза налились кровью, из ноздрей дым повалил:

— Да его ж только от отца сыну, да и то перед самой смертью выдавали?!

— Передавали-то с глазу на глаз, а, вызывая в чистом поле, орали во всю мощь, там же ясно сказано. — Я уткнулась в книгу. — «Свистни молодецким посвистом, крикни молодецким покриком…», вот они и старались друг дружку переорать, а вдруг не дозовутся.

Конь в раздумье замер, а я, пока он не пришел в себя, предложила сделку:

— Давай, ты нас до Вежа, а мы тебе эту страничку в личное пользование!

— Где этот Веж? — Сивка-Бурка успокоился, я поняла, что он готов принять мое условие.

— А вон он! — Лейя махнула рукой на темнеющие вдали башни.

Конь фыркнул:

— А ножками слабо дойти? Можно ли ради такой малости богатырского коня вызывать?

— Ножки устали, — заныла Лейя, а Алия принялась деловито охлопывать новое средство передвижения, конь недовольно косил на нее глазом.

— А тебе лень?

— Ладно, садитесь. — Ох, не понравился мне его тон, нет ли тут подвоха?

Посмотрел, как мы, пища и оскальзываясь, пытаемся влезть ему на спину, фыркнул и лег на снег. Мы уселись ему на спину, вцепившись друг в друга.

— Веса в вас, как в пере, — недовольно проворчал конь, поднимаясь. — Срам один с такой несерьезной поклажей в поход пускаться.

Алия успокаивающе похлопала его по шее. Конь всхрапнул, дрогнул боками и ка-ак скакнет! Небо крутнулось, звезды прыгнули прямо на нас, по глазам резануло ярким дневным светом.

— И-и-и! — завизжала Лейя, ее басом поддержала Алия, я высунулась из середины и окаменела: песок, много-много воды, деревья какие-то нездешние, голые, высокие, с пучками листьев на макушке, а к нам, высоко вскидывая ноги, бегут какие-то черные-пречерные, как сажей вымазанные люди, машут острыми пиками и кричат что-то непонятное!

— А-а-ай! Это не Веж! — закричала я, поняв, что попали мы самое меньшее — в пекло, а бегущие — это черти нас жарить собрались.

— А сабельку я дома забыла! — с тоской простонала Алия.

А Лейя тыкала пальцами в разные стороны и верещала:

— Да это ж мужики! Голые! Голые черные мужики!

Нервы у меня не выдержали, и я, стиснув ногами бока Сивки, прокричала:

— А ну вывози нас отседова, мерин сказочный!

Опять крутнулось небо. Я с изумлением таращилась на огромный зал и толпу полуголых женщин. Одни ели заморские фрукты, другие бренчали на каких-то инструментах, третьи танцевали. В воздухе стоял густой запах благовоний, воскурений, а мы оказались посреди небольшого пруда с рыбками.

— Где это мы? — пискнула Лейя, ухватывая кисть каких-то ягод. Вроде бы виноград.

— Мы в Мирене, в гареме какого-то богатого самца! — У меня даже голос сел. — Сейчас нас и кокнут за то, что посмели сюда вломиться!

Конь тем временем стал строить глазки полуголым барышням и, красуясь, бить по воде копытом. Барышни создали оглушительную звуковую волну, тяжелые двери распахнулись, явив рожи евнухов.

— Эх! Сабельку-то я дома забыла! — сокрушалась Алия. Сивка прыгнул, обдав всех брызгами и рыбешкой из пруда.

Визг, крики, песни — и мы на вершине Лысой горы, а вокруг ведьмы на метлах и полуобморочных мужиках, высокий костер и кто-то черный и страшный по ту сторону огня с молодой ведьмачкой.

— Эх, сабелька-то… — Алия не успевает договорить — прыжок…

— Ай! У меня глазки лопнули! — взверещала Лейя, я тоже решила, что лишилась зрения, только потом поняла, что просто снова наступила ночь.

— Вон Веж, — сказала Алия, я посмотрела вперед — действительно Веж, такой же далекий, только с другой стороны.

— Спасибочки, мы дальше уж ножками. — Лейя попыталась слезть с конской спины.

— Нет! — заупрямились мы с Алией, ухватив мавку за шиворот. Пусть он нас доставит куда надобно!

— Не могу я так близко! — подал голос конь. — Что я, как барышня семенить должен?

— А мы тебе ножки свяжем, — ласково предложила Алия.

— Я сейчас эту страничку из книжки по ветру пущу, — пригрозила я, — и все-все станут тебя по каждому пустяку вызывать. Да ты к концу недели не только семенить научишься, на копыта не встанешь!

Конь обиженно заржал, пофыркал, пытаясь запугать нас своим грозным видом, а потом покорно произнес:

— Так и быть, держитесь!

Перед самым Вежем конь устал семенить и прыгнул! Гром загремел, звезды осыпались, ворота у постоялого двора снесло напрочь. Возы купеческие опрокинуло, крыши соломенные с сараев сорвало, заорала перепуганная скотина, тех, кто по нужде вышел, наземь бросило. Вывалил перепуганный люд на улицу. Одни кричат:

— Пожар!

— Грабют! — вторят им другие, а третьи вопят так, что земля дрожит. А самые сообразительные колья похватали и визжат: — Бей нечисть!

А нечисть сидит на богатырском коне ни жива ни мертва и смотрит, как народ из окон вылазит, забор на колья разбирает.

— Эх, сабельку я дома оставила… — вздыхает Алия.

Только богатырскому битюгу все нипочем, небрежно оттер здоровенного детину с дороги, вальяжно к крылечку прошествовал, дернул спиной, будто мух стряхнул, мы горохом на крыльцо и посыпались, а Сивка страничку у меня из руки и схрумкал. Бросил вокруг недоуменный взгляд, поинтересовался сразу у всех:

— И чего вам не спится? — почесал бок о стену дома, отчего тот весь затрясся, пристально заглянул в глаза каждому и, обращаясь к нам, проговорил:

— Ну, девки, до свидания. Народ здесь умный, обижать не будет. Он повернул голову в сторону «народа». — Да? А я на днях еще загляну. — Оттолкнулся копытами и исчез, только поземка на его месте заклубилась.

— И из каких-таких капиталов, милсдарыни ученицы, вы собираетесь оплачивать ущерб, да? — протянул Рогач, он же Ждан Савич, Потягивая чай из кружки и откусывая баранку.

Даже подняться в комнату нам не дали. Акулина Порфирьевна вынесла наши вещички во двор, а следом выскочили дружки, схватили нас за шкирки и поволокли к ближайшему возу. Глаза Аэрона восторженно горели, он как ребенок допытывался у нас, не забывая встряхивать за шиворот:

— Это Сивка-Бурка, да? Вы на нем катались, да? Без меня, да? Зато Велий, напротив, был как уголья в печи и бормотал себе под нос, что с нас нельзя ни на минуту глаз спускать и спать надо с нами, да еще за ногу привязывать. Оттащив нас подальше от любопытных глаз, встал поперек дороги, упер руки в боки, как коршун над падалью, и заорал:

— Ну и кто это был?! Только не врите, что Сивка-Буркаl

— А че тогда врать? — опешила Лейя.

— Скажем, что это Конек-горбунок, — предложила я, — а мы вроде как его горбы.

Велий зарычал, снег зашевелился, будто под ним поползли змеи, а мы завизжали от страха и прокричали, что готовы рассказать всю правду, больно уж вид у мага был решительный. Я успела подмигнуть подругам, а те не дуры — поняли правильно.

— Ну-у, — начала первой богатырка, — идем мы, значит, гуляем. Погодка теплая, снежок валит, вдруг земля задрожала, звезды упали, глядь, а это Сивка-Бурка бежит. — Она покосилась на мага, который смотрел на нее с недоверием. — Ну мы и говорим: о, привет, Сивка-Бурка, до Вежа не подкинешь? А он: о чем разговор, залазьте! — Алия махнула рукой и замолчала, не выдумав продолжения.

— Ты сама-то веришь в то, что городишь? — спросил маг.

— А то!

Велий, поняв, что от нее большего не добиться, впился взглядом в Лейю:

— И где же это вы гуляли среди ночи?

Лейя смутилась, захихикала, махнула варежкой на мага, покраснела и опять махнула, а я восхитилась — и как у нее так получается? Ничего не сказала, а маг уже себя дураком почувствовал. Шумно задышал, выгоняя через ноздри пар не хуже Сивки-Бурки, и рявкнул:

— За дурака меня держите?! Еще скажите, что за женихами отправились! В Веж! Где ваши физии на каждом заборе красуются!

— Зачем?! — округлила глаза Лейя. — Просто показалось нам среди ночи, что кто-то зовет нас, да так ласково: мол, девицы-красавицы, выйдите на крылечко, взглядом ласковым одарите, гриву шелковую расчешите. Выскочили мы на крыльцо, а там… — Лейя закатила глаза, а Аэрон, давясь смехом, стал съезжать по забору на землю. — В общем, там Сивка-Бурка. Алия ему и говорит: «O! Сивка-Бурка!». А он ей: «O! Алия!» — Мавка умолкла. Велий ничего не сказал, только заброшенная баня снялась с места и щепой разлетелась в стороны. Мы от уважения даже присели; силен мужик.

— Ну, — Велий повернулся ко мне, — я слушаю.

Я ему, конечно, не нанималась, но надо так надо.

— Захотелось нам выпить, — начала я. Брови у мага от неожиданного поворота событий полезли кверху, а Аэрон издал клекот, закидывая голову, как аист на болоте. — Вспомнили мы, что в Школе у нас заныкана бутылочка вина, сходили, выпили, — я демонстративно дыхнула на Велия, — а на обратной дороге глядь…

— Сивка-Бурка, — закончил догадливый маг.

— Ага, и говорит: а хотите, девицы-красавицы, я вас покатаю? — Я вперилась в глаза мага: — Вот ты разве отказался бы? Ну мы говорим, давай! Ох, он нас покатал! — Я повернулась к мавке: — Лейя, дай им винограду, хватит втихую одной лопать! Ну а потом подбросил до Вежа. Очень мы ему по сердцу пришлись.

Я развернулась, и мы с подругами потопали к Школе, оставив мага таращиться нам вслед. Очень ему не понравилось присутствие винограда, он мял его в руках и с тоскливым отчаянием понимал, что мы действительно где-то были. Шагов на двадцать успели мы отойти, прежде чем он закричал:

— Что вы еще натворили и где?

— Переживает, — обрадовалась Алия.

— Интересно, за кого? — встрепенулась мавка.

— За Сивку- Бурку, — буркнула я, стараясь затолкнуть книгу с волшебными сказками поглубже за пазуху.

Не успели мы даже дойти до нашей комнаты, а предатели-дружки уже заложили нас Феофилакту Транквиллиновичу. Пришлось и ему рассказывать историю знакомства с Сивкой-Буркой, терпение у директора оказалось просто змиево, после всех наших охов и ахов он даже не хлопнул по столу ладонью и не отправил нас на конюшню для порки, а, пораздував щеки, проговорил:

— Странная какая-то история. Вы не находите?

— А уж мы-то как удивились! — Вид у нас был такой невинный, что директору ничего не оставалось, как нас отпустить.

Выйдя за двери кабинета, мы столкнулись нос к носу со сдавшими нас парнями. Благообразно сложили ручки, отвесили земной поклон и сладкими голосами пропели:

— Здравствуйте, господин наставник, и вам здрасти, господин Аэрон. — И снова обратились к Велию: — Что же вы нас, сиротинушек, безвинно обидели, наябедничали?

Алия ткнула меня в бок и громко прошептала:

— Негоже так наставнику говорить, долг его святой — за порядком следить и нас, малоумных, наставлять, а где сам не справится, совета у старших испрашивать.

Дружки, не ожидавшие от нас такого, озадаченно застыли, словно кони богатырские, которым велели возы с навозом возить, а Лейя, отвесив еще один поклон, пропела сладенько:

— Мы в столовую идем, а после в комнату вернемся, обещаем по дороге ни с кем не разговаривать и ни на ком не кататься.

У Велия взгляд стал колючим, он развернулся и молча пошел прочь, а Аэрона мы и сами пинками погнал и, только я успела на ухо вампиру шепнуть:

— Угадай, кто у хана Миренского в гареме нынче гостил? — и рассмеялась, глядя, как он зеленеет от зависти. Нам-то что, кроме винограда ничем не поживились, а уж Аэрон-то разгулялся бы!

— Зря ты так, — укорила меня Лейя. — Он теперь плакать будет.

— Да пусть хоть стены грызет, лишь бы нам не мешал. — И я вприпрыжку побежала в комнату, где лежали карточки.

Оставшееся до учебы время мы провели, запершись в комнате и сортируя добытые у Гомункула карточки.

Бумага была серой и рыхлой, чернила на ней расплылись, а со временем еще и выцвели, попортившись от воды, чая и жирных пятен, словно ими активно пользовались вместо салфеток и подстаканников.

Мы с Алией разбирали записи, а мавка записывала в тетрадочку. Адреса и должники размножались словно тараканы, вдобавок половина невозвращенных книг, как назло, оказалась как раз о превращениях.

— Я уже забыла название Гомункуловой книжонки, — призналась я.

— Превращения элементарных веществ? — Лейя раскрыла журнал. — Элементарные превращения веществ? Вещества элементарных превращений?

— По-моему, там что-то про животных было, — сказала Алия.

— Превращение в животных. Приращение животных. Укрощение животных. Украшение животных, — тут же затараторила мавка. — Сокрушение животных.

— Там еще было про элементы. — Я потерла лоб в надежде добыть таким образом ценную мысль.

— Алименты. — Тут же обрадовалась подружка, начав водить пальчиком по строчкам, а я поняла, что ни за что не вспомню название, сколько бы оно ни вертелось на языке. И решила зайти с другой стороны.

— А кто автор, не помните?

— Симус, — уверенно заявила Алия.

— Примус, — возразила Лейя.

— Вторус.

— Короче, нужен крыс, — объявила я.

Добраться до Гомункулуса оказалось нелегко. В архив спускаться мне совсем не хотелось, а в гости крыс заходить пока и не думал. Я отложила записки сумасшедшего и сосредоточилась на начале учебы. Тем более что уроки по практической магии обещали стать долгими и тягостными, так как вести их теперь должен был разобиженный Велий.

Мы сошлись, как дуэлянты на белом снегу притихшего парка.

Я чинно сложила ручки на меховой оторочке короткой шубки и, чуть склонив голову, пропела:

— Здравствуйте, господин наставник.

Маг в точности повторил мое движение и с такой же ехидцей ответил:

— Здравствуйте, госпожа Верелея. На какой теме вы остановились в прошлый раз?

На нем не было учительской мантии, не было плаща мага, была простенькая кожаная курточка, прикинулся скромной овечкой, но я не желала примирения и с ходу заявила:

— В прошлый раз вы нас учили баньки на щепочки разносить.

Велий досадливо взлохматил волосы.

— Ну извини, с кем не бывает.

Я задрала нос и смотрела в сторону, делая вид, что просто вышла прогуляться. Мой отсутствующий вид магу не понравился.

— Ну и чего ты дуешься? — спросил он. — Из-за пустяков.

— Я пришла на за-ня-тие, — проговорила я по складам, не соглашаясь на задушевную беседу.

Он хлопнул в ладоши:

— Хорошо. Если ты так горишь желанием позаниматься, пожалуйста. — Постоял, сложив руки на груди и оценивающе глядя на меня. — Защита от лешего.

— Хорошо, господин наставник, — я смиренно поклонилась.

— Хорошо, госпожа ученица, — сказал Велий и пропал, будто его и не было на этой тропинке. Между ним и мной было шагов шесть чистого снега и цепочка следов, показывающая, откуда он пришел, но ее тут же замела налетевшая поземка.

— Леший бы побрал такого наставника, — с чувством выразилась я, оглядываясь и решая, что означает его исчезновение — конец урока или все-таки начало? Пока я раздумывала, влоб мне ударила шишка.

Ага, значит, начало! Я подняла шишку, сжала ее в ладони и повертелась на месте в поисках нахальной черноволосой цели. Сзади провели по плечу ладонью, я крутнулась на месте — никого.

— Никакими чарами лешие не обладают, просто отводят глаза, менторским тоном заговорил Велий. Голос то приближался, то отдалялся, как будто маг ходил вокруг меня. Стоило мне скосить глаза в сторону, как в затылок несильно толкнули пальцами: — Не отвлекайся.

— Рукоприкладством занимаешься? — прошипел а я, начиная закипать. В ответ в лицо полетела снежная крупа, а Велий продолжал гундеть:

— Вопрос — зачем это тебе? Отвечаю — эти чары используют моровые девы, ведьмы, бесы, самые опасные и распространенные виды домашней нечисти. Ничего страшного, если мимо тебя пробежит незамеченный домовой, и совсем другое, если тебя незаметно мазнет саваном чума, лихорадка.

— На меня саваны не действуют, то же самое, что пытаться заразить чумой Анчутку, — насмешливо сказала я. — Если только этим самым саваном задушить?

— Эгоистка ты, Верелея, думаешь только о себе. — Снег продолжал хрустеть вокруг. — А если повадится в село ходить?

— Как поставил вопрос, так и ответила, вопрос был насчет меня, а не человечества в целом. — Вертеться на месте я не стала и просто стояла столбом, чувствуя, как маг ерошит мне волосы и сыплет снег за шиворот. Сбоку прилетела очередная шишка.

— Вредная ты, Верелея, проучить бы тебя за козье упрямство. — Шишки полетели просто градом, вдобавок ко всему Велий стал дергать за шубку, заставляя меня вертеться на месте. — Да тебя щипками до смерти доведут!

Озверела — это не то слово, чтобы описать мое состояние. Мне хотелось рвать и метать, причем определенного человека, но, вместо того чтобы с рыком кинуться на его поиски, я постаралась успокоить себя мыслью, что час расплаты все равно придет. Потом совершенно отчетливо представила защитный щит.

Обстрел шишками закончился, я удовлетворенно кивнула головой, прикрыла глаза, стараясь не обращать внимания на снежки, Которые кидал в меня Велий, и из-под ресниц заметила смутный силуэт, причем совсем рядом, в моем защитном круге. Я широко открыла глаза, негодующе взвизгнула и отправила шишку, дожидавшуюся своего звездного часа в кулаке, прямо в лоб наглецу, едва сдерживаясь, чтобы не броситься на него с кулаками.

Зато подняла нешуточную метель прямо внутри щитов. Может, он и выкрикивал угрозы, я не слышала. В конце концов щиты не выдержали разгула стихии и лопнули, метель осыпалась снегом. Мы остались друг против друга, напряженные и злые.

— Я могу идти, господин наставник? — просипела я.

— Урок окончен, госпожа Верелея, — глухо проговорил Велий. Я развернулась и, отряхивая шубку, пошла в Школу, чувствуя, как маг сверлит меня взглядом.

В комнате сидела не менее злая Алия, листала найденную в архиве книгу и грызла соленые сухарики.

— Меня Вульфыч одним ударом в нокаут отправил, — буркнула она, сверкнув свежим фингалом. — Вот, сижу, сказочками утешаюсь. А как у тебя с магом?

— Скажем так: задушевной беседы не получилось.

— А тебе не кажется, что ты слишком на него рассердилась? На Аэрона ты бы так не дулась.

Я молча села рядом с Алией, заглянула в книгу. На картинке был изображен матерый волчище.

— Красавец!

— И не говори. — Алия зарделась. — А как ты думаешь: его вызвать, как Сивку-Бурку, можно?

— Надо попробовать. — Я вытащила книгу из рук Алии. — Как здесь написано? «Если захочешь меня позвать, выйди на перекрестье дорог и кликни…» Вот черт! Дальше неразборчиво… — Я, морщась, попыталась прочесть текст, но буквы невозможно было различить.

— Жаль, — расстроилась Алия.

Загремело ботало Рогача, в комнату вбежала Лейя.

— Пошли на обед! Что это вы смотрите? — Она тоже присел а на край кровати. — Ух ты, какой классный волчище! Давайте вызовем!

— Тут буковки размылись. — Алия кивнула на книгу.

— Да это же начало гармонических чар, обыкновенный приворот на животное, надо просто держать его образ в голове, тут и слова-то не обязательны, можно простенькие стишки.

Я стишков про волков не знала, зато знала колыбельную. Поэтому представила этого самого волчищу и запела: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придет серенький волчок и ухватит за бочок, и утащит во лесок, под ракитовый кусток!»

Подруги смотрели на меня как на умалишенную, Алия повертела пальцем у виска и открыла рот, чтобы описать мой вид, но откуда-то издалека донесся волчий вой.

Парк наполнился криками, которые становились все громче, все ближе, захлопали двери, по этажам пошел истошный визг. Дверь распахнулась, стукнувшись о стену, и в комнату ворвалось что-то огромное, серое и лохматое, оказавшееся волком величиной с годовалого быка. Зверь клацнул зубами в опасной близости от наших голов, прыгнув, завалил на кровать и, не дав мне зайтись в крике, заговорил сам:

— Привет, девица, зачем вызывала? — Голос был низкий, завораживающий, и я не нашлась что ответить, а зверь стрельнул по комнате хитрыми желтыми глазищами, умудрившись подмигнуть сразу обеим подружкам, развернул уши в сторону распахнутой двери, сказал: — Шумно тут у вас, как насчет прогуляться? — и, не дожидаясь ответа, ухватил меня зубищами за бок, закинул на спину, молнией пробежал по комнате, вышиб лапами раму, и уже в воздухе я поняла, отчего вдохнуть не могу — Алия сжала мои ребра изо всех сил, сидя позади меня, и где-то совсем вдалеке, относимый ветром метался Лейин писк:

— Я соскальзываю с хвоста! Держите меня!

Мне было совсем не до этого, прямо на меня летел заснеженный парк, я зажмурилась в ожидании удара, после которого нас найдут под нашими окнами в расплющенном состоянии, но подо мной прокатилась волна мышц и мы снова взлетели.

Волк махнул хвостом, и Лейя оказалась позади Алии, правда, задом наперед. После четвертого скока я поняла, что не убьюсь, упав со спины волка, а Алия даже стала выкрикивать что-то вроде:

— У-ух!!!

В общем, скакали мы недолго, но очутились в глухом лесу около заледеневшей речки, под ракитовым кустом, куда не задумываясь сбросил нас волк. Стоя по пояс в глубоком сугробе, в одних платьях, мы завопили:

— Здесь же холодно! Волк оскалился:

— И утащит во лесок, под ракитовый кусток!

— Но не раздетыми же!

Волк захохотал, толкнул меня в грудь, я завизжала, замахала руками и провалилась в снег. Тонуть я уже тонула и теперь поняла, что замороженная вода в виде снега нисколько не лучше, и сразу догадалась, что волчище меня решил попросту тут прикопать потихому. Каково же было мое удивление, когда в зад подтолкнули лапой и недовольно проворчали:

— Ну шевелись давай, долго тут сидеть будешь?

Я поползла вперед к теплу и свету. Узкий лаз в снегу сначала превратился в звериною нору, а потом и вовсе в пещеру со стенами, выложенными самоцветами, с коврами под ногами, с золоченой мебелью и серебряной посудой, а главное, с растопленным камином.

— Ну чего рты раззявили, давайте грейтесь, — прогудел сзади волк. Мы сели у камина и вытянули руки к огню, таращась вокруг. А Лейя спросила о том, что мучило нас всех:

— Дяденька, а вы кто?

Волк зашелся низким и страшным хохотом, от которого, наверно, медведи дохнут. Мы съежились, а волчище проговорил:

— Только не говорите, что испугались, я же этот, серенький волчок. Не верите?

Мы осмотрели еще раз эти лапищи, головищу, хвостище и неверяще покачали головами.

— Скорее серенький бычок, — вырвалось у меня. Волк довольно расхохотался, положил лапу на огромную кровать, укрытую медвежьей шкурой, и произнес:

— Давненько я к людям не выходил, уж и забыл, какие вы мелковатые. Правда, Иван поболе вашего росточка был.

— Дяденька, а у вас покушать нету? А то у нас сейчас обед в Школе.

Волк разулыбался, перевернулся через голову и оборотился молодцем красоты неописуемой. Глянула я на Алию и поняла — пропала девка, а еще поняла, что книжку надо подальше спрятать от влюбленной подруги. Молодец между тем кинул на стол скатерку, она сама развернулась, мы моргнули глазами, а на скатерти чего только не стоит!

— Ананасы в шампанском не желаете? — спросил бывший волк, посмотрел на наши лица и вздохнул: — Ну и дремучие же вы, девки, даже что такое ананасы не знаете!

— Мы не знаем, что такое шампанское! — с обидой сказала Алия.

Молодец хохотнул, подсел к смутившейся деве и, склонившись к ней, проникновенно сказал:

— Вот ананас. — Он взял с блюда желтый кружок. — А это шампанское. — Молодец налил в бокал какой-то шипучий напиток, а затем плюхнул в него кружочек ананаса. — Получились ананасы в шампанском.

Алия отпила глоток и как-то глупо хихикнула, зарумянилась, а Лейя стала меня в бок локтем тыкать и жестами показывать, мол, ты видишь, куда дело-то идет? Я видела и то, какими глазами волк смотрел на Алию, и то, что девица поплыла, как масло на сковороде.

— Тоже мне валькирия, — пробормотала я. — Стоило увидеть симпатичного мужика, и все… — А в книжке про вас все-все правда? — громко спросила я, прерывая хихиканье Лейи и воркование парочки.

Волк хитро прищурился, глядя то на меня с Лейей, то на Алию; после таких взглядов на Акулину Порфирьевну Рогач обычно выставлял нас с постоялого двора, приговаривая:

— И чего это вы, девицы, в четырех стенах сидите, шли бы, погуляли часок-другой.

А нахальная Лейя еще и медяк на пряник умудрялась выклянчить у жадного до денег кладовщика. Вот и сейчас я почувствовала, что меня с мавкой хотят выставить за порог, но то ли душа у серого была шире, чем у кладовщика, то ли не был он уверен, что богатырка не кинется вслед за нами, но он встал, поправил кушак, приосанился, покосился на Алию и, проказливо хмыкнув, сказал:

— А вот сейчас сами и проверите.

Перевернулся через голову, став снова огромным волчищей, и не успели мы крикнуть «Нет!», как все трое оказались на его спине, только теперь первой сидела Алия и ласково трепала его за ушки. Лейя высунулась у меня из-за плеча, затрясла головой, как припадочная, кивая на Алию: мол, у подруги последнее соображение отшибло.

Помчался волк не к выходу, а в глубь пещеры, которая раздавалась вширь и в высоту, пока не оборвалась просторным выходом. Мы взвизгнули, потому что внизу была пропасть, а еще лето, солнце и океан — безбрежная синь резанула по сердцу. Нас с Лейей возмущало только восторженное уханье Алии, когда Серый Волк принялся прыгать со скалы на скалу.

— Разухалась, как филин, — проворчала Лейя мне на ухо, я ткнула ее локтем в ребра, мол, помолчи, а то как бы этот серый ухарь не скинул нас со спины.

Так мы и скакали на волке, строя друг другу страшные глаза.

Только Алия блаженной дурочкой запрокидывала голову, подставляя ветру лицо, да покрепче сжимала ногами бока волка.

— Где это мы? — спросила я, и волк пояснил, что это тридевятое царство, тридесятое государство. Тут глаза Алии загорелись алчным блеском, и она спросила:

— А не тут ли конь златогривый у царя Афрона?

— А то ж! — хохотнул Серый Волк, стрелой метнулся вниз, мелькнули поля, леса, реки, городки.

И встали мы прямо посреди стольного града в царском тереме, только на заднем дворе. Все золоченое, разукрашенное, народ бегал богато одетый, даже конюх с вилами — в парчовых одеждах.

— Ну, — толкнул Алию Серый Волк, — иди.

Лаквиллка растерялась:

— Куда?!

— Дак на конюшню же! — сделал круглые глаза Серый Волк. — Сейчас у царя пир, конем он начнет хвастаться только вечером, чтобы показать, как грива золотом горит.

— И что?! — все еще не понимая, но делая робкие шаги к конюшне, спросила Алия.

— А мы к тому времени его уже вернем, — подмигнув, ответил Серый Волк. Алия со всех ног рванула к конюшне, а я вспомнила и заорала ей вслед:

— Только ты уздечку не трогай! — Но было уже поздно. На конюшне заржали, колокола забили, стража закричала:

— Воры!

Мы с Лейей завизжали, а из конюшни на златогривом красавце вылетела Алия. Конь крутанулся по двору, присел на задние ноги и вдруг скакнул в небо, а следом за ним и мы на Сером Волке. Было жутко и весело, будто снова выбрался на свободу камень сновидений.

Вернулись мы чуть ли не за полночь, веселые, сытые и пьяные.

Трудней всего было проволочь коня сквозь нору и оторвать Алию от волка, пьяненькая богатырка оказалась на удивление цепкой, а волк на редкость коварным, все гундел ей что-то на ухо, наверняка всякие глупости.

Я предлагала пробраться в свою комнату тихонечко, как мышки, но от ржания проклятого коня с деревьев сыпался снег, Лейя безудержно хихикала, рассказывая, какие глаза были у Велия и Аэрона, когда мы на Сером Волке пролетали мимо них. Я шикала на мавку, на судорожно всхлипывающую Алию, на коня, на трепыхавшуюся за пазухой жар-птицу, все порывавшуюся заорать дурным голосом. И потому как-то не заметила делегацию, встречавшую нас на крыльце.

Лейя, задрав голову, запрыгала как полоумная, размахивая руками над головой. Молодильные яблоки, которые она держала, прижав к груди, рассыпались по снегу. Я присела и, придерживая одной рукой жар-птицу, другой стала сгребать яблоки, кроя мавку нехорошими словами. Конечно, ей в змеином плащике, который она выпросила у волка, кроме плясок на морозе, ничего и не оставалось, зато я в своей новой длинной, с большим капюшоном лисьей шубке чувствовала себя очень уверенно и комфортно.

Я на миг подняла глаза — посмотреть, кому там мавка так радостно машет, и увидела Велия и Аэрона в окне нашей комнаты. Аэрон делал руками какие-то загадочные знаки, я еще подумала — вот дурак, пляшет вместе с мавкой! А Велий бился головой о раму. Я сразу решила, что ремонтировал окно не ветреный Аэрон, а этот вот положительный мужчина, ишь, бьется, переживает.

Когда среди ночи раздался чей-то противный скрипучий голосок, я даже вздрогнула.

— И как, извините, все это понимать?

— Опа! Замели, ноги делаем! — всполошилась Алия, вспомнив, что конь-то ворованный. Мы подхватились бежать, но тут нас приморозил к месту суровый окрик директора:

— Стоять!

И мы встали, даже конь, потому что Феофилакт Транквиллинович — это не царь, у такого коня не скрадут. Я решила пойти на хитрость, улыбнулась во весь рот и ласково так проворковала:

— Здравствуйте, Феофилакт Транквиллинович!

— Будто утром не виделись, — буркнула Алия, я на нее шикнула и попробовала даже поклониться суровому директору, но земля ушла из-под ног и я уткнулась головой в живот Велию.

— Упс! А вы уже здесь! — удивилась я.

— Где вас черти носили, мы всей Школой с обеда вас ищем! — проворчал Велий.

— В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, — пояснила я. — Хочешь яблочко?

Он закатил глаза, прижав меня к груди, и пробормотал в макушку:

— Я убью тебя когда-нибудь за твои выходки. Когда Аэрон сказал, что не чувствует тебя в мире живых… — Капюшон упал у меня с головы, а жаркое дыхание мага прогрело, казалось, до самого сердца. Я смущенно пропыхтела, пытаясь его оттолкнуть:

— Да отойди ты, птичку задавишь!

— Какую птичку?! — изумился маг, и тут я вытащила квохчущую жар-птицу из-за пазухи…

Всех желающих кабинет директора вместить не смог, поэтому те, кто не сумел туда протиснуться, заглядывали из коридора. Двери закрыть не рискнули, опасаясь школьного бунта. В клетке дремала, сунув голову под крыло, замученная жар-птица, словно всполохи на углях, по ней пробегали волны холодного огня. Феофилакт Транквиллинович прожигал взглядом молодильные яблочки, лежащие на блюде. Ночью мы на все лады уговаривали его их отведать, уверяли, что принесли специально для любимого наставника, чтобы он помолодел и душой, и телом. Яблоки кушать он не решился, хотя сбросить сотенку-другую лет хотелось.

С утра мы проклинали коварного Серого Волка, голова раскалывалась, сладенькие фрукты заморские в шипучей водичке оказались хуже Никодимова самогона с пивом.

— Пожил сладенько, поживи гаденько, — бормотала Алия, сидя в обнимку с ледяной банкой.

— И ведь не пили же мы! — уверяла я Велия, который смотрел на мои мучения со странным выражением на лице — этакая смесь сочувствия и злорадства. — Вина капли в рот не брали, это волчище нас какими-то ананасами в шампанском накормил, тьфу ты, напоил.

Завистливый вампир скрипел зубами и сочувствовать нам не желал, возмущенный тем, что я не только наш священный союз порушила, но и дружеские отношения растоптала, друзья не едят в одиночку ананасы в шампанском и не шляются по тридевятым царствам!

— И что бы ты там делал? — фыркнула Алия, отрываясь от банки. — На Царь-девицу таращился бы? Ну подумаешь, глаз не отвесть! Я волка разом отучила на нее зыркать, как дала ему промеж ушей! А красотку мы втроем за косы оттаскали, чтоб знала, как чужих мужиков уводить!

— Это была чисто девичья вечеринка, — добавила я.

И вот теперь мы втроем сидели в кабинете, а директор ждал от нас объяснений, каким образом нас занесло в тридесятое государство. Толпа жадно внимала. Первой начала Алия:

— Ну-у, идем мы, значит, гуляем. Погода теплая, снежок валит, глядь, а навстречу нам Серый Волк. Ну мы и говорим: «О! Привет, Серый Волк! До Школы не подкинешь?» А он: «О чем разговор, залазьте!» — Алия махнула рукой и замолчала. Толпа замерла, скрипя мозгами. Аэрон уткнулся в ладони и, судя по тому, как подрагивали его плечи, рыдал. Велий, еще не до конца веря, что мы по второму разу заведем старую песню о Сивке-Бурке, таращился на нас.

— Это все?! — поинтересовался директор и, когда Алия нервно кивнула, повернулся к Лейе: — И где же это вы гуляли в одних платьях посреди зимы?

А я подумала, до чего же все мужики одинаковы, пока одну и ту же историю по три раза не услышат, не поверят.

— Послышалось нам перед обедом, что кто-то зовет нас, да так ласково. Дескать, девицы-красавицы, выйдите на крылечко, — залилась соловьем Лейя, — шерстку мою причешите, по спине погладьте! Мы выскочили, а там…

— Серый Волк, — прорычал Феофилакт Транквиллинович, видимо узнав песню.

— Ага. Ну мы его погладили, а Алия говорит: «О! Серый Волк!». А он ей: «О! Алия!». — Мавка умолкла.

Велий не выдержал и присоединился в рыданиях к Аэрону. Толпа в коридоре ахнула и, судя по шуму начинающейся драки, разделилась надвое — на тех, кто поверил нашему рассказу, и тех, кто с чего-то решил, что мы брешем. Одним шлепком ладони по столу директор прекратил всякие безобразия. Я поняла, что надо спасать положение, и пошла на откровенность:

— Захотелось Серому Волку выпить. — Я бросила испепеляющий взгляд на Велия, который всхлипнул, уткнувшись лицом в ладони, и продолжила: — Заходит он к нам в комнату и говорит: а давайте, девки, по чуть-чуть? Мы, конечно, ни в какую, потому что девицы скромные, честные, благовоспитанные, а он говорит: а если не за так? И давай пихать нам в руки молодильные яблочки, дескать, директору вашему для поправки здоровья. Алия говорит: «Ну, если только ради Феофилакта Транквиллиновича…»

Алия состроила мне зверскую рожу и украдкой показала кулак.

— А Лейя говорит: «И нам подари что-нибудь!» — Мавка выпучила на меня глаза. — Ну волк шубки и приволок.

— Выходит, вы, госпожа Верея, напились бескорыстно, из чистой любви к искусству? — констатировал Феофилакт Транквиллинович.

— Нет, я выпила для храбрости, чтоб для Школы коня златогривого укр… приобрести и жар-птицу. — Я похлопала ресничками, глядя на директора честными-пречестными глазами. Тот понял, что правды от нас не дождется, и выставил за дверь.

Стоило мне подумать, что буря пронеслась, как дружки нас подхватили под ручки, мигом доставили в комнату, с самым зловещим видом задвинули щеколду и потребовали:

— Ну а теперь рассказывайте правду.

Аэрон плюхнулся на мою кровать, и я заметила, что из-под одеяла торчит корешок книжки с волшебными сказками.

— А с чего это вдруг мы должны перед вами отчитываться? — набросилась я на парней. — Мы вас еще за тот раз не простили!

— Простили и даже в любви клялись! Ночью, — сказал Велий.

Аэрон хохотал.

— Кому? Тебе? — возмущенно закричала я. — Я, между прочим, девица помолвленная, у меня и жених есть! — Мне никак не удавалось вспомнить, что было после того, как нас ночью доставили до комнаты. Подруги молчали, как воды в рот набравши, пришлось мне самой придумывать, как выкрутиться и вытурить парней из комнаты.

Я стала косить глазом в сторону Велия и заговорщицки подмигивать. Мое косоглазие было наконец замечено. Похмыкивая и всячески выражая заранее свое недоверие ко всему, что я собираюсь сказать или сделать, он нехотя согласился выйти со мной в парк.

В парке, усевшись на скамейку и пригласив его присесть рядом, я доверительно прошептала:

— Повадился ходить к Алие Серый Волк.

— Погоди, — поймал меня за руку Велий, — хочешь, я расскажу тебе сказку про белого бычка?

— Нет.

— Все говорят, нет. А хочешь, я расскажу сказку про белого бычка?

Я замолчала, он ущипнул меня за бок и снова спросил:

— Все молчат, а хочешь, я расскажу тебе сказку про белого бычка? Не знаю, чем бы закончился наш разговор, но загремело ботало Рогача, я облегченно выдохнула, показала магу язык и, приподняв подол длинной шубки, побежала на уроки.

По графику у нас стояла демонология, и пропускать такое веселье я не собиралась.

Ворвавшись в класс, где за партами сидели мои вечные должники, я с порога радостно заорала:

— Ребята, представьте, какое у меня сегодня заветное желание? Демоны застонали, а Анжело подсказал:

— Не быть разорванной демонами.

— Неправда, — разочаровала я его. — Хочу, чтобы вы отчетливо дрожали. Ну правда, чего вам стоит?

Проклиная себя за уступчивость, Анжело подрожал крылышками, изображая смертельный ужас. Я ему послала воздушный поцелуй, а остальным попеняла, пообещав, что они еще пожалеют об этом, потому что не стоит злить жуткую чародейку Верею, поскольку чародейка Верея имеет власть даже над демонами.

— Спорим, Сиятельный не устоит против моих чар? Сейчас такую фигню начнет нести, что обхохочетесь!

Демоны задумались, когда я, проявляя необыкновенную щедрость, поставила на кон их вечную кабалу против серенады под окном. Предложение было соблазнительным, но демонов пугала легкость, с какой я соглашалась отказаться от власти над ними. Скорей всего, они бы отказались, если бы Анжело не ударил со мной по рукам, очень завлекательно заорав:

— А-а, давай! — шепнув мне на ухо: — Теперь ты моя должница.

— Оставь свои надежды, — широко улыбаясь, сквозь зубы процедила я.

— Тогда я сейчас правду расскажу, — не отпускал мою руку демон.

— Ладно, буду освобождать тебя на каникулы.

И тут вошел Сиятельный. У него были странные отношения с демонами: слушали они его всегда внимательно, но с таким выражением, словно ждали от него какой-нибудь глупости, так что неизвестно было, кто кого и чему учил. Они его выдержке или он их демонологии.

Выглядел он как всегда безупречно, словно на него работал целый штат цирюльников, прачек, портных и парфюмеров. Сиятельный поздоровался, аккуратно водрузил на кафедру тетради и приступил к лекции:

— Сегодня мы познакомимся с мифологией Полесья. — Князь перелистнул первую страницу. — Три верховных божества, коими являются Громовержец, Навий царь и Лесовик. И богиня плодородия Жива.

Демоны сидели тихо как никогда в ожидании обещанных мною фокусов. Сиятельный тоже бросал подозрительные взгляды на аудиторию.

— Вот один из типичных мифов Полесья, — сказал Сиятельный, почему-то сверля меня взглядом. В классе стояла полная тишина, вздумай здесь летать муха, шелест ее крыльев показался бы оглушительным. — Ладно, — кивнул головой Князь и принялся зачитывать миф с конспекта:

—  «Посватались как-то Громовержец и Навий царь к Живе. Оба сильны, богаты, удачливы, не может Жива между ними выбрать. Трудно ей, девушке неопытной, решить такой вопрос самостоятельно. Решила она спросить у кого-нибудь совета, идет по дороге, а навстречу ей лисица-пройдоха.

— Что ты, Жива, такая грустная? — спрашивает лиса у девицы.

— Да вот, посватались ко мне два жениха, не знаю, как выбрать, — пожаловалась богиня. Лисица смекнула свою выгоду и говорит:

— Пойдем, провожу тебя к дядьке Лесовику, он мудрый, он поможет.

А сама показала тропинку, и напрямки к Лесовику.

— Что ты мне дашь, — спрашивает, — если приведу девицу пригожую?

— Зачем мне девица? — усмехнулся Лесовик.

— А это уж сам решай, а я хочу себе красивую шубку.

Дал ей шубку Лесовик, Живу встретил, в избу свою провел, выслушал ее беду и говорит:

— Помочь тут несложно, будем гадать на червях. Ты на кроватку ложись и вслух говори: Громовержец, Навий царь, а я буду червя подносить, на каком имени тебе похорошеет, за того и замуж выйдешь.

Удивилась Жива, но погадала. Вышло ей идти замуж за Громовержца…»

Сиятельный задумался, перелистнул несколько страниц, но подмены не заметил — почерк у Гомункула был неотличим от Рагуилова. Демоны сидели с каменными мордами, а я вспомнила Лейину сказочку.

— «Поблагодарила Жива Лесовика за гадание, а он ей для пущей уверенности еще раз предложил погадать, и надо ж было такому случиться, что второе гадание показало на Навьего царя. Три дня они гадали, и все получалось по-разному, то на одного, то на другого.

— Что же делать-то теперь? — приуныла девица, а Лесовик плечами пожал и говорит:

— Да выходи ты за обоих, а детишек будешь от меня рожать. На том и порешили…»

— Что за чушь?! — выпучил глаза Сиятельный.

Весь класс уставился на меня, а Анжело сделал вид, что он тут ни при чем, просто мимо проходил, хрюкнул и спросил:

— Ну и кто это сделал? — спросил Князь, вперяясь взглядом почему-то в меня.

Я невинно похлопала глазками, а демоны тут же меня сдали, демонстративно отодвинувшись и слаженно кивнув головами в мою сторону, будто специально репетировали. Я задохнулась от возмущения, готовясь отпираться и спорить, но Сиятельный лишь усмехнулся, бегло пробежал глазами тетрадки и восхитился моим трудолюбием:

— Вы все конспекты испоганили?! Честное слово, я бы не усидел!

Не могла же я сказать, что мы вшестером трудились!

— Но, я думаю, вам будет нетрудно восстановить все конспекты к следующему занятию. — И он улыбнулся так искренне и дружески, что я просто не смогла ему отказать.

Демоны злорадно оскалились, оказалось, у них и спор был на то, каким образом вздует меня Сиятельный. Стоило мне увидеть кочующие из рук в руки кладни, как я взревела медведем:

— Вы мне все должны до конца жизни!

В ответ на это класс засвистел и в меня полетела мятая бумага, а демоны намекнули, что сегодня они договаривались лишь на серенаду. И тут же, обнявшись, завыли на всю Школу: «Наша милка так, страшна, что боятся медведи, у нее суровый взгляд, просто так, не подходи!»

— Ну не буду вам мешать. — Сиятельный сделал всем ручкой и удалился из кабинета, оставив меня разбираться с взбунтовавшимися кабальниками.

Итак, мне пришлось идти в архив.

Я не помнила, вырывал крыс страницы из конспектов или вымарывал, но надеялась, что он хотя бы их помнит.

Подойдя к ведущей в архив лестнице, я задумалась: стоит ли идти туда одной, без подруг? Стало как-то не по себе, я уже хотела повернуть обратно, как вдруг услышала голоса снизу из подвала, причем голоса знакомые.

Один голос принадлежал Гомункулу, а вот второй мне совсем не понравился, я заметалась и с трудом впихнула себя в чулан Любши — узкий пенальчик, заваленный ведрами, вениками, метлами. Затихла там, стараясь даже не дышать. Сама не знаю, зачем я это сделала, может, потому что в архиве, кроме пакостей, у меня ничего не получалось? И мне всегда казалось, что сейчас начнут кричать:

— Стоять! Не шевелиться!

Я лихорадочно стала перебирать в уме все свои проступки за последний месяц. И, решив, что ничего предосудительного не совершала, уж совсем было собралась выйти и поздороваться, как вдруг вспомнила про книжку с волшебными сказками для самых-самых. Наверное, крыс заметил пропажу добра и теперь просит Велия, чтобы тот его вернул обратно, вырвав из наших загребущих ручек.

«Ну уж нет», — сказала я себе и припала ухом к двери. Дверь чуланчика оказалась на удивление качественной, дубовой, непонятно даже, зачем чулану такая дверь?

Судя по тому, что мне удалось расслышать, Велий отчитывал Гомункула за бардак в архиве, а крыс оправдывался, и согласно ему выходило, что до нашего появления в Школе порядок был идеальный. Словно это не он триста лет из бесценных документов гнезда вил! Я разрывалась между двумя желаниями: послушать до конца и выскочить и накостылять по шее крысаку. Но тут в разговоре стали мелькать словечки: Сивка-Бурка, Серый Волк, карточки.

Уши у меня, как тогда в Больших Упырях, зашевелились и заострились, я отпрянула от двери, с ужасом схватилась за них и облегченно выдохнула: уши как уши. Но зато, пока я их щупала, спорщики разошлись. Я осторожно высунула из чулана нос и на цыпочках побежала в свою комнату, прятать книгу.

Открыла дверь, думая о том, где ее спрятать. И правда — где? В комнате — ненадежно, ушлые дружки вмиг отыщут. Унести в Заветный лес? Далеко. Единственное укромное место в Школе — это тот же самый архив. А это значит — отдать в лапы Гомункулу такую ценную книжку. С которой мы только начали знакомиться!

Занятая такими проблемами, я распахнула дверь, точно зная, что в комнате никого нет — все на занятиях. Тем неожиданней был удар подушкой. Меня вынесло в коридор, я услышала, как хлопнуло окно, и на весь этаж заорала:

— Воры!

На лесных разбойников разные люди реагируют по-разному, но приютские кидаются на них сами. Я не стала размышлять, стоит ли, не стоит драться, а ухватила подушку за угол и, размахивая ею, ворвалась в комнату с криком:

— Мочи гада!

За накрытым столом сидела пунцовая Алия с распущенными волосами, на голове шлем и бармица прямо поверх платья.

— Ты что? — пискнула богатырка, прячась за кувшин, а я потеряла дар речи и застыла посреди комнаты с подушкой в руке. Потихоньку в душу стали закрадываться смутные подозрения. Не знаю уж, что меня насторожило больше: платье, которые Алия на дух не переносила, или знакомые ананасы в шампанском?

Подруга под моим взглядом съежилась и покраснела еще больше.

На ветру хлопнула ставня неплотно прикрытого окна, и все мои сомнения окончательно развеялись.

— На валькирию готовимся, да?! — начала я наступать на подругу.

— А что? — затянула Алия. — Иду я, и вдруг Серый Волк, я ему: привет, Серый Волк, а он: привет, Алия.

— А потом переодел тебя в платьице и косицы расплел? — догадалась я.

— Сама и переоделась, — насупившись проговорила Алия. Я не нашлась, что на это сказать. Упала на стул, оглядела настольное изобилие, радостно хлопнула в ладошки:

— Значит, скатерть-самобранка нам останется вроде отступных за тебя. — Я освободила скатерть от яств, свернула ее аккуратно и, заявив, что завистливому вампиру знать правду ни к чему, да и Велию не стоит, а вечером устроим пир, мы теперь не жадные, угостим дружков, засунула ее в шкаф. Тут, пританцовывая, в комнату вбежала Лейя. Радостно взвизгнула при виде ананасов, мы нащелкали ее по загребущим ручкам и объяснили, что вся гулянка будет вечером. А после того как намекнули, откуда такое добро, едва удержали в комнате.

Мавка хотела во что бы то ни стало растрезвонить по всей Школе, что Алия влюбилась и жених у ней не абы кто, а сам Серый Волк! С которым лаквиллка нарожает много сереньких волчат. Я металась между восторженной мавкой, не давая ей выбежать из комнаты, и озверевшей Алией, которая обещала свернуть жабовне шею немедленно.

— Хватит! — заорала я в конце концов, и подруг разбросало в разные углы комнаты, после чего они присмирели. Но вместо того чтобы затаить друг на друга обиду, молча улыбались: Алия — мечтательно, а мавка как сумасшедшая. Надеюсь, когда мне придет пора влюбиться, я не буду выглядеть такой идиоткой.

Лейя, которую просто распирало желание поделиться хотя бы едой, принялась стучать ложкой по трубе, срочно вызывая Аэрона и перебравшегося в комнату к вампиру Велия, которому надоело мотаться из города в Школу и обратно. А я вспомнила про книгу, задвинула щеколду, сделала страшные глаза и сообщила, что Велий, падкий до чужих тайн, расспрашивал про нас Гомункула. Лейя пискнула:

— Надо спрятать книгу! — вытащила ее из-под моей перины и заметалась по комнате. Сначала она сунула ее за ковер на стене, сказав: — Все, тут не найдут.

Я хмыкнула, вышла за дверь, постучалась. Лейя спросила:

— Кто там?

— Аэрон, — ответила я басом. Лейя раскрыла дверь:

— Проходите.

Я вошла, оперлась рукой на ковер и ехидно спросила:

— А что это у вас под ковром пучится?

Лейя вздохнула:

— Найдут, — вытащила книгу и сунула себе под покрывало. Сцена была проиграна заново, только нахальный Аэрон в моем лице завалился на мавкину кровать и невинно поинтересовался:

— А что это у вас так жестко? Не книжку ли вы прячете?

Лейя негодующе взвизгнула и снова забегала с книжкой по комнате. Куда только мавка ни прятала книгу: и за печь, и за гардину, и к люстре привязывала, обвалив все свечи, но ушлые Аэрон и Велий всюду ее находили, так что под конец даже я их возненавидела, а Алия обреченно предложила обоих дружков прикопать по-тихому и не мучиться. Когда раздался стук в дверь, мы уже забыли, что сами же звали ребят в гости.

— Кто там? — рявкнула я.

— Мы, — как-то неуверенно ответили из-за дверей.

— Да идите вы к лешему! И так всю комнату перевернули! — заорала доведенная до бешенства Алия.

И тут мы, глянув друг на друга, сообразили, что за дверью стоят настоящие Аэрон и Велий. Я тихонько отворила дверь, высунула в щелочку нос и, пискнув:

— Подождите минуточку, — захлопнула дверь.

Как мы мечемся по комнате, было слышно, наверно, на весь этаж. Я и Лейя не знали, куда все-таки сунуть книгу, а Алия спешно переодевалась. В конце концов мы затолкали книгу на дно сундука, а Лейя пообещала, что не встанет с него, даже если загорится Школа.

Входили в нашу комнату парни с такой же осторожностью, с какой входят богатыри в пещеру разбушевавшегося дракона.

— Мы ничего не прячем, — возвестила сидящая на сундуке Лейя, я подпрыгнула и голосом радушной хозяйки пропела:

— Все прятанное уже на столе, — и скорчила мавке зверскую рожу. Может, у гостей и зародилось какое-то подозрение, но одного взгляда на накрытый стол хватило, чтобы из их голов вышибло вообще все мысли. Сами-то мы, увлеченные личными переживаниями, не обращали на это изобилие внимания, но мужчин оно потрясло.

То ли скатерть-самобранка по-другому не умела, то ли Серый решил произвести на Алию впечатление, но из того, что громоздилось на столе, я смогла с уверенностью опознать немногое, но вида не подала.

— Ну кто тут жить не мог без ананасов? — небрежно махнула я рукой. — Налетай!

Как-то они неправильно поняли мое предложение, потому что вцепились в меня четырьмя руками и принялись трясти как молодую яблоньку по осени, выпытывая: что это значит? Откуда мы это взяли? И во что мы снова вляпались? Тут бы мне и быть разорванной дружками, но Лейя, не поднимая зада от сундука, всех обрадовала:

— А к Алие Серый Волк женихается!

Алия снова расцвела алым цветом, а я хмыкнула в лицо магу и задрала нос, дескать, не верил мне, сказки про белых бычков рассказывал! Он и Лейе не поверил бы, да уж очень сильно засопела лаквиллка, грозно предупредив:

— Только попробуйте засмейтесь! Отцовской саблей всех порубаю. — Она подумала и добавила: — В капусту!

Велий и Аэрон замерли, переваривая новость, маг, как всегда, думал дольше, подозрительно прищурив серые глаза, а компанейский Аэрон заорал, что это здорово, чмокнул Алию в щечку и громогласно потребовал:

— Подайте мне ананасы!

Велий вяло махнул рукой, попытался объяснить, что Серого Волка не существует, но я сказала, что тогда ему и накрытый стол мерещится. — Вот и стой на пороге, а мы будем радоваться жизни! — И я демонстративно ухватила вишню из вазы.

Кроме вишни в этой вазе (кстати, за эту вазочку любая принцесса бы удавилась) чего только не лежало! И желтенькое, и зелененькое, и красненькое всех оттенков, жаль, я названий не знала. Аэрон, дорвавшись до заморских вин, налил себе чего-то в кубок и возгласил:

— Тост! За нового четвероногого друга!

Вспомнив, какое коварное это заморское вино, мы заявили, что пить не будем. Велий расплылся в широченной улыбке, а Аэрон полез во все кувшинчики, судочки и прочие сосуды. Нюхнул из чайничка с узким носиком и сказал:

— О! Это вам понравится! Сладкое.

Мы согласились, подружки мои чокнулись С вампиром и магом и смело отпили, а я смотрела, что дальше будет, вспомнив, что такую штуку я уже пила в Мирене. Мавка сделала маленький глоточек и, закатив глаза, поцокала языком. Алия по-богатырски опрокинула бокал себе в рот и замерла, не в силах проглотить эту приторно сладкую гадость. Я хихикнула, а Велий поспешно протянул Алие бокал со своим вином, велев прополоскать рот.

— Это шербет, — сообщила я, — страшная сладкая гадость, даже в детстве мне не нравилась!

— А мне нравится, — почему-то обиделась Лейя. Мы взглянули на стол другими глазами.

— А ведь так и травануться можно, — высказал умную мысль Аэрон. А рассудительный, как преподаватель, Велий предложил:

— Давайте скажем, кто что знает.

Я присоединилась:

— На щелбаны, кто больше назовет.

— Чур, я первая! — взвизгнула Лейя и ткнула пальцем в ягоду:- Вишня! Вишня!

Алия завопила:

— Ананас!

Аэрон, гордо расправив плечи, провозгласил:

— Шампанское!

Велий хмыкнул, попросил разрешения назвать все вина разом, стал засовывать свой нос во все емкости и объявлять:

— Это красное виноградное, белое полусухое, сидр яблочный…

— И нас называют пьяницами?! Да я и половины не знаю! Зато наставник… — Я ткнула пальцем в вазу: — Яблоко.

И понеслось. Знакомые всем продукты закончились очень быстро, теперь приходилось еще и доказывать, что ты действительно знаешь то, во что тычешь пальцем.

Аэрон внес предложение повысить ставки. Выигравший получал по одному желанию от каждого. И все согласились. Я так и видела в коварно прищуренных глазках их нехитрые мыслишки. Каждый мнил, что знает больше всех, и я в том числе. «Уж я-то с папаней на пирах сиживала», — бодрила себя дочь лаквиллского воеводы. «Да мы на дипломатических приемах такое кушали, чего вы и в глаза не видели!» — говорил про себя Аэрон. «Дети, — покровительственно улыбался Велий. — Да я в таких местах бывал, что вам и не снилось, а уж что кушал, и в страшном сне не приснится». «Шиш вам», — думала я. А Лейя не думала ни о чем, но ей очень хотелось получить от каждого по желанию. Мы начали.

— Лобстер! — объявила Лейя, приподнимая что-то огромное с членистыми ножками. — Вкус у него, как… у лобстера.

Все захохотали и предложили отведать ей самой. Мавка расковыряла членистоногому клешню, отщипнула кусочек мяса, спросила:

— Хотите?

Хотели все, кроме меня. Велий подлил Аэрону вина и солидно так произнес:

— Его едят с белым вином.

И они за считанные минуты умяли бедного рака-переростка.

— Прям волки какие-то, — сказала Алия и объявила: — Оранжа! Деловито очистив шкурку, она разломала фрукт на дольки. Я съела одну и поморщилась:

— Кисловат.

— Помидор. — Аэрон катал по столу что-то красное, похожее на мягкое печеное яблоко. — Его нужно есть с солью, а еще лучше давить сок, от похмелья хорошо помогает. — Он нам подмигнул.

— А можно я назову все соусы, — опять выпендрился Велий и принялся тыкать в судочки.

— А я сварю вам кофе! — обрадовала я присутствующих, ухватила турку и направилась к печке.

Компания с интересом следила за моими действиями. Когда чудесный запах поплыл по комнате, Аэрон и Алия задергали носами, но первой пить заставили меня. Я вылила коричневую жидкость в кружку, добавила молоко и сахар, с удовольствием отхлебнула… К сожалению, только этот глоток мне и достался, кружку тут же вырвали из рук, и напиток исчез.

Аэрон предложил повысить ставки — по очереди угадывать то, что играющий берет в руки. Проигравшие поют песни.

— А то что-то у нас тут скучно, — пояснил захмелевший вампир.

— Щас я вас развеселю! — пообещала Лейя и взяла со стола какую-то странную круглую штуку. — Ну, — она обвела нас ехидным взглядом, — какую песенку петь будем?

Пришлось петь песенку про тоскующую русалку. Мавка расчувствовалась и разрешила нам отпробовать икры морского ежа. Дрянь страшная.

— И зачем это люди едят? — озадачилась я. Лейя закатила глаза и в двух словах объяснила, что это похлеще любовного зелья и за последствия она не отвечает. А когда мы кинулись на нее с кулаками, глубокомысленно заметила:

— Ух, как вы взбодрились!

Я посмотрела на парней, они покраснели, и Аэрон не выдержал, заорал:

— А ну хватит таращиться!

Алия нервно схватилась двумя руками за зеленый шар. Мы уставились на него, не узнавая. Лаквиллка пыхтела, сопела, и мы, поняв, что, если не споем, она раскричится, запели песню про волчью жизнь. После этой песни расстроенный Аэрон убито поинтересовался:

— Ну и что это?

— Сама не знаю, — ответила Алия, тараща глаза. На мгновение мы просто онемели от такой наглости, а потом я закричала:

— Это орех! Такие штуки висели на тех смешных деревьях, когда мы с Сивкой-Буркой к черным голым мужикам ездили! Ну еще до гарема и Лысой горы! — Над столом повисло молчание, Аэрон и Велий буравили меня взглядом, я сообразила, что ляпнула лишнее. И тут под нашими окнами грянул слаженный хор демонов:

Сладкогласный соловей,

С нашей песней песню слей!

Баю, баю, баю-бай!

Козни, чары вражьих ков,

Не смущайте светлых снов.

Спи, царица, отдыхай.

Доброй ночи, баю-бай!

Велий вскочил, тыча пальцем в окно, и тут под дверью козлетоном заверещал Анжело:

Вы не смейте делать худо,

Долгоножки-пауки!

Все улитки, прочь отсюда!

Сгиньте, черные жуки!

и вновь под окошком грянуло:

Сладкогласный соловей,

С нашей песней песню слей!

Лейя, разевая рот, как рыба, съехала под стол, Алия выронила свой зеленый фрукт, и тот со стуком покатился по полу. Аэрон завистливо втянул слюну и сделал ручкой в окошко, а Велий возмутился:

— Безобразие! Они нам всем должны, а поют только ей! — Он почему-то ни на миг не усомнилсяв том, что царица — это я. Я оттерла Велия и Аэрона от окна и, махнув платочком демонам, выказала им свое благорасположение. Демоны начали раскланиваться и кривляться, а летавицы стали долбить нам в стену с криками:

— Опять Вереины мужики нам спать не дают!

— Да когда же это прекратится?

— Ведь уже помолвлена!

— Тут кое-кто спать пытается!

— О, какие у вас соседки осведомленные! — сказал Аэрон. — Мне концерты закатывала, в Заветный лес водила, а сама…

— Я чиста перед «женихом», — заявила я.

Мы сграбастали все волчье угощение и ушли пировать к Аэрону.

Утром звонок Рогача застал нас в мужском крыле. Алия со стоном приподняла голову, поводила мутным взглядом туда-сюда и помянула лешего. У меня под правой рукой завозилась Лейя, под утро мы втроем завалились спать на Аэроновой кровати.

— Охохонюшки! Как же я объелась! — пожаловалась мавка.

Я попробовала открыть глаза, поднять руки, но тело шевелиться решительно не хотело, и я поняла, что нет никакой разницы — есть на ночь или пить на ночь, утром все одно жить не хочется. Велий с Аэроном завозились на соседней кровати. Как они ни настаивали на том, чтобы спать вповалку, мы отказались, гордо заявив, что совесть мы, может, и потеряли, но стыд — никогда!

Я открыла один глаз, любуясь вампиром — он наконец-то выглядел по-человечески: мятый, зеленый и больной.

— Сбылась мечта идиота? — спросила я его. — Накушался ананасов с шампанским?

— У меня ручки дрожат, у меня ножки дрожат, у меня головушка болит! — пожаловался Аэрон.

— Зато как ты вчера отплясывал, — проворчала Алия. — И на ногах, и на руках.

— Да, нельзя столько пить, — подал голос проснувшийся Велий. Под вашим дурным влиянием я превращаюсь черт знает в кого. — Как ни странно, поднялся он легко, но на втором шаге мага повело в сторону, и я хмыкнула:

— Выпендрежник. Может, прогуляем сегодня второй урок?

Вставать я не торопилась, наоборот, обняла покрепче подушку, наслаждаясь тем, что на кровати осталась одна.

— А это вообще какой звонок? Первый, когда просыпаться, или второй, когда на уроки идти? — спросила Алия.

Услышав это, Велий подхватился, подскочил к шкафу, выхватил из него плащ и, закричав, что у него сегодня занятия, неизвестно куда бы умчался, если бы я не вякнула, что его занятия лежат прямо перед ним на кровати.

— В каком смысле? — растерялся Велий и начал шарить по мне таким оценивающим взглядом, что я стала поспешно зарываться под одеяло, бурча:

— Уроки у нас сегодня.

— Ах да, уроки… — Велий пододвинул поближе стул, закатил глаза и нудно затянул: — Тема сегодняшнего занятия — защита твоего магического резерва.

— О-ох, — протянула я.

Аэрон, заметив, что маг чувствует себя не лучше нас, похлопал его по плечу. Алия и Лейя захихикали и стали продвигаться к двери, Лейя, обернувшись, делала мне какие-то знаки. Я сладко зевнула и выразила желание поспать, пока наставник будет мне давать урок. Но Аэрон заявил, что должен немедленно заняться своим туалетом и не собирается делать это в присутствии посторонних. Пришлось выметаться. Велий сонно бросил мне вслед, что занятие будет в парке.

Погода была ясная, легкий морозец окутал ветки инеем, солнышко искрилось на нем, пуская тысячи крошечных зайчиков. Осторожно ступая по хрусткому снегу, я направилась на облюбованную нами с Велием тропинку и усмехнулась, увидев его с большой кружкой в руках. Он шел, чуть сутулясь, прихлебывая на ходу.

— И чем опохмеляются маги? — спросила я. Он усмехнулся и открыл страшный секрет:

— Кружка крепкого чая и пол кружки сидра.

Я решила это запомнить. Хлопком отправив кружку обратно на кухню, порозовевший и оживившийся маг начал урок. Выглядело это примерно так. Я канючила:

— Может, не надо, может, не стоит, может, не сегодня?

А Велий с такими же интонациями отвечал:

— Надо, иначе мне таскаться с тобой придется до конца жизни, и вообще, если ты хочешь подарок, то должна немедленно оставить всякие глупости.

Подарок я хотела. И мы убили еще не меньше получаса на выяснение, понравится ли мне его подарок. В процессе было вытоптано полпарка, перелопачена гора снега, мы с наставником промокли насквозь, в результате мне пришлось отогреваться под его плащом. Тут-то этот коварный тип и начал урок, прошептав на ухо:

— Представь, что ты попала в лапы враждебно настроенного мага…

Я пискнула и попробовала вырваться из его рук.

— И тут он начинает использовать тебя как накопитель, и…

Не дав Велию договорить, я пнула его в коленку, резко присела, увлекая мага вниз, и помогла ему красиво шлепнуться в сугроб. Полежав немного, он задумчиво проговорил, что вовсе не это имел в виду, а еще, дескать, моя сила, как горное озеро, если вода найдет щелочку, то мгновенно устремится вниз, я должна научиться строить плотину на пути этой неистовой стихии. Я ехидно поинтересовалась:

— Я что, бобр?

Тогда Велий попросил, чтобы я помогла ему выбраться из сугроба, но стоило мне ухватить его за руку, как я почувствовала, что во мне появилась та самая чертова дырочка, которую он так красочно расписал. Брешь не больше, чем от укола иголкой, но до чего мерзкое ощущение! Я возмущенно заверещала, а он, ухмыляясь, приподнял бровь:

— Представь, что ты не хочешь, чтобы это продолжалось.

— А ты уверен, что я этого хочу?! — заорала я.

На какой-то миг я даже была близка к истерике, дурацкая идея с плотиной и бобрами вертелась у меня в голове. Я никак не могла рассчитать, сколько нужно бобров, чтобы закрыть эту дырку, и сколько им, беднягам, понадобится времени, чтобы свалить деревья и приволочь к нужному месту, а уж сколько нужно самих деревьев… В конце концов я разозлилась на мага и его бестолково суетящихся бобров. Не хочу быть горным озером! Хочу быть морем-окияном, из него ничего не проливается, только втекает! Велий широко открыл глаза, как-то скис и побледнел.

— Эй! — Я похлопала его по щекам, он беззвучно пошевелил губами. — Что? — Я наклонилась поближе и услышала слабое:

— Отпусти руку, дурища.

И тут я поняла, что за странное чувство в груди, выдернула руку и стала вытирать ее о снег.

— Мерзко, правда? — Велий кряхтя поднялся на ноги, а я уперлась взглядом в его накопитель. Он был БЕЛЫЙ!

Я ойкнула, поняв, что это все из-за меня.

— Фигня! — Маг махнул рукой и упал без чувств в ставший родным сугроб.

— Вот тебе и море-окиян, — пробормотала я и в панике закричала:- Люди-и, нелюди-и, да помогите же кто-нибудь! Я наставника убила!

Первокурсники с ужасом прилипли к стеклам, глядя на нас.

— Анжело! — завопила я.

И, увидев, как он несется ко мне, а за ним остальные демоны, я без сил опустилась на снег.

— Все-таки сгрызла! — удовлетворенно произнес Анжело, остановившись над магом.

— Я не хоте-ела!

— Ладно, не реви, — сказал Анжело. — Если обещаешь освободить нас от вечной кабалы, я верну его из мертвых.

Слезы у меня тут же просохли.

— Еще чего! — ответила я. — Давай я освобожу только тебя. Ты воскрешаешь, ты и получаешь награду.

— Слушай, подруга, тебе не стыдно?! Торгуешься над неостывшим телом!

— А если остынет?

— Тогда только мертвяк получится, — авторитетно заявил Анжело.

Демоны устроили консилиум над телом мага, приподнимая ему веки, дуя в уши, многозначительно кивая друг другу и всем видом показывая, что Велий не жилец.

Примерно так же они дурили Рогача, доказывая ему, что в бочке с вином завелась пузырчатая уксусная муха, отчего вино стало непригодным к употреблению, а на донышке даже ядовитым. Я потыкала Велия пальцем. Оказалось, он вовсе и не мертвый, так, немножко в обмороке, и все.

— Да я ж ничего не делала такого, от чего помирают! — взвизгнула я. — Сейчас мы все исправим!

Я схватила бессильную руку Велия и, негодуя на мага с его плотинами и бобрами, представила себя горным озером и подняла все шлюзы. Последнее, что я увидела, была кривая улыбочка Анжело.

Очнулась я уже в своей комнате, за окном был поздний вечер, Лейя хлопотала у печи. Велий и Аэрон резались в карты, сидя за нашим столом. Алия, заметив мое шевеление, с ходу заявила:

— Нет, вы только гляньте, она все-таки прогуляла второй урок! Я изобразила прекрасную умирающую принцессу и слабым голоском попросила пить.

В ответ мои друзья дружно засмеялись:

— Кощей проснулся! Не давай ему, Алия, воды, а то напьется, порвет цепи и утащит тебя, превратит в лягушку!

— А где сострадание к умирающей?! — возмутилась я.

— Какое тебе сострадание, упырица! — заржали в ответ. — Сначала пыталась сгрызть учителя на глазах у всей Школы, а когда поняла, что слабо — надула так, чтобы разорвало! — Аэрон тряс светлой головой и хохотал.

— А о том, как ты торговалась с демонами за мою жизнь, уже легенды ходят! — вторил ему Велий, к счастью живой и здоровый, нахальный и ехидный. — У-у, скупердяйка!

— А меня скопидомом называла! — пожаловался Аэрон.

— Ага, теперь мне всю жизнь об этом напоминать будут! — Я вскочила и сердито уставилась на Велия. — Да ты сам меня со своими бобрами запутал! То строй ему плотину, то ломай! Да у них зубы казенные, что ли! И вообще, ты мне подарок обещал! А еще я тебе внепланово накопитель подзарядила! Бесплатно!

— А кто мое здоровье подорвал на корню? — жизнерадостно осведомился Велий. Я помолчала, переваривая сказанное, и опять потребовала:

— Между прочим, ты обещал мне подарок! Ну и где он?

— Чур, мне тоже дашь поносить! — пискнула от печи Лейя.

— Ага, — вмешалась Алия. — На всех поделим и съедим.

— Вообще-то я вас на прогулку хотел позвать, — смущенно сказал Велий.

— Ну дак чего сидим? — воскликнула лаквиллка.

Лейя отложила ложку, которой что-то мешала в кастрюле, и сообщила, что до утра она совершенно свободна. Аэрон загоготал.

— Чего смешного?! — уставились мы на вампира, тот объяснил, что это будет не просто прогулка, а прогулка с мордобоем, да еще с возможностью подзаработать.

Мы так и не поняли: пугал он нас или хотел соблазнить, чтобы мы сорвались с места прямо сейчас, но Велий замахал руками и сказал:

— Сначала нужно получить разрешение у Феофилакта Транквиллиновича. Если он согласится отдать вас под мою ответственность.

— Хочешь, мы сделаем что-нибудь такое, чтобы он сам тебе предложил забрать нас куда угодно? — невинным тоном поинтересовалась я.

Велий крякнул и замотал головой. Глаз дракона задорно переливался всеми оттенками глубокого изумруда, заряжать его не потребуется ближайшие года два. Да, переборщила я со своим горным озером.

Маг поспешно объяснил, что ничего ТАКОГО творить не надо. Договоренность с Феофилактом Транквиллиновичем уже есть, они только боялись, как бы меня не поймал какой-нибудь Лонгин. Но сегодняшнее занятие доказало, что защитить себя я смогу. Тут Велий кашлянул, опустил взгляд на свой накопитель и покачал головой. Я заулыбалась и горделиво напыжилась, а Велий перешел к сути дела:

— Еще месяц назад в Змиевых Засеках, что на дальних границах Златоградья, погиб миренский посол.

— Миренский?! — удивилась я.

— Не знаю, какой черт его понес туда охотиться на зубров, — Велий пожал плечами, — но умер он от чумы. Дело обычное для южанина, но после этого княжий воевода Буян обнаружил в тех же Засеках три вымерших села, и вот это уже не на шутку встревожило великого князя. Воевода был тотчас снаряжен в Конклав магов, а те предложили мне разобраться, уж не моровая ли дева посетила порубежье. — Велий спокойно налил себе квасу в кружку, словно не замечая, что мы изнываем от нетерпения, и стал не спеша пить.

— Ну давай дальше! — прорычала Алия.

— Вот я и подумал, чем прочесывать эту местность целых полгода нудно, проще впятером разобраться с этим делом за месяц. Тем более что чары моровой девы на нас не действуют. — Маг хитро прищурился и потянулся к персику — остатку вчерашней роскоши. Лейя, проводив взглядом бархатный фрукт, вякнула, что чары-то, может, и не действуют, но эту чуму она все равно боится. Алия оскалила зубы и стала изображать нападающую на мавку моровую злыдню. Начался визг, писк и бестолковая беготня мавки по комнате с попытками спрятаться под кроватью.

Велий попытался призвать подружек к порядку, а Алия подмигнула мне:

— Он будет у нас десятником, а мы у него на побегушках. А по субботам, в банный день, он будет нас пороть!

Велий буркнул, что к этой обязанности он бы с удовольствием приступ ил прямо с сегодняшнего дня и даже уже наметил первую жертву, а я вступилась за мага, сказав, что дело, наверно, серьезное и надо обсудить способы поимки этой злобной девицы.

Первым делом выяснилось, что командовать полками Велий не умеет, привык работать в одиночку. Во-вторых, он почему-то думал, что мы будем или брести вместе с ним, или прибегать к нему на ночевку.

У меня сразу закралось подозрение, что маг либо за нас боится, либо ему просто скучно.

Возмутившись его дилетантским подходом к такому серьезному делу, мы заявили, что не собираемся потратить свои лучшие годы жизни на поиски этой лихоманки, и предложили ловить ее, разделившись. Кто быстрей поймает, тому остальные должны желание. Велий, конечно, ожидал, что с нами будет весело, но что до такой степени!

Оробев перед нашим напором и, как мне показалось, уже жалея, что решил взять нас с собой, он стал просить, чтобы мы ни в коем случае не пытались справиться с моровой девой сами, дескать, наша задача — обнаружить ее и сообщить ему. Мы, перемигнувшись, согласились.

На подготовку у нас было два дня, однако в тот же вечер Сиятельный выловил меня в школьном коридоре и осведомился, где это пропадает госпожа Верея и когда я сделаю милость и принесу ему восстановленные конспекты? Я, вопя от горя, бросилась за помощью к Велию и вкратце ему обо всем рассказала. Маг посмеялся и сказал, чтобы я выбросила из головы всю эту чушь и просто сообщила Сиятельному, что в конспектах шла речь о борьбе эльфов за янтарный престол.

Феофилакт Транквиллинович свое разрешение на наш поход все таки дал, а вот Велий вдруг чего-то испугался и стал требовать от нас страшной клятвы, что не станем заниматься самодеятельностью, а потом вообще выразил надежду, что мы передумаем и будем бродить вместе с ним. Но мы стояли на своем, желая ловить чумную злыдню по отдельности.

Тогда Велий стал терзаться проблемой связи. И вот тут-то и выяснилось, что думать сидя, стоя или лежа маг не умел совершенно. Велий ходил взад-вперед по выделенной нам аудитории, бормоча себе под нос:

— Значит, вы не хотите быть под моим присмотром? Это ничего, это не страшно, мы найдем выход.

Он влез на подоконник, ненадолго замер, глядя в окно, взъерошил волосы, снова спрыгнул, и ходьба, сопровождаемая стуком подбитых сапог, продолжилась.

Алия глубокомысленно заметила, что у богатырей бывает то же самое — пока не погонит их дракон по чисту полю, пыхая в зад огнем, они дураки дураками, ни слова сказать красной девице, ни песню спеть, и ничего от них, кроме «ну-у», не добьешься. А как только навалится на них вражья рать, так быстро начинают соображать, что диву даешься.

У Велия обнаружился этот же симптом. Это на уроках он был такой спокойный и рассудительный, а стоило нам отказаться волочиться за ним хвостом, как удержать его на стуле стало большой проблемой. Аэрон, развалившись на учительском столе, только кривил губы в ухмылке, наблюдая за передвижениями мага.

— Он меня пугает, — бурчала Алия, следя за Велием.

— Меня уже тошнит, — пожаловалась Лейя. — Пусть он перестанет ходить туда-сюда.

— Я знаю! — Маг остановился. — Мы будем общаться телепатически. Ваши мысли будут прямиком попадать в мою голову, а мои звучать в вашей.

— Все? — пискнула Лейя и зарумянилась.

— Что «Все»? — спросил Велий, обернувшись к смущенной мавке, а Аэрон со смехом пояснил:

— Девицы их возраста либо вообще мыслей не имеют, либо мысли их такие, что ты и уважать их перестанешь!

Маг улыбнулся, а мы вознегодовали.

— Чего?! Сам-то самый умный, что ли? — прошипела я, а Алия поинтересовалась:

— Никто не будет против, если я его зубы на ожерелье пущу?

Лейя загадочно молчала и цвела, как роза в саду, всем своим видом подтверждая слова вампира.

Аэрон на всякий случай слез со стола, чтобы, если мы на него все-таки кинемся, успеть дать деру. Нет, он, конечно, мог и меня, и Алию в бараний рог скрутить, но предпочитал спасаться бегством.

— Вы не забыли, что мы собрались по делу, а не просто уроки прогуливать? — спросил Велий. — Почему я должен за всех отдуваться? Будете дурака валять, уеду один. — И он демонстративно уселся на освобожденный Аэроном стол, приподнял бровь, дескать, жду ваших предложений.

— Зачем за нами вообще присматривать — заговорила я, но мои слова остались без внимания — даже взглядом не удостоил.

— Ты же маг, — пожал плечами Аэрон, — сам к нам являйся!

— Что за глупость! Куда я буду являться? Откуда я буду знать, где вы?

— Ты же такой умный, ты обязательно придумаешь! — подлизалась я к Велию. — Вот Аэрон, например, меня чует на расстоянии.

— Чует. — Маг ткнул в меня пальцем. — Вот именно, чует.

Ох, не понравился мне его взгляд! Я толкнула вампира в бок:

— Он сейчас предложит покусать нас всех!

— В Урлаке запрещено многоженство, — возразил Аэрон, на всякий случай отодвигаясь от нас подальше.

— Да что вы о всякой ерунде! — Велий хлопнул ладонью по кафедре и уставился на меня трезвым взглядом совершенно здорового человека. — Верелея, ты помнишь, как сеть на драконьих бусах схлопнула?

— Ну, — буркнула я неуверенно.

— Вот и будем делать сказочную штуку — «волчий нос». Вы пробовали когда-нибудь делать волшебные вещи, не болванчика, которого дарит жрец Хорса, не сомнительные корешки, которые выдают простаку за чудодейственное снадобье, а по-настоящему волшебные вещи?

Я сразу вспомнила про книжку волшебных сказок Да, были и раньше люди вроде меня — придумали и скатерть-самобранку, и сапоги-скороходы, и много чего еще. Я вспомнила про блюдечко с наливным яблочком и закричала:

— Зеркальце, в котором весь мир можно увидеть, — вот что нужно! Все замолчали, уставившись на меня, а Велий сказал:

— Вот оно, решение, — и добавил: — Можешь ведь, когда хочешь!

— А если я в это время в баньке парюсь? — прищурилась Алия, тоже сообразившая, о чем идет речь.

— Мелочи это, — отмахнулся маг, — главное — начать, остальное… это остальное. — И потер руки.

Таким образом, мы обзавелись: зеркалами-приглядками, ушками-ракушками и колечками-ябедниками, которые докладывали, что за нами в данный момент присматривают. Дважды заходил Феофилакт Транквиллинович, чтобы унять наши вопли. Лейя до хрипоты придиралась к зеркальцам, требуя то такое, то эдакое, доводила до нашего сведения, на берегу какого моря лежали ее ракушки и почему с ними надо обращаться очень осторожно! Намекала, что колечки выданы нам во временное пользование и вернутся обратно к хозяйке, то есть к ней.

Парни багровели и сквозь зубы уговаривали мавку. Аэрон сказал, что тоже отдал свой недешевый перстень Велию, и ничего, не плачет. Все это продолжалось до тех Пор, пока Алия не заявила, что ей, как будущей валькирии, не пристало возиться с зеркалами, кольцами и ракушками, что смотреться ей пристало только в лезвие меча, а кольца нужны лишь те, что для стрельбы из лука. После слов лаквиллки нас просто выволокли на улицу и вываляли в сугробах, и напрасно я доказывала, что молчала и ничем не выказывала своего недовольства.

— Как мы доберемся до места? — спросила я о том, что меня волновало, пока повариха наполняла горшок душистой кашей. Вдоволь навалявшись в снегу, мы заскочили в столовую, потому что Аэрон заявил, что, если его не накормят немедленно, он сам кого-нибудь съест. Велий встряхнул головой, капли от стаявшего снега брызнули в стороны:

— До порубежья — на драконах. Конклав магов выделит парочку. А между деревеньками сами решайте. Деньги на расходы нам выделены. — Он посмотрел на меня и прибавил, догадавшись, о чем я думаю: — Пешком не пущу! Поселки и хутора довольно далеко друг от друга, да и мало ли, волки, разбойники, мародеры. Вдруг придется бегством спасаться. — По достоинству оценил выражение моего лица и буркнул: — Хотя от такой особы любые разбойники разбегутся.

Лейя взяла горшок из рук молоденькой поварихи, которая просто расцвела при виде Велия, а когда маг ей улыбнулся в ответ, зарделась еще пуще и добавила несколько булочек. Я одарила ее хмурым взглядом и, подтолкнув мавку к выходу, потопала следом.

Аэрон и Алия ждали в коридоре. Вампир сунулся было к каше, но получил по рукам от Лейи.

— Мы с Аэроном в Чаронице купим лошадей. И вам советуем, — продолжал Велий, поднимаясь в жилое крыло.

Алия загадочно молчала и улыбалась. Я сразу догадалась, на чем, вернее, на ком подруга собралась разъезжать.

В комнате, разложив кашу по тарелкам и сев за стол, я продолжала ломать голову над проблемой передвижения. Лейя щебетала Аэрону, что мечтает о небольшом длинноухом ослике, саночках и кнутике, которым этого ослика будет удобно стегать, если он вдруг заупрямится. Вампир посмеивался, Алия тоже ухмылялась, а я молча ела кашу и думала, как ограничить свое общение со столь страшным животным, как лошадь. Ведь если я ее куплю, за ней еще и ухаживать придется, а я и подходить-то боюсь! И вот ведь странно — Сивку-Бурку и Индрика не боюсь ни капли! Может, потому что они разговаривают? И вообще — разумные?

— Мне нужно еще одно зеркало, — сказала я. — Такое же волшебное.

— Зачем это? — Велий прищурился, отодвигая пустую тарелку.

— Затем, что я его унесу в Заветный лес. И, если решу из одной деревни перебраться в другую, вызову кого-нибудь оттуда.

— Кого? — продолжал допытываться маг.

— Хоть Ваську, хоть Индрика, хоть Карыча. Страж похвалялся, что утащит меня безо всякого труда, вот пусть и выполняет обещание. — Я обернулась к вампиру: — Аэрон, поможешь мне отнести зеркало к Древним?

«Женишок» задумался, вспоминая, очевидно, прошлый визит и решая, как бы мне потактичней намекнуть, что он и тем разом сыт по уши.

— Я схожу. — Велий налил в кружку чая. — Давно хотел на Древних посмотреть, а то Аэрон так красочно их расписал, аж завидно.

— Ты только в ее летнюю резиденцию не суйся, — напутствовал его вампир. — В прошлый раз ее родственнички так меня уделали!

— Глот не забудь, — сказала я, вставая из-за стола и вытаскивая старую шубку.

В лесу было тихо, как бывает только зимой. Снег лежал роскошными шапками на ветвях елей.

— Надеюсь, успеем к вечеру, — сказала я, — а там заночуем. Велий перекинул котомку с «волшебным зеркалом» на другое плечо. Вес у нее был изрядный, мало того что мы решили придерживаться традиций и в качестве зеркала выбрали огромное серебряное блюдо (жадный Аэрон полдня плакался, что мы разорили родительский сервиз), так я не удержалась и положила в мешок всяких деликатесов, включая знаменитые своим похмельем ананасы в шампанском. Как уж я, тайком от ребят, разворачивала скатерть прямо в шкафу, лучше и не вспоминать.

Велий, приподняв увесистый мешок, хмыкнул, глубокомысленно заметил, что одно серебряное блюдо столько весить не может, и сунул туда нос, а потом допрашивал с пристрастием, откуда все это добро. Моему объяснению, что, мол, если в полночь три раза хрюкнуть и повернуться вокруг себя, то котомка наполнится всякими вкусностями, он не поверил. Но большего из меня выбить не удалось.

И вот теперь мы шли в Заветный лес. По дороге Велий рассказывал истории из своей жизни. Если им верить, то он с раннего детства был жутко могучим, непобедимым и практически всесильным магом, еще и на ножках-то стоять не мог, а уже крошил нежить налево и направо.

— А ты Аэроновой щеткой зубы не чистил? — спросила я.

— А что такое?

Я с тревогой осмотрела лицо мага и серьезно сказала:

— По-моему, ты заразился.

— Чем это? — забеспокоился маг, почему-то охлопывая себя по карманам. Зелья у него там, что ли?

— У Аэрона неизлечимая болезнь. Только я и не предполагала, что она так заразна! — Я отошла от Велия шагов на пять. — Знаешь как она называется? Неумеренное восхваление своих достоинств, бахвальство по-научному. — Сказав это, я при пустила со всех ног.

К моему удивлению, Велий оказался здоровый лось, гнал меня по сугробам и даже не запыхался. Если бы не граница из елей, то и догнал бы, а судя по угрозам, сделал бы много страшного. Я нырнула под мохнатые лапы исполинских елей, а маг замешкался.

— Чего, струсил, герой? — задорно выкрикнула я. Велий как-то неуверенно переступил с ноги на ногу и признался:

— Понимаешь, вообще-то Древняя нечисть не любит магов.

— Почему?

— Ну-у, — протянул Велий, взлохмачивая шевелюру, — у нас научные школы разные.

— Не боись, — покровительственно произнесла я, — не захотят же Древние свою любимую племянницу… или внучку, или дочку? задумалась я, — ай, да какая разница! — в общем, родственницу оставить без провожатого.

Велий набрался духу и шагнул за стволы.

Погода в Заветном лесу стояла пасмурная, солнце мутным пятнышком опускалось к горизонту. Карыча мы нашли на скале. Ворон сидел нахохлившись, молчаливый и недовольный. Рядом почтительно молчал Васька. Скосив на нас полуприкрытый пленочкой глаз, василиск издал тоскливый вой.

— Да, бр-рат Васька, гр-рустно, — согласился Карыч.

— По ком поминки справляем? — жизнерадостно спросила я, подбежала к ворону и чмокнула его в лоб. Васька, воспользовавшись тем, что я сама подошла, бросился обниматься, повалил в снег и навалился сверху, пытаясь зализать до смерти.

— Фу! Васька! Мерзость какая! — визжала я, не в силах от него отбиться. — Прекрати немедленно!

Карыч покосился на нашу возню и каркнул:

— Р-ренегат.

Васька замер, а я тут же вскочила и уперла руки в боки:

— Карыч, ты что, поганок накушался?

Страж ткнул крылом в сторону Велия:

— И зачем ты это пр-ритащила?

— Оно, между прочим, вам камень сновидений добыло, — возмутилась я. — И зовут его не это, а Велий.

Карыч хмыкнул и спланировал со скалы прямо к магу, постаравшись мазнуть перьями по лицу. Васька радостно гукнул, но тут же сжался под суровым взглядом Стража. А ворон начал ходить вокруг Велия, бурча:

— Чар-родей, значит? Великий р-разумом, значит? Умники неблагодар-рные!

— Я благодарный и не умник, — сказал Велий.

— А от Вер-реи тебе чего надо? — допытывался ворон.

— Карыч! — влезла я в разговор. — Чего ты привязался? Друзья мы с ним.

Карыч впился взглядом в мага, склонив голову набок Маг, подтверждая мои слова, закивал, но старый склочник велел:

— Не вр-рать, смотр-реть в глаза!

— Карыч! — возмущенно одернула я его. — Я ему тут подарки принесла, а он склоки устраивает! К моему «женишку» ты так не привязывался!

— Дур-ра, — вспомнил мое прозвище страж и, тяжело взмахнув крыльями, поднялся над Заветным лесом, повелев с заоблачных высот: — Васька, подар-рки пр-рихвати!

Василиск потерянно заверещал, всем своим видом показывая, что не желает с нами расставаться.

— Ты мне еще подер-рзи! — рявкнул с высоты Карыч.

— Ах так! — закричала я, запустив руку в котомку, вытащила первое попавшееся и, раскрыв василиску пасть, засунула туда подарочек Ваське понравилось, он сглотнул, не жуя, и понял, что началось веселье. Скормить огромный тюк вкусностей этой орясине казалось минутным делом, воспитанный мавкой василиск был практически всеяден. Слизнув с ладони горсть засахаренных фруктов, он радостно потянулся к кувшину с вином, но тут же взвизгнул, потому что рассерженный Карыч тюкнул его в темя, заорав:

— Мал еще! А ты, дур-ра, смотр-ри, что р-ребенку даешь! Васька закрутился испуганным щенком, но тут появилась Березина и недовольно поинтересовалась:

— Чего это Карыч разбушевался?

Мы с вороном оторвались от мешка, который тянули друг к другу, и увидели, что все обитатели Заветного леса собрались на поляне и с интересом рассматривают меня, негодующего Карыча и Велия. Васька прогарцевал по кругу, ухая и гукая, рассказывая, какую я ему дала вкусную штуку и какой гнусный и жадный Карыч.

— Здрасти, — поздоровался со всеми Велий.

Березина чуть изогнула бровь и, колыхнув грудью, довольно усмехнулась, заметив, как покраснел маг. Анчутка, многозначительно помолчав, сделал почему-то Велию козу. Вдалеке дрогнула земля, я услышала возмущенный рев Индрика:

— Где этот?! Гоните его в шею!

— Ну вот и сбылось одно из ваших заветных желаний, молодой человек, — проговорила, появившись словно из ниоткуда, Горгония.

А Коровья Смерть, положив ему руку на плечо, молча улыбнулась.

Я выпустила из рук мешок, злорадно отметив, как Карыч, не ожидавший этого, катится в сугроб, и решила закатить грандиозный скандал, начав его словами:

— Я что, не домой пришла?! Что за представление?! — Речь планировалась надолго, в конце я хотела притопнуть и объявить, что сейчас все здесь разнесу, но Древние — это вам не Феофилакт Транквиллинович, хоть он и Вук Огнезмий. Не успела я сказать и двух слов, как оказалась в своей летней резиденции в компании Березины, Горгонии и Коровьей Смерти.

— У-у, а это у нас что?! Подарки! — обрадовалась Горгония. Березина вытащила гранат и, закатив глаза, пожаловалась:

— Как я соскучилась по югу! Помнится, последний раз зернышко граната мне предлагал попробовать один бог Эреба. Но я отказалась.

— Эй! А где Велий?! — взвизгнула я. Коровья Смерть, улыбнувшись, запустила обе руки в мою котомку и успокоила, сказав, что у них сейчас мужской разговор, в который мне лучше не встревать.

— Какая прелесть! — Она вытащила блюдо и, повертев его в руках, поинтересовалась: — А что это?

— Это волшебное зеркало, — буркнула я, занятая только думами о серьезном мужском разговоре, вернее, о том, что останется после него от Велия, и останется ли вообще. — Мне ваша помощь нужна. — И рассказала про поход в Змиевы Засеки.

— И кого р-решила оседлать? — послышался голос Карыча.

Я резко развернулась и облегченно выдохнула, Велий стоял живой и невредимый. Судя по довольно топочущему Ваське и по Анчутке, который колыхался за правым плечом Велия, старый черт решил взять мага под свое покровительство, правда, за стенами капища возмущенно трубил Индрик, требуя гнать Велия в шею, но я как-то сразу поняла, что самое страшное позади.

— Здрасти. — Опять поздоровался маг, а Горгония ухмыльнулась:

— Удивительно вежливый молодой человек.

— И вот это мои родственники, — печально объяснила я Велию, — во всей своей красе.

— И многообразии, — добавил маг.

— А что мы стоим? — подхватилась Березина. — Фрукты киснут.

Стол организовался за считанные минуты, Карыч фыркал в сторону Велия, но вкусности уплетал. Васька бурно изливал магу свои горести, тыкая когтем в ворона. Березина угощала Индрика, а единорог демонстративно не замечал мага. Я пыталась выведать у Велия, чего добивались от него Карыч, Анчутка и Индрик, но он отмахивался, каждый раз ловко переводя разговор на другое. Я пожаловалась на полгода ареста за небольшое веселье с первокурсниками. Древние заухмылялись, так как все принимали участие в издевательствах над учениками. Рассказала я, как покатала Вука Огнезмия прямо в Школе, а еще про наведение порчи на Веж без применения магии, ну и, конечно, похвасталась, что иду искать моровую деву.

— Только у меня проблема с транспортом, — призналась я. Индрик от возмущения чуть не выпал из-за стола.

— Какие проблемы, ты только свистни — я тут как тут! — заголосил он.

— Свистелка у нее не отр-росла еще! — буркнул Карыч и пообещал, что сам отвезет меня куда надо и когда надо.

— А вы это действительно можете? — поинтересовался Велий. Я это… В том смысле, что габариты у вас неподходящие.

В ответ на это Карыч вспрыгнул на стол и заявил, что он и покрупней меня богатырей в Ирий утаскивал. А сколько он магов в Навь спровадил! И перьев не хватит, чтобы подсчитать.

— Только жить в человечьем лесу я не собир-раюсь. Надо пр-ридумать, как тебе меня вызывать.

— И меня! — заорал Индрик. Васька захлопал крыльями, подняв нешуточный вихрь, — показывал, что тоже желает катать меня. Гордая собой, я выложила на стол серебряный перстенек с прозрачным камушком.

— Бот как станет камушек ярко светиться, — сказала я, чувствуя себя сказочной феей, — значит, я вас зову.

— А как почернеет серебро, значит, спешить уже не стоит, — добавил Велий. Колечко пошло по рукам. Женщины ахали, а мужчины хмыкали.

— Ну а где меня найти, — продолжила я, украдкой показав Велию кулак, — вам покажет волшебное зеркальце. Ну например. — Я коснулась блюда рукой и сказала: — Зеркальце из серебра, покажи мне Алию!

Древние с интересом склонились над блюдом, дно его стало темным и бездонным, словно заглядываешь в колодец. Первое мгновение в нем не было видно ничего, а потом я пискнула и стала оттирать Древних от блюда, не давая насладиться видом целующейся с добрым молодцем лаквиллки.

— Сдается мне, что это Серый Волк, — сузил свои красные глаза Анчутка. А пиршественный зал наполнился воплями Алин: — Верея, я тебе уши оторву!

Я поспешно пробормотала:

— Зеркальце, спасибо.

— Какое интересное зеркальце, — пропели в один голос Древние, а я повернулась к Велию:

— Я же тебе говорила — повадился к Алие Серый Волк.

— Давно его не видела, — нервно постукивая пальчиками по столу, сказала Березина.

— Да уж давненько, — согласилась Горгония.

— Сейчас он с Алией! — сказала я.

— Целуется, — закончила мою мысль Коровья Смерть и подмигнула, а я, решив отвлечь их от влюбленной парочки, закричала:

— Я же вам еще не показала, как действует зеркальце! — Снова коснулась пальцами резного ободка и отбарабанила: — Зеркальце из серебра, покажи мне Лейю.

Ох, лучше бы я этого не говорила! Из бездонного колодца вынырнула картинка: Лейя и Сиятельный, держащиеся за руки. Я поперхнулась, а Велий захохотал:

— Аэрона мы вам показывать не будем, принцип действия и так понятен.

— Они что, только моего ухода и дожидались? — прошипела я, возмущенная пустоголовостью подружек, а ракушка в моей руке разверещалась голосом мавки:

— Это не то, что вы подумали! Все совершенно невинно!

— Мне очень понравилось зеркало, — со смехом сказал Анчутка. — Но не забудь, Верея, что меня тебе достаточно только помянуть. Хотя я не уверен, что ты захочешь на мне проехаться снова.

Я согласно закивала головой: кататься на Анчутке себе дороже.

— Жаль только, зер-ркальце маловато, вот, помню, было у меня одно… — Ворон закатил глаза. — Хотя чего ожидать от чар-родея.

— Дед Карыч! — Я укоризненно покачала головой.

Ворон встопорщил перья, но, прежде чем он успел раскричаться, Анчутка хлопнул в ладоши и по залу прошел серебряный звон, скрипнули, открываясь, двери, которых до этого я не замечала, мы с Велием замерли, не веря своим глазам. Перед нами открылся зеркальный зад. Карыч хитро глянул на мага и, делано зевая, потянулся:

— Вот оно мое богатство! Жаль только, р-разр-рядились все. Кто бы починил.

Я переглянулась с Велием. Конечно, его накопитель я могу подзаряжать бесконечно, хоть и с перерывами на сон, но одно дело маленькое зеркальце, в которое надо запихнуть заклинание, и совсем другое — целая комната зеркал! Здесь же заклинания нужно не сворачивать, а разворачивать. Бот разворачиванием я еще не занималась. А как их разворачивают? Заклинания Велия мне представлялись в виде клубка ниток или комка бумаги. Если бумагу развернуть, а клубок раскатать? Хватит на все зеркала? Воображаемая бумага тут же треснула, а нитки запутались еще сильнее, пришлось выкинуть. Мне нужно что-то растягивающееся… Тянучка? Патока или смола? А если все это смешать? И обмазать зеркала? Гадость. Нет, лучше разбить зеркала на кусочки, запихать в каждый заклинание и склеить… На не очень мелкие кусочки… Такие довольно крупные кусочки… Нет! Этого склеенного зеркала они будут бояться! Тогда… И тут до меня дошло. У меня за спиной ахнули, а я, открыв глаза и увидев, что все на меня таращатся: Велий потрясенно, а Древние с гордостью, ойкнула.

— Знай наших, чар-родейчик! Вот так-то! — прокаркал Страж. Зеркала сияли, словно в них гляделась полная луна.

— Ты что сделала?! — ткнул меня пальцем в бок Велий.

Я непонимающе на него посмотрела.

— Хорошо, тогда о чем ты сейчас подумала? — продолжал допытываться маг.

— О сладостях, бумаге, клубках ниток, в общем, как растянуть твое заклинание на всю комнату.

— И?… — не унимался маг.

— Я буковки увеличила, и все.

Велий смотрел на меня непонимающе, а я с досадой громко объяснила:

— Я прочитала его крупными буквами!

Древние захихикали, захохотали, а маг так и не поверил мне, стоял с обиженным видом, решив, что я над ним издеваюсь в угоду дядьям и теткам. Я махнула на него рукой и, чувствуя молчаливую поддержку Древних, повелела:

— Зеркальце на стене, покажи мне Феофилакта Транквиллиновича!

Сияние зеркал пропало, а я пискнула и нырнула за спину Велия, который снова произнес свое:

— Здрасти.

Потому что между нами и Вуком Огнезмием не было совершенно никакого зеркала, каким-то образом из капища открылся путь сразу в его кабинет.

— Ну здравствуйте. — Феофилакт Транквиллинович отложил перо и уставился на нашу компанию. — Я предполагал, что рано или поздно это случится, но, надеюсь, вы помните, как такие игрушки привели к гибели тридевятого королевства?

— Во-первых, не мы эти игрушки подарили людям, а во-вторых, давай не будем при девочке, — сказала Горгония.

— Пр-рощевайте, — растопырил крылья Карыч, — пр-ростите, что потр-ревожили.

Словно туман встал между нами, а в следующий миг зеркала снова сияли.

— Что теперь делать? — жалобно спросила я.

— Спать ложиться, — спокойно проговорила Коровья Смерть. — Ночь наступила.

— Как это ночь?! — удивился Велий. — Солнце же за окнами! Он посмотрел на витражи, а солнце именно в этот миг и ухнуло за горизонт, словно сорвалось. Навалилась темнота. Эпсы вошли с факелами и начали деловито зажигать свечи на канделябрах, которых обнаружилось огромное количество.

— Не обращай внимании, здесь всегда так, — сказала я Велию, чувствуя, как простенькое платье превращается в вечернее. — Ох, шалун! — погрозила я пальцем камню сновидений.

В этот раз платьем я переплюнула всех остальных. Как Березина ни старалась, шикарней моего — с открытыми плечами, все словно из переливающейся змеиной кожи, она придумать не смогла. Велий с интересом смотрел на преображение зала. Ему, знакомому с причудливой фантазией камня, было забавно смотреть на игрища Древних.

По желанию Древние разоделись в шелка и бархат, в полуосвещенном зале загадочно мерцали драгоценности на Березине и Горгонии. Коровья Смерть предпочитала медные украшения. Я посмотрела на себя в зеркало, оценила и смелый покрой узкого платья, и тонкие, словно из змеиной кожи, перчатки выше локтя. Волосы сами заплелись во множество косичек, чередующихся с прядками, завитыми спиральками. Косички были перевиты нитками жемчуга.

— Сильно же он по мне соскучился! — сказала я Велию, имея в виду камень сновидений. — Просто в ударе.

— Я тоже, — каким-то странно напряженным голосом сказал маг, а я почему-то смутилась. — Ты просто очаровательна.

Индрик решительно пресек комплименты мага, оттерев его от меня, и, положив голову мне на плечо, стал нудить в ухо, дecкaть, знаем мы, что у этих молодых мужчин в голове, попортят девку, а Индрику потом страдай. И проникновенно поинтересовался, нет ли у меня планов насчет того, чтобы дать обет безбрачия?

Анчутка громко захохотал, услышав его вопрос, а я вывернулась из-под морды единорога и громко спросила Велия: не желает ли он посмотреть верхние этажи замка? Маг, естественно, желал.

— Иначе Индрик не отвяжется, — объяснила я причину своего бегства Велию, когда мы поднялись по лестнице наверх. — Только я не знаю, что будет наверху. Камень сновидений сам выбирает, что показать. А учитывая, что он соскучился…

Открыв первую дверь, мы вышли на широкий, с резными перилами балкон, внизу разливалось красно-оранжевое поле жидкого огня, посередине высилась красная гора, а на ее вершине, в середине большой воронки спал огромный, черный с синим отливом на блестящей крупной чешуе дракон, нервно подгребая лапами под себя искрящиеся драгоценные камни.

— Здорово! — восхитился Велий, без страха опираясь на кажущиеся ненадежными перильца. Я подошла и встала рядом, огненные Всполохи переливались на змеиной коже платья и на лице Велия.

Дракон встрепенулся, открыл глаза, повел мордой и выдал длиннющую струю пламени. Мы уважительно замерли, зверь развернул огромные кожистые крылья, взвился над кратером, прищурив изумрудные глаза.

— Ты видела?! — закричал Велий. — Видела?!

— Что? — Я была несколько напугана представлением.

— Его глаза.

Я опять посмотрела на дракона, который, выдав еще одну струю пламени, стал медленно приближаться к нам по широкой дуге.

— Это мой накопитель, — пояснил Велий.

Я покосилась на огромную зверюгу и предложила:

— Пойдем отсюда.

— Ты боишься? Своего же камня?! — прищурился Велий, а я обиделась:

— Кто?! Я?! — подошла ближе к перилам, поставила ногу на ажурное переплетение и, несмотря на длинное платье, легко поднялась на верхнюю планку. Встала на узкой полоске металла лицом к магу, раскинула руки в стороны и усмехнулась.

— Смотри! — сказала я, собираясь красочно упасть вниз, прекрасно зная, что камень сновидений предоставит мне или мягкую перинку, или пушистое облачко.

Но Велий схватил меня в охапку, выдохнув:

— С ума сошла?! — и так и держал, не торопясь выпускать, даже побледнел.

— Это же мой камень, — тихо сказала я в лицо магу, оно было совсем близко. — Он мне умереть в расцвете лет не даст. — Про то, что я такие подвиги уже совершала, экспериментируя с камнем, впечатлительному дружку я говорить не стала.

Велий не отвечал, как-то странно глядя на меня, от его взгляда по телу забегали мурашки и стало жарко.

— Дальше смотреть пойдем? — пискнула я, не зная, хочу ли, чтобы он меня выпустил, или нет.

Маг моргнул, что-то пробормотал и поставил меня на пол. Ноги были как ватные, просто удивительно, как они еще двигались.

Следующий зал меня напугал гораздо сильнее. В нем громоздились кучи пыльных доспехов, валялись мечи, от которых у лаквиллки случился бы приступ жадности, висели гирлянды ножей от огромных тесаков и до миниатюрных ножичков, помещающихся в женской ладошке. Велия явытащила оттуда уже с трудом, потому что маг стал рыться во всем этом, то и дело удивленно восклицая и спрашивая почему-то у меня:

— Где он это видел?! Это же!.. — и сыпал ничего не значившими для меня именами и датами, сетуя, что я хреновый культуролог.

— И почему мужики сходят с ума от вида этих груд железа? — спросила я, закрывая дверь, и потянулась к ручке двери напротив. — Ты же маг, должен больше полагаться на свои магические способности, а не на оружие.

— Одно другому не мешает, — улыбнулся Велий. В глаза ударил яркий свет свечей, и язвительный голос Карыча произнес:

— Давненько не виделись! А мы вас ждем, ждем. Ночей не спим, недоедаем!

Знакомый зал стал совершенно неузнаваемым, пол как будто покрылся водой, так что и ступить было страшно, казалось, ухнешь на глубину. Мелькали спинки ярких рыбок, колыхались зеленые водоросли. Я нерешительно остановилась на пороге, не решаясь сделать шаг. Велий подал руку, и я все-таки вошла. Во всю высоту стен тянулись витражные окна, от обстановки остался лишь камень алтаря, на котором переливались кристаллы камня сновидений. На стенах горели свечи в серебряных подсвечниках. В потолок уходили резные колонны из белого мрамора. Играла негромкая музыка. Анчутка встряхнулся, приняв вид чертовски симпатичного молодого человека, церемонно поклонился и спросил:

— Можно пригласить вас, барышня, на танец?

Я серьезно присела в ответном реверансе и протянула ему руку:

— Почему бы и нет. — И легко заскользила по водной глади, заметив краем глаза, как Велий берет за руку довольную Березину.

Брызги от ног взвились вверх, но не осыпались дождем, а так и повисли, переливаясь брильянтами в свете свечей, я еще добавила пару водяных смерчиков и, довольная, расплылась в улыбке, так что вопрос Анчутки застал меня врасплох:

— Что у тебя с ним? — Анчутка крутанул меня в танце и показал в улыбке ровные острые зубы.

— С кем? — опешила я, сбиваясь с шага.

— С магом, — пояснил черт и крутанул меня так, что зал размылся пятном.

— Он мой наставник! — ответила я, кося одним глазом на Березину, которая навалилась всем своим гибким телом на Велия, нахально строила глазки и вообще вела себя так, будто и нет на ней никакого платья! Анчутка повернул мое лицо к себе, требуя продолжения разговора.

— И чему же он тебя учит? — с иронией спросил он.

— Защищаться от таких, как он… — Звонкое хихиканье Березины мешало беседовать. — В смысле, магов.

Анчутка, похоже, удивился: — И как успехи?

Я засмеялась:

— Ну уж от него-то защититься смогу! — и рассказала черту о последнем уроке.

Анчутка окинул Велия задумчиво-оценивающим взглядом и заметно расслабился, судя по некоторым вольностям, которые он себе позволял в танце, например закидывая на себя мою ножку и заставляя прогибаться назад. Прочих танцующих мы разогнали брызгами из под ног и внезапно появляющимися фонтанами в разных местах зала, капли которых после недолгих моих споров с упрямым Анчуткой стали падать вниз лепестками роз (черт настаивал на хлопьях пепла). Мы штормом прошлись по кругу, оставляя за собой шлейф лепестков и взвизгов отпрянувших к колоннам Древних.

— Приятно было потанцевать, чертовски давно этого не делал. Последний раз в тридесятом государстве, на свадьбе у первого царя Ивана. Мы там с лягушкой-царевной покуролесили немного. — Анчутка мечтательно закатил глаза.

— Это когда лебеди по озеру поплыли? — догадалась я, вспомнив сказку.

— Ну лебедями-то они стали после вмешательства Василисы! Сначала-то такие замечательные птичьи скелетики вылетели, да лягушка затревожилась, что гости перепугаются. Вот перья им и отрастила.

— А она правда лягушкой была? — не отставала я от него.

— Ну лягушкой не лягушкой… Только заприметила парня, а тот не смотрел на нее совсем, все о сказочной принцессе мечтал. — Анчутка остановился, поцеловал мне ручку. — Вот мы ему сказку и устроили! Видела бы ты меня в роли Кощея! Враз влюбилась бы! Анчутка снова встряхнулся, принимая свой истинный вид, и обратился к остальным: — Ну чего рты раскрыли? Пошли спать. Верее выспаться надо перед охотой. — И он потопал из зала, и брызги из-под его копыт взлетали хлопьями пепла. Березина томно, как только умела она одна, потянулась поцеловать на прощание Велия, стрельнув своими хитрыми зелеными глазками в мою сторону. Горгония прошептала:

— Спокойной ночи.

Индрик потерся мордой о мою щеку, предложив переночевать вместе со мной.

— А то мало ли что! — Он повел глазом на мага.

Я со смехом отказалась, уверив его, что мне ничего не грозит. Коровья Смерть погладила меня по волосам, и мы остались одни.

Я почувствовала, что ноги меня уже не держат от усталости, а камень сновидений предусмотрительно вырастил огромную белоснежную кувшинку, которая величаво подплыла ко мне сзади, приглашающе ткнувшись лепестками под колени. Я не стала отказываться и удобно села в середине цветка, поджав ноги:

— Ну как, тебе понравилось у меня в гостях?

— Скажем, это было незабываемо, — с усмешкой ответил Велий.

Эпсы стали гасить свечи, оставив лишь несколько, зал погрузился в полутьму, луна заглядывала в витражные окна, еще один из эпсов принес два бокала вина на серебряном подносе, я взяла один, а маг другой. Велий провел рукой по мраморной колонне, повернулся к камню сновидений и произнес:

— Такое чувство, что твой камень стал больше.

— Аэрон тоже так сказал, — беззаботно откликнулась я, откидываясь на лепестки за спиной. — Хотя мне кажется, что он просто расслабился в спокойной обстановке. — Я пригубила вино. — Спать идем? Только я не знаю, где будут наши спальни и в каком виде. Поставила бокал на пол, а Велий приподнял бровь и неожиданно предложил:

— Станцуем?

— Сейчас?! — растерялась я.

— А что? — Он поставил свой бокал на алтарь и протянул руку. — Когда еще выпадет такой случай, да в такой красоте.

Я нерешительно протянула руку. Капли, которые так и висели в воздухе, взорвались фейерверком золотых и серебряных блесток, я от неожиданности взвизгнула, а маг рассмеялся.

Его рука, лежащая на талии, казалось, прожигает платье, блестки не торопились падать на воду, а кружили вокруг нас как серебряно-золотой снегопад, луна приблизилась к окнам настолько, что в зале стало светло как днем, только свет был серебристым. Вода под ногами сменила цвет на темно-синий, а рыбки чудовищно увеличились в размерах, став сущими монстрами, которые скользили в темной глубине. Пару раз из воды поднималась голова морского змея. Смерч из блесток наконец опал, превратившись в искры на воде. Я, немало удивленная фантазиями своего камня сновидений, старалась не сбиться с шага и никак не решалась почему-то посмотреть Велию в глаза, а когда, все-таки решившись, посмотрела…

Первым, чем меня: встретила Школа, были гневные вопли подружек Алия щурила глаза, требуя, чтобы я никогда не подглядывала за ней, и не смела об увиденном рассказывать, и вообще не совала свой нос куда не следует. А Лейя, наоборот, пыталась заглянуть мне в душу своими честными-пречестными глазами, уверяя, что все не так, как мы думаем. Им было невдомек, что сегодня я вообще ни о чем не думала. Я все еще была там, в Заветном лесу, на капище, Посреди огромного зала с водой, где нахальный маг меня поцеловал.

— Эй! — трясла меня Алия. — Ты спишь, что ли?

— Если б вы, девочки, знали, какой он! Я нашла… — заливалась Лейя, закатывая глазки и комкая в руках платок. — Такой романтичный! Такой красивый! Такой…

Комната медленно кружилась перед глазами, а у меня захватывало дух. И, когда подруги выдохлись и молча уставились на меня, я уже совершенно точно знала, что пропала. Обвела их взглядом и сказала, грозя им пальцем:

— А по углам, как вы, я тискаться не буду! И вообще, девушку еще надо завоевать.

После чего Лейя бухнулась на грудь Алии, рыдая и тыкая в меня пальцем:

— Злая она, злая.

А Алия дико вращала глазами и орала:

— Ты на что намекаешь?! Я тебе сейчас все космы повыдергаю за такие намеки.

Я фыркнула и полезла за своим мешком, чтобы уложить нужные в дороге вещи. Заглянувший к нам Аэрон тут же попал под горячую руку Алии, которая кинулась к нему с расспросами, где его черти носят и сколько можно дожидаться проклятущего дракона, а Лейя гирей повисла на его шее, обильно оросив плащ вампира слезами, что-то бормоча ему на ухо и тыча в меня пальцем.

— Ябеда, — проворчала я.

— Нет, вы только посмотрите! Ведь только вошла, а как девок взбодрила! — уважительно посмотрел на меня вампир. Тут за его спиной кашлянули, и словно свет пролился в нашу комнатушку на порог ступил Сиятельный. Я хихикнула, а у Лейи сразу просохли слезки, мавка разулыбалась, разом забыв о вампире.

— В нашем полку прибыло! — радостно заявил Аэрон. — Князь Сиятельный выразил желание принять участие в охоте на моровую деву.

— Догадываюсь, какая муха ему про это нажужжала, — пробормотала я своему мешку, пытаясь впихнуть в него лисью шубку.

Лейя кинула на меня сердитый взгляд, а я поразилась способности мавки одновременно улыбаться Сиятельному и обещать мне взглядом расправу. Быть бы нам в ссоре, если бы прямодушная лаквиллка не загоготала. Лейя сначала покраснела, как любимый Аэроном помидор, а потом хихикнула.

— Ну мы и дуры! — сказала Алия, легко вскинула на плечо неподъемный баул и, потеснив стоящего в дверях Аэрона, потопала вниз, на ходу интересуясь, не пожадничал ли Конклав магов, выделив каких-нибудь хилых драконов, потому как такой дракон ее поклажи не вынесет — пупок развяжется. Я накинула старую шубку и, подхватив свой мешок, так же громко высказалась на тот счет, что я в попутчиках не нуждаюсь, кто ко мне хвостом прилипнет — пожалеет.

Мы с Алией то и дело со значением поглядывали на Сиятельного, пытаясь вогнать его в краску. Он был прекрасен, снисходителен и совершенен, как скульптуры маэстро Рогацио, более того, обнял мавку, а та, дурочка, чуть не умерла от счастья.

Мы хохотали над блаженным видом Лейи, пока не вышли во двор, где фыркали драконы. Мавка тут же была отомщена, потому что я сразу стала избегать взгляда мага и делать вид, что чертовски поглощена своим барахлом. Даже сгоряча не сразу заметила, что драконы по случаю зимы в овечьих попонках, а когда заметила, то захохотала, а драконы смотрели на меня обиженно, по-гусиному поджимая лапы. Я накинулась на Велия:

— Почему милые зверушки не в пинетках? — и сразу стала их любимицей. Велий явно ожидал чего-то другого.

Утром я не знала, как с ним разговаривать и как смотреть в глаза, не краснея. Пометалась по спальне, уговаривая себя не впадать в панику и держаться как ни в чем не бывало, была даже мысль постыдно сбежать через зеркала, да испугалась, что Древние тогда что-нибудь заподозрят и магу придется несладко. В результате мы молча прошагали плечом к плечу из зеркальной комнаты прямо в кабинет к Феофилакту Транквиллиновичу, где я пискнула:

— Здрасти, — и, выскочив за дверь, со всех ног побежала в жилое крыло.

Феофилакт Транквиллинович, выйдя во двор, окинул взглядом нашу компанию и выразил надежду, что Велий сумеет удержать нас в рамках приличия и законности.

— А кто в ваше отсутствие будет вести уроки? — ехидно поинтересовалась я у Сиятельного. — Тем более что ваши конспекты утеряны?

— Вы знаете, госпожа Верея, — изобразил учтивую улыбку Князь, — на мой взгляд, без вашего ярчайшего присутствия уроки демонографии в принципе теряют всякий смысл. Но, поскольку остальные ученики на время вашего отсутствия отказались взять академический отпуск, лекции будет вести господин Рагуил.

Я подняла голову и увидела, что из окна высовывается весь наш класс во главе с господином Рагуилом. По команде Анжело демоны развернули крылья и изобразили священный трепет.

— Как они меня все-таки любят! — умилилась я, а мавка возмутилась:

— И где справедливость?

Демоны в ответ скорчили ей рожи.

— У, злыдни неблагодарные! — погрозила им кулаком Алия, а я, пританцовывая, посылала воздушные поцелуйчики, пока Аэрон не сгреб меня за шкирку и не поволок на дракона.

Только вскарабкавшись на летуна, я поняла, как маги любят комфорт. Это урлакские вампиры летали, сидя на жестком хребте и сжимая бока зверя ногами. У драконов же, выделенных Конклавом магов, к попонкам были пришиты еще и подушечки и постромки. Мы с Аэроном понимающе переглянулись и сделали такие лица, какие бывают у прожженных пиратов, решивших прокатиться на неповоротливом купеческом корабле.

Дракон разбежался, оттолкнулся, я уцепилась за вампира.

— Теперь я все время буду летающую школу вспоминать! — крикнула Алия, Аэрон хрюкнул, а я заинтересовалась, защищены драконы от моего воздействия или нет? И вообще, а ну как мы сейчас сверзимся с такой высотищи! Раньше, чем я успела это додумать, наш дракон издал трубный рев и камнем ухнул вниз, часто и бестолково махая крыльями.

— …! — выразился Аэрон.

— Папаня! — заорала басом лаквиллская богатырка, а я вцепилась в Аэрона изо всех сил и зажмурилась.

— Птички не падают, птички не падают! — кричала я. Тут нас швырнуло вверх и всех потащило к хвосту.

— …! — опять выкрикнул Аэрон, а Алия поддержала его басом:

— Маманя!

А я — сиротинушка изо всех сил заголосила:

— Анчутка!

Стало тесно.

— А-а-а! — заверещал старый черт.

— Ой! — не своим голосом крикнула лаквиллка, обнаружив перед собой волосатую спину Анчутки.

— У-у-у! — прогудел дракон, входя в штопор.

— Крыльями маши, дурак! — взвизгнул Анчутка. Аэрон поддержал его своими воплями:

— Маши, маши!

И мы все вместе стали кричать:

— Маши крыльями!

Дракон испуганно втянул голову и стал нервно махать крыльями, как гусь на перелете.

— Пе-ерышки! — услышала я зачарованный голос Алии, когда дракон выровнялся в полете. Я приоткрыла один глаз и глянула на драконьи крылья, удивленно всхлипнула, поняв, что зверь стал бел как лебедь.

— Племяшка, ты смерти моей хочешь? — спросил меня Анчутка. — Или взбодрить решила?

— Я… я… я… — начала я, заикаясь.

— Прав был Карыч, — трагически заключил черт. — Дура ты, Верея. Кто ж драконам породу меняет прямо во время полета?

— А-а, так это она виновата?! — дрогнул спиной Аэрон, и весь путь до Засек друг и подружка пытались меня прибить. Алия, злобно шипя, метила кулаком мне в ухо, но то ли Анчутка меня защищал, то ли Алию мотало, однако лаквиллка каждый раз попадала по черту.

Так что под стены Чароницы мы свалились огромным визжащим комом. Стряхнув нас со спины, дракон начал бегать кругами перед воротами городка, время от времени биясь головой об опорные столбы и пуская струи пламени над нашими головами. Одним словом, лебедь из него получился довольно страшненький. Хотя до городка он домчал нас вдвое быстрее своего кожистого друга, который маленькой черной точечкой маячил в небе. Я отмахивалась мешком от наскакивающей на меня Алии, радуясь, что от злости богатырка позабыла все свои приемы. Аэрон косился на разминающего свою спину Анчутку, не забывая подзуживать Алию:

— Врежь ей, врежь ей! — сипел клокочущим чайничком «женишок», понимая, что сам на меня руку поднять не сможет.

— Дядька Анчутка, ну угомони же ты их! — взмолилась я.

— Ну-ка угомонились! — откликнулся дядька, потирая спину.

Прищурился, глядя на подлетающего на драконе Велия, и глубокомысленно изрек:

— Сдается мне, Верея, что лучше бы ты на Индрике скакала!

Я так ярко представила Индрика в перьях, что в ужасе зажмурилась, надеясь, что в зачарованном лесу с единорогом ничего не случится.

Мой очаровательный пер истый дракончик заметался, не зная, где спрятать свой позор, и обиженно затрубил. Его собрат замер, присев на хвост и растопырив крылья.

— И что я теперь в ведомости напишу? — убито поинтересовался Велий, спрыгивая со спины дракона. — Что в процессе эксплуатации дракон сменил… Что я напишу?! Как я Конклаву магов в глаза смотреть буду?!

— Зато летает быстрее, — робко пискнула я и попятилась от разгневанного мага в пустую будочку охранника. И тут мерзлые комья земли и снег брызнули фонтаном, я не успела взвизгнуть, как из земли вымахнул, укрыв полмира крыльями, белоснежный конь. И восторженно завопил голосом Индрика:

— Я летаю!

Анчутка повалился в снег. Индрик прогарцевал мимо меня, испуганно сжавшейся в будочке, красуясь и высоко вскидывая копыта.

— Ну как я тебе? Красавец?

— Ага, — выдавила я. Куда там белу лебедю! По коню шли серебряные искры, грива свешивалась до земли, а рог просто пылал золотом. Ему, в отличие от дракона, крылья явно нравились. Индрик, привалившись боком к стене будки, игриво произнес:

— Я сразу догадался, что очень тебе нравлюсь, как насчет прогуляться?

Я отрицательно затрясла головой, и тут Анчутка взвился из своего сугроба:

— Убери свой рог от племянницы, жеребец! Никто не паникует! скомандовал он. — Драконы молчат, маг занимается своим делом. И вообще, в этом городе есть бургомистр или нет?! Черт-те что творится под стенами, и ни одного человека! — Он ткнул пальцем в показавшуюся не вовремя над стеной голову и потребовал:

— Вот ты! Да, ты, в рогатом шлеме! Иди сюда. Голова пропала, и за стеной послышался зычный бас:

— Черти! Черти!

— Ага, — понял свою ошибку Анчутка, — ну, я думаю, вас встретят. — Он сурово взглянул на Индрика и скомандовал: — Ты со мной. — И погрозил мне пальцем: — А ты, Верея, давай больше без глупостей!

И растаял, велев мне не скучать. Индрик вздохнул, гордо взмахнул крылами, взвился в воздух и исчез. Велий прислушивался к звукам за стеной и попенял мне:

— Я хотел по-тихому войти, купить лошадей и поехать дальше.

Но о твоем присутствии почему-то всегда узнают заранее. У меня такое чувство, что тобой, Верелея, скоро детей начнут пугать.

— Че детей! — откликнулся Аэрон. — Ею уже вампиров пугают!

— Да кого ею только не пугают, — покачал головой Сиятельный.

— У меня такое ощущение, что класс демонологии и демонографии был открыт лишь только для того, чтобы продемонстрировать вас миру, госпожа Верея.

Я была благодарна подружкам, молча принявшим мою сторону. И не успела придумать ничего умного, чтобы ответить, потому что из ворот вывалила толпа с вилами и кольями. Велию пришлось пустить в ход все свое красноречие, доказывая, что он из Конклава магов и только что собственноручно развеял целое полчище чертей, в доказательство чего был предъявлен бургомистру поросячий хвост. А я вспомнила нашумевшую историю с боровом вежицкого головы и неизвестной нечистью, безобразившей в свинарнике Марфы Савишны. И у меня зародились смутные подозрения относительно Велия и Аэрона, которые как-то больно легко переживали последние недели нашего ареста.

Утром следующего дня наш обоз из Чароницы двигался к небольшому городку с многообещающим названием Погост. Чароницкий бургомистр был так рад нашему отъезду, что нашу первую попытку рассориться по поводу транспорта пресек в корне. Алия, имея в виду, что будет кататься на Сером Волке, категорически отказывалась выбирать себе коня, уговаривая нас идти себе потихонечку, оставив ей только список деревень, которые она должна посетить. Лейя ни мычала и ни телилась, то пускаясь в смутные мечтания об ослике и саночках, то уверяя всех, что будет сидеть вместе с Сиятельным. А я сразу твердо сказала, что никого мне не надо, намекая, что транспорта у меня — завались! И Велий, упорно набивающийся в попутчики, мне не нужен.

Послушав наши споры, бургомистр крикнул городского тысячника и велел ему готовить шесть саней с возницами и шесть коней про запас, сказав возить нас куда угодно и сколько угодно, не задавать вопросов, а случись горю — доставить в Чароницу наши хладные тела. Все вспомнили, что явились не на прогулку, и посерьезнели.

Утро выдалось пасмурное и нерадостное. Велий маячил возле моих саней, черный мохноногий конь не спеша рысил, с подозрением втягивая воздух, то ли чуял в Алие волка, то ли в Аэроне — упыря. Я удивлялась спокойствию Аэроновой лошадки, которая радовалась дороге, не заботясь о том, кто ее оседлал.

От Погоста, если верить карте бургомистра, расходились четыре дороги, там мы и должны были разъехаться, договорившись связываться с Велием утром, отправляясь в дорогу, и вечером, останавливаясь на постой.

Мне предстояло ехать по Миренскому тракту до Большой Заставы, там, если мне не повезет и я не встречу моровую деву, мне предстояло развернуться и тем же путем ехать назад, выясняя, не шла ли она за мною по пятам. Одним словом — скука, которую я собиралась развеять поисками книги для Гомункула, о чем не сказала никому. А чего говорить? О друзьях самим помнить надо! А то закрутили тут любовь и обо всем забыли!

Велий нервничал все больше, не зная, к чему прицепиться, чтобы я не ехала одна. Судя по лихорадочному блеску глаз, он готов был и Аэрона сунуть мне в попутчики, и Лейю оторвать от Сиятельного. Но я всем своим видом показывала, что глупостей не потерплю. Конечно, весело бы было покуролесить нам втроем, в чисто девичьей Компании, но раз компании не получалось, я предпочитала развлекаться одна.

До Погоста мы добрались довольно быстро, здесь действительно была развилка. Я окинула взглядом уходящий в снежную даль тракт, по которому мне предстояло двигаться уже в одиночестве, сверилась с картой. Первым стояло село Куличики. Смешное название. Но Велию нужен был Погост, куда стекались новости со всех четырех трактов. Огромное село, на две трети состоящее из трактиров, гостиниц и постоялых дворов, наш маленький обоз даже не заметило.

В отличие от Чарониц народ здесь был привыкший ко всему необычному. Здесь бы не стали кидаться на чертей с вилами, а любезно проводили бы к столу и предложили бы место у очага. Это не значит, что нечисть чувствовала себя здесь как дома, просто Змиевы Засеки всегда были пограничьем во всех смыслах. Жили здесь бок о бок на дальних хуторах и матерые ведьмы, и ведуны Хорса, и непримиримые рыцари-монахи, ушедшие от мира, чтобы основать в чащобах благочестивые скиты.

— Неудивительно, что моровая дева появилась здесь, — размышлял вслух Велий, сидя за столом.

Позади него на вертеле запекался для нас кабанчик, в· горшочке поспевала каша, томилось молоко, одним словом, начало было более чем приятно. Если б Велий не решил ехать со мной. Это я поняла по выражению лица мага и по тому, как собирался Аэрон. Я не боялась, что на старом промысловом тракте, который из-за обилия брошенных шахт называли Навьим, Аэрона кто-нибудь скушает, меня пугало, что Велий помешает мне своей опекой в поисках книги, а еще больше я боялась остаться с ним наедине, с его серыми насмешливыми глазами и обаятельной улыбкой.

На мои протесты маг лишь сверкнул глазами и не стал ввязываться в спор, твердо заявив, что все решено. А когда я ехидно поинтересовалась, не собирается ли он и спать в моей комнате, чтобы и ночью приглядывать, невозмутимо пояснил, что если понадобится, то и в одной кровати, лишь бы я осталась живой и невредимой. Алия и Лейя уставились на нас круглыми глазами, а я стала закипать и срочно строить планы побега от навязчивого мага.

Мои вещи Велий запер в своей комнате, видимо, догадываясь, что я против его сопровождения, и заранее не оставляя мне шансов для побега. Хотя он упустил одну немаловажную вещь.

После ужина я начала зевать, прикрываясь ладошкой, и уверять всех, что спать не хочу, сама поражаясь тому, как фальшиво звучит мой голос. Велий, который с хозяином гостиного двора сверял карту и пытал того о трактах, на мои позевывания не обратил внимания, а Аэрон предложил проводить меня в комнату и посоветовал лечь спать. Я недовольно согласилась, делая вид, что мне не хочется покидать нашу теплую компанию. Когда мы подошли к лестнице, Велий крикнул, что подойдет минут через десять, а я тут же почувствовала себя преступницей, которую конвоиры сопровождают на костер. Демонстративно повалилась на кровать, зарываясь в одеяло и зевая так, что сводило скулы, я с трудом ответила на пожелание спокойной ночи.

Чуть только дверь за Аэроном закрылась, я свесилась вниз:

— Эй, под кроватью! Привет тебе от Злыдня, Рогача и Гуляя из Школы Архона, — и катнула в темноту прихваченное яблочко. Что-то забегало, зашуршало, недовольный скрипучий голос поинтересовался:

— А сама-то ты кто?

— Я племянница Анчутки, — ответила я. Из-под кровати вылезло что-то лохматое и взъерошенное:

— Врешь.

— Да чтоб мне лопнуть! — сказала я, стукнув себя кулаком в грудь.

— Докажи.

— А то ты не видишь! — Я грозно свела брови. Домовой поумерил пыл, заглянув мне в глаза:

— Ну ладно, чего надо?

— Вещички мои в соседнем номере. Я пойду погуляю, а ты мне их в окошко выкинь. — Я вытащила из кармана золотую монетку.

— Ну, теперь вижу, что принцесса, — сказал домовой, выхватывая у меня из рук монету, и исчез. А я вскочила, свернула сдернутое с соседней кровати одеяло и сунула под одеяло на своей кровати.

— Ничего, за спящего человека сойдет. — Я тихонько вышла из Комнаты, услышала шаги и, прошмыгнув до черной лестницы, выбралась на задний двор. Там задрала голову вверх, подхватила свой мешок, скинутый домовым из окна Велиевой комнаты, боязливо позвала:

— Эй, Индрик! — и задумалась, а услышит ли он меня в такой дали? Со второго этажа донесся возмущенный вопль, распахнулось окно, и высунулась встрепанная голова мага:

— Верелея! Стоять!

— Щас! — неуважительно ответила я ему и показала кукиш.

Велий что-то прошипел сквозь зубы и разжал кулак, я присела.

Ловчая сеть сверкнула и упала на пробегающую мимо кошку, та мявкнула и упала на бок, уснула или сдохла, бедная.

Жеребец спустился с небес, подняв крыльями ветер, и приветственно заржал. Я под впечатлением от кошки птицей взлетела на спину Индрику, вцепилась ему в гриву и закричала:

— Мчи в Куличики!

Индрик взмыл, дух перехватило, я, покрепче ухватив мешок, прижалась к шее единорога, он довольно мурлыкнул, громко оповестив Меня и весь постоялый двор:

— Я покажу тебе море и танец русалок под полной луной!

— Каких русалок, мерин?! — Я ударила Индрика пятками по бокам и заставила повернуть на восток. Велий с проклятиями выскочил во двор и в гневе пнул забор, выбив из него доску.

— Упустил девку! Ротозей! — проржал магу Индрик.

Я стукнула его промеж ушей, и единорог прекратил злорадствовать, наддав и наслаждаясь чувством полета.

Когда внизу промелькнуло нужное село, а Индрик стал снижаться, в кармане закричала голосом Алии ракушка:

— Верея, ты где?

— В Куличиках. — Я вытащила ракушку из кармана. — А что?

— Ты чего делаешь-то?! — возмутилась подруга. — Велий не в себе, нам всем попало, включая Сиятельного, он до сих пор в непонятках — обижаться ему на взбешенного мага или плюнуть и не обращать внимания. И вообще, — голос лаквиллки стал тише, — что у тебя с Велием?

— Ничего, — буркнула я, — а ты откуда разговариваешь?

— Из нужника, — пояснила девица.

— Скажи Велию, что я в Куличиках, со мной все в порядке, никто меня не съел.

— Ладно, скажу, — пробормотала лаквиллка. — Пока, а то в дверь уже долбятся. — И зычно крикнула, видимо обращаясь к стучавшему: — Ну, чего ломишься, а?! Пива меньше пить надо! Приличной девушке уже и в сортире не задержаться!

Кое-как распрощавшись с назойливым Индриком — пришлось припугнуть его, что лишу крыльев и перьев, если не отстанет, — я отправилась к селу. Оно было не так велико, как Погост, если считать по дворам, зато расползлось вдвое шире Чарониц, хорошо хоть постоялые дворы были сразу на обоих концах поселка, а то ходить и проситься переночевать можно было бы всю ночь. Я пересчитала деньги в кошеле, представила весь предстоящий путь и поняла, что первый раз в жизни путешествую как королева, могу позволить себе все, везде и всегда — не надо выпрашивать у людей еду, тайком ночевать в стогах, опасаться, что в лесу загрызут волки. Теперь мне были страшны только трактирные воры.

Поэтому первое, что я сделала, это вынула из-за пояса бумажку с заклинанием от воров (ее подарил мне Гомункул, сказав, что ничего особенного делать не надо, только прочитать и прыснуть из скляночки на охраняемые вещи) и щедро опрыскала и себя, и мешок, зачитав:

— Кружит, кружит воробей с хлебной крошкою своей, улетает, прилетает, что поделать с ней, не знает. — Задумалась. — Глупость какая! Может, подшутил? Ай, хуже все равно не будет. — И потопала к селу.

Двор был широк, многолюден и гостеприимен. Комнату я сняла, но, провалявшись какое-то время, поняла, что спать не хочу совершенно, вдобавок колечко, связывавшее с Велием, непрестанно тускло светилось. Разложив на широкой кровати все свое добро: зеркальце, одежду, тетрадь с именами должников алхимикуса, я уселась с ногами на одеяло, нерешительно глядя на ракушку, пока та сама голосом Велия не хмыкнула:

— Я знаю, что ты думаешь обо мне. Бери ракушку, ослица!

Я вздохнула, понимая, что разговора не избежать, примирительным тоном проговорила в ракушку:

— Ну чего ты, никто меня не съест. И я никого не съем.

Велий облегченно выдохнул, он явно не надеялся, что я с ним заговорю.

— Я очень за тебя волнуюсь.

— Я с самого детства гуляю по трактам и все-таки дожила до такого возраста.

— Хорошо, будь по-твоему, — сказал Велий, — но предупреждаю: постоянно выходи на связь, чтобы я знал, куда ты направляешься, где остановилась, кто тебя окружает. И еще, Верелея, если с тобой что-нибудь все-таки случится, я выкопаю тебя из могилы и задушу собственными руками!

— Ты мне тоже очень нравишься.

— В каком смысле? — напрягся маг.

— Пошляк. — Довольная собой, я убрала ракушку в карман.

Теперь, когда у меня были развязаны руки, я могла с чистой совестью заниматься тем, чем пожелаю. Раскрыла свою тетрадочку с должниками и поставила галочку напротив первого имени.

— Ан Аргыл Ойун. Медиум. Место проживания: Тутинка, — прочитала я. — Интересно, что это за Тутинка? Город, поселок, а может, вообще речка?

Название у книжки было странное, что-то вроде «Купитолосонасадереньги». Попробовала произнести это название вслух и чуть язык не сломала!

— Ладно, — решила я, — буду говорить: купи слона за деньги. Ан Аргыл Ойун поймет. Поеду на Сивке-Бурке, он лучше меня в географии разбирается.

Я сползла с кровати и, успокаивая себя мыслью, что раз в селе целых пять трактиров, то наверняка найдутся и люди, которые не спят, вышла на улицу. И оказалась права, в трактирах не спал никто.

Обзаведясь толстой тетрадью, я заявила, что готовлюсь к экзамену по культуре и мифотворчеству Змиевых Засек. И не успела глазом моргнуть, как стала своей у пьяной публики. Они гоготали над моими частушками, много и с чувством пели свои, угощали меня, вырывали из рук тетрадку, рисуя в ней никому не ведомые тропы и дороги до ближайших хуторов, заимок и охотничьих домиков, советовали, к кому обратиться по поводу ночевки и на кого сослаться. После чего тут же, делая страшные глаза, рассказывали, какие ужасные происшествия случились в тех местах, куда они меня отправляют, заканчивая все истории словами «больше их никто не видел».

Так что вернулась я уже под утро с гудящей головой, в меру пьяная, сытая и довольная, причем ничуть не потратившаяся. Уже засыпая, я успела тяпнуть ракушку и заплетающимся языком доложить:

— В Куличиках моровой девы нет. Пойду искать ее вокруг, только боюсь ноги стоптать, твои карты, оказывается, такие неподробные! — и провалилась в глубокий сон.

Проснулась я за полдень, все тело болело после вчерашнего веселья. Больше в Куличиках мне делать было нечего. Приказав себе:

— Вставай, Верея, топай дальше, — я закинула на плечи свой баул и спустилась вниз.

— Госпожа ученая, — разулыбался мне трактирщик. Конечно, пока вчера купцы меня угощали, они его, наверно, озолотили! — Тяжелая у вас работа, не щадите вы себя ради науки. — Он сочувственно покачал головой и пододвинул ко мне стакан с квасом и медовый пряник. — За счет заведения, милости просим в следующий раз.

Я съела подношение и поинтересовалась, кто едет до лесопилки Федула. Оказалось, что пильщики, которые вчера так усиленно звали с собой, уже давно уехали.

— Хотя можешь попробовать поймать Степку-углежога, он сейчас у кузнеца Акима. — Трактирщик прислушался. — О! Беги-ка на дорогу, там его Лохматка скачет.

Я припустила на улицу, но в дверях застряла, потому что навстречу мне пер здоровенный детина. Этакий незаконный сын медведя с лицом дурачка. Поняв, что дальше не протиснется, он обиженно и удивленно воззрился на меня невинными фиалковыми глазами с коровьими ресницами. Я ему была где-то по пупок. Ему и дверной проем-то был низковат. Сообразив, что сейчас приму позорную смерть, раздавленная о дверной косяк, я задушенно засипела:

— Пусти!

Парень не сдвинулся с места, и тут трактирщик, заметив нас, закричал:

— Зоря, медведь чертов! А ну выпусти ученую девку на улицу, она за Степкой-углежогом спешит!

Медведеобразный Зоря хекнул, вываливаясь на улицу, и я вывалилась вместе с ним. Покачнулась, но, увидев, что бурая лошадка углежога уже выворачивает за околицу, закричала, чтобы меня подождали. А Зоря так и стоял, обиженно таращась мне вслед, пока трактирщик не взял его за ручку, как маленького, и не завел в помещение.

— Это что за волот? — спросила я чумазого и пьяненького углежога.

— А-а-а, — осклабился он, — это Зорян у нас. Такая вот здоровенная орясина у Параськи уродилась, только головой слаб, ни черта не умеет, шляется круглый год по трактам, подковы людям на потеху гнет, а те его кормят. Может ведро хмельного выпить, опосля на руки встанет и не падает.

— А далеко до лесопилки? — поинтересовалась я, зарываясь в тетради. Такого умного слова, как масштаб, мои трактирные знакомцы не знали, вся тетрадь пестрела словами «недалече», «рядышком», «туточки» и мелконькими уточнениями «упились со сватом», «полдня ползли, устали, а какой-то там Федул две седмицы добирался, насилу вышел».

Углежог почесал голову под шапкой и честно признался, что пешком и трезвый на лесопилку не ходил ни разу. Насчет расстояний, это надо у Лохматки спрашивать. Но на памяти углежога лошадь с ним разговаривала лишь один раз после трехдневного запоя. Сунув под голову мешок, я немного подремала, пока мы не добрались до лесопилки.

Заимка оказалась на удивление большой. Тут были и склады, и бараки работников, и большой хозяйский дом. Весной здесь, должно быть, очень грязно и мусорно. Мы проехали мимо штабелей бревен, и Степка, махнув рукой в сторону двора, пожелал всего хорошего. Я спрыгнула, оправила шубку и бодро зашагала к дому. Снег вперемешку с опилками скрипел как-то деревянно. Хозяин заимки, некий Дормидонт Степанович, стоял на крыльце, и я сразу поняла, что этому дяденьке лучше говорить правду, а то погонит в шею. Благо Грамотка от Конклава магов у меня была, хоть и припрятанная. Печать Конклава его впечатлила, а вот я не очень.

— И что такая пигалица будет с моровой девой делать?

— Да уж сделаю что-нибудь, — усмехнулась я. — Чума-то тоже не с сосну ростом, а целые города берет.

Дормидонт Степанович хмыкнул, но в дом пригласил и предложил отобедать. У слыхав, зачем я появилась на тракте, семейство Дормидонта разахалось, история о мертвых деревнях уже облетела все Засеки. Отобрав у меня тетрадь, хозяин тщательно ознакомился со всем тем, что у меня там было нарисовано, внеся исправления и отмечая разноцветными чернилами, куда идти не стоит, поскольку с хозяевами хуторов виделся недавно, куда сходить нужно обязательно, и те места, о которых ходит дурная слава и в одиночку соваться вообще не стоит.

Как ни спешила я отправиться в путь, но пришлось отдать долг гостьи, рассказывая свежие новости из далекого Вежа, показала шубку и пару сногсшибательных платьев хозяйским дочкам и хозяйке, вызвав вздох зависти у оных и зубовный скрежет у Дормидонта Степановича. Ох, и придется же ему раскошелиться по весне! Хотя бы потому, что платья мне достали демоны и расшила сама Березина, так что равных им все равно не найти. Дормидонт, как хозяин хваткий, сразу это сообразил и предложил купить мое добро у меня немедля, но я отказалась, намекая, что в деньгах не нуждаюсь, и поспешила откланяться.

Ближе всех из отмеченных Дормидонтом был хуторок Медовый, о бортниках которого давненько ничего не было слышно. Мне дали работника с санями и наказом вернуть его, если я решу ехать дальше. А я попросила, чтобы о моем визите особо не распространялись, не хотела, чтобы молва летела по тракту впереди меня. Так мы стояли и кланялись друг другу, я уже совершенно собрал ась идти, когда в дверях меня вдруг притиснул здоровенный мужик, я пискнула, подняла глаза и столкнулась с коровьим взглядом Зори. Судя по его виду, парень сюда бежал бегом.

— Ты чего это, Зорян? — удивился Дормидонт. — Никак в гости пожаловал?

Я с трудом вывалилась наружу, а хозяйка ласково взяла детину за руку и повела к столу. Зоря радостно, на манер Васьки загукал, а девки Дормидонтовы заулыбались.

— Ну и что, что дурак, — пробормотала я уже на улице, — зато какой здоровый!

И полезла в сани к работнику. На этот раз мой попутчик был неговорлив, и я опять задремала, только теперь под звон бубенца, успев напоследок подумать, что скоро стану уж совсем ночной тварью.

Хутор Медовый показался мне сначала совсем заброшенным.

Часть строений была обугленной, и я совсем уже решила, что никого не увижу, когда из-за дальнего сарая вылетел здоровенный кобель и поднял отчаянный лай. Скрипнула дверь, и на пороге появился лохматый старик со свечой в руках, в огромных валенках и полушубке, накинутом на одно плечо.

— Дед Сивко, это ты, что ль? — крикнул работник старику.

Дед подслеповато прищурился и, признав парня, велел заходить в дом. Оказалось, что по осени на пасеке случился большой пожар. Так что и дочка, и зять, и два внука Сивко сильно обгорели, их срочно отправили в Чароницу, а как перемело дороги, то ли надсадившись, то ли от волнения дед и сам заболел и слег.

— Так что скажи Дормидонту, медка нынче не будет, — скрипел дед. Я отпустила работника, порылась в своем мешке и решительно взялась хозяйничать. Раскочегарила печь, показала деду свою бумагу и заявила, что его буду лечить. Дед покорился. Сделав вид, что завариваю корешки и шепчу заклинания, я изо всех сил стала представлять себе, каким крепеньким и бодрым был этот дед лет десять назад. Сейчас-то он, конечно, усох, но плечи у него были широкие, лицо костистое и мужественное, стариковские мутные глаза наверняка горели огнем, одним словом — орел был дедок, вот и все! Влив в Сивко сладенькую водичку, я велела ему лечь на печь и спать, не просыпаясь, до утра. Дед покорно влез, не забыв поинтересоваться:

— А ты, случаем, не ведьма, девка?

— Да вы что, дедушка! — возмутилась я и замахала на него руками:- Нечисть я, Березины племянница.

Дед крякнул и погрозил мне пальцем:

— Не шути, девка, со старыми богами. Вот прознает об этом леший, он тебе покажет племянницу, ишь ты, в наследницы к Древним лезет!

Я велела ему спать, а сама стала готовиться к встрече с Ан Аргылом Ойуном. Дали ж родители имечко! Медиум… Значит, не такой уж и могучий колдун. Где моя шикарная лисья шубка, пожалованная Серым Волком? Но сначала… Я вынула свой прибор для связи, села в уголке, потребовала, чтобы зеркальце показало мне Велия, и отшатнулась, увидев разгневанного мага.

— И кто обещал мне с утра доложиться? — тут же накинулся он на меня.

— Я спала до полудня. Вчера лишь под утро пришла, — оправдывалась я.

— И где ты сейчас?

— На хуторе Медовом.

Велий порылся в картах и заявил:

— Врешь, нет такого.

Я стала тыкать тетрадкой прямо в зеркальце, через полчаса препирательств маг одобрил мой маршрут, но пообещал, что, если я еще раз пропущу сеанс связи, он лично отправится ко мне и будет таскаться со мной до конца этой затеи.

Лицо Аэрона влезло в зеркальце и ехидно поинтересовалось:

— Ну и как там моя «невестушка»? Не спилась?

Я фыркнула и оборвала связь. Некогда мне было трепаться, меня ждал Сивка-Бурка и великие дела!

Богатырский конь явился на мой зов немедленно и, хотя опять устроил концерт, что вызвал его не могучий, охочий до драки богатырь, но морда у коня была довольная. Когда я вскарабкалась ему на спину, спросил:

— Ну и куда на этот раз подвезти?

— В Тутинку.

Конь удивленно всхрапнул и произнес:

— Ну, хоть разбежаться успею!

Оттолкнулся копытами, и у меня перехватило дыхание.

Страшен и велик был шаман Ан Аргыл Ойун, говорящий с духами. Мог мертвого поднять, умершего три года назад, болезни лечить, предсказывать день появления солнца и повелевать страшными абасами, которые питаются душами людей и животных. Так говорил о себе Ан Аргыл Ойун, приходя в стойбища и требуя отдать ему долю едой, животными и женщинами. Ужасен он был своим видом. Железными лапами мог надвое разломить копье в руках Воина, железными рогами прободать шатер. Зло звенели колокольцы на его одежде, задолго предупреждая о его приближении. Боялись люди Ан Аргыл Ойуна, заранее выставляя богатый откуп на пороги юрт. Не боялся черный шаман даже Юрюнга Айы Тойона — Творца Вселенной, не раз прилюдно вызывая его на бой. Но Создатель Вселенной не торопился отзываться на его вызовы. Однако все имеет свой предел, даже терпение Великого Творца! Утомили его беспрестанные жалобы людей на произвол, творимый черным шаманом.

Любил долгую зиму проводить Ан Аргыл Ойун в селении Тутинка, имел большую юрту, жирных наглых жен, которые не уважали никого и били даже молодого вождя. И вот случилось однажды вождю в злополучный час оказаться на пути черного шамана и его старшей, самой страшной и самой зловредной жены. Не успел он вовремя отскочить с их дороги, жена ударила вождя в ухо, а Ан Аргыл Ойун еще и пнул, унизив его достоинство. Взыграла обиженная гордость в молодом вожде, вскинул он горестно руки и закричал:

— Доколе детям Юрюнга Айы Тойона терпеть ненавистного черного шамана?! — И услышал его Великий Творец. Видно, не настолько велик был Ан Аргыл Ойун, как о себе говорил, потому что послал Творец свою младшую дочь Верлею.

Прекрасна была младшая дочь Юрюнга Айы Тойона, одета была в дорогие меха, источавшие жар и свет. Волосы ее были цвета огня, а глаза синие, как летнее небо. Спустилась Верлея, дочь Юрюнга Айы Тойона, на огромном небесном звере. Увидела Ан Аргыл Ойуна и, ткнув в него пальцем, громовым голосом произнесла страшное заклятие:

— Купи слона за деньги.

Испугался Ан Аргыл Ойун, заверещал на языке абасов, нонепреклонна была Верлея, схватила его за малахай, топала огненными сапогами, трясла черного шамана и все грозней кричала:

— Купи слона за деньги, старый хрыч!

Завизжали жены Ан Аргыл Ойуна и вынесли из своего большого дома все богатство шамана, неправедно отобранное им у людей. Но Верлея взяла лишь кожи со словами, при помощи которых вызывал шаман злых духов абасов, тем самым лишив его силы. Вскочила на небесного зверя и снова умчалась в жилище Юрюнга Айы ТоЙона.

Встал молодой вождь и теперь уже сам пнул поверженного Ан Аргыл Ойуна, указал на него перстом и произнес страшное заклятие, от которого завизжал шаман страшным голосом:

— Купи слона за деньги, старый хрыч!

Жуткое это заклятие стали передавать люди из поколения в поколение, и ни разу не подвело оно их.

Едва я распрощалась с Сивкой-Буркой, как поняла, что в доме старого пасечника творится что-то ужасное. Дедок спал, хотя Велий изо всех сил пытался дозваться меня через ракушку и так кричал, что бедная подпрыгивала на столе. Я бросила кожаный свиток на кровать, быстро скинула одежку, замоталась в одеяло и сонным голосом спросила:

— Ну чего надо?

Из зеркальца на меня глянули две озверелые морды, лишь немного смахивающие на лица дружков.

— Ты где была?! — прорычали они в один голос.

— Вот вам нате! — Возмутилась я. — Разбудили посреди ночи, орут, вам что, делать нечего?

— Врет, — уверенно сказал Аэрон, — я же точно знаю, что врет! Не было ее там! За сотни, нет, за тысячи верст находилась! Да я ее чувствовал-то совсем чуть-чуть! Как на другом краю света!

— Ага! — рявкнула я. — Вот, прям не переобуваясь, сбегала на край света и вернулась!

Аэрон задумался, а Велий произнес:

— Верелея, ты нас не дури.

— Я не поняла, чем вы недовольны? — надулась я. — Я обещала на связь вовремя выходить?

— Ну, — неуверенно кивнул головой Велий.

— Ну, так до связи! — Я сделала зеркальце непрозрачным, а ракушку временно неговорящей. Только перстенек на пальце подсказывал, что дружки за мной бесстыдно наблюдают, а рассмотреть добычу хотелось до зуда в руках.

Я еще раз, покосившись на колечко, зевнула и стала поправлять приготовленную кровать. Одеяло с плеч медленно поползло вниз, я, делая вид, что не замечаю посверкивания камня, выпрямилась и потянулась, подняв руки кверху. Одеяло упало к ногам, камень на кольце потух. Я довольно потерла руки, подтянула одеяло обратно, села на кровати и развернула сверток

— Не то! — через некоторое время удрученно произнесла я, таращась на пляшущих человечков. — И стоило этому старикашке так упираться из-за ерунды? И мне ругаться с Велием.

Список был довольно длинным, а маг нетерпеливым. Ладно, будем упираться, пока Велий окончательно не взбесится. С этой мыслью ила из мешка ночнушку, надела ее и уснула.

Утро началось истошным воплем и частой дробью ударов, сопровождающихся надрывными криками;

— Внученька родная, не погуби дурака старого, что не признал тебя, не поверил!

Я разлепила один глаз и тут же подскочила на кровати, потому что дед Сивко изо всех сил молотился головой о половицы и бородой подметал нечистый пол. Я вжалась в стену и осторожно поинтересовалась:

— Эй, дедуля, что с вами?

Дедуля не по-стариковски ловко вскочил ко мне на кровать и принялся осыпать мне ножки поцелуями, намазывая их при этом медом из баночки и шепча что-то. Я с холодком в животе вспомнила, что что-то похожее делают жрецы Хорса с курями перед тем, как их резать на жертвеннике. Завизжала, как те же куры, и понеслась от него по комнате вскачь, а он за мной, вопя:

— Внученька родная, не обижай, прими жертву.

— Жертву! — заорала я, прибавляя ходу.

Не зря за меня волновался Велий, действительно сумасшедших полно! Единственное, чему я удивлялась, так это тому, откуда в еще вчера немощном теле старика столько прыти, он умудрялся не отставать от меня, орошая все вокруг медом из своей плошки. Выскочив на улицу и запершись в нужнике, я провизжала:

— Уйди, дедуля, иначе я за себя не ручаюсь, — и сорвалась на тонкий фальцет: — Сейчас все здесь разнесу-у-у!

— Разноси, внученька! — счастливо закричал дед в ответ, а я неверяще уставилась на него в щелку и увидела, как он опять, задрав задницу кверху, долбит головой промерзшие доски.

— Деда, а с тобой все нормально? — испуганно проблеяла я.

— Ой, нормально со мной, внученька, — ответил Сивко.

— А может, тебе нехорошо? — снова спросила я.

— Ой, как мне хорошо!

— А чего ты тогда за мной гоняешься?! — зарыдала я.

— Как же? А жертву принести? — удивился дед, а я перешла на ультразвук:

— Не надо меня в жертву! Я молодая еще, жить хочу!

Сивко перестал бить поклоны, выпучил глаза и пробормотал:

— Заступница, как же тебя можно в жертву-то?! Это ж я на тебя молюсь!

— Чего это?! — испугалась я еще больше.

— Так ведь ты же Березины племянница, избавительница моя от хвори и болезни! Да я ж твоей заботою теперь… — Он заметался по двору, не зная, что сделать, ухватил саманный кирпич и, хекнув, разломил его о собственную грудь, а я поняла, что из нужника никогда не выйду, так и найдет меня здесь Велий замерзшую и в одной короткой рубашке.

— Дедушка Сивко, мне на Макарьев хутор надо, я хочу людям добрые дела делать!

— Дела, — закричал дед Сивко, — да я тебя до Макарьева на себе домчу!

— Я умру на таком скакуне! — завизжала я.

— Избавительница! — завыл в ответ дедок, я таращилась на него сквозь щель, чувствуя, как ноги, обильно смазанные медом, начинают леденеть.

И тут откуда-то сверху на двор упал огромный серый волчище.

Кобель, который до этого радостно носился кругами вокруг спятившего хозяина, юркнул в свою будку и там затаился. А я заорала во всю глотку:

— Алия! Вытащи меня отсюда!

Серый Волк грянулся оземь и, поднявшись уже добрым молодцем, укоризненно глянул на Сивко:

— Чего ж ты, старый пень, творишь-то? Она ж сейчас от страха окочурится!

— А чей-то? — Сивко упал на зад, сжимая плошку перед собой.

А я выскочила из нужника и вцепилась в Алию:

— Я думала, он меня сейчас как куру в меду запечет!

— А неча ему было молодость возвращать не подумав! — рявкнула подруга. — Хорошо хоть Велий с Аэроном тебя в нужнике узрели да меня на подмогу отправили.

— Вот гадство! — буркнула я и посмотрела на Сивко по-иному.

Дед сиял, как начищенный кладень, и пожирал меня благодарными глазами.

— Ты это… — я погрозила ему пальцем, — не говори никому.

— Все исполню! — Дед снова ткнулся лбом в землю.

Убраться сразу с пасеки не удалось. Пока я отмывалась, Серый проголодался и заявил, что будет завтракать. Хорошо хоть снедь у них с Алией была с собою. Я осторожно высунулась из бани, теперь зная, почему боги из Ирия носа не кажут — страшно им. Серый травил байки, а изрядно помолодевший дед так улыбался, что я боялась — у него рот порвется.

— Ну загостилась я у вас, — пропела я с порога, — пора и честь знать.

И стала быстренько кидать шмотки в мешок. Однако стоило мне метнуться к дверям, как я застряла, прижатая к косяку. И даже не удивилась, подняв глаза и разглядев взмыленного Зорю. Мы встретились глазами, и что-то в выражении лица дурачка мне не понравилось.

— А вот еще один мой почитатель. — Я ткнула в Зорю пальцем. — Второй день за мной гоняется, об косяк раздавить хочет.

— Ты пошто девицу пугаешь? — нехорошим голосом спросила Алия, наступая на дурачка, но тот только испуганно загукал.

Плюнув на него, я подхватила вещички и отправилась в лес, Подальше от людских глаз. Пока Серый Волк перекидывался обратно, Успела много хорошего сказать Велию и Аэрону, которые лишь гоготали в ответ как мерины, объясняя, что только так меня можно отучить делать глупости.

До Макарьего хутора мы домчались махом. На хуторе все было в порядке, никаких признаков чумы не имелось. Перекусив с радушными хозяевами, я отправилась дальше пешком, решив на ходу отойти от тряски. Этот день был не в пример вчерашнему — хоть и морозен, зато ярок. Тропинка петляла влево, вправо, огибала взгорочки и лесные чащи, было такое ощущение, что ее прокладывала углежогова Лохматка, которой было абсолютно безразлично, как идти, куда идти, лишь бы к вечеру быть на месте: в тепле и у кормушки.

Изрядно подмерзнув, я решила, что погорячилась, отправившись пешком. А Индрика вызывать уже не имело смысла — по моим расчетам, до хутора Дальний было рукой подать, если не петлять как пьяная змея. Надо немного срезать путь, подумала я и смело углубилась в лес. Наст трещал под моими ногами, но держал мой вес. Я так осмелела, что даже решила читать на ходу тетрадку. Вскорости выяснилось, что совсем недалеко и по дороге живет один из архивных должников, зовут его Маргобин, а по профессии он некромант. Ой, как мне не понравилось его имя! Ой, как мне не понравилась его профессия! И я бы малодушно плюнула на него, но книга, которую он задолжал, как назло, называлась «Волшебные превращения».

— Ох, до чего же мерзкие люди эти чернокнижники! — пожаловалась я спящему лесу и только тут поняла, что иду по заснеженному оврагу. Ни вправо, ни влево вылезти из него было невозможно, пришлось скрепя сердце шагать по этой виляющей тропе. Вот этот-то овраг и стал для меня ловушкой. Его стенки были высоки, я вполне уже могла пройти мимо Дальнего. Тюк сразу стал непосильно тяжелым, а ножки слабыми.

Я совсем уже собралась делать при вал, махнуть на все и завалиться в снег, как вдруг увидела дымок. Побежала к нему и вскоре обнаружила землянку и хорошо утоптанную к ней тропинку. Я радостно туда ворвалась, надеясь если не на еду, то на тепло.

Землянка оказалась просторная, человек на тридцать, не меньше.

По стенам висели не только звериные шкуры, но и ковры, на которых красовались копья, луки, мечи. Я подивилась, как богато живут нынче охотники. Сунулась в грубую, но добротную печь и с восторгом обнаружила там горшок тушеного мяса с капустой, а в большом ларе — хлеб. Сама себе удивляясь, я жадно накинулась на еду, сочувствуя ребятам, которые взвалили на себя такую обузу, как конь. Ведь как здорово — все бросить и завалиться спать! А коняшку расседлай, напои, накорми, обиходь, а ведь еще их и волки кушают. Так рассуждая, я расхаживала по землянке и чем дольше ходила, тем меньше мне нравились живущие в ней охотники.

Конечно, какой-нибудь женатый добытчик и мог сшить от нечего делать жене шубу, да не одну, но зачем же с собой золотое узорочье тащить да за печь прятать? Попересыпав из ладошки в ладошку драгоценные каменья, я твердо решила здесь задержаться. Очень мне тут понравилось! То, что это хижина разбойной шайки, я уже сообразила, теперь соображала, что же мне с ними сделать. Алию для подмоги звать не стала, надеясь, что дяденьки сразу меня не зарежут, а потом мне авось повезет. Буду понаглей, пострашней, навру чего-нибудь, в крайнем случае — сбегу или Анчутку кликну. После благодарного деда мне ничего не страшно было. И, чувствуя себя невероятно смелой, я завалилась на их широкую кровать и уснула.

Разбудили меня, сдернув за ногу с кровати. Я больно приложилась затылком об пол и сразу же разозлилась:

— Кому здесь жить надоело?!

От меня отпрянул ражий мужик в овчинной шубе и косматой шапке, надвинутой по самые глаза. Я уцепилась за его бороду и страшненько так взрыкнула:

— А ну, кто нас тут не уважает?!

Меня как собачонку сгребли за шиворот и стукнули об стенку, к счастью укрытую ковром.

— Ой, звездочки, — детским голоском завела я.

— Девица! — загоготали разбойники. — Сама пришла! Вот радость-то! А чей-то у ней в мешке?

Кто-то из мужиков стал самозабвенно рыться в моем бауле, еще один попробовал залезть под подол, но я решила, что хорошенького понемножку. Резко щелкнула пальцами, и ближайших ко мне разбросало, я довольно ухмыльнулась и, махнув рукой, смела и того, который так нахально влез в мешок. Конечно, мужички схватились за свои кривые железяки, но я только расхохоталась, и то, что раньше висело в виде трофеев на стенах, со свистом отправилось в полет в направлении хозяев землянки. Разбойная братия охнула и постыдно бросилась в бега, но в мои планы не входило оставаться в одиночестве. Я недовольно рявкнула, и дверь напрочь заклинило, а пока мужики в нее долбились, подхватила выпавшие из мешка вещи, сунула их обратно, залезла на стол, удобно села в середине, сложив ноги по-турецки, и произнесла:

— Значит, так, времени у меня мало, каждому по отдельности объяснять не буду. — Я досадливо сморщила нос. — Да перестаньте вы в нее долбиться! Пока я не скажу, все равно не откроется.

Мужики стали нервно на меня оглядываться, я улыбнулась им той улыбочкой, которой научилась в Школе у нечисти, мгновенно замораживающей и лишающей воли.

— Ведьма, — сказал с придыханием кто-то из разбойников.

— Нет. — Я покачала головой и, вспомнив охранников у вежицких ворот, поправила мужиков: — Демоница.

После такой поправки в разбойничьем стане послышались первые стоны ужаса. Я фыркнула и проникновенно заговорила снова:

— Я чего сюда зашла-то. — Посмотрела на перекошенные у кого от страха, а у кого от злости лица, оперлась руками на стол и сообщила: — Дело у меня к вам. Мужички вы лихие, вам мою просьбу исполнить — раз плюнуть!

— А что нам за это будет? — отмер кто-то из них.

— Вот молодец! — похвалила я его. — Сразу перешел к сути!

Разбойники отлипли от двери и стали осторожно садиться ближе к столу.

— Книжечку мне надо у Маргобина добыть.

— Дык он это… — подал голос разбойник в тулупе и высокой меховой шапке, — колдун, мертвяков поднимает.

— Может, и поднимает, — безмятежно продолжила я, — только выто не за мертвяками отправитесь, а за книгой. Колдуну она ни к чему, а мне нужна позарез.

Один из головорезов, решив, что я увлеклась рассказом, попытался незаметно подойти сзади и оглушить чем-то тяжелым. Я, не поворачиваясь, махнула рукой, и поднятый надо мной бочонок опустился на голову ему самому. Глухой удар упавшего на пол тела и бульканье, судя по запаху, разлившегося вина. Остальных я обвела пронзительным взглядом и вкрадчиво поинтересовалась: есть ли еще подобные герои? Герои затаились. Я для устрашения еще потрясла стены землянки, пыхнула сажей из печки и продолжила:

— Книгу оставите мне в Большой Заставе, на имя Вереи. Чего вытаращились? А, об оплате? Ну-у… — Я неопределенно повела рукой. — Думаю, с вас достаточно и того, что вы никогда не будете писать против ветра, вы и так люди небедные.

Разбойники напряженно молчали, зло переглядываясь, а я, увидев тускло засветившееся колечко, вытащила из мешка зеркало и ракушку и как можно непринужденнее спросила:

— Ну и чего?

— Ты где? — спросил Велий, судя по обстановке, разговаривал он из комнаты в трактире.

— Рядом с Дальним. Чуть-чуть не дошла. — Тут я заметила краем глаза, как кто-то из разбойников встал, и рявкнула: — Сидеть! — со страху пустив трещину по потолку.

— Что у тебя там? — заволновался маг и прошипел, разглядев, видимо, окружающие меня рожи: — Во что ты вляпалась?

— Да ты что! — Я похлопала глазками. — Хорошие ребята, веселые и за меня горой! — Я посмотрела на разбойников: — Улыбнитесь!

Разбойники стали натужно давить улыбки.

— Ну, ты видишь, что все хорошо? Все, пока. Как доберусь до Дальнего, свяжусь. — И я убрала ракушку, успев услышать возмущенный вопль Аэрона:

— Да она ж в разбойничьей шайке!

Кольцо продолжало светиться. Я встала на ноги, закинула мешок на спину и, сверху вниз глядя на мужиков, сказала:

— Ну что ж, мы обо всем договорились. И не думайте, что плата слишком мала, дня через два вы поймете — это то, что вам нужно.

Я спрыгнула со стола и, пройдя мимо расступившихся разбойников, щелчком открыла дверь. Если кто из них и лелеял надежду разобраться со мной в лесу, то был горько разочарован, потому что я, с неудовольствием покосившись на кольцо, поняла, что дружки не успокоятся, пока я не доберусь до хутора, и вызвала Индрика, который окончательно вверг разбойников в ужас и панику, вырвавшись прямо из-под снега. Я вскочила ему на спину, и мы взмыли в небо. Последнее, что я успела увидеть, это вываливающегося из бурелома к разбойничьей землянке огромного медведеобразного детину.

Хутор Дальний встретил нас темнотой и тишиной. Не светилось ни единого самого крошечного огонька.

— Тебе точно сюда надо было? — фыркнул Индрик, положив свою голову мне на плечо.

— Точно. — Я толкнула ворота, те со скрипом, медленно раскрылись. Ни заливистого лая собак, ни признаков жизни в большом доме, к которому жались, как цыплята к квочке, домики поменьше. Есть тут кто живой? — осторожно позвала я. Порыв ледяного ветра хлопнул распахнутыми ставнями, я поежилась. Сразу стало страшно и очень неуютно.

Я, стараясь не скрипеть снегом, пошла вперед. Индрик, сложив крылья на спине и навострив ушки, за мной. Поднялась на высокое крыльцо, тихо отворила незапертую дверь и сунула голову внутрь. Сени были пусты, под низким потолком висели пучки сушеных трав, я открыла дверь в горницу и растерянно повертелась на месте.

Мебель зияла пустыми полками, снег из разбитого окна припорашивал разбросанные по полу тряпки и домашнюю утварь.

— Такое чувство, что хозяева покинули это место в большой спешке, — пробормотала я, оглядываясь на сунувшего в дверь голову Индрика. — Вон, даже такой хороший серебряный подносик оставили. — Верея, пошли отсюда, — прогундел конь.

— Интересно, от кого они так драпали? — продолжала я, не обращая внимания на дядьку-единорога.

— Куда ты пошла?! — закричал тот, увидев, что я направляюсь к лестнице, ведущей на верхний этаж. Попробовал протиснуться в дверной проем, но застрял со своими крыльями, засопел, забился, с трудом выпал обратно.

— Ты иди пока во двор, — посоветовала я ему, — я наверху проверю и вернусь.

— Правда?! — недоверчиво спросил Индрик, я одарила его укоризненным взглядом и стала подниматься по скрипучей лестнице.

Наверху было еще темнее и страшнее. Я по очереди заглянула во все три комнаты. Такая же картина, как и внизу: разбросанные в спешке вещи, пустая мебель, тишина. На чердаке что-то стукнуло, зашуршало, я вздрогнула и стала на цыпочках красться наверх. У двери чердака притормозила, прислушалась к каким-то неприятным звукам и толкнула дверь. Лучше бы я послушалась Индрика!

Я даже достойно заорать не смогла, стояла и таращилась, как какая-то страшно волосатая и жутко зубастая тварь, похожая на огромную жабу, отрывает и заглатывает куски от чего-то смутно напоминающего бывшего дворового Бобика. Жуткий ночной кошмар рвал все это дело, стоя на задних лапах, на скрип двери существо повернуло ко мне свою страшную, всю в крови харю и удивленно рыгнуло.

— Здрасти, — в ужасе проговорила я, — приятного аппетита. — Деревянно развернулась к опешившему монстру спиной и пропищала: — Ну, я пойду?

Зверюга подавилась, потом заревела, сверкая красными глазами.

— Верея! Ты там долго? — заорал снизу Индрик, чем и отвлек ненадолго тварь от моей персоны. Во всяком случае, с чердака скатиться вниз по лестнице я успела.

Наверху завыло, заскребли по полу когти, и зубастое чудовище ринулось вслед за мной. Я по перилам съехала на первый этаж, оглянулась, оценила умение ночного кошмара бегать с одинаковой прытью как по полу, так и по стенам, и захлопнула тяжелую дверь сеней прямо перед его пастью. Раздался треск, вылетела доска, морда высунулась в щель, взбадривая своим ревом уцелевших тараканов. Я от души шарахнула по разверстой пасти первым попавшим под руку предметом, оказавшимся крышкой от кастрюли, сама не ожидая, что оказываю твари услугу, так как зубастая дрянь просто-напросто застряла в щели, а после моего удара оказалась хоть и побитой, но свободной и желала немедленно мной подзакусить.

Я завизжала так, что со стен попадали пучки зелени. Зверь даже притормозил, впечатленный моим вокальным талантом, что позволило мне вырваться на крыльцо и перемахнуть через перила. Индрик, красуясь, выскочил из-за угла дома, и я услышала недоуменное конское:

— Ты чего?!

И вот тут-то чудище во всей своей красе явило себя на крылечке.

Мой белоснежный крылатый красавец издал нежный поросячий взвизг и… зарылся в землю, брызнув комьями снега и земли на гадину. Тварь встряхнулась и повернула голову в мою сторону. Помнится, в приюте мы из рогатки расстреливали камушками горшки на заборе злющей бабки Ефросиньи. Так вот взгляд у твари был в точности как тогда у меня и моих дружков, прицеливающийся, с прищуром. Холодок пробежал по спине, когда я почувствовала себя в роли глиняного горшка, в который целится камушком озорник. Только в отличие от него у меня были ноги.

— Ай! — закричала я и бросилась бежать.

— Ты добралась до Дальнего? — вопросила в кармане ракушка. — А то Аэрон…

— Туточки я! — взвизгнула я в ответ, протискиваясь в просвет между домами. Клыкастое уродство проехало по насту, взвыло, развернулась и стало продираться за мной, цепляясь когтями за бревенчатые стены.

— Что у тебя там?! — испуганно закричал Велий.

— Конкурент, — пропыхтела я, вываливаясь из зазора между домами с другой стороны. — Прибыл раньше меня. Теперь злится! — Я заскочила в пустую конюшню и заложила ворота изнутри брусом. Глухо ударило, заорало, полетели щепки.

— Это же рватень! — не своим голосом завопил Велий. — Верелея, беги оттуда! Вот черт!

— А я что делаю?! — Я запустила обгрызенным лошадиным мослом в преследователя, лезущего в пролом в воротах.

— Где твой Индрик? — Кольцо просто полыхало.

— Тоннели роет! — крикнула я в ответ, выбегая в заднюю дверь и подпирая ее поленом.

— Какие тоннели? — на два голоса заорала ракушка.

— Знамо дело — подземные! — Я скачками помчалась дальше, надеясь, что запертая дверь подальше удержит зверюгу.

— Он что, сбежал?! — подавился возмущением маг.

— Я надеюсь, что это был тактический ход! — доверительно поведала я, прячась за колодцем. — Сейчас он ка-ак выскочит!

Выскочил не Индрик, а все та же кошмарная дрянь, которая сделала огромный прыжок, пытаясь достать меня, но переоценила свои силы, не долетев всего несколько ладоней, ударила когтем по Руке, выбив ракушку в снег, и с обиженным воем рухнула в колодец.

— Вот и поговорили! — Подбирать ракушку времени не было. Я, отбежав к большому дому, затаилась.

Монстр, возмущенно визжа, вылез на бревенчатый сруб колодца, тряхнул мокрой шкурой и повел носом.

— Я ничем не пахну, я ничем не пахну, — забормотала я, стараясь не дышать.

Началась упоительная игра в кошки-мышки. Тварь навострила уши и медленно кралась вдоль стен, звеня льдинками в промерзшей шерсти. Я изобретательно пряталась. Длилось это довольно долго, я даже успела успокоиться и начать соображать, как бы мне избавиться от столь рьяного поклонника. Жаль, ракушка осталась в снегу! Уж Велий-то бы мне подсказал.

«Кошке» надоело бродить кругами, и она, зло взвыв, приняла решение охотиться с крыш. Взлезла по стене дома и, усевшись на конек, обвела красными глазами двор и постройки. Я не ожидала такого коварства и была замечена в считанные мгновения. Не окажись поблизости высокого крыльца с выломанной доской, быть бы мне поздним ужином. Мое проворство саму меня привело в изумление, но сунувшуюся следом тварь я встретила ударом мешка и взмахом руки, после которого ее откинуло, но ненадолго. Пасть снова защелкала зубами в неприятной близости.

— Ой! А слюни-то развесила! — Я поморщилась и попробовала утереть слюнявую морду клоком сена.

Зубастая дрянь закашлялась, возмущенная моей наглостью. Я посмотрела на полыхающее колечко и покачала головой:

— Толку мне от ваших приглядываний! Вот если бы что-нибудь упало и раздавило эту тварюгу!

И боги меня услышали, потому что на зверюгу откуда-то обрушилось бревно такой толщины, что, казалось, таких деревьев и не существует.

Монстр захрипел, дрыгнул конечностями и вроде бы сдох. Бревно скатилось с расплющенной твари, та зашевелилась, а я уж совсем пала духом, но сообразила, что это просто кто-то поволок зверя за хвост в сторону от дыры. Снег заскрипел под ногами, и в щель заглянули фиалковые глаза. Зоря совершенно нормальным голосом и с удивительно поумневшим лицом спросил:

— Живая?

Я вжалась в угол и поняла, что останусь жить здесь, как какая-нибудь Мурка, потому что лишний раз уверилась, что Зоря — маньяк, специализирующийся на раздавливаниях, если не собственным весом, то увесистым бревном.

— Ну ты чего испужалась-то? — улыбаясь, спросил Зоря.

Я стукнулась об лесенку, пытаясь выскочить из-под крыльца.

— Иди сюда. Кысь-кысь-кысь, — позвал меня Зоря.

— Ты почему не гукаешь?

— Что ж я, на голову больной, гукать? — удивился Зоря.

— А мне в Куличиках сказали, — потирая шишку, заметила я, — что тебя маленьким с моста на камешки уронили головою.

— Да ну?! — изумился Зоря.

— Баранку гну! — окрысилась я и махнула на него мешком. — Вали отсюда и кошатину свою забирай!

— Ты чего дерешься?! — Зоря схватился за ушибленный нос, потом просунул в дыру свою здоровенную ручищу и стал водить ею, пытаясь меня нашарить. Я совсем примерилась куснуть его за руку, как Зоря вдруг заорал и стал молотить ладонью по снегу.

— Ой, мама, еще и припадочный! — Я начала в ужасе скрести доски крыльца. Рука исчезла, словно Зорю кто-то выдернул за ногу, и его начали топтать и пинать, визжа по-жеребячьи:

— Я тебе дам девок лапать!

Потом в дыру сунулась Индриковая морда, я рванулась ему навстречу, злая как собака и сунула ему кулаки в ноздри.

— Ты што твоишь?! — закричал единорог, тряся головой, но мне было слишком страшно последний час, чтобы я его так просто отпустила. Меня полночи пугали и гоняли, и мне срочно нужно было снять напряжение, поэтому я вцепилась в нос коню еще и зубами, визжа на весь хутор:

— Предатель!

— Я не пьедатель, я испуался! — орал он в ответ, припадая на задние ноги и пятясь от меня. Я краем глаза заметила Зорю, испуганно жмущегося к забору, и, бросив Индрика, накинулась на детину:

— Что, сидишь? Часу своего дожидаешься, изувер? Ну давай, дави! Надоели вы мне все, с самого утра покоя нет!

Тут я вспомнила про кольцо.

— А вы, два лоботряса, чем занимались все это время? — закричала я. — Меня жрут, а вам Алию лень прислать?!

Зоря провалился внутрь своего тулупа, пуча на меня глаза.

— Слышь, конь, — горячо зашептал он, — а она, часом, не тронутая?

Укушенный Индрик всхлипнул:

— Дура она, ее и ворон так называет!

— А сам-то ты кто? — заинтересовался Зоря.

— Дядька я ее, — пояснил Индрик, потом понял, что разговаривает с тем, кто пытался меня лапать, злобно сощурил глаза и добавил: — Ии смерть твоя!

— Эй! Ты рожище-то убери, — завопил Зоря, — а то пообломаю! — и сжал кулачищи, готовясь к смертному бою.

— Цыц оба! — заорала я и замерла, прислушиваясь, откуда пищит Велий.

Ракушечку изрядно затоптали. Пока я очищала ее от снега, Велий и Аэрон на два голоса оправдывались, я их не слушала, однако для всех желающих внятно описывала тех, кто рядом со мной и где я бы их видала после всего случившегося. Выдохлась, устало привалилась к колодцу и оценивающе посмотрела на Зорю:

— В общем, из живых врагов у меня лишь он остался, сейчас забью и спать лягу, — поведала я небу.

— Дай я его потопчу! — с готовностью сунулся вперед Индрик, но я остудила его пыл:

— Молчи уж, землекоп! Сколько подземных галерей ты тут прорыл? Мы, случаем, туда вместе с постройками не рухнем?

Индрика свело судорогой, словно коня настиг радикулит, и он вдруг всхлипнул. Я удивленно приподнялась, обняла его за шею и заглянула в большие лошадиные глаза:

— Ты чего это? Плачешь?

— Я ж из леса-то уж не одну тысячу лет не выходил. Только вышел — и тут оно! Даже взлететь не догадался!

Я погладила единорога по голове, и тут плачу Индрика стало вторить басистое нытье Зори:

— Не губите меня, госпожа ведьма, я и так за вами с самых Куличиков бегом бегу, уже все ноги до жопы стоптал! Скоро по-лошачьи ржать начну!

— А чего ж ты бежишь-то за мной, душегубец? — Я вспомнила, как он пытался расплющить меня о косяки.

— Дык как деньги ваши проклятущие взял, так ноги сами и несут! — Зоря пустил скупую слезу по щеке и трясущимися лапищами протянул мне мой кошель, о котором я ни разу за дорогу и не вспомнила. Наверное, этот день меня все-таки доконал, потому что я начала так хохотать, что живот заболел. Индрик заискивающе подхихикивал, а Зоря не мог понять причину веселья, хотя честно пытался нас поддержать редкими гуканьями.

— Ты путешествовать любишь? — наконец выдавила я, обращаясь к вору-неудачнику. — Хотя какая разница, все равно придется. Кроме крыса, заклинание не снимет никто.

— Крыса — это еще один ваш дядя?

Я собралась было пуститься в объяснения, но махнула рукой, заявив, что желаю спать немедля, и поплелась на сеновал.

Разбудил меня богатырский храп Индрика. Я натянула себе на голову его крыло, но источник храпа помещался где-то в животе, на котором я лежала головой, я посвистела, почмокала, но конь даже ухом не повел! Где-то в ногах поскуливал Зоря, подрагивая во сне конечностями. Несмотря на то что все тело у меня болело, а ноги просто отваливались, спать я с ними больше не могла. Выползла на свет и ужаснулась: при свете дня хутор выглядел просто кошмарно. Весь двор покрыт брызгами смерзшейся крови, на корню убивая желание идти в дом, искать там съестное или греть чай. Мерзкий рватень уже окоченел и выглядел расплющенной жабой. Я про таких в Школе никогда не слышала! Поизучав его с безопасного расстояния, я поняла, что обедать сегодня точно не буду.

И тут на двор влетел, вздымая снежную пыль, Велий на черном мохноногом коне. Судя по пене на морде скакуна, маг гнал бедную скотинку всю ночь. Едва он соскочил на землю, я набросилась на негодяя, безжалостно относящегося к животным, и пока мы обихаживали скотину, с сеновала выползли Индрик и Зоря. Всхрапнув, единорог как бы невзначай вклинивался между нами, а Зоря взирал на нового визитера, всем своим видом выражая покорность судьбе.

— Еле отыскал тебя в этой глуши. Все тропы замело. — Велий тряхнул головой, сбивая с волос снежинки.

— Вообще-то ты запоздал с помощью, — сказала я, — но если хочешь, можешь попинать своего рватня. Вон он, у крыльца.

И Велий, конечно, пошел. В этом был он весь: сначала скачет сломя голову к девушке, а потом меняет ее на какую-то дохлую дрянь. Я с чувством ревности смотрела, какое пристальное внимание он уделяет этой дохлой жабе. Мои коготки бы он не пересчитывал! А уж в глаза зверюге заглядывает, словно ожидает признания в любви!

— Ты еще поцелуй ее, — проворчала я.

Когда Велий пошел обшаривать дома, я поплелась за ним, но очень быстро выскочила на улицу, хватая ртом воздух и радуясь, что ночью было темно, иначе я прекрасно померла бы и без рватня. Индрик сочувственно похлопал меня крылом. На крыльцо вышел Велий, выглядел он тоже не ахти. Сел на лестницу и заявил, что это действительно рватень, причем с таким упреком, будто я сама этого монстра сюда приволокла.

— Куда воевода местный смотрит? — буркнула я. Велий взвился, словно только этих слов от меня и ждал:

— Да их вообще в природе не существует! Где ты нашла это ископаемое? Из четырех трактов этот самый безопасный был, пока ты тут не появилась! В общем, так — с этого дня идем вместе. Чую, что добром твое путешествие не кончится.

Я чуть не задохнулась от возмущения:

— Эй, я не просила попутчиков!

— Без попутчиков тебя просто сгрызут где-нибудь!

— Да мне и так двоих охламонов на себе волочить приходится, — стала жаловаться я, кивая на Зорю и Индрика, — а теперь еще и ты на шею сядешь!

Велий обиделся и, не зная, что сказать, прицепился к первому, кого увидел. Ткнул пальцем в Зорю:

— А это кто?

— Дурачок местный, — отмахнулась я.

— Я не дурачок! — взревел басом Зоря.

— А кто ж ты, если у ведьм деньги воруешь? — снисходительно поинтересовалась я.

— А у вас на лбу это не написано!

Я отметила это уважительное «Вас», надулась от гордости, а орясина продолжал, тыча в меня пальцем:

— Вы вообще ученой девицей представились, когда в кабаке с купцами пировали.

— А что я должна была сказать — что ведьма, мол, не воруйте у меня ничего?! — стала я наступать на Зорю.

— Что происходит? — вклинился в наш разговор Велий. Пришлось рассказывать ему про подарок Гомункула. Велий с наскока попытался развеять чары, но не вышло.

— Тут зелье нужно, — признался он обиженно, — теперь этот дурень за нами таскаться будет повсюду. — И накинулся на меня, словно это я была виновата: — Верелея, ты ничего правильно сделать не можешь!

— Почему это «за нами»? Это мой вор, и на вашем тракте ему делать нечего.

Велий вздохнул тяжело и стал мне втолковывать, что после всего, что произошло, он вряд ли оставит меня одну. Ни за что он не оставит меня одну! А когда я попыталась спорить, так тряхнул за плечи, что у меня пропало всякое желание возражать дальше.

Я обиделась и замолчала. Велий сказал, что передаст сообщение обо всем в Конклав магов. Я, Индрик и Зоря смотрели, как он, косясь на нас, подписывает бумагу. Мне почему-то казалось, что сейчас он сложит листок журавликом и тот полетит, трепыхая крыльями. Индрик, заглядывая через плечо мага, пытался понюхать бумагу, а Зоря просто расстраивался, что попал с этими чародеями как кур во щи. Бумага в руках Велия ярко пыхнула, а Индрик, шарахнувшись, накренил забор и возмущенно затрубил.

— Попалить тут все надо, — сказал угрюмый Зоря. — После этой зверюги все равно здесь никто жить не будет, а в пустых домах завсегда всякая нечисть заводится.

Велий согласно кивнул и вместе с Зорей пошел на сеновал за сеном. И пока они трусили его по домам и амбарам, я сообразила, что вовсе не обязана дожидаться мага. Если ему охота гоняться за летучим Индриком — на здоровье! Запрыгнула на спину коня и сделала магу ручкой, ожидая возмущенных воплей и проклятий. Но этот двоедушник, окинув меня равнодушным взглядом, неожиданно одобрил мою идею:

— Давай, давай. А то я уж боялся, что ты логово рватня искать полезешь. — И, как к равному, обратился к Зоре: — Поможешь мне? — Если ты потом меня к этой ведьме доставишь, — ответил Зоря, и оба задумчиво уставились на бревно, которым было раздавлено чудовище.

— Ну в таком случае не будем мешать! — радостно заржал, переступая ногами, Индрик, а я, крикнув дядьке:

— Погоди! — съехала по его боку на землю. — Чего это ты моим вором распоряжаешься?

— Я, между прочим, не ваш, а мамкин! — подбоченился Зоря.

— Ну вы поворкуйте пока, — согласился Велий и взялся за огниво.

Вскоре хутор пылал. Мы с Зорей молча смотрели на безрадостное пламя. Индрик тихо фыркнул мне в ухо:

— Слышь, племяшка, мне это… С крыльями неудобно будет в лесу. Я это… в общем, боюсь. До сих пор.

— Ладно, — вяло отмахнулась я, — позову, когда надо будет. У меня теперь вон кто есть. — Я кивнула на Зорю: — Любого раздавит. И довезет, если понадобится.

Детина возмущенно засопел и замахнулся на меня здоровенным кулаком, но мой дядька повел себя геройски — лягнул его, и вор, немного постояв в задумчивости, сел в сугроб, шумно дыша.

— Что ж ты делаешь-то, скотина?!

— А что? — сделал удивленную морду единорог. — Детишек не будет? Так это не травма!

— Ладно, морда лошадиная, я до тебя еще доберусь, — пробормотал Зоря, а Велий утешающе похлопал его по плечу:

— Береги нервы, друг, с этой девкой по-другому нельзя, сама доведет, сама же и сдачи сдаст!

— Ты поприседай, — ласково посоветовала я, — говорят, помогает. Зоря дернулся за мной, но догнать не смог, снег под ним проседал больше, чем подо мной. Индрик пожелал нам всего хорошего, пообещав, что присмотрит за конем Велия, но тому не понравилась крылатая нечисть, и, пока мы пробирались по сугробам в лес, он жалобным ржанием просил не бросать его одного на пепелище.

Искать следы рватня в лесу оказалось сущим наказанием. Мало того что пробираться пришлось по сплошному бурелому, так еще и рватень, как специально, скакал с дерева на дерево, пойди разгляди следы его когтей! Но Велий с завидным упорством тащил нас вперед, невзирая на стоны и вопли протеста. Стоило мне открыть рот, как он тут же предлагал идти к Индрику, а Зоря с надеждой смотрел на меня: вдруг я соглашусь? А потом возмущенно говорил, что приличная девица должна быть румяна, глупа и домовита.

Я только усмехалась, а Велий хмыкал, при мне не решаясь поддержать Зорю, но явно с ним соглашаясь. К полудню мы добрались до заимки. Небольшая избушка была почти по самую крышу заметена снегом, разорена и пуста. Зоря деловито походил вокруг, попинал смерзшийся песчаный отвал и авторитетно заявил, что тут мужики золотишко добывали. Мы посмотрели на вывороченные двери заимки, на знакомые следы когтей, и я объявила, что пока не поедим с места не сдвинусь. Вор меня поддержал.

— Вообще-то я тоже всю ночь скакал и ничего не ел, — признался Велий. — Но не здесь же кушать?

— А я и не говорю, что в избе! — сказала я, а Зоря засуетился:

— Сейчас я костерок разложу! — и стал рьяно вытаптывать безопасную полянку. У запасливого Велия оказался в мешке котелок для чая и заварка, а я поделилась маковыми сухарями. Зорька честно вывернул карманы, сказав, что уже второй день бегает за мной не жравши. И тут я вспомнила:

— Эй, богатырь, а чего это ты поумнел вдруг? В Куличиках-то гукал и пузыри пускал.

Зорян, посмурнев лицом, стал изучать зимнее небо, но от объяснений не уклонился:

— На дурачка ничего плохого· не думают. Да и долю отдавать не надо. Откуда что берется — не спрашивают, кормят, поят.

— Спать укладывают, — поддакнула я.

— А хоть бы и так, — окрысился ворюга. — Мы люди простые, вертимся, как умеем.

— Пахать на тебе надо, — буркнула я, заметив по лицу Велия, что мою душеспасительную беседу он никак не одобряет. Не стал бы магом, тоже небось по трактам дурачка изображал бы, а то и ватагу собрал. Глянув украдкой на Велия, я попросила:- Надуй, пожалуйста, щеки.

Тот удивился, но надул.

— А теперь гукни. — Велий сделал губы трубочкой и уставился на меня. — Ну вот, вылитый Зоря.

— И давно ты ее терпишь? — спросил детина у мага.

Велий гордо промолчал, но его поняли и без слов. Я допила чай и спросила:

— Ну что, дальше идем?

Мы все трое покосились на избушку.

— Я так полагаю, они шахты пробили прямо в древние пещеры, — сказал Велий.

— И че теперь? — поинтересовался Зорян.

— А полезем, как дураки! — жизнерадостно поделилась я планами. — Там нам головы пооткусывают и косточки обсосут.

Зорян втянул голову В плечи, затравленно озираясь, а я участливо спросила:

— Ты первым полезешь или, как всегда, потом догонишь?

Зоря что-то буркнул и одарил меня ненавидящим взглядом. Изнутри избушка производила удручающее впечатление: в ней не было ничего, кроме колодца, ворота и веревки, уходящей в кромешную темноту. Велий пустил вниз небольшой сияющий шарик, и я поняла, что падать не так уж и далеко. Мы с Зорей выжидательно посмотрели на мага.

— Да лезу я, лезу, — с обидой сказал Велий и, перебросив ногу, стал дергать веревку. По лицу Зори было видно, что ему страсть как охота побиться со мной об заклад на пару кладней, сверзится маг или нет. Велий, видимо что-то уловив в том, как мы поглядываем друг на друга, буркнул:

— Не дождетесь! — и ухнул вниз, заставив меня испуганно взвизгнуть. Я подскочила к колодцу, свесилась вниз и, страшась, не переломал ли маг себе ноги, прокричала:

— Ну как? Тебя уже едят?

— Черствая вы, — попенял мне Зоря. — Парнишка-то явно к вам неровно дышит.

— И как ты это определил?

— Дык если до сих пор не прибил…

— Ве-эли-ий! — закричала я.

— Что? — отозвался он.

— Под ноги смотри! Я к тебе спускаюсь!

Воздух был затхлый и сырой. Еще не успев ступить на землю, я уже поняла, что подземелья мне не нравятся.

— Здесь всегда так грязно?

— Да, грязно, сыро, мерзко и темно. А еще стены рушатся и потолок на голову оседает, — проговорил Зоря, протискиваясь в отверстие колодца.

Место, где старатели нечаянно пробили свод древней пещеры, мы нашли через каких-то три шага. Там тоже были крюки, веревки и жуткие пятна крови, посмотрев на которые, Велий неожиданно хлопнул себя по лбу и признался, что он впопыхах забыл про факелы. И предложил мне, как самой легкой, сделать людям доброе дело — слазить наверх и принести пару палок. Я, возмущенная такой наглостью, заявила, что я им не мальчик на побегушках! и вообще, Велий сам забыл, сам пусть и лезет, а я, так уж и быть, подожду его здесь. А Велий вдруг серьезно сказал:

— Верелея, это не шуточки. Не веди себя как ребенок. Ну-ка, Зорян, Подсади ее! — Увалень с готовностью растопырил лапищи, а я, удивившись, как быстро мерзкий маг успевает спеться с каждым встречным-поперечным, от вампира до вора, поднырнула под руку Велия, надеясь укрыться у него за спиной от исполнительного Зоряна. Оступилась и с визгом полетела головой куда-то вниз. Главное, что обидно, если бы не проклятущая сумка, которая потащила меня в сторону, я бы удержалась. А так ухнула, как ведро воды. Быстро и безвозвратно. Стукнулась обо что-то мягкое, услышала, как хрупнуло в шее, и с ужасом прислушалась, не зовет ли меня сладким голосом птица Сирин.

Вместо Сирин ко мне кошкой спрыгнул Велий, ухватил меня под голову, пытаясь поднять, следом за ним, как привязанный, нырнул светящийся шарик, а Зоря заревел, сотрясая стены пещеры:

— Вы на самом краю стоите, щас свалитесь!

Велий успел лишь помянуть лешего и тут же оступился, сам Проваливаясь куда-то вниз и меня за собой увлекая. Зоря прыгнул следом, тряся развязанным кушаком, но спасатель из него получился аховый, узенький карниз под его весом треснул, и мы полетели дальше, уворачиваясь от камней. Второй раз я ударилась значительно сильнее и уже услышала Сирина, только пел он про свою мать Параську отвратительным, жутким басом.

— Ты жива? — спросил Велий. Он стоял на четвереньках и плевался попавшим в рот каменным крошевом.

— Еще не решила, — просипела я.

— Ну почему с тобой вечно что-то происходит? — Маг поднялся на ноги и стал вытряхивать пыль и землю из волос и одежды. — Я же всего-то и просил — подняться наверх! Теперь вообще неизвестно, как выбираться отсюда.

— А не надо было просить! — Я тоже вскочила на ноги.

— Значит, я должен был смотреть, как ты к рватню в нору лезешь?! — зарычал Велий, и мы сердито уставились друг на друга.

— Может, вы потом друг другу в любви объяснитесь? — взревел Зоря. — Я, между прочим,темноты боюсь, на меня от страха жуткий жор нападает, могу и до людоедства опуститься!

И тут к нам спикировал шарик Велия.

— Ай! — тоненько крикнул Зоря.

— Ой! — поддержала я его. Велий с перепугу дунул на шарик, и мы снова остались в темноте.

— Не, вы это видели?! — проблеял Зоря.

— Вообще-то неразумно в логове рватня сидеть без света, — неуверенно проговорил Велий.

— Ничего, — успокоила я его. — У подземных тварей глаза светятся, мы его и так увидим.

Смотреть на кошмарное логово жабы-переростка второй раз мне совершенно не хотелось.

— Ну и как мы отсюда без света выберемся? — продолжал брюзжать Велий. — Ты же в темноте не видишь.

— И очень хорошо! — Я вцепилась в его плащ. — Я и не хочу ничего видеть.

— А мы по стеночке! — внес предложение Зоря, хлопнул лапой по стене и снова заорал, поминая свою мать — Параську. Что лежало у стеночки, я помнила и потому закричала:

— Только ты меня теперь не трогай!

Зоря заметался из стороны в сторону, не зная, обо что оттереть ладошку.

— Ты о подошву сапога, — посоветовала я.

— Не могу, — сдавленно проговорил Зоря. — Я на что-то наступил!

— Кончайте балаган! — резко сказал Велий. — Закрывайте глаза, я свет зажгу.

Я закрылась рукавом шубки и тут почувствовала, что сзади за меня хватается Зорян.

— Ты что, не мужик, что ли?! — закричала я.

Зорька загукал. Я скрипнула зубами, смирившись с судьбой, тем более что Велий куда-то нас уверенно потащил.

Древние пещеры пугали своей обжитостью; стены, потолок и даже пол были густо изрезаны барельефами и украшены рисунками. Мы с Зорей только молча таращились, а Велий охал и ахал, бросаясь то к толстым колоннам, то к прокопченному своду, уверяя, что это не дети забавлялись, это подлинные хроники мира от Сотворения и до Последней войны.

— В гробу я видал такие хроники, — проворчал, пиная древние кости, Зоря. Не нравились ему картинки, где многочисленные полчища рватней и прочих уродцев гоняли стада людей. Зато Велий чуть не захлебывался от восторга:

— Мы же стоим на пороге Подземного царства! — воскликнул он и вдруг нахмурился. — Дернул же тебя черт, Верелея, свалиться в эту пещеру!

— Так ты что, недоволен? — возмутилась я.

— Понимаешь, такие приключения не для одинокого квестора. — Велий грустно вздохнул. — Знаешь сколько магов пропадает без вести ежегодно? По-хорошему нужно было бы завалить этот колодец и вернуться сюда уже всем Конклавом. Дернул же меня леший потащить тебя за собой!

— Ты это, — Зоря дернул Велия за плащ, — ты ниточку-то свою не потерял?

Как только мы тронулись в путь, из рукава Велия стала вытягиваться тонкая серебряная паутинка, по которой он собирался в случае чего вернуться обратно. Мы оглянулись назад и чертыхнулись — паутинка летела свободно по воздуху, явно оборванная. Мы побежали назад и замерли перед совершенно не замеченной нами раньше развилкой. Велий покрутился на месте и тяжело вздохнул:

— Это же ворота в темное царство, здесь магией пропитаны сами стены, ниточку просто оттолкнуло.

— И что теперь? — осторожно поинтересовалась я.

— Выход надо искать! — подскочил Зорян. — А то я так жрать хочу, что аж глаза внутрь проваливаются!

— Надо было сразу наверх по колодцу карабкаться, а не бродить по подземельям. — Маг досадливо хлопнул по стене.

— Мы же не рватни, — попыталась утешить его я, — по стене вверх все равно бы не влезли.

— И все-таки это с самого начала была глупость! — Велий даже притопнул ногой. — Надо было оставить тебя с Индриком.

— Давай так, — взял на себя лидерство мой вор. — Действовать будем командой. Паниковать и трусить буду я, а думать о нашем спасении будете вы. — Он крутанулся на месте. — Мы куда шли? Туда? Вот туда и идем, только это… — Зоря пошевелил пальцами, словно искал что-то.

Я подняла ему с пола здоровенный мосол, детина крякнул и признался, что имел в виду факел:

— Но это тоже сгодится, — успокоил он меня, — на всякий случай.

— Сгодится, можешь не сомневаться, — уверил его Велий. — Чую, что вся дрянь, которая по Змиевым Засекам бродит, сочится отсюда.

И мы пошли. Поскольку факелов у нас не было, Велий начал делать магических светляков, которых я по одному замуровывала в камешки, поднимаемые с пола. Трусоватый Зорян набрал себе этих камешков два кармана. Теперь его тулуп загадочно светился. Я посоветовала Велию сделать еще одну сеть взамен потраченной на трактирную кошку, но маг покачал головой:

— Даже пытаться не буду, неужели ты не чувствуешь, что тут колдовать невозможно?

Я закрыла глаза и прислушалась к своим ощущениям. Получалось, что лучшего места для чародейства не найти, даже Заветный лес в подметки не годится, о чем я и сказала вслух.

— Только эта земля над головой… — Я посмотрела на потолок. Пол под ногами дрогнул, Велий дико взглянул на меня и пихнул в бок. — Ты чего творишь?! — закричала я и замахала на него руками.

— Решила похоронить нас тут? — рявкнул он в ответ.

— Че это было? — испуганно спросил Зоря, стоя на одной ноге.

Пришлось ему объяснить. Он испугался еще больше.

— Я… это… — начал он, я отмахнулась рукой:

— Знаю, жрать хочешь.

— Не-э, — затряс головой детина. — Я это, подумал, если вы такая могучая ведьма, так, может, рискнуть? Землю сроешь, лесенку положишь…

— Даже не думай, — прошипел Велий.

Земля дрогнула снова, после чего мне пришлось признаться, что дело может кончиться братской могилой.

— Тогда потопали, — поник головой Зоря, — а то…

— О еде ни слова, — предупредил Велий.

И мы потопали. Время под землей текло медленно и нудно.

Очень скоро мне стало казаться, что мы блуждаем здесь месяцы и годы. Извилистые ходы то поднимали нас вверх, то снова вели вниз, куда никому из нас не хотелось. Останавливаясь перед очередным проломом, через который надо было прыгать, Велий неизменно мрачнел лицом, а когда я заметила, что в пещерах по полу стелется зеленоватый туман, он и вовсе изо всех сил поволок нас обратно. То ли дух убитого рватня так мстил нам, то ли мы были такие путешественники, которые плутают в трех соснах, но кончился наш путь у бескрайнего черного подземного озера.

На самом берегу стояли две громадные колонны, изрисованные сверху донизу пляшущими человечками. Мы без сил повалились на берегу.

— Хотите знать, что здесь написано? — сказал Велий, лежа на спине и глядя снизу вверх на колонны.

— Басня про ворону и лису, — сказала я, устроив голову у него на животе и вытянув уставшие ножки.

— Не, рецепт манника, — мечтательно проговорил Зоря.

— Почему манника?! — удивилась я. — Почему, например, не тушеной говядины?

— Я сладкое люблю, — протянул парень.

— От сладкого прыщи бывают! — наставительно сказала я.

— Там написано, — вмешался Велий, — что это ворота в Подземное царство.

Зоря закашлялся, а я, наоборот, взбодрилась:

— Значит, можно пойти, найти подземных жителей и попросить у них помощи.

Велий был так восхищен моей глупостью, что даже сел и, взяв меня за щеки, стал вертеть моей головой, объясняя:

— Вот на этой стеночке, если ты не заметила, веселые рватни пытаются есть дядю Индрика, а вот тут навьи духи погоняют вилами дядю Анчутку, а здесь ледяной коршун клюет деда Карыча, заметь, его клюют, а не он! Вон там, на потолке, — маг ткнул пальцем, видишь ту тетеньку с девятью змеиными головами? Это дочка Подземного царя, а таскает она за волосы тетю Горгонию, а вон и сам царь — девяносто змеиных голов, милое паучье тельце и скорпионий хвост. Ну как? Пойдешь к нему в гости?

— Паучье тельце? — Я затрясла головой, почему-то из всего перечисленного меня впечатлило только это. — Не пойду. А пляшущих человечков у меня и самой полно!

— В каком месте у тебя их «полно»? — фыркнул Велий, выпуская мои щеки, а я полезла в мешок, вытащила свиток и гордо развернула перед опешившим магом.

— Вот, моя настольная книга, — произнесла я, — называется «Купи слона за деньги».

Велий потрясенно взирал на свиток и прыгающих по нему человечков, а потом заорал:

— Ты специально ее сюда приволокла?!

— А что? — Я попятилась, оттаскивая от него «книжечку».

— Это же «Купитилоснасадереньги»! — рявкнул Велий и быстро закрыл себе рот ладонью, но было уже поздно. Свиток в моих руках закаменел, а человечки побагровели и начали светиться. Над озером что-то пронеслось, прозвучали неведомо кем произносимые слова, очень похожие на то блеяние, которым пытался общаться со мной шаман.

— Что это?! — зарычал, тиская свой мосол, Зоря.

— Что? — как-то уж очень спокойно переспросил Велий. — Эта дура принесла священный текст, срывающий печати. Хотя вполне возможно, что и не дура… — Он так посмотрел на меня, что я сразу стала клясться:

— Я дура, дура я! Я не специально!

Озеро вскипело, затряслись стены, все наполнилось гулом, а с Потолка на нас полетели каменные сосульки. Над водой всплыли громадные змеиные головы. Велий заорал:

— Бежим!

Я едва успела схватить свою сумку, как маг дернул меня за шиворот, бормоча:

— Ну, Верея, жив буду — руки повыдергаю!

Но тут пол под нами встал стеною, меня отшвырнуло обратно к озеру, и чуть не половина пещеры осела с грохотом и пылью, что-то стукнуло по голове, и я потеряла сознание.

У Зори этот год не задался с самого начала. С того дня, когда отец Лушки — купеческой дочери — застукал их на сеновале. И Зорян сильно подозревал, что виновата в этом старая Збычиха, которой он с дружками дегтем измазал ворота. Видели они один раз, как от нее через трубу черт вылезал, ну и пошутили, чтоб все Куличики знали, что восьмидесятилетняя карга все еще мужиков привечает. Видать, прокляла. Хотя до сегодняшнего дня он еще надеялся, что, каждый раз при встрече показывая Збычихе свой откормленный голый зад, он надежно избавился от любых ее колдовских про исков.

Сейчас, улепетывая со всех ног от дракона, Зоря понял, что надо было идти на требище и платить жрецу Хорса затребованные десять кладней. Увидав, как зеленый драконище раздувает щеки, Зоря испугался, что зверюга дыхнет в спину огнем и показывать Збычихе будет больше нечего. По счастью, вместо пламени из глотки трехглавого дракона вырвался только жуткий рев, от которого Зоря враз оглох на оба уха, а оглянувшись, еще и рватней увидел, у которых между ногами подпрыгивало что-то вроде зубастых крыс с собаку размером.

Помянув мать свою — Параську, Зоря припустил так, как не бегал даже тогда, когда его первый раз поймали с ворованной курицей. Тоннели, лазы, развилки мелькали так быстро, что, вздумай он выбраться назад, ни за что бы не вышел. Когда и дыхание кончилось, и в глазах стали мелькать черные мушки, он вдруг выскочил в огромную пещеру, словно надвое разрубленную глубокой пропастью, причем такой ширины, что если бы не тоненький каменный перешеек, не перелетел бы эту пропасть Зоря без крыльев. А так он утер мокрую рожу рукавом и, возблагодарив Всетворца, повернулся лицом к преследователям, потрясая мослом и радостно скалясь.

— Ну все, морды уродливые, щас я вас убивать буду!

Твари его угроз не поняли и хлынули по перешейку, как весенняя вода, прорвавшая плотину. Зоря покрепче уперся ногами в землю и, как мужик на покосе, стал наяривать мослом направо и налево. Дракон орал вдалеке, безнадежно опаздывая к битве, его бочкообразное тело не везде протискивалось. И прибежал он к месту побоища, когда последний рватень, отчаянно визжа, съезжал по стене вниз, цепляясь за камни когтями.

— Что, морда зеленая? — Вдохновленный легкой победой, Зоря поманил его пальцем. — Иди сюда, я тебя сейчас тоже приласкаю!

В ответ на это дракон вдруг встал, размял пальчики, повертел, как борец, шеей, щелкнул своим когтем по зубам и проговорил в три голоса:

— Щас я тебе вырву сердце, расплющу печень и высосу глаза! Не будь я Кутахтахта!

— Чего ты кукарекнул?! — не поверил собственным ушам оробевший Зоря. Кроме Индрика, говорящих зверей ему видеть не приходилось, а таких решительных и подавно! Он оглянулся назад: позади него вдалеке вздымалась стена, дырявая, как заморский сыр. Зоря посмотрел на дракона, на стену и, набравшись духу, замахнулся дубинкой: — Ух, я тебя!

Дракон отпрянул, хотя расстояние между ними было и так немаленькое, а Зорян со всех ног припустил прочь.

— Стой! — заревела обманутая рептилия.

— Ага! Нашел дурака!

Вор, не оборачиваясь, показал фигу и, чувствуя себя победителем в гонке со смертью, хохоча, нырнул головой вперед в темноту лаза. Проскакал несколько шагов на манер рватня и ударился головой обо что-то хрупнувшее и ставшее на ощупь склизким и тягучим. С перепугу Зоря завизжал, решив, что рассадил голову и вытекают мозги. Суматошно ухватился за голову, но не нашел раны, на всякий случай повертел пальцами в ушах, понюхал, недоверчиво лизнул склизкие ладони и радостно заржал:

— Яишня! — вспомнил про маговы камушки, раздавил сразу штуки три и улыбнулся, как умиленный людоед, к которому в двери постучался одинокий путник. Маленькая пещерка была сверху донизу заполнена большими, с курицу величиной, яйцами.

— Эй, витязь, выходи! Биться будем! — донеслось снаружи. Зоря хохотнул, протыкая первое яйцо, и гнусно так пропел: — Ага, делать мне больше неча!

Дракон утробно взвыл и начал биться о стену, пытаясь просунуть одну из голов в лаз вслед за Зорей. Зоря с интересом наблюдал за ним, высасывая уже следующее яйцо. Когда зубам дракона до сапога Зори оставалось не больше пяди, сплющенная со всех сторон каменными стенами голова противника задушенно просипела:

— Ну вот я и добрался до тебя.

— И что это тебе дало? — хмыкнул детина и ткнул мослом ему в глаз. Дракон зашипел, вздыбив чешую на затылке, и застрял окончательно, заскулил, заморгал уцелевшим глазом.

— Ладно, — смилостивился Зоря и стал, как давеча дракон над пропастью, разминать пальчики и крутить шеей. — А то меня упрашивают, а я вроде как в морду дать ленюсь. — Наклонившись, он заглянул зверю в пасть. — А зубищи-то у тебя какие! Дашь потом поносить? — и беззлобно пнул его в нос. Две оставшиеся снаружи головы заголосили и попытались добраться до обидчика через соседние норы.

— Че это там шуршит? — заинтересовался Зорян и, заглянув в отнорок, посмотрел на врага даже сочувственно. — Вот, говорят, я дурак, — он поковырялся мослом в носу у ближайшей головы, — но чтобы сразу тремя башками застрять, это даже мне не по уму.

— Пощади меня, богатырь, — без особой надежды попросила голова, с которой Зоря был дольше всего знаком. — У меня есть два брата, они отомстят.

— Пощажу, пощажу, — отмахнулся Зорян, ища обходной путь на свободу. — Только хворостину щас найду.

— Зачем тебе хворостина? — насторожился дракон.

— А ты сам как думаешь? — подивился его наивности вор, вываливаясь наружу и любуясь огромным задом рептилии. — Ты только хвостом не дергай, а то обижусь и ноги оторву. — И сам себе позавидовал. — Ишь, как я хорошо устроился: и еда, и развлечение! — Поплевал на руки и принялся наяривать мослом по заду дракона.

К тому времени, как их нашел Велий, бежавший на драконий визг, Кутухтахта успел пообещать Зоре все сокровища Подземного царства и царевну в придачу.

Не знаю, сколько я провалялась без памяти, но очнулась оттого, что черное озеро с гулом уходило под землю. Сев и проверив наличие ручек, ножек и головы, я громко позвала друзей, но они откликаться не торопились, зато ревел зеленый драконище, застрявший меж двух колонн. Чудище явно за кем-то рвалось и злилось из-за непредвиденной задержки. Повалив-таки врата в Подземное царство, дракон радостно затрубил и устремился в темноту, топча мелких кусачих тварей, что сновали у него под ногами.

Одна такая, размером с Гомункула, подбежала ко мне и заверещала, скаля желтые зубки.

— Кыш, кыш, — сказала я, не решаясь злить истеричку, еще вцепится, заразу занесет.

Осторожно подхватила мешок и свою волшебную книгу, которая после совершенной ею пакости снова стала мягкой и без труда свернулась в рулон. Зубастик, увидев, что я собираюсь сделать ноги, заверещал еще яростнее и стал наскакивать, гоня меня к сырым камням, над которыми еще недавно плескалось озеро. С удивлением я обнаружила, что земля не ушла в пролом, а стекла по длиннойпредлинной каменной лестнице. Выбор у меня был невелик: или пойти посмотреть, кого там гоняет дракон, или сунуть нос, куда меня не просили. Богатыркой я себя не чувствовала, поэтому порылась в мешке, вытащила небольшой ножичек и нацарапала рядом с первой лесенкой стрелочку на камне, подписав: «Здесь была я».

Лестницы были скользкие, и спускалась я очень осторожно, боясь скатиться, пересчитав копчиком все ступеньки. Очень хотелось надеяться, что где-то там, вдалеке, взволнованный Велий, как следует попинав дракона, уже спешит ко мне. Спускаясь в полном одиночестве по бесконечно длинной лестнице, я поняла, как привыкла за время учебы в Школе всегда быть с друзьями. А сейчас я словно осиротела и чем дальше шла, тем острее чувствовала себя приютской девчонкой, которая стоит на пороге очередного дома призрения. И неизвестно, обидят ли меня там или я кого-нибудь обижу.

Вскоре мне почудилось, будто я слышу звуки незатейливого мотивчика, какой выводит козопас, перебравший браги. Во всяком случае, это походило на пастушескую песню, до того фальшивую, что мелодия казалась забавной. Я представила себе рыжего, конопатого паренька, которому делать абсолютно нечего. Тем сильней потрясло то, что я увидела. Внизу, на самой последней ступеньке лестницы отдыхал, вольготно развалившись, желтый двухголовый дракон. Отбивая когтистой лапой такт, он одной головой дул в свирель, а другой мурлыкал:

— Жил-был у бабушки серенький козлик…

Я постояла, не решаясь спускаться дальше, а потом все-таки не выдержала, язык у меня всегда поспевал раньше головы:

— Фальшивишь.

Дракон лениво повернул голову, которая пела — вторая продолжала невозмутимо играть дальше, — и, цыкнув сквозь зубы, пробурчал:

— Как умеем.

— А умеем-то так фиго-овенько, — посочувствовала я.

Вторая голова дунула мимо трубочки и недовольно посмотрела на меня:

— А ты, вообще, кто такая?

— А ты кто такой? — спросила я.

— Я — Страж Врат.

— А-а-а, — закивала Я. — А кого тогда там бьют?

— Где?! — Дракон с шумом растопырил крылья.

Я ткнула пальцем вверх:

— Да там!

— Кто?! — Дракон еще страшней и яростней затряс крыльями, став очень похожим на Анжело, изображающего трепет.

— Жутко могучий богатырь Зоря, — сообщила я, чувствуя, что подложила парням огромную свинью.

Зверь деранул когтями лестницу, как бык, кидающийся на обидчика, и с утробным ревом ринулся наверх. Я подобрала брошенную свирель и крикнула ему вслед:

— Я пока посторожу!

Я искренне надеялась, что дракон, пока доберется до верха, запыхается и маг без труда с ним справится. В то, что Велия завалило камнями, верить я отказывалась категорически, не такой это тип. Посидев немного на лесенке, обтерла драконью свирель, выдала из нее несколько вдохновенных звуков и осмотрелась.

Выглядело Подземное царство именно так, как в сказках пишут: золотое небо, серебряные деревья и черный камень под ногами.

— И тут еще кто-то живет! — покачала я головой.

От людского мира отделяла его пропасть, на дне которой клокотала огненная река. Через реку был переброшен узенький мосток, на другой стороне стояла кованая беседка. А в беседке возлежал одноголовый красный золотоглазый дракон.

— Одни драконы тут живут, что ли? — спросила я сама себя. Зверь на той стороне, словно услышав, поднял голову, уставился на меня и поманил пальцем с громадным, как коса, когтем:

— А поди-ка ты сюда, девица.

Пятиться не было никакого смысла, поэтому я, собрав всю свою решимость, потопала к беседке. На середине моста напоенный жаром ветер попытался задрать мне подол на голову, я взвизгнула, позабавив зубастую рептилию.

— Неприлично пальцем девиц подманивать, — упрекнула я дракона.

— Но ты ж подошла! — хмыкнул зверь, я закипела и стала стягивать шубку, так как в Подземном царстве было жарковато. — Ты кто такая? — спросил золотоглазый.

— А ты кто такой?

— Вообще-то я Страж Врат. — Дракон самодовольно почесал брюхо.

— А те два кто?! — махнула я рукой в направлении лестницы.

— Мои братья. — Дракон небрежно махнул лапой. — Отцу надо было куда-то пристроить оболтусов. У нас, у драконов, ведь как чем больше голов, тем глупее.

— А безголовые самые умные, да? — догадалась я. Дракон на миг задумался, потом уточнил:

— Это шутка?

Я кивнула и, подхватив вещички, жизнерадостно принялась прощаться:

— Ну пойду я, а то дела и все такое!

Однако дорогу перегородил хвост дракона, шлепнувшись передо мной, как толстое красное бревно. Сразу вспомнился раздавленный рватень.

— Ай-яй-яй, — покачал головой дракон и сообщил недовольно: — Должен я тебя, девица, съесть.

— С чего это вдруг? — Я попятилась, не зная, как выскочить из беседки.

— Работа у меня такая, — неохотно пояснил дракон, — всю семью за это кормят. Чтобы я, значит, непрошеных гостей ел.

— Вот просто так? Взял и съел? — возмутилась я.

— Почему просто так? — Дракон отвел глаза. — Найдем какой-нибудь повод. Ты в шахматы играешь? — Он выволок из-под лавки небольшой сундучок, а в сундучке том лежали золотая с серебром доска и такие же фигурки. Золотые драконы и серебряные люди-витязи.

— Ух, какие они у тебя интересные! — Я потянула сундучок к себе и приподняла, определяя вес. — А ты какими будешь играть золотыми или серебряными?

— Золотыми.

— Ишь ты, какой хитрый! — сказала я, вертя в руках фигурку золотого дракона. — Они у тебя небось заколдованные! Ты, наверно, ими всегда выигрываешь!

— Я умный, поэтому и выигрываю, — с обидой произнес дракон и придвинул ко мне своих дракончиков. — На, играй!

— Ну-у, — протянула я. — Ты это наверняка всем предлагаешь! У тебя серебряные заколдованы!

Дракон возмущенно зафыркал и, спрятав две фигурки за спиной, стал быстро перекидывать их из лапы в лапу:

— Нечего ерундой заниматься! Давай, говори, в какой руке твои?

— Правильно, нечего ерундой заниматься! — согласилась я, подняла сундучок и со всей силы тюкнула отвернувшегося дракона в темечко. Золотоглазый замер, тогда я взобралась на скамейку и шмякнула ему еще раз. Дракон завалился на бок, перегородив выход, я долго пыхтела, перебираясь через его лакированную тушу. Выйдя из беседки, нацарапала стрелочку, снабдив ее надписью: «Завалила дракона».

Велий нашел Зорю по драконьему реву. Когда камни обрушились ему на голову, он было перепугался, что все, кроме него, погибли, но потом, вспомнив, по чьей вине все это произошло, решил, что такое не гибнет и вообще не тонет и не горит, и стал искать ход к подземному озеру, протискиваясь сквозь лазы и разбирая завалы.

Увиденное запомнилось магу на всю жизнь: два огромных драконьих зада, промеж которых сидел взмыленный Зоря на груде яичной скорлупы и орал песню:

— Жили у бабуси два веселых гуся… — и в такт лениво лупил подаренным Верелеей мослом по беззащитной филейной части драконов. Увидев Велия, детина подскочил и, облапив, долго кружил с криками, что уже не чаял и свидеться:

— Я-то уж думал, один пропадать тут буду с этими гусями. «Гуси» жалостливо завыли, Велий, уважительно обойдя их, спросил:

— Это что?!

— Говорят, Стражи, только брешут, наверное. Стражи они ведь о-го-го какие! Бот у купцов стражи, это да! Мне один раз так морду начистили, неделю одной кашей питался!

Велий покачал головой и пнул гору скорлупы.

— А кто все яйца рватней поел? Эти, что ли? — Он ткнул пальцем в драконий зад.

Зоря позеленел и шумно икнул.

— Чьи яйца?

Велий догадался, кто истребил всю кладку.

— Че-то мне нехорошо, — просипел Зоря и, просительно глядя на Велия, проговорил: — Пойдем отсюда, а?

— Верелею надо искать, — сказал Велий.

— Че ее искать-то? — Зоря, борясь с икотой, печально вздохнул. — Ножки сами вынесут. Далась тебе эта рыжая зараза!

И они пошли искать Верею.

С радостью обнаружили первый знак, оставленный ею на пути в Подземное царство. А у второго знака встретились с разъяренным красным драконом.

— Спрячься за камнем, будто ты хилый, вылезти не можешь, — велел Велий. — Стони, кричи, братиком меня кличь. Проси руку подать. — И пошел к беседке.

— Ты кто такой? — рявкнула рептилия, злобно щуря глаза.

— Странник, — ответил Велий.

— Сожру! — грозно рявкнул дракон.

И Велий его даже в чем-то понимал. Что еще может сказать бедная зверушка, если она уже пообщалась с Верелеей. Но все-таки покачал головой и заметил, что такому высокомудрому и благородному зверю, как дракон, негоже кидаться на всякого встречного. И, увидев раскиданные по беседке шахматные фигурки, предложил:

— Давайте сыграем на желание. Если выиграете вы, то я сам брошусь в реку, а если выиграю я, то мой братишка вам поставит щелбан. Вон, слышите, стонет, через камушек перелезть не может?

Велий был уверен, что дракон согласится, и порядочно удивился, когда золотоглазый затопал ногами, скрежеща:

— Хватит! Наигрался уже! — и, ощерив пасть, стал наступать на Велия.

Зоря, увидев такой поворот дела, резво поднялся на ноги, вывернул из земли булыжник, недолго думая подбежал сзади и тюкнул дракона по темечку. Золотоглазый обиженно хрюкнул и завалился на бок.

— Неудивительно, что он так взъелся, — задумчиво произнес Велий, присев у второй стрелочки с надписью «Завалила дракона». Зоря только покрутил головой:

— Ну, рыжая. Слышь, Велий, топать надо, пока она всех не порешила.

А Велий задумался: что, если Верелея специально эту книгу сюда притащила, чтобы за обиженных дядюшек и тетушек отыграться? С нее станется.

Серебряный лес оказался сущим наказанием. Листики были еще туда-сюда, мягкие, но вот все сучки и веточки — жесткие, цеплючие, как проволока, даром что из серебра. Отбежав от беседки подальше, я сразу свернула в подлесок, а дальше побрела куда глаза глядят. Ни солнца, ни звезд, ни луны в Подземном царстве не наблюдалось, все золотое небо ровно светилось, и определить по нему, где север, где юг, было невозможно.

— Хоть бы указатели ставили, — пробормотала я.

Чаща становилась все непролазнее, а деревья все ниже и корявее.

На стволах выступала медная гниль, а под конец стали и вовсе появляться ели с железными стволами и бронзовыми иголками.

Бурелом, поняла я и хотела уже повернуть обратно, как вдруг из-за мрачной стены деревьев на меня пахнуло живым запахом цветов. Я, как собака, повела носом. Пахло жильем и хлевом, слышалось овечье блеянье.

Я радостно закричала:

— Люди! — побежала напрямую и застряла в колючих кустах, из которых еле вырвалась, расцарапанная и злая.

Белая овечка с надеждой заскакала и бросилась ко мне, ее счастье, что веревка оказалась короткой. Быстро обежав невеликое подворье, я выяснила, что хозяев дома нет, во всяком случае, живут тут явно не драконы. Я с облегчением взглянула на низенькую дверь ухоженной, но ветхой избушки, какие бывают у вдов, ведущих хозяйство в одиночку.

— Эй, тетенька! — Я осторожно заглянула внутрь. Избушка была без окон и топилась явно по-черному, поэтому в ней было темно хоть глаз выколи. — Эй! — еще раз позвала я, прислушиваясь, не храпит ли кто в темноте. Может, спят хозяева, тут ведь не поймешь, день или ночь на дворе.

— И чего раскричалась? — буркнул из темноты мужской бас. — Видишь, нет никого.

— А вы кто?

— Дед Пихто! — ответили мне из темноты. Заскрипела кровать, будто мужчина перевернулся на другой бок, чтобы снова заснуть.

— Нет, погодите, — я вошла внутрь, — это даже невежливо, так разговаривать с гостями.

В темноте фыркнули, загорелись два больших желтых глаза, меня толкнули в грудь, я вывалилась из избушки, а перед моим носом черный, с порядочного кобеля кот захлопнул дверь и прошипел:

— Ходют тут всякие! Сказано — нет никого!

— Мамочки! Кто это? — спросила я у овечки.

— Ба-аюн ба-атюшка! — с готовностью оповестила меня овца. Хорошо, что я сидела на земле.

— А ты кто? — на всякий случай решила уточнить я.

— Овца она! Отстань от животного! — рявкнул кот.

Я глубокомысленно покивала головой и стала обживаться во дворе. Здесь имелись глубокий замшелый колодец, кривая оградка, хлев, слишком большой для одной овечки, и одуряюще пахнущий и живой яблоневый сад. Вот под яблонями я и решила устроиться. Расстелила шубку, сунула под голову мешок и легла. Веточки колыхались над головой, и, завороженная их покачиванием, я задремала. Во сне мне хотелось есть и снилось, как цветы облетают, образуется завязь, которая превращается в наливные яблочки. Вот одно из них покраснело и шмякнулось мне прямо на живот. От удара я проснулась, но вскочить не смогла, потому что какая-то старуха поставила мне на грудь клюку и навалилась всем весом, рассматривая меня точно козявку.

— Бабуля, вы меня проткнете! — пропищала я.

Бабуля была страшна, как тысячелетняя ведьма, крючковатый нос опускался к верхней губе, по лицу расползлись бородавки и, кажется, даже мох и поганки. Сама она была скрюченная и тощая, и если бы не огромный горб, то ее бы унес первый же порыв ветра. Кожа у старухи была желтая, и только глаза под густыми бровями горели, словно две яркие звезды. Она наклонила голову, рассматривая меня и так и этак, а потом скрипнула, как старая дверь на ветру:

— Это откуда к нам такое чудо-юдо?

— Я — Верея.

Бабка наклонила голову к другому плечу и проговорила, тыча меня клюкой:

— Чую кровь старого ворона, чую кровь старого беса, — а потом резко наклонилась, чуть не выткнув носом глаз, и рыкнула: — Чую дух человеческий!

— Ай, не ешьте меня, бабушка! — заверещала я и выложила всю свою историю одним махом.

— Дура? — переспросила старуха. — Так и назвали?

— Ага! — покивала я.

— Хорошее имя, полноценное. Сами дурни и дуру воспитали.

— Чего это дурни? — обиделась я за родственников и отодвинула клюку со своего живота. — Они Древние, мудрые.

— Не знаю таких, — отрезала ведьма, возвращая клюку на место, а вот дурней, которые весь мир аж на три части разорвали, знаю.

— Как это? И вообще, кто вы такая? — Я снова сдвинула клюку в сторону. Бабка посмотрела на мою руку и треснула клюкой по голове:

— Ягайя я, но ты можешь называть бабушка Яга.

— Баба-яга, — повторила я за ней. Вот вляпалась так вляпалась, это тебе не драконы. — А вы в сказках завсегда Иванам-дуракам помогаете, — завела я нараспев, заискивающе глядя на старуху. Та удивленно приподняла бровь, немножко подумала и призналась:

— Ну, помогаю. Дурак, он же человек чистый, не то что рогатый хитрожопец.

— Это вы о дядьке Анчутке? — переспросила я.

— О дядьке? — хмыкнула старуха.

Я снова покивала головой.

— Ну тогда добро пожаловать, родственница. Пойдешь на ужин? — Она хитро прищурилась.

Я не стала уточнять, в качестве кого меня приглашают, и обреченно согласилась. Доковыляв до дома Бабы-яги, мы стали долбиться в дверь, которую негостеприимный кот заложил засовом.

— Эй! Отпирай, гостей принимай! — радостно завопила я, стуча в двери ногой. Судя по шуму, кот свалился со скамейки.

— Как выпрыгну, как выскочу, полетят клочки по закоулочкам! — проорал он.

— Ты сильно-то не заговаривайся, Васька! — Бабка ткнула в дверь клюкой, засов сам собой отомкнулся, дверь распахнулась, стукнув кота в лоб, тот отлетел и тут же начал скандалить:

— Сколько просил не называть меня этим кошачьим именем.

Можно же назвать Баюном, Василием, Котофеем Котофеичем в крайнем случае!

— Вот, — Баба-яга подняла скрюченный палец, — тяжело женщине одной, даже скотина ерепениться начинает!

— Кто скотина? — спросил Васька, уже в сапогах, в кафтане и штанах, подпоясанный кушаком и в лихо заломленной набок шапке. Расправил усы и, важно подбоченясь, произнес: — А я вас с самого утра дожидаюсь, уже и стол накрыл, избу прибрал, все в окно смотрю, весь извелся.

— Нет у тебя в избе окон, — хмыкнула Баба-яга.

— А я в щелочку дверную, — выкрутился кот.

— Вот в лоб и получил, — сказала я и спряталась за спину бабки.

Яга стукнула клюкой об пол, и в избушке стало светло. Внутри она оказалась чистой и опрятной и совсем не черной.

Стол и правда был накрыт, но исключительно по-кошачьи: творог, сметанка, сливки, молочко. Вытащив из-под стола ведро, Василий сунул туда лапу, вытащил на когте упирающуюся рыбину и проговорил:

— Я все сомневался, жарить ее или сырой съедим.

— А животик не прихватит, после молока — рыбу? — спросила я.

Котофеич злобно сузил глазки, но дерзить при бабке не стал, а может, и задумался над моими словами.

Сев за стол, я, как и положено приличной гостье, стала делиться новостями. Баба-яга удивленно охала, ахала, всплескивала руками, а в особенно интересных местах призывала в свидетели кота, уверяя, что такого быть не может. Закончив свой рассказ, я сильно пожалела, что на посиделках не присутствовали мои учителя, лично я сразу бы поставила себе отлично за год и по истории, и по культурологии, и по демонографии.

— Вот и все, что произошло со времен Последней битвы, — сказала я и откинулась на спинку стула.

— М-м-да, не густо, — фыркнул Котофей, вылизывая лапы после рыбы.

— А что ты хочешь? — возразила бабушка. — Времени-то прошло с птичий чих.

— А у вас какие новости? — поинтересовалась я, засовывая в рот ложку творога.

— Да все как всегда — день да ночь, сутки прочь, — ответствовала старуха. — Как Грушка перелаялась со всеми, так и сидим под землей, как кроты какие-то. Только и веселья было, когда она папаню своего в Нижний мир запихивала. А так скукотища.

Я чуть не подавилась творогом. Куда еще ниже?

— А вы в каком находитесь? — откашлявшись, спросила я.

— Мы в Подземном царстве. — Яга похлопала меня по спине. — Здесь вон и люди, и деревья, и животные. А в Нижнем-то никто, кроме богов, жить не может.

А кот не упустил случая уколоть:

— А нам-то заливала: я такая-растакая, в моей Школе так и эдак…

А сама ничего и не знает.

— Молодая она, еще глупенькая, — заступилась за меня бабушка.

— А чего ж они такую глупую ключи воровать отправили? — съехидничал кот, а у меня сразу нос зачесался:

— Какие ключи?

— А то ты не знаешь! — сверкнул желтыми глазищами Васька.

— Отстань ты от девчонки, — отмахнулась от кота Баба-яга, — ничего она не знает.

— Ничего не знаю, — радостно согласилась я.

И мне рассказали.

Завещал Всетворец детям своим книгу заветную. В книге этой весь миропорядок описан, кроме одной единственной вещи — кто этой книге должен быть Хранителем. Вот из-за этого дети и передрались. Всетворец, конечно, разгневался, запер книгу в девять железных сундуков, оставил на острове Буяне. Остров подвесил между небом и землей, приставил при нем Стража.

Да только детишки так разошлись, что и Стража опоили, и ключи от сундуков выкрали, и остров неведомо куда закинули. Больше всех Агриппинка со своим батюшкой отличились, пришлось им в Подземном царстве прятаться вместе с ворованными ключами.

— А Всетворец, это, стало быть, папа? — поспешила я уточнить.

И на согласный кивок старухи сразу возгордилась: если Карыч мне дед, то Всетворец, выходит, прадед? Быть мне королевной! Нет, мелко… Пусть лучше император Златоградский за меня своего сына сватает! А я сморщусь, вздерну нос и скажу: «Нам, правнучкам САМОГО, негоже идти замуж за какого-то императора!» Вот!

Кот Васька мурлыкал и хитро щурил глазищи, как будто догадывался о моих мыслях, усмехался в усы.

— Бабушка, а как книжка называлась? — просто из интереса спросила я.

— Превращение элементов природы. — Баба-яга поднялась из-за стола.

«Ой, какое название-то знакомое!» — подумала я, а вслух поинтересовалась:

— И где Агриппинка эта живет?

— Грушка-то? — переспросила бабуля.

— А вот там, вот там! — замахал лапами кот.

— Далековато, — согласилась Яга. — Надо пройти три царства: Медное, Серебряное и Золотое. В каждом правит по королеве, как они увидят тебя, обязательно захотят со свету сжить.

— Чего это?

— Да кикиморы они вредные!

Я подхватила свои вещички и стала прощаться, вспомнив, что следом, вероятно, уже мчатся Велий и Зоря, которые наведаться к родственнице ни за что не разрешат.

Направившись к воротам, я на полпути была остановлена блеянием овечки:

— Де-эвочка, возьми-и меня с собой, я тебе пригожусь.

— Чужое брать нельзя. — Я наставительно погрозила ей пальцем.

Овечка задумчиво поводила глазами и предложила:

— Тогда давай я буду не чужое, а твое!

— Да зачем ты мне вообще сдалась? — проворчала я.

Овечка посмотрела туда-сюда:

— Я тебя до Грушки довезу. Быстро-быстро.

— Ха! — Я представила себя верхом на овце. — Ха-ха-ха! Да все три царства со смеху помрут!

Овца опять впала в задумчивость, а потом упала на землю и стала биться об нее головой:

— Я на солнышко посмотреть хочу, на травушке поваляться!

Припадочных овец я еще не видела. Воровато оглянувшись на бабкин домик, я решилась на преступление: отвязала веревку, предупредив:

— Учти, если меня поймают — я с тобой не знакома!

Овечка заговорщицки мне подмигнула, а я, чувствуя себя полной дурой, уселась ей на спину, намотав веревку на кулак. В голове мелькнула мысль, уж не проделывают ли это бабка, кот и овечка с каждым путником, попавшим в их дом. Сейчас как припустит овца вокруг дома, а я буду орать, чтобы меня сняли, пока бабка с котом, стоя на крыльце, вволю не нахохочутся. Несильно пнула овечку под бока:

— Ну лети!

Овечка стояла как вкопанная, потом повернула голову и сказала:

— Я не могу лететь, только бежать.

— Ну тогда беги!

Чертова овца припустила так, что ветер влетал в рот и вылетал через уши. Глухой лес и черная равнина мелькнули и пропали раньше, чем я набрала воздуха для следующего взвизга. Овечка снова встала, я перелетела через ее голову и стукнулась о медные ворота, которые отозвались глухим гулом. Чертыхнувшись, я задрала голову, оглядывая ворота. Они были врезаны в медную стену высотой в сто локтей. Створки распахнулись так быстро, словно меня уже ждали. Великаны ухватили меня и мою овцу:

— Кто такие?

— Мы проездом! — заголосила я в ужасе. — Купцы, шерсть продаем!

«Шерсть» закатила глаза и дрыгнула ножками. Великаны измерили овечку пядями и на полном серьезе заявили:

— За вес шерсти — золотой.

Я трясущимися руками вытащила золотую монету. Нас опустили на землю, и тут я увидела самое страшное в своей жизни — улыбающегося великана, желающего мне счастливого пути. Овечка сглотнула, глядя на их желтые клыки, и, едва я успела сесть ей на спину, рванула так, что я и взвизгнуть не успела.

Второй раз я тюкнулась головой о серебряные ворота и стену в двести локтей высотой. Створки распахнулись так быстро, словно нас за ними ждали. Два великана вздернули нас над землей, и я быстро проверещала:

— Купцы, шерсть, золотой! — и сунула монету.

Третьи ворота оказались золотыми, и их мы тоже миновали со словами:

— Знаю, золотой.

Так что к дворцу Агриппинки я подъехала уже три раза ударенная и обобранная, ворча сквозь зубы:

— Ну, крыс, ты мне до конца жизни должен! — после чего поинтересовалась у овечки: — Как ты думаешь, она мне сразу ключи отдаст или кочевряжиться будет?

— Живьем в масле сварит, да и все.

Я укоризненно посмотрела на пессимистку:

— И кто ж тогда тебя к солнышку поведет, на травку-муравку?

Мы заспорили, как пробраться во дворец, как добыть ключи и как с ворованным вернуться к людям живыми и здоровыми. Овечка оказалась настолько ушлой особой, что я диву давалась: как это она раньше от Бабы-яги не сбежала, чтобы жить, подрабатывая разбоем на большой дороге?

По ее словам, ключей было девять штук — по числу голов. На каждой шее Грушки висело по одному ключику. У меня рождались сказочные планы: как опоить сестрицу зельем, как прикинуться торговкой, потерявшей ключик от волшебного ларца, или вообще развалить дворец по кирпичику. А может, сменять все ее богатство на все мое. Я была готова даже Анжело на год в аренду отдать. Но умная овечка на все мои предложения качала головой, так что, даже не видя Груньку, я ее уже сильно невзлюбила. Кончилось все тем, что из дворца нас заметили, выскочили и схватили. Привычная сказка про купцов с шерстью не прошла. Я маленько поупиралась, но все-таки была доставлена пред светлые очи Агриппины — царицы Подземного царства.

То ли у них всегда шел пир, то ли мне так повезло, но подали меня к столу. Овечку воткнули среди тарелок с салатом, а меня поближе к царице, среди рыбы.

— Ты кто такая? — злобно вперила в меня восемнадцать глазок Агриппина, а я открыла рот. Росточком эта Груша была с небольшую собаку, моя овечка на ее фоне выглядела просто великаном. Прямо скажем — ящерица какая-то, а не царица! А шейки тощие, змеиные, только головы человечьи.

— Чего молчишь?! — взвизгнула царица. — Голос потеряла?

Я захохотала, ухватив ближайшую рыбину и размахивая, так что масло брызгало на царских гостей:

— Кто ж тебя так росточком-то обидел?!

Царевна от злости начала раздуваться, гости возмущенно зароптали, а я, увидев поднимающихся стражников, поняла, что мой смех сейчас мне боком выйдет, и заорала:

— Овечка, выручай!

Овечка сорвалась с места и стала бегать вокруг великанов, которые меня пытались схватить, боднуть их у нее не хватало веса, зато она так ловко подворачивалась им под ноги, что великаны спотыкались, падали и роняли друг друга.

Я заозиралась, метнула в гостей пару золотых мисок с салатом и, воспользовавшись тем, что потрясенная моей и овечкиной неучтивостью царевна замерла, ухватила большой золотой казан, выплеснула из него горячий суп прямо на самых рьяных защитников царской особы и накрыла этим самым казаном свою сестричку, сев для надежности сверху. Потом схватила валявшийся неподалеку золотой половник и звонко чпокнула им по казану. По залу пошел гул, а в казане заорала на девять голосов Грунька.

Великаны перестали суетиться, а гости лезть на стол. Я вытащила заряженные Велием камушки и объявила: так, мол, и так, я дюже могучая чародейка, правнучка Всетворца, и если все гости сейчас же не уберутся из зала, то оглохнет их королевишна на все свои восемнадцать ушей! Для убедительности я раздавила горсть камушков-светлячков. Безобидные огоньки вспорхнули надо мной, и все, кто был в зале, в ужасе попятились, а я добавила золотого звонаи возмущенных воплей полоненной Грушки.

— А ну вели, чтобы все лишние из зала убрались! — приказала я царевне. — Я наедине разговаривать желаю!

Грунька под казаном перестала грязно ругаться и глухо попросила всех удалиться. Когда в зале стало тихо, слышался лишь перестук копыт моей подельницы, царица завела сладкую песню:

— Сестрица моя, что ж ты не сообщила, что приезжаешь? Я бы тебя встретила, накормила, напоила, в баньку бы сводила…

Я треснула половником по казану, прекращая ее излияния:

— Ты ври, да не завирайся.

Грунька попыталась когтями проскрести стол, но, на мое счастье, он оказался крепок. Тогда царица завела другую песню, начала плаксиво проситься наружу:

— Сестрица моя миленькая, сестрица моя младшенькая, выпусти отсюда хоть одну мою головушку! Я тут задыхаюся! — не подозревая, что своей просьбой сразу решила мою проблему — как снять с нее ключики.

Я заухмылялась, а догадливая овечка закивала головой, пытаясь копытцем мне показать, что выпустить надо лишь одну голову, и не больше. С величайшими предосторожностями я приподняла край казана, велев Груньке:

— Лезь.

Грушкина голова вынырнула оттуда и задышала часто-часто, будто я ее не под казаном держала, а в воде топила. Заприметив на ее шее цепочку с ключиком, я с проворством хищницы цапнула добычу, а чтобы голова не раскричалась, сунула ей в зубы варежку. Голова завращала в бешенстве глазами, а я подумала: все девять голов именуются Груньками или у каждой свое имя? Мои раздумья были прерваны мерзким голоском царицы, которая упрашивала выпустить еще одну голову. И пошло как по маслу!

Она высовывалась, я грабила, едва успевая совать в эти многочисленные рты запасные носочки и нижнее белье из мешка, услужливо поставленного овечкой на стол. Кончилось это как в истории с Кощеем, которого наконец-то напоили. Стоило высунуться девятой голове, как казан под моей ногой дрогнул, а я поняла, что Агриппинка раздувается, словно жаба на болоте. Нашла время демонстрировать свое могущество!

— Щас ты увидишь, на что я способна! — пообещала одна из голов, выплевывая мой носок. Грушку стало пучить, пальчики превратились в солидные когти, а я некстати вспомнила, что план отступления нами не продуман вообще. Спрыгнула со стола, вскочила на свою верную овечку и, взвизгнув:

— Бежим! — едва не упала со спины быстроногого травоядного и довольно хихикнула, проносясь мимо обескураженных морд Агриппины.

Когда Грушка мелькнула перед моими глазами третий раз, я поняла, что что-то идет не так, как я планировала:

— Ты чего делаешь?! — дернула я овцу за ухо.

— Двери-то закрыты! — крикнула она, заходя на четвертый круг.

Царевна зашипела по-змеиному, а я заверещала:

— Вышибай эти чертовы двери!

Не знаю, что придало больше решимости моему скакуну: мой вопль или Грушкина огненная струя, подпалившая шерсть на хвосте овечки, но двери она открыла с некоторой помощью моего лба.

Как оказалось, гости и стражники за дверью тоже даром времени не теряли — заперли все выходы из дворца. Пришлось метаться по коридорам, лестницам, комнатам и подвалам. Грушка противно завывала вслед, швыряя молниями и плюясь огнем.

— Ну все, — сказала овечка, когда мы ворвались в сокровищницу. — Тут нас и пожарят.

— Почему это пожарят? — Я соскочила с овечки, закатала рукава и махнула руками снизу вверх. Золотые монеты, каменья, слитки взмыли в воздух, гудя словно рассерженная мошкара. В дверь сунулись ухмыляющиеся морды Груньки, и я запулила в них всем этим богатством. Сестрица взвизгнула:

— Ах ты, гадина! — и развернула весь золотой поток на меня, мы с овцой упали на пол.

— Нашей золотой могиле будут завидовать императоры, — пробурчала я.

Но овца проявила редкое жизнелюбие, стала лягать меня в живот и блеять:

— Врежь ей, врежь! Я и врезала.

Велий и Зоря подлетали к дворцу Агриппины с большой помпой аж на двух драконах. Зоря оседлал зеленого, Велий желтого, а Котофей, отчаянно ругаясь, погонял красного — одноголового, костеря воровку Верею, укравшую у бабки любимую овечку. А драконы ябедничали на своих седоков, расписывая злодеяния Зори.

Так уж вышло, что к Бабе-яге они прибыли одновременно. Велий следуя за Зорей, а драконы — потому что с незапамятных времен была Баба-яга их начальницей — привратницей, назначенной на эту должность еще старым царем.

Котофей сначала набросился на прибывших драконов за то, что пропустили бандитку Верею, но бабуся живо прекратила склоку, велев лететь во дворец, пока не приключилось беды. Пролетая Золотое царство, Велий понял, что они опоздали: там, где, по словам Котофея, должен был стоять дворец, дымились руины.

— Вон она! — закричал Зоря, тыча пальцем в черные болота, вокруг которых толпилось несметное войско.

Девятиголовая Грунька оказалась отвратительно сильной, что бы я ни делала, она отвечала мне тем же, умудряясь наподдать то так, то эдак. И хотя хоромы я ей попортила, радость моя была недолгой, а уж когда на нас с овечкой навалилось все ее войско, так и вовсе впору стало маму звать, в крайнем случае Анчутку. Я и звала всех по очереди. Но в этой беспросветной глуши услышал меня только Велий. Я радостно заорала:

— Ура!

Драконы плюхнулись на землю, подавив особо буйных великанов.

Агриппина закричала, увидев Зоряна и Велия:

— А это еще кто такие?! Это не царство, а проходной двор какой-то!

— Вдарь ей! — потребовала я от мага. — Покажем ей, где раки зимуют!

Велий посмотрел на меня укоризненно:

— Верелея, я ведь тебе говорил, что не действует здесь моя магия. И вообще в семейные ссоры я лезть не собираюсь.

Я покусала губы и спросила, косясь на наступающую сестрицу:

— И что теперь делать?

— Драпать надо, — высказал умную мысль Зоря и повернулся к драконам, собираясь влезть на одного из них, но гнусные рептилии отвернули свои морды к небу и сделали вид, что первый раз его видят.

— Вы по какому вопросу? — спросил красный.

— Предатели, — прошипел Котофей, — вот скажу Яге.

— А-а, так это сговор! — взвизгнула Груня. — Ну разберусь я с Ягой!

Вся наша компания припустила прочь от Груньки С ее армией, при этом каждый нашел что сказать друг другу или преследователям. Я пыталась еще чем-нибудь напакостить Груньке, Котофеич возмущался предательством драконов, Зоря обещал, что, если останется жив, чужого никогда не возьмет, а Велий, тащивший меня за руку, интересовался, как я ухитрилась так все провернуть, что он сам меня притащил в Подземное царство, да еще и заклятие добровольно прочитал. Я пыталась его уверить, что не настолько коварна, как он себе навоображал, и что все это чистая случайность. Вот тут все и кончилось.

Прямо перед нами раскинулось черное как деготь озеро с красными колоннами, на которых плясали знакомые человечки. Над ним висела напряженная тишина, прерываемая проклятиями девятиголовой Груньки.

— Тут нам и смерть сыскать, — расстроился Зоря, — а я мосол, как назло, выбросил.

Я же, наоборот, обрадовалась, кинула взгляд на Велия и, удостоверившись, что он на меня не смотрит, вытащила из мешка свиток, подмигнула овечке и, спрятав его за спину, ткнула Велия в бок:

— А «купи слона за деньги» точно все печати открывает?

— Да не купи слона за деньги, а Купитилоснасадереньги, — поправил меня маг, недовольный моей забывчивостью. Свиток опять закаменел, человечки засветились, над озером пронесся вздох. Все понявший Велий глянул на меня так, что я поспешила встать за спину Зоре.

— Че это вы тут творите?! — заорала наконец-то догнавшая нас Агриппина.

— Папашу твоего вызываем! — злорадно оповестила я ее. — Щас он тебе задницу-то начешет!

Сестрица задохнулась от возмущения, Зоря радостно засмеялся, поняв, что ожидается подкрепление. Котофеич перестал в злобе когтить мох и с ужасом уставился за колонны, а Велий устало покачал головой и спросил меня:

— Надеюсь, ты помнишь, как этот самый царь выглядит? Мне очень не хочется, чтобы все это царство обвалил ось так же быстро, как потолок школьного архива при вашей встрече с алхимикусом.

Я вытаращила глаза, похватала воздух открытым ртом и, составив прекрасного конкурента ворованной овце, кинулась мимо Груньки и ее войска.

Выбрались мы наружу только благодаря Бабе-яге, потому что куда идти, мы знать не знали. И всю дорогу нас преследовали вопли Груньки, которую отец воспитывал. Ягайя нам кое-что порассказала из прошлого Подземного царя, и я даже стала сочувствовать сестрице, потому что нрав у папаши был суровый и ничего хорошего Грушку не ждало, особенно после того, как она и ключи упустила. Скажу одно — очень мне не хотелось быть поблизости, когда девяностоголовый царь заинтересуется, кто это такая Верея. Хотя Баба-яга и уверяла, что дальше порога подземное семейство не пустит, недаром же она с давних времен привратница.

После трех дней в каменном мешке воздух показался сладким, жизнь прекрасной. Удручала только потеря шубки и овца, чуть не трясущая нас за грудки и горестно стенающая:

— Ну и где травка-муравка?

— А тебе солнышка ясного не хватает? — Я показала пальцем на мутный блин на небе. Овца близоруко щурилась, явно подозревая, что ее дурят. Мне пришлось вытащить свою шикарную шубу и надеть ее поверх старого рваного платья, посетовав:

— Все-таки во всех этих приключениях одежка просто вразнос идет. Придется новую покупать.

А Велий покосился на мою шубу, сузил свои серые глаза и вопросил:

— Зачем ты эту шубу с собой поволокла? Ты же собиралась только по трактам ошиваться, а не императорский дворец посещать.

Я сделала вид, что не слышу, примерилась, где лучше пробиваться через бурелом, но успела только занести ногу над обледенелой корягой, чтобы перепрыгнуть, как была сбита огромной черной волчицей. Шальная зверюга радостно провыла и стала прыгать на мне, утрамбовывая в снег.

— Совсем ошалела! — замахала я руками. Из-под разлапистой ели раздался солидный хохоток и показалась вторая волчья морда, поувесистей.

— Здрасти, — сказал Велий, хватая в охапку побагровевшего Зорю. За время нашего поспешного бегства ворюга просто доконал меня рассказами про свой чудесный мосол: этому — на! Этому — хрясь! Увидев сразу двух волков, он ухватил овечку и от души размахнулся, собираясь метнуть вместо снаряда. Овца закатила глаза и обмякла.

— Спокойно! Все свои! — закричала я, барахтаясь в снегу. Серый не спеша прошел к моей кудрявой подружке и, галантно кашлянув, представился:

— Серый Волк.

— Овечка. Зоря, — представились мои новые попутчики.

— А я — Алия, вилколак, — сказала лаквиллка, тесня Серого от блондинки.

— Во у меня жизнь! — растерянно улыбнулся Зоря. — Только упырей не хватает!

— Упырь нас на ближайшем хуторе ждет, — оскалилась Алия.

— Надеюсь, мавку и Сиятельного вы не притащили? — спросил Велий. Алия ощерила все свои зубы и чуть не оттяпала полноги магу. — Ты чего?! — отпрыгнул от нее Велий.

— Я чего? А где вас черти целую неделю носили? Четыре тракта прочесали, Конклав магов на уши подняли!

— Тю-у! — Я наконец встала из сугроба. — Там, наверно, как в Заветном лесу время бежит.

— Где? — сунулся ко мне волк. Я махнула рукой:

— По дороге расскажу. Вам понравится.

Рассказывали мы без малого сутки, постоялый двор села Макеевка гудел как пчелиный улей. По всей округе только и шел разговор про то, как золотоискатели докопались до Подземного царства, а заезжий маг перебил прорву хлынувшей нечисти, среди которой рватни были самой мелкой и безобидной. А враз поумневший Зорян заливался соловьем в большом зале. Он рассказывал, что нашел заветный ключ родниковый, испив из которого, обрел такую силу и ум, что крошил врагов налево и направо.

— Этому — хрясь! Тому — на! — орал он. — Жалко, палицу свою волшебную потерял! — и пьяненько бил себя в грудь.

Народ восхищенно внимал, не подозревая, что над головой у них дрыхнет прорва нечисти. Безжалостные друзья вытрясли из нас все, сколько мы ни упирались, крича, что устали и хотим спать. Потом Велий еще долго шептался с седобородым старичком, после чего заявил, что на ближайшие сто верст вокруг моровой девы и быть не может, пока нас искали, прочесали эти места словно гребнем.

Одна Лейя трещала без умолку, последнее, что я услышала, была жуткая история о том, как сорок разбойников взяли штурмом замок местного некроманта и оставили его рыдать над грудой втоптанных в снег сокровищ, отобрав только какую-то грязную замызганную книгу.

— Дикари какие-то, — проворчала я и заснула.

На следующий день подруги свели меня в баню, мы всласть намылись, наплескались в пару ледяной водой и после того, как Лейя все-таки расчесала мои спутанные волосы гребнем, угостились у щедрой хозяйки. Мало того, на обратном пути к постоялому двору я приобрела у купцов меховую курточку и теплые штаны, убедившись на практике, что в платье убегать неудобно.

— А этот твой, силен, — похвалила Зоряна Алия, когда мы вернулись. Упившийся богатырь жутко ворочал налитыми кровью глазами, повторяя одно и то же:

— Этому — хрясь! Тому — на!

— Еще б не силен! — хмыкнула я. — Больше сотни рватневых яиц в одиночку скушал! — И, повернувшись к Зоре, посоветовала: — Шел бы ты спать.

Зоря вытаращился на меня, не узнавая, и медленно завалился на бок. Я и глазом моргнуть не успела, как кухонные девки уволокли богатыря и героя куда-то на хозяйскую половину.

— Ну это надолго, — единодушно решили мы. И отправились наверх к ребятам.

Те кое-как привели себя в порядок. Велий вытряс свой плащ и поплескался под умывальником. Теперь они нарезали колбаску. Велий вяло помахивал ножом, медленно отрезая ломти, и вид у него был ну как только что у Зори. Хвастался он, какой дюже могучий. Глаза Аэрона горели откровенной завистью, Серый мечтательно щурился, а Сиятельный недоверчиво переводил взгляд с Велия на остальных.

— Про что врем? — поинтересовалась я. — Мои заслуги себе приписываем?

— Нет, — возразил Велий, — решаем, чем тебя лучше пороть, плетьми или розгами.

— Да ноги ей отрубить, и все! — хищно оскалился «женишок».

— Не-э, — покачал головой Велий. — Ноги — это слишком жестоко. Руки рубить будем.

— Вообще-то в таких случаях рекомендуется нос отрывать, — со знанием дела проговорил Серый Волк.

А Сиятельный многозначительно промолчал, но, судя по лицу, у него тоже имелись рекомендации. Я только собралась ответить умникам, как в комнату ворвалась кухарка:

— Там ваша овечка буйствует!

Я ахнула, вспомнив, что вчера определила кудрявую в хлев, и побежала по лестнице вниз.

— Кто здесь овца?! — неслось с улицы. — Да я вас сейчас всех потопчу! Да меня драконы боялись! И сам ты баран!

Я вылетела на улицу и едва успела спасти прижатого к поленнице трактирщика от расправы. Потоптать бы она его не потоптала, но порты точно б сгрызла!

— Ты чего буянишь?! — Я ухватила овцу и стала оттаскивать от испуганного мужика.

— А чего они со мной, как с овцой! И эти в хлеву! Одни бараны!

— А ты думала, что здесь с тобой по-людски будут? — зашипела я ей на ухо.

Люди вывалили на улицу и смотрели на бесноватую скотину с подозрением.

— Вместе с Зорей из волшебного ключа попила, — объяснила я глазеющим на нас и поволокла кудрявую в комнату. Народ уважительно взирал на овечку-драконоборицу, и только трактирщик вякнул вслед:

— А она в комнатах гадить не будет?

— Сейчас ты у меня сам гадить будешь! — снова завелась овечка.

С трудом удалось запихать эту буянку на второй этаж.

Обед нашими стараниями из мальчишеской попойки превратился в царский пир пополам с соревнованиями вралей. Даже Сиятельный под конец, смущаясь, выдавил из себя жутко правдоподобную историю про то, как спас прекрасную принцессу от трехголового змея.

— Ну и где он соврал? — задумалась Алия.

— Змей был не трехголовый, а двухголовый, — хихикнула я, откусывая от пирога.

— А принцесса — страшненькая, — добавила Лейя. Сиятельный покраснел, услышав наши шепотки, а я, потянувшись за следующим пирогом, спросила у мавки:

— Ну и как у тебя с ним?

Лейя закатила глаза, и я испугалась, что она упадет в обморок, не в силах описать свое нечеловеческое счастье. Хмыкнув, я повернулась к Алие:

— А у тебя?

У лаквиллки забегали глаза, она покраснела.

— А че? Все нормально.

Чуткие уши Серого Волка дрогнули, поворачиваясь в нашу сторону, а на губах появилась такая покровительственная улыбка, что Алия не раздумывая шмякнула его по затылку полотенцем. Волк метнул в нее булкой с повидлом. Я радостно присоединилась, кинула огрызком пирога наугад, в кого попаду, и полезла под стол, зная, что сейчас начнется.

— У вас тут место есть? — отдернул скатерку Велий. Под столом я была не одна, рядом спала успокоившаяся овечка.

— Нету, самим тесно!

— А, ну извини. — Велий мазнул меня по носу сметаной. Я заорала, перепугав овцу, и полезла мстить, хотя подозревала, что это была провокация.

— Что толку было мыться и одеваться в чистое! — возмущалась я, стоя у рукомойника, но Алия ткнула меня в бок и кивнула на Сиятельного. Я глянула и зачарованно замерла, поняв, что Князь просто, как все, умываться не умеет, он совершал царское омовение, делая ручкой по волосам и личику так, что я бы умерла со стыда, и все это с чувством собственной значимости. Парни задумчиво молчали, понимая, что Князя за раз не исправишь.

— Может, он украденный сынок императора? — шепотом предположила я.

Алия хохотнула, а Лейя, посмотрев на нас с укоризной, подала Князю полотенце. Мне, как хозяйке овечки, пришлось отмывать и ее.

К вечеру, насмеявшись и отдохнув, мы договорились, что завтра с утра разъезжаемся по своим трактам. Когда наступил поздний вечер и мы остались в комнате вчетвером: я, Лейя, Алия и дремлющая овечка, я шепотом рассказала о том, где достала книгу с пляшущими человечками. Алия честно призналась, что про Гомункула даже не вспоминала, а Лейя смущенно потупилась.

— У меня еще несколько адресов. — Я помахала тетрадкой. — Только боюсь, что Велий помешает в поисках нужной книги.

— А ты попробуй уговорить его отпустить тебя одну. У тебя вон какой Зоря, да и овца-скороходка, — посоветовала Алия. — У Аэрона тракт самый неспокойный, пропадет вампирюга, а Велию за него ответ нести. Все-таки наследник урлакский, единственный.

И так уверенно она все это сказала, что я приободрилась и решила пойти к магу и этими же словами попросить его переключить свое внимание с меня на моего «жениха». Накинула на свою короткую ночнушку рыжую шубу, сунула босые ноги в сапоги и вышла за дверь.

Стоило мне только стукнуться к ребятам в дверь, как она тут же отворилась, словно маг ждал меня.

— Чего не спишь? — сурово спросил он. Я замялась, поняв, что нам и поговорить-то толком негде, стоим в коридоре, мимо народ снует, сейчас раскричимся, будут таращиться. Девчонки в нашей комнате уже завалились на кровати, а у парней храпел, сотрясая стены, доставленный благодарными поварихами Зоря. Велий правильно понял мое невнятное мычание и, взяв за руку, кивнул: Пойдем.

У трактира был великолепный, просторный чердак. И мы, усевшись на тюки с чем-то пахучим под связками веников, невольно Прижались друг к другу — было прохладно.

— Я… ну, это… Все убедительные слова вылетели из головы. В общем, давай я одна дальше поеду.

Велий у меня под боком закаменел, глядя в темноту чердака.

— Нет? — спросила я.

— Нет, — сказал Велий.

— Почему? — спросила я, начиная закипать.

Велий закрыл глаза, как это иногда делал Феофилакт Транквиллинович, не желая осквернять стены Школы убийством учеников. Я вскочила с тюка, уперев руки в боки, и стала долго и вдохновенно кричать, что не такая уж и дура, как обо мне думают, и худо-бедно дожила до своих лет, даже не изувечившись, что если и влипаю в какие истории, то без злого умысла, а исключительно по стечению обстоятельств. И мне не нужны ни конвоиры, ни охранники, а попутчиков у меня даже больше, чем хотелось бы. Чего не скажешь об Аэроне, которого бесстыдный Велий сначала увлек на самый опасный путь, а потом бросил!

Больше всего меня бесило, что в полутьме не видно его глаз, и я, сунувшись вперед, рявкнула:

— И вообще… — Собираясь продолжить вдохновенную тираду, я набрала побольше воздуха, и вдруг Велий подался ко мне навстречу, притянул к себе за щеки и впился мне в губы. Не знаю, от чего я задохнулась — от неожиданности или от возмущения, но времени на раздумья он мне не дал, настойчиво прижав к себе. И я, наконец разглядев его глаза, подумала «Колдун чертов!», со сладким ужасом понимая, что уже сама целую мага. А кончилось это тем, что я потеряла равновесие и мы в обнимку рухнули на тюки. Велий расхохотался, а я обиженно надула губы и ударила его в живот: — И чего смешного?! — Вскочить Велий мне не дал, и мы еще долго целовались, а над нами качались веники, и какая-то часть меня ехидно ухмылялась: — Как романтично!

Пока Велий не щелкнул меня в нос и не сказал, что на первом свидании смотрят только на любимого человека, а не по сторонам.

— А кто сказал, что у нас свидание? — удивилась я, делая вид, что собираюсь вырваться из лап цепкого мага, и покраснела. — На первое свидание не ходят в ночнушке и сапогах на босу ногу! Ну не смотри же ты на меня так!

— Как? — чуть приподняв бровь, спросил Велий, а я не смогла объяснить — без усмешки, слишком серьезно, не как обычно. И только выдавила:

— Так

После этого мы долго молчали, думая каждый о своем, пока я не спросила:

— А у нас свидание?

— Угу. — Маг притягивал меня к себе, а я изо всех сил уперлась в него руками, в который раз удивляясь: «Сильный, зараза».

— Нет, это получается, что я тебе нравлюсь?

Велий перестал меня тянуть к себе, но зато глянул так, что мне даже жутко стало, как серьезно он смотрел.

— Только не говори, что как увидел, так и понравилась. — Я уселась среди разбросанных тюков, чувствуя, как бешено стучит мое сердце. А маг, Велий, откинув прядь волос с моего лица, спокойно и уверенно кивнул:

— С первого мига, как ты княжий терем развалила.

— И чего ж ты молчал столько времени? — Я поджала ноги, ощущая, как к ним подбирается холод.

— Давай не будем о грустном, — сказал Велий, снова потянув меня за шубку. — Нам бы разобраться пока, кто с кем в дорогу отправится.

— Чур… я… с Зорей… и овечкой… — проговорила я между поцелуями.

— А если выпороть? — спросил, напирая, маг.

— А я, между прочим, правнучка Всетворца! — Я хлопнула его по шаловливым ручкам. — Вот пожалуюсь дедушке! — И выскользнула. — Свидание окончено! — И я убежала с чердака, радостная, как мавка, соблазнившая мужика.

Конечно, наутро мы никуда не разъехались. Хуже всего было то, что злопамятные Лейя с Алией сразу все поняли и полночи изображали из себя дур, вслух гадая, от кого это я такая радостная вернулась, перебирая по очереди всех мужиков на постоялом дворе, включая цепного кобеля. Не помогали ни битье подушками, ни сердитые окрики. Стоило мне решить, что они угомонились, как подруги трясли друг друга и злобно щурили глазки:

— А помнишь, как она нас?

— Я не буду тискаться по углам! — воспроизводила мои интонации Лейя, наставительно тряся пальчиком.

— Какие же вы, однако! — возмущалась я, сидя на постели, а Алия заступалась:

— Действительно, Лейя, она же не по углам, она же на чердаке! Я порычала, погрызла одеяло и заснула в бессильной злобе. Проснулась я за полдень под дикий крик:

— Подпирайте лавкой, лавкой!

Трактирщик визжал по-бабьи:

— Я же топоры на улице оставил!

Алия орала:

— Откройте дверь, я их порубаю!

Дюжина голосов вопила:

— Вали ее, дверь закрывай!

Аэрон с достоинством урлакского лорда призывал всех к спокойствию, а Велий, сатанея, кричал:

— Сиятельный, да угомони же ты эту идиотку!

Идиоткой, судя по визгу, была Лейя, нарезающая круги по трактиру и опрокидывающая мебель.

— Всех поубиваю! — орал Зоря. — Где моя волшебная палица?

Я высунулась в окно и поняла причину волнений: вокруг трактира топотали кони, орали люди, сначала я перепугалась, решив, что на Макеевку напали разбойники. Больно уж все это походило на то, как грабили мое село. Те же рожи, те же сабли, тот же залихватский мат и свист. Но стоило одному из налетчиков увидать меня в окне, как все разительно изменилось: бандиты попадали с коней в снег, стягивая шапки, я услышала их единодушный вздох облегчения:

— Вот она, демоница.

А самый кудлатый и большой, судя по всему, атаман, прослезился, утирая рожу рукавом:

— Хозяюшка, ну где ж ты столько пропадала? — плаксиво затянул он. — Еле отыскали.

Ветер дыхнул в мои окошки, и матерый сортирный запах проник в комнату. Тут я их и узнала. Кивнула и заметалась по комнате, вытаскивая из мешка одно из двух своих шикарных платьев ярко-алого цвета. В Подземном царстве, убегая, я оторвала веточку цветущей липы, теперь она превратилась в изумительную золотую брошь. Разодрала расческой свои волосы, досадуя, что платье немного помято. Задрала нос и с царственным видом покинула комнату.

Внизу, в общем зале кипели сумасшедшие страсти — одни строили баррикаду, другие ее разрушали, требуя подать им разбойников на золотом блюде! Весь людской водоворот почему-то крутился вокруг Велия. Я, чтобы привлечь к себе внимание, подобрала с пола потерянную кем-то тапку и запулила в мага. На меня сразу уставились десятки глаз, так что я смогла с королевским видом, независимо и достойно спустившись до середины лестницы, остановиться, выставив вперед одну ножку, и, красиво опершись на перила, небрежно обронить:

— Ко мне сегодня разбойники должны были приехать. Никто не видел?

И испугалась — до того грозная наступила тишина, — быстро сделала пальчиками, и дверь открылась наружу вместе с баррикадой. Снаружи радостные, как дети у горы пряников, стояли на коленях разбойники, завывая на разные голоса:

— Госпожа демоница, пощадите!

В звенящей тишине я прошла к ним, атаман чуть ли не на пузе быстро-быстро приблизился к порогу, протягивая мне что-то завернутое в бархат и тряся мешочком, из которого слышался золотой звон.

— А это еще зачем? — спросила я, приподняв бровки.

— А как же? — весело разинул рот атаман. — Вы же дверку вышибли, потратились. Да и с народом гульнуть, отметить приобретение надобно! — И он полез целовать мне ножки.

— Но-но, не шали! — смущенно сказала я, переступая с ноги на ногу.

— Не-э! — заорало сорок глоток. — Мы больше не шалим!

— Ну тогда и писать против ветра не будете, — успокоила я их, и всю банду как ветром сдуло, только в конце улицы слышался конский топот и ржание. Все в той же тишине я повернула обратно, высыпала золотые из мешочка трактирщику в ладонь и произнесла:

— Это на новую дверь и пусть люди угостятся, напряжение снимут. Едва я успела запереть дверь комнаты, как в нее стали ломиться друзья, причем громче всех и страшнее орал почему-то мой «женишок».

— Чего вам?

— Открывай, рыжая, убивать будем! — ревел все тот же Аэрон, а Алия сладенько пела:

— Верея, открой, пожалуйста, поговорить надо.

— Хозяйка, мне их поскидывать или как? — пробубнил Зоря.

Послышался грохот, и я поняла, что моего вора самого выбросили на лестницу. Я приоткрыла дверь, меня тут же ухватили за шкирку, и я безвольно повисла в руках Велия.

— Ну и что это значит? — спросил он, за ним ворвались в комнату остальные, последней, цокая копытцами, появилась овечка.

— А это значит, что я могу вполне поехать одна по тракту! — ответила я.

— Скорей уж это значит, что тебя вообще на секунду нельзя одну оставлять! — выкрикнул маг, тряся меня. И мы уставились друг на друга, как кошка на собаку.

— Ну что, разобрались? — поинтересовался, появляясь на пороге, Зоря. — А то жрать охота!

— Да, действительно, — как-то сразу согласился Сиятельный и, предложив Лейе ручку, бесцеремонно вытолкал Аэрона за порог. — Эй! Я ее жених! — возмущался вампир, но его никто не слушал, тем более что Серый Волк тоже хотел пообедать.

— Еще раз спрашиваю, что все это значит? — повторил маг, когда мы остались одни. Носком сапога он развернул бархат и прочитал название книги — «Волшебные превращения».

Обидно будет, если это именно та книга, которая нужна Гомункулу. Мы скосили глаза на первую страницу, где по-миренски красивыми буквами в завитках было написано: «Славно потрудившись на своем участке, вы собрали богатый урожай ягод, плодов и овощей. А также у вас богатый приплод скота и птицы. Эта книга предлагает большой выбор приготовления домашних блюд из свежих продуктов и заготовок…» По мере чтения наши лица вытягивались, а Велий даже перечитал введение два раза, после чего неверяще уставился на меня. Я зарделась и непринужденно пропела:

— А что? Я думаю о будущем! Я тоже хочу семью, садик, огородик, уточек… — и смущенно заскребла носком сапога по полу. А Велий бессильно опустил руки и пробормотал, что, если бы от битья была хоть какая-то польза, он порол бы меня днем и ночью.

— Правды от тебя конечно же не добиться.

Я сделала самое честное лицо, какое только сумела. Маг безнадежно махнул рукой:

— Пойдем завтракать.

— А может, нам сюда принесут? — поинтересовалась я.

— Что, стыдно людям в глаза смотреть? — обрадовался Велий. Я задрала нос, фыркнула и хотела прошествовать мимо него, но он, мягко обхватив за талию, усадил на кровать и положил на колени книжку: Читай, домохозяйка. — А сам позвонил в колокольчик

Востроносый мальчишка-половой тут же заглянул к нам в дверь, и Велий распорядился принести завтрак Никогда у меня не было такого завтрака. Велий вел себя ну прямо как змей-искуситель, одновременно соблазняя и пытаясь вытянуть сведения. А я на его вкрадчивые вопросы невинно хлопала глазками и вообще имела вид целомудренной монашки, которой домогается сластолюбец.

Книга? Какая книга?! Ах, с пляшущими человечками? Так это мы с Индриком летали на северное сияние посмотреть. Встретили шамана. Я говорю, привет, шаман! А он: привет, Верея, хочешь книжку почитать? Ну не могла же я обидеть человека!

Ключи? Какие ключи?! Ах, те девять? Так я сестрицу свою Грушку встретила, а она мне говорит, хочешь ключики заветные поносить? Ну не могла же я обидеть сестрицу! А то, что по ходу дела полцарства разрушили, так это дело семейное и магам нечего в него лезть.

Разбойники? Какие разбойники?! Ах, эти? Так мне Маргобин рецептик обещал потрясающе вкусного паштета дать. Самой-то все времени не было зайти, ну и попросила отзывчивых ребятушек книжечку принести. Они и постарались. Что? В этой книге нет паштетов?! Вот досада, ошибся некромант, придется опять разбойников просить, чтобы еще раз к нему съездили.

Велий потешался над моими ответами, смеясь, тряс головой и пытался зачитывать вслух некоторые рецептики из моей новой книги, полное название которой оказалось «Волшебные превращения продуктов».

Пару раз он выскакивал за дверь и возвращался с какими-нибудь вкусностями, ну, например, лед со сливками и соком, рассказывал всякие смешные истории и, конечно, много врал про себя, но так смешно и интересно, что я не стала напоминать про Аэронову болезнь. Кончилось тем, что незаметно настали сумерки. И тут я спохватилась, сообразив, что за это время нас никто не побеспокоил, выскочила из комнаты, пискнув, что я нечисть и мне надо, спустилась в большой зал, снова поднялась, пробежалась по комнатам и поняла, что во всем трактире нет никого из друзей, кроме пьяного Зори, который в центре большой толпы покачивался, растопырив руки, как дуб-великан, и рассказывал:

— Этому — хрясь! Этому — на!

Я повисла на нем, тряся и требуя ответа:

— Куда все подевались? — хотя уже догадывалась, что произошло.

— Хозяйка! — обрадовался Зоря, представляя меня честной публике, и, махнув ручищей на двери, объяснил: — Уехали все, приветы передавали и велели не скучать!

— Что ж ты! — тряхнула я его за рубаху. — Предупреждать же надо!

— Дак это, — Зоря скосился на немалую бочку пива, — господин Велий велел не беспокоить.

— Что?! — Я задохнулась от возмущения и негодования, отцепилась от Зори и злой кошкой кинулась наверх.

Увидев мое взбешенное лицо, Велий поспешно закрыл дверь.

— Открывай, подлец! — Я бабахнула в дверь, повторяя все утренние выражения Аэрона: — Убивать буду! — потом вспомнила, как уговаривала меня Алия, и пропела: — Велий, открой, поговорить надо.

— Кто там? — строил дурачка Велий.

— Ты зачем Зорю споил? — шипела я в щель, оглядываясь на снующую по коридору прислугу, которая с интересом прислушивалась к нашей беседе. Цокая копытами, из соседней комнаты выглянула овечка, сонно вытаращилась на меня, умудренно кивнула головой:

— Милуетесь? Ну-ну. — И, цапнув за подол пробегающую служанку, поинтересовалась, нальют ли постоялице молока.

Мне стало неудобно, я обиженно стукнула в дверь:

— Велий, ну открой уже.

— Да я и не закрывался. Она в другую сторону открывается, — сказал Велий. Я недоверчиво потянула дверь на себя, она действительно открылась.

— Какой ты! — Я постаралась сделать злую мину. — Двоедушник и есть!

А он улыбался, сидя на кровати, и смотрел, как кот на сметану.

Я погрозила пальцем:

— Даже не думай! — и, задрав нос, ушла к овечке, которая довольно хлюпала молоком в миске.

Но права была Алия, которая до встречи с Серым Волком уверяла, что мужики — это сущие бестии, которым сунь в рот только палец — они всю руку оттяпают. Все равно кончилось тем, что мы полночи до одурения целовались, а потом так и уснули в обнимку на одной кровати у нас в комнате.

Утром я потихоньку выбралась из-под рук Велия, торопливо, стараясь не дышать, схватила свой мешок и выскользнула из комнаты.

Зоря мутными с похмелья глазами смотрел на серую предрассветную мглу, недовольно интересуясь: чего это мы в такую рань? Отоспавшаяся овечка радостно семенила по снежку, напевая: «Травушка-муравушка, зелененькая!»

А я цыкала на них, боясь разбудить Велия, который всенепременно кинется в погоню. Мы не торопясь прошли вдоль просыпающейся Макеевки, и идти нам по Миренскому тракту было еще верст сто, а то и двести.

— Слышь, овца, а тебя вообще как зовут? — зевая, спросил Зоря.

— Сам ты баран! — ответила, на ходу хрупая белым снежком, овечка. — А имени у меня никакого нет, всю жизнь была овечка, ею надеюсь и помереть!

Зоря поводил глазами и спросил:

— А ты меня сможешь на себе довезти?

— Если только положить тебя на бок да копытами под бока подпинывать, — ехидно ответила овечка.

— Да, — пришел к выводу Зоря, — бесполезное ты в хозяйстве животное, ни молока с тебя, ни мяса. А по весне еще и стричь потребуется, чтобы не потела.

— Еще чего! — возмутилась овечка. — Меня вычесывать положено. Из вычесок нитку прясть, из нитки клубок мотать.

— Для чего это? — сразу встрепенулась я.

— Сказки читать надо. Куда клубочек покатится…

— Там и смерть Кощеева, — закончил Зоря.

Овечка фыркнула и заявила, что все богатыри — полудурки, а этот так и вовсе дурак Зоря обиделся и замолчал.

— Куда хочешь, туда и приведет, кого хочешь, того и найдешь, — продолжала овечка, а я решила срочно обзавестись гребешками.

Мы давно уже прошли околицу и теперь шагали среди высоких елей, покрытые инеем лапы медленно качались на ветру, будто танцевали. Овечке нравилось, мне тоже. Зоря топал и топал, как битюг, впряженный в телегу, равнодушный ко всему. Однако первым заметил странный костерок на обочине.

Летом там был чей-то покос, а теперь посреди полянки сложили шалашиком бревна и запалили их.

— Смотри-ка, хозяйка, — удивился Зоря, — вроде и Святки прошли, а эти все колядуют. А личины-то какие у них страховидные! — И, набрав побольше воздуху в грудь, он заорал: — Э-ге-гей! Люди добрые, не запозднились ли с праздничком?

От костра вдруг выскочила ну настоящая снегурочка, заплясала вокруг Зори:

— Подай блина, подай пирога, а не станешь давать — буду пугать! — и сорвала с себя шапку. Зоря взревел и шлепнулся на снег, потому что в лицо ему зашипели змеи.

— Тетка Горгония! — укоризненно проговорила я. — А я считала тебя очень серьезной!

— А что? — поинтересовалась та.

— К-кто это?! — спросил Зоря, тыкая пальцем в Горгонию.

— Во-первых, неприлично разговаривать с женщинами сидя, а во-вторых, тыкать в них пальцем.

Но я не дала своего великана в обиду, взяла его за шкирку и представила ему всех своих родственников. Последним прискакал Индрик, он пел и шел вприсядку вокруг костра, мешая грустным амба жарить мясо на палочке. И пока Зоря приходил в себя, я со всеми перецеловалась, переобнималась. Еле отбилась от Васьки, которого суровый Карыч накануне учил вытаскивать медведей из берлог, чтобы в суровые зимы не умереть от голода, если вдруг с ним, старым, что-нибудь случится и он не сумеет прокормить маленького. Овечка, к моему удивлению, оказалась жуткой кокеткой, и стоило ей заприметить Индрика, как она стала ему тут же строить глазки. Крылатый по-мужицки всхрапнул и как-то так глянул, что я сразу поняла — мне от него и в поселке не отбиться будет, так и станет таскаться за нами, пугая народ. Березина взяла меня за руки, усадила на бревнышко и потребовала:

— Ну, рассказывай!

Два раза меня упрашивать не пришлось, я честно рассказала о своих приключениях в Подземном царстве, даже ключики показала. Нечисть завороженно смотрела на связку на цепочке.

— Вот этот был мой. — Анчутка ткнул в тот, у которого головка была в виде льва. Все закивали, Карыч тоже сунулся, встопорщив перья, а потом отвернулся.

— Что, забирать будете? — спросила я.

Но тетки и дядьки завозражали, дескать, они и одним разом сыты по уши, хотя и восхитились моей наглостью.

— Так этим змееголовым и надо!

— А что Яга? — поинтересовался Карыч. — Все такая же вредная?

— И краси-ивая! — проблеяла овечка и, несмотря на цыканья ворона, запрыгала вокруг него, напевая: — Тили-тили, тесто, жених и невеста!

А я сообразила, что не знаю еще одну интересную историю. Незаметно наша встреча перешла в пирушку. Древние, в кои-то веки выбравшись из Заветного леса, радовались как дети, откуда-то появилось и вино, и сласти, и уже начались разговоры про Златоград и Мирену, как вдруг деревья затрещали, зашатались и на поляну вышел похожий на кряжистый пень подручный местного лешего — Блудень.

— Тут какой-то колдунишка вокруг вас все рысит, я уж устал ему следы путать, так и норовит к вам, — проскрипел он.

— Черноволосый такой? Глазки серенькие? — поинтересовалась Я. — А-а, это к нам, к нам.

— Гнать его в шею! — спохватился Индрик и почему-то стал обнюхивать меня, шумно втягивая воздух. Я вспомнила, как пряталась от рватня, и сунула ему кулак в ноздрю. Пока он отфыркивался, на дороге появился мохноногий конь Велия.

Судя по выражению лица, маг был в бешенстве, но мои родственники так приветливо улыбались, что, оценив количество и качество клыков, он решил ограничиться только недовольным взглядом в мою сторону. Зато Зоря обрадовался ему как родному, потрясая кувшином, без слов намекнул, что его тут спаивает нечисть, но он героически сопротивляется, и вообще неизвестно, зачем его сюда притащили, может, и кушать собираются. Велий спрыгнул с коня и, поздоровавшись со всеми, буркнул мне на ходу:

— Всю жизнь от меня бегать собираешься?

— Не обижайтесь на нее, — сказала, усаживая его рядом со мной на бревно, Березина, — но на этот раз, мне кажется, Верея абсолютно права.

— И вам не стоит бросать своего крылатого друга, — влезла в разговор Горгония.

— А за Вереей мы сами присмотрим, — заверил Анчутка.

— Упр-равимся, — каркнул Карыч.

Велию сунули в руки мясо и вино.

— Успела уже всех уговорить, — проворчал маг, принимаясь за угощение. Васька стал яростно вылизывать уши Велия, под его напором Велий размяк, перестал хмуриться, успокоившись, что если уж за мной будет следить вся нечисть из Заветного леса, то мне вряд ли что-то грозит. Хотя я не думала, что буду гулять в такой большой компании. Велий поинтересовался:

— А вы сами моровую деву не чувствуете?

Анчутка отрицательно покачал головой.

— Значит, ее в самом деле какая-то ведьма укрывает, — вздохнул Велий. — Нет для человека врага хуже самого человека.

— Вот и я о том же! — встрял Индрик. — Говорю, оставьте вы их, сами друг друга перебьют, так нет, лезут, помогают, встревают.

Все посмотрели на него осуждающе, конь смутился:

— А я чего? Я ничего, — и ускакал к овечке.

Попрощались мы, когда на небе уже мигали звездочки. Индрик и Зоря сорок раз успели поклясться Велию, что глаз с меня не спустят, только тогда он меня рискнул оставить одну и то полдороги вздыхал так, будто не чаял боле живой увидеть, а под конец чмокнул в губы, и у Индрика, видевшего это, чуть не остановилось сердце:

— Испортит девку! — подавился он и стал меня подпихивать к дороге, злобно зыркая на мага.

От Макеевки до села Раздольное пешком было три дня, а на Индрике пять минут лету, только мы не знали, что делать с Зорей. Везти на себе двухметрового детину овечка наотрез отказалась, объяснив, что такой богатырь не вяжется с ее образом хрупкой барышни, при этом хлопала ресничками и косилась в сторону Индрика. А летучий конь заявил, что он отродясь мужиков не возил и возить не собирается!

— Пусть он своим ходом догоняет! — предложил «добрый» Индрик, но тут уже Зоря взревел белугой, сгреб меня в охапку, чуть не раздавив, и зачастил, что ему поручили за мной присматривать и он от меня ни ногой. Я, беспомощно вися в его ручищах, позавидовала Алие, есть у ней Серый Волк, и никаких тебе лишних попутчиков! И как у меня получается все время находить себе каких-то провожатых, которые висят гирями на ногах и только задерживают. Вот если бы Зоря сам мог так бегать! И я опустила взгляд на его стоптанные сапоги.

И вдруг Зорян замер, словно прислушиваясь к чему-то в себе, а потом по-дурацки вскинул левую ногу, правую ногу, как будто собрался пойти вприсядку, побледнел и неожиданно скакнул кузнечиком на дюжину шагов. Я завизжала:

— Выпусти меня! — испугавшись, что детина так и упрыгает со мной в лапищах неизвестно куда. Парень с перепугу выпустил меня, едва успев жалобно пискнуть:

— Хозяйка! — и в тот же миг припустил по дороге, да так лихо, что в мгновение ока скрылся с глаз.

— Бесноватый! — обрадовался Индрик, а я, подхватившись, вскочила на коня и, шлепнув его промеж ушей, закричала:

— А ну за ним!

Единорог, махнув крылами, легко взвился над лесом и дорогой.

Сверху нам было видно,как Зоря семимильными шагами бежит к Раздольному наперегонки с овечкой, размахивая руками и вопя, что он тут ни при чем.

— Но-оги не-эсут! — металось меж стволами эхо. А встречные купцы осеняли себя защитными знаками, долго и пугливо вглядываясь в поднятую вором-бегуном поземку.

Лишь на околице поселка богатырь догадался, раскинув руки, свернуть с дороги на сенокос, где стояли еще не пущенные на прокорм скотине стога. Сено клубами взметнулось вверх, а он, вспахав носом целину, остановился, задрав ноги кверху. Овечка радостно прыгала вокруг него, а великан кряхтел и ворочался в снегу, хватая широко открытым ртом морозный воздух.

— Ишь, скороход какой! — Индрик обнюхал исходящего паром Зорю. — А все прибеднялся, спрашивал: на ком поеду? На ком я поеду? Захребетник!

Чуть не рыдая, Зорян присел, ноги его предательски дрожали.

— Четыре села насквозь пролетел, даже глазом моргнуть не успел! Хорошо, овца сказала тормозить!

— Дурачо-ок! — веселилась вовсю овца, а я подозрительно уставилась на его сапоги, велела:

— А ну снимай! — и, почувствовав, как они дрожат у меня в руках, словно рвутся в дорогу, поняла, что загубила парню обувку.

— Как же я теперь босиком-то? — жалостливо спросил детинушка, когда я объяснила, откуда взялась такая прыть у его сапог.

— Надевай обратно, нам не жалко! — тут же предложил Индрик, но Зорька замотал головой, а потом вдруг просиял:

— Вы мне портянки из сапог выньте.

Я молча протянула ему сапоги, потому как душок шел от них такой, что глаза резало. Споро намотав тряпки на ноги и повесив сапоги на плечо, детина заулыбался, а выйдя на дорогу, еще и скакнул выше своего роста.

— Во как я сейчас могу!

Мы с овечкой с усмешкой переглянулись, после чего овечка произнесла:

— Про сапоги-скороходы я слыхала, а вот портянки-прыгуны первый раз вижу!

Зоря, хоть и шел на полусогнутых, важно надулся и, с уважением глядя на меня, произнес:

— А вы, хозяйка, ничего, с вами совсем человеком стать можно! Вот добуду еще себе меч-кладенец, отправлюсь в Княжев-Северский, стану первым воеводою.

— Сапоги сдашь по описи! — рявкнул Индрик, Зоря присел, но, судя по глазам, мечтать не прекратил.

Постоялый двор встретил нас привычным гулом и рассказами о чудесах, которые стали твориться последнее время на Засеках.

— Истинно, истинно говорю, — надрывался косматый старичок, грядет день последней битвы.

— Чума гуляет, — гудели по углам дровосеки и углежоги.

— А колдуны-то, колдуны, так и рыщут! — делали страшные глаза служанки-разносчицы.

— Из Урлака целую армию прислали, — делился секретом дородный купчина. — На старом промысловом тракте сам видал.

И тут на подворье заголосили, а я, едва добравшись до трактирщика, шлепнула себя по лбу и, обернувшись, сразу всем объявила:

— Там на дворе конь крылатый и овечка говорящая — мои, трогать не сметь! — и, досадуя, что компания Индрика теперь дорого мне будет обходиться, выложила на прилавок золотой со словами: Дайте им то, что попросят. Только девиц туда не пускайте.

— Все будет сделано, как вы скажете, госпожа архиведьма! — чуть не в пол ткнулся головой трактирщик.

Я заказала нам с Зорей ужин и комнату, а заодно попросила, чтобы мне нарисовали карту с ближайшими хуторами, как рисовал на лесопилке Дормидонт. Очень скоро все Раздольное знало, что к ним заявилась из столицы инспекция с проверкой.

— А великана-то с ней видали, — шептались, перебегая от столика к столику, — сущий волот! Тайный богатырь из столицы, говорят!

— Это ж Зоря! — удивленно пучили глаза другие.

— А-а, Зоря — тайный богатырь?! А как дурачком прикидывался!

Я повелела «тайному богатырю» сидеть в комнате, опасаясь, что он опять напьется и запугает народ окончательно своими россказнями, но стоило мне с трактирщиком отвлечься, обсуждая, куда пойти в первую очередь, как Зоря тишком выскользнул, и над трактиром понеслось:

— Этому — на! Тому — хрясь!

Грозить кулаком было бесполезно, Зоря токовал, как глухарь.

Я махнула рукой и смирилась, решив, что завтра заставлю его бегать кругами вокруг Раздольного.

Разложив свои вещи на кровати, я открыла тетрадку, полюбовалась морозными узорами на окне и решила, что спать мне совсем не хочется, в крайнем случае — завтра подольше посплю. Следующим архивным должником был…

Молодой менестрель робко взял первый аккорд и, боясь запутаться в словах только что рожденной песни, начал:

Флейту возьми и песню сыграй про то, как богиня спасла наш край.

Черные альвы, волна за волной, шли в атаку на Холм Золотой.

Крепость стояла, из года в год ее защищал златокудрый народ.

Гибли герои, и вскоре Принц остался один у дальних границ.

Юный и гордый, на белом коне, ждал он врага на зеленом холме,

Плача о том, что крепость падет, ведь враг за волною волной идет.

И вот небеса он стал умолять, сказал, что все им готов отдать,

Лишь бы выстоял Холм Золотой и птицы пели в садах весной.

И небо услышало, в тишине спустилась богиня на белом коне.

Сказала: «Мне жизнь твоя не нужна. Лишь книга стихов и бокал вина.

А черные альвы теперь не страшны, я наложу печать на Холмы.

Отныне станет заветной страной зеленый дол и Холм Золотой.

Пусть не ведают зла войны стихами платящие дань Холмы!»

Юноша замолк, ожидая слов сурового наставника, а тот долго молчал, понимая, что лучшие стихи о небывалом событии сложат не раньше чем через тысячу лет. По-новому переосмыслив, почему бессмертная богиня вдруг снизошла к мольбам последнего принца и в чем была причина ее поступка. И конечно, менестрели будут врать, одни уверяя, что она так любила стихи барда Лионеля, что спасла его страну. Другие, что она любила самого Лионеля и всю жизнь переживала из-за того, что не спасла самого Лионеля. Третьи скажут, что на самом деле она была влюблена в последнего принца, а стихи взяла просто так, для отвода глаз. Ну а четвертые и вовсе соврут, что она мучилась с похмелья, поэтому и попросила сначала выпить, а потом стихов. Об одном не смогут соврать менестрели: о том, что огневолосая зачаровала край, спасая его от войны. И стал он для всего эльфийского народа священным, потаенным.

Ухнув с заоблачных высот на постоялый двор, Индрик едва не переломал себе ноги, завалился в грязный, затоптанный снег и даже закатил глаза, намекая, что отдаст сейчас богам душу. Я еле успела соскочить с него. Овечка, увидев наше грандиозное падение, запрыгала вокруг единорога, тревожно блея, и даже, как показалось мне, побледнела.

— Я выжат, как миренский лимон! — простонал Индрик, судорожно вытягивая крылья. Я дернула его за хвост, обозвав притворщиком, в ответ на что единорог вскочил на ноги и заявил, что сотворил небывалое или, во всяком случае, давно не виданное.

— Ой, невиданное! — захохотала я. — Купи слона за деньги наоборот прочитал!

А единорог совершенно как Велий поправил меня:

— Во-первых — Купитилоснасадереньги, а во-вторых, наложение печати отнимает много сил!

Услышав знакомое заклятие, я замерла в ожидании подземного гула и других знамений, но, по счастью, в Раздольном никаких подземных царств не имелось. Тогда я с легким сердцем заявила, что лично дважды срывала печати и никаких усилий это от меня не потребовало. Так что пусть конь не прибедняется.

— Меня качает! — стонал Индрик. — Я еле на ногах стою!

— Еще бы! — откликнулась я. — Столько эльфийского вина выпил! — И беззлобно толкнула дядьку в бок. Индрик качнулся, растопырив крылья, я оставила его на попечение овечки и поспешила в свою комнату.

Свежедобытая книга жгла руки, а еще я понимала, что ближайшую ночь не усну. Чертовы эльфы действительно оказались такими, какими описывают их в сказках и песнях. Не то чтобы Велий мне теперь стал казаться неказистым, но вот Сиятельному Лейю туда возить точно не следует. Да и парней наших туда пускать тоже не стоит, потому что эльфийки ничуть не хуже. Хорошо, что я независтливая, а вот летавицы наверняка бы удавились.

Книга в моих руках светилась золотым огнем, такой добычи у меня еще не было. Древесный узор переплетался и в свете свечи, казалось, колебался под ветром. С замиранием сердца я раскрыла книгу на середине. И тупо уставилась на ту же самую золотую траву, деревья, птички, цветы и зверюшек, которые были нарисованы на всех страницах. Так что моим первым желанием было все измять, изорвать и изгрызть. Я взвыла, проклиная свою тупость. Даже баламут и балабол Аэрон знал не меньше пяти языков! Даже мавка знает три! А я, все лето проведя в Заветном лесу, не удосужилась выучить хотя бы один, к примеру, эльфийский!

— Тетка Горгония! — как волк на луну простонала я, утыкаясь в матрац. — Что ж я такая дура?

— Ты еще просто очень юна, — услышала я ее нежный голос, тонкие пальчики коснулись головы, — и это прекрасно.

Она улыбалась, и улыбались мне ее змеи-волосы, радостно высовывая языки. И это были единственные змеи, которых я не боялась.

Так нежданно было ее появление, что я порывисто ее обняла и как ребенок попросила, чтобы она обучила меня всем-всем языкам, которые знает. Но тут прорезался Велий, заголосила ракушка в сумке, пришлось доставать серебряное зеркальце.

— Привет, — подмигнула я парням, — чего не спите?

— Ты сказала, что как только вернешься с прогулки с дядей, сразу нам доложишься.

— Докладываю, погуляли, вернулись.

Велий прищурился:

— Я почувствовал сильное изменение магического поля как раз там, где вы гуляли.

— А, — отмахнулась я, — подумаешь, изменение! Мы наложили печать на Золотой Холм, и все!

Велий замер, а Аэрон, наоборот, закричал, что это произвол, что Древняя нечисть распоясалась и пора бы собрать международную комиссию и отобрать дурного и доверчивого ребенка у толкающих его на сомнительный путь родственничков. Тут через мое плечо ему улыбнулась Горгония и сделала пальчиками:

— Доброе утро, мальчики.

Аэрон захлопнул ладонью зеркало, а мы с тетей фыркнули, слушая, как ракушка передает какую-то невнятную возню.

Посчитав, что разговор на этом закончен, мы стребовали с трактирщика ранний завтрак, и, пока не взошло солнце, я наслаждалась эльфийской поэзией. Оказывается, книжка называлась «Все волшебство мира», хотя, на мой взгляд, больше подходило ей название «Любовь-морковь». Тетушка со мной не соглашалась и так растрогалась, когда я ей на прощание подарила эту книгу, что пообещала в ближайшие каникулы обучить меня всем тонкостям эльфийского языка. А я, спохватившись, попросила отнести в Заветный лес и книгу кулинарных шедевров Маргобина, пусть Настасья Петровна порадуется, когда проснется.

— Вот. — Радуясь тому, что мешок стал полегче, я поставила в тетрадке галочку напротив очередного должника. — Значит, вечерком мы заглянем к… — И легла спать.

Вокруг Раздольного всяческих выселок, хуторов и заимок оказалось без счету. Половина принадлежала охотникам и старателям, которые имели привычку кочевать из одного своего жилища в другое, и трудно было сказать, где именно следовало искать конкретных людей. Поэтому работы нашей компании выпало изрядно. Первое время нас забавлял Зоря, категорически не желавший снимать свои волшебные сапоги и его не пугало, что в густом ельнике негде разбежаться, поэтому к вечеру он уже подбил себе оба глаза и был рогат, как Анчутка, зато самодовольно потрясал мешком, в котором верещал и бился загнанный им лично заяц.

Несчастная зверюшка так жалобно плакала, что даже бесчувственный Индрик в конце концов потребовал выпустить зверя на волю. Зоря пообещал и смылся за кусточек, а вернулся оттуда лишь через полчаса и попахивая брагой.

— Кому зайца отдал?

— Клюке, — ответил Зоря, — у него заимка в двух верстах.

Я вытащила карту и сделала отметочку. — Теперь беги к Бяшеку.

Зоря возмутился:

— Я что вам, Савраска? Туда-сюда носиться?!

А Индрик подо мной заржал:

— Нет, ты — сохатый!

Зоря обиделся и упирался до тех пор, пока я не пригрозила отобрать у него сапоги. Сапоги ему было жальче ног, поэтому он припустил. Овечка тоже предлагала свои услуги, но без нашей компании, в одиночку ее воспринимали как-то странно: запирались в домах, изнутри припирали двери сундуками, скамьями, а самой предлагали сгинуть немедля. Кудрявая обижалась, пела под окнами жалостливые песни, терлась об углы домов и на все лады уверяла, что хорошая. Почему ей не верили, я не понимала. Одинокий Индрик вызывал в людях такую же бурю чувств. И на двор эту пару соглашались впускать только вместе со мной, именуя меня при этом почему-то госпожой ведьмой, сколько бы я ни тыкала им в лицо архоном.

— Я обыкновенная нечисть, — устало доказывала я, стоя у ворот очередного хуторка. Зверообразный мужчина стоял напротив, тиская вспотевшими от волнения ладонями рогатину. А матерый кобель тоскливо выл, задрав голову кверху и косясь на нас.

Я его убить готова была за это. Ведь всякий деревенский знает, что на хорошего человека собака ни лаять, ни выть не будет. Я признавать себя плохой не желала, но, как назло, запуталась в карте.

— Скажите, пожалуйста, — показывала я карту трактирщику, — до Собачихи отсюда далеко?

Мужик шумно сглотнул слюну, и я поняла, что он меня даже не слышит. Двери приземистого домика скрипели, по чуть-чуть приоткрываясь, и тут же захлопывались. Там слышался ребячий визг и смачные шлепки полотенцем.

— С прискорбием хочу заметить, что раньше люди были менее пугливы, — не к месту вылезла овечка.

Мужчина отпрыгнул и стал целиться рогатиной нам в животы.

— Давайте полетаем, — сказала я, отступив.

Было понятно дорогу нам тут не укажут. Хотя сверху не всякую заимку было видно, в этом мы с Индриком убедились.

День и так был хмурый, а как стемнело, подул еще и ветерок, поднимая снежную пургу. Тут за нашими спинами от удара вздрогнула сосна, и весь в снегу, хромая, появился Зоря, поминая свою мать Параську и многочисленные ее горести.

— Слышите, хозяйка, нашел я вашу Собачиху! — и рухнул головой в сугроб. Уже оттуда буркнул: — Только ночевать нужно где-нибудь здесь.

Мы оглянулись на мужика и тяжело вздохнули.

Хутор Собачиха был сожжен, причем не по дурости, а умышленно.

Я обошла вокруг пожарища, и кулаки сжались сами собой. На деревьях вокруг пепелища виднелись свежие затесы и знаки Хорса.

— Рыцари-храмовники, однако. — Зоря потрогал уже затянувшийся смолой знак.

— Какого лешего они тут делают? — проворчала я, вспомнив, как в Веже нас обложила толпа фанатиков с мечами.

— Скит у них тут, — объяснил Зоря, — уж второй год как, но ведьму они первый раз пожгли.

— И последний, — пообещала я. — Это вам не Златоград и не Святой Шангир. Где этот их скит?

Зоря растерянно посмотрел вокруг, потом на меня:

— Я-то откуда знаю!

— Значит, будем искать, — сказал Индрик, решительно разминая крылья. Наш «тайный богатырь» не выразил желания искать храмовников, а стал предлагать компромиссные решения:

— А давайте я сбегаю до села, мужики им и так шеи намылят.

— Я им помывку устраивать не собираюсь, — отрезала я, — а собираюсь сделать так, чтоб и духу их тут не осталось.

— Да уж, дух-то у них еще тот! — заухмылялся Зоря и пояснил: — У них обет такой — никогда не стирать кожаных подштанников и то, что под ними, не мыть. — И смутился, сообразив, что все это расписывает девице. Я сморщила нос, а Индрик заржал:

— Через полгода все благополучно отпадает!

Овечка прыснула и, как ни странно, покраснела. А меня вдруг понесло, словно тесто на дрожжах, я распалилась и каким-то безошибочным чутьем угадывала дорогу.

И когда вылетела к скиту, едва не задыхалась от злости, поскольку, какую бы кару им я ни придумывала, все в моем воображении разбивалось о стену их твердокаменной уверенности в своей правоте. Вот я и злилась, понимая, что, как бы я ни поступила с ними, они все равно будут считать себя потерпевшими безвинно. Так что под конец я просто решила сровнять их скит с землей и забыть.

Каково же было мое удивление, когда я увидела их жилище.

— Скит, — сказал Зоря.

И мы замерли перед деревянной крепостью, у которой одни стены были двадцати локтей в высоту, не меньше. Стояла она на широком лугу в недобром кольце черных елей.

На стенах и вбитых в мерзлую землю кольях торчали черепа, сиявшие недобрым мертвенным светом из глазниц. Я немедленно почувствовала себя полководцем, пришедшим изгонять из своих земель нечто чуждое и злое.

— Ну все, гады! Щас я вас убивать буду! — невольно повторила я Зорину фразу. И двинулась штурмовать крепостные ворота.

Мы, однако, не дошли до створок, обитых железом, с дюжину шагов. Черепа на кольях вдруг завыли, ярким светом плеснуло в глаза, и нас с Индриком безжалостно швырнуло к лесу, словно кто-то врезал многопудовым кулачищем.

— Чего тебе надо, нечисть? — донесся с надвратной башни насмешливый оклик, — Сия обитель защищена благодатью Хорса.

У меня помутилось в глазах и, прежде чем я успела что-то понять, снежная лавина океанской волной поднялась и ударила в крепость, как тараном. Зоря радостно взвыл:

— Так их! — И тут же с ревом кинулся наутек, заполошно оглядываясь назад на отразившийся от стен снежный вал. Нас с Индриком едва не переломало. Вырвавшись из сугроба, дикой разъяренной кошкой я кинулась бы с кулаками штурмовать проклятый скит, не ухвати меня сзади за шубу овечка.

— Уймись, Верея, — посоветовал мне спасшийся за елями богатырь, — смертному бога не превозмочь.

— Ну это мы еще посмотрим! — гаркнул выпроставшийся рядом со мной из снега Индрик. Не отводя злого взгляда от скита, он спросил: — Кто там тебе до самой смерти обязан?

— Анжело!

— Вот и у меня должников немерено.

Настоятеля скита Селивоя разбудил безбожный стук в дверь. На расправу настоятель был скор, на руку тяжел, и быть бы полоумно колотившему в дверь поротым нещадно, если б он не орал радостное для слуха Селивоя:

— Война!

— Что там? — на всякий случай недовольно спросил настоятель, спешно опоясываясь мечом и вооружаясь посохом иерарха, освященным и благословленным Великим Жрецом Хорса.

— Нечисть за ведьму свою пришла мстить! — Посыльный вытянулся в струнку, пожирая настоятеля белыми от ужаса глазами.

— И много ее? — осведомился довольный настоятель.

— Жуть' Как много! — отрапортовал монах. — Лесу не видно!

Настоятель хищно оскалился:

— Это хорошо, что так много. И то, что так быстро собрались, хорошо. Будет сегодня великая битва во славу Хорса.

— Они пытались уже штурмовать.

И, пока настоятель широким шагом двигался к смотровой башне, быстро рассказал о том, что произошло.

Мне, как полководцу, конечно, следовало сидеть на Индрике, помавать ручкой и отдавать приказы, но меня разбирала жажда творить хоть что-нибудь. А крепость стояла как великан, которому плевать было на мои комариные наскоки. От этого я бесилась и бегала от Анжело к Индрику, не забывая поражаться, сколько нас высыпало под стены скита. Одних ведьм и демонов было без счету, а уж от лесных духов и нечисти рябило в глазах, и все они на поляну не помещались. Даже навки, которых я полагала зимой спящими, явились по зову Индрика. Лешие и блазни покинули свои берлоги, а на то, что стояло по левую сторону от Индрика, он нам с Зорей и вообще запретил смотреть категорически.

— Будет им война! — рычал оказавшийся на редкость кровожадным единорог. — Надоели хуже бельма на глазу! Хуже занозы в заднице!

— Чего вам надо, нечисть? — услышали мы опять от крепости.

Я присмотрелась: на башне в окружении мордоворотов стоял старик в длинном белом балахоне, но при мече.

— Мы хотим справедливости! — рявкнул, опередив всех, Анжело.

Индрик сверкнул на него багровыми глазами, но я толкнула единорога в бок, цыкнув, чтобы молчал.

— Какой справедливости ты, нечестивая тварь, желаешь от Хорса?

— В этом лесу все живут по покону! Никто никого не истребляет!

— Только не мы! — крикнул со стен настоятель.

— Ну тогда и не жалуйтесь.

— Что ты нам сделаешь, нечисть?

Анжело вынул из складок плаща коробочку и, открыв ее, дунул в сторону крепости. Зеленое облако, подхваченное ветром, накрыло стены, и там все расчихались.

— Отравить хочешь? — взревел, утираясь, настоятель.

— Ну что вы! — хмыкнул Анжело. — Это всего лишь пыльца из садов богини Любавы. В ком есть хоть крупица любви, останется человеком, остальные — сам знаешь — превратятся в свиней.

Глаза настоятеля сделались круглыми и словно стеклянными, воспользовавшись этим, навки и ведьмы, задвинув за спины мужиков, слезно затянули песню, покачивая юбками, как это делают цыганки или попрошайки:

Подайте любви нам немножечко, люди.

Подайте чуть-чуть, от вас не убудет.

Любовь, она в сердце живет, словно птица.

Чем больше отдашь — тем быстрей возвратится…

Зоря, стоявший ближе всех к Анжело и оттого нюхнувший первым, сорвал с головы шапку и, как плясун в кабаке, радостно проорал, скакнув козлом: «Ой, не буду горевать, буду до утра плясать!»

Я чуть не взвизгнула от удивления — так залихватски, да еще под музыку нечисть вдарила разгульную, пустившись в пляс.

Подайте любви нам, добрые люди,

Подайте немного, от вас не убудет,

Такой, чтоб душа, словно солнцем, согрелась,

Подайте такой, чтобы сразу хотелось!

Такой, чтобы сердце от счастья плясало!

Такой, чтобы сразу аж в небо бросало!

Такой, чтобы сразу валила всех с ног!

Чтоб каждый от счастья аж изнемог!

Меня подхватил хоровод, и мы вскачь понеслись вокруг крепости. Самое удивительное, что Анжело ухитрялся при этом наяривать на кобзе, во весь голос распевая:

Подайте нам немного счастья,

Любви взаимной и простой.

Подайте, чтобы каждый понял,

Что он немножко холостой!

Подайте сколько вам не жалко,

Не жмитесь, мы вернем назад.

Подайте ведьмам и русалкам,

Здесь ждут любовь, здесь все хотят!

Такой, чтобы к звездам душа улетала,

Такой, чтоб смеялась, такой, чтоб рыдала.

Такой, чтоб с разбега, с любимой на гору!

Такой, чтоб колбасила всех без разбору!

Я чувствовала, что визжу, как заправская ведьма, и неведомая сила отрывает меня все дальше от земли. Мы неслись вокруг крепости так быстро, что ветер не успевал за нами и обиженно гудел, силясь догнать. От этого вокруг скита закручивался вихрь, черепа срывало с кольев, сами колья выворачивало из земли, и даже крепостные ворота начали предательски трещать. Монахи выли, цепляясь за стену, но буйный ветер всенепременно желал, чтобы они присоединились к нашей пляске. И я хохотала, слушая, как Индрик с Зорей на два голоса поют:

Подайте нам любви высшей пробы,

Чтоб играла, как вино.

Подайте нам любви до гроба,

Мы все хотим ее давно…

Такой, чтобы птицею сладко пела,

Такой, чтобы ярче, чем солнце, горела,

Такой любви, что всех сразу пленяет,

Любви нам, которая в сказках бывает!

Словно гнилой зуб, крепость вырвало из земли, и я лишь присвистнула, когда бревна птахами порскнули в небо.

— И-ех! — вякнул Зоря, падая в снег. Я сверху, а рядом хохочущий Индрик с овечкой.

Безумный хоровод над нами разорвался и, петляя в небе, словно пьяный змей, исчез, оставив меня разбираться с полудюжиной голых, испуганных и красных от смущения монахов. Прикрывались они кто чем мог, и Зоря, глянув, как один старательно прижимает к животу железный шелом, ржанул:

— Смотри там, не приморозь!

— Уже, — сипло откликнулся монах, и богатырь от смеха засучил ногами.

— М-да, немного же вас осталось, — сочувственно вздохнул Анжело.

Обиженный свинячий визг с небес стал послушникам последним приветом от настоятеля. Упавший с небес посох Индрик разломал копытом и велел уцелевшему голому воинству бегом двигать к ближайшему хутору. А мы отправились следом, причем Зоря и овечка всю дорогу мурлыкали: «Такой, чтобы птицею сладко пела, такой, чтобы ярче, чем солнце, горела…»

А из каждого куста им отвечали, да еще ветер в спину подталкивал.

— Нет, ты хоть понимаешь, что творишь?! — Охотничья заимка Кузьмы Рваного гудела от рева Велия так, что даже бревна подскакивали и метель ухитрялась просунуть свой белый язык в эти щели. — Ведь это же люди, ты понимаешь?! Люди! Ты совсем озверела со своими родичами!

Я подняла глаза и стала считать до десяти, невольно сочувствуя распяленным беличьим шкуркам под потолком. Потом вынула обе тетрадки и, ткнув их в зеркальце, заговорила:

— С сегодняшнего дня это особый вид нелюди. Вот, это у меня в демонологии и демонографии записано! — Я глянула поверх тетрадей — Велий смотрел на меня из зеркальца так, что будь его воля протиснулся и удавил бы. А моя научно обоснованная статья вдруг вызвала в нем бурю. Он вдруг схватил зеркальце и швырнул его о стену где-то там, у себя, рявкнув:

— Дура!

— Кто дура? — обиделась я уже всерьез. — А сам ты знаешь кто? Ты… Ты…

— Не надсади мозги. — В зеркальце появился немного перекошенный Аэрон; хорошо, что серебряные зеркальца не разбиваются, а только гнутся. — Ваш оппонент временно недоступен.

— Чего это с ним? — засопела я сердитым ежом.

— Пошел подышать свежим морозным воздухом. У нас, кстати, чудесная погода, а у вас? — по-светски шаркнул ножкой Аэрон.

И я невольно купилась, пробормотав:

— Метель метет, не видно ни зги.

— Привет Полкану, — выглянул из-за моего плеча Кузьма. Мужичок он был щуплый, битый и даже, по его словам, каторжанин. Поэтому принял всю нашу компанию без страха, а трясущимся от холода монахам щедрою рукою выделил по дерюге:

— Держите, лишенцы.

Я задвинула Кузьму обратно за плечо, заявив, что мы разговариваем о глобальной геополитике.

— Так вот с точки зрения этой самой геополитики, — хмыкнул Аэрон, — скоро вас сожрут без масла и соли.

— Подавятся, — проворчал из своего угла Индрик, впершийся в заимку на правах моего дяди. — Мы уже протест в ваш Конклав накатали и в Северск, и в Златоград, и вообще вы еще Анчутку не знаете, это еще тот сутяга, да он вас всех по судам замотает. Душу из вас вынет за самоуправство, а то ишь, взяли моду…

— Ой, наивные вы, — покачал головой Аэрон.

— И чтобы без моего ведома ни шагу больше! — рявкнул откуда-то надышавшийся Велий. Я мстительно оборвала связь, успев напоследок вякнуть:

— Ага, даже в сортир отпрашиваться буду!

— По-моему, он расстроился, — заметила привалившаяся к теплому животу Индрика овечка.

Зоря почесал свою кудлатую голову и тоже внес вклад, глубокомысленно заметив, что Велий теперь тоже дров наломать может, мужики, они сгоряча… ух! А я велела ему не лезть в умные разговоры, а заниматься своим богатырским воинством.

Как-то так вышло, что рыцари-монахи наотрез отказывались идти в Раздольное, а, узнав от Зори, что он тайный богатырь самого Великого Князя, выразили желание служить под его началом. Тем более что Аэрон, еще раз перемигнувшись со мной в зеркале, сообщил, что маг уже связался с Конклавом и вроде бы ему посоветовали замять это дело, уж больно взволновалась по всей стране нечисть. Даже Великий Жрец Хорса признал этот скит незаконным. И сколько я ни пыталась избавиться от довеска в двенадцать ртов, они только делали бараньи лица и многозначительно перемигивались с бывшим вором. Так что я в конце сдалась и махнула на все рукой, плюхнулась на своего дядю Индрика и заснула беспокойным сном, в котором мне снился грозящий пальцем Велий.

Вьюга ревела и билась о стены заимки как медведь-шатун. От ее тоскливого бесконечного воя стыло сердце, холод растекался по всему телу. С трудом разодрав смерзшиеся ресницы, я обвела взглядом заимку. Метель властвовала здесь безраздельно. Хлопали распахнутые настежь двери, заледеневшая вода бугром выперла из кадки. Изо рта облачком поднимался пар.

Подышав на бесчувственные пальцы, я неуклюжей деревянной куклой свалилась с бревенчатых нар, с удивлением отмечая, что не удивляюсь отсутствию своих друзей. Тоскливый вой вьюги выстудил всю душу, и в ней царили пустота и безразличие, как в покинутом доме.

Шуба задубела, я осторожно поразводила руками, опасаясь поломать одежку, выглянула на улицу.

На удивление, там не было и следа вьюги, а только звенящая морозная тишина, в которой пьяненько что-то бормотала привалившаяся к порогу птица Сирин. Я вдохнула морозный воздух и закашлялась — горло ободрало, словно песком. Сирин мерзко так захехекала в такт моему кашлянью, и я сразу остро почувствовала, что за порогом лежит мертвая и холодная Навь. Попятилась в страхе и непременно сбежала бы, может быть, влезла бы обратно на нары, укрылась бы шубой и спала, спала, пока не очутилась бы опять в Яви.

Но тут высоко-высоко надо мной, ярко, до рези в глазах, полыхнуло огнем. Огромная, в полнеба Мать-птица пронеслась над елями, бесшумно и величественно, села на пепелище сожженного монахами хутора. Я не поверила собственным глазам — жалкая картинка из демонологии не передавала и наполовину всю красоту радужно переливающейся Матери-птицы. А в голове уже крутилась сказка о том, как Мать-птица каждый полдень откладывает в укромном месте Яйцо, чтобы в полночь из него мир вылупился заново. Я еще и подумать-то не успела, что делаю, а ноги уже несли меня через порог. И только Сирин простужено хрипела вслед:

— Не ходи, Верелея, беда будет.

Но я не слушала черную пророчицу, что мне ее карканье, когда рядом создательница всего. И я побежала по сугробам, высоко вскидывая ноги. Иногда проваливалась по пояс, но что-то влекло меня вперед и вперед.

На сожженный хутор Собачиха я выскочила, когда Мать-птица, тяжело толкнувшись от земли, взмыла в холодное небо, оставив в черном теплом пепле ослепительно сияющее мировое яйцо.

— Беда будет, — сипела в спину Сирин. Но я уже не могла ни остановиться, ни оторвать глаз от своей бесценной находки.

Не помня себя, я подбежала к яйцу, большому, как миренская дыня, схватила его обеими руками и замерла, завороженно глядя ничего прекрасней я в жизни не видала. Оно сияло всеми красками, и я смотрела на него, забыв обо всем, пока мои несчастные замерзшие руки не обожгло нестерпимым жаром, которого я в первое мгновение не почувствовала. От неожиданности и боли я вскрикнула, отталкивая яйцо, и в ужасе обмерла, поняв, что натворила.

Никогда я так не кричала, яростно и безнадежно, понимая, что все, поздно. Под пеплом лежал брошенный кем-то из рыцарей топор, и, ударившись об него, яйцо мира раскололось.

Страшная черная трещина пролегла по небосводу, и не было в открывшейся черноте ни звезд, ни луны, а только бездонная, ненасытная чернота. Мой дикий вопль отчаяния заглушил лающий смех Сирина, и под отголоски этого смеха я проснулась.

Зоря ржал, как мерин, игральные кости, подпрыгивая, летели по доске, азартный Кузьма в отчаянии бил шапкой об пол, когда выпадала не та кость. Вору несказанно везло, он уже сидел на ворохе шкурок и, судя по выражению нахальной морды, собирался обобрать охотника до нитки. Индрик удивленно покосился на меня, широко разевающую рот, я ощупала руки и ноги и, отбросив со лба прядь, испытала дикое желание выскочить на улицу и удостовериться, что небо не треснуло — мир стоит и стоять будет.

— Кошмар приснился? — заинтересовалась моим бледным видом овечка.

— Ага, — рассеянно ответила я. — Сунула нос куда не надо.

— Бывает, — пробормотала, прижимаясь ко мне, четвероногая подружка.

Индрик, помахав крылом, сообщил, что пора отправляться в дорогу, а то моя многочисленная команда уже начала дуреть от безделья. Жадно припав к кувшину с квасом, я всем своим видом показывала, что готова двигаться, вот сейчас, через минуту, только приду в себя. Зоря немедленно был призван к порядку — кости отобраны, шкурки возвращены. Благодарный Кузьма принялся хлопотать с завтраком, уверяя, что кидаться на холод вот так, спросонья — это верный способ застудить все нутро и слечь. Я перекусила, мало-помалу успокаиваясь, но всякий раз, как скрипела дверь, судорожно оглядывалась через плечо, боясь увидеть морозную Навь.

— Что-то ты сегодня как мышь пуганая, — удивился Индрик, а я, поежившись, призналась, что мне тревожно.

— И мне тревожно, — проблеяла овечка, зыркая вокруг; ее копытца проваливались в снег, но ехать на плечах у Зори она категорически отказывалась.

Монахи под предводительством «тайного богатыря» на улице тоже как-то попритихли и пугливо жались к Индрику. Мне за каждой елкой мерещился пытливый взгляд Сирина, и крупные мурашки бегали по спине.

В испуганном молчании путешествие было тягостным и долгим. Мы шли и шли, все дальше углубляясь в темный лес, давно уж сбившись с дороги, ведомые только чутьем единорога. Но и он, вначале самоуверенный, через некоторое время подрастерял гонор, начав вертеть головой, очень ненатурально делая умную морду. И чем сильнее Индрик раздувал щеки, тем больше паники было в наших глазах. И когда мы увязли в сугробах по грудь, со всех сторон навалилась темнота, а вдалеке завыли волки, мы поняли, что заблудились.

— Берлогу надо искать, — уверенно сказал Зоря, мечтательно закатывая глаза. — В берлоге хорошо — и тепло, и мясо.

Я затравленно огляделась вокруг — место выглядело так, что неудивительно было бы найти здесь и сто берлог сразу.

Нырнув с головой под ближайшую же корягу, я яростно принялась разгребать снег и в самом деле не удивилась, когда после очередного гребка руками провалилась в теплую и, как ни странно, светлую нору. Я и глазом моргнуть не успела, как приятели набились в обнаруженное мною убежище. Здесь пахло медом и корицей.

Настасья Петровна, увидев толпу нахлынувших гостей, забегала, засуетилась, а я поняла, что все медвежьи норы зимой соединяются в один городок, но не смогла как следует порадоваться встрече с гостеприимной медведицей, потому что вымоталась хуже собаки. Вяло махнув рукой ревущему от восторга Топтыжке, я тяжело опустилась на небольшой сундучок. Хлопотунья Настасья Петровна стянула с меня шубку и сунула в руки кружку горячего чая, а Михайло Потапыч постоял рядом, покачался на когтистых лапах и сказал:

— Не сидела бы ты на этом сундучке, Верелея, плохо это.

— А что там? — безучастно поинтересовалась я. Михайло Потапыч смущенно засопел, а Индрик, чрезмерно оживившись после такого удачного конца плутания, объявил мне с пафосом:

— А там, Верелея, смерть наша.

— Чья? — не поняла я от усталости.

— Наша, — махнул крылом Индрик, — всего Древнего народа.

Я так удивилась, что даже привстала и взглянула на сундучок. Был он черный, деревянный, простой и легкий. Так что совершенно не верилось, что в нем может таиться такая страшная штука. Я взялась за крышечку, словно желая приоткрыть ее на волосок, и вздрогнула от лающего смеха Сирина за спиной:

— Нельзя, Верелея, беда будет, — погрозила она мне птичьей лапой.

Я вздрогнула и отодвинула жуткий сундучок подальше. Но чем дольше мы сидели за столом, пели песни и ели пироги, тем яснее я понимала, что проклятущая птица как-то прицепилась ко мне во сне и теперь не отвяжется, так и будет пугать на каждом шагу, пока не превратит в затравленную, всего боящуюся трусиху. Я еще раз глянула в самый дальний и темный угол берлоги, откуда на меня смотрел, качая головой, вестник Темного царства, и, показав Сирину язык, решительно приоткрыла крышку сундучка.

— И вот мы… — Хохочущий Индрик споткнулся на полуслове, всхрапнул, вперив в меня взгляд, и вдруг на глазах начал скукоживаться, перья его пожелтели, обнажились кости, мутные глаза запали внутрь черепа, и он рассыпался прахом. Взревела, опрокидывая стол, безумная медведица, захрипела овечка, заклекотал злобный Сирин. Волосы у меня на голове встали дыбом от ужаса, но отчаянный, протестующий крик мой был бессилен и бесполезен. Мертвые друзья меня уже не слышали. Последнее, что я увидела, — земля, зловеще и тихо осыпающаяся на меня сверху. Я поняла, что задохнусь, и изо всех сил рванулась к свету…

Лето в тот год выдалось жарким, и вода нестерпимо манила к себе. Я сидела на узком мосточке, свесив ноги и прижавшись головой к жердине. Деревня на том берегу полыхала, оттуда несся хохот разбойников и предсмертные хрипы, слушать которые было невыносимо, поэтому я· пела, позвякивая козьим колокольчиком:

Колокольчик звенит:

Диги-дон, диги-дон.

Он поет о том, как прекрасен мой дом.

Голуба там вода,

Зелена трава,

Там растут цветы,

Там гуляю я.

Диги-дон, диги-дон,

Колокольчик звенит.

Он в волшебной стране

Мое сердце хранит.

Диги-дон, диги-дон,

Колокольчик поет —

Как его душа в моей песне живет.

Длинные зеленые водоросли, извиваясь, танцевали подо мною в быстрой воде, иногда под ногами проплывали лоскутья чужой одежды и бурые струйки, о происхождении которых я не желала задумываться. Я просто смотрела на текучую воду, смотрела до тех пор, пока не выплыло ко мне из зеленой глубины знакомое до обморочного страха лицо. Мое.

Берег был пуст, не летел, рассекая небесную синь, ворон, не спешил спасать меня рогатый Анчутка, не слышно было ржания Индрика и звонкого смеха Березины. Все было погублено мною безвозвратно. Всхлипнув, я соскользнула с мостков. Вода хлынула в нос, рот и горло…

— Не умирай! Слышишь, мать твою, Верелея!

Кто-то прыгал у меня на груди, а стоило мне собраться с силами, чтобы крикнуть, как этот некто припал к моим губам и с силой вдул в меня воздух. В глазах потемнело от негодования, я взмахнула руками и зашлась кашлем. Перед глазами стояла зеленая муть реки, я с трудом перевалилась на бок, чувствуя, что меня сейчас вывернет от запаха тины.

— Живая! Все! Живая!

Я потрясла головой, с трудом соображая, где я и что происходит. В углу кто-то жалко скулил:

— Это не я… Она сама.

И слышались смачные шлепки.

Первое, что я увидела, — развернутые на ползаимки крылья Индрика, и одного этого мне хватило, чтобы испытать огромное чувство счастья. Только потом я начала понемногу приходить в себя. Поняв, например, что Велий придерживает меня за талию, в углу скулит Зорино воинство, прижатое Аэроном, Кузьма ошалело трясет головой, а бедная овечка мечется от стены к стене, словно полоумная.

— Что? — сиплым, не своим голосом выдавила я. Велий меня по счастью понял сразу и, заглядывая мне в глаза, огорошил:

— Ты чуть не утонула.

— Как? — не поняла я, тряхнула головой, пытаясь сообразить, какое время года на дворе. За дверью неистовствовала вьюга, но я была сырая насквозь, хуже того, под ногтями был речной песок, а в волосах водоросли.

— Этот гад чуть тебя не угробил! — ревом ревел Индрик, пиная мелкую нечисть, в которой я с трудом узнала баечника. — А эти щенки его подначили! — Оставив плачущего сновидца, он пошел на Велия, злобно прижимая уши и щеря совсем не лошадиные клыки. Я едва успела повиснуть на его шее. Аэрон и Велий вжались в стену, Аэрон прятал глаза, а Велий едва не рыдал.

— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — взмолилась я.

— Я расскажу, — проговорил, вылезая из-под кучи беличьих шкур, Анжело, и только тут я сообразила, кого гоняла по заимке овечка.

Если Велий чуть не рыдал, то Анжело выглядел так, что краше лишь в гроб кладут. Дрожащей рукой он вынул из складок мантии коробочку и, раскрыв, показал мне:

— Это сонный порошок. Действует на любую нечисть, даже Древнюю.

— Эти деятели, — не выдержав, вмешался Индрик, — решили проучить тебя. Ты представляешь?! Уговорили зубастого и этого усатого наслать тебе во сне пару воспитательных кошмаров и сами чуть не обгадились от страха.

— Мы не ожидали, что ты всерьез начнешь тонуть, — пробормотал, потупившись, Велий.

— Я не показывал ей про тонуть! — заныл из своего угла баечник. — Она сама, а я ей показывал только поучительные вещи. Чтобы не совала свой нос куда не следует, чтобы думала, куда лезет.

— Закрой рот, воспитатель, а то я тебе голову отгрызу! — подступилась к нему овечка.

А мне вдруг сделалось больно, горько и обидно. Я смотрела на Велия, а Велий на свои сапоги, и говорить мне с ним совершенно ни о чем не хотелось, потому что я поняла, что стоит мне только открыть рот, и я наговорю такого, чего мы друг другу никогда не простим. По счастью, Зоря что-то такое понял, вскочил, распахнул дверь, облапил обоих непрошеных гостей, выволок их на улицу, зыркнул на своих монахов и, решительно протопав к баечнику и сгребя его в горсть, сказал:

— Провожу их до тракта, заодно и монахов пристрою. А то наворотили дел… — Он махнул рукой. Анжело виновато сделал ручкой и истаял дымком. А я зарыдала, уткнувшись Индрику в шею.

— Оно, конечно, бывает, возьмут и обидят ни за что, ни про что, — сказал Кузьма. Он ткнул меня в бок и предложил: — Хочешь квасу?

Я замотала головой:

— Вода в меня больше не лезет.

Кузьма хмыкнул:

— А меня ведь тоже краешком зацепило. Такая жуть приснилась.

— И мне, — признался Индрик.

— И мне, — вставила овечка.

— Молодые они, — рассудительно произнес Кузьма. — Пообтешутся, простишь.

— Только не сегодня, — я покачал а головой, — и не завтра.

— Простишь, — широко улыбнулся бывший каторжанин. — Жизнь, она ведь такая, м-да, не всегда гладко, бывает и того, шероховато.

Пришлось задержаться у Кузьмы еще на день. Не знаю, чем и о чем думал Велий, но своего он добился. Желание куда-то лезть, что-то делать, вообще жить самоуверенный маг отбил у меня напрочь, я лежала, пялясь в прокопченный потолок, а друзья пытались меня расшевелить. Первой в облаках мороза с матюгами влетела Алия, сообщив, что ей все известно и она этим умникам головы поотрывала бы.

— Но Анжело-то, Анжело! — возмущалась лаквиллка. — Не поленился всю компанию на своем горбу приволочь, лишь бы людям пакость сделать!

Я с трудом выпихала подругу на ее тракт, заявив, что желаю переживать личную трагедию в одиночестве. Серый Волк, ободряюще подмигнув мне на прощание, растаял в серой мгле. После чего я еще полдня пыталась отбиться от мавки, жалостливо щебетавшей и расстраивавшейся оттого, что никак не может добраться до меня. Я вздыхала, куксилась и всячески предавалась отчаянию, пока Индрик от тоски нестал грызть бревна избушки и не велел Кузьме выпотрошить мой мешок.

— Вот. — Он шлепнул мне на колени тетрадь с именами архивных должников. — Лучшее средство от хандры — это дело. Не хочешь Велию помогать, давай займемся этим твоим — как его там? — хобби.

— Ну как вы не понимаете?! — Я отбросила тетрадку. — Я его в порошок стереть готова!

— Ой, подумаешь, чуть не утопла! — закатил глаза Индрик. — Ну дак и не в первый раз!

— Да не из-за этого я злюсь! — Я вскочила на нарах, треснувшись головой о перекладину. — Ой! — Слезы хлынули водопадом, губы задрожали, и я в голос заревела, кинувшись к овечке. — Я не от этого злюсь! Просто он меня не любит! Он меня пугал, как дуру!

— Милочка, — проблеяла овечка, потершись головой о мое плечо, почему не любит? И почему «Как»?

— Хочешь сказать, что я дура? — проныла я, размазывая по щекам слезы, а Индрик предложил:

— Полетели к Карычу, спросим. И вообще, лучшее средство от хандры — надраться в доброй компании.

— Хорошо, — я утерла слезы, — только в Заветный лес я не поеду. Кто там у нас следующий должник? — И, сунув нос в тетрадку, поинтересовалась, далеко ли город Хрустальное Небо? Индрик присвистнул и сказал, что даже с его крыльями дня три пути.

— Ладно. Выберем средство передвижения посерьезнее.

Услышав это, Индрик от возмущения чуть из шкуры не выпрыгнул, по его мнению, ничего не могло быть серьезнее летающего коня.

— А Сивка-Бурка? — насмешливо спросила я.

Индрик заржал, глаза его побелели от гнева, ноздри раздулись.

— И что у тебя с этим битюгом? — спросил он, тряся гривой.

— Чисто деловое знакомство.

Овечка, заметив, что Индрик ревнует, привалилась бочком к стене заимки, закатила глазки и масленым голоском промурлыкала:

— Сивка- Бурка.

Имейся у Индрика руки, он бы схватился за сердце. Я, не теряя ни мгновения, свистнула, гикнула и со всех ног припустила к богатырскому коню, пока Индрик гонялся за хохочущей овечкой вокруг заимки. Кузьме, разинувшему рот, стоя на пороге заимки, крикнула:

— Если эта сволочь посмеет меня искать, передайте ему, что я ушла в запой! — надеясь, что хозяин заимки понял, что я имею в виду мага. Сивка-Бурка с интересом покосился на меня, а я стукнула пятками в его бока и повелела: — В Хрустальное Небо.

— Может, сразу в Ирий? — язвительно поинтересовался Сивка-Бурка и еще что-то хотел присовокупить, но тут ревнивый Индрик обратил на него внимание и, злобно замолотив воздух копытами, ринулся на врага.

— Кто это?! — попятился богатырский конь.

— Дядька мой — Индрик. Злится, — объяснила я коню.

Прежде чем единорог успел вцепиться в него зубами, Сивка- Бурка свечой взвился в небо.

— А почему с крыльями-то?! — продолжал удивляться конь, прыгая и оглядываясь назад. — Он же без крыльев был!

— А вы что, знакомы?

— Было дело. Девку у него я увел.

— Ну тогда чаще поглядывай в небо, — посоветовала я.

— Ну почему с крыльями-то?!

— Я что, виновата? Мне что же, этим всю жизнь в глаза тыкать будут? — досадливо проговорила я, а Сивка-Бурка задумался и скакал молча до самого Хрустального Неба.

Место это оказалось словно на самом краю земли. Сначала кончился материк и, словно хлебные крошки, оторванные от него, полетели нам навстречу сказочные зеленые, но совершенно безлюдные острова, на которых, развертывая крылья, обиженно ревели нам вслед странные звери-чудовища. Выпрыгивали из воды крылатые рыбы размером с замок, пытаясь ухватить нас за ноги. А когда кончились самые мелкие островки и ничего не осталось, кроме безмерной глади моря-океана, на горизонте я заметила легкое, полупрозрачное облачко.

— Вот это и есть Хрустальное Небо, — сказал Сивка-Бурка, задумчиво глядя вдаль с отвесной скалы.

— Допрыгнешь? — спросила я.

— Допрыгнуть-то не проблема, — как-то неуверенно ответил Сивка-Бурка. — Главное попасть. Пятачок-то малюсенький, чуть что не так — и привет семье! А я плавать не умею!

— Я тоже! — сообщила я и вцепилась в гриву коня. Совсем не то я разумела под словом «запой», да и тонуть по третьему разу, пусть даже и в соленой воде, это перебор.

И тут деревья вдалеке затрещали и пьяненький голосок хрипловато затянул:

А я пьяный, как свинья,

Нету денег у меня,

Крыши нет над головой,

Я всегда хожу бухой.

Я не знаю о тоске,

По утрам я пью саке,

А потом горланю песню на прибрежном

на песке:

Что я пьяный, как свинья,

Нету денег у меня,

Крыши нет над головой,

Я всегда хожу бухой.

Я не знаю о тоске,

По утрам я пью саке,

А потом горланю песню на прибрежном

на песке…

Певец почти дополз к нам по обрывистому склону, но тут из-под ноги у него вывернулся камень, и он, вскинув руки, кубарем полетел вниз, прямо на золотой песок пляжа.

— Эй! Ты кто? — Я легла на живот и свесила голову со скалы.

Мужик лежал на пляже, не подавая признаков жизни. Был он тощ, грязен и гол. Кожаный передничек на бедрах служил ему, судя по всему, и носовым платком, и обеденной салфеткой, правда, на ветках акации повис, зацепившись, еще и рваный халат, на котором сквозь грязь уныло просвечивало золотое шитье, но тяжело было назвать эту одежку роскошной.

Чувствуя, что плавлюсь под жарким солнцем, я стянула с себя куртку и теплую верхнюю рубашку, а когда мы с Сивкой-Буркой спустились вниз, сняла и сапожки. Море было удивительно теплым и изумрудно-зеленым. Я забрела в воду по колено, и тут же стая разноцветных рыб накинулась на мои ноги, смешно разевая рты и словно целуя их. Стало щекотно, и я выскочила на берег. Мужик, не открывая глаз и не делая попыток подняться, снова завел песню про пьяную свинью. Сивка только нюхнул его, и коня сразу всего перекорежило.

— Запой на дом заказывали? Ну вот, пожалуйста!

— Уйди, — мужик шлепнул коня по морде, — плод моего больного воображения.

— Это не плод, — вступилась я за оскалившегося Сивку-Бурку, — это богатырский конь.

— А я, — мужику наконец удалось сесть, — С-с-с-но. Принц в изгнании. Очприятно.

— Тебя не с Хрустальных Небес изгнали? — поинтересовалась я.

— Оттуда. — Сно мотнулся всем телом и зарыдал, как это умеют пьяные, без всякого предупреждения. — Сестренка родимая выперла. Говорит, что я с-сопля! Ничего в жизни не сделал.

— А ты? — участливо спросила я.

— А я ей на стол нас-срал, а потом гонял гадину по всему дому, с-сбежала… заперлась.

— Герой, — покачал головой Сивка-Бурка.

— Я — принц С-с-нова. — Королевская особа гордо вскинула голову, но не рассчитала сил и снова завалилась на песок. Вдвоем с Сивкой-Буркой мы с горем пополам сумели приодеть и поднять на ноги изгнанника. Из его слов выходило, что родственники вышибли его из дому, построив на одном из островов хижину, в которую мы его и приволокли, и таскали каждый день ему по бочке саке, чтобы он не донимал их своими стенаниями. А архивного должника принцева папу мне теперь не сыскать вовеки, так как старичок скончался.

— Значит, «Волшебные превращения простой вещи» мне не достать, — вздохнула я, глядя на недоступный летучий остров. Сивка-Бурка тоже не горел желанием прыгать, а принц, задремавший было на плетеной циновке, вдруг подхватился и, шаря мутным взглядом по потолку, признался, что название ему знакомо:

— Щас выпью и вспомню. — И он стал вяло хлопать по бочке, пытаясь таким образом вышибить из нее пробку. Я смилостивилась над пьяницей, налив ему и нюхнув сама. Не такая уж и гадость оказалось это саке…

— Ты мужик или кто? — требовательно бил копытом Сивка- Бурка, лакая из своей миски.

— Я — мужик, — кивал головой принц, — вот сейчас пойду… — и махал рукой в сторону летучего острова.

— Сдался он тебе! — Я, привалившись к косяку, пыталась затянуть песню про опоросившуюся свинью. — Сдались они все нам!

— Вот именно! — рявкнул, решительно и гордо вскидывая голову, Сивка-Бурка. Как оказалось, в пьяном состоянии он становился совершенно богатырским, готов был крушить и ломать, только свистни, и огорчался, что принц не мог уже ни петь, ни свистеть. Поэтому коню приходилось всячески разжигать его воинственный пыл.

— Сдался тебе этот остров! Садись на меня, поскачем наперегонки с ветром, сразимся с чудищем, завоюем себе царство лучше прежнего!

— Где чудище? — мутные глаза Сновы с трудом видели даже Сивку-Бурку, тем удивительнее было, что он держался и пытался поддерживать разговор.

— Да здесь чудищ как грязи! — распалялся Сивка-Бурка, а я задумалась — не всплакнуть ли? Мои излияния о том, какой Велий подлец, решительно ни у кого не находили отклика, и я изливала свои горести золотой рыбке, которую пьяненький принц изловил для меня.

— Ну давай же, решайся уже на что-нибудь! — потребовала я, чувствуя, что уже и сама хочу сражений с чудищем.

— Найдем дракона, — тем временем расписывал Сивка-Бурка, спасем принцессу, завоюем царство…

— А дракона назовем Велием, — предложила я, — и голову ему — вжик!

— Для вас все что угодно, моя королева! — заявил пьяный, грязный, вонючий, но жутко учтивый принц.

Под циновками у него оказался на удивление хлипенький меч и заплечный мешок с нехитрым скарбом. С трудом взгромоздившись на прилегшего на бок Сивку, мы отправились на поиски дракона, поработившего людей и плодородные земли неведомого царства. Сивка скакал как бог на душу положит, так что мы три раза возвращались к хижине, считая это злобными происками коварного дракона. Даже меня этот восьмиглавый Велий начал злить. В конце концов Сивка-Бурка взъярился, гикнул, крикнул и так скакнул в небо, что поднял нас выше облаков, а когда мы начали падать, я с веселым ужасом услышала богатырский храп богатырского коня.

— Сейчас мы разобьемся! — завизжала я. — А мне еще домой ехать!

— Никогда! — решительно заявил принц и махнул мечом, намереваясь слезть с коня и внизу поймать нас на руки.

Зелень неведомого острова ринулась на нас, словно тигрица из засады, я зажмурилась и припала к шее Сивки-Бурки.

— А потом, мой принц, вы обнажили свой сверкающий меч и отрубили дракону все восемь голов и дернули за все восемь хвостов. — Милая девушка в простом крестьянском платье сидела, держа голову принца на своих коленях, и гладила его отмытые и расчесанные волосы. В отстиранном халате принц выглядел на удивление приятным, хоть и тщедушным человеком. Он стонал, закатывал глаза, но при этом как все мужики требовал, чтобы ему рассказывали о его подвигах.

— Это дракон меня так побил?

— О, — девица закатывала глаза, делая восхищенное лицо, — вы сражались, как герой! В жизни не видела столь яростного мужества!

Сусаноо (оказалось, что его зовут именно так) недоверчиво покосился на меня, и я не устояла перед умоляющим взглядом крестьянки, кивнула, хотя отлично помнила, как он, пьяный, метался по лесу, ударяясь о деревья и мелкие валуны, требуя немедленного боя с чудищем.

Потом мы свалились на голову несчастной семье крестьян, которые сначала приняли меня за демоницу из-за цвета моих волос, а потом страстно били земные поклоны разбушевавшемуся принцу, узнав в нем одного из владетелей Хрустального Неба. Интерес девчонки был понятен — здесь на сто верст никого, но лично мне такой подарочек, как принц, казался сомнительным. Не люблю я пьяниц, к тому же первое, что потребовал очнувшийся герой, было саке.

— Нету саке, — буркнула я, — ты его дракону споил.

— Зачем?! — искренне удивился небожитель.

— Ну как же, — ступила я на скользкий путь откровенного вранья, — у него восемь голов, а у тебя одна. Надо было уравнять шансы. Вот ты его и напоил.

Сусаноо задумался на миг, могло ли случиться такое, что он споил дракону целую бочку саке, но умная девица не дала развиться подозрениям, начав шумно восхищаться тем, что ее принц не только великий воин, но еще и хитроумный стратег.

— А теперь великая богиня судьбы покидает вас, — объявил выползший из кустов Сивка, вид у него был помятый и подрагивали ноги. — Как-то мне не очень хорошо, — признался он. — Давай, пророчествуй что-нибудь по-быстрому и поехали домой, я спать хочу!

Услышав такие речи, принц удивленно выпучил глаза, очевидно, до сих пор он не задумывался о том, кто мы такие, считая Хрустальное Небо центром мира, а земли под ним — безлюдной родиной чудовищ.

— Вот, Сусаноо, — не ударила я в грязь лицом, — отныне направляю я тебя на новый путь: будешь ты легендарным основателем великой империи, богатству и могуществу которой станут завидовать даже боги, а имя твое прославится в веках.

Услышав это, девица так радостно хлопнулась лбом о землю, что я испугалась за ее здоровье, а принцу, судя по глазам, срочно захотелось выпить. Но было поздно, судьба, это такая штука — предрекли — делай!

— И никакого саке, пока империю не построишь! — Вот тут я явно переборщила, поскольку девица, услышав это, чуть не умерла от счастья. Обмякла на руках героя-драконоборца, но это было уже не мое дело. Оседлав похмельного Сивку-Бурку, я отправилась в дорогу, напевая песенку принца и предчувствуя, что скоро в кабаках и трактирах Миренского тракта появится новый песенный хит.

А я пьяная свинья,

Нету денег у меня,

Крыши нет над головой,

Я хожу всегда бухой…

Путь от края земли оказался для похмельного Сивки нелегок, он тонко намекнул, что знает удивительное средство от головной боли и один подходящий для лечения трактир, прямехонько по дороге. Потом он показал мне еще один подходящий трактир, а после пятого я, пьяненькая, благополучно уснула у него на спине.

Последним более-менее связным воспоминанием была попытка уговорить златоградских стражей не мешать моей рыбке плавать в королевском фонтане. Засыпая, я, правда, опасалась, что свалюсь, но Сивка обещал, что доставит меня в лучшем виде, что богатырей, которые с него падали, вообще можно по пальцам пересчитать, и то сверзились исключительно спьяну. Я себя пьяной не чувствовала, поэтому смело доверилась другу, сказала:

— Но, коняшка, — и провалилась в сладкое забытье.

А очнулась уже на заимке Кузьмы, на голове мокрая тряпка, в которую завернут колотый лед. Рядом сидел Зоря, уважительно придерживая меня за руку. Раздувшийся от гордости Индрик объяснял Кузьме:

— Мы, нечисть — люди слова, сказала — в запой, и на три дня! Я протянула руку, но с моих пересохших губ не сорвалось даже слабого стона. Зоря понял мой жест по-своему, вложив сверток тонкой бумаги, намотанный на деревянную палочку:

— Вот добытая вами книжечка, — ласково сказал он, разматывая свиток, — в целости и сохранности. Госпожа Горгония даже перевод сделала. Теперь морские узлы как заправская пиратка вязать будете.

— Чего?! — Я попыталась приподняться, смутно вспомнив, что мешок Сусаноо действительно остался привязанным к седлу Сивки- Бурки. Зоря опять по-своему понял мой вопрос, и, набрав в грудь воздуха, начал громко декламировать:

— Название «Волшебные превращения простой вещи».

— Спасибо, хватит, — выдавила я, чувствуя, как от его радостного хрюка что-то хлюпает в голове.

Зоря послушно положил свиток на колени и сочувственно поинтересовался:

— Может, рассолу? Мне с похмелья рассол помогает.

Я грустно показала ручками, сколько мне надо рассола. Таким количеством можно было напоить караван в пустыне, но друзья не стали жадничать. И где-то к полудню я стала отдаленно походить на человека.

Индрик ревниво выспрашивал, чем мы занимались с Сивкой-Буркой, и я, как могла, уверила его, что его давний обидчик всю дорогу оглядывался и пугливо дрожал. А овечка рассказала мне о робких попытках Аэрона узнать, как у меня обстоят дела, и долгих путаных извинениях Велия, которые он страстно просил мне передать.

— А я ему говорю, она ушла, — расписывала мне в красках овечка, — а он говорит, и куда? А я с царственной небрежностью — с Сивкой-Буркой, в запой! А он, перепугано, — как?! А я ему — насовсем, вернуться не обещала.

— А он? — спросила я.

— Впечатлился, — довольным тоном сообщила овечка. — И все три дня появится в зеркале, посмотрит так грустно, вздохнет.

Распрощавшись с гостеприимным Кузьмой, я решила сегодня во что бы то ни стало дойти до села Верстовое. Дышала бодрящим морозным воздухом и тоже вздыхала, глядя на не перестающее светиться колечко, но ни к ракушке, ни к зеркалу не притрагивалась.

Село Верстовое называлось так неспроста, оно и впрямь растянулось больше чем на версту. Деятельные купцы, которым Засеки были обязаны своей независимостью от князей, в былые времена организовали здесь маленькую крепостцу, от которой до Погоста и Большой Заставы расстояние было одинаково. Гарнизон крепостцы патрулировал тракт, чистя его от разбойников, которых здесь было что блох на шавке. Вокруг крепости очень скоро собралось столько народу, что по сути Верстовое уже могло считаться небольшим городком, и никаких малопосещаемых хуторов вокруг него не было. Верховодили здесь староста, малый воевода, купцы, и даже имелся жрец Хорса. Одним словом, все, как в родимом Веже, с той лишь разницей, что меня не гнали с порога поганой метлой, а встретили как дорогую гостью, хлебом-солью.

Увидев румяный каравай в руках жреца Хорса, Индрик с непривычки начал икать, сильно подозревая, что молодой голубоглазый предстоятель решил пожертвовать собой, но отравить кого-нибудь из Древних. Раскланявшись и расцеловавшись, я выступила с короткой речью, заверив, что как представитель Конклава магов живота не пожалею, спасая народ и отечество. Зоря завороженно слушал, как я несу ахинею, лицо у него было как у детей, что смотрят балаганных артистов на ярмарке, в результате я запуталась, все скомкала и плюнула, решив, что умные люди меня и так поймут, а перед дураками можно и не распинаться.

На полпути к пиршественному столу малый воевода Руслан Васильевич, бережно попридержав меня за локоток и чуть смущаясь от собственной дерзости, но не в силах побороть любопытство, поинтересовался:

— А правда, что Зорян… э-э… тайный богатырь великокняжеский?

— Сказать по правде, не знаю, — честно призналась я, глядя на раздувшегося от важности Зорю. Когда он дурачком по тракту шастал, его, конечно, приглашали на кухню и к старосте, и к воеводе, но чтобы так, за ручки да на пир, впервые в жизни. Даже не представляю, что будет делать парень, когда все закончится?

Меня усадили на почетное место, ничуть не смутившись тем, что по правую руку от меня с глумливой мордой присел Индрик, а слева взобралась на лавку овечка. Больше того, стоило старосте произнести здравицу в честь прибывших гостей, как Индрик тут же цапнул своей когтистой лапой кубок и принялся кричать ответные здравицы хозяевам, швыряя в рот пироги, цыплят и рыбу.

Отговорившись юным возрастом и тем, что я девица красная, я не стала пить вино, от которого меня воротило, а цедила морс, пока не кончились речи и угощение. Вот тут-то я вспомнила, что имею дело с купцами, оказалось, что весь этот тарарам не просто так, а срочно понадобилась им влиятельная нечисть, которая смогла бы повлиять на разбушевавшегося банника или угомонить его.

— А еще у нас шалить начали, — чуть смущаясь, признался жрец Хорса, — сначала по мелочи, а недавно святые дары украли. — При слове «украли» сидевший рядом Зоря встрепенулся:

— Дорогие дары?

— Бесценные с точки зрения верующих. Ковчег с пером из крыла Хорса.

Индрик сдержался, не заржал, а Зоря был явно разочарован. Воевода вспылил и, врезав кулаком по столу, пожаловался:

— Подпруги порезали, у меня вестовой чуть шею не свернул, с коня упав. Сапоги к полу гвоздями прибили посреди казармы, в супе портянки вымочили. Явно нечисть балует. Знать бы только какая!

— А с банником у вас что? — спросила я.

— С банником — беда. Он у нас из коренных, из первых, едва ль не хозяином всей здешней нечисти считался, только банька его сгнила, и как решили мы ее сносить — озверел. Он и раньше-то был крут, так, бывало, отпарит, что света белого невзвидишь, а теперь к его бане вообще никто подойти не может, на десяти дворах вокруг всех кур попередавил, сараи порушил, люди боятся. Сделайте нам доброе дело, госпожа… гм… магичка. Поговорите со старым чертом, может, он хоть вас послушается.

— И как ты думаешь с ним побеседовать? — спросил Индрик, наблюдая издали за яростно визжащим и выворачивающим заборы черным кабаном.

— Не знаю… — протянула я, выглядывая из-за угла сарая. Овечка уже пробовала разговорить негодующую нечисть, и ее «милейший» и «Не смей трогать даму» испуганным эхом метал ось вдоль улочек села, как и клочья белой шерсти.

Сама миротворица стояла позади Индрика и сыпала проклятиями на голову грубого банника, который вдоволь погонял ее вокруг своей старой баньки.

— Ладно, — махнула я рукой, — возьмем его измором. — Поправила короткую меховую курточку и решительно направилась к черной зверюге.

— Здрасти. — Я остановилась в нескольких шагах от кабана и изобразила самую обаятельную из улыбок. — Погодка сегодня — просто сказка! — и уставилась в маленькие, налитые кровью глазки.

Кабанище удивленно всхрюкнул. Еще бы! За неделю к нему никто и близко не подошел.

— Убью! — Кабан наклонил голову, выставив клыки, и понесся навстречу.

Снег из-под его копыт комьями полетел назад. Я, как кошка, взобралась на уцелевший забор. Забор содрогнулся, доски затрещали.

Я присвистнула, свесившись вниз и разглядывая здоровенную дырищу. Кабан с той стороны пускал пар из ноздрей (или пятака?) и рыл раздвоенным копытом снег.

— Может, поговорим? — с сомнением предложила я ему, выглядывая из-за забора. Кабан упрямо мотнул головой и, подстегивая свою прыть злобным хрюканьем, снова побежал ко мне.

— Опа! — Забор снова затрясся, я улучила момент, когда щетинистая спина хряка промелькнула под ногами, и упала на нее, крепко обхватив конечностями.

Заходя на пятый круг вокруг села, банник выдохся. Остановился, тяжело дыша. Бока кабана широко раздувались и опадали в такт дыханию.

Я, успевшая во время забега по селу прогорланить всю песню про опоросившуюся свинью и при помнившая нехитрый мотивчик пьяного Сусаноо, тоже порядком устала, вернее, меня укачало. Все таки карусели я никогда не любила.

— Слазь. — Кабан вяло дернул спиной. — Поговорим.

Я мешком упала в снег, руки и ноги занемели от напряжения.

Свиная спина — это вам не конская, вся гладкая, круглая и надутая, того и гляди — соскользнешь!

— Поговорим, — согласилась я, глядя из сугроба на темнеющее небо. Кабан досадливо хрюкнул, возмущаясь моим отстраненным видом, и я, кряхтя, встала на четвереньки, уткнувшись лбом прямо в его влажный пятак.

— В бане моей, — предложил кабан и зыркнул узкими глазками по сторонам. Я тоже, не меняя позы, повела глазами на толпу селян, которые с интересом за нами наблюдали. Все село, наверно, собралось после того, как мы завлекающе проскакали по его улочкам. Помнится, вслед нам кричали, улюлюкали и даже пытались мне подпевать.

— В бане так в бане, — легко согласилась я, поднимаясь на ноги и отряхивая снег со штанов и меховой курточки. Кабан, похрюкивая, потрусил впереди меня, махая несерьезным свинячьим хвостом. А я подумала, может, мне за вредную работу начать требовать молоко? Где это видано, чтобы приличные девицы бились с кабанами?

Резиденция банника оказалась ветхой избушкой, вросшей в землю. Оно и понятно, не хоромы же было строить людям, только-только поселившимся в диком лесу. Вокруг бани снег был истоптан и разрыт, но человеческих следов я не заметила. Баня вообще стояла на диком, неумолимо зарастающем пустыре, на который давно никто не совался из-за дурной славы обитателей. На пороге древней избушки стояла жена банника — обдериха, как наседка прикрывавшая когтистыми ручищами свой выводок. Глаза у нее были навыкате, налитые кровью, а детки-обмылки маленькие и страшненькие, все в маму с папой.

— Проходите, чувствуйте себя как дома! — прошипела она, и мне померещилось, что это вода на каменку раскаленную попала.

Очень мы в приюте любили пугать друг друга обдерихой, потом шагу боялись шагнуть в бане не по правилам, крайне удивляя своим примерным поведением воспитательниц — везде мы шалили, кроме бани. Бывало, наслушаешься ночью про глупую девку, которая позвала в гости живые кости, а потом, спасаясь от них, обдерихе в лапы угодила и ходила после этого по селу ошпаренной лысой заикой, а назавтра банный день. Как после такого не робеть?

Я поздоровалась и чуть не на четвереньках вползла в черный от времени и гнили предбанник. Как ни удивительно, пахло сыростью, словно недавно баню как следует протопили и устроили в ней помывку.

— Чуешь банный дух? — сразу сунулся ко мне банник уже в образе костлявого старика с длинной нечесаной бородой. — Семь ден назад пришли люди и затопили баньку мою, уж семь лет как не топленную. Дров не жалели, гниль выгоняли. Мы-то со старухой думали, что так и сгнием вместе со своей хороминой, а тут такое счастье вдруг привалило. Ошалели мы малость от нежданного счастья да и потеряли бдительность. Сунулись после седьмого пара мыться, а тут все — и обмылочки лежат горкой, и водица слитая в тазиках, и венички попользованные на полках. Славно нам так стало, что и думать обо всем забыли, а как собираться стали, гляжу, а моей шапки-невидимки нету. Сперли, черти. Обвели старого дурня как…

Банник досадливо бухнул кулачком в стену, банька вздрогнула всеми своими древними бревнышками. Я даже присела от испуга, хоть и до этого стояла, согнувшись как старая карга.

— Ясно — кивнула я, — вы не волнуйтесь так. Найдем мы ваше сокровище. Тут семи пядей во лбу быть не нужно. Сегодня к ночи.

И полезла быстренько на свежий воздух, чувствуя, как подозрительный взгляд обдерихи буравит спину.

«Вот ведь, — думала я, — хоть и десятая вода на киселе, а тоже родственники. Нет, в глобальном смысле мы все — дети Всетворца, но соглашаются с этим почему-то лишь злыдни-старички да зубастые тетеньки. А Император Златоградский, например, не соглашается. А жаль, у меня вон и в Яви и в Нави такие связи, что обзавидуешся. Я еще только в Ирий не заглядывала, ну так какие мои годы!»

Так рассуждая, направилась я к дому старосты Верстового, где с нетерпением ждали меня. А добравшись, немедленно велела топить баню на постоялом дворе и согнать туда девиц покрасивей, лучше первых красавиц, сколько смогут вместиться, сластей им приготовить, вина, чтобы от страха и неизвестности не ныли, а веселились и пели. Одним словом, раскомандовалась, как лаквиллский воевода, чувствуя, что хоть и не Велию, но все равно какому-то парню нынче бока намнут.

— Тут все просто, — рассуждала я вполголоса, затаившись в предбаннике. Рядом в дубовой кадке прятался Зоря. Он страстно припал ухом к дырочке в бочке, но, как мне казалось, слушал не столько меня, сколько девичью визготню в парилке. Время от времени распаренные красотки выскакивали в облаках пара в предбанник остудиться, и тогда великан глухо ворчал, страдая оттого, что из дырочки видна только стена. Я показывала ему кулак и шипела как кошка.

Девицы подозрительно косились в наш угол, но меня, прикрытую шторочкой, в полутьме было не разглядеть, а отдернуть ее и рассмотреть, кто возится за их спинами, у селянок смелости не хватало. Достаточно было того, что им вдруг приказали мыться посреди недели, да еще угощали.

— Кроме парней-бестолочей никто на банникову шапку позариться не мог, — продолжала между тем рассуждать я.

— Ну почему, а вор? — сопел в бочке Зоря, надеясь проскрести новую дыру. — С такой шапкой можно о-го-го каких дел натворить.

— Ага, например, ковчег с бесценным пером украсть и в суп стражникам гадить, — хмыкнула я и замерла, прислушиваясь. У двери кто-то ходил.

Порог я как следует натерла мылом и выплеснула таз воды у дверей, а девицам велела не выходить из бани, пока угорать не станут. Однако долго ждать не пришлось. Парень — это ведь такой зверь, которого в ловушку заманить, что чихнуть. Только намекни ему, где можно на голых девиц полюбоваться, побежит, не обуваясь.

Летом на речке так хоть рубаху не снимай — сопят за каждым кустом. А тут событие — массовый помыв красавиц.

Я напряглась лесной рысью в засаде и вперила жадный взгляд в приоткрывающуюся дверь. Как я и думала, за ней не оказалось никого. Случись кому увидеть, решили б, от ветра. Я приготовилась прыгнуть и, как только злодей в волшебной шапке переступил порог, закричала:

— Лови его!

Невидимка охнул, оскользнулся на мыльной воде и рухнул, сшибая лохани, скамейки, кувшины, ведра. Я прыгнула сверху, как недавно на кабана, и принялась шарить руками, не зная, где у пойманного низ, где верх. Зоря отбросил крышку бочки и кинулся ко мне на помощь. Но тут дверь в парилку распахнулась и его с визгом окатили кипятком. Мне тоже перепало, а пойманный заревел бугаем и, вскочив, вышиб дверь головою, потому что рук поднять не мог я сидела на его плечах цепко, как клещ, и не собиралась падать, отчасти из вредности, отчасти из страха. Потому что злодей оказался черным кудлатым детиной больше Зори размерами. Шапка свалилась, и теперь он летел с воплем по селу, а дети тыкали пальцами нам вслед, крича:

— Смотрите, ведьма на кузнецовом подмастерье катается! Кузнец ведьму возит!

Насладившись заслуженным отдыхом, наутро мы с помпой отправлялись в путь. Дети бежали вслед за Индриком, заполошные бабы пытались их загнать в дом, пряча от моего «дурного глаза», мужики кто кланялся в пояс, а кто осенял себя защитным знаком.

Только показательно поротый подмастерье улыбался нам радостно и искренне, как друзьям. У него в роду всяческих ведьм и нечисти оказалось больше, чем пальцев на руках и ногах. Вот и не удержался — спер шапку, решил попробовать, каково это нечистью быть? Дружков, которые ему помогали баньку топить и шапку воровать, он не выдал и потому теперь стоял, выгнувшись, как натянутый лук, и болезненно морщился, когда натянутые порты прикасались к поротому месту.

Когда начали разбираться, воевода сгоряча ему пригрозил, что будет ему, как вору, руки рубить. Но тут стал судорожно кашлять и делать круглые глаза жрец Хорса, трепетно прижимающий к груди возвращенный ковчег, намекая, что для подобной процедуры необходимо признать нечестивого банника полноценным гражданином села Верстового, а против этого жрец был категорически. Тут уж напустилась на него я, тыкая в глаза паспортом и знаком архона, и так разбушевалась в борьбе за равные права для всех обитателей Змиевых Засек, что староста села клятвенно мне пообещал выстроить потерпевшему баннику новую баню и выдать соответствующий документ на жительство.

— Ну и чего ты этим добилась? Кому ты, кроме банника, лучше сделала? — спросил Индрик. Он вышагивал, бодро потряхивая крыльями. — Ни тебе денежки в кармане, ни тебе спасибо на прощание.

— Ну не совсем же нас с пустыми руками выгнали! — возмутилась я, косясь на Зорю, а «тайный богатырь» покраснел.

Дело в том, что, когда дело дошло до расплаты, староста не нашел ничего лучшего, как набить наши сумки до отказа съестными припасами, справедливо полагая, что золота и прочего добра у нечисти в лесу сотни сундуков зарыты, а вот воевода, полночи ходивший вокруг Зоряна кругами и выспрашивающий, как бы между прочим, а каково там, в столице, под утро не выдержал.

Заявив, что срамно ему видеть, как такой могучий и жутко полезный для родины богатырь ходит в драном тулупе, щедрой рукой распахнул перед ним дверь оружейной, велев не стесняясь брать все, что понравится. Простодушный Зоря понял его буквально и вынес на себе половину воеводиных запасов, прихватил на конюшне кряжистого бурого коня, и теперь они вдвоем шли по тракту, покачиваясь, покряхтывая и позвякивая металлом. Поверх тулупа Зоря натянул панцирную броню с шипами, на голову огромный, словно казан, шелом, руки и ноги тоже облачил в железо, на плече булава, на боку меч, за спиной щит, не дай бог, с утоптанного тракта свернет, придется тогда его из сугроба с быками вытаскивать.

— И как? — поинтересовалась ехидно овечка у натужно лыбящегося детины. — Чувствуешь себя богатырем?

— А то, — просипел Зоря.

— То ли еще будет, — проблеяла овечка, крутя головой. — Раньше ты за одной Вереей бегал, а сейчас начнет тебя швырять по всему свету, сытый ты, выспавшийся — неважно.

— Чего это?! — удивился Зоря.

— А ты не знал? — приподнял бровь Индрик, решив подыграть овечке. — Стоит теперь кому-нибудь, хоть на краю света, кликнуть тебя по' имени, и ноги сами понесут.

— Да, — вздохнула я, разглядывая румяный бок яблочка, — жизнь у тайных богатырей тяжелая. — И впилась зубами в мякоть фрукта.

Зоря задеревенел, прислушиваясь, не тянут ли его куда-нибудь ноги, не зовут ли далекие голоса, оступился и ухнул в придорожную канаву, присыпанную снегом. Посмотрев, как он бессильно бьется, пытаясь выбраться на дорогу, я категорически велела продать половину барахла первому встречному купцу.

— Злые вы и бесчувственные! — рыдал Зоря, не желающий расставаться с милыми кольчужными рукавичками и неподъемными наколенниками. — Я, может, первый раз в жизни себя человеком почувствовал, а вы!

Купец с трудом смог вырвать из его могучих лапищ двуручный меч, но на шипастую палицу богатырь лег пузом, пригрозив, что скорей примерзнет к земле, чем отдаст последнее. Мы сжалились, тем более что грабеж богатыря обернулся для нас звонкой монетой, чему здорово помогла Алия, сначала нещадно хая через зеркальце все отнимаемое у Зори добро, а потом бессовестно его нахваливая при продаже.

Кончилось тем, что купец принялся нас слезно умолять продать ему такое полезное в торговле зеркальце, пришлось врать, что сидящая в нем зеркалица ночами бьет непонравившимся хозяевам морды. Алия для достоверности порычала и построила зверские рожи.

Запихивая добытые деньги в мешок, я с удивлением обнаружила, что позаимствовала у Сусаноо не только книгу, но и его блестящий меч.

— Бронзовый?! — удивилась Алия и умилилась: — Какая прелестная, но совершенно бесполезная вещица!

Мне меч тоже показался прелестным, его можно было использовать как тросточку и как украшение, при этом он был настолько тупой, что нечаянно порезаться им было невозможно. Я тут же для проверки потыкала и пошлепала им Зорю. Великан обиженно мычал и отмахивался от меня булавой, как от комара.

Шедшие нам навстречу обозы воспринимали это как борьбу прославленного богатыря с нечистью. Подбадривали Зорю, я и сама втайне надеялась, что до Велия к вечеру дойдут слухи, что богатырь Зорян таки пришиб рыжую на летающем коне. Вдоволь намахавшись воеводиным подарком и получив свою долю денег, бывший вор отмяк и даже развернул карту, планируя, куда нам топать.

— Вот хутор Погорельцы, а вот Гугнево, пройдем через них. А заночевать можно или в Кедровом, или у Афанасия-калачика.

Нам в общем-то уже было безразлично, куда идти, поэтому я повелела:

— К Калачику.

Индрик нырнул под мохнатые лапы елей, и мне пришлось спешиваться. День был не по-зимнему теплым, снег липким, настроение расслабленное, а обилие припасов провоцировало делать привалы каждый час, чем мы и занимались. С великим трудом, лишь к вечеру мы добрались до Погорельцев. Сытые, пьяные, довольные.

Вечером в моем зеркальце возник Аэрон, застенчивый, как дитя, позванное на взрослый пир, чтобы спеть песенку.

— Привет. — Он сделал мне ручкой.

— Ой, кого мы видим» — влезла овечка. — А где же твои дружки? Глазок своих бесстыжих не кажут?

— Ой, да все в делах они, все в делах, — в тон ей отозвался вампирюга. — А у вас как жизнь-здоровьице?

— Вашими молитвами, — буркнула я.

— Ага, стало быть, все еще не в духе? Дуемся?

Я фыркнула и оборвала связь.

Хозяева хутора огнищан-староверцев смотрели на Индрика со священным трепетом. Дети норовили ненароком то перо у него вырвать, то состричь клок шерсти с овечки. Когда они стали с интересом поглядывать и на меня, я поняла, что пришло время добыть очередную архивную книгу.

— «Густав фон Птиц из Красного города», — прочитала я и, почесав голову, спросила у Индрика: — Где этот Красный город?

Дядя осуждающе уставился на меня и даже головой покачал:

— Чему вас только в Школе учат?

— Красный город — это богатейший квартал в столице. — Зоря вздохнул мечтательно, забыв на миг о том, что, став тайным богатырем, порвал с преступным прошлым.

— А у меня куча шикарных платьев без дела валяется, — сразу вспомнила я. Быстро выпотрошив сумку и обрядившись в лисью шубку, я чмокнула Индрика в нос; — Прости дядя, но крылатый конь в столице будет привлекать ненужное внимание, — и, прежде чем Индрик сообразил, в чем дело, выскочила на улицу, свистнула, гикнула и умчалась прочь на Сивке-Бурке.

В столице, учитывая разницу во времени, была полночь, но люди этого словно не замечали, падая с небес, я с удивлением увидела море огней, а когда мы приземлились посреди широкого бульвара, то услышала еще и смех с песнями. В снежной пыли мы лихо пронеслись по освещенной улице, уворачиваясь от несущихся навстречу упряжек. Немного подпортили гульбище, изрядно напугав толпу на площади, потому как погасили случайно десяток фонарей.

— Вот так тут всегда, — радостно сказал мне Сивка. — Хоть дракон трехглавый с небес упади, не заметят.

Я оглянулась: компания, которую мы пугнули, уже вовсю хохотала, забыв про нас, дамочки хлопали глазками, мужики по-индюшачьи раздувались. Вздумай я их топтать дядей Индриком, то и наутро обо мне бы вспомнили лишь потоптанные. Перейдя на рысь с видом завсегдатая, знатока и ценителя, Сивка решил прокатить меня по столице. И мне пришлось признать, что родной Княжев произвел-таки на меня впечатление. Если сияющие витрины не обманывали меня, то народа богаче северцев в природе не существовало, а Великий Князь мог скупить Мирену, Урлак и Златоград, просто ему девать их некуда было. Здесь все сияло золотом, серебром и драгоценными каменьями. Даже самая захудалая лавчонка была отделана красным деревом, самый последний трактир был расписан так, что маэстро Рогацио умер бы от зависти, а храмы пугали своим величием, но даже они терялись на фоне ослепительного кремля.

— Ух ты! — в который раз восхитилась я. Там и здесь кипели балы. Сивка для моего удовольствия время от времени перемахивал через кованые чугунные ограды, чтобы я могла прильнуть к высокому окну и завистливо полюбоваться зрелищем. В бальных залах было светло как днем, паркет блистал, пары кружились или лихо отплясывали, явно не собираясь завтра с утра трудиться или чесать голову, думая, как достать денежку.

«Да, — подумала я, — воску и масла здесь не жалеют!»

А уж ярмарка с шутихами и фейерверками, с ледяными фигурами в огнях и вовсе заставила с тоской вспомнить о подругах. Вот кого от ночных каруселей с огоньками не оторвать бы было, так это мавку! А жонглеры с огненными булавами? Да Алия не успокоилась бы, пока вся не пообжигалась! А лоточники, а карамельщики, а конфетчики, а мороженщики! Решено! На каникулы едем сюда втроем! И плевать на парней! Здесь новых найдем, вон их тут, как тараканов!

На меня действительно поглядывали, масляно щуря глазки и подкручивая усы, добры молодцы, половина из которых была, по словам Сивки, конокрадами, домушниками и ворами. А я вспоминала Зорю и многозначительно им улыбалась, заклинание Гомункула до сих пор еще работало. Даже мелькнула шальная мысль — привести из столицы с десяток красавцев.

— Да, скучновато здесь. — Сивка покивал головой. — Ну дак будний день он и есть будний, а вот в праздники… — Жеребец закатил глаза. Я поняла, что умру сейчас от зависти к столичным, и, сжав бока Сивки, велела двигаться в Красный город.

Вопреки моим ожиданиям, во всем районе оказалось только одно здание, сложенное из кирпича помидорного цвета. Солидные люди предпочитали обходиться мрамором. Фон Птиц не стал исключением, хоть и показался мне оригиналом, облицевав свой домище диким камнем. Злобные грифоны при входе грозили мне когтями, я состроила им жуткую гримасу, но испугать бронзовых было нелегко. Колотушка на дверях в форме бычьей головы гулко бухнула в гонг.

Надо сказать, что и в Красном веселье лилось рекой, гуляли все, кроме моего должника. Фон Птиц предавался здоровому сну. И мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем на отчаянный звон из дверей особняка выглянул заспанный старикан.

— Вы — Густав фон Птиц? — спросила я.

Старик с волшебным светильником в руке с достоинством поправил съезжающий с плеча шитый золотом кафтан, оглядел меня с ног до головы.

— А вы, собственно, по какому вопросу?

Сразу стало ясно, что наглостью тут не возьмешь, здесь наглых пачками видали, но тут мне на помощь пришел Сивка-Бурка, с удовольствием почесывающийся о вытянутую вперед лапу грифона.

— Передай Густаву, что пришло время вернуть старый должок.

А я, чувствуя прилив вдохновения, добавила:

— Грядет расплаты страшный час!

— Зря ты это. — Богатырский конь вздрогнул.

И впрямь — раздался жуткий вой, а между мной и старикашкой выросла стена оранжевого огня, нас швырнуло наземь и понесло, кувыркая, словно сухие листья. Вслед полетели молнии, с сухим треском впивавшиеся в снег вокруг меня.

— Держись! — проорал Сивка, передо мной ничего, кроме его хвоста, не было, но уж в него-то я вцепилась так, что конь хрюкнул, но злого слова мне не сказал, а наподдал во всю свою лошадиную прыть. Так мы и летели в облаке огня и блеске молний. Сивка кричал встречным: — Поберегись!

А я визжала, разбрызгивая пузом снег. Следом неслись, заливисто лая, собаки и свистели, грозя алебардами, постовые.

Остановились мы только на середине реки, в том месте, где Княжевка начинала задумчиво петлять, словно собираясь повернуть вспять.

— Что это было? — прохрипела я, со слезами глядя на шубейку, покрытую ледяными струпьями. Снег был везде: в сапогах, в волосах, за шиворотом. По дороге Сивка опрокинул два бака с отходами, и теперь от подола воняло рыбой. Богатырский конь задумчиво выкатил губу, глядя на веселящуюся на том берегу столицу, и задумчиво протянул:

— Слыхивал я про одного фон Птица, дак тот был великокняжеским архимагом, но это вряд ли он…

— Почему? — Я шмыгнула носом. — Вон как молнии метал!

— Ай, да обыкновенное заклятие, — отмахнулся Сивка. — Такие в половине знатных домов стоят. А У того фона есть грифоны, которые, даром что из бронзы, оживают и, пока злодея, покусившегося на хозяина, насмерть не заклюют, не отстанут! И нет никакогозаклятия ни у мага, ни у нечисти, чтобы их остановить.

И тут мы уставились друг на друга, вспомнив, кому я строила рожи и об кого Сивка чесался. Стоило мне понадеяться, что, может, это не тот дядечка, как с неба послышался гневный клекот. Сивка без раздумий ухватил меня зубами за шиворот и закинул себе на спину, рявкнув:

— Держись!

Я уцепилась за его шею, а он, с силой оттолкнувшись, взлетел к звездам. Но грифоны, словно дворовые псы, вцепились Сивке в бока, конь закричал, и мы рухнули вниз, я успела заметить внизу великокняжеский кремль:

— Миленький, хотя бы не на палаты падай, — взмолилась я, припав к Сивкиному уху. И зажмурилась, в красках представляя, что мне будет, если хотя бы маленькая золотинка с кремля осыпется. Сивка, из которого грифоны так и норовили вырвать клок, что-то промычал, и мы проломили крышу надвратной башни.

— Хорошо упали, — всхрапнул Сивка, — терем княжий не порушили. — И завалился на бок, теряя сознание.

— Сивка, Сивка! — зарыдала я, слушая, как грифоны бронзовыми когтями разрывают потолочные балки над головой. — Что же делать то?

— Стражником оденься, — прохрипел конь. — Незаметно выйдешь из кремля и дуй к фон Птицу, пусть он обратно зверюг своих забирает, а то заклюют насмерть.

Тут под одним грифоном перекрытие рухнуло, и он упал вниз, погребая моего верного коня под грудой мусора.

— А-а-а! — заорала я, каким-то чудом вывалившись через дверь на крутую лестницу и кубарем катясь вниз. Не видно было ничего, я даже удивилась, как мы смогли в такой яркой столице отыскать такую беспросветную башню? Стоило мне начать метаться внизу, как я обнаружила на своем пути множество стеклянных стен, которые звенели и грозили разбиться.

— Да что ж это такое? — шипела я, пытаясь выбраться из этого звенящего лабиринта. — Прямо Гомункулов архив до нашего погрома. — И тут я уперлась в кого-то, пощупала дрожащими пальчиками ткань, привстала на цыпочки и обнаружила шлем, правда, без шишечки, как у Зори, и догадалась, что у охранников Великого Князя форма висит на специальных чучелках, какие я видела у портного в Веже. Вот и алебардочка имеется в правой руке, нашарила я в темноте оружие. Грифоны надо мной завыли, я услышала, как Сивка заорал:

— Беги, Верея! — и наподдал кому-то копытами, бронзовый звон наполнил разрушенную башню. Обозлившись на злобного архимага, который невинных людей травит бронзовой нежитью, я накинула форму стражника и, забыв всякую осторожность, выскочила на княжий двор.

— Где здесь ворота на Красный город? — рявкнула я первому встречному, мужик закатил глаза и упал, как бревно. Двор княжий был мощен булыжником, и мои каблучки звонко и злобно цокали о камень. Так что стража у ворот увидела меня издалека.

Я, испугавшись, что сейчас они меня схватят и, пока я буду объясняться, Сивку заклюют, со всей суровостью, на которую была способна, заявила:

— Кто сейчас с моей дороги не уберется, будет жалеть об этом сильно, но недолго! — и очень удивилась, когда стража прыснула в разные стороны, словно тараканы. Я хмыкнула, поправила капюшон, положила алебарду на плечо и со всех ног помчалась к фон Птицу.

Густав фон Птиц, архимаг и глава Конклава магов, в ту ночь заработался допоздна. В последние дни накопившиеся дела все меньше оставляли ему времени просто посидеть с книгой у камина, разобрать личные документы, поработать с новыми перспективными заклятиями, которых собралось уже немало, но все они были в черновиках. Поэтому на внезапный гул гонга он не сразу обратил внимание, услышал и забыл, пока не ворвался его старый друг и управляющий домом Мефодий.

— Ну все, Густав, допрыгался! — заявил с порога управляющий. Нечисть по твою душу явилась, сейчас в клочья рвать будет!

Архимаг с удивлением глянул в окно и не поверил своим глазам, увидев пляску молний, вслед за которыми со своих мест сорвались грифоны и устремились в небо, что само по себе говорило о нешуточности угрозы. Потеребив бороду, архимаг не очень уверенно спросил:

— За что?

— А то не за что? — при щурился управляющий.

Как человек разумный, фон Птиц понимал, что всякого политического деятеля есть за что, но не так же откровенно! Вдвоем они спустились по мраморной лестнице, вышли наружу и, замерев на крыльце, стали прислушиваться к давно уже ставшему привычным столичному шуму. Все было как всегда, ржали кони, смеялись люди, в соседнем доме музыканты лихо вдарили кадриль, вот только со стороны Кремля словно потянуло холодком, стали один за другим гаснуть фонари, тоскливо, как по покойнику, завыли псы, раздался Короткий женский вскрик, а следом визгливый мужской.

Фон Птиц, человек не робкого десятка, собрался с силами, твердо уверенный, что готов дать отпор любой напасти и… Застыл соляным столбом на пороге собственного дома. Решительно и целеустремленно к нему шагала, поигрывая косою, Смерть. Росточку она была невысокого, но очень страшная. Ветер раздувал полы плаща, и он трепетал вокруг нее, словно черные крылья. В безлунной ночи череп сиял особенно ярко, притягивая к себе внимание. Архимаг с ужасом чувствовал, что не в силах оторвать глаз от бездонных глазниц, в которых ему мерещился голодный блеск

— А пузо у ней шерстяное, — шептал побледневший и вцепившийся ему в руку Мефодий. Птиц посмотрел, куда тыкал управляющий, и почувствовал подступившую к горлу дурноту. Он почему-то представлял старуху-скелет в балахоне, но все оказалось еще ужаснее, а более всего наводил страх мерный цокот шагов.

— Густав фон Птиц? — осведомилась Смерть, остановившись перед крыльцом и опершись на косу. Если б не сила, которая исходила от нее, архимаг еще мог бы подумать, что это розыгрыш, но в эту ночь все было очень серьезно, поэтому он только кивнул.

— Вы-то мне и нужны, — заявила Смерть удивительно молодым голосом. — Птичек своих отзовите, — повелела она и махнула косой в направлении княжьего кремля. Архимаг беспрекословно повиновался и хлопнул ладонями. Полюбовавшись, как охранники застывают на своих местах, Смерть удовлетворенно кивнула.

— И еще одно дельце у меня к вам есть. — Она многозначительно замолчала.

— Может, пройдем в дом? — предложил привыкший к дипломатической учтивости, архимаг. — Стоит ли на ветру решать важные дела?

Но Смерть тактично отказалась, сказав, что визит ее будет кратким, дескать, дела. Архимагу стало нехорошо, он понял, что все кончится прямо тут, на грязном крыльце, а Мефодий начал кланяться и пятиться задом, слезливо шепнув:

— Прощай, дружище, в Ирии свидимся.

Архимаг попробовал вспомнить всю свою жизнь, но из-за бурности ее в голову лезли лишь отдельные клочки, а Смерть меж тем погрозила ему пальчиком:

— А вы уж десять лет как должник, не забыли?

— Помню, — обреченно кивнул головой Густав, вспомнив кровавый лед Корфагского озера и озверевших орков.

— Ну так давайте! — Смерть радостно протянула свою костистую длань, облаченную по случаю мороза в какую-то несерьезную, с вышивкой, варежку.

— Что давать? — опешил фон Птиц, завороженный этой варежкой, а более сообразительный Мефодий подхватился:

— Густав, черт старый, ты что-то ей пообещал?

— Не помню, — затряс головой архимаг.

— Что же вы, милейший? — укорила его Смерть. — Тут помню, а тут не помню. Я и обидеться могу. За книжечкой я.

Спустя минуту «Элементы сущности и превращения энергий» с величайшим почтением были переданы в личные Смертевы руки.

— Долгих лет жизни, — ухмыляясь, пожелала она и залихватски свистнула. Дрогнула земля, и в облаке пара появился страховитый конь. Он был бы красив, но кровь запеклась на боках, мешаясь со злато-серебряной шерстью, красные глаза смотрели недобро, весь он покачивался, словно недавно встал из могилы и неуверенно чувствовал с я на земле. Смерть, однако, не придав этому значения, заскочила на спину и, сжав ногами бока, приказала трогать, на прощание помахав косой над головами архимага и управляющего.

Долгое время два друга стояли, задумчиво глядя вслед ускакавшей гостье, пока зябко кутавшийся в кафтан Мефодий не заявил:

— Сколько живу, Густав, столько тебе удивляюсь. Даже Смерти от тебя ничего не надо, кроме атласа анатомии.

Проклятый шлем сыграл со мной злую шутку. То, что Сивка довольно серьезно ранен, я поняла, лишь когда он ни с того ни с сего стал заваливаться на бок, как Индрик, решивший сделать крутой вираж. В лицо дохнуло жаром пустыни, я припала к шее коня, и ладони мои оскользнулись по крови. Сивку мотануло, словно пьяного, когда он оттолкнулся от незнакомой горы. Я успела заглянуть в бездонную пропасть под нашими ногами, и тут нас понесло спиной вперед, мы даже кувыркнулись в прыжке. Сивка лишь успел прохрипеть мне:

— Держись!

И мы ухнули вниз, подмяв под себя ели, какие-то кусты и пробив тоннель в сугробе.

— Госпожа, госпожа! — услышала я как сквозь вату. И, извинившись перед Сивкой-Буркой, использовала его, как трамплин. Прыгнула животом на снег и начала бешено молотить руками, как пловчиха, выгребающая против течения.

Двое лесорубов, видевших мое падение, устремились мне на помощь, но, забредя в снег по пояс, вдруг повели себя в точности как столичная стража, то есть, ни слова не говоря, развернулись и бросились наутек. Их мохнатая лошадь обиженно взвизгнула, когда ее вытянули кнутом, но подчинилась.

— Вот гадство! — Я ударила кулаком по снегу, сползая обратно в нашу нору. — Сивка! Сивка! — Ухватив коня за уши, я пыталась заглянуть ему в глаза. — Не умирай! Здесь люди есть, я помощь позову. Сивка приоткрыл один мутный глаз и судорожно забился, словно смерть увидал, потом замер и прохрипел:

— Ну тебя, Верея, так и со страху умереть можно!

— Что, сильно грязная, да? — Я сняла шлем, увидела, что держу в руках, и, визжа, швырнула черепом в Сивку. Сивка тут же лягнул его обратно, и череп упал мне на колени инвентарным номером кверху. После цифр и букв скучным канцелярским почерком было написано «Маска смерти» и в скобочках — «кунсткамера Великого Князя».

— Ну это многое объясняет, — сказал Сивка. — У этой кунсткамеры было довольно забавное начало.

Прапрадед нынешнего Князя — Вадслав Янович увидел в одной деревне двухголового теленка и попросил своего алхимика замариновать его на память. А через год поймал на воровстве своего канцлера и решил, что моральные уроды ничуть не хуже. Говорят, что в его правление казнокрадства совсем не водилось.

Я поспешно закидала череп снегом, надеюсь, что это была не голова канцлера.

— Эй, есть кто живой? — услышала я снаружи крик и снова забарахталась в снегу. На этот раз снаружи были уже не лесорубы. По сердцу больно царапнуло — не любила я княжьих сынков, а этот, на белом коне, в шитой золотом епанче явно был княжич со сворой.

— Кто такие? — властно гаркнул он, а его люди, соскочив с коней, полезли к нам. Я вмиг была выдернута из сугроба, а перед Сивкой-Буркой они сробели. Княжич едва скользнул по мне безразличным взглядом, как меня разобрала злоба. Я содрала с себя потерявшую всякий вид шубу и процедила сквозь зубы:

— Благодарю за помощь, но было бы учтивей, если бы вы слезли со своего скакуна. Перед вами дама.

Надо отдать ему должное, с коня он слетел раньше, чем в вихре снега к нам выметнулся окровавленный и шатающийся, но все равно величественный Сивка-Бурка.

— Госпожа, я — принц Рокмир, наш Замок Теней будет рад принять столь очаровательную и благородную гостью. — И он припал губами к моей ручке. Не знаю, что меня больше поразило — его неслыханная учтивость или то, что моя сила рванула к нему, словно застоявшийся конь. Мы оба отскочили друг от друга, причем он так искренне и витиевато извинился, что я не успела испугаться как следует.

— Сударыня, поверьте, я не имел в виду ничего плохого, — сказал он, хлопая бирюзовыми, прямо как у меня, глазами.

— Поверьте, я умею защищаться от магов, — поспешила я успокоить его, приплясывая на месте. Платье на мне было, несомненно, роскошное, но жутко холодное на зимнем ветру. Увидев, как у меня краснеет нос и синеют губы, он спохватился, содрал с одного из своих людей тулупчик и, накидывая мне его на плечи, робко поинтересовался:

— Надеюсь, вы не откажетесь быть моей гостьей?

— Куда же я денусь? — буркнула я.

Мы отправились пешей процессией к серому замку, маячившему далеко на горе, так как садиться к кому-либо я отказалась. Я переживала за Сивку, но конь, показав глазами, что все не так уж страшно, просто его шатает от потери крови, деликатно наступил мне на ногу, когда я попыталась с ним заговорить. Я сразу захлопнула рот, он старший, ему видней. К тому же все сказки Аэрона, как правило, начинались с того, как красавец-волшебник заманивал наивных дурочек в свой замок А кончались они одинаково — все умирали в страшных муках, я имею в виду красавиц.

Очень не хотелось, чтобы Рокмир оказался главным героем одной из этих сказочек, тем более что молодой человек был не так уж и гадок для княжича или принца. У него была смешная привычка все время сдувать падающую на глаза смоляную прядь и краснеть, что говорило о неиспорченности натуры. В сочетании с решительной властностью и царской осанкой это делало его очень романтичным.

— Вы живете один? — потихоньку выведывала я.

— О нет! — Он засмеялся. — Иногда наш замок называют волчьей норой. За этими стенами ютится целый выводок принцев и принцесс, включая моих матушку и отца.

— Ты единственный маг в Замке Теней? — поинтересовалась я на всякий случай. Принц потупился, но, к его чести, врать не стал: — Видишь ли, Замок Теней выстроил мой отец, когда у него возник конфликт с Конклавом магов.

У меня чуть ножки не подкосились. Только второго Лонгина мне не хватало! Взглянув на мое лицо, Рокмир поспешно замахал руками:

— Отца нет дома. Но даже если б он и был, я уверяю, вам бы ничего не грозило в Замке Теней.

— Будем надеяться, — вздохнула я, и Сивка-Бурка повторил мой вздох.

Заиграли трубы, я удивленно задрала голову, рассматривая трубачей в красных кафтанах. Навстречу нам вывалила толпа, удивив меня как своей многочисленностью, так и радостными криками, словно Рокмир не на час уехал, а отсутствовал по крайней мере год.

— К сожалению, у нас здесь так заведено, — развел руками принц. — Матушка держит дворню в строгости.

Сама матушка не замедлила выйти навстречу своему сыну, и я мысленно присвистнула. Никогда я не видела такой жгучей красоты, Но, с другой стороны, именно так я и представляла себе настоящую ведьму. Черноглазая и черноволосая, она была высока и по-змеиному гибка. Алые губы сложились в жутко милую улыбочку, больше жуткую, чем милую. Она влюбленным взглядом скользнула по сыну и впилась глазами в меня, словно гвоздь мне в лоб вколотила.

— Познакомьтесь, это моя матушка, королева Лилит.

— Очень приятно, — солгала я, а королева молча показала мне все тридцать два зуба и повела рукой в сторону замка: — Прошу.

Я оглянулась, желая получить совет у Сивки-Бурки, и с удивлением обнаружила, что его едва не на руках несут в конюшню.

— Эй! — попробовала я возмутиться, увидев, какими масляно влюбленными глазками мужики таращатся на моего коня, но тут на меня саму, словно мухи на патоку, налетели служанки королевы и зажужжали:

— Вы так устали, грязны, разрешите вас проводить. — Они так уговаривали, что меня прямо укачивать начало с непривычки. Я и глазом моргнуть не успела, как оказалась заперта в комнату, раздета и усажена в бочку с горячей водой, а служанки все вились вокруг и не замолкали ни на секунду. При этом они так споро и слаженно гладили, чесали и умащивали меня, что я почувствовала себя куклой, попавшей в руки увлеченных игрой детей. В какое-то мгновение я была вынута из воды, высушена, причесана, одета, напомажена, набелена, надушена. И, когда посмотрелась в зеркало, завизжала от ужаса:

— Это не я!

— Это вы, — ласково успокоила меня главная служанка, цепляя к подарку королевы — жемчужно-голубому платью — кружевной воротничок. В общем, я никогда не завтракала с такой торжественностью.

Рокмир, как гостеприимный хозяин этого дома, встретил меня на пороге, подал руку и проводил в столовую, извиняясь по дороге, что не может принять столь очаровательную гостью как положено: в пиршественном зале, с изысканными яствами и прочей чепухой.

Столовая Замка Теней оказалась весьма скромной, чуть-чуть побольше актового зала Школы Архона. За лесом колонн я не смогла разглядеть стен, а потолком столовой служил стеклянный расписной купол. Мягкий солнечный свет падал косыми лучами, и создавалось полное впечатление, что ты гуляешь в зачарованном эльфийском лесу. Резчики по камню постарались, чтобы арки казались ветвями деревьев, а цветы на колоннах живыми, словно качающимися под ветром. Музыканты на хорах вели незатейливую мелодию, которая эхом гуляла по залу, то удаляясь, то неожиданно приближаясь.

— А у вас здесь довольно мило, — призналась я, усаживаясь за длинный, как торговая баржа, стол и такой же изобильный. Если б я попробовала каждого лакомства по чуть-чуть, то, наверно, умерла бы от переедания. Королева Лилит улыбнулась мне, возразив своим грудным голосом:

— Прошу прощения за скромность стола. Завтракаем мы обычно без изысков.

Все чада королевы, включая Рокмира, заулыбались и закивали.

— Разрешите представить вам мою семью, — улыбаясь, проговорил принц. Он лишь сделал вид, что присаживается за стол, тут же встал, отобрал у слуги блюдо и, проявляя верх галантности, начал лично ухаживать за мной.

— Вот эта черноглазая хохотушка с зубами как у кролика — моя сестра Флора.

Сестра Рокмира возмутилась и швырнула в него накрахмаленную салфетку, от которой он с улыбкой увернулся. Зубки у двенадцатилетней принцессы были один к одному, как жемчужинки. Младшему брату принцу — Туру, было девять, а Магни и вовсе шесть. Но вели они себя так, словно были родственниками Сиятельного. Во всяком случае, самый младший ловко орудовал ножом и вилкой, нарезая блины с мармеладом на микроскопические кусочки, я даже позавидовала.

— Рокмир, ты совсем не даешь нашей гостье позавтракать, — укорила со своего конца стола королева Лилит и, встав, хлопнула в ладоши. К моему удивлению, молодые отпрыски, стоило матери подняться, тоже бросили еду и повскакивали со своих мест, демонстрируя даме уважение. Я о таком только в книжках читала, а королева даже кивком детей не удостоила, взяла из рук слуги изящный золотой кувшинчик, гордо прошествовала ко мне и с улыбкой наполнила один из бокалов кроваво-красным содержимым кувшина.

— Я вижу, вы совсем не пьете вино, и это похвально для столь юной девы. Вот сок граната. Попробуйте. Вам понравится.

Принц вытаращил глаза на свою матушку и с криком:

— Разрешите, я подам! — сунулся к бокалу так поспешно, что опрокинул его и разлил все содержимое на скатерть. К чести королевы, она не отвесила подзатыльник сыну и не накричала, а, прикрыв глаза на секундочку, мягко его упрекнула:

— Ну какой же ты неаккуратный. — Взяв другой бокал, она наполнила его. Рокмир тут же подхватился и, желая искупить свой недавний промах, с улыбкой потянулся к новому бокалу.

Широкий кружевной манжет тут же шлепнулся в сок, одна петелька кружева зацепилась за изумрудный камень, украшающий бокал, и, стоило ему отдернуть руку, как все содержимое вылилось на пол.

— Не судьба! — радостно подвела я итог. — Напьюсь в другой раз.

Королевские детки тихо хихикали, глядя, как кормление гостя превращается в балаган. Слуги вокруг стояли с бесстрастной миной, и только королева-мать закаменела фарфоровым личиком, хмуро глядя на неуклюжего отпрыска.

— Рокмир, ты ведешь себя недостойно, — с едва ощутимой угрозой отчитала она сына. В ответ на что принц, твердо глядя в глаза матушки, возразил:

— Сожалею, что не дал вам, мама, напоить гостью именно ГРАНАТОВЫМ соком. Но я могу сходить за любым другим, если вы пожелаете.

В ответ на это королева не менее твердо посмотрела в глаза сыну и проговорила:

— Пока я хозяйка этого дома, мне и решать, каким соком поить гостей.

Мне стало интересно.

— Вы так спорите из-за этого сока, словно чем-то другим я могу попросту отравиться, — заметила я.

Мама и сын с задумчивой серьезностью посмотрели на меня, пока королева Лилит не пояснила:

— В своем замке мы привыкли давать гостям только лучшее. — И, повернувшись к сыну, непререкаемым тоном произнесла: — Тебе следует быть аккуратней. Надеюсь, второй кувшин ты не разольешь по дороге сюда.

— Можете быть спокойны, матушка. — Рокмир отвесил поклон и, развернувшись, пошел, чеканя шаг.

Я только диву давалась, думая про себя: «Ну и штучка эта Лилит. Не хотела бы я такую свекровь — живьем съест». Завтрак продолжился. Флора интересовалась, как там поживает большой мир, а я пыталась выведать, как называется королевство, в которое я угодила. Оказалось, никак, дальше стен замка королевство не распространялось и даже за право рубить дрова и охотиться в ближайшем лесу приходилось серьезно биться с окрестной нечистью.

— Как вы не боитесь жить в этих диких краях?! — ужаснулась я.

— Мой супруг, — гордо вздернув подбородок, сказала королева Лилит, — один из величайших магов этого мира, и единственная причина, по которой мы терпим соседство навьих тварей, это та легкость, с какой он подчиняет их себе в дни опасности, собирая из них дружину.

«Ух ты, — подумала я, — надо быстро делать ноги, пока хозяин не вернулся!» Тут появился Рокмир, чопорный и бесстрастный, как княжий стольник, подошел ко мне, с поклоном наполнил кубок и протянул. Я улыбнулась и отпила, чтобы сделать приятное маме принца. Лилит победно оскалилась, заставив меня все-таки усомниться, что все в порядке с этим соком, но тут комната вокруг меня крутнулась, принц подхватил меня на руки, последнее, что я услышала, — его взволнованный голос:

— Ах, кажется, нашей гостье стало плохо.

Я вынырнула из небытия с криком отчаяния. Не помню, что мне снилось, но это было что-то ужасное. Однако стоило открыть глаза, как крик умер не родившись. Меня окружали ребра, кости, позвонки… Было такое чувство, что меня сожрало чудовище. Я подскочила. Подо мной была кровать — небольшая, но со всеми удобствами: пуховая перинка, пуховая подушка, шитое золотом покрывальце, дорогущий миренский ковер на полу, около кровати столик с зеркалом, заполненный всяческими коробочками и пузырьками, от которых пахло дорогой парфюмерией. (Лейя позеленела бы от зависти.)

— Эй! — осторожно вякнула я, еще не понимая, что произошло, но уже подозревая, что меня опоили и затевают недоброе. — Есть тут кто живой? — Живых не было, стены из костей не отражали эха. — Эй, — не унималась я, — я сейчас разозлюсь и все здесь разнесу. — Моим угрозам не вняли. Тогда я закатала рукава, но из самых миролюбивых намерений все-таки предупредила: — Пеняйте на себя, начинаю разносить. — Зажмурила глаза и изо всех сил захотела, чтобы стены для начала потряслись. Акция устрашения не получилась, нет, кровать зеркало задрожали, но вот стены плевали на мои желания. — Так, — уже всерьез обозлилась я, — а вы в курсе, что это не первый замок, который я с лица земли стираю? — вопросила я и так ярко представила себе, как стены вокруг меня разлетаются щепочками, что в порыве забыла прикрыть голову руками. Дерево, стекло, ткань, все, что было в комнате, в единый миг было сметено неслыханной силы ураганом, изодрано, исковеркано и стерто в мельчайший порошок. — Уй! — завизжала я, пытаясь закрыть лицо, чудом в последнюю секунду выставляя щит. Теперь все это кружилось вокруг меня, дыхание перехватывало от неимоверной смеси духов, в воздухе плавали цветные нити, и только костяные стены остались равнодушны к моему гневу. — Вот вы как? — кашляя и чихая, возмутилась я. — Ну тогда держитесь, щас вам мало не покажется. — И, набрав полную грудь воздуха, заорала во все горло: — Анчутка!

Часа через три я сидела злая и охрипшая, как столетняя ворона. Никто на мой зов не явился, в окружающем меня беспорядке я с трудом смогла расчистить себе пятачок, в центре которого и сидела, ожидая, что будет дальше. В голове бродили всякие жуткие мысли, самая страшная из которых была та, что меня здесь замуровали и никто не явится, пока я не иссохну до скелета. Мыслишка была гадкая, я всячески ее от себя отгоняла и даже обрадовалась, когда услышала шорох, словно из стены вытащили пробку.

— Кому тут делать нечего?! — сипло поинтересовалась я.

— Это я, принц Рокмир, — услышала я страстный шепот.

— Ну и чего тебе надо, гаденыш? — ласково поинтересовалась я.

Принц обиженно засопел:

— Отчего же сразу гаденыш? — обиделся он. — Я вас от смерти спас. Между прочим, матушка вас вообще отравить хотела.

— Ой, какая приятная семейка! — всплеснула я руками. — Сейчас еще папашка явится, начнет меня в дружину собирать.

— В каком смысле?! — не понял принц. — Ах да, я в ваших вещах архон видел… Это чей?

— На дороге нашла, — буркнула я. — Слышь, спаситель, ты когда меня из замка выводить будешь? На дворе-то уже поди ночь, матушка уснула, не заметит.

Принц закашлялся, словно мухой подавился, а я сразу поняла, что благородство не самая его сильная черта. Сейчас начнет всякие гадости предлагать. Правильно я не люблю княжьих сынков — все они гады, как один. Скрепя сердце я предложила:

— Ладно, давай выкладывай свои требования.

— Какие требования? — вроде бы даже удивился подлый Рокмир.

— Ну не просто ж так ты меня в этом склепе маринуешь.

— Это не склеп, — сообщил принц. — Это комната для содержания магических созданий, сложенная из костей хтонического чудища. Ее мой папа специально спроектировал.

— Слушай, — рявкнула я, — давай ты мне лекцию позже прочитаешь, когда я приеду на руины вашего замка посмотреть, или ты хочешь сказать, что я так запала тебе в душу, что ты посадил меня тут, как в зверинце, и будешь приходить, чтобы полюбоваться?

Принц замолчал под напором моих обвинений, а потом растерянно признался, что как-то по-другому представлял себе наш разговор.

— Вы поймите, я же вам ничего дурного не предлагаю, просто там, в лесу, когда я почувствовал вашу неиссякаемую мощь…

— У-у-у! — завыла я по-волчьи. — Ненавижу магов, нет у вас ничего святого! Всяк норовит над бедной девушкой надругаться, воспользоваться ею. — После этого взрыва я захлопнула рот, огладила на себе платье и великодушно согласилась на все его предложения.

— Ладно, заходи, пользуйся, пока я добрая.

Принц за стенкой чуть не задохнулся от счастья, но головы, к сожалению, не потерял, заявив, что не может прямо сейчас открыть дверь в мою темницу, но желает в залог нашего сотрудничества получить малую толику моей силы, и я увидела, как из стены ползет его рука.

— Если для вас это, конечно, не составит труда, — слащавым голосом проговорил он, а я подумала: и как он мог мне понравиться хотя бы на короткое мгновение?

— Не составит, не составит, — пробурчала я и, распинывая щепки, в которые превратилась моя шикарная кровать, подошла к стене и изо всех сил уцепилась в протянутую мне руку, воображая себя морем-океаном, как я это проделала с Велием.

Сила принца Рокмира хлынула в меня потоком, да таким, что негодяй взвизгнул, а я злодейски захохотала, припомнив Маргобана, но принц все испортил, дернулся так сильно, что я не смогла удержать его руку. За стеной послышался шум падения, я радостно осведомилась:

— Эй, есть кто живой?

Мне никто не ответил. Я страстно припала к дырке, увидела тускло освещенное факелом подземелье, ряд клеток и верстак, похожий на кузнечный, с всякими щипчиками, крючочками, коловоротами и кандалами. Недолго думая я высунула туда руку и проделала все свои утренние упражнения с землетрясениями, поджогами, погромами и метаниями молний. Проклятая костяная клетка не давала мне развернуться, но верстак и часть коридора разнесло в пух и прах, а потом я прочитала медленно приходящему в себя принцу лекцию о настоящем рыцарском поведении, что положено и чего не положено делать принцам, больше всего бесясь из-за того, что не вижу Рокмира и мне приходится стрелять молниями наугад. В полубреду он все-таки сообразил, что я могу либо заглянуть в дыру одним глазом, либо высунуть руку, и начал отползать в сторону. Я рычала тигрицей и требовала, чтобы он хоть сейчас был мужчиной и не смел ползать при даме, сыпля во все стороны ливнями огненных шаров. Иногда нас прерывали слуги, прибегавшие на шум побоища, их я бесцеремонно запуливала обратно в коридор. До тех пор, пока не появилась хозяйка замка.

— Ага! — весело воскликнула я, завидев Лилит. И тут же, высунув руку, пожелала дождь из лягушек и жаб, однако ожидаемого визга не услышала, сквозь кваканье прорезался взбешенный голос королевы:

— Это все, что ты можешь, мерзавка? Мне не страшно твое колдовство, я сама ведьма.

Я с удивлением вырвала из дыры руку, чтобы посмотреть на не поддающуюся моим чарам ведьму, и, взвизгнув, отскочила от стены, поскольку Лилит, подобрав валяющийся на полу прут, попробовала выткнуть мне глаз. Я ухватилась за железяку, и мы, сопя, стали бороться. Королева была сильнее, но зато я смогла сделать так, чтобы прут укусил ее за палец. Лилит разразилась площадной бранью, а я, не мешкая, обрушила на нее потоки огня, льда, каменьев и молний, которые, к моему удивлению, не причинили ей никакого вреда. Когда я снова припала к дыре, то поняла почему — на ней гроздьями висели амулеты. Я захохотала:

— Ой, не могу!

Лилит потрясенно замерла.

— Ведьма, говоришь? Да ты только за счет своих цацек и держишься! Если бы не они, давно бы уже лягухой квакала рядом со своим сынком! — И я мстительно пульнула в сторону Рокмира, затаившегося за клетками.

— Не смей! — завизжала королева и стукнула железякой по стене, я еле успела отдернуть руку. Так мы и шипели друг на друга, как две гадюки, пока не подал голос принц. Вот тут уж королева совсем потеряла голову, разверещавшись, как базарная торговка, забыв обо всех приличиях. Принц был оскорблен, унижен, смешан с грязью, побит и бесцеремонно вытолкан из подвала, несмотря на все мои усилия помешать. После чего Лилит пообещала, что я в своей клетке с голоду помру, и погасила единственный факел. Хотя зачем, если стены моей темницы сами светились?

Оставшись в одиночестве, я поняла, что утомилась, а также то, что ближайшие три-четыре дня мне будет очень нелегко, потом станет легче. Через четыре дня, по словам Велия, люди умирают от жажды, отправляясь в светлый Ирий.

Протянула я, однако, намного дольше. Не сказать, что время летело стрелой, я поняла, насколько каторжанам, добывающим камень в карьерах, веселее, чем одиночному заключенному. Основных занятий, чтобы убить время, у меня было три. Первое — это долбить костяную стену при помощи инструментов, добытых через дырку из разгромленного подземелья. К сожалению, это были в основном палки и крючки, ни один из молотков в эту дыру не пролез, я скребла и царапала ненавистные стены, но толку было чуть.

Утомившись, я предавалась второму развлечению — сочиняла срамные частушки о Лилит, которые исполняла с чувством и до хрипоты. Третьим развлечением был принц, который бледной тенью время от времени появлялся на пороге каземата и начинал меня увещевать, кружа вокруг моего узилища, как собака вокруг кости. Я каждый раз боролась с собой, чтобы не прибить негодяя насмерть, и он, видимо чувствуя мою неприязнь, принимал всяческие меры предосторожности. Увешался гроздями амулетов, а главное — не появлялся на пороге без подарков. При нем всегда был бурдючок с водой и что-нибудь съестное.

Голода как такового я не испытывала, а вот жажда меня мучила по-настоящему. Еще живя в Мирене, я слышала жуткие истории про то как в пустыне умирают люди, и теперь чувствовала себя караванщиком. От принца я и узнала грустную историю семьи.

— В общем, так, — начал он, стоя за стеной. — Через год после того как я родился, мой отец отправился на север и там встретил девушку из простых, не нашего круга. Даже решил забросить все и остаться с ней. Матушка тогда сильно разозлилась. — Принц тяжко вздохнул, а я молчала, не понимая, к чему он клонит. — Она наняла наемных убийц.

— И неудивительно, — хмыкнула я, — такая-то гадюка.

— Она не гадюка, — возразил принц, — просто очень любит отца и иногда ее заносит. — Он вернулся к своей истории: — Эта женщина родила от отца девочку, которую отдали на воспитание тетке, и ребенок жил у нее до трех лет, пока атаман разбойников не решил, что может еще и на этом разжиться. Естественно, сказал об этом матушке и получил новый заказ.

— Как у вас все естественно, — съязвила я, припадая к шлангчику, воткнутому в стену. — Пришла в дом гостья, естественно, ее надо отравить! А как же иначе?

— Да нет же! — досадливо крякнул Рокмир. — Никто бы тебя не стал травить, если бы ты не была так на свою матушку похожа.

— Послушай, принц, какая разница, на кого я похожа?! Твоей-то матери что за дело?!

Рокмир, досадуя на мою недогадливость, стукнул по стене.

— Я же тебе объясняю — отец хотел от нас уйти…

— К крестьянке, — подхватила я.

— К твоей матери, на которую ты очень похожа! — рявкнул Рокмир. — И так все разжевал, куда уж больше?

Я подавилась бутербродом, закашлялась.

— А ты ничего не путаешь? Может, твоя матушка всех девиц без разбору травит? — И тут меня осенило: — А-а, я поняла, это новый способ уговаривания! Дескать, семейное предприятие «Отец, сын и дочь». Какой нас будет девиз? Поделим весь мир поровну?

— При чем тут это? — скривился незваный братик и начал запихивать мне в темницу золотую безделушку. — Это портрет твоей матери, который разбойнику давали.

Я вытерла руки о платье и раскрыла золотой медальон. С эмали на меня смотрела я. Только глаза были серые и прическа строже. Кулон не выглядел подделкой, но я на всякий случай еще решила пошутить:

— Пусть матушка за второе убийство требует деньги назад. Ее явно надули.

— Уже стребовала. Вся банда второй день в замке, клянутся, что ты в речке утопла.

У меня и ножки подкосились.

— Утопла, — согласилась я и, привалившись к стене, посоветовала принцу топать отсюда побыстрее, пока я не стала братоубийцей.

— А как же?… — начал он робко.

— Вали отсюда! — рявкнула я и, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, бессильно шмякнула по стене. — Вот ведь гадство!

Первый приступ беспокойства случился у Велия, когда Верелея в очередной раз куда-то там поскакала. Они с Аэроном сидели на очередном мертвом хуторке, которые на старом промысловом тракте стали встречаться все чаще. Вампир уже раскочегарил печь, заварил чай и пообещал пожарить мясо на углях, как вдруг задумчиво повел головой из стороны в сторону, как прислушивающаяся собака, и уверенно заявил:

— Все, поскакала поскакунья твоя.

— Куда? — хмуро вздохнул Велий.

— Откуда ж я знаю? Вон зеркало, спроси, — буркнул Аэрон и зверски навис с ножом над куском мяса. Поужинав, легли спать.

Ночь была беззвучной, холодной и глухой, даже волки не выли, чувствуя близкое присутствие моровой девы. Наутро проснулись оба с больной головой. Давно не топленная печь нагнала в избу угара, во рту было кисло, на душе — погано. С трудом заглотив холодный чай, друзья отправились в дорогу. По примеру Вереи все группы теперь пользовались подробными картами, составленными местными старожилами, вот только на промысловом тракте больших сел не было. Приходилось идти наугад, кидаясь из стороны в сторону, как медведь-шатун.

Бедные кони, которых большую часть времени заставляли бежать по целине, вынуждая грудью пробивать в снегу тропы, истощали. И хотя их старались кормить везде, где возможно, отборным овсом, радостными животные не выглядели. Похлопав своего каурого по шее, вампир решительно сказал:

— Доберемся до купеческого подворья и поменяем.

— Третий раз уж, — пробубнил Велий, — сколько можно?

Но вампир был непреклонен:

— Нечего из животных жилы тянуть, это тебе не люди. Ты чего такой смурной?

— Голова трещит, сил нет. И знобит чего-то.

— Угорел, — кивнул головой вампир и вдруг встал в стременах, напрягшись, как струна. — Слышишь?

Вдалеке выла, захлебываясь тоской, собака.

— Вот леший! — выругался Велий и погнал коня. Пробившись по глубокому снегу к хутору, они едва не загнали коней, но все равно опоздали. Живых там уже не было. И даже кобель, который их позвал, уже валялся издохшим.

— Да что ж это такое! — Аэрон обежал по кругу мертвый хутор и замер перед прогалом в елях.

— Смотри!

На снегу, едва заметный, отпечатался след босой ноги, словно кто-то невесомый летел над землей. Друзья посмотрели в том направлении. Если верить карте — там была пустота, белое пятно, ничто.

— Это моровой девы след? — неуверенно спросил Аэрон, Велий покачал головой:

— Дева следов не оставляет. Это след ведьмы, которая ее позвала.

— Зачем вы, люди, это вообще делаете?

— Откуда ж я знаю? — пожал плечами маг. — Это о нечисти можно говорить что-то определенное, а человеческая душа — потемки. Может, ее обидел кто в детстве, а может, с самого рождения такой тварью была. — Быстро черкнув на колене послание в Конклав, Велий подождал, пока пепел от вспыхнувшего донесения осядет на снег, хмыкнул, глядя через плечо на получившуюся серую стрелку, которая уверенно указывала вслед ведьме.

— Ох, бедные коняшки, — посочувствовал Аэрон своему каурому, однако заупрямиться не дал, твердой рукой направив в погоню за моровой девой.

Погоня получилась мучительно медленной; там, где сумасшедшая ведьма просто летела, то ныряя под деревья, то перепрыгивая через них, им в буквальном смысле приходилось пробивать дорогу, да еще время от времени рыская из стороны в сторону в поисках потерянного следа. Аэрон клял зиму, из-за которой он не может развернуть крылья и полететь.

К вечеру, измученные и сами полумертвые, они добрались до охотничьей избушки, на пороге которой в одной рубашке сидела ведьма, расчесывая костяным гребнем длинные черные волосы. Велий выругался так грязно, как только умел. Человеческого в ведьме осталась разве что оболочка. Голубая кожа казалась полупрозрачной, глаза отражали блеск звезд, меж пальцев струился мертвенный синий свет.

Тяжело спрыгнув с коня, маг вынул свою саблю, исписанную рунами и заклят ми, и, тяжело вздохнув, покачал головой.

— Как же я в с, гадин, ненавижу. И чего ты добилась всем этим? — Он широко развел руки, словно пытаясь обнять мир, а ведьма тонко улыбнулась, проворковала:

— Я стала деве сестрой названой, я жизнью с ней поделилась, она со мной — дыханьем, теперь мы обе бессмертны, обе вечны.

Велий плюнул себе под ноги и, воткнув саблю в снег, стал чертить ею круг, словно не решаясь приблизиться к ведьме. Та встрепенулась и навострила уши, пытаясь вслушаться в речь мага. Но тот хоть и говорил громко, но так быстро, что слова сливались в единый непонятный сумбур. Ведьма напряглась, отложив свой гребень, а Велий, так и не вынув саблю из снега, побежал вокруг дома, успев крикнуть Аэрону:

— Если вскочит, держи ее, сколько можешь!

Ведьма и вампир посмотрели друг на друга, но молчали, пока Велий, пашущий саблей снег, не вынырнул с другой стороны.

— Что ты пашешь? — прищурившись, спросила ведьма.

— Я пашу борозду и хочу поставить тын от земли до неба, — рявкнул маг. — Запру загороду золотыми ключами и положу их под алтарь, чтобы никому не найти и никогда ими не отпирать.

Ведьма завизжала так, словно ее головней прижгли, и ринулась на Велия. Аэрон прыгнул на нее барсом и повалил в снег, но это было единственным, что ему удалось, потому что в следующий миг ведьма подскочила, ухватив вампира за шиворот, и так начала его трепать из стороны в сторону, словно тот был жалким кутенком. Видя такое, Велий припустил того пуще, крича во всю глотку:

— Беги!

Аэрон чудом вывернулся из полушубка и вывалился за пределы круга лишь за мгновение до того, как маг его замкнул.

Ведьму, бросившуюся следом, отшвырнуло назад, и над заснеженным лесом громыхнул грозовой раскат, словно вдруг посреди снежной зимы случилась летняя гроза.

— Что теперь? — спросил задыхающийся Аэрон, утирая пот.

— Теперь пойдем ее хозяйку ловить. — Устало опираясь на саблю, Велий кивнул в сторону темного леса.

— А эта? — показал на ведьму Аэрон.

— Эта? — Велий сунул заговоренную саблю обратно в ножны и, тяжело взобравшись на коня, махнул рукой: — С этой и без нас разберутся. Впрочем, если хочешь, — на, заруби.

Аэрона передернуло, он затряс головой, всем своим видом показывая, что такие подвиги не по нем.

— Ну тогда поехали. — Велий тронул коня, потом хлопнул себя по лбу и снова полез в сумку: — На, хоть рубаху сверху накинь теплую. А то потом еще перед Урлаком отвечать придется, что заморозил тебя по дороге.

Аэрон хохотнул и натянул на себя шерстяную рубаху, а потом вытащил из своего мешка шелковую, нарядную, надел сверху:

— Видал, какая у меня есть?

Велий улыбнулся:

— Запасливый ты, как бурундук, нет, как Верелея, у ней тоже сумка нарядами набита. Даже шуб две штуки было. Платьев нарядных тоже.

— А зачем это ей? — заинтересовался Аэрон. — Насколько я знаю свою «невесту», ничего просто так она с собой не возьмет.

— Вот и я думаю, зачем? — пожал плечами Велий. — Кстати, как она там? Вернулась или еще нет?

Аэрон задумчиво закрыл глаза, затем встрепенулся, крутанулся в седле туда-сюда, потряс головой, словно собираясь вытряхнуть воду из ушей, и разразился руганью:

— Вот ведь ведьма проклятущая! Так меня о землю шарахнула, что в голове звон стоит. Извини, друг, не чувствую ничего.

— Ничего, пройдет. — Велий разочарованно вздохнул. — Раз поблизости не чувствуешь, значит, она еще далеко.

И они поехали дальше, стараясь по пожухлой хвое, по наметенному снегу, по мертвящей тишине вдали найти след ушедшей моровой девы. Вслед им летели громовые раскаты и нечеловеческий вой плененной ведьмы.

К исходу третьего дня Индрик уже готов был бежать из Погорельцев, очень живо ему припомнилось, почему он скрывается в Заветном лесу и что это за штука — фанатичное поклонение. Да и за Верею он стал не на шутку волноваться. Переговорил со всеми через зеркальце, достал Зорю вопросами, не тянут ли того ноги куда-нибудь бежать?

— Бесчувственный ты, как истукан! — топотал единорог. — Во время ее запоя тебя же веревками вязали! А сейчас что?

— Да вроде бы отпустило, — разводил руками Зоря. — Не тянет никуда. Может, померла она?

— Померла, так на могилку бы тянуло, — успокоил его единорог и тут же велел: — Собирайся!

— Куда?!

— Велия проведаем.

— Ты жего терпеть не можешь, — ухмыльнулся Зоря.

— Я тебе поухмыляюсь! — не выдержал дядька Вереи. — Овечка, ты с нами?

— Еще неизвестно, кто тут с кем, — проблеяла та. — Я тоже удивляюсь, чего это маг пропал?

— Вот и я думаю, какие-то непорядки, — кивнул Индрик, но прежде чем они отправились, случилось еще одно. На подворье Погорельцев серой тенью мягко скакнул волк.

— Привет — Алия помахала всем ручкой, легко соскользнув с косматой спины волка. — Что-то я давненько своей подруги не видела и не разговаривала с ней.

— Мы тоже, — буркнул Зоря.

Алия уперла руки в боки, пристально оглядела компанию:

— Вы хотите мне сказать, что не знаете, где моя подруга?

— Мы уже три дня не знаем, где она, — сказал Зоря.

— Что?! — воскликнула Алия. — И вы сидите здесь и ничего не делаете?! Честное слово, — она обернулась к Серому Волку, — со мной она сохранней была!

— Да мы и так уже хотели… — виновато проговорил Зоря, оглядываясь на Индрика и овечку, мол, почему я должен тут за всех отдуваться.

— Хотели они! — вскипела Алия и топнула ногой. — Сидели тут и лясы точили! — И в две минуты устроила всем такой допрос, что взмок даже Индрик, а Зоря лаквиллку неимоверно зауважал.

— Во какая! — Он ткнул локтем в бок овечку. — Только что каленым железом не пытает!

— Еще не вечер, — сказал Серый Волк и деликатно зевнул, прикрывая лапой сахарно-белые клыки и косясь на Индрикову подружку. Овечка невнятно что-то проблеяла и полезла под брюхо единорога.

— Значит, так, — решительным тоном заговорила Алия. — Если она действительно поскакала к этому фон Птицу, как вы говорите, то мы сейчас поедем к Велию и пусть он выясняет, что это за столичный гусь.

— Велий к зеркальцу не подходит, — пожаловался Зоря.

— Значит, мы сами навестим. — Алия вскочила на Серого Волка и так сильно ударила его каблуками в бока, что тот всхрапнул и пожаловался:

— Вообще-то я былинный персонаж.

— И что, мне теперь умереть от почтения? — насупилась Алия.

— Да нет, я это к тому, что лет мне много. — Серый оттолкнулся от земли, услышав позади ехидное блеяние:

— Подкаблучник.

Безвестный хутор встретил их ревом побоища. Пятерку вновь прибывших вжали в землю и чуть не распылили серым пеплом.

— Кто такие? — орал ражий мужик, вжимая сапогом Зорю в снег.

— Мы к Велию, — просипел богатырь.

Разъяренная Алия билась в тисках спеленавшего ее заклятия, но Серый Волк ничем не мог ей помочь, на него самого недобро смотрели три колдуна с рогатыми посохами. Индрик и овечка стояли спина к спине, насколько это у них получалось, держа оборону. Единорог скалил клыки, пугая боевых магов своими обширными связями в Навьем царстве, а те никак не могли определить, к какому виду нечисти его отнести.

— Ребята, вы не знаете, с кем связываетесь! — гневно ржал Индрик, но «ребята» пугались его не больше, чем каменного истукана при дороге. Срочно вызванный Велий был черен от усталости и едва не падал, но его поддерживал замученный вампир.

— Индрик! — радостно помахал он рукой. — А мы уже управились!

— Бижу, — прошипел единорог, — весь Конклав, поди, тут.

— Ну-у, не весь, — протянул маг, — но четвертушка точно.

— А чего это они вас посохами бодают? — влез в разговор вампир.

Индрик прищурил глаза и разразился такой гневной речью, что потряс даже седобородых колдунов.

— Чего ж вы сразу не сказали? — Они уважительно спрятали посохи за спину. — А то к Велию, к Велию.

— А мы потому что к Велию, — рявкнул Зоря, поднимаясь из снега и с уважением глядя на силача, который его топтал. — Друг, у тебя перекусить не найдется? А то я когда нервничаю, на меня жор нападает.

— Терпи, паря. — Силач хлопнул его по плечу. — Здесь все на версту вокруг отравлено, так что кушать не рекомендуется.

— Ну дела… — вздохнул Зоря. — И хозяйка пропала, и пожрать нельзя.

— Какая хозяйка?

— Ну та, которая жена вон того вурдалака. — Зоря показал на Аэрона.

— Какая жена?! — запротестовал Аэрон. — Нет у меня жены!

Велий обвел всех хмурым взглядом и потребовал:

— Рассказывайте, что опять случилось? И где эта оторва?

Короткий рассказ Индрика он выслушал с отрешенностью человека, не спавшего трое суток, после чего вскарабкался на единорога и спросил:

— Ты за сколько до столицы доберешься?

— Ну к вечеру, — задумчиво тряхнул крыльями Индрик.

— Замечательно. — Велий покачнулся. По дороге я вздремну. — Он обернулся: — Передайте архимагу Густаву фон Птицу, что я его вечером навещу по очень серьезному делу.

До самого вечера встревоженный Индрик добросовестно махал крыльями, покрикивая на Серого Волка, который никак не хотел отставать, несмотря на двойную ношу. Замученный не меньше Велия Аэрон категорически отказался спать, пока неизвестно, что случилось с его любимой «невестой», поэтому бессовестно дрых, облапив Алию. И лаквиллке приходилось держать его, чтобы не ухнул вниз.

Овечка, выпросив у магов карту Северских земель, сказала, что запросто обставит Индрика и даже встретит его в Красном городе с пирогами. Зоря попенял ей, что вообще-то пропала хозяйка и не до глупостей, на что овечка фыркнула и умчалась, мгновенно растворившись в снежной дали.

— А вы, я полагаю, с нами останетесь, — оценивающе глядя на Зорю, сказал один из боевых магов. — У вас, говорят, какая-то проблема с хозяйкой. Мы могли бы попробовать вам помочь.

— Не надо меня пробовать. — Богатырь попятился. — Мне и с хозяйкой неплохо. — Он покрутился на месте. — Послушайте, а столица-то в каком направлении?

— Там, — показал пальцем маг, — примерно.

— Ага, — сказал Зоря. — Значит, солнце в спину, а луна в лицо. — Он подтянул свои сапоги-скороходы, отвесил всем присутствующим поклон и кинулся вслед за друзьями.

Фон Птицу, получившему сообщение по магической почте, не пришлось бросать дела в ожидании Велия, поскольку последние четыре дня он пребывал в странном состоянии — дела Конклава вдруг стали какими-то далекими и ненужными, даже сообщение об уничтожении моровой девы он воспринял без особого интереса. Неожиданно для самого себя он погрузился в дела, которые годами откладывал: чтение книг, шлифовку заклятий, созерцание природы и составление духовного завещания потомкам.

Мефодий всячески ограждал его от рутины, не давал настырным курьерам даже шататься под окнами, выставив караулы в обоих концах улицы, и таким многозначительным молчанием встречал вопрос «Что происходит?», что даже Князь, до которого доходили странные слухи, велел не беспокоить архимага ни под каким предлогом.

Тем удивительнее было для фон Птица появление на пороге его кабинета смущенного Мефодия, который последние дни старательно изображал бесплотную тень.

— К тебе посетители, Густав.

Архимаг поднял на управляющего непонимающий взор и, повертев в руке перо, скривился:

— Извини, Мефодий, я сегодня не расположен принимать гостей.

— Простите, но и мы не расположены принимать отказ, — заявил Индрик, бесцеремонно оттирая Мефодия в сторону. Хотя кабинет у архимага был немаленький, всем сразу стало тесно, а учитывая, что вслед за Индриком втиснулись буквально все, включая багрового, взмокшего Зорю, то там стало просто невозможно тесно!

— Простите, чему обязан? — спросил архимаг, откладывая перо.

В жизни ему пришлось повидать немало, и он сразу понял, что столь колоритная компания не соберется по пустяшному поводу.

— Простите, что мы так врываемся к вам, — сказал Велий, устало опускаясь в кресло напротив фон Птица, а едва продравший глаза вампир беззастенчиво пристроился на краешке стола. — Но у нас очень важное дело, мы потеряли одну известную вам девушку, которая собиралась посетить вас четыре дня назад.

Архимаг как-то странно оцепенел, помолчал с минуту, потом неуверенно проговорил:

— Четыре дня назад у меня была одна-единственная встреча, и не с той особой, которую вы опекаете, господин Велий.

— А с кем? — спросила, вылезая из-под стола, овечка. Мефодий крякнул.

— Вы знаете, — задумчиво произнес фон Птиц, — нас посетила Смерть.

Гости выпучили глаза, маг смущенно пояснил:

— У меня возникло ощущение, что мы не поняли друг друга.

— Она долги собирала, — вставил Мефодий.

Велий, серьезно посмотрев на него, потом на мага, заметил:

— Но, как я вижу, вы оба живы.

— Чертовщина какая-то. — Архимаг потряс головой. — Она потребовала анатомический атлас… Зачем ей это?

— Книга! — хлопнул по столу Аэрон.

— И с ней был конь, да? — сунулся вперед Индрик.

— Был, — растерянно ответил фон Птиц.

Ничего, кроме всеобщей тревоги, визит к фон Птицу не дал. Пока сообразивший, в чем дело, фон Птиц организовывал через Конклав поиски Вереи, а Индрик отправился поднимать нечисть, Велий и Аэрон сидели на крыльце дома архимага.

— Как надо было напугать архимага, чтобы он потом четыре дня был никакой! Это глава-то Конклава! — восхищался Аэрон. — Может, и впрямь на ней жениться? Весь Урлак будет как шелковый, и я у ней под крылышком.

— Все тебе шуточки. Происходит что-то серьезное. Ты ее сейчас чувствуешь? — досадливо взмахнув рукой, спросил Велий.

— Нет, — тряхнул головой Аэрон. — Как отрезало.

Друзья посмотрели на Зорю, топчущегося около грифонов. Богатырь все пытался то соскрести с них чешуйку, то сунуть палец в нос.

— Эй, богатырь, а тебя ноги никуда не тянут?

— Да уж лучше б тянули! — Зоря бросил жалобный взгляд на Велия. — При хозяйке вона как здорово было, а нынче уже два раза на княжий двор позвали.

— Зачем?! — удивился Аэрон.

— Да уж явно не пряником угощать, — вздохнул вор. — Интересуются, что за тайный богатырь у нас на Засеках появился.

— Не трусь, я тебе в Урлаке политическое убежище дам.

— Ага, — Зоря попятился, — я уж лучше здесь покаторжаню.

Протянув долгую ночь в тоскливом ожидании, к утру все поняли, что дела плохи.

— Как сквозь землю провалилась, — расстроено сказал Анчутка, деликатно прихлебывая чай из кружки архимага. Фон Птиц отрешенно колол щипчиками сахар, а Велий, на которого бодрящие зелья уже практически перестали действовать, задумчиво протянул:

— Сквозь землю… А ведь она недавно с Грунькой поцапалась.

— Пор-рву, пор-решу, пор-рушу! — рявкнул черный от злобы Карыч, заставив архимага вздрогнуть.

— Давайте не будем решать все сгоряча, — успокоительным тоном проговорил фон Птиц.

— Хладнокровно порешим всех, — поддержала его Алия, Серый Волк прижал ее лапой к дивану, досадуя, что ничем не может помочь.

— Господин архимаг, — протиснулся в дверь Мефодий, — спасите меня, там эта, которая… ну… — Из коридора донесся голос мавки:

— Нет, я хочу знать все! — Появившись тут же на пороге, она всплеснула руками. — А вы знаете, что его грифоны исклевали Сивку-Бурку? — Лейя обвиняюще ткнула пальцем в фон Птица.

— Угомонись, подруга, — обратилась к мавке Алия. — Все мы знаем и вообще к войне готовимся.

— Ну наконец-то. — Мавка кинулась на грудь Сиятельному. — Дорогой, ты же всех поубиваешь, кто мою подружку обидит, правда? — Ну если возникнет такая необходимость, то безусловно, — дипломатично ответил ей Князь.

— Ну теперь будет потеха! — просипела из- под лапы Серого Волка лаквиллка.

В моей темнице шел настоящий бой. Лилит гоняла отпрыска по подземелью, сыпля проклятиями и пытаясь взгреть Рокмира вырванным из его рук бурдюком. Принц резво уворачивался, стреляя голубыми молниями в летучих мышей Лилит.

— Не смей трогать моих крошек! — визжала королева, но неблагодарный сын упорно не хотел, чтобы ему выцарапывали глаза. Я демонически хохотала в своем узилище и, подбадривая дерущихся, орала:

— Ставлю на братца! — от чего Лилит ярилась еще больше.

— Мерзавка! — шипела королева, покрываясь зелеными пятнами.

— Приятно познакомиться! — жизнерадостно откликнулась я, пытаясь строить рожи в дырку.

— Ты околдовала моего сына! Ты мне всю жизнь испоганила!

— Сама начала, жаба! — зарычала я и, сунув руку в отверстие, попыталась ее подстрелить. Судя по вскрику Рокмира, в королеву я не попала. — Братик, ты живой?

— Он тебе не братик! — взвыла, подобно баньше, Лилит.

— Милая мачеха, не стоит так распалять себя, поберегите здоровье! — сладко пропела я в ответ. — У вас все-таки уже возраст, вон какие синячки под глазами!

На миг мне показалось, что королева сейчас ворвется ко мне, чтобы задушить голыми руками, но она меня разочаровала, всего лишь ринувшись к дырке в стене, как пустоголовый голубь. Утратив всякое величие, Лилит стала плевать в дырку; это было так противно, что я свернула из носка пробку и, не задумываясь, заткнула этот фонтан ругательств, крича:

— А в приюте нам за это еще и рот с мылом мыли!

Королева задохнулась от гнева и, понимая, что меня ей не достать, снова фурией набросилась на сына. Изрядно униженный, но непобежденный Рокмир стрелой метнулся прочь, пообещав еще вернуться ко мне.

— Что?! — завопила Лилит. — Никогда! Есть в этом замке каменщики? Замуруйте эту дверь, немедленно!

Скажу по правде, мне стало страшно, так страшно, что я закричала:

— Мы так не договаривались! — и жалобно заныла: — Милая мачеха, куда же вы? Я буду без вас скучать!

— Не бойтесь, — послышался заговорщицкий шепот. Из дырки не было видно, кто это, но я как-то сразу узнала Флору. — Здесь есть еще пара лазов, о которых мама не знает.

— Правда?! — обрадовалась я. — Вижу, не такие уж вы и плохие родственники.

Флора встала перед дыркой — в белом платье, с косичками, глядя на меня такими невинными глазками, что я сразу догадалась, каким образом ее маманя стала королевой. Ни один мужик не устоит перед таким ангелочком, пусть даже она и ведьма.

— Почему ты решила мне помочь? — спросила я.

— Ах, — она вперила в меня свои искренние глазки, — по-моему, моя матушка поступает с вами нехорошо, заточив в темницу.

— И ты меня сейчас выпустишь?!

— Если вы поклянетесь на архоне служить мне. — «Невинное дитя» помахало моим талисманом.

— Да уж, милое дитя, — пробормотала я и состроила зверскую рожу. — Давай топай отсюда! А то сейчас подпалю тебе попу!

Флора с очаровательной улыбкой присела в реверансе:

— Как вам будет угодно, сестрица. Я приду сюда через три дня со стаканом воды и архоном.

— Стой! — остановила я ее, холодея. Так или иначе надо выбираться из этой осточертевшей клетки. Я просунула руку в дыру. — Скажи, у меня колечко на пальце светится?

Флора подошла, наверно, рассматривала кольцо, а я приготовилась отдернуть руку, когда она попробует его стибрить.

— А оно магическое? — поинтересовалась Флора. Самой мне было ничего не видно, и это меня бесило.

— А сама-то ты как думаешь? — сердито отозвалась я.

Флора с минуту молчала, потом снова послышался ее голос:

— А если я вам скажу, вы поклянетесь мне на архоне?

Я зарычала и от избытка чувств сложила ей аккуратный кукиш, жалея, что у меня лапища не как у Зори, тогда получилось бы более наглядно и убедительно.

Змиевы Засеки не видали такой воинской армады со времен пришествия степных орд. Колонны нечисти текли по Миренскому тракту, а меж ними сновали курьеры Конклава магов. От Погоста до Куличиков проехать по дороге было невозможно. Воевода Чарониц согнал всех мужиков города на подмогу купцам, но навести порядок среди почуявшей свободу нечисти было практически невозможно. Если б не Анчутка и Карыч, руководившие армией, Змиевы Засеки, отвыкшие от больших войн, обезлюдели бы совсем.

Овечка, прискакав по утрамбованной сотнями ног, копыт и лап новой дороге до заимки, где открывался лаз в Подземное царство, сообщила, что нагрянуть внезапно никак не выйдет. Вокруг заимки рватней немерено, и Грунька стоит во главе целой армии, а в глубинах, с основными силами, находится Подземный царь, который рвет и мечет, требуя обратно свои ключи.

— Что ж мы его тогда не запечатали! — досадливо хлопнул себя по лбу Велий.

— Драпали слишком быстро, — сказала овечка.

— В любом случае войны не избежать, — сурово проговорил Анчутка.

Аэрон, присутствовавший на совете на правах главнокомандующего армией Урлака, сидел, ковыряясь в ухе. Леди Диодора осторожно взяла любимое дитя за руку и положила ее на колени, укоризненно качая головой.

— Жужжит что-то, — признался Аэрон матери. — Что-то очень знакомое, словно… — Он на миг замер и вдруг вскочил, опрокидывая походный столик с картами местности, и, тыча пальцем в стену, закричал:

— Там она, там!

— Аэрон, — леди Диодора, краснея, бросила виноватый взгляд на сидящих за длинным столом, — ты ведешь себя неприлично.

— Мама! — обрадовано запрыгал вампир. — Велий, она там! Маг первым сообразил, в чем дело, и торопливо вырвал из кармана зеркальце.

— Немедленно покажи мне Верелею! — закричал он и вытаращил Глаза. — Вот дрянь! Я ее люблю, с ума схожу, а она издевается!

Все ринулись к зеркальцу, сшибаясь лбами, и потрясенно замерли, глядя на кукиш, который продемонстрировало им равнодушное серебро. Маги переглянулись между собой, а фон Птиц, как глава Конклава, осторожно поинтересовался у Велия:

— И что это может обозначать?

— Пор-роть ее буду! — рявкнул Карыч. — Тр-ри дня без пер-ре-дыху!

Феофилакт Транквиллинович страдальчески закатил глаза; из всех присутствующих он единственный вот уже сутки ожидал от своей ученицы чего-то подобного. Слова «война» и «Верея» не вязались в его представлении друг с другом, а вот «Верея» и «пакость» — это было то самое. Не в силах сдержать удовлетворенную улыбку, он проговорил:

— Ну вот теперь вы меня, я думаю, понимаете.

Аэрон жаждал действия, поэтому, вылетев из шатра, закричал:

— Я знаю, где она! — тут же был подхвачен Индриком, стремительно взметнувшимся в небо. Следом за ним взмыла волна крылатой нечисти и тяжелые урлакские драконы.

— Мама, — спустя часа три вскрикнул Магни на смотровой башне, — смотри, какие странные птички!

Лилит, решившая успокоить нервы прогулкой, взглянула, куда показывал отпрыск, и стала белее своей шубы. Не прошло и мгновения, как весь Замок Теней окутался аурой голубого огня, став неуязвимым для чужаков.

Переброска войск — всегда дело тяжелое. И воевода Чарониц был потрясен лихостью, с какой маги зашвырнули всю нечисть черте куда.

— Там же одни болота, — пробормотал он, хмуро глядя на карту.

— Ну туда им и дорога, — с облегчением вздохнул малый воевода Верстового.

— Этот-то наш, Зорян-богатырь, тоже с ними, — горделиво заметил староста и тут же пригорюнился: — Ободрали они нашего соколика. Только одна палица при нем, родимом, осталась, и только на него наша надежда.

Все трое посмотрели на наполненные чарки и, каждый подумав о своем, осушили за победу славного богатыря Зоряна Засечного.

А бедный Зоря шатался от шатра к шатру с палицей на плече, не зная, куда себя пристроить. Осадив странный замок, родичи Анчутки чего только ни делали, но никак не удавалось взять его приступом. Зоря сам пару раз поднимался по тропе на гору к замку и словно упирался в невидимую стену. Он тужился, сопел, упирался палицей, пытался грести и даже бежать сквозь невидимую стену в своих чудных сапогах, но чем сильнее напирал, тем шибче катился вниз. Испробовав все — от катапульты до могущественных заклятий и подкопа, Анчутка был вынужден признать — он не знает, что делать с этой каменной махиной. И вот теперь вся нечисть бесновалась в лесу, жаждая битвы, а подлый враг, похитивший хозяйку, поплевывал на всех со своей горы, словно и не замечая их копошения, от чего нечисть стервенела еще больше. Даже привычный Индрик начал звериться, а к прочим родственникам Вереи богатырь и вовсе подходить боялся. Вот и ходил от шатра к шатру, стараясь держаться поблизости от Велия, который был хмур и бледен.

— Нет, вы не представляете, с чем мы имеем дело! — неслось из-под расписного полога. — Ведь эта та самая «Волчья Нора» — убежище Ландольфа!

— Самого Ландольфа?! — прокатилось удивленным вздохом по толпе магов, набившихся в шатер.

— Отступник не мог набрать такой силы! — прорезал гул чей-то зычный голос.

— Успокойтесь, господа. — Зоря узнал голос архимага. — Изменник Ландольф и в юности был одним из сильнейших магов, если помните, он претендовал на место главы Конклава.

— Мы помним, какую он устроил бойню! — перебил архимага все тот же зычный голос.

— Вот и не будем горячиться, — спокойно заключил фон Птиц. — Огромное счастье, что государи Заветного леса сегодня на нашей стороне, и несчастье, что госпожа Верея в руках этого амбициозного человека.

— Он нас в порошок сотрет и по ветру развеет, — проворчал Мефодий, таскавшийся повсюду за фон Птицем на правах ординарца.

— А вот это лишнее, Мефодий, — осадил его архимаг.

В шатре установилась такая тишина, что Зоря засапожным ножичком прорезал даже дырочку в шатре, чтобы убедиться, там ли все. А то у магов всякое бывает — раз, и испарились! Чья-то рука легла Зоре на плечо, он от неожиданности чуть не заорал.

— Ты чего? — удивленно спросил Аэрон.

— Да вот… — сконфузился богатырь, — подслушиваю, чего делать будут.

— Ай, да что они сделают! — отмахнулся Аэрон. — Сейчас ударят со всей дури, надеясь, что у Ландольфа силы кончатся, и всех делов!

До моей темницы доносились странные звуки, словно кто-то учился кузнечному делу, неравномерно бухая тяжелой кувалдой по наковальне, иногда промахивался, ронял инструмент и разражался всякими нехорошими словами. Как я ни прикладывала ухо к дыре, суть происходящего от меня ускользала, слышно было лишь, как замок трясется во время особо сильных ударов. Через веревочку они там, что ли, скачут? Хуже всего было сидеть в неизвестности. Нет, мне, конечно, приходило в голову, что это, может быть, королева вконец разругалась со своим сыночком и они теперь ровняют замок с землей, но весь мой печальный жизненный опыт говорил о том, что такое случается лишь в сказках и авантюрных романах. Мне отчаянно надоели безделье и одиночество, поэтому я орала в свою отдушину:

— Эй! Кому тут на архоне поклясться? Я созрела! — но к моим воплям стены каменного мешка оставались глухи. А стоять, высунув руку наружу в надежде, что меня почувствует Аэрон, я больше не могла — тело затекло, пальцы онемели, ноги просто отламывались.

Надежда покинула меня, и черное отчаяние улыбалось мне из черных углов каземата. Я показывала ему фиги, понимая, что вот так и сходят с ума.

Голубой огонек на веревочке, который метался во все стороны, словно светляк, пойманный деревенским проказником, только убедил меня в этом.

— Что тебе надо, призрак моего младшего братца? — замогильным голосом произнесла я.

Магии замер, широко распахнув глаза, и, слегка картавя и запинаясь, возразил:

— Я не призрак, я живой.

— Ну и чего тебе надо, живой?

Магии испуганно оглянулся, переминаясь с ноги на ногу, и неуверенно прошептал:

— Я хочу, чтобы вы ушли, а то из-за вас мама все время плачет и злые дяденьки в ворота стучатся. А папы нет, и защитить нас некому, а то бы он вас убил и дяденек тоже бы убил. Уходите.

Очень заинтересовавшись насчет злых дяденек, я припала к дырке глазом:

— Как же я уйду отсюда, добрый малыш? Твоя мама вон даже дверки замуровала!

— Я вам ход покажу, — плаксиво проговорил младшенький сынок Лилит, понимая, что встал на путь измены. Что-то заскрежетало за стеной, и вдруг прямо напротив меня между широкими ребрами чудища образовалась щель. Не веря своему счастью, я выбралась наружу и, не сдержавшись, поинтересовалась у ребенка:

— Сказки про Кощея читал?

Магии кивнул. Большеглазый, с дурацким светлячком на нитке, он был такой милый, что я погладила его по голове.

— Знаешь, как он смеется, когда его на волю выпускают? — спросила я и, не дожидаясь ответа, изобразила хохот Маргобана.

Великий черный маг Ландольф — хозяин Замка Теней, носитель многих ужасных тайн и сокровенных знаний — изо всех сил спешил домой, гонимый недобрыми предчувствиями. Обычно, уходя на поиски силы или чудесных вещей, он всегда оставлял десяток-другой могучих заклинаний, способных защитить семью от нападения небольшой армии и всего Конклава магов, мнивших себя по своей высокомерной глупости великими. В крайнем случае его сын Рокмир всегда мог магическим образом отыскать его в любой дали и глуши.

Но теперь, несмотря на отсутствие тревожных посланий, Ландольф чувствовал острую тревогу и потому спешил, проклиная свою привычку везде полагаться только на свои ноги. Ужасней всего было то, что бесконечные попытки докричаться до сына ни к чему не приводили, отчего волнение все усиливалось, а опасения крепли. Зная, что предчувствия, какими бы они ни казались поначалу пустыми, не раз спасали ему жизнь и что, возможно, каждая секунда промедления грозит опасностью его семье, Ландольф пошел на рискованный шаг: отдавшись на волю своей темной половины души, обернулся тем зверем, которого люди отчего-то называли черным волком. Хотя случалось, что и драконы, увидев его, в страхе улепетывали. День и ночь он скакал по горам и лесам, перепрыгивая мелкие озера за один скок, а моря за три.

И все равно опоздал. Проклятые маги Конклава нашли-таки его замок и осадили. Упав темной тенью на пути армии, идущей на штурм замка, он в гневе зарычал и стукнул лапой по земле, отчего все вокруг сотряслось и поднялась буря, опрокинувшая магов. Но тут со всех сторон налетела на него нечисть и стала рвать, клевать и терзать. Упав на спину, он принялся бить их лапами, а собравшись с силами, устроил им огненный дождь, от которого враги в ужасе разбежались.

— Пошли прочь! — зарычал он страшным голосом. — Не одолеть вам меня, не взять вам моего замка!

Но тут земля содрогнулась еще того пуще, и весь замок его рухнул, до единого камушка. Осталась лишь малая башенка, в которую набилась дворня и его семья. Не веря собственным глазам, Ландольф оглянулся, ибо не знал силы, способной сокрушить его заклятия. С удивлением он обнаружил позади себя лишь рыжую девчонку, которая ходила вокруг башни, уперев руки в боки, и приговаривала:

— Щас я вам покажу козью морду!

Вас когда-нибудь держали взаперти? Пять дней? На хлебе и воде? В бездействии и неизвестности? Вот и не осуждайте меня! Да, я напугала ребенка. Да, потом мне было стыдно. Но в тот миг мною владело лишь одно желание — отомстить Лилит. Вспомнив все, что делали в такие мгновения сказочные Аэроновы злодеи, я ухватила Магни за шиворот и начала подниматься по узкому лазу, громко оповещая мачеху о том, что вот она я вся, злобная и мстительная, поднимаюсь. Я шипела, скрипела зубами и сыпала проклятиями.

— Вот я сейчас поднимусь! Вот я сейчас всем покажу!

Магии, обмирая от страха, вис у меня на руке, с плачем умоляя ничего плохого не делать. Я уговаривала его вести себя как мужчина, пойти и где-нибудь спрятаться, не мешать старшей сестре развлекаться.

— Не съем же я твою мать! — прокричала я ему, стряхивая его руку уже во дворе.

— Ее нельзя есть! Она ядовитая! — еще громче заревел Магни.

— Вот, — подняла я палец, — в самую точку! А, кстати, где моя лошадка? Сивка-Бурка? Красивый такой?

— Его напоили сонным зельем и на конюшне заперли, — выдал секрет мой младший братик.

— Хозяйственная ты наша, — процедила я. — Все в дом, все под себя гребет! Вот курица! — Я расправила плечи и осмотрела замок глазами дикого завоевателя-степняка, которому, кроме бескрайнего простора впереди и синего неба над головой, в общем-то ничего и не нужно.

— Нет, ну в самом деле… — Я размяла пальцы, глядя, как передо мной пытаются забаррикадировать дверь в небольшую башенку, на вершине которой кошкой шипела и плевалась Лилит. — Не грабить же я вас собираюсь. Что ж вы туда сундуки-то тащите?

Рокмир пытался мне кричать что-то в ответ, размахивая моим мешком, но за общим гвалтом его слышно не было. Заметив, куда юркнул напуганный мной Магни, я решительно тряхнула головой:

— Ладно, надеюсь, что никто, кроме замковых тараканов, не пострадает, — и, удивленно глянув на небо, с которого хлестал огненный дождь, подивилась причудам здешней погоды. Потом поднапрягла воображение, чтобы не разрушить лишнего, с мстительным удовольствием слыша, как зашлась белугой Лилит, и разнесла замок по камушку, крича во всю глотку, чтобы нагнать еще больше жути:

— Щас я вам покажу козью морду!

Планы у меня были обширные — поотращивать всем обитателям бывшего замка рога на голове и свиные морды, но, случайно бросив взгляд на разрушенные ворота, я осеклась — на меня таращилась огромная черная зверюга с дракона величиной, с горящими огнем глазами и тремя рядами зубов.

— Голову оторву и ножки в узел позавязываю! — миролюбиво предупредила я, а зверушка, разинув пасть и прищурив пылающие огнем глазки, поинтересовалась:

— Любава?!

— Какая Любава?! — заорала я. — Мстява-разрушава!

Пока зверь озадаченно вертел головой, пытаясь понять, что такое я сказала, на замковую дорогу вылетел Индрик с Велием на спине. Велий, крикнув:

— Беги, Верелея! — швырнул в зверя знакомые мне драконовые бусы. Сеть схлопнулась на черном, тот забился, и, прежде чем я что-либо успела сделать, Велий подхватил меня и унес прочь, как какую-нибудь глупую сказочную принцессу.

— Пусти! Пусти! — кричала я, пытаясь вырваться из рук непрошеного спасителя.

— Держи ее, она, наверное, головой ударилась! — кричал Индрик.

— Сами вы головой ударенные! — орала я, колотя кулаками в грудь Велия. — Где ты был, подлец, когда был мне нужен? Дай я сама разберусь со своей семейкой!

Мимо нас проносились маги, спешащие положить беснующегося зверя на лопатки: Велиевы путы явно были ему что паутина для быка-трехлетки. Но, навалившись всем Конклавом, маги его все-таки спеленали.

— Жива, жива! — хохотал, не выпуская меня, Велий. Вокруг бесновались друзья и родственники. Визжала, подпрыгивая, мавка. Беззастенчиво используя Серого Волка как таран, пробивала ко мне дорогу Алия. Трубил, требуя пропустить к телу, Васька, на спине которого утирали слезы Горгония, Березина и Коровья Смерть. Карыч от избытка чувств тюкнул меня клювом в темя, овечка сунулась под колени, Зоря, не рассчитав разбега, ухнул на нас сверху, так что, счастливо избежав всех опасностей плена, я едва не погибла в объятиях родственников и друзей.

— Ох, и грязна же ты, подруга! — первым делом заявила Алия. Я попыталась возразить, что меня не розовыми маслами умащивали, только кто ж меня слушал? Они наперебой кричали, как им было плохо, как они за меня переживали, а на меня едва не шикали, когда я пыталась тоже высказаться, дескать, мы ей душу изливаем, а она со всякими глупостями. Спасибо теткам, сумевшим-таки меня вырвать из этого водоворота любви. О бане, конечно, речи не шло, но лохань с водой и отдельную палатку они мне предоставили, вышвырнув оттуда магов. Впрочем, те не очень-то и сопротивлялись, больше интересуясь гнусным семейством.

На горе еще шел вялый бой, Рокмир отстреливался молниями от наседающего Конклава, демонстрируя недюжинную мощь, но куда ему против всех-то. Радостная Алия, периодически врываясь в палатку, комментировала события:

— Сивку-Бурку нашли! Богатырский конь спит богатырским сном! Как еще конюшня от храпа не развалилась!

— Вы поосторожнее, там все-таки дети, а не только кикимора, моя мачеха.

— Ее мачеха! — донесся дружный вздох по ту сторону шелковой преграды.

— Эй! А ну брысь отсюда! — Я попыталась погрузиться в лохань по самую макушку. Алия выскочила наружу, я услышала звонкие шлепки и возмущенный разноголосый гвалт, а Лейя, жадно вцепившись в мою скользкую от мыла руку, повелела:

— Рассказывай!

Торопливо заканчивая помывку, пришлось рассказывать, косясь на шелковые стены, за которой стояла напряженная тишина. Охочая до таких историй мавка слушала меня с открытым ртом. Зная, что где-то она прячет свой дневничок, я представляла себе, как сегодня ночью она будет торопливо вписывать туда мою историю, орошая страницы слезами умиления, и наверняка все жутко переврет.

— Ты так и не поговорила с папой? — со слезами в голосе спросила Лейя, а тетки, расчесывающие мне мокрые волосы, замерли.

— Его дома не было. Да и желания у меня такого не возникало, хватило и его сыночка.

— А та черная собачка? — протянула мавка, а Алия от порога хмыкнула:

— Ага.

— Какое счастье, что я похожа на маму! — вырвалось у меня.

Тетки тихонько захихикали, прикрывая ладошками рты.

— Чего? — недоуменно спросила я.

Алия постучала пальцем по лбу:

— Если даже Велий может в коня обернуться, так неужто ты думаешь, что черный маг этого не умеет? Видела бы ты, какого шороха он тут навел — архимаги отдыхают!

— А я ему всяких гадостей пообещала… — пробормотала я, вытаращившись.

— Да, нехорошо ты с папой, — проблеяла овечка.

Тут нашу идиллию нарушил Серый Волк, который, бесцеремонно отодвинув Алию носом, сунулся в палатку и глянул так серьезно, что ни у кого не повернулся язык его выгнать. Зоря заговорщицки пробасил за стенкой палатки:

— Тута никого, все разбежались.

Серый, очень внимательно заглянув мне в глаза, плюхнулся на зад и поинтересовался:

— Помылась?

Я неуверенно кивнула.

— Тогда пойдем со мной.

— Куда это? — Я оглянулась на теток, те пожали плечами.

— Как подсказывает мне жизненный опыт, сейчас маги совершат одну маленькую, но серьезную гнусность.

Я подозрительно прищурилась:

— Какую это?

— Я уверен, что прямо сейчас Ландольф попытается «бежать» и погибнет, «нечаянно» прихватив с собой неосторожного молодого мага по имени Велий, который случайно проговорился при всех о своих чувствах к тебе.

С мгновение я пыталась понять смысл его речей, в голове эхом метались слова: Велий, любовь, маги. Потом вспомнились Изот и его кумир — Лонгин, я, без раздумий вскочив на Серого, крикнула:

— Гони! — и с удивлением обнаружила, как разительно изменилось все снаружи. Тройным кольцом вокруг моей палатки стояла урлакская армия во главе с Аэроном и его матушкой, которая, хоть и не желала видеть меня невестой, но честь семьи берегла. Нечисть широкой волной охватила руины замка, с которых как-то нездорово щерились маги Конклава.

Одним волчьим скоком преодолев все эти преграды и мысленно поблагодарив тетку Березину, накинувшую в последний миг поверх моего нового легкого платья волчью душегрейку, я оказалась в кругу северских магов под предводительством знакомого дядечки — фон Птица, с которого и начались мои мытарства.

— Как же я ненавижу магов, — оповестила я их всех, спрыгивая с Серого.

— Только не преувеличивайте своих способностей, — посоветовал мне архимаг.

— Я и не преувеличиваю. Уж я бы два дня в замок долбиться не стала.

— И не забывайте, — промолвил, беззвучно появляясь у меня за спиной, Анчутка, важный, как городской голова, — что помимо нас, родственников Вереи, у вас еще имеется ма-аленькая проблема с армией легкомысленно брошенного в Змиевых Засеках Подземного царя, которого как-то надо угомонять. — Он загадочно повел бровью.

Судя по вытянувшимся лицам, маги забыли о распечатанном королевстве напрочь. А я, привалившись к рогатому дядьке, поинтересовалась:

— А что, Грунька на поверхность соизволила вылезти?

— Если бы Грунька… — ответил Анчутка.

В общем, маги были смяты и растоптаны морально вмиг, а когда явившийся вслед за Анчуткой Феофилакт Транквиллинович еще и погрозил Архоном, пугая фон Птица неведомыми мне договорами и санкциями, я была допущена в уцелевшую башню, где сидело плененное «королевское» семейство.

Первый, о кого я споткнулась, был повязанный магической сетью Велий.

— Опять мне тебя вытаскивать, — проворчала я. — И это мужчина моей мечты.

Я еще хотела поязвить, но замолчала, встретившись взглядом с отцом.

— Здравствуй, папа, — засмущалась я. — Извини, я тут у тебя немного намусорила.

Он ухмылялся, словно и не сидел в кандалах, и мегера Лилит испуганно зыркала глазками туда-сюда, в его присутствии став шелковой. И немудрено, потому что именно такими, как мой папа, рисуют лютых разбойников царских кровей: черные волосы волной падали на плечи, а от бирюзовых глаз (ага! Глазки-то у меня и Рокмира, оказывается, папины!) попросту невозможно было оторваться. Честное слово, маму свою, которая увела его из семьи, я даже не осуждала, хотя, если моя мама понравилась такому мужчине, а я ее копия, то, значит, и я очень даже ничего! Словно прочитав мои мысли, он насмешливо качнул головой:

— Я ошибся, ты совершенно на мать не похожа.

— Я тоже рада, что у тебя зубы не в три ряда. — Я присела в реверансе. — Верелея.

— Дура, — проси пел за спиной Велий, и я, вспомнив о возлюбленном, поспешила распутать его, упрекнув:

— Вечно ты во что-нибудь вляпываешься.

— Я?! — удивился маг, а папаня с интересом за нами наблюдал.

Прочее семейство выглядело не блестяще. Рокмир, выдержавший целую битву, был прокопчен, оцарапан и обессилен, дети напуганы, Лилит, которую мне было не жалко, выглядывала из-за плеча мужа испуганно, как побитая собачонка. И я, проклиная себя за жалостливость, проворчала:

— Ладно, сейчас велю, чтобы вас освободили.

— Это в твоих силах?! — удивленно приподнял бровь отец, а я, пока не торопясь снимала с него заклятие, спокойно рассказала про Заветный лес, про Подземное царство, про помолвку с лордом Урлака, про свои обширные политические связи в тридевятом царстве, не переставая благодарить Лилит за такое чудесное устройство моей судьбы. Мачеха скулила, вжимаясь в стену, отец темнел лицом, хмуря брови, а Рокмир тихо матерился на моранском языке, и только напряженный Велий у меня за спиной молча ожидал, когда папа схватит меня за руку, чтобы воспользоваться моей силой и покрошить всех в винегрет. Но ничего подобного не произошло. Отец постоял молча, рассматривая меня, как какую-то редкость, а потом попросил простить домогавшихся моей силы Рокмира и Флору, заявив, что сам он такими глупостями давно не занимается.

— С возрастом начинаешь больше ценить знания, чем грубую мощь, — вещал он, прогуливаясь по руинам. Снизу из-под горы на нас таращилась тысячеглазая толпа нечисти, от башни настороженно следил Конклав, сзади безмолвным конвоем топали Велий, Зоря и Аэрон. Меня просто подмывало сделать какую-нибудь пакость, такое пристальное внимание просто провоцировало! А папа с ехидцей следил, как меня ломает.

И только где-то высоко в небе, равнодушные к магическим и политическим дрязгам, шумно выясняли отношения Индрик и Сивка- Бурка, сыпля на землю белые перья и золотую с серебром шерсть.

Наше возвращение в Школу было далеко не триумфальным, скорее походило на срочное подтягивание «хвостов» в конце учебного года. Я устала метаться от нечисти к магам, от магов к папе, от папы в Змиевы Засеки и всех уговаривать: не воевать друг с другом, не строить козни, не убивать. Народ попался на редкость склочный и тупой, всяк подозревал противников в неслыханном коварстве, при этом сам держа фигу в кармане.

Единственной радостью для меня стал визит демонов, принявшихся с ходу меня всячески ублажать и расхваливать. За то, что я доставила им такое удовольствие, подняв на уши полстраны, они, опьянев от переизбытка чувств, сами явились меня благодарить.

— Ты не думай, — масляно блестя глазками, размахивал руками Анжело, — что мы какие-то извращенцы, которые любят наблюдать за душевными терзаниями людей. (Именно так я и думала.) Если бы тебе грозила хоть малейшая опасность…

Я фыркала, не веря ни единому его слову, но тем не менее с радостью оглаживая наваленные грудой обновки и безделушки. Пьяненькие демоны тащили мне все, что под руку попадалось (или плохо лежало?). Например, седло в жемчугах я подарила Сивке-Бурке, а царский жезл с огромным блестящим камнем Велий, выпучив глаза, посоветовал побыстрее закопать поглубже, пока его не хватился Златоградский Император.

Расчувствовавшись, я едва не отпустила зубастого лицемера вместе с его родней из кабалы, заявив, что теперь у меня в подручных аж два мага, один другого сильнее и тоже должны мне до конца жизни. Услышав такое, Велий в тот же день смылся куда-то «по очень важным делам», а папа так хохотал, что тряслись стены избушки, которую он выстроил вместо порушенного замка. Не скажу, что мы стали с ним как родные, но врагом он мне точно не был в отличие от Лилит, которая старалась мне на глаза не попадаться и отпрысков прятать.

— Ну вот, — вздохнула я, прощаясь с отцом, — теперь я могу говорить, что не круглая сирота или нечисть какая-нибудь, а дочка злодея с мировым именем.

Мое предложение наложить печать на те места, которые он облюбовал для жительства, отец отверг, заявив, что плевать он хотел на весь Конклав и вообще собирается переехать поближе к столице. Архимаг, слыша это, зеленел от злобы, но в моем присутствии держал язык за зубами.

Дольше всех пришлось призывать к порядку Груньку и ее отца, знать не желавших, что со времен Последней битвы порядки на земле сильно изменились и какой-нибудь жрец Хорса вполне в состоянии пустить всю их армию по ветру.

— Ну что, подруга, — переминаясь с ноги на ногу, поинтересовалась сменившая транспорт Алия. — Пора до дому?

Зоря, решивший для разнообразия поменять богатырство на должность возницы, горячил коней. Лейя; пристроившаяся в саночках, и овечка уже подавали знаки, что желают отправиться в дорогу. Велий и Сиятельный изображали при нас гайдуков, хмуро поглядывая вокруг и всем своим видом выражая сомнение в том, что мы сможем доехать до Школы без приключений.

— Никаких глупостей, — велела я, падая в санки.

— Угу, — согласилась Алия с таким видом, будто я сморозила неслыханную чушь. Лейя тут же махнула ручкой и закивала, как цирковая лошадь:

— Едем только прямо и ни на что не отвлекаемся.

Зоря только этого и ждал, громко щелкнул кнутом и рявкнул:

— Эх! Залетные!

— На что это он намекает? — возмутилась мавка.

— А что? Есть на что?! — проблеяла овечка. Алия и Лейя покраснели, а мы с четырехногой провокаторшей засмеялись.

— Ой, как интересно! — Я хихикнула и захлопала в ладоши. — У нас будут волчата и маленькие Сиятельные! Хотя нет, Сиятельные не получатся, будут жабки в коронах!

Подруги, не сговариваясь, ущипнули меня за бока, больно ущипнули, даже сквозь меховую куртку. Зоря на облучке заржал. Его тоже полезли убивать, хотя я громко требовала не трогать моего вора.

— Сама ты развратница! — визжала Лейя. — И жених, и маг!

— И Анжело! — вставила пунцоваяАлия.

— Я девушка невинная, целомудренная и благовоспитанная и вообще обещала Индрику дать обет безбрачия!

— А что же такая целомудренная делала в хижине с разбойниками? — тут же вставила Алия.

Овечка только радостно вертела головой и трясла ушами.

— Я их перевоспитывала! — задохнулась я возмущением, а подруги ехидно закивали:

— Верим, верим.

Так, препираясь, распевая песни и хохоча, мы двигались к родному Вежу. Конного пути нам было неделю, и мы собирались ее провести как можно веселее, категорически заявив, что не желаем переноситься мгновенно, поскольку заслужили отдых как от учебы, так и от навязчивых женихов и возлюбленных.

Первое село, которое мы осчастливили своим визитом, было Момино. Вываливаясь из саней посреди постоялого двора, Алия потянулась:

— Как хорошо ехать, ни о чем не задумываясь.

— Без всяких назойливых мужиков, — добавила Лейя, косясь на Сиятельного с Велием.

— А ведь это почти мои родные места, у меня тут почти полжизни прошло. — Я посмотрела вокруг, сообразив, что совсем рядом стоит городок Белполе. — Тут меня в первый раз в приют загребли.

— И долго он простоял? — влезла, интересуясь, овечка.

Видя, как Велий навострил уши, я состроила любопытному животному рожу, потому что тот приют простоял ровно семь дней. Однако я не собиралась крепить репутацию чудовища, которое идет по земле, оставляя за собой руины и пожарища, тем более что прожила я в Белполе потом еще целый год, пока местные крестьяне не явились с вилами, чтобы жечь меня как ведьму.

Тракт есть тракт и разгулом нечисти его не удивишь, да и кому еще гулять на тракте, как не нечисти и разбойникам? Купцы серьезный народ, они спешат по делам и, если б не необходимость дать отдых коням и людям, вообще бы нигде не останавливались. Всяческие курьеры и посыльные и вовсе как волки, живут исключительно ногами, им не до задержек А всякий ремесленный люд, заработав честную копейку, скорее предпочтет посидеть дома, если, конечно, жена не последняя ведьма. Вот и выходит, что гуляют на тракте лишь бездельники, которым некуда девать время и деньги.

У нас как раз всего этого было в избытке, а торопиться некуда, поэтому мы подумывали закатить пир горой. Хозяин постоялого двора, предчувствуя нашу щедрость, накрыл стол не скупясь. Чего тут только не было — и жареные рябчики, и раки к пиву, и златоградское вино, а уж пирожков всяких, с разнообразными начинками: с мясом, с кашей, с печенью, с рыбой, с вареньем было столько и таких соблазнительных на вид что руки сами к ним тянулись.

Зоре стоило лишь хлебнут темного пива, как он пропал и над постоялым двором опять понеслось:

— Этому — на! Этому — хрясь!

Сиятельный, всем напиткам предпочитавший златоградское вино, приятно тешил наше самолюбие тостами-комплиментами. Велий развлекал историями, то нагоняя жути, то смеша. Лейя и Алия наперебой рассказывали, чем они занимались, пока искали моровую деву, бесясь при виде моей ехидной улыбки. Лаквиллка так завралась, что стала утверждать, будто чуть ли не новое королевство основала, чем рассмешила даже мавку, которая поначалу ей в рот заглядывала и таращила глаза. Так что мы до самой полуночи трещали как сороки, ссорились, мирились И пели под неусыпный бубнеж Зори, расписывающего свои подвиги. Особую достоверность его рассказу придавало то, что за последний месяц он перевидал практически всех столичных шишек и не смущаясь мог начать историю с таких слов: «… заезжает ко мне как-то раз фон Птиц, ну вы знаете, такой невысокий, худощавый, шрамик над глазом в виде серпика…» Поэтому, когда во дворе вдруг дико заржали кони и народ с ужасом рванул в дом с криками:

— Упырские драконы! — мы ничуть не удивились, увидев входящего на постоялый двор и сияющего, как золотой кладень, Аэрона.

— А вы думали, я вас брошу?! — радостно растопырив руки, заорал он от ворот. Хлопнул своего летуна по ляжке, велев лететь домой, зверь обиженно вякнул, намекая, что не собирается лететь посреди ночи. Вампир возмутился, но выложил три кладня, походя бросив хозяину постоялого двора:

— Пристройте куда-нибудь этого лентяя и бросьте ему девственницу, пусть поест!

Онемевшего хозяина успокоил покровительственно обнявший его Зоря:

— Да шутют они, свинью ему дай.

— Девственницу? — севшим голосом спросил тот, порадовав Аэрона.

— Ну ты чего? — ткнула я кулаком в бок плюхнувшегося рядом вампира. — Дома не сидится?

Благородный лорд уже набил полный рот пирогами и запил все это вином, поэтому в ответ только похлопал глазами, рисуя пальцем какие-то непонятные фигуры в воздухе.

— Чего, чего?! — вдруг напряглась лаквиллка. Вампир, проглотив, сказал с усмешкой:

— Да я третий день как на иголках, только и ждал; пока вы все в себя придете.

— С чего бы это такой нетерпеж? — спросила я. Аэрон отер салфеточкой руки и откинулся в кресле с таким видом, словно немедленно ждал подарка по случаю дня рождения.

— На какую-то гадость намекает, — догадалась мавка.

— Гадость не гадость, но желание вы мне проспорили! — оскалился вампир.

— Точно! — хлопнул себя по лбу Велий. — Мы же на желание спорили! — и хищно улыбнулся. Наш дружный вой испугал постоялый двор и заставил поперхнуться Зоряна.

— Это нечестно! — кричала я.

— Дамы были заняты! — орала Алия.

— Вы нам специально подсунули не те тракты! — визжала Лейя.

— Это жульничество! — продолжала возмущаться я, взбешенная их самодовольными улыбочками. — И нечего так делать бровками! Ничего вы не получите!

Они переглянулись и в один голос заявили:

— Как бы не так! Получим, — и, пошушукавшись, обрадовали: — Желаем быть миренскими султанами на одни сутки.

— Ну конечно! — закричала Я. — Как же иначе!

— Все мужики одинаковы! — фыркнула Алия. — Фантазии ни на грош! Казалось бы — целое желание у тебя, нет, гарем им подавай!

Лейя закатила глаза и, поджимая губки, пропищала:

— Я и не сомневалась!

— Вы упали в наших глазах ниже некуда! — сказала я и фыркнула, потому что вампир с магом расхохотались мне в лицо.

— А ты-то чего молчишь? — набросилась Алия на Сиятельного. — Думаешь, тебе гарем изображать не придется?

— Будешь любимой женой! — радостно присоединилась я к ней.

Сиятельный удивленно вытаращился на гогочущих приятелей, а вампир, покрутив головой, пропел:

— А где Серый Волк? Я лично нуждаюсь в евнухе с опахалом.

— Правильно, надо позвать. — Велий выжидательно посмотрел на Алию:

— Скажи Серому, что его ждет нечто незабываемое.

— И как я могла до сих пор жить без вас! — подала голос из-под стола овечка.

Я заглянула под стол:

— Это еще что! Вот скоро лето будет, солнышко, травка, соловьи!

Кудрявая закатила глаза и весело дрыгнула ножками.

Стоило вампиру под причитания и недовольное ворчание подруг начать фантазировать, каким он видит завтрашний день, как во мне подняла голову длиннозубая змея коварства. Я забыла про еду и, ухватив Алию с Лейей за подолы, потащила их в нашу комнату. Возмущение за столом я пресекла на корню, сказав, что собираюсь обсудить репертуар завтрашнего дня (подруги разинули рты, а потом стали и меня поносить всякими словами), но предупредила разомлевших от предвкушения завтрашнего веселья Велия и Аэрона, чтобы сильно губки-то не раскатывали. Парни успели сказать нам в спину, чего они желают, в ответ на что Алия выругалась, а Лейя завизжала и от возмущения даже пустила слезу, мол, она девушка честная и на такое не согласна. Впрочем, когда дверь закрылась, мавка сменила песню и признала, что танцы и кормление виноградом — не такая уж и гадость.

— Проклятье! Сиятельного тоже надо было с собой тащить! — Я рысью пробежалась по нашей комнатушке, собираясь с мыслями, и удержала за подол сунувшуюся было звать Князя мавку. — Ладно, пусть сидит там. Все равно он столько, сколько охламоны, не выпьет, а раньше полуночи он нам не понадобится.

— Ты что-то задумала, — сказала Алия.

— А то ж! — передразнила я ее лаквиллский говор. — Мне специальну архону дали, шобы клявсти до змирти. А без архоны слова — тьфу!

— Чего ты дразнишься! — обиделась Алия.

— Это она с тобой по-лаквиллски разговаривает! — догадалась мавка.

Алия с сомнением подняла черную бровь, твердо заявив, что полиглот я фиговый, но смысл моего заявления она поняла. — Пакость будем творить.

Я выхватила из своей сумки перо, чернильницу и тетрадь, разложила все это на прикроватном столике под взглядами заинтригованных подруг и быстро написала: «План пакости».

— Стратег, — хмыкнула над ухом Алия, я взвилась:

— Глупая! Знаешь, что я придумала? — Не в силах передать словами свою грандиозную идею, я протрубила, как дракон: — У-у-у! — и закатила глаза. — Да об этом, может быть, легенды складывать будут!

У подруг от такого обещания загорелись глаза, вытянулись носы и заострились уши.

— Слово мы не сдержать не можем. Если они хотят гарем — что же, они его получат, и не на сутки, а на целую неделю, если у нас денег и таланта хватит. Но это будет такой гарем, который они век помнить будут. Какая я все-таки умная!

Подруги нетерпеливо затеребили меня, требуя подробностей.

— Знаете, как тошнит, когда сладкого переешь? — Алия неуверенно протянула «Hy-y…», а Лейя радостно затрясла пустой головенкой. — Так я думаю, пусть их «счастливый день» повторяется снова и снова, пока они в слезах нас умолять не станут не делать гарема.

— Один и тот же день? — уточнила понятливая Алия.

— А у тебя сил хватит время вспять поворачивать? — встряла Лейя.

— У меня кладней хватит. Это важнее, — сказала я. — Тут главное — народ подобрать сговорчивый и понятливый.

— Без демонов нам это дело не провернуть, — покачала головой Алия.

— А кто сказал, что только хрупкие девушки должны такие праздники устраивать? Участвовать будут все! И твой четвероногий с Сиятельным, и Зоря, и овечка, даже поселковых наймем, которые согласятся! А скипетр златоградский придется все-таки откопать, сказала я, подумав. — Купцы нам дороже всего обойдутся. А без них не та достоверность будет. — Я макнула перо в чернильницу и заключила: — Значит, расписываем роли.

Утро началось с медного звона и отчаянной ругани прямо под дверью комнаты.

— Ты че прешь, глаза выпучив! — орала поломойка Глашка.

От ее пронзительного крика Велия подбросило на кровати и перекорежило. У купцова слуги голос оказался не лучше, а уважения к старшим ни на грош, и он, еще раз поддав ногой медный таз, завопил на весь постоялый двор:

— Да ты хоть знаешь, сколько прибор для умывания стоит, коровища?! Ты же его помяла! Смотри!

Глашка без раздумий шлепнула крикуна мокрой тряпкой, и поднялся такой ор, что даже Аэрон не выдержал, со стоном открыл глаза.

— Все, поспать не дадут! — Он сел, растирая лицо.

В комнате было свежо, Аэрон заметил щель в раме, в которую надуло снега. Серая мгла за окном и снежная круговерть застили мир. Он потянулся. Скандал за дверью неожиданно оборвался на высокой ноте, и густой бас, объявив, что все здесь дети шайтана, вдруг начал выводить хвалебную миренскую песню, из которой Велий с трудом понимал лишь припев, звучавший в переводе как «ой, люли, люли». Аэрон тоже навострил уши и многозначительно подмигнул Велию, когда к ним в дверь деликатно постучались. Маг, соображавший спросонья хуже вампира, рявкнул:

— Кто там?

В отличие от Аэрона, который закутался в одеяло по самые уши и скалил зубы, он ничего радостного от жизни пока не ожидал.

— Не здесь ли предаются благостному сну великие султаны, чьи бедные наложницы пренебрежительно забыты и омывают лица слезами, ибо радость ушла из их дома, когда их покинули прекрасные Аэрон и Велий?

— Что за ерунда?! — удивленно пробормотал маг, а Аэрон, кинувшись к нему, быстро закрыл другу рот и сладким голосом пропел:

— Здесь, здесь два султана, которым, проснувшись, даже рук ополоснуть нечем.

— Вах! — заорали с той стороны двери и захлопали в ладоши, поторапливая с сильным миренским акцентом: — Девочки, шевелите попами!

Лей, зурна и барабаны подали голос, разом перенеся всех своей мелодией на далекий юг. Дверь широко распахнулась, и в комнату ввалился, часто кланяясь, голый по пояс, но зато в широченных малиновых шароварах, с золотым тюрбаном на голове и с изумительно кривой саблей в расписных ножнах на боку Зоря. Отсалютовав, детина рявкнул на робких евнухов, сопровождавших трех подобных утренней заре гурий, закутанных в тончайшие шелка и кисею. Волку было безразлично, добрым молодцем какой страны оборачиваться, а потому он был смугл, толстогуб и курчав, только с желтыми волчьими глазами ничего поделать не смог. Сиятельный был зализан и звенел при каждом шаге немыслимым количеством тонких браслетов и золотых цепочечек.

Почтительно отдуваясь, они внесли огромный, исходящий паром золотой казан, а хихикающие гурии, мигом установив низенький палисандровый столик с полотенцами, халатами, благовониями и маслами накинулись на «султанов», вызвав самодовольное урчание вампира и смущенную попытку убежать мага.

— О, услада моего сердца, отрада моих глаз, сладкая песня моих ушей, — пела Верелея, проворно избавляя зыркающего по сторонам Велия от брони одеяла и последней ненадежной преграды между приличным и неприличным — рубашки. — Посмотри, каких славных музыкантов пригласила твоя верная раба. Сама сваха миренского султана всю ночь шила мне наряд.

Аэрон, до которого дорвались Алия и Лейя, урчал от удовольствия точно кот. Губка с горячей водой смывала остатки сна, нежные пальчики втирали розовое масло в грудь, плечи и живот. Нежно и властно повалив Велия на спину, Верелея приняла из рук умирающего от почтения Волка смоченное в цветочном отваре полотенце, и, закатив глаза, Велий понял, что сейчас попросту умрет от счастья.

В общий зал они спустились разодетые в пух и прах, и если на Аэроне поверх короткого золотого халата и широкого, шитого жемчугом пояса была только леопардовая накидка, то магу от Верелеи достался парадный султанский доспех, набранный из чешуи дракона и ослепительно сиявший драгоценными каменьями. Кстати, по словам крутившегося между музыкантами Анжело, он попросту валялся в миренской сокровищнице.

Народ на постоялом дворе ахнул. Купцы, спешно собирающиеся в дорогу, удивленно разинули рты. Мучимый похмельем углежог, Подняв на друзей мутный взгляд, жадно опустошил кружку и рухнул с лавки под ноги хозяину постоялого двора, который начал заполошно бить себя по ляжкам и кричать:

— Трофим, етит твою мать! Тебя ж за повитухой послали! — и, беспомощно оглядев зал, озабоченно произнес: — Как там Матрена-то одна?

Дородный купец Круль Яковлевич, оправив широкий пояс на своем животе, успокаивающе пророкотал:

— Не извольте переживать, Артемий Сидорович, мы заедем за повитухой, передадим про Матрену. Нам по пути. — И, поклонившись хозяину постоялого двора, не удержался, стрельнул глазом на раздетых по-миренски девиц. Хохотнул: — Ишь, молодежь! — и, тут же забыв про них, отправился к своему обозу, покрикивая на ходу: Ну что встали? Выводи со двора!

Понукаемые возницами лошадки бодро потрусили по улице, звеня колокольчиками.

— И нас троечки ждут, — басом проворковала султанская сваха.

Женщина она была столь необъятная, что невольно вызывала уважение. Велий замешкался, его тут же деликатно подтолкнули в спину:

— Чего встал? Давай на улицу, не здесь же гарем устраивать.

— А где? — замирающим от сладких предчувствий голосом спросил Аэрон.

— Мы терем у старосты откупили, — не удержавшись, шепнул ему на ухо Анжело, за что получил по шеям от «евнухов».

Велий ощущал себя как во сне, плыл, не чуя земли, улыбался, не чувствуя лица, и постоянно ожидал какого-то подвоха, понимая, что такого счастья просто не бывает. Но подвох все не наступал, и у мага складывалось стойкое ощущение, что друзья всерьез вознамерились сделать этот день незабываемым. А уж когда, недолго попетляв на тройке по улочкам, Зорян почтительно ввел их в «терем», он позавидовал самому себе.

Мало того что из терема был вытащен весь хозяйский скарб и заменен султанским, резные колонны позолочены, полы устланы дорогущими коврами, тропическая зелень радовала глаз, били прозрачными струями фонтанчики, так еще и за окном услужливый демон умудрился навести морок. Анжело тыкал пальцем в бескрайние пески и горбоносых верблюдов, которые с гордым и независимым видом шагали и шагали мимо их султанской резиденции. Царское место располагалось в резной беседке, увитой виноградом и полностью занятой невысоким диванчиком и низким столиком. Слева стояли кальяны, справа — как часть фонтана, радужно переливалась хрустальная клепсидра. Анжело ненавязчиво гундел на ухо, объясняя, откуда что позаимствовано, а указав на клепсидру, и вовсе закатил глаза:

— А в ней льются воды реки времени. Ах, если б знал король джиннов и ифритов, где его милая безделушка! — и тут же сурово предупредил: — Не смейте переворачивать ее до полуночи, а то этот день начнется заново.

Оба султана испуганно покосились на опасное украшение и клятвенно заверили, что они — ни за что! И вообще не стоит всякую пакость тащить в дом.

Гурии и сваха взяли «султанов» за руки и, непрерывно воркуя, провели их в беседку, усадили, разожгли кальяны и разлили вино по бокалам, Велий с ужасом покосился на Сиятельного, когда мавка, урча кошкой, запустила обе руки в шевелюру радостно млеющего Аэрона. Но Князь и бровью не повел, ухватил павлинье опахало и с каменным лицом погнал ароматный дым из курильниц на отдыхающих. Задумавшись, Велий что есть силы ущипнул вампира за бок.

— Ты чего?

— Проверяю, не спим ли мы, — признался маг, косясь на Верелею с полным блюдом винограда.

— Да я уже наговор от баечника прочитал, — признался вампир. — Не спим. А то я поначалу испугался. — Он подозрительно покосился на Верелею, которую не так давно чуть не утопили во сне. Вполне разумно остерегаясь ответной гадости, «султаны» держали ухо востро.

Тем временем Алия, быстро расставив по кругу мечи в подставках остриями вверх, дала знак музыкантам и те сменили мелодию на более грозную и рокочущую. Танцевать лаквиллка не умела, но зато мечами владела безукоризненно. Две стальные молнии мелькали в ее руках, как живые, блестящее от масла тело по-змеиному изгибалось, а сталь вокруг нее свистела так грозно, что вампир и маг на миг забыли про подруг. Алия танцевала между мечами так самозабвенно, что, казалось, вовсе забыла о них, то перепрыгивая через опасное препятствие, то скользя меж лезвиями, которые, и это было видно сразу, были бритвенно остры.

Велию уже было плохо, а когда она добавила к стоящим еще двенадцать коротких ножей и завязала себе глаза, стало нехорошо и вампиру. Потушив часть свечей, Алия взяла в руки две огненные булавы, рассекавшие воздух с надрывным, душераздирающим воем, и начала прыгать с завязанными глазами так бесшабашно, что «султаны» поняли — не с их нервами смотреть на такие развлечения. Аэрон следил за Алией остановившимся взглядом и, заметив, как она, сбиваясь с ритма танца, с каждым прыжком все опасней приближается к мечам, на самом высоком прыжке не выдержал и закричал:

— Стой!

Алия оскользнулась, булава, вырвавшись из ее рук, огненным росчерком метнулась в беседку и, угодив в клепсидру, опрокинула ее.

— Что вы наделали, несчастные?! — заорал, хватаясь за голову, Анжело.

Оба «султана» вскочили на ноги и потому не заметили, как за их спинами Князь и Волк, чересчур резко дернув опахалами, осыпали их зеленой волшебной пылью. Неодолимый сон навалился на мага и вампира, и друзья мягко осели на полосатые диванные подушки.

— Уф! — выдохнула разгоряченная Алия. — Думала, не попаду в вашу дурацкую сидру!

— Ты же говорила, что слышишь, как она журчит, — возразила я.

— А ты сама попрыгай с завязанными глазами!

Замолчавшие музыканты выжидательно уставились на нас, зато султанская сваха взвыла басом:

— Вай! Злобные ифриты, отпустите несчастную Зубейду!

— Цыц! — показал все свои зубы Анжело и, погрозив свахе пальчиком, велел: — Кушай виноград, кушай шербет! Отдыхай, дура!

А я пообещала тетеньке, что через семь дней отпустим обязательно, еще и наградим, если деньги останутся.

— Только не забудьте завтра утром повторить все то же самое. Я посмотрела на вампира с магом. — Ну кто их поволочет обратно?

Утро началось с медного звона и отчаянной ругани прямо за дверью комнаты.

— Ты че прешь, глаза выпучив! — визжала поломойка Глашка. От ее пронзительного крика Велий подбросило в кровати и перекорежило. У купцова слуги голос оказался не лучше, а уважения к старшим ни на грош, и он, еще раз наподдав ногой медный таз, завопил на весь постоялый двор:

— Да ты хоть знаешь, сколько прибор для умывания стоит, коровища?! Ты же его помяла! Смотри!

Глашка без раздумий шлепнула крикуна мокрой тряпкой, и поднялся такой ор, что даже Аэрон не выдержал, со стоном открыв глаза:

— Все, поспать не дадут! — Он сел, растирая лицо.

В комнате было свежо, Аэрон заметил щель в раме, в которую надуло снега. Серая мгла за окном и снежная круговерть застили мир. Аэрон потянулся и замер, недоверчиво осматривая комнату, встретился взглядом с Велием, свесившим ноги с кровати и тоже подозрительно вслушивающимся в скандал, который вдруг оборвался на высокой ноте. Густой бас, заявив, что все здесь дети шайтана, завел миренскую песню со знакомыми Велию «ай, люли, люли».

— Спорим, там сваха, — кивнул в сторону двери маг.

— Да не может быть, чтобы все по новой! Я в это не верю.

— Одинаковых снов не бывает. — Велий сощурился, прислушиваясь к требовательному стуку в дверь, а вампир захохотал и во весь голос рявкнул:

— Кто там?

— Не здесь ли предаются благостному сну великие султаны, чьи бедные наложницы пренебрежительно забыты и омывают лица слезами, ибо радость ушла из их дома, когда их покинули прекрасные Аэрон и Велий? — знакомо зарокотало за дверью, и Аэрон, всплеснув руками, закричал:

— Здесь, уважаемая! Вай, заходи, Ждем давно! Не томи, слушай.

— Вах! — заорали с той стороны двери и захлопали в ладоши, поторапливая с сильным миренским акцентом: — Девочки, шевелите попами!

Лей, зурна и барабаны подали голос, разом перенеся всех своей мелодией на далекий юг. Двери широко распахнулись, и в комнату, часто кланяясь, ввалился голый по пояс, но зато в широченных малиновых шароварах, с золотым тюрбаном на голове и с изумительно кривой саблей в расписных ножнах на боку Зоря. Отсалютовав, детина рявкнул на робких евнухов, сопровождавших трех подобных утренней заре гурий, закутанных в тончайшие шелка и кисею. Аэрон как дитя захлопал в ладоши:

— Я знаю, что сейчас будет!

Почтительно отдуваясь, Волк и Сиятельный внесли огромный, исходящий паром золотой казан, а хихикающие гурии, мигом установив низенький палисандровый столик, с полотенцами, халатами, благовониями и маслами накинулись на «султанов». Аэрон изобразил восторженный волчий вой, а я ткнула его кулачком в ребра:

— Не шалей! Знаешь, как нелегко было уговорить девчонок один раз устроить вам праздник! Думала, загрызут, — и, игриво подмигнув Велию, взялась за губку, многозначительно выжимая из нее струю пенящегося розового масла. Веры в его глазах не было ни на грош, да и как это можно представить, чтобы время повернулось вспять из-за какой-то дурацкой капалки!

— О услада моего сердца, отрада моих глаз, сладкая песня моих ушей, — пела я, проворно избавляя недоверчиво зыркающего по сторонам Велия от рубашки. — Посмотри, каких славных музыкантов пригласила твоя верная раба. Сама сваха Миренского султана всю ночь шила мне наряд.

Аэрон рычал, наслаждаясь происходящим, и сам, вырвав из рук Алии леопардовую накидку, гордо опоясал ею свои чресла. Лейя хихикнула, а я показала ей из-под кровати кулак, жестами намекнув, что я с ней сделаю, если она нам все сорвет.

В общий зал они спустились разодетые в пух и прах, вызвав общий вздох восхищения. Купцы, спешно собирающиеся в дорогу, удивленно разинули рты. Мучимый похмельем углежог, подняв на друзей мутный взгляд, жадно опустошил кружку и рухнул с лавки под ноги хозяину постоялого двора, который начал заполошно бить себя по ляжкам и кричать:

— Трофим, етит твою мать! Тебя ж за повитухой послали! — Он беспомощно оглядел зал и озабоченно произнес: — Как там Матрена-то одна?

Дородный купец Круль Яковлевич, оправив широкий пояс на своем животе, успокаивающе пророкотал:

— Не извольте беспокоиться, Артемий Сидорович, мы заедем за повитухой, передадим про Матрену. Нам по пути. — Он поклонился хозяину постоялого двора и, не удержавшись, стрельнув глазом на раздетых по-миренски девиц. Хохотнул: — Ишь, молодежь! — и, тут же забыв про них, отправился к своему обозу, покрикивая на ходу: — Ну что встали? Выводи со двора!

Понукаемые возницами лошадки бодро потрусили по улице, звеня колокольчиками.

— И нас троечки ждут, — басом проворковала султанская сваха. Велий выскочил на крыльцо под метель и провожал взглядом обоз, пока он не скрылся с глаз.

— Вай, замерзнешь, султан! — тряся шубой, выскочила на порог сваха. Мы вывалили следом, а Анжело, повиснув на друзьях, страстно зашептал им в уши, какой шикарный терем он откупил у старосты, и тут же схлопотал по шее от «евнухов».

В терем они входили слегка обалдевшие, растерянно покивали, когда Анжело, тыкая пальчиком, сообщал, из каких сокровищниц одолжил эти вещи, а указав на знакомую клепсидру, зловеще переливающуюся всеми цветами радуги, закатил глаза:

— А в ней льются воды реки времени. Ах, если б знал король джиннов и ифритов, где его милая безделушка! — и тут же сурово предупредил: — Не смейте переворачивать ее до полуночи, а то этот день начнется заново.

Велий первым делом сунулся именно к ней и отшатнулся, чувствуя неслыханную мощь, встретился с вопросительным взглядом Аэрона и недоуменно пожал плечами. Мавка, урча кошкой, ластилась к вампиру, а я с загадочным видом взялась за чашу с виноградом и изобразила сильную обиду, когда оба «султана» сорвались с места и стали вырывать из рук лаквиллки острые мечи.

— Эй! Вы чего?! — закричала Алия, выпадая из образа гурии.

— Не надо нам этих дикостей! — безапелляционно заявил вампир.

— Знаем мы эти танцы, — поддержал его Велий.

— А че делать-то?! — растерялась Алия, переводя взгляд с одного на другого.

— Меня виноградом кормить будешь, — сказал Велий.

— А Верея нам станцует, — с затаенной надеждой добавил Аэрон, и оба, опасаясь скандала, уставились на меня.

— Слушаюсь и повинуюсь.

Я сложила ручки на груди, своей покорностью повергнув Велия в легкий шок, сделала знак музыкантам, и те сменили мелодию на более страстную и волнующую. Все было отрепетировано еще вчера. Зоря, согласившийся ради общего дела немного попозориться, встал у фонтана, пытаясь изобразить взглядом одолевавшую его похоть, и вид у него был страшный, как у быка, узревшего конкурента. Я старалась на него не смотреть из опасения расхохотаться и провалить всю затею.

Танец мой назывался «Покрывало» и был из тех, которыми миренские наложницы разжигали страсть даже в дряхлых стариках.

Начинался он с того, что верхнее шелковое покрывало, медленно струясь вдоль тела, стекало по рукам и бедрам на пол. После этого ритм становился просто бешеным, да и сам танец страстностью не уступал вчерашнему, с той лишь разницей, что мои срывающиеся на пол одежды заставляли сердце стучать чаще и куда сильней захватывали дух, а тело было практически не видно из-за покрывала, то змеей обвивавшего меня, то вздувавшегося цветной узорной стеной между мной и зрителями. И неважно, что я кружилась практически голышом, они все равно ничего не видели, и хотя это был старый как мир трюк, в исполнении опытной миренской наложницы он всегда срабатывал безотказно, будил воображение, не нарушая приличий. И пусть я лопну, если они видели руку выше локтя или ногу выше лодыжки, но навоображали наверняка леший знает что. Я боялась только одного — что Серый Волк и Сиятельный, глядевшие на меня остекленевшими глазами, забудут вовремя тряхнуть своими опахалами.

Когда оставалось уже отбросить лишь шелковое покрывало, малиновый, сопящий Зоря с нечеловеческим всхлипом заставил-таки себя завалить на бок клепсидру.

— Что ты наделал, несчастный! — осипшим голосом выдавил Анжело и вопросительно посмотрел на молчащих евнухов.

— Только не это! Не сейчас! — стукнул себя в отчаянии по лбу Велий. А Аэрон, протестующе крича, сам влетел лицом в осыпанные сонной пылью перья опахала.

— Ну вот! Чуть все не испортили! — накинулась Алия на Серого Волка, старательно обмахивавшего перьями опахала Велия. Мавка каталась по ковру, рыдая и суча ногами:

— Я тоже хочу так танцевать!

Музыканты выжидающе молчали. И только султанская сваха взвыла басом:

— Вай! Злобные ифриты, отпустите несчастную Зубейду.

— Все, бабушка, концерт окончен, — успокоила я ее, натягивая шаровары. — Кушай щербет, отдыхай! — и, посмотрев на спящих «султанов», повелела: — Выноси!

Утро началось с медного звона и отчаянной ругани под дверью комнаты.

— Ты че прешь, глаза выпучив! — визжала поломойка Глашка.

От ее пронзительного крика Велия подбросило на кровати и перекорежило. У купцова слуги голос оказался не лучше, а уважения к старшим ни на грош, он, еще раз наподдав ногой медный таз, завопил на весь постоялый двор:

— Да ты хоть знаешь, сколько прибор для умывания стоит, коровища?! Ты же его помяла! Смотри!

Глашка без раздумий шлепнула крикуна мокрой тряпкой, и поднялся такой ор, что даже Аэрон, не выдержав, со стоном открыл глаза:

— Этого не может быть! Я не верю!

Велий, сорвавшись с кровати, выпотрошил свою сумку и, вынув толстую кожаную тетрадь, стал быстро-быстро что-то вслух зачитывать.

— Ты чего? — покосился на него Аэрон.

— Если это марок, то мы его сейчас распознаем.

Анжело, прижавшийся ухом с той стороны двери, беззвучно захихикал:

— Как же, держи карман шире! Если уж ты клепсидру за настоящую принял…

Я оттащила его за шиворот, показывая, что пора браться за дело Зубейде, и схватила флакон с притираниями, но Алия замотала головой, шипя:

— Розовый, не синий! Розовый! Они сейчас такие подозрительные, что на ерунде можно влететь.

Зубейда растолкала всех дородным телом, обозвала нас детьми шайтана, деликатно постучала в дверь, воркуя басом:

— Не здесь ли предаются благостному сну великие султаны, чьи бедные наложницы пренебрежительно забыты и омывают лица слезами, ибо радость ушла из их дома, когда их покинули прекрасные Аэрон и Велий?

Услышав «Нет!», похожий на злобный лай, сваха растерялась, но Зоря решительно распахнул дверь и бухнулся на колени.

— Вах! — заорала опомнившаяся сваха и захлопала в ладоши, поторапливая нас: — Девочки, шевелите попами!

Лей, зурна и барабаны подали голос, разом перенеся всех своей мелодией на далекий юг. Мы козочками перепрыгнули через распластавшегося на полу вора, а Волк, видя, что им с Сиятельным не перетащить тяжелый казан через богатыря, наподдал по обтянутому красными шароварами заду. Лейя прыснула, я ее пихнула локтем в бок, не рискнув строить ей рожи при Велии, подозрительно впившемся в нас глазами. Утренний туалет был похож на битву, Велий отбивался, а я сквозь зубы шипела, требуя не портить наш сюрприз идиотством. Аэрон тоже как-то не очень млел, заворачиваясь в ягуаровую накидку, и едва не ринулся обратно в комнату, увидев в общем зале Круля Яковлевича.

Купцы, спешно собиравшиеся в дорогу, удивленно разинули рты.

Мучимый похмельем углежог, подняв на друзей мутный взгляд, жадно опустошил кружку и рухнул с лавки под ноги хозяину постоялого двора, который начал заполошно бить себя по ляжкам и кричать:

— Трофим, етит твою мать! Тебя ж за повитухой послали! — Он беспомощно оглядел зал и озабоченно пробормотал: — Как там Матрена-то одна?

Дородный купец Круль Яковлевич, оправив широкий пояс на своем животе, успокаивающе пророкотал:

— Не извольте беспокоиться, Артемий Сидорович, мы заедем за повитухой, передадим про Матрену. Нам по пути. — Он поклонился хозяину постоялого двора и, не удержавшись, стрельнув глазом на раздетых по-миренски девиц. Хохотнул: — Ишь, молодежь! — и, тут же забыв про них, отправился к своему обозу, покрикивая на ходу: — Ну что встали? Выводи со двора!

Понукаемые возницами лошадки бодро потрусили по улице, звеня колокольчиками.

— И нас троечки ждут, — проворковала султанская сваха.

Со стоном погрузившись, «султаны», не сговариваясь, врезали Анжело по шее, едва тот завел разговор про славный терем, выкупленный у старосты, Демон обиженно заявил, что тогда он не расскажет, каких диковинок туда понатащил.

— Хмарь-то какая! — Велий тоскливо посмотрел на небо. — Даже по звезда не определишь, какой день.

— Прекрасный день, о мой господин! — воскликнула Алия и бросилась ему на грудь.

— Сегодня сбудутся твои самые заветные мечты, — проворковала я ему на ухо, а мавка замурлыкала, ластясь к Аэрону. Тот недоверчиво зыркнул на Сиятельного, но «евнух» в золоте был спокоен, будто его зельем опоили.

— Вот, — не сдержался-таки, прибыв в терем, Анжело и, раздуваясь от гордости, показал им бескрайние пески за окном и марширующих верблюдов, не замечая, что два дружка уперлись взглядом в ненавистную клепсидру.

— Ковры ручной работы! Столик резной слоновой кости! А деревья? Вах! Собственными ручками выкопал и перенес из султанского сада! Чувствуете этот аромат юга?

— Тошнит, — честно признался Велий, глядя на клепсидру.

— Ну не будь таким букой! — укорила я мага, запуская пальцы ему в волосы. — Мы так старались, я еле девчонок уговорила. Алия танец приготовила. Вам понравится. Я смотрела, аж жуть берет.

— Не надо! — вскинулся Аэрон.

— Тогда я сама вам станцую! — Я хотела было подняться, но Велий поймал меня за руку, тряся головой:

— Не надо танцев! И уберите кто-нибудь этого олуха от фонтанов!

— Чего?! — обиделся Зоря, а я расстроилась:

— Зря, ты не знаешь, чего лишаешься.

— Не ссорьтесь! Мы же собирались веселиться, вот и давайте веселиться! — запрыгала мавка, чувствуя, что назревает скандал. — Не хотите танцев? Щас я вам спою! — Сделав знак музыкантам молчать, она завела песню.

Голос ее был звонок, как весенняя капель, в нем слышался шелест листвы, пахнуло тающим снегом, а над головой словно распростерлась бездонная синь неба. Меня стало клонить в сон, сидевший рядом со мной Велий обмяк и с каким-то отрешенным равнодушием проводил взглядом выпавшее из рук Серого Волка опахало.

— Так я и знал, — обреченно произнес он, видя, как оно падает точнехонько на проклятую клепсидру. Теперь с порошком пришлось подсуетиться мне, я махнула платком и задержала дыхание, чтобы не вдохнуть самой.

— О, горе нам! — схватился за голову Анжело, Аэрон и Велий повалились друг на друга, а мы выскочили из беседки.

— Тьфу ты! Переложила порошка в платок, — сказала я, отмывая руки в фонтане.

Анжело хихикнул:

— А Велий уже знаки начал оставлять, в стене щепку выковырял.

— Ничего. Овечка с этим делом разберется, у ней глаз — алмаз, — успокоила его я. — Ну что? Берем, несем?

Утро началось с привычного медного звона и ругани.

— Я этого больше не выдержу! — проговорил, не открывая глаз, Аэрон. — Давай придушим Анжело подушкой и закопаем на заднем дворе.

Велий задумчиво помолчал, но, вспомнив про свои меточки, метнулся к стенам, заглянул под кровать, посмотрел у окна и разочарованно саданул кулаком в стену.

— Просто гадство какое-то! Надо было на Верелее какой-нибудь шрамик оставить. Шрамик не зарастишь.

— Или Сиятельному поставить фингал под глазом, или зуб выбить, тоже вариант! — подскочил Аэрон, и оба с интересом уставились на дверь.

— О черт! — зашипел стоявший около меня под дверью Анжело. — Так и до рукоприкладства дойдет.

— Может, признаемся? — малодушно пропищала Лейя, но Алия ее одернула, косясь на Князя:

— Не суетись, не тебя же они бить будут!

— Засос тоже подойдет, — послышалось за дверью.

Я посмотрела на подруг:

— Слышали? Так что будьте начеку — только губы в трубочку, сразу ныряем в ноги.

— Слыхал? — Волк толкнул Сиятельного. — Чуть губы в трубочку, сразу ногой под дых.

Князь, порядком подрастерявший за время общения с нами свой глянец, многообещающе оскалился, потирая кулаки, а я подтолкнула Зубейду, понимая, что сегодня без скандала уже не обойдется, придется чертову клепсидру опрокидывать самой, уворачиваясь от поцелуев.

— Чего надо? — рявкнули в ответ на робкий стук султанской свахи.

— Не здесь ли предаются благостному сну великие султаны, чьи бедные наложницы пренебрежительно забыты и омывают лица слезами, ибо радость ушла из их дома, когда их покинули прекрасные Аэрон и Велий?

Утро началось с отчаянного мата Аэрона.

— Нет, я больше не выдержу! — Он с ревом забился на кровати.

Закутавшийся в одеяло Велий дотащился до выхода, косясь на проклятую щель в окне, из которой безжалостно дуло. Рывком распахнув дверь, он гаркнул во всю глотку:

— Входите уже!

Мы замерли, как мыши на пороге амбара.

— Вай, девочки, шевелите попами! — всплеснула руками Зубейда, делая круглые глаза музыкантам. Лей, зурна и барабаны подали голос, перенеся своей мелодией на далекий юг.

— Только не надо поп! — Аэрон зарылся в одеяло, отбиваясь от наших рук как капризное дитя. — Девочки, мы ничего не хотим, мы устали, дайте умереть!

— Глупенькие, мы вам такой сюрприз приготовили! — Я повисла на стонущем Велии.

— Ну в самом деле, ребята, мы же старались! — укоризненно бормотал Серый.

— Такой терем вам шикарный организовали! — закатил глаза Анжело, а Зоря, подтверждая его слова, поцокал языком и покачал головой, показывая, что просто пальчики оближешь, какой терем.

— От это мужики! — разорялась Алия. — Вчера орали «гарем, гарем», а сегодня с похмелья маются, ничего им не надо!

— Пойдемте. Там опохмелитесь, — внес предложение Сиятельный. — Заодно посмотрите на удивительную клепсидру, которую Анжело позаимствовал у ифритов. Своего рода чудо.

— Трофим, етит твою мать! Тебя ж за повитухой послали! услышал Велий отчаянный вопль хозяина постоялого двора и вдруг заорал как полоумный:

— Как там Матрена-то одна? Неделю уже рожает!

— И нас троечки ждут, — басом проворковала султанская сваха, пуча на нас глаза.

— Не надо троечек, — взяв меня за руки, серьезно попросил Велий.

— Как это не надо? — обиженно надула я губки, а Алия с мавкой подхватили:

— То им надо, то им не надо! Завтра опять надо будет! Мы вам скаженные, что ли? По десять раз одно и то же устраивать! Выиграли желание — получайте!

— Не хотим мы никакого желания! — завыл Аэрон.

Овечка сунула голову в двери, поинтересовалась:

— Ну чего вы копошитесь? Кони мерзнут! Вон какая круговерть за окном.

— Дак чего? Едем или не едем? — растерянно вопросил Зоря.

— Нет, — отрезал Аэрон. — Я отказываюсь от своего желания, хочу весь день здесь сидеть, а в терем ваш и носа не показывать.

— Ты это всерьез? — недоверчиво спросил Волк.

— Могу на архоне поклясться! — Вампир выхватил свой знак архона и возгласил: — Клянусь за себя и мага Велия, что от желания отказываюсь и вы мне ничего не должны.

Поднявшись на цыпочки, я поцеловала его в лоб.

— Дурачок! — захихикала за дверями овца.

— Радуйтесь, — пробурчал Аэрон. — Вы даже не представляете, что бы вас ожидало сегодня!

И тут уж заржал весь трактир. Аэрон растерянно глянул на мага, а тот, хлопнувшись на кровать, рявкнул:

— Все-таки они нас сделали! — и кинулся на меня. Я взвизгнула:

— Бежим! — и, путаясь в шелке, бросилась прочь.

— Вай! Злобные ифриты, отпустите несчастную Зубейду! — белугой ревела султанская сваха, взирая на корчившуюся от смеха нечисть. А я белкой скакала по большому залу, ныряя под столы и перепрыгивая через стулья…

Снег летел из-под копыт, звенели колокольцы, мы летели по тракту на трех тройках, с веселым смехом обгоняя друг друга. Нанятые гудочники честно отрабатывали свои кладни, так что в селах нас принимали за свадьбу. Вампир, как только услышал, что ему предлагают до Школы ехать верхом, устроил форменный скандал, заявив, что его тошнит от одного вида седла, щедро развязал кошель и оплатил нам шикарный проезд до самого Вежа. Собственно, мы теперь все веселились на его деньги, потому что в наших кошелях ветер гулял.

— Эх ты, транжира! — укорял меня «жених».

— В следующей же деревне пересядешь на другую тройку, — пригрозила я.

Поезд наш двигался крайне медленно, потому что, стрелой долетев от одного поселка до другого, мы могли застрять там на полдня и больше. А ярмарка в Белполе и вовсе задержала нас на два дня.

— Нет, ну клянусь! — рычал Велий.

— Врешь! — упиралась я, с удовольствием чувствуя, как он, горячась, сжимает меня в объятиях. — Да клянусь же!

— А я не верю! — продолжала я. — Ты не ревновал.

— Да еще б маленько — я б сам эту клепсидру опрокинул!

— Ты?! — Я засмеялась. — Да ты как рак глаза пучил и орал «только не сейчас»!

— Я не это имел в виду! — Велий горделиво вздернул подбородок.

В Лужицах я поволокла всех на знаменитую плотинку. Конечно, от старой мельницы уже и следа не осталось, да и речка была такая, что куры, глядя на нее, умирали со смеху, но тем не менее все с удовольствием послушали, как я устроила грандиозный потоп, едва не смыв два села, когда решила построить жабий домик.

— Все-таки все мужики одинаковы, — сказала Алия. — Нет чтобы расслабиться, ну и что, что один день повторяется бесконечно?

— Зато какой день! — поддержала подругу Лейя.

— Это ж надо было — все удовольствие самим себе испортить! — со смехом сказала я. — Нет, Велию непременно надо было до всего докопаться, а Аэрону довести начатое до конца. Не начни они бузить, вся наша затея с треском бы провалилась!

Аэрон, попавший в наши цепкие коготки, с тоской глядел на беззаботно гогочущих дружков, ему хотелось к ним, на волю, но оставалось лишь от досады рвать на себе волосы.

— Это свидетельствует о том, что мы лучше знаем мужскую породу, — важно проговорила Алия, мы захохотали еще пуще и захлопали в ладоши.

— Все, сейчас выброшусь! — крикнул, решившись, Аэрон. И до самого Плешанова, самодовольно хохоча, барахтался в наших объятиях, ловя завистливые взгляды парней. В Плешанове его вырвали из саней, и, пока мужчинывыясняли, кому следующему счастье привалит прокатиться в нашем обществе, мы на своей тройке дали деру.

— Кобелей в сани не садят! — прокричала я, оборачиваясь.

— Кобели рядом бегут! — поддакнула Алия.

Успенка ничем нас не порадовала, кроме огромного кладбища. Почтительно проезжая мимо бесконечного ряда памятников, Велий насмешливо поинтересовался:

— Ностальгия не одолевает?

Лейя, вспомнив Малое Упырское кладбище, предложила:

— Давайте летом Ваську на его родину свозим, маму ему покажем…

Велий поперхнулся и показал внушительный кулак. А я заявила, что мамой является сама Лейя и нечего травмировать ребенка.

Укладываясь ночевать в Опарине, мы вдруг сообразили, что вместо одной недели добираемся до Школы уже целых две.

— А чего вы переживаете, — сонным голосом пробормотала Алия. — С нами аж двое наставников.

— И оба мои, — добавила я.

— Вот тебе Феофилакт и устроит по возвращении экзамен, — проворчала подруга, засыпая.

— Ага. — С меня соскочил весь сон, я оторвала голову от подушки и села. — Ну по демонологии я выкручусь, расскажу про Лилит, та еще мегера. По мифотворчеству расскажу про Сусаноо — так рождаются мифы. А вот что делать с практической магией? — Я посмотрела на недоеденный пирожок на тарелке, но посреди ночи не решилась поднимать его над тарелкой даже на волосок, вдруг что-нибудь пойдет не так, жаль лишать людей крова.

Анино встретило нас разгулом настоящей свадьбы. То, что свадьба случилась не на Покров, не вызвало удивления, молодка была явно на сносях. Это болото засосало нас на три дня.

— Я сейчас спою вам замечательную песню! — объявила я, размахивая кубком с вином, на женской половине старостиного дома (все-таки лорд Урлака в гостях). И с чувством завела любимую песню принца-скандалиста: — А я пьяный, как свинья, нету денег у меня…

— От это я понимаю! — радостно воскликнула Алия. — Не песня, а сплошной мат!

— Какой мат? — возмутилась я и продолжила: — Я не знаю о тоске, целый день я пью саке, а потом горланю песню и валяюсь на песке.

Лейя, выхватив тетрадь, заметалась по светелке в поисках пера:

— Повтори еще раз! Я потом в кабаке кого-нибудь так обложу! Умрут от зависти!

Я обиделась на подруг, выскочила во двор и, прижав к стене всю теплую компанию, от Сиятельного до Зори, несмотря на их протесты, исполнила всю песню от начала до конца.

— Разве я плохо пою? — спросила я.

— Так это была песня! — фыркнул Велий. — Надеюсь, о любви?

А Волк, многозначительно потерев морду, сказал:

— Да, не хотел бы я жить в той сказочной и интересной стране, где даже о любви могут петь исключительно матом.

— Нет, правда, на каком языке? — поинтересовался Сиятельный.

— Издеваетесь, да? — догадалась Я. — Я кроме общепринятого никакого не знаю! — Я решила пойти и спеть эту песню жениху с невестой, но Аэрон крикнул мне вслед:

— Ластолайка!

— С чего это я остроухая?! Сам ты редкозубый!

Дружки захохотали, а Велий с ехидцей поинтересовался:

— Ты хоть понимаешь, что на эльфийском собачишься?

— Ага! Ты еще скажи, что я на моранском стишата слагаю! — вконец обиделась я и, махнув рукой, гордо поплыла к народу.

К Белым Столбам мы подъезжали измотанные дорогой. Я шепталась с овечкой:

— Слушай, это правда, что я из-за родства с Горгонией могу любой язык понимать?

— Вполне вероятное явление, — ответила та. — Раз в тебе ее кровь, значит, и талант.

— И теперь я могу подземные тоннели, как Индрик, рыть? А по весне на коровок брошусь?

— Ты, главное, голой, как Березина, не ходи, — хмыкнула ехидина, — а то и так говорят, что ты по пояс деревянная.

— Кто говорит? — взвилась я. — А ну-ка Зорян, наподдай! Щас мы одному магу из языка бантики завязывать будем!

Когда добрались до Белых Столбов, Велий облегченно вздохнул:

— Еще одна неделя, и нас снова бы в розыск объявили. А так недалеко совсем.

— Ну что, — поигрывая фамильным медальоном, спросил Аэрон, — наведаемся к местным князьям в гости?

Других документов, удостоверяющих его лордство, кроме наглости на лице, Аэрон не имел, впрочем, особо и не забивал себе этим голову.

— Нет уж, — решительно заявила я, вспомнив о Прыще. — Что нам, постоялых дворов не хватает? Все-таки перекресток двух трактов.

— Та-ак. — Аэрон посмотрел вокруг. — Где тут самый дорогой, шикарный постоялый двор?

— Ну все! Понесло лорденка! — вздохнула Алия.

— Доверь такому наследство — за год промотает, — добавила овечка.

А я фыркнула:

— Это сейчас он такой щедрый, а дома — жмот и скупердяй!

— Давайте поносите меня, благодетеля, захребетники! — Аэрон одернул на себе куртку и, ведомый вампирьим чутьем, барином двинулся по центральной улице Белых Столбов. Три тройки, звеня колокольчиками, вынуждены были плестись за ним, приноравливаясь к его шагу. Воспользовавшись этим, Велий ухватил меня под ручку, и мы пошли по хрусткому снегу.

— Одного не пойму, — сказал Велий, — как вы меня надули с этой чертовой клепсидрой? Ведь от нее веяло магией! Да еще какой!

— И охота тебе в этом копаться.

— Ну а все-таки?

— Воду мы освятили в Храме Хорса и смешали ее с тремя каплями крови: моей, овечкиной и Анжело.

— Хм-м, — задумчиво протянул Велий. — Вот уж не думал, что это такая гремучая смесь.

А я, заговорив про кровь, вдруг вспомнила фон Птица и задумалась совсем о другом.

— Этот твой фон Птиц такой, оказывается, кровожадный старикашка! Как ты думаешь, он моего папаню еще раз убить не попытается? А то Ландольф грозился перебраться поближе к столице…

— За Ландольфа не беспокойся, он на свете не первый год живет.

— А за тебя, — я повисла на руке Велия, — за тебя мне надо беспокоиться? Они вас обоих хотели бритвой по горлу чик — и в колодец!

Велий захохотал слишком, на мой взгляд, беспечно для такого серьезного вопроса, я попыталась ударить его кулаком в ребра, но в шубе он был просто неуязвим и еще повозюкал меня в сугробе, как маленькую шавку. Я даже обиделась, пригрозив, что, если на него нападут разбойники, нанятые Конклавом, я за него заступаться не стану.

— За меня уже дядьки твои заступились, — сказал Велий, скатывая снег в тугой комок.

— Зачем это? — вякнула я.

— Чтоб ты без жениха не осталась, — ответил Велий.

— Я про снежок, дурачина. — Я стала пятиться, раздумывая, стоит ли морозить пальчики, отстреливаясь, или лучше сразу дать деру. Хотя, может, заклинанием шарахнуть?

Аэрон, нарисовавшийся на пороге шикарной гостиницы, окинул помещение и хозяев надменным лордским взглядом, но едва он открыл рот, как снежный заряд впечатался ему в затылок и вампир рухнул на руки хозяев. В это время Алия и Лейя, забытые нами во время прогулки, с криком:

— Бей магов! — набросились на Велия, свалив его в сугроб. Нерешительный Зоря, понукаемый овечкой, тоже робко свалял снежок на полведра снега и, осмотревшись вокруг, остановил на мне оценивающий взгляд.

— Ты это… того… не шали… — неубедительно погрозила я ему пальцем, поняв, что мне такого счастья не пережить, но, на мое счастье, Сиятельный с Волком, обернувшимся добрым лаквиллским молодцем, пристроив на постоялом дворе коней, вывернули из-за ворот, мило на ходу беседуя, и тут же были сметены с ног снежным ядром Зори.

— Чего там? — высунулась на крыльцо служанка, лакей в малиновом кафтане с золотым галуном солидно так заявил:

— Нечисть, вишь, озорует. На постой к нам соизволили.

— А это не опасно? — сделала круглые глаза служанка.

— Не-э, — лениво отмахнулся лакей, — вишь, какие веселые, значить, уже слопали кого-то, теперь не обидют.

Служанку как ветром сдуло, а я подмигнула дядечке и как можно серьезней прокричала:

— Только на ночь вьюшку не закрывайте, а то мы чертей в гости ждем!

Утром леший меня понес на торги в Белых Столбах, которые всегда славились далеко за пределами края, особенно конный рынок, на который барышники пригоняли племенных жеребцов со всего света. Прибыв по Миренскому тракту из южных степей, кони шли отсюда на Златоград и Княжев-Северский, а потому здесь всегда толпились конюшие как императора, так и Великого Князя. Конечно, были купцы, которые вели караваны и в Лаквилл, Сарсу, Урлак и Приморье, но самые яростные баталии все же вспыхивали между южанами и северянами. Они иногда торговались так, словно речь шла не о конях, а о государственном престиже, жизни и смерти и вообще о вещах далеких от коневодства.

Алию, конечно, сразу понесло на выгон, но я, зная этот город как свои пять пальцев, ухитрялась каждый раз провести их мимо. Мне нравились Белые Столбы, и, хотя я прожила здесь всего два года, они казались мне родными и близкими. Теперь, побывав там и сям и повидав две столицы — Златоград и Северск, — я с уверенностью могла сказать, что величественная, седая красота Белых Столбов мне больше всего по душе. Да что уж там кривить душой, половина моей резиденции в Заветном лесу была беззастенчиво скопирована с дворцов в Белых Столбах. Если кремль князя Милослава Ясеневича и уступал по размерам великокняжескому, то своей красотой уж точно его переплюнул. Да и как иначе, если когда-то Белые Столбы были столицей Северска.

— Вот, — я остановилась посреди крытого рынка Белых Столбов, наверное, единственного во всем Северске, — посмотрите, какое громадное здание, а кажется невесомым благодаря этим чудесным аркам и тонюсеньким, как свечи, столбам.

— Пойдемте уже коней смотреть, — бубнила равнодушная к моим чувствам Алия.

— Не-э, лошадки много ржут и какают, — возразила Лейя, которую тянуло в лавку ювелира.

Овечка же мечтательно закатила глаза и проблеяла:

— А мне нравятся, такие все душки, хоть и без мозгов.

Двоедушный Велий только похмыкивал, глядя на меня, всегда готовый присоединиться к большинству. И только Сиятельный с Зорей проливали бальзам на мою душу, поворачиваясь туда, куда я показывала пальцем.

— Нет, давайте в самом деле пойдем посмотрим на коняшек, — вмешался Серый Волк. Алия радостно заулыбалась, а Серый продолжил, облизнувшись: — Люблю резвую пищу.

Пришлось вздохнуть и смириться, но Велий получил очередной тычок в ребра за двуличность.

— А вот интересно, — сказал вдруг Зоря, обращаясь ко мне, — вы сами-то себя кем числите? Я, к примеру, родился на Засеках, значит — засечный. А вы хоть и в дебрях, но на границе со Златоградом, то есть получаетесь южанка.

— А кстати, маму твою звали Любава, это не та, которой храмы строят? — влез с комплиментом маг, за что получил еще один тычок под ребра. Зоря меж тем продолжал:

— Тетка вас прятала аж на самом севере, у границы с бирюками, как я понимаю.

— Кто такие бирюки?! — удивилась я, точно зная, что такого народа не существует.

Зоря покосился на Алию и честно признался, что бирюками на Засеках кличут все северное население, от диких мурсингов и нансей до лаквиллов. Алия пробиралась сквозь толпу, орудуя локтями, и не подозревала, что ее обозвали бирючихой. Овечка прижалась к ее ноге верным псом и даже порыкивала на особо неспешных горожан.

— А потом вы еще и в Мирене, и здесь везде побывали… — загибал пальцы Зоря. — Так вот мне интересно, каковской вы себя числите?

— Она не из каковских, — влезла в разговор мавка, переливающая из ладошки в ладошку голубые бусики, мимоходом купленные Сиятельным, — она общественная. — Услышала хмыканье Велия, поняла, что это нехорошо прозвучало, и тут же поправилась: — Гулящая она!

— Спасибо тебе, подруга. — Я поклонилась в ноги Лейе, а маг заржал в голос.

Зоря замер, шевеля пальцами, но ему по должности смеяться было не положено — все-таки хозяйка, хоть и временная. От тихой смерти мага спас радостный присвист Алии, наконец-то вырвавшейся на широкий выгон.

— А мне другое интересно, — призадумался в свою очередь Сиятельный, — Алия, когда она волк, как их любит? Чтобы кататься или уже как кушать?

— Не знаю как Алия, а вот кое-кто, — Велий покосился на меня, — любит их кушать, одновременно катаясь.

Понятно, намекает на Упыри. Князь удивленно приподнял брови, ожидая продолжения истории, но я буркнула:

— Подумаешь, укусили один раз, из самообороны.

Мы собрались в очередной раз немного повздорить, но тут сквозь ряды пробежал мужик, вопя:

— Оборотни!

— Сам ты оборотень! — возмущенно крикнула ему вслед овца. — Я чистокровная овца! — Она посмотрела вокруг, ища сочувствия у прохожих: — Всех дел-то, спросила, почем красавцев продают, а крику, крику!

Народ ее вежливо обтекал, а кое-кто уже и посмеивался над трусливым барышником:

— Подумаешь, нечисть на торги пришла! Первый раз, что ли?

У дощатого забора загона мы отвоевали себе почетное место и замерли, надолго забыв про бег времени. Кони были красивы и проходили перед нами один за другим, от тонконогих нервных бегунов до огромных, как гора, тяжеловозов с копытами как тележное колесо.

— Эх! Мне бы кладней два мешка! — ерошила волосы Алия.

Огромный черный красавец танцевал перед зрителями на задних ногах, злобно рубя воздух передними и косясь налитыми кровью глазами.

— В Златоград уйдет, — уверенно сказал Сиятельный.

— А почему не в Княжев? — спросил Велий.

— На Севере тяжелой кавалерии нет. А этот просто создан для катафрактариев.

Торги начались от тысячи кладней. Как и предсказывал Сиятельный, уцепились за коня именно златоградцы. Северцам этот конь был не нужен, но они из принципа увеличивали цену на радость продавцу. Покупатели горячились, махали руками, брызгали слюной, разве что только за ножи не хватались. Но стоило цене подскочить до немыслимых десяти тысяч, как по рядам прошел ропот.

— Чего там? — навалилась грудью на ограждение Алия.

Волк, у которого слух был не в пример другим, объяснил:

— Князь забирает его в уплату десятины с торгов.

— Сдурел?! — зафыркала лаквиллка. — Пусть деньгами берет!

Возмущение волной прокатилось по выгону, но это были крики бессилия. Князь имел право на свою долю — он ее взял. Конь ушел за первоначально названную цену. Алия выла и рычала, пытаясь погрызть рукав у Серого, а потом кинулась к воротам, куда уводили красавца, заставив и нас тащиться хвостом. Наперегонки с овечкой они спешили последний раз посмотреть вслед вожделенному коню и врезались в строй охранников князя. Образовалась свалка, в которой тут же наподдали и ей, и овечке тяжелыми копьями по спине. Серый, лишь на полшага отставший от Алии, живо выдернул ее за шиворот из кучи и так толкнул ближайшего усердного буяна в грудь, что вместе с ним повалил половину стражи. Кто-то крикнул:

— Воры!

И строй ощетинился копьями, целясь в основном Серому в живот.

— А-а-а! — заорала я, испугавшись, что сейчас начнется смертоубийство, и, упав животом на овцу, завопила: — Есть! Я ее поймала! Серый, держи! — пока волк хватал за морду испуганно верещащую овечку, я кинулась к страже, стараясь не замечать зло перекосившихся рож: — Ой, спасибо вам, дяденьки! Ах ты, негодяйка! — погрозила я пальцем овечке. Та удивленно выпучила глаза, не понимая, за что ей такое оскорбление, народ, взбаламученный неосторожным словом, захохотал надо мной, успокаиваясь, но тут охрана раздвинулась и до тошноты знакомый голос капризно спросил:

— Что происходит? Сотник, почему толпа мешает пройти?

В ответ понесся невнятный бубнеж сотника, я уже понадеялась сбежать под шумок, однако тут мне по плечу постучали свернутой нагайкой:

— Барышня, здесь конями торгуют, а не овцами.

Я закатила глаза: «Боже, он еще со мной и заигрывать пытается!» и повернулась к Прыщу. Конечно, это был он. Сынок Милослава Ясеневича за Прошедший год еще больше вытянулся, как-то неприятно заматерел, разом превратившись из некрасивого недоросля в отвратного вида мужика. Какое-то время он смотрел на меня, не узнавая, кривил губы в ухмылке и вдруг дернул лицом и, зло сощуря глаза, качнулся вперед. Не знаю, что он собирался делать, но словно створки ворот между мной и им со шлись плечи Аэрона и Велия, разом прикрыв меня от опасности.

— О! Князь! — Аэрон панибратски хлопнул Прыща по плечу, заставив пошатнуться, и тут же сграбастал его руку и жизнерадостно затряс. — А я к вашему отцу собирался вечером зайти. Так сказать, с неофициальным визитом.

— Вы, собственно, кто? — растерянно покосился на его клыки княжич.

— Полноте, — развел руками Аэрон, не замечая, как подобралась охрана, в любой момент готовая кинуться на защиту княжьего отпрыска. — Я — Аквил Аллар, лорд Урлака. Разрешите представить вам мою невесту — Верелею. Страшная забавница. И мой друг квестор Конклава магов Велий.

Лицо у квестора Конклава было такое, словно он прямо сейчас собирался заколачивать гвозди в гроб княжича. Даже изумрудный накопитель, казалось, побагровел. Прыщ попятился, бормоча, что они уже шапочно знакомы. Тем более что за нашими спинами стеной встали друзья. Один глубокомысленно сощурившийся Зоря, молчаливо скрестивший руки на груди, стоил всей своры наследничка Милослава.

— Очень приятно. — Прыщ отступил на полшага с намеком на поклон. — Я знал, госпожа Верея, что вы далеко пойдете. Хотя, право, лучше бы смотрелись в моем тереме.

Я даже зажмуриться от страха не успела, а князя мотнуло от смачного удара, люди ахнули, и, если б не Аэрон, успевший отдернуть Велия от Прыща, нас бы подняли на копья. Счастье, что вампир так не по-человечески быстро соображал. Сграбастав княжича за грудки, он звенящим от злости голосом, четко, чтобы слышали даже в дальних рядах, проговорил:

— Вы оскорбили мою невесту, князь! Я вызываю вас на поединок, завтра утром. Если вы не явитесь на ристалище, это будет оскорбление уже всему Урлаку. — С силой швырнув Прыща в объятия сотника, он круто развернулся на каблуках.

Серый и Сиятельный оттерли готового на глупости Велия от князя, показав нам глазами, что пора уносить ноги. Зоря почтительно пропустил меня вперед, не забыв смерить взглядом каждого охранника Прыща, и никто не посмел сунуться за нами. Шагов сто мы прошли молча и так решительно, что люди издалека уступали нам дорогу, пока Алия не сорвалась:

— Нет, чего мы ему голову сразу не оторвали?!

— Он — князь, — ответил Сиятельный.

— Скотина он, гад прыщавый! — Я затопала ногами, чувствуя, как слезы злости наворачиваются на глаза.

— Гад, — согласился волк, — а хуже всего — гад привилегированный.

— Сама знаю! — рявкнула я, потом посмотрела на Аэрона: — А у вас политических трений не начнется?

— Вряд ли. — Неунывающий вампир махнул рукой. — Морду я ему разобью, конечно, как следует, но в меру.

— Не пырнет он тебя? — спросила я.

Мавка и Алия тоже вопросительно уставились на Аэрона, он расхохотался:

— Он?! Да этот… Я удивлюсь, если он вообще меч удержать сумеет.

— Главное, чтоб теперь его отец за нас не взялся. Этот сумеет все, что захочет.

— Нет, — качнул головой Князь, который оставался до этого вроде как совершенно безразличным к тому, что произошло, — этот человек слишком подл, он наверняка попытается отомстить собственноручно. — Он пристально посмотрел на Велия, потом на Аэрона: — До поединка.

— Жить-то как весело, — проблеяла овечка, вертя головой. — И чего я от бабки раньше не смоталась?!

— А запечатано было, вот и не смоталась, — сказала я, чувствуя, как и саму потихоньку отпускает накатившая было волна гнева.

Не знаю, как слухи умудрились опередить нас, но в гостинице, когда мы пришли, уже все обо всем знали. Хозяин гостиницы, пряча глаза, указал нам на сложенные у крыльца вещи, бормоча извинения и оправдываясь тем, что не может идти против власти, пообещал нам только присмотреть за конями. Пришлось искать новое жилье. Почти за гроши мы нашли дом на окраине у полуслепой бабки, которая удивилась, с чего это такие важные господа на постоялый двор не едут, но от денег не отказалась. Вместо веселого гуляния по городу пришлось вечером устраивать посиделки.

— Счастливая ты, Верея, из-за тебя мужики драться будут! завистливо проговорила Лейя.

Я даже ответить ничего не смогла, а Алия постучала ее по лбу:

— Чисто лягуха болотная! Ладно бы Велий с Аэроном дрались, полюбовались бы, а здесь только измараешься и никакого удовольствия.

Лейя надула губы и прицепилась к Сиятельному, донимая его вопросом: станет он за нее биться или нет?

— Не приставай к человеку, — посоветовала ей Алия, — а то он тебя обратно на болото вернет.

Велий сидел мрачный как туча, словно не замечая попыток растормошить его.

— Не-э, — бормотал Аэрон, рассматривая свой короткий фамильный меч, впервые за все время путешествия бережно извлеченный из сафьянового чехла, — пора мне с Вереей помолвку расторгать. А то «невеста» она моя, а морду за нее бьют какие-то посторонние мужики. Если так дальше пойдет, нас подозревать начнут леший знает в чем!

— Да ну тебя с твоими шутками, — махнул на него рукой маг, не отрывая взгляда от окна.

— Слышь, Аэрон, а что ты там плел насчет Аллара из Урлака? — спросила Алия.

Вампир вспыхнул до кончиков ушей и, стесняясь, пояснил:

— Это мое имя.

— А Аэрон?! — уставились мы на него.

— Это мое детское прозвище. Мама говорила, что я маленьким не весил ничего. Легенький был, чуть не летал, когда в воздух подбрасывали.

— На чем тебя подбрасывало? — не поняла слушающая вполуха мавка, а мы наконец засмеялись, будто камень с души свалился. К ночи Аэрон уже нас всех готов был поубивать своей фамильной железякой. Мы склоняли его новое имя и так и этак.

Все веселье наше прекратила бабка, авторитетно заявившая, что только нечисть по ночам не спит. Овечка ее уверила, что мы с нечистью ничего общего не имеем, и потребовала себе места на полатях, а волк с ухмылкой сказал, что с радостью ее подсадит, глядишь, к утру будет тушеная баранина. Мне, привыкшей по ночам шляться леший знает где, не спалось. Даже мавка, казалось бы ночная нечисть, дрыхла без задних ног, а я маялась, время от времени подтягивая ее назад на наши матрасы. Даже во сне она пыталась отползти поближе к мужикам, нюх у нее, что ли?

Поняв, что так лежать — только маяться, я натянула платье и запалила свечу, решив почитать на ночь, благо и книга, изъятая у фон Птица, у меня имелась. Вынув довольно тяжелый фолиант в черной коже, я водрузила его на стол, но, не успев открыть, услышала, как тоненько дребезжит стекло.

— Кто там? — Я сунулась со свечой к окну, сквозь мутное стекло

ничего не было видно, но зато голос я узнала сразу. — Верька, это я, Лилька! Дверь открой!

— О! Ты откуда?! — удивилась я.

— Дак услышала, что ты в город приехала, да еще начудить успела! Наших-то в Белых Столбах никого не осталось, думаю, дай зайду, побалакаем!

Я кивнула головой, хотя вряд ли она могла это видеть, и, стараясь никого не разбудить, пошла открывать двери. Оно даже и лучше, посидим на кухне, вспомним приют.

Я отодвинула щеколду и, поднимая свечу повыше, гостеприимно распахнула дверь. Раньше чем я успела что-нибудь рассмотреть, меня выдернули на улицу и стукнули по голове, да так ловко, что я тут же и свалилась кулем.

Не знаю, сколько прошло времени, но очнулась я от страшной, разламывающей голову боли, плохо мне было безмерно, вокруг стояла тьма, я попыталась подняться, но лишь застонала, услышав как сквозь вату:

— О! Очнулась, кажись. — Открылась дверь, свет лампы больно резанул по глазам, и склонившаяся надо мной Лилька поинтересовалась:

— Пить хочешь? — Не дожидаясь ответа, она сунула мне в руку большую глиняную кружку. Я жадно накинулась на воду, села, собираясь спросить, что случилось, но, видимо, от удара комната пошла плясать вокруг меня колесом.

— Все. Теперь до утра бузить не будет. — Неизвестно кому сказала Лилька, забирая у меня кружку. — Тут сонного зелья — быка свалит.

Утро началось со злого мата и отчаянного грохота в ворота:

— Открывайте, вашу… — И дальше только мать-перемать.

— Кому там делать нечего? — промычала Алия. Все медленно просыпались, пытаясь сообразить, кто в такую рань — на дворе едва серело утро — ломится в ворота. Велий подскочил, как пружиной подброшенный, первый задав вопрос:

— Где Верелея?

Алия и Лейя бессмысленно хлопали глазами: спавшей между ними Верелеи не было. Подхватившийся волк быстро обежал дом и, конечно, никаких следов рыжей не обнаружил.

— Еще б она здесь была! — зло вогнав меч в ножны, буркнул Аэрон. — Они б тогда так нагло не ломились!

— И что теперь будем делать? — бессильно сжимая кулаки, спросила Алия.

— Думаю, ничего хорошего нас не ждет, — будничным тоном произнес Сиятельный.

— Да ладно, чего гадать. Пойдем узнаем, сейчас нам и так все скажут, — сказал лорд Урлака и шагнул за порог.

— Только ногами их сразу не пинайте, — попросил волк, а Зоря, отчего-то чувствовавший себя больше всех виноватым, заверил:

— Я их даже пальцем не трону, сразу дубиной все мозги вышибу, и все.

Засов на воротах не выдержал, вылетев вместе с гвоздями, бабка и овечка, разомлевшие на печи, одинаково щурились, через раз спрашивая:

— Ась? Чегось?

Прыщ гарцевал на том самом коне во главе отряда в полсотни головорезов, один глаз у него был закрыт повязкой. Красиво спрыгнув на землю, он упер руки в боки И надменно уставился на вампира:

— Пришло время сразиться, упырь!

— А ты не очень разговорился? — с интересом спросил Аэрон, обнажая меч. — Когда слишком быстро говоришь, лишние зубы выпадают. Не знал?

— Но-но! — Прыщ отскочил, довольно ловко выхватив из ножен саблю, однако ж не ее вид остановил вампира, а самострелы, направленные в грудь. Как ты ни быстр, а от дюжины стрел не убежишь, да и друзья за спиной стоят. — Девка твоя у меня, чуть что, и ей конец!

— Велий, я не знаю, на что он рассчитывает, но честного поединка не получится, на мой взгляд, никак. — Прежде чем Прыщ успел выкрикнуть еще что-то угрожающее, маг взмахнул рукой, громко произнеся одно короткое злое заклятие. Тетивы попросту лопнули, а та пара стрел, что сорвалась-таки с ложа, была отброшена назад. Телохранители Прыща закричали, тряся отбитыми пальцами.

Зоря, ни слова не говоря, вывернул из забора кол и принялся крушить всех налево и направо. Алия, каким-то чудом скользнув под рукой волка, кинулась в гущу драки с другой стороны, и Серому с Сиятельным ничего не оставалось, как броситься ей на подмогу. Огромная серая тень молниеносно навела ужас на подручных княжонка, привыкших изгаляться над безответными. Сиятельный даже пару раз не успел взмахнуть своим великолепным эльфийским клинком, до этого как-то незаметно прятавшимся под плащом. Не обращая особо внимания на опешившего Прыща, Велий сошел с крыльца, спросил Аэрона:

— Где она, чувствуешь? Вампир только хмыкнул.

— Ну тогда пойдем. — Одним движением Аэрон вырвал из рук Прыща саблю, заехал ему кулаком с другой стороны, в неподбитый глаз. Княжич взвыл, пытаясь убежать, но Алия сбила его с ног, припечатав к земле:

— Куда? Ты ж к нам в гости хотел! Сейчас развлекаться будем!

Но всех удивила Лейя, с неожиданной злостью накинувшаяся на Прыща и наподдавшая по княжескому гузну.

— Милая, — скривился Сиятельный, — не надо, ты потом сапоги не отмоешь.

— А пускай он нам подругу возвращает! — сделала крысиную мордочку мавка.

— Да забирайте вы ее! — заверещал княжич.

Так они и двинулись по улице: Прыщ на четвереньках и две разъяренные фурии по бокам.

Верею нашли быстро. Испуганная Лилька попыталась было запереть дверь перед их носом, но Зорян, не раздумывая, вышиб ее вместе с косяками. Когда Велий увидел бесчувственное тело, лицо у него сделалось такое, что Прыщ заскулил от ужаса, и маг наверняка пришиб бы его, если б не Серый Волк, сказавший, что девушка просто спит. Посмотрев на бледную Верею, беспомощно разметавшуюся на кровати, Аэрон мудро изрек, что пора драпать.

Дурманный сон держал цепко, я несколько раз пыталась открыть глаза, поднять голову, но снова и снова проваливалась в черноту, слыша только, что меня везут, за меня переживают, меня стараются разбудить. Тем удивительнее было, когда я отчетливо и ясно услышала звонкий хлопок в ладоши и грозный приказ Велия:

— Просыпайся.

Меня подбросило, словно кто толкнул изнутри, и я подскочила на кровати, роняя на пол одеяло и спросонья не узнавая собственную комнату в Школе.

— Где я? — с перепугу ляпнула я, поняла, что сморозила глупость (в своей комнате, где же еще), и поправилась: — Как я? — имея в виду, как сюда попала, но магу только дай зацепиться за нечаянное слово, он сразу разулыбался:

— Судя по вопросам — безнадежна. Но я тебя и такую дурочку любить буду.

Я молча запустила в него подушкой.

— Как больная? — сунулся в дверь Аэрон. — О, уже деремся?

Вслед за ним в комнату ввалились все остальные. Алия и Лейя шумно радовались моему возвращению к людям и кинулись тискать. Я поинтересовалась, когда похороны Прыща. Меня разочаровали, что не скоро.

— Зато мы на него кляузу накатали! — счастливым голосом сообщила Лейя и, вынув испещренную кляксами бумажонку, объяснила: — Это черновик.

— В дневничок его спрячет, — хохотнула Алия и хлопнулась на свою кровать поперек волка.

Мавка отмахнулась от нее, как от комара, и, блестя глазами, принялась читать: «Я, лорд Урлака такой-то, прошу принять от меня жалобу и передать ее на усмотрение Князю Северскому, а жалуюсь на Прыща Милославовича…»

— Эй! Его ж на самом деле не Прыщ зовут!

— Ай, да знаем мы про это, — махнула рукой мавка, — поэтому и кляузу переписывали, там вообще путаница в именах и фамилиях. Сурово взглянув на меня, она спросила: — Мне продолжать?

Я кивнула головой, подтягивая ноги к груди и кутаясь в одеяло.

Шумные гости расположились кто где хотел. Зоря, понукаемый овечкой, втащил огромную корзину снеди, а Сиятельный на манер часового встал у двери, скрестив руки на груди, и время от времени щелкал по носам любопытных, уже прознавших о нашем приезде и спешивших заглянуть.

— Вот, — мавка поискала глазами нужную строку в тексте, — «этот Прыщ со своей сожительницей — Лилькой бесфамильной, нигде не работающей, напали, причинили физические травмы и опоили зельем приемную дочь Древних и невесту лорда Урлака — Верелею бесфамильную». — Лейя подняла на меня глаза. — Вы родственницы, что ли?

— Близнецы, — буркнула я. — Злая судьба раскидала нас по свету, но я еще вернусь, чтоб задушить сестру в объятиях.

Лейя кивнула, удовлетворенная объяснением, и продолжила:

— «Незаконно пленив вышесказанную Верелею, сей князь пытался угрожать всяческими гнусностями, но был остановлен добрыми гражданами Вежа. В частности, магом Конклава — Велием Вересенем и Алией Всеславишной, находившимися там по делам Школы». Ну а дальше сопли по сковороде, какие мы обиженные и как в гневе страшны.

— Ну-у, — разочарованно протянула я, — а я думала, что вы ему голову оторвали.

— Хотелось нам мараться! — хмыкнула Алия.

— Энто дело политическое. — Зоря многозначительно поднял палец, засмущался и пробасил: — Давайте к столу. Обмоем, что ли.

— Кого обмоем? — не поняла я.

— Да меня же. — Овечка влезла на кровать и повертела головой. — Ничего не видишь?

— Покрасилась, что ли? — неуверенно спросила я.

— Нет, брови выщипала! — фыркнула четвероногая и выгнула грудь, подставляя под самый мой нос архон.

— Ух ты! — Я радостно всплеснула руками. — Тебя в Школу приняли?!

— Бери выше. — Овечка гордо продефилировала туда-сюда по моей кровати. — Я теперь новый комендант женского общежития.

— Конец общежитию, — оскалился волк.

— Ха! Не надейтесь. — Овца спрыгнула с моей кровати, носом выдвинула на середину комнаты лавку и, довольно ловко усевшись на нее, выступила с программной речью: — Вы у меня по одной половице ходить будете.

Мы захохотали, а овечка обиделась, прищурила глазки и самым мерзким голосом, на который только была способна, проскрипела, растягивая слова:

— А что это на женской половине, в комнате у незамужних девиц делает все это самцовое поголовье? Правила не для вас, да? К директору пойдем разбираться, да?

— Я ее наставник, — тут же ткнул в меня пальцем Велий.

— Я тоже, — добавил Сиятельный, беззаботно пожав плечами.

— А я вообще жених, имею право, — надменно вздернул подбородок Аэрон.

— Я околдованный, — сказал Зоря, нарезая ветчину толстыми ломтями.

И все выжидательно уставились на Серого Волка. Он обвел всех взглядом и ухмыльнулся:

— А я вообще персонаж легенд и мифов, присутствующий здесь в качестве проекции подсознательного на действительность и визуализировавшийся в результате магических флюктуаций в стенах данного заведения.

Зорина ветчина шмякнулась на пол.

— Ты детей-то не пугай, умник, — проворчала овечка, неуклюже сползая со своего трона. — Как девок тискать, так самец, а как из комнаты выметаться, так визуализация. — И она уставилась на Зорю, сложив ножки крестиком: — А не нальет ли кто-нибудь даме немножко вермута?

Так что Феофилакт Транквиллинович застал нас в самый разгар веселья. Оглядев нашу компанию с порога, он заявил, что именно здесь и ожидал найти всех нас. За его спиной беззвучно подпрыгивал, улыбаясь во всю свою крысиную мордочку, Гомункул, лапами показывая, как он нам рад и как ему здесь все осточертело. По коридору усиленно забегал народ, пытаясь заглянуть к нам в комнату и разочаровываясь от того, что все мы живы-здоровы и никаких конечностей нам не поотрывало. Поздравив нас всех с успешным возвращением, директор велел завтра каждому написать отчет и, строго взглянув на овечку, предупредил:

— Прошу обратить внимание, одна из самых неспокойных комнат.

— Может, расселим? — тут же поинтересовалась предательница.

Глаза директора подернулись мечтательной дымкой, словно он представил себе тихие подземелья, тяжелые кандалы и три отдельные глухие камеры. И он тяжело вздохнул:

— Нет, пусть уж лучше они в одном месте, а не расползаются по всей Школе, как тараканы.

— Может, поужинаете с нами? — предложила овечка. Феофилакт Транквиллинович вздрогнул и, почему-то окинув взглядом меня с подругами, отказался:

— Нет, спасибо, я уже… — и покинул комнату.

— А чего это он на нас смотрел? — пугливо спросила мавка.

— Аж сердце захолонуло, — подтвердила Алия.

Велий приподнял брови:

— А вы разве не заметили, что учеников здесь домой не возвращают?

Мавка тонко запищала, прижимаясь к Сиятельному. Я заухмылялась:

— Меня не съест, я ему родственница.

А Серый Волк жизнерадостно проговорил:

— В каком-то смысле мы все братья и сестры, потому что дети Всетворца. — Он повращал глазками и задумчиво добавил: — Но не ходить же из-за этого голодным.

— Это, — Зоря, глядя то на меня, то на Лейю, погрозил пальцем, — вы не пугайте, а то я когда волнуюсь…

— Знаю, кушать хочешь, — закончила я за него.

— Нет, по маме скучаю и громко плачу.

— Кстати, Гомункул, — обратилась я к крысу, который, проводив директора до двери, скромно остался в нашей компании, — вот твой крестничек, попался на воровском заклинании.

— Ха! Я ж говорил, что заклинание работает железно! — Архивный уставился на попавшегося вора, оценивая размеры добычи. Зоря покраснел, засопел, переживая из-за того, что попался на заклинание какой-то крысы. Но проговорил почтительно:

— Мне бы это… назад. Освободиться.

Крыс разом поскучнел и начал виновато прятать от меня глаза, что-то невразумительно бормоча.

— Чего-чего?!

— Извини, подруга, — развел лапами крыс, — нету у меня второй половины заклинания.

И в тот момент, когда я и Зоря в гневе готовы были на него кинуться, мерзко так, по-крысиному захихикал:

— Попалась!

Ловить его в комнате, заставленной мебелью, было бесполезно, только тешить его крысиную душонку. Поэтому я, посотрясав воздух бессмысленными угрозами, сдалась.

Ближе к полуночи мы спустились в подвал, где крыс, порядочно наиздевавшись над богатырем, наконец подарил ему свободу. Любопытная овечка, обегая архив, повстречала алхимикуса и добавила к общему беспорядку, царившему в Гомункуловом хозяйстве, пару разбитых витрин. Но больше всех меня потрясла книга, изъятая у фон Птица. Едва начав ее листать, я сразу обрадовалась, что не сделала этого ночью в Белых Столбах. И торжественно вручила ее Гомункулу, сказав, что вот, даже в дальних походах мы не забываем о друзьях, работающих на столь хлопотном месте. Пьяненький Гомункул прослезился, вычеркнул должника и зашвырнул книгу в груду таких же, наваленных в углу. Проследив за ее бесславным полетом, я решила «купи слона за деньги» оставить себе.

Овечку мы еле отыскали в хлеву, пришлось отпаивать ее вином.

Так что на следующий день, когда топочущий Рогач поинтересовался, кто это в Школе устраивает такие пьянки, мы молча и не сговариваясь показали на нового коменданта женского общежития.

Солнышко стало ближе к земле, дни стали теплее; конечно, до грандиозного таяния было еще ой как далеко, но уже само предчувствие скорого тепла, а там и летних каникул заставляло чаще улыбаться, чаще мечтательно смотреть в окно, реже слушать бубнеж наставников.

Лейя сидела около самого окна, высунув синий от чернил язычок, она радостно строчила один конспект за другим. Алия любовно полировала отцовскую саблю, напевая под нос:

— Чудесные школьные годы, радости полны деньки, с тетрадками и книжками бегут ученики.

Я лежала на кровати, безнадежно глядя на груду «справочной литературы», принесенной Гомункулом из архива по приказу Феофилакта Транквиллиновича. Я-то, наивная, думала, что за все мои подвиги мне гривну благодарственную повесят на шею, а мне для начала вломили неуд по демонологии, потом неуд по демонографии и неуд по культурологии. Феофилакт Транквиллинович, вызвав меня в кабинет, сидел, откинувшись в своем кресле, и благостно взирал на меня, отбивая пальчиками на подлокотнике легкий бравурный марш.

— Почитал я ваши отчеты, госпожа ученица, и обнаружил удивительное, просто сказочное пренебрежение предметом.

У меня и рот раскрылся.

— Вот, например, — продолжал наставник, — взять хотя бы историю с вашим «нечаянным» срыванием печатей. А вот конспект господина Анжело, кстати, начало этого года. — Он зачитал выдержку: — «Закрывающий печати был утрачен через триста лет после того, как был закрыт ход в Подземное царство… и далее подробное описание свитка. — Наставник подтолкнул мне пухлую тетрадь Анжело. Я с отвращением прочитала в ней полное описание моего свитка, и даже зарисовочки старательный демон умудрился сделать. Хоть убейте, не могу припомнить этого занятия!

— Да, и, госпожа Верея, верните, пожалуйста, свиток. А то я страшусь даже представить, чем может закончиться его дальнейшее пребывание в ваших руках. К тому же это собственность Школы.

— А по культурологии за что неуд? — набралась я смелости спросить.

— Видите ли, госпожа Верея, — совсем уж добродушно взглянул на меня директор, — но и по культурологии вам давали описание семейства небезызвестного чародея Ландольфа. Пусть и в виде легенды, но тем не менее.

Я втянула голову в плечи, пискнула:

— И что теперь? — понимая, что расплата будет нелегкой.

— Посовещавшись с коллективом ваших преподавателей, мы пришли к выводу, что вам просто необходимо, во-первых, провести переэкзаменовку по трем заваленным вами предметам, а во-вторых, ввести дополнительные занятия по обществоведению. Вы совершенно не разбираетесь в политической жизни и процессах, происходящих в Мире. — Директор машинально взял перо и начал им размахивать, как дирижер. — К тому же я слышал, что у вас появилась похвальная тяга к архивным книгам. Что ж, добавим еще книговедение. Вам будет приятно.

Я закатила глаза, едва малодушно не предложив просто выпороть.

Директор задумался, видимо решая, какой новостью меня еще порадовать, но, посмотрев на мою унылую физию, сжалился:

— Да вы не переживайте, госпожа Верея, мы же понимаем, что уход такого опытного педагога, как Рагуил, сыграл немаловажную роль. Поэтому даем вам на пересдачу двенадцати важных тем прошедшего года целый месяц. Но вы не затягивайте, потому что скоро начнутся декадные экзамены, да и курсовые работы по окончании учебного года не за горами.

Я чуть не завыла как собака.

Вот так и вышло, что теперь, пока подруги беззаботно веселились, я с тоской смотрела на кипу книг.

— Да ты не переживай так. Мы ж поможем, — успокоительным тоном проговорила Алия.

— Ага, — я безнадежно качнула головой, — У доски за меня постоите. Сейчас они знаешь как в меня вцепятся! И Велий еще с этим книговедением…

— А что по книговедению? — спросила мавка.

Я показала ей длинный свиток:

— И это только ознакомительная литература.

По коридору, дзинькая колокольчиком, прошла овечка:

— Так, бездельницы, на уроки, на уроки. Обед кончился. — Она заглянула в нашу дверь. — Госпожи ученицы.

Алия покосилась на овечку:

— Кудрявая, иди матрасы пересчитывай.

Я, между прочим, — овечка отставила ножку в сторону, — комендант, а не завхоз и отвечаю за общий порядок, бездельниц вроде вас на уроки отправляю.

— Ой, ой, ой! Интересно, кто тебе кропал стишата в туалете. — Лейя закатила глазки и продекламировала:

Милые друзья, на пол с… нельзя,

Для этого есть яма,

Держите попу прямо!

Если вы не будете соблюдать правила этикета,

То администрация добьется закрытия туалета!

— Шедевр! — захлопала Алия в ладоши.

— Я, между прочим, из вас людей делаю!

— А надо нечисть! — вякнула Лейя.

— Хватит пререкаться с комендантом, а ну, живо на уроки! — Овечка впрыгнула в комнату, а мы мимо нее в коридор и заперли дверь, слушая, как она там долбится.

— Все! — радостно объявила Лейя. — Теперь, Алия, на утренней пробежке тебе смерть сыскать!

Надо сказать, что деятельная овца вытребовала себе у Феофилакта Транквиллиновича еще и должность педагога. Теперь она вдобавок к своим комендантским обязанностям тренировала по утрам вилколаков, вовкунов и прочих оборотней. Очень забавно было наблюдать, как злобная стая волков гонит по парку беззаботно гарцующую всего на полшажка впереди них овечку. Оборотни сходили с ума при виде ее наглого кудрявого зада. Но ни один не смог ее догнать.

Единственное, что их утешало после подобного унижения, так это занятия с Зорей, который попросился хотя бы до лета пожить при Школе. Вольф Вениаминович, выдав ему деревянную колотушку, велел гонять ею учеников, а так как Зоря их боялся, то гонял на совесть и на полном серьезе, но за всевремя еще ни в кого не попал.

Убежав от топочущей комендантши, я столкнулась с Велием.

— Ну, ты как? Готова к урокам? — осведомился он.

Я кивнула. Последнее время на меня стала накатывать сонливость, сменяющаяся приступами странного ясновидения. Например, я точно могла сказать без всякого кольца и зеркала, где Велий и чем он занимается, строчит ли заклинание или валяет дурака с Аэроном. Стоило мне признаться в этом, как дружки устроили мне скандал. Вампир заорал что немедленно расторгает помолвку, ибо он-то точно знает, как образуется подобная связь, и накинулся на меня:

— Признавай я, когда ты пила его кровь?!

А Велий заявил, что если девицы начинают тебя даже сквозь стены чуять, то совершенно точно пора драпать куда-нибудь за тридевять земель. На что я фыркнула и сказала, что я точно так же чувствую и Феофилакта Транквиллиновича. Тут уж они оба на меня накинулись, обзывая развратницей.

Так и полетели наши дни — днем занятия, вечером посиделки и жалобы на непосильный ученический труд. Единственным развлечением остались только прогулки в парке с Велием.

— Тема сегодняшнего занятия… — строил из себя учителя Велий, сознательно не обращая внимания на хруст моего снежка за спиной, но стоило мне его метнуть, как он развернулся, поймав снежок в невидимую ловушку, и договорил: — левитация.

Я хмыкнула и подбросила варежки, они словно по волнам поплыли к магу и шмякнули его в нос.

— Очень хорошо. — Велий сунул мои варежки в карман. — А теперь сделай так. — Он развел руки и поднялся над землей на локоть.

— Эй! — Я вспомнила, как летала вместе со Школой, и присела. — Давай не будем!

Маг состроил скорбную гримасу и, подражая миренцам, сказал:

— Совсем не могу, слушай, дорогая. Личная просьба директора.

Я обреченно вздохнула, помолилась всем богам, которых знала, включая дядьев и теток, и велела рассказывать.

— Только не надо такого лица! — закричал сердито Велий, пряча усмешку. — Думаешь, я не боюсь? Хорошо, если просто об землю шмякнемся, а то ведь может еще и на кусочки разорвать.

— Ты специально внушаешь мне эти мысли? — Я похолодела — все, пропал урок, — Я теперь как только посмотрю на тебя, так сразу будут представляться эти… эти ошметки!

— Все, не паникуем, — со смехом сказал Велий, — просто летим.

На удивление хорошо полетали.

— Чего ж ты по Засекам-то не путешествовал? — укорила я его.

— Заклинание это очень энергоемкое, накопителя бы не хватило.

Я посмотрела на пожелтевший драконий глаз, взяла его в ладошку и вдруг поняла, что не могу его зарядить, сколько я себя ни представляла горным озером.

— Надо же, переклинило, — удивилась я. — Ну-ка возьми меня за руку.

Велий послушно выполнил просьбу. Но, сколько мы ни тужились, ничего не получилось. Я замахала руками, пытаясь снова взлететь, но проще было сигануть с крыши Школы.

— Чего это? — жалобно спросила я.

— Откуда ж я знаю? Может, ты что-то съела?

— Ничего я не ела! — взвизгнула я чуть не плача и безнадежно взмахнула рукой. Старый школьный тополь покрылся ярко-оранжевыми апельсинами. — Ой! Мама! — Я замахала руками — апельсины, свиристя на разные голоса, разлетелись пестрой птичьей стаей. Метнувшись вдоль аллеи, не меньше сотни длинноклювых странных птиц ворвались в открытые окна кухни.

— Да, хорошо, что я этого раньше не видел, — пробормотал Велий. — С такой кашей в голове только левитацию осваивать. Хорошо, что сами сейчас не свиристим.

— Я не виновата! — заверещала я. Но тут на кухне поднялся гвалт, на крыльцо вылетел Рогач, держа бьющуюся птаху за лапки:

— Это что за вид? Их есть можно?

Приятного аппетита. — Я втянула голову в плечи.

Рогач поднес птицу поближе к глазам, и они внимательно посмотрели друг на друга, после чего длинный клюв вцепился в пятак кладовщика. Велий быстро закрыл мне глаза ладонью.

— Ты чего?! — крикнула я.

— Не хочу, чтобы ты эту птицу превратила в какую-нибудь крокодилу. Мне кладовщик дорог.

Я вспомнила, как сильно крокодила непохожа на маленькое, безобидное пернатое, и вздрогнула от визга Рогача.

— Уходим. — Велий толкнул меня в спину, а сзади несся вой беса:

— Ты кого ешь, зубатый, да?! Да я тебя сам съем, да! И косточки обсосу, и зубы пущу на бусы, да! Да ты знаешь, кто я! Нет, ты не знаешь, кто я!

Вечером Велий выдернул меня из комнаты в кабинет директора.

— Ты чего?! — шипела я, но маг упорно волок меня в учебное крыло. Я стала лихорадочно припоминать все пакости, совершенные мною за последнее время, и с облегчением поняла, что ругать меня пока не за что, поэтому стала вырываться из его рук

— Верелея! — шикнул на меня Велий и даже тихонько щелкнул в лоб. Я онемела от такой наглости, и проклятый маг, воспользовавшись этим, впихнул меня в кабинет директора.

— Феофилакт Транквиллинович, мы пришли.

— Да-да, заходите. — Директор подкрутил фитиль лампы и приглашающе показал на два свободных кресла. Велий аккуратно прикрыл дверь.

— Я ничего не делала, — начала я с порога, — и если вы меня в чем-то подозреваете, то это не я!

— Вот, — вздохнул Велий, — она или спит, или пребывает в состоянии гиперактивности. Равно как и ее способности. То она не может совершить элементарные вещи, а то легко делает невозможное. — И он, не стесняясь меня, рассказал про утренний урок.

— Ах вот по чьей вине пострадал Рогач! — улыбнулся директор. — А вы говорите что ничего не делали.

— Во время занятий птицы являлись учебным пособием, таким образом я защищала школьную собственность.

— Да не об этом совсем речь. — Велий незаметно наступил мне на ногу. — С ней вообще происходит что-то странное. Вот я и прошу вас, Феофилакт Транквиллинович, чтобы вы помогли разобраться в этом.

Директор надул щеки, потом сделал губы трубочкой и посмотрел в окно, а я подумала, что ему просто необходимо пенсне. Чтобы время от времени с умным видом его протирать. Можно еще добавить тросточку с золотой головой собаки, чтобы постукивать тихонечко об пол или о край стола.

— Вы знаете, господин Велий, мне кажется, ваши тревоги напрасны. Идет естественный процесс. Не забывайте, что этим летом Верея станет совершеннолетней и, хотя я сам не верю в мистику цифр, тем не менее не могу ничего поделать с происходящим. Советую вам просто переждать.

— И во что же я превращаюсь? — испуганно поинтересовалась я и посмотрела на свою руку, не растут ли между пальцами перепонки? А оба собеседника посмотрели на меня с любопытством, после чего Феофилакт Транквиллинович, задумчиво побарабанив пальцами по столу, признался:

— Не хотел вам говорить, госпожа Верея, но уже была одна особь, подобная вам.

Слово «особь» мне очень не понравилось, похоже, это существо плохо кончило. Я робко поинтересовалась:

— И кто это?

— Ну-у, вообще-то это девица Василиса, больше известная как Прекрасная. Или Премудрая? Я уже и не помню…

Я беззвучно начала разевать рот, представляя, как в ближайшее время превращусь в милую лягушечку, а Велий будет таскать мне комаров.

— Насколько я помню, для нее все закончилось хорошо.

И тут я вспомнила:

— Неправда! Анчутка сказал, что они разыграли эту сказку, чтобы Ивана женить.

— Да? Ну тогда тем более вам не о чем беспокоиться.

— Подожди меня за дверью, — попросил Велий, и я с радостью выскочила из кабинета, ответив на последний вопрос Феофилакта Транквиллиновича: «Преследует ли вас мысль о мировом господстве?» решительным «Нет». Оказавшись в коридоре, я не стесняясь припала ухом к двери, но ничего интересного не услышала. Битый час они строили разные предположения о том, чем закончится мое преображение, придя к выводу, что черт-те чем.

— Нет! Вы представляете! — разорялась я, бегая по комнате перед равнодушными до обидного подругами. — Я могу стать обыкновенной городской девахой! Или ведьмой среднего пошиба! И какого тогда я горбачусь?! Зачеты, экзамены, курсовые! Даже архон через месяц-два может оказаться для меня совершенно бесполезным!

— Да ладно тебе! — отмахнулась Лейя, кропая очередное любовное послание для Сиятельного. — Превратишься в жабу — возьму жить тебя к нам на озеро. Там комары знаешь какие! Во! — Она развела руки в стороны, а меня затошнило.

— Да ну, может, станешь какой-нибудь чудой-юдой, и всех делов! — хохотнула Алия.

— Ага, а потом приедет какой-нибудь богатырь Зоря и отсечет мне все мои бесчисленные головушки. Потом эти головы сдадут в кунсткамеру Великого Князя, и фон Птиц будет каждый день на них любоваться. — Мне захотелось плакать.

— А мы будем цветы твоему чучелку носить. Каждый день и обязательно живые, — утешила меня, оскалившись, Алия.

— Подруги, тоже мне, — проворчала я и плюхнулась на свою кровать. Повалялась, но предаваться отчаянию в одиночестве было скучно. Тогда я накинула куртку и отправилась в парк.

В парке было пусто, но зато под знакомым тополем я нашла апельсин, по какой-то причине не ставший птичкой. Я очистила его и стала хрустеть немного заледеневшей мякотью. Не доев, швырнула его в сугроб и вызвала Сивку. Парк вздрогнул от ржания богатырского коня, я кинулась ему на шею:

— Привет, дружочек! Давай покатаемся, а то меня обещают в жабу превратить!

Сивка, в отличие от подруг, не был равнодушным, и мы маленько покатались. Богатырского коня тянуло все больше в страны жаркие и экзотические, где ревут, рассыпая вокруг тысячи радуг, величественные водопады, где странные розовые птицы ходят по мертвым озерам важные, как цесаревичи, где в мрачных и вечнозеленых лесах рычат, выгибая спины, огромные пятнистые кошки. Мы скакали и скакали, из дня в ночь, из ночи в утро, то замирая восхищенно на вершине заснеженной горы, такой высокой, что там не хватало воздуха и начинала кружиться голова, то кидаясь навстречу изумрудным океанским волнам, бессильно бьющимся о маленький потерянный островок, в лагуне которого плавали разноцветные, как бабочки, рыбки.

Сивка гулял по отмели, выворачивая для меня из песка большие шипастые ракушки.

— Отдам их Лейе, — делилась я планами, — мавка умрет от счастья! Я примерила одну из них на голову, получился шлем. В небе чайки бились за жирную рыбину, которая упала, в конце концов, к моим ногам, бессильно открывая рот. Я решила сбросить ее обратно в воду, и, пока наклонялась, из широкого выреза платья выскользнула цепочка с Грунькиными ключиками. Надо сказать, что я теперь была как блудливая корова с колокольцами, чего только не висело на моей шее: и мамин портрет в медальоне, и архон, и ключики. Я позвенела связкой и спросила Сивку:

— Слышишь, лохматый друг богатырей, а ты не знаешь, где остров Буян?

Сивка-Бурка брезгливо сплюнул не понравившуюся ему на вкус морскую траву и, прищурившись, глянул на заходящее багровое светило.

— А тебе зачем?

— Да я все архивных должников собираю. Помнишь, как к фон Птицу летали?

Сивка хохотнул, невольно передернув шкурой на заживших боках.

— Такое забудешь! С богатырями так не попадал! Опасная у тебя работа, ты завязывай со своими книгами. Давай лучше в богатырскую дружину подадимся, тихо, спокойно, чуду-юду зарубил, и ложись отдыхай. Ты ж девица, в конце концов!

— Размечтался! — прервала я его фантазии.

Сивка тоже фыркнул, всем своим видом показывая, что это он просто так меня воспитывать пытается. И тут же мотнул головой:

— Залазь. Покажу я тебе этот остров. Только путного там ничего нету.

И, с силой оттолкнувшись, в очередной раз взмыл в бездонное синее небо. Я, опомнившись, припала к его шее и зашептала на ухо:

— А ты точно туда скачешь? Ведь я слышала, что остров того, потаенный.

— Был, — хмыкнул Сивка, — пока мы с богатырем Горыней победу над каким-то хмырем не принялись отмечать. Упились до свинячьего визга, и, главное, потом просыпаюсь — мамочка моя, где это я?! Еле сбег! — Тут Сивка встал на все четыре ноги так, что меня аж через его голову перевернуло, хорошо, что он меня хоть за подол зубами поймать успел. Я завыла, забилась, молотя коня руками:

— С ума сошел?! Так ведь и убиться можно!

А Сивка как-то задумчиво смотрел на меня, флегматично жуя подол, потом опомнился, выплюнул ткань и пошел на меня в атаку, щуря глаза:

— Ты погоди, ты с кого книгу собралась вытряхивать? Там же, кроме Лиха одноглазого, никто и не живет!

Я вздернула нос:

— Какая разница, Лихо там или кто другой? Мы, работники архива, знаешь какие принципиальные? Почитал книжку — верни, другим тоже надо!

Но Сивка встал в позу, заявив, что еще слишком молод, он еще, дескать, не созрел для таких знакомств и вообще предлагает найти для таких заданий более отмороженного коня, вот, например, дядю Индрика, хотя даже такой олух, как мой родственник, и тот не попрется на остров Буян.

Через полчаса лести и посулов мы отправились в путь, обогнав солнце. Как и рассказывала Баба-яга, остров Буян и в самом деле оказался заброшенным моим дядькой Анчуткой на край света. Совсем нерадостный, тревожно бился черный океан о высокую скалу, словно не желая, чтобы мы скакали дальше.

— А где остров? — Я вертела головой, опасаясь увидеть далеко-далеко на горизонте еще одного братца Хрустального города. А Сивка, скосив на меня хитрый глаз, спросил:

— Хочешь, фокус покажу? — и, не дожидаясь ответа, скакнул со скалы прямо в океан на острые камни.

Я завизжала так, что в груди заныло от боли, а потом выпучила глаза. Мы стояли на узехоньком перешейке, которого до того видно не было. Он тянулся далеко-далеко в океан, заканчиваясь тем самым островом Буяном. Черное воронье кружилось над мрачным лесом.

— Совсем не так я себе его представляла, — пробормотала я, вцепляясь в гриву Сивки. — Я думала, что он такой желтенький, веселенький, с шатром царь-девицы и лодочкой у берега. Сидит она, на гусельках наигрывает да песенки попевает, а вокруг лебеди, лебеди. А тут, вороны, вороны…

Сивка, переступив копытами, вдруг сделался деловит и серьезен, глянул на меня с таким видом, будто собрался хлопнуть себя по лбу от досады, прямо как Велий.

— Слышишь, Верея, я совсем забыл, мне еще в пару мест забежать нужно. Ты подожди меня на острове, а я тебя чуть попозже заберу.

Я задохнулась гневом:

— И это богатырский конь! Девицу бросает на поругание дикому Лиху! Да лучше б я Конька-Горбунка вызвала! Он хоть маленький, да бесстрашный! — Спрыгнув с испуганного коня, я потащила его под уздцы вперед, выслушивая нудные наставления:

— Ты это… Про Горбунка не заикайся, и вообще, сказкам не верь. Незнамо от кого родился, и характерец явно в папу. Хорошо, он Ивану в руки попался, а так-то его в кунсткамеру тащили. Честной девице с ним лучше не знаться.

— Шевели ногами, мерин, — шипела я, соленые брызги океана, долетавшие до меня, нервировали.

Белый известковый берег не принес успокоения.

— Ну хотя бы не елки. — Я посмотрела на мрачный лес, шелестевший мясистой зеленой листвой. Тропинка вела в лес, на самой опушке грудой громоздились кости. И мрачные вороны тюкали чей-то череп без всякой надежды добыть из него что-нибудь съестное.

Сивка мужественно молчал, всем своим видом показывая, что в любой миг готов сигануть отсюда за тридевять земель. Я на всякий случай намотала на руку узду покрепче, чтобы не остаться здесь один на один с неприятностями. Камушки под ногами противно скрипели, царапая сим звуком напряженные нервы. Я в ужасе ждала, что сейчас на меня выпрыгнет из чащи это самое хваленое Лихо. Тем удивительнее показалось, что мы прошли через лес, никого не встретив.

Остров был немал, и тропинка петляла по нему как придется, словно ее прокладывал пьяный бездельник, которому некуда спешить. Мы с конем переглядывались и, как учат сказки, никуда с этой тропинки не сворачивали. Так что, пройдя половину острова, вышли на плешивый холм, на вершине которого рос высоченный дуб. Я присвистнула, пытаясь сосчитать, сколько меня надо, чтобы обхватить это чудовище, а Сивка же, задрав голову, прищурился, разглядывая что-то в ветвях, хмыкнул:

— Ты смотри, висит еще!

— Что висит? — Я тоже задрала голову.

— Да сундучище этот проклятый! Я, когда в прошлый раз отсюда драпал, так головой об него навернулся, что целый табун жеребят увидел.

У меня сразу зачесался нос и руки, я засуетилась, начала бестолково скрести по каменной коре дуба, понукая Сивку:

— Ну! Подсаживай же меня! Подсаживай!

Конь подтолкнул меня мордой, я повисла, распластавшись на стволе, правда, метра на два приблизившись к сундуку.

— Давай еще! — прохрипела я, боясь разжать пальцы, цепляющиеся неизвестно за что. Сивка послушно встал на задние ноги, подставляя под мои каблуки свой нежный нос. Я попробовала подпрыгнуть до ближайшей ветки, но с ужасом поняла, что заваливаюсь на спину, и завизжала. Бум! Шмяк! И я уже на земле.

В ближайших кустах кто-то хохотнул. Я присмотрелась, но оттуда вылезла, щелкая клювом, серая ворона.

— Не нравится мне здесь, — признался Сивка. Но я, решительно приподняв платье, снова пустилась на штурм проклятущего дуба.

После третьего падения конь предложил мне попытаться допрыгнуть до какой-нибудь другой ветки, а после того как я, наконец-то добравшись до ближайшего сохлого сучка, сорвалась вниз и едва не переломила ему хребет, заявил, что сейчас сам прыгать будет. И, сильно толкнувшись, угодил лбом прямо в дно сундука. Глухой колокольный звук прокатился по острову, а я едва успела убежать с того места, куда рухнул богатырский конь. В кустах опять хохотнули. Я обозлилась на проклятущих ворон и, схватив камень, запустила им в заросли.

— А-а-а! — заорали там, я услышала звук катящегося под откос тела и кинулась трясти Сивку:

— Вставай! Вставай, я, кажется, Лихо убила!

Конь поворочал налитыми мутью глазами, и тут Лихо под холмом завыло, заставив Сивку дернуться и попытаться встать на ноги. Я не раздумывая вскочила в седло, но оно подо мной поехало набок, Сивка толкнулся от земли, а я, пискнув, закрыла голову руками, поняв, что сейчас мне навернут по ней копытами. Чертова подпруга лопнула в самый неподходящий момент, хотя мне до сих пор казалось, что сбруя вообще является частью Сивки, ну вот как крылья у Индрика.

Неудачно оттолкнувшийся конь тоже запутался в упавшем седле и, вместо того чтобы красиво взмыть в небеса, пролетел требушетным ядром низко над землей и скрылся в лесу, вызвав дрожь деревьев и возмущение вороньей стаи.

— Хе-хе-хе! — донеслось из-под холма.

Я, испуганно зыркнув вокруг, ящерицей поползла в сторону коня, стараясь не поднимать попу выше окружающих камушков. Платье этому не способствовало, оно путалось в ногах, и я на все лады проклинала себя. Давно ведь понятно, что пора, как Алия, залезать в штаны! Холм подо мной стал как живой. Руки и ноги то и дело оскальзывались, камушки набивались в сапоги, и я текла с рекой щебенки куда-то вниз, в овраг, где белели знакомые кости.

— Верея! — визгливо орал откуда-то издалека Сивка. — Спаси меня!

— Давай сначала ты меня! — огрызалась я, понимая, что не могу встать. Ветки под руками ломались или хлестали по лицу колючками, ноги подворачивались, и время от времени я сама себе наступала на подол, раз за разом втыкаясь в землю лбом, будто решила прободать ее на манер дяди Индрика.

— Главное — не сдаваться, — успокаивала я себя, лежа на спине. — Подвернуть подол, поднять голову. Ай! — Шипя от злости, я отвела в сторону ветвь розового куста, которая чуть не выбила мне глаз. — И-и-и! — надсаживал мне сердце Сивка.

— Го-го! — закончила я, садясь. — Теперь тихонечко встаем. — Видок у меня был еще тот. Представьте себе деваху с задранным подолом, красную, сопящую, оставившую половину волос и одежды на ветках кустов и собравшую в остатки своей прически окрестный мусор.

— Где ты, Лихо? — прорычала я.

— Ну здесь я. Чего надо? — флегматично осведомились у меня за спиной. Уже догадавшись, что резкие движения здесь дорого стоят, я осторожно повернула голову, взвизгнула и ругнулась, отпихивая в сторону зеркало, которое Лиха поднесла к самому моему лицу.

— Я думала, ты — мужик, — только и смогла выдавить я, уставившись на высокую костистую тетку с глазом посередине лица.

Из всех моих знакомых и родственниц эта мне показалась самой бесцветной. Длинная рубаха из небеленого полотна болталась на ней как на вешалке, а нечесаные патлы скрывали почти все лицо. Бесцветный глаз с булавочным пятнышком зрачка неприятна буравил меня. Она покачивалась с ноги на ногу, зловеще шевеля пальцами. Я покосилась на ее нестриженые, ломаные ногти и, сделав реверанс, сказала:

— А мы ват тут к вам в гости зашли. А теперь нам пора, до свидания.

Споткнулась о корягу и пребольно села попой на острый камешек.

Лихо восторженно завыла, и я поняла, что она совершенно сумасшедшая. Тут, победив-таки коварные ловушки острова, ко мне вырвался, весь в репьях, Сивка, заполошно крича:

— Бежим! — но стоило Лихо уставиться на него своим белым безумным глазом, как все четыре ноги коня подвернулись, и он долетел да нас кубарем.

— Прибежали, — сказала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

— Может, отпустишь нас? — без надежды спросила я. Тетенька безмолвствовала, все так же покачиваясь под порывами ветра.

— А я в прошлый раз понадеялся, что у меня белая горячка, — пробормотал Сивка, не пробуя даже подняться на ноги.

— И что делать будем? — спросила я, втихую пробуя на ней свой дар. Для начала хотелось чего-нибудь безобидного. Ну, например, чтобы она превратилась в пенек с поганками или чтобы между нами от земли до неба образовалась стена. Но ничего похожего не получалось.

— Верея, ты не колдуй, — опасливо проговорил Сивка. — Слышал я, что и магия здесь идет наперекосяк. — И он, сведя глаза в кучку, уставился на поганку у себя на носу. Я обиженно засопела, поскольку именно мой дар последнее время был самым весомым аргументом в спорах с неприятностями.

— Отползаем, — приказала я коню.

Сивка понятливо мотнул головой и поскреб ногами по земле, демонстрируя свое бессилие. Тогда я решила пятиться в одиночку. Тут же провалилась ногой в чью-то нору и застряла в ней намертво, наругалась всласть и пригрозила, что сейчас позову своих дядек и теток, тогда Лиху не поздоровится. Лихо прекратила раскачиваться, и в ее единственном глазу появился неприкрытый интерес.

— Чего? — насторожилась я, меня вообще угнетала эта ее молчаливость. Сивка-Бурка мотал головой, намекая, чтобы я не смела вызывать своих родственников, но в его шее что-то хрупнуло и конь замер, весь перекошенный. — Не надо звать? — недоверчиво спросила я.

— Благодарны они тебе точно не будут, — прохрипел конь и тихо застонал, потому что прикусил язык.

Я, глядя на его мучения, заскулила, решив давить на жалость:

— Тетенька, отпустите нас, пожалуйста, мы же хоть дальние, но родственницы.

Лихо задумчиво поморгала, а потом, благодушно кивнув головой, прошелестела:

— Если теток позовешь.

— Зачем? — насторожилась я.

— Скучно, — призналась Лихо, плотоядно облизнув губы.

— Э, нет, так дело не пойдет, — уперлась я. — Я не могу принимать такие скоропалительные решения. Давай посидим, обсудим, чайку попьем.

— Нету у меня чайку, — равнодушно пожала плечами Лихо, а я с тихим ужасом почувствовала, как в мой сапог вгрызлось что-то под землей.

— А что есть? — пискнула я.

Лихо неторопливо обвела свои владения взглядом. Ученые вороны тут же припали к земле, мрачный лес замер, и даже, как мне показалось, деревья стали прятаться друг за друга.

— Ничего здесь нет, — констатировала Лихо, — одна я.

— Да-а, скучно без общества. — Я задергалась, стараясь носком сапога оттолкнуть настырного грызуна.

— Может, вам привезти кого сюда? — подсуетился Сивка, вскакивая на ноги. — Дак мы сейчас прыг-скок! Гудошников, скоморохов доставим! — И замер под оценивающим взглядом.

Я, воспользовавшись моментом, напряглась и выдернула ногу из норы, спинывая с сапога в темноту провала что-то длиннозубое, мохнатое и урчащее.

Лихо тоже заинтересовалась, глянула в нору, и земляные стены с тихим шорохом осыпались. Мне стало жалко злодея, но зато меня посетили сразу две мысли. Сунув руку в мешок на поясе, я сначала похолодела от дурного предчувствия, а потом запрыгала на месте, радостно визжа, потому что мое волшебное зеркальце так и лежало там после похода в Засеки. Забыв обо всех своих горестях, я начала судорожно метаться в мыслях от Анчутки к Велию, от Велия к Аэрону и, наконец, остановилась на Алие.

— Алия, Алия! — Я махала как полоумная зеркальцем и ракушкой до тех пор, пока не увидела заспанное, возмущенное лицо лаквиллки.

— Ну и кому я сейчас уши оторву? — поинтересовалась будущая валькирия.

— Мне, — улыбнулась я во весь рот. И тут же сменила тему: — Скажи, подруга, у тебя нет на примете каких-нибудь государственных преступников или просто злодеев?

Алия целую минуту изводила меня молчанием, после чего изрекла куда-то в сторону:

— Слышь, Лейя, превращение уже началось. Мозги у ней уже лягушачьи.

Я зарычала, но прежде чем успела раскрыть рот, любопытная Лихо заглянула через плечо в зеркальце. Раздался визг, удар, и изображение померкло.

— Что это было?! — поинтересовалась жутко перекошенная Алия, когда я дозвалась ее во второй раз.

— У вас зеркальце погнулось или вы теперь всегда так выглядеть будете? — хихикнула я.

— Это у моей кровати лопнула ножка! Я упала, опрокинула стол, и на меня с него съехала посуда! А когда Лейя бросилась мне помогать, то наступила на мою руку, в которой я держала зеркальце! Так вот, что это была за страхолюдина?

— Лихо. — Я втянула голову в плечи. — И она хочет общаться.

— Беги! — заполошно завизжала Лейя.

— Уже бегала. — Я покосилась на одноглазую, упорно пытающуюся заглянуть в зеркало. И в двух словах объяснила, как я вляпалась. Кривые в зеркальце подруги погрустнели.

— Нет, злодеев я тебе, конечно найду, — заверила Алия, — в крайнем случае, папа у соседей займет. Что им каторжан жалко, что ли? Только как их к тебе забросить?

— А Буян далеко? — тут же влезла Лейя.

Я закатила глаза, мол, дальше некуда.

— Значит, этапом гнать не получится, — вздохнула лаквиллка. — Может, твои родственники помогут?

— Ни за что не говорите им, — зашептала я в ракушку. — И Велию не говорите, лучше попробуйте нанять драконов в Урлаке. Да, и спросите у Аэрона, может, и у него есть какие-нибудь ненужные вампиры?

Это и стало моей ошибкой. Не прошло и часа, как маг орал на меня, делая страшные рожи в зеркальце. Его лицо меня так пугало, что время от времени я показывала его Лиху.

— Не смей так делать! — орал Велий, появляясь снова и снова. — Идиотка, имбицилка!

— Может, просто дура? — слабо отбивалась я.

— Нет! Ты королева дур, хуже, ты их богиня!

Это было так обидно, что я снова показала Лиху его и без того помятую физиономию, пояснив:

— Вот, мой возлюбленный. Во всей красе.

На этот раз по ту сторону звенело, грохотало и проклинало меня не в пример дольше обычного. Зато в зеркальце Велий появился уже почти спокойный, хоть и бледный, и даже извинился.

— Я так за тебя переживаю.

— Понимаю.

— Ты там одна, с этим Лихом.

— Понимаю.

— И драконам на край света чуть не месяц лететь.

— Понимаю. — Я уже почти рычала.

— И… — не унимался Велий, я не выдержала и завизжала:

— Велий, мне и так страшно, делай же что-нибудь! Я в отличие от Сивки не могу целый месяц травку есть!

— А что, там больше ничего нет? — удивился маг. А я, как давеча Лихо, обвела остров тоскливым взглядом. Наученные вороны припали к земле, а деревья замерли.

— Нету тут ничего, — со вздохом сказала я, понимая, что не такая уж моя родственница и злодейка, просто неудачница по жизни.

— Ага. — Маг кивнул и исчез, пообещав, что он мухой.

— Мухе сюда долго лететь, — вздохнул Сивка.

Пока Велий бегал, утрясая мои дела, подружки тихо шептались со мной.

— Верея, — заговорщицки тянула мавка, — а может, не мучиться? Отвези ее к Прыщу и спокойно возвращайтесь с Сивкой в Школу.

Конь протестующее заржал, объясняя, что живыми до Прыща мы точно не доедем, хряснемся где-нибудь вместе с Лихом и костей не соберем. А я прорыдала, что и сама хотела бы, да не могу людям такую пакость сделать, потому что дура совестливая.

— А что такого? — успокаивала меня Алия. — Подумаешь, Лихо с народом маленько пообщается. А Древние ее потом быстренько обратно закатают.

— Ага, они и в прошлый-то раз только вместе с куском земли смогли запулить ее на край света, а уж второй раз этот номер у них не пройдет.

Мы втроем тяжело вздохнули. Неожиданно в наш девичий разговор встрял Аэрон:

— Верея, ты чего натворила, дура? Ты знаешь, что здесь творится? Нет, ты не знаешь, что здесь творится!

— А что? — встрепенулась я.

Вампир хмыкнул и тоже, видимо, посмотрел в зеркальце, потому что его полупрозрачная, как у привидения, физиономия легла поверх двух заинтересованно притихших подруг.

— Да здесь твои родственники рвут и мечут! Говорят, что ты с Лихом на какую-то святыню покушаешься. Волка взяли за шкирку, сейчас меня по всей Школе ищут, чтобы я тебя вынюхивал.

— А ты где?

— Я-то в архиве. А вот тебе с острова лучше драпать, потому что дядьки твои обещали тебе голову отвернуть вместе с ушами… или уши вместе с головой?

— Куда же я побегу?!

— Утопись, — посоветовал «женишок». — Легче будет.

Тут призрачными тенями замелькали в зеркальце чьи-то лапы, и ракушка заорала:

— Вот он, держи!

И я сделала ручкой дяде Анчутке:

— Привет.

— Привет, — улыбнулась из-за моего плеча Лихо.

Старый черт пропал, так и не успев пообещать мне ничего плохого.

— А может, не так уж и плохо на этом острове? — влез напряженно размышляющий Сивка. — Чего мы там, в большом мире, позабыли? А здесь нас точно никто не обидит.

— Если сами себя до смерти не заобижаем. — Я хмыкнула. — И вообще, стоило устраивать такой сыр-бор из-за того, что я к родственнице заехала! — Заявление было в высшей степени лицемерным, потому что я точно знала, из-за чего они так всполошились. Но все равно зарычала, когда тихо проклюнувшийся Велий вкрадчиво поинтересовался:

— Верелея, признайся, ведь ты это все еще в Засеках придумала?

Я рассердилась донельзя, вместо ответа показала ему в зеркало фигу и решительно рявкнула:

— Это стечение обстоятельств! Я не такая, как вы думаете!

— Ты гораздо хуже? — хихикнула мавка, не выпускавшая все это время зеркальце из рук.

— Верея, мы тобой гордимся, — прогудела Алия. — Я только понять не могу, как ты все с рватнем-то провернула?

— Бездна коварства, — влез Анжело, восторженно сверкая глазами.

— И этот туда же, — проворчала я и тихо заскулила.

Вороны на дальнем конце взмыли тучей в небо, и Лихо напряглась, заинтересованно глядя вдаль.

— Это вампир на Сером Волке, — сказала я. — Иди, встречай дорогих гостей.

Два раза Лихо уговаривать не пришлось, она неторопливо двинулась навстречу долгожданным гостям.

— Только за деревья она зайдет, мы свечой в небо, и больше нас никто не увидит. Я такие места знаю, вовек нас там не сыскать! — Сивка заговорщицки подмигнул и удивленно вытаращился на меня, когда я со всех ног, стоило только Лиху скрыться за деревьями, метнулась к дубу, вскарабкалась на самый верх, как белка, и, сорвав с шеи цепочку с ключами, один за другим, как матерый вор, вскрыла все девять сундуков, ни разу ключиками не ошибившись.

— Лови! — заорала я, сигая с немыслимой высоты на раскрывшего в удивлении пасть коня.

— Держи! — истошно завопили, выскакивая из леса, мои родственники.

— У-у-у! — исступленно выла Лихо.

— А-а-а! — кричал богатырский конь, свечой уходя в небо. — Вляпался же я с тобой!

Снаружи гремел гром и бесновалась буря.

— О, что сейчас будет! Что сейчас будет! — Сивка-Бурка метался от стены к стене. — Да чтоб я еще раз с бабой связался!

Ему недоставало рук, чтобы рвать из гривы волосы. А я, крысою забившись в самый дальний угол мрачной и сырой пещеры, зыркала вокруг. Зеркальце, ракушка, даже перстень были завалены грудой камней, и все равно там подозрительно шевелилось и пищало.

— Они нас найдут, они нас найдут! — все сильнее паниковал конь, шерсть у него была изрядно подпалена, оно и немудрено — бабахнули по нам вслед неслабым колдовским арсеналом. Если б не Лихо, нам бы точно конец, а так просто полострова осело в воду, и все.

Воровато косясь на четырехногого безумца, я осторожно, за краешек, подтянула к себе завернутую в холстину книгу. И разочарованно хмыкнула — простая деревянная обложка и пергаментные страницы, пожелтевшие от старости, увидишь такую на полке и мимо пройдешь. Я открыла одну страничку, потом вторую, потом третью и чуть в голос не захохотала. Красными чернилами очень уверенным, похожим на рагуиловский почерком там день за днем описывалась история земель, стран и народов. Очень хороший учебник по истории. И стоило из-за этого так бесноваться! Я хохотнула, потом еще и уже не могла остановиться.

— Ты чего? — Сивка подозрительно замер на полуслове. — С ума сошла?

Я, зажимая рот ладонью и все равно пища, так что воздух выходил через уши, еле сумела выдавить:

— Мы сперли учебник по истории.

Сивка недоверчиво подошел и потребовал полистать, трясясь от смеха, я все-таки сумела перевернуть несколько страниц перед его мордой. Сивка фыркнул и посмотрел на меня с отеческой лаской:

— Нет, все-таки Карыч был неправ, он тебе точно карму испортил, окрестив дурой. — Конь небрежно копытом захлопнул книгу. — Ты о чем думала, когда ее открывала?

— Ну… — я запнулась, — о том, что в этой книге все описано от сотворения мира.

— А теперь подумай о чем-нибудь другом, — попросил меня Сивка. — Ты вообще для чего эту книгу воровала?

— Я ее не воровала, а взяла посмотреть, — пробурчала я. Думала я о Велии, но не при Сивке же говорить. Поэтому я сказала: — Хотела узнать судьбу Гомункулуса, долго ли ему в крысином образе ходить.

Сивка всей своей мордой показал, что не верит мне ни на грош, но тем не менее шаркнул копытом, раскрывая передо мной фолиант.

И, о чудо! Ни о какой истории там ни слова не было, зато на полкниги вся жизнь крыса в картинках и с подробными комментариями! Крыс в фас, крыс в профиль, крыс, ворующий у Рогача морковь, крыс, пугающий нас в коридоре, самодовольный крыс с архоном и, наконец, крыс в натуральную величину, задумчиво морщащий лоб, стоя на ступенях архива, с комментарием: «И в миг сей сжалось тревожно сердце, словно от предчувствия, что кто-то из Великих держит судьбу твою в руках, решая…»

— И что? — уставилась я на Сивку, а тот загадочно подмигнул. — Что?! — взъерепенилась я.

— Пиши.

— Что пиши? Куда пиши? Туда?

— Туда, туда.

— А мне и не чем. — Я стала отодвигать книгу, уже догадываясь, почему чернила красные.

— Тогда какого мы ее крали?! — заорал конь. — А ну, быстро пиши! — И он прижал уши, недвусмысленно скалясь. Я взвизгнула, выхватила из кошеля на поясе иголку и, морщась от омерзения, ткнула ее в палец, вскрикнув от боли. Затем подняла с земли щепочку и, собравшись с духом, как на экзамене, начала быстро писать.

— Грянулся он оземь и стал писаным красавцем. Ручищи — во! Ножищи — во! Росту высокого, в общем, добрым молодцем. И друг его — алхимикус знатным мужчиною обернулся, а не пауком сумасшедшим. — Все! — выдохнула я, и в тот же миг книга сама собой подпрыгнула над землей на локоть, окуталась золотым сиянием и снова шлепнулась мне на колени, раскрывшись. Я онемела от восторга, такой красавец на меня глянул с разворота: — Велий! — завизжала я истошно. — Я хочу про Велия! — Но не успела я врыться в страницы, как конь осторожно наступил мне на руку. — Ой! Не мешай! — закричала я, отталкивая его копыто, но приставала упорно наваливался на меня, многозначительно кашляя. — Да чего тебе?! — не выдержала я и осеклась.

Оказывается, уже и буря улеглась за это время, и ветер стих, и добрые родственники камень, которым мы вход заперли, отодвинули. И теперь в нашу пещеру заглядывала с неподдельным интересом здоровенная собака с золотыми глазами и ослепительно белыми крыльями.

— Здрасти, — выдавила я. — А мы книжечку читаем.

Собака понятливо кивнула головой и сделала движение, как бы говоря: а ну пойди сюда, голуба. Я попробовала помотать головой, мол, не могу, занята, придите попозже, но двуличный Сивка поддел меня носом и так подпихнул вперед, что я вылетела из пещеры раньше, чем успела возмутиться, а вылетев, зажмурилась. И неудивительно, не каждый день увидишь всех обитателей Ирия.

Громовик осуждающе смотрел мимо меня на оробевшего Сивку- Бурку, а в Любаве я что-то никакой любви не заметила, с такими глазами противницам космы выдирают. Богатыри-ветры оттерли всех обитателей Заветного леса от меня подальше, и только Хорс смотрел на меня без явной враждебности. Стоило ему выйти из тени на свет, и собачья личина сползла с него, так что ко мне он подошел видным мужчиной. И, ни слова не говоря, забрал книгу, хотя я держалась за нее цепко. Перелистал ее, хмыкнул, показал что-то остальным и, глянув на меня с каким-то непонятным выражением, собрался было что-то сказать, но я так умоляюще на него смотрела, что злого слова не нашлось. Зато когда он нашел взглядом Карыча, ворон опасливо прижался к земле, как ученые вороны на острове у Лихо. И уж ему было высказано все! Что нельзя ребенка называть дурой; что если ребенка называть дурой, то она и будет дурой; что если у нее даже семь пядей во лбу, а кроме дуры она день за днем ничего не слышит, то в конце концов и творить будет одну дурь!

— Я не дура! — обиженно взвыла я, отвлекая небожителей и Древних от семейной склоки, и услышала в ответ обидный смех собравшихся.

Соленый океан остался позади, но его дыхание еще чувствовалось в порывах ветра, качавшего сосновый лес. Мы с Велием сидели на важно вышагивающем Индрике, а справа рысил Сивка-Бурка с Громовиком на спине, рассказывая о бурной своей молодости.

— И вот летим мы мирового змия на ум наставлять. Я ему… — Сивка покосился на седока, — и говорю: а ты молот свой дома не забыл? А он с похмелья такой весь мутный, какой, говорит, молот? Отламывает скалу и хрясь, хрясь змия по голове!

Косматый Громовик только молча диву давался, хмыкал в бороду, слушая такое свое жизнеописание. Аэрон, ехавший слева от нас на безразличном к присутствию богов драконе, таял от благоговения.

Тракт к острову Буяну был широк до чрезвычайности. Оказывается, соседствующие с Лихом королевства из года в год на нее войной ходили, подозревая в моей родственнице какое-то невиданное чудище великой силы, а стало быть, и огромных богатств.

— Ну ты, Верелея, даешь! — шептал мне на ухо Велий. — Первый раз видел, чтобы богов так честили в их же присутствии.

Я чувствовала, как у меня огнем горят уши, и понимала, что перегнула палку, но уж больно рассердил меня этот всеобщий смех! И я им в красках и телодвижениях показала все, что я, захоти только, могла бы с ними сделать, пока в моих руках находилась книга, если б такой доброй не была, если б родственников не любила, если б характер у меня не был золотой! И остановило меня лишь многозначительное молчание как раз в тот миг, когда я собиралась изобразить муки и стоны умирающего Хорса.

После этого я все-таки была схвачена и не больно, но крайне обидно порота Карычем и Анчуткой. Самое обидное, что Березина в это время меня отчитывала, а Горгония и Коровья Смерть дергали за уши. И только Индрик трусливо прятал глаза в отличие от благородного Васьки, грозившего испепелить всех взглядом. Но василиску надели на голову мешок Сейчас он бежал где-то впереди и пугал местную живность.

В качестве наказания нас с Сивкой заставили отнести проклятую книгу обратно на остров к Лиху. Я всю дорогу пыталась все-таки открыть ее, чтобы хоть одним глазком прочесть что-нибудь про Велия, но Громовик каждый раз предупредительно кряхтел, улыбаясь в усы, а потом и просто откровенно потешался, когда мы с Сивкой лезли на дуб укладывать наследство Всетворца обратно в сундук Я не удержалась высказала-таки Лихо претензию:

— И что было притворяться одинокой и брошенной, если к тебе соседние королевства с войском наведывались?

Она невинно моргнула своим белым глазом, и я чуть не навернулась с Сивки. Так все и утряслось. Книгу оставили под присмотром стража, которому она даром не нужна, потому что все знали, что невезучая Лихо на дуб по доброй воле не полезет. А меня обещали пороть каждый день для профилактики, пока я не поумнею. Стоило Громовику покинуть нас, как прямо на дороге раскрылся вход в Заветный лес через те самые зеркала, которые я сотворила в капище, и облегченно вздохнувший вампир завел песню:

Капля по капле точится гора,

Минута за минутою, ну вот, и ночь прошла.

Шаг за шагом, в дороге целый день,

Зима на смену лету, и вот ты старый пень!

Голова твоя седа, полным-полно морщин,

Мутные глаза и зуб через один.

Ну как ты прожил жизнь, а ну-ка расскажи,

Людям откровения полезны для души.

Ножка за ножку гуляет старый черт,

Птички чирикают, солнышко печет,

Сядет на пригорке, поглядит вокруг,

А может вдруг случиться, что заедет старый друг:

Седая голова, полным-полно морщин,

Мутные глаза и зуб через один.

Ну как ты прожил жизнь, приятель, расскажи,

И нелюдям посплетничать полезно для души.

Хе-хей!

Я шмыгнула носом и сделала пальчиками всем, кто меня ждал. Даже амба радостно потирали ручки.

— Пороть я не дамся, — предупредила я, вцепляясь в перья Индрика.

— Дашься, дашься, — сказал Анчутка.

— Это она еще Вука не видала, — объяснил рогатому Карыч. — Сама бы зад подставила, лишь бы мы его к ней не пускали.

— Что Вук, — подпустила яду Горгония, — вот Гомункул в гости рвется, ручищи — во! Ножищи — во! Подвальный!

Целый месяц после этого события в Школе царило затишье, какое всегда случается после сильной бури, когда людям становится не до склок и всех мучает только одна забота — как собрать уцелевшее. Я шмыгала из комнаты в класс и сразу же обратно в комнату, стараясь никому не попадаться на глаза и никого лишний раз не раздражать. По Школе ползли нервные шепотки. Правды о книге и острове Буяне никто, конечно, не знал, но все в один голос уверяли, что сотворила я нечто ужасное, просто из ряда вон! Настолько жуткое, что боги даже не смогли сразу придумать, как меня казнить, но обязательно сообразят и не сегодня завтра мнене поздоровится.

Все обитатели Школы были так увлечены слежкой за мной, что пропустили превращение Гомункула в добра молодца. А глянуть было на что!

Я собственным глазам не поверила, когда этот верзила возник на пороге нашей комнаты. Пригнулся, проходя в дверь, и все равно задел плечами косяки, сгреб меня в охапку одной рукой, а другой рукой замахнулся, чтобы шмякнуть сверху, постоял задумчиво, а потом разочарованно опустил на пол и вздохнул:

— Не могу маленьких обижать!

— Я же хотела как лучше! Ты же сам говорил: «Ручищи — во! Ножищи — во!»

— Как я жить-то теперь буду, идолица? — Он ударил себя в грудь. — Я ж в подвал не влезаю! У Рогача теперь и ложку серебряную не сопрешь! За версту меня видно. А еда? — Он порылся в карманах и вынул бутыль зеленого стекла, посмотрел ее на свет и осушил одним махом. — Вот! — Крыс осуждающе глянул на меня, утираясь рукавом. — А раньше мне этого на неделю хватало. А про то, как я тут голяком по этажам бегал, после того как с лестницы сверзился, и вспоминать тошно. Хорошо хоть люди добрые одели в обносочки.

«Обносочки» на Гомункуле колом стояли от золотого шитья, и даже на сапогах был рисунок, сделанный золотым витым шнуром. Поняв, что бывший крыс просто-напросто прибедняется, я состроила серьезное лицо:

— Ну извини, не думала, что все так выйдет. Хотя… — Я призадумалась, а потом заулыбалась: — Пойдем к Велию, уж из человека-то крысу он в два счета сделает!

Крыс замахал ручищами, поднимая в нашей комнатенке ветер, и поспешно пригрозил, что если я его превращу обратно в крысу, то он придет ночью и все жилки на пакостных ручках перегрызет, чтобы неповадно было. В общем, Крыс еще долго жаловался на злодейку судьбу, а нам с каждым словом становилась все понятнее причина его страданий, которая на самом деле была удивительно проста — опамятовавшийся алхимикус заставил его работать, что для крысиной натуры Гомункула было просто невыносимо. И теперь он, сбегая из подвала, жаловался ученикам на нелегкую участь. А то сидел на крылечке Школы, благо с каждым днем становилось все теплее, и фантазировал на пару с Зорей, как вернется из Ирия Сивка-Бурка, как сядут они на него да поскачут во чисто поле, как начнут рубить головы злым ворогам и разбойникам, а люди их славить будут за это и кормить задарма.

Феофилакт Транквиллинович слушал эти речи и заранее бледнел, представляя, как один вор, а другой бездельник начинают людям добрые дела делать. А уж когда явившийся наконец в Школу Сивка, услышав такое предложение, сказал, что у него на примете есть даже одно царство, которое нужно срочно от злодеев освободить, загрузил обоих богатырей работой так, что они взвыли и о всякой ерунде думать перестали. Хотя Алия клялась, что пару раз видела, как ночью тайком в парк прокрадывался богатырский конь и из Мирены стали долетать слухи, что пошаливают на тамошних дорогах два брата-великана, придумавших обижать местных разбойников. Да не просто так, а с выдумкой: дождутся, пока разбойники караван ограбят, и тут же за грабеж отомстят. А куда золото девается, неизвестно.

Самое обидное, что лично мне с Сивкой-Буркой общаться запрещали или только в присутствии кого-нибудь из наставников, объясняя это тем, что я на него дурно влияю.

Одно счастье, что теперь не только Древние, но и боги так сильно стали доверять поднявшему суматоху Велию, что впрямую назначили его моим надзирателем. И теперь мы все вечера напролет донимали друг друга разговорами. Он меня пристрастно экзаменовал с учебниками в руках по демонографии, культурологии и обществоведению, а я все больше напирала на велиологию.

— Итак, — морщил лоб, не отрывая взгляда от страниц, Велий, — когда родился Илиодор-царь?

— За тысячу семьсот восемьдесят один год до рождения Велия, — ответила я, посчитав в уме.

— Неуд вам, ученица Верелея. Царь Илиодор родился на три года позже.

— Что?! — подскочила я, едва не опрокидывая подсвечник. — Тебе только двадцать два года?!

— А ты сколько думала? — удивленно уставился на меня маг.

— Я думала, что ты старше.

— Вот спасибо. — Он поклонился мне до земли. — Только старым хрычом меня и не называли!

— Нет, правда? — не унималась я. — Такой весь правильный и рассудительный в двадцать два года?

— У меня была очень суровая жизнь, — скорчил скорбную физиономию Велий. Я зарычала, требуя, чтобы он прекратил придуряться.

— Нет, я всегда думала, что ты старше нас.

— Кого это «нас»? — приподнял черную бровь Велий.

— Ну нас. Алии, Аэрона, Сиятельного…

Велий захохотал так, что чуть не упал со стула.

— Неуд тебе, ученица Верелея, по демонологии неуд, по обществоведению неуд, по работе со школьным социумом и общественно полезному труду тоже неуд! — Он утер выступившие на глаза слезы и поправился: — Нет, по общественно полезному труду это я погорячился, ты ж Гомункулу помогла книжки собрать, не одни же разрушения от тебя.

— А за остальные-то предметы почему неуд?! — возмутилась я.

Велий посмотрел на меня как на ребенка:

— Знаешь, Верелея, я не устаю тебе удивляться. Допустим, учителей ты не слушаешь принципиально, с этим я уже смирился, домашние задания не выполняешь, это тоже можно понять, сам не делал, но ведь ты была в Урлаке, хуже того, ты — «невеста» их лорда!

— И что? — набычилась я. Велий покачал головой, словно сам не верил, что может объяснять невесте вампира такие вещи:

— Ты детей в замке видела? Вообще кого-нибудь младше Аэрона видела?

— Аэрон — единственный сын у родителей. — Тут я вспомнила обстоятельства своей помолвки. — Да мне и некогда было! И невеста я липовая!

— Даже если б ты была настоящая, — отмахнулся Велий, — тебе все равно бы не показали. До совершеннолетия им просто не разрешают покидать детскую половину дома, а совершеннолетие наступает в пятьдесят. Так что нашему другу лорду этим летом пятьдесят четвертый наступает. Хотя полжизни он и провел в полусне.

Я вытаращилась так, словно меня по затылку стукнули колотушкой, пролепетав только:

— Не может быть! Я — то думала, что он молодой кобель, а он старый развратник! — и тут же сообразила, что меня дурят. — Врешь! — закричала я, подпрыгивая со стула. — Аэрон сам мне рассказывал, что в детстве играл с чужими детьми! — и осеклась, вспомнив, что обещала не болтать об этом с посторонними.

— Ага, — прищурился Велий, — а я-то считал, что вампиры это держат в строгой тайне.

— Что держат в строгой тайне? — спросила я, изображая дурочку.

— То, что у Аэрона проблемы, Конклаву магов известно, и вообще, давай закончим об этом, у тебя экзамены на носу. Знаешь, что директор сказал? Велел экзаменаторам рвать тебя как старый лапоть.

— Он и так половину зачетов обещался сам принимать, — пожаловалась я.

— Тем более, — буркнул Велий и, снова вперившись в учебник, забубнил: — Теперь выкладывай мне родословную этого самого Илиодора.

— Погоди, — упорствовала я, — а Сиятельному тогда сколько?

— С Сиятельным вообще трудно, — отмахнулся Велий.

— В каком смысле? — заинтересовалась я.

— Давай про Илиодора! — хлопнул по столу Велий. — Итак, Илиодор — сын…

— А кстати, чей ты сын? — перебила я его. — Я ведь вообще не знаю, какого ты роду-племени.

Велий закатил глаза:

— Верелея, прекрати ты эти глупости.

Но я состроила умильную мордашку, и маг сдался:

— Хорошо. Вопрос за вопрос. Ты отвечаешь мне, я тебе. Итак, Илиодор…

Я вздохнула и выпалила одним духом:

— Илиодор — сын царя Кориона, это по официальной версии, а по неофициальной считался сыном Солнца и возглавлял одно из племен, вторгшихся в Поречье, а именно то, которое, вторгшись в наши пределы, повернуло на юг. Считается основателем Златоградской империи. Хотя, на мой взгляд, и до него там было неплохо. Итак, Велий… — Я вопросительно уставилась на собеседника.

— Вересень, — вздохнул «наставник». — Верелея, ну ничего интересного, в самом деле.

— Уговор, — прорычала я, жалея, что он не согласится дать клятву на архоне, а то ведь и соврать может.

— Ну хорошо, хорошо, — видя мой решительный настрой, сдался маг. — Я уроженец Северска, больше того, из Княжева.

— О! Столичный житель! А родился, случаем, не в кремле великокняжеском?

— В трехстах шагах от Красных ворот, — не моргнув глазом ответил Велий и расхохотался, глядя на мое лицо. — А ты думала, я от нищей жизни квестором заделался?

— Нет, я думала, что ты за папу с мамой всем мстишь, — брякнула я, не подумав, и тут же прикусила язык, увидев, как он погрустнел. — Извини.

— Да ничего страшного. Вересени всегда были квесторами. В Конклаве тоже есть свои направления, так вот мой дядя Лунь Вересень возглавляет орден квесторов Конклава, и мать моя была чаровница, оттого они и оказались в Мирене.

— Так это не Лонгин на них напал, — догадалась я, а Велий тяжело вздохнул:

— Я же тебе говорил, что в нашем ордене смертность очень высокая. — И он, снова потянувшись к книжке, потребовал: — Давай теперь мне всю родословную Илиодоровичей, до сегодняшнего императора.

— Ты чего? — взвизгнула я. — Это же сколько имен! Да я до утра перечислять буду!

— А я не тороплюсь. — Маг делано зевнул, поудобнее располагаясь за столом. — Кстати, генеалогическое древо потомков Всетворца с тебя Феофилакт Транквиллинович будет спрашивать отдельно.

— Всех?! — не поверила я.

— Ага. А то ты постоянно находишь новых родственников, а потом таращишься на них, как на диво заморское. У директора уже спрашивать начали, учит он тебя чему-нибудь или нет? Или вы на пару груши околачиваете.

Я, жалея саму себя, стала перечислять проклятых императоров. Спасла меня от этой пытки возмутившаяся Алия, которая, шваркнув дверью, с порога заявила:

— Вы имеете совесть? Ночь уж на дворе, а это, между прочим, наша комната!

— Да! — пискнула у нее из-за плеча Лейя. — Торчим всеми вечерами в мужском крыле! На нас уже коситься начинают.

— Ясно. — Велий побарабанил по столу пальцами. — У Аэрона припасы закончились.

— Еще бы! — Лаквиллка плюхнулась на свою кровать. — Там два этих проглота так ложками стучат, что аж в ушах звон стоит.

— Кто тут проглоты? — возмутился с порога крыс, проталкивая свое красивое, но уж слишком могучее тело к нам в комнату.

— Мы крупные, нам питаться надо, — поддакнул бочком протискивающийся Зоря.

— О! Двое из ларца одинаковы с лица! — хлопнула себя по ляжкам Алия. — Только ржут и жрут! Чего вам надо?

Гомункул обиделся:

— А я, может, не к тебе зашел, а к Велию с Вереей. Привет, чем занимаемся?

— Ничем! — радостно воскликнула я, сметая со стола учебники.

— Э-э! Это мой! — Велий кинулся за неосторожно сброшенной мной книгой под кровать. — О! А что у вас тут скатерка делает? Хозяйки тоже мне! — Он вылез, отряхивая пыль с себя, книги и скатерти-самобранки. Мы с Алией подавились ответом и потянулись к скатерти. Что-то, наверно, было в наших глазах такое, от чего Велий попятился, кося одним глазом на нас, а другим на скатерть. Мавка позеленела и стала продвигаться к выходу, лепеча:

— Я не виновата, я ее на один раз взяла. Я ее забыла спрятать. В глазах Велия вспыхнул жаркий огонь любопытства, и, прежде чем я успела лечь животом на стол, он швырнул туда нашу скатерть.

— Ух ты! — выдохнул Зоря.

— И вы это скрывали?! — заорал Гомункул. — Друзья впроголодь живут, а они жируют!

— Так. — Велий, хищно улыбаясь, облокотился на стол. — И что у вас еще есть?

— Ничего! Это последнее! — завыли мы с Алией.

— А это откуда? — не унимался маг.

— Повадился к Алии ходить Серый Волк, — заревела мавка от двери.

— Вот только не надо мне этих историй! — прикрикнул на нее маг.

— Ух ты! Скатерть-самобранка! — взвизгнула, появляясь на пороге, овечка. — И мужчины в неурочное время! — Она взгромоздила копыта на стол и, потянув носом, сладко пропела: — И вино в комнате несовершеннолетних.

— Это он! — хором воскликнули мы и показали на Велия.

— А я расследование провожу, — не моргнув глазом, сказал маг. — Вот, обнаружил неучтенный предмет.

— Не надо его учитывать! — закричали мы. — Пусть она останется у нас, и мы все вместе будем ею пользоваться!

— Ты же квестор, тебе она ох как понадобится! — уговаривала я Велия.

— То-то мы в Засеках только с нее и питались! — ехидно ухмыльнулся маг.

— Нет, ну до чего скаредные люди эта нечисть! — подхватил его обвинения крыс, присаживаясь к столу и накидываясь на яства. — Салатик будешь? — обратился он к овечке.

— Мы еще расследование не окончили, — заявила комендантша, но тем не менее ухватила со стола связку бананов. Поняв, что разграбление стола может плавно перейти в изъятие скатерки, я начала канючить:

— Нет, в самом деле, нам ее Серый Волк подарил, хоть у него спросите.

— Что у меня спросить? — донеслось с порога.

— О! — обрадовалась овечка, усиленно работая челюстями. — Налицо нарушение внутреннего распорядка.

Волк, чмокнув зардевшуюся Алию в щечку, улыбнулся всем остальным, а особенно овечке:

— Ты еще поговори мне тут, комок шерсти.

Комендантша фыркнула и оценивающе уставилась на апельсины, после чего перевела взгляд на Зорю и кокетливо похлопала глазками:

— Ну и кто очистит даме фрукты?

Богатырь поспешно кинулся удовлетворять ее прихоть, а стоявший все это время на пороге Аэрон потер руки:

— Я смотрю, у вас как всегда пир горой.

— Заходи, не стесняйся, — радушно пригласил его Гомункул, набираясь мужества перед решительным боем с трехэтажным тортом посреди стола. Судя по суровой складке меж его бровей у торта не было ни единого шанса.

Уроки пришлось отложить, тем более что слух о пире мгновенно разнесся по Школе. И вскоре в нашу комнату набилось столько народу, что я сбежала в комнату «жениха».

На следующий день, когда мы с Велием прогуливались по парку, топча просохшие дорожки, маг спросил:

— Знаешь, о чем я думал всю ночь?

— Даже не рискую предположить! — Я закатила глазки. — А когда предполагаю, вся краснею, вся краснею!

Он улыбнулся, всем своим видом показывая — он ни капельки не верит, что я такая, какую из себя строю, но оценил мои старания.

— Я тщательнейшим образом сопоставлял появление Сивки, Серого Волка, скатерку эту, яблочки молодильные, которые вы директору притащили, с твоей тягой ко всяким экзотическим книгам.

— Ой, какой ты все-таки умный! — восхитилась я — Не по годам.

Он хмыкнул:

— А ты знаешь, что у алхимикуса все-таки был полный реестр хранилища и я в него сегодня утром заглянул.

Я с настороженным интересом вслушивалась, а этот злодей тянул, специально отвернувшись и любуясь просыпающейся природой.

— И что? — не выдержала я.

— Погодка сегодня просто изумительная.

— Ну и сам дурак, — буркнула я и тоже отвернулась.

— А вы воровки, — не остался в долгу Велий.

— Почему это? — вознегодовала я.

— Гомункул рассказал, как вы по второму разу архив крушили. И я даже знаю, где вы книжку прячете.

— Вот гад прожорливый! — выругалась я, а потом уперла руки в боки. — И где же она?

— Вот! — Велий выхватил книгу из-под куртки.

— Грабют! — заорала я, пытаясь допрыгнуть до книжки. — Когда же ты успел ее стащить?

— Да сегодня же утром. — Велий смеялся, а я прыгала вокруг него как собачка. — Сказал Лейе, что у меня запонки в сундук упали.

— Какие запонки?! Ты же их не носишь! — Я затопала ногами. — Ну мавка! Ну дура!

— И что же здесь происходит? — Как черт из табакерки, на тропинку вынырнул Феофилакт Транквиллинович. Маг тут же сделал серьезное лицо и, развернувшись к директору, выглядел так, словно полтора часа читал лекцию и только сейчас на минуточку прервался, потому что в горле запершило.

— Добрый день, — поклонился он, — вот, изучаем полифункциональные заклинания.

Феофилакт Транквиллинович удивленно уставился на книгу, но Велий поспешил его успокоить:

— Это всего лишь наглядное пособие, если мы и сделаем что-нибудь, то не более двух-трех объединенных явлений.

— А не слишком сложно? — забеспокоился директор.

— Очень сложно, — тяжело вздохнул маг. — Возможности ученицы крайне ограниченны, она одно-то упражнение с трудом выполняет, а уж объединить два в одном… — Велий закатил глаза, и сразу стало понятно, что для меня это практически подвиг.

— Не переусердствуйте, — встревожился Феофилакт Транквиллинович. — Может, побольше теории? — Он сурово посмотрел на меня: — Госпожа Верея, вы задерживаете курсовую по Подземному царству.

— Вот только освою два явления одновременно и сразу сдам курсовую, — пробурчала я. — Как раз научусь писать и думать одновременно.

— Не дерзи директору. — Велий, ласково улыбаясь, наступил мне на ногу.

Я ткнула локтем ему в бок, дождалась, пока директор уйдет, и набросилась с кулаками:

— Ах, у меня мозгов не хватает, да? Двоедушник ты, вот кто! Поняв, что мои прыжки его только забавляют, я решила сдать ему зачет по магии прямо сейчас. — Рукава отращиваем до земли — раз, на спине их сращиваем — два, зашиваем капюшон — три!

— Верелея! Это не полифункциональное заклинание, а последовательное применение простых! — забился в коконе маг.

— Какая разница?! — Я подхватила выпавшую книгу и со всех ног побежала к Школе, потом вспомнила, что сейчас догоню директора, и заметалась по парку, слыша позади гневный рык Велия. Тем и развлеклись.

А стоило закончиться урокам, как все пошло по новой.

— Итак, расскажи мне основные мотивы мифов. Начиная с антропогонического.

Я страдальчески закатывала глаза.

— Пустите меня! — ломилась в двери мавка. — Ночь на дворе!

— А че у вас так скучно? — тянул, зыркая по углам, Гомункул.

— Нарушаем, — беззастенчиво садилась за стол овечка, готовясь вкушать яства.

— Давайте хоть сегодня без этого обойдемся! — возмущался Велий. — Человеку готовиться надо!

— А человека никто не держит! — посылал нас набравшийся у Гомункула наглости Зоря.

— Давай не будем сегодня про анропогани… в общем, про погань эту, — скулила я, шлепая по коридору. — У меня уже голова гудит.

— А что ты предлагаешь?

— Ну расскажи что-нибудь из жизни, порадуй девушку историями.

— Ладно, одну историю за один ответ.

У меня даже на скулеж сил не осталось, поэтому, толкнув дверь в Аэронову комнату, я плюхнулась на кровать и приветственно махнула рукой вампиру.

— Привет, «женишок», можно я у тебя на правах «невесты» помру?

— Я знал, что дружба с магами до добра не доводит, — встал на мою защиту Аэрон. — Велий, хватит измываться над ученицей. Хотя… — Он задумался, сощурив свои зеленые глаза, — с другой стороны, если она умрет от непосильного труда, то мне не нужно будет позориться и расторгать помолвку. Глядишь, еще год свободы ввиду траура обеспечен.

— Предатель, все вы, мужики, такие!

— Вот и развивай эту тему. Все мужики такие, потому что… — поощрительно улыбнулся Велий.

— Потому что произошли от жаб и змиев! — закончила я, утыкаясь носом в подушку. Приятели переглянулись, и в Аэроне все-таки заговорила совесть:

— А что, нормальный миф.

Велий не стал спорить:

— Ладно, с происхождением человека ты справишься. Теперь давай пример архетипов.

— Э-э, погоди, — сразу ожила Я, — сейчас твоя очередь историю рассказывать.

Но в дверь ворвалась радостная Лейя:

— Верея, а мы сейчас по книжке ковер-самолет вызывать будем!

Я подскочила, а Велий засмеялся:

— Ничего у вас не получится.

Я фыркнула — надо же, какая самоуверенность! — и, ухватив мавку за руку, сказала:

— А ну пойдем, разберемся.

И мы решительно пошагали обратно в нашу комнату. Там вся компания вразнобой зачитывала текст вызова ковра.

— Лейя, — я повернулась к мавке, — это что за хор убогих? Кто здесь гармонические чары изучает? Синхронно же нужно произносить! Ну-ка, дай сюда. — Я забрала книгу у Алии. — Надо всем вместе и дружно.

Велий усмехался, при валившись к косяку, но стоило за окном появиться цветному, трепещущему на ветру полотнищу, как улыбка сползла с его лица. Он распахнул окно и недоверчиво пощупал ворсистый ковер.

— Этого не может быть. Это же книга для детей богов, — бормотал он растерянно, а мы снисходительно улыбались.

Мавка нетерпеливо рвалась вперед:

— Поехали же кататься!

Сиятельный аккуратно придерживал ее за талию, всем видом показывая, что он не рвется рухнуть вместе с подозрительной тряпкой с третьего этажа, но если девушке так уж приспичило, то он, как благородный рыцарь, конечно, не откажет, хоть и надеется, что найдется друг, который юркнет мимо них первым. Велий, наконец справившийся с потрясением, решительно повернулся к нам, и все отшатнулись от окошка.

— Так, а теперь быстро признаемся, кто вызывал Сивку-Бурку и Серого Волка! — рявкнул он так решительно, что мы тут же и признались:

— Мы все втроем.

— Точно втроем? — не унимался он, почему-то глядя на меня.

— Да что я вам, самая крайняя, что ли? — заголосила я, а волк, который точно знал, КТО его вызвал, молча играл бровками, не отрывая взгляда от все более розовеющей Алии. Может быть, Велий и дожал бы нас, но на этаж ворвался Рогач и с ходу завел:

— Будет в этой Школе порядок когда-нибудь или нет, а? Что за неучтенка за окном, а? Это чья тряпка, а? Где комендант, а?

— Окна моем, а! — проблеяла овечка, топоча копытцами по ковру.

— Будет в этой Школе когда-нибудь порядок?! — заорали одновременно химеры и летавицы.

— А? — подскочил Рогач.

На следующий день занятия с Велием были после обеда. Я молча блаженствовала, растекшись по парковой скамейке:

— Если б ты знал, как меня Кощеиха достала, — делилась я переживаниями. — Она меня как тряпку выжала, досуха. И в демонологию залезла зачем-то, и в демонографию.

— Я ж предупреждал, — со вздохом сказал Велий.

— А ты чего такой хмурый?

— Что за вопрос? Я за тебя переживаю. — Он подсел ко мне и приобнял за плечи.

— Ай, господин учитель, чего это мы делаем с ученицей? — живо заинтересовалась я.

— А что мы делаем? Сейчас обнимаем, потом целовать начнем, — нисколько не смущаясь, пообещал Велий.

Вообще-то скамейка была именно поцелуйная, к ней вела единственная дорожка, заканчивавшаяся тупиком у глухой стены, и все нежелательные гости были видны издалека. В другом конце парка имелась еще одна поцелуйная беседка, а в летнее время еще и несколько укромных зеленых ниш, надежно скрывавших влюбленных от любопытных глаз, но все их использовали по назначению обычно в ночное время, а чтоб вот так нахально и дерзко днем, это случалось только в разгар весны, вот как сейчас.

— Ишь, как вас распирает, господин наставник! — Я уперлась в грудь Велия руками. — А я, между прочим, чужая невеста.

— Хватит придуряться, — сказал Велий и сильней притянул к себе,

Я было обмякла от его поцелуя, но тут заметила, что он уже и голову потерял, потянула его на себя, а потом коварно вильнула бедрами, сбросив мага со скамейки. Велий плюхнулся на землю и попытался, не вставая, ухватить меня за сапог, но я проворно поджала ноги и взвизгнула:

— Сюда идут.

— Кто? Где? — Велий вскочил и стал оглядываться вокруг с таким видом, словно ему помешали прочесть самую главную лекцию в его жизни.

— Какой ты двуличный все-таки! Только что глазищами так и сверкал.

Маг понял, что его провели, и успокоился.

— Между прочим, это тупик, — заметил он, — так что никуда ты от меня не денешься до конца урока. — И пошел на меня, растопырив руки. Я забегала вокруг скамейки. Да, занятия по магии гораздо увлекательней и интересней уроков Офелии Марковны.

Конечно, было огромное искушение пустить в ход свои чары, чтобы маг не воображал о себе чересчур, но еще соблазнительней было сдаться. Что я и сделала, почти натурально споткнувшись и упав в его объятия. Дыхание перехватило, и мы потеряли счет времени, опомнившись, лишь когда стало темнеть. Велий с неохотой оторвался от меня, а я, чувствуя, как припухли и горят губы, стала смущенно приводить себя в порядок.

— Все вы, парни одинаковы, — бурчала я притворно. — Как дорветесь, так чисто упыри!

— Что значит все? — навис надо мной Велий, похожий со своими растрепанными черными волосами на самого настоящего демона. — Их у тебя много было? Есть с чем сравнивать?

— Ой, самовар закипел! Какой ты красненький, щас порвет! — всплеснула я руками.

— Коза. — Велий обвиняюще ткнул меня пальцем. — Я — мужчина, а мужчина без ревности это… — Он закатил глаза, подбирая сравнение.

— Боров холощеный, — подсказала я.

— Не сбивай меня. — И сам ляпнул: — Это бык…

— Неженатый, — добавила я.

— Да ну тебя, Верелея.

— А ты мне давай лекцию про любовь прочитай, а я послушаю.

Он посмотрел на меня как на врагиню, мог бы — задушил.

— Нет, ну какая ты!..

— Красивая, — проворковала я.

— Вздорная. И целуешься как пацанка.

— Кто?! — взревела я.

— Дед Пихто, — ответил Велий, радуясь, что зацепил меня за живое. — Обслюнявила всего, аж с подбородка капает!

Мне ужасно захотелось его убить, поэтому я кинулась на мага с кулаками и в результате мы потеряли еще один час. Я вырывалась, трепыхалась, пыталась навернуть ему побольнее и еще больше кипятилась оттого, что ему все мои тумаки были как каменному истукану, и он явно получал удовольствие, глядя, как я бессильно зверюсь, когда он целует меня против воли в лобик, щечки, носик, губки.

Очень хотелось заорать: «На помощь!» — и посмотреть, будет ли он прятаться по кустам. Поняв, что мне попросту не вырваться, я обвисла в руках мага в надежде, что надолго его не хватит, и не зная, что бы ему пообиднее сказать. Про слюни? Глупо. Про то, что он старый хрыч? Неубедительно. В коленку пинать? Опасно, еще обидится и вздует.

— Ладно, ладно, — сдалась я, — умеешь целоваться, убедил. Бык неженатый. А где ты, собственно говоря, так научился? — Теперь уже я сама вцепилась в его кожаную куртку. — Отвечай, сколько девиц попортил?

— Я?! Да ты у меня первая! — Велий широко открыл невинные глаза. Может, кто другой и поверил бы, но только не я.

— Подозрительно знакомое выражение лица. Такое же было у Аэрона, когда он мне в верности клялся.

— Обещаю, — Велий торжественно тряхнул меня, — я тебе в верности клясться не буду.

Вот тут-то я уже не удержалась и цапнула его зубами за губу.

— Ай! — вскрикнул маг. — И что я теперь скажу учителям? Что губу в дверях прищемил?

— Ага, прищемил, когда сильно раскатывал! — подсказала я.

— Злая ты, — укорил меня Велий, слизывая кровь и опуская меня на землю. — За что только я тебя такую полюбил?

— А ты меня полюбил? — спросила я, глядя на Велия из-под ресниц.

— Нет, — засмущался Велий, — съесть хочу, да все стесняюсь.

— Нет, нет, я желаю подробностей! — Я запрыгала, а маг начал отбиваться, возмущенно крича:

— Сгинь, нечисть!

— Вел! — не унималась я, чувствуя, что добыча ускользает из рук. — Не будь гадом! Между прочим, признание в любви — самое значительное событие в жизни девушки. Ну кроме свадьбы, конечно. Так сделай все как полагается!

Он дернулся, словно я его по спине дубиной огрела, однако пробубнил:

— Самое важное событие для тебя на сегодня — это экзамены.

— Зануда! — взревела я, понимая, что большего мне от него не добиться.

— А ты, а ты… — Велий запнулся, — а ты марш в комнату, еще к завтрашнему зачету готовиться по естествознанию!

— Фиг тебе! — обиделась я. — А в нашу комнату сегодня не смей и носа казать, а то мы бей-дубинку из волшебной книжки вызовем! Уж она тебе бока-то намнет!

Велий споткнулся и посмотрел на меня так, словно внезапно вспомнил что-то важное.

— Сама будешь вызывать или с подругами?

— Не твое дело, — буркнула я. — Обидел девушку и вали!

— Ничего у тебя не выйдет. — Велий стал одергивать куртку и отряхиваться. — Лейя наверняка у Сиятельного пропадает, а Алию Вульфыч еще вчера грозился забрать после уроков в Веж к кузнецу за оружием для экзаменов.

— Подумаешь, — фыркнула я. — Все равно не заходи, у меня день самостоятельных работ. — И прошла мимо, по-миренски соблазнительно покачивая бедрами. Пусть смотрит, какая красота мимо рук проплывает. Однако совсем «мимо рук» не получилось, пришлось с писком убегать.

В комнате действительно никого не оказалось, было темно и необычно тихо. Я без энтузиазма похлебала холодных, сваренных Алией щей, в которых все ингредиенты выглядели так, словно их второпях порубали саблей, а потом, решив, что и так сойдет, просто бросили в соленую воду. На видном месте лежала записка: «У нас пикник, скатерть взяла с собой. Лейя». Я завистливо вздохнула, потому что вкусненького сразу захотелось и потому что пикник происходил, скорее всего, далеко за стенами Школы, им-то не запрещали ее покидать. Я посмотрела на гору книжек и сморщилась. Почему-то книгу сказок, вырванную из загребуших рук Велия, читать хотелось, а естествознание — ни капельки. А может, устроить на сегодня выходной? Тихий, уютный вечерок в одиночестве?

Я, не глядя, быстро полистала волшебную книжку и, ткнув пальцем наугад, прочитала сказку. История была просто кошмарная: дядька с синей бородой убивал своих жен, а самая молодая из них расчленила его самого.

— Теперь и не усну. — Я посмотрела на темные окна, перевернула страницу, но мне снова не повезло, там волшебным мечом крошили несчастное чудище за полцарства и принцессу, мнение которой почему-то никого не интересовало. — Гадость какая. Та-ак, что у нас дальше? — Я углубилась в чтение. — Случился неурожайный год, и в семье дровосека нечего стало есть, а в семье было семь детей, и решил он отвести их в лес, чтобы не видеть, как они умирают с голоду. Ох, какой добрый папа! — Всплеснув руками, я села на кровать и перелистнула страницу. И напоролась на историю людоеда. — Так… Погода была прекрасная, принцесса была ужасная… Ну хотя бы смешная. Так, что у нас дальше? Ага, бабушку в печку. Молодец, сообразительный мальчик. А это у нас что? Бух в котел и там сварился. Правильно, нечего в кипятке купаться. — Я залилась смехом, хлопая рукой по подушке и повторяя: — Злые вы, уйду я от вас, сказала смерть. — Утерев невольную слезу, я перевернула лист: — Ну это совсем для детей. А это что? — и тут же узнала. — А, это про цветочек вяленький, нет, про такое мы не читаем. Так-так-так, это новенькое что-то. Подушка для шалуна. Ну-ка, прочитаем. — Я с чувством начала декламировать:

Это кто у нас шалит?

Ночку целую не спит?

Шалуну под ушко

Мягкую подушку.

Пусть приснится сказка

Добрая и ласковая.

Стоило мне договорить, как прямо на раскрытую книгу откуда-то сверху шлепнулась яркая шелковая подушечка-думка.

— Вот леший! — Я уставилась в удивлении на потолок.

— Вот леший! — рявкнуло эхо голосом Велия.

Я вздрогнула от неожиданности, когда маг вынырнул из-за спины как черт из печи.

— Чего пугаешь? — взвизгнула я, но Велий сурово, даже как-то обвиняюще посмотрев на меня и подушку, спросил:

— Это что?

— Подушка. — Я захлопала глазами. — А ты что, все это время за мной подсматривал?

— Просто в дверях стоял. — Велий нахмурил черные брови. — Ты ее вызвала.

— Кто? Я?! Нет! Это, наверное, Гуляй крышу ремонтировал, и у них упало.

— Верелея, — взъярился Велий, хватая подушку, — кому ты голову дуришь…

Я посмотрела, как он медленно заваливается на кровать, мутнея взглядом, и поспешно отползла в сторону. Велий лежал поперек кровати как бревно и явно не чувствовал никаких неудобств.

— Эй, — я испуганно потянула его за рукав, — ты умер, да? Сейчас же скажи, что ты не умер! — Прижавшись ухом к груди, я стала прислушиваться к дыханию, и тут дверь распахнулась настежь.

— Я знала, что она его угробит! — громко съязвила, стоя на пороге, Алия, а Серый Волк, груженный оружием лаквиллки, сделал мне ручкой.

— О, привет, ослик, — улыбнулась я. — Привет, Сиятельный.

Князь, как истинный кавалер, всегда провожал мавку до дверей, целовал ей ручки и говорил много-много красивых слов. За ним не надо было, как за магом, бегать по парку, чтобы выжать что-нибудь приятное для себя.

— А Велий что-то… устал, — пролепетала я, — и подушку не отдает. Помогите забрать, а?

— Ну и зачем ты это сделала? — набычилась Алия, глядя на беспробудно спящих на моей кровати парней. Сколько ни пихала она Серого в бок, тот только похрапывал.

— Так, нарушаем. — Не замедлила появиться на пороге комендантша и, глянув на идиллию на моей кровати, обрадовалась: — О! Злостно нарушаем! Причем систематически. Пора докладывать и принимать меры. А это что за подушечка, хр-р-р…

— А что ты в нее зашила? — поинтересовалась мавка, склонившись над овечкой. — По действию похоже на дурман-траву, но что-то больно быстро действует. — Она задергала острым носиком. — А пахнет вкусно!

— Эй, не трогай ее! — Я бросилась к Лейе, чтобы оттащить от кровати, но поняла, что поздно, и махнула рукой: — Ладно, спи.

Алия прижала к себе свое железо и с ужасом смотрела на этот сонный курган:

— И что теперь? Будут спать сто лет? Пока принц на белом коне всех не перецелует?

— Не знаю, — призналась я. — Я ее боюсь.

— Давай шваброй в окно выкинем!

— Кто выкидывать будет? — Я попятилась, пряча руки за спину.

Алия запыхтела, как еж, но все же пошла открывать окно. Я подала ей швабру, и мы на пару с горем пополам — нет, не вытолкали думку в окно, а всего лишь запихали под мавкину кровать. И то хорошо.

— Пусть там лежит, — утирая трудовой пот, сказала Алия. — А Лейе скажем, чтобы под кроватью не мыть.

— А она там и не моет, — успокоила я подругу.

— Да и за ноги ее из-под кровати вытянуть легче, чем этих. — Лаквиллка кивнула на спящих.

Мы стали будить друзей. Они просыпались неохотно, а Лейя раскапризничалась.

— Мне такой сон снился! — отбрыкивалась она от нас. — Там такой… — Тут мавка заметила Сиятельного и захлопнула рот.

Овечка на подгибающихся копытах проплелась мимо нас, с трудом вписываясь в повороты.

— А что случилось? — непонимающе тряс головой Велий, заспанным он выглядел ну просто чертовски соблазнительно.

— Пить меньше надо, — укорила его Алия.

— Да, педагог, а какой пример показываете! — влезла хоть и сонная, но коварная мавка.

Велий собрался было протестовать, но мы не дали ему опомниться, а вытолкали за двери.

— Ну что? Спать? — спросила я.

— А никто мой гребень не видел? — Мавка обвела взглядом комнату и проворно полезла под кровать.

— Стой! — кинулись мы с Алией к Лейе и застыли на месте, тяжело вздыхая. — Ладно, давай, ты за левую ногу, а я за правую.

— Тянем-потянем, вытянуть не можем! — развеселилась лаквиллка. Мы, пыхтя, загрузили мавку на кровать, а я подумала, что надо думку завтра на естествознание взять, пусть Кощеихе снятся счастливые сны про успешно сданные зачеты.

— Давно не пороли, — хмыкнув, сказала Алия. — Сапоги будем с нее снимать?

— Мы не мародеры, пусть спит в сапогах. — Я махнула рукой, но мне стало жалко мавкины ножки, и мы стянули с нее обувку.

С утра Велий попытался изловить меня в умывальной, но я, пользуясь обилием сонных полуодетых девиц, подняла бурю, крикнув:

— Мужчина!

И пока маг отбивался от летящих в него мыльниц, гребней и полотенец, прошмыгнула в учебное крыло, поразив Кощеиху своим учебным рвением. В классе еще никого не было, кроме меня и Анжело, остальные подтянулись позже.

— Ты чего? — повернулась я к демону. — Вам же естествознание сдавать не надо.

Анжело посмотрел на меня как на врага:

— Директор сказал, что раз я староста курса, то должен подтягивать «хвосты» вместе с отстающими.

— Ну что ж, — обрадовалась я, — давай теперь мучайся со мной вместе. А то привыкли, понимаешь, жить за мой счет!

— Когда это мы за твой счет жили?! — взвился Анжело.

— А кто сказал, что демоны питаются эманациями катастроф?

— Что? Какая катастрофа? — Офелия Марковна вздрогнула и побледнела, мы поспешили успокоить нервную преподавательницу, объяснив, что просто повторяем материал.

— Ладно, рыжая, я тебе это припомню, — улыбаясь, пообещал староста. И действительно, сделал так, что я начала спотыкаться на всех ответах, с трудом дотянув до «удовлетворительно», и то с натяжкой.

— Неблагодарный, ты же мне до конца жизни должен, — прошипела я, делая страшные глаза, а демон в ответ только скалился.

Когда я пообещала пожаловаться директору, он показал мне раздвоенный язык

— Очень, очень посредственный ответ, — расстроено проговорила Офелия Марковна, а когда я плюхнулась на свое место, берегиня Фанька с Лейиного курса шепнула мне:

— Там к директору твой дядька прибыл.

— Откуда ты знаешь?

— Я за журналом забегала.

Фанька была девчонка добрая и, считая себя внучкой Березины, с первых же дней стала относиться ко мне по-родственному, не участвуя в злых розыгрышах. Поэтому я сразу подняла руку, привлекая внимание Кощеихи, чтобы отпроситься, тем более что зачет уже был сдан. Она никого отпускать раньше времени не любила, однако смилостивилась, видимо решив, что лучше пусть я буду мешать другим учителям, чем вертеться и отвлекать учеников во время экзамена у нее.

— Идите уж, госпожа Верея.

Седой вовкулак с Алииного потока проводил меня завистливым взглядом; все мы сегодня здесь собравшиеся были двоечники и должники, которых директор наконец решил взять в ежовые рукавицы. Я вообще заметила в конце этого года нездоровый педагогический зуд у наставников.

Шмыгая туда-сюда по учебному крылу, я никак не могла набраться смелости, чтобы вломиться к Феофилакту Транквиллиновичу, но, заметив целеустремленно шагающего Велия в конце коридора, заметалась и, поняв, что выбор у меня невелик, осторожно постучала пальчиком в дверь и, скромно улыбаясь, как примерная ученица, спросила:

— Феофилакт Транквиллинович, к вам можно?

— Легка на помине, — буркнул директор. — Вот, полюбуйся, пропускает уроки.

Анчутка, вальяжно развалившийся нога на ногу в кресле напротив Феофилакта Транквиллиновича, развернулся и с улыбкой оглядел меня с ног до головы:

— Привет, двоечница. Чего в лес носа не кажешь? Я обняла Анчутку и чмокнула его в нос.

— А кто меня обещал каждый день пороть?

— Некогда ей глупостями заниматься, у нее экзамен, — сказал директор.

— Да, ночь зубрю, утром сдаю, — со вздохом дополнила я.

— Учиться надо было вовремя, — проворчал директор.

— А вы нас сами отпустили, — напомнила я и прикусила язык, потому что наставник побагровел:

— Да, отпустил. И сам же пожалел об этом. Потому что не ожидал от вас такого… Такого невежества. — И он набросился на Анчутку: — А ты не улыбайся. Потворствуешь ее глупостям, а все могло закончиться далеко не так смешно.

Я втянула голову в плечи, не хватало только, чтобы из-за меня Древние переругались. Ладно если бы вместо директора был Карыч или Индрик, но перед Феофилактом Транквиллиновичем я робела.

— Ладно, не кипятись, — сказал, подняв лапы, старый черт и подмигнул мне: — А ты учись, от лишних знаний еще никто не умирал.

— Еще как умирали, — не смогла я сдержать свой язык. — Есть исторические примеры, могу привести.

— Вот, — развеселился Анчутка, — а ты говоришь, ничего не знает.

— Пороть ее надо! — не выдержал директор. — Чтобы не забивала голову непонятно чем.

— Ну вот, на вас не угодишь, — расстроилась я. — То учись, то не учись…

— Госпожа ученица! — Директор хлопнул ладонью по столу, а я вжалась в дверь:

— Можно идти?

— Идите, идите.

— Ну и я тогда откланяюсь. — Анчутка встал с кресла и, отвесив поклон, растворился в воздухе.

Меня сзади наподдало дверью, это вошел Велий:

— Феофилакт… э-э… — Он замер, глядя на тающий контур беса, на его лице отразилась досада. — Вот черт! Опоздал.

— Что-то случилось? — заинтересовался директор.

— Я слышал, что господин Анчутка был у вас, впрочем, нам все равно надо переговорить. Верелея, подожди за дверью.

— Как всегда, чуть что — за дверь, — пробурчала я.

— Да, — с нажимом сказал Феофилакт Транквиллинович, — и постарайтесь не подслушивать на этот раз, а то у вас стали появляться какие-то недостойные наклонности.

— Это у меня тяга к знаниям, — ворчала я, выходя за дверь. И ходила потом по коридору, клокоча как чайник, пока не дождалась Велия, чтобы на нем отыграться, благо около кабинета никого не было. Как только маг появился, я на него налетела, словно ураган.

— Эй, эй, ты чего?! — хохотал он, отбиваясь от града ударов и оскорблений, а я никак не могла уняться:

— Самодур, лицемер, преподаватель!

А он только похмыкивал, сграбастав меня в охапку, так что я не могла даже дернуться.

— Ну и что ты буянишь? — посмеивался он, пока я бессильно дергалась, как муха в паутине. — Я ей разрешение на прогулку в Заветный лес выпрашиваю, а она — поросенок неблагодарный.

— Да?! — замерла я. — И как? Разрешили?

— Почему нет? — удивился Велий. — Нервное расстройство от переутомления налицо.

— Сам ты нервный. — Я последний раз бухнула его в грудь. — А когда пойдем? И на сколько?

— Как все ученики, на выходные. Вот сдашь завтра генеалогию высших демонов, и вперед!

Я ойкнула, вспомнив про список в тысячу имен.

— Никаких «ой», ученица Верелея, если не сдашь — никакого леса. Так директор сказал. — Продолжая держать меня в руках, Велий уперся мне лбом в лоб.

Я обмякла и стала вспоминать что-то про конопляное семечко из книги сказок, специально для нерадивых учеников.

— Что задумалась? — напрягся маг.

— Ничего.

— Верелея, Феофилакт не шутит, если пообещал — пороть будет каждый день, это тебе не Анчутка.

— Да правда ничего! Посмотри на меня, разве эти глаза могут лгать?

Маг застонал, но выпустил меня, потому что, ругаясь на ходу с овечкой и Гомункулом, к нам направлялся Рогач.

— А я говорю, простыней выдано двадцать девять штук, да? — заорал он.

— Двадцать семь, — возражала овечка.

— Что я, дурной, простыни на портянки рвать? — оправдывался Гомункул. — Их кудрявая съела.

Вырваться на свободу из школьных стен оказалось великим счастьем; только в лесу, вдохнув полной грудью терпкий весенний воздух, я поняла, как одурела за прошедшие три недели от учительских истязаний. Велий шел с улыбкой, поглядывая на мои козьи скачки. Он уже держал в обеих руках по букетику цветов для Горгонии и Березины. Помня, что Коровья Смерть предпочитает цветочкам кусок свежей говядины, мы взяли скатерть-самобранку. Стоило нам переступитьграницу Заветного леса, как затрещали кусты и страшный бас заревел:

— Берегись, подлый враг, заломаю!

Но засаду Топтыгина испортил Васька, с визгом подмявший пару елей и бросившийся нас вылизывать. Юный медведь вылез из кустов, проклиная василиска, но обормоту Ваське укоры мелкой живности были неинтересны, он топотал вокруг меня ножищами и норовил так меня поддеть носом, чтобы я взлетела к самым облакам, а потом поймать за шиворот, считая визг хозяйки признаком хорошего настроения.

— А ты, значит, Велий, — пробурчал, переминаясь с лапы на лапу, Топтыжка, не зная, как относиться к магу. Протягивать ему когтистую лапу медведь не решался, а обниматься по-родственному вроде как еще рано.

— А ты, значит, тот самый маленький миленький медвежонок, про которого мне Верелея рассказывала, — сказал Велий, наблюдая за моими полетами. Мосластый Топтыгин был на целую голову выше его, хотя мне сверху оба казались просто коротышками.

— Ребята! — визжала я, чувствуя, как сердце уходит в пятки, — спасите меня! Васька, фу! — орала я, а василиск подпрыгивал на месте, всем своим видом показывая, что вот сейчас не поймает, сейчас не поймает.

— А я-то думаю, кто это на весь лес р-разор-рался, — спикировал с небесных высот Карыч. Он с интересом уставился на меня: — Что, на пор-рку явилась? — Тут Васька перестал меня ловить зубами, а подставил шею, и я по его шее, по спине, по хвосту проехала прямо к лапам ворона, пересчитав задом все Васькины гребни. А василиск замер, ожидая одобрения.

— Дурачок. — Я почесала его за гребень.

— Сыночек дур-ры, — не удержался ворон.

— А Хорс не велел меня дурой называть, — напомнила я, и ворона передернуло от отвращения. Так он и шел всю дорогу плюясь и возмущаясь, даже к Велию цепляться не стал.

Вся нечисть гостевала в доме проснувшихся медведей. Дым столбом стоял над летней кухней Настасьи Петровны, жарившей огромных сковородах золотые безразмерные блины, которые Коровья Смерть, жмурясь от удовольствия, смазывала маслом. Березина, Горгонией заворачивали в блинчики начинку, однако с той же скоростью, с какой гора блинчиков росла на одной тарелке, на другой, тарелке она убывала. Анчутка и Индрик работали челюстями с устрашающей скоростью, не забывая швырять подачки неприкаянно шатающимся амба и кароконджалам, которых Настасья Петровна жаловала и махала на них полотенцем.

— Смотрите, люди добрые, нечисть солнышко надкусывает! — закричала я еще издали.

Медведица удивленно вскинула на меня глаза и тут же забыв о своих постряпушках, кинулась обниматься, громко клича Михайло Потапыча и Мать-Пчелу. Мои дядьки были изгнаны из-за стола зато передо мной и несколько испуганным таким напором Велием было водружено огромное блюдо с блинами и десяток разных мисочек с вареньем, медом, икрой грибной и рыбной.

— А мы скатерть-самобранку принесли, думали, вы с голоду помираете, — робко проговорила я, чуть не до глубины души обидев радушную хозяйку. Медведица сначала долго возмущалась, то упирая лапы в бока, то вскидывая их вверх, отчего кароконджалы в испуге прижимались к земле, а потом посоветовала не питаться всякой магической гадостью.

— Еще неизвестно, из чего она эти свои вкусности делает, — ворчала медведица, ловко подкидывая блин на сковороде. — Говоришь, каждый день питаетесь, а сама тощая. И парень твой какой-то заморенный. Там же одни магические добавки. Ну для цвету, аромату, чтоб не портилось. Где это видано, чтобы продукты так долго свежими оставались? Даже е смей ее тут разворачивать.

Мы с Велием, переглянувшись, спрятали скатерку подальше, а выгнанный из-за стола Индрик прогундел в ухо:

— На капище развернем.

— У нас еще ковер-самолет есть, — призналась я неожиданно. — Правда, его мавка оседлала. А еще в книжке есть про гусли-самогуды. Хотите, я вам в следующий раз принесу?

— Очень хотим, — обрадовалась нечисть, а Велий сказал вполголоса Анчутке:

— Я, кстати, об этой книжке с вами поговорить хотел.

Я это услышала и закивала головой:

— Да, да, поговорите с ним, пожалуйста, а то замучил своими расспросами, где взяли да как вызывать. Даже спереть пытался один раз.

Тетки, закончив со стряпней, уселись за стол. Настасья Петровна принесла из погреба запотевший кувшинчик медовухи и, хотя сама, как и все животные, спиртного не переносила и не пила, угощать любила. Тетки медовуху пригубили, а я сидела, не решаясь тоже протянуть руку.

— Кстати, — вдруг вспомнила Коровья Смерть, — а чего это ты, Горгония, про сюрприз помалкиваешь?

— Какой сюрприз? — завертелась я, но тетки блаженствовали, щурясь на солнышке, даже змеи Горгонии зевали.

Горгония отмахнулась:

— Дойдем до капища, там и увидит.

— Специально сказали, чтобы я как на иголках сидела?

Я принялась на весь лес жаловаться на свою нелегкую судьбу и родственников. Родственники скалились, им было хорошо, они радовались приходу весны, пробуждению леса, и мои стоны были для не более чем приятное дополнение к птичьим трелям.

— Хоть намекните, — забыв про блины, униженно попросила я, — где искать, я сама найду.

— Даже не верится, что когда-то и мы были такими, — с улыбкой сказала Березина.

— Вот Горгония точно была. — Коровья Смерть указала пальцем на младшенькую. — Помнишь, как она в сад к царю Салмонисиру лазала? — И они втроем захихикали.

Я обиделась, сказала, что сама найду обещанный сюрприз, и долго лазала по своей летней резиденции, но так как камень с радостью и готовностью подстраивался под мое настроение, то чего я только не нашла в этом бесконечном дворце! Пока у меня не кончились силы.

Так меня и обнаружили — около груды диковинок, из которых я никак не могла выбрать, что является мороком, а что все-таки настоящее.

— Нет, ну точно! Вылитая Горгония! — хохотала Коровья Смерть, а Березина поддакивала:

— Да, такое же глупое выражение лица.

— Зато теперь мы знаем, чьей крови в девочке больше, — поджала губы обиженная тетка, и все змеи зашипели на ее голове.

— Да-а, — печально вздохнула Березина, — намучается она с твоей кровушкой.

— Бедное дитя, — жалостливо произнесла Коровья Смерть.

— Посмеялись? — спросила я. — А теперь подскажите мне, что из этого, — Я кивнула на кучу, — сюрприз?

— Вообще-то он у тебя за спиной, на алтаре, — сказала русалка.

Я живо вскочила на ноги, оглянулась и восхищенно замерла, увидев два абсолютно одинаковых камня сновидений.

— Ух ты! Где взяли?

— Еще одну племянницу завели, — засмеялась Коровья Смерть.

— А честно?

— По-моему, ты забыла, что камни сновидений живые, — заметила Горгония.

— И что?

— У живых детки бывают. — Коровья Смерть хлопнула меня по макушке.

— Да?! — Я хотела расспросить тетушек подробнее, но прилетел Карыч и стал интересоваться: что тут за бабий щебет и ор? Я показала ему камни, а ворон потер крылом свою голову:

— Да-а, пр-роблема. По-хор-рошему, камням не надо вместе быть, а то они др-руг др-ругу мешаться начинают.

— И что? — насторожилась я.

— Вот и думай, — сказал Карыч. А Березина кивнула:

— Мы ему уже и мешочек сделали. — Русалка сунула новорожденный камень в ярко-малиновый бархатный мешочек и повесила мне на шею, жизнерадостно проговорив: — Вот.

— А куда я его дену? — испугалась я.

— Это уже не наши пр-роблемы, — отрезал ворон. — Не маленькая, спр-равишься. А то пр-ривыкла на шее у р-родственников.

— Вот вы какие. — Я, вздохнув, решила пойти, поискать сочувствия у Велия, они с Анчуткой как раз бродили вокруг капища.

Анчутка шагал, заложив руки за спину, было видно, что он рассуждает о чем-то крайне важном для мага, потому что Велий шел, упершись взглядом в тропинку, нервно ероша волосы и ничего не замечая. А самым удивительным было то, что Индрик, вышагивавший рядом, не пытался укусить, ни подножку подставить, ни гадость сказать. Я бросилась к магу, на ходу громко жалуясь:

— Вел, они мне новую обузу придумали. Насильно суют камень сновидений!

— Да, хорошо, — кивнул головой маг, а я встала как вкопанная.

— Что хорошо?

Велий, вынырнув наконец из своих размышлений, уставился на меня:

— Ты о чем?

— Камень мне дают. — Я показала ему мешочек на шнурке.

— Ну и забирай. — Он махнул рукой и зашагал по тропинке вслед за тактично отошедшим Анчуткой.

— Обана! Самоликвидировался! — воскликнула я обиженно, но тут прискакал Топтыгин верхом на василиске, и мы принялись дурачиться.

Мы возвращались домой, нагруженные провизией. Настасья Петровна заявила, что даст нам в дорогу небольшой кузовок, и Велий сдуру кивнул, не обращая внимания на мои страшные гримасы. В результате медведица загрузила до самого верха лыковый короб с меня ростом пирогами и блинами.

— Вот и неси его теперь, — мстительно прошипела я, а Настасья Петровна, услышав мой шепот, спохватилась:

— А я и забыла, что вас двое! — и, живо составив на столе с десяток кувшинов, завязала их в скатерть узелком и протянула мне. Посмотрев, как я скособочилась под такой тяжестью, Настасья Петровна взяла узел обратно и весело помахала лапой Индрику: — Иди-ка сюда, что скажу.

Ничего не подозревающий Индрик подскочил к нам, а она, похлопав коня по холке, мигом нагрузила его.

— Вот, дядя тебе поможет. — Индрик выпучил глаза, но было поздно, кувшины на его боках позвякивали, а Настасья Петровна настороженно следила, чтобы мой дядька не повредил хрупкий груз. Я радостно вздохнула, но в руки мне тут же сунули корчажку с медом. — Вот, — медведица удовлетворенно оглядела нашу троицу, — теперь хорошо. А скатерть свою пусти на портянки.

— Спасибо вам, — прохрипел Велий и на подрагивающих ногах пошел из леса. Ремни короба впились ему в плечи, и мне почему-то казалось, что сейчас он рухнет на спину и станет дергать лапками, как таракан, не в силах подняться. Видимо, Индрик думал так же, потому что смотрел на мага с превосходством и то и дело пытался гарцевать вокруг нас. Понятно, что магу было не до разговоров, а меня мучила серьезная проблема — куда девать нежданный подарок?

Мешочек на шее раскачивался в такт моим шагам.

— Индрик, а ты бы что сделал с камнем?

— Достал бы его в Школе и наслаждался бы творящимся вокруг безумием, — откликнулся дядька. Я призадумалась.

— Боюсь, Феофилакт Транквиллинович этого не оценит.

— Зануда, — согласился со мной Индрик.

— Может, подарить его людям?

Индрик споткнулся:

— Каким людям? Каким людям?! Чтобы я от тебя таких слов, как «подарить», «отдать» не слышал! Твари они неблагодарные. Им и так все в открытый рот само падает. Драть с них надо три шкуры.

— А это идея! В том году Феофилакт Транквиллинович всю зиму торговал вином от зеленого змия. И до сих пор мне напоминает, какой я урон нанесла Школе, лишив ее этого приработка.

— Верелея, не придумывай глупостей, — прохрипел Велий. — Отдашь камень Конклаву магов, а уж они разберутся. Или Великому Князю от нечисти преподнесешь, глядишь, он тебе дворянство пожалует.

Мы с Индриком насмешливо засмеялись и стали в подробностях объяснять, куда Конклаву губу закатывать, а Князю дворянство засунуть. Велий, и без того красный от натуги, побагровел и стал упрекать единорога:

— Вот учите ребенка всяким глупостям, она у вас и растет как не пойми что. А ведь вы — Древний, мудрое существо с огромным жизненным опытом. Зачем вы вбиваете в ее голову эту чушь?

Индрик благостно улыбался, поощряя взглядом Велия, дескать, давай, давай, я тебя очень внимательно слушаю, очень мне нравится это твое «Древний», «мудрый», можешь ведь, когда хочешь. И пока они спорили о том, какой мне быть и как меня воспитывать, я практически все придумала. Поэтому, добравшись до Школы, первым делом нашла нашу комендантшу, а уж та, вдохновившись, развила бурную деятельность, для начала вломившись в кабинет директора с воплем:

— Я согласная!

— На что? — уставился на нее поверх очков восседающий за столом Феофилакт Транквиллинович. Я втайне подозревала, что именно в этой позе, вперив взгляд в бесконечность, он и проводит все свое свободное время, поскольку ни разу за два года не застала его сонным или поливающим цветочки, или хотя бы поправляющим свою мантию перед зеркалом. Нет, он всегда фундаментально восседал за столом с таким выражением лица, словно заранее знал, кто стоит за дверью.

— Я согласная на все, — сказала овечка. — Но требую десять процентов от дохода плюс харчи, а еще вот у меня приблизительный набросочек.

Я несмело протянула директору листок, тот стал внимательно его читать:

— Шесть баечников, четыре блазня, охрана (Гомункул и Зоря), телепат, черный вежский архон, шатер ста шагов в длину, билеты, ель пушистая средняя, домик в локоть высотой резного хрусталя, орешки грецкие с начинкой из изумрудов… — Он оторвал глаза от списка. — Зачем это?

— Орешки? — спросила уже поставившая на стол копытца овечка и завопила на весь кабинет: — Зоря, подай сюда артиста!

Зоря робко приоткрыл дверь и протиснулся бочком, держа в вытянутой руке бельчонка, наряженного в сарафан и кокошник. Зверь заходился диким ором, бессильно молотя в воздухе лапками:

— Я не буду это носить, я не девка!

— Молчи, дурень, — уговаривал его богатырь, легонько встряхивая. — Где мы другую говорящую белку найдем?

— Не буду я позориться! Уйди, уйди, урод, руки убери! — продолжал истерику бельчонок.

— Ты опять? — прикрикнула на него овечка. Бельчонок сразу поник и прижал уши. А богатырь укоризненно произнес:

— Неблагодарный ты, для тебя вон дворец строить собираются, а ты бузишь.

Овечка не дала развить Зоре свою мысль, а, кивнув в сторону директора, повелела:

— А ну изобрази.

Бельчонок тяжело вздохнул и, ненавидяще глянув на директора, взмахнул платочком и заверещал тоненьким девичьим голоском: «Во саду ли, в огороде девица гуляла. Она ростом невеличка, беленькое личико. Хрум-хрум».

Директор дернулся, убирая руки со стола:

— Это вы в каком смысле?

— Это он орешки грызет, — радостно пояснила овечка и, закатывая глаза, продекламировала: — А орешки не простые, все скорлупки золотые, ядра — чистый изумруд… — Она с почтением посмотрела на бельчонка: — Слуги белку стерегут.

Бельчонок ударил себя лапкой в грудь и прорыдал:

— И зачем я рассказал вам эту сказку?!

— Гулять на женской половине уже большая ошибка, — матерински-наставительным тоном проговорила овечка, а Феофилакт Транквиллинович ткнул бельчонка в живот перстом:

— Вы ведь первокурсник, оборотень, — и, безошибочно вычленив главного виновника переполоха, обратился ко мне:

— Надеюсь, госпожа Верея, вы мне сейчас быстро и внятно объясните, что сие значит?

Я, словно ныряя с головой в холодную воду, вытащила бархатный мешочек и молча извлекла камень. Тот засветился и окутал все вокруг волшебной дымкой. Не давая ему разгуляться, я сунула камень обратно и затянула горловину мешочка.

Бельчонок покачивался, вздрагивая всем телом, а Зоря медленно хлопал фиалковыми глазами и улыбался своей детской улыбкой. Феофилакт Транквиллинович, чуть побледневший, промокнул платочком покрывшийся испариной лоб и долго собирался с мыслями. Мне почему-то показалось, что его речь начнется со слов «етит твою…», поэтому я затараторила первой:

— Поставим в Княжеве балаган. Ярмарки там сейчас, конечно, большой нет, но зато к осени слухи расползутся по всему Северску, деньги будем лопатой грести, народ повалит толпами, чтобы в живой сказке побывать. Нечисть пускать не будем. Четверть в княжескую казну, остальное Школе. — Я заговорщицки подмигнула: — Прибыль, большие деньги, понимаете.

Пока в голове директора крутились кладни, овца судорожно кивала головой, так что вместо ругани он даже погладил меня по голове, однако другой по-драконьи крепко вцепился в мой кошель.

— Там на мешочке петелька, вы мне сейчас голову оторвете, запищала я. Феофилакт Транквиллинович вздрогнул и, опомнившись, с сожалением разжал руку. Я сняла мешочек с шеи и бережно положила на требовательно раскрытую ладонь.

— Дарю на благо родной Школы.

— А мне что делать? — спросил забытый на столе артист.

— Репетируй, дружочек, репетируй, — проворковал директор.

— Считай, призвание нашел. — Овечка, улыбаясь бельчонку, подпихивала директору свою бумажку с требованием десяти процентов. По ухмылке наставника я сразу поняла, что быть скандалу, не отдаст он овце эти проценты. И задом, задом попятилась, памятуя, что и овца — тот еще дракон.

Как только дверь закрылась, Зоря победно потряс кулаками:

— Все, буду в золоте ходить, на князей порявкивать.

— Как я матери-то буду в глаза смотреть? — выл на его плече оборотень. — Что ж я с детства-то такой невезучий?

— Ничего, привыкнешь, — успокоила я его. Признаться, когда овечка сказала, что для привлечения народа к балагану нужна яркая идея, я никак не ожидала такого размаха.

Оставив парней одного мечтать, а другого горевать, я отправилась к себе в комнату, где час назад покинула раздавленного непосильной ношей мага. Подруги обрадовались коробу больше, чем мне, так что, когда я появилась на пороге, стол уже был накрыт, Аэрон с удовольствием уплетал блинчики, макая их в мед, подруги помогали ему расправляться со снедью.

— Гомункула там не видела? — осторожно поинтересовалась Алия, а мавка укорила:

— Верея, зачем ты его таким прожорливым сделала?

— Действительно, — поддержала подруга, — маленьким он скромнее был.

— Маленькому меньше нужно было, — пояснил Аэрон, облизывая пальцы.

— Все вы, мужики, заодно, — махнула рукой Алия и повернулась ко мне: — Ты заметила, Верея, сколько мы в последнее время дармоедов кормим?

Велий, без сил валяющийся на кровати, с трудом оторвал голову от подушки и уставил на меня печальный взгляд:

— Верелея, почему мы через зеркала не пошли?

— Какие зеркала? — удивилась я, макая палец в варенье. — Весна на дворе, солнышко, птички. Прогуляться — одно удовольствие. Ты же меня от нервного истощения лечил. — Я немножко подумала. — Или ты сам в Заветный лес хотел сходить? Что задумал?

Велий молча откинулся на подушки.

— А о чем вы с Анчуткой разговаривали? — прицепилась я к магу. У меня возникло подозрение, уж не зреет ли какой заговор.

Велий захрапел, но получилось неубедительно.

— Во саду ли, в огороде девица гуляла… — послышалось в коридоре, дверь широко раскрылась, и на пороге, широко улыбаясь, нарисовались братья-богатыри с белкой на плече.

— Артистов заказывали?

Алия хмыкнула:

— Помяни черта…

— Оно и всплывет, — добавила мавка.

— Ругаемся, не любим, — сказал Гомункул, ничуть не смутившись.

Он поздоровался с парнями, сел за стол, по-хозяйски придвинул к себе блюдо с пирожками и кивком пригласил остальных артистов.

— А вам, между прочим, в Княжев велено собираться, — сказал Гомункул. — Судить будут.

— За что?! — придушенно спросил подавившийся пирожком Аэрон, а «спящий» Велий приоткрыл один глаз.

— Было б за что, прямо здесь бы казнили. Кто княжичу морду бил, а потом кляузу писал? Вот.

Мы переглянулись:

— А как же уроки? Экзамены?

— Экзамены не волк, в лес не убегут, — выдал великую истину подвальный. — Да, чуть не забыл, Лейя, зайди к директору, там тебе от тетки письмо, гриф-почтой сегодня пришло. Тоже из Княжева.

— Ну, значит, судьба, — вздохнула я. — Все одно к одному.

— Может, в Княжеве хватит меня и Аэрона? — спросил Велий.

Мы все шумно начали возмущаться, а Гомункул пожал плечами:

— Это, ребята, уже не ко мне, а к директору. Мне велено передать, я передал. — Он цапнул стакан и, осушив его одним махом, весь перекривился. — Что за дрянь?

— А, извини, — сказала Алия, это у меня первые цветочки стояли, да сдохли, а воду я не вылила.

Гомункул крякнул и, пододвинув к себе кулебяку, обиженно буркнул:

— Предупреждать надо.

Сколько Велий ни упирался, а я уверена, что упирался он изо всех сил, мне отправляться в Княжев таки пришлось. Даже если б не это судилище, я все равно отправилась бы в столицу, хотя бы ради подруги Лейи.

Беззаботная мавка, упорхнув за своей почтой, обратно вернулась вся в слезах и соплях.

— Ты чего?! — удивленно спросила Алия.

— Меня замуж выдают, — ответила Лейя и заплакала, бессильно уронив руки. Мы все смотрели на нее, не очень понимая, о чем идет речь.

— Ну дак за будущую новобрачную! — поднял тост Гомункул. Мавка, взвизгнув, накинулась на сидящего великана и стала хлестать его письмом, да так отчаянно, что бывший крыс с перепугу едва не полез под стол.

— Дурак, дурак! — пищала она. — Меня не за Сиятельного выдают! Меня… меня… да где же это? — Она принялась теребить и без того уже порядком замызганный листок. Ничего путного из этого не выходило, она несколько раз его свернула и развернула, но нужное место никак не находилось.

— Дай сюда, — не выдержала Алия и выдернула из дрожащих рук Лейи измятый и потертый листок дорогой бумаги. — Убожище, — вздохнула лаквиллка, поняв, что даже половину послания теперь прочитать невозможно. Но хотя бы сообразила по гербовой печати на бумаге, где у письма начало. — Дорогая племянница, и так далее, и тому подобное… — шевелила губами Алия, быстро пробегая текст глазами, потом подняла брови: — Ишь ты, какая самовластная тетка! Я считаю, я решила, я убеждена, словно ты ей по гроб жизни обязана!

Мавка залилась в бессильных рыданиях, припав к моему плечу.

Парни молча переглядывались, тактичный Зоря с тоской поглядывал на дверь. Оставаться — неудобно, а уйти сейчас — не по-товарищески. Побитый Гомункул сопел, сидя на полу, и пережевывал блин, всей своей физиономией выражая сочувствие.

— А-а! — радостно вскрикнула Алия, — «… меня сильно обеспокоило твое письмо об этом безродном красавчике, и, понимая, как легко девушка твоего возраста может наделать глупостей, я решила наконец устроить твою судьбу. И вместе с этим письмом отправляю уведомление директору вашей Школы о прекращении оплаты за твое обучение в связи со скорым замужеством».

— Ну, Лейя, ну и бестолочь же ты! — подал голос Аэрон. — Права тетка — девушки твоего возраста просто до безобразия глупы! Надо было этой грымзе про Сиятельного писать?

— Но у меня было хорошее настроение. — Мавка забилась у меня на груди, я сочувственно гладила ее по спине.

— Это не когда ты в Засеки собиралась? — спросил Велий, до этого помалкивавший.

— Тогда-а, — затрясла головой опухшая от слез Лейя, став разом такой некрасивой, что я торопливо загородила ее собой. — Она беспокоилась, не опасно ли мне одной ехать, вот я и написала, что со мной будет милый юноша.

— Ну а откуда она узнала, что он безродный? — хмуро спросила Алия.

— Я ее обрадовать хотела, что он такой же, как я, сирота и мы понимаем друг друга.

— Выходит, она действовала не торопясь, — рассудительно заметил Велий, а Аэрон кивнул:

— Папе достаточно было только узнать, — он многозначительно взглянул на меня, — как через неделю я уже знакомился с будущей невестой. А твоя тетка целых два месяца жениха искала.

— Основательная тетка, — откликнулся Гомункул. — Дело табак.

— А что такое табак? — спросила Лейя.

Бывший крыс кашлянул и буркнул:

— Маленькая еще, — и тут же пояснил: — Вообще-то им травят нечисть, но можно и тлю на огороде.

— Очень интересно, — заинтересовался Аэрон.

— Давайте о ядах поговорим в другой раз, — вмешалась я. — У подруги горе, охота вам болтать о всякой ерунде, идите-ка к себе.

— Да какие проблемы-то? — осмелев, влез в разговор Зоря. — Плюнь ты на эту тетку!

— Да-а, плюнуть, — всхлипнула Лейя. — А кто платить будет? И содержать?

Я всплеснула руками:

— Да неужто великое и богатое государство Урлак не сможет оплатить содержание одной маленькой и непрожорливой мавки?

— А почему Урлак?! — чуть не упал со стула Аэрон. — Почему не Конклав магов, не Лаквилл? Кто тут кичился, что она правнучка Всетворца! Почему бы Древним не оплатить содержание одной непрожорливой мавки?

— Ты что же, предлагаешь Феофилакту Транквиллиновичу самому оплатить содержание Лейи? — набросилась я на вампира, а мавка зашлась в крике:

— Прогони его! Он злой, он меня не любит!

— Вот, обидел девушку, — упрекнула я «жениха».

Аэрон надулся и отвернулся к окну:

— Я вообще не понимаю, к чему столько слез. Девушка замуж не хочет? Или хочет за другого? Так еще неизвестно, что по этому поводу думает Сиятельный. Его мнения на этот счет пока что никто не спрашивал.

Мавка разом замолчала, оторвалась от моего плеча и кинулась к зеркалу поправлять мордашку. Обернулась она уже в дверях, окинула нас всех взглядом и, бросив:

— Я сейчас, — скрылась в коридоре.

— Щас Сиятельному будет номер! — вскинулся крыс и кивнул на дверь: — Пойдем посмотрим, как Князю руки выкручивают. Я знаю там один симпатичный лаз, как раз в его комнату… — Тут Гомункул осекся, вспомнив, что у него уже не крысиные габариты, вздохнул и махнул рукой: — Ладно, под дверью подслушаем.

Аэрон тут же вскочил, а умный Велий не дернулся, даже глаз не открыл, но по лицу было видно, что, если б не я, он точно побежал бы посмотреть, как мавка будет делать Князю предложение руки и сердца.

— Какие вы низкие и бесчувственные! — вознегодовала я. — У человека горе — замуж выдают против воли, а вы только зубоскалите.

— Ой, да у девок всегда горе, — отмахнулся Гомункул, пытаясь обойти вставшую в дверях Алию, и сразу сбавил тон: — Нет парня — горе, замуж выдают — горе, вы ж по-другому не умеете.

— Щас у тебя будет горе, — с угрозой проговорила лаквиллка.

Они замерли друг против друга, однако драка не состоялась. Решительно толкнув дверь, на пороге появился Сиятельный, все с интересом уставились на него. Не сказать, чтобы он выглядел взволнованней обычного. Вежливо кивнув всем, Сиятельный попросил:

— Могу ли я взглянуть на это злополучное письмо? — Не без брезгливости он принял из рук Алии помятое и скомканное послание тетки, внимательно прочитал и воззрился на присутствующих:

— Я слышал, нам надлежит явиться на суд в Княжев?

— Ага.

— В таком случае, — он аккуратно сложил письмо и сунул в узкий кармашек на ремне, — если госпожа Лилия озабочена исключительно благополучием племянницы, я, без сомнения, развею ее опасения. Не такой уж я безродный, и у меня есть тому доказательства. Хотя, конечно, в данный момент не смогу содержать семью на ту стипендию, что платит мне Школа.

— А я думала, что ты эльф, — брякнула Алия, — и тебя родичи содержат.

— Нет, — с достоинством ответил ей Князь. — Я найденыш. Мое содержание оплачивает Школа. — Сиятельный пожелал нам всем доброго вечера и вышел. Не успела за ним закрыться дверь, как Зоря донес до нас простую житейскую мудрость, что мавка просто создана для Сиятельного, его так прет от чувства собственной значительности, что ему просто необходима жена-дура.

Спустя два дня, отправив кучу писем в столицу, Урлак и Лаквилл, вся наша компания: свидетели, потерпевшие и обидчики Прыща уже стояли перед волшебными зеркалами в Заветном лесу. Аэрон, на которого один вид моей летней резиденции навевал задумчивость, вздрагивал от слишком резких звуков, зато подруги накинулись на меня чуть не с кулаками, упрекая в том, что я ни разу, ни разу не сводила их сюда.

— Вот, значит, как ты живешь! — визжала Лейя, а Алия, сунувшись в одну из дверей резиденции, чуть не убила меня на месте, и, как ни пыталась ей втолковать, что все увиденное ею оружие всего лишь морок, который исчезнет за границей Заветного леса, она не хотела и слушать. Я умоляюще посматривала на Карыча, пусть пугнет как-нибудь мавку, крутящуюся перед зеркалом. Платья на ней менялись с такой катастрофической быстротой, что даже у меня закружилась голова от этого мельтешения.

— Ты мне его подаришь? Подаришь? Вот это золотое?

— Дарю, — обреченно махала я рукой. — И тебе дарю, — рычала я Алие, с безумными глазами сжимавшей пламенеющий изогнутый меч.

Один Сиятельный не нарушал моего душевного спокойствия, просто стоял и экспериментировал с архитектурой, там и сям меняя башенки, украшая своими барельефами стены. Гомункул беззастенчиво пытался тырить все, что, по его мнению, плохо лежало, рискуя надорваться.

Овечка, заявив, что им все равно со дня на день балаган открывать, вызвалась быть представителем от Школы, сопровождающим учеников, стребовав себе братьев-богатырей для солидности. Кстати, Зоря с самого начала не отходил от меня ни на шаг.

— Ну наигрались уж? — ехидно поинтересовалась овечка. — Может, тогда пойдемте, госпожи ученицы? — Она подтолкнула Велия: — Давай, ты у нас княжевский, представляй, куда выйдем.

— Давай глянем на сокровищницу, — предложил Гомункул, — говорят, хорошее место.

— Лучше в арсенал, — сказала я, косясь на Алию с ее дурацким мечом. — Хотя я тоже одно хорошее место знаю, прямо рядом с кремлем.

Не успела я об этом и подумать, как зеркала отразили это самое место, и вся компания отшатнулась. Девчонки завизжали, а парни брезгливо поджали губы.

— Да, Верелея, никогда не знаешь, где тебя носит, — ехидно произнес Велий.

— Я там ночью была, ничего не видела, — с трудом выговорила я, борясь с тошнотой. Сквозь мутное стекло больших жбанов на меня таращились разные уродцы, плавающие в крепком вине. — Зато теперь я знаю, что такое кунсткамера.

— Давайте ограничимся резиденцией фон Птица, — предложил Велий.

— Давно в кандалах не сидел? — осведомилась я.

Велий как-то странно глянул на меня, хлопнул себя по лбу, будто вспомнил о чем-то, и парадное крыльцо с грифонами растаяло.

— Нам действительно не стоит лезть со своими проблемами к магам, я вспомнил о другом варианте. — Он виновато улыбнулся. — Я совсем забыл, у меня же там дом есть, хотя я уже пять лет в нем не появлялся. Надеюсь, еще стоит. — Он посмотрел на меня и улыбнулся: — Хочется верить, что он выдержит твое появление.

— А где бельчонок? Где бельчонок? — завертелась овечка.

— Вот оно — ваше, этот… артист, — с кривой усмешкой сказал Анчутка, а двигавшийся следом Васька раскрыл пасть и выплюнул слюнявый комок.

Оборотень выглядел настоящим чудищем из кунсткамеры с той лишь разницей, что он жалостно стонал:

— Не пугайте меня. Я осенью уже платил за эту экскурсию ей. — Он показал на меня.

— Чего врешь-то? — Я совершенно не помнила среди первокурсников никакого бельчонка.

— Я последним был!

— А-а, это котор-рого два дня по лесу ловили? — разулыбался Карыч. — Шустрый какой!

Оборотень закатил глаза и потерял сознание.

— Все, хватит с баловством, — притопнула овечка. — Выносите тело. Богатыри, за мной. — И она смело шагнула в зеркало. — Привет всем, — сказала овечка мирно обедающей челяди. — Нечисть на дом заказывали?

Люди в ужасе уставились на говорящую овцу, по бокам которой стояли жуткие громилы, царские одежды которых медленно таяли, отчего казалось, что они меняют личину, приспосабливаясь к человеческому образу. Но все бы обошлось, не влезь Аэрон со своим воспитанием.

— Здрасти, — с улыбкой сказал он, обнажая клыки. И ведь ничего плохого не хотел.

— Ну вот, здесь я и жил до двенадцати лет. — Комната была не так уж и велика, и ничего от детской в ней уже не осталось. Огромная карта Северска на стене, шкаф до потолка, набитый книгами, большая кровать, над столом модель корабля.

— Сам делал? — спросила я, проводя пальцем по борту модели.

— А что? — смутился маг.

— Корявенький.

— Мне тогда было лет семь, — виновато пояснил Велий.

— Велий, там эти твои слуги, по-моему, собрались забаррикадироваться в кладовой, — сообщила Алия.

Больше всего лаквиллку возмутила потеря меча. До такой степени, что она сначала даже не хотела со мной разговаривать, но потихоньку стала отходить. Велий вздохнул: никуда идти ему не хотелось, он и имена-то этих людей с трудом мог вспомнить, хоть и считался их работодателем. Да и управляющий не сразу узнал своего хозяина, так что магу пришлось изрядно попотеть, доказывая, что он именно Велий. Я ожидала от столичных жителей более спокойного отношения к нечисти, так ведь нет, стоило их оставить один на один с вампиром и овечкой, как начали творить всякие глупости. Судя по тяжелому вздоху, Велий думал так же. Алия окинула комнату взглядом и многозначительно улыбнулась.

— Чего улыбаешься? — насупилась я.

— Гомункула и Зорю он в людской поселил, меня и парней с Лейей — в гостевые комнаты, а тебе дак предлагает свою бывшую спаленку.

Дом мага оказался немаленький, три этажа и действительно в трехстах шагах от Кремля. Садик был невелик, но и это в центре столицы было роскошью. Быстро прошвырнувшийся по улицам Зоря, вернувшись после прогулки, сел, сложил руки на коленях и заметил, что соседние дома охраняют такие страшные мордовороты, что на них и смотреть-то жутко, значит, и люди там живут соответствующие, не чета нам.

— Надо было эпсов с собой взять, — со вздохом сказал богатырь.

Эпсы произвели на него неизгладимое впечатление, хотя, казалось бы, и драконов видел, и с рватнями общался.

— А то будут тут нос задирать.

Я, хмыкнув, заметила:

— С нами не позадираешь, один Аэрон чего стоит.

— Господин Аэрон это да, это сила, — согласился Зоря, косясь на вампира, — Только эпсы бы все равно не помешали. — Очень впечатлила засечного богатыря моя личная охрана.

Собравшись в гостиной у камина, мы с интересом смотрели на управляющего, а управляющий с несчастным видом на нас.

— Хиддим Потакша — управляющий этим домом, прошу любить и жаловать, — представил его Велий. — Сколько себя помню, он всегда ухаживал за этим домом.

Хиддим, лысеющий чернявый миренец, робко улыбнулся нам.

— Пока мы будем в Княжеве, на нем будет лежать нелегкая обязанность следить за тем, чтобы вам было удобно. И еще, — Велий повернулся к управляющему, — у моих друзей юмор как у нечисти, поэтому не обращай внимания на их шутки. — Грозно посмотрев на нас, он прибавил: — А вы не смейте пугать прислугу.

Мы сделали вид, что оскорблены, а Велий сказал, что завтра нас ждет муторный день. Все замахали на него руками, очень нечисти надо думать про завтра, когда на дворе еще только сегодня. На мага сразу посыпались предложения: сходить в кабак, прогуляться на ярмарку, просто пошататься по улице. Лейя, визжа, требовала напроситься к кому-нибудь в гости, я сглупила, рассказав, какие в столице устраивают балы, и теперь мавка горела этой идеей. Лейя плакала, билась, пока Аэрон не охладил ее пыл, сказав, что завтра мы и напросимся к ее тетке, надо только маленечко подождать.

Конец спорам положила овечка, процокавшая на середину комнаты и заявившая, что она на правах самой старой, мудрой и главной ведет всех на ярмарку, чтобы присмотреть место под балаган. Мы запротестовали, не хотелось склочничать, изображать упырей и запугивать ярмарочное начальство. Но спорить с овечкой было ненамного приятней, чем с Феофилактом Транквиллиновичем, с той лишь разницей, что на овечку я могла хотя бы прикрикнуть, напомнив, что это я ее вывела на травку-муравку к людям, так что она моя должница до самой смерти. В ответ на это наглое четвероногое захохотало мне в лицо и потребовало не пререкаться с комендантом женского общежития и казначеем Школы. Мы сдались и, к радости Велиевой прислуги, покинули дом до самого вечера.

— Я вас развлеку — вы мне еще благодарны будете! — пообещала овечка, а мы забеспокоились: не тот был у овечки нрав, чтобы нам понравились ее развлечения.

— Помяни мое слово, — шепнула мне Алия на ухо, — будут гоняться за нами мужики с дрекольем.

— Ладно, если мужики, а не жрецы Хорса, — со вздохом ответила я и обратилась к овечке: — Слушай, давай обойдемся без скандалов.

— Какие скандалы?! — удивленно вытаращилась овечка, чтобы тут же рявкнуть на зазевавшегося кучера: — Куда прешь, раззява? Не видишь — девушки гуляют?!

Кучер в ужасе дернул вожжами, и за нашими спинами образовалась куча-мала из-за сцепившихся колесами экипажей.

Вечером, усталые, но довольные, мы едва дотащились до своих комнат. Я рухнула на кровать, задавленная грудой коробок. Не знаю, зачем я столько накупила, но Лейя так верещала, купцы так приветливо улыбались, а ребята были так щедры, что я сдалась. К тому же прижимистая овечка неожиданно сэкономила для себя немалую кучу денег, договорившись с хозяином нового крытого рынка, что поставит свой балаган прямо в центре его зала, будет привлекать массу зевак и не возьмет с него за это ни копейки. Бывалый купец так и не смог понять: где здесь подвох? А когда бельчонок еще и исполнил перед ним свой коронный номер, пообещал содержать артиста за собственный счет. Особенно его умилило финальное «хрум-хрум». Оборотень, наверно, пуд орехов сгрыз, исполняя свой номер на бис снова и снова, и теперь бедный первокурсник маялся животом.

В дверь осторожно постучали, в щель просунулась голова Потакши.

— Госпожа спустится к ужину?

— Нет, — простонала я, — госпожа хочет спать.

— Может, ванну? — предложил настырный управляющий.

Идея с ванной меня заинтересовала не в пример больше. Я кивнула, представляя, что вот сейчас поднимусь, пойду с девчонками в баню, расслабленно полежу в горячем пару. Не успела я разгрести коробки и встать, как в комнату, пятясь задом, вошел детина, волоча огромную бадью. Следом за ним протиснулись девушки, на полу была расстелена огромная кожа, на нее водружена емкость, которую в мгновение ока наполнили горячей водой и огородили шелковыми ширмами.

— Прошу, — немного робея, пригласила одна из служанок, когда мужчины удалились.

Я сразу почему-то засмущалась:

— Может, вы оставите меня одну, я и сама справлюсь.

Девушки не стали спорить, но я успела услышать шепоток:

— Я же говорила, что у нее чешуя на боках…

— Не-э, у нее хвост, она же ведьма.

— Придется мне, бедной, ложиться спать, кровушки не попив, — проговорила я им вслед.

Дверь так резко хлопнула, что ушам стало больно. Я разделась и залезла в воду. Блаженное тепло окутало тело, я застонала:

— Мои бедные ножки, — и поняла, что не смогу вылезти, сразу навалилась сонливость. Захотелось расслабиться, замереть и ничего не делать. Веки стали тяжелыми, и сама собой навалилась дрема. Я пыталась с ней бороться, но силы были неравны.

— Вода, нельзя спать в воде, — пробормотала я, а в ушах уже играла какая-то музыка, как это бывает у засыпающих. И к моему голосу примешивались десятки других.

— Вода, вода, — бормотал молодой маг, а старик скрипуче вторил:

— Управление водной стихией не есть ваше призвание, господин Вонифатий.

— Дайте ж мне серебряной воды! — орал еще один. — Раствор уже вскипает!

— Воды, воде, воду… проклятье! На каком же языке это заклинание?

Я вздрогнула, не понимая, где я, и, содрогаясь от озноба, быстро выскочила из лохани, заливая пол водой и не видя, где полотенце, хотя столик со всем необходимым дважды возникал передо мной. В голове стоял многоголосый ор. Неистовый старик орал по-морански, перекрикивая всех. Я затрясла головой, пытаясь вытряхнуть все это, и разноголосица утихла.

— Надо спать, — решила я и, закутавшись в теплый халат, пошлепала к уже расстеленной служанками постели, там даже грелка лежала, но сил умиляться не было. Я закрыла глаза и сразу же словно ухнула в черный бездонный колодец, на дне которого отплясывали безумный танец целые полчища магов.

— Вугу, вугу, вугу! — орал, притоптывая на одной ноге, шаман, которого я лишила срывающей печати книги.

— Эфир есть всепроникающая субстанция, наполняющая все мироздание и присутствующая в каждой вещи, — вещал фон Птиц, простирая над миром руки. — Сами вспышки молний есть не что иное, как столкновение наполненных эфирных масс, находящихся в непрерывном движении и определяющих своим движением распределение магической энергии на земле.

— Уйди! — замахала я руками. — Достал со своим эфиром, дайте отдохнуть от учебы!

Маги исчезли, но зато те самые зловещие массы навалились на меня; зло потрескивая фиолетовыми разрядами молний и беззвучно колыхаясь сине-зеленым маревом, они начали кружить, то приближаясь, то отступая, с каждым разом все плотнее сжимая кольцо. В конце концов я не выдержала и заорала:

— Велий! — С этим криком и проснулась. — Все, — сказала я себе, с минуту посидела на кровати и поняла, что если не приму решительных мер, то кошмары не оставят меня до утра. Удивительно, но лохань и ширму уже убрали, даже воду затерли. Я встала с кровати, опять приятно удивившись ненавязчивой заботе — ноги сами собой воткнулись в мягкие меховые тапочки, на спинке висел большой теплый платок, а возле правой ноги почти незаметно, но так, чтобы не искать, — ручка ночной вазы. Я фыркнула и пошлепала будить Велия.

Маг еще не спал, а сидел в отцовском кабинете, разбирая какие-то бумаги. То ли он не ждал меня, то ли, наоборот, слишком долго фантазировал, что я приду к нему, но он уставился на меня такими глазами, что я не удержалась и съехидничала:

— У тебя такой вид, словно ты аптекарского шаровылупина наелся.

Он вздрогнул.

— Какого шаровылупина?

— От которого шары вылупливаются, — буркнула я. И, придвинув стул, пожаловалась: — Не спится честной девушке в твоем доме. Стоит закрыть глаза, как являются полчища магов и зудят и зудят, особенно этот фон Птиц, просто достал с лекциями.

— Какими лекциями? — не понял Велий.

— Об эфирных массах, которые пронизывают все пространство. — Я на миг задумалась, прислушиваясь к фон Птицу в своей голове, и поправилась: — О! А сейчас начал о связи алхимии и магии рассуждать! И чего ему не спится? И этот недоучка с водой просто бесит, сколько можно бормотать одно и то же, если все равно ничего не получается! Хорошо хоть у магистра Фария реторта взорвалась, теперь сидит и мне не мешает. Хотя сам дурак, набрал ассистентов бездарей, а еще на что-то надеялся!

Велий сначала отодвинулся от меня, как от сумасшедшей, но, услышав о Фарии, заинтересовался:

— И где его дом?

— Откуда же я знаю! Лаборатория на том конце города, за мостом, почти на окраине, рядом с кузницей ведуна. Тоже тот еще жук, дурит клиента, выдавая пьяные бредни за колдовской обряд. Столько козьего помета сжег на алтаре, что аж в носу свербит!

— Ты и запахи чувствуешь? — удивился Велий.

— Если б только запахи. — Я тяжело вздохнула. — Знаешь, сколько неудачников сейчас блюет по подворотням? А еще студенты Академии магов называются! Хорошо хоть шаманы с их мухоморами далеко на севере. А то б вообще каюк! Слушай, у тебя есть что-нибудьот страшных глюков?

— Боюсь, это не глюки, — с каким-то болезненным интересом посмотрел на меня Велий. — Школа экранирована от всякого рода магических нападок, а здесь ты беззащитна, поэтому и начала чувствовать кроме меня и директора всех магов без разбора.

— И что, ничего нельзя сделать?

— Отчего ж? Топор — прекрасное решение любой проблемы!

Я зарычала, но Велий вытащил из стола пузырек с бурой, отвратительно воняющей жижей и, накапав в стакан с вином, протянул мне:

— Пей и спи. Не хватало еще, чтобы у тебя завтра личико было бледным, как у упырицы.

Я, морщась, выпила лекарство и, вяло поблагодарив, ушлепала обратно. Но стоило мне закрыть глаза, как в ушах зазвучала настырная молитва того самого неудачливого ученика, который пытался заморозить воду:

— Боги — Всетворцы, если вы есть и не сильно злитесь на мага Вонифатия, помогите мне, в конце концов! Куда я пойду, если меня вышибут из чертовой Академии? Навоз с вилами кидать, да?

— А почему бы и нет? — хмыкнула я. — Что за чистоплюйство? И недолго думая взяла все в свои руки. — Во-первых! — рявкнула я, глядя глазами Вонифатия на старикашку-педагога. — С такими емкостями мы не работаем! — Стакан полетел со стола. — Где тут помойное ведро? — Из-под рабочего стола клокоча полился серо-зеленый поток вперемешку с кухонным мусором.

— Привет, — повинуясь моему взмаху руки, улыбнулся всем мусорный человек, поправляя прическу из луковой шелухи. — Станцуем? — И он пустился в пляс, разбрызгивая вокруг себя грязный дождь и мерзко почавкивая подошвами. — Бот так, вот так, я танцую краковяк! Я и боком, и вприсядку, все сначала, по порядку!

Глаза учителя вылезли из орбит, но стоило мне ухватить его за руки, чтобы вместе с Вонифатием и человеком пуститься галопом вокруг стола, как он завопил:

— Включите защиту от демонов!

Я почувствовала удар, словно Алия шлепнула меня подушкой, и провалилась в мирный сон без всяких сновидений.

Утром меня еле растолкали. Велий за завтраком все пытался заглянуть мне в глаза и расспросить, как самочувствие, но времени не было, поэтому я только отмахнулась, буркнув, что днем у меня и своих мыслей хватает, чтобы еще и к чужим прислушиваться. Все бурно радовались прибытию Серого Волка, Алия визжала, повиснув у него на шее, словно они год не виделись. Слуги переглядывались, пытаясь определить, к какому виду нечисти относится красивый парень с ранней сединой на висках и странными желтыми глазами.

Часа через два прискакал гонец из кремля, сказал, что нас готовы принять. Мы с помпой вышли из Велиевого дома, у крыльца которого уже стояли три золотые кареты.

— Не слишком ли? — удивилась я, но Аэрон объяснил, что послам Урлака, Лаквилла и представителям нечисти негоже толкаться локтями в одном экипаже. Одет он был в традиционный вампирский костюм, не скрывающий крылья.

Алия, проклиная все на свете, заявила, что ни за что не наденет платье, как бы того ни требовал папа в своих письмах, пришлось срочно искать ей легкую лаковую броню, чтобы придать хоть сколько-нибудь торжественности, а вот с овечкой и богатырями не было никаких проблем, кудрявая даже копытца вызолотила.

Меня же отдали на растерзание мавке, сопроводив наказом, чтобы я выглядела скромно, но ослепительно красиво. Что ж, пришлось смириться, натянуть приготовленное нежно-голубое, расшитое жемчугом платье, застегнуть на шее и запястьях украшения все из того же жемчуга и отдаться на милость подруге. Сонливость меня покинула только в тот миг, когда Лейя запустила гребень в мои волосы, заплетая замысловатую косу и вплетая в нее жемчуг. Все остальное время, то ли из-за бессонной ночи, то ли благодаря зелью Велия, я оставалась в полудреме, равнодушно глянула на незнакомую рыжеволосую красавицу в зеркале, безучастно выслушала комплименты по поводу моего внешнего преображения и позволила отвезти себя в кремль.

От судилища в памяти осталось на удивление мало. Скопище людей гудело как пчелиный рой и затихло при нашем появлении. Мы приветствовали Великого Князя — дебелого, уже немолодого мужчину с властным взглядом, после чего секретарь из жрецов Хорса начал зачитывать суть тяжбы. Папочка Прыща, вначале решительно настроенный содрать с нас три шкуры за оскорбление, видимо, помнил башни, которые я разрушила, покидая его загородный дом, и чем дальше слушал о титулах и званиях пострадавшей стороны, тем больше суровел. А когда всем стало понятно, что я прямая наследница всей северской нечисти, с которой Северскому Великому Князю ссориться не с руки, без разговоров заехал сыночку по роже и, пав на колени, потребовал самой суровой кары для себя и всего рода. После чего было много охов, ахов, всплескивания руками и взаимных уверений в почтении. Правда, покидая кремль, я с удивлением обнаружила на физиономии Прыща два фингала, видимо, покинув большой зал, папа очень сурово объяснил наследнику, с кем не стоит ссориться и о чем не стоит умалчивать.

— Ну что теперь? К Лейиной тетке? — спросил Аэрон, равнодушно полируя брильянтовое кольцо о рукав. Я, закутавшись в соболий палантин, прикорнула на плече «жениха».

— Ты чего сегодня такая? — удивился вампир.

— Красивая? — спросила я.

— Сонная, как сова-сплюшка.

Велий махнул рукой:

— Пусть дремлет, ей это полезно.

— Он меня опоил, — ткнула я в него пальцем и снова задремала.

— Что ж теперь будет? Боги небесной горы, помогите мне! — надсаживался навязчивый Вонифатий, тряся прутья клетки. А огромный, мрачного вида детина бубнил, буравя его неприятным взглядом: — Странно, но следов присутствия демона нет.

Злополучное ведро грязи и мусора стояло посреди лаборатории, и с полдюжины магов глядели на него, заложив руки за спину, пока один из них не ткнул веточкой в жижу и не заметил:

— Обыкновенные помои.

— Ты себе-то в глаз потычь, а! — тут же возмутился мой мусорный человек, вылезая из ведра, и с довольной улыбкой обнял ручищами сразу всех. — Ну что, господа маги, станцуем? — Не успели они возмутиться, как их ноги против собственной воли пустились в пляс. Вонифатий отшатнулся от клетки, видя, как его почтенные учителя вприскочку пустились вокруг ведра, старчески дребезжащими голосами выводя:

— И так и сяк, мы танцуем краковяк!

— Мама! — завопил Вонифатий. — Я не хочу быть магом, лучше уж и вправду навоз кидать! — И пополз в угол клетки, стараясь забиться под дерюгу.

Я почувствовала сквозь сон, как меня трясут за плечи и, успев погрозить незадачливому ученику:

— Давно бы так, — проснулась, хихикая.

Подворье, на которое мы заехали, было широким и Многолюдным. Лейина тетка стояла на крыльце, встречая нас. Ее супруг, высокий, беловолосый, обнимал красавицу Лилию, не торопясь спуститься нам навстречу. Собственно, и дворня не сияла радостью на лицах, им достаточно было бы и одной мавки, без довеска в виде друзей в золоченых каретах.

— Мы рады вам, — чопорно поклонился нам хозяин дома. Аэрон ответил ему не менее учтивым поклоном. Сиятельный сделал неуловимое движение телом, отчего всем показалось, что он поклонился, хотя и на волос не склонил головы. Типичный эльфийский поклон. Волк оскалился, приветливо помахав рукой, мы с девчонками, переглянувшись, сделали реверанс. Эльф неодобрительно покосился на Алию в броне и штанах и пригласил нас в дом.

Лилия поплыла в дом впереди нас, я услышала завистливый вздох парней, который, впрочем, они попытались скрыть — все-таки тетка у Лейи была просто потрясающе красива. Алия не раздумывая ткнула Серого Волка в бок, а я попалась как раз в тот миг, когда шпыняла одновременно Велия и Аэрона.

Стервозная Лилия понимающе подняла бровь, и я ее сразу невзлюбила.

— Разрешите представить вам — Милий из рода Серых лучников, — сразу взял быка за рога хозяин дома, стоило нам войти в трапезную. Назначенный мавке в женихи эльф любезно встречал нас, безошибочно найдя среди вошедших нареченную.

— Полукровка, — громко прошептал Серый, хозяева передернулись.

Милию кровь бросилась в Лицо, Аэрон одернул волка:

— Ты что? Это ж у них смертельное оскорбление.

— Действительно, Серый, — упрекнул волка маг. — У молодого человека и так жизнь нелегкая, а ты еще в глаза тычешь его происхождением. У эльфов с этим сурово — видишь, даже хозяин не нашел другого способа возвысить его, как выдать за племянницу жены.

— А ведь девочку наверняка планировали продать подороже, — сказал тихо Аэрон, лениво оглядывая зал.

Хозяева оцепенели, скрежеща зубами, но прежде, чем Лилия успела вспылить, ее супруг прорычал:

— Подите вон, господа. Мы не желаем выслушивать оскорбления в собственном доме.

— Да что вы, мы и не собирались вас оскорблять, — вступил в разговор Сиятельный, — просто пытаемся понять, по какой такой причине вы согласились на столь недостойную для вашей племянницы партию?

Будь Милий чистым эльфом, он, может быть, и сдержался бы, но примесь человеческой крови сыграла с ним плохую шутку, он в гневе бросился на Сиятельного, чего не стоит делать, если перед тобой маг, вампир и Древний. Сиятельный даже бровью не повел, когда кулак полукровки мелькнул перед самым его лицом. Милий отлетел под стол, сшибая резные стулья. Слуги вбежали в зал, послышался недвусмысленный скрип натягиваемых луков. Мы с подругами стояли тесной кучкой, очень завидуя оставшимся на улице Зоре и Гомункулу, овечка спряталась за нашими юбками.

— Сдается мне, что они это заранее отрепетировали, — догадалась Алия.

— Вот зараза, теперь стой и думай, чем дело кончится, — расстроилась я.

— Я боюсь, — пропищала Лейя.

— Нас не тронут, успокойся, — сказала я, косясь на наконечники стрел. — Во всяком случае, тебя.

Сиятельный тем временем, изобразив бездну скорби на лице, сочувственно покивал:

— Очень жаль, что ваш протеже столь мало походит на эльфа. Но я надеюсь, что в будущем вы сможете из него сделать что-то стоящее.

Лучше б он дал хозяину дома по физиономии, потому что и эльф уже не удержался, заскрипел зубами.

— Не тебе, безродному щенку, об этом рассуждать.

— Я не безродный, — спокойно возразил Сиятельный, — и тому есть доказательства.

— Например, империя, ждущая своего правителя, — вставил Серый Волк. Об этом явно уговора не было, потому что Сиятельный запнулся, а волк, оскалившись, окончательно взял разговор в свои руки (или лапы?). — Школьный псевдоним нашего друга — Сиятельный, как ваше прозвище среди людей — Остролист, что не мешает ему оставаться Иваном Ивановым, владыкой тридевятого царства, древнейшего среди земных. Впрочем, — он сделал вид, будто только что вспомнил, — вы этого помнить не можете, вашего маленького клана тогда еще не существовало.

Мы все уставились на потрясенного Сиятельного, включая мавку.

Серый же тем временем, развернув всю нашу компанию к выходу, спокойно закончил:

— Мы, собственно, и заехали-то сказать, что безмерно благодарны вам за все, что вы сделали для своей племянницы, и сообщить, что заботы о своей невесте наш друг берет на себя. Всего хорошего.

Мы, потрясенные, покинули дом и расселись по каретам. Каждый старался подсесть к Серому Волку. В результате мы все набились в одну, беззастенчиво усевшись на колени к парням.

— Ну и что это значит? — пристали мы к Серому Волку.

— Только то, что я сказал, — с улыбкой ответил он, но нас унять было не так-то просто.

— Кому ты заливаешь?

— Ему не тысяча лет!

— Да кто тебе поверит!

Сиятельный, кашлянув, стал уверять волка, что тот ошибается.

— Ошибся я только в одном — когда Хрустальный ларец с золотым яйцом потерял! — сказал волк. — Матушка-то твоя не совсем человеком была.

Сиятельный побледнел и пробормотал:

— Я действительно вылупился из золотого яйца, но об этом никто не знает.

— Я знаю, — сказал волк и со смехом повернулся к нам: — Да что вы так на меня уставились? Вы же были в тридевятом царстве, сами же яблоки воровали у Афронта, который родился сразу после Великой битвы. Неужто не заметили, что там время просто стоит?

— А нам не до времени было.

— Мы пьяные были, ты же нас споил тогда, — вякнула мавка, а волк покачал головой:

— Нет, женщины никогда не перестанут меня удивлять.

… Поняла тогда Василиса, что не сможет жить без своего Ивана, и, велев верному слуге — Серому Волку заботиться о нерожденном еще сыне, отдала ему золотое яйцо. А сама взяла Иванов меч и выехала в чисто поле на врага. Страшной и неравной была та битва, но по последнему, предсмертному слову ее легла на земли тридевятого царства печать, и скрылось оно от глаз людских до той поры, пока не повзрослеет и не войдет в силу ее сын, чтобы отомстить врагам за смерть родителей.

— Ванечка… — обливалась слезами на плече Сиятельного Лейя, а сам Князь морщился, слыша это имя, хотя в глазах тоже стояли слезы.

— Я поклялся ждать хоть тысячу лет, — продолжал Серый Волк, но раз не росло яйцо, то и время стояло в царстве. Тогда я рискнул вынести его к людям, и надо ж такому случиться — стоило мне только выйти из норы, как налетела невиданная буря, ветром вырвало у меня хрустальный ларец и унесло. Сколько я ни бегал по окрестным лесам, высунув язык, так и не смог найти, даже и в голову не пришло, что тебя подобрал Вук Огнезмий.

— Ух ты! — шумно восхищалась Алия.

— А кем была Василиса? — Сунулась в разговор Лейя, но волк покачал головой:

— Этого даже Древние не знают. Колдунья, чаровница, эльфийка…

— Жаба, — подсказала я.

Все осуждающе посмотрели на меня.

— Да ладно вам, — отмахнулась я. — Лебединой девой она была, мне Анчутка рассказывал. Я тебе потом все подробненько расскажу, как твоего папу охмуряли, — сказала я Сиятельному.

Тот испуганно вздрогнул. Слуги почтительно внимали, с восторгом глядя на того самого Ивана из сказки. Я была уверена, что уже сегодня, еще до полуночи удивительная новость облетит весь Княжев и в кремле вознесут благодарение богам за то, что не допустили ссоры с еще одним императором, хотя жаль, было бы об этом раньше известно Прыщу бы голову отрубили, причем сам папа бы и рубил.

За столом радостно гомонили, строя планы на будущее. Сиятельный робко уточнял размеры своего наследства, а Аэрон радостно трепал его по плечу, называя Ванькой и предлагая Лейе сменить имя на Маньку. Лейя захлебывалась восторгом, в сотый раз выкрикивая, что ведь она себе нагадала красивого и богатого, а ей не верили, и приставала к Алие:

— Ну вот что ты в тот раз в зеркале увидела?

Алия надувала губы, и всем сразу становилось понятно, что ничего, кроме мельтешащей в зеркале мавки, ей не привиделось.

— Я еще сомневался поначалу, — откровенничал уже порядком захмелевший волк, — волосы эти до плеч, манеры, но когда в Засеках мы отмывались, а Верея ляпнула девчонкам, что он украденный сынок императора, задумался, а уж как сказали, что Лейку замуж выдают, — и захихикал, утыкаясь в плечо Велия, — взял Вука за горло и всю правду вытряс. И про ларец, и про скорлупки, которые он на монетки пустил.

А до меня вдруг дошло, и я подпрыгнула:

— А чего ж мы стоим? Поехали Ивану его царство возвращать. Там же люди исстрадались давно…

На лице Сиятельного мелькнул испуг, который он мужественно подавил, твердо сказав:

— Ну если это так надо…

— Надо, — поддержала меня Алия.

— Конечно, надо! — заверещала Лейя.

Я толкнула ее в бок:

— Вы только посмотрите на нее — уже горностаевую мантию примеряет.

Возникла сутолока — мы порывались вскочить, а дружки усадили нас обратно, объясняя, что такие дела с кондачка не делаются, еще неизвестно, в каком месте проявится государство Сиятельного. Ведь недаром говорят, что за тридевять земель. Значит, точно где-то у черта на рогах.

— В любом случае, — сказала овечка, кладя голову Князю на колени, — под молодильные яблочки тебе какой угодно кредит дадут. Хочешь, я по совместительству буду казначеем и у тебя?

Сиятельный посмотрел в ее честные-пречестные глаза и не смог отказать.

Когда мы же начали засыпать прямо за столом, самый трезвый из нас — Велий сказал, что пора заканчивать с разгулом. Мы дружно замахали руками и выразили решительное несогласие, пьяная Алия кричала, что это за сказка, если в конце нет пира горой? И вообще она желает танцевать с императором. Мы ее поддержали, намекнув, что тоже не прочь этим заняться, а Велий, если ему невмочь, пусть идет и спит. Но этот бирюк не пожелал отдать нам дом на разграбление и сидел, затыкая уши, когда Зоря и Гомункул взяли в руки свирели, а мы принялись под их нестройный гуд отплясывать, причем Сиятельный даже в этой какофонии умудрялся уловить какой-то ритм и был со своей Лейей самой красивой парой. Алия, например, просто висела на волке, объясняясь ему в любви. У нас с Аэроном тоже получалось неплохо, но мне почему-то все время казалось, что мы танцуем разные танцы. Закончилось тем, что я все-таки наступила на подол своего платья и рухнула в объятия Велия, как-то неожиданно обнаружив себя уже перед дверью своей спальни.

— Все, давай спи, — сказал маг, подталкивая меня к двери.

— А поцеловать? — закапризничала я. Он чмокнул меня в нос, я надулась: — Это что такое, а? Обслюнявил, как собака! Чмокнул, и все? Иди гуляй? А где ласковые слова, чувства? Ты мне, между прочим, ни разу даже в любви не признался. — Я уперла руки в боки, чувствуя, как коридор плавно покачивается. — Ну говори, ты меня любишь?

— Да люблю, люблю. — Велий попытался втолкнуть меня в комнату.

— Нет, это надо говорить на коленях, — уперлась я и почувствовала, как слезы обиды застят взор. — Ты меня не лю-убишь, — на манер Лейи затянула я, — ты мне даже цвето-очков ни разу не дари-ил.

Велий негодующе закатил глаза, схватил меня в охапку, а я удивилась знакомому ощущению — видимо, так меня сюда несли, но даже когда он меня бросил на кровать, я все не унималась:

— Ты не романтичный, из тебя доброго слова клещами не вытащишь! Маг!

Стоило мне закрыть глаза, как меня тут же начали расталкивать:

— Вставай, вставай, засоня! В карете доспишь!

— Я не хочу! — вяло отбивалась я, вцепляясь в подушку. Но какое там! Меня выволокли из-под теплого одеяла и сунули ногами в тапки. Хорошо, что я легла не раздеваясь.

— Что за спешка? — раздирая рот зевком, спрашивала Алия, хоть и одетая по-дорожному, не до конца проснувшаяся.

— Из дворца делегация, — сделал страшные глаза Аэрон, — приглашают царя Ивана в гости к Великому Князю. Там весь двор у Велия знать истоптала.

— Послать их всех! — махнула я рукой, не открывая глаз. Мавка, высунувшись из своей комнаты, поинтересовалась:

— Где знать? В каком окошке? — и пошлепала к окну махать им ручкой. Серый Волк едва успел ее отдернуть:

— Ты что? Мы уже уехали, мы вчера еще уехали, нет нас дома.

— А-а, так мы уже едем? — догадалась я. — Тогда я посплю, вы не против? — Я хотела было опуститься на пол, но меня встряхнули как куклу. — А, что? Уже Веж? — Но вокруг были все те же лица. — Какой жуткий кошмар!

— С этой все ясно, — донесся до меня, как сквозь вату, голос Велия, я почувствовала, как он меня поднимает на руки, и обрадовалась.

— Нет, мне не очень нравится столица, — сонно бормотала я. — Вчера не спала, сегодня опять спать не дают. — Потянуло холодом, я открыла глаза. Мы стояли у потайной двери. Лейя весело скалилась, лежа на плече Сиятельного, и даже Алия, увидев, что ее подруги путешествуют с комфортом, взобралась на спину Серого Волка, хотя сна у ней не было ни в одном глазу.

— Разграбив город и похитив женщин, завоеватели укрылись в темных норах, — заключила я, окончательно засыпая.

Проснулась я от одуряющего запаха черемухи. Она стояла охапками в огромных вазах, и стоило мне открыть глаза, как заводная шкатулка тренькнула крышечкой и зазвенела нехитрой мелодией. «Я безумно тебя люблю» — было написано на расписной открытке.

— Вот. — Блаженно жмурясь, я откинулась на подушку. — Может же, когда хочет. — И тут же подскочила, испугавшись, что это сон.

«Это не сон», — прочла я на открытке с голубками.

— Ах ты маг! — хмыкнула я.

«А как же!» — появилось на открытке. Я ткнула надпись пальцем, и она завалилась набок, сменившись другой: «И все равно я тебя люблю».

Как после такого можно вставать? Да и зачем? Что мне хорошего могут сказать учителя? Нет, если бы сегодня были занятия по магии…

Но как-то так внезапно получилось, что стоило нам приехать, как все захороводились вокруг Сиятельного, будто до этого его в глаза не видели. А мне только ручкой махнули, вроде того, что давай, занимайся по расписанию.

Я зевнула и сладко потянулась. По коридору, топоча копытцами, пробежала овечка и ткнулась головой в нашу дверь.

— Ты что? Еще спишь?

— А что делать? — улыбнулась я.

— Засоня! Подружки вон с утра подхватились.

— Подружкам хорошо. У них есть чем заняться. — Лейю от Сиятельного не мог оторвать даже директор, а к Алие прикатил папа, требуя подробного рассказа о визите к Великому Князю.

— Кто-то бате стуканул, что я заженихалась, — сообщила, вытаращив глаза, лаквиллка, но Серый Волк твердо взял ее под локоток, и они, не успев шагнуть за порог родной Школы, растаяли в ночи. Я посмотрела им вслед.

— Надеюсь, они не сбежали?

— Нет, волк от ответственности не бегает, — уверила меня овечка. — Главное, чтобы ему сразу бока не намяли, а потом разберутся.

Теперь я была самовластной хозяйкой комнаты, и Велий дарил мне цветы. О чем еще мечтать девушке? Какие, к лешему, уроки?

— Марш, марш на демонографию! — прикрикнула на меня овечка, явно не понимая моего настроения.

— Мне неохота! — заканючила я.

— А мне, думаешь, охота? Я вам и комендант, я вам и казначей, я вам и шут балаганный — так ведь терплю, ни слова протеста! — И она грубой силой выпихала меня из комнаты.

— Привет. — Я помахала всем ручкой. — Скучали?

Господин Рагуил благодушно глядел на меня, облокотившись на преподавательскую кафедру, а демоны скалились, и я готова была дать голову на отсечение, что никакой демонографией они до моего прихода не занимались, а травили анекдоты.

— Та-ак, — протянул Рагуил, — наконец-то явилась краса и гордость нашего класса госпожа Верея. — В таком случае мы, надеюсь, не будем тянуть и попросим госпожу Верею рассказать что-нибудь интересненькое.

— Просим, просим! — захлопали остальные, а Рагуил полез в свою тетрадку и с удивлением обнаружил:

— О! Да у нас сегодня зачет по высшим иерархам!

Я обреченно прошла к кафедре, плюхнув сверху Рагуиловых свои тетради:

— Вы не возражаете, если я буду пользоваться конспектами?

— Ну что вы? Какие могут быть возражения? — улыбнулся демон.

Я зарылась в кучу тетрадей. Культурология, мифотворчество, общие предметы… Интересно, а где демонография?

— Мм… — Я обвела безнадежным взглядом замерший в предвкушении класс.

Рагуил по-отечески улыбался, причем зеленый глаз озорно светился, а красный был почти прикрыт толстым веком, но и того маленького проблеска огня, что падал на меня, вполне хватало, чтобы собраться.

— Не дождетесь, — буркнула я и, раскрыв тетрадку по мифотворчеству, уставилась в раздел «демоны», где было про демонов написано буквально две строчки. Правильно, зачем мне записывать про них в мифотворчество, если у меня есть тетрадь по демонологии? Жаль, сегодня я ее не взяла.

— Демоны, — заговорила я, — это боги данного мгновения. Класс зааплодировал, я раскланялась. — Они неосязаемы, неуловимы и невидимы. — Рагуил крякнул, а я потребовала тишины, потому что невозможно сдавать зачет, когда вокруг тебя ржут. — Есть кратковременные демоны, которые налетают на человека, совершают какое-либо необратимое действие и исчезают. Но есть и долгоживущие демоны, которые влияют на судьбы целых народов или покровительствуют избранным. Вот. — Я перевела дух, косясь на учителя.

Рагуил был явно не против этой абракадабры, беда в том, что на этом мои знания о высших иерархах заканчивались, ни имен их, ни взаимоотношений в памяти не отложилось. Поэтому я, как всякий нормальный ученик, которому своя шкура дорога, решила вильнуть в сторону.

— Например, мы видим продолжительное влияние одного из таких демонов на семью.

Взгляд мой упал за окно, где Зоря, по своему обыкновению, гонял волкодлаков. Краем глаза я заметила, как злокозненный Анжело достал из-под мантии какую-то коробочку и дунул в нее. Я хотела возмутиться, помня, что добром такое не кончается, но тут мой язык вместо стройного рассказа про Илиодора-царя, у которого демонических событий случалось выше крыши, понес такую ахинею, что я со страху вцепилась в кафедру:

— «Жила-была Параскева-3асечница, женщина скромная, тихая, домовитая, но незамужняя. Так уж случилось, что природная стыдливость мешала ей выйти замуж. Придут к ней свататься, а она вся зарумянится, покраснеет и скажет: «Нет». Потом плачет, одной-то век вековать скучно, да и детишек хочется. Вот случилась однажды буря и непогода, а у Параскевы корова потерялась, идет она, гонит ее домой, а по дороге ей старичок тщедушный такой, сморщенный, в чем только душа держится. А на спине у него вязанка, чуть не придавила горемыку.

— Что ж вы, дедушка, так себя надсаживаете? — воскликнула Параська. — Дайте я вам помогу. — И взвалила вязанку на свою спину. — Где вы живете, дедушка? Далеко ли идти?

— Ой, далеко, доченька! — вздохнул дед. — Живу я во сыром бору, во густом лесу, за мшистым болотом, на горочке.

— Что ж вы там кушаете, дедушка? — удивилась Параська.

— Кушаю я там сухие корешки да мухоморы, — ответил дед.

— С кем же вы там живете?

— Со зверем лесным да жабами болотными, — закручинился старый.

— Да как же так можно?! — посочувствовала ему Параскева. — Я вот среди людей живу, а все равно одна-одинешенька.

Старик покачал головой:

— Не ходи со мной, девица, далеко это и тяжело. Будешь ты на болото ходить — станут тебя люди ведьмой называть, всякие гадости рассказывать, перестанут женихи захаживать, не будет у тебя детушек, не будет утешения в старости.

Но Параська его и слушать не хотела, нельзя старого человека одного бросать, и все. Так и стала с тех пор ходить к нему каждый день во сырой лес, за мшистое болото, на горочку. Люди стали про нее нехорошее говорить и пальцем показывать. 3а три года перевелись женихи, дом обветшал, и стала она нелюдимкою, самой настоящей ведьмою.

Вот прошло еще три года, уработалась Параська в доме у старика, сидит, отдыхает, а старик сверлит ее тяжелым взглядом и спрашивает:

— Не жалеешь ли ты, девица, что помогла мне, убогому?

— Нет, не жалею, дедушка, — отвечает Параська.

— И не будешь. — И провалился старик сквозь горушку вместе с избушкой своей. А в том месте, где он провалился, родник студеный забил. Расстроилась Параська, что последнего знакомца потеряла, напилась из родника и пошла домой, а наутро проснулась брюхатая. И в срок родилось у нее три сына: Вечерка — на вечерней заре, Полуночка — в полночь и Зорька — на утренней заре. Двое славных да румяных, а Зоренька головкой слабенький. Уж как Параська его ни выхаживала, какие только слова ни нашептывала, сынок только гукал да слюни пускал. А еще был у него один недостаток — как увидит что блестящее так в карман и положит. А мама удивляется:

— Откуда в кармане у убогого золотые денежки?

Все думала, наивная, что люди добрые дают. Вот выросли братья и пошли по весне наниматься в работники. Идет Вечерка по дороге, а навстречу ему старикашка — хилый, убогий, в чем только душа держится. Говорит:

— Здравствуй, добрый молодец, куда путь держишь?

— Хочу плясуном наняться, никто меня не перепляшет.

Старик ему предложил об заклад побиться:

— Если ты меня перепляшешь — возьму тебя в работники, будешь в золоте ходить, с золота есть. А коли нет, то бесплатно на меня работать станешь. — Достал гусли-самогуды да как давай с молодцем выплясывать.

Упал без сил Вечерка да сквозь землю с дедом и провалился.

Шел этой же дорогой Полуночка и тоже повстречал старика.

— Здравствуй, добрый молодец, куда путь держишь?

— Иду в работники наниматься, — отвечает Полуночка.

— А что умеешь?

— Боец я знатный, нет меня на свете сильнее.

— Ой ли? — усмехнулся старик. — Давай проверим, если ты меня, старого, победишь — возьму тебя в работники, будешь в серебре ходить, с серебра есть. А нет — будешь мне служить задаром.

Молодец и согласился, но смеялся недолго, потому что старик вытащил из-за пазухи бей-дубинку, и так она парня отходила, что Полуночка только пощады просил, а как попросил — так они вместе со стариком сквозь землю и провалились.

Попался этот старик и Зорьке. Старик ехидно улыбается и спрашивает:

— Куда идешь, добрый молодец?

А Зорька только гукает, да пукает, да слюни пускает. И так к нему старик подступался, и этак, да что с убогого взять? Махнул он рукой, хотел медную монетку подать, хотел развязать кошель, хвать, а кошеля-то и нету. И дубинки нет, и гуселек. Накинулся он с кулаками на Зорьку. А тот нечаянно дубинкой махнул, по струнам пальчиком задел, и началась потеха с перезвоном. Танцует старик да охает от ударов.

— Что хочешь сделаю, только пощади! — взмолился несчастный.

Тут Зорька и подал голос впервые в жизни: хочу, мол, стать добрым молодцем, красавцем и разумником. Провалился старик сквозь землю, и там, где он в землю ушел, родник забил. Вот Зорька напился, умылся и стал добрым молодцем. И раз стал разумником, то сразу догадался, где его братья. Грянулся грудью оземь и проломился в Подземное царство.

Смотрит — стоит он посреди Золотого царства, змеи вокруг шипят, а двенадцатиглавое чудище сидит — золотое яйцо охраняет. Приглянулось яйцо Зорьке, выпустил он бей-дубинку, она всех змей и поприбивала, а Зоря чудище придушил. Забрал богатырь яйцо, идет дальше. Смотрит — Серебряное царство, кругом жабы зубастые, а шестиглавое чудище серебряное яйцо охраняет. Прибил он жаб дубинкою, чудище придушил, яйцо забрал. Идет дальше, видит Медное царство, совсем пустое. В гнезде медное яйцо и совсем маленький змееныш его охраняет. Одним щелбаном Зоря его прибил и пошел дальше. Прошел все медное царство, вышел на свет божий. Закручинился, что братьев не нашел, да как хряпнет золотым яйцом оземь. Вышел из него Вечерка, глазами хлопает, ничего не помнит. Расколол тогда Зорька второе яйцо, вывалился из него Полуночка, ручищи — во! Ножищи — во! Повертел Зорька третье яйцо, никак не может сообразить, что же в нем лежит, Видно, сила родниковая перестала действовать, проколупал он тайком от братьев в яйце маленькую дырочку, а оттуда как хлынет нечисть да как разбежится по всему свету! Пришлось братьям за оружие браться и по свету отправляться, чтобы всю нечисть обратно в яйцо загнать. Так и ходят с того времени дозором. Вечерка — весь в золотой пыли, Полуночка — ручищи — во! Ножищи — во! И Зорька гукающий».

Я облокотилась о кафедру, вывалив язык, как отдышливая собака, даже сил на то, чтобы показать Анжело кулак, не было.

— Очень интересно, — подал голос молчавший до этого Рагуил. — А где же тут, позвольте узнать, высшие иерархи?

— Ну не простые ж демоны все это провернули! — просипела я. — Столько нечисти на свет выпустили! — Это был аргумент убойный, даже Рагуил не нашел к чему бы прискрестись. Он только поинтересовался именами сих великих деятелей навьего царства, но я сказала, что это великая тайна и тот, кто ее знает, — не жилец, а тот, кто подробностей хочет, пусть вон к Зоре идет, или к его среднему братцу — Гомункулу, или к старшему брату — Сиятельному.

— Ладно, удовлетворительно, с натяжкой, — согласился Рагуил.

— А почему это удовлетворительно?! — ожила я. — Да я так долго говорила, что за одно это можно уже хорошо поставить!

— А можно и неуд, — задумчиво почесал рога Рагуил.

— Хорошо, уд, но только из уважения к вам, жестокосердный вы наш, — пошла я на попятную, и пока класс гоготал, прошествовала к своему месту, не забыв стукнуть пачкой тетрадей по голове Анжело.

— С-староста, — прошипела я.

— Сказительница, — оскалился демон.

— Ну и поскольку у нас есть еще маленько времени, — учитель потер когтистые лапы, — мы еще успеем провести маленький письменный экзамен.

Я ойкнула, уткнувшись лбом в парту.

— А чего тянуть? Год-то заканчивается, — сказал Рагуил.

Я макнула перо в чернила и приготовилась внимать.

С подругами я встретилась только во время обеда. Лейя есть не могла, сидела как на шиле, глупо улыбалась и болтала взахлеб, так что понять ее было совсем невозможно, но видно было, что счастлива она просто жуть! Записные школьные красавицы смотрели на нее с ненавистью, считая, что мавка уволокла у них из-под носа жениха. Вдруг сразу выяснилось, что Сиятельный и той-то глазки строил, и этой комплимент сказал, а все счастье досталось этой выдерге болотной.

Алия сидела красная как бурак и молчаливая. С тушеной бараниной она разбиралась, как с личным врагом. Может, потому никто и не подошел к нашему столу, чтобы сказать злое слово мавке.

— Ты чего такая хмурая? — спросила я подругу. — Что папа? И вообще, как прошло знакомство жениха с родителем?

Алия засопела, глаза вспыхнули, она расстегнула куртку и показала разорванное плечо. Рана, к счастью, уже заживала, на Алии вообще все заживало как на собаке.

— Сцепились, как кобели. Думала, головы друг другу пооткусывают. И главное, охрана эта долбанная…

— И что?

Алия отмахнулась:

— Ай, дал батя денег хозяину гостиницы на постройку новой, не такая уж она и великая была.

— Да плевала я на эту гостиницу! — Я стукнула ложкой по столу. — Я про Серого спрашиваю, отец-то что сказал?

— Чтоб духу его в Школе не было, пока я не выучусь.

— А потом?

— А потом он, может, и сам от старости помрет. Батя, во всяком случае, на это очень надеется.

— Ага, помрет он! Тысячу лет не помирал, а тут вдруг помрет.

— Вот и я бате это сказала, а он мне в глаз.

— Ну и нравы у вас.

— Это… — затоптался у нашего столика Зоря, — вас директор кличет. Покушаете — и к нему.

— Ага, сейчас и мне в глаз.

— За что?! — удивилась Лейя.

— Феофилакт Транквиллинович найдет. Для похвалы еще ни разу не вызывали.

— Ну давай, — сказала Алия.

Я встала, и тут по залу разнесся дружный гогот: с обреченным видом к раздаче топал бельчонок в кокошнике и сарафане. Овечка подталкивала его носом:

— Давай, топай, некогда переодеваться! А вы не ржите, кони!

Я, добравшись до директорского кабинета, осторожно постучала.

— Входите, госпожа Верея. — Феофилакт Транквиллинович сидел за столом, обложенный толстыми, как гроссбухи, учительскими журналами. Напротив него в кресле восседал Велий, а за спиной Велия стоял Анжело, опасливо стреляя на директора глазами.

— Вот, отчитываю старосту вашего курса, — обрадовал меня Феофилакт Транквиллинович, — за вашу неуспеваемость.

— А чего у меня с неуспеваемостью, у меня хорошо с неуспеваемостью, — насупилась я.

— Я бы даже сказал, что у вас замечательно с неуспеваемостью, — развеселился директор. — Поэтому мы с господином Велием решили, что вместо практики будете вы у нас подтягивать «хвосты». А, памятуя вашу неудержимую страсть к книгам, еще дадим маленькое поручение — навести порядок в архиве, тем более что господина Гомункула у нас временно изъяли на общественные нужды.

Я зыркнула взглядом на «господина Велия», пообещав ему кровавую расправу сразу после того, как он выйдет в коридор. И сдержала свое обещание, сильно сожалея, что я не Алия, а то отгрызла бы ему сильно умную голову.

— Ты белены объелся, да? На полтора месяца в подземелье укатать решил? Что я тебе плохого сделала?

— Погоди! — отбивался Велий. — Чего ты накинулась как полоумная! Это директор придумал с архивом!

— Не ври! Мне хоть в глаза не ври! Ты как с Анчуткой переговорил, так вообще меня из Школы выпускать перестал! Думаешь, я не вижу? Думаешь, что такая глупая, да?

— Ну тебя, сумасшедшую. — Велий отодвинул меня в сторону, одергивая суконную куртку. — Никто тебя цепями к архиву приковывать не будет. Гуляй, где хочешь. По Школе. — Он засмеялся и бросился наутек, потому что я решила сделать из него чучелко для архива.

Вечером Аэрон утешал меня:

— Да ладно тебе, Верея, дуться. Подумаешь, практика в Школе! У меня вообще дурное предчувствие, что этим летом невеста бросит, но я же не переживаю, что холостяком помру!

Алия, до этого мрачная, потому что рядом нет Серого Волка, грохнула кулаком по столу:

— Поеду в этот Волчий лес и поубиваю всех! Порву, как Тузик шерстяной носок!

— О, как девицу-то распирает, — шепнул Аэрон.

— А может, Серый прокрадется к тебе в лес? — Лейя закатила глазки и так прижалась к Сиятельному, будто хотела врасти в него. Алия, тяжело вздохнув, проворчала, что такому счастью не бывать, потому что глупый Серый под нажимом бати дал Феофилакту Транквиллиновичу слово — не беспокоить ученицу во время практики.

— Зря. — Аэрон покачал головой. А я ухватила подругу за руку и потащила ее в коридор.

— Алия, а ты как относишься, ну-у, к противоположному полу?

Алия попятилась, пытаясь отцепить мою руку от своей куртки.

— Ты, Верея, случаем, не перезанималась? Голова не болит? Не кружится?

Я скрипнула зубами:

— Это ты двоечница! Естествознание перечитай. О половозрелых самках оборотня особенно. Ты лучше послушай меня. Волчий лес, он мало от Заветного отличается. И там ты не девкой румяной бегать будешь.

Алия побледнела:

— Ты на что намекаешь?

— На то, что меры надо принимать заранее, сейчас, а то потом поздно будет!

Лаквиллка смотрела на меня непонимающими глазами.

— Вот вернешься ты к бате брюхатая, то-то он порадуется, как ловко Серого отшил, а уж как Серый будет рад! Два дурака! Матери-то твоей нет, чтобы рассказать им про оборотней!

— Я сбегу! — взревела Алия и бросилась собирать вещи. Сидящие в комнате с удивлением уставились на зареванную Алию, не понимая, что происходит. И только смекнувший что-то вампир поинтересовался:

— Ну и куда ты собралась?

— К волку, в его логове буду жить.

— А не боишься, что на полдороге скрутит?

Лейя, все это время недоуменно хлопавшая глазами, поинтересовалась:

— Что происходит?

— Расстраивается, что на два месяца в глухомань закатают, сиди, вой там волком на луну, — пояснила я и перевела разговор на другое: — Ну а у тебя, Вань, как дела?

Сиятельный в который раз вздрогнул. В общем-то и у него жизнь пошла кувырком, мало того что вся нечисть Заветного леса явилась полюбоваться, так ему теперь предстояло знакомиться с историей собственного государства, с географией, со всеми государями, которые вокруг его царства будут находиться, и, на всякий случай, с остальными, мало ли, вдруг Феофилакт Транквиллинович просчитался с местом появления его вотчины.

А Анчутка еще и пугал, пытаясь вспомнить, не от тридевятого ли царства, тридесятого государства он отрывал остров Буян? А я Ивана радовала веселыми историями о Лихе, которая, может статься, будет бесплатным приложением к империи.

Велий вошел так непринужденно, что я возмутилась. Вспомнила, что давно не пускала в ход свои способности, и решила тут же, не вставая с кровати, сдать экзамен по сложной магии. Из тумбочки с утробным воем вывалилась свора моих конспектов и, скаля зубы, пошла на мага, зловеще поигрывая страничками.

— Кыш в архив! — рявкнул на них маг. Конспекты, завизжав, выскочили из комнаты, устроив в коридоре переполох.

— Эй! Куда?! — подпрыгнула Я. — Мне ж еще «хвосты» сдавать!

Но Велий решительно усадил меня на кровать, выудил из кармана помятый букетик фиалок и, встав на одно колено, проникновенно попросил прощения:

— Если я и сделал что-то, то только для того, чтобы не расставаться с тобой, не беспокоиться, где ты, и каждый день тебя видеть.

— В общем, только о себе и думал, — проворчала, сунув голову в дверь, овечка — Типичный самец.

— А как же конспекты? — пропищала я.

— Да ладно тебе! — Велий поднялся на ноги и отряхнул колени. — Что ты, их за полтора месяца не отыщешь, что ли? — Увидев мои сжатые кулаки, поспешно добавил: — Зато мы все время будем вместе.

— Подлиза, — отстранила Велия овечка, — пойдем, рыжая, надо пошептаться.

— Что сегодня за вечер! — воскликнул Аэрон. — Эта рыжая со всеми успела пошептаться!

Я показала ему язык, но овца нетерпеливо дернула меня за подол, и я выскочила в коридор, уткнувшись носом в мосластого, робко озирающегося мужика.

— Вот, Степан, — обратилась к нему овечка, — покажи.

Немного стесняясь, Степан протянул яркий лубок, на котором богатырь Еруслан седлал пернатого змея. Я похвалила, а овечка затопотала ногами.

— Да ты не понимаешь, не понимаешь! — закричала она и понизила голос: — Он лубошник, а у тебя архив. — Я все еще ничего не понимала, овечка притопнула Копытцем. — Если мы нарисуем подлинные похождения Древней нечисти, да с выписками из документов… — Овечка подмигнула.

— То Древние нас на много-много маленьких ягнят порвут? — договорила я за нее.

— Но мы же не станем подлинную историю писать, а что-то на нее похожее, можем имена поменять и подписать, что автор за случайные совпадения ответственности не несет. Тебе четверть от дохода.

— Половина, — отрезала я. Овечка, попыхтев и обозвав меня вымогательницей, согласилась.

— Насекретничалась? — с ухмылкой спросил Велий, а я задрала нос. Еще неизвестно, кому будет хуже от того, что я попала в архив!

Последняя неделя перед практикой прошла в суматохе. Лейя летала на крыльях любви, не замечая угрюмости Алии и Аэрона, и, расчмокав всех на прощание, укатила с Сиятельным в золотой карете в международное турне. Ей, как будущей императрице и по просьбе будущего императора, вместо практики вышла увлекательная поездка. И хотя Феофилакт Транквиллинович вздохнул, сказав, что так не годится, ничего хорошего из недоученных императриц не вырастало, он все же сдался. Однако пойти на уступки Алие не согласился, заявив, что это не его прихоть и от того, что вилколак останется здесь, в Школе никому легче не станет.

Я велела Алие крепиться, ни в коем случае не перекидываться в волка и не снимать колечка, пообещав, что я что-нибудь обязательно придумаю. Хотя что можно придумать — не представляла.

Школа опустела, как и в прошлом году, даже неугомонная овечка укатила в Княжев. Домовые занялись мелким ремонтом, на этажах запахло краской, и шаганельзя было ступить, чтобы не извазюкаться в извести. Даже обедать мы стали в летней кухне, которую Гуляй быстро организовал в парке. Кушать в окружении мелкой нечисти было не в пример веселее, чем с учениками, но делать это приходилось с опаской. Мало того, что в мою тарелку постоянно кто-нибудь норовил залезть ложкой, туда еще все время пытались кинуть какую-нибудь гадость, а чтобы скамейку клеем намазать или во время еды отрезать у сапог подметки, это и вообще легче чиха. Кормила нас в основном шишимора Дунька; сама росточком в локоть, она важно разгуливала по столу, как по проспекту, играючи размахивая половником вдвое больше нее и беззастенчиво суя нос в чужие миски:

— Чего не едим? — постукивала она сапожком, глядя мне в глаза. — Невкусно?

— Очень вкусно, — уверяла я, только сумасшедший может сказать правду шишиморе в глаза, — уработалась, чахну в архиве.

— Куда лапу тянешь? — визжала Дунька, с медным звоном опуская половник на голову сажевого бесененка, чтобы отобрать, обтереть о фартук и вернуть на законное место в мою тарелку кусок курицы. Кушай, кушай, деточка. На вот тебе еще конфетку. Вкусная, сладкая.

Конфетка эта выглядела так, будто ей угощалось уже не первое поколение нечисти.

— Спасибо, в архиве съем.

— Алхимикусу только своему не давай, — посоветовала шишимора. — Кстати, чего это он не ходит за общий стол? Брезгует?

— Что вы, — махала я руками, — отвык просто.

Алхимик, надо сказать, оказался на удивление молодым, и от паука, к моему счастью, в нем осталась разве только привычка одеваться в черное. Иногда он разбивал колбы, ошибочно полагая, что у него все еще восемь рук, и как-то раз за чаепитием признался, что чувствует себя так, словно по непонятной причине свел глаза в кучу и теперь испытывает огромное желание развести их обратно.

— Вы еще и моргать забываете, — сказала я ему.

Он хмыкнул и углубился в чтение неведомого мне фолианта. Вообще алхимикус испытывал просто сказочную любовь к книгам и сильно обеспокоился, когда я принялась наводить в его хозяйстве порядок, даже сбегал к Феофилакту Транквиллиновичу, и директор долго его уверял, что никакого вреда от моего вмешательства не будет. Алхимикус поверил ему на слово, но все равно ревниво следил за всеми моими действиями.

Так что я старалась ничего не трогать без него. А уж когда на третий день моего заточения в подземелье появился Велий, я поняла, что практика, как и учеба в этом году, полетит кувырком. Сначала маг заявил, что у меня сегодня выходной, потом сказал, что у него выходной и было б хорошо, если бы мы прогулялись, а на третий раз в архив спустился Рогач и предупредил, что сейчас будет заниматься дезинсекцией. И раскупорил бутыль с такой гадостью, что она нам чуть глаза не выела.

Сидя на полюбившейся скамейке в конце парка, мы наблюдали, как нанятые рабочие размечают место под котлован, чтобы строить еще одно крыло. Школы. Стоял визг, шум и ор. Основная проблема, как я поняла, заключалась в том, что невозможно было и парк не сократить, и Школу расширить. В конце концов я не выдержала, подошла к высокой комиссии, которую возглавлял Феофилакт Транквиллинович, и предложила построить им одну маленькую, изящную красивую башенку, в которую мы с Велием уж как-нибудь попытаемся впихнуть все необходимые хозяйственные постройки.

— Мне даже пытаться не надо, у меня уже есть опыт свертывания пространства, в крайнем случае используем «купи слона за деньги».

— А как же оттуда ученики выходить будут?

— Да уж как-нибудь выйдут, — отмахнулась я. — Хотя зачем им выходить? Они же учиться туда приедут! Вот пусть и сидят там весь учебный год. А на праздники мы можем печати срывать и выпускать их. В конце концов, нечего нечисти по округе шляться.

После этих слов директор как-то удивительно оживился, словно я подсказала ему стоящую идею. Высокая комиссия решила посовещаться, и битый час они махали руками и кричали: одни доказывая, что сэкономят кучу денег, это ж сколько можно впихнуть в одно строение, а другие говорили, что, прежде чем впихнуть, надо это построить.

— А план пожарной эвакуации? А если запалят изнутри? Она же, рыжая, и запалит! — кричал Злыдень.

— Я бы на твоем месте драпал бы куда-нибудь в укромное место, — посоветовал мне подошедший Велий, — пока они твой план к действию не приняли.

— Почему это?

— Тебе же собственные дружки голову оторвут, если узнают, что им год по твоей милости взаперти сидеть. Да и сама ты там же куковать будешь, считай первая претендентка.

Я в панике заметалась, как глупая птица, угодившая лапой в силок, но тут Феофилакт Транквиллинович, подойдя к нам, сначала поблагодарил за предложение, а потом сказал, что оно совершенно не подходит.

— Но мы можем попытаться сделать свернутую сферу проницаемой, — тут же влез Велий, а я стала с улыбочкой дергать его за рубаху. Маг аккуратно наступил мне на ногу, подмигнув.

— Охота тебе париться в этом архиве, особенно после этой дезинсекции? — увещевал он меня позже. — Никто ж не говорит, что ты должна это сделать. Пытайся себе на свежем воздухе, развивай талант, маши руками.

— А «хвосты»? — поинтересовалась я, не очень веря, что на свете бывает такое счастье.

— Ну, — маг взъерошил волосы, — а вдруг у тебя получится, тогда «хвосты» простят.

— Понятно, — вздохнула я, — значит, бросать зубрить еще рано.

— Да ладно тебе. — Велий привлек меня к себе.

Надо сказать, что он последнее время вообще сильно исправился, распушил хвост, начал говорить комплименты, дарить подарки и заваливать комнату охапками цветов. Если бы еще на этаже так олифой не воняло, то было бы просто здорово.

— Пойдем сегодня в Веж? — спросила его я. — Говорят, цирк приехал.

— Нет, — поморщился Велий.

— А-а, значит, не хочешь меня за стены Школы выпускать?

— Да при чем здесь это? — неискренне завозмущался Велий.

— Вот и оставил бы гнить в архиве, а то поманил девушку сладким пряником, обнадежил…

— Ой, да пойдем мы смотреть этот цирк. Вот прямо сейчас встанем и пойдем. — Он дернул меня за руку со скамейки и решительным шагом направился к воротам. Очень умный ход, на мне был только рабочий халатик, но я назло не стала упираться и визжать, что у меня затрапезный вид, а прибавила шагу, ожидая, что он выдумает.

Но маг только скалился и тащил меня за руку, пока мои нервы не сдали и в воротах я не уперлась, обиженно вереща:

— Ладно, ладно, убедил, не пойду я в таком виде!

— Тогда переодевайся, — потребовал Велий, я даже собственным ушам не поверила:

— И ты будешь ждать? И не сбежишь?!

Он закатил глаза, всем видом показывая, что не желает разговаривать с такой дурой. Я со всех ног припустила в свою комнату, переоделась, причесалась и выплыла к нему этакой милой горожанкой, правда всю дорогу ожидая, что, науськанный Велием, кто-нибудь из рабочих опрокинет на меня краску или известь. Но все обошлось. Он предложил мне руку, и мы чинно и важно отправились в город.

На заставе я с грустью отметила, что мои портретики порядком повыцвели, и попеняла вежицкой страже, в ответ на что они, вытянувшись во фрунт, обещали исправиться.

— Ты действительно хочешь в этот цирк?

— А что?

— Да нет, просто я не очень люблю эти балаганы.

— А мне нравится, — возразила я. — С ними часто менестрели путешествуют, сказители, причем неплохие. Опять же пряники, карусели, всякие завлекалочки.

Велий покорно вздохнул и поинтересовался:

— А как у тебя с голосами? Маги всякие не досаждают?

— Досаждает один, — призналась я, — Велием кличут.

— Ах вот как. — Он насупился, но быстро просветлел — вспомнил, что мы не в Школе. — Ладно, вернемся домой, там обижу.

Я хмыкнула, и мы отправились получать удовольствие от прогулки. А на разные голоса в голове я давно перестала обращать внимание, привыкла.

Засыпала я уже за полночь, вволю насмеявшись, накружившись, полная впечатлений. Засыпала порядком, хоть и ставшим привычным, но ненормальным, как и вся моя жизнь. Потому что маги после поездки в Княжев никак не желали от меня отстать. Это раньше я могла упасть на кровать и уснуть, теперь же мне для начала приходилось погружаться в дрему и в этой дреме казалось мне, будто парю я где-то высоко-высоко, будто я на Индрике и осматриваю свое немаленькое хозяйство, а в хозяйстве все маги, да алхимики, да прочие бездари, которым в жизни заняться нечем. И махнуть бы на них рукой, но я точно знаю, что пока их не угомоню, не утешу, не пристрожу — спать они мне не дадут. И за что мне такое?

— Так, это сюда, это туда, — бубнил мой братишка Магни, расставляя черные свечи вокруг распятой на колышках курицы, квочка упиралась изо всех сил, но будущий некромант действовал с отцовской основательностью, некуда было жертве деться. Она только ворочала глазами, с ужасом глядя, как истязатель рисует прутиком в пыли жуткие знаки. Ворованная отцовская книга была для братца велика, да и заклятие с нее было не до конца снято, поэтому она часто, хоть и без толку, стрелялась синими молниями. Братец покряхтывал, но терпел. Упрямый.

Всплеснув руками, я собралась было надрать ему уши, но братец уже прочитал первые слова заклятия и теперь думал, куда ткнуть курицу ножом.

— Пожалей меня, добрый человек! — по-быстрому влезая в птицу, закричала я. — Не оставь моих детушек сиротками, а я тебе за это службу сослужу.

— Какую ты мне службу сослужишь? — растерялся Магни.

Я, нехорошо захехекав, уже другим, жутким голоском пообещала:

— А я тебя сегодня не скушаю. — И, выворотив единым махом все колышки, взвилась над братцем и снесла ему на голову яичко. Магни взвыл и бросился в дом, нечленораздельно вопя и зовя мамку. А я летела следом, хлопая крыльями и визжа:

— Помогите, люди добрые, малец голову разбил, мозги текут! — потом оставила тело несчастной курицы, выглянула из мусорного ведра.

— Вот, господин фон Птиц, уникальная предрасположенность у молодого человека.

Фон Птиц недоверчиво оглядывал моего Вонифатия с ног до головы:

— Так вы и есть сын золотаря, что сбежал недавно из Академии?

Вонифатий обреченно кивнул.

— Ну-с, покажите нам что-нибудь.

— Вам не понравится, — попробовал было отказаться молодой маг, но мой мусорный человек уже радостно вылезал из ведра:

— Да ладно тебе, Воня. — Я плотоядно облизнулась на фон Птица. — Кто мне лекциями спать не давал?

— Эй, уйми свою дылду! — закричал Мефодий, но уже знающий мои повадки Вонифатий достал из кармашка жалейку и замер в ожидании моей коронной фразы.

— Ну что, станцуем?

Порезвившись еще немного там и сям, я наконец совсем уже собралась заснуть по-настоящему, так нет же, Велий отвлек скрипом пера.

— Так, если коэффициент расширения взять равным хотя бы пяти… — Он задумался над многоэтажной формулой, глядя в потолок. Я тихонько подула ему в нос, и на него неодолимо навалилась дрема, с которой он, однако, мужественно боролся и вздрогнул, когда подушка на кровати, жалобно потянувшись к нему уголками, прошелестела:

— Велий, Велий, согрей меня, обними…

Он вскрикнул, вскакивая и опрокидывая стул.

— Вот, господин маг, — осуждающе склонила голову на столе голая мышка, — дозанимались? Уже голые мышки мерещатся.

Он недоверчиво тряхнул головой и оглядел притихшую пустую комнату. Пусто и тихо. Только вода в стеклянном кувшине подернулась рябью, обернувшись жеманной обнаженной девицей.

— Ах, как я стесняюсь, как я стесняюсь, — вертелась кокетка, — подайте мне полотенце! — И фыркнула в него водой.

— Кто здесь? — утер лицо маг, хлопая глазами.

— Нету здесь никого, — отозвалось отражение в зеркале, в ночном колпаке и дурацкой длинной рубахе, — достал уже всех со своими формулами! Спать пора! — и ушлепал вглубь, бормоча: — Если коэффициент взять равным пяти, то масса приложения будет равна…

Судя по очумелому виду на следующий день, уснуть ему так и не удалось.

— Ты чего такой? — спросила я, когда мы привычно уселись за общий стол. — Чего ты на меня так смотришь?

— Ничего, — буркнул он, а потом все-таки хлопнул себя по колену и спросил: — Признавайся, ты ко мне приходила сегодня ночью?

— Приходила? — сразу навострило уши полстола.

Я поперхнулась супом и, кажется, даже покраснела:

— Когда это?

А шишимора обыденно пустила в ход половник:

— Не оговаривай девушку!

— Бот это хват! — радостно подхватил гуляй. — Я тоже, бывалочи, когда молодой был… — Он препротивно захихикал. — Но чтобы путать, где какая!

— Да я не в этом смысле, — покраснел маг.

— Вот и помалкивай, — толкнула я его. В молчании мы доели и вышли из-за стола. Велий клял себя за то, что сморозил глупость, а я хмурила лобик, делая вид, что расстроена его поведением.

— Ну что, попробуем что-нибудь свернуть? — спросил Велий, когда мы вышли на рабочую площадку.

— Например, шею одному магу.

— Ой-ой-ой! — заухмылялся Велий. — Я уверен, что это ты делала, хотя и не знаю как.

— Что делала? Я еще что-то делала?!

Велий открыл рот, но так и не смог сформулировать свою мысль. Сказать, что голые девушки и мышки мерещатся да подушки в любви признаются? А вдруг это не я? Стыда не оберешься. А кроме меня кто? Да никто! Спас его Феофилакт Транквиллинович. Посмотрев на нашу парочку, он кашлянул и поманил за собой в кабинет.

— Тут такое дело, понимаете.

— Что, не надо сворачивать? — расстроилась я.

— Почему не надо? Надо. Просто я хотел бы вас попросить… Э-э… — Он покопался в ящике своего огромного стола и вынул яркий лубок. — Не могли бы вы провести маленькое расследование. — Феофилакт Транквиллинович пододвинул лубок по столу к нам.

— «Про Зорю-богатыря, Вукова сына», — прочитала я заглавие и склонилась низко к столу якобы для того, чтобы рассмотреть мелкие детали.

— И это не единственная. — Директор, вздыхая, выкладывал на стол пачку за пачкой.

— «Совращение Параськи Огнезмием», «Зоря-Вукович и Подземный царь», «Дитя разврата, или О несчастной доле Груньки Змиевны», — зачитывал вслух Велий.

Я еще сильней уткнулась в стол.

— И ведь прямо как из-под земли полезли, во всех частях Северска.

— И все про вас? — пискнула я.

— Почему про меня? — удивился директор. — Вот «Скромность и ум целомудренной овечки», бытовая сказка. «Про Ивана Иванова сына». — Феофилакт Транквиллинович стал перекладывать лубки. — А вот «Серый Волк и…» — Директор осекся и выдернул этот лубок у меня из рук. — Вам еще рано. Я, главное, не пойму, откуда они такие сведения берут? Не из пальца же высасывают.

Я поняла, что тону, и, зарывшись в лубки, с радостью обнаружила, что работящий Степан, наклепавший с благословения овечки столько пасквилей, не только мои сказочки использовал, но и народной небывальщиной не брезговал.

— Вот, смотрите — «Рыжуха-поскакуха», «Веретеница», «Егоза» или вот «Золотуха в Тридесятом царстве» и «Совращение Порсокуньи черным магом», совершенно мне неизвестный персонаж! — Я весело потрясла лубками с разбитной рыжей девицей.

Присутствующие с сочувствием на меня смотрели, и я совершенно уверилась, что Феофилакту Транквиллиновичу подарю на день рождения пенсне для выражения всяческих душевных переживаний. Вот сейчас бы снял, протер его задумчиво, положил его на стол и отеческий взгляд стал бы гораздо выразительнее.

— Мы обязательно в этом разберемся, — заверил директора Велий, как-то особенно неприязненно глядя на последний лубок.

— Обязательно, обязательно, — широко улыбалась я, пятясь к дверям, и ненароком сбила пробегающего по коридору Рогача.

Он кинулся было ругаться, но, увидев яркую картинку в моих руках, радостно загоготал:

— А-а, и вас пропесочили! — и тут же полез куда-то под фартук, вытащил оттуда уже порядком замызганный картон. — Смотри, что у меня есть — «Черт Рогач и Зеленый Змий», целый кладень отдал, не пожалел.

На картинке красноносый и соловый голозадый черт пытался одним махом осушить десятиведерную бочку вина, дабы лишить жизни плавающего в ней Зеленого Змия. А тот усмехался — куда тебе, криворогому! Я посмотрела на то, что было зажато в моей руке, и, забыв про всякие приличия, ворвалась обратно в кабинет и заорала:

— Где это убогое малеванье про рыжуху?!

Насилу меня удержали.

— Ну все, овца, — шипела я, бегая по парку от дерева к дереву. — Только попади ко мне в руки, дай только до Княжева добраться! — и тут же спохватилась: — А чего мне добираться? У меня же маги есть подопытные!

Бегом прибежала в комнату и рухнула на кровать. Через несколько минут перевернулась на живот, еще через полчаса вцепилась зубами в подушку — сна не было ни в одном глазу! Да и какой сон в полдень.

— Ладно, кудрявая, я тебя по-другому достану! Я на тебя управу найду!

В двери застучали, я рявкнула:

— Я занята!

— Расстроилась, что ли? — засунул голову в комнату Велий.

— Даже не знаю. — Я задумчиво покусала губы. — Про меня понаписали кучу всякой гадости, обозвали и такой и разэтакой, ржут и пальцем тычут, вот ты сам как думаешь?

Велий честно наморщил лоб, я же решала, стоит ли ему говорить, что за свой публичный позор имею неплохие деньги? Надо же, какое неприятное чувство! Вроде бы и выгодно, а хочется рвать и метать.

— Ладно, пойдем посворачиваем что-нибудь. — Я соскочила с кровати. — А то пообещали добрым людям… — И быстрым шагом направилась на строительную площадку снимать стресс.

— Верелея, Верелея, Верелея! — покрикивал, поспешая за мной, маг.

Но я была быстрее.

— Чего у вас тут? Котлован? Какой глубины?

— Локтей на двадцать заказывали, — почесал затылок ледащий мужичок с лопатой.

— Ерунда, — буркнула я и по примеру своего дяди запулила в небо кусок земной тверди, нигде даже на волос не выйдя за намеченные колышки.

— Ложись! — заорал подоспевший Велий, падая на меня сверху.

Выбил из меня весь воздух тяжестью своего тела, но, прежде чем я успела возмутиться, раздался гул и все, что я взметнула в воздух, рухнуло обратно, встряхнув землю и подняв тучу пыли.

— Молодец! закашлял стоящий на четвереньках Велий. — К твоей силе еще бы маленько ума — цены бы тебе не было, Верелея.

Мужичонка с лопатой так и стоял на краю котлована, бледный как мел. Все остальное тонуло в облаке пыли.

— Спокойно, — лежа на земле, уверила я всех присутствующих, — сейчас я подниму ветер, и все унесет.

— Спасайтесь! — раздался визгливый голос Гуляя, и нас едва не стоптало стадо нечисти.

Я втянула голову в плечи, а Велий только сплевывал и грозил мне пальцем:

— Юмор у тебя, Верелея, как у нечисти.

— Я не шучу, — обиделась я.

— Вот в том-то и беда. — Он сделал рукой неуловимое движение, от которого воздух сразу очистился.

Мужичонка с лопатой наконец отмер и потерянно пробормотал, тыча черенком в будущий котлован:

— А землица теперь рыхлая, хорошо пойдет.

— Вон она! — визгнул голос из-за угла Школы. Все, кто сбежал, теперь робко выглядывали, выставляя вперед дубье и ухваты.

— Бежим! — не задумываясь, дернул меня за шиворот маг, и мы под улюлюканье нечисти припустили в сторону Вежа.

От земли отмылись в речке, успокоили нервы у Никодима, а потом как-то незаметно добрели до цирка. Только я увидела шатер, как вспомнила про эту интриганку, которая ославила меня. Забыла про представление и стала строить планы мести, но кроме бритья налысо и плова из баранины в голову ничего не приходило.

— А не желаете ли приобрести забавные истории из жизни некой рыжей баловницы? — пристал ко мне лотошник, игриво улыбаясь.

— Ты на что намекаешь?! — заверещала я, любуясь целой горой безобразия явно не Степановой руки.

Велий сгреб меня в охапку, прижал к сердцу как родную, велел парню бежать куда подальше, пока он меня держит, и впился поцелуем в мои губы.

Ушлый лотошник только глянул на нашу парочку, как сразу припустил со всех ног, однако я успела пожелать ему вслед, чтобы пояс на штанах лопнул.

Стоило опуститься ночи на Княжев, как к ставшему знаменитым шатру нечисти подошел грустный парнишка в потрепанной мантии мага.

— Привет, родной, — подмигнула ему овечка. — Чего-то ты припозднился, мы уж закрылись сегодня.

И в самом деле, в лавках уже погасили огни и закрыли ставни. Два-три припозднившихся управляющих еще сидели, подсчитывая выручку, но уже ни о каких посещениях речи не шло.

— Завтра заходи, — хлопнул по спине мага Зоря.

— Ходют тут всякие, — проворчал Гомункул, — а у нас потом вещи пропадают.

Бельчонок угрюмо чистил свою хрустальную хоромину, растирая уставшую челюсть и с недовольством попинывая изумруды.

— Ты добром-то не раскидывайся, — попеняла ему овечка. — Тебе еще эти изумруды всю ночь в скорлупу обратно заклеивать. — Она повернулась к магу и стала ласково подталкивать его к выходу. — Завтра приходи.

— Завтра я не могу, — гундел парень. — Меня сегодня отправили. Велели вам больше пасквилей про рыжуху не писать.

— Кто? — выпучила глазки овечка.

— Дед Пихто! — послышался из темноты зловещий голос.

Вонифатий поник плечами, но все-таки вынул жалейку, привычным жестом вытер ее об рукав и, сочувственно глянув на овечку, вздохнул:

— Ну идите уж.

— Куда?! — не поняла овечка.

Но тут ее ухватили за хвост и, бесцеремонно подтянув, подняли над землей:

— Ну что, станцуем, кудрявая? — ухмыльнулся смачно пованивающий дерьмобес. — Какие наши годы!

Овечка закатила глаза и тонко заверещала:

— Грабют!

— Ну поцелуй меня, поцелуй, — домогалась Велия подушка, ставя толстенькие с пуговками ножки крестиком. Маг отбивался от нее, пытаясь вырвать штаны:

— Верелея, прекрати эту дурь!

— Ах, ты меня не любишь! — заламывала пуховые ручки подушка.

— Он меня лю-убит, — прижималась к ноге холодная водяная девушка, вызывая мурашки.

— Какая ж дрянь, дрянь, — брезгливо дергал ногой Велий.

— И кто же вас так учил с девушками обращаться, — укоряла Велия, стоя на краю стола, голая мышка.

— Ты-то хоть не умничай! — огрызнулся маг на нее, вырывая свои штаны из лап подушки и понимая, что вот так и сходят с ума. Отражение в зеркале ковыряло зубочисткой в зубах, уже не надеясь на сон. Велий рыкнул на них на всех и вывалился в коридор, зловеще пообещав:

— Щас я тебе задам! — и ринулся по темному коридору, рискуя посшибать стремянки и корыта. Водяная девушка, словно русалка, преследовала его, ныряя в одно ведро и стремительной рыбкой выныривая из другого. Голая мышка услужливо освещала фонариком дорогу.

— Вон, вон он, с лубочной картинки! — перешептывались тени на стенах и замерли, когда он распахнул дверь моей комнаты.

Защелка, тренькнув, отлетела в сторону, но я так умаялась, что не обратила внимания на это. Голая мышка вскарабкалась по одеялу и, встав мне на грудь, склонилась, рассматривая мое личико и так и этак. Первый раз видела себя со стороны. А что, очень даже ничего. Рыжие волосы разметались по подушке, а на лице проказливое выражение.

— Верелея, — позвал меня маг с затаенной надеждой, что я все-таки притворяюсь.

— Да ну ее! — захихикала водяная девушка. — Пошли обратно. — Многозначительно подмигнула, мол, я тебя дома жду. И прямо с порога скакнула в кувшин, наполнив его до краев водой с разводами от олифы, извести и краски. Голая мышка хмыкнула и демонстративно прошла мимо него в коридор, волоча следом фонарик.

— Дурдом, — заключил маг, оставшись в полной темноте. Зажег магический огонек и, как только что мышка, склонился к самому моему лицу. Только час моей дремы кончился, и я уже беспробудно спала.

Утром я его нашла на Алииной кровати в штанах, без рубашки и с грязными босыми ногами.

— Ешь. — Я пододвинула Велию окрошку.

— Не буду. — Он отодвинул тарелку обратно, квасная волна ударила в высокий бортик.

— Ешь! — велела я.

— Нет, пока не скажешь, что это твоя работа. — Он с противным скрипом пододвинул тарелку мне обратно.

— Стану я сейчас на себя наговаривать! — Я подняла тарелку и со стуком поставила ее перед магом. — Ешь.

Он посмотрел с ненавистью на окрошку и с подозрением на меня:

— Ну а если не ты, то кто?

— Дед Пихто! — вызверилась я, хватая кухонный нож. — Я ему тут, понимаешь, зелень рубаю, а он выкобенивается! — Я стала мелко резать беззащитные перышки лука. — Я ему тут завтрак в постель, а он орет, как на жену! Иди у мелкой нечисти спроси, наверняка Гуляева свора веселится.

Велий сразу поостыл, задумчиво потирая челюсть. К Гуляю он сбегал в первую очередь, прямо с утра.

— Ну а если не ты, то кто же? — опять повторил он.

— Откуда ж я знаю? Может, в тебя блазница или баечница влюбилась. Или, наоборот, невзлюбила за что-то.

— За что же меня не любить? — надулся Велий.

— Да характер у тебя мерзкий. — Я ссыпала ему лук в тарелку. — А может, занимаешься по ночам чем-нибудь непристойным.

Велий вспыхнул от гнева, схватил ложку и начал усиленно хлебать мое кушанье. Съел половину и только тогда успокоился:

— Я, между прочим, по ночам занимаюсь вычислениями. Ты же пообещала объем работ сократить? Обещала. К тому же еще поисковые заклинания. Лубошников ведь надо как-то найти.

— А-а, — протянула я. — Все понятно, нарвался.

— На кого нарвался? — Велий перестал жевать.

— Ну как же?! — Я вытаращилась на него, как на первокурсника. — Великий дух, хранитель Школы Архона. Он же во время учебы нерадивых наказывает, а прилежных поощряет, а летом у него каникулы.

— И что? — спросил Велий, нисколько, впрочем, не веря в мои россказни.

— Все. Ты ему отдыхать помешал.

— Я — наставник, я имел право заниматься.

— В комнате ученика? — снисходительно усмехнулась я. — Сам подумай, двадцатидвухлетний парень кропает формулы, тревожит Великого духа…

— Умней ничего не могла придумать?

— Ну-у, умнее провести обряд задабривания, но ты, конечно, можешь мне не верить. По глазам ведь вижу, что не веришь.

— Кому? Тебе? — Маг хмыкнул, но на всякий случай все-таки поинтересовался: — Ну и как его проводить? Наверняка ведь дурь какая-нибудь.

— Конечно, дурь, это же обряд для учеников, к тому же бесовской Школы. На мелких злыдней ты внимания не обращай, их нужно просто ублажить, и они сами рассосутся, а вот с Великим духом тяжелее. Тут уж надо ублажать так ублажать. Весь мусор, тетрадки, книги и одежду, все, что было в тот день рядом с тобой, на столе, под столом, — сжигай. Лучше перед этим упиться хорошенько, а если голым вокруг костра станцуешь, то это уже верх ублажения, считай, он тебе сразу все простит. Да, чуть не забыла, — гимн! Надо обязательно петь гимн. Сейчас я тебе набросаю.

Он сидел, подперев кулаком подбородок, и только брови поднимал.

— Я тебе поражаюсь, Верелея, все-таки такое воображение! Ни разу не видел, чтобы ученики в комнате костер палили!

— А кто видел, чтобы ученики по своей воле учились? А костер палить можно и в парке. Вот. — Я протянула ему бумажку. — Хочешь, делай, хочешь, не делай.

— Я у тебя сегодня ночевать буду, — тут же обрадовал меня маг.

— Вот еще! — подскочила я.

— А что такого?

— Давай сам со своими голыми мышами разбирайся.

— При чем тут мыши! — вскинулся Велий и, отодвинув тарелку, проникновенно поинтересовался: — А почему бы мне не заночевать у любимой девушки?

Я почувствовала, как загорелись щеки, и уперлась в его грудь руками:

— Потому что нечего мужчине делать в комнате у невинной девицы.

— Так и нечего? — расхохотался Велий.

— Ах ты! — Я вырвалась из его рук. — Иди отсюда!

Но пойди отбейся от такого! Если б не рабочие, обрушившие в коридоре стремянку, кто знает, чем бы кончилось… А так я пискнула и выскочила за дверь.

— Подержите кто-нибудь. — Я затравленно оглянулась, а нечисть загоготала.

Лицемерный маг вышел, степенно поправляя на себе одежку, и зыркнул вокруг сурово, ему тут же под ноги упало ведро, расплескавшись известью.

— Ах вы! — Он тряхнул леса, и с них следом за ведром свалился косорукий коридорный.

— Верелея, ты где? — Велий глянул в оба конца, понимая, что я могла и в туалете спрятаться, но я была девушка умная и никогда не загоняла себя в тупики, поэтому по лесенке решила вышмыгнуть в парк. Он кинулся на перестук каблучков так же азартно, как ночью перепрыгивал через бадьи и тазы, с единственной разницей, что сейчас был в сапогах, поэтому бежал быстрее и мы почти одновременно попались на глаза Феофилакту Транквиллиновичу.

— Что это с вами? — уставился директор на забрызганного известкой, раскрасневшегося мага.

— В архив меня гонит, — пожаловалась я. Велий сделал страшные глаза, а Гуляевы работяги заржали:

— Это у него гон начался!

— А-а, — махнул рукой директор и тут же подскочил: — А-а! Вы это… — Он глянул на Велия другими глазами с явным желанием послать его куда-нибудь в Конклав.

— Да вы что?! — замахали мы дружно с магом. — У нас и в мыслях не было!

— Я же «невеста» Аэрона, — затянула я любимую песню и, со злостью глянув на скалящихся маляров, многообещающе прошипела: — Найдете вы у меня сегодня из Школы выход.

Может, сама я в магии ничего не понимала, но Велий заклинание успел придумать, я, зажмурившись, вспомнила все: и коэффициент пять, и про приложение массы.

— Вот вам, — сказала я и твердой походкой победителя отправилась на прогулку, оставив Велия разбираться с директором.

У Никодима было почти пусто и грустно без учеников, летом кабак терпел убытки. Я села за свой любимый стол, изрезанный длинными столбцами неприличных стихов, признаний в любви и философскими изречениями учеников о жизни вообще и учителях в частности. На самом видном месте было написано «Верея — дура». Я побарабанила пальцами по столу:

— Та-ак, мавке на это трудолюбия не хватит. Стало быть, Алия или Аэрон. — И написала: «Аэрон — пустозвон», «Алия — без талии», а потом подумала и добавила «Велий — бабник», не в рифму, зато по существу. — Все. — Допила квас, предложенный кабатчиком, дожевала пряник и, довольная собой, обедом и прогулкой, решила вернуться в Школу.

— Ну и где все? — постукивала половником о сапожок Дунька.

Стол был накрыт и пугающе пуст.

— Эй! Вы поуснули там, что ли?! — заорала шишимора. К окнам третьего этажа прильнули заинтересованные лица, расплющенные носы и круглые глаза выглядели нездорово. — Чего это с ними?! — удивилась шишимора, хмуря выщипанные бровки.

— Может, кушать не хотят? — спросила я, принюхиваясь к обеду, но обед был вполне съедобен.

Дунька чуть не выронила половник:

— Когда это они кушать не хотели?

— А может, пьют? — предположила я.

— Тогда бы песни пели, — покачала головой шишимора. — А они только бегают, как мыши, и в окна пялятся. Ох, не нравится мне это!

Велий и Феофилакт Транквиллинович сидели в комнате Вереи и смотрели друг на друга, чувствуя себя неуютно. В коридоре кричали, бились и ругались, со злобой поддавая по ведрам.

— Может, еще раз все обойдем? — предложил директор. Велий покачал головой. Самое обидное, что окна не бились, поломанный табурет валялся на полу, укоризненно показывая разбитые ножки. — Ну делайте же что-нибудь! — вспылил директор.

— А что я сделаю, если вы ничего не можете! — откликнулся Велий, бессильно разводя руками.

— Ну знаете! — Феофилакт Транквиллинович вскочил. — Я так сидеть не могу! — и, распахнув дверь, вышел в коридор, услышав вслед:

— А что толку бегать, как белка в колесе?

Коридор был заляпан краской, но пуст.

— Откликнитесь кто-нибудь! — потребовал Феофилакт Транквиллинович, тишина была ему ответом. Он хмыкнул и пошел по коридору к предполагаемому выходу, открывая все двери подряд. Когда и в восьмой комнате он увидел Велия, то не выдержал и возмутился:

— Может, вы присоединитесь наконец?

— Глупей предложения я не слышал, — проворчал себе под нос маг, но отказать не смог. К удивлению обоих, они уже в следующей комнате обнаружили красноглазого зареванного Гуляя.

— Родимец! — кинулся он к директору на грудь; судя по разоренности в комнате, он кидался в окна всем, даже шкафами, и пытался грызть стены. Велий с интересом посмотрел на дворового и сказал:

— Ну-ка, прихвати тот сундучок!

— Вы что-то придумали? — оживился директор.

— Не то чтобы придумал, но есть у меня одна идейка насчет массы перехода через искривленное пространство, только коэффициент там сумасшедший… — Он нырнул в шкаф. — Брать будем только самое тяжелое! — и вынырнул оттуда, держа перед собой заслонку от печи, уставленную чугунными утюгами и сковородами. — Это вам. — Велий протянул директору все это, как праздничный каравай.

— За стенкой кто-то плакал, — заметил дворовой. Но соседней оказалась все та же Вереина комната. — Не получилось, — сказал маг.

— А если увеличить скорость движения? — прогремел директор.

— Ну побежали, — легко согласился Велий, а Гуляй крякнул, перекидывая сундук с плеча на спину и приседая для разбега на подрагивающих ногах. Когда нечисть вывалилась в парк, вид у нее был жуткий, мало того что все они были обвешаны железом, какое нашли, измазаны в краске, красны, всклочены и шатались от нечеловеческой усталости, они еще и что-то бормотали.

— Че-то не пойму я, — навострила уши шишимора, а я как-то сразу попятилась, увидев пристальный взгляд Феофилакта Транквиллиновича, судорожно сжимающего два утюга.

— Что-то я тут засиделась. — Я стала поспешно отступать в глубь парка.

— Госпожа ученица, — лязгнуло железо у меня над ухом, я вспомнила про утренних маляров и ударилась в бегство.

— Верелея, а ну вернись! — рявкнул Велий.

— Убью! — заревел Гуляй и все испортил, я припустила еще шибче.

— И не смейте возвращаться без родителей! — безнадежно крикнул вслед директор.

А я с перепугу начала петлять как заяц. И только на берегу реки, забившись под ольху, позвала:

— Анчутка! — и зарыдала. — Тебя в Школу вызываю-ут.

Неделю мне велено было не возвращаться в Школу из соображений моей же безопасности. Даже через зеркала в капище я не рискнула пробраться в свою комнату за книжками, чувствуя там засаду. Все нужные учебники по приказу директора Рогач свалил в кучу на границе Заветного леса, пригрозив мне, чтобы я оттуда носа не показывала, а «хвосты» директор придет принимать самолично, когда успокоится.

Оказалось, что без Велия время проводить не так уж и весело, даже Топтыгин с Васькой не могли поднять моего настроения, хотя очень старались. Анчутка и Карыч, вдоволь похохотав, рьяно взялись за строительство нового коридора в моем замке, где, стеная и плача, бродил призрак Вука Огнезмия, а они кликали его, заставляя метаться из комнаты в комнату. Березина укоряла их, говоря, что такое поведение только расхолаживает меня, но черт и ворон не обращали внимания на ее упреки.

А когда услышали, что у меня пугалка для мага осталась незавершенной, предложили себя в качестве помощников.

— Эх! Давно я как следует не забавлялся! — потер руки Анчутка.

— Эй! Только без членовредительства! Он мне живой и здоровый нужен! — запоздало крикнула я вслед, но какое там. Оба Древних уже исчезли, оставив меня на попечительство теток

— Вот здесь мы и будем заниматься, — объявила Горгония, заводя меня в огромный классный зал, оказавшийся по ее желанию прямо в центре моего замка. Над моей головой чернел купол свода, по которому хороводом пробегали стайки планет и созвездий. В окна было видно любое государство, какое ни пожелаешь, а за колоннами прятались все виды нечисти, какую ни свистни — тотчас выскочит.

Тетка перелистала мои тетрадки, вытащила неизвестно откуда очки в роговой оправе и указку из черного дерева с золотым навершием.

— Скажу честно, — отчеканила она мерзким преподавательским голосом, — что запустить такие простые темы могла только злостная разгильдяйка. Ты у меня за день все выучишь! — и состряпала милую мордашку, поправляя сползшие очки.

— Ну давайте. — Я с тоской открыла первую тетрадь и тут же вздрогнула от удара указки по столу.

— Верея, знания — это не обуза, — Горгония снова сделала милое личико, — а большое удовольствие.

— О-о, как мне весело будет нынче в Заветном лесу! — простонала я и выдавила жизнерадостный оскал.

Голая мышка сегодня выглядела как-то иначе, особенно Велию не нравился нездоровый багровый свет в ее глазках. Подушка, рыча, душила одеяло, а потом накинулась на него и погрызла пуговичными зубами, превратив в транспарант с прорезными буквами «Велий, поцелуй меня немедленно!». Водяная девушка стала намного дородней, с трудом протиснула свое тело в кувшин, опрокинув его, и даже спихнула со стола.

— Ну что? — подтянув перевешивающее ее вперед чрево, поинтересовалась она. — Значит, добром целоваться не хотим?

Велий затравленно оглянулся, но отражения в зеркале не было — трус спрятался, не желая вступаться за оригинал.

— Та-ак, это мне перестает нравиться! — Маг выхватил из своей походной сумки расписанную заклинаниями саблю с зеленым камнем в рукояти. — Учтите, девушки, я могу быть грубым!

Голая мышка отшатнулась и возмущенно завизжала:

— Вали его, девки!

Бум! Подушка прилетела в Велия, и стоило магу качнуться вперед, как водяная бабища скакнула к нему на плечи, ногами обвив шею, руками ухватив за уши и прижав свое необъятное пузо к лицу. Какой-то миг маг в ужасе видел мир таким, словно очутился в подводном царстве: кверху поднимались пузырьки и перед глазами плавал мелкий мусор, потом он понял, что этаким манером захлебнется, и начал тузить бабищу кулаками, пытаясь содрать, но пальцы погружались в воду, ничего не захватывая, кроме собственной физиономии.

— Ха! — Мышка прыгнула на штанину и ловко полезла вверх.

Не зная, что именно она задумала, Велий, обуянный страхом и недобрыми предчувствиями, решил искать спасение в бегстве, запутался в погрызенном одеяле и едва не расшиб себе лоб, упав на дверь, которая, к несчастью, открывалась внутрь.

— Э-э, простите, я вам не помешал? — раздался над ним голос Феофилакта Транквиллиновича. Мокрый, злой и с саблею в руках, Велий выпутался из одеяла и признался, что в данный момент абсолютно ничем не занят. Директор присел на край кровати, аккуратно сложил руки на коленях и с интересом, расправив ногой одеяло, рассмотрел надпись.

— Это неудачная шутка, — попытался свернуть попорченную вещь Велий.

— Только Рогачу не показывайте, — посоветовал директор. — Он, знаете ли, к казенному относится, как к собственному. И может, вам не стоит по ночам с саблей бегать, так ведь недолго и трагедии случиться.

— Простите. — Велий засунул саблю под стол, расчесал пятерней мокрые волосы, привел одежду в порядок, всем своим видом выказывая внимание. — Вы по делу или так, поболтать пришли? — спросил он, поглядев на звездное небо за окном. Судя по луне, ночь давно уже перевалила за середину.

— Право, даже не знаю, — растерялся Феофилакт Транквиллинович. — С одной стороны, это дело общественное, а с другой — деликатное, личное.

— Да, да, я вас слушаю. — Велий присел напротив. — Может, чаю?

— Нет, чай не надо, — отмахнулся директор. — Лучше давайте все обсудим и закончим на этом. Вы, наверное, уже заметили, что весь преподавательский состав у нас — нечисть, а нечисть, как вам должно быть известно, раз в год нуждается в живой человеческой крови. Раньше эта проблема легко решалась с помощью Офелии Марковны, но она последнее время что-то начала сдавать, просто живое умертвие, а не человек. Вот мы, посовещавшись, и решили обратиться к вам. Вы — педагог, человек без предрассудков…

— Подождите, в каком смысле?

— Да в обыкновенном! Мы даже не настаиваем на проведении обряда. Например, Офелия Марковна испытывала панический ужас перед кусанием, поэтому вот приготовили… — Феофилакт Транквиллинович полез в карман, выудил оттуда и поставил на стол оловянную кружку, всю в бурых потеках. Зеленая жирная муха тут же взлетела со дна, но была прибита рукой директора. — Извините за не очень приятное зрелище, но я надеюсь, вы нацедите нам двенадцать кружечек?

— Сколько? — тупо переспросил Велий.

— За двенадцать ночей, — успокоительным тоном проговорил Феофилакт Транквиллинович.

— Да я этого не переживу! — простонал Велий.

— У нас есть прекрасный склеп. — Директор ободряюще похлопал его по руке. — Тихое, спокойное место. Вам понравится.

Пальцы у Феофилакта Транквиллиновича были такие ледяные, что Велий вздрогнул, дернулся, стукнулся головой о стул и… очнулся.

— Ну поцелуй, поцелуй! — стонала водяная бабища, припадая к его руке как раз в том месте, где его касался директор.

— Дрянь! — отбросил ее маг, выпутался из одеяла, приподнялся и нос к носу столкнулся с голой мышкой, сидящей на краю оловянной кружки в бурых потеках. Мышь подмигнула магу, бодро хрупая мушиными крыльями.

— Это уже точно не Верелея. — Маг начал раскочегаривать печь, содрал с себя одежду, вытащил шпаргалку и, пока учил гимн, уполовинил припасенную литровую бутыль вина. — Ладно уж, будем невинны, как студенты. — Велий обмотал вокруг бедер полотенце и, разрисовав сажей рожу, пошел, не выпуская бутыль, по комнате, под потрясенными взглядами забывшей о мухе мыши и потерявшей всякую форму водяной бабищи. Подушка так просто хлопнулась, растопырив толстые ушки.

Ненавижу всех учителей,

Ненавижу книги и тетради,

Мне вино зеленое милей,

Мне милей улыбчивые… —

Велий неопределенно помахал рукой и закончил:

— Друзья.

Без друзей так скучно надираться,

До зеленых маленьких чертей.

Без друзей и в город не пойдешь ты,

Чтобы подцепить себе…

Он снова запнулся, но уже резвее закончил:

— Подруг.

— Велий! Это что такое?! — вытаращила я глаза по ту сторону зеркала. Маг прищурился, глотнул из бутылки и поманил меня пальцем:

— А ну, иди сюда!

Я затрясла головой, он кинулся ко мне, я от него, и прозрачность стены пропала. Велий грузно стукнулся об нее, осыпав штукатурку и на миг лишившись сознания.

— Вот, сами извольте видеть. — В узкую щелочку двери просунул пятак Рогач. — Всю ночь крики, шум…

Представители собранной кладовщиком комиссии протиснулись следом за ним и с удивлением обнаружили посреди комнаты пьяного, изгвазданного в саже мага в импровизированной набедренной повязке из казенного полотенца.

Вся комната походила на вертеп умалишенного, в воздухе плавала сажа, все было залито водой и вином, натянутое меж стульями изрезанноебуквицами одеяло кричало о раненой душе педагога, а на побеленной стене, где-то локтя на три от пола отпечатался распластанный силуэт безумного квестора.

— Ишь, как он переживает! — посочувствовала шишимора. — Видать, соскучился по рыжухе своей.

Директору впервые в жизни стало неудобно, и он, попятившись, вспомнил о том, что его ждет много дел, предложив всем удалиться и оставить мага наедине с его переживаниями.

— Слышишь, Верея, а он у тебя того… головой не слабенький? — допытывались у меня Анчутка с Карычем, а я удивленно заламывала бровки, радуясь тому, что они в достаточной степени удивились, когда начал раздеваться маг, и я успела полюбоваться на его пляску.

— Все у него в порядке, просто любит человек выпить да потанцевать.

— Ага?! — не поверил мне Карыч.

— Ага, — кивнула я. — Вы еще к нему сегодня обязательно загляните, еще не такое увидите.

— Что молчишь? — Велий душил в кулаке несчастную мышь, тыча ее в возмущенно булькающий кувшин. — Говори, гадина, как тебя ублажать!

Мышь только успевала попискивать, не решаясь пустить в ход зубы. Благим матом ревела сзади подушка, пойманная в магический капкан.

— Цыц, пухлявая! — гавкнул на нее маг. — Щас я и до тебя доберусь!

Кулак его как-то слишком легко проскользнул в горлышко кувшина и намертво там застрял. Мышь, видя это, в панике выпучила глаза, и они уставились друг на друга сквозь мутное стекло.

— Что? — не понял маг, когда мышь стала писать на стекле какие-то знаки.

С трудом выпростав лапы, она умоляюще их сложила, недвусмысленно пуская пузыри и показывая, что если маг не законченный идиот, то было бы неплохо разжать пальчики. Что Велий и сделал.

Слил воду со всем содержимым в чайник, заткнул ему носик и поставил на огонь. После чего, зловеще улыбаясь, вынул саблю, поворачиваясь к подушке. Пух и перья взметнулись к потолку, скрипнула дверь, в проеме показался Рогач. Сложив ручки на животе и прислонившись к косяку, он поощрительно улыбнулся:

— А вы все развлекаетесь, я смотрю. Тут в чайнике взвыло на два голоса:

— У-у! А-а! О-о! Скоти-ина!

Маг, выплеснув содержимое на пол, зло поинтересовался у исходящей паром бабищи:

— Ну что, придумала, как тебя ублажить?

— У-у! — простонала бабища и на четвереньках быстро поползла к Рогачу. Распластанная мышка замучено икала, глядя стеклянными глазами в потолок.

— Куда? — Велий прихлопнул беглянку кастрюлей, сгреб ее и бросил обратно на огонь, прихлопнув сверху тяжелой сковородой. — Мы еще долго развлекаться будем!

— Ик! Пощади, родимец, — безнадежно взмолилась мышь.

Маг схватил ее за хвост, но его внимание привлекло отражение в зеркале.

— Ну ты крут, я тебя уважаю! — пробасил двойник, но осекся под его тяжелым взглядом и метнулся за раму.

— Стоять! — заревел Велий. — Отражать!

Рогач испуганно всхлипнул у дверей и тоже начал пятиться, укоряя квестора:

— Что же вы так своих зверушек распустили?

Велий зыркнул в сторону зеркала. Там отражение уже обзавелось и вареной мышью, и саблей в неуверенно подрагивающей руке.

— Прямо стоять. Форму потерял? Я тобой займусь! — Маг обвел комнату яростным взглядом, пообещал: — Я всеми вами займусь!

Я посмотрела на валяющегося в Студенце исходящего паром Анчутку и, когда он пристал к берегу, осторожно ткнула в живот:

— Чего это с ним?

Карыч икал, облапив крыльями березу:

— Ну ик, внученька, ик, дай только, ик, встану!

— Чего-то-мне здесь неуютно сделалось, — призналась я. — Может, к папе в гости съездить? — и бочком, бочком нырнула в ивняк.

Добежала до капища и поинтересовалась у тетки Горгонии:

— Нет ли у нас каких-нибудь занятий за пределами леса?

— Ну вот, ведь можете. — Феофилакт Транквиллинович удовлетворенно откинулся на спинку стула. — Вполне приличные знания.

— Тут главное правильный подход найти, — вставил Анчутка, чья когтистая рука нежно сжимала мое левое плечико.

— Не совсем же она у нас безголовая, — вставил свое слово стоящий справа Карыч.

— Спасибо педагогам, — пискнула я.

Горгония разглядывала измочаленную о столешницу указку.

Овечка, прибывшая на выходные, с интересом профессионала выпытывала у Индрика, в чем лучше прутья замачивать для порки учеников.

— Ну если парней, то лучше в рассоле, а если девок, то — кипяток.

— Вообще-то, — буркнула я, — детей положено воспитывать лаской.

Нечисть уставилась на меня разноцветными глазами, а овечка хохотнула:

— Ты иди это Гуляю расскажи, он тебя в Школе ждет. Кстати, а можно я заберу прутики?

Я тоскливо вздохнула.

— Ну давай еще ты заяви, что меня пороть будешь, — пробурчала я овечке, когда мы остались один на один.

— По уму-то, конечно, надо, — ответила та. — Ты хоть знаешь, что из-за твоего Вонифатия колдуны в Княжеве тревогу бьют, а Велиев дядька срочно своего племянника в столицу вызывает?

Я, всполошившись, собралась было обратно кинуться в Заветный лес, но овца наступила мне копытом на подол:

— Не торопись, чай я сама не глупая. Уже сказала твоему, чтобы на месте сидел. Думаешь, я просто так из столицы от прибытков сказочных сюда прискакала? Все за-ради тебя, неблагодарная. Кстати, ну-ка, сними кошель с моей шеи. — Овечка подняла голову, чтобы мне было легче снимать малиновый кошелечек. Надо сказать, что выглядела кудрявая уж совершенно столичной штучкой — золоченые копытца, вся шерсть в искристой пудре, крашеные длинные ресницы, кружевной, затейливого узора воротничок с шелковой алой лентой. Такая вся из себя фифа, что мешок с прутьями смотрелся как-то странно.

— Ты для чего розги-то с собой потащила? — поинтересовалась я, аккуратно, чтобы не попортить крашеную овечкину красоту, стягивая кошелечек.

— То есть как это? Те самые прутики, которыми Анчутка собственноручно рыжуху воспитывал? Да их в любой школе по десять кладней за штуку возьмут, чтобы на почетное место положить.

Мне тут же захотелось поддать ей по округлым тугим бокам, но быстроногая отбежала от меня, скалясь:

— Кошелечек-то развязывай, развязывай.

— Чего это? — Я с удивлением глянула на ярко разрисованную бумажку. — «Единый вексель Северской купеческой гильдии, равно пригодный во всех концах Великого Княжества Северского и сопредельных государств». Что за ерунда? — уставилась я на овечку.

— Сама ты ерунда! — фыркнула та. — Это тебе, недалекой нечисти, пристало кладни под матрасом прятать. — Она противненько засмеялась. — Да, да, да, знаю я, где твои сокровища лежат — как только бока не отмяла! А мне, купчихе первой гильдии, и вовсе о золото копытца марать не пристало! Ты на сумму-то посмотри.

Я забегала глазами по бумажке и, увидев девяточки и нолики, не поверила собственным глазам.

— Вот. А ты меня еще и всякими говновыми человечками стращаешь! Ну да ладно, на первый раз прощу.

— Что прощу?! — тут же взвилась я. — Чтобы я этих срамных историй про рыжуху больше не видела! А то сама лубошников найму, буду о скаредной овце рассказывать, да еще припишу, что каждый, кто срежет с тебя клок шерсти, — озолотится. Вот уж тебя пощиплют!

Овца заметно испугалась:

— Ты это… давай… не того… Между прочим, ты — популярный герой, людям нравишься. Не одни же гадости про тебя сочиняют. В Княжеве вон Игрицей тебя величать начали. Так, глядишь, важней Анчутки сделаешься. И вообще, давай думай, что магу своему рассказывать будешь? А то пока я тут с тобой нянькаюсь, там барыш промеж копыт утекает. — Напутствовав меня таким образом, она бодренько порысила обратно в столицу.

Я завистливо вздохнула, хорошо ей, быстроногой, от врагов убегать удобно.

Птичьи трели не очень радовали, поскольку впереди меня ждала куча серьезных разговоров. Опять же Гуляй злой и женское крыло для ремонта недоступное… Охохонюшки, одна забота и маета. Одно только хорошо, что практики уж целый месяц прошел, только две недельки осталось.

В парковую калитку я протиснулась как тать.

— Здравствуйте, — приветствовала я неизвестно кого. И не ошиблась — ждали, сидели почти под каждым кустом, злобно зыркая. Я выставила растопыренные руки, как кошка, понимая, что не шибко впечатляюще выглядят мои розовые коготки, поэтому постаралась больше взять голосом и суровостью лица: — Предупреждаю сразу — со мной связываться — это себя не любить! Щас как попревращаю всех в коряги!

— Ладно тебе. — Гуляй вылез из-за дерева, разочарованно отбрасывая дубину, зато Рогач обгавкал всю, как цепной кобель:

— Чтоб к вечеру крыло в порядок привела, да? Полы там вымоешь, да? Все безобразия и мусор уберешь, да? И чтоб без разрешения директора пальцем не шевелила, да?

— Пусть за обиду стол накрывает! — вякнул кто-то из кустов.

— Да! — утвердительно кивнул головой Рогач.

А я щедро посулила:

— Бочку вина выставлю…

— Две, — тут же возразил Гуляй, почему-то показывая мне три пальца.

— Ну-у, тогда вы крыло сами убираете. — И я уже безбоязненно пошла к Школе, понимая, что все равно скатерти-самобранке за все мои обещания отдуваться.

— Зря ты их так напоила. — Велий сидел на подоконнике первого этажа, прижимая меня к себе. После того как Аэронова комнатушка пришла в негодность, директор настоял, чтобы он перебрался в комнату для учителей. Но хоть была она не в пример меньше, но ничего — уютненькая. Я сначала побаивалась, что Велий накинется на меня с кулаками, но он лишь похохотал, а услышав про человечище, на которого маги Княжева войной собрались идти, только отмахнулся: — А, напишу дяде письмо, ты только мальчишку больше не тревожь.

— А у него и без меня неплохо получается. К тому же овечка его к делу приспособила. Они теперь попеременно у шатра с бельчонком танцуют. Людям и срамно, и потешно. А все равно ходят.

Велий тяжело вздохнул, прижимаясь затылком к раме: — Ох, и в какое же чудовище ты у меня превращаешься!

— Почему в чудовище? — обиделась я, но желания поворачиваться и тузить его не было. Так спокойно и лениво было в его объятиях.

— Ну в чудо. Непонятно только, отчего ты к одним магам прицепилась? Других людей или нечисти нет больше, что ли?

— Это вы ко мне прицепились. Один фон Птиц со своими лекциями чего стоит! И никакие снотворные не помогают.

— Страдалица ты моя. — Велий покачал меня в объятиях.

Пьянка во дворе перешла в ту стадию, когда пирующие затягивают слезливые песни и медленно валятся под стол. Как ни удивительно, Феофилакт Транквиллинович гуляние не разгонял, оказывается, пока женское крыло было недоступно для ремонта, а я подвергалась обучению в Заветном лесу, домовые и дворовые, дружно навалившись, пристроили к Школе резную изящную башенку-фонарик, в которую имелся вход как с улицы, так и с каждого этажа.

Велий под присмотром директора, дабы ненароком не разгневать отдыхающий дух Архона, придумал-таки заклинание, при котором не надо обвешиваться утюгами, чтобы выскочить из сжатого пространства. Так что, едва мы привели в порядок женское жилое крыло, нас тут же заставили плести новое заклинание, раскинув его ни много ни мало — на весь парк. Когда я свернула его, а потом в качестве подопытной мыши была насильно загнана директором и нечистью в пристройку, то с перепуга аж взвизгнула — так много там оказалось места.

— Со светом надо будет что-то сделать, — дрожа как осиновый лист, посоветовала я. — А то до окон далеко, идешь, идешь… И потолок низкий, кажется, что сейчас проломится — и на голову, колонн прибавьте, что ли. А то пригибаться от страха начинаешь.

Велий хлопнул себя по лбу и признался, что про потолки забыл, его вина.

— Я же брал обыкновенные, как везде, — оправдываясь, бормотал он, набрасывая новое заклинание, потом недоверчиво посмотрел на меня, но все-таки решил посоветоваться: — Как ты думаешь, сколько локтей высоту делать?

— Чем больше, тем лучше, — сказала я.

В результате, когда Феофилакт Транквиллинович вошел в новую пристройку, светильники на потолке казались крохотными точечками звезд в бездонном черном небе.

— А что, мне нравится, — одобрительно проговорил он, и гулкое эхо отразилось от далеких стен. — Конечно, надо будет привезти мебель, как-то разделить стенами…

Мы с магом облегченно перевели дух, а Гуляй на улице подал знак — выбивать дно у бочки.

— Где теперь ночевать будешь? — поинтересовался Велий, покачивая меня, так что казалось, что я плыву на лодочке.

Я усмехнулась. Комендант на радостях, что теперь можно наконец приступить к ремонту этажей, перво-наперво погнал рабочих вышвырнуть из комнат всю мебель, и теперь она громоздилась кучей в актовом зале, на каждом предмете написано, из какой он комнаты, хоть приходи и живи.

— А у вас есть какие-то предложения, господин наставник? — спросила я.

Он покосился на свою узкую кровать, но тут вихляющей походкой к нам подплыл изрядно пьяный, но не теряющий бдительности комендант и, победив заплетающийся язык, сообщил:

— Верея, там в актовом зале чегой-то сильно светится в твоей тумбочке. Да.

Я удивилась, не представляя, что может светиться в моей тумбочке.

— Пойдем глянем, — предложила я Велию, а он промычал, дескать, дело со мной иметь — себя не уважать, стоит только подумать, что вот, все хорошо, как обязательно припрется какой-нибудь Рогач и все испортит.

— Да может, там ерунда какая-нибудь, — попробовала я его успокоить.

— Главное, сразу глупостей не делай, — подтолкнул он меня в спину.

— Я сама разумность и осторожность, — уверила я его, выходя за дверь. На моей ноге тут же повис пьяный коридорный — Коготок, достававший мне от силы до колена. В Школе он присматривал за лестницей, ведущей со второго на третий этаж, и не было опаснее места для разинь! Отродясь там никто не бегал из-за игривого нрава Коготка.

— Поздравь, подруга! — радостно возвестил коридорный. — Повысили меня! Первый этаж отдают под начало в пристройке! Весь! Буду не хуже Рогача начальник. — Он гордо выпятил грудь. — Поэтажный Митяй Коготок! Как звучит-то, а! Был я мелкая сошка, а теперь знаешь, сколько будет у меня под началом? — Он растопырил пальцы рук, пытаясь сосчитать, потом досадливо глянул на ноги и переступил копытами.

— Это кто тут к моей девушке пристает? — показался в дверях Велий.

Коготок удивленно воззрился на него и стукнул себя в грудь:

— Да я, да ты что, друг? — и рухнул, пьяно посапывая.

Посмеиваясь, мы переступили через коридорного и рука об руку отправились в актовый зал, недоумевая: что там может светиться? И лишь на пороге я, ругнувшись, бросилась к своему шкафу, враз позабыв о Велии.

В бестолковой суете последних дней как-то совсем забылись кольцо, зароки и обещания Алие. Подруга просто умоляла ни днем ни ночью кольца не снимать, а я, надо же, в первый же день забылась сунулась помогать Гуляю и угодила рукой в краску, потом отмачивала в масле фамильный перстень вампира, до смерти испугавшись, что загубила его. А потом, протерев кольцо и успокоившись, что с ним все в порядке, убрала в тумбочку, поскольку Гуляй все донимал хозяйственными работами. И надо же! Совсем забыла про подругу за своими хлопотами.

Я распахнула дверцу и обмерла — камень не просто светился, он агонизировал светом, как раненое животное. Всхлипнув, я натянула его на палец, схватила ракушку и зеркальце. Но ничего, кроме шума лесного, не услышала. Зеркальце же показывало темный лесной бор, древний, влажный и непроходимый, все так мелькало перед глазами, словно волшебная вещица тщетно пытается пробить дорогу к Алие, да каждый раз какая-то сила отводит мой взор в сторону.

— Велий, Велий, что же делать? — рыдала я, размазывая по щекам слезы.

— Во-первых, белугой не реветь. А во-вторых, — он зло хлопнул ладонью по тумбочке, да так громко, что я подпрыгнула от неожиданности. — А, пропади оно все пропадом! Меня же не пустят в этот лес! — И маг так на меня глянул, что я испугалась, вдруг он и мне не велит туда идти. Но, поерошив волосы, не отрывая взгляда от отчаянно пульсирующего в перстне камня, Велий велел: — Сивку кликни, с конем мы быстро туда доберемся. — И железа никакого не бери — с железом слуги Волчьего Пастыря махом в Ирий отправят.

— У меня есть бронзовый меч, — вспомнила я и полезла его искать.

Принцево оружие, которое так сильно позабавило Алию, подверглось со всех сторон осмотру, но было признано годным.

— Не могу я без ничего тебя туда отправлять. А самому мне туда нельзя — сожрут одним махом.

— А меня не сожрут? — опасливо поинтересовалась я.

— Могут. Скорее всего, попытаются. — Велий поморщился. — Эх, нельзя Сивке в самую середку леса прыгнуть, на голову волчьего хозяина!

— Что, тоже слопают?

— Слопают, — подтвердил Велий.

— И ты меня туда одну? — заголосила я, чувствуя, как губы начинают дрожать, а в душе поднимается жалость к себе, такой маленькой и беззащитной.

— Ну тогда оставайся, — легко согласился Велий, а я решила, что просто ненавижу его. А он, волоча меня за руку в свою комнату, перечислял на ходу, что нужно взять с собой:

— Флягу с водой возьмешь, там пить нельзя ни за что, ни из реки, ни из ручья, ниоткуда. — Заметил мой вопросительный взгляд и обозвал меня двоечницей. — Оборотнем станешь. Лекарство возьми, мало ли, вдруг ее порвали… Хотя скорей всего порвали — человеком ведь, судя по всему, бегает. А человеку хода нет в этот лес. Что еще… А! Одежда. — Глянув в окошко, Велий сказал: — Да, и скатерть-самобранку не забудь. Алия там наверняка голодная сидит.

Так что, когда явился Сивка-Бурка, я уже стояла груженая и со сверкающим мечом в руках.

— Ух ты, никак меня богатырка позвала? — Богатырский конь радостно прогарцевал вокруг меня и чуть не сел на землю, когда я буркнула:

— Точно, едем сегодня Волчьему Пастырю голову рубить, ты со мной, будем брать на живца.

— Да шутит она, — успокоил коня Велий, — но до границы ты уж нас доставь, а то Алие, судя по всему, там не сладко.

— Да я что! — тут же взбодрился конь. — Всегда рад биться-рататься. — Покосившись на меня, он добавил: — Только с этой страшно, она других дел и не знает, только драпаешь да воруешь! А уж про супротивников и вовсе помалкиваю, где только таких и находит?

— Вот, — Велий осуждающе посмотрел на меня, — запугала богатырского коня.

Сивка закивал:

— Вот-вот, как про нее вспомню, так сердце и прихватывает, я ведь уже не молодой.

Я потянула его за стремя:

— Ты хоть присядь, почему приличная девушка кузнечиком скакать должна?

Велий подхватил меня и легко поднял в седло.

— Теперь, главное, держись крепче, — посоветовала я магу. Сивка мощно толкнулся ногами, а я испугалась, когда почувствовала, как пальцы Велия беспомощно соскальзывают с моих боков, взвизгнула было, пытаясь удержать его, но маг справился и сам.

В следующий миг мы уже камнем летели вниз.

— Ух ты! — только и вымолвил Велий когда конь мягко приземлился на границе Волчьего леса. Был он словно дикий остров, плывущий посреди леса обычного. Рос на угрюмых серых скалах, отвесных и неприступных, а над ним в небесной сини беззвучно чертили круги хищные птицы.

— Жуткое какое местечко, — передернул боками Сивка.

А Велий сотворил малый магический огонек и пустил его прямо в лес.

— Ты что делаешь? — испугалась я. Маг усмехнулся:

— Волчий Пастырь страсть как магов и чародеев не любит, глазом моргнуть не успеешь — явится.

Я сразу запаниковала, сообразив, что чудес за последнее время сделала поболе фон Птица, значит, и меня слопают. Открыла рот, чтобы напуститься на Велия, но тут Сивка под нами попятился, а с серых скал, из леса к нам стали прыгать волки, взяли нас в кольцо и ощерились. Черной волчицы среди них я не приметила.

— Как же мы подругу твою найдем? — спросил Сивка, переступая копытами. — Они ж все на одну зубастую морду!

— Кто посмел нарушать границу Волчьего леса? — взревело над нашими головами. Сверху вниз на нас смотрел со скалы витязь в кольчуге и остроконечном шлеме, плащом ему была волчья шкура. Огромный седой волк заменял скакуна.

— К подружке мы, — пролепетала я, показывая ему колечко. Он спрыгнул прямо со скалы легко, словно не боялся переломать ног, и, подойдя к нам, внимательно заглянул мне в глаза.

— Никто не требовал от нее сюда приходить, никто ее тут не удерживает, — сказал он глубоким рыкающим голосом.

— Как же «не требовал», а практика? — возмутилась я, но Велий ткнул меня в спину, указывая на мой перстень:

— Сейчас она в образе человеческом, поэтому не сможет пройти через лес, как бы ни хотела вернуться. А оборачиваться волком не может, в верности другому поклялась и терять себя не желает.

Волчий Пастырь скользнул по Велию неприязненным взглядом, и что им всем так маги не нравятся? Он сделал вид, словно я это сказала.

— Она больше потеряет, если не пройдет испытание.

Мы шли темной сырой чащей, где я без Волчьего Пастыря и шага ступить бы не смогла, не переломав себе рук и ног. В этом буреломе отродясь никто не рубил деревьев и не заготавливал хвороста. Седая тень шла впереди нас, время от времени порыкивая на неведомых мне зверей Волчьего леса. Пастырь же словно и не замечал непролазности этой дороги, пригибался под необхватными, поросшими мхом павшими великанами-деревьями, переступал через корни и при этом не без интереса посматривал на меня.

Не сказать, чтобы затворничество сильно его тяготило, ежегодно со всех сторон Северска стекающиеся волки-оборотни не держали от своего хозяина секретов, охотно рассказывая, что в мире делается, так что слышал он и о моих похождениях. Наверное, потому и разрешил мне войти в его лес, вызвавшись быть провожатым, а на мага с Сивкой-Буркой попросту внимания не обращал.

— Не мной это заведено, — рассказывал Пастырь, приподнимая тяжелую еловую лапу, чтобы я могла под ней проскочить, — я лишь принял кнут и дубину из рук Отца Небесных волков, когда у него родились мальчик и девочка от земной женщины. Так с тех пор и воспитываю их потомков по просьбе отца их. Подруга твоя ведь не в зверя превращается, она волчьему духу дает в мир выйти. И духу этому нужно найти место свое, цель, понять себя и осмыслить. Если хочет Алия, так прямо сейчас может уйти. Только дух ей отомстит за это потом. Измельчает, озвереет, обезумеет. И уж тогда точно будет зверем перекидываться по воле и против воли и рвать своих и чужих, пока не убьют.

— И что делать? — воскликнула я.

Пастырь пожал плечами и остановился.

— Дальше даже мне хода нет.

— А я думала, что весь лес ваш.

В глазах Пастыря мелькнул озорной огонек.

— Подруга твоя ни много ни мало на могиле Небесного Охотника убежище себе нашла, а я поклялся его могилу охранять и дух его не тревожить.

Я испуганно прижала к груди меч, в этой чащобе его радостный блеск не радовал, здесь им много и не намахаешь!

— А кроме Алии там еще волки есть? — спросила я.

— Возле логова молодой волчицы? — приподнял бровь Пастырь, и я поняла — есть.

— Дар твой там, к сожалению, не поможет. Тот, кто захоронен там, гораздо древнее давших тебе кровь.

Я сразу вспомнила клетку из чьих-то там древних костей, в которой сидела по прихоти Рокмира, и сглотнула. Взяв меч наперевес, как копье, двумя руками, я осторожно вышла на полянку, опасливо косясь по сторонам и окликая подругу громким шепотом:

— Алия, ты где? — Посреди поляны стояли четыре скалы, как столбы большой избы. Была ли у них раньше крыша — неизвестно, но вокруг лежало огромное количество камней, которые при большом желании можно было представить как куски целого строения. Над камнями вился слабый дымок, и мне показалось, что на одном из столбов сидит нахохлившейся вороной Алия, махая чем-то. — Алия! закричала я уже смелее и радостней и тут услышала за спиной мягкий топоток лап, оглянулась и в ужасе ткнула мечом в оскаленную пасть прыгнувшего на меня волка. Потом завизжала в нешуточном страхе и так шмякнула его по хребтине моим тупым оружием, что волк выпучил глаза, крякнул и завалился на бок, глядя на меня с укоризной. Подняв свое оружие над головой и ни на миг не умолкая, я со всех ног побежала к склепу Небесного Охотника.

Два волчьих дружка, кругами ходившие вокруг столба, оскалились, увидев меня, но я так заорала на них:

— Убрясь! — что они отпрыгнули.

Не хуже лесной белки я вскарабкалась на скалу и почувствовала, как у меня хрупнули кости от безумных объятий Алии.

— Верея! Подруга! — ревела лаквиллская богатырка. — Как же я тебя ждала! Как же я тебя ждала! Ты не представляешь как! У тебя пожрать что-нибудь есть? А то я скоро волков кушать буду! — Увидев флягу в моих руках, просто затряслась, вырвала ее и осушила одним махом. — Извини, — она утерла рукавом выступившую над губой испарину, — два дня уже дождя не было.

— Я тебе скатерть принесла. — Я полезла в свой мешок, а когда вынула и глянула на подругу, то вздрогнула — такой у ней был нетерпеливый взгляд, что даже руку протянуть боязно — отъест и не заметит.

— Поначалу-то мне казалось: плевать, ну, прут под дубину, и ладно. А потом эти гаденыши тактику поменять решили, с глупостями не лезут, но воют так жалостливо, что сердце так и щемит, а ноги сами в лес несут. А я ж без сна, два раза только тем и спасалась, что нога подворачивалась и я о камень лбом со всего маху! — Алия показала шрамики.

Я сочувственно ей кивала, обгладывая куриную ножку. Волки под скалой тоже слушали. Мы бросали им обглодыши, которые исчезали, казалось, прямо в воздухе.

— И ведь что еще удумали, — ковыряя в зубах, рассказывала Алия про свое нелегкое житье в Волчьем лесу. — Задерут оленя, освежуют его, как в мясной лавке, и разложат на опушке по кусочкам — иди, выбирай. Честное слово, чуть не сорвалась. А обидней всего, что Серый меня отсюда не слышит. Уж как я его ни звала, материла, плакала — не слышит. — Алия подумала и добавила: — Старый хрен. А главное, волчица во мне, гадина, все сильней шевелится. Думаю, еще один день, другой, и конец. Вот бы Серый потом лапы кусал!

— Да-а, — протянула я. — Что ж нам делать-то с твоей практикой? — И я передала Алие то, что сказал Пастырь. Хотя она и сама это знала. — В общем, выход у нас один. Будем действовать, как Отец ваш волчий. Я буду вроде как твой Пастырь, а ты вроде как мой волк.

— Чей-то я не поняла, — насторожилась подруга.

— Седлать тебя буду, — оскалилась я и показала меч. — Дубинка у меня уже имеется, осталось найти для тебя плеточку.

— Да ну тебя! Пастырь ухохочется до смерти.

— А нам-то какое дело, главное — честь твою девичью соблюсти. Алия смотрела на меня такими глазами, словно решала, стоит ли ее честь таких жертв и мучений. Только не на ту напоролась! — Или ты думаешь, я за просто так страхи терпела? — разозлилась я. — Ты меня позвала? Позвала. Помощи просила? Просила. Знала, у кого помощи просишь.

Алия глянула вниз на волков, которые заухмылялись, а я вскочила на ноги:

— Ну как хочешь. Скатерку я забираю, тебя и без меня деликатесами кормят. А в Школе еще дел невпроворот, да и Велий меня там с Сивкой заждались. Прощай, подруга. — Я поклонилась ей в ноги, хоть и рисковала сверзиться со скалы.

Луна еще и полнеба не перешла, когда мы в первый раз переругались. Самым простым было соорудить седло, потничек, войлочек. На это пошла разодранная Алиина одежда. На стремена пошли ременные пряжки, да и сами ремни пустили на подпруги. Алия скрежетала зубами, когда я ее ставила на четвереньки, примеряя сбрую, а волки только пучили глаза и беззвучно разевали пасти, тряся головами, словно не верили увиденному.

— В Школе ославят! — с тоской выла подруга.

— Они все забудут, — увещевала ее я. — Перекинутся назад и забудут.

— Такое забудешь!

— Но не помнят же они, чьи у кого дети, — привела я самый весомый аргумент.

— Ага, — оскалилась Алия, — кому ж захочется добровольно петлю на шею одевать! Это ж мужики!

— Тебе так удобно? — Я попрыгала у нее на спине, подруга взвыла, когда камень воткнулся ей в колено. И в который раз помянула Серого, ради которого терпела мучения.

Трудности начались, когда я заговорила об уздечке.

— Для чего это? — Алия недоверчиво посмотрела на старую белую кость в моих руках, которую я не знала, как половчее приладить.

— Надо же мне как-то тебя поворачивать! Опять же, вдруг ты на меня кинешься? Нет, без уздечки никак нельзя!

Но Алия упрямо затрясла головой:

— Даже не думай, что я эту гадость в рот возьму!

— А я и не думаю, я уверена — возьмешь как миленькая!

Алия оскалила зубы, и вовремя — я тут же сунула ей кость. В драке она была, конечно, сильнее, но я настырней. Так что помимо уздечки получила моя подруга еще и ошейник шипами внутрь для пущей моей безопасности. Осмотрев эту нечеловеческую красоту, я от души себя похвалила, а лаквиллка, грызя кость, проклинала тот миг, когда отправилась в Волчий лес, не расплетя косы с серебряными пластинками и цепочками. Кстати, из этих цепочек и кожаных ленточек и вышла моя замечательная волчья плеточка. Алия грозилась, что никогда мне этого не простит. И хорошо, что кость во рту делала эти угрозы невнятными, потому что облик человеческий она теряла с поразительной быстротой. Подтянув упирающуюся подругу за уздечку, я быстро вскарабкалась на нее, изо всех сил сжав ногами бока. И, взмахнув семихвостой плетью, велела:

— Поехали! — только не сообразила, кому это говорю — Алия сиганула прямо в темноту, прямо со скалы. Под мой визг волчица пронеслась вокруг могилы, поднимая заскучавших волков, и мне пришлось пустить в ход сразу и меч, и плеть, поскольку зубастым очень не понравилась моя персона верхом на их подруге.

К счастью, стоило волчице увидеть, что на нее прыгают, ощерив клыки, как она, поняв это по-своему, живо разодрала бока двоим и уцепилась зубами за ухо третьему. Я, не стесняясь, пользовалась плеткой, справедливо полагая, что мои сапоги дороже их шкур, а уж ножки сахарные и вообще бесценны. Подняв стаю на ноги, Алия решила, что дело сделано, или какие-то свои инстинкты удовлетворила, — она длинными прыжками ринулась в чащу, изредка взрыкивая и стараясь скинуть всадницу. Но я так вцепилась в нее, что клещи зеленели от зависти.

Мелькал жуткими тенями Волчий лес, колдовские огни синими росчерками проносились мимо, скакали вверх-вниз желтые злые глаза, и душераздирающе выли волки, с ликованием обнаружив в лесу новую подругу.

— Шиш вам! — кричала я, но Алия думала иначе, поднимая все новых и новых попутчиков и топча молодых волчиц, пытавшихся загородить избранников. Не было вырвавшемуся на свободу духу дела до их жалких претензий, вилколак наконец наслаждалась свободой. Прокатывались буграми подо мной мышцы, от тела шел жар, и вообще-то пованивало псиной. Но я упорно прижималась к самой холки опасаясь, что она, забывшись, повернется и тяпнет меня за какую-нибудь часть нежного тела. Из-за этого и не заметила, как вылетели мы на самую кромку леса. А там уж стоял Волчий Пастырь в окружении седых, бывалых волков, и что-то мне не понравилось, как две стаи глянули друг на друга.

Я на всякий случай горделиво выпрямилась, чтобы не позорить Алию. А что? Он сидит, я сижу, оба на волках, все нормально!

Седой под Пастырем молча вздернул губу, показывая страшенные клыки, Алия тоже в долгу не осталась, по-своему, по-волчьи опаскудив осмелившегося скалиться на волчицу. Стая за нашей спиной тоже глухо заворчала, а я только моргала глазами, так и ожидая, что вот возьмет сейчас Пастырь свою дубинку да как хряпнет мне по темечку.

Счастье, что тучи на миг выпустили луну из плена, ветер с силой ударил нам в бок, а Алия, насторожив уши, вдруг завыла протяжно и жалобно, словно услышав чей-то зов. И, не раздумывая, кинулась на него.

У меня даже горло перехватило когда лаквиллка ринулась по облакам, как только что по лесной чаще. А следом разномастной волной хлынул волчий поток. По-рыбьи разевая рот, я лишь успела заметить внизу потрясенно глядящих в небо Сивку и Велия у лесного костра, а потом мне стало уже не до любований, потому что зарокотал гром и буря стала хлестать нас, словно желая сбросить с невидимой тропы.

— О-о-ой! — кричала я, забыв про уздечку и вцепившись в Алиины уши; молнии хлестали бока волков не хуже моей плеточки, не причиняя вреда, лишь заставляя шибче бежать. Прыжки волчьи сделались безумно длинны, и металась стая по небу, словно выискивала чей-то след. На миг мне даже показался в клубящихся тучах и вспышках огня чей-то перст, словно указующий волкам цель. Алия, не раздумывая, спрыгнула с небесной тропы, чтобы тут же оказаться в гуще боя.

Горело пожарище, ржали кони и кричали люди, а над всем этим хохотал, широко раскинув руки, чернобородый некромант. Я сразу почувствовала его черное нутро, но прежде чем что-то успела сделать, услышала писк под лапами Алии и увидела ребенка — полуволчонка, который плакал, зовя родственников. И родственники откликнулись. Черной молнией Алия скакнула на грудь к некроманту и, вцепившись ему в горло зубами, мотнула его, вкладывая в рывок всю свою силу и дробя всю дорогу мешавшуюся ей кость. К моему удивлению, некромант отлетел в сторону, а в зубах у подруги осталось что-то похожее на черную визжащую тень. Вот с этой добычей в зубах она и вскочила снова на тропу, изо всех сил устремившись назад, справа и слева к нам присоединялись другие волки с добычей, и не у каждого тень была черна.

Я присмотрелась к тому, что визжало в пасти у Алии, и мурашки побежали по спине, а волосы ощутимо зашевелились. Потому что тащила моя подруга ни много ни мало — человеческую душу.

— Вот и стала ты, Алия, валькирией, — пробормотала я.

Только через три дня подруга угомонилась до такой степени, что смогла перекинуться в человека. Я к тому времени от лешачки мало чем отличалась, была грязна, устала и голодна. Эта дрянь дважды в день каталась на спине, пытаясь стряхнуть меня, но я держалась и хлестала ее по бокам плеткой. Не на шутку завидовала волчице, когда она жадно лакала из ручьев воду, и еле сдерживалась, чтобы не дать ей промеж ушей. А уж когда волчица начинала вилять задом перед волками, так я и сдерживать себя переставала. К исходу третьего дня, чувствуя, что уже не отличаю явь от сна, я погнала подругу к краю Волчьего леса, где дожидались меня Велий и Сивка-Бурка, которым я хоть раз в день, но показывалась на скале, дескать, вот я — живая, не загрызенная. Каждый раз пугая их своим видом. Там же стоял обычно и Волчий Пастырь, с огромным любопытством разглядывавший нашу парочку, я ему улыбалась, раскланивалась. А он только усмехался, оглаживая усы, и у меня было такое подозрение, что волк его тоже над нами похохатывал.

Душу некроманта они у нас в тот раз забрали и, как я поняла, сволокли на судилище, чтобы боги решали — кому в Ирий, а кому, извините, в другую сторону. Я опасалась, что еще одной такой охоты не выдержу, но, сколько ни дули над Волчьим лесом ветра, лаквиллка по небу больше не бегала, а все маялась дурью да нагло заигрывала с оборотнями, всем своим видом показывая, что пришло ей время народить на свет еще одного волчонка.

Я ей такие глупые мысли заколачивала обратно в голову со всем усердием, на которое была способна, а она огрызалась так, что на второй день вырвала из моих рук и изгрызла плетку, да и на принцевом мече были такие борозды, словно его топором рубить собирались. Понимая, что больше так не смогу, я решила: вот увижу Велия и сброшусь со скалы вместе с Алией, пусть он нас внизу ловит! Если не убьюсь совсем, так пусть с ней в следующем году Серый Волк практику проходит, честь бережет, а то привыкли, видишь ли, на мне выезжать! Чуть что, так сразу Верея.

Волчий Пастырь встретил нас на полпути. Увидев седого, Алия заизвивалась всем телом, но я ее пристрожила промеж ушей.

— А и сурова ты с ней, — улыбнулся Пастырь, и морщинки вокруг глаз разбежались лучиками.

— Сама просила, вот и берегу честь ее! — откликнулась я.

— А понравилась ли тебе охота? — Он склонил голову к плечу. — Не страшно ль было?

Я равнодушно пожала плечами, чувствуя, как наваливается на плечи усталость:

— Лиха я больше боялась, а некромант… Дело обычное.

Пастырь вдруг подобрался и совсем серьезно, без единого смешка, спросил:

— А не желаешь ли свою черную рядом с моим седым поставить? Стать мне подругою и женою?

От такого предложения всякий сон с меня слетел разом, я сразу сообразила, что мне впервые в жизни делают настоящее предложение, а не глумятся, как Аэрон, не уводят разговор в сторону, как Велий, а смотрят прямо в глаза, и дрожь пробежала по всему телу, до самых пяток.

— Не мое это, — покачала я головой.

И они вздохнули на пару с волком:

— Что ж, неволить не буду. Но если передумаешь…

Я снова покачала головой, хоть Алия и была другого мнения о сделанном предложении.

Как добрались до окраины, как оказались в лагере Велия, я потом, сколько ни пыталась, так и не вспомнила, а провалилась в сон и проспала три дня без продыху.

Очнулась я уже в Школе, в комнате Велия. Кряхтя, сползла с кровати, с удивлением обнаружила за окном ясный день, а гулянка словно и не прекращалась. Только сидели теперь там, помимо нечисти, Алия с Серым Волком, да Сивка яблоки из ведра хрупал.

— Хлеб да соль, — сказала я, высунувшись из окна. Серого словно ветром сорвало, подлетел ко мне и с разбегу чмокнул в щеку. — За что? — удивленно спросила я, а он рассмеялся:

— Сама знаешь!

— В том-то и дело, что сама! — Я подняла палец, как мудрая старуха. — А тебя, значит, ноги не несли, душа не болела, слово данное нарушить боялся!

Волк звонко расхохотался и тряхнул головой:

— Ни черта я не боялся, только с Волчьим Пастырем не поспоришь. — Он, наклонив голову, раздвинул волосы и показал страшный, налитый лиловым рубец. — В первую же ночь, как прискакал, он мне вдарил промеж ушей, связал и в нору бросил. Так месяц там и провалялся. Навязал же мне с сестрицею папаша его на шею!

У меня в голове со скрипом завертелись мысли, тяжелые, словно мельничные жернова. Что-то я пыталась вспомнить о папаше Серого. Но тут, отдуваясь и краснея, ко мне в комнату через окошко полезла Алия, отстранив жениха и ворча:

— Ну подай уж руку-то, видишь, вспрыгнуть не могу!

— Ах ты! — Я не нашла достойного слова, в бешенстве нашаривая взглядом свой меч.

Алия быстро нырнула за спину волка.

— А правда, Верея, что ты на Алие каталась? — влез Гуляй.

— Неправда! — рявкнула я.

— Правда! — оторвался от яблок Сивка. — Она еще та у нас ездунья, так и норовит на шею влезть!

Меня это так обидело, что я не нашла ничего лучшего, как заорать:

— Велий, ты где? Они меня обижают!

— Ну что ты, — гундел, таскаясь за мной хвостом, маг.

— Ну чего ты, — мычала Алия из-за спины волка, боясь ко мне подходить.

Я хоть и отошла уже, но все равно хоть разок, но попыталась бы вдарить ей, как там, в лесу, прямо промеж ушей. Очень мне хотелось посмотреть, как съезжаются в кучку ее бесстыжие глазки.

Сборы мои были недолгими — платье, тонкой кожи плащ на случай дождя да крепкие сапожки.

— Эх! Мне бы к скатерти-самобранке еще какой-нибудь бездонный сундучок, а то с этими друзьями одежды не напасешься. Штаны-то после Волчьего леса выкидывать пришлось! — Я осуждающе посмотрела на подругу.

— А че я? Че я-то? — Алия совсем зарылась в куртку Серого, так что наружу торчал лишь кончик носа, как у мыши.

— А может, не поедешь? — в который раз спросил Велий. — Практики-то всего одна неделя осталась. Вернется Аэрон твой ненаглядный.

Я с интересом посмотрела на него — показалось или ревнует?

Но ушлый Велий сразу отвернулся и вроде даже беззаботно посвистывать начал, глядя в окно. Хотя потом не сдержался и привел последний весомый аргумент:

— Где ты его искать будешь? Ведь только вампиры знают, где их сынок находится.

Все в ожидании уставились на меня, но я фыркнула:

— Мне-то уж они по-всякому скажут. Как-никак я их «законная невестка», да и он не каторжанин — без свиданий жить! Вдруг мне срочно нужно обсудить свадебное платье или меню? Свадьба-то не за горами! Еще месяц, и все.

У Велия вытянулось лицо, будто его пыльным мешком огрели, а я поняв, что вещи уложены, затянула горловину и, с кряхтением забросив его на спину, обратилась к друзьям:

— Ну до встречи!

— Как это «до встречи»?! — загомонили они. — Да кто тебя к вампирам одну пустит? Вместе поедем Аэрона искать! Ишь ты, самостоятельная какая!

Так что в Урлак мы направились целой компанией, багровая от стыда Алия всю дорогу припадала к уху Серого и дудела, что ничего такого и не было, что это Верейка на нее наговаривает, бесстыжая, а она только Серому и была верна, никого другого и не замечала. Велий тоже недовольно сопел у меня за спиной. И только Сивка шел резвой рысью, перескакивая речушки да рощицы, гордый тем, что везет такую славную богатырку, у которой даже меч блестящий есть, хоть и покусанный.

На границе Урлака нас попытались было остановить, но я с королевской невозмутимостью сунула под нос стражей руку с Аэроновым перстеньком. Так что когда мы при6ыли к замку, все уже знали о моем внезапном визите, правда, встречать меня вышел только лорд Аквил. Оглядел нашу компанию неулыбчивым взглядом и отвесил поклон, заявив, что наш визит для него — приятная неожиданность.

— Че это он такой неулыбчивый? — спросила меня Алия, сползая с Серого Волка.

— Чего ему скалиться-то, он же лорд, ему марку держать надо, — возразила я, но Алия тут же напомнила мне, что Аэрон тоже лорд, а скалился не переставая. Пришлось ткнуть ее в бок и напомнить, что именно сыновнее поведение и не нравилось папочке. — Могу ли я выразить свое почтение леди Диодоре? — Я присела в самом учтивом реверансе.

Лорд дернул щекой, словно у него зубы заныли, и промямлил, что леди Диодора нездорова.

— Ах! — Я прижала руки к щекам. — Тогда я немедленно, просто немедленно должна ее увидеть! Может, я смогу ей чем-нибудь помочь?

— Это не того свойства болезнь, — замялся будущий свекор.

Но я была так непреклонна, что дальнейшие его упирания выглядели бы глупыми, а чопорные вампиры до дрожи не любили выглядеть глупыми. И лорд Аквил вызвался меня проводить. К счастью для меня, Алия вовремя сообразила, что значат мои ужимки, и жеманно поинтересовалась:

— Лорд, но вы же не бросите своих гостей в одиночестве?

Она так убедительно изобразила кокетку, что я сразу поняла пребывание в Волчьем лесу не прошло бесследно, ну вылитая мавка. Серый только крякнул, косясь на подругу. Был он в этот раз высоким и статным вампирообразным юношей. Велий смотрел на меня так, словно не чаял уж больше и увидеть. А я подумала: каково же сейчас Сивке, оставленному один на один с улыбчивыми конюхами?

Седой камердинер, неменее чопорный и молчаливый, проводил меня до покоев леди Диодоры. Толкнул тяжелую дверь, предупредительно пропуская меня вперед. А я в который раз подивилась несоответствию того, как замок выглядит внутри и снаружи. Его жуткой угрюмости стен и легкой белизне и прозрачности внутри.

Леди Диодора сидела у окна и, судя по всему, до моего прихода рыдала, но сейчас на ее напудренном личике не было даже следа страданий. Если б я не видела ее раньше, то, может, и купилась бы на ее приветливую улыбку. А так заметила, что и нос покраснел, и глаза опухли. Поэтому я не стала ходить вокруг да около, а сразу заявила:

— Я боюсь за Аэрона и желаю его видеть.

Леди Диодора поджала губки и окатила меня презрительным взглядом:

— Вам нет нужды бояться за своего жениха.

— Да ладно вам, — махнула я рукой и, оглядев комнату, заметила, что даже малейшие щели в ней законопачены. На столе стоял обед, и слуги, которые нам попались по пути, никуда не торопились, явно сторожа свою хозяйку.

— Ух ты! — выдохнула я, осененная догадкой. — Значит, и вы не верите, что он станет кровь пить.

Леди Диодора, словно сломавшись, рухнула обратно в кресло.

— Он вам это сказал? — глухо поинтересовалась она.

Я не знала, что делать с Аэроновой мамой, поэтому топталась около нее.

— Я надеялась, что вы что-нибудь придумаете, наймете кого-нибудь, чтобы эту кровь влить… — Я пожала плечами и подошла к окну. — Что ж папа с ним так жестоко-то?

Леди Диодора застонала:

— Ах, Аквил здесь ни при чем! Вы не понимаете. — Она посмотрела на меня злыми глазами. — Наметился очередной раскол, семьи, набравшие силу, хотят отделиться, хотят видеть Аллара либо лордом, либо…

— В гробу, — закончила я, поняв ее многозначительное молчание.

— Он в заброшенном карьере, и вокруг стража из воинов взбунтовавшихся семей. Мой супруг еще может удерживать замок от бунтарей, но ничем не может помочь Аллару, только если сын сам, — она всхлипнула, но взяла себя в руки, — придет к нам на помощь.

— Ага, — невесело вздохнула я, — то есть он должен упиться до кровавых чертей и поубивать всех к лешему! Ну у вас и порядки! Придавленная такими тяжелыми мыслями, я пошла к друзьям, коротко попрощавшись с мамой Аэрона.

В парадном зале царила напряженная идиллия. Велий рассматривал картины, нервно расхаживая вдоль стены, Алия упорно изображала вертихвостку, не давая хозяину ни минуты продыху, в то время как волк сверлил его тяжелым взглядом, заставляя вздрагивать каждый раз, как Алия клала ему руку на плечо.

— Боюсь, наш визит затянулся, — с порога заговорила я. Лорд Аквил подскочил:

— Я распоряжусь, чтобы вас проводили до границы.

— Это излишняя любезность, тем более что вам за нами не угнаться.

Я подмигнула друзьям, намекая, что пора прощаться. Выйдя на улицу, я рассеянно огляделась.

— Велий, а ты не знаешь, где у них тут карьеры?

— Наверное, недалеко от каменоломен. А что?

— Прогуляемся. — Все уставились на меня, никто не хотел гулять по Урлаку. Даже мой богатырский конь подозрительно задрожал ногами, чувствуя, что я его втягиваю в очередную сомнительную историю. — Да ладно вам! Погодка-то какая! — Я подняла руки к солнцу, друзья тоже посмотрели в безоблачное небо. — Ну поехали. И как только они уселись, добавила, понукая Сивку: — Кроме сотенки озверелых вампиров там и нет никого! — Подумала и сообразила, что соврала. — Ну, может, там еще прячутся с десяток каторжан, для Аэрона мамой купленных, так мы что, насильников и убийц не видели, что ли? — Про то, что Аэрон, возможно, уже в упыря превратился, я добавлять не стала, как-то нехорошо они на меня смотрели, даже конь богатырский подо мной споткнулся.

Что дела «жениха» плохи, я поняла сразу, как только увидела на разбитой дороге в заброшенный карьер ухмыляющегося Калину.

— Кого я вижу?! — радостно оскалил клыки вампир, растопорщив крылья. Серый Волк задрал губу и показал свой набор клыков и резцов, давая понять всем, кто тут настоящий хищник, а кто просто погулять вышел. Велий легко соскользнул на землю и распахнул легкий плащ, показывая спрятанную под ним саблю.

— Хо-хо-хо! — Калина в притворном ужасе замахал руками. — Вот это поддержка к нашему лордику прискакала! — и сделал знак кому-то за нашими спинами, издевательски кланяясь: — Милости просим, милости просим.

Алия, не выдержав, рыкнула на него. Калина отпрыгнул, продолжая хохотать, а потом зло сплюнул нам под ноги. После такой встречи солнечный день уже не радовал, тишина казалась зловещей. Да и само заброшенное место с полуразрушенными строениями и бездонным провалом под ногами навевало недобрые предчувствия.

— Это ж сколько они земли подняли? — присвистнула Алия, глядя на бездонный котлован с обилием угрюмых скал, разбросанных, словно лабиринт. — Тут на сорок замков хватило бы! Куда они все это девали?

— Какая разница? — вздохнула я. — Где Аэрона-то искать? Очень мне не нравилось, что Калина остался за нашей спиной. Хоть и презирала я этого гаденыша, но и пакости ожидала. И, толкнув пятками в бока Сивку, велела: — Ну давай, ищи.

— Я тебе что, собака? — обиделся Сивка, но все же стал втягивать воздух огромными ноздрями, чихая от пыли.

— Аэрон, Аэрон, — звала я, осторожно пробираясь между камнями.

Все-таки дурацкая была идея — разделиться. И чего я взвилась, когда Велий в глаза назвал меня дурой? Главное, Алию-то зачем выгнала? Теперь вот иду, трясусь.

— Аэрон, Аэрон. — Я повыше закатала рукава платья и постаралась навести в голове порядок. Вот как выскочит убийца и насильник, я как шарахну его молнией… Главное — думать о молниях. Но мысли в голове носились как перепуганные куры. «Кошмар, кошмар!» — билось в ушах. Зашуршали камни за соседней скалой, я с перепугу подпрыгнула и поняла, что ничего не смогу. Схватила свой меч, как дубину, и, стоило злодею неосторожно высунуться из-за камня, от души приложила его. Велий беззвучно рухнул на камни и замер неподвижно.

— Ой! — Я запрыгала вокруг него, не решаясь прикоснуться. — Прибила, — сообщила самой себе и собралась разрыдаться, когда на мое робкое тыканье пальчиком маг даже не застонал. Но тут зарычало, заскрежетало, загрохотало у меня за спиной, и зловещий низкий голос прохрипел:

— А ну выходи, кому здесь жить надоело! — Я бросила один только взгляд на черную изломанную тень, упавшую у моих ног, и мгновенно поняла, что такую зверюгу мне ни в жизнь не одолеть. Пискнула, зажмурила глаза и с разворота дала своим мечом по жуткой морде, которую даже видеть не хотела. — На, гад, получи! На, на тебе, вот! На!

— Убивают! — взвизгнуло Чудище, оступилось и задрыгало ногами. Я приоткрыла один глаз и недоверчиво уставилась на вжавшегося в скалу Сивку.

— Вот до чего ты меня довела! — испуганно косясь на мой меч, всхлипнул Сивка. — Я уже своей тени боюсь! Девки морду бьют! Нет, уйду я от тебя обратно к Громовику, там хорошо, там чудища двенадцатиглавые, все просто, все понятно. — Заглянув мне за спину, он поинтересовался: — А что это у тебя там лежит?

— Я Велия убила, — простонала я.

— Ага. — Сивка попятился, кося глазом на синее небо в надежде упорхнуть от ставшей страшной хозяйки. Но тут сзади него рыкнули, и он так прыгнул вперед, что чуть не стоптал и меня, и Велия.

— Вы чего тут? — поинтересовался Серый, черная волчица стояла рядом, свесив розовый язык. В карьере было жарко и душно.

— Тикайте! — закричал, вращая глазами, Сивка. — Она всех убивает!

— Да ну?! — удивилась Алия.

Тут Велий застонал, подавая признаки жизни, я радостно кинулась к нему, а Сивка попятился:

— Добивать рвется!

Маг сел, держась за свою многострадальную голову, а когда разглядел, кто стоит перед ним, даже дурой меня обозвать не смог. Только ручкой делал, словно просил у меня что-то. Я сунула ему флягу с водой.

— Живой, — разочарованно произнесла лаквиллка и добавила: — А мы Аэрона нашли, только подходить не решаемся, больно он жутко воет. А ну как кинется.

Кое-как взгромоздив Велия на Сивку, мы отправились к логову нашего лорда, которое и в самом деле оказалось легко найти, просто находилось оно на другом конце карьера.

Сначала мне тоже показалось, что он воет, но чем ближе мы подходили, тем становилось понятнее, что Аэрон просто орет сорванным голосом все песни, которые знает, без разбора. А шагов за сорок до его норы я даже нашла в щепу разбитую лиру. Логовище он себе устроил в штольне. Из черного лаза словно гнилые зубы торчали столетние бревна. Я замерла, прислушиваясь, а Аэрон, закончив одну песню, начал следующую:

Прости меня и отпусти

С улыбкою в нелегкий путь.

Я не вернусь, мы оба знаем,

И болью разрывает грудь.

Я не такой, как ты хотела,

И ты не сможешь мной гордиться.

В последний раз шагну за дверь

И к солнцу устремлюсь, как птица.

Мама! Мама! Ма-а-ама!

Безумье — мой старинный друг,

Мне с ним в обнимку по дороге,

Ты улыбаешься сквозь слезы,

Благословляя мои ноги.

Мама! Мама! Ма-а-ама!

Я знаю — ты меня жалеешь

И проклинаешь глупость мира,

Не принимающего в лоно

Такого милого вампира!

Я зажала уши, не в силах слушать завывания о маме. И только Алия покачала головой:

— Ишь как его ломает!

Удивляясь собственной смелости, мы пошли вперед, я и Алия со страхом вглядывались в темноту, а парни больше поглядывали вверх, опасаясь, что потолок осядет нам на голову, больно уж все вокруг казалось гнилым и непрочным, поэтому и вздрогнули больше нашего, когда из темноты зловещим, совсем не Аэроновым голосом поинтересовались:

— Кто?

Я нервно хихикнула:

— А это мы, не ждал?

Аэрон не обрадовался, а, напротив, заревел, как раненый бык:

— А ну прочь отсюда!

Ноги чуть сами не вынесли меня наружу, но я удержалась, показывая магу, что пора бы и огонек засветить. Велий молча показал, что ему и так уже засветили, так что никаких огоньков не выйдет.

— Аэрон, — жалобно присоединилась к моему зову Алия, — не жлобься, выходи!

Поняв, что просто так от нас не избавиться, вампир вздохнул в темноте и пошел. Шаг его был тяжел, он постанывал, словно с трудом тащил свое тело, а когда замер на границе света и темноты, не решаясь показать солнцу ни единого кусочка своего уже не вампирьего, а упырьего тела, я вскрикнула, с трудом узнав в ЭТОМ своего красавца «жениха».

— Хорош? — с трудом просипел он, обнажая гнилые в развал зубы, неприятно шкрябнув когтистой лапой по земле. Алия, ворча, попятилась, прижалась к боку Серого, невольно вздыбившего холку. Велий, только что жаловавшийся на слабость, заиграл молниями между пальцев, а Сивка шагнул вперед, заслоняя меня.

Я с ужасом поняла, что потеряла друга, с которым мне было так легко и весело. Вечно неунывающего Аэрона, который баловал подарками и сладостями. Только почему-то не заплакала с горя, а почувствовала такую жуткую злобу на неправильность мира, что аж в глазах помутилось! И, выставив руки вперед, словно сама была упырицей, пошла на него, заметила на миг мелькнувшее в желтых глазах Аэрона недоумение и закричала:

— Вали его!

К счастью, парни поняли меня правильно, и Велий повис на одной руке упыря, а волк, успевший в воздухе перекинуться в человека, — на другой. Алия придавила телом ноги, а Сивка недолго думая шарахнул копытом в лоб. Аэрон рухнул на спину, и, прежде чем он начал биться в судорогах, визжа, крича и теряя разум, я полоснула себя по руке Велиевой саблей, сдернутой у него с пояса, чуть не отхватив себе всю руку. Кровь тут же потекла густым потоком, я, преодолевая отвращение, сунула руку в пасть упыря, чтобы он хоть маленько очнулся:

— Пей, гаденыш! Пей, скотина!

Он замычал и задергался, пытаясь отвернуться, но я без церемоний сунула ему меж зубов рукоять Велиевой сабли, с облегчением видя, как он с каждым невольным глотком меняется в лучшую сторону.

— Значит, недоупырился, — со знанием дела проворчала Алия.

А «жених», перестав биться, глянул на меня, выплюнул саблю и зло спросил:

— Зачем?

— Чтоб жил ты, дурак! — не зная, куда сунуть руку, прорычала я, испытывая огромное желание вмазать по его вампирьей роже. Но злой огонь как появился в его глазах, так и потух, вампир отвернулся равнодушно, прошелестев еле слышно:

— Не сейчас, так в следующем году… Ведь я почти умер, — и жалобно попросил: — Отпустите.

— Не отпускайте, — велела я. Серый косился на меня, а я затравленно смотрела на Велия, ожидая, что хоть он что-то подскажет. Но маг покачал головой:

— Ты же знаешь…

А Серый подхватил:

— В нем нет крови Всетворца, Верея. Не нашего он мира.

Я зло подпрыгнула на груди Аэрона, пытаясь поймать мысль, зародившуюся во мне. А потом, словно в полусне, занесла над вампиром саблю и одним ударом распорола ему грудь. Почти не заметив, как вокруг меня заорали, завизжали и прыснули в разные стороны. А уж когда я запихала ему руку в рану, меня и вовсе оставили в покое, только Аэрон захрипел, а Сивка бормотал:

— Щас сердце сожрет, у них, у Древних, ишь как с разводом непросто. Ты, Велий, смотри…

Но мы с Аэроном уже не были в пещере, а словно вернулись в Заветный лес, где семеро Древних склонились над утопшей девочкой и Березина, взрезав ладонь, прижала ее к ране на спине ребенка.

— Что ты делаешь, сестрица?

— Я даю ей возродиться,

Нашу кровь хочу смешать, чтоб бессмертною ей стать.

— Пусть же носит наше имя эта юная…

— … Богиня стала я и так решаю:

Свет и тьму я в нем смешаю,

Я смешаю кровь и кровь, чтоб и он родился вновь,

шептала я в полубреду, не замечая крика и шума драки. На миг мне показалось, что я слышу хохот Карыча:

— А посмотрите-ка, что у меня под крылышками!

И земля содрогнулась от ураганного ветра, переворачивающего, разбивающего гнилые балки. Земля сыпанула в глаза, я застонала, и тут же ласковые руки подхватили меня.

— Ну все уж, глупенькая, все, — успокаивающе шептала Березина, и Горгония, отрывая меня от Аэрона, по-матерински укоряла: — Во всем должна быть мера, глупышка.

— Кому тут жить надоело? — орал Индрик.

Все плыло и качалось перед глазами, я с трудом смогла разглядеть вжавшегося в стену и трясущегося от страха Калину, а над ним хохочущего Карыча, распластавшего крылья. Что-то творилось еще вокруг, но меня мотало от слабости, и я никак не могла прийти в себя, пока к самому моему носу не сунулся улыбающийся Анчутка, похлопав меня по щеке:

— Эй, очнись уж.

Я вздрогнула и поняла, что лежу на земле. С потолка и в самом деле сыпалась земля, прямо в глаза. Я со стоном схватилась за мои несчастные глазки. Друзья рубились у входа с напирающим вампирьим войском. Велий уже с саблей, видимо, подхватил с земли, пока я валялась. Я помотала головой и услышала слабый голос Аэрона:

— Дай мне руку.

Я покосилась в его сторону — вампир лежал бледный как мертвец, в ране на груди противно хлюпало. Я стала отползать, решив не тревожить умирающего, с которым я сотворила не пойми что. Но тут умирающий сам приподнял голову и, тихонечко свистнув, позвал:

— Эй, вампиры, а ну-ка гляньте на меня.

Он решил запугать их своим страшным видом, поняла я. И вампиры его услышали, прекратив теснить моих друзей, заухмылялись, а Калина даже вякнул:

— Смотри-ка, живой еще!

— Ненадолго, — пробурчал вожак бунтовщиков, выходя вперед и презрительно глядя на Аэрона. — Нам нужна твоя голова, чтобы твой отец сдался без боя. Мы не хотим лишней крови.

Мой «жених» хрипло расхохотался:

— Полностью с вами согласен, — и, разом прекратив смеяться, добавил: — Крови я тоже не хочу.

Его собеседник вдруг побледнел, дернулся, а потом словно разорвался надвое. Мне, охотившейся с Алией, увиденное было не в диковинку, я только испугалась, когда душа, вырвавшись из вампира, метнулась прямо в Аэрона, с каким-то беспомощным всхлипом всосавшись в него, а тело рассыпалось прахом.

— Чей это было?! — пробасила испуганно Алия, но тут, дико заорав, все бунтовщики, ждавшие Аэроновой гибели, разом бросились на него, и, клянусь, со дня гибели моей деревни я не видела ничего страшнее!

— Я его боюсь! — прошептал Сивка-Бурка, глядя на гору праха между мной и Аэроном, а вжавшийся в стену Калина жалобно скулил.

— 3аткнись, — велел ему мой «жених», отряхнул засохшую на животе кровь, подошел и легко поставил меня на ноги.

— А где ранка? — обиженно пропищала я, он скосил глаза на свою грудь, потом посмотрел на меня уже своими зелеными, а не желтыми, как у упыря, глазами, потом на всю компанию, которая так же потрясенно взирала на него, и возмущенно проговорил:

— И нечего на меня пялиться! Все вопросы к рыжей.

Я растерянно улыбнулась, сама с трудом понимая, что происходит.

Второй день я сидела запершись в комнате Велия. Это было моей тактической ошибкой, потому что на первом этаже меня могли домогаться не только через дверь, но и через окно.

— Верея, не будь дурой, выходи! — орала Алия, пиная дверь ногами.

— Дур-ра! — надсажался Карыч за окном. — Не будь р-рохлей, от судьбы не уйдешь!

— Ну прости меня, Верелея, — шептал в ракушку Велий. — Да, я испугался, а может быть, гордость взыграла, ты ведь пойми, как образовался наш Конклав. Милость Всетворца льется на землю, словно водный поток, а боги как плотины на ее пути. Или бесплодные пески, в которые она уходит вся, без остатка. Лишь жалкие крохи достаются нам, людям. Но и того хватает опытному магу, чтобы скопить, приумножить, стать вровень с детьми Всетворца. Оттого мы их ненавидим, оттого они нас не любят. Да, мы не желаем быть жрецами какой-нибудь… — он помялся, — богини, которая будет милостью и силой одаривать не того, кто талантлив по-настоящему, а того, кто ей пятки лижет или… рожей смазлив. — Он совсем утих в своей ракушке, а Анчутка, глядящий на меня сквозь стену из моего же капища, осуждающе покачал головой:

— Ну и чего ты так взъерепенилась? Подумаешь — стала богиней! Подумаешь — вывела новый вид нечисти! Да таких в Ирии — плюнуть некуда!

— Леди Верея, — осторожно постучали в дверь, и я узнала голос лорда Аквила. Борясь со слезами, я с трудом квакнула:

— Что вам?

Тут вмешался голосок леди Диодоры:

— Мы хотели бы выразить вам свою благодарность и спросить, кого вы желаете видеть посаженым отцом на вашей свадьбе?

— Никого! Я не желаю видеть ни-ко-го! И вообще, я разрываю помолвку!

Судя по стуку, там кто-то потерял сознание.

— Почему?! — севшим голосом спросил лорд Аквил.

Я подбежала к двери и горячо зашептала в щель:

— Потому что я не могу выйти замуж за своего братика, с которым поделилась кровью! И вообще, — я всхлипнула, обида снова сжала горло, и слезы потоком хлынули из глаз, — я ни за кого теперь не выйду! Я-бо-оги-иня! Кому я нужна-а!

— Вот, дали боги подруг! — выругалась Алия, жалуясь всем присутствующим за дверью. — Одна — императрица, вторая — богиня! Нянькайся с ними!

— Госпожа ученица, — попытался приструнить меня Феофилакт Транквиллинович. — То, что вы стали богиней тайных знаний, чар и магии, еще не делает вас чем-то исключительным! Не надо к этому так относиться, это великий дар, а не уродство.

— Уро-одство! — по новой завыла я. В окошко, забаррикадированное мной, осторожно постучали:

— Эй! Госпожа богиня. — Я узнала голос Мефодия, да что там узнала! Я его просто видела, чувствовала, как собственные ручки, пальчики, ноготки, его, фон Птица, стоящего рядом, весь их чертов Конклав, мающийся в парке.

— Вам-то чего? — заревела я.

— Как «чего»?! — удивился Мефодий, видимо решивший быть делегатом от всех магов, фон Птицу обращаться к новой богине было как острый нож по сердцу — гордость его душила. Как и Велия, который, едва поняв, в чем дело, повернулся и ушел прочь, давя кусты и не разбирая дороги, напоследок одарив таким взглядом, что я сразу поняла — все между нами кончено.

— У нас магия уже два дня как не работает! — верещал между тем дружок фон Птица. — Что делать-то прикажете?

— Вешаться! — Надоел он мне до зубовной боли. Только решила посидеть в одиночестве, собраться с мыслями, так нет, набежали, мешают, лезут с просьбами, советами, два дня, и даже ночью!

— Всем? — уточнил Мефодий. Но на него закричал, замахал руками выскочивший на улицу директор:

— Вы чего к ребенку пристали в такое время, не видите, что у нее просто шок!

— Верелея, я безумно тебя люблю, с первого дня буквально, вот как увидел тебя в Белых Столбах, так сердце и екнуло! — прорезался снова Велий, видать, побегал по этажам, успокоился.

— Верея, не будь дурой! — голосила овечка. — Яви себя людям!

— Леди Верея, может, не стоит прямо сейчас разрывать помолвку? — не унимался лорд Аквил. — Сила, которой вы наделили нашего сына, просто чудовищна и непонятна, но положение в государстве все еще шаткое…

— Боятся они меня, — с ухмылкой сказал появившийся прямо посреди комнаты Аэрон, я воззрилась на него как на привидение. — Осваиваю твои подарки. — Он протянул мне букетик цветочков.

— Давайте перенесем срок свадьбы, ну, еще на год, пока вы не успокоитесь, не придете в себя, — надсаживалась уже на два голоса чета вампиров.

— Пап, мам, я здесь, — обрадовал их сыночек. Вампиры смолкли, я прислушалась:

— Похоже, ушли.

Но тут стала выбивать двери Алия.

— Это дискриминация! Почему вампиру можно, а мне, лучшей подруге, нельзя?! — И стала перечислять все то, что она оторвет мне, когда я соизволю появиться.

— Верея, а овечка про тебя новую пакость сочинила! — попробовал выманить меня хитростью Гомункул. — Про рыжую Игруницу и Зорю-богатыря! — Он охнул — забыл, видимо, о хитрости предупредить Зорю.

— Хозяйка, — прогудел детина, — мне их всех повыкидывать или как?

Выкинули его.

— Слушай, а что ты на капище не спрячешься? — удивился Аэрон, плюхаясь на кровать.

— Чтобы тетки с дядьками доставали?

— Ну уж лучше они, чем сразу все.

— Ага? А вдруг они там не одни, а с этими… — я потыкала пальцем в потолок, — из Ирия? Я боюсь.

Аэрон тоже с интересом посмотрел на потолок, а потом, приобняв, встряхнул:

— Выдюжим! Где наша не пропадала!

— Везде пропадала! — согласилась я.

Перед нашими очами весь в сияющих доспехах и с огромным волнообразным мечом возник Анжело и весело поинтересовался:

— Ну что? Когда идем Ирий сокрушать? Войско готово.

— Сдурел?! — выпучилась на него я.

— Не идем, — сразу поник демон, стягивая доспехи. — А я уже всех оповестил, армию собрал…

Я швырнула в него Аэроновым букетиком, который он поймал, робко поинтересовавшись:

— А может, все-таки грянем дружно? Там этот Ирий сколупнуть, что козявку в носу!

— Иди, — с нажимом сказал Аэрон, я благодарно на него посмотрела. Демон, недовольно крякнув, просочился сквозь дверь, вызвав визг с той стороны.

— Ну вот, из Ирия тебя точно не побеспокоят, — утешил меня Аэрон. — Они там все заняты — к обороне готовятся.

— Ты можешь, конечно, обижаться, я тебя понимаю, я свинья, — снова принялась каяться ракушка.

Аэрон закатил глаза, а я показала ему кулак, чтобы не смел ржать.

— Ну давай не будем рвать, что между нами было, из-за какой-то глупости, из-за одной нелепой ошибки.

— Все, ухожу! К Волчьему Пастырю ухожу! Он мне предложение сделал, и я соглашаюсь! — заявила я в самую ракушку и шагнула на капище, придерживая за руку Аэрона.

— И главное, знаешь, что самое обидное? — сказала я, стоя с вампиром на балконе своего замка. — Этот маг так долго немым притворялся! Я думала, что он вообще в любви признается только под пытками, и то язык откусит, а тут прорвало — прям не уймешь! как ты думаешь: это он с расчетом?

— Неуверен, — качнул светловолосой головой Аэрон. — Он на меня иногда в Школе так поглядывал, словно примерялся, как ему половчее кол вколотить, я даже не каждую ночь спал.

— Да ну тебя! — толкнула я вампира в бок, однако стало приятно.

С Аэроном мне вообще общаться было удивительно легко — и в самом деле как с братом.

Камень сновидений изгалялся вовсю, устроив в честь прибытия хозяйки рыцарский турнир. Ржали кони, разлетались в щепу копья, ахали, закатывая глаза, дамы, на мой балкон летели букетики, а кавалеры, проезжая подо мной бесконечной вереницей, кланялись и улыбались. Азартный вампирюга попробовал делать ставки и строить глазки дамочкам, но мой камень ревностно относился к своим обязанностям, и те рыцари, на которых ставила я, даже если они были убогими, слепыми старыми калеками, непременно выигрывали, а дамочки все как одна были замужем.

Вот так и закончилась моя практика. Правда, Феофилакт Транквиллинович стребовал с меня курсовую работу с описанием нового вида нечисти, которую я быстро написала, но долго мучилась с названием.

— Вот, — я положила папку на стол директора, — разрываюсь между аэрониками и душеедцами.

Феофилакт Транквиллинович посмотрел на меня:

— Ну зачем же все так усложнять? — и размашистым учительским почерком подписал: «Энергетические вампиры». — Да, и съездите в Княжев наконец. Там Конклав выкупил несколько участков земли под строительство храмов в вашу честь, так обсудите с ними форму богослужения.

Я икнула и попятилась, всем своим видом показывая, что не желаю иметь с этим ничего общего.

— Да, и еще вас там некий Ландольф дожидается. — Феофилакт Транквиллинович, приподняв бровь, кивнул на дверь.

Папаша радостно обнял меня и подмигнул:

— Ну навела ты шороху!

— Тебя как парламентера прислали?

— Амнистирован полностью в связи с обожествлением дочери. — Он хохотнул. — Что передать старым… магам?

— Привет. — Я хмыкнула. — Пусть дышат ровно. А ты-то как?

Он, усмехнувшись, вынул у меня из-за уха розочку, сжал ее в кулак, дунул, и она пропала, оказавшись в другой руке. А я совершенно не почувствовала никакой магии, сильно рассмешив родителя.

— Верея, Верея! — повисла у меня на шее мавка, не дав мне как следует проститься с отцом. — Ты знаешь, какое у Ванечки царство? Там такие! Там такое! — Она разводила руками, не в силах описать. А Сиятельный мялся с ноги на ногу, тонко намекая будущей императрице, что негоже пачкать слюнями богиню.

— Госпожа, — начал он робко, но я повертела пальцем у виска:

— Ваня, хоть ты не придуряйся! Ты же у нас Иван-царевич, а не Иван-дурак.

И тут же охнула от боли в копчике.

— Ты зачем Серому про предложение Волчьего Пастыря сказала? — маленькими злобными глазками уставилась на меня Алия. Я попятилась, грозя подруге пальцем:

— Ты это… лучше скажи спасибо, что я ему не намекнула, что ты была не против! — Потом заорала: — Мама! — и побежала от разъяренной подруги по коридору, юркнула за спину Велия, визжа на всю Школу: — Богиню бьют!

И ЭТО наконец случилось! Два дня хмурясь, как грозовая туча, Велий ходил по Школе, никого не замечая, погруженный в свои мысли. Иногда я видела, как он, спрятавшись в зелени парка, с кем-то страстно спорит, то подпрыгивая, то грозя кулаком, то заламывая руки. Меня он сторонился или попросту не замечал вовсе. Но каждый раз, когда я пыталась подкрасться поближе, чтобы услышать, что он там доказывает и кому, хитрый маг сбегал.

Алия и мавка с огромным интересом ожидали, чем же у нас дело кончится, и, как мне кажется, даже заключали пари. Во всяком случае, я несколько раз замечала, как они ударяли по рукам и кочующие мешочки с кладнями. Дошло до того, что даже я стала нервничать. И, решив, что со всем этим пора кончать, я выследила и загнала мага в самый глухой угол парка. Велий словно специально убегал от меня, петляя по тропинкам, пока не оказался на пороге увитой плющом беседки, вдруг резко крутнулся и, столкнувшись со мной нос к носу, заявил:

— Очень удачно, что ты тут гуляешь. — Схватил меня за плечи, заволок в беседку и усадил, как куклу тряпичную, сам нависнув сверху. — Нам очень серьезно надо поговорить.

— Да?

Он нахмурился, собираясь с мыслями, и сказал:

— Я решил уйти из Конклава магов. Думаю, что… В общем, с твоим появлением магия потеряла всякий смысл. И нечего заниматься ерундой. Буду преподавать или займусь естественными науками. Найду себе какое-нибудь занятие.

— Даже так?! А не заскучаешь?

— Нет, — буркнул Велий, занятый своими мыслями. — Я ведь женюсь.

Мы вытаращились друг на друга.

— Интересно, на ком? — спросила я, а он, недоуменно похлопав глазами, пробормотал:

— На тебе… Ты же знаешь. — Он вдруг вскочил, хлопнул себя по лбу, засуетился, забегал по беседке. — Подожди, не так… А, черт! Я же репетировал! — Велий, насупившись, тряхнул меня за плечи. — Не смейся! — поправил волосы, отряхнул одежду и встал на одно колено, глядя мне в глаза, затем побагровел и заорал: — Нет! Так я чувствую себя полным идиотом! — вскочил, прокашлялся и навис надо мной с таким видом, словно собирался снасильничать и убить, открыл рот, как вынутый из воды карась, я не сдержалась и хихикнула. — Я не могу делать тебе предложение, пока ты ржешь! — затопал он ногами. — Ты хоть когда-нибудь бываешь серьезной?

Я сразу догадалась, кому грозил он кулаками в парке, и зажала себе рот обеими ладошками, глаза у Велия потемнели, он выскочил из беседки, а я перепугалась, что он сейчас отыщет дубину и забьет меня насмерть, потом камушками засыплет и, может, даже цветочки сверху пристроит, а людям скажет, что ушла Верелеюшка неизвестно куда. Захотелось улизнуть. Но Велий уже вернулся, неся букет из сорванных с окрестных клумб цветов.

— Вот, — сказал он, сажая меня обратно, я взяла букет, а маг, присев рядом, попросил: — Нет, не так, чуть повыше подними.

— Это что, чтобы личико мое не видеть?

— Нет! — испугался Велий. — Да как ты могла подумать!

— А вот могла! — взвизгнула я, отбрасывая букетик. — Когда хотят сделать предложение, так берут и делают! А не устраивают балаган!

— Да у тебя вся жизнь — балаган! — взревел маг, вышвыривая букет из беседки. — Ты ж хуже нечисти, второй год из меня дурака делаешь! — и вдруг, снова вцепившись мне в плечи, грозно надвинулся на меня. — А ну говори: любишь ты меня или нет?

Я с перепугу пнула его в коленку и испугалась, когда он навалился на меня, кривясь от боли.

— Ой! — пискнула я, понимая, что и самом деле какая-то дурость получается, прошептала Велию: — Ну чего ты так разволновался? — и, не утерпев, добавила: — Какая же ты все-таки скотина — силой из девушки признание выбивать!

— Привез Иван-царевич Василису Прекрасную домой да как давай на ней жениться! — захихикали в кустах. Мы рыкнули в один голос, и насмешники побежали прочь, разноголосо гогоча.

— Все. — Велий поник. — Будем мы теперь оба посмешищами для всей Школы. — Он печально посмотрел на меня. — А я тебя, между прочим, люблю, вот, колечко купил. — Он вытащил из кармана сафьяновую шкатулочку. — Думал, встану на одно колено, скажу, что вот, Верелея, без тебя мне и день не день, и ночь не ночь, и праздник не праздник, потому что люблю я тебя, вертихвостку, за натуру твою… игривую, за глаза… озорные. Жить мне без тебя невмочь.

— Ну так давай, — засмущалась я, теребя рукав своего платья, — делай свое предложение.

Велий встал на колено, глянул на меня, задумался, потом опять покраснел, со свистом втянул воздух сквозь зубы:

— Ну как это у Сиятельного только получается! Встал, признался, отряхнул коленки, поцеловал ручку, все!

Я думала, что у меня щеки судорогой сведет от сдерживаемого смеха, стоило только представить, как Велий репетирует с Сиятельным. Поэтому я поспешила уткнуться лбом в его грудь, а он растерянно погладил меня по волосам:

— Ну ты чего?

Я мелко затряслась, как в лихорадке.

— Не плачь! — испугался Велий. — Не такой уж я у тебя и рохля. Он принялся гладить мои плечи, а я уж совсем не знала, куда мне деваться, от смеха слезы и впрямь навернулись.

— Ты, между прочим, первая девица, которой я в любви признаюсь. Это вам, девчонкам, хорошо, все эти ахи, вздохи… Вы о них с самого детства мечтаете, выдумываете… А мне когда было выдумывать, все чудищ рубал. — Он попробовал заглянуть в лицо: — Ты выйдешь за меня? — и замер, видимо, узрев мою мордашку.

Я затрясла головой, а он подозрительно спросил:

— А что это у тебя с лицом? Да ты никак опять ржешь!

Я замотала головой, но маг мне не поверил, снова заведя:

— Верелея…

— Ну все, хватит уже над дитем измываться, — услышала я спасительный голос Анчутки. И тут же хрипловатое требование Карыча: — А ну-ка поди сюда, женишок!

— Да-да, кто это тут порядок нарушает? — влезла Березина, а я, ойкнув, вылетела из беседки, выдернутая твердой рукой Коровьей Смерти.

— Ты сватов засылал? Ты нашего благословения просил? — напирал на Велия Индрик. — Так чего тогда трясешь девицу, как грушу? — Ишь, до икоты несчастную довел, — встрял Гуляй, а я сразу узнала голос того, кто за нами подсматривал в парке, хотела возмутиться, но тетки меня взяли в оборот:

— В общем, так, или завтра со сватами, или послезавтра мы ее сами замуж выдадим. — Насмешливо глянув в мои испуганные глаза, спросили: — Кто там тебе предложение делал?

— Да какая р-разница, что мы, ей женихов не сыщем, что ли? — махнул крылом Карыч.

И так он все это серьезно сказал, что я чуть было не бросилась обратно к Велию, но куда там!

— Цыть, девка! — прикрикнул на меня Гуляй и осуждающе прищурился на мага. — Ишь, взяли моду — по темным углам замуж звать!

И не успела я раскрыть рот, как меня подхватило и я оказалась в Заветном лесу.

— Ну и что вы наделали? — чуть не заревела я. — Теперь он вообще ко мне не сунется!

А тетки на три голоса захохотали:

— Много ты в мужиках понимаешь!

— Вот теперь-то он р-рогом и упр-рется! — веско сказал Карыч. — Ставлю все свои пер-рья пр-ротив одной блохи!

— Ладно, — отмахнулась Коровья Смерть, — времени мало, а дел много! Как-никак первый раз племянницу замуж выдаем! Так давайте хоть приведем ее в человеческий вид.

— А у меня что, нечеловеческий? — попыталась я возразить, но тут увидела чету медведей, гордо вышагивающих со свадебным платьем и ларцами, набитыми гребнями, заколками, украшениями и прочей дребеденью, и поняла, что все это было припасено давно.

— Это засада, заговор, подстава! — запричитала я и попробовала улизнуть, но даже родное капище предало меня, даже моя собственная каменюка, желая видеть меня замужней, заложила кирпичами все двери, ловко сунув мне под ноги бассейн с теплой водичкой.

— Правильно, — проворковала Горгония, — начнем с бани, а уж потом…

Овечка дула на блюдце так самозабвенно, что чай отплескивался к краю высокой ароматной волной, которая, отразившись от стенки, возвращалась обратно, чтобы быть втянутой ее напомаженными мягкими губками.

— Торговлишка у нас идет бойко, на днях учредила товарищество по взаимовыручке. Буду молодым купцам ссуды давать под невеликий процент от прибыли. А то самой-то по дорогам хлопотно ходить, а у них ноги молодые, резвые, опять же разбойников не боятся. — Овечка откусила от медовой ковриги Настасьи Петровны приготовления и закатила глаза: — М-м-м, умопомрачительно! А не желаете ли вы, Михайло Потапыч, открыть в Княжеве постоялый двор, а? А что? — Она задумалась на мгновение. — Тихий домик в центре города, ненавязчивая прислуга, скромное название «Северский мишка».

Злыдень, сидевший от нее по правую руку, от нервов так колотил посохом в земляной пол, что другому свату — Рогачу приходилось его попридерживать. Вежицкий голова в красном шитом золотом кафтане потел от одного взгляда на поставленный перед ним чай и беспрестанно промокал лоб батистовым платочком, безжалостно тиская прижатый к груди каравай. И в страшном сне он не мог себе представить такой милости, как сватать богиню, и оттого сильно волновался, боясь опозорить весь род людской, не то что самовольно пришедший в лес вопреки всяким обычаям Лунь Вересень, озорно глядевший вокруг и пристукивавший посохом,

— А чего это вы, гости дорогие, не кушаете? — прижала лапы к груди Настасья Петровна. — Все посошками пристукиваете? Али у вас дело какое на уме?

— Фу! Ну наконец-то, — выдохнул Злыдень, вскакивая с лавки.

Городской голова на всякий случай тоже подскочил:

— У вас товар, у нас купец… — И осекся, увидев улыбчивые рожи нечисти. — Что? Не это?

Анчутка, прищурившись, поинтересовался:

— Ну-ка, ну-ка, чего это он там лопочет?

Я плотнее привалилась к двери, сзади на меня навалилась Лейя, и мы чуть не выпали из-за нее в горницу. Спасибо Алие, уцепившей мавку сзади за подол:

— Тише ты, кикимора, всю невесту попортишь!

— Я еще не просватанная, — проворчала я, поправляя на себе праздничное платье. Одели меня тетки так, чтобы не стыдно было людям показать, а мне все казалось, что богатое платье совсем мне не идет и наплевать, что Лейя чуть сознание не потеряла, когда увидела бесценное узорочье, подаренное Березиной. Хорошо хоть косы как настоящей невесте не стали заплетать. Есть у нечисти свои преимущества.

— Жених наш — парень видный. Силой, красотой, здоровьем не обиженный.

— Они про ум забыли сказать, — подавилась смешком Алия. А овечка продолжала как по писаному:

— Люба ему ваша Верелея, вот и просим мы у вас ее для него…

— Об этом не может быть и речи! — Феофилакт Транквиллинович встал из-за стола и даже с какой-то обидой отодвинул стул.

— Обана! Вот это поворот! — хлопнула себя по ляжкам Алия.

— Дак че? Не будет свадьбы? — Лейя повернулась ко мне. А мне тоже как-то нехорошо стало.

— Она не доучилась! Ей нужно заниматься, много и серьезно, решительно стукал пальцем Вук Огнезмий. — А о чем она будет думать в замужестве? Нет, я решительно против.

Вежицкий голова испуганно сел обратно, а овечка даже бровью не повела и, все так же вздымая волну на блюдечке, спокойно возразила:

— Велий наш сам не дурак, да к тому же учитель. Он не позволит ей хвостом вертеть, да и ваша егоза от любви, глядишь, усердней заниматься станет, чтобы супругу угодить.

— Чего? — Я даже попыталась выскочить за дверь, но Алия ухватила меня за руку, хихикая: — Зато про ум сказали!

И тут раскаркался Карыч:

— Наша девочка никому угождать не приучена. Не ей, богине, перед человечишкой стелиться. Нет, не подходит нам ваше предложение.

— Велия тоже не на помойке нашли, — влез Рогач, — а сильно зазнаваться — без женихов остаться.

— Сейчас они меня еще и паскудить будут? — обиженно буркнула я и притихла, услышав имя Волчьего Пастыря.

— Вот жених, достойный нашей Вереи, — распинался Анчутка. — Силен, могуч, самовластен, великим богам ровня.

— Сухой, бесчувственный старикашка, — оттопырила губу овечка. — Вы чего своей Верее предлагаете, чего вы своей племяннице желаете? Чтобы замужем была за немилым, на чужих красавцев молодых заглядывалась?

— Да! — Злыдень скребнул когтями по столу. — Сердце ее давно к Велию склонно, так что нечего тут кашу по тарелке размазывать.

Мои тетки захохотали.

— Сердце девицы, что трава в поле — куда ветер дует, туда она и склоняется.

— Ну все! — всплеснула я руками. — Свадьбы точно не будет. Дайте мне каравай, я их всех им же и…

Но овечка проворно отодвинула блюдце и тоже уперлась:

— Так это ж выходит, что ваша невеста — вертихвостка! — и, глянув на сватов, решительно заявила: — Нам такая не подходит! Что мы Велию другую не найдем, что ли?

Сваты загомонили, тоже поднимаясь:

— Не подходит, другую найдем, посерьезнее…

Тут я не выдержала, оттолкнула опешившую от таких речей мавку и вывалилась в горницу, сжимая в одной руке свадебный каравай, а в другой рушники:,

— Как это не подходит?! — Я пошла на Анчутку, тряся караваем. — Вы чего удумали? Вы за кого меня замуж выдавать собрались? Я Велия люблю, я без него жить не буду! Не отдадите, сама отдамся, вот! Я — богиня, все могу! — И, вырвав из рук старосты его хлеб, сунула ему свой, пошла вешать рушники, последний попытавшись потуже затянуть на овечке и прошипев ей сквозь зубы: — Ну, кудрявая, я тебе дам «не подходит!», ты у меня ходить разучишься! — и замерла, уловив озорной блеск в ее глазах, а, разогнувшись, поняла, что надо мной хохочут все — и дядья, и сваты.

— Вот, — сказал Анчутка, — хотел ваш жених серьезу, так серьезней уже не бывает.

— Это точно, — подтвердили Луню Рогач и Злыдень, — серьезней, чем сейчас, мы ее и не видели.

Я вспыхнула, топнула от досады ногой:

— Да ну вас всех! — и гордо удалилась к подругам.

— Эх! — хлопнул по колену дядька Велия, — хороша невеста! Всем на зависть, а Велию на радость.

— Вот и сговорились, — радостно потер руки Анчутка, а Вежицкий голова перевел дух, с уважением глядя на измызганный каравай в своих руках.

— Тебе хорошо, тебя замуж выдают, — ныла Лейя, а Алия ее с энтузиазмом поддерживала:

— Мне батька сказал, что пока обучение не закончу, так о свадьбе даже и мечтать не сметь. — Она тяжело вздохнула.

— Ты же хотела валькирией стать, — напомнила я ей.

— Ну, хотела… — засопела подруга, потом широко развела руками и протянула: — Так это еще когда было-то!

— Год назад.

Лаквиллка вспыхнула, но решила не спорить. Я попыталась дотянуться до винограда над головой и, не удержавшись, упала на перинку из розовых лепестков. Сколько мы в ней ни рылись, так ничего, кроме этих розовых лепестков, и не нашли, хотя она вся так колыхалась, словно лепестки лежали на киселе. Камень сновидений, как всегда, оказался на высоте. Заметив, что гости стали подозрительно пошатываться и падать где ни попадя, он быстренько соорудил из мозаичного пола этакое подобие перины во избежание несчастных случаев.

Девичник наш растянулся на три дня, и если поначалу было очень весело, то теперь я просто не могла уже шевелиться. Не чувствовала ног и хрипло каркала, как ворона. Мы упились, уелись и уплясались. Я позвала из Школы всех, кому хватило смелости зайти в Заветный лес, без разбора.

Теперь в моей летней резиденции бродили привидения, тяжко стонущие и донимающие всех однообразными вопросами:

— Зачем я столько пила?

Только тетки ужасали своей выносливостью, даже сейчас на три голоса они тянули слезливую предсвадебную песню. Да выводок школьных кикимор во главе с Дунькой подвывал им в особо жалостливых местах и уборщица Любша с видом знатока покачивала вино в прозрачном бокале. Вот уж где оказалась бездонная бочка! Даже Лейя не смогла ее перетанцевать, а уж про переесть, перепить и речи не шло!

Настасья Петровна умилялась, глядя на меня, да укладывала сундучки с приданым. Сколько мы ни спрашивали у нее, зачем это, она только жмурилась да приговаривала ласково, что пригодится.

— Дались же моему Ваньке эти его церемонии, я ему говорю, давай сейчас поженимся, а он, мол, не положено, надо вот так-то и вот так-то! — жаловалась Лейя. — А на него эти змиешны заморские уже зыркают! Ой, боюсь, уведут!

— Не боись, — успокоила ее Алия. — Во-первых, где он еще такую дурищу найдет, чтобы в рот заглядывала, да и не тянет его к змиям, он в папину породу, все на лягух болотных заглядывается!

— Злая ты, — накуксилась мавка.

А я со стоном попыталась сесть:

— Где там этот… цветок папоротника, который вампирюга притащил?

— Не-эт! — в один голос заорали подруги. — Не будем мы по твоему лесу с ним бегать!

День назад мы с азартом именно этим и занимались и даже обнаружили гнездо Карыча, которое тот прятал. Постояв под огромной сосной, мы так и не решились залезть и посмотреть, что внутри, хоть папоротник красноречиво указывал, что все клады Заветного леса находятся именно там. Алия глубокомысленно заметила, что вороны всегда к себе в гнезда тащат все, что блестит, так что, вполне возможно, в гнезде есть чем разжиться, но я твердо сказала подругам, что не полезу, не хочу без головы остаться.

Дунька завела:

Ох ты утка, ты уточка,

Сера мала перепелица!

Ты зачем рано выходила

Из тепла гнезда утичья,

На луга, на зеленые…

Ох ты девка, ты девица,

Ты к чему рано во замуж пошла?

— Ну давайте тогда в зеркала будем рожи строить незнакомцам, предложила я, передернувшись от таких песнопений.

— Ага, — сказала Алия.

Пере6рав всех знакомых и убедившись, что ребята празднуют в Школе мальчишник, мы стали просить у зеркала, чтобы оно нам показало то веселое, то забавное, то красивое. И только лаквиллка догадалась подойти пьяной вихляющейся походкой и потребовать:

— Покажи мне жуть невиданную.

Насилу нас всех потом вином отпоили, а будущую императрицу еле отрыли в сундуках, да и то боялись, что она квакать до конца жизни будет. Одна я не растерялась — хлопнулась в обморок и лежала довольная — раз я эту жуть не вижу, значит, и она меня тоже.

— А ну, — закричала Дунька после очередного бокала, — кто тут хороводы водить будет? — и закружилась, сшибая стулья. — Ай, люли, ай, люли.

— О нет! — Я поползла прочь, чувствуя, как розовое болото подо мной ходит ходуном. Лейя позеленела.

И тут на улице взвыли на разные голоса про то, что замужем не плохо, а очень даже хорошо.

— Что это там за оптимисты? — поинтересовалась я и свесилась с балкона.

Какие-то сумасшедшие незнакомые девицы устроили под нашими окнами игрища.

— Это кто? — навалилась мне на спину лаквиллка.

— Может, летавицы? — Я присмотрелась к длинным толстым косам.

Девки были какие-то странные — трехцветные. Белые, черные и рыжие. И одеты как-то непонятно.

— Эй! — крикнула я, запулив в них яблочным огрызком. — Вы кто такие? Я вас в Школе не видела!

Та деваха, которой замужем было особенно хорошо, не раздумывая, поймала огрызок, швырнула его мне обратно, да так ловко, что попала по лбу.

— Ты чего, Верея, перепилась? Подружку Анжелу не узнаешь?

— Анжело! — радостно замахала ему платочком Лейя. — А это что за селедка рядом вихляет задом?

«Селедка» перестала веселиться, откинув со лба кудряшки, и я сползла от смеха по балконным перильцам.

— Ванька! — радостно заорала лаквиллка. — Друг!

— Ивонна, — возразил демон.

— А этот, новый вид нечисти, вампирюга который, тоже с вами?

Я опять свесилась вниз, но тут меня осторожно потрогали сзади по плечику:

— Наконец-то вы вспомнили про свою подружку Вампиреллу!

На Аэроне было вызывающее платье и две толстых косы. Я захихикала:

— И как ты только на это согласился?

Он скромно потупил глазки:

— Меня шантажировали.

— Кто посмел шантажировать мою румяную подружку? — заорала Алия и повисла на шее у вампира, а все девицы под балконом загалдели почему-то на разные голоса, понося Велия:

— Твой женишок и шантажировал! Сказал, кто добежит в женском платье до Заветного леса первым, тот и будет дружкой на свадьбе по левую руку, — сказала Анжела, вскарабкавшаяся по стене, как паучиха, к нам на балкон.

— Ой, как они веселятся! — позавидовали мы.

— А кто будет по правую руку? — влезла Лейя. Парни задумчиво посмотрели вниз на Сиятельного, который там остался.

— А по правую руку будет тот, кто в бабском конкурсе красоты займет первое место, — с ухмылкой сказал вампир. — Ну что, красны девицы, по росту ста-но-вись!

Лейя захлопала в ладоши, поудобнее устраиваясь на перилах. И тут из виноградных дебрей выползла, дергаясь, как умертвие, госпожа овечка, окинула всех мутным взглядом и, поинтересовавшись:

— А кто нальет даме вина? — упала на бок.

— Жаль, такой председатель жюри пропал! — вздохнула я и тут же подскочила. — Березина, Горгония, тетки! Скорей сюда, сейчас конкурс красавиц начнется!

— Где? Где? — закричала шишимора Дунька. — Я хочу, Я красавица!

Насилу ее усадили. Камень сновидений живо подсуетился, сделал наш балкончик ниже, устлал его ковровыми дорожками да уставил резными столиками с креслицами.

— А это чего? — заинтересовалась Любша, поднимая таблички на палочках, где были разные рожицы.

— А это чтобы показывать, кто нам люб, а кто не очень, — объяснила я, оглядывая заготовленный для меня столик. По правую руку огромная ваза с цветами, чтобы швырять в приглянувшихся, по левую корзина с яйцами, для того же.

— Претендентки на титул красавицы, пошли! — повелела я. Среди парней, заметивших корзины, началась сутолока: передние уперлись как бараны, а задние пытались их во что бы то ни стало вытолкнуть, чтобы посмотреть, что из этого получится. В результате перед нами оказался бельчонок в своем кокошнике и сарафане, который с перепугу завопил:

— Во саду ли…

— Профессионалы не участвуют! — пробурчала, приоткрыв один глаз, овечка.

— Какой славный! — умилилась Березина, и в артиста полетели цветы. Только Алия перепутала, схватившись в азарте за корзину с яйцами.

— Ой! — вжала голову в плечи лаквиллка.

Первую конкурсантку в цветах и яйцах унесли за праздничный стол. Второй оказалась Химка.

— Погодите, это разве мальчик? — удивились мы дружно. Я, не раздумывая, подняла табличку:

— Претендентка номер три!

— И все, что ли? — обиделась химера. — А песня?! — Она разинула рот.

Мы с визгом попытались заткнуть уши, но Анжело с Аэроном повалили певицу, вытолкали ее взашей, а чтобы деваха не обиделась, сперли у нас половину цветов и натолкали ей полные руки конфет.

— Сейчас моя очередь! — заявила, игриво поводя плечиками, Анжелка. Вампир наступил ей на подол, и она повалилась, цепляя его за косы и декольте платья, которое с треском разорвалось.

— Ах ты ж! — взревел вампир, расправляя крылья, ухватил демона за юбки и, задрав все это, завязал бантом на голове. Демон в панталончиках забился, не зная, как выбраться из своего мешка.

— Один раз я с батькой в Люмбу ездила, так там девки в яме с грязью друг друга тузили, за деньги, — пробасила мне Алия на ухо. — Такая срамота!

— Почему? — удивилась я.

— Они ж голяком там друг друга по грязи валандали! Хотя бате понравилось. Мужики там просто надрывались, ставки делали.

— А что, хорошая идея, — пропела из-за спины Березина, которая слышала этот разговор. Она прищурилась, и Аэрон с Анжело ухнули в бассейн с грязью.

— Что за…?! — возмутился было вампир, но Березина подмигнула и, потянувшись, как кошка, многообещающе улыбнулась:

— А кто выиграет, того я поцелую…

— А кто проиграет, того я! — влезла Дунька.

Аэрон тут же макнул в грязь только-только выпутавшегося из своих юбок Анжело.

— Принимаем ставки! — заорала я. — Кто на Вампиреллу, кто на Анжелку?

Я нахватала полные руки кладней и азартно запрыгала на краю бассейна, в котором две крылатые девицы темпераментно тузили друг друга.

— Я победю! я победю! — весело кричала Анжелка, прыгая на хлюпающей, пускающей пузыри Вампирелле, но оскользнулась и плюхнулась в грязь, из которой поднялся Аэрон, растопырил руки и с хохотом взобрался на демона:

— Я побеждю… или побежду, в общем, я его побеждаю! — Он потянул демона за косы, тот поднял голову из грязи, раскрывая рот, как водяная кобылка. — И-го-го! — заорал Аэрон, радостно размахивая париком, с которого вовсю хлестала грязь, мы с визгом присели и потому не заметили, как кобылка взбрыкнула и вампир рухнул, забрызгав все вокруг.

Мы кинулись прочь, а когда подбежали обратно, наш бассейн пузырился, как неспокойное болото, и никакой Вампиреллы с Анжелкой не было.

— Это чей башмак? — поинтересовалась Алия, а мавка заголосила:

— Утопли!

— Не может быть! — крикнула я. Березина тоже скептически изогнула бровь:

— Да тут глубина-то!

Тут из грязи выметнулась рука, мы не поняли чья, с силой схватилась за край и снова ушла на глубину.

— Эй! Они тонут! — обрадовала всех Алия, опустилась на колени на краю ямы, я тоже наклонилась, а Березина с Дунькой расстроились: — Кого ж мы теперь целовать будем?

Я заволновалась:

— Дайте мне что-нибудь, я хотя бы потычу!

И тут два грязных чудища вылетели из бассейна, взвились над нами с Алией, злорадно хохоча, и потащили нас прямо в грязь! Грязь залепила глаза, рот, уши и нос, я поняла, что умираю страшной смертью, и забрыкалась, чувствуя, как руки и ноги с трудом преодолевают сопротивление воды, сильно завидуя Алие, которая сумела в свой смертный час так длинно и заковыристо выругаться.

— Я вам руки оторву! Я вам ноги оторву! Вы у меня заиками до конца жизни останетесь! — рычала она, сопровождая каждую свою угрозу странными глухими шлепками. Я приоткрыла один глаз и увидела подругу, длинными плавными прыжками гоняющуюся за отчаянно гребущими Анжело и Аэроном с плоской радужной рыбой в руках. А обитатели дна морского в ужасе смотрели на это.

— Ух ты, как у вас весело! — возвестила мавка у меня над головой.

— Ух ты, — вторила ей Дунька.

— А мы к вам сиганули, — сообщила овечка, болтая ногами и оседая на дно золотым облаком.

— Я ж говорила вам, ничего с ней здесь не случится. — Березина хмыкнула, оглядываясь вокруг. — А местечко милое.

Мне было страшно смотреть, как из ее рта вырываются пузыри, сама дышать я тут не решалась, изо всех сил зажимая рот и нос руками. Зато мавка хохотала как сумасшедшая, оказавшись дома и нарезая круги вокруг убегающих жертв лаквиллки, пугала их перепонками между пальцев. Обидно было, что назад мы вернулись через ту же родимую грязь.

— Это не смешно! — рыдала Лейя, Ваня выражал ей сочувствие, но, сколько она за ним ни бежала, он все время оказывался на шаг впереди.

Я стребовала себе дождь и удивилась визгу в соседних комнатах.

Анжело и Аэрон наперебой рвались к Березине, но та брезгливо отодвигала их пальчиком:

— От вас рыбой воняет, отойдите.

И оба пискнули, оказавшись в объятиях Любши:

— Ну что, Дунечка, которого выберешь? Слева или справа? Дунька зарделась, поводя крысиным носиком:

— Ой, даже не знаю! — заверещала она, ловко вскарабкиваясь по парням и раздавая громкие чмоки. — Помогите! — забились они.

— Ва-анечка! — кричала мавка.

— А где Велий? — вдруг осенило меня. — Сплавили нам всех, а сами там веселятся? — Я пошлепала в зеркальную комнату, не обращая внимания на обиженный визг Алии:

— Верея, твой гадский замок мне воды не дает!

Я увидела, как это грязное чудище бежит ко мне, размахивая рыбиной, и с визгом ввалилась в актовый зал Школы, где Феофилакт Транквиллинович позволил накрыть столы.

— Вот она, моя племянница, — объявил, грохнув радостно по столу кубком, Карыч. А я, не в силах остановиться, так и пробежала по столу; камень сновидений, тоже впитавший винные пары, что витали в стенах замка, просчитался, выбросив меня прямо посреди блюд, кувшинов и тарелок. Кидаться на головы родственников я не решилась, но, приметив во главе застолья Велия, побежала к нему, высоко задирая мокрые, липнущие к телу юбки. Следом на стол, разливая море грязи, вырвались Алия, хитрый Сиятельный в бабском платье, не менее жуткая мавка с перепонками, Дунька верхом на двух резвых скакунах — Анжело и Аэроне с трепещущими крыльями и овечка, почему-то на задних ногах. Судя по передним, овца что-то пыталась спереть из моего дома.

— Нет, но только всех разогнали! — весело воззрился на нас Рогач, а я резво перепрыгнула через Велия, услышала, как в него с влажным шлепком врезалась подруга, тонко взвизгнул Сиятельный и восторженно закричала мавка:

— Догнала!

— Теперь ты салка, — пробормотала я и полезла под стол прятаться от Алии и невнятно возмущающегося жениха.

Правда, Феофилакт Транквиллинович очень быстро извлек меня оттуда двумя пальцами, как щенка, и, внимательно рассмотрев со всех сторон, пришел к выводу:

— Ну я думаю, на этом наш праздник и закончится.

— Я вам помешала?

— Напротив, вы нам очень помогли, а то мы бы это гуляние еще неделю не прекратили.

— Эх! Вер-рея, Вер-рея, такие посиделки испор-ртила!

— А устала я твое гнездо охранять!

— Где?! — сразу взвился Карыч.

Переоделась я уже в своей комнате. Пока мавка и Алия отмывались, Велий караулил меня по ту сторону двери, подгоняя. И на пару, как заговорщики, мы сбежали, пока нас не вовлекли еще в какое-нибудь мероприятие по поводу нашей женитьбы.

— Куда? — спросила я.

Велий схватил меня за руку и заметался по коридорам. Шагу ступить было некуда от желающих поздравить нас.

— Может, в город?

Велий сделал укоризненное лицо. По его мнению, самой большой ошибкой было бы сейчас идти туда.

— Ты не представляешь, какую деятельность развила твоя копытная подруга! Ты вообще уверена, что она овца, а не злой демон? Может, ты ее зря вытащила из Подземного царства, может, она там поделом и находилась?

— А что такое? — удивилась я.

— Ты в окна глянь!

Я посмотрела и замерла:

— Ух ты! — Кто-то поработал над нашим школьным парком не хуже камня сновидений: были тут и трибуны, и павильончики, и бесконечные рулоны ковров, которые только и ждали того мига, когда их раскатают. А главное — три флагштока с флагами Северска, Школы и города Веж.

— Заметила, что они герб поменяли? — спросил Велий.

Были там раньше только мастерок и клещи, а теперь к ним добавился еще и золотой ключ.

— Ты теперь богиня — покровительница города, тебе теперь и новый паспорт подарят. Эта кудрявая аферистка уговорила голову города выделить графу на содержание богини, а налоги в казну княжества отменить. И вряд ли Великий Князь осмелится теперь эту долю требовать, так что горожане на радостях все расходы по свадьбе на себя взяли.

— А сколько взяла кудрявая?

— Потом разберемся, а сейчас надо прятаться.

Мы со всей осторожностью прокрались в новую пристройку, но там нас ждал сюрприз в виде поэтажного Митяя Коготка, припавшего ухом к двери. Увидев нас, он радостно замахал, показывая на дверь:

— Подь сюда, Верея, че покажу! — и снова припал к дверям. — Как воють, сердешные, как надрываются!

— Кто там у тебя? — заинтересовалась я, услышав жалобные многоголосые всхлипы.

— Почем же я знаю! — удивился Коготок. — Место пока нежилое, поди, нечисть какая завелась.

— А мы кто?!

— Ну ты сравнила! — обиделся Митяй и тут же повис на мне, когда я распахнула дверь. — Не пущу, а вдруг они тебя съедят? Как же я потом людям-то в глаза смотреть буду?

Но мы с магом бесстрашно шагнули навстречу неведомым духам и изумились, нос к носу столкнувшись с одичавшим, красноглазым, зареванным Никодимом.

— Вереюшка, — бросился он мне на грудь.

— Никодим? — удивилась я. — Ты что здесь делаешь?

— Дык овца твоя говорит, устрою экскурсию, быт и деяния великой богини Вереи, а я думаю, столько лет рядом живем и ни разу не заходил. Думаю, не жалко десяти кладней, а она, гадина, завела и бросила.

— И сколько вас тут? — Я завертела головой.

— Да поначалу человек полтораста было.

Велий присвистнул и усмехнулся.

Мы убили почти час, чтобы отыскать всех, вывести и усадить за стол. Одного глотка хватило голодным людям, чтобы захмелеть. Здравицы полились одна за другой, и мы с Велием с ужасом поняли, что угодили в западню — спасенные не хотели покидать уютного места, а снующая нечисть их уже не пугала.

Только к вечеру мы с трудом смогли добраться до комнаты Велия, где и заперлись от многочисленных доброжелателей.

Пьяные подруги попробовали колотиться в двери, но я сказала, что никого нет, и мавка пошла искать нас дальше, а лаквиллка, судя по храпу, задремала у порога.

— Я думал, это никогда не кончится! — рассмеялся Велий, падая на кровать, я подтолкнула его в бок и бесцеремонно завалилась рядом, пугнув тем, что это была только репетиция к свадьбе.

— Да ну? — не поверил Велий, скосив на меня глаза.

— Ну да! Это ж мы так, в узком семейном кругу, а там приедет вся родня, официальные лица… Интересно, а Великий Князь будет? — Если только город обратно отвоевывать, с дружиной, — засмеялся маг, прижимая меня к себе.

— Ага? А я вот как позову на помощь Лаквилл с Урлаком, как выпущу Груньку из Подземного царства, как сгоняю за Лихом на остров Буян! — Я загорелась идеей: — А почему бы и не оттяпать у него половину царства? Что ему, одной половины не хватит для житья?

— Так и я про то же говорю! — У нас под кроватью заворочалось, загремело, и вылез оттуда пьяный Анжело в сияющих доспехах и с волнообразным мечом. — Давно пора, а то кони жиреют, хлопцы чахнут. — Он с надеждой воззрился на нас. — Ну?

— Иди! — рявкнули мы в один голос.

— Ну вы только свистните, если чего… — Анжело понуро пошел к двери, просочился сквозь нее и наступил с той стороны на Алию. Там что-то рыкнуло, громыхнуло, и я понадеялась, что завоеватель съеден.

— И вот так вот будет теперь всю нашу жизнь, — глядя на дверь, пугнул меня Велий.

— Не надо!

— А куда деваться, это же нечисть, от нее за замками не спрячешься, за тридевять земель не сбежишь.

— Я сейчас заплачу, — пригрозила я, и мы впервые задумались о нашем дальнейшем житье. — Гадость какая, — сказала я, представив, как буду каждый день нянькаться с этими дворовыми, магами и прочими, а Велий преподавать балбесам, а еще время от времени устраивать попойки с друзьями и отбирать незаконно добытое у овечки. И чуть слезы не навернулись.

— Вел, сделай что-нибудь, я не хочу!

— А кто хочет? Маги тоже не хотели, чтобы ты была богиней.

— И что? Что я им-то сделала? Я же их пальцем не трогаю, колдовать не мешаю.

— Толку-то, что не мешаешь. Ощущения уже не те. Раньше кто мы были? Да почти боги, а теперь? В лучшем случае — жрецы. — Велий тяжело вздохнул, а я обиделась:

— И папа мой сказал, что в тридевятое уедет, у Сиятельного придворным магом будет, якобы там моя власть не распространяется. — Мне стало совсем грустно. — Что ж теперь будет?

— Не расстраивайся, живут же как-то люди, и мы приспособимся. Не знаю, чего он добивался, но я расклеилась окончательно:

— Не хочу я приспосабливаться, я — богиня, вот пусть ко мне и приспосабливаются! — Я упала ему на грудь и зарыдала. — Может, не будем жениться?

Велий на мгновение застыл, а потом спросил:

— И чем это тебе поможет?

— А вдруг скажут, что еще глупая, незамужняя…

Он с сомнением поглядел на меня:

— Нет, это все равно что людоеду сказать, мол, я маленькая, не ешьте меня. Только слюна еще больше капать будет. Вот если тебя как-то очеловечить…

— Не надо меня очеловечивать! — испугалась я. — Я и так самый человечный человек на свете. — И тяжело вздохнула. — И как боги живут?

— Боги по Ириям да заповедным лесам попрятались, делают вид, что их нет или так далеко, что и не слышат. А ты вот вся тут. — Велий потянул меня к себе и вздрогнул, когда я впилась в него когтями. — Ты чего?

— Велий, — зашептала я страстно, осененная идеей, — а давай сделаем вид, что меня тоже нет.

Маг даже сел, чтобы видеть меня получше, а я закрыла ему рот ладошкой, отлично понимая, что он сейчас начнет разводить бодягу насчет белой горячки:

— А что, могла же я рассосаться как-нибудь, или съели там меня, или просто разорвало на клочки. — Я вскочила и забегала по комнате, а потом, взвизгнув, снова кинулась ему на грудь. — Или вышла я, ушла и не вернулась, бывает же такое. Годик пройдет, и про меня и забудут.

— У тебя точно горячка, — пробормотал Велий и охнул оттого, что я с большой обиды боднула его в живот:

— Ну сам подумай, могу ведь я куда-нибудь выйти… хотя бы на медовый месяц…

Велий закрыл глаза ладонью и отодвинул меня от себя:

— Все, отойди от меня, совратительница, даже слов таких не произноси.

А я, поняв, на что надо давить, ласково продолжила:

— Велий, медовый месяц, только ты и я…

— Ладно, — он схватил меня в охапку, — согласен, сегодня же сбежим, ну их всех к черту! — Велий с чувством махнул рукой.

— Сегодня не надо, а то нас всем Северском искать будут. Вот свадьбу отыграем и ночью — хоп!

— Прямо ночью? — насторожился Велий.

— А что? Самое удобное время. Все думают, что мы спим, а мы…

Велий нахмурился и недовольно буркнул:

— Почему сразу спим? Я спать не собираюсь.

Я вспыхнула, сообразив, что он имеет в виду, а маг продолжал:

— Да и не выйдет ничего, тебя Аэрон сразу почувствует.

Я всплеснула руками:

— Вот леший, я же про этого вампирюгу и забыла! Хотя это даже и лучше! Кто нас прикрывать будет в случае чего? Конечно, Аэрон!

Я кинулась было его звать, но вспомнила, что под дверями лежит Алия, и, проклиная все на свете, полезла в окошко, Велий без особого желания за мной.

— Вы что, с ума сошли? — вяло отбивался сонный вампир. — Уйдите! — Открыв глаза и увидев нас, он и вовсе расстроился. — Вам что, вдвоем больше заняться нечем?

— Аэрон, мы решили бежать! — горячо зашептала я ему в ухо. Вампир сразу проснулся:

— Опа!

— Но нам надо, чтобы ты чувствительность ко мне потерял!

— Только по голове не бейте! — Он прикрылся руками.

— Ты дурака-то не валяй! — Я потрясла его за плечо.

Велий стоял рядом и делал вид, что он не со мной и вообще первый раз меня видит.

— Так ты с нами или нет? — зашипела я как змея.

— Не-э, не с вами, у меня вон Урлак на шее. Да и как-то неприлично втроем, что люди подумают!

Сразу возникло желание оттаскать его за волосы, и Велий еще долго удерживал меня, пока я шипела и плевалась от злости, пытаясь если не выцарапать глаза, так хотя бы лягнуть. А острозубый негодяй, закутавшись в одеяло, все живописал, как он будет меня похищать в первую брачную ночь прямо с брачного ложа, чем мы там будем заниматься и все это в лицах. И я поняла, что избавиться от вампира легко смогу и сама, просто сбегаю сейчас за лопатой…

— Ему дел-то было всего лишь сказать, дескать, не чую ее! продолжала я бушевать, пытаясь вырваться из Велиевых объятий, пока он нес меня к своей комнате, а этот гад еще и следом бежал и стращал:

— А вот как расскажу всем, чем вы в брачную ночь заниматься собираетесь!

Алия подняла голову, глянула на нас сонно, проговорила:

— Тили-тили тесто, жених и невеста, — и снова свернулась калачиком, при этом совершенно естественно потеряв человеческий образ. Мы постояли, глядя на волчицу в штанах и рубахе. И не решились ее беспокоить.

Приготовления к свадьбе шли без малого полмесяца. Съезжались гости, сновали туда-сюда курьеры, бурно кипел Веж. А мы с Велием все две недели тайно готовили наш побег и, перебрав десятки мест, остановились на заброшенном островке Сусаноо.

— Идеальное место! — потирал руки Велий. — Если выкрасть из архива «Купитилоснасадереньги» и свернуть этот островок, то никто и никаким образом нас не поймает и не найдет. — Он обежал наше будущее владение, заглянул в хижину, постоял на пляже, глядя на прибой, и счастливо рассмеялся, привлекая меня к себе: — Никто нас не найдет здесь!

— Если я не расскажу! — гнусно захихикали у нас за спиной. Мы, не веря собственным ушам, повернулись и зарычали на два голоса. Вампир сидел на краю обрыва, болтая ногами, за эти дни он просто извел нас ежедневным шантажом.

— Крылатый, — прищурился Велий, — у меня такое ощущение, что я скоро совершу убийство друга.

А я всплеснула руками:

— Ты что ж теперь, мало того что чувствуешь меня, так еще и найти везде можешь?

— Ну вообще-то да, — зажмурился на солнце Аэрон, — но в данном случае я просто воспользовался зеркалами.

Я ойкнула, а Велий звонко шлепнул себя по лбу.

— Во-от, — наставительно поднял палец вампир, — а вы говорите, Аэрон — плохой, Аэрон — шантажист!

Зная, что расхваливать себя он может бесконечно, я совсем было собралась заткнуть его рот травяным кляпом, но этот самовлюбленный вид новой нечисти по своей верткости и коварству давно превзошел Анжело, так что от травы в конце концов отплевывался Велий.

— Шутки шутками, — умствовал мой маг в домике принца, — но с этим надо что-то делать.

— А может, они не найдут нас, когда печать наложится? Велий затряс головой:

— Лучше не рисковать.

— А хотите, я все зеркала поразбиваю? — предложил вампир. — Сделаю вид, что напился, и тресь, тресь!

— Камень сновидений тебе «Тресь» устроит, — возразила я. — Они же ему уже как родные. Значит, будем зачаровывать, — решилась я.

На следующий же день, как только мне удалось сбежать от теток, я и совершила задуманное.

— А ты уверена, что все получилось так, как ты задумала? — скептически спросил Велий, глядя на наши отражения. Я пожала плечами:

— Сейчас узнаем, — и шагнула на наш остров. За спиной тут же послышалось: — Ку-ку!

Смущенный Велий стоял в обнимку с Аэроном.

— Этот упырь просто преследует меня.

— Да ладно тебе, — тряхнул головой Аэрон, — Я тебе целую невесту отдал безвозмездно.

Я закатила глаза и вздохнула:

— Ну а зеркала-то хоть работают?

Парни почти одновременно ответили:

— Нет!

— Да!

— В смысле работают.

— Но тебя найти не могут.

— Зачаруй их на меня тоже, — тут же потребовал Аэрон.

— Тебе-то зачем?

— Чтобы девки не доставали. А то я вас выдам, не удержусь.

— Кто из девок пойдет в Заветный лес, чтобы найти тебя? — бухтела я, но все-таки махнула рукой. — Все, теперь они и тебя не видят. Рад?

— Рад, — неуверенно кивнул головой Аэрон. — А как проверить?

— Попроси кого-нибудь, и всех делов, — отмахнулась я. — И вообще, домой пора, а то такое ощущение, что нас уже подозревают в чем-то.

Овечка и в самом деле уже поинтересовалась один раз, с чего я такая тихая? Это когда я случайно обнаружила, что в Веже самым большим спросом пользуется серия лубков о том, как Ум да Дурость поженились. Я как раз сторожила двери в зеркальную комнату, через которую эпсы в хижину таскали мебель и припасы, поэтому только вздохнула и призналась, что тоже не сдержалась и заказала Степану лубки про золотого барашка.

— Какого барашка? — не поняла кудрявая.

— Ну из сказки, помнишь ведь… — Я пожала плечами. — Был у девочки барашек, какал только золотом.

— Что?! — вскинулась овечка.

— Не думаю, что кто-нибудь подумает на тебя, хотя чего только людям в голову не приходит, говорят же, что к тебе золото прямо так и липнет. — И, оставив кудрявую беззвучно открывать рот, я шмыгнула прочь.

Теперь за овечкой ходил почетный эскорт из особо доверчивых горожан, но ведь были у меня и другие родственники.

Благополучно покинув капище, я отправила Велия в Школу, а сама направилась в дом Настасьи Петровны, где был штаб по выдаче меня замуж, оставив Аэрона любоваться зеркалами. Далеко за полночь, когда я уже сладко спала, вампир явился в мою спальню и, тряхнув за плечо, пожаловался:

— Верея, я в зеркалах не отражаюсь.

— Уйди, ночной кошмар! — Я попыталась перевернуться на другой бок

— Верея, я ни в каких зеркалах не отражаюсь, — продолжал ныть Аэрон, но я укрылась одеялом и велела приходить после свадьбы.

— Послезавтра, все послезавтра.

— Я даже причесаться не могу! — не умолкал вампир, но тут скрипнула дверь и ко мне в комнату заглянула Настасья Петровна с масляной лампой:

— Кто тут?

Естественно, никого уже не было, а я спала.

Сам день свадьбы мне запомнился смутно. Я сидела как на иголках в ожидании вечера и боялась только одного — что наша затея провалится, но свадебный обряд катился своим чередом, мы с Велием, как говорящие болванчики, улыбались, кланялись, произносили то, что положено, сожалея, что нельзя нанять актеров. Честное слово, не жалко было бы и ста кладней. Подруги радовались, как дурочки, и только мы с Велием не понимали, что веселого находит народ в подобных мероприятиях.

— Я сейчас умру от скуки, — тихо жаловалась я жениху, а он соглашался вполголоса:

— Жалкое подобие мальчишника.

— А Великий Князь не осмелился приехать.

— Угу, — кивал Велий, — наверное, услышал, что ты у него отбираешь полцарства.

— А это кто такая, с маслеными глазками, оттерла Алию от Серого Волка? — спросила я, чуть заметно кивая в сторону гостей.

— Так это ж сестричка-лисичка, сестра Серого Волка.

Я удивилась:

— Как это у него сестра может быть лисой, если сам он — волк?

Но тут влез Аэрон:

— Слышите, молодожены, хватит вам уже шептаться.

Я отмахнулась:

— Зубастый, а это правда сестра Серого Волка?

— Не была б она сестрой, он бы убил ее в тот раз, когда она его зимой хвостом рыбачить учила!

— Надо же, какие непохожие родственники!

Велий окинул взглядом бесконечное море голов и поинтересовался:

— Когда на гостях-то кататься будем? У нечисти это, говорят, положено!

Сказал он это так, чтобы услышал сидящий рядом голова. Боголеп Беримирович подавился словами, вместо длинной речи вякнул:

— Горько! — и сел, настороженно оглядываясь вокруг.

Когда солнце наконец стало клониться за деревья, нас на троечках отвезли в Заветный лес, где я смогла перевести дух.

— О-о! Как хорошо! — закричала я, падая в мягкие объятия кровати, которая ждала меня на капище.

— А как дальше-то хорошо будет! — улыбнулась Коровья Смерть.

— Без намеков, — попросила я.

Велий смущенно стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу:

— Может, вы наконец оставите нас одних?

Тетки, подхихикивая, вышли. Мы нетерпеливо смотрели, как они покидают мою резиденцию, и стоило камню сновидений захлопнуть за ними тяжелые створки ворот, как мы развили бурную деятельность.

Во-первых, мы радостно бросились друг к другу, поздравляя с успешным окончанием всего этого, потом принялись торопливо переодеваться, Велий то и дело выглядывал в окно, опасаясь, как бы друзья не приготовили нам какую-нибудь каверзу.

— Никого? — спрашивала я, поспешно стягивая платье.

— Никого, — шептал в ответ Велий.

— Точно никого? — переспрашивала я, снимая тонкую сорочку.

— Никого, — шипел он, оглядывая настороженным взглядом округу.

— Вот и хорошо, что никого. — Я развязала мешок с приготовленными вещами и взвизгнула, когда из-под кровати высунулась рука, сжимающая стопку ярких лубков.

— Ай! Это кто?! — завизжала я, прикрывая нагое тело сдернутым одеялом. — Убью!

— Спокойно, — рука исчезла, — это я, Анжело, ваш друг.

— Друг! — нехорошим голосом взревел Велий. — Я тебе сейчас больно сделаю, я тебе сейчас голову оторву! — Он ринулся к кровати, но под ней оказалось пусто. Только шкаф тихо скрипнул, и рука вылезла уже оттуда, потрясая лубками:

— Ну вы чего такие горячие, молодожены, я вам такой подарок принес к первой ночи, а вы кидаетесь, как звери.

Велий метнулся, надеясь зажать руку дверцей, но демон и на этот раз улизнул, оставив в его руках стопку берестяных листов, бережно подшитых и покрытых лаком. Уже из-за дверей донеслось:

— Не поленитесь полистать. Между прочим, неглупыми людьми написана. «Камасутра» называется. — Анжело хихикнул. — У Вереи же к книжкам нездоровый интерес!

Конечно, за дверью его тоже не оказалось, зря Велий бегал по комнате.

— Вот, — сказала я, спешно одеваясь, — поэтому и надо отсюда драпать.

Велий прижал палец к губам — мало ли чьи уши еще слушают, и мы на цыпочках, на цыпочках стали красться к зеркалам. Правда, уже почти перешагнув на остров, я краем глаза глянула на подарок Анжело и чуть все не испортила, отпрыгнув от Велия и сказав, что я на это несогласная. Велий посмотрел на меня долгим взглядом собственника, и я как-то сразу поняла, что все — шутки кончились.

ЭПИЛОГ

Через неделю после нашего побега Верелея сидела, забравшись с ногами на кровать, и молча смотрела на меня огромными глазами, разрывая мне сердце. Я уже натянул сапоги и мял в руках рубашку, а она все молчала. И зря я надеялся, что она скажет: «Постой, не уходи, отдохнем еще недельку, посмотри, какое солнце, море, небо, птички, рыбки». Что мы, не проживем без родни? Неужели нам здесь так плохо? — Но нет, в моей законной жене заговорила совесть, такая же зубастая, как ее друг Анжело. Она страдальчески заломила бровки, но произнесла совсем не то:

— Ты только одним глазом посмотри, нужны мы там или нет.

— Да я уверен, что не нужны!

— Ну ты все равно посмотри, они же там беспокоятся, они же потеряли нас, они же волнуются, а я их люблю.

— Ты меня не любишь, — проворчал я, но Верелея сделала такое несчастное лицо, что я не выдержал и сдался. — Ладно, но учти, Верелея, что отдыху нашему тогда конец. А кое-кто обещал мне медовый месяц.

— Ну, Велий… — Она поползла по кровати ко мне, а я сдуру отскочил и обозвал ее обманщицей. Это было ошибкой, ползет к тебе девушка — хватай, глядишь, и забудет о глупостях. Осознав это, я с досадой хлопнул себя по лбу и потянулся к ней губами, но рыжая уже закуталась в одеяло, оставив лишь умоляющие глазки: — Ну пожалуйста, Велий, ну посмотри. Глянешь и можешь идти назад, если они не сильно переживают.

— Верелея, — попробовал я было воззвать к голосу разума, — какой дурак назвал тебя богиней тайных знаний? Они же набегут сюда всем гуртом, они истопчут весь твой остров, они поломают наш домик. — Я придвинулся поближе, стараясь обнять понежнее. — Они нам по ночам покоя давать не будут.

Но она упорно бубнила из одеяла:

— Ну пожалуйста, пожалуйста.

— Ты с овечкой случайно не родственница? — не выдержал я, а она тут же согласилась:

— Родственница. Ну пожалуйста, сходи. Я же никогда тебе ни в чем не отказывала, вон и замуж согласилась выйти, и на остров сбежала…

— А, так это уже, выходит, моя идея!

Я вскочил, но сколько ни грозил пальцем, так и не смог выдавить из себя ни слова обвинения, понимая, что на все готов ради нее. Ведь уже и штаны надел, и сапоги натянул, так уж, время тяну.

— Ну я пошел, — сказал я, чувствуя, что сейчас умру от горя.

— Ага.

— Верелея, ты понимаешь, что я могу не вернуться?

— Ага.

— Верелея…

— Иди уже, — напутствовала меня супруга. Я, вздохнув, вышел через зеркала на капище. В замке Верелеи стояла странная тишина. — Эй, — позвал я, надеясь, что никто мне не ответит. И в самом деле, никто, кроме эха, мной не заинтересовался. Я выглянул в окна. Заветный лес тоже безмолвствовал.

— Так, Велий, — сказал я сам се6е, — думай. Если бы на твоем месте была Верелея и она чего-то не хотела бы, а делать это надо…

Я радостно хлопнул по подоконнику и кинулся в кабинет, где была бумага и чернила. Макнул перо и, стараясь подражать ученическому почерку Верелеи, написал:

«Дорогие мои тети, дяди, Карыч, Васька, Настасья Петровна и друзья и прочие, прочие. Не теряйте нас, мы с Велием убежали на медовый месяц, через месяц вернемся». — Подумав, добавил: — «Простите нас» и подписался: — «Любящая племянница и законная супруга Велия».

— Вот. — Я удовлетворенно положил бумажку на алтарь. — Очень жаль, что никого не видел, — раскланялся я с пустым замком, — хотя, конечно, искал, сбился с ног, но от судьбы не уйдешь, не смог так не смог. До свидания, пируйте, веселитесь без нас, приветы я передам. — Я взбежал по лестнице, толкнул дверь в зеркальный зал и… вывалился на поляну прямо под ноги всех Верелеиных родственников, леший бы их подрал! — Гадский камень сновидений, — запоздало простонал я. — Как же я про тебя забыл? Предатель. — Видимо, у меня в этот миг было такое лицо, что Березина побледнела и схватилась за сердце лепеча:

— Что с ней?!

— Украли нашу Верелеюшку, — через силу просипел я, чувствуя, что становлюсь под стать своей жене, и ужасаясь тому, что говорю. Кому я это говорю? Зачем? Заразно это, что ли? Но поворачивать оглобли было уже поздно. Теперь, даже если я признаюсь, что сморозил глупость, то все равно попрутся на остров, чтобы убедиться, что цело их сокровище, живо и здорово. Еще и меня упрекать начнут за черствость и глупые шутки.

— Что ж теперь делать? — меж тем засуетилась Коровья Смерть. — Искать надо, в набат бить, людей поднимать. А то они пьянствуют уже целую неделю! — Она всхлипнула: — Нашу девочку похитили.

— Р-разор-рву! — пообещал Карыч, зло копнув когтями землю, и я с облегчением понял, что они все пьяные.

Я кинулся ворону на грудь:

— Спасибо, дед.

— Не волнуйся, внучек, мы поможем. — Он обнял меня крылом, но я, утерев с трудом выдавленную скупую мужскую слезу, сказал:

— Не надо, Карыч, я сам.

— Как сам?! — возмутилась нечисть.

— А вот так. Змий двенадцатиглавый, что ее похитил, сказал, что согласится биться со мной за вашу племянницу, если только я один буду. А для того чтобы его сыскать, нужно три пары железных башмаков сносить и не абы где идти, а по чащобам да глухим урочищам, потому что гнездо его в месте потаенном, под корягою, в страшном буреломе.

Родственники Верелеи выпучили глаза, а я, стараясь сделать как можно более скорбное лицо, кинулся к капищу, надеясь, что в этот раз камень не будет так игрив.

— Покажи мне Аэрона, — потребовал я у зеркал, но те безмолвствовали. Я скрипнул зубами:

— Ну тогда комнату Аэрона. — И выпал в комнату вампира. Сам он, кстати, валялся здесь, крыльями кверху. — Эй! — Я подтолкнул его в бок. — Ты жив?

Он подскочил и радостно воззрился на меня:

— О-о! Вел!

— Потом обниматься будем, мне твоя помощь нужна.

— А я думал, что вы до самой осени пропали! — осклабился вампир.

Я, тяжело вздохнув, признался, что тоже на это надеялся.

— Ах, женщины, вам имя непостоянство! — раздалось из-за двери.

Мы кинулись было ловить демона, но того и след простыл.

— Беги! — не раздумывая, толкнул меня в спину Аэрон. — Этот гад крылатый последнее время заскучал без Вереи, не дай бог, попадешь в его лапы! Я их отвлеку!

— Ты, главное, родственникам, родственникам говори, что ее не чуешь! — твердил я, объясняя, как вышло, что Верелею похитило двенадцатиглавое чудище.

Вампир уставился на меня, бормоча, что не ожидал такого.

— Сам удивляюсь, — сказал я.

— Тогда я скажу, что чую, — решил Аэрон. — Нельзя эту свору без при смотра оставлять.

— Подбрось меня до капища, — попросил я его, — только так, чтобы родственники ее меня не заметили, а то я с драконом биться ушел. Неудобно может получиться. — Аэрон ухмыльнулся, и через миг мы уже стояли в зеркальном зале.

— Покажите мне Верелею, — поспешно попросил я у зеркал, но не увидел ничего, кроме своей растерянной физиономии.

— Вот и меня они не отражают, — как-то уж слишком спокойно сказал Аэрон.

— Как же я мог забыть! — Я хлопнул себя по лбу. — Покажите мне хижину Сусаноо. — И снова ничего не увидел.

— Закрытые печатью места они тоже, выходит, не отражают, констатировал вампир.

— Слушай, не нервируй меня, — попросил я, чувствуя, что впадаю в панику, а потом вспомнил: — Погоди, ты же меня можешь перенести.

— Не могу, — сказал Аэрон. — Я ее не чувствую.

И прежде чем я нашелся, что сказать этому энергетическому вампиру, зеркала по собственному почину показали мне главную площадь Вежа и магистрат, на крылечке которого стояла всклоченная и гордая от сознания собственной важности овечка.

— Слушайте, граждане города Веж, все его люди и нелюди! Похитили нашу Вереюшку, чудище двенадцатиглавое, беззаконное унесло ее в далекий край, так не оставим же ее в трудный час, отобьем любимицу! Есть у меня клубочек волшебный, с моей шерсти чесанный. — Она утерла навернувшиеся на глаза слезы. — Не успела на свадьбу подарить. — Снова гордо вскинула голову. — А теперь он поможет нам, куда покатится — там и наша богиня. Путь наш будет долгий и трудный, невыносимо тяжелый, но мы справимся, мы найдем.

Зоря вскинул руку в победном жесте, а Гомункул заорал:

— За Вереей!

— Ну Анжело! — восхитился Аэрон и толкнул меня в бок. — Ты чего такой смурной?

— А ты как думаешь? Вот размышляю, где взять двенадцатиглавое чудище беззаконное?

А клубок меж тем, подтолкнутый копытцем кудрявой, уверенно покатился на восток, и насколько я знал, катиться ему было еще ой как долго! И не то меня расстраивало, что овечка за это время ножки стопчет, а то, что такую толпу могут за нашествие принять.

Кружил в небе ворон, скакал на Сивке-Бурке демон в сияющих доспехах с волнообразным мечом и улыбкой до ушей.

— Конец медовому месяцу, — зачарованно глядя на бесконечную колонну, пробормотал я, — а главное, ничего ведь не сделал, всего-то предупредить зашел, чтобы не волновались.

Примечания

1

Fionah – незабудка (эльф.).

(обратно)

2

Сарг – мера длины, равная шагу гнома. Примерно 55 см.

(обратно)

3

Спутник Луны.

(обратно)

4

Саркат – танец с простым ритмическим рисунком. Движения несложны, их легко запомнить, что делает саркат особенно популярным у гномов.

(обратно)

5

Лайнора – струнный музыкальный инструмент.

(обратно)

6

Уль-кар – колючее растение с крупными светло-синими цветками; часто используется в Хорверке для украшения домов и общественных мест.

(обратно)

7

Грайхон – старинный гномий обычай, тонкости которого до сих пор для людей не до конца ясны. Это нечто среднее между остракизмом и бойкотом: виновный не только изгоняется за пределы Хорверка, но я по всему Двэллу гномам запрещается поддерживать с ним какие-либо контакты, переписываться, помогать, разговаривать. В наше время применяется в исключительных случаях.

(href=#r7>обратно)

8

Кешбен – популярная гномья игра для трех участников.

(обратно)

9

Перевод Бранта не совсем верен. Точнее было бы сказать «великачы-калеки».

(обратно)

10

Дарз – нечто вроде помощника, адъютанта, заместителя, аналог Щита при главнокомандующем. При разногласиях вне боя дарзы имеют право потребовать голосования: в этом случае решения принимаются большинством, у главнокомандующего – два голоса вместо одного, при равенстве голосов арбитром выступает главный жрец при армии.

(обратно)

11

Созвездие – одна из широко известных организаций магов; тот, кто ее возглавляет, единодушно воспринимается своими товарищами по цеху как самый знающий и искусный из всех.

(обратно)

12

Клатти – старинный титул для командующего армией, вынужденного действовать вдали от королевства. Назначая командующего клатти, король тем самым наделяет его широкими полномочиями по всем вопросам, которые не находятся исключительно в ведении короны, как-то: заключение мира, объявление войны, назначение послов и т. д. Дословный перевод архаичного слова анхат – на час, на время, ненадолго.

(обратно)

13

Кагги – торопыга (гном.).

(обратно)

14

Стихотворение П. С.

(обратно)

15

Стихотворение Бэх.

(обратно)

16

Отрывок из стихотворения Наталии Боровиковой.

(обратно)

17

Фу Дог — мифическое животное, собачка счастья, символ радости, благополучия, процветания. Представляет собой собаку с рогом на голове и крыльями.

(обратно)

18

Кирин — доброе мифическое существо с головой дракона, телом оленя и крыльями. Приносит счастье, удачу. В фэн-шуй используется как защитный символ.

(обратно)

19

Небесные львы — мифические животные, символ небесной защиты от непрошеных гостей, во многих странах традиционно охраняют вход в жилище.

(обратно)

20

— крупное хищное животное, отличающееся необыкновенной силой и свирепостью, проживающее исключительно в Восточных землях Карритума.

(обратно)

21

Фу — один из семи богов счастья, старец, приносящий большую удачу, деньги, процветание и счастье.

(обратно)

22

Лy — один из семи богов счастья, бог процветания, изобилия и продолжения рода, обычно изображается с ребенком на руках.

(обратно)

23

— один из семи богов счастья. Бог, приносящий счастье и здоровье, символ нескончаемого источника мужской силы.

(обратно)

24

Дайкоку — один из семи богов счастья, изображается с мешком, колотушкой и крысой. Приносит удачу.

(обратно)

25

— один из семи богов счастья. Изображается со священной рыбой Тай, символом удачи и духовности.

(обратно)

26

Хотей — один из семи богов счастья, бог богатства, достатка, веселья, — реально существовавший когда-то в древности монах, который ходил по деревням, раздавая дары. Изображается чаще всего с мешком, полным даров, иногда с веером, тыквой-горлянкой, волшебной жемчужиной — символом духовного и материального богатства.

(обратно)

27

Фукурокудзю — один из семи богов счастья, бог мудрости.

(обратно)

28

Альвов и эльфов часто считали одним и тем же народом. Глубокое заблуждение!

Альвы — творение рук великих эльфийских искусников прошлого; они изначально созданы благими и добрыми; однако затем многие из них стали тяготиться зависимостью от Родивших, как они именовали своих создателей; часть их покинула эльфийские области и стала жить среди людей, никогда, правда, не смешиваясь с ними. Освободившиеся альвы создали собственное царство Альвланд, занялись разными видами магии, опробовав ее на своих соседях. Таких альвов люди действительно недолюбливают, случается, дело доходит и до стычек.

(обратно)

29

Гильдия Колдунов Хранимого Королевства представляла собой сообщество чародеев, получивших свои знания в откровениях, дарованных им Молодыми Богами. Разумеется, ни один такой колдун не мог тягаться с истинным Магом, но вполне мог остановить его Ученика.

(обратно)

30

Большие Костры Ракота разводились перед высоким троном в исполинском зале его необозримого подземного дворца. Эти Костры черпали силу откуда-то чуть ли не из-за Грани Мира, поддерживая мощь Восставшего… С трудом смогли загасить их Молодые Боги.

(обратно)

31

Подземные жители испокон веку обитали в Эльфране, исполняя положенное по Древнему Долгу. (Подробнее о том, какие события привели к этому, рассказано в романе «Тысяча лет Хрофта».) Они прислуживали, помогали, безотказно трудились над украшением страны, ибо далеко не всё могла воплотить магия. Для знатной жительницы Эльфрана быть замеченной в связи с гномом означало вечное всеобщее презрение…

(обратно)

32

Истинная Волшебница Фелосте (см. Летопись Первую, «Гибель Богов», с. 619) принадлежала к Поколению Магов, из которого вышли Новые Боги, Хедин и Ракот. В решающий момент схватки, стремясь погубить восставших Хедина и Ракота, зачала ребёнка — ибо, как только у кого-то из Поколения начинают рождаться дети, всё оно очень быстро, по меркам Магов, исчезает с лица земли.

(обратно)

33

Об этом подробно рассказано в хронике «Раб Неназываемого».

(обратно)

34

Подробное эссе «Чародейство Хьёрварда», в котором будут описаны все существовавшие системы магии, войдёт в состав следующего тома «Летописей», в книгу «Раб Неназываемого».

(обратно)

35

См. роман «Война Мага. Конец Игры», т. 1, с. 7–8.

(обратно)

36

Маги нового Поколения, следующего за хединским; о них подробно рассказывается в романе «Земля без радости».

(обратно)

37

См. роман «Земля без радости», с. 505.

(обратно)

38

Персонаж романа «Земля без радости», маг, сын Истинной Волшебницы Фелосте, чародейки из Поколения Хедина и Ракота.

(обратно)

39

См. роман «Война мага. Конец Игры», т. 2, стр. 340–341.

(обратно)

40

См. роман «Война мага. Конец Игры», т. 1, с. 250.

(обратно)

41

См. роман «Земля без Радости».

(обратно)

42

См. окончание романа «Земля без Радости».

(обратно)

43

«Старшая Эдда», «Речи Высокого», строфа 12. Перевод с древнеисландского А. Корсуна под редакцией М. Стеблин-Каменского.

(обратно)

44

В классической версии «Старшей Эдды» – «Перебранка Локи» – бог огня сперва устраивает перебранку на пиру у морского великана Эгира, оскорбляя асов, затем пускается в бегство, однако асы ловят его и подвергают наказанию – превращают в волка одного из его сыновей от брака с Сигюн, тот убивает своего родного брата, другого сына Локи и Сигюн, после чего Локи связывают кишками его собственного сына, а Скади, супруга Ньёрда, вешает над связанным богом огня ядовитую змею, яд которой непрерывно капает из раскрытой пасти. Несмотря на всё это, Сигюн остаётся верна Локи и неотлучно находится с ним, держа чашу над его лицом, куда и собирается яд, и лишь когда Сигюн опорожняет сосуд, капли яда касаются лица Локи, отчего он корчится в жутких мучениях. Считалось, именно этим объясняются землетрясения. Лишь после этого О́дин и асы узнают пророчество вёльвы, возвещающей грядущий Рагнарёк, уничтожение старого мира и гибель почти всех асов.

В моей версии событий, изложенной в книгах «Боргильдова битва» и «Молодой маг Хедин», пророчество вёльвы случилось до всех и всяческих «перебранок», так что Локи и асы вынуждены жить уже со знанием того, какой конец ждёт каждого из них. – Прим. авт.

(обратно)

45

«Старшая Эдда», «Прорицание вёльвы», строфа 17.

(обратно)

46

Великанша Лаувейя – мать бога огня Локи.

(обратно)

47

См. роман «Тысяча лет Хрофта», книга вторая, «Молодой маг Хедин», с. 59–65.

(обратно)

48

См. роман «Удерживая Небо», с. 314.

(обратно)

49

См. роман «Память Пламени», с. 33–34.

(обратно)

50

См. роман «Гибель богов», с. 427–430.

(обратно)

51

«Скьёльд был сын О́дина. От него пошли все Скьёльдунги. Он жил и правил в стране, что теперь называется Дания» – «Старшая Эдда. Песнь о Гротти».

(обратно)

52

Именем Скримир назвался Истинный Маг самого первого Поколения, беседуя с О́дином и Локи (см.: «Молодой Маг Хедин», с. 22–30).

(обратно)

53

Привратница Хель, владычицы царства мёртвых (см.: «Боргильдова битва», с. 216).

(обратно)

54

См. роман «Гибель Богов», с. 562.

(обратно)

55

См. роман «Земля без радости».

(обратно)

56

См. роман «Гибель Богов», с. 131–132.

(обратно)

57

См. роман «Гибель Богов-2», кн. 1, «Удерживая небо», с. 9.

(обратно)

58

См. роман «Тысяча лет Хрофта», кн. 2, «Молодой маг Хедин», с. 99.

(обратно)

59

См. роман «Война мага», «Конец игры», ч. 2, с. 438.

(обратно)

60

См. роман «Удерживая небо», стр. 320–364.

(обратно)

61

См. роман «Гибель Богов», стр. 310.

(обратно)

62

Клара Хюммель смешивает вместе лозунг кубинской революции «Родина или смерть!» и строки известной итальянской песни «Красное знамя» – «Bandiera rossa la trionferà // Evviva il comunismo e la libertà». Впрочем, боевому Магу Долины это, полагаю, простительно.

(обратно)

63

«Ввалившееся через порог облако ослепительно-белого, сияющего света натолкнулось на мгновенно выставленную Сежес защиту. Ещё миг спустя белое пересекли крест-накрест чёрные молнии – клинки Кер-Тинора, капитана Вольных, верной стражи Императора, продолжавшей выполнять свою клятву – служить его сыну.

Облако света этого словно и не заметило. Бесформенное, оно надвигалось и надвигалось, и Сежес застонала, выставив уже обе руки, точно пытаясь удержать наваливающуюся на неё необоримую тяжесть. Голубое сияние её завесы разлетелось во прах».

(обратно)

64

См. роман «Гибель богов-2», кн. 1. «Кто бы ни сотворил эти заклинания, что бы ни свело с ума Кипящий Котёл – он обрекал всех нас, всё Упорядоченное. Кто бы это ни сделал – Ямерт, Дальние, какие-нибудь слуги Спасителя или ещё кто, – нас они этим обрекли на верную смерть».

(обратно)

65

Асы традиционно называли своих противников-великанов ётунами. Чтобы подчеркнуть своё отличие от Асов и пренебрежение их «правилами», сами великаны говорили и писали «йотуны». Райна, как внучка великана Хримвальди, невольно повторяет запомненное с детства, как говорила её мать, Сигрун.

(обратно)

66

См. роман «Пепел Асгарда», с. 287.

«Дом Архимага Игнациуса стоял пуст и тёмен. Сильвия, в человеческом облике – девушка-подросток с седой прядью волос над лбом, в простой одежде, прощальном подарке Наллики и Храма Океанов в Эвиале – долго стояла перед скромным, отнюдь не кичащимся роскошью особняком.

Соблазн был велик. Она сильная и гибкая, взлететь ночью на крышу, пробраться через трубу – Сильвия не сомневалась, что справится, даже безо всякой снасти, и… Но мессир Архимаг не был бы мессиром Архимагом, если бы не оставил для любопытствующих у себя за порогом разнообразных и, можно было быть уверенным, донельзя болезненных сюрпризов».

(обратно)

67

Сильвия, само собой, понятия не имеет о том, что такое ряды Фурье. Правда, остаётся открытым вопрос, откуда про них знает мессир Архимаг и как ему удалось приспособить это к делу…

(обратно)

68

См. роман «Гибель богов-2», кн. 1, с. 318–319. «…возле Котла ещё обитали старые-старые слуги Восставшего. Уцелевшие ещё со времён его Восстания. Они выползали к нему, утратившие силу и разум, пытались пасть к ногам… жуткие чудовища, в одиночку разносившие исполинские крепости Ямерта и компании… а тут скулили, словно несчастные собачонки…»

(обратно)

69

См. роман «Гибель богов-2», кн. 1, с. 311. «Сперва он замыкал на себя потоки, «исходящие из Тьмы», как говорили тогда. «Поворачивал мир вокруг себя», словно ввинчиваясь во мрак. В «первозданный мрак», если я правильно помню его тогдашнего. Всё больше и больше эманаций Кипящего Котла становилось добычей Восставшего, останавливаясь и закольцовываясь. Ракот, а не Кипящий Котёл становился источником Тьмы для многих и многих существ, обязанных Ей собственным существованием. Они первыми пришли к нему на службу… а потом его добычей стал и сам Котёл».

(обратно)

70

См. роман «Гибель богов-2. Удерживая небо», с. 351. «Мы собираем всех магов, достаточно сильных для того, чтобы начать нашу собственную борьбу. Упорядоченное – не место для игр. Тут нет места никаким богам, ни злым, ни добрым. Люди – все люди! – должны овладеть искусством магии. Исчезнут нужда и голод, исчезнут распри и войны. И… кто знает, может, вся огромная совокупность чародеев Упорядоченного, объединившись в огромное кольцо, сможет не только остановить, но и навеки выбросить прочь и самого Неназываемого?»

(обратно)

71

См. роман «Алмазный меч, деревянный меч»: «Как всякий боевой маг высшего класса, Клара Хюммель умела летать – хотя прибегала к этому крайне редко. Заклятие левитации требовало огромных сил, вызывая вдобавок после этого дикие головные боли и тошноту, точно при беременности».

(обратно)

72

На самом деле – от Кипящего Котла, но для впечатлительной Гелерры – «со сказочного Дна Миров», да откуда ж иначе? Она ничего не знает о «механике» возрождения Владыки Тьмы.

(обратно)

73

См. роман «Асгард Возрождённый», «Тот, кого звали Яргохором, а ещё раньше – Ястиром, молча стоял перед пустым троном. Когда-то давным-давно здесь восседала страшная великанша Хель, правительница этого царства мёртвых […]Серый меч поднялся и рухнул, вонзившись прямо в камень у подножия трона. Бывший Водитель Мёртвых медленно уселся на трон, так же медленно положил обе руки на подлокотники.

– Отныне, – услыхали своды, – се – моё!

И, после паузы:

– До срока. Когда мы вернёмся…»

(обратно)

74

Клара Хюммель достаточно хорошо знакома с нашим миром, чтобы использовать подобное сравнение.

(обратно)

75

Не путать с теми созданиями, что вручили Хедину меч из искр Пламени Неуничтожимого.

(обратно)

76

«Старшая Эдда», «Речи Высокого» // Пер. с древнеисландского А. Корсуна. Под ред. М. Стеблина-Каменецкого. Библиотека всемирной литературы. Том 9. М.: Худож. лит., 1975.

(обратно)

77

См. роман «Хедин, враг мой», том 2, стр. 94. «На первой же странице аккуратнейшим, каллиграфическим почерком мессира Архимага языком Долины было выведено: «Теоретические основы и практическая реализация совокупности заклинаний для пленения божественных сущностей любой силы».

(обратно)

78

См. роман «Гибель Богов», стр. 90. «Вместе с Сухой Рукой они набрали лапника для подстилки и вернулись к угасшему костру. Луна светила прямо в лицо Хагену, свет ее показался тану непривычно ярким – приходилось чуть ли не жмуриться. Он бросил охапку веток на землю, повернулся… и замер.

Он отбрасывал две тени!

Две совершенно одинаковые, расходящиеся под небольшим углом друг к другу, слегка перекрывающиеся, совершенно четкие тени, словно позади него горели две ярких масляных лампы. Разумеется, никаких ламп на Холме Теней не было; Хаген подавил невольное желание обернуться и вгляделся пристальнее. Одна тень лежала совершенно неподвижно, как и положено, вторая же, напротив, чуть заметно колыхалась, временами по ней словно пробегала легкая рябь. Хаген медленно опустился на груду лапника – тени повторили его движение. Тан не ощущал никакой угрозы; тем не менее внутри у него все напряглось и оледенело. Раньше он никогда не слышал о подобном и, признаться, сейчас не знал, как поступить».

(обратно)

79

Menstruum universale – универсальный растворитель (лат.).

(обратно)

80

«Игетис» и «Лейстог» – на разных языках означают одно и то же: «лидер», «предводитель». Почтенный Марви являлся кем-то вроде главы международного союза магов.

(обратно)

81

«Старшая Эдда», «Прорицание вёльвы», стих 52. Перевод с древнеисландского А. Корсуна, редакция перевода М. Стеблин-Каменского, «Библиотека всемирной литературы», т. 9. М., 1975.

(обратно)

82

См. роман «Гибель Богов», с. 448–450. «…Свитая из зелёных призрачных спиралей колонна Дальних внезапно изогнулась, подобно змее, бросающейся на добычу, её отверстый зев накрыл Хрофта…»

(обратно)

83

См. роман «Хедин, враг мой», т. 2, стр. 144: «…ветвь Иггдрасиля сейчас словно состояла вся из туго переплетённых жемчужно-серебристых молний».

(обратно)

84

См. роман «Хедин, враг мой», т. 2 «…Тот против нас!», с. 294. «Она [Ирма Нарви], конечно, доведёт гномов до «алых крестов», оставленных госпожой Соллей…»

(обратно)

85

См. роман «Пепел Асгарда», с. 297: «Пределы Хаоса, думала Райна, утирая пот. Зачастую приходилось брести словно по грудь в топкой трясине, грудью раздвигая невидимую поросль. Пределы Хаоса близки, как никогда».

(обратно)

86

Γνῶθι σεατόν (греч.) – «Gnōthi seauton», «познай себя».

(обратно)

87

См. роман «Асгард Возрождённый», стр. 203–204: «Двуногие и двурукие создания, с раздутыми головами, подобными бочонкам, на которых жутко и нелепо шевелились венцы длинных щупалец…»

(обратно)

88

См. роман «Гибель Богов», стр. 622: «Бран внезапно резко распрямился. Его правая рука бессильно свисала, но зато в левой Хаген успел заметить блеск ножа. Сухая рука неожиданно пришла в действие, изо всех сил метнув оружие нелепым движением.

И подарок Старого Хрофта, врученный Брану самим Хагеном, вонзился в открытое горло хединсейского тана. Враги рухнули друг на друга…»

(обратно)

89

«Проклятая ведьма и её отродье!»

(обратно)

90

Бабушка.

(обратно)

91

Внучка.

(обратно)

92

«И вся его плоть будет снова…» (уэльск.)

(обратно)

93

Воин (старонорв.).

(обратно)

94

Подробнее см. роман «Земля без радости».

(обратно)

95

См. роман «Земля без радости»: «На мгновение все замерли, а потом Владычица Молний истошно вскрикнула, прижимая руки к груди:

– Это он! Это он! Губитель! Губитель!

– Губитель! – подхватили ее крик остальные.

– Тень, что с Возрождающим?! – рявкнул Повелитель Рек.

– У него нет тела, но…

– Неважно, пускай! Это наша единственная надежда!

– Хорошо! – Царица Теней метнулась в угол и исчезла.

Замок сотрясся вторично».

(обратно)

96

См. роман «Земля без Радости»: «Сестричка? У слышавшего это Горджелина голова шла кругом. Да, остальные Новые Маги возникли из сплетения стихийных сил – а откуда же взялся Чёрный? Кто он такой?

…

– А ты ещё не догадался, брат? Я был одним из них… Старшим. Они резвились и играли со всем, что попадало под руку… Прежнее Поколение ушло на Брандей, а Молодых Богов не стало, и некому было провести нас через великое Посвящение… Я прошёл его сам – в глубинах первородной Тьмы. Я стал её сердцем, её средоточием. Я думал, что смогу вернуться… но вместо этого погрузился в сон…»

(обратно)

97

Перводвигатель (лат.).

(обратно)

98

См. роман «Алмазный Меч, Деревянный Меч», книга 1, глава 5.

(обратно)

99

См. роман «Душа бога», том 1, глава 6.

(обратно)

100

Великий бог Óдин.

(обратно)

101

Великий волк Фенрир.

(обратно)

102

См. роман «Тысяча лет Хрофта», том 1, глава 5.

(обратно)

103

Подробнее см. роман «Боргильдова битва».

(обратно)

104

В оригинальных текстах саг на староисландском языке змей Йормунганд именуется «он».

(обратно)

105

Подробнее об этой истории смотри повесть Ирины Черкашиной «Кошки королевы Берутиэль».

(обратно)

106

См. эпилог романа «Орёл и Дракон».

(обратно)

107

Великое делание (лат.), в переносном смысле – наиболее масштабная и успешная работа учёного, писателя, композитора и т. д. (Примеч. ред.)

(обратно)

108

См. роман «Орёл и Дракон», глава 8.

(обратно)

109

Первый и лучший легион (лат.).

(обратно)

110

Мавки— как и вся северская нечисть, бывают двух видов: те, что от людей, и коренные. От людей — это девочки-утопленницы, все как одна мелкие злыдни, связываться с ними — себе дороже, счастье, что они от своих ручьев и прудов далеко не уходят. Не то что коренные — эти дети водяных настолько легкомысленны, что порой воображают себя людьми и поэтому гуляют где угодно. А сколько их замуж за людей повыходило… (Из заметок ученицы Вереи)

(обратно)

111

Вилколак— они же волкодлаки, вовкуны, вуки, смотря в какой местности Северска родились. А суть у них одна — умение перекидываться из волка в человека, если твой прапрапрадедушка был самим Велесом, или, наоборот, из человека в волка, ну, тогда это к доктору… (Из заметок ученицы Вереи).

(обратно)

112

Летавица— является во сне или наяву молодым мужчинам златокудрою красавицей, которую ни пропустить, ни забыть, ни отвергнуть невозможно. Вся жизнь летавицы посвящена одной цели — поскорее замуж, чтобы официально пить мужнину кровь, так как летавицы без нее жить не могут. Одно слово — упырицы. (Из заметок ученицы Вереи).

(обратно)

113

Банник— особая порода домовых, недобрый дух, да еще какой дух! (Из заметок ученицы Вереи).

(обратно)

114

Баечник— домашний фантазер, озорник и проказник. Такое может в ухо ночью спящему нашептать, что и десять лекарей не откачают (Из заметок ученицы Вереи).

(обратно)

115

Безымень— мрачный дух, что таится в зеркалах, способен выкрасть душу человека, а сам вселиться в тело, свести с ума или просто напугать до одури. Считается, что даже тень безыменя увидеть в зеркале это не только не к добру, но и к близкой смерти. Дети, вы гадаете у зеркал со свечами? (История на ночь, рассказанная ученицей Вереей во время святочных гаданий).

(обратно)

116

Цверг— то же самое, что и гном, только жилистый и тощий (Комментарий в словаре ученицы Вереи).

(обратно)

117

Анчутка— дядька всем чертям. Помяни беса — он и появится, это про него (Сочинение на тему «Моя семья» ученицы Вереи).

(обратно)

118

Вук Огнезмий— исключительно загадочная личность. Много о нем чего творят по деревням, а вдовицы да одинокие бабы, наоборот, краснеют да помалкивают. Только враки это все, бывшие боги ЭТИМ с кем попало не занимаются. Это они папаню с его отпрысками путают. Семья у них немаленькая и озорная (Речь ученицы Вереи в защиту наставника).

(обратно)

119

Подполянник— это, милые детки, тот, кто живет в подполе, только не думайте, что он там один, и предупреждаю — это не крыса (Из разговора Вереи с купеческими детьми).

(обратно)

120

Коровья Смерть— жили в стародавние времена тринадцать сестриц: Чума, Проказа, Язва… и Коровья Смерть. Ну что притихли? Да ладно, последняя людей не ест (Из рассказов Вереи про Заветный лес).

(обратно)

121

Горrония— дочка змеиного царя, и этим все сказано, мудра, конечно, но все еще девица (Из сочинения «Моя семья» ученицы Вереи).

(обратно)

122

Индрик— бог на пенсии, он и облака рогами пахал, и звериным царством правил, и спасал мир от засух. А зверья от него столько породилось, что он с годами устал и ушел отдыхать в подземелье душой и телом. Утверждает, что брат Велеса, но Велес от него прячется и признавать родство не желает (Рассуждения ученицы Вереи).

(обратно)

123

Стригоны— мало радости быть стригоном, это значит, что тебя маленького подушкой задушили. Смеяться они любят, потому что дети, только смех их злой, а зубы острые (Заметки ученицы Вереи).

(обратно)

124

Лембой— мерзкая некоренная нечисть. Только из тех детей получается, которых мать сама сгоряча к черту или лешему послала, а они гордиться не стали и пошли (Из ответов у доски ученицы Вереи).

(обратно)

125

Двоедушник— не то же самое что лицемер, хотя и держит в своем теле две души: человеческую — для дня и звериную — для ночи. Если его разбудить во время ночного гуляния, то у него будет сильно болеть голова, а у вас подбитый глаз (Из личного опыта ученицы Вереи).

(обратно)

126

Шуликуны — да они вообще в одиночку не ходят! Чаще всего их бабы ведрами нечаянно из проруби вычерпывают по зиме да сами в поселок и приносят, а уж в поселке они находят себе развлечения: то дом подожгут, то пьяницу уморят, то ребенка закусают до смерти, благо их самих за детей принимают — росточку в Них полтора локтя, зато злости на великана (Из личных переживаний ученицы Вереи).

(обратно)

127

Еретница — дура-ведьма, еще при жизни душу потерявшая, а после смерти ею кто ни попадя пользуется. Носит нечисть ее тело как одежду, друг дружке передает да злые дела творит (Из наставлений ученицы Вереи).

(обратно)

Оглавление

Дмитрий Браславский, Наталия Подлесная Щит Королевы

  Книга первая

    Пролог

    Глава I

    Глава II

    Глава III

    Глава IV

    Глава V

    Глава VI

    Глава VII

    Глава VIII

    Глава IX

    Глава X

    Глава XI

    Глава XII

    Глава XIII

    Глава XIV

    Эпилог

  Книга вторая

    Пролог

    Глава I

    Глава II

    Глава III

    Глава IV

    Глава V

    Глава VI

    Глава VII

    Глава VIII

    Глава IX

    Глава X

    Глава XI

    Эпилог

Дмитрий Браславский Паутина Лайгаша

  Пролог

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

  Глава VII

  Глава VIII

  Глава IX

  Глава X

  Глава XI

  Глава XII

  Глава XIII

  Глава XIV

  Глава XV

  Глава XVI

  Глава XVII

  Глава XVIII

  Глава XIX

  Глава XX

  Глава XXI

  Глава XXII

  Глава XXIII

  Глава XXIV

  Глава XXV

  Глава XXVI

  Глава XXVII

  Глава XXVIII

  Глава XXIX

  Глава XXX

  Глава XXXI

  Глава XXXII

  Глава XXXIII

  Глава XXXIV

  Глава XXXV

  Глава XXXVI

  Глава XXXVII

  Глава XXXVIII

  Глава XXXIX

  Глава XL

  Глава XLI

Дмитрий Браславский Игры чародея, или Жезл Ниерати

  Пролог

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

  Глава VII

  Глава VIII

  Глава IX

  Глава X

  Глава XI

  Глава XII

  Глава XIII

  Глава XIV

  Глава XV

  Глава XVI

  Глава XVII

  Глава XVIII

  Глава XIX

  Глава XX

  Глава XXI

  Глава XXII

  Глава XXIII

  Глава XXIV

  Глава XXV

  Глава XXVI

  Глава XXVII

  Глава XXVIII

  Глава XXIX

  Глава XXX

  Глава XXXI

  Глава XXXII

  Глава XXXIII

  Глава XXXIV

  Глава XXXV

  Глава XXXVI

  Глава XXXVII

  Глава XXXVIII

  Глава XXXIX

  Глава XL

  Эпилог

Галина Курдюмова Неневеста Кащеева

  Глава 1 КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

  Глава 2 КОНЕЦ СВЕТА ПРИБЛИЖАЕТСЯ!

  Глава 3 Я НЕ АНГЕЛ! Я УСТАЛЫЙ ПУТНИК

  Глава 4 КАЗНИТЬ, НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ!

  Глава 5 ДУРА ДОВЕРЧИВАЯ

  Глава 6 ИЗ ВОДЫ ДА В ПОЛЫМЯ

  Глава 7 И ОХОТА ВАМ ИДТИ НА ЭТУ ОХОТУ?.

  Глава 8 НОВЫЙ ДРУГ ЛУЧШЕ СТАРЫХ ДВУХ

  Глава 9 ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО ТУРИЗМА

  Глава 10 ЭЛЬФИГРАД

  Глава 11 ГДЕ ЖИВУТ БОЛЬНЫЕ НА ГОЛОВУ?

  Глава 12 ТУРНИР СМЕКАЛИСТЫХ

  Глава 13 ЭЛЛИ, ГДЕ ИНСТРУКЦИИ?

  Глава 14 КЛИН КЛИНОМ ВЫШИБАЮТ

  Глава 15 МЕЖДУ НАМИ, ДЕВОЧКАМИ

  Глава 16 ЧТО ЗНАЧИТ «СИДЕТЬ НА ВУЛКАНЕ»

  Глава 17 В ЭКСТРЕМАЛЫ Б Я ПОШЕЛ, ПУСТЬ МЕНЯ НАУЧАТ!

  Глава 18 А ТЫ ГДЕ ШЛЯЛСЯ, КАЩЕЙ?

  Глава 19 ЗОНА РОБИНЗОНА

  Глава 20 ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА ВЫЗЫВАЛИ?

  Глава 21 ПРИНЦЕССА ИЗ СКАЗКИ… ТЬФУ!

  Глава 22 ДО ЧЕГО ДОВОДИТ НЕРАЗДЕЛЕННАЯ ЛЮБОВЬ

  Глава 23 КТО ВИНОВАТ? НЕВЕСТА!

  Глава 24 ЭФФЕКТ ШАХЕРЕЗАДЫ

  Глава 25 НЕБОСКРЕБЫ, НЕБОСКРЕБЫ, А Я МАЛЕНЬКИЙ ТАКОЙ…

  Глава 26 ХАНУМА

  Глава 27 КЛЮЧ И КАРТА

  Глава 28 ЗАГАДКА МЕРТВОГО ЛЕСА

  Глава 29 ПОДВОДНАЯ ПЛЕННИЦА

  Глава 30 ДА ЗДРАВСТВУЮТ ДИПЛОМАТЫ ВСЕХ СТРАН И НАРОДОВ!

  Глава 31 БИЗНЕС ЕСТЬ БИЗНЕС

  Глава 32 НАЗВАЛСЯ ГРИБОМ – ПОЛЕЗАЙ В КУЗОВ

  Глава 33 ЛУЧШЕ ГОР МОГУТ БЫТЬ ТОЛЬКО ГОРЫ

  Глава 34 НЕЗРИМОЕ БЛАГОСЛОВЕНЬЕ

  Глава 35 ЭТО МЫ НЕ ПРОХОДИЛИ!

  Глава 36 ЯГА СЛАВОЗАРОВНА И НЕГАСИМЫЙ СВЕТ

  Глава 37 ШОУ ДВОЙНИКОВ

  Глава 38 ОКО МИРА

  Глава 39 ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВЕКА

  Глава 40 НЕЧА ГЛОТАТЬ ЧТО НИ ПОПАДЯ!

  Глава 41 КОНЕЦ СВЕТА ОТМЕНЯЕТСЯ!

  Глава 42 ВОЙНА РАЗРОДИЛАСЬ…

  Глава 43 КОГДА ВОЗВРАЩАЮТСЯ АНГЕЛЫ

  Глава 44 У ЧЕРТА НА КУЛИЧКАХ

  Глава 45 ТРУСЛИВЫЕ ГЕРОИ ВСЕГДА ИДУТ ОДНИ

  Глава 46 ТЯЖЕЛЫ ЛИ ЛАВРЫ?

  Глава 47 СТАРАЯ ЧЕРТОВКА

  Глава 48 ШАНТАЖ – ДЕЛО ТОНКОЕ…

  Глава 49 РАЗ КАЩЕЙ, ДВА КАЩЕЙ…

  Глава 50 ЧЕМ ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ

Галина Курдюмова Восток — дело темное, Неневеста!

  Глава 1 НАЧИНАЕТСЯ!

  Глава 2 ДОБРЫЕ САМАРИТЯНЕ

  Глава 3 МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ, ОСТОРОЖНО!

  Глава 4 ТЕСТ НА ПРИНЦЕССУ

  Глава 5 КАК ИЗВЕСТИ НАСЛЕДНИЦУ

  Глава 6 А Я НЕ ХОЧУ, НЕ ХОЧУ ПО РАСЧЕТУ!

  Глава 7 ХОРОШИЙ ВРАГ НЕ ПОМЕШАЕТ

  Глава 8 ВАМ НУЖЕН ПСИХОТЕРАПЕВТ!

  Глава 9 СТРАСТИ НАКАЛЯЮТСЯ

  Глава 10 ЖУК, ПОДНИМАЮЩИЙ СКАЛЫ

  Глава 11 АУКЦИОН

  Глава 12 СДАЕТСЯ ОТДЕЛЬНАЯ ЖИЛПЛОЩАДЬ…

  Глава 13 КОНТРАКТ ЕСТЬ КОНТРАКТ

  Глава 14 ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

  Глава 15 ВНУЧКА ВЕДЬМЫ

  Глава 16 ЦЕНТРАЛЬНОЕ КОРОЛЕВСТВО

  Глава 17 ПОГОНЯ, ПОГОНЯ В ГОРЯЧЕЙ КРОВИ…

  Глава 18 СЕЙЧАС КАК ДАМ В ГЛАЗ!

  Глава 19 ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ В…

  Глава 20 ВЕЛИКИЙ КОРОЛЬ

  Глава 21 КОРОЛЕВСКИЕ ТАЙНЫ

  Глава 22 КЛИЕНТ ПРАВ, ПОКА ЖИВ

  Глава 23 ПЕРЕВОЗЧИК

  Глава 24 ТЭНГУ

  Глава 25 СТРАШНЕЕ ЧЕБУРАТОРА ЗВЕРЯ НЕТ!

  Глава 26 ЖИЛИ-БЫЛИ ДЕД ДА БАБА…

  Глава 27 МОРОК

  Глава 28 ОБОРОТЕНЬ

  Глава 29 СДАТЬ КОНТРАБАНДУ!

  Глава 30 АДОВЫ ДЕТИ

  Глава 31 ТРЕТЬЯ ЛУНА

  Глава 32 ДВОРЕЦ НА ОБЛАКЕ

  Глава 33 ТЕСТЫ

  Глава 34 УРБОНУС

  Глава 35 КАЩЕЙ

  Глава 36 ПОГОНЯ

  Глава 37 СПАСЕНИЕ

  Глава 38 ПРОЩАНИЕ

  Глава 39 ПРОКЛЯТИЕ

  Глава 40 КОРОЛЕВСКАЯ ДЕВСТВЕННИЦА

  Глава 41 МЕСТЬ

  Глава 42 УСЛУГИ ПСИХОТЕРАПЕВТА

  Глава 43 ОТДОХНЕШЬ ТУТ С ВАМИ…

  Глава 44 ЛАКУТА

  Глава 45 ТЕТУШКА, ЧТОБ ЕЕ…

  Глава 46 КОРОНАЦИЯ

  Глава 47 ЛЮБОВЬ, ОНА И В АФРИКЕ ЛЮБОВЬ

  Глава 48 ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ

Галина Курдюмова Неневеста и договор кровью или Конец света отменяется 

  Глава 1. Договор, подписанный кровью

  Глава 2. Мисс Шрек

  Глава 3. Фиолетовое ЭТО

  Глава 4. Трактир "Три поросёнка"

  Глава 5. Питонша

  Глава 6. Спасайся, кто может!

  Глава 7. Фея-импровизация

  Глава 8. Из жизни муравьёв

  Глава 9. Дайвинг

  Глава 10. Знак Зорро

  Глава 11. Почти Дюймовочка

  Глава 12. Пить меньше надо!

  Глава 13. Брачный контракт

  Глава 14. Лживая фея

  Глава 15. Последняя попытка

  Глава 16. А всё-таки я настоящая фея!

  Глава 17. Живы будем - не помрём

  Глава 18. Ну, Андерсен, погоди!

  Глава 19. Почти по сценарию

  Глава 20. Будь счастлива, принцесса!

  Глава 21. Кощей

  Глава 22. Путешествие продолжается

  Глава 23. Грыковский базар

  Глава 24. Визит к бургомистру

  Глава 25. Криминальный талант

  Глава 26. Купец Бессмертный

  Глава 27. Аштары

  Глава 28. Спасение утопающих - дело рук...

  Глава 29. Оборотень

  Глава 30. Цена мгновения.

  Глава 31. Бравый солдат доблестной армии

  Глава 32. Вперёд, на баррикады!

  Глава 33. Предсказание сбывается

  Глава 34. Спасатель малолеток

  Глава 35. Смотритель

  Глава 36. Где ты, Неневеста?

  Глава 37.Предсказание сбывается

  Глава 38. Заключительная

Ник Перумов Гибель богов (Книга Хагена)

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА I

    ГЛАВА II

    ГЛАВА III

    ГЛАВА IV

    ГЛАВА V

    ГЛАВА VI

    ГЛАВА VII

    ГЛАВА VIII

    ГЛАВА IX

    ГЛАВА Х

    ГЛАВА XI

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

    ГЛАВА I

    ГЛАВА II

    ГЛАВА III

    ГЛАВА IV

    ГЛАВА V

    ГЛАВА VI

    ГЛАВА VII

    ГЛАВА VIII

    ГЛАВА IX

    ГЛАВА Х

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

    ГЛАВА I

    ГЛАВА II

    ГЛАВА III

    ГЛАВА IV

    ГЛАВА V

    ГЛАВА VI

    ГЛАВА VII

    ГЛАВА VIII

    ГЛАВА IX

    ГЛАВА Х

Перумов Николай Даниилович ВОИН ВЕЛИКОЙ ТЬМЫ (Книга Арьяты и Трогвара)

  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

    ГЛАВА I

    ГЛАВА II

    ГЛАВА III

    ГЛАВА IV

    ГЛАВА V

    ГЛАВА VI

    ГЛАВА VII

    ГЛАВА VIII

    ГЛАВА IX

    ГЛАВА X

    ГЛАВА XI

    ГЛАВА XII

    ГЛАВА XIII

    ГЛАВА XIV

    ГЛАВА XV

  ЧАСТЬ ПЯТАЯ

    ВСТУПЛЕНИЕ

    ГЛАВА XVI

    ГЛАВА XVII

    ГЛАВА XVIII

    ГЛАВА XIX

    ГЛАВА XX

    ГЛАВА XXI

    ГЛАВА XXII

    ГЛАВА XXIII

    ГЛАВА XXIV

    ГЛАВА XXV

    ГЛАВА XXVI

    ГЛАВА XXVII

    ГЛАВА XXVIII

    ГЛАВА XXIX

    ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ник Перумов ЗЕМЛЯ БЕЗ РАДОСТИ (КНИГА ЛИДАЭЛИ И АРТАРНА)

  ПРОЛОГ

  ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

    ГЛАВА I

    ГЛАВА II

    ГЛАВА III

  Интерлюдия

    НАЧАЛО БОЛЬШОЙ ИГРЫ

  ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

    ГЛАВА I

    ГЛАВА II

    ГЛАВА III

    ГЛАВА IV

    ГЛАВА V

    ГЛАВА VI

  Интерлюдия Огонь в бездне

    Место действия: Лесной Предел

    Место действия: Лесной Предел. Хутор Аргниста

    Место действия: Эльфран. Подземелья Ушедших Вниз

    Место действия: Открытое море. Сто восемьдесят миль юго-юго-восточнее Галена. Корабль Змеиного народа

    Место действия: окрестности Галена

    Место действия: Эльфран. Дворец Вечного Короля

    Место действия: примерно сто сорок миль к северо-востоку от Галена. Войско Аргниста

  ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

    ГЛАВА I

    ГЛАВА II

    ГЛАВА III

  Интерлюдия

    Лёт времени

    ВИДЕНИЕ ЭЛЬТАРЫ: ДЕТИ МРАКА

  ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

    ГЛАВА I

    ГЛАВА II

    ГЛАВА III

    ГЛАВА IV

  ЭПИЛОГ

Ник Перумов Гибель богов — 2

  От автора

  Зачин

  Пролог

  Книга первая ПАМЯТЬ ПЛАМЕНИ

    Глава I

    Глава II

    Глава III

    Глава IV

    Глава V

    Глава VI

    Глава VII

    Глава VIII

    Глава IX

    Интерлюдия I

    Интерлюдия II

    Интерлюдия III

    Интерлюдия IV

    Средисловие

  Книга вторая УДЕРЖИВАЯ НЕБО

    Глава I

Ник Перумов ГИБЕЛЬ БОГОВ - 2 КНИГА ВТОРАЯ УДЕРЖИВАЯ НЕБО

  ГЛАВА I Хедин, Сигрлинн, Ракот

  ГЛАВА II Гелерра, Аррис и другие

  ГЛАВА III Матфей Исидорти, клирик монастыря Сил Святых

  ГЛАВА IV Клара, Сфайрат, Ирма

  ГЛАВА V Хедин и Сигрлинн

  ГЛАВА VI Ракот, Гелерра, Аррис и другие

  ГЛАВА VII Матфей Исидорти

  ГЛАВА VIII Клара, Ирма, Гелерра, Матфей

  ГЛАВА IX Хедин, Сигрлинн, Ракот

  ЭПИЛОГ

  Книга третья ПЕПЕЛ АСГАРДА

    ГЛАВА I

Ник Перумов Пепел Асгарда

  Пролог Валькирия

  Глава I Древняя сталь

  Интерлюдия 1

  Глава II Альвийская гордость

  Интерлюдия 2

  Глава III Храм Познавшего Тьму

  Интерлюдия 3

  Глава IV Меч для Рандгрид

  Интерлюдия 4

  Глава V Призраки Валгаллы

  Интерлюдия 5

  Глава VI Источник Мимира

  Интерлюдия 6

  Глава VII Яргохор

  Интерлюдия 7

  Глава VIII Прошлое

  Интерлюдия 8

  Глава IX Дорога мёртвых богов

  Интерлюдия 9

  Глава Х Врата вечности

  Интерлюдия 10

  Глава XI Тайное тайного

Ник Перумов Гибель Богов-2. Книга четвертая. Асгард Возрождённый

  Пролог Мера за меру

  Глава I Исход Древних Богов

  Интерлюдия 1

  Глава II Первая встреча, последняя встреча

  Интерлюдия 2

  Глава III Духи Асгарда

  Интерлюдия 3

  Глава IV Воплощение

  Интерлюдия 4

  Глава V Славьтесь, Асы, и Асиньи, Славьтесь!

  Интерлюдия 5

  Эпилог

Ник Перумов Хедин, враг мой. Том 1. «Кто не с нами…»

  Синопсис, или что было раньше

  Том I «Кто не с нами…»

    Пролог

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

Ник Перумов Хедин, враг мой. Том 2. «…Тот против нас!»

  Синопсис, или Что было раньше?

  Том II «…Тот против нас!»

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Интерлюдия

    Глава 8

    Эпилог

Ник Перумов Гибель Богов-2. Книга шестая Прошедшая вечность

  Синопсис, или Что было раньше?

  Пролог Ракот Восставший, Владыка Мрака

  Глава 1 Хедин, Познавший Тьму

  Глава 2 О́дин, Отец Дружин; Райна, Разбивающая Щиты

  Глава 3 Сильвия Нагваль; Хаген, ученик Хедина

  Глава 4 Хедин, Познавший Тьму

  Глава 5 Ракот Восставший; Хедин, Познавший Тьму; адата Гелерра; Матфей Исидорти

  Глава 6 Подмастерья Хедина, Познавшего Тьму; Хедин

  Глава 7 Матфей Исидорти; адата Гелерра; Ракот Восставший

  Эпилог

Ник Перумов Гибель Богов-2. Книга седьмая. Орёл и Дракон

  Синопсис, или Что было раньше

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Эпилог

Ник Перумов Гибель Богов-2. Книга восьмая. Душа Бога. Том 1

  Синопсис, или что было раньше

  Пролог

  Глава 1 Ракот Восставший

  Глава 2 Хедин Познавший Тьму

  Глава 3 Матфей Исидорти

  Глава 4 Клара Хюммель

  Глава 5 Фредегар, Робин и Фиделис

  Интерлюдия: Вращая жернова

  Глава 6 Сильвия Нагваль

  Глава 7 Ракот Восставший, Хедин Познавший Тьму

  Эпилог: Пробуждение

Ник Перумов Душа Бога. Том 2

  Пролог

  Глава 1. Аратарн и Лидаэль

  Глава 2. Ракот Восставший, Хедин Познавший Тьму

  Глава 3. Клара Хюммель, Сфайрат, Скьёльд, Гелерра; Матфей и Царица Ночи

  Глава 4. Сильвия Нагваль, Хаген, тан Хединсея, Райна

  Глава 5. Ракот Восставший, Хедин Познавший Тьму

  Глава 6. Аратарн и Лидаэль

  Глава 7. Клара Хюммель, Сфайрат, Скьёльд, Гелерра; Матфей и Царица Ночи

  Глава 8. Сильвия Нагваль, Хаген, тан Хединсея, Райна

  Глава 9. Ракот Восставший, Хедин Познавший Тьму

  Глава 10. Аратарн, Лидаэль, Горджелин Равнодушный и гном Арбаз; Император Мельина, королева Вейде

  Глава 11. Клара Хюммель, Сфайрат, Гелерра, Ирма и Матфей Исидорти; Соллей

  Глава 12. Сильвия Нагваль, Хаген, тан Хединсея, Райна

  Глава последняя. Все и Спаситель

  Эпилог 1. Император и Тайде

  Эпилог 2. Горджелин и Эльтара

  Эпилог 3. Ракот и Райна

  Эпилог 4. Хаген и Сильвия

  Эпилог 5. Клара Хюммель

  Эпилог 6. Игнациус, Кор Двейн и прочие

  Эпилог 7. Ялини

  Эпилог 8. Хедин и Сигрлинн

  Послесловие автора

Мария Вересень Особо одарённая особа. Дилогия.

  Книга 1. Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются

  Книга 2. Особо одаренная особа

*** Примечания ***